Светлана Алешина Идеальных преступлений нет
Глава 1
Меня разбудил телефонный звонок, и, честно говоря, я этому была рада, хотя толком и не выспалась. Потому что сама я ни за что бы не проснулась, а проснуться было просто необходимо.
– Алло! – Схватив трубку и прижав ее к уху, я машинально выдала фразу, которую мне приходится говорить десятки раз в день: – Редакция газеты «Свидетель». Вас слушает главный редактор Ольга Бойкова. Представьтесь, пожалуйста…
И только когда услышала низкий глуховатый голос, сообразила, что я не на работе, а дома. Мы с Маринкой, моей секретаршей, только к ночи выпутались из очень неприятной истории, в которую, впрочем, ввязались исключительно по собственной инициативе.
– Слушай сюда, кляча длинноногая! – Я настолько растерялась от такого приветствия, что застыла с трубкой в руке, не в силах сказать ни слова. – Еще раз появишься там, куда тебя не звали, убью! В газете про нас напечатаешь – убью! Ментам пожалуешься – убью! Все поняла?
– Кто это? – сумела я наконец произнести. – Кто говорит?
Но в трубке уже слышались короткие гудки отбоя. Мой неизвестный «доброжелатель» повесил трубку.
Я посмотрела на часы. Половина восьмого! Уже полчаса, как меня должен ждать в редакции Виктор, наш штатный фотокорреспондент, со снимками, которые я сделала накануне вечером. Из-за этих снимков мы с Маринкой жизнью рисковали, в прямом смысле слова. И сегодняшний утренний звонок с угрозами явно был связан со вчерашними нашими приключениями. Ну что ж, чего-то подобного я и ожидала, а потому этот разговор никак не повлиял на мои планы.
Я за пять минут привела себя в порядок и уже взялась за ручку входной двери, но телефонный звонок заставил меня вернуться. Я бросилась к аппарату. Может быть, это звонит тот же самый человек, который только что мне угрожал? Не хочу сказать, что мне было приятно слушать его угрозы, но, возможно, мне удастся выяснить, кто это?
– Алло! – крикнула я. – Это вы сейчас мне звонили?
– М-м-м… – замычали в трубке. – Здравствуйте, госпожа Бойкова. Я, собственно, впервые вам звоню. Мне кажется, вас должно заинтересовать мое мнение по поводу принятого нашей Думой вчера в первом чтении закона.
– Кто вы? – тут же спросила я.
– Я депутат Думы… – ответил голос в телефонной трубке. – Моя фамилия Сидорович. Александр Павлович Сидорович. Председатель Комитета по здравоохранению. Наш комитет не одобрил проект закона. Я сам голосовал против этого закона. Но дело не в этом… Это, видите ли, не повлияло… Я не хотел бы по телефону…
– Где мы с вами встретимся? – сразу же спросила я. – Я через десять минут буду там, где вы скажете.
– А вы подходите прямо сюда, в мой рабочий кабинет в Думе, – ответил он. – Второй этаж, пятнадцатая комната. Через десять минут я вас жду.
«Отлично! – подумала я, положив трубку. – Одни мне угрожают, другие собираются поделиться какой-то информацией! Наконец-то зашевелились! Нет, правильно мы сделали, что заинтересовались этой историей! Из нее можно сделать настоящий «гвоздь» для газеты!»
И первый, и второй сегодняшние звонки были, как вы уже поняли, связаны друг с другом. Но рассказ об этом мне, наверное, придется начать с предыдущего дня, когда эта история только началась…
Как все же я была наивна, когда представляла себе жизнь редактора частной газеты в этаком романтическом ореоле. Журналистские расследования, репортажи с мест событий, популярность среди читателей и вечная борьба за оперативность с главным, как мне казалось, врагом журналиста – временем. Из этого, думала я, и складываются журналистские будни. Оказалось – ничего подобного…
Самым главным врагом владельца частной газеты, как выяснилось, является вовсе не время, а недостаток денег на выпуск следующего номера. А журналистские расследования оказались занятием гораздо более опасным, чем я себе представляла, и каждое из тех, которые мне удалось уже провести, заводило меня, да и всю нашу редакцию, в такие ситуации, когда расстаться с жизнью было гораздо реальнее, чем увидеть следующий номер своей газеты.
Не стала исключением и та история, о которой я хочу рассказать…
Началась она до того обыкновенно, что и говорить-то, собственно, не о чем.
Сижу я как-то в своем кабинете, скучаю, потому что ничего другого мне и не остается. Денег на счету – ровно столько, сколько нужно для того, чтобы выпустить один-единственный номер газеты минимальным тиражом. Как я ни рассчитывала, как ни прикидывала, как ни разыскивала в Тарасове и Тарасовской области типографии, где цены пониже, как ни мечтала найти бумагу подешевле, все равно больше трех тысяч экземпляров у меня не выходило. А это означало одно – средств, которые поступят от реализации этого номера газеты, не хватит, чтобы выпустить следующий. Даже самому неопытному журналисту, только еще делающему первые шаги в нашей профессии, должно быть ясно, что тираж в три тысячи экземпляров нерентабелен, если цена одного экземпляра не превышает себестоимости раз в десять. И как я ни пыталась обойти этот экономический закон, ничего, естественно, у меня не выходило.
Спасти нашего «Свидетеля» могла только реклама, но… Рекламодатели в Тарасове – народ инертный и не слишком доверяют неожиданным всплескам популярности. Им нужна стабильность и тираж не менее пятидесяти тысяч экземпляров. Есть, конечно, среди них и такие, которые отваживаются рисковать, но, чтобы их найти, нужно полгорода обзвонить, а вторую половину – обегать. И я разогнала всю редакцию на поиски рекламы для следующего номера. Мне всего-то нужно было забить рекламными объявлениями одну полосу, этого вполне хватило бы для выпуска еще одного номера. А если нам удастся, как не раз уже удавалось, делать из каждого номера нашего «Свидетеля» маленькую бомбочку для стоячего болота тарасовского общественного мнения, рекламодатели в конце концов поймут, что с нами выгодно иметь дело.
Все мои сотрудники прочесывали город в поисках рекламы, а я сидела в редакции и, тупо уставившись на чашку холодного кофе, стоящую передо мной на столе, пыталась придумать тему, которая поможет нам разбудить этот разомлевший на июньской жаре сонный город.
Маринка ворвалась ко мне в кабинет и прямо с порога заявила:
– Нашла!
– Что нашла? – вяло отозвалась я, поскольку не верю ни в какие чудеса.
– Рекламу нашла! – торжественно пояснила гордая собой Марина.
– Сколько? – спросила я быстро, но без особой, впрочем, надежды.
– Двадцать квадратов, – неуверенно сказала Марина. – А что – мало?
– Мариночка, радость моя! – сказала я ей, собрав остатки своего терпения. – Ведь ты точно так же, как и я, окончила филфак. Вам тоже должны были читать спецкурс по журналистике. Неужели ты не знаешь, что на одной полосе нашей газеты можно разместить тысячу квадратных сантиметров рекламных объявлений, а ты мне говоришь о каких-то двадцати – о квадратике в одну колонку высотой в десять строк! Тебе самой не смешно?
– Не смешно! – обиделась Маринка. – Я главврача часа полтора ждала, пока он из Думы вернется!
– Врача? – удивилась я. – И что же за больница хочет дать нам объявление? И о чем? Приглашает на работу санитарок?
– Перестань ерничать, Ольга! – Маринка уже начала злиться. – Никакая это не больница! Это диспансер, кожно-венерологический…
– Какой-какой? – переспросила я.
– Кожно-венерологический… – не совсем уверенно повторила Маринка. – Они предлагают раннюю диагностику всяких там болезней…
– Каких же это, к примеру? – Я тоже уже начала злиться, раздраженная Маринкиной наивностью.
– СПИД, к примеру, – бодро начала она, но тут же скисла. – Ну… потом этот… Мягкий шанкр, а еще – твердый…
– Ты хоть знаешь, что это такое? – спросила я, но, не дожидаясь ответа, махнула рукой. – Впрочем, откуда! Ты же у нас чистая и непорочная. Хоть бы у Виктора своего спросила, что это за болезни! Уж он-то наверняка знает.
– Нет! – вспыхнула Маринка. – Я не буду у него спрашивать!
– Почему это? – сделала я удивленное лицо.
– У нас с ним… – начала мямлить Маринка. – Мы еще… У нас еще ни разу не было…
– Ну и зря! – отрезала я. – Что ж ты мужику голову морочишь?.. Постой-ка, постой-ка! Как ты сказала? Где этот твой главврач задержался? В Думе? А какого черта он там делал?
– Откуда мне знать, что он там делал! – ответила Маринка. – Доклад какой-то читал.
– Доклад? Депутатам Думы? – искренне удивилась я. – О венерических заболеваниях?.. Ты ничего не перепутала? Слишком уж странная тема для обсуждения в Думе…
– Ничего странного в ней нет, Ольга Юрьевна, – ответил вместо Маринки входящий в кабинет Кряжимский. – Тем более что в повестке дня сегодняшнего заседания Думы стоит несколько необычный вопрос. Я уже почти пятьдесят лет занимаюсь журналистикой, но, признаться, с подобным сталкиваюсь впервые…
– А ну-ка подробнее! – потребовала я. – Это уже становится интересным.
– Еще бы не интересным! – воскликнул Сергей Иванович. – Знаете, какой любопытный вопрос был сегодня главным в повестке дня? Обсуждение проекта закона тарасовской областной Думы «О легализации проституции на территории Тарасовской области».
– Не смешно! – сказала я. – Могли бы придумать что-нибудь и поостроумнее…
– А я ничего и не придумывал, – не обиделся Сергей Иванович. – Строго документальный факт. Завтра все газеты об этом напишут…
– За исключением нашей! – мрачно сказала я. – Пока весь наш актив – двадцать квадратов рекламы… И те какие-то венерические!
– Ну, знаешь ли! – возмутилась Маринка. – Могла бы и за это спасибо сказать!
– Спасибо! – пожала я плечами. – Толку-то от моего спасибо!
Сергей Иванович молча наблюдал несколько минут, как мы вяло переругиваемся с Маринкой, и вдруг вскипел.
– Да ты что, Оля, не понимаешь? – повысил он голос, чего с ним практически никогда не случалось прежде. – Я не шучу! Дума действительно сегодня обсуждала законопроект о проституции. Мало того, она уже приняла закон в первом чтении!
Тут только до меня начало потихоньку доходить.
– Не кричите на меня, Сергей Иванович! – сказала я. – Вы, наверное, тоже не сразу своим ушам поверили… Так это что же, все эти нынешние массажные салоны теперь открыто будут называться публичными домами? И рекламировать своих девочек?
– Нет, – сказал Сергей Иванович. – Вопрос о рекламе уже всплывал сегодня в ходе обсуждения. Решили приравнять рекламу интимных услуг к рекламе винно-водочных изделий. Значит, открыто рекламировать все эти «веселые дома» не будет разрешено. А вот в специально отведенных местах – пожалуйста.
– А ведь это неплохая идея! – сказала я вдруг, чем вызвала замешательство моих собеседников. Маринка вспыхнула от негодования, а Сергей Иванович посмотрел на меня с удивлением.
– Ты, Оля, считаешь это неплохой идеей? – спросил он. – Не знаю, не знаю… Я, например, так не думаю. Как только закон будет принят, бордели начнут появляться, как грибы после дождя! Зарегистрируются как юридические лица, как малые предприятия и первые два года даже налоги платить не будут, пользуясь своими льготами. Уже сегодня шел разговор о льготном налогообложении массажных салонов и всяких там бюро эскорт-услуг…
– Да я не об этом, – перебила я его. – Я о нашей газете. Неплохая идея – сделать этот закон «гвоздем» следующего номера! Давайте покажем эти салоны во всей их красе и великолепии! Если правильно подать материал, внимание к нашей газете со стороны тарасовских женщин обеспечено. Впрочем, столь же популярным этот номер окажется и у мужчин. Пока закон не принят, весь город будет о нем говорить. Я имею в виду – о законе. Если его примут – жены тарасовских мужчин повозмущаются, а потом начнут потихоньку привыкать к походам своих мужей на сеансы массажа, как давно уже привыкли к их походам в рестораны, на футбол и рыбалку. Поэтому самое удачное для нас время – выпустить газету до второго чтения этого закона. Сергей Иванович, когда следующее заседание в Думе?
– Да, собственно, времени-то у нас уже нет на подготовку материалов, – сказал Кряжимский. – Заседание – через три дня, и на нем, мне кажется, закон обязательно будет принят. Непонятное рвение проявили большинство депутатов, продемонстрировав явное стремление к тому, чтобы закон был принят.
– Что ж тут непонятного! – усмехнулась я. – Мужчины – они и есть мужчины.
– М-м-м, да? – сказал Сергей Иванович. – Нет, Оля, мне показалось, что дело совсем не в этом… Многие депутаты активно старались разрушить любые преграды на пути этого закона… Какие-то очень влиятельные люди заинтересованы в том, чтобы закон был принят как можно скорее.
– И эти люди подкупили всю областную Думу, так, что ли? – спросила я. – Ну, это уже фантастика.
Но Сергей Иванович продолжал задумчиво разглядывать плакат над моей головой – нечто едва прикрытое, с ногами еще длиннее, чем у меня, хотя – скажу без ложной скромности – найти длиннее не просто.
– Если даже это и не фантастика, – сказала я, – это все равно ничего нам не дает. Мы не знаем абсолютно ничего об этих влиятельных людях, начиная с самого простого вопроса – существуют ли они вообще? Поэтому и разрабатывать эту идею не будем. Потому что я не знаю, как ее разрабатывать, не имея никакой информации.
– Хорошо, – сказал Кряжимский. – Что же ты предлагаешь?
– Несколько репортажей из наиболее популярных сейчас салонов, торгующих девочками, – ответила я. – С откровенными подробностями и не менее откровенными снимками. Время у нас еще есть. Надеюсь, на этот раз с номером не будет такой спешки, как обычно, когда до печати тиража остается всего несколько часов, а статьи не написаны. Три дня – это громадный срок.
Я посмотрела на Маринку. Она все еще дулась на мое ироническое замечание по поводу добытого ею рекламного объявления.
– Ну, ладно, ладно! – сказала я. – Спасибо тебе огромное! Честное слово – спасибо! На этот раз без всякой иронии. Ты первая раскопала отличную тему с этим главврачом, застрявшем в Думе. Что он там все-таки делал, а, Сергей Иванович?
– Странное сейчас время наступило, знаете ли! – воскликнул Сергей Иванович. – Большинство людей, встречающихся мне в жизни, думают только о своих личных интересах или интересах организации, которой они руководят… Все тарасовские медики были против закона, обсуждавшегося сегодня в Думе. Комитет по здравоохранению собрал много подписей тарасовских врачей под обращением к депутатам с призывом не принимать этот закон. А Петров, которого пригласили как специалиста по венерическим болезням, целиком и полностью «за»! Он пытался убедить депутатов, что введение закона будет способствовать снижению заболеваемости подобного рода в Тарасовской губернии.
– Выходит, он их убедил? – спросила я.
– Как ни странно, убеждать никого было не нужно, – ответил Сергей Иванович. – Меня поразило, что все депутаты пришли на заседание с уже заранее сформированным мнением. Ни у одного из выступавших я не заметил ни малейших колебаний по этому вопросу. Если уж «за» – так с пеной у рта! Если уж «против» – то как грудью на амбразуру. Выглядело это, надо сказать, довольно странно…
– Вы опять намекаете, что все были куплены, – сказала я. – Это могло бы быть для нас интересным, если бы мы располагали хоть какими-то доказательствами. Писать об этом, не имея доказательств, – самоубийство. На нас непременно подадут в суд и выиграют все процессы, а мы в результате пойдем по миру, разорившись на штрафах. Нет, над этим сейчас и думать не стоит. Займемся лучше массажными салонами. Мне срочно нужен Виктор. Не самой же мне идти в подобное заведение. Это выглядело бы странно и даже подозрительно, хотя, конечно, повод можно придумать для такого визита. Но Виктору это сделать будет гораздо проще.
Я повернулась к Маринке. – Ты его можешь разыскать? – спросила я. – Мне он нужен сейчас же!
– Могу! – сказала с вызовом Маринка. – Но в массажный салон я его не пущу!
– Не начинай истерику! – предупредила я ее. – Я, мне кажется, больше доверяю твоему Виктору, чем ты! Может быть, это потому, что я его знаю лучше, чем ты?
Маринка вскочила со стула и устремилась к двери из кабинета. Она была олицетворенное негодование!
– Я его найду! – заявила она, уже открыв дверь. – Но это… Это… Я просто не знаю!
И она выбежала из кабинета.
– А что, собственно, случилось? – невинно спросил Сергей Иванович. – Почему она обиделась?
– Это труднее объяснить, чем понять, – ответила я. – Во-первых, она любит нашего Витеньку. И он ее, кажется, тоже. Во-вторых, Марина несколько старомодна во взглядах на отношения мужчины и женщины. Она представляет, что может происходить в массажном салоне, чувствует отвращение и тут же думает о Викторе – о том, что он увидит все своими глазами… Наконец, есть и еще причины, объясняющие ее реакцию. Но не стоит о них говорить…
– Ну что вы, что вы! – Кряжимский даже рукой на меня махнул. – Я не из любопытства спросил. Просто не понял, почему она разволновалась…
– Сергей Иванович, прекратите над ней смеяться! – сказала я, рассердившись. – Ее пытались изнасиловать и заставить работать в таком же салоне! У нее с тех пор появились некоторые проблемы. Но не нам с вами их обсуждать! И смеяться над Маринкой я вам не позволю!
Кряжимский окончательно смутился.
– Я и не думал смеяться! – воскликнул он, заметно волнуясь. – Если вам так показалось… Я приношу свои извинения, хотя и не знаю, право, в чем я, собственно…
«Не чувствовал бы себя виноватым – не оправдывался бы! – подумала я. – Старая привычка высокомерно относиться ко всем и ко всему, что вокруг него!»
– Забудем! – сказала я. – Вы, Сергей Иванович, сами не хотите посетить одно из интересующих нас заведений?
Он усмехнулся.
– Над нами смеяться будут, Оленька, – сказал он. – Надо мной то есть. Я в таких делах теперь разве что совет могу дать, поскольку помню еще кое-что…
– Так ведь никаких сексуальных подвигов от вас и не требуется, – возразила я. – Только разговоры разговаривать. Чисто журналистская работа. Мне нужно несколько историй о жизни проституток, об их судьбах. Самое трудное – разговорить их.
– Ну если так, – смутился почему-то Сергей Иванович, – то я, конечно…
– Будет очень хорошо, – добавила я, – если вам удастся сделать хотя бы пару снимков девушек, о которых вы писать будете.
– Я, к сожалению, фотоаппарат никогда в руках не держал, – забормотал Кряжимский.
– Возьмете «мыльницу»! – не слушала я его возражений. – Там только кнопку нужно нажимать, больше ничего, остальное автоматика сделает…
С огромным трудом, но мне все же удалось выпроводить Кряжимского на это задание. Почему он так сильно упирался, я так и не поняла.
Зато разысканный Маринкой Виктор понял меня с полуслова. Он всегда все схватывает на лету, и работать с ним было бы сплошное удовольствие, если бы не одна его особенность – он крайне неразговорчив и весьма лаконичен в выражении своих мыслей, а это порой создает трудности в общении с ним. Но Виктор – надежный человек, я ему верю.
Он перебил меня на середине второй фразы единственным словом:
– Понял!
И ушел, не сказав больше ничего.
А я села придумывать макет номера, для которого не было написано еще ни строчки и не сделано ни одного снимка. Но это и не обязательно. Даже наоборот – лучше сказать журналисту, что ему нужно написать ровно сто пятьдесят, например, строк и ни строкой больше, чем предоставить полную свободу в выборе жанра и определении объема своего материала. Тогда рискуешь получить от него нечто эпическое и монументальное, объемом на полторы полосы, а то и больше. Приходится садиться самой, брать в руки ножницы и безжалостно кромсать плоды титанического труда, превращая их в те же самые сто пятьдесят строк, но в которых не будет ни слова лишнего – никакой воды, никакой лирики – только факты и только выводы. Сжато, убедительно, просто…
Газета как здание. Сначала рисуешь проект дома, а потом уже начинаешь искать нужные стройматериалы. Представьте на миг, что строите дом без проекта, а руководствуясь только тем, что из строительных материалов есть под рукой… Жить в таком доме мало кто согласится. Точно так же, как дом, строится и газетная полоса. Если представить ее проект чисто зрительно, то получится, наверное, такая картина: бросающиеся в глаза блоки снимков, балки заголовков, высокие колонны вертикальных линеек, и все это заложено плотно подогнанными друг к другу кирпичиками газетных строчек. Мне нравится рисовать макеты. Чувствуешь себя словно архитектор, придумывающий новый дворец или храм. Правда-правда, я просто кайф ловлю от этой работы…
В нашем «Свидетеле» всего восемь полос, как выражаются газетчики, или страниц, как привыкли называть их читатели. Но если вы думаете, что придумать восемь макетов, не имея на руках ни одного материала, простое и быстрое занятие, то вы глубоко ошибаетесь.
Конечно, нет ничего проще, чем разработать типовой макет полосы, а потом подгонять все материалы под монотонный, из полосы в полосу повторяющийся макет, но это будет скучная газета, зрительно прежде всего скучная! Макеты должны быть не только индивидуальными, но еще и интересными именно в зрительном плане. Должны привлекать внимание читателя, который, заинтересовавшись, начнет читать, а тогда уже не оторвется от текста. Если, конечно, текст того заслуживает.
Словом, это были восемь задач, в каждой из которых было штук по тридцать неизвестных, и можете представить, сколько я с ними провозилась.
Оторвал меня от этого занятия шум в приемной, где сидела Маринка. Она кричала, и даже сквозь плотно прикрытую дверь я сразу поняла, что у нас неприятности.
– Витя! – голосила она. – Витенька!
Забыв о макетах, я выскочила из кабинета.
В дверях приемной стоял Виктор.
Рубашка его была разодрана до пояса, от левого рукава остались лохмотья, на лбу засохла кровь, правый глаз заплыл огромным синяком, а левый пылал ненавистью и жаждой мщения.
Глава 2
– Ты в порядке? – бросилась я к нему. – Что случилось? Где ты был? На тебя напали?
– Вызывай «Скорую», Ольга! – взвизгнула Маринка, не сводя с Витьки округлившихся от ужаса глаз. – Звони ноль-три!
Виктор сел в кресло и поднял руку, предупреждая, что хочет что-то сказать.
– Йод! – хрипло произнес он. – Больше ничего не надо. Я в порядке!
Маринка пыталась протестовать, но я на нее прикрикнула, и она бросилась искать аптечку.
Минут десять мы оттирали засохшую на лбу Виктора кровь и обрабатывали йодом большую ссадину на голове. Никакого серьезного ранения, на мой взгляд, у него не было, но это не повод для того, чтобы успокаиваться.
– Рассказывай! – потребовала я. – Что все это значит?
– Салон «Таис», – сказал Виктор. – Тайский массаж. Пятьсот в час. Восточные оргии. Клиенты – бомонд. Предварительная запись. Двенадцать женщин. Двенадцать комнат. Два этажа. Все заняты. Постоянно. Большой зал для конференций…
– Для чего? – удивилась немного успокоившаяся Маринка.
– Для группового секса, – сообразила я. – Наверное, это у них называется – «конференция».
Виктор взглянул на меня левым глазом и кивком головы подтвердил, что я права.
– Самый большой салон в Тарасове, – сказал он. – Самый крутой!
– Так что же там случилось? – спросила я. – В этой «Таис»? Кто тебя избил?
– Охрана, – сказал Виктор. – Наблюдают за комнатами. Видеокамеры. Ворвались. Фотоаппарат разбили.
– А пленка? – тут же спросила я. – Где пленка?
Виктор криво усмехнулся и уставился куда-то в угол, в сторону от меня.
– Засветили? – спросила я недоверчиво.
Он отрицательно покачал головой.
– В фотоаппарате осталась, – сказал он.
– Да-а-а… – протянула я. – Серьезная у них охрана.
Виктор вздохнул. Он молча подтверждал мои слова.
«Чтобы отнять у Виктора фотоаппарат, нужно сильно постараться! – подумала я. – Он в Афгане служил во взводе разведки. Да и здесь я его видела в деле, когда его друзья-»афганцы» мне помогали… Если он не сумел принести пленку в редакцию, значит, у них там в охране серьезные люди работают, профессионалы…»
– Сколько их было? – спросила я.
Виктор молча поднял вверх три пальца.
– Звони Эдику, – сказал вдруг Виктор.
Я даже руками замахала на его предложение.
– Ни в коем случае! – воскликнула я. – Эдик с твоими друзьями разнесут это заведение, охрану по стенам размажут, а остальных – распугают! А что мы с этого будем иметь? Ровным счетом ничего. Ни снимков, ни фактов. Тоже мне невидаль – разгром массажного салона! На этом газету не сделаешь, это – мелочовка! Нам нужно узнать, кто стоит за этим салоном, кому он принадлежит. Словом, пока о выпуске номера думать рано, нужно информацию собирать.
Виктор скептически хмыкнул.
– И нечего иронизировать по этому поводу! – набросилась я на него. – У тебя не получилось, у меня получится! Я теперь от «Таис» не отстану. Они у меня попляшут! Моих фоторепортеров избивать! Маринка, давай все, что у тебя есть из косметики, – и ко мне в кабинет. Будем приводить себя в товарный вид!
– Что ты задумала? – обеспокоенно спросила меня Марина.
– На работу пойду наниматься, – сказала я. – В эту самую «Таис». Думаешь, не возьмут?
Маринка посмотрела на мои стройные ноги, оценивающе взглянула на мой бюст и сказала:
– Возьмут. Только я тебя одну не отпущу!
– Что такое? – нахмурилась я. – Это еще почему?
– Я его уже отпустила! – Маринка показала рукой на Виктора. – Тоже, между прочим, твоя идея была! Но он хоть живой пришел, и то слава богу! А тебя я хорошо знаю. Ты обязательно так увязнешь, что уже не выбраться!
– А ты, значит, мне компанию хочешь составить? – спросила я. – Вдвоем что, вязнуть удобнее?
– Нет, Олечка! – отрезала Маринка. – Я с тобой вместо тормоза пойду! Чтобы ты не лезла куда не нужно.
– А ты, конечно, знаешь, куда нужно, куда не нужно! – воскликнула я. – Сама-то – наивная, как восьмиклассница!
– Наивная, зато осторожная! – сказала Маринка, и мне нечего было ей возразить, поскольку я и сама понимала, что она права, – если я пойду одна, то… То могу и не вернуться, мне останавливаться на полпути всегда трудно.
– Ладно, – согласилась я. – Пойдем вдвоем.
Теперь уже я оценивающе посмотрела на Маринку. Она, конечно, очень симпатичная, но… Не хочу обсуждать ее внешность, скажу только, что будь она проституткой, то, наверное, умерла бы с голоду… Нет, она не страшненькая, просто что-то в ней сразу бросается в глаза – абсолютно несовместимое с профессией уличной девки. Женщина с такими глазами, как у Маринки, и с такой наивной, открытой улыбкой не может быть проституткой.
Я тяжело вздохнула и проворчала:
– Нет, тут косметикой не обойдешься! Быстро собирайся, поедем ко мне – преображаться!
…Ровно через час мы с Маринкой стояли перед дверью массажного салона «Таис», расположенного на Фонарной – одной из тихих улочек в самом центре города. В недалеком еще прошлом она носила имя «железного Феликса», потому, вероятно, что на ней, через квартал от «Таис», располагалось тарасовское управление службы безопасности.
Трудно было бы придумать более удобное расположение для заведения, оказывающего услуги, подобные тем, на которых специализировался салон «Таис». Всего один городской квартал отделяет его от тарасовского «Бродвея», улицы Турецкой, наиболее оживленной пешеходной улицы города. Если сравнивать отдельные места в Тарасове по плотности населения, то на Турецкой она составляет несколько человек на квадратный метр, и с нею в этом отношении может соперничать только железнодорожный вокзал в момент прибытия московского поезда. Квартал весь пронизан проходными дворами, и любой желающий за три минуты попадает с Турецкой в «Таис», если, конечно, знает, где его искать. И надо сказать, желающих было немало. На наших глазах в «Таис» зашли четверо мужчин, стремящихся, вероятно, получить сеанс массажа. А мы с Маринкой стояли на улице перед входом в салон всего минут пять, в последний раз критически себя осматривая и приводя в должный вид.
Я подобрала Маринке самую откровенную блузку и самую короткую юбку из своего гардероба и смотрела теперь на свою подругу с некоторым недоумением.
И это моя скромная секретарша Марина с ее верой в светлое завтра и чистую любовь? Господи, что делает с человеком косметика и пара модных тряпок! У нашей скромницы был теперь такой вид, что без полсотни долларов в кармане к ней и не подходи! Куда там до нее обычным путанам с Большой Кубанской! У нее был такой уверенно-наглый взгляд, что двое мужиков из тех, что нырнули в дверь салона, шарахнулись в сторону, когда она посмотрела на них прямо и откровенно. В ее взгляде уже была написана стоимость ее услуг. Очень высокая стоимость…
– Маринка! – шепнула я ей. – Сколько ты будешь брать с них в час?
Марина сделала страшные глаза и сказала:
– Двести баксов и ни центом меньше.
«А сама боится, что кто-нибудь согласится и выложит эту сумму!» – подумала я.
– Ты готова? – спросила я.
Она ответила мне интригующей, обещающей улыбкой, чем удивила меня еще раз, и кивнула головой. Я открыла дверь, и мы вошли в массажный салон «Таис», если верить простенькой табличке из черного мрамора на стене рядом с высокой старинной дверью.
Здание, в котором располагался салон «Таис», было очень старой постройки – наверное, еще начала прошлого века. Снаружи оно ничем особенным не выделялось из ряда старинных зданий на Фонарной. Обычный двухэтажный особнячок, довольно вместительный, с облупившейся штукатуркой на стенах, облез– шей краской на водосточных трубах и выщербленным карнизом, из которого наверняка изредка выпадали кирпичи на головы прохожим. Впрочем, прохожих на Фонарной было мало. В основном живущие на этой улице и те, кто шел в одно из двух заведений, расположенных в этом квартале, – в массажный салон «Таис» или в районную администрацию Волжского района, находящуюся в соседнем с «Таис» здании.
Однако, едва войдя внутрь, мы с Маринкой тут же забыли о прошлом веке и памятниках архитектуры. Помещение было отделано в современном европейском стиле: стеновые панели, натяжные потолки, ковровое покрытие, мягкая мебель, фальшивые окна, в которых навсегда застыл очень правдоподобно выполненный вид ночного Парижа. Словом, атмосфера в «Таис» царила совсем не тарасовская, а как в лучших домах…
Мы стояли в небольшом холле, оглядываясь по сторонам и высматривая, к кому нам обратиться с предложением своих услуг в качестве «массажисток». Из четырех мужчин, вошедших перед нами, в холле было только двое, остальным, видимо, уже делали «массаж». С одним из мужчин вполголоса разговаривала стройная блондинка лет тридцати пяти, бросившая на нас с Маринкой оценивающий взгляд, в котором сквозили любопытство и явная заинтересованность. Она кивнула нам головой направо, и мы увидели развалившегося в кресле мужчину лет сорока, очень внушительного телосложения, с заклеенной пластырем щекой. Он пил кофе из миниатюрной чашки и посматривал на нас с Маринкой.
«Судя по пластырю на щеке, это, наверное, один из тех, кто у Виктора фотоаппарат отнимал, – подумала я. – Ну что ж, посмотрим, как ты с нами справишься!»
Увидев, что мы направляемся в его сторону, он встал и широко улыбнулся, но тут же сморщился и тронул рукой пластырь на щеке. Я ответила ему не менее широкой улыбкой.
– Кофе? – спросил он.
– Пожалуй, – согласилась я. – Только не растворимый. Желательно по-турецки и погуще.
– А вы, я вижу, знаете толк в кофе! – сказал он, ощупывая глазами мою фигуру. – Вашей подруге тоже кофе по-турецки?
Он перевел свой оценивающий взгляд на Маринку.
– Нет, – пролепетала Марина, – мне, если можно, бутылочку колы.
Я повернулась в ее сторону и сделала свирепое лицо. Маринка посмотрела на меня с ужасом, но тут же взяла себя в руки.
– Я знаю толк не только в кофе! – сказала я глубоким грудным голосом, полным скрытого намека.
– Это уже интересно! – заявил мужчина и сделал знак рукой кому-то невидимому. – У вас есть опыт работы?
– Я привыкла работать самостоятельно, – сказала я. – Но времена меняются, и, боюсь, скоро меня просто не видно будет среди конкуренток.
– Вас трудно не заметить, – сказал он, выразительно покосившись на мои ноги.
Я усмехнулась.
– Надеюсь, это будет аргументом, когда мы перейдем к обсуждению моего гонорара, – сказала я. – Что вы можете предложить?
Но он не спешил переходить к делу.
– А что же ваша подруга молчит? – спросил он вдруг, повернувшись к Марине.
Я хотела поспешить ей на помощь, но Марина уже была готова постоять за себя.
– Молчу, потому что думаю, – сказала она. – Правильно ли мы сделали, отказавшись уже от работы в двух местах…
– А почему вы отказались? – быстро спросил он. – Из-за оплаты?
– Нет, – покачала головой Марина, причем это вышло у нее высокомерно. – Там нам предложили вначале пройти нечто вроде экзамена… Да и манеры у тех людей, надо сказать, как-то… попроще.
– И что же вы им ответили на такое предложение? – поинтересовался мужчина.
– Что не доверяю их квалификации в качестве экзаменаторов, – сказала Маринка и очаровательно ему улыбнулась.
Он несколько смутился.
– Я думаю, что мы не будем настаивать ни на чем подобном, – сказал он. – В конце концов, квалификацию не спрячешь и не завысишь. Клиенты сами дадут оценку в первые же дни вашей работы.
– Так что вы можете нам предложить? – перебила я его. – Я хотела бы знать условия.
– Работа – шесть дней в неделю, – начал он объяснять. – Вам идет сто рублей с клиента. Рассчитывается он не с вами, а с Лизочкой…
Он улыбнулся, посмотрев на блондинку, которая разговаривала уже с другим мужчиной. Она ответила ему столь же милой улыбкой.
– …Клиент оплачивает час. За день работы нужно принять не меньше трех человек. Больше – на ваше усмотрение. Хоть двадцать четыре, если осилите.
При этих словах я посмотрела на него так, что он тут же прибавил:
– Это, конечно, шутка. Больше пяти человек за смену никто из наших девочек не принимает.
– Вы сказали – я буду получать по сто рублей с клиента? – переспросила я. – Но это же, извините, просто смешно! По сто рублей берут девки на Большой Кубанской, наехавшие в Тарасов из райцентров и считающие обычный пошлый минет вершиной мастерства!
Я посмотрела на него с открытой иронией и добавила:
– Вы производили впечатление человека, неплохо ориентирующегося на рынке интимных услуг. Но условия, которые вы нам предлагаете, заставляют меня думать обратное…
– Вы, вероятно, не совсем правильно меня поняли, – сказал он как-то вкрадчиво. – Я назвал вам нижнюю границу вашего гонорара. Верхнюю вы назовете сейчас сами, а потом мы с вами найдем вариант, который удовлетворит и вас, и наше заведение. Прежде чем вы назовете мне цифру, должен напомнить вам о преимуществах работы у нас. Вам не нужно заботиться о своей безопасности. Охрана у нас опытная и надежная…
«Да уж! – подумала я, вспомнив Виктора. – Не могу не согласиться».
– …Мы защитим вас и от любой агрессии клиента, и от наездов со стороны, и от посягательств на ваши заработки налоговой инспекции. Медицинское обслуживание у нас на очень высоком уровне. Клиенты проходят экспресс-анализ, в том числе и на ВИЧ-инфекцию. В договоре будет предусмотрен даже пункт о страховании от случайного заболевания и пособие по временной нетрудоспособности. Кроме того, по вполне приемлемым ценам мы предлагаем нашим работницам услуги высококвалифицированных косметологов, диетологов, парикмахеров и визажистов. Одеваться вы сможете в «Сатурне», он принадлежит той же фирме, что и «Таис». Для вас будет скидка в пятьдесят процентов. Что еще? Каждые три месяца вы можете брать недельный отпуск…
– Как вы будете рассчитываться? – спросила я.
– Ежедневно, – тут же ответил он. – В конце вашей смены. Лизочка будет в конце дня выдавать вам все, что вы заработаете за день. Мало того, мы всегда идем навстречу просьбам наших работниц и выдаем аванс в любом размере. Многим из них мы помогли купить квартиры и машины на очень выгодных для них условиях.
– Не работа – просто рай! – скептически заметила я. – Все, что вы сказали, очень хорошо, прекрасно! Если бы я собиралась на пенсию, то была бы счастлива поработать у вас! Но до пенсии мне еще, как отсюда до Плас Пигаль. Все эти социальные льготы хороши для тех, кого уже тошнит при одном запахе мужского одеколона. Одеваться я привыкла по своему вкусу, а не в «Сатурне», и к тому же до сих пор вполне обходилась без визажиста. Машина у меня есть, квартира – тоже. Что вы еще придумаете, чтобы загнать меня в долги, а потом диктовать свои условия?
– А вы мне нравитесь, – сказал мужчина. – Давайте наконец познакомимся! Я чувствую, что мы найдем общий язык. Можете называть меня Владом.
– Общий язык, но не общую постель! – помахала я пальцем перед его носом. – Я по праздникам не подаю, а жизнь для меня – сплошной праздник! Меня, кстати, можете, как вы выразились, называть Илоной. А ее – Кристой.
Я кивнула на Маринку. Почему я выбрала такие имена? Это для меня самой загадка.
– Вы из Прибалтики? – удивился он. – По-русски вы говорите очень чисто, совсем без акцента.
– Нет, мы не из Прибалтики, – ответила я. – Но вы почти угадали.
«Почти – это пять-шесть тысяч километров! – подумала я. – Столько до Прибалтики от моего родного Карасева – глухого уголка в заволжской степи. Но не буду же я тебе это сообщать!»
– Итак, ваши условия? – спросил Влад. – Можете не стесняться, все равно столько, сколько вы хотите, вы не получите.
– Вот как? – спросила я и тут же вспомнила разговор с Маринкой перед дверью этого самого салона «Таис». – В таком случае двести.
Он посмотрел на меня с удивлением.
– Долларов! – добавила я. – И все свое социальное обеспечение можете оставить для тех, кто в нем нуждается.
Удивление в его взгляде тут же сменилось уважением.
– Пятьдесят! – ответил он. – В сутки.
– Сто! – тут же возразила я. – С каждого клиента. – Хорошо! – кивнул он. – С каждого клиента. Но – сорок!
– Не мелочитесь, Влад! – усмехнулась я. – Разве я не предупредила вас, что мы работаем в паре? Сто – на двоих!
– Восемьдесят! – предложил он, и я решила, что пора соглашаться, все же я сумела набить нам с Маринкой приличную цену по нашим тарасовским меркам.
– Согласна! – сказала я. – Но это еще не все…
– Вот как? – тут же насторожился он. – Что же еще?
– Комнату я выберу сама, – заявила я. – Из того, что у вас есть.
– Выбирайте! – с видимым облегчением согласился он. – Любую.
– И еще! – сказала я.
Он опять насторожился, и на этот раз не зря.
– Никаких видеокамер! – выдала я ему.
– Откуда тебе известно про видеокамеры? – Вся вежливость с Влада тут же слетела. – Кто тебе о них сказал?
Тон у него был угрожающий. Он весь напрягся и готов был в любую секунду вышвырнуть нас с Маринкой на улицу.
– А ты думаешь, что я так сразу сюда пришла? – спросила я. – Ничего заранее не разузнав?.. Повторяю еще раз – никаких записей, никаких подсматриваний и подслушиваний! Если это условие невыполнимо, мы уходим!
– Не надо нервничать! – вдруг опять приветливо улыбнулся он, но теперь я чувствовала за этой приветливостью настороженность сидящего в засаде хищника. – Мы сейчас вообще говорим о ерунде! Да, вы правы, иногда мы делаем запись общения клиента с нашими специалистками по массажу. Но это делается только по просьбе клиента, за отдельную плату, причем видеопленку он тут же забирает с собой.
– Ну так вот, ко мне таких клиентов прошу не направлять! – сказала я, закрывая тему, потому что запись на лежащем у Маринки в сумочке диктофоне была уже, на мой взгляд, достаточно красноречива. Но мне теперь нужны были снимки, а снять мне пока удалось только Влада и Лизочку, разговаривающую с двумя клиентами. Мне необходимы были главные героини будущего газетного материала.
– Не будем терять времени! – сказала я Владу. – Я бы хотела выбрать комнату для нас с… – Я чуть было не сказала: «С Мариной»! – но вовремя спохватилась и вспомнила, как я ее только что окрестила: –…С Кристой. Заодно и покажите мне свой «кол-лек-тив».
– Вы начнете работать прямо сейчас? – спросил Влад. – Это было бы кстати. Сегодня большой наплыв клиентов.
– Если меня устроит рабочее место! – ответила я, посмотрев на него свысока. – Я не работаю где попало!
– За кого вы нас принимаете? – ухмыльнулся Влад. – У нас – по высшему разряду.
– Показывайте ваш разряд! – потребовала я. – Я сама решу, насколько он высший.
Мне от него нужно было только, чтобы он провел нас по комнатам и показал тех, кто у них работает. Мне хватило бы нескольких мгновений, чтобы сделать снимок вмонтированным в сумочку фотоаппаратом. Сумку я постоянно держала в руках и в нужный момент нажимала на кнопку спуска. Изготовил такое «шпионское» снаряжение по моей просьбе самый известный в Тарасове специалист по ремонту фотокамер, Славка, о котором я узнала от своего первого наставника в профессии фоторепортера, старого Сашки Ленца. Со Славкой Ленц дружил и передал эту дружбу мне по наследству. Славка ремонтировал любые камеры от «леек» до «Никонов» и «Кодаков». Это было его страстью и единственной в жизни любовью. Даже жену свою, дородную красавицу Наташу, Славка часто просто не замечал, погруженный в размышления о том, как сделать камеру для съемки в высокотемпературной среде, которую ему заказал какой-нибудь НИИ. Мою просьбу – спрятать фотоаппарат в сумочку так, чтобы на нем можно было работать незаметно для объекта съемки, Славка выполнил за неделю.
Влад о секретах наших с Маринкой сумок не подозревал, хотя я и не была в этом полностью уверена… Вот когда мы соберемся уходить отсюда, посмотрим, станет ли он проверять, что у нас в изящных дамских сумочках, которые мы не выпускаем из рук.
– Лиза, дай, пожалуйста, бланки контрактов, – сказал Влад блондинке, и она принесла четыре листочка, на каждом из которых стояло крупно: «Трудовое соглашение». А ниже шел какой-то текст.
– Это еще что? – спросила я. – Зачем?
– Скоро будет принят закон, регламентирующий нашу с вами деятельность…
Я хмыкнула, оглядев его с ног до головы, но промолчала. Не стоит, наверное, его больше злить.
– Я человек законопослушный, – продолжал он, не обращая на меня внимания. – Все, кто у нас работает, подписали контракты, в которых оговорены условия их работы и оплаты.
– Давайте сюда вашу макулатуру, – сказала я, забирая бланки соглашений. – Я сама заполню. Только учтите – мы работаем в паре. В свое соглашение я пишу – восемьдесят ежедневно, а она поставит у себя прочерк в графе «Оплата».
Зачем мне все это нужно было, я не могу объяснить, я просто «чумилась», поддерживала имидж. А Маринка вынуждена была следовать моему примеру.
Я нашла графу «Оплата», вписала туда цифрами и прописью – «восемьдесят долларов США» и, секунду подумав над графой «Фамилия, имя, отчество», написала – «Илона Ольгердовна Бойковичуте». Мне показалось тогда это забавным. Что написала Маринка, я не посмотрела.
Следуя указаниям Влада, мы с Мариной поднялись на второй этаж по широкой мраморной лестнице, которая заставила меня вспомнить наш тарасовский художественный музей, и оказались в не менее широком коридоре, расходящемся вправо и влево от центрального холла. В холле на креслах сидели двое. Это были точные, как мне вначале показалось, копии Влада – такие же широкоплечие, с такими же прическами, с такими же выражениями на лицах.
«Охранники, – поняла я. – Ну да, Виктор и говорил – трое».
– Это и все ваше войско? – спросила я, кивнув на парней в креслах. – Не маловато? Что-то они на вид дохленькие…
Влад даже споткнулся, услышав это.
– Не твоя забота! – буркнул он мне в ответ и, остановив нас с Маринкой перед первой дверью правого коридора, вошел туда, плотно прикрыв за собой дверь.
Нам пришлось ждать, хотя я и не совсем поняла, куда это он вошел. К начальству, что ли? Доложить, что берет нас на работу? А начальство, что же, на нас смотреть не будет? А мне не терпится запечатлеть это самое начальство на фотопленку.
Но начальство так и не появилось. Появился вновь сам Влад и сделал рукой знак, приглашая идти за ним. Первые три двери мы прошли не останавливаясь, а четвертую Влад открыл без стука.
Я вошла вслед за ним, оставив Марину в коридоре. На кровати лежала женщина лет двадцати пяти, пухленькая, из тех, кого называют «пампушечками». На лице у нее я не заметила ни малейшего следа хоть какого-то интереса к происходящему. Она даже направление взгляда не поменяла, глядя в зеркало на стене с бессмысленной улыбкой. Не на свое отражение глядя, а просто в зеркало, в пространство, ничего в нем не видя…
– Лика, – представил ее мне Влад. – Дольше всех у нас работает. Прочти три года. Довольно популярна среди наших клиентов.
Он наклонился к Лике и тронул ее за руку.
– Ну? – спросила она, не отрывая взгляда от зеркала. – Не тяни время, раздевайся. Время пошло.
Влад дернул ее за руку посильнее. Голова ее качнулась, и Лика посмотрела на нас с Владом.
– А… Это ты? – спросила она, с трудом, судя по всему, возвращаясь откуда-то издалека. – Что? Приспичило опять? Сколько раз я тебе говорила – не завидуй клиентам!
– Заткнись! – сказал ей Влад. – Что ты несешь?
– А то и несу! – От Ликиной отрешенности не осталось и следа. – Ладно бы сам приходил! Но бандитам своим скажи, пусть больше ко мне не суются! А то дорвались до халявы! Я их в долг больше обслуживать не буду!.. А это что еще за краля? – Лика обратила свое внимание на меня. – Зачем ты ее привел? Я с ней в паре работать не буду. Если клиент двоих заказал, ты знаешь, я работаю только с Иркой или с Ларисой… И скажи Лизке, пусть больше ко мне этих близнецов, Дамира с Рустамом, не посылает! От них козлом воняет!
– Заткнись! – прикрикнул на нее Влад. – Это новенькая…
– А-а-а… – протянула Лика и сразу потеряла ко мне интерес. – Списать, значит, меня хотите! В филиал перевести! Ну и переводите! Хоть рожи ваши видеть больше не буду!
Влад потащил меня за руку из комнаты.
– А ты, дурочка, подумай, прежде чем сюда соваться! – кричала нам в спину Лика. – И денег у них не бери! Не отработаешь потом…
Влад захлопнул дверь. Он стоял в коридоре и мрачно смотрел на нас с Маринкой.
– Она сегодня раздражена, – сказал Влад. – Клиентов нет. Холодна стала в последнее время. С нервами что-то…
– Бывает, – согласилась я, довольная тем, что мне удалось сделать несколько снимков. – Но должна заметить, обстановочка в комнате довольно убогая. И потом это зеркало над кроватью… Пошлость!
– Зеркало она сама попросила, – возразил Влад. – Лика, конечно, не очень удачный вариант, но сейчас, к сожалению, показать больше некого. У остальных – клиенты… Вам придется подождать…
Он посмотрел на часы.
– …Минут двадцать.
Мы вернулись в начало коридора, ближе к холлу и к лестнице на первый этаж. Влад вновь зашел в первую от холла дверь и так же плотно закрыл ее за собой.
Я посмотрела на Маринку, ожидая увидеть на ее лице выражение усталости от напряжения, в котором мы обе находились с той минуты, как вошли в массажный салон. Но Маринка была очень сосредоточена, она внимательно смотрела на дверь, за которой скрылся Влад, и что-то обдумывала.
Тут Влад вышел к нам в коридор и пробормотал, что должен кое-что уточнить насчет комнаты, в которой мы могли бы работать. Маринка подождала, пока он отойдет в конец коридора и заглянет еще в одну комнату, сняла свою сумочку с плеча и сделала такое, от чего у меня глаза на лоб полезли.
Маринка открыто достала диктофон и, протягивая его мне, сказала громко, так чтобы слышно было сидящим в холле охранникам:
– Ольга! Возьми диктофон и беги отсюда!
Я решила, что у Маринки не выдержали нервы и нам теперь нужно срочно удирать. Маринка отдает мне диктофон, потому что не надеется на себя. У меня, мол, целее будет.
Как я на нее обозлилась, это просто не поддается описанию, но времени на то, чтобы выяснять отношения, у нас не было. Это я сообразила прежде, чем Маринка закончила свою фразу.
Я схватила ее сумку и рванула к лестнице.
Но Маринка и не думала бежать вслед за мной. Уже на лестнице я поняла, что Маринка осталась возле той первой двери. Мало того, она успела сдернуть у меня с плеча мою «шпионскую» сумку с фотоаппаратом.
«Что она делает?!» – стучало у меня в голове, когда я неслась вниз по мраморным ступеням и слышала за спиной тяжелое сопение двух охранников, которые сорвались вслед за мной со своих кресел.
Лизочка на первом этаже успела только привстать и открыть рот от изумления, когда я вихрем пронеслась мимо нее и вылетела на улицу, едва не выбив входную дверь. В два прыжка я добежала до угла, прежде чем из двери выскочили охранники. Я бросилась от двери направо только потому, что тот угол был ближе, и теперь стояла за ним, прижимаясь спиной к стене, и с досадой думала о том, что бежать нужно было в другую сторону по Фонарной, где буквально метров через десять можно свернуть в проходной двор и выскочить на Турецкую. А там, в толкучке, меня и вовсе найти будет невозможно.
Охранники, на мое счастье, сообразили это раньше меня и оба рванули налево по Фонарной.
Только я подумала, что не смогу уйти отсюда, бросив Маринку, как она с воплем выскочила из двери салона, и, размахивая моей сумкой-фотоаппаратом, бросилась налево вслед за охранниками.
Я выскочила из своего убежища.
– Марина! – закричала я во весь голос. – Стой! Сюда!
Пока Маринка останавливалась, пока поворачивала, пока вновь набирала скорость, я поняла, что время, когда мы могли уйти более-менее спокойно, потеряно. Едва Маринка промчалась мимо салона в мою сторону, как дверь распахнулась и на улицу выскочил Влад с резиновой дубинкой в руке.
Не знаю как, но в руках у меня оказался обрезок доски, длиной метра в полтора. Я действовала бессознательно, но была уверена, что это единственный правильный вариант.
Выждав пару секунд, пока мимо угла, за которым я вновь спряталась, промчится Марина, я вынырнула из своего укрытия с доской в руках и сунула ее прямо в ноги поравнявшемуся со мной Владу.
Среагировать на эту мою атаку он не успел. Он бежал крупными шагами, и доска попала ему между ног. Его правая нога с треском врезалась в доску, выбив ее у меня из рук. Доска сломалась, и одним из обломков меня больно стукнуло по коленке.
Хромая, я бросилась догонять Маринку и услышала сзади звук падения и глухой удар. Маринка ждала меня впереди, отбежав метров тридцать и остановившись в какой-то подворотне.
Посмотрев назад, я увидела, что Влад лежит на асфальте, врезавшись головой в дерево, и не пытается подняться и догнать нас.
– Ты что сделала, идиотка! – набросилась я на Маринку. – А если бы они нас поймали?
– Сама идиотка! – возразила Маринка. – Ты знаешь, что это за комната, куда он несколько раз заглядывал? Я успела дверь распахнуть и три раза нажать на ту кнопку, которую ты мне показывала. Там у них стоит целая куча мониторов. И каждый такое показывает!.. Может быть, хоть один из трех снимков получится…
– Ладно, – сказала я, – потом поговорим. Что ты там кричала, когда выбегала на улицу?
– Что кричала? – улыбнулась Марина. – Кричала: «Держите ее! Она деньги у меня украла!» Лиза внизу только рот раскрыла и показала мне пальцем на дверь, в которую ты выбежала. Куда мы теперь?
– Сейчас нужно срочно выбираться отсюда, – сказала я. – Пока нас потеряли эти жлобы.
– Лучше всего на Турецкую, – предложила Маринка. – Там народу полно.
– Но там нас уже ищут, – возразила я. – Тут где-то был проход на соседнюю улицу, которую сейчас Каретной называют. Всего один забор перелезть. Сможешь?
– Пошли! – кивнула Маринка.
Минут через пятнадцать мы благополучно добрались до редакции.
Пока я проявила пленку, пока расшифровала диктофонную запись, перевалило уже далеко за полночь, и я сочла за лучшее отправиться домой и завалиться спать.
Глава 3
А наутро меня разбудил тот самый телефонный звонок.
– Алло! – сказала я и, не сообразив спросонья, что я дома, а не в редакции, начала бормотать свой обычный ответ: – Редакция газеты «Свидетель». Вас слушает главный редактор…
– Слушай сюда, кляча длинноногая! – перебил меня низкий глуховатый голос. – Если еще раз появишься…
Впрочем, об этом я уже, кажется, рассказывала.
Теперь, надеюсь, вам понятно, почему у меня вызвал такой интерес звонок депутата областной Думы Сидоровича. Ситуация с массажными салонами оказывалась вплетенной в более широкую проблему отношения местной власти к проституции. Я была уверена, что где-то рядом и ниточки, ведущие к тому, кому все это выгодно. Я давно уже не девочка и прекрасно понимаю, что все, что происходит в политике, в экономике, в жизни страны, обусловлено прежде всего чьими-то финансовыми интересами. Если говорить о нашем Тарасове, то и здесь ситуация такая же, только масштабы и суммы, естественно, поменьше. Но иногда и нам удается выскочить вперед и заставить говорить о себе всю Россию. Однажды это случилось, когда наша Дума приняла первой из субъектов Федерации закон о земле, разрешающий продажу ее в частные руки… Теперь, похоже, мы накануне еще одного своего бенефиса – на этот раз связанного с разрешением проституции… И на первых ролях в этом «хите сезона» – депутаты областной Думы.
Можете представить мой интерес к разговору с человеком, принимавшим самое активное участие в противодействии принятию этого закона.
Короче, ровно через десять минут, как и обещала Сидоровичу, я стояла на втором этаже областной Думы перед дверью пятнадцатого кабинета, на которой висела табличка «Председатель думского Комитета по здравоохранению Сидорович Александр Павлович».
Секретарша пригласила меня войти, едва узнала мое имя.
– Честно говоря, не ожидал в лице редактора газеты встретить столь очаровательную женщину, – сказал Сидорович, приглашая меня сесть в кресло у окна, а не за огромный стол, рассчитанный на заседания многочисленных комитетов и комиссий. – Сколько ни встречал женщин-редакторов, все они, кроме своей работы, не замечают ничего вокруг. На их лицах всегда печать какой-то неженской деловитости. Мне приятно убедиться, что вы – исключение из правил!
Сам Александр Павлович сел рядом, в соседнее кресло.
– Кофе? – спросил он.
Я вздохнула.
– Александр Павлович! Вы меня разочаровали, – сказала я. – Такое нетрадиционное начало и такой банальный следующий ход! Сомневаюсь, что ваша секретарша в состоянии приготовить кофе, не испортив его. А кроме того, все и всегда предлагают кофе. На будущее советую вам придумать для красивых женщин что-нибудь пооригинальнее.
– Я бы предложил вам виски с содовой, – улыбнулся Сидорович, – но сейчас только восемь утра, и боюсь, наша с вами работоспособность сильно пострадает. Говорю это как врач-нарколог.
– В таком случае предложите мне сигарету, и будем считать, что официальная часть соблюдена, – улыбнулась я в ответ. – Давайте сразу о деле. Вы что-то хотели сообщить мне о законе, принятом на последнем заседании областной Думой. Кроме того, что вы голосовали против, я ничего пока не услышала.
Александр Павлович достал из кармана пачку «Данхилла», щелкнул зажигалкой и, принеся мне со стола пепельницу, вновь сел в кресло.
– Ситуация с этим законом, – начал он, – складывается на удивление сложная. Признаться, когда Комитет по экономике внес его проект на рассмотрение комитетов, я нисколько не сомневался, что закон с треском провалится. Но оказалось, что я несколько отстал от жизни и плохо представляю себе реальный расклад финансовых интересов в нашей области…
– Простите, Александр Павлович, – перебила я его, – но если вы будете просто рассуждать сам с собой, а не вводить меня в курс дела, я так ничего и не смогу понять. Прежде всего ответьте мне на один вопрос…
Он посмотрел на меня внимательно, выражая готовность ответить на любой вопрос, какой бы я ни задала.
– С какой целью вы мне позвонили?
– Я, видите ли, против этого закона, – сказал он. – И как депутат, и как гражданин, и как отец! У меня, знаете ли, двое сыновей растут… И как мужчина, наконец!
– Хорошо, а при чем здесь я? – пожала я плечами.
– Не перебивайте, – попросил он. – Я все скажу. Мне этот закон кажется глупым и наглым, я считаю, что он оскорбляет достоинство как мужчин, так и женщин. Надеюсь, вы того же о нем мнения.
Я кивнула.
– В этом я и хотел убедиться, прежде чем говорить по существу… Проблема в том, что закон прошел на «ура» первый этап голосования, и я боюсь, что и второй этап пройдет столь же гладко. Я не могу противодействовать этому закону. Наш комитет, всего пять человек, едва ли не единственный голосовал против его принятия в первом чтении. Мы оказались в абсолютном меньшинстве. Из тридцати депутатов двадцать два проголосовали за его одобрение.
– Это и в самом деле весьма удивительно, – согласилась я.
– А вот удивительного в этом как раз ничего нет, – возразил Сидорович. – У меня есть подозрения, что кто-то очень заинтересован в срочном принятии этого закона.
– Почему? – спросила я. – На чем основаны ваши подозрения?
– На фактах! – сказал Александр Павлович. – Вы знакомы с понятием лоббизма?
Я усмехнулась.
– Впрочем, извините… – смутился он. – Я сказал бестактность. Прошу меня простить. Но ведь я тоже слышал об этом и никогда не думал о лоббистах всерьез, предполагая, что это где-то в другом месте, не у нас, в Америке, скажем, или хотя бы в Москве… И теперь у меня просто в голове не укладывается, что мне пришлось столкнуться с этим именно здесь, в Тарасове, и столкнуться непосредственно, лоб в лоб… Недели две назад мне звонили по телефону и предлагали сначала тысячу долларов, потом три тысячи, а когда я отказался от пяти, просто повесили трубку.
– Что от вас хотели за эти деньги? – спросила я.
– Я, к сожалению, тогда не узнал подробно, о чем идет речь, – сказал Сидорович. – Меня просили только о содействии в принятии одного из законов, который скоро будет предложен к обсуждению. Я отказался слишком поспешно, прежде чем понял, о каком законе идет речь…
– И теперь вы думаете… – начала я.
– Я уже не думаю, я уверен! – сказал он резко. – Речь тогда шла именно о законе, связанном с разрешением проституции. Мне достаточно было поговорить с членами нашего комитета, с теми из них, кому я доверяю. Все подтвердили, что аналогичные звонки были и им тоже. Только суммы назывались поменьше, в пределах тысячи долларов. Я думаю, что звонили всем тридцати депутатам…
– Из них «за» проголосовали двадцать два, – вспомнила я. – Итого – двадцать две тысячи долларов. Не так уж и много, надо сказать. Меньше стоимости приличной трехкомнатной квартиры в центре Тарасова. Кто-то невысоко ценит областную Думу!
– Не вижу в этом повода для шуток! – резко сказал Сидорович. – Дума прежде всего сама себя невысоко ценит! Да и что это вообще за мысль пришла вам в голову! Выяснять, сколько денег необходимо, чтобы купить областную Думу!
– Простите! – сказала я. – Я не имела в виду ничего оскорбительного лично в ваш адрес. А Дума… Она сама определила себе цену!
– Впрочем, вы, наверное, правы, – вздохнул он. – И не стоит закрывать глаза на то, что наша Дума продала демократию вместе с интересами избирателей за тридцать сребреников.
– Давайте все же не будем бить себя в грудь или посыпать голову пеплом, – предложила я. – Меня на самом деле интересует вопрос, сколько денег должен был истратить тот, кто добивается принятия этого закона. И не только меня это интересует. Можете быть уверены, что и наши читатели в первую очередь зададут себе именно этот вопрос. Вы согласны с моей оценкой – двадцать две тысячи долларов?
– Нет, конечно, – усмехнулся он. – Это очень усредненная оценка. А подход к каждому был наверняка индивидуальным, ведь мне, вспомните, предлагали и пять тысяч. Кто-то очень хорошо знает, кому и сколько предлагать, у кого какие возможности… Ведь при всем равноправии наших голосов они имеют разный удельный вес, если можно так выразиться. Среди тридцати депутатов есть люди, попавшие в Думу как бы случайно. Они слабы в дискуссиях, не имеют четко сформулированного личного мнения по большинству проблем, подвижны в своих принципах, наконец, просто слабы психологически. Они всегда стремятся примкнуть к большинству или к голосу одного из думских лидеров, заранее пытаются узнать настроение. Они бояться остаться в оппозиции. Голоса таких депутатов немногого стоят. Они никого не могут сагитировать, потянуть за собой. Я не хочу называть имен…
Он посмотрел на меня несколько смущенно, и я поняла, что он невольно дал оценку членам своего Комитета по здравоохранению, которых пытались купить за тысячу долларов каждого. – Но есть и люди совершенно другой психологической природы. Это быки, которых ничто не может заставить свернуть с выбранного ими пути. Они идут вперед и увлекают за собой стадо. Как правило, они хорошо знают себе цену и дешево не продаются.
– И как вы думаете, сколько же стоят их голоса? – спросила я.
– Таких в Думе немного, – сказал он. – Человек пять-семь… Но в этих случаях меньше чем квартирой в центре не обойдешься. Трехкомнатной. Или, на худой конец, иномаркой. Новой, естественно.
– Не будем мелочиться, – сказала я. – Берем в среднем по пятьсот тысяч рублей на каждого из семи, и мнение Думы, можно считать, сформировано. Обойдется это в три с половиной миллиона рублей или сто сорок тысяч долларов. Вы считаете, что это реально? Кто-то сможет оправдать такие расходы в том случае, если закон будет принят?
– Давайте попробуем подсчитать, какой доход приносит одна проститутка своему хозяину, – предложил Сидорович. – Если исходить из рядовых цен, принятых на Большой Кубанской…
– Если мы будем брать в качестве ориентира Большую Кубанскую, – перебила я его, – то тут и говорить не о чем. Это занятие только для мелких сутенеров, которым никогда не собрать со своих «курочек» трех с половиной миллионов рублей.
– Но закон дает преимущества в первую очередь совсем не им! – тоже перебил меня депутат. – Они работают нелегально и, думаю, так и будут работать, даже если закон будет принят. В большинстве случаев эти мелкие сутенеры по сути своей – обычные бандиты и к какой-либо цивилизованной постановке дела просто не способны. Вы правы, ориентироваться нужно не на Большую Кубанскую, а на массажные салоны, интим-клубы и какие-то там бюро…
– Бюро эскорт-услуг, – подсказала я.
– Вот-вот, – подтвердил он, – хотя, убей меня бог, не знаю, что это такое.
– В самом тривиальном варианте это обычные девочки по вызову, – пояснила я. – Но есть, правда, и более квалифицированная категория. В этом случае эскорт-услуги вам оказывает женщина, которая сопровождает вас все время, которое вы оплатили. Своего рода ноу-хау в проституции.
Он кивнул головой.
– И стоят эти услуги уже не четыре доллара, как на Кубанской.
– Все зависит от квалификации «эскортессы», как их называют, – пояснила я. – И есть очень и очень дорогие среди них.
– Ну, хорошо! – вздохнул он. – Возьмем пятьсот рублей с клиента в среднем, понятно, что кто-то получает гораздо больше, а кто-то – меньше. Из них хозяин забирает себе…
– Триста, – сказала я. – Умножьте на пять клиентов в день. Это тоже – в среднем. Получается полторы тысячи. Умножьте на десять «массажисток» в каждом салоне. Получится пятнадцать тысяч в день.
– Если учесть, что люди, которые добиваются этого закона, настроены серьезно, то, я думаю, мы вправе предположить, что у них таких салонов не меньше десятка.
Я кивнула.
– Таким образом, ежедневно они получают сто пятьдесят тысяч рублей, – сказала я. – Осталось решить несложную задачу – сколько дней потребуется, чтобы оправдать расходы на подкуп областной Думы. Расходы, напомню вам, составляют три с половиной миллиона рублей.
Сидорович достал калькулятор и через мгновение сказал мне с некоторым даже удивлением в голосе:
– Двадцать три с половиной дня.
– Не мелочитесь, Александр Павлович! – усмехнулась я. – Пусть будет двадцать четыре… Как видите, и месяца не пройдет, как все расходы окупятся и владельцы рынка проституток начнут получать прибыль.
– Да-а-а… – сказал Сидорович. – Я, признаться, не ожидал…
– Ответьте мне теперь на другой вопрос, – сказала я. – Какие преимущества даст этим людям принятие закона, стоит ли вообще на него тратить деньги?
– Преимущества огромные! – воскликнул Александр Павлович. – Вся сфера сразу переходит в разряд легального бизнеса. А это значит, что резко сократится рой различных вымогателей, которые всегда крутятся вокруг подобных заведений, – начиная от простого участкового и кончая налоговым инспектором. Ведь сегодня все эти пятнадцать тысяч в сутки – незаконно полученная прибыль, подлежащая конфискации. Если закон будет принят, никто уже не сможет обвинить хозяина этих салонов в незаконном предпринимательстве и тому подобных вещах. Этот бизнес станет намного безопасней и прибыльней.
– Но сейчас они не платят налоги! – возразила я. – А как только они станут юридическими лицами, их тут же оккупирует налоговая инспекция.
– Ничего подобного! – возразил Сидорович. – Уже практически принято Думой постановление, разрешающее малым предприятиям первые два года вообще не платить налоги, а пускать всю прибыль на развитие и социальные нужды. Два года они совершенно законно не будут платить в казну ни рубля. Можете подсчитать, какая это выйдет сумма за два года… И учтите еще большую привлекательность для клиентов! В подпольный публичный дом не каждый отважится пойти, здесь, кроме естественной, так сказать, потребности, необходимо преступить еще некий запрет со стороны государства. Если же публичный дом работает вполне официально – число клиентов значительно увеличится, говорю вам это как человек, изучавший в свое время проект разрешения употребления наркотиков. С ними складывалась примерно такая же психологическая картина, что и с проституцией. Но проект был федеральным и не прошел, меня тогда привлекали в качестве эксперта к оценке возможных последствий этого проекта.
– Давайте вернемся к сегодняшнему дню, – сказала я. – Значит, вы считаете, что средства, которые они вложили в этот закон, оправдаются, если он будет принят?
– Без всякого сомнения! – уверенно подтвердил Александр Павлович.
– Вы можете назвать мне конкретные имена? – спросила я. – Кого из депутатов вы в первую очередь подозреваете в получении взятки?
– Всех! – отрезал Сидорович. – У меня нет доказательств против кого-либо персонально. Но вы же понимаете, что есть ситуации, когда доказательства не нужны, чтобы узнать истинное положение вещей. Я вам назвал число – двадцать два! Вот их всех я и подозреваю. Они сами себя выдают. Поведение, активность, которой по другим вопросам нет, развернутая аргументация в выступлениях, хотя раньше слова не хотел с трибуны сказать. Словом, очень много признаков, по которым можно очень легко определить сильную заинтересованность депутата в принятии этого закона. Но, к сожалению, это все не доказательства, а только мои личные наблюдения.
– Жаль! – сказала я. – Но в таком случае вы должны, наверное, понять, что ничего из того, что вы мне сейчас рассказали, я опубликовать в газете не могу. Это будет квалифицировано любым юристом как клевета, и, заметьте, совершенно верно будет квалифицировано.
Александр Павлович поджал губы, но не говорил ни слова, слушал.
– Фактически вы мне дали только тему, – продолжала я, – направление для поиска этих самых доказательств. За это я вам весьма благодарна, Александр Павлович. Дело, как говорится, за малым! Осталось только найти эти доказательства, и, как всегда, – неизвестно где! Поэтому на скорую публикацию можете не рассчитывать…
– Но закон скоро будет принят, если мы не сумеем этому помешать, – сказал Сидорович. – Уже через два дня его будут рассматривать во втором чтении. А это значит, что он будет в тот же день принят, можете поверить мне…
– Я вам верю! – сказала я. – Но вы же сами сказали – у нас еще два дня, не считая сегодняшнего. А это целая вечность! Времени вполне достаточно!
Председатель думского Комитета по здравоохранению посмотрел на меня с удивлением, но промолчал.
Я кивнула ему и вышла из кабинета.
«Очень интересный разговор у меня сейчас состоялся!» – размышляла я по дороге из Думы в редакцию. Если нам удастся раскопать, кто стоит за этим законом, кому он выгоден и кто покупает депутатов, – это будет отличная тема для следующего «Свидетеля». Мы опять всколыхнем этот город и заставим о себе говорить. Тогда я смогу в любом банке получить ссуду под выпуск следующих, скажем, пяти номеров, увеличить тираж и заработать на то, чтобы и с банком расплатиться, и газету выпускать. А там и реклама появится, не всю же жизнь будут нас игнорировать, в конце-то концов, тарасовские коммерсанты…
Мне, правда, сегодня звонили и предупреждали, чтобы я больше не появлялась там, куда меня не приглашали. Ну так я и не собираюсь больше там появляться. Правда, мне было сказано, что и публиковать о них ничего нельзя в газете. Но это уж извините, ребята! Тут вы мне рот не заткнете. Это полностью мое дело – что публиковать, а что нет…
Кстати, кто это мог мне звонить? Влад? Но голос был совершенно другой. Может быть, один из его бандитов? Может быть. А какая, впрочем, разница! Гораздо интереснее – откуда они узнали, кто я такая, откуда им стал известен мой номер телефона? Хотя это-то как раз просто, если они знают, кто я.
Не буду ломать над этим голову, она мне еще пригодится. Не стоит думать о том, чего ты узнать все равно пока не можешь. Появится хоть какая-то информация на эту тему, тогда и подумаем. А сейчас у меня есть задачка с двадцатью двумя неизвестными. Каким образом добыть доказательства того, что депутаты Думы подкуплены? Как говорится, спросите что-нибудь полегче! Нужно с Кряжимским посоветоваться. Он несколько лет в Думе просидел, когда работал политическим обозревателем в газете «Тарасов». Он всех их знает как облупленных. А глаз у него острый, он много про человека может понять, если долго за ним наблюдает. Очень интересно было бы послушать его мнение…
Редакция находится недалеко от Думы, и через несколько минут я уже входила в свой кабинет. Стоило мне, однако, увидеть Кряжимского, как все вопросы, которые я собиралась ему задать, вылетели у меня из головы. Он уставился на меня так, словно видел впервые, будто я не Ольга Бойкова, редактор газеты, где он работает, а инопланетянка негуманоидной расы.
Войдя в кабинет, в котором Кряжимский меня почему-то ждал, и, глядя на него, я осторожно спросила:
– Сергей Иванович, что с вами?
– С нами? – пробормотал он. – Послушайте, а где Марина?
– Почему вы спрашиваете об этом у меня? – удивилась я. – Я ее сегодня еще не видела. Я из дома пошла сразу в Думу, у меня там была встреча с очень интересным человеком, И я хотела с вами, Сергей Иванович, посоветоваться…
– Где Марина? – закричал он, перебивая меня. – Она пошла к тебе, в Думу. Ты с ней встретилась?
– Нет, – покачала я головой. – А зачем ее туда понесло?
Тут Сергей Иванович обхватил голову руками и застонал, как от зубной боли.
– Ох я старый дурак! – бормотал он. – Как же я-то не сообразил!
– Сергей Иванович! – прикрикнула я на него. – Или вы мне сейчас объясните, что за комедию вы здесь ломаете, или…
Кряжимский не дал мне договорить.
– Боюсь, похитили нашу Марину, – сказал он тихо. – А виноват в этом я, старый дурак!
Я взяла себя в руки, села на свое обычное место, за стол редактора, прижалась к спинке кресла и почувствовала себя немного увереннее. Земля, которая выскользнула было у меня из-под ног, когда Кряжимский сообщил мне свою новость, понемногу возвращалась обратно.
Я выпила стакан воды, перевела дух и сказала Кряжимскому:
– Рассказывайте. Только без этих самобичеваний. Меня не интересует, кто виноват. Я хочу знать, что произошло, и понять, что делать дальше.
Глава 4
Сергей Иванович сидел передо мной сгорбившись и переживал свой промах, о котором я пока еще мало что знала.
– Утром Марина пришла, как обычно, раньше всех, сварила кофе, и мы с ней поболтали о том о сем… Она рассказала мне, что заставила Виктора к ней перебраться. Рана на голове, говорит, пустяковая, но все же нужно, чтобы кто-то за ним приглядывал. А днем, говорит, соседки присмотрят. У нее там, знаете ли, коммунальная квартира…
– Я все это давно знаю, Сергей Иванович, – перебила я его. – Про ее соседок не надо рассказывать, я с ними знакома.
– Ну, тогда… – забормотал Кряжимский. – Тогда…
– Давайте только самую суть, – подсказала я. – Свои ощущения и свои чувства по поводу случившегося опишете мне потом.
– Выпили мы кофе, – начал он, и я поняла, что он наконец-то добрался до главного. – Тут прибегает с улицы какой-то паренек. На вид лет пятнадцать, а то и четырнадцать. Взмыленный такой, дышит тяжело. Спрашивает Марину Широкову… Я смотрю на него с удивлением. Что, говорю, случилось? Ваш редактор, отвечает он, Ольга Юрьевна Бойкова – так, заметь, Оля, и сказал: Ольга Юрьевна Бойкова, – просила передать Марине, что ждет ее в Думе, на втором этаже в пятнадцатой комнате.
У меня, честно говоря, челюсть отвисла.
– Но я никого не просила ничего передавать! – воскликнула я.
– А мальчишка этот, – продолжал Кряжимский, не обращая внимания на мое восклицание, – говорит: «И пусть, мол, захватит с собой все негативы и все отпечатанные снимки, что мы с ней вчера сделали». Ну, Маринка подхватилась, все собрала и помчалась в Думу!
– Она забрала все негативы? – ужаснулась я.
Кряжимский только тяжело вздохнул.
– Все! – подтвердил он. – А до меня только потом уже дошло, что не могла ты такого попросить, обязательно оставила бы в редакции самые нужные снимки, а уж про негативы и говорить нечего. Но пока я это сообразил, она уже убежала.
– Давно она ушла? – спросила я.
– Час назад, – вздохнул Сергей Иванович.
– Что вы теперь вздыхаете, Сергей Иванович! – взорвалась я. – Собрались тут старый да малый! Раньше думать надо было!
«Стоп! Успокойся! – скомандовала я сама себе. – Криком делу не поможешь». Вряд ли Маринка могла где-то застрять в магазине по дороге в Думу. Вид у пацана, которого подослали в редакцию, был запыхавшийся, и без слов было понятно, что дело якобы срочное. Поэтому Маринка не стала бы нигде задерживаться, это совсем не в ее характере. Разминуться по пути с ней мы тоже не могли. Я шла кратчайшей дорогой, и она должна была идти ею же. Я, конечно, проверю, хотя надежды на то, что это ложная тревога, у меня нет практически никакой.
Я нашла визитную карточку Сидоровича и набрала его номер.
– Алло! Александр Павлович! Извините, что снова вас беспокою. У вас не появлялась моя секретарша со снимками на тему, о которой мы с вами сегодня говорили? Нет? Ну я так и думала… Нет-нет, это просто недоразумение. У меня нет пока никаких новостей. Просто мои помощники тут кое-что напутали. Да, конечно, я вам позвоню, как только мне удастся что-нибудь найти. До свидания…
Я посмотрела на сгорбившегося на стуле Кряжимского и сказала:
– В Думе ее не было. Что делать будем?
Сергей Иванович посмотрел на меня виновато и робко предложил:
– Может быть, милиция?
– Милиция? – воскликнула я. – А что я им скажу? Мне в милиции придется рассказывать с самого начала, что я веду журналистское расследование о деятельности массажных салонов в Тарасове. На каком основании вы этим занимаетесь? – спросят меня, и я не знаю, что мне им в таком случае ответить, потому что ни в одном российском законе не определено понятие журналистского расследования, а это, с их точки зрения, означает только то, что это занятие противозаконное. Вы же знаете, как они толкуют законы? Знаете? Конечно, знаете! «Все, что не разрешено, – запрещено!» Вот их главный тезис. И сколько бы вы ни говорили, что в цивилизованных странах все наоборот, что там считают совершенно по-другому – все, что не запрещено, – разрешено, – вы всегда будете слышать в ответ одно и то же! Вот и поезжайте в ваши цивилизованные страны, скажут вам, и занимайтесь там всем, что не запрещено, а у нас будьте добры делать только то, что разрешено. Мы именно так понимаем закон, и мы его понимаем правильно, потому что поставлены государством его блюсти. А государство не доверит такого важного дела людям, которые понимают закон неправильно! Нет, Сергей Иванович! Никакой милиции мне не нужно. Меня генерал Свиридов уже несколько раз предупреждал, чтобы я со своими журналистскими расследованиями не путалась у него под ногами и не срывала плановые операции. Хотя, убей меня бог, не помню, когда это я срывала ему операции? Давайте придумывать что-нибудь без милиции!
– Что ж тут придумаешь, – опять вздохнул Сергей Иванович. – Они – бандиты, а мы кто?
– Вот мы им и покажем, кто мы! – сказала я. – Вы знаете, где живет Марина?
Он покачал головой.
– Рядом совсем, – сказала я. – На Тихомировской, в очень примечательном доме с кариатидами. Ну уж дом-то этот вы, надеюсь, знаете?
– Это в том, где сверху младость и веселье? – спросил он.
– Ну да, а внизу – сплошная старость, на плечах у которой эта младость восседает, – подтвердила я. – Так вот, второй этаж, пятая квартира. Найдете там Виктора. Скажете, что я его срочно вызываю в редакцию, но не говорите пока про Марину. Скажите только, чтобы срочно связался с Эдиком и пришел в редакцию вместе с ним.
– Оля, а ты не боишься опять связываться с этими ребятами, с «афганцами»? – спросил Сергей Иванович. – Уж больно у них методы… того… необычные.
– А вы жить-то вообще не боитесь, а, Сергей Иванович? – спросила я, разозлившись. – А то ведь это, если подумать, довольно опасное занятие – каждую минуту умереть можно!
Кряжимский надулся и тут же исчез из редакции.
А я схватилась за телефон.
– Рома! – воскликнула я, услышав юношеский голос. – Ты мне срочно нужен. Приходи сейчас в редакцию. У нас будет небольшое совещание. Сможешь? Давай! Жду!
Настроение у меня слегка улучшилось. Я снова увижу Ромку, этого нескладного подростка, к которому я почему-то питаю очень нежные чувства, почти материнские. Мне нравится помогать ему, видеть, как он совершает мужские поступки и все больше отрывается от своей мамы, подмявшей его под себя своей огромной, но жестокой в своем эгоизме любовью. Я встретила его случайно, расследуя одно дело, и с тех пор не могу забыть его наивный восхищенный взгляд, которым он на меня смотрел. На меня часто заглядываются мужчины, но в их взглядах всегда сквозит одно и то же – постель, секс. Ромка смотрел на меня, как на какое-то высшее существо, и просто хотел быть рядом и все. Не требуя большего. И мне это нравилось. Его мать отчаянно его ко мне ревновала, и я старалась пореже с ним встречаться, чтобы не создавать ему лишние сложности в жизни. Но сейчас ситуация была такой, когда мне и в самом деле нужна была его помощь.
В ожидании своего «войска» я погрузилась в раздумья о том, как мне лучше распределить имеющиеся в моем распоряжении силы, и не заметила, как пролетели полчаса.
Как-то сразу все собрались вместе, и в кабинете у меня стало тесно. Виктор с забинтованной головой смотрел на меня встревоженно, но пока еще ничего не знал о Маринке. Эдик усмехался, глядя на меня. У нас с ним давно уже было нечто вроде соперничества. Я не в первый раз прибегаю к помощи его небольшого отряда бывших «афганцев» – нелегальной боевой группы, которой он руководит. В экстремальных ситуациях я, конечно, не оспариваю его права руководить операцией и просто подчиняюсь его приказам. Но как только боевая обстановка сменяется более привычной, я тут же забираю бразды правления в свои руки. И он, как правило, не возражает… А Ромка с Кряжимским сидели в уголке и допивали холодный кофе, сваренный Маринкой еще утром.
– У нас неприятности! – объявила я, и все, кроме Кряжимского, посмотрели на меня обеспокоенно.
– А я-то думаю, зачем я понадобился? – усмехнулся Эдик. – Меня зовут только тогда, когда начинаются неприятности.
– На этот раз и ты, Эдик, помочь нам не в силах, – вздохнула я. – Нам не драться нужно, а искать. Искать человека в Тарасове. Человека этого вы все хорошо знаете…
Виктор встал.
– Марина? – спросил он. – Что с ней?
– Ее похитили, – сказала я. – И это, пожалуй, все, что мне пока известно. Похитили сегодня утром, примерно в половине девятого. Сделали это люди, явно имеющие отношение к массажному салону «Таис», в котором и ты, Виктор, и мы с Мариной вчера побывали. Ее обманом выманили из редакции со всеми негативами и снимками, которые мы с ней вчера там сделали. Где она сейчас, я не знаю.
Виктор сел, потом опять вскочил и схватил Эдика за руку.
– Пошли! – сказал он.
– Не торопись, Виктор! – воскликнула я. – Никакого смысла нет сейчас громить этот самый салон «Таис»! Там ее наверняка нет. Все кончится дракой, а то и убийством. Бессмысленным причем убийством, которое ни на шаг не приблизит нас к ответу, где Марина.
Виктор скрипнул зубами и сел.
– Я уже думала, что мы можем сделать, – сказала я. – Ситуация сложилась такая, что в милицию нам лучше не обращаться.
Эдик хмыкнул и согласно кивнул. Уж кому-кому, а ему сталкиваться с милицией было совсем ни к чему. Милиция сама охотилась за его отрядом. Не слишком, правда, усердно, поскольку жертвами разборок, которые устраивал Эдик со своими ребятами, всегда были бандиты. Эдик, собственно, делал за милицию грязную работу, и это было хорошо известно там.
– Нам придется искать Марину самим, – сказала я. – Причем искать тихо, без лишнего шума. Иначе мы рискуем ее вообще никогда не найти. По крайней мере живой.
Виктор опять скрипнул зубами.
– У меня есть вполне обоснованное предположение, что похитили Марину те, кому принадлежит массажный салон «Таис». Выяснить, кто это, сейчас нет никакой возможности. Но некоторые факты, полученные мною сегодня утром, подсказывают, что этим людям принадлежит не только этот салон, а скорее всего большинство заведений подобного типа. Все, что связано с организованной, так сказать, проституцией в Тарасове, сконцентрировано, я почти уверена, в одних руках. Отсюда вывод: Марину, вероятнее всего, держат в одном из подобных притонов. Их в Тарасове не меньше сотни, сами, наверное, знаете…
Я посмотрела на Ромку и добавила:
– А если не знаете – поверьте на слово. План у меня такой: мужчины начинают прочесывать один за другим все тарасовские публичные дома в поисках следов Маринкиного пребывания. Под видом клиентов или как это будет – придумывайте сами! Только никакого шума! Если вы не хотите причинить ей вред – ни во что не ввязывайтесь. Если что-то обнаружите – сообщайте мне. Каждый вечер будем собираться и обсуждать, что делать дальше. Ситуация может измениться. Разбейте районы на квадраты и распределите между собой. Эдик, сколько у тебя человек?
– Шесть, – хмыкнул Эдик. – Весь город облазить – как раз на месяц работы.
– Подожди, – сказала я. – У меня есть идея.
Я повернулась к Ромке. Он посмотрел на меня как-то даже испуганно – не ожидал попасть в центр внимания.
– Рома, в училище в твоей группе сколько парней, много? – спросила я.
– Человек тридцать, – неуверенно ответил Ромка ломающимся баском.
– Я предлагаю использовать этих ребят, – сказала я. – Ни один из них не откажется нам помочь, когда узнают, о чем мы их собираемся попросить.
– О походе по публичным домам, – хмыкнул Эдик. – Проблема только в финансах.
– Я сам поговорю с ребятами, – сказал Ромка. – В конце концов, это мои друзья, и они мне помогут. Пусть не все, но помогут.
– Вот и отлично, – сказала я. – А мы с Сергеем Ивановичем отправимся в Думу и будем копать с другого конца – сверху, пытаясь нащупать ниточки, ведущие к этим же людям, но уже оттуда, из Думы, через подкупленных депутатов.
Виктор опять встал.
– Хватит говорить! – сказал он. – Пошли!
И он вышел, а за ним и Эдик.
– Виктор, я тебя прошу – без глупостей! – крикнула я им вдогонку.
Ромка помчался в свое училище организовывать однокурсников в поход по публичным домам, Сергея Ивановича я посадила в отдельный кабинет и дала задание: вспомнить всех депутатов Думы, одного за другим, и сделать вывод – кто из них наиболее падок на деньги, кого нам с ним подозревать в первую очередь.
Кряжимский покрутил головой, услышав столь необычное задание, но послушно уединился в соседнем кабинете с пачкой сигарет и банкой растворимого кофе.
Разослав всех, я уселась за свой стол и уставилась на телефон. Дело в том, что у меня была одна идея, но я сомневалась, стоит ли ее осуществлять, а посоветоваться было сейчас просто не с кем.
Я хотела позвонить начальнику тарасовского управления Федеральной службы безопасности генералу Синицкому и попросить у него помощи. Нет, вовсе не в поисках Маринки. Он отослал бы меня к Свиридову, а тот опять разразился бы бранью по поводу моей самодеятельности, ну и все такое прочее…
Идея, связанная с Синицким, у меня была совершенно другая.
Я просидела перед телефоном полчаса и, устав размышлять над одним и тем же, поступила так, как всегда и поступаю в подобных случаях, – прислушалась к себе и пошла навстречу своему желанию.
А потому сняла трубку и набрала номер дежурного офицера ФСБ.
– Алло! – сказала я, выслушав его вопрос, смысл которого сводился к одному – какого черта мне от него нужно. – Мне нужно поговорить с Василием Михайловичем… Это очень важно!
– У генерала Синицкого сейчас совещание, – сухо ответил тусклый голос. – Позвоните его помощнику, майору Котину.
И повесил трубку.
«Ах, так! – разозлилась я. – Сейчас ты у меня засуетишься!»
Я снова набрала тот же номер и вновь выслушала до тошноты вежливый отказ от какого-либо общения.
– Алло! – сказала я дрожащим голосом. – Мне нужно поговорить с Василием Михайловичем… Это его дочь звонит… Скажите ему, что это очень важно…
Я так вошла в роль генеральской дочери, что сама чуть не заплакала в трубку.
– Наташа? – послышался в трубке взволнованный генеральский голос. – Что случилось? Ты в порядке? С мамой что-то?
– Успокойтесь, Василий Михайлович! Это Бойкова! – сказала я. – Ничего с вашей дочерью не случилось. Это я просто к вам прорывалась мимо вашего цербера…
– Ну, Бойкова! – воскликнул генерал так экспрессивно, что я подумала: он, наверное, подпрыгнул, услышав мою фамилию.
Но много разговаривать ему нельзя было давать ни в коем случае, а то он сейчас свое раздражение на меня выплеснет и бросит трубочку.
– Я не хочу вторгаться без предупреждения на вашу территорию, – сказала я, – а потому прошу у вас разрешения, а заодно и содействия…
Я выпаливала все это скороговоркой, понимая, что, пока я его не заинтересую, разговор каждую секунду рискует закончиться.
– …Или помощи, если вам так больше нравится. Речь идет о доходах депутатов областной Думы…
Все! Зацепила! По тому, как его раздраженное сопение в трубку сменилось ровным дыханием спокойного и внимательного человека, я поняла, что он заинтересовался. Он же, в конце концов, знает, что Бойкова просто так слов на ветер не бросает, если я сказала что-то о депутатах Думы, значит, следующий скандал, который случится после выхода нашей газеты, будет связан с Думой. Теперь все зависит от того, нужен ли Синицкому такой скандал. А тут вариантов была масса, просто целая куча, потому что не за горами новые выборы в областную Думу, и интересы Синицкого в этом плане могли быть самыми разнообразными.
Но он пока все еще молчал, и я продолжала излагать свою просьбу:
– Я раскручиваю сейчас одну ситуацию, связанную с подкупом депутатов при принятии законов.
Он наконец-то определился в своем отношении к моей идее.
– Что ты от нас хочешь? – спросил генерал.
– Того, чего не могу сделать сама, – сказала я. – Мне нужны банковские счета депутатов и членов их семей. И содержание этих счетов. И динамика поступлений за последний, скажем, месяц.
– Ты, Бойкова, наверное, думаешь, что мы можем все! – воскликнул генерал. – Ты хоть понимаешь, о чем ты меня просишь?
– Конечно, понимаю, – перебила я его. – Я прошу вас совершить неконституционные действия.
– Ах, ты это понимаешь, – спокойно сказал Синицкий. – Позволь тогда поинтересоваться, зачем тебе это нужно? Ты же знаешь, что ни строчки об этом мы тебе опубликовать не дадим.
«Поможет! – сообразила я. – Он уже фактически обещал! Только предупреждает теперь, чтобы по-умному распорядилась этой информацией».
– Я и не собираюсь ни строчки об этом публиковать, – сказала я. – Мне это нужно… Ну, скажем, в чисто оперативных целях. Чтобы знать, за кем охотиться.
– А вот это мы тебе, пожалуй, подскажем, – сказал Синицкий, и я поняла, что он улыбнулся. – То, о чем ты просишь, будет у тебя завтра… В пятнадцать часов.
– Спасибо, Василий Михайлович! – обрадовалась я. – Не ожидала даже…
– Не ожидала она… – хмыкнул генерал. – Удачной тебе охоты, Бойкова!
«А у Синицкого наверняка много чего накопано на кое-кого из депутатов! – подумала я. – Но тронуть их не может – депутатская неприкосновенность. Слава богу, для газеты это понятие не столь существенно. Были бы доказательства – ни один депутат не уйдет от всенародной популярности, когда все его делишки «Свидетель» вытащит наружу. Вот тогда и посмотрим, как отреагируют избиратели на новых выборах».
Глава 5
Следующий день я провела в Думе. Заседания в этот день не было, но депутаты все терлись по кабинетам. Что-то держало их вместе и не позволяло расходиться по домам. Все они были чем-то обеспокоены. Это сказывалось на атмосфере, которая из кабинетов выползала в коридоры, разливалась по этажам и подчиняла себе даже думский аппарат и дежурных милиционеров.
Один из них остановил меня на входе, долго искал мою фамилию в списке аккредитованных при Думе журналистов, а потом заявил, что, наверное, моя аккредитивная карточка не подтверждена, поэтому мне нужно решить этот вопрос с руководителем пресс-службы Думы, а пока он меня пропустить не может, потому что… И т. д. и т. п.
Я не стала ему объяснять, что и не была аккредитована при Думе, поскольку вовремя не позаботилась об этом, привыкнув к тому, что прежде всегда пропускали без всякой аккредитации, а просто позвонила снизу, с проходной, Сидоровичу – благо, он оказался на месте – и попросила его спуститься.
Он, по-моему, рад был увидеть меня вновь. Ему, правда, было уже под шестьдесят, но при чем здесь возраст? Я ему нравилась, я это чувствовала, да он, собственно, сам мне об этом сказал при первой нашей встрече. Но сейчас я пришла не к нему и попросила его всего лишь провести меня через милицейский пост.
Сидорович понимающе кивнул, о чем-то пошептался с милиционером, тот вытаращил на меня глаза, потом смущенно посмотрел на Сидоровича и отвернулся, чтобы не видеть, как я поднимаюсь мимо него по лестнице.
– Чем это вы его так смутили, Александр Павлович? – спросила я. – Что вы ему сказали?
Сидорович хитро улыбнулся и ответил уже в дверях своего кабинета, словно желая спрятаться от меня:
– Я сказал, что вы моя жена…
– Тогда понятно, – сказала я. – Спасибо.
– За что? – спросил он.
– За предложение, – ответила я. – Но вынуждена отказаться. Замужество сейчас никак не входит в мои планы.
– Боюсь, что не смогу ждать вашего согласия слишком долго, – вздохнул Сидорович. – Возраст, знаете ли… Но, если надумаете, мой телефон у вас есть. Предложение остается в силе.
Я очаровательно ему улыбнулась, и он скрылся за дверью своего кабинета.
Этот маленький эпизод заметно улучшил мое настроение, упавшее после совещания в редакции, на котором выяснилось, что в девятнадцати обследованных моим мужским отрядом публичных домах никаких следов Маринки не оказалось.
Я, конечно, старалась мужчин приободрить, говорила возбужденно, энергично, но, стоило им разойтись, скисла сама. А что, если Маринку вообще увезли из Тарасова? Куда-нибудь в районный центр? Или спрятали где-то на квартире? Тогда мы никогда ее не найдем…
Я хоть и верила, что интуиция меня не подводит, но и мне было очень тревожно.
Сидорович меня немного отвлек и вернул в рабочее состояние. И я была ему за это очень благодарна.
Но ни он сам, ни его кабинет меня сегодня не интересовали. Сергей Иванович Кряжимский честно промучился над моим заданием часа три и выдал мне результаты своей аналитической работы – пять фамилий, на которые стоит обратить внимание прежде всего.
И первым в его списке стоял человек, в Тарасове очень известный, в основном благодаря своим выступлениям на митингах и заявлениям в печати.
Это был лидер думской фракции так называемых радикал-социалистов, бывший слесарь завода резино-технических изделий, а ныне крупный, по тарасовским меркам, политический деятель Василий Кондрашкин.
Он часто выступал по любым поводам и комментировал действия исполнительной власти, губернатора и его команды, раздавал всем сестрам по серьгам, причем ни одна из «сестер» не оставалась без подарочка. Главный тарасовский радикал-социалист очень любил обвинять, за что заработал от ехидных коллег-депутатов прозвище «прокурор-социалист». Кондрашкин в каждом своем выступлении пугал доверчивых тарасовских обывателей близкими социальными потрясениями в виде народных восстаний, массовых голодовок, каннибализма из-за отсутствия продовольствия, в виде крупного и среднего международного капитала, скупающего предприятия в Тарасове и земли в Тарасовской области.
Единственный вопрос, который он знал откровенно слабо и в котором постоянно путался, была программа возглавляемой им партии радикал-социалистов. Когда Кондрашкин брался разъяснять цели и задачи партии, у него получалась мешанина из анархо-синдикализма и матерого марксизма-ленинизма самого что ни на есть застойного розлива.
В конце Кондрашкин всегда сворачивал на свой любимый лозунг о «неоэкспроприации неоэкспроприаторов», которым окончательно запутывал своих слушателей. А между тем суть лозунга была проста до элементарности и сводилась к любимой политической мысли булгаковского Шарикова: «Отобрать все – и поделить!» Но делить, естественно, будет сам Василий Кондрашкин.
Подозревать такого человека в коррупции, или, как любят говорить в тарасовской Думе, «в ангажированности», мало кому пришло бы в голову. Но Сергей Иванович после долгих размышлений именно его обозначил цифрой один в списке своих подозреваемых.
Я сначала не могла понять логики его рассуждений.
А потом меня осенило.
Да просто не вписывается закон о легализации проституции в набор лозунгов, которыми оперирует на трибуне Василий Кондрашкин. Товарно-денежные отношения вообще его всегда раздражают, слово «рынок» он произносит с отвращением, а тут – на тебе! – выступает за введение этих самых отношений в столь деликатной сфере, как секс. Как-то плохо это вяжется с марксизмом-ленинизмом.
«Продался!» – делает естественный вывод Сергей Иванович, и мне нечего возразить на его логику…
Я пробежала глазами весь список его «кандидатов» и только сейчас сообразила, что он выбрал, похоже, пятерых из тех самых «быков», о которых говорил мне Сидорович. Все названные им подозреваемые в коррупции депутаты являлись лидерами своих фракций, все были известными политиками и ораторами.
Вот, например, еще одна очень известная в Тарасове фигура – владелец крупной частной радиостанции Моисей Геллер.
Но тут я вообще отказываюсь понимать Сергея Ивановича. Этого-то он зачем вписал?
О доходах Геллера ходят такие слухи, что ему самому впору было бы подкупать остальных депутатов. Это один из тарасовских миллионеров. Он первым организовал в Тарасове частную рекламную газету, первым создал частную радиостанцию, первым открыл частный коммерческий телеканал.
На рекламном рынке в Тарасове он первое и самое крупное сейчас лицо. Зачем ему связываться с законом о проституции?
Может быть, у меня просто не хватает информации и интересы Геллера совсем не денежные? А чем еще можно подкупить такого человека? В чем он выиграет, если закон о легализации проституции будет принят?
Мне оставалось только пожать плечами и ответить самой себе: «Понятия не имею!»
Что я и сделала.
А вот человек, о котором ходят слухи, что его купить нельзя, но слухи эти тут же входят в противоречие с хорошо известным фактом – отсутствием у него хоть какого-то мало-мальского капитала.
О Никанорове говорят, что он человек бедный, но честный. Он возглавляет в Думе группу демократов и отстаивает с высокой трибуны гражданские свободы и гласность.
Купить его, на мой взгляд, все же можно, причем дешево.
Не верю я в честных депутатов, это, как мне кажется, нонсенс – иметь возможность взять и… отказаться. Ради чего? Ради этой самой гласности, которой теперь в Тарасове хоть пруд пруди? Или ради гражданских свобод, о которых он имеет лишь теоретическое и при этом окрашенное в густо-розовые романтические тона представление?
Никаноров принципиален и честен? Откуда же тогда это его раздражение, когда он говорит о крупных тарасовских бизнесменах? Ведь он сам выступает за свободное развитие рынка и открытую конкуренцию.
Завидует он им, злится на свою нищенскую жизнь – вот и все объяснение.
А раз завидует чужим деньгам, обязательно возьмет, если предложат.
Ну, почему в список Кряжимского попал Семен Неведомский, ясно как божий день.
Возглавляя леворадикальное движение с труднопроизносимым названием – что-то про родину, про единство, про патриотов и, как ни странно, про крылья, – он уже второй год носится с идеей создания каких-то «отрядов самбо», то есть самообороны без оружия. Я, правда, не верю, что так уж и без оружия. Скорее всего оружие есть, но только посвященные об этом знают.
Неведомский – опасная личность, с явно диктаторскими замашками.
Каждую лишнюю копейку он пускает на закупку обмундирования для своих отрядов, на оплату тренеров по различным видам единоборств, на изготовление листовок, агитирующих молодежь вступать в его «отряды самбо». Если ему предложат денег, все равно – кто и все равно – за что, он тут же возьмет, деньги ему всегда нужны, потому что он носится с идеей грядущей гражданской войны, для которой, собственно, и готовит свои отряды.
Единственный вопрос, связанный с Неведомским, – будет ли он делать то, за что возьмет деньги? Впрочем, идея легальной проституции вполне вписывается в его представления о жестком режиме власти и максимальном удовлетворении потребностей его подданных.
А вот замыкает список фигура совсем уже любопытная. Никто из журналистов-политологов, с которыми я разговаривала о Троянове, не мог мне объяснить, как он вообще попал в депутаты.
Если бы я увидела его у пивного ларька с горсткой мелочи в трясущихся руках, я нисколько бы не удивилась. Но я гораздо чаще видела его на трибуне областной Думы произносящим зажигательные речи не совсем трезвым голосом, он мог говорить на любую тему бесконечно долго, и спикеру Думы каждый раз, когда он брал слово, приходилось обрывать его на середине, поскольку до конца он никогда не успевал добраться. Он выступал сегодня «за», а завтра – «против» и в обоих случаях делал это одинаково убедительно, очень аргументированно и даже зажигательно.
На новичков он производил ошеломляющее впечатление. Они им восторгались и пророчили ему блестящее политическое будущее.
Но, послушав его еще пару раз, понимали, что сама суть вопроса его нисколько не волнует. Его интересуют только слова, которые он произносит, и их воздействие на аудиторию. У него не было вообще никакой политической позиции, но тем не менее он возглавлял в Думе группу центристов – наверное, только в силу того, что среди центристов не нашлось ни одного опытного оратора. Вот Троянов и занял «вакантное», так сказать, место.
Этот не только возьмет, этот и сам попросит, если догадается, что можно попросить у какого-то конкретного человека.
«Вот такой расклад! – сказала я себе. – С кого начнем, Оленька?»
Долго мне размышлять на эту тему не пришлось, так как случай сам столкнул меня с одним из фигурантов списка, решив тем самым мою проблему.
Я стояла в холле второго этажа, размышляя над списком, и тут вдруг увидела спускающегося по лестнице с третьего этажа левого радикала Неведомского в сопровождении трех парней спортивного вида.
Это был случай, который я упустить просто не имела права.
– Семен Венедиктович! – окликнула я его.
Неведомский резко остановился на лестнице и пошарил глазами по холлу. Поскольку я была единственной живой душой в этот момент в холле, он посмотрел на меня стеклянным взглядом и спросил с какой-то агрессивной ноткой в голосе:
– В чем дело? Что вам нужно? Помощь? Защита? Говорите без опаски, здесь все свои.
Спортивные парни сгруппировались вокруг него, образовав довольно живописную группу.
– Нет-нет, спасибо! – изобразила я смущение. – Со своими проблемами я пока справляюсь сама. Я журналистка, хочу написать очерк о самом известном в Тарасове политике. Для одной московской газеты… Мне сказали, что популярнее вас в Тарасове политика нет…
– Москва нам не указ! – тут же отозвался Неведомский. – У нас своя политика, независимая от мнения московских лидеров. Они продали Россию американским сионистам, но русских людей им продать в рабство не удастся. Можете это записать и так прямо опубликовать, дословно! Я отвечаю за свои слова. Русские патриоты никогда!.. И никому!.. Это нонсенс! Нами руководят инородцы! Но мы не допустим!.. Мы верим в Россию, а Россия верит в нас!.. Вступайте в отряды самбо! И я приведу вас в новую Россию, в русскую Россию! Кто не с нами, тот за наших врагов! Это старый, избитый лозунг, но он не потерял своей актуальности и в сегодняшнем политическом моменте…
В это время сверху по лестнице спускалась какая-то женщина, на вид – из обслуживающего Думу технического персонала.
Она остановилась за спиной у одного из спортивных парней, не зная, как ей пройти, потому что группа с Неведомским во главе перегородила всю лестницу. Женщина тронула одного из парней за плечо.
Тот резко обернулся и встал в стойку то ли у-шу, то ли кун-фу – я не сильно разбираюсь в таких тонкостях.
Женщина перепугалась и, схватившись за сердце, шарахнулась к стене.
Смотреть на все это и слушать Неведомского было смешно. Я изо всех сил старалась не улыбаться.
Неведомский услышал шум за своей спиной, тоже резко обернулся и что-то сказал стоящему в боевой стойке парню. Тот вытянулся перед ним, только каблуками не щелкнул, что очень хорошо вписалось бы в общую картину.
Лидер левых радикалов бросил на меня взгляд через плечо и заявил все тем же лающим, отрывистым голосом:
– Сегодня в полночь! Митинг на Ястребиной горе! Посвящение в русские воины! Незабываемое зрелище! Приходите с фотоаппаратом. Скажете – ко мне. Вас пропустят. Я распоряжусь.
И, резко стартовав, сорвался вниз по лестнице. Спортивные ребята горохом посыпались за ним.
– Тьфу ты, черти окаянные! – воскликнула женщина на лестнице. – Вот напасть-то еще! Руками перед лицом машут! Уволюсь я отсюда, пойду лучше в музей билетершей! Не надо мне и пайков ваших! Испугал до смерти…
Она еще что-то бормотала, спускаясь на первый этаж, но я ее уже не слушала.
Я поняла, что Неведомский очень неудобный для слежки объект. Спортивные парни – это, конечно, его личная охрана. И хоть они, по всей вероятности, непроходимо тупы, но, если заметят за своим хозяином слежку, неприятностей смогут создать немало. Они тут же бросятся в драку, потому что застоялись – это видно невооруженным глазом.
Такой вариант меня совсем не устраивает. В первую очередь потому, что очень трудно будет достичь цели – засечь контакт Неведомского с лоббистами и момент передачи денег.
Нет, Неведомский отпадает. Тогда кто же?
В это время у меня за спиной открылась дверь лифта, и мужской голос сказал:
– А вы говорите, Моисей Фридрихович, что в Тарасове нет стройных девушек! Посмотрите хотя бы вот на это явление природы!
«Это он обо мне! – подумала я, оборачиваясь. – А Моисей Фридрихович – это, вероятно, и есть Геллер? Странное у него имя. Он что – немецкий еврей?»
У лифта стояли двое мужчин и откровенно меня разглядывали. Оба были невысокие, плотные, с одинаковыми залысинами и длинными волосами на затылках. Один, чуть повыше, – в массивных роговых очках.
– Подойдите сюда, девушка! – повелительно сказал он, и я узнала тот же голос, что произнес фразу за моей спиной.
«Запросто! – подумала я. – Мне как раз Фридрих Моисеевич и нужен».
Я молча подошла, выжидая, что будет дальше.
– Как вас зовут? – спросил все тот же мужчина.
– Ольга! – ответила я, немилосердно кокетничая.
Геллер поморщился.
– Не кривляйся! – сказал он еще более безапелляционным тоном, чем его спутник. – Давай попробуем еще раз. Как тебя зовут?
– Ольга, – ответила я, растерявшись от неожиданности.
– Пятьдесят за час эфира! – заявил вдруг мне Геллер. – При условии, что отработаешь дикцию. Согласна?
«Ну наглый, как танк! – изумилась я. – Сам дикцию отрабатывай!»
– Даже проституткам с Большой Кубанской, права которых на свободный труд вы недавно так рьяно защищали, платят в два раза больше за тот же час! – сказала я, глядя на него с очаровательной улыбкой. – Так что, если вы примете закон, я лучше пойду в проститутки, чем на вашу студию!
Я повернулась и пошла по коридору, потеряв вдруг к Геллеру всякий интерес. Потому что я поняла мотивы его голосования за принятие закона.
Его никто не покупал. Да его и невозможно купить с его-то деньгами.
Он преследует свои особые интересы, отстаивая этот закон. Он же владелец газеты, специализирующейся на рекламе.
Вот и разгадка!
Он откроет новую газету, посвященную исключительно легальной проституции! Реклама массажных салонов! Адреса интимного отдыха! Откровенные снимки и откровенные признания известных проституток! Рейтинговые оценки среди тарасовских путан!
Да мало ли что еще можно придумать! Тут есть где развернуться человеку с такой деловой хваткой, как у Геллера. Он опять заработает большие деньги, ведь такая газета неизбежно станет популярной. Она просто обречена на популярность!
Да-а, Геллер умеет выбрать верную позицию в любой ситуации! Вот тебе и немецкий еврей! Живет-то он в России, и нашим патриотам поучиться бы у него деловой хватке, а они копейки сшибают!
Это был сам по себе интересный сюжет, но, увы, не для нашего «Свидетеля». Единственная польза, которую я могла из него извлечь, – продать его кому-нибудь из своих конкурентов, например, «Тарасову» или «Тарасовским вестям». Впрочем, они еще настолько дремучи в понимании процесса коммерциализации межгазетных журналистских отношений, что им вряд ли придет в голову, что можно купить сюжет у своего конкурента. В «Тарасове» гонорара за написанный тобой лично материал не дождешься, что уж говорить о продаже сюжетов.
Остается просто выбросить Геллера из головы и заняться остальными.
Лидера демократов Никанорова я отыскала в его кабинете на третьем этаже.
Меня долго не пускала к нему его секретарша, расплывшаяся блондинка неопределенного возраста, явно злоупотреблявшая булочками с марципаном и пирожными в обеденные перерывы, и только после тщательного изучения моего редакторского удостоверения, после моих ссылок на знакомство с Неведомским, Геллером и другими лидерами фракций, после предложения обратиться за рекомендациями к Сидоровичу она нехотя разрешила мне проникнуть в кабинет своего начальника.
Никаноров сидел в кресле за своим столом, как-то сжавшись, и мне показалось, что на меня он в первый момент взглянул затравленно. Впрочем, он тут же взял себя в руки и принял обычный вид независимого ни от кого демократа, у которого, кроме его демократических принципов, не было за душой ни гроша.
– Чему обязан? – сухо и высокомерно поинтересовался он, пытаясь скрыть от меня свою тревогу.
Я представилась редактором газеты «Свидетель», чем повергла его, по-моему, в еще большую тревогу.
Он долго молча меня разглядывал, а я не спешила говорить первой. Мне гораздо важнее было почувствовать его душевное состояние, а оно всегда бывает красноречивее слов, которые человек произносит.
– И что же вы от меня хотите? – спросил он наконец, не выдержав молчания.
«А ты, дружок, трус! – подумала я. – Что это тебя так перепугало? Редактор скандальной газеты? Ты, может быть, боишься скандала? Какого именно? Уж не связанного ли со взятками? С подкупом накануне голосования?»
– Наша газета проводит опрос депутатов, голосовавших за принятие закона о легализации проституции в Тарасовской области, – заявила я ему, решив, что самое лучшее – провести разведку боем, а не ходить вокруг да около. – Мы хотим дать возможность всем заинтересованным депутатам высказать свое мнение четко и аргументированно: в чем они видят позитивное значение этого закона для нашей области?
– Я ничего не буду говорить об этом законе! – нервно воскликнул он каким-то визгливым голосом. – Я все сказал в своем выступлении на прошлом заседании Думы! Мне нечего добавить! Вы обратились не по адресу!
– А почему этот вопрос вас так взволновал? – спросила я. – Мы спрашиваем всех подряд, и никто еще не отказался высказать cвое мнение.
Никаноров посмотрел на меня с открытой ненавистью и прошипел:
– Кто вас послал?
Я посмотрела на него с недоумением.
– Никто, – пожала я плечами.
– Вы лжете! – заявил он. – Я прекрасно знаю, чьи это происки! Но у них ничего не выйдет! У вас – тоже! Никаноров никогда не предавал свои идеалы и никогда их не предаст! Избиратели доверили мне защищать демократические завоевания в Тарасовской области, и я ни на шаг… – вы слышите меня? – ни на шаг не отступлюсь от своих принципов! Так и передайте этим политическим шантажистам, любителям ловить рыбку в мутной воде политических интриг и закулисных заговоров! Мое мнение! Да, у меня есть свое мнение по любому вопросу, и я его выскажу. Но только тогда, когда для этого созреет политическая необходимость. Я не привык болтать языком зря, как это любят делать наши политические противники! Я всегда говорю, что демократические принципы нашего общества – это главное завоевание девяностых годов и главный итог всего двадцатого века!
– Ты чего разорался-то? – перебила я его. – Никто тебя трогать не собирается.
Он замолчал, сраженный наповал моей грубостью и наглостью.
Но, честное слово, я просто больше не знала, чем еще его можно остановить. Я видела, что в нем зреет очередной истеричный визг в ответ на мою грубость, и поспешила к двери.
Уже выходя в приемную, я решила нейтрализовать его вспышку гнева и перевести ее в привычное для него, по крайней мере сегодня, состояние испуга.
– Пока не собирается, – многозначительно сказала я ему. – Живи, Никаноров. Отстаивай свои принципы.
Последнее, что я видела, покидая его кабинет, – сжавшаяся в кресле фигура и затравленный взгляд, которым он меня провожал.
Никаноров меня тоже больше не интересовал. Он явно взял деньги перед голосованием по закону.
Но очень испугался после этого и теперь больше брать не будет – побоится. А раз так, то и следить за ним не имеет никакого смысла.
Пусть переживает свое падение в одиночку. Его еще, я думаю, достанут те, кто платил ему первый раз. Второе голосование ответственней первого, и просто так они его не отпустят.
Но это будет слишком экстремальная ситуация, чтобы отследить ее, не выдавая своего присутствия. Нет, Никаноров – неиграющая карта в моей игре!
Осталось всего две кандидатуры, и я даже порадовалась, что так оперативно удалось разделаться почти со всем списком. Глядишь, на все про все у меня уйдет всего полдня. А это очень кстати, поскольку времени у нас – в обрез!
Кондрашкин проводил совещание своей фракции у себя в кабинете, и меня, естественно, к нему не пустили. Я слегка расстроилась и принялась болтать с секретаршей, сообщившей мне, что совещание идет с самого утра, вот уже часов пять, что было уже два перерыва и что скоро, наверное, оно закончится, потому что больше пяти часов радикал-социалисты заседают только раз в году – когда обсуждают план мероприятий на самый великий, по мнению Кондрашкина, день – на Седьмое ноября.
Секретарша оказалась на редкость разговорчивой, и я минут за пять узнала о ней многое из того, что обычно люди о себе не рассказывают.
Например, что она не замужем, но у нее есть двое мужчин, с которыми она живет. Оба не подозревают о существовании соперника, а она ловко между ними лавирует и следит только за тем, чтобы они случайно друг с другом при ней не встретились.
«Как Кондрашкин мечется между ленинцами и анархистами, – подумала я. – Ждать мне его или не стоит?»
Еще секретарша рассказала, что ее зовут Света, что семь лет назад ее исключили из университета за участие в политических митингах и демонстрациях.
Я, правда, ей не поверила и подумала, что дело было скорее всего так: митинги и демонстрации отнимали у нее столько времени, что ни на лекции, ни на подготовку к экзаменам его просто уже не оставалось. Все закончилось, само собой разумеется, исключением. Но разве приятно признаваться, что тебя исключили за неуспеваемость! Вот и родился удобный для нее миф о преследовании за политическую деятельность.
Света поведала тем временем, что все эти семь лет работает в партии радикал-социалистов, сначала в областной организации, а когда Кондрашкина выбрали депутатом, он взял ее к себе секретаршей.
Она даже жила с ним одно время, но он постоянно мотается по всей области, поскольку не представляет своей жизни без общения с массами, и ей приходилось ездить с ним вместе, так как он не только большой политик, но и большой охотник до женщин. И отпускать его одного, знаете ли…
Потом, правда, ей эти поездки надоели. Все эти гостиницы, столовки и райцентровские рестораны, все эти заигрывания Кондрашкина с буфетчицами и дежурными по этажу… А когда он однажды, совершенно пьяный, притащил в номер столь же пьяную официантку, раздел ее и уложил в постель, в которой спала Светка, она не выдержала и сказала ему, что они расстаются. Кондрашкин валялся у нее в ногах и уговорил не уходить совсем.
Она согласилась работать у него, но с тех пор никакого интима с ним, разве что иногда, когда самой очень захочется. А мотаться с ним по районам – нет уж, спасибо, она сыта по горло!
Вот и сегодня сразу после совещания он уезжает за Волгу, за два дня проедет по шести районам и вернется только послезавтра прямо на заседание Думы…
Со словами «Что ж ты раньше мне об этом не сказала!» – я сорвалась с места и выскочила в коридор, не желая больше слушать о любовных похождениях лидера тарасовских радикал-социалистов.
Мне вполне достаточно было информации о том, что Кондрашкина не будет в городе вплоть до следующего заседания Думы. Раз так, что же тогда с ним вообще разговаривать?
Не поеду же я следить за ним по всему Заволжью. Я должна быть в Тарасове.
Поэтому пусть едет один!
У меня остался в списке только вечно пьяный Троянов, и я решила, что именно за ним и стоит понаблюдать. Но предварительно встретиться и поговорить тоже было бы неплохо.
Первый же человек, к которому я обратилась с вопросом, где мне найти Троянова, криво усмехнулся и ответил, показывая пальцем куда-то под лестницу:
– В буфете, где же еще!
Я мысленно хлопнула себя ладонью по лбу, посетовав на свою несообразительность, и устремилась вниз, на первый этаж, где без труда отыскала буфет, находившийся и впрямь под лестницей.
Троянов сидел в буфете в полном одиночестве за чашкой кофе и тоскливо поглядывал на стойку, за которой не было ни души.
Увидев меня, он заметно оживился, предчувствуя, видимо, бесплатное развлечение в ожидании буфетчицы.
– Какие дамы посещают это злачное место! – воскликнул он, окинув взглядом меня с ног до головы. – Прошу!
Он широким жестом показал на стул рядом с собой.
– Составьте мне компанию в этом опустевшем загоне для кормления господ депутатов! – произнес он. – Вы тоже одна из нас, слуг народа и демократии? Что-то прежде я вас не видел. Или видел? Знаете, скажу по секрету, их так много… То есть нас так много, что всех и не запомнишь! Кофе не предлагаю! – продолжал он, отодвинув от себя недопитую чашку. – К черту конспирацию. Сегодня нет никаких заседаний, а я при деньгах! Маруся! – закричал он вдруг очень громко, и я подумала, не выведут ли его отсюда милиционеры, дежурившие у лестницы на второй этаж. – Маша! – вновь требовательно позвал он, и из подсобного помещения выглянула пожилая буфетчица, не лишенная, впрочем, миловидности, несмотря на свой возраст.
– Ну что ты кричишь, Алексей Иваныч? – спросила она. – Опять? Опять надо тебе добавить? Хоть бы женщины своей постеснялся!
– А ты мне кто? – спросил у буфетчицы Троянов. – Жена? Или ты моя избирательница? Не-е-ет! Я по другому округу баллотировался. Поэтому и не возражай! Ты мне – обслуживающий персонал. Вот и обслуживай, когда я этого хочу! А я – хочу.
Троянов изображал из себя очень пьяного, но я заметила пару раз, как он искоса на меня посмотрел совершенно трезвым взглядом, и поняла, что вся его пьяная болтовня – просто ширма, маска, за которой он прячется, чтобы вести себя так, как ему хочется.
«А ты, братец, хитер! – подумала я. – Создал себе удобный имидж пьяницы и прячешься за ним как за каменной стеной».
– Давайте, Троянов, выпьем потом, чуть позже, – предложила я. – Сначала поговорим. Ведь если вы выпьете сейчас, то вам придется изображать еще более пьяного, а дальше, по-моему, некуда…
– Как это некуда, когда я, как вы изволили заметить, совершенно трезв? – ничуть не смутился Троянов. – Очень даже есть куда… Но желание дамы для меня закон! Вроде тех, что мы принимаем на своих заседаниях. Говорить так говорить! Предлагаю тему: давайте говорить о вас! Обо мне что говорить? Я сам себе неинтересен, особенно когда я трезв, как сейчас… Расскажите мне о себе! Кто ваш муж? Сколько он получает чистыми в месяц? Нет ли у вас с ним проблем интимного свойства? Говорите прямо, как врачу. Любую проблему я помогу вам решить…
– Как врачу, говорите? – переспросила я сомневающимся тоном. – Ну, давайте попробуем… А вы, кстати, какой врач?
– Я врач-универсал! – заявил он. – Лечу все: от душевных мозолей до хронической фригидности в самой запущенной форме. После двух сеансов интенсивной терапии от нее не остается даже воспоминания. Женщины начинают так полыхать огнем, что мужчины вынуждены брать с собой огнетушители, ложась с ними в постель.
– Это не ко мне, – ответила я. – Я бесплатно таких сеансов в постели не провожу. Исключительно – за деньги…
– Не понял… – сказал Троянов. – Вы кто, прелестное дитя?
– Я, можно сказать, делегат, – сообщила я ему, – которого специально к вам направила большая группа женщин, зарабатывающих хлеб свой насущный своим умением делать в постели то, чего от них хотят мужчины…
– Зачем? – задал он вполне резонный вопрос.
– Чтобы вы растолковали нам, мне то есть, – пояснила я, – смысл закона, который собирается принять Дума. Мы читали его проект, но не совсем понимаем, что изменится после его утверждения Думой? Я имею в виду – для нас что изменится?
– И ты полагаешь, девочка, что мои консультации бесплатные? – спросил он, нагло разглядывая мой бюст. – Каждый труд должен быть оплачен.
– А вы полагаете, что ваша консультация стоит столько же, сколько один мой час? – насмешливо посмотрела я на него. – Вы слишком высокого о себе мнения. Или слишком низкого – обо мне.
– Ну-ка, ну-ка… – сказал он. – Мне даже любопытно стало. Давайте-ка сравним по стоимости ваши услуги с моими консультациями и выразим это в натуральной форме. Что у нас получится, как вы полагаете?
Он сам не заметил, как перешел на «вы», разговаривая со мной. И тем самым он уже все сравнил и дал себе оценку. Мне осталось ее только «озвучить», как принято говорить в Думе.
– Я полагаю, что в качестве гонорара за вашу консультацию разрешу вам прижаться к моей груди секунды на две, – сказала я, глядя на него в упор.
Его, однако, это нисколько не смутило. Троянов рассмеялся и спросил сквозь смех:
– Зачем же вам нужны тогда такие дешевые консультации? Найдите специалиста подороже, чье мнение стоит хотя бы пяти минут. За это время можно еще кое-что успеть, если не терять его понапрасну.
– Вы ответите на наш вопрос или нет? – спросила я его.
– После вашего совершенно наглого заявления о двух секундах, – ответил Троянов, – я мог бы послать вас просто ко всем чертям, и это самый близкий из известных мне адресов. Но я человек незлой и веселый. Я вам отвечу с одним условием. Вы мне скажете, где работаете лично вы. Не на Большой Кубанской, как я понимаю? Тогда где же?
– Зачем вам? – спросила я.
– Я на днях вновь буду при деньгах, – сообщил он мне. – Хочу нанести вам визит вежливости. Я окажу вам услугу сейчас, отвечу на ваш вопрос, а вы окажете мне услугу чуть позже, продемонстрировав свое мастерство, о котором вы изволили упомянуть. Во сколько это мне обойдется? Двести? Триста?
– Сто, – усмехнулась я. – Сто «зеленых». Найдете меня в массажном салоне «Таис». Надеюсь, это место вам хорошо известно?
Он что-то прикинул в уме, наверное, сумму предстоящего ему гонорара, видно, на очень много он не рассчитывал, но отступать было некуда, и он опять заулыбался мне самой скотской улыбкой, какую я только когда-либо видела.
– Отвечаю на ваше любопытство, – сказал он. – Закон вас не коснется вообще. Наши эксперты просчитывали экономические последствия принятия этого закона для бюджета среднестатистического мужчины. Так вот, могу вас заверить, мы исходили из того, что интересы мужчин пострадать не должны. И, следовательно, мы не позволим вашим хозяевам повышать цены на ваши услуги. Цена останется той же, в выигрыше будет только хозяин, поскольку его бизнес станет легальным и не нужно будет ни от кого откупаться. Опять же мы рассчитываем, что увеличится так называемая проходимость. Те из вас, кто захочет работать интенсивнее, смогут получать больше. Я вас удовлетворил?
Я покачала головой.
– Ну, надеюсь, что мне удастся сделать это через пару дней, – ухмыльнулся он.
Я посмотрела на него скептически.
– Не пейте эти два дня, если всерьез на это рассчитываете! – посоветовала я и пошла к выходу из буфета.
У двери я остановилась и, посмотрев на него внимательно, спросила:
– Так вы будете при деньгах или нет? Ждать мне вас через два дня или не стоит?
– Стоит, стоит! – ухмыльнулся Троянов. – Ждите, ждите! Я обязательно буду.
Я шла из Думы с чувством выполненного долга. Я не сомневалась, что Троянов брал деньги у неведомых мне личностей перед первым голосованием. И что он обязательно возьмет еще перед окончательным голосованием по этому закону. Не буду гадать, удастся ли заказчикам вновь подкупить большинство депутатов и протолкнуть этот закон, но я точно знала, что Троянову деньги предложат и он их возьмет. Оставалось только установить за ним слежку и снять на пленку его контакт с лоббистом и момент получения денег.
Это был первый серьезный успех в расследовании, которое я затеяла. Я верила, что следом за ним будут и другие и все окончится нашей победой. И Маринку мы найдем, и заказчиков этого закона раскрутим, и газету выпустим такую, что весь город на ушах стоять будет и гоняться за нашим «Свидетелем» по всем киоскам…
Все это будет.
Глава 6
В редакции меня ждал пакет от генерала Синицкого.
Сергей Иванович сказал, что принес его человек в штатском. Но с военной выправкой. Главное, что запомнил Кряжимский, – рыбьи, ничего не выражающие глаза этого человека.
Сергей Иванович даже разволновался, потому что этот неподвижный взгляд живо напомнил ему точно такие же глаза следователя-гэбэшника, который пытался вербовать его в секретные сотрудники в далекие годы послеоттепелевской реакции. Сергей Иванович поэтому смотрел на меня настороженно, подозревал в тайных сношениях с ФСБ и был, по сути дела, прав.
Я вскрыла пакет и, посмотрев вложенный в него листок, передала его Сергею Ивановичу.
– Полюбуйтесь, Сергей Иванович, – сказала я. – Депеша от генерала Синицкого.
Кряжимский осторожно протянул руку за листом бумаги.
– Да не бойтесь, смотрите, – сказала я. – Материалы не столько секретные, сколько уже бесполезные для нас. Кроме чистого любопытства, они теперь у меня ничего больше не вызывают.
– Вы просили помощи у ФСБ? – глухо пробормотал Кряжимский.
– Я просила у Синицкого банковские счета депутатов и их родственников, – ответила я. – По его выбору.
– И вы не боитесь, что теперь он вас тоже о чем-нибудь попросит? – спросил Кряжимский, стараясь не глядеть мне в глаза.
Он всегда начинал говорить со мной на «вы», когда сильно волновался. А меня это раздражало.
– Ну вот что! – сказала я ему. – Хватит изображать тут девственный испуг перед ФСБ. Попросить меня Синицкий, конечно, может о чем угодно. Но он прекрасно знает, что сделаю я только то, что сочту нужным. И обязанной перед ним ни в чем себя не считаю.
Кряжимский сидел надутый, обидевшись на «девственный испуг», чем окончательно меня разозлил.
– Вы что же, подозреваете меня в тайном сговоре с ФСБ? – прошипела я. – Это против кого же мы сговорились, разрешите полюбопытствовать? Не против вас ли? Конечно! Сергей Иванович Кряжимский столь большая фигура в Тарасове, что против него плетут заговоры редакторы газет и генералы ФСБ! Очнитесь, Кряжимский! Вы выглядите смешно! И будет лучше, если вы возьмете себя в руки! Нам еще работать вместе, не забывайте об этом.
Я взяла у него список и, посмотрев в него еще раз, вдруг удивленно подняла брови.
– Если бы я была столь подозрительной, как вы, Сергей Иванович, – сказала я, – то вы после этого документа до конца своих дней в моих глазах не отмылись бы от подозрения в сотрудничестве с ФСБ. Посмотрите-ка внимательно список, который мне прислал Синицкий, он вам ничего не напоминает?
Кряжимский пожал плечами.
– А вот мне напоминает! – сказала я. – В нем пять фамилий, и четыре из них совпадают с теми, кого вы подозреваете в получении взяток. Не странное ли совпадение, как по-вашему?
– Разве там те же самые фамилии? – спросил удивленно Кряжимский, сразу же забывший о подозрениях в мой адрес. – А я и внимания не обратил…
Он отобрал у меня листок.
– В самом деле! – воскликнул он. – Только вместо Геллера стоит фамилия Запорный. Один владелец частных радио– и телестанций заменен на другого. А в остальном – то же самое. Но поверь мне, Оленька, я даже не знал…
– Поняли теперь, как оправдываться в том, чего не совершал? – спросила я его. – Не сможете оправдаться, если я сама не захочу вас оправдать. А я именно этого и хочу. Я объясняю этот факт удивительного совпадения лишь очень большой вашей квалификацией как аналитика и хорошей информированностью. Этот документик можно предъявлять в качестве вашего квалификационного свидетельства. Впрочем, все это шутки… Давайте посмотрим все же более внимательно, что нам сообщает в своей справке генерал Синицкий о доходах некоторых депутатов.
Разбирались мы в ней вдвоем не менее получаса, но в конце концов сумели адекватно истолковать все ее пункты. Это был список банковских счетов пятерых депутатов. Справка отличалась лаконичностью, и видно было, что человек, который ее составлял, стремился к тому, чтобы ограничить возможность несанкционированного использования содержащейся в ней информации.
Во-первых, не были указаны сами банки, в которых располагаются приведенные в справке счета. Правда, я была уверена, что, если привлечь грамотного специалиста-финансиста, он без особого труда определит, какой из счетов в каком банке размещен. Но меня это вовсе не интересовало.
Во-вторых, родственники депутатов поименно тоже не назывались. Просто следом за фамилией депутата была строка – «родственники». Не «члены семьи», что расшифровать довольно просто в каждом конкретном случае, а именно родственники. То есть вовсе не обязательно – близкие.
Но искать их мы тоже не собирались, напрасно специалисты генерала Синицкого стремились нам в этом воспрепятствовать. Меня интересовал только размер самого суммарного вклада по группе родственников каждого депутата и динамика его изменения за последние две недели. Картина, которая тут складывалась, подтверждала мои выводы, сделанные после общения с депутатами.
Во-первых, ни у одного из депутатов не было личного счета ни в одном из тарасовских банков. Теоретически у них могли быть, конечно, счета и в Москве, и даже в Швейцарии, но это скорее уже фантастика. Меня интересовал местный уровень, да и Синицкий мог мне предложить только такую информацию.
Во-вторых, у родственников Семена Неведомского на счетах в общей сложности набралась какая-то жалкая сумма, о которой и говорить не стоило. Но это на сегодняшний день. Буквально четыре дня назад на счет кого-то из его семейного клана поступило двести тысяч рублей, которые через день были сняты и больше нигде не фигурировали. Они явно пошли на обеспечение «отрядов самбо» чем-нибудь необходимым – оружием или знаками отличия.
В-третьих, у кого-то из родственников Никанорова тоже появилась неплохая сумма в тот же день, что и у Неведомского. Но Никаноров стоил дешевле, и на счет его родственника перевели всего сто двадцать тысяч рублей. И они были сняты на следующий же день и больше не появлялись ни на одном из трех контролируемых им счетов, на которых хранилось по десять рублей.
Никаноров тоже, без всякого сомнения, получил взятку и тут же снял деньги, но сделал это по совершенно другим соображениям, чем Неведомский. Никаноров скорее всего не истратил еще ни копейки, а только перевел их в наличные и надежно спрятал… Он очень боится, что эта история выплывет наружу, и готов эти деньги отдать обратно, но прекрасно понимает, что теперь уже обратно их не возьмут. Ему остается только трястись от страха и ждать, что будет с ним дальше.
Геллера, как я уже сказала, в списке не было.
Его место занимал Михаил Запорный, конкурент и в то же время друг Геллера. Как это может быть в жизни таких людей, мне представить трудно, поскольку я хорошо помню глухую скрытую войну между геллеровской станцией «Радио-Т» и запорновской «Радио-колой». Каждая из станций выливала на соседку по волне потоки грязи, анекдотов из личной жизни их хозяев, вымышленного компромата и откровенных призывов не голосовать за хозяина конкурирующей станции.
Кончилось тем, что в Думу прошли оба и тут же стали большими друзьями. Но, судя по тому, что у генерала Синицкого кое-какие приоритеты в этом смысле выстроились, можно предположить, что Геллер сумел-таки раскопать на Запорного что-то действительно серьезное и сдал друга-конкурента ФСБ. Но та не спешит сама пачкать руки о депутатскую неприкосновенность, а ждет, когда Оля Бойкова вытащит из огня каштан голыми руками.
Может быть, еще и поэтому фигура Запорного меня совсем не заинтересовала, несмотря на то что у него была самая откровенная картина по поступлениям денег на счета родственников непосредственно перед днем голосования.
Среди тех четверых, с которыми разговаривала я, самым богатым оказался радикал-социалист Кондрашкин. На восемнадцати банковских счетах, принадлежащих его сородичам, мы с Кряжимским насчитали сумму, с которой он и в Америке считался бы далеко не бедным человеком и мог бы обеспечить сытую жизнь всем своим восемнадцати родственникам. Он брал нагло, но не сам, судя по рассказу его секретарши о срочных поездках накануне важного голосования. А это лишний раз подтверждало, что следить за ним не имеет никакого смысла.
И, наконец, совершенно особняком стоял Троянов. У него вообще не было родственников и ни одного банковского счета – тоже. Он был совершенно чист, если верить справке Синицкого. Но зачем-то генерал включил его фамилию в список. Если принять в расчет это соображение, а также то, что я сама видела и слышала, Троянов тоже брал, но брал только наличными. Причем много ему не давали, судя по его платежеспособности.
Я лишний раз убедилась в правильности своего выбора, и Сергей Иванович со мной полностью согласился.
Мы с Сергеем Ивановичем пили крепкий чай, поскольку я не могла после Маринкиного кофе пить ту бурду, которая получалась, когда его варил кто-то другой, и прикидывали, как лучше организовать слежку за Трояновым.
Сергей Иванович убеждал меня, что лучше всего не рисковать и не выпускать его из поля зрения ни на минуту. В Думе за Трояновым может следить он сам, поскольку к его присутствию в зале заседаний или в думских коридорах все привыкли за годы его работы политическим обозревателем. А за пределами Думы слежку можно поручить Виктору или мне, «усилив» меня, например, Ромкой.
Не скрою, второй вариант меня полностью устраивал хотя бы тем, что давал мне время просто пообщаться с Ромкой, но я возражала против слежки Кряжимским в помещении Думы, где невозможно спрятаться и осуществлять наблюдение тайно. Именно по этим мотивам деньги и не будут переданы Троянову в ее стенах. Это произойдет либо на улице, в укромном месте, либо у него дома. А это освобождает Сергея Ивановича от совершенно бессмысленного и даже вредного времяпрепровождения. Его голова пригодится для решения других проблем, и это будет наиболее рациональное использование имеющихся в нашем распоряжении сил.
Наш спор прервал Ромка, который буквально ворвался в редакцию с криком «Эврика!».
Мы с Сергеем Ивановичем вытаращили на него глаза. Какая еще к черту «эврика»?
Ромка посмотрел на нас, как на двух старых идиотов, и спросил:
– Вы что, не знаете, что это такое?
– Эх, молодой человек, – вздохнул Кряжимский, – если вспомнить, что я за свою жизнь знал…
– Но это же по-гречески «Нашел!» – сообщил нам Ромка взволнованно.
– Ну и что ты нашел, малыш? – спросила я.
– Марину вашу нашел! – выпалил Ромка.
Глава 7
– Где она? – в один голос воскликнули мы с Кряжимским.
– Сауна «Тропик» на окраине Заводского района, – сказал Ромка. – Да это, собственно, не я ее нашел, а мой друг Пашка. Он хотел в юридический поступать, но передумал и пошел со мной в художественное училище…
– Рома, давай про Марину, – сказала я. – Потом про Пашу расскажешь.
– Да про нее и рассказывать-то нечего, – пожал плечами Ромка. – Пашка же и не видел ее даже…
– Почему же ты кричал «Нашел! Нашел!»? – укоризненно спросила я его.
– Пашка, мне кажется, прав, – сказал Ромка. – Она скорее всего там. Или была там совсем недавно. Пашка много про нее расспрашивал, я рассказал ему все, что о ней знаю. Он уверен, что это она писала…
– Что писала? – спросила я. – Где?
– На стене, в одной из ванных комнат. Написано зубной пастой на кафеле. Четыре строчки. Пашка срисовал их – правда, там часть слов водой смылась…
– Давай листок! – потребовала я.
На выдранном из блокнота листе бумаги карандашом было нацарапано:
«Вот мысль… Итог всего, что… Лишь тот, кем бой за жизнь… Жизнь и свободу заслужил».
– Это Маринка! – вздохнула я облегченно. Наконец-то мы напали на след!
– Позвольте, Оля! – вмешался Кряжимский. – Я от волнения что-то плохо соображаю. Почему ты уверена, что эти строчки написала именно Марина? Кстати, это что-то очень знакомое…
– Это слова Фауста! – воскликнула я. – А Гете – ее любимый писатель!
– Но не мог ли кто-нибудь другой случайно… – засомневался Кряжимский.
– Не мог! – отрезала я. – Если бы эти строки писал кто-нибудь другой, он обязательно написал бы их в гораздо более распространенном переводе Щепкиной-Куперник: «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой!» А Маринка не любит этот перевод, говорит, что там слишком много отсебятины и слишком мало Гете. Ей нравится пастернаковский «Фауст»: «Вот мысль, которой весь я предан, Итог всего, что ум скопил. Лишь тот, кем бой за жизнь изведан, Жизнь и свободу заслужил». Это могла написать только Маринка! Молодец, Ромка! И знаешь что? Пригласи своего друга Пашу прийти ко мне. Мне нравится его ход мыслей. Он же не знал Маринку и составил о ней представление только по твоим рассказам.
Ромке, по-моему, эта идея не очень понравилась – наверное, ревность слегка кольнула его неопытное сердечко, но он кивнул головой в знак согласия.
В тот же вечер мы отправились на окраину Заводского района в полном боевом составе: четверо бойцов Эдика, включая Виктора, который категорически отказался сидеть в редакции и ждать исхода операции, и я. Сергея Ивановича и Ромку я оставила в редакции, хотя Ромка и упрашивал меня взять его с собой. Но я проявила твердость и приказала ему охранять Сергея Ивановича: не дай бог, мол, еще его похитят.
Незачем Ромке лишний раз смотреть, как работают ребята Эдика. Он уже однажды это видел, и мне потом долго пришлось объяснять ему, что иногда у человека появляется право на жестокость.
Располагался «Тропик» не очень удобно для нас и для успеха задуманной нами операции. Всего метрах в ста от него находился контрольный пост ГИБДД, последний в черте города с этой стороны Тарасова. А это значило, что всю операцию нужно было проводить без шума, без стрельбы и криков. Иначе с поста тут же сообщат в райотдел и через три минуты в «Тропик» примчатся машины патрульно-постовой службы.
Еще одно неудобство состояло в том, что на машине к «Тропику» подъезжать было нельзя все из-за того же соседства с постом дорожной инспекции. Черный джип, на котором ездил Иван, уже примелькался милиции, и его могли запросто узнать. Не так уж много у нас в Тарасове черных джипов.
Поэтому машину решили оставить метрах в двухстах со стороны, противоположной милицейскому посту, и подойти к сауне пешком. Эдик, Иван, Виктор и Андрей спрятали пистолеты под рубашки и договорились о плане атаки. Меня в эти подробности не посвящали, поскольку не считали полноценной боевой единицей. Эдик приказал мне держаться рядом с Виктором и фотографировать все, что я сочту нужным. Словом, заниматься своей обычной журналистской работой. Это была как раз та ситуация, когда я ему беспрекословно подчинялась. На его стороне были опыт и знание приемов атаки, я же могла в подобных случаях лишь импровизировать, чем и занималась, когда мне приходилось действовать в одиночку, без столь мощной поддержки.
На этот раз меня вместе с Виктором оставили в глубоком арьергарде. Как Виктор ни рвался вперед, и он вынужден был подчиниться приказу командира и наблюдать из-за редких кустов, как Эдик, Иван и Андрей перелезают через невысокий металлический забор и бесшумно спрыгивают на территорию небольшого двора, окружающего сауну.
Минуты три мы сидели молча и напряженно вслушивались в слабые шумы, доносившиеся со стороны шоссе, и ровное гудение газовой горелки в сауне.
Затем хлопнула входная дверь, и кто-то быстро пробежал через двор, но до забора не добежал, а упал, издав приглушенный крик. Ничьего внимания этот крик привлечь не мог: похоже было, что человек просто споткнулся в темноте и ударился обо что-то ногой.
«Тихо работают ребята! – подумала я. – Профессионалы, ничего не скажешь!»
Прошло еще пять минут. Сауна не подавала признаков жизни, и мы с Виктором забеспокоились. Прождали еще минуту, потом Виктор встал и решительно направился к забору. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним.
Картина, которую мы застали в сауне, поразила меня. Эдик, Иван и Андрей согнали всех, кого они обнаружили в самой сауне и шести отдельных комнатушках, предназначенных для интимного общения, в небольшой бассейн, в который Иван бросил обычный резиновый шланг, вроде тех, из которых тарасовские дворники поливают тротуары, и наполнял бассейн водой из горячего крана. Из шланга хлестал кипяток, видно было, как от струи воды, вырывавшейся из шланга, валил пар. Шесть обнаженных женщин и четыре голых мужика метались по бассейну, стараясь увернуться от струи кипятка.
Эдик стоял на бортике и, держа в руке крупную фотографию Марины, сделанную совсем недавно Виктором, монотонно спрашивал, не обращая внимания на взвизгивания женщин в горячем бассейне:
– Где эта женщина? Кто сможет это вспомнить, вылезет из бассейна… Где эта женщина?
Один из мужчин выскочил вдруг из воды и повис на бортике, пытаясь выбраться наверх. Подскочивший к нему Андрей ударом армейского ботинка в лицо сбил его обратно в горячую воду.
– Где эта женщина? – продолжал твердить Эдик, даже не обратив внимания на этот инцидент. – Кто это вспомнит…
Увидев нас с Виктором, он вздохнул и отвернулся в сторону.
– Ну? – спросил Виктор.
– Пустышка! – ответил Эдик. – Ее здесь нет. А эти твари, похоже, не знают, куда ее увезли. Говорят только, что еще сегодня утром была здесь, в шестом номере ее держали. Часов в двенадцать кто-то ее увез отсюда. В неизвестном направлении.
– Кто ее увез? – спросила я, стараясь перекричать плеск воды и становившиеся все громче крики в бассейне. – Они знают этих людей? Видели их раньше?
– Одного, говорят, видели, – ответил Эдик. – Он вроде бы работает на Шатуна. Приезжал обычно за деньгами, кассу снимать. Больше ничего о нем не знают.
– Пустите ме-ня от-сю-да! – завопила одна из женщин. – Я ни-че-го не знаю!
– Какого черта ты этот цирк на воде устроил! – заорала я на Эдика. Нервы мои были на пределе: люди уже начали терять сознание в кипятке, а Эдик спокойно мне объясняет, что они ничего не знают, что он их просто на всякий случай заставляет мозги напрячь, вдруг кто-то вспомнит что-нибудь полезное.
Не дожидаясь приказа, Виктор выключил горячую воду и включил холодную. Из бассейна сразу же послышались рыдания, зато визг и вопли прекратились.
– Кто у тебя тут? – спросила я Эдика.
– Разбирайся сама! – махнул он рукой и вышел. Неудачи Эдик плохо переживал, болезненно.
– Иван! – сказала я. – Давай женщин по одной – наверх!
– Вот вы! Гражданка с толстым задом! – крикнул он, показывая пистолетом на одну из женщин. – Поднимайтесь-ка на беседу!
– Это что еще за чудище? – спросила я Ивана, посмотрев на бесформенную фигуру вылезшей из бассейна женщины лет сорока. – Неужели одна из «девочек»?
Он покачал головой.
– Это «мадам», – сказал он. – Хозяйка. Ну не в полном смысле слова, а что-то вроде управляющей.
– Так-так! – обрадовалась я. – Ну-ка расскажите нам, кто ваш хозяин? Кому принадлежит эта «сауна с интимным массажем»?
– Шатунову, – пролепетала женщина, поглядывая на меня с ужасом. – Только он не приезжал сюда никогда. Здесь только Валет появлялся, деньги забирал. А женщину вашу они недолго здесь держали, увезли сегодня. Валет и двое незнакомых.
– Куда увезли? – спросила я. – Вспомните! Может быть, говорили между собой что-то, называли место какое-нибудь?
Женщина покачала головой. Она еле стояла на ногах, не пытаясь даже прикрыть наготу, и мне ясно было, что ничего она вспомнить не сможет. По крайней мере сейчас.
– Прикройтесь чем-нибудь, – сказала я. – Иван, что за мужчины в воде?
– Охранник и трое клиентов, – ответил Иван. – Прямо с девочек сняли.
– Охранника сюда давай! – сказала я. – А клиенты пусть посидят пока, они меня не интересуют.
Судя по разбитому лицу, именно охранник и пытался выскочить из бассейна.
– У меня к тебе всего один вопрос, – сказала я. – Где Шатунов?
Охранник хмыкнул и пробормотал:
– Спроси чего полегче… Это только Валет знает.
– А ты, значит, ничего больше не знаешь? – спросила я. – Может быть, помнишь, о чем Валет со своими бандитами говорил, когда женщину отсюда увозили?
Он покачал головой:
– Ни о чем они не говорили вроде… Хотя нет, говорили что-то…
– Что? – быстро спросила я. – Что говорили?
– Валет сказал им: «Отвезете на базу. И чтоб к двум часам вернулись, нужны будете». Все, больше ничего не говорили.
– «На базу» – это куда? – спросила я.
– Не знаю, – покачал он головой.
– Иван, – сказала я, – рассади их с «мадам» по разным комнатам. Они больше не нужны.
Иван увел голого охранника и закутавшуюся в простыню женщину.
– Андрюша, присмотри тут, – сказала я и тронула сидящего с опущенной головой Виктора за плечо. – Пойдем к Эдику. Посоветоваться нужно.
Эдик сидел на пороге входной двери и курил, глядя в ночное небо. Когда он повернулся, услышав наши шаги, я увидела, что лицо у него такое же темное, как небо над его головой.
– Эдуард, – спросила я, – кто такой Шатунов?
– Шатунов? – усмехнулся Эдик. – Это человек серьезный. Мой ровесник, тоже бывший «афганец». Служил недалеко от меня, на соседней базе. Кличка – Шатун. Когда в Тарасов вернулся, пошел один к местному авторитету, прямо в его «штаб» и положил там пять человек. Остальные сначала разбежались, потом признали его над собой. Теперь держит весь Заводской район. Группа у него сильная и хорошо вооруженная. Нам с ней не справиться. У них есть пулеметы, гранатометы, несколько баз, хорошо законспирированных. Крутит очень большими деньгами. Пару раз пытался захватить влияние в Волжском районе, но обе его попытки были отбиты…
Он помолчал немного и вновь повторил:
– Шатун – серьезный человек.
– Откуда ты все это знаешь? – спросила я.
Эдик хмуро на меня посмотрел и сказал:
– Он меня приглашал к себе два года назад. На вторую роль после себя. Показывал все, рассказывал… Я тогда отказался.
– Этот Валет приказал своим подручным отвезти Маринку на какую-то базу, – сказала я. – Где это может быть?
– Где угодно. Шатун показал мне одну из своих баз, но сразу предупредил, что каждые три месяца он меняет их расположение. Могу только предположить, что все они – на Волге. У него отец матросом был на буксире, он на Волге вырос.
– Вокруг Тарасова на Волге можно годами искать и ничего не найти, – сказала я. – Подведем итог сегодняшней операции. Маринка у Шатунова. Он же контролирует все бордели в Заводском районе. Где его искать – неизвестно. Что будем делать с задержанными?
– С кем? – усмехнулся Эдик. – Что это у тебя ментовская терминология какая-то появилась?
– Ментовская не ментовская, а делать с ними что-то надо, – сказала я. – Нам они не нужны, потому что ничего больше не знают. Отпускать их нельзя. Тут же настучат Шатунову, что ты на его территории работаешь. Какой будет его реакция, я не знаю. Рисковать не стоит.
– Будь на моем месте Шатун, – сказал Эдик, – он утопил бы всех в кипятке в этом бассейне.
– Но пока на твоем месте ты, – сказала я, – этого не будет. Придумаешь, где их спрятать. Лучше – всех по отдельности.
– А что тут думать! – вздохнул Эдик. – Вывезем в любую заброшенную деревню и посадим на цепи по погребам. Таких деревень навалом сейчас вокруг Тарасова. Дома порастащили, а погреба целые.
– А если наткнется кто-нибудь случайно? – спросила я. – Тогда что?
– А ничего! – ответил Эдик. – Наткнется так наткнется. И хрен с ним!
– Ладно, – согласилась я. – Везите. Виктор со мной поедет. В редакцию. Закончите с этими – не пропадайте. Будьте рядом. В любой момент можете понадобиться.
Эдик взял меня за руку, отвел в сторону от двери и спросил вполголоса:
– Как с Мариной теперь?
– Не знаю! – прошептала я. – Думать будем. Я подозреваю, что на того же Шатунова есть выход и с другого конца. Вот и попробуем оттуда…
– Ну давай! Удачи! – сказал Эдик.
Проходя мимо Виктора, он молча ткнул кулаком ему в плечо. Виктор ответил тем же.
– Поехали, Витя, к нашим, – сказала я. – Есть у меня одна идея, как на Маринку выйти. Длинная, правда, ниточка, но распутать можно. Поехали.
Виктор встал и все так же молча пошел к воротам.
До редакции мы добирались общественным транспортом, и ушло у нас на это около часа.
Рассказав Кряжимскому и Ромке печальные новости, я отправила их по домам, а сама обсудила с Виктором план слежки за Трояновым. Следить должен в основном Виктор, поскольку меня Троянов знает в лицо, а его нет. Начнем завтра с утра, поведем от дома к Думе, а там будем ждать, когда он опять на улицу выйдет. Работа изнурительная для меня, но привычная для Виктора с его железной выдержкой и просто адским, на мой взгляд, терпением.
Обо всем с Виктором договорившись, я объявила ему, что ночует он сегодня у меня, и Виктор беспрекословно подчинился. Он редко проявляет самостоятельность и привык подчиняться. Когда нет рядом Эдика, я становлюсь его командиром… Впрочем, нет, не всегда. А только в том случае, если рядом нет еще и Маринки. При Маринке он, пожалуй, откажется слушаться даже Эдика.
Разместить в квартире, которую я снимаю в центре города, одного мужчину так, чтобы он не причинял мне неудобства, не составляет труда. В ней три небольшие, но вполне просторные комнаты, выделить одну я всегда могу без всякого для себя ущерба.
Я не сибаритка и не очень привередлива в условиях своего существования. В Карасеве в детстве у меня вовсе не было своей комнаты, может быть, поэтому, приехав в Тарасов учиться на филфаке университета, я отказалась от общежития, а сняла сначала комнату, а потом и квартиру, чтобы иметь то, чего у меня не было никогда, – возможность жить отдельно, в своей комнате.
Кому-то может показаться странным, что я одна снимаю для себя трехкомнатную квартиру. Но мне это не кажется таковым. Я не люблю ограничивать себя в мелочах. Если мне надоедает сидеть в одной комнате, у меня должна быть возможность перейти в другую. Иначе останется только убежать из дома на улицу.
А кроме того, я люблю приглашать к себе своих многочисленных знакомых на какие-нибудь праздники или просто – без повода. Согласитесь, делать это в однокомнатной квартире неудобно. Никто не может уединиться, а это часто бывает необходимо на подобных вечеринках. Я не люблю, когда люди чувствуют себя стесненно и неуютно, и считаю, что очень многое для того, чтобы этого не случилось, зависит от помещения, в котором они находятся.
Поэтому комнаты я обставила по своему очень раскованному и свободному вкусу. Квартиру я сняла совершенно пустую. Ее хозяева – поволжские немцы – продали всю мебель и уехали в Германию, на свою историческую родину, как они выражались. А квартиру решили пока не продавать. Вдруг что-то там, в Германии, у них не сложится и придется возвращаться обратно в Россию. А если все будет в порядке, продать квартиру они всегда успеют. Так я и живу в ней уже второй год, посылаю хозяевам квартплату за границу, а они и не возвращаются, и квартиру не продают.
Короче, я до того привыкла к этой квартире, что начала ее потихоньку обставлять. Впрочем, обставлять – слишком громко сказано.
Сплю я на матрасе, который лежит прямо на полу, вернее, на деревянном каркасе, какие бывают у деревянных кроватей. Я купила его на мебельной фабрике и до того привыкла спать у самого пола, очень низко, что мне теперь трудно заснуть на обычной кровати на ножках.
Конечно, я купила и телевизор, и холодильник, и даже простенький диван для тех гостей, которые не любят сидеть на полу. Ну, не на голом полу, а на толстых подушках от мягкой мебели, которые я тоже купила на мебельной фабрике и разбросала по всем трем комнатам.
Шкафа у меня нет, весь мой гардероб отлично помещается во встроенном стенном шкафу.
Как видите, я обхожусь минимумом мебели. Но только не надо думать, что из-за этого у меня неуютно. Маринке, когда она ко мне впервые попала, так понравилось, что она у меня трое суток прожила, пока решила вернуться в свою коммуналку. Просто у меня в квартире нет для человека никаких ограничений. Он может делать все, что хочет, вести себя совершенно свободно, так, как ему нравится. К этому располагает и отсутствие мебели, и масса всяких милых и недорогих безделушек, которые не имеют своего определенного места, но и не разбросаны в беспорядке, а кочуют из одной комнаты в другую, создавая впечатление постоянных изменений в квартире.
Я, конечно, понимаю, что обстановка у меня дома совершенно не семейная, но я и не стремилась, чтобы было похоже на уютное семейное гнездышко. Не хочу я никаких гнездышек! Я за годы студенчества хлебнула общения с противоположным полом так щедро, что до сих пор не могу толком откашляться. И поэтому предпочитаю жить одна. И приводить к себе кого захочу и когда захочу.
Нет-нет-нет! В отношении Виктора у меня никаких идей не было. Витя был Маринкиной собственностью, а она – моя подруга, и я не хотела причинять ей боль ни в коем случае. Да еще из-за чего? Вернее – из-за кого! Из-за мужчины! Да ни один на свете мужчина не стоит женской дружбы! Я никогда даже не посмотрю в сторону того мужика, которого выберет моя подруга. Пусть забирает его со всеми потрохами. Если мне так уж потребуется, я себе найду поклонника в течение получаса. Это проверено на опыте. Но опыты эти не оставили во мне светлых воспоминаний.
Виктора я притащила ночевать только потому, что завтра рано утром нам нужно было отправляться на фотоохоту за Трояновым, а я ужасно не люблю кого-либо ждать, особенно в напряженных ситуациях. Просто терпеть этого не могу. А разное ведь случается, что-то с транспортом, например, или машину не сразу смог поймать, да мало ли что может произойти. А когда мы будем ночевать вместе, под одной крышей, если что и случится, то это уже не так страшно. Вместе и выкрутимся.
Вот уж не предполагала, что, думая так, я словно прогнозирую ситуацию на предстоящую ночь.
Мы с Виктором приготовили на утро две отличные камеры, которые можно было легко спрятать под джинсовой рубашкой. Правда, придется жарковато в «джинсе», деньки стоят весьма теплые, но ничего, Витьке придется потерпеть ради дела. Зарядили пленку, посмотрели на сон грядущий «Дежурную часть» по РТР и отправились по разным комнатам. Нечего было сидеть перед телевизором и тупо пялиться на экран, думая о своем. Нужно было выспаться перед завтрашней работой.
…Мне снилась степь под Карасевом. Словно я иду по ней долго и очень хочу пить, а воды у меня с собой нет, и я начинаю задыхаться от жажды, а потом вдруг выхожу к невесть откуда взявшемуся в степи высокому горному хребту, с которого течет ледяная речка. Я хочу напиться, стою под водопадом, чувствую кожей, какая холодная вода, но, сколько ни ловлю воду ртом, ни капли не попадает, губы остаются сухими и обветренными. Я начинаю ползти вверх по крутому обрыву и постоянно боюсь сорваться вниз, но все же упрямо ползу туда, где лежит снег, который можно взять в рот и утолить жажду. И вот когда я уже выбралась на край ледника, я вдруг поскальзываюсь и с чудовищной высоты лечу вниз, чувствуя, как у меня захватывает дух то ли от страха, то ли от радости. Каменистое ущелье все приближается, я вот-вот упаду на дно, но тут я просыпаюсь.
И, уже проснувшись, продолжаю чувствовать страх, но не тот, который сжимал мою душу, когда я летела в пропасть. Другой, реальный, мерзкий страх, который я испытывала в детстве, оставаясь одна в темной комнате вечером, и мне мерещились в каждом углу отвратительные пауки. И теперь мне кажется, что такой паук, но только огромный, с меня ростом, скребется в окно, пытается протянуть ко мне через стекло свои ужасные мохнатые лапы.
Едва до меня дошло, что легкое постукивание по стеклу мне не снится, а на самом деле слышится от окна, я кубарем скатилась на пол и притаилась за своим матрасом.
Квартира располагалась на третьем, последнем этаже старого дома и была довольно высоко от земли. Снизу подобраться к окну можно было разве только с помощью подъемника. Зато сверху существовала отличная возможность – спуститься с крыши по веревке и залезть в окно.
Кто-то явно хотел проникнуть в квартиру и сделать это тихо, не разбудив меня. Согласитесь, ждать проявления дружеских чувств от подобного визитера было бы наивно. Мне явно угрожала опасность, и только приснившийся мне сон с падением в ущелье, разбудивший меня, помог мне уловить это легкое скрежетанье по стеклу.
Хорошо еще, что я перед сном закрыла окно – правда, только одну, внешнюю раму – и опустила жалюзи. Если бы я этого не сделала, возможно, моему непрошеному ночному визитеру не пришлось бы столько возиться.
Ясно услышав, как стекло хрустит под стеклорезом, я, как была, в одних прозрачных трусиках, по-пластунски поползла в соседнюю комнату. Добравшись до подушек, на которых спал Виктор, я протянула руку, чтобы потихоньку его разбудить, но он вдруг прошептал напряженным шепотом:
– Кто?
– Не знаю! – ответила я тоже шепотом. – Стекло в окне режет. В моей комнате.
– Второй – в кухне! – сообщил мне Виктор. – Стандартная ситуация. Отвлекают на окно, нападают из кухни. Сиди здесь.
Он встал и шагнул к двери.
– Не ходи! – вцепилась я в него. – Их двое, а ты один.
Виктор остановился.
– Пистолет у тебя есть? – спросила я, не сомневаясь в утвердительном ответе.
– Нет! – сказал вдруг Виктор. – Не ношу. Эдик привозит. Когда нужно. Только нож.
Я почувствовала противный холодок, пробежавший по спине между лопаток.
– Быстро! За мной! – сказал мне Виктор и бросился к окну.
Он двигался совершенно бесшумно, как когда-то по афганским горам; мне таким искусством не овладеть никогда. Я топала, как слон, и сама себя за это ненавидела. Мне казалось, что весь дом слышит, все три этажа, как я иду по комнате к окну вслед за Виктором.
Так же бесшумно Виктор открыл окно и, ухватив меня за руку, начал подталкивать к подоконнику. Я тихонько упиралась.
– Лезь! – прошипел Виктор раздраженно, и, клянусь, это был единственный раз, когда я слышала в его голосе раздражение.
– Куда лезть?! – спросила я шепотом. – Прыгать вниз, что ли?
– На крышу! – сквозь зубы тихо сказал Виктор. – Быстрее!
Он обхватил меня за бедра, нисколько не смущаясь, что ему при этом пришлось прижаться к моему голому животу, а над головой у него нависли мои голые груди, и, подняв меня на уровень плеч, подошел вплотную к окну.
Хорошо, что была ночь и черная земля внизу мало отличалась от неба наверху. Я чувствовала, конечно, что подо мною пустота, и испытывала некоторый страх, но совсем не такой сильный, как тот, когда ты смотришь вниз и видишь там все до мельчайших подробностей. Именно так я видела во сне дно ущелья, в которое падала.
– Лезь наверх! – шипел снизу Виктор.
Я увидела прямо у себя над головой карниз крыши. До него можно было свободно достать рукой. Я протянула обе руки и ухватилась за край жестяного карниза.
Виктор меня тут же отпустил, и я повисла на руках, едва не заорав от ужаса.
Жесть в моих руках начала прогибаться, и я уже представила, как я лечу с третьего этажа на асфальт и ломаю себе ноги и позвоночник, как вдруг Виктор поймал мои болтающиеся в воздухе ноги и резким рывком поднял меня еще выше. Моя грудь поравнялась с карнизом, и я навалилась на него, одновременно совершенно рефлекторно закинув одну ногу на край крыши. На своей, извините, заднице я в этот момент почувствовала руку Виктора, которая мощным движением просто вытолкнула меня на крышу.
Я по-тараканьи отползла от края и беспомощно оглянулась. А дальше что делать?
Я чуть не шарахнулась от неожиданно и бесшумно выскочившего из-за края крыши Виктора, который тоже перевалился на ее поверхность.
– Куда теперь? – прошептала я.
Виктор не ответил. При свете луны мне видно было, что зубами он держит нож. Перехватив его рукой, он тихо скомандовал:
– За мной!
В его голосе были спокойствие и уверенность – именно то, чего мне сейчас не хватало. Я поверила, что Виктор меня в обиду не даст, и устремилась за ним вверх по крыше на другую сторону, куда выходили окна той комнаты, где я только что спала.
Виктор осторожно выглянул из-за гребня крыши и вдруг, схватив меня за руку, показал на привязанную к трубе веревку, которая дрожала и двигалась немного из стороны в сторону.
На ней явно кто-то висел.
Проследив, куда она ведет, я поняла, что висел на ней тот, кто разбудил меня своим царапаньем в стекло.
Виктор одним взмахом ножа перерезал веревку. Отрезанный конец скрылся за краем крыши.
Крик раздался не сразу. Наверное, уже перед самым падением человека на асфальт, потому что получился он очень коротким и закончился глухим шлепком, словно на пол упала влажная тряпка.
Виктор потрогал вторую веревку. Она свободно двигалась вслед за его рукой, спускалась за край крыши как раз напротив кухонного окна.
Не сказав мне ни слова, Виктор бросился назад к тому месту, откуда мы выбрались на крышу.
Несмотря на то что он торопился, я не слышала грохота жести под его ногами. Каким-то чутьем он выбирал жесткие места, стараясь наступать на швы между двумя листами кровельного железа. Когда же я попробовала сделать шаг по крыше, под моей ногой что-то гулко бухнуло, и я сочла за лучшее оставаться на месте.
Виктор успел вовремя.
Я держалась руками за гребень крыши, и мне очень хорошо было видно на фоне луны, как Виктор совершенно бесшумно, по-паучьи подбегает к краю крыши, как снизу появляются две руки и хватаются за этот край, как Виктор бьет кого-то ногой и руки, взмахнув в воздухе, исчезают.
На этот раз крика не было, был только глухой влажный шлепок об асфальт.
– Быстро! – сказал опять Виктор, не давая мне даже порадоваться его молниеносной победе. – Уходи! По веревке! Давай!
Он показал мне на веревку, спускающуюся к кухонному окну. Я задрожала и замотала головой.
– Я не могу, – сказала я. – Я высоты боюсь. Я лучше по лестнице.
Виктор выразительно покрутил пальцем у своего виска и показал мне тем же пальцем на небо. Я подняла голову и увидела, что небо наполовину уже посветлело. Вот-вот должны появиться дворники с метлами и обнаружить два тела, лежащие под моими окнами.
Если я спущусь по пожарной лестнице, мне придется пройти в одних трусах по двору, подняться по лестнице в подъезде, рискуя нарваться на нашего дворника дядю Равиля, который выходит обычно ни свет ни заря шкрябать асфальт своей метлой. И тогда уже и думать нельзя о том, чтобы остаться в стороне от этих двух тел, валяющихся под окнами. И мне придется очень туго, когда я буду объясняться с милицией.
Виктор был абсолютно прав – нужно возвращаться через окно, предварительно убрав с крыши веревки, а потом осмотреть квартиру, уничтожить следы пребывания в ней ночных визитеров, если они остались, и быстренько сматываться отсюда, желательно – незаметно.
Ничего не оставалось, как ухватиться за веревку и сползти за край крыши, стараясь одновременно не свалиться вниз и не ободраться о край крыши. Голая же практически! Черт! Даже и думать об этом некогда, куда уж там – смущаться!
С трудом, но мне удалось все же повиснуть на веревке напротив кухонного окна.
Оно было отворено настежь, и я вспомнила, что вечером не закрывала его на задвижки, а только плотно прикрыла, облегчив тем самым задачу тому, кто посетил ночью мою квартиру. Слегка раскачавшись, я забросила ноги в окно и села на подоконник.
Едва я почувствовала себя внутри квартиры, хотя сидела только на подоконнике, как веревка ослабла, и верхний конец ее соскользнул с крыши вниз. Виктор уже уничтожал следы чьего-либо пребывания на крыше.
Я втащила веревку в окно на кухню и не успела даже найти свой халат, как в дверях комнаты появился Виктор. Мой халат он держал в руке.
Мы быстро и наглухо закрыли окна, вытерли пол под кухонным окном и в комнате, где спал Виктор, оделись, спрятали камеры у Виктора под рубашкой и тихо выскользнули из квартиры.
Едва мы миновали площадку второго этажа, на котором жил дядя Равиль, как я услышала звук открывающейся двери и его вечное бормотанье. Старый татарин уже лет десять жил один и привык разговаривать сам с собой.
Я тронула Виктора за руку и показала жестом: «Быстрее!»
Ни одна душа, в том числе и дворник, не видела, как мы тихо прошмыгнули от двери подъезда к ближайшему углу дома и под его прикрытием ломанулись что есть мочи к проходному двору на соседнюю улицу.
– Вот что, Витя! – сказала я. – Мы вчера пришли ко мне очень поздно, вряд ли нас кто-то видел. А если и видел, неважно. Можно сказать, что мы снова ушли и ночевали в редакции. Алиби нам может Кряжимский организовать. Скажет, например, что звонил мне в редакцию ночью. А здесь нас не было! Согласен?
Виктор кивнул и вдруг добавил:
– А Марине без лишних подробностей расскажем. Согласна?
Я, конечно, тоже кивнула, но меня поразила его твердая уверенность, что Маринку мы обязательно найдем и освободим. Мало того, он сейчас думал о том, что не надо провоцировать ее на ревность, рассказывая, как он таскал меня по крыше чуть ли не полностью обнаженную.
Он заботился о ней так, словно она была рядом с ним, а ведь мы даже не знали пока – жива ли она вообще…
Глава 8
Охота за Трояновым у нас с Виктором получилась удачной, даже отменной. Но все по порядку…
Просидев в редакции до семи утра, мы отправились к дому Троянова и проводили его в Думу, стараясь не мозолить ему глаза. Я вообще держалась очень далеко, на пределе видимости, а Виктор сопровождал его в непосредственной близости, но не вылезая на первый план. Словом – довольно грамотно.
Троянов по дороге в Думу имел только один контакт – с продавщицей винного отдела магазина, где он благополучно выпил в полном одиночестве стакан красного вина. Да и странно было бы, если бы кто-то составил ему компанию – в половине девятого жаркого летнего утра.
Потом мы до двенадцати проскучали за столиком открытого кафе, прямо напротив входа в Думу, и выпили за это время литра три кока-колы.
Жара на улице стояла невообразимая. Даже мне в легкой блузке и короткой юбке было жарко, а Виктор вообще парился в рубашке из толстой «джинсы».
Троянов появился на крыльце парадного входа в Думу ровно в двенадцать и нервно закрутил головой. Я даже испугалась сначала, не заметил ли он за собой слежку, но потом поняла, что он нервничает от нетерпения.
Он то и дело поглядывал на часы и ходил из стороны в сторону минут пять. Потом вдруг как-то подобрался и уставился в одну точку.
– Он его видит! – сказал Виктор, щелкая фотоаппаратом.
– Кого? – спросила я.
– Того, кого ждет, – ответил Виктор и вновь защелкал камерой.
Я поняла, что и он увидел человека, которого заметил Троянов.
Я недоумевала, неужели все произойдет вот так открыто и нагло – прямо на крыльце областной Думы? Но Троянов вдруг быстро пошел направо, в сторону пешеходной зоны на Турецкой, и мы, поднявшись, не спеша двинулись вслед за ним. Виктор впереди, я – чуть поотстав, чтобы не выдать его, если Троянов вдруг меня увидит и узнает.
Я заметила и человека, который тоже не спускал глаз с Троянова, иногда оглядывался по сторонам и шел по противоположной стороне улицы.
Они вступили в контакт за столиком кафе «Арфа», сделав вид, что незнакомы друг с другом, хотя вокруг было полно свободных столиков. Троянов сидел, нервно покачивая ногой, а человек, который подсел к нему за столик, подозвал официанта и сделал заказ.
Троянов так ничего и не заказал и выглядел довольно глупо.
«Денег нет!» – догадалась я и злорадно усмехнулась – все шло по плану!
Я видела, что Виктор поднялся на балюстраду кафе, расположенную на уровне второго этажа, и оттуда спокойно берет их телевиком, оставаясь вне их поля зрения. Чтобы его заметить, нужно было специально оглядываться и присматриваться.
Человек, севший к Троянову, выглядел заурядно, и, если бы меня попросили назвать его особые приметы, я бы, честно говоря, просто растерялась. Не было у него особых примет – серая невзрачная личность. Специально, наверное, такого подбирали, чтобы глаз ничем не цеплял.
Момент передачи денег я видела очень хорошо и поняла, что и Виктор сумел его отлично снять. Заметив, что я смотрю на него, он поднял вверх большой палец – все, мол, в полном порядке.
Троянов просто сунул в карман пачку денег, которую положил на стол его сосед по столику, причем сделал это слишком поспешно, торопливо. И тут же поднялся и вышел из кафе.
Как мы заранее договорились, после съемки момента передачи денег я иду за Трояновым, а Виктор ведет того, кто принес деньги.
У меня был четкий план, который я и собиралась воплотить в жизнь. Теперь, как я себе представляла, Троянов у меня в руках. Есть неопровержимые доказательства, что он берет взятки накануне голосования. Ведь повторное голосование, на котором закон о легализации проституции должен быть принят окончательно, во втором чтении, состоится уже завтра.
На пленке у Виктора зафиксировано, как пачка денег появляется из кармана одного человека и исчезает в кармане другого. И этот другой – и есть Троянов. А вот кто первый, надеюсь, Виктору удастся выяснить.
Мне нужно было от Троянова прежде всего узнать – кто те люди, что платят ему деньги. Не мог же он брать деньги неизвестно от кого, ему наверняка что-то известно о заказчике, заинтересованном в принятии закона. Вот это он и должен мне рассказать, когда я припру его к стене неопровержимыми фактами.
Сначала я хотела проводить Троянова до Думы и там уже поговорить с ним в его кабинете. Там никто не должен был помешать. Но потом я вспомнила, что опять придется уговаривать милиционеров меня пропустить, опять просить о помощи Сидоровича, и мой первоначальный план мне разонравился.
Нет, решила я, говорить нужно на улице. Где-нибудь за столиком, за бутылочкой холодного пива.
Троянов словно прочитал мои мысли. Он прошел мимо здания Думы, даже не оглянувшись на нее, и уселся за тем самым столиком открытого кафе, за которым мы полдня прождали его с Виктором.
Не долго думая, я подошла к его столику и села напротив.
Троянов сразу же узнал меня, и по его лицу прежде всего скользнула тень раздражения и даже злобы. Но он тут же погасил ее, зачем-то оглянулся по сторонам, словно кого-то высматривая, и только потом обернулся ко мне. Я так и не поняла, нашел он того, кого высматривал, или нет. Впрочем, мне-то какая разница.
– А-а-а, мастерица варить сексуальную кашу! – заулыбался он своей противной сальной улыбкой. – Вы меня преследуете, что ли? Вам, наверное, невтерпеж, а? Наберитесь немного терпения, и я сегодня же посещу вас в вашем засиженном зелеными мухами массажном салоне…
– Хватит трепаться, Троянов, – перебила я его. – Вряд ли вы найдете меня в массажном салоне. Да и не дойдете вы сегодня до него. Слишком много денег получили, чтобы остаться трезвым настолько, чтобы найти туда дорогу.
– Получил, крошка, получил, – промурлыкал ничуть не обеспокоенный моим упоминанием о деньгах Троянов. – Но тебе-то какое до них дело? Это денежки заработанные…
– Насколько я понимаю, еще нет, – возразила я. – Отрабатывать вы их завтра будете, на заседании Думы, во время голосования по известному вам закону.
– Слушай, Бойкова, – сказал он неожиданно. – Какого черта тебе от меня надо?
Признаться, он меня поразил настолько, что я даже растерялась, но только на несколько секунд. Я тут же взяла себя в руки и, не задаваясь пока вопросом, откуда он знает мою фамилию, решила продолжать действовать по заранее намеченному плану.
– Мне нужен всего лишь пустяк, – сказала я. – Узнать, кто платит деньги за этот закон? Кто так заинтересован в том, чтобы он был принят?
– А есть ли жизнь на Марсе, ты не хотела бы узнать? – скорчил мне противную рожу Троянов. – Или, например, почем бананы на Аляске в марте месяце? Не интересуешься?
– Троянов, хватит строить из себя клоуна, – сказала я. – У меня есть доказательства, что вы только что получили крупную сумму денег от известного вам человека в кафе «Арфа». Все было снято на пленку, которая сейчас находится в надежном месте и может быть предъявлена органам прокуратуры. Вас посадят, Троянов, если вы не ответите на мой вопрос. Если ответите, я обещаю, что пленка останется у меня.
– Знаешь, Бойкова, – сказал он, нагло мне улыбаясь, – засунь эту пленку в свою сексапильную задницу! Прокуратура давно уже знает, что я беру деньги, знает, наверное, даже – сколько беру. Я потому их и пропиваю, что это все равно гиблые деньги, о них слишком многие знают. Это одна ты узнала об этом только сегодня, в крайнем случае – вчера. И думаешь, что открыла Америку! Дура ты! Америка открыта Колумбом черт знает сколько лет назад! Твоему открытию грош цена. И я тебе ничего не скажу! Потому что ты мне ничего не сможешь сделать со своей пленкой. Ну что, ты в ФСБ ее передашь? Прокурору области? Кому еще? Но что они могут против депутата Думы? Арестовать меня? А депутатская неприкосновенность? Нужно сначала получить разрешение самой Думы на это. А вот этого разрешения Дума им никогда и не даст! И знаешь, Бойкова, почему? Потому не даст, что – нельзя! Сегодня меня сдадут, завтра – другого, послезавтра – третьего… Они же себе не враги, понимаешь? Они не станут создавать даже прецедента отрешения от депутатской неприкосновенности. Потому что у всех у них рыло в пуху. Они все берут! Ты этого не знала, Бойкова? Ну… Ну тогда, извини, конечно, но ты просто глупая сопливая девчонка, сунувшаяся не в свое дело.
– В таком случае, – сказала я, взвинченная его наглым самоуверенным тоном, – в таком случае я опубликую все это в своей газете. Все! И эти ваши излияния – тоже.
– Не думаю, – сказал Троянов спокойно и почему-то пристально на меня посмотрел. – Скорее всего тебе это не удастся.
– Посмотрим! – воскликнула я и вскочила с места. – Прямо сейчас иду в редакцию и начинаю готовить номер. Завтра прочтете о себе в моей газете!
Я повернулась и пошла, плохо соображая, куда я иду и что делаю.
Мой план с треском провалился! Троянов не испугался разоблачения ни капельки! Он оказался гораздо наглее и циничнее, чем я предполагала.
Но что же делать-то? Газету я, конечно, выпустить могу, но как мне теперь узнать, что с Маринкой, где она? Как ее освободить? Больше никакой идеи в запасе у меня нет.
Неожиданный толчок сбил меня с ног и отбросил прямо на книжный лоток, в который я врезалась и свалила его вместе с продавцом.
Отборный мат интеллигентного на вид продавца заглушила автоматная очередь, выпущенная из проезжающей мимо нас машины. Пули выбивали штукатурку из стены здания, у которой мы с продавцом лежали чуть ли не в обнимку, засыпанные книгами в ярких обложках.
Не успев еще понять, что произошло, я увидела высокого парня в борцовке с кобурой под мышкой, в котором узнала бойца из отряда Эдика. Парень схватил меня за руку, рванул вверх, чуть не выдернув мне руку из плечевого сустава, и я по какой-то сложной траектории влетела в притормозивший у тротуара джип, за рулем которого сидел Иван.
– Вот черт! – только и сумела я сказать, переводя взгляд с Ивана на Эдика, сидящего рядом с ним, и морщась от боли в руке. – Вот черт!
– Быстро, Ваня! За ними! – закричал Эдик, не отрывая взгляда от машины, уходящей на скорости в сторону Волги. – Ты должен их догнать!
– Догоним, Эдик! – сказал Иван весело и добавил такое выражение, которое я воспроизвести не берусь не только по причине его абсолютной ненормативности, но и потому, что просто не уловила сложные и разветвленные нюансы, содержащиеся в нем.
– Ты теперь моя крестница, Оля! – заявил мне парень в борцовке, которого звали, как я вспомнила, Сергеем. – Запарила ты меня, честно сказать! Все утро на жаре и на жаре! Я думал, меня тепловой удар хватит!
– Не болтай, Серый! – приказал Эдик. – Лучше думай, как они уходить от нас собрались?
– А что тут думать! – воскликнул Сергей. – Сейчас на Достоевского вырулят и рванут за город. А там по проселкам в лес, и поминай как звали!
– Дурак ты, Серый! – возразил Эдик. – По прямой мы их «жигуленка» на джипе только так сделаем. Они это знают. Они сейчас дворами крутить начнут. Карусель нам устроят. Иван, с хвоста не падай!
– Не падаю, Эдик! – закричал Иван, вцепившись в баранку, и выдал еще один совершенно ненормативный шедевр.
«Вот уж не думала, что Иван такой матерщинник! – подумала я. – Раньше помалкивал себе в тряпочку».
– Ребята, так вы что же, за мной следили, что ли? – спросила я недоуменно.
– Не следили, а охраняли! – поправил меня Эдик. – Мне Виктор утром позвонил, рассказал о ваших ночных приключениях на крыше…
– Подробно рассказал? – спросила я и почему-то густо покраснела.
Но Эдику было не до того, чтобы изучать цвет моего лица. Он не отрывал взгляда от то и дело пропадающих за очередным поворотом зеленых «Жигулей».
– И я решил приглядывать за тобой, – продолжал Эдик, не обратив внимания на мой вопрос. – Все равно, думаю, они тебя в покое не оставят. И, как видишь, оказался прав!
– Да кто они-то, Эдик? – спросила я.
– Догоним – узнаем! – пообещал мне Эдик.
«Жигули» влетели в какой-то двор, и Эдик радостно воскликнул:
– Тупик! Ну, все, ребята!
Но когда джип ворвался в тот же двор, мы увидели только спину перепрыгивающего через забор, в который врезались «Жигули», человека в темной рубашке. Водитель повис на руле, лобовое стекло машины было разбито.
Эдик на ходу выпрыгнул из джипа и бросился к забору. Но когда он взлетел на него и уселся верхом, он вдруг резко стукнул по крашеным заборным доскам рукояткой пистолета, сплюнул и спрыгнул обратно.
– Ушел! – сказал он мрачно. – Его там машина ждала… А с этим что?
– Этот в норме! – сказал Иван. – Головой стекло выбил. Но сейчас очухается.
Он достал что-то из своей автомобильной аптечки, сунул под нос водителю «Жигулей», и тот задергал головой, отворачиваясь.
– Я же говорил, очухается, – сказал Иван. – Сейчас мы его перегрузим и поедем беседовать.
Он вытащил из «Жигулей» еле шевелящего ногами парня лет двадцати и затолкал его в салон джипа. Сергей заставил его лечь на пол и постоянно держал на прицеле пистолета, пока Иван выезжал из города и выбирал в окрестном лесочке полянку поглуше.
Наконец Эдику надоело ждать, когда Ивану приглянется полянка, с десяток которых он уже забраковал, забираясь все дальше и дальше от города и оживленного шоссе, и он категорично сказал:
– Здесь! Тормози!
Иван остановил машину, мы все вылезли. Сергей за волосы вытащил парня с окровавленным лицом. Он уже пришел в себя полностью и был бледен, как лист мелованной бумаги.
– Я ничего не знаю! Я только сидел за рулем! Я не знаю этого человека! – повторял парень как заведенный, но Эдик не обращал на его слова никакого внимания.
– Привязывай! – скомандовал он.
Иван с Сергеем свалили парня на землю, связали ему руки вместе, скрутили веревкой лодыжки и растянули его на земле, примотав к двум березкам, стоящим друг от друга на расстоянии метров пяти.
Парень лежал на земле с вытянутыми над головой руками и продолжал лепетать, что он ничего не знает и только водил машину.
Эдик подошел к нему, наклонился и сказал:
– Практически ты уже умер. Я не верю ни одному твоему слову. У тебя есть один только шанс остаться в живых – рассказать нам, кто заказал убийство этой женщины?
Парень молча смотрел на Эдика и только хлопал глазами, в которых застыл испуг.
– Сейчас я сяду в машину и начну тебя медленно давить, – сказал Эдик. – Сначала я наеду тебе на ноги. На ступни. Когда они превратятся в кровавое месиво, твоя память оживится, потому что ты поймешь, что лучше лишиться ног по ступни, чем по колени. Твоих криков здесь никто не услышит. Место глухое. А когда ты умрешь, мы тебя даже закапывать не станем, бросим так. Все равно твой труп не найдут… Ты понял, что я сказал? Сначала я раздавлю тебе ступни.
Эдик встал и пошел к джипу.
Парень на земле задергался, замычал, но от испуга говорить не мог.
Только когда Эдик уже сел за руль, парень вдруг заорал во все горло:
– Я вспомнил! Вспомнил! Не надо! Я вспомнил!
Эдик вылез из джипа и подошел к нему вновь.
– Не надо так кричать, – сказал он спокойно. – Что же ты вспомнил? Что в детстве мама звала тебя своим милым пупсиком?
– Нет! Нет! – заторопился парень. – Не в детстве! Сегодня утром! Он подошел ко мне сегодня утром и предложил хорошие деньги за то, что я буду его возить часа три туда, куда он мне прикажет. Он мне аванс дал. Тысячу «деревянных». Через три часа обещал заплатить еще пять, если все пройдет нормально, как он сказал. Это он так сказал: «Если все пройдет нормально». Я даже не знал, что у него есть автомат. Он со спортивной сумкой был, на заднее сиденье ее бросил. Он меня заставлял возле Думы крутиться. Мы там раз тридцать проехали, наверное. У меня уже в глазах начало рябить от жары и одних и тех же поворотов. Потом он вдруг говорит: «Теперь поезжай медленно и прижмись поближе к левой стороне». Я еду… А он достает из сумки автомат и сует его в окно. Потом стреляет. Потом бьет меня в спину и кричит: «Гони! Если догонят – убьют. Я этих ребят знаю. Это «афганцы». Я, как ваш джип черный увидал, все сразу понял. Про вас много чего рассказывают. Я думал – врут…
Эдик усмехнулся.
– Нет, – сказал он. – Не врут. Это все, что ты вспомнил?
– Все! – мотнул головой парень.
– Плохо! – сказал Эдик и пошел опять к джипу.
– Это все! Клянусь – все! Я больше ничего не знаю. Я этого мужика с автоматом никогда раньше не видел.
Эдик включил мотор и чуть проехал вперед, развернулся и, глядя через лобовое стекло на лежащего на земле парня, начал медленно подъезжать к нему, чуть выворачивая колеса машины в сторону ног парня.
Парень только с ужасом смотрел на приближающуюся машину и судорожно хватал воздух ртом.
Между его ногами и колесом джипа осталось метра полтора. Парень пытался поджать ногу, но веревка держала крепко, и он только слегка поерзал спиной по траве.
– Я вспомнил! Я вспомнил! Я вспомнил еще! – закричал он радостно, когда от колеса до его ноги осталось меньше полуметра.
Эдик остановил машину.
– Вспомнил! Вспомнил! Я вспомнил! – радостно повторял парень, заискивающе глядя в глаза то Ивану, то мне.
Из джипа вылез Эдик.
– Последняя попытка, – объявил он. – Если ты опять обманешь мои ожидания, ты останешься инвалидом. Как минимум. Ну?
– Этот мужик, – волнуясь, сказал парень, – обмолвился один раз, что раньше работал в ФСБ.
– В ФСБ? – изумилась я. – Не может быть!
– Да он не сейчас в ФСБ работает! – воскликнул парень. – Он года три назад работал там.
– Эдик! – сказала я. – Это уже кое-что! Можно попробовать его найти.
– Как?! – усмехнулся Эдик. – В отдел кадров к ним, что ли, обратиться?
– Предоставь это мне, – сказала я. – А там посмотрим.
– Что делать-то теперь с тобой, а? – спросил Эдик у парня, растянутого на земле веревками.
– Отпустите меня! – заныл тот. – Я же все вспомнил, все три часа до последней минуты. Все слова его вспомнил!
– Отпусти его, Эдик! – посоветовала я. – Пусть покажет, где живет. И документы пока отдаст.
– Зачем? – спросил парень дрогнувшим голосом.
– Чтобы найти тебя, когда понадобишься, – сказала я. – И чтобы не настучал никому про то, как воспоминаниям тут предавался. Если молчать будешь, через недельку документы назад получишь. А то и раньше.
– Ладно, – сказал Эдик. – С тобой Иван поедет, отдашь ему паспорт и права. Дом покажешь, где живешь… И смотри не исчезай. Найдем – пожалеешь, но поздно будет.
Парень молча лязгал зубами, не веря в свое спасение. Его била крупная нервная дрожь.
Сергей развязал его и затолкал в джип. Мы тоже сели в машину и направились в Тарасов.
По дороге парень, которого мы допрашивали, разрыдался и вдруг принялся благодарить нас за то, что мы оставили его в живых. Смотреть на него и слушать его униженное бормотание, слова благодарности было противно.
– Заткнись! – прикрикнул на него Эдик.
Я подумала, что ему, наверное, тоже не по душе унижение этого парня. Ведь Эдик не унижал его, а выбивал информацию, как делал это уже не раз и не два. Информацию, которую от него скрывали, о которой умалчивали, которую прятали за грудой вранья и болтовни.
Может быть, Эдик понял, что на этот раз он ошибся? Парень оказался не противником, а просто случайным человеком, на свою беду попавшимся на нашем пути…
«Стоп! – вдруг ужаснулась я. – Что это я сейчас сказала? «На свою беду попавшимся на нашем пути…» Кто же мы тогда такие, что встреча с нами приносит беду невинным людям? Кто я такая?»
Парень продолжал всхлипывать, хотя уже не пытался нас благодарить.
Но на душе у меня все равно было противно.
Глава 9
Иван высадил нас у редакции и поехал разбираться с парнем.
В редакции, в привычной рабочей обстановке, мне стало немного полегче. Работы впереди было навалом, мы проигрывали неизвестному противнику по всем позициям, нужно было что-то делать, а не заниматься самокопанием.
Найдем время и с душой своей разобраться, отчего ей так тоскливо иногда становится, а пока – надо работать.
Я отправила Эдика с Сергеем в секретариат к Сергею Ивановичу и Ромке: пить противный растворимый кофе и сражаться в шахматы, а сама уединилась в своем кабинете.
У меня была реальная возможность выйти на след, но теперь все зависело от того, поможет ли мне вновь генерал Синицкий.
С некоторым душевным волнением я набрала его номер телефона. Если он согласится помочь, мы можем перехватить инициативу у противника и затем развить успех. Как же мне убедить Василия Михайловича, что это и в его интересах, то есть в интересах его ведомства, я имею в виду!
Зануда-секретарь заставил меня ждать минут десять, пока генерал освободится, как он мне сказал. И все десять минут не поддавался ни на какие уговоры доложить генералу о моем звонке.
Наконец он мне буркнул в трубку:
– Минуту…
И пропал.
Зато через несколько секунд в трубке послышался голос генерала.
– Это опять ты, Бойкова? – спросил он. – Что у тебя на этот раз стряслось? Мои материалы, я вижу, тебе не очень помогли, верно?
– Дело оказалось немного сложнее, чем я предполагала, – вздохнула я. – У меня есть материал на последнего из вашего списка, но, боюсь, он окажется малоэффективным.
– Ну так работай, Бойкова, работай! – посоветовал мне генерал. – Ты чего звонишь-то? Не за тем же, чтобы мне доложить, что у тебя ничего пока не получилось? Я не очень-то и надеялся, что получится…
– Получится, Василий Михайлович, – сказала я. – Если еще раз поможете…
– А что там у тебя? – спросил Синицкий. – Может быть, и поможем…
– Сегодня на меня было совершено покушение… – начала я, но он тут же меня перебил.
– Наслышан, как же… – сказал он. – И вывод сделал для себя. Знаешь какой? Интересный вывод. Опасно на Бойкову покушаться! Вот какой вывод. Даже на ее пустую якобы квартиру. Попробовали сегодня двое ночью. Так один в морге, а другой поломанный весь, словно через мясорубку его пропустили. В сознание не приходит, рассказать ничего не может. А тебя вроде и спрашивать не о чем. Тебя, ясное дело, дома не было. Так ведь?
– Да я не про это совсем, Василий Михайлович! – досадливо воскликнула я. – Час назад меня обстреляли из автомата метрах в пятидесяти от здания областной Думы!
– Так это, значит, в тебя стреляли? – воскликнул генерал. – А мои ребята с ног сбились – найти никого не могут. Стрельбу десятки людей слышали, а кто стрелял, в кого стрелял – никто не знает.
– В меня, – подтвердила я. – А вот кто стрелял, я могу узнать только с вашей помощью…
– Знаешь, Бойкова, я просто удивлен, что иногда становлюсь тебе нужен. – Генерал даже не старался скрыть своего сарказма. – И то утешение. Спасибо, хоть вспоминаешь обо мне время от времени…
– Не надо, Василий Михайлович! – взмолилась я. – Я же серьезно вас прошу! О том человеке, который в меня стрелял, я знаю только одно. Он года три назад служил у вас!
– У меня? – Изумление Синицкого было неподдельным. – Кем служил? В каком то есть звании?
– Вот этого я уже не знаю, – сказала я. – Я же предупредила: мне известен только один факт, всего один!
– И что же ты от меня хочешь? – спросил генерал.
– Всего лишь данные из отдела кадров по всем вашим работникам, уволенным или вышедшим в отставку за последние три года.
– За три года! – ужаснулся генерал. – Да-а-а… А впрочем, текучки у нас нет. Это я сейчас быстро узнаю. Трубку не вешай.
Я слышала, как он говорит с кем-то по селектору, ему что-то диктуют. Потом в трубке вновь возник его голос.
– Алло! Ты здесь, Бойкова? – спросил генерал. – Записывай! Анохин Геннадий Валентинович, майор запаса, уволен в отставку полтора года назад. Адрес: Достоевского, восемь, квартира пятнадцать. Следующий – Киселев Владимир Владимирович, капитан запаса, уволен два с половиной года назад. Адрес: Турецкая, сорок, квартира двадцать восемь… Записала?
– Записала, Василий Михайлович! – ответила я. – Давайте дальше!
– А все, Бойкова! – усмехнулся генерал. – Больше никто за последние три года из нашего сплоченного коллектива не выбывал. Я твою просьбу выполнил, – сказал генерал. – Не забудь теперь, что ты у меня в долгу.
– Их всего двое! – воскликнула я. – Это просто отлично! Спасибо огромное, Василий Михайлович! Расцеловать вас готова!
– Ну-ну-ну, – усмехнулся опять генерал. – Притормози! У меня дочь – твоя ровесница. Удачи тебе, Бойкова, звони!
Он положил трубку, а я помчалась в секретариат – сообщать хорошие новости.
Уже через двадцать минут я знала, что Геннадий Валентинович Анохин скончался полгода назад от обширного инфаркта. Об этом рассказали его соседи в доме номер восемь по улице Достоевского.
Сомнений быть теперь не могло. Тот, кого мы ищем, человек, покушавшийся на мою жизнь, – Киселев Владимир Владимирович. Осталось с ним мило побеседовать.
На этот раз Эдик один поехал за информацией, которая известна этому киллеру. Самое главное в ней – кто его нанял?
Я не пошла с Эдиком, чтобы вновь не переживать картину допроса, который он будет проводить своим излюбленным способом – выжимая из человека информацию, если надо – вместе с кровью и вместе с жизнью. Главное – цель. Как ее достичь – его не интересовало.
Я чувствовала, что не могу так, как он. Я даже чуть было не отказалась от мысли поддерживать дальше контакт с Эдиком и прибегать к его помощи.
Но стоило мне подумать о Маринке, которая уже столько времени находится в руках у бандитов, как сомнения мои отошли на второй план. Я, правда, сама с Эдиком не пошла, но мои душевные страдания по поводу действий командира «афганцев» существенно поуменьшились.
Эдик вернулся минут через сорок. На лбу у него красовалась свежая ссадина. Он принес диктофонную пленку, на которой бесцветным, но спокойным голосом кто-то излагал приметы очень знакомого мне человека, заказавшего покушение на меня.
Как Эдик добыл эту запись и чего стоило бывшему фээсбэшнику его признание, я спрашивать не стала. Предпочитаю некоторые вещи не знать.
А как только до меня дошло, кто был заказчиком моего несостоявшегося убийства, я вообще забыла обо всем на свете. И вновь помощь Эдика показалась мне единственным приемлемым выходом из сложившейся ситуации.
Дело в том, что капитан запаса Владимир Киселев утверждал, что смерти моей желал депутат тарасовской областной Думы Алексей Иванович Троянов собственной персоной.
Мне теперь понятно стало и его странное поведение при встрече со мной, когда он напряженно вертел по сторонам головой, и уверенная наглость, с которой он заявлял, что мне не удастся опубликовать о нем ни строчки.
Он-то знал, что меня должны убить через несколько минут.
У меня не было особых сомнений по поводу того, что делать дальше. Ясно как божий день, что Троянов, узнав, что я осталась в живых, поймет, что меня нужно убирать как можно скорее, пока я и в самом деле не успела ничего напечатать про его дела. Что он предпримет? Он опять обратится к киллеру.
Это в том случае, если Троянов действует один и за ним никто не стоит.
Но это мало вероятно. Скорее всего есть более влиятельные люди, чем спивающийся циник из облдумы, которым он и доложит в первую очередь, что чертова журналистка готова напечатать репортаж о том, как он, Троянов, получает деньги накануне голосования.
Мы тут же почти все высыпали на улицу. Я шла одна, но меня «вели» сразу несколько человек – Эдик, Ромка и Сергей. Едва мы вышли из редакции, как буквально наткнулись на Виктора, возвращавшегося с удрученным видом. Я даже спрашивать у него ничего не стала, ясно было, что его объект, который, кстати, мог вывести нас на заказчиков закона, сумел от него уйти. Ничем иным его смущение при встрече со мной я объяснить не могла.
Но выяснять отношения не было времени, я коротко растолковала Виктору ситуацию, и он сразу же присоединился к нашей группе.
Троянов, как мне сообщили милиционеры, дежурившие на входе в Думу, недавно поднялся на второй этаж. Сообразив, что там находится кабинет, в котором он чаще всего торчит, общаясь со своими «соратниками», я позвонила туда, но мне никто не ответил.
Мне пришло в голову, что Троянов может быть еще в одном месте, в котором я его уже находила однажды, и решительно направилась под лестницу, в буфет.
Троянов был именно там. Он сидел за столиком в обществе пожилой буфетчицы Маруси или Маши и тупо рассматривал стоящую перед ним полупустую бутылку коньяка.
На меня он не обращал ни малейшего внимания до тех пор, пока я не села напротив него за столик, рядом с дремлющей на стуле буфетчицей.
Он посмотрел на меня удивленно, щелкнул языком и покрутил головой.
– Принесите мне кофе! – сказала я буфетчице, чтобы ее отослать подальше от Троянова, и та ушла, что-то недовольно бормоча себе под нос.
– Понятно! – рассудительно сказал он самому себе. – Допился!
– Нет, Троянов! – возразила я. – Это не белая горячка. Я всего лишь пришла напомнить вам, что утром выйдет газета со всеми вашими похождениями. Хорошенько запомните название – «Свидетель». Впрочем, можете не рыскать по киоскам. Я пришлю вам один номер в Думу, специально для вас, как главного героя моего материала.
И я сфотографировала его перекошенное пьяное лицо.
По-моему, он был уже достаточно зол на меня, чтобы тут же предпринять активные действия. Пора было оставить его в одиночестве и предоставить ему возможность для этого.
Я встала и удалилась, вызвав полное недоумение буфетчицы, несущей заказанный мною кофе.
На улице я присоединилась к моему небольшому отряду наблюдателей.
– По-моему, он готов! – сказала я. – Ставлю свое редакторское кресло против Сережкиной борцовки, что сейчас он выскочит из двери.
Не успела я договорить, как с парадного крыльца Думы сбежал Троянов и быстрым шагом направился в сторону самого оживленного, пожалуй, места в Тарасове – Центрального рынка.
– Внимание, ребята! – скомандовала я. – Смотрите за ним во все глаза. Я уверена, что он идет на встречу с представителем заказчика. У него просто выхода теперь другого нет.
Если бы за ним следил кто-то один из нас, мы бы его неизбежно потеряли в беспорядочной суете, царившей между ларьками, выстроившимися в несколько рядов за Центральным рынком. Но мы подстраховывали друг друга и не выпускали Троянова из поля зрения.
Он, кажется, совсем не думал о том, что за ним могут наблюдать. Троянов, нисколько не скрываясь, зашел в один из киосков и пробыл в нем минут пять. Вышел он из него совершенно спокойным человеком. Я поняла, что он уже встретился с тем человеком, который нас интересует.
Еще через минуту после Троянова из ларька вышел парень, который не мог быть никем иным, как Валетом, судя по описанию, сделанному охранником сауны «Тропик», – длинные черные волосы, собранные на затылке в хвостик, тонкие черты лица, смуглая кожа, похож на индейца.
Это было именно то, на что я рассчитывала. Валет, как я помнила, работает на Шатунова, а именно у Шатунова должна быть и Маринка.
Теперь все зависело от того, сумеем ли мы проследить за Валетом. Если мы это сумеем, он сам приведет нас на базу Шатунова.
Но и Троянова выпускать из поля зрения не стоило. Я подумала, что он мог бы пригодиться, когда мы обнаружим Маринку.
Кто знает, может быть, придется вступить с Шатуновым в переговоры. Тогда мы могли бы предложить ему обмен – Троянова на Маринку. Ведь если за принятием закона стоят интересы именно Шатунова, Троянов должен представлять для него довольно большую ценность как депутат, которым можно управлять и с его помощью воздействовать на других народных избранников.
– Срочно найди машину! – шепнула я Эдику. – У тебя есть три минуты!
Эдик тут же исчез. Он прекрасно понимал, что такое оперативная обстановка и какой скорости принятия решений и выполнения приказов она требует.
Мы не успели довести Валета до выхода с территории рынка, как Эдик вновь оказался рядом со мной.
– Троянова – грузите в машину! – приказала я. – Он нам нужен будет. Связь по сотовым.
Эдик кивнул и исчез.
Сотовые телефоны были у него и Ивана. Я отобрала телефон у Сергея. Связью мы были обеспечены.
Валет тем временем не торопясь вышел с территории рынка к стоянке автомашин, сел в облезлый «москвичок», про который никогда и не подумаешь, что на нем может ездить бандит, и завел двигатель.
Я вызвала по телефону Эдика.
– Красный «Москвич-412», – сказала я. – Едет по проспекту Победы к выезду из города. Номер 35–08 АИ… Не упустите. Троянов у вас?
– Троянов с нами, – ответил Эдик. – Через пару минут к вам подтянется Иван. Ждите его у центрального входа. Догоняйте.
Когда мы с Ромкой и Виктором подошли к центральному входу, Иван был уже там.
– Я в курсе, – сказал он. – Садитесь, едем!
Джип Ивана совершал в этот день чудеса маневрирования. На этот раз он, как лыжник на трассе слалома, вилял из стороны в сторону, обгоняя машины, идущие впереди, и уворачиваясь от встречных.
На выезде из города Иван крикнул:
– Догнали! Вижу Эдика.
– Держись за ним, – сказала я. – Вперед не лезь. Пусть он сам ведет тот «Москвич».
Так мы и двигались цепочкой в сторону от Тарасова по правому берегу Волги, вниз по течению, – впереди Валет на «Москвиче», за ним «Вольво» с Эдиком и Сергеем, а позади мы на джипе – я, Иван, Виктор и Ромка.
Валет привел нас на территорию спортивной базы отдыха «Зорька», расположенной на высоком обрыве над Волгой. Мне приходилось там бывать несколько лет назад, когда она еще работала каждое лето.
Теперь она пустовала, потому что и домики, и коммуникации, и лестница, ведущая вниз, к Волге, и проходящая рядом с ней миниатюрная канатная дорога – все давно требовало ремонта, на который у завода «Кинескоп», владельца базы, денег не было.
В конце концов база пришла в такое состояние, что по лестнице нельзя стало ходить без риска для жизни, часть домиков разрушилась, часть дышала на ладан, водопроводные трубы посвинчивали жители соседней деревни, и «Зорька» практически прекратила свое существование.
Неудивительно, что именно ее облюбовал для своей базы Шатунов. Расположена она довольно далеко от шоссе, случайные люди на нее не забредают, дач поблизости нет. Ведет к ней отдельная грунтовая дорога, основательно заросшая травой и кустарником.
Хорошее место Шатунов выбрал для тайной базы. Лучше не придумаешь!
У меня была вполне обоснованная надежда, что именно про эту базу говорил Валет, когда приказывал своим подручным отвезти Маринку на «базу».
Спрятав машины в лесу, мы отправились на разведку.
Впрочем, дальше первого замеченного поста из двух бандитов Эдик меня с Ромкой не пустил. Еще недавно, на Центральном рынке, подчинявшийся мне, он тут же вновь принял командование нашим отрядом на себя и приказал нам возвращаться к машине и ждать их.
Мы с Ромкой ждали около машин минут сорок. За это время основательно стемнело. Наступала ночь, а вместе с ней на меня наползала тревога. Почему они так долго не возвращаются? Может быть, нарвались на бандитов и их схватили? Впрочем, самой даже смешно стало от этой мысли. Ну да! Схватили! Эдика с тремя его бойцами, да еще вооруженных! А мы не услышали никакого шума, ни одного выстрела!.. Да нет, не может этого быть.
Наконец одна за другой из-за деревьев показались четыре темные фигуры и бесшумно направились к нам.
Я нетерпеливо рванулась им навстречу.
– Маринка здесь? – спросила я прежде всего.
– Да! – ответил Виктор. Он тяжело дышал и был сильно возбужден. – Идем туда!
– Подожди! – резко сказал Эдик. – Лишние полчаса сейчас все равно ничего не решают. Надо подумать сначала, что делать.
– Рассказывайте, что вы видели? – потребовала я. – Это база Шатунова?
Эдик кивнул головой:
– Это шатуновская резиденция. Но он там явно не один. Сергей видел иномарки, а Шатунов сам на иномарках не ездит и своим никому не разрешает, в целях конспирации. Значит, у него гости, причем много гостей, судя по количеству иномарок. Похоже, у них совет.
– Самое время, – сказала я. – Завтра закон принимают, в который они столько денег вложили.
– Вчетвером нам тут делать нечего, – сказал Эдик. – Вы с Ромкой не в счет. Здесь профессионалы собрались, такие же, как мы. Нам взвод нужен, усиленный огнеметчиками… Ну, да что об этом мечтать!
Он тяжело вздохнул и спросил неизвестно у кого:
– Ну так что делать будем?
– Освобождаем Марину! – сказал Виктор.
– Записываем на пленку совет! – выпалила я одновременно с Виктором.
Эдик покрутил головой.
– Спасибо хоть луну с неба не просите… Впрочем, именно этого я ждал от каждого из вас.
– Дело за малым, – подал голос Иван. – Придумать, как для начала проникнуть на территорию самой базы, в район уцелевших домиков. Там, надо думать, как раз и держат Марину.
– А где же ее еще держать? – сказал Сергей. – Здесь больше и негде.
– Марина на складе, – сказал Эдик. – Я видел часового у дверей.
– Может быть, он склад охраняет, – возразил Сергей.
– База три года пустует, – напомнил Эдик. – Трубы поснимали! Что там могло на складе сохраниться, что часового потребовалось ставить?
Сергей пожал плечами.
– Не знаю, – сказал он.
– Не знаешь – не балабонь! – отрезал Эдик. – Идей не слышу.
– У нас же Троянов есть! – вспомнила я. – Накачаем его водкой и выпустим на часовых. Он поднимет у них суматоху, а мы тем временем проникнем на базу.
– План гениален до глупости! – сказал Эдик. – Вопрос первый: удастся ли нам напоить Троянова? Он человек в этом деле опытный.
– Тем меньше ему водки нужно, чтобы окосеть, – сказала я.
– Вопрос следующий, – продолжал Эдик. – Ты что же, с нами, что ли, собираешься идти?
– По-другому и быть не может! – уверенно сказала я. – Мне нужно узнать, о чем они говорят на этом совете. И не только узнать, но и снять на видеопленку. И не надо больше задавать вопросов, если они у тебя все такие, как предыдущий.
Эдик молчал.
Виктор снова сказал:
– Идем! Нужно идти! Пора!
– Сядь! – сказал Эдик спокойно. – Посиди минутку. А то пути не будет.
Тут еще одна идея пришла мне в голову.
– Эдик, дай мне минут десять, я должна выяснить одну вещь, – сказала я. – Только обещай, что никуда без меня не сунетесь. Я сейчас.
Я отошла поглубже в кусты, чтобы не слышно было ребятам, как я разговариваю, и набрала на сотовом номер генерала Синицкого.
Случайно или нет, но Синицкий оказался на месте, на работе, хотя было уже часов десять вечера.
– Василий Михайлович! – начала я не торопясь, стараясь говорить убедительно. – Я выследила людей, подкупающих депутатов областной Думы. Это Шатунов и еще ряд товарищей такого же уровня. У них сейчас совет. Вы можете арестовать их сразу всех…
Генерал молчал. Я почувствовала себя в глупой ситуации, когда чего-нибудь просишь, а тебе отказывают. Остается только просить второй раз, а это еще глупее.
– Слушай, Бойкова, – сказал наконец генерал Синицкий. – На этот раз я помочь тебе ничем не смогу. Я давно за ними слежу. Можешь поверить, мне многое о них известно. Ну, чтобы ты поверила, скажу, что у них третий день находится твоя подруга Марина.
– Что? – воскликнула я. – Вы это знали?
– Конечно, знал, Оля, – сказал генерал. – Но опять-таки сделать ничего не мог. У Шатунова есть юридически правильно оформленное трудовое соглашение, подписанное твоей подругой – Мариной Широковой. Где она принимает на себя определенные обязательства, свидетельствующие о том, что ее пребывание на территории базы «Зорька» – ведь ты оттуда звонишь, верно? – так вот, что ее пребывание на указанной территории можно расценить как акт доброй воли или производственную необходимость… У Шатунова очень сильный юрист, между прочим, и тексты договоров всегда подготовлены отлично.
– Я все-таки не понимаю, почему… – начала я, но генерал меня перебил.
– Потому, что формально придраться к этим ребятам нельзя, – сказал он. – На оружие у них есть разрешение. Проституция – вот-вот будет разрешена. Да и не время сейчас проводить операции против тех людей, кто делает на ней свой бизнес. Это, Оля, уже политика… И если ФСБ вмешается в эту историю – выйдет скандал и только. Ничего толкового из всего этого не получится… Поэтому извини, но… Я тебе уже все объяснил.
Дальше я слушать не стала.
Я поняла, что придется обходиться собственными силами.
Вернувшись к ребятам, я ничего не ответила на вопросительный взгляд Эдика – ну что, мол, зачем они так долго меня ждали? Пусть думают, что хотят! Например, что у меня внезапное расстройство желудка.
Я отобрала у Эдика пистолет, крепко зажала его в правой руке и заявила:
– Пошли!
Эдик усмехнулся и ответил:
– Пошли!
И мы двинулись на базу, занятую бандитами.
Глава 10
Пока я разговаривала с Синицким, Эдик с ребятами вытащили из багажника Троянова, влили в него бутылку водки и теперь подталкивали его вперед к воротам базы. Глядя на заросшие молодыми березками полянки, среди которых были разбросаны домики, я недоумевала – о каких часовых говорили ребята, когда к любому домику можно свободно подойти из леса и никто тебя не заметит?
Я уже было и направилась напрямую к базе через невысокий кустарник, чуть выше меня ростом. Он идеально меня скрывал, никто бы никогда не заметил меня в нем, но Эдик схватил меня за руку.
– Без самодеятельности! – сказал он. – Только за мной! Сама никуда не ходи!
– Но почему? – попробовала возмутиться я. – Там же запросто можно пройти!
– Там запросто можно только напороться на проволочную сигнализацию, которую ты в темноте ни за что не увидишь. Поэтому путь у нас только один – через ворота… Зато самый простой.
Я, конечно, подчинилась, но, честно говоря, мне так и не верилось, что нельзя напрямик пройти по этой густой траве, между этими невысокими березками и сразу оказаться на территории базы, не связываясь ни с какими охранниками у ворот.
Эдик дал знак остановиться, и мы замерли за рядом густых елочек, отлично скрывающих нас от часовых, хотя стояли мы от них в каких-нибудь десяти метрах. Троянов по пьяной инерции продолжал идти, не заметив, что рядом с ним уже никого нет и он идет один. Он, по-моему, дремал на ходу.
– Куда прешь? – раздался окрик часового. – Стой! Стой, тебе говорю!
– Да он пьяный как свинья! – сказал второй часовой и крикнул Троянову: – А ну иди сюда!
Троянов крик услышал, но, кто кричит, так и не понял. Он продолжал идти в сторону ворот, но его слегка заносило вправо, а это вызвало у часовых раздражение.
Один из них выскочил вперед и ударом по шее положил Троянова на дорогу.
Это его слегка отрезвило. Он попытался встать, получил еще один удар, теперь уже по спине, и принялся лежа возмущаться.
– Как вы смеете, хамские морды! – кричал он. – Я депутат государственной… Или не государственной? Ну, какая разница! Я член Думы! Нет, «я – член» – это звучит нехорошо… А, вот! Я – депутат Думы и не позволю! Чего я не позволю? А ничего не позволю! А прежде всего вот этого… Класть меня на дорогу и наступать на меня ногами. Я требую уважения к личности. К моей.
– Слышь? – спросил один из часовых. – Чего это он несет? Он из Государственной Думы, что ли? А чего ж он тут делает?
– Может, к Шатуну приехал? – почесал в затылке другой. – Сегодня к нему много народа понаехало… Наверное, машина у него заглохла, пьяный же, может, в дерево въехал? Надо его к Шатуну отвести!
– А если левый? – спросил первый часовой.
– А если случайно забрел, мы его с обрыва столкнем, – сказал второй. – А Шатуну скажем – сам свалился, пьяный же. Стойте здесь, я отведу его к Шатуну, покажу ему эту рожу.
Он поднял Троянова за шиворот, поставил на ноги и, подталкивая в спину, повел в темноту за воротами. Троянов что-то возмущенно бормотал.
У ворот остались двое с автоматами. Эдик поднял руку и показал мизинцем и большим пальцем вправо и влево от ворот. Виктор и Иван исчезли в темноте – один справа, другой – слева.
Секунд через пятнадцать раздался легкий треск справа от ворот.
– Кто там? – спросил испуганно часовой.
– Да никого там нет! – ответил ему второй. – Хорек какой-нибудь пробежал.
– Нет, там кто-то есть! Я слышал! – упорствовал первый.
– Да нету там никого, хочешь, я схожу посмотрю! – сказал второй и, не дожидаясь ответа, пошел в сторону небольшой группки деревьев, со стороны которой послышался легкий треск.
Часовой, который остался у ворот, не сводил с него глаз, судорожно сжимая в руках автомат.
Он совершенно забыл о том, что происходит у него за спиной, и, когда Иван, подойдя сзади, стукнул его пистолетом по затылку, он коротко вскрикнул и, выронив автомат, повалился на траву.
Тот, который пошел на треск в деревьях, услышав его вскрик, резко обернулся и в тот же миг получил от появившегося из-за дерева Виктора, до которого он не дошел буквально два шага, такой же удар пистолетом по стриженому затылку.
Быстро связав часовых и заклеив им рты пластырем, мы прошли в ворота. Эдик приказывал молча, подавая команды руками, пальцами, даже бровями в те редкие моменты, когда при свете луны было видно его лицо.
Виктору он показал куда-то влево, и тот тут же бесшумно исчез.
«За Маринкой его послал, – догадалась я. – Значит, мы ищем, где Шатунов заседает со своими гостями?»
Мы открыто шли по растрескавшемуся асфальту дорожек и приглядывались ко всем домикам, в которых только можно было укрыться. Но никаких признаков того, что в них собрались несколько человек, мы не замечали.
Мне приходилось постоянно прятаться за спинами у ребят, потому что мы ходили по базе совершенно открыто, сообразив, что гости к Шатунову приехали каждый со своей охраной и что охранники друг друга знать не могут. Значит, хозяева будут принимать нас за гостей, а гости – за хозяев.
Мы обошли уже всю базу, а никаких признаков какого-либо совета нам обнаружить не удалось.
Мы вышли на обрыв, с которого уходила вниз деревянная лестница. Возле нее стояли двое часовых.
– Отойди! – сказал один из них Ивану, когда тот попытался попробовать, крепка ли еще лестница. – Туда нельзя!
Иван отошел, но тут же позвал Эдика.
– Ты слышал? Понял, да? – спросил он.
– Они внизу! – подтвердил Эдик.
На часовых они напали одновременно, и через пару секунд у лестницы никого не было. Часовые медленно сползали в овраг с обрыва, а мы осторожно спускались по качающейся на каждом шагу и вот-вот грозящей сорваться лестнице.
На спуск ушло минут двадцать. На некоторых участках лестничные пролеты были сорваны, и нам приходилось просто сползать по склону на ногах, рискуя споткнуться и покатиться кубарем вниз, к волжской воде.
Но наконец мы оказались на песке, и я поняла, что мы находимся на пляже.
Сориентироваться было очень просто. Ровный шелест подсказывал, с какой стороны Волга, а едва уловимое тарахтенье какого-то мотора – что там скорее всего то ли лодка, то ли хижина.
Эдик повел нас на звук работающего мотора, и метров через десять мы оказались перед железной лестницей, круто ведущей на небольшой обрывчик, с которого падал электрический свет.
– Они здесь! – уверенно сказал Эдик. – Пошли!
Мы поднялись на этот обрывчик и увидели справа от лестницы ряд деревянных домиков, гораздо лучше сохранившихся, чем наверху. Из окон одного из них, самого большого, лился электрический свет. Домик был окружен верандой. Когда мы поравнялись с освещенным домиком, кто-то вышел на веранду и сказал раздраженно:
– Почему он здесь? И почему он пьян?
При первых звуках голоса Эдик поднял руку, призывая нас остановиться и притаиться.
«Шатунов?» – подумала я.
– Тащи его на берег и полощи в Волге до тех пор, пока соображать не начнет! После этого запрешь его в любом домике и будешь стоять рядом с дверью до самого утра. А утром отвезешь его в Тарасов и сам проводишь до крыльца областной Думы! Ты меня понял?
– Понял! – ответил другой голос. – А если он в Волге утопнет?
– Ты у меня тогда на четвереньках поползешь на другую сторону Волги. По дну! Ты у меня раков кормить будешь! Чтобы ни один волос с его головы не упал!
Хлопнула дверь, а над нами по веранде раздалось беспорядочное топанье ног.
Подождав, пока Троянова уведет тот самый часовой, который доставил его к Шатунову, мы с Эдиком поднялись на веранду и осторожно заглянули в комнату.
Посреди комнаты я увидела большой стол, похожий на бильярдный, а вокруг него несколько человек. Эдик показал мне пальцем на одного из стоящих у стола мужчин, я поняла, что он показывает мне Шатунова, и включила мотор видеокамеры…
Такого материала я еще никогда не снимала.
Они прямо у меня на глазах делили наш Тарасов на куски и спорили, кому какой район достанется.
Спор шел из-за того, у кого будет больше публичных домов, а у кого меньше.
Когда кто-то спросил Шатунова, все ли на мази с законом, Шатунов сказал, что может отчитаться в использовании средств, которые были потрачены на проталкивание этого закона. И начал отчитываться – начиная с гонорара юристу, составившему текст закона, и кончая поименным перечислением депутатов, которым были вручены деньги как перед первым голосованием, так и сегодня – перед вторым.
И это все я записала на пленку. Я бы, наверное, стояла так до тех пор, пока они не начали бы расходиться и не обнаружили бы меня на веранде. Но Эдик потащил меня за руку к Волге, шипя по дороге, что пора сматываться, пока нас тут всех не перестреляли.
Подниматься по полуразрушенной лестнице оказалось гораздо труднее, чем спускаться. Пройдя треть подъема, мы догадались перелезть через невысокое ограждение и подниматься прямо по земле, держась руками за трос канатной дороги. Это оказалось гораздо удобнее, чем ползать по деревянной лестнице без перил со скошенными ступеньками.
Не могу сказать, сколько времени ушло у нас на подъем, но, когда мы поднялись, я уже выбилась из сил. Эдик с Иваном и Сергеем тоже дышали тяжело, но они подхватили меня под руки и понесли к воротам.
Ворота так и стояли до сих пор неохраняемые. Один из охранников по приказу Шатунова остался внизу – протрезвлять Троянова, а двое других лежали связанные в кустах. Я сильно беспокоилась за Виктора и за то, нашел ли он Маринку, но Эдик не обращал внимания на мои попытки заговорить на эту тему, а упрямо тащил меня вперед к тому месту, где мы оставили машины.
Наконец я увидела темные силуэты машин. От одной из них отделилась какая-то тень и помчалась мне навстречу. Прежде чем я успела сообразить, что это Маринка, она бросилась мне на шею, едва не сбив меня с ног.
– Ольга! – шептала она.
Я, как и она, повторяла одно и то же:
– Маринка!
Эдик подошел к нам с Маринкой, сгреб обеих в охапку и повел к джипу.
– Ехать пора! – сказал он, засунув нас в машину и сев сам. – Давай, Иван!
Через час мы были в редакции «Свидетеля».
Стоило мне попасть в редакцию, как я тут же сообразила, что имею на руках исключительно острый и важный материал и не воспользоваться этим как можно скорее – непростительный грех!
– Мы должны завтра выпустить номер! – объявила я всем своим помощникам, и они встретили мои слова взрывом смеха. Оказывается, все давно уже ждали этого моего приказа и готовили номер потихоньку заранее, чтобы на последнюю ночь осталось только самое главное и самое свежее.
Меня затолкали в кабинет и усадили диктовать стенографистке материал для первой полосы о нашем налете на спортивную базу, на которой располагалась теперь тайная бандитская группировка Шатунова.
Сергей Иванович взялся описывать историю с Трояновым, поскольку был хорошо знаком с думским материалом.
Виктор уединился делать отпечатки с пленок, которые имелись в нашем распоряжении. Короче, каждый был занят.
Даже Ромке нашли занятие – его отправили предупредить цеха типографии, что завтра выходит «Свидетель», как всегда – внеплановый и как всегда – сенсационный!
К семи утра газета была готова.
Она лежала неровными стопками, перетянутыми бечевкой, и я прикидывала, сколько экземпляров мне забрать с собой, а сколько отправить в «Роспечать».
Дело в том, что я опубликовала в «Свидетеле», кроме всего прочего, свое обращение к тарасовским женщинам. Да и вся газета (как-то так получилось) была обращена в основном именно к ним.
Я подробно изложила ситуацию с принятием нового закона – «О легализации проституции на территории Тарасовской области», рассказала, кому выгоден этот закон, объяснила, какие суммы будет получать хозяин, на которого будут работать проститутки, изложила все, что мне известно о подкупе депутатов областной Думы, и даже назвала суммы, полученные ими вчера за то, чтобы они сегодня приняли этот закон.
И все это я заключила обращением к женщинам города – пойти сегодня с самого утра к зданию областной Думы, блокировать его и стоять до тех пор, пока закон не будет выброшен в корзину!
Ровно в семь утра тираж был готов. Десять минут восьмого он начал поступать в киоски «Роспечати», сначала в центре города, а потом все дальше к окраинам.
Ровно в восемь я закончила рассылку обязательных экземпляров и собралась отнести пачку газет в Думу. А заодно и посмотреть, что там происходит.
До здания Думы мне дойти так и не удалось. Потому что оно плотным кольцом было окружено толпой разъяренных тарасовских женщин. Они вообще никого в Думу не пускали. Несколько работников думского аппарата, попытавшиеся пробраться ближе к зданию Думы, были женщинами избиты и выдворены подальше от входа в Думу.
Дежурные милиционеры, оказавшиеся блокированными внутри здания, не видели в этом никакой трагедии и посмеивались, глядя из-за стеклянных дверей на бушующее женское море.
Газеты, принесенные мною, оказались как нельзя кстати, они тут же пошли по рукам и вызвали новую волну негодования. Многие женщины сами не читали газету и узнавали подробности только сейчас.
Прошел час. Начали появляться первые депутаты. Те, что поумнее, сразу разворачивались и уходили прочь, от греха подальше. А те, что понастырней, предпринимали попытки пробиться на свои рабочие места и в результате получали взбучку.
Депутаты возмущались, пугали женщин милицией и даже войсками тарасовского гарнизона, но женщины в ответ только смеялись и тоже пугали депутатов. Тем, что оторвут им кое-что… Кастрируют, словом.
Мне показалось, что угрозы женщин оказались более эффективными, чем угрозы мужчин. По крайней мере депутаты отступили.
Милиция прибыла очень скоро, но только выстроилась по периметру толпы и никаких активных действий не предпринимала.
До начала заседания оставалось всего несколько минут, и это очень нервировало депутатов. Они предприняли еще одну попытку пробиться, но женщины вновь их не пустили. Мало того, их еще и раздели в толпе, со смехом стянув с них брюки и рубашки.
После этого эпизода никто больше попыток пробиться внутрь здания не предпринимал. Да и что там, собственно говоря, было делать? Пустое здание, пустые коридоры, сплошная пустота. Все главные события сегодня – здесь, на улице, среди людей!
Еще через час к зданию Думы прибыл генерал Синицкий, разговора с которым требовали женщины. Он пригласил их представительниц к себе в машину, но они сказали, что лучше пусть он идет к ним, в толпу. Василий Михайлович, обычно такой важный и серьезный, выглядел сегодня каким-то смешным и растерянным, когда его то с одной, то с другой стороны дергали за рукава и полы пиджака и задавали сразу десятки вопросов.
Женщины потребовали от Синицкого, чтобы он немедленно арестовал всех депутатов, которые уличены во взяточничестве и связях с криминальным миром. Синицкий толковал им что-то о депутатской неприкосновенности, но его не слушали.
Когда генерал Синицкий увидел меня в толпе возмущенных женщин, он даже обрадовался.
– Бойкова! – закричал он. – Объясни мне, что происходит?
Я пробилась к нему и сказала:
– Ничего особенного! Обычное явление, случающееся в день выхода газеты «Свидетель».
– Это вот той самой, что у них в руках, что ли? – спросил генерал.
– А вы что же, не читали еще? – ужаснулась я. – Ну, Василий Михайлович, отстали вы от жизни! Отдаю вам свой авторский, можно сказать, экземпляр. Только прошу – немедленно садитесь в машину и читайте, не обращая внимание ни на что. Когда прочитаете, поймете, что вам делать нужно. И как с этими справедливо возмущенными гражданками можно справиться…
– Ты меня жизни-то не учи! – возразил генерал. – Мала еще.
И полез в свой «Мерседес» читать газету, которую я ему дала.
Минут через семь он вышел из машины и замахал мне рукой – иди, мол, сюда.
Я подошла.
– Ну ты и пройдоха, Бойкова! – сказал он с восхищением. – Давай пленку мне, и я сегодня же задержу двадцать два депутата и обращусь в Госдуму за разрешением на арест. И пусть меня выгоняют к чертовой матери на пенсию, если это кому-то не понравится!
Комментарии к книге «Идеальных преступлений нет», Светлана Алешина
Всего 0 комментариев