«Безымянная девушка»

Безымянная девушка (fb2) - Безымянная девушка [litres] (пер. Ирина Петровна Новоселецкая) 2359K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Грир Хендрикс - Сара Пекканен

Сара Пекканен, Грир Хендрикс Безымянная девушка

© Greer Hendricks, Sarah Pekkanen, 2018

© Новоселецкая И., перевод, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

Часть 1

Приглашаются женщины в возрасте от 18 до 32 лет для участия в исследовании нравственно-этических принципов, которое проводит известный нью-йоркский психиатр. Щедрое вознаграждение и анонимность гарантируются. Подробности по телефону.

Легко судить других. Мать, что орет на своего ребенка в магазине, катя тележку с упаковками сухих завтраков и печенья «Орео». Водителя за рулем дорогой машины, подрезавшего не столь быстрый автомобиль. Женщину, что громко смеется в мобильный телефон, сидя в тихом кафе. Мужа, изменяющего жене.

А если б вы знали, что орущая мать в тот день потеряла работу?

Что если водитель обещал сыну быть на школьном спектакле с его участием, а ему по настоянию начальника пришлось задержаться на совещании, которое было созвано в последний момент?

Что если женщине из кафе позвонил ее возлюбленный – мужчина, разбивший ей сердце?

Что если жена неверного мужа постоянно шарахается от его прикосновения?

У каждого из нас есть свои причины поступать так или эдак. Даже если мы скрываем эти причины от тех, кто, по их мнению, хорошо нас знает. Даже если эти причины погребены столь глубоко в нашем сознании, что мы сами их не можем распознать?

Глава 1

16 ноября, пятница

Многие женщины стремятся предстать перед окружающими в определенном образе. И я их преображаю, за сорок пять минут. Это моя работа.

По окончании сеанса мои клиентки – совсем другие женщины. Посвежевшие, более уверенные в себе. Пожалуй, даже более счастливые.

Но я могу предложить лишь временное преображение. Люди всегда возвращаются к своим основам.

Инструментов, которыми владею я, недостаточно, чтобы произвести подлинную перемену.

* * *

Пятница, без двадцати шесть вечера. Час пик. Зачастую именно в эту пору у кого-то возникает желание прихорошиться, соответственно, это время я обычно вычеркиваю из своего личного расписания.

Поезд метро прибывает на станцию «Астор-плейс», двери вагона раздвигаются, и я первой выхожу на платформу. Правая рука, в которой я несу тяжелый черный чемоданчик с принадлежностями для макияжа, как всегда, буквально отваливается к концу долгого рабочего дня.

Чтобы вместе с чемоданчиком протиснуться в узкий проход, руку со своей ношей я завожу за спину. Машинально, поскольку сегодня уже в пятый раз преодолеваю турникеты. Потом торопливо поднимаюсь по лестнице.

По выходе на улицу я достаю из кармана кожаной куртки мобильный телефон и проверяю в нем свое расписание, которое «БьютиБазз» обновляет как минимум раз в день. Я указываю часы, в которые могу работать, и мне присылают заказы.

Сегодня мой последний рабочий визит должен состояться в районе Восьмой авеню и Нью-Йоркского университета. Запланирован полуторачасовой сеанс, то есть мне предстоит обслужить двух клиенток. Мне известны адрес, фамилии и контактный телефон. Но я понятия не имею, кого увижу перед собой, когда постучу в дверь.

Правда, незнакомых людей я не боюсь. Опыт показывает, что остерегаться нужно знакомых: нередко они куда опаснее.

Я запоминаю точное местоположение нужного мне дома и затем направляюсь к нему, по пути обходя мусор, вывалившийся из переполненной урны. Прохожу мимо частного магазина, на окнах и дверях его владелец с громким лязгом и скрежетом опускает решетки. Миную трио студентов с рюкзаками на плечах, которые в шутку пихают друг друга.

За два квартала до дома, где живут мои клиентки, звонит мой телефон. На дисплее высвечивается номер мамы.

Я отвечаю не сразу – смотрю на маленькое круглое фото моей улыбающейся мамы.

Через пять дней я поеду домой на День благодарения и увижу ее, напоминаю я себе.

Но не ответить на звонок мамы я не могу.

Как всегда, я ощущаю тяжкий груз чувства вины.

– Привет, мам. Все хорошо? – спрашиваю я.

– Все замечательно, родная. Просто хотела услышать твой голос.

Я представляю ее в кухне дома на окраине Филадельфии, где я выросла. Она помешивает на плите подливку – они ужинают рано, и в пятницу меню всегда одно и то же – жареное мясо с картофельным пюре, – потом откупоривает бутылочку «Зинфанделя», собираясь побаловать себя бокалом вина, который она неизменно выпивает вечером в выходные.

Маленькое окошко над раковиной занавешено желтыми шторами, на ручке духовки висит кухонное полотенце с изображением скалки, на которой написано: «Катай и радуйся». Цветастые обои в некоторых местах отходят по швам; в нижней части холодильника вмятина: отец пнул с досады, когда «Орлы»[1] проиграли в решающем матче.

Он у меня страховой агент, и к его возвращению домой с работы ужин будет готов. Мама чмокнет его в щеку. Они позовут к столу мою сестру Бекки, помогут ей нарезать мясо.

– Сегодня утром Бекки сама застегнула молнию на куртке, – сообщает мама. – Без посторонней помощи.

Бекки на шесть лет моложе меня, ей двадцать два.

– Фантастика, – комментирую я.

Порой я жалею, что живу далеко от отчего дома и не имею возможности помогать родителям. А иногда я думаю об этом с облегчением, и мне ужасно стыдно за себя.

– Послушай, давай я позже перезвоню? – продолжаю я. – На работу бегу.

– О, тебя наняли еще на одно шоу? – мгновенно оживляется мама.

Я медлю с ответом.

Я не могу сказать ей правду и потому выпаливаю:

– Да, только это небольшая постановка. Скорее всего, даже не получит освещения в прессе. Но грим там довольно сложный, нешаблонный.

– Я горжусь тобой, – говорит мама. – Жду не дождусь, когда услышу обо всем на следующей неделе.

Она хочет, я чувствую, еще что-то добавить, но я завершаю разговор, хоть еще и не прибыла на место – в студгородок Нью-Йоркского университета.

– Поцелуй за меня Бекки. Я люблю вас.

* * *

Для себя я установила определенные правила, которым начинаю следовать еще до того, как непосредственно приступаю к работе.

Своих клиентов я оцениваю с первой секунды встречи – отмечаю, что брови будут смотреться лучше, если их сделать темнее, а нос с помощью разных оттенков пудры нужно подкорректировать, чтобы визуально он казался тоньше, – но я знаю, что и клиенты оценивают меня.

Первое правило: форма одежды. На работу я хожу во всем черном, что избавляет меня от необходимости каждое утро компоновать новый наряд. К тому же черный цвет придает мне более авторитетный вид. Я выбираю удобную одежду из комфортных тканей, которые годны для машинной стирки и в семь часов вечера выглядят столь же опрятно, как и в семь часов утра.

Поскольку личное пространство исчезает, когда я колдую над лицом клиентки, мои ногти всегда коротко пострижены и закруглены, дыхание мятное, волнистые волосы собраны на затылке в нетугой пучок. Я никогда не отступаю от этого стандарта.

Я обрабатываю руки антисептическим гелем «Germ-X», сую в рот мятный леденец и звоню в квартиру № 6D. За пять минут до начала сеанса. Это еще одно правило.

На лифте я поднимаюсь на шестой этаж и иду по коридору на звук громкой музыки – песни «Рев» в исполнении Кэти Перри. Иду на встречу с клиентками. На одной – банный халат, на второй – футболка и шортики. Мой нос улавливает признаки их недавних косметических манипуляций – запахи краски для мелирования волос девушки по имени Мэнди и лака, сохнущего на ногтях помахивающей руками Тейлор.

– Куда собираетесь? – спрашиваю я.

На вечеринке освещение наверняка будет более ярким, чем в клубе; а для романтического ужина требуется более мягкий макияж.

– В «Светильник».

Заметив мой непонимающий взгляд, она добавляет:

– Это в районе мясников[2]. Дрейк была там вчера вечером.

– Круто, – комментирую я.

Мой взгляд скользит по разбросанным на полу вещам – зонтику, скомканному серому свитеру, рюкзаку, – потом на низком столике я сдвигаю в сторону упаковки из-под попкорна и полупустые банки «Ред Булл» и ставлю на него свой саквояж. Расстегиваю его. Бока раздвигаются, как гармошка, появляются поддоны с косметикой и кисточками.

– Какой образ предпочитаете?

Некоторые визажисты жадничают, стараясь за день обслужить как можно больше клиентов. Я же в своем расписании выделяю время на то, чтобы задать кое-какие вопросы. Одна женщина хочет дымчатый макияж глаз и естественные губы, другая воображает себя с алым ртом и чуть тронутыми тушью ресницами. Тратя несколько минут на разговоры в начале встречи, я существенно экономлю свое рабочее время.

Но я также доверяю собственному чутью и своим наблюдениям. Когда эти девушки говорят, что они хотят выглядеть сексуально, в пляжном стиле, я понимаю, что на самом деле их привлекает образ Джиджи Хадид: ее фото – на обложке журнала, что валяется на диванчике.

– Какая у вас специализация в университете? – любопытствую я.

– Коммуникативные системы. Обе хотим заниматься рекламой, – голос у Мэнди скучный, словно ей надоело докладывать назойливым взрослым теткам, кем она мечтает стать, когда вырастет.

– Интересно, – говорю я, ставя стул с прямой спинкой на самое яркое место в комнате, прямо под потолочный светильник.

Начинаю с Тейлор. За сорок пять минут я должна создать образ, который она желает увидеть в зеркале.

– У вас потрясающая кожа, – отмечаю я. Еще одно правило: найти во внешности клиентки достоинство, заслуживающее похвалы. В случае Тейлор это не представляет труда.

– Спасибо, – благодарит она, не поднимая глаз от телефона. И принимается комментировать фотографии, которые видит в ленте «Инстаграма». – Кто еще не насмотрелся на фотографии маффинов?

– У Жюль и Брайана снова любовь. Фу…

– Романтический закат, ну-ну… рада, что ты так обалденно проводишь пятничный вечер на своем балконе.

Работая, я постепенно отвлекаюсь от болтовни девушек, которую я теперь воспринимаю как отдаленный шум – вроде жужжания фена или гула городского транспорта. Мое внимание сосредоточено на лице клиентки: на область подбородка я наношу разные оттенки основы, чтобы подобрать тон, идеально соответствующий цвету ее кожи; смешиваю медный и песочный пигменты, оттеняющие золотистые крапинки в ее глазах; растушевываю на щеках бронзер…

Звонит ее мобильный.

Тейлор перестает набивать на дисплее сердечки и вытягивает телефон в руке.

– Засекреченный номер. Ответить?

– Конечно! – восклицает Мэнди. – Вдруг это Джастин.

Тейлор морщит носик.

– Вот скажи, кто отвечает на звонки в пятницу вечером? Пусть сообщение оставляет.

Несколько мгновений спустя она все же нажимает клавишу «громкой связи», и комнату заполняет мужской голос.

– Это Бен Куик, ассистент преподавателя-психиатра. Я подтверждаю, что доктор Шилдс ждет вас на прием в эти выходные: завтра и в воскресенье с восьми до десяти утра. Место встречи то же: Хантер-Холл, комната 214. Я встречу вас в вестибюле и провожу до кабинета.

Тейлор закатывает глаза, и я спешу отвести руку с тушью для ресниц.

– Пожалуйста, сидите спокойно, – прошу я.

– Простите. Мэнди, и чем только я думала? Завтра утром я ведь даже глаза не смогу продрать от похмелья.

– Так забей.

– Ага. На пятьсот баксов? Это ж целых два свитера «Rag & Bone».

При этих словах я на мгновение отвлекаюсь: пятьсот долларов я зарабатываю за десять сеансов.

– Уфф. Забудь. Черта с два я поставлю будильник на ранний час ради какого-то тупого тестирования, – принимает решение Тейлор.

«Красиво живут», – думаю я, глядя на скомканный свитер в углу.

Потом, поддавшись любопытству, спрашиваю:

– Тестирование?

Тейлор пожимает плечами.

– Один преподаватель психологии проводит исследование и набирает для тестирования студентов.

Интересно, что там за вопросы? Как в типологическом тесте Майерс-Бриггс?

Я на шаг отступаю назад и внимательно смотрю на лицо Тейлор. Классическая красавица, с завидной костной структурой лица. Мне на него потребовалось куда меньше сорока пяти минут.

– Вы собираетесь веселиться допоздна, поэтому я сначала обведу ваши губы контуром, а потом нанесу блеск, – говорю я. – Так они дольше не потеряют цвет.

Я достаю свой любимый блеск для губ, с логотипом «БьютиБазз» на тюбике, и наношу его на полные губы Тейлор. После она встает и в сопровождении Мэнди удаляется в ванную, чтобы посмотреться в зеркало.

– Вот это да! – слышу я восклицание Тейлор. – Она настоящая профи. Давай сделаем селфи.

– Сначала мне нужно сделать макияж!

Я начинаю убирать косметику, которую использовала для Тейлор, а сама уже раздумываю, что мне понадобится для Мэнди. И вдруг замечаю на стуле телефон Тейлор.

В свой «обалденный» вечер пятницы мне предстоит выгулять моего песика Лео, нечистокровного терьера, и отмыть кисти для макияжа, – после того как я на автобусе доберусь до дома, до своей крошечной квартиры-студии в Нижнем Ист-Сайде. Я до того измотана, что, наверно, буду уже спать к тому времени, когда Тейлор с Мэнди закажут в клубе свои первые коктейли.

Я снова смотрю на телефон.

Оглядываюсь на ванную. Дверь приоткрыта.

Готова поспорить, Тейлор даже не удосужится позвонить, чтобы отменить прием.

– Нужно купить такой же хайлайтер, как у нее, – говорит Тейлор.

Пятьсот долларов – это половина месячной платы за мою квартиру.

Расписание на завтра мне известно. Первый рабочий визит начнется не раньше полудня.

– Я попрошу, чтобы она сделала мне более выразительные глаза, – говорит Мэнди. – Интересно, у нее есть накладные ресницы?

Хантер-Холл, с восьми до десяти. Это я запомнила. А вот как зовут доктора и его ассистента?

Не то чтобы я решила туда пойти… Я смотрю на телефон, и вот он уже в моей руке. Еще и минуты не прошло, автоматическая блокировка не сработала. Однако мне нужно видеть дисплей, чтобы открыть голосовые сообщения, а это значит, что я должна отвести глаза от двери.

Я нахожу в телефоне последнее сообщение, прижимаю аппарат к уху.

Дверь ванной начинает открываться, в проеме показывается Мэнди. Я резко оборачиваюсь, сердце едва не выскакивает из груди. Мне не удастся незаметно положить телефон на место.

Бен Куик.

Объясню Тейлор, что телефон упал со стула и я его подняла, лихорадочно соображаю я.

– Стой, Мэнд!

Доктор Шилдс… С восьми до десяти утра…

– Может, попросить ее, чтоб попробовала накрасить мне губы потемнее?

Ну же, давай, подгоняю я телефон, – чтобы быстрее проигрывал сообщение.

Хантер-Холл, комната 214.

– Может быть, – соглашается Мэнди.

Я встречу вас в вес…

Я прерываю сообщение и роняю телефон на стул в ту самую секунду, как Тейлор делает свой первый шаг в комнату.

Она положила телефон экраном вверх или вниз? Пока я пытаюсь вспомнить, Тейлор уже стоит возле меня.

Она смотрит на телефон, и у меня сжимаются все внутренности. Я перепутала. Теперь мне припомнилось, что телефон лежал на стуле экраном вверх. Я неправильно его положила.

Я сглатываю комок в горле, пытаясь придумать, что сказать в свое оправдание.

– Послушайте, – обращается ко мне Тейлор.

Я медленно поднимаю веки, встречаясь с ней взглядом.

– Мне нравится. Но, может, вы попробуете наложить блеск более темного оттенка?

Она снова плюхается на стул, и я медленно выдыхаю.

Я дважды переделываю ей макияж губ – первый раз накладываю вишневый блеск, затем возвращаюсь к первоначальному варианту. При этом мне приходится левой рукой поддерживать правый локоть, чтобы дрожащие пальцы не смазали контур. К тому времени, когда я наношу завершающий штрих, пульс мой уже выровнялся.

Наконец работа выполнена, я ухожу от клиенток – без чаевых, довольствуясь одним лишь их рассеянным «спасибо». Однако решение уже принято.

Я ставлю будильник в телефоне на 7:15 утра.

* * *

17 ноября, суббота

На следующее утро я тщательно анализирую свой план.

Порой одно импульсивное решение может перевернуть всю твою жизнь.

Я не хочу, чтобы это случилось еще раз.

Я жду перед Хантер-Холлом, всматриваясь в ту сторону, где живет Тейлор. Погода облачная, пасмурная, на улице серо, и на мгновение я принимаю за нее другую молодую женщину, которая бежит на меня. Но нет, это просто какая-то девушка совершает утреннюю пробежку. В пять минут девятого, когда становится ясно, что Тейлор, по-видимому, еще спит, я вхожу в вестибюль, где мужчина в брюках песочного цвета и синей сорочке нетерпеливо поглядывает на часы.

– Простите, опоздала! – окликаю я его.

– Тейлор? – уточняет он. – Бен Куик.

Я верно предположила, что Тейлор не удосужится позвонить и отменить встречу.

– Тейлор приболела и попросила, чтобы я пришла вместо нее и ответила на вопросы. Меня зовут Джессика, Джессика Фаррис.

– О, – моргает Бен, затем окидывает меня пытливым оценивающим взглядом.

Вместо ботильонов я надела высокие кеды «Конверс», на одном плече у меня висит черный нейлоновый рюкзак. Я прикинула, что мне не повредит, если я буду выглядеть как студентка.

– Подождите минутку, пожалуйста, – наконец произносит Бен. – Я должен согласовать это с начальством. Руководитель проекта – доктор Шилдс.

– Конечно. – Я говорю скучающим голосом, подражая Тейлор.

В худшем случае, напоминаю я себе, мне просто дадут от ворот поворот. Подумаешь! Схвачу бублик, да и отправлюсь с Лео на долгую прогулку.

Бен отходит в сторону, достает свой мобильный телефон. Я силюсь услышать, что он говорит, но Бен приглушает голос.

Потом он возвращается ко мне.

– Сколько вам лет?

– Двадцать восемь, – честно отвечаю я.

Украдкой бросаю взгляд на вход – проверяю, не появилась ли все-таки Тейлор.

– В настоящее время вы живете в Нью-Йорке? – спрашивает Бен.

Я киваю.

Еще пара вопросов.

– Где еще вы жили? Где-нибудь за пределами Штатов?

Я качаю головой.

– Только в Пенсильвании. Я там выросла.

– Хорошо, – Бен убирает телефон. – Доктор Шилдс дает согласие на ваше участие в эксперименте. Для начала мне нужны некоторые ваши личные данные: полное имя, адрес и номер социального страхования. Вы можете предъявить документ, удостоверяющий вашу личность?

Я снимаю рюкзак с плеча, роюсь в нем, нахожу свой бумажник. Потом вручаю ему свои водительские права.

Бен фотографирует их, затем записывает остальную информацию.

– Если у вас есть счет, деньги я перечислю на него завтра же по завершении сеанса.

– Счет у меня есть, – подтверждаю я. – Тейлор сказала, пятьсот долларов, так?

Бен кивает.

– Как только доктор Шилдс получит от меня эти сведения, я провожу вас наверх, в аудиторию.

Неужели это так просто?

Глава 2

17 ноября, суббота

Вы не тот респондент, которого мы ждали сегодня утром.

Тем не менее, вы соответствуете демографическим критериям, установленным для данного исследования, да и не хотелось бы, чтобы время зря пропало, поэтому мой ассистент Бен ведет вас в комнату № 214. Помещение, в котором проходит эксперимент, просторное, прямоугольной формы, с окнами на восточной стороне. Три ряда столов и стульев, на полу поблескивает линолеум. В передней части комнаты – электронная доска с пустым экраном. На задней стене под самым потолком – старомодные круглые часы. Обычная аудитория. Такие есть в любом колледже в любом городе.

С одним отличием. Здесь вы абсолютно одна.

Эта аудитория выбрана для эксперимента потому, что здесь мало отвлекающих факторов, вследствие чего вам будет легче сосредоточиться на стоящей перед вами задаче.

Бен объясняет, что инструкции будут появляться на стоящем перед вами компьютере. И закрывает дверь.

В помещении тишина.

Ноутбук ждет на одном из столов в первом ряду. Он уже открыт. Вы идете к нему, и ваши шаги эхом разносятся по большой комнате.

Вы опускаетесь на стул, придвигаетесь к столу, скрежеща металлической ножкой по линолеуму.

На экране – сообщение:

Респондент 52: Доктор Шилдс благодарит вас за участие в исследовательском проекте, посвященном анализу нравственно-этических принципов. Соглашаясь участвовать в нем, вы принимаете условия конфиденциальности. Вы ни с кем не должны это обсуждать.

Ответы не могут быть верными или неверными. Главное – вы должны быть откровенны и отвечать первое, что вам придет на ум. Объяснения должны быть обстоятельными. Вам не будет позволено перейти к следующему вопросу, пока вы полностью не ответите на текущий вопрос.

За пять минут до истечения ваших двух часов вы получите уведомление о скором завершении сеанса.

Когда будете готовы приступить к тестированию, нажмите клавишу «Enter».

Вы имеете представление о том, чего ждать?

Вы подносите палец к клавише «Enter», но не прикасаетесь к ней: ваша рука зависает над клавиатурой. Вы не одиноки в своих сомнениях. До вас некоторые из респондентов тоже в той или иной степени проявляли нерешительность.

Страшно изведывать грани собственного «я», существование которых вам не хочется признавать.

Наконец вы нажимаете на клавишу.

Ждете, глядя на мерцающий курсор. Ваши ореховые глаза широко раскрыты.

На экране появляется первый вопрос, и вы вздрагиваете.

Наверно, вам немного не по себе, оттого что кто-то пытается прощупать вашу душу в столь голой обстановке, не объясняя, почему эта информация столь ценна. Человеку свойственно чураться всего, что порождает чувство уязвимости, но чтобы эксперимент удался, вам необходимо полностью подчиниться данному процессу.

Помните правила: будьте искренни и правдивы, не стремитесь увернуться от чувства смущения или боли, что вызывают эти вопросы.

Если уже первый вопрос – относительно невинный – выбивает вас из колеи, значит, возможно, вы одна из тех женщин, которые отказываются от участия в эксперименте. Некоторые респонденты не возвращаются. Не любая способна осилить данный тест.

Вы продолжаете смотреть на вопрос.

Может быть, инстинкт вам подсказывает, что лучше сразу встать и уйти, даже не попробовав.

Что ж, вы будете не первой и не последней.

Но вы снова подносите руки к клавиатуре и начинаете печатать.

Глава 3

17 ноября, суббота

В аудитории неестественно тихо. Я смотрю на экран ноутбука, и меня одолевает тревога. В инструкции говорится, что ответы не могут быть неверными, но ведь, отвечая на вопросы теста, исследующего аспекты нравственности, я слишком много выдам о себе.

В комнате холодно. Наверно, специально, предполагаю я, чтобы держать респондента в тонусе. Я почти слышу фантомные шумы – шелест страниц, глухие шаги, возню и шутки студентов.

Указательным пальцем я давлю на клавишу возврата и жду первого вопроса.

Могли бы вы солгать без зазрения совести?

Я отшатываюсь от экрана.

Не на это я рассчитывала, когда Тейлор небрежно отмахнулась от тестирования. Мне и в голову не пришло, что меня попросят писать о себе; почему-то я решила, что это будет тест на выбор ответов из нескольких предложенных вариантов или в форме «да»/«нет». А мне задали слишком личный вопрос, словно доктор Шилдс уже немало знает обо мне, словно ему известно, что я солгала по поводу Тейлор. Меня это приводит в смятение.

Я мысленно встряхиваюсь, ставлю пальцы на клавиатуру.

Существует много типов лжи. Есть пассивная ложь вроде обычной недомолвки, а есть активная, переворачивающая жизнь, о которой я знаю не понаслышке. Но я выбираю безопасный вариант.

Конечно, печатаю я. По роду занятий я – визажист, но не из тех, о ком пишут в журналах и газетах. Я не работаю с моделями или кинозвездами. Мои клиенты – обитательницы Верхнего Ист-Сайда: подростки, собирающиеся на выпускной, и их мамаши, посещающие престижные благотворительные мероприятия. Я также обслуживаю свадьбы и торжества по случаю бат-мицвы. Поэтому, конечно, я запросто могу сказать нервничающей матери, что она выглядит очень молодо, или застенчивой 16-летней девочке, что я даже не заметила ее прыщей. Не в последнюю очередь потому, что надеюсь своей лестью раскрутить их на щедрые чаевые.

Я отсылаю сообщение, не зная, устроит ли профессора мой ответ. Но, видимо, мои откровения его удовлетворили, потому что на экране быстро высвечивается второй вопрос.

Опишите случай из своей жизни, когда вы решились на обман.

Не слабо. Откуда такая уверенность?

С другой стороны, наверно, каждый человек хоть раз в жизни да солгал, хотя бы в детстве, играя в «Монополию». Я пару секунд раздумываю, затем пишу: В четвертом классе я схитрила на контрольной. Салли Дженкинс слыла самой грамотной в классе, и когда я, подняв голову, сидела и жевала розовый ластик на кончике карандаша, пытаясь вспомнить, одна или две буквы «п» в слове «аппетит», мой взгляд упал на ее тетрадь.

Оказалось, что две. Я написала слово и про себя поблагодарила Салли, получив за контрольную «пять».

Я отсылаю ответ.

Странно, что мне так живо вспомнился именно этот случай, ведь о Салли я уже и думать забыла. Мы вместе окончили школу, но я давно не была на встречах одноклассников и понятия не имею, как сложилась ее судьба. Наверно, у нее двое или трое детей, работа в режиме неполной занятости, дом неподалеку от родителей. Так теперь живут многие девчонки, с которыми я выросла.

Следующий вопрос еще не материализовался. Я снова нажимаю клавишу возврата. Ничего.

Может, сбой в программе? Только я собралась встать и выглянуть в коридор – нет ли поблизости Бена? – на экране начинают появляться буквы, одна за другой.

Словно кто-то печатает в реальном времени.

Респондент 52, отнеситесь к заданию более ответственно.

Невольно содрогнувшись, я озираюсь по сторонам. Жалюзи из тонкого пластика на окнах подняты, но снаружи под тусклым хмурым небом никого. Газон и тротуар безлюдны. Напротив высится здание, однако трудно определить, есть ли в нем кто-нибудь.

Умом я понимаю, что в аудитории я абсолютно одна. Но ощущение такое, будто кто-то стоит рядом и нашептывает.

Я снова смотрю на экран ноутбука. Пришло еще одно сообщение:

Вы действительно написали то, о чем инстинктивно подумали в первую секунду?

Я чуть рот не открываю от изумления. Как доктор Шилдс догадался?

Я резко отодвигаюсь на стуле от стола и начинаю вставать. Потом до меня доходит: вероятно, он заметил, что я немного помедлила перед тем, как принялась печатать. Доктор Шилдс понял, что я отвергла свою первую мысль и остановила выбор на более осторожном ответе. Я снова придвигаюсь на стуле к компьютеру и протяжно выдыхаю.

На экране появляется очередное указание:

Глубже загляните в себя.

Не может быть, чтобы доктор Шилдс знал, о чем я думаю, убеждаю я себя. Это пустая аудитория на меня так действует. Я не чувствовала бы себя так чудно́, будь вокруг меня люди.

После короткой паузы на экране снова высвечивается второй вопрос:

Опишите случай из своей жизни, когда вы решились на обман.

Ладно, думаю я. Вам нужна неприглядная правда о моей жизни? Что ж, копну чуть глубже.

Если вы просто участвуете в обмане, это тоже расценивается как обман? – спрашиваю я.

И жду ответа. Но движение на экране создает лишь мигающий курсор. Я продолжаю печатать:

Иногда я зависаю с парнями, которых знаю не очень хорошо. Или, вернее, которых не хочу очень хорошо знать.

Ноль эмоций. Я продолжаю:

Благодаря своей профессиональной деятельности я научилась оценивать людей с первой минуты встречи. Но вне работы я умышленно теряю концентрацию, особенно после пары бокальчиков спиртного.

Несколько месяцев назад я познакомилась с одним басистом. Пришла к нему домой. По всем признакам в квартире с ним жила женщина, но спрашивать об этом я не стала. Сказала себе, что это просто соседка по квартире. Может, зря я надела шоры?

Я отсылаю ответ, а сама думаю, как профессор воспримет мое признание. Моей лучшей подруге Лиззи кое-что известно о моих одноразовых свиданиях, но я так и не сказала ей про флакончики духов и розовую бритву, что видела в ванной в тот вечер. И про то, как часто у меня случаются такие свидания. Наверно, не хочу, чтобы она меня осуждала.

Буква за буквой на экране компьютера складывается короткая фраза:

Уже лучше.

Я довольна, что мне удается подстраиваться под требования анкетера.

Но радость моя мимолетна, потому как в следующую секунду я осознаю, что рассказываю об интимной стороне своей жизни совершенно чужому, незнакомому человеку. Бен, в строгой сорочке, в очках со стеклами в роговой оправе, показался мне профессионалом. Но что мне известно о самом психиатре и его исследовании?

Не исключено, что «морально-этические принципы» в названии теста – это просто слова. На самом деле, это может быть что угодно.

Откуда мне знать, что этот человек действительно преподает психиатрию в Нью-Йоркском университете? Тейлор, на первый взгляд, не из тех людей, кто стал бы выяснять подробности. Она просто красивая молодая женщина, и, возможно, поэтому ее и пригласили.

Пока я решаю, как мне поступить, на экране всплывает следующий вопрос:

Отменили бы вы встречу с кем-то из друзей ради более выгодного предложения?

Напряжение уходит из моих плеч. Кажется, что это совершенно безобидный вопрос, который могла бы задать мне Лиззи, спрашивая совета.

Если б доктор Шилдс замыслил нечто гнусное, зачем бы он стал проводить тестирование в университетской аудитории? К тому же он не спрашивал меня про мои сексуальные связи, напоминаю я себе. Я сама с ним разоткровенничалась.

Я отвечаю на вопрос: Конечно, потому что работа у меня не постоянная. Бывает, я неделями загружена по горло, обслуживаю по семь-восемь клиентов в день, бегая по всему Манхеттену. А за следующие несколько дней – всего пара заказов. Отказываться от работы – не мой вариант.

Я уже хочу отослать ответ, но тут понимаю, что доктора Шилдса не удовлетворит то, что я написала. Выполняя его требования, я даю развернутое объяснение:

Работать я пошла в пятнадцать лет – устроилась в кафе-бутербродную. В колледже проучилась всего два года, потом бросила – не хватало денег на учебу: даже при финансовой поддержке я была вынуждена три раза в неделю подрабатывать официанткой и брать студенческие ссуды. Мне не нравилось, что я постоянно в долгах. Что я постоянно со страхом сую карту в банкомат, ожидая увидеть на чеке отрицательный баланс. Что, уходя домой с работы, я стараюсь украдкой прихватить с собой сэндвич…

Теперь я преуспеваю чуть лучше. Но у меня нет финансовой подушки, как у моей близкой подруги Лиззи. Родители ежемесячно присылают ей чек. А мои сами еле сводят концы с концами, тем более что у моей сестры особые потребности. Поэтому, да, порой мне приходится разочаровывать кого-то из друзей и отказываться от запланированного похода в кино или в бар. Я должна заботиться о своем финансовом положении. Потому что рассчитывать я могу только на себя.

Я смотрю на последнюю строчку.

Не слишком ли плаксиво? Надеюсь, доктор Шилдс поймет, что я пытаюсь до него донести: проблемы есть у всех, и в этом смысле моя жизнь – не идеал. Но могло быть и хуже.

Я не привыкла выставлять на обозрение всю подноготную о себе. Писать о сокровенных мыслях – все равно что смыть косметику и увидеть голое лицо.

Я отвечаю еще на несколько вопросов, в том числе и на такой: Стали бы вы читать SMS-сообщения, адресованные вашему супругу или партнеру?

Если б я подозревала его в измене, непременно, печатаю я. Хотя замужем я никогда не была и в гражданском браке тоже ни с кем не жила. У меня были полусерьезные отношения с двумя парнями, но они не давали мне повода усомниться в их верности.

К тому времени, когда я заканчиваю отвечать на шестой вопрос, чувствую я себя уже совершенно не так, как в первые минуты тестирования. Я возбуждена, будто выпила лишнюю чашку кофе, но больше не нервничаю и не волнуюсь. Я предельно сосредоточена. И совершенно потеряла счет времени. Сколько я уже в этой аудитории: сорок пять минут, полтора часа?..

Только я закончила писать о том, в чем никогда не решусь признаться родителям, – что я втайне оплачиваю некоторые расходы на лечение Бекки, – на экране возникает очередная запись:

Должно быть, вам нелегко.

Я прочитываю сообщение второй раз, медленнее. Как ни странно, добрые слова доктора Шилдса даруют мне утешение.

Я откидываюсь на спинку стула, чувствуя между лопатками холод вдавившегося металла, и пытаюсь представить внешность доктора Шилдса. В моем воображении это седобородый мужчина плотного телосложения. Вдумчивый, чуткий. Наверно, он все это уже читал. И не осуждает меня.

Нелегко, думаю я, быстро моргнув несколько раз.

И печатаю: Спасибо.

Прежде никто никогда не стремился узнать обо мне так много; большинство довольствуются учтивой болтовней, которую не жалует доктор Шилдс.

Возможно, тайны, что я храню, куда более весомые, потому что, исповедуясь перед доктором Шилдсом, я будто сбрасываю с себя тяжесть.

Ожидая следующего вопроса, я подаюсь чуть вперед и сижу, покручивая на указательном пальце серебряное тройное колечко.

Секунды идут, вопроса нет. Предыдущие появлялись быстрее.

Но вот наконец очередной вопрос:

Когда-нибудь вам случалось наносить глубокую обиду тому, кто вам дорог?

Я едва не ахаю.

Дважды перечитываю вопрос. Невольно бросаю взгляд на дверь, хотя знаю, что никто не подглядывает за мной через стекло в ее верхней части.

Пятьсот долларов, думаю я. Мне уже не кажется, что это легкие деньги.

Я не хочу мешкать слишком долго. Доктор Шилдс поймет, что я пытаюсь уйти от честного ответа.

К сожалению, да, печатаю я, надеясь выиграть время. Накручиваю на палец одну из своих волнистых прядей, затем продолжаю: Впервые приехав в Нью-Йорк, я познакомилась с одним парнем, который мне понравился. Одна моя подруга тоже была в него влюблена. И он пригласил меня на свидание…

Я останавливаюсь. Рассказать тот случай – раз плюнуть. Это не то, что желает знать доктор Шилдс.

Буква за буквой я медленно стираю напечатанное.

До сей минуты я была честна, выполняя условия, на которые согласилась перед тестированием. Но теперь подумываю о том, чтобы слукавить.

Доктор Шилдс, наверно, поймет, что я сочиняю.

Вот интересно… А что будет, если я скажу правду?

Порой мне кажется, что я причиняю боль всем, кого когда-либо любила и люблю.

Мне страсть как хочется это напечатать – аж руки чешутся. Я представляю, как доктор Шилдс сочувственно кивает, предлагая мне продолжать. Если б я рассказала ему о том, что я совершила, возможно, он опять написал бы что-нибудь подбадривающее.

У меня сжимается горло. Я провожу рукой по глазам.

Если б у меня хватило смелости, я принялась бы объяснять доктору Шилдсу, что летом, пока родители были на работе, Бекки находилась на моем попечении, что я уже в тринадцать лет была вполне ответственным человеком. Бекки порой меня жутко раздражала – вечно врывалась ко мне в комнату, когда у меня были друзья, брала мои вещи, пыталась всюду следовать за мной по пятам, – но я ее любила.

Люблю, поправляюсь я. И сейчас люблю.

Просто мне больно быть рядом с нею.

Я все еще не написала ни слова. Стук в дверь. Бен предупреждает меня, что осталось пять минут.

Я поднимаю руки и медленно печатаю: Да, и я готова отдать что угодно, лишь бы загладить свою вину.

Не раздумывая, я отправляю это сообщение.

Смотрю на экран компьютера, но доктор Шилдс ничего не пишет в ответ.

Курсор пульсирует, как сердце, – завораживающее зрелище. Я ощущаю резь в глазах.

Если доктор Шилдс сейчас что-нибудь напечатает – если попросит продолжать, скажет, что я могу задержаться сверх отведенного мне времени, – я останусь. Выплесну из себя все; расскажу ему все начистоту.

У меня учащается дыхание.

Будто я стою на краю скалы и жду сигнала, чтобы прыгнуть вниз.

Я неотрывно смотрю в компьютер, зная, что у меня в запасе всего одна минута.

На экране по-прежнему пусто, только курсор трепещет. В такт его мерцанию в моем сознании внезапно начинает пульсировать: Расскажи. Расскажи.

Когда Бен открывает дверь, мне стоит больших трудов отвести глаза от экрана и кивнуть ему.

Оборачиваясь, я медленно стягиваю со спинки стула куртку, беру рюкзак. Напоследок бросаю взгляд в компьютер, но экран по-прежнему пуст.

В ту же минуту как я встаю, меня захлестывает волна усталости. Я абсолютно выхолощена. Ноги свинцовые, в голове туман. Мне хочется одного – прийти домой и залезть под одеяло вместе с Лео.

Бен ждет у выхода, глядя в «Айпад». Я замечаю на дисплее имя Тейлор, под ним – еще три женские фамилии. И у каждой свои секреты. Интересно, станут ли они их раскрывать?

– Завтра в восемь жду вас здесь в вестибюле, – говорит Бен и начинает спускаться по лестнице. Я с трудом поспеваю за ним.

– Хорошо. – Держась за перила, я смотрю на ступеньки, чтобы не споткнуться.

Мы достигаем подножия лестницы, и я, поколебавшись, спрашиваю:

– Можно вопрос. Что это за исследование?

У Бена вид немного раздраженный и какой-то дерганый. Я обращаю внимание на его начищенные туфли, на изящный стилус в руке.

– Комплексный анализ морально-этических принципов XXI века. Доктор Шилдс пишет научную работу по результатам тестирования сотен респондентов.

Потом он устремляет взгляд мимо меня, в сторону следующей женщины, ожидающей в вестибюле.

– Дженнин?

Я выхожу на улицу, застегиваю кожаную куртку. С минуту стою на месте, пытаясь сориентироваться, затем поворачиваюсь и иду домой.

Кажется, что все вокруг заняты обычными делами: несколько женщин с яркими ковриками в руках заходят в студию йоги, что находится на углу; мимо, держась за руки, идут два парня; по тротуару мчится на самокате малыш, за которым с криком бежит его отец: «Сбавь ход, дружище!».

Два часа назад я даже не оглянулась бы ни на кого из них. Но сейчас, вновь оказавшись в шумном кипучем мире, я немного растеряна.

Я иду к своему дому, дойдя до угла, останавливаюсь на светофоре. На улице холодно, и я достаю из карманов перчатки. Надевая их, замечаю, что прозрачный лак на ногтях, который я нанесла только вчера, уже отслаивается и шелушится.

Должно быть, я скребла по ногтям, пока раздумывала, стоит ли отвечать на последний вопрос.

Ежась, я обхватываю себя руками. Такое ощущение, что я подхватила какой-то простудный вирус. А у меня сегодня четыре клиента, и я плохо представляю, где взять силы, чтобы таскаться по городу с чемоданчиком и поддерживать пустой разговор.

Интересно, а завтра тестирование продолжится с того вопроса, на котором я остановилась? Или доктор Шилдс позволит мне пропустить его и задаст новый?

Я сворачиваю за последний угол, и передо мной вырастает многоквартирный дом, в котором я живу. Я вхожу в подъезд, тяну за собой дверь, пока не раздается щелчок. Тащусь наверх, с трудом преодолевая четыре лестничных пролета, отпираю квартиру и падаю на постель. Лео запрыгивает ко мне, сворачивается рядом клубочком. Порой мне кажется, он чувствует, что я нуждаюсь в утешении. Я завела его два года назад, по сути, поддавшись сиюминутному порыву. Как-то зашла в приют для животных, чтобы посмотреть на кошек, и увидела его. Он не лаял, не скулил. Просто сидел в клетке и смотрел на меня, будто только и ждал, когда я за ним приду.

Я поставила будильник в телефоне, чтобы разбудил меня через час, и положила ладонь на маленькое теплое тельце своего песика.

Лежала и думала, а стоит ли оно того? Я не ожидала, что тестирование окажется столь напряженным и вызовет бурю разноречивых болезненных эмоций.

Повернувшись на бок, я смежила отяжелевшие веки, убеждая себя: вот отдохну часок и сразу почувствую себя лучше.

Я не знаю, что будет завтра, какие вопросы подготовит для меня доктор Шилдс. Меня никто не заставляет идти на второй сеанс, напоминаю я себе. Я могу сослаться на то, что проспала. Или, по примеру Тейлор, попросту не явиться.

Я не обязана возвращаться, думаю я, проваливаясь в забытье.

Но я знаю, что всего лишь обманываю себя.

Глава 4

17 ноября, суббота

Вы солгали, что само по себе забавно, ведь вы обманом получили доступ к участию в исследовании как раз-таки нравственно-этических принципов. Забавно и предприимчиво с вашей стороны.

Вы не замещали респондента, которому было назначено на восемь часов утра.

Первоначальная участница позвонила и отменила встречу, объяснив, что она проспала, – позвонила в 8:40, уже после того, как вас проводили в аудиторию. Однако вам разрешили продолжить, потому что к тому времени вы зарекомендовали себя весьма интригующей личностью.

Первые впечатления. Вы молоды: ваши водительские права подтвердили, что вам 28 лет. У вас длинные каштановые волнистые волосы, немного непослушные, одеты вы в джинсы и кожаную куртку. Обручального кольца нет, зато на указательном пальце – изящное колечко из трех тоненьких звеньев.

Несмотря на некоторую небрежность во внешнем виде, в вас чувствуется профессионализм. Вы не принесли с собой кофе, не зевали, не терли глаза, подобно некоторым другим респондентам, приходившим на сеанс рано утром. Вы сидели прямо и в паузах между вопросами не поглядывали украдкой на телефон.

Во время этого первого сеанса вы в чем-то были откровенны, что-то умышленно скрыли. И то, и другое ценно.

Уже с вашего первого ответа стала проступать некая едва уловимая характерная черта, отличающая вас от 51 молодой женщины, которые были опрошены до вас.

Сначала вы признались, что можете солгать клиентке, дабы ее успокоить и обеспечить себе щедрые чаевые.

Затем написали, что готовы отменить встречу с подругой не ради концерта, на который вам в последний момент перепали билеты, или многообещающего свидания, как это делают многие. А ради возможности подзаработать.

Деньги имеют для вас жизненно важное значение. Судя по всему, деньги – основа вашего морального кодекса.

При столкновении финансовых интересов с законами нравственности выявляются весьма любопытные грани человеческой натуры.

Существует целый ряд основополагающих разноплановых причин, заставляющих человека изменять своим нравственным ориентирам: выживание, ненависть, любовь, зависть, страсть. И деньги.

Еще кое-какие наблюдения: для вас на первом месте те, кого вы любите, о чем говорит тот факт, что вы, оберегая родителей, утаиваете информацию, которая может их расстроить. В то же время вы утверждаете, что способны на поступок, который мог бы разрушить отношения других.

Правда, наибольшую интригу содержит вопрос, что остался без ответа, – вопрос, который вас так растревожил, что вы стали карябать ногти.

Респондент 52, благодаря этому тесту вы можете избавиться от своих демонов.

Не сопротивляйтесь.

Глава 5

17 ноября, суббота

Короткий сон помог мне отрешиться от мыслей о докторе Шилдсе и его странном тесте, чашка крепкого кофе – сосредоточиться на своих клиентках, и к тому времени, когда я возвращаюсь домой с работы, я уже снова чувствую себя почти самой собой. Завтрашний сеанс уже не повергает меня в ужас.

У меня даже находятся силы на то, чтобы прибраться в квартире, что обычно сводится к развешиванию в шкафу одежды, которая громоздится на спинке стула. Моя квартира-студия столь крохотна, что по стенам не отыскать ни одного пятачка, не заслоненного мебелью. Я могла бы позволить себе более просторное жилье, если б снимала квартиру с кем-то на двоих, но много лет назад я приняла решение, что буду жить одна. Лучше уж ютиться в каморке, зато никто не стоит над душой.

Близится вечер. В единственное окно струится тусклый свет угасающего дня. Сидя на краешке дивана, я дотягиваюсь до своей чековой книжки. Имея в этом месяце дополнительный доход в размере $500, я не буду, как обычно, содрогаться, оплачивая свои счета.

Я начинаю выписывать чек Антонии Салливан, а в голове будто снова засел доктор Шилдс:

У вас есть тайны от близких вам людей, которые вы тщательно от них скрываете, чтобы они не расстраивались?

Ручка застывает над чековой книжкой.

Антония – частнопрактикующий врач по трудотерапии и исправлению речевых дефектов, один из лучших в Филадельфии.

По вторникам и четвергам с Бекки работает специалист, которого финансируют власти штата, но занятия с ним почти не дают результатов. А в те дни, когда приходит Антония, случаются маленькие чудеса: попытка заплести косу или написать предложение; вопрос о книжке, которую читала ей Антония; восстановление утраченной памяти.

Антония берет 125 долларов в час, но родители, полагая, что она выставляет им счета со скидкой, платят лишь крохотную долю от этой суммы. Остальное покрываю я.

Сегодня я честно призналась себе: знай об этом мои родители, папа был бы смущен, мама стала бы тревожиться. Возможно, они отказались бы от моей помощи.

Вот и славно, что им не приходится выбирать.

Антонии я плачу последние полтора года. После каждого ее визита мама звонит мне и дает полный отчет.

Я не сознавала, сколь обременительна для меня эта игра в кошки-мышки, пока не написала об этом сегодня утром. Доктор Шилдс, заметив, что мне, вероятно, приходится нелегко, словно позволил мне наконец-то признать свои подлинные чувства.

Я выписываю чек, кладу его в конверт, запечатываю, затем вскакиваю с дивана, иду к холодильнику и достаю пиво.

Сегодня я больше не хочу анализировать свои решения; я и без того в тот мир скоро вернусь.

Я беру телефон и пишу Лиззи: «Мы можем встретиться чуть раньше?»

* * *

Я вхожу в «Фойе» и обвожу взглядом зал. Лиззи еще нет. Я не удивлена. Я явилась на десять минут раньше. Заметив у барной стойки два пустых табурета, занимаю оба.

– Привет, Джесс, – кивает мне бармен Сэнджей. Я часто здесь бываю. Бар находится в трех кварталах от моего дома, и в те часы, когда действуют скидки, пиво здесь стоит всего три доллара. – Пиво? – спрашивает он.

– Водку с клюквенным соком и содовой, пожалуйста.

Период скидок закончился почти час назад.

Мой бокал уже наполовину пуст к тому времени, когда появляется Лиззи. Снимая на ходу шарф и куртку, она прямиком идет ко мне. Я убираю с соседнего табурета свою сумку.

– Со мной сегодня такое было… – Лиззи плюхается на табурет и затем крепко обнимает меня. Розовощекая, с взлохмаченными белокурыми волосами, она похожа на селянку со Среднего Запада, каковой она, собственно говоря, и была, пока не приехала в Нью-Йорк, чтобы застолбить себе место на поприще дизайна сценического костюма.

– С тобой? Не может быть, – усмехаюсь я.

Когда мы беседовали с ней последний раз, Лиззи сообщила, что попыталась угостить одного бомжа сэндвичем с индейкой, а тот обругал ее: он – вегетарианец, а она, видите ли, этого не знает. А несколькими неделями раньше в магазине она попросила одну женщину провести ее к полкам с банными полотенцами. Оказалось, она обратилась за помощью не к консультанту, а к номинированной на «Оскар» актрисе Мишель Уильямс. «Но она знала, где лежат полотенца», – добавила Лиззи в заключение своего рассказа.

– Я была в парке Вашингтон-сквер… постой, ты пьешь водку с клюквой? Сэнджей, мне то же самое. Как поживает твой сексуальный бойфренд? Так вот, Джесс… о чем бишь я? А-а, о зайчонке. Он сидел прямо посреди аллеи и смотрел на меня.

– Зайчонок? Как Топотун из «Бемби»?

Лиззи кивает.

– Такая лапочка! Длинные ушки, крошечный розовый носик. Наверно, его кто-то потерял. Он совсем ручной.

– И сейчас он у тебя дома, да?

– Так холодно же на улице! – восклицает Лиззи. – В понедельник обзвоню все местные школы. Может, кто-то захочет взять его в живой уголок.

Сэнджей ставит перед Лиззи коктейль. Та пригубливает бокал.

– А у тебя как дела? Что интересненького?

В кои-то веки мне есть чем похвастать, но только я открываю рот, перед глазами всплывает экран ноутбука с инструкциями: Соглашаясь участвовать в проекте, вы принимаете условия конфиденциальности. Вы ни с кем не должны это обсуждать.

– Все как обычно, – отвечаю я, болтая напиток в бокале. Потом достаю из сумки несколько монет по 25 центов и соскакиваю с табурета. – Пойду музыку поставлю. Есть пожелания?

– «Роллинг стоунз», – говорит Лиззи.

Я ставлю для нее песню «Honky Tonk Women», затем, прислонившись к музыкальному автомату, просматриваю названия песен.

С Лиззи мы познакомились вскоре после моего переезда в Нью-Йорк. Обе участвовали в экспериментальной постановке одного внебродвейского театра: я – как гример, она – как костюмер. Спектакль закрыли после двух показов, но мы к тому времени уже подружились. С ней я более близка, чем с кем бы то ни было. Вместе с Лиззи я ездила к ее родителям на длинный уикенд; она проводила время с моими родителями и Бекки, когда они несколько лет назад навещали меня в Нью-Йорке. Если мы с ней обедаем или ужинаем в нашем любимом еврейском кафе, она всегда угостит меня кошерным соленым огурчиком со своей тарелки, – знает, что я их очень люблю. А я знаю, что она обожает детективы Карин Слотер, так что ее из дома не вытащишь, пока она не дочитает ее очередной новый роман.

Лиззи, разумеется, не все про меня известно, и все же мне как-то странно, что я не вправе поделиться с ней своими впечатлениями о минувшем дне.

К музыкальному автомату подходит какой-то парень, встает рядом со мной, просматривая названия песен.

Зазвучала песня для Лиззи.

– Фанатка «Стоунз», да?

Я поворачиваюсь к нему. Ну точно выпускник какой-нибудь школы бизнеса. Я таких в метро каждый день вижу десятки. Заметен в нем уолл-стритовский лоск: свитер с вырезом лодочкой, излишне опрятные джинсы. Коротко остриженные волосы, щетина на лице, но, скорее, естественная, отросшая за день, а не стильная легкая небритость, создающая определенный образ. Часы – тоже показатель. «Ролекс», но не антикварные, которые выдавали бы в нем отпрыска старинной богатой аристократии. Это одна из новых моделей, которую он, вероятно, купил себе сам, возможно, на первую годовую премию.

В общем, по мне так слишком лощеный.

– Парень мой их любит, – отвечаю я.

– Счастливчик.

– Спасибо. – Я смягчаю отказ улыбкой. Выбираю «Purple Rain» и возвращаюсь на свой табурет.

– Значит, ты держишь зайчонка в ванной? – удивляется Сэнджей.

– Я газеты постелила, – объясняет Лиззи. – Правда, моя соседка не в восторге.

– Еще бокальчик? – подмигивает мне Сэнджей.

Лиззи достает свой телефон и показывает фото зайченка мне и Сэнджею.

– Хотите посмотреть, какой он?

– Милашка, – комментирую я.

– Ой, эсэмэска пришла, – произносит Лиззи, глядя в телефон. – Помнишь Катрину? Она устраивает вечеринку. Не хочешь пойти?

Катрина актриса. Лиззи работает с ней в новой постановке. С Катриной я давно не виделась – с тех пор, как работала с ней вместе в одном спектакле перед самым моим уходом из театра. Летом она связывалась со мной, предлагала встретиться и поболтать. Но я так и не отозвалась.

– Сегодня? – уточняю я, без особого энтузиазма.

– Да, – отвечает Лиззи. – Кажется, там будет Аннабель, может, и Кэтлин.

Против Аннабель и Кэтлин я ничего не имею. Но, скорее всего, помимо них приглашены и другие представители театральной среды. В том числе человек, которого я предпочла бы никогда не видеть.

– Джина не будет, не волнуйся, – успокаивает меня Лиззи, словно читая мои мысли.

Лиззи, догадываюсь я, жаждет пойти на вечеринку. Она с ними до сих пор дружит. К тому же, она компонует свое портфолио. Нью-йоркская театральная среда – довольно узкий мирок, в котором нужно постоянно светиться, если хочешь, чтоб тебя приглашали на работу. Однако Лиззи неловко бросать меня одну.

И в голове будто снова зазвучал низкий успокаивающий голос доктора Шилдса: Могли бы вы солгать без зазрения совести?

Да, отвечаю я ему.

И говорю Лиззи:

– Да нет, дело не в этом. Просто я очень устала. А завтра рано вставать.

Я подзываю Сэнджея.

– Давай быстренько еще по бокалу, и я пойду спать. А ты, Лиззи, непременно сходи, потусуйся.

* * *

Двадцать минут спустя мы с Лиззи выходим из бара. Нам в разные стороны, поэтому мы сразу стали прощаться, обнялись на тротуаре. От нее пахнет цитрусом; помнится, я сама помогла ей подобрать этот аромат.

Я смотрю, как она сворачивает за угол, направляясь на вечеринку.

Лиззи сказала, что Джина Френча там не будет, но я избегаю встреч не только с ним. Я вообще не стремлюсь контактировать с кем-либо из того периода моей жизни, хотя посвятила ему первые семь лет после переезда в Нью-Йорк.

В этот город меня привела любовь к театру. Театром я заболела в детстве, когда мама повела меня на местную постановку «Волшебника страны Оз». После спектакля актеры вышли в фойе, и я поняла, что все они – Железный Дровосек, Трусливый Лев, Злая Ведьма Запада – самые обычные люди. В сказочных персонажей их превратили белая пудра, веснушки, нарисованные карандашом для бровей, и зеленая основа под макияж.

Бросив колледж, я приехала в Нью-Йорк и устроилась на работу в отдел косметики «Бобби Браун» в универмаге «Блумингдейлз». И одновременно пробовалась в качестве гримера на каждую постановку, заявленную на сайте «Backstage.com». Тогда-то я и узнала, что профессиональные визажисты носят свои принадлежности – палитры контуров, основы под макияж, накладные ресницы – не в рюкзаках, а в специальных черных чемоданчиках, раскладывающихся гармошкой. Поначалу работу я получала нерегулярно, на маленькие постановки, где со мной зачастую расплачивались контрамарками. Но через пару лет я стала больше востребована, обслуживала спектакли, которые пользовались бо́льшим успехом у публики, что дало мне возможность оставить универмаг. Теперь не я сама искала работу, а меня приглашали; у меня даже появился свой агент – правда, другим его клиентом был фокусник, выступавший на презентациях.

Тот период своей жизни я вспоминаю как один сплошной праздник: тесная дружба с актерами и закулисными работниками театров; пьянящее чувство удовлетворенности, когда публика стоя аплодирует нашему творению. Но теперь, как частный визажист, я зарабатываю гораздо больше. И я давно поняла, что не у всех мечты обязательно сбываются.

И все же я невольно задумываюсь о том времени. Интересно, Джин остался таким же?

Когда нас представили друг другу, он взял меня за руку. Голос у него был густой и зычный, как и приличествует тому, кто работает в театре. Ему еще не исполнилось сорока, а он уже был на пути к славе. И взошел на вершину успеха даже быстрее, чем я ожидала.

Я силилась не покраснеть, а он произнес: «У вас чудесная улыбка». Это были его первые слова, обращенные ко мне.

Воспоминания приходят всегда в одном и том же порядке: он дремлет в кресле в темном зале, я приношу ему кофе, бужу его; он показывает мне театральную программку, свеженькую, только что из типографии, пальцем тычет в мою фамилию, напечатанную в составе участников постановочной группы; мы с ним вдвоем в его кабинете, он смотрит мне в глаза и медленно расстегивает брюки…

И последнее, что он сказал мне, в то время как я пыталась сдержать слезы: «Счастливо тебе добраться до дома. Пока?» Потом остановил такси и дал водителю двадцатку.

Интересно, он когда-нибудь думает обо мне?

Хватит, одергиваю я себя. Я должна жить дальше.

Но я знаю, что, если сейчас вернусь домой, заснуть не смогу. Воображение снова будут занимать сцены последнего вечера, что мы провели вместе, я буду ломать голову над тем, почему я поступила так, а не иначе, или размышлять об исследовании доктора Шилдса.

Я оглядываюсь на бар. Затем решительно открываю дверь, захожу. Взглядом нахожу темноволосого банкира. Он со своими приятелями играет в дартс.

Я прямой наводкой иду к нему. Он всего лишь сантиметров на пять выше меня, хотя я в ботильонах на низком каблуке.

– И снова здравствуйте, – обращаюсь я к нему.

– Привет? – протяжно произносит он с вопросительной интонацией.

– На самом деле парня у меня нет. Позволь угостить тебя пивом?

– Значит, отношения были скоротечными, – замечает он. Я смеюсь. – Давай я первый угощаю. – Он отдает приятелям свои дротики.

– Как насчет пряного виски? – предлагаю я.

Он идет к бару. Сэнджей бросает на меня взгляд, я отвожу глаза. Надеюсь, он не слышал, как я сказала Лиззи, что собираюсь домой.

Банкир возвращается с бокалами виски, мы чокаемся.

– Ноа, – представляется он.

Я делаю глоток из бокала, корица обжигает мне губы. Я не заинтересована в том, чтобы продолжать знакомство с Ноа после сегодняшнего вечера. Поэтому называюсь первым именем, что приходит на ум:

– Тейлор.

* * *

Я приподнимаю одеяло и, медленно выбираясь из-под него, озираюсь по сторонам. Мне требуется секунда, чтобы вспомнить: я на диване в квартире Ноа. Мы пришли сюда после того, как выпили еще несколько порций виски в другом баре. Когда сообразили, что не поужинали и умираем с голода, Ноа побежал в гастроном на углу.

– Никуда не уходи, – распорядился он, наливая мне бокал вина. – Буду через пару минут. Хочу поджарить гренки, а яиц дома нет.

Должно быть, я почти мгновенно провалилась в сон. Полагаю, вместо того, чтобы разбудить меня, Ноа снял с меня обувь и укрыл одеялом. А еще оставил на журнальном столике записку: Привет, соня, гренки поджарю утром.

Я по-прежнему в джинсах и в кофточке: дальше поцелуев дело не зашло. Я хватаю свои сапожки, куртку и на цыпочках продвигаюсь к выходу. Когда я открываю дверь, она скрипит. Я кривлюсь, но из спальни Ноа не доносится ни звука. Я тихонько затворяю за собой дверь, затем натягиваю сапоги и торопливо иду по коридору. На лифте спускаюсь в вестибюль. Пока еду в кабине с девятнадцатого этажа, приглаживаю волосы и вытираю размазанную под глазами тушь.

Консьерж поднимает голову от мобильного телефона.

– Доброй ночи, мисс.

Я вскидываю руку на прощание и, выйдя из здания, пытаюсь сориентироваться. Ближайшая станция метро в четырех кварталах. Почти полночь, но люди на улице встречаются. Я иду к метро, на ходу вытаскивая из бумажника проездной.

Холодный воздух обжигает лицо. Я трогаю саднящее место на подбородке, натертое щетиной Ноа, когда мы целовались.

Как ни странно, этот дискомфорт действует на меня успокаивающе.

Глава 6

18 ноября, воскресенье

Ваш второй сеанс начинается так же, как и первый: Бен встречает вас в вестибюле и провожает в комнату № 214. Поднимаясь по лестнице, вы спрашиваете, останется ли формат тестирования прежним. Он отвечает утвердительно, но дополнительной информации не дает. Ему не позволено делиться тем, что ему известно; он тоже дал подписку о неразглашении.

Как и вчера, на столе в первом ряду вас ждет тонкий серебристый ноутбук. На экране – инструкции и приветствие: С возвращением вас, Респондент 52. Добро пожаловать.

Вы снимаете куртку, садитесь за стол. Многие из молодых женщин, что занимали это место до вас, мало чем отличались друг от друга: длинные прямые волосы, нервные смешки, некая детская угловатость во всем облике и манерах. Вы стоите особняком – и не только потому, что наделены нетипичной красотой.

Вы сидите прямо, будто кол проглотили. Сохраняете неподвижность почти пять секунд. Зрачки чуть расширены, губы плотно сжаты – классические признаки волнения. Вы делаете глубокий вдох и нажимаете «ввод».

На экране появляется первый вопрос. Вы читаете его, и напряженность уходит из вашего тела, губы смягчаются. Вы поднимаете глаза к потолку. Едва заметно киваете, наклоняете голову и начинаете быстро печатать.

Вы рады, что на экране не появился последний вопрос вчерашнего сеанса, – тот, что поставил вас в тупик.

К третьему вопросу вы уже окончательно расслаблены, больше не настороженны. Ваши ответы, как и в прошлый раз, не разочаровывают. Они оригинальны и откровенны.

Уходя тайком, я даже записки ему не оставила, печатаете вы, отвечая на четвертый вопрос: Когда последний раз вы поступили с кем-то нечестно и почему?

Вопросы теста специально не ограничены какой-то определенной темой, чтобы респонденты сами могли решить, в каком направлении им отвечать. Большинство женщин уклоняются от темы секса, по крайней мере, на столь раннем этапе тестирования. Но вы уже во второй раз ступаете на территорию, которая многих отпугивает. Вы старательно пишите: Я рассчитывала, что мы переспим и я уйду. Обычно подобные свидания проходят именно так. Но по пути к его дому мы проходили мимо торгового лотка с сухими крендельками, посыпанными солью, и я остановилась, так как не ела с самого обеда. «Даже не думай, – сказал он, таща меня прочь. – Я поджарю гренки. У меня они самые вкусные в этом городе».

Он выбежал в магазин за яйцами, а я заснула на диване.

Вы хмуритесь. Сожалеете?

И продолжаете печатать: Я проснулась около полуночи. Но оставаться я не собиралась – и не только из-за своей собаки. Наверно, можно было бы черкнуть ему свой телефон, но я не настроена на длительные отношения.

В настоящий момент вы не хотите слишком близко подпускать к себе мужчину. Будет интересно, если вы подробнее выскажетесь об этом, и какое-то мгновение кажется, что вы так и сделаете.

Рук с клавиатуры вы не убираете. Но потом, тряхнув головой, отсылаете ответ.

Что еще вы подумывали написать?

На экране всплывает следующий вопрос, ваши пальцы взлетают над клавиатурой. Но вместо того, чтобы отвечать, вы сами задаете вопрос анкетеру.

Надеюсь, ничего страшного, если я нарушу правила? Просто мне в голову пришла одна мысль, печатаете вы. Я не испытывала чувства вины, когда уходила от этого парня. Я вернулась домой, выгуляла Лео и легла спать в свою собственную постель. Проснувшись утром, я почти не помнила о нем. Но сейчас вот подумала: может, я повела себя невоспитанно? Возможно ли, что, принимая участие в этом исследовании принципов нравственности, я становлюсь более нравственным человеком?

Респондент 52, чем больше вы открываете о себе, тем более завораживающую картину собой представляете.

Из всех участников данного исследования до вас только одна женщина обращалась непосредственно к анкетеру: Респондент 5. Она тоже во многом отличалась от всех остальных.

Респондент 5 зарекомендовала себя… особенной личностью. А потом разочаровала. И в конечном итоге не оправдала надежд.

Глава 7

21 ноября, среда

В повседневной жизни принципы нравственности постоянно испытываются на прочность.

Перед тем как сесть в автобус, который повезет меня домой к родителям, я покупаю банан и воду, а усталый продавец в магазинчике на вокзале дает мне сдачу с десятки, а не с пятерки, которую я ему протянула. Женщина с изрытым оспинами лицом и кривыми зубами держит кусок картона с надписью: Нужны $$$ на билет, чтобы навестить больную мать. Благослови вас Господь. Автобус заполнен до отказа, как всегда бывает перед праздниками, но худой длинноволосый мужчина, сидящий через проход от меня, занимает еще и соседнее пустующее место, положив на него свой рюкзак.

Я сожалею о своем выборе места тотчас же, как только сажусь. Моя соседка, уткнувшись взглядом в электронную читалку, расставила локти, покушаясь на мое пространство. Я притворно потягиваюсь и, якобы нечаянно задев ее по плечу, извиняюсь:

– Простите.

Водитель заводит автобус, выезжает с вокзала, и я мыслями снова возвращаюсь к воскресному сеансу, который проводил доктор Шилдс. Вопрос, которого я страшилась, повторно задан не был, но мне все равно пришлось рассказывать о довольно серьезных вещах.

Я написала, что многие мои подруги звонят отцам, если им нужно занять денег или посоветоваться по поводу того, как вести себя с излишне требовательным начальником. Матерям они звонят, если нуждаются в утешении – когда заболевают гриппом или ссорятся со своими парнями. При других обстоятельствах у меня с моими родителями тоже могли бы сложиться не менее доверительные отношения.

Но у моих родителей своих забот выше крыши; не хватало еще, чтобы они из-за меня переживали. А мне приходится строить счастливую жизнь не для одной дочери, а сразу для обеих.

Я откидываю голову на спинку сиденья, вспоминая реакцию доктора Шилдса: Не каждый способен выдержать гнет такой психологической нагрузки.

Зная, что кто-то меня понимает, я чувствую, что я не одна в этом мире.

Интересно, доктор Шилдс все еще проводит тестирование, или я стала одной из последних его респондентов? Ко мне обращались «Респондент 52», но я понятия не имею, сколько еще безымянных девушек сидели на том неудобном стуле и стучали по той же клавиатуре в другие дни. Не исключено, что он прямо в эту минуту опрашивает кого-то еще.

Моя попутчица меняет позу и, нарушая незримую границу, снова вторгается в мое пространство. Бороться с ее невоспитанностью нет смысла. Я отодвигаюсь ближе к проходу, беру в руки телефон и начинаю просматривать старые эсэмэски в поисках сообщения от одноклассницы, которая организовывала неофициальную встречу школьных друзей в местном баре после Дня благодарения. Но я листаю слишком быстро и вместо нужного сообщения натыкаюсь на эсэмэску от Катрины, что она прислала мне летом, – ту самую, на которую я не ответила: «Привет, Джесс. Давай встретимся, выпьем кофейку, поболтаем?»

Я абсолютно уверена, что знаю, о чем она хочет «поболтать».

Я провожу пальцем по дисплею, убирая это сообщение, чтобы больше его не видеть. Затем надеваю наушники и запускаю «Игру престолов».

* * *

Отец встречает меня на автовокзале. На нем куртка с символикой его любимых «Орлов» и синяя вязаная шапочка, которую он натянул на уши. На холоде от его дыхания образуются клубы белого пара, похожие на ватные шарики.

С моего последнего визита миновало всего четыре месяца, но, глядя на него в окно, я первым делом отмечаю, что он постарел. В волосах, что выглядывают из-под шапки, стало больше седины, плечи опущены, будто он изнывает от усталости.

Отец поднимает глаза и перехватывает мой взгляд. Быстро швыряет сигарету, что он курил украдкой. Формально он бросил курить двенадцать лет назад, и это означает, что он больше не дымит дома.

Его лицо расплывается в улыбке, когда я схожу с автобуса.

– Джесси! – восклицает отец, обнимая меня. Только он один так меня и называет. Рослый и плотный, он едва не душит меня в своих объятиях. Отец отнимает от меня руки и, наклонившись, смотрит в переноску, что я держу в руке. – Привет, малыш, – здоровается он с Лео.

Водитель автобуса вытаскивает из багажного отсека чемоданы. Я хочу взять свой, но рука отца меня опережает.

– Голодная? – спрашивает он, как всегда.

– Как волк, – отвечаю я по обыкновению. Мама расстроилась бы, если б я приехала домой сытой.

– Завтра «Орлы» играют с «Медведями»[3], – сообщает отец, шагая по парковке.

– Отличная была игра на той неделе. – Я надеюсь, что мой ответ достаточно нейтральный – похвала команде, за которую болеет отец, независимо от того, победила она или проиграла. Я забыла узнать счет, пока ехала в автобусе.

Мы подходим к старенькому «Шевроле Импала», отец ставит мой чемодан в багажник. Я замечаю, что он морщится: в холодную погоду коленка беспокоит его сильнее.

– Давай я поведу? – вызываюсь я.

Вид у отца почти оскорбленный, и я спешу добавить:

– В Нью-Йорке я почти не вожу машину, боюсь утратить сноровку.

– Да, конечно. – Он бросает мне ключи, которые я ловлю на лету правой рукой.

Заведенный порядок в доме родителей, их привычки я знаю, как свои собственные. Поэтому часа не проходит после моего приезда, как я понимаю: что-то не так.

Только мы останавливаемся перед домом, отец вытаскивает Лео из переноски и вызывается с ним погулять. Мне не терпится увидеть маму и Бекки, и я соглашаюсь. По возвращении домой отец никак не может отстегнуть с Лео поводок. Я бросаюсь к нему на помощь. От отца сильно пахнет табаком, и я понимаю, что он снова курил.

Даже в те времена, когда он официально считался курильщиком, он никогда не выкуривал две сигареты одну за другой.

Потом, пока мы с Бекки сидим на кухне и рвем латук для салата, мама наливает себе бокал вина и предлагает мне тоже выпить.

– С удовольствием, – отвечаю я.

Поначалу я не придаю этому значения. Сегодня канун Дня благодарения – по сути, выходные.

Но потом, пока готовятся макароны, мама наливает себе второй бокал.

Я наблюдаю, как она помешивает томатный соус. Ей еще только 51 год, она немногим старше еврейских мамаш, которым я порой делаю макияж, – те выглядят так молодо, что хоть документы у них проверяй при входе в бар. Она красит волосы в каштановый цвет и носит фитнес-браслет, по которому сверяет, выходила ли она за день свои 10000 шагов. Но сейчас она кажется какой-то сдувшейся, словно воздушный шарик, из которого частично улетучился гелий.

Мы сидим за дубовым столом, мама засыпает меня вопросами о работе, отец посыпает макароны сыром «пармезан».

В кои-то веки я ей не лгу. Говорю, что решила немного отдохнуть от театра и в частном порядке делаю клиенткам макияж.

– А что с тем спектаклем, милая, про который ты мне говорила на прошлой неделе? – допытывается мама. Второй бокал вина, что она себе налила, почти пуст.

Я с трудом вспоминаю, что ей тогда сказала. Прежде чем ответить, сую в рот ригатони.

– Закрыли. Но оно и к лучшему. Я теперь сама себе хозяйка. И к тому же общаюсь с массой интересных людей.

– О, замечательно. – Морщины на лбу мамы разглаживаются. Она поворачивается к Бекки. – Может, и ты однажды переедешь в Нью-Йорк, снимешь там квартиру, познакомишься с интересными людьми.

Теперь хмурюсь я. В результате черепно-мозговой травмы, полученной в детстве, Бекки пострадала не только физически. У нее возникли нарушения памяти, как кратковременной, так и долговременной, и по этой причине она никогда не сможет жить самостоятельно.

Мама тешит себя ложной надеждой – и поощряет к тому Бекки.

Меня это и прежде немного раздражало. Но сегодня я воспринимаю ее слова как проявление… безнравственности.

Я воображаю, как доктор Шилдс задает мне вопрос: Побуждать кого-то мечтать о несбыточном – это проявление бесчестности или доброты?

Я раздумываю о том, как бы я объяснила свое отношение к данной ситуации. Это не то чтобы плохо, напечатала бы я. Мама, скорее, успокаивает себя, а не Бекки.

Я отпиваю глоток вина, затем умышленно меняю тему разговора:

– Ну что, поди уже вовсю собираетесь во Флориду?

Они ездят туда каждый год. Втроем. Выезжают через два дня после Рождества и возвращаются 2 января. Останавливаются в одном и том же недорогом мотеле неподалеку от побережья. Бекки очень любит океан, хотя сама плавает плохо и глубже, чем по пояс, в воду не заходит.

Мои родители переглядываются.

– В чем дело? – спрашиваю я.

– Океан в этом году слишком холодный, – объясняет Бекки.

Я перехватываю взгляд отца, он качает головой.

– Позже поговорим.

Через некоторое время мама внезапно встает из-за стола и принимается убирать посуду.

– Давай я, – предлагаю я.

Она отмахивается.

– Лучше идите с папой выгуляйте Лео. А я уложу Бекки спать.

* * *

В поясницу мне уткнулась какая-то железяка раскладного механизма дивана. Я снова поворачиваюсь на тонком матрасе, пытаясь найти удобное положение, которое позволит мне заснуть.

Почти час ночи, в доме тихо. Но голова у меня гудит, как стиральная машина, воспроизводя сцены и обрывки разговора.

Только мы вышли на улицу, отец достал из кармана куртки пачку «Винстона» и коробок спичек. Зажег одну и, ладонью прикрывая пламя, стал прикуривать. Сжег три спички, пока закурил.

Я все это время осмысливала новость, что он мне сообщил. Наконец произнесла:

– Выходное пособие?

Отец выпустил дым.

– Нам настоятельно рекомендовали не отказываться. Так прямо и написали в уведомлении.

Мы еще только дошли до угла, а у меня от холода уже онемели руки. В темноте я не могла разглядеть выражение его лица.

– Будешь искать другую работу? – спросила я.

– Уже ищу, Джесси.

– Ты обязательно что-нибудь найдешь.

И едва эти слова слетели с моих губ, я осознала, что веду себя точно так, как мама с Бекки.

Я снова повернулась на диване и одной рукой обняла Лео.

До моего переезда в Нью-Йорк мы с Бекки занимали одну комнату, но потом у нее появилось дополнительное пространство. На месте моей кровати теперь расположились письменный стол и мини-батут с предохранительной штангой. Другого дома у Бекки никогда не было.

Родители живут здесь почти тридцать лет. Они выкупили бы дом, но из-за того, что им приходится платить за лечение Бекки, они вынуждены постоянно переоформлять кредит.

Мне известны их ежемесячные расходы. Я просматривала счета, которые мама хранит в выдвижном ящике буфета.

В голове опять стали роиться вопросы. И самый главный из них: что с ними будет, когда кончатся деньги выходного пособия?

* * *

22 ноября, четверг

День благодарения мы ежегодно празднуем у тети Хелен и дяди Джерри. Их дом гораздо просторнее, чем у моих родителей, и мы, все десять человек, спокойно умещаемся за обеденным столом в столовой. Мама всегда приносит запеканку из зеленой фасоли, обложенную по краям жареным луком, а мы с Бекки готовим начинку для индейки. Перед тем как отправиться в гости, Бекки просит, чтобы я сделала ей макияж.

– С удовольствием, – говорю я. Именно на Бекки еще в детстве я начинала осваивать искусство макияжа.

Я не привезла с собой свой рабочий саквояж, но Бекки внешне похожа на меня – светлая кожа, усыпанная веснушками, светло-карие глаза, прямые брови, – и потому я достаю свою личную косметичку и принимаюсь за работу.

– Под кого будем краситься? – спрашиваю я.

– Под Селену Гомес, – с готовностью отвечает Бекки. Она большая поклонница Селены еще с тех пор, когда ту показывали по каналу «Дисней».

– Ты так любишь ставить мне трудные задачи, да? – говорю я. Бекки смеется.

Я втираю тонирующий увлажняющий крем в кожу Бекки, а сама размышляю о том, что сказала за ужином мама. С родителями и сестрой я перестала ездить во Флориду с тех пор как перебралась в Нью-Йорк, но мама всегда присылает мне фотографии, на которых Бекки собирает в ведро ракушки или смеется оттого, что ей на живот попали брызги. Бекки обожает безалкогольный коктейль «Розовая пантера» в бокале, украшенном зонтиком и засахаренной вишенкой, – она пьет его в рыбном ресторане, который так любят наши родители. Пока мама гуляет по пляжу, отец ведет Бекки играть в мини-гольф, а потом они все вместе ловят крабов, стоя на оконечности пирса. Их усилия редко бывают вознаграждены, но даже тех крабов, что им случается поймать, они все равно выбрасывают в море.

В это время, только раз в году, они, как мне кажется, по-настоящему отдыхают.

– Не хочешь приехать ко мне в Нью-Йорк на Рождество? – неожиданно предлагаю я. – Я покажу тебе большую елку. Мы посмотрим салют, выпьем горячего шоколада в кафе «Интуиция».

– Здорово, – отвечает Бекки, но я вижу, что она занервничала. Сестра как-то навещала меня в Нью-Йорке, но шум и толпы большого города ее пугают.

Румянами я подчеркиваю контуры ее скул, наношу на губы блеск мягкого розового оттенка, потом, велев ей смотреть вверх, крашу тушью ресницы.

– Закрой глаза, – говорю я, и Бекки улыбается: настал ее любимый момент.

Я беру сестру за руку и веду к зеркалу в ванной.

– Ой, какая я красивая! – восклицает она.

Я крепко обнимаю ее, чтобы она не видела слез в моих глазах.

– Очень, – шепотом выдыхаю я.

* * *

После того как все отведали пирожков с тыквой и пеканом, испеченных тетей Хелен, мужчины удаляются в гостиную смотреть футбол, а женщины с грязной посудой скрываются на кухне. Это еще один ритуал.

– Уф. Я так объелась, что меня сейчас стошнит, – стонет кузина Шелли, расправляя на себе блузку.

– Шелли! – одергивает ее тетя Хелен.

– Это все из-за тебя, мам. Ты так вкусно готовишь! – Шелли подмигивает мне.

Я беру полотенце. Бекки вносит на кухню тарелки и аккуратно ставит их в ряд на стол. Несколько лет назад тетя отремонтировала кухню, заменив пластик на гранитное покрытие.

Мама принимается мыть посуду, которую тетя Хелен приносит из столовой. Моя кузина Гейл, сестра Шелли, находится на восьмом месяце беременности. Театрально вздохнув, она плюхается на стул у стола, пододвигает к себе другой, закидывает на него ноги. Каким-то образом Гейл всегда удается уклоняться от мытья посуды, но сейчас, в кои-то веки, у нее уважительная причина.

– Та-а-ак… завтра вечером все собираемся в «Брюстере», – произносит Шелли, перекладывая остатки начинки в пластиковый контейнер. Под «всеми» она подразумевает наших одноклассников, которые намерены быть на неофициальной встрече бывших школьных друзей. – Знаешь, кто там будет? – Она делает паузу.

Неужели и впрямь ждет, что я начну строить предположения?

– Кто? – наконец спрашиваю я.

– Кит. Он развелся.

Я с трудом вспоминаю, кого из футболистов звали Кит.

Саму Шелли он не интересует: она вышла замуж полтора года назад. Готова поспорить на двадцать баксов, что к следующему году это уже она будет сидеть в кресле с задранными ногами.

Шелли и Гейл выжидательно смотрят на меня. Гейл круговыми движениями ладони медленно поглаживает свой живот.

В кармане моей юбки вибрирует мобильный телефон.

– Забавно, – говорю я. – Гейл, я так понимаю, ты нас повезешь, да?

– Черта с два, – фыркает она. – Я буду нежиться в ванной с журнальчиком.

– У тебя есть кто-нибудь в Нью-Йорке? – любопытствует Шелли.

Телефон вибрирует во второй раз, как это всегда бывает, если я сразу не открыла SMS-сообщение.

– Ничего серьезного, – отвечаю я.

– Ну да, наверно, трудно конкурировать с красотками-моделями, – сахарным голоском замечает Гейл.

Белокурые волосы и пассивную агрессию она унаследовала от тети Хелен, которая охотно вставляет свое слово:

– С детьми не затягивай. Кое-кто, я уверена, очень хочет внуков!

Обычно подковырки тети Хелен мама пропускает мимо ушей, но сейчас, я чувствую, она вся ощетинилась. Может, потому что выпила за ужином.

– Джесс занята в бродвейских постановках, – парирует мама. – Она настроена сначала карьеру сделать, а уж потом будет семьей обзаводиться.

Трудно сказать, кого мама защищает столь яростно – меня или себя.

Наш разговор прерывает муж Гейл, Фил. Войдя в кухню, он открывает холодильник и объясняет:

– Только пиво возьму.

– Отлично! – восклицает Шелли. – Женщины тут надрываются, посуду моют, а они, везунчики, балдеют перед телевизором, смотрят футбол.

– Шел, ты, что, и впрямь хочешь посмотреть футбольный матч? – смеется он.

– Ладно, иди, – взмахом руки отсылает она его.

На кухне завязалось обсуждение, подходит ли желтая палитра для детской Гейл. Я силюсь изображать притворный интерес к разговору, но в конце концов не выдерживаю и, извинившись, удаляюсь в ванную, где достаю из кармана телефон.

На раковине горит свеча, источающая имбирный аромат. Ее сладкий запах колом застревает в горле.

На дисплее новое сообщение, отправленное с незнакомого номера:

«Простите, что беспокою вас в праздничные дни. Это доктор Шилдс. Вы будете в городе в эти выходные? Хотелось бы назначить вам еще один сеанс. Сообщите, сможете ли вы прийти.»

Я дважды прочитываю сообщение.

Даже не верится, что доктор Шилдс связался со мной напрямую.

Мне казалось, сбор материала для исследования подразумевал двухразовый опрос одного респондента, но, возможно, я чего-то недопоняла. Если доктор Шилдс приглашает меня на дополнительные сеансы, значит, по идее, он готов заплатить еще.

Интересно, почему он сам написал мне? Потому что у Бена выходной? Как-никак сегодня День благодарения. Не исключено, что доктор Шилдс сейчас работает в своем домашнем кабинете, пока его жена возится с индейкой, а внуки накрывают на стол. Наверно, он настолько предан своему делу, что ему трудно отключиться от работы даже в праздники, – подобно тому, как я теперь постоянно размышляю об аспектах нравственности.

Многие молодые женщины, участвовавшие в тестировании, вероятно, ухватились бы за возможность посетить дополнительные сеансы. Почему выбор доктора Шилдса пал именно на меня?

Обратный билет на автобус я купила на воскресное утро. Родители расстроятся, если я уеду раньше, даже если я скажу им, что мне предложили серьезную денежную работу.

Не отвечая доктору Шилдсу, я убираю телефон в карман и выхожу из ванной.

За дверью стоит Фил.

– Извини, – говорю я, пытаясь протиснуться мимо него в узком коридоре. Он наклоняется ко мне ближе и обдает меня пивным запахом. Фил учился в той же школе, что и мы. С Гейл они вместе давно: полюбили друг друга, когда он был в двенадцатом классе, она – в десятом.

– Я слышал, Шелли задумала свести тебя с Китом, – произносит он.

Я в ответ усмехаюсь, надеясь, что Фил сейчас шагнет в сторону и перестанет преграждать мне путь.

– Кит меня как-то не интересует, – отвечаю я.

– В самом деле? – Он придвигается ко мне еще ближе. – Ты слишком хороша для него.

– Спасибо, – благодарю я.

– Знаешь, а ты мне всегда нравилась.

Я цепенею. Он смотрит мне в глаза.

Его жене скоро рожать. Ну и ну.

– Фил! – зовет из кухни Гейл, криком сотрясая тишину. – Я устала. Пойдем домой.

Наконец он посторонился, и я по стеночке прошмыгнула мимо него.

– До завтра, Джесс, – прощается он перед тем, как закрыть дверь ванной.

Я останавливаюсь в конце коридора.

Все тело начинает чесаться, будто мой шерстяной свитер внезапно стал колючим; мне не хватает воздуха – то ли едкий запах свечи забил легкие, то ли на меня так подействовали заигрывания Фила. Не новое для меня ощущение. Именно поэтому я уехала из дома много лет назад.

Я выхожу на заднее крыльцо.

Стою и жадно глотаю холодный воздух. Рука сама лезет в карман, нащупывает гладкий пластиковый корпус мобильного телефона.

Рано или поздно деньги у родителей кончатся. Теперь я должна копить и копить. А если я отклоню предложение доктора Шилдса, он найдет другого респондента, более уступчивого.

Я и сама понимаю, что ищу слишком много доводов.

Я вынимаю телефон и отвечаю доктору Шилдсу: «Меня устроит любое время в субботу или в воскресенье».

Почти сразу я вижу на экране три точки: он пишет ответ. Спустя мгновение я читаю: «Отлично. Вы записаны на 12 часов в субботу. В том же месте».

Глава 8

24 ноября, суббота

Респондент 52, вы даже не представляете, с каким нетерпением ожидался ваш приход на третий сеанс.

Вы выглядите как всегда чудесно, но вид у вас подавленный. Войдя в комнату № 214, вы медленно снимаете куртку и вешаете ее на спинку стула. Она висит неровно, но вы ее не поправляете. Грузно опускаетесь на стул, медлите перед тем, как нажать «ввод».

Вы тоже провели День благодарения в одиночестве?

Появляется первый вопрос, вы принимаетесь излагать свои мысли, и ваша подлинная природа берет верх, вы оживляетесь.

О-о. Значит, процесс этот начинает доставлять вам удовольствие?

На экране всплывает четвертый вопрос, и ваши пальцы побежали по клавиатуре. Поза у вас уверенная. Вы не суетитесь. Все это указывает на то, что в отношении затронутой темы вами владеют особенно сильные и совершенно определенные чувства.

Вы увидели, как жених вашей подруги за неделю до свадьбы целуется с другой женщиной. Вы ей расскажете об этом?

Я поступила бы следующим образом, печатаете вы. Подошла бы к нему и заявила, что у него есть 24 часа на то, чтобы самому ей признаться, иначе потом это сделаю я. Другое дело, если он со своими приятелями устроил мальчишник в стриптиз-клубе и сует двадцатку за набедренную повязку. Многие парни так делают – напоказ. В любом другом случае его поступку нет оправдания. И я не смогла бы отвести взгляд, притворившись, будто ничего не видела. Потому что если парень обманул тебя один раз, значит, он обманет снова.

Поставив точку, вы перестаете печатать, отсылаете ответ и ждете следующего вопроса.

А вопроса нет.

Проходит минута.

Все нормально? спрашиваете вы.

Проходит еще минута.

На экране формируется ответ: Минутку, пожалуйста.

Вы озадачены, но киваете.

Вы категоричны в своем суждении: по-видимому, считаете, что человек не способен изменить свою натуру, даже если его импульсы приводят к страданиям и разрушению.

Вы хмуритесь, и чуть сузившиеся глаза подчеркивают глубину вашей убежденности.

Потому что если парень обманул тебя один раз, значит, он обманет снова.

Вы ждете следующего вопроса. Но он еще не готов.

Ваши ответы неожиданно выстроились в связную цепочку: просто божественное откровение.

Значимые строки ваших прошлых ответов были проанализированы:

Я не настроена на длительные отношения, написали вы во время второго сеанса.

Вы оборачиваетесь и бросаете взгляд на часы, что висят на стене у вас за спиной, потом обращаете его на дверь. С какого ракурса на вас ни посмотри, вы обворожительны.

Надеюсь, ничего страшного, если я нарушу правила? Это вы написали перед тем, как признались, что участие в этом исследовании заставляет вас пересматривать свое отношение к собственным нравственным принципам.

Морща лоб, вы смотрите на монитор и рассеянно теребите серебряные колечки на указательном пальце. Одна из ваших привычек, когда вы о чем-то думаете или взволнованы.

Мне очень нужны деньги, написали вы во время первого сеанса.

Происходит нечто неординарное.

Как будто вы теперь направляете исследование в другое русло. Вы, молодая женщина, которой изначально здесь вовсе не должно было быть.

Вам заданы еще два вопроса. Они не имеют отношения к теме данного исследования, но об этом вы не узнаете.

Вы отвечаете на оба вопроса уверенно. Безукоризненно.

Последний вопрос, что вам будет задан сегодня, ни один другой респондент никогда не увидит.

Он предназначен исключительно для вас.

Когда этот вопрос появляется на мониторе, вы широко распахиваете глаза, взглядом бегая по экрану.

Дадите один ответ, и, покинув эту комнату, больше уже никогда не вернетесь.

Ответите иначе, и перед вами откроются безграничные возможности; не исключено, что вы станете пионером в области исследования психологии личности.

Я рискую, задавая этот вопрос.

Но вы того стоите.

Вы отвечаете не сразу. Отодвигаетесь на стуле и встаете.

Потом исчезаете из поля зрения.

Ваши шаги выстукивают дробь по застланному линолеумом полу. Вот вы снова в кадре, а потом опять скрываетесь из виду.

Расхаживаете по комнате.

Мы поменялись ролями: теперь мешкаете вы. Но именно вы решите, трансформируется ли этот эксперимент в нечто более выдающееся.

Вы возвращаетесь на свое место, всем телом подаетесь вперед, перечитывая вопрос. Ваш взгляд порхает по экрану.

Не хотели бы вы расширить рамки своего участия в этом исследовании? Вознаграждение было бы значительно выше, но и от вас потребуется значительно больше.

Вы медленно кладете руки на клавиатуру и начинаете печатать.

Я согласна.

Глава 9

24 ноября, суббота

Третий сеанс начинался как обычно: Бен, в свитере с V-образным вырезом, ждал меня в вестибюле. Пустой кабинет. На столе в первом ряду открыт ноутбук, на экране приветствие: С возвращением вас, Респондент 52. Добро пожаловать.

Я почти с радостью думала о том, как стану сегодня отвечать на вопросы доктора Шилдса, – наверно, меня прельщала возможность выплеснуть свои сумбурные чувства после визита к родителям.

Но к концу сеанса стало происходить нечто странное.

Сразу же после того как я ответила на вопрос о парне, изменяющем своей невесте, последовала длинная пауза, и тон беседы тоже изменился. Не могу сказать, как именно, но чувствовалось, что следующие два вопроса другого порядка. Я предполагала, что буду рассказывать о личных переживаниях и впечатлениях. Однако те последние вопросы были из разряда глобальных, философских, как на экзамене по гражданскому праву. С бухты-барахты на них не ответишь, нужно подумать, хотя мне не пришлось залезать глубоко в свои мучительные воспоминания, как зачастую требовал от меня доктор Шилдс.

Наказание всегда должно быть соразмерно тяжести преступления?

И затем:

Жертвы вправе сами вершить возмездие?

Напоследок мне было предложено принять непростое решение: хочу ли я продолжить участие в исследовании, но на более высоком уровне? Но и от вас потребуется значительно больше, написал мне доктор Шилдс. Это выглядело довольно зловеще.

Что имел в виду доктор Шилдс? Я попыталась выяснить. Его ответ высветился на экране моего компьютера, так же, как всегда появлялись вопросы. Он просто написал, что объяснит мне в следующую среду, если я встречусь с ним лично.

В конце концов я пришла к выводу, что дополнительные деньги – слишком большой соблазн, грех от них отказываться.

И все же, идя домой, я продолжала ломать голову над тем, что он задумал.

Разумеется, совсем уж дурой я быть не собираюсь, убеждаю я себя. Пристегнув поводок к ошейнику Лео, я иду с ним к Ботаническому саду 6БиСи. Это одно из моих любимых мест для прогулок в Алфавит-Сити, и там хорошо думается.

Доктор Шилдс пожелал встретиться со мной лично. И не в аудитории Нью-Йоркского университета, а совсем в другом месте. Велел мне подойти в восточную часть 62-й улицы.

Уж не знаю, офис у него там или квартира. Или что-то еще.

Лео рванулся на поводке, таща меня к своему любимому дереву. Я осознала, что стою на месте.

Я замечаю, что навстречу мне идет соседка со своим игрушечным пудельком. Быстро подношу к уху телефон, делая вид, будто увлечена беседой с кем-то, когда она проходит мимо. Мне сейчас не до пустой болтовни.

На слуху постоянно какие-то истории про молодых женщин, которых обманом завлекают в опасные ситуации; их лица мелькают на страницах «Нью-Йорк пост». И мне на телефон приходят предостережения, если в районе, где я живу, совершено тяжкое преступление.

Не то чтобы я не иду на обдуманный риск. По работе я каждый день бываю в чужих домах и незнакомых районах, да и к себе домой привожу парней, которых едва знаю.

Но здесь нечто другое.

Я никому не говорила про это исследование: доктор Шилдс велел молчать. Ему обо мне известно ужасно много, мне же о нем – практически ничего.

Хотя, пожалуй, есть способ узнать.

Мы только-только пришли в парк, но я тихонько дергаю за поводок, и мы с Лео возвращаемся домой, причем назад я иду быстрее, чем шла на прогулку.

Пора поменяться ролями. Попробую провести собственные изыскания.

* * *

Я открываю бутылку пива, беру свой ноутбук и сажусь на диван. Имени его я не знаю, но поиск в «Гугле» легко сузить, например, добавив к запросу «доктор Шилдс, Нью-Йорк» слова «исследования» и «психиатрия».

Сайт мгновенно выдает десятки ссылок. Первая – научная статья об этической двусмысленности в семейных отношениях. Что ж, подходит.

Мне необходимо увидеть фотографию человека, которому известна вся моя подноготная – от домашнего адреса до подробностей последнего свидания.

Я медлю в нерешительности.

Доктора Шилдса я воображала таким, каким хотела его видеть, – немолодым мужчиной, по-отечески мудрым, с добрыми глазами. Этот образ уже обрел столь четкие очертания, что мне трудно представить его другим.

Но дело в том, что свои фантазии я проецировала на голый холст.

Он может быть каким угодно.

Я щелкаю мышкой.

И, отпрянув от компьютера, резко втягиваю в себя воздух.

Первая мысль: ошиблась.

Экран в мозаичном порядке заполоняют изображения.

Мой взгляд выхватывает то одно фото, то другое, то третье.

Я читаю подписи, ища подтверждение тому, что видят мои глаза. Потом, раскрыв рот, в ступоре смотрю на самую большую фотографию на экране.

Доктор Шилдс – вовсе не тучный профессор, внешне абсолютно не соответствует тому, что рисовало мне воображение.

Доктор Шилдс, доктор Лидия Шилдс – одна из прекраснейших женщин, что мне когда-либо доводилось видеть.

Наклонившись к экрану, я с жадностью разглядываю ее длинные белокурые волосы и кремовую кожу. Ей, наверно, под сорок. В ее точеных чертах сквозит сдержанная элегантность.

Трудно отвести взгляд от ее голубых глаз. Они завораживают.

Кажется, что даже с фотографии она видит меня.

Не знаю, почему я решила, что доктор Шилдс – мужчина. Оглядываясь назад, я сознаю, что Бен всегда называл ее только «доктор Шилдс». И то, что я составила о ней неверное представление, пожалуй, определенным образом характеризует меня.

Наконец я открываю одну из ее фотографий, в полный рост. Она стоит на сцене, в левой руке – микрофон. На пальце бриллиантовое кольцо, похоже на обручальное. Шелковая блузка, облегающая юбка, высоченные каблуки – я на таких даже до сцены бы не дошла, не говоря уже о том, чтобы выступить с речью. Шея у нее длинная и грациозная, и никакими средствами макияжа не создать такого контура скул, как у нее.

Эта женщина из другого мира, далекого от того, в котором обитаю я, – гоняясь за работой и лестью умасливая клиентов ради щедрых чаевых.

Я была уверена, что знаю человека, с которым переписываюсь. Я была уверена, что это мужчина – чуткий, способный сопереживать. Но теперь, когда выяснилось, что доктор Шилдс – женщина, я вынуждена переосмыслить все вопросы, что были мне заданы.

И все свои ответы.

Что это совершенство думает о моей бестолковой жизни?

У меня начинают гореть щеки: мне вспоминается, как я непринужденно писала об эротических танцах, набедренных повязках и мальчишнике в стриптиз-клубе, когда отвечала на вопрос о том, как поступила бы, увидев, что жених моей подруги целуется с другой женщиной. Грамматика моя не всегда была безупречна, я не стремилась красиво излагать свои мысли.

И все же она была добра ко мне. Заставляла меня рассказывать о том, о чем я никогда не говорю. Подбадривала меня.

Мои откровения ее не оттолкнули. Она снова пригласила меня. Пожелала встретиться со мной лично, напоминаю я себе.

Я увеличиваю фотографию и впервые замечаю, что доктор Шилдс чуть улыбается, держа у губ микрофон.

Я по-прежнему немного нервничаю по поводу нашей с ней встречи в среду, но теперь по другой причине. Наверно, боюсь ее разочаровать.

Я уже собираюсь было захлопнуть ноутбук, но потом щелкаю мышкой по ссылке «новости» в результатах поиска. Хватаю свой телефон и принимаюсь вносить в него информацию. Адрес ее офиса, соответствующий тому, который она указала, назначая встречу на среду. Название книги, что она написала, и ее «альма матер» – Йельский университет.

Да, доктор Шилдс – женщина, но я не могу позволить, чтобы этот факт вынудил меня отступить от моего первоначального плана. Она платит мне бешеные деньги, и я пока понятия не имею, почему или за что.

Порой именно люди, которые кажутся идеальными и гармоничными, ранят особенно глубоко.

26 ноября, понедельник

Ее фотографии не солгали, и это показательно, учитывая, что от своих респондентов она требует правдивости.

Выяснить через Интернет расписание ее занятий в Нью-Йоркском университете не составило труда. Это была одна из первых ссылок, что выскочили на экране ноутбука в ответ на мой запрос. Доктор Шилдс ведет всего один семинар в неделю, по понедельникам с пяти до семи вечера. Ее аудитория находится неподалеку от кабинета № 214, на том же этаже. Сегодня здесь совсем другая атмосфера: в коридорах шумно, кругом народ.

Идя по коридору, доктор Шилдс поправляет на плечах серо-коричневый палантин, высвобождает из-под его складок свои сияющие волосы. Я в бейсболке и джинсах, как и десятки студентов, что снуют вокруг.

По ее приближении я затаиваю дыхание. Пристраиваюсь сзади за двумя девчонками, оживленно болтающими между собой, но доктор Шилдс намерена пройти мимо них. В последний момент я ныряю в уборную.

Спустя несколько секунд высовываю голову в дверь. Она идет к лестнице.

Я пропускаю ее вперед на десяток шагов, затем следом за ней выхожу из здания. Мой нос улавливает слабый аромат каких-то свежих пряных духов.

Невозможно отвести от нее взгляд.

Она словно скользит по улицам в некоем защитном прозрачном пузыре, в котором ее не тревожат ни силы природы, ни другие помехи: ветер не лохматит волосы, чулки ни за что не цепляются, каблуки ни на что не натыкаются. Несколько мужчин, обернувшись, провожают ее взглядами; работник службы доставки убирает с ее пути свою тяжелую тележку.

Она сворачивает на Принс-стрит и идет мимо вереницы модных бутиков, в которых продаются кашемировые свитера по триста долларов и косметика в футлярах, похожих на драгоценные шкатулки.

Но она не смотрит на витрины. И в отличие от всех остальных вокруг, не болтает по телефону, не слушает музыку и вообще ни на что не отвлекается.

Дойдя до небольшого французского ресторана, она открывает дверь и исчезает внутри.

Я останавливаюсь, не зная, как мне быть.

Мне хочется еще раз взглянуть на доктора Шилдс, ведь ее лицо я видела мельком. Но не могу же я стоять у ресторана и дожидаться, когда она поужинает. Это было бы странно.

Я уже собираюсь уйти, но тут замечаю, как метрдотель ведет ее к столику у окна. Нас с ней разделяет всего десяток шагов. Если она чуть повернет голову и поднимет глаза, наши взгляды встретятся.

Я быстро сдвигаюсь влево и делаю вид, будто читаю меню за стеклом с одной стороны от входа.

А сама краем глаза наблюдаю за ней.

К доктору Шилдс подходит официант, дает ей меню. Я смотрю на то, что висит передо мной. Будь у меня деньги на столь роскошное заведение, я выбрала бы бифштекс из вырезки в беарнском соусе с картофелем фри. Но доктор Шилдс, могу поспорить, закажет жареную рыбу-меч по-ниццки.

Она быстро переговорила с официантом, вернула ему меню. Кожа у нее до того светлая, что, омываемая сиянием свечи, в профиль она напоминает некое небесное существо. На ум сразу приходят роскошные товары в витринах, мимо которых мы проходили. Пожалуй, правильно, что ее посадили у окна: ее должны видеть все, она достойна восхищения.

Смеркается. У меня начинают неметь кончики пальцев, но я еще не готова уйти.

Я откровенничала перед доктором Шилдс, но теперь у меня самой к ней масса вопросов. И самый насущный: почему вас так интересует, какой выбор делают люди вроде меня?

Официант приносит ей бокал вина. Доктор Шилдс отпивает маленький глоток, и я отмечаю, что бургундское такого же цвета, как лак на ее длинных заостренных ногтях.

Она улыбается, кивает, но когда официант удаляется, кончиком пальца касается уголка глаза. Может быть, зачесалось, или она убрала налипшую на ресницы ворсинку от шарфа. Но вообще-то так смахивают слезу.

Она снова подносит бокал ко рту и на этот раз отпивает глоток побольше.

На том фото, где она с микрофоном, я точно видела у нее на пальце обручальное кольцо. Но сейчас я не могу сказать, есть ли на ней это кольцо, потому что левую руку она держит на коленях.

Я намеревалась еще немного задержаться у ресторана: хотела проверить, верна ли моя догадка насчет выбора блюда, которое заказала доктор Шилдс. Но теперь надеваю теплые наушники и иду на восток, к себе домой.

Доктору Шилдс я выложила о себе много тайн, но ведь по доброй воле. А она понятия не имеет, что я наблюдаю за ней в такой сокровенный момент. Пожалуй, я зашла слишком далеко, переступила черту.

Стул, что стоит напротив нее, сегодня будет пустовать: официант убрал со стола приборы на вторую персону, после того как доктор Шилдс вернула ему меню.

За столиком на двоих в романтическом ресторане доктор Шилдс будет ужинать в одиночестве.

Глава 10

28 ноября, среда

Вы входите в белое кирпичное здание в восточной части 62-й улицы и, как вам было указано, на лифте поднимаетесь на третий этаж. Звоните в дверь врачебного кабинета, вас впускают.

Вы представляетесь, протягиваете руку. Рукопожатие у вас твердое, ладонь на ощупь холодная.

Большинство людей интригует личность человека, с которым они переписывались, но никогда не встречались. Им требуется некоторое время, чтобы скорректировать свое восприятие, соотнести придуманный образ с тем, что предстал перед их глазами.

Вы лишь на секунду устанавливаете со мной зрительный контакт и затем обводите взглядом комнату. Значит, вы проделали собственные изыскания?

Молодец, Респондент № 52.

Вы выше ростом, чем можно было ожидать, – где-то метр шестьдесят восемь, – но это единственный сюрприз. Вы разматываете с шеи синий шарф с бахромой, приглаживаете волосы – густую массу распущенных каштановых локонов. Потом снимаете пальто. Под ним у вас серый свитер с V-образным вырезом и зеленые брюки-карго.

К своему наряду вы добавили несколько штрихов: брюки закатаны до середины икры, ровно до верхней линии ваших кожаных ботильонов; свитер спереди заправлен в брюки, чтобы был виден красный плетеный ремень. В целом безвкусица полнейшая – и по сочетанию цветов, и по компоновке разнофактурных тканей. Но на вас это смотрится так, что хоть в модный блог выставляй.

Вам предложено сесть.

Ваш выбор места будет нести определенную информацию.

Для посетителей отведены два кожаных кресла и диванчик.

Большинство выбирают диванчик.

Если кто его и игнорирует, то это, как правило, мужчины, потому что, сидя в кресле, они подсознательно чувствуют себя хозяевами положения в непривычной для них обстановке. С точки зрения психологии, если выбор клиента пал на кресло, значит, ему некомфортно находиться здесь.

Вы минуете диванчик и устраиваетесь в кресле, но при этом не обнаруживаете признаков дискомфорта.

Это радует и не является полной неожиданностью.

Сев в кресло, вы оказываетесь строго напротив психотерапевта, лицом к лицу. Вы снова осматриваетесь, неторопливо, пытаясь сориентироваться. Кабинет практикующего психотерапевта должен создавать у пациента ощущение, что ему здесь рады, он защищен от всяких неприятностей и находится в полной безопасности. Если обстановка не располагающая, пациенту трудно расслабиться, и тогда добиться терапевтического эффекта будет гораздо сложнее.

Ваш взор скользит по картине с изображением синевато-стальных океанических волн, по свежесрезанным камелиям на упругих зеленых стеблях в овальной вазе. Вы ненадолго задерживаете взгляд на стеллаже с книгами, что стоит за столом. Вы наблюдательны, не упускаете ни одной детали.

Возможно, вы даже заметили, что здесь действует первое правило психотерапии: врач должен оставаться для пациента своего рода tabula rasa. Предметы, на которые падает ваш взгляд, не могут быть классифицированы как личные вещи. В кабинете нет семейных фотографий; нет ничего такого, что могло бы настроить на полемический лад, как, например, предметы, выдающие политические убеждения или принадлежность к тому или иному общественному движению; и нет ничего кричащего вроде чехла фирмы «Эрмес» на подушке.

Второе правило: не судить пациентов. Роль психотерапевта – слушать, направлять, обнажать скрытые истины в жизни пациента.

Третье правило: пусть пациент сам решает, о чем говорить. Поэтому сеанс обычно начинается фразой: «Что сегодня привело вас сюда?». Но это не сеанс психотерапии, поэтому именно это правило нарушено. Вас не спрашивают, а благодарят за участие.

– Доктор Шилдс, – произносите вы, – прежде чем мы начнем, позвольте задать вам несколько вопросов?

Некоторые пациенты запинаются, мямлят, не зная, какую форму обращения выбрать. Но вы, похоже, следуете протоколу на интуитивном уровне: хоть вы уже слишком много открыли о себе, границы должны быть соблюдены – пока. В конечном итоге и первые два правила, и еще немало других будут нарушены ради вас.

– Вы обещали объяснить, – продолжаете вы, – что подразумевается под расширением рамок моего участия в вашем исследовании… Так что это значит?

Проект, в котором вы участвуете, из сферы научного эксперимента переходит в область исследования морально-этических принципов в контексте реальной жизни, сказано вам.

Вы широко распахиваете глаза. От страха?

Процедура абсолютно безопасная, уверяют вас. Вы будете полностью контролировать ситуацию и сможете выйти из игры в любое время.

Вы вроде как успокаиваетесь.

Вам напоминают, что вознаграждение будет значительно выше.

Этот весомый аргумент еще больше подогревает вашу заинтересованность.

– Насколько выше? – уточняете вы.

Вы пытаетесь бежать впереди паровоза. Но на данном этапе исследования спешка неуместна. Прежде нужно заручиться доверием.

Вам объясняется, что следующим шагом должно стать определение исходной точки. Для этого вам придется ответить на ряд вопросов.

Если вы согласны, мы приступим немедленно.

– Конечно, – говорите вы. – Приступайте.

Тон у вас бесстрастный, но вы начинаете медленно потирать руки.

Отвечая на вопросы, вы рассказываете про свое детство в пригороде Филадельфии, про младшую сестру и ее черепно-мозговую травму, отразившуюся на ее умственных и физических способностях, про родителей, которым приходится трудиться день и ночь. Затем – о том, как вы перебрались в Нью-Йорк. При упоминании своего песика, которого вы взяли из приюта, взгляд ваш смягчается. Далее вы говорите о том, как торговали косметикой в универмаге «Блумингдейлз».

Отводите взгляд, медлите.

– Мне нравится ваш лак.

Уходите от ответа. Прежде к этой тактике вы не прибегали.

– Сама я на бордовый цвет никогда бы не решилась, но вам он идет.

Лесть. Типичное явление на сеансах психотерапии, когда клиент пытается юлить.

Практикующие психотерапевты научены воздерживаться от вынесения суждений своим пациентам. Они просто слушают, выуживая из рассказа информацию, которая пациенту уже известна, пусть даже на подсознательном уровне.

Однако вы пришли сюда не для того, чтобы копаться в своих чувствах или анализировать свои неразрешимые разногласия с матерью.

С вас ни цента не возьмут за этот сеанс, хотя другие, которым случается сидеть на вашем месте, платят по 425 долларов в час. Напротив, это вы получите более чем щедрое вознаграждение.

Каждый имеет свою цену. Вашу еще предстоит определить.

Вы смотрите на психотерапевта. Тщательно продуманный имидж делает свое дело. Это все, что вы видите. Это все, что вы когда-либо увидите.

Однако с вас сдерут даже кожу. В предстоящие недели вам понадобятся навыки и силы, о наличии которых в себе вы, возможно, и не подозреваете.

Но, судя по всему, вы готовы принять вызов.

Вы оказались здесь вопреки всем обстоятельствам. Вы проникли в проект обманом, без приглашения. Вы не обладаете характеристиками, сходными с данными тех женщин, которых отобрали для участия в опросе.

Но работа над первоначальным исследованием теперь отложена на неопределенный срок.

Вы, Респондент № 52 – мой единственный объект изучения.

Глава 11

30 ноября, пятница

Серебристый голос доктора Лидии Шилдс под стать ее холеной внешности.

Во время второй личной встречи в ее врачебном кабинете я сижу на диванчике. Как и на первом сеансе несколько дней назад, я просто рассказываю о себе.

Опираясь на подлокотник, я продолжаю один за другим обнажать слои лжи, которую говорила родителям:

– Они бы очень расстроились, узнав, что я отказалась от мечты работать в театре. Для них это было бы равносильно тому, что они изменили собственным устремлениям.

Прежде я никогда не посещала психотерапевта, но у меня создалось впечатление, что это типичное посещение врача. Непонятно только, почему она платит мне.

Но проходит несколько минут, и вот я уже полностью сосредоточена на женщине, что сидит напротив меня, и на своих тайнах, которыми я с ней делюсь.

Доктор Шилдс пристально смотрит на меня, выслушивая мой вопрос. Отвечает не сразу, словно обдумывает мои слова, тщательно их анализирует, решая, что сказать. Рядом с ней на приставном журнальном столике лежит блокнот, в котором она периодически делает какие-то заметки. Пишет она левой рукой: обручального кольца на ней нет.

Разведена или, может, вдова?

Я пытаюсь представить, что же она все-таки черкает в своем блокноте. На ее письменном столе лежит картонная папка, на ней – наклейка с печатной надписью. Слов я разобрать не могу – сижу слишком далеко. Может, это и моя фамилия.

Иногда, после того как я отвечу на очередной ее вопрос, доктор Шилдс просит меня рассказать поподробнее. Или дает меткие комментарии, причем в ее голосе звучит столько участия и доброты, что у меня на глаза наворачиваются слезы.

Мне кажется, что за короткий срок она научилась понимать меня лучше, чем кто-либо другой.

– Думаете, я плохо поступаю, обманывая родителей? – спрашиваю я.

Доктор Шилдс слушала меня, сидя нога на ногу, но теперь она поднимается со своего кремового кресла. Делает два шага ко мне, и я чувствую, как напрягаюсь всем телом.

У меня мелькает мысль, что она намерена сесть рядом со мной, но доктор Шилдс проходит мимо. Выворачивая шею, я наблюдаю, как она, нагнувшись, берется за ручку в нижней части белого деревянного книжного шкафа, открывает дверцу и лезет во встроенный мини-холодильник. Достав две маленькие бутылочки воды «Перье», одну она протягивает мне.

– Спасибо, не откажусь, – благодарю я.

Меня не мучила жажда, но когда я вижу, как доктор Шилдс, запрокинув голову, отпивает из бутылки глоток, моя рука, в которой я держу минералку, поднимается сама собой, и я тоже пью. Стеклянная бутылочка оседает в ладони комфортной тяжестью, а бодрящая газированная вода удивительно приятна на вкус.

Доктор Шилдс кладет ногу на ногу, и я, осознав, что ссутулилась, выпрямляю спину.

– Ваши мама с папой хотят, чтобы вы были счастливы, – говорит доктор Шилдс. – Как всякие любящие родители.

Я киваю, и вдруг у меня возникает вопрос: а у нее самой есть ребенок? На семейное положение указывает наличие или отсутствие обручального кольца, но такого символа, который можно было бы надеть, чтобы показать всему свету, что ты мать, не существует.

– Я знаю, что они меня любят, – произношу я. – Просто…

– Они соучастники вашей лжи, – комментирует доктор Шилдс.

Едва она произносит это, я сознаю, что в ее словах кроется непреложная истина. Доктор Шилдс права: мои родители фактически вынуждают меня лгать.

По-видимому, доктор Шилдс понимает, что мне нужно осмыслить это открытие. Она не сводит с меня глаз, и мне кажется, что взгляд у нее покровительственный, словно она пытается определить, как я восприняла ее вывод. Мы обе молчим, но эта затянувшаяся пауза меня не тяготит.

– Никогда не думала об этом в таком ключе, – наконец произношу я. – Но вы правы.

Я допиваю «Перье», аккуратно ставлю бутылку на журнальный столик.

– Пожалуй, на сегодня все, – говорит доктор Шилдс.

Она встает, я тоже. Она идет к стеклянному столу, на котором стоят небольшие часы, лежат тонкий ноутбук и папка.

Доктор Шилдс выдвигает один из ящиков стола и любопытствует:

– У вас есть какие-то планы на выходные?

– Ничего такого особенного. У Лиззи день рождения, поведу ее в ресторан, – отвечаю я.

Доктор Шилдс достает чековую книжку, берет ручку. На этой неделе она провела со мной два полуторачасовых сеанса, но я понятия не имею, сколько мне заплатят.

– Это та девушка, которой родители до сих пор высылают денежное пособие? – уточняет доктор Шилдс.

Слово «пособие» застало меня врасплох. Лица доктора Шилдс я не вижу, поскольку она наклонила голову, выписывая чек, но тон у нее мягкий: не похоже, что она критикует. К тому же, это правда.

– Пожалуй, можно и так выразиться, – соглашаюсь я.

Доктор Шилдс отрывает чек и вручает его мне.

– Спасибо, – произносим мы в один голос. И обе в унисон смеемся.

– Вы свободны во вторник, в это же время? – спрашивает доктор Шилдс.

Я киваю.

Мне страсть как хочется взглянуть на сумму в чеке, но, наверно, это было бы неприлично. Поэтому я сворачиваю его и убираю в сумку.

– И у меня еще кое-что для вас, – говорит доктор Шилдс. Она берет свою кожаную сумку «Прада» и извлекает из нее крошечный сверток в серебристой бумаге.

– Откройте.

Обычно я разрываю подарочную упаковку. Но сегодня лишь тяну за конец узенькой ленты, развязывая бантик. Затем указательным пальцем поддеваю скотч и стараюсь как можно аккуратнее вскрыть упаковку.

Это коробочка с логотипом «Шанель» – гладкая и блестящая.

В ней – флакончик бордового лака для ногтей.

Я резко вскидываю голову и смотрю в глаза доктору Шилдс. Потом – на ее ногти.

– Попробуйте, Джессика, – произносит она. – Думаю, вам подойдет.

* * *

Войдя в лифт, я в ту же секунду лезу в сумку за чеком. В нем грациозным курсивом выведено «шестьсот долларов».

Она платит мне двести долларов в час, даже больше, чем за участие в опросе по компьютеру.

Интересно, часто ли я буду нужна доктору Шилдс в следующем месяце? Сумею ли удивить родителей, подарив им поездку во Флориду? Или, может, поберечь деньги на тот случай, если папа не найдет приличную работу до того, как они истратят его выходное пособие?

Я убираю чек в бумажник, и мой взгляд падает на коробочку «Шанель» в сумке. Одно время я работала в отделе косметики в «Блумингдейлзе» и знаю, что такой лак для ногтей стоит около тридцати баксов.

Лиззи в ее день рождения я планировала просто пригласить в бар, но, пожалуй, этот лак ей придется по душе.

Попробуйте, предложила доктор Шилдс.

Я провожу пальцами по элегантной надписи на черной упаковке.

Родители моей лучшей подруги – люди вполне состоятельные, ежемесячно поддерживают ее деньгами. А Лиззи абсолютно непритязательна, и я, пока однажды на выходные не съездила вместе с подругой к ней домой, даже представить не могла, что «маленькая фермочка» их семьи – это угодья площадью в пару сотен акров. Она сама вполне может купить себе лак для ногтей, даже из модных дорогих брендов. А я этот заслужила.

* * *

Спустя несколько часов я вхожу в «Фойе», где мы должны встретиться с Лиззи. Сэнджей, нарезавший лимоны, поднимает голову и пальцем подманивает меня к себе.

– Тебя искал парень, с которым ты ушла на днях, – докладывает он, – то есть он искал девушку по имени Тейлор, но я понял, что он имел в виду тебя.

Рядом с кассой стоит большая пивная кружка с ручками, визитками и пачкой сигарет «Кэмел Лайтс». Порывшись в ней, он вытаскивает одну визитную карточку.

«Завтрак с утра до ночи» гласит надпись вверху. Под ней улыбающаяся рожица: вместо глаз два желтка от глазуньи, ртом служит полоска бекона. Ниже – имя Ноа и номер телефона.

– Он, что, повар? – хмурюсь я.

Сэнджей награждает меня притворно-суровым взглядом.

– Вы вообще говорили о чем-нибудь?

– Не о его профессии, – парирую я.

– По-моему, крутой парень, – замечает Сэнджей. – Открывает маленький ресторанчик в нескольких кварталах отсюда.

Я переворачиваю визитку и вижу записку: Тейлор, для тебя готовы отменные гренки. Позвони – и они твои. Бесплатно.

В бар входит Лиззи. Я соскакиваю с табурета и крепко обнимаю ее.

– С днем рождения, – поздравляю я, пряча в руке визитку.

Лиззи снимает куртку, и я улавливаю запах новой кожи. Ее куртка почти такая же, как у меня, Лиззи всегда ею восхищалась. Только свою я купила в комиссионке. Я щупаю меховой воротник и замечаю ярлычок: «Барнис».

– Мех искусственный, – заверяет меня Лиззи. Интересно, что она прочла в моем лице? – Родители подарили на день рождения.

– Роскошный подарок, – хвалю я.

Лиззи усаживается на табурет рядом со мной и кладет куртку на колени. Я заказываю нам водку с клюквенным соком и содовой.

– Как прошел День благодарения? – спрашивает Лиззи.

Мне уже кажется, что это было сто лет назад.

– Да как обычно: слишком много пирогов и футбола. Лучше расскажи, как ты праздник провела.

– Грандиозно, – отвечает она. – Прилетели буквально все, и мы всей гурьбой стали играть в шарады. С малышами ужасно весело. Представляешь, у меня теперь пять племянников и племянниц! Папа…

По приближении Сэнджея Лиззи резко умолкла. Он поставил перед нами напитки. Я придвинула к себе свой.

– Ты ведь не красишь ногти! – восклицает Лиззи. – Красивый цвет!

Я смотрю на свои пальцы. Кожа у меня темнее, чем у доктора Шилдс, и пальцы короче. На моих руках бордовый лак смотрится не элегантно, а вызывающе. Но она права: цвет красивый.

– Спасибо. Не была уверена, что мне подойдет.

Мы выпили еще по два бокала, и все это время болтали. Потом вдруг Лиззи трогает меня за руку.

– Слушай, сделаешь мне макияж во вторник после обеда? Мне нужно заново сфотографироваться.

– Ууф, у меня се… – я умолкаю на полуслове. – Работа. Ехать придется далеко.

Во время нашей первой личной встречи доктор Шилдс дала мне подписать еще один, более строгий, договор о неразглашении сведений. Я даже не вправе упомянуть ее имя Лиззи.

– Ладно, соображу что-нибудь, – беспечно бросает она. – Ну что, теперь начос?

Я киваю и озвучиваю заказ Сэнджею. Мне как-то не по себе от того, что я не могу помочь подруге.

И не по себе от того, что я вынуждена что-то скрывать от Лиззи, ведь лучше нее меня никто не знает.

Хотя, возможно, это уже не так.

Глава 12

4 декабря, вторник

Вы сомневались насчет бордового лака, однако сегодня он на ваших ногтях.

Еще один признак того, что вы проникаетесь доверием.

И вы опять выбрали диван.

Поначалу вы откидываетесь на спинку и заносите за голову руки; язык вашего тела указывает на то, что вы более раскрепощены.

Вы не считаете, что готовы к тому, что последует дальше. Но вы готовы.

Вас для этого натренировали. Эмоционально вы стали более выносливой – подобно тому, как постепенно в ходе планомерных тренировок становится более выносливым бегун на марафонскую дистанцию.

Вам заданы несколько формальных «разогревающих» вопросов о минувших выходных.

И затем: Чтобы двинуться вперед, мы должны вернуться назад.

Едва эти слова произнесены, вы резко меняете позу, опуская руки и обхватывая ими себя. Классическая защитная реакция.

Должно быть, вы уже поняли, что вас ждет.

Пришла пора преодолеть этот последний барьер.

Вам снова задан, на этот раз устно, мягко-настойчивым тоном, вопрос, от которого вы отпрянули во время самого первого, компьютерного, сеанса, что проводился в кабинете № 214:

Джессика, вы когда-нибудь умышленно причиняли боль тому, кто вам дорог?

Вы сворачиваетесь в себя, смотрите на свои ноги, пряча лицо.

Медлить с ответом не запрещено.

Потом:

Расскажите.

Вы вскидываете голову. Глаза у вас вытаращены. Внезапно вы кажетесь гораздо моложе своих двадцати восьми лет; будто в вашем облике на короткое мгновение проступили черты тринадцатилетнего подростка.

Именно в этом возрасте для вас все изменилось.

В судьбе каждого человека есть поворотные моменты – порой внезапные, порой как будто бы предопределенные, словно к этому все и шло, – которые формируют и в конечном итоге цементируют его жизненный путь.

Эти моменты, столь же уникальные для каждого конкретного человека, как цепочки ДНК, если они максимально благоприятны, то создают ощущение, будто, подброшенные катапультой, вы возноситесь к звездам. При другой крайности вам кажется, что вас засасывают зыбучие пески.

Тот день, когда вас оставили присматривать за младшей сестрой – и она выпала из окна второго этажа, – вероятно, стал для вас главной демаркационной линией.

Вы рассказываете о том, как кинулись к ее обмякшей фигурке, лежавшей перед домом на асфальте, а по вашему лицу текут слезы. Ваше дыхание учащается, вы захлебываетесь словами. Ваше тело, и ваш ум, проваливаются в некую эмоциональную бездну. Вы выдавливаете из себя еще одно мучительное предложение – Это все по моей вине – и больше уже не в состоянии сдерживать дрожь: вас всю трясет.

Вас бережно укутывают кашемировым палантином, разглаживают его на плечах, и это возымеет успокаивающий эффект.

Вы делаете судорожный вдох.

Вам говорят то, что вы хотите услышать:

Вы не виноваты.

Вам еще есть, чем поделиться, но на сегодня достаточно. Вы на грани изнеможения.

Ваши усилия достойны похвалы, и вы ее получаете. Не каждому хватает смелости заглянуть в лицо своим демонам.

Слушая, вы рассеянно поглаживаете серо-коричневый шерстяной палантин, укрывающий ваши плечи. Это – самоуспокоение, признак того, что вы приходите в себя. Новый, более мягкий ритм разговора переносит вас на более устойчивую почву.

Ваше дыхание выравнивается, щеки больше не пылают. Вам ненавязчиво намекают, что сеанс подошел к концу.

Спасибо, благодарят вас.

Затем небольшая награда:

На улице холодно. Оставьте себе палантин.

Вы направляетесь к двери и у самого выхода чувствуете, как чужая рука на мгновение чуть сдавливает ваше плечо. Подбадривающий жест. Жест, выражающий одобрение.

С высоты третьего этажа видно, как вы выходите из здания. Медлите на тротуаре. Потом обматываетесь палантином, как шарфом, один конец перекидывая через плечо.

* * *

Вас больше нет в кабинете, но отпечаток вашего пребывания сохраняется здесь до конца дня, на протяжении всего сеанса с последним пациентом, который, как ему и было назначено, явился через двадцать минут после вашего ухода. Сосредоточиться, чтобы помочь ему избавиться от игромании, сегодня труднее, чем обычно.

Мысли о вас не отпускают и в такси, петляющем по запруженным транспортом дорогам Среднего Манхэттена, и в супермаркете органических продуктов, пока кассир выбивает чек за один медальон говяжьей вырезки и семь стеблей белой спаржи.

Откровенность дается вам нелегко, и в то же время вы жаждете ощутить облегчение, которое нередко наступает после того, как поделишься каким-то секретом.

Обычно люди поворачиваются к окружающим своей непримечательной стороной, и это нормально; традиционно социальное взаимодействие подразумевает, главным образом, пустые разговоры. Когда один индивид доверяет другому настолько, что обнажает перед ним свое подлинное «я» – свои глубочайшие страхи и сокровенные желания, – между ними рождается тесная близость.

Сегодня вы сблизились со мной, Джессика.

Ваш секрет останется в тайне, – если все пойдет хорошо.

Входная дверь дома отперта, бумажный пакет из супермаркета перемещается на белую мраморную столешницу.

Потом я снимаю новый серо-бежевый палантин, купленный всего за несколько часов до начала сеанса с вами – в кабинете он был убран с ваших глаз, лежал во встроенном шкафу, – аккуратно складываю его и кладу на боковую полку в гардеробной.

Глава 13

4 декабря, вторник

На улице промозгло и серо. За то короткое время, что я находилась во врачебном кабинете доктора Шилдс, солнце опустилось за горизонт.

Жаль, что вместо относительно легкой кожаной куртки я не надела более теплое полупальто, хотя палантин доктора Шилдс уютно греет грудь и шею. Шерсть источает слабый аромат свежих пряных духов, который у меня теперь ассоциируется с доктором Шилдс. Я глубоко вдыхаю его, пикантный запах щекочет мне ноздри.

Я стою на тротуаре, не зная, как мне быть. Я опустошена, но дома, если я пойду сейчас туда, вряд ли сумею расслабиться. Мне не хочется быть одной, однако идея позвонить Лиззи или кому-то еще из знакомых и предложить поужинать или выпить вместе меня не привлекает.

Еще до того как я сознаю, что приняла решение, ноги сами срываются с места и несут меня к метро. По Шестой линии я доезжаю до «Астор-плейс», выхожу из метро и сворачиваю на запад, на Принс-стрит.

Иду мимо витрин, в которых выставлены модные солнцезащитные очки и косметика в футлярах, похожих на драгоценные шкатулки. И вот я у того самого французского ресторана.

На этот раз я вхожу.

Еще достаточно рано, в зале почти пусто. Лишь одну кабинку в глубине занимает какая-то парочка.

Метрдотель забирает у меня куртку, но палантин я оставляю.

– Столик на одного? – спрашивает он. – Или вы предпочли бы посидеть у бара?

– Вообще-то, если вы не против, я села бы за вон тот, у окна.

Он подводит меня к столику, и я занимаю стул, на котором сидела доктор Шилдс на прошлой неделе, когда я следила за ней.

Винная карта – толстая увесистая многостраничная папка. Одних только красных вин, что продают по бокалу, с десяток вариантов.

– Это, пожалуйста, – говорю я официанту, заказывая почти самое дешевое вино. Оно стоит 21 доллар за бокал, и это значит, что дома ужинать я буду бутербродом с арахисовым маслом.

Если бы не доктор Шилдс, я никогда бы не узнала о существовании этого ресторана. Но сейчас это именно то, что мне нужно. Спокойное элегантное заведение – и не тесное. Стены, обшитые панелями из темного дерева, и стулья с бархатистой обивкой создают атмосферу уюта и незыблемости.

Здесь можно сохранять анонимность, но при этом не чувствовать себя одинокой.

К моему столику возвращается официант. На нем черный костюм, на руке балансирует поднос с бокалом вина.

– Ваше «Кот дю Рон», мисс, – он ставит передо мной бокал.

Я осознаю, что официант ждет, когда я одобрю вино. Я отпиваю маленький глоток и киваю, как это делала доктор Шилдс. Бургундское точно такого цвета, как лак на моих ногтях.

Официант удаляется, и я обращаю взгляд в окно, наблюдая за прохожими. От вина в горле теплеет. Оно не чрезмерно сладкое, как то, что пьет мама, и удивительно приятное на вкус. Напряжение уходит из моих плеч, я откидываюсь на кресле, утопая в его бархатистой коже.

Доктору Шилдс наконец-то известна моя тайна, в которую я не посвятила даже Лиззи. Мое умышленное небрежение разрушило жизнь каждого в нашей семье.

Я сидела на диванчике в кабинете доктора Шилдс, смотрела на умиротворяющие синие волны, изображенные на картине, что висела на стене, и выплескивала свою затаенную боль.

Тем летом, пока родители были на работе, Бекки оставалась под моей опекой. В один из августовских дней, ближе к вечеру, я решила сгонять в супермаркет на углу, где можно было купить дешевые карамельки и журнал «Seventeen». Недавно в продажу поступил новый номер, с Джулией Стайлз на обложке.

Я устала от Бекки, мне хотелось немного отдохнуть от своей семилетней сестренки. Весь месяц стояла жара, тот день тоже выдался знойным и тянулся нестерпимо медленно. За последние несколько часов мы чем только не занимались: бегали между включенными дождевателями; делали фруктовое мороженое: заливали лимонад в лотки для льда и вставляли в них зубочистки; ловили жуков на заднем дворе и устраивали для них домики в старом пластиковом контейнере. И все равно до прихода родителей оставалось еще часа два, не меньше.

– Мне скучно, – захныкала Бекки, появляясь в ванной, где я, стоя перед зеркалом, выщипывала себе брови. Мне казалось, что с правой бровью я перестаралась, и теперь у меня чудно́е смешное выражение.

– Иди поиграй с кукольным домиком, – сказала я, сосредоточив внимание на левой брови. Мне было тринадцать, и меня крайне заботила моя внешность.

– Не хочу.

В доме стояла духота, поскольку у нас было всего два оконных кондиционера. Мне и самой не верилось, что я с нетерпением жду начала нового учебного года.

– Кто такой Кит Франклин? – крикнула через несколько минут Бекки.

– Бекки! – взвизгнула я. Бросив щипчики, я помчалась в свою комнату. – Это не для чужих глаз! – Я выхватила у нее из рук свой дневник.

– Мне скучно, – опять заныла она.

– Ладно, можешь посмотреть телевизор в комнате родителей, – сказала я сестре. – Только маме с папой не проболтайся.

Родители разрешали смотреть телевизор не больше часа в день, но мы это правило регулярно нарушали.

В тот далекий день я выложила на одноразовую тарелку три галеты с шоколадом и отнесла их Бекки. Она уже разлеглась на кровати родителей.

– Не сори, – наказала я ей.

На экране Лиззи Магуайер ругала подругу за то, что та ее передразнивает. Я дождалась, когда на лице Бекки появится увлеченное выражение, на цыпочках вышла из дома и вскочила на велосипед. Бекки не любила оставаться одна, но я знала, что моего недолгого отсутствия она даже не заметит.

Прежде я уже поступала так несколько раз.

На всякий случая я заперла дверь в спальню, чтобы Бекки не могла оттуда выйти. Думала, что таким образом уберегу ее от беды. Не подумала только закрыть окно на втором этаже, которое находилось буквально в нескольких шагах от того места, где она лежала и смотрела телевизор.

Дойдя до этой части рассказа, я оторвала взгляд от картины на стене в кабинете доктора Шилдс. Говорить было трудно, я плакала навзрыд. Не знала, смогу ли продолжать.

Доктор Шилдс смотрела на меня. Сострадание в ее взгляде словно придало мне силы. Я выдавила те ужасные слова.

Потом я почувствовала, как меня вдруг обволокло что-то теплое и мягкое.

Доктор Шилдс сняла с себя палантин и укутала им мои плечи. Казалось, он все еще хранит тепло ее тела.

Я сознаю, что и теперь, сидя в ресторане, рассеянно поглаживаю пушистую ткань.

Поступок доктора Шилдс я восприняла как оберегающий, почти материнский жест. В то же мгновение я почувствовала, как напряжение уходит из моих рук и ног. Она словно вытащила меня из ужаса прошлого в настоящее.

Вы не виноваты, сказала она.

Я допиваю вино, слушая классическую музыку, что льется из динамиков, а сама думаю, что она не могла бы подобрать более верных слов, которые успокоили бы меня. Если доктор Шилдс – мудрая искушенная женщина, занимающаяся изучением темы нравственного выбора, – сумела понять и оправдать меня, значит, может быть, и мои родители смогли бы.

Только им не все известно про тот день.

Мама с папой никогда не спрашивали, где находилась я, когда Бекки выпала из окна. Они просто решили, что я была дома в другой комнате.

Специально я им не лгала. Но был один момент, в больнице, когда я могла бы сказать правду. Пока врачи занимались Бекки, мы с родителями ждали в приемной отделения экстренной помощи.

– Ох, Бекки, Бекки. Зачем же ты играла у этого окна? – горестно недоумевала мама.

Я посмотрела в покрасневшие от слез, полные страдания глаза родителей и промолчала.

Я не знала, что та моя недомолвка с каждым годом будет расти и шириться.

Не знала, что то упущенное мгновение воздвигнет непреодолимый барьер между мной и моими родными.

Но доктор Шилдс теперь знает.

Я замечаю, что вожу пальцем по краю пустого бокала и убираю со стола руки. Ко мне подходит официант.

– Еще вина, мисс? – спрашивает он.

Я качаю головой.

Мой следующий сеанс у доктора Шилдс состоится через два дня.

Интересно, она снова будет расспрашивать меня о том происшествии, или я рассказала ей достаточно?

Я лезу в сумку за кошельком, и рука моя цепенеет.

Для чего достаточно?

Еще минуту назад я испытывала облегчение от того, что доктор Шилдс владеет информацией, которую я скрываю от родных вот уже пятнадцать лет, но теперь эта мысль не несет утешения. Возможно, профессионализм и красота доктора Шилдс ослепили меня и притупили мой инстинкт самосохранения.

Я почти забыла, что я всего лишь Респондент № 52, подопытный кролик в ее исследовательской работе. Мне платят за то, чтобы я делилась своими самыми сокровенными секретами.

Что она планирует сделать со всей этой частной информацией, которую я ей выдала? Я подписывала соглашение о конфиденциальности, а она – нет.

Официант возвращается к моему столику, я расстегиваю кошелек. И вижу яркую голубую визитку, которую сунула между купюрами.

Несколько секунд я смотрю на нее и затем медленно вынимаю из кошелька.

«Завтрак с утра до вечера», гласит надпись на лицевой стороне.

Я вспоминаю, как проснулась на диване Ноа и увидела, что меня заботливо укрыли одеялом.

Переворачиваю визитку. Ее острый уголок царапает мою ладонь.

«Тейлор», – начеркал Ноа крупным квадратным почерком.

Я бросаю взгляд на его записку, в которой он предлагает угостить меня гренками.

Но я не поэтому смотрю на визитку.

Внезапно я понимаю, каким образом можно больше узнать о докторе Шилдс.

Глава 14

4 декабря, вторник

Вишневые нотки «Пино Нуар» растопили ощущение леденящей ободранности, которое оставила поездка домой.

Подрумяненный ломтик говяжьего филе и запеченная на гриле спаржа выложены на фарфоровую тарелку, по сторонам от которой лежат тяжелые серебряные столовые приборы. Звучит фортепианная музыка Шопена. Это единственное блюдо я несу на один конец прямоугольного стола из полированного дуба.

Прежде ужины здесь выглядели по-другому. Их готовили на шестиконфорочной плите «Викинг» и украшали веточками свежего розмарина или листьями базилика, которые выращивали в ящике на подоконнике.

Обеденный стол предназначен для двух персон.

Протокол психологического исследования отложен; сегодня вечером невозможно вникнуть в смысл убористо написанных слов.

Стул по другую сторону стола, где некогда сидел мой муж Томас, остается незанятым.

* * *

Все, кто знакомился с Томасом, проникались к нему симпатией.

Он появился однажды вечером, когда свет, помигав, погас и здание погрузилось в темноту.

К тому времени прошло всего несколько минут, с тех пор как последний пациент, мужчина по имени Хью, покинул мой кабинет. Люди обращаются к психотерапевтам по разным причинам, но его мне так и осталась неясна. Хью производил впечатление весьма странного человека – и внешне, и по своим привычкам: у него были резкие черты лица, он вел бродячий образ жизни.

Несмотря на свою непоседливость, он был зациклен на вещах, о которых рассказал раньше.

Выдворить его из кабинета было нелегко: он всегда требовал, чтобы сеанс продлился дольше.

А попрощавшись, он никогда не уходил сразу: топтался за дверью пару минут, и только потом слышались его удаляющиеся шаги. После ухода Хью его едкий запах еще долго висел в приемной – напоминание о том, что он там задержался.

Поэтому в тот вечер, когда весь дом окутал мрак – погасли даже внешние огни, за окнами, – естественно было предположить, что к этому причастен Хью.

В темноте проявляются худшие качества человеческой природы.

А Хью на том приеме было сказано, что сеансы психотерапии нужно прекратить.

Где-то вдалеке завыли сирены. Шумы и отсутствие освещения создавали дезориентирующую атмосферу.

Теперь, чтобы выйти из здания, нужно было спуститься по лестнице. Часы показывали семь – довольно позднее время, все остальные офисы уже позакрывались.

Люди в этом доме жили, но их квартиры находились на четвертом-шестом этажах.

Единственным источником света на лестнице являлся экран моего телефона, единственным источником звука – цокот моих каблуков.

И вдруг откуда-то сверху стала спускаться вторая пара шагов, более тяжелых.

Меня охватил ужас: участилось сердцебиение, закружилась голова, грудь сдавило от боли.

Упражнения на дыхание помогают только в тех случаях, если нет приступа паники.

А я была в панике.

Светящийся экран моего телефона возвестит о моем присутствии. Бежать в полнейшей темноте опасно – можно упасть. Но риск был оправдан.

– Привет? – раздался низкий мужской голос.

Он принадлежал не Хью.

– Что случилось? Должно быть, электричество отключили, – продолжал мужчина. – С вами все хорошо?

Его дружелюбие и внимательность действовали успокаивающе. Весь следующий час, пока мы добирались до моей квартиры, он не отходил от меня ни на шаг.

В судьбе каждого человека есть поворотные моменты, которые формируют и в конечном итоге цементируют его жизненный путь.

Материализация Томаса стала одной из таких определяющих встрясок.

Через неделю после отключения электричества мы с ним пошли ужинать в ресторан.

Через полгода мы с ним поженились.

Все, кто знакомился с Томасом, проникались к нему симпатией.

Но влюбиться в него суждено было только мне.

Глава 15

4 декабря, вторник

В моем распоряжении меньше двух суток, чтобы найти Тейлор.

Она – единственная ниточка, связующая меня с доктором Шилдс. Если я сумею отыскать Тейлор до следующего сеанса у доктора Шилдс, назначенного на пять часов вечера во вторник, мне не придется идти туда вслепую.

Покинув французский ресторан, я нахожу в своем телефоне номер Тейлор и пишу ей эсэмэску: «Тейлор, это Джесс из «БьютиБазз». Перезвоните мне, пожалуйста. Это срочно».

По возвращении домой я хватаю свой ноутбук и пытаюсь выудить дополнительную информацию о докторе Шилдс. Поисковая программа на мои запросы выдает только научные статьи, рецензии на ее книги, четырехстрочную биографию, размещенную Нью-Йоркским университетом, и сайт ее частного врачебного кабинета. Страничка элегантная, эстетичная, как ее кабинет, – и такая же безликая, не содержащая ни единой зацепки, которая могла бы дать представление о личности этой женщины.

Наконец после полуночи, положив рядом телефон, я проваливаюсь в сон.

* * *

6 декабря, среда

Я просыпаюсь в шесть утра. Веки тяжелые после беспокойной ночи. Тейлор так и не ответила. Я не удивлена. Наверно, она сочла странным, что ее разыскивает какой-то визажист.

Осталось тридцать пять часов, думаю я.

Сегодня у меня плотный график, и, как бы мне ни хотелось отказаться от выезда по заявкам и продолжить поиски ответов, я должна отработать заказы. Мало того что мне нужны деньги, в соответствии с требованиями «БьютиБазз» визажисты обязаны за сутки уведомлять администрацию о невыходе на работу. Три нарушения за три месяца, и ты вычеркнут из их списка. Одно у меня уже есть: несколько недель назад я позвонила и сказалась больной.

Словно на автопилоте я накладываю основу, смешиваю тени, очерчиваю линии губ. Расспрашиваю клиентов про их профессиональные занятия, про мужей и детей, а сама думаю о докторе Шилдс. Особенно о том, как мало я знаю ее лично, тем более если учесть, что сама доверила ей свои самые потаенные секреты.

И все время слушаю свой телефон, который убран в сумку. Попрощавшись с очередной клиенткой, я тотчас достаю его, проверяю, что на экране. Примерно в полдень Тейлор я отправила еще одно сообщение – на этот раз на голосовую почту, – но ответа пока так и не получила.

В семь вечера я еду домой на такси. За это придется заплатить все мои чаевые, полученные от нескольких последних клиентов. Разорительно, но так быстрее. Я бросаю у двери чемоданчик и, поторапливая Лео, выгуливаю его на улице, угощаю лакомствами и спешу назад.

Потом почти бегом устремляюсь прямо к дому, где живет Тейлор, – кварталах в двадцати от меня. Добираюсь туда почти в восемь. Запыхавшаяся, я опираюсь рукой о стекло, за которым находится список жильцов, просматриваю список фамилий.

Звоню в квартиру, в которой живет Т. Штрауб, и жду, когда из домофона раздастся ее голос. Пытаясь отдышаться, ладонью приглаживаю волосы.

Снова жму на черную кнопку звонка, на этот раз целых пять секунд.

Ну же, давай.

Я отступаю на несколько шагов и смотрю на здание. Как мне теперь быть? Не могу же я вечно торчать у подъезда в надежде, что Тейлор рано или поздно вернется. Долго еще я буду периодически тыкать в звонок, на тот случай, если она вдруг прикорнула или в наушниках слушает музыку?

Помощь приходит в лице потного парня в спортивном костюме «Адидас». Он набирает дверной код и снова утыкается в свой телефон, даже не замечая, что я успела поймать дверь до того, как она закрылась, и скользнула в подъезд вслед за ним.

Я пешком поднимаюсь на шестой этаж, дохожу до середины коридора и, остановившись перед квартирой Тейлор, настойчиво, до боли в костяшках пальцев, стучу в дверь.

Мне никто не открывает.

Я прижимаюсь ухом к тонкой деревянной панели и прислушиваюсь. Может, уловлю какие-то звуки, указывающие на то, что она дома: ор телевизора или гудение фена. Тишина.

К горлу подкатывает тошнота. Меня пугает, что доктор Шилдс изучила меня слишком хорошо и при встрече я не сумею замаскировать свое беспокойство. Мне отчаянно хочется спросить ее: «За что вы мне столько платите? Как вы намерены поступить с той информацией, которую я вам сообщаю?»

Но я не могу. Убеждаю себя, это потому, что я не хочу рисковать: боюсь потерять этот доход. На самом деле, возможно, я боюсь рисковать, чтобы не потерять доктора Шилдс.

Я начинаю стучать кулаком, пока из соседней двери не высовывается голова женщины, которая сверлит меня сердитым взглядом.

– Простите, – кротко извиняюсь я. Она закрывает дверь.

Я пытаюсь придумать, как мне быть. До сеанса двадцать один час. Но завтра, как и сегодня, у меня полно клиентов, и я не успею вернуться сюда до назначенной встречи с доктором Шилдс. Порывшись в сумке, я вытаскиваю номер «Вог», который ношу с собой, вырываю из него глянцевую страницу. Нахожу ручку и пишу: «Тейлор, это опять Джесс, из «БьютиБазз». Пожалуйста, позвоните мне. Это срочно».

Уже собираюсь подсунуть записку под дверь и вдруг вспоминаю бардак в квартире Тейлор, разбросанные всюду пустые упаковки из-под попкорна и предметы одежды. Не исключено, что Тейлор даже не обратит внимания на записку. А если и обратит, возможно, все равно не свяжется со мной. Ведь на мои прежние сообщения она не откликнулась.

Я смотрю на дверь соседки, которую только что потревожила. Делаю несколько шагов в сторону и робко стучу. У женщины, открывшей мне дверь, в руке желтый хайлайтер, которым она уже мазнула по середине подбородка, разделив его надвое. Вид у нее недовольный.

– Простите, я ищу Тейлор или… – Я судорожно вспоминаю имя ее соседки по квартире, и мне это удается: – Или Мэнди.

Женщина моргает, во взгляде – недоумение. Меня охватывает дурное предчувствие: сейчас она скажет, что не знает таких, что девушки с такими именами никогда не жили с ней по соседству.

– Кого? – переспрашивает она.

У меня замирает сердце.

Потом ее лоб разглаживается.

– Ах, ну да… не знаю. Экзамены на носу. Может, в библиотеке. Хотя эту парочку скорее уж надо искать на какой-нибудь вечеринке.

Она закрывает дверь у меня перед носом.

Я жду, когда пройдет головокружение, затем иду к лестнице. Выйдя на улицу, стою в темноте перед домом, пытаясь решить, что мне делать дальше.

Мимо идет какая-то девушка с длинными прямыми волосами. Я сразу понимаю, что это не Тейлор, но все равно оборачиваюсь и смотрю ей вслед. Поправив на плечах синий рюкзак, она продолжает шагать по тротуару.

Мой взгляд прикован к ее тяжелому на вид рюкзаку. Экзамены на носу, сказала соседка. Ее мнение о Тейлор и Мэнди совпадает с моим: эти две девицы к учебе относятся несерьезно.

Трудно представить, чтобы томная молодая женщина с завидной костной структурой лица, постоянно что-то печатающая в «Инстаграме», корпела над учебниками.

Хотя разве не бывает так, что самые ленивые студенты перед экзаменами занимаются усерднее остальных?

Я бросаю взгляд вокруг, чтобы сориентироваться, и затем иду к библиотеке Нью-Йоркского университета.

* * *

Зал со стеллажами напоминает лабиринт, по которому бегают лабораторные крысы. Я начинаю поиски от одного угла. Иду по узким проходам, надеясь, что вот сейчас сверну за очередной поворот и увижу, как Тейлор достает книгу с высокой полки или сидит за одним из столов у стены. Я обошла три этажа и поднялась на четвертый.

Я перевозбуждена, и это придает мне силы, гонит вперед – а ведь уже почти девять вечера, и я за целый день съела, еще в обед, всего один сэндвич: проглотила по дороге от одной клиентки к другой. На этом этаже народу гораздо меньше, хотя стеллажи с книгами такие же высокие. Если на первых трех до меня доносились тихие разговоры, то здесь я слышу только собственные шаги.

Я нахожусь между стеллажами где-то в середине зала и вдруг, сворачивая за угол, едва не налетаю на парня с девушкой, которые страстно целуются. Они и не думают разжимать объятия. Я их обхожу.

Потом слышу знакомый голос, который протяжным хныкающим тоном произносит:

– Тей, давай прервемся. Я хочу чай латте.

Меня охватывает облегчение, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не кинуться бегом на голос Мэнди.

Девушек я нахожу в углу зала. Мэнди стоит, навалившись на край стола с высокими стопками книг и ноутбуком, Тейлор сидит на стуле. У обеих волосы искусно собраны в небрежные пучки, на обеих – свитера фирмы «Juicy Couture».

– Тейлор!

Ее имя срывается с моих губ почти как вскрик.

Девушки оборачиваются ко мне. Мэнди морщит нос. На лице Тейлор озадаченное выражение.

– Вы что-то хотели? – спрашивает она.

Тейлор меня не помнит.

Я подхожу ближе.

– Это я, Джесс.

– Джесс? – вторит Мэнди.

– Визажист, – напоминаю я. – Из «БьютиБазз».

Тейлор окидывает меня взглядом. На мне все еще моя рабочая униформа, но рубашка вылезла из брюк, и я чувствую, как пряди, выбившиеся из низкого пучка на голове, щекочут шею.

– Что вы здесь делаете? – любопытствует она.

– Мне нужно с вами поговорить.

– Потише! – шикает на нас кто-то с одного из дальних столов.

– Пожалуйста. Это очень важно, – шепотом умоляю я.

Возможно, Тейлор поняла, что я в отчаянии. Кивнув, она убирает в сумку ноутбук, но книги оставляет на столе. На лифте мы спускаемся в вестибюль. Мэнди плетется за нами следом. У выхода Тейлор останавливается и спрашивает:

– Так в чем дело?

Теперь, наконец-то отыскав ее, я не знаю, с чего начать.

– Помните, когда я делала вам макияж, вы упомянули про тестирование?

– Вроде бы, – пожимает она плечами.

Несколько недель миновало с того дня, когда я, без спроса взяв телефон Тейлор, прослушала оставленное ей голосовое сообщение. Сейчас я пытаюсь вспомнить, что мне тогда было известно.

– То, что проводила преподаватель Нью-Йоркского университета, на тему нравственности. За него платили большие деньги. Оно было назначено вам на следующее утро…

Тейлор кивает.

– Ну да, точно. Но я отменила свой визит. Очень тогда устала.

Я делаю глубокий вдох.

– В общем… в итоге я пошла на него.

В глазах Тейлор появляется настороженность. Она отступает от меня на шаг.

Мэнди издает тихий горловой звук.

– Ничего себе, – присвистывает она.

– Да. Понимаете, я пытаюсь чуть больше узнать о преподавателе. – Я стараюсь говорить ровно, глядя на Тейлор.

– Я ее не знаю. Про тестирование мне сказала одна моя подруга. Она как раз изучает психологию. Пойдем, Мэнди.

– Подождите, прошу вас! – пронзительно вскрикиваю я и, смягчив тон, добавляю: – Мне хотелось бы побеседовать с вашей подругой, можно?

Тейлор несколько секунд смотрит на меня оценивающе. Я силюсь улыбаться, но знаю, что это выглядит неестественно.

– Это запутанная история, и мне не хотелось бы надоедать вам подробностями, – говорю я. – Но если угодно, я могла бы объяснить…

Тейлор вскидывает ладонь.

– Просто позвоните Эми.

Эти девушки не любят, чтобы им докучали. Слава богу, что я вовремя вспомнила об этом и избрала верную тактику.

Тейлор смотрит в свой телефон и затем называет мне номер. Я торопливо набираю его на своем экране.

– Повторите, пожалуйста, – прошу я. Мэнди, я абсолютно уверена, закатывает глаза, но Тейлор выполняет мою просьбу, на этот раз медленнее диктуя последовательность цифр.

– Спасибо! – вдогонку благодарю я ее.

Девушки еще не успели свернуть за угол, а я уже звоню Эми.

Та отвечает после второго вызова.

* * *

– Она – классный препод, – рассказывает Эми. – Я посещала ее курс в прошлом году. Оценивает строго, но справедливо… Все соки из тебя выжимает. По-моему, только двое из наших получили у нее пятерки, и меня среди них не было, – смеется она. – Ну, что еще? У нее шикарные шмотки. За такие туфли, как на ней, я убить готова.

Эми в такси едет в аэропорт Ла-Гуардия, спешит на 90-летие своей бабушки.

– Вы знали, что она проводит исследование? – спрашиваю я.

– Конечно, – отвечает Эми. – Я в нем участвовала.

Мои вопросы не вызывают у нее подозрения, – наверно, потому, что я дала понять, будто Тейлор и моя подруга.

– Вообще-то, как-то странно это было. Она ведь наверняка знала, как меня зовут, – я же при регистрации давала свои данные, – но обращалась ко мне не по имени, а как-то… как же?

Эми медлит.

У меня перехватывает дыхание.

– Респондент № 16, – наконец вспоминает Эми. У меня по коже бегут мурашки. – Я запомнила, потому что моему брату столько лет, – добавляет она.

– О чем она тебя спрашивала? – как бы невзначай интересуюсь я.

– Подождите-ка, – я слышу, как Эми говорит что-то таксисту. Потом – шуршание, стук багажника.

– Мм… был один вопрос о том, пишу ли я ложные данные, заполняя какой-нибудь медицинский бланк: много ли я пью, какой у меня вес, много ли у меня было сексуальных партнеров и все такое. Я запомнила, потому что совсем недавно я проходила медосмотр, и тогда я дала ложные ответы на все такие вопросы!

Она смеется, а я хмурюсь.

– Все, я приехала в аэропорт. Мне пора, – говорит Эми.

– Вы к ней лично приходили на тестирование? – не раздумывая, спрашиваю я.

– Что? А, нет, только по компьютеру ответила на несколько вопросов, – говорит Эми.

Я с трудом разбираю ее слова, которые заглушают шумы аэропорта – крики, гвалт, объявление по громкой связи о том, чтобы пассажиры не оставляли без присмотра свой багаж.

– Ладно. Мне нужно регистрироваться. Здесь такой хаос.

– Вы никогда не бывали в ее врачебном кабинете на 62-й улице? – допытываюсь я. – А другие респонденты?

– Не знаю. Может, кто и бывал, – отвечает она. – А что, это было бы круто! Наверно, там полный отпад.

У меня есть еще вопросы, но я понимаю, что вот-вот потеряю Эми.

– Можно попросить вас об одолжении? – говорю я. – Если вдруг вспомните что-то необычное, позвоните мне, пожалуйста, ладно?

– Да, хорошо, – соглашается Эми, но как-то рассеянно. Услышала ли она вообще мою просьбу?

Я прощаюсь, чувствуя, как в груди отпускает.

По крайней мере, на свой самый важный вопрос ответ я получила. Доктор Шилдс – профи: она не просто преподаватель – она весьма уважаемый преподаватель. Она не заслужила бы такую репутацию, если бы занималась чем-то сомнительным.

Непонятно, отчего я так взбудоражена. Наверно, оттого что голодна и устала, да еще терзает беспокойство за родных. 30 ноября у папы последний рабочий день. Его выходное пособие составит четырехмесячное жалование. Деньги у них кончатся еще до того, как «Филлис»[4] сыграют первую игру в сезоне.

Сворачивая на свою улицу, я чувствую, что предельно изнурена. Голова гудит, а в теле ощущаются одновременно тяжесть и неуемность.

Шагая мимо «Фойе», я заглядываю в большие окна. До меня доносится тихая музыка, у бильярда столпилась группа парней.

Я осознаю, что высматриваю Ноа.

Вытаскиваю из сумки его визитку и, не раздумывая, пишу ему сообщение: «Привет, шла мимо «Фойе» и вспомнила тебя. Твое предложение насчет завтрака еще в силе?»

Он не ответил мгновенно, поэтому я иду дальше.

Можно и в другой бар заскочить, размышляю я. Неподалеку «Атлас», и обычно в это время там уже полно народу, даже в будни. Я могла бы зайти туда, сесть у барной стойки, заказать бокальчик, ну а там будь что будет. Я не раз так делала, когда напряжение было слишком велико и нужно было как-то отключиться от проблем.

Поскольку спа-салон я не могу себе позволить, а наркотики я не принимаю, для меня это единственный способ расслабиться. Я не часто на это иду, – хотя последний раз, когда мне пришлось отвечать своему врачу, сколько сексуальных партнеров у меня было, я солгала, прямо как Эми.

Я подхожу к «Атласу». Из кафе несется ритмичная музыка, у стойки бара – столпотворение.

Но потом я представляю, как сижу на диванчике в кабинете доктора Шилдс и рассказываю про проведенный вечер. Она знает, что иногда я так делаю; я писала об этом на компьютерном тестировании. Но делиться подробностями о своем одноразовом свидании, глядя ей в глаза, было бы унизительно. Готова поспорить, что сама она никогда, даже до замужества, не вступала в случайные связи – я уверена в этом на все сто.

По-видимому, доктор Шилдс разглядела во мне нечто особенное, хотя сама я особенной чувствую себя нечасто.

Я прохожу мимо.

Не хочу ее разочаровывать.

Глава 16

5 декабря, среда

Легко судить других. Мать, что орет на своего ребенка в магазине, катя тележку с упаковками сухих завтраков и печенья «Орео». Водителя за рулем дорогой машины, подрезавшего не столь быстрый автомобиль. Мужа, изменяющего жене… и жену, которая стремится его вернуть.

А если б вы знали, что неверный муж из кожи вон лезет, чтобы помириться? Клянется, что это был единичный случай и такого больше не повторится?

А если бы вы оказались этой самой обманутой женой, которая жизни не мыслит без него?

В сердечных делах ум не помощник.

Томас пленил мое сердце сотнями разных способов. Для гравировки на обручальных кольцах мы выбрали надпись, которая напоминала о нашей первой встрече во время отключения электричества. Она наиболее точно выражала чувство, которое невозможно описать словами: Ты – мой истинный свет.

Его отсутствие в доме ощущается всюду. В гостиной, где он обычно лежал на диване, разбросав рядом на полу газетные полосы со спортивной рубрикой. В кухне, где он всегда программировал кофеварку накануне вечером, чтобы утром, к тому времени, как мы встаем, кофе уже был готов. В спальне, где его теплое тело поглощало холод ночи.

Когда брак разрушает элементарное предательство, это не остается без последствий для организма. Типичные физические реакции – бессонница, потеря аппетита, постоянное беспокойство, неослабное, как биение сердца. Чем она его приворожила?

Если любимый дал тебе повод усомниться в его верности, смогла бы ты снова доверять ему?

В этот вечер Томас, сославшись на срочную работу, отменил планы на ужин.

Он тоже психотерапевт, и вполне вероятно, что к нему напросился на прием пациент, страдающий острыми приступами паники, или лечащийся алкоголик, который не мог совладать с неконтролируемым желанием навредить себе.

Томас трепетно относится к своим пациентам. У многих даже есть номер его мобильного телефона.

Но не был ли его голос слишком возбужден?

Подозрительность порождают даже самые банальные объяснения.

Это – результат измены.

Многие женщины решают поделиться своими сомнениями с кем-то из близких друзей. Другие бросают в лоб обвинения, провоцируют на конфронтацию. И то, и другое допустимо.

Но не факт, что это поможет установить истину.

Возможно, осуждения заслуживает и сама супруга, которую чрезмерная мнительность толкает на слежку за мужем, несмотря на все его заверения.

Но только клинические данные помогут выявить, что питает подозрительность – неуверенность в своем положении или инстинкт.

В этом случае факты легко проверить. Все, что требуется, – это сесть в такси и доехать до его офиса на Риверсайд-драйв, который он делит с тремя другими врачами-консультантами. Поездка займет не более двадцати пяти минут.

Сейчас 18:07.

Если его «Дукати» не припаркован перед зданием, значит, представленное объяснение не получило подтверждения.

Состояние тревоги обычно сопровождается обильным потоотделением, повышением кровяного давления и физической неуемностью.

Но не у всех. В редких случаях у индивидов проявляются прямо противоположные симптомы: физическая бездеятельность, предельная психическая концентрация, охлаждение конечностей.

Я прошу таксиста подогреть салон на несколько градусов.

С конца квартала не видно, на месте ли его мотоцикл. Перед нами тащится грузовик, доставляющий на дом продукты. На узкой улице такси не может его объехать.

Проще выйти из машины и дойти пешком. Будет быстрее.

Меня захлестывает волна облегчения. Он в своем кабинете: сквозь планки жалюзи на окне первого этажа брызжет яркий свет; его мотоцикл стоит на обычном месте.

Томас именно там, где обещался быть.

Сомнения устранены – пока.

В общем-то, нет необходимости продолжать проверку. Томас занят. И будет лучше, если он не узнает об этом визите.

С противоположного конца квартала приближается женщина. На ней длинное расклешенное пальто верблюжьего цвета и джинсы.

Она останавливается перед зданием, в котором работает Томас. В приемные часы охранник на входе просит посетителей зарегистрироваться. Но охранник покидает свой пост в шесть часов вечера. После шести посетители должны позвонить в дверь, чтобы их впустили.

На вид женщине едва за тридцать. Даже издалека видно, что она привлекательна. По ней не заметно, что она переживает какой-то кризис. Напротив, эмоционально она раскрепощена.

Это не та женщина, что соблазнила Томаса и отбила его от семьи. Та женщина никогда больше не будет представлять угрозы.

Женщина в расклешенном пальто исчезает в здании, где работает Томас. Спустя несколько минут жалюзи плотно закрываются.

Возможно, ее ослепил свет уличных фонарей.

Или, может быть, на то есть другая причина.

Если парень обманул тебя один раз, значит, обманет снова.

Это вы вынесли такой вердикт, Джессика.

Некоторые жены постарались бы пробраться в здание, чтобы взглянуть поближе. Другие решили бы подождать на улице и посмотреть, долго ли эта женщина пробудет в кабинете мужа, одна она оттуда выйдет или вместе с ним. Кое-кто, возможно, признал бы свое поражение и удалился.

Это все типичные реакции.

Но есть другой, куда более изощренный образ действий.

Наблюдение и выбор подходящего момента – важнейший элемент долгосрочной стратегии. Ворваться туда и учинить скандал, когда нет полной уверенности в измене, – это был бы импульсивный поступок.

И порой предупредительный выстрел – убедительная демонстрация силы – может и вовсе избавить от необходимости вести сражение.

Глава 17

6 декабря, четверг

По коже клиентов я кое-что узнаю об их жизни.

Когда женщина в возрасте чуть за шестьдесят открывает мне дверь, я обращаю внимание на подсказки: характер морщин на ее лице говорит о том, что она много смеется и мало хмурится. Бледную кожу усеивают веснушки и крапинки, голубые глаза лучатся.

Она представляется – ее зовут Ширли Грэм, – затем забирает у меня куртку и палантин, который я взяла с собой, чтобы вернуть доктору Шилдс, и вешает мою одежду в узкий шкаф в прихожей.

Я следую за ней в кухню, обустроенную по типу камбуза, опускаю свой чемоданчик и осторожно разминаю пальцы. Сейчас без пяти четыре; миссис Грэм на сегодня мой последний клиент. Сразу после я иду к доктору Шилдс.

Себе я поклялась, что на этой встрече наконец-то спрошу у нее, зачем ей нужна информация о моей личной жизни. Вполне резонный вопрос. Непонятно, почему я раньше стеснялась его задать.

«Прежде чем мы начнем, позвольте задать вам один вопрос?» Прямо так и скажу, решила я.

– Выпьете чаю? – предлагает миссис Грэм.

– Ой, нет, не беспокойтесь. Спасибо, – отказываюсь я.

Миссис Грэм разочарована.

– Меня это ничуть не затруднит. Я всегда пью чай в четыре.

До врачебного кабинета доктора Шилдс отсюда мне добираться полчаса, – если в метро не будет задержек. Там я должна быть в 17:30. Я колеблюсь.

– А знаете что? Я с удовольствием выпью чаю.

Пока миссис Грэм снимает крышку с синей банки со сдобным печеньем и выкладывает его на маленькую фарфоровую тарелочку, я высматриваю в квартире место с хорошим освещением.

– Что у вас за особое событие сегодня? – Я ступаю на потертый ковер в гостиной и отодвигаю на единственном окне тюлевую штору, в верхней части украшенную кружевом: солнце заслоняет стена соседнего дома.

– Иду на ужин, – отвечает миссис Грэм. – По случаю годовщины моей свадьбы… сорок два года.

– Сорок два года, – вторю я ей. – Потрясающе.

Я возвращаюсь к небольшой стойке, которая отделяет зону кухни от гостиной.

– Я никогда не прибегала к услугам профессионального визажиста, но у меня есть купон, вот я и подумала: «Почему бы нет?». – Миссис Грэм снимает с холодильника купон, который крепился к дверце с помощью магнита в форме маргаритки, и протягивает его мне.

Срок действия купона истек два месяца назад, но я делаю вид, будто этого не заметила. Будем надеяться, что мой босс его оплатит, иначе мне самой придется возмещать убытки.

Свистит чайник. Миссис Грэм наливает кипяток в фарфоровый заварочный чайник, затем опускает в него два пакетика чая «Липтон».

– Вы не возражаете, если мы поработаем прямо здесь, пока будем пить чай? – предлагаю я, показывая на два стула с высокими спинками. Места здесь мало, мне с трудом удастся разложить свои инструменты, но потолочный свет яркий.

– Вы спешите? – спрашивает миссис Грэм. Она надевает на заварочный чайник стеганый чехол и ставит его на стол.

– Нет-нет, у нас полно времени, – машинально отвечаю я.

И тут же жалею о своих словах, потому как миссис Грэм подходит к холодильнику и достает полулитровый пакет со смесью молока и сливок, которую наливает в фарфоровый кувшинчик. Его она ставит на поднос вместе с чашками, чайником и сахаром. Я украдкой бросаю взгляд на часы, что высвечиваются на микроволновке: семь минут пятого.

– Ну что, приступим? – Я отодвигаю от стола один стул и ладонью хлопаю по сиденью, предлагая хозяйке сесть на него. Потом лезу в чемоданчик и выбираю несколько флаконов с основой на маслах, которая не будет слишком агрессивно воздействовать на кожу миссис Грэм. Я начинаю смешивать два тона на тыльной стороне ладони и замечаю, что мой бордовый лак на одном пальце чуть-чуть отслоился.

Только я собираюсь нанести основу на лицо миссис Грэм, как она наклоняется и смотрит в мой чемоданчик.

– Ой, сколько у вас тут всяких баночек и мазей! – Она показывает на яйцеобразный спонж. – А это для чего?

– Для смешивания основы, – отвечаю я. У меня зудят пальцы, мне не терпится продолжить. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не обернуться и не бросить взгляд на кухонные часы. – Давайте я покажу, как это делается.

Если нанести ей на веки тени одного оттенка, а не трех – допустим, цвета овсянки, чтобы подчеркнуть голубизну ее глаз, – тогда, возможно, я успею закончить вовремя. Макияж все равно будет хорошо на ней смотреться; никто и не поймет, что я пропустила некоторые этапы.

Я заканчиваю обрабатывать ее лоб, как вдруг почти у самого моего локтя звонит телефон.

Миссис Грэм встает со стула.

– Простите, дорогая. Позвольте я отвечу, скажу, что перезвоню позже.

Я с улыбкой киваю. А что еще мне остается?

Пожалуй, лучше взять такси, а не тащиться в метро. Хотя сейчас уже час пик, такси, возможно, будет ехать дольше.

Я смотрю на свой телефон. Уже 16:28, и я пропустила пару сообщений. Одно от Ноа: «Прости, не смог встретиться с тобой вчера. Как насчет субботы?»

– Ой, у меня все просто замечательно. Ко мне пришла молодая леди, мы пьем чай, – говорит в телефон миссис Грэм.

Я быстро печатаю ответ: «Заманчиво».

Второе сообщение от доктора Шилдс: «Пожалуйста, позвоните мне перед нашей встречей».

– Хорошо, милая, я перезвоню сразу, как мы закончим. Обещаю, – говорит миссис Грэм. Но, судя по ее тону, завершить беседу она даже не пытается.

В комнате жарко. Я чувствую, как у меня увлажняются подмышки. Обмахиваюсь рукой: Ну заканчивай уже!

– Да, я была там сегодня, – говорит в трубку миссис Грэм. Может, размышляю я, мне прямо сейчас позвонить доктору Шилдс. Или хотя бы быстро набрать ей сообщение, объяснив, что я обслуживаю клиентку.

Пока я принимаю решение, миссис Грэм наконец-то вешает трубку и возвращается на свое место.

– Дочь звонила, – докладывает она. – Она живет в Огайо. В Кливленде. Такой чудесный район. Они переехали туда два года назад, из-за работы мужа. Мой сын – он мой первенец – живет в Нью-Джерси.

– Здорово, – комментирую я, выбирая подводку для глаз медного цвета.

Миссис Грэм берет свою чашку, дует на чай и отпивает глоток. Я стискиваю в руке кисточку.

– Попробуйте печенье, – угощает она, заговорщицки втягивая голову в плечи. – Самые вкусные – с начинкой из желе.

– Мне нужно закончить ваш макияж, – говорю я резче, чем намеревалась. – У меня сразу после вас встреча, я не должна опаздывать.

Миссис Грэм сникает, опускает на стол чашку.

– Простите, дорогая, я не хотела вас задерживать.

Интересно, доктор Шилдс знала бы, как мне следует выйти из этого затруднительного положения: Опоздать на важную встречу или обидеть милую старушку?

Я смотрю на сдобное печенье, на бело-розовый фарфоровый кувшинчик и сахарницу из того же сервиза, на стеганый чехол, надетый на горячий чайник. Другие клиентки предлагали мне в лучшем случае стакан воды.

Верный ответ – доброта. Я сделала неправильный выбор.

Я пытаюсь возобновить нашу непринужденную беседу, расспрашиваю ее о внуках, нанося ей на щеки розовые румяна, но у нее теперь подавленное настроение. Как я ни стараюсь, глаза ее не светятся так, как в те минуты, когда я только вошла в ее квартиру.

Закончив колдовать над лицом миссис Грэм, я говорю ей, что она выглядит потрясающе.

– Идите посмотритесь в зеркало, – предлагаю я. Миссис Грэм уходит в ванную.

Я достаю свой телефон, планируя быстро позвонить миссис Шилдс, и вижу, что она прислала мне еще одно сообщение: «Надеюсь, вы прочтете это до того, как придете сюда. Мне нужно, чтобы по пути ко мне вы забрали один пакет. Просто назовите клерку мое имя».

Она указала только адрес в Среднем Манхэттене. Я понятия не имею, магазин это, какая-то контора или банк. Это значит, что добираться к ней я буду на десять минут дольше, но у меня нет лишних десяти минут.

«Без проблем», – пишу я в ответ.

– Вы просто искусница, – кричит из ванны миссис Грэм.

Я принимаюсь складывать в раковину чашки, но она, возвращаясь в комнату, машет мне рукой.

– Ой, да я сама уберу. Бегите на свою встречу.

Меня все еще мучает совесть оттого, что я выказала нетерпение, но я напоминаю себе, что у нее есть муж, сын и дочь. Я торопливо убираю в чемоданчик кисти и косметику – просто бросаю их в сумку, не удосуживаясь разложить по местам.

У миссис Грэм снова звонит телефон.

– Идите ответьте, – предлагаю я. – Я уже ухожу.

– Ой, нет, я вас провожу.

Она открывает дверцу стенного шкафа и подает мне мою куртку.

– Хорошего вам вечера! – говорю я, одеваясь. – Поздравляю с годовщиной.

Прежде чем она успевает поблагодарить меня, комнату наполняет мужской голос, звучащий из устаревшего автоответчика, что стоит рядом с телефоном.

– Мама, привет. Ты где? Я позвонил просто, чтобы сказать: мы с Фионой уже едем. Должны быть там примерно через час…

Что-то в его тоне заставляет меня пристальнее посмотреть на миссис Грэм. Она опускает глаза, словно пытается избежать моего взгляда.

– Надеюсь, у тебя все хорошо. – В голосе сына слышится беспокойство.

Дверь шкафа все еще открыта. Я заглядываю внутрь, хотя заранее знаю, чего там не увижу. Тон ее сына сообщил мне то, что я упустила.

Миссис Грэм сегодня вечером не идет ужинать в ресторан вместе со своим мужем.

Я была там сегодня, сказала она дочери.

Внезапно я догадываюсь, куда она ходила днем. Представляю, как она наклоняется, кладет букетик, вспоминая их почти сорок два года совместной жизни.

В шкафу с одной стороны висят три предмета верхней одежды: плащ, одна легкая куртка и одна потеплее – шерстяная. Это все женские вещи.

Другая половина шкафа пуста.

Глава 18

6 декабря, четверг

Вы боретесь со своим любопытством, верно?

Несколько минут назад вы забрали посылку. Упаковка не выдает информации о ее содержимом. Крепкий белый пакет с прочными ручками – самый обычный, без фирменного знака – набит папиросной бумагой, защищающей от повреждения лежащий внутри предмет.

Посылку вам отдал парень, который живет в небольшом многоквартирном доме. Наверно, вы даже толком и не взглянули на него, когда он вручал вам пакет. Сам он – неразговорчивый тип, расписываться вам не пришлось: товар уже был оплачен, чек отправлен покупателю по электронной почте.

Быстро шагая по 6-й авеню, вы, вероятно, убеждаете себя, что это вовсе не вмешательство в чужую личную жизнь. Вам не придется срывать печать или отдирать скотч, потому что ни того, ни другого на упаковке нет. Остановившись на очередном светофоре, вы можете просто отвернуть несколько слоев папиросной бумаги и посмотреть, что под ней. Никто ни о чем не догадается, возможно, говорите вы себе.

Пакет довольно увесистый, но не оттягивает руку.

Вы от природы любознательны и попеременно то идете на риск, то его избегаете. Которая из этих сторон возобладает в вас сегодня?

Вам нужно будет увидеть содержимое этого пакета, но только на условиях, оговоренных в моем кабинете.

Вам было сказано, что это установочные сеансы, но фундамент, что мы закладываем, состоит не из одного пласта.

Порой проверочный тест настолько незначительный и неявный, что вы даже не догадываетесь, что вас тестируют.

Порой отношения, которые, как кажется на первый взгляд, проникнуты заботой и вниманием, таят в себе скрытые опасности.

Порой психотерапевт, выманивающий ваши тайны, самый большой секрет хранит в своем кабинете.

* * *

Вы приходите в мой врачебный кабинет на четыре минуты позже назначенного времени. Вы запыхались, но силитесь это скрыть, стараясь дышать часто и неглубоко. Ваши волосы собраны на голове в узел, из которого выбилась одна прядь; на вас черные джинсы и простенький черный топ. Как ни странно, я разочарована, что сегодня вы не удивили меня своим нарядом.

– Здравствуйте, доктор Шилдс, – приветствуете вы меня. – Простите за опоздание. Я работала, когда вы прислали сообщение.

Вы опускаете на пол свой чемоданчик и протягиваете мне пакет. Вид у вас не виноватый, вы не прячете глаза.

На необычную просьбу вы отреагировали более чем безупречно.

Согласились мгновенно. Не задали ни одного вопроса. Задачу перед вами поставили в последний момент, но вы не раздумывая принялись ее выполнять.

Теперь завершающий этап.

– Вам любопытно, что в пакете?

Вопрос задан беспечным тоном, без малейшего намека на укоризну.

Сдержанно рассмеявшись, вы говорите:

– Ну да, я полагала, может быть, пара книг?

Реакция естественная, спонтанная. Вы не отводите взгляд. Не крутите на пальце свои серебряные колечки. Не выказываете признаков смущения.

Вы совладали со своим любопытством. Продолжаете оправдывать доверие.

Теперь на вопрос, который не давал вам покоя последние двенадцать кварталов, вы можете получить ответ.

Из пакета аккуратно извлекается статуэтка сокола – из муранского стекла, в котором застыли мелкие золотые листочки. Голова у сокола холодная и гладкая.

– Вот это да, – восклицаете вы.

– Подарок для мужа. Подойдите, потрогайте.

Вы колеблетесь. Морщите лоб.

– Он вовсе не такой хрупкий, как кажется, – заверяю я вас.

Вы проводите пальцами по стеклу. Сокол будто взмахивает крыльями, готовясь взлететь – застывший сгусток динамической энергии.

– Это его любимая птица. У соколов исключительно острое зрение. Они по малейшему колыханию травы на зеленом поле определяют, что там прячется добыча.

– Уверена, он будет в восторге, – говорите вы и, помедлив, добавляете. – Я не знала, что вы замужем.

Я отвечаю не сразу, и на ваших щеках проступает румянец.

– Я всегда смотрю, как вы делаете записи левой рукой, и прежде обручального кольца я у вас не видела, – объясняете вы.

– А-а. Вы очень наблюдательны. Камень расшатался, пришлось отдать в ремонт, чтобы закрепили.

Это ложь, но если вы поклялись быть предельно честной, то вам подобного обещания никто не давал.

Кольцо было удалено с пальца, когда Томас признался в измене. По разным причинам оно снова на моей руке.

Сокол возвращен в пакет и опять обложен папиросной бумагой. Сегодня вечером я лично доставлю его в новое жилище Томаса, куда он переехал несколько месяцев назад.

Никакого особенного повода нет. По крайней мере, сам он ничего не отмечает. Для него это станет сюрпризом.

Порой изящный подарок и впрямь можно использовать как оружие, чтобы произвести предупредительный выстрел.

Глава 19

6 декабря, четверг

Я цепенею, когда доктор Шилдс убирает статуэтку в пакет и говорит, что на сегодня моя миссия окончена.

Я до того оторопела, что не могу вспомнить точную формулировку своего подготовленного вопроса, но все равно с головой кидаюсь в омут.

– Э… хотела спросить у вас… – начинаю я, чуть резче и громче, чем обычно. – Все, что я вам рассказываю… вы собираетесь использовать в одной из своих научных работ? Или…

Она меня перебивает – чего прежде никогда не делала.

– Джессика, все, чем вы делитесь со мной, никто другой не узнает. Я никогда не предаю огласке истории болезни своих пациентов, ни при каких обстоятельствах.

Потом она добавляет, чтобы я не беспокоилась: мне будет заплачено столько же, сколько всегда.

Она наклоняет голову, глядя на пакет, и я понимаю, что мне предложено освободить кабинет.

– Ладно… спасибо, – говорю я.

Я иду по ковру с нежным узором, который заглушает мои шаги, у выхода напоследок оглядываюсь на нее и закрываю за собой дверь.

Она стоит у окна в ореоле света, низкое солнце окрашивает ее волосы в огненный цвет. На ней облегающий наряд – сиренево-голубой свитер с «хомутом» и шелковая юбка, – подчеркивающий красоту ее гибкой грациозной фигуры. Она абсолютно неподвижна.

От такого зрелища у меня перехватывает дыхание.

Я выхожу из здания и иду по тротуару в сторону метро, думая о том, как на основе нескольких фактов – отсутствие обручального кольца на руке; пустой стул напротив нее во французском ресторане; жест, похожий на тот, каким смахивают слезу, – я сделала неправильный вывод, решив, что, возможно, ее муж умер. Подобно тому, как я ошиблась насчет мужа миссис Грэм, сочтя его живым.

Я спускаюсь в метро и, ожидая на платформе поезда, поглядываю на мужчин вокруг – пытаюсь представить, каким должен быть избранник доктора Шилдс. Высокий, в хорошей физической форме, как и она? Возможно, на несколько лет старше нее, блондин с добрыми глазами, в уголках которых собираются морщинки, когда он улыбается. Все еще по-юношески привлекателен, но, в отличие от нее, не притягивает к себе повторных взглядов.

Наверно, вырос на Восточном побережье, учился в элитной частной школе, например, в Эксетере, потом окончил Йельский университет. Возможно, там они и познакомились. Он из тех, кто умеет ходить под парусом и играть в гольф, но не сноб.

В мужья она наверняка должна бы выбрать более компанейского человека – чтобы тот дополнял ее сдержанную спокойную натуру. И если он, накачавшись пивом, начинал бы буянить во время игры в покер со своими приятелями, она обуздывала бы его порывы.

Интересно, у него действительно день рождения, или они из тех романтических пар, которые любят удивлять друг друга заботливо выбранными подарками?

Конечно, не исключено, что я опять бог весть что себе навоображала.

Эта мысль поразила меня, как гром. У платформы с визгом тормозит поезд, а я все думаю: что если я неверно истолковала нечто более важное, чем косвенные факты, касающиеся мужа доктора Шилдс?

Где это видано, чтобы за простое поручение, на выполнение которого ушли считанные минуты, заплатили триста долларов? Или все-таки это было не простое поручение?

«Проект, в котором вы участвуете, из сферы научного эксперимента переходит в область исследования морально-этических принципов в контексте реальной жизни», сказала мне доктор Шилдс при нашей первой личной встрече.

Что если это поручение было моим первым экзаменом? Может быть, следовало выразить протест, когда доктор Шилдс заверила меня, что заплатит мне, как обычно?

Толпа с платформы хлынула в подъехавший поезд, и меня вместе со всеми заносит в вагон. Я захожу одной из последних, держа перед собой саквояж. Двери, сдвигаясь, легонько задевают меня по спине.

Внезапно я чувствую, как что-то затягивается на моей шее.

Край палантина, что дала мне доктор Шилдс, застрял между дверями.

Моя рука взлетает к шее. Хватая ртом воздух, я пытаюсь ослабить петлю.

Двери резко открываются, я выдергиваю палантин.

– Ничего, не больно? – участливо спрашивает женщина, стоящая напротив меня.

Все еще тяжело дыша, я мотаю головой. Чувствую, как в груди заходится сердце.

Я начинаю разматывать с шеи палантин и только тогда осознаю, что забыла его вернуть.

Поезд набирает скорость, лица на платформе расплываются, мы устремляемся в темный туннель.

Возможно, экзаменом была вовсе не оплата, а палантин: доктор Шилдс хотела проверить, оставлю я его себе или нет.

Не исключено, что «исследование морально-этических принципов в контексте реальной жизни» началось еще с лака для ногтей. Возможно, все эти подарки – продуманные эксперименты с целью понаблюдать за моей реакцией.

И тут я вспомнила кое-что еще: доктор Шилдс не назначила время нашей следующей встречи.

Меня охватила паника. Неужели я провалила испытания и больше ей не нужна?

Мне казалось, я по-настоящему заинтересовала доктора Шилдс, ведь она даже прислала мне сообщение в День благодарения. Но, возможно, сегодня она поняла, что ошиблась во мне.

Я достаю телефон и большим пальцем начинаю набирать сообщение: «Привет!»

Я мгновенно стираю слово: слишком фамильярно.

«Уважаемая доктор Шилдс…».

А это слишком официально.

И я останавливаюсь на нейтральном варианте: «Доктор Шилдс».

Нельзя, чтобы в моем послании читалось отчаяние, оно должно быть деловым.

«Простите, что забыла вернуть вам палантин. Принесу в следующий раз. И не беспокойтесь насчет оплаты за сегодняшний день – вы и без того очень щедры».

Поколебавшись, я добавляю: «Сейчас вспомнила, что мы не договорились о следующей встрече. У меня гибкий график. Просто дайте знать, когда я вам понадоблюсь. Спасибо, Джесс».

Не дожидаясь, пока меня одолеют сомнения, я отсылаю сообщение и смотрю на телефон в надежде получить мгновенный ответ.

Ответа нет.

Ничего удивительного. В конце концов, это я работаю на нее. Вероятно, она уже едет к своему мужу, чтобы вручить ему подарок.

Может быть, доктор Шилдс ждала от меня более достойной реакции на статуэтку. А моей фантазии хватило только на возглас: «Вот это да!». Мне следовало придумать более умный комментарий.

Глядя на телефон в ожидании ответа от доктора Шилдс, я не сразу заметила значок на экране, сообщавший о том, что на мой номер поступило новое голосовое сообщение. Наверно, доктор Шилдс звонила, когда я была недоступна.

Я хочу прослушать сообщение, но поезд уходит глубже под землю, и связь опять пропадает. Я стискиваю в ладони телефон и, доехав до своей остановки, бегом несусь через турникет и вверх по лестнице. Чемоданчик раскачивается в руке, ударяясь о колено. Мне больно, но я не замедляю бег.

Я вылетаю на улицу и, остановившись на тротуаре, снова даю команду «прослушать сообщение».

Слух неприятно режет звонкий молодой голос, совсем не такой, как у доктора Шилдс, которая каждое слово произносит внятно и отчетливо, с безупречными интонациями.

– Привет, это я, Эми. Я вспомнила кое-что в самолете. Собиралась раньше позвонить, но замоталась. В общем, одна из подружек сказала мне, что доктор Шилдс недавно взяла отпуск. Причина мне неизвестна. Может, у нее грипп или еще что. Надеюсь, я вам помогла. Пока!

Я медленно отвожу телефон от уха и смотрю на него. Затем повторно прослушиваю сообщение.

Глава 20

6 декабря, четверг

Адюльтер – типичное явление, которое распространено среди всех социально-экономических групп населения и не зависит от расовой или гендерной принадлежности. И это подтверждают множество примеров, с которыми сталкиваются психологи по всей стране. В конце концов, измена – одна из главных причин, побуждающих супругов прибегать к совету профессионалов.

Зачастую, когда отношения дают трещину и тех, кого предали, раздирают боль и гнев, первыми на помощь приходят психотерапевты. Прощение не всегда возможно, забвение – нереально. Однако измена не обязательно приводит к разводу. Практикующие психологи понимают: чтобы восстановить доверие, нужно проделать большую работу. Это и сложные выяснения отношений, и взаимная откровенность, и переоценка приоритетов, осознание, что брак необходимо ставить во главу угла. В действительности через предательство можно переступить. Только на это требуются время и стойкое желание обеих сторон.

Всегда хочется думать, что верный путь для пациента очевиден, психотерапевт не вправе его предлагать.

Легко судить других. Куда труднее самому делать выбор.

* * *

Представьте, что семь лет назад вы вышли замуж за человека, который наполнил вашу жизнь красками и смехом; который перевернул ваше существование самым восхитительным образом.

Представьте, что каждое утро вы просыпались в объятиях человека, который для вас был надежной опорой. От слов любви, что он нашептывал, вы испытывали избыток таких чувств, о которых даже не подозревали.

Потом представьте, что в вас начали закрадываться сомнения.

На первых порах супружества на свои вопросы относительно его приглушенных бесед по телефону поздно вечером и внезапной отмены планов вы получали вполне разумные объяснения: пациентам дозволялось звонить на его телефон экстренного вызова в любое время дня и ночи. А некоторым пациентам, переживавшим кризис, требовалась срочная помощь.

Доверие – одна из главных составляющих отношений между двумя людьми, которые связали себя взаимными обязательствами.

Но любовное послание, что три месяца назад поступило на мой телефон, – «Жду не дождусь сегодняшнего вечера, красотка», – имело только одно толкование.

Томас предупредил, что вечером будет играть с приятелями в покер и домой придет поздно.

Сообразив, что он направил сообщение не на тот номер, Томас тотчас же сознался в своем грехе. Повинился, выразил сожаление.

В тот же вечер ему было предложено покинуть наш дом. Неделю он жил в отеле, потом снял квартиру рядом со своим врачебным кабинетом.

Но вычеркнуть его из сердца… сделать это оказалось куда труднее.

Через несколько недель после ухода Томаса контакт возобновился.

Такого больше не повторится, клялся Томас. Это был единичный случай. Инициатива принадлежала ей, заявил он.

На задаваемые ему вопросы Томас отвечал подробно. Спокойно рассказал о своих тайных отношениях, хотя виноватым свойственно преуменьшать степень своей вины. Сообщил ее личные данные: имя, возраст, внешность, профессия, семейное положение.

Казалось, Томас искренне желает восстановить наши отношения. В случае с любым другим мужчиной об этом не могло бы быть и речи. Но Томас не такой, как другие.

Мы обратились за консультацией к психологу. Нам пришлось объясняться – сложный процесс. В конце концов мы снова стали встречаться вечерами. Начали заново строить свои отношения.

Оставалась одна проблема. В некоторых аспектах его истории таилось некое противоречие.

Неуверенность – мучительное состояние, в котором трудно существовать.

Мне не дает покоя один этический вопрос, который я ни разу не затрагивала в своем эксперименте: Можно ли нагло лгать в лицо человеку, которого любишь, и при этом не испытывать угрызений совести?

А вскоре меня посетила мысль, грозившая разрушить тот хрупкий мир, что мы усердно пытались восстановить. Что если та женщина была просто искрой?

Что если Томас – огонь?

Возможно, тот случай измены, в котором он сознался, превратил его в пламя.

Но пламя ненасытно.

Однажды вечером, вскоре после того, как вы, Джессика, обманом внедрились в состав участников эксперимента, который я провожу, мой муж, придя домой, по привычке бросил ключи и мелочь в небольшую тарелочку, что стоит у нас на комоде. Среди монет затесался крошечный клочок бумаги: чек из ресторана – за обед на двоих.

Потом, сидя на диване, за бокалом вина муж делится с женой будничными подробностями, из которых состоял его день: раздражающая заминка в метро; новость, озвученная секретаршей, которая узнала, что у нее будет двойня; потерялись очки, потом нашлись в кармане блейзера.

Про очки рассказал. А про дорогой обед на двоих в кубинском ресторане – нет.

Если бы вы, Джессика, хитростью не проникли в мой проект, связанный с исследованием морально-этических принципов, ответ на этот вопрос, возможно, никогда бы не был получен. Данный эксперимент, возможно, никогда бы не состоялся. Это вы дали толчок к его осуществлению.

Память зачастую подводит; личные планы придают определенную окраску словам и поступкам. Истину можно установить только в ходе добросовестно проведенного автономного расследования.

Джессика, пусть вы отказались от своей мечты о театре, зато вам отдана главная роль в следующем акте этой разворачивающейся драмы.

Прислав сообщение с вопросом о следующем сеансе, вы словно подтвердили это, подтолкнули нас к действию: время пришло.

Именно вы, таскающая тяжелый чемоданчик с косметикой и предпринимающая безуспешные попытки «приручить» свои непослушные волосы. Вы, кому не удается скрыть свою ранимость.

Сегодня вы доказали свою приверженность. Ваше сообщение подтвердило, что вы нуждаетесь во мне.

Но вы не знаете, что мы обе нуждаемся друг в друге.

* * *

Пришло время приступить к следующему этапу. Его подготовка начинается с размещения декораций. Внешний порядок – залог внутреннего спокойствия. На столе в кабинете – всего в десяти шагах от спальни, где подушка Томаса все еще хранит душистый аромат его шампуня, – ничего, кроме ноутбука. Избыток алкоголя еще больше затуманит разум, но я наливаю в хрустальный бокал на два пальца «Монраше», ставлю вино на рабочий стол. В комнате минимум отвлекающих факторов; здесь все устроено так, чтобы внимание не рассеивалось и было сосредоточено исключительно на выполнении поставленной задачи.

Нетрадиционный план разрабатывается с учетом малейших нюансов. Если не придерживаться методологии, ошибки неизбежны.

При проведении эмпирического исследования необходимо соблюдать установленную процедуру: сбор и изучение данных; проницательные наблюдения; скрупулезное протоколирование каждого шага; толкование результатов и формирование выводов.

На пустой экран компьютера вводится название работы: Соблазн измены: ситуационное исследование.

Гипотеза: Томас – неисправимый ловелас.

Объект исследования – всего один человек: мой муж.

И переменная величина тоже одна: вы.

Прошу вас, Джессика, не провалите испытание. Жаль будет вас потерять.

Часть 2

Мы с вами начинали общаться как незнакомые люди.

Теперь мы знакомы. И нам уже кажется, будто мы знаем друг друга.

Благодаря личному общению люди нередко лучше понимают и оценивают друг друга.

При личном общении также меняется уровень восприятия.

Возможно, вы осуждаете своих знакомых за то, что они совершили тот или иной поступок: соседа, который так громко орет на свою супругу, что его брань несется к вам сквозь тонкие стены квартиры; коллегу, который, не желая эмоционально и финансово поддерживать родителей, возложил заботу о них на своих братьев и сестер; пациента, который стал чрезмерно зависим от своего врача.

Даже понимая, что выбор этих ваших знакомых продиктован какими-то личными обстоятельствами – угроза развода, депрессия, сложные семейные отношения, – вы все равно уверенно и быстро выносите им приговор, почти на рефлекторном уровне.

Пусть ваша реакция мгновенна, но ее редко можно назвать простой или точной.

Сделайте паузу и проанализируйте подсознательные факторы, формирующие ваше восприятие. На ваши суждения влияет буквально все: удалось ли вам поспать восемь часов; или вы чем-то раздражены – например, из-за протечки в ванной; или все еще приходите в себя после общения с деспотичной матерью.

Если и существует химическая формула, в соответствии с которой вы выносите суждения в ходе повседневного бытового общения, в ней содержится непостоянная, переменная величина.

И этот нестабильный элемент – вы.

У каждого из нас есть причины, влияющие на наши суждения, даже если эти причины столь глубоко запрятаны, что мы и сами их не распознаем.

Глава 21

7 декабря, пятница

Я ужасно переживала из-за того, что напортачила во время последней встречи с доктором Шилдс, и когда она наконец-то перезвонила мне, я ответила в ту же секунду.

Она спросила, свободна ли я сегодня вечером, – как ни в чем не бывало. Может, ничего и правда не бывало. Она даже не упомянула про мое сообщение, в котором я написала, что не жду оплаты за доставку статуэтки, и извинилась за то, что забыла вернуть палантин.

Наша беседа по телефону длилась всего несколько минут. Доктор Шилдс дала новые инструкции: распустить волосы, сделать безупречный макияж, надеть черное вечернее платье. Быть готовой к 8 часам.

Сейчас двадцать минут восьмого. Я стою перед стенным шкафом, в котором напихана одежда. Отодвигаю в сторону замшевую мини-юбку угольного цвета, которую обычно надеваю с шелковой розовой блузкой, бракую черное платье с воротником-стойкой – оно слишком короткое.

В отличие от Лиззи, которая, собираясь со мной на встречу, часто присылает мне на телефон свои селфи, я компоную наряды из своих вещей так же уверенно, как смешиваю тона, когда делаю клиенткам макияж. Я просто знаю, какой стиль подчеркнет достоинства моей внешности. Но для доктора Шилдс вечерний выход в свет, вероятно, означает совсем не то, что для меня.

Я рассматриваю как вариант свой самый элегантный туалет – черное трикотажное платье с глубоким V-образным вырезом.

Слишком глубокий? – размышляю я, прикладывая к себе платье перед зеркалом. Более подходящей вещи в моем гардеробе нет.

Мне хотелось узнать у доктора Шилдс дополнительные сведения: «Куда я иду? Что буду делать? Это один из тех тестов, о которых вы упоминали?» Но тон у нее был столь деловой и профессиональный, когда она спросила, свободна ли я, что у меня не хватило смелости.

Надевая платье, я рисую в воображении доктора Шилдс в ее изысканных юбках и свитерах: силуэт столь точеный и классический, что ей можно прямо с работы хоть на балет в Линкольн-центр отправляться.

Я поправляю вырез, но ложбинка между грудями все равно видна. Волосы у меня пышные, большие кольца в ушах выглядят дешево.

Как мне было велено, волосы я оставляю распущенными, а серьги кольцами меняю на гвоздики с фианитом. Потом в бельевом ящике нахожу специальную двустороннюю клейкую ленту для зоны декольте и скрепляю вырез на высоте двух дюймов от его нижней точки.

Обычно под платье я надеваю в лучшем случае колготки, но сегодня натягиваю прозрачные черные чулки, которые пролежали в моем комоде не меньше полугода. Их портит зацепка, но она на самом верху бедра, так что под платьем видно не будет. Я наношу на зацепку капельку лака для ногтей, чтобы не побежала стрелка, затем достаю простые туфли-лодочки, которым уже сто лет.

Хватаю из шкафа ремень с зебровым принтом, застегиваю его на талии. Я всегда смогу убрать ремень в сумочку, если увижу, что он неуместен там, куда я иду.

На ум приходит вопрос, который я всегда задаю своим клиенткам: Какой образ предпочитаете? На это трудно ответить, не зная, кто будут мои зрители. Выполняя указания доктора Шилдс, я добавляю на веки нейтральный тон теней, чуть затушевывая стрелки.

Уже ровно восемь, а мой телефон молчит.

Я проверяю, есть ли сигнал, затем начинаю расхаживать по квартире, рассеянно складывая свитера и убирая в шкаф туфли. В 20:17 я подумываю о том, чтобы отправить сообщение доктору Шилдс, но отметаю эту идею: не хочу, чтобы выглядело так, будто я навязываюсь.

Наконец в 20:35 – после того как я дважды подкрасила губы и заказала по Интернету краски с блестками и плотную бумагу в подарок на Рождество для Бекки – на мой телефон приходит новое сообщение от доктора Шилдс.

Я отрываю взгляд от экрана компьютера, на котором открыт сайт «TJ Maxx»: я заказывала сорочки для мамы.

«“Uber” подъедет к вашему дому через четыре минуты».

Я делаю последний глоток пива, которое потягивала во время ожидания, затем сую в рот мятный леденец.

Выйдя из подъезда, я плотно, до щелчка, затворяю дверь. У обочины урчит черный «Хендай» с помятым задним крылом. Я нахожу взглядом стикер с буквой «U» на заднем стекле и только потом открываю заднюю дверцу.

– Здравствуйте. Я – Джесс, – представляюсь я, усаживаясь на заднее сиденье.

Водитель лишь кивает в ответ, трогается с места и катит в западном направлении.

Я пристегиваюсь ремнем безопасности.

– Куда именно мы едем? – спрашиваю я как можно более беспечным тоном.

В зеркало заднего обзора мне видны только его карие глаза и густые брови.

– Вы не знаете?

Правда, это звучит не как вопрос. Почти утверждение.

Через тонированное стекло я смотрю на мелькающий мимо город и внезапно осознаю, что я полностью изолирована от внешнего мира. И абсолютно бессильна.

Я иду на попятную. Говорю:

– За мной вас прислала подруга. Я с ней встречаюсь…

Мой голос постепенно затихает. Я просовываю руку под ремень безопасности, который сдавливает мне грудь. Ослабить его невозможно.

Водитель не отвечает.

У меня учащается сердцебиение. Почему он так странно себя ведет?

Таксист поворачивает налево, и мы едем в сторону от центра.

– На 62-й улице остановимся? – уточняю я. Наверно, доктор Шилдс желает видеть меня в своем кабинете. Тогда к чему весь этот маскарад с вечерним туалетом?

Водитель смотрит строго вперед.

И тут до меня доходит: я один на один в машине с незнакомым человеком. Он мог бы увезти меня куда угодно. Я в западне.

Я бессчетное число раз ловила такси и заказывала машины через приложения «Via» и «Uber». И никогда не чувствовала, что мне угрожает опасность.

Мой взгляд мечется от одного заднего окна к другому – справа и слева от меня. Извне они не просматриваются. Инстинктивно я проверяю замки. Не могу определить, заперты дверцы или нет. Машин на дорогах относительно немного, мы движемся сравнительно быстро. Но рано или поздно остановимся на светофоре. Может, попробовать открыть дверцу и выпрыгнуть?

Я медленно дотягиваюсь до кнопки ремня безопасности, давлю на нее и морщусь: палец защемило. Аккуратно снимаю с плеча лямку и слежу, чтобы не раздался щелчок, когда она смотается в инерционную катушку.

Откуда мне вообще знать, что водитель работает в службе такси «Uber»? Налепить стикер с буквой «U» любой дурак может. Или же он мог взять машину напрокат.

Я внимательнее смотрю на водителя. Крупный мужчина с бычьей шеей и широкими плечами; его ладони, лежащие на руле, вдвое больше моих.

Я пытаюсь нащупать кнопку, чтобы опустить стекло, и слышу, как водитель произносит:

– Да, хорошо.

Взглядом я нахожу в зеркале заднего обзора его глаза, но они приклеены к дороге.

Потом я слышу слегка металлический отчетливый звук другого мужского голоса.

Грудь перестает сдавливать: водитель не отвечал мне, потому что разговаривал по телефону. Он не умышленно игнорировал мои вопросы – просто меня не слышал.

Сделав глубокий вдох, я откидываюсь на спинку сиденья.

Ну и дура же, ругаю я себя. Мы едем по Третьей авеню, вокруг полно машин и пешеходов.

И все равно прошла целая минута, пока я более-менее успокоилась.

Наклоняясь вперед, повторяю свой вопрос в третий раз – громче.

– Мэдисон и 76-я, – произносит водитель, бросая на меня взгляд через плечо, и продолжает беседовать по телефону.

Я не уверена, что расслышала правильно, потому что радио и рокот двигателя заглушают его слова.

Я достаю свой телефон, по карте «Гугл» смотрю, что там есть. Горстка коммерческих предприятий – гостиница, элитные магазины одежды «Винс» и «Ребекка Тейлор», несколько жилых многоквартирных домов, азиатский ресторан с кухней в стиле фьюжн.

Ладно, думаю я. На первый взгляд, безобидные заведения. Которое из них – мой пункт назначения?

Скорей всего, ресторан.

Я убеждаю себя, что доктор Шилдс, вероятно, уже там, сидит за столиком и ждет меня. Наверно, намеревается дать дополнительные указания по поводу теста в условиях реальной жизни.

И все же, хочу я того или нет, меня мучает вопрос: зачем ей понадобилось встречаться со мной вне офиса? Может, на то есть другая причина?

На мгновение мне представляется, что мы с ней подруги или сестры: младшая едет на встречу со старшей, более образованной и утонченной, чтобы вместе с ней отведать салат из морских водорослей и сашими и за фарфоровым графинчиком теплого саке поделиться своими секретами. И на этот раз я задам ей все вопросы, что роятся в моей голове.

В боковое зеркало я вижу яркий свет фар встречной машины. Почти в то же мгновение мой водитель начинает перестраиваться на ту полосу.

Пронзительный гудок автомобиля, «Хендай», визжа тормозами, резко дает задний ход. Меня швыряет на дверцу, потом вперед. Я едва успеваю выставить перед собой ладони, чтобы не врезаться в спинку переднего пассажирского кресла.

– Козел! – орет мой водитель, хотя мы чуть не попали в аварию по его вине. Он был так увлечен разговором по телефону, что не удосужился глянуть в ту сторону, где могла возникнуть «мертвая зона».

Остаток пути я смотрю в боковое окно со своей стороны. Старательно высматривая пешеходов и другие автомобили, я лишь через несколько секунд замечаю, что мой водитель остановился за черным «линкольном», прямо перед отелем.

– Здесь? – спрашиваю я таксиста, показывая на вход.

Он кивает.

Я выбираюсь на тротуар и окидываю взглядом здание, не зная, как мне быть дальше. Зайти в гостиницу и ждать в вестибюле?

Я оборачиваюсь на свое такси, но оно уже уехало.

Мимо идет какая-то компания. Один из мужчин задевает меня за плечо. От неожиданности я едва не роняю телефон.

– Простите! – извиняется мужчина.

Я озираюсь по сторонам, ища глазами доктора Шилдс, но на улице одни лишь незнакомые лица.

Я нахожусь в самом безопасном районе Манхэттена, тогда почему же мне так не по себе?

Спустя несколько секунд приходит очередное сообщение: «Идите в бар на нижнем этаже, там же, где вестибюль. Посреди зала увидите за круглым столом компанию мужчин. Сядьте за стойкой бара поближе к ним».

Значит, я не угадала. Не знаю, что уготовил мне этот вечер, но явно не ужин в обществе доктора Шилдс.

Я делаю девять шагов до входа в гостиницу, швейцар открывает передо мной дверь.

– Добрый вечер, мисс, – приветствует он меня.

– Здравствуйте, – отзываюсь я. Голос у меня неуверенный, и я, прочистив горло, спрашиваю: – В какой стороне бар?

– Идите прямо мимо стойки администратора, в глубине увидите.

Под взглядом швейцара я захожу в гостиницу. Замечаю, что платье на мне чуть перекосилось, когда я выбиралась из машины. Я оттягиваю вниз подол.

В вестибюле почти никого, не считая пожилой четы на кожаном диване у камина и женщины в очках за стойкой администратора. Она с улыбкой приветствует меня:

– Добрый вечер.

Мне кажется, что мои каблуки цокают по узорчатому деревянному полу слишком громко. Я остро сознаю, как делаю каждый свой шаг, – и не только потому, что не привыкла ходить на каблуках.

И вот передо мной бар, я открываю массивную деревянную дверь. Зал просторный, в нем расположились несколько десятков посетителей. Я щурюсь, пока глаза привыкают к тусклому освещению. Обвожу взглядом помещение, надеясь, что где-то здесь ждет меня доктор Шилдс. Я ее не вижу. Зато замечаю в середине зала за большим столом мужскую компанию.

«Сядьте за стойкой бара поближе к ним».

Эти ребята тоже работают с доктором Шилдс?

Подходя ближе, я оцениваю их. На вид им всем под сорок. На первый взгляд, они почти неотличимы один от другого: короткие стрижки, темные костюмы, накрахмаленные сорочки под галстук. Такой тип я уже встречала прежде: все они точь-в-точь как те папаши, что платят за торжества по случаю бар-мицвы и роскошные вечеринки для шестнадцатилетних подростков, которые обходятся в целое состояние, как нехилая свадьба. Только моложе.

У стойки бара всего несколько пустых стульев с высокими спинками. Я занимаю тот, что находится шагах в шести от мужской компании.

Скользнув на стул, я ощущаю через колготки тепло дерева, словно его только что кто-то освободил. Я вешаю сумку на крючок под стойкой, затем стряхиваю с себя пальто и перекидываю его через спинку.

– Сейчас подойду, – говорит мне бармен, взбивая с травами какой-то фирменный коктейль.

Я должна заказать напиток? Или произойдет что-то еще?

Хоть я и в людном месте, внутри у меня все дрожит от страха. Я напоминаю себе то, что мне сказала доктор Шилдс во время нашей первой личной встречи в ее офисе: «Вы будете полностью контролировать ситуацию и сможете выйти из игры в любой момент».

Я сажусь чуть боком, чтобы видеть зал, – надеюсь отыскать в нем хоть какую-то наводящую информацию. Но вижу только богатых посетителей, которые пьют и беседуют между собой. Сногсшибательная блондинка, перегнувшись через стол, показывает на какую-то позицию в меню бара своему кавалеру; статный мужчина с небольшими залысинами и в синей рубашке что-то печатает в своем телефоне; две улыбающиеся четы средних лет чокаются, подняв бокалы.

В руке вибрирует телефон. Я вздрагиваю от неожиданности.

«Не нервничайте. Вы великолепны. Закажите что-нибудь в баре».

Я резко поднимаю глаза вверх.

Где она?

Должно быть, в одной из кабинок в глубине зала. Я не могу разглядеть, кто там сидит: в баре сумрачно, да и другие посетители заслоняют видимость.

Потеребив колечки на указательном пальце, я кладу руки на колени. Потом смотрю на столик с мужской компанией, недоумевая, зачем доктор Шилдс велела мне сесть неподалеку от них. Мужчин за тем столом пятеро. Я разглядываю их по очереди. Один, перехватив мой взгляд, наклоняется к своему приятелю и что-то шепчет ему. Тот смеется, оценивающе смотрит на меня. Я резко отворачиваюсь, чувствуя, как у меня запылали щеки.

Ко мне подходит бармен.

– Что вам налить?

Обычно я заказываю пиво либо стопку водки, но в таком заведении это было бы неприлично.

– Красное вино, пожалуйста.

Он все еще ждет, и я понимаю, что должна назвать конкретную марку.

Я судорожно роюсь в памяти.

– «Кот дю Рон», – выпаливаю я, надеясь, что произнесла название вина так же, как официант во французском ресторане, куда я заходила несколько дней назад.

– Боюсь, у нас такого нет, – говорит бармен. – Может быть, «Бордо»?

– Превосходно, – соглашаюсь я. – Спасибо.

Когда бармен ставит передо мной вино, я крепко обхватываю бокал рукой, чтобы унять дрожь в пальцах.

Обычно тепло алкоголя действует на меня расслабляюще, но я по-прежнему нервничаю, взглядом снова сканируя зал. Присутствие мужчины подле себя я ощущаю еще до того, как краем глаза замечаю его самого.

– Вы как будто кого-то ждете, – обращается он ко мне. Это мужчина из той компании за большим столом, он шепнул что-то про меня своему приятелю. – Не возражаете, если я составлю вам компанию, пока ваши друзья не подошли?

Я бросаю взгляд на экран мобильника. Пусто.

– Мм… нет, – отвечаю я.

Мужчина ставит свой бокал на стойку бара и занимает стул слева от меня.

– Дэвид, – представляется он.

– Джессика. – Полное имя само сорвалось с языка – наверно, потому что сейчас я нахожусь в мире доктора Шилдс.

Мужчина кладет локоть на стойку бара.

– Итак, Джессика, откуда вы?

Я говорю как есть – не знаю, что еще сказать, да и по инерции следую правилам доктора Шилдс, обязавшей меня быть честной.

Правда, это не имеет значения, в ответ я слышу только:

– Круто. – После чего он принимается рассказывать про себя, – о том, как переехал сюда из Бостона четыре года назад, потому что ему предложили престижную работу. Я слушаю, силясь изображать интерес. Вибрирует мой телефон.

– Простите.

Поступило сообщение от доктора Шилдс.

Я наклоняю телефон так, чтобы Дэвид не мог прочесть текст на экране.

«Не он».

Я удивленно моргаю, недоумевая, что я сделала не так.

Вспоминаю свой первый сеанс общения с доктором Шилдс – по компьютеру.

На экране пульсируют три точки: доктор Шилдс снова что-то пишет.

Приходит новая инструкция: «Справа от вас за столиком сидит мужчина в синей рубашке. Завяжите с ним разговор. Заставьте его флиртовать с вами».

Доктор Шилдс, должно быть, совсем рядом. Почему я не могу ее найти?

– От вашего друга? – спрашивает Дэвид, показывая на мой телефон.

Чтобы оттянуть время, я отпиваю глоток вина, а сама обдумываю свой следующий шаг. Сердцебиение участилось, во рту пересохло. Я киваю, еще раз пригубливаю бокал, упорно избегая его взгляда. Потом сигнализирую бармену, чтобы принес счет, и достаю из кошелька две двадцатки.

Оглядываюсь через плечо на мужчину в синей рубашке. Нет, исключено. Я не могу просто так подойти к нему и ляпнуть нечто вульгарно-завлекающее, чтобы обратить на себя внимание. Я силюсь вспомнить фразы, с которыми подкатывали ко мне мужчины в барах, но на ум ничего не приходит.

Я даже не могу поймать его взгляд и улыбнуться ему, потому что он сидит, уткнувшись в свой телефон.

Дэвид трогает меня за руку, не давая вытащить деньги.

– Пусть это будет за мой счет. – Он кивает бармену и, удобнее усаживаясь на стуле, делает заказ: – Еще джину с тоником, приятель.

– Не надо, я сама за себя заплачу. – Я кладу купюры на стойку, придвигаю их к бармену.

– Вообще-то, ваш счет уже оплачен, – сообщает он мне.

Я снова обвожу взглядом зал в поисках доктора Шилдс, пристально всматриваюсь в дальние кабинки, которые прячутся в тени. Почти все их заслоняют от меня посетители, сидящие за столиками по центру зала.

Клянусь, я чувствую на себе ее прожигающий взгляд.

Доктор Шилдс не обозначала временные рамки для выполнения ее инструкций, поэтому я заставляю себя встать, беру со стойки свой бокал и телефон. Вино колышется в сосуде, и я сознаю, что рука моя снова дрожит.

– Простите, – говорю я. – Там сидит один мой знакомый, я только что его заметила. Пойду поздороваюсь.

А что, неплохая тактика. Пожалуй, к ней следует прибегнуть и для знакомства с мужчиной в синей рубашке. Притворюсь, будто узнала его. Однако где мы раньше встречались?

Дэвид хмурится.

– Ладно. А потом присоединяйтесь к нашей компании.

– Непременно, – отвечаю я.

Мужчина в синей рубашке перестал возиться с телефоном. Он сидит один за столиком на двоих у стены. Его пустая тарелка отодвинута к центру стола, рядом лежит скомканная салфетка.

При моем приближении он поднимает на меня глаза.

– Привет! – Голос у меня излишне звонкий.

– Привет, – кивает он, однако его приветствие звучит как вопрос.

– Мм… это я, Джессика! Что ты здесь делаешь?

Я не раз видела плохую игру актеров и знаю, что своим представлением никого не одурачу.

Он улыбается, но на лбу его собираются морщинки.

– Рад встрече… Напомни еще раз, где мы познакомились?

Видно, что парочка за соседним столиком прислушивается к нашей беседе. Я свою роль исполняю ужасно. Я утыкаюсь взглядом в ковер с цветочным узором и замечаю на нем небольшую потертость. Потом я заставляю себя снова посмотреть в глаза мужчине. Каверзный момент.

– По-моему, на свадьбе Тани, несколько месяцев назад? – говорю я.

Он качает головой.

– Нет. Думаю, вы меня спутали с каким-то другим красавчиком. – Однако произносит он это самоуничижительным тоном.

Я сухо усмехаюсь.

Но уйти не могу, предпринимаю еще одну попытку.

– Простите, – говорю я тихо. – Дело в том, что я сидела у бара, и ко мне пристал один тип. Мне просто нужно было отделаться от него. – Видимо, в моих глазах отразилось отчаяние, потому что он протянул мне руку для рукопожатия и представился:

– Скотт. – Я не могу определить его акцент, но, возможно, он южанин. Скотт жестом приглашает меня сесть напротив него: – Не желаете составить компанию? Я собирался заказать себе еще бокал.

Я усаживаюсь за столик, и через несколько секунд жужжит мой телефон. Я смотрю на экран, держа мобильник на коленях. «Молодец. Так держать».

Мне предложено заставить этого учтивого бизнесмена пофлиртовать со мной. Я подаюсь вперед всем телом, ставлю локти на стол, сознавая, что только клейкая лента на вырезе не дает грудям вывалиться из платья.

– Спасибо, что выручили, – говорю я, глядя ему прямо в глаза.

Долго я не могу удерживать его взгляд – слишком ненатурально. Флирт доставляет удовольствие, если это естественный процесс, – и если я сама выбираю парня, как это недавно было в случае с Ноа.

Но то, что происходит сейчас, это танец без музыки. Хуже того, у меня есть зрители.

– Итак, откуда вы? – повторяю я вопрос, который некоторое время назад задал мне Дэвид.

Беседуя со Скоттом, я ломаю голову, почему доктор Шилдс настояла, чтобы я вступила в разговор именно с ним, а не с Дэвидом. На мой взгляд, они почти что взаимозаменяемы. Это как в головоломках, что помещают на последних страницах журналов: найдите десять отличий. И существенной разницы между ними я не обнаруживаю: обоим под сорок, оба чисто выбриты, оба в темных костюмах.

Я не могу расслабиться, зная, что доктор Шилдс наблюдает за мной. Но к тому времени, когда мой бокал пустеет, разговор между нами принимает непринужденный характер. Скотт – приятный человек. Он родом из Нэшвилла, у него есть черный лабрадор, которого он обожает.

Скотт подносит ко рту бокал, допивая последний глоток янтарного скотча.

Только тогда я замечаю разницу между двумя мужчинами – крошечную деталь, которая отличает одного от другого.

У Дэвида на безымянном пальце ничего нет.

А безымянный палец Скотта украшает широкое платиновое обручальное кольцо.

Глава 22

7 декабря, пятница

В черном платье, она наклоняется и касается его руки. Ее темные волосы падают вперед, почти скрывая ее профиль.

Его лицо расплывается в улыбке.

В какой момент флирт превращается в неверность?

Демаркационная линия проведена, когда случился физический контакт? Или это нечто более эфемерное – когда возникает сама мысль о возможности измены?

Сегодняшние декорации – бар в отеле «Суссекс» – это то место, где все началось.

Только тогда актеры были другие.

Как-то вечером, когда брак наш еще не был замаран предательством, Томас зашел сюда, чтобы выпить. Он встречался со старым университетским товарищем, который приехал в Нью-Йорк на один день и остановился в этом самом отеле. После нескольких коктейлей приятель объяснил, что из-за долгого перелета у него нарушен суточный ритм организма. Томас настоял, чтобы тот поднялся в свой номер, сказал, что сам расплатится за напитки. Щедрость всегда была одним из многих привлекательных качеств моего мужа.

Народу в бар набилось много, посетителей обслуживали медленно. Но Томас сидел за удобным столиком на двоих и никуда не торопился. Он знал, что, хоть еще нет и десяти, в нашей спальне плотные шторы уже опущены и в комнате установлена прохладная температура – 18 градусов.

Так было не всегда. На первых порах нашего супружества Томаса по возвращении домой встречали поцелуем и бокалом вина; потом, устроившись на диване, мы увлеченно беседовали – обсуждали недавнюю лекцию в университете, интересного пациента, планы на выходные.

Но за годы брака в наших отношениях произошел некий сдвиг. Это случается в каждой семье, когда страсть первых месяцев постепенно трансформируется в более спокойное совместное проживание. Работа отнимала все больше времени и сил, и порой вечерами шелковая ночная сорочка и свежие простыни из плотного египетского хлопка оказывались более заманчивыми, чем Томас. Возможно, это породило в нем… неуверенность.

Официанта, который должен был принести счет моему мужу, опередила темноволосая женщина. Она заняла пустующий стул напротив него. Они не расстались по выходе из ресторана – поехали к ней домой.

Томас ни словом не обмолвился о своем неблаговидном поступке.

А потом на мой телефон по ошибке пришло сообщение: «Жду не дождусь сегодняшнего вечера, красотка».

По утверждению Фрейда, случайностей не бывает. И, в принципе, это можно было бы расценить так, что Томас хотел быть уличенным в обмане.

«У меня не было ни малейшего намерения изменять жене. Но она сама бросилась мне на шею. Какой мужчина смог бы устоять в такой ситуации?» – оправдывался он на приеме у психолога, которого мы посещали вместе.

Хотелось бы верить, что его реакция была не приговором нашему браку, а, скорее, уступкой присущим мужчинам слабостям.

Сегодня вечером кабинка в дальнем углу зала служит мне весьма удобным наблюдательным пунктом. Совершенно очевидно, что мужчина с платиновым обручальным кольцом очарован вами: с вашим появлением он заметно оживился.

Он не столь обаятелен, как Томас, но вполне вписывается в его параметры: мужчина под сорок лет, сидит в одиночестве – и женат.

Томас тогда повел себя так же?

Трудно противостоять соблазну с более близкого расстояния понаблюдать за действом, что разворачивается на удалении двух десятков шагов, но любое отступление от тщательно разработанного плана может свести на нет результаты эксперимента.

Сама вы знаете, что за вами наблюдают, но подлинный объект изучения – мужчина в синей рубашке – ни сном ни духом не ведает, что за ним следят.

Люди, зная, что их сделали участниками эксперимента, обычно изменяют свое поведение. Это явление известно как Хоторнский эффект – по названию городка Хоторн, где находился завод компании «Вестерн электрик», на котором эта закономерность была впервые установлена. Первоначально исследование, что там проводилось, имело целью определить влияние уровня освещенности рабочего помещения на производительность труда. В ходе эксперимента выяснилось, что интенсивность освещения на производительность труда фактически никак не влияет. Выпуск продукции увеличивался независимо от того, какие манипуляции совершались со светом – усиливали его яркость или, наоборот, снижали. В действительности показатели производительности труда колебались при изменении любого условия. На этом основании исследователи вывели заключение: поведение персонала меняется оттого, что работники находятся под наблюдением и знают об этом.

Поскольку данная предрасположенность свойственна всем субъектам, исследователям только и остается, что попытаться учесть этот фактор при разработке эксперимента.

Ваши заигрывания выглядят вполне убедительно, Джессика. Судя по всему, испытуемый не догадывается о том, что над ним ставят опыт.

Пора переходить к следующему этапу.

Мне нелегко печатать эту инструкцию – приступ тошноты ненадолго отсрочивает ее отсылку, – но это жизненно важная часть эксперимента.

«Троньте его за руку, Джессика».

Инцидент с Томасом тоже проходил по этому сценарию: ласкающее прикосновение, очередная порция напитков, приглашение продолжить общение в квартире женщины.

Внезапное движение за столиком у стены – и воспоминания о двуличии Томаса дают сбой. Мужчина в синей рубашке встает. Вы тоже. Потом вы выходите из бара. Он идет следом, отставая от вас на несколько шагов.

Вы и сорока минут не пробыли в баре, а он уже у ваших ног.

Значит, оправдание Томаса заслуживает доверия. Выходит, мужчины не способны противиться открытому искушению. Даже женатые.

Меня захлестывает столь огромная волна облегчения, что я чувствую слабость во всем теле.

Это все ее вина. Не его.

Стол усеивают ошметки изодранной салфетки – свидетельство сдерживаемого беспокойства. Я сгребаю их в кучку. Наконец-то пригубливаю бокал с газированной водой, что до сей минуты стоял нетронутым.

Спустя несколько мгновений звуковой сигнал уведомляет меня о поступлении сообщения.

Оно просмотрено.

И мгновенно многолюдный уютный бар словно погружается в леденящую тишину.

Вы написали всего три строчки.

Они тотчас же прочитаны.

Потом еще раз.

«Доктор Шилдс, я попыталась его соблазнить, но он меня отверг. Сказал, что счастлив в браке. Он поднялся в свой номер, а я жду в вестибюле».

Глава 23

7 декабря, пятница

Флиртовать по чужой указке – причем за деньги – то же самое, что проституция.

Я стою в вестибюле, ожидая от доктора Шилдс ответа на свое послание. Я снова дрожу. Но сейчас меня трясет от гнева.

Неужели она и впрямь рассчитывала, что я поднимусь со Скоттом в его номер? Очевидно. Это потому что на ее дурацком компьютерном тестировании я призналась, что иногда позволяю себе вступать в случайные связи.

Туфли-лодочки жмут, и я попеременно переношу тяжесть тела с левой ноги на правую и наоборот.

Мое сообщение на телефон доктора Шилдс ушло несколько минут назад, но она пока так и не ответила. Женщина в очках за стойкой администратора подозрительно поглядывает на меня, и оттого я чувствую себя еще более неловко, чем по приходе в гостиницу.

Даже не верится, что доктор Шилдс поставила меня в столь гнусное положение. Дело не в том, что мне грозила опасность, – не знаю, скажу ли я об этом доктору Шилдс, но я ни за что не вошла бы в тот лифт. Однако как же унизительно все это было. Я видела, как смотрел на меня Дэвид и его приятели, когда я выходила из бара со Скоттом. И видела, как посмотрел на меня Скотт перед тем, как поднялся из-за стола.

– Могу я вам чем-то помочь?

Женщина в очках вышла из-за стойки администратора и теперь стоит возле меня. Она улыбается, но в ее глазах читается то, что я и сама знаю: мне, в моем платье за шестьдесят долларов, купленном на распродаже брендовых образцов одежды, в серьгах с фальшивыми бриллиантами, здесь не место.

– Я просто… жду знакомую, – объясняю я.

Она вскидывает брови.

Я складываю на груди руки, спрашиваю:

– Это запрещено?

– Разумеется, нет, – отвечает сотрудница отеля. – Присаживайтесь, прошу вас. – Она жестом указывает на диван у камина.

Мы обе знаем, что именно едва маскирует ее гостеприимство. Она наверняка тоже принимает меня за проститутку.

Услышав быстрый цокот тонких каблуков, я поворачиваюсь и вижу, что к нам направляется доктор Шилдс. И хотя я расстроена тем, как она поступила со мной, я все равно невольно восхищаюсь ее красотой. Ее волосы собраны на затылке в низко уложенный гладкий пучок, черное платье не скрывает, что у нее стройные и невероятно длинные ноги. Она – воплощение той женщины, какой я старалась быть сегодня вечером.

– Здравствуйте, – издалека приветствует нас доктор Шилдс, а подойдя к нам, кладет ладонь мне на руку, словно предъявляет на меня свои права. Потом, глянув на бейджик женщины, спрашивает у нее: – Какие-то проблемы, Сандра?

Манера поведения работницы отеля мгновенно меняется.

– О, я как раз предлагала вашей подруге сесть у камина, здесь удобнее.

– Вы очень внимательны, – замечает доктор Шилдс, но в тоне ее слышится едва уловимый упрек. Женщина ретируется за стойку.

– Ну что? – обращается ко мне доктор Шилдс, и у меня мелькает мысль, что она намерена уйти. Но доктор Шилдс направляется к дивану.

Однако я не спешу садиться. Тихо спрашиваю осипшим от волнения голосом:

– И что это было?

Если доктор Шилдс и удивлена, внешне это никак не выражается. Она хлопает по дивану рядом с собой.

– Джессика, присядьте, пожалуйста.

Я убеждаю себя, что мне хочется услышать объяснение доктора Шилдс. Но правда состоит в том, что меня, как магнитом, притягивает к ней.

Едва я опускаюсь на диван, мой нос улавливает свежий пряный аромат ее духов.

Доктор Шилдс скрещивает ноги и, сцепив ладони, кладет их на колени.

– Вы очень возбуждены. Расскажите, пожалуйста, о своих впечатлениях.

– Это было ужасно! – Мой голос неожиданно срывается, и я сдавленно сглатываю слюну. – Тот человек… Скотт… кто он такой?

Доктор Шилдс на мгновение изящно приподнимает одно плечо.

– Понятия не имею.

– Он не был в курсе? – Мне необходимо знать ответ на этот вопрос, прежде чем я продолжу.

– Он мог бы быть кем угодно, – объясняет доктор Шилдс. Голос у нее невесомый и далекий, будто она произносит заученный текст. – Для анализа некоторых аспектов морально-этических принципов мне нужен был мужчина с обручальным кольцом. Я выбрала его наобум.

– Вы использовали меня как наживку? Чтобы хитростью вынудить какого-нибудь мужчину на определенные действия? – В тишине вестибюля мои слова звучат излишне громко.

– Это был научный эксперимент. Я ведь предупреждала, что данный этап моего исследования связан с проведением тестирования в условиях реальной жизни.

Я дивлюсь сама себе: и как мне только в голову пришло, что мы могли бы вместе поужинать? Кого я обманывала? Я работаю на нее.

Я чувствую, как горло мое разжимается, но меня все еще раздирает гнев. И я не хочу, чтобы он утих. Потому что именно гнев наконец-то придает мне смелости задать ей свои вопросы.

– Неужели вы и впрямь думали, что я поднимусь с ним в его номер? – резко спрашиваю я.

Доктор Шилдс широко раскрывает глаза. Вряд ли кто-то смог бы изобразить столь искреннее удивление.

– Джессика, конечно, нет. Я просто попросила вас пофлиртовать с ним. Как вы могли такое подумать?

В ту же секунду, как она это произносит, я чувствую себя полнейшей дурой. Опускаю глаза в пол. Не могу встретиться с ней взглядом. Как такое могло прийти мне в голову?

Но в голосе доктора Шилдс не слышится осуждения – только доброта.

– Я обещала, что вы будете полностью контролировать ситуацию. Я никогда не подвергла бы вас опасности.

Я чувствую, как ее рука на мгновение касается моей. Несмотря на тепло, исходящее от камина, ее изящная ладонь холодна.

Я несколько раз глубоко вдыхаю, но взгляд мой по-прежнему прикован к узору «в елочку» на деревянном полу.

– Вас что-то тревожит, – произносит она.

Я медлю с ответом, смотрю в ее холодные голубые глаза. Об этом я не планировала ей рассказывать.

– Перед тем как встать из-за стола… – наконец выдавливаю я, – он назвал меня «милашкой».

Доктор Шилдс молчит, но я знаю, что она слушает меня очень внимательно, как никто другой.

Мои глаза наполняются слезами. Я смаргиваю их и продолжаю:

– Есть один тип… – Запнувшись, я делаю глубокий вдох. – Я познакомилась с ним несколько лет назад, и поначалу он привел меня в восторг. Возможно, вы слышали о нем: он теперь известный театральный режиссер. Джин Френч.

Она едва заметно кивает.

– Я устроилась гримером на одну из его постановок. Для меня это большое дело. Со мной он был всегда приветлив и учтив, хотя, по сути, я была никто. Когда из типографии принесли программу, он показал мне мою фамилию, напечатанную в составе участников постановочной группы, и сказал, что я должна это отпраздновать, что жизнь не скупится на невзгоды и нужно радоваться каждой маленькой победе.

Доктор Шилдс абсолютно неподвижна.

– Он… плохо со мной поступил, – произношу я.

Воображение заполоняют картины, которые никогда, наверно, не сотрутся из моей памяти: я медленно поднимаю на себе рубашку, задирая ее выше бюстгальтера, а Джин, стоя на удалении нескольких шагов, смотрит. «Мне нужно идти», – говорю я. Джин преграждает мне путь к выходу из своего кабинета. Дверь закрыта. Он начинает расстегивать ремень, останавливая меня фразой: «Еще нет, милашка».

– Он не прикасался ко мне, но… – Я сглатываю слюну и продолжаю. – Он сказал, кое-что пропало из реквизита – дорогое ожерелье. Он велел мне поднять на себе рубашку, дабы он мог убедиться, что украшения на мне нет. – Я содрогаюсь, вспоминая, как стояла в том затемненном замкнутом помещении, стараясь смотреть куда угодно, только не на него и не на то, что он делает с собой, пока он не кончил и не отпустил меня.

– Мне следовало воспротивиться, но он был моим боссом. И он сказал это так спокойно, как о каком-то пустяке. – Глядя в голубые глаза доктора Шилдс, я силюсь изгнать из сознания тот образ. – Тот мужчина, Скотт, на мгновение напомнил мне его. Когда назвал меня «милашкой».

Доктор Шилдс отвечает не сразу.

– Мне жаль, что с вами это случилось, – наконец тихо произносит она.

Я снова ощущаю прикосновение ее руки – легкое, будто бабочка задела крыльями.

– Поэтому вы избегаете серьезных отношений? – уточняет она. – Для женщин, подвергшихся насилию, типично отказываться от отношений с мужчинами или развивать их в ином ключе.

Насилие. Я никогда не смотрела на ситуацию с такой точки зрения. Но она права.

Внезапно я чувствую себя истощенной, как после нашего первого сеанса. Я поднимаю руки к голове, пальцами массирую виски.

– Вы, должно быть, изнурены, – говорит доктор Шилдс, словно видит меня насквозь. – У отеля меня ждет машина. Езжайте-ка на ней домой. Я все равно хочу пройтись. Напишите или позвоните, если возникнет желание обсудить что-то в выходные.

Она встает, я тоже. Как ни странно, я разочарована. Еще несколько минут назад я злилась на нее, а теперь не хочу, чтобы мы распрощались.

Мы вместе идем к выходу, и я вижу у обочины черный «линкольн», его мотор работает вхолостую. Водитель, обойдя автомобиль, открывает заднюю дверцу. Доктор Шилдс велит ему отвезти меня, куда я попрошу.

Я усаживаюсь на заднее сиденье, откидываю голову на мягкую кожу. Водитель возвращается на свое место. Потом я слышу тихий стук в окно с моей стороны и опускаю стекло.

Доктор Шилдс улыбается. Ее силуэт вырисовывается на фоне ярких огней города. Волосы ее пылают, но глаза находятся в тени. Я не вижу их выражения.

– Джессика, чуть не забыла. – Она вкладывает мне в руку сложенный листок бумаги. – Спасибо.

Я смотрю на чек, и мною овладевает странное чувство: я не хочу его разворачивать.

Возможно, для доктора Шилдс это обычная коммерческая сделка. Но вот за что конкретно мне заплатили сейчас: за потраченное время, за флирт, за мои откровения? Или за что-то еще, о чем я не догадываюсь?

Известно мне одно: все это гадко.

Машина трогается с места, и я медленно разворачиваю чек.

И долго смотрю на него, в то время как «линкольн» почти бесшумно катит по дороге.

Мне заплатили семьсот пятьдесят долларов.

Глава 24

8 декабря, суббота

Субботний вечер. Для многих супружеских пар это вечер свиданий.

Традиционно и у нас так было: ужины в мишленовских ресторанах, вечерние концерты в Филармонии, неспешные прогулки по музею Уитни. Однако после того как Томас по ошибке прислал мне сообщение, адресованное другой женщине, он ушел из дома, и наши субботние «свидания» прекратились. Постепенно, после консультаций у психолога, после извинений и клятвенных обещаний, они возобновились, но теперь имели другую направленность. Упор делался на восстановление отношений.

Поначалу атмосфера этих встреч была пронизана напряженностью. Если бы вы, Джессика, наблюдали за нами со стороны, то, возможно, решили бы, что на ваших глазах развивается новый любовный роман, – в каком-то смысле так и было. Физический контакт был сведен к минимуму. Томас вел себя со всей внимательностью, на грани чрезмерности. Приходил на встречи с цветами, кидался открывать двери, не мигая смотрел на меня с восхищением во взоре.

Ухаживал он теперь еще усерднее, чем в пору начала нашего романа. Иногда в его лице, движениях сквозили отчаяние и даже страх. Словно он панически боялся потерять меня.

Со временем мы научились взаимодействовать более непринужденно. Наши беседы стали менее чопорными, руки находили одна другую на столе после того, как была убрана грязная посуда.

Сегодня вечером, спустя каких-то двадцать четыре часа после эксперимента в отеле, положительная динамика наших отношений дала задний ход. Совершенно очевидно, что не все мужчины восприимчивы к чарам молодых красивых женщин. Мужчина в синей рубашке отверг вас, Джессика, а вот Томас не устоял перед заманчивой возможностью.

Соответственно, на сегодняшнее субботнее свидание с Томасом возложена особая скрытая задача.

Для встречи выбрано уединенное место – дом, в котором некогда мы жили вдвоем, – дабы исключить всякие сторонние раздражители, как то назойливый официант или шумная компания из шести человек за соседним столиком. Меню тщательно продумано: бутылка «Дон Периньон», того же года, что подавали на торжестве в честь нашей помолвки; мальпекские устрицы; подрумяненная рулька ягненка; шпинат в соусе на основе сливок; жареный молодой картофель с розмарином. На десерт – одна из разновидностей любимого сладкого лакомства Томаса – шоколадный торт.

Обычно этот торт покупается в кондитерской в западной части 10-й улицы. Однако для сегодняшней выпечки продукты были закуплены в двух разных магазинах для гурманов.

Сама я тоже выгляжу несколько иначе. Джессика, это вы наглядно продемонстрировали, сколь обольстительный эффект возымеют дымчатые тени и вороная подводка для глаз, если умело ими распорядиться.

Косметичка лежит на туалетном столике. Рядом – мой телефон. На дисплее мигает напоминание: после инцидента, сильно разволновавшего знакомую или подругу, необходимо послать ей участливое сообщение или справиться о ее состоянии по телефону.

«Джессика, я хотела бы убедиться, что вы оправились после вчерашнего задания. Скоро свяжусь с вами».

Нужна еще одна завершающая фраза.

Минута раздумий. Затем фраза допечатана, сообщение отправлено.

Глава 25

8 декабря, суббота

Если понадоблюсь, обращайтесь в любое время.

Сообщение от доктора Шилдс поступило в ту самую минуту, когда я входила в дом Ноа, к которому я шла на его знаменитые гренки. Я начала печатать ответ, но потом стерла набранный текст и убрала телефон в сумку. Поднимаясь в лифте, я провела рукой по волосам, на которых таяли снежинки.

Теперь, сидя на табурете в кухне Ноа и глядя, как он откупоривает бутылку «Просекко», я осознала, что впервые не ответила ей тотчас же. Сегодня вечером я не хочу думать о докторе Шилдс и ее экспериментах.

Я не замечаю, что хмурюсь, пока Ноа не спрашивает:

– Тейлор? Все нормально?

Я киваю, силясь скрыть неловкость. Кажется, целая вечность прошла с тех пор, как при знакомстве с Ноа в «Фойе» я назвалась не своим именем и затем заснула у него на диване.

Жаль, что нельзя отменить то решение. Теперь я понимаю, что оно было инфантильным и, хуже того, подлым.

– В общем… – начинаю я, – я должна кое-что тебе сказать. Тут одна забавная история вышла.

Ноа приподнимает брови.

– На самом деле я не Тейлор… Меня зовут Джесс, – я нервно смеюсь.

Ноа это не развеселило.

– Ты назвалась не своим именем?

– Откуда мне было знать? Может, ты сумасшедший, – объясняю я.

– Ты это серьезно? Ты ведь домой со мной пошла.

– Да, – протяжно вздыхаю я. Босоногий, с кухонным полотенцем, заткнутым за пояс потертых джинсов, он выглядит еще более привлекательным, чем в нашу первую встречу. – День тогда был очень странный. Должно быть, я плохо соображала.

Странный день. Это еще мягко сказано. Даже не верится, что с Ноа я познакомилась в те же выходные, когда без приглашения явилась на тестирование. Аудитория, в которой стоит звенящая тишина; вопросы, выплывающие на экране компьютера; ощущение, что доктору Шилдс известны мои потаенные мысли… Однако с тех пор странностей только прибавляется.

– Прости, – извиняюсь я.

– Джесс, – наконец молвит Ноа. Я киваю.

Он дает мне бокал «Просекко».

– Мне не нравятся такие игры, – Ноа пристально смотрит мне в глаза и затем едва заметно кивает. Значит, я сдала экзамен, мелькает у меня в голове, прежде чем я успеваю заблокировать эту мысль. Несколько недель назад она вообще бы не возникла.

Я отпиваю «Просекко». Терпкое душистое игристое вино приятно ласкает горло.

– Я рад, что теперь ты честна со мной, – наконец молвит Ноа.

Вы должны быть откровенны… Это была одна из инструкций, что ждали меня на экране компьютера, когда я первый раз пришла на тестирование. Увы, как я ни стараюсь не думать о докторе Шилдс, мысли о ней все равно тревожат мое сознание.

Ноа принимается раскладывать ингредиенты на рабочем столе, а я снова пригубливаю «Просекко». Мне все еще кажется, что моих извинений, недостаточно, но я не знаю, что еще сказать.

Я обвожу взглядом его маленькую сияющую кухню. На плите стоит чугунок, рядом – зеленая каменная ступа с пестом и вертикальный миксер из нержавейки.

– Значит, «Завтрак с утра до ночи» – это твой ресторан? – спрашиваю я.

– Да. Станет моим, когда пройдет платеж, – отвечает он. – Помещение я нашел, жду, когда утвердят документы.

– Здорово.

Ной одной рукой разбивает яйца, затем взбивает их в миске, одновременно тонкой струйкой вливая в нее молоко. Взбалтывает на сковороде пенящееся сливочное масло и приправляет яйца с молоком корицей и солью.

– Мой секретный ингредиент, – говорит он, беря бутылку с экстрактом миндаля. – Надеюсь, у тебя нет аллергии на орехи?

– Нет, – подтверждаю я.

Ной добавляет в смесь чайную ложку экстракта и окунает в нее толстый ломоть халы.

Едва хлеб с тихим шипением опущен в кипящее на сковороде масло, по кухне распространяется аппетитный запах. Я сознаю, что нет ничего вкуснее свежего хлеба в сочетании с теплым сливочным маслом и корицей. У меня урчит в животе.

Ной готовит аккуратно, сразу убирая за собой: скорлупу бросает в мусорное ведро, кухонным полотенцем промокает несколько капель пролитого молока, приправы возвращает на место в выдвижной ящик.

Я наблюдаю за ним, и словно буфер формируется между мной и напряжением, что я ношу в себе. Оно не исчезает, но, по крайней мере, я получаю временную передышку.

Возможно, многие женщины моего возраста именно так и проводят свои свидания субботними вечерами – в спокойной домашней обстановке, с хорошим парнем. Казалось бы, ничего особенного. Просто мы ведь уже с ним целовались, но нынешнее времяпрепровождение сближает нас больше, чем простой физиологический акт. И хоть мы с Ноа случайно познакомились в баре, мне кажется, он хочет по-настоящему узнать меня.

Из другого ящика Ноа достает подложки под посуду и матерчатые салфетки, из верхнего шкафчика – пару тарелок. На середину каждой он выкладывает по подрумяненному гренку, украшает оба ежевикой. Я даже не заметила, что Ноа подогревал сироп в кастрюльке, пока он щедро не полил им жареный хлеб с ягодами.

Я смотрю на блюдо, что он ставит передо мной, и чувствую, как меня переполняют эмоции, которым я даже не могу подобрать определения. Для меня многие годы уже никто не готовил – только мама, когда я приезжаю домой.

Я откусываю хлеб и издаю стон.

– Клянусь, в жизни ничего вкуснее не ела.

Часом позже бутылка «Просекко» опорожнена, а мы все еще беседуем, перебравшись на диван в гостиной.

– На неделе я поеду в Вестчестер к родителям на хануку, – говорит Ноа. – Но по моем возвращении мы могли бы что-нибудь придумать вместе на воскресенье.

Я наклоняюсь и целую его, ощущая вкус сиропа на его губах. Потом, когда кладу голову на его крепкую грудь и он обнимает меня, у меня появляется чувство, которого я не испытывала много месяцев, а может, и лет. Проходит несколько минут, прежде чем я нахожу ему определение: удовлетворенность.

Глава 26

8 декабря, суббота

Томас приходит за пять минут до назначенного времени. Похоже, пунктуальность – одна из новых привычек, которые он задался целью в себе выработать.

Его широкоплечая фигура заполняет дверной проем, на лице расплывается улыбка. Только-только пошел первый снег, и в его русых волосах сверкают тающие снежинки. Волосы у него чуть длиннее, чем обычно.

Томас протягивает букет красных тюльпанов и в благодарность получает долгий поцелуй. Губы у него холодные, пахнут мятой. Он крепче обнимает меня, желая продлить физическую близость.

– Пока достаточно, – сказано ему. Я игриво отталкиваю мужа.

Он вытирает о коврик мокрые подошвы и заходит в дом.

– Запах обалденный, – говорит он, на мгновение опуская глаза. – Я соскучился по твоей стряпне.

Его пальто отправляется в шкаф, рядом с легкими куртками, которые он носит в теплую погоду. Его никогда не просили увезти из квартиры именно эти вещи – и не потому, что он ушел слишком внезапно. Весна – символ надежды, обновления. Присутствие его одежды служит той же цели.

На нем свитер, который отражается в его зеленых глазах золотыми блестками; он знает, что это моя любимая вещь.

– Ты выглядишь восхитительно, – делает он комплимент. Протянув ко мне руку, нежно, едва касаясь, проводит пальцами по моим длинным распущенным волосам.

Свой серо-лавандовый наряд я сменила на черные замшевые брюки и кобальтовый шелковый топ. Но из-под черного мериносового кардигана по колено виден лишь клинышек цвета.

Томас садится на табурет у гранитного кухонного острова со встроенной плитой. Устрицы лежат на льду; из холодильника извлекается бутылка шампанского.

– Открой, пожалуйста.

Томас смотрит на этикетку и улыбается.

– Превосходный год.

Пробка с тихим хлопком выходит из бутылки, Томас наполняет два высоких бокала.

– За второй шанс, – предлагаю я тост.

В лице Томаса отражаются удивление и радость.

– Ты даже не представляешь, как я счастлив. – Голос его чуть более сиплый, чем обычно.

Я беру со льда одну синевато-серую раковину и протягиваю ему.

– Голоден?

– Как волк, – кивает он, принимая у меня устрицу.

Мясо барашка вытащено из духовки и поставлено на стол. Картофель будет готовиться еще несколько минут: Томас любит, чтобы он был поджаристым, с корочкой.

Наслаждаясь шампанским и устрицами, мы непринужденно беседуем. Потом, только Томас понес барашка к обеденному столу, раздается громкий перезвон. Он ставит поднос на стол и лезет в карман за телефоном.

– Тебе обязательно отвечать? – Важно, чтобы в вопросе не содержалось ни малейшего намека на упрек.

Томас возвращается на кухню и кладет телефон, экраном вниз, на столешницу. В нескольких сантиметрах от торта.

– Сегодня я хочу уделять внимание тебе одной, – говорит он.

Томас отходит от телефона и несет на стол графин с красным вином, за что я одариваю его душевной улыбкой.

Ваза с цветами поставлена в центр стола. Пылают свечи. По комнате плывет страстный голос Нины Симон.

Бокал Томаса наполняется дважды. На щеках его играет слабый румянец, жесты стали более экспансивными.

Он предлагает отведать его барашка.

– Это лучший кусок.

Мы смотрим друг другу в глаза.

– Ты сегодня какая-то другая, – произносит он, плавно выкидывая в сторону руку.

– Наверно, потому что мы снова с тобой вдвоем в нашем доме.

Он награждается еще одним поцелуем. Быстрое прикосновение губ, и контакт прерван.

– Милая? Что-нибудь слышно от того частного детектива?

Вопрос как будто задан ни с того ни с сего. Он нарушает гармонию романтического вечера. С другой стороны, Томас всегда старался опекать меня. Он знает, как сильно я расстроилась, когда со мной по электронной почте связался частный детектив, которого наняла семья Респондента № 5.

Уже не первый раз он интересуется, давал ли этот сыщик снова о себе знать.

– Нет. С тех пор как я ответила, что не намерена никому показывать свои записи о ней, нарушая конфиденциальность, он больше не объявлялся.

– Правильно, – одобрительно кивает Томас. – Истории болезни пациентов священны.

– Спасибо.

Я отметаю неприятное воспоминание; программа сегодняшнего вечера и без того сложная.

Пора нести на стол стеклянную подставку под торт.

Щедрой рукой я отрезаю Томасу толстый кусок.

Ребром вилки он прорезает густой пышный мусс. Подносит ко рту шоколадную сладость.

Закрывает глаза, смакуя десерт на языке.

– Ммм. Из «Доминика»?

– Нет, из «Патиссери».

– Вкуснотища. Жаль, что я уже объелся.

Пауза.

– Завтра в тренажерном зале сожжешь лишние калории.

Томас кивает, кладет в рот еще кусочек торта.

– А ты что не ешь?

– Ем.

Торт тает во рту. Никто не узнает, что он был куплен не в специальной пекарне. Равно как никто не распознает вкус двух штучек фундука, которые растерли и смешали с тестом.

Тарелка Томаса пуста. Он откидывается на спинку стула.

Но здесь ему неудобно.

– Пойдем, – предлагаю я, протягивая мужу руку.

Веду его к маленькому диванчику в библиотеке, подаю бокал c португальским портвейном. Это уютное местечко: рояль, газовый камин. Взгляд Томаса скользит по комнате, вспыхивая при виде подлинников кисти Уайета и Сарджента, падает на причудливую бронзовую скульптуру мотоцикла и наконец останавливается на фотографии в серебряной рамке, на которой запечатлена я в подростковом возрасте. Снимок сделан на нашем участке в Коннектикуте. Я – верхом на гнедой кобыле Фолли, из-под шлема выбиваются мои рыжие волосы. Рядом с этим фото под углом стоит другое – одна из наших свадебных фотографий.

На Томасе смокинг, купленный специально для свадьбы, поскольку со времени школьного выпускного бала смокинги он не носил. Платье невесты – с кружевным лифом и юбкой из тюлевой ткани – сшито на заказ: свадьба была назначена вскоре после помолвки, и отцу пришлось просить одного из бизнес-партнеров воспользоваться знакомством в модном доме Веры Вонг.

Отец не одобрил глубокий вырез на спине, доходивший почти до поясницы, но менять что-либо было поздно. Было принято компромиссное решение: на церемонии венчания в церкви св. Луки, которую до сих пор посещают мои родители, вырез прикрывал шлейф длинной фаты.

На фотографии по бокам от нас стоят наши родители. Семья Томаса, проживающая в небольшом городке близ Сан-Хосе, прилетела на свадьбу за два дня до бракосочетания. До этого я встречалась с ними только один раз. Томас, исполняя свой сыновний долг, раз в неделю непременно звонил матери и отцу, но он не был особенно близок ни с ними, ни со своим старшим братом Кевином, который работал бригадиром на стройке.

Отец на снимке не улыбается.

Перед тем как сделать мне предложение, Томас отправился к моим родителям в Коннектикут, чтобы попросить у них моей руки. От меня он это скрыл. Томас умел хранить секреты.

Мой отец по достоинству оценил его стремление отдать дань традиции. Он хлопнул Томаса по спине, и они отпраздновали договор бренди и сигарами «Артуро Фуэнте». Однако на следующее утро отец попросил меня отобедать с ним.

Он задал всего один вопрос. Прямолинейно, как и приличествует его натуре. Озвучил его еще до того, как мы сделали заказ:

– Ты уверена?

– Да.

Любовь – эмоциональное состояние, но мои симптомы имели ярко выраженную физическую окраску. При одном только упоминании имени Томаса мои губы раздвигались в улыбке; мне казалось, что я не хожу, а летаю; и даже температура тела, которая с детства у меня постоянно была 35,7º, гораздо ниже нормальной, повысилась на целый градус.

Мелодия сменилась, зазвучала песня «Сегодня вечером» в исполнении Джона Ледженда.

– Потанцуем?

Томас взглядом следит за тем, как кардиган, соскользнув с моих плеч, опускается на диван. Поднимаясь на ноги, свободной рукой он потирает сзади шею.

Знакомый жест.

Выглядит он бледнее, чем обычно.

Наши тела, сливаясь в танце, образуют единое целое, как в день свадьбы. Словно мышцы навсегда запомнили, как это было тогда.

Песня кончается. Томас снимает очки и прижимает к вискам большой и указательный пальцы. Морщится.

– Тебе нехорошо?

Он кивает.

– Может, в торте были орехи?

Опасность ему не грозит. Его аллергия не представляет угрозы для жизни. Но ее может спровоцировать даже крошка фундука.

Единственный побочный эффект – жуткая головная боль, которую алкоголь только усугубляет.

– Вообще-то, я уточняла в кондитерской… – Мой голос постепенно затихает. – Пойду принесу воды.

Пять шагов в сторону кухни, где на столе все так же лежит его телефон.

Томас уже стоит ближе к лестнице.

И это важно. Он будет более склонен думать, что свои следующие действия он совершает по собственному почину, а не потому, что к этому его вынудили хитростью.

– Может, примешь «Тайленол»? Он в аптечке наверху…

– Спасибо, я мигом, – говорит Томас.

Его тяжелые шаги поднимаются по лестнице, потом звучат у меня над головой, направляясь к ванной.

Я заранее просчитала время с секундомером. Томас будет занят не более полутора минут. Надеюсь, мне этого хватит, чтобы выудить нужную информацию.

Стали бы вы читать SMS-сообщения, адресованные вашему супругу или партнеру? Это один из первых вопросов, что я задаю, собирая материал для проведения комплексного анализа морально-этических принципов.

В качестве пароля Томас обычно указывает месяц и день своего рождения.

Пароль остался прежним.

– Лидия? «Тайленола» в аптечке нет, – несется сверху его голос.

Я быстро подскакиваю к лестнице, но когда отвечаю ему, голос у меня ровный, спокойный.

– Посмотри получше. Я недавно покупала.

«Тайленол» в аптечке есть, только он заткнут за новой упаковкой крема для ухода за кожей. Одного беглого взгляда недостаточно, чтобы его найти.

Скрип половиц свидетельствует о том, что Томас возвращается в ванную.

Стакан воды для него налит. Я касаюсь зеленого значка на экране его телефона. Просматриваю сообщения и номера телефонов.

Фотокамера моего телефона наготове. Быстро, но методично я фотографирую длинный список последних звонков Томаса. В его сообщениях нет ничего примечательного, я оставляю их без внимания.

Прежде чем щелкнуть камерой, я старательно беру в фокус очередное изображение, чтобы каждая цифра читалась четко и ясно: нельзя жертвовать качеством ради скорости.

В доме тихо. Слишком тихо?

– Томас? Ты там жив?

– Да, – отзывается он.

Возможно, прикладывает на пульсовые зоны смоченные в холодной воде салфетки.

Я продолжаю фотографировать, засняв, наверно, тридцать пять телефонных звонков. Некоторые номера указаны в контактах под знакомыми именами: стоматолог Томаса, его партнер по сквошу, родители. Другие – в совокупности восемь позиций – мне неизвестны. Но все имеют коды различных районов Нью-Йорка.

Список удаленных номеров тоже фотографируется. Среди них есть еще один незнакомый телефон, с кодом 301.

Не составит труда определить, насколько невинны эти номера. Если по какому-то из них ответит мужчина или выяснится, что данный телефон принадлежит организации, звонок будет тотчас же прерван, а сам номер – вычеркнут из списка.

Если ответит женщина, звонок тоже будет немедленно прерван.

Но сам номер будет сохранен для дальнейшей проверки.

Телефон Томаса возвращен на прежнее место. Стакан воды я несу в библиотеку.

Он должен бы уже вернуться.

– Томас? – Он не откликается.

Я встречаю его на верхней площадке лестницы. Он как раз выходит из спальни.

– Нашел?

Вид у него теперь совсем больной. Ему потребуются три таблетки аспирина и длительный отдых в затемненной комнате.

Вечер придется спешно завершить.

В глазах Томаса угасла надежда на дальнейшее интимное сближение.

– Нет. – Видно, что он страдает.

– Сейчас найду.

В ванной он щурится от яркого света. Производится осмотр аптечки. Дорогой увлажняющий крем отодвинут в сторону.

– Вот он.

Спустившись вниз, Томас глотает три таблетки. Предлагаю ему отдохнуть на диване.

Он качает головой и морщится: движение отзывается болью.

– Пожалуй, я лучше пойду, – говорит он.

Я достаю из шкафа его пальто, протягиваю ему.

– Твой телефон, – он чуть не забыл его на кухонном столе.

Подавая Томасу телефон, я бросаю мимолетный взгляд на экран – удостоверяюсь, что он автоматически заблокировался.

Томас прячет телефон в пальто.

– Прости, что испортил вечер, – извиняется он.

– Завтра прямо с утра позвоню в кондитерскую. – Пауза. – Женщина, что меня обслуживала, должна знать про свою ошибку.

Завтра я позвоню по поводу ошибки. В этом я не солгала.

Только не тем, кому нужно, с точки зрения Томаса.

Глава 27

10 декабря, понедельник

В доме доктора Шилдс ничто не является для меня сюрпризом.

По понедельникам в утренние часы я часто прихожу в чужие дома делать макияж, и везде налицо признаки деятельности, которой хозяева были заняты в выходные: на журнальном столике – воскресный номер «Нью-Йорк таймс», на сушке у раковины – перевернутые бокалы для вина, у входа – детские бутсы и щитки.

Но, звоня в дверь дома доктора Шилдс, я рассчитывала увидеть интерьеры в стиле «Architectural Digest» – приглушенные тона, изысканная мебель, выбранная для того, чтобы услаждать взор, а не по принципу комфортности и функциональности. И не ошиблась. Дом доктора Шилдс – продолжение ее безукоризненно элегантного врачебного кабинета.

Она встречает меня на пороге, забирает мою куртку, приглашает пройти в просторную солнечную кухню. На ней кремовый свитер с высоким воротом и темные облегающие джинсы; волосы собраны в низкий хвост.

– Вы только что разминулись с моим мужем, – говорит она, переставляя со стола в раковину две одинаковые кофейные чашки. – Я надеялась вас познакомить, но, к сожалению, он торопился на работу.

Не давая мне рта раскрыть – а мне ужасно любопытно, что представляет собой человек, за которого она вышла замуж, – доктор Шилдс жестом показывает на блюдо со свежими ягодами и булочками.

– Я не знала, успели ли вы позавтракать, – говорит она. – Чай или кофе?

– Кофе, пожалуйста, – отвечаю я. – Спасибо.

В воскресенье после обеда, когда я наконец-то ответила на сообщение доктора Шилдс, она снова справилась о моем душевном самочувствии и затем пригласила к себе домой. Я честно ответила, что чувствую себя гораздо лучше, чем в пятницу вечером, когда выходила из гостиницы. Спала, пока Лео не начал лизать мое лицо, требуя, чтобы я вывела его на прогулку, потом выполнила несколько заявок и отправилась на свидание с Ноа. В субботу я сделала еще кое-что. Утром, едва открылись банки, я поместила на свой счет чек на семьсот пятьдесят долларов. Меня до сих пор не покидает ощущение, что эти деньги могут уплыть; пока я не увижу баланс на выписке из банка, мне кажется нереальным, что я могу заработать так много.

Доктор Шилдс наливает из кофейника кофе в две фарфоровые чашки с такими же блюдцами. Изогнутая ручка чашки столь хрупкая, что мне даже боязно за нее браться – вдруг раздавлю.

– Пожалуй, мы могли бы поработать в столовой, – говорит доктор Шилдс.

Она ставит на поднос кофе и блюдо с ягодами и булочками, а также две маленькие фарфоровые тарелочки из того же сервиза, что и чашки. Следуя за ней в соседнюю комнату, я миную небольшой столик, на котором стоит только фотография в серебряной рамке. На ней доктор Шилдс запечатлена с каким-то мужчиной. Он обнимает ее за плечи, она смотрит на него.

Доктор Шилдс оборачивается ко мне.

– Это ваш муж? – спрашиваю я, показывая на фотографию.

Она улыбается, ставя чашки на стол перед двумя стульями. Я разглядываю мужчину на фото – первая аномалия в доме доктора Шилдс.

Он, вероятно, лет на десять старше нее, бородатый, с довольно густыми темными волосами. Они почти одного роста – примерно метр семьдесят.

На вид они не гармонируют друг с другом. Но оба выглядят очень счастливыми, да и она всегда начинает светиться изнутри, когда упоминает о нем.

Я отхожу от фотографии. Доктор Шилдс жестом предлагает мне сесть во главе полированного дубового стола, под хрустальной люстрой. На столе только желтый блокнот и рядом – ручка и черный телефон. Не серебристый «Айфон», который я прежде видела у доктора Шилдс.

– Вы сказали, что сегодня мне предстоит просто сделать несколько звонков? – уточняю я. Непонятно, каким образом это может вписаться в анализ морально-этических принципов. Неужели будет просить, чтобы я опять кого-то склеила?

Доктор Шилдс ставит на стол поднос, и я невольно отмечаю, что каждая ягодка голубики и малины идеальна, словно их отбирал тот же дизайнер, который оформил интерьер этой изысканно убранной комнаты.

– Я знаю, что события пятничного вечера расстроили вас, – говорит она. – Сегодня вам предстоит выполнить довольно простое задание, без подвохов. К тому же я все время буду находиться в комнате, рядом с вами.

– Хорошо, – соглашаюсь я, усаживаясь за стол.

Я кладу перед собой блокнот и только тогда замечаю, что первая страница не пуста. На ней рукой доктора Шилдс – ее почерк я теперь узнаю – написаны имена пяти женщин и рядом с каждым – номер телефона. Все имеют коды районов Нью-Йорка: 212, 646, 917.

– Мне необходимо собрать некоторый материал, чтобы проследить взаимозависимость между деньгами и нравственным поведением, – объясняет доктор Шилдс. Она ставит передо мной чашку с блюдцем и затем берет в руки свою. Я обращаю внимание, что она пьет черный кофе. – И я подумала, что ваши профессиональные навыки помогут мне провести полевые исследования.

– Мои профессиональные навыки? – повторяю я. Взяв со стола ручку, большим пальцем я выдавливаю стержень. Раздается щелчок. Я кладу ручку на место и отпиваю кофе.

– Многие респонденты, когда им обрисовывают гипотетический сценарий – например, выигрыш в лотерею, – утверждают, что большую часть денег они пожертвовали бы на благотворительность, – говорит доктор Шилдс. – Но в действительности, как показывают исследования, победители зачастую отдают меньше, чем намеревались, если верить их заявлениям. Мне хотелось бы глубже проанализировать подобный случай.

Доктор Шилдс доливает мне кофе из кофейника, который она принесла с обеденного стола, и затем садится рядом со мной.

– Я хочу, чтобы люди, которые ответят на ваш звонок, поверили, что «БьютиБазз» дарит им бесплатный сеанс макияжа, – произносит доктор Шилдс.

Чувствуется, что ее снедает некий внутренний огонь, хотя сидит она практически неподвижно, лицо ее безмятежно, голубые, как лед, глаза ясны. Так, может быть, я просто дала волю своему воображению? Разумеется, она знает, что делает, но мне самой непонятно, почему это столь важно для ее исследования.

– То есть я просто звоню и говорю, что им дарят бесплатный сеанс макияжа?

– Да. И это не обман, – отвечает доктор Шилдс. – Я оплачу вашу работу…

– Постойте, – перебиваю я ее. – Я действительно буду делать макияж этим женщинам?

– Да, Джессика. Как вы это делаете каждый день. Надеюсь, вам это не сложно?

Послушать ее, так все абсолютно логично. Мой вопрос она отмела так, будто крошку смахнула со стола.

Но ощущение облегчения, которое возникло у меня, когда я была с Ноа, уже исчезло. Каждый раз, встречаясь с доктором Шилдс, я сознаю, что все меньше и меньше понимаю смысл ее действий.

– Мне любопытно, – продолжает она, – дадут ли вам испытуемые более щедрые чаевые, зная, что их обслуживают бесплатно.

Я киваю, хотя мне все равно непонятно.

– А что это за номера? – осведомляюсь я. – Кому я звоню?

Доктор Шилдс неторопливо потягивает кофе.

– Все эти люди принимали участие в одном из моих прежних проектов по исследованию принципов нравственности. Они подписали согласие на привлечение их к более широкому спектру экспериментов, которые, возможно, будут еще проводиться.

То есть им известно, что их снова могут задействовать, но они не знают, чего ждать, интерпретирую я для себя.

Умом я понимаю, что это никому не должно навредить. Кто откажется от того, чтобы им бесплатно сделали макияж? И все равно на душе неспокойно.

Доктор Шилдс пододвигает ко мне листок бумаги. На нем – напечатанный сценарий. Я смотрю на текст.

Если в «БьютиБазз» узнают, что я работаю «на стороне», у меня будут неприятности. Нанимаясь к ним, я подписала договор о недопущении конкуренции. Фактически это условие я не нарушаю – не использую имя компании для собственного обогащения, но администрация «БьютиБазз» вряд ли расценит это иначе.

Остается надеяться, что эти пять женщин не примут «подарок».

Может, все-таки есть способ помочь провести эксперимент, не прикрываясь именем компании?

Я уже собираюсь озвучить свои тревоги, но доктор Шилдс своей ладонью накрывает мою руку.

– Джессика, простите ради бога, – тихим мягким голосом молвит она. – Я так замоталась со своей работой, что даже не поинтересовалась, как ваши родные. Отец ваш уже начал поиски новой работы?

Я издаю протяжный вздох. Беспокойство за родных, которые вскоре могут остаться без средств к существованию, мучает меня, как тупая хроническая боль. Я ни на минуту об этом не забываю.

– Нет еще. Ждет нового года. В декабре никто не нанимает новых работников.

Ладонь доктора Шилдс все еще лежит на моей руке. Она почти невесомая. Изящное бриллиантовое кольцо в оправе из белого золота ей чуть-чуть велико, словно она похудела с тех пор, как его надели ей на палец.

– Пожалуй, я могла бы как-то помочь… – Ее голос постепенно затихает, словно она погружена в раздумья.

Я резко вскидываю голову. Смотрю на нее.

– Конечно, я была бы вам благодарна. Но что вы можете сделать? Он в Пенсильвании и кроме как оформлением срочного страхования жизни ничем другим никогда не занимался.

Доктор Шилдс отнимает от меня свою руку. Ладонь у нее холодная, но, когда она убрала ее, я словно осиротела. Внезапно я сознаю, что у меня самой ледяные пальцы, будто ее холод передался мне.

Она берет с блюда одну ягодку малины и подносит ее ко рту. Лицо у нее задумчивое.

– Обычно я не делюсь с респондентами подробностями своей жизни, – наконец произносит она. – Но мне кажется, что меня с вами теперь связывает не только работа.

От ее слов меня пробирает волнение. Значит, я ничего себе не навоображала. Между нами действительно установилась некая близость.

– Мой отец – инвестор, – продолжает доктор Шилдс. – Он имеет долю в нескольких компаниях на Восточном побережье. Он – влиятельный человек. Я могла бы позвонить ему. Конечно, мне не хотелось бы навязываться…

– Нет, что вы! Вы вовсе не навязываетесь, – но я знаю, что отец чужую помощь воспримет как милостыню; его гордость будет уязвлена, если он узнает об этом.

Как обычно, доктор Шилдс словно читает мои мысли.

– Не волнуйтесь, Джессика. Это останется между нами.

То, что она предлагает, гораздо больше, чем щедрый чек. Это могло бы спасти мою семью. Если у отца будет работа, родители смогут остаться в своем доме. И с Бекки все будет хорошо.

Доктор Шилдс не похожа на человека, который разбрасывается обещаниями. У нее такая упорядоченная жизнь. Она разительно отличается от всех, кого я знаю. Я проникаюсь уверенностью, что ей по силам избавить мою семью от надвигающейся беды.

От облегчения у меня кружится голова.

Она улыбается мне.

Берет телефон и кладет его передо мной.

– Ну что, попробуем порепетировать?

Глава 28

11 декабря, вторник

В каждой семье вырабатывается какая-то своя дисфункция.

Многие верят, что они избавлены от этого наследия, как только переступают порог взрослой жизни. Но неотрегулированная динамика, впечатавшаяся в наше сознание, зачастую с детства, очень цепкая.

Вы, Джессика, сообщили мне важную информацию, которая позволяет понять сложную природу ваших взаимодействий с людьми, сформировавшуюся на основе взаимоотношений, что сложились в вашей семье.

А вы не задумывались, что движет мной? Пациенты обычно пытаются представить, как живут их психотерапевты, и проецируют свои фантазии на чистый холст.

Ведь вы работали в театре. Насколько точно вы сумели определить состав действующих лиц? Могущественный отец. Мать – бывшая королева красоты. Преуспевающая старшая дочь.

Эти схематичные образы наполнят содержанием следующую сцену.

Вторник – тот самый день, когда вы приходили ко мне домой. Праздничная дата: маме исполнился 61 год, хотя она утверждает, что ей 56. Обеденное время.

И вот что можно наблюдать.

Мать, отца и дочь ведут к столику в углу зала в клубе «Принстон» в западной части 43-й улицы.

Многие годы четвертый стул занимала младшая дочь. Когда она училась в старшей школе, с ней произошел ужасный несчастный случай, и с тех пор этот стул пустует.

Звали ее Даниэллой.

Старшая дочь садится на свое место – кожаный коричневый стул с мягким сиденьем – и чуть сдвигается так, чтобы находиться ровно посередине между отцом и матерью. Им не нужно делать заказ официанту, тот знает, какие напитки они предпочитают, и приносит один бокал виски и два бокала игристого белого вина, приветствуя каждого члена семьи по имени. Отец пожимает ему руку, спрашивает, как выступил его сын на последних школьных соревнованиях по борьбе. Мать отпивает большой глоток вина, затем достает из сумочки золотую коробочку с компакт-пудрой и рассматривает в зеркальце свое отражение. Цвет волос и черты лица у нее такие же, как у дочери, только прожитые годы лишили их живого блеска. Чуть хмурясь, мать кончиком пальца касается края помады на губах. Официант принимает заказ и удаляется.

И вот о чем говорят за столиком.

– Жаль, что Томас не смог прийти, – сетует мать, со щелчком закрывая пудреницу и убирая ее в простеганную сумочку с золотой пряжкой в виде двух букв «С».

– Да, редко мы видим его в последнее время, – соглашается отец.

– Работы много, – объясняет дочь. – Для психотерапевтов праздники – всегда самое суматошное время.

Формулировка гибкая, позволяющая слушателям вложить в нее смысл по своему усмотрению: то ли стресс, вызванный беготней по магазинам, поездками и готовкой изысканных кушаний, заставляет пациентов дополнительно обращаться за помощью к специалисту; то ли виной тому короткие пасмурные дни, усугубляющие состояние депрессии или провоцирующие сезонные эмоциональные нарушения. Но, как скажет вам любой психотерапевт, в декабре наплыв пациентов – будь то по плановой или экстренной записи – продиктован неурядицами в семейных отношениях, которые как раз-таки призваны дарить покой и радость.

– Лидия?

Дочь поднимает голову и виновато улыбается отцу; она была погружена в раздумья.

И вот что остается за кадром:

Дочь анализирует информацию, полученную в ходе вчерашнего обзвона. И от этих мыслей отделаться невозможно.

Судя по личным данным тех женщин, что вы, Джессика, установили, две из них однозначно не могли заинтересовать Томаса. Одна объяснила, что на этой неделе сидит с внуками, но готова принять визажиста в субботу. Вторая по роду занятий оказалась домработницей, и мне сразу вспомнилось, что Томас недавно упоминал, будто ему нужно поменять помощницу по хозяйству.

Однако остальные три женщины остаются под вопросом.

Две согласились на бесплатный макияж и договорились, что визажист к ним придет в эту пятницу вечером.

Третья отказалась. Пока это не повод для беспокойства.

Если Томас изменил всего один раз, это преодолимо. Но если подтвердится хотя бы еще один факт измены, значит, это уже закономерность. Систематический обман.

И все же на данном этапе следствия достоверные результаты не гарантированы. Необходимо параллельно провести еще одну проверку.

Пришло время, Джессика, познакомить вас с моим мужем.

Обед продолжается.

– Ты к морскому языку почти не притронулась, – замечает отец. – Пережарен?

Дочь, качая головой, кладет в рот кусочек рыбы.

– Приготовлен идеально. Просто я не очень голодна.

Мать кладет вилку. Та тихо звякает о тарелку с недоеденным блюдом – приготовленным на гриле эскалопом из курицы и овощами.

– У меня тоже особо нет аппетита.

Отец неотрывно смотрит на дочь.

– Может, закажешь что-нибудь другое?

Мать допивает вино. Официант незаметно подходит, снова наполняет ее бокал. Уже во второй раз. Дочь из своего бокала отпила всего глоток; отец жестом отказывается от второй порции виски.

– Пожалуй, я немного озабочена, – признается дочь. Помедлив, она продолжает: – Я сейчас работаю вместе с одной молодой ассистенткой. Ее отец остался без работы, а у них младшая дочь – инвалид. Я вот думаю, нельзя ли как-то помочь этой семье.

– И что ты надумала? – Отец откидывается на спинку стула.

Мать берет из корзинки хлебную палочку, отламывает от нее кончик.

– Он живет в Аллентауне. Ты там знаешь какие-нибудь компании?

– В какой области он работал? – хмурится отец.

– Был агентом по срочному страхованию жизни. Они не привередливы. Наверняка он охотно возьмется за любую работу.

– Ты не перестаешь меня удивлять, – произносит отец. – Такой занятой человек, важная работа, и еще находишь время решать чужие проблемы.

Мать, доев хлебную палочку, говорит:

– Надеюсь, ты не переживаешь до сих пор из-за той девушки. – По тону это скорее констатация, а не вопрос.

Дочь не выказывает внешних признаков расстройства или возбуждения.

– Они никак друг с другом не связаны, – ровным голосом отвечает она.

Сторонний наблюдатель не заметил бы, что ей непросто сохранять самообладание.

Отец треплет дочь по руке.

– Посмотрю, что можно сделать, – обещает он.

Официант ставит на стол именинный торт. Мать задувает единственную свечу.

– Возьми домой большой кусок – для Томаса, – говорит она, задерживая взгляд на дочери.

Потом, прищурившись, добавляет:

– Ждем вас обоих на Рождество.

Глава 29

13 декабря, четверг

Для выполнения сегодняшнего задания за мной не прислали машину, не дали указаний относительно наряда, не велели действовать по написанному сценарию.

Все, что мне известно, это время и место: фотовыставка Дилана Александера в музее Бройер, где я должна пробыть с 11:00 до 11:30, а потом приехать во врачебный кабинет доктора Шилдс.

Когда она позвонила мне во вторник после обеда и дала эти инструкции, я спросила: «Что конкретно я должна сделать?»

«Я понимаю, что мои задания приводят вас в замешательство, – отвечала она. – Но крайне важно, чтобы вы действовали вслепую, иначе ваша осведомленность повлияет на объективность результатов».

Добавила она только одно:

Джессика, будьте самой собой.

Меня это обескуражило.

В жизни мне приходится играть разные роли: трудолюбивый визажист; девушка в баре, отдыхающая с друзьями; преданная дочь и старшая сестра.

Но ни один из этих образов не похож на того человека, которого видит доктор Шилдс. А она видит женщину, которая, сидя на диване, открывает ей свои секреты и уязвимые точки. Но вряд ли это та роль, которую я должна сегодня сыграть.

Я пытаюсь припомнить, какие комплименты делала мне доктор Шилдс, какие-то свои действия и поступки, которые могли побудить ее сказать, что я для нее больше, чем объект исследования. Возможно, именно эту часть себя я должна сегодня обнаружить. Но мне не припоминаются какие-то особые ее похвалы – только то, что она одобряет мой вкус и такое качество, как прямодушие.

Подбирая наряд, я сознаю, что одеваюсь для визита к ней, а не в музей. В последнюю минуту я достаю серо-коричневый палантин доктора Шилдс. Убеждаю себя, это для того, чтобы защититься от декабрьского холода, но в действительности я нервничаю, а шарф дарит ощущение комфорта. Я вдыхаю его запах и различаю слабый аромат ее пряных духов, хотя он уже наверняка должен был выветриться.

До музея я иду завтракать в кафе с Лиззи. Ей я сказала, что у меня важная клиентка и мне необходимо уйти ровно в десять. Хотела, чтобы у меня был небольшой запас времени, ведь в Нью-Йорке даже полдень обычно мало чем отличается от утреннего или вечернего часа пик и нельзя сбрасывать со счетов такие возможные неприятности, как задержка в метро, пробки или сломанный каблук.

За завтраком Лиззи верещит о своем обожаемом младшем брате Тимми, который учится в десятом классе. Я познакомилась с ним прошлым летом, когда вместе с Лиззи поехала на выходные к ее родителям. Тимми – милый, симпатичный мальчик. Он решил не проходить отбор в баскетбольную команду, о чем всегда мечтал. Теперь вся семья никак не оправится от шока: из четырех братьев он один отказался бороться за право быть членом спортивной команды.

– И чем же он хочет заниматься? – любопытствую я.

– Записался в клуб робототехники, – отвечает Лиззи.

– Ну, возможно, в этой сфере у него больше перспектив, чем в спорте, – комментирую я.

– Тем более что у него рост всего сто шестьдесят пять, – соглашается она.

Я рассказываю ей немного о Ноа. Про подробности нашего знакомства я умалчиваю, но признаюсь, что в субботу вечером у нас с ним было второе свидание.

– С тем парнем, который вызвался приготовить для тебя завтрак? – уточняет Лиззи. – Мило.

– Да, по-моему, он милый. – Я смотрю на свои бордовые ногти. Мне и самой непривычно, что я так много скрываю от подруги. – Ну все, побегу. До скорого.

* * *

У музея я оказываюсь на десять минут раньше.

Иду к входу, и вдруг – визг тормозов, крик:

– Матерь божья!

Я резко оборачиваюсь. Буквально в десяти шагах от меня на дороге перед такси распласталась седая женщина. Таксист выбирается из машины, несколько человек кидаются к месту происшествия.

Я тоже подбегаю и слышу, как таксист говорит:

– Она выскочила прямо передо мной.

Теперь вокруг пострадавшей сгрудились пять-шесть человек, среди них и я. Женщина в сознании, но как будто пребывает в ступоре.

Парочка, что стоит рядом со мной – им обоим за тридцать, – берет ситуацию в свои руки. Они оба спокойны, знают, что делают.

– Как вас зовут? – спрашивает мужчина. Сняв с себя синее пальто, он укрывает им седую женщину. Оно широкое, и под ним она выглядит особенно маленькой и хрупкой.

– Мэрилин. – Даже это одно-единственное слово, кажется, лишило ее сил. Она закрывает глаза и морщится.

– Кто-нибудь вызовите скорую, – отдает распоряжение спутница мужчины, плотнее укутывая в пальто Мэрилин.

– Уже звоню, – говорю я, набирая «911».

Я сообщила диспетчеру адрес и украдкой глянула на часы: 10:56.

И тут меня осенило. А вдруг это инсценировка? В гостиничном баре доктор Шилдс с моей помощью устроила проверку незнакомому мужчине.

Не исключено, что сегодня она проверяет меня.

Возможно, это и есть мой тест.

Мужчина и женщина, что склонились над Мэрилин, оба привлекательны, в деловых костюмах и очках. Может, и они часть постановочного эксперимента?

Я бросаю взгляд вокруг, ожидая увидеть где-нибудь неподалеку рыжие волосы и пронизывающие голубые глаза доктора Шилдс, словно она стоит за кулисами, дирижируя спектаклем.

Я отмахиваюсь от подозрения. Не могла же она подстроить наезд – это безумие!

Я наклоняюсь к Мэрилин и спрашиваю:

– У вас есть близкие, которым можно позвонить?

– Дочь, – шепчет она.

Мэрилин называет номер. Раз помнит телефон, значит, не все потеряно.

Мужчина, одолживший ей свое пальто, тараторит в свой мобильный телефон.

– Ваша дочь уже едет сюда, – сообщает он, кладя трубку. И смотрит на меня. В глазах его за стеклами очков сквозит обеспокоенность. – Вы молодец.

Я снова уточняю время: 10:58.

Если я поспешу в музей прямо сейчас, то опоздаю всего на несколько минут.

Но кем нужно быть, чтобы бросить человека, попавшего в аварию?

Издалека доносится вой сирены. Это скорая.

Теперь-то можно уйти? Или это будет неэтично?

Если проторчу здесь дольше, нарушу четкие инструкции доктора Шилдс. Я чувствую, как на спине проступает пот.

– Простите, – обращаюсь я к мужчине, который, оставшись без пальто, теперь ежится от холода. – Я тороплюсь на работу. Мне нужно бежать…

– Конечно. Я и один справлюсь, – доброжелательно говорит он, и у меня словно узел распутывается в груди.

– Правда?

Он кивает.

Я смотрю на Мэрилин. У нее на губах розовая помада, похожая на ту, какой много лет пользуется моя мама – фирмы «CoverGirl», хотя я, когда работала в отделе косметики, дарила ей дорогую помаду «Бобби Браун» разных оттенков.

– Позвольте попросить вас об услуге? – говорю я мужчине. Вытащив одну из визиток с контактами «БьютиБазз», я записываю на ней номер своего мобильного телефона и вручаю ему. – Когда узнаете, что с ней, сообщите мне, пожалуйста.

– Непременно, – отвечает мужчина. Забирая у меня визитку, он своей рукой в перчатке на мгновение накрывает мою ладонь.

Мне очень хочется убедиться в том, что Мэрилин не сильно пострадала. К тому же, когда я расскажу доктору Шилдс об этом несчастном случае, она не обвинит меня в бессердечии за то, что я покинула место происшествия.

В четыре минуты двенадцатого я влетаю в музей.

Напоследок оглянувшись, я вижу, что мужчина все еще держит в руке мою визитку, но смотрит не на подъезжающую машину скорой помощи, а мне вслед.

Я даю женщине за кассой десятку, и она объясняет мне, как пройти на фотовыставку Дилана Александера: вверх по узкой лестнице на второй этаж, там налево по коридору.

Взбегая по лестнице, я смотрю на свой телефон – проверяю, не написала ли мне что-нибудь доктор Шилдс, как тогда в баре. Одно сообщение поступило, но не от нее.

«Это снова я. Может, выпьем кофе?» – предлагает Катрина.

Я сую телефон в карман.

Выставка работ Дилана Александера располагается в конце коридора. Пока дошла, запыхалась, тяжело отдуваюсь.

Получив новое задание от доктора Шилдс, я сразу же полезла в «Гугл» смотреть материал об этом фотографе, так что тема его творчества не стала для меня сюрпризом.

Экспозиция представляет собой серию черно-белых фотографий с изображением мотоциклов, без рамок, на огромных холстах.

Я обвожу взглядом зал, ища зацепки, которые помогли бы мне сориентироваться.

Тут и там перед фотографиями стоят несколько человек – экскурсовод, сопровождающий трех туристов; французская чета, держатся за руки; мужчина в черной дутой куртке. На меня никто не обращает внимания.

Скорая, вероятно, уже подъехала, думаю я. Мэрилин, наверно положили на носилки и погрузили в машину. Она, должно быть, напугана. Надеюсь, дочь уже с ней.

Я рассматриваю фотографии, вспоминая свою неоригинальную реакцию на стеклянного сокола, которого показала мне доктор Шилдс. Мое задание как-то связано с этими работами? Я должна сказать что-нибудь глубокомысленное по поводу этой выставки, когда доктор Шилдс спросит меня о ней?

Я плохо разбираюсь в мотоциклах. В искусстве – и того меньше.

Я смотрю на снимок с «Харли Дэвидсоном», так сильно накрененным набок, что мотоциклист завис почти параллельно земле. Впечатляющий снимок – в натуральную величину, как и остальные; кажется, что мотоцикл едет прямо на тебя, – но я силюсь обнаружить скрытый смысл в изображении, надеясь, что это поможет мне понять, зачем доктор Шилдс прислала меня сюда. Однако вижу я только громадную машину и мотоциклиста, без нужды рискующего своей жизнью.

Если суть эксперимента по тестированию морально-этических принципов в условиях реальной жизни не в этих снимках, тогда в чем?

Мне с трудом удается сосредоточиваться на фотографиях, потому как я начинаю задумываться, что, возможно, тест уже был. Музей предлагает посетителям заплатить за визит $25, но это не обязательный взнос. Войдя в музей, я увидела на кассе объявление: «Сумма оплаты на ваше усмотрение. Пожалуйста, будьте по возможности щедры».

Я торопилась на выставку. Открывая кошелек, подумала, что пробуду здесь всего полчаса. У меня были две купюры: двадцатка и десятка. Я вытащила десятку, сложила ее пополам и сунула ее в окошко кассы.

Доктор Шилдс, вероятно, возместит мне стоимость билета. Возможно, она решит, что я заплатила всю сумму целиком. Мне придется сказать ей правду. Надеюсь, она не сочтет меня скрягой.

Я решаю, что, покидая выставку, разменяю крупную купюру и пожертвую еще пятнадцать долларов.

Снова пытаюсь сосредоточиться на искусстве. Рядом со мной чета оживленно обсуждает по-французски одну из фотографий.

Дальше за ними, у самого начала экспозиции, одну из работ разглядывает высокий мужчина в черной дутой куртке.

Я дожидаюсь, когда он переходит к следующему снимку, и приближаюсь к нему.

– Простите, – говорю я. – У меня глупый вопрос. Никак не могу понять, что особенного в этих фотографиях.

Мужчина поворачивается ко мне, улыбается. Он моложе, чем казалось сначала. И симпатичнее. Классическая мужская красота в сочетании с экстравагантным стилем одежды.

– Мне кажется, – не сразу отвечает он, – художник выбрал черно-белый формат, чтобы привлечь внимание зрителя к грациозности машины. Отсутствие цвета выделяет каждую деталь. Посмотрите, как тщательно продумано световое решение: руль и спидометр приобретают выпуклость.

Я рассматриваю изображение с его ракурса.

Все мотоциклы поначалу мне казались одинаковыми – неясные нагромождения хрома и железа, – но теперь я вижу, что каждый из них наделен индивидуальностью.

– Спасибо, – благодарю я. – Я вас поняла.

Хотя мне по-прежнему невдомек, какое отношение эта выставка имеет к морально-этическим принципам.

Я перехожу к следующей фотографии. Изображенный на ней мотоцикл находится в статичном состоянии. Новенький, сияющий, он стоит на вершине горы. Рядом останавливается мужчина в дутой куртке.

– Видите, в боковом зеркале отражение человека? – спрашивает он. Я не вижу, но все равно киваю, пристальнее всматриваясь в снимок.

Жужжит будильник на моем телефоне. Вздрогнув, я виновато улыбаюсь мужчине, опасаясь, что звуковой сигнал рассеял его внимание, затем лезу в карман и отключаю звонок.

По дороге в музей я поставила будильник на 11:30, чтобы не нарушить инструкций доктора Шилдс и уйти точно в оговоренное время. Мне пора.

Я по лестнице сбегаю вниз. Не желая тратить время на размен, сую в кассу двадцатку и спешу на улицу.

Выйдя из музея, я не вижу ни Мэрилин, ни таксиста, ни мужчины с очками в черепаховой оправе. Они все исчезли.

По тому месту, где лежала Мэрилин, едут машины; по тротуару туда-сюда идут пешеходы, они беседуют по мобильным телефонам, жуют горячие сосиски, купленные в стоящей неподалеку торговой палатке.

Словно аварии никогда и не было.

Глава 30

13 декабря, четверг

Для вас это просто получасовое задание.

Вы понятия не имеете, что это может явиться той ниточкой, потянув за которую я сумею распутать всю свою жизнь.

Как только разработанный мною план был запущен в действие, я приняла меры, нейтрализующие эффект физических реакций: бессонница, потеря аппетита, понижение температуры тела. Крайне важно, чтобы эти естественные отвлекающие факторы не туманили разум, внося неразбериху в мыслительный процесс.

Теплая ванна с лавандовым маслом, чтобы лучше спалось. Утром на завтрак – два яйца вкрутую. Кашемировая шаль и перенастройка термостата с 22º до 24º компенсируют организму потерю тепла.

* * *

Зачастую в основе наиболее эффективных психологических исследований лежит обман. Например, испытуемого/ую убедили, что его/ее оценивают по одним параметрам, а на самом деле психолог придумал эту ловушку, чтобы выяснить нечто совершенно иное.

Возьмем, к примеру, эксперименты Аша[5], исследующие такое явление, как конформность. Студенты думали, что вместе со своими товарищами выполняют простое задание на восприятие, а на самом деле их помещали в одну группу с актерами. Им показывали карточку с одной вертикальной линией, затем – карточку с тремя вертикальными линиями. На вопрос, какие из отрезков соответствуют друг другу по длине, студенты неизменно давали тот же ответ, что и актеры, хотя те выбирали откровенно неправильные линии. Испытуемые полагали, что их тестируют на точность восприятия, в действительности же проверялось, подвержены ли они социальному конформизму.

Вы думаете, что пришли в музей Бройера смотреть фотографии. Однако ваше мнение о выставке не имеет значения.

Сейчас 11:17.

В это время дня конкретно на этой выставке народу быть не должно. Наверняка лишь несколько человек рассматривают экспозицию.

Вероятно, вы уже увидели Томаса, а он – вас.

Сидеть на одном месте нет сил.

Рука бежит по книгам, что стоят в ряд на встроенной белой деревянной полке, хотя их корешки образуют идеально ровную линию.

Папка формата А4 на столе сдвинута чуть влево и теперь лежит точно по центру.

Салфетница на столе у дивана пополнена.

Я то и дело поглядываю на часы.

11:30. Все. Время вышло.

В длину кабинет составляет шестнадцать шагов. Вышагиваю туда и обратно.

11:39.

Из дальнего окна виден вход. Я бросаю на него взгляд каждый раз, когда приближаюсь к тому углу.

11:43.

Вам уже пора быть здесь.

Смотрюсь в зеркало, подкрашиваю губы. Края раковины холодные и твердые. Отражение в зеркале подтверждает, что маска на месте. Вы ничего не заподозрите.

11:47.

Звонок в дверь.

Наконец-то.

Медленный размеренный вдох. Еще один.

Дверь офиса открывается. Вы улыбаетесь. Ваши щеки раскраснелись от холода, волосы взлохмачены ветром. Вы излучаете свежесть молодости. Ваше присутствие служит напоминанием о неумолимой жестокости времени. Однажды оно настигнет и вас.

Что он подумал, увидев вас вместо меня?

– Ой, мы как двойняшки, – говорите вы.

В объяснение своей фразы касаетесь своего кашемирового палантина.

– Ну да… – выдавливаю я из себя смешок, – незаменимая вещь в такой ветреный день.

Вы усаживаетесь на диванчик – теперь это ваше излюбленное место.

– Джессика, расскажите о своем посещении музея.

Просьба изложена бесстрастно-деловым тоном. Лишние разговоры ни к чему. Ваши впечатления должны оставаться беспримесными.

– Должна признаться, – начинаете вы, – что я опоздала на несколько минут.

Вы опускаете глаза, избегая моего взгляда.

– Одну женщину сбило такси, и я остановилась, чтобы помочь ей. Но я только вызвала «скорую», потом ею занимались другие, а я побежала на выставку. На секунду мне подумалось, что это происшествие – часть теста. – Вы смущенно смеетесь и продолжаете: – Я не знала, с чего начать, и подошла к первой фотографии, что попалась мне на глаза.

Вы тараторите, рассказываете без подробностей.

– Спокойнее, Джессика, не торопитесь.

Вы будто обмякаете, сутулитесь.

– Простите, просто меня это выбило из колеи… Наезд произошел не на моих глазах, но я видела, как она лежала на дороге после…

К вашим переживаниям до́лжно проявить снисходительность.

– Да, это ужасно, – говорю я. – Вы молодец, что оказали помощь.

Вы киваете, немного расслабляетесь.

– Вздохните поглубже, и мы продолжим.

Вы снимаете палантин и кладете его на диван рядом с собой.

– Я спокойна, – говорите вы, теперь уже сдержанным тоном.

– Расскажите в хронологическом порядке обо всем, что происходило, когда вы пришли на выставку. Не упускайте ни единой детали, сколь бы несущественной она вам ни казалась, – говорю я.

Вы рассказываете про чету французов, про экскурсовода и туристов, про свои впечатления от фотографий, которые, как вы полагаете, Александер решил сделать черно-белыми для того, чтобы придать выпуклость очертаниям мотоциклов.

Пауза.

– Если честно, я не понимала, что особенного в тех фотографиях. И спросила одного посетителя, который, как мне показалось, разбирался в фотоискусстве, чем привлекли его эти снимки.

Сердце на мгновение замирает. С языка рвется почти неконтролируемый поток вопросов.

– Понятно. И что он ответил?

Вы пересказываете ваш разговор.

Кабинет словно наполняется звуками низкого голоса Томаса, смешивающимися с вашими более высокими интонациями. Когда вы к нему обратились, заметил ли он скругленную арку Купидона на вашей верхней губе? Взмах дымчатых ресниц?

В ладони формируется ощущение ноющей боли. Я перестаю стискивать ручку.

Следующий вопрос должен быть сформулирован с особой тщательностью.

– А потом ваша с ним беседа продолжилась?

– Да. Приятный человек.

Ваше лицо на мгновение озаряет неосознанная улыбка. Вы в плену радостного воспоминания.

– Он подошел ко мне минутой позже, когда я разглядывала следующую фотографию.

Этот сценарий имел только два возможных исхода. В первом случае Томас не обратил бы на вас внимания. Во втором – обратил.

И хотя воображение неоднократно рисовало последний вариант, теперь, когда он стал фактом, сила его воздействия губительна.

Томас, с русыми волосами, с улыбкой, которая сначала загорается в его глазах, – с той самой, что подбадривает, разуверяет, суля успех и благополучие, – не сумел устоять перед вами.

Наш брак зиждился на лжи. Был построен на зыбучем песке.

Клокочущий гнев и глубокое разочарование никак не обнаруживают себя. Пока.

Вы продолжаете пересказывать разговор об отражении мотоциклиста в зеркале мотоцикла. Вас останавливают, когда вы переходите к подробностям того, как на телефоне у вас прозвонил будильник.

Тогда вы принимаетесь рассказывать о том, как покидали музей. Вас нужно вернуть назад, в тот зал, где вы столкнулись с Томасом.

И хотя вывод предрешен – Томасу вы понравились, и он нашел способ продлить общение, – самый насущный вопрос все же должен быть задан.

Здесь, на этом пространстве, вас приучили быть честной. Установочные сеансы подготовили вас к этому поворотному моменту

– Мужчина с русыми волосами… вы…

– Что? – перебиваете вы, качая головой. – Вы имеете в виду того человека, с которым я обсуждала фотографии?

Крайне важно устранить любое недопонимание.

– Да, – отвечаю я. – В дутой куртке.

Вы еще больше озадачены. Снова мотаете головой.

От ваших следующих слов комната начинает вращаться.

Вышло какое-то вопиющее недоразумение.

– Волосы у него были не русые, – говорите вы. – А темно-каштановые. Почти черные.

Значит, с Томасом в музее вы не встретились. Это был кто-то другой.

Глава 31

14 декабря, пятница

На первый взгляд, это моя обычная работа, и я делаю то, что всегда: руки смазываю антисептическим гелем «Germ-X», в рот сую мятный леденец, прибываю к клиентке за пять минут до назначенного времени.

Сегодня вечер пятницы, и я должна обслужить еще двух клиенток, прежде чем закончу свой рабочий день. Но оба последних визита – не от «БьютиБазз».

Этих женщин выбрала доктор Шилдс для участия в своем эксперименте.

Вчера, когда после музея я пришла к ней во врачебный кабинет, мой пересказ беседы с мужчиной в дутой куртке, казалось, привел ее в замешательство. Потом доктор Шилдс, извинившись, удалилась в дамскую комнату. Вернулась она через несколько минут, и я принялась рассказывать остальное – как я сунула деньги в ящик для пожертвований и, выйдя из музея, не увидела следов аварии.

Но доктор Шилдс с ходу перебила меня, поскольку теперь все ее мысли занимал этот новый эксперимент.

Она объяснила, что обе женщины участвовали в одном из ее прежних проектов, связанных с исследованием принципов нравственности, и в письменной форме изъявили готовность к тому, чтобы их привлекали к возможным испытаниям более широкого спектра. Но им неведома истинная цель моего визита к ним домой.

А мне известна – во всяком случае, я думаю, что известна. Впервые меня заранее предупредили, какое качество будет протестировано.

Я рада, что действую не вслепую, но на душе все равно тревожно. Может быть, потому что ставки слишком ничтожны. Доктор Шилдс хочет узнать, отблагодарят ли меня клиентки более щедрыми чаевыми, зная, что за сам макияж платить они не должны. Мне поручено выяснить их личные данные – возраст, семейное положение, род занятий, – которые доктор Шилдс намерена включить в свою научную работу или использовать как-то еще.

Мне непонятно, зачем ей понадобилось, чтобы я это выясняла. Разве она сама или ее помощник Бен не получили большую часть этой информации, когда допускали их к экспериментам, как это было в моем случае?

Перед тем как войти в жилой комплекс Челси и на лифте подняться на двенадцатый этаж, я достаю из кармана телефон.

Доктор Шилдс подчеркнула необходимость неукоснительного выполнения дополнительного условия.

Я набираю ее номер.

Соединение установлено.

– Привет, я захожу, – сообщаю я.

– Джессика, теперь я умолкаю, – предупреждает она.

Спустя мгновение в трубке возникает глухая тишина, даже дыхания ее не слышно.

Я включаю функцию «громкой связи».

Когда Рейна открывает мне дверь, у меня мелькает мысль, что она именно такая, какими я представляла себе женщин, бывающих на приемах у доктора Шилдс: едва за тридцать, отливающие блеском темные прямые волосы до плеч. Квартира обставлена с художественным вкусом: огромная витая стопка книг в качестве приставного столика, стены богатого бордового цвета, на подоконнике – простенький старинный подсвечник, по виду антиквариат.

Следующие сорок пять минут я пытаюсь выудить ответы на вопросы, интересующие доктора Шилдс. Узнаю, что Рейне тридцать четыре, родом она из Остина, по профессии – дизайнер ювелирных украшений. Пока я выбираю сизо-серые тени, она показывает мне несколько украшений, что надеты на ней, в том числе кольцо с драгоценными камнями по ободку, созданное по ее эскизу. Она придумала его по случаю собственного бракосочетания.

– У нас с Элинор одинаковые кольца, – докладывает Рейна. Она уже сообщила мне, что сегодня вечером они отмечают 35-летие одной подруги.

С Рейной легко вести непринужденный разговор, и я почти забываю, что пришла к ней не с обычным рабочим визитом.

Мы болтаем еще какое-то время, потом она идет смотреться в зеркало.

По возвращении Рейна дает мне две двадцатки.

– Поверить не могу, что я это выиграла, – говорит она. – Напомните, в какой компании вы работаете?

– В одной из крупных, – нерешительно отвечаю я, – но подумываю о том, чтобы работать самостоятельно.

– Я непременно еще раз к вам обращусь, – заверяет меня Рейна. – У меня остался ваш номер.

Но это – номер телефона, с которого я звонила по просьбе доктора Шилдс. Я лишь улыбаюсь в ответ, быстро убирая косметику в саквояж. Выйдя на улицу, я отключаю «громкую связь» и приставляю телефон к уху.

– Она дала мне сорок долларов, – докладываю я. – Обычно больше десяти я не получаю.

– Замечательно, – комментирует доктор Шилдс. – Скоро вы будете у следующей клиентки?

Я уточняю адрес. Вест-Сайд. На такси быстро доеду.

– Она живет в Адской кухне[6], – отвечаю я, начиная дрожать: за последний час температура резко упала. – Буду там примерно в семь тридцать.

– Чудесно. Позвоните, когда доберетесь до места.

* * *

Вторая клиентка сильно отличается от остальных женщин, которых мне приходилось обслуживать. Вообще непонятно, каким чудом она оказалась вовлечена в исследовательский проект доктора Шилдс.

Тиффани – крашеная блондинка и худая, как щепка, но она не похожа на модных богатеньких мамочек из Верхнего Ист-Сайда.

Она принимается болтать в ту же минуту, как я вкатываю свой чемоданчик в ее крохотную прихожую. У нее квартира-студия с малюсенькой кухней и диваном-кроватью. На кухонном шкафу – батарея бутылок из-под спиртного, в раковине – гора грязной посуды. Орет телевизор. Я бросаю на него взгляд и вижу на экране Джимми Стюарта: показывают фильм «Эта замечательная жизнь». И это единственная примета праздника в этой темной занюханной квартирке.

– Я никогда ничего не выигрывала! – верещит Тиффани. Голос у нее пронзительный, почти визгливый. – Даже мягкую игрушку на ярмарке!

Только я намерена выяснить ее планы на вечер, как из-под скомканного одеяла на диване раздается еще один голос:

– Вообще-то, я кино смотрю!

Вздрогнув от неожиданности, я оборачиваюсь в ту сторону, откуда прозвучал голос, и вижу на диване парня, развалившегося на подушках.

Тиффани следит за моим взглядом.

– Мой бойфренд, – объясняет она, но мне его не представляет. А тот даже не удосуживается голову повернуть. Его черты неразличимы в голубых отблесках экрана, падающих на его лицо.

– Идете сегодня на какое-то торжество? – любопытствую я.

– Да нет, разве что в бар, – отвечает Тиффани.

Я открываю на полу саквояж, но разложить его негде – места мало. Я понимаю, что не хочу пробыть здесь и минуты дольше того, что необходимо.

– Можно включить свет? – прошу я.

Она тянется к выключателю, и ее дружок мгновенно реагирует, ладонью прикрывая глаза. Его жилистая рука вся сплошь покрыта татуировками.

– Шли бы в ванную.

– Там места нет, – возражает Тиффани.

– Ладно, – протяжно вздыхает он.

Я кладу телефон, экраном вниз, на верхнюю полочку в чемоданчике. Интересно, что из этого слышит доктор Шилдс?

Тиффани подтаскивает набитую чем-то картонную коробку и садится на нее. Еще пара таких же коробок стоит у стены.

Изучая ее лицо, я понимаю, что Тиффани старше, чем показалась мне на первый взгляд: кожа желтоватая, на зубах сероватый налет.

– Мы только что переехали, – произносит она. Каждую свою фразу она заканчивает на вопросительной ноте. – Из Детройта.

Я смешиваю на руке основу, подбирая оттенок слоновой кости. Девушка до того бледная, что придется использовать самый светлый тон.

– Что привело вас в Нью-Йорк? – спрашиваю я. Ее семейное положение мне теперь известно, теперь надо выяснить род ее занятий и возраст.

Тиффани бросает взгляд на своего приятеля. Создается впечатление, что он по-прежнему увлечен фильмом.

– Рикки здесь нашел работу, – отвечает она.

– Слишком много болтаете, девочки, – кричит он. Видимо, все же прислушивается к нашему разговору.

– Прости, – извиняется Тиффани и, понизив голос, продолжает: – У вас такая интересная работа. Как вы ее получили?

Склонившись к ней, я начинаю накладывать основу на ее лицо. И замечаю на виске лиловый синяк. Он был спрятан под ее волосами, когда она открыла мне дверь.

Моя рука замирает.

– Ого, как это вас угораздило? – спрашиваю я.

Она цепенеет.

– Ударилась о дверцу кухонного шкафа, когда распаковывала вещи, – впервые голос у нее как будто выхолощенный.

Рикки приглушает телевизор, отлипает от дивана и тащится к холодильнику. На нем мешковатые джинсы и выцветшая футболка, ноги босые.

Он достает банку пива, открывает ее – чпок!

– С чего вдруг ей такой подарок? – задает вопрос Рикки.

Он стоит буквально в трех шагах от меня, прямо под лампой дневного света. Теперь я ясно его вижу: у Рикки, как и у Тиффани, неопрятные светлые волосы и желтоватая кожа, но у нее глаза голубые, а у него они почти черные.

Потом я замечаю, что зрачки у него сильно расширены, почти закрывают радужную оболочку.

Инстинктивно я бросаю взгляд на телефон, потом медленно снова перевожу глаза на Рикки.

– Так решила моя начальница, – объясняю я. – Думаю, рекламная акция. Бесплатный макияж с целью привлечения новых клиентов.

Я хватаю карандаш для глаз, даже не проверив, нужного ли он цвета.

– Пожалуйста, закройте глаза, – велю я Тиффани.

Справа от меня трижды раздается хруст.

Я резко поворачиваю голову. Рикки вертит шеей. Но при этом не сводит с меня глаз.

– То есть ты ходишь по домам и делаешь бесплатный макияж? – уточняет он. – В чем подвох?

– Рикки, она уже почти закончила, – тоненьким голоском вмешивается Тиффани. – Я не давала ей свою кредитку, вообще ничего. Иди пока фильм посмотри, а потом сходим в бар.

Однако Рикки не двигается с места, продолжая буравить меня взглядом.

Мне нужно получить ответ еще на один вопрос, потом я быстро закончу и уйду.

– Женщинам около двадцати пяти, как вам, я рекомендую кремообразные румяна, – говорю я, наклоняясь к своему чемоданчику. Румяна лежат на верхней полочке, рядом с мобильным телефоном.

Я принимаюсь растушевывать их на щеке Тиффани. Пальцы мои чуть дрожат, но я стараюсь не надавливать на кожу, особенно в том месте, где синяк, – чтобы не причинить боль.

Рикки подступает ко мне на шаг.

– Откуда ты знаешь, что ей около двадцати пяти?

Я снова смотрю на телефон.

– Предположила, – отвечаю я. От него воняет застарелым потом, сигаретным дымом и еще чем-то – определить не могу.

– Пытаешься продать ей это свое дерьмо? – спрашивает он.

– Нет, конечно, нет, – говорю я.

– Странно, что твой выбор пал на нее. Мы две недели как переехали. Откуда у тебя ее номер?

Моя рука дрогнула, размазывая румяна по щеке Тиффани.

– Я не… мне его дала начальница, – объясняю я.

А сама думаю: две недели. Приехали из Детройта.

Тиффани никак не могла принимать участие в прежних исследовательских проектах доктора Шилдс.

Я даже не сознаю, что перестала работать и просто стою, вперившись взглядом в свой телефон. И вдруг краем глаза замечаю внезапное движение.

Рикки бросается вперед. Я уклоняюсь с его пути, едва сдерживая вскрик.

Тиффани застыла на месте.

– Рикки, не надо!

Инстинктивно, я приседаю, съеживаясь в комочек. Но Рикки метит не в меня.

Ему нужен мой телефон.

Он хватает его, смотрит на экран.

– Это мой босс… – лепечу я.

Рикки переводит взгляд на меня.

– Ты из полиции? Наркотики вынюхиваешь?

– Что?

– Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, – говорит он.

Я жду, что из телефона вот-вот раздастся голос доктора Шилдс. «БьютиБазз» принимает меры предосторожности, отправляя своих сотрудников в чужие дома; при заказе они требуют у клиента номер кредитной карты и говорят, что мы, работники, вправе немедленно уйти, если что-то вызовет у нас подозрения.

А я сейчас могу полагаться только на доктора Шилдс. Она непременно все уладит, все объяснит.

Я вытягиваю шею, чтобы взглянуть на свой телефон, но Рикки убирает его из моего поля зрения.

– Че ты все время на него пялилась? – спрашивает он. Потом медленно переворачивает телефон, поднимает его в руке.

На экране только заставка – фото Лео.

Доктор Шилдс отключилась от разговора.

Теперь я одна.

Я дрожу от страха, припадая к полу. Как мне себя защитить?

– Мой парень должен за мной заехать. Я боялась пропустить его звонок, – лгу я срывающимся голосом. – Он должен быть здесь с минуты на минуту.

Я медленно поднимаюсь с пола, словно пытаясь не разозлить дикого зверя.

Рикки не двигается, но я чувствую, что он может взорваться в любую секунду.

– Простите, что расстроила вас, – говорю я. – Я могу подождать на улице.

Рикки смотрит мне в глаза. Его ладонь смыкается в кулак вокруг моего телефона.

– Что-то тут не так, – заключает он.

Я трясу головой.

– Клянусь, я – обычный визажист. Я не хотела вас расстраивать.

Он еще с минуту смотрит на меня.

Потом подбрасывает мой телефон в воздух, я с трудом ловлю его.

– Забирай свой гребаный телефон, – говорит. – Я пошел смотреть кино.

И только когда он снова устраивается на диване, я перевожу дух.

– Простите, – шепчет Тиффани.

Я хочу вынуть из чемоданчика одну из своих визиток и дать ей. Хочу сказать, чтобы она позвонила мне, если ей понадобится помощь.

Но Рикки слишком близко. Следит за каждым моим движением, вслушивается в каждое мое слово. Как некая грозная сила.

Я беру из чемоданчика несколько блесков для губ и сую их в руку Тиффани:

– Это вам.

Побросав в чемоданчик свои принадлежности, я закрываю его и выпрямляюсь. У меня подкашиваются ноги. Я торопливо иду к выходу, представляя, как Рикки сверлит взглядом мою спину. К тому времени как я достигаю лестницы, я уже бегу, напрягая руку, в которой держу тяжелый саквояж.

Сев в такси, я проверяю телефон.

И не верю своим глазам. Доктор Шилдс положила трубку через шесть минут после моего прихода к Тиффани.

Глава 32

14 декабря, пятница

Когда вы звоните мне после визита ко второй женщине, голос у вас невероятно возбужден.

– Как вы могли положить трубку и оставить меня без поддержки? Тот парень – опасный тип!

Психотерапевты научены отрешаться от собственных треволнений и сосредоточиваться на пациентах. Сейчас для меня это почти непосильная задача, тем более что ваши вопросы оттесняют другие: Чем занят Томас? Он один?

Но вас необходимо быстро успокоить.

Рейна и Тиффани вычеркнуты из списка потенциальных любовниц Томаса: одна – замужняя лесбиянка, вторая – переехала в Нью-Йорк несколько недель назад. Ценность вашего участия в эксперименте увеличивается в разы.

Роль остальных каналов получения информации возрастает.

Теперь все зависит только от вас.

А значит, нужно сделать так, чтобы вы были управляемы.

– Джессика, мне очень жаль. Звонок неожиданно оборвался, ну а позвонить вам, естественно, было никак нельзя. Что произошло? Вы не пострадали?

– Уф, – выдыхаете вы. – Кажется, нет. Но та женщина, к которой вы меня отправили… она живет с наркоманом.

Ваш голос окрашен… обидой? Гневом?

Эти чувства надо погасить.

– Прислать за вами машину?

Предложение отклонено, как и ожидалось.

Тем не менее, заботливое внимание, проявленное по отношению к вам, возымело желаемый эффект. Тональность вашего голоса меняется. Вы говорите медленнее, описывая свои взаимодействия. Несколько шаблонных вопросов по поводу обеих женщин. Хвалю вас за умение выведать исходные личные данные.

– Я поспешила скорее уйти от Тиффани, не стала дожидаться, когда мне дадут чаевые, – добавляете вы.

Я отвечаю, что в сложившейся ситуации вы действовали идеально: ваша безопасность превыше всего.

Потом в вас осторожно роняют зерно: Может быть, тот инцидент с театральным режиссером, о котором вы рассказали мне в вестибюле отеля, так сильно на вас повлиял, что теперь все мужчины вселяют в вас опасения?

Вопрос задан непринужденно-участливым тоном.

Вы пытаетесь сформулировать ответ.

– Я не… не думала об этом, – произносите вы.

В вашем голосе сквозит неуверенность – признак того, что вопрос достиг поставленной цели.

Вас перебивает сигнал входящего звонка. Вы на мгновение умолкаете. Я быстро проверяю, кто звонит. Номер принадлежит отцу. Не Томасу.

– Продолжайте, прошу вас, – предлагаю я вам.

Томас не ответил на сообщение, оставленное ему более часа назад. Нетипично.

Где же он?

После того, как было упомянуто, что, возможно, на ваше восприятие мужчин влияет одно из неприятных происшествий, имевших место в вашем прошлом, тон у вас почтительный. Наверно, вы также вспомнили свои скоропалительные выводы относительно Скотта в гостиничном баре.

– Вторая женщина, Тиффани… она упомянула, что они совсем недавно переехали сюда из Детройта. – Вы произносите это с заминкой. Уточняете информацию, не желая выступать с открытыми обвинениями.

– Просто… вы ведь говорили, что она участвует в ваших исследованиях.

Я надеялась, что вы не обратите внимания на эту деталь.

Я вас недооценила.

Нужно быстро дать объяснение.

– Мой ассистент, Бен, должно быть, переставил местами две цифры, когда записывал ее телефон, – объясняется вам.

Я рассыпаюсь в извинениях, вы их принимаете.

Необходимо срочно вернуть ваше доверие. Вы понадобитесь в ближайшие дни – для выполнения самого важного вашего задания. Требуется отвлекающий маневр.

Идея возникла буквально несколько мгновений назад, когда сигнал телефона возвестил о входящем вызове. Я тщательно подбираю слова, которые призваны вас умиротворить:

– Сегодня звонил мой отец. Он подыскал одно место, которое могло бы вас заинтересовать.

Вы мгновенно раскрепощаетесь. Вздох облегчения, радостный возглас:

– В самом деле?

Далее я вам обещаю, что чек за работу, проделанную сегодня вечером, будет ждать вас, когда вы в следующий раз придете ко мне во врачебный кабинет.

Вас переполняют вопросы, но вы воздерживаетесь, не задаете их.

Отлично, Джессика.

Прощаюсь, заканчиваю телефонный разговор.

Потом в кабинете на верхнем этаже я беру необходимые принадлежности: ноутбук, ручку, чистый блокнот. Чашка чая с мятой взбодрит, согреет руки и горло.

Нужно быстро составить сценарий вашей встречи с Томасом. Ни одна деталь не должна быть оставлена на волю случая.

Нельзя допустить, чтобы и на этот раз ваше знакомство не состоялось.

Глава 33

14 декабря, пятница

Едва я отпираю дверь, на меня прыгает Лео. Его коротенькие лапки едва достают мне до колен. Он еще не был на улице после того, как я отправилась делать макияж Рейне и Тиффани. Я ставлю саквояж, беру шерстяной шарф, затем цепляю на Лео поводок.

Мне эта прогулка нужна так же, как и ему.

Все три этажа, что мы спускаемся, Лео несется впереди, тянет меня за собой, потом вылетает из подъезда. Я ухожу всего на несколько минут, но все равно вручную плотно закрываю подъездную дверь: автоматический замок иногда не срабатывает.

Пока Лео облегчается на пожарный кран, я оборачиваю шарфом шею и проверяю телефон. Два пропущенных сообщения. Первое – от моей подруги Аннабель, с которой я работала в театре: «Скучаю по тебе, подружка. Позвони!»

Второе – с незнакомого номера: «Привет. Просто хотел сообщить, что Мэрилин жива-здорова. Ее дочь сказала, что уже через несколько часов мать отпустили из больницы. Надеюсь, вы не опоздали на работу». И в конце – смайлик.

«Отличные новости! Спасибо», – печатаю я в ответ.

Выгуливая Лео, свободной рукой я массирую заднюю часть шеи, чтобы расслабить мышцы. Мною владеет тревожное возбуждение, которое не нейтрализует даже известие о том, что у отца, возможно, скоро появится новая работа.

Мне хочется с кем-нибудь поговорить о том, что происходит. Но я не могу излить душу ни отцу, ни матери – и не только потому, что доктор Шилдс обязала меня соблюдать конфиденциальность. Многие мои подруги звонят отцам, если им нужно занять денег или посоветоваться по поводу того, как вести себя с излишне настойчивым начальником. Матерям они звонят, если нуждаются в утешении – когда заболевают гриппом или ссорятся со своими парнями. При других обстоятельствах у меня с моими родителями тоже могли бы сложиться не менее доверительные отношения.

Но у моих родителей своих забот выше крыши; не хватало еще, чтобы они переживали из-за меня.

Скоро девять.

Я снова смотрю на телефон.

Ноа в отъезде до воскресенья. Можно, конечно, позвонить Аннабель или Лиззи и попросить их о встрече. Веселая болтовня подруг развлекла бы меня, но сейчас это не то, что мне нужно.

Я поворачиваю за угол и иду мимо ресторана. В его окнах сияют белые огоньки праздничных гирлянд. На двери расположенного по соседству магазина висит рождественский венок.

У меня урчит в животе, и я вспоминаю, что не ела с самого обеда.

Навстречу мне идет веселая компания во главе с парнем в колпаке Санта-Клауса. Пятясь задом, он орет во все горло песню «Рудольф Красноносый Олень» под аккомпанемент хохота своих друзей.

Я сторонюсь, пропуская их, и у меня такое чувство, будто я, в своем черном наряде, растворяюсь в темноте.

Год назад я тоже веселилась в шумной компании. Пятничными вечерами после репетиций мы собирались вместе, и Джин заказывал для всех китайскую еду. Иногда жена Джина приходила, приносила домашнее печенье. В каком-то смысле мы были как одна семья.

Я не сознавала, что теперь мне в жизни этого не хватает.

Сегодня я одна, но мне не привыкать. Просто я не часто чувствую себя одинокой.

Последний раз, справляясь о Джине в Интернете, я выяснила, что его жена недавно родила девочку. В сетях я нашла одну фотографию, на которой они втроем запечатлены на премьере одной из его постановок: его жена улыбается малышке, которую она держит на руках. Они выглядят счастливыми.

Я вспоминаю две эсэмэски от Катрины, на которые так и не удосужилась ответить.

И, как я ни стараюсь забыть тот период своей жизни, в голове моей формируется вопрос. Думая о невинной жене Джина, я словно слышу голос доктора Шилдс:

Этично ли разрушать жизнь одной невинной женщины ради возможности защитить других женщин от того зла, которое им уготовано в будущем?

Нужно как-то отделаться от этих мыслей. Если бы я принимала наркотики, то сейчас потянулась бы за косячком. Но такой вариант не для меня. Я иначе даю выход напряжению, когда давление обстоятельств слишком велико.

Ноа считает, что я из тех девушек, для которых приятно готовить и которых на первом свидании можно только целовать. Но я давно уже не такая – с того самого вечера с Джином Френчем. Возможно, потому что я ему очень доверяла, у меня теперь эмоциональный иммунитет против мужчин. Но даже если бы Ноа был в городе, он не тот, кто мне нужен сейчас.

И я подумала о мужчине, на сообщение которого только что ответила. Вспомнила, как он смотрел мне вслед, когда я заходила в музей. С ним я могу быть обычной девушкой, каких полно, – безымянной, безликой.

И я снова ему написала: «Если ты сейчас свободен, мы могли бы где-нибудь вместе посидеть, выпить».

Перед глазами на мгновение возник Ноа: я представила, как он жарил мне гренки на кухне, заткнув за пояс кухонное полотенце.

Он никогда ничего не узнает, думаю я.

Я просто разок увижусь с тем мужиком, проведу с ним несколько часов. И это будет наша первая и последняя встреча.

Глава 34

14 декабря, пятница

После вашего отчета о встречах с Рейной и Тиффани телефон мучительно долго молчит. В 21:04 Томас наконец звонит. К этому времени уже выпиты три чашки мятного чая, исписаны почти две страницы блокнота.

– Прости, что раньше не увидел твое сообщение, – начинает он. – Бегал за подарками к Рождеству, а в магазинах народу уйма, не услышал сигнала.

Томасу свойственно покупать подарки в последний момент, в телефоне действительно слышен шум улицы.

И все же как-то это подозрительно. Неужели и впрямь не чувствовал вибрации телефона?

Но его извинение с готовностью принято: он не должен догадаться, что его испытывают на верность.

Недолгая беседа о том о сем. Томас говорит, что вымотался, едет домой и пораньше ляжет спать.

Потом он напоследок произносит еще одну фразу и вешает трубку.

– Жду не дождусь нашей встречи завтра вечером, красотка.

Чашка со стуком впечатывается в блюдце, хрупкий фарфор трескается. К счастью, Томас отключился до того, как раздался звон.

В годы нашего супружества Томас не скупился на комплименты: «Ты прекрасна. Сногсшибательна. Блистательна».

Но «красоткой» я никогда не была.

В сообщении, что Томас послал мне по ошибке, он тоже называл красавицей женщину, с которой, по его признанию, у него была связь.

* * *

Жизнь каждого человека отмечена темными и светлыми фазами его эмоционального состояния. Здоровые супружеские отношения, основанные на взаимной любви, служат индивиду надежной опорой в периоды спадов, но ничто не может стереть боль, раздирающую человека в такие поворотные моменты жизни, как, например, смерть сестры или измена мужа.

Или самоубийство девушки-респондента.

Эта чудовищная трагедия произошла минувшим летом, а именно – 8 июня. И наш брак пострадал, Джессика. А чей бы выстоял? Трудно было собраться с силами, чтобы продолжать в полной мере исполнять свои супружеские обязанности. Серьезные карие глаза моей бывшей испытуемой тревожили мое сознание и днем и ночью. Результатом стало отдаление – эмоциональное и физическое, как Томас ни старался успокоить меня: «Любовь моя, есть люди, которым помочь нельзя. Ты ничего не смогла бы сделать».

Наш брак можно было бы спасти, мы могли бы избавиться от отчуждения, что возникло между нами в тот период. Если бы не одно «но».

Месяца через три – в сентябре – на мой телефон поступило сообщение, адресованное, по словам Томаса, владелице бутика, с которой он провел одну ночь. Звонкое радужное пиканье эхом огласило тишь моего кабинета. В пятницу днем, в 15:51.

Почему именно в это время? Да потому что тогда в своем кабинете Томас, вероятно, тоже был один. Обычно очередной пациент прощается с врачом за десять минут до прихода следующего, оставляя психотерапевту окошко на выполнение каких-то личных дел перед тем, как тот продолжит прием.

Да, да, Джессика, тем летом, когда в душе моей царил мрак, я регулярно принимала пациентов. Ни разу не отменила консультацию. И, пожалуй, мне самой это было нужно как никогда.

Соответственно, те свободные девять минут, что еще имелись в моем распоряжении после поступления SMS, я тупо смотрела на сообщение Томаса.

А слова, казалось, ширились и удлинялись, пока не затмили все остальное.

Психотерапевтам нередко случается наблюдать, как пациенты пытаются дать разумное объяснение, найти оправдание чему-то плохому. Это вступает в действие защитный механизм, гасящий избыток эмоций. Однако те несколько слов нельзя было оставить без внимания.

За минуту до того, как в его и моем кабинете появляются очередные пациенты, я выхожу из ступора. И отправляю Томасу ответ: «Не думаю, что это было адресовано мне».

Затем телефон был поставлен на беззвучный режим, и пациентка, записавшаяся ко мне на четыре часа дня, – мать-одиночка, у которой из-за воинственности сына-подростка обострилось состояние тревожности, – даже не заподозрила, что в душе у меня бушует всепожирающий огонь.

Однако Томас, по всей видимости, свой последний прием отменил: через пятьдесят минут после того, как взволнованная мать попрощалась со мной, осунувшийся и посеревший, он сидел понурившись в приемной моего врачебного кабинета, локтями упираясь в колени.

* * *

После ошибочного послания Томаса была собрана надлежащая информация.

Некоторые сведения предоставил сам Томас. Ее имя: Лорен. Место работы: небольшой элитный бутик близ врачебного кабинета Томаса.

Автономно были получены другие данные.

В субботний полдень я позвонила в магазин. Одного звонка оказалось достаточно, дабы убедиться, что Лорен находится на своем рабочем месте. Потом визит в бутик. Мне не составило больших трудов прийти туда и сделать вид, будто я с интересом рассматриваю яркие ткани.

Она оживленно болтала с покупательницей, выбивая чек. В магазине я увидела еще одного продавца и несколько покупателей. Но именно Лорен притягивала мой взор – и не только потому, что у нее была связь с моим мужем. Вы немного похожи на нее, Джессика. Есть некое сходство в вашей сути. Несложно понять, почему даже счастливый семьянин не сумел воспротивиться ее напору.

Лорен закончила обслуживать покупательницу и, тепло улыбаясь, приблизилась ко мне.

– Ищете что-то особенное?

– Просто смотрю, – было сказано ей. – Можете что-нибудь порекомендовать? На выходные я еду отдыхать с мужем, и мне хотелось бы обновить свой гардероб.

Лорен посоветовала несколько моделей, в том числе платье свободного кроя, которое она подобрала во время недавней поездки за товаром в Индонезию.

Ненадолго завязалась беседа о ее поездках.

Она оказалась на редкость разговорчива и буквально лучилась радостью. Чувствовалось, что эта девушка беспредельно любит жизнь.

Несколько минут ей было позволено потрещать, потом, не говоря дурного слова, я резко повернулась и ушла. Ничего не купив, разумеется.

Эта встреча дала мне ответы на кое-какие вопросы, но породила другие.

Лорен до сих пор неизвестна истинная цель того моего визита.

* * *

На белом фарфоровом блюдце ярко-красная капля крови.

Пластырь залепляет мою крошечную ранку. Но разбитая чашка остается на столе.

Томас – не любитель чая.

Он отдает предпочтение кофе.

На столе рядом с чашкой – мой блокнот.

На верхней строчке желтой линованной бумаги заглавными буквами выведен вопрос: «ГДЕ ОНИ НАКОНЕЦ-ТО ВСТРЕТЯТСЯ?». Ответ на него скоро будет получен.

Каждое воскресенье после игры в сквош Томас по традиции исполняет простой ритуал: читает «Таймс» в кафе неподалеку от тренажерного зала. Он убеждает себя, что это удобное местечко для перекуса. На самом деле Томас обожает яичницу с жирной ветчиной и бубликом, намазанным толстым слоем сливочного масла. Как и любая супружеская чета, мы с Томасом во многом вели одинаковый образ жизни, но воскресенья каждый из нас проводил по-своему.

Через тридцать шесть часов Томас будет наслаждаться своим еженедельным ритуалом.

А вы, Джессика, придете туда, чтобы ввести его в искушение другого рода.

Глава 35

16 декабря, воскресенье

Объект, обозначенный доктором Шилдс, я замечаю сразу, как переступаю порог шумного кафе: гремит посуда, галдят посетители. Он сидит один в третьей кабинке справа, его лицо частично скрывает газета.

Вчера доктор Шилдс позвонила и сказала, что приготовила для меня чек на тысячу долларов за работу, выполненную в пятницу вечером. И затем дала мне новое задание: найти конкретного человека в этом конкретном кафе и обменяться с ним номерами телефонов. Мне было довольно неловко флиртовать со Скоттом в гостиничном баре, но делать то же самое не при тусклом освещении и без бокала вина в руке в сотни раз неприятнее.

Заставить себя я могу только одним способом – представляя лица мамы с папой, когда им станет известно, что их путешествие все-таки состоится.

«Русые волосы. 188 сантиметров. Очки в роговой оправе. Спортивная сумка». Снова и снова я перечисляю про себя характерные особенности человека, которого описала мне доктор Шилдс.

Мужчина в третьей кабинке подходит под ее описание по всем параметрам. Я быстро направляюсь к нему, готовясь произнести первую фразу. Только я подхожу к его столику, как он поднимает голову.

Я цепенею.

Свои реплики я знаю наизусть: «Прошу прощения за беспокойство. Вы случайно не находили здесь телефон?»

Но у меня отнялся язык, я словно приросла к полу.

Мужчина в кабинке – не незнакомец.

Первый раз я столкнулась с ним четыре дня назад, у музея Бройер, когда мы оба остановились, чтобы помочь женщине, которую сбило такси. Нас свел случай, – по крайней мере, я так думала.

Еще раз мы встретились после того, как он сообщил мне о состоянии Мэрилин и я предложила ему где-нибудь выпить вместе.

Он кладет газету на стол. И вид у него не менее удивленный, чем у меня.

– Джесс? Что ты здесь делаешь?

Первая реакция – повернуться и уйти. Во рту пересохло, горло сдавило.

– Я просто… то есть… – мямлю я. – Я просто шла мимо и решила зайти перекусить.

Он моргает.

– Надо же, какое совпадение. – Его глаза прикованы к моему лицу, и меня охватывает паника. – Ты же живешь не в этом районе. Каким ветром тебя сюда занесло?

Я качаю головой, отгоняя воспоминание о том, как он в темном баре склонялся ко мне, поглаживая мою ногу. Выпив каждый по три бокала, мы с Томасом пошли ко мне домой.

– М-м-м, подруга посоветовала это заведение, сказала, что здесь вкусно кормят.

Мимо, покачивая бедрами, проплывает официантка с дымящимся стеклянным кофейником.

– Томас, тебе подлить?

– Обязательно. – Он жестом указывает на стул за своим столиком. – Не желаешь присесть?

В кафе душно и жарко. Я разматываю на шее серо-коричневый палантин, но с себя его не снимаю; его концы болтаются спереди на моей куртке. Томас все еще подозрительно смотрит на меня.

И я его не осуждаю.

Я так и не узнала, какой принцип нравственности я тестировала в музее. Но как можно в восьмимиллионном городе дважды за четыре дня случайно столкнуться с одним и тем же человеком, – оба раза выполняя задания доктора Шилдс?

Ощущение такое, будто весь мир перевернулся. Я не могу собраться с мыслями. В сознание вторгается еще одно воспоминание: поцелуями он прокладывает дорожку по моему голому животу.

Как объяснить Томасу свое появление здесь? Кто такая доктор Шилдс? Почему она выбрала именно его?

Я чувствую, что у меня потеют подмышки.

Возвращается официантка. Я все еще стою.

– Что вам принести? – спрашивает она.

Я не смогу сидеть напротив него и есть. Это исключено.

– А знаете, пожалуй, я все-таки не голодна, – отвечаю я.

Я внимательнее смотрю на Томаса, разглядывая его зеленые глаза за стеклами очков в роговой оправе, оливковую кожу, светлые волосы. И тут до меня доходит, что доктор Шилдс думала, будто мужчина, с которым я беседовала на выставке, был Томас. Она упомянула про русые волосы и, когда выяснилось, что это был не он, сразу потеряла интерес к моему рассказу.

Значит, это очередная попытка свести нас.

Но что доктор Шилдс скажет, когда выяснится, что я переспала с мужчиной, с которым мне предстояло обменяться номерами телефонов?

Я сознаю, что тереблю край палантина. Отвожу взгляд от Томаса, снимаю палантин и убираю в сумку, придавив его книгой в мягкой обложке, которую ношу с собой.

– Мне пора, – говорю я.

Томас вскидывает брови, спрашивает:

– Ты меня преследуешь?

Не пойму, шутит он или нет. Мы не общались с тех пор, как он покинул мою квартиру вчера в час ночи. Мы и не думали переписываться, ведь сразу было ясно, для чего мы встретились.

– Нет, нет, – разубеждаю его я. – Просто… я ошиблась.

Я вылетаю на улицу.

Свое задание я выполнила еще несколько дней назад. Номер Томаса занесен в список контактов в моем телефоне. А у него есть мой номер.

* * *

Отойдя от кафе на целый квартал, я звоню доктору Шилдс: нужно предупредить, что я еду к ней. Она отвечает мгновенно, еще не прошел и первый вызов. Ее серебристый голос напряжен.

– Вы нашли его?

– Да, он сидел точно там, где вы сказали.

Я собираюсь нырнуть в метро. Сигнал входящего вызова прерывает ее следующий вопрос. Я успеваю разобрать только два слова:

– …телефон… планировалось?

– Простите, – говорю я. – Да, мы обменялись телефонами.

Я слышу, как она выдыхает в трубку.

– Чудесно, Джессика. До скорой встречи.

У меня гулко колотится сердце.

Я не знаю, как мне удастся, сидя напротив доктора Шилдс, сообщить ей, что я переспала с мужчиной, который является участником эксперимента. Можно, конечно, объяснить, что я и не собиралась скрывать от нее свое знакомство с Томасом, она сама в прошлый раз не дослушала меня, когда я рассказала про аварию.

Но так или иначе, мне придется поставить ее в известность. Если я не буду с ней честна, она это выяснит.

Я издаю протяжный вздох.

Глупо бояться, что доктор Шилдс расстроится из-за меня. Моя ошибка была непреднамеренной. Она не должна сердиться.

И все же я не могу унять дрожь.

Проверяю голосовую почту. Одно сообщение.

Я догадываюсь, от кого оно, еще до того, как слышу его голос:

«Привет, это Томас. Нам нужно поговорить. Думаю, я знаю, что за подруга отправила тебя в это кафе. Она… Послушай, перезвони мне, как только сможешь. И, пожалуйста, не говори ей ничего. – Пауза – Она опасный человек. Будь осторожна».

Глава 36

16 декабря, воскресенье

Наконец-то вы встретились с моим мужем.

Как он вам показался? И – что более важно – как вы показались ему?

Воображение навязчиво рисует, как вы вдвоем склоняетесь друг к другу, сидя за столиком в уютной кабинке кафе, но я вытесняю из сознания эту картину.

Когда вы приходите, вас встречают с традиционным гостеприимством: ваши куртку и палантин вешают в шкаф, большую сумку ставят рядом на пол. Вам предлагают чай или кофе, но впервые вы отказываетесь.

Вас пристально разглядывают. Как всегда, вы неотразимы, Джессика. Но сегодня как будто сама не своя.

Избегаете прямого зрительного контакта. Постоянно теребите свои колечки.

Что привело вас в смятение? Вы четко следовали указаниям, и ваша встреча с Томасом прошла без сучка без задоринки. Вам задан наводящий вопрос, и вы рассказываете, как это было. Вы подошли к нему и объяснили, что думаете, будто забыли свой телефон в его кабинке. После беглого осмотра вы попросили его позвонить на ваш номер. Он согласился. Звонок раздался из вашей сумки: выходит, телефон затерялся среди ваших вещей. Вы извинились за причиненное неудобство и ушли.

Все необходимые формальности соблюдены. Теперь пора перейти к следующему шагу.

Однако перед тем как получить новые указания, вы встаете с дивана в библиотеке.

– Мне нужно взять кое-что в сумке.

Я неохотно киваю, и вы идите к стенному шкафу в прихожей. Мгновение позже возвращаетесь держа в руке маленький тюбик.

Вы хмуритесь – может, опять переживаете из-за плачевного финансового положения вашей семьи или вас мучают вопросы относительно последнего задания, – но сегодня вам не будут помогать справляться со своими эмоциями. Нужно решить куда более серьезные проблемы.

– Губы растрескались, – объясняете вы, смазывая их гигиенической помадой с логотипом «БьютиБазз» на тюбике.

Вам не отвечают. Вы усаживаетесь на свое место.

– Нужно, чтобы вы написали мужчине из кафе и пригласили его в ресторан.

Вы опускаете глаза, на свой телефон. И начинаете печатать.

– Нет-нет-нет, – останавливают вас.

В возгласе звучит излишняя настойчивость. Улыбка смягчает тон.

– Напишите следующее: «Привет, это Джессика, из кафе. Хорошо, что мы познакомились. Давай как-нибудь на неделе встретимся, посидим где-нибудь?».

Вы снова хмуритесь. Ваши пальцы застыли.

– В чем дело, Джессика?

– Да так, пустяки. Просто… меня все называют Джесс. Кроме вас. Я не стала бы представляться полным именем.

– Хорошо, подкорректируйте, – велено вам.

Вы выполняете указание. Кладете телефон на колени, и снова начинается ожидание.

Спустя несколько секунд раздается сигнал.

Вы берете телефон в руки.

– Это из «БьютиБазз», – докладываете вы. – Через час мне нужно быть у клиентки.

Меня захлестывают одновременно облегчение и разочарование.

– Я не знала, что вы сегодня еще и макияж делаете, – замечаю я.

Вы волнуетесь. Принимаетесь соскабливать лак с мизинца, потом, осознав это, утихомириваете свои руки.

– Вы же говорили, что сегодня я вам нужна всего на час или два, вот я…

Ваш голос постепенно замирает.

– Сообщение точно ушло? Вы уверены?

Вы снова смотрите на телефон.

– Да. В уведомлении сказано, что оно доставлено.

Проходит еще три минуты.

Томас, наверняка уже должен получить сообщение. А если не получил?

Важно, чтобы следующая просьба была произнесена властным тоном и не содержала намека на отчаяние.

– Я хочу, чтобы вы отменили визит к клиентке.

На шее у вас перекатываются мышцы: вы судорожно сглатываете комок в горле.

– Доктор Шилдс, вы же знаете, ради вашего исследования я готова на все. Но это – хорошая клиентка, и она рассчитывает на меня. – Вы медлите. – Сегодня по случаю праздника она дает большой прием.

Какая ерунда.

– И послать вместо вас кого-то другого нельзя?

Вы качаете головой. В вашем взгляде мольба.

– У «БьютиБазз» на этот счет строгие правила. О невыходе на работу мы должны уведомлять как минимум за сутки.

Вы просчитались, Джессика. Хороший клиент не идет ни в какое сравнение с проявленной к вам избыточной щедростью. Вы неверно расставили приоритеты.

После вашего объяснения воцаряется тишина. Я даю вам немного понервничать и затем отпускаю.

– Что ж, Джессика, мне не хотелось бы, чтобы вы разочаровывали хорошую клиентку.

– Простите, – извиняетесь вы, стремительно поднимаясь с дивана. Но следующие слова заставляют вас остановиться.

– Мне бы хотелось, чтобы вы уведомили меня тотчас же, как Томас ответит на ваше сообщение.

В вашем лице мелькает испуг.

– Конечно, – быстро произносите вы.

Потом снова извиняетесь, и я молча провожаю вас к выходу.

Глава 37

16 декабря, воскресенье

Я заставляю себя отойти на два дома от коттеджа доктора Шилдс и звоню Томасу, хотя все то время, что я сидела у нее, я только и думала, что о его сообщении.

«Она – опасный человек. Будь осторожна».

Меня мучает вопрос: как Томас догадался, что встречу с ним организовала доктор Шилдс?

Он отвечает после первого же вызова. Не давая мне сказать и слова, он спрашивает:

– Откуда ты знаешь мою жену?

У меня подкашиваются ноги, я спотыкаюсь и, чтобы не упасть, приваливаюсь к стволу дерева. В памяти всплывает фотография, которую я видела в ее библиотеке. На ней был запечатлен темноволосый мужчина с бородой, тот самый, что показался мне одного роста с ней. И она сказала, что он ее муж, – я в этом абсолютно уверена.

Тогда каким образом Томас стал ее мужем? Правда, совершенно очевидно, что доктор Шилдс его знает: перед самым моим уходом она назвала его по имени.

– Твою жену? – повторяю я. К горлу подкатывает тошнота, перед глазами все плывет. Я утыкаюсь взглядом в тротуар – чтобы унять головокружение.

– Да, Лидию Шилдс. – Я слышу, как он делает глубокий вдох, словно тоже пытается успокоиться. – Мы женаты семь лет. Хотя сейчас живем отдельно.

– Я тебе не верю, – заявляю я.

Не может быть, чтобы доктор Шилдс, со всеми ее правилами честности, изобрела столь изощренную ложь.

– Давай встретимся, и я все тебе расскажу, – предлагает он. – У тебя из сумки торчала книга… «Этика супружества». Она написала ее шесть лет назад. Я читал первый вариант рукописи в нашей гостиной. Так я и понял, что за всем этим стоит она.

Свободной рукой я обхватываю себя, чтобы устоять под шквальным ветром.

Один из них лжет. Но кто именно?

– Я не стану встречаться с тобой, пока не получу доказательств, что вы действительно женаты, – говорю я Томасу.

– Доказательства я представлю, – отвечает он. – Но ты пообещай, что ни слова ей не скажешь о том, что мы виделись.

На это я не могу согласиться. Вдруг это очередная проверка? Может быть, доктор Шилдс хочет, чтобы я доказала свою преданность?

Я собираюсь положить трубку, а Томас говорит напоследок:

– Джесс, прошу тебя, просто будь осторожна. Ты не первая.

Я отпрянула, будто меня ударили.

– Ты о чем? – шепотом спрашиваю я.

– Для нее молодые женщины вроде тебя – добыча.

Я цепенею.

– Джесс? – зовет он меня. Но я утратила дар речи.

Наконец я прерываю связь. Медленно опускаю телефон и поднимаю глаза.

В двух шагах от меня стоит доктор Шилдс.

Охнув, я невольно отшатываюсь.

Она материализовалась ниоткуда, как привидение. На ней нет пальто, которое защитило бы ее от холода. Она стоит передо мной неподвижно, словно изваяние. Только волосы развеваются на ветру. Что она успела услышать из нашего разговора?

Я ощущаю приток адреналина в крови.

– Доктор Шилдс! – вскрикиваю я. – Я не заметила, как вы подошли!

Она водит по мне взглядом, словно оценивает. Потом протягивает стиснутую в кулак руку и медленно разжимает пальцы.

– Вы забыли свою гигиеническую помаду, Джессика.

Я смотрю на нее, пытаясь сообразить, что к чему. Неужели она последовала за мной сюда лишь для того, чтобы вернуть гигиеническую помаду?

Мною владеет почти неконтролируемое желание выложить ей все, что сказал Томас. Если он действует по ее указке, она это и так знает.

Добыча.

От слова, что подобрал Томас, мороз по коже. Я почти воочию представляю, как оно слетело с губ доктора Шилдс, когда несколько недель назад у себя в кабинете она гладила стеклянного сокола, которого я ей принесла. Сокола, который, по ее словам, предназначался в подарок ее мужу.

Я делаю шаг вперед. Потом еще один.

Теперь я стою так близко к ней, что вижу у нее на лбу меж бровей вертикальную морщинку – тонкую и неглубокую, как трещинка в стекле.

– Спасибо, – шепотом благодарю я, забирая помаду онемевшими от холода пальцами.

Доктор Шилдс смотрит на телефон, который я все еще держу в другой руке.

У меня сдавливает грудь – не продохнуть.

– Я рада, что догнала вас, – говорит она, затем поворачивается и уходит.

Глава 38

16 декабря, воскресенье

Через полтора часа после того, как вам возвращена ваша гигиеническая помада, раздается звонок в дверь.

Я смотрю в глазок. Томас. Он стоит так близко к двери, что его лицо кажется деформированным.

Неожиданно.

Он явился без предупреждения.

Замок открыт, входная дверь распахивается.

– Милый, что привело тебя сюда?

Одну руку он прячет за спиной.

Улыбаясь, выносит ее вперед – с огромным букетом белоснежных нарциссов.

– Просто шел мимо, – объясняет он.

– Какая прелесть!

Приглашаю его войти.

Наверняка он уже получил ваше сообщение, ведь оно было отправлено несколько часов назад. Зачем он явился?

Возможно, решил рассказать про ваше приглашение – в доказательство своей верности.

Моя ладонь касается его руки. Предлагаю ему выпить кофе.

– Нет, спасибо, только что пил, – отказывается он.

Томас словно специально подводит разговор к той теме, что у нас обоих на уме.

– Ну да, кофе «У Теда». – Сдержанный смех. – А также яичница с дополнительной порцией ветчины и бублик с маслом.

– Да, как обычно.

Пауза.

Возможно, он не знает, с чего начать.

Наводящий вопрос не помешает.

– Ну как завтрак?

Томас бегает глазами по гостиной. Уклоняется от ответа или смущен?

– Без происшествий.

Это можно истолковать двояко. Либо встреча с вами не произвела на него впечатления. Либо он старательно ее скрывает.

– Наверно, в воду надо поставить? – Томас кивает на букет.

– Конечно.

Мы идем в кухню. Подрезаю зеленые стебли, достаю из шкафа фарфоровую вазу.

– Давай отнесу в библиотеку?

Его предложение неожиданно. Должно быть, он и сам это сознает, потому что губы его быстро раздвигаются в улыбке.

Но это не та его широкая естественная улыбка, которая отражается в глазах.

Он берет вазу и идет в библиотеку.

Заметив, что я иду следом, он останавливается.

– А знаешь, пожалуй, я все же выпил бы кофе. Если тебя не затруднит.

– Ничуть. Я только что сварила.

Хороший знак. Томас желает задержаться.

Кофе приготовлен так, как он любит, – с натуральными сливками, с коричневым сахаром. Я бросаю взгляд на телефон: от вас пока нет вестей о том, что Томас отозвался на ваше приглашение.

Я приношу поднос в библиотеку. Томас все еще ставит вазу с цветами на рояль.

Он резко оборачивается, в лице мелькает удивление.

Словно он забыл, что просил меня приготовить ему кофе.

Что его испугало?

Нужно напомнить ему про подарок. Это важно.

– Томас, куда ты решил поместить статуэтку сокола?

– В спальню, на комод. – Он отвечает не сразу. Его слова как бальзам на душу. – Смотрю на него каждый вечер, укладываясь спать, и по утрам, когда просыпаюсь.

– Идеальное место. – Потом: – Присядем?

Он устраивается на краешке дивана, берет чашку с кофе, быстро отпивает глоток, затем резко откидывается назад, едва не расплескав горячую жидкость.

– Ты чем-то встревожен? Не хочешь поделиться?

Он колеблется. Потом как будто принимает решение:

– Да так, пустяки, не бери в голову. Просто хотел повидаться с тобой, сказать, что очень тебя люблю.

Результат превосходит все мои ожидания.

Но потом Томас смотрит на часы и внезапно вскакивает на ноги.

– Мне пора. Писанины много, – с грустью объясняет он, кончиками пальцев выбивая дробь по ноге, одетой в джинсы. – Я еще не знаю своего расписания на эту неделю, но, как только что-то прояснится, сразу позвоню.

Он исчезает так же внезапно и неожиданно, как появился.

В поспешном уходе Томаса есть два странных момента.

Он не поцеловал меня на прощание.

И, не считая того одного глотка, фактически не притронулся к кофе, который так настойчиво просил меня приготовить.

Глава 39

16 декабря, воскресенье

Я сижу на скамейке прямо у входа в Центральный парк. В руке у меня стакан кофе, пить который я не могу. Внутренности будто связало узлом, и я не в силах проглотить больше одной капли горького напитка.

Два сообщения приходят почти одновременно.

От доктора Шилдс: «Джессика, Томас еще не откликнулся?»

От Томаса: «У меня есть доказательства. Можем встретиться сегодня вечером?»

Доктору Шилдс я не отвечаю, потому что от Томаса ответа по поводу свидания не будет. Дома у доктора Шилдс под ее бдительным оком я набрала сообщение, но не отправила его.

Так я впервые обманула ее сегодня утром. И «БьютиБазз» не направляла меня ни к какой клиентке: мне просто нужно было поскорее уйти оттуда.

Томасу я тоже не отвечаю. Прежде мне необходимо кое с кем встретиться.

Бен Куик, ассистент доктора Шилдс, живет в западной части 66-й улицы.

Как только я сообразила, что из всех, с кем я знакома, возможно, он единственный знает правду о ней, найти его оказалось на удивление легко. По крайней мере, квартиру, принадлежащую его родителям.

Консьерж сообщил о моем визите, и вскоре из лифта выходит мужчина, внешне точно такой, каким Бен станет через тридцать лет.

– Бена сейчас дома нет, – говорит он. – Но вы представьтесь, оставьте свой телефон, и я скажу ему, что вы заходили.

Консьерж дает мне листок бумаги и ручку, и я записываю свои данные. Потом, подумав, что Бен может не вспомнить меня в череде женщин, принимавших участие в исследовательском проекте доктора Шилдс, добавляю: «Я – Респондент 52». И складываю листок пополам.

С тех пор прошло более часа, от Бена пока ни слуху ни духу. Я потягиваюсь, разминая спину. С катка Уоллмен-Ринк доносится голос Мэрайи Кэри, исполняющей «All I Want for Christmas Is You». Переехав в Нью-Йорк, на первых порах я часто приходила сюда, но в этом году на коньки еще не вставала.

Я поднимаюсь со скамейки с намерением выбросить в урну стаканчик из-под кофе, и тут звонит мой телефон. Я хватаю его, вижу на экране имя Ноа.

За эти выходные так много всего произошло, и я почти забыла, что мы сегодня собирались вместе поужинать.

– Итальянская кухня или мексиканская? – спрашивает он, когда я принимаю вызов. – Тебе вообще нравится та или другая?

Я медлю с ответом, невольно вспоминая Томаса в своей постели.

Я не должна чувствовать себя виноватой, ведь Ноа я видела всего два раза в жизни. И все же меня мучает совесть.

– Я с удовольствием с тобой встречусь, но только давай без лишней помпы, ладно? – предлагаю я. – У меня был очень тяжелый день…

Он реагирует спокойно.

– Так мы можем просто остаться дома. Я открою бутылочку вина, закажу еды из китайского ресторана. А хочешь, приду к тебе?

Сейчас я не в состоянии идти на свидание и нормально общаться. Но Ноа отшивать не хочется.

Громкоговоритель на катке разражается зычным голосом:

– Объявляется десятиминутный перерыв. За это время мы приведем в порядок лед. Выпейте пока горячего шоколада, а потом снова добро пожаловать к нам!

– У меня идея! – говорю я Ноа.

* * *

Я с детства катаюсь на коньках – все зимы проводила на замерзшем озере неподалеку от дома родителей – и весьма преуспела в этом деле. А Ноа, вытаскивая из рюкзака свои коньки, объясняет:

– Я до сих пор по выходным играю в хоккей за университетскую команду.

Мы делаем несколько кругов, потом он поворачивается лицом и едет задом, берет меня за руки, шутит:

– Не отставай, черепаха.

Я торможу, острием лезвий вонзаясь в лед. Мышцы ног горят.

Это то, что мне нужно: тихо падающий снег, движение, громкая музыка, всюду вокруг розовощекие детишки.

И серебристая фляжка с мятным шнапсом, которую Ноа протягивает мне, пока мы передыхаем у бортика.

Я делаю глоток, потом быстро еще один.

Возвращаю ему фляжку и отталкиваюсь от бортика.

– Догони, если сможешь, – бросаю я ему через плечо и начинаю разгоняться.

Я мчусь к изгибу овального катка, чувствуя, как холод обжигает лицо, а из груди рвется смех.

И вдруг в меня врезается некая твердая масса. От столкновения я едва не падаю.

Ноги спотыкаются. Я инстинктивно выбрасываю в стороны руки, пытаясь найти точку опоры на льду.

– Будь осторожна, – говорит мне в ухо низкий мужской голос.

Я хватаюсь за ограждение. Пальцы в самый последний момент смыкаются вокруг железной поперечины, предотвращая мое падение.

В следующую секунду ко мне подъезжает Ноа. Я тяжело отдуваюсь.

– Цела? – спрашивает он.

Я киваю, но на него не смотрю. Глазами пытаюсь отыскать в толпе мужчину, что налетел на меня, но его невозможно разглядеть в круговерти развевающихся шарфов, теплых курток и взмывающих вверх ног со сверкающими серебристыми лезвиями коньков.

– Да, – наконец отвечаю я, все еще тяжело дыша.

– Сделаем перерыв? – предлагает Ноа. Он берет меня за руку и уводит со льда. У меня дрожат ноги; кажется, лодыжки вот-вот подвернутся.

Мы находим скамейку в стороне от людских толп. Ноа вызывается сбегать за горячим шоколадом.

Телефон, поставленный в режим вибрации, лежит у меня в кармане, но я все равно волнуюсь, что, возможно, пропустила сообщение от Бена. Поэтому я киваю Ноа, благодарю его. В ту же секунду, как он скрывается из виду, я проверяю свой телефон. Экран пустой.

Должно быть, тот мужчина врезался в меня по чистой случайности. Просто он произнес те же слова, что и Томас: «Будь осторожна».

Радостное возбуждение, что владело мною на льду, когда я, держась за руки с Ноа, каталась на коньках, исчезло.

Он возвращается к скамейке с двумя пластиковыми стаканчиками. Я улыбаюсь ему, но Ноа словно чувствует перемену в моем настроении.

– Тот тип будто из-под земли вырос, – замечает он. – Не ушиблась?

Я смотрю в его теплые карие глаза. Мне кажется, из всего, что окружает меня, он один незыблем. Уже не в первый раз я недоумеваю, как меня угораздило лечь в постель с Томасом в пятницу вечером.

Если б я только знала, чем для меня обернется то мое импульсивное решение. И, возможно, расплата еще впереди.

И мне вдруг подумалось, что в моей вселенной Ноа – единственное, о чем не знает доктор Шилдс. На одном из первых компьютерных сеансов я ей описала свою первую ночь с ним, но имени его я не упоминала. И скрыла от нее, что я по-прежнему с ним встречаюсь.

Вероятно, подсознательно я хотела это утаить: пусть хотя бы частичка моей жизни принадлежит мне одной.

Доктору Шилдс я рассказала про Бекки, про моих родителей, про Лиззи. Я сообщила ей место работы, домашний адрес, номер социального страхования, дату рождения. Ей известны мои слабости и самые сокровенные мысли.

Что бы она ни делала со всей этой информацией, Ноа, я знаю, к этому не имеет отношения.

Я мгновенно принимаю решение.

– Нет, не ушиблась, но меня тревожит один вопрос, – начинаю я и, глотнув горячего шоколада, продолжаю: – У меня на работе сложности, возникла одна неприятная ситуация, но…

Я ищу подходящие слова, и Ноа меня не торопит.

– Как узнать, что тому или иному человеку можно доверять? – наконец спрашиваю я.

Ноа приподнимает брови, потягивая напиток.

Потом снова смотрит мне в глаза, причем так серьезно, будто черпает ответ из самой глубины своей души.

– Если у тебя появился этот вопрос, тогда, думаю, ответ на него ты уже знаешь.

* * *

Спустя два часа, после того, как мы с Ноа перехватили по кусочку пиццы и он проводил меня до дома, я, свернувшись калачиком, лежу в своей постели. Засыпая, я слышу жужжание телефона.

В комнате темно. Я вижу только голубое пятно рассеянного света на прикроватной тумбочке.

Сон как рукой сняло. Я беру телефон.

«Почему не отвечаешь? – написал Томас. – Нужно встретиться».

Под посланием – свадебная фотография. На ней доктор Шилдс, в кружевном платье цвета слоновой кости, улыбается в объектив. Такой счастливой я ее не видела, сознаю я, глядя на чуть зернистое изображение. Она лет на пять моложе, чем сейчас, но я и без того знаю – со слов Томаса, – что она замужем семь лет.

Рядом с ней жених. Он покровительственно обнимает ее одной рукой. И это не темноволосый мужчина с фотографии в ее столовой.

Это Томас.

Глава 40

17 декабря, понедельник

Вы честны со мной, Джессика?

Вы продолжаете утверждать, что Томас никак не откликнулся на ваше приглашение.

Верится с трудом. У Томаса почти павловский условный рефлекс на сигнал, уведомляющий о поступлении нового сообщения. Он мог бы отклонить ваше приглашение. Или принять. Но чтобы вовсе проигнорировать его – это маловероятно.

Сегодня понедельник, три часа дня. Более суток миновало с тех пор, как вы покинули мой дом. Последний раз вы связывались со мной три часа назад.

Нужно еще раз вам позвонить.

Вы не отвечаете.

«Джессика, что с вами? Меня… расстраивает то, что вы не даете о себе знать».

Вы не перезваниваете. Вместо этого прислали сообщение: «Пока никаких вестей. Я неважно себя чувствую, попробую поспать».

Неубедительными отговорками вы пытаетесь замедлить темп общения. Будто считаете, что это вы контролируете ситуацию.

Зачем вам понадобилось брать паузу, Джессика? Ведь до сих пор вы были так усердны и податливы.

Выпор пал на вас именно потому, что вы должны были понравиться Томасу.

Значит, он тоже вам приглянулся?

После вчерашнего внезапного визита Томас так и не уточнил свое расписание на предстоящую неделю, как обещал.

Лишь вечером разок позвонил, чтобы пожелать мне спокойной ночи, и с тех пор не объявлялся.

Дыхание прерывистое, учащенное. Требуются сознательные длительные усилия, чтобы замедлить его. Кусок не лезет в горло.

Сразу же по выходе из кухни есть одна плохо пригнанная половица, которая издает тихий скрип каждый раз, когда на нее наступаешь. Ритм завораживающий – как мелодичная трель сверчка.

Сто скрипов.

Двести.

Пусть Томас не может разобраться со своим расписанием, но ведь мое ему известно.

По понедельникам с пяти до семи часов вечера мое присутствие необходимо в одной из аудиторий Нью-Йоркского университета, рядом с аудиторией № 214.

Правда, несколько недель назад мне разрешили уйти в отпуск, и теперь мой семинар ведет другой преподаватель.

Я вынуждена сомневаться в Томасе. К сожалению, это неизбежный побочный эффект его поведения.

Но сомневаться еще и в вас, Джессика… это невыносимо.

* * *

Импульсивность или опрометчивые необдуманные действия чреваты губительными последствиями.

Тем не менее в 15:54 я принимаю скоропалительное решение.

Пора напомнить вам, Джессика, кто играет первую скрипку.

Вы не сказали, что у вас болит, но куриный бульон – универсальное лекарство.

Купить его можно чуть ли не в каждом нью-йоркском гастрономе, – например, в том, что находится неподалеку от вашего дома.

Выбран большой контейнер, в простой бумажный пакет положены несколько упаковок соленых крекеров. А также пластмассовая ложка и салфетки.

Я несколько удивлена, когда вижу желтый фасад дома – с обсыпающейся штукатуркой и металлической пожарной лестницей в торце, – где вы снимаете квартиру. Сама вы всегда столь стильная и привлекательная, что трудно представить, как вы выходите из такого невзрачного здания.

Я звоню в квартиру № 4С.

Вы не отзываетесь.

Делать выводы преждевременно: возможно, вы действительно спите, как и говорили.

Я снова давлю на кнопку звонка, на этот раз дольше.

В вашей маленькой квартирке-студии, наверно, стоит оглушительный трезвон.

Ответа нет.

Даже если бы вы спали, такой громкий резонирующий шум вас не мог бы не разбудить.

Торчать у вас под окнами бесполезно – это ничего не даст. Но просто так взять и уйти я не могу.

И вдруг взгляд, случайно, еще раз падает на дверь подъезда. Она закрыта неплотно: замок не защелкнулся.

Чтобы войти в дом, нужно просто толкнуть дверь.

В подъезде ни лифта, ни консьержа. Лестница тусклая, унылая, застелена истершейся серой дорожкой. Но жильцы украсили коридоры собственными поделками. На нескольких дверях – рождественские венки. Помещение наполняет аромат чего-то пряного – чили или рагу.

Ваша квартира расположена ближе к концу коридора. Перед дверью – коврик с надписью «Добро пожаловать!».

На решительный стук в дверь ваш питомец – Лео, песик смешанной породы, которого вы взяли из приюта, – разражается звонким отрывистым тявканьем.

Но только его и слышно из-за двери.

Где вы, Джессика? С моим мужем?

Бумажный пакет комкается, издавая треск.

Гостинец оставлен у вас под дверью, вы увидите его, как только придете домой.

Порой простенький подарок можно использовать как оружие, чтобы произвести предупредительный выстрел.

Но к тому времени, когда вы его получите, возможно, уже будет слишком поздно.

В вас методично пестовалась преданность. Вам за услуги заплачены тысячи долларов. Вам преподносили тщательно подобранные подарки. Не оставляли без внимания ваше эмоциональное состояние: вы бесплатно получили практически курс интенсивной психотерапии.

Вы принадлежите мне.

Глава 41

17 декабря, понедельник

Я сижу за маленьким деревянным столиком рядом с витриной, в которой выставлены рождественские подарки. Покручивая манжету на стакане кофе из «Старбакса», я бросаю взгляд на дверь каждый раз, когда она распахивается.

Мы условились с Беном встретиться здесь в 17:30 – он сказал, что сегодня свободен только в это время. Бен задерживается уже на пятнадцать минут, и я боюсь, что он и вовсе не явится, поскольку голос у него был не очень обнадеживающий, когда я беседовала с ним по телефону.

Мне пришлось отменить визит к клиентке «БьютиБазз», которую я должна была обслужить во второй половине дня. Если б не отменила, не успела бы ко времени вернуться в район Верхнего Уэст-Сайда. Доктору Шилдс я не солгала относительно строгих правил компании: координатор, распределяющий заказы, предупредил, что я буду уволена, если у меня окажется еще один пропуск в этом месяце.

Я смотрю на телефон: вдруг Бен пытался связаться со мной. Но вижу только пропущенный вызов Томаса. За сегодняшний день он уже в пятый раз пытается дозвониться до меня, но я не намерена с ним общаться, пока не поговорю с Беном.

Дверь снова открывается. Меня обдает потоком морозного воздуха.

На этот раз входит Бен.

Глазами он сразу находит меня, хотя народу в кафе много.

Он идет ко мне, на ходу разматывая с шеи клетчатый шарф. Но пальто не снимает. Вместо приветствия он садится на стул напротив меня и осматривает зал, взглядом скользя по посетителям.

– У меня всего десять минут, – говорит он.

Внешне он такой же, каким я его помню: худой, прилизанный, с претензией на утонченность. Для меня это облегчение: хоть что-то постоянно в этом исследовательском проекте.

Я достаю список вопросов, который набросала минувшей ночью. После того, как я увидела присланное Томасом свадебное фото, заснуть мне не удавалось.

– В общем, – начинаю я. – Мм… как вы знаете, я одна из респондентов доктора Шилдс. И в последнее время происходят какие-то странные вещи.

Он просто смотрит на меня. От этого мне только труднее говорить.

– Вы ведь ее ассистент, так?

Бен складывает на груди руки.

– Уже нет. Мою должность сократили, когда проект был закрыт.

Я резко откидываюсь назад, чувствуя, как твердая деревянная спинка впивается мне в позвоночник.

– Как закрыли? – вскрикиваю я. – Я же принимаю участие в исследовании. Оно все еще проводится.

Бен хмурится.

– У меня другая информация.

– Но ведь только на днях вы искали телефоны бывших респондентов доктора Шилдс. Мне пришлось делать им макияж, – говорю я взахлеб.

Он смотрит на меня озадаченно.

– Вы это о чем?

Я пытаюсь собраться с мыслями, но голова идет кругом. За одним из соседних столиков пронзительным плачем заходится ребенок. Бариста включает гигантскую электрокофемолку, и та начинает греметь, пережевывая зерна. Мне нужна помощь Бена, но я не в состоянии сосредоточиться.

– Доктор Шилдс сказала, что вы перепутали местами цифры в телефоне одной из женщин, которые участвовали в прежнем исследовательском проекте, и в результате, когда я пошла к ней, оказалась не там где нужно. В квартире наркоманов, – тараторю я высоким срывающимся голосом. Женщина за соседним столиком поворачивается и смотрит на меня.

Бен наклоняется ко мне.

– Доктора Шилдс я уже несколько недель в глаза не видел, – говорит он, понизив голос. По его взгляду я не могу определить, поверил ли он хоть одному моему слову.

Я вспоминаю желтый блокнот со списком из пяти телефонных номеров. Они все были записаны аккуратным наклонным почерком доктора Шилдс.

Но ведь она сказала, что это Бен перепутал местами цифры в телефоне? Может быть, она имела в виду, что он допустил ошибку с самого начала, когда только собирал информацию для ее исследовательского проекта.

Но почему она освободила его от обязанностей ассистента, если до сих пор проводит исследования, работая с другими молодыми женщинами?

Бен демонстративно смотрит на часы.

Я пробегаю глазами свои вопросы. Но что в них толку, если Бен ничего не знает про этические эксперименты, к которым она меня привлекла?

– Вам вообще ничего не известно о том, чем она теперь занимается? – уточняю я.

Он качает головой.

Я холодею.

– Я подписал договор о неразглашении информации, – объясняет он. – Мне даже разговаривать с вами нельзя.

– Тогда почему вы пришли на встречу? – шепотом спрашиваю я.

Он убирает с рукава пальто налипшую пушинку. Снова обводит взглядом зал и отодвигается на стуле.

– Прошу вас! – Это вырывается как сдавленный вскрик.

– Найдите папку с вашим именем, – советует Бен, снова понизив голос, так что я едва различаю его слова, заглушаемые гомоном посетителей и криком ребенка.

Я таращусь на него.

– Что в ней?

– По ее указанию я собирал сведения обо всех респондентах. Но о вас она хотела знать больше. А потом забрала ваше досье из шкафа, где хранилась информация о других испытуемых.

Он поворачивается, собираясь уйти.

– Подождите! – окликаю я его. – Мне грозит опасность?

Бен медлит в нерешительности, стоя ко мне вполоборота. Потом на мгновение возвращается к столику.

– На это я не могу ответить, Джесс, – произносит он и уходит.

Во время наших первых сессий на столе доктора Шилдс лежала картонная папка. Что могло в ней быть?

После ухода Бена какое-то время я еще сижу за столиком, глядя в пространство перед собой. Потом наконец звоню Томасу.

Он отвечает после первого гудка.

– Ты почему не отвечала ни на мои звонки, ни на сообщения? Видела фото, что я прислал?

– Видела.

На другом конце линии где-то в глубине шумит вода, бряцает что-то металлическое.

– Я не могу сейчас говорить. – В его голосе слышится исступление. – У меня планы на ужин. Завтра утром позвоню. Ей ничего не говори, – снова предупреждает он и кладет трубку.

К тому времени, когда я покидаю кафе, на улице уже темно.

Дует холодный ветер. Нахохлившись, я иду домой, а сама пытаюсь представить содержимое досье доктора Шилдс. Многие врачи, принимая пациентов, делают записи. Вероятно, в той папке запротоколированы наши с ней беседы. Но почему Бен настаивает, чтобы я ее нашла?

Потом я осознаю, что давно уже не видела ту папку.

Я представляю, как она лежала на опрятном столе доктора Шилдс, ровно по центру, и пытаюсь вспомнить, что на ней было напечатано. К надписи я никогда не присматривалась, но теперь уверена, что там стояло мое имя: Фаррис, Джессика.

В отношении меня доктор Шилдс использовала только два обращения: на первых порах я была Респондент № 52, потом – Джессика.

Но Бен перед тем, как покинуть кафе, назвал меня Джесс.

Подойдя к своему дому, я замечаю, что дверь подъезда приоткрыта. Во мне подымается раздражение на беспечных соседей, не удосуживающихся плотно закрывать дверь, и на управдома, который никак не возьмет на себя труд устранить поломку.

Я поднимаюсь по лестнице, застеленной истершейся серой дорожкой, миную квартиру миссис Кляйн, которая живет прямо подо мной, этажом ниже. Нос мне щекочет аромат карри.

На входе в коридор я останавливаюсь. Под моей дверью что-то стоит.

Я подхожу ближе и вижу, что это простой бумажный пакет.

Поколебавшись, я поднимаю его с пола.

Пакет источает какой-то знакомый пряный запах, но я не могу его распознать.

В пакете куриный суп с вермишелью. Еще теплый.

Записки в пакете нет.

Но только один человек полагает, что мне нездоровится.

Глава 42

17 декабря, понедельник

Внезапный громкий шум предупреждает, что в доме кто-то есть.

Домработница по понедельникам не приходит.

В комнатах тишина и полумрак. Шум донесся слева.

Отдельный коттедж в Нью-Йорке имеет свои преимущества: отсутствие соседей, свой дворик, окна на все стороны.

Правда, есть и один существенный недостаток: нет консьержа, который охранял бы вход.

Снова громкое клацанье.

Знакомый звук. На шестиконфорочную плиту «Викинг» ставят кастрюлю.

Томас всегда гремит посудой, когда что-то готовит.

Он следует обычаю, что был заведен у нас по понедельникам, – тому самому, который был нарушен, когда он переехал.

Томас не сразу замечает меня в дверях кухни; наверно, музыка Вивальди, льющаяся из акустической системы «Сонос», заглушает шум моих передвижений.

Он рубит цуккини для блюда «паста примавера» – одного из нескольких в его арсенале. Знает, что оно – мое любимое.

На столе стоят два бумажных пакета из супермаркета, в ведерке со льдом – бутылка вина.

Я быстро произвожу в уме расчеты. Последний клиент Томаса уходит в 16:50. От его офиса до моего дома – 25 минут езды. Еще 20 минут – на магазин. Видать, на кухне он возится уже давно.

Сегодня вечером он не мог быть с вами, Джессика. Куда бы вы ни отправились, притворившись, будто спите дома, с моим мужем вы не встречались.

Мгновенно захлестнувшая меня волна облегчения вызывает слабость во всем теле.

– Томас!

Он стремительно поворачивается, держа перед собой нож, словно намерен защищаться.

Потом издает неестественно громкий сдавленный смешок.

– Лидия! Ты дома!

Только ли это его смутило?

Радость начинает угасать.

Тем не менее, я подхожу к нему, приветствую поцелуем.

– Занятие рано закончилось, – говорю я. И никаких других объяснений.

Порой не прямой вопрос, а молчание – наилучший способ получить информацию. Сотрудники полиции часто прибегают к этой тактике при допросе подозреваемых.

– Просто я… ну да, мы не договаривались, но я подумал, ты не станешь возражать, если я приду и удивлю тебя ужином, – с запинкой произносит Томас.

На этой неделе он уже второй раз является без предупреждения.

И нарушает негласную договоренность, которая возникла сама собой после его измены: с тех пор как Томас ушел от меня, он никогда не открывал дверь этого дома оставшимся у него ключом.

Или открывал?

Противоречивость фактов мешает объективно оценить ситуацию.

Завтра приму меры, чтобы впредь знать, когда он бывает здесь в мое отсутствие.

– Как мило, – сказано ему, более холодным тоном, чем он, возможно, ожидал.

Томас наливает бокал вина.

– Прошу, любимая.

– Только пальто сниму.

Он кивает и отворачивается к плите, помешивая макароны.

Джессика, вы пока так и не сообщили, был ли ответ на ваше послание.

Если Томас намеревается отклонить ваше приглашение, почему он этого еще не сделал?

Но, возможно, это вы что-то скрываете.

Возможно, вы убеждены, что свидание с Томасом – необходимый шаг для того, чтобы вы продолжили участие в исследовательском проекте. Не исключено, что он устоял перед искушением, но вы не намерены отступать. Пытаетесь выиграть время, рассчитывая на удачный исход.

Вы во всем стремитесь мне угодить, взираете на меня как на некое божество, почти не скрывая своего чрезмерного восхищения, и потому наверняка не хотите разочаровывать меня отрицательным результатом.

Как только Томас уйдет, я немедленно вам позвоню и приглашу на встречу завтра утром. И не приму никаких отговорок, будь то болезнь, светское мероприятие или работа на «БьютиБазз».

Вы будете честны со мной, Джессика.

К тому времени, когда я возвращаюсь на кухню к Томасу, он уже опрокинул макароны в дуршлаг, выложил их на блюдо и слегка приправил овощами.

Мы мило беседуем, потягивая вино. Звучит прекрасная музыка Вивальди. Мы неспешно наслаждаемся ужином.

Возможно, Томас тоже нервничает.

Минут через пятнадцать после того как мы сели за стол, раздается пронзительный сигнал мобильного телефона.

– Твой, – констатирует Томас.

– Не возражаешь? Я ожидаю звонка от пациента.

Это лишь отчасти ложь.

– Ни в коей мере, – отвечает он.

На дисплее высвечивается ваш номер.

– Доктор Шилдс, – говорю я ровно, профессиональным тоном. Это крайне важно.

– Привет, это Джессика… Мне уже лучше. Спасибо за куриный бульон.

По моим репликам Томас ни о чем не может догадаться.

– Пожалуйста.

– И я еще хотела сказать, – продолжаете вы, – что со мной связался тот мужчина из кафе. Томас.

Мой взгляд мгновенно перемещается на Томаса, я делаю судорожный вздох – инстинктивная реакция.

Он смотрит на меня. Невозможно определить, что он читает в моем лице.

– Минутку, пожалуйста, – говорю я.

Я быстро удаляюсь от Томаса. С телефоном в руке перехожу в соседнюю комнату.

– Продолжайте.

Тоновые изменения, модуляция голоса – надежный источник информации о содержании беседы. Плохие вести зачастую доносят с задержкой, хорошие – выплескивают взахлеб.

Но ваш голос остается нейтральным.

Никак не определить, что последует дальше. Даже пытаться бесполезно.

– Он сказал, что готов встретиться. Позвонит мне завтра, когда разберется со своим расписанием, и мы условимся о точном времени.

Глава 43

18 декабря, вторник

Я несколько лет живу в Нью-Йорке, но даже не догадывалась о существовании этого укромного парка.

Казалось бы, в Ботаническом саду на территории района Уэст-Виллидж должно быть много народу. И летом, возможно, так оно и есть. Но в этот серый промозглый день, когда я жду Томаса на деревянной скамейке, чувствуя, как ее сырость просачивается сквозь ткань моих джинсов, меня окружают только голые кустарники и деревья. Их сучья, словно гигантская паутина, опутывают унылое небо.

Я думала, что доктору Шилдс можно доверять. Но за последние сорок восемь часов выяснилось, что она мне постоянно лгала. Мало того, что Бен не составлял список телефонов тех женщин, – в настоящий момент вообще не ведется никаких исследований. Супруг доктора Шилдс – не мужчина с густой шевелюрой, которого я видела на фото в ее столовой; она замужем за Томасом. А сама я для нее вовсе никакая не особенная. Просто полезная вещь вроде теплой кашемировой шали или блестящей безделушки для завлекания ее мужа.

И сегодня я хочу узнать, почему для этой цели она выбрала именно меня.

Ей ничего не говори, наказал Томас.

Но командовать собой я ему не позволю.

Мне придется юлить перед доктором Шилдс, пока я не пойму, что происходит. Потому я и сказала ей, что Томас ответил мне и изъявил желание встретиться. Но я умолчала о том, что встреча состоится сегодня. Она думает, что я все еще жду, когда он назначит точное время.

Томас появляется на аллее, ведущей ко мне, ровно в 16:00.

Выглядит он почти так же, как в нашу первую встречу возле музея и потом – в баре: высокий атлетического сложения мужчина 35–37 лет в теплом синем пальто и серых брюках. На голове – вязаная шапочка.

Я оборачиваюсь, внезапно испугавшись, что доктор Шилдс сейчас вдруг снова вырастет из-под земли, как тогда, возле ее дома, когда я говорила по телефону с Томасом. Но вокруг безлюдно.

По приближении Томаса пара плачущих горлиц взлетает в воздух, громко хлопая крыльями. Я вздрагиваю, рукой хватаясь за грудь.

Он усаживается рядом, оставляя между нами зазор не более фута. Я предпочла бы, чтобы он сел подальше.

– Зачем моя жена послала тебя следить за мной? – с ходу спрашивает Томас.

– Я даже не знала, что вы женаты.

– Ты сказала ей, что мы с тобой переспали? – Похоже, он еще больше, чем я, боится, как бы доктор Шилдс не узнала.

Я качаю головой.

– Она платит мне за то, что я помогаю ей в ее экспериментах.

– Платит? – хмурится он. – Ты участвуешь в каком-то ее исследовательском проекте?

Томас перехватил инициативу, сам меня расспрашивает. Я не уверена, что мне это нравится, – но, по крайней мере, я могу сделать вывод, что ему известно очень мало.

Я протяжно выдыхаю, выдувая облачко белого пара.

– Начиналось это как исследовательский проект. А теперь… – Я не знаю, как объяснить, что́ я делаю для доктора Шилдс. Я перевожу разговор в другое русло: – В тот день у музея… мне даже в голову не приходило, что она отправила меня на встречу с тобой, пока я не увидела тебя в кафе. Иначе я никогда… э… не обратилась бы к тебе.

Он отклоняется назад, сцепив на затылке ладони.

– Даже представить не могу, что на уме у моей чокнутой жены, – говорит он. – Я ведь ушел от нее, знаешь, да? Впрочем, может, и нет.

Я вспоминаю две кофейные чашки, которые при мне убрала со стола доктор Шилдс, когда я первый раз пришла к ней домой, а также мужскую демисезонную одежду в шкафу прихожей.

И еще кое-что.

– Ты был с ней минувшим вечером! – заявляю я.

Вчера, разговаривая с Томасом по телефону, я слышала в трубке кухонные шумы – клацанье и бряцанье кастрюль со сковородками, журчание льющейся в раковину воды. Будто кто-то что-то стряпал. И сейчас мне припомнилась еще одна деталь, которой сразу я не придала значения: классическая музыка, но не мрачная и напряженная. Она была… жизнерадостная.

Эти же яркие энергичные мотивы я снова услышала чуть позже, когда позвонила доктору Шилдс.

– Это не то, что ты думаешь, – отвечает он. – Видишь ли, от такого человека, как Лидия, просто так не уйти. Если она не хочет тебя отпустить.

От его слов меня будто током ударило.

– Ты сказал, что она охотится на молодых женщин вроде меня. – Я сглатываю комок в горле. Мне очень трудно произнести свой следующий вопрос, хотя он пожирает меня изнутри. – Что конкретно ты имел в виду?

Томас резко встает и озирается по сторонам. Точно так же, вспоминаю я, вел себя Бен в кафе.

Обоих мужчин с доктором Шилдс связывали крепкие узы, и оба теперь утверждают, что отдалились от нее. Более того, судя по всему, они ее боятся.

В Ботаническом саду стоит почти звенящая тишина: не слышно даже шелеста гонимых ветром листьев или щелканья белок.

– Давай пройдемся, – предлагает Томас.

Я делаю шаг в ту сторону, что ведет к выходу из парка, но он хватает меня за руку и тянет за собой. Даже через ткань куртки я чувствую, как его пальцы впились в меня.

– Сюда.

Я высвобождаю из его тисков свою руку и иду за ним вглубь сада, к каменному фонтану с замерзшей водой.

Миновав фонтан, он проходит еще несколько метров, затем останавливается и утыкается взглядом в землю.

Я вся замерзла, даже нос окоченел. Я обхватываю себя руками, силясь подавить дрожь.

– Была одна девушка, – начинает Томас, так тихо, что мне приходится напрягать слух. – Юная, одинокая. И Лидия вцепилась в нее. Они вместе проводили время. Лидия делала ей подарки, даже домой приглашала. Будто та стала ей младшей сестрой…

Младшей сестрой, вторю я про себя. Сердце начинает учащенно колотиться в груди.

Слева от меня раздается громкий треск. Я стремительно поворачиваю голову на шум, но никого не замечаю.

Просто голый сук отвалился, убеждаю я себя.

– Та девушка… у нее были проблемы. – Томас снимает очки и потирает переносицу. Я не вижу выражения его глаз.

Пытаюсь побороть внезапно охвативший меня почти непреодолимый порыв повернуться и убежать. Я понимаю, что должна дослушать рассказ Томаса.

– Однажды вечером она пришла к Лидии. Они немного побеседовали. Не знаю, что Лидия ей сказала. Меня дома не было.

Солнце зашло, и температура мгновенно понизилась градусов, наверно, на десять. Я снова содрогнулась.

– Какое отношение это имеет ко мне? – с трудом выдавливаю я из себя, потому что в горле пересохло. В глубине души я понимаю, что мне вовсе не обязательно слышать его ответ.

Я уже знаю, чем закончилась эта история.

Томас наконец поворачивается и смотрит мне в лицо.

– Она покончила с собой, – произносит он. – Это была Респондент № 5.

Глава 44

18 декабря, вторник

Джессика, как вы смеете меня обманывать?

Сегодня в 20:07 вечера вы звоните и докладываете, что минуту назад Томас связался с вами по телефону.

– Вы условились о свидании? – спросила я.

– Нет-нет-нет, – быстро отвечаете вы.

Эти лишние «нет» выдают вас с головой: лжецы, как и хронические психастеники, зачастую чрезмерно многословны.

– Он сказал, что на этой неделе встретиться не сможет, но свяжется со мной, – продолжаете вы.

Голос у вас уверенный – и торопливый. Вы пытаетесь подать собеседнику сигнал, подразумевающий, что вы очень заняты и у вас нет времени на долгие разговоры.

Как же вы наивны, Джессика, в своем убеждении, что способны диктовать условия ведения беседы. Или что-либо еще, если уж на то пошло.

Необходимо долгой паузой поставить вас на место, хоть и не думала я, что придется преподавать вам такой урок.

– Все дело в плотном графике работы? – спрашиваю я. – Как вы думаете – он еще позвонит?

Под градом вопросов вы допускаете свою вторую ошибку.

– Причины он не называл, – отвечаете вы. – Это все, что он написал.

Возможно ли, что вы просто оговорились, характеризуя способ коммуникации: сначала он вам «позвонил», потом – «написал»?

Или вы специально стремитесь сбить меня с толку?

Если бы вы находились в стенах врачебного кабинета, сидели бы на диванчике, возможно, ваши истинные намерения выдали бы некие невербальные признаки: например, вы бы накручивали на палец прядь волос, или теребили свои серебряные колечки, или соскабливали с ногтя лак.

Однако по телефону индикаторы вашего поведения не столь выразительны.

Можно было бы указать, что вы непоследовательны в своих ответах.

Но, если вы лукавите, это критическое замечание, возможно, приведет к тому, что вы станете тщательнее заметать следы.

Так что я позволяю вам закончить разговор.

Что вы теперь делаете, повесив трубку?

Возможно, занимаетесь своими обычными вечерними делами, радуясь, что удалось избежать потенциально опасного разговора. Выгуливаете собаку, потом долго принимаете душ, наносите бальзам на свои непослушные волосы. Укомплектовывая к завтрашнему рабочему дню чемоданчик с косметикой, вы, как и подобает хорошей дочери, звоните родителям. Положив трубку, слышите знакомые шумы, что проникают к вам через тонкие стены квартиры: шаги над головой, невнятные звуки включенного телевизора, по которому показывают какой-нибудь комедийный сериал, гудки такси на улице.

Или традиционная атмосфера вашего вечера изменилась?

Может быть, сегодняшние шумы не столь умиротворяющие. Длинный анемичный вой полицейской сирены. Громкий скандал в соседней квартире. Под плинтусами скребутся мыши. А сами вы думаете про ненадежный замок на двери подъезда. Любой может запросто проникнуть в подъезд – и чужой человек, и знакомый.

Мне все известно про вас, Джессика. Вы из раза в раз доказывали свою преданность: красили ногти бордовым лаком; поборов свои инстинктивные сомнения, строго следовали инструкциям; даже не подумали украдкой заглянуть в пакет со скульптурой, пока не доставили его по назначению; открыли мне свои секреты.

Но за последние сорок восемь часов вы стали ускользать от меня. Вы пренебрегли нашей недавней встречей в пользу одной из своих клиенток. Вы не отвечали на мои звонки и SMS-сообщения. Вы откровенно лгали мне. Вы ведете себя так, будто наши с вами отношения – это проходная сделка, заряженный до отказа банкомат, из которого можно брать деньги без всяких для себя последствий.

Что изменилось, Джессика?

Томас опалил вас своим огнем?

При этой мысли я даже не холодею – коченею.

Медленное размеренное дыхание на протяжении нескольких минут помогает прийти в себя.

Я снова сосредоточена на возникшей проблеме. Какую цену нужно заплатить, чтобы вернуть вашу преданность?

Из кабинета на верхнем этаже я приношу в библиотеку ваше досье. Кладу его на журнальный столик. Напротив, на рояле, рядом с нашей свадебной фотографией, стоит ваза с белоснежными нарциссами, которые подарил мне Томас. В воздухе витает едва уловимый нежный аромат.

Открываю досье. На первой странице – ксерокопия вашего водительского удостоверения, которое вы представили перед самым первым сеансом тестирования, и биографические сведения.

Вторая страница – распечатка фотографий, которые Бен нашел в «Инстаграме».

Вы с вашей сестрой очень похожи, сразу видно, что родные. Только у вас черты выразительные, взгляд цепкий; а у Бекки лицо все еще по-детски аморфное, словно по линзам объектива, что был наведен на нее, мазнули вазелином.

Забота о Бекки – дело обременительное.

На вашей маме дешевая блузка, она щурится на солнце; отец держит руки в карманах, словно так ему легче сохранять вертикальное положение.

Ваши родители выглядят уставшими, Джессика.

Пожалуй, надо устроить им хороший отдых.

Глава 45

19 декабря, среда

Томас посоветовал мне вести себя естественно, держаться с доктором Шилдс так же, как всегда, чтобы она ничего не заподозрила.

«Мы придумаем, как вывести тебя из игры так, чтобы ты не пострадала», – сказал он, когда мы выходили из парка. Потом сел на мотоцикл, надел шлем и с ревом умчался прочь.

Прошло двадцать четыре часа с тех пор, как мы расстались, и за это время тревога, овладевшая мной в Ботаническом саду, улеглась.

Вчера вечером, когда я вернулась домой, меня не покидали мысли о Респонденте № 5. Я приняла душ, долго стояла под горячей водой, потом вместе с Лео поужинала остатками спагетти с фрикадельками. Но чем больше я об этом размышляла, тем абсурднее мне казалась вся эта ситуация. Неужели я должна поверить, что уважаемый психотерапевт и преподаватель Нью-Йоркского университета довела кого-то до самоубийства – и что то же самое она может проделать со мной?

Скорее всего, у той девушки, как и сказал Томас, давно были проблемы с психикой. Ее смерть никак не связана с доктором Шилдс и ее научными экспериментами.

Сообщение от Ноа пришлось как нельзя кстати. «Свободна в пятницу вечером? – спрашивал он. – Один мой приятель держит отличный ресторан – “Бастр”, – если, конечно, ты любишь южную кухню».

«Можешь на меня рассчитывать!» – мгновенно откликнулась я.

И неважно, если в этот вечер я понадоблюсь доктору Шилдс. Скажу ей, что занята.

К тому времени, когда я надела свою самую уютную пижаму, разговор с Томасом превратился в далекое воспоминание, как будто мне это приснилось. Тревога сменилась чувством более веским и желанным. Гневом.

Перед тем как забраться в постель, я укомплектовала косметикой свой чемоданчик – завтра мне предстояло выполнить много заказов. Взяв в руку ополовиненный флакончик с бордовым лаком для ногтей, я с минуту медлю в нерешительности. А потом швыряю его в мусорное ведро.

Натягиваю до шеи одеяло. Рядышком свернулся клубочком Лео. Из подъезда доносится бряцанье ключей: соседи, живущие напротив, открывают дверь. Доктор Шилдс, размышляю я, вызвалась помочь с работой моему отцу, но теперь, похоже, как будто напрочь забыла об этом. Она платит мне хорошие деньги, но с ее появлением моя жизнь наполнилась тревогой, и это не стоит нескольких тысяч долларов.

Я крепко засыпаю на целых семь часов.

Утром по пробуждении я понимаю, что решение проще простого: с меня хватит.

Перед уходом на работу я звоню доктору Шилдс – впервые за все время сама прошу ее о встрече.

– Вы позволите зайти к вам сегодня вечером? – спрашиваю я. – Хотелось бы получить чек за последнее задание… Деньги мне бы не помешали.

Я сижу на краю постели, но в ту же секунду, как слышу модуляции ее голоса, встаю.

– Рада слышать вас, Джессика, – отвечает доктор Шилдс. – Жду вас в шесть.

Неужели так просто? – недоумеваю я.

У меня появляется ощущение дежавю. Помнится, эта же мысль посетила меня, когда мне удалось записаться к ней на тестирование.

Через несколько минут я выхожу из дома под затянутое тучами небо и направляюсь к первой из своих клиенток. Сегодня у меня пять заказов. Через девять часов эпопея с доктором Шилдс для меня закончится, говорю я себе.

Весь день я усердно тружусь. Сначала обслуживаю деловую женщину – ей нужно сфотографироваться для сайта своей компании. Потом делаю макияж писательнице – она будет давать интервью телеканалу «Нью-Йорк 1». Следующие клиентки – три подруги: они собираются на праздничное мероприятие в ресторан. Я чувствую, как постепенно возвращаюсь в налаженный ритм своей прежней жизни, придавленной к земле комфортной тяжестью предсказуемости.

К дому доктора Шилдс я прибываю за несколько минут до назначенного часа, но в дверь звоню ровно в шесть. Я точно знаю, что ей скажу. Даже раздеваться не стану.

Она быстро подходит к двери, но вместо приветствия поднимает указательный палец, прижимая к уху мобильный телефон.

– Уу-гу, – произносит она в трубку, жестом приглашая меня в дом.

Доктор Шилдс ведет меня в библиотеку, и я иду за ней. А что еще остается?

Пока она слушает, что ей говорят по телефону, я осматриваю комнату. На рояле – букет белых цветов. На полированной черной крышке лежит один опавший лепесток, который доктор Шилдс, проследив за моим взглядом, спешит убрать с инструмента.

Она разглаживает лепесток между пальцев, но в другой руке по-прежнему держит телефон.

Потом мой взгляд падает на бронзовую скульптуру мотоцикла. Я быстро отвожу глаза, пока доктор Шилдс не заметила, что я смотрю на него.

– Спасибо за помощь, – благодарит она кого-то и ненадолго выходит из библиотеки. Я продолжаю осматриваться, ища новые зацепки, но здесь только несколько картин, встроенная книжная полка с книгами в твердой обложке и на журнальном столике – стеклянная ваза с яркими апельсинами.

Доктор Шилдс возвращается. В руках у нее уже нет ни лепестка, ни телефона.

– Я выписала вам чек, Джессика, – сообщает она, но не отдает его. Вместо этого протягивает ко мне руки. Я на мгновение цепенею, думая, что она хочет обнять меня, но она говорит: – Позвольте вашу куртку.

– Нет, я ненадолго, – отказываюсь я и, откашлявшись, добавляю: – Дома у родителей неприятности, мне нужно поехать к ним. Извините, что ставлю вас в известность в последний момент. Это решение мне самой далось нелегко. Я уезжаю в пятницу и проведу там все праздники.

Доктор Шилдс не реагирует.

– Понимаете, – продолжаю тараторить я, – они ведь даже во Флориду не могут поехать в этом году. Они оказались в очень тяжелом положении. Я много думала об этом и решила, что мне, наверно, следует пожить там какое-то время. Я хотела лично поблагодарить вас за все.

– Понимаю. – Доктор Шилдс присаживается на диван и жестом предлагает мне сесть рядом. – Это очень серьезный шаг. Я знаю, как старательно вы пытались устроить здесь свою жизнь.

Мне стоит неимоверных трудов отказаться от ее приглашения.

– Простите. У меня встреча, так что…

– О. – В серебристом голосе доктора Шилдс появляются металлические нотки. – Свидание?

– Нет-нет, – трясу я головой. – Встреча с Лиззи. Мы договорились посидеть немного в баре сегодня вечером.

Какого черта я оправдываюсь? Словно никак не отделаюсь от привычки откровенничать с ней.

Звонит мой телефон. Я вздрагиваю.

В карман за ним не лезу. Через пару минут я выйду отсюда и перезвоню тому, кому я понадобилась. Потом меня пронзает мысль: вдруг это Томас.

Тишину снова взрывает пронзительный трезвон.

– Ответьте, – мягко настаивает доктор Шилдс.

У меня сводит живот. Если я вытащу телефон, сумеет ли она разглядеть на экране, кто мне звонит, и услышать, что мне говорят?

Телефон звонит в третий раз.

– Надеюсь, у вас нет от меня секретов, Джессика?

Она словно гипнотизирует меня. Моя воля парализована, я не в силах ослушаться. Дрожащей рукой я достаю из кармана телефон.

На экране круглое фото моей матери. Сама того не желая, я грузно опускаюсь в кресло напротив доктора Шилдс.

– Мама, – хрипло выдавливаю я из себя.

Такое ощущение, что доктор Шилдс взглядом пригвождает меня к креслу. Руки и ноги наливаются свинцом.

– Поверить не могу! – кричит в телефон мама.

– Флорида! – доносится до меня радостный вопль Бекки. – Мы едем к океану!

– Что? – ошеломленно охаю я.

Уголки губ доктора Шилдс изгибаются в улыбке.

– Несколько минут назад курьер доставил пакет из туристического агентства! О, Джесс, твоя начальница – чудо! Такой сюрприз нам преподнесла!

Я не нахожу слов для ответа. Мой разум не поспевает за событиями, что разворачиваются вокруг меня.

– Я ни о чем таком не знала. Что в пакете? – наконец спрашиваю я.

– Три авиабилета до Флориды и буклет с информацией о курорте, где мы будем отдыхать, – с готовностью докладывает мама. – Там такая красота!

Три билета. Не четыре.

Из стеклянной вазы, что стоит на журнальном столике между нами, доктор Шилдс берет один апельсин и вдыхает его запах.

Я зачарованно смотрю на нее.

– Мне так жаль, что ты не сможешь поехать с нами, – говорит мама. – Твоя начальница прислала нам очень милое письмо – объяснила, что ты нужна на работе, но она позаботится о том, чтобы ты не осталась одна на Рождество, что праздник ты будешь встречать у нее дома.

У меня сжимается горло. Я не в силах продохнуть.

– Сразу видно, что она ценит тебя, – продолжает мама под аккомпанемент счастливого смеха Бекки. – Я горжусь, что ты сумела найти такую хорошую новую работу.

– Жаль, что на праздники вы будете нужны здесь, – тихо произносит доктор Шилдс.

– Мама, мне нужно бежать, – усилием воли выдавливаю я из себя. – Я люблю тебя.

Доктор Шилдс кладет на стол апельсин и лезет в карман.

Я опускаю телефон и смотрю на нее.

– Они улетают завтра вечером, – говорит доктор Шилдс. Ее интонации столь точны и мелодичны, что речь звучит, как перезвон колокольчиков. – Полагаю, в пятницу вы домой все-таки не поедете.

От нее нельзя просто так взять и уйти, сказал мне Томас в обледеневшем парке.

– Джессика. – Доктор Шилдс вытаскивает из кармана руку. – Ваш чек.

Не раздумывая, я беру его.

Отрываю глаза от ее пытливого взора и утыкаюсь взглядом в вазу с оранжевыми плодами.

И только тогда сознаю, что это апельсины того самого сорта, которым я торговала ежегодно в декабре в рамках нашей школьной благотворительной кампании. Апельсины с рубчиком. Из Флориды.

Глава 46

19 декабря, среда

Сегодня вечером, сидя на кухне, вы снова напомнили мне Эйприл.

В тот июньский вечер всего лишь полгода назад она сидела на табурете, положив ногу на ногу, раскачивала той, что лежала сверху, и потягивала вино. Как обычно, ее переполняла энергия безумия, но внешне это выражалось в чрезмерном оживлении.

Само по себе это не являлось поводом для беспокойства.

Ей были свойственны резкие перепады настроения, сравнимые с тем, как внезапный ливень врывается в солнечный день или холодное утро стремительно сменяет послеполуденный зной.

Словно ее внутренний барометр отображал погодные условия месяца, в честь которого ее назвали.[7]

Но тем вечером эмоционально она была еще более импульсивна, чем прежде.

Прозвучали резкие слова; она плакала навзрыд.

И тем же вечером, некоторое время спустя, она покончила с собой.

* * *

Судьба любого человека отмечена поворотными моментами, уникальными в каждом конкретном случае, как цепочки ДНК.

Материализация Томаса в темном коридоре во время отключения электричества стала одной из таких определяющих встрясок.

Исчезновение Эйприл – еще одной вехой.

Ее смерть – и фразы, которыми незадолго до этого мы обменялись, – обозначили точку падения по нисходящей траектории, погружение в эмоциональную трясину. Что повлекло за собой еще одну потерю. Второй жертвой стал наш брак с Томасом.

В судьбе каждого человека есть поворотные моменты – порой внезапные, порой как будто бы предопределенные, словно к этому все и шло, – которые формируют и в конечном итоге цементируют его жизненный путь.

И знакомство с вами, Джессика, тоже судьбоносное событие. По времени самое последнее.

* * *

Вы не вправе исчезнуть. Теперь вы нужны как никогда.

Факты указывают на две вероятные возможности. Либо вы лжете, и вы с Томасом встречались или намерены встретиться. Либо вы сказали правду, и это значит, что Томас пребывает в сомнениях. Он долго не решался ответить вам, демонстрировал противоречивые реакции, и это, может быть, признак того, что он готов поддаться соблазну.

В любом случае, имеющихся фактов недостаточно. Гипотеза о том, что Томас – неисправимый ловелас, не была должным образом проверена на практике.

Вам будет позволено на один вечер снова стать той податливой угодливой молодой женщиной, какой вы были, когда первый раз пришли на тестирование в качестве респондента № 52.

Вы проговорились, что собирались покинуть Нью-Йорк. А значит, вы утрясли свой рабочий график с «БьютиБазз» и в период вашего запланированного отсутствия клиентов у вас не будет.

Ваша подруга Лиззи праздновать Рождество будет в кругу семьи, за тысячи миль от вас.

Ваши родные будут лакомиться морепродуктами и плескаться в бассейне с теплой морской водой.

Вы будете полностью в моем распоряжении.

Глава 47

19 декабря, среда

– Твоя жена – сумасшедшая! – тихо, но с жаром говорю я в трубку.

Я нахожусь за четыре дома от коттеджа доктора Шилдс, но на этот раз я удостоверилась, что она не последовала за мной. Съежившись, я стою у входа в магазин одежды с объявлением во всю витрину: «Ликвидация». Теперь уже тучи рассеялись, но зимнее небо окрашено в фиолетово-черноватый цвет. Редкие прохожие кутаются в свои пальто и, опустив головы, подбородками зарываются в шарфы.

– Знаю, – вздыхает Томас. – Что случилось?

Я дрожу, но не от холода. Доктор Шилдс опутывает меня незримыми сетями. Это как китайские наручники: чем упорнее пытаешься вытащить пальцы из трубочки, тем плотнее они в ней увязают.

– Я просто хочу, чтобы она оставила меня в покое. Ты обещал помочь. Нам нужно встретиться.

– Сегодня выбраться никак не могу, – не сразу отвечает он.

– Я сама к тебе приеду. Ты где сейчас?

– Вообще-то, сейчас я иду на встречу с ней.

У меня глаза лезут на лоб, спина деревенеет.

– Что? Два дня назад ты был у нее дома. И еще предлагаешь мне поверить, что ты с ней расстался? Вы же постоянно вместе!

– Это не совсем так. Мы встречаемся с адвокатом по бракоразводным процессам, – объясняет Томас увещевающим тоном. – Давай завтра все обсудим?

Я настолько напряжена, что просто не в состоянии продолжать разговор.

– Отлично! – наконец произношу я и кладу трубку.

С минуту стою на месте.

Нужно как-то попытаться хоть немного подчинить себе ход своей растрепанной жизни. На ум приходит только одно.

Я покидаю укрытие у магазина и возвращаюсь по своим стопам. В тридцати метрах от дома доктора Шилдс перехожу через дорогу и прячусь в темноте на другой стороне улицы.

Спустя пятнадцать минут, когда я уже думаю, что, возможно, упустила ее, она выходит из дома.

Я следую за ней на безопасном расстоянии. Через два квартала она сворачивает за угол, проходит еще три квартала.

Мы приближаемся к торговому району, толпа густеет, но я не боюсь потерять ее из виду. На ней длинное белоснежное пальто, распущенные рыжевато-золотистые волосы рассыпаны по плечам.

Она подобна фарфоровому ангелу на макушке рождественской елки.

Вдалеке я вижу Томаса. Он ждет ее под маркизой.

Меня, я абсолютно уверена, он не приметил: на мне капюшон, и я успеваю нырнуть за автобусную остановку.

Но доктора Шилдс он замечает.

Его лицо расплывается в улыбке, в которой отражаются одновременно предвкушение и восторг.

Он не похож на человека, который хочет развестись с женщиной, что сейчас приближается к нему. Напротив, видно, он искренне рад встрече с ней.

Ни он, ни она не догадываются, что я наблюдаю за ними. Не знаю, долго ли они пробудут в моем поле зрения, прежде чем скроются в здании, где их ждет адвокат. Но, возможно, мне удастся что-нибудь выяснить.

Он делает шаг ей навстречу, протягивает руку.

Она вкладывает в нее свою ладонь.

Он в элегантном черном пальто, она – в белом. Нечто подобное где-то я уже видела. На фотографии. Их свадьба.

Томас наклоняет голову, берет ее сзади за шею и целует.

Мужчина так не целует женщину, от которой хочет избавиться.

Я это знаю, потому что пять дней назад, в баре, где мы с ним встретились, он целовал меня точно так же.

* * *

Я иду домой и думаю, что нас троих связывает сплошная ложь.

Теперь я знаю, что Томас и меня пытается обмануть.

После того, как они с доктором Шилдс вдоволь нацеловались под красной маркизой, он одной рукой обнял ее за плечи и снова привлек к себе. Потом открыл высокую деревянную дверь – не адвокатской конторы, а романтического итальянского ресторана – и отступил на шаг, пропуская ее вперед.

По крайней мере, наконец-то я выяснила хоть что-то конкретное: ни ему, ни ей доверять нельзя.

Почему? Не знаю. Но не это меня сейчас тревожит.

Мне нужно получить ответ на один-единственный вопрос: кто из них опаснее?

Часть 3

Зачастую наиболее строго мы судим самих себя. Ежедневно критикуем свои решения, поступки, даже сокровенные мысли. Переживаем, что коллега, которому направлено письмо по электронной почте, может неверно истолковать его тон. Опустошив контейнер с мороженым, ругаем себя за утрату самоконтроля. Раскаиваемся, что не выслушали по телефону друга или подругу, которые пытались поделиться с нами своими бедами, а, проявив нетерпение, быстро положили трубку. Сокрушаемся, что при жизни кого-то из родных не успели сказать ему или ей, как много они для нас значат.

Мы все несем на себе бремя тайных сожалений – по отношению к незнакомым людям, с которыми сталкиваемся на улице, к своим соседям, коллегам, друзьям, даже любимым. И мы все вынуждены постоянно делать тот или иной нравственный выбор. Какие-то из наших решений ни на что не влияют, другие – переворачивают всю жизнь.

Эти суждения так легко сформулировать на бумаге: поставил галочку и пошел дальше. В жизни все гораздо сложнее.

Принятые решения не отпускают. Днями, неделями, даже годами вы думаете о людях, на которых так или иначе отразились ваши поступки. Вы подвергаете сомнению свой выбор.

И задаетесь вопросом: когда – а не что если – это вам аукнется?

Глава 48

19 декабря, среда

Последний подарок доктора Шилдс еще опаснее, чем флирт с женатым мужчиной, выбалтывание мучительных секретов или квартира наркомана, в которой мне случилось оказаться.

Плохо уже то, что я поставила под угрозу свою жизнь, когда связалась с доктором Шилдс, дав согласие на участие в ее экспериментах. Так теперь она еще добралась и до моих родных. Они, наверно, не помнят себя от счастья – как будто в лотерею выиграли эту поездку. Я так и слышу ликующий вопль Бекки: «Мы едем к океану!»

Но, как сказал Рикки, «бесплатный сыр бывает только в мышеловке».

Сейчас, возвращаясь домой, я невольно вспоминаю, как доктор Шилдс целовалась с Томасом у ресторана. Я представляю, как они сидят вдвоем за столиком в романтической обстановке, и сомелье откупоривает перед ними бутылку красного вина. Томас пробует вино, одобрительно кивает. Потом, возможно, берет ее руки в свои ладони, греет их. Я готова отдать что угодно, лишь бы узнать, о чем они говорят.

Обсуждают меня? Интересно, друг другу они тоже лгут, как и мне?

Войдя в свой подъезд, я со всей силы захлопываю за собой дверь – чуть плечо не вывихнула. Морщась, я потираю его и иду к лестнице.

Поднимаюсь на четвертый этаж, ступаю в коридор и на коврике у входа в одну из квартир, за три двери до моей, замечаю что-то маленькое и на вид мягкое. На секунду мне подумалось, что это мышь. Но потом, присмотревшись, я понимаю, что это серая женская перчатка.

Это ее, цепенею я. Цвет, ткань – абсолютно ее стиль.

Клянусь, я даже улавливаю характерный запах ее духов. Что опять привело ее ко мне?

Но подойдя ближе, я понимаю, что ошиблась. Кожа грубая, дешевая – перчатки с уличного рынка. Должно быть, обронил кто-то из соседей. Я оставляю перчатку на коврике – авось ее хозяйка найдется.

И вот я у своей квартиры, отпираю дверь, стою на пороге, оглядываю комнату. Вроде бы все осталось так, как было, когда я уходила из дома. Да и Лео, как всегда, бросается ко мне с радостным лаем. Тем не менее, я закрываю дверь на оба замка, хотя обычно это делаю перед сном.

На прикроватной тумбочке горит ночник. Я непременно оставляю его включенным – для Лео, – если знаю, что вернусь домой уже после того, как стемнеет. Но сейчас я зажигаю еще и более яркий – потолочный – свет, а также лампы в санузле. Помедлив, резко отдергиваю штору на ванне. Мне будет спокойнее, если я проверю каждый уголок в квартире.

Направляясь в зону кухни, я задеваю стул с одеждой, которую я поленилась убрать в шкаф.

На спинке висит и палантин доктора Шилдс – выглядывает из-под свитера, что я надевала вчера. Я отвожу от него глаза и иду к кухонному шкафу. Достаю бокал, наливаю в него воды и осушаю в три глотка. Из нижнего выдвижного ящика со всякой всячиной беру блокнот.

С блокнотом забираюсь на постель, усаживаюсь по-турецки. Верхняя страница исписана рядами цифр – попытка рассчитать бюджет, быстро вспоминаю я. Даже не верится, что каких-то полгода назад я ломала голову, где достать денег на оплату услуг трудотерапевта Бекки, и надеялась, что «БьютиБазз» будет направлять меня к клиентам, которые обитают в удобной близости друг от друга, и мне не придется преодолевать большие расстояния с увесистым чемоданчиком. Оглядываясь назад, я понимаю, что тогда моя жизнь была спокойной, безмятежной, привычной. Но потом однажды, поддавшись сиюминутному порыву, я взяла со стула телефон Тейлор и прослушала сообщение Бена. Те десять секунд изменили мою жизнь.

Теперь той своей импульсивности я должна противопоставить трезвый расчет и здравомыслие.

Я выдираю верхний листок и на чистом посередине провожу линию, деля его на две колонки. В верхней части одной пишу «доктор Шилдс», наверху другой – «Томас». Затем, сидя на постели в той же позе, записываю все, что мне о них известно.

Доктор Лидия Шилдс: 37 лет; дом в районе Уэст-Виллидж; преподаватель Нью-Йоркского университета. Психотерапевт, имеет врачебный кабинет в средней части Манхэттена. Занимается исследовательской работой, автор книг. Одежда – эксклюзив, изысканные вкусы. Бывший ассистент – Бен Куик. Замужем за Томасом. Последний пункт я подчеркиваю четыре раза.

Напротив еще нескольких предполагаемых фактов ставлю знак вопроса: влиятельный отец? Досье пациентов? Что случилось с Респондентом № 5?

Я смотрю на свои записи. Негусто. Неужели это и впрямь все, что я знаю о женщине, которая выведала почти все мои секреты?

Я приступаю к заполнению колонки на Томаса. Беру ноутбук и в «Гугле» задаю поиск на Томаса Шилдса. Программа выдает несколько статей, но они все о других людях.

Возможно, доктор Шилдс при вступлении в брак оставила девичью фамилию.

Я вспоминаю кое-что из своих наблюдений во время нашей с ним встречи в баре: ездит на мотоцикле; знает весь текст песни «Come Together» группы «Битлз»; пьет бочковое пиво «IPA». Потом всплывают кое-какие подробности, на которые я обратила внимание, когда мы с ним пришли ко мне домой: любит собак; в хорошей физической форме; шрам на плече – остался после хирургической операции по устранению разрыва вращательной манжеты.

Поразмыслив с минуту, я добавляю: в кафе «У Теда» читает «Нью-Йорк таймс»; посещает тренажерный зал; носит очки; женат на докторе Шилдс. Последний пункт я тоже подчеркиваю четыре раза.

И продолжаю: возраст – под 40? Род занятий? Где живет?

О Томасе я знаю еще меньше, чем о докторе Шилдс.

Мне известны всего два человека, которые связаны с ними. Один из них, Бен, не желает рассказывать мне больше того, что уже сообщил.

Вторая и вовсе мне ничего не скажет.

Респондент № 5. Кто она?

Я встаю с постели и начинаю расхаживать по комнате – десять шагов в одну сторону, десять – в обратную, – пытаясь вспомнить все, что сказал мне Томас в Ботаническом саду.

Юная, одинокая… Лидия делала ей подарки…Она не ладила с отцом… Покончила с собой.

Я кидаюсь к дивану, снова сажусь за компьютер. На мой запрос в поисковой строке «Уэст-Виллидж, Ботанический сад, самоубийство, июнь» «Гугл» выдает статью из двух абзацев, напечатанную в «Нью-Йорк пост». Пробежав ее глазами, я понимаю, что хотя бы в этом Томас не солгал: в Ботаническом саду умерла молодая женщина. Тем же вечером ее тело обнаружила некая парочка, совершавшая прогулку при луне. Поначалу они решили, что она спит.

Из статьи я также узнаю ее полное имя: Кэтрин Эйприл Восс.

Смежив веки, я повторяю его про себя.

Ей было всего двадцать три года, ее все знали под вторым именем. В статье немного рассказывается о ее родителях, братьях и сестрах, которые все намного старше нее, а также приводятся еще кое-какие сведения.

Для меня этих данных достаточно, чтобы начать отслеживать траекторию ее жизни и понять, где и каким образом она пересеклась с доктором Шилдс.

Потирая лоб, я обдумываю свой следующий шаг. Голова ноет, – может быть, потому что я целый день почти ничего не ела. Но сейчас я настолько напряжена, что не смогу проглотить ни крошки.

Мне отчаянно нужна информация, но пока мне не хочется беспокоить горюющих родителей Эйприл. Можно отработать другие зацепки. Как и почти вся молодежь в возрасте 20–30 лет, Эйприл активно общалась в соцсетях.

Не прошло и минуты, как я нашла ее страничку в «Инстаграме», на которую зайти мог любой человек.

Я намерена просмотреть фотографии, как тогда, когда в Интернете искала информацию о докторе Шилдс. На мгновение я замираю, собираясь с духом.

Я понятия не имею, что предстанет моему взору, но сознаю, что сейчас я переступлю черту, и обратного пути уже не будет.

Я кликаю на ее имя. Экран заполняют маленькие квадратные фотографии.

Решив проследить ее путь во времени в обратном направлении, я увеличиваю самый последний снимок.

Фото датировано вторым июня. За шесть дней до ее смерти.

При виде улыбающегося лица Эйприл я вздрагиваю, хотя эта фотография из разряда тех, на которых могли бы быть запечатлены мы с Лиззи – две подружки отдыхают в баре, чокаясь бокалами с «маргаритой». Самый обычный снимок – особенно если учесть то, что случилось с ней меньше недели спустя. Под фото Эйприл поставила подпись: «С лучшей подругой – @Fab24!». С десяток человек оставили свои комментарии: «Крутяк!», «Красотки!».

Я внимательно разглядываю лицо Эйприл. Это она – девушка, которой доктор Шилдс присвоила номер 5. У нее длинные прямые темные волосы и светлая кожа. Худенькая – даже слишком. Карие глаза кажутся непомерно огромными и круглыми на ее узком лице.

На чистом листе блокнота я записываю имя Эйприл и под ним – «Fab24/лучшая подруга».

Одну за другой пролистываю фотографии, высматривая на каждой какие-нибудь примечательные детали: задний план; название ресторана на салфетке; повторяющиеся лица.

К тому времени, когда на экране появляется пятнадцатая фотография, я уже знаю, что Эйприл тоже носила серьги в форме колец и черную кожаную куртку, любила печенье и собак, как и я.

Я возвращаюсь к фотографии Эйприл и Fab24. На этом снимке она выглядит счастливой – по-настоящему счастливой, и это не плод моего воображения. А потом я замечаю на спинке стула, на котором она сидит, бахрому серо-коричневого палантина.

Из коридора доносятся шаги. Я резко вскидываю голову.

Мне кажется, что кто-то подошел к моей двери.

Я жду стука, но никто не стучит.

Зато слышится шорох.

Я выпрямляю ноги, слезаю с постели и на цыпочках подкрадываюсь к двери, надеясь, что мои носки не слишком громко шуршат по деревянному полу.

В двери есть глазок. Только я собираюсь посмотреть в него, все мое существо сковывает страх: я боюсь увидеть пронизывающий голубой глаз доктора Шилдс, прилипший к тонкому стеклу с другой стороны.

Нет, не могу. Я уверена, что она слышит за дверью мое прерывистое дыхание.

Ощущая приток адреналина в крови, я прижимаюсь ухом к двери. Ничего.

Если доктор Шилдс здесь, она, я знаю, не уйдет, пока не добьется от меня того, что ей нужно. Мне кажется, она и через дверь видит все, что есть и происходит в моей квартире, наблюдает за мной, так же, как тогда, на первых сеансах тестирования, следила за мной через компьютер. Нет, все же я должна убедиться. Я заставляю себя повернуть голову и приникнуть к глазку. Грудь сдавливает.

Ни души.

Если б я увидела ее за дверью, у меня, наверно, сердце ушло бы в пятки, но и безлюдный коридор производит на меня не менее ошеломляющее впечатление. Неужели я схожу с ума? Доктор Шилдс сейчас в кафе вместе с Томасом. Я же собственными глазами их там видела. С этим-то не поспоришь.

Звонкое тявканье Лео выводит меня из раздумий. Он недоуменно смотрит на меня.

– Тсс, – шикаю я на него.

На цыпочках подхожу к окну, кончиками пальцев оттягиваю вниз одну пластинку жалюзи и смотрю в щель, бегая взглядом по улице. Несколько женщин садятся в такси, мужчина выгуливает собаку. Ничего настораживающего.

Я отпускаю пластинку, подхватываю на руки Лео и вместе с ним забираюсь на кровать.

Скоро выводить его на прогулку. Я никогда не боялась выходить с ним на улицу ночью. Но сейчас мне претит сама мысль спускаться по лестнице – а на ней, что ни угол, то «слепой» поворот, – идти по улице, где к тому времени, может, еще и будут прохожие, а, может, и нет.

Доктор Шилдс знает мой домашний адрес. Однажды она уже была здесь. Она сумела добраться до моей семьи. Возможно, ей известно обо мне гораздо больше, чем мне представляется.

Бен прав. Я должна достать свое досье.

Я продолжаю просматривать фотографии Эйприл. Увеличила один снимок, чтобы разобрать на табличке название улицы. Потом натыкаюсь на фото, сделанное в первых числах мая. На нем – спящий мужчина с голым торсом, до пояса укрытый цветастым одеялом. Ее бойфренд?

Фотография сделана с такого ракурса, что его лицо почти полностью скрыто. Я вижу только его частичку.

Я перевожу взгляд на прикроватную тумбочку, стоящую с той стороны, где он лежит. На ней несколько книг (я переписываю их названия), браслет и полстакана воды.

И кое-что еще. Очки.

Во всем теле появляется жуткая слабость, словно оно вовсе не принадлежит мне. Словно я ступила за порог в никуда и теперь пикирую в пропасть.

Дрожащей рукой я увеличиваю фото.

Очки – в роговой оправе.

Я увеличиваю изображение спящего мужчины, которого Эйприл сфотографировала, предположительно, в своей постели.

Не может быть! Мне хочется схватить Лео и бежать – но куда? Родители меня никогда не поймут. Лиззи уже уехала на праздники домой. А Ноа… Я едва с ним знакома. Нельзя впутывать его в это дело.

Я резко отодвигаю от себя ноутбук, но по-прежнему вижу прямую линию его носа и волосы, падающие на лоб.

Мужчина на фотографии – Томас.

Глава 49

19 декабря, среда

Сегодня, когда вы уходили от меня, Джессика, вид у вас был очень напуганный. Неужели сами не понимаете, что с вами ничего плохого просто не может случиться?

Вы нужны мне живой и здоровой.

Запланированный ужин с Томасом новой информации не принес. Мой муж с легкостью отбивался от вопросов, касающихся событий минувшего дня и планов до конца недели, задавал свои, заполняя возникавшие паузы комментариями по поводу своего блюда – отменно приготовленной пасты по-болонски, а также жареной брюссельской капусты, что он заказал для нас обоих – одну порцию на двоих.

Томас – отличный игрок в сквош. Он мастерски угадывает направление подачи соперника, быстро передвигается по корту.

Но даже самые результативные спортсмены устают под непрерывным напором. И допускают ошибки.

После того, как грязные тарелки унесли и подали десерт – яблочный пирог «Татен», Томас игриво поинтересовался, какой подарок от Санты я хотела бы найти под елкой в этом году.

– Трудно удивить чем-то женщину, у которой все есть, – замечает он.

Томас проявил себя изворотливым противником, но теперь удобный случай внезапно представился сам собой.

– Есть одно желание, – слышит он в ответ. – Комплект изящных серебряных колечек.

Томас заметно напрягается.

Пауза.

– Представляешь, о чем я говорю, да? Видел такие?

Он опускает глаза в тарелку, имитируя внезапный интерес к крошкам своего десерта.

– Пожалуй, да, я понимаю, что ты имеешь в виду, – отвечает он.

– И как тебе такое украшение? – спрашивают у него. – По-твоему… симпатичное?

Томас вскидывает глаза, берет мою руку, приподнимает ее, разглядывая, словно пытается представить, как на ней будут смотреться колечки.

– Ничего особенного, – качает он головой, при этом взгляд у него напряженный.

Официант приносит чек, и Томас получает возможность благополучно миновать острый момент.

У моего дома он получает от ворот поворот. Джессика, сейчас я сделаю вам очень личное признание, но вы должны признать, что мы с вами уже больше, чем просто знакомые. С тех пор, как Томас изменил мне в сентябре, мы воздерживаемся от физической близости. Наши супружеские отношения недостаточно окрепли, чтобы возобновлять их сегодня вечером.

Томас реагирует на мягкий отказ спокойно. Не слишком ли спокойно?

Он всегда отличался здоровым сексуальным аппетитом. Принудительное отчуждение от супружеской постели распалит его либидо, усилит в нем желание снова поддаться соблазну.

После того, как дверь за ним закрывается – и запирается на новый замок, – в доме восстанавливается привычный порядок. Обычно это делается сразу после вашего ухода, но сегодня на это не было времени.

Газету с журнального столика – в урну. Освобождаю посудомоечную машину. Потом обвожу взглядом кабинет. В комнате витает слабый апельсиновый запах. Я беру вазу с апельсинами и несу ее на кухню. Оранжевые шары летят в помойное ведро.

Цитрусовые плоды я никогда особо не любила.

Свет внизу погашен, поднимаюсь по лестнице на второй этаж. Переодеваюсь в лиловую ночную сорочку, к ней подбираю халат такого же цвета. Безымянным пальцем осторожно наношу на кожу вокруг глаз ночную сыворотку, потом на лицо – жирный увлажняющий крем. Старение – процесс неотвратимый, но при наличии арсенала соответствующих средств его признаки можно аккуратно скрыть.

Наконец все вечерние ритуалы исполнены, на прикроватную тумбочку поставлен бокал с водой. Остается еще одно дело. На самой середине письменного стола в маленьком кабинете, примыкающем к спальне, лежит серовато-бежевая папка с ярлыком, на котором написано: «Джессика Фаррис». Я беру ее, открываю.

Снова просматриваю фотографии ваших родителей и Бекки. Меньше чем через сутки они сядут в самолет и улетят за сотни миль. Когда они уедут, станете ли вы сильнее скучать по ним?

Потом я беру авторучку «Монблан» – драгоценный подарок моего отца – и на чистой странице блокнота, содержащего скрупулезно задокументированные наблюдения, начинаю писать. Поставлена новая дата – 19 декабря, среда; во всех подробностях описывается ужин с Томасом. Особое внимание уделяется его реакции на предложение подарить мне комплект серебряных колечек.

Захлопываю папку с вашим досье и снова кладу ее на середину стола, поверх еще одного досье – другой испытуемой. Они больше не хранятся вместе с остальными во врачебном кабинете. Несколько дней назад, когда во входную дверь был врезан новый замок, я принесла их домой.

На второй папке, что лежит под вашей, – ярлык с надписью: «Кэтрин Эйприл Восс».

Глава 50

20 декабря, четверг

Доктору Шилдс, когда мы с ней встретимся, я должна отвечать по возможности правдиво.

Ведь мне неведомо, какой информацией она владеет. Но не только поэтому. Я также не знаю, на что она способна.

Ночью я почти не сомкнула глаз. Каждый раз, когда где-то в доме скрипели старые половицы или кто-то, поднявшись по лестнице, шел мимо моей квартиры, я затаивала дыхание и прислушивалась, не заскребется ли ключ в замке входной двери.

Ни доктор Шилдс, ни Томас никак не могли заполучить ключ от моего жилища, неустанно убеждала я себя. Тем не менее, в два часа ночи я подперла входную дверь тумбочкой, а потом вытащила из сумки газовый баллончик и сунула его под диван – чтобы был под рукой.

В семь часов утра доктор Шилдс написала, что по окончании рабочего дня желает видеть меня у себя дома. «О’кей», – ответила я немедля. Противиться было бессмысленно; и – что более важно – мне не хотелось ее нервировать.

Если нельзя просто взять и уйти от нее, значит, надо сделать вид, будто я смирилась, решила я.

План сложился утром, когда я стояла под горячим душем и никак не могла согреться. Не знаю, как она отреагирует на то, что я собираюсь ей сказать. Но так больше продолжаться не может.

* * *

Домой к доктору Шилдс я прихожу в полвосьмого вечера, после загруженного трудового дня. Все мои клиентки пребывали в приподнятом настроении, собираясь на праздничные мероприятия, а последняя, молодая женщина, надеялась, что ее парень сегодня сделает ей предложение.

Делая макияж, я почти не видела их лиц. Перед глазами стояла фотография Томаса в постели Эйприл, мысли были заняты тем, что я скажу доктору Шилдс, когда она впустит меня в дом и запрет дверь.

Она открывает мне в ту же секунду, словно прямо в прихожей ждала, когда прозвенит звонок. Или, может быть, увидела из окна верхнего этажа, как я подхожу к дому.

– Джессика, – приветствует она меня.

Именно так. Просто назвала мое имя.

Потом она запирает входную дверь и забирает у меня куртку.

Пока она ее вешает, я стою рядом. Она отступает на шаг и едва не врезается в меня.

– Простите, – извиняюсь я. Она должна запомнить это мгновение. Я зароняю первое семечко в создание своей легенды.

– Налить вам «Перье»? – спрашивает доктор Шилдс, направляясь в кухню. – Или, может быть, бокал вина?

Помедлив, будто в раздумье, я отвечаю:

– Меня вполне устроит то, что пьете вы. – Я вкладываю в свой голос нотки благодарности.

– Я только что откупорила «Шабли», – говорит доктор Шилдс. – Или вы предпочитаете «Сансер»?

Можно подумать, я разбираюсь в сортах винограда.

– Нет-нет, я с удовольствием выпью «Шабли».

Но сделаю всего несколько глотков. Мне необходимо сохранять ясность мысли.

Она наполняет два хрустальных бокала на тонких ножках и один протягивает мне. Мой взгляд скользит по комнате. Я не заметила следов присутствия Томаса в доме, но, став свидетелем их поведения минувшим вечером, я должна быть уверена, что сейчас его здесь нет.

Я отпиваю глоток вина и начинаю приводить в исполнение свой план.

– Я должна кое в чем признаться, – тихо молвлю я.

Доктор Шилдс обращает на меня взгляд. Она, я знаю, чувствует, что я нервничаю. Мне и самой кажется, что я брызжу нервозностью. Хоть в этом не приходится притворяться.

Она жестом предлагает мне занять табурет и сама усаживается рядом. Мы поворачиваемся лицом друг к другу. Обычно мы не сидим так близко, и я чуть меняю позу, отодвигаясь от нее на несколько дюймов, чтобы видеть всю комнату. Чтобы никто не мог подкрасться ко мне незаметно.

Глаза доктора Шилдс обрамляют едва видимые сине-лиловые круги. Вероятно, она тоже плохо спала этой ночью.

– И в чем же, Джессика? Надеюсь, теперь вы знаете, что от меня у вас не может быть секретов.

Она берет свой бокал с вином и… вот это да! Ее рука чуть дрожит. Впервые она демонстрирует передо мной свою уязвимость.

– Я не была абсолютно честна с вами, – говорю я.

Я вижу, как на шее у нее перекатываются мышцы: она сглатывает комок в горле. Но меня она не торопит. Ждет, когда я сама продолжу.

– Тот мужчина из кафе… – произношу я. В ее глазах что-то меняется, они чуть сужаются. Я тщательно подбираю слова: – В ответном сообщении он написал, что хотел бы встретиться со мной. Попросил назвать день и время.

Доктор Шилдс не сводит с меня взгляд. И сидит, как изваяние.

У меня мелькает мысль, что она остекленела, превратилась в скульптуру из муранского стекла, из которого сделан тот сокол – ее подарок мужу. Томасу.

– Но я не ответила, – добавляю я.

На этот раз паузу выдерживаю я. Отвожу от нее глаза – под тем предлогом, что мне нужно глотнуть вина.

– Почему? – наконец осведомляется доктор Шилдс.

– Я думаю, что Томас – ваш муж, – шепотом произношу я. У меня так громко стучит сердце, что она, вне сомнения, слышит его биение.

Она резко втягивает в себя воздух, мурлычет:

– Ммм. – И затем: – Почему вы так решили?

Я не уверена, что избрала верный путь. Продвигаюсь вперед по минному полю.

– Когда я пришла в кафе «У Теда» и увидела там Томаса, мне сразу вспомнилось, что я встречала его раньше, – объясняю я, понимая, что балансирую на краю пропасти. Пытаюсь побороть головокружение. – Столкнулась с ним у музея. Он был в толпе, собравшейся вокруг женщины, которую сбило такси. Я тогда всех разглядывала, думая, что, возможно, эти люди – тоже участники эксперимента. Только поэтому его заметила. Правда, он, я уверена, не обратил на меня внимания.

Доктор Шилдс не отвечает. Лицо ее непроницаемо. Я не могу определить, как она реагирует на мои слова.

– Когда я рассказывала вам про мужчину, с которым разговорилась на фотовыставке, меня смутило, что вы подумали, будто у него русые волосы. Тогда мне и в голову не пришло увязать ваш вопрос с мужчиной, который встретился мне у музея. Но потом в кафе я снова увидела его – Томаса.

– И вы сделали этот вывод на основании таких простых вещей? – наконец открывает она рот.

Я качаю головой. Днем я репетировала свою речь, и тогда следующая часть моего объяснения звучала вполне правдоподобно. Но сейчас я не уверена, что сумею ее убедить.

– Мужские куртки, что висят у вас в прихожей… Они очень большие. Сразу видно, что их хозяин – рослый широкоплечий мужчина. А мужчина на фотографии в вашей столовой совсем не такой. Я еще в прошлый раз, когда была здесь, обратила на это внимание, а сегодня снова проверила.

– Да вы прямо настоящий детектив, а, Джессика? – Пальцами она поглаживает ножку бокала с вином. Подносит его ко рту, отпивает глоток. Потом: – И вы это сами все вычислили?

– В принципе, да, сама. – Не знаю, поверила она мне или нет, поэтому я выдаю ей очередную заготовку: – Лиззи недавно сетовала, что ей пришлось заказывать новый костюм для дублера, потому что тот гораздо крупнее основного актера. Это и натолкнуло меня на мысль.

Доктор Шилдс вдруг резко подается ко мне всем телом. Я вздрагиваю, но изо всех сил стараюсь выдержать ее взгляд.

В следующее мгновение она без лишних слов встает с табурета, берет со стола бутылку и идет к холодильнику. Когда она открывает дверцу, я успеваю заметить в нем только выставленные в ряд бутылки с водой «Перье» и упаковку яиц. Такого пустого холодильника я еще в жизни не видела.

– Кстати о Лиззи… Сегодня после вас я встречаюсь с ней, – продолжаю я. – Мы хотим посидеть где-нибудь. Может, посоветуете какое-то приличное заведение неподалеку? Я обещала написать ей, когда освобожусь.

Это еще одна мера безопасности. Собираясь сюда, я положила в сумку газовый баллончик, ну а здесь стараюсь стоять или сидеть так, чтобы видеть все, что меня окружает.

Доктор Шилдс закрывает холодильник, но к столу не возвращается.

– Так Лиззи еще в городе? – уточняет она.

Я чуть не охнула. Лиззи вчера уехала – но откуда это известно доктору Шилдс? Хотя… если она добралась до моих родителей, может, и до Лиззи тоже.

Я ведь даже не помню, чтобы говорила ей что-то про планы Лиззи на праздники. Доктор Шилдс записывала все наши беседы. А я – нет.

– Да, она собиралась уехать раньше, – лепечу я, – но ей пришлось задержаться, и она пробудет здесь еще пару дней.

Я заставляю себя умолкнуть. Доктор Шилдс стоит по другую сторону стойки и пытливо смотрит на меня. Словно пришпиливает взглядом.

За моей спиной еще четыре комнаты, включая ванную. Поскольку доктор Шилдс перешла на другое место, я лишена возможности одновременно смотреть на нее и следить за дверными проемами.

Теперь все, что я вижу, – это твердые сияющие поверхности ее кухни: столешницы из серого мрамора, кухонная техника из нержавеющей стали, металлическая спираль штопора, который она положила возле раковины.

– Я рада, что вы честны со мной, Джессика, – говорит доктор Шилдс. – И я тоже буду с вами откровенна. Вы правы: Томас – мой муж. А на фотографии – человек, который был моим куратором во время учебы в аспирантуре.

Я делаю выдох, только теперь осознав, что все это время сидела, затаив дыхание. По крайней мере, хоть какая-то информация нашла подтверждение тому, что говорили мне Томас и доктор Шилдс, а также моя интуиция.

– Мы женаты семь лет, – продолжает она. – Раньше работали в одном здании. Так и познакомились. Он тоже психотерапевт.

– О, – роняю я, надеясь своей односложной репликой подстрекнуть доктора Шилдс к большей откровенности.

– Вы, должно быть, недоумеваете, почему я толкаю вас к нему, – предполагает она.

Теперь молчу я. Боюсь сказать что-то такое, что может ее разозлить.

– Он мне изменил, – объясняет доктор Шилдс. Мне кажется, что в ее глазах блеснули слезы, блеснули и исчезли, – возможно, это просто оптический обман. – Только один раз. Но все равно это очень больно, тем более что мне известны подробности. Он поклялся, что это не повторится. И я хочу ему верить.

Доктор Шилдс столь точна и осторожна в выборе слов; чувствуется, что в кои-то веки она не лжет.

Видела ли она то откровенное фото с Томасом в постели Эйприл, где он спит под цветастым одеялом, которое укрывает нижнюю часть его тела, а голые плечи оставляет напоказ? Представляю, каково ей было.

А если б ей стало известно еще и про мой поступок…

Мне не терпится узнать больше. Но я понимаю, что в ее присутствии не вправе терять бдительность ни на секунду.

– Я много о чем вас спрашивала, кроме одного, – продолжает доктор Шилдс. – Джессика, вы когда-нибудь любили по-настоящему?

Я не уверена, что есть точный ответ на этот вопрос.

– Не думаю, – наконец произношу я.

– Вы бы сразу поняли, – говорит она. – Ощущение радости, целостности, что дарует настоящая любовь, по силе восприятия прямо пропорционально той пронзительной боли, что испытывает человек, когда у него эту любовь отнимают.

Впервые я видела ее столь уязвимой, одолеваемой вихрем страстей.

Нужно убедить доктора Шилдс, что я на ее стороне. Я понятия не имела, что Томас – ее муж, когда пригласила его к себе. Однако если она узнает об этом… трудно сказать, что меня ждет.

Я снова невольно думаю о Респонденте № 5. Воображение рисует, как она лежит на скамейке в Ботаническом саду в последний вечер своей жизни. Полиция наверняка провела расследование, прежде чем классифицировать ее смерть как самоубийство. Но была ли она действительно одна в минуту кончины?

– Мне очень жаль, – откликаюсь я. Мой голос немного дрожит, но я надеюсь, что она примет это за сочувствие, а не за страх. – Чем я могу помочь?

Губы доктора Шилдс изгибаются в невыразительной улыбке.

– Именно поэтому я выбрала вас, – отвечает она. – Вы немного напоминаете мне… ее.

Не выдержав, я резко оборачиваюсь. Входная дверь от меня ярдах в двадцати, но замок на вид мудреный.

– В чем дело, Джессика?

Я неохотно поворачиваюсь к ней.

– Да так. Мне показалось, я услышала шум. – Я беру со стола свой бокал с вином, но к губам не подношу – просто держу в руке. Какое-никакое оружие.

– Мы здесь совершенно одни, – заверяет она меня. – Не волнуйтесь.

Наконец она обходит стойку и усаживается на табурет рядом со мной, коленями задевая мои ноги. Мне стоит больших трудов, чтобы не отпрянуть.

– Молодая женщина, с которой изменил Томас… – Лучше бы мне промолчать, но вопрос сам собой срывается с языка: – Вы сказали, она напомнила вам меня?

Тонкие пальцы доктора Шилдс касаются моей руки. На тыльной стороне ее ладоней вздулись голубые вены.

– У вас с ней есть некое сходство. – Она улыбается, и я вижу, как вокруг ее глаз, будто трещинки на стекле, прорезается сеточка тоненьких морщинок. – У нее были темные волосы, и жизнь из нее била ключом.

Она все еще держит меня за руку, сжимает ее чуть сильнее. Жизнь била ключом, думаю я. Надо же так охарактеризовать молодую женщину, которая покончила с собой.

Я жду, что еще она скажет. Назовет ли Эйприл по имени или упомянет ее как одну из своих испытуемых?

Доктор Шилдс смотрит на меня. Во взгляде ее снова появляется твердость. Словно женщина, которую я видела несколько мгновений назад – более мягкая, тоскующая по мужу, – надела маску. Речь ее лишена эмоциональной окраски. Будто передо мной университетский преподаватель, читающий лекцию на некую отвлеченную тему.

– Хотя женщина, с которой Томас мне изменил, была не так молода, как вы, – на десять лет старше. Примерно моего возраста.

На десять лет старше.

Доктор Шилдс, я знаю, заметила потрясение в моем лице. Ее черты каменеют.

Эйприл, девушке с фотографий в «Инстаграме», явно не за тридцать; к тому же в некрологе сообщалось, что ей было 23 года. Значит, доктор Шилдс говорит не о ней.

И если она не лжет, выходит, была еще одна женщина, с которой Томас ей изменял. Вместе со мной – три. А сколько всего их было?

– Не представляю, как можно изменять такой женщине, как вы. – Чтобы скрыть удивление, я отпиваю маленький глоточек вина.

Она кивает.

– Главное, чтобы у него впредь не возникало подобных желаний. Вы ведь меня понимаете, да? – Помолчав, она добавляет: – Именно поэтому я хочу, чтобы вы ответили ему прямо сейчас.

Я ставлю бокал на стол, но немного мимо. Бокал балансирует на краю мраморной столешницы. Я успеваю его подхватить, а то упал бы и разбился.

От внимания доктора Шилдс, я вижу, не укрылось это маленькое происшествие, но она его никак не комментирует.

Мой план безнадежно провалился. Я рассчитывала, что признание освободит меня, а петля на моей шее затянулась еще туже.

Я достаю из сумки телефон и под диктовку доктора Шилдс набираю текст: «Может, встретимся завтра вечером? В баре «Деко», в 8?»

Она следит, как я отправляю сообщение. Меньше чем через двадцать секунд приходит ответ.

Я в панике. Вдруг он написал что-то уличающее?

Мне до того дурно, что хочется опустить голову между колен. Но я не могу.

Доктор Шилдс буравит меня взглядом, словно читает мои мысли.

Я смотрю на телефон, сдавленно сглатывая слюну, чтобы побороть подступившую к горлу тошноту.

– Джессика? – торопит она меня.

Голос у нее тренькающий и какой-то нездешний, доносится будто из далекого далека.

Дрожащей рукой я поворачиваю к ней экран телефона с ответом Томаса: «Приду».

Глава 51

21 декабря, пятница

Любой психотерапевт знает, что истина переменчива – неуловима и неосязаема, как облако. Она плавно перетекает из одной формы в другую, противясь всяким попыткам дать ей определение. Она подстраивается под точку зрения того, кто предъявляет на нее свои права.

В 19:36 вы присылаете сообщение: «Через несколько минут я выхожу и иду на встречу с Томасом. И, поскольку это я его пригласила, должна я сказать, что напитки за мой счет?»

Ответ: «Нет, в этом он традиционен. Пусть возьмет инициативу на себя».

В 20:02 Томас подходит к бару «Деко», где вы его ожидаете. Он входит в дверь и исчезает из виду. На соседние рестораны и кафе, в том числе на тот, что находится прямо напротив на другой стороне улицы, он даже не взглянул.

В 20:24 Томас покидает бар. Один.

У обочины он сует одну руку в карман и достает мобильный телефон. Другой ловит такси.

– Может, вам еще что-то принести, мэм?

Официант заслоняет вид, открывающийся из большого окна. К тому времени, когда он отходит, Томаса уже и след простыл. От того места, где он стоял еще мгновение назад, отъезжает желтое такси.

Секундой позже сигналит мой телефон. Но звонит мне не Томас. Вы.

– Он только что ушел, – напряженным голосом докладываете вы. – Встреча прошла не так, как я ожидала.

Характерное пиканье в телефоне уведомляет, что мне звонят по другой линии. Это Томас.

После двадцати двух минут леденящего ожидания, за время которых я испытала весь спектр эмоций от гнева и отчаяния до слабых проблесков надежды, все теперь происходит слишком быстро.

– Джессика, подождите минутку. Соберитесь с мыслями.

В моем голосе нет ни намека на властность, когда я приветствую Томаса:

– Привет!

– Ты где, дорогая? – спрашивает он.

Возможно, до него доносятся шумы, что меня окружают: звяканье посуды, неясные голоса посетителей за соседними столиками. Ответ и по тону, и по содержанию должен соответствовать образу женщины, которая, не будучи совершенно беззаботной, все же позволила себе после долгого рабочего дня заглянуть в ресторан, чтобы поужинать и расслабиться.

– Возле офиса. Зашла перекусить, а то на этой неделе не было времени купить продуктов.

На другой стороне улицы дверь бара «Деко» открывается, и появляетесь вы с телефоном у уха. Останавливаетесь на тротуаре, смотрите по сторонам.

– Скоро дома будешь? – интересуется Томас. Голос ласковый, речь неторопливая. – Я соскучился, очень хотел бы повидать тебя сегодня.

Краткость встречи с вами, неожиданная просьба Томаса – все это в совокупности дает мне надежду.

От бара «Деко» – и от кафе через дорогу от него – до моего дома идти двадцать минут. Но прежде нужно выслушать ваш отчет, – чтобы знать, как вести себя с Томасом.

– Я уже заканчиваю, – говорю я ему. – Из такси позвоню.

Вы тем временем стоите на тротуаре, обхватив себя руками, чтобы согреться на холоде. Издалека выражения вашего лица не разглядеть, но ваша поза – признак неуверенности.

– Отлично, – отвечает Томас и вешает трубку.

Вы все еще ждете на другой линии.

– Прошу прощения за задержку, – извиняюсь я. – Пожалуйста, продолжайте.

– Он пришел вовсе не на свидание, – говорите вы. Модуляции вашего голоса размеренные, у вас было время продумать свой ответ. К сожалению.

– Томас согласился на встречу только потому, что у него возникли подозрения. Как выяснилось, он все-таки заметил меня у музея. И когда снова увидел в кафе, понял, что я оказалась там не случайно. Он спросил, почему я его преследую.

– И что вы ответили? – Вопрос задан отрывистым тоном.

– Я сплоховала, – кротко признаетесь вы. – Стала с жаром доказывать, что это чистое совпадение. Вряд ли он мне поверил. Но, доктор Шилдс, он однозначно предан вам на все сто.

Вам никто не вменял в обязанность делать выводы, но ваше суждение до того приятно, что его нельзя проигнорировать.

– Почему вы так решили?

– Я, конечно, говорила вам, что сама никогда не любила, но на примере других имею представление о том, что такое настоящая любовь. А Томас сказал, что он женат на прекрасной женщине и чтобы я перестала ему надоедать.

Неужели это возможно? Все тревожные признаки – телефонные звонки поздними вечерами, визит женщины в расклешенном пальто, явившейся к нему на прием без предварительной записи, подозрительный обед в кубинском ресторане – это просто мираж.

Мой муж прошел проверку. Он не лжет.

Томас снова принадлежит мне.

– Спасибо, Джессика.

Из окна открывается зимний пейзаж: в черной кожаной куртке вы идете по тротуару, и лишь хвосты красного шарфа расцвечивают ваш темный силуэт на фоне ночи.

– И это все, о чем вы говорили?

– По сути, да.

– Хорошо. Отдыхайте, – говорю я. – Скоро я с вами свяжусь.

Кладу на столик три двадцатки. Эти немыслимые чаевые – выражение безмерного счастья, которое невозможно удержать в себе.

Едва я останавливаю у кафе такси, звонит мой телефон.

Снова Томас.

– Ты уже вышла из ресторана? – спрашивает он.

Ответ подсказывает интуиция.

– Еще нет.

– Просто хотел сказать, что я тут попал в пробку, – объясняет он. – Так что не торопись.

Что-то в его тоне настораживает, но я его благодарю:

– Спасибо, что предупредил.

Я быстро анализирую факты. Двадцать две минуты в баре «Деко». Для романтического свидания маловато. И все же, судя по содержанию беседы, что вы мне пересказали, трудно поверить, чтобы ваш разговор с Томасом длился так долго.

Вы отошли уже за два квартала от меня и едва различимы. Но идете вы в противоположную сторону от своего дома. Ускоряете шаг, словно вам не терпится добраться до того, что вас ожидает.

Вы спешите, Джессика. Интересно, куда?

Задержка Томаса дает мне возможность собрать дополнительную информацию. А прогулка быстрым шагом по холоду помогает взбодриться. Заодно и голова проветрится.

Вы проходите еще один квартал. Затем резко оборачиваетесь. Вертите головой туда-сюда, словно озираетесь.

Только покров темноты и разделяющее нас расстояние – да еще одно здание, которое, по чистой случайности, стоит так, что служит заслоном – мешают вам заметить того, кто за вами следит.

Вы поворачиваетесь и продолжаете путь.

Спустя несколько минут вы подходите к маленькому ресторанчику под названием «Бастр».

Сразу же за стеклянной дверью вас встречает молодой человек. Примерно вашего возраста, темноволосый, в дутой синей куртке с красными молниями. Вы падаете в его распростертые объятия. С минуту он крепко обнимает вас.

Потом вы исчезаете в глубине кафе.

Вы пообещали быть откровенной со мной, но об этом мужчине ни разу не упомянули.

Кто он? Насколько важен для вас? Что вы ему рассказали?

Сколько же еще секретов вы утаиваете, Джессика?

Глава 52

21 декабря, пятница

Встреча с Томасом в баре «Деко» прошла именно так, как я описала ее доктору Шилдс.

Он появился в начале девятого. Я сидела за столиком в глубине зала с бокалом пива, но он себе ничего не заказал. Народу в баре было много, и на нас, казалось, никто не обращал внимания.

И все же мы строго придерживались сценария.

– Зачем ты меня преследуешь? – спросил Томас. Я вытаращила глаза от удивления.

Возразила, сказала, что это просто совпадение. Скептически глядя на меня, он заявил, что у него чудесная жена и лучше бы я оставила его в покое.

Две женщины за соседним столиком прислушивались к нашему разговору, так что мое смущение было непритворным.

Их любопытство было нам на руку: у нас появились свидетели. Украдкой обведя взглядом зал, доктора Шилдс я нигде не заметила, но я не исключала, что она нашла способ подслушать наш разговор или хотя бы понаблюдать за тем, как мы с ним ведем себя.

«Свидание» с Томасом продлилось недолго. Но вообще-то сегодня мы встречались уже второй раз.

* * *

За некоторое время до «свидания» в баре «Деко», в четыре часа дня, мы с Томасом оба пришли в паб «О’Малли» – там же мы с ним встречались перед тем, как пойти ко мне домой. Тогда я не знала, что он женат на докторе Шилдс.

Томас отменил прием одного пациента, чтобы выкроить время для нашей встречи: нам требовалось обсудить кое-что до свидания, устроенного доктором Шилдс, и это был не телефонный разговор.

В «О’Малли» я пришла первой. Поскольку час скидок еще не наступил, в зале отдыхала всего одна пара. Я заняла столик подальше от них. Села спиной к стене, чтобы видеть весь паб.

Томас, войдя, кивнул мне, заказал у стойки виски и приложился к бокалу еще до того, как снял куртку и устроился за столиком рядом со мной.

– Я ведь говорил тебе, что моя жена сумасшедшая. – Он провел рукой по лбу. – С какой целью она заставила тебя пригласить меня на свидание?

Нам обоим друг от друга нужно было одно и то же: информация.

– Она сказала, что ты ей изменил, – ответила я. – И меня к тебе послала с целью проверки: соблазнишься ты еще раз или нет.

Он что-то буркнул себе под нос, осушил бокал и жестом велел бармену налить ему еще.

– Полагаю, ответ на этот вопрос мы уже получили, – произнес он. – Надеюсь, ты не сказала ей про нас?

– Ты бы так не частил, а? – посоветовала я, показав на его бокал. – Нам ведь через несколько часов снова встречаться, и мы оба должны хорошо соображать.

– Естественно, – согласился он, но все равно встал и пошел к бару за второй порцией.

– Я не сказала ей, что мы переспали, – успокоила я Томаса, когда он вернулся к столику. – И не собираюсь просвещать ее на этот счет.

Он закрыл глаза и вздохнул.

– Что-то я не совсем понимаю. По твоим словам, она сумасшедшая и ты хочешь от нее уйти. Но с ней играешь роль влюбленного. Будто она имеет над тобой власть.

Томас резко распахнул глаза.

– Я не могу объяснить, – наконец произнес он. – Но в одном ты права: это просто роль.

– Ты и прежде ей изменял. – Ответ я и так уже знаю, но мне нужно добиться от него откровенности.

– Тебе-то какое до этого дело? – хмурится он.

– Самое прямое: вы впутали меня в свои семейные разборки!

Он оглянулся, потом наклонился ко мне и понизил голос.

– Понимаешь, это все очень сложно, в двух словах не объяснишь. Ну да, была у меня одна интрижка.

Одна? Он не до конца со мной откровенен.

– А жена твоя знает, с кем ты закрутил свою интрижку? – спросила я.

– Что? Да она была никто, проходной вариант, – заявил он.

Я чуть с места не взвилась от негодования. Так и подмывало плеснуть ему в лицо его виски.

Этим «никем» была участница исследовательского проекта доктора Шилдс, как и я. Девушка, которой уже нет в живых.

Увидев выражение моего лица, он пошел на попятную:

– Я не то хотел сказать… Просто это была случайная связь, на одну ночь. Эта женщина держит магазинчик одежды недалеко от моего офиса.

Я уткнулась взглядом в свою бутылку с пивом. К тому времени я почти содрала с нее всю этикетку.

Томас говорил не об Эйприл. По крайней мере, его слова не расходились с тем, что сообщила мне об этой интрижке доктор Шилдс.

– И как она узнала о твоей измене? – спросила я. – Ты сам перед ней повинился?

Он покачал головой.

– Я отправил Лидии сообщение, адресованное той женщине. У них имена начинаются с одной и той же буквы. Ошибочка вышла.

Все это, конечно, любопытно, но меня интересовала его интрижка с другой женщиной. С Респондентом № 5.

И я спросила его в лоб:

– А как же твои отношения с Эйприл Восс?

Он раскрыл рот от изумления, что говорило само за себя.

– Откуда ты про нее знаешь? – спросил он, побледнев.

– Ты сам рассказал мне про Эйприл, – напомнила я. – Только тем вечером в Ботаническом саду ты называл ее Респондент № 5.

Глаза Томаса округлились.

– Лидия не знает, нет?

Покачав головой, я смотрю на телефон: проверяю время. До нашего «свидания», как думает доктор Шилдс, еще несколько часов.

Томас отпивает большой глоток виски и смотрит прямо мне в глаза. В них сквозит неподдельный страх.

– Она никогда, никогда не должна узнать про Эйприл.

Почти то же самое он мне сказал про нас несколько секунд назад.

Дверь паба шумно распахнулась, ударяясь о стену.

Я вздрогнула, Томас резко обернулся.

– Простите! – В дверях стоял тучный рыжебородый мужчина.

Томас, хмурый, пробормотал что-то, качая головой, и отвернулся.

– Так ты не скажешь Лидии про Эйприл? – попросил он. – Ты даже не представляешь, к какой катастрофе это приведет.

Наконец-то у меня есть кое-что на Томаса. Именно такой возможности я ждала.

– Не скажу, – пообещала я.

Он принялся меня благодарить, но я его перебила:

– Если ты расскажешь мне все, что знаешь.

– О чем? – уточняет Томас.

– Об Эйприл.

* * *

Нового от него я узнала немного. После «свидания» с мужем доктора Шилдс, во время которого мы с ним, словно актеры на сцене, исполнили свои роли и я второй раз за день выпила пива, я отправилась на ужин в ресторан «Бастр», где меня ждал Ноа. По дороге я размышляла о том, что поведал мне Томас.

Он сказал, что с Эйприл был всего лишь раз, минувшей весной. В баре одной гостиницы он встречался с приятелем. После его ухода Томас немного задержался, оплачивая счет. В это время к нему подсела Эйприл. Познакомилась с ним.

Именно эту сцену по указанию доктора Шилдс я воссоздала в баре гостиницы «Суссекс» со Скоттом, вспоминаю я, подавляя дрожь. Но я не сообщаю об этом Томасу; данную информацию мне, возможно, придется пустить в ход в дальнейшем.

Значит, доктор Шилдс с помощью Эйприл устроила Томасу проверку? Хотелось бы знать, Эйприл тоже солгала ей об этом – как и я?

Или правда оказалась еще более порочной?

По словам Томаса, тем же вечером он отправился домой к Эйприл, а ушел от нее вскоре после полуночи. Мы разве что познакомились с ним при других обстоятельствах, а так все как в моем случае, один в один. Жуть.

Если верить Томасу, он лишь после смерти Эйприл узнал, что она была связана с его женой. Но, учитывая, что Эйприл тоже участвовала в исследовательском проекте доктора Шилдс, маловероятно, что их встреча была случайной.

Будем надеяться, что спектакль, который мы с Томасом сегодня исполнили для доктора Шилдс, поможет нам выиграть время, думаю я, приближаясь к «Бастру». Я слышала в ее голосе радость, когда она благодарила меня после того, как я сказала, что Томас верен ей на все сто.

Но чутье подсказывало мне, что успокоится она ненадолго.

Доктор Шилдс умеет вытягивать из людей правду, особенно ту, что они хотят запрятать поглубже. В этом я убедилась на собственном опыте.

Расскажите.

Я будто снова слышу ее голос. Я стремительно оборачиваюсь и осматриваю улицу. Но ее нигде не вижу.

Я продолжаю свой путь, иду еще быстрее. Скорей бы добраться до Ноа и до нормальности, что он собой олицетворяет.

Секрет остается секретом, если он известен только одному человеку. А когда в тайну посвящены двое – и обоими движет закон самосохранения, – один непременно ее выдаст. Я удалила свою переписку с Томасом – в том числе сообщение с приглашением на свидание, – которую мы с ним вели до того, как я узнала, что он женат на докторе Шилдс. Но я сомневаюсь, что он сделал то же самое.

Томас – бабник и лжец. Странное сочетание качеств для человека, женатого на женщине, которая одержима принципами нравственности.

Он говорит, что хочет с ней развестись. А где гарантия, что ради этого он не пожертвует мной?

Прошлой весной, как мне известно, произошли три события: Эйприл начала участвовать в исследовательском проекте доктора Шилдс в качестве Респондента № 5; Эйприл переспала с Томасом; и Эйприл умерла.

Теперь надо выяснить, кто из них – доктор Шилдс или Томас – первым втянул Эйприл в свой кривой треугольник.

Я вот не совсем уверена, что ее смерть стала результатом самоубийства.

Глава 53

21 декабря, пятница

Томас ждет на крыльце дома.

С первых же его слов рассеивается подозрение, возникшее сразу, когда я убедилась, что на участке пути между баром «Деко» и моим домом дороги абсолютно свободны.

– Мой план провалился, – удрученно говорит он, привлекая меня в свои объятия. Прямо так же, как вас, Джессика, недавно приветствовал ваш друг в сине-красной куртке.

– Да?

– Я надеялся, что приду первым, приготовлю для тебя ванну, открою шампанское, – объясняет он. – Но мой ключ не подошел. Ты поменяла замки?

Какая удача, что новые меры безопасности прекрасно соотносятся с той историей, которую я придумала для Томаса, пока ехала домой в такси.

– Ой, совсем забыла тебе сказать! Пойдем в дом.

Он вешает пальто в шкаф – рядом со своей демисезонной верхней одеждой, на которую вы обратили внимание, – и идет за мной в кабинет.

Вместо шампанского я наливаю в бокалы бренди из домашнего мини-бара. Историю, которую я намерена ему поведать, следует запивать более крепкими напитками.

– Ты как будто чем-то встревожена, – замечает Томас. Он садится на диван и хлопает по подушке, предлагая мне сесть рядом. – Что стряслось, милая?

Я тихо вздыхаю, намекая, что даже не знаю, с чего начать.

– В моем проекте участвует одна молодая женщина, – неуверенно говорю я. – Скорее всего, ничего страшного…

Пусть лучше Томас сам порасспрашивает. Тогда он сочтет, что его это тоже касается.

– И что же она натворила? – любопытствует он.

– Пока ничего. Но на прошлой неделе, выйдя на обед, я вдруг увидела ее. На другой стороне улицы, прямо напротив моего кабинета. Она стояла и просто… наблюдала за мной.

Глоток бренди. Томас успокаивающе накрывает рукой мою ладонь. Следующие фразы я произношу чуть дрожащим голосом:

– Несколько раз мне кто-то звонил и дышал в трубку. А потом, в прошлую субботу, я увидела ее здесь, у дома. Не пойму, как она узнала наш домашний адрес.

Томас ловит каждое мое слово. Я методично подвожу его к тому, чтобы он сам нашел надлежащий ключ к раздражающей головоломке, и, возможно, он уже начинает соображать. Однако следует подбросить ему еще кое-какую пищу для размышлений.

– Из соображений конфиденциальности я не вправе раскрывать о ней сведения. Скажу только, что уже первые сеансы тестирования выявили, что у нее… есть проблемы.

Томас поморщился.

– Проблемы? Как у той девушки, что участвовала в твоем проекте?

В ответ на его вопросы я киваю.

– Тогда понятно, – молвит он. – Не хотелось бы тебя волновать, но, по-моему, я тоже ее видел. У нее темные кудрявые волосы?

Теперь ваше появление в музее и кафе получило объяснение.

Опущенный взгляд маскирует выражение глаз: блеск торжества.

Томас наверняка думает, что меня одолевает вихрь других – тревожных – чувств, которые в силу профессиональной этики не могут быть озвучены. Дела всегда говорят лучше слов. Разумная жена Томаса не стала бы менять замок без веской на то причины.

Объятия Томаса дарят те же ощущения, что и его голос в темноте в вечер нашего знакомства. Ощущение надежности, покоя. Наконец-то.

– Я не подпущу ее к тебе, – твердо говорит Томас.

– К нам, ты хотел сказать? Если она и за тобой следит…

– Думаю, сегодня мне лучше заночевать здесь. Нет, я даже на этом настаиваю. А поспать я могу и в гостевой комнате. Как скажешь.

Его глаза полнятся надеждой. Я ладонью касаюсь его щеки. Кожа у Томаса всегда такая теплая.

Кажется, будто время остановилось. Мгновение кристальной чистоты.

– Нет, я хочу, чтобы ты был со мной, – шепотом отвечаю я.

Этот вечер смоделировали вы. Он однозначно предан вам на все сто.

Джессика, ваши слова сыграли решающую роль.

Глава 54

22 декабря, суббота

Этично ли выдавать себя за подругу умершей девушки, чтобы добыть информацию, которая спасет тебе жизнь?

Я сижу напротив миссис Восс в комнате Эйприл, где стены по-прежнему увешаны плакатами с вдохновляющими изречениями и фотоколлажами. На полке стоят в ряд романы. На ручке одежного шкафа висит корсаж с засохшим букетиком – элемент танцевального костюма. Создавалось впечатление, что здесь все сохранено, как было при Эйприл, а сама она просто вышла на минуточку из комнаты и вот-вот вернется.

На миссис Восс коричневые кожаные леггинсы и зимний белый свитер. Семья Восс – Джоди, мать Эйприл и вторая жена мистера Восса, который гораздо старше нее, – живет в пентхаусе высотного жилого дома с видом на Центральный парк. Комната Эйприл больше, чем вся моя квартирка-студия.

Миссис Восс сидит на краешке двуспальной кровати Эйприл, я – напротив, в простеганном светло-зеленом кресле у письменного стола. На протяжении всей нашей беседы руки миссис Восс находятся в постоянном движении: то она разглаживает невидимые складки на покрывале, то поправляет старенького плюшевого мишку, то перекладывает декоративные подушки.

Утром я ей позвонила и, представляясь, объяснила, что вместе с Эйприл училась в Лондоне, когда мы обе были студентками младших курсов университета. Миссис Восс изъявила желание встретиться со мной. Я на пять лет старше ее дочери, и, чтобы скрыть это, воспользовалась косметикой из своего рабочего чемоданчика: гладкая чистая кожа, розовые губы, коричневая тушь и подкрученные ресницы омолодили меня на несколько лет. Высокий «конский хвостик», джинсы и кеды «Converse» дополнили мой «юный» образ.

– Я так рада, что вы пришли, – уже во второй раз произносит миссис Восс. Я же тем временем незаметно оглядываю комнату, стремясь почерпнуть новые сведения о девушке, с которой у меня в чем-то очень много общего, хотя во всем остальном мы абсолютно разные.

Потом миссис Восс просит:

– Расскажи, что ты помнишь о ней?

– Что я помню… – Мой лоб покрывается испариной.

– То, что мне, например, не может быть известно? – подсказывает она.

Я никогда не была в Лондоне, но помню фотографии Эйприл в «Инстаграме», сделанные в том семестре.

Ложь легко слетает с языка, словно только и ждала подходящего момента. Тесты доктора Шилдс научили меня играть ту или иную роль, но это не изгоняет тошнотворного чувства, осевшего в животе.

– Она много раз пыталась рассмешить гвардейцев у Букингемского дворца.

– В самом деле? И как же? – оживляется миссис Восс, жаждая услышать неведомые ей подробности из жизни дочери. Новых воспоминаний об Эйприл у нее уже не будет, рассуждаю я, вот она и стремится почерпнуть все, что можно, из прошлого дочери.

Я бросаю взгляд на одетый в рамку плакат в углу комнаты Эйприл. На нем размашистым курсивом выведено: «Пой так, будто тебя никто не слышит… Люби так, будто тебе никогда не причиняли боль… Танцуй так, будто на тебя никто не смотрит».

Мне хочется «вспомнить» что-то такое, что порадовало бы миссис Восс. Может быть, размышляю я, если она сумеет представить дочь в один из счастливых моментов ее жизни, это несколько смягчит безнравственность моего поступка.

– Ой, она так смешно танцевала, – отвечаю я. – Гвардейцы и не думали улыбаться, но Эйприл клялась, что видела, как у одного из них дрогнули уголки губ. До сих пор перед глазами стоит ее танец… Я тогда чуть от смеха не лопнула.

– Неужели? – Миссис Восс подается вперед всем телом. – Она же танцы терпеть не могла! Что это на нее нашло?

– Так это она на спор. – Нужно как-то направить разговор в другое русло. Я пришла сюда не для того, чтобы потчевать скорбящую мать дурацкими выдумками.

– Мне так жаль, что я не смогла быть на похоронах, – произношу я. – Я живу в Калифорнии, только что вернулась в Нью-Йорк.

– Минуточку. – Миссис Восс поднимается с кровати и идет к письменному столу у меня за спиной. – Вот, возьмите программу службы. Здесь фотографии Эйприл разных лет. Есть даже лондонской поры.

Я смотрю на бледно-розовую обложку. На ней над именем Кэтрин Эйприл Восс – выпуклое изображение голубя и цитата курсивом: «И в конце концов ценна лишь та любовь, которой предаешься без остатка». Внизу – даты жизни и смерти Эйприл.

– Красивое изречение, – тихо молвлю я, сомневаясь, что подобрала верные слова.

Но миссис Восс с готовностью кивает.

– За несколько месяцев до смерти Эйприл подошла ко мне и спросила, знакома ли мне эта фраза. – В глазах миссис Восс появляется задумчивое выражение, губы раздвигаются в улыбке. – Я ответила: конечно, знакома; это строчка из песни «Битлз» «The End». Ей, разумеется, это ни о чем не говорило: они ведь были популярны очень давно. Мы загрузили эту песню на ее «Айфон» и прослушали вместе, надев по одному наушнику.

Миссис Восс отирает слезу.

– После того, как она… в общем, мне вспомнился тот день, и я подумала, что это самая подходящая эпитафия.

«Битлз», думаю я, вспоминая, как Томас подпевал «Come Together» в баре в тот вечер, когда мы с ним были вместе. Ясно, что он большой поклонник этой группы. Значит, наверняка он и Эйприл пел «The End» в тот вечер, когда они познакомились и переспали. Я невольно содрогаюсь: вот и еще одно мистическое сходство между мной и Респондентом № 5.

Я убираю программу в сумку. Не представляю, какой ужас испытала бы миссис Восс, если б узнала, что выбранное ею изречение хитро вплетено в зловещую паутину, которая опутала и сгубила ее дочь, думаю я.

– Весной вы много общались с Эйприл? – спрашивает миссис Восс. Она уже вернулась на кровать и теперь тонкими пальцами неугомонно теребила шелковую кисточку декоративной подушки.

– Да нет, не очень, – качаю я головой. – У меня были проблемы на личном фронте, все разбиралась со своим парнем и на время утратила связь с друзьями.

Ну заглоти же наживку, думаю я.

– Ох, девочки, девочки, – качает головой миссис Восс. – Эйприл тоже с мужчинами не везло. Она была такая ранимая. Всегда очень тяжело переживала неудачи.

Я киваю.

– Я даже не знала, интересен ли ей кто-то, – говорит миссис Восс. – Но после… одна из ее подружек сказала, что она…

Я затаиваю дыхание, надеясь, что она продолжит.

Морщу лоб, будто вспомнила что-то.

– Вообще-то, Эйприл как-то призналась, что ей нравится один человек, – вставляю я. – По-моему, он был постарше нее?

Миссис Восс кивает.

– Наверное… – Ее голос постепенно затихает. – Я ведь вообще ничего не знаю. Это так ужасно. Каждое утро просыпаюсь и думаю: Ну почему?

В ее глазах мука. Смотреть на это нет сил, и я отвожу взгляд.

– Она всегда была излишне эмоциональной. – Миссис Восс берет плюшевого медведя и прижимает его к груди. – Ни для кого не секрет, что она периодически наблюдалась у психотерапевта.

Она вопросительно смотрит на меня, и я опять киваю, словно Эйприл поделилась со мной этой информацией.

– Только она давно не пыталась наложить на себя руки. Со школы еще. Казалось, ей гораздо лучше. Она искала новую работу… А теперь получается, что такая мысль у нее была: по словам полиции, она проглотила целую упаковку «Викодина». Я и понятия не имела, что она принимала лекарства. – Миссис Восс роняет голову в ладони и тихо всхлипывает.

Значит, полиция все-таки проводила расследование, думаю я. Учитывая, что Эйприл прежде уже пыталась свести счеты с жизнью, скорее всего, это действительно было самоубийство. А раз так, казалось бы, я должна успокоиться, но что-то меня все же настораживает.

Миссис Восс поднимает голову. Глаза у нее заплаканные.

– Я знаю, что вы какое-то время с ней не виделись, но по голосу ее вам не показалось, что она счастлива? – в отчаянии вопрошает она. Я подозреваю, что ей вообще не с кем поговорить о дочери. По словам Томаса, с отцом Эйприл не ладила, а у ее друзей, наверно, началась своя жизнь.

– Да, мне она показалась счастливой, – шепотом отвечаю я. А сама на грани того, чтобы разрыдаться и выбежать из комнаты. Останавливает меня только мысль о том, что, возможно, сведения, которые мне здесь удастся раздобыть, и самой миссис Восс помогут в поисках ответов.

– Потому меня и удивило, что она посещала психотерапевта, – говорит миссис Восс. – Она пришла на похороны, представилась нам. Поразительно красивая женщина, и такая добрая.

У меня на секунду замирает сердце.

Это мог бы быть только один человек.

– Вы беседовали с ней потом? – осведомляюсь я, стараясь придать голосу мягкий ровный тон.

Миссис Восс кивает.

– Осенью я связалась с ней – 2 октября, в день рождения Эйприл. Тягостный был день. Ей исполнилось бы двадцать четыре.

Она кладет плюшевого медведя на кровать.

– В ее день рождения мы всегда вместе, мать и дочь, посещали спа-салон. В прошлом году она где-то взяла лак для ногтей ужасного голубого цвета. Я ей сказала, что он похож на пасхальное яйцо. – Миссис Восс качает головой. – Господи, теперь даже подумать смешно, что мы ссорились из-за подобной ерунды.

– Так вы виделись с психотерапевтом в тот день? – спрашиваю я.

– У нее в кабинете, – отвечает миссис Восс. – Раньше, если Эйприл посещала психотерапевта, мы всегда об этом знали. Платили за лечение. Почему в этот раз она ничего нам не сказала? Я хотела узнать, о чем они с Эйприл говорили.

– И доктор Шилдс вам рассказала?

Я тут же сознаю, что сильно сглупила, назвав врача по имени. Я морщусь, ожидая, что миссис Восс заметит мою оплошность.

Как я ей это объясню? Не могу же я сказать, что Эйприл сто лет назад упомянула мне имя своего врача, а я его запомнила. Миссис Восс сроду мне не поверит, ведь еще минуту назад я утверждала, что утратила связь с Эйприл.

Миссис Восс поймет, что я самозванка. Она придет в ярость и будет иметь на то полное право. Какой же сволочью надо быть, чтобы прикинуться подругой умершей девушки!

Но миссис Восс, казалось, не обратила внимания на мой конфуз.

Она медленно качает головой.

– Я попросила показать записи ее сеансов с Эйприл. Думала, может быть, в них есть что-то – что-то, о чем я не знала. Какое-то объяснение тому, почему Эйприл решилась на это.

Я затаиваю дыхание. Доктор Шилдс предельно дотошна. В своих записях она наверняка указала дату знакомства с Эйприл, а также то, кто из них – Томас или она сама – втянул Эйприл в их запутанные отношения. Если контакт инициировала доктор Шилдс, значит, она еще опаснее, чем я полагала.

– И она вам их показала? – спрашиваю я.

Я слишком настойчива. Миссис Восс смотрит на меня с любопытством. Но продолжает:

– Нет. Она взяла меня за руку, еще раз выразила свои соболезнования. Сказала, что моя просьба вполне естественна, но я должна смириться с тем, что, возможно, ответа я никогда не найду. Иначе не смогу пережить утрату. Как я ни настаивала, она категорически отказалась предоставить мне записи. Сказала, что это врачебная тайна.

Я протяжно выдыхаю – почти что в голос. Естественно, доктор Шилдс не станет афишировать свои записи. Но ради ли сохранности тайн Эйприл – или же чтобы выгородить себя или своего мужа?

Миссис Восс поднимается на ноги, поправляет на себе свитер. Она пристально смотрит мне в лицо, и в глазах у нее уже ни слезинки.

– Так ты за границей занималась с Эйприл по одной и той же программе? Прости, но я не помню, чтобы она упоминала твое имя.

Я опускаю голову от стыда, и это не притворство.

– Я горько сожалею о том, что была ей не самой лучшей подругой, – виновато говорю я. – Да, я жила далеко, но ведь общаться мы все равно могли.

Миссис Восс подходит ко мне, треплет меня по плечу, словно дарует прощение.

– А знаешь, я не сдамся, – заявляет она. Мне приходится чуть запрокинуть назад голову, чтобы видеть выражение ее лица. Боль утраты по-прежнему сквозит в ее чертах, но сейчас она смешивается с другим чувством – решимостью.

– Доктор Шилдс показалась мне хорошим психотерапевтом, но своих детей у нее, должно быть, нет. Иначе она знала бы, что от потери родного ребенка оправиться нельзя, – говорит миссис Восс. – Именно поэтому я до сих пор ищу ответ.

С каждым словом голос ее крепнет, сама она расправляет плечи.

– Именно поэтому я никогда не перестану искать ответ.

Глава 55

22 декабря, суббота

Ответ наконец-то получен: Томас мне верен.

Подушка на левой стороне постели снова пахнет его шампунем.

Комната полнится солнечным теплом. Почти восемь утра. Удивительно. Психологически облегчение выражается множеством разных способов: прошла бессонница; организм помолодел; вернулся аппетит.

Томас снова неустанно доказывает свою преданность, и от этого зарубцовываются раны не только нашего истерзанного брака.

Почти двадцать лет назад еще одно катастрофическое предательство – с участием моей сестры Даниэллы – оставило в моей душе тяжелый эмоциональный шрам.

Сегодня он немного сгладился.

На прикроватной тумбочке меня ждет сложенная в виде крошечной палатки записка. Улыбка на моих губах появляется еще до того, как я начинаю ее читать:

Дорогая, свежий кофе внизу. Я пошел за свежими бубликами и копченым лососем. Вернусь через двадцать минут. Люблю, Т.

Самые обычные слова, а какие волшебные!

* * *

Мы с Томасом неспешно позавтракали, и он отправился в тренажерный зал. Позже он заедет за мной, и мы пойдем на ужин в ресторан, где нам составит компанию еще одна пара. Мой день проходит по заведенному порядку. Из привычной череды выбивается только мой визит в новый бутик, что находится неподалеку от парикмахерской, где я делала прическу. В витрине – манекен в розовом боди с глубоким V-образным декольте. Вы, Джессика, вряд ли выбрали бы для себя столь изысканно-эротичный предмет нижнего белья, но мне импонируют мягкий шелк и высокие вырезы на бедрах.

В сиюминутном порыве я покупаю боди.

После лавандовой ванны выбираю платье, которое скроет сексуальное нижнее белье. Томас его увидит сегодня, но чуть позже.

Только я собираюсь надеть платье, пикает мой мобильный телефон. Пришло новое сообщение.

От вас.

«Привет. Просто хотела уточнить: я вам больше не понадоблюсь в связи с последним заданием? А то Лиззи пригласила меня к ним на Рождество, и я хочу купить авиабилет».

Как интересно.

Джессика, неужели вы и впрямь думали, что я по беспечности не буду отслеживать моменты, которые могут иметь отношение к вашему местонахождению? Лиззи с семьей отмечает праздники в Аспене, в роскошных условиях.

Перед тем как составить ответ, я беру со стола в кабинете ваше досье. Перепроверяю даты. Лиззи вчера улетела к родным в Колорадо.

Звонок в дверь.

Я кладу ваше досье на папку с записями об Эйприл, прямо под авторучку, которую подарил мне отец.

– Томас! Как ты рано! – Я приникаю к нему в долгом поцелуе.

Он смотрит на часы.

– Тебе нужно еще несколько минут?

– Всего одна.

Я возвращаюсь наверх. Наношу по капельке духов за ушами, надеваю любимые шпильки Томаса.

Он все еще ждет у выхода.

– Уоррен предупредил, что они немного опоздают. Я сказал, чтоб не беспокоился, что мы будем вовремя и займем столик.

– Надеюсь, ужин не слишком затянется, – говорю я ему. – Я подумала, что мы могли бы пораньше вернуться. Я приготовила для тебя сюрприз.

Глава 56

22 декабря, суббота

Ключ плавно входит в замочную скважину.

Дрожащей рукой я поворачиваю его, толкаю дверь.

Меня встречает тихое пиканье, когда я переступаю порог дома доктора Шилдс. Я затворяю за собой дверь, отгораживаясь от света двух фонарей на крыльце. Теперь в прихожей так темно, что я едва различаю кнопочную панель системы сигнализации слева от входа.

Я снимаю обувь, чтобы не наследить в доме, но куртку оставляю, – на тот случай, если придется срочно исчезнуть.

Сегодня по телефону Томас сообщил мне сигнализационный код и сказал, что дубликаты ключей оставил под ковриком.

«Серебристый от нижнего замка, квадратный – от верхнего, – объяснил он. – Я постараюсь задержать Лидию до одиннадцати».

Также он предупредил, что в моем распоряжении всего тридцать секунд, чтобы отключить сигнализацию.

Я подступаю к панели и набираю четыре цифры: 0–9–1–5. Однако в спешке, да еще при скудном освещении, вместо «5» нажимаю «6».

В следующую секунду сознаю свою ошибку.

Раздается протяжный пронзительный сигнал, затем пиканье возобновляется, причем в ускоренном темпе, почти в исступлении, сливаясь с бешеным стуком моего сердца.

Сколько секунд прошло? Пятнадцать? Во второй раз ошибаться нельзя, а то охранная компания пришлет полицию.

Я старательно давлю на каждую цифру.

Сигнализация издает последнее пронзительное «би-бип», и наступает тишина.

Я отнимаю от цифровой панели руку в перчатке и протяжно выдыхаю. До последней секунды я не была уверена, что Томас сообщил мне верный код.

В ногах слабость. Я прислоняюсь к стене, чтобы не упасть.

Стою минуту, другую. Никак не могу избавиться от страха, что Томас и доктор Шилдс наверху, прячутся в ее кабинете.

Еще можно уйти. Надену обувь, включу сигнализацию, положу ключи под коврик – и прочь отсюда. Но тогда я не узнаю, что у доктора Шилдс есть на меня.

«Сегодня утром я видел твое досье на ее письменном столе наверху, – сказал Томас. – Оно лежало на папке Эйприл».

Наконец-то я знаю, где искать ту неуловимую папку, что я видела в офисе доктора Шилдс во время наших самых первых бесед. Ту самую папку, которую Бен посоветовал мне найти.

«Ты в него заглядывал?» – спросила я Томаса.

«Времени не было. Она спала, но могла проснуться в любой момент».

В досаде я зажмурилась. Да, теперь я знаю, где доктор Шилдс хранит мое досье, но что толку? Достать его я все равно не могу.

И тут Томас заявил: «Я помогу тебе пробраться в дом».

По его тону я сразу поняла, что им движет не сострадание ближнему.

«Но только если ты согласишься сфотографировать для меня все записи Лидии об Эйприл. Они нужны мне, Джесс».

И лишь когда мы завершили наш телефонный разговор, меня осенило, что, видимо, поэтому Томас и притворяется, будто все еще любит доктора Шилдс: он лелеет надежду заполучить досье Эйприл.

Миновало всего несколько минут с тех пор, как я вошла в дом доктора Шилдс, но мне кажется, что я стою в оцепенении гораздо дольше. Наконец я делаю десять шагов вперед. Теперь я у подножия лестницы, но заставить себя подняться наверх не могу. Даже если это не ловушка, с каждым шагом я буду только глубже увязать в этой трясине.

В доме тихо. Слышно только шипение радиатора, который находится где-то рядом.

Нужно что-то делать, и я ставлю ногу на первую ступеньку. Она стонет.

Поморщившись, я продолжаю медленно подниматься. Глаза уже привыкли к полумраку, но я стараюсь твердо ставить ноги на каждую ступеньку, чтобы не оступиться.

Наконец я на верхней площадке. Стою, не зная, куда повернуть. Коридор тянется и вправо, и влево. Томас сказал только, что кабинет доктора Шилдс на втором этаже.

Откуда-то слева сочится свет. Я иду в ту сторону.

И вдруг гнетущую тишину разрывает трезвон моего телефона.

У меня душа уходит в пятки.

Я роюсь в кармане куртки, но перчатка на руке мешает ухватить телефон, постоянно выскальзывающий из ладони.

Снова звонок.

Что-то пошло не так, лихорадочно думаю я. Томас хочет предупредить, что они возвращаются домой раньше времени.

Но когда я наконец вытаскиваю телефон, на дисплее вместо кодового обозначения Томаса – «Сам» – три последние буквы в его имени, записанные в обратном порядке, – я вижу маленький кругляшок с улыбающимся лицом матери.

Пытаюсь сбросить вызов, но сенсорный экран не реагирует на палец, зачехленный в кожу перчатки.

Зубами силюсь стянуть перчатку с руки, а телефон звонит в третий раз. Кожа липнет к вспотевшей ладони. Я тяну сильнее. Если наверху кто-то есть, он уже наверняка знает, что я в доме.

Наконец мне удается перевести телефон в виброрежим.

Я замираю на месте, прислушиваюсь. Ничто не указывает на то, что в доме есть кто-то еще. Трижды сделав глубокий вдох, усилием воли я снова привожу в движение свои дрожащие ноги.

Иду на тусклый свет и прихожу к его источнику – к тумбочке у кровати доктора Шилдс. Это кровать Томаса и доктора Шилдс, поправляю я себя. Стоя в дверях, я смотрю на стеганое изголовье сине-стального цвета, на покрывало без единой складочки. Рядом с лампой лежит всего одна книга – «Миддлмарч» – и стоит маленький букетик анемон.

Уже во второй раз за сегодняшний день я вторгаюсь в чужое интимное пространство. Сначала это была комната Эйприл, теперь вот спальня доктора Шилдс.

Я отдала бы что угодно за возможность поискать новую информацию о ней – дневник, старые фотографии или письма, – которая помогла бы понять, что она собой представляет. Но я иду в соседнюю комнату.

Это кабинет.

Досье лежат там, где, по словам Томаса, он видел их утром.

Я торопливо подхожу к письменному столу и осторожно беру верхнюю папку – с ярлыком, на котором написано мое имя. Открываю ее и вижу ксерокопию моих водительских прав и биографические данные, что я сообщила Бену в самый первый день, когда по неведению изъявила желание принять участие в тестировании, надеясь заработать легкие деньги.

Я достаю телефон и фотографирую первую страницу.

Потом переворачиваю ее и разеваю рот от изумления.

Со второй страницы мне улыбаются лица моих родителей и Бекки. Я узнаю фото, распечатанное доктором Шилдс: оно с моей странички в «Инстаграме», где я разместила его в декабре прошлого года. Изображение немного расплывчатое, но я различаю край елки, что стояла в гостиной родительского дома.

В голове теснятся вопросы: зачем это нужно доктору Шилдс? Как скоро после нашего знакомства она скопировала снимок? И как получила доступ к моему личному аккаунту в «Инстаграме»?

Но у меня нет времени на размышления. Доктор Шилдс как будто всегда опережает меня на шаг. Меня гложет страх: мне кажется, она чувствует, что я здесь, и может вернуться домой с минуты на минуту.

Я продолжаю фотографировать содержимое досье, следя за тем, чтобы не путались страницы. Вижу распечатку двух своих компьютерных тестов. Пробегаю глазами вопросы:

Могли бы вы солгать без зазрения совести?

Опишите случай из своей жизни, когда вы решились на обман.

Когда-нибудь вам случалось наносить глубокую обиду тому, кто вам дорог?

Потом – два последних вопроса, которые доктор Шилдс задала мне перед тем, как предложила расширить рамки моего участия в ее исследовательском проекте:

Наказание всегда должно быть соразмерно тяжести преступления?

Жертвы вправе сами вершить возмездие?

Далее идут записи, записи, записи из блокнота, сделанные аккуратным грациозным почерком.

Не сопротивляйтесь… Вы принадлежите мне… Вы выглядите, как всегда, чудесно.

Меня тошнит, но я словно на автопилоте одну за другой перелистываю и фотографирую страницы. Я не позволяю себе оценить значимость того, что я вижу.

В щели между деревянными планками жалюзи струится свет приближающихся фар. Я холодею.

По улице медленно катит машина. А вдруг водитель со своего места заметил вспышки фотокамеры моего «Айфона»?

Я прижимаю телефон к ноге, пряча светящийся дисплей, и замираю на то время, что машина едет мимо.

Не исключено, что это кто-то из соседей, в тревоге думаю я. Возможно, этот человек даже видел, как Томас с Лидией вместе выходили из дома час назад. Если они заметили что-то подозрительное, то уже, наверно, звонят в полицию.

Но я пока не могу уйти. Еще не все сфотографировала. Я быстро перелистываю страницы, прислушиваясь к малейшему шуму, который мог бы указать на то, что кто-то приближается к дому. Перевернув последний листок – с моей фразой «Он однозначно предан вам на все сто», которая подчеркнута несколько раз, – я выравниваю стопку, стуча ею о стол, и вкладываю свое досье в папку.

Потом беру досье Эйприл.

Оно тоньше, чем мое.

Мне страшно его открывать. Такое чувство, что я должна сдвинуть в сторону камень, точно зная, что под ним притаился тарантул. Но я намерена сфотографировать досье Эйприл не потому, что эта информация нужна Томасу. Мне самой необходимо знать, что в нем содержится.

Самая первая страница идентична той, что лежит в моей папке. С водительских прав Эйприл на меня смотрит ее зернистая фотография. Слишком большие глаза придают девушке испуганный вид. Под снимком ее биографические данные: дата рождения, адрес, номер социального страхования.

Я фотографирую и перехожу к следующей странице.

И на ней синими чернилами плавным почерком доктора Шилдс написан ответ, который я отчаянно искала: Эйприл привлекли к участию в исследовательском проекте доктора Шилдс в качестве Респондента № 5 19 мая.

А фото Томаса в своей постели она разместила в «Инстаграме» за полмесяца до этого – 4 мая.

Даже если Эйприл сфотографировала его гораздо раньше – за много дней или недель, – а разместила в соцсетях уже потом, познакомилась она с ним до того, как стала участвовать в экспериментах доктора Шилдс.

Это Томас втянул Эйприл в их семейные разборки.

Чутье меня подвело: из них двоих Томас опаснее.

Я снова смотрю на дату, удостоверяясь, что не перепутала факты. Одно теперь ясно: моя история не является зеркальным отражением истории Эйприл. Доктор Шилдс не могла использовать Эйприл для проверки Томаса, как меня.

Также ясно, что Эйприл недолго оставалась одной из испытуемых доктора Шилдс. Она ответила всего на несколько вопросов первого теста, а на второй и вовсе не явилась. Почему?

Только Томас знает, что я сейчас здесь, в ее доме. И если это он срежиссировал события, которые привели к гибели Эйприл, значит, мне тоже грозит опасность.

Надо убираться отсюда. Я быстро щелкаю фотокамерой, снимая страницу за страницей. Предпоследняя озаглавлена «Беседа с Джоди Восс, 2 октября». После остается всего один листок.

Это – заказное письмо. Судя по дате, оно пришло через неделю после встречи доктора Шилдс с миссис Восс, состоявшейся в день рождения Эйприл. Письмо адресовано доктору Шилдс.

Пока я беру его в фокус, в глаза бросаются некоторые фразы: В связи с расследованием гибели… Кэтрин Эйприл Восс… родители просят добровольно предоставить записи… Возможно… повестка в суд…

Должно быть, на это намекала миссис Восс, когда сказала мне, что не перестанет искать ответы. Она наняла частного детектива, чтобы с его помощью установить причину смерти дочери.

Я закрываю папку и кладу ее точно под мое досье – оставляю на столе все так, как положила доктор Шилдс. Теперь у меня есть все, что нужно. Мне хочется порыться здесь еще, ведь другой такой возможности у меня больше не будет, но пора уходить.

Я возвращаюсь к лестнице и спускаюсь – гораздо быстрее, чем поднималась. У выхода надеваю обувь, включаю сигнализацию, открываю дверь. Ключи кладу под коврик и выпрямляюсь. Соседей нигде не видно. Даже если они меня заметили, увидят они только силуэт в темной куртке и шапке, спокойно сходящий с крыльца.

Лишь завернув за угол, я испускаю вздох облегчения.

Потом буквально падаю на холодный железный столб уличного фонаря. Даже не верится, что мне удалось провернуть такое дело. Я не оставила после себя улик – включенный свет, грязные следы на безукоризненно чистых коврах, отпечатки пальцев. Доктор Шилдс никогда не догадается, что я сумела проникнуть в ее дом.

Но в уме я снова и снова анализирую каждый свой шаг, каждое движение – проверяю сама себя.

* * *

После того как я благополучно добралась домой, заперла дверь и подперла ее тумбочкой, я задумалась о миссис Восс. Она убеждена, что причины гибели Эйприл следует искать в записях ее психотерапевта. Ей так не терпится взглянуть на них, что она наняла частного детектива.

Но Томас, утверждающий, что с Эйприл он переспал всего один раз, тоже гоняется за ее досье.

У меня мелькает мысль, что надо бы анонимно отправить свой фотоотчет детективу, а там будь что будет. Но, возможно, это ничего не даст, а Томас сразу поймет, кто слил информацию.

Рассчитывать я могу только на себя.

Это я написала в ответ на вопрос доктора Шилдс на первом компьютерном тестировании. Сейчас эта фраза актуальна как никогда.

Так что прежде чем отослать Томасу фотокопии досье Эйприл, я намереваюсь изучить эти записи сама.

Я должна понять, почему ему так важно скрыть свою связь с Респондентом № 5.

Глава 57

22 декабря, суббота

Как вы проводите этот вечер, Джессика? С тем симпатичным молодым человеком в синей куртке с красными молниями, который встретил вас на входе в ресторан минувшим вечером?

Может быть, он станет тем, кто наконец-то заставит вас испытать подлинную любовь. Не ту, что в книжках. А настоящую, которая погружает во мрак и возносит к свету.

Возможно, вы уже почувствовали, каково это – сидеть рядом с ним в кабинке, напротив другой парочки, и млеть от счастья. Возможно, он предельно внимателен к вам, как Томас – ко мне. Подзывает официанта в ту же секунду, как пустеет ваш бокал. Находит повод для того, чтобы прикоснуться к вам.

Это все внешние проявления, очевидные. Но лишь годы совместной жизни позволяют изучить партнера настолько, что ты способна распознавать его скрытые внутренние метания.

Они обнаруживаются во время ужина, омрачая недавно восстановленный мир, словно медленно надвигающееся затмение.

Когда Томас в смятении – когда его мысли занимают какие-то проблемы – он ведет себя излишне демонстративно.

Смеется чуть громче. Задает много вопросов – интересуется у приятелей, какие у них планы на предстоящий отпуск, какую частную школу они выбрали для своих двойняшек. Создается впечатление, что он прямо душа компании, а на самом деле он тем самым освобождает себя от необходимости поддерживать застольную беседу в минуты неловкого молчания. Он с видимым наслаждением поедает заказанные блюда – сегодня это стейк слабой прожарки, затем – картофель и, наконец, зеленая фасоль.

Если знаешь человека, как свои пять пальцев, его привычки и особенности поведения легко поддаются расшифровке.

Сегодня вечером Томас витает мыслями где-то далеко.

С аппетитом уминая шоколадный торт, он вдруг вытаскивает вибрирующий телефон. Смотрит на экран и хмурится.

– Прошу прощения, – говорит Томас. – Моего пациента только что доставили в больницу Бельвю. К сожалению, я вынужден откланяться. Необходимо проконсультироваться с дежурными докторами.

Все за столиком выразили понимание: он не вправе проигнорировать вызов – это его профессиональный долг.

– Я постараюсь быть дома как можно скорее, – Томас кладет на стол кредитку. – Но ты же знаешь, как это бывает. Так что, пожалуйста, не жди меня, ложись спать.

Прикосновение его губ; горьковато-сладкий вкус шоколада.

И мой муж исчезает.

Как будто меня обокрали.

* * *

В доме темнота, безмолвие. Нижняя ступенька тихо стонет под моей ногой, как и все эти годы. Раньше этот звук меня радовал: часто он подразумевал, что Томас уже наглухо запер дверь и идет спать.

Наверху свет лампы на тумбочке мягким сиянием омывает спальню.

Сегодня я предвкушала совсем иное. Свечи. Тихая музыка. Платье медленно соскальзывает с меня, постепенно обнажая соблазнительный розовый шелк.

А вместо этого… Туфли возвращены в шкаф, серьги и ожерелье – в бархатные футляры в верхнем ящике комода. Рядом с ювелирными украшениями, словно еще одна драгоценность, лежит записка Томаса, что он оставил мне сегодня утром.

Его слова – столь трогательно-обыденные – заучены наизусть.

В глаза бросаются три крошечных чернильных пятнышка, чуть-чуть искажающих три буквы.

При виде этих помарок на меня вдруг нисходит озарение.

Они сделаны особой авторучкой, которая оставляет на листе кляксы, если долго прижимать кончик пера к бумаге.

Эта авторучка всегда лежит на одном и том же месте: на письменном столе в моем кабинете.

В двенадцать шагов я быстро пересекаю спальню и вхожу в кабинет.

Томас, когда писал записку перед тем, как пойти за бубликами, наверняка увидел две папки – вашу и Эйприл – с именами на ярлыках. Ведь они лежат на столе буквально в нескольких сантиметрах от ручки.

Инстинктивное желание схватить папки и проверить их содержимое почти не поддается контролю, однако его следует подавить. Паника порождает ошибки.

На столе пять предметов: ручка, подставка для бокала, часы «Тиффани» и папки.

На первый взгляд, все на своих местах.

И все же что-то не так.

Силясь побороть умопомрачающее беспокойство, я внимательно рассматриваю каждый предмет.

Ручка точно там, где она должна быть, – в левом верхнем углу стола. Часы – напротив, в верхнем правом углу. Подставка – перед часами, потому что бокал с напитком я всегда держу в правой руке, чтобы можно было писать левой.

Не проходит и минуты, как я понимаю, что изменилось. Девяносто процентов людей этого нюанса никогда не уловили бы.

Индивиды, коих большинство, – правши – редко задумываются о том, к каким неудобствам нам – меньшинству – приходится подлаживаться. Элементарные бытовые приспособления – ножницы, ложки для мороженого, ключи для консервных банок – все сконструированы для правшей. Краники на раковинах. Держатели для стаканов в автомобилях. Банкоматы. Список можно продолжать и продолжать.

Люди, у которых правая рука основная, делая записи, как и следует ожидать, лист сдвигают с уклоном в правую сторону. Те, у кого преобладающей является левая рука, располагают страницу под уклоном влево. И те и другие делают это машинально. Неосознанно.

Сейчас папки лежат на несколько дюймов правее, чем обычно. На той стороне стола, на которую разместил бы их мозг правши.

На мгновение папки расплываются перед глазами. Потом благоразумие возвращается.

Возможно, Томас случайно сдвинул папки на несколько дюймов, когда клал на место ручку, а потом попытался выровнять их.

Даже если Томас заглянул в папки – из любопытства или в поисках листка бумаги для записки до того, как нашел чистый блокнот в верхнем ящике стола, – он наверняка сразу должен был понять, что это истории болезней пациентов. Психотерапевты связаны врачебной тайной, и Томас тоже придерживается норм врачебной этики. Даже в наших частных беседах о пациентах их имена никогда не упоминаются. Даже таких особенных, как Респондент № 5.

Томасу я поведала о своем знакомстве с Респондентом № 5 – как она в слезах выбежала из аудитории Нью-Йоркского университета во время первого компьютерного тестирования. Моему ассистенту Бену Респондент № 5 объяснила, что вопросы вызвали у нее острую эмоциональную реакцию, и Томас, узнав об этом, согласился со мной, что с точки зрения нравственности было бы правильно оказать ей профессиональную помощь. После я рассказывала ему о своем дальнейшем общении с ней – о беседах, что мы вели в моем кабинете, о подарках и, наконец, о приглашении отведать вина с сыром у нас дома вечером того дня, когда Томас находился на каком-то мероприятии. Он всегда слушал меня сочувственно, давал дельные советы.

Томас понял, что она стала для меня… особенной пациенткой.

Но по имени ее я никогда не называла.

Ни разу. Даже после ее смерти.

Особенно после ее смерти.

Как бы то ни было, Томас видел письмо, что прислал мне по электронной почте частный детектив, нанятый семьей Восс. Если к тому времени он еще не сообразил, что Респондента № 5 звали Кэтрин Эйприл Восс, в тот момент ему это стало абсолютно ясно.

Рассуждая сама с собой, я постепенно успокаиваюсь, напряженные мышцы расслабляются.

Если Томас ознакомился с вашим досье, Джессика – видел записи с подробным изложением наших бесед, специфики ваших заданий и ваших отчетов о своем взаимодействии с ним, – его поведение, вне сомнения, должно было измениться. За завтраком его эмоциональный настрой оставался прежним. И вечером, когда он заехал за мной, тоже.

А вот… за ужином в нем появились настораживающие нотки. Он становился все более возбужденным. Ушел внезапно, поцеловав на прощание скорее машинально, чем с сожалением.

Мне с трудом удается сохранять ясность мысли: два бокала «Пино нуар», выпитые за вечер, существенно повлияли на мою способность делать четкие выводы.

На ум приходят другие соображения: конфиденциальность конфиденциальностью, но вы с Эйприл не имеете ничего общего с теми, кто обычно приходит ко мне на прием. Ни она, ни вы фактически не являлись моими пациентами. А в глазах Томаса вас обеих отличает еще одна особенность: каждая из вас заставила его жену страдать.

Эйприл исчезает в небытии. Она уже не может причинить мне боль.

А вот вы, Джессика, по мнению Томаса продемонстрировали потенциальную угрозу, так сильно напугали меня, что мне пришлось врезать во входную дверь новый замок. Возможно, он рассудил, что лучше уж нарушить этические нормы, чем проигнорировать информацию, владение которой поможет ему защитить жену.

Соответственно, приходится допустить, что Томас просмотрел ваше досье.

Осознание этого сродни физическому удару. Я хватаюсь за край стола, чтобы удержаться на ногах.

Если он станет это отрицать, что может быть тому причиной?

Внятного объяснения у меня нет.

Взаимная откровенность – жизненно важный компонент счастливого брака. Необходимый основополагающий аспект как романтических отношений, так и эффективного взаимодействия между врачом и пациентом.

Однако инстинкт самосохранения должен возобладать над слепым доверием к супругу. Особенно если этот супруг однажды уже не оправдал доверия.

Двадцатичетырехчасовая передышка окончена. Все умозаключения приобретают совершенно иную окраску. За Томасом надо следить еще внимательнее, чем прежде.

Досье убраны в запирающийся картотечный шкаф. Дверь в мой кабинет плотно закрыта.

Потом ему отправлено сообщение: «Я лягу пораньше. Давай завтра поговорим?»

Не дожидаясь ответа, я выключаю телефон. В спальне исполняю свой ежевечерний ритуал: вешаю платье в шифоньер, наношу на лицо сыворотку, выбираю пижаму.

Сексуальная обновка скомкана и запихнута в самую глубину выдвижного ящика.

Глава 58

23 декабря, воскресенье

Я почти всю ночь не спала, изучала досье – свое и Эйприл.

У Томаса была интрижка с некоей владелицей бутика и, насколько я могу судить, именно о ней говорила доктор Шилдс, с дрожью в руках и слезами в глазах, в тот вечер на кухне у нее дома. И именно поэтому она решила с моей помощью проверить мужа на устойчивость к соблазнам.

Мне на мгновение вспоминается, как Томас приникал губами к моему животу, снимая с меня черные кружевные трусики. Я морщусь.

Об этом сейчас думать нельзя. Нужно понять, почему Томас не скрывает своих отношений с владелицей бутика и до ужаса боится, что кто-то прознает про его связь с Эйприл.

Что отличает одну его интрижку от другой?

Поиск ответа на этот вопрос и привел меня сегодня утром в бутик «Блик». Я вхожу в магазин и глазами ищу его хозяйку – женщину, с которой переспал Томас. Ее зовут Лорен.

Узнать, кто она такая и где работает, не составило труда. У меня были зацепки. Ее имя начинается с буквы «Л», как и имя доктора Шилдс – Лидия. И она держит магазин модной одежды в одном квартале от бизнес-центра, где работает Томас.

В этом районе три похожих бутика. Я определила, какой из них подходит, заглянув на их сайты. На сайте магазина «Блик» размещены фото Лорен и статья о том, как она создала свой бизнес.

Теперь понятно, почему я напомнила Лорен доктору Шилдс, думаю я, входя в магазин, где в интерьере преобладают сочные яркие цвета. Ее фото на сайте особого сходства со мной не обнаружило, но сейчас, видя ее воочию, я признаю, что она, темноволосая, со светлыми глазами, действительно немного похожа на меня, хотя и лет на десять старше, как сказала доктор Шилдс.

Лорен занята с покупательницей, поэтому я принимаюсь перебирать блузки, развешанные по цветам.

– Ищете что-то особенное? – приветствует меня продавец.

– Просто смотрю, что есть. – Я взглянула на один ценник и поморщилась: прозрачная блузка с длинным рукавом стоит 425 долларов.

– Дайте знать, если захотите что-то примерить, – говорит продавец.

Кивнув, я с притворным интересом продолжаю рассматривать блузки, а сама краем глаза наблюдаю за Лорен. Клиентка, которую она обслуживает, покупает много вещей – подарки на Рождество – и постоянно спрашивает у Лорен ее мнение по поводу того или иного предмета одежды.

Наконец, после того как я медленно обошла весь крошечный магазин, покупательница направляется к кассе. Лорен начинает выписывать чек.

С прилавка с аксессуарами я хватаю шарф, решив, что это одна из наименее дорогих вещей. К тому времени, когда Лорен вручает женщине глянцевый белый пакет с логотипом магазина в виде пары огромных закрытых глаз с длинными густыми ресницами, я уже жду своей очереди у кассы.

– Упаковать вам как подарок? – спрашивает она.

– Да, спасибо. – Это поможет мне выиграть несколько минут, за которые я попробую собраться с духом.

Лорен заворачивает шарф в папиросную бумагу, обвязывает его лентой и делает симпатичный бантик. Я тем временем кредитной картой оплачиваю 195 долларов – небольшая цена за информацию, если таковую мне удастся получить.

Лорен отдает мне фирменный пакет с покупкой, и я замечаю у нее на руке обручальное кольцо.

– Наверно, моя просьба покажется вам странной, – говорю я, откашлявшись, – но не могли бы вы уделить мне пару минут с глазу на глаз? – Я ощущаю холод металла своих колечек и сознаю, что вожу по ним большим пальцем. В моем досье доктор Шилдс записала, что я всегда тереблю колечки, когда волнуюсь.

Улыбка исчезает с лица Лорен.

– Конечно, – протяжно отвечает она, почти вопросительным тоном.

Вместе со мной Лорен отходит вглубь магазина.

– Чем могу служить?

Я хочу увидеть ее первую, инстинктивную реакцию. По утверждению доктора Шилдс, обычно это самый честный ответ. Я без лишних слов достаю телефон и разворачиваю его экраном к Лорен, показывая фото Томаса, что я вырезала из свадебной фотографии, которую он мне прислал. Снимок сделан семь лет назад, но изображение четкое, да и Томас за минувшие годы почти не изменился.

Я не свожу глаз с Лорен. Если она откажется дальше говорить со мной и попросит уйти, мне придется довольствоваться только ее первоначальной реакцией. Значит, нужно суметь прочесть ее мысли по выражению лица, вычленить признаки чувства вины, сожаления или любви.

Мои ожидания не оправдались.

В ее лице не заметно каких-либо сильных эмоций. Она чуть хмурит брови, во взгляде озадаченность.

Словно она узнала Томаса, но не может вспомнить, кто он такой.

– Вроде бы знакомое лицо… – наконец произносит она.

Лорен встречает мой взгляд. Ждет от меня объяснений.

– У вас был с ним роман, – выдаю я. – Пару месяцев назад!

– Что?!

Свое удивление она выразила столь громким возгласом, что ее сотрудница оборачивается:

– Лорен, что-то случилось?

– Простите, – бормочу я. – Он сказал мне… он сказал…

– Нет, все нормально, – отвечает Лорен коллеге, но в тоне ее сквозит раздражение, будто она рассержена.

Я пытаюсь собраться с мыслями, понимая, что она может выставить меня из магазина в любую минуту.

– Вы сказали, что его лицо вам знакомо. А сами вы с ним знакомы?

Мой голос срывается, я борюсь со слезами.

Лорен не отшатывается от меня, как от сумасшедшей. Напротив, выражение ее лица смягчается.

– Вам плохо?

Мотнув головой, я отираю глаза тыльной стороной ладони.

– А с чего вы взяли, что у меня с тем человеком был роман? – спрашивает она.

Я не в состоянии придумать ничего лучше, как дать честный ответ.

– Мне сказали, что вы… – Я умолкаю, но тут же заставляю себя продолжить: – Я познакомилась с ним несколько недель назад и… Мне кажется, он опасный человек, – шепотом говорю я.

Лорен отступает от меня на шаг.

– Послушайте, я не знаю, кто вы такая, но это сущий бред. Вам сказали, что у меня был с ним роман? Я замужем. И счастлива в браке. Кто наговорил вам такую чепуху?

– Наверно, я ошиблась. – Не могу же я ей объяснить, что и как. – Примите мои извинения, я ни в коем случае не хотела вас оскорбить… Только не могли бы вы еще раз взглянуть на фото? Может быть, вспомните, видели ли вы его раньше? Прошу вас.

Теперь Лорен пытливо смотрит на меня. Я снова вытираю глаза и заставляю себя встретить ее взгляд.

Наконец она протягивает руку.

– Вы позволите ваш телефон?

Она смотрит на фото, и лицо ее проясняется.

– Кажется, припоминаю. Он приходил к нам за покупками.

Подняв глаза к потолку, она закусывает нижнюю губу.

– Ну да, вспомнила. Он как-то зашел несколько месяцев назад. Я как раз развешивала модели из осенней коллекции. А он искал нечто особенное для своей жены. Купил вещей на крупную сумму.

Колокольчик на входе уведомляет о прибытии новой покупательницы. Лорен устремляет на нее взгляд, и я понимаю, что мое время вышло.

– И это все? – уточняю я.

Лорен вскидывает брови.

– На следующий день он все вернул. Вероятно, только поэтому я его и запомнила. Он очень извинялся, но сказал, что вещи оказались не в стиле его жены.

Она снова бросает взгляд в центр зала.

– Больше я его никогда не видела, – говорит она. – И у меня не создалось впечатления, что он опасен. Напротив, мне он показался очень приятным. Но я с ним почти не общалась. И роман уж точно не крутила.

– Спасибо, – благодарю я. – Простите за беспокойство.

Она идет прочь, но потом оборачивается.

– Милая, если вы так сильно его боитесь, вам следует обратиться в полицию.

Глава 59

23 декабря, воскресенье

В психологии есть понятие так называемого эффекта «невидимой гориллы». При его исследовании испытуемые полагали, что они должны считать пасы, которые передают друг другу игроки баскетбольной команды. В действительности оценивалась совершенно иная их способность. Считая броски, испытуемые не замечали, что на площадку выходит человек в костюме гориллы. Сосредоточенность на одной задаче мешала им видеть полную картину.

Я же, пытаясь установить, верен ли мне Томас, настолько зациклилась на поставленной задаче, что упустила из виду один неожиданно шокирующий аспект своего эксперимента: что вы преследуете некую собственную цель.

Мне ведь лишь с ваших слов известно о том, как проходили ваши встречи с моим мужем – возле музея, в кафе «У Теда» и совсем недавно – в баре «Деко». Я была лишена возможности наблюдать за тем, как вы общались с Томасом, – существовала опасность, что он заметит меня.

Но вы зарекомендовали себя отъявленной лгуньей.

Вы обманом проникли на мое тестирование, при этом продемонстрировав предприимчивость и двуличие.

Все ваши откровения заново анализируются и на этот раз рассматриваются сквозь незамутненные линзы. Вы солгали родителям по поводу обстоятельств несчастного случая с Бекки. Вы спите с мужчинами, с которыми едва знакомы. Вы утверждаете, что уважаемый театральный режиссер попрал все законы нравственности, совершив над вами сексуальное насилие.

Вы утаиваете слишком многое, Джессика.

Если все ваши секреты предать огласке, ваша жизнь будет загублена.

Вопреки данным обещаниям быть со мной правдивой, вы продолжали лгать после того, как стали Респондентом № 52. Вы признались, что Томас все-таки быстро ответил на ваше первое сообщение и пригласил вас на свидание фактически сразу после «случайной» встречи с ним в кафе «У Теда», но вы скрыли от меня эту информацию. И до сих пор неясно, Джессика, почему встречу с моим мужем в баре «Деко», которая длилась двадцать две минуты, в своем отчете вы уложили в пятиминутный разговор.

О чем вы умолчали? И почему?

Ни с того ни с сего вы изъявили желание поехать домой на праздники. После того, как эта попытка была пресечена, вы захотели встретить Рождество с семьей Лиззи. Но и в этом вы тоже солгали, сказав, будто Лиззи пригласила вас провести праздники вместе с ней и ее родными на их ферме в Айове.

Что-то вы темните, Джессика.

Необходимо понять, почему вы стремитесь от меня сбежать.

На первом компьютерном сеансе вы написали нечто значимое. В своем воображении я вижу, как те ваши слова одно за другим выстраиваются в линию, – как тогда, на экране компьютера, когда вы их печатали, не догадываясь, что за вами ведется наблюдение через камеру ноутбука: Потому что рассчитывать я могу только на себя.

Чувство самосохранения – могучий стимул. Более надежный, чем деньги, эмпатия, любовь.

И у меня возникает гипотеза.

Не исключено, что направленность ваших встреч с моим мужем была отлична от той, что вы мне описывали.

Возможно, Томас вас домогается.

Вы знаете, какая роль отведена вам в этом эксперименте.

Зачем же вы искажаете результаты?

Вы прекрасно понимали, что от вас потребуется гораздо больше, если вы будете продолжать участвовать в моем исследовательском проекте. Возможно, вы сочли, что для вас это уж слишком.

Вы явно хотите положить конец нашим отношениям. Неужели вы решили, что наилучший путь к бегству – представить ложные факты, что обеспечит удовлетворительный результат проверки, устроенной Томасу? И заодно освободит вас от дальнейшего участия?

Наверно, сейчас вы поздравляете себя: ну как же, вы столько всего выиграли от нашей сделки – подарки, деньги, даже роскошный отдых во Флориде для своих родных. И придумываете хитроумный план, который позволит вам пойти своей дорогой.

Возможно, вы слишком сконцентрированы на личных интересах и не замечаете, что прете, как танк, оставляя за собой одни обломки.

Как вы смеете, Джессика?

Двадцать лет назад моя младшая сестра Даниэлла тоже стояла перед нравственным выбором. А совсем недавно – Кэтрин Эйприл Восс. И обе поступили неправильно.

Смерть обеих можно расценивать как непосредственный результат тех этических сбоев.

Джессика, вас привлекли для того, чтобы вы проверили моего мужа на устойчивость к соблазнам.

Но, возможно, это вы не прошли проверку.

Глава 60

23 декабря, воскресенье

Мне не дает покоя один вопрос. Чутье подсказывает, что я должна докопаться до сути: почему Томас афиширует свой выдуманный роман с владелицей бутика Лорен и всячески старается скрыть тот, что у него был на самом деле, – с Эйприл?

Мне никак от этого не уйти, даже притом, что теперь в моем распоряжении есть мое досье. Доктор Шилдс не выпустит меня из своих когтей, пока окончательно не уничтожит. Есть только один способ защититься – понять, что случилось с Эйприл. И тогда, возможно, мне удастся отвести от себя беду.

Лорен посоветовала обратиться в полицию, раз Томас меня так сильно пугает. Но что я им скажу?

«Я решила соблазнить женатого мужчину. Даже переспала с ним. Причем меня наняла его жена; она вроде как знала об этом. Между прочим, думаю, один из них или они оба причастны к самоубийству одной девушки».

Чушь какая-то. Они решат, что я спятила.

Так что я звоню не в полицию, а делаю два других звонка.

Первый – на мобильник Томаса. Начинаю без предисловий:

– Почему ты врешь, что спал с Лорен, хотя на самом деле просто купил одежду в ее бутике?

Я слышу, как он резко втягивает в себя воздух.

– Знаешь что, Джесс? Я получил записи Лидии об Эйприл, ты – ее записи о себе. Я не обязан отвечать на твои вопросы. Желаю удачи.

И в трубке раздаются гудки.

Я тут же перезваниваю ему.

– Вообще-то, у тебя есть только первые тринадцать страниц из досье Эйприл. Последние пять я не отправляла. Так что ответить на мои вопросы тебе придется. Но при личной встрече.

Я должна видеть выражение его лица.

В телефоне глухая тишина, и я начинаю опасаться, что Томас опять повесил трубку.

– Я на работе, – наконец произносит он. – Жду тебя здесь через час.

Он называет адрес, я заканчиваю разговор и принимаюсь в раздумьях мерять шагами комнату. По его тону ничего нельзя было определить. Голос не казался сердитым; в нем вообще не слышалось каких-то сильных эмоций. Но, возможно, Томас из тех людей, которые наиболее опасны, когда внешне изображают спокойствие – затишье перед бурей.

Пожалуй, в его врачебном кабинете мне ничто не угрожает, рассуждаю я. Если б Томас хотел причинить мне зло, наверно, он назначил бы встречу в таком месте, где его никто не знает. С другой стороны, сегодня воскресенье. Неизвестно, есть ли еще кто-нибудь в здании.

Лорен сказала, что Томас показался ей вполне приятным человеком. У меня создалось такое же впечатление о нем при знакомстве у музея и потом – в тот вечер, когда мы решили переспать. Но я не могу отделаться от воспоминания о том случае, когда я оказалась один на один в кабинете с мужчиной, которого я тоже считала приятным человеком.

И тогда я делаю второй звонок – Ноа. Прошу его встретить меня через полтора часа у здания, где находится врачебный кабинет Томаса.

– Все хорошо? – спрашивает он.

– Не уверена, – честно отвечаю я. – У меня встреча с одним человеком, которого я не очень хорошо знаю, и мне будет спокойнее, если ты меня потом заберешь.

– Кто этот человек?

– Его зовут доктор Купер. Это, так сказать, по работе. Я все объясню при встрече, ладно?

В голосе Ноа я улавливаю нотки сомнения, но на мою просьбу он отвечает согласием. Я анализирую свои поступки в общении с ним – при знакомстве назвалась ненастоящим именем; несколько раз отказывалась от свиданий, ссылаясь на то, что у меня был жуткий или тяжелый день; говорила, что мне трудно доверять другим, – и даю себе слово, что поделюсь с ним своими проблемами. И не только потому, что он этого заслуживает. Кто-то должен знать, что происходит, – хоть какая-то гарантия безопасности.

* * *

Во второй половине дня, в 13:30, я подхожу к врачебному кабинету Томаса. В здании, как я и опасалась, безлюдно.

Кабинет № 114 – в самом конце коридора. Сбоку от входа – табличка с фамилиями трех психотерапевтов. Один из них – «Томас Купер, доктор медицинских наук».

Я поднимаю руку, собираясь постучать, но тут дверь распахивается.

Невольно я отступаю на шаг.

Я уже и забыла, какой он здоровенный. Его фигура занимает почти весь проем, заслоняя свет неяркого зимнего солнца, что струится в окно за его спиной.

– Прошу. – Томас делает шаг в сторону и кивком показывает на одну из комнат – очевидно, там располагается его кабинет.

Я жду. Пусть идет первым. Нельзя допустить, чтобы он оказался у меня за спиной. Однако Томас не двигается с места.

Через несколько секунд, вероятно, сообразив, что я его опасаюсь, он резко поворачивается и широким шагом идет через приемную.

Едва я вхожу в его кабинет, он закрывает дверь.

Пространство будто сжимается, стены сдвигаются вокруг меня. Все мое существо сковывает паника, тело деревенеет. Если Томас и впрямь опасен, здесь мне никто не придет на помощь. От внешнего мира меня отделяют целых три двери.

Я опять в западне, как тогда, в кабинете Джина.

Сколько раз я фантазировала о том, как бы я поступила, если б повторился тот вечер в утихомирившемся после ухода всех остальных членов труппы театре. Как я только ни казнила себя за то, что стояла в оцепенении, пока Джин ловил кайф, эксплуатируя мою беззащитность и мой страх.

Сейчас ситуация ужасно схожая.

И я опять парализована.

Но Томас просто обходит свой стол и опускается в кожаное кресло на колесиках.

Он удивлен, заметив, что я все еще стою.

– Присаживайся. – Томас жестом предлагает мне занять кресло напротив него. Я сажусь, силясь выровнять свое дыхание.

– На улице меня ждет мой парень, – выдавливаю я из себя.

Томас вскидывает брови.

– Прекрасно, – недоуменно произносит он, и я понимаю, что у него и в мыслях не было причинить мне зло.

Я присматриваюсь к Томасу, и парализующий страх постепенно ослабевает. Вид у него измотанный. На нем фланелевая рубашка навыпуск, на лице неряшливая щетина. Когда он снимает очки и трет глаза, я замечаю, что они воспалены. Такие же красные глаза бывают у меня, если я не выспалась.

Томас снова надевает очки, складывает елочкой ладони. Его следующая фраза вызывает удивление.

– Послушай, я не могу требовать, чтобы ты мне доверяла, но клянусь, я пытаюсь защитить тебя от Лидии. Ты уже увязла по уши.

Я отрываю от него взгляд и осматриваю комнату, надеясь по элементам обстановки понять, что собой представляет Томас. Я была во врачебном кабинете доктора Шилдс, была у нее дома: в обоих интерьерах отражена ее сдержанная бездушная элегантность.

Кабинет Томаса совсем другой. Под ногами у меня мягкий ковер, деревянные полки забиты книгами самых разных форматов и толщины. На столе – прозрачная кружка с ирисками в желтых фантиках. Рядом кофейная чашка с вдохновляющей надписью по периметру. Я смотрю на два слова в середине цитаты: лишь та любовь.

Они подсказывают мне вопрос:

– Ты когда-нибудь любил свою жену?

Томас опускает голову.

– Думал, что любил. Хотел любить. Пытался… – надсадным голосом отвечает он. – Но не смог.

Я верю ему. Я сама была очарована доктором Шилдс в первые дни нашего общения.

У меня в кармане вибрирует телефон. Я не реагирую, представляя, как доктор Шилдс держит у уха свой гладкий серебристый аппарат – ждет, когда я отвечу. И тоненькие морщинки на ее изысканно красивом лице – столь идеальном, что кажется, будто оно высечено из белого мрамора, – прорезаются глубже.

– В наше время развод – дело обычное. Почему ты просто не расторгнул ваш брак? – спрашиваю я.

И тут же вспоминаю его слова: От нее нельзя просто так взять и уйти.

– Я пытался. Но в ее представлении у нас был идеальный брак, и она отказывалась понимать, что у нас есть проблемы, – отвечает Томас. – Так что, да, ты права, я придумал интрижку с той женщиной из бутика – Лорен. Выбрал ее наобум. Счел, что это будет выглядеть правдоподобно: с такой женщиной я не прочь был бы переспать. И умышленно отправил Лидии сообщение, якобы адресованное Лорен.

– Ты специально отправил ей уличающее сообщение?

Наверно, он был в диком отчаянии, заключаю я.

Томас утыкается взглядом в свои руки.

– Я подумал, Лидия наверняка бросит меня, когда узнает, что я ей изменяю. Мне казалось, это оптимально удобный выход из положения. Она целую книгу написала на эту тему – «Этика супружества». Мне и в голову не приходило, что она будет бороться за сохранение брака – настоит на том, чтобы мы попытались восстановить отношения.

Он все еще не дал ответа на главный вопрос: почему он просто не признался, что у него был роман с Эйприл?

И я спрашиваю его об этом в лоб.

Он берет чашку, отпивает глоток, пальцами закрывая почти всю цитату. Возможно, пытается выиграть время.

Потом он ставит чашку на стол, но при этом чуть поворачивает ее, и я вижу другие слова надписи: которой предаешься.

И, словно собранный пазл, в голове выстраивается вся фраза: И в конце концов ценна лишь та любовь, которой предаешься без остатка.

Я оказалась права: Томас, должно быть, напевал эту строчку из песни «Битлз» в тот вечер, когда был с Эйприл. От него она и узнала про эту песню, которую потом слушала вместе с матерью.

– Эйприл была так молода, – наконец произносит Томас. – Я подумал, Лидии будет тяжело смириться с тем, что я выбрал 23-летнюю девушку. – Теперь он еще печальнее, чем в первые минуты встречи. Готова поспорить, что он борется со слезами. – Поначалу я не сознавал, что у Эйприл серьезные проблемы с психикой. Думал, мы оба хотим просто провести вместе одну ночь…

Как ты и я, не договаривает он, глядя на меня многозначительно.

Я чувствую, как на моих щеках проступает румянец. В кармане снова вибрирует телефон – более настойчиво, как мне кажется.

– Как получилось, что Эйприл стала Респондентом № 5? – спрашиваю я, пытаясь игнорировать жужжание у моей ноги. По коже ползут мурашки, словно вибрация распространяется по всему телу. Пытается меня поглотить.

Я бросаю взгляд влево, на закрытую дверь кабинета Томаса. Я не видела, чтобы он запер ее. Да и общую дверь он вроде бы не запирал, когда меня впустил.

Томаса я больше не боюсь, но не могу отделаться от ощущения, что опасность где-то рядом – витает, как дым распространяющегося пожара.

– Эйприл почему-то привязалась ко мне, – продолжает Томас. – Донимала меня звонками и сообщениями. Я пытался мягко охладить ее пыл… Она ведь знала, что я женат. А через пару недель звонки и эсэмэски внезапно прекратились, так же внезапно, как и начались. Я решил, что она отстала от меня, нашла другого парня.

Большим и указательным пальцами он щиплет лоб, будто у него болит голова.

Быстрее, мысленно подгоняю я его. Не знаю почему, но инстинктивно я чувствую, что мне желательно бы скорее убраться отсюда.

Томас отпивает из чашки еще глоток и рассказывает дальше:

– Потом Лидия как-то пришла домой и сообщила, что в ее проекте появилась новая испытуемая, молодая женщина, которая не совсем адекватно повела себя на тестировании. Мы обсудили это и заключили, что вопросы, должно быть, всколыхнули какое-то неприятное воспоминание, которое, возможно, она долго подавляла. Именно я посоветовал Лидии побеседовать с ней лично и попытаться помочь. Я тогда не знал, что это Эйприл. Лидия всегда называла ее «Респондент № 5», – Томас издает резкий смешок, выражающий все его смешанные сложные чувства, которые, вероятно, он держит в себе. – Я не подозревал, что Эйприл и Респондент № 5 одно и то же лицо, пока с Лидией не связался частный детектив, попросивший, чтобы она предоставила ему историю болезни погибшей девушки.

Я сижу, затаив дыхание. Боюсь ненароком его перебить. Мне не терпится услышать все, что ему известно. Но при этом я ни на секунду не забываю про свой телефон в кармане и все жду, что он вот-вот опять зажужжит.

– У меня было время проанализировать ситуацию, – наконец говорит Томас. – И вот что я надумал: Эйприл, вероятно, выяснила, на ком я женат. Подала заявку на участие в ее исследовательском проекте: наверно, ей казалось, что так она будет ближе ко мне. Либо видела в Лидии соперницу и хотела узнать о ней побольше.

Моя голова самопроизвольно дергается вправо, к окну. Что там привлекло мое внимание? Может быть, неясный шум или какое-то движение на тротуаре. Пластинки жалюзи повернуты косо, я вижу только обрывки улицы. Не знаю, ждет ли меня там уже Ноа.

Какова бы ни была угроза, которую я чувствую, исходит она не от Томаса. Я верю ему: он не контактировал с Эйприл на протяжении нескольких недель, предшествовавших ее смерти.

Правда, полагаюсь я не только на слепую веру и свое чутье. Я уже успела раз пять прочитать досье Эйприл. И почерпнула из него важную информацию о ее взаимоотношениях с доктором Шилдс. Мне известно кое-что из того, что произошло между ними в тот вечер, когда Эйприл умерла.

Доктор Шилдс написала об этом – относительно неровным почерком в сравнении с той грациозной манерой письма, что ей присуща. Их последняя встреча задокументирована на странице, что в досье помещена прямо перед некрологом Эйприл, тем самым, что я нашла в Интернете. И я сфотографировала все это на свой телефон, который сейчас лежит в кармане, непривычно теплый, и я все жду, что с минуты на минуту он опять начнет сигналить.

Вы глубоко меня разочаровали, Кэтрин Эйприл Восс. Я думала, что знаю вас. К вам относились с душевной теплотой и заботой, вам столько всего было предоставлено: бесплатные сеансы психотерапии; тщательно подобранные подарки; даже встречи, как та, что состоялась сегодня вечером, когда вы пришли в мой дом и, сидя на кухонном табурете, потягивали вино, а я, сняв с руки изящный золотой браслет, надела его на ваше запястье.

Вам было оказано доверие.

Но потом вы сделали признание, которое разрушило все и выставило вас в совершенно ином свете: «Я совершила ошибку. Я переспала с женатым мужчиной – познакомилась с ним в баре. Это было только один раз».

Ваши большие глаза наполнились слезами, нижняя губа задрожала. Можно подумать, вы заслужили жалость за свой проступок.

Вы рассчитывали, что вам отпустят ваш грех. Зря надеялись. Да и какое тут может быть оправдание? Нравственные люди и безнравственные стоят по разные стороны баррикады. Правила на этот счет не имеют двоякого толкования. Вам было сказано, что вы преступили черту и никогда больше не будете желанным гостем в этом доме.

Вы обнаружили свою истинную порочную сущность. Вы вовсе не та бесхитростная молодая женщина, за которую себя выдавали.

Разговор продолжался. По его окончании вас обняли на прощание.

Двадцать минут спустя все следы вашего пребывания здесь были уничтожены. Бокал вымыт, вытерт и поставлен в шкаф. Остатки «бри» и винограда выброшены в мусорное ведро. Табурет, на котором вы сидели, поставлен на место.

Словно вас никогда здесь и не было. Словно вас больше не существует.

* * *

Фотографируя записи доктора Шилдс, я даже не пробегала их глазами – думала лишь о том, как бы поскорее убраться из ее дома, пока она не вернулась. Но позже, в стенах своей квартиры, где мне уже ничто не угрожало, я перечитывала их снова и снова.

В записях доктора Шилдс не содержалось намека на то, что ей известно, кто тот женатый мужчина, с которым переспала Эйприл, то есть Томас. Казалось, она считала, что Эйприл не имела скрытых мотивов, когда записывалась к ней на тестирование. Но мне теперь совершенно очевидно, что Эйприл была одержима Томасом – одержима настолько, что нашла способ проникнуть в группу участников исследовательского проекта доктора Шилдс. А потом она, видимо, привязалась к ней. Эйприл была потерянная душа, ей нужен был кто-то или что-то, чтобы обрести опору.

Вообще-то, странно, что Эйприл решилась поведать доктору Шилдс про свой роман с безымянным женатым мужчиной, так что оказалась на грани взрывоопасного разоблачения. Впрочем, ничего удивительного, если учесть, что доктор Шилдс обладает магнетическим притяжением.

Может быть, Эйприл надеялась, что ей отпустят ее грех, – как и я, когда раскрывала свои тайны доктору Шилдс. Возможно, Эйприл также думала, что женщина, которая посвятила свою жизнь изучению проблемы нравственного выбора, найдет оправдание ее поступку, докажет, что Эйприл вовсе не столь испорчена.

– Я отправлю тебе недостающие страницы, – говорю я Томасу. – Только можно еще один вопрос?

Он кивает.

Я вспоминаю тот вечер, когда я наблюдала за ними у ресторана.

– Я видела тебя как-то вечером вместе с доктором Шилдс. Ты вел себя так, будто безумно любишь ее. Почему?

– Из-за досье Эйприл, – отвечает он. – Мне необходимо было получить доступ в ее дом, чтобы просмотреть досье и узнать, сообщила ли Эйприл нечто такое, что могло бы указать на мою связь с ней. Я боялся, что Лидия позже это поймет и окончательно слетит с катушек. Но досье мне найти никак не удавалось, пока я не увидел его на ее письменном столе.

– В нем нет ничего, что указывало бы на твою связь с Эйприл, – говорю я.

– Спасибо, – шепчет Томас.

В ту же секунду я понимаю, что, возможно, зря я его успокоила. Есть один крошечный нюанс, мерцающий на грани моего сознания. Как наполненный гелием воздушный шарик, танцующий под высоким потолком. Мне не удается уловить его, как я ни стараюсь. Это как-то связано с Эйприл – то ли изображение, то ли воспоминание, то ли некая деталь.

Снова бросив взгляд на окно, я достаю из кармана телефон. Как только выйду отсюда, заново изучу ее досье, думаю я. Сейчас главное – уйти.

Я смотрю на телефон, собираясь вывести на экран последние пять фотографий досье Эйприл, и вдруг вижу, что мне звонили из «БьютиБазз». Пропущено целых четыре вызова, в том числе два голосовых сообщения.

Неужели я забыла про какой-то заказ? Нет, я абсолютно уверена, что первая клиентка у меня сегодня только в пять вечера.

Так почему из компании так упорно мне названивают?

Я быстро пересылаю снимки Томасу.

– Теперь у тебя есть все, – говорю я, поднимаясь с кресла. Он уже склонился над телефоном, внимательно читая записи из досье Эйприл.

Я слушаю сообщение от «БьютиБазз», а сама смотрю на окно. Мне кажется, я вижу тени идущих мимо людей, хотя трудно сказать.

Голосовое сообщение оставил не диспетчер, как я думала. Оно от владелицы компании – женщины, с которой я никогда прежде не общалась.

– Джессика, пожалуйста, срочно перезвоните.

Голос отрывистый. Гневный.

Я прослушиваю второе сообщение.

– Джессика, вы уволены, прямо с этой минуты. Уже можете не перезванивать. Мы узнали, что вы нарушили условие договора о недопущении конкуренции, который вы подписали, устраиваясь на работу в компанию. Нам известны имена двух женщин, которым вы недавно в качестве независимого мастера навязали свои услуги, прикрываясь именем «БьютиБазз». Если вы будете продолжать в том же духе, наши юристы примут меры.

Я поднимаю глаза на Томаса.

– Она лишила меня работы, – шепотом произношу я.

Должно быть, доктор Шилдс позвонила в «БьютиБазз» и сообщила про Рейну и Тиффани.

Я думаю о том, что через неделю мне платить за квартиру, о счетах за врачебные услуги, о том, что отец потерял работу. Я представляю милое доверчивое лицо Бекки. Что с ней будет, когда она поймет, что может лишиться дома, единственного дома, который она знает?

Стены снова сдвигаются вокруг меня.

Неужели доктор Шилдс устроит так, что меня привлекут к суду, если я не выполню то, что она требует?

Мне вспоминается одна ее запись: Вы принадлежите мне.

У меня сдавливает горло, в глазах – жжение. В груди нарастает крик.

– Что случилось? – спрашивает Томас, поднимаясь из-за стола.

Но я не могу ему ответить. Я выбегаю из его кабинета, несусь через пустую приемную, потом – по коридору. Я должна позвонить владелице «БьютиБазз» и попытаться ей все объяснить. Я должна связаться с родителями и убедиться, что им не грозит опасность. Могла бы доктор Шилдс причинить им зло? Может, она вовсе и не собиралась оплачивать их поездку во Флориду. Что ей помешало бы узнать номер моей кредитной карты и использовать ее в качестве гарантии оплаты?

Пусть только попробует тронуть Бекки, я ее убью, в возбуждении думаю я.

Задыхаясь, всхлипывая, я распахиваю дверь здания и вылетаю на улицу. В лицо бьет морозный зимний воздух, будто мне дали пощечину.

Стоя на тротуаре, я верчусь туда-сюда – высматриваю Ноа. В кармане опять вибрирует телефон. Мне хочется выхватить его и швырнуть об асфальт.

Ноа нигде не видно. Слезы теперь и вовсе хлынули из глаз. Я ведь уже начала думать, что могу на него положиться.

Оказывается, нет.

Собираюсь развернуться и вдруг вдалеке замечаю дутую синюю куртку. Сердце переполняет радость. Это он. Я узнаю его затылок, походку.

Я кидаюсь за ним, петляя между прохожими. Кричу:

– Ноа!

Он не оборачивается. Я тяжело отдуваюсь, не успевая наполнять легкие кислородом, но продолжаю бежать, заставляя себя еще быстрее переставлять ноги.

– Ноа! – снова окликаю я, нагоняя его. Мне хочется упасть в его сильные объятия и все ему рассказать. Он поможет мне, я в этом не сомневаюсь.

Ноа резко оборачивается.

При виде выражения его лица я останавливаюсь как вкопанная, словно передо мной выросла кирпичная стена.

– А ведь я уже начал влюбляться в тебя, – произносит он, чеканя каждое слово. – Но теперь я знаю, какая ты на самом деле.

Я делаю шаг к нему, но он вскидывает ладонь. Его рот сомкнут в суровую складку, карие глаза, обычно такие теплые, обдают холодом.

– Не надо, – говорит он. – Я больше не хочу тебя видеть.

– Что? – охаю я в изумлении.

Ноа поворачивается и возобновляет шаг, уходя от меня все дальше и дальше.

Глава 61

23 декабря, воскресенье

Накануне я рано легла спать, что позволило мне и сегодня утром подняться до рассвета.

День обещал быть особенно напряженным.

По пробуждении, включив телефон, я вижу новое сообщение от Томаса, поступившее вчера в 23:06. Он доложил, что состояние его пациента, доставленного в Бельвю, удалось стабилизировать, и еще раз извинился за испорченный вечер.

В 8:02 ему отправлен ответ: «Понимаю. Какие планы на сегодня?»

Он написал, что едет играть в сквош, потом позавтракает в кафе «У Теда». «Днем поработаю с бумагами, добавил он, нужно наверстать упущенное. Вечером – кино?»

В ответ он получает: «Отлично».

Утро он проводит так, как и говорил: выходит из тренажерного зала, завтракает «У Теда» и прямиком идет на работу.

Все меняется ровно в 13:34.

Именно в это время возле здания, где находится его врачебный кабинет, появляетесь вы. Идете по тротуару с пакетом из какого-то магазина.

И тоже исчезаете в том здании, где работает Томас.

О, Джессика, вы совершили большую ошибку.

* * *

Жертвы вправе сами вершить возмездие?

Во время вашего второго компьютерного сеанса вы, Джессика, сидя в аудитории Нью-Йоркского университета, утвердительно ответили на этот вопрос. Не колеблясь. Вы не теребили свои колечки, не смотрели в потолок, размышляя; вы быстро положили пальцы на клавиатуру и сформулировали ответ.

Как бы вы ответили теперь?

Наконец-то появилось конкретное доказательство вашего ошеломляющего вероломства.

Джессика, чем вы там занимаетесь вместе с моим мужем?

Даже если вы с ним предаетесь плотским утехам, теперь это уже фактически несущественно. Вы оба вступили в сговор за моей спиной. Вы постоянно юлите, и это должно было бы послужить тревожным звоночком.

Вы лжете в малом и большом и соткали такую многослойную паутину лжи, что с головой увязли в собственных грязных ухищрениях, от которых вам не отмыться.

– Простите, вам плохо?

Какой-то прохожий протягивает мне бумажную салфетку. Я смотрю на нее в недоумении.

– У вас губа рассечена, – объясняет он.

В следующее мгновение я достаю свою салфетку. Во рту ощущается металлический привкус крови. Позже к губе будет приложен лед, чтобы ее не раздуло. Но сейчас я довольствуюсь бальзамом, что лежит в моей косметичке.

Это точно такой же бальзам для губ, что вы забыли у меня дома на прошлой неделе. Тот самый, что придает вашим губам заманчиво розовый оттенок.

На тюбике – эмблема компании «БьютиБазз». Бальзам произведен вашим работодателем, Джессика.

Телефон компании найти не трудно.

Пока вы с моим мужем что-то втайне замышляете против меня, я звоню в «БьютиБазз».

Если к кому-то обращаются тоном, не терпящим возражений, его требования выполняют. Секретарь приемной, ответившая на мой звонок, соединяет меня с менеджером, а та в свою очередь обещает немедленно связаться с владелицей компании и передать ей мою информацию.

Судя по всему, в «БьютиБазз» категоричны в отношении сотрудников, нарушающих условия договора о недопущении конкуренции.

Вы не раз давали понять, что хотели бы на время праздников уехать из Нью-Йорка.

Этому не бывать, Джессика.

Зато, по-видимому, у вас внезапно появится вагон свободного времени.

Наказание всегда должно быть соразмерно тяжести преступления?

Потеря работы – недостаточно суровое возмездие.

Но, пока вы расслабляетесь в кабинете моего мужа, появляется возможность наказать вас соразмерно.

На углу здания, соседствующего с тем, где находится врачебный кабинет Томаса, останавливается парень в дутой синей куртке с красными молниями. Он смотрит по сторонам, словно кого-то ждет.

Я сразу узнаю его. Это тот самый молодой человек, который радушно обнимал вас недавно вечером. Тот самый, которого вы от меня скрыли.

Пока вы воркуете с моим мужем, на тротуаре у здания Томаса спонтанно завязывается другая беседа с глазу на глаз.

Согласитесь, ведь это справедливо?

– Позвольте представиться. Доктор Лидия Шилдс.

И выражение лица у меня, и голос печально-серьезны. С налетом сожаления. И это крайне важно. Ведь к нему обращается профессионал.

– Вы ждете Джессику Фаррис?

Джессика, ваш возлюбленный как будто испуган.

– Что? – спрашивает он.

Едва подтверждается, что он пришел сюда за вами, мы представляемся друг другу. Я вручаю ему свою визитку. Однако его необходимо убедить.

Объясняю ему, что остальные пациенты уже ушли, а доктор Томас Купер – психотерапевт, у которого вы давно наблюдаетесь, – все еще на работе, пытается вас вразумить.

– Ее паранойя и страхи – типичная реакция на лечение, – сказано ему. – К сожалению, она с завидной регулярностью демонстрирует признаки деструктивного поведения, которое столь опасно для окружающих, что приходится нарушать принципы врачебной этики, дабы защитить тех, кому она может навредить.

Ной влюблен в вас по уши, и потому лишь после того, как я привожу в пример три случая проявления вашей лживой натуры, он начинает задумываться о том, что женщина, которую ему описывают, возможно, и в самом деле, вы.

Я представляю ему подробности ваших недавних эскапад: вас уволили с работы за нарушение профессиональной этики; вы зачем-то явились домой к наркоману; под чужим именем вы регулярно «снимаете» мужчин на одну ночь, зачастую женатых.

Последнее Ноя особенно задевает. Он морщится, и это определяет дальнейший ход беседы.

Ной глубоко оскорблен.

Пришло время окончательно уничтожить вашу репутацию.

Конкретные факты более убедительны голословных утверждений, от которых можно отмахнуться как от ереси.

Я нахожу в телефоне сообщение, что вы прислали мне в начале месяца, и показываю его Ною.

Доктор Шилдс, я попыталась его соблазнить, но он меня отверг. Сказал, что счастлив в браке. Он поднялся в свой номер, а я жду в вестибюле.

– Зачем она вам это написала? – изумляется Ной.

Он обескуражен, пока еще находится на стадии отрицания. Но следующей его реакцией станет гнев.

– Я – специалист в области компульсивного поведения, в том числе связанного с природой сексуальности, – сказано ему. – Я консультирую доктора Купера по этому вопросу в отношении Джессики.

Ной по-прежнему балансирует на грани неверия. Поэтому я показываю ему еще одно SMS-сообщение. Вы прислали его буквально два назад, перед тем, как отправились в бар «Деко» на свидание с Томасом. Тем же вечером вы встретились с Ноем в «Бастре».

Через несколько минут я выхожу и иду на встречу с Томасом. И, поскольку это я его пригласила, должна я сказать, что напитки за мой счет?

На экране четко видна дата передачи сообщения: пятница. Большой палец закрывает остальную часть переписки.

Ной бледнеет.

– Но я виделся с ней в тот вечер, – произносит он. – Это у нас с ней было свидание.

Я имитирую удивление.

– О, так это с вами она встречалась в «Бастре»? Об этом она тоже мне рассказала. Бедняжка немного корила себя за то, что перед свиданием с вами она встречалась с другим мужчиной.

И в нем мгновенно просыпается злость, Джессика.

– Ей присуща крайняя самодеструктивность, – говорю я Ною, наблюдая за тем, как меняется его лицо. – И, к сожалению, учитывая ее склонность к самолюбованию – что поначалу кажется привлекательным качеством, – она совершенно неисправима.

Ной идет прочь, качая головой.

* * *

Не проходит и двух минут, как вы вылетаете из здания, где находится врачебный кабинет Томаса, и бросаетесь вдогонку за Ноем.

Он вас отвергает, и какое-то время вы стоите на тротуаре, с тоской глядя ему вслед.

В руке у вас по-прежнему фирменный пакет.

Я различаю на нем эмблему в виде закрытых глаз. Знакомая картинка.

А вы, оказывается, весьма предприимчивы, Джессика. Значит, тоже нанесли визит в «Блик»?

Наверно, мните себя очень смышленой. Может, вы даже узнали правду о Лорен – не ту историю, что сочинил Томас.

Вас удивило, что у моего мужа никогда не было романа с Лорен?

Неужели вы и впрямь полагали, что человек, знающий Томаса как никто другой – его любящая жена, с которой он семь лет состоит в браке – поверила в его жалкую выдумку?

Свою интрижку с владелицей бутика он решил состряпать меньше чем через неделю после того, как его «ошибочное» сообщение поступило на мой телефон. Когда я, найдя Лорен, попросила у нее помощи в выборе гардероба для поездки на отдых в предстоящие выходные, она порекомендовала несколько вещей, в том числе платья свободного кроя, которые она привезла из недавнего шоп-тура по Индонезии.

Состоялась короткая беседа относительно ее путешествий.

Выяснилось, что в США она вернулась всего за три дня до моего визита в ее магазин, проведя неделю на Бали и неделю в Джакарте.

Соответственно, мой муж никак не мог планировать встречу с ней на тот день, когда он прислал сообщение: Жду не дождусь сегодняшнего вечера, красотка. И он никак не мог познакомиться с ней в тот вечер, когда, по его словам, она подсела к нему в гостиничном баре.

Однако я не стала опровергать его ложь. Пусть пока думает, что я ему верю.

Томас имел вескую причину для сокрытия своей случайной связи с Эйприл под завесой вымышленной интрижки.

И, разумеется, у его жены была еще более веская причина скрывать, что ей известно и про сочиненный роман, и про настоящий – с Эйприл.

Вас удивляет, что я знаю про отношения моего мужа с Респондентом № 5?

Джессика, возможно, вам кажется, что вы все просчитываете. Но, став Респондентом № 52, вы хотя бы должны были усвоить, что никогда не следует делать скоропалительных выводов.

Жаль, что сейчас вы так расстроены. Но вы сами виноваты.

Вам очень одиноко.

Не волнуйтесь. Скоро вы составите мне компанию.

Глава 62

23 декабря, воскресенье

«Джессика, вы говорили по телефону с родными? Как им отдыхается во Флориде?»

Я тупо смотрю на SMS-сообщение, а в голове роятся вопросы.

Доктор Шилдс лишила меня работы. Отняла у меня парня. Что она сотворила с родителями и Бекки?

Я лежу в постели, подтянув к груди колени. Лео притулился рядом. После того как Ноа бросил меня на углу улицы, я звонила и писала ему, но он не отвечал. Мне ничего не оставалось, как вернуться домой и залиться горючими слезами. К тому времени, когда поступило сообщение от доктора Шилдс, мои рыдания утихли до всхлипов.

Мама пыталась связаться со мной вчера вечером, когда я проникла в дом доктора Шилдс, а я ей ведь так и не перезвонила. При этой мысли я резко сажусь в постели. А сообщения она не оставила.

Силясь не поддаваться панике, я звоню маме на мобильный телефон. Мой вызов принимает автоответчик.

– Мама, пожалуйста, срочно перезвони мне, – с надрывом в голосе произношу я.

Звоню на номер отца. Та же история.

Мне становится трудно дышать.

Доктор Шилдс никогда не упоминала название курорта. Мама позвонила мне сразу по прибытии, похвасталась, что у них номер с видом на море, на территории – бассейн с морской водой, но она не уточнила, где они остановились, а я сама до того была ошарашена тем, что происходит в моей жизни, что даже не подумала спросить.

Как можно быть такой беспечной?

Я продолжаю названивать родителям.

Потом хватаю куртку, сую ноги в сапоги и вылетаю из квартиры. Бегом спускаюсь по лестнице, проталкиваясь мимо соседки с сумкой продуктов. Она бросает на меня испуганный взгляд. Я знаю, что тушь у меня наверняка размазалась, волосы взлохмачены, но мне плевать, в каком виде я предстану перед доктором Шилдс.

Я выскакиваю на улицу и, как сумасшедшая, машу рукой, пытаясь поймать такси. Одно останавливается возле меня, я запрыгиваю на заднее сиденье.

– Побыстрей, пожалуйста, – прошу я водителя, называя ему домашний адрес доктора Шилдс.

Через пятнадцать минут я у ее дома, но плана у меня по-прежнему нет. Я просто колочу в дверь, отбивая руки.

Наконец доктор Шилдс появляется на пороге. Она не удивлена, будто ждала меня.

– Что вы с ними сделали?! – кричу я.

– Прошу прощения?

Одета она, как всегда, безупречно: серо-сизый топ, черные брюки по фигуре. Мне хочется схватить ее за плечи и встряхнуть.

– Вы что-то сделали с ними, я знаю! Я не могу дозвониться до родителей!

Она отступает на шаг.

– Джессика, сделайте глубокий вдох и успокойтесь. Иначе разговора у нас с вами не получится.

В ее тоне слышится упрек, словно она отчитывает неразумного ребенка.

Криком я от нее ничего не добьюсь. Если она и соизволит ответить мне, то только на своих условиях, будучи уверенной, что хозяйка положения – она.

Я пытаюсь обуздать свой гнев и страх.

– Можно войти? – спрашиваю я. – Мне нужно с вами поговорить.

Она открывает дверь шире, и я следую за ней в дом.

Играет классическая музыка, в комнатах, как обычно, безукоризненный порядок. На полированном деревянном столике у входа, под панелью системы сигнализации, стоит горшочек с цветущей петунией.

Идя мимо, я стараюсь не смотреть на щиток.

Доктор Шилдс заводит меня в кухню и жестом предлагает занять табурет.

Я сажусь и вижу на гранитной столешнице ветку черного винограда и клинышек кремообразного сыра, словно она ожидала гостей. Рядом – один хрустальный бокал со светло-золотистой жидкостью.

Идеально, совершенно, за гранью разумного.

– Где моя семья? – осведомляюсь я, силясь говорить ровным тоном.

Не отвечая, доктор Шилдс неспешно идет к шкафу и достает еще один хрустальный бокал – точно такой, как на столе. Впервые она не спрашивает, хочу ли я что-то выпить. Вместо этого подходит к холодильнику, берет из него бутылку «Шардонэ» и наполняет бокал.

И ставит его на стол передо мной, будто мы две закадычные подружки: сейчас будем наслаждаться вином и делиться секретами.

Мне хочется кричать, но я знаю, что, если начну ее торопить, она, доказывая свое превосходство, заставит меня ждать дольше.

– Ваша семья во Флориде, Джессика, и чудесно проводит там время, – наконец произносит она. – Почему вы решили, что они могут быть где-то еще?

– Потому что вы прислали то сообщение! – выпалила я.

Доктор Шилдс выгибает брови.

– Я просто поинтересовалась, как им отдыхается, – говорит она. – Надеюсь, это не преступление?

Она как будто искренне недоумевает, но я вижу ее насквозь.

– Я хочу позвонить на курорт, – с дрожью в голосе заявляю я.

– Что же вам мешает? – удивляется доктор Шилдс. – У вас нет телефона?

– Вы мне его не давали, – парирую я.

Она хмурится.

– Джессика, я не делала секрета из названия курорта. Ваша семья отдыхает там уже три дня.

– Прошу вас, – взмолилась я. – Дайте мне с ними поговорить.

Доктор Шилдс молча встает и берет со стола свой телефон.

– У меня здесь есть подтверждение из отеля с его адресом и контактами. – Она листает почту – нескончаемо долго. Потом диктует телефон.

Я тотчас же звоню.

– Добрый день. Отель «Уинстед». С вами говорит Тина, – отвечает певучий женский голос.

– Мне необходимо связаться с семьей Фаррис, – настойчивым тоном прошу я.

– Конечно. Сейчас соединю. В каком номере они остановились?

– Не знаю, – шепотом отвечаю я в трубку.

– Минуточку.

Я смотрю на доктора Шилдс. Она встречает мой взгляд. Я опять замечаю, что глаза у нее голубые, как лед. В трубке, словно в насмешку, играет веселая рождественская мелодия песенки «К нам спешит Санта-Клаус».

Доктор Шилдс придвигает ко мне мой бокал с вином.

Я не в силах заставить себя сделать глоток. Пытаюсь побороть острое чувство дежавю. Всего лишь несколько дней назад, сидя здесь, я сделала признание: мне известно, что Томас ее муж. Но не это подпитывало тревожное ощущение, что сейчас баламутило все мое существо.

Музыка внезапно смолкла.

– У нас нет гостей с такой фамилией, – сообщает сотрудница отеля.

Я обмякаю всем телом.

Комната плывет перед глазами, к горлу подступает тошнота.

– Их там нет?! – жалко вскрикиваю я.

Доктор Шилдс берет свой бокал, снова изящно пригубливает вино, и это ее показное безразличие опять воспламеняет мой гнев.

– Где моя семья? – с яростью в голосе спрашиваю я, прямо глядя ей в глаза. Резко отодвигаюсь от стола и встаю, едва не опрокидывая табурет.

– О, – произносит доктор Шилдс, неторопливо ставя бокал на стол. – Наверно, отель забронирован на мое имя.

– Шилдс, – быстро говорю я в телефон. – Проверьте, пожалуйста, должна быть такая фамилия.

В телефоне наступает тишина.

– Да, есть, – подтверждает сотрудница отеля. – Соединяю.

Мама снимает трубку после второго вызова. Услышав ее такой знакомый безмятежный голос, я снова чуть не разрыдалась.

– Мама! У вас все хорошо? – спрашиваю я.

– Боже милостивый! Дорогая! Мы чудесно отдыхаем, – отвечает она. – Только что пришли с пляжа. Бекки гладила дельфинов – у них тут целое представление. Папа фотоаппарат из рук не выпускает!

Они живы и здоровы. Она ничего им не сделала. По крайней мере, пока.

– У вас точно все хорошо?

– Конечно! Почему ты спрашиваешь? Только по тебе скучаем. Какая же замечательная у тебя начальница. Такой праздник нам устроила! Должно быть, она тебя очень ценит.

Я сбита с толку, дезориентирована, так что с трудом заканчиваю разговор, пообещав завтра снова им позвонить. Я переволновалась, и мне никак не удается соотнести радостную болтовню матери с теми ужасами, что нарисовало мое воображение.

Я опускаю телефон.

– Ну что, убедились? – улыбается доктор Шилдс. – Они прекрасно проводят время. Более чем.

Я кладу руки на твердый холодный гранит стола, наваливаюсь на него, пытаясь сосредоточиться.

Доктор Шилдс старается внушить, что все дело во мне, что это я теряю рассудок. Но ведь потеря работы, потеря Ноа – это не плод моего больного воображения. Это – непреложные факты. В моем телефоне сохранились голосовые сообщения, оставленные владелицей «БьютиБазз». А Ноа не желает со мной общаться. Эти две неприятности произошли как раз в то время, когда я находилась во врачебном кабинете Томаса. Вряд ли это совпадение. У меня нет доказательств, но доктор Шилдс наверняка знает, что я была там. Возможно, ей даже известно, что я спала с ним. Возможно, Томас сам ей об этом рассказал, чтобы выгородить себя.

Она меня наказывает.

Почувствовав, как ее рука ласково похлопывает меня по спине, я резко оборачиваюсь.

– Не прикасайтесь ко мне! По вашей милости я лишилась работы. Вы сообщили в «БьютиБазз», что я без их ведома делала макияж Рейне и Тиффани!

– Сбавьте обороты, Джессика, – велит мне доктор Шилдс.

Она возвращается на свой табурет и кладет ногу на ногу – а они у нее длинные и стройные. Я знаю, что должна делать – исполнять ту роль, которую она мне отвела, – и опускаюсь на табурет подле нее.

– Вы не сказали, что потеряли работу, – произносит она.

Сторонний наблюдатель счел бы, что она искренне расстроена: хмурит лоб, тон сочувственный.

– Да, кто-то сообщил, что я нарушила договор о недопущении конкуренции, – с претензией в голосе заявляю я.

– Хммм… – Указательным пальцем доктор Шилдс постукивает по губам, и я замечаю, что нижняя у нее чуть опухла, словно недавно была поранена. – По-моему, вы говорили, что вызвали подозрение у того наркомана, сожителя одной из тех женщин? Может, это он на вас донес?

Ее губы трогает сардоническая улыбка, как у Чеширского Кота. У нее на все есть ответ.

Но я знаю, что это она постаралась. Может, она и не назвала фамилии Рейны и Тиффани, но вполне могла позвонить в компанию как анонимное лицо, выдав себя за клиентку, которой я навязала свои услуги. Я прямо воочию представляю, как она притворно озабоченным голосом говорит что-то типа: «О, Джессика мне показалась такой милой девушкой. Надеюсь, из-за меня у нее не будет неприятностей».

Но потом я вспоминаю настойчивые расспросы Рикки перед тем, как я сунула в руки Тиффани кое-что из косметических средств. Отдала просто так, бесплатно, и бросилась вон из их квартиры. Те тюбики наверняка были помечены эмблемой «БьютиБазз», как и все остальные мои блески и бальзамы для губ. Найти моего работодателя было бы нетрудно.

– Джессика, мне очень жаль, что вы потеряли работу, – говорит доктор Шилдс. – Но, уверяю вас, я к этому не имею ни малейшего отношения.

Я потираю виски. Еще минуту назад все было предельно ясно; теперь же я не знаю, чему верить.

– Надеюсь, вы не обидитесь, если я скажу, что вид у вас нездоровый, – замечает доктор Шилдс. Она пододвигает ко мне сыр и виноград. – Вы сегодня ели?

Ни крошки, осознаю я. В пятницу вечером, когда мы с Ноа встретились в «Бастре», он все пытался меня соблазнить жареным цыпленком и печеньем, но мне удалось запихнуть в себя лишь несколько кусочков. С тех пор, мне кажется, я только пила кофе, да, может быть, еще съела пару сладких батончиков.

– А как же Ноа? – бормочу я, будто разговаривая сама с собой. Мой голос срывается.

Он обрадовался моему звонку, хотя, наверно, просьбу мою счел странной. Из головы нейдет, как он выставил вперед руку, запрещая мне приближаться к нему.

– Кто?

– Парень, с которым я встречалась, – объясняю я. – Как вы его нашли?

Доктор Шилдс отрезает кусочек сыра, кладет его на тонкий круглый крекер и протягивает мне. Я смотрю на печенье с сыром и мотаю головой.

– Вы не говорили мне, что у вас есть парень, – замечает доктор Шилдс. – Как бы я могла завязать беседу с человеком, о существовании которого даже не подозревала?

С минуту она многозначительно молчит, придавая вес своим словам.

– Должна сказать вам, Джессика, что ваши обвинения оскорбительны. Вы выполнили задания, я заплатила вам за работу. Вы заверили меня, что Томас мне предан. Так с чего бы мне теперь вмешиваться в вашу жизнь?

Возможно ли такое? Я опускаю голову в ладони, пытаясь проанализировать события последних дней, но мысли путаются. Может быть, это Томас мне солгал. Может быть, чутье меня подвело. Такое уже бывало: я доверяла Джину, которому доверять было нельзя. Может быть, теперь я опять ошибаюсь, сомневаясь в искренности доктора Шилдс.

– Бедная девочка. Вы хоть немного спали?

Я поднимаю голову. Веки тяжелые, глаза словно песком залеплены. Она знает, что я не спала. Знает, что я не ела. Ей и спрашивать об этом не нужно.

– Я сейчас. – Доктор Шилдс слезает с табурета и исчезает. Двигается она бесшумно; даже не определишь, что она находится в доме.

Я совершенно изнурена, но это такой тип усталости, которая, я знаю, не даст мне сегодня крепко заснуть. Голова тяжелая, ватная, однако телом владеет нервное возбуждение.

Доктор Шилдс возвращается. В руке она что-то несет – не могу понять что. Она входит в кухню, выдвигает один из ящиков. До меня доносится тихое шуршание. Потом я вижу, как она перекладывает из пузырька в маленький пакетик крошечную овальную таблетку.

Она запечатывает пакетик и подходит ко мне.

– Безусловно, это я виновата в том, что вы сейчас столь неуравновешенны, – ласково молвит она. – Мучила вас откровенными беседами, потом еще эти эксперименты. Мне не следовало вовлекать вас в свою личную жизнь. С моей стороны это было непрофессионально.

Ее слова – приятные, утешительные, теплые – окутывают меня, словно ее кашемировый палантин.

– Вы – сильная женщина, Джессика, но над вами довлеет чудовищный гнет негативных факторов. Увольнение отца; посттравматический стресс, что вы переживаете с того вечера, когда над вами надругался театральный режиссер, масса финансовых проблем… Ну и, разумеется, чувство вины из-за сестры, которое до сих пор не отпускает вас. Все это в совокупности психологически очень трудно выдержать.

Она вкладывает в мою руку пакетик.

– В праздники особенно тяжело оставаться одной. Это поможет вам сегодня заснуть. Конечно, я не вправе давать вам лекарство без рецепта, но считайте, что это мой последний подарок.

Я смотрю на таблетку и, даже не задумываясь, благодарю:

– Спасибо.

Словно она пишет текст моей роли, а я просто читаю за ней.

Доктор Шилдс берет мой бокал с вином, к которому я почти не притронулась, и выливает его содержимое в раковину. Затем счищает в мусорное ведро сыр с тарелки, туда же бросает виноград, к которому тоже никто не прикоснулся.

Опорожненный бокал. Корка от сыра.

Я мгновенно встрепенулась, наблюдая за ней.

Доктор Шилдс не смотрит на меня – поглощена наведением порядка, – но если б увидела мое лицо, сразу бы поняла: что-то пошло не по ее сценарию.

В памяти всплывают ее записи в досье Эйприл: Все следы твоего пребывания здесь были уничтожены… Бокал вымыт… Остатки «бри» и винограда выброшены в мусорное ведро…

Словно тебя никогда здесь и не было. Словно тебя больше не существует.

Я смотрю на прозрачный пакетик с крошечной таблеткой в своей руке.

И все мое существо пронизывает леденящий страх.

Что же ты с ней сделала? – думаю я.

Нужно уходить, немедленно, пока она не догадалась о моих подозрениях.

– Джессика?

Взгляд доктора Шилдс обращен на меня. Я надеюсь, что эмоции, отражающиеся в моем лице, она приняла за отчаяние.

Голос у нее тихий, увещевающий.

– Я просто хочу, чтобы вы знали: не стыдно прибегнуть к вспомогательным средствам, если понимаешь, что без них не обойтись. Любому человеку иногда необходимо отрешиться от действительности.

Я киваю.

– Да, наверно, было бы неплохо наконец-то как следует выспаться, – дрожащим голосом соглашаюсь я.

Я убираю таблетку в сумку. Потом встаю с табурета и беру куртку, заставляя себя не спешить и не суетиться, чтобы не выдать паники. Доктор Шилдс, по-видимому, не намерена провожать меня к выходу. Она остается в кухне, губкой вытирая безукоризненно чистый гранит. Я поворачиваюсь и иду в прихожую.

С каждым шагом я все сильнее ощущаю покалывание между лопатками. Наконец я у двери, открываю ее и, ступив за порог, аккуратно затворяю за собой.

* * *

Добравшись до дома, я в ту же минуту вытаскиваю из сумки полиэтиленовый пакетик и внимательно рассматриваю маленькую овальную таблетку. Маркировка на ней легко читается, и я по кодовому номеру нахожу информацию на сайте определения лекарственных средств. Это «Викодин» – наркотический препарат, выдаваемый по рецепту. По словам миссис Восс, именно его смертельную дозу приняла Эйприл в парке.

Теперь я точно знаю, кто и зачем дал эти таблетки Эйприл.

Доктор Шилдс, вероятно, как-то выяснила, что Томас изменил ей с Эйприл, – иначе она не вложила бы ей в руку эту отраву. Остается понять, как доктор Шилдс заставила Эйприл проглотить таблетки.

Необходимо вернуться в Ботанический сад в районе Уэст-Виллидж и найти скамейку у замерзшего фонтана. Место, где Эйприл предпочла умереть, вероятно, чем-то примечательно.

И о том, что Томас придумал свой роман с владелицей бутика Лорен, доктор Шилдс тоже знает? Впрочем, если уж я сумела это выяснить, то доктор Шилдс, с ее прозорливостью и вниманием к мельчайшим деталям, наверняка раскрыла его обман.

Много ли времени пройдет до того, как она проведает про мое несанкционированное свидание с Томасом и про всю ту ложь, что я ей наговорила?

И, когда узнает, что я переспала с ее мужем, как она поступит со мной?

Глава 63

24 декабря, понедельник

Джессика, вы сейчас погружены в глубокое забытье, лишенное сновидений? Крепкий сон вам необходим.

Вас никто не потревожит. Вы в полном одиночестве.

Работа вас больше не отвлечет, вы ее потеряли. Лиззи уехала. Наверно, вы рассчитывали встретить Рождество с Ноем? А он укатил к родным в Вестчестер.

Что касается ваших близких, они недоступны. Сегодня утром консьерж по телефону удивил их приятной новостью: они отправляются в однодневное путешествие на прогулочной яхте. А в океан трудно дозвониться по сотовой связи.

Даже ваш новый друг, Томас, будет занят.

Но и те, кто празднует Рождество в кругу близких, тоже могут чувствовать себя одиноко. Вы уже знаете состав действующих лиц моей семьи, Джессика. Но этих декораций вы не видели.

Вот мизансцена: канун Рождества в поместье семейства Шилдс в Литчфилде (штат Коннектикут), расположенном в полутора часах езды от Нью-Йорка.

В большой гостиной зале пылает камин. На каминной полке изящные фигурки из лиможского фарфора образуют вертеп. В этом году мамин декоратор выбрал для украшения елки белые огоньки и сосновые шишки идеальной формы.

Красиво, правда?

Отец откупоривает бутылку «Дом Периньон». Из рук в руки передается блюдо с жареными кусочками хлеба и копченым лососем с икрой.

Под елкой лежат чулки с подарками. В комнате всего четыре человека, но чулок пять.

Один собран для Даниэллы. По обычаю наша семья делает щедрое пожертвование на благотворительные цели в память о ней и кладет в чулок конверт с чеком. Как правило, получатель – общество «Матери против вождения в нетрезвом виде», хотя в прошлом были и другие: общества «Безопасное вождение» и «Студенты против вождения в нетрезвом виде».

На следующей неделе исполнится двадцать лет со дня смерти Даниэллы, поэтому чек выписан на особенно крупную сумму.

Сейчас ей было бы тридцать шесть лет.

Она погибла менее чем в одной миле от этой гостиной.

По мере того, как количество шампанского в бокале матери уменьшается, ее рассказы о младшей дочери – любимице – становятся все более фантастическими.

Это еще одна рождественская традиция.

Мама заканчивает бредовую сказку о том, как Даниэлла летом работала воспитателем в детском дневном лагере при элитном загородном клубе.

– Она так здорово ладила с детьми, – предается бесцельным воспоминаниям мама. – Она была бы замечательной матерью.

Мама весьма кстати забыла, что Даниэлла устроилась воспитательницей в лагерь по настоянию отца и взяли ее на работу только потому, что отец играл в гольф с директором клуба.

Обычно маме все поддакивают.

Но сегодня невозможно удержаться от возражений.

– Вообще-то, я не уверена, что Даниэлла очень уж любила детей. Разве это не она так часто сказывалась больной, что ее чуть не уволили?

Это произнесено задушевным тоном, но мама мгновенно каменеет.

– Даниэлла любила детей, – возражает она, сердито краснея.

– Еще шампанского, Синтия? – предлагает Томас в попытке разрядить внезапно накалившуюся атмосферу в комнате.

Маме позволено вести себя так, чтобы последнее слово осталось за ней, хотя она не права.

И вот что мама отказывается признать: Даниэлла была законченной эгоисткой и нахалкой, брала без спросу все, что ей приглянулось. Например, мой любимый свитер, который потом растянулся, потому что Даниэлла носила вещи на размер больше. А в одиннадцатом классе она украла мой реферат, подготовленный на «пятерку с плюсом» для урока по английскому языку и литературе – он хранился на нашем домашнем компьютере, которым мы пользовались вместе – и сдала его под своим именем.

Она увела парня, который поклялся в верности старшей сестре.

За первые два проступка и за многие другие, совершенные раньше, Даниэлла не понесла наказания: отец был занят работой, а мама, как и следовало ожидать, всегда находила ей оправдание.

Если бы Даниэлла держала ответ за свои прегрешения, возможно, теперь она была бы жива.

Томас подошел к маме и снова наполнил ее бокал.

– Синтия, как вам удается с каждым годом молодеть? – спрашивает он, потрепав ее по плечу.

Обычно миротворческие потуги Томаса вызывают умиление.

Но сегодня я расцениваю их как еще одно предательство.

– Пойду принесу стакан воды. – В действительности мне нужен повод, чтобы выйти из комнаты. Кухня служит мне убежищем.

За последние двадцать лет здесь многое поменялось. Новый холодильник снабжен встроенным диспенсером для подачи охлажденной воды. Пол, некогда деревянный, выложен итальянской плиткой. Столовый сервиз за застекленными дверцами шкафов теперь белый, с синим узором.

Но дверь, ведущая на улицу, все та же.

И замок в ней такой же, с фиксатором. Снаружи открыть его можно только ключом. Изнутри один поворот маленькой овальной ручки либо отпирает замок, либо запирает – в зависимости от того, в какую сторону повернуть.

Эту историю вы никогда не слышали, Джессика.

Никто не слышал. Даже Томас.

Но вы, должно быть, понимаете, что я была по-особенному расположена к вам. Что между мной и вами существует неразрывная связь. Еще и поэтому ваши поступки так глубоко меня ранили.

Если бы вы вели себя иначе, между нами сложились бы совсем другие отношения.

Потому что несмотря на все наши внешние различия – возраст, уровень благосостояния, образование, – в самых значимых моментах ваша жизнь и моя сверхъестественным образом перекликаются. Словно нам с вами суждено было сблизиться. Словно наши судьбы – зеркальное отражение одна другой.

Вы в тот трагический августовский день заперли в комнате свою младшую сестру Бекки.

Я в ту трагическую декабрьскую ночь не пустила в дом свою младшую сестру Даниэллу.

* * *

Даниэлла частенько тайком убегала из дома на свидания с парнями. Обычно она фиксировала защелку на кухонной двери, чтобы та не захлопывалась наглухо и она могла вернуться домой незамеченной. Это был ее излюбленный трюк.

Ее ухищрения меня не волновали. Пока она не нацелилась на моего парня.

Даниэлла жаждала заполучить все, что принадлежало мне. И Райан не стал исключением.

Даниэлла не знала отбоя от поклонников – она была симпатичная, обладала живым кипучим нравом, и в сексуальном плане границ для нее фактически не существовало.

Но Райан был другой. Мягкий по характеру, он ценил умные беседы и спокойные вечера. Для меня он был первым во многих отношениях.

Мое сердце он разбил дважды. Первый раз – когда бросил меня. Второй раз – неделей позже, когда начал встречаться с моей младшей сестрой.

Примечательно, как простейшие решения удивительным образом порождают эффект бабочки: одно действие, на первый взгляд, совершенно незначительное, может спровоцировать цунами.

В ту декабрьскую ночь двадцать лет назад все началось с обычного стакана воды – как этот, что я сейчас наполняю на кухне.

Даниэлла ушла гулять с Райаном, не поставив в известность родителей. Домой она собиралась вернуться поздно и, чтобы они не заметили ее отсутствия, на кухонной двери, ведущей на улицу, зафиксировала защелку.

Даниэлле всегда все сходило с рук. По ней давно плакало наказание.

Быстрый, словно по наитию, поворот дверной ручки. Теперь Даниэлле придется звонить в дом и будить родителей. Отца хватит апоплексический удар: он вспыльчив по характеру.

Заснуть в ту ночь было невозможно: слишком велико было возбуждение в предвкушении сладостной мести.

В 1:15 ночи из окна второго этажа я заметила, как где-то на середине нашей длинной извилистой подъездной аллеи погасли фары джипа Райана. Потом по газону заскользила фигурка Даниэллы, двигавшейся к двери кухни.

Радостный трепет объял все мое существо: каково ей будет, когда она поймет, что дверная ручка не поддается?

Я ждала, что дом вот-вот огласит трель дверного звонка.

Но минутой позже Даниэлла понеслась к машине Райана.

Джип развернулся и, с Даниэллой в пассажирском кресле, рванул прочь.

Интересно, как Даниэлла выпутается из этой истории? Может, заявится утром с каким-нибудь нелепым оправданием: например, скажет, что гуляла во сне? На этот раз даже мама не решится проигнорировать ее обман.

Мои родители мирно спали, не ведая, что их младшая дочь подложила под одеяло подушки.

Пока через несколько часов на пороге нашего дома не появился сотрудник полиции.

Райан был пьян, хотя прежде, когда встречался со мной, никогда не доводил себя до такого состояния. Его джип врезался в дерево, что стояло в конце нашей длинной извилистой подъездной аллеи. Они оба погибли. Она – мгновенно, он – спустя несколько часов в больнице, от обширных внутренних повреждений.

Даниэлла слишком часто делала неправильный выбор и создала условия для аварии. Она отняла у меня парня. Пила водку, хотя официально могла получить на это право только через пять лет. Тайком убегала из дома. Не желая открыто признать свою вину, не позвонила дверь, чтобы отдаться на суд родителей.

Такого конечного итога, как запертая кухонная дверь, она не предвидела.

Но это лишь одно звено в цепочке факторов, которые привели к ее гибели. Если бы она хоть раз поступила правильно, то сейчас, наверно, сидела бы здесь в гостиной, возможно, с внуками, которых отчаянно хочет наша мама.

Как и вашим родителям, Джессика, моим известна лишь часть этой истории.

Если б вы знали, сколь тесно нас с вами связали эти две трагедии, стали бы вы лгать мне про Томаса?

Относительно ваших проделок с моим мужем еще остались вопросы. Но завтра ответы на них будут получены.

Вашим родителям сказано, что вы проведете праздники со мной, а они должны наслаждаться отдыхом и не волноваться, если вы им не позвоните.

Ведь мы с вами будем очень заняты претворением в жизнь собственных планов.

Глава 64

24 декабря, понедельник

Когда я встречалась здесь с Томасом менее недели назад, то не заметила узкую серебряную табличку на скамейке: было слишком темно.

Но сейчас, днем, я вижу, как памятная табличка поблескивает на ярком солнце.

На ней красивым шрифтом выгравированы имя и фамилия, даты рождения и смерти. И еще одна строчка. Я словно наяву слышу серебристый голос доктора Шилдс, читающей эпитафию: «Кэтрин Эйприл Восс. Она сдалась слишком быстро».

Табличку установила доктор Шилдс. Сомнений быть не может.

Ее стиль: сдержанно, элегантно, зловеще.

Этот укромный уголок в глубине ботанического сада Уэст-Виллидж образуют концентрические кольца: в центре – замерзший фонтан, вокруг – полдюжины деревянных скамеек, вдоль которых вьется тропа для прогулок.

Я стою, обхватив себя руками, и смотрю на скамейку, на которой умерла Эйприл.

С тех пор как накануне вечером я покинула дом доктора Шилдс, я все время думаю о досье – своем и Эйприл. Я помню те строки, что написала обо мне доктор Шилдс – «Этот процесс поможет вам обрести внутреннюю свободу. Не сопротивляйтесь», – они написаны почерком, очень похожим на тот, каким выгравирована надпись на мемориальной табличке.

Меня пробирает дрожь, хотя в дневное время этот обледеневший парк выглядит не таким уж зловещим. По пути я видела нескольких человек, прогуливавшихся по аллеям. Где-то рядом смеются дети, звонкими голосами прорезая колючий сырой воздух. На некотором удалении пожилая женщина в ярко-зеленой вязаной шапке толкает перед собой маленькую магазинную тележку. Она идет в мою сторону, но двигается очень медленно.

И все же на душе у меня неспокойно, я чувствую, что осталась совершенно одна.

Я была уверена, что в записях доктора Шилдс найду нужные мне ответы.

Но от меня по-прежнему ускользает один недостающий элемент пазла – тот, что, мне казалось, я видела в досье Эйприл, но не сумела распознать.

Пожилая женщина приближается, я слышу ее медленные, тяжелые шаги, она уже почти у скамеек.

Я протираю глаза и, поддавшись искушению, опускаюсь на скамейку. Правда, не на ту, с табличкой в память об Эйприл, а на соседнюю.

В жизни не чувствовала себя такой усталой.

Ночью я спала всего несколько часов, да и то беспокойно, меня мучали кошмары: то Рикки на меня бросался, то Бекки упала в бассейн и утонула, то Ноа от меня уходил.

О том, чтобы выпить таблетку, которую дала мне доктор Шилдс, не могло быть и речи. Больше никаких подарков от нее.

Я массирую виски, пытаясь унять ужасную головную боль.

Женщина в зеленой шапке садится на соседнюю скамью. На скамью Эйприл. Она вытаскивает из тележки нарезной батон в яркой упаковке с узором в горошек. Затем начинает крошить один ломтик на мелкие кусочки и бросать их на землю. Тут же к ней слетаются около десятка птиц, словно они только ее и ждали.

С минуту я наблюдаю, как птицы клюют крошки, затем отвожу глаза.

Если в записях нет подсказок, может, мне удастся найти их, следуя по стопам Эйприл. Непосредственно перед приходом в парк она была дома у доктора Шилдс, сидела на табурете у нее в кухне, о чем-то беседовала с ней – как и я буквально вчера вечером.

Я вспоминаю, где еще мы обе бывали: и Эйприл, и я приходили на тестирование в одну и ту же аудиторию Нью-Йоркского университета, где, отвечая на вопросы доктора Шилдс, печатали на компьютере наши самые сокровенные мысли. Возможно, мы даже сидели за одним и тем же столом.

И ее, и меня приглашали во врачебный кабинет доктора Шилдс, где усаживали на двухместный диванчик и выманивали из нас наши секреты.

И конечно, Эйприл и я встречались в баре с Томасом, где млели под его страстным взглядом, а потом приводили его к себе домой.

Пожилая женщина все бросает и бросает птицам хлеб.

– Это плачущие горлицы, – произносит она. – Они никогда не меняют партнеров.

Должно быть, она обращается ко мне, ведь вокруг больше никого нет.

Я киваю.

– Хотите их покормить? – предлагает она. Затем подходит ко мне и протягивает целый ломтик хлеба.

– Конечно, – рассеянно отвечаю я, беру у нее хлеб и отламываю несколько мелких кусочков.

Есть и другие места, где мы с Эйприл бывали в разное время. Например, у нее в комнате в квартире родителей, где на кровати до сих пор сидит потрепанный плюшевый мишка. А на ее страничке в «Инстаграме» размещено фото витрины пекарни «Insomnia Cookies»[8] неподалеку от Амстердам-авеню. Я тоже захаживала туда, покупала печенья с корицей или мятные.

Разумеется, и она, и я бывали в этом парке.

Если бы Томас не пригласил меня сюда, чтобы предупредить об опасности, исходящей от его жены, я никогда и не узнала бы о существовании Эйприл.

Томас.

Я хмурюсь, думая о том, сколько всего в моей жизни пошло прахом – работа, отношения с Ноа, – пока я сидела в кресле напротив Томаса в его врачебном кабинете, а он рассказывал о выдуманном романе с женщиной из бутика.

Кабинет Томаса – единственное место, в котором я была, а Эйприл – нет: по словам Томаса, он виделся с ней только один раз – в тот вечер, когда они познакомились и он оказался у нее дома. Хотя, если Эйприл действительно была без ума от него, возможно, она выяснила и адрес его места работы.

Я бросаю последний кусочек хлеба.

В глубине сознания свербит неуловимая мысль. Это как-то связано с врачебным кабинетом Томаса.

Мимо с шумом пролетает плачущая горлица, и это выводит меня из раздумий. Птичка приземляется на скамейку Эйприл, рядом с пожилой женщиной, прямо на серебряную табличку.

Я неотрывно смотрю на нее.

В крови начинает бурлить адреналин, усталости как не бывало.

Имя и фамилия Эйприл, написанные изящным плавным шрифтом. Даты ее рождения и смерти. Голубь. Все это я уже видела.

Я наклоняюсь вперед, у меня учащается дыхание.

Все, вспомнила где: на программке похоронной церемонии, которую дала мне миссис Восс.

Я буквально чувствую, как кончики пальцев нащупывают то, что я искала. Сердце начинает колотиться быстрее.

Я замираю, заново обдумывая одно обстоятельство, всегда казавшееся мне странным: Томас придумал интрижку с какой-то случайной женщиной, чтобы скрыть знакомство с Эйприл; он во что бы то ни стало хотел заполучить досье Эйприл – даже помог мне проникнуть в дом доктора Шилдс и, пока я там находилась, отвлекал ее внимание.

Правда, подсказки, которую я пыталась отыскать на задворках своего сознания, в досье никогда не было.

Я лезу в сумочку и достаю программку похоронной церемонии, которую дала мне миссис Восс, – ту, на которой напечатаны имя и фамилия Эйприл и нарисован голубь.

Медленно разворачиваю листок, разглаживаю его.

Между изображением на программке и табличкой на скамейке неподалеку от меня есть одно существенное различие.

Мне сразу вспомнились двое мужчин, с которыми я беседовала в баре «Суссекс». Их отличало только одно – обручальное кольцо. У одного оно было, у другого – нет. И это был ключевой фактор.

Надпись на табличке – не та, что в программке.

Я читаю изречение на программке еще раз, хотя наизусть знаю слова из песни «Битлз»:

И в конце концов ценна лишь та любовь, которой предаешься без остатка.

Если бы Томас напевал эту песню в тот вечер, когда познакомился с Эйприл, она не стала бы спрашивать маму, откуда эта строка. Она знала бы, что это слова из песни.

Но если она просто увидела их на кофейной кружке – как я, – это могло возбудить ее любопытство.

Закрыв глаза, я пытаюсь точно восстановить в памяти расположение вещей во врачебном кабинете Томаса. Там стоят несколько стульев, но с любого из них посетителю прекрасно виден рабочий стол Томаса.

Значит, Эйприл бывала во врачебном кабинете Томаса, который находится всего в нескольких кварталах от пекарни «Insomnia Cookies».

Но не потому, что она его преследовала.

Этому есть только одно объяснение, которое и дает ответ на вопрос, почему Томас всячески старался скрыть свою короткую интрижку с Эйприл. И почему он до сих пор ужасно боится, как бы кто-нибудь не узнал об этом.

Миссис Восс говорила мне, что Эйприл периодически обращалась за помощью к психотерапевтам.

Эйприл познакомилась с Томасом не в баре.

Она познакомилась с ним, когда пришла к нему на прием в качестве пациентки.

Глава 65

24 декабря, понедельник

Возвращение в Манхэттен занимает полтора часа. В машине я притворяюсь спящей, чтобы не разговаривать с Томасом.

Пожалуй, он этому рад. Радио он не включил, ведет машину в тишине, неотрывно глядя на дорогу. Руки крепко держат руль. Такая неподвижная поза для Томаса нетипична. Обычно во время долгих переездов он слушает радио, подпевает, отбивает ритм, хлопая себя по ноге.

Он тормозит у дома. Я симулирую пробуждение: быстро моргаю, беззвучно зеваю.

Мы не обсуждаем, кто где будет ночевать. Согласно негласной взаимной договоренности, Томас отправится к себе, на съемную квартиру.

Мы желаем друг другу спокойной ночи, чмокаемся на прощание.

Он уезжает, тихий шум двигателя постепенно растворяется вдали.

И в доме наступает глубокая, унылая тишина.

Чтобы открыть новый засов снаружи, нужен ключ.

Но изнутри замок запирается одним поворотом овальной ручки.

* * *

Год назад канун Рождества был совсем другим: после нашего возвращения из Личфилда Томас развел огонь в камине и настоял, чтобы мы распаковали наши подарки. Когда он вручал мне красивую коробку, глаза у него сияли, как у мальчишки.

Упакован подарок был старательно, но бестолково – слишком много скотча и ленточек.

А подарки он всегда выбирал от души.

На этот раз это было первое издание моей любимой книги Эдит Уортон.

Три дня назад, когда вы сообщили, что в баре «Деко» Томас отверг ваши домогательства, во мне затеплилась надежда; казалось, этот милый ритуал снова может повториться. Я купила для Томаса подлинную фотографию «Битлз» работы Рона Галеллы, поместила ее в рамку, аккуратно упаковала в папиросную и яркую оберточную бумагу.

И теперь этот подарок лежит в гостиной рядом с белой пуансеттией.

В праздники одиночество особенно тягостно.

Жена смотрит на плоский подарок прямоугольной формы, который сегодня не будет распакован.

Мать тупо смотрит на рождественский чулок с надписью «Даниэлла», который ее дочь никогда не раскроет.

Другая мать впервые отмечает Рождество без своего единственного ребенка – дочери, которая свела счеты с жизнью полгода назад.

В тишине и спокойствии сожаление ощущается острее.

* * *

Всего несколько ударов по клавиатуре, и я отсылаю сообщение миссис Восс:

«В память об Эйприл в Американский фонд для предотвращения самоубийств переведено праздничное пожертвование. Мыслями с вами. С искренним сочувствием, д-р Шилдс».

Этот дар – не для того, чтобы умилостивить миссис Восс, которой не терпится увидеть содержимое папки с ярлыком «Кэтрин Эйприл Восс». Это пожертвование – просто движение души.

Не только мать Эйприл очень хочет знать, что происходило с Эйприл в последние часы ее жизни. Один следователь официально потребовал, чтобы я предоставила ему свои записи, и даже пригрозил судебной повесткой. Да и Томас проявил чрезмерное любопытство в отношении досье Эйприл, когда узнал, что семья Восс наняла частного детектива.

Отсутствие отчета о нашей последней встрече выглядело бы подозрительным, поэтому я составила сокращенный, «приглаженный» вариант. Вполне себе правдивый: необходимо было придерживаться достоверности, ведь не исключено (хотя и маловероятно), что Эйприл позвонила или отправила SMS-сообщение какой-нибудь подруге непосредственно перед смертью. Однако ход нашей беседы я изложила в гораздо более мягкой форме, без ряда подробностей:

Вы глубоко меня разочаровали, Кэтрин Эйприл Восс. Вам было оказано доверие… Но потом вы сделали признание, которое разрушило все и выставило вас в совершенно ином свете: «Я совершила ошибку. Я переспала с женатым мужчиной…» Вам было сказано, что вы никогда больше не будете желанным гостем в этом доме… Разговор продолжался. По его окончании вас обняли на прощанье…

Подменные записи были сделаны сразу же после похорон Респондента № 5.

Вполне естественно, что ее мать очень хочет с ними ознакомиться.

Но никто никогда не увидит подлинных записей о том, что действительно произошло в тот вечер.

Как и Эйприл, тех записей больше не существует.

* * *

Эти страницы из моего желтого отрывного блокнота уничтожила одна-единственная спичка. Пламя жадно пожирало мои слова, написанные курсивом синими чернилами.

Вот содержание страниц, превратившихся в золу:

РЕСПОНДЕНТ № 5 / 8 июня, 19:36.

Эйприл стучится в дверь через шесть минут после назначенного времени.

Для нее это обычное явление: пунктуальность ей не свойственна.

В кухне я предлагаю ей угощение: «Шабли», гроздь черного винограда, кусочек «бри».

Эйприл устраивается на высоком табурете, с готовностью собираясь обсудить предстоящее собеседование в небольшом рекламном агентстве. Она дает мне распечатку своего резюме и просит посоветовать, как лучше объяснить, почему у нее такая пестрая трудовая биография.

После нескольких минут ободряющей беседы я надеваю ей на запястье свой миниатюрный золотой браслет, которым она неоднократно восхищалась.

– Для уверенности, – говорю я. – Он ваш.

Вдруг атмосфера вечера резко меняется.

Эйприл отводит глаза. Утыкается взглядом в колени.

Поначалу создается впечатление, что ее переполняют позитивные чувства.

Но она произносит дрожащим голосом:

– Мне кажется, что эта работа позволит мне начать новую жизнь.

– Вы этого заслуживаете, – говорю я, подливая ей вина.

Она двигает браслет вверх и вниз по руке.

– Вы так добры ко мне.

Но в ее тоне – не благодарность, он наполнен каким-то более сложным чувством.

Каким – сразу не поймешь.

Я и не успела понять; Эйприл вдруг наклоняется, закрывает лицо ладонями и заходится в рыданиях.

– Простите, – начинает она сквозь слезы. – Тот мужчина, о котором я вам говорила…

Очевидно, она имеет в виду мужчину, с которым познакомилась как-то в баре, привела домой и буквально «заболела» им, а ведь он намного старше нее. Это нездоровое влечение Эйприл мы старались преодолеть в ходе многочасовых неформальных бесед; и нынешний рецидив меня огорчает.

Но мое нетерпение необходимо скрыть:

– Я думала, вы с этим покончили.

– Так и было, – отвечает Эйприл, по-прежнему не поднимая заплаканного лица.

Наверняка осталось какое-то неустраненное обстоятельство, которое мешает ей жить дальше; необходимо выявить его.

– Давайте вернемся к самому началу и сделаем так, чтобы вы забыли этого мужчину раз и навсегда. Итак, вы зашли в бар, и он там сидел, так? – подсказываю я. – Что случилось потом?

Нога Эйприл начинает совершать вращательные движения, словно пропеллер.

– Дело в том… Я не все вам рассказала, – произносит она с запинкой. Отпивает большой глоток вина. – Вообще-то я познакомилась с ним, когда пришла к нему на прием. Он психотерапевт. Правда, больше на консультации я к нему не ходила – была только однажды, в тот первый раз.

Шокирующая новость.

Психотерапевт, который спит с пациенткой (даже если Эйприл находилась под его опекой совсем недолго), должен быть лишен лицензии. Ясно же, что этот аморальный человек воспользовался беззащитностью эмоционально неустойчивой молодой женщины, которая обратилась к нему за помощью.

Эйприл смотрит на мои сжатые кулаки.

– Отчасти я виновата сама, – поспешно произносит она. – Я не давала ему проходу.

– Нет, вы не виноваты, – с жаром в голосе говорю я ей, тронув ее за руку.

Ей потребуется дополнительная помощь, чтобы преодолеть убеждение в том, что это произошло по ее вине. Cилы были неравны, она стала жертвой сексуальной эксплуатации. Но пока я даю ей выговориться, облегчить бремя, что давит на нее.

– И я не случайно встретилась с ним в баре, – признается она. – После того первого сеанса я сразу же влюбилась в него. И… и однажды вечером, когда он вышел с работы, я последовала за ним.

Ее дальнейший рассказ о встрече с психотерапевтом соответствовал тому, что она говорила раньше: она увидела его в гостиничном баре, он сидел один за столиком для двоих; она подсела к нему. Вечер они закончили в постели у нее дома. На следующий день она ему позвонила и отправила эсэмэску, но он целые сутки не отвечал. А когда наконец ответил, стало ясно, что он больше не хочет с ней встречаться. Она продолжала его донимать: звонила, писала, предлагала встретиться. Он неизменно отказывал ей – вежливо, но твердо.

Эйприл излагает свою историю отрывками, с паузами между предложениями, – словно стараясь тщательно подбирать каждое слово.

– Он – гнусный человек, – говорю я. – Неважно, кто все это начал. Он использовал вас, злоупотребил вашим доверием. По сути, совершил уголовное преступление.

Эйприл качает головой.

– Нет, – шепчет она. – Я тоже накуролесила дай бог. Прошу вас, не сердитесь на меня, – с трудом выдавливает она. – Я не хотела вам говорить. Стыдилась. Но… вообще-то он женат.

При этом ужасном откровении я с шумом втягиваю воздух. Она мне лгала.

Самое первое, что сделала Эйприл – еще до нашей первой личной встречи, – пообещала быть честной. Став Респондентом № 5, она подписала соглашение об этом.

– Эйприл, вы сразу должны были это оговорить.

Консультируя Эйприл, я исходила из того, что мужчина, который ее отверг после того, как она привела его домой и затащила в постель, был холост. Значит, все мои многочасовые усилия помочь ей потрачены впустую. Если бы она откровенно рассказала о том, как возникли их отношения и что он женат, я действовала бы совсем иначе.

Эйприл – не жертва, как я полагала всего несколько мгновений назад. Она тоже виновата.

– Вообще-то я вас не обманывала – просто кое о чем умолчала, – возражает она.

Невероятно! Еще и оправдывается. Пытается уйти от ответственности за свои поступки.

Под табуретом Эйприл – крошки. Откусывая крекер, она ведь наверняка понимала, что мусорит. Но сделала вид, что не замечает. Как и во всем остальном: насвинячила, а другие пусть убирают.

Я пальцем беру ее за подбородок, чуть давлю на него, чтобы она подняла голову и посмотрела мне в глаза. Говорю:

– Это серьезное умолчание. Я глубоко разочарована.

– Простите меня, простите, – торопливо извиняется Эйприл. Она снова плачет, вытирая нос рукавом. – Я давно хотела вам рассказать… Я не знала, что так сильно привяжусь к вам.

Я вздрагиваю, объятая тревогой.

В ее словах нет логики.

При чем тут ее отношение ко мне и мужчина, с которым она переспала? Какая здесь может быть связь?

Прозвище «сокол», что Томас дал мне много лет назад, сейчас наполняется реальным содержанием.

«Ты можешь ухватиться за какое-то высказывание пациента, казалось бы, самое незначительное, и дойти от него до исходной причины, заставившей пациента обратиться к психотерапевту, даже если он сам не подозревает о ней, – заметил он однажды. – Как будто в тебе встроен рентгеновский аппарат. Ты видишь людей насквозь».

Сокол замечает добычу по малейшему колыханию травы в поле; для него это является сигналом к атаке.

Противоречивые слова Эйприл – это колыхание травы на зеленом поле.

Я наблюдаю за ней более пристально. Что она скрывает?

Если Эйприл испугается, она замкнется в себе. Надо успокоить ее, заставить поверить, что никакой опасности нет.

– Я тоже не знала, что так сильно привяжусь к вам, – ласково говорю я, намеренно повторяя ее слова.

Подливаю ей вина.

– Простите, если мой ответ прозвучал как суровая отповедь. Просто эти сведения стали для меня полной неожиданностью. Расскажите о нем поподробнее, – прошу я ее.

– Он очень добрый человек, и симпатичный, – начинает она. Затем переводит дыхание, неосознанно приподнимая плечи. – У него… э-э-э… рыжие волосы…

Вот и первая подсказка: она лжет, описывая его внешность.

Существует одно известное заблуждение, описанное в многочисленных фильмах и телепередачах. Суть его состоит в следующем: если человек лукавит, это сразу видно по определенным признакам. Пытаясь придумать правдоподобную историю, он смотрит вверх и влево. А когда говорит, избегает зрительного контакта с собеседником или, напротив, буравит его взглядом. Кусает ногти или закрывает рот руками, неосознанно выдавая свое чувство неловкости. Но эти симптомы лжи проявляются не у всех.

У Эйприл приметы более тонкие. Сначала у нее меняется дыхание. Видно, как у нее поднимаются плечи, – значит, она дышит более глубоко, – а голос становится чуть более блеклым. Это связано с тем, что у нее меняется пульс, а с ним и скорость кровотока, из-за чего ей буквально не хватает воздуха. Эти признаки я наблюдала у нее и раньше: когда она старалась доказать, что частые отъезды отца и вообще его отсутствие в ее жизни не причиняли ей боль; когда утверждала, что ей теперь все равно, что в школе ее избегали девочки, пользовавшиеся всеобщей популярностью, хотя пренебрежительное отношение сверстниц нанесло ей столь глубокую психологическую травму, что в одиннадцатом классе она пыталась свести счеты с жизнью, наглотавшись таблеток.

Но в тех случаях она лгала самой себе.

Лгать мне – это совсем другое дело.

А сейчас Эйприл мне лжет.

Зачем ей давать ложное описание внешности того мужчины после того, как она сделала множество других трудных признаний?

А Эйприл продолжает сочинять, говоря, что тот мужчина среднего роста, стройный. Я подбадриваю ее едва заметным кивком, касаюсь ее запястья, одновременно убеждаясь, что у нее учащенный пульс: значит, врет.

– Я просила его остаться на ночь, но он не мог, ему нужно было домой, к жене. – Эйприл шмыгает носом, утирая слезы салфеткой.

И тут закрадывается ужасное подозрение. Ее возлюбленный – психотерапевт. Женат. По всей видимости, Эйприл необходимо исповедаться в этом проступке, он лежит у нее на душе тяжким грузом.

Но она пытается скрыть от меня личность мужчины, давая неверное описание его внешности.

Так кто же он?

Затем Эйприл делает легкий взмах рукой, как бы намекая, что ее следующие слова не имеют большого значения:

– Прямо перед уходом он обнял меня и сказал, что я не должна в него влюбляться. Сказал, что я заслуживаю лучшей доли, что когда-нибудь я встречу человека, который станет для меня истинным светом.

* * *

Пять секунд могут изменить жизнь.

Можно скрепить поцелуем брачный обет. Можно соскрести скретч-слой на лотерейном билете и обнаружить выигрышный набор цифр. А можно на джипе со всей скорости врезаться в дерево.

А еще жена может узнать, что ее муж изменяет ей с психически неустойчивой молодой женщиной.

Ты – мой истинный свет.

Эта фраза выгравирована на наших обручальных кольцах – моем и Томаса. Мы придумали ее вместе.

Пять секунд назад эти слова принадлежали только нам. Я знала, что они всегда касаются моего пальца, и это наполняло меня радостью. А сейчас они обжигают кожу, словно плавится белое золото моего обручального кольца.

Значит, Эйприл переспала с Томасом. Он и есть тот таинственный женатый психотерапевт.

Кажется, от такого потрясающего откровения должен разразиться гром. Но в доме тихо.

Эйприл снова пригубливает бокал с вином. Похоже, она немного успокоилась, сделав частичное признание в попытке облегчить свою вину, а также принести мне скрытые извинения за то, что соблазнила моего мужа.

Но она не просто переспала с Томасом. Она влюбилась в него до безумия.

Может, именно поэтому она решила принять участие в моем исследовательском проекте? Чтобы побольше узнать о жене Томаса?

Глубокое потрясение может вызвать оцепенение. Именно это происходит сейчас со мной.

Эйприл продолжает тараторить, словно не сознавая, что все изменилось.

С момента нашего знакомства она знала, что переспала с моим мужем.

Теперь мы обе это знаем.

Эйприл и Томас предали меня. Но только с одним из них можно расправиться прямо сейчас.

Эйприл, наверно, думает, что теперь она спокойно покинет мой дом и будет жить как жила, снова нагадив у меня, – да так, что эту гадость веником не выметешь.

Мой муж целовался с ней. Обнимал, ласкал ее тело.

Нет.

– Давайте прогуляемся, – предлагаю я Эйприл, – хочу показать вам одно место. – Выдержав паузу, я принимаю решение. – Допивайте вино, а я пока сбегаю наверх, мне нужно кое-что взять.

Пятнадцать минут спустя мы подошли к фонтану в Ботаническом саду Уэст-Виллидж, присели рядышком на одной из скамеек. Здесь тихо и спокойно, идеальное место для беседы. Именно это и произошло. Сердечный разговор.

Мои последние слова, обращенные к Эйприл:

– Вам следует уйти до того, как стемнеет.

Тогда она была еще жива: в моем присутствии Эйприл не взяла в рот ни одной таблетки. Должно быть, она проглотила их после моего ухода. А два часа спустя ее обнаружила какая-то парочка, прогуливавшаяся под луной.

Глава 66

25 декабря, вторник

Мы все боимся доктора Шилдс – я, Бен, Томас. Уверена, что и Эйприл ее боялась.

Но, похоже, только один человек заставляет ее нервничать – это частный детектив Ли Кэри. Тот, о ком мне рассказала миссис Восс. Тот самый, который послал на имя доктора Шилдс заказное письмо с требованием предоставить ему историю болезни Эйприл.

Я решила, что должна все ему рассказать. Возможно, если доктор Шилдс будет занята в связи с его расследованием, она оставит попытки разрушить мою жизнь. Я оказалась в очень тяжелом положении, но мне ясно, что ситуация значительно ухудшится, если я не найду выход.

Я достаю фотокопию заказного письма мистера Кэри, которое обнаружила, когда проникла в дом доктора Шилдс, нахожу номер его телефона.

Я заставляю себя дождаться девяти часов утра: все-таки Рождество.

После четвертого звонка включается автоответчик. Я чувствую, как у меня внутри все прямо оседает, хотя ведь можно было ожидать, что он не ответит.

– Меня зовут Джессика Фаррис, – говорю я. – У меня есть информация о Кэтрин Эйприл Восс, которую, думаю, вам следует знать.

Я в нерешительности умолкаю.

– Дело срочное, – добавляю я и диктую номер своего мобильника.

Потом открываю ноутбук и начинаю искать авиабилет во Флориду, чтобы улететь к своим родным. Я очень хочу с ними увидеться. Но это не единственная причина: мне нужно убраться из города до того, как доктор Шилдс и Томас узнают, что я связалась с частным детективом и довела до его сведения, что Эйприл была пациенткой Томаса и принимала участие в исследовательском проекте доктора Шилдс. А также сообщила, что «Викодин» Эйприл, как и мне, вероятно, вложили в руку.

Ближайший рейс до Нейплса – завтра в шесть утра.

Я сразу бронирую билет, хотя он стоит больше тысячи долларов.

Пришедшее по электронной почте подтверждение бронирования от авиакомпании «Дельта» приносит некоторое облегчение. Возьму с собой Лео в дорожной клетке и одежды побольше, – на тот случай, если в целях безопасности придется возвращаться не в Нью-Йорк, а домой в Аллентаун.

Я даже не стану предупреждать родителей, что лечу к ним на курорт. Это рискованно: вдруг доктор Шилдс узнает.

Когда я почувствую, что можно возвратиться в Нью-Йорк, я вернусь и начну новую жизнь, как уже бывало раньше. Денег, что заплатила мне доктор Шилдс, на некоторое время хватит. Работу я найду, ведь я тружусь с подросткового возраста.

Вот найти замену Ноа будет нелегко.

На эсэмэски и звонки он не отвечает, надо придумать другой способ связаться с ним. Немного поразмыслив, я достаю блокнот.

Наши отношения начались с обмана: я назвалась вымышленным именем.

Теперь я должна быть с ним абсолютно честной.

Мне неведомо, как отыскала его доктор Шилдс и что она ему наговорила. Поэтому я начинаю с того момента, когда я взяла с кресла телефон Тейлор у нее дома, и заканчиваю тем, как в Ботаническом саду поняла, что Эйприл была пациенткой Томаса.

Пишу даже о том, что я переспала с Томасом. «Знаю, к тому времени у нас было только два свидания, и никаких взаимных обязательств… но я сожалею об этом, и не только из-за того, кем оказался Томас, а прежде всего потому, что ты стал дорог мне».

Получилось шесть страниц.

Кладу письмо в конверт, надеваю куртку, хватаю поводок Лео.

В коридоре как-то необычно тихо. Все квартиры в этом доме – однокомнатные или двухкомнатные – для семей не подходят. Большинство соседей, должно быть, уехали на праздники к родственникам.

Я выхожу из подъезда и, сбитая с толку, застываю на месте в нерешительности.

Что-то не так.

Жизнь вокруг словно замерла. Какофонию уличных шумов будто отключили. Впечатление такое, что во всем Нью-Йорке объявлен антракт, и все ждут, когда снова поднимется занавес и начнется второй акт.

Не может же быть, чтобы я осталась одна во всем городе. Но ощущение именно такое.

* * *

Я оставила письмо для Ноа у дежурного консьержа и возвращаюсь домой. Звонит мой мобильник.

Это может быть кто угодно. В своем телефоне я не устанавливала индивидуальные сигналы для разных абонентов.

Но я точно знаю, кто это, еще до того, как смотрю на экран.

Сброс.

Фамилия доктора Шилдс исчезает с экрана.

Ну что ей еще нужно от меня в день Рождества?

Через десять минут, когда я уже дошла до дома, снова звонок.

Я намеревалась остаток дня просидеть в своей квартирке, закрыв дверь на два замка. Мне нужно собраться в поездку. Рано утром закажу такси через «Uber» и сразу поеду в аэропорт.

Не буду отвечать на ее звонки.

Хочу снова сбросить вызов, но, взглянув на экран, вижу незнакомый номер.

Должно быть, это детектив, думаю я.

– Здравствуйте, это Джессика Фаррис, – радостно говорю я.

Секундная пауза, и у меня замирает сердце.

– С Рождеством, Джессика.

Инстинктивно я озираюсь по сторонам, но вокруг ни души.

До дома – один квартал. Схвачу в охапку Лео и бегом. Она меня не догонит.

– Ужин в шесть часов, – продолжает доктор Шилдс. – Прислать за вами машину?

– Что? – отзываюсь я.

Голова идет кругом, я пытаюсь понять, что происходит. Должно быть, она звонит с одноразового телефона, возможно, с того же самого, который она дала мне, чтобы позвонить Рейне и Тиффани. Поэтому я и не узнала номер.

– Вы же помните, я обещала вашим родителям, что мы будем отмечать праздник вместе, – продолжает она.

– Я не приду, – кричу я. – Ни сегодня, ни завтра, никогда.

Я собираюсь нажать «отбой», но слышу ее серебристый голос:

– А у меня для вас подарок.

Это произнесено таким тоном, что у меня кровь стынет в жилах. Мне знаком этот тон. Он означает, что в данный момент она наиболее опасна.

– Не нужны мне ваши подарки, – отвечаю я. У меня вдруг сжимает горло. Я почти у дома.

Однако железная дверь открыта.

Неужели я забыла ее плотно закрыть, когда уходила? Возможно. Из-за того, что меня поразила внезапная тишина на улице.

Где безопаснее – в подъезде или здесь, на улице?

– Хм, жаль, – говорит доктор Шилдс. Она прямо смакует этот момент, словно кошка играет с покалеченной мышкой. – Что ж, если вы не придете и не примете мой подарок, придется передать его полиции.

– Это вы о чем? – спрашиваю я шепотом.

– О видеозаписи, – отвечает она. – На ней зафиксировано, как вы незаконно проникли в мой дом.

Ее слова поражают меня, словно гром.

Значит, Томас меня подставил. Он один знал, что я должна пробраться в ее дом.

– Я обнаружила, что у меня пропало бриллиантовое колье, – продолжает доктор Шилдс беззаботным тоном. – К счастью, я додумалась проверить запись с видеокамеры системы безопасности, которая была недавно установлена. Джессика, я знаю, что вам очень нужны деньги, но никак не думала, что вы опуститесь до воровства.

Я ничего не брала, но если она передаст эту видеозапись в полицию, меня арестуют. Никто не поверит, что ключ дал мне Томас, ее муж. Доктор Шилдс скажет, что я запомнила код отключения сигнализации, когда была у нее в гостях. И это будет абсолютно правдоподобно.

Денег на адвоката у меня нет, да и что толку? Она все равно меня перехитрит.

Я неверно оценила свое положение: оно гораздо, гораздо хуже.

Я знаю, что нужно сказать, дабы она смягчилась.

Я закрываю глаза, спрашиваю хрипло:

– Что я должна сделать?

– Просто приходите на ужин, в шесть часов, – отвечает она. – Приносить ничего не надо. До встречи.

Я оборачиваюсь, пристально оглядываю улицу: никого.

Хватаю ртом воздух.

Если меня арестуют, будет загублена не только моя жизнь. Мои родные тоже пострадают.

От порыва ветра входная дверь немного приоткрывается, и я инстинктивно отскакиваю назад.

Доктора Шилдс здесь нет, говорю я себе. Она уверена, что я приду к ней на ужин.

И все же я хватаю Лео, влетаю в подъезд и бегом поднимаюсь по лестнице на свой этаж.

Ключи уже у меня в руке. В коридоре никого нет, но я все равно со всех ног мчусь к своей квартире.

Войдя, я внимательно осматриваю все углы, и только потом спускаю Лео с рук.

Тяжело дыша, падаю на кровать.

Сейчас начало двенадцатого. У меня семь часов, чтобы придумать, как спастись.

Приходится признать, что, возможно, у меня это не получится.

Я закрываю глаза, представляя лица родителей и Бекки в разные периоды жизни. Вот мама вбегает в медпункт моей начальной школы, на ней – добротный синий костюм, в котором она ходила на работу, когда служила секретаршей; школьная медсестра позвонила ей и сообщила, что у меня высокая температура. Вот отец во дворе нашего дома, выгнув руку, учит меня, как нужно правильно бросать мяч. Вот мы с Бекки лежим «валетом» на диване, и она щекочет мне пятки.

Я вспоминаю и вспоминаю тех, кто мне дорог, пока дыхание не выравнивается. Теперь я знаю, как действовать.

Я поднимаюсь, беру мобильник. Родители звонили сегодня утром, оставили сообщение, поздравили с Рождеством. Я не решилась ответить, зная наверняка, что они почувствуют напряженность в моем голосе.

Но больше нельзя откладывать: я обязана рассказать родителям то, что пятнадцать лет скрывала от них.

Может, у меня и не будет другого шанса исповедаться перед ними, а они должны узнать правду. Они имеют на это право.

Трясущимися руками набираю мамин номер.

Она отвечает сразу же:

– Привет, милая! С Рождеством!

А у меня комок в горле, едва могу говорить. Это нелегко – лучше вывалить сразу.

– Подключи папу, а Бекки не надо. Я должна поговорить только с вами, без нее.

Я до боли сжимаю в руках телефон.

– Секундочку, милая, он здесь, рядом, – судя по ее голосу, она понимает: что-то стряслось.

Раньше, представляя, как я поведу этот разговор, я никогда не могла продвинуться дальше первой фразы: «Я должна рассказать вам правду о том, что случилось с Бекки».

– Джесси? Мы с мамой слушаем тебя, – слышу я густой сипловатый голос отца. И не могу произнести даже ту первую фразу.

Горло сдавило. Это как в кошмарном сне, когда невозможно издать ни звука. У меня кружится голова, кажется, я вот-вот потеряю сознание.

– Джесс? Что случилось?

Голос матери полон тревоги, и меня наконец прорывает:

– Когда Бекки выпала из окна, меня не было дома. Я оставила ее одну, – выдавливаю я из себя. – Я заперла ее в спальне на замок.

В ответ – молчание.

Такое чувство, что меня разрывают на части; все эти годы моя тайна помогала мне сохранять целостность, а теперь оболочка рушится.

Подобно мне, они, должно быть, вспоминают, как бесчувственное тело Бекки кладут на носилки и увозят на «скорой».

– Простите меня, – произношу я, содрогаясь от рыданий. – Я не…

– Джесси, – решительно перебивает меня отец. – Нет. Это я виноват.

От удивления я резко вскидываю голову. Что он такое говорит? Должно быть, неправильно меня понял.

А он продолжает:

– Та сетка от комаров давно была сломана, и я все собирался и собирался ее заменить. Если б заменил, Бекки не сумела бы ее открыть.

Я падаю на кровать, у меня кружится голова. Все опрокинулось вверх дном.

Значит, папа тоже считает себя виноватым?

– Но я же должна была присматривать за ней! – кричу я. – Вы мне доверяли!

– О, Джесс, – говорит мама. Голос у нее какой-то подавленный. – Нельзя было оставлять на тебя Бекки на все лето. Я обязана была что-то организовать.

Я ожидала гнева, а то и чего похуже. Но никак не думала, что родители страдают и винят себя, как и я.

– Детка, – продолжает мама, – трагедия с Бекки – это просто ужасное стечение обстоятельств. В этом никто конкретно не виноват. Просто жуткий несчастный случай.

Ее ласковые слова обволакивают меня. Больше всего на свете мне хочется сейчас оказаться с родителями, втиснуться между ними, как в детстве, чтобы они оба крепко-крепко меня обняли. Давно я не ощущала такой тесной близости с отцом и матерью.

И все же внутри чувствуется некая пустота – там, где я хранила свою тайну.

Возможно, я вновь обрела родных лишь для того, чтобы навсегда их потерять.

– Мне следовало давно вам рассказать, – говорю я. Щеки у меня мокрые, но слезы уже не текут ручьем.

– Конечно, Джесси, – соглашается отец.

Тут я слышу тихий рык Лео. Он неотрывно смотрит на входную дверь.

Я мгновенно вскакиваю на ноги, все мои органы чувств предельно обострены. До меня доносятся знакомые голоса: это семейная пара, что живет в конце коридора. Но я по-прежнему не могу расслабиться.

Мама все рассуждает о том, что мы должны уметь прощать сами себя. Я представляю, как отец согласно кивает, поглаживая ее по спине. Мне еще столько всего нужно им сказать. Хочется говорить и говорить с ними, но времени нет. Скоро я должна быть у доктора Шилдс, а я пока не придумала, как дать ей отпор.

Я прощаюсь с ними, напоследок повторив, что я очень их всех люблю.

– Обнимите за меня Бекки. Я еще позвоню. – Я медлю пару секунд, прежде чем положить трубку. Мне хочется надеяться, что я действительно еще смогу позвонить родителям.

После окончания разговора у меня только одно желание: залезть под одеяло, свернуться клубочком и обдумать то, что сейчас произошло. Вся моя жизнь выстраивалась вокруг ложной предпосылки; я жила в плену своих собственных допущений.

Но сейчас некогда об этом размышлять.

Я варю себе крепкий кофе и принимаюсь ходить из угла в угол, пытаясь сосредоточиться. Может, уехать из города сегодня же вечером? Наверняка какая-нибудь служба проката автомобилей работает в Рождество. Я могла бы отправиться во Флориду на машине.

А можно остаться и дать бой доктору Шилдс.

Или-или, третьего не дано.

Я пытаюсь мыслить, как доктор Шилдс. Логически и методично.

Шаг первый. Пусть она покажет мне эту видеозапись. Может, ее вовсе не существует? А если и существует, неизвестно, можно ли меня на ней опознать. Ведь я была в темной одежде, а свет в доме я не включала.

И все-таки идти к ней, пожалуй, небезопасно. Кто знает, что она задумала.

Шаг второй. Необходимо принять меры предосторожности. Вообще-то кое-что я уже предприняла, вдруг понимаю я. Ноа прочтет мое письмо и будет знать все. Я звонила детективу. Если доктор Шилдс загонит меня в угол, я могу показать ей его номер в своем телефоне. Вряд ли она прибегнет к физическому насилию, но на всякий случай я должна быть к этому готова.

Но самое главное: наконец-то мне известны некоторые тайны доктора Шилдс.

Достаточно ли этого?

Глава 67

25 декабря, вторник

Вы явились секунда в секунду, Джессика.

Однако после того как вы позвонили в дом, вам приходится ждать на крыльце еще целых полторы минуты.

Наконец дверь вам открывают. Ваш внешний вид для меня сюрприз, причем неприятный.

К этому моменту вы должны бы еле передвигать ноги, быть на грани нервного срыва.

А вы входите в дом бодрым шагом, уверенная в себе и ужасно привлекательная.

Вся в черном. Куртка на вас распахнута, под ней – закрытое платье, облегающее изгибы вашей фигуры. На ногах – кожаные сапоги выше колена. Благодаря сапогам вы стали на восемь сантиметров выше, так что мы теперь одного роста.

Вы тоже оцениваете мой внешний вид: белое трикотажное платье из чистой шерсти, бриллиантовые серьги, бриллиантовое колье.

Вы заметили, как это символично? Цвета, которые мы с вами выбрали, – это инь и ян. Они символизируют начало, в том числе крещение и бракосочетание, и конец, например, похороны. Кроме того, черные и белые – противоборствующие стороны в шахматах. Что ж, это кстати, учитывая то, что скоро произойдет.

Не дожидаясь от меня указаний, вы наклоняетесь ко мне и целуете меня в щеку.

– Спасибо, что пригласили меня, Лидия, – говорите вы. – У меня для вас маленький подарочек.

Ах, вы полны сюрпризов. Вы определенно что-то задумали. Назвали меня по имени – это явная попытка завоевать преимущество.

Если вы рассчитывали сбить меня с толку, этого, увы, недостаточно.

Губы ваши изогнуты в улыбке, но они едва заметно дрожат. Не такая уж вы крутая, какой пытаетесь казаться.

Прямо-таки жаль, что парировать ваши удары так легко.

– Проходите, прошу.

Вы стряхиваете с плеч куртку и протягиваете мне. Как будто я ваша прислуга. В руках вы по-прежнему держите серебристую коробочку с красным бантиком.

Мне неясно, что происходит, но вас надо срочно поставить на место.

– Пойдемте в библиотеку, – говорю я. – Там нас ждут напитки и закуски.

– Конечно, – с готовностью соглашаетесь вы. – Там и откроете мой подарок.

Человек, не знающий вас так хорошо, и не услышал бы в ваших словах угрозу.

Я предлагаю вам идти первой, чтобы у вас создалась иллюзия, будто вы хозяйка положения. Тем приятнее будет наблюдать вашу реакцию.

Войдя в библиотеку, вы раскрываете рот от неожиданности.

Не вы одна приготовили сюрпризы, Джессика.

Вы стоите на входе, моргая в удивлении, словно не верите своим глазам.

Мужчина, сидящий на диванчике, в молчаливом изумлении таращится на вас.

Неужели вы и впрямь думали, что я буду отмечать праздник без мужа, который, по вашим словам, предан мне на все сто процентов?

– А она здесь зачем? – наконец обретает дар речи Томас. Он встает, переводя взгляд с вас на меня.

– Дорогой, разве я не говорила, что к нам присоединится одна моя испытуемая – Джессика? Бедняжке не с кем отметить Рождество. Родители оставили ее на праздники совсем одну.

Его глаза за очками широко распахиваются, округляются.

– Томас, ты же знаешь, как я привязана к этим юным девушкам.

Он вздрагивает.

– Но ты же говорила, что она тебя преследует!

Вы восхитительно быстро преодолеваете замешательство – гораздо быстрее, чем Томас. Видно, что вы, Джессика, разгневаны.

– В самом деле? – Пауза. – Постой, разве это не та самая девушка, которая, по твоим словам, преследовала тебя?

Томас бледнеет. Пора направить беседу в другое русло.

– Должно быть, здесь какое-то недоразумение. Давайте присядем.

Диванчик и два стула с прямыми спинками образуют полукруг. Журнальный столик расположен параллельно диванчику.

Ваш выбор места, Джессика, будет нести определенную информацию, – как и в тот день, когда вы впервые пришли в мой врачебный кабинет.

Но вы не двигаетесь; стоите в дверном проеме, словно вот-вот броситесь к выходу. Выпятив подбородок, вы заявляете:

– Я вам не верю.

– Прошу прощения?

– Никакой видеозаписи моего проникновения в ваш дом не существует.

Джессика, порой вы такая предсказуемая.

Я иду через комнату к роялю, открываю лежащий на нем серебристый ноутбук. Одно нажатие кнопки, и экран оживает.

Камера слежения, приобретенная и установленная в укромном месте в прихожей тогда же, когда на входной двери появился новый замок, зафиксировала, как вы входите в дом, наклоняетесь, снимаете обувь. Изображение не очень четкое, но вас можно узнать по характерным волосам.

Я захлопываю ноутбук.

– Убедились?

Вы бросаете на Томаса укоризненный взгляд, он едва заметно качает головой.

Вы стоите в нерешительности – наверняка что-то просчитываете в уме. Наконец, поняв, что выхода у вас нет, вы сникаете, обходите журнальный столик и занимаете кресло, которое находится на максимальном удалении от моего мужа. Свой подарок вы кладете на пол у ног.

Почему вы выбрали именно это кресло? Причин может быть несколько. Одна из них: вы больше не считаете Томаса своим союзником.

Перед ним на столике – бокал виски, в ведерке со льдом – бутылка белого бургундского. Я наполняю вином два бокала.

Оно бодрит и освежает, тяжелый хрусталь приятно оттягивает руку.

– Чего вы от меня хотите? – Этот вопрос может выражать разные состояния – от воинственности до раболепия. В вашем тоне – смирение и покорность.

Теперь вы сидите в защитной позе, сложив руки на коленях.

– Я хочу знать правду, – отвечаю я. – Каков истинный характер ваших отношений с моим мужем?

Ваш взгляд опять метнулся к ноутбуку.

– Вы и так все знаете. Он вам изменил, и вы подослали меня к нему, чтобы проверить, изменит ли он снова.

Томас резко откидывается на спинку дивана, сердито смотрит на вас.

Если бы вы с Томасом были семейной парой и пришли ко мне в мой кабинет на 62-й улице за психотерапевтической помощью в решении проблем своего брака, мы бы попытались установить гармонию в отношениях. Я посоветовала бы вам воздерживаться от взаимных обвинений, научила бы, как умело избегать конфронтации.

Но сейчас задача прямо противоположная: посеять между вами раздор с целью нейтрализации любого сговора, если таковой есть.

В камине выстреливает огонь. Вы с Томасом вздрагиваете от неожиданности.

– Угощайтесь? – Я протягиваю вам тарелку с закусками, но вы качаете головой, даже не взглянув на нее.

– Томас? – Он берет один пирожок и отправляет его в рот, – так быстро, будто машинально, не отдавая отчета своим действиям. Я даю ему салфетку.

Он отпивает большой глоток виски. Вы не пьете, должно быть, хотите сохранить ясность ума.

Итак, настрой нашей встрече задан, можно начинать представление.

И, прямо как тестирование, что свело нас с вами, оно начинается с вопроса на тему нравственности.

– Давайте вернемся в исходную точку. У меня вопрос к вам обоим.

Вы резко поднимаете голову, Томас тоже. Вы оба настороже, c опаской ждете, что последует дальше.

– Представьте, что вы сотрудник охраны, дежурите на посту у входа в небольшой бизнес-центр. Некая женщина, которую вы знаете (ее муж арендует офис в этом же здании) просит вас поймать для нее такси, ссылаясь на то, что она плохо себя чувствует. Вы покинете свой пост в нарушение служебной инструкции, чтобы ей помочь?

Вы, Джессика, в полном недоумении. Конечно, какое отношение это может иметь к вам? А Томас едва заметно хмурится.

– Наверно, да, – наконец отвечаете вы.

– А ты? – обращаюсь я к Томасу.

– Пожалуй… Я бы тоже оставил пост и помог ей, – говорит он.

– Интересно! Именно так поступил охранник в твоем здании.

Томас придвигается чуть ближе к подлокотнику, чтобы быть подальше от меня.

Он вытирает ладони о брюки и, проследив за моим взглядом, смотрит на лист бумаги, что торчит из-под ноутбука.

Это страница из журнала учета посетителей, что ведет охранник, сидящий в вестибюле здания, где находится врачебный кабинет Томаса. Она была вырвана через два дня после смерти Эйприл.

Томас об этом, разумеется, не знал.

Если станет известно, что Томас соблазнил молодую женщину, которая обратилась к нему за психотерапевтической помощью, его профессиональная репутация будет загублена. Он даже может лишиться лицензии.

Вообще-то я думала, что после одноразовой интрижки с Эйприл Томас постарается быстро избавиться от всяких доказательств их порочной связи. Что все электронные документы, в том числе запись о времени приема Эйприл в ежедневнике «Айфона» и отчет о самом сеансе в его компьютере, будут удалены.

Но Томас не склонен уделять внимание мелочам и деталям.

Сам он привык проходить пост охраны, не замедляя шага, и поэтому, возможно, забыл, что все посетители обязаны записаться в журнал, чтобы их пропустили в здание. В толстом журнале в кожаном переплете просто не могло не быть записи о посещении Эйприл: имя, фамилия, время приема.

Можно было установить и примерную дату консультации, на которую приходила Эйприл: она познакомилась с Томасом незадолго до того, как подала заявку на участие в моем исследовательском проекте.

Страницу с ее аккуратной подписью, сделанной круглым почерком, я вырвала из журнала и сунула в сумку задолго до того, как охранник поймал такси, которое в 17:30 в будний день, да еще в дождь поймать нелегко.

Теперь я вытаскиваю эту страничку из-под ноутбука и протягиваю Томасу.

– Это страница из журнала учета посетителей за тот день, когда Эйприл Восс приходила к тебе на консультацию, – говорю я ему. – За несколько недель до того, как ты переспал с ней у нее дома.

Он долго смотрит на документ. Как будто не может понять, что это такое.

Затем сгибается и начинает давиться в салфетку.

Томасу не всегда удается побороть стресс.

Он резко вскидывает голову, смотрит на меня.

– Господи, Лидия, это совсем не то, что ты подумала…

– Томас, я точно знаю, что это такое.

Томас трясущейся рукой хватает бокал с виски, а я излагаю свои условия:

– У меня есть то, что очень нужно каждому из вас. Видеозапись и страница из журнала учета посетителей. Если эти улики попадут в руки полиции, выкрутиться будет трудно. Но можно обойтись и без полиции. Я готова пойти вам навстречу и отдать то, что вы хотите получить. От вас требуется одно – рассказать мне всю правду. Ну что, начнем?

Глава 68

25 декабря, вторник

Увидев Томаса в библиотеке доктора Шилдс, я в ту же секунду понимаю, что мой план обречен на провал.

Она снова на шаг впереди меня.

После ее звонка я хотела обратиться в полицию, но не решилась: информации у меня для них недостаточно. Доктор Шилдс наверняка сочинит какую-нибудь убедительную историю о том, что я – психически неуравновешенная девица, украла у нее драгоценности; она найдет способ подбросить мне свои украшения и представит все таким образом, что арестуют меня. И вот за время, оставшееся до прихода к доктору Шилдс, я отыскала магазин электроники, который работал, в праздничный день, и купила изящные черные часики со встроенным диктофоном.

– Забыли купить подарок? – полюбопытствовал продавец.

– Можно и так сказать, – ответила я и поспешила к выходу.

Я действительно принесла подарок доктору Шилдс, но не этот. Подарок, что я для нее подготовила, гораздо более личный и значимый.

А часы – для того, чтобы записать на диктофон разговор с ней после того, как она распакует мой подарок. За эту идею я должна благодарить доктора Шилдс. Именно она продемонстрировала, как полезно иметь скрытого свидетеля разговора, когда послала меня к Рейне и Тиффани.

Я представляла, как она в ошеломлении смотрит на подарок, а я наношу ей второй удар:

– Я знаю, что это вы дали Эйприл смертельную дозу «Викодина».

Она ужасно разозлится. Но меня не тронет, ведь я предупрежу, что оставила на своем компьютере сообщения в адрес Томаса, миссис Восс, Бена Куика, а также в адрес частного детектива, с изложением собранных мною уличающих ее доказательств, включая фотографию таблетки, которую она мне дала. «Я написала им, что пошла к вам. Эти сообщения будут автоматически отправлены сегодня вечером, если я не вернусь домой и не удалю их. Но если вы не передадите в полицию то, что у вас есть на меня, я не стану использовать эти улики против вас». Именно это я планировала ей сказать.

Последняя фраза была бы ложью: я все равно намеревалась найти способ предать ее в руки правосудия. Но если бы мне удалось шокировать ее настолько, что она под запись хотя бы частично признала свою вину, тогда у меня появилась бы возможность опровергнуть ее клеветнические измышления.

А теперь я сижу в библиотеке и смотрю, как Томас вытирает рот салфеткой. Ясно, что нужно выработать новую стратегию, причем срочно.

Оказывается, доктору Шилдс известно, что Томас переспал с Эйприл и что Эйприл была его пациенткой. Она сама только что сказала ему об этом. Поверить не могу.

Томас внезапно предстает передо мной далеким от образа того уверенного в себе ответственного мужчины, который снял с себя пальто и накрыл им пожилую женщину, попавшую под колеса такси у музея.

Мой мозг гудит, заново анализируя всю известную мне информацию. Я предположила верно: Эйприл наблюдалась у Томаса. Только доктор Шилдс не ведает, что я это знаю, равно как и то, что Томас переспал с Эйприл. Это взрывоопасная тайна, и если предать ее огласке, они оба могут потерять все. Зачем же она бравирует этой информацией передо мной?

Каждый свой шаг доктор Шилдс обдумывает заранее. Значит, она сболтнула это не по ошибке. Намеренно.

И тогда я понимаю: должно быть, она уже уверена, что я никому не скажу. При этой мысли у меня сводит живот.

Секрет остается секретом, если им владеет только один человек.

Каким образом она собирается заткнуть мне рот?

В воображении вспышкой мелькает безжизненное тело Эйприл на скамейке в парке.

Я вжимаюсь в стул. Меня начинает бить дрожь; во рту пересохло, так что даже слюну не сглотнуть.

Доктор Шилдс убирает с лица выбившийся завиток, и я замечаю, что на виске у нее пульсирует вена – единственная зеленовато-голубая прожилка на идеально белом куске мрамора.

Блюда с аппетитными закусками, камин, в котором потрескивает огонь, элегантная библиотека с книгами в кожаных переплетах… Как вообще я могла подумать, что в столь изысканной обстановке не может случиться ничего плохого?

Сосредоточься, велю я себе.

Доктору Шилдс физическая агрессия не свойственна, снова убеждаю я себя. Ее мощнейшее оружие – острый ум. И она безжалостно пускает его в ход. Поддавшись панике, я проиграю.

Я заставляю себя посмотреть на нее.

– Лидия… – Томас хватает ртом воздух, – мне очень жаль… я не должен был…

– Мне тоже жаль, Томас, – перебивает она его.

И тут мое ухо улавливает один нюанс – расхождение между ее тоном и словами.

Она не злится, не язвит, как это можно было бы ожидать от оскорбленной жены.

Голос ее полнится сочувствием. Словно она считает, что они с Томасом по одну сторону, объединились против адюльтера; словно сами они ни в чем не виноваты.

Я перевожу взгляд с одного на другого, и на меня нисходит озарение. Я знаю, почему доктор Шилдс не хочет расстаться с Томасом: она попросту не может.

Потому что любит его до безумия.

Эйприл она дала таблетки не только из ревности или потому, что была разъярена. Она также защищала Томаса, ведь Эйприл могла проболтаться, что она была его пациенткой. Доктору Шилдс я говорила, что могу распознать настоящую любовь. И сейчас я убеждаюсь в истинности своих слов: я вижу, как любовь к мужу отражается в ее лице и глазах всякий раз, когда она говорит о нем или смотрит на него. Даже теперь.

Но ее любовь к Томасу такая же извращенная, как и все в ней: всепожирающая, токсичная, опасная.

Доктор Шилдс кладет под ноутбук страницу из журнала учета посетителей и занимает стул напротив меня.

– Ну что, приступим?

Выглядит она предельно собранной, как преподаватель, читающий лекцию перед студенческой аудиторией.

Она разводит руками.

– Итак, повторяю свой вопрос, на этот раз обращаясь к обоим: вам есть что сказать о подлинной природе ваших взаимоотношений?

Томас начинает что-то говорить, но доктор Шилдс мгновенно его осаждает:

– Не спеши. Хорошенько обдумай свой ответ. А чтобы вы друг на друга не поглядывали, я выслушаю каждого наедине. Даю вам две минуты на размышление. – Она смотрит на часы; я отворачиваю рукав и засекаю время по своим часам.

– Время пошло, – заявляет доктор Шилдс.

Я бросаю взгляд на Томаса, пытаясь понять по его лицу, что он намерен сказать, но его глаза зажмурены. И выглядит он ужасно – краше в гроб кладут. Может, его опять тошнит?

Мне и самой нехорошо, но мой мозг судорожно перебирает все возможные варианты и последствия.

Мы оба можем сказать правду: да, однажды мы переспали.

Мы можем оба солгать, придерживаясь оговоренного сценария.

Или я солгу, а Томас скажет правду: сдаст меня, чтобы заполучить уличающую запись из журнала учета посетителей.

Или Томас солжет, а я открою правду: свалю вину на него – скажу, что он меня домогался. И тогда доктор Шилдс выполнит свое обещание – отдаст мне видеозапись. Но кончится ли все на этом?

Нет, сознаю я. Здесь нет верного решения.

Доктор Шилдс потягивает вино, наблюдая за мной поверх бокала.

«Дилемма заключенного», думаю я. Именно такую модель она воссоздает – однажды я читала об этом статью, размещенную кем-то на «Фейсбуке». В ней описывалась распространенная тактика: двоих подозреваемых изолируют друг от друга, сажая в разные камеры, и, сделав каждому выгодное предложение, смотрят, станут ли они топить друг друга.

Доктор Шилдс ставит на стол бокал с вином, издающий хрустальный звон при соприкосновении с подставкой.

Значит, времени почти не осталось.

В памяти, наслаиваясь одна на другую, мелькают разные картины. Доктор Шилдс сидит одна за столиком на двоих во французском ресторане. Доктор Шилдс поглаживает голову стеклянного сокола. Я рыдаю в ее врачебном кабинете, чувствуя, как мои плечи окутывает теплая кашемировая шаль. Запись, сделанная ее каллиграфическим изящным почерком: Вы станете пионером в области исследования психологии личности.

Сегодня вечером я попыталась загнать ее в угол ее же методами. Она обыграла меня по всем статьям еще до того, как я открыла рот.

Но теперь вдруг я понимаю, что сражение еще не проиграно, потому как я наконец-то нащупала ее слабое место. Это Томас. Он – залог ее поражения.

Дыхание неглубокое, в голове поднимается шум.

Я должна просчитывать на несколько шагов вперед, как это всегда делает она. Что бы мы ни ответили, Томаса, я точно знаю, доктор Шилдс никогда не погубит; ей нужно найти способ свалить всю вину на меня. Вероятно, Эйприл она тоже обвинила во всех грехах: надо же было как-то найти оправдание, чтобы дать ей «Викодин».

Доктор Шилдс пристально наблюдает за мной с той самой минуты, когда я впервые пришла к ней на тестирование, но и я все это время наблюдаю за ней. И знаю о ней гораздо больше, чем мне самой казалось, – знаю все, от ее походки до содержимого ее холодильника. И самое главное – знаю, как она мыслит.

Но достаточно ли этого?

– Время вышло, – объявляет доктор Шилдс. – Томас, пожалуйста, пройдем со мной в столовую.

Я смотрю, как они вдвоем исчезают из виду, и снова начинаю перебирать в уме все варианты развития событий с точки зрения Томаса. Чем он рискует? Желтая пресса раздует скандальную историю о симпатичном психотерапевте, закрутившем роман с богатой, но психически неуравновешенной молодой женщиной, вследствие чего та покончила с собой. Его наверняка лишат лицензии на врачебную практику, а семья Восс, возможно, подаст на него в суд.

О Томасе мне тоже кое-что известно. Я вспоминаю все наши встречи – в музее, в баре, в моей квартире, в Ботаническом саду. И последнюю – в его врачебном кабинете.

И внезапно мне становится ясно: я точно знаю, что он ответит.

Не проходит и минуты, как доктор Шилдс возвращается – одна. По ее лицу не определить, что она услышала от Томаса, словно на ней надета маска.

Она опускается на краешек диванчика, на том конце, что ближе к моему стулу. Потом вытягивает руку и легонько касается моей голой ноги, виднеющейся между подолом платья и сапогами. Усилием воли я сохраняю неподвижность, хотя мне хочется отпрянуть.

– Джессика, вам есть что сказать об истинной природе ваших отношений с моим мужем?

Я открыто смотрю ей в лицо.

– Вы правы. Я была не до конца честна с вами. Мы с ним переспали. – Я боялась, что мой голос дрогнет, но он даже не сбился с ровного тона. Звучит уверенно: – Это было до того, как выяснилось, что он – ваш муж.

Что-то меняется в ее глазах. Голубизна радужной оболочки как будто потемнела. С минуту она сидит словно каменная. Потом чопорно кивает, словно получила подтверждение тому, что и так уже знает. Она встает, разглаживает на себе платье и делает несколько шагов в сторону столовой.

– Томас, подойди, пожалуйста, к нам, – окликает она мужа.

Он медленно входит в комнату.

– Повтори, пожалуйста, Джессике то, что ты сказал мне, – требует она.

Я сцепляю на коленях ладони и пытаюсь улыбнуться, но челюсти слишком крепко сжаты. И я все еще ощущаю на ноге прикосновение ее холодных пальцев.

Томас переводит на меня взгляд. В нем – обреченность.

– Я сказал, что между нами ничего не было, – уныло молвит он.

Солгал.

Значит, я угадала.

Сделал он это не ради себя, а чтобы выгородить меня. Пожертвовал возможностью заполучить страничку из журнала учета посетителей.

Доктор Шилдс помешана на принципах нравственности, не терпит лжи. Но Томас разбирается в нюансах этического выбора. Он солгал, жертвуя собой, – ради того, чтобы спасти меня. При всех его слабостях и недостатках, в существе своем он хороший человек. Возможно, поэтому она так отчаянно любит его.

Я физически ощущаю гнев доктора Шилдс. Он, как некая грозная сила, разбухает, заполняя всю комнату, сдавливает меня, не давая дышать.

На минуту в библиотеке повисает тягостная тишина, которую вскоре нарушает доктор Шилдс:

– Джессика, скажите, пожалуйста, что ответили вы?

Я проглатываю комок в горле.

– Я сказала, что мы однажды были вместе.

Томаса перекосило.

– Значит, один из вас лжет, – заключает доктор Шилдс, прижимая руки к груди. – И сдается мне, Томас, что лжешь ты, ведь Джессике такое ложное признание ничего не дает.

Я киваю: она права.

Ее следующий шаг покажет, оправдан ли был мой риск.

Доктор Шилдс подходит к роялю и постукивает по ноутбуку.

– Джессика, я с радостью отдам вам видеозапись. Но прежде вы должны вернуть то, что взяли.

Доктор Шилдс бросает взгляд на Томаса, и я мгновенно понимаю, что она имеет в виду. Она говорит не об ожерелье.

Доктор Шилдс воссоздает сцену с Джином Френчем, но только в своем извращенном стиле; используя мои же тайны, она стремится побольнее меня ужалить.

– Не могу, – отвечаю я. – Я не брала ваших драгоценностей, и вы это знаете.

– Джессика, вы меня разочаровали, – говорит она.

Томас заходит глубже в комнату. Встает ближе ко мне.

– Лидия, отпусти бедную девочку. Она сказала тебе правду; солгал я. Теперь это только между тобой и мной.

Доктор Шилдс с грустью качает головой.

– То ожерелье очень дорого мне, другого такого нет.

– Лидия, я уверен, что она его не брала, – говорит Томас.

Вот на что я делала ставку, решив сказать правду. Он должен воочию убедиться в непорядочности жены: я приняла ее правила игры, но она все равно намерена найти повод, чтобы меня погубить.

Доктор Шилдс одаривает меня ласковой улыбкой.

– Сейчас Рождество, так что я подожду до завтрашнего утра и тогда сообщу в полицию. – Она делает паузу. – А у вас будет время поговорить с родителями. В конце концов, узнав правду о Бекки, они поймут, зачем вам так отчаянно нужны были деньги. Из-за того, что вас мучает чувство вины.

Опустив голову в ладони, я чувствую, как у меня затряслись плечи. Эту же тактику доктор Шилдс применила к Эйприл, думаю я. Выведала у девушки ее секреты и пустила их в ход против нее, словно кинжалы. Ввергла Эйприл в состояние полнейшей безысходности, внушив ей, что она лишилась всего, что ей дорого. Что ей больше незачем жить. А потом дала таблетки.

Доктор Шилдс уверена, что она и у меня все отняла: работу, Ноа, свободу, семью.

Она дарит мне одну ночь одиночества, рассчитывая, что я последую тем же путем, что и Эйприл.

Я жду еще немного.

Потом поднимаю голову.

В комнате ничего не изменилось: доктор Шилдс стоит у рояля, Томас – за стулом напротив меня, на столе – блюдо с закусками.

Я обращаю взгляд на доктора Шилдс. Молвлю кротко:

– Хорошо. Я сейчас уйду. Только можно один вопрос?

Она кивает.

– Вправе ли психотерапевт предлагать пациенту «Викодин», не выписывая рецепта? Этично ли это?

Доктор Шилдс улыбается. Думает, что я имею в виду ту таблетку, которую она дала мне.

– Известны случаи, когда другу, переживавшему тяжелый период, предлагалась единичная доза, – отвечает она. – Разумеется, официально я никогда не одобрила бы это.

Я откидываюсь на спинку стула, скрещиваю ноги. Томас смотрит на меня озадаченно, – вероятно, недоумевает, с чего вдруг я стала такой спокойной.

– Да, только Респонденту № 5 вы дали куда больше одной таблетки. – Я смотрю ей в глаза. – Вы дали Эйприл смертельную дозу.

Томас резко втягивает в себя воздух. Он приближается ко мне еще на шаг – по-прежнему старается меня защитить.

Доктор Шилдс замирает; кажется, что она даже не дышит. Но я чувствую, что ее мозг вибрирует, сочиняя новую сказку, опровергающую мои обвинения.

Наконец она отходит от рояля и садится на стул напротив меня.

– Джессика, я понятия не имею, о чем вы говорите. Вы думаете, я выписала Эйприл «Викодин»?

– Вы – психотерапевт и вправе назначать лекарственные препараты, – с вызовом бросаю я.

– Не спорю. Но если бы я выписала ей рецепт, это было бы официально зарегистрировано. – Она разводит руками. – А записей таких нет.

– Я могу спросить у миссис Восс, – предупреждаю я.

– Спрашивайте, – невозмутимо отвечает доктор Шилдс.

– Я знаю, что это вы дали ей таблетки, – настаиваю я, понимая, что сдаю позиции: доктор Шилдс благополучно парирует любое мое заявление.

Томас поднимает руку и прикасается к своему левому плечу. Как будто неосознанно.

– Как бы я могла дать кому-то «Викодин», если сама никогда его не принимала? – вопрошает она тем же рассудительным тоном, к которому прибегла, когда убеждала меня, что это не по ее вине я потеряла Ноа и работу.

Мои часы записывают весь разговор, но доктор Шилдс пока никак себя не изобличила. Хуже того, я ее разозлила. На это указывают и блеск ее сощурившихся глаз и металлические нотки в ее голосе.

Я безнадежно проигрываю.

– Ты не принимала, – включается в разговор Томас. Меня поражает его монотонный голос.

Мы обе поворачиваемся к нему. Он все еще держится за левое плечо – за то самое, на котором остался шрам после хирургической операции по устранению разрыва вращательной манжеты.

– А я принимал.

Насмешливая улыбка исчезает с лица доктора Шилдс.

– Томас, – шепчет она.

– Всего несколько штук, – медленно продолжает он. – А то, что осталось в пузырьке, я не выбросил. Лидия, Эйприл была здесь в тот вечер, когда она умерла. Ты сказала, что она приходила к тебе и была расстроена. Ты дала ей мои таблетки?

Он приподнимается на носках, словно намерен пойти наверх и проверить.

– Подожди, – останавливает его доктор Шилдс.

На мгновение она застывает, а потом ее лицо кривится.

– Я же ради тебя старалась! – вскрикивает она.

Томас пошатывается и падает на диван.

– Ты убила ее? Из-за того, что я с ней переспал?

– Томас, я не сделала ничего плохого. Это был выбор Эйприл. Она сама наглоталась таблеток!

– Если вы вложили кому-то в руки оружие, это убийство? – спрашиваю я.

Они оба резко поворачиваются ко мне. В кои-то веки у доктора Шилдс не находится ответа.

– Но вы не только снабдили ее оружием, – продолжаю я. – Что вы сказали Эйприл, чтобы довести ее до крайности? Вы ведь наверняка знали, что однажды она уже пыталась свести счеты с жизнью – когда училась в школе.

– Что ты ей сказала? – хрипло вторит мне Томас.

– Я сказала, что мой муж снял девочку на одну ночь и теперь сожалеет об этом! – Доктор Шилдс захлебывается словами. – Что для него она никто, пустое место. Что он совершил самую большую ошибку в своей жизни и готов отдать что угодно, лишь бы исправить ее.

Томас, потрясенный, качает головой.

– Ну как ты не понимаешь? – взмолилась доктор Шилдс. – Это же была глупая девчонка! Еще рассказала бы про тебя кому-нибудь!

– Ты знала, что у нее слабая психика. Как ты могла? – тихо произносит Томас.

Лицо доктора Шилдс каменеет.

– Она была ничтожество, мусор. Даже ее собственный отец не хотел с ней общаться. – Доктор Шилдс хватается за Томаса, но он грубо отталкивает ее руку. – Мы скажем, что Эйприл сама взяла таблетки из нашей аптечки, а мы об этом ничего не знали.

– Не думаю, что полиция примет такое объяснение, – вмешиваюсь я.

Доктор Шилдс даже не взглянула в мою сторону; она умоляюще смотрит на Томаса.

– Полиция Джессике не поверит. Она вломилась в наш дом, донимала тебя, преследовала меня. Ты знал, что ее раньше уже обвиняли в воровстве? Один уважаемый режиссер уволил ее за это. Она спит со всеми подряд, лжет родным. Джессика – очень неуравновешенная молодая особа. И в доказательство я могу предъявить все ее ответы, что она дала во время тестирования. У меня все зафиксировано.

Томас на мгновение снимает очки и потирает переносицу.

– Нет, – отвечает он с категоричностью в голосе, который зычно разносится по комнате.

Наконец-то Томас набрался смелости открыто дать отпор доктору Шилдс. Он больше не пытается избавиться от нее с помощью фиктивных SMS-сообщений и сфабрикованных романов.

– Если мы будем говорить одно и то же, нам ничто не грозит, – в отчаянии произносит она. – Что значит слово какой-то ненормальной девицы против показаний двух профессионалов?

Томас смотрит на жену долгим взглядом.

– Томас, я так сильно тебя люблю, – шепчет она. – Прошу тебя.

Ее глаза заволакивает пелена слез.

Качая головой, он встает с дивана.

– Джесс, я провожу тебя домой, – говорит он. – Лидия, завтра утром я приду, и мы вместе вызовем полицию. – Помолчав, он добавляет: – Если покажешь им видео, я скажу, что это я дал Джесс ключ от нашего дома, попросил взять для меня кое-что.

Я встаю, оставляя подарок у стула. В ту же секунду доктор Шилдс оседает на пол.

Распластавшись на ковре, она смотрит на Томаса. По ее щекам текут черные от туши слезы; вокруг ног сбилась юбка белого платья.

– До свидания, Лидия, – говорю я.

Затем поворачиваюсь и выхожу из комнаты.

Глава 69

25 декабря, вторник

Из всех потерь, что я понесла сегодня вечером, значение имеет только одна – Томас.

Вам была поставлена задача испытать его, чтобы он вернулся ко мне. А вы отняли его у меня навсегда.

У меня ничего не осталось.

Кроме подарка, что вы оставили.

Упаковка размером с книгу, но тонкая и легкая – книга в такой не поместится. В блестящей серебряной фольге я вижу, словно в кривом зеркале, свое искаженное отражение.

Тяну за красный бантик. Бумага разворачивается, открывая моему взору плоскую белую коробочку.

В ней – фотография в рамке.

Казалось бы, больнее уже некуда, но даже нестерпимая боль может усилиться. И при виде снимка я едва не взвиваюсь от дикой рвущей на части муки.

На снимке Томас спит на животе, до пояса укрытый цветастым мятым одеялом. Но обстановка мне не знакома; он не на нашем супружеском ложе.

В вашей постели, Джессика? Или в кровати Эйприл? Или еще какой-то женщины?

Теперь это неважно.

На протяжении всех лет совместной жизни всякий раз, когда меня мучила бессонница, его близость неизменно дарила покой и утешение. Тепло его мускулистого тела и ровное дыхание, словно целебный бальзам, укрощали неутихающие волнения моего неуемного разума. Если б он только знал, сколько раз я шептала ему «я люблю тебя», пока он мирно спал.

И последний вопрос: Готовы ли вы пожертвовать жизнью ради тех, кого любите по-настоящему?

Ответ очевиден.

Я делаю в блокноте последнюю запись: исчерпывающее подробное скрупулезное признание. Миссис Восс наконец-то получит ответы на все свои вопросы. О связи Томаса с Эйприл я умолчала. Возможно, это его спасет.

Листы из блокнота оставлены на столике в прихожей, где их легко обнаружат.

Неподалеку есть аптека, которая работает круглосуточно. Даже в Рождество.

Из ящика письменного стола в своем кабинете я достаю запасной блок рецептурных бланков. Я держу его дома на крайний случай, хотя до этого ни разу им не воспользовалась.

На улице темно, хоть глаз выколи. На беспредельном ночном небе ни единой звездочки.

Нет Томаса, значит, завтра не будет и света.

Я выписываю себе рецепт на 100 таблеток «Викодина». Этого более чем достаточно.

Эпилог

30 марта, пятница

Кажется, что молодая женщина, которая смотрит на меня из отражающего стекла, должна выглядеть иначе.

Но мои кудрявые волосы, черная кожаная куртка и тяжелый чемоданчик с принадлежностями для макияжа не претерпели изменений за последние месяцы.

Доктор Шилдс, вероятно, сказала бы, что нельзя судить о внутреннем состоянии человека по его внешним атрибутам, и я знаю, что она права.

Подлинные перемены не всегда заметны, даже если они происходят с тобой лично.

Я перекладываю чемоданчик в левую руку, хотя сейчас правая не так болит, как раньше, когда я бегала по клиентам «БьютиБазз». Теперь я в качестве гримера обслуживаю актеров, занятых в спектакле одного внебродвейского театра, где Лиззи работает помощником костюмера. Она и устроила мне собеседование с работодателем.

Это постановка не Джина Френча – на его карьере поставлен крест. Мне так и не пришлось делать нравственный выбор – решать, сказать ли его жене, что ее муж – хищник. Катрина и еще две женщины обратились в прессу со своими историями о том, как он надругался над ними. Падение его было стремительным: подобное поведение теперь не оставляют без последствий.

Думаю, на подсознательном уровне я догадывалась, почему Катрина так жаждала связаться со мной, но тогда я еще не была готова бросить вызов Джину. Мне не за что быть признательной доктору Шилдс, но, по крайней мере, благодаря ей я больше никогда не стану жертвой.

Я ближе придвигаюсь к окну и лбом прижимаюсь к стеклу, чтобы лучше видеть зал.

Почти полночь, а «Завтрак с утра до ночи» забит посетителями, заняты почти все кабинки с красной кожаной обивкой и табуреты у барной стойки. Выходит, Ноа оказался прав: много есть любителей полакомиться гренками и яйцами «Бенедикт» после скитаний по барам в пятницу вечером.

Ноа я не вижу, но представляю, как он возится в кухне – засунув за пояс полотенце, отмеривает точное количество экстракта миндаля и вливает его в яично-молочную смесь.

Закрыв глаза, я молча желаю ему добра и иду дальше.

Он позвонил мне на следующий день после Рождества, когда я уже была вместе со своей семьей во Флориде. Тогда я еще не знала, что доктор Шилдс покончила с собой – Томас сообщил мне печальную новость поздно вечером.

Мы проговорили почти два часа. Ноа подтвердил, что доктор Шилдс подходила к нему возле здания, где работает Томас. Я тоже ответила на все его вопросы. Ноа поверил мне, но я поняла, что больше он не объявится, еще до того, как он повесил трубку. И кто стал бы его осуждать? Дело даже не в том, что я переспала с Томасом; груз неприятных воспоминаний, что связывает нас, не позволит нам начать заново строить отношения.

Однако я замечаю, что думаю о Ноа чаще, чем можно было ожидать.

Такие парни, как он, встречаются редко, но, может быть, однажды мне снова повезет.

Я же кую собственное счастье.

Сверяю время по часам на мобильном телефоне. Без двух минут полночь, последняя пятница месяца. Значит, платеж на мой счет уже поступил. «Деньги имеют для тебя жизненно важное значение. Судя по всему, деньги – основа твоего морального кодекса, – написала обо мне доктор Шилдс во время моего первого компьютерного тестирования. – При столкновении финансовых интересов с законами нравственности выявляются весьма любопытные грани человеческой натуры».

Доктору Шилдс легко было сидеть в стороне и судить о моем отношении к деньгам. Она сама имела больше чем достаточно, жила в доме стоимостью несколько миллионов долларов, носила дорогую дизайнерскую одежду, выросла в поместье в Литчфилде. У нее дома в библиотеке я видела фотографию, на которой она запечатлена верхом на лошади. Она пила изысканное вино и про своего отца говорила, что он «влиятельный» человек, то есть богатый.

Ее научные исследования были напрочь оторваны от реальности повседневного существования, в которой основная масса людей живет от зарплаты до зарплаты, а счет, выставленный ветеринаром, или неожиданное повышение квартплаты могут вызвать финансовый эффект домино и в итоге разрушить твою жизнь, что ты старательно строила.

Существует целый ряд основополагающих разноплановых причин, заставляющих человека изменять своим нравственным ориентирам: выживание, ненависть, любовь, зависть, страсть. И деньги.

Ее научно-исследовательский проект закрыт. Новых экспериментов больше не будет. Досье Респондента № 52 дописано.

Однако я до сих пор ощущаю неразрывную связь с доктором Шилдс.

Казалось, она была всеведущей, словно смотрела мне в душу. Казалось, она заведомо знала, что я ей скажу, и вытягивала из меня мысли и чувства, о существовании которых я не подозревала. Может быть, поэтому я пытаюсь представить, как она описала бы мою последнюю встречу с Томасом – ту, что произошла спустя несколько недель после того, как она приняла смертельную дозу лекарства.

Порой, ночами, когда глаза мои закрыты и рядом дремлет Лео, я словно наяву вижу, как доктор Шилдс грациозным курсивом выводит предложения в своем блокноте, а в голове звучит ее серебристый голос, интонационно повторяющий дуги и петли ложащихся на бумагу слов.

Если б доктор Шилдс была жива, наверно, ту встречу она описала бы так:

17 января, среда

Днем, в 16:55, вы звоните Томасу. Предлагаете:

– Может, давай встретимся в баре?

Он сразу же соглашается. Наверно, жаждет обсудить все, что произошло, с единственным человеком, которому известны подлинные подробности этой истории.

В джинсах и блейзере, он приходит в паб «У О’Малли», заказывает виски. Вы уже сидите за деревянным столиком, перед вами – пиво «Сэм Адамс».

– Ну ты как, держишься? – спрашиваете вы, когда он подсаживается к вам.

Он протяжно выдыхает, качая головой. Он похудел, очки не скрывают темных кругов под глазами.

– Не знаю, Джесс. До сих пор не могу поверить.

Именно он вызвал полицию после того, как обнаружил в холле письменное признание.

– Да, я тоже. – Вы умолкаете и, потягивая пиво, продлеваете паузу. – С тех пор, как я осталась без работы, у меня есть время о многом подумать.

Томас хмурится. Возможно, вспоминает, как, сидя напротив вас в своем кабинете, услышал ваш шепот: «Она лишила меня работы».

– Мне жаль, что так вышло, – наконец произносит он.

Вы лезете в сумку за бледно-розовым документом, кладете его на стол и накрываете ладонью, разглаживая помятости на бумаге.

Он опускает взгляд на это документальное свидетельство. Прежде он его не видел – не было на то причины.

– За себя я не очень беспокоюсь, – говорите вы. – Без работы я не останусь. Дело в том, что доктор Шилдс обещала помочь с работой отцу. У родителей много денег уходит на медицинские расходы.

Вы снова разглаживаете бумагу и чуть сдвигаете вниз ладонь, открывая изображение голубя в верхней части листа.

Бросив на него взгляд, Томас покручивает в бокале с виски тонкую соломинку.

По-видимому, он начинает понимать, что вы пригласили его не на дружеские посиделки.

– Я могу как-то помочь? – спрашивает он.

– Я была бы признательна за любое предложение, – отвечаете вы, сдвигая ладонь вниз еще на несколько дюймов. Теперь видно имя Кэтрин Эйприл Восс, напечатанное красивым шрифтом.

Томас вздрагивает, резко подается назад всем телом.

Он поднимает на вас глаза, затем отхлебывает из бокала большой глоток виски.

Ваша ладонь сдвигается еще ниже. Его взору открывается изречение: «И в конце концов, ценна лишь та любовь, которой предаешься без остатка».

– Незадолго до смерти Эйприл спрашивала у матери про эту строчку, – говорите вы и ждете, когда он осмыслит ваши слова. – Полагаю, она ее где-то увидела. Может быть, прочитала на одной кофейной чашке.

– Джесс, я думал, мы доверяем друг другу, – шепотом произносит он, бледнея. – Или нет?

Вы пожимаете плечами.

– Один мой друг однажды сказал мне, что, если в отношении какого-то человека у тебя возник вопрос, можно ли ему доверять, значит, ответ на него ты уже знаешь.

– И что же это значит? – спрашивает Томас с настороженностью в голосе.

– Я просто хочу получить то, что мне причитается, – отвечаете вы. – После всего, что я пережила.

Он одним глотком допивает бокал с виски, в котором звякают кубики льда.

– Давай я помогу тебе платить за квартиру, пока ты не встанешь на ноги? – Он с надеждой во взгляде смотрит на вас.

Вы улыбаетесь, едва заметно качая головой.

– Спасибо за предложение, но у меня на уме нечто более существенное. Доктор Шилдс, я уверена, согласилась бы, что я это заслужила.

Вы переворачиваете программку похоронной церемонии. На обратной стороне начерканы символ доллара и сумма.

Томас открывает рот от изумления.

– Это что – шутка?

Томас, естественно, единственный наследник своей жены: ему отошло все ее имущество, в том числе дом стоимостью в несколько миллионов долларов. У него есть работа, лицензия и все еще незапятнанная репутация. Было бы удивительно, если бы вы, пытливая и дотошная по натуре, этого не выяснили. И вы считаете, что для него это невысокая цена расплаты за благополучие ваших близких.

– Я предпочла бы получить это в форме ежемесячных выплат. – Вы пододвигаете к нему программку.

Томас раскисает, горбится, уже признав свое поражение.

Вы налегаете на стол, почти вплотную приближаете к нему свое лицо.

– В конце концов доверие можно и купить.

В ту же секунду вы встаете и идете прочь. Выходите из паба на улицу и в считанные мгновения смешиваетесь с толпой – обычная девушка, каких много в городе.

Возможно, вы уверены в своем решении.

А может, вам не дает покоя навязчивый вопрос:

Джессика, зачем ты вообще ввязалась в эту историю?

Примечания

1

Имеется в виду команда Филадельфии (штат Пенсильвания, США) по американскому футболу – «Филадельфия Иглз» (Philadelphia Eagles – «Филадельфийские орлы»).

(обратно)

2

Meatpacking district (букв. «Мясоразделочный квартал») – исторический район на западе Нижнего Манхеттена, по площади занимает несколько кварталов. Начал развиваться в XIX в. Раньше здесь было сконцентрировано много скотобоен и мясоразделочных цехов, мясных лавок и фермерских рынков. Ныне это увеселительный район с множеством кафе, ресторанов, ночных клубов, художественных галерей и дорогих бутиков-отелей.

(обратно)

3

Очевидно, имеется в виду «Chicago Bears» («Чикагские Медведи») – профессиональный клуб по американскому футболу.

(обратно)

4

«Филадельфия Филлис» (Philadelphia Phillies) – бейсбольный клуб Филадельфии, выступающий в Главной лиге бейсбола (MLB). Бейсбольный сезон в США начинается в феврале-марте.

(обратно)

5

Соломон Элиот Аш (1907–1996) – амер. психолог польского происхождения, специалист в области психологии личности, социальной и экспериментальной психологии.

(обратно)

6

Адская кухня (Hell’s Kitchen) – район Манхэттена, также известный как Клинтон. Свое название получил из-за высокого уровня преступности: с середины 1800-х до конца 1980-х гг. район слыл одним из криминальных центров Нью-Йорка. Ныне там множество театров, модных ресторанов и многоквартирных домов.

(обратно)

7

Эйприл – анг. April (апрель).

(обратно)

8

“Insomnia Cookies” («Печенье для полуночников») – сеть пекарен в Нью-Йорке и Филадельфии, специализирующаяся на поставке свежего печенья. Пекарни зачастую располагаются вблизи студенческих городков, так как именно студенты любят заказывать печенье по ночам.

(обратно)

Оглавление

Часть 1

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

Часть 2

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24

  Глава 25

  Глава 26

  Глава 27

  Глава 28

  Глава 29

  Глава 30

  Глава 31

  Глава 32

  Глава 33

  Глава 34

  Глава 35

  Глава 36

  Глава 37

  Глава 38

  Глава 39

  Глава 40

  Глава 41

  Глава 42

  Глава 43

  Глава 44

  Глава 45

  Глава 46

  Глава 47

Часть 3

  Глава 48

  Глава 49

  Глава 50

  Глава 51

  Глава 52

  Глава 53

  Глава 54

  Глава 55

  Глава 56

  Глава 57

  Глава 58

  Глава 59

  Глава 60

  Глава 61

  Глава 62

  Глава 63

  Глава 64

  Глава 65

  Глава 66

  Глава 67

  Глава 68

  Глава 69

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg