«Семейный кодекс Санта Барбары»

Семейный кодекс Санта Барбары (fb2) - Семейный кодекс Санта Барбары (Частный детектив Татьяна Иванова) 880K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Марина Серова

Марина Серова Семейный кодекс Санта Барбары

© Серова М.С., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Глава 1

Лето подходило к концу. Невыносимая тарасовская жара, к счастью, тоже не вечна. Последние дни августа я провела на даче у знакомых в живописном поселке Адымчар. Здесь я восстанавливалась после последнего, признаюсь, нелегкого дела о похищении. Отоспалась за все бессонные ночи, которые пришлось провести в засаде, вдоволь наплавалась в волжской воде, бездумно лежала на песчаном пляже, глядя в голубое, без единого облачка, небо. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Сегодня на своей «девятке» я возвращалась домой.

Двигалась я на приличной скорости. Мелькали деревья, кустарники, лужайки. Впереди показались высокие бревенчатые ворота с крупной вывеской «Все удовольствия мира». Интересно. Чуть ниже значилось: «гостиница» и «бар-ресторан». Что-то раньше я не видела этого заведения, ездила в основном по другой дороге. Я вышла из машины, подошла к воротам и нажала кнопку. Ворота стали медленно разъезжаться. Внутри оказалось множество построек, имитирующих стили разных стран и эпох. Здесь были и русская изба, и китайская пагода, и остроконечные готические шпили, и даже нечто, напоминающее ненецкий чум. Вот уж действительно со всего мира и на любой вкус. Из двухэтажного кирпичного дома, находящегося как раз напротив ворот, ко мне шел невысокий мужчина в костюме метрдотеля.

– Откуда вы, чудесное дитя? – проворковал он.

Я на секунду потеряла дар речи. Еще никто так не обращался ко мне. Ведьма – да, стерва – тоже. Да я и сама не ощущала себя белой и пушистой. Но если вдруг меня так себе представляют, почему бы и не подыграть.

– Как вы очаровательно краснеете, душа моя, – заливался соловьем мой новый знакомый. Он подошел совсем близко и взял меня под руку.

– Простите, как вас…

– Семен Васильевич, к вашим услугам. Вы приглашены кем-то из гостей? Или вы сами по себе? Хотите развлечься?

– Семен Васильич, понимаете, я… Я поссорилась с мужем…

– А муж объелся груш, ха-ха-ха, – зашелся он от хохота. – Или нет, это вы ему сделали ручкой, я угадал?

– Я просто хочу отдохнуть, если можно.

– Можно, все можно! – Хозяин «Удовольствий» на секунду остановился и пронзительно взглянул на меня. – Мы рады любым гостям. Только, прелесть моя, будьте внимательны: вдруг ваш муженек тоже захочет развеяться, и именно у нас. Вот будет встреча, хи-хи-хи…

В зале, несмотря на его размер, было уютно. Бархатные портьеры, мягкое освещение, льющееся откуда-то сбоку. Очень мило. Около десятка пар танцевали, остальные сидели за столиками, официанты казались скорее призраками, чем живыми людьми, – настолько незаметно они скользили от столиков к кухонной двери. Что ж, так и должно быть в первоклассном ресторане. Пару раз в зале появлялся Семен Васильевич и подмигивал мне, как хорошей знакомой.

– Вы одна? – прозвучал мелодичный голос. Я оглянулась. Рядом со мной стояла обаятельная молодая дама в элегантном брючном костюме. На отвороте пиджака красовалась золотая брошь в виде змейки. Светло-русые волосы волнами спускались к плечам, на лице – умело наложенная косметика.

– Разрешите присесть за ваш столик? – спросила она, улыбаясь, и тут же опустилась на стул рядом со мной. – Впервые здесь?

Я кивнула. В это время почти над моим ухом раздался истошный вопль:

– Проклятая изменница! Вот ты где-е-е!

Женщина с перекошенным от злости лицом замахнулась на меня и мою новую соседку сумочкой из крокодиловой кожи. Я моментально перехватила ее руку и встала из-за стола.

– Пупсик, что ты себе позволяешь! Чего ты бросаешься на людей? Мне что, уже и познакомиться ни с кем нельзя?

– Нет! Нельзя! Ты только моя! – рыдала Пупсик. Я пожала плечами и вышла на веранду, пусть «розовые» дамы разбираются без меня.

На веранде было тихо и пустынно. Я достала сигареты и закурила.

– Не возражаете, если я к вам присоединюсь? – На ходу зажигая сигарету, ко мне направлялась дама лет сорока. Стильная короткая стрижка, декольтированное вечернее платье, дорогие украшения.

– Любовь, – произнесла она.

И эта туда же! Прямо с ходу предлагает любовь. Куда я попала? Кругом одни лесбиянки. Кажется, пора покинуть это место.

– Любовь, – повторила женщина. – Можно просто Люба.

«Ах, вот оно что», – подумала я.

– Татьяна, – сказала я. – Можно просто Таня.

– Вижу, вы сбежали от этой сладкой парочки, Наточки и Ларочки.

– Нет, я просто не думала, что здесь гей-клуб. Или как там называется клуб для женщин нетрадиционной ориентации?

Люба не успела ничего ответить, потому что в этот момент в зале прогремела автоматная очередь. Мы обернулись. Среди танцующих на середине зала началась паника. Какая-то крашеная блондинка завизжала и вцепилась в своего кавалера. Тот закатил ей оплеуху, видимо, чтобы прекратить истерику, потом толкнул на пол и сам упал рядом. Его примеру последовали другие танцующие. Середина зала быстро опустела. Откуда ни возьмись, набежали автоматчики в черных масках и окружили высокого холеного мужчину в белом смокинге. Один из его телохранителей вскочил со стула, опрокинул столик и прыгнул на хозяина, закрыв его собой. Но, судя по всему, объект нужен был живым, потому что автоматчики все теснее сжимали вокруг него кольцо. В это время в углу веранды кто-то зашевелился, и я увидела Семена Васильевича.

– Ужас, кошмар! – воскликнул он, картинно заламывая пухлые ручки. – Нет, вы подумайте, а я всегда считал его порядочным человеком.

– Это вы про Валентина Михайловича? – спросила Люба.

– Вот именно, о нем самом. Нет, ну как же так? Такого солидного господина, главу корпорации «Медиа…» – забыл, как дальше, очень длинное название. Вы только подумайте, – тут он понизил голос до шепота, – его состояние оценивается в миллион долларов. А откуда такой капитал, спрашивается?

– Так корпорация крутая, вы же сами сказали, – ответила Люба. – Вот за счет нее и все.

– Фигушки, – возразил Семен Васильевич. – Мне по секрету сказали, что наш уважаемый Валентин Михайлович – самый настоящий наркобарон. Представляете? Сейчас его будут брать. Фея моя, – обратился он ко мне, – я, конечно, понимаю, что не вовремя, но на вас положил глаз один наш постоянный клиент, завсегдатай, так сказать. Вы ему очень понравились, и он попросил меня передать вам его визитку. Вот, держите, только мужу не показывайте, хи-хи-хи, – осклабился он. И уже на полном серьезе откланялся: – Кажется, закончили, пойду посмотрю.

Действительно, выстрелов уже не было слышно, видимо, наркобарона наконец увели. Судя по довольно спокойному лицу Семена Васильевича (вся эта театральщина не в счет), такие разборки во «Всех удовольствиях мира» случаются не впервые. Хотя разгром в зале был нешуточный: стены изрешечены пулями, на полу отбитые куски лепнины, осколки посуды, обломки мебели. Самое разумное сейчас для меня – отправиться домой. Сколько можно, в самом деле! И почему, стоит мне только где-нибудь появиться, как заварушки, подобные сегодняшней, возникают как по заказу? Хотя чему удивляться: подобное притягивает подобное, а моя профессия – частный детектив.

После того случая во «Всех удовольствиях мира» прошла неделя. Никаких новых предложений заняться расследованием у меня пока не было, так что я продолжала бездельничать. Пару раз пообедала в ресторане, походила по бутикам и прикупила два новых костюма, встретилась со Светкой-парикмахершей и Ленкой-француженкой, моими подругами. Сбережения таяли, но больше всего меня удручали не финансовые соображения. Я уже начала тосковать по сыскной работе. Наверное, не хватало адреналина, который дают риск и азарт, возникающие, когда раскручиваешь очередное дело. Оно, это дело, обязательно появится, в этом я была абсолютно уверена. Не сегодня, так завтра. Верно говорят, что утро вечера мудренее.

Утром меня разбудил звонок в дверь. Я посмотрела на часы: половина девятого. Рановато, конечно, для детектива на отдыхе. Но чем черт не шутит, вдруг сейчас за дверью находится мой потенциальный работодатель или работодательница. Я поднялась, пригладила волосы щеткой, надела элегантный халат-кимоно и пошла в прихожую. По пути взглянула на себя в зеркало: выгляжу, как всегда, на все сто, не скажешь, что только что встала.

– Татьяна Александровна Иванова здесь живет? – послышался за дверью нетерпеливый женский голос.

– Здесь, уже открываю.

– Ой, это вы? Вы Татьяна Александровна Иванова? То есть просто Таня? – Передо мной стояла Люба, с которой мы встретились во «Всех удовольствиях мира». Сейчас она окончательно смешалась и замолчала.

– Доброе утро, Люба. Да, я та самая Таня. Проходите, ведь у вас ко мне какое-то дело?

– Да-да. Сейчас я все объясню.

Мы расположились в гостиной. Люба немного помолчала.

– Таня, у меня убили брата. Мне нужна ваша помощь – найдите его убийцу! Вас мне рекомендовали как профессионала высокого класса. Вот уж не думала, что вы занимаетесь расследованием преступлений и что мы снова встретимся…

– Мир тесен, – улыбнулась я.

– Я знаю ваши расценки, вот аванс. – Люба вынула из сумочки пачку купюр и положила их на журнальный столик.

– Люба, подождите, – я коснулась ее руки. – Сначала расскажите все по порядку. Когда его убили, кто занимается расследованием.

– Это произошло неделю назад. Брата Николая Петровича Сосновского нашли в городском парке. Нашел какой-то старичок, который выгуливал свою собаку. Установили, что смерть наступила в результате травмы черепа. Следователь считает, что это несчастный случай: ваш родственник оступился, упал и до смерти убился. Никакого преступления нет, так он считает. Он собирается закрывать дело! – выкрикнула в отчаянии Люба.

– А у вас есть основания не доверять следователю?

– Есть! Есть все основания! Вы бы видели его физиономию! То есть лицо, простите. Но дело даже не во внешности следователя.

– А в чем же?

– Мой брат был жестоко избит. И уж это никак не подходит под определение несчастного случая. Видите ли, они ничего не хотят делать. Сказали, что какие-то хулиганы…

– Фамилию следователя запомнили?

– Такую фамилию нельзя не запомнить. Недорослев Венедикт Аристархович. Так как, Таня? – Она вопросительно взглянула на меня. – Вы понимаете, Коля очень мне помог в жизни. У нас разные отцы. Наша мама дважды выходила замуж, и оба раза неудачно. Колю она родила очень рано, поэтому у нас внушительная разница в возрасте. Я окончила университет, а потом занялась бизнесом. Коля все это время финансово поддерживал меня. Он был очень добрым, отзывчивым человеком. – Ее голос задрожал.

– Люба, извините. – Я встала с кресла и прошла в спальню. Там я достала замшевый мешочек с гадальными костями. Как правило, перед тем как начать очередное расследование, я советуюсь со своими двенадцатигранниками. Для этого необходимо не просто бросить кости, а сначала мысленно задать вопрос. Именно это я и сделала, предварительно сосредоточившись. Потом вынула из мешочка кости. Какое-то время они полежали в моей руке, потом я бросила их на туалетный столик. Комбинация выпала следующая: «справедливость восторжествует». Итак, я получила благословление костей. Теперь можно возвращаться к клиентке.

– Люба, давайте обменяемся телефонами. Мне нужно будет еще побеседовать с вами, чтобы знать все подробности жизни вашего брата.

Она достала из сумочки визитницу и, видимо, случайно прихватила небольшую фотографию. На ней была хорошенькая, похожая на куколку девочка с распущенными волнистыми волосами. Девочку держал на руках мужчина в летной форме, а рядом, положив голову ему на плечо, стояла красивая молодая женщина.

– Какая счастливая молодая семья! – не удержалась я.

– Счастье было недолгим, – печально вздохнула Люба. – Это мои родители и я. Папа вскоре после этого погиб, разбился во время испытательного полета.

– Простите.

– Нет, ничего. Столько уж времени прошло, – покачала она головой. – Я папу почти и не помню, маленькая была. Но один момент запомнила. Меня тогда родители первый раз взяли с собой на отдых в Сочи. До этого они ездили вдвоем, а меня оставляли с бабушкой и дедушкой. Эту поездку я запомнила на всю жизнь. Море, солнце, песок под ногами, соленые брызги волн. Хотя я и доставила родителям повод для волнений. Однажды они уехали в город, а меня оставили с хозяйкой, у которой снимали комнату. Она накормила меня грушами, наверное, не очень хорошо помытыми, и у меня начались серьезные проблемы с желудком. Простите, я отвлеклась.

– Ничего, я всегда слушаю все, что мне рассказывают. Бывает, что в этих рассказах всплывает важная для расследования деталь.

Мы обменялись визитками, и она ушла. Я приняла душ, позавтракала. Потом решила позвонить своему другу подполковнику Кирьянову, чтобы узнать, в каком отделении можно найти следователя со столь экзотическими фамилией, именем и отчеством.

– Кирьянов слушает.

– Киря, привет.

– Привет, Танюха, привет.

– Слушай, Киря, имя Недорослева Венедикта Аристарховича тебе о чем-нибудь говорит?

– О-ох, – застонал Киря, как от зубной боли.

– Он работает у тебя в отделе? – догадалась я.

– К несчастью, да.

– Тогда мы идем к вам. – Я повторила навязший в зубах рекламный слоган. – То есть я иду. То есть не иду, а еду.

Очень быстро я надела джинсы, футболку, волосы скрутила жгутом и уложила на макушке. Выскочила из подъезда и направилась к своей «девятке». Минут через пятнадцать я уже входила в кабинет Кирьянова. И сразу увидела Недорослева. Точнее сказать, я сразу поняла, что это он. Не то чтобы это была такая трудная задача: в кабинете находились только двое, и один из них – хорошо знакомый мне Киря. А внешность другого была под стать его фамилии, имени и отчеству. За столом напротив двери сидел молодой человек с очень юным лицом. Честное слово, если бы я встретила его на улице, приняла бы за старшеклассника. Юноша был в наушниках, в левом ухе блестела серьга. Портрет довершали массивный перстень на среднем пальце левой руки и квадратный кулон, видневшийся в вырезе пестрой рубашки. Недорослев сосредоточенно смотрел на монитор, его пальцы порхали по клавишам, а ноги отбивали такт мелодии, которую он, надо полагать, слушал.

– Добрый день, – поздоровалась я.

Киря кивнул мне, зато Недорослев, увидев меня и оторвавшись от ноутбука, прямо-таки гаркнул:

– Здравствуйте!

Я поморщилась – децибелы зашкаливали – и поманила пальцем Кирьянова. В коридоре я сказала:

– Сочувствую тебе, Киря.

– Сочувствием горю не поможешь, – ответил он грустно.

– Я могу не только сочувствовать, а еще и преступления раскрывать, и ты об этом знаешь. Скажи, ведь дело Сосновского ведет этот бравый следователь, версия Митрофанушки 2:0?

– Ты, как всегда, права, подруга, – вздохнул Киря.

– Слушай, мне надо ознакомиться с делом.

– Не вопрос.

У Кири заметно улучшилось настроение. Мой друг понял, что появился шанс повысить процент раскрываемости. Мы вернулись в кабинет.

– Венедикт Аристархович, это Татьяна Александровна, частный детектив. Она подключена к расследованию дела Сосновского. Ознакомьте Татьяну Александровну с деталями. А я сейчас вас покидаю. – Киря закрыл за собой дверь.

– Аристарх Венедиктович, – начала я.

– Наоборот, Татьянсанна, наоборот, – расплылся он в улыбке. – Аристарх Венедиктович – это мой отец, а я Венедикт Аристархович, как и мой дед.

Так это у них семейное.

– Извините, очень необычное сочетание. Так вот, сестра убитого Сосновского, – я специально выделила слово «убитого», – жалуется на проволочки в расследовании. На то, что следователь, то есть вы, Ари… Венедикт Аристархович, собираетесь закрывать дело под тем предлогом, что это не более чем выходка каких-то хулиганов. Но даже если это дело их рук, преступников необходимо поймать и наказать. Ведь так?

Недорослев согласно кивнул. Я сделала паузу и продолжила:

– Будьте добры, ознакомьте меня с заведенным делом по факту смерти Сосновского.

Недорослев снова кивнул, и спустя несколько минут я держала в руках распечатку. Так, посмотрим, что здесь. Фотография Сосновского, место его нахождения, заключение судмедэкспертизы… С фотографии на меня смотрело изувеченное лицо, покрытое кровоподтеками. Особенно страшными казались остекленевшие глаза, взгляд которых был устремлен куда-то вверх. Я начала читать: «Сосновский Николай Петрович, 1954 года рождения. Место рождения – город Тольятти. Образование – высшее, окончил тарасовский медицинский институт. Работал, так, что еще?.. 2 сентября около шести часов утра был обнаружен в городском парке культуры и отдыха. Был одет… В правом кармане куртки находился паспорт, в правом кармане брюк обнаружен бумажник, в нем одна тысяча пятьсот три рубля, носовой платок, очечник с очками. Заключение судмедэкспертизы: смерть наступила в результате травмы черепа, перелом ребер и гематомы носят посмертный характер». Я положила листы в сумочку.

– Венедикт Аристархович, как же так, прошла уже неделя, а у вас нет даже подозреваемых?

– Татьянсанна, есть! И даже не подозреваемый, а убийца! Сейчас его приведут на допрос. Я уже распорядился.

– В прямом смысле убийца?

– В самом что ни на есть прямом. Да вы сейчас сами все увидите и услышите.

– Вот как? Убийца пришел сам, да еще и сознался?

– Татьянсанна, как говорится, лучше один раз… Сейчас его приведут. – Он нажал кнопку вызова.

Вскоре дверь в кабинет распахнулась и вошел обещанный Недорослевым убийца. У мужичонки с испитым лицом был вид опустившегося забулдыги.

– Итак, Набалдашников, продолжим?

Мужичок промолчал.

– Не слышу, – возвысил голос Недорослев. – Я спрашиваю, продолжим обсуждать дела наши скорбные? На чем мы остановились в прошлый раз? – И сам себе ответил: – Ты написал объяснительную. Помнишь, о чем писал? Вижу, не помнишь. Ладно, освежим твою память.

Он вынул из папки лист и начал читать:

– «2 сентября в шесть утра я вместе с Сухарем зашел к нашему корешу Гусю, проживающему на Пятой Дачной»… Ты что, совсем с ума сошел? Это же официальный документ, а у тебя сплошные кликухи. Читаем дальше: «Накануне мы были сильно выпимши, а на опохмелку денег не было. У Гуся их тоже не было, он хотел стрельнуть у своего соседа Свирельникова. Дверь была открыта, он вошел, а Свирельников лежал в прихожей с пером в боку. А тут ментовня подогналась, мы испугались, что нас заметут, и рванули».

Недорослев положил лист в папку.

– Что же ты на этом и остановился, Достоевский ты наш? Самое интересное впереди. Так, Набалдашников? Так. А дальше было вот что: потом ты со своими Гусаком и Сухарем отправился в городской парк. Да-да, вы пошли именно туда, когда, как ты пишешь, рванули от полиции. Вам встретился пожилой человек, и вы с бешенством набросились на него, разбили ему лицо. А потом испугались, ведь он мог закричать и позвать на помощь. И вы избили его до смерти, а бездыханное тело бросили в кусты. Да, сначала вы ограбили его, отобрали у бедного пенсионера последние копейки. Вот так все и было, Набалдашников. – Недорослев хлопнул ладонью по папке.

Набалдашников ошалело смотрел на него.

– Я это, гражданин начальник. Это не мы. Мы никакого старика не видали. Мы не были в парке. Нас почти сразу того…

– Ты просто забыл, Набалдашников, – ласково произнес Недорослев. – Знаешь, водка плохо действует на память, просто напрочь отбивает. Дружков мы твоих уже поймали, и они во всем сознались, да-да, сознались, Набалдашников. А ты вот продолжаешь упираться. Ничего, посидишь в камере месяцок-другой… Увести его, – кивнул он вошедшему конвоиру.

Понятны ваши методы, господин Недорослев. Засекли пьянчуг у трупа, прохлопали их сначала, потом все-таки повязали и решили еще одно мокрое дело на них повесить.

– Венедикт Аристархович, – покачала я головой, – к сожалению, это не наш случай. Вы же сами видите. Сосновский был обнаружен в шесть утра, а гипотетические убийцы в это время еще решали вопрос, как бы опохмелиться.

– Да-а? – протянул он. – Вы считаете, что не наш? Жаль, очень жаль. Красивая была версия.

– Вот именно что версия. Вы ищите настоящих преступников.

Вот это мастер-класс по ведению допроса! Нашел козла отпущения! Да пусть хоть сто таких Набалдашниковых торжественно признаются и принесут клятву. Нужны улики, следственные эксперименты, документальное подтверждение. А доказательная база у Недорослева, насколько я успела заметить, читая материалы дела, очень хлипкая. Ее и нет практически. Да и все остальное… Надо же, с Пятой Дачной потащиться в городской парк! Да еще с жестокого перепоя. Очень логично! Похоже, Недорослеву-Митрофанушке невдомек, где у нас Пятая Дачная, а где городской парк.

Я вышла из отделения и решила поговорить со старичком, который обнаружил Сосновского. Нет, сначала все-таки следует подкрепиться. Я выбрала свое любимое кафе «Рандеву», куда я периодически заглядываю. В этом заведении неплохо кормят, и цены здесь вполне приемлемые. Я заняла столик у окна и заказала салат, жареную картошку, котлету по-киевски, заварное пирожное и апельсиновый сок, а в ожидании заказа закурила и огляделась. Посетителей было немного. Недалеко от меня сидели две женщины лет тридцати и о чем-то эмоционально беседовали. Одна была в темных очках, которые скрывали значительную часть лица. За соседним столиком расположились пожилая дама и мальчик, очевидно, еще дошкольник. В кафе играла приятная тихая музыка. Официантка принесла мой обед, и я с аппетитом принялась за картошку. Краем уха я слышала обрывки фраз двух приятельниц.

– Алла, ты доиграешься!..

– …Но что я могу, ты ведь знаешь мои…

– А я тебе говорю, рви когти, пока жива.

– А дальше-то как мне?..

– Твой Алик – тот еще…

Я уже все доела и расплатилась. В это время дверь кафе распахнулась, как будто толкнули ногой. На пороге появился коренастый бритоголовый мужчина. В вырезе его рубашки мелькнула массивная цепь. Еще бы малиновый пиджак – и портрет «братка» 1990-х годов. Еще с порога он обвел глазами посетителей и уверенными шагами направился к столику, за которым сидели Алла с подругой.

– Ой, Алик, – пискнула Алла.

– Ты! – заорал он.

– Алик, пожалуйста, не надо!

– Коза драная! Я сказал сидеть дома! Твое бабское место на кухне! – продолжал бушевать Алик.

Сжав Алле плечо, он поволок ее к выходу. Ее очки свалились на пол, и стал виден огромный синяк под левым глазом.

– Помогите! А-а-а! – Она пыталась отбиться.

– Помогите! – Это уже кричала ее подруга. – Он ее убьет!

Среди посетителей кафе были одни женщины, не считая маленького мальчика. Охранника поблизости не наблюдалось. Надо было помочь бедняге, и, вскочив со своего места, я ударила мужика пяткой правой ноги в пах. Потом нагнулась, схватила его за щиколотку и изо всех сил потянула на себя. Я уже было подумала, что вырубила его, но тут почувствовала сильный удар в грудь. В следующую секунду я летела прямо на столик пожилой дамы с мальчиком. Надо сказать, дама быстро сориентировалась и с несвойственной ее возрасту прыткостью хватила мальчика за руку и вместе с ним отскочила подальше.

– Бабушка, это бандиты, да? – заорал он в полном восторге. – Сейчас будут стрелять?

Я оттолкнулась от столика и набросилась на мужчину сзади. Удар ногой пришелся в область шеи. Он тотчас свалился на пол.

– Бабуля, тетя тоже бандитка? – интересовался распределением ролей любознательный ребенок.

Дама, не отвечая внуку, тянула его в сторону от поля боя. В это время Алла как ошпаренная выскочила из кафе, а следом за ней подалась и ее подруга. Пока браток в отключке, надо и мне покидать это уютное местечко. Вряд ли «Рандеву» останется моим любимым кафе. Хотя, что уж там, эксцессы, подобные этому, могут случиться в любом другом заведении. Я вышла из кафе и направилась к своей машине.

Теперь самое время побеседовать со свидетелем, нашедшим Сосновского. На Малой Садовой я остановилась у десятиэтажного дома. У крайнего подъезда сидел седой как лунь дедушка, а рядом с ним примостилась белая болонка.

– Здравствуйте, – поздоровалась я. – Не подскажете, как найти Федулова… – я заглянула в листок с фамилией, – Поликарпа Никодимовича?

– Мы это будем, – с достоинством произнес дед. – Я Поликарп Никодимович, а отец мой, стало быть…

– Никодим, – закончила за него я. Надо было задавать вопросы, пока дед не стал перечислять всех своих родственников. – Поликарп Никодимович, расскажите, пожалуйста, как вы нашли убитого в городском парке?

– Так и не в парке это было.

– Нет? – удивилась я. – А где же?

– Так в городском саду. Еще такая песня есть: «В городском саду играет духовой оркестр». Была, значит, такая песня. А еще…

– Простите, вы помните, как нашли убитого?

– Почему же не помнить? – Он поднял на меня выцветшие глаза. – У меня память-то еще есть. У меня этого, как его, Амгейльцера нет. А вот у моей жены покойной, царствие ей небесное…

– Поликарп Никодимович, давайте все-таки вернемся к нашему разговору. – Я начинала терять терпение.

– Егоза какая, все ей быстрее давай! Ты что спрашивала, как нашли его? Известно как. Гуляли мы с Малышкой по саду, по парку, ежели по-твоему, – тут он погладил болонку, а она лизнула его руку. – Аккурат восемь годков мы с Малышкой вдвоем живем, как хозяйка наша померла. Малышка рано просыпается, часиков в пять утра. Я-то еще кемарил. Слышу, Малышня заурчала. Глаза открыл, смотрю, она у моей подушки сидит на задних лапах и смотрит на меня: вставай, мол, пошли. Оделся я, вышли мы. Гуляем, значит, в городском саду – и от дома близко, и воздух чистый. Дошли до центральной аллеи, я ее с поводка спустил, пускай, думаю, побегает на свободе. Малышка и побежала. А потом как залает! Выскочила из кустов и прямо на меня, видать, сильно испугалась. И ну давай метаться от кустов ко мне. Я ее успокаиваю: «Ты что, маленькая, чего испугалась, тихо, тихо». Пошел я за ней, глядь, в кустах он и лежит. Тут Малышка лаять перестала, прижалась ко мне и глядит так жалобно!

– Скажите, а рядом кто-нибудь был?

– И-и, милая, да кто же в такую рань там будет? Мы с Малышкой самые первые выходим, – гордо заметил старичок. – Потом другие собачники подтягиваются.

– Значит, в то время в парке, кроме вас, никого не было? – уточнила я.

– За весь сад не скажу, не знаю, а вот у кустов, где он лежал, точно никого.

– Поликарп Никодимович, вы можете меня проводить туда?

– А чего ж не проводить? Можно, конечно. А ты, милая, кто ж такая будешь, что все выспрашиваешь и выспрашиваешь?

– Я занимаюсь расследованием.

– Из полиции, значит. Давай пойдем, покажу, где Малышка его нашла.

Мы дошли до городского парка и вскоре оказались на том самом месте, о котором говорил дед. Примятые кусты, несколько поломанных веток, трава вокруг утоптана.

– Вот здесь он, сердечный, и лежал, – важно кивнул старик.

– Спасибо вам, Поликарп Никодимович.

– Да не за что, труд-то невелик. Ты вот что, дочка. Ты найди, кто такое сотворил. Разве можно так с людьми-то. – Дед махнул рукой и притянул к себе за поводок болонку. – Пошли мы, и так загулялись.

Он ушел, а я стала более внимательно изучать место преступления. Но ничего более-менее интересного не нашла. Правильно, прошла ведь целая неделя. Все давно подмели, подчистили, убрали и вывезли.

– А здесь, между прочим, одного старикана замочили, – сказал кто-то у меня за спиной.

Я обернулась и увидела бомжа. Скорее всего, он стал им не так давно, потому что еще не успел совсем опуститься. Средних лет, довольно упитанный, одежда давно не стиранная, но не рваная. Стрижка, кстати, вполне приличная, чувствуется рука профессионального парикмахера. Правда, мужик давно не брился, зарос до безобразия.

– Доброго здоровья! Витек, – отрекомендовался он.

– Татьяна, – кивнула я.

– А я здесь недавно, – подтвердил он мое предположение. – Супружница меня выгнала. Говорит, завязывай с бутылкой, иди работай. Ха! Я и пошел, еще лучше себе бабу нашел, Брунгильдой звать.

– Как-как?!

– Брун-гиль-да! – по слогам произнес Витек. – Ее так Профессор назвал. Уж больно боевая.

Если боевая, тогда действительно очень подходит имя героини древнегерманского эпоса. Но что-то мы отвлеклись.

– Слушай, Витек, ты что-то говорил об убийстве. А когда это было?

– Уже несколько дней прошло.

– Ты сам, что ли, видел?

– Чего?

– Как чего? Говоришь, убийство произошло?

– Ну?

– Так я и спрашиваю: сам видел, как убивают?

– Неа, нам Профессор рассказывал. Он видал.

– Профессор – это кто?

– Он у нас за главного. Старшой, значит. Он такой умный, все знает! Он, это, раньше детишек в школе учил. Вот.

– Подожди. Что он рассказывал вам об убийстве?

– Ха, так я тебе и выложил задарма! Гони бабло.

– Да ты врешь, наверное. Сейчас все и сочинил. Профессора какого-то приплел.

– Я вру? Это я-то вру? – возмутился Витек.

– Чего орешь-то? Всегда такой правдивый?

– Да я. Щас… Моя Брунгильда…

– Ладно, давай без твоей Брунгильды обойдемся. Вот. – Я вытащила из сумочки портмоне и выразительно посмотрела на бомжа. – Давай, начинай.

– Один мужик, он, значит, помоложе был, огрел старика палкой по башке, а потом давай его ногами бить.

– А за что он его так? Ваш Профессор ничего об этом не сказал?

– А что-то они там не поделили. Бабки этот старик молодому передавал, целую пачку, вот и… Может, мало бабок было.

Я отдала ему сотенную купюру.

– Слушай, а могу я с вашим Профессором поговорить?

– Неа, не можешь.

– Почему?

– А помер он.

– Когда?

– А на другой день. Васька на помойку ходил и увидал его… Ой, сейчас будет! – Он испуганно посмотрел на что-то за моей спиной.

– Эт ты че? – Передо мной откуда ни возьмись нарисовалась тщедушная особа женского пола, одетая в живописное тряпье. – Мужика моего отбить удумала? – Голос у нее был хотя и пропитый, но прямо-таки громовой.

– Брунгильда, она, это, убитым стариком интересуется. Я ей и рассказал.

– Я те отобью, я тя сама отобью! – не слушая своего дружка, орала баба. – Убью! А это у тебя че? – Воительница узрела сторублевку, которую Витек не успел спрятать. – Это она те заплатила? За че?

– Брунгильда, – снова обратился мой осведомитель к бомжихе, – я же тебе о чем говорю… Она, это, насчет убитого спрашивала. Пошли, пошли. – Он схватил упирающуюся Брунгильду в охапку и потащил в сторону.

Пока он ее тащил, бомжиха извивалась и изрыгала отборную ругань.

Я увидела невдалеке лавочку, села и стала размышлять. Хотя размышлять – это громко сказано. К дедукции я обычно приступаю, когда соберу необходимые факты. Пока же их в общем и не было. Хотя бойфренд колоритной Брунгильды поделился заслуживающими внимание деталями. Некий Профессор, предводитель местных бомжей, стал свидетелем убийства Сосновского и поплатился за это жизнью. Во всяком случае, его нашли мертвым на помойке через день или два после убийства. Сомнительно, что он умер своей смертью. Вероятно, преступник заметил нежелательного свидетеля и устранил его. Конечно, характер смерти Профессора не установлен. Но кто будет заниматься следствием по делу бомжа?

Идем дальше. Николай Сосновский передал убийце деньги, а тот стукнул его палкой по голове. Может быть, и не палкой. Может быть, дубинкой. Свидетель ведь не рядом с ними находился, с большого расстояния не определишь, чем ударил. Кстати, подходящей палки на месте преступления я не обнаружила. Сомнительно, что преступник унес ее с собой. Хотя все может быть. Возможно, он не хотел оставлять следы в виде отпечатков пальцев, например. Итак, удар палкой оказался смертельным. Потом убийца стал избивать уже мертвого Николая. В приступе ярости? Возможно. Наконец, преступник был моложе Сосновского.

И все же услышанного от бомжа было недостаточно, чтобы делать выводы. Я ведь еще ничего не знала о личности убитого, с его сестрой Любой мы общались совсем недолго. Теперь предстояло восполнить этот пробел. Я вынула из сумки ее визитку: «Любовь Алексеевна Антоненко, косметический салон «Орхидея», улица Петербургская, дом 196». Я позвонила Любе. Мы договорились, что я подъеду к дому Сосновского, а она там меня встретит.

Покойный жил на улице Достоевского, на третьем этаже десятиэтажки. Я заехала во двор и увидела Любу, стоявшую у белой «Ауди».

– Еще раз здравствуйте, Таня. Я, конечно, понимаю, что еще рано говорить о чем-то конкретном, но… Может быть, что-то уже прояснилось? – Она с надеждой посмотрела на меня.

– Да, вы правы, времени с начала расследования прошло еще очень мало. Поэтому я и решила встретиться с вами, чтобы узнать как можно больше о вашем брате.

– Конечно-конечно, – согласилась она. – Идемте.

Мы поднялись на третий этаж, Люба открыла дверь и прошла по длинному коридору.

– Боже мой! Таня! Идите скорее сюда! – раздался ее крик.

Что там такое? Еще один труп, что ли?

Я вошла в комнату, бывшую, по всей видимости, гостиной. Ну и ну! Створки стеллажей и книжного шкафа открыты, одежда и предметы на полу, из них была сооружена целая гора.

– Таня, Таня, – причитала Люба, – прямо как в кино: крупным планом показывают разодранные матрасы, вспоротые подушки, рваные простыни. Везде перья, пух, клочки ваты. Что же это? За что?

– Люба, успокойтесь. Нет никаких вспоротых матрасов и подушек. И пух с перьями нигде не летает. И вообще, это еще не самое страшное, уж поверьте мне.

Я открыла дверь в спальню. Там тоже все перевернуто вверх дном.

Нужно было поднять наклоненное на бок кресло и усадить в него Любу. Потом я отправилась на кухню. Да, работа самая подходящая для Золушки: пол усеян геркулесовыми хлопьями, гречкой, пшеном, рисом вперемешку с кофейными зернами. Я открыла один из кухонных шкафчиков. К счастью, там оказалась бутылка воды «Чистый источник». Захватив ее, я вернулась в гостиную.

– Вот, выпейте. – Я отдала воду Любе, а сама села рядом на диван.

– Люба, когда вы в последний раз были здесь?

– Сейчас вспомню, – ответила она, судорожно сделав несколько глотков из бутылки.

– Вспомнили?

– Да. В тот день, когда все это произошло, я осталась на ночь здесь. Очень устала за день, просто не было сил ехать домой. Я прилегла на диван в гостиной и не заметила, как задремала. Потом проснулась, встала с постели, зажгла торшер и посмотрела на часы: было четверть первого ночи. И тут я услышала какой-то шум у входной двери. Я не стала зажигать верхний свет, а постаралась идти очень осторожно, чтобы ничего не задеть в темноте. Так я подошла к двери. Сомнений не было: в замочной скважине кто-то ковырялся. Меня охватил такой ужас! – Она зябко передернула плечами.

– И что было дальше?

– Я лихорадочно думала, что же делать. И тут вдруг меня осенило. Я щелкнула выключателем, и в прихожей стало светло. Я знала, что через глазок в двери свет виден снаружи, из тамбура. Потом я подтащила к двери табурет, вон он стоит в прихожей, в дальнем углу, села и нарочно громко стала вести воображаемый телефонный разговор. Что-то вроде: «Алло, привет, ничего, что я так поздно, я тебя не разбудила?» И так далее, сейчас уже и не помню, что я говорила. Я решила таким образом дать понять тем, кто за дверью, что я не сплю. Кажется, я еще что-то сказала воображаемому собеседнику. Мол, что слышу какой-то шум, вроде кто-то ходит. Кажется, я их все-таки спугнула, манипуляции с замком прекратились.

– Скажите, ключи от квартиры вам вернули?

Она недоуменно взглянула на меня.

– Ключи должны были вернуть вместе с другими вещами. В карманах вашего брата был паспорт, бумажник, очечник с очками, носовой платок.

– Это все следователь мне отдал. А ключей не было.

– Понятно. Скажите, у Николая были какие-нибудь ценные вещи?

– Да нет, вы же видите, мебель, хоть и добротная, но не современная, еще 1980-х годов.

– Люба, расскажите мне о вашем брате все, до мельчайших подробностей. Кем был по профессии, где работал, чем увлекался. О его друзьях, конечно, тоже.

– Коля окончил наш медицинский и почти сразу стал работать судовым врачом на торговом корабле.

– В каком порту, помните?

– Кажется, порт приписки судна – Архангельск.

– И долго он плавал?

– Лет шесть-семь. Да, именно так. Потом он, как сам сказал, наплавался и вернулся в Тарасов. Здесь он устроился хирургом в Третью клиническую больницу. Коле, я думаю, было интересно попробовать себя в разных видах деятельности. Долго на одном месте он не мог усидеть. И потом, на зарплату врача прожить трудно. Какое-то время он был в геологической партии, в обслуживающем персонале. Когда вернулся, вместе с двумя приятелями заключил договор с «Орион-сетями» на подключение желающих к Интернету. Вскоре эта организация распалась, и Коля стал работать электриком. Он был, что называется, на все руки мастер. Вот только не помню, в какой именно конторе он подвизался. Там он проработал до пенсии, а дальше стал охранником в районной котельной. Говорил, что ездит на работу в Трубный район.

– А семья у вашего брата есть?

– Была. – У Любы упал голос. – Здесь, знаете, тоже трагедия. Сначала умерла Колина жена Поля, это было два года назад. Они поженились еще студентами, Полина училась в экономическом. Она была приятной девочкой, правда, немного не приспособленной к жизни, все-таки единственная дочь в профессорской семье.

– Причина смерти Полины?

– У нее было больное сердце. Она особенно не обращала внимания, а напрасно…

– А дети?

– Была дочка Алена. По стопам родителей не пошла, училась сначала в художественном колледже. Рисовала замечательно и вообще большая умница была. Окончила колледж, потом факультет иностранных языков в университете. Стажировалась в Англии, преподавала. А дальше они с мужем поехали в Мексику и там погибли в автокатастрофе.

– Не заметили вы чего-то необычного в поведении вашего брата в последнее время?

– Нет, хотя… Знаете, где-то с месяц назад он пришел ко мне такой радостный. «Сестренка, – говорит, – скоро ты сможешь открыть второй салон. Я тебе помогу деньгами». А я давно этого хотела, но не было свободных средств. Спрашиваю его: «Ты что, разбогател?» Он говорит: «Пока нет, но все может быть». Я про себя подумала: какое такое богатство у охранника? Это раньше, когда он плавал…

– И больше вы к этой теме не возвращались?

– Больше не говорили. Думаю, он скорее по привычке так сказал. Привык он заботиться обо мне, опекать.

Я окинула взглядом разгромленную комнату, встала с кресла и подошла к стеллажам. Подняла несколько книг и совсем рядом увидела фотоальбом.

– Люба, мне нужна фотография Николая. Самая поздняя найдется?

Она взяла альбом, перелистала.

– Вот, возьмите, – она протянула мне фотокарточку. – Здесь мы встречаем Новый год.

Я взглянула на фото. На фоне наряженной елки на меня смотрел улыбающийся мужчина лет шестидесяти с едва тронутыми сединой висками, аккуратно подстриженными усиками и темными с проседью волосами. Я вспомнила другую фотографию этого же человека, которую видела сегодня в отделении.

– А здесь Аленка. – Люба протянула мне еще один снимок.

Девушка лет восемнадцати кокетливо и загадочно смотрела в объектив. Приятное открытое лицо, выразительный взгляд.

– Люба, а когда была сделана фотография Алены?

– Тогда она еще училась в художественном колледже. Здесь ей шестнадцать лет.

– Да? А выглядит она старше, я бы дала ей не меньше восемнадцати.

– Да, – как-то неопределенно протянула Люба. – Она вообще выглядела гораздо старше. То есть я хотела сказать, это не старило ее, но… – Она несколько замялась.

– Но что?

– Вводило в заблуждение, что ли. Отсюда все. – Она не окончила и махнула рукой.

Видно было, что ей неприятно говорить на эту тему. Ладно, к этому можно будет вернуться, если возникнет необходимость. А пока нужно узнать как можно больше о Николае.

– Люба, а что, у Николая была привычка гулять рано утром в парке?

– Да нет. То есть, может быть, он иногда и ходил туда, я точно не знаю. Но так, чтобы регулярно, скорее всего, нет.

– И еще, Люба, у вас есть координаты его друзей?

– Я помню адрес только одного из них, Виталия. Они вместе работали в «Орион-сети».

– Давайте. И вот что, если что-нибудь вспомните, пусть даже незначительную деталь, обязательно звоните мне.

– Обязательно.

Мы распрощались. Я спустилась вниз и села в свою «девятку». Теперь можно отправляться домой. Тарасов уже был окутан сентябрьскими сумерками. На фасадах зажглись мигающие огоньки рекламных вывесок, в окнах домов тоже появился свет. По пути домой я решила, что надо наведаться в супермаркет: мои съестные припасы подходили к концу. Я остановилась у супермаркета «Домашний», выбрала филе цыплят на подложке, несколько упаковок сосисок, сыр, груши и гроздь бананов. Еще решила прикупить что-нибудь для салата. Взяла огурцы, помидоры, пучок укропа. Теперь голодная смерть мне не грозит.

Дома я первым делом соорудила легкий ужин. Хотела было отварить сосиски, но потом решила, что сыр и груши подойдут лучше, и возиться с готовкой не надо. После ужина я приняла душ и нырнула под простыню. Все, спать. Перед тем как я окончательно заснула, в голове мелькнули имена Аристарха Поликарповича и Венедикта Никодимовича. Или наоборот?

Глава 2

Утром я проснулась от стука капель. Дождь, наверное, шел и ночью, потому что периодически я просыпалась и слышала все ту же заунывную капель. Терпеть не могу дождливую погоду. Сыро, промозгло, грязь и лужи – бррр! Да еще у нас в Тарасове из-за отсутствия мало-мальски приличных ливневок даже небольшой дождик превращается в настоящее стихийное бедствие.

Я полежала еще немного, потом решила, что хватит, пора приниматься за дела. Сначала в душ. Из душа в махровом халате прошествовала на кухню. Сделала пару бутербродов, приготовила кофе и принялась рассуждать.

С чего же начать расследование? Подумав, я решила, что для начала стоит наведаться в больницу, где работал Сосновский, когда вернулся из плавания. Порасспросить врачей, медсестер. Может быть, кто-то из тех, кто знал Николая Петровича, еще и работает. Мне нужно знать, как складывались его отношения с коллегами, обслуживающим персоналом, пациентами. Вот Люба сказала, что Николай был и добрым, и отзывчивым, и бескорыстным, в общем, замечательным. Но это все характеризует его как брата, как родственника. А с коллегами он мог и конфликтовать. Возможно, были какие-то проколы с больными. Вот один из таких залеченных пациентов или его родные и стали шантажировать Сосновского…

Я вошла на территорию больницы и осмотрелась. Корпуса по правую руку, в центре часовня, потом аллея, ведущая прямо. А мне куда?

– Вам в какой корпус нужно? – спросила меня проходившая мимо женщина средних лет.

– Для начала, думаю, в административный.

– А-а, вы, значит, не к больному.

– Я вообще-то журналистка.

– Да? – оживилась она. – О чем-то будете писать? – И, не дожидаясь моего ответа, взволнованно попросила: – Пожалуйста, напишите о том, как с нами поступили. В приемное отделение по «Скорой» привезли мою маму, Картузову Викторию Евгеньевну, ей 75 лет. Состояние тяжелое, температура высокая. У нас были все необходимые документы и анализы для госпитализации. Диагноз – левосторонняя пневмония. В приемном покое врач без бейджика, кстати, разговаривала со мной очень грубо и на повышенных тонах. «У вас нет никакой пневмонии, только ОРВИ, – говорит. – А его можно и дома лечить». В общем, отправила домой с диагнозом ОРВИ и рекомендовала принимать кагоцел или ингаверин. А сама даже не осмотрела больную как следует. Я спрашиваю: «А как же мы ее обратно повезем?» Она опять грубит: «Как хотите, так и везите. Это ваша проблема». И вот сейчас человек дома в тяжелом состоянии.

– Как фамилия, вы говорите? – переспросила я, вытаскивая блокнот. Раз уж назвалась журналисткой, надо соответствовать профессии.

– Картузова Виктория Евгеньевна. Вы уж напишите в газете о таком отношении к людям.

– Да, конечно. Вы не переживайте, я обязательно все проверю.

– Да уж, пожалуйста. Если молчать, так оно и будет. А если печать возьмется за дело… Вот моя сноха – лежала после операции в отдельной палате и не могла дозваться медсестер. Никого на посту не было! Она еще полностью и от наркоза-то не отошла. Позвонила мужу, тот примчался, дошел до заведующей. Так сразу и диванчик поставили, чтобы на нем медсестры спали. И они после этого случая стали чаще заходить в палаты и проверять состояние прооперированных.

– Я вас поняла. Скажите, пожалуйста, вы не знаете, где административный корпус?

– Конечно, знаю. Сейчас пойдете прямо и выйдете прямо на него.

Я поблагодарила ее и пошла вперед. Интересно, однако, складывается визит. Прямо передо мной был двухэтажный административный корпус современной постройки. У входа лежал аккуратно расстеленный коврик. Слева красовался каменный вазон с цветами, справа припарковались три машины. Я открыла дверь и вошла. Здесь, наверно, недавно был ремонт. Свежая штукатурка на стенах, в углу мешки со строительным мусором.

Мимо проходила уборщица с ведром и шваброй. Довольно молодая, хотя большую часть лица скрывали темные очки. Из-под короткого халата виднелись спортивные штаны с лампасами.

– Здравствуйте, не подскажете, где кабинет главврача?

– Чего прешься под ноги? Не видишь, мою я!

Явное хамство.

– Во-первых, вы еще не начали мыть. А во-вторых, – я вынула из сумки прокурорские «корочки» и сунула ей под нос, – я из прокуратуры.

– Так бы сразу и сказали. – Чувствовалось, что она нисколько не испугалась. Оно и понятно: уборщицы сейчас на вес золота, попробуй найди адекватного сотрудника на символическую зарплату.

– Не вы одна здесь ходите. Моешь, моешь, а они все снова ходят и ходят, – опять завела она. – Еще и ремонтники эти все изгваздали, оттирай тут за ними.

Я пожала плечами. Да, действительно, мы ходим и ходим. А уборщицы моют и моют. Но это еще не повод вести себя как цепная собака.

– Вы извините меня, – напоследок сказала она. – Поднимайтесь на второй этаж и по коридору направо.

Когда я уже поднималась по лестнице, сзади раздался резкий и высокий женский голос. Так обычно в деревнях выгоняют коров на выпас.

– Светлан Влади-имировна, как закончишь здесь мыть, срочно беги в третий корпус, там некому убирать. Слыхала?

– Да чего это вы, Ольга Петровна, указываете мне? Я в третьем корпусе не работаю! Не хватало еще чужую работу выполнять!

– Не будете убирать, так я докладную на вас напишу!

– Пишите!

Как же хорошо, что надо мной нет никаких начальников.

На втором этаже я сначала попала в небольшой холл с диваном, креслами и раскидистой пальмой. Я свернула направо и прошла по коридору мимо дверей, выкрашенных в цвет парижской зелени. На мой взгляд, не очень-то гармонирует со светло-серыми стенами. Табличек на дверях не было, видимо, после ремонта еще не успели прикрепить. Что же мне делать, стучать в каждую? Наверное, придется. Я постучала в одну. Безрезультатно. Подергала за ручку – заперто. То же самое с соседней дверью. Наконец в самом конце коридора мне повезло. На мой стук по ту сторону двери послышалось: «Войдите».

Я вошла. Прямо напротив меня в офисном кресле за большим столом сидела представительная женщина. На вид ей можно было дать лет пятьдесят с хвостиком. Ухоженное лицо, стильная укладка. Я оглядела кабинет. Довольно просторный, с большим черным диваном, стульями, рабочим секретером с книгами, журналами и какими-то документами в файловых папках.

– Здравствуйте, – сказала я. – Я ищу кабинет главврача.

– Вы его нашли. Проходите, – пригласила она.

Я подошла к столу.

«Эльвира Станиславовна», – прочла я на бейдже, прикрепленном к белому халату.

– Я Татьяна Иванова, частный детектив.

Представляться работником прокуратуры довольно рискованно. Что прокатило с уборщицей, не сработает с главврачом. Не говоря уж о том, что «корочки» давным-давно просрочены, а руководитель больницы наверняка заинтересуется более подробными сведениями о моей особе. Это мне было ни к чему, поэтому я решила действовать в своем настоящем статусе.

– Да? – спросила она с интересом. – И что же вас сюда привело?

– Я расследую убийство Николая Петровича Сосновского. Он работал хирургом у вас в больнице.

– Сосновский? – переспросила она. – Нет, не помню такого. Хирург, говорите? А когда он работал?

– Точно сказать не могу. Где-то в 1990-е годы.

– Тогда я здесь еще не работала. А чем же вам может помочь больница, если человек погиб, как я понимаю, недавно, – она вопросительно посмотрела на меня, и я кивнула, – а работал он здесь довольно давно?

– Меня интересует прошлое убитого. Ведь просто так никого не лишают жизни. Враги есть у того, кто кому-то очень насолил. Важны и давняя неприязнь, и вражда. Поэтому я решила узнать, какие у Сосновского были отношения с другими врачами и пациентами. Возможно, когда-то он допустил ошибку и теперь родственники или сам бывший больной решили восстановить справедливость своими силами.

– Какого рода врачебную ошибку вы имеете в виду?

– Прямо скажу, не из разряда тех, о которых уже анекдоты ходят. Что хирург Н. оставил в операционной ране больного С. хирургический зажим или тампон, а может быть, и перчатки. Попадались мне и заметки об оставленных в теле больного хирургических ножницах, а это уже прямая угроза жизни.

– Должна сказать вам, Татьяна, что описанные вами случаи встречаются и в зарубежной практике тоже.

– Да я и не утверждаю, что такого рода накладки – российский эксклюзив. Но все это имеет очень серьезные последствия, ведь речь идет о жизни человека.

– В нашей больнице оставленных во время операции посторонних предметов в теле больных не было. Во всяком случае, на моей памяти.

– Корпоративную солидарность еще никто не отменял.

– Нет, дело не в корпоративной солидарности. Мы всегда самым тщательным образом разбираем возникающие осложнения, будь то в ходе операции или в процессе терапевтического лечения. Виновные строго наказываются.

– В дверях вашего корпуса родственница одной больной рассказала мне, что ее пожилую мать, не осмотрев как следует, отправили лечиться домой с высокой температурой.

– А-а, это Картузова?

Я кивнула.

– Ее дочь уже жаловалась, но совершенно безосновательно. Картузову обследовали на предмет пневмонии, сделали рентген, взяли анализ крови. Кровь, как мы говорим, спокойная, рентген воспаления легких не выявил, поэтому мы отправили ее лечиться домой. ОРВИ вполне лечится в домашних условиях. Что касается высокой температуры, то она может держаться от трех до шести дней, и это норма. Но вы ведь не затем здесь, чтобы рассуждать об особенностях той или иной болезни?

– Да, вы правы, мы отвлеклись. Просто я хочу уточнить: значит, из ряда вон выходящих ошибок в больнице не было?

– Вы совершенно правы. Что же касается вашего расследования… Думаю, вам лучше обратиться непосредственно в хирургическое отделение. Возможно, кто-то из нынешних хирургов работал с Сосновским и помнит его. Он, кстати, был детским хирургом или нет? У нас ведь и детский корпус есть.

– Вот этого я не знаю.

– Начните со взрослого. Это двухэтажное здание – первое у ворот по правую сторону. Заведующую зовут Доронина Елизавета Викторовна.

Я попрощалась и вышла. Если в разговоре с хирургами возникнут затруднения, я всегда смогу сослаться на главврача, она отнеслась ко мне вполне дружелюбно.

Первый корпус был построен в начале XX века. Я поднялась по широким ступеням и открыла тяжелую дверь вестибюля. Слева за стеклянной перегородкой сидел охранник. Я объяснила, что мне необходимо встретиться с заведующей хирургическим отделением.

– Фамилия, имя, отчество?

– Иванова Татьяна Александровна.

Он поднял телефонную трубку и назвал меня.

– Вы по какому вопросу? – уточнил он.

– По личному.

Видимо, на другом конце трубки ответили согласием, потому что он нажал кнопку и кивнул в сторону лестницы:

– Поднимайтесь на второй этаж.

Елизавета Викторовна, стройная молодая женщина с выбившейся из-под врачебной шапочки рыжей кудрявой челкой, внимательно выслушала меня, но ответить не успела, потому что ее срочно вызвали в палату. Ждала я ее довольно долго. Наконец она возвратилась, но тут выяснилось, что сейчас она срочно должна уйти на совещание.

– Татьяна Александровна, знаете что? Я вот, пока шла от больного, вспомнила, о ком вы говорили. Да, действительно, я знала Сосновского Николая Петровича. Я тогда только поступила в ординатуру, а он был уже опытным хирургом, я несколько раз присутствовала на его операциях. К сожалению, более подробно охарактеризовать его не смогу, мы практически не общались. Одно могу сказать: это был порядочный человек и хороший специалист, такое у меня сложилось впечатление. Вам лучше поговорить с Перфиловой Марией Петровной. Она работала с ним в одной бригаде.

Заведующая встала из-за стола. Я тоже поднялась со стула.

– Мария Петровна сейчас принимает в нашей поликлинике. Выйдете из нашего корпуса, повернете направо и увидите десятиэтажное здание. Поднимайтесь на седьмой этаж в 725-й кабинет. А сейчас прошу меня извинить, я должна идти.

Я поблагодарила заведующую, попрощалась и вышла.

Около 725-го кабинета была очередь. Часть людей сидела на маленьком диванчике, другие, кому не досталось сидячего места, подпирали стену по обе стороны кабинета. До моего прихода все уже, видно, достаточно насиделись и настоялись в этой очереди.

– Господи, что ж это такое? – вздохнула пожилая женщина лет семидесяти. – Все сидим и сидим, ни с места, как заколдованные.

– Значит, доктор хороший, внимательный, вот так долго и разбирается с каждым, – ответила другая женщина примерно ее лет.

– Уж вы скажете! Где это вы видели хороших врачей? Они только уродовать людей умеют. И инвалидом сделают, и на тот свет отправят.

– Зачем же такие вещи говорить? – Это в разговор вмешался пожилой мужчина, стоявший у стены. – У вас есть конкретные примеры?

– А то нет, что ли? Вот, пожалуйста. У моей знакомой умер муж, и все по вине этих эскулапов. А готовили его к плановой, между прочим, операции по удалению желчного пузыря. Пузырь-то удалили, а когда давали наркоз через трубку, порвали горло. Ладно еще, если бы исправили свою ошибку. Так нет, прошляпили, как всегда. Чем только занимаются, непонятно! Мужику с каждым днем все хуже и хуже, говорит с трудом, хрипит, глотать больно – так они ссылаются на послеоперационный период. Развилось у него гнойное воспаление в груди, и все, конец. При вскрытии только обнаружили разрыв горла. Ничего себе диагностика! Только уже лечить некого было. Вот так вот.

– Что же, – кивнул мужчина, – от ошибок никто не застрахован. Врачи тоже люди. И ошибаются.

– Скажите, а врачей наказали? – спросила я. – Тех, по чьей вине больной умер?

– Какое там наказали! Суд, правда, был, но приговор оправдательный. У них же, у врачей этих, круговая порука.

– Да если бы и посадили, – это уже вмешалась в разговор другая женщина. – Засудили-посадили, а человека-то нет.

– Нет, наказывать надо, – снова подал голос мужчина. – Только по справедливости. Чтобы учесть все тонкости: как болезнь протекала, какие врачебные действия предпринимались.

– Щас врачи – одни неучи. – В дискуссию вступила еще одна ждущая своей очереди. – Правильно, зачем учиться, если диплом можно за деньги купить. Вообще, сейчас страшно к врачам просто на прием идти, я уже не говорю об операции.

– В Москву надо ехать лечиться, в Москву. Или в Питер. Уж там не залечат до смерти.

– Ой, скажете тоже, еще как залечат. – Сольная партия снова оказалась у той дамы, что рассказывала о смерти мужа своей знакомой. – Вот у меня соседка. Ее внука повезли на операцию в Москву эту самую. Какая-то у него опухоль была в головном мозге. Так столичные врачи так напортачили, что сделали из мальчика инвалида. Привезли домой в инвалидном кресле – что-то там не так у них пошло. А уже мальчик второй курс института окончил. Слава богу, со временем кое-какие положительные сдвиги наметились. Даже институт окончил. Это уж заслуга родителей. А вы говорите, Москва.

Постепенно в разговор включились почти все, кто стоял в очереди.

– А все из-за того, что разрушили прежнюю систему здравоохранения. Опять же нехватка медикаментов, оборудования, зарплаты смешные у врачей.

– Зарплаты? Да если ему в карман не положишь, он на тебя и не взглянет. Я вот лежала на обследовании в пятой горбольнице, так там даже, извините, за клизму надо было платить.

– А не заплатишь, так тебе там все разворотят.

– Вот я читала, что в Древнем Риме, кажется, врачу, у которого умирал больной, отрубали руки. А сейчас…

– Да чем же они оперировать будут, если руки отрубить? Ногами? А вообще у каждого врача есть свое маленькое кладбище.

Наконец подошла моя очередь, и я вошла в кабинет. За столом сидела худенькая женщина. Темные с проседью волосы, уложенные в тугой узел на затылке.

– Проходите, присаживайтесь, – пригласила она. – На что жалуетесь?

– Мария Петровна, я к вам не на прием пришла. Я частный детектив Татьяна Иванова и расследую дело об убийстве Николая Петровича Сосновского. Я хочу задать вам несколько вопросов.

– Боже мой! – воскликнула она. – Колю убили? Но кто? И за что?

– Вот это я сейчас и выясняю. Скажите, вы хорошо знали Николая Петровича?

– Я проработала с ним восемь… нет, почти десять лет.

– Что вы можете сказать о нем как о специалисте?

– Николай был отличным хирургом. Знал свое дело.

– И что, у него не было не единой ошибки за все время?

– Были, конечно. Банальная истина: не ошибается тот, кто ничего не делает. А у Николая на счету столько операций было.

– Я имею в виду ошибки фатальные, которые повлекли за собой смерть пациента.

– Нет, таких ошибок он не допускал. Скорее уж исправлял чужие.

– А как у него складывались отношения с коллегами? Может быть, с кем-то из врачей он конфликтовал?

– Чтобы конфликтовал, такого не было. Конечно, он не со всеми был в приятельских отношениях. Знаете, он бывал порой прямолинейным, любил все по существу говорить. Не то чтобы резал правду-матку в глаза, но все же. Многим это не нравилось. Но в целом ничего из ряда вон выходящего в этом плане не было.

– А каким он был человеком? Что вы можете сказать?

– Был резковатым, но вполне дружелюбным человеком.

– Он с кем-нибудь дружил? Я имею в виду приятельские отношения.

– Понимаю. Нет, так, чтобы приятельствовать, скорее нет. Ровные отношения со всеми, да, были.

– А у начальства он был на каком счету?

– Им дорожили как хорошим специалистом. И подчас прощали вот эту его ершистость.

– То есть ни выговоров, ни тому подобного?

– Ничего такого не было.

– А больные на него жаловались? Знаете, кому-то могло что-то там показаться, что-то обострилось, а виноват во всем доктор.

– Николай умел ко всем пациентам находить подход. И если поначалу больной был недоволен, то после разговора с Николаем претензии исчезали сами собой. И потом, вы знаете, как сейчас трудно лечить. Все грамотные, все всё знают – и какое лекарство стоит принять, а какое даже не надо пробовать. Вот моя соседка спрашивает: «Вы знаете, Мария Петровна, я уже антибиотики из группы макролидов принимала, и цефалоспорины тоже. Может, мне теперь фторхинолоны попробовать?» Говорю ей: «Это же не ресторанное меню, чтобы пробовать».

– Еще один вопрос, деликатный. По поводу оплаты труда. Доволен ли был Сосновский своей зарплатой?

– Таких людей, по-моему, в природе не существует. Но Николай не жаловался. Знаете, некоторые постоянно ноют: денег не хватает, бедствую, а сами палец о палец не ударят, чтобы что-то изменить. Коля был не из таких. Он подрабатывал где только мог. И сверхурочные дежурства брал, хотя платили, конечно, за них немного. А потом, когда открылась первая частная клиника, он стал совмещать.

– Значит, недоброжелателей у него не было ни среди коллег, ни среди больных, так?

– Да, я считаю, что так.

– Мария Петровна, вот вы сказали, что Николай Петрович скорее чужие ошибки подчищал, чем собственные совершал. Вы имели в виду какой-то конкретный случай?

Она замялась.

– Поймите, мне сейчас нужна любая зацепка, чтобы размотался клубок, который привел к преступлению. Ведь Сосновскому не просто нанесли смертельный удар, его еще жестоко избили.

– Боже мой! Хорошо, я расскажу. Кстати, после этого случая Николай ушел из больницы. Хотя он действительно просто исправлял чужие ошибки. Как-то в наше отделение привезли женщину в очень тяжелом состоянии. Операция требовалась экстренная. Это было странно, потому что поступила она не по «Скорой», а из другого стационара, из Восьмой городской больницы. Как потом выяснилось, ее родственники настояли на этом. Состояние, как я уже сказала, было крайне тяжелое. Мы вскрыли гнойник. Во время операции случилась остановка дыхания. Это длилось секунд десять, может, пятнадцать, сейчас уже не помню. Нам удалось ее стабилизировать с помощью реанимации. Была произведена трахеотомия. Говоря обычным языком, в горло мы вставили трубку, чтобы пациентка могла дышать. В общем, вскрыли гнойник, вышло гнойное содержимое. И все же больная умерла.

– Умерла во время операции? – уточнила я.

– Нет, операция была успешно завершена, ее доставили в послеоперационную палату. Она скончалась на следующий день.

– Но почему?

– Вот и мы задавали себе тот же вопрос.

– Так причину и не выяснили?

– Все прояснило вскрытие. В той больнице, откуда доставили больную, ей было проведено инструментальное исследование пищевода. Скорее всего, когда специалист-эндоскопист проталкивал трубу, он порвал пищевод. По существу нанес больной два сквозных ножевых ранения, только изнутри.

– Ужас какой, – не выдержала я. – Никогда в жизни не соглашусь на такое обследование.

– Зарекаться не стоит, кто знает, что может случиться. Так вот, самое печальное, даже не печальное, а трагическое во всей этой истории, что врачи, проводившие обследование пищевода, сделали повторное обследование. Температура у больной поднялась до 39,6, она не могла глотать, началось расстройство дыхания. Во время этого второго обследования как раз и были выявлены перфорации – две дырки. Разрыв пищевода – тяжелейшее повреждение. При этом развивается медиастинит – тяжелый инфекционный процесс с высокой летальностью. Если человеку не оказать помощь, он погибнет. Но даже если его лечить, шансы на выживание малы.

– Так почему же они не зашили пищевод? Ведь если у больного есть хоть малейший шанс, надо его дать!

– Вы совершенно правы, Татьяна. У этой больной был шанс, но врачи, сделавшие ей прободение, его не дали. Любая хирургическая операция в той ситуации была бы признанием врачебной ошибки. Если бы больная умерла после официально поставленного диагноза разрыв пищевода, врачам Восьмой больницы пришлось бы отвечать. Поэтому родственники больной, видя, что после вскрытия гнойника ей не стало лучше, решили, что в Восьмой больнице просто неквалифицированные врачи, и привезли ее к нам. Врачи, проводившие обследование пищевода, от своей вины всячески открещивались и пытались все свалить на нас.

– Конкретно на Сосновского?

– Нет, не на него. Как бы это объяснить… Когда стараются свои ошибки переложить на других, в ход идет все. Стали говорить, что больная умерла исключительно по причине тяжелого течения послеоперационного периода. Но, простите, он и не мог быть иным при гнойном процессе в пищеводе.

– А гнойник вы вскрывали где? Ведь не в пищеводе же?

– Конечно, не в пищеводе. О проблемах с пищеводом мы не знали вплоть до смерти больной. Об этом было известно только эндоскописту и врачам, которые вели ее в Восьмой больнице. Кстати, поступила она туда по причине застрявшей в горле рыбьей кости. Почему-то в горле ее не нашли и решили поискать в пищеводе.

– В конце концов ненайденная кость нагноилась. Но врачи из Восьмой боялись ответственности за свой непрофессионализм и ничего не предпринимали.

– Совершенно верно.

– А если бы родственники не настояли на ее переводе к вам, она бы умерла в Восьмой больнице?

– Разумеется. Чудес не бывает. Я же вам говорила, что при инфекции грудной клетки практически нет надежды.

– Но ведь это… – От возмущения я не сразу нашлась, что сказать. – Они, эти врачи в кавычках, спасая свою шкуру, обвиняли другую бригаду, то есть вас. Скажите, а как повел себя Сосновский в этой ситуации?

– Он очень корректно и доказательно отмел все обвинения в адрес своей бригады. Хотя эти нарекания были настолько несостоятельными, что и говорить не стоит. Но родственники больной после ее смерти подали в суд на врачей, допустивших повреждение пищевода.

– И был суд?

– Да, состоялся суд. Судебное разбирательство длилось долго. Приговор был вынесен, но от уголовной ответственности виновных освободили.

– А Николай Петрович был задействован в судебном разбирательстве?

– Только как свидетель. Вы знаете, родственники этой женщины очень благодарили Николая. Сестра ее сказала, что после того, как мы больную прооперировали, у них появилась надежда на благополучный исход. Но…

– Понятно. Мария Петровна, а вы помните фамилию этой больной? И в каком году это произошло?

– Как не помнить после всего – Скорова Натэлла Всеволодовна. Это было в 1997-м.

– Спасибо вам большое, Мария Петровна, вы мне очень помогли.

– Татьяна, вы найдите того, кто убил Колю. Это не должно остаться безнаказанным.

– Конечно, не сомневайтесь.

Лифт был занят, и я пошла пешком. На втором этаже дверь тамбура была приоткрыта. Я успела заметить большой конференц-зал с возвышающимися полукруглыми рядами кресел. У доски стоял мужчина в белом халате. Я замедлила шаг и прислушалась:

– …показаний к аппендэктомии. Молодые хирурги заинтересованы в освоении техники, заведующие отделениями – в увеличении хирургической активности. Оперирующие хирурги, что греха таить, надеются на благодарность больных.

На этих словах в зале послышался ропот. Лектор повысил голос:

– Напрасная аппендэктомия не безобидная операция. Истинная причина болей в животе остается невыявленной, а необоснованное чревосечение часто оставляет спаечную болезнь. И того и другого можно избежать с помощью лапароскопии. Однако диагностическая и лечебная лапароскопия в хирургии аппендицита не заняла места, какое ей принадлежит в хирургии желчнокаменной болезни. Распространению лапароскопии препятствуют хирурги, применяющие традиционный открытый доступ к червеобразному отростку…

Я непроизвольно поднесла руку к правому боку. Вот он, мой драгоценный аппендикс. Буду беречь теперь тебя как зеницу ока. А то найдется еще какой-нибудь молодой хирург, заинтересованный в освоении техники.

Итак, пора покинуть территорию клинического городка. Надо было решать, что делать дальше. А дальше я вдруг ощутила сильный голод. Пора подкрепиться. Недалеко от больницы я заметила кафе с интересным названием «Виражи времени». Насколько я помню, так называется сборник стихов Андрея Дементьева. Наверное, хозяин кафе – поклонник поэта. Внутри, впрочем, кафе выглядело самым обычным образом, никаких виражей.

Я заказала борщ с говядиной, блинчики с творогом и пирожное с абрикосовым компотом. Замечательно, теперь есть силы продолжать расследование. Сейчас надо бы наведаться к родственникам той погибшей по причине преступной халатности врачей, но я не знала адрес. «А Киря на что?» – подсказал внутренний голос. Действительно, Киря. Я набрала его.

– Здравствуй, Киря, – поприветствовала я своего друга.

– Привет. – Ответ звучал суховато.

Он что, не в духе, что ли?

– Слушай, будь другом, адрес один очень надо узнать.

– Чей адрес?

– Адрес семьи пациентки, которая умерла в результате преступной халатности врачей. Зовут, вернее звали, ее Скорова Натэлла Всеволодовна, – на одном дыхании выпалила я.

– Слушай, мать, ну ты и загнула трехэтажный.

– Киря, трехэтажный бывает мат. Или он и семиэтажный тоже бывает?

– Тань, ты хоть представляешь, какую задачку мне задала? Где я возьму столько времени?

Теперь понятно, почему у полковника такой неласковый тон. Наверное, хронический цейтнот замучил.

– Киречка, – заныла я, – я ведь потрачу в десять раз, нет, в сто раз больше времени. Слушай, а тебе и не надо самому. Ты загрузи Митрофанушку.

– Какого еще Митрофанушку?

– Который Недорослев, Аристарх, нет, Венедикт Аристархович. Вот уж имечко родители дали, да еще в сочетании с фамилией.

– Мы в отделе зовем его Бэн.

– Бэн? А что? Тогда уж Большой Бэн, как у англичан. Ты дай ему это поручение, напомни, что глухарь по делу Сосновского вовсю токует.

– Да нет его на месте, на следственный эксперимент уехал. Ладно, Танюха, сделаем, пробьем тебе адрес. Жди, позвоню.

– Мне бы сегодня.

– Слушай, Иванова, не наглей.

– Хорошо, все поняла. До связи.

Значит, сейчас нужно заняться другим делом. Поеду-ка я в Первую частную клинику, где, по словам Марии Петровны, подрабатывал Сосновский. Может быть, узнаю еще что-нибудь интересное.

Первая частная клиника располагалась на улице Должанского в пятиэтажном здании. Я вошла в просторный холл. Вдоль длинной стойки регистратуры вытянулась такая же длинная очередь, в основном из людей молодого и среднего возраста. Меня это очень удивило. Откуда такой наплыв? Картина больше подходит для муниципальных поликлиник, где в регистратуре одна, от силы две регистраторши. Рядом с гардеробом я приметила небольшой столик, за которым сидела девушка в униформе клиники: белоснежный халат и ярко-зеленый шейный платок. Я подошла к ней.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте. – Она приветливо улыбнулась.

– У вас здесь просто аншлаг. – Я кивнула на толпу у регистратуры.

– Это плановый медосмотр, – пояснила она.

– Скажите, Яна, – я взглянула на ее бейдж, – могу я сейчас поговорить с главврачом?

– Главврача нет на месте. Может быть, вас устроит его заместитель?

– Хорошо.

Она набрала внутренний номер и сказала:

– Софья Александровна, к вам посетитель… – Она вопросительно посмотрела на меня.

– Иванова Татьяна.

– Иванова Татьяна. Да-да, хорошо. Сейчас.

– Пойдемте, я вас провожу, – пригласила она.

Мы пошли по длинному узкому коридору с мини-аквариумами, где плавали экзотические рыбки. На другой стене я заметила картины в стильных рамах – вот что значит частная медицина. Мы дошли почти до конца. Яна остановилась у одной из дверей и открыла ее.

– Проходите, – сказала она. – Софья Александровна примет вас.

Я вошла в кабинет. У окна за столом сидела женщина лет пятидесяти и что-то читала в компьютере. Увидев меня, она указала на стул.

– Присаживайтесь.

Потом щелкнула мышкой и повернулась ко мне.

– Слушаю вас.

– Софья Александровна, я частный детектив Татьяна Иванова.

Ее брови удивленно поднялись.

– Что же, – произнесла она с легкой полуулыбкой, – частные детективы, надо полагать, тоже время от времени болеют?

– Да, мы такие же люди, как все. Но сейчас я, слава богу, здорова и пришла к вам в связи с расследованием, которым занимаюсь. У меня есть сведения, что в вашей клинике в середине 1990-х годов работал хирург Сосновский Николай Петрович. Мне необходимо поговорить с теми из врачей, кто работал исключительно с ним.

– Дайте подумать, так сразу и не вспомнишь. Знаете что, – после минутного раздумья сказала она, – попробуйте обратиться к Полине Васильевне Селиверстовой. Она хирург и работает, если не ошибаюсь, с самого основания клиники.

Где бы теперь узнать расписание врачей? Я вспомнила, что кабинеты и фамилии врачей-специалистов значатся на стенде за стойкой регистратуры.

Увы, Селиверстову в этом перечне я не нашла.

– Скажите, пожалуйста, – обратилась я к освободившейся девушке за стойкой регистратуры, – хирург Селиверстова сейчас принимает?

Она открыла журнал, перелистала и ответила:

– Да, принимает.

– В каком кабинете?

Она взглянула на меня:

– Сначала идите в кассу, оплатите 650 рублей за прием, если вы первичная больная, потом подойдете сюда.

– Девушка, я не на прием, мне надо просто поговорить с доктором.

– Личные дела решаются не здесь. И потом, врач не станет разговаривать с вами, если вы не принесете ей оплаченный талон, – отрезала она.

– Послушайте, я только что была на приеме у заместителя главврача. Именно Софья Александровна направила меня к Селиверстовой.

– Тогда поднимайтесь на второй этаж, кабинет № 207.

Вот они, суровые реалии платной медицины! Первым делом оплаченный талон, а сам больной и его болячки потом.

У кабинета хирурга было пусто. Я постучала в дверь и приоткрыла ее, но оказалось, что на приеме пациент. Вскоре он вышел. Я снова постучала:

– Можно?

– Пять минут подождите.

Через некоторое время из кабинета раздался голос:

– Проходите.

Полина Васильевна Селиверстова, женщина по виду пенсионного возраста, жестом пригласила меня садиться.

– Полина Васильевна, – начала я, – меня к вам направила Софья Александровна. Дело в том, что я частный детектив и веду расследование по делу об убийстве Сосновского Николая Петровича, который работал по совместительству в вашей клинике.

– Николая убили? Но как? Кто?

– Это я сейчас и выясняю. Поэтому для меня важны любые сведения, которые помогут найти убийцу. Что вы можете рассказать о Сосновском? Каким специалистом он был? Были ли у него какие-нибудь, скажем так, трения с коллегами, с пациентами?

Ответила она не сразу.

– Нет, он ни с кем не конфликтовал, если вы об этом. Ни с врачами, ни с больными. Очень хороший специалист, поэтому ему доверяли.

– То есть за все время работы у Сосновского ни разу не было того, что называют врачебной ошибкой?

– Смотря что подразумевать под этим.

– Прежде всего неверную диагностику.

– Давайте я расскажу вам один случай, а вы уж сами решите, что это, врачебная ошибка или другое. Однажды меня часа в три утра разбудила знакомая и попросила срочно осмотреть ее дочь. Говорит, что у дочери приступ аппендицита, и такой сильный, что она просто теряет сознание. Я приехала к ним. Смотрю, она лежит белая как мел, вся в холодным поту. Я говорю, что это не аппендицит, во всяком случае, на первый взгляд. Самое опасное в том, что у девушки открылось внутреннее кровотечение. Я предположила, что возникло оно по причине внематочной беременности. Дочка еле-еле прошептала, что беременности у нее ни в коем случае быть не может. Знакомая тоже мне не верит: «Да у нее муж пять месяцев в командировке! Какая еще беременность!» Я тогда говорю: «Ладно, не будем спорить, сейчас время дорого». Я позвонила Николаю, он приехал, согласился с моим предварительным диагнозом и сказал, что спасти ее может только экстренная операция. Сосновский провел операцию, а я ему ассистировала. Из брюшной полости удалили около литра крови, потом фаллопиеву трубу, а затем и сам аппендикс. Дочь моей знакомой была спасена. Кстати, была спасена и ее личная жизнь. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. А что касается врачебной ошибки, то… В выписке был указан вымышленный диагноз – острый аппендицит, хотя на самом деле, как я уже сказала, приступ был вызван совсем другими причинами. Формально можно сказать, что Николай ошибся. Налицо были все признаки преступления: фальсификация диагноза при поступлении, выполнение нетрадиционного доступа, не обоснованное медицинскими показаниями расширение объема операции, наконец, вымышленный диагноз при выписке.

– Спасибо, Полина Васильевна, за эти сведения. До свидания.

Я вышла на улицу, и в это время зазвонил сотовый. Киря!

– Тань, записывай адрес.

– Давай.

– Ростовский переулок, 10, квартира 54. Там сейчас проживает сестра Скоровой Валентина Всеволодовна Карпова.

– Спасибочки тебе, Киря.

– Чего это ты как маленькая?

– Это, Киря, от избытка переполняющей меня благодарности, – с чувством произнесла я.

Дом, в котором жила Валентина Всеволодовна, представлял собой типовую пятиэтажку. Я поднялась на четвертый этаж, нашла 54-ю квартиру и позвонила в дверь.

– Кто там?

– Валентина Всеволодовна Карпова здесь живет?

– Да, здесь.

– Откройте, пожалуйста, мне надо с ней поговорить.

– А кто вы?

– Я частный детектив, хочу поговорить о Скоровой Натэлле Всеволодовне.

Послышался звук отпираемых замков. Дверь открылась, и на пороге показалась пожилая женщина в халате в мелкий цветочек. Она внимательно разглядывала меня сквозь очки.

– Вы из суда, да? – И, не дождавшись ответа, пригласила. – Проходите, пожалуйста.

По длинному полутемному коридору я прошла в небольшую, скромно обставленную комнату. Около окна стоял разложенный стол-книжка, рядом с ним стул с изрядно потертым сиденьем, у одной из стен расположился сервант. В углу на полированной тумбочке стоял телевизор.

– Садитесь, – пригласила хозяйка и пододвинула мне стул. Сама она села на старенький диван.

– Так вы из суда? – повторила она вопрос.

– Нет, Валентина Всеволодовна. Меня зовут Татьяна Иванова, я расследую убийство врача. У меня есть сведения, что он делал операцию Натэлле Всеволодовне – вскрывал ей гнойник в Третьей клинической больнице.

Пока я все это говорила, ее глаза наполнились слезами.

– Простите меня, – она отвернулась и смахнула слезы. – Столько лет уже прошло.

– Валентина Всеволодовна, я, собственно, хотела бы узнать, были ли у вас какие-нибудь претензии к Сосновскому Николаю Петровичу?

– Какие претензии, господь с вами! Николай Петрович все хорошо сделал и после операции очень внимательным был. Если бы не эти изверги, врачи эти… Все тянули, все тянули. Ой, – встрепенулась она, – а я вам ведь даже чаю не предложила. Я сейчас чайник поставлю.

– Да не беспокойтесь так, Валентина Всеволодовна, – пыталась остановить я ее.

– Нет-нет, я сейчас все приготовлю, мне нетрудно. И варенье мое попробуете, королевский крыжовник, сама варила.

Она скрылась на кухне. Я начала более детально рассматривать комнату и на одной из стен увидела большую фотографию двух женщин. Одной из них, несомненно, была Валентина Всеволодовна, а другой – удивительно на нее похожая ее покойная сестра.

Хозяйка вернулась из кухни с подносом и начала расставлять на столе вазочку с вареньем, заварочный чайник, чашки, тарелку с печеньем.

– Вот, пожалуйста, наливайте чай, пробуйте варенье.

– Валентина Всеволодовна, это вы с сестрой?

Я кивнула на фотографию.

– Да, это Наташенька и я. Теперь вот осталась я одна.

– Расскажите, как все это произошло. Почему ваша сестра попала в Восьмую больницу?

– Она ела рыбу и подавилась костью. Даже и не костью, а маленькой косточкой. На другой день пошла в поликлинику к врачу ухо-горло-нос. Он косточку не нашел и направил ее в ЛОР-отделение, как раз в Восьмую больницу. Наташу осмотрели уже те врачи, но косточку тоже не нашли. Сказали, что надо остаться в больнице, чтобы понаблюдать. На другой день я звоню в отделение, а мне говорят, что состояние сестры ухудшилось. Я прошу, чтобы ее позвали к телефону, а мне отвечают, что нельзя, потому что ей сделали какое-то там обследование и теперь она отдыхает. Таня, вы пейте чай, а то остынет, берите варенье.

– Да-да, я сейчас.

Я сделала глоток из чашки и положила в рот ложку варенья.

– Как вкусно! Никогда такое не пробовала. А дальше-то что, Валентина Всеволодовна?

– А дальше, – она тяжело вздохнула, – не выдержала я и сама поехала в эту больницу. Наташенька сидела, вся согнувшись в три погибели. У нее было какое-то серое лицо, а справа под челюстью, в месте укола рыбной косточкой, был отек. Она постоянно сплевывала в банку мокроту бурого цвета. Я спрашиваю: «Сестричка, дорогая, что они с тобой сделали?» Она отвечает: «Валя, они засунули мне в рот, а потом в желудок какую-то длинную твердую трубку, и теперь у меня внутри все горит». Я бросилась к лечащему врачу. «Что вы хотите, – говорит, – это была диагностическая процедура, после нее всегда такое состояние. Через пару дней все придет в норму». Я, дура, и поверила. А на другой день Наташе стало совсем плохо. Она вся горела, глаза были мутные, дыхание тяжелое, хриплое. Она увидела меня и еле-еле прошептала: «Валечка, я умираю». Я ей: «Да господь с тобой, что ты такое говоришь?» Но я видела, что ей на самом деле очень плохо. Я тогда подняла на ноги врачей. Уже и не помню, к кому обращалась и что говорила. Они как-то странно смотрели на меня и ничего не делали. И я решилась. «Я ее забираю», – объявила я заведующему отделением. Он посмотрел на меня как на ненормальную. «Да вы, – говорит, – не довезете ее. Больная нетранспортабельна. Лучше оставьте ее здесь». «Оставить ее здесь подыхать? – спрашиваю. – Она уже задыхается!» Он пожал плечами. В общем, отвезла я ее в Третью клиническую, по-старому в Третью советскую. Врач-мужчина, позже я узнала, что это и был Николай Петрович, сказал: «Немедленно оперировать!» Гнойник вскрыли, все прошло благополучно. Николай Петрович сам наблюдал Наташу после операции, не отходил от нее. «Не понимаю, – говорил, – почему такое течение?»

– Но что все-таки было написано в заключении после вскрытия?

– Там написали, вот слово в слово запомнила, что «дефекты пищевода были причинены диагностическими манипуляциями». То есть когда Наташе вводили эту трубку, они порвали ей пищевод. И знали ведь это! Но никто и пальцем о палец не ударил, чтобы исправить, пока еще не поздно было. Если бы я раньше вырвала сестру из рук этих живодеров!

– Валентина Всеволодовна, я знаю, что был суд.

– Да, мне посоветовали подать в суд. Адвокат сказал, что я могу требовать компенсацию за потерю сестры. Но на суде те, кто подписывал результаты вскрытия, от своего первоначального заключения отказались. Конечно, на них надавили. И вот нет больше моей дорогой сестрички. – Она снова смахнула слезы.

Я вышла от Карповой в подавленном состоянии. Очень тяжело было слушать эту историю. И если в устах Марии Петровны она звучала достаточно схематично, почти как в учебнике о человеческом безразличии и непрофессионализме, то рассказ Валентины Всеволодовны был просто криком души.

Дома я приняла душ, поужинала йогуртом с мюслями и легла спать.

Глава 3

Утром я проснулась с таким чувством, будто кто-то гладит мои щеки горячим утюгом. Не открывая глаз, я повернулась на левый бок. Утюг, кажется, выключила. Я приоткрыла веки и сквозь ресницы увидела, как потоки солнечного света заливают комнату. Лениво потянувшись, я решила еще немного полежать в полудреме. Но нет, хватит, хорошенького понемногу. Я решительно встала с постели, подошла к окну и открыла шторы. Солнце светило вовсю, слышалось бодрое чириканье воробьев.

Я приняла контрастный душ, энергично растерлась. Теперь надо немного покачаться, чтобы не терять форму. Потом я пошла на кухню и стала думать, что бы такое состряпать на завтрак. Остановила выбор на яичнице с ветчиной. Пока готовилась яичница, я сделала салатик с помидорами, огурцами и зеленью. Салат я заправила оливковым маслом с лимонным соком. Но еще моя душа кофеманки требовала своего. Наконец трапеза была окончена. Я подошла к окну, села на подоконник, закурила и принялась анализировать факты по делу Сосновского.

Итак, что же мы имеем. Николая Петровича Сосновского находят мертвым рано утром в городском парке с травмой черепа и изуродованным лицом. По словам Витька, точнее, по словам бомжа по кличке Профессор, который стал свидетелем убийства, преступник был моложе Сосновского. Профессор видел, как Сосновский передал убийце пачку денег. На следующий день с жизнью расстался сам Профессор. Это означает, что убийца заметил свидетеля и убрал его.

Идем дальше. Я выяснила, что Сосновский поддерживал вполне ровные отношения с коллегами и больными. По словам хирурга Перфиловой, которая работала с убитым в одной бригаде, Николай Петрович пользовался уважением больных и врачей. У руководства клиники он был на хорошем счету. Он умел высказать и отстоять свое мнение, порой был, как она выразилась, ершистым. Но в его действиях не было и тени формализма, не случайно о нем так тепло отзывалась Карпова Валентина Всеволодовна, сестра больной, которую прооперировал Сосновский. То, что он после операции лично наблюдал эту пациентку, хотя это и не было его прямой обязанностью, говорит о многом.

Еще я узнала, что Николай Сосновский был человеком деятельным. Подрабатывал, где только мог, возможно, и помимо Первой частной клиники. Правда, выяснилась одна деталь. Для благого дела, как бы это поделикатнее выразиться, он мог пойти и на подлог. Так произошло в Первой частной клинике с пациенткой, у которой никак не могло быть беременности, потому что длительное время отсутствовал муж. Совершенно понятно, что Сосновский получил за эту операцию приличное вознаграждение. Возможно, были и другие подобные случаи, и все с лучшими намерениями. Но ими известно куда вымощена дорога. Ладно, возьмем это на заметку. Может быть, по ходу расследования это пригодится.

За что же убили Николая? Да еще избили после смерти? Кому он отдал деньги? Скорее всего, это был долг. А может быть, и нет. Возможно, что убийца шантажировал Сосновского. Тогда деньги – плата за молчание. Он принес мало денег? Вероятно, поэтому преступник стал избивать Николая. В бумажнике Сосновского осталось около тысячи рублей, их убийца не взял. Не взял он и паспорт. А вот ключей от квартиры в карманах не оказалось. Тот, с кем он встречался в парке, взял их из куртки Сосновского, чтобы позже проникнуть в квартиру. В день преступления в квартире находилась Люба, ее присутствие нарушило планы убийцы. А вот потом ничто уже не мешало открыть родным ключом квартиру и перевернуть ее вверх дном. Нашел ли он то, что искал? И что он мог искать? Деньги? Какие-то важные документы? Надо наведаться в дом, где жил Сосновский, еще раз, поговорить с соседями. Может быть, кто-то из них слышал шум.

Я уже собиралась выходить, как вдруг раздался телефонный звонок.

– Таня, это я, Люба. Вы можете приехать ко мне как можно быстрее? Я у себя в салоне, на Петербургской, 196.

– Люба, что-нибудь случилось? Вы так возбуждены.

– Таня, у меня здесь лейка. Это она убила Колю! Таня, я нашла убийцу! Приезжайте скорее!

Час от часу не легче. Вчера Недорослев развлекал меня своим образцово-показательным допросом, сегодня Люба. При всей ее экзальтированности она все же производит впечатление здравомыслящей женщины. Надо же, лейка, которая убила Сосновского. Полный бред. Ладно, поедем, разберемся.

Салон Любы на Петербургской находился на первом этаже десятиэтажного дома в глубине двора. Я поднялась по ступенькам, открыла кованую дверь, вошла внутрь и оказалась в просторном холле. Сразу у входа, справа сидел охранник – высокий парень в униформе. Немного дальше за стойкой ресепшен посетителей встречала русоволосая девушка по имени Олеся, так было написано у нее на бейдже. Посередине холла стоял низенький столик, около него два удобных мягких диванчика бежевого цвета.

– Вы Татьяна? – спросила меня Олеся.

Я кивнула.

– Проходите. Любовь Алексеевна ждет вас.

Она проводила меня до кабинета. Еще по дороге были слышны крики, доносившиеся, судя по всему, именно из кабинета. Я открыла дверь. За большим столом в офисном кресле сидела Люба, а сбоку от нее в обычном кресле – немолодая женщина восточного типа.

– Вот, Таня, – закричала Люба, – полюбуйтесь. Это она убила Колю.

– Любаша, ты хоть представь нас, – спокойным тоном произнесла женщина. – Вы, очевидно, частный детектив, которого наняла Люба?

– Да, – ответила я. – Татьяна Иванова.

Поскольку Люба в пылу страстей забыла предложить мне сесть, пришлось самой позаботиться о себе. Я села на диван, как раз напротив женщины.

– А я Лейла Петровна Сосновская-Панкратова, сестра Николая, – представилась она. – У нас с ним общий отец, а матери разные. Некоторые особы, – она сделала ударение на последнем слове и выразительно посмотрела на Любу, которая сидела, обхватив голову руками, – бесцеремонно называют меня Лейкой. Но я не в обиде. Пусть себе, раз воспитания нет.

– Не тебе говорить о воспитании, – вдруг взвилась Люба. – Ты убийца, и твое место за решеткой!

– Люба, подождите, – вмешалась я. – Объясните, почему вы решили, что Лейла убила вашего и своего, кстати, брата?

– Вот-вот, изложи свою бредовую идею, – поддержала меня Лейла.

– И объясню! И вообще, не ори. У меня уже голова раскалывается от твоего крика.

– Она у тебя раскалывается от твоего же собственного крика, – возразила Лейла. – Представляете, Татьяна, пришла я к ней, решила поговорить, как с интеллигентным человеком, а тут такое о себе услышала… Что я и мразь, и тварь, и дрянь, и убийца, и еще кто-то, уже всего и не упомню, что она здесь выдавала!

Люба откинулась на спинку кресла и оперлась руками о стол.

– Да будет вам известно, – начала она торжественно, – что Лейла Петровна, – теперь она подчеркнуто вежливо обратилась к Лейле, – примерно год назад требовала, чтобы Коля отдал ей часть денег от продажи квартиры их отца в Тольятти.

– Было такое дело, – согласилась Лейла. – А что, разве я не имею права на свою долю?

– А что тебе Коля ответил? Он тебе сказал: о’кей, дорогая сестренка. Но только если ты переедешь в Тарасов и будешь ухаживать за отцом. Вот тебе, говорит, ключи от квартиры. Он, Таня, продал квартиру отца в Тольятти, когда тот уже был не в состоянии жить один, перевез его к себе и купил здесь однушку. Он даже был готов отдать тебе его пенсию, только ухаживай за немощным стариком. А ты что?

– А я в это время работала в Италии. Тоже, между прочим, не прохлаждалась!

– Так чего же тебе еще надо? Вот и уматывай обратно в свою Италию! Таня, я вот как рассуждаю: Лейка решила добиться своего, получить долю от продажи квартиры. Раз Коля отказал ей, она его убила, чтобы хоть так получить наследство! А известно ли тебе, уважаемая Лейла Петровна, – тут Люба снова перешла на торжественный тон, – известно ли тебе, что убийца не может наследовать имущество убитого?

Лейла всплеснула руками.

– Что ты такое несешь? Как я могла убить Колю, если я в это время была в Риме? Ты же сама вызвала меня на похороны!

– А что, ты не могла нанять киллера? – не сдавалась Люба. – Вполне могла.

– Да у тебя просто маниакальный бред! Ты давно была у психиатра?

– Ах, ты, – вскочила со своего места Люба и двинулась на Лейлу. Та тоже начала подниматься.

– Дамы, дамы, брейк, – вмешалась я и встала между ними. – Пауза. Разойдитесь каждая в свой угол.

Лейла махнула рукой и, развернувшись, вышла из кабинета. Дверью она хлопнула с такой силой, что где-то рядом зазвенела рама в окне.

– Куда? – закричала ей вслед Люба. – Вадим, держи ее!

– Звали, Любовь Алексеевна? – показался в дверях охранник.

– Вадим, идите, – отпустила его я. – Мы уже все выяснили.

– Люба, – начала я, когда Вадим закрыл за собой дверь, – Лейла не может быть причастна к этому преступлению.

– Но как же?

– Послушайте. Мне удалось выяснить, что смертельный удар по голове Николаю нанес мужчина моложе его. Перед этим ваш брат отдал ему пачку банкнот. Согласитесь, что если Лейла наняла киллера, чтобы убить брата, зачем тогда он отдал ему деньги? Логичнее предположить, что преступник и жертва были знакомы. Вы лучше вспомните: кто-нибудь из окружения Николая мог его шантажировать, угрожать ему? Например, намекать, мол, не заплатишь такую-то сумму, будет худо, все узнают то-то и то-то.

– Да что ему было скрывать? Я же вам говорила: Коля был добрейший человек, отзывчивый, душевный. Всегда готов прийти на помощь. Вы спросите его соседей, тете Вале он не раз чинил бачок унитаза, поправлял дверной замок. Да мало ли еще что.

– Я как раз собиралась поговорить с соседями вашего брата. Вдруг кто-нибудь из них слышал шум? Такой погром в квартире не мог остаться незамеченным. Кстати, вот вам еще доказательство непричастности Лейлы. Если бы дело было только в деньгах, не было бы нужды переворачивать все вверх дном. Нет, здесь что-то другое.

– Искали завещание. Нет, я просто уверена, что это Лейка перевернула все в квартире вверх дном, – стояла на своем Люба.

– Кстати, а оно было? Я имею в виду завещание.

– Насколько мне известно, нет. Сберкнижки были, но там лежали небольшие суммы.

– А деньги, вырученные от продажи квартиры в Тольятти?

– На них Коля купил квартиру в Тарасове. Он же предлагал этой новоиспеченной итальянке: живи в отдельной квартире, ухаживай за отцом. Так нет, отдай ей деньги, и все тут.

– Отец живет с Николаем?

– Да. Только в последнее время пришлось отдать его в специализированное учреждение. Когда он совсем плохой стал, ничего уже не соображал. За ним нужен был глаз да глаз. То воду откроет, то газ включит. А Коля на работе, Полина тоже еще работала. У Коли еще тесть есть, отец Полины. Его тоже надо было навещать.

– А где живет тесть Николая, в Тарасове?

– Нет, в поселке Красный Ткач.

– Люба, а может быть, Николай Петрович был кому-то должен определенную сумму? Брал ли он у кого-нибудь взаймы?

– Нет, это вряд ли. Коля всегда был аккуратным в денежных вопросах. Я имею в виду, что рассчитывал только на свои. Он всегда говорил: «Берешь чужие деньги, а отдаешь потом свои».

– Ладно, Люба, если вспомните о каких-то угрозах в адрес Николая, о любых разговорах на финансовые темы, сразу ставьте меня в известность. Или если кто-то нанесет вам визит.

– Как, например, Лейка? – усмехнулась Люба.

– Вот именно.

– И все же, Таня… Мне кажется, вы напрасно совсем уж сбрасываете ее со счетов.

– Люба, можете быть спокойны. Я всегда с большим вниманием отношусь к любой мелочи, к самому на первый взгляд незначительному факту. И с Лейлой все будет так же. Я все проверю и перепроверю, будьте спокойны.

– Да-а, – тоном обиженного ребенка протянула Люба, – пока вы будете проверять, она уже окажется в своей Италии. Попробуйте достать ее оттуда!

– Не волнуйтесь, у нас с этой страной заключен договор о выдаче преступников. Если выяснится, что Лейла нарушила закон, ее выдадут, как того требует международное право. И еще один вопрос. У меня сложилось впечатление, что вы недолюбливаете Лейлу не только из-за инцидента с их отцом. Есть еще какая-нибудь при-чина?

Люба ответила не сразу. Мне показалось, что она колеблется, говорить со мной на эту тему или промолчать.

– Н-нет, – наконец произнесла она, – ничего такого личного нет.

– Ладно, мне пора. Будем на связи. Звоните.

Я вышла из «Орхидеи», прошла через дворик и очутилась на улице.

– А я вас дожидаюсь, – подошла ко мне Лейла. – Пойдемте ко мне в номер, спокойно поговорим. Я в гостинице остановилась, здесь недалеко.

Мы прошли пару улиц, вышли к пешеходной зоне и остановились у входа в гостиницу «Волга».

– Вот здесь я пока живу, – сказала Лейла. – Пойдемте.

Она открыла дверь в вестибюль. Мы прошли к лифту и поднялись на третий этаж. В гостиничном номере Лейла предложила мне сок.

– Лейла Петровна, не могу выбросить из головы ассоциацию с оперой «Лейли и Меджнун». Гаджибекова, если не ошибаюсь.

– Да, точно, это первая национальная азербайджанская опера. Моя мама – азербайджанка.

– Вот откуда такое имя!

– Я наполовину русская, наполовину азербайджанка. Татьяна, надеюсь, вы не придаете значения всем этим россказням Любаньки?

– Я предпочитаю опираться на факты, а не идти на поводу у эмоций. И все же задам традиционный для сыщика вопрос: где вы были в пять часов утра 2 сентября? Именно в это время, согласно заключению судмедэкпертизы, наступила смерть Николая Сосновского.

– Я находилась в Риме, и у меня есть свидетели.

– Хорошо. Я спрашивала скорее для проформы. Известно, что ваш брат был убит не женщиной, а мужчиной. Но почему-то Люба к вам предвзято относится.

– Предвзято – не то слово. Она считает, что я виновата во всем, что случилось в ее личной жизни!

– Да? А меня она уверяла, что ничего личного.

Лейла вздохнула.

– Знаете, Татьяна, есть люди, которые… Одним словом, мой двоюродный брат, сын тети со стороны мамы, был первым мужем Любы. Что-то там у них не сложилось. Люба считает, что мой кузен – главный злодей всех времен и народов, а она, извините за избитую фразу, белая и пушистая.

– А что насчет вашего с Николаем отца?

– Я откровенно скажу. Отец оставил нас с мамой, когда мне было четыре года, я практически его и не знала. Он женился на матери Любы и Николая. Для нее это был первый брак. И насколько мне известно, не очень прочный, ведь потом их мать бросила нашего с Николаем отца и вышла замуж за отца Любы. Так что в детстве я с отцом и не виделась. Так только, эпизодически. Справедливости ради надо сказать, что материально он нам помогал. Я окончила мединститут, вышла замуж, работала в поликлинике. Потом вот представился случай – знакомые предложили поехать к пожилой даме, нашей соотечественнице. Я исполняла обязанности сиделки и компаньонки. Не скрою, к отцу я испытываю сложные чувства. Я, конечно же, люблю его, ребенок ведь всегда любит своих родителей. Но я и злюсь на него за то, что бросил меня. Мне его всегда не хватало. Думаю, это обстоятельство наложило отпечаток на многие события моей жизни. Это касается взаимоотношений с людьми, с окружающим миром. И с деньгами, кстати, тоже.

– Понятно, – кивнула я. – Психологи советуют принимать родителей такими, какие они есть. Даже если вы считаете, что отец или мать поступают с вами не лучшим образом. Родители дают самое ценное, что может быть у человека, – жизнь. Уже одного этого достаточно, чтобы благодарить их за этот дар.

– Соглашусь с вами, Татьяна.

– Скажите, Лейла Петровна, что вам известно о вашей племяннице Алене? Мне кажется, Люба что-то скрывает. Когда я задала ей вопрос об Алене, она сразу перевела разговор на другую тему.

– В каждой семье есть свои скелеты в шкафу, как говорится. Вы видели ее фотографию?

– Да, в шестнадцатилетнем возрасте.

Признаться, меня поразило, насколько по-взрослому она выглядела на этом фото. Я бы дала ей как минимум восемнадцать.

– Вот-вот! Знаете, Аленка очень рано повзрослела, и не только внешне. В художественном училище, или в колледже, как сейчас принято говорить, была у нее какая-то романтическая история с преподавателем. Всех подробностей не знаю. Семья Николая и он сам не очень-то распространялись на эту тему. Но понятно, что не в последнюю очередь из-за этой истории Аленка после «художки» порвала с живописью.

– Лейла Петровна, последний вопрос. Где именно был порт приписки торгового судна, на котором плавал Николай? Хорошо бы знать и местонахождение геологической партии, в которой ваш брат работал в свое время.

– Чего не знаю, того не знаю. Мы сравнительно редко общались.

Я распрощалась с Лейлой и вышла на улицу. Занятная, однако, у них семейка. Что же получается? У Николая и Любы – общая мама, но разные отцы. У Николая и Лейлы – общий отец, но разные матери. Двоюродный брат Лейлы, сын родной сестры ее матери, был первым мужем Любы. В лучших традициях «Санта Барбары» – все друг другу жены, мужья, сестры, братья. Не удивлюсь, если в каком-нибудь поколении отыщутся подмененные в роддоме младенцы.

Я села в машину и поехала поговорить с соседями Сосновского.

Валерию Константиновну, ближайшую его соседку, я застала за консервированием помидоров. Приветливая пожилая женщина в красивом фартуке открыла дверь и сразу пригласила на кухню. Закруточный процесс там был в самом разгаре.

– Извините, что принимаю вас не в комнате, а здесь, но никак не могу оставить банки.

– Ничего, я подожду.

Наконец первая партия банок была готова, и Валерия Константиновна устроила перерыв.

– Пойдемте в гостиную, здесь очень жарко.

Мы сели на кушетку. Соседка Сосновского вопросительно посмотрела на меня.

– Валерия Константиновна, я частный детектив. Сестра вашего покойного соседа наняла меня расследовать причины его смерти. Скажите, вы давно знаете эту семью?

– Можно сказать, с самого заселения в этот дом. Сначала здесь жила Полина со своими родителями, потом она вышла замуж за Николая. Через год на свет появилась Аленка. Потом родители переехали, оставили квартиру молодым. А потом и Аленка обзавелась мужем и стала жить отдельно.

– Алена, наверное, росла на ваших глазах?

– Конечно. Помню, как ее привезли из роддома. Коля и Полина были еще студентами, поэтому родители Полины, хоть и сами еще работали, нянчили внучку. И меня временами просили приглядывать. Так она и росла, наша красавица. Потом школу окончила, поступила в художественное училище. Рисовала замечательно.

– Но после училища не стала работать по специальности, а поступила в университет. Так?

– Да, – вздохнула Валерия Константиновна. – Ой, Танечка, – вдруг спохватилась она, – что же это мы сидим, а я вас ничем не угощаю? Попробуйте мои фаршированные перцы. Сейчас принесу.

Она вышла на кухню и скоро вернулась с расписным подносом. На подносе стояли салатник с перцами, плетеная тарелка с хлебом и кувшин с компотом. Я сразу почувствовала, как проголодалась.

– Угощайтесь, Танечка, – улыбнулась Валерия Константиновна.

Я стала уплетать изумительные перцы с начинкой из риса и мяса.

– Спасибо, – поблагодарила я гостеприимную хозяйку. – Все очень вкусно. Скажите, почему все же Алена после училища забросила живопись?

– Ох, Танечка, там такая история приключилась. Что-то связанное с Алениным учителем по рисованию.

– А что именно?

– Подробностей не знаю, только в это время Николай ходил чернее тучи, а у Алены и Полины глаза все время были на мокром месте. Кто их разберет, – неопределенно пожала она плечами. – Да, вот еще что. В третьем подъезде в 127-й квартире живет Аленкина подруга Настя. Может, она что-то скажет, все-таки подруга.

– А как звали преподавателя Алены, случайно, не знаете?

– Игорь Александрович, фамилию не припомню. Помню только, что оканчивается на «ский».

– И еще вопрос, Валерия Константиновна. Вы слышали шум в квартире Николая Петровича уже после его похорон? Вечером, ночью?

Она задумалась.

– Шум, спрашиваете?

– Шум, шаги – что-то в этом роде.

– А ведь был шум, да. Точно не скажу, когда это было. Как будто бы позавчера. Да, позавчера я закручивала лечо. Поздно закончила, часов в одиннадцать вечера. Слышу, у соседей как будто мебель кто переставляет. Я еще удивилась: неужели, думаю, Люба на ночь глядя уборку затеяла. А потом я поднялась к мусоропроводу, не хотела овощные отходы надолго оставлять. И вот вижу, что из квартиры Николая выходит какой-то мужчина и быстро спускается вниз.

– Что за мужчина? Как он выглядел? Молодой или не очень?

– Для меня молодые все. Высокий он, да, ростом выше среднего.

– Были у него борода, усы, еще какие-нибудь приметы?

– Нет, ни бороды, ни усов не видала. Спереди у него была большая залысина, чуть не в полголовы. Когда спускался, было очень заметно.

– Он вас не видел, Валерия Константиновна? – Я уже беспокоилась, помня о судьбе бомжа в парке.

– Нет, он быстро шел, вверх не смотрел.

– Вы все же будьте осторожны, незнакомым дверь не открывайте. Вы одна живете?

– Со мной дочка с мужем, они сейчас отдыхают на юге. И внучка, в институте учится.

– Будьте осторожны, – еще раз повторила я. – Спасибо за рассказ и за угощение.

– Я вас провожу, Танечка.

Она открыла дверь, и я вышла в тамбур. На лестничной клетке, в соседнем тамбуре слышались голоса.

– А я вам, Валентина Семеновна, уже не раз говорила, что не надо днем свет жечь. Каждый месяц из-за таких, как вы, в квитанциях появляются дополнительные суммы.

– А я вам, Нина Васильевна, только что объяснила, что я пришла с рынка и на минуту включила свет, чтобы открыть дверь. Что вам не понятно?

– Скажете тоже, «на минуту»! Да он уже час или два горит!

– Вы что, с секундомером здесь стоите?

– При чем здесь секундомер! Что вы чушь несете?

Перепалка с каждым кругом набирала обороты.

– Уважаемые соседи, – вмешалась Валерия Константиновна, которая вышла в коридор вместе со мной, – вот девушка первый раз вас видит. Что она подумает о нашем доме? Татьяна, между прочим, расследует дело Николая Петровича.

– А чего тут расследовать? – удивилась Нина Васильевна. – Небось, его же подельники и кончили.

– Да что вы такое говорите? Какие подельники? Он что, преступник какой?

– А то вы, Валерия Константиновна, не знаете. Неужели забыли, как он, когда был председателем нашего кооператива, левые дела проворачивал? Забыли, как собрание жильцов было против, а он все равно заменил кабель, когда можно было просто поставить муфту? А еще полностью заменил электропроводку в доме! А чем старая была плоха?

– Да дому-то уже сорок с лишним лет, как же не заменять.

– Ничего, могла бы еще столько же простоять. Прежние материалы не чета нынешним. Так нет же! Все это неспроста было сделано. Он сорвал солидный куш и положил себе в карман. Вор он, вот он кто.

– Это вы уж чересчур, Нина Васильевна, – подала голос Валентина Семеновна. – Чтобы бросаться такими обвинениями, нужно все доподлинно знать, а не пересказывать сплетни.

– Весь дом ненавидел… – начала Нина Васильевна.

– А вот и не весь дом! Я, например, очень уважала Николая Петровича. Он всегда мне помогал с починкой. То кран починит, то бачок. И деньги, между прочим, не брал.

– Так вы же ему бутылку всегда совали. Сами еще жаловались.

– Ничего я не жаловалась!

– Жаловались, жаловались. Просто уже забыли.

– А помните, кто был председателем до Николая Петровича?

– А при чем тут это?

– А при том. Забыли? Так я вам напомню! У нас была Кларисса Парисовна Мерзюн. Вы хотели бы, чтобы она и дальше у нас председательствовала?

– Упаси бог! Премерзкая особа, полностью оправдывает свою фамилию.

– Вот видите, – удовлетворенно произнесла соседка. – Так я пойду. Заходите вечерком.

– Спасибо.

Я оставила помирившихся соседок и толкнула дверь. Теперь надо наведаться к подруге Алены, которая живет в третьем подъезде. Я позвонила раз, второй. Подождала и позвонила еще раз. Никто не открыл. Ладно, приеду еще раз.

По пути я обдумывала полученные сведения. Итак, к портрету Николая Петровича Сосновского добавились новые штрихи. Оказывается, помимо работы судовым врачом, хирургом, сотрудником геологической партии, электриком и охранником он был еще и председателем жилищного кооператива дома. Понятно, что определенный опыт в сфере финансово-хозяйственной деятельности он имел, и Люба немного лукавила, утверждая, что скрывать ее брату нечего. Нет уж, уважаемая Любовь Алексеевна, даже у самых честных руководителей подобных структур всегда бывает рыльце в пушку. Должность способствует, соблазны тут как тут. Вопрос в том, чтобы совсем уж не зарываться и вовремя остановиться. А может быть, Люба и не знала о том, что Николай был председателем. Хотя сомнительно, разве что председательствовал он совсем немного. И его вполне могли убить именно на почве денег.

Далее. Валерия Константиновна видела мужчину, который часов в одиннадцать вечера выходил из квартиры Сосновского, а перед этим слышала шум за стеной. Скорее всего, это и был убийца, завладевший ключами. Вот только особых примет она или не заметила, или их на самом деле не было. Хотя большая залысина – это уже кое-что. К сожалению, для идентификации преступника этого недостаточно. Ладно, посмотрим, как будут разворачиваться события. Может быть, этой детали вкупе с остальными и хватит.

Кроме всего прочего, приоткрылась завеса, связанная с тайной Алены. Что-то действительно произошло, когда она училась в художественном училище. Валерия Константиновна – третий человек, которому я задала вопрос об этом. Люба вообще не удостоила вниманием эту тему, хотя явно знала что-то определенное. И вряд ли она захочет продолжить, поэтому здесь надо оставить ее в покое. Лейла была более откровенна, но тоже не располагала информацией, сказала только, что приключилась некая романтическая история между Аленой и ее преподавателем. Валерия Константиновна сообщила некоторые подробности этой истории. Так, например, женская часть семьи Сосновских ходила в слезах, а сам глава семьи Николай Петрович, судя по всему, принял радикальные меры. Осталось только узнать, какие именно, возможно, это имеет какое-то отношение к его гибели. Для этого мне надо пообщаться с теми, кто знал об этом периоде жизни Алены и ее преподавателя Игоря Александровича. Поэтому сейчас мой путь лежит в художественное училище на Институтской улице.

Я оставила машину недалеко от этого места и вошла в вестибюль. Путь мне преградила вертушка, которые встречаются сейчас в каждом учреждении. Слева в стеклянной кабине сидела женщина-вахтер.

– Я корреспондент художественной галереи «Эстетика», – представилась я. – Мне нужно поговорить с руководством училища.

– Проходите. Второй этаж и по коридору направо – в администрации вам подскажут, куда дальше.

По широкой лестнице я поднялась наверх и пошла по длинному коридору. Почти в самом конце его я прочла на табличке, прикрепленной к двери: «Зав учебной частью». Я решила начать с завуча, а там видно будет. Не успела я постучать в дверь, как она отворилась, и я почти нос к носу столкнулась с представительной дамой.

– Ой, простите.

– Пожалуйста. Вы ко мне?

– Я внештатный корреспондент галереи «Эстетика». Руководство поручило мне собрать материал об училище и его преподавателях.

– Этим у нас занимается Алла Александровна, но ее, к сожалению, сейчас нет. Я могу вам помочь. Я заместитель директора Нина Степановна Завгороднева. Какие именно сведения вас интересуют?

Меня, естественно, интересовало все, что было связано с Игорем Александровичем, преподавателем Алены Сосновской. Но поскольку я даже не знала его фамилии, я решила начать издалека.

– Нина Степановна, расскажите, пожалуйста, об училище в целом, я хочу для начала составить общее впечатление. Потом, если не возражаете, задам вопросы.

– Хорошо. Проходите, присаживайтесь, – пригласила она.

Я села на диван, вынула из сумки блокнот и ручку. Надо же делать вид, что стенографирую.

– Основателем Тарасовского художественного училища, – начала Нина Степановна, – был известный художник-пейзажист, профессор Академии художеств Алексей Боголюбов. Он, кстати, приходился внуком Александру Николаевичу Радищеву. А в этом здании одно время жил выдающийся русский художник Михаил Александрович Врубель. Старинное здание отреставрировали, и когда в 1997 году исполнилось сто лет со дня основания училища, мы переехали сюда. У нашего учебного заведения очень хорошая репутация.

Что касается технического оснащения, то в этом плане тоже все на самом современном уровне. У нас великолепные учебные мастерские, несколько выставочных залов. Они признаны лучшими экспозиционными помещениями в масштабах города. У нас собрана замечательная библиотека с уникальными изданиями, а также очень интересная видеотека. В выставочных залах часто проходят экскурсии для школьников, а также мастер-классы и конференции.

– На какие специальности вы объявляете прием? – Я продолжала имитировать стенографирование.

– Сейчас мы принимаем бакалавров в классы живописи, скульптуры и дизайна.

– И где работают ваши выпускники? Я имею в виду не только географию, но и сферу приложения знаний.

– Поняла ваш вопрос. Выпускники училища работают преподавателями в детских художественных школах и школах искусств, в общеобразовательных школах, а также в области рекламы и дизайна.

– Нина Степановна, расскажите, пожалуйста, о педагогическом коллективе. Кто обучает студентов?

– У нас очень квалифицированные кадры. Достаточно сказать, что в разные годы в училище работали народные художники СССР Александр Кибальников, Борис Неменский, заслуженные художники России Лев Головницкий, Василий Фомичев и другие.

– Скажите, – я решила задать вопрос, ради которого я и затеяла все это интервью, – а Игорь Александрович… фамилия вылетела из головы…

– Игорь Александрович? Да, работал такой, Воложский его фамилия. Только никаких званий у него не было, просто член Союза художников. И он уже лет двадцать назад ушел из училища. А почему именно он вас интересует?

Я отметила про себя, что Нина Степановна напряглась, когда я произнесла имя этого Воложского. Я решила больше не касаться этого вопроса, чтобы не выпадать из образа корреспондента. Тем более что завуч, в общем-то, и не ждала от меня ответа.

После небольшой паузы она продолжила:

– Я вам лучше расскажу о других преподавателях. Вот, например, Юрий Сергеевич Таранцев, один из лучших наших коллег. Не так давно с большим успехом прошла его персональная выставка. Заслуживает внимания и деятельность Алексея Викторовича Горожанина. Он регулярно проводит мастер-классы для учеников общеобразовательных школ, которые собираются поступать к нам. Например, предлагает тему «Композиция из геометрических фигур». Он и теоретические аспекты затрагивает, и руководит выполнением обязательных заданий для поступающих. Такие встречи очень полезны для будущих абитуриентов. А еще…

Я дослушала завуча до конца, поблагодарила за сведения об училище и вышла из здания. Конечно, я ничего не узнала о той давней истории с участием Алены Сосновской и ее преподавателя, но зато теперь мне известна его фамилия. И еще я знаю, что он теперь не работает в училище, а это уже кое-что. Осталось только выяснить, что же там такое произошло, что Воложский оставил преподавательскую деятельность, и какую роль в этом сыграл Николай Петрович Сосновский. А где же я это узнаю? Да в отделении Союза художников!

Тарасовское отделение Союза художников находится на улице Трабахова. Я попала туда как раз на открытие персональной выставки заслуженного художника Ирины Соловьевой. В выставочном зале было многолюдно. На стенах висели картины, а сама художница, убеленная сединами женщина лет восьмидесяти, сидела за небольшим столом с альбомами и буклетами.

Творения художницы впечатляли. Особенно бросались в глаза два экспоната выставки – диптих «Ночной лес» и триптих «Осенние листья». Рядом со мной остановились еще две женщины.

– Какой сочный мазок, – восхитилась одна.

– Совершенно завораживающее буйство красок, – похвалила вторая.

Мне же цветовое решение ночного леса, в котором преобладали красный, желтый и синий, показалось парадоксальным. Да и «Осенние листья» в пурпуре как-то не очень вязались с листопадом, каким мы привыкли его видеть. Хотя буйство красок, несомненно, имелось.

Рядом с художницей сел молодой мужчина.

– Уважаемые гости! – начал он. – Позвольте поприветствовать вас на нашей выставке. Я буду немногословен. Отмечу незаурядность таланта Ирины Петровны, чистоту ее души и глубокие познания в области искусства. А об остальном – о себе и о своем творчестве расскажет сама художница. Пожалуйста, Ирина Петровна, вам слово.

– Я коренная волжанка, окончила художественное училище имени Боголюбова. Училась у таких видных мастеров, как Александр Скворцов, Борис Миловидов, Владимир Гуров, Николай Архангельский. Потом были годы учебы в Московском полиграфическом институте у Андрея Дмитриевича Гончарова и Валериана Степановича Житенева.

В родной город я вернулась после окончания учебы в Москве и начала работать в Тарасовском отделении художественного фонда России. В дальнейшем свою художественную работу сочетала с преподаванием в кружке рисования при Дворце пионеров и школьников. Это нашло отражение в серии моих работ «Юные художники».

Другой моей страстью были путешествия. Из поездок по Золотому кольцу России, из Пскова, Бухары, Самарканда, Ташкента, Кижей и Соловков я привозила десятки работ. Но больше всего я люблю раздольную Волгу, свой город, нашу тарасовскую природу.

Я слушала ее и листала альбом «Мир художника» с произведениями Соловьевой. Часть набережной, ротонда, консерватория. Вот графика Соловьевой более приближена к реальности, чем ее картины. Кроме зарисовок с видами Тарасова, мне понравились сельские пейзажи с церквями.

– Какие люди нас посетили! Татьяна, ты ли это? Какими судьбами? – Я обернулась и увидела свою бывшую одноклассницу Наташку Леонову.

– Привет, Наташ. Я здесь по делу.

– По какому? Ты же вроде юридический окончила?

– Не «вроде окончила́, а окончила на самом деле.

– Слышала, ты в прокуратуре работаешь?

– Оттуда я ушла, теперь частным сыском занимаюсь.

– Ого! А у нас-то здесь что расследовать? Здесь только чистое искусство, это я тебе как искусствовед могу сказать.

– Ты мне лучше как искусствовед вот что скажи: ты знаешь такого художника Игоря Александровича Воложского?

– Разумеется, знаю. А что он натворил?

– Пока неизвестно, я как раз и занимаюсь выяснением этого факта. Скажи, как он выглядит?

– Высокий, лет сорок пять – сорок восемь. Но мужик он еще ничего, довольно импозантный.

– Спереди у него залысина имеется?

– Да вроде есть.

– А как человек? Что ты о нем можешь сказать?

– Если честно, я знаю его очень поверхностно. Он темная лошадка, как говорится. Его у нас зовут «Марк Шагал тарасовского разлива».

– Почему Марк Шагал?

– Ты картины Шагала видела?

– Видела, что-то там у него летало, люди или коровы.

– Эта картина называется «Коровы над Витебском». Потом, когда он за границу уехал, таких работ с сумасшедшинкой у него еще больше появилось. А Воложский… В общем, это надо видеть.

– Слушай, ты можешь дать мне его координаты? Телефон, адрес?

– Сейчас, подожди, я посмотрю, где это может быть записано.

Она ушла, а я снова переключила внимание на Соловьеву.

– Я участвовала в многочисленных выставках: областных, республиканских и зарубежных, – продолжала вещать она. – Одну из них, выставку в Тарасовском художественном музее имени Радищева в 2000 году, я считаю ключевой, потому что это была наша совместная выставка с московским художником Адольфом Демко. А девять лет спустя сбылась моя давняя мечта – мои работы были выставлены в Музее-усадьбе Борисова-Мусатова. Самым большим счастьем я сегодня считаю годы работы в Доме творчества в Москве и встречи с художниками из других городов России.

– Вот, держи. – Наташка вернулась и протянула мне лист бумаги. – Здесь его домашний телефон, адрес и адрес мастерской.

– Как войти с ним в контакт? Какой предлог придумать?

– Закажи ему свой портрет.

– Наташ, меня вот что еще интересует. Я в живописи разбираюсь, мягко выражаясь, не очень. А точнее сказать, очень не. Но все же. Вот как ночной лес может быть серо-буро-малиновым?

– Танюша, чтобы не очень грузить тебя, скажу, что Ирина Петровна показала свое видение природы и свое отношение к ней.

– Ага, поняла. Теперь, если увижу на картине сине-фиолетовую Сахару, значит, у меня не глюк, это пейзажист видит ее такой. Ладно, Наташ, спасибо. Пока.

Я вышла на улицу. Надо бы зайти к подруге Алены Сосновской. Может, сейчас мне кто-нибудь откроет. Я снова оказалась у дома Николая Петровича. У дверей квартиры 127 я услышала громкий женский голос:

– Опять, скотина, нажрался! Опять, сволочь, на бровях приполз!

– Што т-ты, Настенька, што ты, – заплетающимся языком проговорил испуганный мужской голос, – м-мы только с друзьями по чуть-чуть.

– Какой по чуть-чуть, ты на ногах не стоишь! Чтоб тебя чума забрала!

– О-ох, Н-астенька. Чумы, Настенька, уже нет. Не-т. Ее уже давно по-повывели.

– Хоть бы кто-нибудь тебя повывел, алкаш чертов!

– На-астюша, солнышко, не рас-страивайся ты так. Щас я тихо…нько так лягу в постель…ку, сделаю баиньки, а-а утреч-ком буду как… этот… огу…рчик. Свеженький! Хи-хи!

– Иди уже, пьянь подзаборная.

Что-то во всей этой перебранке показалось мне ненастоящим. Но я не затем сюда пришла, чтобы разбираться в чужих семейных делах. Скандал утих, можно позвонить в дверь. Мне открыла полная женщина. На вид ей было лет тридцать с небольшим.

– Добрый вечер, – поздоровалась я. – Я Татьяна Иванова, частный детектив. Расследую убийство Николая Петровича Сосновского. Можно с вами поговорить?

– Но я ничего не знаю, – растерялась она.

– Вас Настей зовут?

– Да, верно.

– Настя, вы ведь были подругой Алены, дочери Николая Петровича?

– Была.

– Вот о ней я и хочу поговорить.

– Проходите, – пригласила она и пошла вперед.

Беседовали мы в гостиной, маленькой и очень уютной. Я сразу перешла к делу:

– Скажите, как давно вы знали Алену?

– Да с тех пор, как живем в этом доме. Но вы ведь знаете, что Алена погибла в автокатастрофе?

– Да, это мне известно. Я сейчас о другом хочу поговорить. Что вы знаете об отношениях Алены с ее преподавателем Игорем Александровичем Воложским?

– У них все прямо как в любовных романах было, – усмехнулась Настя. – Аленка тогда вся светилась от счастья, говорила, что любит его безумно. «Раньше, – говорит, – я не верила в отношения с первого взгляда, а зря. У нас с Игорем все именно так и случилось». Они планировали пожениться. Я ей говорила: «Аленка, но ведь он намного старше тебя!» А она мне: «И совсем он не старый, ему всего 31».

– А сколько тогда было Алене?

– Ей только исполнилось пятнадцать, но выглядела она гораздо старше, как взрослая девушка. Еще она говорила, что постоянно думает о своем Игоре, хочет быть с ним все время рядом, теперь даже не представляет свою жизнь без него.

– А как Аленины родители отнеслись к этому?

– Ой, вы не представляете, какой был скандал, когда им стало известно! Тетя Полина, думаю, все-таки с пониманием отнеслась к Аленкиному чувству, а вот дядя Коля… В общем, они все втроем куда-то срочно уехали. Это было почти в конце учебного года, но занятия еще не закончились. Потом вернулись. Аленка очень изменилась, я имею в виду ее поведение. Я ее спрашиваю, что случилось, где ты была все это время, а она молчит, ничего не объясняет. Только смотрит на меня как-то странно.

– Настя, Алена рассказывала вам об интимных подробностях своего романа?

– Да. Мне даже завидно было. Я моложе ее на два года, у меня такого опыта еще не было.

– И после ее возвращения вы об этом никогда не говорили?

– Нет, что вы. Мы и дружить-то почти перестали. И потом, я с родителями совсем скоро переехала в другой дом, далеко отсюда, а здесь стала жить моя бабушка. Я окончила среднюю школу, поступила в экономический, потом вышла замуж и пошла жить к родителям мужа. Только недавно мы вернулись сюда. По семейным обстоятельствам.

– Ладно, Настя. Спасибо вам. До свидания.

– Я вас провожу.

Уже когда мы с Настей были в прихожей, дверь из смежной комнаты открылась, и в ней показался тщедушный мужчина.

– Настюша, – позвал он, но, увидев меня, замолчал.

Спускаясь по лестнице, я вдруг поняла, что же показалось мне таким необычным во всей этой ситуации с пьяной перебранкой. Муж Насти вовсе не был пьян, в квартире не ощущался запах алкоголя. Это у них, наверное, такая ролевая игра! Одни пары играют в доктора и больного, другие – в секретаршу и босса, а кто-то развлекается вот таким образом. Что ж, в каждой избушке свои игрушки.

Дома я приняла душ, поужинала и легла спать.

Глава 4

Утром я проснулась, привела себя в порядок, позавтракала и занялась планом на сегодняшний день. Сегодня я познакомлюсь с Игорем Воложским. Тех сведений, которые я получила о нем вчера от завуча художественного училища, от Насти и от Наташи, еще недостаточно, чтобы утверждать, что это он убил Сосновского. Однако уже можно более или менее точно составить представление о его личности. Воложский не работает в училище уже около двадцати лет. Ушел, как сказала завуч. Сам ушел или его «ушли»? Если его увольнение связано с их с Аленой романом, то события развивались предположительно следующим образом. Сосновский узнает о связи несовершеннолетней дочери с преподавателем, который старше ее почти на пятнадцать лет. Николай Петрович мог шантажировать Воложского, вынуждая его уйти из училища, и грозить, что в противном случае предаст все огласке. Хотя не в интересах Сосновского было выносить сор из избы, ведь дело касалось репутации его собственной дочери.

Итак, под давлением Николая Воложский оставляет преподавательскую деятельность. Наверняка он затаил зло на Сосновского и ждал удобного момента. Говорят, что месть – это блюдо, которое нужно подавать в холодном виде. Сейчас блюдо Воложского совсем остыло. Шутка ли, прошло целых двадцать лет! Да, но ведь в момент убийства именно Сосновский отдавал пачку денег убийце. Что-то не совсем логично. Хотя, скорее всего, теперь уже Игорь шантажировал Сосновского, подловив его на чем-то. На чем? Хм, да вот хотя бы на финансовых махинациях. Ведь говорили же соседки Николая Петровича, что в бытность свою председателем кооператива он, как бы это сказать помягче, подворовывал. Наверное, этот факт каким-то образом стал известен Игорю, и Воложский потребовал от Николая Петровича плату за молчание. Получил ее, а потом не выдержал, вспомнил старую обиду и… Однако это не более чем версия, как говорится, фактики в мире галактики, поэтому надо все тщательным образом проверить. Именно этим я сейчас и займусь.

В это время зазвонил телефон.

– Алло, Тань, чем занимаешься? Погодка как на заказ! Поехали на пляж? Я уже почти собралась, у меня свободное время до двух.

Все это моя подруга Светка-парикмахерша выпалила на одном дыхании.

– Привет, Светик, – ответила я, дождавшись окончания Светкиной тирады. – Извини, но сейчас никак, расследую очередное дело.

– Вот всегда ты так, – недовольно протянула подруга. – Ведь договорились же на днях съездить.

– Светуля, не обижайся. Да, я помню, что-то такое мы планировали. Но тогда я еще была свободна как ветер, а сейчас увы. Я себе уже не принадлежу.

– Да, Иванова, в этом ты вся.

– Светик, обещаю, как только закончу дело…

– Мы с тобой поедем на пляж и проторчим там до…

– До скончания века, – закончила я фразу. – Клянусь.

Я нажала отбой, потом вынула из сумочки листок, на котором Наташа записала координаты Воложского, и набрала домашний номер художника. Ответили не сразу. Наконец я услышала бархатный баритон:

– Чем могу служить?

– Могу я услышать Игоря Александровича?

– Вы уже его слышите.

– Игорь Александрович, я хочу заказать вам свой портрет. Мне вас рекомендовали.

– А хоть и не рекомендовали. Приходите, посмотрим, что с вами можно сделать.

«Многообещающее начало, – подумала я. – А главное, какой тон!»

– Адрес мой у вас имеется? – поинтересовался Воложский. И сам же ответил: – Надо полагать, имеется, раз по рекомендации.

– Мне к вам домой? – решила уточнить я.

– Домой? – Он расхохотался. – Нет, дома я не работаю. Приезжайте в мастерскую. Улица Союзная, 20, цокольный этаж, вход с улицы.

– Поняла, – ответила я. – Когда мне подойти?

– Тэк-с, сейчас у нас девять. Скажем, часам к одиннадцати устроит?

– Вполне.

Занятный тип, и манера общения у него интересная, вальяжная какая-то. Ладно, на месте сообразим, что к чему. А сейчас надо собираться. Что бы такое надеть? Я отодвинула в сторону дверцу шкафа-купе и окинула взглядом свой гардероб. Потом сдвинула ряд вешалок-плечиков и вытащила один из комплектов – темно-зеленую юбку-карандаш и жакет с рукавами три четверти из натурального льна. Его изюминкой был стоячий фигурный воротник. Я надела черные туфли на шпильках, волосы собрала на затылке и скрепила заколкой с инкрустацией. Легкий дневной макияж, черная сумочка – я оглядела себя в зеркале и осталась довольна. Теперь в путь.

Добравшись до мастерской, я спустилась по ступенькам и вошла в зал. В просторной студии царил полумрак. Несколько минут я привыкала к нему после яркого солнечного света и поэтому не сразу заметила художника. Он стоял сбоку от двери, как будто поджидал меня.

– Игорь Александрович?

– Он самый.

– Здравствуйте, я звонила вам час назад.

– По поводу портрета? – уточнил он и вышел вперед, оказавшись передо мной.

Теперь я разглядела его как следует. Темноволосый, высокий, выше меня на целую голову, а я далеко не дюймовочка, да еще на высоченных шпильках. Несколько портила впечатление залысина спереди. Зато бакенбарды; кажется, я только на старых портретах видела такие. Воложский выглядел гораздо моложе своих лет. Сколько ему? Наташа говорила, около полтинника? Я бы не дала ему больше сорока. Моложавый, подтянутый. И бездна обаяния. Одет он был в белые летние брюки и белую рубашку с короткими рукавами.

– Игорь Александрович, меня зовут Татьяна.

Он рассматривал меня с ног до головы довольно долго. Так, во всяком случае, мне показалось. Наконец осмотр закончился. Он отошел на шаг.

– Вы, Татьяна, подождите немного. Мы с ребятами сейчас закончим. – Он повернулся и пошел в глубь студии.

Я оглянулась. По правую сторону от меня стоял длинный диван, остальные три стены были увешаны картинами, которые вот так, при беглом осмотре, было не понять. Не исключено, что и после долгого всматривания эти образы так и остались бы тайной за семью печатями. Было, однако, и нечто, что объединяло все полотна, – изображения как будто бы парили в воздухе. Ясное дело, Марк Шагал местного разлива, на картинах которого что-то летает. Справедливое прозвище. Хотя парение в воздухе холстами не ограничивалось. С потолка свисали колокольчики фэн-шуй, воздушные шары, какие-то детские погремушки. А вот, кстати, и портрет. Но какой! Лицо как в кривом зеркале: щеки вытянуты, нос приплюснут, один глаз выше другого. Бр-р, ужастик какой-то.

Я прошлась вдоль стены и заглянула в дальнюю комнату, куда ушел Воложский. То, что я там увидела, повергло меня в еще большее удивление. Почти под потолком на каком-то сооружении, напоминающем строительные леса, лежали обнаженные парень и девушка. Точнее, парень нависал над девушкой на вытянутых руках. Это напомнило мне картину Шагала «Над городом». Я видела ее в Третьяковке, еще когда школьницей была с родителями в Москве. Изображенная на картине пара – сам Марк Шагал и его невеста Белла Розенфельд. Они наконец-то встретились после долгой разлуки, и им так классно вдвоем, что они парят на крыльях любви над Витебском, родным городом Шагала. Под ними маленькие, словно игрушечные, домики, сарайчики, еще какие-то сооружения. Все покрыто туманной дымкой, которая придает изображениям сказочный вид. Примерно так рассказывала нам экскурсовод.

Воложский стоял за мольбертом и делал паре замечания:

– Больше экспрессии! Что вы как замороженные! Яна, ты летишь и изумленно обозреваешь землю. Где изумление? Тим, тебе тоже интересно, что происходит внизу. А ты как будто вагонетку с углем толкаешь!

– Игорь, я уже час опираюсь на вытянутые руки. Какой уж тут интерес!

– Поговори еще.

Воложский сделал еще несколько мазков и вдруг отбросил кисть в сторону:

– Все, на сегодня закончили. С вами просто невозможно работать.

Пара облегченно вздохнула и ринулась вниз. Тим разминал затекшие руки, девушка тоже сделала ряд энергичных движений.

– Таня, проходите, – позвал меня Воложский.

Он уже перестал обращать внимание на Яну и Тима.

– Садитесь вот сюда, – он пододвинул мне кресло. – Какой портрет хотите?

– В каком смысле? – недоуменно спросила я.

– Реальный или абстрактный?

– Реальный, – поспешила я с ответом, вспомнив чудовищную женщину на кар-тине.

– Понятно. Тогда приступим. Я сейчас сделаю живописный набросок.

Он подошел ко мне вплотную, взял мой подбородок и слегка приподнял его. Потом обхватил мое лицо обеими руками и повернул влево. Я почувствовала, что от его прикосновений у меня по телу побежали мурашки. Вот черт!

Воложский отошел, взял холст, натянул его на подрамник и поставил на мольберт. Достал что-то похожее на толстый карандаш. Потом в левую руку взял палитру, выдавил на нее краски и начал писать. Прошло совсем немного времени, Воложский отложил краски и кисть и произнес:

– Готово.

Я подошла к мольберту. С холста на меня смотрела изысканная леди с европейским шармом. Особенно выразительны были глаза и плавный изгиб шеи.

– Мне очень нравится, – сказала я. – Сколько я вам должна за портрет?

– Это еще не портрет, милая девушка. Я же сказал, делаю набросок.

– Никогда бы не подумала, что это эскиз. На мой взгляд, портрет уже закончен.

– Не-ет, – нараспев произнес он. – Это только начало.

– Как начало? Разве написать портрет так сложно?

– Хм. Для того чтобы написать одну только голову, нужно иметь достаточные знания о скелете, мышцах, коже. О том, как именно свет ложится на поверхность, как отображают окружающий мир глаза, как передать возраст и эмоции модели. Живопись затрагивает практически все ветви науки: биологию, физику, психологию. И это без учета собственно живописной техники.

– И вы все это знаете?

Он не ответил на мой вопрос.

– Знаете что? – Он взглянул на меня. – Сейчас у меня еще один сеанс. Часа через два я буду свободен. И приглашаю вас на вечеринку в стиле вамп.

– В стиле вамп? Вроде бы Хеллоуин еще нескоро.

– Это не связано с Хеллоуином. В общем, приезжайте к шести в клуб «Квест».

– Это где же такой? Что-то не слышала.

– На Ванцетьевской. Я вас встречу у гостиницы «Евразия». Оденьтесь соответственно тематике.

– То есть преобразиться в вампиршу?

– Что-то вроде того.

А почему бы и нет? Любое общение с подозреваемым мне только на руку. Глядишь, в неформальной обстановке и прояснятся интересующие меня детали. Сейчас съезжу домой, перетрясу свой гардероб, подберу подходящий прикид, заодно и пообедаю. А макияж мне сделает Светка. Стоп. Сейчас я поеду не домой, а на квартиру к Воложскому. Он ведь будет занят часа два, сам так сказал. Значит, у меня будет время осмотреть его жилище. Вдруг обнаружится что-то, что недвусмысленно укажет на его причастность к убийству Сосновского. Я распрощалась с Воложским до шести вечера и вышла из мастерской. В машине я снова достала Наташин листок с адресом художника. Проживал он на Ворошилова.

На лифте я поднялась на седьмой этаж и позвонила. Тишина. Естественно, ведь хозяин квартиры трудился в мастерской. Других обитателей, по всей видимости, тоже не было. Я еще немного подождала и посмотрела на двери других квартир. Все было спокойно. Тогда я достала из сумки комплект отмычек. Отмычки и пара наручников всегда при мне – мало ли что может произойти во время расследования.

Я открыла дверь и вошла в прихожую. В первой комнате, по всей вероятности, было хранилище картин художника. Они стояли на полу аккуратными рядами. Из мебели здесь были диван, кресло, письменный стол и книжный шкаф. Я принялась поочередно выдвигать ящики письменного стола, но ничего, имеющего хоть какое-то отношение к Сосновскому, не нашла. Если честно, я и сама толком не знала, что именно хочу обнаружить. Может быть, какие-то документы, косвенно подтверждающие версию о компромате, который Воложский нарыл на Николая Сосновского. Или еще что-то подобное.

В книжном шкафу книги были в основном по истории живописи. А вот это уже интересно! Я увидела на одной полке подборку книг по вампиризму – и художественную литературу, и научную, точнее псевдонаучную. Что за страсть к кровавым культам? Я взяла в руки «Танатологию – науку о смерти». Открыла ее там, где лежала закладка. А что здесь? Красным карандашом были подчеркнуты отдельные абзацы: «По свидетельствам современников, Вильгельм Штекель был первым, кто использовал термин «танатос» для обозначения влечения к смерти, который в дальнейшем приобрел более широкое содержание и в настоящее время применяется в психоанализе для обобщенной характеристики любых деструктивных (саморазрушительных) тенденций. Вильгельм Штекель, вначале пациент, а затем один из наиболее талантливых последователей Фрейда…» Так, что там еще? «Тесное сотрудничество Фрейда и Штекеля продолжалось почти шестнадцать лет. Разрыв двух ученых…». А вот это уже выдержка из работы самого Зигмунда Фрейда: «В школе мы слышали политическое изречение древних римлян, гласившее: «Хочешь мира – готовься к войне». Мы можем изменить его сообразно нашим нынешним потребностям: «Если хочешь вынести жизнь, готовься к смерти». Что бы это значило? Как ни крути, тема смерти очень занимала Игоря Воложского. А может, наоборот, тема бессмертия? Ведь по легендам именно бессмертие обретают эти монстры.

Я вернула книги на место и увидела тетрадь, исписанную от руки. Это было что-то вроде конспекта. Открыв страницу наугад, я прочитала: «Смерть – генетическая программа. Вампиры умеют ее отключать. Для того чтобы существовать в режиме бессмертия, им нужна кровь. Вампиризм – особый вирус, он передается жертвам посредством укуса в шею. Процесс превращения в вампира – процедура сродни хирургической операции». Неужели Воложский верит во все эти сказки?

А вот и художественная литература: «Его зубы оказались у шеи Лизы, но она запротестовала. Он тут же отодвинулся.

– Я еще не готова.

– Все будет, как ты захочешь, – успокоил он».

Ясно. Хотя еще не совсем, надо продолжить осмотр. Что там у нас дальше?

Я перешла в смежную комнату, в спальню. Тумбочка, плазма, у окна пальма в стильном горшке. Я стала обследовать тумбочку. На самом ее дне лежала стопка ватманских листов, в основном зарисовки каких-то захоронений, кладбищ, что ли. На одном из рисунков четко была видна могильная плита. Может быть, Воложский занимается поиском кладов, спрятанных на кладбищах?

На кухне и в совмещенном санузле не нашлось ничего такого, что бы заслуживало внимания. Кухня как кухня. Холодильник, мойка, плита, овальный кухонный столик, диван и встроенный шкаф с посудой. Судя по всему, Воложский жил один, поскольку ничего такого, что указывало бы на присутствие в его квартире другого человека, я не обнаружила.

Обыск подошел к концу. Я еще раз прошлась по комнатам – проверила, не оставила ли я следы. Потом вышла в прихожую, немного постояла, прислушиваясь к звукам на лестничной клетке. Все было тихо. Я открыла входную дверь, вышла на площадку, аккуратно закрыла дверь за собой и вызвала лифт. Сейчас поеду домой, перекушу и выберу что-нибудь для вечеринки.

Дома я разморозила голубцы, с аппетитом поела и приготовила свой любимый кофе. Куда я без него. Так, а теперь посмотрим, что имеется в гардеробе. Уже второй раз за сегодняшний день я обозревала свои туалеты. После долгих раздумий я решила надеть маленькое черное платье, пусть это и не совсем готический стиль. Кроме черного цвета, пожалуй, нет ничего, что объединяло этот наряд с миром кровожадных тварей. Правда, у меня было еще одно черное платье, но оно макси, так что этот вариант я сразу отбросила. Еще я решила прихватить большие дымчатые очки и широкополую летнюю шляпу. Очки и шляпу я надену после того, как Светка накрасит меня, ведь если я с пунцово-красными губами, могильно-белым лицом и иссиня-черными волосами выйду на улицу, окружающие могут неправильно меня понять.

Через полчаса я была уже на пути к парикмахерской. Светка встретила меня, прямо говоря, не очень.

– Ах, Иванова пожаловала! Скажите, пожалуйста, как это вы снизошли до нас? Ведь еще утром, помнится, изо всех сил упирались, ссылаясь на свою занятость.

– Свет, остынь, а? – смиренно попросила я. – Я действительно занимаюсь расследованием и к тебе сейчас с просьбой.

– Ладно. – Она сменила гнев на милость. – Только тебе придется подождать, у меня клиентка. Жутко привередливая.

– У меня есть время. Занимайся своей клиенткой.

Я села в кресло неподалеку и стала наблюдать, как работает моя подруга. Сейчас она должна была решить, что делать с волосами молодой женщины. Сама клиентка была очень хорошо сложена, с точеной фигуркой и безукоризненными чертами лица.

– Так что вы хотите? – спросила ее Светка.

– Ах, разве не понятно? – разъярилась та. – Вы вообще чем слушаете? Только что ведь объяснила. Мне надо, чтобы вот здесь и здесь, – она неопределенно провела рукой справа налево, – было покороче, а все остальное подлиннее.

Дав такие суперконкретные указания, женщина вопросительно посмотрела на Светку.

– Что вы стоите как истукан? Приступайте, у меня мало времени.

– Хорошо.

Светлана вытащила из кармана элегантного передничка ножницы и только поднесла их к клиентке, как та вдруг дернулась в кресле:

– Стойте, я передумала. Сначала я хочу изменить цвет волос. Покрасьте меня в рыжий. Нет, лучше пусть будет пепельный блонд.

Бедный Светик. Клиентка не просто жутко привередливая, она элементарно не знает, чего хочет. Да к тому же еще и неотесанная хамка.

Надо бы сделать себе соответствующий маникюр, пока подруга занята. Я прошла в другой зал. Маникюрша была свободна, поэтому сразу приступила к обработке моих ногтей. Потом она нанесла на них ярко-красный лак. Я просушила ногти и вернулась к Светке. Та все еще мучилась с беспардонной дамой. Правда, краска уже была нанесена, и теперь дама, ожидая, пока краска впитается, листала журнал. Светланы в зале не было, видно, куда-то вышла.

Я вышла на улицу, зашла в супермаркет и прикупила там любимые Светкины «Рафаэлло». Потом немного погуляла в скверике рядом и вернулась в салон. Уж теперь-то моя подруга, надеюсь, освободилась. Не тут-то было! Еще не дойдя до комнаты, где работала Светка, я услышала женский визг. Да, так и есть. Все та же клиентка бушует.

– Вы мне бровь задели, – орала она. – Нахалка, я в суд подам!

На ее крик прибежала администратор.

– Что случилось?

– Вот, расцарапала мне бровь, когда челку стригла, неумеха! Берут всяких с улицы!

На несчастной Светке не было лица. Администратор взглянула на нее и сказала:

– Светлана, идите в мой кабинет.

Потом она стала успокаивать разгневанную даму:

– Не волнуйтесь, с мастером я обязательно поговорю. Обещаю, что такое не повторится.

Дама продефилировала к выходу с видом оскорбленной невинности, расплатилась и вышла, громко хлопнув дверью. Вскоре появилась моя Светка.

– Ох, Тань. – Она в изнеможении упала в кресло.

– Сильно ругали? – посочувствовала я.

– Кто ругал, Маргарита? Нет, она тетка нормальная, все понимает. Просто услала меня подальше, пока эта… Вот ведь стерва! Я же не первый день работаю! Мне всегда клиентки спасибо говорят. Почему какая-то мымра оскорбляет меня?

– Светуля, да забудь ты о ней. Я же прекрасно знаю, какой ты изумительный парикмахер, а еще и косметолог, и визажист. И знаю, сколько у тебя благодарных клиенток, вот и я одна из них. Мало того, что ты в совершенстве знаешь свое дело, так ты еще и посоветуешь так, что всегда в точку. А твои маски для кожи – вообще что-то волшебное!

Я пела дифирамбы своей подруге и чувствовала, как она оттаивает.

– Спасибо, Тань, за добрые слова, вот только встречаются еще такие, как эта Федосеева. Они и ей подобные всю жизнь портят. Если она еще раз ко мне запишется…

– Светик, успокойся. – Я погладила ее по голове, как маленькую. – Смотри, я вот конфетки твои любимые принесла, – протянула я ей коробку.

Только умяв на нервной почве почти полкоробки, моя подруга пришла в себя.

– Тань, давай теперь тобой займемся. Что тебе сделать – прическу, макияж? Кстати, куда это ты намылилась в коктейльном платье? Уж не на вечеринку ли?

– Ты угадала. На вечеринку, но не на простую, а на вампирскую.

– Вот только на вампирской ты еще и не была, а так, кажется, на всех отметилась. И чего тебя туда несет? Не замечала раньше за тобой подобных интересов.

– Меня пригласил подозреваемый.

– Первый раз слышу, чтобы у детектива и подозреваемого были такие дружеские отношения.

– Просто он еще не знает, что я его подозреваю.

– Ладно, давай вернемся к твоему вампирскому образу.

Светка прищурилась и отошла на несколько шагов.

– Ты знаешь, а я вижу тебя белокурой вампиршей.

– Как это белокурой? Ведь готический стиль предполагает темные тона.

– Как бы не так! Вспомни фильмы о вампирах. Ты хочешь сказать, что все вампирши брюнетки? Ничего подобного. Давай я сделаю тебе традиционный мейк-ап, а потом так, как я себе представляю. Сфотографируем оба, и ты выберешь.

– Согласна, – ответила я.

И Светка принялась за работу.

– Волосы мы красить не будем. – Она полезла в шкаф и достала парик – каре с гладкой челкой. – А сейчас займемся лицом.

Минут через двадцать из зеркала на меня смотрела роковая красотка.

– Очень тривиально, – изрекла Светка, оглядев меня придирчивым взглядом. – К тому же нарушено главное правило: акцент или на губы, или на глаза. А у тебя подчеркнуто и то, и другое. Насчет губ я вообще молчу – горят, как очаг в каморке папы Карло. В общем, это первая версия. – Она запечатлела на пленку мой образ. – Теперь вариант номер два.

Она снова принялась колдовать над моей внешностью. Сначала сделала прическу – забрала локоны в пучок на макушке, а часть кудрей выпустила на правую сторону.

– Делаю тебе яркий смоки айс, – объясняла она свои действия. – Сейчас загрунтую верхнее веко кремовыми тенями. Теперь подводка, растушевка. А сейчас, – она сделала паузу, – я нанесу рисунок на верхнее веко, он будет доходить до бровей. Очень эффектное сочетание сиреневого и нежно-зеленого. Вот, готово. Теперь наклею искусственные реснички, они придадут твоим неповторимым зеленым глазкам еще больший шарм. И последний штрих. Закрой глаза.

Светка начала брызгать на меня ароматный спрей.

– Теперь можешь смотреть.

Я оглядела себя в зеркале. Эффект был поразительный. Моя кожа, покрытая Светкиным спреем, стала белоснежной и блестела, как снег на солнце. А на веках был нарисован то ли цветок, то ли бабочка. Но настолько мастерский получился рисунок! У меня просто не было слов.

– Светик, ты волшебница! – только и смогла сказать я.

– Я не волшебница, – она скромно потупилась, – я только учусь. А теперь вперед. Желаю хорошо повампирить!

Я распрощалась с подругой и поехала к клубу.

Воложский встретил меня, как и договаривались, у гостиницы. Я была в шляпе и очках, поэтому он не узнал меня. Пришлось его окликнуть.

– Игорь Александрович!

– Таня, это ты? Покажись-ка.

Я сняла шляпу и очки.

– Вот это да! – присвистнул он почти как мальчишка. – Очень необычно, но впечатляет, ничего не скажешь.

– Игорь Александрович…

– Пожалуйста, давай просто по имени.

– Ладно. Игорь, а почему, собственно, вампирский стиль? Это с чем-то связано?

– Видишь ли, мне стукнул 51 год.

– Нет! Вы, то есть ты, шутишь. Этого не может быть. Выглядишь на сорок с маленьким хвостиком.

– Спасибо за комплимент. Но, увы, на самом деле мне гораздо больше. Половина жизни уже прожита. С некоторых пор я стал ужасно бояться старости и всего, что с ней связано: болезней, немощи, уродства, беспомощности. Когда я иду по улице и вижу старика, который едва передвигается, опираясь на палку, я мысленно говорю себе: «Только не это! Не дай бог дожить до этого дня».

– А вампиры вечно молоды и здоровы.

– Да.

– Но ведь это мистика.

– Для религиозного сознания вампиры – мифические существа. Однако есть и другая точка зрения, согласно которой это существа, сумевшие отключить генетическую программу смерти. И это утверждение имеет под собой реальную базу. Ученые обнаружили один из видов медуз, который способен омолаживать себя и делает это бесконечное число раз. Это и есть бессмертие.

– Игорь, я заметила, что в мастерской у тебя много летящего, парящего – сюжеты картин, разные предметы. Это ведь неспроста? Это связано с твоим увлечением вампиризмом?

– Разумеется. И еще мне нравится сумеречное время суток. Я часто сижу, не зажигая свет, и наблюдаю, как движутся по стенам и потолку размытые тени, как откуда-то издалека доносятся звуки. Однако нам пора. Идем.

Мы отправились в клуб. Это было ничем не примечательное здание недалеко от тарасовского Арбата. Сколько раз я прогуливалась здесь и не знала, что совсем рядом такое заведение! Мы вошли внутрь и оказались в узеньком коридорчике, где нас ждала девушка-администратор.

– Добро пожаловать в наш клуб «Квест»! – поприветствовала она нас. – Меня зовут Ангелина. Пройдите, пожалуйста, в комнату для подготовки, вот сюда. Присядьте.

Мы с Воложским сели в удобные кресла.

– Сейчас я познакомлю вас с сюжетом, в котором вам предстоит действовать. Его основу составляет борьба вампиров Кастильоне и Брока. Первый – благородный вампир, граф, насчитывающий пять сотен лет. Он питается искусственной кровью. Брок – нечистокровный, то есть недавно обращенный и очень агрессивный монстр, он ненавидит людей. Брок и его возлюбленная вампирша Эстелла стремятся подчинить себе Кастильоне и вампирскую элиту. Вдвоем они вынашивают коварный план, как превратить в вампирш трех дочерей Эстеллы. В сюжете будут действовать профессиональные актеры. Вы, – она указала на Воложского, – будете Кастильоне. Кого вы выбираете себе в партнеры?

– Вот эту девушку. – Воложский приобнял меня за плечи.

– Очень хорошо. Перед вами и вашей партнершей задача не допустить обряды превращения. Вы можете по ходу сюжета изобретать любые способы для достижения вашей цели. Понятно или есть вопросы?

– Нам все понятно, да, Таня? – Он посмотрел на меня.

– Вполне, – ответила я, постепенно втягиваясь в предстоящее действо. – Только, надо полагать, если ты Кастильоне, то и я не Таня, а, скажем, Нелли.

– Отлично, – сказала Ангелина. – Я вам дам соответствующую одежду, и можете приступать.

Она накинула на Воложского длинный черный плащ на алой подкладке, а мне протянула шелковую накидку лилового цвета.

– Желаю приятно провести время и исполнить свою миссию, – пожелала она на прощание и открыла перед нами дверь. Мы переступили порог, и дверь за нами захлопнулась.

Мы оказались в довольно просторном темном помещении. Стены были обтянуты черно-красной тканью. Вертикальные полосы зрительно увеличивали комнату. С середины потолка свисала большая летучая мышь, рядом пристроились мыши чуть поменьше, а чуть поодаль ближе к краям примостились пауки с неестественно длинными конечностями. В зале было несколько столов под скатертями темно-красного цвета, на них стояли прозрачные чаши с рубиновой жидкостью. Не буду спорить, антураж вполне соответствует вампирской тематике. Я разглядывала обстановку и вдруг уловила какое-то движение. Рядом со мной нарисовался молодой человек весьма колоритной наружности: угольно-черные волосы, мертвенно-бледное лицо и кроваво-красные губы. На нем был средневековый плащ и сапоги с ботфортами.

– Добро пожаловать на бал вампиров! – пророкотал он и улыбнулся во весь рот. Тотчас обнажились клыки и показался тонкий раздвоенный язык. Распорядитель бала схватил меня за запястье, и я увидела длинные когти. Несмотря на их длину, боли от прикосновения совсем не было.

«Артист, – подумала я. – Ногти, конечно, бутафорские. Как, впрочем, и летучие мыши, паук и чаши с кровью. Наверное, налили томатный сок». Я высвободила руку, а к нам уже шла дама, одетая вполне современно.

– Здравствуйте, я миссис Кэтрин Тауэр, а это мои племянницы Мэри, Джейн и Энн. – Миссис Тауэр кивнула на стоявших неподалеку девушек, которые выглядели как подростки-готы: черные волосы, густо подведенные и оттого кажущиеся огромными глаза, водолазки с длинным воротом, короткие юбки и гольфы в темных тонах. На груди у девушек висели круглые медальоны, испещренные каббалистическими знаками.

В зал входили все новые дамы в черных открытых платьях с сильно напудренными лицами.

Рядом с ними оказался официант, тоже весь в черном.

– Дамы и господа, фирменный коктейль «Гильотина». Рекомендую.

В центре зала послышался звук отодвигаемых столов, и спустя минуту на середину выкатили импровизированный черный трон – скорее всего, задрапированное кресло на подставке. Из бокового прохода появился граф Кастильоне-Воложский в окружении нескольких белокурых особ в длинных белых платьях. Контраст белого и черного был разительный.

«Ах, вот как? – подумала я сердито. – Пригласил меня, а сам флиртует с другими».

– Коронация начинается, – замогильным голосом произнесла миссис Тауэр и взмахнула рукой. Три ее племянницы опустили на голову графа корону из черепов. Далее Кастильоне окружили дамы в черном одеянии, оттеснив белокурых. Они откровенно льнули к моему подозреваемому. «Что-то я уж очень натурально вжилась в роль возлюбленной вампира, – промелькнула мысль. – А, пошел он к черту! Здесь вообще какой-то балаган. Ни капельки не страшно, и актеры совсем не фонтан. А уж статисты просто полный отстой! Вот возьму сейчас и уйду. Пусть развлекается один, если ему так нравится, и играет в такие примитивные игры. Зато завтра я ему устрою допрос с пристрастием!»

Я направилась к двери, и в этот момент перед ней оказался Кастильоне.

– А как же прелестницы вампирши? Как же ты их оставил без своего общества? – иронически поинтересовалась я.

Вместо ответа он обнял меня за плечи и увлек обратно в зал. Там уже появились новые действующие лица: очень красивая женщина с прозрачными голубыми глазами и такой же бледнолицый юноша.

– Я Брок, – громко отрекомендовался молодой человек и с вызовом взглянул на присутствующих.

Кастильоне-Воложский подошел к нему.

– Брок, снова ты…

– Ведь это и наша вечеринка тоже!

– Но тебя никто на нее не приглашал, – возразил граф.

– Вот здесь ты ошибаешься! Я не один. Позволь представить ту, что меня пригласила, – мою возлюбленную Эстеллу. – Он взял свою спутницу под руку.

– Мама! – почти одновременно вскрикнули Джейн, Мэри и Энн.

– Девочки мои, – протянула к ним руки Эстелла. – Кэти, – обратилась она затем к миссис Тауэр, – сестра, спасибо, ты не подвела меня. Ты все очень хорошо здесь устроила. Обряд обращения моих девочек произойдет именно так, как я задумала – торжественно и при соответствующем антураже.

– Обряд обращения! – воскликнула миссис Тауэр. – Эстелла, о чем ты? Неужели ты собираешься превратить моих племянниц, которые только начали жить, в тех, кто питается… Я даже боюсь произнести это вслух!

– А ты не бойся, сестра.

Эстелла окинула ее и присутствующих надменным взглядом.

– Ты обманула меня, Эстелла! – вскричала миссис Тауэр. – Ты сказала, что соскучилась по дочерям. А сама? То, что ты задумала, ужасно, бесчеловечно!

– А с чего ты взяла, что во мне остались человеческие чувства?

– Боже мой, Эстелла, вспомни, ведь ты же сама когда-то любила!

– А чем все это закончилось, ты помнишь? Мою любовь растоптали, меня унизили, мое сердце разбили! Мой супруг оказался… Впрочем, он не стоит того, чтобы о нем даже говорить! И я не хочу, чтобы мои дочери повторили мою судьбу. Любовь придумали люди, чтобы не быть одинокими, только и всего. Любовь расслабляет и ослабляет. А мы, вампиры, сильные, слабость не наш удел. Мы идеальны и непобедимы!

Эстелла сделала неуловимое движение и вдруг оказалась за спинами Джейн, Мэри и Энн. Она обняла девушек, и те поежились.

– Холодно, – почти шепотом произнесла Мэри.

– Ничего, доченька, это не страшно. И не больно. Только мир меняется. И вот ты уже совершенное существо и видишь мир таким, каким его не могут видеть люди с их несовершенным зрением и слухом.

– Пожалуйста, Эстелла, – миссис Тауэр подошла к сестре и умоляюще сложила перед ней руки: – Прошу тебя, не лишай девочек будущего!

– У них будет вечность.

– Но они не смогут наблюдать закаты и рассветы, они будут обречены на вечную ночь. Подумай об этом, сестра!

– Я уже обо всем подумала, Кэтрин. И хватит болтать! Лучше отойди, ты мне только мешаешь!

– Кто-нибудь, помогите! – в отчаянии закричала миссис Тауэр.

Я откровенно скучала, наблюдая за тем, как актеры исполняли свои роли. Но Воложский, очевидно, уже вжился в образ. Он вышел вперед и твердо сказал:

– Успокойтесь, миссис Тауэр. Эстелла, ты не сделаешь этого.

– Кастильоне, – протянула вампирша, – интересно, на чьей ты стороне? Неужели превратился в защитника этой глупой людской морали? Брось, граф, нашу сущность не изменить, ты это сам прекрасно понимаешь.

– Эстелла, ты не можешь обратить девочек, это против наших правил. Вампирами становятся по доброй воле, ты отлично это знаешь. Иначе это будет квалифицироваться как браконьерство, а Высший совет такие вещи не прощает!

– Да пошел ты со своим советом, – подал голос Борк. – Эстелла, не слушай его, начинай, а я тебе помогу.

– Вы оба пожалеете! – не на шутку разозлился Кастильоне-Воложский.

– Посмотрим! – закричал Борк.

Внезапно над нашими головами раздался звук, напоминающий свист ветра, и послышался шум крыльев. Это было очень натурально. Мне даже показалось, что бутафорские летучие мыши превратились в настоящих. Стало совсем темно, и из темноты начали возникать люди. Впрочем, их трудно было назвать людьми. Скорее зомби – величественная осанка и маски-лица с застывшими чертами. Вот здесь, судя по всему, настоящие актеры. Или обман зрения?

– А вот это твоя большая ошибка, Эстелла, – спокойно сказал граф. – И она тебе дорого обойдется. Ты самовольно обратила этих людей. Это ведь совсем молодые вампиры, да?

– Я помог ей. – Брок встал рядом с Эстеллой.

Кастильоне решил его игнорировать.

– Не обращайте внимания на то, что сейчас произойдет, – сказал граф собравшимся в зале. – Считайте, что вам просто приснился кошмар. Вы потом обо всем забудете, я об этом позабочусь.

Граф сорвал со стены длинный кривой меч и начал сносить головы новоиспеченных вампиров. Но те, как у гидры, вырастали снова. Интересно, как это сделано? Ведь не живые же актеры! Скорее всего, это голографический эффект. Однако надо ему помочь. Какая же я подруга, если стою в стороне, прохлаждаюсь, когда мой партнер уже устал рубить головы этим тварям! Что бы такое придумать?

На стене я заметила связки чеснока. Они появились совсем недавно, когда мы вошли в комнату, их не было, я это точно помню. Я схватила несколько штук и начала метать их в монстров. Но это не помогло. Что бы еще использовать? На полу стояли бутыли с прозрачной жидкостью. Может быть, это святая вода? Очень похоже. Я не заметила, как увлеклась происходящим по-настоящему, как будто мне самой необходимо было победить зло. Я хватала бутылки и лила воду на вампиров. Потом мой взгляд наткнулся на пару старинных пистолетов, где по традиции непременно должны быть серебряные пули. Я схватила по пистолету в каждую руку и разрядила в толпу две обоймы. Между прочим, звуки были как при всамделишной стрельбе. Что же еще такое сделать? Ага, вот. Я подняла с пола осиновый кол и с силой стала вгонять его в псевдовампиров. Получи, фашист, гранату! Наконец было покончено с последним из них. Эстелла с Борком, поняв, что их затея провалилась, поспешно ретировались. Открылась дверь, вошла Ангелина и поздравила нас с Воложским с успешным окончанием игры. Мы вышли на улицу.

– Танюша, ты была неподражаема, – с чувством произнес Воложский. – Как ты сражалась! Ты настоящая воительница Диана. Знаешь что? Время еще детское, давай зайдем ко мне на чашечку чая.

Я согласилась. В конце концов, чем раньше я поставлю точки над «i» в этой истории с Воложским, тем лучше.

Снова я перед входной дверью его квартиры. На этот раз отмычки мне не понадобились: Хозяин открыл дверь своим ключом. Если я сейчас поддамся его обаянию, то… А, ладно, допрос Воложского может подождать.

Я задумчиво смотрела на своего подозреваемого, который делал бутерброды. Наконец с сервировкой стола было покончено.

– Кушать подано, – сказал он с шутливым поклоном.

– Скажи, Игорь, зачем ты убил Сосновского? – поинтересовалась я таким тоном, будто спрашивала, зачем он пересолил омлет.

Надо отдать ему должное, омлет у него получился замечательный – пышный, воздушный. У меня такой хоть бы раз получился.

От моего вопроса он поперхнулся.

– Что ты такое… – тут он закашлялся, – сказала?

– Я спросила, зачем ты убил Николая Петровича Сосновского.

– Не понимаю. – Он очень натурально покачал головой. Я внимательно следила за его реакцией.

– Тебе третий раз повторить?

– Кто такой Сосновский? – В его глазах по-прежнему было недоумение. – И объясни, наконец, почему я его должен убивать?

– Ладно, я напомню. Лет этак двадцать назад ты преподавал в художественном училище.

– Да, было дело. Но из этого факта не следует, что я непременно убил… как, ты говоришь, его фамилия?

– Игорь, не притворяйся, так и переиграть недолго. Неужели ты будешь отрицать, что завел роман с несовершеннолетней дочкой Сосновского, Аленой, твоей ученицей?

– Ах, вот ты о чем! – Он хлопнул себя по лбу и рассмеялся. – А при чем здесь убийство? Я что, по-твоему, должен убивать отцов всех женщин, с которыми спал?

– Не всех, согласна. Но тут особый случай. Сосновский, узнав, что ты соблазнил его несмышленую дурочку, предъявил тебе ультиматум: если не хочешь огласки, по-тихому увольняешься из училища, что ты и сделал. Но разве все эти годы ты не вынашивал план отомстить Сосновскому, который поставил крест на твоей преподавательской карьере? И вот 2 сентября рано утром ты договорился о встрече с ним в городском парке. Скорее всего, ты подловил его на чем-то предосудительном, стал шантажировать и вымогать деньги. Но когда он принес их, ты не выдержал, вспомнил обиду и нанес ему смертельный удар, а потом в бешенстве начал его избивать.

– Таня, – тихо спросил Воложский, – ты, вообще-то, кто по профессии?

– Вообще-то я детектив и сейчас расследую убийство Сосновского.

– Таня, в тебе пропадает талант мастера детективных романов. Это надо же такое сочинить! Как ты сказала только что, «несмышленую дурочку»? Да эта малолетка сто очков вперед даст самой опытной женщине! И тут еще большой вопрос, кто из нас кого соблазнил. А по поводу преподавательской карьеры, так я еще раньше планировал уйти из училища и заняться чистым творчеством. И наконец, последнее. Рано утром 2 сентября я был в поезде, возвращался из Сочи. Я там отдыхал и писал портреты отдыхающих.

– Билет можешь показать? – спросила я скорее для проформы. Уже не было сомнений, что Воложский действительно не имеет никакого отношения к убийству Николая Петровича.

– С превеликим удовольствием, госпожа детектив.

Игорь исчез в комнате и вскоре вернулся с билетом в руках.

Глава 5

От Воложского я поехала на стоянку, где припарковала машину перед вечеринкой, забрала ее и минут через пятнадцать была дома. Приняла душ, сварила свой любимый кофе и с сигаретой расположилась на балконе в шезлонге. Да, в гостях у Воложского хорошо, а дома лучше. Итак, история с художником завершилась ничем. Я честно отработала эту версию, но результата не достигла. Что ж, мне не привыкать начинать все сначала.

Кто там у нас остался не охваченным? Я вынула из сумки листок с координатами друга Николая Петровича Виталия. Домашнего телефона, судя по всему, у него не было, иначе Люба его бы указала. Ладно, адрес тоже хорошо.

Кстати, давно я не обращалась за советом к магическим костям. Я вынула их из мешочка, сосредоточилась и метнула. Этого только не хватало! 33 + 19 + 8: «Вас ожидает чья-то ранняя смерть». Значит, мне нужно как можно быстрее действовать. Я переоделась в футболку и джинсы и двинулась в путь.

Виталий проживал в частном доме на улице Симбирцевой. У железных ворот я постучала – никто не ответил. Тогда я нажала на щеколду, и дверь легко поддалась. Во дворе никого не было. Я прошла через двор к небольшому деревянному дому, поднялась по ступенькам. Дверь была приоткрыта. Я проскользнула внутрь и очутилась в прихожей или, как раньше принято было говорить, в сенях. Передо мной был небольшой деревянный стол, накрытый клеенкой, широкая лавка, а на ней два ведра с водой и еще какая-то утварь.

По-видимому, все удобства во дворе, да еще и воду надо носить из колонки. Нет, не хотела бы я так жить. Из прихожей дверь вела в комнату. Но когда я толкнула ее, то очутилась в узком и темном коридоре, который одновременно служил кухней, поскольку у стены стояла плита. Около нее хлопотала старушка лет восьмидесяти, не меньше, в длинном темном платье и белом платочке.

– Ты к кому, дочка? – спросила она меня.

– Виталий здесь живет?

– Здесь, здесь. Только он на работе еще. На табачной фабрике он работает. Да ты проходи, он скоро вернется. Я вот обед готовлю, скоро борщ поспеет.

Я прошла в смежную с кухней комнату. Кровать, обеденный стол, два стула, кресло, холодильник, что-то вроде посудного шкафа. В углу на низеньком столике телевизор, рядом еще один стол, уставленный системными блоками от компьютеров и другой техникой. Чуть дальше в арке виднелась еще одна кровать, застеленная по всем правилам, как в старину: тканое одеяло, высоко взбитая подушка под кружевной накидкой. Я еще подумала, что так убирали постель в деревнях. Это, конечно, комната старушки.

– Теперь борщ чуток постоит, вкуснее будет.

Старушка подошла ко мне и присела на стул.

– Тебя как звать-то, дочка? Я и забыла спросить.

– Извините, я не представилась. Татьяна.

– А я Марья Григорьевна Кондратьева. Вот и познакомились.

– Марья Григорьевна, давно вы здесь живете?

– В этом доме не так давно. У нас ведь была очень хорошая трехкомнатная квартира со всеми удобствами в центре города.

– А как же вы оказались здесь?

– Ах, Таня. Как говорится, бес попутал моего сына и сноху. В недобрый час пришла им в голову блажь продать наши хоромы, а на вырученные деньги податься в деревню, фермерством заняться. Купили эту хатку, чтобы, значит, временно пожить. А как разбогатеем, говорят, купим еще лучше. Да уж куда там, разбогатели! Последние деньги на уплату долгов пошли. К фермерству ведь надо сызмальства приучаться. А ни Виталик, ни его жена Валентина к такому труду не приучены.

– И теперь сын с женой вернулись в город?

– Да если бы с женой! Валька в деревне богатого встретила и за него замуж выскочила, а мой сын так и остался неприкаянным на старости лет. Вот помру я, совсем некому за ним приглядеть будет. – Она вытерла глаза уголком платка.

– Зачем вы, Марья Григорьевна, сразу о плохом думаете? Может, еще и устроится Виталий в жизни. Да и вам рано о смерти думать.

– И-и, милая, ты знаешь, сколько мне годков-то будет? Восемьдесят восемь!

– Восемьдесят восемь – очень хорошее число, – уверенно сказала я. – Восьмерка, если ее перевернуть, означает знак бесконечности. А уж если восьмерок две – это значит, жить вам бесконечно долго, Марья Григорьевна.

– Ах, дочка, ничего я не понимаю в этих науках. Я ведь деревенская сама-то буду, только давно мы в город переехали. Вот я к крестьянскому труду приучена была. Мы кур держали, поросенок был, коровка. Всегда яички свеженькие, молоко парное, сметана, творог. Огород опять же. Овощи: морковка такая ароматная, свеколка, картошечка. Эх, – вздохнула она. – И теперь вот худо-бедно управляюсь по хозяйству, потому как знаю домашний труд. Воду, конечно, тяжело мне носить, колонка далековато. С этим уж сын управляется. Ох, а что же это мы сидим? Сейчас борщ будем есть.

Она пошла на кухню и вскоре вернулась с большой кастрюлей. Достала из серванта тарелки, принесла плетенку с хлебом. От кастрюли исходил такой аромат настоящего борща, что я, хотя и не была особенно голодна, почувствовала, как потекли слюнки. Марья Григорьевна разлила борщ по тарелкам.

– Ешь, Танюшенька, – сказала она и первая зачерпнула из своей тарелки. По-видимому, она осталась довольна своим произведением, потому что удовлетворенно кивнула:

– Да, борщ удался.

Я съела несколько ложек борща и поняла, что вкуснее ничего в своей жизни не пробовала.

– Марья Григорьевна, ваш борщ – просто чудо! – с чувством сказала я.

– Понравился? – улыбнулась она.

– Еще бы!

– Ты ешь, ешь. Если захочешь еще – налью. Я много сварила, Виталия надо кормить хорошо. У него тяжелая работа.

Я доела свою порцию и не отказалась от добавки. Наконец с обедом было покончено. Марья Григорьевна предложила мне компот, но я отказалась, сыта была до отказа.

Вернулся Виталий. Это был мужчина среднего роста, плотный, коренастый, со светлыми волосами, зачесанными назад. Лицо у него было хмурым и, как мне показалось, недовольным.

– Сынок, а у нас гостья, – доложила Марья Григорьевна, – тебя дожидается. Ты умойся, я тебе полью.

Виталий издали кивнул мне. Да, из такого слова просто так не вытянешь.

После омовения Виталий принялся за борщ. Я, чтобы не смущать хозяина, отошла к окну. После борща пришла очередь жареной картошки с котлетой. Да, работающий мужчина ест за троих. Интересно, кем же он работает на «табачке»? Однако не этот вопрос я собиралась ему задать. Можно обойтись и без таких сведений о бывшем коллеге Сосновского по «Альфа-сетям». Когда с обедом было покончено, Марья Григорьевна убрала со стола.

– Вы тут побеседуйте, а я пойду соседку проведаю.

Она сняла фартук и вышла. Я повернулась лицом к Виталию и отошла от окна.

– Слушаю вас. – Он уставился в стол и забарабанил по нему пальцами.

Надо же, даже не посмотрел в мою сторону. Интересно, он постоянно такой нелюдимый или через день?

– Добрый день, Виталий, – начала я. – Простите, не знаю вашего отчества.

– Просто Виталий, – отрезал он.

– Хорошо. Меня зовут Татьяна, я частный детектив. По просьбе сестры Николая Петровича Сосновского расследую его убийство.

– Я ничего не знаю, мы давно не общаемся. У него завелся новый друг, который, как говорится, лучше старых двух, – переиначил он пословицу и впервые за время разговора поднял на меня глаза.

А глаза у него васильковые. И вообще симпатичный мужчина. Теперь понятно, почему он так замкнулся, когда речь зашла о Сосновском. Элементарная ревность взыграла, когда старой дружбе пришел конец.

– Виталий, я собираю сведения о контактах Сосновского, поэтому буду вам очень благодарна, если вы скажете, как найти этого его нового друга.

Он пожал плечами, молча поднялся из-за стола, подошел к телевизору и включил его. Потом вернулся.

– Вот, пишите: Илья – менеджер в салоне «Электроника» на Братиславской. Скользкий тип. Я говорил Коляну, что он до добра не доведет. – Он махнул рукой.

– А вы знаете этого Илью?

– Несколько раз с Колькой заходили к нему в салон. Говорю же, мутный он какой-то. Глаза бегают, и вообще не парень, а кусок сала. Толстый, рыхлый. В общем, не нравится он мне. Он свел Коляна с каким-то своим дружком.

– А тот что из себя представляет?

– Да тоже ничего хорошего. Я ж говорю, зря Колька с ними связался.

– У вас были какие-то причины так думать?

– А то. Колька вот последнее время все твердил, что теперь он глава солидной фирмы и скоро заработает такие башли!

– Как зовут этого дружка Ильи, знаете?

– Нет. И знать не хочу.

– …в поселке Красный Ткач произошло убийство, – перешла к криминальной хронике ведущая. – Убитый – пенсионер Аркадий Алексеевич Трифонов. Ограбление… Полиция ведет расследование…

– Ах, черт! – вскричал Виталий и хлопнул себя по лбу. – Ведь это же тесть Николая! Точно, мы еще столько раз к нему ездили!

– Извините, Виталий, мне надо туда. – Я схватила сумку и выбежала из дома. На улице по пути к своей «девятке» я уже набирала Любу.

– Люба, это я, Татьяна. Вы сейчас где?

– У себя в салоне. Что-то случилось?

– Случилось. Убит тесть Николая. Вы знаете, где он живет?

– Конечно, знаю. Что вы сказали? Убит? Но как? Почему? Нет, это невозможно, вы что-то путаете, – начала она в своей обычной манере.

– Люба, сейчас нет времени. Приезжайте на Симбирцева, к дому Виталия. Вы мне его адрес давали, помните? Или нет, давайте лучше встретимся около вокзала. Вы меня поняли?

– Да-да, конечно, поняла, сейчас выезжаю.

Люба подъехала довольно быстро. Она вышла из машины и засыпала меня вопросами.

– Таня, это точно? Вы не могли ошибиться?

– Люба, тестя Николая зовут Аркадий Алексеевич Трифонов?

– Да, так его… Но как же? А как вы узнали?

– Я была у Виталия, бывшего коллеги вашего брата по «Альфа-сетям». Вы еще дали мне его адрес, помните?

– Помню, конечно.

– В это время в телевизионных новостях передали об убийстве пенсионера Трифонова Аркадия Алексеевича. Виталий подтвердил, что это тесть вашего брата.

– Но почему? За что? Боже мой, еще одна смерть! Я просто не выдержу, это выше моих сил!

– Люба, пока вы задаете мне вопросы, на которые я сейчас не могу ответить, мы только теряем время.

– Таня, – она с мольбой посмотрела на меня, – а может это быть ошибкой, а?

– Давайте скорее поедем и на месте разберемся.

– Но я в таком состоянии не могу вести машину! У меня руки дрожат, и вообще…

– Тогда ставьте свою машину на парковку и поедем на моей.

Наконец мы тронулись в путь. Поселок Красный Ткач находился сравнительно недалеко от Тарасова.

Мы выехали за городскую черту, показались поля. Люба подсказывала направление, но в принципе я и сама ориентировалась, благо указателей было достаточно. Позади нас оставались дачные поселки, небольшие деревеньки.

Люба постепенно успокоилась и начала рассказывать, какая великолепная природа в Красном Ткаче.

– Таня, я просто влюблена в эти места! Вы себе не представляете! Там такой замечательный пруд, в солнечную погоду он как будто бы весь из синего стекла. А вода чистая, просто прозрачная. Я всегда там купаюсь.

Слушая ее восторженные отзывы о поселке, трудно было поверить, что совсем недавно она билась в истерике из-за того, что злосчастная судьба приготовила ей столько смертей близких. Я в это время думала о своем. Получается, Сосновский всерьез занялся коммерцией и за это расстался с жизнью. Ведь и Люба говорила, что он обещал ей солидную сумму, и Виталий подтвердил, что Николай забашлял. Это могло означать, что Сосновский, возможно, решил каким-то образом надуть своего компаньона или компаньонов, как теперь говорят, кинуть. Но этот номер у него не прошел. А за что пострадал его тесть? Если преступник не нашел деньги, присвоенные Сосновским, у него дома, он мог решить, что Николай спрятал их у тестя. Злоумышленник проник к Трифонову в дом, наткнулся на хозяина и убрал его.

Так за Любиными разговорами и моими размышлениями мы прибыли в поселок. Красный Ткач действительно был окружен живописными холмами. Вскоре показался и разрекламированный Любой пруд. По-моему, пруд как пруд, ничего особенного или выдающегося в нем не было.

– Таня, теперь налево. Еще немного, и мы на месте.

Мы остановились у высокого металлического забора. Ворота были приоткрыты, внутри слышались голоса.

– Сейчас я открою ворота полностью и мы поставим машину.

Люба вошла на территорию усадьбы. Вскоре створки ворот автоматически разъехались и я оказалась на просторном дворе. Дом был каменный, добротный, стоял в окружении разросшихся яблоневых деревьев. Около старой яблони Люба разговаривала с женщиной средних лет. Недалеко от них стоял парень лет восемнадцати.

– Таня, идите сюда, – позвала меня Люба.

Я подошла.

– Таня, это племянница Аркадия Алексеевича Зоя Сергеевна. Там, – она махнула рукой в сторону молодого человека, – младший сын Зои. Зоя, это Татьяна, частный детектив, она расследует убийство Николая.

– Зоя Сергеевна, – начала я, – когда это все произошло?

– Вчера днем, – тыльной стороной руки она вытерла слезы. – Я пришла проведать дядю, а он лежит. – Слезы снова начали душить ее.

– Где он лежал?

– На полу в гостиной.

– Лежал на спине, на боку?

– Он лежал на спине, руки были раскинуты в стороны. А в глазах застыл испуг. Нет, ужас!

– Где сейчас тело?

– Его увезли в морг. Сказали, что после вскрытия отдадут.

– Скажите, Аркадий Алексеевич чем-нибудь болел?

– А как же, как все пожилые люди. Сердце временами прихватывало, почки, давление.

– В доме что-то искали? Что-нибудь пропало?

– Искали, еще как. Все вытряхнули, насилу навела порядок. Ничего вроде не пропало. Что же это делается? Кому мог помешать дядя? Жил себе тихо, никого не трогал. Да у нас в округе и нет никого, кто бы мог сотворить такое.

– А ворота у вас запираются?

– Запираются, конечно. Но мы не всегда их запираем. Я же говорю, у нас никто чужой не ходит.

– Зоя Сергеевна, мне необходимо осмотреть дом.

– Да-да, конечно. Пойдемте.

Мы поднялись по ступенькам, прошли через застекленную веранду и оказались в просторной гостиной. Она была обставлена на редкость современно, я бы даже сказала, стильно. Из мебели здесь были шкаф-купе, диван на хромированных ножках, пара стульев, стол на колесиках и небольшой буфет для посуды. Много места занимали цветы и домашние растения в кадках. Из гостиной дверь вела в другую комнату, вероятно, спальню. Я прошла туда. Да, так и есть. Здесь стояли две кровати, между ними тумбочка, в углу на подставке телевизор. Особого беспорядка в комнатах я не заметила. Хотя Зоя Сергеевна ведь сказала, что уже успела прибрать. Что же, надо осмотреть дом, вдруг что-нибудь замечу.

Но обшарив все вдоль и поперек, ничего примечательного я не обнаружила. И только когда уже собралась уходить, вдруг увидела в углу гостиной маленький предмет, похожий на шарик. Я подошла, взяла его в руки – пуговица, но не обычная, каких много в любом галантерейном магазине. Пуговица была из черного металла, но самое интересное было в том, что на одной ее стороне было выбито: «Мосторг». Надо спросить у Зои Сергеевны, принадлежит эта пуговица хозяину или нет. Вполне могло оказаться, что такая старая пуговица, каких уже давно не выпускают, находилась в гардеробе Аркадия Алексеевича.

– Зоя Сергеевна, – позвала я племянницу Трифонова, – взгляните, эта пуговица вам знакома?

Она взяла ее в руки.

– Нет, что-то не припоминаю.

– Не было такой у хозяев?

– Вроде бы нет, не видела никогда.

– Скажите, Аркадий Алексеевич жил один?

– Да. Жена его умерла несколько лет назад.

– Я заметила в спальне две кровати.

– Дядя после смерти тети Наташи оставил все как есть, ничего не хотел менять.

– Ладно. Зоя Сергеевна, покажите, как лежал Аркадий Алексеевич, когда вы вошли в дом.

– Вот так, головой к окну. Как будто бы увидел кого-то, кто стоит в двери, испугался и упал навзничь.

– Понятно. Может быть, это был кто-то нездешний? Вы никого чужого не заметили?

– Чужого? Не знаю. Вот участковый наш тоже спрашивал, не видела ли я кого.

– Где я могу найти вашего участкового?

– Никита вас проводит. Никита, сынок, иди сюда.

Никита подошел.

– Проводи Татьяну к Александру Филипычу.

Местный участковый Александр Филиппович, седовласый, грузный мужчина предпенсионного возраста, важно восседал в кабинете.

– Александр Филиппович, здравствуйте. Я частный детектив Татьяна Иванова, приехала из Тарасова, расследую убийство Сосновского Николая Петровича – зятя Аркадия Алексеевича Трифонова. Что вы можете сказать по факту его смерти? Я имею в виду смерть Трифонова.

Поскольку он не предложил мне сесть, я сама пододвинула к столу свободный стул и уселась.

Неприветливый участковый молча смотрел на меня. Я тоже помолчала. Интересно, долго ли мы будем играть в молчанку?

– Александр Филиппович, я ищу данные, которые помогли бы найти преступника. Возможно, эти две смерти, Сосновского и Трифонова, связаны между собой. Поэтому прошу вас рассказать, что уже известно следствию по делу Трифонова.

– Милая девушка, – наконец-то снизошел до разговора со мной краснолицый участковый, – документ, удостоверяющий личность, у вас при себе имеется?

– Вот, пожалуйста. – Я протянула ему лицензию.

Он долго ее изучал, потом вернул мне. Какое-то время он сидел, словно обдумывая что-то.

– Так, а я что-то не понял, это кто ж частный детектив?

Я тоже не поняла, он придуривается или на полном серьезе? Но как ни в чем не бывало ответила:

– Я частный детектив.

– Вы? И что же вы делаете?

– Преступников я ловлю.

– И как же это вы их ловите? У вас что, группа захвата имеется?

– Нет, группы захвата у меня нет, прикрытия тоже. Вернее, и захват, и прикрытие – все осуществляю я сама, в одном лице.

– Так, гражданка Татьяна Александровна Иванова, а паспорт у вас собой?

Я молча отдала ему паспорт. Он перелистал страницы и посмотрел на меня.

– Милая девушка, это кто же вам такое сказал?

– Что вы имеете в виду, Александр Филиппович?

– Да вот то и имею: никто Аркадия Алексеевича не убивал.

– А что, разве он жив?

– Он умер. Подчеркиваю, умер. Но это не значит, что его убили, вам понятно?

– От чего же наступила смерть Трифонова?

– Да от чего угодно. Вам известно, что Аркадий Алексеевич уже не паренек был? От старости он умер, от старости.

– Хорошо, а почему же тогда в доме перевернуто все вверх дном?

– Мы сейчас о чем тут толкуем? О естественной, – он подчеркнул это слово, – смерти престарелого человека или о порядке в доме? А? Так или не так?

Конечно. Так-то ведь спокойнее будет, если не заметить, что квартиру перетрясли. Смерть смертью, а беспорядок беспорядком. Как говорится, мухи отдельно, котлеты отдельно. А ты, Танечка, небось подумала, что участковый согласится признать состав преступления? Размечталась!

– Александр Филиппович, вы хотите сказать, что Трифонов сам себе устроил весь этот беспорядок, перевернул все вверх дном, а потом взял и отправился в лучший из миров?

В этот момент дверь без стука открылась и в кабинет вошла очень решительная на вид женщина.

– Филипыч, это что ж такое получается? – грозно воззрилась она на участкового. – Ты когда же найдешь того лихоимца, который кожаное пальто с моей внучки в подъезде снял? Уже полгода прошло!

– Ты, Семеновна, потише. Чего врываешься без стука? Видишь, занят я, у меня на приеме частный детектив сидит. Из самого Тарасова приехал человек.

– Это какой такой детектив? Вот эта барышня, что ли? Ты мне, Филипыч, зубы не заговаривай! Уж небось в документах своих отписал, что кража раскрыта. А только как у внучки пальто не было, так и нет!

– Пусть твоя внучка не прогуливается в час ночи. Так и пальто, и сама в целости будет. Ты давай иди, Семеновна, иди, не мешай работать. Потом поговорим.

– Ишь, занятой какой! Вот я на тебя жалобу напишу, будешь знать.

– Иди, иди.

Женщина вышла и в сердцах хлопнула дверью. Я поняла, что мне тоже незачем зря время терять. Все равно этот деревенский детектив, если что и знает, мне не скажет. Хотя, скорее всего, он и не знает. Вот кража пальто, каких-нибудь запчастей или чего-то подобного – это еще в его компетенции. Да и то результат нулевой. Я встала с места.

– Что же, Александр Филиппович, спасибо вам за информацию, вы мне очень помогли.

Он даже не заметил иронии в моем тоне.

– Теперь-то, милая девушка, вы поняли, что ни о каком таком убийстве и речи нет?

– Конечно, поняла. Спасибо, вы меня убедили. До свидания.

Я открыла дверь кабинета и вышла. Если он еще раз назовет меня «милая девушка», то я…

В коридоре стоял Никита.

– А я вас ждал. Я слышал ваш разговор с Филипычем.

– Он всегда такой? Делает вид, что не понимает, о чем ему говорят.

– У него такая манера. Ему бы дослужиться до пенсии, а дальше хоть трава не расти. Татьяна, а ведь был у нас чужой.

– Ты его видел? – быстро спросила я.

– Видел. Мама пришла к дедушке в полдень, а я был там утром. Только я в дом не заходил. Я пошел в душ, хотел освежиться. Вдруг вижу: из дома выходит мужик.

– Как он выглядел?

– Не старый еще. Высокий, темные волосы, а лоб почти лысый. Глаза как у лягушки, навыкате.

– Во что был одет?

– В джинсы. Еще ветровка на нем была, такая темно-синяя. Мокасины.

– Ветровка была застегнута?

– Вроде бы расстегнута.

– Никита, мне надо поговорить с доктором, который осматривал тело Аркадия Алексеевича.

– Пойдемте, тут недалеко.

Мы действительно очень быстро дошли до лаборатории морга. Никита постучал, дверь открыл худощавый мужчина лет тридцати пяти. Я представилась, сразу показала лицензию, наученная опытом общения с участковым. Но доктор отмахнулся.

– Зачем мне ваш документ? Здесь никакой государственной тайны нет. Умер Трифонов от обширного инфаркта.

– Что, по-вашему, могло его спровоцировать?

– Да все, что угодно. Жара, к примеру, или высокое давление.

– Испуг тоже мог?

– Естественно, сердце-то слабое, сосуды тоже никуда не годятся.

– Скажите, а были на теле следы борьбы? Ссадины, царапины, кровоподтеки?

– Была гематома в районе затылка.

– Какова ее природа?

– Скорее всего, это результат падения. Ушиб, попросту говоря. Он ведь упал на спину.

– Спасибо вам за информацию. До свидания.

Мы вышли на улицу.

– Слушай, Никита, поехали с нами в Тарасов, поможешь составить фоторобот.

Мы приехали в Тарасов, и я сразу отвезла Никиту в отделение. Любе я сказала, чтобы сидела в машине и дожидалась нас.

Дверь в кабинет Кири была приоткрыта, и там, по-видимому, шел допрос. В щель был виден Недорослев, напротив него сидел щуплого вида молодой человек с физиономией, покрытой множеством царапин.

– Вот твои отпечатки, – вещал Недорослев, – они точь-в-точь совпадают с теми, которые ты оставил в угнанной машине. Может, сразу признаешься?

– Был я в этой машине, был, – нехотя выдавил из себя парень. – Но я там был не один.

– Не один? – сразу вцепился в него Недорослев. – А кто был еще?

– Дружбан один.

– Имя, фамилия?

– Я друганов не сдаю, – гордо ответил тот.

– Значит, будешь мотать двойной срок.

– Как это?

– А так, за себя и за того парня. Знаешь, как в песне поется?

– Это нечестно! Вы не можете…

– Мы все можем. Говори фамилию и адрес. Быстро!

Парень что-то промямлил, опустив голову.

– Увести его, – распорядился Недорослев.

В самый интересный момент в кабинет вошла я.

– Арис… Венедикт Аристархович, вы теперь занимаетесь банальными угонщиками? Это ведь не в компетенции убойного отдела.

– О, Татьянсанна, здрасте! Рад вас видеть! А это был не простой угон.

– Да?

– Точно. На угнанной машине совершено убийство. И знаете что? Думаю, здесь прослеживается связь с убитым Сосновским. Я ведь помню это дело.

Надо же, он, оказывается, не забыл. Весьма похвально. Вот только если он начнет притягивать за уши к делу Сосновского этого угонщика…

– Кстати, по поводу Сосновского. Я привезла свидетеля из Красного Ткача. Предположительно он видел преступника по делу Сосновского. Распорядитесь составить фоторобот.

– Фоторобот, фоторобот, – забормотал Недорослев и почесал голову. – Видите, какое дело, специалист у нас в отъезде. Ладно. – Он пощелкал клавишами мышки. – Программка тут у меня имеется, сейчас все сделаем. Где ваш свидетель?

– А вы справитесь?

– Татьянсанна, обижаете! Я был лучшим на семинарах по физиогномистике. Мне зачет с первого раза поставили.

– Никита, иди сюда, – позвала я парня.

Тот вошел.

– Садитесь рядом со мной, – сказал Недорослев. – Приступим. Сначала отметьте, чем этот человек отличается от вас: выше-ниже, шире-уже, старше-моложе, к одной ли с вами национальной группе принадлежит.

– Ростом он примерно с меня будет, пошире, пополнее. Гораздо старше, лет под сорок. Внешность славянская. Цвет лица довольно бледный.

– Хорошо. Пойдем дальше. Я сейчас буду демонстрировать фрагменты, а вы постарайтесь вспомнить более мелкие детали: форму бровей, цвет глаз, ширину носа, то, как выглядят рот и подбородок.

Минут через сорок фоторобот был готов и распечатан. Недорослев посмотрел на результат своей работы.

– Нет, по нашей картотеке не проходит. Можно обратиться в ОБЭП, не исключено, что их клиент.

Я взяла несколько экземпляров распечатки фоторобота и вышла вместе с Никитой из отделения.

– Никита, большое тебе спасибо. Думаю, теперь дело пойдет быстрее. Слушай, а как же тебе обратно домой попасть? Я ведь срочно должна заниматься этим делом.

– Да вы не беспокойтесь, я на автобусе приеду. Они часто ходят.

– Ладно. Пока.

Я подошла к своей машине.

– Что, – спросила Люба, – составили фоторобот?

– Да. Вот, взгляните. Вам знаком этот мужчина? Может, видели его вместе с братом?

– Нет, никогда такого не видела.

– Ладно. Люба, а ведь вам нельзя сейчас быть у себя дома.

– Это еще почему? И где же мне, по-вашему, теперь обитать?

– Я вас отвезу на конспиративную квартиру. Там вас никто не найдет.

– Да кто меня будет искать? И по какому случаю?

– Люба, вы же видели, преступник не шутит. Он уже вторую квартиру перевернул вверх дном. Только ваша и осталась.

– В мою квартиру не так-то просто забраться. У меня сигнализация по последнему слову техники и дверь супернадежная.

– У меня тоже дверь нехилая. Однако это не помешало однажды нехорошим людям проникнуть в мою квартиру.

– Как это?

– А вот так! Связали мою соседку-старушку и из ее квартиры проколупали дыру в мое жилище.

– У меня смежных соседей нет. Со мной такой номер не пройдет! – уверенно сказала Люба.

– Если кому-то очень понадобится, его ничто не остановит. Не будем больше спорить, время дорого. Поехали.

– Таня, давайте сначала заедем ко мне, я возьму кое-какие вещи. Неизвестно, сколько мне придется жить на вашей конспиративной квартире. Вместе зайдем всего на минуточку.

Я согласилась.

Люба жила в новом двенадцатиэтажном доме недалеко от филармонии. В подъезде нас встретила консьержка. Она с суровым видом восседала сбоку от входной двери за стеклянной перегородкой.

– Добрый день, Клавдия Петровна, – поздоровалась Люба.

– Здравствуйте, – сухо ответила та.

На лифте мы поднялись на десятый этаж. Входная дверь в Любину квартиру действительно была добротной.

– Сейчас я должна отключить сигнализацию, – пробормотала Люба. – А может, я ее и не включала сегодня? Нет, все же включала. Надо записывать, что ли. Памяти совсем нет.

Она открыла дверь, и тут же запищало звуковое предупреждение. Люба вытащила из сумки пульт и принялась тыкать в кнопки.

– Господи, и почему они не нажимаются? – запричитала она. – Каждый раз одна и та же история. Кнопки, заразы, проскальзывают и западают. У меня всего тридцать секунд! Не получается! – в отчаянии она почти закричала.

– Давайте я попробую, – предложила я свою помощь.

Но и у меня ничего не вышло.

Буквально через пять минут мы услышали, как внизу завыла сирена и подъехала машина.

– Сейчас начнется, – обреченно сказала Люба.

– Что, уже были такие случаи?

– Да, один раз. И зачем я только купила этот дебильный пульт? – Она с ненавистью посмотрела на него.

Из лифта уже выскочили два добрых молодца с автоматами наперевес.

– К стене! – скомандовал один.

– Руки за голову! – добавил другой.

Мы повиновались.

– Я хозяйка квартиры, а это моя подруга, – подала голос Люба и сделала попытку повернуться.

– К стене, я сказал! – раздался новый окрик.

В это время из квартиры напротив вышла женщина в бигудях и со следами косметической маски на лице.

– Ой, Любочка Алексеевна, что у вас опять стряслось?

– Да вот, Вероника Степановна, снова не смогла вовремя отключить, а меня к стене, как какую-нибудь преступницу, – пожаловалась Люба.

– Мужчины, мужчины, – затараторила Любина соседка, – это и в самом деле хозяйка квартиры.

– Гражданочка, – обратился к ней один из охранников, – вы будете понятой при составлении акта о попытке незаконного проникновения в квартиру.

– Да вы что? Говорю же вам, это и есть хозяйка квартиры!

– Да? А что же вы, хозяйка, вовремя не отключили сигнал? Гоняете нас без толку?

– А вы сами попробуйте отключить, – зло ответила Люба.

– Документики попрошу.

– Вот, пожалуйста. – Люба достала из сумки паспорт.

– Придется заплатить штраф.

– Да, конечно.

– А пульт вы новый приобретите, – на прощание посоветовал охранник, – а то так и будем к вам в гости наведываться.

Охрана уехала, а мы с Любой вошли в квартиру.

– Таня, вы проходите в гостиную, я сейчас быстро соберусь. – И она скрылась в соседней комнате.

Я миновала просторный холл и оказалась в гостиной, совмещенной с кухней. Здесь мое внимание привлек камин, точнее сказать, его имитация. На каминной доске стояли статуэтки, вазочки, еще какие-то безделушки. Неподалеку от них лежал маленький фотоальбом. Я перелистала его. Здесь были в основном Николай Сосновский и Люба, но имелись и фото самого камина в разных ракурсах. Это показалось мне несколько странным. Действительно, при чем здесь камин?

Рядом с камином стоял диван, чуть поодаль низкий журнальный столик, в углу – плазменный экран. Другую стену занимала небольшая изящная горка с посудой. Вскоре из спальни вышла Люба с дорожной сумкой.

– Люба, – спросила я ее, – этот альбом у вас давно?

– Впервые его вижу.

– Как он мог появиться у вас в доме? Его мог принести Николай?

– Скорее всего, он и принес, да. Да, эти фото мне знакомы, они лежали отдельно. Зачем Николай положил их в альбом – не представляю. А зачем он, дуралей, сфотографировал камин? – Она пожала плечами и сунула альбом в сумку.

– Ладно, идемте.

Консьержке я оставила распечатку фоторобота и свою визитку и попросила позвонить, если в подъезде объявится похожий мужчина.

– Частный детектив? – спросила консьержка, глянув на визитку.

Я кивнула. Кажется, она прониклась ко мне уважением, во всяком случае, голос ее стал более доброжелательным.

Я отвезла Любу в однокомнатную квартиру, доставшуюся мне от бабушки.

– Никуда не выходите. Здесь есть все необходимое, на кухне в холодильнике – запас продуктов. Никому не открывайте. У меня свой ключ. Пока.

Не дожидаясь очередных контраргументов, я вышла из квартиры. Итак, что же получается? Убийца Сосновского упорно ищет деньги, которые присвоил Николай. Видимо, сумма была немалая. Преступник переворошил квартиру Сосновского, добрался до его тестя. Косвенно он поспособствовал смерти Трифонова, ведь обширный инфаркт на пустом месте не возникает. Вполне могло случиться так, что, увидев незнакомца, Трифонов пытался защищаться. Может быть, и пуговица из «Мосторга» отлетела в угол, когда тесть Николая Петровича схватил преступника за куртку. Словом, необходимо как можно быстрее вычислить этого типа. А как это сделать?

Я не забыла, что Виталий назвал нового знакомого Сосновского, менеджера салона «Электроника». Я взглянула на часы: пятнадцать минут седьмого, можно наведаться к этому Илье. Но сначала я заехала домой перекусить: тарелка борща была съедена еще бог знает когда, организм требовал новой порции калорий. Я подкрепилась голубцами и салатом. Теперь мой путь лежит в «Электронику».

* * *

В салоне было немноголюдно. Всего один покупатель. Он внимательно рассматривал образцы телефонов, выставленных на витрине. Неподалеку от него со скучающим видом стоял парень лет двадцати – двадцати двух. На бейджике у него было написано «Менеджер Илья». Парень отличался излишней полнотой и был какой-то заторможенный. Стало быть, это тот, кто мне нужен.

– Что-нибудь выбрали? – поинтересовался он у потенциального покупателя.

– Вот мне этот! – сказал тот. – Черный цвет, цена шесть тысяч двести девяносто.

Илья кивнул, подошел к витрине и начал доставать телефон. Потом сказал:

– Вам надо оформить еще и сим-карту!

Покупатель выразил полное недоумение:

– Я вообще-то тороплюсь. И паспорта нет с собой! И вообще, я не собираюсь ее приобретать. Меня и моя «симка» вполне устраивает.

– Тогда мы не продадим вам телефон, если вы не оформите у нас сим-карту! – меланхолично заявил Илья.

– Вы че? Издеваетесь? – взвился покупатель.

Илья спокойно парировал:

– Мы не магазин! А салон связи! И имеем полное право не продать вам телефон без приобретения сим-карты!

– Дайте телефон начальства, я щас выясню, как это так я не могу просто купить телефон! Совсем оборзели!

– 8-800-56воарлваповлв.

– Че ты там бормочешь? Громче говори!

Илья опять забубнил:

– 8-800-56оавпо…

– Я щас сам найду телефон горячей линии, и тебе, хмырь, мало не покажется!

– Илья, что тут у вас происходит?

Одна из дверей со стороны кассы открылась, и в ней показалась девушка.

– Я старший менеджер Екатерина. Чем могу помочь? – спросила она.

Покупатель объяснил ситуацию. Екатерина выслушала его и согласились продать телефон без оформления сим-карты.

– Платите шесть тысяч двести девяносто рублей.

Тот протянул ей пластиковую карту, чтобы оплатить через терминал.

– Я не могу принять у вас оплату пластиковой картой. Я же не знаю, ваша она или нет! – заявила Екатерина. – У меня служба безопасности не пропустит эту покупку! Предъявите паспорт.

– Девушка! Вы че, вообще с головой не дружите? Я ж сказал уже: нет у меня с собой паспорта! Нет! Вам сколько раз еще повторять одно и то ж, чтоб дошло?

– Прочитайте, что у вас написано на задней стороне карты, – гнула свою линию Екатерина. – Видите: «без подписи недействительна». А чтоб проверить подпись, мне нужен ваш паспорт!

– Где у вас тут банкомат? – заорал покупатель и выбежал на улицу. Через некоторое время он вернулся.

– Тока не говорите мне, что у вас сдачи нет! – С этими словами он протянул купюры.

Екатерина оформила покупку, и покупатель ушел. Потом удалилась и сама старший менеджер. Мы с Ильей остались в салоне одни. Он не торопясь засунул в рот жевательную резинку и стал методично двигать челюстями. Я подошла к нему ближе.

– Что-нибудь выбрали? – спросил Илья, не глядя на меня.

Я подошла к нему вплотную и достала из сумки фоторобот.

– Вам знаком этот человек? – спросила я, внимательно глядя на Илью.

Он сразу дернулся:

– Да… нет…

– Так «да» или «нет»?

– Не… знаю, нет… – промямлил он и сделал шаг по направлению к выходу из салона.

– Стой! – Я преградила ему путь. – Я – частный детектив Татьяна Иванова. Расследую убийство Николая Петровича Сосновского. Надеюсь, ты не будешь отрицать, что Сосновский – твой знакомый? Или тоже станешь отнекиваться?

– Нет, то есть да. Сосновского я знаю, он иногда заходил сюда. А… что вы сказали? Его убили?!

– Да! И предположительно тот, чей фоторобот ты только что видел. Так, может, вспомнишь, знаком тебе этот мужчина?

– Чесслово, этого я никогда не видел!

Илья то краснел, то бледнел и все порывался дать деру. Снова из своего кабинета вышла менеджер Екатерина, видимо, привлеченная нашим эмоциональным диалогом.

– Илья! Что там у тебя опять?

– Я… а… нет… ничего…

Я пришла ему на помощь:

– Это – мой троюродный брат, – пояснила я. – Накосячил, понимаете ли, и глаз домой не кажет. А родственники в неведении с ума сходят. Вот меня и прислали разобраться с блудным сыном.

– А-а, – протянула Екатерина и, удовлетворенная объяснением, опять скрылась за дверью.

– Итак, троюродный братец, – насмешливым тоном произнесла я, – вот моя визитка. Вспомнишь что – звони.

Илья наконец-то вырвался из угла салона, в который я его загнала, и быстрым шагом вышел из салона на улицу. Я не торопясь пошла за ним. Через окно мне было видно, как он судорожно вытащил сотовый и набрал номер. Я подошла почти вплотную к входной двери и, оставаясь незамеченной, подслушала разговор:

– Да я и говорю тебе, наехала тут на меня, фоторобот под нос сует, спрашивает, не знаю ли я его! Конечно, говорю, не видел!

Тут Илья увидел меня и дал отбой.

– Что, Илья? Кому звонил?

– Да дяде своему! – чуть ли не со слезами в голосе закричал тот.

– Значит, все-таки узнал фоторобот!

– Да ничего я не узнал! Один раз с дядей видел этого мужика!

– Давай координаты своего дяди! – велела я.

– Валентин Борисович Глазунов.

– Где работает, телефон?

– Он – директор компании «Унипластстрой». Телефон… – Он нехотя назвал цифры.

– Ладно, Илья. Надеюсь, телефон правильный. Пока.

Напоследок я решила заехать к соседке Сосновского, чтобы показать ей фоторобот. Я позвонила. Дверь открыла высокая молодая девушка в коротком сарафанчике. У нее была нежная белая кожа и вьющиеся рыжие волосы.

– Добрый вечер, – поздоровалась я. – Мне Валерию Константиновну.

– Бабуля, к тебе пришли! – крикнула девушка.

– Иду, иду, – послышалось из комнаты.

– Добрый вечер, Валерия Константиновна.

– Ой, Танечка! Проходите.

– Я только на одну минутку. Вот, взгляните. – Я достала фоторобот. – Этого мужчину вы видели в тот вечер, когда слышали шум в квартире Николая Петровича?

Она повертела в руках листок.

– Да вроде бы он, – неуверенно произнесла она. – Лица-то его мне не видно было, голову он вниз опустил, когда с лестницы спускался, а я наверху стояла.

– А я видела этого мужчину, – сказала девушка, заглядывая в листок. Она стояла позади Валерии Константиновны.

– Да что ты, Машенька, такое говоришь? Как ты могла его видеть и где?

– Да вот примерно недели две-три назад и видела.

– Ты, Машенька, что-то путаешь.

– Ничего я, бабуля, не путаю. Он выходил из лифта вместе с дядей Колей, а я спускалась вниз. Точно, это он. У него такие же глаза навыкате.

– Они о чем-нибудь говорили между собой? – спросила я.

– М-м… Не помню, я торопилась и быстро спускалась. Кажется, дядя Коля сказал «Лера».

– Лера? – переспросила я. – Может быть, «Лейка»? – уточнила я, имея в виду старшую сестру Сосновского.

– Нет, Лера. Точно.

– Ладно, спасибо. И спокойной ночи.

– Всего доброго, – ответили они почти одновременно.

Дома я приняла душ, поужинала и почти сразу же уснула.

Глава 6

Утром меня разбудил телефонный звонок. Не открывая глаз, я нащупала трубку и поднесла ее к уху.

– Алло? – хриплым спросонья голосом спросила я.

– Татьянсанна, здрасти, – бодро приветствовал меня Недорослев. – Значит, так. Коллеги из отдела по экономическим преступлениям установили по фотороботу личность преступника. Это некий Фомин Валерий Алексеевич, сорока лет, уроженец Нижнего Новгорода. Мошенник высшей пробы. В его «послужном списке» – сотни дел и делишек. Варианты мошенничества разрабатывал ну просто виртуозно. Тут и сбор денег на приобретение дачных участков, и получение кредитов, и договоры займа, и микрофинансовые организации, основанные им в разное время по подложным документам. Фомин предпочитал «работать» в крупных городах, периодически меняя местожительство. Сейчас вот облюбовал Тарасов. Что интересно: деньги с вкладчиков он собирал регулярно и в весьма солидных размерах, но за все время существования основанных им организаций не было проведено ни одной финансовой операции. Просто в конце срока договоров и деньги, и сам Фомин исчезали в неизвестном направлении. Если собрать вместе всех пострадавших от его финансовых афер, получится более чем внушительная толпа… Алле, Татьянсанна, вы меня слушаете?

– Да, да, говорите. – Я с некоторым усилием вникала в суть его сообщения.

Бросив взгляд на свое отражение в зеркале, я вспомнила анекдот: «Утром я вся такая… Просто иностранка: глаза – китайские, прическа – африканская, тормознутость – эстонская». Вот последнее определение подходило сейчас ко мне как нельзя лучше.

– Спасибо за информацию… Венедикт Аристархович. – Я специально сделала паузу, перед тем как назвать его имя-отчество, чтобы не перепутать их.

– Я могу переслать вам файлы его дел.

– О, буду вам очень благодарна.

– Какой у вас e-mail?

Я продиктовала. Потом пошла в ванную, чтобы принять контрастный душ. Я с наслаждением подставила тело под упругую струю сначала холодной, потом горячей воды. Водные процедуры я завершила тем, что активно растерлась махровым полотенцем. После душа я отправилась на кухню, позавтракала и стала решать, чем мне заняться в первую очередь. Значит, личность преступника установлена, хотя все еще следовало проверить. Маша, внучка соседки Сосновского, говорила вчера, что Николай Петрович произнес слово «Лера». Скорее всего, Маша просто не расслышала начало: Валера. Итак, куда я сейчас направлюсь? К дядюшке Ильи – директору «Унипластстрой»? Подумав, я решила сначала нанести визит в налоговую инспекцию, чтобы удостовериться, действительно ли Сосновский организовал (при непосредственном участии Фомина, конечно) фирму. Если да, то в налоговой инспекции должен быть регистрационный документ.

В это время пришел файл от Недорослева. Я просмотрела его, задерживаясь на отдельных фрагментах. В частности, мое внимание привлек такой эпизод. «Несколько лет назад было возбуждено уголовное дело по факту совершения группой лиц по предварительному сговору хищения путем мошенничества денежных средств на сумму более 500 миллионов рублей, то есть в особо крупном размере. Эти деньги принадлежали Тарасовскому филиалу «Волжская теплосеть». Установлено, что преступная группа лиц решила создать Общество с ограниченной ответственностью «Расчетно-кассовый центр», основным видом деятельности которого будет являться осуществление расчетов между населением и поставщиками жилищно-коммунальных услуг. Поступившие на расчетные счета ООО «Расчетно-кассовый центр» денежные средства, оплаченные населением за коммунальные услуги, поставщикам в полном объеме не перечислило, а осуществило перечисление денег на расчетные счета сторонних организаций. Впоследствии они были обналичены, распределены и израсходованы».

Еще в анализе деятельности Фомина была выявлена одна особенность: для каждой новой аферы, которую он затевал, преступник набирал новых людей. То есть те, которые уже раз участвовали в играх Фомина, по второму разу им не привлекались. За исключением одного-единственного случая с тарасовским чиновником, Фомин всегда действовал один, то есть был единоличным организатором: регистрировал фирмы через подставных лиц, а далее снимал со счетов всю выручку. Так было не раз и не два. А вот в случае с Сосновским произошла осечка. Скорее всего, Николай Петрович опередил Фомина и обналичил деньги сам.

И напоследок я обнаружила адрес матери Фомина. Проживала она в Нижнем Новгороде на улице Челюскинцев.

Я набрала Недорослева.

– Ар… Венедикт Аристархович, это Татьяна. Спасибо за присланное вами досье на Фомина. Интересная личность. Как бы мне получить его фотографию? Все-таки фоторобот – это не совсем удобно.

– Нет ничего проще, Татьянсанна, заезжайте и забирайте фото.

Я так и сделала.

Теперь следовало прокатиться в налоговую инспекцию Ворошиловского района. Она располагалась на Трудовой улице. Я припарковалась, прошла через двор и, поднявшись по ступенькам, оказалась в вестибюле. Уже оттуда была видна длинная очередь в окно, где выдавали пропуска. Получив свой, я прошла через турникет, вызвала лифт, который доставил меня на пятый этаж. Около нужного мне кабинета очередь была сравнительно небольшая. Стульев или хотя бы скамеек не имелось. Зато письменный стол наличествовал. Склонившись над ним, седовласый мужчина в очках что-то писал.

– Вот, – обратился он ко мне, – пишу заявление: «Обеспечьте на приеме количество инспекторов, достаточное для того, чтобы не создавалась очередь». Сейчас секретарю отдам.

– Так ведь и так очереди почти нет, – заметила я.

– А я все равно пишу. Для профилактики. Мне завтра сюда идти. И вам советую: действенно и нервы портить не надо.

Я поблагодарила за совет.

– А я уже который раз посещаю это милое учреждение, – подала голос женщина средних лет. – Вот позавчера распечатала бланк декларации, вчера пришла сюда. Захожу в кабинет, отстояв дикую очередь. В кабинете сидит инспектрисса – молодая девчонка. Она мне и говорит: «Документы ваши я не приму». Я спрашиваю ее: «Это почему же? Я что, не по адресу обратилась?» Она отвечает в том смысле, что вся документация теперь передается только через какие-то там – название не запомнила, в общем, сети. Я тогда ей говорю: «Давайте, пишите мне письменный отказ».

– Как же, напишет она, – сказал мужчина, составляющий заявление. – Они этих письменных заявлений как огня боятся.

– Вот-вот, – согласилась женщина. – Покусала она свои накрашенные губки и направила к начальству. Я стучусь в его кабинет, мне в ответ – тишина.

– Прямо как у Высоцкого, – заметил мужчина.

– Точно, – согласилась женщина. – Я тогда открываю дверь и вижу – сидит откормленная тетка и ресницы себе мазюкает. Я спрашиваю у нее: «На каком основании у меня не принимают декларацию?» Она тушь отложила, посмотрела на меня и начала нести какой-то бред: «Поймите, ведь мы стараемся, чтобы вам было удобно, все только для вас, так вам будет гораздо быстрее». И дальше что-то там бормочет в том же духе. Тогда я говорю ей: «Вот здесь, у окна приема, своей очереди дожидаются три человека, это если не считать меня. Вот. А меня отправляют в соседний зал, где этот самый сетевой вид передачи. А там очередь – человек четыреста! Разница есть? И все это делается исключительно для моего удобства?!»

– А она что же?

– А она сидит и молчит. Я тут начала ей цитировать текст из закона, что «Налоговая декларация (расчет) может быть представлена налогоплательщиком (плательщиком сбора, налоговым агентом) в налоговый орган лично или через представителя, направлена в виде почтового отправления с описью вложения или передана по телекоммуникационным каналам связи».

– Надо же! Наизусть выучила!

– А как же иначе? С ними только так и надо. Говорю ей, что закон дает мне право выбирать. А вы вот принуждаете делать так, как удобно вам. И снова молчание. Тогда я говорю, что напишу письменное заявление на ее имя.

– И написали? – Это уже, заинтересовавшись посторонними разговорами, я спросила.

– А то! Но у меня и его не приняли. Тогда я дописала в своем первом заявлении, что у меня отказываются принимать претензии, и отправила всю эту пачку почтой. А вечером мне позвонили на домашний телефон из налоговой и пригрозили, что замучают проверками.

– Вот гады! – с чувством произнес мужчина. – Ведь существует же Приказ Федеральной налоговой службы, где все четко и ясно прописано, что могут делать налоговые органы. А им хоть бы хны. Знают, что все их боятся, и делают все, что хотят.

– Не скажите. Делать, что им заблагорассудится, они могут в том случае, если молча терпеть их беспредел. А я терпеть не стала. Вот сразу так взяла и написала в ФНС России. Все-все описала как есть. И вопрос задала по поводу правомерности их действий. И вот на мою электронку с их сайта пришло сообщение, что Федеральная налоговая служба благодарит за обращение, за таким-то номером оно зарегистрировано, что ответ на мое обращение отправят в письменном виде по почте, по адресу, который я указала. Ладно, буду теперь ждать, законы я хорошо знаю. Да и практика у меня тоже приличная.

– А я всегда отправляю им документы по почте заказным письмом с уведомлением, – гордо произнес мужчина.

В это время дверь кабинета открылась.

– Дурдом! – это воскликнула ярко накрашенная блондинка в пестром платье, выйдя из кабинета. – Вот чтобы получить простое разрешение на замену памяти в кассовом аппарате, я столько времени потеряла! Нет, вы только послушайте, какой дебилизм! Я захожу в главный вход. Заворачиваю направо и вижу окно, на котором написано «Справочное». Объясняю милой девушке, что мне нужно получить разрешение, чтобы в кассовом аппарате заменить память. А она мне в ответ – вопрос: а к какой инспекции приписана моя организация? Я называю номер. Тогда она говорит: «Поднимитесь на этаж выше». Ладно, поднялась. Это оказался большой зал, в нем – куча окошек. Решила подойти к ближайшему окну. Там сидит женщина и оживленно так разговаривает с другой. Я сначала поздоровалась, потом объяснила суть своего обращения. Они перестали разговаривать, посмотрели на меня, переглянулись и как ни в чем не бывало продолжали свой разговор. Я, как идиотка, стою, жду. Минуты три, наверное, стояла. Потом сообразила, что так можно стоять и до скончания века. Подошла к соседнему окну. Там сидит дама с задумчивым выражением на лице…

Я вполуха слушала блондинку – чувствовалось, что ей необходимо было высказать наболевшее, – и думала: «Ведь в деле с „Рассчетно-кассовым центром“ был задействован один из высокопоставленных тарасовских чиновников. Собственно, это он обеспечил заключение договоров между ООО „Расчетно-кассовый центр“ и управляющими компаниями ООО „Стройсервис“ и ООО „Материк“ на оказание услуг по расчетному и платежному обслуживанию. В отношении него было возбуждено уголовное дело. А Фомин Валерий Алексеевич проходил как один из подельников. Получил он всего-то ничего: два года заключения в колонии общего режима и был освобожден досрочно. Вот, а теперь снова развернулся…»

– …в двух словах объясняю специалисту свою проблему, – продолжала свой рассказ блондинка. – Эта женщина, как и та, у которой я была перед этим, смотрит на меня, потом минуту-другую молчит и посылает меня в соседнее окно: «Там у них находится справочная, и ответят на ваш вопрос». Иду к очередному окну. Здороваюсь со специалистом, она от меня отворачивается и начинает с кем-то говорить по телефону. Наконец, вдоволь наговорившись, она разворачивается ко мне передом, и я, ни слова не говоря, подаю ей свои документы. «И чего вы мне суете?» – спрашивает. Я, как попугаю, снова объясняю, по какому я здесь поводу. Она отфутболивает меня этажом выше и называет номер кабинета. Иду туда, вернее, вот сюда. Снова, уже в который раз, стучу в дверь, захожу, здороваюсь. В комнате сидят две дамы, вопросительно смотрят на меня. Одна из них подзывает меня, перелистывает документы, ставит на них какую-то закорючку и направляет к своей соседке. Вот эта дама наконец-то ставит подпись. Ура! Дело сделано. Я свободна. Я получила то, что хотела, хотя меня в упор не замечали. Это что-то с чем-то!

Блондинка немного успокоилась, выдав столь продолжительный монолог.

– А самое обидное, что за это они получают зарплату из наших налогов, – прокомментировал рассказ многострадальной бизнес-леди мужчина.

– Я вот чего не понимаю, – блондинка, похоже, все никак не могла остыть, – у них же там везде кондиционеры, и мозги вроде плавиться не должны… – Она пожала плечами.

– Было бы чему плавиться. – Это подала реплику женщина, которая писала заявление для профилактики.

Подошла моя очередь. Но со мной прошло все гладко. Инспектор не смотрела на меня отсутствующими глазами. И не гоняла из кабинета в кабинет. Возможно, не в последнюю очередь по причине того, что я сразу же предъявила мои прокурорские корочки. И хотя они уже были безнадежно просроченные, инспектор, видимо, не обратила на это обстоятельство никакого внимания. Я получила сведения о том, что четыре месяца назад Сосновский зарегистрировал фирму по производству и реализации сувенирной продукции «Русский сувенир».

Выяснив все, что мне было нужно, я покинула налоговую инспекцию. Офис «Русского сувенира» находился в здании «Деловой центр» по улице Соборной. Туда я и направилась. Непосредственно в нужный мне офис можно было попасть через турникет. А для этого необходимо было предъявить документы охраннику, сидящему в стеклянной будке. Что я и сделала.

– Мне в офис № 278, – сказала я.

– Он закрыт, – последовал лаконичный ответ.

Тогда я достала свою лицензию.

– Я расследую убийство руководителя этой фирмы.

Охранник никак не отреагировал на мое сообщение о том, что глава фирмы убит. Наверное, у них это в порядке вещей. Он повертел лицензию в руках. Потом нажал какую-то кнопку. Примерно через минуту к нему подошла молодая розовощекая женщина в такой же униформе, как и у него.

– Чего? – поинтересовалась она.

– Подмени меня, Зинаида. Тут вот частный детектив интересуется офисом «Руссувенира».

Женщина недоверчиво оглядела меня и вроде бы что-то хотела сказать, но потом передумала и молча села на освободившийся стул.

– Идемте, – сказал охранник, обращаясь ко мне.

Мы поднялись на четвертый этаж. Офис «Русского сувенира» представлял собой средних размеров комнату. Вдоль одной стены стоял ряд стульев. Напротив – небольшой шкаф, рядом с ним – письменный стол. На столе находились стеклянные баночки от самых маленьких, напоминающих стопки, до больших. Насколько я поняла, баночки заполнены были прозрачной гелевой массой, в которой плавали разные фигурки: птички, рыбки, цветочки, звездочки и тому подобное. «Значит, это и есть сувенирная продукция». Я открыла дверцы шкафа: то же самое – те же стаканчики, баночки, скляночки.

Да… Информации негусто.

– Скажите, а чем конкретно занималась фирма? – спросила я у охранника.

– Конкретно вот этим, – он кивнул на баночки.

– А как был практически организован весь процесс? – продолжала допытываться я.

– Они давали объявление в газету, приходили люди, женщины в основном. Каждый день в двенадцать часов проводилась ознакомительная лекция вот в этой комнате. Объясняли, в чем заключается работа.

– Кто проводил ознакомительное занятие? Мужчина, женщина?

– Мужчина.

– Как он выглядел?

– Лет около пятидесяти, плюс-минус. Среднего роста, темноволосый. Никаких особых примет не имел.

– Понятно.

Я вместе с охранником спустилась в вестибюль. Там на стульях сидели три женщины. Еще две стояли около них. Увидев охранника, они подошли к нему.

– Нам нужен Сосновский Николай Петрович, – сказала одна из них.

– Нет его, – ответил охранник.

– А когда будет?

– Мне не докладывали.

– Вот! Деньги собрал, а сам в бега пустился! – возмущенно воскликнула другая женщина.

Я подошла к ней.

– Я – следователь прокуратуры, расследую дело о мошенничестве «Русского сувенира». Что вам известно по этому поводу?

Они, перебивая друг друга, затараторили:

– Обещал златые горы… работа на дому… очень удобно… денежно. И вот…

Из их восклицаний мне удалось прояснить ситуацию. Фирма «Руссувенир» обеспечивала желающих надомной работой и сбытом произведенных сувениров. Но за обучение необходимо было заплатить ни много ни мало десять тысяч рублей. Правда, было дано обещание, что эти деньги вернут вместе с оплатой первой же партии изготовленных сувениров. Но… Так и хотелось сказать женщинам: «Милые мои! Да ведь вас же никто не принуждал отдавать свои кровные вот так за здорово живешь! Уже и средства массовой информации пишут, что если при приеме на работу требуют оплатить обучение, значит, стоит задуматься».

Я прикинула: если в группе, которая приходила на предварительную встречу, было человек десять-двенадцать и если хотя бы половина из них соглашалась на эту работу… Объявление работало почти четыре месяца. Получались приличные деньги. И если бы Сосновский был жив, ему бы впаяли за мошенничество срок. С Фомина взятки гладки: он ведь не засветился. Его как бы и нет во всей этой истории. Неужели Николай Петрович не представлял себе, чем все это может кончиться? Ведь не собирался же он и в самом деле податься в бега? А может быть, Сосновский не так и прост? Вдруг он затеял свою игру?

Теперь мне надо было заявиться в «Унипластстрой». Сначала я хотела нагрянуть туда без предварительного звонка, но потом решила все-таки позвонить: вдруг директор отсутствует, чего мне зря время терять. Я набрала номер, который дал мне вчера Илья.

Мне ответил женский мелодичный голос.

– Приемная «Унипластстрой», секретарь Виолетта… Пока еще, – зачем-то добавила она. – Слушаю вас.

– Добрый день, – поздоровалась я. – Частный детектив Татьяна Иванова. Мне нужен Валентин Борисович. Он у себя?

– Конечно, соединить вас? – с готовностью предложила секретарша.

– Я бы предпочла личную встречу.

– Тогда приезжайте. Валентин Борисович вас непременно примет.

Я удивилась. С чего это она так уверена, что директор примет меня? Ведь он еще и не знает, что Таня Иванова собирается осчастливить его своим визитом. Интересно, это что же, секретарша решает за руководителя, кого он будет принимать? Вообще, вся эта ситуация выглядела как-то не по правилам, что ли. Обычно секретарша всеми силами оберегает своего шефа от непрошеных визитеров, а эта… Ладно, на месте разберемся, что к чему. Я вошла в вестибюль здания по улице Магнитной, где располагался офис «Унипластстрой». Поднявшись по ступенькам, я оказалась рядом с охранником и спросила его, как попасть в нужный мне офис.

– Вам на второй этаж, – ответил он. – Можно на лифте, – кивнул он направо.

В просторной приемной похожая на куклу Барби секретарша лет девятнадцати. Большие глаза, миниатюрный носик, осиная талия, длинные ноги, белокурые локоны… «Барби» что-то укладывала в картонную коробку, стоявшую на столе.

– Здравствуйте, – сказала я. – Я вам звонила по поводу своего визита.

– Ах да. Вам нужен Валентин Борисыч. Так?

– Совершенно верно. И вы заверили, что он непременно меня примет.

– Проходите, проходите. – Она на секунду оторвалась от своего занятия и приветливо распахнула дверь в кабинет. – Валентин Борисыч свободны.

– Виолетта! Ты что это себе позволяешь? – пророкотал бас, и в дверях кабинета показался крупный мужчина с редкими рыжеватыми волосами. – Кто тебе сказал, что я свободен?

– Да никто! – передернула плечами Виолетта и снова подошла к столу.

– Вы ко мне? – спросил Глазунов.

Я кивнула.

– Обождите, – отрезал он и повернулся ко мне спиной, намереваясь пройти в кабинет.

– Извините, но мне некогда ждать. – И я с решительным видом шагнула в кабинет.

Он, не ожидая от меня такой прыти, на секунду опешил и пропустил меня вперед. Кабинет был обставлен стандартным набором офисной мебели. Глазунов еще какое-то время постоял у входа в свой кабинет. Поняв, наконец, что я к нему всерьез и надолго, директор «Унипластстрой» со вздохом закрыл дверь и подошел ко мне. Я же в это время удобно расположилась в одном из кресел.

– Кто вы такая и почему так бесцеремонно врываетесь в мой кабинет? – спросил он и сел за свой стол.

– Я – Татьяна Иванова, частный детектив. А ворвалась я так бесцеремонно потому, что дело не терпит отлагательств. Какие уж тут китайские церемонии! Вам знаком этот мужчина? – Я встала, вынула фотографию Фомина, которую получила от Недорослева, и сунула ее Глазунову под нос. Директор отрицательно помотал головой, едва взглянув на фотографию. По его реакции мне стало ясно, что он знает Фомина.

– Вы посмотрите внимательнее, Валентин Борисович. Что ж вы так мельком-то?

– Мне незачем досконально изучать фотографию. Этого человека я не знаю.

– Да? А вот ваш племянник Илья утверждает, что вы с ним видели этого, как он выразился, мужика.

– Мало ли что наболтал вам мой племянник! Может, и видели. И что с того? Мало ли я кого-то где-то видел! Это еще не повод, чтобы вы вот так… нахрапом вели себя… А что он совершил-то, этот, с фото?

– Он убил человека. Его разыскивает полиция. Так когда вы видели его последний раз?

– Послушайте, Татьяна! Я же сказал, что он мне незнаком!

– Вы хорошо подумали, Валентин Борисович? – спросила я, усаживаясь на кожаный диван, стоявший рядом с рабочим столом директора. – Прежде чем мне ответить?

– А чего тут думать?

– Подумать, что вам выгоднее. Сказать правду или солгать? Знаете, как говорится в поговорке: «Лучше горькая правда, чем сладкая ложь».

Я замолчала, ожидая, как он прореагирует.

– Что вы тут загадки мне загадываете? Сказки какие-то рассказываете!

– Какие же это сказки и загадки?

– Тогда что? Шутки-прибаутки, намеки? – раздраженно спросил Глазунов.

– Да вы, Валентин Борисович, просто знаток русского народного творчества: перечислили почти все жанры!

– Хватит мне тут зубы заговаривать! Что вам надо от меня, в конце концов?

– Чтобы вы предельно откровенно ответили на мой вопрос. Вот и все. Ведь вы узнали этого мужчину, чья фотография перед вами. – Я снова ткнула фото чуть ли не в нос Глазову. Он инстинктивно отодвинулся. – Узнали, но стали отрицать, что видели его. Стало быть, знаете.

– Видеть и знать – это две большие разницы, – возразил он.

– Хорошо, давайте будем все делать последовательно. Я согласна. Так значит, этого мужчину вы видели. Теперь следующий вопрос: при каких обстоятельствах? Где встретились? Кто вас познакомил?

– Да что заладили одно и то же?!

– Так какие у вас с ним были общие дела? Или не были, а до сих пор имеют место быть?

– Да хватит вам! – Он рубанул рукой по столу. – Комедиантка какая-то!

– А вот это вы совершенно напрасно, Валентин Борисович, – тут уже я взъярилась не на шутку. – Это еще большой вопрос, кто перед кем ломает комедию. Ладно. Не хотите по-хорошему, будет по-плохому.

– Она меня еще и запугивает!

– Все ужасы вы сполна прочувствуете в участке.

И все же Глазунов был тверд, как скала. На прощание я сказала:

– Сдается мне, что мы еще с вами встретимся, господин Глазунов. Вы пока поразмышляйте. Может, придете к правильным выводам. Напоследок позвольте дать вам совет: все же лучше будет, если вы согласитесь сотрудничать со следственными органами. Противостояние ни к чему хорошему не приведет.

С этими словами я вышла из кабинета. В приемной стояла Виолетта с коробкой под мышкой.

– Прощайте, Валентин Борисыч! – крикнула она директору.

– Как это «прощайте»? Рабочий день еще не закончился! Хочешь без выходного пособия остаться за прогул?

– Знаете, где я видела ваше пособие? Себе лучше подсобите! – и чуть тише добавила: – Валентин-нафталин!

Спускались по лестнице мы вместе. Я спросила Виолетту:

– Он вас что, уволил?

– Прям! Я сама уволилась! Нашла себе другого папика. А то с этим скупердяем запарилась совсем! Жмот жмотом! Пашу как проклятая весь день! И что получаю взамен? А нет ничего! А вот с новым мы уже завтра едем на Канары! Или на Карибы? А, какая разница! Лишь свалить отсюда подальше! И побыстрее! А это у тебя кто? На фотке?

Я так и продолжала держать фотографию Фомина в руке, когда вышла из кабинета.

– Так я его знаю! – воскликнула Виолетта. – Он к Валентину приходил, и не один раз.

– Когда он приходил?

– Ой, точно не могу сказать. Работаю я тут… работала, – поправилась она, – еще и года нет… Значит, несколько месяцев назад, может, пять или шесть, он и приходил.

– У них были какие-то общие дела?

– Что-то было. Валька сдавал ему в аренду производственные помещения.

Я вспомнила досье Фомина. Там упоминался этот эпизод.

– Виолетта, а ты в курсе того, получал ли Глазунов от Фомина плату за аренду?

– Ой, ну а как же! И между прочим, из рук в руки! Кругленькая сумма! Он еще своей мымре шубу тогда прикупил! А мне – шиш!

Я поняла, что «мымра» – это благоверная Глазунова. Так за разговорами мы спустились на первый этаж.

– Удачи тебе, Виолетта. – Под конец общения с ней я тоже перешла на «ты».

– И тебе того же.

Виолетта пошла дальше. Я дождалась, пока она вышла за ворота, и решила еще раз наведаться к Глазунову. Охранник удивленно посмотрел на меня, а я улыбнулась ему, как старому знакомому.

– Договора забыла, – объяснила я свое возвращение.

– Бывает, – он пожал плечами.

В приемной директора «Унипластстрой» уже находилась новая секретарша. В отличие от юной Виолетты, это была женщина в возрасте. Я уверенно пересекла приемную и уже собралась открыть дверь в кабинет. Но не тут-то было! Новая секретарша подскочила ко мне с быстротой, никак не свойственной ее возрасту.

– Вы куда? Валентин Борисович занят! Вы на прием? Тогда вам нужно записаться. Запись на прием по четвергам, а прием – по пятницам с 12 до 15 часов…

– Я только что была на приеме у Валентина Борисовича, – с очаровательной улыбкой сообщила я. – Я забыла у него в кабинете договор.

– Все равно! Я должна доложить Валентину Борисовичу – не сдавалась она.

Вот теперь все идет как по писаному. Да, так и должно быть. Секретарша-Цербер защищает своего руководителя-хозяина от непрошеных посетителей, не щадя живота своего. Я все-таки прорвалась в кабинет директора, а она из приемной успела выкрикнуть:

– Валентин Борисович! Она чего-то там у вас забыла…

Я в это время уже плотно закрыла за собой дверь.

– Это опять вы?!

– Я, Валентин Борисович, я. Я ведь почему вернулась. Дам, думаю, человеку еще один шанс. Вот вы только что утверждали, клялись и божились, что не знаете этого человека на фотографии. Кстати, его фамилия Фомин. А звать Валерий Алексеевич. Так вот. – Я достала из сумки распечатанное досье Фомина, села на диван и начала читать: – «…предприятие „Полимер-Т“ подписало договор об аренде с „Унипластстрой“ на свободные производственные помещения и склады для готовой продукции». С вами был подписан договор об аренде, Валентин Борисович. Стало быть, вы получали от Фомина деньги за аренду.

– Ничего я с него не получал!

– Вот как? Значит, ваше сотрудничество с «Полимером» с вашей стороны было основано на альтруизме? Или, может быть, назвать это благотворительностью?

– Называйте как хотите! Послушайте, я все это уже говорил следователям и могу вам повторить: когда… ну, да, Фомин набрал определенное количество кредитов в разных банках для закупки оборудования и сырья, он просто-напросто в один прекрасный день исчез. И я не получил от него ни копейки! Счет «Полимера», естественно, арестовали. Но он был пуст.

– А что за продукцию-то собирался выпускать Фомин?

– А черт его знает! Какая, в конце концов, разница? Я в этой истории – пострадавшая сторона. А вы начали на меня наезжать!

– Так вы сами виноваты! Зачем отрицали свою связь с Фоминым?

– Да поймите же вы наконец! Никакой связи у меня с ним не было! Он просто арендатор, который нарушил договор. Вот и все.

«Все, да не все, – подумала я. – Что-то вы уж слишком рьяно открещиваетесь от своей причастности к Фомину. Уж точно вы, Валентин Борисович, своего не упустите. Не заплатил Фомин по договору, так передал наличными, это и Виолетта подтвердила, а то и в долю взял. Ладно, мне сейчас надо найти Фомина».

– Значит, Валентин Борисович, где сейчас находится Фомин, вы не знаете.

– Не знаю и знать не хочу!

– Как же так? А деньги за аренду?

– Да не нужны мне уже никакие деньги! Сплошная нервотрепка! Никому нельзя верить. Одни проходимцы вокруг!

«И ты первый из них!»

– Ладно, Валентин Борисович. Все же я советую вам сотрудничать со следственными органами. Так оно лучше будет. А если вспомните что по поводу Фомина или вдруг увидите его случайно, позвоните вот по этому телефону. – Я положила на стол свою визитку и незаметно установила под столом «жучок».

Я покинула кабинет Глазунова и, не обращая внимания на убийственные взгляды новой секретарши, которыми она меня провожала, вышла из приемной. На улице я закурила. Если я рассчитывала, что Валентин Борисович с места в карьер бросится вызванивать Фомина, то глубоко ошиблась. Никакого намека на интересующий меня разговор не было. Так, какие-то сугубо специфические разговоры с подчиненными согласно профилю компании.

Что же делать дальше? Где искать Фомина? Может быть, он уже и не в Тарасове? А где тогда? Возможно… у матери в Нижнем Новгороде! Значит, мне надо туда ехать. Решено. Только вот сначала заеду к Любе на свою конспиративную квартиру, проведаю ее и заодно отвезу провизию. Я заехала в супермаркет, накупила всякой еды и, еле дотащив тяжелые пакеты, остановилась перед дверью своей второй квартиры. Люба встретила меня с унылым видом.

– Таня, долго мне еще тут сидеть?

– Думаю, что не очень. Скоро все закончится.

– Скорей бы уж!

– Люба, я сейчас уезжаю в другой город. Это связано с расследованием убийства вашего брата. Еще раз напоминаю: никому не открывайте и никуда не выходите.

Теперь мой путь лежал на железнодорожный вокзал. В Нижний Новгород я решила отправиться на скоростном поезде «Сокол». По пути я заехала в кафе, где плотно пообедала. Все же дорога займет не менее трех часов, а я проголодалась.

В кассе я взяла билет и, так как до отхода поезда оставалось еще некоторое время, от нечего делать я принялась наблюдать за находящимися на платформе. Скоро мне это занятие надоело. По перрону постоянно мотались люди всех возрастов, начиная от орущих младенцев в колясках и кончая старичками в очень почтенном возрасте. Еще там были слоняющиеся без дела лица южной национальности, очень деловые личности, не выпускающие телефон из рук, женщины с измученными лицами и отягощенные непомерно тяжелым и объемным багажом, асоциальные элементы, одного из которых в приступе белой горячки увезли куда-то на багажной тележке. Большинство из всей этой публики (за исключением детей и пенсионеров, конечно) литрами поглощало пиво, пепси, фанту, непрерывно курило, плевалось и материлось.

Наконец объявили посадку. Внешний вид «Сокола» мне понравился: обтекаемый нос, как у торпеды, наполовину прозрачные стены вагонов. Посмотрим, как там внутри. Внутри тоже было очень даже ничего – современный дизайн, комфортабельные кресла, телевизоры с наушниками, устройства для подзарядки телефонов и ноутбуков.

Поезд тронулся, и мои ближайшие соседи разложили на столике отварную курицу, картошечку в мундире, соль, магазинную ветчинку, пластиковые стаканчики, домашние соленья, варенья, компотик в пластиковых бутылках «Бон-Аква» и «Святой источник». Выложив все припасы, которых с лихвой бы хватило на неделю пути, они принялись чистить куриные яйца. В общем, «Сокол»» в этом плане ничем не отличается от плацкартного вагона в обычном пассажирском поезде.

Громкие вагонные разговоры и споры начали донимать меня уже на втором часу поездки, а предстояло вытерпеть их еще как минимум час. Я слушала про Германию и Израиль, о том, как поехать туда на постоянное место жительства, а также про то, куда все-таки лучше отправиться. Потом разговор зашел про садовые участки, что и когда высаживать, как рыхлить, полоть, удобрять. Дальше, естественно, как это все выращенное солить и мариновать. Была также затронута такая животрепещущая тема, как больной кишечник и геморроидальные узлы. Собеседники во всех деталях обсудили педаль в «Тойоте Королла», а также нетривиальный случай в трамвае. Там кто-то неудачно пошутил и наклеил кому-то на спину наклейку. Причем все это я услышала не от моих ближайших соседей (они как раз сидели молча, поскольку были заняты поглощением пищи), а от пассажиров, которые сидели в шести рядах впереди.

Чтобы отвлечься, я принялась смотреть в окно. Скорость «Сокола» была очень приличная: почти двести километров в час. Все это было необычно: проносящийся мимо пейзаж не давал возможности рассмотреть что-либо в деталях. При такой скорости нет уже никакого смысла смотреть в окно. Люди, дома, названия станций – все это сливается в общую серую вихревую массу.

Но меня ждало еще одно незабываемое зрелище, уже не связанное со скоростью. Около меня было одно свободное место. И вот его-то и облюбовала какая-то тетка неопределенного возраста. То есть ей можно было дать и тридцать, и все пятьдесят. Откуда она появилась почти в середине пути и где была раньше, для меня осталось загадкой. Для начала она завалила пакетами со снедью весь стол. Потом заварила «Доширак», почистила картошку «в мундире», нарезала ее в коробочку с лапшой, выдавила туда же майонез. Бр-р! Гадость! Она начала так чавкать, что на какое-то время заглушила стук колес. На поверхности стола вскоре стали появляться брызги майонеза и завитки «Доширака». Но это еще было далеко не все. В тот день мне открылся новый способ употребления в пищу свежих помидоров. Резать их на кусочки? Отстой! Совсем не обязательно. Можно, не разрезая помидор, просто высасывать его содержимое. А после того, как все содержимое было высосано, обжеванную помидорную шкурку тетка положила прямо на стол. «Изюминкой» этого пиршества явилось омовение рук. Расправившись с едой, тетка растопырила пальчики на обеих руках и начала их быстро-быстро облизывать. При этом каждый палец погружался ею в рот полностью, до самого основания. Мой слух стали услаждать звуки типа: чпок-чпок-чпок… Таким образом она «вымыла» все десять… Но на этом незабываемое действо не закончилось. Вот сколько есть способов вытаскивания чайного пакетика из чашки? Или стакана? Я до сих пор знала всего два: необходимо вытащить пакетик и дать ему стечь. Можно также закрутить его вокруг чайной ложки, а потом придавить ярлычком. Теперь, наблюдая за этим «чудом в перьях», которое уселось рядом со мной, я узнала новый способ. Это просто ноу-хау! Она вытащила пакетик из стакана, сунула его в рот, тщательно там, во рту, пожевала его и затем выложила прямо на стол. На всеобщее обозрение.

Под конец пути я решила посмотреть кино, предварительно воткнув наушники в специальное отделение в подлокотнике кресла. Но фильм был настолько нудный, что я переключила на радио и немного послушала музыку.

Я приехала на «Соколе» на Московский вокзал Нижнего Новгорода. Выйдя в город, я спросила у встречной девушки с приветливым лицом, как попасть на улицу Челюскинцев, на которой проживала мать Фомина – Елизавета Максимовна. Девушка подробно объяснила. Оказалось, что эта улица находится совсем недалеко от вокзала.

Дом, где жила Фомина, представлял собой одноэтажную ветхую постройку в глубине двора. Я вошла внутрь и попала в длинный полутемный коридор. Почти сразу же у входа находилась общая кухня, по другую сторону коридора – ряд дверей, которые, вероятно, вели в комнаты. Кухня тускло освещалась одной-единственной лампочкой. Я заметила молодую женщину, которая стояла у плиты и помешивала ложкой в кастрюле.

– Скажите, – обратилась я к ней, – как мне найти Елизавету Максимовну Фомину?

– Вот ее дверь, – она кивнула, – прямо.

Я постучала. Никто не ответил.

– Да вы входите, у нее не заперто, она болеет, поэтому дверь на замок не закрывает.

Я открыла дверь и вошла в комнату. У стены стоял разложенный диван советского производства, на котором лежала женщина лет семидесяти. Я взглянула на ее одутловатое лицо и заметно выпученные глаза и сразу поняла, на кого из родителей похож Фомин.

– Здравствуйте, Елизавета Максимовна, – поздоровалась я.

Она ничего не ответила. Я подошла к ней поближе.

– Елизавета Максимовна, я из Центра социального обслуживания. Меня зовут Татьяна. Мы выясняем, какие услуги вы хотели бы получать от нашего Центра. Мы можем предоставить помощь по уборке квартиры, покупку лекарств и продуктов, оплату коммунальных услуг.

– Да чего уж там, – слабым голосом отозвалась она. – Вы проходите, садитесь.

Я придвинула к дивану стул с разорванной обивкой и села. Потом обвела глазами комнату. Обстановка была бедная, если не сказать убогая.

– Елизавета Максимовна, а родственники у вас есть?

– Нет у меня никого.

– Вот как? – удивилась я. – А у нас вот существуют сведения, что у вас имеется сын.

– Да что сын! – она махнула рукой. – Он уже и забыл про мать. Как уехал, так будто пропал. Ни письма, ни весточки.

– А когда он уехал и куда?

– Давно. Не помню уж, когда в последний раз здесь был. А куда – не знаю, он мне не докладывал.

В это время дверь без стука отворилась, и в комнату вошла женщина помоложе Фоминой. Наверное, ей было чуть больше шестидесяти лет.

– Максимовна! – звонким голосом сказала она. – Ты тут жива?

– Жива пока.

– Что значит «пока»? Жива и будешь жить! Без всякого «пока». Я вот тебе тут супчик принесла. Давай вставай, поешь.

Она поставила на стол маленькую кастрюльку и сняла с нее крышку. Фомина медленно встала с дивана и еле-еле дошла до стола.

– А вы кто же будете? – женщина обратилась ко мне.

– Это из центра какого-то там обслуживания, – ответила за меня Фомина.

Женщина удивленно протянула:

– Да?

– Я – Татьяна, – представилась ей я и показала глазами, что хочу поговорить.

– Ты, Максимовна, ешь, а мы с Татьяной выйдем, не будем тебе мешать. А я после к тебе еще зайду.

Мы с женщиной вышли на улицу.

– Как вас зовут? – спросила я ее.

– Раиса Яковлевна.

– Раиса Яковлевна, я не хотела разговаривать при Елизавете Максимовне. Вижу, она серьезно больна.

– Да, болячек у нее – полный букет.

– На самом деле – я следователь прокуратуры. Приехала из Тарасова по поводу ее сына.

– Господи, что же он натворил? Подождите, давайте вот на лавочку присядем.

– Фомин Валерий Алексеевич подозревается в убийстве.

– Вот! – всплеснула она руками. – Этого еще только не хватало.

– Раиса Яковлевна, что вы можете рассказать о нем?

– Да что тут рассказывать! Неблагодарный он! Лизка столько сил в него вложила, себе во всем отказывала. Ведь без отца его растила, одна.

– А где его отец? Оставил их?

– Тут такая история… В общем, Лиза – мать-одиночка. В браке с отцом Валерки не состояла.

– А где сейчас его отец? Понимаете, я собираю сведения о местонахождении Валерия.

– Его отца давно нет на свете. Валерка еще совсем маленький был.

– Что с ним случилось?

– Погиб при исполнении служебного долга. Он был военный. И кстати, жил он в другом городе.

– Да? А в каком?

– Не могу сказать, не знаю. Знаю только, что познакомились они на юге, а потом, когда Валерка родился, он несколько раз приезжал сюда. Он ведь был женат.

– А вы – соседка Елизаветы Максимовны?

– Можно и так сказать: я живу через дорогу, в доме напротив. Но вообще-то мы с Лизой – бывшие сослуживицы: вместе работали в «Гражданпроекте». Да… Вот уж не повезло ей в жизни! В восемнадцать лет выскочила замуж за своего однокурсника!

– Наверное, по большой любви, – заметила я.

– Какое там! После окончания весенней сессии выбрали момент, когда ни ее, ни его родителей в городе не было, сбегали в ЗАГС и расписались. Лиза, когда мне рассказывала об этом, сама недоумевала, зачем она это сделала. Никакой горячей любви она не испытывала. Была обоюдная симпатия, и встречались они сравнительно недолго. Наверное, здесь сыграло свою роль то, что ее избранник был сыном известного профессора и самым завидным женихом курса. Ох и ругались же их родители, когда вернулись из отпуска! Молодые жили поочередно то у Лизы, то у ее мужа. Потом начались ссоры, сначала изредка, затем все чаще и чаще. В общем, скоро оба поняли, что не подходят друг другу, и развелись. А потом Лиза встретила Валеркиного отца, но, видно, не судьба.

– Раиса Яковлевна, а каким был Валерий в детстве?

– Да каким! Дерзким, капризным. Тут Лиза сама во многом виновата, избаловала его сверх всякой меры. Говорит, раз мальчик растет без отца, то пусть у него будет все, что он захочет. И пошло-поехало. То новые джинсы, то магнитофон, то еще черт-те что! Лиза последние копейки тратила на его прихоти, подрабатывала уборщицей, а он все воспринимал как должное. Даже когда еще совсем маленький был, только деньгами и интересовался. Помню, как-то раз смотрели мы заграничный сериал по телевизору, так он и говорит: «И повезло же этому дураку Оттавио! Такое богатое наследство привалило! Ничего, вот вырасту, тоже буду в золоте купаться!»

– Скажите, а что, Елизавета Максимовна всю жизнь живет в этой комнате?

– Нет, что вы! От родителей Лизе осталась очень хорошая двухкомнатная квартира, просторная. С высокими потолками, в центральном районе. Да только Валерка настоял на том, чтобы продать ее. Деньги, видите ли, ему понадобились. Какой-то там стартовый капитал. Вот так Лиза и оказалась здесь, в этой дыре. Сам-то Валерка, понятное дело, здесь и минуты ни жил. Сначала снимал приличное жилье, а потом и вовсе уехал.

«Сволочь же ты, Фомин! Родную мать так обездолить!»

– Ясно. Раиса Яковлевна, я первый раз в Нижнем Новгороде. Хочу посмотреть город. До отхода поезда у меня есть еще время. Что посоветуете?

– Конечно же, наш Кремль. Наверху, на смотровой площадке, открывается изумительный вид на Волгу и Стрелку. Можно еще посмотреть Чкаловскую лестницу. Там находится памятник «Катер-герой». Совсем недалеко от него начинается Верхне-Волжская набережная. Здесь много интересных зданий, но самое красивое – это усадьба Рукавишниковых. В позапрошлом веке Рукавишников решил превратить усадьбу в комплекс с домом в стиле итальянского палаццо. Тогда усадьба стала самым заметным и богатым домом в Нижнем Новгороде. Сейчас усадьба входит в состав музейного объединения «Нижегородский государственный историко-архитектурный музей-заповедник».

– Вы рассказываете, прямо как профессиональный экскурсовод. Спасибо вам за информацию. До свидания.

Я распрощалась с Раисой Яковлевной, пересекла двор и вышла на улицу. Подумав, я решила воспользоваться метро.

Выйдя из метро, я оказалась перед площадью Горького и повернула налево. Пройдя мимо здания Дома связи, свернула направо и оказалась на Большой Покровской улице. Она являлась пешеходной зоной и была вымощена брусчаткой. Я обратила внимание на скульптуру Почтальона с велосипедом. Пройдя дальше, я увидела большое здание, разукрашенное под хохлому. Как оказалось, это был магазин сувениров «Художественные промыслы». Когда я зашла в этот магазин, у меня возникло чувство, что я в музее русских народных промыслов. Здесь продавалась посуда, расписанная под хохлому, гжель, семеновские матрешки, дымковские игрушки, казаковская филигрань, павловопосадские платки и еще много другого.

Около Дворца труда я перешла дорогу по подземному переходу и пошла вдоль кремлевской стены. Полюбовалась действительно замечательным видом на Стрелку – местом, где Ока впадает в Волгу. Потом дошла до Набатного Колокола. На площадке помимо меня находились женщина пенсионного возраста и мальчик лет семи-восьми.

– Бабушка, а этот колокол звонит один раз в год – 4 ноября, в праздник, День народного единства. Нам говорили на уроке нижне-новгородо-ведения, – по слогам выговорил мальчик длинное название школьного предмета.

– Какой ты у меня умница, Боренька! – умилилась женщина.

Ниже я увидела памятник Минину и Пожарскому.

Справа от этого памятника находилось кирпичное здание красного цвета. Я подошла ближе.

– Это бывший ночлежный дом, который посещал Максим Горький, позже он описал эту ночлежку в своей пьесе «На дне», – услышала я голос гида позади себя.

Обернувшись, я увидела группу экскурсантов, которые, как и я, осматривали памятные места Нижнего Новгорода.

Я рассматривала достопримечательности города, а у меня из головы не выходил этот мерзавец Фомин. Да он просто мразь! По-другому и не скажешь. Столько наворовал, столько денег присвоил – на несколько жизней хватит! А мать, которая растила его одна, прозябает в коммуналке! Да еще она и серьезно больна!

Перед посадкой в поезд я зашла пообедать в кафе «Русь». Пока ждала заказ, решила бросить магические кости. Они выдали следующую комбинацию: 5 + 20 + 27. Это означало: «Грядут трудности, но вы сумеете овладеть ситуацией». Естественно. А как же иначе? Первый раз, что ли! Мне принесли куриный суп, утку по-пекински и чизкейк. Все было вкусно, и цены вполне демократичные. Теперь можно ехать в Тарасов.

«Сокол» отправлялся в путь от платформы № 6. Еще при подходе к вокзалу я увидела указатели: «К платформам 1–5». И это все? Замечательно! Но мне нужна шестая платформа! А ее нигде не было видно. Немного погодя по громкой связи я услышала объявление: «Выход к 6-й платформе через подземный переход, который ведет к 5-й платформе. Там, в центре 5-й платформы еще один подземный переход, через который выход к 6-й платформе». Я спустилась в тоннель и начала изучать указатели-стрелки на стене. Прошла начало пятой платформы, пошла дальше. В центре пятой платформы я действительно обнаружила еще один подземный переход, но с надписью: «Выход в город». Ладно, пойду в этот «выход в город». Но в город я не вышла, а попала, наконец-то, на зашифрованную шестую платформу. Ура! Какая же я смекалистая! Сразу поняла, что выходом в город здесь и не пахнет. Это – «обманка», отвлекающий маневр, чтобы несчастный пассажир, как веник, мотался взад и вперед в поисках этой самой шестой платформы. Но Таню Иванову не запутаешь! Таня Иванова не сдалась, не «сдулась» на полпути и не повернула обратно, а с честью дошла до конца. Только моя сообразительность и смогла довести меня до искомой платформы. Я села в поезд, вошла в свой вагон, откинула спинку кресла и незаметно уснула.

Глава 7

В Тарасов я приехала поздно вечером. В окнах домов уже зажегся свет, легкий ветерок колыхал занавески. Я подошла к своему дому. Тут же от подъезда отделились четыре силуэта и стали двигаться мне навстречу. Крепкого телосложения, с бычьими шеями и мощными торсами. Их намерения в отношении меня были ясны как божий день.

Я быстрым шагом встала вперед и влево, не давая нападающему схватить меня, тут же выбросила правую руку, чтобы отвести нападение, а затем нанесла удар ногой полукругом в солнечное сплетение. Одного я «вырубила́ практически сразу. В это время другой крепко заключил меня в клещи своих рук. Тогда я ударила его рукой в пах, одновременно отведя ногу назад, а затем нанесла туда же удар коленом.

– Осторожно! – предупредил противник, корчась от боли. – Эта сучка классно «машется».

– Давай сюда вату! – потребовал третий у четвертого, который пока стоял в стороне. Я метнулась к подъезду, парни кинулись за мной, зажали мне рот ватой, пропитанной чем-то специфическим, и я отключилась…

Я очнулась глубокой ночью и обнаружила себя лежащей на голой земле. Я сильно замерзла: все-таки не лето. Открыв глаза, я увидела в небе круглую луну, а вокруг себя – деревья. Я что, в лесу? Похоже на то. От лунного света было светло, почти как днем. Я поднялась и осмотрелась. Сумка моя лежала неподалеку. Я открыла ее: все вещи были на месте. Значит, моим похитителям она была не нужна. А что им было нужно? Вопрос, конечно, интересный. Я повесила сумку через плечо и стала отряхиваться от листьев, веточек, комочков земли. Вдруг я почувствовала, что что-то сильно стягивает кожу на лбу. Я провела рукой по волосам, дотронулась до лба и ощутила скотч. Ничего себе! Под скотчем оказался лист бумаги, не очень большой. Как раз такой, чтобы на нем поместился месседж следующего содержания: «Не лезь не в свое дело».

Ясненько-понятненько! Значит, господин Глазунов Владимир Борисович все же сообщил Фомину о нашей с ним проникновенной беседе. И кто-то из них двоих расстарался и организовал мне «теплую» встречу. Ладно, запомним на всякий случай.

Я медленно пошла вперед, совершенно не представляя, где нахожусь. Может быть, на Дачных? Сначала я шла по узкой тропинке, затем увидела более широкую – это была уже не тропинка, а, можно сказать, дорога – и пошла по ней. Было немного ветрено, качающиеся ветви деревьев потрескивали, под ногами шуршала листва. На пути мне попался небольшой ручей, перепрыгнуть который не составило особого труда. Дальше дорога пошла в гору. Вскоре лес закончился, и показались редкие огоньки. Возможно, это коттеджи или дачи.

Я прошла еще немного и оказалась перед небольшим двухэтажным домиком. Он был огорожен деревянным забором. Я толкнула калитку и вошла во двор. Первый этаж дома или дачи был освещен, второй – погружен во тьму. Я подошла к двери и немного приоткрыла ее. Из глубины слышались негромкие голоса. Судя по всему, я сейчас находилась в прихожей. Я сделала несколько шагов и увидела, что слева из-под двери пробивается полоска света. Подойдя вплотную к двери, я остановилась и прислушалась.

– Бабушка, мне жаль, но я ничего не могу изменить в твоей судьбе, – сказал мужской голос. – Бабушка, где бы ты сейчас ни была, знай, что я помню и люблю тебя.

– Бабушка хочет что-то сказать? – спросил другой голос, тоже мужчины, но более низкий.

– Хочу сказать, что у моего внука уже есть ребенок. И эта семья – настоящая.

– Бабушка, – начал мужчина, что говорил первым, – теперь у меня новая семья.

– Тебе не нужна новая семья, – упиралась бабушка.

– Олег, – сказал мужчина с низким голосом, – повторяй за мной: «Бабушка, будь ко мне милостива. Смотри на меня доброжелательно, когда у меня все будет хорошо…»

Мужчина повторил эту фразу.

– Бабушка, что ты сейчас чувствуешь? – спросил низкоголосый мужчина. Наверное, он был главным в этом непонятном мне действе.

– Я чувствую безмерную радость. Если мой внук счастлив с новой семьей, то и мне хорошо.

– На этом можно закончить, Олег? – спросил ведущий.

– Можно.

– Тогда возвращай всех.

Я приоткрыла дверь чуть шире. Моему взору открылась просторная комната почти без мебели. Ее середину устилал ковер, а вокруг него на стульях сидели люди – четверо мужчин и три женщины. В центре стоял мужчина по имени Олег (по крайней мере, я так определила), в двух шагах от него – мужчина и женщина.

Олег подошел сначала к мужчине, похлопал его по спине и рукам и, глядя ему в глаза, произнес:

– Ты не Олег, ты – Степан. Спасибо.

Потом он обратился к женщине и, произведя с ней такие же манипуляции, сказал:

– Ты не моя бабушка, ты – Ольга. Спасибо.

Ведущий объявил:

– Сессия завершена. Сейчас перерыв.

Сидящие встали со своих мест и направились к выходу. Я поспешила спрятаться за дверь. Что это было? Драматическая постановка? Вроде бы нет, не похоже. Может быть, репетиция какой-нибудь пьесы? Или это игра такая? Сейчас ведь столько игр всяких-разных, и не только в Интернете. А может быть, это какая-нибудь секта? Их, кстати, тоже развелось видимо-невидимо. Господи, куда я попала?

В это время люди перешли из большой комнаты в помещение напротив нее, которое вначале, как я пришла сюда, не было освещено. Сейчас там зажегся свет. Дождавшись, пока последний человек перейдет в эту комнату, я тоже подошла к ее двери. Это была кухня. Мне навстречу поднялась женщина, на вид ей можно было дать лет тридцать – тридцать пять.

– Ой, проходите, пожалуйста, – приветливо сказала она. – Вы ведь от Региночки, да?

Мне ничего не оставалось, как согласно кивнуть. «Какая еще Региночка? – подумала я. – Среди моих знакомых нет ни одной с таким именем».

– Вы, наверное, не сразу нас нашли?

Я опять кивнула.

– Ничего, – продолжала женщина. – У нас впереди еще одна сессия. Вы все успеете посмотреть. Ой, я ведь и не представилась. Меня зовут Анастасия. А вас?

– Татьяна.

– Очень приятно. Татьяна, вы проходите, садитесь. Хотите чаю?

– Да, если можно.

Несмотря на то что я проделала довольно долгий путь, пока не вышла к дому Анастасии, я все еще чувствовала зябкость. Чашка горячего чая на травах, ароматного и приятного на вкус, пришлась как нельзя кстати. Анастасия предложила мне бутерброд с сыром, печенье и конфеты. Все это находилось на столе. Улучив момент, я подошла к хозяйке.

– Анастасия, вы извините, но не могли бы вы ввести меня в курс дела, что здесь происходит?

– Конечно, конечно. Я так понимаю, вы еще незнакомы с этой методикой, Регина меня предупредила. Вы что-нибудь слышали о семейно-родовых расстановках по методу Берта Хеллингера?

– М-м… признаться, нет.

– Берт Хеллингер – это немецкий психолог. По его представлениям, людьми в их повседневной жизни управляет не только разум, мотивы и определенные чувства, но и поле – наподобие гравитационного или электромагнитного. Это – родовое поле, поле истории рода его семьи, куда записывались и записываются все значимые и в первую очередь проблемные события с его родственниками в прошлом. Этому полю присущи определенные законы. Если эти законы кем-то когда-то нарушались, от этого страдают все в этом роду. Но любой член этого рода может также и исправить ситуацию: попросив прощения и начав вести себя хорошо. Родовое поле – не мстительное и прощает всех.

«Интересно, – подумала я, – если один будет все время портить родовое поле, а другой искренне поправлять, каков же будет результат в итоге? И потом, насколько я успела заметить, во время расстановок происходит все же медиумический контакт, который только прикрывается теорией полей. Можно «схватить» все, что угодно. Да это чистой воды спиритизм. Уж я-то это знаю, приходилось принимать участие по необходимости, во время расследования. Ладно, мне сейчас не до научных и терминологических дискуссий. Надо устроиться на ночлег, не идти же ночью домой. К тому же я и не знаю, где конкретно нахожусь. А спрашивать об этом у Анастасии – значит навлекать на себя подозрения».

Перерыв закончился, и все вернулись в зал. Следующей расставляемой была женщина по имени Ирина, пятидесяти восьми лет. Она рассказала свою историю. Суть ее сводилась к тому, что дочь Ирины, имея сына-подростка от первого брака, второй раз вышла замуж за голландца. У них родилась дочь, и мальчик оказался никому не нужен. Он рвется в Россию, к бабушке, а она не уверена, что выдержит его присутствие: годы не те и здоровья нет. Запрос заключался в том, как найти вариант, который бы всех устраивал.

Расстановка началась. Я сидела в кругу, который обозначал «поле», и наблюдала, благо никто не предложил мне быть «заместителем». Люди ходили, садились, вставали, ложились, говорили… Расстановщик направлял действие в нужное русло. Наконец были произнесены «разрешающие» фразы, и расстановочная сессия закончилась.

Люди разошлись по своим коттеджам, – оказалось, что все они проживали рядом. Я попросила Анастасию приютить меня на ночь.

– Конечно, конечно. Куда же вы сейчас пойдете! Да и перед Региночкой мне будет неудобно.

Опять эта неведомая мне Региночка! Наверное, Региночка действительно договорилась с Анастасией о том, что на расстановки к ней придет ее знакомая, но она по какой-то причине не пришла. А тут я заявилась. Надо будет общаться с хозяйкой по минимуму, чтобы не «спалиться», если пойдут расспросы. Анастасия проводила меня на второй этаж, в гостевую спальню, где я благополучно провела ночь. А утром, чуть только рассвело, я, не прощаясь с хозяйкой, покинула этот гостеприимный дом. При свете я наконец сориентировалась на местности и поняла, что нахожусь в коттеджном поселке недалеко от Наливановки. Я дошла до трамвайной остановки и скоро уже сидела в гордом одиночестве в трамвайном вагоне.

Подходя к своему подъезду, я уже представляла, как первым делом я залезу в ванну – смыть с себя дорожную во всех смыслах пыль. Недалеко в песочнице играл малыш лет трех. Его хорошенькая юная мама тянула его за ручку:

– Боренька, нам пора. Давай, сыночек, бери свои игрушки и пойдем домой.

– Неть! – твердо произнес ребенок.

– Борисонька, не серди свою мамочку. Посмотри, все собачки, все кошечки и птички пошли к себе домой. Ты посмотри, ведь во дворе нет никого из них. Видишь?

– Неть, неть, неть. – Похоже, мальчик собрался устроить истерику.

– Как хочешь. Сейчас мы только с папой будем смотреть мультики. А ты оставайся здесь.

Услышав кодовое слово «мультики», Боренька послушно вложил свою ручонку в мамину, она подхватила стоявшую рядом прогулочную коляску.

Мы все втроем подошли к подъезду. Молодая мама набрала код, и дверь открылась. Я пропустила их вперед. А меня вдруг охватило какое-то тревожное чувство. Я прислушалась, но ничего подозрительного не заметила. Не было никаких разговоров, никто не поднимался и не спускался. Но что-то было, определенно что-то было… Конечно! На стене рядом с лестницей показался человеческий силуэт.

– Дя-дя! – по слогам произнес малыш.

– Идем, идем, – поторопила его мама.

В это время рядом с первым силуэтом нарисовался второй.

– Еще! Дядя, – радостно прокомментировал Боря.

Он покачнулся и едва не свалился со ступенек. Мама, бросив коляску, успела его схватить за руку. А я в это время лихорадочно соображала, что делать дальше. Конечно же, я сразу поняла, что эти двое пришли по мою душу. Причем это были уже другие, не те амбалы, что сунули мне вату в нос и бросили в лесу. Эти были в меру накачанные ребята и имели вполне цивилизованный вид. Наверное, они сейчас тоже размышляли, как им поступить в сложившейся обстановке. Мамочка с ребенком никак не вписывалась в их план.

Решение ко мне пришло спонтанно.

– Давайте я вам помогу. – Я взялась за съехавшую вниз коляску и, минуя парней, быстро поднялась к лифту. Боря и его мама остались внизу. С высоты лестничного пролета я видела двух незадачливых исполнителей. Они смотрели друг на друга, и на их лицах за короткое время отразилась вся гамма чувств: от недоумения и растерянности до злости, переходящей в ярость. В качестве утешительного приза я подарила им одну из своих ослепительных улыбок и смущенно пожала плечами. Дескать, извините, сегодня просто не ваш день. Так уж карта легла.

Боря с мамой уже поднимались ко мне. А тут еще как по заказу пришел лифт, и из него вывалилась толпа подгулявших подростков. С криками и гиканьем они устремились вниз.

– Вот, – возмущенно сказала мама, беря Борю на руки. – Чуть не сшибли. А запах-то! – Она брезгливо повела носом.

Они вышли из лифта на своем этаже, а я проехала на этаж выше. Вышла, прислушалась: тихо. Можно идти. Только войдя в свою квартиру, я расслабленно выдохнула. Но расслабилась я напрасно. Буквально через минуту раздался звонок в дверь. В это время я уже была на полпути в ванную. Пришлось вернуться. В дверной «глазок» я увидела все те же милые физиономии. «Ребята! Это уж слишком. Нельзя быть такими назойливыми». Я было снова повернула в ванную комнату. И тут мой нос уловил едкий запах, который не спутаешь ни с чем. Так и есть! Несравненная «черемуха»! Сволочи! Спокойно, Таня, спокойно. Просто твои кавалеры не в курсе, что ты предпочитаешь французский парфюм всем другим ароматам. Вот и все. Однако это было еще не все. «Глазок» стал непроницаемым. Значит, чем-то заляпали. На лестнице послышался топот ног. Я ринулась к балконной двери: черная «БМВ» резко сорвалась с места и исчезла из поля зрения.

Все, хватит! Иду, наконец, в ванну. И ничто из нее меня не вытащит в течение как минимум часа. Я понежилась в ванне на славу. Налила воду, добавила в нее свою любимую пенку, взбила ее в душистую, пористую массу. Я погрузилась в полудрему, полуистому, стирая с тела и из памяти все следы произошедшего со мной. Потом вылезла, ступая босыми ногами на коврик, и накинула свой махровый халат. Теперь на кухню. Посмотрим, что там у меня есть, что можно съесть. Но до кухни я дойти не успела, потому что… опять позвонили в дверь. О боже! Они что, сговорились, что ли? Изводить меня звонками?

Я подошла к входной двери и по привычке посмотрела в «глазок». Потом вспомнила, что он замазан.

– Кто там? – громко и резко спросила я.

– Тань, это я, Тамара. Открой, пожалуйста.

Я открыла дверь и остолбенела. Передо мной стояла Тамара – моя соседка по лестничной клетке, женщина чуть постарше меня. За ней нагло ухмылялся бритоголовый тип. Он держал ее за плечи, а второй, у которого на голове все же была какая-никакая шевелюра, бросился на меня и почти сбил меня с ног. Я чудом удержалась на ногах. Кудрявый (так я окрестила его про себя) больно схватил меня за руку и потащил в комнату. Сзади послышался крик Тамары:

– Таня! Я не виновата! Меня заставили! Они…

Крик оборвался и послышался грубый рык:

– Молчи, сука! Шевелись давай!

Кудрявый швырнул меня в кресло и крикнул своему напарнику, который держал мою соседку:

– Слышь, Круглый, свяжи ее!

Значит, кличка лысого Круглый.

– Свяжи! А чем? – Круглый вошел в комнату, волоча полуживую от страха Тамару. Ее он толкнул на диван.

– Ты! – Круглый ткнул пальцем в мою сторону. – У тебя… веревка, типа, есть?

Я молчала.

– Ты поглянь, Костян, молчит! Не хочет с нами это… как его… общаться. Ниче. Время у нас навалом. Глядишь, и разговоримся. Да, девчонки?

Мы с Тамарой молчали. Она – потому что находилась в полуобморочном состоянии. А я думала, как бы мне прояснить их намерения.

– Куклы! Вы будете отвечать, когда вас спрашивают?! – заорал Круглый.

– Не ори, – как можно спокойнее сказала я, – оглушил совсем. Вы хоть скажите, кто такие и что вам надо?

– Много будешь знать, скоро состаришься, ха-ха! – заржал Круглый.

– Мало знаешь – крепче спишь! – Это подал голос Костян.

– А я еще одну поговорку знаю, – сказала я. – Сказать, какую?

– Говори, – милостиво разрешил Костян.

– Незваный гость хуже татарина.

– Че? – скривился Костян.

– Слушайте, мы что, так и будем в русское народное творчество играть? Кто больше знает поговорок?

– Слышь, ты че базаришь-то? Какое еще… творчество, твою мать!

– Кто вас послал? Фомин или Глазунов?

Костян и Круглый переглянулись.

– Вы, девки, лучше сообразите выпивку и закусон. Потому как сидеть нам с вами еще вон скоко! Да и это дело… – Костян плотоядно посмотрел сначала на меня, потом на Тамару, – без водяры – никак!

Так, все ясно. Или они не знают имен заказчиков (или заказчика), или не скажут. Поэтому, действительно, хватит тут мне с ними лясы точить, надо выпутываться из этой ситуации. Что бы такое придумать?

Тут вдруг ожил телефон: раздалась его заливистая трель.

– Круглый, иди, послушай, – приказал Костян.

Тот послушно поплелся на кухню. Я поняла, что это мой шанс, и надо им воспользоваться. Выбросив вперед правую ногу, я нанесла удар Костяну в лицо. Он коротко хрюкнул, потом издал булькающий звук, как будто захлебнулся, и, взмахнув руками, упал навзничь.

Я сначала метнулась в спальню и вытащила из тумбочки свой «макаров», потом схватила Тамару за руку и вместе с ней бросилась в ванную комнату. Я сделала знак Тамаре, приложив палец к губам. Сама я приоткрыла дверь и стала наблюдать за действиями Круглого.

Он, привлеченный шумом, который, падая, произвел Костян, выбежал из кухни, и на секунду остановился. Наверное, его очень впечатлил вид напарника, который лежал и не подавал никаких признаков жизни. Постояв несколько секунд на месте, он побежал в прихожую. Потом пулей ринулся на балкон, оттуда – снова в комнату. Как ненормальный, он начал метаться из угла в угол, размахивая руками. Пошвыряв стулья, которые попались ему на пути, он залез под стол, очевидно, полагая, что мы с Тамарой играем с ним в прятки. Во время всех этих телодвижений он изрыгал немыслимые проклятия, призывая на наши головы все кары небесные.

Потом он приблизился к ванной комнате – единственной необследованной им еще территории – и остановился в нерешительности. Я тут же щелкнула замком. Он подергал за ручку двери – заперто.

– А-а, вот вы где, суки! – заорал он и задергал ручкой так, как будто через него пропустили неслабый электрический разряд.

Дверь продержалась не более половины минуты. Потом он увидел направленное на него дуло пистолета.

– Жить еще не надоело? – деловито спросила я.

Он ошалело смотрел на меня и молчал.

– Ты что, язык проглотил? Или дар речи потерял? Отвечай, когда тебе задают вопрос!

– Да…

– Что «да»? Надоело жить? Да?

– Н-нет…

– Тогда поворачивайся и иди в комнату. Иди медленно и плавно. Видел, как лебедушка плывет? – Он, не оборачиваясь, кивнул.

– Молодец, – похвалила я его. – И не вздумай делать резких движений. Иначе продырявлю башку!

Держа Круглого на прицеле, я подошла к Костяну. Пульс прощупывался, значит – живой.

– Тань, вызывай полицию, – дрожащим голосом сказала Тамара.

– Полицию? – Я задумалась. – Нет, это не очень удачный вариант.

– Но почему?!

– Ты просто не знаешь всю эту ментовскую тягомотину. Не испытывала, по крайней мере.

– Зато я испытала самый настоящий ужас. – Тамара была готова разрыдаться. – И не хочу, чтобы он снова повторился!

– Том, он не повторится. Обещаю. Да, Круглый? Не повторится ведь? Или как? Не слышу ответа!!!

– Н-н… Не повтор-рится, – запинаясь, пообещал тот.

– Придумала, что с ними делать. Тамара, возьми на нижней полке стеллажа скотч и свяжи ему, – я кивнула на Костяна, – запястья. А ты вытяни руки, да поживее.

Видя, что Костян и не думает выполнять мой приказ, я встала напротив него и прицелилась ему прямо в лоб.

– Ты что, оглох?! Делай, что говорю!

Он нехотя вытянул руки.

– Так, молодец, – похвалила я его. – А теперь – стой смирно. Одно лишнее движение – и в твоем благородном лбу появится незапланированная природой дырка.

Костян повиновался, метнув на меня взгляд, полный ненависти и злобы. Когда Тамара крепко зафиксировала его запястья, я вновь скомандовала:

– А теперь медленно сядь на стул, она свяжет тебе щиколотки. Вот и умничка, ну что за пай-мальчик! Сразу бы так! – сказала я, когда он был стреножен.

– Тома, бери пистолет, не бойся и держи этого на прицеле.

Я передала ей оружие, достала из шкафа бельевую веревку и связала Костяна. Постаралась я на славу. Такие узлы развязать – еще постараться надо. Потом то же самое проделала с Круглым. Он все еще находился в «отключке».

– Тамар, что сейчас делает Альбина Семеновна?

– Мама сейчас спит.

Очень хорошо. Значит, ее инвалидное кресло свободно. Альбина Семеновна страдала артритом и не могла передвигаться самостоятельно.

– Слушай, накрой ее кресло целлофановой пленкой и кати сюда, иначе нам не избавиться от этих туш. Не на себе же их тащить! Да, и плед какой-нибудь прихвати.

Пока Тамара ходила за креслом, я успела снять банный халат и надеть футболку и джинсы. Потом заклеила бандитам рот скотчем: не ровен час – замычат или заорут. Я спустилась вниз и подогнала машину к торцу дома, чтобы не привлекать внимания жильцов. Теперь надо было усадить непрошеных гостей по очереди в кресло и доставить к машине. Тут, как назло, появилась соседка. Она вышла из подъезда, когда Тамара уже заворачивала за угол.

– Ой, Томочка, здравствуй, дорогая! Маму на прогулку везешь?

– Да, теть Лена. Только тише – мама задремала.

– Все, все, молчу, – почти шепотом ответила она.

Тамара благополучно довезла Костяна до машины. Вдвоем мы запихали его на заднее сиденье. Потом такую же процедуру проделали с Круглым.

Я поехала к Дачным, но не стала забираться слишком далеко. Нашла укромное местечко вдали от основной дороги. Дачники здесь ходят довольно часто, так что… Голодная смерть этим двоим не грозит. К тому же у обоих довольно внушительные габариты. В случае чего выручат собственные запасы.

Я выкинула Костяна и Круглого из машины на зеленую травку. Пусть полежат, подышат свежим воздухом. Сама повернула было к машине, но потом остановилась. Я открыла свою сумку и вытащила оттуда лист бумаги, который мне прошлой ночью прилепили на лоб. Не мешало бы ее переадресовать кому следует. Скотчем я примотала лист к башке Круглого. Потом отошла назад и полюбовалась делом рук своих. Надпись: «Не лезь не в свое дело» заняла свое достойное место.

Вот! Это – мой «ответ Чемберлену»!

Не успела я открыть свою дверь после возвращения с Дачных, как снова зазвонил телефон. «Кого там еще черт надирает?» – ругнулась я про себя.

– Татьяна Александровна? – послышался в трубке какой-то шелестящий голос. Непонятно чей: мужчины или женщины?

– Да, я.

– Вы ведь в настоящее время расследуете дело Сосновского?

– Я в настоящее время разговариваю по телефону с… кем, кстати, имею честь общаться?

– Это не столь важно. Для вас это не имеет никакого значения.

– Еще как важно! И для меня это имеет очень большое значение!

Собеседник или собеседница на обратили никакого внимания на мои слова.

– С вами желает встретиться… один человек, – все так же бесстрастно продолжал странный голос.

Интересно, робот, что ли. Голос совершенно механический, лишенный всякой выразительности.

– Этот человек обладает интересующими вас сведениями.

– Да с кем я разговариваю, в конце-то концов?!

– Мое имя вам ничего не скажет. Я просто посредница.

Ага, значит, все-таки женщина.

– Я уполномочена, в случае вашего согласия, конечно, – продолжала эта странная собеседница, – озвучить условия, на которых может состояться ваша встреча.

– Какие же это условия?

– Значит, вы даете свое согласие на встречу?

– Предположим, даю.

– Это не ответ. Вы точно скажите: да или нет.

Вот привязалась!

– Ладно. Да.

– Теперь слушайте дальше. Наверное, нет нужды предупреждать вас о том, чтобы вы никому ничего не сообщали. Второй момент. Сегодня в три часа около вашего подъезда остановится серый грязный джип. Номера, к сожалению, тоже будут заляпаны грязью.

– А нельзя ли помыть машину? Я, знаете ли, люблю чистоту.

– Не перебивайте. Подойдете к машине, если водитель два раза мигнет фарами. Сядете на заднее сиденье. Водителю не следует задавать никаких вопросов: он все равно на них не станет отвечать. Вас отвезут к человеку, который хочет с вами встретиться.

– А ему можно задавать вопросы?

– Да, ему можно.

– Слава богу. А далеко ли место встречи?

– Это за городом. Но вы не беспокойтесь, вас привезут обратно.

Тут таинственный собеседник повесил трубку. А я задумалась. Это вполне может оказаться ловушкой. Да это определенно ловушка! И все же я решила поехать. У меня по-прежнему не было ни одной зацепки по поводу местонахождения Фомина. Может быть, эта встреча, правда неизвестно с кем, что-нибудь да прояснит. Решено, я еду. Пистолет брать не стоит – его наверняка обнаружат и отберут, а вот остальные «штучки» типа сонной иглы, кастета, нунчаков, лассо будут в самый раз. Всю эту экипировку я распределила по карманам легкого пиджачка.

Без пятнадцати три я спустилась вниз и вышла из подъезда. Ровно через пятнадцать минут около меня остановился донельзя грязный джип. «Где же это они умудрились такую грязь найти: ведь уже неделю не было дождей. Это надо очень постараться, чтобы так изгваздаться». Два раза мигнули фары. Я открыла заднюю дверцу и села. Меня проводила удивленным взглядом баба Маша, которая грелась на солнышке, сидя на скамейке рядом с подъездом. Я еще подумала: «Хорошо, что она меня видела. Если что… А что, собственно, она сможет предпринять. Если что…»

В это время джип резко рванул вперед. Я взглянула на водительское кресло. Там сидел молодой мужчина.

– Здравствуйте, – сказала ему я.

Он никак не отреагировал на мое приветствие. Надо же, какой невежа!

– Можно курить? – спросила я.

Он, опять не произнеся ни слова, утвердительно качнул головой.

Немой он, что ли? Я достала пачку «Парламента» и закурила. Машина миновала центр города и покатила по направлению к Юбилейному поселку. Позади оставались аккуратные коттеджи. Около одного из них машина остановилась. Массивные стальные ворота открылись, и мы въехали во двор.

– Приехали, можете выходить, – сказал шофер.

Я вышла. Моему взору предстал внушительный участок земли с бассейном, двухэтажным «теремком» с башенкой и гаражом. Навстречу мне собственной персоной вышагивал Валентин Борисович Глазунов.

– Рад вас видеть, Татьяна Александровна, в своей скромной обители.

– Взаимно, – коротко ответила я.

– Проходите, пожалуйста.

– Валентин Борисович, у меня очень мало времени, я тороплюсь. Давайте поговорим здесь, на лоне природы, так сказать.

– Татьяна Александровна, пожалуйста, позвольте мне проявить гостеприимство. Мы не очень хорошо… поговорили там, у меня в кабинете. Каюсь, я был несдержан. Пойдемте в дом. Выпьем чайку или… Что вы предпочитаете?

– Валентин Борисович, я предпочитаю как можно быстрее закончить разговор. Я ведь здесь, собственно говоря, за этим. Или это какое-то недоразумение? Меня пригласили на встречу с человеком, который может предоставить мне данные по делу Сосновского. Этот человек – вы?

– Не совсем так.

– Что значит «не совсем так»? Не надо водить меня за нос!

– Татьяна Александровна…

– Все! Мне надоело! Прощайте, Валентин Борисович. – Я развернулась и пошла к выходу.

Мне стало совершенно ясно, что «человек, обладающий интересующими меня сведениями», – очевидная туфта. Меня всеми возможными способами стараются задержать. Причем именно задержать, а не устранить. Сначала – нападение у подъезда в день моего приезда из Нижнего Новгорода. Затем – вторжение в мою квартиру Круглого и Костяна. Когда все эти попытки не увенчались успехом, решили заманить меня за город. А зачем? Да для того, чтобы я не мешала. Кому? Это очевидно. Естественно, Фомину! Две квартиры он уже обыскал. Осталась Любина. И вот, пока я здесь нахожусь, он может беспрепятственно заняться квартирой Любы. Мне срочно нужно в город!

Однако ко мне уже спешили два атлета в камуфляжной форме. И ворота, конечно же, были предусмотрительно заперты.

Я пригнулась и бросилась на первого, словно собираясь протаранить его головой. От моего стремительного движения он упал на спину и, как рыба, стал хватать воздух ртом. Не теряя времени, я вытащила из кармана кастет. Тут подоспел его напарник и уже успел замахнуться для удара. Я снова пригнулась, и его кулак прочертил кривую над моей головой. Тут же молниеносно распрямившись, я согнула в локте руку с кастетом и направила удар снизу в челюсть противника. Он взвыл, как раненый зверь. Еще бы! По хрусту костей можно было представить себе, какую дикую боль он сейчас испытывает. Хотя нет, пожалуй, что и не испытывает. Он уже потерял сознание и упал навзничь.

В это время выбывших из игры заменили еще два «бойца». Один из них был уже совсем близко от меня и неосторожно выставил вперед голову. Я воспользовалась его оплошностью и, раскрутившись, нанесла удар в лоб. Кровь фонтаном брызнула из раны. Он издал страшный вопль и, прижимая руки к голове, свалился на землю. Уф! Кажется, все!

Но я рано радовалась. Теперь в мою сторону направлялся еще один воин: стройный как кипарис, широкий в плечах и тонкий в талии. В руке он держал нож. Причем держал он его у бедра, как настоящий профи. Мерзко ухмыляясь, он остановился и, скорее всего, ждал, что я двинусь ему навстречу. Ага! Прибегу я к тебе! Как бы не так! Я вытащила сонную иглу и точно метнула ее в цель. Он начал заваливаться на бок.

Теперь-то можно передохнуть или нет? Когда же раздастся сигнал гонга, возвещающий о конце раунда? Как там у Лермонтова в «Бородино»? «Рука бойцов колоть устала»!

Уловив за спиной какое-то движение, я моментально обернулась. И вовремя. На меня уже надвигался толстяк с куском трубы в руке. Он уже начал поднимать этот импровизированный кол над головой, чтобы сильнее ударить. Но тут я почти перед самым его носом развернулась на сто восемьдесят градусов. Он, не ожидая ничего подобного, на мгновение растерялся и промазал. Я тут же подняла ногу и нанесла удар в пах. Он как-то не то всхлипнул, не то икнул, потом заорал не своим голосом, и согнулся в три погибели.

«Этот – последний, что ли? Сколько их там еще? Вообще, у Глазунова здесь что? Мини-ОМОН? Охранное агентство? Лезут, как каша из волшебного горшка»!

Вроде бы никто больше не выдвигался в мою сторону. Теперь надо было выбираться из этого «гостеприимного» дома. Но как? Не на своих же двоих. Придется позаимствовать машину Глазунова. Конечно, это было рискованно, ведь неизвестно насколько хватит бензина. Но выбора у меня не было.

Я огляделась и поняла, что бой еще не окончен. Вот появился водитель, который привез меня сюда. Он двигался по направлению ко мне с пистолетом в руке. Я, не обращая внимания на его предупреждение «стоять на месте», иначе он «откроет стрельбу на поражение» (интересно, он из бывших «ментов»?), бросилась ему навстречу и в прыжке выбила пистолет. Он попытался до него дотянуться, но я уже наставила на него его же «пушку» и скомандовала:

– Ключи от джипа! Быстро!

Он швырнул их мне. Я на лету поймала.

– Теперь открывай ворота. Шевелись!

Держа водителя на прицеле, я добралась до машины Глазунова и запустила двигатель. Я решила оставить машину руководителя «Унипласта» у его офиса. Пистолет я тщательно протерла и положила в бардачок.

Вернувшись домой, я первым делом подалась на кухню. Что-то ото всех этих приключений аппетит у меня разыгрался не на шутку. Я приготовила суп из картофеля и консервированной фасоли с овощами. Только я расправилась с обедом, как в дверь позвонили. Боже мой! Опять все по новой? Я пошла открывать. Конечно, со всеми мерами предосторожности. Уж теперь-то я не куплюсь на все эти штучки в виде соседей по лестничной клетке. Но на этот раз все было без подставы. Мне просто подбросили лист бумаги, на котором печатными буквами сообщалось следующее: «Интересующее вас лицо находится в развлекательном центре «Все удовольствия мира». Вот так! Просто и понятно.

Семен Васильевич встретил меня как старую добрую знакомую.

– О, фея моя, – затянул он привычную песню. – Рад снова приветствовать вас в наших краях.

– Семен Васильич, – я решила сразу перейти к делу, – ведь ваша обитель не зря называется «Все удовольствия мира»?

– Вы совершенно правы, моя принцесса. Даже и не сомневайтесь. Любой каприз, как говорится, за ваши… гм… деньги.

– И вы не сомневайтесь… Насчет денег, – в тон ему ответила я. – Так вот: девочки в вашем заведении есть?

– У нас есть все, душа моя, – совсем не удивился он. – Вам какой антураж больше по душе? Ненецкий чум, китайская пагода…

– Пожалуй, Китай.

– Замечательно! Тогда давайте и пройдем туда.

Китайский домик был расписан колоритными драконами и увешан оранжевыми фонариками. Внутри стиль Поднебесной империи создавали драпированные шелком стены с журавлями, пьющими воду, крадущимися тиграми, персиками и мандаринами. Дополнением служили бронзовые статуи Будды и еще каких-то китайских богов.

Семен Васильевич сел на низкую широкую кушетку, покрытую шелковым покрывалом все с теми же драконами, и с видом фокусника вынул из кармана маленький альбомчик. Я присела рядом с ним.

– Вот, взгляните, душа моя.

Я пролистала альбомчик. В принципе мне было все равно, но надо делать вид, что ищу партнершу по своему вкусу.

– Вот эта брюнеточка… пожалуй… Да, я выбираю ее.

– О, – просиял Семен Васильевич, – вы сделали верный выбор.

Он получил от меня оговоренную сумму и удалился. Немного погодя в комнату вошла девушка лет семнадцати-восемнадцати в шелковом кимоно, расшитом, слава богу, не драконами, а цаплями. В руках у нее был поднос с маленьким заварочным чайником, двумя чашками, фруктами и печеньем.

– Я выбрала на свой вкус, – она кивнула на поднос. – Но если вы хотите что-то другое…

– Во-первых, сядь. – Я похлопала рукой по кушетке рядом с собой.

Девушка села и выжидательно посмотрела на меня. Так как я не предпринимала никаких шагов, она, очевидно, решила взять инициативу в свои руки. Однако я их мягко отвела от себя и спросила ее:

– Как тебя зовут?

– Сусанна.

– Ты давно здесь… работаешь?

– Да уже почти год.

– И нравится тебе твоя работа?

– Работа как работа, – она пожала плечами. – А что? – в свою очередь спросила она.

– А помимо… обслуживания… клиентов, что еще входит в твои обязанности?

– А при чем тут это? – Она заметно занервничала. – Мне сказали, что вы выбрали меня. Вот я и пришла. Если не нравлюсь, я сейчас уйду.

Она сделала попытку встать, но я усадила ее обратно.

– Не спеши, душа моя.

Сусанна удивленно посмотрела на меня и вдруг неожиданно улыбнулась. Улыбка у нее была очень приятная.

– Чему ты улыбаешься?

– Да вот вы сейчас заговорили прямо как Семен Васильич. Тот тоже все время: «душа моя, радость моя».

– Смешной он у вас, да?

– Смешной? Нет! Он себе на уме, своего не упустит. И вообще. Он такой: и нашим, и вашим.

Я не стала уточнять, что именно она имеет в виду, хотя, вспомнив бандитскую разборку во «Всех удовольствиях», свидетелем которой совсем недавно, в прошлый мой визит сюда, была, я согласилась с мнением Сусанны. Однако сейчас меня занимал совсем другой вопрос.

– Скажи, Сусанна, – я вынула из сумки фотографию Фомина. – Тебе знаком этот мужчина?

– Нет, никогда его не видела.

– Значит, он никогда здесь не появлялся? И сейчас его на территории комплекса тоже нет?

– Сейчас точно нет. А раньше… Можно фотку? Я покажу ее другим девушкам.

– Бери, – я протянула ей фотографию. А это – тебе, – я положила на поднос зеленую ассигнацию.

– Ой, спасибо вам, – неуловимым движением она подхватила бумажку. – Я сейчас…

Вернулась она нескоро.

– Нет, никогда он здесь не бывал. Я расспросила всех.

– Ладно, Сусан, счастливо оставаться.

Интересно, кто же это направил меня во «Все удовольствия»? Только тот, кто знает, что я здесь уже бывала! А кто это может быть? Только Люба. Но это же абсурд. Полный бред!

Я вернулась домой. Потом позвонила Любе. Она не ответила. Автомат сообщил, что абонент находится вне зоны доступа. Что за черт! Что там еще случилось?

Я сразу же направилась на свою конспиративную квартиру. Когда я открыла дверь, в квартире Любы не оказалось. Этого еще не хватало! Замечательно! Теперь мне что, и ее разыскивать, помимо Фомина? Ведь русским же языком сказала: никуда не выходить!

Я вытащила сотовый и набрала номер Любиного салона:

– Алло! Косметический салон? Любовь Алексеевну будьте добры.

– А ее нет… – как-то растерянно ответил женский голос.

Придется ехать в салон лично.

Я подошла к стойке ресепшен. Сегодня там была другая девушка. По имени Лидия.

– Добрый день, – поздоровалась она.

– Лидия, добрый день, – ответила я. – Я недавно звонила вам по поводу Любови Алексеевны.

– Ой, – испуганно проговорила девушка.

– Что-то случилось?

– Мне кажется, – Лидия перешла почти на шепот, – ее похитили или насильно увезли.

– Когда это произошло?

– Наверное, час-полтора назад.

– Как это было?

– Любовь Алексеевна собиралась пройти через двор, ну сюда, в салон. Я видела это через окно. Как раз в это время к ней подошел какой-то мужчина, взял под руку и посадил в машину.

– Машина что, стояла совсем рядом?

– Да.

– Марку машины запомнили?

– Н-нет, я в них совсем не разбираюсь.

Я вынула фотографию Фомина.

– Посмотрите, этот мужчина?

Девушка взяла фотографию в руки.

– Вы знаете, наверняка сказать не могу, все-таки расстояние было неблизкое. Но вроде бы он. Во всяком случае, очень похож. Рост, комплекция.

– Так, а почему вы сказали, что Любовь Алексеевну похитили?

– Я так подумала.

– Этот мужчина, он что, применял по отношению к ней силу?

– Да нет. Ничего такого. В общем-то, они и разговаривали совсем чуть-чуть. Она что-то спросила, он ей ответил. Потом взял ее под руку и повел к машине.

– Любовь Алексеевна вырывалась?

– Нет, она спокойно шла.

– Хорошо.

В это время к нам подошла еще одна девушка в медицинской форме с бейджиком «Анфиса».

– Лид, – обратилась она к Лидии. – Узнай, придет ли сегодня на сеанс Прохорова. Она записана на семнадцать тридцать.

– Сейчас, – отозвалась Лидия и отошла в сторону.

– Ой, – удивленно воскликнула Анфиса. – А откуда это у вас фотография моего соседа?

Она указала на фото Фомина, которое я только что показывала Лидии.

– Он ваш сосед?

– В общем, да. Он снимает квартиру, которую сдала ему моя соседка, когда уехала в Испанию.

– И давно он ваш сосед?

– Да… Года полтора будет.

– Вы с ним хорошо знакомы? Я имею в виду, часто общаетесь?

– Да общения-то особого и нет. Так, здороваемся при встрече в лифте или в тамбуре. Вот и все.

– Кто-то к нему приходил?

– Вы знаете, я почти весь день работаю. Так что дома бываю нечасто и не в курсе. Могу только сказать, что веселых компаний он не водит и вообще… не шумит.

– По какому адресу вы живете?

– Улица Новороссийская, дом пятнадцать, моя квартира номер восемь, а его – седьмая. А что? Что-то серьезное произошло?

– Очень серьезное.

Я попросила Лидию сообщать мне, если от Любы появятся какие-нибудь вести, а сама завела машину и поехала на Новороссийскую улицу. Дом, в котором Фомин снимал квартиру, был оснащен домофоном. Я набрала цифру 7. Никто не ответил. Потом я принялась ждать, пока кто-нибудь войдет в подъезд. Ожидание длилось недолго. Какая-то парочка, не переставая целоваться-миловаться, на ходу открыла дверь. На меня влюбленные не обратили ровным счетом никакого внимания. Я подошла к седьмой квартире и огляделась. На этаже все было спокойно. Тогда я достала свои отмычки и, поковырявшись ими в замке, открыла дверь. В квартире стояла тишина. Я осторожно прошла в комнату. Стандартная обстановка, если не сказать безликая, не старая и не новая, безо всяких изысков. Я выдвинула ящики письменного стола и, не найдя ничего интересного, снова задвинула их. Перетряхнула тахту, порылась в комоде. Потом подошла к встроенному шкафу и сдвинула створки. А вот тут меня ждала удача! Среди немногочисленной одежды я увидела темную ветровку, похожую на ту, что описывал Никита, и резиновую биту.

У ветровки не хватало одной пуговицы, а остальные были точь-в-точь как та, что я нашла в доме Трифонова – тестя Николая Петровича. Я позвонила в отделение. Трубку взял Кирьянов.

– Привет, Киря.

– Привет, Танюха, коли не шутишь.

– Не до шуток. Слушай, во-первых, убийца Сосновского – это Фомин – похитил его сестру Любу. Я так думаю, он никак не может смириться с тем, что Сосновский «развел» его на приличную сумму. Вот он и шмонает квартиры Сосновского и Трифонова на предмет недостающей суммы. Я думаю, что и Любу он увез, чтобы без помех залезть в ее жилище.

– Тань, ты подожди. Твое предположение, что все это дело рук Фомина, – всего лишь предположение. Нужны доказательства.

– Во-вторых, – я слегка повысила голос, – в съемной квартире Фомина я нашла орудие убийства Сосновского, это резиновая бита. На ней следы засохшей крови.

– Ты, конечно, снова, как всегда, нарушила неприкосновенность жилища, – констатировал полковник.

– Нет, я, конечно, как всегда, была с ордером на обыск! – фыркнула я. – В общем, нахожусь я на Новороссийской, пятнадцать, в седьмой квартире. Бери понятых и приезжай.

– Намек понял.

– Намек? Киря, я тебе прямым текстом говорю!

– Тань, не кипятись! Что ты собираешься теперь делать?

– Пока не знаю. А в перспективе собираюсь поймать Фомина. Как тебе такой мой план?

– Тань, будь осторожна. И вообще… Фомина мы поймаем. Не сегодня, так завтра. Разошлем ориентировки, прочешем, куда он денется!

– Ох, Киря. Как будто у тебя хватит людей, чтобы устраивать «прочес». К тому же он увез Любу в неизвестном направлении. И ее жизнь в опасности. Короче, некогда мне тут с тобой лясы точить. Да, кстати. Кто-то усиленно старается вывести меня из игры. А для этого всеми способами изолирует меня от моей благородной работы – ловить преступников. И в лес меня увозили, и на дачу к директору «Унипласта» заманивали. А дачка у него примечательная такая, с башенкой. Находится в Юбилейном. Ладно, пока.

– Танюх, будь осторож…

Но я уже отключилась. Что он, в самом деле, заладил: «будь осторожна, будь осторожна»! Как будто я маленькая и сама не знаю, что делаю.

В это время у меня зазвонил телефон.

– Алло!

– Татьяна Александровна? Это Клавдия Петровна – консьерж дома, где живет Любовь Алексеевна. Вы меня слышите?

– Да, да. Говорите.

– Вы просили сообщить вам, если появится мужчина с фоторобота, который вы оставили. Так вот. Сейчас похожий на него человек прошел в подъезд.

– Спасибо большое вам, Клавдия Петровна. Я сейчас же выезжаю.

К дому Любы я летела на всех парах. Ах, как жаль, что моя «ласточка» не умеет летать. Но все же добралась я сравнительно быстро.

– Он еще не вышел? – спросила я у консьержки.

– Еще нет, – ответила она.

На всякий случай я отошла вглубь. Фомин появился минут через пять, ногой толкнул дверь и вышел. Судя по его злой физиономии, он не нашел то, что искал. А может быть, и не рискнул связываться с сигнализацией. Сейчас он, вероятно, скорректирует свой план.

Я последовала за ним. Во дворе он сел в белый «Форд». Я незаметно подошла к своей машине.

Глава 8

Держась на безопасном расстоянии от машины Фомина, – необходимые меры предосторожности, чтобы не быть замеченной, – я следовала за ним. Пару раз, правда, дистанция между нами сокращалась до минимума. Но я тут же пропускала пару-тройку машин. Позади остались городские сооружения.

Так, а вот это уже становится занятным! Я обнаружила, что мы направляемся к Юбилейному поселку. Уж не к незабвенному ли Валентину Борисовичу? Да, так и есть. Та же самая дорога, по которой молчаливый водитель вез меня на встречу к «человеку, у которого есть интересующие меня сведения». То, что Фомин и Глазунов и в настоящее время поддерживают связь, – это несомненно. А ведь Глазунов в разговоре у себя в офисе клялся и божился, что их дорожки разошлись раз-навсегда и окончательно.

Однако мне важно было прежде всего найти Любу. Я не сомневалась, что Кирьянов произведет все необходимые действия в отношении Фомина на его квартире и что рано или поздно этого мошенника и убийцу поймают. Но вот моя клиентка… Ее необходимо было выручать. Где Фомин мог спрятать Любу? Уж точно не у себя на съемной квартире. Она, как я уже могла убедиться, была пуста. Что-то мне подсказывало, что Люба находится в коттедже Глазунова. А ведь я совсем недавно находилась в этом уютном местечке. Однако пренебрегла мольбами радушного хозяина погостить у него. Да еще и имела наглость вдоволь навоеваться с его бравыми ребятами! Вот такая уж я. Ничего не попишешь.

Чтобы окончательно убедиться в том, что Фомин рулит в загородный дом Глазова, я вылезла из машины и остальной путь проделала пешком, вернее бегом. Да, так и есть. Фомин уже подъезжал к знакомым стальным воротам. Теперь надо спрятать свою «девятку». Вернувшись к машине, я присмотрела укромное место поблизости. Теперь можно спокойно идти в гости. Хотя на этот раз меня никто не приглашал.

Забор был высокий, перелезть через такой было весьма проблематично. Можно, конечно, забросить веревку на одно из деревьев и подтянуться, благо у меня в сумке лежало лассо. Но что это даст? Если хозяин и его гость находятся не в коттедже, а во дворе, меня тут же заметят. Я решила обойти забор по периметру, вдруг обнаружится какой-нибудь лаз. Точно! У одной из сторон каменная кладка заканчивалась, и эта часть забора была выполнена из дерева. Пару досок я вынуть смогу, это не так уж и сложно.

Все! Теперь путь свободен. Я осторожно пролезла в освободившийся проход и ступила на территорию загородного дома. Почти у самого гаража стояли Фомин и Глазунов и о чем-то говорили. Потом Фомин сел в машину и уехал. Глазунов вернулся в дом. Пробыл он там недолго. Далее он вывел из гаража джип и тоже отбыл. Отлично. Значит, в доме, скорее всего, никого нет. Стало быть, я беспрепятственно смогу осмотреть его.

Осмотр я решила начать с подвала. Если Люба здесь, то, скорее всего, она находится именно там.

Входную дверь я открыла без особого труда и сразу же оказалась в полутемной прихожей. Справа были видны ступеньки. Куда они вели? Наверное, в подвал. Я спустилась.

Сначала я попала в большой и абсолютно пустой коридор. Это я поняла, когда посветила фонариком. Штукатурка на стенах, бетонный пол. Ничего особенного. По одну из сторон коридора располагались две двери. Я открыла первую из них. Внутри было прохладно и темно. Пошарив по стене, я нащупала выключатель. Щелкнула им. Что тут? Ящик с картофелем, чуть дальше – морковь и головки репчатого лука. Еще на полках стояли банки, похоже, с вареньем.

Я открыла смежную дверь. Кроме сырости здесь явственно ощущался запах пыли. Странно, но тут выключателя не было. Или я его не заметила. А может быть, в общем коридоре есть рубильник? Я вновь использовала фонарик. Луч света высветил какие-то тряпки, деревянные ящики, коробки, в общем, хлам, который хозяева никак не удосужатся убрать.

Я снова вышла в общий коридор. Тщательно осветила все стены. Действительно, вот он, рубильник. А еще я заметила третью дверь. Она располагалась дальше всех, почти в самом конце коридора. На ней не было ни ручки, ни отверстия для замка. Как же она открывается? И что за ней находится? Я потрогала ее ладонью, и она вдруг неожиданно приоткрылась. Значит, она и не была заперта.

Впереди был узкий и низкий проход. Когда я пошла вперед, мне пришлось основательно пригнуться. Вскоре я оказалась в тупике. Мне показалось, что раньше здесь был колодец. По крайней мере, отсутствие углов говорило в пользу моего предположения. Ладно. Подвал я исследовала. Теперь пора наверх.

На первом этаже располагалась кухня, довольно просторная и обставленная современной бытовой техникой. Второй этаж был отведен для гостиной и двух спален. В спальнях, как и полагается, стояли кровати, тумбочки, в общем, неполный спальный гарнитур. В гостиной присутствовал гарнитур из ротанга: плетеные кресла, два столика, один большой, другой поменьше. Вдоль стены стоял диван, тоже плетеный. Ничего, довольно стильно.

Остался третий этаж. Я поднялась по довольно крутой лестнице и остановилась перед дверью. Подергала за ручку. Заперто. Я тихонько постучала. Тишина. Я постучала сильнее. Послышались шаги и голос:

– Кто там?

Это Люба! Слава богу!

– Люба! Это я, Татьяна!

– Таня! Наконец-то вы приехали! Я вас уже столько времени жду!

Ничего себе! С какого такого перепугу она меня ждет у Глазунова? Ладно, сейчас выясним. Я поработала своими отмычками, решительно толкнула дверь и оказалась в просторном помещении. Это был самый обыкновенный чердак, правда обставленный. Диван, пара стульев, журнальный столик и кресло.

– Люба, я не понимаю, каким ветром вас сюда занесло? И с чего вы взяли, что я здесь непременно появлюсь?

– Ведь это вы попросили того мужчину, ну, чью фотографию вы мне показывали, когда мы были в отделении полиции, помните? Вы еще спросили, видела ли я его когда-нибудь? Раньше я его не видела. А сегодня, когда я подходила к салону, он окликнул меня и сказал, что вы узнали что-то важное по делу и ждете меня в коттедже. Он и привез меня.

– Господи! Люба!!! Можно ли быть такой легковерной?! И вообще, зачем вы ушли из квартиры? Я же велела вам находиться только там!

Она капризно надула губы.

– Сколько можно там сидеть? И потом, вы ведь сказали, что мне не надо быть у себя дома. Вот, а я ведь пошла не домой, а на работу.

– Так. Скажите, а по дороге, когда он вас вез сюда, вы о чем-нибудь говорили?

– Да, говорили.

– Вы в разговоре с ним упоминали о «Всех удовольствиях мира»?

– Он спросил, где мы с вами познакомились, и я сказала, что именно там – в этом развлекательном комплексе. А что? Нельзя было говорить?

Теперь понятно, почему меня услали именно туда. С подачи Любы.

– Вот что, Люба. Нам надо немедленно отсюда уезжать. Я вам все позже объясню.

– Но…

– Никаких «но»! Идемте! – Я взяла ее за руку.

В это время снизу послышались шаги. Еще через минуту на нижней ступеньке лестницы показалась маленькая полная женщина. Увидев нас, она всплеснула коротенькими толстенькими ручками:

– Так вот где он держит своих шалав!

– Что вы себе позволяете?! – взвилась Люба. – Я никогда не была путаной! Вот уж чего не было, так не было! Я – приличная дама, а моя подруга… – Она кивнула в мою сторону.

– Такая же проститутка, как и ты! – торжественно завершила фразу женщина.

– Да как ты смеешь?! – Люба бросилась по ступенькам вниз и, оказавшись рядом с ней, чуть не вцепилась ей в волосы.

– Смею! Потому что я – законная жена! А ты – сука подзаборная! Вот тебе! – Она плюнула Любе в лицо, но не попала.

Люба завизжала так, что задрожали стекла:

– Ах, ты… – Она набросилась на жену Глазунова.

– Люба, перестаньте. Нам надо уходить. – Я стала оттаскивать ее от Глазуновой.

– Она не смеет так со мной разговаривать! – кричала Люба.

Я потащила ее вниз.

– Гнать вас надо поганой метлой! – бушевала жена Глазунова.

«Откуда же она здесь взялась? – подумала я. – Не на машине, это точно. Значит, на автобусе».

– Как чувствовала, что увижу здесь это непотребство! Да и соседка сколько раз говорила: «Ты, Лариса, за своим поглядывай!» Все они, мужики, кобели! И вот… прихожу, а здесь две сучки! – кричала нам вслед Глазунова.

– Лариса, успокойтесь, это не то, что вы подумали.

– Уж конечно! «Не то, что вы подумали»! Я что, по-твоему, совсем дура? Вчера на свет родилась?!

Тут я услышала шум машины. Не иначе как сам хозяин прибыл. Вот, довоевались. Мы с Любой ринулись вниз, едва не сбив поднимавшегося Глазунова.

– Потаскун чертов! Кобель проклятый! – Лариса Глазунова теперь уже не орала, а выла: – У-у-у! Ты что, с ними обеими тут кувыркался? Забирай своих подстилок, этих шлюх грязных! У-у-у! Вон! Я с тобой развожусь!

– Лариска, заткнись! Дура! Молчи, идиотка! Какого черта ты сюда приперлась?!

Я буквально тащила Любу за собой, потому что она все оборачивалась назад, туда, где сейчас выясняли отношения незадачливые супруги Глазуновы.

– Люба! Скорее же!

– Не торопитесь, Татьяна Александровна, и вы, Любовь Алексеевна. – Нам навстречу собственной персоной шел Фомин. Одно неуловимое движение – и он, буквально вырвав руку Любы из моей руки, схватил ее и прижал пистолет к ее виску.

– Не двигайтесь! – приказал он мне. – Валентин, заткни свою бабу и иди сюда! – прокричал он в пространство.

– Фомин, вы напрасно так себя ведете. – Я попыталась образумить его. – Вам мало убийства Сосновского?

– Я его не убивал!

– Да? Но у вас в шкафу на съемной квартире находится бейсбольная бита со следами засохшей крови. Дело теперь, конечно, за экспертом, но я на сто процентов уверена, что кровь на бите принадлежит Сосновскому.

– Вы что, обыскивали мою квартиру? Кто дал вам право? У вас есть ордер на обыск?

– Права будете потом качать. И ордер на обыск будет. Не торопите события.

– Я только ударил его. Потому что он вернул мне не все деньги. Только самый мизер. Он вор!

– Ага, вор у вора дубинку украл. Вы же видели, что он упал после вашего удара. Зачем же надо было избивать его и дальше?

– Потому что не сдержался! Потому что он сказал, что больше денег у него нет! А их было…

– И смерть тестя Сосновского тоже на вашей совести…

– Да я его и пальцем не тронул! Он сам вцепился в меня! Черт! Валентин! Ты скоро там?!

– Таня!!! – закричала Люба. – Таня! Это все правда?! Это он убил Николая?!

Она дернулась, но Фомин вернул ее на место:

– Стоять!!! Иначе продырявлю башку!

Ситуация складывалась критическая. Люба на взводе (на что она еще может решиться при ее непредсказуемости, одному богу известно). На еще большем взводе Фомин. Одно неверное движение – и произойдет непоправимое. Я не могу действовать, потому что моя клиентка находится под прицелом убийцы. Однако надо на что-то решаться, долго так продолжаться не может. В любую минуту на помощь придет Глазунов, и тогда…

Я посмотрела на Фомина, потом на Любу. Несколько мгновений – но они показались мне вечностью – я переводила взгляд то на нее, то на него. Какая-то догадка мелькнула у меня в голове. На первый взгляд она показалась мне нереальной, даже безумной. Я вспомнила семейную фотографию Любы, которая находилась у нее в бумажнике, когда она первый раз пришла ко мне домой. Ее отец в форме летчика с ямочкой на подбородке, разбившийся во время испытательного полета… Слова подруги матери Фомина о том, что отец Валерия был военным и погиб при исполнении служебных обязанностей. Ямочка на подбородке у Любы и… у Фомина! Любовь Алексеевна… Валерий Алексеевич… Это значит…

– Валерий!!! – закричала я. – Остановитесь, не делайте этого! Люба – ваша сестра!!!

От неожиданности Фомин дрогнул и непроизвольно опустил пистолет. Этого мгновения мне хватило, чтобы броситься к ним, оттолкнуть от Фомина Любу и выбить оружие. Теперь роли переменились.

– Фомин, не двигайтесь! – скомандовала я. – У меня в сумке еще один пистолет. И вы знаете, я умею стрелять по-македонски. Поэтому – без глупостей.

Эпилог

– Таня, а вы знаете, я ведь нашла деньги, – сказала мне Люба, когда через несколько дней мы снова встретились с ней у меня дома. – Они лежали в тайнике около камина.

Так вот что означали фотографии в маленьком альбомчике, который лежал на этом самом камине! Фото Любы, самого Николая, фото камина… Так Сосновский хотел дать понять сестре, куда он положил деньги.

– Там была очень большая сумма, – продолжала Люба. – Я уже решила, как ими распорядиться. Часть я переведу в детский дом, а на остальные открою еще один косметический салон. И назову его «Николь».

Она достала кружевной платочек и вытерла набежавшие слезы.

– Это будет память о брате. А еще… Я поеду в Нижний Новгород и помогу матери своего… другого… брата… Ох, эти слова просто застревают в горле. Никак не могу… Ведь что же получается… У Лейлы и у Коли – разные матери, а вот отец один. У нас с Колей – все наоборот: мама одна, а отцы разные. И наконец, у моего папы, оказывается, был внебрачный сын. Все подтвердилось. Ох, у меня голова просто кругом идет! Как же все переплелось! Разве такое может быть?

Я только улыбнулась. Что я еще могла сказать? Санта Барбара рулит! После ухода Любы я приготовила кофе. Не спеша насладилась своим любимым напитком и позвонила в отделение. Трубку взял Недорослев.

– Здравствуйте, Ари… простите, Венедикт Аристархович.

– Здравствуйте, Татьянсанна!!! – проорал он по своему обыкновению.

– Киря… то есть Кирьянов в кабинете?

– Нет, товарищ полковник вышел. Что ему передать?

– Да, собственно… Спасибо ему передайте. И вам тоже большое спасибо, Ар… Венедикт Аристархович. Вы с полковником появились на даче Глазунова как нельзя кстати.

– Есть передать благодарность полковнику, – по-военному ответил Недорослев. – Татьянсанна, знаете что? Называйте меня как вам удобно! – разрешил он.

Я подумала: а почему бы и нет? Ведь если ему более удобна «татьянсанна», то мне… Аристарх? Нет, все-таки – Венедикт!

Тут раздался звонок в дверь. Я пошла ее открывать. На пороге стоял курьер с огромным букетом роз и каким-то плоским прямоугольником, упакованным в плотную бумагу. Я распаковала его и увидела свой завершенный портрет. Воложский! Когда я ставила розы в вазу, из букета выпала карточка. «Самой очаровательной вампирше», – было написано на ней. Что же. Вампирша так вампирша. Я не против. Не все же время быть Ведьмой.

Коган. Человек без сердца Глава 1

Психотерапевт Иван Кравцов сидел у окна в мягком плюшевом кресле. Из открытой форточки доносился уличный гул; дерзкий весенний ветер трепал занавеску и нагло гулял по комнате, выдувая уютное тепло. Джек (так его величали друзья в честь персонажа книги про доктора Джекила и мистера Хайда) чувствовал легкий озноб, но не предпринимал попыток закрыть окно. Ведь тогда он снова окажется в тишине – изматывающей, ужасающей тишине, от которой так отчаянно бежал.

Джек не видел окружающий мир уже месяц. Целая вечность без цвета, без света, без смысла. Две операции, обследования, бессонные ночи и попытки удержать ускользающую надежду – и все это для того, чтобы услышать окончательный приговор: «На данный момент вернуть зрение не представляется возможным». Сегодня в клинике ему озвучили неутешительные результаты лечения и предоставили адреса реабилитационных центров для инвалидов по зрению. Он вежливо поблагодарил врачей, приехал домой на такси, поднялся в квартиру и, пройдя в гостиную, сел у окна.

Странное оцепенение охватило его. Он перестал ориентироваться во времени, не замечая, как минуты превращались в часы, как день сменился вечером, а вечер – ночью. Стих суетливый шум за окном. В комнате стало совсем холодно.

Джек думал о том, что с детства он стремился к независимости. Ванечка Кравцов был единственным ребенком в семье, однако излишней опеки не терпел абсолютно. Едва научившись говорить, дал понять родителям, что предпочитает полагаться на свой вкус и принимать собственные решения. Родители Вани были мудры, к тому же единственный сын проявлял удивительное для своего возраста здравомыслие. Ни отец, ни мать не противились ранней самостоятельности ребенка. А тот, в свою очередь, ценил оказанное ему доверие и не злоупотреблял им. Даже в выпускном классе, когда родители всерьез озаботились выбором его будущей профессии, он не чувствовал никакого давления с их стороны. Родственники по маминой линии являлись врачами, дедушка был известнейшим в стране нейрохирургом. И хотя отец отношения к медицине не имел, он явно был не против, чтобы сын развивался в этом направлении.

Ожесточенных споров в семье не велось. Варианты дальнейшего обучения обсуждались после ужина, тихо и спокойно, с аргументами «за» и «против». Ваня внимательно слушал, озвучивал свои желания и опасения и получал развернутые ответы. В итоге он принял взвешенное решение и, окончив школу, поступил в мединститут на факультет психологии.

Ему всегда нравилось изучать людей и мотивы их поступков, он умел докопаться до истинных причин их поведения. Выбранная специальность предоставляла Джеку широкие возможности для совершенствования таких навыков. За время учебы он не пропустил ни одной лекции, штудируя дополнительные материалы и посещая научные семинары. К последнему курсу некоторые предметы студент Кравцов знал лучше иных преподавателей.

Умение видеть то, чего не видит большинство людей, позволяло ему ощущать себя если не избранным, то хотя бы не частью толпы. Даже в компании близких друзей Джек всегда оставался своеобразной темной лошадкой, чьи помыслы крайне сложно угадать. Он никогда не откровенничал, рассказывал о себе ровно столько, сколько нужно для поддержания в товарищах чувства доверия и сопричастности. Они замечали его уловки, однако не делали из этого проблем. Джеку вообще повезло с приятелями. Они принимали друг друга со всеми особенностями и недостатками, не пытались никого переделывать под себя. Им было весело и интересно вместе. Компания образовалась в средних классах школы и не распадалась долгие годы. Все было хорошо до недавнего времени…

Когда случился тот самый поворотный момент, запустивший механизм распада? Не тогда ли, когда Глеб, терзаемый сомнениями, все-таки начал пятый круг? Захватывающий, прекрасный, злополучный пятый круг…

Еще в школе они придумали игру, которая стала их общей тайной. Суть игры заключалась в том, что каждый из четверых по очереди озвучивал свое желание. Товарищи должны помочь осуществить его любой ценой, какова бы она ни была. Первый круг состоял из простых желаний. Со временем они становились все циничнее и изощреннее. После четвертого круга Глеб решил выйти из игры. В компании он был самым впечатлительным. Джеку нравились эксперименты и адреналин, Макс не любил ничего усложнять, а Елизавета легко контролировала свои эмоции. Джек переживал за Глеба и подозревал, что его склонность к рефлексии еще сыграет злую шутку. Так и произошло.

Последние пару лет Джек грезил идеей внушить человеку искусственную амнезию. Его всегда манили эксперименты над разумом, но в силу объективных причин разгуляться не получалось. Те немногие пациенты, которые соглашались на гипноз, преследовали цели незамысловатые и предельно конкретные, например, перестать бояться сексуальных неудач. С такими задачами психотерапевт Кравцов справлялся легко и без энтузиазма. Ему хотелось большего.

Чуть меньше года назад идея о собственном эксперименте переросла в намерение. Обстоятельства сложились самым благоприятным образом: Глеб, Макс и Елизавета уже реализовали свои желания. Джек имел право завершить пятый круг. И он не замедлил своим правом воспользоваться.

Они нашли подходящую жертву. Подготовили квартиру, куда предполагалось поселить лишенного памяти подопытного, чтобы Джеку было удобно за ним наблюдать. Все было предусмотрено и перепроверено сотню раз и прошло бы без сучка и задоринки, если бы не внезапное вмешательство Глеба.

Он тогда переживал не лучший период в жизни: родной брат погиб, жена сбежала, отношения с друзьями накалились. Но даже проницательный Джек не мог предположить, насколько сильна депрессия Глеба. Так сильна, что в его голове родилась абсолютно дикая мысль – добровольно отказаться от своего прошлого. Глеб не желал помнить ни единого события прежней жизни. Он хотел умереть – немедленно и безвозвратно. Джек понимал, что, если ответит Глебу отказом, тот наложит на себя руки. И Кравцов согласился.

К чему лукавить – это был волнующий опыт. Пожалуй, столь сильных эмоций психотерапевт Кравцов не испытывал ни разу. Одно дело – ставить эксперимент над незнакомцем и совсем другое – перекраивать близкого человека, создавая новую личность. Жаль, что эта новая личность недолго находилась под его наблюдением, предпочтя свободу и сбежав от своего создателя. Джек утешился быстро, понимая: рано или поздно память к Глебу вернется, и он появится на горизонте. А чтобы ожидание блудного друга не было унылым, эксперимент по внушению амнезии можно повторить с кем-то другим[1].

Джек поежился от холода и усмехнулся: теперь ему сложно даже приготовить себе завтрак, а уж об играх с чужим сознанием речь вообще не идет. Вот так живешь, наслаждаясь каждым моментом настоящего, строишь планы, возбуждаешься от собственной дерзости и вдруг в один миг теряешь все, что принадлежало тебе по праву. Нелепое ранение глазного яблока – такая мелочь для современной медицины. Джек переживал, но ни на секунду не допускал мысли, что навсегда останется слепым. Заставлял себя рассуждать здраво и не впадать в отчаяние. Это было трудно, но у него просто не оставалось другого выхода. В критических ситуациях самое опасное – поддаться эмоциям. Только дай слабину – и защитные барьеры, спасающие от безумия, рухнут ко всем чертям. Джек не мог так рисковать.

В сотый раз мысленно прокручивал утренний разговор с врачом и никак не мог поверить в то, что ничего нельзя изменить, что по-прежнему никогда не будет и отныне ему предстоит жить в темноте. Помилуйте, да какая же это жизнь? Даже если он научится ориентироваться в пространстве и самостоятельно обеспечивать себя необходимым, есть ли смысл в таком существовании?

К горлу подступила тошнота, и Джеку понадобились усилия, чтобы справиться с приступом. Психосоматика, чтоб ее… Мозг не в состоянии переварить ситуацию, и организм реагирует соответствующе. Вот так проблюешься на пол и даже убраться не сможешь. Макс предлагал остаться у него, но Джек настоял на возвращении домой. Устал жить в гостях и чувствовать на себе сочувствующие взгляды друга, его жены, даже их нелепой собаки, которая ни разу не гавкнула на незнакомца. Вероятно, не посчитала слепого угрозой.

Вопреки протестам Макса несколько дней назад Джек перебрался в свою квартиру. В бытовом плане стало труднее, зато отпала необходимость притворяться. В присутствии Макса Джек изображал оптимистичную стойкость, расходуя на это много душевных сил. Не то чтобы Кравцов стеснялся проявлений слабости, нет. Просто пока он не встретил человека, которому бы захотел довериться. Тот же Макс – верный друг, но понять определенные вещи не в состоянии. Объяснять ему природу своих страхов и сомнений занятие энергозатратное и пустое. Они мыслят разными категориями.

В компании ближе всех по духу ему была Елизавета, покуда не поддалась неизбежной женской слабости. Это ж надо – столько лет спокойно дружить и ни с того ни с сего влюбиться. Стремление к сильным впечатлениям Джек не осуждал. Захотелось страсти – пожалуйста, выбери кого-то на стороне да развлекись. Но зачем поганить устоявшиеся отношения? Еще недавно незрелый поступок подруги, как и некоторые другие события, всерьез огорчали Ивана. Сейчас же воспоминания почти не вызывали эмоций, проносясь подвижным фоном мимо одной стабильной мысли.

Зрение никогда не восстановится.

Зрение. Никогда. Не восстановится.

Джек ощущал себя лежащим на операционном столе пациентом, которому вскрыли грудную клетку. По какой-то причине он остается в сознании и внимательно следит за происходящим. Боли нет. Лишь леденящий ужас от представшей глазам картины. Собственное сердце – обнаженное, красное, скользкое – пульсирует в нескольких сантиметрах от лица. И столь омерзительно прекрасно это зрелище, и столь тошнотворно чарующ запах крови, что хочется или закрыть рану руками, или вырвать чертово сердце… Только бы не чувствовать. Не мыслить. Не осознавать весь этот кошмар.

Джек вздрогнул, когда раздался звонок мобильного. Все еще пребывая во власти галлюцинации, он автоматически нащупал в кармане трубку и поднес к уху:

– Слушаю.

– Здорово, старик, это я. – Голос Макса звучал нарочито бодро. – Как ты там? Какие новости? Врачи сказали что-нибудь толковое?

– Не сказали.

– Почему? Ты сегодня ездил в клинику? Ты в порядке?

Джек сделал глубокий вдох, унимая внезапное раздражение. Говорить не хотелось. Однако, если не успокоить приятеля, тот мгновенно явится со спасательной миссией.

– Да, я в порядке. В больницу ездил, с врачом говорил. Пока ничего определенного. Результаты последней операции еще не ясны.

В трубке послышалось недовольное сопение:

– Может, мне с врачом поговорить? Что он там воду мутит? И так уже до хрена времени прошло.

– Макс, я ценю твои порывы, но сейчас они ни к чему, – как можно мягче ответил Джек. – Все идет своим чередом. Не суетись. Договорились? У меня все нормально.

– Давай я приеду, привезу продуктов. Надьку заодно прихвачу, чтобы она нормальный обед приготовила, – не унимался друг.

Джек сжал-разжал кулак, призывая самообладание.

– Спасибо. Тех продуктов, что ты привез позавчера, хватит на несколько недель. Пожалуйста, не беспокойся. Если мне что-то понадобится, я тебе позвоню.

Максим хмыкнул:

– И почему у меня такое чувство, что если я сейчас не отстану, то буду послан? Ладно, старик, больше не надоедаю. Вы, психопаты, странные ребята. Наберу тебе на неделе.

– Спасибо. – Джек с облегчением положил трубку. Несколько минут сидел неподвижно, вслушиваясь в монотонный гул автомобилей, затем решительно встал и, нащупав ручку, закрыл окно.

Если он немедленно не прекратит размышлять, то повредит рассудок. Нужно заставить себя заснуть. Завтра будет новый день. И возможно, новые решения. Перед тем как он впал в тревожное забытье, где-то на задворках сознания промелькнула чудовищная догадка: жизнь закончена. Иван Кравцов родился, вырос и умер в возрасте тридцати трех лет…

Примечания

1

Читайте об этом в романах Татьяны Коган «Только для посвященных» и «Мир, где все наоборот», издательство «Эксмо».

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Эпилог

Коган. Человек без сердца Глава 1 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg