«Светлый демон»

Светлый демон (fb2) - Светлый демон 949K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сергей Павлович Бакшеев

Сергей Бакшеев Светлый демон

© Бакшеев С., 2013

© Оформление. OOО «Издательство «Эксмо», 2013

Пролог

– Убей его. Пристрели. Задуши. Размозжи голову. Сделай что хочешь, но он должен умереть!

Голос в телефоне был требовательным и веским. Так говорит человек, давно наделенный властью, привыкший отдавать приказы и не терпящий возражений.

– Я, начальник городского УВД, даю официальную санкцию на убийство. Ты умеешь это делать. Это твоя работа. Отличие лишь в том, что на этот раз мы не будем за тобой охотиться, мы тебя наградим. Ты понимаешь меня?

Я молчу. Он доходчиво объясняет:

– Если мы войдем в дом и он будет жить, ты – убийца! Если увидим его труп – ты героиня! Подумай как следует.

Я думаю. В словах полковника милиции нет преувеличений. Я работаю в сфере специфических услуг, передаю клиентам послания от их врагов. Маленькие, но смертельные. Говоря проще, я – профессиональный киллер, наемная убийца, выполнившая немало сложных заказов. Не люблю слова «объект» или «цель», для меня они клиенты, а я всего лишь высокооплачиваемый почтальон. Каждое задание – огромный риск: убьют на месте или схватят по горячим следам. Пока мне везло. Возможно оттого, что я не ценю свою жизнь. Я не знаю, что лучше: жить так, как я, или умереть.

Я в растерянности. Привычный мир вывернулся наизнанку. Жертва беззащитна и полностью доверяет мне, власть не борется за спасение человека, а требует казни. Нажав на курок, мне не нужно будет скрываться. Впервые мне не заплатят грязные деньги, а официально поблагодарят.

И всем будет хорошо.

Всем, кроме того человека, который находится сейчас за стенкой и не слышит моих слов.

– Я согласна. Ты увидишь его мертвым.

– Вот и договорились. – Полковник доволен. Он знает, что Светлый Демон всегда держит свое слово.

В отличие от него.

1

Дорога перевалила вершину и пошла под уклон. Предзакатное солнце, цеплявшееся пурпурным брюхом за островерхие ели, окончательно свалилось за гору и больше не бликовало в боковых зеркалах тонированного корейского внедорожника.

Я сняла затемненные очки и сунула их в специальный очечник под потолком. Вытянув шею, мельком посмотрелась в зеркало. Уставшие глаза худой сосредоточенной женщины оценивающе изучили меня. Как и все, я уверена, что выгляжу моложе своих тридцати восьми. Пусть не в данный момент – все-таки вторые сутки за рулем, – а когда высплюсь. Ответьте честно: вы ведь тоже так о себе думаете? Годы идут, а в душе вечно клокочут пузырьки юности, и кажется, что время щадит вас. Вот и я такая. Одно обидно – меняется наше отражение в зеркале.

За окном мелькнул указатель: «Валяпинск – 23 км». Сколько лет я не была в родном городе? Семнадцать. Да и родной ли он мне? Скорее про́клятый край, в котором я, Света Демьянова, провела безрадостное детство и жестокую юность.

Точное место своего рождения я не знаю. Как, впрочем, и своих родителей. Интернатские мымры-воспитательницы не поощряли копания в родословной. Наверное, потому, что были уверены – ничего хорошего там дети не найдут. Уж лучше пусть кареглазая девчонка с русыми косичками вечно мечтает и сочиняет небылицы о своих богатых и добрых родителях, которые вот-вот примчатся на белом лимузине и заберут ее в сказочный замок, где каждый день мороженое.

«А почему они раньше этого не сделали?» – требовала объяснений моя практичная подружка Лена Баринова. «Да потому, что родители скрывают меня от врагов! Чтобы те не украли и не потребовали выкуп! Скоро папа разделается с ними и приедет за мной с кучей игрушек. Там есть такие, каких ты в жизни не видела! Я оставлю их тебе». – «Даже Барби в свадебном платье?» – «Угу, – соглашалась я после некоторого колебания. И упрямо заклинала: – Дома у меня есть еще».

Но никто за мной не приезжал. Ни на шикарном лимузине, ни на тарахтящем автобусе, за остановкой которого я с надеждой наблюдала долгие годы, растапливая дыханием изморозь на окне.

Я невольно вспомнила обшарпанное здание школы-интерната для детей-сирот и отчаянные детские перепалки. Еще семнадцать лет сюда бы не возвращалась, если бы они у меня были. Но жить мне осталось меньше. От силы год или полтора. Врач-онколог, забыв о принципах псевдогуманизма, процедил этот приговор после моего тихого вопроса, сопровождавшегося убийственным немигающим взглядом. Так я смотрю на заказанных клиентов сквозь прицел оптической винтовки. Пустая точка сузившегося зрачка, как кратер бездонного ледяного вулкана перед извержением.

Онколог суетливо предложил курс химиотерапии, я покачала головой. «Боль будет нарастать», – предупредил он. Я вспомнила дни, когда физической болью старалась перебить душевную муку. Он не понял моей кривой усмешки.

Я до сих пор сомневаюсь: ради чего возвращаюсь в Валяпинск? Чтобы выполнить странный заказ? Увидеть знакомые места? Или чтобы в тысячный раз вспомнить тот страшный день, когда Мир Рухнул, и попытаться разобраться в нем?

На приборной панели безотказного «корейца» высветился значок бензоколонки. Я свернула к автозаправке, рядом с которой гремело музыкой придорожное кафе. Зеленая обочина, забрызганная пятнами желтых одуванчиков, напомнила мне о любимом бессловесном Пифике, а если величать полным именем – Елпидифоре. Так зовут среднеазиатскую черепашку – единственную живую душу, с которой я дружу на протяжении последних лет.

Пифик оказался у меня случайно. Мне подарили его в монастыре после разговора с матушкой Прасковьей. «Каждый должен о ком-нибудь заботиться», – сказала игуменья, протягивая коробку из-под обуви с прорезанными в крышке дырками. Я заглянула внутрь, увидела задранную мордочку с черными глазами-бусинками и поняла – это несуразное существо создано именно для меня.

Конечно, от общения с собакой или кошкой вы получаете более яркие эмоции, но мой черно-серый мир не предполагает красочных всплесков. Да и за собакой требуется ежедневный уход, а кошка больше привыкает к дому, чем к хозяину. Другое дело черепаха. Пифик мог неделю-другую спокойно дожидаться меня в запертой квартире, которые к тому же я часто меняла. Или сопровождать в долгих поездках, безропотно коротая время в прозрачном пластиковом ведре. С ним можно поселиться в любой гостинице и обрадовать порезанным огурчиком или кабачком. Еще он обожает листья одуванчиков и цветы клевера, и сейчас, в начале лета, мне не составляет труда баловать неуклюжего питомца природными лакомствами.

Я спустилась с дороги, отошла к опушке леса, где действие выхлопных газов сводилось к минимуму, и сорвала несколько желтых цветков. Посмотрев на импровизированный букетик, я кисло улыбнулась. Последний раз мне дарили цветы около двадцати лет назад при выходе из роддома. С тех пор внимание мужчин к моей женской сущности ограничивалось вульгарным приставанием. Я научилась жестко пресекать непрошеных ухажеров и лишь изредка, когда восставала плоть, сама выбирала партнера, которому доставалась одна сногсшибательная ночь. Единственный постоянный самец, который последние годы делит со мной кров, сейчас сожрет эти радостные цветочки, посмотрит черными бусинками и завозит лапами по ведру, требуя свободы. А свобода ему нужна лишь для того, чтобы зарыться мордочкой в норку и заснуть часов на двенадцать, втянув лапки под защитный панцирь.

Зашуршал куст. Я резко обернулась. Изуродованное профессией подсознание мгновенно проанализировало ситуацию. Ветра нет, ветки не могут шуметь; дикий зверь не подойдет к пахучей бензоколонке; до автомобиля метров тридцать, моя спина – прекрасная мишень для затаившегося человека. Последовало молниеносное решение. Одуванчики упали к ногам, правая рука метнулась к спасительным штанам «тысяча карманов». В них всегда найдется то, чем я смогу ответить на неожиданную опасность.

– Эй! – послышалось из куста. Сквозь раздвинутые ветки высунулась испуганная физиономия в солдатской фуражке.

Я прежде всего изучила руки незнакомца. Грязные пальцы застыли на согнутых ветках и не представляли прямой угрозы.

– У вас нет чего-нибудь поесть? – промямлил солдатик.

Жалкий тон просьбы предполагал грубый отказ. Он вышел из-за куста. Я чутко контролировала ситуацию, продолжая искать скрытый подвох, но тщедушная фигура и просящий взгляд красноречиво свидетельствовали, что передо мной голодный парнишка в солдатской форме.

– Или подвезите меня. Мне надо уехать, – не дождавшись ответа, солдат высказал новую просьбу.

Он не уточнил, куда ему надо. Но это ничего не меняло. Я никогда не брала попутчиков. Опасность порой представляют самые близкие люди, не говоря уж о посторонних.

Солдат повел носом, невольно развернувшись в сторону кафе. Оттуда тянулся запах прогорклого мяса, способный разбудить аппетит лишь у самых нетребовательных посетителей. Но до звания «посетитель кафе» солдатику было как до Луны. Он походил на заморенного мальчишку без копейки в кармане, по недоразумению напялившего военную форму. От подобного вида сжимается сердце любой матери, но сегодня солдатику не повезло. Трогательная беззащитность не способна разбудить жалость в моем зачерствевшем сердце. Жалость делает человека слабым, а я должна оставаться сильной, иначе мне не выжить.

Я молчала, не люблю говорить без нужды. С помощью слов люди обманывают, глаза всегда честнее словоблудия. Сейчас я не видела противоречия между просьбой и тусклым взглядом солдата, и холод, с которым встретила незнакомца, потерял часть своей силы. Моя напряженная правая рука расслабилась и покинула карман с пистолетом, а затаившиеся в глазах льдинки потеряли интерес к незнакомцу.

Солдатик опустил нос, убедившись, что ему ничего не светит. Ему вновь предстоит идти лесом вдоль обочины, сбивая ноги и прячась от света фар проезжающих автомобилей. Он сгорбился и отступил, чтобы исчезнуть. И тут что-то дрогнуло в моей душе.

– Постой! – я решила дать ему маленький шанс. – Как тебя зовут?

Ему помогло бы единственное имя, довольно редкое среди его сверстников.

– Коля, – отозвался солдатик.

Мои ресницы болезненно дернулись, глаза вспыхнули удивлением. Так звали двух самых близких мне людей, которых я когда-то давно безумно любила.

– Я что-нибудь принесу, – пообещала я.

Придорожная забегаловка мало чем отличалась от подобных, разбросанных по необъятным российским просторам, разве что состав посетителей больше подходил для Ставрополья, чем для Свердловской области. Толстый азербайджанец колдовал под навесом у мангала, равнодушная русская девушка отпускала напитки, пара потных дальнобойщиков заглатывала пищу, косясь в окно на грязные фуры, а за центральным столом развалились три самоуверенных горца с Северного Кавказа. Я не утруждаюсь вникать в этнические отличия джигитов и называю всех мысленно «северяне».

От троицы исходила ощутимая на биологическом уровне волна угрозы. Они метнули в меня острые взгляды, которые быстро наполнились презрением. Худая уставшая женщина, облаченная в бесформенные штаны и такую же куртку, не заинтересовала горячих горцев.

– Пора, – услышала я команду Старшего из тройки «северян». – Возьми в дорогу воды.

– Сколько? – уточнил самый Развязный.

– По бутылке.

– Плохо, что сейчас не зима, – угрюмо посетовал третий, ковыряясь в зубах.

Я привыкла сканировать окружающие звуки и немного удивилась. Чтобы теплолюбивые джигиты мечтали о снеге – это, по меньшей мере, странно. Старший, видимо, думал так же.

– Почему? – спросил он.

– На снегу камуфляж хорошо видно, и в лесу долго не просидишь.

– Никуда он не денется, все предупреждены, до утра закопаем.

– Шлепнем и закопаем, – согласился Угрюмый.

Я не стала заказывать сомнительный шашлык, купила бутерброды в фабричных треугольных упаковках и холодный чай в пластиковых бутылках.

– Откуда-куда, красавица? – лениво спросил Развязный, подойдя к стойке.

На подобное заигрывание я даже не оборачиваюсь. Молчание – лучший способ избежать конфликта с незнакомцами. Я размышляла над услышанным: «камуфляж», «никуда не денется», «шлепнем и закопаем». Имеют ли эти слова отношение к голодному солдату в полевой камуфляжной форме, прячущемуся в кустах?

– Гордая, – констатировал Развязный, бесцеремонно рассматривая меня. И с врожденным презрением к женщинам уточнил: – Гордая Цапля.

Я покинула кафе, ощущая на себе его липкий лапающий взгляд. Холодная неприступность лишь подстегнула его интерес. Возможно, поэтому он поспешил выйти вслед за мной. Марка машины и номер могут дать дополнительную информацию о молчаливой хозяйке.

Солдатик дежурил около моего бежевого джипа, явно опасаясь, что я уеду, позабыв об обещании. Он смотрел на мои руки, занятые продуктами, и беззвучно радовался, а я с тревогой понимала, что сделала себя беззащитной. Всего на минуту, пока пройду пятьдесят метров от кафе до машины. В обычной ситуации пятьдесят метров ничего не значат, но сейчас я допустила просчет. Я же слышала странный разговор, который насторожил! Я видела троих наэлектризованных «северян», повадки которых красноречиво говорили, что это не праздные отдыхающие, а бойцы на охоте. Кажется, я знала, кого они ищут.

– Он здесь! – крикнул Развязный, подтвердив мой вывод.

В глубине кафе загремели стулья, затопали ноги, его партнеры выскочили на дорогу. Теперь уже не важно, в чем провинился солдатик и почему за ним охотятся. Не важно, что я не успела заправить машину и не дала корм Пифику. Побоку даже то, что меня причислили к помощнице жертвы. Сейчас важно единственное – я нахожусь на линии огня. А в том, что бойцы вооружены, сомнений нет.

Голодный солдат смотрел на продукты, не замечая опасности. Я, не оборачиваясь, продолжала идти тем же шагом. У меня были секунды, чтобы подумать. Такой драгоценностью разбрасываться нельзя. Чем больше думаешь, прежде чем действовать, тем меньше потом ошибаешься. Опыт подсказывал, что, пока я заслоняю солдата, бойцы не будут стрелять. Возможно, они вообще не захотят открывать огонь при свидетелях. Но на это надежды мало. Самоуверенность никогда не дружит с дальновидностью.

Бойцы успокоились, они уже уверовали, что легкая добыча в их руках. По большому счету мне наплевать на судьбу солдатика, он мне никто. Только как охотники поступят со свидетельницей? Благородство – последнее, что может прийти на ум, глядя в их лица.

Я уже около машины. Сзади неторопливые шаги. Бойцы не спешат, их распирает сознание собственной силы, победа у них в кармане. Да и как может быть иначе, если жертва напоминает беспомощную овечку, а охотники – матерых волчар. Они перекинулись парой фраз. Я не расслышала всех слов, но догадалась, что говорят обо мне. Решается моя участь. Будущее солдатика однозначно – «шлепнем и закопаем», а что уготовано мне? И хотя с некоторых пор мне наплевать на собственную судьбу, я категорически против, чтобы за меня решали другие.

Я сую продукты солдату. Тот счастлив, лепечет «спасибо», а мои руки наконец свободны. Желудок солдата сжимается, пересохший рот наполняется слюной. Он думает о предстоящей еде и не понимает, что его жизнь решится в ближайшие секунды.

Две силы, умеющие убивать, готовы вступить в противоборство.

2

Развязный первым вышел из кафе и продолжает держаться впереди. Его наглые глазки еще у стойки определили: девка не старая, кожа гладкая, пальчики длинные и ровные, а значит и ноги у незнакомки стройные, идеальной формы. Жизнь среди закутанных по щиколотки женщин научила горца важной примете: чем краше пальчики девушки, тем лучше ее ноги. Если пальцы короткие и толстые, то и ноги такие же гадкие. Если сустав выделяется, то и коленка похожа на узловатый корень. А если щель между пальцами светится, то будь уверен, между бедрами кулак проскочит.

Он смотрит на женскую задницу, следит за походкой и убеждается, что не ошибся – ножки у бабы классные! Ему хочется догнать и шлепнуть женщину по ягодицам, но пока есть задача поважнее. Старший уже шепнул: «Пакуем обоих и отвозим в лес на их машине». Осечки не будет. Даже если вооруженную компанию остановят менты – им ничего не грозит. Солдат объявлен дезертиром, Гордая Цапля – его пособница, а у них есть документы сотрудников милиции одной из северокавказских республик. Настоящие, без фуфла! И оружие у них табельное. А что на Урал занесло, так они люди подневольные – командировка. В их республику ментов со всей России пачками отправляют, а это ответный визит.

Развязный согласен с решением Старшего – брать надо обоих. Только прежде чем закопать Гордую Цаплю, он срежет ее штаны. Во-первых, чтобы проверить народную примету: ровные пальчики должны соответствовать стройным ножкам. А во-вторых, Старший запретил баловство с девками, пока не выполнено задание, но к тому времени с солдатом будет покончено, почему бы не порезвиться? Да и Угрюмый его поддержит.

От этих мыслей Развязный расслабился. И зря!

3

Я распахнула дверцу, втолкнула на заднее сиденье солдата, а сама прыгнула за руль. Пока Развязный вытаскивал пистолет из кобуры-оперативки, мой компактный корейский джип выскочил на трассу.

– Не стреляй! – пресек Старший подчиненного. – За ними!

В зеркало я заметила, как троица побежала к черному внедорожнику «БМВ», стоявшему у кафе. Мощный баварский автомобиль резко сорвался с места, устремившись в погоню за «корейцем». Отрыв, который удалось обеспечить, быстро сокращался.

Погоня будет недолгой, с досадой поняла я. Что делать? Дотянуть до людного места? Но я только что покинула подобное, да и вели себя противники с уверенной наглостью хозяев, словно были облечены атрибутами власти. К тому же я еду не на прогулку. С моим арсеналом в багажнике и «послужным списком» надеяться на помощь официальных органов – сущее безумие. Тогда что? Гнать до последнего? Но у машины бензин на нуле, раскочегаренный двигатель может поперхнуться в любой момент. Черт меня дернул проявить жалость к голодному солдату!

Сделав одну ошибку, не суетись – тут же наскочишь на следующую, еще более грубую. Паника – худший советчик. Эти простые правила достались мне потом и кровью, впечатались огромными буквами в список приобретенных навыков. На той же доске памяти выбит и такой постулат: «когда нет выбора – делай то, что ты умеешь лучше всего».

Я увидела впереди поворот, дорога ныряла за лес. Высокие деревья скроют меня на несколько секунд. То что надо! Свернув, ударила по тормозам в ста метрах за поворотом. Выскочила из машины, распахнула багажник и рывком извлекла любимую винтовку с откидным прикладом. Локоть уперся в капот, ладонь обхватила пупырчатое цевье, плечо почувствовало изгиб приклада, глаз привычно искал цель сквозь оптический прицел. Ну, покажитесь! Я готова к встрече. Расстояние идеальное, не промахнусь!

Из-за поворота, накренившись на левый бок, вываливается перекошенное рыло «БМВ». Первый выстрел в колесо под нагрузкой. Умница-пуля вырывает клок из широкого протектора. Напичканный электроникой «баварец» пьяно елозит по шоссе, но удерживается на дороге и тормозит, развернувшись боком. Я вижу горловину бензобака. «Отлично! Тир еще не закрыт, ребятки». Следующие два выстрела по бензобаку. Один над другим. Через верхнюю дырку всасывается воздух, из нижней на колесо хлещет топливо. Преследователи, в отличие от меня, успели заправиться.

Очумелые «северяне» выскакивают из подбитой машины. Две секунды шока, и профессионализм берет свое. Противники скатываются в укрытие. Один занимает позицию на левой обочине, двое – на правой. «Бывалые ребята». Три пистолета чихают огнем, но с такого расстояния они выполняют функцию пугачей. Кажется, противники это понимают. В следующий раз огненная точка справа появляется ближе. «Да они еще и не дураки».

Из поврежденного бака вылилось достаточно топлива. Осталось проверить – это солярка или высокооктановый бензин? Я опускаюсь на колено. Нужна пологая траектория. Выстрел. Пуля чиркает по асфальту, высекая искры. Мокрое пятно вспыхивает. «Вам не повезло – бензин!» Огненный язык дрожит от возбуждения, скользит по колесу, лоснящемуся крылу и юркает в бензобак. Противостоять такому вторжению «баварец» бессилен.

Ухает взрыв! Машина подпрыгивает с изящностью пьяного слона. Ошметки горящего металла разлетаются по обочинам. Воздух на миг уплотняется, моей щеки касается горячая волна, будто дохнуло из приоткрытой двери сауны. Мягкое тепло приятно. А вот мои противники гораздо ближе к жаркой «печке» и наслаждение сейчас вряд ли испытывают.

Однако я уверена, что они не пострадали. Степень наказания пропорциональна ужасу преступления. Это тоже правило. Пока мне только угрожали, и я огрызнулась. Я стараюсь работать так, чтобы исключить лишние жертвы.

За этот принцип семнадцать лет назад с легкой руки местного борзописца меня и прозвали Светлым Демоном.

4

В то лето мне исполнился двадцать один год – возраст расцвета юного тела, возраст любовных грез и безудержного оптимизма, возраст, который не замечают, потому что вся жизнь впереди. Но моя жизнь закончилась. Короткое счастье завершилось в прошлом году в холодной реке с быстрым течением. И наступила тьма. Во мне умерло почти всё, я превратилась в сдутый шарик. Лишь телесная оболочка зачем-то топтала грешную землю.

И вот я иду по главной площади Валяпинска.

В отличие от других улиц здесь чисто и красиво. В центре – блестящая серебрянкой фигура Ленина с указующей рукой и растопыренными пальцами. За ним старинный собор из красного кирпича с пятью лысыми голубыми луковками. Большевики еще в 20-х спилили кресты и содрали позолоту, хотели и храм взорвать, да уж так удобно в нем было лошадей держать, пока товарищи в соседнем здании заседают. Зимой скотина не мерзла, летом не парилась. Потом обустроили гараж с ремонтной мастерской, а в 50-х собору совсем уж повезло – краеведческий музей организовали. Но вывеской поповскую сущность не прикроешь, и вождю пролетариата негоже пялиться на пережитки прошлого. Перед его недремлющим оком желтое четырехэтажное здание с белыми полуколоннами. Около дубовых дверей в полтора человеческих роста висят солидные таблички с гербами и золочеными буквами на бордовом фоне. Самый крупный шрифт повествует, что здесь работает мэр города Валяпинска.

Я редко бывала на центральной площади с безупречным асфальтом. Моя школа-интернат для сирот находится за городом на разбитой дороге. С глаз долой – из сердца вон. По такому принципу власти подбирают место для интерната не только в Валяпинске, а по всей стране. Это не волюнтаризм бездушных чиновников, а взвешенное решение, продиктованное разумной целесообразностью. Что вы хотите, если по статистике сорок процентов выпускников сиротских интернатов совершают преступления, столько же становятся алкоголиками и наркоманами, а каждый десятый кончает жизнь самоубийством. Потенциальные отбросы общества принято держать подальше от полноценных детишек. Моя судьба, к сожалению, не улучшит печальной статистики.

Между интернатом и городом располагается медеплавильный комбинат, главные цеха которого построили еще в царское время. Горы черных отвалов и сизый дым из закопченных труб – единственный доступный пейзаж для воспитанников интерната. Он как бы намекает: вот ваше будущее, совсем рядом, а в город и соваться незачем.

«Работать на комбинате очень почетно!» – усердно вдалбливали преподаватели воспитанникам, начиная с младших классов. Казалось, это была основная тема по всем предметам. Нас водили в цеха на экскурсии и даже разрешали брать с собой застывшие медные брызги, огненным дождем сыпавшиеся при переливании из огромного ковша в чугунные формы. Из-за опасных тысячеградусных брызг рабочие в горячем цеху, где даже дышать было трудно, ходили в валенках, бушлатах и железных масках. Такая же участь была уготована и интернатским мальчишкам. Девчонок распихивали по другим цехам. К моменту выпуска документы воспитанников скопом переправлялись в отдел кадров медеплавильного комбината.

А мне повезло! В семнадцать лет меня вместе с закадычной подругой Ленкой Бариновой зачислили посудомойками в заводскую столовую. Пусть здесь платили поменьше, чем на сортировке руды, зато не надо было каждый вечер отмывать в общаге холодной водой лицо и руки от пыльной корки и отхаркивать черную дрянь, оседавшую в горле, несмотря на респиратор.

Вчера Барсук провез меня по центральной площади, объяснил, как действовать. К зданию с табличками он не подъезжал. Там запрещающий знак. Я знаю правила дорожного движения. Муж Николай, работавший шофером, успел обучить меня вождению. Мы мечтали купить подержанный автомобиль и ездить с ребенком по выходным на лесное озеро…

Но это было еще до того дня, когда Мир Рухнул. В двадцать один у меня уже нет мужа, как нет и второго маленького Коли. Я совершенно одна, и у меня нет выбора. Вопреки своей воле я вынуждена топтаться на этой площади с пистолетом в пакете в ожидании важной персоны.

Середина 90-х. Идет передел собственности. Уральские комбинаты, заводы и рудники в одночасье превратились в лакомые куски для многих лихих людей. Оказывается, невзрачная продукция имеет реальную цену в твердой валюте, несравнимую с копеечными затратами на работяг.

Однако этих подробностей я еще не знаю, мое внимание сосредоточено на площади. «Увидела-сфотографировала-проанализировала», – как вдалбливал Кирилл Коршунов, мой лесной учитель.

Я вижу, что подходы к городской администрации охраняются милиционерами. Но это громко сказано. Одного взгляда достаточно, чтобы понять, что здесь собраны самые нерасторопные из людей в погонах. Их трое. Несут дежурство «постольку поскольку» и страшно завидуют коллегам, которые сшибают деньгу на «хлебных» местах: около вокзала, на рынках, у автостанции.

Лишь избранные автомобили со спецпропусками могут подкатить к подъезду красивого особняка. Я жду одну из таких машин, самую видную в городе. Когда-то я ждала вымышленный белый лимузин с родителями, сегодня мне нужен реальный черный «Мерседес».

А вот и он. Шурша шинами, блестящий автомобиль степенно огибает памятник Ленину.

Я ускоряю шаг, верчу задом. Ленивый сержант милиции пялится на шустрые девичьи ножки. По-моему, он пытается разглядеть фасон моих трусиков под легким платьем. Типичный кобель в форме. Одна извилина – и та от фуражки. На пластиковый пакетик в моей руке он не обращает внимания. Да и с чего волноваться? Обстановка на площади спокойная, качков в спортивных костюмах не наблюдается, митингующих старушек тоже. На это и сделан расчет.

Милиционер с сожалением отлепляет взгляд от моей тугой попы, готовясь вытянуться перед мэром города. «Мерседес» останавливается у парадного подъезда. Шофер выходит и распахивает заднюю дверцу. Появляется надменный мужчина в строгом костюме с дорогим портфелем. Он красив и ухожен, явно нравится сам себе, во взгляде неприкрытый апломб: «Мне можно всё!» Шлейф кондиционированного воздуха доносит из распахнутого салона ауру богатства и излишества. Это господин Марчук, мэр города.

Я помню многочисленные плакаты с его жизнеутверждающей физиономией: «Вы – мои избиратели, я – ваш слуга!» «Это ж какие бабки надо отвалить такому мачо, чтобы он согласился работать слугой?» – вопрошала потрясенная Ленка.

Но выборы давно позади. Бывший комсомольский работник, поднявшийся на первой волне демократии, спешит в просторный кабинет. До спасительных дубовых дверей ему четыре шага, а до скромной девчонки – десять. Я для него электорат. «Вас много, а я один», – объясняет его снисходительный взгляд. Он скользит наглыми глазками по моему дешевому платью, отмечает талию и стройные ножки. И вот уже читается: «Если тебя приодеть, а потом раздеть…»

Я знаю не понаслышке, о чем он думает. Фантазия рисует ему бесстыдную благодарность осчастливленной простушки. Он привык, чтобы его просили и благодарили. Желательно в разных позах и с фантазией. У него особый бзик – он коллекционирует победы над девственницами. Не одна интернатская девчонка прошла через его постель.

Марчук вглядывается в меня, решая, подхожу ли я для его коллекции. Он смотрит на молодую плоть, даже не ведая, что четыре года назад нагло ограбил эту девушку. Как, впрочем, и многих других сирот. Но разве большие чиновники обязаны помнить каждое свое воровство?

Я изображаю улыбку, хотя это трудно. Жизнь разучила меня смеяться. Сквозь целлофановый пакет нащупываю рукоять пистолета. Предохранитель заранее снят, затвор взведен. С такого расстояния не промахнуться. Я поднимаю руку. Надо сделать два выстрела, как приказал Барсук.

Сначала в грудь. А потом в голову…

5

Я убираю снайперскую винтовку и плюхаюсь за руль «корейца». Внутри клокочет злость на собственную глупость. В минуты смертельного риска я действую автоматически, как вышколенный солдат, а сейчас по-женски проклинаю себя за то, что вляпалась в опасную историю. В ста метрах догорают остатки «БМВ». Где-то рядом затаились ошеломленные «северяне». Вот-вот они отойдут от шока и захотят поквитаться. Месть для них равносильна чести, и мстить они будут мне.

Ох, не к добру моя жалость. И всё из-за него!

– Выметайся из машины! Живо!

Солдатик молчит. Ни жив ни мертв.

– Ты что, не понял? Получил жратву – убирайся!

Он пучит глаза и выдавливает:

– Кто вы?

Дурацкий вопрос! Сейчас не время растолковывать, что чем мощнее машина, тем больше ее бензобак и тем уязвимее она для умного снайпера.

– Ты выйдешь сам, или я тебя выкину! На размышление – одна секунда!

– Я… Они меня убьют.

– А мне-то что?! Ты просил еду – ты ее получил!

Секунды тикают. Рядом обозленные враги. Пора сматываться. Я выхожу, распахиваю дверцу и дергаю солдата за шиворот. Парень прижимает к груди нераспечатанные бутерброды и смотрит на меня снизу вверх. В глазах тоска и покорность. Сзади него на полу прозрачное пластиковое ведро, в нем самое милое на свете существо – черепашка Пифик. Вытянутая шея обращена к хозяйке, рот приоткрыт, а в глазах…

Черт! Лучше бы я не смотрела! Взгляды беспомощных голодных самцов так похожи между собой.

Хлопает выстрел. Я слышу свист пули.

Мои пальцы разжимаются. Солдатик прав, если я его брошу, его прикончат. «Северяне» звереют от обиды и вымещают злость на слабых. Сколько ему лет? Еще меньше, чем мне в тот день, когда Барсук подло кинул растерянную девчонку на растерзание патрульных.

…Семнадцать лет назад на главной площади Валяпинска я выстрелила в мэра дважды. В грудь. И еще раз в грудь. Марчук не упал после первого выстрела, лишь выпучил глаза и раскрыл рот. Непристойная фантазия мачо захлебнулась недоумением. И я не смогла выстрелить в лицо, удивленно смотревшее на меня.

Тем самым я нарушила правило.

Первая ошибка повлекла следующую. Барсук приказывал сразу после выстрелов бросить пистолет и бежать. И я побежала, двинув коленом в пах тупому сержанту милиции. Он трансформировался из истукана в скорчившегося эмбриона. А каменный истукан на постаменте остался в прежней позе, указывая рукой на место преступления и как бы восклицая: «Вот до чего докатились, отринув мои идеалы».

Я устремилась не в тихий переулок, куда велел Барсук, а на людную улицу. Уже за углом я заметила, как от меня шарахаются прохожие. Потные пальцы продолжали сжимать пистолет, на этот раз черный ствол грозно торчал из разлетевшегося в клочья пакета. Количество свидетелей множилось. Я поняла оплошность и свернула на соседнюю улочку.

А вот и спасение! Рыжая «копейка» торчала на том же месте, где меня высадил Барсук. Я запрыгнула внутрь и выдохнула:

– Гони!

Но за рулем никого не было!

Сердце беспомощно колотилось. Меня бросили! Барсук испугался!

Однако вскоре я поняла, что действительность гораздо хуже.

Ключи торчали в замке зажигания, я перелезла на водительское сиденье. Любимый муж успел научить меня азам вождения.

Поворот ключа, долгое вжиканье под капотом и – ничего! Еще одна попытка. Бесконечное зудение стартера, и вновь двигатель не заводится!

А спереди на улочку вырывается милицейский автомобиль и перегораживает дорогу. В машине двое. Один что-то говорит в мегафон и предлагает сдаться. А второй выходит и сразу начинает стрелять. Лобовое стекло вдребезги! Мент в штатском смело идет навстречу и продолжает палить.

И тут я узнаю его. Это Барсук!

Секундный шок – и ясное понимание.

Он оказался милиционером и всё подстроил! После выполнения задания он хочет меня убить!

Барсук накануне подробно рассказал мне, что и как делать, а сегодня привез на место и должен был ждать в «копейке». А сам пересел в дежурную машину милиции! Он подстерегал меня в намеченном переулочке и шлепнул бы там, если бы я туда сунулась. Он неспроста спрашивал, умею ли я водить машину. Его порадовал ответ. Барсук предусмотрел и запасной вариант – вдруг я смогу прорваться к машине. «Копейка» не заводится по его вине! Сейчас я умру за рулем, и легко будет доказать, что я сама приехала сюда. А убийство мэра – всего лишь личная месть сумасшедшей обманутой сироты.

Он всё продумал, но не учел главного. Я отлично стреляю. Три недели подготовки под руководством Кирилла Коршунова не прошли даром, у меня открылся талант снайпера. Барсук не раз талдычил мне, чтобы я бросила ствол на месте акции. Это азбука, так делают профессионалы, заявлял он. Но я не профессионал, а перепуганная девчонка, потерявшая на время голову. Он смело прет на меня, потому что уверен – жертва безоружна. Я нужна ему только мертвой!

Как бы не так! Если я захочу стать жертвой, то свою судьбу решу сама.

Я вскидываю пистолет и, практически не целясь, нажимаю на курок. Барсук дергается, оружие выпадает из его простреленной руки. Самоуверенное секунду назад лицо превращается в одно сплошное удивление. А затем искажается от страха.

Но Барсук не сдается. Он тянется здоровой рукой за пистолетом, но я уже полностью владею ситуацией. Следующая пуля разбивает косточки в его растопыренной ладони. Он падает на колени.

– Убей гадину! Шмаляй! – ревет раненый опер, дважды за час ставший предателем. Сначала он предал служебный долг, затем беспомощную девчонку.

Но обстановка изменилась. Я знаю, что делать.

Я вижу перед собой машину, на которой можно уехать, и смело иду к ней. Предатель Барсук корчится от боли, пытается отползти, но понимает, что обречен. Наши взгляды встречаются, презрение наталкивается на страх, секунда кристаллизуется в вечность. Я плюю в него и прохожу мимо. Мокрый от пота Барсук валится на дорогу.

Ствол моего пистолета направлен на дрожащего милиционера в машине. Тот, наконец, выдернул табельное оружие и пробует прицелиться. Его руки дрожат, мои нет. Звучат сразу два выстрела. Одна пуля крошит кирпич в стене дома за моей спиной, другая рвет руку и застревает в локте.

Я спихиваю раненого с водительского сиденья и сажусь за руль. Пистолет на коленях, сосульки слипшихся волос задевают ресницы. Подстраиваю зеркало. И вижу под юным обличьем повзрослевшую на двадцать лет женщину. Я веду захваченный автомобиль и молчу. Я еще не понимаю, в кого превратилась. Милиционер скулит, перекосившись от боли, и ждет неминуемой смерти.

Выехав из города, я останавливаюсь и командую:

– Вылезай!

Он просит пощады и говорит много слов. Я ничего не хочу слышать и выталкиваю его на обочину. Двигатель работает, дверца остается открытой, на коленях пистолет. Милиционер зажмурился и ждет выстрела. Но вместо пули из салона вылетает аптечка.

– Наложи жгут, – советует вооруженная девчонка, умеющая точно стрелять.

Эти слова он потом не устанет повторять следователю и журналистам.

По горячим следам меня не поймали, но личность установили быстро. Светлана Демьянова.

Возможно из-за имени, а может из-за того, что, расправившись с алчным чиновником, от которого многие пострадали, я пощадила простых оперативников, кто-то из впечатлительных журналистов назвал меня Светлым Демоном. Кличка прижилась, вышла за пределы области и давно фигурирует в сводках федерального розыска.

6

Серость часто побеждает яркость, особенно в российской глубинке. Даже солнце, как ни тужится, сердешное, но пасмурных дней на просторах от Охотского моря до Балтийского гораздо больше, чем ясных. Серенький корейский джип едет дальше, а от породистого блистательного «баварца» остается тлеющий скелет и зловоние жженой резины.

Солдатик жадно ест бутерброды. Крошки сваливаются с его губ, попадают в ведро к Пифику, но черепаха их игнорирует. Животное ждет зелень. Пифику терпения не занимать, он может ждать так целую неделю. Этим он похож на свою хозяйку.

Ведь что самое главное в профессии киллера? Не тренированное тело и умение драться. Не владение оружием и быстрая реакция. Даже не конспирация и искусство заметать следы. Самое главное в этой скверной профессии – умение ждать и не расслабляться.

Однажды я шесть часов провела в застывшей позе ради секундного шанса. Дернулась занавеска в окне, мелькнул горбоносый силуэт – я плавно спустила курок. Шесть часов – и один выстрел. Это рутина профессии. Были в моей практике ожидания и похлеще.

Три недели подряд, каждый день по нескольку часов, я караулила в одном и том же месте очень предусмотрительного господина. Тот совершил столько гнусных дел, что прекрасно знал – будут мстить. Он окружил себя лучшими телохранителями. Бронированный автомобиль с джипами сопровождения, разные пути следования, у дома и офиса грамотно перекрыты все траектории обстрела, никаких посещений клубов и ресторанов, никаких прогулок. В общем, не подступиться. За полгода спалились три бригады киллеров, устраивавших взрывы и пальбу из гранатометов. Лишались жизни невинные люди, а богатый умный мерзавец всякий раз оказывался невредим.

И тогда заказ достался мне. На кону стояли не столько большие деньги, сколько моя репутация. В определенных кругах знали, что если Светлый Демон берется за заказ, то выполняет его всегда, работает чисто и исчезает бесследно.

Я проанализировала ситуацию и поняла: единственный шанс – надеяться на случай. Как ни странно звучит, это тоже стратегия. Я узнала, что в конце восьмидесятых мой клиент поднялся на торговле цветами, считал себя знатоком нежных растений и любил сам выбирать букеты. Как часто он покупал цветы, было неизвестно, но я догадывалась, что по требованию охраны он делал это спонтанно в разных местах. «Безопасных» точек на его маршрутах было несколько. Я выбрала самую трудную для атаки и каждый вечер дежурила на крыше пятиэтажки напротив одного и того же цветочного павильона. До возможной цели двести метров, листва деревьев, широкая трасса, сумерки, а порой и пелена дождя. Кортеж клиента несколько раз проносился мимо, но я вновь и вновь возвращалась в засаду. И расчет оправдался. Трехнедельное упорство подарило мне полторы секунды прямой видимости между прицелом винтовки и головой клиента…

Я взглянула в зеркало заднего вида и хмыкнула. Непосредственность растапливает любую обиду. Такого восторга от приема пищи вы не увидите ни в одном ресторане высокой кухни. Я почувствовала себя хозяйкой, сумевшей угодить взыскательному гостю.

– Запивай, а то подавишься, – посоветовала я голодному солдату.

– Угу.

– Ты кто?

– Коля, – глотнув холодного чая из бутылки, ответил солдатик.

– Это я уже слышала. Ты сбежал из части? С оружием?

Коля испуганно замотал головой.

– Почему же тебя ищут кавказцы? Они ребята не простые, это бойцы.

– Я хотел… подработать.

– У них?

– Нет.

Я свернула к АЗС. Стрелка уровня топлива застыла на нуле. Не хватало еще заглохнуть посреди трассы. Я надвинула на лоб бейсболку, вставила заправочный пистолет в горловину бензобака и пошла платить. Сквозь маленькое толстое стекло кассы проглядывало сморщенное мужское лицо с шустрыми глазками.

– Издалека? – спросил кассир, принимая деньги.

Я обернулась. Под освещенным козырьком хорошо читался передний номер моего автомобиля с кодом Московской области. «А номера придется сменить, – с досадой подумала я. – Засветилась раньше времени».

– Издалека, – пришлось подтвердить очевидное, и раз возник разговор, я решила навести справки. – Заметила неподалеку голосующего солдата. Это не подстава? У вас на дорогах не шалят?

– Солдата? Так его второй день ищут!

– А что случилось?

Как всякий любопытный человек, кассир оказался и словоохотливым.

– Из охранения бежал, с автоматом. Неуравновешенный психопат, убить может любого! Нас предупредили: в разговоры с ним не вступать и сразу сообщать куда надо.

– Автомата я у него не видела.

– Под одеждой спрятал. Вы же мимо проехали? – Кассир сверлил меня придирчивым взглядом, норовя заглянуть под козырек.

– Ну, да.

– А вот если бы остановились, не видать вам своей машины.

– Да уж, повезло. А откуда он сбежал?

– У нас тут фармзавод был. Небольшой. Антибиотики выпускал, еще в советское время. Потом завод закрыли. Он долго никому не нужный стоял, а в этом году сносить стали. Торговый центр будут строить. Так там с месяц назад военную охрану выставили. Вот оттуда солдат и дал деру.

– Стройку автоматчики охраняют. Зачем?

– Там вроде опасную химию обнаружили. А вообще-то, охрана нигде не помешает. У нас народец шустрый. Если где-то что-то плохо лежит – ух! В прошлом году мне провода срезали. Тут, за стеной, и под напряжением. Два дня заправка не работала.

– Поймали воров?

– Во второй раз – да. Я ведь из военных. – Кассир гордо выпятил грудь.

Я догадалась, что он презирает свою работу и смотрит на окружающий мир словно через амбразуру танка, выгадывая момент, когда понадобятся его прежние навыки. Я вспомнила о «северянах». Какое им дело до дезертира?

– Выходит, солдата военные ищут, – раздула я огонек беседы.

– Ко мне из милиции приезжали. Телефончик оставили. Вот. – Кассир придвинул листок. – Самому Барсукову звонить надо.

– Кому? – я невольно напряглась. – Вы сказали – Барсукову?

– Да, Геннадию Андреевичу Барсукову. Начальнику городской милиции.

Барсук! Неужели тот самый? Тогда он был оперативником в звании старшего лейтенанта, а вел себя как бандит.

Спустя несколько лет опытный милиционер старой закалки доходчиво объяснил мне, что настоящий опер всегда ходит по лезвию бритвы. С одной стороны Закон, с другой Беззаконие. Свалишься в строгий Закон – уходи в следаки или адвокаты. Рухнешь в Беззаконие – дорога тебе в преступники. Барсук еще тогда свалился в Беззаконие, но расставаться с погонами не спешил. Новые времена не требовали от ментов искусства канатоходца, а позволяли прыгать с одной стороны на другую, всюду извлекая выгоду.

Барсук лично разъяснил мне, в кого и где надо стрелять. Он привез меня к зданию мэрии, а потом хотел тут же прикончить и получить повышение по службе. Одноразовый киллер – вот как называется уготовленная мне в тот день участь.

Он или нет? Имя-отчество мне ни о чем не говорило. Семнадцать лет назад я знала его только по кличке, которая ему явно подходила. Мелкий хищник с острыми зубками.

Барсук!

7

В юности, как и большинству девчонок, мне нравились мужчины с хорошей фигурой и военной выправкой. Я была высокой и стройной девушкой и, конечно, представляла рядом с собой широкоплечего парня с узкими бедрами, сильными руками и уверенным взглядом. Подлец Барсук был именно таким!

Ох, девочки, не клюйте на фасад, смотрите глубже – в глаза, в душу, а главное, в голову избранника проникните! Там и характер, и ум, и мысли сокровенные.

Барсук встретился мне позже, в двадцать один, когда моя жизнь уже рухнула с обрыва и ничего не стоила.

А в шестнадцать лет я впервые увидела Николая.

Его провожали в армию. Размалеванная губастая деваха с толстой задницей под короткой юбкой висела у него на шее и бесстыже слюнявила подбородок.

– Ирка, ты меня дождешься? – спрашивал парень.

Пьяная больше призывника девица клялась в вечной любви, терлась бедрами и пускала слезу. Она держалась за крепкую фигуру, потому что стоять сама не могла.

– Все слышали! – гудел парень и бил себя в грудь. – Ирка Жаркова будет ждать Колю Демьянова из армии и хранить ему верность!

Так я узнала имя молодого человека, который мне очень понравился. Я, девчонка из интерната, с завистью смотрела на шумную веселую компанию. Вот если бы меня полюбил такой парень, мечтала я и заливалась краской.

Наверное, мои глаза излучали такое пронзительное тепло, что Николай заметил светло-русую девчонку в невзрачной одежде, стоявшую неподалеку. Он даже отстранился от своей подруги и улыбнулся мне. Я окончательно смутилась и поспешила уйти. Но когда через пару десятков шагов я обернулась, стройный парень всё еще смотрел мне вслед. Я вспыхнула и потупилась. Озорные мужские глаза подмигнули мне и обожгли угольками счастья.

Через год я с подружками регулярно бегала из интерната на дискотеку во Дворец металлурга. Там я вновь увидела ту самую Ирку Жаркову, которая в слезах проводила в армию Николая Демьянова. Подвыпившая Ирка в грохоте музыки и свете вспышек бойко вертела тяжеловесной нижней частью, периодически бросаясь в объятия к носатому крепышу в спортивных штанах с косыми яркими полосками ниже колен. На парне белели модные кроссовки с длинным языком и пластиковыми вставками, он чувствовал себя королем. Меня удивило и обидело поведение девушки, ведь она же клялась в верности и любви! А как же Николай? Она забыла его? Или танцы – ничего не значащие дружеские ужимки?

Я проследила за Ириной. После дискотеки та сразу откололась от компании. Ее по-хозяйски увлек в кусты парень в белых кроссовках. Девчонка хихикала и не сопротивлялась.

Я стеснялась идти дальше. Возможно, я слишком плохо думаю о людях. В интернате крупицы добра и святости бултыхаются в грязном болоте зла и блуда. Но ведь мир не ограничивается сиротским приютом. Должны существовать нормальные отношения, где слова не расходятся с чувствами. Ирка Жаркова из благополучной семьи, это видно по ее фирменным шмоткам. Она должна быть чище меня.

И все-таки я двинулась дальше. Ради истины. Ради призывника с озорными глазами, которые умеют обжигать счастьем.

– Ого! Да ты не Гера, ты Геракл. У тебя такой мощный! – слышится бесстыдный женский шепот.

– Давай, начинай, – нетерпеливо требует парень.

Пьяные смешки прекращаются. Я крадусь сквозь темные кусты на другой звук. Сначала я не понимаю его природу. Но вот уже виден парень. Он по грудь торчит над кустами, его голова запрокинута, а глаза закрыты. Ирки не видно. Лишь частые скользкие звуки откуда-то снизу. Так чавкают влажные губы, когда ими жадно сосут… Нет, не карамельку!

Я – интернатская девчонка, и этим все сказано. Светло-карие глаза у меня от папы, белокурые волосы от мамы. Или наоборот. Я не знаю! И неизвестность гложет меня всю жизнь. Если вам про себя это известно, поверьте, счастье состоит вот из таких мелочей! А не из той грязи, которую сирота познает намного раньше вас.

Я прекрасно догадываюсь, что происходит за кустами, но всё еще надеюсь на чудо, которое должно быть, пусть не в моей, а в другой нормальной жизни, где любовь и верность ходят рука об руку!

Ладони раздвигают кусты. Чуда нет. Ирка на коленях перед спущенными штанами с яркими полосками. Толстые губы вытянуты, подбородок ходит туда-сюда. Носатый парень замечает слежку и ухмыляется.

– Тоже хочешь? Пристраивайся.

Ирка, не отвлекаясь, косит затуманенным взором. Я убегаю, не разбирая дороги, тело царапают хлесткие ветки. Сзади слышится глухой женский смех, по которому ясно, что рот у Ирки по-прежнему занят.

Еще через год я встретила Николая Демьянова.

В то время я уже работала в столовой медеплавильного комбината и выбежала на минутку из душной кухни на задний двор. Там разгружалась машина с продуктами. Шофер курил, стоя на дебаркадере. Я спиной почувствовала заинтересованный взгляд и ничуть не удивилась. Все девчонки на кухне ушивали халатики по фигуре и надевали их поверх белья. Белая ткань в меру просвечивала и привлекала мужское внимание.

– Привет, – послышалось за спиной. Я неохотно обернулась. – Помнишь, два года назад, я в армию уходил? На привокзальной площади?

Я обомлела, пораженная встречей с тем самым Колей, который порой мне даже снился.

– А я тебя помню, – продолжил он, думая, что я его не узнала. – Могу рассказать, в каком ты была платье.

Он в точности описал мою одежду, по-доброму вглядывался в лицо, а в его глазах неотвратимо разгорались уже знакомые колющие угольки.

– Ты кого-нибудь провожала в тот день?

– Нет, – поторопилась ответить я и, покраснев, призналась: – Я тебя тоже запомнила.

– Демьянов! – крикнула пышная заведующая столовой и сверкнула в меня глазами. – Принимай тару!

Он заторопился, спросил:

– Ты когда заканчиваешь?

– В шесть.

– Я тебя подвезу.

– Да мне тут близко. В общежитие.

– Всё равно подвезу! Жди! – и умчался.

После работы я специально замешкалась, чтобы ушли девчонки. Распустила хвостик, расчесала светлые волосы, которыми гордилась, и вышла в шесть двадцать. Ни Демьянова, ни его машины! В груди кольнула обида.

Не дождался, забыл. А может, пригласил другую? Ну и пусть! Не нужен мне такой!

Я прикусила губу и поплелась к проходной. Автобус в город, конечно, уехал. Следующий будет через полчаса. Я упрямо топала вдоль дороги, чтобы усталость набрала вес и придавила тоску. Сзади кто-то догнал, посигналил.

Не надо мне больше доброхотов!

А сверху знакомый голос:

– Прости, на базе задержали.

Я не знала – злиться или улыбаться.

– Меня Николаем звать, а тебя как?

– Света. – Губы дрогнули и расплылись в улыбке.

Он подал руку. В кабине было жарко, окна открыты, и ветер, издеваясь, доказывал бесполезность любых расчесок. Николай рассказывал об армии, и с его слов выходило, что служба состоит из подколок и шуток, которые, впрочем, я не все понимала. Я думала, знает ли он об Ире и какие у них теперь отношения.

– А Ира? – неосторожно вырвалось у меня. – Та девушка, которая тебя…

Я умолкла, заметив, как заиграли желваки на мужских скулах.

Выходит, знает.

Шутки как отрезало. Николай молчал, а потом вдруг выпалил:

– Все девки суки! У вас в интернате небось трахаются лет с четырнадцати? Или я оптимист? С тринадцати?

Я отодвинулась. За год «взрослой» жизни меня не раз попрекали интернатом. Уже два моих одноклассника загремели в колонию. Оба за хулиганку. Хватались за ножи в ответ на словесные обиды.

– Чего молчишь? А то я не знаю, что у вас там творится!

– Люди разные… В интернате тоже, – тихо заметила я.

– Дают, как только сиськи вылупятся? Да?

– Есть и такие, – согласилась я.

Грузовик внезапно остановился. Разогнавшаяся придорожная пыль залетала в окно, оседала на покатый капот.

– А ты? – спросил Николай, кося глазами на мои коленки.

– И что бы ты хотел услышать? Какую тебе надо?

Тяжелое молчание давило. Я дернула скобу на двери и выпрыгнула из кабины.

– Дурак! – выкрикнула я и быстро зашагала вперед, чтобы он не заметил моих слез.

8

– Так, где вы встретили солдата? – вкрадчиво поинтересовался разговорчивый кассир АЗС. По-моему, он повторил вопрос уже дважды.

– Что? – Я с трудом стряхнула воспоминания.

– Я про солдата. Где вы его видели?

– Там, – неопределенное движение рукой. – Минут пять-шесть отсюда.

– Разговаривали с ним?

– Зачем мне псих? – уклончиво ответила я, забирая сдачу.

– А мимо огня вы проезжали? – мужчина почти прилип носом к стеклу.

– Какого огня? – я пожалела, что не надела темные очки.

– Вы должны были заметить. Была яркая вспышка. Даже мне было видно. Что там случилось?

– Не знаю, не видела. Мне пора. – Я поторопилась уйти от въедливого кассира.

9

Женщина оператору АЗС не понравилась. Одета по-мужски, прячет глаза, уходит от ответа – но даже не это главное. Сокращенный в 90-х армейский капитан навек усвоил запах пороха и сейчас учуял его от рук клиентки – сквознячком затянуло в щель, когда она расплачивалась. Так же пахло от его ладоней после стрельбы, пока руки с мылом не отдраишь.

Он вытянул шею, провожая гостью бдительным взглядом. Когда она открыла дверцу автомобиля, в салоне вспыхнуло освещение. Кассир заметил фигуру на заднем сиденье, которая тут же опустилась. Ему показалось, что на пассажире кепка камуфляжной расцветки с высокой тульей, именуемая в армии полевой фуражкой.

– Замечательная ты наша. Солдата в темноте заметила, а вспышку огня нет. Зато я всё вижу и всё чую, – бурчал отставник, набирая телефонный номер полковника Барсукова.

Это был уже второй звонок за последние пять минут начальнику УВД по Валяпинску Геннадию Барсукову. Сообщения прекрасно дополняли друг друга. Сначала коллега с Северного Кавказа, злобно матерясь, доложил о сучке в широких штанах, стреляющей как дьявол. Затем последовало обстоятельное описание женщины с запахом пороха от рук и прячущегося пассажира в солдатской фуражке. В результате полковник знал марку, цвет и номер подозрительного автомобиля, а также направление его движения. Сложив дважды два, он догадался, что в салоне находится беглый солдат, которого надо поймать. И не просто поймать, а уничтожить! В самое ближайшее время!

Иначе досадная неприятность перерастет в Большую Проблему.

Вот только новое действующее лицо появилось в его владениях совершенно некстати. Проанализировав еще раз полученные сообщения и покопавшись в профессиональной памяти, полковник поежился от недоброго предчувствия. Подозрение росло и крепло. Неужели это она? Не может быть! А кто еще так смело решает проблемы с помощью снайперской винтовки?

Новый детальный разговор с внимательным кассиром АЗС догадку подтвердил.

Вот так сюрприз! Огромный сюрпризище с жирным знаком «минус».

Подтянутый широкоплечий полковник с большими залысинами злобно раздул ноздри. Он сидел в пустом кабинете за массивным темным столом. Пальцы нервно массировали старый шрам от пули на левой ладони. Рука с тех пор потеряла цепкость, что постоянно напоминало о былом унижении.

– Зачем ты вернулась? Зачем тебе понадобился мой солдат? Почему ты его защищаешь? – угрожающе цедили узкие губы. – Ты, кажется, не понимаешь, что времена изменились. Стрелять теперь имеют право только люди в форме. Ты возвращаешься в город, который подчиняется мне.

Он покрутил шеей, хлопнул здоровой ладонью по столу и рявкнул в пустоту:

– Ну что ж, добро пожаловать в родные места, Светлый Демон! Я встречу тебя с максимальными почестями!

10

За ближайшим поворотом показался серый город, угрожавший небу разнокалиберными жерлами полосатых труб. «Уж я Тебя достану, если Ты там есть!» – фыркала смрадом батарея труб. Самые длинные нервно мерцали мигалками, отпугивая самолеты, чтобы алюминиевые букашки не вмешивались в серьезный разговор адских машин с чистыми небесами.

Валяпинск. Один из промышленных городов Урала, где не бывает чистого снега.

Я даже притормозила. Сизые выбросы на фоне темного неба смотрелись умиротворенно и гармонично, как кресты на кладбище. Город выглядел как и прежде. Медеплавильный комбинат день и ночь работал по той же технологии, что и сто лет назад. Другие заводы по количеству труб лишь немногим уступали главному коптильщику.

Но были заметны и новшества. На старом храме появились сияющие кресты, даже на позолоту центрального купола кто-то расщедрился. Более того, я с удивлением разглядела купола двух новых церквей! Раньше их не было.

Как и по всей стране, уцелевшие после жестоких битв толстосумы открещивались от былых грехов постройкой соборов и мечетей, надеясь сохранить захваченные привилегии после встречи со Всевышним. Чем страшнее были грехи, тем круче получались культовые сооружения. В столице чиновничий люд, ошалевший от тучных взяток и невиданных откатов, восстановил грандиозный храм для Патриарха. А самую большую мечеть в стране отгрохали, естественно, в самой кровавой республике.

А может, о спасении души никто и не думал? Так, возводили обязательную социалку для работяг, как раньше дома культуры.

Центр города угадывался по более интенсивному освещению. Где-то там возвышается на пьедестале каменный свидетель моего первого «заказа». Наверняка его не снесли и ежегодно закрашивают голубиный помет на лысине за счет средств налогоплательщиков, средняя продолжительность жизни которых на двадцать лет меньше, чем в странах, где на центральных площадях не сыщешь одинаковых истуканов.

Но рядом есть светлое место. Аккуратный купеческий особнячок, переделанный в Дворец бракосочетания. Оттуда под марш Мендельсона я вышла под руку с любимым человеком. Это был самый радостный день в моей жизни, предвестник бесконечной череды счастья. Я обрела то, чего никогда не имела, но о чем мечтала до щемящей боли в груди. Я обрела свою семью. Не ту большую безликую семью, о которой талдычил директор интерната Белановский на торжественных собраниях, а маленькую, собственную, родную, состоящую пока только из двух человечков – меня и любимого Коленьки.

После ссоры в кабине грузовика Николай Демьянов встречал меня каждый день. Он поджидал у общежития, но я проходила мимо. Он толкался на заводской кухне, его выгоняли. Он приглашал меня в кино и на танцы, а потом выбрасывал билеты. Он вел тяжелую машину со скоростью черепахи, наблюдая, как я иду по тротуару. Однажды такой эскорт чуть не закончился наездом на женщину с коляской.

– Дурак! – крикнула я. И это было второе слово, точнее, то же самое, которое он услышал с момента, как я выпрыгнула из кабины.

Николай открыл дверь и расплылся в счастливой улыбке. Мне показалось, что в уголках его глаз блеснули слезинки. От смущения он ткнулся подбородком в грудь, стараясь прикрыть лицо. И тогда я впервые заметила в его русых волосах две макушки. Волосы между ними раскручивались навстречу друг другу и образовывали смешной непокорный гребешок. У меня больше не получалось хмуриться. Мне так захотелось провести рукой по его голове. Я потянулась вверх, он дернулся, мои пальцы задели его нос, словно дали щелбан. Наши глаза встретились, и мы дружно рассмеялись.

Потом были другие слова. Теплые встречи, нежные прикосновения, трепетные поцелуи и то самое, единственное и неповторимое, когда он нашел ответ на свой циничный вопрос и понял, что я ждала только его. И была свадьба. С завистливыми взглядами подружек, которые я не замечала. Счастье накрыло меня, как снежная лавина неумелого альпиниста. Я не разглядела даже злых глаз Ирки Жарковой и не расслышала ее пьяные угрозы.

В девятнадцать лет я родила здорового и крепкого малыша. Мы назвали его, как и папу, Коленькой. У малыша тоже были две макушки, и нежный пушок волос между ними наползал друг на друга, норовя вздыбиться смешным хохолком. Наша семья стала больше, превратилась в треугольник – самую крепкую конструкцию, из которой состоят опоры кранов и мостов. Я была уверена, что рядом с моим сыном всегда будут мама и папа. Ведь это и есть счастье. Для всех троих. И в первую очередь для моего малепусенького солнышка с бархатной кожей. То, чего не досталось мне, я с лихвой подарю родному созданию. У него должно быть совсем другое детство…

Я смотрела на город, который подарил мне самый счастливый день, когда в семье появился сынишка, и самый страшный день, когда мой Мир Рухнул.

Тогда я была юной и ранимой девушкой со светлыми волосами ниже плеч. Сегодня я возвращаюсь в Валяпинск совершенно другим человеком. Одиноким, уверенным в себе Светлым Демоном.

Я не ношу украшений, на лице нет макияжа, волосы коротко острижены. Так легче менять внешность, используя парики, а порой усы и бороду. Я периодически меняю цвет волос, сейчас они черные. Я научилась быть разной. Если потребуется, я с одинаковым успехом превращусь в обольстительную сексуальную блондинку, испитую неопрятную бомжиху или сутулого мужика невнятной наружности. Это важная часть моей профессии.

Валяпинск тоже изменился, но так и остался – самым-самым. Я вернулась сюда, чтобы понять свое прошлое и выполнить самый странный заказ в своей жизни. Я не знаю имя клиента. Я знаю лишь день, когда должна его убить.

Послезавтра.

11

На выезде из города вдруг показались три машины с мигающими красно-желтыми балками и фонарями на крышах. Милиция! Вот и расплата за добрый жест у придорожного кафе.

Я выключила габаритные огни и свернула на грунтовую дорогу, уходящую в лес. Потом долго петляла по проселкам, удаляясь от города, пока не наткнулась на заброшенную деревеньку. Посмотрела на дисплей мобильного телефона. Здесь даже сотовая связь не брала. Хорошее место для укрытия. Если кто-то и заметит чужака, не сможет никуда сообщить.

Пора было искать место для ночлега. Я проверила въезд на заросший участок – нет ли опасности для колес – и загнала автомобиль в высокий бурьян за покосившийся сарай. Дом на участке отсутствовал, видимо, былой сруб представлял интерес для хозяйственных мужичков.

– Вылезай, пассажир, – скомандовала я. – Здесь переночуем, а утром разбежимся.

– Я могу уйти сейчас. – После еды солдатик выглядел уверенно. – Спасибо, что покормили. Я и вам кое-что оставил.

– Нет уж! Никуда сегодня не пойдешь! Тебя непременно сцапают, а ты выведешь на меня. До утра здесь побудешь. – Я не удержалась и со вздохом добавила: – Так мне спокойнее, Коля.

Из-за этого простого имени я и засветилась по-глупому. Если спросят глазастого заправщика, тот четко меня опишет. А попадется ушлый милиционер и сопоставит портрет с базой данных федерального розыска… Да, осложнила я себе задачу. И что на меня нашло? Зачем за паренька вступилась?

– А вас как зовут?

– Светлана. А это Пифик, – ответила я, доставая пластиковое ведро с черепахой. – Ты поел, а он еще нет. Укачало беднягу. Просыпайся, Пифик. Сейчас поищу чем тебя порадовать.

– Светлана, а вы кто? – с долей опаски поинтересовался солдат. – Ловко стреляете.

– Сегодня я твой друг. Так получилось. Сама не хотела, если честно. А про стрельбу забудь. Не было ничего. Мы просто уехали. – Я посчитала объяснение достаточным и продолжила разговор с черепашкой. В моей жизни часто случались недели, когда я общалась только с Пификом. – Одуванчиков я что-то не вижу, зато есть клевер. Ты же любишь сладкие цветочки. Я бы выпустила тебя погулять, Пифик, но уже темно, заблудишься. Поэтому извини, дорогой. Вот тебе букетик. Наслаждайся прекрасным и полезным.

Я положила под морду животному сиреневые бутончики клевера. Пифик открыл рот, вытянул морщинистую шею, цапнул цветок и подал голову назад. На цветке образовалась проплешина.

– Так, на аппетит мы не жалуемся. Замечательно. – Я обернулась к солдату. – А ты что стоишь, рот раскрыл? Проверь сарай. Там есть возможность поспать?

Через три минуты Николай вернулся, отряхивая грязь со штанов.

– Нет. Там был курятник. Гнилые доски и старый помет.

– И выглядит он ненадежно. Если ты чихаешь или храпишь, сооружение может рухнуть.

– Я не храплю.

– Надеюсь.

В итоге мы расположились в машине, откинув до предела спинки передних сидений. Я приоткрыла окно, чтобы дышать свежим воздухом и слышать окружающие шорохи, поправила пистолет в кармане куртки и сказала:

– А теперь, дружок, я хочу услышать твою историю. Только сказку не сочиняй. Сказки я не люблю, как-то в детстве не сложилось.

– У меня тоже.

– Что так? Мамка книжек не читала?

– Я детдомовский.

– Из Валяпинска? – заинтересовалась я, прикидывая по возрасту, не могли ли мы пересечься. В нашем интернате дети воспитывались с трех лет до восемнадцати.

– Нет. Я с Поволжья.

– Родителей помнишь?

– Не-а. Меня подбросили к дому малютки. В записке было только имя. Субботиным записали, потому что в субботу нашли.

– Вот и встретились два одиночества…

– Что?

– Да это я так… – Я по-новому взглянула на солдата. Знаете, как отличить детдомовского ребенка от обычного? Сирота не смотрит вам в глаза. Его столько раз обманывали и пичкали нотациями, что он закрыл окошко в свою душу. Солдат, конечно, давно не ребенок, но взгляд его поймать мне не удалось. – Рассказывай, Субботин, почему из армии сбежал? Деды достали?

– Я сам дед. Точнее, дембель. После майских дембельнулся… С месяц уже.

– Только не трепись, Субботин. – По фамилии мне называть его стало легче. Уж слишком много щемящих воспоминаний у меня вызывало родное имя Коля. – Я же предупредила – сказок не люблю! Ты сбежал из охранения, прихватил автомат. Кстати, где оружие?

– Какой автомат? – встрепенулся солдатик. – Я ушел без автомата. Я свободный человек, потому и ушел.

– Свободный, – ухмыльнулась я. – Свободные люди в кустах не прячутся.

– Мне бы подальше куда уехать. А там…

– Тебя везде достанут, дезертир. Твои приметы на каждой заправке! Дослужить, что ли, не мог? Сейчас год всего служат.

– Дослужил я! Дембельнулся, как положено.

– Да ну тебя! Не хочешь рассказывать – не надо. Завтра всё равно разбежимся.

Я прикрыла глаза, собираясь забыться тем чутким сном, когда крупица сознания, словно часовой на посту, бдит, чтобы при любой опасности разбудить отдыхающий организм. Почти всегда я спала в верхней одежде, имея под рукой оружие. И трижды это спасало меня.

– Мы дали подписку о неразглашении, – после нескольких минут молчания прорезался Субботин.

– Вот трепло. – Я зевнула. Равнодушие слушателя чаще приводит к красноречию рассказчика, чем назойливые вопросы.

– И документы у нас забрали. Мы охраняли чертов подвал и не могли никуда уйти с территории. У нас был контракт, на два месяца. Я решил: почему денег не заработать, если ехать все одно некуда. Хомут, Стас и Глыня тоже согласились.

Я незаметно наблюдала за ним. Взволнованный солдат жестикулировал, периодически озирался в темноту и на мгновение замолкал. Потом спохватывался и продолжал рассказ. Я не перебивала.

– За неделю до дембеля командир части собрал пацанов, у которых срок заканчивался, и предложил. Мол, в Валяпинске можно чутка подработать. А делов-то всего ничего – охранять склад. Как в армии в нарядах, тока попроще. Я с Глыниным из одного детдома, другим тоже вроде как спешить не к кому, командир по личным делам, наверное, смотрел. А бабки нормальные предложил и полное довольствие в придачу. Конечно, платить не он будет, а тот, который нанимает. Хозяин, мол, серьезный, контракт подпишете и всё такое… Без кидалова, короче. Только пить нельзя и без выходных. Потому и бабки приличные… Два месяца – это ерунда, армия к дисциплине приучила. Мы, четверо, и согласились. А чо, думаем, хоть на прикид гражданский заработаем. Командир нам раньше всех документы выдал…

Привезли нас на склад. Только это не склад оказался, а стройка за забором. Две бытовки, между ними дыра в земле, лестница вниз, вроде как вход в подвал. Вот этот вход мы и охраняли… Что там, чего – нас не интересовало, мы вниз не спускались. Туда ходил Доктор – хмырь лысоватый с бородкой и в очках. Так его назвал наш Хозяин и велел слушаться. Доктор так Доктор. Он к нам особо не приставал, всё молчком да молчком. Спустится на несколько часов, потом поднимется и уходит. Компьютер плоский с собой таскал, ноутбуком называется. Иногда скляночками звенел. Как-то раз Доктор пришел с Хозяином. Тот объяснил нам, что в городе грипп свирепствует, надо колоть лекарство. Типа витаминов для укрепления иммунитета. Мол, больничные он не признает и платить больным не будет. Я попросил таблетками, с детства не люблю, когда колют. Но Доктор головой покрутил – только уколы. Принес он ампулы, не из города, а снизу, из подвала. Может, он раньше их в больнице взял и туда притащил, я не знаю. Только ампулы чудные – черные, непрозрачные. Я раньше таких не видел. На них еще красные буквы и цифры – и все разные! Доктор велел рукава закатать, резиновые перчатки надел, маску на харю и в ноутбук данные заносит – напротив наших имен номера ампул вбивает…

Я интересуюсь скромно, почему лекарство-то разное? Он сказал, что оно одинаковое, но от разных производителей. Он будет исследовать эффективность. Вколол Хомуту, записал. Потом Стасу… Мне не понравилось, как Доктор отвечал. Мямлит под нос, глаза отводит. Да и какие разные производители, если упаковок нет, все ампулы из решетки с дырками торчат и на них одной краской намалевано? Когда моя очередь подошла, я спросил: а себе, Доктор, вкололи лекарство? Еще вчера, отвечает. Но как-то неубедительно. А какую ампулу? Вот как тебе. Но я же вижу – врет! И продолжаю: а чего в таблицу себя не занесли? Если исследуете, зачем вторую такую же колоть? Он ноутбук захлопнул, побагровел и со шприцем к моему локтю тянется. Не, дорогой, так не пойдет. У меня и насморка-то нет, на фиг мне твое лекарство? Будь спок, не заболею. Глыня меня поддержал, мы с детства друг за друга и в отказ вместе пошли. Хозяин раньше уехал, и Доктор на рожон не полез: не хотите – как хотите, мне до лампочки…

Потом он за Хомутом и Стасом наблюдал. Зрачки посмотрит, пульс измерит, давление. Каждый час чего-то записывал, пока ему Хомут в морду не дал. Смачно так. Доктор салфеткой кровь промокнул и быстро слинял, а Хомут над нами стал изголяться. Вообще, Хомут по жизни наглый, но слабый. Если задирался, то исподтишка. А тут откуда силы взялись, попер на всех, как дед на салаг! Мы с Глыней ничего сделать не можем. Стас, самый здоровый из нас, в обычное время он Хомута одной левой. Но после укола Стасу все по фигу стало. Лежит, ржет по-тихому, балдеет. На нем Хомут чуть ли не на животе пляшет, а Стасу хоть бы хны, никакой боли не чувствует! Глынин Хомута сзади шваброй огрел, тот еще злее стал. Выхватил швабру и дрызг-дрызг ее на мелкие кусочки. Силища в руках у него была неимоверная…

Субботин умолк. Я сопоставила его рассказ с тем, что слышала на заправке, и убедилась, что он не сочиняет. Армии ни к чему охранять заброшенный фармзаводик, а рачительному Хозяину вполне с руки нанять покладистых ребят, привыкших к дисциплине.

– Ты от Хомута сбежал? – спросила я.

– Не… Это после было. Хомут двое суток колобродил, не спал ни минуты, потом сдулся.

– Амфетамин вкололи вашему Хомуту, сильнодействующий.

– Чего?

– Это допинг для спецподразделений. Утраивает силы, повышает выносливость. С такой подкачкой можно мировые рекорды устанавливать.

– Не знаю, что там было, но Доктор был доволен. Хомут тоже. Ему понравилось быть суперменом. Еще просил. И Стас туда же. Хотя Стас просто валялся и лыбился. Ему Хомут руку распорол, а Стас боли не почувствовал.

– Скорее всего, Стас получил суровый обезболивающий наркотик.

– Во-во, наркотик! Я тоже так подумал. Ему Доктор рану штопал, а Стас наблюдал и не морщился.

– Хорошую вам вакцину от гриппа подобрали.

– Да уж… Но Стас и Хомут еще захотели, и Доктор им вколол. Правда, эффект был совсем другой.

– Какой же?

– Страшнее…

12

Яркие ксеноновые фары освещали каркас сгоревшего автомобиля, красно-желтые всполохи мигалок тревожили уснувшие по обочинам кусты. Геннадий Барсуков смотрел на остатки лихого «баварца» и кислые лица уязвленных милиционеров с Северного Кавказа.

– По какой статье будем дело заводить? – спросил высунувшийся следователь, морщась от запаха тлеющих покрышек.

Барсуков взглянул на старшего из группы командированных.

– Я думаю, наши гости не будут подавать заявления. Вы не пострадали? – с издевкой поинтересовался он.

Кавказец скрежетнул зубами и невнятно выругался.

– Ну, вот, заявления не будет.

– А как же страховка? Документы для страховой компании?

Барсуков догадывался, откуда берутся крутые тачки у смуглых ребят с пистолетами.

– Мне кажется, хозяин этой машины уже получил страховку.

Старший из гостей не оспорил смелое предположение. Опытный следователь не стал вдаваться в детали и растворился в темноте.

– Когда отдашь товар? – спросил кавказец.

– Вы упустили солдата.

– Если бы ты видел, как стреляет эта стерва… Она держала нас на расстоянии, а ты забрал у нас автоматы.

– В моем городе чужакам автоматы не положены, майор. Получишь их обратно после сделки.

– Тогда забери у дикой бабы винтовку с оптикой! Она сущий дьявол!

– Почти угадал. Она демон. Светлый Демон.

– Кто это?

– Еще не слышал? Ну да. У вас если комара хотят хлопнуть, гранату бросают. А она ювелир в своем деле.

– Какой еще ювелир?

– Киллер. Неуловимый и виртуозный. Вам повезло, что вы ей без надобности оказались.

– Она в нас стреляла!

– Если бы она стреляла в вас, – Барсуков вытянул указательный палец, изображая ствол, и направил его на лоб собеседника, – сейчас бы мне потребовались пластиковые мешки. Три плотных черных мешочка для перевозки тел в морг.

– Убери руку!

– Какие нежности.

– Что теперь делать?

– Искать солдата.

– Сколько у нас времени?

Начальник милиции взглянул на дорогой швейцарский хронометр на запястье. Стрелки приближались к девяти вечера. Он прибавил сутки, а потом подсчитал оставшиеся часы до шести утра послезавтрашнего дня.

– Тридцать три часа, – мрачно изрек Барсуков. – И ни минутой больше.

– Я без дела не сижу! У меня почти был результат.

– Вижу, – полковник криво усмехнулся, поглядывая на остатки автомобиля.

– У тебя людей в сто раз больше! Они его ищут?

– Еще как.

– Что-то незаметно, вторые сутки идут. Теперь солдат на колесах.

– И замечательно. Это обстоятельство упрощает задачу. На дорогах ловить легче, чем в лесу.

– Если поймаете сучку, нам звякни. С нее должок.

– Она не сучка, она Демон. Вдолби себе в башку! – Барсукова покоробили слова коллеги. Как умный мент он уважал профессионалов преступного мира. Порой его даже одолевала тайная гордость, что он участвовал в становлении легендарной киллерши. Но по понятным причинам он всячески скрывал этот факт. Решив закончить разговор, Барсуков холодно спросил: – В город подбросить?

– Не надо. Земляки помогут.

Начальник УВД насторожился. В свое время его Мудрый Наставник умело стравил враждующие банды. Братки в азарте перебили друг друга, и Барсуков легко «выкурил» из города остатки этнических группировок. И не потому, что был националистом, он беспощадно расправился и со славянскими бандитами. Служебное рвение тоже было ни при чем. Основной причиной являлась обычная шкурная логика. Зачем отдавать легкие деньги бандитским «крышам», если можно их присвоить себе? Тотальный милицейский прессинг быстро дал результаты. С тех пор подчиненные исправно «доили» мелкий и средний бизнес, передавая долю начальникам. А крупный бизнес… Крупные бизнесмены с Барсуковым «дружили» лично. Кто-то называет это коррупцией, а полковник милиции считал это новым порядком – вынужденной альтернативой бандитскому беспределу.

И все были довольны. По крайней мере, не роптали. Недовольные как-то сами собой разорились, пострадали при пожарах, угорели в саунах, утонули на рыбалке, даже под поезда порой сваливались. В пьяном виде, разумеется, без криминала. Ну, не везло недовольным, что тут поделаешь.

Барсуков смерил кавказцев тяжелым взглядом. Нет ли у них серьезной поддержки в городе? Не захватят ли они товар? Исключено, решил полковник. Это мелкие фигуры, которые подчиняются Тархану. А с ним детали сделки оговорены. Послезавтра состоится окончательный расчет, гости получат опасный товар и пусть катятся куда подальше из его города! А пока надо срочно решить проблему солдата. Срочно и радикально!

Барсуков вернулся в служебный автомобиль, нажал кнопку вызова рации.

– Кондратьев, что у тебя? Отвечай.

– Трассу и съезды с нее обследовали, – закурлыкала связь. – Разыскиваемой машины не обнаружено. В город она не въезжала, назад не сворачивала. Возможно, успела уйти на Екат. Мы предупредили посты ДПС и запросили данные с видеокамер.

Долгие годы Геннадий Барсуков изучал все упоминания о Светлом Демоне. Поначалу он тревожился, что девушку поймают и она даст показания против него. Но со временем успокоился. Светлый Демон была неуловима. А главное, она избегала лишних жертв. Принятые заказы она всегда исполняла чисто. Погибал только заказанный клиент. Ни водители, ни телохранители, ни тем более случайные люди ни разу серьезно не пострадали. В крайнем случае наиболее рьяные преследователи отделывались ранениями, как он когда-то. Постепенно Барсуков уверился, что Светлый Демон не собирается ему мстить. Он для нее лишняя жертва.

Также он убедился в ее упорстве и отнюдь не женской рациональности. Если Светлый Демон оказалась на въезде в Валяпинск, то отнюдь не для того, чтобы свернуть в Екатеринбург. Это немалый крюк.

Для чего она вернулась в его город? И почему, черт возьми, в ее машине оказался злополучный солдатик, которому место только в могиле?!

А если?..

Геннадий Барсуков покрылся холодной испариной и невольно сжался.

Если заказ поступил на него? И он уже не лишняя жертва, а тот самый клиент, за которым она начала охоту? А что, если дерзкий взрыв машины – это повод вытянуть его из города? За Светлым Демоном водились подобные хитрые приемчики. Он на дороге в освещении фар, а она затаилась в темных кустах.

Полковник нервно заозирался. И впервые пожалел, что не пользуется бронированным автомобилем. Даже находясь в служебной машине с синими милицейскими номерами, он почувствовал себя беззащитной мишенью в прицеле снайперской винтовки. Кто знает, возможно, для нее особый шик – шлепнуть милицейского начальника внутри неприкасаемого автомобиля.

Барсуков велел водителю мчаться в город и приказал в рацию:

– Кондратьев, свяжись со всеми постами на трассах. Просмотри все камеры с западного направления, но найди эту корейскую тачку и солдата! А когда найдешь… Ну, ты знаешь, что делать.

– Попадется – сделаем, – спокойно заверил начальник СКМ, службы криминальной милиции города. Он говорил так, будто речь шла не о человеческой жизни, а о подготовке мяса для шашлыка.

Отключив связь, Барсуков вспомнил, что можно задействовать технические средства для вычисления местоположения беглецов. Субботин гол как сокол, а у Светлого Демона наверняка имеется мобильный телефон. На этом можно сыграть.

Полковник приободрился. Скоростная езда успокаивала. В конце концов, под его командованием десятки вооруженных профессионалов, а она всего лишь стрелок-одиночка. Связавшись с беглым солдатом, старая знакомая совершила роковую ошибку. Субботин приговорен. Его судьба однозначна. И каждый, кто помешает благородной расправе, неминуемо пожалеет об этом.

13

Я проснулась от пения птиц. Длинные тени деревьев на глазах съеживались. Влажный туман стелился по разнотравью, сползал вниз по склону, стремясь укрыться от солнечных лучей. «В низине река», – догадалась я и потянулась.

Николай спал, по-детски подложив ладошку под щеку. Он так устал за двое суток скитаний по лесу, что отключился, не закончив рассказ.

Из его слов я узнала, что новые уколы загадочного Доктора принесли неожиданный эффект. Хомутов не обрел былой силы, а уснул так крепко, что был похож на труп. Его можно было ворочать, щипать, обливать водой – он не подавал признаков жизни. Даже Доктор всполошился: светил фонариком в зрачки, слушал через стетоскоп, брал кровь на анализ. Потом заверил, что всё нормально, и ушел вбивать данные в ноутбук.

Стас тоже получил укол, но не отрубился. Он тупо глядел на безвольное тело Хомута и вдруг произнес:

– Лежит, как Танька.

– Какая Танька? – неосторожно спросил Глынин.

– Соседка по подъезду, школьница.

– Красивая?

– Ноги длинные, юбка короткая, глаза накрашены, грудка тугая, а кожа, ммм, – замычал Стас, крутя башкой, – и пахнет от нее…

– Расскажи про Таньку. Ты трогал ее грудь? Расскажи! – не унимался Глынин в предвкушении цветистой солдатской байки о любвеобильной и покладистой девушке.

И Стас начал рассказывать. Его прорвало. Плотина из молчания и обмана, закаленная допросами следователя и подозрением соседей, выдержавшая испытание временем, разом рухнула. Стас признавался в жестоком преступлении.

Взбалмошная девятиклассница Танька, обладательница вполне оформившейся фигурки, частенько курила с подружками за углом дома, прикрытого от дороги кустами. В тот день Стас увидел ее одну. Он подошел, составил компанию, перекинулся парой шутливых фраз. Девчонка вяло огрызалась и проклинала слабость и трусость парней. «С парнем поругалась?» – предположил Стас.

Грянул весенний гром, ливанул дождь. Только что начатые сигареты бросать не хотелось. Они отошли к дому и пристроились на ступеньках, ведущих в подвал. Крупные капли барабанили над головой по жестяному навесу.

Девочка успела намокнуть. Тонкая блузка облепила грудь, от волос исходил запах проснувшихся духов. Она сказала что-то циничное про школьного хлюпика. И тут Стас почувствовал нарастающее возбуждение. Он сильный и смелый, именно о таком парне мечтает эта девчонка. Его распирало необузданное желание. Он обхватил ее, прижал к себе. Она удивилась, потом начала брыкаться. Но сильные мужские руки не разжимались. Стас заметил, что вход в подвал открыт. Он приподнял ее и, сгорая от животной страсти, потащил вниз по лестнице. Таня попыталась кричать. Он испугался, закрыл ладонью рот, но она кусалась.

И тогда он сдавило ей горло. Потом сорвал ее одежду, обезумел от вида наготы и долго терзал девичье тело, пока не обессилел.

Прозрение пришло позже. Он изнасиловал задушенную девушку! Когда он рвал ее трусики, Таня была уже мертва.

Бежать! Скорее бежать, пока его не заметили!

Холодный ливень вернул разум. Отпечатки, сперма, ДНК… Что там еще в ходу у следователей? Стас вернулся в подвал. После уличного холода внутри показалось особенно жарко. Над головой шла толстая труба в пыльном кожухе. Стас потрогал торчащий вентиль. Железо обжигало. В их доме, рядом с городской котельной, вода всегда была особенно горячей. Он разыскал отрезок трубы и что есть сил саданул по вентилю. Кран развалился. Сквозь образовавшуюся дырку ударила мощная струя кипятка и пара. Стас перекатил тело девушки под струю. Вода била в нежный девичий пах. Оставалось надеяться, что Таню найдут не сразу.

Обо всем этом Стас поведал в каком-то нервном угаре. Он хвастался, что смелый расчет оправдался. За несколько часов кипяток уничтожил все улики, а последний раз Таню видели ссорящейся с одноклассником. Стас отбился от косвенных подозрений и поспешил уйти в армию. Поэтому он и не спешит возвращаться домой, хотя знает, что вместо него упекли в тюрьму невинного парнишку…

14

«Стасу вкололи «сыворотку правды», – догадалась я.

Хороший набор ампул оказался у Доктора. Полный комплект для элитного спецподразделения. Тут тебе и амфетамины, утраивающие силы, и обезболивающие при ранениях, и сверхсекретная «сыворотка правды», развязывающая язык, и наркотическое снотворное, чтобы упаковать пленника. Серьезные боевики многое отдали бы за подобный арсенал.

Я вспомнила неутешительный прогноз онколога. Кое-что из темных ампул и мне бы пригодилось. Сначала обезболивающие, а уж потом, когда метастазы расползутся по организму, – ударная доза снотворного для вечного сна.

В довольно мутную историю попал вчерашний солдат Николай Субботин. Но это еще не объясняет, почему его усердно разыскивает милиция и хотят убить крутые «северяне».

Я спустилась к реке, желая помыться. Полностью разделась и вошла в воду. Страх привычным капканом сковал ноги. С того страшного дня, когда Мир Рухнул, я не в силах зайти выше колена в любой водоем. Вы думаете, я не умею плавать? Отнюдь. Я уверенно держалась на воде. Но… но это было в другой, прежней жизни.

Переждав первые панические минуты, я наклонилась. Ладони щедро черпали чистую воду и растирали по телу. Прохлада бодрила.

В какой-то момент я спиной почувствовала взгляд чужака. Многолетняя осторожность и одиночество развили во мне почти звериное чутье. Я всегда ощущаю, как на меня смотрят. На этот раз взгляд не царапал опасностью, а щекотал любопытством. Я обернулась. Почти по пояс в тумане стоял Субботин. Застигнутый за подглядыванием, он стыдливо присел, желая спрятаться, но все равно оказался выше влажной дымки. Я прыснула, с трудом подавив смех. Видел ли он когда-нибудь голую женщину?

Я невозмутимо продолжила водную процедуру. Пусть смотрит, с меня не убудет. Обнаженное тело – самое ласковое в мире оружие. Как и всяким оружием, им надо уметь пользоваться. Знать самые убойные детали, скрывать слабые стороны. А еще ухаживать и беречь. Помните об этом, женщины.

Мое тело сохранило подтянутость и упругость. Самоограничения и тренировки немного развили плечи и руки, что позволяет при необходимости маскироваться под мужчину. Грудь у меня небольшая, под свободной одеждой ее незаметно. Однако когда требуется, я облачаюсь в короткую юбку или откровенное платье и туфли на высоких каблуках. Я знаю, что в этом случае мужики глазеют на мои стройные ножки. На это и расчет. Пусть смотрят ниже пояса. Зато потом свидетели не смогут вспомнить мое лицо. Их взгляды как по команде цепляются за трепещущую оборку платья, с глупой непосредственностью норовя проникнуть под нее.

Однако в средствах обольщения требуется мера. Половина на половину – лучшее правило. Открыт низ, значит, закрыты плечи, и наоборот. Глубокое декольте лучше всего сочетается с платьем ниже колен. А если обнажена спина, то спереди ткань под горло. В противном случае вы впадаете в вульгарность. Для мужиков это означает доступность, а доступные женщины их неправильными мозгами хорошо запоминаются.

Я уверена в притягательности своего тела как для мужчин, так и для некоторых женщин, но редкий счастливчик получает право прикоснуться ко мне. Я сама делаю выбор. Редко и лишь тогда, когда очень этого хочу.

Но был в моей жизни особо гадкий период, когда с моим мнением не считались.

По вечерам в палату закрытой психиатрической клиники, куда меня упекли по решению суда, повадился заходить завотделением Клыженко. Жирный и противный, с пористым рыхлым лицом, он был похож на жабу. Я так его и называла. Жаба заходил, запирал дверь и расстегивал штаны. Мои руки и ноги предварительно привязывали к углам кровати услужливые санитары. Я выкрикивала ругательства, пока Жаба не заклеивал мне рот скотчем. Потом он задирал мою рубашку, его сальные глазки подолгу разглядывали мой голый живот и беспомощно растянутые ноги. Руками он нервно теребил мошонку. Палата наполнялась его гнусным постаныванием. Чаще всего Жаба кончал надо мной, стремясь брызнуть спермой в пупок. Но иногда, распалившись, он наваливался огромной тушей, пыхтел и насиловал.

Со временем ему это наскучило, и Жаба стал приводить в палату своего приятеля. Длинного, вертлявого и неприятного. Я назвала его Червяком. Жаба хвалился перед Червяком, что я самая лучшая сучка в клинике и обожаю всяческое насилие. В первый же день он продемонстрировал свои слова самым изуверским способом. Червяк был очарован предельной формой моего унижения, его глаза туманились от вседозволенности, по губам сползала слюна. Они выпивали на моем животе, щипали грудь и лобок и по очереди насиловали. Особенно усердствовал Червяк. Он был уверен, что осчастливливает меня. Если он получает удовольствие, то слабоумная девка, запертая в четырех стенах, и подавно.

Однажды парочка негодяев решила потешиться одновременно. Они привязали меня поперек кровати и разлепили рот. Это была их роковая ошибка. Когда возбужденный Червяк сунул свою набухшую вонючку, я сжала челюсти.

И долго их не разжимала.

Жаба лупил меня нещадно, но мое дергающееся тело и крепкие зубы доставляли воющему Червяку лишь дополнительные страдания. Я решила идти до конца. За мои унижения кто-то должен заплатить. И будь что будет.

Жаба догадался вколоть ударную дозу снотворного, когда Червяку уже ничто не могло помочь. Я отключилась избитая, но улыбающаяся…

Я вышла из реки, тщательно вытерла голое тело, ощущая пылкий взгляд молодого человека. Меня забавляла пикантная ситуация. Женские игры забавнее и чище мужских. Я надела трусики, проигнорировала лифчик, облачилась в верхнюю одежду и, расчесывая волосы, весело предложила:

– Можешь искупаться, Субботин. Я подожду.

Солдат словно загипнотизированный стянул куртку с рубашкой. Он шел к воде, а глаза косились на меня, словно я до сих пор была обнаженной. Он так загляделся, что угодил в ямку и пошатнулся.

– Не споткнись! – я перехватила его взметнувшуюся руку. На меня смотрели красные воспаленные глаза. – Да ты горишь. Простужен?

– Я не знаю, – пробормотал парень.

Я заметила красную язвочку на сгибе локтя.

– Это что? Тебя тоже кололи?

Он кивнул.

– Ты же рассказывал, что не согласился. Захотелось силы утроить? Или кайф поймать?

– Я ничего не хотел. Я спал. Когда проснулся, меня держали «черные», а Доктор колол.

– Какие «черные»?

– Они вчера гнались за нами.

– «Северяне», – поняла я. – Значит, ты их знал раньше. Кто они такие?

– Я видел их тогда в первый раз. Они появились с Доктором на рассвете. Он сделал уколы мне и Глыне. Мы не могли сопротивляться.

– Каков был эффект от уколов?

– Никакого. Ни у Глынина, ни у меня. Два дня нас обследовал Доктор, брал кровь, просил сплевывать на круглую стекляшку.

– И?

– Я чувствовал себя как обычно, а потом сбежал.

– Почему?

– Из-за Стаса. Когда его мозги встали на место и он въехал, что признался в изнасиловании и убийстве несовершеннолетней, то струхнул. Он подумал, что мы его заложим. Или я, или Глынин. Мы двое слышали его исповедь.

Субботин замолчал, открытые глаза смотрели в прошлое. Он был где-то далеко. Я дала возможность ему помолчать, а потом дернула:

– Так что у вас произошло?

– Когда я зашел в нашу бытовку, Стас душил Глыню. Моего единственного друга… Тот уже лежал на полу. Стас стягивал веревку, а Глыня беспомощно дергался. Я бросился на Стаса, но получил удар локтем в лоб. Когда очнулся, всё было кончено… Стас заметил, как я поднимаюсь, и спросил: ты не подох? А потом он предложил закопать Глыню на стройке в котловане. Я поплелся в угол, где висели автоматы. Он разгадал мое желание и перегородил путь. Мы застыли лицом к лицу. Стас продолжал меня уговаривать, но в его глазах я видел совсем другое. Пока я думал, что предпринять, в его руке блеснул нож, и Стас бросился на меня. Я чудом отбился и убежал.

– Почему не рассказал Хозяину?

– Я хотел это сделать. Притаился в лесу за стройкой, чтобы его дождаться, а затем случилось самое ужасное.

15

Геннадий Барсуков проснулся и посмотрел на электронные часы на комоде. Около шести. Рядом безмятежно раскинулась красавица жена. От ее разомлевшего теплого тела веяло податливой мягкостью. Полковник милиции оценил степень собственного возбуждения и грубо овладел женщиной сзади. На минуту он превратился в напористый механический насос, толкающий поршень. Когда рывки закончились и мужчина отвалился, женщина рывком поправила задранную ночную сорочку и буркнула:

– Спасибо за доставленное удовольствие.

Полковник не стал извиняться. В жизни масса проблем покруче нудного бабского ворчания. Одна из них появилась два дня назад в виде трупа на объекте. Но это полбеды, для того он и подбирал в охрану сирот и одиночек. Их никто не хватится. Гораздо хуже, что сбежал неизвестно куда чертов придурок Николай Субботин. Вот это реальная проблема. Если ее не решить в ближайшие сутки, то неприятная ситуация выйдет из-под контроля и многократно вырастет в масштабах. Так, по крайней мере, уверяет Доктор. Он, конечно, та еще сволочь, но про темные ампулы вряд ли врет.

Барсуков накинул халат, прошел на кухню и включил кофейный аппарат. Он знал, что больше не уснет. Требовалось действовать. Размешивая фруктовый сахар в широкой кофейной чашке, полковник вспоминал, где же он допустил ошибку.

…Дней пять назад Доктор доложил, что непроверенной осталась лишь одна серия черных ампул с аббревиатурой VRA13. Они хранились в особом запечатанном стальном боксе.

– Так проверяй! – рявкнул Барсуков. Ему хотелось быстрее завершить необычный, но весьма прибыльный бизнес-проект.

– Вы не понимаете, – вкрадчиво и витиевато объяснял Доктор. – Я уже изрядно засорил два подопытных организма. Мне трудно вычленить чистый эффект, он микшируется с остаточным действием предыдущих препаратов. Надо дать передышку нашим пациентам или подключить к эксперименту новые чистые организмы.

– Да всё я понимаю! Субботин и Глынин еще выкобениваются?

– Я не могу применять силу. Я убеждаю, завлекаю, действую, как искуситель.

«Змей-искуситель, – ругнулся про себя Барсуков. – Жирный беспринципный змей, у которого вместо ядовитого зуба ядовитый шприц».

– Я что-нибудь придумаю, – пообещал он вслух.

Тогда же полковнику доложили о гостях с Северного Кавказа. Барсуков отпустил Доктора и распорядился:

– Пусть войдет старший группы. Остальных проверить. Как обычно.

В кабинет вошел кавказец с надменным непроницаемым взглядом, представился майором милиции. Полковник не ответил и не удосужился приподняться.

– Тархан прислал нас за товаром, – пришлось объяснять гостю. – Он передает аванс.

Майор положил на стол большой кейс, намереваясь его открыть. Холодная гордость и собственная значимость расправляли его плечи и делали выше.

– Не надо, – осадил Барсуков. – Поставь под вешалку.

Он показал в угол, где под вымокшей на дожде курткой образовалась лужица. Дикарь с первых минут должен понять свою ущербность. Проехал через полстраны с чемоданом наличных, как будто нет других способов цивилизованной оплаты. Взять хотя бы благотворительный Фонд Помощи Сиротам, которым руководит госпожа Барсукова. Местные бизнесмены регулярно переводят туда деньги. Фонд оказывает помощь детским домам, школам-интернатам и их выпускникам. По бумагам огромные суммы уходят на ремонт и оборудование детских учреждений, на экскурсии, организацию праздников и питание детей. На деле достаточно подкармливать руководителей детдомов, которые с удовольствием подмахивают нужные бумаги и через прессу поют благодарность Фонду.

А еще существуют вполне законные рекламные, консультационные и юридические услуги. Почему бы Тархану не заказать рекламу Кавказских Минеральных Вод или, на худой конец, родного аула? Сейчас бы его неотесанные посланцы видели красивые заснеженные вершины на паре городских билбордов. Цена услуги договорная, проще говоря, безразмерная. Закинул деньги на счет карманной фирмочки, и не надо таскать наличку, вводить в искушение бедных инкассаторов и тупых головорезов, насмотревшихся американских боевиков.

Однако мысленное брюзжание опытного чиновника гость не услышал. Покупатель на специфический товар нашелся только на Северном Кавказе. Спасибо хотя бы за то, что одиозный Тархан прислал курьеров с настоящими милицейскими корочками и командировочными предписаниями. Это позволяло открыто общаться в здании управления.

– Ты рано приехал, – заметил Барсуков, когда удивленный майор поставил кейс в лужу.

– Тархан торопит.

– Я не закончил испытания. От них зависит окончательная цена.

– Цену обсуждай с Тарханом. Я здесь, чтобы обеспечить сохранность товара…

– После того, как я его передам. А пока, – полковник развел руки, – придется ждать, майор.

– Я не привык сидеть без дела.

– Пожалуй, есть возможность ускорить процесс, – после некоторого колебания решил Барсуков. – Сейчас я тебя сведу с Доктором. Он объяснит, что надо сделать.

В коридоре послышались шум и грубая возня. Судя по звукам, приезжие кавказцы ругались с местными сотрудниками. Майор напрягся, полковник сохранял спокойствие. Дверь распахнулась. Озлобленного гостя в черной куртке сдерживали несколько сотрудников милиции. Тот выкрикнул фразу на своем языке, ключевым словом в которой было «калаш».

Полковник легко угадал смысл недовольства. Его предельно жесткий взгляд уперся в майора.

– Я не пускаю людей с автоматами в свой город, – отчеканил он.

– Но мы…

– Никаких исключений! Здесь моя территория и мои законы.

«Молнии» из глаз горца рассыпались о каменное лицо начальника УВД по Валяпинску.

16

Я дотронулась до оцепеневшего солдата. Тот чуть расслабился. Я мягко спросила:

– Ужасное… Ты вспомнил про ужасное. Что это было?

– Я убежал со стройки недалеко и спрятался в лесу. Оттуда заметил, как приехал Доктор. Он должен был наткнуться на мертвого Глыню. Я ждал, что будет. Очень скоро примчался Хозяин. С ним были милиционеры. Я подумал, что Стаса арестуют и я смогу выйти. Появился Стас. Без наручников. Он тыкал ручищами в направление леса и что-то объяснял. Милиционеры достали пистолеты и пошли в мою сторону. Я понял, что Стас свалил убийство Глынина на меня. Я испугался. Если они меня схватят, я не смогу оправдаться, ведь убежал именно я, а не Стас! И я побежал дальше. Я долго кружил по лесу, а потом вернулся. Я хотел пробраться к Хозяину и всё ему объяснить, он бы понял и поступил справедливо. Но машины Хозяина около бытовок уже не было. Потом я увидел, как Стас и Хомут тащат в лес тело Глыни, завернутое в одеяло. За ними шел Доктор. На нем были резиновые перчатки, защитный фартук и маска. Они остановились недалеко от меня и стали рыть яму. Когда Глыню бросили на землю, одеяло распахнулось. Его живот был разрезан сверху донизу и зашит грубыми стежками. Потом Глыню спихнули в яму, облили и подожгли. Доктор швырнул в огонь свою защитную одежду. Меня вырвало. Они услышали, и Стас побежал за мной. Он меня почти догнал, но споткнулся о корень. Мне удалось скрыться. Я спал в лесу, а потом целый день шел вдоль дороги, пока не встретил вас.

– Выходит, тебя разыскивают за убийство.

– Но я никого не трогал! Я рассказал правду!

Чистая душа, как он боится этого слова. Недаром общество придумало благозвучные синонимы: ликвидация, казнь, высшая мера и самое «благородное» – заслуженная кара. Но суть остается прежней. Разумное существо, используя свой разум, лишает жизни себе подобного.

Давным-давно я тоже была чистой и непорочной… Пока не наступил день, когда Мир Рухнул.

– Я дружил с Глыней. Он был для меня как брат, – продолжал оправдываться Субботин.

– Обвинение в убийстве многое объясняет. Активность милиции, оперативников в придорожном кафе…

Я осеклась. Я поняла, что высказала совершенно неверное предположение. Мысль, произнесенная вслух, становится рельефной, осязаемой, обретает пространственную форму, что сразу делает ярче ее достоинства и изъяны. Когда обвиняют в убийстве, не уничтожают поспешно труп. И не планируют «шлепнуть и закопать» обвиняемого при первой возможности. Значит, Субботина ищут не как убийцу, а по иной причине. Какой же?

Формально – он не выполнил договор с предпринимателем и сбежал с работы. За это наказывают рублем, увольнением, но отнюдь не смертью. Еще он свидетель убийства, которое почему-то решили скрыть. Неужели для того, чтобы не всплыло более тяжкое преступление? Но какое? Субботин всего лишь охранял старый склад. Правда, там хранятся внутривенные препараты с весьма специфическим эффектом. Прямо говоря, секретные препараты, которые не купишь ни по одному рецепту.

Свободного времени в моей жизни немало, киллеры не трудятся ежедневно от звонка до звонка. Как большинство городских одиночек, я пристрастилась к Интернету, черпая оттуда массу полезных и на первый взгляд ненужных сведений. Электронной почтой и Интернетом меня научил пользоваться Паук, с которым судьба свела в Екатеринбурге, куда я бежала из Валяпинска после ликвидации мэра. Ликвидации! Как видите, я тоже прикрываю красивыми заплатками суть своей профессии.

Паук, а именно так он и представился, несмотря на легкомысленное прозвище, был серьезным мужчиной лет тридцати с незапоминающейся внешностью. «Интернет – это Всемирная паутина, – объяснил он, – и я в ней живу». Он приходил по вечерам в маленькую квартирку, из которой я не могла выйти. Приносил продукты и не разрешал включать свет. Темную комнату освещало лишь мерцание цветного монитора. Компьютеры к тому времени я уже видела, а вот Интернет еще был в диковинку. Интернат и Интернет – такие похожие слова. Раз так, лихая интернатская девчонка должна обязательно освоить премудрости Интернета.

Я склонялась над клавиатурой, Паук сидел сбоку и терпеливо объяснял. За два месяца обучения он так и не открыл своего настоящего имени, а меня без тени улыбки называл Светлым Демоном, к чему я быстро привыкла. Он научил меня методам шифрования сообщений, элементам конспирации и выуживанию информации из Сети. В конце обучения он принес мне паспорт на имя Светланы Никитичны Михалковой и несколько фотографий, где я была запечатлена в компании известного всей стране усатого режиссера.

«Держись уверенно и намекай на родство с известным кланом», – посоветовал Паук. Совет оказался не лишним. Служители правопорядка быстро теряли спесь при виде паспорта бойкой барышни с подоткнутой под обложку фотографией.

В последний вечер Паук вручил мне ключи от автомобиля и моей новой конспиративной квартиры. Автомобиль стоял в соседнем дворе, адрес квартиры он продиктовал. С первого дня общения Паук запрещал мне вести любые записи, заставлял тренировать память. Как и в лесу с Коршуном я оказалась прилежной ученицей.

Я вышла первой и исчезла для всех, включая Паука. Перед расставанием он сказал, что теперь со мной будет общаться другой человек, которому я должна полностью доверять.

Нового человека звали Посредник. Он знал обо мне всё, я о нем – ничего. За долгие семнадцать лет я его ни разу не видела. Общение наше было виртуальным, через Интернет. Но в особых случаях Посредник звонил мне. Правда, я не могу поручиться, что узнаю его голос при встрече. Он всегда пользовался устройством, меняющим тембр.

Через Посредника я получала заказы, информацию о клиентах, необходимую амуницию, оружие и деньги. Порой он присылал мне анекдоты про новых русских, жадных политиков и тупых ментов. Я не сразу догадалась, что таким образом он учил меня улыбаться. В периоды затишья в работе он спрашивал меня о личной жизни, иногда проговаривался о себе. Из общения я поняла, что, как и я, он одинок. И эта электронная болтовня нас странным образом сроднила.

Само собой получилось, что Сеть стала моим учителем, подружкой и окном в большой мир. Собираясь в Валяпинск, я легко нашла координаты одного человека, с которым запланировала пересечься. Этот хмырь был рядом со мной в день, когда Мир Рухнул, но предпочел молчать и ухмыляться. Настало время развязать ему язык. Я хотела знать правду!

Попутно меня заинтересовал нелепый парадокс: областному центру вернули историческое название – Екатеринбург, а область так и осталась Свердловской. Я выяснила, что пламенный революционер Яков Свердлов находился у власти всего год. Здоровье его подвело или завистливые товарищи – осталось тайной. Но несгораемый шкаф после кончины владельца свою тайну открыл. Килограммы золотых монет, более семисот золотых украшений с драгоценными камнями, кредитные билеты, а также чистые и заполненные на разные имена бланки паспортов говорили о сущности владельца кабинета гораздо больше, чем страстные речи на митингах. Девиз чинуши был прост и красноречив. Раз вознесло в высокий кабинет – хапай, пока есть возможность, чтобы не бедствовать без прислуги в Цюрихе или на Капри. Прошло почти сто лет. Менялись гимны, конституции и название страны. Но главная цель у чиновников всех мастей осталась прежней. Поэтому они и сохранили память о славном предшественнике, достойном подражания кабинетных потомков.

Я многое почерпнула из Сети и о спецсредствах. О том, чего там невозможно было найти, меня информировал Посредник. Кое-что я испробовала в своей работе. Но эффективные амфетамины, болеутоляющие наркотики и «сыворотка правды», о которых поведал Субботин, выходили за рамки даже труднодоступной «химии».

Возможно, Хозяин склада хочет сохранить тайну и уничтожить всех свидетелей? Но это излишний риск. Ему проще превратить охранников в конченых наркоманов, которые загнутся сами.

– Что вкололи тебе? – спросила я Субботина, отвлекшись от размышлений.

– Не знаю.

– Сколько времени с тех пор прошло?

– Два дня до смерти Глыни и еще два дня я в бегах.

– И ты не почувствовал никаких изменений?

– Ничего. Сегодня немного знобит. Наверное, простудился, когда в лесу ночевал.

– Лекарства от простуды у меня есть. В машине выпьешь.

Я внимательно рассмотрела воспаленное пятно на сгибе локтя вокруг укола.

– Повышение температуры, болезненная реакция в месте инъекции. Похоже на реакцию от прививки.

– Ну да, нам же говорили, что будут колоть вакцину от гриппа, – кисло улыбнулся Субботин.

«Вакциной против вирусной инфекции служат живые, но ослабленные штаммы вируса, убитые микробы или синтетические вирусы», – припомнила я научное определение из Интернета. Подобное лечится подобным, злое – злым.

Какое зло вкололи солдату?

17

Около семи утра Геннадий Барсуков прибыл на рабочее место. Через минуту в его кабинет вошел дежурный по городу майор Звягинцев. Доклад майора был сух и краток: бытовуха, мелкие хулиганства, ДТП. Из серьезного – ограбление ночного павильона, которое раскрыто по горячим следам. Слушая подчиненного, полковник наметанным взглядом сам пробежал сводку происшествий. Ничего, что бы указывало на след Светлого Демона или сбежавшего солдата, он не обнаружил.

Барсуков отложил сводку и принял другой список. Вчера вечером он запросил специальные данные от сотовых операторов. Для соблюдения формальностей пришлось задействовать покладистого прокурора, а для ускорения процесса – личное влияние.

Большинство чиновников и бизнесменов не только города, но и области считались с «просьбами» полковника Барсукова. Поэтому операторы сотовой связи срочно выделили квалифицированных сотрудников для постоянного взаимодействия с дежурным по городу. Дело в том, что каждый иногородний сотовый телефон, въезжавший в область, автоматически фиксировался в зоне роуминга и подключался к местной сети. «БМВ» взорвался в 19.25, приблизительно в сорока километрах от границы действия местных операторов. Начальник УВД запросил номера всех «чужих» телефонов, появившихся на этом участке, в период с 18.00 до 19.20.

Барсуков листал страницы, испещренные телефонными номерами.

– Товарищ полковник, я оптимизировал список, – счел нужным пояснить Звягинцев.

