«Затянутый узел»

Я опаздывал, но не ускорил шаг. В папке я нес рукопись законченной пьесы, и меня не очень волновало, что мое опоздание вызовет недовольство заведующего отделом информации Левана Чапидзе. С тех пор как я вернулся в Тбилиси, прошел почти год, и все это время я переделывал пьесу — сначала по собственному побуждению, а потом по требованию театра, совмещая эту изнурительную, но приятную работу с журналистикой.

Три предыдущих года я работал школьным учителем в городишке, где все настолько знали друг друга, что казались членами одной семьи. Первый учебный год прошел хорошо. Директор школы даже отправил в университет благодарственное письмо. Но затем я стал писать пьесу. В результате мы расстались с директором без сожалений. Я надеялся расстаться в ближайшее время и с Леваном.

На изгибе проспекта Руставели стоит здание с широкими витражами, напоминающее эпоху конструктивизма. В нем размещались редакции газет, журналов и Грузинское телеграфное агентство — ГрузТАГ.

В закутке у лифта парикмахер Ашот брил какого-то толстяка.

Настенные часы показывали половину десятого.

— Привет, Серго! Решил записаться в длинноволосые? — спросил Ашот. — Обожди, подстригу.

Он благоволил ко мне и стриг бесплатно, когда я сидел без денег.

— В другой раз, — сказал я, входя в кабину лифта.

Ашот был единственным во всем этом здании, кто знал, что я написал пьесу. Его мать, тетушка Айкануш, работала в театре вахтером.

Все сотрудники отдела информации были на местах.

— Товарищ Бакурадзе, — сказал Леван, — если не будете являться на работу вовремя, можете вообще не приходить.

— Леван Георгиевич, Серго внештатник. Мне кажется… — начал было Гарри.

— Вот именно, вам кажется, — сказал Леван. — Я отвечаю за отдел, и я устанавливаю порядок. — Он схватил трубку зазвонившего внутреннего телефона. — Иду.

Как только за Леваном закрылась дверь, Гарри Шуман подошел ко мне и хлопнул по плечу. Он был почти двухметрового роста, но не сутулился. Военная выправка, хотя Гарри никогда не служил в армии, подчеркивала его рост, и от этого он казался еще выше. Гарри считался самым элегантным мужчиной в редакции — даже в жаркие дни он не снимал пиджак и галстук.