Детектив под Новый год (сборник рассказов)
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018
Наталья Александрова Жених к Новому году
Лена не спеша вышагивала по улице, ссутулившись и угрюмо поглядывая на своего провожатого. Что за погода в нашем городе! На улице стоит просто собачий холод, впору шубу надевать, впрочем, и немудрено, ведь скоро Новый год! Дует ледяной ветер, над головой висят чернильные тучи, грозящие просы́паться мокрым снегом. А у нее нет зонтика. Что ж, чем хуже, тем лучше!
На душе было препогано. Все-все, все ее мечты и надежды пошли сегодня прахом. Лена чувствовала боль, растерянность и самую настоящую злость, причем злилась она на себя. И было за что: пошла на поводу у Жанки, позволила себя уговорить, и вот вам пожалуйста – результат, что называется, налицо!
Все началось четыре месяца назад, когда она, по рекомендации Жанны, устроилась работать в эту архитектурную мастерскую. До этого Жанка воспитывала и пилила ее почти год, требуя, чтобы Лена сделала что-то со своей никчемной, как она считала, жизнью.
– Подумать только! – возмущалась Жанна. – Торчишь в какой-то жалкой занюханной фирмочке, проводишь дни, уткнувшись носом в экран компьютера! Вечно в джинсах и растянутом свитере! Видеть его не могу!
– Мне так удобно… – слабо возражала Лена. – Лучше работается…
– Проводишь свои молодые годы в пыльной комнатенке, получаешь за это гроши! – не унималась Жанна. – И кто тебя окружает? Ненормальные программеры, которые вообще не отрываются от своих экранов! Можно хоть в драных джинсах ходить, хоть вообще голой – все равно никто не посмотрит! А если посмотрят, то лучше бы этого не делали – на черта они сдались-то?
– Это верно, – засмеялась Лена, – они хорошие ребята, но им, кроме их компьютеров, никто не нужен. Есть-пить, стричься-бриться и то иногда забывают.
– Вот и я говорю! – Жанка обрадовалась, что Лена хоть в чем-то с ней согласна. – Никакой личной жизни! Еще пару лет – и в глазах мужчин ты совсем потеряешь товарный вид!
Лена едва заметно поморщилась – Жанна остра на язык и всегда прямо высказывает свое мнение, даже когда ее об этом не очень просят. И умеет подбирать слова. Вот как сейчас – надо же, «товарный вид»! Как будто она, Лена, залежалый товар, который срочно требуется сбыть с рук, пока не испортился окончательно!
– Нечего хмуриться! – Жанка обладала не только бритвенным язычком, но и орлиным взглядом. – Кроме меня, тебе правды никто не скажет!
«Уж это точно», – подумала Лена.
Захотелось ехидно напомнить Жанне, что сама-то она пока не устроила свою личную жизнь. То есть у нее полно приятелей и поклонников, подобрать кавалера для сопровождения на какую-нибудь крутую вечеринку для Жанки – плевое дело, записная книжка в мобильном телефоне переполнена номерами. И очень часто совместные походы по ночным клубам и разным злачным местам заканчиваются постелью. Жанка нисколько не скрывает своих похождений. Напротив, ей нравится такое времяпрепровождение – мимолетные знакомства, редкие встречи, ни к чему не обязывающий секс.
Лена бывала раньше в Жанкиных компаниях. Ее не слишком привлекали шумные беседы и то, что каждый встречный, независимо от пола, норовит с ходу обслюнявить в обе щеки. Это у них такое приветствие – изобразить бурную радость и лезть целоваться. При этом девицы обязательно измажут помадой, а от мужчин противно пахнет табаком и перегаром. И шутки в таких компаниях весьма вольные – еще бы, все со всеми хоть раз да переспали, получается одна большая семья, некого стесняться.
Лена не высказывала Жанке никаких претензий – у нее был неконфликтный характер, подруга вечно дразнила ее рохлей и мямлей. Но Жанка далеко не дура и очень наблюдательна, не терпит никакой недосказанности. И однажды она прижала Лену к стенке и потребовала выложить все, чем она недовольна.
– Да я вовсе не недовольна! – слабо отбивалась Лена. – Просто мне такое обращение не нравится… Какие-то они все… ну, несерьезные, что ли, ненастоящие…
– Ты не права! – подруга отнеслась к Лениным словам неожиданно серьезно. – Каждый из этих людей что-то из себя представляет. Все, и парни, и девицы, много работают, зарабатывают хорошие деньги, а тут просто оттягиваются. Ты пойми, в офисе все по линеечке, нужно держать себя в жестких рамках, а тут, среди своих, можно быть самим собой.
И у Лены язык не повернулся сказать, что если Жанкины приятели не притворяются пошляками, наглецами и пустышками, а такие и есть на самом деле, то это еще хуже. Но дело даже не в этом. И Жанка это прекрасно поняла, она умела читать чужие мысли, во всяком случае с Леной у нее это хорошо получалось.
– Знаю все, что скажешь! – мгновенно вскипела Жанна. – Тебе не нравится мое отношение к сексу.
Лена даже в мыслях не любила употреблять это слово. Ей хотелось думать о любви. Никто из Жанкиных приятелей не вызывал у нее никаких нежных чувств.
– Знаю-знаю, – в голосе подруги появились издевательские нотки, – ты считаешь, что мое времяпрепровождение аморально, а нужно жить, как наши бабушки, – полюбить одного и на всю жизнь!
– Да я ничего не говорю… – Лена пожала плечами. – Каждый живет, как хочет…
– Может, ты и замуж хочешь?
– Хочу! – неожиданно призналась Лена.
– Какой ужас! – закричала Жанка. – Сидеть и мечтать о счастливом замужестве, как продавщица из ларька! Да ты оглянись вокруг, все давно переменилось! О чем ты мечтаешь? Нарожать ему детей и провести всю оставшуюся жизнь между плитой и стиральной машиной? Каждый день готовить ему борщ, а на второе – макароны по-флотски? Или жареную картошку?!
– Оставим этот разговор! – Лена повысила голос. – Я в твою жизнь не лезу!
– Ладно! – легко согласилась Жанна. – Признаю. Но насчет работы ты так просто от меня не отвертишься.
И вот, как только в их фирме освободилась вакансия, Жанна буквально за уши вытащила Лену с работы, наскоро протащила по магазинам, громко ужасаясь тому, как люди могут так наплевательски относиться к своему гардеробу, и представила пред светлые очи своего шефа – кое-как причесанную, почти без макияжа и ошеломленно хлопающую глазами. Лену взяли – не то чтобы очень ценилась Жанкина рекомендация, просто архитектурной мастерской до зарезу нужен был программист.
Шеф покорил Лену сразу же, как только появился на пороге, – зеленоглазый красавец тридцати двух лет с белозубой рекламной улыбкой. Звали его Никитой.
Как просветила Лену подруга, шеф был не только суперкрасивым мужчиной, но еще и потрясающе талантливым архитектором. Лена застыла в неудобном офисном кресле, боясь пошевелиться, поедая шефа глазами.
Жанка только рукой махнула, перехватив Ленин взгляд – мол, опомнись, не про тебя кусок!
Прошел месяц, и Лена не только не опомнилась, но все глубже и глубже падала в пучину своей тайной любви. Она ничего не могла с собой поделать, ее глаза сами следовали за шефом, как только он появлялся в комнате.
Офис их фирмы был современный – одно большое светлое пространство, все сотрудники сидели рядом, никто не пытался отгородиться от соседа ни плакатом, ни картинкой, ни даже горшком с незатейливым комнатным растением. Шеф, разумеется, имел свой кабинет – туда он вызывал сотрудников на совещания, там проводил важные переговоры с заказчиками.
Лена по своему положению – рядовой программист – в кабинет шефа попадала редко. Может, и к лучшему, думала она иногда, потому что работать в присутствии Никиты она не могла. Руки дрожали, в голове не было ни одной умной мысли, да что там умной, вообще никаких. Так что, если бы Никита не скрывался за закрытой дверью кабинета, Лену бы обязательно уволили за профнепригодность.
Жанна пыталась принять меры. Сначала она хотела Лену отвлечь и с этой целью познакомила ее со своим новым приятелем Жорой.
– От себя отрываю! – предупредила она. – Так что цени! Только ты его Жорой не называй, он очень сердится, говорит, что он Егор…
И разумеется, у влюбленной и рассеянной Лены такой важный факт вылетел из головы. Егор, который не хотел быть Жорой, страшно обиделся и даже не проводил Лену домой, чему, надо сказать, она даже обрадовалась.
И снова все пошло по-старому. Зеленоглазый красавец мужчина, сказочный, невероятный Никита утвердился в Ленином сердце, да и не только, им была пропитана каждая ее клеточка. Голос в душе пел на разные лады «Никита, Никита…», и Лена из последних сил сдерживалась, чтобы не пропеть это имя вслух.
Его все сотрудники называли Никитой, только одна секретарша Даша – Никитой Андреевичем.
Жанка недовольно ворчала, долго воспитывала Лену, но наконец, видя, что с Леной творится, прониклась сочувствием к подруге и стала давать ей практические советы.
– Не сиди в углу и не пялься на него своими глазищами. Конечно, это самое лучшее, что у тебя есть, да и остальное тоже ничего себе – фигура, ноги, но это – не главное. Мужчину, тем более такого, как наш шеф, нужно завоевать. Нужно взять его приступом, как средневековую крепость.
– Вряд ли у меня получится – приступом, – усомнилась Лена.
– Тогда – длительная осада, – согласилась Жанна, – но это – процесс долгий.
Внимая советам подруги, Лена постаралась изменить свой внешний облик – приблизить его к облику современной деловой женщины. Деловой костюм, но не строгий, с достаточно короткой юбкой, безупречный макияж и так далее. Уже не раз она замечала, как взгляд шефа с удовольствием останавливается на ее стройной фигурке.
Он был ровен и приветлив со всеми, вежлив не напоказ, он просто лучился обаянием, все дамы в мастерской его обожали. Понемногу Лена свыклась со своей любовью и по совету Жанки решила подождать удобного случая.
– У меня бы терпения не хватило, – честно сказала Жанка, – но ты у нас из другого теста сделана, так что надейся и жди!
Увлеченная своими личными переживаниями, Лена не сразу поняла, что попала на новую работу в очень важный, можно сказать – судьбоносный момент.
Как раз в это время их фирма готовила конкурсный проект здания для нового театра оперы и балета. Кроме нее, в конкурсе участвовало несколько крупных архитектурных мастерских. Об этом конкурсе много говорили, о нем писали все городские газеты, его обсуждали по телевизору, и Никита не уставал повторять, что от него зависит будущее фирмы, а значит – будущее каждого ее сотрудника. Архитекторы и дизайнеры, проникшись важностью момента, просиживали на работе допоздна, и Лене тоже приходилось оставаться с ними, обеспечивая компьютерную поддержку. Впрочем, она делала это с удовольствием, потому что могла больше времени проводить рядом с мужчиной своей мечты.
Никита воодушевлял коллектив, повторяя, что, если они выиграют конкурс, мастерская выйдет на новый уровень, выгодные заказы посыплются на нее как из рога изобилия и все ее сотрудники станут богатыми и знаменитыми.
И как раз в этот момент в фирме появилась новая сотрудница.
Звали ее Марина, раньше она работала в очень известной архитектурной мастерской, и Никита считал ее переход в свою фирму огромной удачей и своим личным достижением.
Неизвестно, что она представляла собой как работник, но внешне это была потрясающая девица. Лицо, фигура, осанка – все, как у модели. Огромные голубые глаза, волосы до талии, чарующий голос… при этом она одевалась дорого и со вкусом, умело пользовалась макияжем…
В общем, увидев ее, Лена поняла, что ей теперь ничего не светит.
И действительно – Никита увивался возле Марины ужом и всякий раз твердил, какой она потрясающий специалист и как фирме повезло, что Марина согласилась в нее перейти.
Не только Лена – все сотрудницы мастерской почувствовали, что Марина, если можно так выразиться, приватизировала шефа, отодвинув всех прочих на задний план. Он смотрел на нее восхищенным взором, пил с ней кофе и пользовался всякой возможностью для личного общения.
Женщины есть женщины, и в любое другое время в коллективе разгорелись бы нешуточные страсти. Но в данное время все оказались по уши заняты, некогда было сплетничать по углам и шипеть на Марину, столкнувшись возле зеркала или у кофеварки. Тем более что новая сотрудница с дамами общалась мало, как-то так умела себя поставить, что вроде и привязаться к ней было не из-за чего. Лену Марина не замечала – не напоказ, а на самом деле относилась к ней так же, как к монитору или к принтеру – стоит там что-то в углу, не мешает, иногда пользу приносит…
Тем временем работа над проектом шла полным ходом.
Ребята в мастерской подобрались очень способные, они отдавали проекту все силы, и хотя Лена не была архитектором и мало что в этом понимала, но даже она видела, что у них получается что-то замечательное.
До сдачи оставалось всего несколько дней, но Никита все время чем-то был недоволен и требовал новых доделок и исправлений. Он повторял, как много зависит от этого проекта, а это значит, что он должен быть просто идеальным.
Наконец в самый последний день, когда проект уже следовало предоставить на конкурс, он остался доволен результатом.
Весь коллектив собрался в его кабинете, и Никита запустил на своем компьютере ролик с демонстрационной версией проекта.
Как уже было сказано, Лена – не архитектор, но даже она ахнула от восхищения.
Здание театра выглядело одновременно необычно и традиционно, это здание не было похоже ни на что прежде виденное, но при этом сразу становилось ясно, что это – настоящий храм искусства. Все в нем было продуманно, все удобно и красиво.
Когда ролик закончился, все захлопали в ладоши, как будто только что посмотрели замечательный спектакль. Жанка, конечно, вылезла вперед и выразила общее мнение, сказав вполголоса, что конкурс они непременно выиграют. Не могут не выиграть. И забыла постучать по дереву.
Окончательный вариант проекта был только в одном экземпляре, в компьютере Никиты. Это было сделано из соображений безопасности, чтобы никто из конкурентов его не украл, не позаимствовал какие-то художественные или технические решения. Только теперь, когда закончилась внутренняя презентация, Никита сам, лично переписал проект на лазерный диск, который до конца рабочего дня нужно было отвезти председателю конкурсной комиссии.
Пока шеф занимался копированием, остальные сотрудники не спешили расходиться, вполголоса обсуждая впечатления от презентации. Все были в радостном, приподнятом настроении и практически не сомневались в победе.
Закончив переписывать информацию на диск, Никита облегченно вздохнул и повернулся к секретарше Даше.
– Даш, свари-ка мне кофейку! – сказал он и, как мальчишка, крутанулся на кресле.
Глаза его сияли нестерпимым зеленым светом, волосы слегка растрепались, воротничок у рубашки смялся, и галстук съехал на сторону. Он улыбался – уверенно и удовлетворенно и был так фантастически хорош, что Лена едва не застонала в голос. Она прикусила губу чуть не до крови и только так сумела обуздать свои чувства.
– Сейчас, Никита Андреевич! – секретарша бросилась исполнять его просьбу.
Она прекрасно знала вкусы Никиты и заправила в кофеварку двойную порцию молотого кофе.
– Даша, а мне сделай послабее! – капризным голосом избалованной красавицы потребовала Марина.
– Что? – переспросила удивленная секретарша, повернувшись к ней.
– Ты что – плохо слышишь? – Марина подошла к кофейному столику, потянулась к кофеварке…
Даша с криком отскочила в сторону – из машины вырвалась струя горячего пара и обварила ей руку.
– Какая ты неловкая! – раздраженно проговорила Марина. – Ладно, я сама все сделаю…
Секретарша, тряся обожженной рукой, убежала в туалет, а Марина поставила на металлический поднос чашку и отнесла ее Никите.
Кабинет у шефа был большой, кофеварка стояла на маленьком столике в самом углу, Марина шла, как всегда, очень красиво, гордо подняв голову и легко переступая длинными ногами.
Никита принял чашку и улыбнулся Марине одними глазами. Лена подумала, что, если бы такая улыбка была адресована ей, она бы тут же на месте умерла от счастья. С тем, чтобы воскреснуть через минуту, потому что у такой улыбки обязательно ожидается продолжение, иначе просто не бывает!
Попробовав кофе, шеф прямо засиял от удовольствия.
– Марина, ты – единственная женщина, которая понимает мой вкус! – громко заявил он.
Лена подумала, что Марина тут ни при чем – ведь кофе-то сварила Даша… но оставила эти мысли при себе. Верная Жанка тут же сжала ее локоть – мол, не принимай близко к сердцу, он сейчас всем доволен, счастлив просто, оттого и расслабился…
А Марина, скромно приняв очередную порцию комплиментов, вернулась к кофеварке, чтобы сварить кофе для себя.
Сотрудники потянулись к выходу.
Марина засыпала кофе, нажала кнопку…
И вдруг раздался громкий хлопок, и в помещении вырубилось электричество.
– КЗ! – раздался мрачный голос Николая Антоновича, завхоза фирмы, который по совместительству отвечал за сантехнику и электрическое оборудование. – Короткое замыкание! – пояснил он для оторванных от земли программистов и архитекторов.
Он залез в распределительный щиток, повозился там, и электричество снова заработало.
Застрекотал, включившись, принтер, загорелись разноцветные лампочки на злополучной кофеварке, включилась подсветка декоративного аквариума. И только компьютер Никиты не включился. Он молчал, мрачно глядя на присутствующих темным экраном.
Никита подозвал системного администратора Гошу. Тот поколдовал над компьютером, распрямился и проговорил, разведя руками:
– Бобик сдох! Не выдержал, короче, скачка напряжения, и жесткий диск полетел…
Никита напрягся и сжал зубы. Судьба компьютера его не слишком волновала, беспокоился он только из-за демонстрационного ролика, который был на сгоревшем диске. Такой важный файл нельзя оставлять в единственном экземпляре. Тем более что лазерный диск он собирался отвезти в конкурсную комиссию. По его распоряжению в кабинет притащили компьютер кого-то из архитекторов (машины программистов не обладали достаточными ресурсами), подключили его. Никита поставил на дисковод диск с роликом, запустил его, прежде чем переписать на винчестер…
И у всех присутствующих отвисли челюсти.
Вместо прекрасного здания нового театра на экране появился хлипкий домик из соломы.
На диске был записан мультфильм.
– Что это такое? – проговорил Никита удивительно спокойным голосом, который, однако, никого не обманул.
– Мультфильм… – растерянно брякнул Гоша.
– Какой мультфильм?! – На этот раз в голосе Никиты слышались отзвуки приближающейся грозы.
– Три поросенка… – пролепетал Гоша и попытался смешаться с оставшимися в кабинете сослуживцами.
Однако гроза разразилась, и досталось всем.
Самое мягкое из того, что сказал шеф, – это что его окружают не три поросенка, как в мультфильме, а целый коллектив настоящих свиней, которых давно уже пора пустить на колбасу.
Выпустив пар и немного успокоившись, Никита доступно объяснил тем, кто этого еще не понял, что без этого ролика на их фирме можно поставить жирный крест, и уже через несколько дней все присутствующие станут безработными.
– Но можно все заново скомпоновать… – пролепетал кто-то из разработчиков. – Фрагменты ролика сохранились в машинах архитекторов…
– Разъясняю для идиотов, – проговорил Никита с прежним ледяным спокойствием. – Чтобы заново скомпоновать ролик в качестве, годном для демонстрации на конкурсе, нужно не меньше суток напряженной работы. А прием материалов заканчивается через четыре часа…
Он оглядел присутствующих страшным взглядом и проскрежетал:
– Чья это работа? Лучше признайтесь сразу, если расколю сам – задушу собственными руками!.. – И он поднял над головой сильные волосатые руки.
Как-то все ему сразу поверили – действительно задушит…
Кто-то из сотрудников попытался выскользнуть из комнаты, но шеф рявкнул:
– Стоять! Отсюда никто не выйдет, пока у меня на столе не появится диск с демонстрационным роликом! Унести его отсюда не могли!
Кто-то из женщин робко пробормотал, что нужно вести ребенка в поликлинику, но Никита даже не повернул голову в ту сторону.
Тут вперед выступила Марина.
– Давайте проверим вещи присутствующих! – проговорила она трагическим голосом. – Я готова подать пример!
И она красивым жестом вытряхнула на стол Никиты содержимое своей сумочки.
Там оказалось довольно много косметики (конечно же, первоклассной), кредитная карточка, кошелек и еще кое-какие женские мелочи.
Единственным предметом, который не вписывался в эту картину, был крошечный тюбик сильнодействующего клея. Впрочем, в этом тоже не было ничего удивительного: мало ли, для чего он мог понадобиться!
Правда, Лене, которая внимательно наблюдала за происходящим, показались странными две вещи: во-первых, та готовность, с которой Марина выставила на всеобщее обозрение содержимое своей сумки, и, во-вторых, сам факт, что она с этой сумкой пришла на презентацию. Остальные девушки оставили свои сумки на рабочих местах.
Похоже, кроме Лены, это никому не показалось подозрительным.
Шеф обвел присутствующих пылающим взглядом и прорычал:
– Ну а все остальные?
Тут поднялся невообразимый шум: мужчины возмущались, женщины спорили… кто-то возмущенно выворачивал свои карманы… та же молодая мама, которая торопилась в детскую поликлинику, начала всхлипывать и срывающимся голосом спросила Никиту, собирается ли он ее лично обыскивать или доверит это грязное дело кому-то из своих приближенных. Системный администратор Гоша демонстративно выложил на стол перед шефом упаковку презервативов.
Кажется, Никита понял, что перегнул палку.
Он стоял посреди комнаты, багровый от злости, и подозрительно оглядывал сотрудников.
– Отсюда никто не выходил! – повторил он. – Значит, диск все еще здесь…
– Почему – никто? – раздался вдруг голос Марины. – Даша…
Никита уставился на нее удивленно, а Марина продолжила:
– Она могла нарочно ошпариться… или сделать вид, что ошпарилась, чтобы выскочить из кабинета, пока ты не заметил пропажу диска!
– Черт! – выдохнул шеф и бросился к дверям.
Почти все сотрудники устремились за ним – кто, чтобы удержать его от членовредительства, кто – просто из любопытства, чтобы не пропустить увлекательное зрелище…
Никита, пыхтя и топая, как слон, ворвался в дамскую комнату.
Несчастная Даша стояла перед раковиной, подставив руку под струю холодной воды. Рука была красная и распухала буквально на глазах. Однако Никиту это не остановило.
– Где диск?! – заорал он с порога. – Отдай его сейчас же, иначе я… иначе тебя… иначе…
Кажется, он и сам еще не придумал, что сделает с несчастной секретаршей.
Но Дашка перепугалась ужасно. Кажется, больше всего ее напугало то, что красный как рак начальник ворвался в женский туалет. Неизвестно, что она вообразила. Отскочив в дальний угол помещения, она вжалась в стену и испуганно заверещала:
– Что вы, Никита Андреевич? Куда вы? Вам сюда нельзя! Зачем? Какой диск? Я ничего не знаю!
Никита оглядел ее с ног до головы и, кажется, действительно собрался ее обыскать. Тут своевременно вмешалась Жанка, которая являлась юристом фирмы. Она поняла, что все может закончиться серьезным скандалом, с судебным иском и разбирательством, и чуть не за руку оттащила Никиту от трясущейся секретарши.
– Да что вы, в самом деле, Никита Андреевич! – официальным голосом закричала она. – Свидетелей же полно вокруг, потом не оправдаетесь!
Никите было уже все равно, а там опомнившийся Николай Антонович вклинился между ним и Дашей. Старикан имел плотную комплекцию, так что худенькая Дашка надежно спряталась за ним.
Никита шел по коридору, покачиваясь, как пьяный, и сжимал руками голову.
Лена во время всех этих драматических событий стояла чуть в сторонке, по обыкновению не спуская глаз с обожаемого шефа.
Она понимала, какой удар перенес Никита, понимала, как в один миг рухнули его мечты и надежды…
Как замечательно все было каких-нибудь двадцать минут назад! Все радовались, предвкушая успех, обсуждали удачный проект…
И при этом никто не подходил близко к столу Никиты, осознала вдруг Лена.
Никто, кроме Марины.
Она, как всегда, крутилась рядом с шефом, она принесла ему кофе… кстати, и короткое замыкание случилось именно в тот момент, когда Марина возилась с кофеваркой!
– Жанка! – Лена схватила подругу за локоть и жарко зашептала ей в ухо: – Я знаю, кто подменил диск! Это Марина!
– Ой, да перестань! – отмахнулась от нее Жанна. – Я понимаю, ты ревнуешь к ней Никиту, но это еще не повод, чтобы швыряться такими обвинениями! Она ведь сама показала содержимое своей сумки!
– Ну да, чтобы отвлечь внимание от того места, куда на самом деле спрятала диск!
– Интересно, от какого же это?
Лена промолчала. Она прокручивала перед внутренним взором сцену в кабинете начальника.
Вот Никита вынимает диск из компьютера, укладывает в конверт, кладет на свой стол. Вот он просит Дашу сварить кофе. Даша включает кофеварку, Марина подходит к ней… секретарша отскакивает как ошпаренная… то есть она действительно ошпарена. А Марина как ни в чем не бывало ставит кофе на поднос и несет Никите…
Ну да, именно в этот момент она могла подменить диск!
Лена устремилась в кабинет начальника.
Шеф сидел за столом, глядя перед собой мертвыми глазами. Заметив девушку, он мрачно осведомился:
– Что тебе нужно?
Не удостоив его ответом, Лена схватила чашку из-под кофе, перевернула блюдце… там, конечно, ничего не было. Тогда она подняла металлический подносик, взглянула на него снизу…
Диска там не было, но на блестящем металле виднелся крошечный кусочек бумаги.
Лена попыталась его оторвать, но он держался очень прочно, приклеенный сильным клеем…
Точно таким, как тот, который был в сумке Марины!
– Да что ты здесь делаешь?! – раздраженно повторил Никита.
– Я, кажется, знаю, где диск! – выпалила Лена и вылетела в коридор, не оборачиваясь.
Сотрудники фирмы бродили по комнатам, как тени.
Кто-то нервно курил, кто-то висел на телефоне – видимо, уже подыскивал новое место в ожидании скорого увольнения.
– Где Марина? – спросила Лена, схватив за руку проходящего мимо завхоза Николая Антоновича.
– Кажется, она собиралась уходить, – отозвался завхоз, удивленно взглянув на девушку.
Лена бросилась к выходу.
Только бы успеть! Только бы Марина не ушла!
Видимо, бог услышал Ленину мольбу: Марина как раз подходила к дверям офиса, улыбаясь дежурному охраннику.
– Стой! – выпалила Лена, бросаясь наперерез сопернице.
– Ты что – свихнулась?! – презрительно бросила ей Марина и шагнула к двери. – Совсем от любви голову потеряла? Да забирай ты своего Никиту, он мне и на фиг не нужен! Неудачник чертов! Только, подруга, он на тебя и не посмотрит…
Лена отшатнулась, как от удара. Оказывается, все в мастерской знают ее тайну! Неужели Жанка разболтала? Да нет, не может быть, у нее вечно все написано на лице. И та же Жанка предупреждала, чтобы Лена держала себя в руках… Но сейчас не время об этом думать.
Лена постаралась не отвлекаться на личные выпады. У нее было куда более важное дело.
– Не выпускай ее! – крикнула она охраннику. – Пусть покажет свою сумку!
– Что?! – процедила Марина, прижимая сумку к груди. – Я ее уже показывала, при всех! А вот ты…
– Извините, Марина Евгеньевна! – охранник заступил ей дорогу. – Откройте, пожалуйста, сумку!..
– Ты не имеешь права… – Марина попятилась. – Я скажу Никите, и ты отсюда вылетишь в два счета!
– Покажи сумку! – раздался вдруг за спиной у Лены ледяной голос шефа.
– Да чтоб вас всех!.. – выпалила Марина и швырнула сумку в руки охранника. – Идите вы все знаете куда…
Никита взял сумку у охранника, открыл ее.
Там было все то, что они уже видели, – дорогая косметика, кошелек, пропуск, банковская карточка, тюбик клея… но еще там был конверт из плотной белой бумаги. Тот самый конверт, в который Никита положил диск с демонстрационным роликом.
В одном месте кусочек бумаги был оторван – в том самом месте, которым конверт был приклеен к подносу.
– Зачем?! – проговорил Никита, изумленно переводя взгляд с благополучно найденного диска на белую от злости Марину. – Зачем ты это сделала? Ведь я тебя так ценил! Я взял тебя на хорошие деньги!
– Хорошие деньги?! – Марина презрительно фыркнула. – Что ты называешь хорошими деньгами?
И тут ее словно прорвало.
Она выложила разом всю свою историю.
Оказывается, это задумал владелец той архитектурной фирмы, в которой она прежде работала.
Сначала он хотел просто заслать Марину в их мастерскую как разведчика – чтобы она докладывала ему о том, как идет разработка проекта и каковы шансы Никитиной фирмы выиграть конкурс.
Для вида она уволилась с прежнего места, но хозяин продолжал тайком от остальных выплачивать ей зарплату, к тому же доплачивал за всю ценную информацию, которую добывала Марина.
Но когда ему стало ясно, что проект у Никиты получается отличный и он имеет все шансы занять первое место, они с Мариной задумали эту подлую операцию. В случае, если бы ей удалось украсть у Никиты проект и передать своему настоящему хозяину, он обещал сделать ее совладельцем своей мастерской, а это уже – настоящие большие деньги и прочное положение. Ради этого Марина пошла бы на любую подлость.
Все было продумано в деталях.
Поскольку Марина очень часто вертелась в кабинете у Никиты, она заранее покопалась в кофеварке, чтобы в нужный момент можно было устроить короткое замыкание. Также она заранее испортила сетевой фильтр на Никитином компьютере, чтобы резкий скачок напряжения мог сжечь память. Все остальное было, что называется, делом техники.
Когда Никита переписал ролик на лазерный диск, Марина ошпарила секретаршу, чтобы расчистить себе поле деятельности. Она принесла Никите кофе и, пока он наслаждался ароматным напитком, ловко подменила диск у него на столе и приклеила настоящий диск с проектом к нижней стороне подноса.
Потом, когда пропажа обнаружилась, первой показала содержимое своей сумки, чтобы продемонстрировать Никите свою преданность и одновременно отвлечь его внимание от настоящего тайника.
После этого она навела его подозрения на несчастную секретаршу, а когда Никита бросился за Дашей, воспользовалась удобным моментом, чтобы оторвать конверт с диском от подноса и спрятать его в своей сумочке.
Она рассчитывала на то, что ее сумку не станут проверять второй раз.
Теперь ей оставалось только незаметно покинуть мастерскую и передать диск своему настоящему хозяину…
Но тут у нее на пути встала Лена – тихая мышка, жалкий придаток к компьютеру, говорящая клавиатура…
– Идиотка! – выпалила Марина, с ненавистью глядя на виновницу своего провала. – Жалкая дура! Бледная моль! Все равно тебе не на что рассчитывать! Думаешь, он подберет тебя из благодарности?
– Заткнись! – рявкнул Никита и залепил своей бывшей любимой сотруднице основательную пощечину. – Пошла вон из моей мастерской!
И она пошла, вернее, побежала. От гордой осанки и красивой походки не осталось и следа, теперь эффектная прежде девица сутулилась и загребала ногами. Но никто не смотрел ей вслед.
Уж во всяком случае, не Лена.
Ей было не до того – она, как обычно, не сводила взгляда со своего обожаемого шефа.
Но теперь и Никита, наконец-то, заметил ее.
– Солнышко! – Он подошел к Лене и взял ее за плечи. – Радость моя! Ты не представляешь, как я тебе благодарен! Как я мог прежде не замечать, какое ты чудо!
Он подхватил ее и закружил по тесному помещению.
Лена забыла, на каком свете она находится. Узкий коридорчик перед постом охраны превратился в огромный бальный зал, а сама она – в Наташу Ростову, танцующую первый вальс с любимым человеком… Она таяла в руках Никиты, как Снегурочка, немыслимый восторг наполнял все ее существо, казалось, еще немного – и она взлетит… Это был прекраснейший миг в ее жизни, но оказалось, что самое лучшее еще впереди: Никита склонился к ней и запечатлел на ее щеке нежный, благодарный поцелуй!..
И тут же заторопился: у него было так много дел!
А Лена осталась на месте, оглушенная, ничего не соображающая от счастья.
И вот настал знаменательный день: их проект выиграл конкурс на строительство театра, и сотрудники решили это отметить в пятницу вечером прямо в мастерской.
– Переходим к решительным действиям! – высказалась Жанна. – Сколько еще ты собираешься ждать?
Дальнейшее Лена вспоминала теперь со стыдом. А тогда она вообще ничего не соображала, поцелуй шефа все это время горел на ее щеке, хотя прошло уже несколько дней. Ночами Лена видела его во сне – как сильные руки сжимают ее плечи, чувствовала его запах. Никита во сне был такой близкий, такой… желанный.
Жанка все взяла в свои руки. Она уговорила Лену купить бешено дорогой черный костюм, короткий и весьма открытый спереди.
– Не сиди весь вечер букой! – наставляла Жанка. – Преодолей свою стеснительность, если хочешь завоевать шефа! Будешь молча на него пялиться, он тебя и не заметит! Слушай меня, я его лучше знаю, третий год с ним работаю…
И весь вечер Лена изображала безудержную веселость и как умела кокетничала с шефом. Он принимал ее заигрывания благосклонно, улыбался и даже поцеловал один раз в шейку, когда она млела в его объятиях, плавно двигаясь под музыку. Пьянея от своей удачи, Лена не замечала, что точно так же шеф ведет себя со всеми остальными сотрудницами, даже с той молодой мамочкой, которая успела надоесть всем со своим ребенком, даже с несчастной секретаршей Дашкой, которой только сегодня сняли повязку с обожженной руки.
Вечер шел своим чередом. Прошли многословные тосты, общие пожелания, шеф высказал уже свое одобрение всем сотрудникам мужского пола и наговорил комплиментов дамам. Все напились вина и кофе, устали от разговоров и танцев и собирались потихоньку на выход.
Лена чувствовала, что настал ее час. Сегодня или никогда, надо решаться. Пробегая мимо зеркала, она увидела свое отражение – волосы растрепаны, в глазах нездоровый горячечный блеск, помада стерлась…
«Ужас какой!» – Лена наскоро взмахнула расческой, провела помадой по губам, постояла несколько секунд, призывая себя успокоиться.
Не слишком помогло, но хотя бы волосы теперь не стояли безумным ежиком. И когда она вышла в холл, то увидела, что шеф обнимает двух сотрудниц, игриво нашептывая им что-то на ушко. Девицы смеялись и прижимались к нему весьма недвусмысленно.
Лена не шелохнулась, не вскрикнула, не рванулась за ними. Однако Никита почувствовал ее взгляд и оглянулся. И тут же отвел глаза, схватил за рукав проходившего мимо Сергея Комарова и проговорил ему что-то на ухо. А потом направился к своей машине в сопровождении хихикающих девиц.
Они ушли, а Лена осталась стоять, как громом пораженная. Делать было нечего – не пристраиваться же к ним, у шефа больше не осталось ни одной свободной руки.
Щеки опалила краска стыда, в голове стучали тысячи молоточков. Лене хотелось провалиться сквозь землю прямо в Австралию и остаться там навсегда, чтобы никогда больше не видеть ни мужчину своей мечты, ни вообще всех сотрудников этой мастерской, пусть бы она провалилась. И Жанку в том числе.
Но Жанка куда-то подевалась уже давно – не иначе как отправилась искать новых приключений с системным администратором Гошкой.
Кто-то тронул Лену за локоть.
– Меня Никита просил тебя проводить, – недовольно сказал Сергей Комаров.
Лена поглядела на него с ненавистью, но усилием воли сдержала подступившие слезы.
– Не надо меня провожать, я сама доеду… – пробормотала она чужим, неестественно высоким голосом.
Сергей хмуро буркнул, что сам живет рядом, но до метро ее доведет – в машины с незнакомыми Лена предпочитала не садиться.
От свежего вечернего воздуха Лене стало легче, и стыд уступил место злости.
«Такие мужчины, как наш сказочный, невероятный шеф, не для меня, – думала Лена. – А для меня – вот, то что идет рядом. Да и то он не в восторге от моего общества – глядит хмуро, недовольно. А сам-то – подумаешь, принц! Росту среднего, вечно мрачный, сухой какой-то. За все четыре месяца моей работы мы с ним и двух слов не сказали. Он вообще мало с кем общается. Жанка говорила, что шеф его держит за то, что очень талантливый архитектор и страшно работоспособный».
Вспомнив про шефа, Лена окончательно расстроилась. Мужчина, шедший рядом, поглядывал на нее с неодобрением и тоже молчал, думая про себя:
«Эти современные деловые женщины, почему на всех них лежит печать вульгарности и стервозности? Как будто нельзя преуспевать на работе, не будучи стервой? И эта, Лена кажется, ишь как вертелась сегодня перед шефом! Неужели ради карьеры? Скорей всего, так и есть, потому что если бы он ей нравился, она вела бы себя по-другому…»
Так шагали они молча, как чужие, следя за тем, чтобы не слишком приближаться друг к другу, и дошли до станции метро, где, несмотря на то что времени было десять часов вечера, кипела бойкая жизнь. Торговали фруктами и цветами, толклись какие-то сомнительные личности и бездомные собаки.
Увидев освещенные двери метро, Лена с облегчением повернулась к своему провожатому, как вдруг почувствовала в ноге резкую боль и вскрикнула. Рядом раздался пронзительный смех. Мальчишка лет девяти, чумазый и оборванный, грозил ей большой рогаткой и мерзко хохотал. Лена коснулась ноги: по колготкам ползла здоровенная петля, и из глубокой царапины капала кровь. Увидев Ленины страдания, мальчишка страшно обрадовался, он даже подпрыгнул на одной ножке и повернулся вокруг себя.
– Да что же это такое! – простонала Лена.
– Ах ты, шпана! – Сергей сделал шаг к мальчишке, но тот повернулся и резво бросился бежать, ловко лавируя среди людей.
Вот он нырнул за хлебный ларек, Сергей обошел ларек с другой стороны, пытаясь поймать паршивца, но вместо этого едва не получил в лицо маленькой проволочной пулькой, выпущенной из той же рогатки. Сергей успел закрыться рукавом, и пулька не причинила ему вреда. Мальчишка между тем уже бежал далеко. Встречный прохожий попытался схватить его за воротник, но только сдернул надвинутую на лоб засаленную шапочку, так что всем открылись рыжие, давно не стриженные патлы. Ничуть не огорчившись пропажей головного убора, мальчишка ввинтился в небольшую толпу людей, осаждавших долго не подходивший троллейбус, пролез у них под ногами и через секунду возник уже внутри возле заднего окна, мерзко гримасничая и показывая язык. Сергей махнул рукой и вернулся к Лене, которая пыталась носовым платком остановить кровь.
– Зайдем ко мне, – пробормотал он, – перевяжем рану.
Лена со вздохом согласилась: как бы она поехала в метро с такой дырищей на колготках.
У него было тихо и пусто. Когда Лена вышла из ванной, заклеив царапину пластырем, Сергей уже протягивал ей шкатулку с нитками и иголками. Лена уселась в кресло, он подвинул ей старинную лампу на бронзовой подставке и отправился готовить чай.
«Как скверно все сегодня получилось, – думала Лена, аккуратно подцепляя каждую петельку, – а все Жанка – мужчину, мол, нужно завоевывать! Но если разобраться, я вовсе не хочу никого завоевывать! Слова-то какие: приступ, осада – как на войне. И что делают потом с теми, кого завоевали? Грабят, истребляют жителей. В общем, завоевателей все боятся. А я не хочу, чтобы любимый человек меня боялся, я хочу, чтобы нам было хорошо вместе, чтобы он меня любил и заботился обо мне…»
Сергей вошел с двумя чашками чая на подносе и остановился на пороге. Лена шила, лицо ее было спокойно и сосредоточенно, как у женщин всех времен и народов за выполнением истинно женской работы. Волосы она заколола гладко, чтобы не мешали. Услышав его шаги, она подняла голову и улыбнулась ему одними глазами, ласково и терпеливо. Он с трудом донес чашки до стола, потому что от ее улыбки у него почему-то задрожали руки…
Лена перекусила нитку, как это делают все женщины со времен сотворения мира, отложила шитье и подошла к окну. На улице шел снег – наступила наконец самая настоящая зима, середина декабря, скоро Новый год. Вся улица была разукрашена светящимися гирляндами, на площади у метро стояла огромная елка, увешанная разноцветными фонариками. Лена прижалась лбом к стеклу и постояла так, любуясь на огоньки.
Что-то Сережи долго нет. Она соскучилась за день, хочется скорее увидеть его, прижаться крепко…
Лена засмеялась. Вот как раз прижаться крепко в последнее время и не получается. Платье туго обтягивало живот. Пожалуй, нужно купить что-нибудь посвободнее. Беременность уже заметна, но ходить пока не тяжело, поэтому, услышав, как в замке поворачивается ключ, она бегом устремилась в прихожую.
– Сегодня исполняется семь месяцев со дня нашего знакомства! – торжественно объявил Сергей. – Я целый день об этом думал, и кое-что пришло мне в голову. Завтра выходной, мы идем в Эрмитаж. Тебе нужно больше ходить и смотреть на красивое…
В Эрмитаже Сергей потянул жену в сторону огромных пустынных залов, заполненных античными скульптурами.
Здесь было совсем мало посетителей, зато сами статуи казались живыми. Они внимательно, с любопытством смотрели на Лену и, казалось, шептались о чем-то за ее спиной. Суровые римские императоры, философы, полководцы хранили свои древние тайны, гордые римлянки и гречанки поправляли мраморные прически, ревниво сравнивали себя с немногочисленными современницами, торопливо проходящими по полутемным залам.
Сергей вел жену к какой-то только ему известной цели.
Они миновали очередную Венеру, вошли в следующий зал и наконец остановились перед небольшой статуей…
Мраморный мальчишка на вид лет девяти прятал лук и стрелы в складках хитона и ехидно улыбался. Казалось, он сейчас подпрыгнет на одной ножке, рассмеется пронзительно и покажет язык. Лена вспомнила чумазую рожицу и нестриженые рыжие кудри, нога вспыхнула забытой болью, ей показалось даже, что по щиколотке течет кровь…
– Но это же…
– Ну да, – улыбнулся Сергей, – это я и хотел тебе показать.
«Амур, – прочла Лена на табличке, – римская копия греческого оригинала».
Наталья Борохова С Новым годом, адвокат!
За окном хлопьями падал почти прошлогодний снег, а в небольшой сумрачной комнате, укрытой от всего мира плотными портьерами, было тихо и душно.
– Ну что, молодая, красивая… – ворковала гадалка, раскидывая на скатерти карты. – Погадаем?
Валентина кивнула. Откровенно говоря, она не верила в предсказания, линии судьбы, гадания на кофейной гуще и прочие глупости. Но иногда в жизни человека, особенно женщины, наступает момент, когда ожидание чуда становится невыносимым. Тогда мы очертя голову кидаемся к колдуньям, знахарям, гадалкам, бабкам, ожидая услышать подтверждение того, что наша жизнь катится по правильному курсу и не за горами счастливые перемены. Такой момент наконец наступил и для Валентины, адвоката по уголовным делам и обыкновенной незамужней женщины, в тридцать семь лет встретившей своего принца.
«Господи! Я разумная, образованная женщина, – рассуждала она, глядя, как высокая, сухопарая старуха с седыми патлами тасует карточную колоду. – Что я здесь делаю?»
Она попыталась встать, но гадалка одним взглядом из-под нависших бровей усадила ее на место.
– Лампу не засти, – сказала она, махнув рукой. – Сядь!
Валентина послушно бухнулась на жесткий стул.
Бабуля продолжала колдовать над колодой, умудряясь держать в узловатых пальцах карты и одновременно курить. Удушливый дым серой завесой висел над столом, бесцеремонно лез в ноздри, и Валентина чувствовала, что еще немного, и она сама начнет извергать искры. Разум отказывался ей служить. Казалось, она уже не сидит на стуле, а парит где-то под потолком, на уровне оранжевого абажура, видя себя со стороны.
Наконец бабка вытащила из колоды первую карту. На стол лег король.
– Он? – спросила она, хитро щуря глаз. – Можешь не отвечать. Сама вижу, что он…
Король был симпатичным. В голову Вали забралась крамольная мысль, что он куда красивее ее жениха, Вадика. Тот, конечно, тоже ничего, но… Впрочем, о чем говорить, когда тебе уже тридцать семь лет и ты никогда не была замужем?
Гадалка кинула очередную карту, и поверх короля легла дама.
– А это я? – спросила Валентина, блаженно улыбаясь.
Она уже готова была согласиться со своей подругой Ленкой и признать, что визиты к гадалке действуют не хуже, чем сеансы психотерапевта, как вдруг старуха отчаянно затрясла головой.
– Нет, это не ты! – сказала она и выпустила в воздух очередное кольцо дыма.
Старушка, конечно, была подслеповата, и Валентина нашла нужным ее поправить.
– Конечно, я не блондинка… – начала она, наматывая на палец каштановую прядь.
– Даже если бы ты сейчас была крашеной брюнеткой, – сказала бабка. – Все равно это не ты!
– Но что тогда делает эта… женщина на моем женихе? – спросила она с расстановкой, указывая на даму, которая, нахально улыбаясь, разлеглась поверх беспомощного короля.
– Она его кроет, – сказала бабка.
– Вы хотите сказать, клеит?
– Я уже все сказала! – рявкнула гадалка. Она, должно быть, недоумевала, почему ее клиентка столь недогадлива.
– Но этого не может быть! – упрямо тряхнула головой Валя. – У нас с Вадиком все замечательно. Мы с ним обязательно поженимся. Он работает в банке. Мы даже думаем насчет ипотеки…
На бабку ее защитительная речь не произвела никакого эффекта. Должно быть, Валька была посредственным адвокатом.
– Я даже знаю его родителей. Вот! – выдала она последний, самый, на ее взгляд, убийственный аргумент.
– Не знаю, не знаю, – покачала головой старуха. – Может быть, только не с ним…
«Да таких отвратительных старух нужно сажать в тюрьму! – зло подумала Валентина, в спешном порядке находя для ведьмы подходящую статью. – Она – мошенница, вот кто она! А я – самая настоящая дура, раз ей поверила».
Но бабка продолжала расшвыривать колоду, словно не замечая недовольства своей клиентки.
– Глянь-ка, милая, – сказала она наконец, показывая длинным пальцем в самую гущу карт. – Видишь? Предложение тебе и скорый брак.
Валентина отчаянно уставилась в карточную мешанину, словно стараясь разглядеть лежащее там свидетельство о браке с подписью жениха. Бабка продолжала сыпать пепел на стол и себе на колени. Рассуждения ее звучали путано.
– Черт тут разберет, – жаловалась она. – Две семерки на туза. Валет с дамой в угол. О! Вижу какой-то казенный дом…
– Следственный изолятор, – обрадовалась Валентина. – Я же адвокат! – Но тут же насторожилась: – Вы что хотите сказать, что мне сделают предложение в следственном изоляторе? Только этого мне не хватало!
– Не знаю, не знаю. То ли камера какая, то ли ящик, – бормотала старуха. – Но свадьба будет. Это я могу сказать точно…
Валентина была недовольна гаданием и полагала, что старуха, конечно, все перепутала. Ленка встретила ее жалобы без особого сочувствия.
– Не пойму, на что ты жалуешься? – сказала она в телефонную трубку. – Тебе нагадали свадьбу?
– Да. Но не с Вадиком! – огорченно молвила Валентина. Она уже вышла от старухи и, стоя во дворе старого пятиэтажного дома сталинской постройки, ворошила сапогом снег.
– Голова твоя садовая! – продолжала возмущаться Ленка. – Разве можно гадание воспринимать буквально? Это же… ну как тебе сказать? – что-то такое… потустороннее. Вереница образов и мыслей. Твоя задача угадать смысл. Ну что там еще говорила моя гадалка?
– Если вывести ее слова в цепочку, то получится следующее. Измена – казенный дом – предложение руки и сердца – какой-то ящик. Гроб, наверно. Ну и наконец, свадьба.
– Наверняка последние звенья нужно поменять местами, – глубокомысленно изрекла подруга. – Сначала свадьба. Ну а потом гроб.
– Спасибо, – обиделась Валя.
– Да брось ты сопеть! – сердито отругала ее Ленка. – Все будет как надо. Вот увидишь! Ты выйдешь замуж за Вадика, а какого-нибудь твоего клиента посадят в казенный дом. Вот и вся недолга!
– Точно, – обрадовалась Валентина. – У Мурашкина завтра приговор. Прокурор уже запросил шесть лет.
При других обстоятельствах такой прогноз ее вряд ли обрадовал бы – все-таки Валентина была адвокатом и привыкла относиться к своим обязанностям добросовестно. Бандит Мурашкин, с пальцами, сложенными от рождения веером, лично ей ничего плохого не сделал и не должен был стать разменной картой на столе гадалки. Но на кону стояло личное счастье, и Валентина, как истинная женщина, выбирая между долгом и зовом своей неудовлетворенной души, конечно, предпочла, чтобы жертвой стал именно Мурашкин.
– Ну вот видишь, как все хорошо устраивается, – порадовалась за нее подруга. – А у меня для тебя сюрприз! Не хотела говорить… Ну да ладно. Завтра тридцать первое декабря. Вроде как от меня тебе маленький презент будет. Видела вчера твоего Вадима в ювелирном…
– Да? А что он там делал? – озадаченно проговорила Валентина. У нее даже руки, замерзшие на крепком декабрьском морозце, вдруг стали горячими.
– Не поверишь! – голос подруги задохнулся от предчувствия сенсации. – Он кольцо выбирал.
– Кольцо?!
– Да! Симпатичное такое. С бриллиантом, – выдохнула Ленка. – Я в сторонке стояла, вроде как витрину рассматривала, а он не заметил. Просил продавца красиво оформить коробочку. Знаешь, мне почему-то кажется, что он тебе сделает предложение завтра. Под Новый год. Ну как тебе мое предсказание?
– Ленка… это, – Валентина не могла поверить, – это потрясающе!
– Да ладно, – самодовольно согласилась подруга. – Знаешь что? Возьми завтра мою шубу норковую. Ту, что подолом в пол… Сережки с бриллиантами. Вроде как в комплект.
– А зачем? – удивилась Валя.
– Голова твоя садовая! – упрекнула ее трубка. – Ты обязана выглядеть в такой день сногсшибательно. Неужели у тебя хватит ума пойти на свидание с Вадимом в своем пуховике? Не дай бог, он подумает, что ты ему не ровня.
– Ты права, – покорно согласилась Валька. – Как ты все это хорошо придумала.
Конечно, Ленка была куда сообразительнее ее. Может, поэтому она уже десять лет как была замужем и нянчила двух очаровательных девочек-близнецов.
– Да ладно, – усмехнулась подруга. Ей всегда нравилось, когда ее хвалили. – Надеюсь, пригласишь на свадьбу. Ну а сейчас не теряй времени. Рули ко мне за шубой. С утра ты должна быть при полном параде…
Она и вправду словно собралась под венец. Рассматривая себя в зеркале ранним декабрьским утром последнего дня года, Валентина не находила в своем облике ничего знакомого. От природы невысокая и коренастая, она выглядела сегодня на несколько сантиметров выше, и это придавало ей уверенность и задорный вид. Конечно, все дело было в каблуках, которые она наконец решилась надеть, да норковой шубе, длинной, почти до пят. На высокой, модельного типа Ленке меховое манто, конечно, смотрелось более естественно, а у Валентины подол волочился по полу. Но разве это могло ее смутить? Глаза ее блистали подобно бриллиантам, которые она сегодня надела в уши. Губы казались соблазнительнее, овал лица четче, а шея – изящнее. Ее серая неброская внешность вдруг заиграла неожиданными красками, словно она сбросила привычное невзрачное оперенье, представ перед публикой в образе жар-птицы, лицо преобразилось, плечи расправились.
Сегодняшний день, впрочем, как и неумолимо надвигающаяся новогодняя ночь, принадлежали только ей…
– …признать виновным в совершении преступления, предусмотренного статьей 163, частью второй Уголовного кодекса Российской Федерации, и назначить наказание в виде четырех лет лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии общего режима, – монотонно читал судья. – Меру пресечения изменить. Взять под стражу в зале суда.
На запястьях Мурашкина щелкнули наручники. Сердце адвоката возликовало. Все-таки гадалка была права. Вот он, казенный дом!
– Подсудимый, приговор понятен? – спросил судья.
– Так точно, – пробасил Мурашкин.
– Как обжаловать, ясно?
– Конечно, начальник.
– Тогда судебное заседание объявляется закрытым.
Судья стукнул молоточком, а потом с ехидством взглянул на защитника.
– Прекрасно выглядите, адвокат!
Валентина смутилась, уловив нотки иронии в словах судьи. Конечно, сейчас она мало походила на защитника, проигравшего процесс. Ее неброский черный костюм, который служил ей бессменной униформой на протяжении десяти лет адвокатской деятельности, был бы сейчас куда уместнее, чем узкая юбка и приталенный жилет. Но откуда председательствующему знать, что в этот день решается ее судьба?
Придав лицу максимально грустное выражение, она поспешила к своему подзащитному. Тот уже вовсю вживался в жизнь, которую не так давно оставил, и посмотрел на защитника исподлобья.
– Не печальтесь, адвокат. Все будет пучком! – сказал он, и Валентина согласно кивнула. У нее определенно не было повода для печали. Сейчас она поедет в магазин и выберет какое-нибудь дорогое шампанское, которым они с Вадимом отпразднуют начало новой жизни… – Я вам там денег немного должен, – вспомнил Мурашкин. – За защиту.
Валентина только махнула рукой, что могло означать: «Пустяки. Какая мелочь!» или же «От тебя все равно не дождешься».
– Так я вам долг верну, – пообещал Мурашкин.
– Ага! – сказала Валентина, ни на секунду не поверив в то, что такое может произойти. Если можно было бы выразить в деньгах все обещания, авансы на словах, уговоры и похвалы, которые Валентина получила за десятилетнюю адвокатскую практику, она могла бы запросто купить квартиру, шубу, как у Ленки, да еще и на бриллианты в уши хватило бы. Но Валька отнюдь не была акулой адвокатского бизнеса. Может быть, поэтому она до сих пор снимала квартирку в спальном районе, пересаживалась с метро на автобус и несколько лет носила один пуховик.
– Верну. Век свободы не видать! – крикнул Мурашкин, чувствуя, как рука конвоира требовательно толкает его в спину. – Там человек от меня придет и принесет вам все до копейки.
Валентина кивнула и поспешила к выходу. Мурашкина ждал казенный дом, а ее – предложение руки и сердца…
Они встретились с Вадимом на их излюбленном месте в парке. Вчерашняя непогода сменилась оттепелью, и снег на дорожках потек, на глазах превращаясь в лужицы. Не верилось, что до Нового года осталось несколько часов.
– Ты прекрасно выглядишь, – повторил ей комплимент судьи Вадим.
– Спасибо, ты тоже, – соврала Валентина.
На самом деле Вадим выглядел немного усталым. Должно быть, всему виной был яркий солнечный свет, позволяющий увидеть тени под глазами и первую сеточку морщин. А может, его утомила насыщенная банковская жизнь, наполненная до отказа стрессами, напряженными переговорами, нервными клиентами и бессчетными чашками крепкого кофе. Во всяком случае, Валентина к его проблемам относилась с пониманием.
– Какие планы на вечер? – спросила она игриво. – Может, закатимся куда, а потом пойдем ко мне?
Она многозначительно посмотрела на свою сумочку, откуда торчало горлышко в золотистой обертке.
– Валентина, – начал Вадим, и голос его сорвался. – Валя… гм. У меня на этот вечер другие планы.
– Ну что ж! Очень интересно, – подыграла она ему. В самом деле, разве не мужчина должен проявлять в таких делах инициативу?
– Боюсь, ты на меня рассердишься…
Он был уморителен! Должно быть, у него свой стиль делать девушке предложение. Вадим вытащил из кармана бархатную коробочку и протянул ее Валентине:
– Вот. Это тебе.
Она взвизгнула и едва не повисла у него на шее, но вовремя вспомнила, что он никогда не любил открытого проявления чувств, тем более среди белого дня да еще на людях. Приняв в руки коробочку, она оттягивала счастливый момент. Конечно, трудно ждать от Вадима, что он упадет перед ней на одно колено и произнесет заветные слова. Но он все равно большой оригинал, потому что предложил ей подарок в заснеженном парке, а не за новогодним столом, как сделал бы на его месте любой заурядный человек.
Дрожащими пальцами она открыла коробочку и не поверила своим глазам…
Внутри, на синем бархатном фоне, лежали мужские запонки. Те самые, с золотым напылением и рисунком эмалью, которые она ему подарила на мужской праздник.
– Что это? – произнесла она ошеломленно.
– Видишь ли, Валюша. Я тут подумал про нас и решил, – начал он, старательно подбирая слова. – Мы с тобой люди разные. Ничего у нас наверняка не получится. Мне кажется, лучше расстаться по-хорошему. Добрыми друзьями.
– Но до сих пор у нас все получалось! – вскричала Валентина, не веря своим ушам.
У нее не было никаких сомнений, что Вадим решил ее разыграть и что не пройдет минуты, как он возьмет свои слова обратно, заберет чертову коробочку с запонками, а из другого кармана достанет футляр с обручальным кольцом. Но секунды шли, превращаясь в минуты, а брови любимого, сдвинутые на переносице, и не думали возвращаться в привычное, расслабленное состояние. Его рот был сжат, а взгляд казался таким колючим, что в этот погожий декабрьский день, когда с крыш капала капель, в ее ушах заунывно завыла метель.
– Что ты молчишь? – набросилась она на Вадима, уже не заботясь о том, как она выглядит со стороны. – Скажи мне, что ты пошутил! Ты меня разыгрываешь, да? Ну не будь жесток, сознайся!
– Это не шутка, Валюша. Я говорю с тобой всерьез.
Она еще раз заглянула в его холодные глаза:
– Но почему? Ради всего святого, почему? Тебе что, было со мной плохо? Мы гуляли, ходили вместе в кино, сидели в кафе. Мы спали с тобой вместе, в конце концов!
– Тише ты. Люди же слышат, – упрекнул ее Вадим.
– Пусть слышат! Все знают, что, когда мужчина и женщина любят друг друга, они спят вместе. Они занимаются любовью! Так, что ли, это правильно называется? Любовью, понимаешь?
Вадим настороженно смотрел по сторонам, опасаясь увидеть в парке своих знакомых. Сцена прощания начала его утомлять. Ему казалось, что она сейчас играет роль, которую он уже где-то видел, то ли в кино, то ли в театре. Неубедительная роль для заурядной актрисы. Ему становилось скучно.
– Неужели мы не можем расстаться с тобой как интеллигентные люди? – шипел он. – К чему все эти сцены, твои упреки?
– Нет уж, будь любезен, скажи, чего тебе не хватало! – кричала она, ударяя его кулаками в грудь.
– У меня другие потребности, – проговорил он сквозь зубы, уже жалея, что вытащил ее в парк. С такими истеричными женщинами следовало разговаривать в наглухо закрытом помещении, с глазу на глаз. Иначе позора не оберешься!
– Значит, я не могу удовлетворить твои потребности? – завелась она, получив тему, которую можно развивать бесконечно. – И чем я не отвечаю твоему вкусу? Может, я стара для тебя?
Да уж! Совсем не девочка. Тридцатисемилетняя невеста в белом платье никак не могла стоять с ним рядом перед алтарем.
– Что ты! Ты вполне еще ничего, – бормотал он, опасаясь, что его резкость приведет к еще более печальным последствиям.
– Ничего! Вот именно ничего, – проговорила она, глотая слезы. – Я ничего для тебя не значила. Ты мной только пользовался.
– Ну вот. Только не начинай опять! – взмолился он. – Поверь, у тебя все еще будет хорошо. Ты встретишь человека. Он тебя полюбит. У вас родятся дети, а обо мне ты забудешь.
– Ты нашел кого-то? – спросила она, и слезы у нее на щеках высохли. – Она блондинка? Молодая? Она работает с тобой?
В ее глазах стояла сейчас приторная дама бубен, которую она видела вчера на столе гадалки. Роскошная дева с розой в руке хищно улыбалась ей с засаленной картонки и пышным плечом оттирала от нее крестового короля.
– Ты уверена, что тебе это непременно нужно знать? – спросил он с болезненной гримасой на лице. Его всегда пугало умение женщин видеть людей и явления насквозь. При полном отсутствии логики и здравого смысла. Вот и сейчас его бывшая возлюбленная попала в самую точку. Молодая блондинка из операционного зала его банка пленила его сердце всерьез и надолго.
Валентина покачала головой. Она не хотела усугублять свою печаль. К чему ей знать то, что и так очевидно. Избранницей Вадима могла быть только молодая красивая девушка. Такая, как та, что улыбалась с календаря в его комнате. Красотка с пышной грудью только скалилась, когда они гасили свет, укладываясь на ночь. Ей-то доподлинно было известно, что эта связь не будет долгой и пройдет не так уж много времени, когда на порог одинокого холостяцкого жилья ступит совсем другая девушка, молодая и раскованная.
– А запонки зачем вернул? – спросила Валентина, уже немного успокоившись.
– Я не хочу, чтобы ты думала обо мне плохо, – пафосно заявил Вадим и, развернувшись, зашагал прочь.
Валентина растерянно смотрела ему вслед. Уже подходя к калитке в чугунном заборе, он вдруг обернулся. Ее сердце пропустило удар. А вдруг?
– Кстати, с Новым годом! – прокричал он и, взмахнув на прощание рукой, навсегда исчез из ее жизни.
Смеркалось. Пошел мелкий снег. На дорожке в парке продолжала стоять женщина в нелепой шубе до пят…
К своему дому Валентина подошла, когда стало совсем темно и все нормальные люди уже заканчивали приготовления к празднованию Нового года. Кто-то умчался в гости, кто-то – в ресторан или на природу. Ну а кому-то посчастливилось остаться в кругу семьи, и теперь они в спешном порядке сервировали праздничный стол, раскладывали по тарелкам неизменный оливье, дожаривали гуся и одним глазом смотрели «Иронию судьбы».
Валентина знала, что в тихой пустой квартире ее никто не ждет. Никто не завалится к ней в полночь с шампанским в руках, а по телефону поздравят разве что родственники. Даже Ленка и та звонить не будет – побоится помешать влюбленной паре объясниться. Ведь она на сто процентов уверена, что в эту ночь холостой жизни подруги наконец-то придет конец.
Валентина представляла, как тоскливо будут тянуться часы до полуночи, а потом, когда во всех квартирах взорвется шампанское и раздадутся хмельные вопли, знаменующие приход Нового года, ей и вовсе станет не по себе. Она уже давно убедилась на своем опыте, что одиночество ощущается сильнее всего в праздники, в выходные и погожие летние дни, поэтому вихрю новогоднего конфетти давно предпочитала серые будни, в унылой веренице которых она находила успокоение. Калейдоскоп лиц воров, насильников, убийц казался ей кадрами из ее семейной хроники. Клиенты давали ей больше, чем деньги, – они подтверждали ее значимость, они в ней нуждались. Это хоть как-то оправдывало ее существование. Но в праздники замирали даже тюрьмы, и ей, в отличие от ее друзей-уголовников, в эти дни решительно нечем было заняться.
Так было до момента, когда в ее жизни появился Вадим. Он расцветил ее жизнь яркими красками и вдохнул надежду на то, что серая полоса наконец закончилась. Но теперь Вадим ушел, и привычная тоска, ее давняя подруга, шла за ней по пятам…
Возле лифта топтался молодой человек. Несмотря на то, что Вале сейчас не было дела ни до чего на всем белом свете, она невольно замерла, увидев перед собой высокую ладную фигуру в более чем странном одеянии.
– Я на маскарад! – жалобно произнес он, не отводя глаз от кнопки лифта. Где-то наверху открывались и закрывались двери – похоже, какая-то веселая компания никак не могла найти нужный этаж. – Должно быть, я выгляжу сейчас как настоящий кретин!
Валентина ничего не ответила незнакомцу, только пожала плечами. Наступала новогодняя ночь, прекрасное время для шуток, розыгрышей, балов и маскарадов. Стоило ли удивляться, что рядом с ней дожидается лифта кто-то очень похожий на персонажа американского вестерна?
Мужчина был одет в клетчатую рубашку и жилет из старой, потертой кожи. Голубые джинсы он заправил в высокие сапоги с пряжками на голенище, а на голову водрузил ковбойскую шляпу. Под широким ремнем с огромной металлической бляхой торчал револьвер, должно быть, купленный по случаю в «Детском мире». Смех, да и только. Если бы на ее глазах еще не было слез…
– Я – Зорро! – подтвердил ее предположения незнакомец. Говорил он глухо, что, впрочем, не казалось удивительным, ведь нижняя часть лица у него была закрыта черным платком.
– Я – Валя, – неохотно сообщила Валентина.
Ей все равно, похож ли незнакомец на киногероя, и ровным счетом нет дела до его влажных темных глаз, осененных густыми ресницами. Он был жгучим брюнетом, и многие девчонки сочли бы его красавцем. Темные, с отливом, волосы, эффектные брови и высокая спортивная фигура – все это уже чересчур. Валентина знала такой типаж. Тупые, самовлюбленные придурки – прекрасная наживка для юных идиоток. К последней категории, Валентина себя причислять не желала и отвернулась.
– Черт возьми! Они закончат сегодня кататься или нет? – пробурчала она недовольно. – Некоторые люди воспринимают лифт как аттракцион в парке, на котором можно развлекаться и при этом еще и не платить!
– А вам высоко подниматься? – спросил ее незнакомец.
– А вам до этого какое дело? – с вызовом спросила она.
– Да, в общем-то, мне все равно, – пожал плечами Зорро. – Просто, если вы торопитесь, проще будет пойти пешком. Вас там, наверно, муж ждет, – он прошелся глазами по ее полноватой фигуре. – И дети…
Последнее замечание задело Валентину за живое. Конечно, в ее возрасте любой приличной женщине уже впору обзавестись мужем и детьми, этот клоун в костюме Зорро прав. Но какой же он все-таки негодяй!
– Конечно, меня ждут! – выпалила она зло. – Муж… Между прочим, красивый и богатый, – она со значением оттянула мочки ушей, показывая бриллианты, и запахнула ворот норковой шубы, словно ей жутко мешал сквозняк. Черт знает почему, но ей хотелось выглядеть в глазах этого незнакомца успешной, богатой и главное – любимой. Пусть эта иллюзия только на пять минут. Пусть! – А пешком я все равно не пойду, – добавила она. – Мне подол мешает. А вот вам можно было бы и прогуляться. Кстати, где вы привязали свою лошадь? У подъезда?
В его красивых глазах отразилась улыбка.
– Вы забавная, – ответил он. – Сказать по правде, я не тороплюсь. Давайте подождем лифт вместе.
Валентина промолчала и с надеждой посмотрела на кнопку. Та мигнула в очередной раз, и раздался мерный гул. Кажется, кабина пошла вниз. Она вздохнула. Еще несколько минут, и она будет дома…
Распахнулись двери, из лифта вышло двое детей: девочка в костюме феи и мальчик, наряженный Питером Пэном.
– Вау! – сказал мальчишка, увидев незнакомца в сапогах. – Вы, должно быть, в сорок вторую квартиру. Там сейчас жуткий кавардак! Мне мама сказала немедленно идти домой и не болтаться под ногами у взрослых. Будто бы Новый год – не детский праздник!
– Твоя мама совершенно права, – сердито проговорила Валентина, оттирая детей в сторону. Она спешила так, словно в квартире ее и в самом деле дожидался молодой и богатый муж. – Не мешайтесь под ногами, дети!
Но противные ребятишки были, по всей видимости, плохо воспитаны. Они не только не уступили ей дорогу, но девчонка еще и ткнула в шубу пальцами.
– А почему тетя без костюма? – спросила она, обращаясь к мужчине. Должно быть, она воспринимала их за пару.
– А кто тебе сказал, что она не одета? – удивился Зорро. – У нее просто такой костюм.
– Серой норки? – удивилась девочка.
– Должно быть, это крыса из «Золушки», которую в двенадцать часов превратят во что-нибудь интересное, – заявил мальчишка.
Терпение Валентины лопнуло. Устами младенца глаголет истина! Она ощущала себя сейчас злой, серой крысой и ничуточки не жалела, что у нее нет детей.
– Вы едете или нет? – раздраженно спросила она незнакомца.
– Да, конечно, – сказал он. – А разве вы не любите детей?
– Не много ли вопросов для случайного попутчика?
Двери закрылись.
– Может, теперь вы скажете, какой вам нужен этаж? – спросил Зорро, как галантный кавалер.
– Седьмой. И побыстрее, пожалуйста, – заявила она.
Он пожал плечами.
– В нашем распоряжении не ракета, а всего лишь обыкновенный лифт. Даже не скоростной, – сказал он и нажал на кнопку двенадцатого этажа.
Ну вот! Ко всему прочему он еще и глухой.
– Мне нужен седьмой этаж! – возмутилась Валентина.
Темные глаза выразили недоумение.
– Да?! А я на какой нажал?
– Вы что, сами не видите? Мне недосуг болтаться с вами всю ночь!
– Боюсь, вам придется потратить на меня немного вашего драгоценного времени, – сказал он глухо. – Впрочем, все зависит от вас. Гоните шубу и бриллианты! Чем быстрее вы это сделаете, тем скорее я вас отпущу домой к мужу.
– Вы что, с ума сошли? – сказала она, не понимая до конца сути его требований.
– На этот раз я совершенно серьезен, – сказал он и еще раз нажал на кнопку. Лифт пошел вниз.
– Слушайте, если вы репетируете на мне свой выход на маскараде, то совершенно напрасно. Я плохо понимаю шутки, – пробормотала Валентина и попыталась улыбнуться. Губы казались резиновыми.
Зорро достал из-за пояса револьвер и прижал дуло к ее виску. Кожа ощутила холод металла. Должно быть, Валя все-таки ошибалась, полагая, что игрушка стреляет пластмассовыми пульками. Влажные темные глаза красавца смотрели на нее в упор. В них не было даже искорки смеха.
– У вас проблемы со слухом? – спросил ее он. – Вам помочь?
– Нет, я сама…
Из уст Валентины вырвался только беспомощный шепот. Она взялась за застежку. Первая. Вторая. Лифт опять пошел вверх, а шуба упала вниз, на пол.
– Теперь серьги, – деловито приказал незнакомец, аккуратно складывая норку.
Мгновение, и бриллиантовые слезы исчезли в карманах его джинсов, а на глазах Валентины появились слезы настоящие.
– Не горюйте! – сказал незнакомец. – Муж вам купит новые. Сами говорили, он у вас богатый… Но я тут заболтался с вами. Мне пора. Кстати, с Новым годом!
Каков подлец! Жизнь еще раз подтвердила истину, которую Валентина вывела для себя уже давно: все красивые мужчины – или самовлюбленные придурки, или бандиты. Женщина ткнулась лбом в стену, не в силах смотреть, как исчезнет вместе с незнакомцем Ленкина шуба и ее бриллианты.
Кабинка дернулась два раза и наконец остановилась.
На несколько секунд повисла тишина. Валентина ждала, когда разбойник ее оставит в покое, но он почему-то не спешил, тыкая пальцами во все кнопки подряд.
– Черт! – раздался протяжный стон.
– Что такое?
– Черт! Ну почему мне так не везет?! – взмолился он и что было силы ударил ногой по двери. – Лифт застрял!
Застрял?! Этого еще не хватало! Валентина была огорчена не меньше, чем разбойник. Неужели ей придется торчать здесь, пока лифт не починят? Да кто его починит-то в новогоднюю ночь?
– Попробуйте нажать на другой этаж, – предложила она вежливо. – Может, кнопку заклинило?
– Пробовал. Не получается! – едва не плача, сообщил бандит.
Валентина подошла к пульту и принялась сама нажимать кнопки. Безрезультатно. Лифт не подавал признаков жизни.
– Нет, я всегда знал, что ничего путного из этой затеи не выйдет! – продолжал сокрушаться Зорро. Он метался по кабинке, как зверь, попавший в капкан. – Пошел на дело, и вот тебе, здрасьте! Провались все пропадом! Кто-нибудь здесь следит за технической исправностью лифта? Куда, черт подери, подевался лифтер?
Он остановился.
– Подержите-ка пока шубу! – мягкий сверток, все еще хранивший запах духов, оказался в руках у Валентины. – Да не кладите ее на пол! – распорядился он. – Еще запачкаете!
«Какая мне теперь разница, запачкается она или нет», – тоскливо подумала Валя, но вслух выразить свои мысли не решилась. Все-таки она была адвокатом по уголовным делам и знала, что в критических ситуациях бандиту лучше не перечить.
Тем временем Зорро попытался раздвинуть дверцы руками. Валентина почти что видела, как вздулись под клетчатой рубашкой стальные бугры мышц.
Но усилия атланта оказались бесполезны. Мужчина уставился на дверь с отчаянием экстрасенса, пытаясь воздействовать на капризную технику силой мысли. Но и здесь его способностей оказалось недостаточно. Коробка, обшитая пластиком, стояла насмерть.
– Ну и что мы теперь будем тут делать? – спросил он.
Неизвестно, был ли вопрос адресован Валентине, но она разом подобралась в комок. Взгляд незнакомца вновь обратился к ней. Должно быть, он соображал, как лучше с ней поступить. Она же отчаянно вспоминала приемы самообороны и корила себя за то, что не нашла времени посещать соответствующие курсы в спортивном клубе. Вот были бы у нее первоначальные навыки, тогда бы она – трах! Бабах! Мигом бы уложила подлеца на лопатки. Но по физкультуре у Валентины всегда была твердая тройка, и она с огорчением поняла, что самооборона – не ее конек. Стало быть, нужно действовать тем, что по праву считается орудием профессионального мастерства адвоката, – языком. Бандита следовало разговорить. Вот только как подобрать тему? Спросить его про прогноз погоды на завтра?
– Почему вы на меня так смотрите? – не нашла она ничего лучшего для начала беседы.
– Бабушка, бабушка, почему у тебя такие большие глаза? – напомнил ей бандит сказку о Красной Шапочке.
Странно, но разбойникам, оказывается, тоже читали в детстве сказки. Это открытие обнадеживало.
– Почему вам не нравится, что я на вас смотрю? – спросил Зорро. – Хотите, отгадаю? Вы думаете, я хочу вас изнасиловать. Угадал?
Вот черт! Она сама подсказала бандиту то, что он может здесь с ней сделать! Нет, лучше все-таки было спросить прогноз на выходные.
– Нет, я – не насильник. Не знаю, чего вы там себе навыдумывали.
– Ничего такого я даже не думала!
– Врете, – осек ее он. – Зачем тогда вы вжались в этот угол и так смешно растопырили руки? Вы боитесь!
Валентина и вправду вспоминала фотороботы убийц, насильников и разбойников, развешанные в районном отделении милиции. Ей говорили, что в городе объявился очередной сексуальный маньяк. Может, это как раз он? Зря, что ли, он завесил нижнюю часть лица черной тряпкой? И ведь выбрал для нападения именно новогоднюю ночь. Стала бы она в любой другой вечер заходить в лифт вместе с незнакомцем в костюме Зорро! Вот впредь тебе и наука…
– Ну что молчите? От страха язык проглотили? – спросил он.
– Ничего я не боюсь, – собрав остатки воли в кулак, ответила она. – А руки я растопырила, как вы выразились, потому, что вы сняли с меня шубу и имели наглость заставить еще и держать ее. Отобрали, так уж сами тогда и держите!
– Скажите, какие вы смелые! – удивился он. – А чего тогда дрожите, если не от страха?
– От холода, – ответила Валентина. – А вы и не заметили, что здесь холодно? На улице, поди, не месяц май.
– Ну ладно. Пока стоите, можете накинуть на себя шубу, – разрешил бандит. – Только не застегивайте. Если двери распахнутся, мне нужно будет быстро уйти.
– С шубой? – уточнила Валентина.
– Так точно, с шубой, – ответил он.
Повисло долгое молчание. Они стояли друг напротив друга. В кабинке было так тесно, что его полусогнутое колено в джинсах касалось ее колена в тонком чулке. В этом не было никакой интимности, просто они устали стоять. От страха и усталости Валя едва держалась на ногах. Больше всего она сейчас хотела сесть на пол, подложив под себя чертову шубу.
Послышались шаги и приглушенный смех. Кто-то шел по лестнице.
– Опять лифт не работает, – ворчал мужчина. – Ну почему когда он нужен, то всегда не работает?
– Не драматизируй, – отвечал ему женский голос медленно и чуть-чуть пьяно. – Мы можем вполне пройтись немного пешком.
– На четырнадцатый этаж? – поперхнулся попутчик.
– Да, на четырнадцатый! – игриво сказала дама. – Но чтобы тебе было не скучно, мы будем делать небольшие остановки.
Послышался шум возни, удивленный возглас, и пленники в лифте ощутили, что на двери навалилось что-то тяжелое. Раздался звук поцелуя и легкий смех. Валентина услышала даже чье-то учащенное дыхание и поняла, что это ее шанс. С отчаянием жертвы она кинулась на двери и замолотила по ним руками.
– Спасите! – закричала она.
Раздался женский визг и стук каблуков.
– Славик, слушай, там кто-то есть!
– Есть, есть! – отчаянно закричала Валентина. – Вызовите милицию. Меня здесь удерживают насильно.
– Славик, я боюсь! – завопила женщина.
– Заткнись, наконец, Диана! – прикрикнул на нее мужчина и, обращаясь к запертой двери, спросил: – Кто там?
– Это я! Я! – кричала пленница, подпрыгивая на месте. – Запомните приметы преступника. Я вам сейчас все скажу…
– Не дури, Валентина! – схватил ее за руки Зорро. – Зачем пугаешь людей? При чем тут милиция?
Его лицо нависло над ней. Она видела его глаза, сведенные на переносице брови и даже ощущала его дыхание под платком.
– Спасите… – пискнула она.
– Эй, у вас все нормально? – спросил мужчина, стукнув кулаком в дверь. – Там кто? Какая такая Валентина?
– Валентина с седьмого этажа! – ответил за нее Зорро. – Не волнуйтесь, ступайте себе домой. Да, и вызовите лифтера!
– Мужик, у вас все нормально? – раздался обеспокоенный голос.
– Все пучком! – ответил бандит. – Да идите же скорее! Нам и без вас есть чем заняться. Правда, дорогая? – его правый глаз по-настоящему подмигнул Валентине. Она онемела от ужаса.
– Пойдем, Диана! – сказал мужской голос. – Будто бы не знаешь, что они сейчас там делают. Эй ты, в лифте! Желаю успеха!
– Спасибо, и вам не скучать!
– Какое забытое чувство – заниматься любовью в лифте! – мечтательно отозвался женский голос. – Вот в тебе, Славик, ни капли романтики…
Парочка, ругаясь и пересмеиваясь, стала подниматься вверх по лестнице.
Опять наступила тишина. Валентина с трепетом ожидала, как отнесется бандит к ее своеволию. В каком-нибудь фильме он постарался бы ее убить.
– Зачем ты кричала? – упрекнул ее он, не заметив, как перешел на «ты». – Я же тебя не обижаю. Неужели шубу жалко?
– Это не моя шуба, – всхлипнула вдруг Валентина. – И не мои бриллианты. Я у подруги взяла. Напрокат.
– Но ты же что-то говорила про мужа? – недоумевал он.
– Нет у меня никакого мужа! Ни молодого, ни старого. И вообще, сегодня меня бросил жених. Насовсем! – она зарыдала в голос. – Так и сказал мне. А потом еще ты со своим дурацким пистолетом. Ну почему мне так не везет? Почему-у?
– Зачем ты мне наврала? – удивился бандит. – Неужели тебя в детстве не учили, что врать нехорошо?
– Мало ли, чему нас учили в детстве! – она сердито вытерла слезы рукавом шубы. – Тебя в детстве поди не учили нападать на людей?
– А я в детдоме воспитывался. Не было у меня никого, кто бы морали читал, – вдруг признался он. – Да и напал-то я в первый раз. И то, как видишь, неудачно.
– Ага! – усмехнулась Валентина сердито. – Сейчас скажешь, что тебе нужны деньги на лекарства больной матери. Все так говорят.
– Действительно нужны, – удивился он. – На лекарства и операцию. Откуда ты знаешь?
– Я адвокатом работаю, – неохотно призналась она. – По уголовным делам.
– Правда?! – почему-то обрадовался Зорро. – Почему-то я тебе не верю. Должно быть, опять врешь?
– Чистую правду говорю. Тебе что, удостоверение показать?
– Не надо удостоверение. Скажи лучше, как бы ты назвала мое нападение на тебя?
– Безобразием. Подлостью. Вероломством.
– Нет. Меня все эти эмоции не интересуют. С точки зрения закона, как это называется?
– Статья 162 Уголовного кодекса, то есть разбой. Нападение с целью хищения чужого имущества, совершенное с применением насилия, опасного для жизни и здоровья, – процитировала она почти наизусть.
– Надо же, – удивился разбойник, словно проникнувшись сам к себе уважением. – И много за такое дают?
– От трех до восьми лет, если по первой части.
– А что, есть еще и вторая? – поинтересовался он.
– Конечно, – с готовностью ответила Валентина. – И это как раз твой случай. С применением оружия или предметов, используемых как оружие. Между прочим, от пяти до десяти лет за это светит.
– Это почему же так много? – возмутился Зорро.
– Потому что у тебя пистолет, – пояснила Валя. – Или, может, это у тебя игрушка?
– Не твоего ума дело! – огрызнулся злоумышленник.
– Не хочешь – не отвечай, – пожала плечами Валентина. – В принципе, по закону это без разницы, настоящий у тебя револьвер или детский пугач. Главное, что ты меня напугал до полусмерти.
– Как это без разницы? – Зорро вытащил из-за пояса оружие и несколько раз нажал на спусковой крючок. Раздался металлический щелчок. В кабине лифта запахло дымком. Потом он вынул из кармана пистон и продемонстрировал Валентине. – И вот за это десять лет? – возмутился он.
– Там еще третья часть есть, – вдруг вспомнила Валентина. – Если имущество потерпевшей потянет на особо крупный размер, ты получишь пятнашку.
– Пятнашку чего? – не понял Зорро.
– Пятнадцать лет, – гордо пояснила она.
– А сколько это – крупный размер?
– Миллион рублей.
– Ну-у, – протянул Зорро. – Миллиона тут точно нет.
– А ты почем знаешь?
– Шутишь? Миллион за облезлую норку, которую твоя подруга носила уже пару лет, да за эти убогие стекляшки? – он вытащил из кармана бриллианты, подержал их на ладони так и эдак. Камушки блеснули гранеными боками. – Стекляшки! – констатировал он.
– Зачем тогда брал, если стекляшки? – напустилась на него Валя. – Отдавай обратно.
– Не отдам! Мне долг платить нечем.
– Ага! – обрадовалась Валентина. – Сначала говорил про лекарства, теперь про долг. Ну и кто из нас больший врун?
– Операция и долг, между прочим, между собой тесно связаны, – тихо проговорил Зорро.
– Ну да! Ну да! – с готовностью закивала пленница. – Матушки у тебя нет, значит, в операции нуждаешься ты! – Она осмотрела его ладную спортивную фигуру с головы до пят и пренебрежительно фыркнула: – Судя по твоему «хилому» виду, ты задумал испробовать на себе чудеса пластической хирургии.
– Откуда ты знаешь? – удивился Зорро.
– Оттуда, что я – адвокат. Мне часто приходится иметь дело с такими врунами, как ты. Один обвиняемый в хранении наркотиков клялся мне, что героин ему подкинули. Другой нашел пистолет в подъезде. Но самый вопиющий случай – третий. Представляешь, мой клиент доказывает мне, что потерпевший сам налетел на нож!
– Такое бывает.
– Да, – усмехнулась она. – Только сделал он это десять раз подряд, затем зачем-то обрушил себе на голову кирпич и спрыгнул с десятого этажа. Каково? И всю эту ерунду я обязана выслушать и посоветовать, как лучше защищаться. А ты удивляешься, откуда мне все про тебя известно. Да я таких, как ты, вижу насквозь!
– Так уж насквозь?
– Разумеется!
– Зачем тогда потащилась со мной в лифт?
– Это ошибка, о которой я буду жалеть всю оставшуюся жизнь! – патетически воскликнула Валентина.
– Ну, ты не расстраивайся, – сказал бандит. – В жизни такое бывает. И на старуху бывает проруха.
Слово «старуха» больно резануло по ушам. Этот наглец решил ее поддеть самым что ни на есть подлым способом!
– Ты тоже не расстраивайся, – ядовито процедила Валентина. – Если у тебя есть жена и дети, суд тебе скостит пару лет с пятнадцати. Старость ты встретишь на свободе.
– А у меня нет ни жены, ни детей, – бесхитростно признался Зорро. – И даже девушки нет, представляешь? Девчонки не любят таких, как я.
«Ну конечно, – все еще сердясь, подумала про себя Валя. – Ручаюсь, что в пяти километрах от его дома не осталось ни одной девственницы. «Девчонки таких не любят!» – передразнила она. – Вот ведь нахал!» Она с неприязнью взглянула в его красивые глаза.
– Не веришь? – спросил он.
– Ни капельки, – процедила она.
Тут он рванул на себе черный платок. Валентина знала, что это плохой знак: если бандит держит голову в чулке или под повязкой, значит, тем самым он демонстрирует, что жертву убивать не собирается. Вот почему строго не рекомендуется накидываться на бандита и срывать маску. Стоит только взглянуть в его личико – пиши пропало! Ему уже терять нечего.
Валентина даже зажмурила глаза. Странно, но удара по голове не последовало. Когда она осторожно разлепила веки, из ее горла вырвался истошный крик.
– Господи! Что это?
Зорро только покачал головой:
– Я же тебе говорил, а ты не верила. Ты такая же, как все!
Челюсть героя напоминала фрагмент маски. Верхняя губа оттопыривалась, так что можно было видеть зубы, которые Валентине казались сейчас похожими на клыки волка. На коже виднелись рубцы, должно быть, следы от перенесенных операций. Совершенный верх лица невообразимо контрастировал с отталкивающим низом. Его голова была словно слеплена из двух половин, принадлежащих разным людям: писаному красавцу и чудовищу из сказки. Валентине показалось, что незнакомец не сорвал с себя маску, а, наоборот, надел ее на себя.
– Но почему? – задала она, должно быть, не самый оригинальный вопрос.
– «Почему?» – передразнил ее Зорро. Теперь, когда он остался без платка, девушке хорошо стал слышен дефект его речи. Звуки казались смазанными, нечеткими, словно во рту молодого человека была каша. – «Почему? И за что это мне?» – так, должно быть, рассуждала и моя мамаша, когда увидела меня в первый раз на руках акушерки. Она была тогда очень молода, нетерпелива, и возникшее недоразумение показалось ей жуткой несправедливостью. Она не стала бороться за меня, бегать по врачам. Просто сдала в детский дом, посчитав, что через год вполне может позволить себе другого малыша, здорового и красивого, – он взглянул на Валентину. – Ты знаешь, я ведь ее никогда не видел. Не довелось. Она меня не навестила ни разу. Ей было неинтересно, жив я или умер. Она вычеркнула меня из жизни единым росчерком пера, поставив свою подпись на отказе от материнских прав. Она выбросила меня из своей жизни, но я не смог это сделать с ней. Я был слишком мал, и мне она снилась каждую ночь. Я видел белокурые локоны, красивое, задумчивое лицо, склонившееся над моей колыбелью, слышал мелодичный голос, чистый и звонкий, как вода из ручья. Может, она была брюнеткой. Я не знаю. Но в моей памяти она сохранилась именно такой, какой представлялась в детских грезах. Конечно, она не видела, как я захлебывался от плача, когда меня кормили, ведь пища, попадавшая в рот, выходила из носа. Она не слышала участливый голос санитарки: «Ох ты, сердешный! Кому ты будешь нужен со своей волчьей пастью? Хоть бы тебя уже Бог прибрал. Ведь намаешься…» Мне сделали операцию, и я смог нормально питаться, уже не пугая окружающих фонтанами из супа и каши. Но для полноценного лечения нужны были операции, бесконечные консультации у челюстно-лицевого хирурга, пластического хирурга, логопеда, отоларинголога. А кто стал бы возиться, чтобы подарить красоту безвестному малышу из детского дома? Привели в мало-мальски божеский вид – ну и ладно! Кому какая разница, что я неверно произношу звуки? Неужели детдомовец пойдет в дикторы или в артисты? Руки на месте – шагом марш на завод или на фабрику. Туда я и пошел. Но жить по-хорошему все равно не получалось. Девчонки шарахались от меня, как от огня.
– Но ты же… в другой части… вполне симпатичный, – проговорила Валентина, не совсем уверенная, что говорит сейчас то, что нужно. – У тебя красивые глаза, фигура там… мышцы и все такое.
Зорро ухмыльнулся. Клыки обнажились еще больше.
– Симпатичный?! А ты представляешь себе поцелуй со мной? – он наклонился к ней. Зрелище в неверном свете лампы в лифте оказалось таким пугающим, что Валентина невольно отстранилась. – Испугалась? Да не бойся. Не буду я тебя целовать. Чего доброго, умрешь от страха, и на меня повесят еще и твое убийство.
– Ничего я не испугалась, – мужественно проговорила Валя, но голос ее предательски дрожал.
– Испугалась, испугалась! Понимаешь, я же не чудовище из «Аленького цветочка». От поцелуя мне не стать прекрасным принцем.
– Но с этим что-то можно сделать? – аккуратно спросила Валя. – Я имею в виду, медицина сейчас творит чудеса…
– Творит, – кивнул Зорро. – Только за большие деньги. Мне такую зарплату на заводе не платят. Нашелся один добрый человек, ссудил мне немного денег. Я спешно внес первый взнос за лечение, но случилась неприятность, доброго человека замели.
– Что значит «замели»? – не поняла Валентина.
– Ну, на вашем языке значит «завели дело».
– А! Так этот ваш добрый человек – уголовник, – догадалась девушка.
– Ну что-то вроде того, – почесал голову Зорро. – Короче, он потребовал деньги назад. Я – в клинику. Там ни в какую. Тычут мне в лицо договор, показывают мою подпись. А добрый дяденька на глазах превратился в злобного монстра. «Мне, – говорит, – деньги на хорошего адвоката нужны. Так что ты захлопни свою волчью пасть и подумай, где их достать». – «Где же я их достану?» – удивился я. «Мне это без разницы. Хоть банк бери, но нужную сумму вынь да положи мне на стол. А то я тебе еще и остальную часть изувечу». Упрекал меня долго. Говорил, что по моей милости пригласил не опытного защитника, а недалекую адвокатессу, у которой одни мужики на уме. Короче, влепили ему сегодня четыре года за вымогательство.
– Ну и хорошо, – обрадовалась Валентина. – Значит, долг возвращать не потребуется.
– Черта с два! Он мне записку через своего брата передал. «У меня все пучком. Деньги вернешь адвокату. Иначе век свободы не видать!»
– Пучком… пучком, – нахмурилась Валентина. – Где-то я слышала это слово.
– Да где же? На рынке.
– Нет, не на рынке, – она задумчиво взглянула на Зорро. – А как фамилия твоего «доброго человека»? Случаем, не Мурашкин?
Тот даже вздрогнул от неожиданности.
– Все-то вы знаете, товарищ адвокат! Как вам это удается? – Но тут же на его лицо набежала тень. – Слушайте… А как, если не секрет, ваша фамилия? Не Булавкина ли?
– Булавкина, – подтвердила Валентина.
– О боже! – Он полез в карман, сердито чертыхнулся, наткнувшись на бриллианты, но затем выудил оттуда скомканную бумажку. – Так это ваш адрес?
– Так точно, мой, – сказала Валя, прочитав нацарапанные на листке строчки. – Значит, ты решил «занять» денег у адвоката, чтобы со мной же ими расплатиться?
Зорро смущенно закряхтел.
– Ну, вообще, откуда я мог догадаться, что это вы? Вижу, стоит у лифта этакая надутая фифа в норке и бриллиантах. Дай, думаю, у нее и займу чуток богатства. Удобно. Все в одном подъезде. На двенадцатом этаже ограбил, на седьмом отдал долг.
– Удобно. Ничего не скажешь, – мрачно проговорила Валентина, припомнив, что еще пару минут назад ее назвали «недалекой адвокатессой, у которой одни мужики на уме». – Значит, таким оригинальным способом ты решил вернуть Мурашкину долг?
– А вы знаете другой способ? – поинтересовался он.
– Конечно, – она воинственно задрала подбородок. – Например, заработать самому.
– Я пытался, – развел руками Зорро. – Но зарплаты не хватает, а из приработка мне доступна лишь разгрузка вагонов. Верите, хотел устроиться летом на стройку к одному новому русскому, ничего не вышло. Он, как увидел меня, сразу замахал руками: «Уходи, – говорит. – Не то стены в моем доме такими же кривыми, как ты, будут. А еще у меня жена беременная. Ей на уродов смотреть вредно». А я, между прочим, детей люблю. И в институт поступить хочу. Ведь я способный. Сделаю операцию, так сразу документы и подам. Вот только… – его голос стал еще глуше. – Сделаю ли я ее теперь? Ведь на мне висит долг. Мурашкин меня из-под земли достанет.
– Послушай, – осенило вдруг Валентину. – Если Мурашкин должен мне, а ты должен Мурашкину, значит, ты должен мне! Точно?
– Ну да. Вроде, – недоверчиво произнес Зорро.
– Тогда, если я прощу тебе долг, значит, никаких обязательств перед Мурашкиным у тебя не будет. Ты отдаешь мне бриллианты, шубу, и мы в расчете! Ты никому ничего не должен.
– Шуба уже на вас, – напомнил Зорро. – А бриллианты – вот. Заберите. Я бы вам их и так отдал.
Серьги заняли привычное место в ушах Валентины. Она почувствовала себя гораздо увереннее.
На лестнице раздался топот чьих-то очень быстрых и торопливых ног. Судя по разговору, на площадке были дети.
– Эй! – закричал им Зорро. – Ребятки, милые. Скажите своим родителям, что тут в лифте погибают два очень хороших человека.
Топот стих. Дети явно услышали зов о помощи.
– А мы – вовсе не ребятки, – отозвался мальчишеский голос. – Я, вообще, Питер Пэн.
– А я – фея! – пискнула девчонка.
– А тут Зорро! – истошно закричала им Валентина. – И я – серая крыса из норки.
– А чего вам надо? – поинтересовались дети.
– Выпустите нас! – отозвались взрослые. – Или хотя бы позовите своих родителей.
– А что нам за это будет?
– Ничего не будет, – дала адвокатский ответ Валентина, но вовремя спохватилась. – Конфеты будут.
– Фи! – пропищала девчонка. – Нужны нам ваши конфеты. Давайте мы вам лучше что-нибудь загадаем?
– Точно! – обрадовался мальчишка. – Сейчас часы будут бить двенадцать. Давайте вы поцелуетесь, а мы посмотрим, превратится ли крыса в принцессу.
– Да как вы это увидите, мы же закры… – начала Валентина, но Зорро зажал ей рот рукой.
– Мы согласны! – крикнул он и шепнул своей пленнице: – Не волнуйся. Мы – понарошку.
– Тогда раз… Два… – начала с расстановкой считать девочка.
– Три, – сказала Валентина и коснулась щеки своего спутника, сначала только пробуя. Но потом обхватила его за шею и запечатлела на его губах самый горячий из всех своих поцелуев.
– Значит, так это… – проговорил Зорро тихо, – …целоваться.
Он обнял ее сильно и нежно. Они не могли оторваться друг от друга. Она сквозь ресницы видела лишь его влажные красивые глаза, он – ее запрокинутое лицо, по которому почему-то текли слезы.
Они не слышали, как двери лифта разъехались в разные стороны, и чей-то очень строгий голос сказал шепотом:
– А ну живо домой, бесстыдники! Нехорошо подглядывать за взрослыми…
Шаги стихли. Мужчина и женщина в лифте наконец разжали объятия. Он посмотрел на нее с улыбкой.
– С Новым годом, адвокат!
– С новым счастьем, – улыбнулась она, а в ушах боем курантов раздался чей-то очень знакомый скрипучий голос: «Предложение тебе будет. Руки и сердца. Скорый брак. Где это произойдет? Шут его знает… То ли в камере, то ли в ящике. Но это я знаю точно!»
Дарья Донцова Денежный торт
Если вам в муже все кажется прекрасным, то это наверняка чужой муж.
Я покосилась на без умолку трещавшую Риту и мысленно пожалела, что согласилась зайти к соседке попить чаю. Не успела я перешагнуть порог квартиры Митрофановых, как Ритуся начала вываливать мне на голову накопившиеся к супругу претензии. Перечень прегрешений Павла оказался, с одной стороны, велик, с другой – стандартен, девять из десяти женщин могут сказать о своем спутнике жизни, что он: невнимателен, не помогает по хозяйству, придя со службы, мигом ложится на диван у телевизора, зарабатывает недостаточно денег, настаивает на жесткой экономии… Дальше продолжайте сами, у любой супружеской пары, прожившей вместе более года, возникают взаимные претензии. Если вы хотите сохранить семью, помните: в браке тяжело лишь первые тридцать лет, потом становится намного легче. Нет ни малейшего смысла оформлять сразу после медового месяца развод и подыскивать нового спутника жизни – пройдет двенадцать месяцев, и вам станет понятно: второй муж невнимателен, не помогает по хозяйству, придя со службы, мигом ложится на диван…
Не подозревавшая о моих мыслях Митрофанова внезапно примолкла, затем спросила:
– Тань, скажи, нам надо разводиться?
Я пожала плечами:
– Завтра Новый год, елка, подарки, салат оливье, не порти праздник.
– Пашка не заслужил праздника, – яростно ринулась в бой Рита, – он мне даже пустячка не купил.
– Откуда ты знаешь? – удивилась я. – Скорей всего, Павел спрятал презент, чтобы ты не наткнулась на него раньше времени.
– Это заботливый Гри так поступает, – заныла Рита, – я видела вчера, как твой муж вез в лифте пакет из магазина шикарного женского белья. А мой тридцать первого декабря сгоняет в булочную и принесет коробку конфет. Представляешь? Я худею, сижу на диете, пытаюсь сбросить вес и… получу шоколад. Что мне делать? Я спрашиваю тебя не как соседку, а как психолога!
Я постаралась придать лицу строгое выражение ученой дамы. Если вам предложат определить профессию женщины слегка за тридцать, не очень модно подстриженной, достаточно скромно одетой, в туфлях на удобном пятисантиметровом каблуке и с вполне приличной, но недорогой сумкой, то какие предположения у вас появятся? Учительница, бухгалтер, врач из районной поликлиники, сотрудница НИИ, администратор в гостинице, библиотекарь. Сильно сомневаюсь, что вы уверенно ответите:
«Она член группы по расследованию особо тяжких преступлений».
И слава богу, что я не привлекаю к себе внимания, по роду службы мне частенько приходится прикидываться самой обычной теткой, в голове у которой только мысли о детях-безобразниках и о меню семейного ужина. Но, увы, малышей у нас с Гри нет, готовлю я скверно, а думаю чаще всего о том, о чем обывателям лучше не знать. Ну, например, можно ли убить человека, сильно его испугав, – было у нас осенью такое дело. Никто из соседей и не подозревает, чем мы с мужем занимаемся, окружающие твердо уверены, что Гри актер средней руки, зарабатывающий на жизнь рекламой, ведением свадеб, юбилеев и корпоративных вечеринок, а я преподаю психологию в институте заочникам, поэтому частенько выезжаю в регионы, чтобы принимать у студентов зачеты и экзамены.
– Ну же, дай мне совет, – потребовала Рита, – я на перепутье. Может, мне уехать временно жить к маме?
– Глупая идея, – вздохнула я, – уходя уходи. Думаешь, если ты соберешь чемодан и укатишь к родительнице, то Паша испугается и помчится за тобой?
– Не захочет же он встречать Новый год в одиночестве, – сказала Митрофанова.
– А если наоборот? – прищурилась я. – Обрадуется побегу супруги, закатит вечеринку, созовет приятелей, начнет веселиться?
Рита сжала кулаки:
– Я тогда его убью!
– Ты осядешь у мамы, гулянка будет происходить без тебя, – резонно возразила я, – в общем, не порти никому праздник, попробуй забыть свои обиды, в Новый год случаются чудеса, может, вы с Пашей начнете новую главу в отношениях.
– Это сказки для детсадовцев, – отмахнулась Рита.
– Откуда ты знаешь, что муж завтра ничего тебе не подарит? – заехала я с другой стороны.
Рита с жалостью на меня посмотрела:
– Тань, разве в наших квартирах можно что-нибудь спрятать? Три обычные комнаты плюс ванная, кухня и тубзик. Ну еще прихожая! Да я все Пашкины захоронки наизусть выучила! Заначка у него в инструментах лежит, или он ее за унитаз прячет, в нише, где стояк проходит, на большее у мужика фантазии не хватает. Я туда уже заглядывала. Ничего нет.
– Еще не вечер, – оптимистично воскликнула я.
– Да ладно тебе! – шмыгнула носом Рита. – Может, сбегать в супермаркет, купить торт и съесть его с горя в одно горло?
– Ты почти год держишь диету, – напомнила я, – поражаюсь твоей силе воли, ты ухитрилась сбросить двадцать килограммов.
– Осталось еще десять, – самокритично уточнила соседка.
– Я не способна на подобный подвиг, – призналась я, – пытаюсь не есть вкусное, но срываюсь. Неделю жую яблоки, пью кефир, потом увижу тортик и ням-ням.
– Если ты будешь знать, что он отравлен, все равно его слопаешь? – коварно поинтересовалась Рита.
– Нет, – засмеялась я.
– Вот и думай каждый раз при взгляде на пирожное: там яд, – посоветовала Митрофанова, – сожрешь и прямиком на кладбище. Мне это помогает, с марта месяца я ни крошки сладкого в рот не взяла и не стану, даже если меня на костер поволокут, – решительно заявила Рита, – а насчет чудес под елкой… Я в них перестала верить в восемь лет, когда вместо красивой куклы, о которой Деда Мороза просила, получила жуткие ботинки на шнурках.
Нашу увлекательную беседу прервал звонок в дверь, Рита встала.
– Кто бы это мог прийти? Пашка раньше десяти не припрется, гостей я не звала. Посиди секунду одна.
Я кивнула, Митрофанова выбежала в прихожую. Я ощутила легкий укол зависти. Еще в конце прошлой зимы соседка весила больше меня и была похожа на тучную бегемотиху, а сейчас она превратилась в резвую газель. Не в автомобиль, а в антилопу, хотя я не понимаю, почему данное животное считается образцом грациозности, лично мне совершенно не нравятся ее тонкие, жилистые ноги, украшенные копытами. Представляете, сколько денег уйдет на педикюр, если покрывать лаком не ногти, а эти самые копыта?
Мой взгляд переместился на буфет: надо же, Митрофанова поменяла его содержимое. Рита обожает красивую посуду и еще в прошлую пятницу, когда я забегала одолжить у нее закончившуюся в нашем доме соль, за стеклянными дверцами красовался дорогой сервиз, который соседка купила в середине лета. Есть женщины, обожающие косметику, сумки, обувь, но Митрофанова принадлежит к иной категории. Нет, она не откажется от обновки или духов, но сердце ее навсегда отдано тарелкам, чашкам, салатникам и прочим изделиям из хрусталя и фарфора. При этом она и Павел пьют чай из затрапезных кружек с незатейливым цветочным орнаментом, а обедают на дешевом фаянсе. Рита не разрешает пользоваться своей «коллекцией», ну разве что раз в пару лет, в исключительном случае. Об обеденном сервизе очень дорогой немецкой фирмы соседка мечтала давно, пару раз она говорила:
– Удивительной красоты блюда, но цена! Офигеть можно.
Когда же ее мечта осуществилась, Ритуля «изгнала» из открытой части буфета свой прежний лучший сервиз, заперла его в шкаф, а на видное место выставила новое приобретение и стала под любыми предлогами затаскивать к себе на кухню подруг и соседей. Ведь мало купить вещь, хочется посмотреть, как на нее с вожделением взирают другие, и понять: остальным бабам никогда не приобрести посуду по цене российского автомобиля. Любой муж, если только он не сидит на нефтяной вышке, заорет от негодования, узнав, сколько уплачено за фарфоровую дребедень. Вероятно, Павел не настолько жаден, как думает жена, раз он не убил ее за новые тарелки.
– Таняша! – закричала Рита. – Посмотри, сюрприз!
Я вышла в прихожую и увидела Деда Мороза, одетого в ярко-красный халат с белым воротником из ваты, щедро посыпанным блестками. На голове у сказочного персонажа сидела симпатичная ушанка, а вот на ногах, вместо положенных валенок, были обычные ботинки. Один шнурок развязался, и его конец испачкался в чем-то желто-синем, вероятно, Дедуля наступил в краску.
– Здравствуйте, девочки, – картаво и невнятно зачастил он, – вы себя хорошо вели? Получите подарок, съешьте сразу, не храните, а то он исполнится.
В конце декабря Дед Мороз и Снегурочка самые ходовые персонажи, поэтому фирмы нанимают кого ни попадя, включая даже косноязычных и любящих выпить артистов.
– Исполнится? – переспросила я. – Съесть, а то исполнится?
– Букву «л» я плохо произношу, – признался гость, – получается «л». Вместо «лыба» говорю «лыба». Понятно?
– Ясно, – кивнула я, – презент Рита должна быстро слопать, иначе он испортится.
– От кого подарочек? – поинтересовалась Митрофанова.
Дедушка Мороз затоптался на месте, постоянно наступая на волочащийся шнурок.
– Пару дней назад ты мне помогла, подобрала меня на улице.
– Господи! – подпрыгнула Митрофанова. – Николай! Тебя не узнать!
– Я подрабатываю волшебником, – загундосил мужик, – хорошая сезонная прибавка к зарплате. Получил заказ в твоем доме, подъехал к подъезду и сообразил: ба, здесь же Маргарита проживает. Ну и купил тебе по соседству небольшой подарок. Угощайся. И еще раз огромное спасибо.
– Раздевайся, – радушно предложила Митрофанова, – чайку попьем.
– Не могу, – отказался Николай, – до полуночи мне надо двадцать заказов выполнить, сегодня самый «сенокос», завтра тридцать первое.
Когда Рита захлопнула за Дедушкой дверь, она азартно воскликнула:
– Пошли!
Мы вернулись в кухню, Ритуля водрузила коробку на стол, развязала розовую ленту, сняла крышку и взвизгнула:
– Смотри! Пирожные из «Кофегурмании»!
Я невольно проглотила слюну. Из коробки призывно сверкали глазурью и кремом восхитительные бисквитики. Уж поверьте мне, профессиональному поедателю десертов, нигде в Москве не делают таких вкусных тортиков, как в «Кофегурмании». В особенности я люблю, нет, обожаю, карамельное безумие с глазированной вишней. И вот оно находится прямо передо мной.
– С ума сойти! – прошептала Рита. – Сейчас умру от вожделения! Он купил десять штук, все разные!
– Кто такой Николай? – спросила я, поедая взглядом десерт.
Митрофанова сняла пальцем с края коробки каплю прилипшего крема, облизала его и простонала:
– М-м-м, кофейный!
Кофейный! Даже не могу сообразить, он нравится мне больше карамельного или почти так же?
Рита потрясла головой:
– Теряю рассудок возле этих пирожных. С Николаем я познакомилась случайно, два дня назад. Торопилась домой от метро, вижу, на тротуаре лежит мужик. Народ мимо бежит, никто не останавливается, а мне он напомнил Пашку, вот я и притормозила, стала его тормошить. Выяснилось, что Николай диабетик, у него случилась кома… гипо… гико… лей…
– Гипогликемическая кома, – подсказала я, – весьма опасная штука, резкое снижение сахара в крови может привести к летальному исходу.
– Точно! – кивнула Рита. – Он так и прошептал, попросил положить ему в рот кусок сахара или белого хлеба. А у меня с собой килограмм рафинада был, только что его купила.
– Повезло Николаю, – вздохнула я, – мог элементарно замерзнуть, на улице-то декабрь, правда, особо не холодно, но валяться на тротуаре не следует.
– Я подумала о том же, – подхватила Митрофанова, – благо это почти у нашего подъезда произошло. Привела Николая в квартиру, напоила чаем.
– Следовало вызвать «Скорую», – перебила я Риту.
– Он отказался, сказал, сам виноват, не позавтракал нормально, лекарство принять забыл, – зачастила соседка, – посидел часок и ушел. А сегодня приволок пирожные.
– Очень мило, – одобрила я, – пустячок, а приятно.
– Ты, конечно, хочешь карамельное? – сверкнула глазами Рита.
– Я пытаюсь похудеть, – слабо засопротивлялась я, – вчера пила один кефир.
– Карамельное, – тоном змея-искусителя повторила Митрофанова, – м-м-м, как оно пахнет! На дворе Новый год, потом фигуру отшлифуешь!
Я заколебалась:
– Советуешь наплевать на диету?
– Конечно, – убежденно воскликнула соседка, – вот кладу тебе на тарелочку любимое, а я полакомлюсь яблочным. Ай да Николай! Не пожалел денег, купил десять штук, все разные.
Увы, человек слаб. Я в одну минуту слопала пирожное и горестно вздохнула, оно слишком быстро закончилось. Митрофанова же не спешила, с упоением нюхала бисквит с яблоками и приговаривала:
– Не буду торопиться, наслажусь ароматом и только потом откушу. Таняш, бери еще кофейное.
Я хотела поблагодарить хозяйку, но язык неожиданно начал неметь.
– Здорово, что Николай получил заказ в нашем подъезде! – продолжала радоваться Рита. – Смерть диете!
Свет в моих глазах стал меркнуть, последнее, что я помню, было ощущение удивления, испытанное мною при словах Митрофановой…
В нос ударил резкий запах тухлого мяса, я открыла очи и чуть не закричала от боли, голова разваливалась на части, из желудка поднималась омерзительная тошнота, комната вращалась вокруг меня, словно безумная карусель. Лица коснулся кусок ваты, издающий вонь.
Я отпихнула чью-то руку:
– Нет! Только не нашатырный спирт.
– Тань! – донесся будто издалека хорошо знакомый голос. – Очнись!
Я с трудом села, прищурилась и спросила:
– Что случилось?
В поле зрения нарисовался Павел, муж Митрофановой.
– То же самое я хотел спросить у тебя. Вернулся домой, входная дверь не заперта, в квартире погром, а вы с Риткой на полу храпите.
Я оглянулась по сторонам. Еще недавно аккуратно убранная кухня и объединенная с ней гостиная сейчас походили на поле битвы, спешно покинутое неприятелем. Посуда из буфета переместилась на пол и превратилась в груду осколков, табуретки были перевернуты, и у них откручены ножки, холодильник открыт, продукты высыпаны на подоконник, в раковину вывалены гречка, рис и макароны из стеклянных банок, ранее красовавшихся на полочке возле плиты, кружки, из которых мы с Ритой пили чай, перевернуты, сахарница лежит на боку. В гостиной «пейзаж» выглядел не лучше, из стенки вытряхнули книги, в основном детективы Милады Смоляковой, постельное белье, полотенца, скатерти.
– Мамочка! – заголосила Рита.
Я с трудом повернула чугунную голову и увидела, как она кинулась к секретеру.
– Паша! Нас ограбили, – истошно орала она, – смотри! Исчезли мои колечки, золотые часы, деньги, отложенные на хозяйство. И доллары, три тысячи баксов! Мы собирали на новую машину! Сволочи! Негодяи!
Николай, вместо того чтобы подойти к супруге, опрометью бросился к обувной коробке, сиротливо белевшей у батареи. Он поднял крышку и взвизгнул:
– Сперли! Ритка! Это катастрофа!
– Совсем дурак, – плаксиво отозвалась жена, – посуда побита, вещи изгажены, золото, деньги и накопления пропали, а он по сандалям убивается.
– Здесь была не обувь, – возразил Павел.
– Да какая разница, – взвилась супруга, – пусть даже хрустальные туфли! Три косаря исчезли! Почему только я их в банк не отнесла? Ну не дура ли? Наслушалась телевизора! Сопят с экрана: «Вас обманут, в России есть лишь один вид вкладов «Безвозвратный», кладете рублики – и больше с ними не встречаетесь!»
– Заткнись! – гаркнул муж.
– Сам дурак, – зарыдала Рита.
– Идиотка!
– Кретин!!!
Сообразив, что, обменявшись любезностями, Митрофановы могут начать выяснять отношения в рукопашном бою, я, осторожно неся гудящую голову, медленно поползла к выходу.
– Ты куда? – окликнула меня Рита.
– Домой, – честно ответила я.
– Сиди здесь, – приказал Павел, – я звоню в милицию.
– Зачем? – простонала я.
– Нас обокрали, – напомнила соседка, – деньги уперли! Ты свидетель.
Я плюхнулась на диван, вот уж повезло!
– Менты обещали прибыть, как только освободятся, – заявил Паша, бросая в кресло трубку.
Я подавила горестный вздох. Желаете, чтобы милиция прибыла быстро, тогда скажите дежурному:
– Квартира коммунальная, на кухне обнаружен труп незнакомого человека.
Вот тогда у вас есть шанс, что вы увидите мрачных оперативников в течение часа. Если же вы заявили о краже в своей собственной квартире, запаситесь терпением: чем его больше, тем лучше, авось на следующий день к вечеру менты о вас вспомнят и пришлют смущенного стажера с заданием убедить хозяев не подавать никаких заявлений.
– Ой горе! Горе! – на одной ноте завела Рита.
– Да замолчи ты, блин! – обозлился Паша.
– Деньги, посуда, белье, – причитала та.
– Ё-мое! – заорал Паша. – Четыре миллиона пропали, а она о трех косарях гундит.
Митрофанова остолбенела, потом спросила:
– Четыре миллиона? Чего?
– Рублей, – отбрил Паша, – не тараканов.
Рита повертела пальцем у виска.
– Ты офигел?
– Дура! – почти мирно тявкнул муж.
– Откуда у нас такие бабки? – изумилась Рита.
– Нашел, – огрызнулся Павел.
Рита махнула рукой:
– Хватит трендеть! Не до шуток сейчас.
– Я серьезно, – мрачно заявил Паша, – в коробке лежало четыре миллиона рублей.
Ритуля заморгала.
– Как туда такая прорвища банкнот влезла?
– Пятитысячными купюрами всего восемьсот штук, – пожал плечами Павел.
Жена схватилась за сердце:
– Врешь!
– К сожалению, нет, – всхлипнул Павел.
– Откуда деньги? – еле слышно спросила Рита.
– Мать уехала на Новый год к сестре в Тамбов, – доложил Павел, – попросила меня ее сбережения покараулить.
– Ох и не хреновые у свекрови деньжата водятся! – всплеснула руками Ритуля. – Какого дьявола мы тогда Марии Андреевне каждый месяц по пять тысяч наших трудовых рубчиков даем? Последние от сердца отрываем!
– Она мне мать, и точка! – стукнул кулаком по колену Паша.
– За фигом старухе миллионы? – не успокоилась Рита. – И где твоя мать их надыбала?
– Дачу продала, – пояснил Павел.
Рита упала в кресло.
– Дом в Глухове?
– У нас что, сто избушек? – завопил супруг.
– Она нам его обещала в наследство оставить! – заорала Митрофанова. – Сколько раз повторяла: «Вот умру, сядете вечером на веранде и меня возблагодарите: «Спасибо бабе Маше, оставила деткам фазенду».
– Мама передумала, – опрометчиво признался Паша.
– Обманула нас! – каркнула Рита.
Павел скрипнул зубами.
– Это ее право.
– А ты мне ничего не сказал! – наступала на него танком жена.
– Когда разлюбезная теща гараж продала, я последним об этом узнал, – отбивался Павел.
Митрофанова скорчила гримасу:
– Нашел чем мою мамочку упрекнуть! Гнилой «ракушкой». Слава богу, хоть за бесценок отдать ее успела. Через неделю боксы сносить начали. А у твоей мамани, Марьи Андреевны, дом добротный, сад! Ну и стерва!
– Ша! – завопил Павел. – Молчать! Что теперь я маме скажу?
– Не моя печаль, – фыркнула Рита, – тайком деньги в дом внес, без ведома жены спрятал, не посоветовался, не счел нужным меня в известность поставить, вот и расхлебывай сам!
– Как вор в квартиру проник? – неожиданно спросил Павел.
– Дед Мороз! – осенило меня. – Он принес пирожные из «Кофегурмании», я слопала карамельное и отключилась, а Рита съела яблочный бисквит. Думаю, Дедок нашпиговал сладости сильнодействующим снотворным.
– Дед Мороз? – озабоченно переспросил Павел. – С лакомствами?
Ритуля возразила:
– Николай здесь ни при чем, он порядочный человек.
Щеки Митрофанова стали бордовыми, лоб и подбородок парадоксальным образом побелели.
– Кто это?
Соседка беспомощно посмотрела на меня, я собралась с духом и рассказала Павлу про гипогликемическую кому и благодарного картавого Николая.
– Фамилия у мужика есть? – со зверским выражением лица спросил Митрофанов.
– Нет, – пискнула Рита, – то есть я ее не знаю.
– Домашний адрес? – наседал супруг.
– Не-а, – едва слышно пролепетала жена.
– Где он работает?
Рита свесила голову на грудь, Павел потер лоб и протянул:
– Угораздило же меня на олигофренке жениться.
– Расскажи ты мне про четыре миллиона, я никого бы в квартиру не пустила, – не осталась в долгу Маргарита.
Выяснение отношений прервал звонок в дверь.
– Наверное, это Снегурочка прибежала, – неудачно пошутила я.
Павел ничего не сказал на это и пошел в прихожую. Рита продолжала лить слезы на диване, я оглядела стол и сказала:
– Похоже, тебе пирожное не понравилось.
– Яблоки кислые, и корж засохший, – подтвердила она, – нахимичили в «Кофегурмании» с рецептом, все в этом мире портится, даже их десерты.
– Теперь понятно, почему ты нормально передвигаешься и не испытываешь головной боли, – сообразила я, – получила крохотную дозу зелья, а мне досталась полная порция.
– Мне очень плохо, – заканючила Рита, – я держусь из последних сил. Но не хочу нагружать вас этим.
– Что тут у вас? – донеслось с порога. – Рассказывайте.
Молодой парень лет двадцати пяти с красным от ветра носом, потирая озябшие руки, вошел в столовую. Вопреки моим предположениям в районном отделении сразу отреагировали на вызов.
– Видите разгром? – всхлипнула Рита.
– Ну это еще хорошо, – бойко заявил милиционер, – немного порушили, наверное, сразу нашли то, что искали. Иногда грабители стены ломают, люстры на пол сбрасывают, паркет вскрывают!
Рита размашисто перекрестилась:
– Боже упаси!
– Лучше про торт расскажи, – приказал Павел.
Выслушав Маргариту, молодой дознаватель важно кивнул.
– Троянский торт. Не первый раз о подобном приколе слышу. Был такой город Троя, там случилась война. Троянцев окружили, но они не сдавались. И тогда им прислали коней, на них сидели бойцы с ружьями, ну и копец Трое.
Несмотря на серьезность ситуации, я чуть не расхохоталась. Юноша слегка переврал греческое предание. В огромном оставленном у ворот Трои деревянном коне на самом деле прятались ахейские воины, осаждавшие город. Любопытные троянцы, не подозревая о хитрости, ввезли коня за крепостные стены. Ночью ахейцы покинули укрытие и впустили в город остальное войско. И я очень сомневаюсь, что у них было огнестрельное оружие.
– Не первый случай уже, – излагал довольный милиционер, – давно эти артисты в Москве орудуют. Работают хитро, вычисляют объект, ну типа квартиры, где богатые заначки есть, и устраивают шоу. Кто-то из них садится у входа в подъезд и давай больного изображать, психологи, блин. Жертва кидается ему помогать, воды принесет, лекарство купит, подняться поможет. Преступник спасибо скажет и уйдет, а через пару дней позвонит в дверь, протягивает торт и говорит: «Ваще, нет меры моей благодарности, попейте чайку с подарочком».
Мент сделал паузу.
– Но! Вот главная примочка! В десерт снотворное закачано! Хозяева по наивности сожрут его и дрыхнут. А ворюги в их фатере орудуют, навар сгребут и бежать. Чего у вас унесли? Золото, бриллианты?
Рита открыла было рот, но Павел опередил ее:
– Молчи! Сам все расскажу. Три тысячи баксов уволокли и женины кольца.
Рита заморгала, я тоже удивилась, а Павел продолжал:
– Может, кому и не много покажется, но для нас это целое состояние. Вас как зовут?
– Антон Сергеевич, – церемонно представился юноша, – хотите мой совет?
– Ну говори, – устало согласился Митрофанов.
– Один геморрой у вас будет от оперативно-следственных мероприятий, – вздохнул Антон, – сначала тут бригада пошурует, все порошком засыплет.
– Стиральным? – наивно спросила Рита.
– Для снятия отпечатков пальцев, – снисходительно пояснил дознаватель, – он хуже пыли, впитается в занавески, ковры, осядет на стены, никак его не стряхнуть, придется ремонт делать. Потом вас на допросы начнут тягать.
– Нас? – возмутился Павел. – С какой радости?
Антон улыбнулся:
– Выяснят круг знакомых, опросят соседей. Опыт показывает, что чаще всего информацию ворюги от близких получают. Примутся наши народ трясти, много чего разузнают. Оно вам надо? Все равно никого не найдут.
– М-да, – крякнул Павел.
– А еще вопрос задать могут, – коварно добавил парень, – «Скажите, гражданин Митрофанов, какая у вас зарплата? Могли вы три тысячи баксов сэкономить? Может, имеете дополнительный источник дохода, государству налоги недоплачиваете?»
– Мы честные люди! – возмутилась Рита. – Не олигархи! Лучше разных бизнесменов проверяйте, а не простых людей.
– Я вам верю, – кивнул Антон, – вы просто живете, вон, посуда недорогая и…
Митрофанова покраснела, подбежала к стенке, распахнула дверцы и заявила:
– Много ты в фарфоре понимаешь! Видишь сервиз? Известная немецкая фирма! На таких тарелках короли едят.
– Вау! – изумился милиционер. – А по виду, как у моей тещи! Чистая ерунда с цветочками.
– Идите с Татьяной в спальню, – прошипел Павел, – дайте нам без баб поговорить, раскудахталась, курица.
К моему удивлению, Рита покорилась, мы с ней сели на широкую кровать, и Митрофанова с горечью произнесла:
– Ну и кто Пашка после этого? Дачу они с мамашкой втихаря продали, а миллионы от меня заныкать хотели. Получила я на Новый год подарочек.
Я молча слушала стенания Митрофановой, потом не удержалась и спросила:
– Интересно, почему Павел не захотел рассказать про четыре миллиона?
– Потому что я не идиот! – гаркнули с порога.
Мы с Ритой одновременно обернулись, в дверях спальни стоял хозяин.
– Мент придурок, – с чувством сказал он, – но кое в чем он прав! Как мне объяснить, откуда бабки?
– Честно сказать, – всхлипнула Рита, – мол, моя мать дачу продала!
Павел осекся:
– Ну да, мгм.
Рита медленно поднялась с супружеского ложа и уперла руки в бока:
– Эй! Погоди-ка! Мы с тобой поженились, едва нам восемнадцать исполнилось, десять лет живем вместе, я знаю тебя как облупленного! Ты наврал! Дачу не продали?
– Ну… – протянул Митрофанов, – ну…
– Откуда у тебя бабло? – завизжала Рита.
Павел выпучил глаза, покосился в мою сторону и сказал:
– Давай, типа, позднее разберемся.
– Скотина! – плаксивым голосом объявила Рита.
Я поняла, что не хочу быть третьим лишним, и быстро ушла к себе.
Гри уехал в очередную командировку, поэтому я спокойно нанесла на лицо маску из яйца с медом и легла на диван перед телевизором. В голове стало прокручиваться недавнее происшествие. Находясь у себя дома в спокойной обстановке, я вспомнила, что читала об изобретательных ворах в прессе, им удалось ограбить несколько по-настоящему богатых людей. Россияне в массе своей очень сострадательны, многие не могут пройти мимо человека, которому внезапно стало плохо. Негодяи, устраивающие спектакль, не только крадут деньги, они отбивают у людей желание оказать помощь заболевшему или пострадавшему. Если тебя за проявленное милосердие ограбили, то в следующий раз ты не приблизишься даже к упавшей в обморок беременной женщине, и это намного хуже, чем простое ограбление. Лучше лишиться накопленного, чем веры в людей.
Глаза мои стали слипаться, усилием воли я заставила себя встать с дивана. Я умылась, намазала лицо кремом и пошла на кухню. После принятого снотворного все время хотелось пить.
На полпути к холодильнику меня остановил звонок в дверь. На лестничной клетке стояла Рита.
– Гри в отъезде? – нервно спросила она, кутаясь в безразмерный халат.
– Да, – кивнула я, невольно снова испытав приступ зависти.
Отлично помню, что весной махровый халат обтягивал фигуру Митрофановой, как кожа барабан, а сегодня он на ней болтается. Похоже, Рита очень взволнована, раз она влезла в это одеяние. Как многие излишне полные люди, она раньше не могла позволить себе кокетливое неглиже. Все эти полупрозрачные штанишки, топики с кружевами и коротенькие атласные пеньюары предназначены для стройных девушек, нам с Ритой приходится носить «элегантный» чехол для танка серо-буро-малинового цвета. Ну почему производители женского белья полагают, что пятьдесят второй размер нужно драпировать халатом а-ля мешок для картошки?
Но сейчас Рита вполне может облачиться в симпатичную пижамку или коротенький шлафрок, открывающий постройневшие ноги. Первое, что сделала Митрофанова, потеряв двадцать кило, – помчалась в магазин и приобрела комплект для дома из черно-розового атласа. И вот я вижу на ней старый, ненавидимый ею халат.
– Что случилось? – спросила я.
– Дай войти, – всхлипнула соседка и, не дожидаясь моего приглашения, прошла на кухню.
– Хочешь чаю? – деликатно предложила я в надежде, что Митрофанова откажется.
– Спасибо, – согласилась она и, пока я возилась с заваркой, принялась жаловаться.
Оказывается, после моего ухода в квартире Митрофановых разыгрались не на шутку драматические события. Павел позвонил матери, та, несмотря на поздний час, примчалась к сыну и невестке. Правда, бежать Марии Андреевне было недалеко, она живет на другой стороне улицы.
– Постой, – поразилась я, – Павел говорил, будто мать уехала в Тамбов.
Рита зарыдала:
– Он врал. Про все набрехал! Барон Мюнхгаузен отдыхает! Мамашка его… ой! Прямо стыдно сказать! Свекровь нашла себе мужика! В шестьдесят лет любовь закрутила! Захотела с любовником вдвоем Новый год отметить! А что мне наврать? Почему она нам это тридцать первое декабря не изгадит? Всегда под елкой, поджав губы, сидит, а сейчас ее не будет? Вот они с Пашей и придумали про Тамбов. Миллионы мамашка своему сыночку месяц назад отдала, побаивалась, что ее Ромео их случайно увидит.
– На мой взгляд, лучше хранить деньги в банке, – пожала я плечами, – и ничего стыдного в желании иметь около себя мужчину нет. Шестьдесят лет – это не глубокая старость, и в семьдесят, и в восемьдесят можно обрести личное счастье.
Рита закатила глаза:
– Мне плохо! Сердце! Дай нитроглицерин.
– У нас в аптечке его нет, – растерялась я.
– Пожалуйста, – прошептала Митрофанова, – сбегай в аптеку на проспекте, она круглосуточная.
– Лучше вызвать «Скорую», – засуетилась я.
– Нет, – слабо пролепетала соседка, – пока врачи по скользкой дороге доберутся! Повсюду пробки, народ по магазинам шарится, подарки ищет. Мне просто нужно таблетку проглотить! Запью водичкой, и отпустит. Если тебе в лом, попрошу Павла, но очень не хочется обращаться после всего к Митрофанову. Легче сдохнуть, чем его за нитроглицерином посылать.
Представьте себя на моем месте и скажите, как бы вы поступили?
– Нитроглицерин? – переспросила я. – Порошок или сироп?
– Что будет, – умирающим голосом прошептала Рита, – мне так плохо!
Я кивнула:
– Сейчас сбегаю.
– Будь осторожна, на улице гололед, – заботливо предупредила Митрофанова.
Громко цокая подошвами пластиковых тапок по паркету, я прошла в прихожую, схватила куртку, сапоги и изо всей силы бухнула железной дверью о косяк.
В квартире стало очень тихо, затем до моего слуха долетело тихое попискивание и приглушенный голос Митрофановой:
– Иди по лестнице, не тормози, у нас есть пятнадцать минут, быстрее ей не обернуться!
Не знаю, что ответил Ритке ее собеседник, но она прибежала в прихожую и отперла дверь.
– Где? – спросил мужской голос.
– Тс, – шикнула Рита, – вот, перекладывай.
Я сочла момент вполне подходящим, отодвинула панель шкафа-купе и весело объявила:
– Ку-ку! Сюрприз!
Рита взвизгнула и уронила пачки денег на пол, мужчина лет тридцати, державший в руке пакет, попятился.
– Ты же ушла! – ошалело воскликнула Митрофанова.
Я вылезла из шкафа.
– Знаешь, нитроглицерин не бывает ни в сиропе, ни в порошке. Это скоропомощное средство выпускают в крошечных таблетках, которые не глотают, а помещают под язык. Если ты решила прикинуться больной с серьезными кардиологическими проблемами, сначала прочитала бы пару статей в медицинской энциклопедии. Думаю, у меня сейчас в гостях Дед Мороз Николай?
Парочка переглянулась.
– Ребята, вы допустили кучу ошибок, придумали вроде оригинальный план, но бездарно его осуществили, – продолжала я, – кстати, идея украсть у самого себя ценности и представить дело как ограбление не нова. В свое время любимая писательница Риты, Милада Смолякова, вдохновившись статьями в прессе о грабителях с «троянским тортом», наваяла на горячую тему роман. Думаю, вы воспользовались этим детективом как учебным пособием.
Митрофанова открыла рот, но я махнула рукой:
– Не трудись врать. Я видела у тебя все собрания сочинений Милады.
– У нее главная героиня тырит у сестры яйцо Фаберже, – заскулила Рита.
– А ты решила присвоить четыре миллиона свекрови, какая разница, что украсть, – улыбнулась я, – важна идея. Денежки, вот они, глупо отрицать очевидное.
– Но как ты догадалась? – простонала соседка.
– Элементарно, Митрофанова, – вздохнула я, – сначала ты сказала, что знаешь про все заначки Павла, поэтому в квартире ему трудно оборудовать тайник. Я с тобой целиком и полностью согласна. Ты хорошая хозяйка, у тебя везде в шкафах порядок. Перед Новым годом женщины обычно затевают генеральную уборку, ставлю сто против одного: ты нашла обувную коробку с миллионами. Небось Паша ее на антресоль запихнул, наивно полагая, что его жена не полезет в склад ненужных вещей. Увы, он ошибся. Вот я бы точно не сунулась на антресоли, а ты дотошная баба. Едем дальше. Упавший у подъезда Николай не мог прошептать: «У меня гликемическая кома».
В коме человек не реагирует на раздражители, и кусок сахара ему не поможет, при таком приступе вводят внутривенно глюкозу, адреналин, гликоген.
– Ты врач? – оживился Николай.
Я ухмыльнулась:
– Нет, просто читаю на ночь разные энциклопедии. Следующие ваши оплошности совсем уж глупые. Особенно заявление Дедушки Мороза: «Получил заказ, подъехал к дому, вспомнил, что в нем живет добрая самаритянка, купил по соседству пирожные». Они были из «Кофегурмании», этих кафе всего два, и оба находятся в центре, в нашем районе их и близко нет. Тебе достанется «бронза». Серебряная медаль вручается Рите, которая позаботилась снабдить подельника любимыми пирожными соседки. Она распрекрасно знала: я еще могу устоять перед обычным «Наполеоном» или эклером, но пирожные из «Кофегурмании» съем в момент, именно в него Рита и напихала снотворное, сама же она к десерту не притронулась, яблочный бисквит был нетронут. Когда я заснула, Риточка вытащила деньги, перепрятала их и инсценировала ограбление. Зачем ей была нужна соседка? Наивный вопрос, я подтвердила бы ее показания: если о появлении «троянского торта» рассказывает одна женщина, можно засомневаться в ее правдивости, но, когда потерпевших двое, заподозрить обман трудно.
Но, внимание, настало время Гран-при и золотой медали. Ну какой грабитель обыщет хоромы без убытка для хозяев? Преступник непременно устроит погром, разобьет посуду. А ее любимый новый сервиз – для Риты святое. Поэтому она убрала его в шкаф, выставила напоказ дешевый набор и уничтожила его. Представляю, как обливалось кровью сердце Митрофановой, ей дорога каждая тарелочка, но чего не сделаешь ради четырех миллионов! Да, я еще забыла упомянуть, как активно Риточка соблазняла меня пирожным, даже сама начала нюхать яблочный бисквит. А ведь она с весны не прикасается к выпечке. Но это так, мелочь.
– Это был не я, – быстро открестился от своего участия в афере Николай, – Дед Мороз картавил!
Мне стало смешно.
– И откуда тебе известен сей факт? Есть очень простой способ изменить произношение: положи под язык штук пять сырых фасолин и получишь эффект картавости вкупе с неразборчивой речью. Кроме того, твой шнурок испачкан в краске, и по удивительному совпадению с ботинками Дедушки Мороза произошло то же самое.
– Свекровь меня обманула, – запричитала Рита, – дачу продала, любовника завела, Пашка с мамашей по телефону из сортира беседовал. А я в ванную зайду и слушаю. Знаешь, что Мария Андреевна удумала? У ее хахаля есть дочь, двадцатилетняя шмакодявина. Свекровь хотела меня побоку пустить, а сыночка на этой девке женить! Гадина! Фиг ей! Сама уеду к маме, с деньгами. Я имею на них право!
Я подняла руки:
– Прости, не собираюсь вмешиваться в ваши сугубо личные дела.
– Ты расскажешь Паше? – зарыдала Митрофанова. – Погубишь меня? Лишишь счастья нас с Николаем? Мы хотим начать все заново!
Мне стало противно.
– Сказала же, я не вмешиваюсь в чужую жизнь.
Рита подпрыгнула и обняла меня.
– Спасибо.
– В другой раз не натягивай старый халат, чтобы спрятать под ним деньги, – не удержалась я.
– Ты настоящий друг! – с пафосом воскликнула соседка. – Николаша, уходим.
Я молча смотрела, как они покидают мою квартиру. Кого можно считать настоящим другом? Сразу и не ответить на этот, казалось бы, простой вопрос, но я знаю одно: если ты задумал, обманув приятеля, заполучить деньги, то, вероятно, обретя их, навсегда потеряешь друга.
Марина Крамер Ледяная ночь
«Книга. Казалось бы – ну, что такого может быть в пачке скрепленных вместе листков в черно-белой обложке? Негатив-позитив… Кто есть кто – не разберешь даже, а сколько проблем, сколько грязи, сколько трупов. И опять, опять эта чертова страна, из которой я выдирался с кровью столько лет!»
Черноволосый мужчина в дорогом костюме и черной рубашке с раздражением бросил на откинутый столик книгу и закрыл глаза, удобнее устроившись в самолетном кресле. Сидевший впереди него помощник осторожно выглянул из-за высокой спинки, убедился, что шеф задремал, и двумя пальцами забрал так раздражавшую того книгу. С виду обычная детективная мура – а вот поди ж ты, натворила дел.
– Черт бы тебя побрал, ну почему именно в мое дежурство?
Максим Нестеров, высоченный тридцативосьмилетний врач-травматолог больницы «Скорой помощи», спускался по лестнице в приемное отделение. Пять минут назад он получил вызов – «Скорая» привезла кого-то из ДТП, «дорожки», как здесь это называли. Дежурство тридцать первого декабря само по себе не подарок, а уж операция в такой день – и вовсе. Но Нестерова дома никто не ждал – жена Светлана вот уже два года как перешла в разряд «бывшей» и уехала в столицу, прихватив с собой трехлетнего сына Тимофея. Красавец и умница Нестеров был завидным женихом, однако всех потенциальных больничных невест держал на расстоянии вытянутой руки, боясь снова обжечься, как со Светкой.
– Максим Дмитриевич, в женский пропускник идите! – крикнула регистратор, и Нестеров, вздохнув, повернул налево.
На каталке лежала молодая рыжеволосая женщина. Обе ноги плотно упакованы в проволочные шины от бедер до стоп, прямо поверх узких темно-синих джинсов. Рядом на полу валялись высокие лаковые сапоги-ботфорты на низком каблуке, там же – короткая белая норковая курточка с капюшоном, вся в буро-коричневых пятнах. Голову пострадавшей украшала повязка, уже пропитавшаяся на лбу кровью. Веки плотно сомкнуты, аккуратный носик вымазан кровью, над правой бровью длинная ссадина.
– Сознания нет, пульс шестьдесят, давление сто на семьдесят. Закрытая черепно-мозговая травма, множественные переломы нижних конечностей, – забубнил рядом фельдшер со «Скорой». – Введено… – Но Нестеров уже не слушал, отдавал распоряжения сестре и двум санитарочкам.
Переломы оказались сложными, больше трех часов он буквально по осколкам собирал голени женщины и совершенно забыл о том, что праздник, что Новый год…
После обеда Нестеров сидел в ординаторской и курил, задумчиво глядя на экран телевизора, где уже вовсю пили шампанское и поздравляли друг друга известные юмористы. Максиму было не до смеха. Женщина, которую он оперировал, была ему хорошо знакома…
– Максим Дмитриевич, можно, я сумочку пострадавшей в сейф к вам уберу? А то там ценностей много, а впереди десять дней праздников, – в дверях показалась кудрявая головка медсестры Арины.
– Что? – очнулся от своих мыслей Нестеров. – Сумочку? Да, конечно, давай, я сам уберу.
Арина плюхнула на стол перед травматологом не изящную дамскую сумочку, как следовало из ее вопроса, а скорее подобие рюкзака с логотипом «Prada». Ушла.
«Да уж… Машка всегда любила такие сумки», – печально улыбнулся Максим, машинально заглядывая внутрь. Так и есть – здесь нельзя было найти разве что пару малышей, а так все – от кошелька до небольшой фляжки в кожаной оплетке.
– Ты смотри-ка… Мария пить не бросила, похоже. Неужели пьяная за руль уселась? – отвинтив крышку и учуяв запах коньяка, вслух пробормотал Нестеров и набрал номер лаборатории.
Однако пациентка оказалась трезвой, и Нестерову почему-то стало легче. Много лет назад он безумно любил эту женщину, любил так, что готов был на любые глупости, но потерял. Максим до сих пор чувствовал свою вину за произошедшее. Вздохнув, он начал застегивать сумку, чтобы убрать в сейф, и тут его внимание привлек потрепанный блокнот в светло-бежевой обложке. Повинуясь внезапному порыву, Нестеров вытащил блокнот и наугад раскрыл его. Клетчатые листки исписаны крупным, неровным почерком – она всегда писала небрежно, но понятно. Максим опустился на диван и погрузился в чтение.
«Каждое утро вместо зарядки я вскидываю вверх средний палец. Да, вот такая странная привычка образовалась совсем недавно. Я думаю о том, что происходит сейчас в моей жизни, и злорадно ухмыляюсь, демонстрируя неприличный жест в пространство. Я всех сделала. Всех сде-ла-ла. И горжусь этим, хотя, наверное, не стоило бы. Я знаю, что там, наверху, никого нет, но этот победный жест дает мне иллюзию диалога. Я смогла, снова смогла – и от этого чувствую вырастающие за спиной крылья.
Мне очень трудно быть мной – меня слишком много, разной, так непохожей одна на другую. Но и выбрать какой-то один образ я уже тоже не могу. Некоторые вещи в жизни происходят как раз из-за вот этого многообразия. Человек видит меня с одной стороны, а потом – бац! – и получите совершенно другое. Очень маленькому числу людей удается поймать меня внутренне обнаженной, открытой и готовой на все. Я редко демонстрирую эту грань своей натуры – потому что знаю, как бывает больно, когда в распахнутую сердцевину вгоняют раскаленную иголку. Причинять себе боль с некоторых пор стало неинтересно, более того – невыносимо. Поэтому я предпочитаю не раскрываться. А попробуй загони иголку в твердый панцирь – ага, не вышло? Ну вот так-то.
Бывают моменты, когда мне очень сложно не «включать мэрика», как называют это те, кто знает меня достаточно близко. Мэрик – это такой зверек, типа маленькой собачки. Он с виду такой весь испуганный, трясущийся и таращащий глаза из-под хозяйской руки, но попробуйте прикоснуться к нему пальцем – и укус с выбросом яда гарантирован, ибо мэрики не выносят, когда их трогают против их желания.
Я – мэрик. Мэрик, искусавший добрую половину своих знакомых. Правда, некоторым из них мой яд слаще любых десертов, но меня это мало волнует. Укушенный перестает меня интересовать, потому что я знаю – все, он уже никогда не будет прежним. Измененные люди меня не забавляют – их просто нет.
Иногда мэрики влюбляются. О, это они делают с силой, выключая мозг и отдаваясь всем существом объекту любви. Хорошо, когда объект понимает и отвечает взаимностью. Если же по какой-то причине этого не происходит… Мэрики сперва забиваются в темный угол, скулят пару дней, стонут и зализывают ранки, а потом расправляют спину и выжидают момент. Следующий за этим укус смертелен – отравленный ядом человек понимает, что вот этого самого мэрика он ждал всю свою жизнь, но поздно. Мэрик, укусив и отомстив, гордо удалился в свою темную норку. И уже ничем его оттуда не выманить, не вымолить прощения, не заставить вернуться.
Иногда мэриков убивают. Нет, не физически, хотя мэрики смертны, как все живое. Самое страшное для мэрика – недоверие и обман. Мэрики могут жить в одиночестве, но когда им не верят, они умирают. Все просто. В любви мэрики не врут, они держат свои обещания, которые не раздают налево и направо, но когда им не верят или обманывают – мэрики ложатся в свою норку, закрывают лапками лицо и медленно, мучительно медленно умирают.
Я – такой мэрик. Вот уже какое-то время я страшно, просто нереально влюблена. Такое нехарактерно для меня – но лучше этого ничего не могу вспомнить за все годы своей жизни. До этого у меня тоже была любовь. Почти любовь. И случилось именно то, от чего умирают маленькие зверьки мэрики. Мне не поверили. Я пыталась оправдаться и рассказать, как было, – но нет, тот человек не пожелал слушать. Я уползла было в норку умирать – но тут появилась моя любовь. Именно она вытащила меня из темного угла, поменяла мне окраску, дала смысл жизни, перетряхнула все в голове и разложила по полочкам, подарив мне новую жизнь и новую цель. Именно из-за этой моей любви я теперь выполняю странную утреннюю процедуру с вызовом к небесам. Потому что я смогла, почти совсем смогла. Осталось чуть-чуть – но и это я преодолею, потому что мало кто знает, насколько мэрики тверды и прочны внутри. Этого нельзя заподозрить по внешности, нельзя понять по взгляду, но стоит только столкнуться интересами – и мэрик вас сломает, растерзает морально и физически, покроет тело и душу незаживающими ранами.
Я знаю, о чем говорю, – на небольшой веревочке, висящей в самом углу моей норки, полно завязанных узелков. Это – трупы. Да, трупы тех, кого я успела искусать в этой жизни, своего рода иконостас… Всякий раз, завязывая новый узелок, я испытываю легкое злорадство. И только последний дался мне с трудом. Я так и не затянула его до конца, потому что… Потому что… Как только я пойму, что пришло время и уже невозможно ничего изменить, вот тогда я затяну его намертво и попрощаюсь. Пока не могу. У мэриков тоже есть душа, которая болит ночами».
– Максим Дмитриевич, зайдите в послеоперационную палату, там у пациентки давление подскочило, – оторвал его от чтения голос Арины, и Нестеров, вырванный из очаровавшего его мира, недовольно поморщился.
Он убрал блокнот под историю болезни и поспешил в дальний конец коридора, туда, где у поста дежурной медсестры находилась послеоперационная палата.
Мария лежала у окна. Глаза по-прежнему плотно закрыты, лицо бледное, бледность еще усиливала повязка и марлевая заклейка на бровях. Давление на самом деле поднялось, Нестеров сам открыл шкафчик и достал пару ампул и шприц.
– Ариша, вы почаще заходите, не нравится мне, что давление такое высокое, – бросил он сестре, и та закивала:
– Конечно, Максим Дмитриевич. Когда от наркоза проснется – вам позвонить?
– Да, обязательно.
Он снова ушел в ординаторскую, сделал запись в истории болезни и взялся за блокнот.
«Я люблю музыку. Не всю, конечно, не всякую – вполне определенную. Бальную – ту, под которую жила и работала с семи лет. От этого у меня по спине бегут мурашки. Я больше не танцую. Но слушать музыку я запретить себе не могу, как запретила прикасаться к валяющимся в шкафу танцевальным туфлям со стоптанными накаблучниками. Моя страсть к танцу стерлась точно так же, как эти кусочки пластика. Есть вещи, которые перерастаешь – и все, уже никакая сила в мире не заставит тебя вновь вернуться к ним. Я больше не танцую. Все. Точка».
Память услужливо подсунула Нестерову картинку – Мария в черно-красном платье на сцене городского Дворца культуры танцует постановочное танго с молодым парнем. Сколько лет назад это было? Лет десять, кажется… Нет, меньше – восемь лет назад, как раз до того, как он предал ее, толкнул в руки этого ублюдка. Через три месяца после того концерта Мария оказалась женой карточного шулера Кости Кавалерьянца, увивавшегося за яркой своенравной девушкой около двух лет. Мария обращала на него ровно столько же внимания, как на трещину на потолке своей двухкомнатной квартиры, но Костя не отступал. Мария возвращала ему подарки, выбрасывала с балкона огромнейшие букеты и все свободное время проводила в обществе травматолога Нестерова – но Кавалерьянц был упорен. Кто знает, на сколько еще хватило бы его терпения, если бы не нелепая ссора, не обида, которую Максим нанес своей любимой.
«Что-то внутри меня заставляет постоянно хвататься за ноутбук или за блокнот и карандаш, если нет возможности сразу писать в файл. Что-то толкает под руку и сладострастно шепчет на ухо, щекотно обдавая дыханием: «Ну, что же ты, ведь обещала, хотела… давай, Мэри, пиши… ты ведь можешь, ты сама хочешь… пиши – станет легче…» И я послушно хватаюсь за то, что под рукой, – и пытаюсь писать. Если честно, выходит не очень и совсем не то, что хотелось. Сама не понимаю, как так – обычно я легко излагаю на бумаге все, что чувствую, а тут… Просто напасть – слова не мои, фразы не мои, мысли – и те чужие. Что происходит, я не понимаю. Но это не я – это кто-то другой. Это бесит, раздражает, я швыряю блокнот в стену, ломаю в пальцах карандаш и визжу: «Выпусти меня!!! Выпусти меня, черт тебя подери!!! Я не могу так, слышишь – это же не я!!!»
Ответа, разумеется, нет… Хорошо, что в такие моменты меня никто не видит и не слышит, иначе уже давно определили бы в одно хорошо и печально известное заведение. Я ругаюсь сама с собой… Хотя…»
Он не поверил ей. Не поверил именно в тот момент, когда Мария не обманывала его. Но Нестеров почти физически ощущал измену, и его самолюбие было уязвлено настолько, что никакие доводы не срабатывали. Мария уехала на сборы в Москву, а когда вернулась, Максим заподозрил неладное. Она стала другой – задумчивой, печальной, часто замирала у окна и смотрела куда-то далеко, словно видела нечто через многие километры. Попытки поговорить начистоту натыкались на невидимую стену, Нестеров злился, Мария замыкалась в себе все сильнее, все чаще закрывалась в ванной с телефоном и бесконечно строчила эсэмэски.
– С кем ты переписываешься?! Что происходит?! – не выдержал однажды Максим, выбив дверь в ванную.
– Что ты себе позволяешь? – невозмутимо поинтересовалась Мария.
– Дай телефон!
– А еще что тебе дать? – по-прежнему спокойно парировала она.
– Тогда скажи мне, кому ты пишешь!
– Не бойся, не любовнику.
Что накатило на Нестерова, он потом так и не смог себе объяснить. Но слова Марии настолько вывели его из себя, что он развернулся и ударил ее наотмашь по щеке. Голова девушки мотнулась туда-сюда, в глазах плеснулось удивление. Она помолчала секунду, а потом тихо, но властно сказала:
– Вон отсюда.
– Маша…
– Я сказала – вон.
Нестеров потоптался еще пару минут, а потом, разозлившись, ушел.
«Ничего, прибежит, куда денется!» – думал он, просыпаясь каждое утро в одиночестве и с надеждой глядя на пустой дисплей мобильного. Но Мария не звонила и не возвращалась, а через три месяца вышла замуж за Костю. Сначала Нестеров часто видел ее – вернее, проносящийся мимо серебристый джип, за рулем которого сидела Мария. Костя баловал жену, как мог, и в конце концов увез в Испанию, где купил дом. Нестеров вздохнул свободнее, женился, потом развелся – и вот под самый Новый год старая любовь вновь возникла в его жизни.
«Люблю смотреть фильмы. Разные. Мои пристрастия повергают в шок всех, кто видит, какие диски валяются у меня рядом с DVD-проигрывателем. Тут все – от Куросавы до Питера Гринуэя и от «Крестного отца» до «Цвета ночи». Я всеядна – и мне не бывает за это стыдно.
Пересматриваю «Интимный дневник» и вспоминаю… Один из моих любимых некогда мужчин страстно любил каллиграфию. Именно каллиграфию, искусство выписывать чернилами иероглифы. Нетрудно догадаться, что очень часто вместо свитка рисовой бумаги он использовал мое тело. Признаюсь – это не раздражало меня. Напротив – я терпеливо лежала или стояла, ощущая на себе прикосновения мокрой холодной кисти с тушью. Я училась подчиняться, учила себя не перечить, не возражать – и сорвалась. Изначально не склонная к подчинению, даже с ним я не могла стать иной. Хотя очень старалась…»
Эта запись была посвящена ему, Максиму Нестерову, и он даже покраснел, вспомнив. Он действительно увлекался каллиграфией, часто использовал гибкое тело Марии в качестве листа бумаги. Ее узкая спина, высокая грудь и длинные стройные ноги вдохновляли его на целые поэмы. Было странно и приятно, что она до сих пор это помнит.
– Максим Дмитриевич, пациентка из «тройки» в себя пришла, – сообщила Арина, заглянув в ординаторскую. – Вы просили сказать…
– Да, спасибо, Аришка, сейчас посмотрю.
Нестеров тяжело поднялся из-за стола и побрел в палату, где очнулась от наркоза Мария. Как она поведет себя, узнает ли его? И как быть ему самому, что говорить, что делать?
Она лежала, уставившись в потолок, и не сразу отреагировала на вошедшего в палату врача. Нестеров получил возможность перевести дух и собраться с мыслями.
– Что… что… со мной… случилось? – с трудом выговорила она хриплым от наркоза голосом и повернула голову на звук шагов. – Ты?! – В голосе было столько удивления, словно она уже давно считала Максима мертвым. Хотя скорее всего для нее это так и было – Мария предпочитала вычеркивать из своей жизни людей, с которыми разошлась после конфликта.
– Тс-с-с, тихо, не шевелись, Маша… Ты в больнице, попала в серьезную аварию, у тебя сложные переломы и ушиб мозга.
– Ты… Максим, не надо было… я сама… сама хотела… он меня убьет все равно… – прохрипела Мария, закрыв глаза, и Нестеров заметил катящуюся по щеке слезу.
– Ну что ты, Машенька… Все будет хорошо…
– Нет. Ничего уже не будет хорошо. Никогда, – неожиданно четко выговорила она. – Такое не прощают. И Костя не простит.
У нее началась истерика, и Нестеров, испугавшись последствий, ввел ей снотворное. Дождавшись, пока Мария уснет и задышит ровнее, он ушел в ординаторскую и снова погрузился в чтение.
«Голос, который так часто будит меня среди ночи, заставляя покрываться холодным потом… Я часто слышу его, хотя сейчас уже не пугаюсь так, как в первое время. Сейчас уже нет… Он беспокоит меня только по важным поводам – когда в голову пришла какая-то мысль и ее нужно записать, чтобы не ускользнула, например. Тогда я и слышу: «Мэри… вставай, Мэри» – и меня сносит с нагретой постели. Полусонная, я включаю ноутбук, неслушающимися пальцами набираю несколько строк, пару фраз, а иной раз и просто два-три слова. Все. Можно идти – завтра доделаю. Такое повторяется периодически. Уже совсем не страшно.
Лечь, забиться в самый угол, укрывшись с головой одеялом, – и скулить, как побитая собака. Мэрик во мне голоден и сердит, ему плохо и больно, всю его душу истыкали иголками – но у мэрика всегда есть силы укусить в ответ. Укусить так, что обидчик задохнется от боли. Мэриков нельзя трогать, их можно только любить. Тому, кто владеет этим секретом, мэрики отдаются целиком – и тогда с ними можно делать все, что взбредет в голову. Остается только одно табу. Никакого давления – будь то физическое или моральное – мэрики не выносят. Они замыкаются в себе, становятся высокомерными, злыми и холодными. И сделают так, как хотят сами, – и никто не заставит передумать.
Мэрик внутри меня оступился только однажды – когда показал невольно свое слабое место. Но даже это не помогло изменить во мне ни миллиметра, ни грамма. Мой мэрик выползает в самый нужный и серьезный момент. И защищает меня зачастую от меня же самой.
Полюбила стоять на открытом окне. Или сидеть – как вариант, если окно стандартное. Свежий воздух, ночь, огни города. Кайф… Это меня что-то внутри толкает так бороться со страхом высоты. Иногда я спускаю ногу за окно и замираю. В душе боюсь только одного – что кто-нибудь войдет и спугнет шорохом. И тогда… вот тогда останется только расправить крылья и лететь. Будет хуже, если окажется, что их нет…»
У нее оказался интересный, хоть и рваный, слог, Максим даже не подозревал о таком таланте бывшей любовницы. И что-то смутно-знакомое мелькало в этих записях, что-то мучительно-памятное… И про окно – она всегда любила сидеть на подоконниках, опустив ногу на улицу, не важно, какая высота. Могла курить, пить кофе и мотать ногой над пропастью. Сколько раз Нестеров заставал ее в такой позе, и холодок ужаса пробегал у него по спине – жила Мария на шестнадцатом этаже.
Но что же случилось, что она имела в виду, говоря, что такое не прощают? Что могла натворить профессиональная танцовщица, чтобы кто-то захотел убить ее? За что? На ногу партнеру наступила? Хотя вряд ли после замужества Мария продолжала выступать…
«Эти сны мучительны, но от них никуда не спрячешься. Я ненавижу их – не могу избавиться, боюсь засыпать – и потом боюсь проснуться, так и не поняв, что же происходит. Я боюсь собственных реакций там, во сне, – потому что внутри себя прекрасно знаю, что и наяву поступила бы так же, и от этого мое отвращение к себе только растет. Мой организм устроен странно – он научился отсекать психотравмирующие ситуации, и я впадаю в некое подобие ступора – вроде как здесь, все вижу, все слышу – но отсутствую, не реагирую. Это иной раз помогает мне избежать неприятных разговоров. Правда, те, кто не знают об этой моей особенности, часто не понимают и обижаются. Но это их проблемы – я не посвящаю в свою жизнь тех, кто мне не нужен и не дорог. Во сне, к сожалению, отключиться не могу, мне приходится терпеть все, что происходит. А это иной раз невыносимо… Я не могу, когда меня бьют в слабое место, когда пытаются с помощью таких методов что-то вынуть из меня – это только ожесточает и превращает меня в мэрика, который моментально выпускает зубки и когти. Пусть это всего только сны – но я-то знаю, что при случае и наяву могло быть так. А я в силу своих особенностей не сломаюсь – и потеряю то, с чем никак не могу расстаться, потеряю из-за своего эгоизма и принципов. Я жутко влюбилась, так влюбилась, что приобрела-таки это самое уязвимое место – и теперь стараюсь прятать его как можно дальше, словно белка орехи. Но мне уже давно не было так хорошо и легко с человеком, ни к кому я не испытывала такой привязанности и такой тяги. Ну бывает, что мэрики так влюбляются… Как будто они люди…
Мой четко выписанный и размеренный сценарий жизни дал трещину. Огромную, расширяющуюся с каждым днем трещину. Туда все чаще падают люди, которые были рядом со мной. Изменения в сценарии меня не радуют – более того, пугают. Сделать ничего не могу – не получается, как бы ни старалась. Подчиняться не хочу – не приучена. Как жить с этим – не знаю. Огрызаюсь, как могу, но поздно. Обрывки мыслей, обрывки фраз – сплошные узлы в мозгу, никогда прежде со мной такого не было. Я всегда была логичной и знающей все о себе на пару шагов вперед. Да, иной раз меня заносило – я могла позволить себе расслабиться, порефлексировать, поплакать и пожалеть себя. Но это совершенно не означало, что я и внутри так думаю и делаю. Никто не знал, что у меня там, под шкуркой мэрика и панцирем. Я не позволяла никому влезть туда, привыкла не верить и опасаться. И вдруг… я этого не хотела, не давала повода – просто так случилось. Какое-то время я даже получала удовольствие от процесса – но недолго. Мэрик быстро понял, что надо вылезать и спасать меня, иначе будет поздно. Мне больших трудов стоило прислушаться к его отчаянному визгу и понять, о чем он меня предупреждает. Еще больших усилий стоило начать сопротивляться – я ведь не хотела. Но настырный мэрик, который всегда знает, как лучше, упрямо визжал и царапал меня коготком, и я поняла – должна, иначе сломаюсь. Смогла. Мэрик сыто облизнулся и вернулся в свою норку, довольно урча. Но я… я все равно уже успела измениться, измениться так, как мне не нравится, как мне больно и совершенно некомфортно. Отмотать назад не могу – поздно. Мэрик оступился, оказывается, дважды…»
Что она хотела сказать этой записью? О чем речь? Нестеров, оказывается, хорошо помнил манеру Марии мистифицировать какие-то события в жизни. Она умела видеть знаки даже там, где их в принципе быть не могло, и это смешило реалиста Нестерова. Мария злилась, доказывала, обижалась. Потом перестала. Стоп. А ведь перестала это делать она как раз после той поездки на сборы в Москву. Да, точно! Она начала рассказывать ему что-то о новой знакомой, опять завела песню о судьбе, карме и предначертанных событиях, и он оборвал ее – грубо, резко. Так и сказал:
– Машка, ты вечно придумываешь всякую ересь. Ну познакомилась с девицей, ну подружились и все такое – но при чем тут судьба?
– Ты не понимаешь, Макс! – горячилась Мария. – У нас в жизни столько совпадений, что нормальному человеку просто невозможно в них поверить!
– Ну вот я и не верю – потому что нормальный.
Больше она не заговаривала на эту тему. Но общаться со своей странной Лелькой не перестала.
«Вскидываюсь на диване под влажной простыней, сажусь и с трудом перевожу дыхание. Темно, еще далеко до утра, из приоткрытой балконной двери тянет холодом, занавеска вздувается и опадает. На душе мерзкое ощущение, во рту противный привкус измены. Или это шампанское? Не знаю, не разбираю… Но даже не сон так испугал, не то, что я увидела, а оставшееся ощущение чужого холодного взгляда. Я ненавижу, когда на меня смотрят в упор, стараясь разглядеть что-то в моих глазах. Но на этот раз я чувствовала: нужна моя реакция на то, что было во сне, нужны мои эмоции. Ну уж нет! Что мое – мое, и делиться я не собираюсь. МОЕ. Я никому не отдам то, что сейчас происходит со мной, то, что творится в моей душе и в голове. Это заставляет меня вставать по утрам с постели и начинать делать что-то, потому что появилась цель. И никому ни за что я это не то что не отдам – даже не покажу. Это как тайная связь, которую страшно хочешь обнародовать, но боишься. Это настолько личное и родное, что даже мысль о публичности вызывает ужас – как, ведь невозможно, чтобы, кроме меня, еще кто-то коснулся! Мое – и все тут. Мое – такое теплое и нежное, все распахнутое и такое… впервые отказал словарный запас, надо же… И не сметь к нему руками прикасаться, вот так вот. Тут бессилен даже мой мэрик. Он не протестует, сидит себе в норке и хлопает глазками, наблюдая за тем, как я счастлива. Иногда он довольно урчит, чувствуя, насколько мне хорошо, или поскуливает, если вдруг я плачу. Но в целом он доволен – я никогда прежде не была такой, ни с кем. Единственный человек сумел извлечь откуда-то изнутри меня такую, как я сейчас, сумел внушить что-то такое особенное, что заставило меня раскрыться и пойти навстречу. Я даже стала получать удовольствие от таких перемен в себе. Хотя, возможно, дело в другом. Я просто люблю. И есть еще некое нечто… не хочу об этом, не могу.
«Ты будешь очень счастливая, Мэри».
Да, знаю – я уже дико счастлива, нереально… И тот подарок, что я получила, для меня всего дороже. За него я буду благодарна до тех пор, пока дышу. Что бы ни было дальше, как бы ни повернулась жизнь – я всегда буду благодарна. Это самое ценное, что только существует. Я буду беречь его…
Я всегда соревновалась с мужчинами в силе характера – и всегда побеждала, каким бы брутальным ни был противник. Я использовала весь свой арсенал – от хитрости до дикого, порой ослиного упрямства, но в конечном итоге добивалась своего. И мгновенно становилась свободной. Просто понимала – все, его нет больше, а вот я есть. И я свободна – от его власти, от его прихотей, от него самого. Это плохо, наверное. Но ничего поделать с собой я не могу – да и не хочу, если честно. Меня никогда не интересовали слабые мужчины – или равные мне. Нет, интереснее сломать того, кто сильнее. Во мне не осталось ничего человеческого, кажется».
Откуда она взяла это дурацкое слово «мэрик» и почему стала звать себя «Мэри» – или это не она так себя звала? Раньше свое имя ей нравилось, только на Машу она отзывалась с неохотой, а вот на Марию – всегда. Нестеров снова побрел в палату, в душе радуясь, что вызовов больше нет, а в отделении так мало народа – только несколько совсем уж неходячих.
Мария уже не спала, снова смотрела в потолок и шевелила губами, как будто молилась. Не знай Нестеров ее столько лет – решил бы, что на самом деле молится. Но Мария не признавала религий – никаких. Золотой крестик, подаренный бабушкой, однажды разломился пополам прямо на цепочке, оставив при этом след на бледной коже девушки – как ожог. Больше она не делала попыток носить что-то, имеющее отношение к вере.
– Ну как ты? Что-то болит? – Он коснулся рукой ее пальцев, они оказались ледяными – как всегда. Это была ее особенность – даже в самую жару мерзли руки. Он и это помнил…
– Болит… Макс, как ты думаешь – я смогу теперь… танцевать? Снова?
Он отвел глаза. Врать не хотелось, а правда была такова, что танцевать в ближайшие годы Мария вряд ли сможет – ходить бы без костылей…
– Понятно, – констатировала она спокойным тоном и перевела взгляд на окно. – Снег… такой снег бывает только здесь… я так скучала по нему в Испании… А танцы – ну что ж… Значит, все будет так, как я хотела. Если выживу.
Это послесловие совершенно не понравилось Нестерову. Он решительно подвинул к постели стул, уселся и потребовал:
– Рассказывай. Я не уйду, пока не узнаю всю правду.
– Какую правду ты требуешь от меня, Макс? – устало спросила Мария, облизывая пересохшие губы. – Ты так и не отделался от мысли, что я обманула тебя, изменила?
– Нет, я не об этом… мне важно понять, что происходит сейчас. Ты прости, я нашел твой блокнот, зачитался… оказывается, ты совершенно шикарно пишешь.
Она усмехнулась вымученно:
– Вот и оно-то… именно это шикарное письмо укатало меня сюда под Новый год. Люди мандарины-елки покупают, а я лежу в гипсе в отделении бывшего любовника и жду, что вот-вот явятся головорезы моего супруга, чтобы довершить то, что начал этот чертов грузовик…
– Погоди, Маша. Что все это значит?
– А то и значит, Максим. Именно мой открывшийся вдруг писательский талант всему причина. Я писала заметки – так, типа дневника в Интернете, под вымышленным именем. Это увидел один известный журналист и предложил мне напечататься. Напечаталась… Костя узнал…
У Нестерова голова пошла кругом – так вот почему ему показался знакомым ее слог… Мэри Кавалье, «Жена каталы» – эту книжку в черно-белой обложке по очереди читали все медсестры в отделении, передавая друг другу и строго отсчитывая дни на прочтение. Сам Максим тоже прочел, его заинтересовало то, что предисловие было написано человеком с весьма громким именем. Книга оказалась захватывающей. Значит, это Мария… Если все, что там написано, правда, то все причины бояться Костю у нее действительно есть…
– Маша, здесь он тебя не достанет, – решительно пообещал Нестеров, сжав холодные пальцы. – Если нужно, я позвоню в отделение милиции, они пришлют охрану.
– Ты такой забавный, Максим, – печально улыбнулась Мария. – Костиных людей не остановит даже отряд ОМОНа. Я скрывалась почти полгода, сбежала из Испании, жила у Лельки – помнишь, я тебе пыталась рассказать о ней, когда мы еще были вместе? Ну вот, она меня приютила. Дело в том, что я влюбилась, Макс. Влюбилась так, что потеряла голову, осторожность и всякий страх. Я видела его всего один раз. Только один раз – а мне показалось, что мы знакомы всю жизнь… – Она закрыла глаза и замолчала. Нестеров не торопил, ждал, когда Мария, очнувшись от своих воспоминаний, сама продолжит рассказывать. – Костя узнал. Этого человека больше нет, Макс. И меня теперь тоже не будет. Не будет – потому что моя месть Косте за смерть Германа оказалась намного сильнее, чем я могла себе представить. Если бы не тот выстрел, я ни за что не рискнула бы согласиться на предложение издать мои записки. Ни за что – потому что там все правда, до последней буквы. – Она снова закрыла глаза, помолчала несколько минут. Нестеров боялся даже дышать, чтобы не нарушить ее состояние. – И вот теперь Костя меня нашел. Я осталась единственной, кто может ему навредить, потому что журналист мертв, редактор мертв – только я… Но он это исправит. Грузовик неспроста врезался в мою машину. Водитель выпрыгнул из кабины буквально за минуту… Может, оно и к лучшему… Ты сейчас иди, я посплю. Мне нужны силы, Макс…
– Хочешь умереть, глядя смерти в лицо? – неловко пошутил Нестеров и сам устыдился своей глупости и бестактности.
«А потом просто усмехаешься и советуешь – мол, смените ручку, господин сценарист. А то в старой чернила закончились, если вы этого не заметили. Текст пошел бредовый. Мэрик не в состоянии возвращаться туда, где его щелкнули по носу и прищемили лапу. Не лапу – душу. Никогда. «Камбэки» – это не мое. Я начну жить заново, с чистого листа, с ровного места, с новым человеком. Прошу заметить – с любимым человеком. И мне совершенно наплевать, что об этом думаете вы – и кто там еще. Всех на фиг. Я устала пытаться и соответствовать мнению окружающих, устала делать так, «как принято». Я хочу прожить то, что мне осталось, так, как хочу этого сама. И я из шкурки вон вылезу – а проживу. Конечно, я не мечтала никогда, что буду сидеть в кресле, обернув ноги пледом, с ноутбуком на коленях, и писать что-то, а вокруг будет суетиться любимый человек. Нет, это пошло, вульгарно – и вообще дурновкусие, если на то пошло. Но быть рядом с любимыми людьми я имею полное право. И буду».
Эта запись оказалась последней, дальше странички в блокноте оказались чистыми. Нестеров закрыл потрепанную книжечку и задумался. В том, что Мария не преувеличила опасность, он не сомневался. Костю Кавалерьянца в городе помнили до сих пор. О его жестокости ходили легенды. Он не просто был отменным игроком в карты – он занимался выбиванием долгов, и у тех, кто имел несчастье попасть ему в руки, практически не оставалось шансов. Разумеется, после его отъезда в Испанию все это со временем перешло в область легенды, но то, о чем писала Мария, имело место, и остались люди, хорошо помнившие те события. О громком убийстве известного журналиста Максим тоже слышал, о нем несколько дней трубили все телеканалы. Убийцу, расстрелявшего мужчину прямо у ларька с сигаретами, разумеется, так и не нашли. И теперь, значит, на очереди Мария.
…Пятеро мужчин шумно шли по коридору травматологии, заглядывая поочередно во все палаты, большинство из которых пустовало.
– Ты думаешь, здесь? – с сомнением спросил шедший впереди черноволосый приземистый мужчина в распахнутой кофейно-бежевой дубленке, и ближайший к нему спутник отозвался:
– Да верняк, Костя. Мои парни отследили «Скорую», а травматология тут только одна.
– Гляди мне, Гоша, косяка не спущу. Ведь ты виноват, что она решилась эти бредни печатать. Ведь как просил тебя – следи за всем, что она говорит и делает, разве это так трудно? Или нельзя было нормального водилу найти, чтобы не промахнулся и растер ее тачку в муку? А так – и сам едва не убился, придурок, и ее всего-навсего только покалечил. Ничего вам нельзя доверить, все самому нужно делать!
– Кто знал, что она такая ушлая, – оправдывался Гоша. – С виду-то обычная телка…
– Телка! Вот тебе и телка – подставила всех!
«Не подставила бы она никого, не шлепни ты собственноручно того чувака, с которым у нее роман начался, да еще и у нее на глазах!» – раздраженно подумал Гоша, однако вслух сказал:
– Да ладно, Костя, чего теперь-то… Столько народу положили за эти ее писульки…
– Я ее, суку, буду убивать дома – и медленно, чтобы на том свете помнила. Это из-за нее я снова в эту страну вернулся, из-за нее! Писательница, мать ее! Мэри Кавалье – это же надо! – Костя вынул из кармана дубленки уже изрядно потрепанную книгу и потряс перед лицом Гоши. – Вот оно, дерьмо! Если кому-то в ментуре придет в голову проверить – все, мне такой срок корячится – пяти жизней не хватит отсидеть! Хорошо хоть издательство мелкое, обанкротили быстро. А все равно весь тираж не смогли перехватить, расползлось по стране!
– Что здесь происходит? – раздался у них за спинами голос Нестерова, и все пятеро развернулись. – Почему посторонние в отделении?
– О, а вот и доктор, – протянул Костя. – Ты, главное, не шуми, доктор, мы сейчас у тебя одну пациентку заберем на домашнее лечение – и все.
– Какую пациентку?
– А вот Марию Кавалерьянц некую… сегодня из автодорожной привезли утром. Жена это моя, дома лечить хочу, только своим докторам доверяю.
Карие глаза Кости смотрели на Нестерова спокойно и уверенно, держался он по-хозяйски, будто бы даже не сомневался в том, что сейчас все будет сделано так, как он скажет.
Нестеров помолчал, потупив глаза, потом проговорил, словно с трудом:
– Я сожалею…
Костя замер:
– Что? Что значит – ты сожалеешь, лепила? Где моя жена?
– Мы сделали все, что было возможно, но травмы оказались несовместимы с жизнью… Тело можно будет забрать после праздников.
Повисла пауза. Охрана Кавалерьянца смотрела на хозяина, ожидая распоряжений, а тот словно впал в ступор, молчал и только хлопал огромными карими глазищами.
– А-а-а-а! – взвыл Костя, вдруг упав на колени. – И тут обставила! Тварь, сууука! Я сам, сам должен был!
– Костя, Костя, хорош! – засуетились вокруг него мужчины. – Поедем домой, хватит. Праздник нынче, все равно ничего уже не поправишь – ну так и помянем заодно…
Они кое-как подняли обвисшего на их руках Костю и волоком вытащили из больницы. Нестеров в окно пронаблюдал, как вся орава садится в два джипа и отбывает с территории, а потом бегом бросился вниз, в больничный морг.
Подмениться на остаток новогодней ночи Нестерову удалось – приятель Олег вошел в положение и вышел к одиннадцати часам. Нестеров на своей машине увез Марию к себе, в маленькую холостяцкую квартиру, уложил на диван и успел накрыть подобие стола, достав даже бутылку шампанского. Марии пить было нельзя, но она слабой рукой подержала бокал и даже слегка коснулась им бокала Нестерова.
– За тебя, Максим…
– Нет, за тебя… Мэри, – улыбнулся Нестеров. – Кстати, а почему «мэрик»?
– Это Лелька меня так звала… маленькая, злая, кусающаяся собачка… как я…
Лелька прилетела через два дня – по настоянию Марии Нестеров дал ей телеграмму. Молодая женщина с каштановыми волосами, забранными в пучок деревянной шпилькой, которую Нестеров, к своему изумлению, узнал сразу – эта вещица раньше принадлежала Марии, и она точно так же закалывала ею волосы кверху. Лелька выглядела так искренне озабоченной, что Максим невольно позавидовал Марии – сразу становилось понятно, что есть человек, который будет заботиться о ней и сделает все, чтобы поставить ее на ноги. Поведение молодой женщины напомнило ему щенка спаниеля – вот он прыгает радостно вокруг больной хозяйки, старается лизнуть в лицо, чтобы хоть как-то облегчить страдания. Да и сама Мария в присутствии Лельки сделалась совершенно другой – мягкой, спокойной и беспомощной, хотя Максим прекрасно знал, что в жизни она жесткая и бескомпромиссная. Решительно отвергнув все возражения, Лелька забрала Марию к себе. Максим провожал их в аэропорт и, взглянув на сидящую в кресле-каталке Марию, вдруг вспомнил последнюю запись в ее блокноте – ту, про клетчатый плед. Мария, видимо, тоже об этом помнила, потому что решительно сдернула с ног покрывало и, глядя в глаза озабоченно склонившейся к ней Лельки, проговорила:
– Никогда больше не делай такого. Я не останусь инвалидом – ясно?
И Лелька согласно закивала:
– Конечно, Мэри. Все будет так, как ты скажешь, дорогая.
Через полгода Нестеров получил посылку откуда-то из Франции. Из небольшого ящичка он сперва достал фотографию, с которой ему улыбалась Мария, сидевшая в плетеном кресле на балконе старого дома, а потом книгу. «Обмануть смерть» – новый роман Мэри Кавалье, о котором он буквально вчера прочитал в Интернете. «Надо же, все-таки написала», – подумал Нестеров, разглядывая фотографию на обложке. Мария почти не изменилась, только взгляд стал жестким, да губы сложены в какую-то незнакомую скорбную полуулыбку. Максим мысленно перенесся в ту новогоднюю ночь, когда после ухода Кости побежал вытаскивать Марию из больничного морга. Идея объявить ее мертвой пришла ему в голову в ту секунду, когда она заговорила о своей скорой смерти. Нестеров моментально сообразил, куда он сможет спрятать Марию и где ее гарантированно никто из людей Кавалерьянца искать не станет. Он наскоро написал в истории болезни посмертный эпикриз, сам уложил женщину на каталку, закрыв простыней с головой, как положено, и даже укрепил бирку на ногу – чтобы у Арины, помогавшей везти каталку в морг, не возникло подозрений.
– Мы ее сразу в секционную положим, хочу вскрыть по свежему – не пойму, от чего такое могло произойти, – объяснил он медсестре, закатывая каталку в просторный секционный зал. Арина только плечами пожала – доктор сегодня явно чудил, но вдаваться в подробности девушка не стала: в отделении ждал накрытый к праздничному ужину стол, а тяжелых больных больше не было…
Когда Нестеров вбежал в морг, Мария по-прежнему лежала на каталке между двух секционных столов и спала. Максим затормошил ее, задышал жарко в лицо:
– Маша… Машенька, все закончилось… Все закончилось, моя девочка…
– Не зови меня так… – прошептала она чуть слышно, и Максим согласно закивал:
– Все, едем отсюда. Ты испугалась?
– Нет, – равнодушно бросила она. – После смерти Германа мне уже ничего не страшно. Костя застрелил его на моих глазах… Это была наша вторая встреча, вторая – и последняя. Он так и остался для меня буквами на мониторе ноутбука. Я не успела ничего ему сказать…
– Все, Маша… все…
Нестеров потряс головой, отгоняя печальные воспоминания, и открыл книгу.
«Спасибо тебе, доктор. А в морге было холодно», – гласила надпись на титульном листе, которую венчала витиеватая подпись.
Мария с юности любила сложные автографы…
Галина Романова Невеста в сугробе
Глава 1
Где родился, там и пригодился!
Кому мог пригодиться Миньков в старом бабкином доме в заброшенной деревне с покосившимися заборами и обвалившимися колодцами, он не знал. Да и не рождался он там вовсе. Бабка, да, родилась именно в этой деревне. И мать тоже там местной повитухой была в жизнь препровождена. Он-то родился в городе, за триста верст отсюда. Но все равно настырно туда ехал. И упорно бубнил себе под нос, пока ехал:
– Где родился, там и пригодился… Где родился, там и пригодился…
И зачем ехал-то? – спросил бы кто. Потому что со злостью своей справиться не смог? Или потому что захотелось посмотреть на семейство свое избалованное, как это оно станет жить-поживать без него?
Господи, о чем это он?! Какое семейство?! Разве это семья: он – Миньков Сергей Иванович и она – Минькова Алла Степановна? Может, и семья, конечно, юридически, но неполной, кургузой какой-то она казалась Сергею без детей. Неполноценной он бы даже ее назвал.
– Какие дети, Сережа?! – всякий раз возмущалась Алла, когда он начинал заводить разговор об этом. – Мы же договаривались, ты помнишь?
Да помнил он, помнил. Ну и что? Сколько лет-то прошло с тех пор, как они договорились? Много лет, слишком много для него. Сколько? Да пять, пять лет прошло с тех пор, как они заключили брак с Аллой. А детей все нет и теперь, наверное, уже и не будет.
Он ведь сегодня утром решил, что навсегда уехал от нее. Сначала они долго и с удовольствием скандалили, потом он покидал в дорожную сумку какие-то вещи, вышел из квартиры, сел в машину и поехал, решив тут же, что не вернется к ней никогда.
– Поезжай, дорогой, поезжай, – ехидничала она ему вслед, ероша белокурые кудри, и хохотала, с призывной сексуальностью запрокидывая головку. – Завтра на коленях стоять будешь и прощения вымаливать…
Он не стал утверждать, что никогда этого не сделает, потому что уже не раз так делал. Сел в машину и поехал, поначалу даже не зная, куда. А потом вдруг на ум пришла старая пословица, которую сильно бабка любила:
– Где родился, там и пригодился…
И он свернул на объездную дорогу и уже через час выезжал из города.
«Ничего, – думал он, наблюдая, как «дворники» его машины разгоняют липкий снег с ветрового стекла. – Я не пропаду. У меня все есть! Бизнес пускай и прихрамывает сейчас, но у кого не так? Вытяну как-нибудь, не впервой крутиться. Жить есть где. Не зря часть средств в недвижимость запустил, как ведь чувствовал…»
Единственной, кого он терял, была жена.
Миньков нахмурился и полез за сигаретами, хотя зарекался курить за рулем.
Без Алки ему будет худо, он это знал. Любовь это была, привычка или зависимость какая-то нездоровая, объяснения у Минькова не было, но без нее ему всегда бывало плохо. Она об этом знала и пользовалась его зависимостью на всю катушку. Горы шмоток, украшения, отдых, где пожелает, во всем он ей потакал, ни в чем не отказывал. Ко всем ее капризам и истерикам относился поначалу с мужской снисходительностью. Женщина же, как иначе-то? Слабая, милая, нежная. Не бесился никогда прежде, не пытался приструнить. А она…
Она даже ему ребенка родить не захотела. Такая…
– Сука! – не выдержав, скрипнул зубами Миньков, выбросив недокуренную сигарету за окно.
Рот наполнился горькой слюной, и в районе сердца что-то остро и болезненно сжалось.
Для себя ей пожить хочется, видите ли! А ребенка-то для кого, для соседей, что ли, рожают?! Да, он поначалу тоже не спешил, и даже договаривался с ней о чем-то таком, и думал, что им вдвоем вечно будет хорошо. А потом заскучал вдруг. И гомона детского дома захотелось, и нытья про игрушки с велосипедом стало недоставать. Не все же про ее тряпки и солярии слушать.
– У всех наших знакомых дети, Алла. Чего мы-то, дефективные, что ли?
Дефективной она себя не считала, конечно же, но и следовать примеру знакомых не собиралась.
– И что хорошего-то? Ни уйти, ни уехать никуда. Ты-то понятное дело, на фирме станешь пропадать день и ночь, а я? В пеленках тут с подгузниками зароюсь, да? А фигура? Что с ней станет? Я уже никогда не стану такой, как сейчас. Никогда!
По Минькову, так Алке не мешало бы чуть поправиться. Извела себя диетами и фитнесом до такой степени, что он стал потихоньку забывать, что такое женское тело. Настоящее женское тело, с нежными плавными изгибами, приятными выпуклостями и все такое.
– Тебе надо, ты и поправляйся! – орала она обычно, втягивая перед зеркалом несуществующий живот. – Ну вот, снова триста граммов отложилось. А все ты со своими дурацкими шашлыками…
К шашлыкам, насколько помнил Миньков, жена не притрагивалась, потягивала минералку без конца. И лишних триста граммов он на ней не смог обнаружить, сколько ни вглядывался, но повод для очередного скандала появлялся бесподобный, и они отрывались по полной программе.
Последние несколько месяцев они вообще дня не могли прожить, чтобы не поругаться. Им даже повода не нужно было. Достаточно было неосторожного взгляда или неудачной шутки, и все начинало искрить.
Сегодняшний день начался с ее отвратительного кофе, а ведь могла бы уже за пять лет научиться его готовить, пересушенных тостов с обуглившимися краями и ее поскуливания про то, что кто-то куда-то едет на рождественские каникулы, а они вынуждены сидеть дома.
– Так в прошлом году ездили, – огрызнулся Миньков, тут же начав закипать.
Он как раз ошелушивал подгоревший тост. Горелые крошки попали ему на брюки. Он попытался их стряхнуть, но только все усугубил. На штанине остался угольный след. Теперь надо было переодеваться, а времени до выезда из дома почти не оставалось. Тут еще она со своими претензиями.
– Так год прошел, Сережа!!! – прошипела она, поражаясь его скудоумию, надо полагать. – Год!!! Не день, не неделя, не месяц даже, а год! Люди едут…
– Люди едут туда с детьми, между прочим. Учат там их кататься на лыжах, лепят вместе снеговиков, – вспомнил он своего приятеля с семьей. – Доставляют своим малышам радость. А ты-то зачем поедешь? Хвостом крутить? Так тебя там по прошлогодним выходкам запомнили.
– Что ты имеешь в виду?! – взвилась Алла тут же. – И при чем тут дети?! Если нет детей, развлекаться, что ли, не надо?!
– Надо просто пытаться жить для чего-то еще, – вздохнул Миньков, вспомнив с грустью новогодние праздники своего детства. – Для кого-то еще, Алла.
– Опять ты за свое!!! – закатила она глаза. – Мое тело не инкубатор, Миньков! И мы с тобой договаривались…
Потом началось перечисление обид, которых он ей нанес по неосторожности за прошедший год. Невыполненные просьбы. Все скомканные праздники. Закончилось всхлипыванием, в которое Миньков уже не верил, Алка была потрясающей актрисой, хотя и никогда не пробовала себя на подмостках.
Он не выдержал, вскочил из-за стола и ушел в спальню переодевать штаны. Но оказалось, что переодеваться было не во что. Что-то она забыла забрать из химчистки, что-то еще не отнесла в прачечную. Сами-то Алла Степановна не унижали себя стиркой и глажкой его брюк.
– Надень джинсы, в конце концов, – посоветовала она угрюмо.
– Ко мне сегодня немцы на фирму приезжают! – заорал Миньков не своим голосом. – Ты это понимаешь или нет?!
– Жрать надо было аккуратнее! – заорала она в ответ. – А не обсыпаться крошками, как быдло последнее!!!
– А кому-то не мешало бы научиться, наконец, готовить! – еще громче продолжил Миньков, начав в бешенстве вываливать всю одежду с полок на пол.
– Жри в ресторане в таком случае! – не унималась и она. – Ты, в конце концов, можешь себе это позволить!
– А ты-то… – он опешил, она еще ни разу не отсылала его в общепитовские места. – Ты-то мне тогда для чего, дорогая?! Постиранных вещей нет! Покушать нет!
– Про детей не забудь добавить!
– И не забуду! – Он выхватил из кучи одежды джинсы, которые были чистыми, но не выглаженными. – Детей тоже нет! Зачем ты мне тогда, а?!
И вот тогда-то он, вдевая ноги в измятую джинсовую ткань, и понял, что не останется с ней. И начал хватать с пола что-то, какие-то носки, футболки, свитера и совать в дорожную сумку. И пускай она ехидничала ему вслед, Миньков молчал. Ему нечего было ей сказать, потому что он не знал, как будет дальше.
Без нее ему будет плохо, он всегда скучал по ней и уже через день-другой начинал названивать, но и с ней уже стало просто невыносимо. Он бесился от того, с какой маниакальной увлеченностью она отслеживает свои килограммы, с какой тщательной обязательностью качает, поджаривает, умащивает свое тело. Маникюр, педикюр, макияж, было что-то еще перманентное, он плохо слушал и не уловил…
Да, красива. Очень красива его жена. Практически безупречно красива. Господи, но есть же что-то еще! Что-то еще более ценное, важное и святое, чем просиживание часами перед зеркалом, махи руками с зажатыми в них гантелями и бесконечная трусца по беговым дорожкам.
Почему она не хотела его понять? Потому что никогда не пыталась или ей просто было неинтересно? Неинтересно то, чем он жил, о чем мечтал.
– Нарушаем? – Молодой лейтенант, остановивший его на дороге, обошел машину Минькова. – С какой целью приехали в наши края, Сергей Иванович?
– К бабке в деревню. – Миньков назвал населенный пункт, где решил в одиночестве праздновать Новый год.
– Ого! – удивленно воскликнул лейтенант. – Там же нет почти никого. Пара дворов и осталась. У меня дядька оттуда. Все дом хотел продать, да не берет никто, так и ветшает теперь. Ладно, не стану вас наказывать, Сергей Иванович, праздник все же на носу. Будьте осторожнее, счастливого пути.
Миньков медленно тронул машину с места, кивком поблагодарив лейтенанта.
Вишь как! Даже милиция прониклась пониманием в связи со святостью праздника, а Алку не пронять ни хрена. Пускай, конечно, святость та была не православной, а скорее семейной, но ведь Алка-то ни в бога, ни в черта не верила. И святого у нее ничего за душой не было, и в традиции она не верила семейные.
А вот Миньков во все это верил и всего этого желал всей душой.
– Эх, Алла, Алла, и почему ты так со мной?! – прошептал Миньков Сергей Иванович, съезжая с шоссе на проселочную дорогу, невероятно, но та оказалась расчищенной. – Могли бы, между прочим, вместе поехать…
Конечно, Алла не поехала бы с ним в глухую деревню ни за что. Это так он сам себя обманывал. И если бы даже ему удалось ценой невероятных усилий и щедрых авансирований уговорить ее совершить небольшое романтическое путешествие в забытый край, то, переступив порог бабкиного дома, его жена тотчас бы умчалась обратно.
Романтики было мало в плесневых углах, прогнивших досках пола в сенцах и занесенных пылью и паутиной крошечных оконцах. И вообще каким-то все маленьким оказалось, тесным и хлипким. Табуретка в кухне едва выдержала его вес, расскрипелась так, что Миньков поспешил с нее подняться. Панцирная койка в бабкиной спальне была очень узкой, почти солдатской и таращилась на него оскалом проржавевших пружин. Ящики старого растрескавшегося комода так и не выдвинулись, сколько он ни старался. Круглый стол в маленькой кухне, правда, порадовал. Все так же с деловитой прочностью стоял на толстых ножках посреди комнаты. И свет, как ни странно, под потолком вспыхнул, когда Миньков пощелкал головастым черным выключателем.
То ли власти закрутились и позабыли отключить участок линии электропередачи в опустевшей деревне, то ли ворам было недосуг в такой медвежий угол за кабелем подаваться, и тот уцелел. Но свет горел, и Сергей немного приободрился.
Поначалу-то, если честно, как только в дом вошел, хотел сбежать. И даже перед Алкой готов был извиниться, лишь бы не встречать Новый год в такой дыре в одиночестве. Но потом передумал.
Не мужчина он, что ли, чтобы так вот сразу паниковать и обратно ей в ноги падать?! Ему потом, кроме горечи, ничего, а Алке опять же радость: все случилось, как она и предсказала, не зря же хохотала ему вслед.
Нет, он никуда отсюда не уедет. Осмотрится сейчас, печку затопит. Если дров не найдет позади дома, где обычно они вязанками лежали, то пойдет по соседним дворам. Где-то что-то да завалялось. И заборов опять же кругом видимо-невидимо, не то что на два дня, на два месяца хватит топить.
Да и все необходимое у него с собой. Когда ехал, успел не только встречу с немцами на зама своего переложить, но и в супермаркет заехать, забив две тележки до отказа продуктами, выпивкой, спальными принадлежностями, яркой клеенкой, посудой. До праздника еще сегодняшнего шесть часов оставалось и завтра целый день до полуночи. Он и в доме порядок наведет, и елку установит, огромную упаковку елочной бижутерии с шарами, мишурой и бусами он тоже ведь не забыл прихватить. А как со всем этим справится, пойдет гостей к себе звать на новогоднюю ночь, лейтенант на дороге обмолвился, что пара дворов тут обитаемых осталась. Может, кто знакомый из его озорного детства, с кем задами снежные горки полировали и коньками лед на пруду рыхлили, здесь до сих пор живет?..
Глава 2
Он ненавидел, как она это делала…
Да он все в ней ненавидел, если уж признаться честно. Как она ходила, ненавидел. Не шла ведь, а как ладья плыла, медленно ворочая крутыми, будто корма, боками. Как разговаривала, слышать не мог. Говорила ведь, будто по учебнику словесности. Каждое слово утюжила необходимой интонацией, при этом нежно поводя подбородком. Нежно! Придумает же! Господи, это раньше ему казалось, что нежно. Теперь-то он это телячье подергивание видеть не мог. И голос ее тихий шелестящий в мозг впивался комариным жужжанием. Коса ее, хлобыстающая ее по пояснице, раздражала. Так бы и навертел ее на руку, так бы и…
Но как она поливала свои нелепые бегонии в нелепых цветастых глиняных горшках, он ненавидел особенно. Над каждым горшком щебечет, дура малахольная! Листочки перебирает, землицу рыхлит специальной крохотной лопаточкой, улыбается. Потом одной рукой листья приподнимает и осторожно с лейки прыскает прямо под корень. И лицо у нее при этом такое становится…
Такое препротивное, слащавое такое лицо с вытянутыми трубочкой губами, будто носик лейки она в этот момент имитировала. И ему хотелось орать в полный голос и колотить ее по толстой спине своими громадными кулачищами.
Но он не бил ее. Не потому не бил, что не хотелось – хотелось, и еще как, – а потому, что противно было ее касаться. Да и боялся ее он тронуть, чего уж вилять. Свободой своей долгожданной дорожил, потому и терпел и щебет ее, и плавное покачивание ее крутых бедер, и цветочки по подоконникам ненавистные терпел.
Выхода у него не было потому что! В угол он был загнан и обстоятельствами, и волею этой белокожей матроны, возомнившей себя его спасительницей.
Выбраться из этого угла хотелось до судорог и уже давно, но он не знал, как. Нет, выход-то был. И друзья опять же советовали, и даже планы какие-то составлялись ими же – он принципиально не принимал участия, – но все казалось ему таким нелепым, таким опасным, что он лишь отрицательно покачивал головой.
– Так нельзя. Это очень сильно бросается в глаза. Меня просто посадят, – хмыкал он, комкая бумажки, излинованные схемами. – Да и о чем это вы? Меня будто бы все устраивает…
Конечно, его ничто не устраивало. Ни в ней ничего ровным счетом не устраивало, ни само ее присутствие в его жизни, но он терпел. Пока терпел. Как-то угнездилась в душе уверенность, что так долго продолжаться не может, что рано или поздно случай ему все же представится, и он терпел.
И вот сегодня утром…
Будто кто под руку его подтолкнул сегодняшним утром, хотя и не рисовалось ничего такого друзьями-комбинаторами и самому не думалось о таком никогда. А потом вдруг будто прозрение!
ОН же знал! ОН верил, что так будет! Просто не знал – когда. А оказалось, что прямо сегодня!..
Глава 3
Весь остаток дня и половину следующего Миньков, засучив рукава рубахи и подвернув джинсы до колен, как заправская баба, елозил тряпкой по полам, подоконникам, окнам, дверям. Замучился воду греть, столько грязи скопилось. Хорошо еще, что дров от прежней деревенской жизни на заднем дворе осталось много, не разворовал никто. Видимо, и впрямь места были заповедными, что все нетронутым оказалось. Чуть ближе бы к городским владениям, уже и от домов бы ничего не осталось. Раскатали бы по бревнышку, растащили по кирпичику.
На койку постелил сначала тонкое тканевое одеяло, обнаруженное в бабкином сундуке, потом надувной матрас, а потом уже сверху спальным мешком все накрыл. Ложе получилось что надо. И мягко, и тепло. Окна занавесил цветастой клеенкой, он ее четыре упаковки купил. На стол тоже постелил. Ничего получилось – нарядно. Посуду расставил. Выпивки целую батарею в сенцы выставил, чтобы не грелась. Там же все мясное, сыры и закуски оставил, подвесив ближе к потолку, чтобы мыши не зарились. А вот фрукты и замороженного гуся в дом занес. Гуся надо было сначала разморозить, потом замариновать, а потом уже и в духовку отправлять. Должен же был у него быть гусь с яблоками, черт побери, или нет на новогоднем столе?!
Как он станет готовить этого гуся, Миньков пока представления не имел. Не готовил никогда в своей жизни даже яичницы. С шашлыками у мангала тоже не топтался. Бутерброд слепить иногда лень бывало, а вот гуся вдруг вздумал запечь. Блажь какая, да?
И к обеду тридцать первого декабря птица уже покоилась на противне, вымазанная соевым соусом, майонезом и чем-то еще пахучим из низенькой красивой баночки с длинным китайским названием. Сейчас вот он сходит за елкой на опушку леса, до которого и было-то метров сто от бабкиного дома, а потом уже гуся в печь засунет. Как раз к двенадцати ночи будет готов.
Бой часов придется слушать в записи. Он заранее диск празднования прошлого Нового года в ноутбук зарядил. И по времени все рассчитал. Включит как раз в двадцать три ноль-ноль, ровно час будет смотреть на то, как они с Алкой отмечали праздник за границей. Будет пить водку, смотреть, тосковать и ругать бессовестную суку, не пожелавшую сделать его счастливым.
Почему каждый раз он-то должен был это делать, почему? Ее-то когда очередь должна была наступить? Никогда, получается? И он вот теперь один. И это в такой-то праздник!
Миньков с сожалением оглядел огромный круглый стол, за которым, бывало, сидело по десять-пятнадцать человек. Жаль, конечно, что праздновать придется одному, но от общения с соседями, с которыми пытался познакомиться вчера днем, как приехал, Сергей отказался.
В первом доме дверь открыли сразу же. И на пороге, как двое из ларца, выросли два совершенно одинаковых старикана. Они даже одеты были в одинаковые байковые клетчатые рубашки, вязанные из овечьей шерсти безрукавки грязно-серого цвета, толстые штаны с начесом, огромные валенки и черные шерстяные шапки. И мутные от домашнего самогона глазенки смотрели одинаково остро и въедливо.
– Чего надо? – в одно слово спросили они у Минькова.
– Да нет, ничего. Знакомых ищу. – Он попятился от такой откровенной неприветливости. – Не был здесь давно.
– Вот те и не надо! – вякнул один из стариков, а второй поддакнул: – Не надо здесь быть тебе, парень.
Дверь захлопнулась, и Миньков пошел прочь с запущенного двора, усеянного древесной щепой, золой, картофельной шелухой и веревочными обрывками.
До второго обитаемого жилища ему пришлось топать через всю деревню. И он немного воспрянул духом, увидев на окнах ажурные занавески, цветы на подоконниках, а на ухоженном, расчищенном от снега дворе аккуратные вязанки дров и холеного сытого кота. Здесь-то должны были жить нормальные люди?
Должны были, но не жили.
Здесь его тоже не пустили на порог. Дверь открыл здоровенный мужик в телогрейке на голое тело. Крупная голова была наголо брита, через весь торс крупной вязью плелась широкая лента татуировок, сильные длинные пальцы, сжимающие сигарету, тоже были все сплошь в узорах.
– Ну! – мужик понимающе хмыкнул, проследив за его взглядом. – Все рассмотрел?
– Нет… Не очень… – промямлил Миньков, немного смутившись. – Я, собственно, не за этим.
– А за каким? – Длинная, как плеть, рука с крепко сжатым кулаком легла на притолоку. – Те че, мужик, вообще надо-то, а?!
– Стас! Стас, я прошу тебя! – на неожиданной истеричной ноте заверещал откуда-то из дома женский голос.
– Заткнись! – отозвался Стас с ленивой небрежностью, головы даже не повернул, а все на Сергея таращился. – Так че тебе, а, фраер залетный?
– Мне? – Он пожал плечами, уже жалея, что вообще из дома выходил в поисках друзей. – Да так, познакомиться просто хотел.
– Ах, познакомиться! – не поверил Стас. – А с какой целью?
– Ну… Новый год завтра…
– В курсе, – кивнул серьезно Стас, еще раз приказав своей женщине заткнуться, когда она снова принялась верещать. – И че с твоим Новым годом-то не так?
– Почему не так? – не понял Миньков. – Все вроде так.
– Да ну! – Мужик, в котором за версту угадывалось героическое уголовное прошлое, криво ухмыльнулся. – Было бы у тебя так, не стоял бы ты на моем пороге, фраер. А сидел бы у бабы под подолом в своей городской квартире. И вискарик бы уже потягивал в предвкушении пьяной шальной ночи. И сигарку бы мусолил, а то и кокс нюхачил. Или в казино фарт ловил бы.
– Ой, да при чем тут!.. – начал было возражать Сергей, но тут же был сграбастан крепкими пальцами за воротник дубленки.
– Слушай, ты, умник городской, – зашипел Стас ему в самое ухо. – Топай ты со своими проблемами с нашего двора, пока я на тебя собаку не спустил.
Собаки видно не было, даже голоса она не подала, когда он на двор входил, но почему-то словам Стаса Миньков поверил мгновенно и закивал. Попытался высвободить воротник, но Стас держал очень крепко и настойчиво подталкивал к воротам, приговаривая:
– Много вас тут, залетных, заезжает. Кому от безделья, кому от лености, а кому из любопытства в дом мой надобно попасть. А я не пущу!!! Слыхал, что сказал тебе, фраер?
– Да слышал, слышал, отпусти! – разозлился Миньков и ударил мужика по руке достаточно ощутимо.
Странно, но Стас хватку ослабил и даже глянул на Минькова с интересом. Потом и вовсе выпустил воротник из пальцев.
– Странные вы тут все, – зло раздувая ноздри, выпалил Миньков, пятясь к воротам.
– А всех-то три калеки, – кивнул, соглашаясь, мужик и поправил на голых плечах телогрейку. – А ты-то что забыл здесь, нестранный ты наш? С бабой пособачился или от долгов скрываешься?
– Да иди ты! – вспылил Миньков и, сунув кулаки в карманы, зашагал прочь…
Больше в деревне никто не жил. Да если бы и жил кто, Миньков бы больше не рискнул искать себе компанию на новогоднюю ночь. Хватило впечатлений.
Ничего, он как-нибудь один. Запустит диск с записью прошлогоднего праздника, станет пить, закусывать гусем, который пусть только попробует не получиться, и станет ругать на чем свет стоит свою жену, от которой, кажется, ушел тридцатого декабря насовсем…
Глава 4
Лопухов Василий Иннокентьевич не знал, куда девать себя от смертельной обиды. Судьба и так жестоко посмеялась над ним, наградив такой фамилией и имечком в придачу.
Вася Лопухов, нарочно не придумаешь, так ведь?
А тут еще сюрприз преподнесла. И когда?! Прямо в самый канун новогодней ночи! До празднования, до того самого долгожданного момента, когда соседка Татьяна вознамерилась все же зайти к нему в гости, оставалось три-четыре часа. Она в десять собиралась прийти, а сейчас было шесть вечера, все правильно, четыре часа и оставалось. Он полгода вокруг нее кругами ходил. Целых шесть месяцев пытался понравиться и произвести впечатление, так сказать, благонадежного и порядочного. И тут такое!
– Ты что же, Лопухов, совсем работать перестал, да?! – надрывался в телефонную трубку начальник районной милиции. – У тебя три двора, мать твою, всего, а ты и там порядка навести не можешь! Уволю к хренам собачьим, так и знай! Пойдешь на коровник, на коровнике сгною!!!
Уволить его начальник не мог. Работать и так было некому. Лопухов уже четыре рапорта написал, пытаясь уволиться, все под сукном до сих пор лежали. И не три двора у него было, а целых три деревни. Пускай опустели они, да и в самом деле жильцов на каждую по десять человек в среднем оставалось, но разлет-то между деревнями какой был! По полторы сотни километров колесить приходилось, чтобы конфликтных подопечных своих навестить.
Подопечных было двое. В одном селе – Стас Аньшин, освободившийся досрочно. В другом – ненормальная гражданка Веретаева, в третий раз выписавшаяся из психиатрической клиники и решившая, что для блага ее души ей следует поселиться в доме своих умерших родственников.
У Лопухова на этот счет имелось свое собственное мнение, но оно мало кого интересовало. Гражданку Веретаеву особенно.
– Я вас не звала! – вопила она каждый раз, как Лопухов к ней заезжал. – Я не нарушаю общественный порядок, заявлений от граждан на меня не поступало, посему делать вам у меня нечего!
И хлопала перед его носом дверью. И он уезжал восвояси. И когда его просили доложить о состоянии дел в селах на совещаниях, ему совершенно нечего было сказать. И он мямлил невнятно, что все нормально, что все под контролем.
До недавнего времени все так и было. Аньшин со своей не женой, не подругой, не пойми, кто она ему, жил тихо, без выпивок, скандалов и пальбы в воздух, за что однажды и сел.
Веретаева не вешалась, вены не вскрывала, высоток здесь не было, и прыгать ей было неоткуда, разве что с березы, да она туда не взобралась бы, слишком грузная для таких дел.
Все, казалось бы, нормально.
И тут такое! И когда?! За шесть часов до боя курантов! Он так мечтал, что откроет шампанское, они пригубят с Татьяной, потом потанцуют, а потом, глядишь, она и останется у него… на всю жизнь. Устал, сил нет, как устал Лопухов от одиночества.
И тут такое, а!!!
– Короче! – продолжал орать в трубку начальник РОВД. – Стаса твоего Аньшина с его гребаным заявлением я задерживаю до выяснения!
– За что?
Его вопрос прозвучал как возражение, это даже сам Лопухов почувствовал, что уж говорить о начальнике. И может, не сильно хотел он, чтобы так получилось, но…
Но в самом деле, за что было Аньшина-то задерживать, если он сам с заявлением к ним пришел? Только потому, что у человека прошлое не совсем впечатляет, да? Это неправильно, считал Лопухов.
Но у начальства было иное мнение. И оно его попыталось в последующие десять минут до Лопухова донести. И доносило, и в таких каламбурных выражениях, что багровыми у Василия Лопухова сделались не только уши, но лицо, руки и плечи даже, кажется.
– И ты сейчас мало того, что на происшествие выедешь вместе с гаишниками и оперативниками, но потом еще и Аньшина своего будешь с пристрастием допрашивать, понял?!
– Когда? – Лопухов прокашлялся, от обиды даже голос сел. – Когда допрашивать?
– Ого-ого! – возрадовался с преступным наслаждением начальник. – У тебя, Лопухов, вся ночь впереди! Чем тебе еще заниматься-то, допрашивай и допрашивай! Все, выезжай сразу на место происшествия, а потом в отдел.
Напоминать начальству про новогоднюю ночь смысла не было. Это только масла в огонь подольет. Лопухов медленно опустил трубку на аппарат, глянул в зеркало, висящее напротив, на свои багровеющие щеки и тут же перевел взгляд на окно, через которое был виден угол Татьяниного дома.
Уехать молча, не предупредив ее о том, что все планы нарушены, скомканы, изуродованы обстоятельствами или чьей-то волей, возомнившей себя монаршей, он не мог. Поэтому, вырядившись в форму, он побрел к ее крыльцу.
– Вася! – пискнула она из-за двери. – Ты чего так рано-то? Договаривались на десять! Я в бигудях, Вася!
– Тань, ты это… Открой, пожалуйста. Разговор есть.
Она помолчала, потом он точно расслышал, не ошибся же, последовал тяжелый горестный вздох, она пробормотала: «Подожди» – и через несколько минут впустила его в дом. Бигуди она успела снять, но не расчесалась, и волосы лежали вокруг ее симпатичного лица крупными кольцами. Лопухову понравилось. А вот Татьяна явно смущалась. И не смотрела на него почти, уводя взгляд куда-то в сторону. А может, обиделась, а?
– Тань, тут такое дело, – начал он, не зная, как объяснить то, что бросает ее именно сегодня. – Понимаешь…
– Да поняла уже, Василий, не дура! – фыркнула она с обидой. – Чего мямлишь-то? Так и скажи, что передумал! И форму ведь нацепил для отвода глаз! Тоже мне конспиратор! Век тебя не уженить, Лопухов, как ни старайся.
– Да ты чего, Танюша?! Чего такое говоришь-то?!
Ему снова обида перехватила горло, да с такой силой, что хоть плачь. Ладно, начальство в душу гадит, на то оно и начальство. Татьяна-то почему не верит? Он же за нее жизнь готов отдать!
– Да поняла я, Вася, поняла! – перебила она его неприветливо. – Праздника не будет, так?
– Так, – кивнул он.
– Вот, а я о чем!!! Ты испугался, что я останусь у тебя до утра, а потом и на всю жизнь задержусь! Испугался и стал искать причину, так?
– Нет, не так, – надул губы Лопухов.
И чего это женщины постоянно говорят за мужчин, взяли тоже моду! Все по своим полкам разложат, все на свой аршин перемеряют, все расфасуют так, как им только и надо. Слушать не слушают, а выдумывают, выдумывают все за мужчин.
– Чего не так-то? – Она махнула рукой, расправляя нерасчесанные кудряшки пальцами и заправляя прядки за уши. – Ты ведь вечный холостяк, Вася. Вроде ходишь, ходишь, цветы носишь, конфеты. А как до дела, так ты… На работу! Так?
– Так… Не совсем так, Танюша.
Лопухов стеснялся всегда говорить о своих намерениях и чувствах, и не только с Таней. Были и еще женщины, до которых он так и не донес сути вещей. Но тогда, может, не очень и хотелось, а теперь с Таней все было по-другому.
– Я и быть с тобой хотел сегодня ночью, – по капле выцеживая каждое слово, заговорил Лопухов, снова чувствуя, что багровеет. – И чтобы ты на всю жизнь осталась, но…
– Но потом перепугался, так? – снова встряла нетерпеливая соседка.
– Да не так! Ничего я не пугался, дашь сказать-то или нет! – вдруг возмутился он, таким непохожим сразу сделавшись даже для самого себя, и зачастил, зачастил: – Стас Аньшин час назад явился в отделение в районе и заявление попросил у него принять. Будто его гражданская жена ушла из дома за елкой и не вернулась. Ушла будто часов в двенадцать дня, а время пять, а ее нет. Он пошел ее искать, а метет на улице-то, следов не видать. Он по деревне побегал, нету. Он в отдел с заявлением, потому что перепугался. И я его, между прочим, понимаю. Я бы тоже за тебя перепугался.
– Ты бы меня, между прочим, одну в лес за елкой не отпустил, – возразила Татьяна резонно, внимательно его слушая. Кажется, обида на него с нее схлынула.
– Это точно! – просиял Лопухов, не зная, можно ее сейчас поцеловать или еще рано. – Так вот вместо того, чтобы людей на ее поиски послать, его взяли и арестовали.
– Стаса?! – Татьяна его знала, не раз с Лопуховым по селам каталась. – Да за что же, за что?!
– Спроси у них! Они начальство, им виднее!
Лопухов часто заморгал. Счастье от того, что Таня не дулась на него, все поняла сразу и даже поддерживает, было таким огромным, что глазам снова сделалось горячо до слез.
– А тут еще на трассе между Выделкином и Смоловом, – это были две его подопечные деревни, – иномарка дорогущая разбилась. Улетела с дороги, будто загорелась, и будто труп там.
– Да ты что?! – ахнула Таня, прижимая руки к атласному халату, который Лопухов дарил ей на день рождения. – Прямо так и сгорел?!
– Не сгорел, а сгорела. Женщина за рулем будто бы была. И не знаю я, сгорела она или нет. Туда сейчас и ехать мне надо, Тань, а потом велено Стаса допрашивать. Хоть всю ночь, говорит, допрашивай, твои проблемы. Он, мол, жену свою убил, а потом перепугался и с заявлением приперся. Только не убивал он, чую, не убивал. Это ведь не его статьи совсем. Он вор, хулиган, но не убийца. У него собака-то на дворе котят выкармливала. Сам он ее так воспитал, куда ему убивать-то. Вот… А ты: передумал, передумал! Разве я могу?! Я ведь… Я ведь все серьезно, Тань. Чтобы как у людей: машина с шарами, кукла.
– Скажешь тоже! – рассмеялась она, с нежностью погладив его по щеке. – Нам лет-то с тобой, Лопухов, сколько? Какая машина с куклой! Засмеют! Так уж, тихонько…
– А… А пойдешь за меня без машины-то, Тань?! – Он прямо прыти набрался, и схватил ее, и тискать начал, с жаром нашептывая: – Пойдешь за меня замуж-то? Только я, видишь, какой неудачливый, на Новый год прямо меня из-за стола… Пойдешь, Тань?
– Да пойду, пойду, синяков наставишь, – вырвалась она со смехом. – Неудачливый он! Со мной-то повезло? Повезло. Вот и пускай завидуют. А ты подожди-ка, Вася. Я щас.
Он топтался в толстой куртке у порога, от волнения измяв свою форменную ушанку так, что кокарда соскочила. Пока прилаживал на место, Татьяна вышла из комнаты в джинсах, толстом свитере, вязаной шапке.
– А ты куда? – вытаращился Лопухов. – Темно уже на улице-то, куда собралась?
– С тобой, Вася. Это ведь не запрещено?
– Да нет, почему запрещено-то. Только что это у тебя за Новый год будет сначала в милицейской машине на дороге, а потом в СИЗО?
– Ничего, – успокоила его Татьяна. – Главное, с тобой рядом. А с тобой, Лопухов, я хоть на дорогу, хоть в тюрьму. Поехали!..
Пока доехали до места происшествия, пожарные уже уехали. Сотрудники ГИБДД с повышенным темпераментом строчили протоколы осмотра места происшествия, сновали по дороге с рулеткой и не пропускали никого ни в одну, ни в другую сторону. Правда, машин было немного, и, по мнению Лопухова, проехать могли спокойно, не потревожив ничьих следов, но все равно проезд был закрыт.
Это они из вредности никого не пускают, сообразил он через минуту. Чтобы не так обидно было в самый канун Нового года на дороге пластаться.
– А ты чего приехал-то, Василий Иннокентьевич? – удивился старший ДПС. – Тут вроде не по твоей части.
– Это ты так думаешь, – вздохнул Лопухов, пожимая протянутую руку. – У начальства другое мнение на этот счет. Участок мой, стало быть, должен за все отвечать.
– Ага, даже за то, что какой-то лихач с дороги вылетел! – присвистнул тот. – Вернее, не лихач, а лихачка.
– Баба?
– А то! Сколько раз говорил: за рулем звезда – это не езда. Надо же было под самый Новый год так попасть! Мужик теперь небось сопли на кулак наматывает, – пожалел мужа покойной старший ДПС.
– Уже сообщили?
– Да нет пока. Но госномера целы, установить несложно, уже позвонили в район. Минут через двадцать-сорок будем знать, кому сообщать.
– Ее увезли уже? – Лопухов покосился на груду исковерканного, обгоревшего металла.
– Да тут пока, – поморщился коллега. – «Скорая» еще не приезжала. На труп чего торопиться-то? В городе сейчас и без того веселуха, врачи на разрыв. А что завтра с утра будет, представляю!
– Можно посмотреть? – вдруг вынырнула из-за плеча Лопухова Татьяна. – Я не наслежу, я аккуратненько.
– А не стошнит? – ухмыльнулся старший ДПС. – Там не очень красиво-то. Твоя, что ли, Василий?
– Моя, – кивнул, смущаясь, Лопухов, глянул озабоченно на Татьяну. – Чего там тебе смотреть-то, Танюша? По мне, так я бы и уехал, раз не нужен тут.
– Да поезжай, Вась. Участок хоть и твой, но машина не наша, к тебе-то она каким боком? Поезжай, поезжай.
– А я все же взгляну, если не заругаете, – настырничала Татьяна, сползая сапожками с ледяной кромки шоссе в кювет. – А плохо мне не станет. Я пару лет назад хирургической сестрой трудилась. Много чего повидала. Кстати, а чего это ее в этом месте так перевернуло-то? Дорога вроде ровная и от снега расчищена хорошо, льда нет. А машина капотом все взрыла, непонятно как-то.
– Ишь, глазастая какая! – одобрительно кивнул ей в спину старший ДПС и похлопал Лопухова по плечу. – Глазастая, говорю, Иннокентьевич, жена у тебя. Авария-то в самом деле странная.
– Да? А что не так-то? – рассеянно отозвался Лопухов.
Если честно, мыслями он уже был далеко от этого места. Он уже вприпрыжку бежал по районному отделению в сторону следственного изолятора, выводил оттуда в комнату для допросов Стаса Аньшина, а то можно было и не церемониться и прямо на месте допросить, и выколачивал из него всю правду о его пропавшей жене. Если, конечно же, она и в самом деле пропала, а не сбежала от него с проезжающим мимо дальнобойщиком.
Однажды, помнится, Стас уже снимал ее с фуры километров за сто от этих мест. Но даже тогда он не поколотил ее. Орал, болтали, так, что вороны с деревьев испуганно взлетали, но вот рукоприкладством не занимался – это точно. Так если он ее за такую провинность не тронул, чего ему ее сегодня-то было убивать?
– Не убивал он, – пробормотал себе под нос Лопухов.
– Чего? – не понял старший ДПС.
– Да так я… Так что тебя смущает в этой аварии? – спросил из уважения, интересовало его теперь совсем другое. И тут же вспомнил: – И Сам-то говорил, будто оперативники сюда должны были выехать.
– Так были, уехали уже.
– А что не так там?
Лопухов с беспокойством смотрел на пятачок, освещаемый фарами четырех машин, где теперь осторожно вышагивала его Татьяна. Он же мог ее теперь считать своей? Мог! И старший ДПС сразу определил в ней его женщину. И сама она не отказалась быть его женой.
Чего же она там так долго рассматривает-то?
– Эксперты, конечно, еще скажут свое слово, – важно выпятил нижнюю губу старший ДПС. – Но даже предварительный осмотр места происшествия и останков автомобиля позволяет сделать предположение, что с машиной было что-то не то.
– То есть?
Лопухов от такого витиеватого заключения аж шапку на затылок сдвинул, вот кому, наверное, от начальства не попадает, ишь, как складно говорить умеет.
– То ли с тормозами что-то было у этой машины не так, то ли с ходовой. Мы еще засветло подъехали и следы на дороге хорошо рассмотрели. Видно было, что хозяйка пыталась тормозить, но машину просто несло. Сначала начало бросать из стороны в сторону, а потом уже с дороги вышвырнуло.
– Тормозного пути, стало быть, не было? – спросил он и оглянулся.
Нет, ну чего там столько времени и с таким вниманием можно было рассматривать, а? То с одного бока зайдет, то с другого. То присядет, то, наоборот, шею вытянет, пытаясь заглянуть в обгоревшую кабину. И как не страшно ей? Лопухов вот лично покойников страсть как боялся, невзирая на то что большую часть своей жизни в милиции проработал и тоже повидал немало. Но всякий раз старательно нос воротил от жмуриков, а Татьяна, как заправский сыщик, уже минут десять на месте происшествия крутится, и ничего. И даже нос варежкой не прикроет, хотя горелым за версту несет. Ужас просто!
– Скажите, а машина не могла быть в угоне? – спросила она, едва успела выбраться из кювета.
– В угоне? – старший ДПС удивленно поднял брови. – Нет. А… а почему вы спросили?
– Да так, есть кое-какие соображения, – уклонилась она от ответа и потянула Лопухова к машине, пожаловавшись, что подмерзла. Потом вдруг снова повернулась и еще раз спросила: – Точно не было звонков, что машину угнали?
– Да нет же, нет. Точно говорю, мы первым делом позвонили в отдел и уточнили. – Старший ДПС озадаченно почесал затылок. – Если только хозяин праздник раньше времени не начал отмечать и пьяный не валяется.
– А такое может быть?
– Может! Еще как может! – улыбнулся старший ДПС. – У меня в практике был случай, когда на машине три дня катались, а хозяин с любовницей отдыхал и на улицу носа не высовывал. Жены и соседей любовницы боялся. Пока мои ребята машину ту не остановили, так и не знал он, бедолага, что машину его угнали. Так-то… Это… А почему вы все же так решили-то?
Татьяна не ответила ему, ловко вскарабкавшись в милицейский «уазик». Уселась, стянула с головы шапку, тряхнула примятыми кудряшками и, покосившись на притихшего озадаченного Лопухова, скомандовала:
– Ну что, поехали в отдел?
– Поехали, – кивнул он, заводя чихающую на все лады машину. – Ты ничего не хочешь мне сказать, Тань?
– Пока нет, Вася. Пока нет, но что-то подсказывает мне, что…
– Машина в угоне, я понял, – перебил он ее, ловко пробираясь сквозь автомобильный затор на дороге.
И чего, правда, людей держат? Праздник же на носу, протоколы давно подписаны, а народ в ожидании томится. Пора бы уже, давно пора всех по домам отпустить. И его, кстати, тоже. Пускай и скомканным получился день, но хоть ночь-то могла у них с Таней состояться!
– Да, что-то подсказывает мне, что машина в угоне, – снова повторила Таня.
– И что же нам подсказывает, мисс Марпл? – рассмеялся ее убежденности Лопухов. – Интуиция?
– А вот не скажу! – Кажется, она немного обиделась на него. – Приедем в отдел, спросим у дежурного, если заявлений не поступало, то… То тогда вообще ничего не скажу.
– А если поступало, то что?
– Тогда расскажу, – пообещала она и промолчала до самого отделения.
Машину никто не угонял. Кажется, эта новость Татьяну немного разочаровала. Она совершенно замкнулась, отодвинулась куда-то на задний план за спины мужчин, так, что Лопухов все время чувствовал ее присутствие, но ни разу не встретился с ней взглядом, видя лишь рукав ее куртки или носок сапога.
В разговоре она больше не принимала участия, все больше слушала. Да и они все – дежурный, Лопухов, два пэпээсника и один прозевавший свой уход оперативник – только и делали, что слушали невнятный рассказ молодого симпатичного мужчины. Им даже вопросы ему задать было некогда, все время говорил только он. Говорил и странно корчился на скамейке перед дежурной частью. Горестный спазм, на минуту прервавший его маловразумительный рассказ, он запил водой из стакана, который ему втиснул в руку Лопухов, и снова продолжил говорить.
– Я говорил ей, говорил… – бормотал он, ни на кого особо не глядя. – Все время говорил, предупреждал… «Надо быть осторожнее, милая!!! Нельзя так носиться, нельзя…» Как же так?! Как я теперь?! Почему она?! Ребята, ну почему именно она?! Как же это?.. Что я скажу ее родителям?! О боже, как это страшно!!! Мы собирались сегодня в гости!!! Нас ждут друзья!!! Что я скажу им?! Что?! Скажите, пожалуйста, что мне сейчас надо делать?!
Что можно было сделать для него в новогоднюю ночь, никто не знал. Поэтому все молчали.
Он поочередно посмотрел на них на всех. Потом вытянул шею, пытаясь высмотреть кого-то за спиной дежурного, удивленно вскинул брови и воскликнул:
– У вас в милиции работают женщины? Господи, как это нелепо!
Все, как по команде, оглянулись и уставились на засмущавшуюся Татьяну. Впрочем, смущалась она недолго. Едва слышно кашлянула и задала вопрос, который заставил избитого горем мужчину вздрогнуть.
– Что?! Что вы сказали?!
– Я не сказала, я спросила, – вежливо улыбнулась Таня. – Я спросила, во что была одета ваша жена, когда выходила из дома.
– Что? Моя жена? Во что была одета?
Он глупо поводил глазами и даже попытался пошутить, но никто не улыбнулся, когда он предположил, что могла уйти и голой. Тогда он вдруг резким движением поднялся со скамейки, сделал шаг Татьяне навстречу и совершенно ровным голосом, никак не напоминающим его давешние спазматические всхлипывания, ответил:
– Она была в коротком норковом полушубке. Да, точно. Дубленка на месте, шуба тоже на вешалке. Да, она была в полушубке из голубой норки. А почему вы спрашиваете?
– Вы какие-то вещи перевозили на заднем сиденье автомобиля? Или на переднем, быть может? Я имею в виду, что-то из одежды у вас в салоне имелось?
Лопухов оторопело смотрел на женщину, которую выбрал себе в жены, с которой сегодня ночью мечтал встретить праздник и затянуть его до самого утра, а там, глядишь, и на всю жизнь продлить, и не узнавал.
Нет, она по-прежнему была желанной, милой и симпатичной, но теперь она вдруг сделалась ему какой-то незнакомой, неузнанной, что ли. Он не был мастером самоанализа, не мог глубоко и дотошно рыться в собственном подсознании, знал просто, чего хочет, а чего нет в этой жизни. Так вот теперь, глядя на Татьяну, он понял очень четко: эта женщина ему нужна не просто от серой деревенской скуки и одиночества, она ему нужна потому, что другой такой нет и не будет уже никогда.
Потому что она – одна-единственная!
– Почему вы задаете такие странные вопросы? – вдруг взвизгнул мужчина, которого Лопухов еще пять минут назад чисто по-человечески очень жалел. – На что вы намекаете, не пойму?!
– Я ни на что не намекаю, – продолжила говорить Таня, встретив одобрительный взгляд Лопухова и не смывшегося вовремя из отделения оперативника. – Просто хочу знать, было ли что-то в салоне помимо шубы вашей жены? Может быть, какая-то куртка или… ватник? Или платок?
– Нет, и быть не могло. Какой ватник, о чем это вы?! Платок! Что такое платок, уважаемая? – Он саркастически ухмыльнулся, забыв о недавнем своем горе, еще как следует не оплаканном. – В салоне у нас не могло быть никаких тряпок, никаких! Ни платков, ни ватников, ничего! Мы всегда за этим очень строго следили. Даже нелепых подушечек не возили с собой никогда. Все только в багажнике. У вас все?
– Спасибо. У меня все, – улыбнулась Таня загадочной улыбкой и глянула вопросительно на Лопухова. – Василий Иннокентьевич, вы идете допрашивать Аньшина?
Лопухов растерялся и спросил то, чего, быть может, спрашивать не должен был, потому что это было неправильно.
– А у вас больше нет вопросов? – спросил он.
Конечно, неправильно. Таня же не работала на самом деле в милиции, хотя пострадавший и думал иначе. Но они все – дежурный, Лопухов, два пэпээсника и один прозевавший свой уход оперативник – с таким внимательным упоением слушали ее, ждали чего-то, какого-то невероятного поворота событий, что были несколько разочарованы тем, как она резко все закончила.
Поэтому он и спросил – выскочило просто, – хотя это и было неправильно.
– Нет, у меня больше нет вопросов, – снова с необъяснимой загадочностью улыбнулась Татьяна. – Идемте, Василий Иннокентьевич.
– Постойте-постойте, – пострадавший неожиданно преградил им дорогу и ткнул указательным пальцем в сторону Татьяны. – Вы задаете сначала мне очень странные вопросы, а потом так вот безо всяких объяснений уходите?
– Да, ухожу, – кивнула она.
– А почему? Почему уходите? – повторил он обескураженно.
– Потому что мне кажется, что я знаю, что именно произошло там – на дороге. – И снова потянула Лопухова. – Идемте, идемте же, Василий Иннокентьевич.
– Ну уж нет! Мину-у-уточку!
Убитый горем мужчина, кажется, совершенно ничего не соображал, раз ухватил Таню за рукав куртки и толкнул в сторону от Лопухова с невероятной силой и напором.
– Я не позволю водить меня за нос! Говорите, или я… Или я буду жаловаться!
– Что говорить?
Татьяна остановила мгновенно вскинувшегося на дыбы Лопухова, не дай бог мстить начнет прямо в милиции. Тогда его начальство точно на коровник отправит.
– Вы ведь с какой-то целью задавали мне свои глупые вопросы?! – мужчина начал кричать, было ясно, что контролировать себя он уже не способен. – С какой целью?! Почему вас интересовало, во что была одета моя жена?! Почему вы интересовались какими-то платками?! В какой связи?!
– Да? – вдруг подал голос припозднившийся с уходом оперативник. – Почему?
И снова несколько пар глаз воззрились с любопытством на Татьяну.
– Хорошо. – Она посмотрела на Лопухова и вдруг подмигнула ему. – Я отвечу вам всем, но минут через десять. Сначала мы с Василием Иннокентьевичем зададим несколько вопросов Аньшину Станиславу, а потом…
– Аньшин? Станислав? Кто это такой?! – У мужчины задергались оба века. – Это кто еще такой, черт побери?! Он что – ее любовник?! Они были вместе, да?! Вы что-то от меня скрываете?!
– Наберитесь терпения, – посоветовала ему Татьяна примирительно. – Мы скоро…
Невзирая на поздний час и привычку к жестким нарам, Стас Аньшин не спал. Он сидел, привалившись спиной к обшарпанной стене следственного изолятора, согнув ноги в коленях, установив их прямо в ботинках на матрас, и смотрел в одну точку. На вошедших он даже не взглянул, поэтому, когда Татьяна заговорила, вздрогнул от неожиданности.
– Оп-па, да у вас теперь баба на дознании работает, гражданин начальник, – улыбнулся Стас не зло, впрочем, а вполне нормально, может быть, с усталостью. – Что, у мужиков мозги от водяры посохли, так?
– Скажите, Станислав, вы поругались с вашей женой, так? – повторила свой вопрос Татьяна. – Можете не отвечать, все и так понятно. Вы поругались, поэтому она одна ушла за елкой.
– Что еще? – Аньшин сплюнул прямо на матрас.
– Поэтому вы не сразу бросились ее искать. Вы злились и какое-то время сидели настырно дома. И забеспокоились, лишь когда ваша злость на нее испарилась. Так?
Аньшин крутанул наголо бритой головой, прищурился, глянул на Татьяну.
– Ишь, как вы все про нас знаете-то! Умные! Она, вон, тоже все утро орала, что она для меня пустое место, что если бы я ее любил, то повез бы на праздник в город. А откуда она знает-то, кто она для меня?! Может, этот дом да она – все, что у меня есть, и все, что мне в жизни надо. А она!..
– Вы сказали ей об этом? О том, что она – это все, что у вас есть?
– Нет, – мотнул головой Аньшин и добавил с тоскливой маетой: – Не успел. Она орала, орала, потом фуфайку надела, платком повязалась, от порога крикнула, что за елкой в лес пошла, и ушла.
– Ватник?! – ахнула Татьяна, распахнув широко глаза. – Она была одета в ватник и платок?!
– Да, и в валенках, а в чем еще за елками в лес идут, на каблуках, что ли, и в платье? – хмыкнул Аньшин. – А чего это, начальник, тебя это так всполошило?
– Дальше? Что было дальше, рассказывайте! – потребовала Татьяна, пропустив его вопрос.
– А что дальше? Ничего. Я сидел, сидел, решил к соседу заглянуть.
– К какому соседу? – напрягся сразу Лопухов.
Соседей Аньшина он всех знал и знал также доподлинно, что два ветхих старца откровенно презирали все, что располагалось, двигалось и дышало дальше их забора. Стаса они даже презирать не удосуживались, они его просто не видели.
– Да приехал там какой-то залетный фраер, чую, в бизнесе, наверное, крах у него либо с бабой пособачился, вот и решил Новый год в такой глуши встретить. Он вчера приходил знакомиться, я его наладил. Два старых пердуна его тоже вниманием обделили.
– Ну! Пошел ты к нему и что? Не тяни, что дальше? – прикрикнул на него Лопухов, немного раздосадованный тем, что пропустил незаконное вторжение чужака на подотчетную ему территорию.
– Да только зря я к нему ходил, – пожаловался Аньшин. – Бутылку взял, как положено, а только лишним оказался.
– С чего решил?
– Да стол он на двоих накрыл. Я зашел без стука, как обычно, а он перепугался с чего-то. Я-то поначалу подумал, может, моя к нему пожаловала. Че, мужик крутой, при тачке дорогой. Думаю, купилась. Даже забыковал поначалу.
– А потом что?
– Потом понял, что с бабой он, но не с моей. Я и успокоился, и ушел. Третий – он ведь лишний. Только, слышь, начальница, – Аньшин глянул серьезно на Татьяну, не подозревая, что та никакого отношения к службе в органах не имеет, – я не убивал свою-то. Не смог бы я! Поругаться, да, поругались. Но чтоб руку на нее поднять… Это не мое, Лопухов вон знает. Куда она могла подеваться-то, а?! Тоска вот здесь какая-то грызет, хоть вешайся.
Он с силой саданул крепким кулаком себя в грудь и уронил подбородок на коленки, подтянув их свободной рукой повыше.
Татьяна смотрела на серый матрас с грязными влажными пятнами от каблуков его ботинок, остро, до слез жалела этого мужика с такой его нескладной, глупой жизнью. Утешить-то ей его было нечем.
– Скажите, а вы видели женщину вашего соседа? – спросила она и ткнула коленкой Лопухова по ноге, пора было уходить.
– Нет, женщину не видел. Она на койке лежала, накрытая по самый нос. Замерзла, может.
– А… А на чем же она приехала-то? – начал наконец прозревать и Лопухов. – Сосед ведь не уезжал никуда?
– Нет вроде, тачка стояла, как и стояла.
– Ну! Он не уезжал. К вам в деревню тоже никто не приезжал, ты бы увидал?
– Конечно. Я, как злость-то схлынула – она ведь правильно все про меня сказала, – качнул подбородком Аньшин в сторону Татьяны, – так все прислушивался, все на крыльцо выходил, то на дорогу, то на лес глаза таращил. Никто не приезжал. И с вечера никого не было, я дрова колол и двор убирал от снега допоздна. У фраера света давно не было, когда я угомонился.
– Так откуда эта женщина взялась?
– С шоссе, откуда же еще-то, – пожал равнодушно Стас плечами, обтянутыми толстым свитером домашней грубой шерсти. – Я когда свою пошел искать, след как будто какой-то видал от шоссе к деревне по краю леса. Я по нему прошел, думал, моя туда пошлепала вместо того, чтобы за елкой-то. Но не было ее либо укатила снова…
– Что ему станем говорить?! – заговорщически зашептала Татьяна Васе в ухо, стоило дежурному запереть за ними дверь изолятора и отойти подальше. – Нельзя ему сразу вот так все рассказывать.
– С ума сошла, да? – Василий шумно сглотнул вязкую, как патока, слюну, разволновавшись от ее близости. – Как мы ему не скажем, она ведь жена ему!
– И что, что жена?! Тем более что жена! Сначала с ней надо поговорить, а потом уж… Ну что вы такое руками своими делаете, Василий Иннокентьевич? – смешливо возмутилась Татьяна, начав шлепать его ладоням. – Увидят еще!
– Тань, а может, ну его все, а? Мы вроде уже все сделали, что начальство велело, – взмолился Лопухов, семеня за ней длинным милицейским коридором. – Поехали домой, а! Там у нас курица с картошкой в духовке.
– И блинчики, – отозвалась она со вздохом.
– И блинчики! И шампанское у меня в холодильнике. А Новый год вот-вот наступит. Поехали, а?
Она осторожно выглянула из-за угла. Обнаружила, что там – перед дежуркой – по-прежнему стоят люди, и снова нырнула обратно.
– Они все там, Лопухов. Что делать станем? Рассказывать ничего нельзя!
– А как же?
– А так же! Завтра день будет. Сначала надо убедиться в том, что мы с тобой правы, а потом уж…
– Домой, стало быть, не поедем, – догадался Лопухов.
– Поедем-поедем, но сначала к этому, как его…
– Залетному фраеру? – подсказал он.
– Во! Сначала к нему, а потом уже и домой. Согласен?
– А куда деваться-то. А с этим-то что делать? – Лопухов кивнул себе за спину. – Ему-то худо сейчас.
– Знаешь, Вася, пускай он лучше тут на глазах побудет. А то натворит бед еще каких с тоски своей великой. Ну что, идем?
Вдовец не стал, как ни странно, требовать от них правды. Он сидел, ссутулившись, на скамейке, смотрел на лампочку, щурился и о чем-то напряженно размышлял. Все остальные лениво переговаривались между собой, без конца поглядывая на часы и гадая, успеет задержавшийся на работе оперативник к бою курантов домой или все же опоздает. И если опоздает, то что ему за это от жены будет.
Татьяна с Лопуховым вывернули из-за угла как раз в тот момент, когда дежурный «укладывал» носки с трусами в дорожную сумку оперативника. Прощения, по его мнению, за такое опоздание быть не могло.
– Ну! – встряхнулись все, включая медитирующего на лампочку вдовца. – Что скажете?
– А ничего. Сказать нечего, – пожал плечами Лопухов, тесня к выходу Татьяну. – Мы тут по второстепенному делу были. Начальник приказал одного задержанного до утра допросить. Вот мы и…
– Лопухов! – взревел оперативник, хватая со стойки перед окошком дежурного свою вязаную шапку. – Какого черта я тут стою, не знаешь?!
– Не-а, – невинно улыбнулся ему Лопухов, Татьяна уже вышла на улицу. – Всем пока, с наступающим вас, ребята!
– Да! – плаксиво подхватил разбитый горем муж. – С наступающим! Какой теперь тут праздник?!
Последним, что увидал Лопухов, были вздрагивающие от плача плечи мужчины. Утешать его теперь было некогда, Татьяна уже влезала в Васину служебную машину.
«Успеть бы теперь хотя бы к чужому новогоднему столу, – подумал Лопухов, взбираясь на водительское сиденье. – Главное, что женщина моя желанная рядом, а стол и дом могут быть чьими угодно».
Глава 5
– Сейчас, секунду, еще немного!!!
Он так и не научился красиво открывать шампанское. Так, чтобы пробка оставалась в руке. Чтобы, выскакивая из бутылки, издавала негромкий хлопок. А вместо вспененного вина, заливающего стены, из горлышка выплыл бы аккуратный аристократический дымок.
Не мог он так. Либо полбутылки на потолок, пол и стены, либо вообще с писком непонятным, будто не шампанское, а ситро открывает, либо, как сейчас, сидит, ждет нужного момента и с красным от натуги лицом держит из последних сил выпирающую из бутылки пробку, а потом ведь точно на потолок, пол и стены пенным шлейфом пройдется.
– Да не нужно. – Она улыбнулась с трогательной нежностью. – Не нужно ждать, давайте сейчас. Разливайте уже, а то потом колоть в нос будет прямо в двенадцать.
Он шлепнул пробкой об потолок, не удержав. Залил бабкин сундук, угол, слава богу, что не попал ей на платье. Разлил остатки шампанского по стеклянным высоким стаканам, не зря покупал, как чувствовал, и проговорил:
– Давайте, за счастье!
– Давайте, – согласилась она, кивая. – Или за несчастье, которое счастью помогло.
– Можно и так. – Миньков одним глотком выпил шампанское и сморщился. – Честно, не люблю я его.
– А зачем покупали? – удивленно вскинула она брови. – Вон у вас его сколько! Аж целых три бутылки!
– Так традиция же. Да и гостей намеревался пригласить.
– Не пригласили?
– Пытался. Не нашлось желающих. Если бы не вы… Если бы не счастливый случай, то куковал бы здесь один.
Она мелкими глотками пила шампанское, куталась в объемный воротник платья и все никак не могла согреться. Уже очень давно она была в этом доме. Сколько же прошло времени, когда этот мужчина нашел ее на опушке леса? Если сейчас полночь, а нашел он ее около двух часов дня, как он рассказывал, то почти десять часов. Да, почти десять часов он согревает ее. Сначала долго тащил ее на себе, выкопав из сугроба. Потом стянул с нее сапоги, полушубок, уложил на кровать и начал растирать ноги. И делал это так настойчиво, с таким напором, что ей сделалось больно, и она заплакала. Он перепугался и начал ее уговаривать. Говорил, что так нужно, что это правильно, что если он не будет так тереть ее ступни, то после переохлаждения могут начаться проблемы со здоровьем.
Какие проблемы со здоровьем, какие?! У нее жизнь вся под откос сегодня пошла. Милое трогательное неведение, в котором она прожила несколько лет, вдруг оборвалось, закончилось. Оно взорвалось огромным воздушным пузырем, произвело такой оглушительный грохот, что до полной немоты сдавило ей затылок.
Нет, это не обстоятельства, это ее муж сдавливал ей затылок, заставляя выпить что-то отвратительное и горькое из бутылки. Смотрел ей прямо в зрачки незнакомыми холодными глазами, держал ледяными пальцами за затылок и приказывал ей пить.
– Леня, Леня, я не хочу, – пищала она, захлебываясь от горечи. – Что это, Леня? Не надо.
– Надо, дорогая. Именно это и надо. – И снова одной рукой держал ее за затылок, а второй больно давил на щеки, чтобы она послушно открывала рот.
Было мерзко, душно и страшно. Она ничего не понимала вообще! Утро началось так благодушно, так замечательно. Звонили родители, звонили друзья, поздравляли с наступающим праздником, звали в гости. Она сегодня за утро столько получила приглашений! Но вежливо отнекивалась. Она же не могла принять решение без Лени. Нужно было сначала все с ним согласовать. А он с утра уехал куда-то, не сказав – куда, обещал вернуться к обеду. Она принялась хлопотать на кухне, хотя к празднику почти все было готово, это так уж она дополнительно решила его порадовать, принявшись стряпать пончики. Леня очень их любил с клюквенным киселем. Она и кисель сварила.
Только он не стал ничего. Влетел домой в странном каком-то возбуждении. Велел срочно одеваться, сказал, что потом по пути все объяснит. Но объяснять ничего не стал. Просто повез ее далеко за город, все время ухмыляясь каким-то своим мыслям. А на ее вопросы отвечал тем, что она должна потерпеть, что скоро он ей все расскажет, вот еще немного проедут. Что вот за этим, нет, за тем вон поворотом он ей все объяснит.
Но и потом он не стал ей ничего объяснять. Ухватил за затылок, вытащил откуда-то из-под сиденья пластиковую бутылку и начал заставлять ее пить. Сопротивляться она не стала. Это не в ее привычке было, оказывать Лене сопротивление. Если он говорит, что именно так и так надо делать, она так и делала. Хотя он всегда считал ее вздорной и возмутительно нравоучительной. Но это было неправда, нет. Она никогда не читала ему нотаций, она могла лишь советовать. Советовать и… подчиняться.
Содержимое бутылки она выпила все до конца, и еще до того, как он вышел из машины, переговорив с кем-то по телефону, она почувствовала, как свинцом наливаются веки, а тело ее, сделавшись совершенно безвольным, заваливается набок.
Спать было нельзя, она это даже в полуобморочном своем состоянии понимала. Надо было выбираться наружу из машины. Снаружи было прохладно, свежо и не так страшно. Но пока Леня бегал вокруг машины, чем-то гремел по днищу, выбираться наружу было нельзя. Вот как он уедет…
– Ну все, спящая красавица, пока! – улыбнулся он и больно похлопал ее по щеке. – Как протрезвеешь, так жду тебя дома. Может, и к столу еще успеешь.
И рассмеялся злым, диким смехом, уходя прочь. Потом она отчетливо услышала шум подъезжающей и отъезжающей машины, стук открываемых и закрываемых дверей, чей-то смех, показавшийся знакомым, и все стихло.
Надо было вылезать из машины на улицу, надо было это сделать до того, как она уснет окончательно. Пускай тело ватное, ноги не слушаются, в голове шум, но на улице будет лучше.
Как альтернатива, Леней ей было предложено, если она замерзнет, завести машину. И даже настоятельно советовалось не сидеть на месте, а проехаться туда-сюда, но она понимала, что этого делать нельзя. Она не сможет ехать по правилам, хотя знала их назубок. Она не сможет пока ехать вообще. Можно было бы, конечно, проспаться, а потом уж, но…
Но ей было страшно от всего, что он сегодня с ней делал.
Зачем вливал в рот ей что-то горькое?
Зачем оставил одну на пустынной дороге?
Зачем что-то делал под машиной, чем гремел там?
И пускай он всю их совместную жизнь считал ее капустой и не раз называл так со скрипом зубовным, она что-то да сообразить смогла даже своими затуманенными странным зельем мозгами.
Сколько времени ей понадобилось на то, чтобы вывалиться из машины в сугроб, она не знала. Назвала бы этот временной отрезок вечностью и не солгала бы. Потом, встав на колени, начала совать себе пальцы в рот, пытаясь продвинуть их как можно глубже. Ее тошнило снова и снова, тело содрогалось мелкой дрожью, внутренности подкатывались к горлу, но она настырно держала пальцы во рту.
Когда внутри ее уже ничего не осталось, она отползла в сторону и упала лицом в снег. Немного помогло. Она даже смогла подняться на ноги и пойти куда-то. Сначала была тропинка, она точно помнила, потом ее не стало, и она начала увязать в снегу. Но еще какое-то время медленно брела, с трудом передвигая ноги. Упала, когда споткнулась о корень высокого дерева. Даже не разобрала, что это за дерево такое, просто упала к подножию ствола, и все.
– Вот и все, – прошептала она со слезой. – Вот и все. Леня, у тебя все вышло. Вышло, как ты хотел…
Спать было нельзя, а хотелось. Надо было вставать, идти, ползти, грызть каждый заснеженный метр земли зубами, а сил просто не было. И тогда она, закутавшись головой поглубже в воротник шубы, просто решила погибнуть.
Раз она никому не нужна…
Раз она ему не нужна, то она сделает так, что ее не станет. Пускай он будет счастлив. Она ведь всю жизнь с ним к этому стремилась. Пускай он будет счастлив.
Уснуть она не успела. Где-то совсем рядом начал поскрипывать снег, потом все ближе и ближе, и вдруг приятный мужской голос воскликнул:
– Ничего себе!!! А вот и Снегурочка!!!
Он вытащил ее из снега, отряхнул, пощелкал по щекам, но совсем не больно, а осторожно. Потом начал заставлять ее подняться, она не подчинялась, обвисая в его руках огромной тряпичной куклой.
– Придется вас нести, Снегурочка, – хлопотливо восклицал мужчина, пристраивая ее на своем плече. – Будет не совсем удобно, но что делать?
– Я тяжелая. Я очень тяжелая, – шептала она одними губами, не слыша даже сама себя. Он, конечно же, не услышал. – Леня всегда говорил, что я жирная…
Мужчина донес ее до своего дома. Втащил ее внутрь, тяжело и громко отдуваясь, уложил на кровать и тут же начал стягивать с нее сапоги, полушубок, больно тереть озябшие ступни.
Когда она ему все рассказала, обо всем, что произошло и почему она оказалась в снегу на опушке леса в канун новогодней ночи, Сергей – так звали ее спасителя – долго не мог ничего сказать. Смотрел на нее недоверчиво с какой-то странной кривоватой улыбкой. Потом брякнул что-то типа: да ладно, разве так можно. Потом заставил повторить все еще раз, потом оделся и помчался куда-то, приказав ей никуда не выходить и никому не открывать и на зов не отзываться.
Вернулся скоро злой и всклокоченный.
– Представляете, кто-то угнал вашу машину! – воскликнул он, стащив с головы шапку.
– Как это? – не поняла она, приподнимая голову с мягкого теплого ложа. – Кто угнал, Леня?!
– Да щас, Леня! Он теперь сюда носа не покажет. Он-то рассчитывает, что вы уснете надолго, потом либо замерзнете во сне, либо проснетесь, ничего не вспомните и первым делом полезете за ключами. Это ведь первая реакция замерзающего в машине человека, так ведь?
– Конечно, – кивнула она.
Она бы так точно и сделала, забыв вспомнить, как оказалась на незнакомой дороге и почему уснула за рулем.
– Потом, когда уже поехали бы, могли и вспомнить. Но было бы уже поздно.
– Почему?
– Потому что, думаю, что-то он натворил там либо с тормозами, либо с рулевой. Не зря же под машиной шустрил. – Сергей нервно заходил по тесной комнатке, без конца выглядывая в окно на улицу, теребя цветастую клеенку. – Вот кто-то попал, дурак, а! Вот кто-то попал!!!
– Думаете, что тот, кто угнал машину, он?..
– Конечно! – воскликнул Сергей с горечью. – Второй раз за сегодняшний день счастью не случиться.
– А первый который? – не поняла она.
– Первый? Первый – это тот, что я нашел вас, что вы живы. – Он присел на корточках перед узкой койкой, на которой она грелась под одеялом и своим полушубком. Поправил ее волосы, растрепавшиеся по подушке. – Вы – моя Снегурочка теперь… Вы отдыхайте, а я на стол стану накрывать. Новый год ведь вот-вот наступит…
Они даже шампанское не успели допить, как возле дома остановилась какая-то машина, и через минуту в сенцах загрохотали тяжелые шаги.
– Можно? – В комнату ввалился милиционер в форменной толстой куртке и ушанке с кокардой и с ним еще симпатичная женщина. – Успели до курантов-то?
– Три минуты осталось, – озадачился Миньков и полез еще за парой высоких стаканов. – Присаживайтесь. Шампанское наливать?
– А как же! – воскликнул милиционер, стал по-хозяйски раздеваться, снимать куртку с сопровождающей его женщины и подталкивать свою спутницу к столу. – Давай, давай, сама рвалась к ним в гости. Домой ей, видите ли, не нужно, а сюда – так да. Прямо спорила со мной! Познакомьтесь, товарищи, это Татьяна – моя будущая жена.
– Очень приятно, – отозвался Миньков, недоумевая все сильнее, но к стаканам поставил тарелки, положил вилки и начал нарезать крупными кусками гуся, который все же удался. – А чего к нам так спешили, Татьяна? А вас-то как, товарищ милиционер?
– Лопухов я. Лопухов Василий Иннокентьевич, можно просто Василий. Я налью шампанского-то? Минута уже осталась! – Он схватил бутылку и начал разливать вино по стаканам, при этом приговаривая: – Очень хотела убедиться, что гражданка Верещагина жива и здорова. Вы ведь Верещагина, так?
– Да. Я Верещагина Елена, – кивнула она, с интересом рассматривая странных гостей. – А вы, наверное, местный участковый?
– Как догадались? Хотя кто еще в такую-то ночь сюда поедет? – Лопухов поднялся, все время наблюдая за часами. – Ну! Давайте, Новый год наступил! Выпьем!..
Они выпили, загалдели, мужчины принялись жать друг другу руки и выяснять, где могли раньше видеться. Оказалось, что в детстве на каникулах Миньков в соседнем селе играл в футбол за тамошнюю команду, а Лопухов судил. И даже не засчитанный им гол вспомнили и принялись спорить до хрипоты, что мяч тот был, по мнению Минькова, – честным, по мнению Лопухова, – нет.
Татьяна пододвинулась поближе к Елене и шепнула той на ухо:
– Я рада, что вы живы!
– Я тоже, – улыбнулась она в ответ. – Это все Сережа! Он нашел меня в снегу и принес в свой дом.
Мужчины тут же стихли, расселись по местам, и Елене пришлось заново повторить всю печальную историю минувшего дня.
– А я сразу не поверила в его горе! – шлепнула ладонью по столу Татьяна. – Не знаю почему, но не поверила. Потом еще у меня сомнения появились, когда машину я осматривала. Думаю, такая машина дорогая, а погибшая в ватнике и в платке. Странно. К Васе пристала, говорю, машина обязательно должна быть в угоне. Не могла хозяйка в такую машину в ватнике и платке сесть.
– И кто же эта несчастная угонщица?
Сергей и Елена переглянулись, тут же вспомнив странный визит угрюмого мужика, разыскивающего свою жену.
– Неужели это его жена?! – ахнула Елена Верещагина и покачала головой. – Вот как бывает… Ловушка была мне подготовлена, а попался в нее другой человек.
– Искала она ту ловушку, Лен, – по-свойски похлопывая ее по плечу, отозвался Лопухов, шампанское ударило ему в голову. Он раскраснелся, расстегнул китель и рубашку под ним ниже положенного. – Стас ее, бывало, то с машины дальнобойщиков снимет, то с автобуса пригородного. Все приключений искала на одно место. Сегодня вот нашла! Ну стоит машина на обочине и пускай себе стоит! А она позарилась, видите ли. Поглядела, поглядела, никого вокруг. Ключи в машине. Сумка там же. Сумка-то была там?
– Была, – вспомнила Лена. – Деньги там были, карточка банковская. Леня ничего не забрал, все оставил.
– Вот, он не позарился, побоялся, что сразу его заподозрят в преступлении, а она позарилась на машину дорогую, на сумку с деньгами. Вот оно так и вышло…
– Не судьба, стало быть, – задумчиво отозвалась Татьяна, улыбнувшись Сергею и Елене. – Не судьба была Лене погибнуть. Надо было, чтобы вы его нашли, Лена. Или он вас. Расскажи кому, не поверят!
– Чему, Тань? – повел хмельными глазами Лопухов. – Чему не поверят-то?
– Чуду, Вася. Чуду такому не поверят. – Татьяна взялась за стакан с шампанским. – Сказку про подснежники в новогоднюю ночь я знала с детства, а вот про то, чтобы кто-то судьбу свою мог под снегом разыскать, – нет, не слыхала.
– Наверное, я просто этого очень хотел. – Миньков осторожно тронул скрипучий табурет, пододвигаясь к Елене поближе. – Очень хотел, чтобы именно сегодня и именно она для меня нашлась.
– Говорят, под Новый год, что ни пожелается, все всегда произойдет, все всегда сбывается! – пропел вдруг Лопухов на редкость приятным и совсем не фальшивым голосом. – Наверное, так оно и есть, только тут есть одно «но», товарищи…
Почему-то давно забытое обращение, задвинутое новорожденными сударынями и господами в медвежий угол, было на удивление приятно им всем. Можно было бы сказать и друзья, но и товарищи – тоже замечательно. И не полоскало оно перед глазами кумачовым, не терзало души необходимостью идейного подвига, не нацеливалось на тебя пальцем с громадного плаката, а казалось милым, приятным и единственно правильным. И сразу вспоминалось тоже из давнего, что человек человеку – друг, товарищ и брат. И футбольное поле тут же из детства вспоминалось, и хоккей на пруду, и рыбалка с наживкой в ржавой консервной банке. Тогда-то ведь никто из них господами не был, а все были друзьями и товарищами.
Молодец, Лопухов! Молодец, что всем напомнил!
– Какое «но», Вася? – поторопила его Татьяна, разворачивая огромный разрезанный апельсин красивым цветком на тарелке.
– Чтобы все сбылось, надо желать всегда только хорошего! Мира, добра и любви всем нам надо желать и… – Он снова взглянул на часы. – И я желаю всего этого всем нам в наступившем уже новом году! Ура, товарищи!..
Анна и Сергей Литвиновы Первое. Полдень
Я приближался к месту назначения. Настроение было безоблачным.
Три часа до Нового года – самое время, чтобы радоваться и предвкушать.
Электричка весело пела и пристукивала. За черными окнами по диагонали проносились редкие снежинки.
Последнее дежурство в году закончилось. Все дела переделаны. А то, что не завершено, – оставлено на будущий год.
На даче в М. меня дожидались друзья. Даже хорошо, что тридцать первого декабря мне выпало дежурство: не будет томительного ожидания полуночи и хозяйственных хлопот. Приехал – и сразу за стол.
Шесть человек. Три пары. И еще – неизвестная мне девушка Лера. Друзья, а особливо их жены или подруги, ужасно хотели меня, начинающего холостяка, женить – или по меньшей мере с кем-нибудь познакомить.
В рюкзаке я вез свое скромное подношение к будущему столу: две бутылки натурального французского шампанского и полкило контрабандной красной икры, купленной по случаю у коммивояжеров, забредших в наш офис. А кроме того, подарочки, я приобрел их в последней командировке на Кубу, где пришлось негласно прикрывать одну молодую бездельницу, дочку олигарха. Парням я вез по «коибе», их половинкам – по очаровательной тряпичной куколке. И скульптурку из красного дерева для девушки Леры, за которой мне таки придется ухаживать.
Предчувствие неведомых счастливых перемен наполняло меня. Я предвкушал: что-то должно произойти в моей жизни, что-то переменится, и обязательно в лучшую сторону. Каждый Новый год возникает у меня подобное чувство – и не всегда оно обманывает.
Электричка уносила меня все дальше от города. Вагон пустел на глазах. Люди, подвыпившие, с подарками, спешили навстречу застольям, шампанскому и фейерверкам. Даже неутомимые коробейники с мороженым, обложками для паспортов и чудо-отвертками уже не беспокоили. Взяли предновогодний тайм-аут и бродячие музыканты-певцы.
На каждой станции ряды пассажиров редели, я продвигался по деревянной скамейке все ближе к окну и вскоре оказался в своем «купе на шестерых» в одиночестве. Я читал и слушал в наушниках радио. Но вскоре в скупом и тусклом освещении глаза у меня заломило, я сунул книжку в рюкзак и поднял голову. Оказалось, во всем вагоне осталась всего пара человек. Кроме меня, сидела здесь лишь подтянутая пожилая дама, по виду отставная училка (а то и завуч), и подвыпивший гастарбайтер, хохол или молдаванин.
Ночь… Пустой вагон, снежинки за окнами, лес по обе стороны, далекие огоньки… Я человек, не склонный к сентиментальности, но, видит бог, во всем этом было что-то романтическое – особенно если учесть, что каждое постукивание колес приближало к Новому году.
И вдруг – едва поезд усилил ход после очередной станции – началось резкое торможение. Меня даже вдавило в спинку сиденья. Вагон затрясся, задрожал. Раздался дикий визг – железа по железу. Я напрягся в ожидании удара. Почему-то показалось, что мы вылетели на встречный путь. Или чья-то машина заглохла посреди переезда.
Удара, слава богу, не последовало. Электричка, отскрежетав, сбавила ход до нуля и, наконец, подрагивая, замерла, слышалось лишь неумолчное «дыр-дыр-дыр» моторного вагона.
Я выглянул в окно. Ничего не видно, лишь проносились редкие снежинки, да средь черноты мерцала березовая роща, а за нею – редкие огни. Мы уже выехали из густонаселенных пригородов и торчали где-то меж деревень и дачных поселков.
Спереди донесся отдаленный стук – вроде бы открылась дверь кабины машинистов.
Повинуясь инстинкту охотника, я вскочил места и отправился вперед по ходу поезда. Училка и гастарбайтер проводили меня взглядами – училка скептическим, а гастарбайтер – удивленным.
Я ехал во втором вагоне, и потому нужно было только перейти сцепку, чтобы оказаться в голове состава.
В первом вагоне оказался один-единственный пассажир подшофе. Он спал, привалившись к окну, в шапке набекрень и со сбившимся набок галстуком. Даже экстренное торможение его не разбудило.
Я вышел в самый первый в поезде просторный тамбур. Двери наружу оказались закрыты – равно как и в кабину машинистов. Я попытался хоть что-то разглядеть в мутном, испачканном окне – но ничего не увидел.
Однако там, в заснеженной пустыне, что-то происходило – донесся мужской удивленный вскрик, потом заорали друг на друга два возбужденных голоса. Один звучал отдаленно – слов никак не разобрать, зато второй – совсем рядом.
– Что там?
– …!
– Что?!
Удивление казалось неподдельным, однако ответ, увы, прозвучал по-прежнему неразборчиво:
– …!
– Ни фига себе! Давай, тащи его сюда!
И вдруг, заглушая электрическое бульканье моторов, снаружи, сквозь задраенные двери, раздался отчаянный вопль. Я прислушался. Похоже, где-то там, в заснеженном пространстве, надрывался младенец.
Я подскочил к окну, глянул. По-прежнему ничего не видать – лишь снежинки, белые березы, темнота. Я бросился к двери, выходящей на другую сторону путей – и там все то же самое, ни зги.
Впереди, в кабине машинистов, хлопнула дверь. И почти сразу же электричка тихонько тронулась с места.
Через минуту ожила вагонная трансляция. Голос машиниста звучал глухо, но отчетливо. Чувствовалось тщательно сдерживаемое напряжение.
– Граждане пассажиры, – промолвил он, – не волнуйтесь, ничего страшного не произошло. Мы продолжаем свое путешествие и, надеюсь, Новый год благополучно будем встречать по домам…
«Э-э, да он – поэт», – промелькнуло у меня в голове.
Но тут, перекрывая мерный голос, из репродуктора донесся отчаянный вопль новорожденного.
А машинист невозмутимо продолжал:
– Просьба сотрудникам милиции пройти в первый вагон. А также… – Он вздохнул и сделал паузу. Младенческий крик разносился по-прежнему. – Если среди пассажиров врач, желательно детский, убедительно прошу его также проследовать в первый вагон. Повторяю! Срочно нужен врач!
У меня появилось величайшее искушение постучать в кабину машиниста и спросить, что случилось. Но я же не врач. И не сотрудник милиции. Уже не сотрудник милиции.
В этот момент отъехала ведущая в вагон дверь, и в тамбур заглянул мужчина с заспанным лицом.
– Слышь, братан, че случилось-то?
Галстук пассажира, его добротный костюм и дорогое пальто диссонировали с манерой общения – но он, похоже, считал, что с мужичками вроде меня, в незаметном пуховичке, следует разговаривать в подобном простонародном стиле.
Я улыбнулся:
– Мне кажется, что в нашем дружном пассажирском семействе – прибавление.
– Ты о чем? – поморщился заспанный. На лбу его отпечаталась красная полоса от шапки.
Однако ответить я не успел.
В тамбур заглянули сразу несколько человек. Среди них был и гастарбайтер из моего вагона, и бывшая завучиха. Но главное, девушка – столь потрясающая, что я немедленно, через восемь секунд, понял, что она должна быть со мной. И я готов сделать все, что угодно, лишь бы она стала моей.
Нет, она не была сногсшибательно красива: никаких сверхнеобыкновенных глаз, или губ, или шеи. Не было и вызывающей одежды – шпилек или там мини-юбки. Ничего, что заставляет мужиков терять головы. Простая, скромная одежда. Простое скромное лицо. Но в глазах светились и ум, и воля, и способность любить. И – самое существенное! – меня тянуло к ней. Я понял, что она – моя. И я буду последним дураком, если упущу ее.
– Что случилось? – строго спросила она, обращаясь именно ко мне.
Ее голос мне тоже понравился. Тембр оказался не слишком низким, но и не высоким. Ненавижу писклявые женские голоса. У меня скулы сводит от псевдооперных сопрано.
– Вы, что, сотрудник милиции? – улыбнулся я в ответ.
– Я врач.
– Давайте спросим у машинистов, что там.
Опередив меня, она решительно подошла к двери кабины и три раза стукнула в нее.
– Кто? – прокричал в ответ взволнованный мужской голос.
Тут поезд остановился на очередной полузасыпанной снегом платформе. Механически раскрылись двери, никто не вошел и не вышел, дверцы разочарованно закрылись, электричка покатила дальше, набирая скорость.
В тамбур из кабины вышел один из машинистов. В руках он держал сверток. Внутри угадывался запеленутый в одеяло младенец, но личика видно не было – просто бесформенный, неаккуратный кулек.
Железнодорожник, державший ребенка, выглядел донельзя потрясенным. На нем прямо-таки не было лица: весь бледный, глаза выпучены, руки трясутся.
– Что произошло? – быстро спросил я. Профессиональная привычка выкачивать информацию дала о себе знать.
– Он… лежал… на путях… – с усилием молвил человек в железнодорожной тужурке, глядя в пространство. На синем его пиджаке болтался бейджик с именем: «ПАРАНИН Святослав Михайлович».
«Господи, – мельком подумал я, – как этого Паранина в машинисты-то взяли – со столь низкой стрессоустойчивостью? Ну младенец на путях, ну экстренное торможение – но прошло уже минут десять, что ж он до сих пор трясется?..»
При виде младенца гастарбайтер и завучиха дружно ахнули.
Заспанный протянул:
– Ни хрена себе…
А девушка – моя девушка! – твердо проговорила:
– Давайте.
В ее голосе прозвучало столько уверенности, что железнодорожник послушно, словно сомнамбула, протянул ей сверток. Девушка приняла его и пошла в вагон. На секунду в складках одеяла мелькнуло личико, обрамленное жидкими и слипшими черными волосиками. Ребенок, казалось, просто спал.
Все любопытствующие, как загипнотизированные, потянулись за девушкой. Следом за мной по проходу шествовал машинист Паранин, и я расслышал, как он бормочет: «Госсподии… зачем?.. зачем она это сделала?..» Я хотел было сказать, что его миссия закончена, что он может вернуться в кабину, но потом решил, что сейчас от него будет больше вреда, чем толку. Еще проскочим на красный. Пусть уж лучше полюбопытствует, кого спас. Его напарник и один справится.
А железнодорожник все причитал вполголоса: «Ведь в двух метрах остановил… в двух… еще б чуть-чуть… вообще-то нам тормозить не положено… но я подумал – вдруг бомба…»
Девушка тем временем действовала уверенно и профессионально – будто на каждом шагу находила на рельсах младенцев. Она уложила сверток на лавку и быстро откинула одеяло, а затем и пеленки. Все обступили ее и заглядывали через плечо.
– Дывысь – дывчына… – протянул гастарбайтер.
Среди выцветших байковых пеленок и правда лежала девочка. От вторжения чужих рук в ее кокон она проснулась и заорала, широко разевая красный ротик и жмуря глазки. Ее пальчики, похожие на червячков, бессмысленно сжимались и разжимались.
У меня небольшой опыт общения с новорожденными, и всякий раз, когда я их вижу, поражаюсь: до чего же они крошечные и беспомощные! А эта к тому же была вся ужасно худая, ребра так и торчали.
Моя девушка проговорила, обращаясь ко всем нам, зевакам:
– Отойдите! Вы загораживаете мне свет.
Ее голос прозвучал не грубо, но настолько твердо, что все невольно отступили – продолжая тем не менее вытягивать шеи и пытаясь рассмотреть дитя и девушкины манипуляции. Та ловкими и уверенными движениями принялась ощупывать головку, ручки, ножки и животик ребенка. При этом комментировала свои действия – словно про себя. Однако я понял, что свой речитатив она адресовала всем нам – а может быть, главным образом мне:
– Возраст младенца – около одного месяца… Пуповина практически зажила, нагноений нет. Переломов также нет… Сильные опрелости… Температура повышенная… Обморожение конечностей и кожи головы… Возможно, гипотермия… Дегидратация – под вопросом…
– Что такое дегидратация?
Это спросил машинист. Голос его звучал испуганно.
– Обезвоживание, – строго обронила девушка. И добавила: – Необходима срочная госпитализация.
– Да что же это такое?! – вдруг выкрикнула завучиха. – Как она могла, эта женщина? Бросить ребенка?! Кинуть ребенка – на рельсы?! Поразительный по своей жестокости поступок! Даже звери так не поступают! Эта женщина не заслуживает звания человеческого существа!..
– А то е був у нас одна дывчына, – начал хохол эпически, – шо…
Девушка решительно пресекла вдруг разгоревшийся базар:
– Младенца следует доставить в больницу. Немедленно.
– На конечной станции нас будет ждать «Скорая», – неуверенно молвил машинист Паранин. – И милиция.
– Когда конечная?
– В двадцать два тридцать семь.
– Через полтора часа? Нельзя столько ждать. Ребенка надо в больницу – срочно.
Повисла неловкая пауза. Народ переглянулся.
Девушка проговорила:
– Я отвезу ее. Сойду на следующей станции.
– Как сойдешь?! – воскликнул железнодорожник. – Не положено, по инструкции.
– Мы теряем время.
– Дак ведь это ж целое расследование! – воскликнул машинист. – Дело! Уголовное!.. Милиция будет, врачи… Почему тормозили? А мы с Иванычем что скажем?! Ребенок на путях? А где он, ребенок?
– Вы знаете, какое тут может быть дело? – я решил поддержать девушку. Не только потому, что новорожденная выглядела плохо (хотя она и правда неважно выглядела), а потому, что моя девушка явно нуждалась в защите. – Неоказание помощи больному, статья сто двадцать четвертая Уголовного кодекса, лишение свободы до трех лет. По этой статье нашего врача и посадят.
Я кивнул в сторону девушки и обвел присутствующих тяжелым, особым «ментовским» взглядом, особо задержавшись на Паранине. Тот отвел взор и поник головой.
– А еще, – решил добить его я (Уголовный кодекс я знал, как «Отче наш», еще со времен учебы в Высшей школе милиции), – есть статья сто двадцать пятая УК. Оставление в опасности. Карается исправительными работами на срок до года. По ней мы все пойдем, а вы, – опять я уставил тяжелый взгляд в машиниста, – отправитесь на нары первым.
И тут Паранин, конечно, сдался.
Поезд стал понемногу сбавлять ход. Девушка снова запеленала кроху и взяла ее на руки.
– Я выхожу, – твердо молвила она.
Мне очень нравились такие девчонки – в хорошем смысле деловые. Неужто она и вправду суждена мне судьбой?
Поезд стал тормозить. Юная врач несколько беспомощно обвела нас взглядом. Столпившийся вокруг народец поспешно опустил глаза. Никому не хотелось отрываться от своих новогодних планов – даже ради крошечного ребенка, чудом спасенного. Мне показалось, что вопросительный взор задержался на мне дольше, чем на прочих статистах.
Я твердо произнес:
– Я поеду с тобой.
И заметил, как лицо ее просияло. Я надеялся, она обрадовалась не только тому, что в компании с крепким мужчиной будет не так страшно добираться среди ночи до неведомой лечебницы, но и тому, что ее спутником стану именно я.
А мне стало решительно наплевать и на моих друзей, и на неведомую Леру, что ждали на даче в М.
…Мы сошли с поезда на ближайшей станции. Я видел, что все смотрят на нас в окно: и машинист, и мужик в галстуке, и хохол, и экс-завучиха. Они отправлялись навстречу новогодним празднествам. Машинист дал нам короткий прощальный свисток. Электричка хлопнула дверями и отчалила. Мы остались одни на платформе.
И показалось, нас на свете только трое. Мужчина, женщина и ребенок.
Снег повалил вовсю. Пушистые хлопья засыпали воротник пальто девушки, ложились поверх одеяла, в которое была завернута малышка. Моя спутница крепко прижимала младенца к себе. Электричка отшумела, исчезла за снежной пеленой, а потом и звук ее стих.
Девушка стала оглядываться вокруг, обозревая станцию. Мне здешние места также были неведомы.
– Пошли, – сказал я. – Раз есть станция – значит, есть люди. Раз есть люди – значит, есть такси.
Девушка слабо улыбнулась.
– Хотелось бы все-таки поспеть до Нового года.
– Кто тебя ждет? – спросил я – конечно же, не без задней мысли. Сердце мое замерло. Вдруг она скажет: «Друг». Или того хуже: «Муж». Тогда – все пропало.
Или, вернее, не все: просто моя задача усложнялась на несколько порядков. Ведь отступаться я все равно не собирался: будь у нее сердечный друг, и даже муж, и даже дети. Она поразила меня в самую первую минуту знакомства. За прошедшие минут пятнадцать чувство мое к ней, казалось, только росло. Надо же, а я не верил в любовь с первого взгляда!
Эти мысли одновременно с сердечным сжатием пронеслись в голове в то короткое мгновение, пока девушка, наконец, не ответила: «Меня ждут друзья» – и сердце мое всколыхнулось радостью. Друзья – не муж и не бойфренд. Значит, мои шансы растут.
– Нам туда, – указал я на площадь, раскинувшуюся подле последнего вагона электрички.
Мы спешно пошли, почти побежали к очагу цивилизации.
Бетон платформы промерз и был скользким. Чтобы девушка не упала и не уронила свою драгоценную ношу, я придерживал ее под руку.
Площадь оказалась почти пуста. Какие-то синие тени маячили у наглухо заколоченных стальными щитами ларьков. По пустым прилавкам мини-рынка гуляла поземка. У края площади дежурило две машины. Одна из тачек постукивала движком. В салоне виднелись два мужских силуэта.
Не сговариваясь, мы бросились к ним.
Добежав первым, я постучал в окно водителя. Стекло лениво опустилось. На меня глянула сытая рожа.
– Где здесь больница? – запыхаясь, спросил я. – Нам в больницу, срочно!
– Пятьсот, – равнодушно молвила харя.
– А что случилось? – поинтересовался с пассажирского сиденья второй мужчина, казавшийся более человекоподобным, чем первый.
– С ребенком плохо.
– Я поеду, – вдруг вызвался он и стал вылезать из салона.
Первый бомбила с выражением усмешливого высокомерия проводил товарища взглядом: «Дураков, мол, работа любит».
Второй шофер открыл перед нами дверцы стоявшей рядом раздолбанной «Нексии». Мы погрузились – я впереди, рядом с таксистом, а девушка с младенцем сзади. Водитель завел мотор и произнес:
– Я с вас две сотни возьму. Двойной новогодний тариф. Стаканыч совсем оборзел. Больница-то рядом.
Мы отвалили от станции – и уперлись в закрытый шлагбаум. Ни машин, ни людей. Только снег заносит асфальт, семафор, рельсы.
Я вдруг забеспокоился: я давно не слышал голоса малышки. Я повернулся назад и вопросительно глянул на девушку. Она поняла меня без слов и прошептала одними губами: «Все нормально, спит».
– Что с сыночком-то? – спросил вдруг участливый таксист.
– Это не сын, – твердо сказал я. – Дочка.
По-моему, девушке понравилось, что я не стал рассусоливать, а немедленно для простоты усыновил малышку.
Мимо станции пронесся скорый. Никто не смотрел в окна. Казалось, вагоны торопятся встретить Новый год в родном депо. Вихри снежинок клубами разлетались вокруг экспресса.
– Как звать-то девочку? – осведомился водитель.
– Настя, – вдруг уверенно проговорила девушка.
– А что с ней? – повторил он.
Вопрос повис в воздухе.
Девушка знала ответ: обезвоживание, обморожение – но предпочла молчать во избежание новых вопросов: где поморозили, почему обезводили? Я тоже счел за благо не высовываться.
Шлагбаум открылся, «Нексия» рванула вперед.
Через три минуты, пролетев по дачному поселку, мы остановились перед оградой небольшой больнички. Где-то неподалеку раздались хлопки петард. Подвыпивший народ до срока начал встречать праздник.
Тут у меня зазвонил мобильник. Я вытащил трубку. На определителе высветился номер хозяина дачи, куда я следовал. Не дожидаясь расспросов, я проговорил:
– У меня срочное дело. Задержусь. Начинайте без меня. – И, не слушая возражений, нажал «отбой».
Двухэтажная больничка выглядела необитаемой. Свет горел лишь в двух окнах на втором этаже и в одном на первом.
Я расплатился с водилой, а он вдруг предложил:
– Я подожду вас.
– Будет очень здорово, – рассеянно бросила девушка.
Мы поспешили к ступеням больницы.
– Как тебя зовут-то? – спросил я на ходу. – А то получается, что папаня с маманей даже и не знакомы.
– Екатерина, – представилась девушка.
– Максим.
Дверь оказалась заперта. Изнутри не доносилось ни звука. Я нажал звонок. Никакого отклика.
«Зря мы сюда приехали, – подумал я. – Шарашкина контора какая-то». Однако о том, что сам вызвался сопровождать Катю, я не сожалел ни секунды. Как и о том, что я могу пропустить Новый год.
Наконец в глубине зашлепали шаги. В вестибюле зажегся свет, дверь распахнулась. На пороге стоял детина в черной форме охранника. Губы его лоснились, попахивало спиртным.
– Че надо? – буркнул цербер.
– Ребенок в тяжелом состоянии, – решительно отодвинула меня Катя. – Необходима срочная госпитализация.
Охранник чрезвычайно скептически поморщился, но пропустил нас внутрь.
– Где дежурный врач? – строго спросила моя спутница.
– Ща позову.
– Проведите нас в кабинет. Я сама врач.
Сторожевой пес послушался – что-то в ее тоне заставляло слушаться.
И тут мобильник зазвонил у нее. Катя чертыхнулась и, придерживая одной рукой младенца, запустила другую в объемистую сумку и отключила сигнал. Я глянул на часы. Четверть одиннадцатого. На дачу к друзьям я, похоже, уже не успею, только если брошу Катю с младенцем прямо сейчас. Но я не мог, а самое главное, не хотел так поступить.
Не знаю, на что уходят деньги по национальной программе «Здравоохранение» – больница выглядела как при царе Горохе. В кабинете, куда нас провел охранник, по стенам коричневели разводы от протечек. В стеклянных шкафах лежала лишь пара облаток с ацетилсалициловой кислотой да активированным углем.
– Быстро врача и капельницу с физраствором, – скомандовала девушка охраннику.
Тот помялся, но потом, видать, решил, что на мошенников-грабителей мы все-таки не похожи. Да и взять с больницы, кроме угля в таблетках, нечего.
Катя, не глядя, скинула пальто. Я принял его. Уверенность в себе и точность ее движений вызывали уважение. Она стала снова распеленывать малышку и скомандовала мне:
– Выйди.
Я безропотно покинул помещение.
Навстречу мне крупными шагами следовала врачиха – в больших меховых сапогах, в расстегнутом халате. Она неодобрительно покосилась на меня, но ничего не сказала и по-хозяйски вошла в кабинет. Когда она проходила мимо, от нее пахнуло алкоголем.
…Нам пришлось признаться, что ребенок – не наша дочь, а подкидыш. Мы не углублялись в детали – электричка, рельсы, экстренное торможение. Врачиха сказала, что вынуждена будет сообщить в милицию.
– Эта ваша обязанность, – ответил я, – только имейте в виду, что милиция уже извещена.
Хоть мы уже перестали быть «мамой и папой», но в какой-то степени все же породнились. Я не имел ничего против. И даже видел в том некий знак.
После совершения всех формальностей мы вышли на крыльцо. Было уже без пяти одиннадцать. К своим друзьям я не успевал уже ни при каких условиях. Пока девочку оформляли и переносили ее в пустую палату, я позвонил и объявил, что приеду позже. Не вдаваясь в подробности, пояснил, что у меня срочное дело. Они не слишком удивились – привыкли, что меня могут дернуть в любое время дня и ночи. Только немного жаль было неведомую Леру, которой предстояло встречать бой курантов без кавалера. «Теперь она меня точно не простит, и у нас с ней ничего не получится», – подумал я с неожиданным облегчением.
Водитель «Нексии» по-прежнему ожидал у ограды больницы. Пока мы шли к такси, Катя неуверенно проговорила:
– Я еще могу успеть к Новому году. – И вопросительно взглянула на меня.
– Я провожу тебя.
– Зачем? – безо всякого энтузиазма возразила она. – Я прекрасно доеду сама. Если, конечно, таксист согласится меня везти… А ты езжай к своим. Тебя ждут.
– Они без меня обойдутся. И мне не нужны свои, – твердо сказал я. И прибавил: – Мне нужна ты.
Катя ничего не ответила, но я заметил, что мои слова ей понравились.
– Что это вы дочурку одну в больнице оставили? – не скрывая осуждения, спросил водитель, когда мы влезли в прогретый салон машины и плюхнулись на заднее сиденье. – Да в Новый год? Погулять не терпится?
Мы с Катей переглянулись. Ничего не оставалось, как рассказать шоферу о подкидыше.
Скоро вся округа будет полна историй, как в новогоднюю ночь мамаша-подлюка выбросила своего младенца на рельсы.
– Дела! – воскликнул таксист. – Ну и куда теперь поедем? Маманю искать?
– Нет уж, – ответствовал я. – Ею займемся завтра. А сейчас отвезите-ка лучше Катю, куда она скажет. Ей сегодня досталось.
Катя благодарно сверкнула на меня глазами и попросила:
– Можете в город Щ.? На улицу Гарибальди?
– Поехали.
– А мы успеем?
– Должны.
– Может, все-таки поедешь своей дорогой? – вопрос адресовался мне.
– Я же сказал, провожу.
Авто рвануло с места. «Дворники» принялись разгребать снег на ветровом стекле. Мы неслись по только что выпавшему и никем не тронутому снегу. На улицах не было ни души, лишь светились окна в домиках дачного поселка, да кое-где вспыхивали за заборами гирлянды на елках.
– Как девочка? – тихо спросил я Катю. – Что врачиха сказала?
– Как я и говорила: дегидратация, обморожение. Но прогноз в целом благоприятный.
– Слава богу…
– А кто будет там, куда ты едешь? – перевел я разговор на тему, которая, честно говоря, волновала меня больше.
– Извини, пригласить тебя не смогу, – напрямую проговорила Катя, покусывая губу.
– Все-таки ревнивый бойфренд? Или муж?
– Нет. Но все равно неудобно. Родители. Бабушка, девяносто лет. Тетка.
– Я готов познакомиться с твоими родителями.
– Спасибо, – она усмехнулась, – за такую готовность, но она пока явно преждевременна…
– Так вы, ребята, не муж и жена? – воскликнул водила. – Дела!
В принципе я ненавижу, когда шоферы и другие посторонние вмешиваются в разговор, в который их никто не звал, но сегодня, в Новый год и в связи с особыми обстоятельствами, я таксиста не осадил. Напротив, подхватил его реплику:
– Нет, мы не муж и жена, но скоро ими будем.
– Перестань, Максим! – проговорила, вроде даже с досадой, Катя. – Болтаешь ерунду.
– Вот увидишь.
– А меня ты спросил?
– Спрашиваю. Прямо сейчас.
– Хватит! – Девушка, кажется, даже разозлилась. И добавила мягче: – Пожалуйста, давай закроем эту тему.
Я замолк и отвернулся к окну. Дачный поселок сменился дорогой, ведущей по полю, краем леса. По асфальту завивались бесприютные кольца поземки.
– Ты меня извини, – проговорила вдруг Катя совсем другим, мягким тоном, – но я правда не смогу тебя взять с собой. Хотя, – прибавила она тихо-тихо, – мне бы этого очень хотелось.
– Я понимаю, – молвил я безучастно.
«Все равно я тебя уведу, выкраду!»
– Понимаешь, это действительно страшно неудобно. Я обещала. Там будет один человек, я его совсем не знаю, даже ни разу не видела, но родители… – Она умолкла.
– Свидание вслепую? – догадался я.
– Именно, – усмехнувшись, кивнула она. – Родственники всерьез взялись устраивать мою личную жизнь.
Я в очередной раз поразился точности и совсем не женской скупости ее формулировок. В трех словах Катя объяснила мне, с кем будет встречать Новый год и почему. Ситуация зеркально повторяла мою. «Значит, – сердце мое наполнилось эйфорией, – сейчас она все-таки свободна».
– Женатые мужчины тоже не выносят, когда их приятели холосты, – пояснил я. – Меня нынче ночью тоже собирались просватать.
– И что же ты? – тихо спросила Екатерина. Черные ее глаза влажно блестели в полумраке.
– А я… Я встретил другую. – Я смотрел прямо на нее. – И нисколько об этом не жалею.
Я накрыл ее руку ладонью. Девушка не отстранилась. Я потянулся поцеловать ее, мне показалось, что не возразила бы, но тут у нее зазвонил телефон. Очарование момента оказалось разрушено. Катя словно стряхнула ослепление, отодвинулась от меня и полезла в сумочку.
– Подъезжаю, – бросила она. – Скоро буду. – И, не слушая дальнейших вопросов, дала отбой.
Такси уже въехало в городок. Мы мчались окраинами. Двухэтажные бараки из черных бревен сменялись щегольскими многоэтажками. Проплыла изящная колокольня. На центральной улице, словно на Елисейских Полях, деревья были изукрашены лампочками.
– На следующем светофоре налево, – обратилась моя спутница к водителю.
– Я знаю, – меланхолически откликнулся он.
– Может, надо было Настю в городскую больницу отвезти? – задумчиво вопросила Катя.
– Дело сделано, – отрезал я. И вдруг, неожиданно даже для себя самого, предложил: – Навестим ее завтра?
– Завтра? – удивилась девушка и воскликнула с деланым энтузиазмом: – Конечно, навестим! – Я не понял, была ли тут игра в расчете на уши шофера или, напротив, вдруг возникшее реальное намерение. Она глянула в окно и сказала водителю: – Следующий поворот во двор.
Сердце у меня сжалось: сейчас она исчезнет, и мне придется тащиться на унылую дачу, которая уже потеряла для меня всякое очарование.
Такси остановилось у подъезда серой стандартной девятиэтажки. Екатерина полезла в сумочку, но я достал портмоне и спросил шофера:
– Сколько с нас?
– По специальному новогоднему тарифу – тысяча.
– Может, поедешь дальше, этим же такси? – шепотом, чтоб не слышал шофер, спросила меня девушка.
– Я выйду здесь, – так же тихо ответствовал я и протянул водителю тысячную купюру, добавив сто рублей. – С Новым годом!
– Спасибо, вы нас очень-очень выручили, – сказала Катя. И спросила участливо: – Где ж вы-то сами будете Новый год встречать?
– А-а, – махнул рукой водила, – мы договаривались со Стаканычем безалкогольного шампанского выпить, да мне не очень-то и хотелось. Выпью один, домой позвоню. У меня все равно на час вызов.
Вылезая из машины, я посмотрел на часы. Без четверти.
Дверцы захлопнулись, авто рвануло по неразъезженному снегу, и мы остались вдвоем.
В девятиэтажке и других, точно таких же домах вокруг светились, казалось, все без исключения окна. Доносилось веселое ликование телевизора.
– Извини, – сказала Катя, покусывая губу. – Я никак не могу привести тебя с собой.
– Мы еще встретимся, – ответил я.
– Хорошо.
– Давай и вправду завтра у малышки. Я действительно собираюсь ее навестить.
– Я тоже.
– Я запишу твой телефон.
– Конечно.
Она продиктовала номер, я вбил его в мобильник и тут же позвонил ей, чтобы мои десять цифр отпечатались в ее аппарате.
– Запиши, – улыбнулся я, – что я – Максим Березин, отец твоего ребенка.
Она никак не прокомментировала мою шутку.
– Ну пока, – она протянула мне руку.
Я взял ее руку в свою, и тут меня как прорвало. Наверно, от отчаяния, что мы расстаемся.
– Подожди! Послушай! Ведь тебе не хочется уходить! И я не хочу, чтобы ты уходила! Останься, встретим Новый год вместе. Прямо здесь! У меня есть шампанское. Ты же знаешь: как встретишь Новый год, так его и проведешь! А я хочу… Я хочу провести его с тобой!
В ее лице что-то дрогнуло. Мне показалось, что она вот-вот согласится, но тут хлопнула дверь подъезда, и на мороз вылетел двухметровый шкаф в пиджаке, галстуке и в тапочках.
– Ты че тут делаешь?! – немедленно потянул он на меня. И тут же гаркнул Екатерине: – Ты кого это привела?! Проститутка!
Я оценил диспозицию и тихо бросил верзиле:
– Полегче с дамой.
– Ты!.. – кинулся он на меня. – Ты меня еще учить будешь?!
– Костя, Костя! – уцепилась за его плечо Катя. – Не надо!
Но мужик легко стряхнул ее руку и, матерно ворча, стал наступать на меня, пытаясь схватить за грудки. Я легко отвел его руку. Он неуклюже замахнулся и – самбо, самбо, самозащита без оружия – тут же пропустил мой удар в нос.
– Ой-ей-ей! – он схватился обеими руками за лицо. По его небойцовской реакции я понял, что он уже успел изрядно поднабраться и еще – что он трус.
Катя растерянно глянула на меня.
– Поздравляю, – холодно молвил я. – Достойный выбор.
– Не все так просто, – тихо возразила она. И совсем шепотом добавила: – За любовь надо уметь бороться. – И мягко обратилась к своему плачущему шкафу: – Пойдем, Костя, в дом. До Нового года пять минут.
Я не стал ждать, пока она уведет своего охламона, развернулся и ушел.
На душе было тоскливо.
На улице я слышал, как синхронно бьют куранты во всех квартирах, как все орут «Ура!» и «С Новым годом!», как хлопают пробки шампанского. А я брел по заснеженной улице и думал: «Вот именно, как встретишь – так и проведешь». Но больше всего мне почему-то было жалко не себя и не Новый год, а мою девушку. Катю.
…Остаток новогодней ночи я провел в баре «Двойная доза» городка Щ. Ехать к друзьям на дачу решительно не хотелось.
Пускать внутрь заведения меня не желали: «Мест нет!» – «Я посижу у стойки!»
Я все-таки прорвался и к двум часам изрядно нагрузился. Я выкурил одну из тех сигар, что вез друзьям. Девушки хорошо идут на запах «коибы», и вокруг меня уже вилась новогодняя пташка – честно говоря, в тот момент мне совершенно не интересная. Однако, чтобы досадить Кате, я готов был познакомиться поближе…
И тут вдруг пришла эсэмэска. От нее. «Прости меня. Но я правда хочу тебя видеть. Давай завтра в полдень, где договаривались».
Я засмеялся. Хлопнул на радостях еще один виски и стремительно начал трезветь. Назавтра мне хотелось быть в форме.
На самой первой электричке я вернулся домой и завалился спать.
…У пьяниц и влюбленных сон короток, и в девять я уже был на ногах, как ни странно, бодрый и выспавшийся.
Я заставлял себя не думать о Кате. Только о малышке. Ее судьба тоже взволновала меня. Не настолько, конечно, как отношения с Катей, но все-таки сильнее, чем я рассчитывал.
И потом: всегда, во все времена, забвение от несчастной любви мужчины находили в работе. А суть моей работы во многом заключалась в том, чтобы добывать информацию. Анализировать, сопоставлять…Наблюдать, выслеживать…
«Интересно, кто она, мать девчушки? – размышлял я, принимая душ, а потом заваривая себе кофе. – И такое варварство – бросить новорожденную на рельсы?! Если от нежеланных детей избавляются, то обычно все-таки менее бесчеловечными методами. Например, оставляют в роддоме. Ну или забывают на пороге больниц. В самом ужасном случае – просто выбрасывают на мороз… И потом: ребеночку уже месяц, сказала Катя… Ах, Катя, Катя, ты всплываешь в памяти и делаешь меня безвольным! Мне хочется думать о тебе, грезить о твоих глазах и губах, предвкушать нашу встречу…»
Сделав над собой усилие, я вернулся мыслями к малышке:
«Итак, девочке – месяц. Поэтому… Непохоже, чтобы решение бросить ребенка было у матери выверенным, хорошо обдуманным. Когда матери все взвешивают и понимают, что, допустим, не могут кормить, или некому ухаживать, или нет денег, чтоб вырастить, – они избавляются от ребенка еще в роддоме. Или сразу после… Но, по-моему, не тогда, когда мать уже повозилась с новорожденным, начала его выкармливать, заботиться, привязываться… А бросить на рельсы, под электричку – это похоже на ослепление, внезапное помешательство, бред… На изощренную, извращенную месть…»
Я замер с кружкой кофе у окна. Все дома напротив спали, в серой поземке новогоднего утра на улице не наблюдалось ни единого человека…
«Именно месть?.. – продолжил размышлять я. – Да, да! Это слово здесь очень кстати… Похоже на правду… Да, месть!.. Порой безумные матери мстят своим близким через собственных детей… Была одна такая даже в греческой мифологии… Как ее там? Антигона? Листистрата?.. Нет, кажется, Медея!..[1] Итак, наша мамашка, бросившая младенца на рельсы, мстила – примем сей факт как версию… Мстила – но кому? И за что? Самой себе? Собственным родителям? Отцу?»
Тут я вспомнил кое-какие детали нашего вчерашнего происшествия, и неожиданная, странная идея вдруг пришла мне в голову.
Хм!.. Хорошенько обмозговав догадку, я подумал, что она имеет право на существование, и решил проверить.
В Интернете отыскал телефон нужной организации. Позвонил. На другом конце провода не спали – работа такая! – и довольно охотно вывели меня на искомого человека. Очень помогает в расследованиях представляться последним милицейским званием – капитан. И еще приятно, что у меня хорошая память.
А затем я позвонил этому парню. С первых же фраз понял, что он – тот, кто мне нужен. Да он и не отрицал ничего, только изъяснялся иносказаниями. Кто-то в его квартире прислушивался к нашему разговору.
Я рассказал ему, куда и когда следует приехать. И стал собираться сам.
Я ехал к этому парню. Я ехал к малышке. Но главным образом к Кате. И очень надеялся, что она придет.
…И она – пришла.
Мы поздоровались.
– С Новым годом тебя, Катя.
– И тебя тоже, Максим.
– Хорошо отпраздновала?
– Ужасно.
– Хм, я тоже плохо…
Кривовато усмехнувшись, я спросил, глядя ей в лицо:
– Значит, ты замужем.
– Уже нет.
– Твой Костя, похоже, так не думает.
– Мне все равно, что он думает.
– Но Новый год ты праздновала с ним.
– Знаешь, в Новый год бывают не только встречи, но и расставания.
– Хотелось бы верить.
– Но я же пришла сюда, к тебе.
Казалось, она совсем не кривит душой. Я жадно, ненасытно вглядывался в ее лицо. В тот момент к крыльцу поселковой больнички подошел человек, которого я вызывал. Катя встретила его недоуменным взглядом и перевела взор на меня: объясни, мол, что происходит?
Мужчина пришел от станции пешком. Его трясло, он ежился, руки дрожали.
– Ваша дочь чувствует себя хорошо, – объявил я.
Он вздрогнул и весь как-то растекся.
На этот раз он был в дубленке, а не в железнодорожной униформе, и на его груди не было бейджика с фамилией Паранин.
– Расскажите, что произошло, Станислав Михайлович, – мягко попросил я.
– Что произошло… – горько протянул он. – Что произошло… Она, похоже, просто с ума сошла!
– Кто? – расширила глаза Катя.
– Мать нашей малышки, – пояснил ей я. – А это, познакомься, ее отец.
– О господи! – воскликнула пораженная девушка.
Паранин втянул голову в плечи.
– Вы тут ни при чем, – твердо сказал я машинисту. – И никто, ни милиция, ни общество вас не осудят.
От моего заверения Паранин как-то сразу приободрился. Я спросил его:
– Вы ведь ничего заранее не знали, верно?
– Да я и предположить не мог, что она решится на такое?! Она в последнее время стала странная, очень странная! Но чтобы так? Неужели я заслужил?! – воскликнул он со слезой в голосе.
– Чего она хотела?
– Хм!.. Чего она только не хотела!..
– Чтобы вы на ней женились?
– Да-а, главным требованием было это. В последнее время она вообще с меня не слезала. Только об этом и говорила.
– А вы?
– А что – я? У меня жена, дети!.. Я не мог… Так сразу… Да и вообще! – выкрикнул он. – Я и не хотел, чтоб она рожала! И не хотел на ней жениться! А она… Она стала просто невменяемой! Она грозила убить себя, меня, нашего ребенка!.. Сперва я думал, что это просто слова, пустые угрозы, но вот – пожалуйста, что учудила!.. – Он развел руками.
Катя смотрела на нас во все глаза.
– Она что, специально положила ребенка именно под ваш поезд? – вдруг спросила девушка Паранина.
– Ну да!
– Просто мстила именно вам – таким вот экстравагантным образом, правда? – подхватил я.
– Вот именно!
– Но откуда ж она узнала, когда вы едете?
– Она живет там, рядом с дорогой… Прямо на первой линии, возле пути… Все мое расписание знает… Раньше, когда мы еще только встречались, всегда выходила, когда я проезжал, и рукой мне махала… А я в ответ гудок давал… И вот… – Он потупился и умолк.
Я вздохнул.
– Да, вам не позавидуешь, Станислав Михалыч…
Он схватился за голову.
– Что теперь со мной будет?!
– А что? – пожал я плечами. – Ничего. Вы ж никакого преступления не совершали, правда?.. А вот адресок вашей сожительницы вы нам все-таки дайте… Мне почему-то кажется, что ей срочно нужна медицинская помощь…
И тут Катя вдруг строго спросила железнодорожника:
– А вы?.. Вы, Станислав Михайлович? Вы не хотите признать отцовство над своей же дочкой? Хотя бы навестить ее?
Он снова сжался.
– Я… У меня их и так двое… Квартира двухкомнатная, теща…
– Все ясно, – сказала Катя. В голосе слышалось презрение.
– Диктуйте адрес матери, – приказал я.
– Да, – поддержала меня Катя, – и идите отсюда, Стас, нечего вам тут делать. Забудьте обо всем, как о страшном сне. Никто и ни в чем вас не обвинит.
– Правда? – Лицо Паранина просияло.
…Я не буду рассказывать подробно последующую историю. Скажу только, что она вместила в себя следующие судьбоносные события:
– одну госпитализацию в психиатрическую клинику,
– одно лишение родительских прав,
– один развод,
– одну свадьбу,
– одно усыновление
– и много-много других хлопот, в большинстве своем все-таки приятных.
Скажу только, что следующий Новый год мы встречали втроем.
Я, Катя и маленькая Настя.
Только втроем, и никто больше не был нам нужен.
Марина Серова Успеть до боя курантов
В это утро Евгения проснулась в таком праздничном настроении, что ей хотелось просто петь от счастья. Вскочив с постели, она подбежала к окну и отдернула шторы. В глаза ударил яркий свет, и она невольно зажмурилась. Недавно выпавший снег искрился на солнце. Сразу вспомнились строчки из стихотворения: «Мороз и солнце – день чудесный!» Евгения сладко потянулась и подумала: «Приближается долгожданный Новый год!» Работая профессиональным телохранителем и часто сталкиваясь с настоящими опасностями, она как никто другой умела наслаждаться жизнью. А такой праздник, как Новый год, всегда особенно радовал ее. Как, наверное, и многие люди, Евгения в глубине души надеялась, что именно в эту новогоднюю ночь может произойти какое-то чудо…
Войдя на кухню, Евгения увидела там тетю Милу, которая колдовала у плиты. На столе стояли тарелки для разных закусок и любимая тетина салатница для салата оливье.
– Доброе утро, тетушка! С наступающим! – радостно сказала Евгения и, подойдя к Миле, поцеловала ее в щеку.
– И тебя тоже, Женечка! – улыбаясь, ответила тетя Мила.
В углу разноцветными игрушками сверкала маленькая елочка.
– Какие у тебя планы на сегодня? – спросила тетя, когда Евгения села пить кофе.
– Хочу проехаться по магазинам, посмотреть подарок для Машеньки, а когда вернусь, станем с тобою готовиться к встрече Нового года.
– Вот и хорошо. А то сейчас ты мне тут будешь только мешать, – сказала тетя Мила, показывая на загроможденный стол.
Приняв душ, Евгения вернулась к себе в комнату и стала собираться. Открыв шкаф, она оглядела свой обширный гардероб. В этот праздничный день ей хотелось выглядеть очень нарядно, и она стала придирчиво перекладывать свои вещи, доставая их из шкафа. В конце концов она остановила свой выбор на белоснежной короткой курточке с пушистым воротником, черных брюках и белых коротких сапожках. Белая меховая шапочка завершала костюм Жени.
Когда она вошла на кухню попрощаться с тетей Милой – та просто ахнула.
– Какая ты сегодня нарядная, Женечка! – сложив руки на груди, сказала Мила. – Настоящая Снегурочка!
– Не скучай тут без меня! Я скоро вернусь! – пообещала Евгения, выходя из квартиры и даже не догадываясь, какие приключения ожидают ее в этот последний день уходящего года…
Когда позвонил диспетчер и сообщил, что вызванное ею такси ждет у подъезда, Евгения уже спускалась по лестнице. По пути Женя встретила свою соседку Катю, к которой она сегодня собиралась в гости и для чьей дочки сейчас ехала за подарком.
– Привет, Женя! С наступающим! – поздравила ее молодая соседка.
– И тебя, Катя! – Евгения поцеловала ее в щеку.
С того момента, как Катя с мужем и дочкой Машенькой переехали в их дом, Евгения подружилась с этой семьей и каждый Новый год предпочитала встречать именно с ними. Евгения не любила шумные компании и до переезда Катиной семьи обычно справляла новогодние праздники со своей тетей.
– Когда придешь? – спросила Катя.
– Часиков в одиннадцать, – ответила Евгения, немного подумав. – Тетушка сегодня уходит к соседке, так что в этот раз я буду у вас еще до боя курантов.
– Хорошо. Будем ждать, – радостно сказала Катя. – Ну ладно. Я побежала, а то еще столько дел впереди.
– До вечера! – попрощалась Евгения и быстро пошла вниз по лестнице, думая, что ожидающий ее таксист уже, наверное, нервничает.
Но она ошиблась. Таксист был настроен добродушно и вместо претензий встретил Евгению с улыбкой.
– С наступающим вас Новым годом! – сказала Евгения, садясь в такси.
– И вас тоже! – весело ответил таксист, откровенно разглядывая нарядную Женю. – Куда едем? – спросил он, заводя мотор.
– На площадь Вернадского.
– Хорошо. А вы уже видели, какую елку там поставили?
– Нет. Еще не видела.
– Есть на что посмотреть! – восхитился таксист. – В этом году там даже поставили всякие аттракционы для детей! Мороз постарался перед выборами! Устроил людям настоящий праздник!
– Какой Мороз? – засмеялась Женя. – Дед Мороз, что ли?
– Александр Мороз – наш будущий мэр! – удивившись, объяснил таксист, показав на большой плакат, мимо которого они проезжали.
– А-а! Вон вы про что, – поняла наконец Евгения, вспомнив, что последние несколько недель шла предвыборная гонка за место мэра города.
– Пойдете на выборы? – неожиданно спросил таксист.
– Не знаю. Посмотрю. А что?
– А я пойду! Никогда не ходил. А в этот раз пойду! – уверенно сказал таксист. – Хороший мужик этот Мороз. Сразу видно: для народа старается, – объяснил таксист свое желание проголосовать, подъезжая к светофору.
Неожиданно позади них раздался визг тормозов, и Евгения одновременно с таксистом повернули назад головы. Сзади них притормозила «Тойота», в которой они увидели молодого парня с перепуганным лицом. Из остановившегося рядом с ней джипа выскочили два бритоголовых качка и стали вытаскивать его из машины. Парень как мог упирался, но его попытки не увенчались успехом. «Бритые» вытащили все-таки его на свет божий и буквально поволокли на глазах у всех в свой черный джип. Многие прохожие предпочли отвернуться и не замечать того, что происходило рядом с ними. А некоторые прямо-таки с интересом наблюдали эту картину.
– Не хотел бы я оказаться на его месте, – сочувственно сказал таксист, поворачиваясь к Жене. – Может, денег задолжал ребятам? – предположил он. – Сейчас с этим кризисом, будь он неладен, такое часто случается.
– Что-то не похож он на должника, – медленно проговорила Евгения, успев заметить, что тот ехал на новенькой машине, да и одет был с иголочки.
В этот момент загорелся желтый свет, и таксист приготовился уже было тронуться с места, как вдруг Евгения остановила его:
– Ждите меня здесь! Я сейчас!
– Но… – хотел что-то возразить мужчина, но Евгения уже покинула салон.
– Черт! – выругался таксист, думая, как ему быть в этой ситуации.
С одной стороны, ему не хотелось терять клиента, а с другой – он не знал, чем закончится вся эта история. Вопрос решился сам собой. Посмотрев вперед, таксист увидел, что впереди идущий троллейбус занесло, и он стал поперек дороги, преградив путь всему движению. Недовольный народ повалил из него в открытые двери. Какая-то сердобольная бабушка крикнула качкам, увидев, как они тащат человека:
– Да что ж вы делаете, ироды! Прямо средь бела дня уже людей воруют! Управы на вас нету!
Качки даже не обернулись на ее крик, продолжая свое дело.
Евгения оказалась возле джипа как раз в тот момент, когда один из качков уже закрывал заднюю дверь.
– Ребята, отпустите моего мужа – он же ни при чем, – стала играть комедию Женя, сбивая громил с толку своим жалобным голосом.
– Что ты плетешь? Какого мужа? Иди отсюда! – угрожающе сказал второй, делая шаг к Евгении.
Несмотря на посыпанные реагентом дороги, проезжая часть все равно была скользкой, поэтому не только машины, но люди с трудом передвигались по укатанному снегу. Мужчина сделал в ее сторону еще шаг, и тут его нога заскользила. Чтобы не потерять равновесие, он замахал руками. Евгении осталось только стукнуть его по второй ноге, чтобы он рухнул на обледенелый асфальт. Что она, собственно говоря, и сделала. Ее резкая подсечка заставила его с грохотом повалиться на проезжую часть. Из его карманов полетели в разные стороны личные вещи: ключи, телефон, портмоне. Он крепко выругался, потом, пытаясь встать на ноги, стал угрожать Евгении. Напарник, увидев его акробатические номера на снегу, на мгновение оторопел.
– Дай мне руку! Что стоишь? – крикнул ему его незадачливый друг.
Как ни в чем не бывало Евгения продолжила:
– Мальчики, прошу вас. Отпустите моего мужа. Что он вам такого сделал?
– Сейчас я поднимусь и тогда объясню тебе, коза драная, что он сделал. Ты у меня сейчас рядом с ним ляжешь в этом джипе, – сказал громила с перекошенным от злости лицом.
Мало того, что Евгения никогда не оставляла безнаказанными такие оскорбления, да к тому же, ввязавшись в защиту мужчины в ондатровой шапке, она понимала, что просто так они его не освободят. Значит, надо было идти до конца. И тут она услышала сзади себя знакомый голос:
– Мужики, девушку не трогайте!
Обернувшись, Евгения увидела, как к ним приближается таксист. «Совесть, что ли, взыграла?» – подумала Евгения про парня.
И тут Евгения почувствовала, как один из громил пытается схватить ее за воротник. Повернувшись, она успела заметить его злое лицо. В следующее мгновение она поднырнула под его руку и левой рукой нанесла ему удар в пах. Затем она сделала разворот на месте, выставив одну ногу вперед. Ее удар с разворота пришелся второму нападавшему как раз по голени тонким, но прочным каблуком ее сапожка. Получив удар по кости, тот взвыл, как зверь, и, схватившись за ногу, рухнул рядом со своим другом. Евгения посмотрела на подоспевшего к ней таксиста.
– Слушайте! Я таких номеров никогда еще не видел! – удивленно сказал парень. – Если вы преподаете подобное искусство, то я готов взять пару уроков.
– Да я сама не понимаю, как так получилось, – сделав растерянное лицо, сказала Евгения, показывая на корчившихся на земле громил.
Парень внимательно посмотрел на Евгению, и только усмешка в его глазах говорила о том, что он не поверил ни единому ее слову.
– Надо посмотреть, как там наш спасенный, – предложила Евгения, открывая заднюю дверь джипа.
Все то время, пока на улице шла борьба, «похищенный» мужчина сидел и смотрел на происходящее через затемненное стекло. Когда Евгения открыла дверь, он по-прежнему оставался сидеть на месте.
– За что они тебя так? – поинтересовался таксист.
Мужчина переводил свой взгляд с Евгении на таксиста и ничего не отвечал при этом, как бы пытаясь понять – кто перед ним стоит?
Неожиданно таксист осторожно взял Евгению за локоть и тихим голосом сказал:
– А вот теперь нам лучше продолжить свой путь, иначе у нас с вами будут серьезные неприятности. – И показал в сторону следующего перекрестка, откуда выворачивал милицейский «уазик».
Не желая оказаться накануне праздников в кабинете дознавателя и объяснять там, что же на самом деле произошло, Евгения быстро направилась в сторону такси, взяв парня под ручку, чтобы не привлекать к себе внимания.
Не оборачиваясь, они быстрым шагом прошмыгнули между медленно ехавших машин и, уже открывая двери, услышали сзади себя чей-то громкий голос:
– Пожалуйста! Не бросайте меня!
Повернувшись, они увидели бежавшего за ними мужчину, который прижимал к себе профессиональную видеокамеру. Таксист и Евгения посмотрели друг на друга, как бы ожидая решения. Потом одновременно повернулись в сторону джипа. Увидев, что милицейский патруль уже выбирается из «уазика», они в один голос крикнули мужику: «Быстро в машину!» Оказавшись в такси, Евгения повернулась назад и стала наблюдать в заднее стекло, как сержанты поднимают громил с земли.
– А как же машина? – удивленно спросил таксист.
– Мне сейчас не до нее. Потом заберу, – ответил мужчина с видеокамерой, чем очень удивил таксиста.
Не успело такси тронуться с места, как тут же машина резко остановилась, отчего Евгения по инерции полетела вперед. Повернувшись, она хотела выругаться на таксиста за такую езду, но сразу же поняла, в чем дело.
На капоте лежал мужчина. В одной руке он держал бутылку шампанского, а во второй держал две смятые тысячные купюры, которыми тряс перед лицом таксиста.
– Мужик! Довези до площади Вернадского! Сколько хочешь заплачу!
Евгения поняла, что таксист быстро уловил все нюансы, и он, словно зверь, почуяв жертву, сразу же среагировал. Высунув голову, он предложил:
– Две штуки, не меньше!
– По рукам, брат! – ответил поддатый мужик с шампанским в руках и стал обходить машину с правой стороны.
Как только он оказался в машине, атмосфера в ней стала праздничной. Было видно, что этот человек не теряется ни в какой ситуации. Не успели они тронуться с места, как он тут же представился, протянув «спасенному» свою широкую ладонь:
– Алексей!
Мужчина с видеокамерой, протянув свою руку, ответил:
– Аполлинарий.
– Как?! – громко переспросил Алексей.
Спасенный мужик удивленно посмотрел на соседа и повторил:
– Аполлинарий. Редкое имя. Что тут такого?
– Ну Аполлинарий так Аполлинарий! А тебя, брат, как зовут? – обратился он к таксисту.
Тот, прежде чем ответить, посмотрел сначала на Евгению. Подмигнув ей, он ответил:
– А меня Прокл.
– Как?! – еще громче переспросил Алексей таксиста.
– Прокл! – почти так же громко возмутился таксист и тут же добавил: – Редкое имя.
Алексей с подозрением посмотрел на всех сидящих и как-то задумчиво повторил:
– Ну Прокл так Прокл!
Потом, снова оживившись, он весело хлопнул сидящего рядом с ним мужика и сказал:
– С наступающим вас, Аполлинарий и Прокл!
После этого, дотронувшись пальцами до Евгениного плеча, радостно спросил:
– А вас как зовут, девушка?
Евгения слегка повернула голову в его сторону и спокойно ответила:
– Фекла.
Теперь Алексей уже не переспрашивал и не кричал свое полюбившееся: «Как?!» Он сильно изменился в лице. Настороженно посмотрев на каждого из них, он спросил:
– Какие-то имена у вас странные. Может, вы из секты?
Первым не выдержал таксист. Он буквально закатился от хохота. Следом рассмеялась Евгения. И только Аполлинарий смотрел на всех ничего не понимающим взглядом.
– Так это была новогодняя шутка? – повеселев, спросил Алексей и сам стал смеяться громким басом. – Так меня еще никто не подкалывал! Молодцы… Слушайте! А я ведь и на самом деле поверил! – не унимался Алексей. – Думаю, за такое знакомство не грех и выпить!
Не дожидаясь ответа, он протянул несколько пластмассовых стаканчиков сидевшему рядом мужчине и сказал:
– Держи!
После этого послышалось шипение, и в следующую секунду в салоне прозвучал хлопок. Повернувшись, Евгения увидела, как Алексей наливает шампанское.
– Новогодняя шутка еще не повод пить шампанское, – высказала свое мнение Евгения.
– А мне вообще нельзя. Я за рулем, – отказался таксист.
– Ну если вы не против, мы тогда с Аполлинарием за ваше здоровье… Да?! Аполлинарий?!
Мужчина, который представился Аполлинарием, утвердительно кивнул.
– Я здесь у вас в городе проездом, – продолжил знакомство Алексей, – вот и решил посмотреть достопримечательности. Сам я из Тюмени. Нефтяник.
Осушив стаканчик с шампанским, он предложил:
– Может, все-таки познакомимся по-настоящему? А то как-то неудобно получается. Вроде бы знакомы – а вроде бы и нет.
Таксист посмотрел на Евгению, ожидая ее реакции, но, видя, что она продолжает смотреть в окно, сказал:
– Меня Александром зовут.
– Меня Евгения, – не поворачиваясь, сказала Женя.
– А тебя как? – снова хлопнув по плечу соседа, спросил Алексей.
– Я же вам уже говорил – Аполлинарий, – ответил мужчина, потом неожиданно признался: – А я вас знаю. Вы Женя Охотникова. Телохранитель по найму.
Услышав эти слова, таксист Александр резко повернулся назад и, усмехнувшись, спросил:
– Что ты сейчас сказал?
Нефтяник же просто смотрел на Аполлинария удивленным взглядом. Потом, придя в себя, помахал перед его носом указательным пальцем:
– Опять ваши шуточки!
– Я не шучу. Это чистая правда. Подтвердите мои слова, Евгения Максимовна, – обратился Аполлинарий к Жене.
Теперь все взгляды устремились на Евгению.
– Да. Это так, но больше никаких вопросов. Тем более что мы уже подъезжаем, – ответила Женя.
Остановившись на перекрестке, Александр повернул голову и спросил:
– Так ты и не рассказал нам, за что тебя те двое в джип запихивали. Денег задолжал?
Аполлинарий замотал головой.
– А за что тогда? – искренне удивился таксист.
– Да тут такое дело… – неуверенно начал Аполлинарий. – Я корреспондент газеты «Зеленый мир». Сегодня я был за городом, снимал, как наш известный всем завод «КИП» сбрасывает свои ядовитые отходы прямо в поле, чем, собственно, и отравляет нас с вами. Думаю, не только о Новом годе надо писать. А тут такое дело…
– Ничего! Александр Мороз к власти придет – порядки наведет! – не дослушав рассказ Аполлинария, плакатным лозунгом высказал свое мнение таксист. – Настоящий мэр будет! Мужик! – принялся опять восхвалять он полюбившегося кандидата.
После этих слов Аполлинарий замолчал и с подозрением посмотрел на всех. От Евгении не ускользнуло то, как переменился в лице корреспондент, и она спросила его:
– Так что же было дальше?
– Да так. Ничего. Охрана меня заметила и решила забрать кассету, – отвернувшись к окну, сказал Аполлинарий, но Евгения поняла, что он откровенно врет.
– Слушай, корреспондент, а тебе, собственно, куда надо? – спросил таксист.
– Я выйду на площади вместе со всеми, – заверил его Аполлинарий.
Подъезжая к площади, Евгения заметила, что здесь находилась уйма народу, многие были с детьми.
– Приехали, – сказал таксист, выруливая на стоянку перед торговым центром, где уже стояло с десяток таких же желтых такси.
Не дожидаясь, пока мужчины разберутся, кому куда, Евгения положила между сиденьями две сторублевые купюры и вышла из машины, направляясь в торговый центр выбирать новогодние подарки.
Попрощавшись со своими пассажирами, Александр продолжал смотреть вслед уходящей Евгении. Неожиданно боковым зрением он увидел, как на стоянку подрулил уже знакомый ему джип. Из него вышли громилы и стали по очереди подходить к стоявшим на стоянке такси и заглядывать внутрь. Александр сразу понял, кого они ищут, и стал лихорадочно соображать, что ему делать. Незаметно он выбрался из своей машины и, затерявшись среди многочисленной толпы, начал со стороны наблюдать за происходящим.
В это время ничего не подозревающая Евгения спокойно ходила по торговому центру, присматриваясь к широкому выбору предлагаемых новогодних товаров. Ее взгляд привлекла красивая кукла, которая своими светлыми кудряшками сильно напоминала саму Машеньку. Расплатившись за покупку, Евгения собиралась было уже покинуть этот отдел, как неожиданно перед ней вырос знакомый таксист и, схватив ее за руку, потянул в сторону от прилавка.
– В чем дело? – недовольно спросила Евгения.
– Они здесь, – прошептал Александр, показывая в сторону выхода.
– Кто? – не сразу поняла, в чем дело, Евгения.
– Те двое, из джипа, – стал объяснять таксист приглушенным голосом. – Сначала они искали нас на стоянке, а потом направились сюда. Я подумал, что надо бы вас предупредить, а то ведь они церемониться не будут.
– С чего вы вдруг решили, что они именно нас ищут? И почему здесь, а не в другом месте?
– Потому что торговый центр сейчас самое хлебное место, и все таксисты находятся тут.
– И в конце концов, – возмутилась Евгения, – не собираюсь я ни от кого прятаться!
Она попыталась освободить свою руку. Но вместо этого таксист силой затащил ее в находившуюся рядом примерочную кабинку и, приложив палец к губам, прошипел:
– Тс… Они рядом.
Евгения глубоко вздохнула и хотела было уже поставить на место назойливого таксиста, как вдруг в кабинку прокрался уже знакомый мужчина с видеокамерой. Сразу было видно, что он от кого-то прячется. Так как он двигался спиной, то соответственно не сразу заметил, что он здесь не один, а когда повернулся, то на его лице изобразились сначала испуг, потом удивление и, наконец, облегчение.
Евгения хотела спросить у него, почему он не в редакции, куда так спешил, как совсем рядом прозвучал громкий голос, который уже был знаком всем троим.
– Я только что его здесь видел! Он не мог далеко уйти! Скорее всего, спрятался где-нибудь. Ну ничего! Сейчас мы его найдем!
После этих слов Аполлинарий совсем сник, и на его лице отразился такой ужас, что Евгении поневоле стало жаль этого мужчину. Все трое стояли, не произнося ни слова и внимательно прислушиваясь к словам громил, которые находились возле их кабинки и рассуждали между собой.
– Да я тебе говорю, он где-то неподалеку! – уверенно сказал один из них. – Поблизости спрятался! Может, даже здесь!
Евгения увидела, как огромная волосатая пятерня схватила тяжелый гобелен, отделяющий их от громил, и уже собиралась отдернуть его в сторону, как в следующую секунду прозвучал другой зычный бас:
– Хватит гнать, Башка! Поищем его в зале!
В то время, пока все трое наблюдали за рукой одного из громил, не было слышно даже дыхания. И только после того, как видневшиеся снизу тяжелые ботинки стали удаляться от кабинки, вся троица одновременно облегченно вздохнула.
Через некоторое время таксист осторожно высунул голову в зал и посмотрел по сторонам. Потом, повернувшись, почти шепотом сказал:
– Не уходят. Ищут.
Вся эта ситуация стала напрягать Евгению, и она, не церемонясь, громко спросила:
– Не знаю, как вы, но я здесь больше не останусь! – Она сделала попытку пройти вперед, но тут на ее пути встал Аполлинарий.
– Я прошу вас! Помогите мне! Если надо, я заплачу. У меня есть деньги, – он вытащил из кармана банковскую карточку. – Я недавно продал квартиру, доставшуюся мне по наследству…
– Я не понимаю, о какой помощи вы меня просите? – пожав плечами, спросила Евгения.
– Понимаете, Евгения Максимовна, я хоть и наслышан о вашей репутации честного человека, но я не могу вам сейчас все объяснить. – Он покосился на стоящего рядом таксиста. – У меня в руках оказался материал, который произведет настоящий взрыв в нашем городе. – Он сильнее прижал к груди свою видеокамеру.
– Про отходы, что ли? – усмехнулся, в свою очередь, таксист.
– Про отходы, – согласился с ним Аполлинарий, но тут же поправился: – Про отбросы общества.
– Я все равно не понимаю, что вы хотите от меня? – снова задала свой вопрос Евгения. – Вы же ехали в редакцию, чтобы отвезти туда свой материал. Правильно? – спросила его Женя и, не дожидаясь ответа, продолжила свои рассуждения: – Но почему-то вместо редакции вы стоите здесь и просите меня о помощи. – Она развела руками, давая понять, что в его поступках напрочь отсутствует всякая логика.
Аполлинарий посмотрел сначала на Александра, потом снова перевел свой взгляд на Женю и, глубоко вздохнув, сказал:
– Ну хорошо. Я расскажу вам сейчас всю правду, но только обещайте мне, что после этого вы не оставите меня один на один с этими бугаями. Обещаете? – Он с надеждой в глазах смотрел на Евгению.
– Послушайте, как вас там? Аполлинарий! Я не могу ничего вам обещать заранее. На дворе праздник. Наступает Новый год! И мне совершенно не хочется ввязываться в какие-то истории. Я помогла вам не остаться в руках этих двоих в джипе, а дальше это меня не касается. У меня есть свои дела. Я и так уже с вами задержалась, – сказала Евгения, собираясь покинуть кабинку.
– Подождите! – схватил ее за руку Аполлинарий. – Сначала выслушайте меня, а потом уже сами решите, как вам поступить. Если захотите уйти – я не буду вас останавливать.
Евгения усмехнулась, услышав последние слова и представив на секунду, как мужчина с камерой попробовал бы ее остановить.
– Как я вам уже говорил, сегодня я был возле завода «КИП», производил съемку. Вдруг я увидел, как недалеко от меня в просеке остановились две машины – «Ауди» и джип. Я увидел, как из первой машины появился Александр Мороз, – Аполлинарий покосился на таксиста. – За ним следом вышел Новгородцев, бывший директор завода «Стеклотара», который уже год как стал банкротом. Они стали выяснять между собой отношения, постепенно переходя на крик. Я навел на них камеру и стал снимать. Это, конечно же, не было сенсацией, так как скандал между ними длится уже полгода, и об этом все знают. Дело в том, что Александр Мороз собирался выкупить завод «Стеклотара» и организовать там какой-то свой бизнес. А Новгородцев как старый коммунист всячески препятствовал этому. Он почему-то верил, что этот завод снова когда-нибудь возродится и уволенные люди опять станут работать на своих местах. Он собирал митинги, подавал на него в суд и так далее. В общем, не давал Морозу стать полноправным хозяином. Я думаю, в какой-то момент Морозу все это надоело, и он решил сам лично разобраться с этим коммунякой. А что удивляться! Ведь всем же известен крутой нрав Александра Мороза. – Аполлинарий снова покосился на таксиста.
– И что дальше? – не выдержал таксист. – Мороз набил ему рожу? Ну и что с того? Подумаешь, сенсацию нашел. Да сейчас и не такие подробности рассказывают про наших политиков.
Аполлинарий спокойно выслушал мнение Александра, а потом вдруг сказал:
– Он его убил!
Сказать, что Евгения и таксист удивились – значит не сказать ничего. Они просто остолбенели от такого заявления Аполлинария. Первой пришла в себя Женя.
– Кто кого убил? – спросила она.
– Мороз убил Новгородцева, – снизив голос до шепота, сказал Аполлинарий и, открыв маленький телевизор сбоку камеры, включил изображение.
В кадре отчетливо было видно, как Мороз размахивал пистолетом перед испуганным лицом своего несговорчивого соперника. В какой-то момент Новгородцев кинулся на Мороза с кулаками, а в следующую минуту прозвучал выстрел, лицо Александра Мороза вытянулось. Было понятно, что он никак не ожидал, что пистолет выстрелит. Обняв Мороза за шею, Новгородцев стал сползать к его ногам. Из джипа выскочили четыре охранника и стали что-то обсуждать между собою. Через минуту двое из них посадили будущего мэра в «Ауди», а двое других, посмотрев по сторонам, бросились прямо на объектив. После этого картинка исчезла, но Евгения уже представила, что было дальше. Скорее всего, Аполлинария обнаружили, и он побежал к своей машине. Двое охранников бросились за ним, но почему-то догнали его только в городе под светофором.
Стоило Аполлинарию выключить камеру, как таксист медленно произнес:
– Да-а, дела. Как же нам теперь быть? – Он посмотрел на Евгению, ожидая ее решения.
Но Евгения и сама теперь не знала, как быть. Минуту подумав, она приняла решение.
– Тебе с этим материалом не в редакцию надо, а сразу в ФСБ. Только там тебя смогут защитить, пока будет идти разбирательство, – пояснила Женя.
– Значит, вы готовы мне помочь? – взяв ее за руку, спросил Аполлинарий.
Евгения снова задумалась. И ей было о чем подумать. Теперь, когда она узнала правду, становилось очевидным, что это дело нужно довести до конца. Вопрос только в том, как быть дальше? Надо было этого корреспондента вместе с его кассетой-бомбой передать в надежные руки. Но в последний день уходящего года большинство сотрудников, вероятно, уже находились дома и готовились к встрече Нового года. А в милицию его отвозить было опасно. Был очень большой соблазн заполучить хорошие деньги за эту кассету. И никто не дал бы гарантии, что таким человеком не окажется тот сотрудник, которому она «сдаст» этого корреспондента. Оставалось только одно. Найти кого-нибудь из высшего руководства и показать ему кассету.
– Значит, так! Слушайте меня внимательно, Аполлинарий! – начала Евгения. – Я помогу вам добраться туда, где вы будете в безопасности и где разберутся с вашей кассетой. Но! – Она подняла вверх указательный палец. – Вы будете меня во всем слушаться и не мешать мне вас охранять!
– Да-да. Я согласен, – обрадованно сказал Аполлинарий и тут же добавил: – Вы не переживайте! Я заплачу.
– О деньгах поговорим позже, – ответила Евгения и обратилась к таксисту: – На ближайшие два часа у вас есть клиенты. Вы согласны?
– Согласен. Но только по двойному тарифу, – сразу установил цену таксист. – За риск! – Он показал рукой в сторону зала, где ходили качки.
– Вы согласны? – спросила Евгения у корреспондента.
– Не беспокойтесь – я заплачу, – согласился он.
– А теперь слушайте меня! – серьезно сказала Евгения.
Оба мужчины уставились на нее.
– Меняйтесь верхней одеждой! – голосом, не терпящим возражений, сказала Евгения.
После того как обмен был произведен, Евгения попросила таксиста:
– Посмотри, где наши «гориллы»? Все еще здесь?
Александр, сделав небольшую щель, аккуратно осмотрел все вокруг. Повернувшись, он с сожалением кивнул головой.
– Ладно! Значит, будем действовать так! – снова начала Евгения, переводя свой взгляд с одного на другого. – Сейчас я выйду и сделаю так, что они обратят на меня внимание. После этого вы должны быстро покинуть торговый центр и как можно скорее оказаться в машине и ждать меня. Ясно?
– А может, я с вами? – спросил Александр не совсем уверенно.
– Сама справлюсь! – ответила Евгения и тут же вышла из кабинки, задернув за собой штору.
Среди толпившихся возле прилавков многочисленных покупателей она заметила двоих громил, которые крутили головами по сторонам.
Как профессиональный телохранитель Евгения знала, что в какой-то момент нужно вызвать огонь на себя для того, чтобы ее клиент не подвергался опасности. Это был как раз такой случай. Проходя мимо громил, которые в поисках Аполлинария не замечали, что происходило у них под носом, Евгения громко сказала:
– Привет, ребята! Кого-то потеряли?
Услышав знакомый голос, они повернули свои бритые головы и посмотрели на Евгению. В одну секунду их лица приобрели такой угрожающий вид, что многие люди, почувствовав опасность, поспешили отойти от громил подальше. Евгения не стала дожидаться, пока они придут в себя, а стала почти бегом подниматься по лестнице на второй этаж, заманивая туда своих преследователей. Но, к ее удивлению, на этот раз они оказались куда умнее, чем тогда на дороге у банка. Они разделились.
– Останься здесь! Я сейчас вернусь! – крикнул один другому и бросился за Евгенией.
Для ее новых знакомых Александра и Аполлинария положение становилось опасным, и поэтому, поднимаясь бегом по лестнице, Евгения пыталась сообразить: как быть дальше? Забежать в женский туалет? Несмотря на свою хорошую подготовку, Евгения видела, что ее преследователь стремительно приближается к ней, расталкивая встречных людей. Не успела она заскочить в женский туалет и прикрыть за собой дверь, как она тут же распахнулась, и на пороге возник один из качков. Послышались недовольные возгласы находившихся здесь женщин, но это не смутило преследователя. Он бесцеремонно закрыл за собой дверь и, потирая руки, стал наступать на Евгению.
– Ну что? Попалась, каратистка? Сейчас я покажу тебе, что такое греческая борьба!
Две женщины боком обошли громилу и поспешили покинуть поле боя. Евгения сделала шаг назад, следя за каждым движением своего противника.
Поставив свою сумку на пол, она приняла боевую стойку. Громила лишь ехидно усмехнулся на это, продолжая наступать. И в ту секунду, когда Евгения уже собиралась с разворота нанести ему удар в голову, открылась дверь и на пороге появились два молодых человека в синей униформе.
– Ты что здесь делаешь, мужик? – спросил один из охранников, поигрывая резиновой дубинкой.
– Выходи из женского туалета! – приказным тоном сказал второй.
Когда громила повернулся к охранникам, Евгения подхватила свою сумочку и быстрым шагом направилась к открытой двери, бросив на ходу:
– Маньяк какой-то. По женским туалетам шастает. Разберитесь с ним, ребята.
Громила хотел было схватить за руку уходящую Евгению, но тут на его пути встали два охранника с дубинками.
– Не спеши! Сейчас с нами пойдешь и расскажешь, что ты делал в женском туалете…
Что было дальше, Евгения не видела, она уже спешила на выход из торгового центра, попутно отметив не только отсутствие второго громилы, но и распахнутую настежь кабинку, в которой прятались ее знакомые. Выскочив на улицу, она сообразила, что первым делом надо найти Александра. «Он должен быть недалеко от своей машины», – рассудила Евгения и бросилась к стоянке, где виднелись желтые машины с шашечками.
Второго громилу она заметила еще издали. Его бритая голова возвышалась над всеми остальными. Подходя, она увидела, что он стоит возле капота знакомого ей такси, сложив на груди руки. За стеклами Евгения увидела перепуганное лицо Аполлинария и растерянное – Александра, которому громила не давал тронуться с места, ожидая своего подельника. Когда он вместо своего собрата увидел приближающуюся Евгению, его лицо перекосило от злости, но он не сдвинулся с места, продолжал стоять. Евгения видела, что их машина оказалась в своеобразном капкане. Сзади стояла дорогая иномарка, преграждая им отступление, а впереди стоял громила. Решение вопроса пришло сразу же, как только Евгения приблизилась к «застрявшему» такси. Она незаметно пнула стоящую сзади такси иномарку. Сработала сирена, и вскоре возле нее выросла фигура недовольного мужчины, который с подозрением посмотрел на Евгению. Сев в машину, он стал отъезжать назад. Как говорится – от греха подальше. Не раздумывая, Евгения открыла заднюю дверь такси и, усаживаясь, бросила:
– Поехали! Быстро!
Александру как опытному водителю не нужно было повторять дважды. Включив заднюю скорость, он надавил на газ. Не ожидавший такого поворота событий громила, хватая руками воздух, смешно плюхнулся на снег. Вскочив на ноги, он попытался догнать уезжающую машину, но Александр уже смог выехать на трассу, и поэтому все его попытки оказались напрасными. Обернувшись, Евгения увидела, как к нему подбежал второй качок. Но радоваться было еще рано. Когда Александр, не сбавляя скорости, свернул на повороте, Евгения успела заметить, как со стоянки выехал черный джип…
– Тормози! – неожиданно крикнула Евгения таксисту.
– Что случилось? – надавив на тормоз, спросил Александр.
– Меняемся местами! – приказала Евгения.
В этот момент сзади показался знакомый всем черный джип, который легко сокращал расстояние между ними.
– Быстрее! – крикнула Женя, открывая свою дверь.
Александр, увидев приближающийся джип, не стал задавать лишних вопросов.
Не теряя драгоценных секунд, Евгения утопила педаль газа в пол.
По мере того как к ним приближался джип, впереди показалась цепочка машин, и это говорило только об одном. Это была пробка!
Неожиданно их машину, которая и так ехала с приличной скоростью, бросило вперед, и послышался глухой удар. Евгения не давала джипу обогнать их, и поэтому они решили пойти на крайние меры – они стали таранить их «Волгу». А так как у джипа впереди был «кенгурятник», они совершенно не переживали, что будет с машиной. Когда до начала пробки оставалось не более десяти метров, Евгения крикнула:
– Держись!
Александр не успел сообразить, что она задумала, как их машина на полной скорости выехала на обочину и продолжила свой путь по высокой насыпи грязного снега. Тот, кто сидел за рулем джипа, решил, наверное, что тоже сможет повторить такой сложный номер, но не тут-то было. Стоило только джипу въехать на убранный дорожниками снег, как практически сразу он стал заваливаться на бок под своим весом. Через минуту он всеми колесами увяз в снежной насыпи, и лишь густой дым из выхлопной трубы говорил о том, как преследователи старались выбраться из своего снежного плена.
– А вы, Евгения, случайно не даете уроки вождения? – спросил Александр, переведя дух. – Я бы с удовольствием поучился у вас, – решил пошутить он, все еще не веря в то, что они не оказались в таком положении, в каком сейчас находился джип.
Евгения ничего не ответила, а вместо этого повернулась назад и посмотрела на Аполлинария. Он до сих пор продолжал держаться за ручку двери. А его удивленный взгляд тоже говорил о том, что он еще находится под впечатлением проделанных кульбитов.
– Успокойтесь. Все уже позади, – решила поддержать его Евгения. – Теперь наши преследователи не скоро еще смогут продолжить свои гонки.
– Большое вам спасибо, – смотря куда-то в даль, сказал Аполлинарий, а Евгения так и не смогла понять, кому именно была адресована его благодарность.
Когда впереди показался пост ГИБДД, Евгения остановила машину.
– Давай меняться. Не хватало еще, чтобы нас сейчас гаишники остановили и забрали права.
– Вы что? – возмутился таксист. – Тогда мне сразу в гроб. Я же ничего больше делать не умею, – заторопился Александр, меняясь местами с Евгенией.
Заехав в какой-то двор, он повернулся к Жене и спросил:
– Что дальше будем делать?
Евгения молча достала телефон и, набрав номер, приложила его к уху. Не прошло и минуты, как она, сделав серьезное лицо, спросила:
– Мне надо поговорить с генералом Самойленко. Скажите, что ему звонит Евгения Охотникова.
Несколько минут она молчала, но потом, вдруг оживившись, стала быстро объяснять:
– Семен Валентинович! Я не стала бы беспокоить вас в праздничный день, но у меня на руках доказательства преступления одного нашего политика, который рвется к власти.
Евгения опять замолчала, слушая абонента, а потом снова продолжила:
– Если без подробностей – то убийство. Да. Все доказательства у меня на руках, – она посмотрела на Аполлинария. – Где нахожусь? – Евгения огляделась. – Да где-то в районе железнодорожного вокзала. Хорошо. Договорились. Буду.
Убрав телефон, она повернулась к Аполлинарию.
– Через полчаса с тобою будут разговаривать на самом высшем уровне.
– Спасибо вам большое, Евгения Максимовна, – снова поблагодарил ее Аполлинарий.
– Рано еще меня благодарить. Сначала надо добраться в то место, где нас будут ждать, – объяснила она.
Повернувшись к Александру, она спросил:
– Где-то здесь есть Дворец культуры железнодорожников. Знаешь?
Таксист уверенно кивнул головой.
– Нам туда. Аполлинарий с его кассетой должен быть в людном месте, чтобы исключить неожиданности, – пояснила Евгения.
Таксист собрался уже тронуться с места, как у него зазвонил телефон. Нажав на тормоз, он достал из кармана трубку и, изменившись в лице, ответил:
– Да, любовь моя! Как дела? Ничего не болит? – Минуту помолчав, он снова заговорил: – Да моя сладкая, все куплю! Не переживай! Да, скоро уже буду. Пока!
Убрав телефон, он сразу принялся объяснять:
– У меня жена на седьмом месяце беременности. Это наш первый ребенок, – расплывшись в улыбке, гордо сказал Александр.
– Молодцы! Дети – это хорошо! – высказала свое мнение Женя.
До Дворца культуры и вправду оказалось недалеко. Проехав два квартала, они оказались перед большим старинным зданием с высокими колоннами. Евгения заметила, как из подъезжавших машин выходили родители с новогодними костюмами в руках и, взяв за руку своих малышей, направлялись внутрь здания. «Детский утренник», – подумала Евгения, поняв, почему именно в этом месте ей назначили встречу.
– Смотрите!!! – раздался громкий испуганный возглас Аполлинария.
Проследив за его указующей рукой, она увидела, как недалеко от них припарковался черный джип.
– Я что-то не пойму. Они что, нам «жучок» подвесили? Откуда они могли знать, что мы сейчас находимся именно здесь? – Евгения внимательно посмотрела на таксиста.
Когда качки вышли из джипа, Аполлинарий запаниковал.
– Где ваши люди из ФСБ? Вы же обещали, что они нас встретят? – дрожащим голосом продолжал корреспондент.
– Мне сказали, ждать звонка. Значит, еще не подъехали.
– Но ведь эти нас сейчас заметят! – не слушал ее Аполлинарий.
– Я понял, как они нас нашли! – вклинился в разговор таксист. – У нас на каждой машине стоит определитель, по которому диспетчер может всегда проверить, где в данный момент находится та или иная машина. Скорее всего, через него они и узнали наше местонахождение, – логично объяснил неожиданное появление качков Александр.
– Понятно. Но нам от этого не легче! – ответила Евгения, соображая, как быть дальше, и глядя на то, как «двое из ларца, одинаковых с лица» прохаживаются вдоль парковки.
Как назло, среди стоящих рядом машин их такси было единственным, и поэтому не заметить его было просто невозможно. Спустя минуту качки уже направлялись в их сторону. Решение пришло мгновенно…
– Жди нас здесь и никуда не уезжай! – сказала она таксисту и тут же скомандовала, посмотрев на Аполлинария: – За мной!
Как только они оказались на улице, она схватила его за руку и потащила в здание, где начинался детский праздник. Громилы, естественно, заметили знакомую парочку и бросились за ними, но неожиданно у них на пути возникла группа детей. Эта небольшая заминка дала возможность Евгении и Аполлинарию шанс оторваться от своих преследователей. Поднявшись на второй этаж, они оказались в широком коридоре с множеством дверей. Заглядывая по очереди в каждую комнату, они никак не могли найти себе надежное убежище. Во всех комнатах кто-то был. Там шло приготовление к детскому празднику. Взрослые переодевались в разные сказочные костюмы. Открыв последнюю дверь, они поняли, что им, наконец, повезло. Комната была пуста. Уже закрывая за собою дверь, Евгения увидела, как в коридор вошли качки.
– Т-с! – предупредила она Аполлинария, продолжая в щелку следить за качками.
Звонка по-прежнему не было. Евгения видела, как их преследователи бесцеремонно открывали подряд все двери и, не найдя там Аполлинария с его кассетой, двигались дальше. Время шло. Расстояние неумолимо сокращалось. Оставалось три двери, после чего качки должны были их обнаружить. Осмотревшись вокруг, Евгения увидела, что они находятся на своеобразном складе, где на стеллажах лежали разные новогодние костюмы. Схватив один из них, Евгения тихо сказала:
– Надевай быстро!
Сама же в это время тоже схватила костюм Снегурочки и натянула сине-белую шубку поверх своей куртки. Получилось очень даже ничего. Белые сапожки и белая шапочка создавали такое впечатление, что на ней был полноценный костюм. Повернувшись, она посмотрела на Аполлинария. На их счастье, ему попался костюм Деда Мороза. Не хватало только бороды и посоха с мешком. Евгения услышала приближающиеся шаги. С быстротой молнии она перевернула лежащую на стеллажах одежду и, когда дверь уже стала открываться, надела красную шапку с белой бородой на Аполлинария. Увидев в углу красный мешок, Евгения бросила туда видеокамеру. Дверь резко отворилась, и на пороге появилась пожилая женщина в строгом костюме, которая резко сказала:
– Ну что вы так долго? Быстро в зал! Сейчас начинаем!
Она отошла в сторону, пропуская вперед Аполлинария и Евгению, которая семенила за мнимым Дедом Морозом, спрятав лицо. Проходя по коридору, они увидели, что громилы стучат в какую-то закрытую дверь.
– Прекратите шуметь, – сказала женщина, останавливаясь возле качков. – Начинается утренник, – попыталась объяснить она, но в это время с первого этажа, где стояла большая елка, прозвучало сначала тихо, а потом все громче и громче:
– Де-ед Мо-ор-оз!!! Сне-егуро-очка!!!
– Ну с богом! Давайте, – подтолкнув Женю и Аполлинария к лестнице, пожелала женщина в строгом костюме, видимо, ответственная за все мероприятие.
Спускаясь по лестнице, они увидели, что все дети стоят возле елки и смотрят на них радостными глазами.
– Я никогда не был Дедом Морозом, – тихо сказал Аполлинарий.
– А я Снегурочкой, – ответила ему Евгения.
– Что делать? – почти спустившись, спросил Аполлинарий.
– Ждать звонка, – сразу ответила Женя.
– В смысле детей?
– А, вы про это? Играть Деда Мороза. Что еще? Вы что, никогда на елку не ходили? – спросила Евгения.
– На елку-то я ходил, а вот Дедом Морозом не был, – успел сказать Аполлинарий, и его сразу обступили дети разных возрастов, стали рассматривать, пытаясь трогать за руки. Две девочки в одинаковых костюмах снежинок подошли к Евгении и взяли ее за руки. «Интересно, так по сценарию задумано или просто совпадение?» – подумала Женя, и тут сверху раздался громкий мужской бас:
– Здравствуйте, детишки! Я Дед Мороз! Я слышал, вы звали меня?
Повернувшись, Евгения увидела стоящего на лестнице двухметрового Деда Мороза с огромным красным мешком.
Кроме Жени, его заметили все находящиеся в зале. Вмиг наступила такая тишина, что слышно было, как работает кондиционер. В этот момент на лестнице появились качки.
– А теперь бежим! – прошипела Евгения и, схватив Аполлинария за руку, потащила его к выходу…
На их счастье, Александр еще издалека узнал своих лихих пассажиров, и поэтому стоило им только сесть в машину, как он тут же сорвался с места.
– Что случилось? Вы что, не отдали кассету? – спросил таксист, когда они выехали на трассу.
– Звонка не было, – отрезала Евгения, соображая, как им быть дальше.
В это время в салоне раздался сначала какой-то треск, а потом женский голос повторил несколько раз:
– Седьмой, седьмой. Ответьте. Это диспетчер.
– Седьмой слушает, – ответил Александр.
– Сколько у вас пассажиров?
– Двое.
– Примите еще один заказ на одного человека. Это рядом с вами.
– Я сейчас не могу. У меня пассажиры торопятся, – решил отказаться Александр, но женский голос предупредил:
– За отказ будете платить неустойку. Новый пассажир находится в вашем квадрате и уже ждет у подъезда, так что это не займет много времени. Прослушайте адрес.
Таксист посмотрел на Евгению и пожал плечами. Ничего, мол, не поделаешь – работа.
Как только диспетчер продиктовала адрес, Александр свернул с дороги и въехал в один из дворов, где стояло несколько старых пятиэтажек.
– Где-то здесь, – сказал таксист, въезжая во двор.
И тут прозвучал долгожданный звонок. Евгения схватила телефон и сразу ответила:
– Да, товарищ генерал! Я слушаю!
– Вот это номер! Всю жизнь рядовой была, а сегодня вдруг сразу в генерала превратилась, – услышала Евгения голос своей тети.
– Тетя, я сейчас не могу разговаривать, жду важного звонка. Извини.
В это время таксист подъехал к подъезду, возле которого стоял мужчина.
Увидев такси, мужчина сразу направился в его сторону. Открыв окно, Александр спросил у него:
– Такси вызывали?
Мужчина кивнул головой, ускорив шаг. Подойдя вплотную, он неожиданно достал пистолет и направил его прямо в грудь сидевшему за рулем таксисту.
– Сиди тихо и не дергайся!
Евгения увидела, как из арки напротив вышли знакомые качки и направились в их сторону. Это был конец…
Вдруг из подъезда вышла большая компания мужчин и женщин, по виду которых было понятно, что они уже начали справлять Новый год. Недолго думая, Евгения открыла дверь и громко сказала:
– Деда Мороза со Снегурочкой заказывали?
Увидев Снегурочку, вся шумная компания подвалила к машине и, вытащив из нее Аполлинария, стала водить вокруг машины хоровод, напевая: «В лесу родилась елочка!»
Евгения видела, что качки-близнецы стояли в стороне и топтались на месте, не зная, что делать.
Через пять минут на капоте такси уже был «сервирован» стол, и честная компания принялась поздравлять всех прохожих. Мужика с пистолетом оттеснили в сторону, а Александра и Аполлинария утащили за импровизированный стол. Наконец, когда уже праздник был в самом разгаре, у Евгении зазвонил телефон. Это был генерал.
– Да. Я слушаю, – ответила Евгения.
– Ты сейчас где? – строго спросил генерал, услышав пьяные голоса в трубке.
Евгения продиктовала адрес и в двух словах объяснила генералу, почему ее не было в назначенном месте.
– Через пять минут будем. Продержишься?
Женя посмотрела на накрытый стол и веселящуюся компанию и сказала:
– Постараюсь!
После того как были выполнены все формальности и Аполлинария временно поселили на служебной квартире, Евгения вернулась домой.
– Я не опоздала? – спросила она у тети Милы, которая встретила ее прямо на пороге.
– Думаю, время у тебя еще есть, – сказала она, посмотрев на часы.
Когда часы показали одиннадцать, Евгения, взяв подарок для Машеньки, поднялась к своим друзьям, как и обещала.
Дверь ей открыла Катя в очень красивом платье.
– Заходи, заходи, Женя. Мы уже садимся, – поторапливала ее соседка.
Пока Евгения прихорашивалась перед зеркалом в коридоре, Катя сообщила ей:
– Сегодня тебе скучать не придется!
Вместо ответа Евгения удивленно посмотрела на подругу.
– Сегодня к мужу приехал брат с Севера. Он здесь проездом. Нормальный такой мужчина. Веселый!.. – успела сказать Катя, пока они проходили в комнату.
Когда Евгения вошла, к ней подбежала Машенька и спросила:
– Это что у тебя? Подарок от Деда Мороза? – она показала на красочную коробку с блестящим бантом.
– Да, – ответила Евгения и отдала ей подарок, с покупкой которого были связаны все сегодняшние приключения.
Подняв глаза, она застыла на месте. За столом сидел Алексей – весельчак из Тюмени.
«Поневоле поверишь, что под Новый год чудеса случаются!» – подумала Евгения, садясь за праздничный стол.
Ольга Тарасевич Ангел на каникулах
За окнами кружился снег. Сначала белые хлопья припудрили раскидистые лапы елочки, всегда с любопытством скребущейся в окно офиса. Потом ватный пушистый слой укрыл капоты автомобилей, припаркованных возле здания. Когда внизу раздался противный скрежет – дворник, вооруженный лопатой, вступил в активную борьбу со снегопадом, – Сергей Петрович Дымов довольно улыбнулся.
Вот и зима пришла. И снег выпал. Морозец – небольшой, но щиплет, пора менять кожаную куртку на что-нибудь потеплее. Только бы такая погодка продержалась до Нового года! В принципе на календаре – Дымов, массируя виски, обернулся на стену – только двадцать четвертое декабря, и снежный хрустящий белый покров запросто еще может растаять, превратиться в серую хлюпающую кашу.
«Но не будем о грустном», – решил Сергей Петрович, любуясь видом из окна.
Несмотря на дикую головную боль, настроение у Дымова улучшилось.
Новый год скоро! Это же радость какая! Загадывать желание под бой курантов, глоток шипящего золотистого шампанского из тонкого хрустального бокала, запах мандаринов и хвои, сияющие разноцветные огни, подарки в красивой обертке… Если разобраться, в жизни не так уж и много праздников. Чем лучше обстоят дела на работе – тем меньше остается времени на отдых. Но Рождество и Новый год – это святое. Никаких трудовых подвигов, весь год для них впереди. Только веселье, романтика, вкусная еда и здоровый сон! Как же все-таки приятно ждать, считать дни, предвкушать! А потом, когда все новогодние ритуалы будут выполнены, можно забаррикадироваться в спальне и спать, спать, спать, отсыпаясь за все перелеты, переговоры, состоявшиеся и сорвавшиеся сделки, вместе взятые…
Мысли о сне окончательно разозлили головную боль.
Сергей Петрович поморщился – ему показалось, что на лысину, окаймленную светлыми кудряшками, вскочила свирепая кошка и стала увлеченно точить острые когти прямо о череп. Потом в глазах потемнело, и воздух словно закончился, а еще мучительно захотелось пить. Дымов потянулся к телефонной трубке – надо скорее дать знать секретарше Солнышку, пусть вызовет врача, так и коньки от таких перегрузок отбросить недолго, – но рука, слабо шевельнувшись, осталась лежать на столе. Сил поднять ее больше не было…
– Ну привет, Дымов! Дорогой ты мой Сергей Петрович! Не ждал, да?.. Знаешь, я и сам бы тебя не тревожил. Ты мне симпатичен, погулял бы еще. Хотя работки ты раньше задавал – мама не горюй. Помнишь, когда только начинался твой бизнес, Вован-пахан пришел к тебе с пистолетом разборки клеить? Он в тебя пиф-паф, прямо в сердце, врачи еще удивлялись – как ты выжил, еще бы на миллиметр, и все, кирдык?.. Но ты не умер. А знаешь почему? Ой, я прямо весь распереживался от воспоминаний. Какой все-таки дурак этот Вован! Крыло мне прострелил, бандит злобный, и рука у него не дрогнула. Ладно, ты не подумай, что я жалуюсь. Работа у меня такая – чуть что не так, крыльями тебя прикрывать, беду отводить. А как ты тонул в Красном море, перепив, словно последний сапожник, помнишь? Впрочем, за тот случай я на тебя, Сергей Петрович, не в обиде. Благодаря тебе хоть на пляж выбрался, искупался. В крыльях, между прочим, жарко, потеют они.
Если бы у Дымова, с трудом разлепившего свинцовые веки, имелась в этот момент возможность закричать, двухэтажный особнячок, где располагался офис компании, сложился бы от бешеного воя, как карточный домик.
Невероятно!
В это невозможно поверить!
Просто… просто… ерунда какая-то!
И можно хлопать глазами сколько угодно. Но все равно, хоть ты тресни, сидит на краю стола светловолосый мальчонка в белой длинной рубашечке и увлеченно болтает ногами. А прямо из спины, на уровне лопаток, выступает пара небольших белоснежных крыльев. Крылья аккуратно сложены, белые перышки лежат ровненько, как по линеечке…
«Я сошел с ума, – констатировал Сергей Петрович, с ужасом разглядывая мальчонку. – У меня от перегрузки развились галлюцинации. Впрочем, спокойно. Надо собраться. Давай-ка, старик, без паники. Даже если по-прежнему не будет сил связаться с секретаршей, через час в моем кабинете назначено совещание. Меня найдут сотрудники и смогут вызвать врача. Новый год, похоже, отменяется. Нужно еще дать знать о произошедшем партнерам. Ох, как это все не вовремя, какие контракты выгодные я упускаю».
– Контракты, контракты. – Мальчонка надул пухлые губы и посмотрел на Дымова с невероятнейшей тоской. – Каким же ты стал занудным! Если бы ты только знал, как скучно с тобой сейчас работать! Ну аварию твоему джипу небольшую устроил – все лучше, чем если бы ты попал на самолет, который разбился. Ну усадил тебя на унитаз (помнишь, диарея случилась, ни одно лекарство не помогало?) – зато ты не подписал договор с жуликом, который бы оставил от твоего бизнеса рожки да ножки. Что, думаешь, весело мне всю эту мелочовку терпеть? То ли дело у других ребят! Их клиенты в офисе штаны не просиживают, жизнь кипит: то альпинизм, то горные лыжи, то прыжки с парашютом, то любовь-морковь! Есть где развернуться! А ты, эх…
Мальчонка, махнув рукой, спрыгнул со стола, зашлепал босыми ножками по полу.
«А не простудится ли он? – неожиданно забеспокоился Сергей Петрович, с тревогой наблюдая за галлюцинацией. – Впрочем, глупости – это же все плод моего воображения, как он может простудиться?! К тому же на полу мягкий пушистый ковер».
– О себе лучше побеспокойся! – Мальчик забрался в кресло, натянул рубашечку на круглые коленки. – Я ведь за тобой пришел, понимаешь? Финита, Сергей Петрович, путь твой здесь окончен. Пришла пора платить за все, что ты тут наворотил. Жалоб в твой адрес много. На тебя три киллера охотятся. Никакой романтики, сплошная проза смерти. Устал я, понимаешь? И вообще – у нас рождественские каникулы. Улавливаешь, какое дело? Я, может, тоже отдохнуть хочу. Каникулы! Чем ангелы хуже людей? Ничем, мы только лучше и работаем уж побольше некоторых. Так что имеем полное право на отдых!
От волнения Сергея Петровича прошиб холодный пот.
Это что же такое получается?
Вот так раз и… И все? Навсегда?
– Послушай, мне всего сорок два года, – охрипшим голосом просипел Дымов.
Крылья, белая рубашка, пухлые щечки, золотые волосы.
Действительно, ангел, раньше можно было догадаться.
Говорят, ангелы прилетают за душой человеческой…
– Мне всего сорок два года, – повторил Сергей Петрович, лихорадочно прикидывая, как бы подлизаться к ангелу-малышу. Может, отправить секретаршу Солнышко в «Детский мир»? Пусть купит там ему игрушек, елочных украшений, гирлянд, да чего угодно! – Мы с Зайкой еще ребенка не завели. А ведь Зайка хочет.
– А чего хочет Котик? – лукаво улыбнулся ангел. – А чего хочет Солнышко?
Невероятно, но нежданный гость все знал.
Про жену. Про любовницу. Про секретаршу, которая хочет стать сначала любовницей, а потом, естественно, женой.
Но все-таки не зря, не зря они были, все эти годы напряженной работы. Добавив морщин, не пощадив тела, они выработали ценный рефлекс – собираться и думать в любой стрессовой ситуации. Чем серьезнее проблема, тем лучше.
– Но ведь ты жаловался на скуку, – нашелся Дымов, осторожно поводя шеей по сторонам. Кошка, точившая когти о череп, или притаилась, или ушла – голова, похоже, больше действительно не болит. – А тут… Ты говоришь, три киллера, да?
– Да.
– Смотри, сколько драйва, адреналина. Какие горные лыжи, ты о чем? Ты будешь круче других ваших… так сказать, ребят.
– Дымов, собирайся. – Ангел зевнул, деликатно прикрывая рот ладошкой. – Все-таки ты неисправимый зануда. Какой адреналин на каникулах?
– Послушай, но ведь действительно… Такое время, такой день! Сегодня рождественская ночь. Пожалей меня! Кто покажет пример истинного милосердия, если не ты, да еще в такой день!
– Вот именно. Все будут отдыхать, а мне работай? Ты обо мне раньше должен был думать. Даже ангельскому терпению приходит конец, понимаешь? Мы с ребятами все решили. Вот заберу тебя, а потом все. Каникулы. Две недели. Имею право.
Вот и все?! Нелепость! Но, несмотря на весь комизм происходящего, ноет сердце, во рту сухо, а на спине наоборот – мокро. И холодно.
Сергей Петрович с ужасом уставился на свой стол, заваленный бумагами.
Вся жизнь была в них.
Какая же это ерунда!
Вот теперь, в последние минуты, оказывается, совершенно не о чем вспомнить. Мысли лихорадочно мечутся, пытаясь сформировать хоть какое-нибудь приличествующее ситуации умозаключение. А ничего не получается.
Не детали же договоров анализировать перед смертью…
На ум вообще ничего не приходит.
Неожиданно это все. И страшно. Хотя…
– Ты говорил про трех киллеров, – Дымов встал из-за стола, подошел к висевшей на стене картине, маскирующей дверцу бара. – Расскажи мне, кто их нанял? У меня ведь есть право на последнее желание?
На круглом личике ангела появилась хулиганская улыбка.
– А может, ты лучше виски напоследок жахнешь, а? Вообще-то я тороплюсь. Ой, вот только не надо на меня так злобно смотреть. Я, между прочим, точно для тебя киллеров не нанимал. Хорошо, уговорил, так и быть…
Ангел потянулся к пульту телевизора, вспыхнул огромный, в полстены, экран плазменного телевизора.
И Сергей Петрович, к своему огромному удивлению, увидел не привычный канал «Евроньюс», а собственную, оформленную в дичайших малиново-розовых тонах, спальню.
* * *
Зайка подошла к комоду. И, прикусив губу, внимательно уставилась в висевшее над ним зеркало.
Так. Так и вот так. Хм…
Да, пожалуй, все в идеальном порядке.
Губы – super pink, румяна – gentle pink, а еще тут у нас такая симпатичная розовая резиночка, стягивающая платиновые кудри. Малиновый коротенький халатик плотно облегает умеренно силиконовые грудки. Ногти – девушка скосила глаза на гелевые острые коготки – ultra pink, такой обалденный перламутровый оттенок, что просто жесть, кул и полный улет. И даже тапки розовые и с розовыми помпончиками. Все очень даже в тему. Можно принимать любовника во всей своей красе!
В унисон ее мыслям раздался звонок в дверь, и Зайка пулей помчалась в прихожую.
– Вау! Миленький! Пупсик мой!
Высокий широкоплечий парень с бритой головой и квадратным подбородком заграбастал Зайку в охапку. Ненадолго отвлекся – надо снять засыпанную снегом куртку и ботинки на толстой рифленой подошве – и снова потянулся к упругим Зайкиным ягодицам.
Девушка довольно жмурилась, старательно подставляла губы под торопливые жадные поцелуи, многообещающе водила пальчиком по застежке джинсов. А потом взяла парня за руку и потянула его за собой. Пупсик сделал пару шагов, остановился и вдруг простонал:
– Дорогая, только не в спальню.
Зайка сурово нахмурила брови:
– Это еще почему? Тебе что, как моему мужу-козлу, тоже цвет обоев не нравится?!
– Нет, что ты. Нравится. Очень нравится. Прекрасный цвет. Безумно красивый, безумно! Только давай все-таки лучше сделаем это где-нибудь еще…
– Разнообразие? Кул! Квартира большая. Ты только подумай, Пупсик: один миг – и все это будет нашим. Пентхаус в Москве, студия в Париже, загородный дом на Рублевке, машины, бизнес!
– Не говори гоп. – Парень деловито распаковал Зайку, розовые тряпки полетели на пол. – Сначала надо расправиться с твоим стариком…
… – Выключи! Немедленно убери эту гадость! – заорал Сергей Петрович, с трудом сдерживая желание помчаться домой и надеть Пупсику на голову большую вазу с гравировкой «Лучшему директору от благодарных сотрудников». – Ты еще маленький, чтобы на такое смотреть. И… и вообще! Откуда у нее любовник?! Я был уверен, что Зайка ненавидит секс. Что ее единственная страсть – это перекрашивать все вокруг в розовый. И… какой же я старый?!
– Зануда, – вздохнул ангел, послушно щелкая пультом. – Твоей жене сейчас двадцать, когда вы поженились, ей было семнадцать. Конечно, для нее ты – старик, она тебя не любит. А этот крендель – ее тренер из фитнес-центра. Старая любовь не ржавеет – так у вас, кажется, говорят?
– Но почему тогда она вышла замуж за меня, а не за него?! Зайка ведь так настаивала! Я сам мучился, не дело это, когда жена настолько моложе – но ведь в нашей среде так живут все!
– Все живут, а потом все платят. И твоя очередь пришла. Так, все, не утомляй меня. – И ангел снова потянулся к пульту. – Давай посмотрим очередное шоу. И в темпе!
* * *
Это кафе уже давно готово к встрече Рождества и Нового года. Еще в начале декабря к тонким ароматам ванильного крема и бодрящего свежемолотого кофе добавился праздничный запах хвои. Ради наряженной в центре небольшого зала елки пришлось теснее поставить столики. Но роскошная лесная красавица с красными шарами и бегущими по колючим веткам разноцветными огоньками того стоила.
Сначала Котик радовалась, что назначила встречу с киллером именно в этом кафе. Витрина с тортами, украшенная елка, яркие гирлянды на стенах – все это чуть отвлекало от ужасной темы, которую предстояло обсудить. Но чем больше проходило времени, тем мучительнее терзали воспоминания. И яркий праздничный декор их только подстегивал, как плетка.
Сергей ведь так любил Новый год! Возможности встретить его вместе никогда не было, но он старался дарить такие дорогие подарки, что это с лихвой компенсировало его отсутствие. И вот именно теперь, на Рождество, когда повсюду сияют праздничные огни, с любовником будет покончено навсегда…
«Не расслабляться, – приказала себе Котик и сделала глоток чая с бергамотом. – Все уже решено. Мне двадцать восемь лет. Молодости нет, детей нет, семьи нет. Ничего нет. Или почти ничего. Что толку от машины, бриллиантов и красивых тряпок, которые мне всегда дарил Сергей? После того как проходит первая радость, понимаешь – никакого прока в вещах нет. Хочется чувств, отношений, любви, стабильности и определенности. Сначала Сережа обещал, что женится на мне, потом встретил свою обдолбанную Зайку, «Мисс Сумасшедший дом районного масштаба», повел в загс ее. Через полгода после свадьбы, когда я все уже оплакала и забыла, пришел, вернулся, как побитая собака, попросил прощения и обещал развестись. Я знаю – дальше будет только хуже. И без него не могу, и с ним пропадаю. Все решено. Он виноват передо мной и пусть заплатит самую высокую цену…»
– Здравствуйте. Мы с вами договаривались встретиться. Извините, опоздал, пробки. Но вы ведь недолго меня ждете, правда? Показывайте фотографию объекта, говорите, что именно надо делать.
Вздрогнув от неожиданности, Котик нерешительно посмотрела на стоявшего перед ней мужчину. Невысокий, курносый и по-своему обаятельный, он казался совсем не страшным – и Котик с облегчением махнула рукой на соседний стул.
– Присаживайтесь, пожалуйста. – Девушка достала из черной лаковой сумочки конверт. – Вот, половина суммы, как договаривались. Вторую вы получите после завершения работы. Я думаю, что у вас не возникнет никаких проблем с выполнением моего заказа. У Сергея большой бизнес, но он никогда не нанимал охрану. Считал, что от судьбы не уйдешь. И в этом он оказался прав. Способ, которым вы с ним расправитесь, мне не важен. Хотя, я думаю, лучше обойтись без стрельбы. Все-таки мы с вами оба не заинтересованы в огласке. И какой-нибудь несчастный случай был бы предпочтительнее. И еще я хочу… чтобы все было кончено поскорее. Понимаете? Да, я знаю, что вы скажете: в любом деле спешить нельзя, в таком и подавно. Но мне будет очень тяжело ждать. У меня и так нервы на пределе. Поэтому чем скорее вы решите мою проблему, тем лучше. Цена вас устраивает? Более высокую я предложить не могу, я продала машину и украшения, а больше у меня ничего нет. Вы жалеете своих жертв? Если вдруг невольно вам станет жаль этого человека, просто знайте: он украл мою жизнь, разменял на мелочовку, растоптал. И хотел, чтобы вся эта пытка продолжалась вечно…
– Эй! Ты как? С тобой все в порядке? Да не расстраивайся ты так, в конце концов, твоих женщин можно понять. – Ангел забрался на столик, стоящий между двумя креслами, вцепился Дымову в плечо и энергично его встряхнул.
– Невероятно, – прошептал Сергей Петрович побелевшими губами, – какое коварство! Это же все ложь, от первого до последнего слова. Котик хотела выйти за меня замуж. Мне она никогда не нравилась, но как-то она подпоила меня… Потом сказала, что делала аборт… Мне было жаль ее. Я пытался разорвать эти отношения, но она пугала суицидом. Мне никогда не хватало решимости сказать ей в лицо, что не люблю ее. Обычно она спрашивала: «Ты ведь женишься на мне?» Я ничего не обещал, я молчал, потому что не мог сказать, что больше всего на свете хочу уйти. И вот…
– Да, что-то ты совсем плох. Нет, про Солнышко кина в таком случае не будет. А то ты окончательно расклеишься. Но там все просто – от горя она сошлась с твоим компаньоном и хочет, чтобы он заграбастал твои акции. И за себя отомстить тоже хочет. Дурочка, между нами говоря. Ты же не виноват, что любишь с ней работать, а не спать. Я думаю, это тебя прекрасно характеризует. Но ты же понимаешь: женская логика! Ой, не завидую я тем, кто с девочками работает. От девчонок чего угодно ждать можно! Хотя в принципе все люди часто бывают непредсказуемы.
– Так ты мальчик? – равнодушно поинтересовался Сергей Петрович, разглядывая носок своего начищенного до блеска ботинка.
– Я не мальчик и не девочка, я ангел, – расхохотался гость, но тут же стал серьезным: – Короче, Дымов, ты теперь все знаешь, так что готовься. Времени у тебя осталось всего ничего. Советую им распорядиться с умом, а не тратить его на всякие совещания. Совещания… Совещание… Совещание… Сергей Петрович, у вас назначено совещание…
– А-а-а! – заорал Дымов, вскакивая с кресла.
Невероятное видение исчезло без следа. Слава тебе господи, никаких ангелов! На самом деле это просто секретарша! Деликатно прикоснулась к плечу, потом, понимая, что разбудить шефа не получается, чуть подергала за пиджак, напомнила о предстоящем мероприятии.
Но какой же снился яркий жуткий сон – ужас, аж мурашки по телу до сих пор бегут…
На всякий случай Дымов решил уточнить:
– В мой кабинет никто не заходил? Когда ты начала меня будить, здесь был кто-нибудь?
– А кто здесь должен был быть? Вы вызывали заместителей? Я могу им перезвонить, – деловито отозвалась девушка.
Сергей Петрович внимательно посмотрел на круглое личико с розовыми щечками, светлые кудряшки – и счастливо улыбнулся.
Совсем заработался. Вот уже ангелы с чертами лица Солнышка снятся. Странные, конечно, ассоциации. Эта девочка ведь на самом деле – сущий бесенок. Прет к своей цели как танк, напролом. Одно время до такого дошла – смотреть стыдно, вместо юбки – поясок, вместо блузки – сверкающий лифчик. Пришлось попросить ее придерживаться правил дресс-кода, а то партнеры начали пугаться…
– Так, ничего, приснится же такая ерунда. Приглашай всех на совещание, Солнышко. Я буду готов через пять минут. – Сергей Петрович пригладил волосы, поправил пиджак и прошел к стоящему возле окна длинному столу. – И чай принеси, пожалуйста.
* * *
– Мы вас беспокоим в связи с Сергеем Петровичем Дымовым. Наверное, вы уже и не помните такого. Сергей Петрович мне говорил, что вы учились вместе в одном классе. К сожалению…
Приятный баритон что-то продолжал ворковать в трубку, но Анна больше уже ничего не слышала.
Пусть голос. Пусть рассыпавшаяся стопка тетрадей с сочинениями. Пусть закипел чайник. И, возможно, подгорает праздничный пирог в духовке. Все это не имеет ровным счетом никакого значения.
Замереть. Не двигаться. Остаться наедине со своим собственным счастьем, разросшимся за какую-то секунду до размеров Вселенной. Всей превратиться в нежно стучащее наполненное любовью сердце.
Сережка.
Сережка-Сережка-Сережка!!!
Милый.
Наконец-то…
Дождалась!
А в воспоминаниях уже все кувырком.
Запах цветущего жасмина… высокий мальчик, бледнея, краснея, решился на поцелуй, и хочется ему ответить, вот-вот осуществится мечта, и глаза сами собой закрываются, а губы Сережки все не встречаются, где-то пропали. И потом вдруг оказывается, что уже не сидишь на лавочке, а лежишь на земле. Хорошо хохотать. А целоваться все-таки еще лучше!
Вот уже зима, каток. Искрится снег на морозе, задорная музыка. Стянуть варежки, не сговариваясь, вместе, какая обжигающе жаркая широкая ладонь у него, просто взяться за руки, и больше ничего не надо, и пусть это длится вечно.
Проклятый любимый филфак все испортил. Такая интеллигентная студентка – и что у нее за парень? То строитель, то автослесарь, то таксист – словом, кто придется и, с маминой точки зрения, вообще непонятно кто. «Мы с тобой не пара, – решил Сережка, старательно отводя взгляд. – Это очевидно. Я мужчина, значит, я должен быть сильнее». Как все глупо, неожиданно. Со временем стало ясно: вот тогда в него, прячущего слезы, прикусившего губу, вцепиться, впиться, опутать его своими ласками, волосами, бесконечными разговорами. Чтобы не дергался, не вздумал, а если бы и хотел – то не смог. Но когда удалялась его спина, все происходящее казалось совершенно нереальным, ненастоящим. Буйное, щедро накормленное всякой разной литературой воображение даже нашло какие-то плюсы во всей этой истории. Какой сюжет может быть: она, оставленная, утешается учебой – а он все-таки понимает, что без нее не жить, штурмом берет филфак, и так хорошо сидеть в библиотеке, склонившись вдвоем над одним учебником. Или еще вариант: она становится директором школы, он – каким-нибудь ответственным прорабом, они встречаются для обсуждения, допустим, ремонта здания, смотрят друг другу в глаза и чувствуют, что между ними ничего не изменилось, и не понимают, как можно было столько времени потратить впустую. Только вот жизнь всегда прозаичнее и жестче литературы. И поворотов в ней мало. А может и вообще не быть – как с Сережкой. Уехал из Москвы, куда-то пропал. На встречи выпускников никогда не приходил. И что-то река жизни, конечно, и после Сережи прибивала к берегу – но не избавиться было от ощущения, что все не то, не так. Не те мужчины, чужие глаза, холодные потные руки… Потом уже заблистал, засиял, и все сразу же узнали о Сережке последние новости. Хорошие пришли вести! Крупный бизнес, благотворительные акции, молоденькая жена. Про него писали в газетах – нечасто, но писали. У строительной компании, которую Дымов вырастил из малька-фирмочки по продаже стройматериалов, имелся свой сайт, и там были указаны адрес офиса и телефон приемной. И возник соблазн позвонить – но что сказать секретарю, кто спрашивает, первая любовь, любовь ли?.. И что сказать Сережке? Что за эти долгие годы он каждый день ныл в сердце, как заноза, принося то боль, то радость, то надежду?.. Нет-нет. Пусть лучше в его памяти останется невысокая хрупкая девушка, листающая том «Преступления и наказания». А не сорокалетняя уставшая фантазерка, с лицом, на котором старость начинает намечать фронт предстоящих работ…
Но все-таки правду говорят: если чего-то очень, очень, очень хотеть, то желание сбывается. Может, не сразу. Иногда для его исполнения требуются долгие выстуженные одиночеством, прокуренные чужими невнимательными мужчинами годы. Но тем больше радость, тем слаще подарок судьбы!
– К сожалению, Сергей Петрович сегодня погиб. Я – один из его адвокатов, мне было поручено в случае внезапной кончины заниматься завещанием. И вот я вам звоню, чтобы сообщить: согласно воле покойного, вам причитается…
На какую-то долю секунды Анна впала в ступор. Она даже не понимала, что с ней, где в настоящий момент происходит. А потом вся душа ее вывернулась наизнанку.
– Нет! Нет! Нет! – захлебывалась слезами женщина. Размахнувшись, она швырнула мобильник об стену, легкий пластмассовый корпус брызнул осколками. Но легче не стало, боль продолжала истошно кричать: – Я не верю! Это неправда! Мой Сережка жив!
* * *
Когда не осталось сил кричать и закончились слезы, Анна легла на пол, прижалась щекой к чуть колючему ковру, закрыла глаза.
Сережи больше нет.
В это невозможно поверить.
Так глупо, такой молодой.
Наверное, с его смертью и ее жизнь кончена. Теперь, во всяком случае, именно так и кажется. Можно долгие годы находиться в мире фантазий. Но эти фантазии теоретически могли осуществиться. И от этого становилось легче, в этом был смысл…
– Не открою, – прошептала Анна заливающемуся звонку во входную дверь. – Тот, кто мне всегда был нужен, уже никогда не придет. А все остальное мне не важно.
Трезвон прекратился буквально на пару секунд. Потом в дверь негромко, но настойчиво застучали.
Анна с трудом поднялась, дотащилась до прихожей, прильнула к «глазку». На коврике переминался с ноги на ногу симпатичный русоволосый парень лет двадцати пяти максимум.
– Вы кто?
– Адвокат. Я в связи с завещанием. Вам Сергей Петрович оставил часть имущества, и я должен разъяснить порядок наследования.
Сглотнув подступивший к горлу комок, Анна пробормотала:
– Как все это случилось? Когда похороны?
Молодой человек, сочувственно изучая «глазок», вздохнул:
– Дверь откройте. Неудобно на весь дом кричать.
Она, послушный робот, сразу щелкнула замком.
Слова адвоката доносились до Анны как сквозь вату.
Ничто не предвещало. С утра Сергей Петрович просматривал документы, позднее удалось и немного подремать. Потом, наверное, Дымов плохо себя почувствовал. Велел секретарше отменить назначенное совещание, спустился к машине, сел за руль и уехал. Через полтора часа в офис позвонили. Автомобиль мчался по шоссе с огромной, под двести километров в час, скоростью. Не вписался в поворот, вылетел на обочину, несколько раз перевернулся и взорвался. Пламя, охватившее машину, было настолько сильным, что, когда приехали пожарные, тушить было нечего, спасать – некого.
– Вдова собирается кремировать останки. Понимаете, ведь пожар был очень сильным… Похорон не будет, поминок тоже. Вдова говорит, что полностью раздавлена произошедшим и не вынесет многочасового напоминания о трагедии. – Адвокат грустно вздохнул. – Хотя, конечно, все это как-то не по-людски… Теперь, если позволите, я бы перешел непосредственно к завещанию. Это не отнимет много времени. Сергей Петрович оставил вам дом в деревне. От Москвы, правда, далеко – около трехсот километров. Постройка старая, не современная, ремонтные работы там не проводились.
Удушливая боль чуть ослабила хватку.
Тот самый дом, на окраине деревни, возле леса. Зимой в нем было немного страшно – потому что завывал ветер, скрипели сосны, и снег все норовил навалить огромный сугроб, подпирающий дверь. Но никогда и нигде не было теплее и уютнее, чем в той простой избушке. Потому что рядом находился Сережа. Он растапливал печку, неторопливо заваривал чай с мятой и говорил, что хотел бы провести здесь всю жизнь.
Значит, он тоже все-таки помнил.
Впрочем, это еще обиднее. Один шаг был от прошлого до будущего. Сергей мог бы его сделать. Теперь же слишком поздно…
– А когда кремация? – Анна смахнула вновь заструившиеся по щекам слезы пальцами. – Поминок не будет, но все равно, ведь у Сергея столько людей работает. Наверное, перед тем как прах захоронят, можно будет попрощаться?
Адвокат отрицательно покачал головой:
– Увы. Вдова настаивает на том, чтобы никакого прощания не было. Близких родственников у Сергея Петровича не осталось. Вдова совсем молоденькая, глупая, не понимает, что так нельзя. Но образумить ее некому.
– Какая подозрительная спешка…
– Согласен. Но девочка, мягко говоря, отличается эксцентричным поведением. Как-то она купила банку розовой краски и попыталась перекрасить серебристый «Мерседес» Сергея Петровича. Такие девицы всегда ведут себя так, как считают нужным, и плевать они хотели на все порядки и обычаи, вместе взятые. Только не вздумайте что-либо выяснять самостоятельно. Прах будет захоронен в специальном колумбарии для состоятельных людей. Там такая охрана, что любые попытки проникнуть на территорию грозят вам крупными неприятностями.
Адвокат оказался очень славным, душевным. Словно почувствовав, что Анне требуется поддержка, он накапал ей валокордина, потом заварил чай. Посмотрев на часы, сделал телефонный звонок, отменил встречу и снова заговорил, интуитивно понимая: именно это теперь для Анны очень важно…
Рассказ парня о последних днях жизни Дымова был мрачным и безрадостным. Много работы, ухудшившаяся из-за кризиса ситуация в компании, глупая жена, постоянно изводившая Сергея Петровича то страстью к покупке розовых тряпок, то ревностью.
– Впрочем, я думаю, ревность ее была искусственной, скорее для отвода глаз. Мы все видели – Зайка Сергея Петровича совершенно не любит. Он ей даже противен был, невыносим просто на физиологическом уровне. Я как-то наблюдал: шеф к жене прикоснулся, хотел волосы ей поправить, а она как скривится, как отпрыгнет. А еще, кажется, у нее роман был с инструктором из фитнес-центра. Я тоже в том тренажерном зале занимаюсь и пару раз слышал, как она с тренером флиртует. Честно говоря, я бы не удивился, если бы узнал, что Зайка причастна к смерти Дымова. Сергей Петрович всегда водил машину очень аккуратно. За техническим состоянием автомобиля, конечно, следил – машина почти новая, еще на гарантии. И то, как произошла авария, наводит на мысли о том, что машину сознательно повредили.
Отодвинув пустую чашку, Анна недоуменно посмотрела на сидящего напротив парня.
– Послушайте, но ведь если есть такие подозрения – то о них надо в милицию сообщить! Пойдемте! Скорее пойдемте! Это наш гражданский долг! Это единственное, наверное, что можно сделать для Сергея. Пусть милиция разбирается. Ведь если действительно произошло убийство – преступник должен быть наказан!
Адвокат лишь махнул рукой:
– У нас нет никаких доказательств. Искать их никто не будет. Поверьте мне, это только в книгах доблестные следователи с нескрываемым удовольствием ловят преступников. В нашем случае даже не получится настоять на проведении предварительной проверки, не говоря уже о возбуждении уголовного дела. Но даже если вдруг случится что-то невероятное и оперативники начнут работу, никакого результата все равно не будет. Вдова располагает огромными деньгами. А в этом мире все продается и покупается.
– Не все, – невольно вырвалось у Анны.
– Все. К сожалению…
На «дворники» налипла корка льда, поэтому со своей работой они не справлялись. Елозили по лобовому стеклу старенькой «девятки», а снежную кашу не отбрасывали.
Дождавшись, пока впереди загорится красный сигнал светофора, останавливающий транспортный поток, Егор выскочил из машины и стал отдирать наледь от щеток. «Фольксваген», за которым приходится следить уже третий день, стоял в соседнем ряду, чуть впереди. Сидевшая за рулем девица давно могла бы обнаружить «хвост» – по московским дорогам чаще стоишь, чем едешь, а что делать в пробках, если не смотреть по сторонам. Но хмурая хозяйка «Фольксвагена» сама следила то за одной машиной, то за другой. А о том, что ее собственное авто под присмотром, даже не подозревала.
Царапая пальцы, Егор расправился со льдом, юркнул на водительское сиденье и выругался. Похоже, впереди случилось ДТП с участием крупногабаритных транспортных средств. Из шести полос движения остались доступными только две, мгновенно образовалась пробка, и все машины встали как вкопанные.
Девица, как всегда во время вынужденных стоянок, потянулась к лежащему на соседнем сиденье фотоаппарату и стала просматривать снимки.
– Кто же она все-таки такая? – пробормотал Егор, поглядывая на объект наблюдения. Из-под белой шапки выскользнула прядь светло-русых волос, и девица периодически сдувала ее с глаз. – Сначала мне показалось, что она – частный детектив. Однако слежка была такой неумелой. Но дамочка и не папарацци, у нее и фотоаппарата-то раньше не было, купила его пару дней назад. Да уж, похоже, у Дымова врагов было выше крыши. И у кого-то из них получилось отправить его на тот свет. Только в одном я уверен – я лично здесь совершенно ни при чем!
…Строительная фирма преподнесла накануне Нового года отличный подарок: массовые сокращения. Егор эту неприятную новость воспринял менее болезненно, чем ребята по бригаде. У тех семьи, дети. Одному в финансовом плане проще. Хоть какой-то плюс обнаружился во всей этой истории с Танькой-стервозиной. Делала вид, что влюблена, свадьбу сыграли, сынишка родился. А потом Танька заявила: извини-подвинься, я себе бизнесмена нашла, не нужен мне больше простой работяга. Конечно, то, что сын вдали растет, до слез обидно. Но зато сыт, одет-обут – по нынешним кризисным временам и это уже немаловажно.
Тем не менее работу искать все равно надо – только где ее искать?.. Сокращения во всех фирмах. Частные бригады распадаются. Стоимость строительных услуг падает катастрофически, расценки стали – дешевле только бесплатно. И все равно клиентов почти нет.
Сделав кучу бесполезных звонков и обойдя целую кучу контор, Егор как-то пожаловался на свое положение соседу. И тот пообещал разместить объявление в Интернете, на специальном сайте для тех, кто ищет и предлагает работу. Заверил: Всемирная паутина – сила, от клиентов отбоя не будет.
На следующий день рано утром действительно позвонила девушка.
– Я по объявлению. Вообще, конечно, странно, что такие услуги в Интернете предлагают. Я думала, хорошие специалисты по личной рекомендации работают.
– Да я и работал всегда по рекомендации. Или в команде с другими спецами. Но время сейчас такое. Работы нет. Приходится самому вертеться. Если вы хотите, я могу вас с нашими заказчиками познакомить. Они довольны. Качество работы хорошее.
Девица издала какой-то странный булькающий звук, помолчала, а потом продолжила:
– Я думаю, знакомство с другими заказчиками – это лишнее. К тому же мне казалось, что в таких вопросах надо соблюдать конфиденциальность. Мне, например, совершенно бы не хотелось, чтобы вы меня знакомили с вашими очередными клиентами! Я вас правильно понимаю? В объявлении написано, что вы согласны на любую работу.
– Правильно написано, – радостно отозвался Егор. – Я все умею, вы останетесь довольны. Что именно нужно делать? Давайте обсудим все детали, может, если фронт работ большой, мне напарник понадобится.
Теоретически он уже прикидывал: речь идет скорее всего о внутренней отделке дома. Зима, снег, мороз – по такой погоде снаружи особо ничего и нельзя делать, все равно качественно не получится. Но что бы девушка ни затребовала – ровнять стены, уложить плитку, красить, клеить, – любой каприз за ваши деньги. Опыта более чем достаточно. Только если ей надо сделать очень многое и в сжатые сроки – придется предложить нанять нескольких рабочих. Плавали, знаем: некоторые заказчики бывают жадными, стремятся заказать побольше, заплатить поменьше…
– Понимаете, то, что я хочу вам предложить, не очень законно.
У него невольно вырвалось:
– Вы как маленькая! Какой закон в таком деле!
Все сразу с девушкой стало понятно. Скорее всего, госконтора. По бумагам – сто человек будет на стройке трудиться. Фактически нанимают пару рабочих. Платят много, еще больше себе в карман кладут. Но какая разница, кто сколько наваривает? Если твой труд нормально оплачивается – что на чужой каравай рот разевать…
– Да, я понимаю. Но я все-таки опасаюсь огласки.
– Девушка! Какая огласка! Я вас уверяю, что тоже не заинтересован в том, чтобы кто-нибудь что-нибудь узнал.
– А если нас поймают?
Потенциальная работодательница так замучила Егора своими опасениями, что он с трудом удерживался от хохота. Как маленькая, честное слово. Даже если проверка неожиданно придет – взятку даст, и все в порядке, сразу окажется, что никто ничего на объекте не нарушает.
– Я вам могу предложить немного, десять тысяч долларов. Аванс – половина, остальное по завершении.
– А что вы хотите? И в какие сроки? Давайте, может, встретимся, что мы все по телефону общаемся! Мне информация про объект нужна – чем подробнее, тем лучше.
– Конечно, я принесу фото. Вы можете подъехать в кондитерскую?
Егор согласился. Заказчица, похоже, странноватая. Но когда кушать хочется, выбирать особо не приходится.
Девушку за столиком кафе он узнал сразу же. Она точно себя описала: невысокая брюнетка с короткой стрижкой, красный свитер, черные джинсы.
Потом девица вдруг достала из сумочки фотографию Дымова, человека в строительном бизнесе известного. А затем…
Когда Егор понял, для каких целей его нанимают, то сразу стал улыбаться и завертел головой по сторонам.
Где-то здесь работает скрытая камера. Надо не растеряться, когда вдруг подойдет съемочная группа и скажет, что только что завершились очередные съемки для программы «Розыгрыш». А что, в принципе неплохая идея: проверить случайного человека на наличие совести. Обычно, конечно, разыгрывают знаменитостей. Но те всегда обижаются. К тому же с предложением стать киллером к ним не подкатишь.
– Ну что, мы все обсудили, – девушка покопалась в сумочке, вытащила портмоне. – Так, за чай я заплатила. Мой номер телефона вы знаете. Будут новости – сразу же звоните.
– Конечно, – важно кивнул Егор, от всей души улыбаясь лаковой сумочке. Камера точно там: девица то на стол ее поставит, то на спинку повесит, то пудреницу вытащит, то купюру. Наверное, где-то есть отверстие, и журналистка просто старается снимать с разных точек. – Я дам вам знать. Не беспокойтесь. Вы останетесь довольны. Еще рекомендовать меня всем будете!
Через час он понял: ждать бессмысленно, никто не будет ставить его в известность о проведении съемок. Через полтора часа тупого разглядывания фотографии Сергея Дымова Егору стало казаться, что розыгрышем здесь и не пахнет.
Он взял телефон, нашел в книжке номер соседа.
– Слушай, прочитай-ка мне текст объявления, которое ты в Интернете повесил.
– Отстань, я занят. Что ты просил – то я и написал.
– Просто мне с такими странными предложениями звонят.
– Ну ладно, жди. Так, так, ага, нашел. Е-мое! «Мужчина без вредных привычек, все виды работ, быстро, качественно, недорого». Извини, сейчас поправлю. Слово «строительных» пропустил.
Первый порыв – пойти в милицию, сдать брюнетку со всеми потрохами. Но, блин, жалко ее, дуреху, посадят же. Вторая мысль – поговорить с ней по-человечески, вернуть деньги и призвать отказаться от дурных намерений. Однако… Это же женщины! Похлопают ресницами, пообещают все выполнить – а потом все равно сделают по-своему. Так же Танька-стервозина всегда поступала: спросит, можно ли деньги, отложенные на машину, потратить на платье, услышит, что нельзя, а через день уже бегает по дому в новой тряпке. Так что лучше во всей этой ситуации просто тянуть время. Водить брюнетку за нос. Врать – работаю, стараюсь, но ничего не выходит. Потому что иначе она будет искать другого киллера, и ничем хорошим все это не закончится…
На следующий день девушка позвонила.
Егор собирался выдать заранее приготовленную тираду, но закашлялся: брюнетка сказала не то, что он ожидал услышать.
– Большое спасибо за вашу работу. На вымышленное имя арендована ячейка в банке, назовете пароль, и вам откроют. Остальная часть суммы там. Я пока уезжаю из России, потому что мне страшно – вдруг нас вычислят. Спасибо вам за оперативность и вообще за учет всех моих пожеланий.
– Пожалуйста, – вытирая выступивший на лбу пот, пробормотал Егор.
Потом он машинально подтвердил, что записывает пароль и адрес банка – но даже не взял ручку. Затем отложил мобильный телефон и включил телевизор. Как раз начался выпуск новостей Московского региона, и сюжет о гибели Дымова показали в самом начале.
Егор смотрел на груду обугленного металла, бывшего когда-то автомобилем несчастного бизнесмена, и одновременно лихорадочно прикидывал, как поступить. Обратиться в милицию? Избавиться от денег? Уехать из Москвы?
Как настоящего преступника, его потянуло на место преступления…
Егор проехал по тому участку трассы, где произошла авария, нашел адрес офиса, отправился и туда. Там, возле солидного особняка, и ошивалась странная девица. Неумело куря, она то пыталась завязать разговор с дворником, чистившим снег, то бесстрашно направлялась к стайке бомжей, деловито копавшейся в соседней помойке. Ее голос звенел от волнения. Подслушать разговор оказалось несложно. Странная женщина настойчиво выясняла – были ли поблизости подозрительные люди, наблюдал ли кто-нибудь за Сергеем Петровичем.
Почему-то Егору ее стало очень жалко. Покрасневшие решительные глаза, выбивающиеся из-под шапки светлые пряди, белые озябшие пальцы – девица казалась хрупкой и нелепой одновременно. Возможно, она ищет убийцу. Но шансы, что она его найдет, минимальны. Куда выше шансы получить по голове и угомониться навечно.
Жалость, любопытство – а впрочем, даже сложно объяснить, почему Егор стал сопровождать старенький «Фольксваген». Его владелица времени даром не теряла, шпионила с утра до ночи – фотографировала, выслеживала. Возможно, даже пыталась прослушивать телефонные разговоры – что-то явно для этих целей она покупала на радиорынке. Впрочем, та самая брюнетка с короткой стрижкой в ее поле зрения так и не попала – и иногда Егор по этому поводу радовался, а иногда злорадствовал. Но, как правило, становилось очень стыдно, что пришлось, пусть и по ошибке, оказаться замешанным во всю эту крайне сомнительную историю…
– Наконец-то, – пробормотал Егор, плавно трогаясь с места. Машины впереди только-только стали набирать скорость, – я уже чуть не заснул.
«Фольксваген», как всегда, не удосужившись мигнуть «поворотником», вдруг оказался прямо перед капотом «девятки», а уже через секунду решительно подрезал и «бумер» с соседнего ряда.
Пока Егор перестраивался, девица успела лихо заехать на стоянку, закрыть машину и умчаться вперед. Там виднелось всего два здания – супермаркет с яркой вывеской и невысокое административное здание. К нему-то сломя голову и понесся объект наблюдения.
Что делать?
Подождать возле машины или бежать следом? А если с женщиной что-то случится?
Впрочем, пуститься в погоню у Егора все равно не получилось – стоянка оказалась битком забитой автомобилями. Пришлось нарезать круги, дожидаясь, вдруг какое-нибудь авто отъедет.
Увидев боковым зрением наконец пустой прямоугольник, Егор решил развернуться, резко нажал на тормоз, и… Он услышал металлический скрежет и сразу же обернулся. Непонятно как оказавшийся сзади «Фольксваген» впечатался в заднюю часть «девятки». Девица сидела на водительском сиденье, закрыв лицо руками…
Когда Егор подошел к ее машине, она открыла дверь, выбралась из салона и умоляюще прошептала:
– Убейте меня, пожалуйста. Я сама не смогу. И жить больше не могу. Вы сейчас злой, я вам машину разбила. У вас получится. У меня еще деньги остались – я на отпуск собирала, но зачем теперь море, только если утопиться. Но это долго. Лучше пистолет купить. Из пистолета вам меня убить проще будет.
«Да что они все из меня киллера делают? Я даже ГИБДД вызывать не собираюсь, бампер с моей тачки слетел, но я его сам на место поставлю, никаких проблем. Какие менты – у девушки и так уже от волнения крыша поехала», – мысленно возмутился Егор, оглядывая капот «Фольксвагена». Пожалуй, он пострадал не так уж сильно.
Женщина тем временем разрыдалась:
– Я две недели за свой счет в школе взяла. Я все доказательства собрала! У меня есть фотографии его жены с любовником, а секретарша с бывшим заместителем Сережи уже вовсю компанию к рукам прибирают и даже по телефону не стесняются обсуждать, что это они убрали Дымова. Я думала, в милиции хоть теперь меня выслушают. Хотя бы снимки посмотрят, записи послушают. А они, они…
– Что они? – У Егора заныло сердце. Очень хотелось обнять эту невысокую зареванную женщину, заслонить от всех ее проблем. – Пожалуйста, вы только не плачьте. Успокойтесь.
– А они сказали, чтобы я шла домой – готовиться к встрече Нового года. И чтобы не мешала им делать то же самое. Сережу убили – и никому нет до этого никакого дела.
– Есть. Мне и вам. А это уже немало. Мы справимся, разберемся, честно. Как вас зовут?
– Анна. А вас?
Егор вздрогнул, как от удара электрическим током. Почему-то показалось, что душа его одновременно узнала и приняла эту женщину целиком и полностью, с ее именем, обветренными губами, покрасневшим от слез носиком, какими-то неожиданно детскими голубыми глазами.
И это было очень нужно и правильно.
И важнее этого ничего не было…
Замирая, Егор коснулся руки Анны, чуть сжал ее пальцы в тонкой перчатке.
Лучше бы она его ударила – не так больно, как отдернутая ладонь.
У него невольно вырвалось:
– Извините.
Анна улыбнулась и взяла его за руку. Перчатки на ее ладошке больше не было. Какая теплая нежная кожа у этой замечательной и самой любимой женщины…
* * *
Рождественско-новогодняя Москва была, как всегда, ослепительна. Ангел обожал эту предпраздничную суету, яркие витрины, сверкающие огнями елки. И иногда даже жалел, что не может разделить восторга ажиотажной подготовки к праздникам. Только теперь динамично текущие потоки людей и машин не вызвали у ангела особых эмоций. Невидимый человеческим глазом, он старательно вышагивал босыми ножками по кромке тротуара и сокрушался…
Нет, с Дымовым в принципе сначала все складывалось неплохо. Он действовал в полном соответствии с разработанным специально для него сценарием. Отменив свое очередное дурацкое совещание, Сергей Петрович решил поехать домой и поговорить с женой. Все-таки светлый образ Пупсика взорвал даже душу запойного трудоголика. Но чем ближе подходил Дымов к своему красивому серебристому автомобилю, тем отчетливее понимал: есть у жены любовник, нет – ему это абсолютно не важно. Он все-таки сел за руль, тронулся с места, осознавая, что ехать ему, в общем-то, некуда. Пропахшая бензином и людской агрессией Москва, которую Дымов всегда так любил, вдруг стала казаться ему невыносимо душной тюрьмой. А почти новый «Мерседес» – тесной клеткой. Вырваться! Удрать! На свободу – и прямо сейчас! Мужик в потертой куртке, которому Дымов лихорадочно совал в руки ключи и документы, долго не мог поверить, что вот тот припаркованный у обочины серебристый красавец ему дарят, навсегда, бесплатно, просто так. Когда осчастливленный новый владелец уехал, Сергей Петрович, радостный, как сбежавший из школы мальчишка, спустился в метро, доехал до вокзала. Там купил билет на электричку, которая через несколько часов остановится на краю леса, недалеко от простой деревянной избушки…
Все было оговорено и спланировано ангелами до мелочей. Полководцы и режиссеры с крылышками не сомневались: учтена любая деталь, проанализирован каждый нюанс. Тот мужчина, погибший в «Мерседесе», ведь был убийцей, которого наняла секретарша Солнышко. Он взорвался в автомобиле, поврежденном алчным Пупсиком. Конечно, со временем все они – Пупсик, Зайка, Котик и прочие только внешне похожие на людей существа получат свои счета, которые им придется оплачивать. Но до того, до того должен был реализоваться потрясающе добрый и красивый план.
Дымов бросает свою изматывающую работу, у него уже столько денег, что и внукам хватило бы. К нему на каникулы приезжает его школьная любовь, милая добрая Анна. И вот окошки старенького уютного дома уже сияют особенно ярко. Тепло любви – самое мощное, самое теплое, самое важное. Их идиллия будет длиться вечно – потому что судьбой эти двое предназначены друг другу, и если бы они были чуть настойчивее и внимательнее, счастье и любовь стали бы для них так же естественны, как воздух…
– Но с этими людьми ничего невозможно планировать, – вздохнул ангел, вдруг взмывая вверх. Он перелетел через припаркованную прямо на тротуаре засыпанную снегом машину и снова опустился на бордюр. – Я честно пытался воскресить в сердце Дымова любовь к Анне – а Сергей Петрович влюбился в какую-то постороннюю дамочку. Ничему его жизнь не учит! Дымов думает, если с женщиной в электричке знакомится – то она уж никак не может иметь меркантильных соображений. Хоть бы часы снял сначала, стоимостью в пару таких электричек. Он, влюбленный, в глаза ее смотрит – но я-то вижу, что избранница его все успевает, и улыбаться, и цену часов мысленно прикидывать! А Анна! Анна ничем Дымова не лучше, такая же растяпа. Вот были бы два сапога – пара, но не сложилось, как обидно! Да ее ангел для нее делал все, что мог. Вкалывал, как папа Карло! Ему пришлось даже принимать вид адвоката, утешать-успокаивать, напоминать про тот самый домик. А потом еще сны постоянно показывать, как сидит Анна в этой избушке со своим любимым Дымовым и наслаждается простым женским счастьем. Яснее ясного ведь все было: садись в машину и поезжай в ту деревню, навстречу долгожданной любви. А она что натворила? Мстительница выискалась! Решила стать частным детективом, выполнить работу милиции. А потом еще и влюбилась в случайно подвернувшегося под руку Егора?! Где голова у этих людей! Почему они ею не думают? Егор человек хороший, но простой работяга, сможет ли он ужиться с Анной? Не знаю, ничего я уже с этими людьми не знаю… Только одно очевидно. Какой отдых, какие каникулы? Работать, работать и еще раз работать. За нашими подопечными нужен глаз да глаз! Не бывает у ангелов каникул, даже рождественских. А как жаль!..
Татьяна Устинова У меня зазвонил телефон
Он принимал душ, когда дверь тихонько хлопнула и сквозняком дернуло по занавеске.
Дети пришли, решил он, намыливая волосы.
Что-то рановато, обычно их с горы не вытащишь. Предполагалось, что они скатятся еще пару раз, а потом все вместе двинут на ужин.
Они прилетели вчера, большой компанией, и пока как следует не освоились в свободе и безделье. Крохотный пряничный немецкий городок, засыпанный чистым снежком, уставленный елочками, увешанный разноцветными лампочками и рождественскими веночками, был почти пуст – Рождество миновало, а Новый год еще не грянул. В это время принято сидеть дома. Попивать глинтвейн – здесь говорят «глювайн», – любоваться на елочку и правой рукой прижимать к себе супругу, а левой по очереди гладить по головам малюток. Проделывать все это следует дома, а вовсе не на горнолыжном склоне!..
До нынешнего года он все это и проделывал – ну не совсем уж так до приторности сладко и открыточно, но что-то в этом духе проделывал!.. Елочку выбирали и наряжали «всей семьей», метались по магазинам, выбирая прекрасные глупые подарки, покупали еду – новогодней еды должно быть столько, чтобы хватило до самого Рождества человек примерно на пятьдесят.
И никогда он не соглашался никуда ехать или лететь, хотя каждый год его звали то в горы, то на пляжи. Нет, ну куда лететь на Новый год!.. А запеченная буженина в фольге?! А подарки под елкой? А «Ирония судьбы» пять раз за день по разным каналам? А нелепые норвежские варежки, которые надеваются раз в год, первого января, на горку?! А худосочные детские задницы, торчащие над разложенной на полу «Монополией»?! А поцелуи, пахнущие шампанским, клубникой и кофе, ранним серым новогодним утром, под теплым и легким одеялом?! И в голове шумит, и впереди выходные, и все так хорошо, что даже странно, что так хорошо!..
В этом году все не так.
Отель вместо дома. Чемоданы вместо подарков под елкой. Оставленная на полпути работа. Кажется, он даже строчку в ежедневнике не дописал, бросил, как было, – не хотелось ему дописывать. Ничего ему не хотелось – ни отдыхать, ни работать.
И еще собаку пришлось отвезти маме, и он сочувствовал обеим – и маме, и собаке.
Кроме того, он ждал звонка из Москвы, и этот звонок был так важен, что мысль о нем все время всплывала в сознании, даже вчера вечером, когда он пил в ресторане вино и разнимал детей, которым как раз в этот момент пришло в голову выяснить, кто умнее. Этот вопрос они выясняли, стуча друг друга по голове толстой книгой и оценивая звук, который раздавался.
Мишка, самый старший, объявил остальным, что чем звук звонче, тем, стало быть, человек глупее. Младшие поверили и старались стучать друг друга тихонечко, вполсилы, но все равно к концу процедуры пришлось их разнимать.
Он старательно домыл голову – жена всегда говорила, что, если волосы в порядке, на все остальное наплевать! – и, обмотавшись полотенцем, вышел из душа.
Странное дело. В номере не было никаких детей, ни его собственных, ни пришлых. Его общительные дети любили притащить в гости каких-нибудь новых знакомых со склона или из бара, где они шикарно попивали горячий шоколад или капучино. Старшие пили со взрослым достоинством, а маленький всегда фыркал и хрюкал от удовольствия, как слоненок, вытягивал губы трубочкой, слизывал пенку, утирался рукавом, и у него становились блестящие и круглые мышиные глаза.
Жена хохотала и вытирала ему мордаху салфеткой – по кругу, как кот Базилио вытирал бедолагу и недотепу Буратино!..
Детей – бедолаг и недотеп – в номере не было, зато обнаружилось, что пропал его мобильный телефон, а это уже было серьезно.
Мало того, что телефон последней модели был из дорогих, мало того, что там помещались все контакты и дорогие сердцу эсэмэсочки, и его расписание на несколько недель вперед, и дни рождения, но он еще ждал звонка – так, что ни о чем другом думать не мог!..
Он поискал на тумбочках – в своей комнате, и в детской тоже. Зарядники на месте, детские трубки тоже на месте, а его телефон как в воду канул!
Он поискал в чемоданах, мало ли, может, засунули по недоразумению или смахнули, когда одевались на склон. Нигде и ничего.
Снова дернуло сквозняком, бабахнула входная дверь – вернулись дети.
– …сколько раз можно повторять, Тимон, когда падаешь, надо снег из перчаток вытряхивать! Понял?! Не ребенок, а наказание какое-то!
Что-то рассерженно загрохотало, взвизгнула «молния», и Мишка, старший, продолжил разборку:
– У тебя теперь полные перчатки воды! Ты что? Тупой?!
– Он не тупой, он просто последний в цепочке питания! – Это Саша вступила.
Тимон благоразумно помалкивал, было слышно только сосредоточенное сопение.
Он вышел и посмотрел на них. Они возились в просторном холле, неуклюжие от комбинезонов и лыжных штанов, краснощекие, длинноволосые, пахнущие морозцем и его собственными детьми.
Он так жалел их!.. Лежа по ночам без сна, с тошнотворным страхом он все время думал одно и то же – что с вами будет, мои хорошие? Что же мне сделать, чтобы у вас, хотя бы у вас, все обошлось?..
Он никогда и не подозревал, что способен на такой страх.
– Пап, привет! Ты зря ушел! Все ушли, мы так классно катались! Даже Тима со «стиральной доски» съехал!
– Он не хотел, пап! Но его Мишка заставил!
– Тим у нас герой! Да, Тим? Только полные варежки снега набрал!
– Я упал, – сообщил Тим, подумав. – Я не специально, папа, полные варежки снега набрал.
Отец вздохнул и спросил серьезно, не знают ли они, где его мобильный телефон.
– Ты что, папа? – Саша распахнула голубые, огромные, таинственные, в длинных пшеничных ресницах глаза. Ну что делать, если у его дочери именно такие глаза! – Мы никогда его не берем! И не играем с ним, ты же не разрешаешь! И Тиме я не позволяю…
Тимон сосредоточенно пристраивал на батарею свои мокрые перчатки, которые никак не пристраивались. Уложив одну, он брался за вторую, а первая в это время шлепалась на ковер с мокрым лягушачьим звуком, и все повторялось сначала.
Мишка подошел, отобрал у него перчатки и разложил на батарее. Тим возликовал, а Мишка поверх его спутанных светлых влажных волос внимательно посмотрел на отца – у того было напряженное, сердитое лицо.
Некоторое время телефон искали все вместе, но не нашли.
– Пап, а ты на склон его не таскал?
– Миш, как я могу таскать его на склон?! На веревочке, что ли, за собой возить?! Он же здоровый, ни в один карман не лезет!
– И то правда.
– Пап, ты не волнуйся только, – сказала Саша совершенно как взрослая. – Найдется твой телефон.
– Вы не понимаете!.. – перебил он угрюмо.
Ему должны звонить, а мобильника нет! Кроме того, такого быть не может, чтобы из закрытого номера в дорогом отеле вдруг пропал телефон! А что еще может пропасть? Кошелек? Бумажник? Кредитные карты?
– Миша, ты точно не брал?
– Пап, ты что, с ума сошел?! Я вообще не притрагиваюсь ни к твоему телефону, ни к компьютеру, ни к машине! Если мне надо, я у тебя прошу, и точка!
– Да, но телефона-то нет!
– Мальчики, не ссорьтесь, – сказала Саша, совершенно как ее мать. – Давайте искать.
Искали долго – и в его спальне, и в комнате детей, и в ванной, и в сумках, и в карманах, где этот распроклятый телефон уж точно никак не мог оказаться! Даже Тим вынул палец из носа, которым он там сосредоточенно и заинтересованно ковырял, бодро залез под кровать и завывал оттуда страшным голосом.
Все насмерть перессорились, но телефон как в воду канул.
Только болтался осиротевший хвост зарядника, а рядом лежала карточка-ключ, которой открывался магнитный замок.
Он посмотрел на карточку, подумал, потом быстро залез в карман джинсов и извлек вторую, точно такую же.
Ну да, все правильно. Их и должно быть две, только одну он сегодня утром отдал Олегу. Они пили пиво на террасе отеля – эдакие состоятельные, взрослые, но все еще молодые хлыщи в норвежских свитерах и белых унтах, на загорелых лицах непременные темные очки!.. Они пили пиво, страшно гордились собой, поглядывали по-петушиному, хотя петушиться было не перед кем.
Олег расслабленно пил пиво, а потом вдруг вспомнил, что должен немедленно что-то купить такое, без чего никак невозможно кататься, то ли очки, то ли перчатки, и засобирался в город, чтобы потом успеть вместе со всеми к подъемнику. Свою карточку-ключ и одновременно пропуск на территорию отеля – он позабыл в номере, а без карточки вернуться было никак невозможно. Охранники проявляли бдительность, и приходилось затевать целую канитель – звонить на ресепшен, предъявлять паспорт!.. Вот он и отдал Олегу карточку, чтобы тот не метался туда-сюда, а просто пошел бы и купил то, что ему нужно.
Выходит, пока он в душе мылил свои драгоценные волосы – жена сказала, что они должны быть в порядке! – Олег зашел в его номер, оставил карточку, а телефон утащил?!
– Подождите, ребята, – сказал он растерянно и потер лоб, – подождите меня здесь!
И выскочил за дверь. Дети – все трое – проводили его встревоженными взглядами.
Он решительно не помнил, в каком номере живет приятель, скатился с лестницы и в холле увидел Павлика, сына Олега, который, забравшись с ногами в кресло, играл на его мобильнике в какую-то игру.
Он вздохнул, выдохнул, подошел и вынул у Павлика из рук телефон, который сотрясался и визжал. На экране ехали какие-то машины и падали камни.
– Чужое брать нехорошо, – сказал он Павлику сердито. – Разве можно?
– Я хоцу доигать, – сообщил мальчик и потянулся за телефоном, в котором все продолжало ехать и падать, но уже без Павликова участия.
– Зачем ты взял мой телефон?!
Павлик удивился. Вопрос, по его мнению, был глупым.
– Стобы поигать! Зацем зе есе?
– Тебя папа послал карточку мне отдать, а ты телефон утащил! Ты же взрослый мальчик!
Взрослый мальчик кивнул, соглашаясь.
– Папа сказал, сто надо быть само… сама… стоятельным! Стоятельным, вот каким!..
– Иди к папе и передай ему от меня привет, – сказал он сердито, – мы все из-за тебя перессорились!
Телефон взвыл, хрюкнул, все машины разлетелись в разные стороны. Павлик вытягивал шею, чтобы посмотреть.
Тут, словно раздумав играть дальше, мобильник перестал завывать и сотрясаться и зазвонил нормальным, привычным, цивилизованным звонком.
Он глянул на экранчик, вдохнул, выдохнул и нажал кнопку:
– Да.
– Привет.
– Привет.
Если она сейчас спросит: «Ну как вы там?», значит, конец всему, глупо загадал он. Больше ничего и никогда не будет. В конце концов, сколько можно мучиться?!
И в отпуск они первый раз в жизни решили не ехать вместе. И Новый год первый раз в жизни они будут встречать… не дома. И мысли, трусливые и дурацкие, о том, что, если просто тихо сидеть, не высовываться, не паниковать, может быть, все и обойдется, – тоже в первый раз в жизни.
Она сказала – нам нужно отдохнуть друг от друга, и он согласился. Куда же деваться, надо соглашаться, даже если весь мир, огромный и прекрасный, вот-вот рухнет тебе на голову и разлетится в разные стороны, как в игре, ради которой самостоятельный Павлик утянул его телефон!..
Мишка обо всем догадывался, тревожно спал и смотрел вопросительно, но не задавал никаких вопросов – боялся. И Саша, кажется, догадывалась тоже. Только Тим был по-прежнему бодр и весел, единственный из всех.
Если она сейчас спросит: «Ну как вы там?» и засмеется незнакомым русалочьим смехом – они все так смеются, когда лгут! – или попросит позвать к телефону Мишу или Сашу, значит, больше никогда и ничего, это точно.
Когда они уезжали из дома и глупо стояли у дверей, не зная, как и для чего надо прощаться, она обещала позвонить.
«Я тебе позвоню, – сказала она и отвела глаза. – Ты телефон не выключай!»
Он его и не выключал. Он его почти потерял.
– Дим, – сказала в трубке жена, – я купила билет. Я завтра к вам прилечу. Можно?..
Он даже не сразу сообразил, о чем она спрашивает.
– Дим, ты меня слышишь?
– Да.
– Это какая-то глупость. Что вы уехали без меня.
– Ты сказала, что тебе нужно от нас отдохнуть.
– Ну, я уже отдохнула.
– Быстро.
– Что? Я плохо слышу! У тебя там какой-то шум!
– Прилетай скорей! – закричал он, и Павлик из кресла посмотрел на него с изумлением. – Мы тебя ждем! Мы закажем ужин с вином! Хочешь ужин с вином?
– Я хочу тебя! – крикнула она в ответ. – И отпуск! И чтобы все стало как всегда, Дима! У нас же все хорошо!
– У нас все хорошо, – согласился он и вытер мокрый лоб. – Самое главное, что ты позвонила.
– Я загадала, – призналась она. – Если ты не возьмешь трубку или выключишь телефон, значит, все пропало и ты меня совсем не ждешь.
– Я жду.
– Я знаю. До завтра.
Какое прекрасное, замечательное, упоительное слово – завтра! Так просто, так понятно, и еще так долго!..
Он нажал кнопку отбоя и посмотрел на Павлика, который все вытягивал шею.
– Ты чуть было мне всю жизнь не испортил, приятель, – сказал он и поцеловал Павлика в золотистую макушку. – Брать чужие телефоны нехорошо. Иногда опасно для жизни, понимаешь?
– Там иглушка холошая такая!..
– Хочешь, я тебе его подарю? – Он подкинул телефон, поймал и сунул в Павликовы ладошки, подставленные ковшиком. – Играй на здоровье!..
Примечания
1
Медея – волшебница в греческой мифологии. Она убила своих детей, рожденных от Ясона, чтобы досадить ему.
(обратно)
Комментарии к книге «Детектив под Новый год 2018», Дарья Донцова
Всего 0 комментариев