– Как?

– Для начала вычеркнул всех, кто прибыл поездом. Около семи вечера практически одновременно были зафиксированы сто семьдесят восемь роуминговых абонентов. Это въехал в область московский поезд.

– Хм.

– Таким же образом я вычислил два междугородних автобуса и тоже исключил их из списка. По оставшимся номерам я ежечасно получал данные. Тридцать четыре проследовали через город и выбыли в восточном и южном направлениях. Это транзитные дальнобойщики. Еще пятьдесят шесть остановились в городе. Их я тоже вычеркнул.

– Почему?

– Автомобиль, который мы ищем, не въезжал в город. По крайней мере, сразу.

– Откуда такая уверенность?

– Ориентировку я разослал оперативно. Гаишники останавливали все бежевые корейские джипы даже с местными номерами, патрульные проверяли автобусы и маршрутки. Из-за дезертира мы третьи сутки работаем в усиленном режиме. Задействованы дополнительные посты и дежурные группы. Я уверен, что ни Субботин, ни его неожиданная помощница, известная по кличке Светлый Демон, не могли проскочить в город.

– Допустим. Что в итоге?

– Мы имеем одиннадцать абонентов, подключенных к роумингу, которые въехали в область в указанный период с западного направления и не достигли города.

Геннадий Барсуков с удовлетворением разглядывал последнюю страницу с коротким списком телефонных номеров. Он не ожидал, что идея с сотовыми операторами даст такой потрясающий эффект. Пошел отсчет последних суток, способных предотвратить Большую Проблему, и начался день хорошо. Светлый Демон, сама того не подозревая, своим вмешательством облегчила задачу обнаружения Субботина.

«У Звягинцева голова работает. Надо взять его на заметку», – решил полковник.

– Отличная работа, майор. Запроси точное местоположение данных абонентов.

– Это не так просто. Телефон сообщает о себе в моменты активности, а ночью, как вы понимаете, большинство людей спит.

– Большинство меня не интересует. Ты же не спал.

– Да, я вникал в этот вопрос, и специалисты кое-что подсказали. Абонентам были посланы так называемые «нулевые» sms-ки, которые не отражаются в телефоне. Таким образом мы получили четкий отклик и зафиксировали базовые станции, вблизи которых они сейчас находятся. Но…

Звягинцев замялся. Барсуков поторопил подчиненного:

– Докладывай как есть.

– Дело в том, что каждый абонент теоретически может находиться в радиусе тридцати километров от базовой станции.

– Точнее определить можно?

– Нет. Здесь сельская местность, сотовая сеть покрыта неплотно. Но если от теории перейти к практике… – Майор подошел к подробной карте области, висевшей на стене. – На одиннадцать абонентов из нашего списка приходится шесть базовых станций. Вот их координаты. Если приглядеться, то станции расположены непосредственно в населенных пунктах: два в поселках городского типа, три около деревень и одна в зоне садовых участков. Логично предположить, что и нужные нам люди находятся там же.

– Мы можем установить владельцев номеров?

– Потребуются междугородние запросы, уйдет время, но это вряд ли что даст. Преступники не пользуются сим-картами на свое имя.

– Ты прав. – Барсуков задумался. – А если просто звякнуть по этим номерам? Нам нужен женский голос.

– Мы ищем не простую женщину, а Светлого Демона. Странный звонок наверняка ее спугнет. Она почувствует опасность, отключит телефон, сменит номер. И наши предыдущие усилия окажутся напрасными.

– Ну что ж, не будем спешить. Диспозиция ясна. Шесть точек – одиннадцать номеров. Можно закидывать сеть.

– Девять номеров, товарищ полковник. Четыре в самом крупном поселке, по одному на остальных объектах. Вот список с пометками.

– А где еще два?

– Восьмой и одиннадцатый телефоны сейчас отключены или находятся вне зоны действия сети.

– Черт! Если Светлый Демон отключила свою трубку, то стала для нас невидимой. Она может быть где угодно!

– Не совсем. Вы забываете, что нам известен ее автомобиль. В город он не заезжал, пределов области не покидал.

– Да-да. Жаль, что у солдата нет телефона. – Полковник прихлопнул бумаги ладонью и посмотрел на подчиненного. – Пока свободен. Поддерживай контакт с сотовыми операторами. Пусть регулярно информируют о любых передвижениях этих абонентов. Обо всех изменениях срочно докладывай мне.

Когда Звягинцев покинул кабинет, Барсуков связался с подполковником Кондратьевым. Начальник Службы криминальной милиции Виктор Кондратьев был правой рукой Барсукова и делал всю грязную работу. В эти дни именно он «решал проблему» Николая Субботина. Проблема эта с каждым часом нарастала, грозя превратиться в настоящую беду. Всю правду об опасности знал лишь Барсуков. Он прикинул, не пора ли поделиться ею с подполковником, но вскоре отбросил эту мысль. Кондратьев тем и хорош, что не задает лишних вопросов и четко выполняет опасные поручения. В ответ полковник закрывает глаза на темные делишки его подразделения.

По официальной версии – из части сбежал вооруженный рядовой. Такое здесь бывало. Население предупреждено и хорошо помнит, как два года назад сердобольная женщина дала приют беглому солдату. Тот ее изнасиловал и ограбил, а потом, когда дом окружил спецназ, выставил в качестве живого щита. Хорошо, что женщина потеряла сознание. Дезертира ранили и схватили. Теперь население проявляет завидную бдительность, и помощи Субботину ждать неоткуда.

Вот только как он оказался в компании Светлого Демона? И какого рожна высококлассному киллеру понадобилось в Валяпинске? Задачка.

Но как говорится, нет худа без добра! Раз это случилось, надо воспользоваться ситуацией. И автомобиль, и сотовый телефон должны помочь в розыске опасной парочки.

Барсуков коротко рассказал Кондратьеву о телефонных номерах, сообщил адреса населенных пунктов, где их надо искать.

– Пусть твои ребята начнут с деревень. Там наверняка знают, кто к кому вчера приехал, и чужую машину могли заметить. Действуйте смело, домов в деревнях мало, проверяйте все подозрительные, – посоветовал он и, подумав, добавил: – Только с умом. Светлый Демон отсиживаться в глуши не будет, она пташка не того полета. Обязательно попытается вырваться.

– Что делать с ней в случае обнаружения? – уточнил Кондратьев.

Полковник задумался. Когда-то он хотел убить светловолосую девушку Светлану Демьянову. Потом боялся, что она убьет его. Но раз за столько лет этого не произошло, то их дорожки окончательно разбежались. Конечно, лучше, чтобы она исчезла, сгинула в небытие. Однако сейчас важнее другая задача.

– Мне нужен Субботин. Точнее, нужно, чтобы его не стало. Сделаешь – с меня премия. Личная, пятнадцать штук.

Собеседник прекрасно понял, что речь идет о пятнадцати тысячах долларов, которые начальник отвалит из собственного кармана. Сумма немалая по сравнению с обычными поощрениями, ребята постараются.

– Нормальный расклад, – согласился Кондратьев.

– А Светлый Демон… Хочешь получить орден – действуй. Но помни, с кем имеешь дело.

18

Я повернула руль. Тряская лесная дорога осталась позади, машина выехала на выщербленный асфальт широкого проселка. Сзади в ведерке, почувствовав вернувшееся равновесие, неуклюжий Пифик продолжил размеренное заглатывание лепестков одуванчика. Солдат, хоть и выпил аспирин, выглядел вялым. На этот раз он сидел рядом со мной.

– Выше нос, Субботин. – Я по-прежнему избегала обращаться к парню по имени. Это рождало болезненные ассоциации с тем молодым и красивым Колей, которого я любила и которого потеряла. – Что успел в жизни повидать?

– Многое… Детдом, интернат, завод, армию.

– Вполне, – согласилась я. – Девчонка со службы ждет?

– Нет у меня никого.

– Оно и к лучшему. А то ведь бывает по-всякому. Вернешься, а она…

Автомобиль, набравший скорость, отмерил десяток километров по проселку. Впереди показался указатель трассы на Валяпинск.

– Милиция, – шепнул Субботин и вжал голову в плечи.

Я еще раньше заметила милицейский пост на перекрестке, однако продолжила спокойное движение. Нервничать и суетиться – значит выдать себя.

– Выпрямись. Возьми бутылку с водой и пей, – скомандовала я.

Конечно, я понимала, что после вчерашней стычки на дороге мою машину будут искать, но бросить ее не могла. Я ехала на задание, суть которого узнаю только завтра. Как предстоит действовать: вблизи, на расстоянии – неизвестно. Поэтому запаслась расширенным арсеналом оружия и спецсредств, а также одеждой и париками для перевоплощения. Что из этого понадобится – решу непосредственно перед выполнением задания, а пока лучше сохранить всё.

Оптимальным вариантом была бы смена автомобиля. Но купить его ночью негде, а к угону транспортного средства я прибегаю лишь в случае бегства. Как, например, после первой своей акции здесь, в Валяпинске, когда была вынуждена захватить милицейский автомобиль, чтобы выжить.

Тогда же я уяснила парадоксальное правило, которое, надеялась, сработает и сейчас.

Корейский автомобиль, объявленный в розыск, приближался к мобильному посту, не увеличивая и не сбавляя скорость. Милиционеры, дежурившие в патрульной машине, заметили джип, вышли, заняли места по краям дороги и поправили ремни укороченных автоматов.

19

– Геннадий Андреевич, докладывает майор Звягинцев.

– Слушаю, – ответил Барсуков.

Начальник УВД ехал в служебном автомобиле с личным водителем. Он только что поговорил с начальником СКМ Кондратьевым, который доложил, что три телефона из списка обнаружены, их владельцы проверены и интереса не представляют. Правда, пришлось вламываться в дома, были скандалы. Осталось найти шесть «живых» номеров и два «спящих». По «живым» оперативники Кондратьева продолжают поиск, а вот «спящие» вызывали беспокойство.

– Мне сообщили, что пятнадцать минут назад в зоне действия сети зафиксированы восьмой и одиннадцатые телефоны из нашего списка.

– «Спящие»? Отлично! – не удержался от восклицания полковник. – Где?

Майор доложил расположение базовых станций и заметил:

– Спустя десять минут одиннадцатый телефон переместился в соседнюю соту.

– Что это значит?

– Абонент движется к федеральной трассе. – Майор продиктовал участок. – Восьмой номер тоже пришел в движение. Сигнал неустойчивый. Похоже, он перемещается из глубинки.

– Получай информацию постоянно. Второй, третий и шестой номера можешь вычеркнуть. Их отработали. А по остальным организуй прослушку. – Полковника осенило, что самим звонить не обязательно, достаточно прослушивать чужие разговоры, чтобы выяснить телефоны, принадлежащие женщинам. Он бодрым голосом напомнил: – Мы ищем бабу!

– Нужна санкция прокурора, – смущенно заметил Звягинцев.

– Будет тебе санкция. – Городского прокурора, как и прочих важных городских шишек, начальник УВД держал на коротком поводке.

Барсуков отключился, чтобы быстрее связаться с Кондратьевым. Надо снять его людей с утомительного прочесывания и направить на перехват движущихся абонентов. Если Звягинцев не ошибся в первоначальных логических умозаключениях, то скоро они обнаружат незваную гостью. Улов будет, ведь сеть раскинута не только на грешной земле, но и в невидимом эфире. А если самонадеянная гостья всё еще пользуется вчерашним автомобилем, то гулять ей осталось недолго.

20

Я на ходу посмотрелась в зеркальце, закрепленное на внутренней стороне противосолнечного козырька. Пышные смоляные усы не сдвинулись и не отогнулись. В форменной фуражке и черной куртке капитана МЧС я смотрелась убедительно. Тем более в такой приметной машине.

Перед тем как ехать в город, я сменила обычные регистрационные номера на черные, наклеила на капот и кузов автомобиля сначала широкую оранжевую полосу, а затем по ее центру узкую черную. На крыше появились две мигалки: красная и желтая. Для полноты картины я облачилась в настоящую форму сотрудника МЧС и наклеила усы. Удивленному Субботину достались офицерские погоны на полевую форму и фуражка с кокардой.

Появление из леса машины МЧС не удивило патрульных. В последние два дня за вооруженным дезертиром кто только не охотился. На этом и строился мой расчет.

Лейтенант милиции кивнул усатому капитану дружественного ведомства. Я в ответ приветственно подняла руку. Сидевший рядом Субботин жадно пил воду, так что его лица было не разглядеть.

Когда автомобиль МЧС скрылся за поворотом, у лейтенанта милиции запищала рация.

– Мы на месте, продолжаем дежурство. Подозрительных лиц на нашем участке не выявлено, – отчитался милиционер и спустился в кусты по малой нужде.

Если хочешь спрятаться – выделяйся! Парадоксальное правило, которого я придерживалась, опять сработало безукоризненно.

Вскоре дорога вывела к высокому мосту над рекой. Нога сама собой нажала на тормоз. Корейский джип остановился. Я опустила стекло. Было слышно, как внизу под опорами шумит быстрая вода.

Река Валяпа. Вечно холодная и неприветливая. Оставившая незаживающий рубец в моем сердце.

Мне захотелось подойти к краю моста и заглянуть вниз, в мокрую пугающую пропасть. И быть может, завершить то, что не удалось в тот день, когда Мир Рухнул.

– Ты чего? – испуганно спросил солдат, заметив мое побледневшее лицо.

Я не ответила. Я в тысячный раз переживала события, случившиеся с юной и счастливой Светланой Демьяновой, перед тем, как она превратилась в холодного и расчетливого Светлого Демона.

21

В тот день, когда Мир Рухнул, была суббота. Наспех позавтракав, муж загремел ботинками в прихожей.

– Ты куда? – удивилась я.

– Халтура подвернулась. Просят мебель перевезти, – нехотя объяснил Коля.

Подробностей я не спрашивала. Я верила любимому, как себе, а лишний рубль молодой семье с маленьким ребенком не помешает.

– Надень джемпер. Холодно.

Я метнулась в комнату и вернулась с джемпером. Николай сверкнул глазами и накинул куртку на рубашку.

– Обойдусь без твоих советов.

Он, топоча, ссыпался по лестнице. Гулко хлопнула дверь подъезда. В старой раме на лестничной клетке задребезжали стекла. Я стояла у раскрытой двери, руки комкали трикотажную ткань, в ушах звенело: «Обойдусь без тебя. Обойдусь без вас».

Из глубины квартиры раздался недовольный голос свекрови:

– Светка, ты где застряла? Пацан обоссался!

Я поспешила к своему девятимесячному сынишке.

Моя свекровь, Ольга Николаевна Демьянова, получила малогабаритную двушку в «хрущевке» в начале 80-х после гибели мужа от взрыва котла на комбинате. «Не было бы счастья, да несчастье помогло», – с завистью шипели ей в спину соседки по общежитию, мужья которых отделались всего лишь обширными ожогами и переломами. Собственная квартира и пенсия по потере кормильца представлялись им манной небесной. Вот и сопливого Коленьку в детсад определили вне очереди, и вдове повысили разряд на производстве. Теперь молодая вдовушка при деньгах, вдобавок есть гнездышко, куда мужиков чужих можно приваживать. Но Ольга Демьянова не оправдала прогнозов злопыхательниц. Всю себя она посвятила сыну и страшно переживала, когда тот вырос и привел в дом невестку-сироту.

Я чувствовала отношение свекрови и, как только муж уехал, поспешила с сынишкой на прогулку. Стоял конец апреля, погода выдалась солнечная, я гуляла с коляской в чахлом скверике между двумя пятиэтажками. О детской площадке, некогда возведенной здесь, напоминали сломанные качели, разбитая песочница и ржавая пугающая конструкция, опасная для малышей. Но всё равно, лучше бродить здесь, чем вдоль дороги с чадящими «КрАЗами» и «КамАЗами». Коляня сладко посапывал, а я подставляла его пухлые щечки весеннему солнышку.

Прямо за спиной застрекотал мотоцикл, потянуло едкими выхлопами. Как всякая молодая мама я инстинктивно заслонила коляску. Кому это вздумалось впереться на детскую площадку?

– Привет, драная курица!

С заднего сиденья потрепанного «Урала» соскочила раскрашенная Ирка Жаркова. В мотоциклисте я узнала носатого парня, которого Ирка ублажала в парке после дискотеки. Он ухмылялся. Жаркова гоняла во рту жвачку. Я отвернулась. Уж кого мне никогда не хотелось видеть, так это стервозу Жаркову.

Первое время после свадьбы неверная девушка Николая часто в пьяном виде перегораживала мне дорогу. Порой она не ограничивалась пустыми ругательствами и распускала руки. Но я тоже не пай-девочка, интернатская закалка помогала дать достойный отпор. Когда я родила сына, Ирка отошла в тень и перестала отравлять мне жизнь. Видимо, поняла озлобленным умишком, что по-настоящему счастливую семью наскоками не разрушить.

И вот она появилась вновь.

– Думаешь, я не знаю, что это ты обо мне Кольке стуканула, когда он из армии вернулся. Стерва! Оболгала и извратила! Себя выставила паинькой, а меня продажной сукой! – завела прежнюю пластинку Жаркова. – Ну и получай, что заслужила. Думаешь, твой Коля святой? Он такой же кобель, как и все мужики!

Я не хотела разговаривать и постоянно отворачивалась, но Жаркова цеплялась за мой взгляд и бросала в лицо новые мерзости.

– Посмотри, какие у меня губы. – Она выплюнула резинку и выпятила подбородок. – Знаешь, как Коляня балдел от моих поцелуев? Ему нравились смачные засосы. А бросил он меня потому, что его к грудастым тянет. И тебя он бросит! Взгляни на себя, чахоточная. Кожа да кости! Кормить перестала, сиськи теперь как кульки с прокисшей сметаной. А ему нравятся твердые, упругие, большие. Губы у меня от природы пухлые, а грудь я сделаю. И тогда он вернется ко мне, вот увидишь!

На этот раз Ирка выглядела трезвой. И это пугало. Я хоть и старалась ее не слушать, но грязные фразы обойденной соперницы, словно брызги горячего металла, падали в израненную душу. Я всегда опасалась, что неожиданное счастье, впервые подаренное мне судьбой, окажется хрупким и недолгим. Злые люди, свекровь, я сама или муж, специально или по неосторожности, сделают такое, отчего мой Мир развалится на мелкие осколки.

Я никогда не жила в семье, не знала, как должны общаться любящие супруги в повседневной жизни, и терялась порой в самых обычных ситуациях. Сейчас меня упрекнули за маленькую грудь. Коля действительно любил ласкать мои нежные холмики, увенчанные розовыми сосками. В период кормления они набухли, и муж делал это с большей страстью. А в последние недели…

Я нахмурилась, пытаясь вспомнить его особое возбуждение, которое, как электрический разряд, передавалось мне. Когда от нежных мужских прикосновений сжимается живот, сбивается дыхание, кожа покрывает мурашками, тело движется упругими волнами, а сознание обваливается в бездну наслаждения. Когда это случалось в последний раз? Неужели Коля охладел ко мне? Почему сегодня он так грубо обошелся со мной? «Обойдусь!» – зазвучал в ушах его голос.

– Ты думаешь, твой муженек сейчас на работе? – подливала масла в огонь сомнения Ирка. – Как бы не так. Вспомни, у кого из твоих подружек самая классная грудь. Вспоминай, вспоминай! Это не трудно.

Ленка! Лучшая подруга по интернату Лена Баринова!

Недавно она заходила к нам в гости в обтягивающей кофточке. Уж ее-то бюст с моими «прыщиками» не сравнится. На Ленку всегда мужики пялились. Я укачивала малыша в соседней комнате, а Ленка болтала с Николаем и озорно хихикала. Я знаю, как она выглядит в такие моменты. Щеки румянятся, глаза искрят, губы распахнуты, а частое дыхание вздымает тугую грудь. Когда малыш уснул и я присоединилась к компании, то уловила во взгляде мужа мутную поволоку набухающего желания. И это желание было адресовано не мне, а другой женщине!

Мое появление уняло смех. Ленка передала игрушку для ребенка и торопливо распрощалась. Она провела со мной, лучшей подругой, всего пару минут. Раз в десять меньше, чем с моим мужем! Неужели они договорились схлестнуться? За Ленкой не заржавеет. Для нее жизнь – сплошная борьба. За лучший кусок в столовой, за лучшую оценку, за лучшего мальчика. После интерната она не ограничилась грязной работой на кухне. Поступила на заочное в педагогический, грызет учебники и рыщет красивыми глазищами по встречным мужикам в поисках выгодной партии. Как же я сразу не поняла, что она тайно завидует моему счастью.

– Вижу, что догадалась, – верно истолковав молчание, ухмыльнулась Жаркова. – У Ленки Бариновой грудь на зависть. Не знаю, что Коля тебе наплел, но он сейчас в ее постели кувыркается.

– Нет.

– Можешь проверить. Я не пустозвонка.

– Нет! Нет!

– Разуй свои зенки, курица, да посмотри. Ходок – он и есть ходок. Меня бросил – а тебя и подавно!

– Ты врешь!

– Хочешь убедиться? Поехали!

Ирка Жаркова указала на люльку мотоцикла. Я больше не колебалась. Тяжесть сомнения расплющивала мой встревоженный мозг. Я не смогу с этим жить. Я хочу увидеть всё своими глазами. Или – или!

С кем оставить ребенка? Нет, малыша я никому не доверю. Я возьму его с собой. А коляску посторожит Тамара из соседнего дома. Вон она гуляет со своей годовалой девочкой.

Мотоцикл звонко чихнул и помчался к общежитию медеплавильного комбината. Я сидела в люльке, прижимала укутанного ребенка. Мотоциклист, которого, кажется, звали Гера, иногда смотрел на меня и кривился в улыбке. Сверху о чем-то зло кричала Ирка, но ветер комкал и отбрасывал ее слова.

Около общежития я заметила машину мужа. Пустая кабина, закрытый кузов – никакой мебели. Сердце сжалось от боли и отчаяния. Коля меня обманывает!

До свадьбы я жила в этом общежитии в одной комнате вместе с Леной Бариновой, которую знала и любила с самого детства. Когда я переехала к мужу, Лена попросила меня не выписываться, чтобы в комнату никого не подселили. Она заявила с укором, что у меня теперь всё хорошо, а ей надо устраивать личную жизнь. Я пошла навстречу подруге, тем более что и свекровь косо смотрела на безродную невестку, подозревая в покушении на квадратные метры отдельной квартиры.

Так ли чисты были помыслы Лены? И не устраивает ли она личную жизнь за счет счастья подруги? Сомнения мучили и подстегивали.

Я вбегаю в общежитие. Слезы, которые сдувались во время поездки, теперь соленым потоком застилают глаза. Навстречу, всплеснув руки, поднимается пожилая кастелянша Марь-Андревна. Она добрая, ей можно доверить ребенка. Марь-Андревна пытается остановить меня, но у нее не получается. Я должна знать правду, иначе меня разорвут подозрения.

Я спешу на третий этаж. А вот и наша 314-я комната. Дома у меня есть ключ. Раз осталась прописанной, так и ключ сохранила. А сейчас, если потребуется, я сломаю дверь. Но дверь не заперта. Рука ложится на ручку, дверь открывается…

Сердце сжимается и замирает в хрупком равновесии между надеждой и отчаянием. Мой Коля не может быть здесь! Он любит меня! Но на полу, прямо под ногами, валяется его куртка. Откуда? Почему? Я вспоминаю, как после свадьбы муж не мог сдерживать страсть и раздевался прямо на ходу.

Боль нарастает. Я слышу стоны, которые кромсают меня на кусочки.

В комнате полутьма. Плотные шторы задернуты. Голая Ленка активно скачет на мужике, скрипит расшатанная кровать, сильные руки сжимают ее тяжелую грудь. Я не вижу лица Николая, но именно так он предпочитает поддерживать мое равновесие, когда я сверху. Слезы текут сильнее, я хочу крикнуть, но немею от горя. Меня не замечают. Парочка на кровати переворачивается, и вот уже мужская спина и крепкие ягодицы колышутся меж призывно расставленных женских бедер. Я узнаю эту спину. Широкие плечи любимого трудно перепутать.

Привычный Мир начинает рушиться. Хочется кричать, но не хватает воздуха. Внутри разрастается камень. Он сковывает дыхание, перекрывает слезы, мешает биению сердца и тянет к земле.

Я плетусь вниз и уже не плачу. Могильная плита закрывает меня от остального мира. Марь-Андревна баюкает ребенка, улыбается и о чем-то лопочет. Я негнущимися руками забираю сына. Кастелянша испуганно смотрит на закрывающуюся дверь.

Ирка Жаркова нервно курит у порога, замечает меня и светлеет. У нее праздник. Она видит бледную тень убитой горем соперницы. Ее лицо расплывается, пухлые накрашенные губы улыбаются все шире и шире.

– Я же говорила, говорила, – лопочет она. – Он тебя бросил! Бросил! У тебя больше нет семьи! Нет семьи!

Перевозбужденную Ирку уводит мотоциклист. Без защитных очков его лицо кажется удивленным. Жаркова прыгает за спину своему кавалеру, они уезжают.

Я иду куда глаза глядят, но глаза ничего не видят! В них дрыгающая мужская спина и распахнутые женские колени, в ушах заунывно гудит колокол: «Он тебя бросил! Бросил! У тебя больше нет семьи!..» – а сердце наполняет такая невыносимая боль, что впору выть. Любимый образ трансформируется в подлеца. Все мужики негодяи! Весь мир состоит из мерзавцев и предателей! В моих руках его плод, который вырастет, превратится в мужика и тоже обманет самую близкую девушку.

Красивые ноги плетутся по грязным переулкам. Они никому не нужны. Я вся никому не нужна. И так было всегда. Сначала меня бросила неведомая мать, в интернате игнорировали придирчивые усыновители, воспитатели отчитывали меня за вечный голод в глазах и порванное платье, которое, по их словам, еще носить и носить. А на работе я превратилась в безликую строку в журнале учета моющих средств и разбитых тарелок. Живым человеком я себя ощущала лишь для двоих – лучшей подруги и любимого мужа. Но их любовь оказалась горькой иллюзией, смертельным ядом.

Я никому не нужна в этом мире. У меня больше нет семьи!

Мир Рухнул. Моя жизнь закончилась.

Я обнаружила себя стоящей на обрывистом берегу реки Валяпы. Глубоко внизу шумела холодная вода, скрывающая у берега крупные камни. Я не ведала, как сюда дошла, но уже знала, что буду делать. Мне вспоминалось только плохое, и этого плохого было много. Бесконечно много. Плохое сопровождало меня всю жизнь. Даже в краткие светлые минуты оно таилось за спиной, норовя наброситься при первой возможности. А сегодня плохое заполнило без остатка весь Мир. Я хотела освободиться от плохого и видела только один радикальный способ…

На руках запищал сынишка. Я могла его положить и уйти из жизни одна, но не олицетворяла малыша как отдельного человечка. Он часть моей плоти, часть моей несчастливой жизни. Если он останется сиротой, то непременно повторит мою безрадостную судьбу. Я избавлю его от плохого.

И все-таки крохотная частичка во мне колебалась…

22

Гера остановил мотоцикл у ближайшего винного магазина. Ирке Жарковой требовалось отметить победу. Он сунул подружке пару купюр, а сам решил проследить за Светланой Демьяновой. Его влекло любопытство. Реальную, не киношную, драму требовалось досмотреть до конца. Он заметил, куда направилась наивная жертва, и быстро обнаружил ее.

Демьянова пришла на довольно известное место. С высокого обрыва здесь бросился в реку не один городской самоубийца. Одни разбивались о подводные камни, другие тонули в быстрой реке. Никто не выплывал.

Решится или нет, шагнет или нет, думал он с таким же азартом, будто наблюдал реализацию пенальти в важном матче по телевизору. Ну же, давай! Его аж колотило от нетерпения.

Обманутая девушка, которой не исполнилось еще и двадцати, замерла на краю обрыва, сжимая в руках малыша. Гера подкрался ближе. Он мог попытаться спасти, окликнуть ее, но ему хотелось острых ощущений. Чтобы было о чем потом рассказать приятелям.

– Вперед, – пробормотал он, словно подбадривал футболиста. И тут же сорвался на крик: – Ты ничтожество! Он бросил тебя! Ты никому не нужна!

Жестокие слова прозвучали приговором. Мир, разорванный на лоскуты, не желал склеиваться. Слова ударили в спину как брошенное копье.

Света качнулась, не удержала равновесие и свалилась в пустоту, крепко сжимая маленькое родное тельце.

23

Геннадий Барсуков ехал на встречу с Тарханом. Ему не нравилось, что покупатель прибыл на сутки раньше намеченного срока. По правде говоря, ему не нравилась сейчас и сама предстоящая сделка. Однако он первый выступил ее инициатором, получил аванс, и отступать теперь было себе дороже. Тархан серьезный человек. И масштабный.

Еще лет десять назад Тархан был одним из полевых командиров и в сводках «федералов» именовался не иначе, как главарь боевиков. Но история учит: если ты убил одного-двух человек – ты преступник, а если сотню-другую – с тобой ведут переговоры. Так произошло и с Тарханом. Амнистия и политический гуманизм, умноженный на государственную целесообразность, – страшная сила, неподвластная морали. Непостижимым образом Тархана наградили высоким орденом, присвоили генеральское звание и дали должность командира батальона в МВД родной республики. Он мог теперь не прятаться и открыто разъезжал в сопровождении тех же братьев по оружию, получая за это официальную зарплату.

Только что-то не заладилось в его отношениях с президентом республики, а может, взялись за дело непримиримые «кровники». Так или иначе, но в результате перестрелки погиб брат Тархана, а мощный фугас под колесами бронированного автомобиля заставил молодого генерала-орденоносца долго лечить ранения, отказаться от должности и покинуть республику. С тех пор имя Тархана если и попадало в прессу, то обязательно в связи с покушениями, имевшими место даже за границей. Знающие горцы уверяли, что Тархан обязательно поквитается с врагами. Дайте только время.

Вот какой человек пожаловал в уральский Валяпинск за необычным товаром.

Открыто общаться со столь одиозной личностью Барсуков не рискнул и назначил встречу на окраине города на территории стройки. Через два года здесь должен появиться ТРЦ, торгово-развлекательный центр, самый крупный в Валяпинске. В связи с социальной значимостью объекта город выделил землю бесплатно и даже за счет бюджета обязался подвести современные коммуникации. Владельцем участка оказалась компания «Валяп-инвест», которую через ряд других фирм контролировала жена Барсукова. Простым людям об этом знать не требовалось, а городским чиновникам, компромат на которых в избытке имелся у начальника УВД, достаточно было намека, чтобы с радостью помочь супруге столь влиятельного человека.

В начале 90-х начинающего опера Генку Барсукова служба свела с Мудрым Наставником. Тот многому научил лейтенанта милиции. «Забудь про совесть. В наши дни успеха достигают циничные и безжалостные». Это был основной постулат теории. Практика сводилось к тому, как манипулировать фактами и людьми, извлекая из этого выгоду. «Нашел улику – не спеши бежать с докладом к начальнику. Поймал вора – подумай, что тебе выгоднее, упечь его за решетку или отпустить. Надменный чиновник не хочет решать твои проблемы – поймай его на противозаконном, а если он честный, все равно подстрой так, чтобы его свобода зависела от тебя. А главное – не сорви дыхалку. Ты бегун на длинную дистанцию под названием Достойная Жизнь. Деньги и сила должны приходить одновременно. Чем больше денег, тем больше надо иметь силенок, чтобы их удержать».

Мудрый Наставник сам достиг больших высот и помог взлететь по карьерной лестнице толковому ученику – Генке Барсукову. Начальник УВД по Валяпинску воспринимал город как личную вотчину. В нем должен быть порядок и безопасность, чтобы было удобно жить, город должен развиваться, чтобы одаривать владельца большим доходом. Порой полковник думал о Валяпинске как о живом существе, а себя олицетворял благородным хирургом. Барсуков не терпел, когда город знобило от залетных «вирусов», безжалостно вырезал чужеродные «опухоли», стремился контролировать все ключевые процессы в работе сложного капризного организма. Полковник не возвышал себя над городом, он был его внутренней частью – центральной нервной системой, невидимой и всепроникающей. Через него проходили связи, управляющие импульсы, потоки информации. Он мог вселить боль и ужас в любую клеточку, заставить ее работать по своим командам, а мог одарить комфортом или, напротив, безжалостно отторгнуть из организма.

Когда началась расчистка территории под ТРЦ, под разграбленным корпусом заброшенного фармзавода строители обнаружили закрытую стальную дверь в массивном бетонном коробе. Подобными входами оснащались бомбоубежища времен холодной войны или командные пункты военных. Бывалый прораб сообщил заказчику. Барсуков заинтересовался задраенным входом. Саперы из дружественной воинской части направленными зарядами сорвали запоры, толстенная дверь раззявила кривую пасть в темное чрево. Ступени вели вниз.

Геннадий Барсуков послал на разведку двух толковых экспертов с фонарями и фотоаппаратом. Когда они вернулись, полковник выслушал доклад и посмотрел снимки. Он хорошо усвоил уроки Мудрого Наставника и не спешил принимать скоропалительные решения. На любые факты следует взглянуть сквозь призму личной выгоды. Под таким углом зрения даже очевидная картинка порой так причудливо преломляется, что предстает в совершенно ином свете.

Найденная подземная лаборатория давала пищу для размышлений. Полковник еще не понял, что именно обнаружил, но уже прикидывал, как на этом заработать.

И не ошибся. Находка оказалась стоящей. Покупатель готов был раскошелиться на приличную сумму.

Вот только обстоятельства последних дней заставляли с тревогой думать о возможных последствиях.

24

– Я вижу его машину! – радостно встрепенулся обычно вялый Субботин, толкнув меня в плечо, при въезде в город.

– Чью? – Я уже привыкла к наклеенным усам, на которые отвлекалась первое время, и сейчас внимательно следила за дорогой.

– Хозяина! Он ехал навстречу и свернул к нашему объекту. Вон, смотри!

Я, конечно, обратила внимание на черный «мерс» с синими номерами и двумя мигалками на крыше.

– Это милицейский автомобиль.

– Хозяин всегда на нем приезжает.

– Он в форме?

– Нет, но ведет себя как начальник. Высади меня около поворота. Я расскажу ему правду, и он защитит меня.

Я проследила, как представительский автомобиль въехал на территорию стройки и скрылся за металлическим забором. Атрибуты власти во всех городах одинаковы. Судя по номеру с нулями и стационарным мигалкам, машиной пользуется крутая местная шишка.

Глаза Субботина искрились надеждой. Бежать без денег и документов ему было некуда, поэтому он бесцельно топтался в лесу неподалеку от города. Возвращаться на объект к безжалостному Стасу он боялся. Субботин уповал на справедливость доброго Хозяина и утром попросил помочь найти его. Я не ответила тогда ни «да», ни «нет». Еще вчера я убедилась, что солдата не планируют брать живым. Трое «северян» откровенно готовились шлепнуть и закопать его при первой возможности. И отнюдь не за то, что он якобы убил Глынина. Тогда почему? Чей приказ они выполняют? И зачем на стройке Доктор так поспешно распотрошил и сжег тело убитого?

По большому счету, это не мои проблемы. Я планировала оставить солдата в пустой деревне, затем отъехать в лес, украсить верного «корейца» символикой МЧС, переодеться соответствующе и сунуться в город, чтобы заняться подготовкой к завтрашнему заданию. Если бы даже Субботина поймали, он бы не знал моего нового прикида и мало чем помог сыскарям.

Но уж очень слабым оказался утром паренек. Таблетки сбили жар, однако продуктов у нас не было. И деньги бы ему в глуши не помогли. В таком состоянии он бы не смог дойти до ближайшего магазина.

И я опять его пожалела. Сама себе удивляюсь.

Откровенно говоря, и спешить мне не требовалось. Я впервые заранее не знала, кого и где мне предстоит ликвидировать. Время, место и цель я узнаю только завтра, причем самым необычным способом. В тот же день я должна буду выполнить заказ.

Поэтому и получилось, что сначала я решила подвезти заболевшего солдата поближе к цивилизации, потом он помог мне обклеить машину, а теперь мы вместе въезжаем в Валяпинск.

– Не суетись, Субботин. Сунуться в петлю всегда успеешь, – осадила я воспрянувшего попутчика. – Для начала позволь взглянуть на твоего Хозяина.

Шустрый джип с символикой МЧС свернул к стройке, объехал длинный забор по грунтовой колее и остановился на опушке леса за кустами.

25

Начальник УВД по Валяпинску не стеснялся подчеркивать свой статус. Навороченный автомобиль премиум-класса со спецномерами и спецсигналами въехал на стройплощадку. Пока что это была действительно изрытая площадка, расчищенная от прежних конструкций фармзавода. Слева над углублением будущего котлована сгорбился в ревматической позе огромный рыжий экскаватор, справа у полуразрушенного входа в подвал торчали два строительных вагончика.

Обнаружив подземную лабораторию, полковник Барсуков на время заморозил строительство. Быстрое появление охранников в военной форме он объяснил проблемой утилизации вредных химических отходов. Подобная версия не удивляла горожан и отпугивала любопытных. Чего-чего, а радиоактивных помоек советский ВПК оставил на Урале множество.

Водитель Барсукова привычно остановил машину около бытовок. Там нетерпеливо прохаживался Развязный молодчик, один из трех прибывших в командировку северокавказских милиционеров. Двое охранников-солдат с автоматами за плечами, завидев Хозяина, вытянулись около входа в строительную бытовку. В окошке соседней показалось озабоченное лицо Доктора.

Развязный позвонил по мобильному и что-то доложил на своем языке. Спустя пять минут на стройку заехал «Ленд Крузер» с непроницаемыми стеклами. Две черные машины встретились. Власть и бандиты сходятся во вкусах: машина может быть любого цвета, если он черный.

Заднее правое стекло «Ленд Крузера» опустилось. Барсуков узнал суровое лицо Тархана, иссеченное осколками, как старыми оспинами. Опрятная щетина частично скрывала следы ранений, но взгляд не мог обмануть – этот человек застрял на вечной войне.

– Привет! – первым поздоровался гость.

Барсуков сдержанно кивнул, тоже не покидая машины.

– Садись ко мне, – позвал Тархан. Его люди в кожаных куртках вышли из «Ленд Крузера», оставив одну дверь открытой.

– Лучше ты ко мне. – Барсуков никогда не вел переговоры в чужих машинах, кабинетах или сомнительных саунах. Он прекрасно знал, как добывается компромат, способный поставить на колени любого чиновника.

Тархан скривил рот, понимающе прищурил глаза, что означало уважительную улыбку. На большую мимику его израненное лицо не было способно.

– Тогда встретимся на нейтральной территории. – Он вышел, качнул ладонью, его люди закрылись в машине.

Барсуков приказал солдатам войти в бытовку и присоединился к мирно шагающему гостю, под курткой которого угадывался бронежилет.

– Я покупаю всю партию, – небрежно сказал Тархан.

– Мы не закончили исследование последней серии, – заметил Барсуков.

– Это не важно. Я всё равно покупаю. Все ампулы, включая VRA13, – продемонстрировал осведомленность Тархан.

Барсуков замешкался, недобрым словом поминая Доктора. Скользкий человечишка с мерзкими наклонностями всё растрепал! Или это солдаты? Нет, охранники ничего не могут знать. Они глупы, а теперь еще подсажены на наркотики.

– Деньги со мной. Предлагаю ударить по рукам сейчас, – сказал Тархан.

– Спешка до добра не доводит.

– Добро? О чем ты? Жизнь или смерть – только это важно. И еще деньги. Ведь так, Барсук?

Старая кличка хлестнула по самолюбию. Уж лет пятнадцать никто не смел так обращаться к негласному хозяину города. Но Барсуков сдержался. Обида – худший советчик.

– Бери всё, Тархан. Кроме VRA13.

– Нет. Я рисковал, идя на эту сделку. Я согласился с твоей ценой, не зная толком, что покупаю. Теперь твоя очередь держать слово, Барсук.

– Я дам хорошую скидку.

– Ты напоминаешь мне азербайджанца на рынке. Ты мужчина или торгаш?

– Амфетамины, наркота, сыворотка правды – это понятно. Но зачем тебе VRA13?

Барсуков настойчиво прощупывал покупателя. Что ему известно о темных ампулах, кроме аббревиатуры? Тархан остановился и развернулся, перегородив дорогу. Его черные зрачки кололи не хуже острия клинков.

– Лучше тебе не знать. Продал – и забыл.

Геннадию Андреевичу стало не по себе. Он догадывался, где можно использовать мерзкие ампулы, и понимал, что такого человека, как Тархан, вряд ли смутят последствия их применения.

– Я надеюсь, что это произойдет… – Барсуков медленно подбирал слова, – не здесь.

– Далеко, – обнадежил Тархан. – За свой город можешь не волноваться.

Далеко – это не только Москва, успокоил себя милиционер. Далеко – это и Париж, и Лондон, и Нью-Йорк. Для Тархана с его перманентным состоянием борьбы не существует границ. А может, он хочет свести счеты с руководством родной республики? Неплохой вариант. А главное – тоже далеко.

– Я вижу, ты хочешь поступить как мужчина, – прервал молчание Тархан.

– Да, я сдержу свое слово, – решился полковник. – Сделка произойдет завтра.

– Но деньги и товар так близко друг от друга.

– Завтра! – твердо заявил Барсуков. – Как я и обещал.

Глаза Тархана недовольно сузились. Он медленно повернул голову, словно проверял, нет ли свидетелей, и неожиданно шагнул вплотную к Барсукову.

26

Я лежала на примятой траве и выглядывала из-под колючей сломанной еловой ветки. Рядом болезненно сопел Николай Субботин.

– Ты отсюда следил за своими приятелями? – догадалась я.

– Да.

– Правильное место выбрал. У тебя талант.

– Какой?

Я расчехлила бинокль и не стала объяснять про хороший обзор и несколько путей отхода. Талант киллера – совсем не то, чем следует гордиться.

Сквозь окуляры двое мужчин, прохаживающихся по стройплощадке, были передо мной как на ладони. Я сразу узнала Барсука. Семнадцать лет добавили ему стати, проредили волосы, но не отняли мужской красоты. Гордый облик, прямая спина, широкие плечи, мужественное лицо, а главное – спокойная самоуверенность делали его даже интереснее, чем в суетливой молодости. Я невольно задумалась: а если бы мой муж был жив, он выглядел бы так же? У Николая тоже была хорошая фигура.

– Справа твой Хозяин? – спросила я Субботина, намереваясь передать бинокль.

– Да. Я и так вижу.

– А слева?

Солдат все-таки взял бинокль, посмотрел и покачал головой.

– Его я не знаю. Он раньше сюда не приезжал.

– Зато я, кажется, узнала, – прошептали мои губы. Глаза придирчиво вглядывались в суровое, отмеченное шрамами лицо.

Я регулярно просматривала хронику происшествий в электронных изданиях, особо интересуясь заказными убийствами и покушениями. Из мутного потока скандальной информации я по крупицам вылавливала сведения о необычных методах коллег, порой догадывалась, что неудавшееся покушение не что иное, как точно исполненное запугивание. А зачастую журналисты в запале профессионального азарта открывали важные тайны работы следствия. На многом можно учиться.

Тупых уголовников, нанятых обиженными женами, и ретивые службы безопасности недальновидных бизнесменов я коллегами не считала. Уходящие в прошлое бандитские разборки меня тем более не интересовали. Высокопрофессиональных киллеров-одиночек, живущих только этим промыслом, осталось единицы. Некоторых арестовали, но большинство бесследно сгинуло. И не из-за того, что ушли на покой, сменили страну и внешность. А потому, что выросший на крови и обмане до океанских яхт и реактивных самолетов российский бизнес активно подчищал собственную биографию. Респектабельные владельцы компаний и ушлые политики отказывались вспоминать, как зарабатывали первые миллионы. И вот уже появляются фильмы о тяжелой юности миллиардеров, их несгибаемой честности, упорстве и трудолюбии. Что поделать, стране нужны новые герои.

Лицо, которое я сейчас рассматривала в бинокль, не раз попадало в разделы происшествий. Преступник и герой, грозный боевик и прославленный командир, неуловимый и сверхживучий Тархан. Если верить публикациям, то покушались на него неоднократно. Дважды сообщали о его смерти, но проходили месяцы, и залечивший раны Тархан давал интервью очередному журналисту, заявляя, что знает своих врагов и не завидует их участи. Его всё чаще представляли как жертву, как современную реинкарнацию Робин Гуда, хотя мало кто сомневался, что безжалостный Тархан отправил на тот свет гораздо больше душ, чем десяток самых удачливых киллеров.

Мой испорченный ум мгновенно просчитал текущую ситуацию. Я подумала, что будь у меня под рукой снайперская винтовка, то могла снять неуловимого Тархана с этой точки без проблем. И скрыться.

Не мой ли это клиент? Почему по странному стечению обстоятельств талантливый киллер, всегда исполняющий заказы, и самый неубиваемый объект оказались в Валяпинске одновременно?

А может, обрекли на смерть Барсукова? Я помню, как он безжалостно стрелял в меня, а потом, уже раненный, кричал напарнику: «Убей гадину!» За семнадцать лет с его подленьким характером и неуемными амбициями он наверняка нажил немало врагов. В том числе и с деньгами.

Так или иначе, ждать ответа осталось недолго. Завеса над тайной откроется скоро. Завтра в этом городе кто-то должен умереть от моей пули.

27

Тархан напрягся, звериное чутье просигнализировало об опасности. Он намеренно шагнул вплотную к Барсукову, широкая милицейская спина перекрыла зону возможного обстрела с лесистого склона. Сзади прикрывал высокий «Ленд Крузер». Тархан взглянул поверх плеча собеседника и отметил наиболее удачную точку для снайпера. Будь он в родных горах, непременно послал бы туда бойцов для проверки, но здесь в чужом городе людей следовало беречь, не так уж много у него осталось верных охранников.

– Завтра так завтра, – скомкал разговор Тархан. – А до этого времени здесь останется мой человек. Утром я тебе позвоню, полковник.

Высокое звание – не обидная кличка. Барсуков расслабился. Тархан подал знак. Подъехал джип, приоткрылась дверца. Пока Тархан садился в машину, его прикрывали двое телохранителей.

Барсуков оценил профессиональный отход опасного покупателя. Он внутренне согласился: в делах личной безопасности лучше перебдеть, чем недобдеть. И еще начальник УВД невольно представил, каков будет переполох, если в его городе убьют самого Тархана. С появлением Светлого Демона такого исхода нельзя исключить.

Барсуков ожесточенно потер подбородок. Прочь мнимые трудности! На данном этапе его занимает реальная проблема, которая неуклонно обостряется – беглый солдат Николай Субботин. Полковник посмотрел на часы – половина десятого. Осталось около двадцати часов.

Никчемный человечишка должен умереть до этого срока.

28

– Я побегу к Хозяину, – заявил Субботин, увидев, что Барсуков остался один. Его распирало нетерпение.

Я еле успела ухватить за штаны вскочившего солдата.

– Он тебе не поможет.

– Почему?

Я жестко припечатала Субботина к земле.

– Твой Хозяин распространил сведения, что ты конченый псих и сбежал с оружием. Он приказал при задержании тебя убить!

– Нет! Это Стас ему наврал. Хозяин не может так поступить.

– Может. Барсук способен на любую подлость. Я его знаю.

– Барсук?

– Милиционер Барсуков. Когда-то он использовал меня и предал. Он лично стрелял в меня. Теперь Барсук большой начальник и вряд ли стал лучше.

– Но я ничего не сделал. Я ни в чем не виноват!

Я взглянула в его испуганные глаза – совсем мальчишка. Худой и слабый, ему и бриться-то требуется не чаще раза в неделю. Мальчишка, попавший в кровавый переплет и потерявший последнюю надежду. Я покачала головой.

– Так не бывает. Все-таки ты что-то сделал. Или видел, или знаешь о чем-то, что не должен знать… Или что-то сделали с тобой, – неожиданно предположила я. – Покажи локоть.

Я завернула его рукав. Красная блямба вокруг укола разрослась, затвердела, покрылась в центре чешуйчатыми отслоениями. Казалось, что организм борется с какой-то заразой, но уступает ей.

– Вспомни, что ты почувствовал после инъекции? Прилив сил, эйфория, безудержная веселость, желание выговориться? Или наоборот – страх, сонливость? Ты же видел, как реагировали на уколы остальные. На что была похожа твоя реакция?

– Не знаю. Сначала я ждал чего-то подобного, как у них. Но прошел день, а я ничего не почувствовал, только локоть болел немного. Потом еще один день, а потом Стас убил Глыню, напал на меня, и я сбежал.

– Пока ты оставался там, Доктор осматривал тебя? Что он говорил?

– Он осматривал. Брал кровь и мочу, спускался вниз за железную дверь, но ничего не говорил. На второй день он стал просить сплевывать на стеклышко.

– С тех пор ты ощущаешь слабость?

– Я устал. – Николай отвел виноватый взгляд и неожиданно воскликнул: – Вот он!

– Кто?

– Доктор.

Я посмотрела сквозь ветки на стройплощадку, навела бинокль. Из строительного вагончика спустился лысеющий толстячок с пухлыми щеками. На его плече висела сумка, в которой обычно носят портативный компьютер. Толстячок что-то сказал солдату, высунувшемуся из соседнего вагончика, и неожиданно исчез, словно провалился в яму.

– Там спуск в подвал, – пояснил Николай. – Здание снесли под основание, а подвал оставили. В подвале железная дверь. Толстая и тяжелая.

– Что за ней?

– Не знаю. Нам туда нельзя. По инструкции только Доктор и Хозяин имеют право туда спускаться. Ради этого нас и наняли. Осуществляем круглосуточную охрану.

– Кто-нибудь пытался туда проникнуть?

– Нет. Стройка заморожена, строителей разогнали, жители обходят ее стороной. Недавно, правда, появились кавказцы. Они держали меня и Глыню, пока Доктор делал уколы, но это происходило в бытовке. Их тоже нельзя было пускать вниз. До особого распоряжения Хозяина.

Я задумалась.

Барсуков явно что-то затеял. И вряд ли его планы законны. Почему частным образом он нанял бывших солдат, хотя мог обеспечить официальную вневедомственную охрану? Зачем вообще возиться с забытым подвалом и останавливать выгодную стройку?

Я вспомнила, что в прежние времена Барсук был отнюдь не главным в моем перевоплощении. Мою жизнь перевернул совсем другой человек, который управлял Барсуком и стал манипулировать мною. Я столкнулась с ним сразу после того, как Мир Рухнул.

29

Роман Витальевич Мосягин. Так звали следователя, который вел мое дело. Точнее, оба моих уголовных дела.

Вот он сидит передо мной. Глаза глубоко упрятаны, лицо как ширма, кто внутри – не разберешь. Наклон головы, появляется мимика, ямки глаз светятся участием. Он говорит добрым голосом, проникновенно и мягко. Он обволакивает и успокаивает. Я отвечаю. Наверное, невпопад или не то, что от меня ожидают услышать. Ширма резко задвигается. Он неподвижен. Некто, спрятавшийся за ширмой, пристально изучает меня.

Я не знаю, куда деть руки. Они пустые и ненужные. А еще вчера они держали ребенка, моего любимого маленького Коленьку. Они убаюкивали его, защищали от ветра в трескучем мотоцикле, сжимали во время полета в бездну, а потом беспомощно разжались. Я колотила ладонями по холодной воде, пальцы цепляли пустоту, тело дергалось, но Коли больше не было! А потом, когда я перестала мерзнуть и сдалась на милость реке, кто-то подхватил мои вялые руки и вытянул из усыпляющей невесомости на грубый холод.

Следователь Мосягин откидывается назад, ширма падает. Его руки знают, что делать. Он перебирает какие-то бумажки и швыряет передо мной фотографии. На одной мокрое одеяло, которым я закутывала малыша, на другой – голубая лента. Ею я обвязывала и украшала сверток.

– А где мой сын? – спрашиваю я, рассматривая фотографии даже с изнанки.

Глаза следователя сужены. Его маленький рот цедит и выплевывает хлесткие слова. «Расширенный суицид», – распознаю я. «Ты убийца, Демьянова. Самая худшая из возможных убийц. Мать-убийца!»

– Где мой сын? – не понимаю я.

Он наклоняется и хлещет меня по щекам сжатыми листами. Щеки горят. Его лицо скрывается за ширмой. Мосягин исчезает.

Наручники, решетчатая дверь, коридор, лязг засова, толчок в спину, темная камера. Соседка по камере плюет в мою тарелку. Мне безразлично, я не хочу есть. А ночью она накидывается на меня, валит на каменный пол и рвет мои волосы. «Зачем тебе красота, паскуда! – кричит соседка, сидя верхом на спине. – Ты конченая сука!» Вырванные клочья волос она пихает мне в рот. Охранник выжидает, ему нравится зрелище. Потом заходит, отпихивает соседку, и удары дубинкой нескончаемым градом сыпятся на мое тело.

Затем были другие допросы. Я осунулась, моя голова обрита, ноет избитое тело, меня шпыняют и бьют при каждом случае, но мне всё равно. Мой Мир Рухнул.

Однажды появляется Николай. В его глазах отчаяние, злость и непонимание. Муж проклинает меня и уходит. Я смотрю в его затылок и вспоминаю, как сильная спина дергалась на растопыренной похотливой Ленке. Воспоминания больнее действительности.

И был суд. Моя оболочка на скамье подсудимых, в зале концентрированная ненависть.

Показания давали бойкая Ирка Жаркова и немногословный мотоциклист Гера, прячущий глаза. Николая не было. Он ушел служить в армию по контракту. Присутствовала его мать. Она говорила срывающимся крикливым голосом. С первых же слов я поняла, как бешено меня ненавидит свекровь. В этом чувстве она была не одинока. Десятки глаз бросали в меня стрелы презрения.

Потом допрашивали еще одного человека, совершенно незнакомого. Оказывается это рыбак, который вытащил меня из воды и ненужной добротой заморозил боль разорванной души в наивысшей точке страдания.

– А ребенка я не успел. Когда подгреб на лодке, его уже не было, – пояснил рыбак.

Затем взял слово адвокат. Он шлепал жирной нижней губой и витиевато рассказывал о тяжелой и несчастной жизни девочки с момента рождения. Я не сразу поняла, что он говорил обо мне.

Адвокат упирал на отсутствие семьи, на святость и возвышенность этого понятия для обездоленной сироты, на единственную цель ее жизни – обрести наконец собственную Семью. Он так и сказал: Семью с большой буквы. Он говорил о подлых слухах и мужской неверности, способных погубить любое чистое сердце. Он повторил мои слова, назвав тот самый страшный день – днем, когда мой Мир Рухнул.

Закончив пламенную речь, адвокат сменил тон и зачитал пространное медицинское заключение. Помолчал и уже по-человечески добавил:

– Ведь для чего-то же она воскресла? Задумайтесь. В том месте еще никто не выплывал.

Судья в черном балахоне назвала меня подсудимой и предоставила заключительное слово. Я поднялась и спросила:

– А где мой сын?

В зале раздался возмущенный гул.

После чтения приговора губошлеп-адвокат отрывисто поздравил меня и поспешил отдаться «на растерзание» стервятникам-журналистам.

Из СИЗО меня перевезли в закрытую психиатрическую лечебницу. Основных отличий в содержании было всего два. Охранники, называвшиеся санитарами, вместо формы носили белые халаты, и помимо такой же скудной еды меня теперь заставляли глотать таблетки и делали уколы. Вскоре добавилось третье. Меня повадился насиловать доктор Клыженко.

Связанная по рукам и ногам я не могла сопротивляться. Гордый протест заключался лишь в кличке, которой я его одарила – Жаба! Но даже произнести это слово с заклеенным скотчем ртом я не могла. Моим оружием оставались глаза. Недаром еще в интернате учителя жаловались, что Демьянова взглядом может оскорбить.

Случай реально отомстить представился, когда к развлечениям Жабы присоединился приятель Червяк. Однажды, когда они насиловали меня одновременно, я сомкнула челюсти. Молодые зубы победили дряблую плоть. Я поняла, что месть имеет вкус крови. После этого происшествия я рисковала превратиться в «овощ» и не выйти из психушки никогда.

Однако произошло странное. Ставший инвалидом Червяк, подлечившись, не успел меня искалечить. А завотделением Жаба написал заключение о полном выздоровлении пациентки, и меня выпустили на свободу через год после приговора суда.

В тот момент я еще не знала, что за неожиданным решением стоит набирающий силу следователь прокуратуры Роман Витальевич Мосягин. Тот самый человек с лицом-ширмой.

Не догадывалась я и о его коварном плане.

30

– Послушай, Субботин. Вместе с Барсуковым к вам заезжал этот человек? – спросила я, описав, как могла, внешность Романа Витальевича Мосягина.

– Нет.

– Ему под пятьдесят. Он мог измениться. Потолстеть, поседеть.

– Нет. Хозяин приезжает с молодым водителем, иногда с Доктором. Но Доктор не похож на вашего человека.

– Это я заметила.

– Что же мне делать? Я надеялся поговорить с Хозяином. А теперь…

Субботин смотрел на меня с некоторым укором, словно я виновата в его незавидном положении. Пришлось срочно поднимать авторитет. Я прикинула и решила:

– Для начала поболтаем с Доктором.

– С Доктором? Как?

– Солдаты вверху, он внизу. Нам надо пройти вниз, чтобы охрана не заметила. Сдается мне, что твои однополчане теперь под вечным кайфом.

– Им понравились некоторые уколы.

– Вот-вот. Нам это на руку. Двигаем.

– Но Доктор поднимет панику. Стас услышит, а когда заметит меня…

– Спокойно! Ты не один. Держись за мной и выполняй команды.

Субботин не спорил. С того момента, как растерянный и голодный беглец оказался в машине вооруженной и уверенной в себе женщины, он признал мое право руководить им. Честно признаться, мне это льстило. Рядом со мной вновь появился человек, который нуждается во мне. Ответственность за судьбу других делает жизнь полноценной. Забытое чувство возвращало меня в счастливое время, когда я была не одна.

Мы спустились с холма, пробрались к металлическому забору и отогнули один из листов.

– Ползать умеешь? – поинтересовалась я.

– Учили немного, но я служил в ракетных войсках.

– Тогда действуй как я.

Я юркнула в щель в заборе, опустилась на корточки и на четвереньках пробежала к отвалу земли.

– Дальше ползком, – приказала я, дождавшись Николая.

Бурьян, разросшийся по весне, позволил незаметно подобраться к стене бытовки. Я выглянула из-за угла. Вход в подвал находился между строительными вагончиками. На ступенях противоположной бытовки сидел крупный солдат с мутным взглядом и автоматом между коленями. Я повернулась к Николаю.

– Это Стас?

– Угу.

– Вниз я пойду одна. – Я повесила бинокль на шею Субботину. – Ты шумни с другой стороны, чтобы его отвлечь.

– Как?

– Брось камень.

Я затаилась в удобной позиции. За бытовкой щелкнул гравий, покрывавший дорогу. Охранник встал, поправил автомат, пошел на звук. Я крутанулась по земле через спину и скатилась в прямоугольный проем между вагончиками. В глубине узкого подвала виднелась покореженная железная дверь с огромным запором, похожим на автомобильный руль. Из-за повреждения дверь плотно не закрывалась. Я вынула пистолет, прикрепила глушитель и проскользнула внутрь.

Вниз вели каменные ступени, которые упирались в обычную дверь. Я нажала на ручку и толкнула створку. За длинным оцинкованным столом, заставленным микроскопами и приборами, в свете люминесцентной лампы сидел тот, кого называли Доктором. Перед ним возвышался ряд пробирок. Доктор вздрогнул и обернулся.

– Кто здесь?

Он задел одну из пробирок. Черная стекляшка звякнула о столешницу, выплеснула бесцветный раствор, покатилась и разбилась о бетонный пол. Доктор шарахнулся в сторону и наткнулся на ствол моего пистолета.

– Не суетись и не шуми! – предупредила я.

– Вы из МЧС? – бегающие глазки ощупали усатое лицо, лоб морщился, сопоставляя женские нотки в голосе с внешним видом офицера.

– Заткнись! Будешь отвечать на мои вопросы. – Я толкнула Доктора обратно в кресло, продемонстрировала перед его носом пистолет. – Кто ты такой? И что здесь делаешь?

– Я здесь работаю! А вот вы…

– Если я начну работать – мало не покажется. Кто ты такой?

– Обратитесь к Барсукову. Это начальник милиции.

Клиент не из пугливых, убедилась я. Он привык к виду оружия и знает, что Барсуков обладает реальной силой, против которой не отважится пойти непонятный капитан МЧС. Я рывком отклеила усы, сунула их в карман и неожиданно выстрелила. Ближайшая к доктору пробирка разлетелась вдребезги.

– Рука дергается, когда меня нервируют. – Я рисковала, хлопок от выстрела был достаточно ощутим в закрытой бетонной коробке. Но выхода не было. Женщине, даже вооруженной пистолетом, в отличие от мужиков, приходится доказывать серьезность своих намерений.

Сжавшийся в комок Доктор осторожно открыл глаза. Теперь в его голосе звучал явный испуг.

– Вы – женщина?

– И очень злая! Итак, кто ты такой?

– Я ученый, биолог.

– Какого черта ты здесь делаешь?

– Меня пригласили для исследований. Когда-то я жил в этом городе, а потом уехал в Москву. Я веду научную работу.

– В подвале, на живых людях?

– Ну что вы…

– Одного из которых сожгли и закопали, а другого хотели шлепнуть, но он сбежал.

Глазки Доктора вновь забегали.

– Кто вам сказал? – промямлил он.

– Что ты вколол Николаю Субботину?

– Так это Субботин растрепал? Где он?

– Что было в ампуле?

– Если вы знаете, где Субботин, лучше сообщить Барсукову. Это важно и срочно. Поверьте! – Доктор нервно взглянул на наручные часы.

– Что было в ампуле?

– У нас мало времени. Позвоните Барсукову. Вот…

– Руки!

– Я хотел достать телефон. Он у меня во внутреннем кармане. Только под землей связь не берет. Надо выйти.

– Мы выйдем, когда ты всё объяснишь.

– Но…

– Вижу, разговор у нас не получается. Придется тебе вколоть сыворотку правды. – Всю противоположную стену бункера занимали несгораемые шкафы, один из которых был открыт. Я еще раньше заметила в нем ряды ампул. Отступила и взяла несколько с разными обозначениями. – Какая? Говори!

Доктор молчал.

– Тогда буду колоть все подряд. Не боишься передоза, биолог?

Женщины в отличие от мужчин тщательно подходят к одежде. Это я для мужиков объясняю. Вы криво улыбнулись? Напрасно. Вас раздражает, как долго жена собирается в ресторан, в гости и даже на нелюбимую работу. Вам кажется, что она впустую тратит время. Вы весь такой оптимально-рациональный и высокоинтеллектуальный не можете понять, зачем ей такая неподъемная сумочка? Тогда почему, как только вам что-то понадобится, вы сразу обращаетесь к ней? Вам вечно то жарко, то холодно, то продувает, то натирает пятку, а дождик всегда застает врасплох. Где ваш зонт? А перчатки? Я уж не говорю про такие мелочи, как расческа или платок.

Зато она – очаровательная и предусмотрительная – месяц продержится со своей сумочкой на необитаемом острове, будь он хоть в тропиках, хоть за полярным кругом.

Вот и я, собираясь на задание, экипируюсь по полной.

Я сунула ампулы в вертикальные внутренние кармашки куртки, похожие на патронташ, и извлекла пластиковые петли-затяжки, всегда хранящиеся в одном из многочисленных карманов походных штанов. Производители и торговцы скрепляют ими товары. Эффективные штучки: тоненькие, но не порвешь.

Я припугнула Доктора и ловко притянула его запястья к поручням кресла.

– Вы не смеете! – шипел пленник.

– Жаловаться будешь в Брюсселе. А сейчас приготовься к процедуре.

– Нет!

– Тебе можно колоть, а мне нельзя? Дискриминация по половому признаку. Итак, с какой начнем? – Я вооружилась одноразовым шприцем, из вскрытой упаковки, и взяла первую попавшуюся ампулу. – Эта тебе нравится?

– Только не ее!

– Тогда какую? Или сам расскажешь то, что знаешь?

– Я готов. Я расскажу. Я, конечно, всё расскажу! Я подневольный человек, наемный сотрудник, мне нечего скрывать! Это были обычные эксперименты, самые обычные – рутина. Я всего лишь научный сотрудник. Конечно, результаты я должен докладывать заказчику, тому, кто меня нанял, полковнику Барсукову. И было бы лучше, если бы он присутствовал здесь. Но если вы настаиваете, я не буду скрывать…

Доктора словно прорвало. Он болтал без умолку, излишне громким голосом, ерзал на стуле, к которому был примотан, его испуганный взгляд метался от моего лица к руке со шприцем и еще куда-то за спину. Но ничего конкретного он не сообщал. Он лишь создавал шумовой фон, чтобы скрыть другие звуки.

Когда я это поняла, было поздно.

Мой пистолет, который я положила на стол, чтобы освободить руки для инъекции, отлетел на пол, а в спину под лопату уперся ствол чужого оружия.

31

Семнадцать лет назад в разгар лета меня выпустили из психиатрической клиники. Всучили документы и вытолкнули за ворота. Я сидела на пыльной остановке, пропуская один редкий автобус за другим. Куда пойти, я не знала. В прошлой жизни у меня была семья: любимый муж и прелестный сынишка. Сейчас у меня нет ничего. Нет даже денег на автобусный билет.

Мимо проезжали грузовики. На одном из таких же работал Николай. Я вспоминала, как он караулил меня после работы, подвозил, смешил, впервые поцеловал, как в первый раз его ладонь скользнула под платье и сжала мою грудь. В тот момент мне было стыдно, боязно и приятно. Сейчас костлявая рука страха сжимала мое сердце. На какой-то миг страх чуть ослабил хватку, и мне показалось, что многое можно вернуть. Есть я и Коля. Если он меня простит, то у нас еще могут быть…

Я расплакалась. Слезы опустошили и успокоили. Пожилой водитель автобуса, в третий раз заметивший девушку на одной и той же остановке, вышел и завел меня в салон. Денег он не взял, и вскоре я оказалась около пятиэтажки, из которой в далекой-предалекой прошлой жизни вышла в последний раз с малышом. Наступил вечер. Я смотрела в немые окна. В нашей комнате горел свет, и мне показалось, что Коля, как обычно, вернулся с работы и ждет меня.

Я поднялась по лестничной клетке с вывернутыми лампочками и дрожащей рукой надавила на звонок. Дверь открыла свекровь.

– Убийца! Нехристь! Как ты смеешь сюда являться?! Будь ты проклята!

Слова разъяренной женщины согнали меня вниз. Я оказалась на грязной скамейке рядом со сломанными качелями и разбитой песочницей. Привычное видение истязало меня. Перед моим взором стояла коляска, а в ушах звучал плач маленького человечка. Я укачивала его, но плач не затихал.

– Так вот ты где.

Неожиданный возглас вернул меня к действительности. Я увидела тугую фигурку с высокой грудью и узнала эффектную Ленку Баринову. Ту самую Ленку-предательницу, с кем кувыркался в постели любимый муж. Лучшую подругу, змею подколодную, из-за которой мой Мир Рухнул.

Я вскочила.

– Но-но! Без рук! – предупредила Лена, увидев закипающий гнев в моих глазах. – Я ни при чем, подруга! Это был другой мужчина, ты обозналась.

– Ты врешь!

– Нет, я не вру. Могу с ним познакомить, он подтвердит.

– Я видела!

– Не знаю, что ты видела. Фигуры у них похожи, это верно. Только подумай, на кой мне сдался твой Коля? Мне нужен мужик перспективный, неженатый. Вот! – Она гордо продемонстрировала обручальное кольцо на безымянном пальце. – Я уже замужем.

– Это был… не мой Коля?

– Да ты что! Нет, конечно!

– Не верю.

– Мне ты не веришь, а стервозе Ирке Жарковой, которая наплела небылиц, поверила! Мой муж прижал ее, и она раскололась. Да спроси хоть нашу Марь-Андревну, она знает, кто к кому шастал!

Я неожиданно поняла, что подруга говорит правду. В тот день я видела только спину, глаза застилали слезы, меня настроили, что в комнате будет Николай, и я заранее уверилась в этом. Но если с Леной был другой, если я поверила в обман…

Земля зашаталась. Я рухнула на скамейку.

– Как же так… Зачем же я…

– Забудь! Что было, то было.

– Ведь всё могло быть иначе. А теперь, весь этот ужас… Я своими руками…

– Надо жить дальше, Света! – тормошила меня Лена.

– Почему ты молчала? Почему не сказала?! – неожиданно обозлилась я.

– Когда?! Когда ты вошла в комнату? Устроила бы скандал, и всё прояснилось. Я не видела тебя! Не видела! И про Ирку Жаркову я ничего не знала. Мне недавно донесли, как она по пьяни о тебе болтала. Я попросила мужа разобраться. Он у меня крутой. Разобрался. Жаркова любила твоего Колю и завидовала тебе страшно. Считала, что ты увела у нее жениха, и хотела вернуть его любой ценой. Любой, понимаешь! Она разнюхала, что я по субботам с парнем встречаюсь, а когда увидела машину твоего мужа у общаги, решила тебя позлить. Только позлить! А получилось… вон оно как.

– Но Коля… Он сказал, что перевозит мебель, а сам…

– Его ребята уговорили пивка попить, застыдили, что друзей старых забыл, стал подкаблучником. Мужикам надо оставлять видимость свободы.

– Я должна с ним поговорить. Свекровь меня на порог не пускает. Поможешь?

Лена посмотрела на меня округлившимися глазами.

– Ты что, ничего не знаешь? – Она присела рядом. – Я думала, ты в курсе.

– О чем?

– Ох, Света… Я закурю.

Она долго возилась с сигаретой, мне пришлось ее торопить.

– Лена, говори.

– Твой Коля погиб. Еще в прошлом году. Он ушел в армию по контракту, а это – горячая точка. Говорят, совсем себя не берег, кого-то спас, а сам…

Мое сердце стиснула невыносимая боль, в глазах помутнело. Рухнувший Мир и не думал восстанавливаться, погребая под корявыми обломками любой лучик надежды. Нет сына, нет мужа, вместо счастливой и наивной Светы Демьяновой – пустая оболочка.

– Я убийца. Сначала сына, потом мужа… Я убийца!

Плечи сотрясались от рыданий. Лена обняла меня.

– Помнишь, как ты рассказывала, что за тобой на белом лимузине обязательно примчатся папа и мама. Они привезут мороженое и много игрушек. Я верила и завидовала. А потом, помнишь, как за Маринкой Цветковой приехала мама? На автобусе, без лимузина и без игрушек. Она приехала прямо из колонии, одетая в черную телогрейку и серый платок. Была зима, а у нее не было перчаток. Она приезжала два месяца и каждый раз отогревала руки, прежде чем обнять Маринку. Потом она оформила бумаги, и ей разрешили забрать дочь. Мы рыдали с тобой у окна, а когда Маринка обернулась – счастливая, в новой шапочке, ярких варежках, с куклой Барби в руках, – ты убежала и выла в подушку, чтобы никто не слышал… Перчаток у ее мамы так и не было. А про белый лимузин мы больше не мечтали.

Мы сидели, обнявшись, около сломанной детской площадки. По щекам катились горючие слезы. Две повзрослевшие девочки, научившиеся беззвучно плакать.

– Хорош ныть, Свет. Поехали со мной. Ночь уже, – решительно заявила Лена Баринова. Она и в детстве всегда первой вытирала слезы. – В общаге вместо тебя другую девчонку поселили, но я сейчас квартирку с мужем снимаю. Ты на моем месте пока поживи, а потом что-нибудь придумаем.

– Я не знаю, зачем мне жить.

– Хватит! Один раз ты уже испытала судьбу. Ты выжила там, где все погибали. Считай, с того света вернулась. Воскресла.

– Для чего?

Лена задумалась и серьезно ответила:

– Раз Бог тебя спас, значит, ты еще нужна на этом свете.

Ночевать в общежитии мне довелось всего одну ночь. Я лежала на той самой кровати, где видела схлестнувшиеся тела мужчины и женщины, и долго не могла уснуть. Сознание рисовало бесстыдную сцену: вот Ленка, а на ней… Теперь отчетливо вспоминалось, что я не разглядела лица мужчины. Неужели, ведомая клеветой, я потеряла разум?

А потом вспомнилась куртка мужа на пороге комнаты. Как она там оказалась? Или это была галлюцинация? Отчаяние и горечь сомнения раз за разом накрывали меня. Почему я не погибла в тот день! Для чего я воскресла?

На следующее утро ноги сами собой привели меня на роковой обрыв реки Валяпы. Я смотрела на камни под быстрой водой, куда безрассудно бросилась с маленьким сынишкой. Вытащили меня оттуда уже одну. Сейчас, спустя год и три месяца, я не могла представить, как решилась на этот безумный шаг. Тогда весеннее половодье и счастливый случай спасли мне жизнь. Но зачем?

Сзади раздался пьяный женский смех.

– Потянуло на воспоминания? Я знала, что тебя здесь увижу. – Ирка Жаркова глотнула алкогольный коктейль из яркой банки, мазнула рукой по мокрому подбородку и усмехнулась: – Значит, тебя выпустили, ты уже не сумасшедшая. Просто дура набитая. Безмозглая курица! Идиотка!

Я чувствовала, как в груди закипает гнев. Он согревал и освобождал от боли. Гнев фокусировался на цели. Вот та, которая оговорила моего мужа. Вот та, которая привезла меня к общежитию. Вот та, из-за которой Мир Рухнул.

– Мне рассказали, как ты прыгнула. Стояла, мялась, сжимала сосунка и не знала, что мы пошутили.

– Что? Пошутили?!

– Конечно! А ты поверила. Идиотка!

Я вспомнила тот день и голос, который шел словно из ниоткуда: «Он бросил тебя! Ты ему не нужна!» Слова кромсали разбитое сердце и толкали, толкали…

– Зачем ты выплыла? Сама осталась жива, а Кольку сгубила. Из-за тебя он погиб! – Смятая банка полетела в меня и ударила по ногам. Жаркова наступала. – Я сделала себе грудь. Посмотри! Не чета твоим прыщам. Со мной каждый хочет переспать. Только Коля их не увидел, не успел. И всё из-за тебя! Из-за тебя, чтоб ты сдохла!

Она вцепилась в мое платье и толкнула. Я пошатнулась, из-под ног в реку полетели камешки. Жаркова брызгала слюной и наседала, она хотела сбросить меня с обрыва. Я сопротивлялась. В какой-то момент мы обе упали, и я почувствовала, как рвется мое платье. Я оказалась на краю, а Ирка висела над обрывом, цепляясь за мою одежду. Я упиралась в каменный выступ и видела ее глаза. Они были рядом, на расстоянии вытянутой руки. За секунду пьяная злость в расширенных глазищах Жарковой трансформировалась в животный страх, и, к моему удивлению, в них проступило человеческое страдание.

– Я тоже его любила, – затараторила Ирка, – любила все эти годы, любила по-своему. Он мой первый мужчина. Самый первый. Я тоже хотела счастья!

Я неожиданно увидела пред собой не злую соперницу, а обиженную жизнью девушку, которая не смогла смириться с потерей жениха, запуталась, и убедила себя, что во всем виновата ее маленькая грудь.

– Держись, я тебя вытащу, – пообещала я. – Обопрись ногами.

Ирка висела на моей одежде. Ее ноги елозили по гладкому откосу. Я уперлась левой рукой, освободила правую и протянулась вниз. Действовать предстояло осторожно, чтобы не свалиться самой. Две пары глаз с надеждой смотрели, как мои пальцы приближаются к запястью, судорожно вцепившемуся в лоскут летнего платья. Еще усилие – и я хватаю воздух.

Ткань рвется, и сжатые пальцы Жарковой с вырванным клоком одежды устремляются вслед за пухлыми губами, искусственной грудью и завистливым, но любящим сердцем.

– Это кара!.. – кричит Ирка.

Я почти не разбираю ее слов. Брызги воды, удар о подводный валун, и безжизненное тело уносит быстрый поток.

Спустя два часа в общежитии меня задержали. Среди оперативников был Барсуков, но тогда я его не запомнила. Он изъял мое порванное платье, защелкнул наручники и вытолкнул в коридор. Меня вели по лестнице, а заводские бабы не скрывали злорадства. Их радовало избавление от соседства с безумной детоубийцей.

На следующее утро я сидела в допросной комнате перед следователем Романом Мосягиным. Человеком с лицом-ширмой.

32

– Вот и встретились, Гордая Цапля. – Я узнала голос Развязного «северянина». Он незаметно проник в подземную лабораторию под шум болтовни Доктора и застал меня врасплох.

Развязный дышал в спину, давя пистолетом под лопатку, и шипел:

– Ловко ты нас обставила. И стрелять умеешь, и лисой пробираться. – Видимо, вспомнив, что перед ним опасный противник, Развязный взвился и ударил меня по ключице. – На колени! Пристрелю, сука!

Шлепаюсь коленями на пол. Первый всплеск эмоций – вот сволочь, как же теперь ходить в юбке с синяками на коленях! Затем начинает работать голова. Я медленно оборачиваюсь. Развязный один. Кричит, чтобы придать себе храбрость. Я не раз сталкивалась с «братками» и давно уяснила, что бандиты сильны коллективом. Гордыня и тщеславие расправляют плечи каждого из них, пока он в стае. Они привыкли быть в большинстве, поэтому всегда держатся табуном: трое, четверо, пятеро – чем больше, тем им спокойнее. Отсюда и термин «банда», предполагающий команду. Бандит лишь член стаи. Стоит даже самому матерому остаться одному, как его спесь улетучивается, подобно воздуху из дырявого шарика. В этом плане кавказские боевики ничем не отличаются от славянских бандитов. Сейчас Развязный один. Бравада первой минуты уже покинула его. Он нервничает. Однако в сжатой руке остается пистолет с взведенным затвором. Это сильный аргумент. А что у меня? До главной пушки не дотянешься, отброшена далеко. Остается малокалиберный ствол, примотанный к правой ноге, или нож на левой лодыжке.

– Лысый, свяжи ее! – бросает Развязный Доктору, держа меня под прицелом.

– Я сам связан, – огрызается Доктор.

– Ну, так развяжись!

– Идиот. – Доктор сохраняет ясность мысли. – Позови охрану или разрежь петли. Вон ножницы!

Развязный думает, этот процесс его напрягает. Наконец он приказывает мне:

– Руки за голову, сука!

Я пропускаю его брань мимо ушей, на лице презрение и ни тени страха. Хотел бы убить – уже выстрелил, а раз представление затягивается, пусть попсихует. Развязный трясется и брызжет слюной.

– За голову, я сказал! Подними руки! – ствол пистолета пляшет на уровне моего виска.

Я неохотно подчиняюсь, сохраняя демонстративное спокойствие. Развязный бурчит невнятные ругательства, делает шаг к Доктору. Даже в противостоянии с женщиной ему требуется помощник, по-другому он не привык. Я жду момента, когда можно будет выхватить спрятанный пистолет и выстрелить. Такая возможность обязательно представится. Сейчас он отвлечется на пластиковые петли и тогда…

Но в этот момент в комнату с диким криком вбегает Субботин. В его руке тяжелый бинокль на ремне. Он замахивается и мчится к цели. Однако Развязный успевает среагировать. Взлетает рука с пистолетом, я валюсь Развязному в ноги, звучит выстрел, пуля ударяет в потолок. Я успела пошатнуть противника.

Следующий выстрел уже за мной. Запасной пистолет в руке, малокалиберная пуля бьет по запястью врага, тот роняет ствол. Спустя секунду я вооружена и основным своим пистолетом.

Субботин обескуражен, Развязный сжимает раненую ладонь, Доктор раздосадован. А я понимаю, что успех мним, из подвала надо срочно сматываться.

– Это тебе за синяки! – я расчетливо пинаю Развязного ботинком под колено, тот оседает от боли. Не давая никому перевести дух, я киваю Субботину: – Обыщи его! Карманы, под мышками и штанины.

Николай выполняет и находит пистолет.

– Забери с собой и развяжи Доктора. Ножницами. Быстро!

Доктор крутит носом, выражая недовольство.

– Пойдешь с нами. – Я подталкиваю его вверх по ступеням. Мы поднимаемся из бетонного бункера в полуразрушенный подвал. Перепуганный Развязный остается внизу. Он счастлив, что его не добили, а лишь предупредили: «Высунешься – убью!»

Теперь надо выбраться наверх. Открытый выход ведет прямо к бытовкам. Там охранники, они не могли не слышать переполоха под землей. Так и есть! Как только Доктор вступает в пятно света, сверху звучит беспорядочная автоматная очередь. Я отдергиваю Доктора и отступаю к стене. Ситуация осложняется. Хотя солдаты палят бездумно, у них огромное преимущество. Они контролируют единственный выход и нажимают на курок при любом шорохе.

– Сколько у вас было патронов? – спрашиваю я Николая.

– По два рожка на четыре автомата.

Это немало. Скоро солдаты сообразят и будут расходовать боеприпасы более разумно. Доктор прижимается к стене подвала.

– Вы сумасшедшая, – шипит он.

– Когда-то меня так и называли, – соглашаюсь я, подходя к нему. – Но мне больше нравится термин душевнобольная. Это ближе к истине. Чем отличается сумасшедшая от душевнобольной, Доктор?

– Сумасшедшая.

– Тем же, чем и от равнодушных людей, – отвечаю я на свой же вопрос. – Болью. Болью в душе.

Но Доктору не до философских сентенций. Он перепуган.

– Нас пристрелят. Надо что-то делать.

– И что же?

– Убейте его, он очень опасен, – Доктор говорит шепотом, украдкой показывая на Субботина. А потом громко повторяет: – Убейте Субботина, и мы спасены!

Николай вздрагивает. В его руке оружие. Он вглядывается в меня с немым вопросом: неужели тоже предала?

Ну, Доктор, психолог чертов! Надеешься нас стравить? Не выйдет!

Я замахиваюсь рукоятью пистолета, он испуганно приседает. Моя рука останавливается на полпути. Отнюдь не из жалости. Я замечаю за его спиной очень важную деталь.

33

Из сбивчивого доклада обдолбанного охранника полковник милиции понял, что на объекте произошло ЧП, настоящее чрезвычайное происшествие. Но какое? Кто и почему стрелял под землей? Солдат ничего внятного не смог сообщить.

Барсуков примчался на стройплощадку одновременно с начальником криминальной милиции Кондратьевым, которого сопровождали трое неулыбчивых оперативников.

– Мы загнали его в нору! – обрадовался Хомутов появлению Хозяина с подкреплением. Оба перевозбужденных охранника тыкали стволами автомата в темную дыру спуска в подвал.

– Кого? – рявкнул полковник. – Кого загнали?

– Субботу! Нашего беглеца!

– Это точно?

– Да! Он пытался высунуться. Я заметил его!

Вот и попался подопытный суслик, с удовлетворением подумал Барсуков. Лучшего места для расправы, чем подконтрольная ему стройка, трудно было подыскать.

– Тащите его сюда.

– Он отстреливается.

– Тогда спускайтесь и прикончите его! – Охранники мялись. Они, конечно, придурки, но верными операми лучше не рисковать, решил Барсуков. Он подтолкнул высокого Стаса. – Один спускается, другой его прикрывает. Выполнять!

Полковнику было не жалко солдат. Так или иначе, это отработанный материал, который придется утилизировать после сделки. Если они перебьют друг друга сегодня – ничего страшного не произойдет. На оставшиеся сутки он назначит дежурных из ППС, патрульно-постовой службы. Те тоже не семи пядей во лбу, по сути, бывшие солдаты, ничего не умеющие, кроме как носить форму и проверять документы, но за короткое время, даст бог, не успеют наломать дров.

Оперативники, видя нерешительность охранника, демонстративно клацнули затворами пистолетов и кивнули: шагай вниз. Стас стиснул губы, свел брови к переносице, накачивая себя злостью. Напряженные руки направили автомат в пугающую дыру. Свинцовый град обрушился на подвальную лестницу. Еще не стих звон в ушах и не рассеялись пороховые газы, как он исчез в подземелье. Секунды тишины тянулись долго. И вот в глубине послышались возня и ругань. Выстрелов не было, и ободренный Хомутов поспешил на помощь товарищу. Вместе они вытолкнули наверх матерящегося кавказца с окровавленной ладонью.

– Ты что там делал? – вскипел Барсуков. – Тебе нельзя соваться вниз!

Развязный оправдывался. Спустя несколько минут, выслушав путаные объяснения, начальник УВД стоял в подвале и хмуро взирал на разрушенный проем над обрезками труб. Светлый Демон действует вместе с Николаем Субботиным. Это тревожный факт. Неужели ее встреча с ним была не случайной? Теперь в ее руках еще и Доктор, который слишком много знает.

– Искать! – рявкнул Барсуков. – Охранники остаются на объекте. Кондратьев, твои люди – в погоню! Рыть носом. Они не могли далеко уйти!

34

Бывалый мент, конечно, прав. Около двадцати минут назад на месте, где Барсуков отдает приказы, я замахивалась на подленького Доктора.

Тот испуганно приседает – и вот оно, спасение! Из стены торчат обломки труб. Так ли я права, считая дыру вверху – единственным выходом? Здесь находилось химическое производство, которому требовалась канализационная система. Мне приходилось пользоваться подземными коммуникациями, они устроены однотипно. Я простукиваю оштукатуренную стену и стреляю над трубами из двух пистолетов. Пули вычерчивают ровный полукруг. Удар ногой – обломки кирпичей освобождают пустой проем.

– Субботин, ползешь первым, – командую я. – За тобой Доктор.

– Я не полезу! – возражает Доктор.

– Полезешь. Иначе прострелю твою толстую задницу. Быстро!

Солдат скрывается в тесном туннеле. Я подталкиваю Доктора. Перед тем как лезть самой, я для острастки дважды стреляю по основному выходу. Охранники огрызаются автоматными очередями.

Наша троица пробирается по старым трубам. Приходится подгонять неуклюжего Доктора.

– Колодец! – звучит глухой голос Субботина.

Я не ошиблась, выход есть!

Больше всех свежему воздуху рад Доктор. Он не привык к таким испытаниям. Николай страшно устал и тяжело дышит. Но времени расслабляться нет. Мы всё еще на территории стройки. Неподалеку солдаты из охраны продолжают лупить из автоматов. Я безжалостно гоню попутчиков к забору, а затем в спасительный лес. А вот и подходящая ложбинка между кустами. Я объявляю привал.

Субботин валится на траву. Я забираю из его ослабевших рук оружие и скупо благодарю:

– Спасибо, если бы не ты…

Николай смущен. Я похлопываю его по плечу, мужчинам не надо слов, им нужны прикосновения. Доктор садится подальше от солдата. За время знакомства я успела оценить его упрямство и церемониться больше не собираюсь.

– Вздумаешь побежать – убью. Закричишь – убью. Будешь меня нервировать – тоже убью, – жестко, не повышая голос, предупреждаю я Доктора. – Субботин, ты помнишь, какую ампулу кололи вашему Стасу перед тем, как он развязал язык?

Я показываю темные ампулы, извлеченные из карманов, Николай выбирает.

– Кажется эту. Я сам не видел, но Стас ругался, что «пятьдесят седьмую» ему больше ни в жизнь не втюхают.

– Попробуем пятьдесят седьмую. – Я демонстрирую Доктору ампулу с красными символами, оканчивающимися на цифры 57, и набираю в шприц раствор.

– Вы не смеете! Возможна передозировка. Это опасный препарат! – испуганно скулит Доктор.

– Забыл правила? Ты начинаешь меня нервировать. – Я извлекаю пистолет с глушителем.

– Я расскажу, я сам всё расскажу.

– Эту песню я уже слышала. Ты сфальшивил. Субботин, прижми-ка нашего Доктора. Пусть почувствует себя пациентом.

Доктор пытается сопротивляться, но я действую жестко. Бог подвесил мужикам один существенный недостаток. Мужская сила – их же слабость. Одной рукой я выкручиваю толстяку яйца, а другой втыкаю в вену шприц. Мне помогает Субботин, прижавший руки новоиспеченного «пациента».

– Подождем, – говорю я, отбрасывая использованную ампулу. В моих глазах распаляется огонек любопытства. Что мы вкололи?

Через пять минут «клиент созревает». Как в пьяном бреду, он отвечает на вопросы, бахвалится, и из его рассказа вырисовывается циничная и жуткая картина.

35

После гибели Ирины Жарковой я снова попала в следственный изолятор.

Конвойный ввел меня в комнатушку с зарешеченным окном и толкнул на табурет, привинченный к полу. Он освободил мне правую руку, а левую пристегнул наручником к неподвижной ножке стола. Затем вышел. Я смогла осмотреться. То же помещение для допросов, то же самое непроницаемое лицо-ширма передо мной. Какое обличье откроется сегодня?

Год и три месяца назад, после ужасного дня, когда Мир Рухнул, следствие для меня прошло как в тумане. Убитая горем, не желавшая жить, я плохо воспринимала происходящее. Сейчас я отчетливо помнила, что случилось на опасном обрыве реки Валяпы. Я хотела дотянуться до руки соперницы и спасти ее, но не успела. Ирина Жаркова упала на подводные камни, ее тело унесло быстрым потоком. Мы обе любили одного человека, каждая по-своему, но в тот день нам нечего было делить. Мне врезался в память ее последний крик: «Это кара!..» Что это – предсмертное проклятие или предупреждение?

Лицо-ширма представилось. Следователь Роман Витальевич Мосягин, запомнила я. Он зашуршал бумагами, преображаясь в делового усердного чиновника. Начал Мосягин издалека. Он напомнил мне безрадостное интернатское детство и спросил:

– Ты знаешь, что по закону детям-сиротам муниципальная власть должна предоставлять жилье после окончания интерната?

– Мне дали койку в общежитии.

– Речь идет не о койке, а о комнате или даже квартире. Я вижу, ты не в курсе. А между тем городской бюджет регулярно выделяет средства на выкуп квартир для воспитанников-сирот. У нас не бедный город, промышленность востребована, один медеплавильный комбинат чего стоит, поэтому финансирование достаточное.

– О чем вы?

– Объясняю доходчиво. Тебе, Елене Бариновой и Марине Цветковой была выделена трехкомнатная квартира, и не где-нибудь, а в центре, на проспекте Свердлова.

– Маринку забрала мать еще в пятом классе.

– Совершенно верно! Это по факту. А по бумагам она продолжала числиться в интернате, на ее содержание выделялись средства, а по окончании даже жилплощадь. Кстати, финансирование интерната каждый год возрастает. На одного ребенка в нашем интернате тратится денег в четыре раза больше, чем могут себе позволить любящие родители среднестатистической семьи.

– Я не совсем понимаю.

– А что тут непонятного. У тебя и твоих подружек должно было быть одежды, еды, игрушек, развлечений в четыре раза больше, чем у городских девчонок, которым вы завидовали.

– Нам выдавали одно летнее платье и одни босоножки. Если нога вырастала, приходилось терпеть.

– А всё почему? Куда уходили деньги? – Мосягин преобразился. Он наблюдал за мной со снисходительной вежливостью мудреца к любимой ученице. И радостно подсказал ответ: – Воруют!

– Кто?

– Вот этот мужчина, – охотно ответил Мосягин. Он выложил передо мной фотографию и пояснил: – Мэр города господин Марчук. Конечно, с ним в сговоре директор интерната Белановский и куча мелких прихлебателей, но главный – он!

Я смотрела на фотографию самоуверенного, модно одетого мужчины с голливудской улыбкой. «Моя жизнь в шоколаде!» – кричал его вид. Зачем такому мачо понадобилось отнимать что-то у бедных сирот?

Последнюю фразу я видимо произнесла вслух, потому что Мосягин поспешил ответить:

– Сирота – это не только пай-девочка с бантиком или послушный мальчуган, которых так и хочется угостить конфеткой. Это еще и малолетняя проститутка с триппером, и шайка хулиганов, и пацан с ножом, готовый порезать любого за красивый велик. Такими сиротками в полноценных семьях родители запугивают своих чад. И господин Марчук так воспитан. Он уверен, что отнять у малолетних преступников и отдать своим детям – это не воровство, а справедливое перераспределение бюджета. Поверь мне, так думает не только он. Я не буду загружать тебя цифрами, а продемонстрирую на конкретном примере. – Перед моим ошеломленным взором один за другим появлялись документы. – Вот постановление мэрии о выделении средств на покупку квартир для сирот в год твоего выпуска. А вот и список приобретенных квартир. Вполне приличное жилье, между прочим. Формально его распредели следующим образом. Вот твоя фамилия напротив адреса на проспекте Свердлова.

– Но я ничего не получала!

– Конечно. Ты подписывала какие-нибудь бумаги перед выпуском?

– Да, как и все. Белановский нам давал, мы и подписывали. Много бумаг. Директор говорил, что это чистая формальность.

– А знаешь, что он еще говорит? Интернат – это место передержки, а не воспитания. Жизнь большинства сирот закончится катастрофой! Это написано у них на роду, так зачем же стараться. Вот какова современная педагогика.

– Он нам выдал деньги.

– Сколько? Денежки счет любят.

– Мне казалось, что много, пока я не увидела цены в магазинах. Тогда они росли бешеными темпами.

– Несчастная девочка, тебя жестоко обманули. Квартира, которая должна была принадлежать тебе, оформлена на дочь Марчука. Вот смотри – выписка из домовой книги. Тот же адрес, а числится там Марчук Г.И. Ей десять лет, а она уже имеет трехкомнатную квартиру в центре города.

– Но это несправедливо!

Мосягин встал, ширма на лице передернулась, как затвор пленочного фотоаппарата, он превратился в сурового обличителя.

– На свете нет справедливости. Тебя обокрали! Нагло ограбили! Марчук сломал тебе жизнь! Ты должна была получить комнату в отличной квартире, а это, помимо денег, совсем другой старт, другие возможности! Ты с подругой могла разменять квартиру и получить отдельную. Пусть в другом районе, маленькую, но свою! Ты бы прекрасно жила с мужем в новой квартирке и не зависела от придирок свекрови. Николай чаще бывал бы дома, у тебя бы не было причин для ревности. Ты бы не верила слухам, и не случилось той страшной трагедии на реке! Вся твоя жизнь сложилась бы по-другому!

Я вздрогнула. Как часто за последний год я повторяла эту фразу. Мосягин потряс фотографией Марчука.

– Этот сытый мерзавец наживается на чужих несчастьях. Ты лишилась ребенка и мужа, попала в психушку, где над тобой издевались и насиловали, а он стал богаче! Ему плевать на таких, как ты! Раздавил, как букашку, и не заметил.

В моих округлившихся глазах перемешались страх и удивление. Мосягин сел напротив, сцепил руки и превратился в холодную статую с шевелящимися губами.

– Я многое знаю о тебе, Света Демьянова. Даже больше, чем ты можешь предположить. Ты смелая девушка, готовая на решительные поступки. В психиатрической лечебнице ты постояла за себя, укоротила подонку его мужское достоинство. Но вот какая штука, формально – он пострадавший. Однако в прокуратуру обращаться не стал. Это я вытащил тебя из психушки в тот день, когда он вышел из больницы. Трудно представить, как этот изверг покуражился бы над тобой. Завотделением Клыженко ему бы с удовольствием помог. Ты понимаешь, от чего я тебя спас?

Возникла долгая пауза, которую никто не пытался нарушить. Мое сознание металось во мраке воспоминаний. Затаившийся Мосягин наблюдал сквозь «ширму». Наконец он собрал бумаги, оставив на столе лишь фотографию Марчука, и превратился во въедливого следователя.

– Теперь рассмотрим, как ты воспользовалась свободой.

Он педантично зачитал протоколы обнаружения тела утопленницы, осмотра места предполагаемого падения в реку, установления ее личности и результаты вскрытия.

– При странных обстоятельствах погибла Ирина Жаркова, весьма небезызвестная тебе особа. Погибла на следующий день, как ты вернулась в город. Вопрос: кто больше всех ее ненавидел?

Я молчала. Разум вошел в ступор. Плохой мир, населенный плохими людьми, встретил меня грязной изнанкой.

– На самом деле этот вопрос вторичен. У меня есть улика. – Следователь извлек из портфеля два прозрачных пакета. В одном был клочок ткани, в другом порванное платье. Он пояснил: – Этот лоскут зацепился за ремешок часов утопленницы. А это платье изъяли в твоей комнате. Напрашивается вывод. Между вами произошла драка, и сейчас я разговариваю с убийцей Ирины Жарковой.

– Я не убивала ее!

– Девочка, слова преступника мало что значат.

– Преступника?

– Ты, может, забыла, что не первый раз здесь. А народ-то помнит. И большинство считает, что тебя зря выпустили.

– Я хотела спасти Ирину!

– И ты думаешь, тебе кто-нибудь поверит? Вспомни крики зрителей на суде.

Я дернулась, собираясь вскочить, но железный наручник лишь оцарапал кожу на запястье. Я задыхалась от беспомощности и обреченности.

– Что мне будет… за это?

– До суда посидишь в СИЗО. Потом – большой срок или… – Мосягин наклонился и процедил: – Скорее всего, тебя вернут под опеку доброго доктора Клыженко. На этот раз – навсегда. Уж он-то, а особенно его покусанный дружок очень обрадуются любимой гостье.

Червяк и Жаба. Мутный вихрь издевательств овладел сознанием. Организм, избавившийся от психотропных транквилизаторов, физически отторгал мерзкие воспоминания, но они лезли и лезли. У меня перехватило дыхание, перед глазами заплясали цветные пятна и рожи насильников, я не почувствовала, как грохнулась на твердый пол, вывихнув закрепленную руку.

Следующий раз на допрос к Роману Мосягину меня привели через два дня. Двое суток, проведенных в камере, стали для меня сущим адом. Сначала конвойные, якобы по ошибке, втолкнули меня в мужскую камеру. «Ошибку» исправили через пять минут, но с меня уже успели сорвать одежду, кинуть поперек шконки и выстроиться в очередь. Женское общество оказалась немногим лучше. Сокамерницы издевались надо мной, надзиратели смотрели на нарушения сквозь пальцы.

– Я вижу, у тебя синяки, – заметил Мосягин при новой встрече. – Опять голова закружилась и неудачно упала?

– Меня избивают в камере, – пролепетала я разбитыми губами.

– Старайся не падать в обморок, а то видок у тебя… – поморщился Мосягин, не замечая моей жалобы. – Итак, продолжим. Ты что выбираешь: колонию или психушку? Я могу посодействовать.

– Их четверо, они меня бьют.

– Это тюрьма, деточка, а не санаторий. До суда придется терпеть.

– Сколько?

– Месяца три.

– Я не выдержу.

– Но-но. Ты еще молодая, выдержишь. А потом лет десять-двенадцать в колонии и с чистой совестью на свободу. Сколько тебе будет? Слегка за тридцать. Будешь, правда, выглядеть на пятьдесят. Тоже неплохой возраст… Если, конечно, доживешь.

Мосягин встал, прошелся по тесному помещению, переступая с пятки на носок, словно разминал стопу, и неожиданно склонился надо мной. Расставленные пальцы впивались в стол, следователь превратился в грифа, терзающего беспомощную добычу.

– Но можно поступить иначе. Ты можешь выйти на свободу сегодня. Прямо из этой комнаты, не возвращаясь в камеру. По закону.

Я непонимающе уставилась на него.

– У меня есть два протокола осмотра тела утопленницы. В одном фигурирует клочок твоего платья, в другом – нет. От того, какой протокол я подошью к делу, зависит мое заключение. Или Жаркову убили и есть стопроцентная подозреваемая. Или пьяная бабенка сама свалилась с обрыва. Несчастный случай или самоубийство – для тебя уже не важно. Ты не при делах и на свободе. Как тебе такой вариант? – Мосягин говорил, как клевал. Его фразы ободряли и терзали одновременно. – Жаркова, конечно, сука, но не она главная сволочь. Вот кто изначальная причина твоих бед. Вот кто сломал тебе жизнь. – Он швырнул на стол фотографию мэра Марчука. – Если бы не это чудовище, ты была бы счастлива. У тебя была бы семья, ребенок, любимый муж. Ты была бы свободной и красивой. Но ты в тюрьме, тебя могут пихнуть в мужскую камеру, а могут избить и изнасиловать в женской. А он радуется жизни, доволен и богат. Ты имеешь жалкую похлебку, а он имеет весь город и продолжает творить зло!

– Вы хотите его посадить? – догадалась я. – Нужны мои показания?

Мосягин покачал головой.

– Богатых людей посадить непросто, тем более тех, кто при власти. Их проще убить. – Его сузившиеся злые зрачки прожигали мои распахнутые глаза. – И ты это сделаешь… Если хочешь выйти отсюда. Решай! Ты согласна?

36

Следователь отстранился, но его воля продолжала сжимать в тисках сгорбившуюся избитую девушку. Она не знала, что Мосягин специально вытащил ее из психушки и сделал так, чтобы ее столкновение с Жарковой состоялось. Она не знала, что ее завели к мужчинам отнюдь не случайно и что сокамерницам было приказано прессовать ее. Она не знала еще одного самого важного обстоятельства, которое прекрасно знал следователь. Света была уверена лишь в одном. Рухнувший Мир состоит из плохих или очень плохих людей. Каждый живет лучше только за счет других. За ее счет уже достаточно поживились.

Она кивнула.

– Ты сделаешь это?

Она отчаянно затрясла головой.

– Не слышу! Да или нет?

– Да, – выдавила она.

Мосягин не удержался и погладил девушку по светлым свалявшимся волосам. Несмотря на синяки, он видел, как она красива, и заранее знал, что красота не спасет ее. Через неделю-другую униженная и сломленная девчонка выполнит свое дело, и ее не станет. Это диалектика дикого капитализма: слабые должны работать на сильных, глупые на умных. Он умный и сильный. Этим всё сказано.

37

Взор Доктора туманится, губы кривятся в самодовольной улыбке, залысины обильно покрываются потом.

– Эй, ты! Не спать! – Я хлещу его по жирным щекам. На мне куртка капитана МЧС. Мы по-прежнему прячемся в лесу. – Отвечай на вопросы. Ты врач или шарлатан?

– Я ученый, большой ученый, но меня не ценят. Не дают продвинуться. Десять лет держат на должности младшего научного сотрудника. Знаете, какие это мизерные деньги? А я должен быть старшим, ведущим, главным! Они еще пожалеют, что не ценили меня! Да я им устрою такое…

– Как много дерьма-то в тебе скопилось. Давай поспокойнее. Так ты не врач?

– Я биолог, участвовал в разработке лечебных препаратов для людей.

– Что за бункер, в котором ты сидел?

– Это секретная лаборатория.

– Подробнее. Не заставляй меня нервничать.

– В советские годы здесь был небольшой фармзавод. Производили антибиотики. В период бардака и безвластия завод загнулся. Оборудование растащили. Лет пять назад я приезжал в Валяпинск, видел разграбленные цеха. В окнах даже рам не было. И вот развалины решили снести. Будут строить торговый центр с кинотеатром и прочей дребеденью. Во время сноса обнаружили подвал с тяжеленной железной дверью. А там… – Доктор как маятник закачал головой и сделал пространный жест рукой.

– Давай без пауз. Дверь я видела.

– Как я понял, при заводе имелась секретная лаборатория или что-то типа хранилища особо секретных препаратов. До бункера вандалы не добрались. Когда дверь вскрыли, обнаружили много ампул и пригласили меня.

– Кто пригласил?

– Барсуков, начальник городской милиции. Он владеет этой землей, он всем здесь владеет! Его все слушаются и боятся. Он может такое! Да он вас…

– Хватит пугать Барсуком! Сейчас ты должен бояться меня. Давай про ампулы.

– Да-да, конечно. Нашли ампулы. Барсуков приказал разобраться, определить, что это и для чего. Хотя никакой документации я не обнаружил, но понял, что это препараты для людей. Сразу стало ясно, что состав сложный. Проводить всесторонний химический анализ таких препаратов довольно хлопотно и долго. Для этого надо ехать в Москву и брать ампулы с собой. Барсуков возражал. Он не хотел распространения информации. Как чувствовал…

– Что он чувствовал?

– Барсуков предложил простой выход. Раз это препараты для людей, то надо их испытать на людях. Он приказал использовать солдат-охранников. Я начал действовать. Вкалывал содержимое ампул и ждал. Гораздо проще наблюдать за воздействием на живой организм, чем расшифровывать химическую формулу. Поначалу у меня было скептическое отношение к этому. Столько лет хранения… Конечно, в бункере относительно ровная прохладная температура, но содержимое все равно могло испортиться.

– Итак, ты вколол ампулы двум подопытным. Что дальше?

– Всё-то вы знаете, – пьяно осклабился Доктор. – Может, сами продолжите.

– Не глумись, скотина! Ты делал опыты на мальчишках. На нем, на его друзьях. Одного из них уже нет. Ты сжег его!

– Это не я! Барсуков приказал.

– Рассказывай про уколы, если хочешь жить.

– Эффект был, – заторопился Доктор, – причем ярко выраженный. Поведение солдат давало четкую картину. Анализ крови, мочи, слюны ее подтверждал. Я идентифицировал удивительные по силе воздействия амфетамины, обезболивающие препараты, усыпляющие и парализующие вещества и ту дрянь, что вы мне вкололи. В просторечии ее называют «сывороткой правды».

– Это редкие препараты?

– Не то слово! Их производство всегда было секретным.

– Как же их прошляпили раньше?

– Я думаю, ампулы, да еще в таком количестве, сохранились случайно. Кто-то забыл их вывезти или сознательно припрятал до лучших времен, а сам сгинул. К чему теперь гадать. Во время развала Союза и не такое случалось.

– Их возможная стоимость?

– Хм. Попробуйте купить. То, что запрещено, всегда стоит дорого. Конечно, их можно тупо использовать как наркотики, но это все равно что приколачивать рельсы золотыми костылями. Не сомневаюсь, что есть особые люди и структуры, готовые выложить за них весьма круглую сумму. Нетрудно догадаться, кому они могут понадобиться.

– Террористам?

– В том числе.

– Тархан приехал за ними?

– Я не знаю никакого Тархана.

– Он разговаривал с Барсуковым сегодня утром.

– Я не знаю Тархана. Я ничего не знаю о продаже!

– Врешь! Люди Тархана тебе помогали. Трое кавказцев. Они держали Субботина и Глынина, когда ты делал им уколы.

– Ах, эти.

– Один из них только что пытался помочь тебе в подвале.

– Я их не знаю. Их прислал Барсуков. Мне нужен был свежий организм для опытов, а двое охранников уперлись. Пришлось применить силу.

– Что ты им вколол?

– Это были самые секретные ампулы. Они хранились в отдельном сейфе в специальных герметичных контейнерах. Я сразу заподозрил, что у них особое предназначение.

– Какое?

Доктор покосился на солдата.

– Этот вопрос нам лучше обсудить вдвоем.

– Говори!

– Осталось 18 часов.

– До чего?

– Да что ж вы лезете куда не нужно.

– Отвечай!

– До катастрофы! – сорвавшись, выкрикнул Доктор. – До настоящей Большой Катастрофы!

38

Полковник Барсуков пил чай на рабочем месте.

Просторный кабинет начальника УВД по бездумной роскоши уступал кабинету мэра города и многих других чиновников, однако по электронным средствам оперативного управления на голову превосходил их. Примыкавшая к кабинету комната отдыха давно уже была переоборудована в своеобразный «электронный мозг», контролировавший ведущих людей города. Полковник всегда знал, что происходило в городской администрации или кабинетах крупных бизнесменов. Компьютеры в режиме нон-стоп записывали телефонные разговоры и видеофайлы. «Жучки» работали исправно и не обнаруживались, что было легко объяснить. Администрацию и большинство заводов охраняли подчиненные полковника, а там, где имелись собственные службы безопасности, их возглавляли ставленники Барсукова. В противном случае лицензии на охранную деятельность или огнестрельное оружие попросту не выдавались.

В углу кабинета за журнальным столиком над двумя соединенными между собой ноутбуками колдовал долговязый парень с конским хвостом на голове и серьгой в ухе. Это был толковый программист с повадками хакера. Его в свое время Барсуков прищучил на «травке» и взял в оборот. Программист выполнял специальные поручения начальника УВД по сбору конфиденциальной информации из частных компьютеров и корпоративных серверов.

– Готово, – сказал парень, отсоединяя провода. – У вас есть полный доступ к диску и всем файлам.

Он захлопнул свой ноутбук, оставив раскрытым тот, который Барсуков забрал из подземной лаборатории.

Полковник прихватил ноутбук Доктора, чтобы проверить его информацию об ампулах. Одно дело болтовня впечатлительного ученого, совсем другое – бесстрастные данные опытов и отчетов. Не преувеличивает ли биолог опасность? А может, того хуже, что-то скрывает и водит за нос? Компьютер Доктора оказался защищен паролем, но примчавшемуся по первому зову программисту потребовалось менее пяти минут, чтобы его вскрыть.

Барсуков поднялся из-за стола и махнул рукой, отпуская парня. Как действовать дальше, полковник знал. Он уважал компьютерную грамотность и давно уяснил верность золотой фразы: кто владеет информацией, тот владеет миром. Полковнику было достаточно владеть своим городом.

Он сел за ноутбук Доктора, вызвал из главного меню команду «Найти» и ввел в окошко поиска символы: VRA13. Файлов, в названии которых содержалась бы указанная комбинация, не оказалось. Тогда полковник подвел курсор и кликнул «Поиск по содержимому файла». Зеленый столбик проверки быстро заполнял горизонтальную полоску. Когда процесс завершился, на экране высветились два файла: электронная таблица под названием «Результаты эксперимента» и текстовый файл «Область применения и эффект».

Первый файл содержал многочисленные данные, понятные лишь специалисту. Полковник прикинул, кто бы смог их прокомментировать, и оставил это занятие на потом. Он открыл второй файл. По мере того, как Барсуков вчитывался в текст раздела о VRA13, его спина деревенела. Холодная тревога, окружавшая его последние дни, разверзла жуткую пасть предстоящего события.

Скользкий докторишка не переоценивал масштаб бедствия, скорее, он умалчивал о самых страшных последствиях!

В шесть часов утра истекает срок поимки Николая Субботина. Ранее полковник думал, что это рубеж, который переведет малую проблему в разряд большой. Но он заблуждался. В отчете речь шла не о проблеме, пусть даже Большой Проблеме. Биолог описывал эффект, который называл катастрофой.

Неуправляемой Катастрофой!

Нервный крик Доктора «До катастрофы!» прозвучал в тихом лесу, подобно выстрелу.

Виктор Кондратьев, возглавлявший поиск, услышал неосторожный возглас и пальцами показал подчиненным, кто и откуда заходит. Бывалым сыщикам не составило труда обнаружить на стройплощадке сдвинутый канализационный люк и отогнутый лист в ровном заборе. Следы беглецов вели в лес. Интуитивное прочесывание зарослей, возможно, не дало бы результата, если бы не громкий крик.

Оперативники двигались осторожно, но дикий лес существенно отличается от изученных ими вдоль и поперек городских «джунглей». Незаметно приблизиться к цели не удалось. Когда они сошлись у закрытой кустами ложбинки, то обнаружили лишь примятую траву да использованную ампулу. Вещдок бережно упаковали в два пакета. В этот момент где-то за деревьями заурчал автомобильный двигатель. Кондратьев чертыхнулся и побежал на звук. Выбравшись на опушку, сыщики довольствовались легким запахом выхлопных газов и следами протекторов, ведущих к шоссе.

Если бы полковнику Барсукову доложил о провалившейся погоне любой другой сотрудник, гневной начальственной тирады было бы не избежать. Но на Кондратьева начальник УВД орать не решался. Во-первых, бессмысленно. У начальника криминальной милиции нервы, как канаты, только злобу затаит, а сильный враг никому не нужен. Во-вторых, недальновидно. Кондратьев повязан многими мутными делами, с таким человеком полагается либо дружить, либо убить без предупреждения. Последнее может подождать. Надвигающаяся опасность важнее тупого гонора.

– Какую ампулу ты нашел? – бесстрастно спросил Барсуков подполковника по телефону.

Кондратьев продиктовал номер.

– Подожди на трубке, – буркнул Барсуков.

Он раскрыл уже знакомый ему файл «Область применения и эффект», нашел нужный раздел.

«Сыворотка правды»!

Можно не сомневаться, что ампула предназначалась для Доктора и теперь Светлый Демон полностью в курсе секретов подземной лаборатории. Чертовка знает, как развязать язык. У Барсукова засосало под ложечкой. Уж слишком не вовремя появился в городе неуловимый киллер. По чью душу она пришла?

После краткого стука в дверь в кабинет вошел майор Звягинцев. Барсуков не удивился. Он сам приказал дежурному сегодня не церемониться при докладах, однако сейчас не сдержался:

– Что у тебя по телефонам?! Почему не можешь вычислить абонентов?

– Товарищ полковник, прослушивание дало результаты. Мы установили фактических владельцев семи номеров из одиннадцати. Это мужчины, которые не представляют для нас интереса.

– Семь с теми тремя, которых нашел Кондратьев?

– Да.

– Мало! Что по остальным?

– Трое еще никак себя не проявили, молчат, а четвертой оказалась женщиной. Она разговаривала с братом.

– У Светлого Демона нет брата.

– Я знаю, но пока не сбрасываю со счетов. Вдруг это конспиративная уловка.

– Вряд ли. Плотнее поработай с тремя оставшимися номерами.

– Я с этим к вам и зашел. Только что неизвестный абонент въехал в город с западного направления. Это один из тех двух, что был недоступен ночью.

Мозг полковника работал четко. На западной окраине строится ТРЦ. Рядом с ним Кондратьев спугнул Светлого Демона. Он слышал, как уезжал автомобиль с беглецами.

– Точное местоположение известно?

– Петляет по улицам, в центр не суется. Но в городе плотность базовых станций высокая, мы сможем определить место с точностью порядка двухсот метров.

– Это она, больше некому. Пусть сотовики извернутся, но ведут эту тварь в реальном времени. Расставь патрульных и ДПС, пусть отсекают пути отхода, но сами ничего не предпринимают. Брать будет Кондратьев.

Полковник выпроводил Звягинцева и подхватил лежавший рядом включенный мобильный телефон.

– Ты слышал меня, Кондратьев?.. Тогда на колеса – и дуй по координатам Звягинцева! Их в машине трое. Брать живьем не надо, не рискуй. Прихлопни всех разом, и дело с концом! О последствиях не думай, я прикрою.

39

Многолетнее чутье загнанной «дичи» не подвело меня и в этот раз, мы вовремя ускользнули в лесу от «охотников». Пришлось прижиматься к земле и шевелить ножками, пока не добрались до автомашины.

– Ты не договорил, – напомнила я запыхавшемуся Доктору. Я вела джип без превышения скорости, внимательно наблюдая, нет ли погони.

– Я не привык бегать кроссы, – пробурчал Доктор. – И ползать я не привык. Новый костюм испортили.

– Будешь ныть, получишь новую дозу. Рассказывай об VRA13!

Руки Доктора на всякий случай были скреплены пластиковой петлей. Он покосился на бледного солдата, с которым сидел на заднем сиденье.

– Я расскажу, я всё расскажу. Но лучше в другом месте.

– Обойдешься, говори сейчас.

– Вы не понимаете, во что вляпались. Это чудовищно. Вы можете мне не поверить, но… У меня дома есть документы. Они подтвердят. Поехали ко мне. Там тихо и спокойно, я живу один.

– Где твой дом?

– Да тут же, недалеко! – оживился пленник. – В этой части города.

– Показывай, – решила я. Скрываться в доме заложника совершенно нелогично. Но возможно, из-за этой нелепости нас там и не будут искать.

– Сворачивайте направо. Тут коттеджная застройка на берегу озера.

Я свернула. Сразу стало ясно, что живописную окраину города, противоположную от медеплавильного комбината, облюбовали отнюдь не рабочие. Тут и там среди вековых деревьев виднелись причудливые крыши современных коттеджей. Наверное, их хозяева были в восторге от уютного района, но я смотрела на мир другими глазами. Мне не понравилась узкая улочка с высокими заборами и деревьями по обочинам. Ее легко было перегородить одной машиной.

– Куда дальше?

– Кажется, немного проскочили. Вернемся по параллельной. Еще раз направо.

– Ты что, не ориентируешься?

– Этот дом мне предоставил Барсуков. Я всего лишь гость.

Нет хуже ситуации, чем скрываться от погони в неизвестном районе. Я остановилась, настроила рацию на местную милицейскую частоту, развернула карту города и сунула его под нос Доктору.

– Адрес хоть помнишь? Где твой дом?

– Вот здесь. На Лесной.

Я повертела головой в поисках таблички на заборе.

– А мы на Садовой. Ладно, поехали.

И в этот момент то же самое название улицы прозвучало на милицейской частоте.

40

– Мы их засекли! Едут по Садовой! – радостно сообщил Звягинцев по рации Кондратьеву.

– Откуда-куда, олух? – начальник СКМ свысока относился к дежурным, протиравшим штаны у телефонов.

– Свернули с проспекта Металлургов, направляются к Первомайской.

– Блокируй обратный выезд! На Первомайской ППС есть?

– Да.

– Отлично! Пусть срочно перегораживают дорогу! Из этого района всего два выезда. Запрем оба, и им не выбраться. Ориентируй патрульных на корейский джип. Я выезжаю.

Спустя минуту желтый милицейский «уазик» с включенной «цветомузыкой» перегородил выезд с узкой Садовой улочки на широкую Первомайскую. Хлопнули дверцы, трое патрульных спрятались за высокой машиной, держа наготове автоматы. Маленькая «Лада Калина» нервно осела в метре от «лунохода». Сзади степенно затормозил корейский джип.

– Выйти из машины! Руки на капот! – крикнул патрульный, насмотревшийся полицейских боевиков.

Из «Калины» выбралась перепуганная девица с мелко завитым шаром на голове.

– Я что-то нарушила, да? Я заплачу, – девица полезла в сумочку.

– Руки на капот! – рявкнул патрульный.

Дрожащие наманикюренные пальчики легли на машину. Пышная грива, свесившаяся сумочка, отчаленный зад и открытая дверца загораживали патрульным обзор корейского джипа, из которого никто не спешил появляться.

– Выйти из машины! Руки на капот! – повторил команду патрульный. Девушка затряслась от ужаса. – Да не тебе я говорю, рыжая! Отойди!

Но девушка уже ничего не соображала. Ее колени подогнулись, она продолжала опираться о машину, потому что в противном случае свалилась бы. Корейский внедорожник тронулся задним ходом. Милиционеры растерянно смотрели, как он удаляется, не решаясь выйти из укрытия. Слух о высококлассном киллере уже гулял по подразделению.

– Уйдут. Пали! – подсказывал один спрятавшийся патрульный другому.

– Заденем рыжую.

– Вали ее на землю.

– Сам иди к ней. А вдруг она сообщница.

– Уходят!

Однако с противоположной стороны улицы на помощь мчался автомобиль с операми. Кондратьев не мешкал, он привык действовать жестко.

Прозвучали дружные выстрелы в воздух и по колесам. Мгновение спустя четыре ствола были направлены в окна остановившегося «корейца». Оперативники знали, что брать живым никого не требуется. Как верные псы они ждали команду Кондратьева, чтобы разрядить обоймы в водителя и двух пассажиров. На суровых лицах – ни тени сомнения. Начальник знает, что делать. Он всегда прикроет и даже поощрит за исполнительность.

Кондратьев прицелился и выстрелил первым.

41

Услышав милицейские разговоры по рации, я успела свернуть с Садовой и ткнулась в кусты. Корейский автомобиль с раскраской МЧС не привлек внимания очумелых оперативников. Они промчались мимо. Сквозь ветки я наблюдала за сценой захвата «вооруженных преступников».

Пуля, выпущенная главным из оперов, прошила переднюю дверь в районе ног водителя. Начальник нажал курок от досады. Он видел, что цель перепутана, погоня оказалась напрасной, и выстрелом сорвал всплеск злости.

Сидевший за рулем молодой парень взвыл, схватился за лодыжку и распахнул дверь.

– Не стреляйте! Я не угонщик! Машину взял у отца покататься. Вот, ребята подтвердят.

На заднем сиденье мелко трясли подбородками его приятели, расплескивая пиво из открытых бутылок.

Девушка из «Лады-Калины» шлепнулась в обморок. Под улюлюканье сирен подкатывали новые милицейские машины. Воспользовавшись суматохой, я смело включила мигалку и беспрепятственно проскочила к нужному дому.

Доктор нажал кнопку на брелоке. Автоматические ворота откатились в сторону, мы въехали во двор, огороженный высоким забором. Ворота закрылись. Теперь можно было перевести дух.

От навеса для трех автомобилей брусчатая дорожка вела к двухэтажному дому горчичного цвета в средиземноморском стиле с декоративными балкончиками для цветов. Я забрала ключи у Доктора и открыла дверь. Пройдя в каминный зал, я пихнула Доктора в кресло и приказала Субботину:

– Последи за ним, пока я осмотрюсь.

Прежде всего я заглянула в каждую комнату и приоткрыла несколько окон, чтобы слышать звуки во дворе. В моей профессии, попадая в незнакомое помещение, первым делом ищешь камеры видеонаблюдения и намечаешь пути отхода. Большие камеры отсутствовали, но современные цифровые, размером со спичечную головку, могли быть спрятаны где угодно.

На первом этаже дома, помимо обширной гостиной, имелись сауна, кухня-столовая, кабинет и бойлерная. Второй этаж состоял из спален с широкими кроватями и ворсистыми коврами на полу. Одним углом двор выходил на тихий перекресток, две другие стороны примыкали к соседним участкам. Все дома в этом лесном районе подальше от промышленной зоны были построены за последние пятнадцать лет. Горожане называли его «наша Рублевка». Некоторые с завистью, а большинство с презрением.

Завершив осмотр, я зашла на кухню, открыла холодильник. Чистота, порядок и свежие продукты не очень вписывались в стиль жизни одинокого мужчины.

– Кто готовит еду и убирается? – поинтересовалась я.

– Служанка. Она бывает по утрам и уже ушла. Вечером я только разогреваю, а грязную посуду оставляю ей, – слишком уж охотно сообщил Доктор. – Давайте поедим. Мы все перенервничали.

Я вспомнила о Пифике. От свежего огурчика, который лежал в холодильнике, черепаха бы не отказалась.

– Снимите эти удавки, я никуда не убегу, – скулил Доктор. – Я хочу пить.

Я разрезала пластиковые петли и попросила Субботина:

– Принеси ему воды и разогрей что-нибудь.

Как только Доктор сделал первый жадный глоток из высокого стакана, я выдернула у него питье и села на соседнее кресло.

– Хватит! Давай рассказывай.

– Мне нужна вода. Вы не понимаете, это побочное действие той дряни, что вы мне засандалили!

– Как ты запел. Прям слезы наворачиваются. А сам колол молодым ребятам одну дрянь за другой! Расскажешь о VRA13 – получишь воду. Какие документы ты хотел показать?

– Документы, да-да, документы… Все препараты давали быстрый эффект, сразу было видно их предназначение. А эти ампулы…

– Рассказывай. Не спи!

– Прошли сутки, внешняя реакция – ноль. Только внутри организма начались изменения. Я проводил анализы крови и мокрот каждые четыре часа, и то, что я там обнаружил, мне не понравилось. Сначала я не понимал, а потом стал догадываться.

– Что ты обнаружил? – подстегивала я Доктора, поигрывая перед его глазами стаканом с водой.

– Дайте пить.

– Сначала расскажи.

– Чтобы проверить догадку, я связался с профессором Корнеевым из Москвы. Он как-то говорил, что раньше ездил в командировки в Валяпинск. Я послал ему данные анализов. И вот что он прислал. – Доктор поднялся, прошел в кабинет, встал перед пустым столом и хлопнул себя ладонью по лбу. – Я же забыл ноутбук в лаборатории! Вся переписка там!

42

Барсуков слушал путаное объяснение Звягинцева и открыто злился.

– Кондратьев был уверен, что ты вывел его на Светлого Демона, а в итоге мы получили очередной скандал!

– За рулем были пьяные подростки без прав и документов. Мы пресекли возможную…

– Ну, ты дурак! Мне что, еще старушек через улицу переводить?!

– Товарищ полковник, я говорил, что точность локации абонента от двухсот метров и более. А это уже соседняя улица, например Лесная. Там маленькие расстояния.

– Хватит мне эти игры с телефонами!

– Абонент по-прежнему остается в том районе.

– Один из трех? Четырех?!

– Уже из двух. Остальных прослушали и отсекли.

– А второй на другом конце города! Так, что ли?

– Товарищ полковник, я выполнял ваше распоряжение.

Барсуков вспомнил, что сам инициировал телефонную слежку. Время идет, солдат не найден, нервы сдают. А надо действовать с холодной головой.

– Только два, говоришь, осталось, – успокоившись, задумался он.

– Да. Два номера. Мы отслеживаем положение каждого.

– И делим силы на два направления поиска.

– Вынуждены.

– А зря!

– Что вы предлагаете?

– Мы ищем Светлого Демона, потому что с ней солдат. Теперь с ней еще и Доктор, у него, кстати, должен быть телефон. Сечешь?

– Еще один мобильник, – задумался подчиненный.

– Если мы узнаем, где он находится, и место совпадет с одним из двух оставшихся номеров, – мы точно выйдем на цель!

– Дайте мне номер Доктора, мы активируем его с помощью sms, – сообразил Звягинцев.

– Зачем усложнять процесс. Вот тебе номер. Я сейчас сам позвоню Доктору, а ты иди, отслеживай.

Барсуков пощелкал список контактов мобильного телефона и набрал номер, с которым не раз связывался в последние дни.

43

Я перевернула стакан перед носом Доктора и вылила воду ему на ботинки.

– Ты знал про ноутбук с самого начала! Зачем ты заманил нас в дом? Кто может сюда прийти? Служанка?

– Нет. Она бывает только утром.

– Барсуков?

– Он звонит, прежде чем приехать.

– Тогда кто?

– Я вызвал на вечер девушку.

– Какую?

– Она оказывает мне услуги.

– Секс?

– Да-а.

Доктор расплылся в сливочной улыбке, припомнив юную девчушку, которую уже дважды присылал ему Барсуков. Киска была неопытной и пугливой. Ее можно было бить, хлестать ремнем, накручивать волосы на руку и заставлять брать разбитыми губами свою драгоценность. Доктору нравились слезы, его возбуждали кровоподтеки на детском теле. Он помнил, как школьником зализывал собственные раны после рукоприкладства отчима, и мечтал когда-нибудь всем отомстить. Сейчас с девчонкой можно было не церемониться, ей даже не приходилось платить, как это он делал в Таиланде. Интернатской подневольной киске некому было пожаловаться. Но Доктор хвалил себя за великодушие. Перед уходом он награждал избитую девочку шоколадным батончиком.

Я заметила омерзительную похоть на жирном лице.

– Сколько ей лет?

– Я не спрашивал.

– Врешь!

– Тринадцать или четырнадцать. Ее привозит водитель Барсукова.

– Ты редкий подонок. – Рука потянулась за пистолетом. Щелкнул затвор. – Если я отстрелю тебе яйца, общество скажет мне спасибо.

Его физиономия перекосилась. Доктор поджал колени, а на ширинке, куда был направлен ствол, расплывалось мокрое пятно. Ну почему насильников не кастрируют?

В нагрудном кармане Доктора заиграл мобильник. Я убрала пистолет и выдернула телефон. На широком дисплее смартфона светилось имя Барсукова. Мне захотелось ответить, чтобы передать привет от той светловолосой девчонки, которую семнадцать лет назад он хладнокровно хотел пристрелить. Но я сдержалась. За прошедшие годы я научилась контролировать эмоции. Глядя на мигающий экран, мне пришла в голову другая мысль.

Я сбросила звонок и обратилась к Доктору:

– Нам не нужен ноутбук. В свою почту ты можешь войти и c этой игрушки. Давай заходи. Быстро и без фокусов!

Доктор потыкал пальцем в сенсорный экран, подключился к Интернету, ввел пароль почты.

– Дальше я сама. – Я забрала смартфон, открыла папку «Входящие». – Как ты сказал, зовут профессора? Корнеев?

– Дайте воды, – подавленно промычал Доктор.

По имени Корнеев отсортировалось три письма: два старых и одно новое, непрочитанное. Я открыла самое раннее письмо, пришедшее три дня назад. Уже после первых прочитанных строк горло судорожно сжалось.

«Вы провели инъекции VRA13? Это безумие! Вы отпустили на свободу монстра!..»

44

Измотанный за вторые сутки дежурства майор Звягинцев не стал заходить в кабинет раздосадованного начальника, а доложил по телефону:

– Геннадий Андреевич, телефонный номер Доктора зафиксирован в районе «нашей Рублевки». Там же продолжает находиться один из разыскиваемых абонентов.

«Рублевка! Как же я сразу не догадался!» – упрекнул себя Барсуков, а вслух ответил:

– Это она. Второго можешь исключить. Перегруппируй людей на этот район. – Затем переключился на секретаря и дал указание: – Ко мне никого не пускать.

Барсуков прошел в комнату, напичканную аппаратурой, и запер за собой дверь.

Уютный коттедж на Лесной улице, куда он поселил Доктора, достался начальнику УВД в подарок за развал уголовного дела. Молодящийся владелец ресторанов и популярного ночного клуба сбил в пьяном виде двух девушек. Одна из них погибла, другая стала инвалидом. Бизнесмен с места происшествия скрылся, но показания очевидца, запись камеры наблюдения и оперативно найденный «Мерседес» с разбитым бампером плотно подводили его под статью.

Барсуков еще с малых звезд на погонах уяснил золотое ментовское правило: нашел улики – подумай, как извлечь выгоду. Срок бизнесмену светил небольшой, ушлый адвокат с помощью щедрых взяток мог добиться даже условного, но Барсуков знал тайную жизнь незадачливого гонщика. Оперативники доставили бизнесмена в его кабинет. Как водится, слегка помяли и нацепили браслеты. Дальнейшее было просто. Красочное описание «радостей» предварительного заключения заставило насмерть перепуганного пассивного гея наложить в штаны прямо во время «дружеской беседы». Ради свободы он был готов на всё. Отмахиваясь от неприятного запаха, полковник брезгливо принял ключи от новенького коттеджа.

Просторный дом в престижном районе ему понравился. Видеозапись ДТП как-то сама собой испарилась, следов повреждения на отремонтированном «Мерседесе» эксперт не обнаружил, а очевидцу мигом отшибло память после демонстративно изъятой у него из кармана дозы героина.

Коттедж оформили на Фонд Ветеранов Правоохранительных Органов. Барсуков оснастил его скрытыми цифровыми камерами и превратил в мини-отель. Там останавливались проверяющие из столицы, организовывался отдых для нужных людей. Все развлечения с сильно накрашенными девочками, а порой и мальчиками фиксировались камерами и передавались на компьютер в тайной комнате Барсукова. Когда требовали обстоятельства, полковник посылал незадачливому гостю запись и копию паспорта с невинной мордашкой, из которой следовало, что похотливый дядя совратил пятнадцатилетнюю сиротку из школы-интерната.

За несколько лет работы «отеля-для-своих» полковник повидал всякое. Но даже он изумился изощренному садизму Доктора. Барсуков догадывался о тайном пристрастии бывшего земляка, поэтому и пригласил его для секретных исследований. Для полного контроля над специалистом требовались убедительные улики. В первый же вечер Барсуков напоил Доктора, вызвал на откровенный разговор о тайских девочках и намекнул, что и в Валяпинске пикантный отдых тоже можно устроить. Покрасневший толстяк скромно потупил распалившиеся глазки, облизнул губы и попросил «самую худенькую»…

Полковник сел поудобнее, включил монитор и занялся излюбленным делом. В маленькой комнате, примыкавшей к кабинету, он проводил долгие часы, слывя среди подчиненных трудоголиком. Он наблюдал за интересующими его людьми, выискивал ценную информацию и бесценный компромат.

Возможно, в мире есть безгрешные люди, но среди воротил бизнеса и высокопоставленных чиновников они почему-то не встречаются. Либо большие деньги и власть портят душу и совесть, либо совестливые и честные изначально остаются на обочине жестоких гонок за капиталом и должностью. У парадоксальной закономерности имелось еще одно объяснение. Мудрый Наставник как-то проговорился: я возвышаю негодяя, потому что прекрасно знаю гнилые струны его душонки и уже опробовал их. Собачий вальс исполнить проще, чем высокую симфонию.

Барсуков кликнул «иконку» мини-отеля. Большой экран расчертился на шестнадцать квадратов, по числу цифровых камер в особняке. Скрытая камера имелась даже в ванной комнате над джакузи. Полковник сразу заметил нужный квадрат и увеличил его. В столовой Николай Субботин сосредоточенно тыкал вилкой в заваленную снедью тарелку, а рядом, примотанный к стулу, кривился от злости Доктор. Полковник дважды прощелкал остальные камеры. Светлого Демона в доме не было. Его сердце радостно затрепетало. Взять солдатика в знакомом доме под прицелом камер проще простого. Вот и решение главной проблемы.

Он схватился за телефон:

– Кондратьев, есть новость. Субботин в нашем мини-отеле. Гони туда своих людей, и ждите меня. Я выезжаю.

Барсуков торопливо поднялся, застегивая костюм, как вдруг заметил в одном из видеоокон изменение. Он наклонился, увеличил изображение на весь экран и напрягся. В прихожей появился офицер МЧС. Офицер снял фуражку и абсолютно по-женски мотнул головой, словно расправлял спутанные волосы.

Сомнений не осталось. Это была она!

– Так вот как ты сейчас выглядишь, Светлый Демон, – пробормотал Барсуков. Профессионал легко распознал под ее одеждой несколько единиц огнестрельного оружия.

Женщина поправила волосы и осмотрелась. Она вела себя осторожно, как бездомная кошка, попавшая в незнакомую комнату. Ее взгляд скользил по стенам, пока не уперся в маленькую точку.

Полковник похолодел и отшатнулся. Цепкие глаза профессионального киллера смотрели прямо на него. Мгновения тянулись долго. Казалось, старые знакомые видят друг друга.

Неожиданно женщина подошла к распределительному щитку и отключила главный автомат. На экране появилась надпись «Нет сигнала».

– Сущий Демон, – выругался Барсуков и поспешил к машине.

45

Прочтя два первых сообщения профессора Корнеева, я узнала, что именно впрыснули в вену Николаю Субботину и почему за ним так рьяно охотится Барсуков. Допрашивать Доктора теперь не имело смысла. Неясная тревога за судьбу парня уступила место зловещему предостережению. Время поджимало, оно вдруг приобрело форму песочных часов, уровень которых стремительно падал, отмеряя мгновения оставшейся жизни.

– Когда истекает срок? – тихо спросила я Доктора, оторвавшись от чтения электронной почты.

– Через шестнадцать часов. Теперь доперло, что я был прав. Надо действовать. Решительно.

Ответ подтверждал текст посланий. Но перед тем как действовать, требовалось собраться с мыслями и подумать. Новая информация потрясла меня. С такой угрозой я еще не сталкивалась. Но даже тысячемильный путь начинается с первого шага. Прежде всего я поняла, что, оставляя машину во дворе, существенно ограничиваю свою мобильность. Стоит перегородить ворота, и я без колес.

Я отвела Доктора в столовую, прикрепила его руки к стулу и отогнала автомобиль за несколько кварталов от дома. Возвращаясь обратно, я изучила пути возможного отхода, в том числе через соседние дворы. Войдя в прихожую, я ощутила холодок чужого внимания. Мне показалось, что за мной наблюдают. Я привыкла доверять интуиции, поэтому отключила электричество и убедилась в отсутствии резервного питания.

Теперь настало время подумать о судьбе Николая. Кто он мне? Никто. Случайный человек, к которому я проявила несвойственную себе жалость. Жалость в России – синоним любви. В последние годы я испытывала это чувство только к беспомощному и молчаливому Пифику. Сейчас черепашка грызет огурец, заботливо нарезанный в машине, а Николай стучит вилкой в столовой. Два вечно голодных живых существа с добрыми преданными глазами.

Я поймала себя на мысли, что называю Николая по имени, а не как прежде, по фамилии. Это никуда не годится! Родное имя порождает во мне лишь нежные чувства и делает сентиментальной. Вы когда-нибудь видели сентиментального киллера? И не увидите. Такие долго не живут. Надо брать себя в руки и мыслить рационально!

Я вошла в столовую решительная и непреклонная. Доктор впервые обрадовался мне и дернулся навстречу, гремя стулом:

– Вы готовы? Где ваш пистолет?

– Не суетись, а то упадешь и разобьешь носик.

– Какой еще носик? Сейчас не до шуток. Время не терпит!

– Знаю.

– Не можете сами, позвоните Барсукову. – Биолог покосился на солдата и запаниковал. – Уведите меня отсюда! Я не могу на него смотреть! Зачем он ест? Зачем подкармливает свой гнилой организм?

Николай поднял невинные глаза.

– Я разогрел мясо. Присаживайся. Очень вкусно.

Он засуетился у газовой плиты, перекладывая эскалоп под майонезом со сковородки на тарелку. Пахло аппетитно. Я сглотнула слюну и решила подкрепиться.

– Прекратите эту вакханалию! – крикнул Доктор. – Пир во время чумы!

– Хочешь выпить? – спокойно спросила я.

– Да, хочу!

Я достала из обширного бара бутылку виски, наполнила на две трети толстый стакан. Пузатая бутылка на фоне грузной фигуры пленника смотрелась гармонично. Биолог дернулся.

– Да отвяжите меня, черт подери!

Я освободила ему правую руку. Доктор жадно выпил, раскраснелся и стал требовать:

– Верните мне мой телефон! Я сам позвоню Барсукову. А вы бегите, пока не поздно!

– Еще налить?

– Да.

Доктор схватился за наполненный стакан, сделал несколько больших глотков, потряс отяжелевшей головой и пьяно забормотал:

– Вы же прочитали вердикт Корнеева. Профессор знает, о чем пишет. Он сам участвовал в разработке VRA13. Что вам еще надо?! Прочтите вслух, чтобы каждый в этой комнате знал свой приговор. Каждый!

Моя рука потянулась в карман за смартфоном. Я вспомнила, что не прочла последнее послание Корнеева, пришедшее этой ночью. Палец щелкнул по сообщению. Текст загрузился быстро. В отличие от прежних посланий, это было коротким.

– Читайте, читайте! Мы все хотим послушать.

– Ты пей, Доктор.

– Да-да.

Я дважды прочла сообщение, пока не запомнила каждое слово. У меня была странная особенность. Я обладала цепкой памятью, которая включалась на период выполнения заказа. В эти дни я запоминала и фиксировала каждую мелочь. Впрочем, до предела обострялись все чувства. Зато в обычные дни моя голова словно отдыхала. В быту я могла показаться непосвященному человеку рассеянной меланхоличной барышней.

Во дворе что-то щелкнуло. В следующую секунду я оказалась у окна. Сработал замок калитки. В открывшуюся дверцу сунулись двое мужчин с оружием. Я выхватила пистолет и произвела два быстрых выстрела. Посыпалось оконное стекло, пули звонко ударили по металлическим стойкам калитки, нежданные гости ретировались.

– Сумасшедшая, – просипел Доктор, прикрывая опущенную голову пустым стаканом.

– Душевнобольная, – возразила я.

46

Барсуков убедился, что незаметно к дому не подойти. Одно дело – ловить безоружного глупого солдата, другое – противостоять опытному киллеру, засевшему в укрытии. Рисковать сотрудниками не хотелось. И так ребята ропщут, не понимая, почему третий день вынуждены без отдыха гоняться за никчемным дезертиром. Некоторые задаются резонным вопросом: почему в поисках не участвуют военные? Обещанная премия их уже не греет. Зачем соваться под пули, если должность позволяет иметь регулярный навар без особого риска.

Хорошо хоть Кондратьев сохранял невозмутимость. Он вопросительно посмотрел на полковника:

– Спецназ вызываем?

Барсуков отвел хмурый взгляд. Даже начальнику СКМ нельзя объяснить всех деталей. Завтра главная тайна подземной лаборатории должна исчезнуть из города вместе с Тарханом. А перед этим во что бы то ни стало необходимо уничтожить Субботина.

– Шумиха мне не нужна, – задумчиво произнес Барсуков. – Есть другой вариант.

В процессе оснащения мини-отеля скрытой аппаратурой он подробно ознакомился со схемой коммуникаций. В результате родилась смелая идея.

– Кондратьев, за мной. Остальным следить за домом и никого не выпускать.

Барсуков прошел к перекрестку. У забора из земли торчал желтый куб с надписью «Газ». Полковник сбил пломбу, откинул крышку и показал внутрь:

– Найди у водителей ключ на этот болт и тащи сюда.

– Что это?

– Понижающий редуктор от магистрального газопровода. Ослабим его, и в дом попрет большое давление. Бытовые вентили не выдержат. А затем…

– Я понял. Но ты говорил, что шумиха не нужна.

– Мне не нужны слухи и журналистские домыслы! А взрыв бытового газа – это так банально. Сплошь и рядом бывает.

– А дом?

– Застрахую задним числом. А попробуют возразить…

Кондратьев понимающе осклабился. Это был один из тех случаев, когда он получал ответ на волнующий вопрос: почему Барсуков руководит им, а не наоборот?

– Дело, – согласился начальник СКМ, не опускавшийся до тонких эмоций.

47

Где-то в коридоре хлопнуло и зашипело. Я прокралась на звук, держа в обеих руках по пистолету. Двери и окна были целы. Шипение раздавалось из бойлерной. Я толкнула дверь, порыскала пистолетом. На полу валялся сорванный газовый счетчик, из открытой трубы в стене со свистом вырывался невидимый газ. Я вернулась в столовую, срезала с руки Доктора оставшиеся петли.

– Надо уходить.

– Оставьте меня в покое! – взвился биолог. Он схватил бутылку виски и стал пить прямо из горлышка.

– Здесь опасно.

– Я вам всё рассказал! Оставьте меня в покое! – Подхватив бутылку, он сунулся к красивой деревянной коробке, в которой оказались сигары, и выбрал самую толстую.

– Ты куришь?

– Только сигары. Виски и сигара – это гармония, это как… – Доктор не договорил, вновь припав к бутылке.

– Завязывай с вредными привычками, – посоветовала я, бросила на стол смартфон и кивнула солдату: – Уходим, Николай.

– Проваливайте! Я сам знаю, что мне делать! – крикнул в спину пьяный Доктор.

Вопреки ожиданию Субботина, я повела его на второй этаж. Он удивился, но не возражал. Я вошла в дальнюю комнату, закрыла дверь, распахнула балконные створки.

– Когда-нибудь прыгал со второго этажа? – спросила я.

– Не помню. А зачем?

– Это несложно. Приземляешься на согнутые ноги и кувырок вперед.

– А перила? – Николай смотрел на перекрестье из тонких дощечек французского балкончика.

– Они не помешают.

– Я готов. Прыгаем?

– Сейчас нельзя, заметят. Позже не получится.

– А когда?

Я принюхалась.

– Скоро сам поймешь.

Я убираю пистолеты в карманы, беру Николая за руку, встаю напротив открытого балкона. Наши пальцы сжимаются.

Я хорошо представляю, что происходит на первом этаже. Ждать нам остается недолго.

Вот Доктор хватается за смартфон. Непослушные пальцы тычут в сенсорный экран, всплывают ненужные значки, фамилия Барсукова никак не находится. Переволновавшийся биолог в сердцах отшвыривает устройство и вливает в горло остаток виски.

– Мне надо успокоиться, я выбрался с того света, – твердит он.

Толстые пальцы срывают упаковку с дорогой сигары, специальные щипцы откусывают кончик. Доктор цапает зажигалку и плюхается в кресло. Он хочет расслабиться, прежде чем доложить Барсукову. Шумно втягивая воздух, он проводит сигарой под носом. К терпкому аромату табачного листа примешивается посторонний запах, но амбре изо рта мешает разобраться.

Доктор сует сигару в рот, причмокивает. Он предвкушает удовольствие. Щелчок большой зажигалки и…

Огненный взрыв сотрясает первый этаж. Тугая волна выбивает стекла, ударяет вверх. За нашей спиной вышибает дверь. Упругая невидимая сила толкает нас и придает решимости.

48

Геннадий Барсуков открыл маленький холодильник, извлек бутылку молока. На рабочем столе его ждали две свежие булочки с маком. Секретарша знала вкус шефа.

Пять лет назад в день своего сорокалетия Геннадий Андреевич получил поистине королевский подарок от Мудрого Наставника. Одновременно ему присвоили звание полковника и назначили на должность начальника городского УВД. Торжественные события отмечали по-милицейски бурно. Когда через неделю непрерывных возлияний пристыженный полковник услышал в постели от жены: «Ты пей, Гена, пей, а я найду себе другого» – его мутную голову и разбитый организм посетила невиданная решимость.

Утром остатки дорогого пойла последовали в унитаз, смятые сигареты в мусорное ведро. Барсуков хлебал кофе с аспирином, украдкой поглядывал на гибкое тело жены, делавшей зарядку, и с горечью понимал, что помимо денег и должности для полноценного существования необходимо элементарное здоровье. Жизнь перевалила пятый десяток, и то, что раньше давалось само собой, теперь требовало упорных занятий и самоограничений.

В просторной квартире появились тренажеры, водитель дважды в неделю дежурил у бассейна, дожидаясь шефа, а во время вынужденных застолий полковник лишь пригублял спиртное, с затаенной гордостью ощущая прилив мужской энергии от заинтересованных взглядов молодых женщин. Что ни говорите, а бабы чувствуют полноценного самца.

Допив прохладное молоко, полковник взглянул на часы. Рабочий день подошел к концу, он оказался на редкость плодотворным. Одним махом удалось уничтожить солдата, который представлял главную проблему, а заодно избавиться от болтливого биолога и отомстить наглой киллерше за унижение семнадцатилетней давности. Доктор, конечно, и так висел на крючке и ни за что бы не раскололся без воздействия препарата, но что случилось, то случилось. Сам виноват, раз вляпался. Надо будет подкинуть информацию в прессу, что он занимался химическими опытами на дому. Вот и печальный результат.

А о Светлом Демоне лучше не упоминать. Нет-нет, а появлялись слухи, что она работает на ФСБ поэтому и не попадается. Мол, в стране, где отменили смертную казнь, еще много тех, кто ее заслуживает. И кое-кто наверху решил избавить судебную систему от муторных процессов. Зачем усложнять путь к наказанию, если пуля летит по прямой линии.

Однако это лишь домыслы, а факты будут таковы: во время взрыва бытового газа погибла неизвестная гражданка, личность которой не установлена.

Завтра утром завершится выгодная сделка, и пусть Тархан катится куда подальше с секретными ампулами. В Валяпинске должно быть спокойно, а то, что может произойти в других местах, полковника не волнует. Он отвечает за безопасность только своей вотчины!

А потом будет праздник – День города, на который приедет его Мудрый Наставник. Недавно он вошел в первую сотню богатеев России. Узнав хорошую новость о Светлом Демоне, миллиардер компенсирует потерю дорогого «отеля-для-своих». Что, впрочем, не помешает раскрутить страховую компанию.

Зазвонил личный мобильник начальника УВД. Барсуков взглянул на дисплей. А вот и последний сегодняшний доклад.

– Геннадий Андреевич, – говорил эксперт-криминалист, оставленный на месте взрыва. – Разбор завалов закончен. Мы обнаружили одно тело.

– Одно?! Ты уверен?

– Я лично обследовал каждый уголок.

– Ошибки быть не может?

– Нет. Тело только одно.

– Кто это?

– Полный мужчина, рост около ста семидесяти. Огонь потушили быстро, тело можно опознать.

– Я и так знаю, кто это! В доме были трое! Где остальные?

– Не могу знать. Скорее всего, ушли через соседний участок. При взрыве поврежден забор.

– Черт! Обманула! – Полковник нажал отбой и сжал трубку, раскачивая кулак, будто кому-то угрожал. Его колотила злость.

Еще не справившись с волнением, он торопливо позвонил на телефон Доктора и убедился, что абонент недоступен. Барсуков рывком подвинул распечатку, подготовленную дежурным, и стал набирать обведенный номер, однако нажать вызов не решился.

Эмоции улеглись, уступая место разуму.

Звонок спугнет ее. Если Светлый Демон ускользнула из взорванного дома, путь думает, что он пока не догадывается об этом. Возможно, она ослабит бдительность и как-то проявит себя. В конце концов, в его распоряжении остается прежний способ негласно узнать ее местоположение.

Полковник набрал рабочий номер Звягинцева, но вспомнил, что сам отпустил его после затянувшегося дежурства. Он позвонил майору домой.

– Звягинцев, возвращайся на службу, – сразу ошарашил сонного подчиненного Барсуков. – Мне надо отследить перемещения восьмого номера из нашего телефонного списка.

– Но вы же дали отбой.

– Обстоятельства изменились.

– Я после суток, даже больше.

– Учту. Ты в теме и быстрее выполнишь задание, чем кто-либо другой.

– Хорошо, я приеду. Но сотовый оператор отпустил специалиста, с которым я контактировал.

– Пусть вернут. Ссылайся на меня. И хватит придумывать отговорки! Выезжай немедленно!

– Еду, товарищ полковник.

49

Я топала вверх по хребту крутого склона. Из-под походных ботинок осыпались камешки и с озорным перестуком скатывались с обрыва. За плечами болтался рюкзак и складная снайперская винтовка, рука сжимала пистолет. Сзади тяжело дышал Николай, ему я доверила ведро с любимым Пификом. Перед скалистым горбом неприметная тропка уперлась в кусты. Они загораживали небольшую ровную площадку, примыкавшую к каменному «зубу».

Я раздвинула густые ветки и с удовлетворением констатировала:

– Всё, как и раньше. Гнездышко цело.

– Какое гнездышко? – пытался заглянуть через плечо Субботин.

– Гнездо Коршуна.

Я пролезла сквозь кусты, сняла рюкзак и винтовку, расправила плечи. Под скальным выступом притулилась неказистая постройка, сколоченная из тонких слег. Она была похожа на неуклюжий шкаф. Николай недоуменно смотрел на «гнездо».

– Какого коршуна? Настоящего? – спросил он.

– Был такой человек, Кирилл Коршунов. Когда мне стало очень тяжело, он спрятал меня здесь.

– Почему?

– Из-за свежего воздуха, конечно. – Шутку солдат не понял, пришлось пояснить: – Сюда ведет единственная дорога, по которой мы шли. Перед вершиной она лысая, без деревьев. Сзади обрыв, там могут забраться только альпинисты. Так что неслышно не подойдешь, камешки дадут знать. А сверху обзор идеальный. Что еще нужно, чтобы держать оборону?

– Оборону?

– Это слова Коршуна, он был военный. Прошел Афган, потом половину армии сократили, а он умел только воевать.

– Он тебя спас? – догадался Николай.

– Спас. А перед этим многому научил.

– Чему?

– Я же сказала. Коршун умел только воевать.

50

Я вспомнила, как следователь Мосягин вынудил меня дать согласие на убийство мэра Валяпинска. Он потряс моими документами и зашипел:

– Я вытащил тебя из психушки, спас от второго срока, и ты у меня в долгу. А долг платежом красен. Сейчас в кабинет зайдет человек, поедешь с ним и будешь делать всё, что он скажет. Поняла?

Я покорно кивнула и через минуту впервые увидела Барсука. Он посмотрел на меня без интереса, как на пустое место, сунул в карман мой паспорт и взял за локоть. В машине он включил музыку и не проронил ни слова. Мы выехали за город и свернули в лес. Там на солнечной поляне около охотничьего домика нас встретил опрятный молодой мужчина с армейской выправкой. Несмотря на возраст, на его висках проступала седина, а в глазах застыла грусть уставшего от жизни старика.

– Коршунов, – представился он, разглядывая меня.

– Света.

– Просто Света? Тогда я Кирилл.

От его дрогнувших губ повеяло добротой, хотя глаза по-прежнему сквозили обреченностью. На его лице дрожала паутинка тени. Это косое солнце золотило мои растрепанные неухоженные волосы.

– Я буду звать тебя Светлой, – решил он.

Мне стало стыдно за синяки и разбитые губы. Я натянула воротник кофты на подбородок.

– Пойдет, – пообещал он.

– Коршун, как договаривались, – вмешался мой сопровождающий.

– Будет сделано, Барсук.

– Вот продукты. – Барсук вынул из багажника большую сумку и предупредил, усаживаясь за руль: – Ты смотри за ней.

– Я только этим и занят.

Машина уехала, мы остались вдвоем на целых три недели. И это время оказалось лучшим в моей жизни после дня, когда Мир Рухнул.

Утро в лесу начиналось с зарядки. Я не хотела жить, а Кирилл заставлял меня приседать, отжиматься и бегать. Потом он объяснял, как обращаться с оружием. В домике имелось несколько пистолетов, винтовка с оптикой и автомат Калашникова.

«Освоишь эти образцы, Светлая, – любые другие тебя не удивят», – заверял Кирилл, усаживая перед оружейным атласом и давая комментарии. Мне нравилось, как звучит мое обновленное имя.

Днем мы вместе готовили еду. Он привык ограничиваться гречкой и тушенкой, я научила его варить суп. Печуркой на дровах управлять сложно, но меня радовало тепло огня и запах березовых поленьев. Когда он колол дрова, я уходила в дом, боясь признаться себе, что меня тянет смотреть, как слаженно работает крепкое мужское тело.

После еды мы углублялись в лес, и Кирилл учил меня стрелять. Не знаю, как других девушек, но меня оружие не пугало. Наоборот, сжав пистолет в руке, я преображалась, чувствовала себя увереннее и сильнее. Уже первые результаты Кирилла удивили. Сначала он попросил попасть в толстое дерево с трех метров. Я выстрелила в центр. Он отмерил еще три шага, я вновь не промахнулась. Тогда он нарисовал на дереве мелом силуэт человека и отвел меня на десять метров.

– Представь, что это твой враг. Стреляй два раза подряд.

Я вспомнила Жабу. Без штанов его ноги столь же уродливы и противны, как неряшливый контур на дереве. Вот он трогает меня, глумливо улыбается и наваливается сверху. Тогда мои руки были связаны, а сейчас…

Рука взлетает на уровень глаз, палец жмет на курок, пока не кончаются патроны.

– Ты куда метилась? – спрашивает Кирилл.

Мы подходим к дереву. Патроны кучно выщербили кору над тем местом, где расходятся ноги.

– Сам видишь, – отвечаю я.

– На сегодня достаточно, Светлая.

В последующие дни он усложнял задания. Деревья выбирались тоньше, мне требовалось носиться по поляне и прыгать перед выстрелом. «Как бы тяжело ты ни дышала, перед выстрелом задержи дыхание», – учил Кирилл. Я слушалась и попадала в цель.

Убедившись, что пистолет я освоила, Кирилл доверил мне автомат и снайперскую винтовку. Автомат грохотал и давал отдачу, а винтовка мне понравилась. Через окуляр представлялось, что смотришь кино. Это успокаивало. Требовательный учитель намечал цели всё дальше и дальше и проверял попадание через бинокль. Мне было не понятно, как можно промахнуться, используя оптику. Тогда он показал совсем уж далекую цель. И я смазала. Кирилл рассмеялся и объяснил, как определять силу и направление ветра, чтобы сделать нужную поправку.

Однажды Кирилл предложил искупаться в лесном озере. Он рассекал воду могучими гребками, я щурилась на солнце и отворачивалась, если он ловил мой заинтересованный взгляд. Кирилл позвал меня, я честно попробовала войти, но не смогла. С водой были связаны самые жуткие ночные кошмары. Когда я вошла по колено, тело окаменело, перед глазами сразу появилась река, которая уносила сверток с моим малышом. Я знала, что если шагну дальше, то умру от ужаса.

Кирилл заметил мое состояние, вывел меня на берег и ни о чем не спросил.

– Озеро холодное, – сказал он. – Я согрею для тебя воду в домике.

Вечером я мылась в тазу из ковшика и придирчиво рассматривала себя. Меня радовало, что быстро зажили следы побоев. Мыльная пена облизывала грудь, скользила по плоскому животу, цеплялась за волоски промежности, стекала по ногам. Мои пальцы гладили тело, вспоминая, как давным-давно это делали любимые мужские руки. Я боялась и надеялась одновременно, что Кирилл зайдет в домик, где нет даже занавески. Я не знала, как бы поступила, слишком свежа была рана, нанесенная в психушке. Я не представляла, как после Жабы и Червяка смогу допустить к себе какого-нибудь мужчину. Однако процесс мытья всячески затягивался. Сердечко колотилось, живот сжимался, я прислушивалась к скрипу двери, но Кирилл так и не зашел. Я вылезла из тазика, когда вода уже остыла.

В ту ночь, как обычно, я спала на единственной кровати, а он на жесткой лавке, подстелив невозможно старый овчинный тулуп. Но вместо кошмара мне снился совсем другой сон, сладкий и бесстыжий.

На исходе второй недели, когда Кирилл окончательно убедился в моей природной меткости, он вывел меня на косогор над дорогой.

– Ты любишь красивые виды? – пошутила я.

Он оставался серьезным:

– Мы продолжаем занятия, Светлая. Смотри на дорогу. Внимательно. – Влево и вправо двигались машины, ничего необычного. В какой-то момент он дернул меня за плечи, развернул к себе и потребовал: – А теперь отвечай, что ты видела? Подробно!

– Две фуры, между ними легковая, навстречу автобус, – промямлила я.

– Модель легковой?

Я пожала плечами.

– «Фольксваген Пассат», в салоне двое, – уточнил он. – Фуры тентованные, груженые, из одного автокомбината. «Пассат» хочет их обогнать, но не решается из-за плохого обзора. Встречный автобус замедляет ход, скоро остановится у развилки, там голосует тетка в платке с большой сумкой. Автобус нагоняет «Волга», она спешит и проскочит развилку в момент остановки автобуса. «Пассат» пойдет на обгон на ровном участке после остановки.

Мы вместе оглянулись на трассу. Всё произошло так, как предвидел Коршун.

– Ты отличный стрелок, Светлая, но этого мало. Не знаю точно, на что ты подписалась, но очень хочу, чтобы ты выжила. – Он бережно поправил мои волосы. На миг моя щека почувствовала тепло его ладони. – Для этого нужна цепкая память и умная голова. Увидела. Сфотографировала. Проанализировала. Давай попробуем еще раз.

Он убрал руку с моего плеча и вновь превратился в строгого учителя.

В последующие дни мы на автобусе приезжали в город. Кирилл приводил меня на тихие улочки и оживленные площади. Занятия на тему «увидела – сфотографировала – проанализировала» усложнялись. Я должна была запоминать и предугадывать передвижение многих людей и машин.

Несколько уроков Коршун посвятил самообороне без оружия. Запоминайте, девчонки, это и вам пригодится. В реальной жизни ублюдков больше, чем нам бы хотелось. Да и вообще, женщина излучает красоту, а мужчина стремится красотой завладеть. Вот где зарыт принципиальный конфликт интересов.

Самый эффективный способ вырубить любого «шкафа» – удар коленом в пах. Бить надо резко и неожиданно. «Неожиданно» – ключевое слово! Не знаю ничего про генетику, но защита любимых причиндалов у особей мужского пола развита на уровне врожденного рефлекса. Поэтому, если он почувствует опасность, то успеет сжаться и прикрыться руками. В этом случае используйте движение коленом как отвлекающий маневр. Вот он сжался и наклонился. А вы бейте кулаком в нос! Без жалости! Кровь на лице на время любого парализует.

Можно ударить в кадык или пальцем в глаз – это тоже отличные способы вывести мужика из строя. А вот куда не следует бить, так это в грудь или в челюсть. Если, конечно, это не удар пяткой в прыжке с разворота. Но вы ведь обычные девчонки, а не киношные спецагенты. Поэтому в первом случае противник только ухмыльнется от вашего тычка в корпус, а во втором – пожалейте свои красивые пальчики, его челюсть крепче. Еще неплох удар носком под колено. Особенно если на вас закрытые туфли или тяжелые ботинки.

В любом случае при опасности бейте первой, не тушуйтесь. Это главный залог успеха в схватке с сильным полом. Когда ублюдок вас сграбастает или, того хуже, саданет кулачищем, зубы и ногти уже не помогут. А ваш визг его только распалит.

Примерно так меня и учил Кирилл Коршунов. Все удары оказались чрезвычайно просты, я их усвоила быстро. Теорию отработала на нем и безумно смеялась, ведь каждый раз он дергался и прикрывал руками самое драгоценное, хотя знал, что я не ударю по-настоящему.

Теория теорией, а без практики никуда. «Экзамен» я с блеском сдала поздним вечером около пивной. Ну не виновата я, что мини-юбка для пьяных самцов – повод распустить грязные ручищи!

Барсук заглядывал к нам в лес каждый второй день. Коршун что-то объяснял ему про мои корявые руки, пустую голову и убеждал, что требуется продолжить подготовку. Барсук кривился, его недовольство росло. Однажды утром он не стал слушать никаких отговорок, пихнул меня в машину и отвез в центр Валяпинска.

– Пора отрабатывать свою свободу. Запоминай. – Барсук объяснил, что и как я должна делать завтра утром, еще раз показал фотографию Марчука. – Выстрелишь два раза в грудь, а когда упадет – в голову. Бросишь пистолет и побежишь в условленное место.

К охотничьему домику мы вернулись в середине дня. Коршун сидел на пороге, жевал травинку и произнес единственное слово:

– Когда?

– Завтра, – так же коротко ответил Барсук.

Как только он уехал, Кирилл сунул мне пистолет и пару запасных обойм.

– Нужен еще один урок. – На этот раз мы остались на знакомой поляне. – Попасть в безоружного нетрудно. Сложнее стрелять в вооруженного человека. Противник может передвигаться, прятаться, залечь в укрытие, но как бы он ни исхитрялся, для точного выстрела ему надо зафиксировать руку и выставить ее. В этот момент ты должна вывести его из строя.

– В меня будут стрелять?

– Всякое может случиться. Давай тренироваться. – Кирилл поднял короткое полено. – Это рука твоего противника. Ты должна в нее попасть, как только увидишь.

Коршун бегал по поляне, падал в траву, прятался за деревья, высовывался из-за угла и каждый раз, то в одну, то в другую сторону выбрасывал вытянутую руку с поленом. Сначала я боялась его задеть и долго целилась. Он ругался, злился и несколько раз пальнул у меня над головой. Тогда я стала стрелять, не раздумывая. Ствол пистолета был продолжением моей руки и сам находил цель.

– Закончили! – крикнул Кирилл, когда пуля в очередной раз выбила у него полено. Он подошел ко мне. Грустные глаза вдруг стали требовательными. – Ты должна выжить, Светлая. Тот, в кого ты будешь стрелять, наверняка заслуживает смерти. Но есть и другие люди. Убить человека легче, чем наказать. Не убивай невинных. Даже если это осложнит твою задачу.

– Я никого не хочу убивать.

Сердце сжалось и заныло. Я вспомнила Колю-большого и Колю-маленького. Их больше нет. По моей вине. Я пробормотала:

– Не хотела…

– Уже поздно, – сказал Кирилл, опустив глаза. Я не знала, говорит ли он про наступивший вечер или про мою сломанную жизнь. – Называй это ликвидацией или заданием. Как будто мы на войне.

– Но здесь же не война.

– Здесь хуже. – Он обнял меня за плечи. – Тебе надо выспаться, Светлая. Завтра предстоит тяжелый день.

Наутро Барсук на рыжей «копейке» отвез меня к центральной площади Валяпинска.

51

– Сегодня переночуем здесь, это безопасное место, – объявила я Субботину, показав на низкий замшелый домик, притулившийся к скале.

– А завтра?

Я вспомнила жуткое содержание писем профессора Корнеева. А будет ли у девятнадцатилетнего парня «завтра»? Он даже не предполагает, какой кошмар его ждет.

– В рюкзаке есть продукты, фляжка коньяка и шоколад, – бодро сказала я. С любого вопроса мужчин проще всего переключить на тему еды и выпивки.

– Коньяк? Какой?

– Французский. Но его немного, а шоколада достаточно. Ты любишь горький?

– Я любой люблю, – прозвучал честный ответ из интернатского детства.

Если предстоит долгое ожидание клиента, я всегда запасаюсь горьким шоколадом. Он помогает сохранить силы и концентрацию. Главное, на месте лежки не оставить фантиков. Для въедливых сыщиков я раскидываю окурки, которые собираю предварительно на любой остановке. Пусть эксперты репу почешут.

Николай зарылся в рюкзак. Фляжку в кожаном чехле он нашел быстро.

– Я глотну?

– Под колпачком рюмки.

После умопомрачительного побега из взорванного дома новичку необходим легкий допинг. Моя нервная система к таким приключениям привычна. Нет выхода – взорви ситуацию! В прямом или переносном смысле, и выход появится. Это еще одно правило моей профессии. На этот раз о реальном взрыве позаботился противник, а мы лишь воспользовались возникшей неразберихой.

Мы выпили из металлических рюмочек, больше похожих на наперстки.

– Будет что вспомнить на старости лет, – крякнул солдат.

Я отвела взгляд от порозовевшего лица Николая. Это был тот случай, когда пушистые фразы ранят больнее осколков. Бедный юноша, ни мне, ни тебе старость не грозит. Да и сожалеть о нашей смерти никто не будет. Разве что Пифик когда-нибудь вспомнит тебя и свою неугомонную хозяйку. Я весело подмигнула черепахе и выпустила животное на каменистую поляну. Пусть разомнет конечности. Растительности здесь мало, опасаться нечего, да и он уже бит жизнью – что попало не заглатывает.

А в первый раз, когда мы с Пификом наслаждались загородной прогулкой, он хрумкал всё, на что натыкался. На следующий день Пифик сник, стал вялым и равнодушным. Через несколько дней я забеспокоилась. Он угасал. Поиск в Интернете подсказывал острое отравление, а методов лечения найти не удалось. Зато нашлась страничка главного герпетолога Московского зоопарка. Смотреть, как мучается любимое существо, стало невыносимо, я позвонила и записалась на прием.

Нас встретил словоохотливый добродушный дядечка с опрятной бородкой. Наверное, так выглядел доктор Айболит лет в сорок. Он осмотрел Пифика и взвесил его, бесцеремонно положив спиной на весы. Пока беспомощное животное дергало лапой, проявляя недовольство, я узнала, что моему любимцу около четырех лет, он действительно мальчик и очень болен. Побеседовав и пролистав атлас растений, мы установили, что причиной отравления послужили цветы дельфиниума. Герпетолог выписал три вакцины и выдал сложный график уколов, рассчитанный на десять дней.

«Внутримышечно. Не промахнетесь», – успокоил врач, будто речь шла о ягодицах теленка. Заметив мою растерянность, он наполнил вакцинами инсулиновые шприцы и сделал первый показательный укол под кожу бедра. Хорошо, что черепахи возмущаются молча, у меня бы сердце разорвалось от его вопля.

В последующие дни я подкрадывалась к Пифику сзади, чтобы успеть ухватить его за плечо, бедро или хвостик, пока он не скроется под панцирем. Я объясняла ему целесообразность жестоких процедур, и суровый взгляд черепахи день ото дня оттаивал. Через две недели он превратился в прежнего бестолкового непоседу.

– Тут еще ампулы и шприцы, – вернул меня к действительности Николай, разбиравший рюкзак.

– Не разбились?

– Нет. Почему ты их не выбросила?

– Один раз с их помощью мы уже узнали правду.

– Правда… Она всегда достается дорого.

– Неизвестность хуже.

Я перебрала химический арсенал, прихваченный из подземной лаборатории. По одной ампуле каждого вида, включая ту, что вкололи Николаю. Прочтя переписку Доктора с профессором, мне стал понятен тот ужас, с каким биолог смотрел на Субботина, но я его не разделяла. Когда знаешь, что срок, отмеренный тебе, вот-вот пройдет, все страхи становятся мелкими и несущественными.

– Мне надо вернуться в город, – решила я, взглянув на часы.

– Зачем? Мы еле вырвались оттуда.

Я не стала объяснять, что приехала в город своей юности не ради того, чтобы вытряхнуть из садиста информацию о секретных ампулах. Помимо необычного заказа меня привела сюда слепая материнская вера, проснувшаяся при упоминании Валяпинска. Много лет я жила с вечной занозой в сердце, которая то отпускала боль, то справедливо мучила. Но раз судьба привела меня в Валяпинск, я обязана узнать правду о том дне, когда Мир Рухнул. Для полноты картины мне не хватает нескольких важных деталей.

– Я съезжу в город и вернусь.

– Тогда я с тобой.

– Нет. Ты остаешься здесь. Отдыхай спокойно. Кроме меня, это место никто не знает.

«А тот, кто знает, забыл», – надеялась я.

– А Коршунов? Ты говорила о нем.

– Его уже нет… Я оставлю тебе телефон и в случае чего позвоню.

– В случае чего?

Мы смотрели друг на друга, и я ощущала его нешуточное волнение. Не за себя, а за меня! Позабытое чувство мужской заботы обрадовало и напомнило, что я все-таки женщина. Я не удержалась и весело потеребила Николая по макушке, поймав себя на мысли, что точно так же заигрывала когда-то с мужем.

Я смутилась, отвела взгляд и поблагодарила:

– Спасибо тебе, Коля.

– За что? – Как и все мужики, он не понимал тонких материй.

– И позаботься о Пифике… в случае чего.

На этот раз он не стал переспрашивать. Подобные просьбы делают мужчин сильнее. Я поспешила уйти, пока он рос в собственных глазах.

Спустившись к джипу, припрятанному в трех километрах от убежища, я решила сменить раскраску МЧС на надпись: «Прокуратура Российской Федерации». У меня даже имелся соответствующий мундир. Но поленилась и передумала. В конце концов, оранжево-черные полосы МЧС меня исправно выручали.

Спустя полчаса я остановилась у большого кладбища на окраине Валяпинска. Где-то здесь похоронена непутевая и влюбчивая Ирина Жаркова, а возможно и Кирилл Коршунов, который остался один против своры бандитов и спас мою жизнь ценой собственной. Я обязательно отыщу их могилы и поклонюсь им, но сегодня я пришла ради другого человека. Нет, меня не терзает совесть, это не продажный мэр Марчук. Его похоронили с шумными почестями на старом купеческом кладбище практически в центре города. Так уж получалось, что мои клиенты находили покой в престижных местах. Денежные мешки, крупные чиновники и бандитские авторитеты не хотели селиться рядом с простолюдинами даже после смерти.

Я вошла на кладбище через главные ворота. На мне была собственная куртка, я не прикрывала лицо очками или бейсболкой. В этом месте не хотелось маскарада. Руки прижимали к груди охапку мокрых хризантем. «Дочка, ты стебельки обломай, когда на могилку положишь. Умыкнуть могут», – предупредила старушка, продавшая мне цветы.

Кладбище закрывалось. Я прошла мимо павильончика администрации, решив, что сама отыщу могилу. Ноги вывели на так называемую «аллею Славы», где хоронили за счет военкомата. Вместо солидных памятников и простых крестов здесь над могилами торчали стандартные пирамидки со звездами. Первые, достаточно редкие, датировались шестидесятыми годами, когда кладбище только открылось. Я удалялась от главной аллеи, и даты смерти стремительно приближались к сегодняшним временам. Девяностые годы подарили частокол облезлых звезд.

Я нашла нужный год и замедлила шаг. Глаза тревожно прощупывали надписи на обелисках. Вот она! Родная фамилия едва различалась на заросшей могиле. Я наклонилась и раздвинула бурьян. Мое сердце остановилось.

На обелиске вместо одного имени чернели два.

Одинаковые!

52

– Почему так долго? – возмутился полковник Барсуков, услышав в трубке голос майора Звягинцева.

– Вернуться на службу пришлось не только мне, но и сотруднику сотовой компании. Я не хотел привлекать новых людей.

– Ладно, докладывай.

– Нужный вам абонент зафиксирован к северу от города, километрах в тридцати-сорока.

«Ишь ты, вам, а раньше говорил нам!» – заметил полковник. Он давно убедился, что самые толковые специалисты терпеть не могут сверхурочную работу. А вот тупые и недалекие охотно демонстрируют служебное рвение, часами протирая штаны.

– Где это? – пробурчал Барсуков.

– Базовая станция находится на трассе между Калиновкой и Егорьевцем.

– Мобильник что, движется?

– Пока у нас нет динамики.

– Ну, так обеспечь эту чертову динамику!

– Если часто посылать сигналы, абонент может обнаружить слежку. Возможно потрескивание соседних электронных устройств, телефон быстрее разряжается, – начал нудное объяснение майор.

– Слушай, Звягинцев, ты мне дурака не включай. Я же сказал, учту твое усердие. Учту! – и перед тем как отключить связь, он рявкнул: – Работай!

С нервным оскалом Барсуков взъерошил волосы. Светлый Демон покинула город. Куда? Зачем? Как ей удалось, черт возьми, проскочить сквозь многочисленные посты? В сознании полковника возник ее сегодняшний взгляд в объектив микрокамеры в прихожей мини-отеля. В тот момент он поежился, вспоминая давнюю стычку, когда чудом остался жив. Ни о чем другом он тогда не думал. Он видел только ее холодные глаза. А ведь мелькнуло еще что-то!

Полковник зашел в свой наблюдательный пункт. Отыскал нужную запись. Вот Светлый Демон сняла черную кепку, и вновь взгляд с экрана буравит его. А вот она отвернулась и шагнула к электрическому щитку. Стоп! Полковник увеличил застывшую картинку.

На ней черная куртка. На плечах видны звездочки. Это погоны! И кепка была с кокардой! Полковник вернулся к началу эпизода. Это фуражка! Вот так дела. Киллерша в форме капитана МЧС!

Как же он не учел, что Светлый Демон склонна к перевоплощению. Она выбрала эффективное решение. Милиционеры ищут гражданскую женщину и не обращают внимания на офицеров силовых ведомств. Она утерла нос всему управлению! Спасибо за науку. Но, как говорится, еще не вечер. Она – одиночка, а за ним – система!

Начальник УВД вернулся на рабочее место, приосанился и приказал дежурному подключить его к общей связи. Дождавшись исполнения, он четким голосом продиктовал срочное распоряжение всем постам и патрульным экипажам.

53

«Надежда, которая долгие годы теплилась в ее сердце, погасла, как уголек под проливным дождем». Писатели любят подобные красивости.

Со мной всё обстояло не так. Я, прежняя, умерла в тот день, когда Мир Рухнул. Я, новая, родилась после выстрелов в элегантный костюмчик самодовольного мэра. Рождение всегда сопровождается болью, а порой и смертью. Год и три месяца между этими событиями кто-то другой – не я! – пребывал в аду. Во мне новой не осталось ничего от прежней. По крайней мере, я так считала много лет.

Но вот недавно, собравшись в Валяпинск, я обнаружила внутри себя потайной чуланчик. И неосторожно открыла заколоченную дверцу. Маленький кусочек прежней Светы, сохранившейся в нём, взволнованно затараторил: «А вдруг он выжил? Ведь тела так и не нашли. Чудеса бывают. Ты верь и ищи! Твой сын жив». С тех пор этот голос не давал мне покоя. И я вернулась сюда из-за него.

На кладбищенском обелиске я увидела два родных имени: Николай Демьянов и Коля Демьянов. Отец и сын были похоронены в одной могиле. Их годы смерти совпадали. Николай погиб молодым, как и большинство на этой аллее. А у Коленьки разница между датами составляла ужасно мизерные девять месяцев.

Вот я и нашла вас. Проклятый чулан со старьем можно замуровывать.

Я не помню, когда плакала в последний раз. Теперь знаю. Стебли цветов, недавно вынутых из ведра с водой, казались сухими по сравнению с моими щеками. Я положила на могилу двадцать две хризантемы. По числу месяцев, когда была счастлива девушка-сирота по имени Света Демьянова.

Не помню, как покинула кладбище. Хотя главное и самое страшное прояснилось, без ответа остался еще один вопрос из прошлого. И я решила идти до конца.

В город я въехала в форме капитана МЧС, старательно наклеив усы. Пока что вызывающий прикид меня не подвел.

Где-то рядом заиграли колокола. Такого в Валяпинске моей юности не доводилось слышать. Я остановилась, приоткрыла окно. Жилые дома загораживали обзор, звон, как и подобает, шел сверху.

…Лет пять назад, в период особой тоски, вот так же я сидела в машине и слушала колокольный звон, раздававшийся из-за старинной кирпичной стены. Был унылый осенний день, когда уже опала листва, под ногами хлюпает грязь и еще не выпал снег. Я уже часа два сидела под стенами женского монастыря, не решаясь войти. Зачем я сюда приехала, я сама себе не могла объяснить. Хотелось и поговорить, и помолиться, а может, вообще отринуть неправедную жизнь и остаться в духовной обители навсегда.

Конечно, это была утопия. Я не помнила, чтобы меня крестили. За всю жизнь в храм я заходила дважды, и то – следя за клиентом, а как ведут себя в монастыре, совершенно не знала.

Звон монастырских колоколов стих. Из ворот потянулись прихожане, многие рассаживались по дорогим машинам. Мне показалось, что ворота скоро закроют, и я поспешила внутрь. Ноги вывели меня к главному собору. На стертых ступенях я столкнулась с двумя монахинями в черных одеждах. На груди старшей из них поблескивал золотой крест.

– Без платка не следует входить в храм Божий, – сказала та, что с крестом. Она мирно изучала меня, а молодая спутница смотрела осуждающе.

Конечно же, у меня был платок. Я недолюбливаю дамские сумочки, они сковывают руки, их можно потерять в случае бегства, а это – ворох улик. Я ношу сумочку, если требует имидж. Какая же дама на каблуках без этого пухлого довеска. В остальные дни предпочитаю просторную одежду с многочисленными карманами. Я шлепала себя по бокам, рылась за пазухой и шифоновый платок, уместный больше на пляже, нашла не сразу. Что-то в моей растерянности тронуло пожилую монахиню.

– Какая печаль привела тебя к нам? – спросила она.

Если бы монахиня произнесла любое другое слово, я развернулась бы и ушла, но «печаль»… Она попала в самую точку. Я набрала воздуха, чтобы ответить, и застыла. Глаза косили на ту, которая осуждала.

– Иди, сестра, – вновь угадала мое настроение пожилая монахиня, обратившись к молодой.

– Хорошо, матушка.

Здесь каждая обретает мать, позавидовала я, и все между собой сестры. У меня никогда не было ни той, ни другой.

– Что грызет тебя? – спросила матушка, когда мы остались одни.

– Я убивала людей, – выпалила я. – Мне за это платили.

Повисла тишина. Ее лицо не изменилось. Ни осуждения, ни сочувствия. Мудрые глаза наполнены вниманием. Она спросила:

– Ты думаешь, что это ты вершила судьбы людей?

Я молчала.

– Ты думаешь, если бы отказалась, они остались живы?

Я окончательно растерялась. Я была готова услышать нотации о грехе и спасении души, требование раскаяться и помолиться, но вместо этого матушка произнесла слова, которые меня потрясли:

– Запомни раз и навсегда. Случайной смерти не бывает.

Монастырь закружился вокруг меня. Стены, купол, палаты, клочки разорванного неба. А ветер нашептывал: «Случайной смерти не бывает. Не бывает, не бывает…» Меня накрыло странное утешение. Может, оттого я так метко стреляю, что мою руку направляет неведомая сила.

Матушка не повела меня в храм и не посоветовала молиться. Она сделала лучше – подарила мне черепаху.

– Тебе надо о ком-то заботиться. Сама не заметишь, как станет легче. У нас живет черепаха, ее потеряла здесь маленькая девочка. Это самец. Мы назвали его Елпидифор. Возьми его себе.

Матушка протянула коробку. Я достала изнутри несуразную животинку, готовую в любой момент исчезнуть под панцирем от мирской суеты. Сначала Елпидифор прятался, потом высунул шею и долго рассматривал меня черными глазами-бусинками.

– Пифик, меня зовут Света, – представилась я.

Он недовольно задвигал в воздухе ножками, намекая, что не птица. Я ему завидовала. В детстве мне очень хотелось иметь собственный домик, в котором можно легко укрыться от неприятностей.

– А если девочка вернется за черепахой? – забеспокоилась я.

– Она уже была здесь. Ей купили щенка.

Так у меня появился друг, который умел слушать…

Я припарковала машину у вокзала в том месте, откуда неплохо просматривались железнодорожные пути. Спасительная форма капитана МЧС отдавала гарью. Частички взорванного интерьера разрушенного коттеджа накрепко засели в толстой ткани. Я приоткрыла окно.

Как там Доктор? Выжил? Или он один из тех, кого сегодня небеса призвали на суд Божий. «Случайной смерти не бывает», – вспомнились мне слова игуменьи монастыря. Наверное, так и есть. В скором времени настанет и моя очередь.

В рации, настроенной на милицейскую волну, обычный треп сменился голосом со стальными нотами. Большой начальник отдавал приказ. Для пущей убедительности он представился. Я увеличила громкость. Так вот как звучит сегодня заматеревший Барсук! Большие звезды на погонах неизменно увеличивают талию и придают металл голосу. Любопытно, полковник откликнется на прежнюю кличку? Помнит ли он обманутую девчонку, которую пытался убить?

Ответ прозвучал немедленно. Услышанный приказ напрямую касался меня. Мой маскарад раскусили. Начальник УВД накрутил нерадивых подчиненных. Теперь вся милиция города будет с особым рвением разыскивать опасную преступницу под личиной стройного капитана МЧС. Надо срочно переодеться.

Я потянулась через сиденья в багажник, не желая светиться на площади. На вокзале всегда дежурят ушлые милиционеры. Краем глаза я заметила движение за окном и с ужасом поняла, что времени на смену имиджа не осталось.

54

Послышался затихающий перестук колес. На платформу перед вокзалом въехал московский поезд. Стоянка по расписанию – десять минут. Мне предстояло действовать в условиях жесткого цейтнота, даже не переодевшись.

Я вышла из машины. Мне казалось, что черная куртка капитана МЧС превратилась в оранжевый балахон с кричащей надписью: «Хватайте ряженую!» Стараясь сохранять спокойствие, я обогнула здание станции. Седьмой вагон как назло остановился в свете фонарей напротив главного входа. В дверях вокзала маячила пара сотрудников постовой службы. Я дождалась, пока они отвлеклись на двух нетрезвых шумных пассажиров, и проскочила к грудастой проводнице, маячившей у вагона. Прозвучал условленный пароль. Проводница не удивилась и завела меня в служебное купе. Я перевела дух и приступила к решающей фазе рискованной операции.

Бедная женщина ничего не успела понять. Приставленный к горлу нож парализовал ее волю. Она застыла с открытым ртом и выпученными от страха глазами. С любым на ее месте случилось бы то же самое, даже с накачанным мужиком. Я только что благодарила ее, и вот – такой поворот. Я сдернула с проводницы китель и толкнула на сиденье. Рука полезла за пластиковыми петлями. В последний момент я постеснялась связывать невинную перепуганную женщину.

– Потерпи, хорошая. Веди себя тихо, и скоро всё закончится. Только не шуми, а то я вернусь!

Куртку МЧС я бросила на багажную полку и облачилась в китель проводницы. В кармане, как и следовало ожидать, нашелся сотовый телефон. В другом позвякивала тяжелая связка ключей. Я набрала номер пункта милиции на вокзале.

– Помогите, меня ограбил хулиган с ножом, – захныкала я. – Седьмой вагон, я проводница. Он был один.

При вызове милиции нужен расчет. Скажете – напал пьяный, они замучат вас вопросами: а что, а как, а сами-то вы трезвы? Сообщите о вооруженном преступнике – начнут докладывать по инстанциям, выпрашивать на помощь ОМОН. А одиночка с ножом, обидевший беззащитную женщину, – лучший повод отличиться по службе.

Три милиционера притопали быстро. Я встретила их в тамбуре в порванном кителе и мокрыми от воды щеками.

– Он забрал мои деньги и побежал туда. Быстрее! – я растирала вымышленные слезы и показывала на соседний вагон.

– Как он выглядел? – спросил тот, кто был мне нужен.

– Невысокий кавказец с перочинным ножом.

Слова «невысокий» и «перочинный» их обрадовали, а «кавказец» раззадорило. Двое тут же загромыхали по межвагонному переходу. Того, кто был мне нужен, я остановила, вцепившись в плечо.

– Подождите, посмотрите сюда, – попросила я.

Он послушно глянул в нерабочую дверь тамбура. Его напарники скрылись. Дальше притворяться не имело смысла. Я стукнула милиционера по затылку тяжелой связкой ключей и выпихнула обмякшее тело между путями.

55

– Абонент остается в зоне действия той же станции, – бесстрастно доложил Звягинцев. Еще утром майор проявлял недюжинный энтузиазм в решении нестандартной задачи, а сейчас его подмяли усталость и равнодушие.

В отличие от подчиненного начальник УВД не мог позволить себе подобной апатии. Пока сохраняется угроза его городу, он будет действовать, используя все средства.

– Сколько времени прошло? – спросил Барсуков.

– Тридцать минут.

– Продолжай с тем же интервалом.

Геннадий Барсуков взглянул на карту.

Что делает Светлый Демон в сорока километрах от города? Сломалась на трассе или зависла в придорожном кафе? Надо послать толковый патруль, пусть проверят. Хотя базовая станция означает лишь круг диаметром в тридцать километров. Впрочем, там гористый рельеф, и зона приема должна быть поменьше. Скорее всего, солдатик по-прежнему с ней, иначе бы он попался. Почему она нянчится с никчемным человечишкой? А может, у Субботина в этом районе живут знакомые?

Полковник в который раз извлек из стола тонкую папку с информацией на четырех солдат, которых он нанял для охраны лаборатории. В современную армию редко попадают благополучные дети, по крайней мере, в батальон, затерянный в уральских лесах. А вот тех, за кого никто не заступится, в здешних частях хоть пруд пруди. Из подобных доверчивых бедолаг полковник и выбрал охранников.

Зашуршала бумага, пальцы извлекли нужные листки. Николай Субботин. Круглый сирота с обычной биографией. Детский дом, школа-интернат, армия. Если не вернется по месту призыва, никто и не хватится. Тем более его единственный дружок Александр Глынин уже в земле. Оба из одного интерната, который расположен в доброй тысяче километров от Валяпинска. Это хорошо. Среди местных у них не может быть знакомых.

Хотя…

Барсуков уже хотел убрать бумаги, как взгляд натолкнулся на адрес детского дома. Это же в соседней области, прямо на границе! Интернат далеко, туда мальчика перевели в семь лет, а детский дом, где он воспитывался до этого, рядом. Родители неизвестны. Фамилию дали в детском доме при поступлении. Субботин! А дата рождения…

Полковник заскрипел зубами.

Не может быть!

56

– Привет, старина! – Я как следует встряхиваю старшего сержанта патрульно-постовой службы, чтобы он пришел в себя после удара по голове и падения из вагона.

Слышится мычание. Уже неплохо. Я шлепаю его по щекам. В глазах появляется осмысленное выражение. Пора. Две петли накрепко цепляют руку мента к вагонному поручню. После секундного колебания я привязываю вторую его руку к рельсу. Он становится похож на перекошенного пьяницу, распахнувшего кривые объятия.

– Кто ты? – пучит сержант глаза.

– Тебя в милицию Барсук взял? За исполнительность?

– Ты кто?

– А ты туповат. Поэтому и не выслужился. Придется напомнить. Ты приехал за мной вместе с Ириной Жарковой, на мотоцикле. Отвез в общежитие. Я была с маленьким ребенком. Вспоминаешь?

В его физиономию будто впивается пчела. Он дергается, пытается отстраниться.

– Как?.. Как ты меня нашла?

– Память – хреновая штука, старик. Я вспомнила твой длинный нос и имя Гера. Ведь это означает Георгий? Дальше просто. Ты любишь фотографироваться в форме и выкладывать фотки в «Одноклассниках». Там-то я узнала твое место службы и фамилию, старший сержант Караваев.

– Развяжи, сука.

– Как тебя звала Жаркова? Гера-Геракл? Так она нахваливала твое достоинство? А ну-ка дай мне его. – Я вцепилась в мошонку, безжалостно сдавила яички. Нет лучшего способа общаться с ублюдком, когда требуются быстрые ответы. – Еще я разговаривала по телефону с девчонкой, которую вот тут на вокзале в дежурке месяц назад вы поимели хором. Она обратилась к вам, потому что ее обокрали. У нее не было документов, и вы потешились. А потом в награду вернули паспорт. А ведь он у вас был с самого начала? Отвечай!

– Да. Паспорт скинули.

– Ты узнал, что она из интерната, и изнасиловал ее первый. Ты и раньше интернатских девчонок за людей не считал.

– Что тебе надо? – мычал Караваев.

– По-моему, тебя Жаркова перехваливала, сморчок занюханный. – Я безжалостно сжала пальцы.

– Отпусти!

– Это вначале для Жарковой ты был Гераклом. В последний год она дразнила тебя Караваем. Так?!

– Ммм, да!

– Я разгадала ее последние слова.

– Какие слова?

Долгие годы я была уверена, что, падая в реку, Жаркова выкрикнула «Это кара!» – то есть возмездие. Всё, что произошло со мной в тот день, когда Мир Рухнул, она устроила, чтобы наказать меня за отнятого жениха. Но недавно во сне я в деталях увидела эту ужасную сцену и услышала ее предсмертный крик по-другому: «Это Ка-ра-вай!» Я проснулась и не могла понять, о каком каравае меня предупредили? И тогда я вошла в социальные сети. Я почти никого не знала из выпускников валяпинских школ, но эту носатую рожу на фотографии вспомнила сразу. Милиционер стоял у входа в комнату милиции при железнодорожном вокзале. Он чувствовал себя местным царьком. Георгий Караваев. Гера Каравай!

– Ты видел меня, когда я стояла на обрыве с ребенком? Ну!

– Да-а-а.

– И что ты сделал?

– Я не трогал тебя!

– Ты же мог спасти девчонку, которую обманул!

– Ты сама. Сама!

– Вместо этого ты крикнул! Что?

– Чтоб ты сдохла, сука!

– Сука – это мать щенков. Этим словечком меня не проймешь. Даже в тот день! Ты хотел увидеть триумф своего плана. Говори, как было дело!

– Это была шутка.

– Что?! – Наверное, я слишком сцепила пальцы и дернула кисть. Его глаза лезут на лоб. Я ослабляю хватку. – Рассказывай быстро, подонок!

– Ирка меня достала. Она цеплялась за меня, а сама хотела вернуть твоего мужа. Она говорила только о нем и о тебе. Она мне смертельно надоела своим нытьем, и я предложил ей соблазнить Кольку Демьянова, хотя бы для видимости. Она бы ласкалась с ним, а я в это время привез тебя, чтобы ты увидела измену. Ты же чокнутая, помешана на семье и преданности, тебя бы это убило.

Он осекся, сказав неосторожное слово, и сморщился в ожидании боли.

– Говори! – требую я.

– У Ирки ничего не получилось. Коля не поддался. Но она вцепилась в эту идею и хотела вас рассорить. Тогда я вспомнил про Барсука. Он ходил к твоей подруге, а со спины, да еще в темноте, напоминал его.

– С Леной был Барсуков?

– Да! И он был в курсе нашего плана, занавесил окно, но не закрыл дверь! А твоего благоверного я позвал для перевозки мебели. Но никакой мебели не было! Мы усадили его в общаге пить пиво, и я подбросил в комнату Ленки его куртку!

– Сволочь!

– Отпусти меня, я всё сказал.

– А Лена? Она тоже была заодно?

– Нет. Бабы дуры, им не понять красоты замысла.

– Красоты?!

– Это была только шутка!

– Ах, шутка. Ты тихо посмеивался, когда я потеряла голову. Ты ржал, когда я не в себе стояла у обрыва. А чтобы совсем стало весело, ты подтолкнул, крикнул в спину что-то мерзкое!

– Я не хотел.

– Сейчас я тоже пошучу. – Я убираю руку. – Слышишь? Поезд отправляется.

Его глаза, успевшие расслабиться, захлестывает новая волна ужаса. Он распят между вагоном, готовым тронуться, и неподвижным рельсом. Рука нервно дергает веревку.

– Бесполезно. Я умею вязать узлы.

Он пытается достать зубами до пластиковых петель.

– Не получится. Зубки сломаешь.

– Развяжи меня! Это убийство!

– А мне кажется – хорошая шутка. Я попробую смеяться. Ты громко смеялся там, на берегу, когда меня не стало? Когда погиб мой ребенок!

Поезд трогается. Веревка натягивается. Тонкие прочные петли впиваются в кожу. Руки демонстрируют максимальную растяжку. Сейчас затрещат суставы.

– Спаси!

В чужих мучениях смешного нет ни капли. Поэтому я стараюсь убивать безболезненно. В руке щелкает выкидное лезвие. Я смотрю в безумные глаза Каравая и замахиваюсь ножом.

57

Безотказный «кореец» уносит меня от вокзала. Я врубила мигалки и мчалась по улицам, не соблюдая знаков и светофоров. Милицейская рация безостановочно крякала о нападении на сотрудника милиции женщины в форме проводницы. Передавали приметы, по которым можно было схватить четвертую часть женщин от тридцати до сорока. Потом появилась более точная информация. Интересно, это Каравай так быстро очухался от пережитого ужаса?

Когда я замахнулась ножом, он уже мало что соображал. Лезвие перерубило натянутую веревку. Каравай упал и повис на пластиковых петлях, они резали его кожу, но не обрывались. Поезд протянул его несколько метров.

– Беги! У тебя есть шанс! – не выдержала я.

Крик подстегнул его. Караваю удалось подняться, пробежать и лечь животом на ступеньки удаляющегося вагона. Подонок, как чаще всего и бывает, выжил.

На выезде из города меня пытались остановить, перегородив дорогу. Пришлось расчетливо боднуть милицейскую тачку. На курсах экстремального вождения я занималась до тех пор, пока мне не предложили перейти в преподаватели.

Колеса быстро отмеряли километр за километром, отдаляя меня от Валяпинска. А память не отпускала. Туман времени рассеялся, а боль нет.

В тот день, когда Мир Рухнул, я видела в полумраке спину Барсука. И он знал об этом! Он так шутил на пару с Караваем. Для пущего эффекта беспринципные постановщики подкинули куртку моего мужа. Они предвкушали горючие женские слезы. Как в мультфильмах: кого-то расплющивает грузовик, а зрители смеются. Но я не мультяшка, я живой человек! Как долго они насмехались над обманутой девчонкой? День, неделю, месяц? А Лена Баринова? Она была всего лишь статистом или активной исполнительницей? Она сказала, что ничего не знала. В принципе, я ей верю. В интернате шутили жестоко. Там мало было святого и запретного, но над семьей, даже вымышленной, не глумились.

Я вспомнила, как мчалась по этой же дороге на угнанных милицейских «Жигулях». На сиденье в подсыхающей крови валялся пистолет с теплым стволом. Я выстрелила из него пять раз. Два раза в мэра, два раза в Барсука, один в его напарника. Все пули достигли цели. Я навсегда запомнила эти выстрелы, как, впрочем, и все последующие, предназначенные для моих клиентов.

На поляне рядом с охотничьим домиком меня встретил настороженный Кирилл Коршунов. Я остановила милицейскую машину и тут же испугалась. А если и он в сговоре с Барсуком? От отчаяния я не могла сдержать слезы, пальцы вцепились в окровавленный пистолет. Одной рукой я размазывала сопли, другой целилась в единственного человека, которому доверяла.

Кирилл подошел и обнял меня. Я выронила пистолет и разрыдалась. Он гладил меня по напряженной спине, пока я не затихла.

Кирилл спрашивал молча. «Что случилось?» – прочла я в его глазах, когда он отстранился.

– Барсук хотел меня убить.

Он перевел взгляд на пассажирское сиденье в пятнах крови. Я покачала головой и ответила:

– Ты же учил не убивать невинных.

Он посмотрел на милицейскую машину, вздохнул. «Что будем делать?»

– Я хочу отмыться.

В тот момент у меня было стойкое ощущение, что я с головы до ног покрыта омерзительной липкой грязью. Кирилл меня понял, а может, даже предвидел мое состояние. Когда я вошла в дом, там уже была теплая вода. Я без устали драила тело, стирала одежду и, только переодевшись во всё чистое, почувствовала, что продолжаю жить. С тех пор после каждой отнятой жизни я возвращаю свою лишь после того, как тщательно отмоюсь. Это превратилось в ритуал.

Чистая и обновленная я вышла на нашу поляну. Подбородок медленно описал полукруг от плеча к плечу. Всё выглядело, как и прежде. Неслышный ветерок шевелил листья осин, солнце окрашивало изумрудом верхушки темных елей, перекрикивались невидимые птицы. Только я стала совсем другой.

– Они приедут сюда за тобой… Нам надо уходить, Светлая, – сказал Кирилл, покусывая травинку. По-моему, он тоже изменился.

«Нам» прозвучало обнадеживающе. Я не одна, нас двое. Если бы и он от меня отвернулся, я бы не выжила. Мы собрали самое необходимое, половину из которого составляло оружие и боеприпасы. Долго топали через лес, петляя и меняя направление. На закате Кирилл привел меня на труднодоступный утес к «гнезду Коршуна», заверив, что здесь нас не найдут.

Уже следующий день показал, что он ошибся.

58

Геннадий Барсуков с кислой миной переваривал очередной доклад подчиненных. «Пища» была отвратительной.

Светлый Демон бульдозером прошлась по Георгию Караваеву, который когда-то предложил устроить для нее небольшой спектакль. Представление, задуманное как комедия, закончилось трагедией. Для нее. Для них всё так и осталось удачной шуткой. Но сегодня пошутила она.

Барсуков поморщился. Этак обиженная зрительница и до него доберется. Ведь он запомнился ей не только голой задницей, он поучаствовал в следующей кровавой постановке. Кто ж мог подумать, что из обманутой девочки получится непревзойденная исполнительница самых сложных «заказов».

Сколько утихомиренных «клиентов» числилось на счету Светлого Демона, Барсуков не знал. Молва и журналисты наверняка приписывали ей больше, чем есть на самом деле. Издержки славы, как говорится. Но и официальных сводок было достаточно, чтобы понять, что имеешь дело с незаурядным исполнителем. Роман Витальевич Мосягин умело обломал юную Светлану Демьянову, заставил ее работать на себя, но не до конца разгадал сильный характер. Кирилл Коршунов натренировал девчонку в стрельбе до невероятных результатов, а старший лейтенант Барсуков не сумел остановить на взлете неуловимую ракету.

Вот и результат. Опасный и непредсказуемый.

Теперь она вернулась в родной город и копается в прошлом. Это сулило серьезные неприятности, но давало шанс, что его не шлепнут с помощью «оптики», а предварительно захотят поговорить. Что еще она хочет узнать? И главное. По чью душу Светлый Демон прибыла в Валяпинск?

Полковник глядел на карту с отмеченной базовой станцией, около которой зафиксирован телефон. Областная дорога, пронизывающая деревеньки, а вокруг заросшие лесом горы. Грибные и ягодные места, охотничьи угодья.

Охота! Мозг пронзила яркая молния воспоминаний. В бытность простым опером Барсуков не раз мотался в этом направлении. Там расположен охотничий домик, где скрывался Кирилл Коршунов. Бывший офицер спецназа, оставшийся не у дел, хранил в лесу оружейный арсенал и обучал братков стрельбе. Его Мосягин привлек и для обучения Демьяновой. Туда же она умчалась после покушения на мэра! И сейчас она там. И не одна! Если бы хотела покинуть Валяпинск, то поехала бы дальше. Нет, она засела в укрытии, чтобы переждать ночь и вернуться!

Барсуков в сотый раз за день сдвинул рукав на запястье. Девять часов до Катастрофы.

Он позвонил.

– Звягинцев, наша птичка на прежнем месте?

– Координаты абонента без изменений.

– Это хорошо. А теперь срочно свяжись с оператором и сделай следующее…

Затем Барсуков набрал Кондратьева:

– Виктор, возьми с собой десяток лучших ребят. Вооружитесь по-взрослому и ко мне. Остальным отбой. Поедем в лес, на охоту.

Третий звонок полковника достался Тархану.

– Тархан, твоих людей два раза обидела женщина. У них есть возможность отомстить. Я знаю, где она.

Геннадий Барсуков не стал бы полноправным хозяином города, если бы не привык подстраховываться. Грязные дела надо делить на всех. Ему достаточно забрать жизнь солдата-сироты. Смерть Светлого Демона лучше списать на иногородних милиционеров.

На станции в поезде она действовала одна, а телефон оставался за городом, продолжал рассуждать начальник УВД. В машине МЧС, протаранившей патруль, заметили только водителя. Она промчалась через город, а телефон не двигался. Две цели разделились! Субботин ждет ее в лесу! Без Светлого Демона он легкая добыча.

Полковник вспомнил, что приказал послать толковый экипаж на проверку трассы в районе базовой станции.

А ведь ее можно опередить!

Он связался с патрульной машиной, объезжавшей придорожные кафе.

– Старший лейтенант Елизаров, – откликнулась рация.

– Старлей, говорит Барсуков. Хочешь стать капитаном? – Полковник объяснил, как добраться до бывшего убежища Коршуна, и дал последний наказ: – Там прячется Субботин. В переговоры не вступать. Патронов не жалеть. Всё ясно?

– Так точно.

– Действуй! Капитан.

59

Патрульная машина, которую я боднула на выезде из Валяпинска, удачно перегородила дорогу. Мне удалось оторваться от погони. Конечно, успех был временным. Менты наверняка сообщили приметы моего автомобиля в поселок, который будет через пятнадцать километров. Там уже готовятся к жаркой встрече.

Я помнила здешнюю местность и свернула с трассы, чтобы объехать поселок по грунтовке через ферму. Рация на милицейской волне продолжала крякать, но связь была неустойчивой. В какой-то момент я уловила: «в лесу… Субботин… патронов не жалеть».

Они вычислили Николая! Вот и настало то «в случае чего», которого я опасалась. Накаркала, как говорится! Мобильник проводницы оставался у меня, я вытащила его, чтобы предупредить Субботина об опасности. Он не справится один, ему надо срочно покинуть домик. Я натыкала цифры, послала сигнал и обнаружила, что сеть не работает. Промчалась несколько километров, вот поселок, здесь должна быть связь! Повтор номера – опять безрезультатно! Я швырнула бесполезную трубку. Не оставалось сомнений, что менты сработали оперативно и заблокировали сим-карту проводницы.

Я вернулась на шоссе и больше не таилась. На удивление не встретила ни одного поста. Это плохо! Все патрули уже в лесу. Их главная цель – девятнадцатилетний мальчишка! Успею или нет?

Наконец показался нужный съезд в лес. Под колесами затрещали ветки и шишки, машину раскачивало в вымоинах. Отбросив осторожность, я стремилась подъехать поближе к тайному «гнездышку Коршуна». Но вот впереди сплошная чаща. Пора выходить.

Я скинула китель проводницы с вытачками на груди под «дыньки-колхозницы», вспомнила о бедняжке. Никогда не завидовала женщинам с большим бюстом. То, что для мужиков удовольствие, для нас дополнительная проблема. Вечно таскай эту тяжесть, задыхайся в жару, бретельки лифчика трут, а если приходится бегать и прыгать, как в моей профессии, вообще караул! Мне повезло, я стройная худышка и, должна заметить, не испытываю недостатка в мужском внимании. Веди себя как красавица, и самцы попрут, как мухи на г… О господи, как пчелы на мед.

Я накинула удобную куртку, сунула в карман то, ради чего встречалась с проводницей, и не стала маскировать автомобиль. Ночью в лесу случайные люди не ходят, а если появятся «неслучайные», мало надежд, что их целью будет ограбление или угон. Я ограничилась незаметными индикаторами на двери и капоте.

Предстояло пройти несколько километров по ночному лесу. Такие задачи меня не пугали. Толковый Посредник снабжал меня любым оружием и устройствами, а порой сам подсказывал, что мне может пригодиться. Я нахлобучила на лоб французские очки ночного видения, подождала, пока адаптируются глаза, и пошла привычным широким шагом. В отличие от дневного перехода приходилось чаще вертеть головой, чтобы компенсировать недостаток периферийного зрения.

Я шла около получаса и всё это время думала о Николае Субботине. Электронные письма профессора Корнеева раскрыли ужасающую тайну ампулы VRA13. В ней содержался особый вирус из разряда бактериологического оружия. Им нельзя было просто отравить воду или распылить в воздухе. Для его доставки не требовались самолеты или ракеты. Он применялся иначе.

На первом этапе вирус обязательно должен попасть в кровь живого человека. С этого момента инфицированный организм становится бомбой замедленного действия. В первые дни зараженный человек не чувствует никаких изменений. Вирус имеет латентный период сто двадцать часов. В течение этого времени вирус живет и развивается в организме. Он трансформируется и переходит на следующую поражающую стадию.

Через пять суток человек, получивший дозу, превращается в источник смертельной опасности. Обновленный вирус начинает распространяться воздушно-капельным путем. Достаточно пройти рядом с зараженным человеком, и ты на первом этапе агонии. Ты тоже становишься разносчиком убийственной заразы. Вначале это похоже на очень сильный грипп. Первые сутки еще терпимо. Однако никакие лекарства не помогают, температура тела неуклонно повышается и уже на вторые сутки человек неизбежно погибает, успев заразить всех, кто соприкасался с ним.

VRA13 – оружие против мегаполисов. Не нужны террористки-смертницы, не надо распылять отравляющий газ, как в токийском метро. Достаточно на шестые сутки запустить десяток инфицированных вирусом в скученную подземку. Они поездят по разным линиям с легким покашливанием и неприметным насморком, и всё – многомиллионному городу грозит эпидемия современной чумы.

Профессор Корнеев еще в первом письме предупредил, что самый верный способ остановить смертельный вирус – это убить и сжечь инфицированного на первой стадии заражения. Жестоко, но эффективно.

Мне стали понятны поспешные действия Доктора с телом несчастного Глынина. Биолог работал с людьми, как с подопытными крысами, и уничтожил одного из них после неудачного эксперимента. А вот второй экземпляр сбежал.

Полковник Барсуков встревожился и санкционировал облаву на ничего не подозревающего безоружного солдата. Хозяин города раскопал в заброшенном подвале фармзавода «Ее Величество Смерть», и теперь проснувшаяся актриса в балахоне с косой ждет своего часа, чтобы выйти на широкую сцену. Кривая дама умеет поставить незабываемое зрелище и уже назначила время представления.

Не давал покой еще один вопрос. Почему Барсуков, уже зная масштаб грозящей опасности, не уничтожает остатки ампул? Для чего он их хранит? Или для кого? А если Тархан появился на стройке не просто так? Если он покупатель? Этот боевик, сначала прощенный и обласканный властями, а вскоре униженный и загнанный в угол, готов мстить всему миру.

Беспокойство за солдата подгоняло меня. А вот и заключительный подъем. Наш тайный домик уже рядом. Я обязана опередить патруль, ведь мне помогают очки ночного видения. С их помощью удобно смотреть вперед, но не под ноги.

Я оступилась и упала. И сразу меня пронзила тревога. Но не из-за падения. Перекатываясь через спину, я услышала глухую автоматную очередь. Стреляли из «калаша» внутри помещения. У меня нет такого оружия. А значит…

Я опоздала!

60

Старший лейтенант милиции Елизаров выглянул из-за куста.

– Ну что? – спросил он сержанта.

Тот с опаской заглядывал в мрачный домик. В свете звезд на полу просматривалось скрюченное тело.

– Кажется, готов. – Сержант только что по приказу начальника саданул веером пуль через окошко.

– Проверь.

Сержант шагнул внутрь, потыкал горячим стволом автомата в грудь лежащего человека.

– Готов. Не дышит.

– Оружие у него есть?

– Да. В руке держал, гад.

«В переговоры не вступать. Патронов не жалеть». Полковник Барсуков знал, о чем говорил. Его приказ выполнен. Старший лейтенант сдержанно улыбнулся, вспомнив об обещанных капитанских погонах. Ему не терпелось отчитаться.

– Я доложу.

Елизаров отошел в сторону, чтобы подчиненный не услышал официальную геройскую версию опасной схватки. Ради приятной новости он счел возможным позвонить всесильному шефу прямо на мобильный. Зазвучали гудки, Елизаров вытянулся. Как только Барсуков отозвался, неожиданно подбежал сержант.

– Я выполнил ваше задание, товарищ полковник, – докладывал Елизаров, делая страшные глаза на сержанта, чтобы тот сгинул. – Он труп.

– В кустах кто-то есть, – шептал сержант, озираясь на окружающую темноту.

– Уйди, – шипел Елизаров на подчиненного.

– Там, там, – сержант опасливо прятался за старшего лейтенанта.

– Что там еще? – выразил недовольство Барсуков.

– Какой-то шорох в лесу, товарищ полковник. – Глядя на перепуганного подчиненного, Елизаров струхнул еще больше.

– Он был один?

– Так точно.

– В засаду! И ждите подкрепления. – Полковник отключил связь.

«Подкрепления. Как на фронте. Чего доброго заставит вызвать огонь на себя». – Елизаров отступал в спасительную чащу, чувствуя, как шевелятся волосы на теле.

61

Я проклинала свою нерасторопность на чем свет стоит. Николая убили! Я опоздала! Не объяснила ему, как действовать в случае опасности. В кои-то веки могла спасти жизнь невинного человека, и вот… Что за злой рок преследует меня? Рядом со мной всегда смерть.

Я пролезла сквозь кусты, осмотрелась. Ствол пистолета, как третий глаз, прощупал каждую неровность на поляне и выступы на утесе. Никого. Низкая дверца в «гнездо Коршуна» была подозрительно приоткрыта. Внутри темно. Я подкралась, потянула створку на себя и заглянула внутрь. Очки ночного видения позволяли рассмотреть все уголки крошечного убежища.

То, что я там увидела, меня потрясло.

62

– Кого ты укокошил? – ревел Барсуков.

– Это не я. Это он. – Понурый Елизаров указывал на застывшего столбом сержанта.

– Ты мне мозги не пудри! Кто старший? Ты и ответишь.

– Темно, товарищ полковник. Место дикое. Он с ружьем, и это…

В свете нескольких фонариков было хорошо видно тело бородатого мужика, распластанное на полу лесного домика. В последний момент жизни, почуяв неладное, он, видимо, ухватился за охотничий карабин и подошел к окошку. Тут-то его и накрыла беспорядочная автоматная очередь.

Барсуков не стал слушать лепет Елизарова и обратился к начальнику СКМ, по-хозяйски осматривавшему место происшествия.

– Кондратьев, что мы имеем?

– Это охотник, из местных. Разрешение на оружие имеется. Охотничьих трофеев незаметно, а пустая бутылка водки в наличии.

– Карабин заряжен?

– Да.

– Пальните пару раз из него, оформим как нападение на сотрудников милиции. И объясни этому олуху старлею, что говорить, когда приедет следователь.

– Неплохо бы и следователю дать вводную, а то этот мудак ляпнет чего не так. – Кондратьев скептически смотрел на сникшего Елизарова.

– А мне его рекомендовали как толкового. – На лице полковника проявилось такое искреннее разочарование, будто речь шла о родном сыне, провалившем вступительный экзамен. – Куда катится моя милиция?! Какие кадры приходят нам на смену?!

– И собак дрессируют. Не было у него хорошего учителя.

– Да-а-а. Мудрый наставник – это важно, – согласился Барсуков.

…Он вспомнил, как семнадцать лет назад пытался отправить в морг Свету Демьянову, но после ее метких выстрелов сам попал в больницу. К нему тотчас примчался Роман Витальевич Мосягин, тогда еще следователь прокуратуры. Он расспросил о происшествии и призадумался.

– К Коршуну она поехала, больше не к кому. Между ними что-то вроде симпатии, – подсказал Барсуков.

– И как далеко зашла эта симпатия?

– Черт их знает. Три недели бок о бок, это скажу я вам…

– Раньше надо было ее выдергивать.

– Так Коршун твердил, что не готова, а сучка вон как стреляет.

– Коршун – мастер. Теперь представь, если он будет ее защищать.

– Направьте туда ОМОН. Их надо прикончить. Они меня могут сдать.

– О себе волнуешься? Это правильно. О себе в первую очередь надо думать. Но и об общем деле не забывать.

– Роман Витальевич, я бы и сам поехал, но… – Барсуков развел перебинтованные руки. – Пошлите ОМОН.

– ОМОН нам, Гена, еще понадобится. Есть пушечное мясо и попроще, – загадочно ответил Мосягин.

Лишь спустя несколько дней Геннадий Барсуков разгадал коварный план Мудрого Наставника. Мэр Марчук погиб не потому, что его трудно было привлечь за воровство бюджетных средств, растление несовершеннолетних, коррупцию и махинации с сиротскими квартирами. Два выстрела, прозвучавшие на центральной площади Валяпинска, стали детонатором бандитской войны. Марчук работал на новоявленных кавказских бандитов. Они контролировали рынки, гостиницы, рестораны и сбыт наркотиков. Местная братва подмяла под себя торговлю и проституцию. И те и другие нарастили мускулы и замахнулись на самый лакомый кусок – медеплавильный комбинат. Но молодые прямолинейные быки с пистолетами и наглые безжалостные гости не приняли в расчет наполеоновские планы малозаметного следователя прокуратуры.

Светловолосая девчонка как нельзя лучше соответствовала имиджу славянской бригады. Мосягин пустил ловкий слух, что ее направили на мэра и снабдили пистолетом местные братки. Вспыльчивые кавказцы решили отомстить за смерть своего покровителя, которого они поставили на колени путем угроз и шантажа. Им подбросили информацию, где может скрываться девчонка. И уже вечером в день убийства мэра небритые бойцы прибыли в лес к охотничьему домику. Он был пуст. Этот вариант тоже входил в расчет Романа Мосягина. Следователь был уверен, что стреляный Коршун найдет более выгодную позицию для обороны. Пришлось тонко надоумить недалеких горцев воспользоваться нюхом розыскной собаки. На следующее утро обученный пес вывел их к «гнезду Коршуна».

И началась бойня.

Подход к «гнездышку» был только один – по узкому крутому хребту без единого кустика. Кирилл Коршунов снимал прямолинейных джигитов одного за другим. Те проявляли зверское упорство. Из города подтянули всех бойцов, намереваясь устроить решительный ночной штурм.

И тогда Мосягин сообщил славянам, где их друг Коршун ведет неравный бой с незваными гостями.

«Чероки» и «Паджеро» вереницей потянулись в лес. Вооруженную братву беспрепятственно выпускали из города. Беспорядочная ночная стрельба в лесу слышалась до самого утра. А на рассвете вступил в дело ОМОН. Милиционеры, долго терпевшие унижение от распоясавшейся братвы и их продажных защитников, получили наконец долгожданную команду «фас!». Остатки банд были сметены ураганом злости обиженных людей в форме.

Геннадий Барсуков вышел из больницы уже капитаном. Работы у него прибавилось. После зачистки города от рэкетиров требовалось доходчиво «объяснить» освобожденным бизнесменам, кто их новая «крыша».

А медеплавильным комбинатом занялся лично Мудрый Наставник. Ему было недостаточно ежемесячной доли от сбыта продукции. Роману Витальевичу требовался полный контроль над крупнейшим предприятием…

– Куда теперь? – хмурый Кондратьев обратился к Барсукову. – Мои ребята третьи сутки спят урывками. Неправильно это.

– Я сам разберусь, что правильно, что неправильно. Бывают обстоятельства…

– Какие?

В голосе начальника СКМ чувствовался вызов. Барсуков взъярился:

– Кондратьев, не надо меня перебивать! Ты с ребятами пасешься на своей поляне, большой, надо сказать, поляне. Я всегда прикрывал ваши задницы, как бы вы ни облажались! А ты за это выполняешь мои просьбы. Просьбы, я подчеркиваю. И не задаешь лишних вопросов. До сих пор у нас было взаимопонимание.

– Это я так, замотался.

– А что до усталости, я не виноват, что твои орлы паршивого солдатика не могут найти.

– Как-то всё усложнилось. Тут еще Светлый Демон…

– За сложность я обещал дополнительный стимул. Понятно?!

– Да ясно… Вот я и спрашиваю, куда теперь? Здесь-то их нет.

– Нет… Но, кажется, я знаю, где они могут быть. Она уже была в этом лесу и укрылась тогда… – Барсуков осекся. Незачем подчиненным знать о старых недобрых временах. – Тащи подробную карту, я покажу одно местечко.

Желтый луч фонарика пошарил по карте, разложенной на капоте автомобиля. Полковник ткнул в точку, отмеченную как локальная возвышенность, и невольно проговорился:

– Вот. Этот утес называют «гнездом Коршуна».

– Так это там в девяностых братва полегла?

– Было дело.

Кондратьев, служивший в городе пятнадцать лет, почтительно склонился над картой.

– Как я понимаю, подобраться к утесу можно только с одной стороны?

– Правильно мыслишь.

– И если там Светлый Демон… – Кондратьев распрямился. Холодный взгляд уперся в полковника. – Не хотелось бы повторения истории. Мои офицеры – не тупые братки.

– Я пойду с вами. Решать будем на месте.

– Нормальный расклад, – согласился Кондратьев. – Я предупрежу ребят.

Он отошел. Полковник достал из внутреннего кармана сложенные листы бумаги. Развернул. С маленькой фотографии в углу страницы на него смотрело доверчивое лицо Николая Субботина. Ниже шли подробные анкетные данные. Полковник еще раз прочел первые строки. Дата и место говорили ему о многом.

Светлый Демон копается в прошлом. Ну что ж, для этого разговора у него есть козырь. Да еще какой! Осталось только грамотно его разыграть.

63

Не веря электронике, я сдвинула на лоб очки ночного видения и включила тонкий фонарик, похожий на авторучку. Глаза подтвердили очевидное. В крошечном убежище с топчаном на полу прятаться негде. Субботина внутри нет. Очень странно. Но успокаивало то, что незаметны следы от пуль и в своем ведерке мирно спит Пифик. Значит, автоматная очередь, которую я слышала в падении, прозвучала где-то в другом месте.

Николая Субботина я нашла на узком каменном выступе справа за домом. Он сидел над обрывом, откинувшись спиной на скалу.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я, удивившись собственной радостной улыбке. Хотя обрыв всегда ассоциировался у меня с местом, где запросто можно свернуть шею, сейчас я испытала облегчение.

– Сегодня небо ясное. Звезды хорошо видны.

Я задрала голову. Мозги у меня набекрень, дурные ассоциации рождает даже неземная красота. Мне показалось небо очень близким, а звезды… Будто безумец палил дробью из ружья по бархатному куполу, за которым прожектор, и наделал дырок. Где-то пусто, а где-то густо.

– Вон Полярная звезда, в хвосте Малой Медведицы. Видишь? – показал Николай.

Я подсела к нему. Пришлось прижаться, чтобы хватило места. Наши головы соприкоснулись. Я смотрела по направлению его пальца.

– Справа Медведицу огибает огромный Дракон. Слева внизу Цефей, чуть дальше Кассиопея. А под ней разлапистая Андромеда. Кажется, что они рядом, а на самом деле это огромные неизведанные миры с тысячами планет. Представь, кто-то сидит сейчас там, на неведомой планете, и вот так же смотрит на нас.

– Откуда ты знаешь? – удивилась я, сумев разглядеть лишь хрестоматийный ковшик Малой Медведицы.

– Люди любят смотреть на звезды. Инопланетяне тоже.

– Я про расположение звезд?

– У нас в интернатской библиотеке был старенький атлас звездного неба. Красивый и загадочный. А летом, в хорошую погоду, мы с Глыниным бегали ночью на стадион, забирались на сетку футбольных ворот, ложились голова к голове и мечтали.

– О чем?

– Как станем космонавтами и полетим к далеким планетам. Когда висишь между небом и землей, это легко представить.

– Почти как мы сейчас, – я покосилась в темную бездну обрыва.

– Да, так и хочется взлететь.

«Как же мужчины отличаются от нас, женщин, – подумала я. – Мы смотрим под ноги, а они рвутся в небо, мы боимся упасть, а они хотят взлететь, нам звезды кажутся яркими украшениями, мы хотим их присвоить, а они видят невидимое и мечтают там побывать».

– А какая самая яркая звезда? – спросила я.

– Для нас Солнце, но его сейчас не видно.

– Да ты шутник.

– Помимо Солнца, самая яркая – Сириус в созвездии Большого Пса.

– Покажи.

– Сириус виден только в Южном полушарии. Вот если бы мы были в Бразилии…

«Еще побываешь, какие твои годы», – хотелось ободрить парня, но вместо звездного неба перед глазами возникло профессорское послание со зловещим предупреждением. Я поспешила вернуть мечтателя на грешную землю.

– Ты слышал выстрелы?

– Где-то там, внизу. А что?

Он показал направление и подтвердил мою догадку, что стреляли в районе старого домика лесника. Хотелось верить, что это случайное совпадение, но лучше подготовиться к приходу незваных «охотников».

– Да ничего. Идем устраиваться на ночлег. Там Пифик один скучает.

Опираясь о стену, мы посеменили по узкому каменному выступу к «гнезду Коршуна». Семнадцать лет назад я пробиралась в обратном направлении. А сзади расчетливо отстреливался тот, кто дал название этому утесу – Кирилл Коршунов.

…Последняя ночь с Кириллом нас по-настоящему сблизила.

За предыдущие недели, что мы прожили в лесу, я вновь почувствовала себя женщиной. Я ощущала его заинтересованный взгляд всегда: когда делала зарядку под его руководством, разбирала оружие, целилась по мишеням, когда мы вместе готовили еду, а потом я прибиралась, а он сидел рядом, кусал травинки, пытаясь бросить курить, и сразу опускал глаза, как только я оборачивалась к нему. Его глаза излучали странный свет. Будто под слоем льда теплится огонь. И с каждым днем огонь разгорался, а лед подтаивал.

В охотничьем домике спать я ложилась первой. Мне доставалась узкая кровать. Он заходил внутрь спустя час или два и, стараясь не шуметь, укладывался на лавку. Утром, когда я просыпалась, в домике его уже не было. Однажды меня разбудил шум дождя и назойливая муха на щеке. Я разлепила веки и окунулась в распахнутые глаза Кирилла. Его лицо было рядом. Истонченный лед треснул под напором скрытого тепла. Он вздрогнул и отстранился, мужественные щеки покрылись румянцем. Я догадалась, что приняла за муху его осторожный поцелуй.

– Дождь. – Он показал на окно, словно оправдывался.

– Тебя никто не гонит по утрам. – Я сладко потянулась. Одеяло сбилось, обнажив маленькую грудь под расстегнутой просторной рубахой. У меня практически не было одежды, и Кирилл еще в первый день предложил мне свою рубашку в качестве ночной сорочки.

Он посмотрел мне в глаза, потом опустил взгляд ниже. Я видела, что его сжигает бешеное желание. Моя рука поправила распахнутый ворот, ткань прикрыла сосок, пальцы теребили пуговицу под солнечным сплетением, но не спешили ее застегивать. Сердце колотилось, я боялась, что он накинется на меня, и боялась, что он уйдет.

Кирилл вскочил, схватил куртку и выбежал под холодный дождь. Я зажмурилась, в уголках глаз скапливались жгучие слезы.

Крохотное «гнездо» на утесе не походило на дом, а напоминало логово умного зверя. В нем нельзя было встать в полный рост, можно было сидеть, поджав колени, или лежать, с трудом вытянувшись от стены до стены. Всю площадь занимал топчан из прелой соломы. Кирилл привел меня туда под вечер в день первой ликвидации, заставил выпить коньяк и что-то съесть. Мы сидели плечом к плечу, иногда наши колени касались друг друга. Он рассказывал байки о службе в Афгане, из которых следовало, что воевать совсем не страшно. «Это тоже работа», – объяснял он. Кирилл ни словом не упомянул о моей акции у здания мэрии, и я постепенно успокоилась.

Окончательно стемнело. Кирилл долго молчал, потом заворочался, приподнимаясь, и сказал:

– Ты располагайся. Я буду дежурить снаружи.

– Подожди. – Я дернула его за рукав. Он шлепнулся, угодив коленом между моих ног, которые я тут же сжала.

– Что?

Я почти не видела его лица, лишь чувствовала горячее дыхание. Он был гораздо ближе, чем в то утро, когда ушел под дождь.

– Кажется, накрапывает, – выдавила я.

– Не слышно. Здесь тонкая стенка.

– Точно капает.

– Я могу посмотреть.

– Дурень! Я больше не пущу тебя под дождь. – Он опешил от громкого возгласа. Я нащупала ладонями его щеки. Они кололись. Мягко и приятно. Я перешла на шепот. – А в то утро, когда я еще спала… Ты меня поцеловал?

– Что?

– Ты коснулся меня губами. Только я не разобрала куда? Повтори…

– Светлая, – выдохнул он в мои раскрытые губы.

Жаркие объятия, касание языками, сплетение гибких тел. Его вездесущие пальцы рассыпают разряды по моей трепещущей коже. Он – ураган, я – заросшее дикими цветами поле. Он налетает, я раскачиваюсь и порождаю волны. Его жар и холод проникают повсюду, он пронизывает и обволакивает, ласкает и требует. Под неистовым напором урагана дрожит каждая травинка, цветы колышутся и раздвигаются. Я пропускаю его в себя. Ветер и поле становятся единым организмом. Его энергия овладевает мной. Я в его власти, но и ветер не в силах вырваться из аромата цепких диких цветов. Поле волнуется, ходит волнами, превращается в бушующее море. Неистовый всплеск и обрушение. Две стихии еще долго успокаиваются, стараясь понять, что же с ними произошло.

Мой палец уткнулся в плотное пятнышко – точку под его ключицей.

– Что это?

– Символ моего везения.

– Объясни.

– Пуля прошла навылет, а вот тому, кто шел сзади, угодила в горло. Он прятался, а я шел первым… Судьба…

– Прятаться не следует? А что же здесь делаем мы?

– Мы любим друг друга. – Кирилл произнес эти простые слова и смутился. Я нежно поймала губами его губы.

Под утро две стихии схлестнулись еще один раз.

А потом мы услышали, как падает камень, сорвавшийся из-под ног чужака. Кирилл босиком выскочил из «гнезда». Его рука сжимала карабин. Он юркнул в кусты, где было заранее подготовлено место для стрельбы. Ствол высунулся меж двух булыжников и нащупал первую цель. Завязалась перестрелка. Кирилл отвечал одиночными, в его сторону били очередями.

Я оделась и вышла, когда первый порыв атакующих был подавлен.

– Тебе надо уходить, Светлая, – взволнованно говорил Кирилл, натягивая ботинки.

– Кто это?

– Бандиты. Они пришли за тобой.

– Коршун! – раздался крик снизу. Кричали нагло, с акцентом. – Мы тэбя выпустим, если отдашь дэвчонку! Ты слышишь меня, Коршун? Дэвка должна умереть!

Кирилл молчал. По склону поползли два бандита с автоматами. Кирилл сделал два выстрела. Бандиты взвыли, схватившись за плечи. Беспорядочно затарахтели автоматы. На нас сыпались срезанные пулями ветки.

– Коршун, ты тоже труп! – визгливо выкрикнул прежний кавказский голос, когда стрельба стихла.

– Светлая, уходи. Это бандиты. Они убьют и тебя и меня.

– Я помогу тебе. Я тоже умею стрелять.

– Здесь лежка рассчитана только на одного.

– Я останусь.

– Нет, ты уйдешь. И не спорь! Сзади скалы под камнем спрятана веревка. Один конец закреплен. Другой сбросишь вниз. Лазила в школе по канату?

– Нет. В интернате не было спортзала.

– Ты справишься, я уверен. Мы делали с тобой зарядку. У тебя сильные руки.

– Я хочу быть с тобой, Кирилл.

Он не слушал меня, а объяснял:

– Потом пойдешь лесом вдоль реки. Выйдешь на дорогу не сразу, а у второго моста. Там рядом село. Сядешь на рейсовый автобус и уедешь в Екат. Я тебе дам адрес своего друга. Мы вместе служили. Объяснишь ему всё как есть, а я напишу ему записку. Удачи, Светлая.

– А ты?

– А я везучий! – Вновь зазвучали выстрелы. Он черканул пару фраз и написал телефон. – Уходи, Светлая! Я хочу, чтобы ты выжила. У тебя вся жизнь впереди!

– А у тебя?

– Уходи. Если я продержусь до ночи, мы обязательно свидимся.

– А если нет?

– Значит, судьба. – Он заметил, что я готова расплакаться. – Ты только не плачь, Светлая. Слезы отнимают силы. Сначала выберись, потом поплачешь.

Я пробиралась по каменному выступу. Душила в зародыше подлые слезы и проклинала судьбу, готовую еще раз отнять у меня любимого человека. За скалой грохотали выстрелы. Я слышала винтовку Кирилла и умоляла, чтобы ее звук не прекращался. Если Кирилл погибнет, винить, кроме себя, мне будет некого. Он принял бой ради моего спасения.

Заслуживаю ли я этого?

64

И все-таки нас нашли.

Не успели мы с Субботиным устроиться на ночлег, как я услышала перестук камешка, скатывающегося по склону. Николай с уважением наблюдал, как я нахлобучила очки ночного видения и подхватила винтовку с лазерным целеуказателем.

– Не высовывайся, пока не позову, – предупредила я и выкатилась из «гнезда».

Замшелые валуны, за которыми когда-то прятался Коршун, были на месте. Я удобно устроилась в ложбинке и выглянула в щель между камнями. Узкий ночной склон просматривался неплохо. Три вооруженных человека карабкались вверх. Поджарые фигуры, минимум маскировки, одеты в джинсы и крутки, на лицах самоуверенность, умноженная на вседозволенность, – в общем, типичные опера. Как и братва – по одному не работают, всегда предпочитают численный перевес. В руках табельное оружие, в карманах левые стволы. А может и наоборот.

Хватит гадать! Противники преодолели уже половину пути.

Винтовка легла на левую ладонь, приклад уперся в правое плечо. Красная точка целеуказателя нашла лоб самого шустрого незваного гостя. Палец на курке привычно напрягся, дыхание замерло. Если бы передо мной был «клиент», я бы отправила в цель заказанное «послание». А так… Красная точка спустилась на грудь, затем на бедро. Мент не один, если задену артерию, коллеги вытащат. «Извини, дорогой. Смотрел фильм про Александра Невского? Кто к нам со стволом придет, тот из ствола и получит».

Я плавно нажимаю спуск. Щелкает боек. Бесшумную винтовку с пламегасителем практически не слышно и не видно. Оперативник дергается и падает. По его рычанию и грубому мату коллеги понимают, что он ранен. Звучит ответная пальба. Я пережидаю за надежным камнем, пока испуганные мужики конвертируют свой страх в беспорядочную стрельбу. У них, возможно, грузовик с патронами, а я не лошадь, чтобы таскать лишние килограммы. Патроны надо расходовать эффективно.

Как только стрельба стихает, я изучаю обстановку. Нервные опера меняют обоймы, им на помощь неумело ползут двое с автоматами. Упертые, однако. С одного раза не понимают. Ну что ж…

Следующие две моих пули плотно знакомятся с задницами автоматчиков.

Опера вновь огрызаются огнем. На этот раз сквозь хлопки выстрелов слышится тонкий вой одного из раненых.

– Прекратить стрельбу! – кричу я. Противник затих. – Лысый! Да-да, ты, идиот! Взгляни на своего напарника. На его лоб посмотри!

Удивленный лысый милиционер пялится на молодого товарища. Красная лазерная точка приклеилась ко лбу оперативника.

– А теперь пусть он на тебя посмотрит. – Красное пятнышко перекочевывает на лысую голову. – Всё ясно?! Убирайтесь!

Оперативники молчат. Мужики всегда впадают в ступор, когда выясняют, что проиграли бабе. Я даю им время очухаться и выкрикиваю главный аргумент:

– Через минуту отстрелю яйца! Каждому! Время пошло!

Так уж устроена сильная половина рода человеческого, что вышибание мозгов их пугает куда меньше, чем перспектива лишиться драгоценной висюльки с бубенцами. До них доходит серьезность угрозы. И они бегут. Спотыкаясь и падая. Раненному в ногу приходится самому ковылять вниз по склону.

Первая атака успешно отбита. Я вглядываюсь в черный лес. Сколько у меня противников? Что еще они предпримут?

– Ты гениально стреляешь.

Я оборачиваюсь. Сзади возвышается Николай с пистолетом.

– Сядь немедленно! – Я сдвигаю массивные очки на лоб. – А лучше ляг. У них тоже может быть хороший стрелок.

– Ты снайпер? – Он ложится рядом и смотрит на меня восторженными глазами.

– Я курьер.

– Как это?

– Мои посылки очень маленькие. Девять грамм. Я доставляю их адресату в самое сердце. Или в голову.

– Ты наемный… киллер. – Он подбирает иностранный синоним, будто от этого слово «убийца» становится благороднее.

– Я курьер, – настойчиво повторяю я.

– Меткий курьер.

– Спасибо. – Черт возьми! Кажется, мне делают комплимент.

– С другой стороны они могут подойти? – меняет тему Николай. – Я умею стрелять и могу там подежурить.

Я совершенно непроизвольно поднимаю руку и треплю его макушку.

– Тебе не надо ни в кого стрелять, Коля. Ночью там никто не сможет забраться.

– А утром? Я залягу там утром.

– Они не будут ждать. Им надо успеть до рассвета.

– Почему?

Я не решаюсь сказать ему правду о страшном вирусе, мутирующем в его организме. Смотрю на часы, и у меня вырывается:

– Пять часов.

– Уже? – удивляется он.

– Я ошиблась. Сейчас еще полночь. А пять, это так…

Я пытаюсь улыбнуться, а в голове звучит невысказанное. «Через пять часов ты превратишься в бактериологическую бомбу, способную инфицировать всех, кто будет рядом с тобой. Еще через сутки тебя не станет. А потом придет черед остальных. В первую очередь – мой».

– Светлана, я очень-очень благодарен тебе за помощь. Без тебя я бы пропал.

Я, наконец, улыбаюсь по-настоящему. Всегда приятно, когда тебя хвалят, даже в безнадежной ситуации. Моя улыбка ободряет Николая. Жутко смущаясь, он продолжает:

– У меня никогда никого… И ничего, ни с одной девушкой… А ты такая…

– Тсс, – я прикладываю палец к его губам.

Чутье подсказывает, что в рядах противника что-то происходит. Я прижимаю голову Николая к земле, опускаю на глаза очки ночного видения и осматриваю склон сквозь оптический прицел. У кромки леса наблюдается шевеление. Два человека прячутся за соседними стволами елей. У одного из них виднеется бинокль. Наивный. Что он разглядит ночью сквозь обычную оптику? Меня в кустах точно не увидит.

Наблюдатель, видимо, убеждается в этом и опускает бинокль. Его раздосадованное лицо шевелит губами, выплевывая неслышимые ругательства.

– Барсук, собственной персоной, – шепчу я. – Как же он хочет тебя, Коля.

– Меня? В каком смысле?

– Он хочет, чтобы тебя не стало. Совсем.

– Но почему?

– Надо послать ему привет. – Я целюсь.

– Ты убьешь его?

– Зачем. Поиграю немного.

– А если случайно попадешь не туда?

– Случайной смерти не бывает, Коля.

Я дважды стреляю. Пули дружно разбивают обе зрительные трубы бинокля. Барсук прячется за дерево. Я поднимаю прицел выше и тремя пулями перебиваю толстую ветку над его головой. Она с хрустом валится вниз.

А дальше происходит невероятное.

Барсуков, не таясь, появляется из-за дерева, стряхивает иголки и распрямляет плечи. Он смело поворачивается ко мне лицом.

«Что за бравада?»

Лазерный прицел нащупывает старую рану на его правой ладони, «гладит» ее и перекочевывает на левую.

«Ты помнишь меня, Барсук?»

Он замечает блуждающую красную точку, но не пытается прятаться. Кажется, он догадывается, что я задала ему вопрос, и отчетливо кивает.

«Так что же мне с тобой делать?»

Прицел упирается ему под сердце. Его рука инстинктивно дергается, пытаясь стряхнуть красную точку, словно назойливую муху, но на полпути прекращает попытку. Он лезет в карман и достает мобильный телефон. Демонстрирует его мне и подносит к уху.

В следующую секунду в моем кармане беззвучно завибрировала телефонная трубка.

65

– Это Барсуков.

– Вижу. Откуда знаешь мой номер? – неприятно удивилась я. Левую симку я приобрела специально для этой поездки и еще не использовала.

– Это моя работа. Я профессионал.

– Я тоже, – чтобы продемонстрировать убедительность своих слов, пришлось побродить красной меткой по лицу противника.

Его скулы напряглись, но Барсук не дрогнул.

– Наслышан, – выдавил он. Слова давались ему с трудом. – Может, хватит играться? Стреляй… или давай поговорим.

– О чем? О том, как ты когда-то пошутил над впечатлительной девчонкой? Вместе с Караваем. – Я сместила лазерный прицел на его ширинку. – Ты славно тогда порезвился. Работал в поте лица. Не жалел своего дружка в штанах. Я тоже к нему не испытываю жалости. И тоже люблю шутить. По-своему…

Барсук опустил взгляд. Показной героизм мгновенно улетучился. У него перехватило дыхание, и мне казалось, я слышу, как колотится насмерть испуганное сердце. Он плюхнулся за дерево и несколько минут приходил в себя.

– Ты не описался, Барсук? А то я не в курсе, пора ли мне смеяться.

– Да что ты себе позволяешь! Ты продажная тварь и преступница!

– А ты? Продажный мент? Это, конечно, звучит круче. Ты когда-нибудь считал, Барсук, сколько статей Уголовного кодекса по тебе плачут? Те, кого ты сажаешь, ангелы по сравнению с тобой.

– Заткнись!

– Это ты хотел поговорить, не я. Впрочем, после караваевских откровений меня мучает один вопрос. Когда ты навострил свою дрючилку, Барсук? В какой момент? Как только услышал стрекот мотоцикла под окнами общаги? Или в те годы ты мог часами в постели кувыркаться?

– Я не желал тебе зла.

– Поэтому зашторил окна, не запер дверь и бросил Колину куртку при входе? Да, ты не думал о зле. Ты вообще не думал о последствиях! Ты веселился, а веселье для тебя – это боль других.

– Хватит ворошить старое.

– Я бы не ворошила, если бы ты меня убил. В тот день, когда ты стрелял в меня, тоже не хотел мне зла?

– Послушай, мы говорим совсем не о том. Время уходит. Надо срочно принимать решение, а то…

– А то что? Погонишь своих бойцов на штурм? Я уже объяснила, в какое место буду стрелять, и сдержу слово. Это не смертельно. Некоторые добровольно становятся кастратами. После такой процедуры, говорят, улучшается характер. Ментам это не помешает. Хочешь проверить на себе? Выходи.

– Демьянова, заруби себе на носу – я готов на всё! – вещал он из-за дерева. – Ты не знаешь моих возможностей. Я объявлю вас террористами, вызову армейский вертолет, взвод минометчиков и разнесу на хрен ваше гнездышко! Что ты сделаешь со своей винтовочкой?

– Вертолеты иногда падают, Барсук.

– Хорош храбриться! Ты мне не нужна. Отдай Субботина. Он должен умереть.

– Странная закономерность, каждый раз, чтобы прикрыть твою задницу, надо кого-то убить. Тогда – меня, сейчас – совершенно невинного человека. Сколько невинных ты отправил на тот свет, пока делал карьеру?

– Я говорю о реальной опасности для целого города. Я говорю о катастрофе! Ты всё знаешь. Вирус надо уничтожить в зародыше!

Я промолчала. Он сбавил тон, вместо эмоций стал призывать к разуму:

– Пойми, Демьянова. Иногда, чтобы спасти стадо, достаточно зарезать одну-единственную заразную скотину. Ты же слышала, что рассказал Доктор о вирусе. Это правда!

– Одну-единственную скотину, говоришь. Спасибо, что объяснил. Кстати о Докторе. Как он?

– Несчастный случай.

– Угу. Еще одна необходимая жертва на славном пути борца с преступностью. Ты сильно расстроился, когда не нашел под обломками меня и Субботина?

– Он рядом с тобой?

– А что, хочешь передать привет?

– Убери его. Пусть он уйдет.

– Это уж мне решать.

– Субботин не должен слышать наш разговор, – перешел на шепот Барсук. – Я перезвоню, когда ты будешь одна.

В его словах был резон, я согласилась.

– Коля, будем спать по очереди. Ты первый. Иди.

– Я останусь с тобой.

– Нет, ты должен отдохнуть. Через два часа я тебя разбужу, и ты заступишь на дежурство. Это приказ.

Бывший солдат нехотя повиновался. Я осталась одна. Меня мучили недобрые предчувствия. Но Барсуков превзошел самый гнусный прогноз. Он перезвонил минут через десять и потребовал совершить подлость.

66

– Убей его! Пристрели! Задуши! Размозжи голову! Делай, что хочешь, но он должен немедленно умереть.

Барсуков уже не просит и не убеждает, он говорит требовательно и жестко, словно диктует приказ. За много лет он привык, что его приказы выполняются.

– Я, начальник городского УВД, даю официальную санкцию на убийство. Ты умеешь это делать. Это твоя работа. Отличие лишь в том, что на этот раз мы не будем за тобой охотиться, мы тебя наградим. Ты понимаешь меня?

Я молчу. Он доходчиво объясняет:

– Если мы войдем в дом, и он будет жить – ты убийца, если увидим его труп – ты герой!

Я в растерянности. Привычный мир вывернулся наизнанку. Жертва беззащитна и полностью доверяет мне, власть не борется за спасение человека, а требует казни. Нажав на курок, мне не нужно будет скрываться. Впервые мне не заплатят грязные деньги, а официально поблагодарят.

И всем будет хорошо.

Всем, кроме девятнадцатилетнего Коли Субботина, который находится сейчас за стенкой и не слышит моих слов.

– Это выгодно для всех, – твердит Барсуков. – Для тебя, для меня, для города! Подумай как следует.

Я думаю, извожу себя сомнениями, он давит и давит. Наконец принимаю мучительное решение.

– Я согласна. Ты увидишь его мертвым.

– Вот и договорились, – по облегченному вздоху слышно, что Барсуков доволен. Он знает, что я всегда держу слово.

– Одно условие. Я передам тело в шесть утра.

– Это опасно. В первую очередь для тебя.

– Он умрет раньше. Но до шести ты и твои люди не посмеют меня беспокоить.

– Хм. Согласен. Но ни минутой позже.

– А потом я уйду. Беспрепятственно. Это и будет моей наградой.

– Хорошо.

– Вот и договорились.

67

Вдвоем в «гнезде Коршуна» тесно. Если стремишься не задеть друг друга. Но как только тела сливаются в единое целое, становится обволакивающе уютно. Мне так хотелось, чтобы короткую жизнь Николая Субботина озарили по-настоящему счастливые минуты.

– Ты же говорила, что надо дежурить, – шептал он, целуя меня в щеку и ухо.

– Забудь. Есть только ты и я, и больше никого. Никого…

Я нежно гладила его по макушке, и давнее позабытое ощущение как электрический разряд проникало через ладонь, проходило сквозь тело и сладкой болью пронзало сердце. Мне чудился родной запах, родные руки, родные губы. Я помолодела на двадцать лет и перенеслась в ту ночь, когда любимый мужчина впервые овладел мной.

– Коленька, – шептала я, задыхаясь от нежности, и раскрывалась навстречу мужской силе. Как и тогда сознание ухнуло в пугающий затяжной полет. Будь что будет. Разобьюсь или воспарю.

Неопытный Коля тяжело дышал и неловко дергался. Я помогала ему, общий темп нарастал. Вскоре он издал протяжный стон и ткнулся горячими губами мне в шею. Возможно, это самый лучший момент в жизни повзрослевшего сироты. И другого подобного у него уже не будет. Никогда. Ведь я дала слово.

Субботин приподнялся на локте. Искрящаяся чернота звездной ночи, врывавшаяся через открытую дверцу, не мешала мне видеть его благодарное лицо.

– Спасибо тебе. Я этого никогда не забуду, – прошептали его пересохшие губы.

– Отдыхай, – умилилась я. Как мало надо для счастья вчерашнему мальчишке.

– Где у нас вода?

– Вот. – Я протянула пластиковую бутылку.

Он несколько раз отхлебнул и передал мне. «Вирус!» – отдаленно щелкнуло в голове. Я завинтила крышку и оттолкнула бутылку.

Глубоко вздохнув, Николай Субботин прикрыл глаза и затих на моей груди с кроткой улыбкой. Непокорный хохолок топорщился на его голове. И опять меня словно отбросило на двадцать лет назад. Он так похож на моего Колю!

Я зажмурилась, пытаясь избавиться от опасного наваждения. Забыть его имя! Есть только фамилия. Мой Коля погиб. Это чужой человек. Мне надо быть холодной и решительной. Я подарила ему минуты счастья, но… Это всё, что я могла сделать. Ночь уже на исходе. Субботин должен умереть!

– Спи, – я высвободилась из-под мужчины и привела одежду в порядок. Потом сказала: – Тебе надо сделать еще один укол. Так надо.

Николай покладисто шевельнул рукой. Он полностью доверял мне. Я нашла нужную ампулу, наполнила шприц, перетянула ему руку и медленно ввела препарат в набухшую вену.

Вот и всё. Проблемы позади. Сейчас ты заснешь мертвым сном. Боли не будет. Ничего не будет. Ты так и не узнал, какой смертельной дрянью тебя наградил беспринципный Доктор. Ты так и не догадался, из каких благородных побуждений тебя хочет убить заботливый Хозяин. А самое страшное – ты не слышал о моем уговоре с ним. Но страх этот только мой. Ты уходишь счастливым.

Моя рука покоилась на шее Субботина. Я чувствовала, как замирает его пульс и остывает тело. Он уходит. И мне осталось недолго топтать грешную землю, скоро страшная болезнь разрушит мой организм. Но сегодня я должна быть бодрой и сильной! У меня еще много дел!

Рука нащупала в кармашке последнюю ампулу. Амфетамин из секретной лаборатории. Сейчас проверю, так ли он хорош?

Указательный палец давит на поршень шприца. Препарат проникает в мою кровь, расползается по организму горячими стальными нитями, укрепляет мышцы, взбадривает мозг. Внутри меня расправляет плечи всесильный гигант, не чувствующий боли. Я выхожу на площадку перед «гнездом», раздуваю легкие холодным предрассветным воздухом. Мне кажется, я выросла на целую голову.

Шестой час. Скоро явится за обещанным трофеем Барсуков.

Я отстегиваю от рюкзака саперную лопату. Под ногами каменистая почва, она бросает мне вызов. Ну что ж, вот и первый случай проверить в деле воздействие секретного препарата. Руки сжимают короткий черенок, лезвие вонзается в непокорную землю. Потом еще и еще раз. Десятки и сотни раз. Яма быстро углубляется, рядом растет горка из земли и камней.

В кармане дергается мобильный телефон. Без трех минут шесть. Звонит Барсуков. Он ничего не забыл, сволочь.

– Доброе утро.

– Кому как.

– Как наши договоренности?

– С моей стороны проблем нет. – Я стою по пояс в свежевырытой яме, по форме напоминающей могилу.

– Я не слышал выстрела. Ты сделала то, что обещала?

– Он умер тихо.

– Мне надо убедиться. Мы поднимаемся.

– Придешь один.

– Но…

– Зачем тебе лишние глаза. По городу могут поползти ненужные слухи.

– Ты обещаешь, что не причинишь мне вреда?

– Вчера ты был смелее, Барсук.

Он сопит и решительно выдыхает:

– Иду.

Я переношу тело Субботина и бережно опускаю его в яму. На его бледном лице умиротворение. Если бы не отсутствие дыхания, могло показаться, что он спит. И тут я замечаю поразительную деталь. Мне становится не по себе.

Трещат ветки. Неуклюжий Барсук ломится сквозь кусты. Он выпрямляется и впивается в меня недоверчивым взглядом. На нем бронежилет, полусогнутые руки готовы выхватить оружие. Как всякий подонок, не раз обманывавший других, Барсук ждет подвоха. Я молча показываю на могилу. Он с опаской пятится к краю, заглядывает внутрь, и сразу заметно, как расслабляется его тело. Дело сделано. Субботин мертв. Барсук может счастливо жить дальше.

– Доволен? – с издевкой спрашиваю я.

– Я очень устал.

– Могу отправить на вечный отдых.

– Но-но, не кипятись. Ты сделала свою работу.

– А в чем заключается твоя работа, Барсук? Сбывать черные ампулы террористам?

Он злится, но сдерживает себя.

– По-моему, нам лучше расстаться.

Жаль, что он не пытается меня убить, я бы ответила достойно. Я сую сонную черепашку за пазуху и накрываю голову Субботина перевернутым пластиковым ведром. Взгляд снова цепляется за поразившую меня деталь. Так и есть! Я не ошиблась. Гнетущее чувство разрастается.

– В чем дело? Что ты там делаешь? – окликает Барсук.

– Пусть хотя бы его лицо останется чистым.

Барсук бормочет под нос что-то о бабьей нежности. Я сыплю землю, камни стучат по ведру, у меня сжимается сердце. Что я наделала?!

– Закапывай сам, а я пойду.

– Подожди. – Барсук косится на современную снайперскую винтовку, висящую на моем плече, проходится взглядом по оттопыренным карманам. – Тебя выпустят, если с тобой не будет оружия.

– Мы так не договаривались.

– Мы просто это не обсуждали. Я и так иду на должностное преступление. Отпускаю киллера, который находится в федеральном розыске.

– С каких это пор тебя волнуют подобные мелочи? После моего давнего урока?

Барсук трет старую рану на ладони, но сдерживает злость:

– Времена изменились, Демьянова. Бандиты вымерли. Теперь это мой город. Мой! Я отвечаю за его безопасность. Никто, кроме моих людей, здесь не может расхаживать с оружием!

– Даже Тархан?

Барсук меняется в лице.

– Он уехал. Забудь о нем! Ты должна оставить оружие. И тоже уматывай из города! Мои люди тебя пропустят, если я им позвоню.

– Это легко устроить. – Я направляю винтовку ему в живот. – Звони!

Барсук упрямо качает головой.

– Ты обещала не причинять мне вреда. Я пошел с тобой на переговоры, потому что ты всегда выполняешь обещания.

– А ты?

– После моего звонка тебя выпустят, – уклоняется он от прямого ответа.

В конце концов, частью оружия можно пожертвовать. Сейчас время важнее словесной перепалки. Я соглашаюсь:

– Хорошо. – На землю шлепается винтовка и пистолет. Особенно жалко компактную снайперскую винтовку с прибором для бесшумной и беспламенной стрельбы. Она хорошо отстреляна, проверена в деле, я доверяю ей. С ней так же удобно, как в любимых туфлях, еще новых, модных, но в меру разношенных.

– Подними штанины, – требует ушлый мент.

– На ножки мои захотел полюбоваться?

– Не откажусь.

Я задираю брючины, раздраженно отстегиваю от лодыжек малокалиберный пистолет и нож. Успокаивает одно – кое-что у меня припрятано в автомобиле.

– Распахни куртку, – не отстает Барсук.

– Может, тебе еще и стриптиз станцевать?

– Для этого есть девочки помоложе.

Сволочь! Как любая из женщин на моем месте, я не сдерживаю возмущения:

– Ты в зеркало давно смотрелся, козел старый?

– Еще немного – и мы станем похожи на семейную пару. – Он тянет руки к моим карманам, объясняет: – Лучше это сделаю я, чем мои тупые ухари.

– Да подавись ты! – Я выкидываю запасные обоймы, распахиваю куртку, демонстрируя тонкую футболку под ней и черепашку во внутреннем кармане. – Я могу идти, господин Хозяин города?

– Какие нежности, – Барсук смотрит на Пифика.

– Животные лучше многих людей.

– Это точно.

Я подхватываю большую бутылку с водой, из которой пил Субботин, и трясу ею перед носом Барсука.

– Надеюсь, у нас не самолет? Больше ста грамм можно проносить?

Начальник УВД кривится, набирает номер и цедит в трубку: «Пропустите ее». Потом обращается ко мне:

– Ты своевременно его прикончила? Ты не заразная?

– А что? Хочешь поцеловаться?

– Проваливай!

Я топаю вниз и слышу, как на утесе орудует лопатой Барсук. Тяжелая земля засыпает тело Коли Субботина. Я прохожу сквозь строй любопытных оперов, едва сдерживая слезы. И вот я одна. Показуха отброшена. Меня трясет от ужасного подозрения. Я отгоняю его, но червь сомнения вновь и вновь вгрызается в разбитое сердце.

Когда я укладывала Субботина в могилу, я увидела на его голове две макушки и непокорный хохолок между ними. В точности как у моего мужа.

И как у моего сына, которому исполнилось бы столько же лет, сколько сейчас Субботину.

Светлый гребешок мягких волос. Как я любила касаться его, ворошить и счастливо улыбаться в удивленные глазенки моего малыша. Светло-карие, как у меня. И у Субботина такие же… О господи! Не потому ли моя ладонь невольно тянулась к его голове, что он мой…

Нет! Это невозможно! Я не совершила непоправимое. Мой сын и муж погибли. Их могилу я видела вчера на кладбище. Это совпадение. Редкое совпадение!

68

Геннадий Барсуков спустился с утеса к подчиненным.

– Спасибо, ребята. Все свободны. Уезжаем.

– А как же эта? – Кондратьев кивнул на тропинку, по которой ранее прошла Светлый Демон. – Мы могли ее запросто шлепнуть.

– Она… – Полковник задумался, решая, как объяснить свой приказ пропустить преступницу. Он сам не ожидал, что сдержит слово. Однако жизнь порой наказывает жестче, чем смерть. Он знает то, что будет ее мучить до конца дней. Это похлеще любого изощренного наказания.

– Никуда она не дэнется, началнык, – пообещал Старший из кавказских милиционеров. Он похлопал по плечам своих помощников. – Мы подготовили ей встречу.

В лесной чаще ухнул сильный взрыв. Гвалт растревоженных птиц взмыл над деревьями.

– А вот и наш прывет твоему Дэмону. В машине дожидался, – криво осклабился Развязный и поднял перебинтованную руку. – За ней должок был.

Полковник исподлобья взглянул на троицу с Северного Кавказа. Ему не терпелось крикнуть: «Да убирайтесь вы к чертям собачьим! Я хочу тихо жить в своем городе по своим законам и иметь дело со своими бандитами, с которыми можно договориться!»

Вместо этого он устало произнес:

– Хорошо. Езжайте к Тархану, я сейчас ему позвоню.

Он дождался, когда чужие милиционеры уйдут, отошел в сторону и достал трубку. Хлопоты позади, настало время получить деньги за товар. Однако его опередил входящий звонок. Полковник узнал голос Мосягина:

– Привет, Гена. Ты почему меня не встречаешь? Я уже в городе.

– Дела, Роман Витальевич.

– Какие могут быть дела в такую рань, да еще и в День города? Что-то мне не нравится твое настроение. А ну, выкладывай!

– Да тут такая херня закрутилась… – Измотанный мент, как в старые времена, поведал Мудрому Наставнику о заброшенном фармзаводе, черных ампулах, смертельном вирусе и Светлом Демоне.

Раньше он всегда докладывал Наставнику о трудностях и получал мудрый совет. Потом Мосягин стремительно обогатился, бросил службу, стал миллиардером и переместился в столицу. А Барсукову было достаточно владеть безраздельной вотчиной в виде родного города. Он знал, что это его потолок, и к большему не стремился.

…В превращении следователя прокуратуры в воротилу бизнеса милиционер Барсуков сыграл важную роль. С его помощью был устранен неудобный мэр Марчук, затем город зачистили от бандитов, и люди в погонах подмяли под себя бизнесменов средней руки. Только после этого набравший силу Мосягин нацелился на самый лакомый кусок – медеплавильный комбинат.

В те годы все акции комбината ловко приватизировал «красный директор» Новиков. Из показного коммуниста он быстро переродился в алчного капиталиста. Диалектика.

Мосягин двигался к главной цели планомерно. Для начала он пустил в оборот крупную партию наркотиков, изъятых у бандитов. Наркотики сбывались дешево, и вскоре на них массово подсела городская молодежь. Жители роптали, открыто требуя найти и расстрелять наркоторговцев. И вот тогда с помощью Барсукова оптовая партия наркотиков оказалась в роскошной квартире Оксаны Новиковой, молоденькой дочери владельца медеплавильного комбината. Перед этим благодаря жене Барсукова в местной газете прошла серия статей о том, как «золотая девушка» транжирит огромные деньги на рестораны, украшения, дорогие шмотки и умопомрачительный отдых. Особенно возмутила работяг фотография «бриллиантового» ошейника пекинеса Оксаны Новиковой. И хотя это были всего лишь стразы, журналисты представили их как крупные бриллианты.

Дальше пошла обычная ментовская раскрутка. Оксану Новикову задержали, «обнаружив» в ее квартире тысячи доз наркотической дури. Несколько дилеров дали показания, что получали наркоту от нее. Был подготовлен разоблачительный спецвыпуск газеты «Валяпинский рабочий». С сигнальным экземпляром Мосягин прибыл в полночь в дом Новикова.

– Мою дочь освободят! Я нанял лучших адвокатов, – кипел негодованием директор комбината.

– Конечно, – любезно соглашался следователь. – Обратите внимание, в газете есть утечка информации о том, что Оксану выпустят в четырнадцать часов из здания прокуратуры. Она идет сразу вслед за сравнительным списком погибших от наркотиков и перечнем трат вашей дочери. Смерть – ожерелье, смерть – автомобиль, смерть – отдых в Каннах. Тут хорошая подборка фотографий: могильные кресты – и роскошные покупки. Народ будет рад узнать, за чей счет жирует ваша дочь.

– Но это не так! Вы знаете, что…

– Заткнись, козел! – Лицо-ширма передернулось. – Народ поверит тому, что написано здесь! Газета поступит в продажу в восемь утра, а в два я выпущу твою доченьку на площадь. Ее будут встречать, будь уверен. Придет немало людей. Ты знаешь нравы своих работяг. Я шепну кому надо, что Новикову выпустили за взятку и она хочет скрыться за границей. Думаешь, ей удастся дойти до твоей машины? Даже не надейся. А потом гнев толпы я направлю на тебя!

– Выпустите ее раньше, тайно. Я заплачу любые деньги.

– Мне не нужны деньги, козел. У меня их полно. Вот что надо тебе подписать. – Мосягин швырнул пачку бумаг.

– Но это же… – Новиков испуганно листал страницы.

– Это пятьдесят процентов акций комбината, которые ты передашь мне. Подписать надо сейчас. И тогда газета не выйдет, протоколы я уничтожу, ты заберешь свою дочь и отвезешь ее, куда захочешь. Подписывай! Нотариус уже зарегистрировал наш договор.

– Но…

– У тебя нет выбора. Я по-любому заберу половину комбината. Сейчас или позже. Но ты к тому времени останешься без дочери. Завтра ее растерзает толпа.

Новиков облизнул пересохшие губы.

– Кто будет директором?

– Ты. Я поставлю своего финансиста и буду контролировать только дивиденды. Ну, подписывай, или я ухожу и запускаю тираж в печать.

Мосягин покинул дом Новикова в ранге полноправного совладельца медеплавильного комбината. Еще через год Новиков угорел в бане, а у Мосягина чудесным образом оказалось соглашение, по которому ему перешла оставшаяся половина акций.

Для полного триумфа Роман Витальевич силой овладел Оксаной Новиковой. Уж слишком независимо держалась холеная образованная сучка. Но особенно потешила мужское самолюбие то, что через неделю барышня добровольно обслужила его, оставив незабываемые впечатления. После этого случая Оксана покинула город, а Мосягин так и не догадался, насколько незабываемой окажется их последняя встреча…

Сбивчивый рассказ Геннадия Барсукова о смертельном вирусе неожиданно взбеленил Романа Мосягина.

– Ты зачем связался с ампулами?

– Они уже уничтожены, – соврал Барсуков.

– В моем городе не должно быть химической дряни! Никаких вирусов! Ты меня понял?

– Не будет, я принял меры, – просипел полковник, скрывая недовольство. «В моем» ему не понравилось. Мосягин приезжает раз в год и считает Валяпинск своим. А ведь это его город, город полковника Барсукова!

– Вирусоносителя прикончили вовремя?

– Да. – Горячие ладони напоминали начальнику УВД о только что зарытой могиле.

– Распространения не было?

– Нет.

– Это хорошо. Если еще кто-то обнаружится, уничтожай немедленно. Без раздумий! Кто бы он ни был! Ты не представляешь, на что способны гнилые вирусы.

– Уничтожу, будьте уверены.

– А наша старая знакомая, Светлый Демон… Как думаешь, кого ей заказали в Валяпинске?

– Это уже не важно. Она отправилась в ад.

– А какая была легенда. Ни одного невыполненного заказа, – то ли с облегчением, то ли с сожалением вздохнул Мосягин. – До встречи, Гена. Приезжай обязательно, праздник все-таки. Я фонтан городу буду дарить на площади Дружбы в половине одиннадцатого.

– Уже еду, Роман Витальевич.

В этом году миллиардер Мосягин прибыл в Валяпинск на День города. На выделенные им средства на одной из площадей соорудили огромный фонтан, торжественное открытие которого предстояло сегодня утром.

69

Я въехала в Валяпинск на рейсовом автобусе. Пыльная одежда и грязные руки несколько выделяли меня из толпы нарядных пассажиров, стремившихся попасть на городской праздник. Меня не смущали их брезгливые ухмылки. Я выжила – и это главное.

Подойдя ранее к своему джипу, я заметила отсутствие травинки, специально прижатой дверцей пассажира. Индикатор выпал, значит, машину кто-то открывал. Травинки на капоте и на водительской дверце остались нетронутыми. Салон плохо просматривался сквозь темные стекла, но я догадывалась, что за сюрприз меня ожидает. Требовалось принять решение: поступить по-умному или по-хитрому? То есть попытаться обезвредить взрывное устройство или обмануть противника. Я выбрала второе. Пусть думают, что я погибла.

Я дергаю водительскую дверь. Граната сваливается с растяжки между педалью и ручкой. Два отчаянных толчка ногами, полет, я падаю и прижимаюсь к земле. Грохочет взрыв, свистят осколки, сыпятся ошметки стекол, отлетает дверца, продырявленный кузов охватывает пламя. Я отползаю подальше. В багажнике беспорядочно рвутся запасные патроны.

И вот результат: я без оружия, без автомобиля, без средств маскировки и чистой одежды. В таком состоянии я должна выполнить очень странный заказ, время которого уже подошло. Но я не унываю. Жизнь учит, что избыток всегда таит опасность. Солнце – это жизнь, жара – это смерть. Вода – это жизнь, наводнение – смерть. Деньги – жизнь, а роскошь стремительно приближает к смерти. Я не преувеличиваю. Поверьте профессионалу, чаще всего заказывают богатых.

Я подбираю уцелевшую бутылку с водой, достаю из кармана Пифика и извиняюсь перед ним. Флегматичное животное высовывает мордочку и выказывает недовольство. «Верни меня в мягкий карман, – говорит его взгляд. – Там тепло и не пахнет гарью».

Автобус тормозит у вокзала. Конечная остановка. Я выхожу и первым делом покупаю праздничный выпуск газеты «Валяпинский рабочий». Это и есть самое необычное условие заказчика. Имя клиента и место акции я должна прочесть на первой странице в колонке главного редактора.

В глаза бросается мелкая фотография над колонкой и размашистая подпись внизу – Бар и дальше завитушка. Я всматриваюсь. Неужели это она? Ленка Баринова, моя единственная подруга по интернату, стала главным редактором городской газеты. Вот это да! Не зря она училась на вечернем, грызла науку. Ленка добилась успеха!

Радость за подругу сменяется гадким откровением. Если Лена писала текст, то она заказчица! Как же карьерный взлет меняет людей. Но не мне быть судьей. Я исполнитель, принявший аванс. В таких случаях я всегда иду до конца.

Я читаю колонку. Первое событие, которое упоминается, – открытие фонтана на площади Дружбы в 10.30. Так. Время и место, где я должна выполнить заказ, известно.

Далее ищу первую фамилию в тексте. Вот она!

Меня охватывает смешанное чувство. Обычно я равнодушна к личности клиента, всякое волнение лишь мешает моей работе. В момент выстрела одно бездушное существо – я – лишает жизни другое бездушное существо – клиента. Такая философия помогает мне не сойти с ума. Любое сильное чувство: жалость или ненависть, делают вас уязвимым. Тот, кем двигает месть, кто испытывает сомнение, обязательно допустит ошибку, а я до сих пор не ошибалась.

Но сегодня мне вряд ли удастся остаться равнодушной. Заказанный клиент мне хорошо знаком.

70

Яркое солнце и бодрая музыка создают праздничное настроение. На площадь Дружбы стекаются шумные семьи валяпинцев. Детские ручки держат бесплатные шарики с эмблемой медеплавильного комбината, взрослые – бутылки с пивом.

Торжественное открытие фонтана начинается с небольшой задержкой. На свежеокрашенном постаменте у оранжевого символического крана перед пестрой толпой собрались первые лица города и уважаемые люди. Их представляют. Некоторых я знаю.

Вот начальник УВД Барсуков, успевший побриться после нашей стычки и переодеться в парадную форму. Бронежилет он снял, но под кителем угадывается наплечная кобура с пистолетом. Темные круги под глазами говорят об усталости, дает о себе знать нервная бессонная ночь.

У микрофона мэр города, его фотографию я видела на первой странице газеты. Мэр лоснится от самодовольства и сытости. Рядом постаревший Роман Витальевич Мосягин, бывший следователь с лицом-ширмой, ныне – один из богатейших людей Урала. Сейчас он в образе благодетеля. За его спиной крутит шеей бритый телохранитель с проводком в ухе. Время от времени парень шевелит губами, ему откликаются два таких же остолопа в коричневых очках, возвышающиеся среди толпы.

Справа белеет на солнце седая шевелюра Белановского, ранее директора школы-интерната, а нынче заведующего ГОРОНО. Когда-то он был нам вместо отца, строгий, но справедливый. Лишь спустя годы я узнала о его махинациях с сиротскими квартирами, а вчера Доктор подтвердил то, о чем я и так догадывалась. Некоторые интернатские малолетки с его ведома становились сексуальными игрушками для похотливых толстосумов.

Но омерзительнее всех в этой компании смотрится растолстевший и обрюзгший врач Клыженко – мой незабываемый насильник Жаба из психиатрической клиники. Он тоже сделал карьеру и теперь возглавляет городское здравоохранение.

Я не удивляюсь подобному составу «уважаемых людей», потому что поняла философию современного чиновничества. Это клан, в котором расчетливый мерзавец, карабкаясь по служебной лестнице, тянет вслед за собой трусливых подлецов. Людьми с изъянами управлять проще, всегда можно нажать на уязвимое место и припугнуть.

Они все изменились, изменилась и я. Внешне. Внутри я – обиженная жизнью сирота, а они – дельцы с окаменевшим сердцем.

Я еще раз взглянула в газету. Сомнений нет, один из этих людишек мой сегодняшний клиент. И ему предстоит умереть.

Я стояла в непосредственной близости позади них. На мне фольклорный наряд официантки из ресторана «Уральские пельмени», который обслуживает сегодняшнее торжество. Костюмчик пришлось позаимствовать у доверчивой клуши. Для маскировки он – что надо! Белая блузка, красный сарафан, на голове нелепый кокошник с искусственной косой. Вы помните мое правило: если хочешь спрятаться – выделяйся! Народный костюм красавицу и замухрышку превращает в стандартную куклу. Русая коса, правда, не очень сочетается с моими короткими черными волосами, но это тоже элемент современной условности. В остальном я безупречна. Губки подкрасила, брови подвела, щеки нарумянила – всё с избытком, как и положено ряженой. Вот только маникюр подкачал – рытье могилы не способствует красоте ногтей.

Вы не подумайте чего плохого, экспроприация костюма прошла вежливо, невинным я не причиняю страданий. Глупышка официантка скоро очнется в подсобке, жива и здорова, обнаружит себя раздетой до белья и поднимет панику. А пока это не произошло, надо действовать.

Июньское солнышко пригревает всё сильнее. Это мне на руку. Уважаемые люди на импровизированной трибуне не откажутся от глотка прохладной воды.

Газета «Валяпинский рабочий» падает на асфальт. Стройная ножка под пестрым сарафаном продавливает каблучком в ней дырку. Странным образом мой каблук попадает на первую фамилию из передовицы.

Я широко улыбаюсь и иду к этому человеку.

71

Геннадий Барсуков подбадривал уставший организм положительными эмоциями. Он победитель! Он избавился от зараженного солдатика чужими руками. Он хитростью натравил обиженных кавказцев на опасную киллершу, и те разделались с ней. Он только что получил от Тархана пакет с деньгами. Тот обещал прикончить двух оставшихся на стройке охранников, забрать ампулы и сегодня же покинуть область. Он, как ответственный Хозяин, всё успел сделать вовремя и добился главного. Он спас свой город от Катастрофы!

Брезгливый взгляд полковника скользил по пестрой толпе на площади. Благодаря его уму мелкие людишки могут спокойно предаваться дешевым радостям: сюсюкать с малышами, накачиваться пивом, травить анекдоты, шпынять мужей, засматриваться на чужих жен, млеть от приезжих артистов, а вечером расквасить друг другу физиономии и орать песни дурными голосами. Пусть народ веселится. Он подарил им жизнь, поэтому имеет право и дальше доить этот город себе на потребу.

У микрофона распинался мэр-пустослов. Он восхвалял Романа Витальевича Мосягина, благодаря которому десятки тысяч людей имеют возможность горбатиться на вредном производстве. Роман Витальевич столь щедр и бескорыстен, что часть украденных денег пустил на позолоту храма, оснащение поликлиники, а в этом году – на большой фонтан. Молитесь, лечитесь и наслаждайтесь, только работайте и не ропщите, с пафосом призывал мэр. Конечно, выдрессированный чиновник говорил другими словами, но суть от этого не менялась.

Барсукову позвонили. Он украдкой взглянул на телефон. Кондратьев! Начальник СКМ просто так сотрясать воздух не будет. Полковник спустился с трибуны, поднес трубку к уху. Единственный подчиненный, который позволял себе не сдерживаться, обрушил на полковника свое недовольство.

– Она опять ушла.

– Кто?

– Черт в юбке! Светлый Демон!

– Но ведь машина… Был взрыв.

– Авто на куски, а ее нет.

– Это точно? Может, не разглядел?

– Я что, похож на красну девицу? Башку от поршня не отличу, а кровь от моторного масла? Ушла она. Смылась!

– Вот сука.

– А я тебе говорил, что надо мочить.

– Найди ее и…

– Ищи ее сам, полковник. Ты лично моих людей отпустил, и я с этим согласен. Вот веришь, хочу выспаться, а потом водки жахнуть.

– Она может быть в городе. Надо…

– Это твои проблемы.

– Кондратьев!

– И не забудь про обещанную премию за солдата. Моих ребят нельзя обманывать.

Начальник СКМ отключил связь. Полковник беззвучно выругался, но не стал перезванивать строптивому подчиненному. Он сам проявил ненужное благородство и отпустил киллера. Где она теперь? Что замыслила? Чем может аукнуться ее свобода для него?

Барсуков смотрел на толпу, едва сдерживая гнев. Победное настроение улетучилось. Светлый Демон где-то здесь, нашептывало его воспаленное воображение. Она с легкостью прикончила Субботина, потому что двигалась к другой цели. Барсуков вспомнил, как Светлана уходила. При ней была черепаха и бутылка воды. Он лишил ее оружия, в машине она ничего не успела взять, но киллер с ее опытом может разоружить растяпу милиционера. Пока таких сведений не поступало. Но это только пока.

Полковник нащупал пистолет под кителем. Теперь он не будет вступать в переговоры. Он шлепнет Светлого Демона при первой же возможности. Пусть только появится!

Рука, сжимавшая телефон вздрогнула, мобильник вновь зазвонил. Полковник смотрел на дисплей и не верил своим глазам. Звонила Светлый Демон!

– Привет с того света, Барсук. Я всегда утверждала, что умная пуля лучше тупого взрыва.

– Где ты? Если в городе, лучше уматывай.

– Мне нравится ваш праздник. Я тоже постаралась нарядиться. Как я выгляжу?

– Ты здесь? – Полковник испуганно вертел головой, по спине холодной змейкой струился пот.

– Посмотри на Мосягина.

Барсуков перевел взгляд на трибуну. Роман Витальевич только что окончил пламенную речь и глотнул воды из стоявшего перед ним стакана. Мэр приглашал миллиардера к символическому крану, чтобы включить фонтан.

– Где ты, сука?

– Ты знаешь, что фонтан работает в замкнутом цикле? Одна и та же вода прокручивается неделю.

– Не заговаривай мне зубы.

– Помнишь ту бутылку, с которой я ушла? В ней слюна Субботина. Это вирус, перешедший в активную стадию. Его только что глотнул Мосягин. Теперь он разносчик смертельной заразы. Остальное я вылила в фонтан. Сейчас он заработает, и брызги окатят толпу.

Безумный взгляд Барсукова метался по улыбающимся лицам. Левая рука сжимала телефон, а правая выхватила пистолет. Она где-то рядом. Обманывает или нет? Дерзкая бестия насмехается над ним и его мнимой победой.

– Где ты?

– Повторяю, смотри на Мосягина.

Роман Витальевич уже подошел к оранжевому крану. Рядом с ним высокая девушка в народном сарафане с едва заметным «блютусом» в ухе радостно помахала Барсукову рукой.

И он узнал ее!

Переодетая в официантку, Светлый Демон обслуживала гостей на трибуне и запросто могла налить Мосягину зараженной воды. Она не врет. Она покусилась на самое святое! Она хочет уничтожить его священную дойную корову – его Город!!!

Сейчас Мосягин возьмется за кран, и по его команде включат воду в фонтане. Взметнутся высокие струи. Будут брызги. Народ повалит к чаше, чтобы прикоснуться к новой городской достопримечательности.

Нет! Этому не бывать!

«Уничтожай немедленно. Без раздумий! Кто бы он ни был!» – это слова Мосягина о зараженных вирусом. Миллиардер сам отдал приказ спасать город любой ценой.

Любой!

Взгляды собравшихся сосредоточены на многоярусной чаше фонтана. Барсуков перед трибуной, но его никто не замечает. Перекошенное праведным гневом лицо способно испугать любого, но даже штатные охранники миллиардера расслабленно ждут водной феерии.

Мосягин тянется к крану. Полковник вскидывает руку с пистолетом и начинает стрелять.

72

Барсуков жал на курок, пока не закончилась обойма. Пули одна за другой летели в сторону трибуны. Милиционер стоял так близко, что даже в состоянии аффекта не мог промахнуться. Первая пуля попала в грудь Мосягина. Миллиардер вздрогнул, расправив от шока плечи, и стал еще более уязвим. Его глаза навыкате нашли стрелявшего. Привычная ширма, закрывающая душу, рассыпалась. Он оседал с искренним удивлением и явным облегчением на лице.

Оставшиеся патроны были предназначены мне. Но я успела укрыться за миллиардера, поддерживая его и чувствуя, как сотрясается от дополнительных пуль уже безжизненное тело.

Началась паника. Толпа завизжала и устремилась кто куда. Охранники Мосягина, не ожидавшие такой развязки, одурело водили пистолетами, не понимая, что предпринять. Я поспешила удалиться. Заказ выполнен в назначенное время в назначенном месте. Мой клиент, упомянутый в газетной передовице первым, мертв.

Подхватив длинный подол, я семенила в дурацком сарафане среди толпы, стараясь не споткнуться. Это давалось нелегко. Чужие туфли жали, меня задевали то справа, то слева потерявшие разум молодые мужики. Они спасали себя драгоценных, не церемонясь с окружающими. В какой-то момент меня с силой дернули за пышный рукав. Кокошник слетел, плечевой шов треснул, но меня не отпускали. Я развернулась, чтобы вмазать наглому кретину, и обомлела.

– Сюда! – бесцеремонно потащила меня ухоженная дама в брючном костюме.

Это была Елена Баринова, моя лучшая подруга по интернату. Я послушно устремилась за ней. Лена открыла ключом дверь в ближайшем переулке и втолкнула меня внутрь помещения.

– Это редакция моей газеты, – пояснила она, проносясь по пустому коридору. – Сейчас здесь никого нет.

Мы оказались в комнате совещаний, всю площадь которой занимал длинный стол со стульями и экран на треноге. Лена уселась во главе стола. Единственное мягкое кресло заученно приняло в объятия ее точеную попку. Подруга тяжело дышала и откровенно рассматривала меня. Под искорками восторга в ее глазах затаился страх.

– Привет, подруга, – выдохнула она. – Классно выглядишь.

Мне было не до бабских комплиментов. Я оторвала болтавшийся рукавчик сарафана и уперлась расставленными ладонями в столешницу.

– Ты знаешь, чем я занимаюсь?

– Слухи доходили.

– Заказчица ты?

– Что? Какая заказчица?

– Ты писала сегодняшнюю передовицу?

– При чем тут…

– Внизу твоя подпись. Отвечай!

– Основу готовит другой сотрудник. Я корректирую и подписываю.

– Что значит «корректирую»?

– Это ближе к политике, чем к журналистике. Упомянуть, кого надо в нужном ключе, вычеркнуть кого не надо.

– Кто написал о Мосягине? Почему он оказался первым?

– Странный вопрос. Он владелец комбината, главный спонсор сегодняшнего праздника. Как без него? Роман Витальевич приезжает в город редко, надо уважить.

– Зачем ты хотела его смерти?

– Я?! По-моему это ты должна мечтать ему отомстить. Он разрушил твою жизнь.

– Я сама ее разрушила.

– Нет, подруга ты ошибаешься. Режиссер твоей трагедии именно он.

– Отключи журналистское словоблудие! Ты не на редколлегии.

– Сядь, – спокойно сказала Елена, извлекая из сумочки тонкую сигарету. – И оторви второй рукав, а то похожа на клоуна на детском утреннике.

Я послушалась. Наряд и правда дурацкий. Заодно скинула туфли, пока они не натерли кровавые мозоли.

– Воды хочешь? – спросила Лена. В центре стола на подносе стояли закрытые бутылочки и перевернутые стаканы. Я потянулась. Она смяла только что закуренную сигаретку и попросила: – Подай и мне тоже.

Мы дружно глотнули из открытых бутылок. Невольно вспомнилось, что всего несколько минут назад самая безобидная жидкость стала причиной кровавой трагедии.

– Ну и денек, – вздохнула подруга.

– Вернемся к режиссеру и его марионеткам, – я напомнила ее же слова о Мосягине.

Елена как-то странно взглянула на меня, наклонилась и, как в детстве, словно доверяла важную тайну, произнесла:

– Недавно я узнала, что твой ребенок жив.

В моих глазах помутнело. Я схватилась за стол. Первый человек за семнадцать лет высказал вслух то, что не раз терзало меня бессонными ночами. Я вспомнила могилку с именем сына и прохрипела:

– Не верю.

– Это правда, Света.

– Я была на кладбище и видела обелиск.

– Там лежит только пакет, который выловили из реки. Когда хоронили Николая Демьянова, его мама настояла на похоронах внука. В маленький гроб положили вещи твоего сына и больше ничего!

– Не трави душу, мне и так больно.

– И все-таки это правда. Мой муж доказал это. Он милиционер и знает свое дело.

– Как его зовут? Я хочу с ним поговорить.

– У нас одна фамилия. – Лена показала на стенд с фотографиями. Под ее портретом виднелась надпись: Главный редактор Елена Барсукова.

Барсукова! Так вот в чем дело. Сменив фамилию, подруге не понадобилась менять подпись. Та же размашистая Бар и завитушка.

– Значит ты с Барсуком… с того самого момента.

– Ну да. Я же говорила, что вышла замуж. Ты поверь, в тот день я не участвовала в идиотском розыгрыше.

– Ты просто получала удовольствие. А я…

– Света, хватит о старом. Твой сын нашелся. Он выжил!

Я растерялась. Росточек счастья не мог пробиться через бетонную плиту страха.

В глубине помещения хлопнула дверь, по коридору застучали шаги. Ворвался возбужденный Барсуков в парадной форме. Я вскочила.

– Сядь! Руки на стол. – Барсуков сверкал бешеным взором и угрожал пистолетом. – Ты-то мне и нужна, паскуда! Дашь показания, что Мосягин был заражен вирусом.

– Каким вирусом? О чем ты? – удивилась Лена.

– Они уже раскусили, что к чему. Я еле ушел. Хорошо, что у меня есть ключи от твоей редакции.

– Гена, успокойся. Может, это даже к лучшему, что Мосягин мертв. Теперь тебе никто не посмеет указывать. Учись у Светы, она выполнила заказ и совершенно не волнуется.

– Это я его убил, дура! Вот из этого пистолета!

– Ты?

– Да, я! Думаешь, только киллеры умеют убивать?

– Гена…

– За мной охотятся его головорезы. Я должен оправдаться. Это была ликвидация вирусоносителя! Вынужденная мера, чтобы спасти город!

Я вернулась в привычную систему координат: я и враг, опасность и борьба. Я медленно покачала головой.

– Мосягин не был заражен.

– Врешь!

– Вода была чистой.

– Разве не ты убила Мосягина? – продолжала пучить удивленные глаза Лена. – Я думала, ты приехала мстить.

– Она обманула меня! – взревел Барсук. – Я ее отпустил, а она…

– Ты хотел меня взорвать.

Полковник замахнулся пистолетом. Я уклонилась, и его удар пришелся по воздуху.

– Что происходит? Что ты скрывал от меня? – взвилась его жена. – Ты сказал, что в город вернулась Демьянова и ты ее ищешь. А сейчас выясняется, что ты с ней общался. Зачем ты убил Мосягина?

– Хватит трепаться, дура! Дело сделано. Мне надо спасать свою шкуру, а для этого нужна она. Светлый Демон даст показания, как меня подставила!

Я выдержала его разъяренный взгляд и холодно спросила:

– Что ты знаешь о моем сыне, Барсук?

– А-а, вот мы и подошли к самому интересному. Твой сосунок выжил.

– Чем докажешь?

– Можешь провести генетическую экспертизу. Если сердцу не поверила. – Барсук усмехнулся, но тут же озлобился и ткнул в меня пистолетом. – Вставай! Мы должны ехать.

– При чем мое сердце? Где мой сын?

– Неподалеку, – встряла в разговор Лена. – У меня есть его фотография. Сейчас покажу.

– Не показывай! – Барсук остановил жену, схватившуюся за сумочку, и обратился ко мне: – Сначала ты поможешь мне.

– А потом?

– А потом получишь своего сына. Согласна?

– Я согласна на всё.

– Вот и прекрасно. Сейчас мы поедем на стройку и перехватим ампулы VRA13. Мне нужно вещественное доказательство смертельного вируса. Потом ты дашь показания, что хотела отравить фонтан и всех жителей Валяпинска, а я вынужден был применить оружие во имя спасения. И тогда я устрою тебе встречу с твоим сыном.

Я киваю и мучительно думаю. Почему мне нельзя посмотреть, как сын выглядит сейчас? Он известный человек? Почему Барсук ухмылялся, намекая, что сердце матери должно было подсказать? А если я уже видела сына?

Сердце ёкает от дурного предчувствия. Барсук требует ключи от машины жены. Лена открывает сумочку, я вижу край фотографии, которую она хотела достать. В этот момент меня не смог бы остановить даже танк.

Я бросаюсь к сумке, опрокидываю кресло с бывшей подругой и выхватываю фотографию. Рядом орет Барсук, визжит его жена, а я смотрю на фото и…

73

Худшее опасение сбывается. Мой мир снова рушится. Плывут мутные круги перед глазами, пол шатается, норовя уйти из-под ног. Я обхватываю голову, зажимаю уши, закрываю глаза. Ничего не хочу видеть и слышать! Лучше умереть.

Но рядом тот, кто хочет насладиться моим горем. Барсук отрывает мои руки и орет в лицо:

– Узнала! Тебя всегда использовали, и раньше, и сейчас!

Я отталкиваю его. В ответ Барсук свирепеет и замахивается пистолетом. На этот раз я не прячусь. Если он меня убьет, я буду счастлива. Удар! – и я падаю в спасительную пустоту.

Говорят, что перед смертью в затухающем сознании проносится вся жизнь человека. Врут! Я соскользнула в предыдущий вечер и последующую ночь. Обрывочные картины наплывали одна на другую.

…Вот я на вокзале. Мне нужна проводница седьмого вагона московского поезда.

– Здравствуйте, профессор Корнеев передал через вас лекарство для моей бабушки, – говорю я условленную фразу.

Дородная проводница ворчит, возвращается в служебное купе и протягивает мне коробочку. Корнеев направил Доктору три электронных письма. В первых двух он описал чудовищную силу препарата VRA13, а в последнем сообщил, что отыскал в хранилище антивирус против него и срочно высылает спасительную дозу через проводницу. Антивирус необходимо ввести в кровь зараженного в первые пять суток. Потом он бесполезен.

Я искренне благодарю проводницу. Заветное лекарство в моих руках, но надо еще повстречаться с Караваем. Я извлекаю нож, угрозой забираю китель у бедной женщины и вызываю наряд. Дальнейшее вы знаете. Георгий Караваев рассказывает о своей давней шуточке и получает ответную.

В полночь я на утесе в «гнездышке Коршуна». Рядом Коля Субботин. Он любуется звездами, не догадываясь, что это последняя ночь его короткой жизни. Мне надо срочно ввести ему антивирус, я подбираю слова, чтобы не испугать его жуткой правдой. Это нелегко. Меня срывают с места оперативники, лезущие по склону. Я отстреливаюсь. Нас обложили. Барсук требует смерти Николая, и я соглашаюсь. Мне надо, чтобы нас на время оставили в покое.

Я вкалываю Николаю антивирус под видом витаминов. Он доверяет мне. Когда спасаешь обреченного, просыпается нежность. Спаситель лелеет спасенного, как любящая мать выздоравливающего ребенка. Это сейчас мое сознание выплескивает такое сравнение. А в тот момент я ничего не знала. Хотя тревожные звоночки звучали один за другим. Имя, возраст, светло-карие глаза. Почему я опекаю его, почему рука сама собой тянется погладить его по светлым волосам?

Но темной ночью в тесном домике я просто женщина, уставшая от одиночества, а он – мужчина, не знавший ласки. Мы рядом и, возможно, оба не доживем до рассвета. Я дарю ему нежность, его распирает счастье. Мужское возбуждение передается мне. На каменном утесе под яркими звездами совершается маленькое чудо… И ужасная ошибка!

Но я еще не знаю об этом. Я действую по намеченному плану. На рассвете я вкалываю Субботину угнетающий наркотик. Он проваливается в глубокую кому. Мои вены разносят по организму энергию амфетамина. Я чувствую прилив невиданных сил, быстро рою могилу и переношу туда тело Николая.

И тут очередной звоночек приводит меня в смятение.

Я замечаю у Субботина две макушки. Точно как у моих родных: большого и маленького Коли. А еще этот непокорный хохолок между ними, который так и хочется погладить!

Но времени для терзаний нет. Является Барсук, я демонстрирую «мертвого» Субботина. Противник доволен. Я сдержала слово, он добился своего. Я накрываю лицо Николая пластиковым ведром, надеясь, что уснувшему организму хватит воздуха в рыхлой могиле.

Взрыв моего автомобиля хотя бы на время переводит меня в разряд мертвецов. Милиционеры покидают лес, а я уже на горе и разрываю могилу. Амфетамин не подводит, я безумно сильная. И вот тело Николая извлечено из-под земли. Он в том же состоянии комы. Я отыскиваю припрятанную в домике ампулу. Это средство поможет ему вернуться к жизни.

Укол сделан. Я сижу рядом и чувствую, как теплеет его кожа.

А мне пора ехать в город, чтобы купить сегодняшнюю газету и узнать имя клиента. Я оставляю Колю в «гнезде Коршуна». Он выкарабкается, он оживет, я молю об этом. Когда он придет в себя, ему будет с кем общаться. Рядом неугомонный Пифик скребется в ведерке, которое спасло Николая.

74

Мокрый удар в лицо. Я разлепляю глаза. С ресниц срываются крупные капли. Моя голова влажная, вода стекает даже за ворот.

– Очнулась, сучка! Ты сдохнешь, когда я захочу! – Барсук отбрасывает пустую вазу, из которой только что плеснул в меня.

– Гена, объясни мне, что происходит? – лопочет ничего не понимающая Лена.

– И ты заткнись! – огрызается Барсук.

Звонит его телефон. Он смотрит на дисплей, включает трубку и цедит ответ сквозь сжатые губы:

– Кондратьев, мне наплевать, что меня ищут. Я на даче. Приезжай, я всё объясню.

Полковник бьет мобильник об пол и яростно топчет хрупкую трубку.

– Продаст, гад! Ну, ничего, хрен вы меня найдете. А через час я предъявлю такое!

Барсук выводит меня на улицу, пихает на заднее сиденье большого ярко-красного «Ауди». Мои руки сцеплены за спиной. Он воспользовался моими же пластиковыми петлями, единственным «спецсредством», которое я вынесла с горы. Видимо, Каравай доложил начальству об их эффективности.

Я понимаю, что живу. Барсук меня не убил. Но как можно жить с тем, что я совершила? На фотографии был Николай Субботин. Мой сын. Я спасла его и переспала с ним.

Автомобиль мчится по городу. Барсук за рулем. Он позарез нуждается в положительных эмоциях, возносит себя в победители и жаждет продемонстрировать это.

– Как я тебя развел сегодня ночью. Собственными руками замочила своего отпрыска! Каково быть детоубийцей? Ну, опиши ощущения? А впрочем, тебе не привыкать, ты и раньше хотела его утопить, да не вышло. Знаешь, как дело-то было? В тот день, когда ты бросилась в Валяпу, вас спасли обоих. Тебя вытащили в черте города, а сосунка ниже по течению, в деревне. Его алкаш вытащил, но не конченный. Водочкой растер пацана, закутал и позвонил в милицию. Попал на меня. Я ж на дежурстве был, когда в общагу к Ленке заехал, мне на рацию и переключили звонок. Поначалу я подумал, что «белочка» у алкаша, вот и мерещится ему всякое. Но в деревню съездил. И точно – мальца алкаш выловил! Обогрел. Случай нетипичный. Что делать? Тогда я только учился уму-разуму. Наставник у меня был, мудрый человечище!

– Мосягин? – прохрипела я.

– Догадливая. Ему я первым делом и сообщил о находке. Он следователем был и уже знал о твоей попытке расширенного суицида.

– И что он посоветовал?

– На первый взгляд странную вещь. Отвезти мальца в соседнюю область в Дом малютки. Сдать как подкидыша. Помнишь, какой день недели был?

– Суббота.

– Правильно. Его Субботиным и записали. А имя пацана мне Мосягин назвал, я не стал его менять. Вот так то. Я только на следующий год понял, насколько дальновидным оказался Мудрый Наставник. Как он тебя раскрутил на убийство мэра! Никто не хотел за это дело браться, все знали, что Марчук на черных пашет. А эти молодые волки любому глотку перегрызут, кто на их делянку покусится. Вот тебя и подставили. Из психушки выдернули, обработали. Ты справилась, не оплошала. Правда, потом взбрыкнула, сука!

– Жаль, что я тебя тогда пожалела.

Это скрежетало мое разорванное на куски сердце. Да если бы я только знала, что мой сынишка выжил! Если бы я вовремя разгадала злую шутку Каравая и Барсука! Если бы циник Мосягин не разыграл кровавую партию, где разменными фигурами служили самые близкие мне люди! Моя жизнь сложилась бы совершенно иначе. У меня была бы семья, муж, ребенок, и, конечно, не один…

Я застонала от невыносимой боли. Барсук злорадствовал.

– Люди делятся на тех, кто управляет, и тех, кем помыкают. Это нормально. Я отношусь к первым, а ты – ко вторым. И как бы ты ни пыхтела, так и будет. Я пастух, а ты в стаде. Людишки, подобные тебе, созданы для того, чтобы было хорошо мне. Жуйте травку, а я буду питаться вами. Вы жвачные, а я хищник. Сегодня забью одного, завтра другого. Каждый из вас в моей власти.

Барсук не разглядел, что я неимоверным усилием разорвала пластиковые путы. Помог амфетамин. Мои руки оставались за спиной. Я потирала порезы на коже, готовясь задушить человека, который дважды разрушил Мой Мир.

Автомобиль проскочил ту самую стройку с секретной лабораторией на окраине города. Я спросила:

– Куда мы едем?

– За ампулой. Тархан уже забрал всю партию, но одну он мне отдаст. Он ждет меня у моста через реку, я созвонился. Я получу улику, ты дашь показания об угрозе городу, и из убийцы я превращусь в героя. Ведь это нормально. Герои всегда кого-то убивают.

– Я ничего не скажу.

– И не надо. Ты подпишешь чистый протокол и умрешь в камере. Например, повесишься. Ты же склонна к суициду.

– Я ничего не подпишу.

– Это мы еще посмотрим. Допрашивать я умею. А уж в этом случае особенно постараюсь.

– Зубы сломаешь.

– Ух ты какая. Прямо тигрица! Мне даже захотелось тебя трахнуть. Посадить на цепь, как дикого зверя, поставить на четвереньки – и сзади! Как тебе такая перспектива?

– Я убью тебя, Барсук.

– Вот-вот, ты будешь рычать и ругаться. Пожалуй, я нацеплю на тебя тигриную маску для правдоподобия и топик соответствующей расцветки.

– Ты боялся меня все эти годы, Барсук, и сейчас хочешь отыграться. Ты прячешь за жестокостью свою слабость. А в душе ты трус и до сих пор боишься меня.

– Заткнись! Я могу убить тебя прямо сейчас! И обойдусь без твоих показаний. А жена подтвердит, что ты на меня напала, а перед этим рассказала о своем подлом плане по заражению города. Ленка понятливая, не первый год руководит газетой и много чего провернула с помощью печатного слова. Аль Капоне когда-то сказал, что пистолет и доброе слово – это лучше, чем просто доброе слово. Но его время прошло. Сейчас пистолет надо сочетать с печатным словом. Вот когда достигается настоящий эффект.

– Ты убьешь меня связанную? А как же версия нападения и где свидетельница?

– Живи пока. Я шлепну тебя, когда мне будет выгодно.

Я замолчала и погрузилась в раздумья. Моя жизнь и раньше стоила копейки, а сегодня ее ценник вообще обнулился. Зачем мне жить? Я обрела сына, но никогда не осмелюсь его увидеть. Я узнала правду, и громоздкая действительность расплющила меня непомерной тяжестью. Я перешагнула черту, за которой нет возврата. Так зачем же цепляться за хрупкую химеру? Что меня ждет? Прежнее одиночество, бессонные ночи, душевные муки, от которых спасет лишь наркотическое опьянение. А через год-полтора мучительная смерть, обещанная онкологом.

Сегодня законченный подлец использует меня для того, чтобы обрести статус героя.

Я не стану играть в его игры. Лучше умру. Но сделаю это по-своему, достойно. Как и подобает Светлому Демону.

75

Барсуков упомянул, что встреча с Тарханом состоится у моста через реку. По западной трассе мост только один – тот самый, высокий, где я останавливалась перед въездом в Валяпинск. Там есть небольшая площадка, откуда открывается чудесный вид на реку и Уральские горы. На этой площадке Тархан и должен остановиться. Больше негде.

Бывший боевик, затравленный властью родной республики, купил все ампулы. Для чего? Где он собирается их использовать? Особенно вирус VRA13, которым можно ввергнуть в смертельный хаос целый город. И чем выше скученность населения, тем больше эффект от препарата. А где у нас больше всего народу?

Я представила московское метро в час пик. Если там окажутся «живые бактериологические бомбы», все предыдущие теракты померкнут перед новым ужасом. Тихая смерть ждет десятки тысяч ни в чем не повинных людей. «Не убивай невинных», – вспомнила я слова Кирилла Коршунова. И мысленно добавила: «…И не позволяй это делать другим».

Барсуков сосредоточился на дороге. Значит, подъезжаем. А вот показался и черный «Ленд Крузер» Тархана. Как я и предположила, машину приткнули справа на маленькой площадке, за которой обрыв. Рядом переминается знакомая парочка: Угрюмый и Развязный. Их вид мне не нравится. В жаркую погоду и в темных куртках – это не к добру. Они даже не делают вид, что любуются красотами природы. Бойцы из охраны Тархана цепко следят за трассой. И замечают нас!

Это видно по их четким движениям. Только что они держались в тени «Ленд Крузера», а сейчас шагнули вперед и расстегнули куртки.

– Ты сказал Тархану, на чем приедешь? – быстро спросила я.

– Да. Он просил, – ответил полковник, начиная понимать, что к его встрече приготовились.

– Ну и лопух!

Ярко-красный джип «Ауди» заметен издалека. В руках бойцов показались массивные пистолеты-пулеметы. Сомнения отпали. Покупатель решил избавиться от докучливого продавца, раз представилась такая возможность. Барсук струхнул. Но мне-то было всё равно! На своей изломанной жизни я поставила жирный крест.

Я не позволила ему сместить ногу на тормоз. Неожиданно обхватила за горло, вдавила башку в подголовник. Барсук инстинктивно выгнулся и уперся ногами. Педаль газа ушла в пол. Наша машина мчалась навстречу выстрелам. Бойцы палили из двух стволов. Пули крошили стекла, прошивали металл, впивались в грудь Барсука. Меня закрывали сиденье и его крупное тело, но я не стремилась прятаться. Когда машину потянуло к обочине, я вытянулась вперед и подправила руль. Наш автомобиль должен попасть точно в «Ленд Крузер».

Так и происходит. Задев по пути одного из стрелявших, мы врезаемся в задний бампер тяжелого джипа. Чудовищный удар. Белыми пузырями вокруг меня выстреливают подушки безопасности. «Ленд Крузер» вылетает с площадки и бухает о прибрежные камни. Я слышу взрыв.

А может, это взрывается от удара мое сознание? В глазах темная пелена, но какое-то время я еще живу. Я чувствую, как наша машина по инерции переваливается через бордюр и катится вниз по крутому склону. Неимоверная тряска, сквозь выбитые стекла обдает жаром, я понимаю, что мы подкатываемся вплотную к горящему «Ленд Крузеру».

А дальше – плеск воды. Машина кренится, распахивается дверца, и я вываливаюсь в стремительную реку. Теперь мне хорошо, я сделала что хотела. Я не чувствую боли. Вода привычно парализует мое тело, ведь я давным-давно разучилась плавать. Я умираю, потому что недостойна жить.

«Случайной смерти не бывает», – вспоминаю я в последний момент слова игуменьи монастыря.

76

Николай Субботин открыл глаза, протер рукой лицо. В рот попали крупицы земли. Он попытался сплюнуть, но слюны не было, пересохшая глотка издала рвотный хрип. Веки снова слиплись, он с трудом разодрал их, но увидел лишь темную муть.

«Где я? Почему так болит голова?»

Он с силой надавил на глаза, а когда отпустил пальцы, зрение начало возвращаться. Боль разгоняла мрак.

Над ним почерневшие слеги, они опираются на каменную стену, вертикальная полоса света разрезает пространство. Сознание пробуждается тяжело, в голове грохочет каменоломня, память отыскивает знакомые образы.

«Я в «гнезде Коршуна»? Так и есть! Мы здесь заснули. Сквозь щель в двери пробивается солнце, значит, уже день. Как же долго я спал!»

Николай заворочался, приподнялся на локте и увидел бутылку с водой. Жар внутри стал нетерпимым. Он схватился за пластиковую баклажку и, захлебываясь, влил в себя больше литра жидкости. На несложную процедуру ушли все силы. Он откинулся на спину. По телу расплывалась живительная влага, голова прочищалась, мышцы наполнялись энергией, как губка водой под дождем. Он вспоминал.

«Вчера ночью здесь я и Света… Ее губы, ее руки, ее тело, ее бархатная кожа, особенно там, ниже пупка… Это было восхитительно… А что же дальше? Я устал и заснул. Неужели мужчина каждый раз теряет столько сил?»

Сладкие воспоминания заглушил набат тревоги: «Где Света?! Почему я один?»

Он выполз из домика, приподнялся, держась за стенку. Рядом виднелась прямоугольная яма, похожая на могилу. «Откуда она? Еще вчера ямы не было». Он посмотрел на себя. Его руки и ноги, и вся одежда были перепачканы землей, словно он извалялся в песчаном карьере. Земля застряла в волосах, попала в карманы, забилась под ногти. Он ничего не помнил. Его память обрывалась на счастливых мгновениях объятий с удивительной женщиной. Она помогла ему в трудную минуту, спасла жизнь и сделала мужчиной.

«Где же она сейчас?»

Николай попытался выкрикнуть ее имя, но голос плохо подчинялся ему, получился сдавленный хрип. Тогда он прислушался. Если Света где-то рядом он услышит или почувствует ее.

Горы и лес жили вечной жизнью. Ветер играл кронами деревьев, перекрикивались птицы, журчала река под горой, но в огромном многообразии звуков Николай услышал особенный. Тот, который познал совсем недавно.

Он вернулся в неказистое укрытие. В пластиковом ведре скреб коготками непоседливый Пифик. Николай опустился рядом, вынул черепашку. Животное не прятало голову, черные глаза-бусинки наблюдали за Николаем, признав в нем друга. Субботин невольно улыбнулся. Он теперь не один. Если Света оставила Пифика, значит, она обязательно вернется. А пока ему есть с кем поговорить. Он прочистил горло.

– Привет. Чем же тебя накормить? Кажется, ты любишь одуванчики, но их здесь нет. Еще я помню, как тебя кормили огурцом. Но огурцов тоже нет, извини. Могу принести листья или сорвать траву. Ты что предпочитаешь?.. Молчишь. Ну и правильно. Я знаю, ты терпеливый. Мы вместе подождем твою хозяйку. Она скоро придет, и тогда…

Николай задумался, что же будет, когда Светлана вернется? Как изменится его жизнь? Он видел в ней красивую женщину, верного друга, сильного товарища, но помимо этого, он испытывал рядом с ней странное ощущение тепла и спокойствия, словно попадал в защитное облако любви и заботы. Что это за чувство – он не понимал. Потому что, как и всякий сирота, не знал, что оно выражается простым и естественным словом – мама.

Он забылся, черепаха устроилась на его коленях. Два живых существа ждали третье. Они верили, что Светлана обязательно вернется за ними.

Наступил вечер. Дверь скрипнула, кто-то медленно тянул ее на себя. Николай вздрогнул и проснулся. Тут же встрепенулся Пифик.

Оба смотрели, как расширяется щель. На чашах весов в их душах трепетали тревога и радость.

77

Когда дверца полностью распахнулась, внутрь просунулось озабоченное лицо. Вечерние сумерки скрывали очертания, но Субботин сразу почувствовал, что это не та, кого он так ждал. Он дернулся, прикрывая руками черепаху.

– Сиди, я друг, – успокоил мужской голос и вежливо попросил: – Я потесню вас ненадолго? – Не дожидаясь ответа, незнакомец протиснулся внутрь и ловко уселся, обхватив колени. – Здравствуй, Николай.

– Кто вы?

– Я – Кирилл Коршунов. Когда-то я тоже здесь прятался.

– «Гнездо Коршуна!» – вспомнил название утеса Субботин. – Так это вы! Но Светлана говорила, что вы погибли.

– Как видишь, нет. Выжил. И ты выкарабкаешься. Это место помогает добрым людям.

– А Светлана? Она знает про вас?

– Это долгая история, Коля. Когда-нибудь я тебе ее расскажу. А сейчас я пришел не за этим.

– Где Света?

– К сожалению, она не может прийти. Поэтому пришел я.

– Но я вас совсем не знаю.

– Это не важно. Ты же слышал обо мне. Я друг Светланы, а значит, и твой друг.

– Где она?

– У меня мало времени. Слушай внимательно. Сегодня ты переночуешь здесь, восстановишь силы. Я принес немного продуктов и другую одежду. По магазинам ходить было некогда, свою отдаю, на время сойдет. А завтра ты поедешь в город, сядешь на автобус с челноками до Москвы. Он отходит в десять утра от городской барахолки. Документов никто не спрашивает. Заплатишь за билет, и вперед. Деньги я принес, держи. А вот записка с адресом квартиры в Коломне. Автобус проходит через этот город, там и сойдешь.

– Но… Чья это квартира?

– Сейчас ничья. А раньше там иногда останавливалась Светлана.

– Она тоже приедет туда? – обрадовался Субботин.

– Когда-нибудь потом, – ответил Коршунов, но в его голосе не было уверенности.

– Как же я туда войду?

– Откроешь окно на лестничной клетке напротив квартиры и под подоконником найдешь ключи. В квартире есть деньги на первое время. О своих документах не волнуйся, найдешь их через пару дней в почтовом ящике. И еще один момент. Где черепаха?

– Вот. У меня на коленях.

– Дай посмотрю. Красавец! В общем, ты должен взять черепаху с собой и заботиться о ней. Будете жить вместе.

– Я с удовольствием. Но как же Светлана без Пифика? Она так его любит.

– Поверь мне, это ее желание.

– Почему вы всё время говорите от ее имени? Где она? Почему она сама не пришла?

– Извини, мне надо спешить, – скомкал разговор Кирилл Коршунов и выбрался из «гнезда». Некоторое время был слышен хруст камешков под его торопливыми шагами.

Николай обхватил черепаху обеими руками, поднес к лицу и прошептал:

– Мы сделаем, как он сказал. И будем ждать ее на квартире. Она обязательно захочет увидеть тебя… И меня…

Пифик вытянул морщинистую шею и опустил голову. Он был согласен.

78

Спальное купе на двоих. Я одна. Дверь закрыта, занавески плотно задернуты, но я знаю, что за окном вступает в права скупая июньская ночь. Под потолком звучат песни. Много слов, но ни одного про мои чувства. Поезд трогается, перестук колес учащается, я покидаю Валяпинск. Этот город – моя незатухающая боль. Это место – моя вечная трагедия. Его не должно быть, как не должно быть и меня. Мы приносим несчастье.

Я смотрю на дверь, она остается закрытой. Я еще на что-то надеюсь, отсчитываю минуту, другую, третью, но никто не приходит. Я по-прежнему одна. В большом зеркале закрытой двери я вижу тусклый, немигающий взгляд светло-карих глаз коротко стриженой блондинки.

Неужели это я?

Нет, не может быть, я долгие годы – типичная брюнетка! Разум захлестывает освежающая волна. А вдруг мне всё это приснилось? И всё произошедшее – ужасный сон?

Я закрываю глаза. Воспоминания обволакивают и тянут на дно. Это холодная река норовит завладеть моим беспомощным телом. Я не сопротивляюсь, мышцы парализованы, распахнутые глаза наблюдают, как постепенно меркнет свет под увеличивающейся толщей воды. Вот-вот всё закончится. Навсегда.

Но что это? Воду вспарывают толчки пузырьков, сильные руки хватают меня за платье, тянут за волосы.

Меня выносят на берег. Минуту назад было тепло и уютно, а сейчас дико холодно и мокро. Мне давят на грудь, словно хотят сломать ребра, дуют в рот, и каждый насильственный вдох ножом врезается в легкие. Неожиданно тело пронзает новая боль, похожая на удар током. Я вздрагиваю, горло как шланг продергивается внутри шеи, и меня тошнит склизкой жижей. Наползают запахи. Воняет сгоревшей машиной и какими-то химикатами.

Я разлепляю глаза, передо мною в круговороте тумана лицо Кирилла. Я силюсь его рассмотреть. Он мало изменился: расширились мазки седины на висках, добавились складки по бокам носа, а взгляд всё тот же – озабоченный и участливый.

Но этого не может быть! Кирилл Коршунов погиб! Его убили на утесе в тот день, когда он прикрывал мое бегство!

Ух, это точно сон. Тревожный и непонятный. Лучше закрыть глаза и отключиться…

В следующий раз я очнулась в кровати. Белая простыня, белый потолок, спина человека в белом халате. Он оборачивается, и вновь я вижу лицо Кирилла Коршунова. Что за опасное наваждение? Где сон, а где явь? Или я уже в потустороннем мире духов?

– Привет, – говорит Кирилл и широко улыбается. – Я всё-таки успел.

– Откуда ты? – шевелятся мои губы.

И снова наплывают запахи, на этот раз сугубо медицинские. Во сне разговаривают и даже кричат, так часто бывает, но запахов-то во сне нет! Значит, это и предыдущее мое видение вовсе не сон! Тогда что?

Я поднимаю руку и трогаю его. Пальцы сжимают теплую ладонь, она непроницаема. Передо мной человек, а не дух.

– Кирилл…

Простыня сбивается. Я вдруг понимаю, что совершенно голая. Только что я хотела умереть, а сейчас думаю, в каком белье я смотрелась бы эффектнее: в черном или красном? Меня охватывает досада. Как тускло я выгляжу. Что у меня с лицом?

Кирилл гладит мою руку от запястья к локтю, а мне хочется проверить прическу. Растрепанная, наверно, как кикимора.

– Светлая, я всегда был рядом и думал только о тебе. Ты такая…

Ну, начинается. Мужики врут и не краснеют, а нам, дурочкам, приятно слушать сладкую чушь.

Неожиданно он произносит:

– Я – Посредник.

Знакомое слово бодрит, как нашатырь. Долгие годы я желала узнать человека, скрывающегося под этим именем. Он появлялся в моей электронной почте, его искаженный голос звучал в телефонной трубке, я получала от него деньги, оружие и информацию. Но мы никогда не встречались. Он запрашивал мои фотографии для новых документов, а на просьбы прислать свою неизменно слал фото знаменитых артистов. Я возмущалась, а он писал: «Одной тебе трудно, но безопасно. Чем больше у тебя контактов, тем выше вероятность провала. Одиночке легче обмануть систему». Советчик чертов!

Однажды я не выдержала сухого разглагольствования и возмутилась: «А если я влюблюсь?» Посредник ответил не сразу и загадочно: «Потерпи, когда-нибудь мы встретимся». Ох, как я ненавидела его в тот момент.

Молчание затягивается. Я сижу на кровати, натянув на грудь простыню. Глаза пожирают стоящего передо мной мужчину. Кирилл Коршунов. Он тот же, да не тот.

Виртуальный Посредник явился во плоти. С ним я общалась на протяжении семнадцати лет, представляя то в одном, то в другом обличье. Я доверяла ему, хотя порой и срывалась на грубость. Он проявлял терпение, неизменно помогал мне, а пару раз даже спасал, предупреждая о коварных ловушках.

– Докажи! – требую я. Слишком невероятно услышанное.

Кирилл присаживается рядом, сжимает мои пальцы в своих больших ладонях и начинает рассказывать.

Во время жестокой перестрелки с бандитами он был ранен, но ему удалось уйти. Он спустился с утеса по той же веревке, что и я, и привязал к ней гранату. Отполз он недалеко, и взрыв подсказал, что быстрая погоня противника сорвалась. Кирилл два дня отлеживался в деревне. Его нашли там люди из Конторы и предложили служить у них. Оказалось, у Конторы были далеко идущие планы на мой счет. Им нужна была девчонка без прошлого, умеющая метко стрелять. Коршун знал мой психологический портрет и должен был стать невидимым куратором по имени Посредник.

Он согласился, рассчитывая встретиться со мной. Однако в Конторе сочли, что чем черствее будет моя душа, тем лучшим исполнителем я стану. Мне сообщили, что Коршун погиб. Из-за меня! Они добились, чего хотели. С тех пор я превратилась в бездушного стрелка, выполняющего сложные заказы. Я общалась с Кириллом в Сети и по телефону, даже не догадываясь, что Посредник – это мужчина, в которого я неосторожно влюбилась.

– Ты убирала врагов и мерзавцев, – заверил меня Коршунов привычной фразой. На этот раз он произнес ее не через Интернет, а глядя в глаза.

– Утешаешь? Я – Демон, хотя и Светлый.

– Демон – это тень ангела. Добро и зло неразрывны. Нет абсолютного добра и абсолютного зла. Многое зависит от угла зрения.

Мне стало легче, я поблагодарила:

– Сегодня ты снова спас меня. Как и тогда на утесе. Помнишь наше «гнездо Коршуна»?

– В тот день ты спасла меня, Светлая.

– Не обманывай!

– Это правда. Если бы не ты, я превратился бы в бандита и давно сгинул. А так я снова офицер и служу Родине.

– Сегодняшний заказ, здесь, в Валяпинске, тоже ваш?

– Не совсем. Иногда мы давали тебе заказы со стороны. Чтобы ты заработала реальные, большие деньги. Но каждый раз, поверь мне, речь шла об устранении отъявленного подлеца. Наверху считали, что такие методы в переходную эпоху оправданны.

– А они там, наверху, подумали обо мне?

– О тебе думал я. Поэтому тоже приехал в Валяпинск. Я знал, что прошлое сыграет свою роль. Да и дело предстояло странное…

– Да уж.

– Мосягин сам себя заказал.

– Что?!

– Не зря говорят: за всё в жизни приходится платить. За подлость обязательно. В последний год Мосягин постоянно болел. У него СПИД, перешедший в решающую стадию. По нашим данным, ему отомстила за отца дочь директора медеплавильного комбината Оксана Новикова. Сначала он ее изнасиловал, а потом девушка пришла к нему сама. И видимо с «сюрпризом». Он так и не догадался, где подхватил ВИЧ, поскольку Оксана здорова. Мосягин угрохал кучу денег на лечение, но бесполезно.

– Он хотел, чтобы заказ выполнила именно я?

– Да. Роман Витальевич целенаправленно искал выход на Светлого Демона. Он стал набожным и, видимо, посчитал, что справедливое возмездие ему зачтется.

– Смелый поступок.

– Не совсем. Он сделал хитрый заказ, оставив лазейку. В последний момент он мог изменить фамилию в передовице. Так и произошло, он дрогнул. И знаешь, чью фамилию он поставил первой?

– Чью?

– Барсукова.

– Они же друзья!

– Соратники по дележу добычи, как тигр и шакал. Но когда у шакала увеличивается аппетит и вырастают зубы, а поляна остается прежней… Короче, в первоначальной версии статьи первым упоминался полковник Барсуков. Но я намекнул его жене, главному редактору, что это будет выглядеть вызывающе. И она успела исправить.

– Случайной смерти не бывает, – еле слышно прошептала я, вспомнив о выстрелах у фонтана.

– Что ты сказала?

На меня вдруг накатила невыносимая тоска.

– Ты зря меня спас, Кирилл. Я тоже неизлечимо больна.

– Нет! Онколог соврал по команде Конторы. И дал тебе лекарства, которые причинят боль.

– Зачем?

– Руководство посчитало, что твое время закончилось. Тебя надо устранить. Лучший способ – довести до самоубийства. Отчаяние, переходящее в депрессию, и всё такое… А не смогла бы сама – помогли…

Я пропустила мимо ушей плохую новость и осмысливала только хорошую.

– Значит, я здорова?

– Конечно, Светлая. Никакого рака у тебя нет!

– Это правда?

– Правда, правда!

– И все-таки меня хотят устранить.

– Я им не позволю. Доверься мне. Я единственный из Конторы, кто был на площади, чтобы проконтролировать исполнение. Когда после выстрелов началась суматоха, я потерял тебя из виду. А потом увидел машину Елены Барсуковой и понял, кто в ней. Я поехал за вами и оказался у реки вовремя. То, что ты выжила, пока никто не знает.

– А как же… – я сделала движение рукой, показывая на больничную палату.

– Это маленькая районная больница. Я сам тебя сюда привез. Сегодня выходной. Дежурный врач – моя знакомая. Ты здесь ненадолго. Мы только проверили тебя, чтобы убедиться, что нет серьезных повреждений.

– Ты осматривал меня?

– Я помогал.

– А кто меня раздел?

– Ну… – Кирилл отвел глаза.

– У меня синяки, и вообще… – Я натянула простыню на подбородок. – Разрешение надо спрашивать.

– Зато ты цела, Светлая. Только ушибы. Сейчас врач принесет тебе новую одежду, и мы уедем.

– Куда?

– Я кое-что придумал. Смотри, вот твой новый паспорт.

Я развернула в меру потертый документ и уставилась на свою фотографию со светлыми волосами до плеч. Нафотошопили! А что, мне идет. Очень даже ничего. Давненько я так не выглядела. Глаза сместились на фамилию. Коршунова Светлана. Вот это да!

– Светлая, ты согласна? – осторожно поинтересовался Кирилл.

– Вернуть натуральный цвет волос?

– И стать моей женой.

Он перелистнул страницы паспорта. Я увидела штамп: зарегистрирован брак с Коршуновым К.М.

– Семь лет назад! – вырвалось у меня при виде даты. – Мы женаты семь лет?

– По документам – так.

– По документам… – Я не знала, как отнестись к сногсшибательной новости. – Знаю я ваши штучки. Покажи свой паспорт!

Он протянул документ. На нужной странице красовался штамп о браке со Светланой Михалковой. То же место регистрации, та же дата. Я смилостивилась.

– Мог хотя бы намекнуть. Почему молчал все эти годы?

– Я ждал… тебя.

Кирилл отвел глаза. Мужчины обязаны сдерживать слезы, на то они и мужчины. А мне-то зачем? Я расплакалась и рассказала ему всё, что случилось со мной в Валяпинске за последние дни. Про секретную лабораторию, про ампулы, про Доктора, про Барсука, про Тархана, про Каравая, а главное – про моего вновь обретенного сына и то непоправимое, что я успела натворить. В один день у одинокой умирающей женщины появились муж, сын и вернулось здоровье. Казалось бы, живи и радуйся! Но это счастье вошло в меня тяжелым булыжником. И придавило.

– Всё будет хорошо, Светлая. Коле пока мы ничего не скажем, а со временем…

В дверь постучали. Он открыл. Вошла врач, пожилая женщина, мгновенно оценила ситуацию и разложила передо мной одежду из нескольких пакетов. Здесь было всё, начиная с белья и туфель и заканчивая темными очками.

– Я выбрала на свой вкус. Примерим?

Я смущенно посмотрела на Кирилла.

– А мужчине лучше выйти, – заявила врач.

– У меня будет время покрасить волосы? – спросила я, завидуя собственной фотографии в паспорте.

Коршунов кивнул, сунул мне билет на поезд, заверил, что встретимся в купе, и поехал к Коле.

79

Скорый поезд уже час как покинул Валяпинск. Я вспомнила всё. То, что со мной случилось, не было сном. Это моя жизнь, с ее грехами и непомерным риском. Если я выжила, значит, мой черед еще не подошел. Если я встретила Кирилла Коршунова, значит…

Ничего это не значит! Ни паспорт с его фамилией, ни штамп о бракосочетании, ни светлые волосы, как в далекой юности. Ведь он не пришел на вокзал, он оставил меня одну в пустом купе! Утешил, вручил новые документы и бросил! Неужели опять живой человек превратится в хрипящий голос в телефоне и мигающее сообщение на экране компьютера?

Здравствуй, виртуальная семейная жизнь! Я счастлива, аж свихнусь!

Поезд притормозил на пару минут. За окном заквакало невнятное сообщение. Очередная станция на пути к Москве.

И вдруг кольнуло в сердце. Я оглянулась на дверь.

По мере того, как она двигалась, моя расширяющаяся улыбка соскальзывала с зеркальной поверхности и переползала на человека за дверью. «Гляжусь в тебя, как в зеркало, до головокружения…» – пел по радио Юрий Антонов. На этот раз песня была про меня.

За дверью стоял Кирилл. Он обезоруживающе улыбнулся. Наши глаза встретились. Он шагнул вперед и сграбастал меня в объятия. «…Любовь бывает долгою, а жизнь еще длинней». Я задохнулась от счастья в крепких мужских руках.

– Как Коля? – спросила я после продолжительного поцелуя.

– С ним всё в порядке. Я направил его на твою запасную квартиру в Коломне.

– А почему ты опоздал?

– Я искал ювелирный магазин.

– Зачем?

– Ты замужняя женщина, поэтому… – Он раскрыл коробочку. Внутри поблескивали два золотых кольца. – Дай руку.

Я подставила безымянный палец. Хорошо, что догадливая врач заставила меня покрасить ногти. А еще лучше, что у нее не оказалось туши для ресниц, даже водостойкой. Мы обменялись кольцами. Они пришлись впору.

– Теперь мы муж и жена, – смущенно объявил Кирилл.

– Но у нас же фиктивный штамп.

– Обижаешь. В ЗАГСе имеется соответствующая запись. Более того, два человека подтвердят, что были у нас свидетелями.

Я поцеловала его, прижалась щекой и сказала:

– Мы не встречались целых семнадцать лет.

– Ты ошибаешься, Светлая.

Я отпрянула.

– Не может быть! Электронная болтовня не в счет.

Кирилл хитро улыбнулся.

– Ты обратила внимание на дату в штампе? Вспоминай. Семь лет прошло. Калининград. Гостиница «Усадьба». Номера 12 и 14. Помнишь?

Мои щеки вспыхнули.

– Так это был ты?!

Лет семь назад я выполняла в Калининграде сложное задание. Поселилась в мини-отеле «Усадьба», расположенном сразу за городом по пути в аэропорт. Мне предоставили 12-й номер на втором этаже. Несчастливый 13-й в отеле отсутствовал, а с соседним 14-м номером меня связывал общий полукруглый балкон.

Я несколько дней следила за крайне осторожным человеком, прежде чем получила сигнал о его ликвидации. Однако произошло непредвиденное. Меня засекли, началась погоня. Я оторвалась от преследователей на подъезде к отелю, избавилась от оружия, засвеченной блузки и парика. Под покровом темноты я проникла в свой номер через балкон. Скинула одежду, разворошила постель и прикинулась спящей. Но в коридоре послышались голоса. Это была милиция. Меня могли расколоть.

Я поняла, что мне требуется алиби. И рискнула. Я знала, что в соседнем номере живет мужчина. Раздетая я проскользнула к нему по общему балкону и юркнула в постель. «Меня преследует бывший муж-садист. Он служит в милиции», – соврала я. Сосед сначала сжался, а потом обнял меня с такой неистовой страстью…

В мою комнату вошли. А потом постучали в его номер. «Не беспокойся», – заверил он и пошел открывать. Я слышала, как ему задали вопрос о соседке. Он прикрыл дверь и объяснялся с милиционерами в коридоре. И произошло чудо – они ушли. А потом была ночь безумной любви. Моя благодарность сгорала в вихре его испепеляющей страсти. Ранним утром сосед исчез, я так и не видела его при свете дня. Запомнила лишь шрам на груди.

– Так это был ты? – ошеломленная, я смотрела на Кирилла.

– Да. Я показал оперативникам свое удостоверение и заверил, что провел с любовницей весь вечер.

– А шрам?

– То самое ранение. На утесе.

– Ты каждый раз меня так курировал?

– Редко. Тот случай был особенный. Ты следила за «кротом» из службы внешней разведки. С ним были документы на наших нелегалов. Он собирался уйти на Запад. Несколько дней провел в Калининграде, мы точно не знаем зачем. «Крот» получил по заслугам, но секретные документы исчезли. Мы искали их, но не нашли. В Конторе надеялись, что они пропали безвозвратно. Но на прошлой неделе арестовали нашего нелегала в США. Есть сведения, что в качестве доказательства ему предъявили документ из пропавшей папки. Она не исчезла! Под угрозой разоблачения еще четырнадцать агентов. Мы должны узнать, где оставшиеся документы? И сделать это срочно. Иначе надо эвакуировать нелегалов, а это равносильно провалу.

– Зачем ты открыл мне столько сведений? Я всего лишь исполнитель. Мне до ваших тайных агентов…

– Светлая, ты единственная, кто следил за «кротом» в те дни. Наших сотрудников мы задействовать не могли. Мы опасались, что у «крота» информатор в Конторе и он узнает о слежке.

– Я наблюдала за ним в ожидании удобного момента. И только!

– Без тебя мы не справимся. Ты должна вернуться в Калининград и вспомнить каждое его передвижение шаг за шагом. Тогда у нас появится шанс найти документы.

– Семь лет прошло.

– Другого выхода нет.

– Ты едешь со мной?

– Конечно. Теперь я всегда буду рядом.

Его ответ мне понравился, но я демонстративно нахмурилась.

– В чем дело? – забеспокоился Кирилл.

– Я должна убедиться, что в 14-м номере был ты.

– Поверь…

– Нет, я проверю. – Я толкнула его на кровать, плюхнулась сверху и запустила руку под рубашку. Пальцы нащупали грубый шрам на груди. – Первое доказательство я получила.

Шальные огоньки в моих глазах передались ему.

– Сейчас я предъявлю и остальные, – пообещал Кирилл.

Я почувствовала его жадные руки на бедрах и прикрыла глаза.

Оглавление

Пролог

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51

52

53

54

55

56

57

58

59

60

61

62

63

64

65

66

67

68

69

70

71

72

73

74

75

76

77

78

79 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg