«Девушка полночи»

Девушка полночи (fb2) - Девушка полночи (пер. И. А. Войтыра) (Саша Залусская - 1) 2033K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Катажина Бонда

Катажина Бонда Девушка полночи

Согласно Эмпедоклу, суть бытия составляют четыре корня всех вещей, называемые также стихиями или элементами: воздух, земля, огонь и вода. Эти элементы вечны, ибо сущее не появляется, не исчезает и всегда неизменно. Вместе с тем изменчивость присутствует, ибо смертное не возникает из ничего, а смерть не есть конец. Существуют только смешение и замещение частей.

Большинство событий не случается, однако это – случится…

Ф. Ларкин. Альба

Люди могут закрывать глаза на величие, опасность, красоту, могут затыкать уши, не желая слышать мелодию или дурацкие слова. Но они не могут сбежать от запаха. Запах – брат дыхания.

П. Зюскинд. Парфюмер

«Девушка полночи»

© Перевод и издание на русском языке, «Центрполиграф», 2016

© Художественное оформление, «Центрполиграф», 2016

© «Центрполиграф», 2016

* * *

Пролог

Зима 2013 года, Хаддерсфилд

– Саша? – Голос был мужской. Властный, с хрипотцой. Она мысленно перебирала лица, которые ассоциировались бы с этими интонациями, но ничего не приходило в голову. Звонящий решил помочь, задав очередной вопрос: – Саша Залусская? Ты сама это придумала?

И тут перед ее глазами пронеслась череда событий с участием этого офицера.

– Сама.

– Жаль. А ведь такая порядочная девушка.

Слышно было, как он затянулся сигаретой.

– Я уже давно не работаю, – решительно заявила она. – Ни на тебя, ни на кого-либо другого.

– Но готовишься занять должность в польском банке, – усмехнулся он. – Возвращаешься весной. Я все знаю.

– Кое-что, но далеко не все.

Ей следовало прервать разговор, но он ее спровоцировал.

Пришлось, как всегда, принять игру.

– А тебе-то что? – первой капитулировала она. – Я честно зарабатываю на жизнь, и тебя это не касается.

– О-о-о-о! Смело! Ты хочешь сказать, что твоей зарплаты хватит на квартиру возле Гранд-отеля? Аренда, поди, не меньше двух косарей? Где ты возьмешь такие бабки?

– Не твое дело. – Она почувствовала, как зашевелились волосы у нее на затылке. Он знал о ее планах, хотя никому, кроме близких родственников, она ничего не говорила. Выходит, они взломали ее компьютер. – В общем, не напрягайся зря. Раз уж ты звонишь на этот номер, тебе известно, где я живу сейчас и где собираюсь жить. Я отдавала себе в этом отчет. И мой ответ: нет.

– А расходы на дочь? – Ему явно хотелось ее подразнить. – С ума сойти. Наша Дюймовочка стала мамашкой. Кто бы подумал? Папочка небось тот профессоришка? А насчет банка… Неизвестно еще, примут ли тебя. Это зависит от того, пойдешь ли ты на сотрудничество.

Саша едва сдержалась, чтобы не выругаться. С трудом совладав с собой, спросила:

– Что тебе надо?

– Есть тема.

– Я же ясно сказала: нет!

– Мы раскручиваемся. Ставки возросли. А работа чистая и не в бюро по обслуживанию населения… – Он посерьезнел: – Друг ищет кого-нибудь с опытом и хорошим знанием инглиша. Вот я и подумал о тебе.

– Друг? – Она набрала воздуха в легкие. Сосчитала про себя до десяти. С каким удовольствием она сейчас выпила бы водки. Тут же прогнала искушение. – Наш друг или твой?

– Пани будет довольна. Саша положила трубку на стол, подошла к двери в комнату дочери. Дверь была полуприкрыта. Каролина лежала под одеялом, забавно раскинув руки. Она мерно дышала слегка приоткрытым ртом. Сейчас даже громкая музыка не смогла бы разбудить ее. Саша закрыла дверь, взяла сигареты и распахнула окно. Она курила и в задумчивости вглядывалась в опустевшую улицу. Ни души. Только соседский кот прошмыгнул сквозь калитку в сад. Она опустила рольштору. Вернувшись, выдохнула остатки дыма в трубку. Ее собеседник прервал молчание, но наверняка злорадно усмехался.

– У тебя будет охрана. Не как тогда, – заверил он, и на сей раз, кажется, искренне.

Пауза длилась довольно долго. Когда Саша вновь начала говорить, голос ее звучал четко, без тени сомнения.

– Передай другу, что я благодарю за внимание, но его предложение мне неинтересно.

– Ты уверена? Знаешь, что это означает?

После продолжительного молчания она сказала решительно:

– И не звони мне больше.

Она уже собиралась положить трубку, когда мужчина спокойным голосом произнес:

– Ты знаешь, что я сейчас работаю в убойном? Такие вот дела.

– Вряд ли ты сам туда попросился. Тебя понизили? – Она не могла скрыть радости. – И где же?

– Где-то, – ответил он неопределенно. – Ничего, еще два года – и снимаю китель.

– Ты уже говорил так. Когда-то. Уж и не помню когда.

– Ты, как всегда, права, Миленка.

– Никакой Милены никогда не было.

– Дюймовочка уже у Крота, но я все равно рад, что ты возвращаешься. Некоторые скучают. Я и сам всплакнул. И выиграл пари.

– В какую же сумму ты меня оценил? Бутылка виски или что-то подороже? – Она сглотнула. Надо поскорее что-нибудь съесть. Голод, злость, усталость. Этого ей следовало избегать.

– Поставил целый ящик. Беленькой.

– Ты никогда не ценил женщин в конторе, – ответила она, несмотря на то что ставка ей польстила. – Я ложусь спать. Этот телефон больше работать не будет.

– Отчизна сожалеет, царица.

– Тем хуже для отчизны, мне наплевать.

Зима 1993 года

Пар начал понемногу рассеиваться, и постепенно стали проступать линии бедер и ягодиц гимнасток.

Иногда удавалось даже разглядеть едва начавшие наливаться груди. Но если прийти слишком поздно, то завеса из водяных капель не позволит ничего рассмотреть. Да и на карнизе долго не выстоишь. Ноги быстро немеют, а схватиться не за что. Поэтому они всегда ходили туда вдвоем.

Сегодня, в виде исключения, взяли с собой третьего. Игле не позволено было смотреть. Он стоял на шухере и был рад тому, что они разрешили ему таскаться за собой. Он был младше на целый год.

Самым интересным моментом зрелища был снайперский. По лицам выходящих девушек следовало угадать, каким именно телам они принадлежали. Кто первый будет снайпером, разыгрывали на спичках. Каждый выбирал себе фаворитку, и потом до конца ночи все помалкивали. Мартин обычно брал с собой гитару. Играл он плоховато, причем всего несколько песен: Rape mi, In Bloom или Smells Like Teen Spirit «Нирваны» или какую-нибудь из баллад My Dying Bride. Довольно быстро он откладывал гитару и напевал что-то свое, то ли стихотворение, то ли песню. Астерикс[1] или травка помогали в творчестве.

Сегодня время их прихода было идеальным. Гимнастки еще не появились в дверном проеме, но уже слышалось их хихиканье. У Мартина пересохло в горле, возбуждение перемежалось страхом, что какая-нибудь из девушек заметит его лицо в окне, затянутом лишь дырявой сеткой. Стекло они с Пшемеком разбили еще месяц назад. Пока никто этого не заметил. Даже дворничиха, которая на прошлой неделе прогнала их со школьного стадиона, хорошенько накостыляв им метлой. У них чудом получилось перепрыгнуть через забор, хотя все могло закончиться куда хуже. На ковре у директора школы Конрадинум[2], в которой они оба учились, или в местном полицейском участке. Друзья гордились прорехами на разодранных о забор куртках, как ранами, полученными в бою.

Девушки наконец вошли, громко переговариваясь, помещение тут же наполнилось шумом и движением. Раскрасневшиеся лица блестели после напряженной тренировки. Девушки смеялись, перебивали друг друга, все еще радуясь удавшимся трюкам. Большинство раздевались уже на пороге, бросали тесные трико на лавки или прямо на мокрый пол перед душевыми кабинами. Лениво освобождали волосы от резинок. Парами или по трое входили в кабины и намыливали одна другую. Показывали наметившиеся груди или игриво щипались за попки.

Только одна из них, еще совсем ребенок, стояла в дверях, не раздеваясь. У нее были самые длинные ноги в группе. Руками она обвила живот, как будто готовясь к побегу. Волосы ее были собраны на затылке, и только несколько прядей выскользнули из-под резинки и приклеились к щеке. Ее Мартин, кажется, еще не видел.

У каждого из них имелись фаворитки. Мартину нравились не полностью оформившиеся девушки. «Недоразвитые» – подтрунивал над ним Пшемек, который предпочитал блондинок с развитой мускулатурой или даже с жирком на боках и обязательно носящих бюстгальтер. Мартин большезадых не любил. Он искал хрупких, с миндалевидными глазами. Мелкая именно такой и была. Огромные глаза, узкое лицо, высокие скулы, непропорционально пухлые губы. Сегодня она стала его трофеем.

– Слезаешь? – Пшемек хорошенько пнул дружка по ноге, отчего тот даже закачался на карнизе.

– Дебил, – бесшумно пошевелил губами Мартин.

– Что такое, Старонь? Моя очередь! – Пшемек перестал страховать его.

Мартин снова закачался, медленно приготовившись к прыжку. Еще раз взглянул на маленькую шатенку, жадно смакуя последние секунды. Она мылась с закрытыми глазами, явно отгораживаясь от остальных. На девочке не было трико, но и голой она тоже не была. На ней оставались белые трусики, которые совершенно промокли и приклеились к ягодицам. Идеально худая, с впалым животом и выпирающими ребрами. Казалось, что, потянувшись за мылом, она может переломиться пополам. Однако бедра ее были достаточно широки. Кости таза торчали над линией трусов, словно рога буйвола. Она нравилась ему. Несмотря на то что Пшемек уже не держал его, а, наоборот, дергал за ногу, стаскивая вниз, Мартин был не в состоянии сдвинуться с места.

И тут девочка повернулась в его сторону. Она заметила его. Рефлекторно прикрылась руками и отступила в глубь кабины. Но это не помогло. Все равно он видел ее и был уверен, что запомнит эту картину до конца жизни. Линия плеча. Сухощавые ступни с необыкновенно длинными пальцами. Тонкая пятка с грязным пластырем на косточке. Мгновение девушка со страхом смотрела на него, но вдруг танцевальным движением выскочила вперед. Полные губы приоткрылись, веки слегка опустились. Намыленной губкой она стала водить по телу.

Пшемек не позволил ему остаться на месте. Он так сильно подсек его под коленями, что Мартин приземлился, с большим трудом устояв на ногах. Он угодил прямо в черную жижу, извозил новые «вранглеры», которые прислал ему дядя Чеслав из Гамбурга. Но Мартин не думал сейчас о штанах, его куда больше заботило, чтобы дружок не заметил его возбуждения.

Пшемек взобрался на карниз, посмотрел и тут же спрыгнул.

– Шухер! – резко сорвался он с места, потом обернулся и, видя, что Мартин не двигается, прошипел: – Шевелись, старик!

– А Игла?

– Справится.

Пшемек бежал, наклонив голову. Только когда они были уже за забором, в самом конце улицы Личманского, в безопасности, хотя и запыхавшиеся, Мартин спросил:

– Что-то случилось?

Пшемек покачал головой.

– Тебя увидели?

– Не пойдем туда больше. – Пшемек трясущейся рукой вынул помятую пачку сигарет. – Почему ты мне не сказал?

Мартин скрыл нервозность за коротким смешком.

– Пошли за деревяшкой, слабаем чего-нибудь. – Он дружески ударил Пшемека по плечу. – Ты как хочешь, а я вернусь. Там мой идеал. Титечки как крыжовник, темные волосы. Я прям влюбился..

– Это моя сестра, идиот. – Пшемек схватил Мартина и почти оторвал от земли. Пшемек был выше и сильнее, но совсем не о нем мечтали самые красивые девчонки. Они вздыхали по Мартину, блондину с отсутствующим взглядом, везде таскающему с собой гитару. Ему даже не обязательно было играть на ней. – Ей только шестнадцать. Если я тебя там увижу, старичок, ты – не жилец. И вообще, не приближайся к ней, а то…

Он не закончил фразу. Мартин указал ему пальцем на стену спортзала. На карнизе, в их тайном месте, стоял Игла и не отрываясь подглядывал за гимнастками.

– Вот же… – взбесился Пшемек. – Пялится, вместо того чтоб стоять на шухере!

Парни переглянулись, опять перепрыгнули через забор и помчались прямиком к каморке дворничихи. Та немедленно схватила метлу, но, когда они кивками указали ей на Иглу, прилепившегося к окну спортзала, женщина охотно переключила внимание на него. Развалившись на старых досках, приятели ждали начала шоу. Игла не успел добежать до забора. Дворничиха оказалась проворнее. Догнав парня, она оттащила его к директору. Друзьям страшно было даже представить, что ждет их подельника.

– Эхх… – Мартин вынул бумажку, свернул самокрутку. Протянул Пшемеку, но тот отказался. – Как хочешь. – Мартин глубоко затянулся.

– Все равно бы мы больше туда не пошли, – сказал Пшемек, заканчивая строгать деревянную копию пистолета «вальтер». Мартин считал, что деревяшка уже давно напоминала настоящий пистолет. Пшемек, однако, с маниакальным упорством дорабатывал мелочи. На пистолете даже появились серийный номер и модель.

– Как ее зовут? – Мартин с трудом изображал равнодушие.

Пшемек на секунду оторвался от работы. Он выглядел туповато.

– Кого?

– Ну, конечно, не твою мать.

Пшемек прицелился в него из деревяшки, прищурив глаз:

– Не трогай мою мать!

Мартин поднял руки, признавая поражение. Потом медленно опустил одну из них и указал на игрушку:

– В мастерской моего отца полно разных красок. Хочешь, покрашу его тебе. Можно будет пугать стражей порядка.

Пшемек с минуту поразмыслил. Потом встал и нехотя бросил:

– Моника. Я обещал отцу, что прослежу за ней. У всех при виде ее текут слюнки.

– Я помогу тебе. Не позволим обидеть такого ангела.

– Идиот. – Пшемек швырнул деревяшку, Мартин поймал ее на лету.

– Черный или металлик?

Они направились на пляж в Бжезне. Было ветрено.

Первый снег пошел, когда Мартин приближался к дому. Он снял перчатку, подставил ладонь. Снежинки моментально таяли, коснувшись руки. Было несколько градусов ниже нуля. Даже если снег не прекратится всю ночь, до Рождества он все равно растает.

Улица Збышка из Богданца спала. Только в нескольких окнах мерцал голубой свет от телевизионных экранов. На большинстве балконов и форточек красовались светящиеся гирлянды – последний хит с Запада. Некоторые нарядили елки во дворе. Наверное, подсмотрели это в сериале «Династия». Но праздничной атмосферы почему-то не ощущалось. Дороги покрывала мокрая жижа, небо распростерлось над головами, словно крылья огромной черной птицы. Звезд совсем не было видно. Хотя Мартину их хватило за несколько часов, проведенных на пляже.

Мартин обошел кучу угля, который сосед, как обычно, не успел перенести в подвал, и остановился перед входом в дом номер 17. Это был единственный дом на улице Збышка из Богданца, над которым не висели клубы черного дыма. Все соседи по-прежнему отапливали свои жилища кафельными печками. Семейство Старонь одними из первых выкупили государственный дом, после чего разрушили деревянную хибару до основания, а на ее месте построили кирпичный коттедж с верандой. Кафельные печки в их доме служили исключительно элементом декора. Мартин с братом называли их «сейфами» и прятали там ценные для них мелочи. Отец Мартина выложил двор тротуарной плиткой, подъезд к гаражу залил цементом и, чтобы не раздражать соседей своим благосостоянием, по периметру двора посадил готовую живую изгородь, привезенную, благодаря доброте дядюшки, из Германии.

Мартин раздвинул кусты и разглядел свет в мастерской отца. Сконцентрировался, моментально протрезвел. Отряхнул куртку, поправил гитару на плече. Наркотики уже почти перестали действовать. Никто ничего не заметит. Он был ужасно голоден. Нажав на дверную ручку настолько тихо, насколько мог, он шел на цыпочках, стараясь не шуметь. Мартин надеялся, что мать спит. Ее он боялся больше, чем отца. Проходя мимо, она всякий раз присматривалась к его зрачкам. Она явно все знала, хотя никогда не заговаривала на эту тему. Мартин снял пуховик, чтобы не шуршать, проходя мимо родительской спальни. Сразу же почувствовав влажный холод зимы, он неуверенно двинулся в сторону неоновой вывески «Славомир Старонь – автосервис».

– Тринадцать тысяч четыреста баксов, – услышал он из-за двери возгласы нескольких человек. – Нет, курва, около четырнадцати… Считать не умеешь? Янтарь, конечно, тема верная, но пора с ней завязывать. Вальдемар, ты, может, и крутой водила, но считать не умеешь.

Мартин вздохнул с облегчением. У отца были гости. Может быть, это желающие купить ту «ауди», что уже неделю стоит в мастерской. Или черную БМВ-«шестерку», что жрет топливо без всякой меры. Мартин разок на ней прокатился. Двести восемьдесят четыре лошадиные силы, разгоняется до ста километров в час за семь секунд – сказка! Отец не пригонял машин сам. Ему доставляли их разные люди, иногда даже звонили в дверь среди ночи. В такие дни отец работал до утра, а когда Мартин выходил к завтраку, машины уже не было. Не важно, кто сегодня ночью сидит в его мастерской. Кто бы то ни был, мешать не следовало. Он был в безопасности.

Мартин вошел в коридор, снял ботинки и направился к лестнице, ведущей в мансарду, где находилась их с братом комната. Гитара вдруг съехала с его плеча. Он поймал ее в последнюю секунду, послышался только одиночный удар по струнам.

– Марыся? – Из кухни раздался низкий приятный голос, потом звук захлопывающейся дверцы холодильника. – Этот холодец – пальчики оближешь. Невозможно удержаться.

Голос был все ближе. Мартин как раз взбегал по винтовой лестнице, но не успел еще спрятаться на верхнем этаже. Он бросил куртку на пол, посмотрел вниз. Щуплый лысеющий мужчина в металлических очках въехал в коридор на инвалидной коляске.

– Войтек? – тепло улыбнулся он.

Парень зевнул, положил гитару и сделал вид, что как раз спускался в кухню.

– Это Мартин. Добрый вечер, дядя, – поздоровался, как хороший мальчик. – Я задремал. Голодный как волк.

– Молодец, но осталось немного. Твоя мать готовит лучший в мире студень.

– Мама спит?

Инвалид пожал плечами.

– Прекрати уже называть меня дядей. Юрек – вполне достаточно, или просто Слон. – Он протянул руку. Мартину пришлось подойти к коляске. Он почувствовал очень крепкое рукопожатие. – Здоровенным детиной вырос, не в Староней пошел.

– Ну. – Мартин открыл холодильник. Один за другим он вытаскивал контейнеры и кастрюльки, потом принялся жадно есть. Утолив первый голод, вдруг заметил, что на его форме не хватает пуговицы с якорем, и мысленно ругнулся при воспоминании о ночной прогулке на пляж. Мать ему этого не простит. Придется подменить пиджак брата. Потом он снял пиджак вместе с рубашкой и галстуком и аккуратно повесил на спинку стула. Он носил под формой футболку с изображением Курта Кобейна. Подобрал со стула фланелевую клетчатую рубаху, набросил поверх. Светлые волосы длиной до подбородка падали ему на лицо. Слон с улыбкой присматривался к племяннику, после чего попросил добавки и себе.

– Голодом тебя здесь морят, видно, – захихикал Слон, забавно высунув кончик языка. – Хороший аппетит – признак здоровья. Похоже, ты любишь жизнь, пацан.

Они молча ели. В кухне было темновато. Светила только лампочка в вытяжке над плитой.

– Как они вас отличают? – Дядя внимательно всматривался в Мартина.

– Нормально. – Племянник пожал плечами, потом указал на холодец: – Войтек такого не ест. У него отвращение к мясу. Кроме того, я иногда разговариваю, что значительно упрощает задачу.

– Через три дня вам исполнится по восемнадцать. Кто старший? – спросил Слон.

Мартин ткнул пальцем себе в грудь:

– Полторы минуты. Но отмечать будем после Нового года. Мама сначала хочет сходить в школу.

– Будет порка?

Мартин удивленно покачал головой. Никто никогда не бил его.

– Только по химии дела так себе. Математику я уже исправил. Войтек написал за меня контрольную. Он любит решать уравнения и иногда делает это ради удовольствия.

Слон хихикнул.

– Вы же не скажете маме, что братик мне помог? – забеспокоился Мартин.

– Ну что ты! – уверил его Слон и задумался. – Химия – хорошее дело. Подтянись, пристрою тебя на работу в нашу фирму. Мы открываем новое производство. На рынке образовалась ниша.

Мартин кивнул, исключительно из вежливости. Как раз химию он не считал предметом, который может пригодиться в жизни.

– А девушка у тебя есть?

Мартин почувствовал, что краснеет.

– Конечно есть. – Слон наклонил голову. – Красивая, наверное?

– Еще бы.

– Никогда не позволяй девчонке командовать собой. Только тогда будет уважать.

– Это пока нельзя назвать отношениями, – замялся Мартин. – Мы только что познакомились.

– Женскую логику понять невозможно. Даже не пытайся.

– Да, дядя. То есть Юрек.

Слон поежился.

– Хорошо, что я наконец встретил тебя. Мать прячет вас от меня. Забегите ко мне вместе с братом, поболтаем о будущем. Не знаю, сколько я еще протяну. Коновалы не дают мне особых шансов. Марыся и вы – моя единственная семья. У остальных сестер детей нет. Не хотелось бы плохо расстаться. Кто знает, может, в следующий раз встретимся уже на том свете.

Слон нажал кнопку на подлокотнике коляски. Подъехал к холодильнику, вынул бутылку с уксусом, понюхал.

– Не говорите так, – выдавил Мартин, не зная, как себя вести в этой ситуации.

Слон обильно полил холодец уксусом. Разрезая мясо на крупные куски, он отправлял его в рот.

– Поживешь с мое – поймешь. Время не резиновое. Каждый рано или поздно будет нюхать цветочки из-под земли, – хихикнул. – Так как? Зайдешь?

Мартин неуверенно кивнул. Оба понимали ситуацию. Мать не разрешала братьям общаться с дядей. Они не придут. Может, когда-нибудь потом. Кто знает?

Слон отложил нож и вилку.

– Отвезешь меня в мастерскую? Твой папаша не подумал о дорожке для инвалидов. Ступеньки, пороги, узкие двери.

– Сейчас?

Мартин с готовностью встал. Он уже утолил голод, и его стало клонить в сон. Он отвезет дядю в мастерскую и быстро нырнет под одеяло. Утром ему предстояла контрольная по станкам и электроприборам. Он рассчитывал, что договорится с братом насчет подмены. Войтек неделю назад сдал этот экзамен на отлично, как всегда вызубрил все от и до. Он согласится, правда, поднимет цену. Его брат ничего не делал просто так. Братская любовь имела четкие расценки, а деньги отправлялись в металлическую коробку, спрятанную в печи за кроватью. Увы, с тех пор как Мартин «одолжил» у него пару тысяч, брат начал тщательно записывать в блокноте номера купюр. Войтек получил долг сполна, но насчитал бандитские проценты и объявил, что после Нового года ставки возрастут.

– Инфляция, – буркнул он, как обычно сделав невозмутимое лицо.

Мартин не знал, на что брат собирает деньги. У него крайне сложно было что-то выведать. Наверняка на что-то крайне конструктивное. Очередные часы в коллекцию или мопед. Войтек не пил, не курил и был до омерзения правильным, поэтому родители и учителя всегда ставили его в пример брату. Мартин не испытывал к Войтеку теплых чувств, но признавал, что тот никогда не подведет. Контрольная будет написана, при этом Войтек никому ничего не расскажет, даже под пытками. Правда может всплыть, только если Мартин затянет с оплатой. Кредит у Войтека был возможен, но далеко не дешев. Родство ничего не меняло. Как раз сейчас Мартин был совсем на мели и с нетерпением ждал Рождества. Последние несколько лет «Дед Мороз» приносил близнецам помимо подарков еще и конверты с наличными. Их отец, Славомир Старонь, вырос в бедной семье и всегда хотел, чтобы сыновья с детства умели распоряжаться деньгами. Войтек, видимо, впитал эту способность с молоком матери. По характеру он был точной копией отца. Аккуратный, педантичный зануда. У Мартина деньги долго не задерживались, однако он умел пустить их в дело.

– Принц, – посмеивался над ним отец. И продолжал, не без удовольствия: – Всегда найдется какая-нибудь девушка, которая вытащит тебя из переделки.

– Или втянет в нее, – добавляла мать.

Мартин был ее любимчиком, хотя для порядка она всегда уверяла, что относится к сыновьям одинаково. Славомир Старонь был сух с близнецами и старался держать их на коротком поводке. Однако Мартина часто называли маменькиным сынком. Когда-то он пытался бунтовать по этому поводу, а потом научился извлекать выгоду из ситуации. Например, сейчас он избегал встречи с наркодилером, потому что последний товар взял в кредит, дата выплаты которого прошла еще неделю назад. Он знал, что послезавтра мать даст ему деньги на репетитора, которого он в последний раз видел полгода тому назад, потому что деньги шли на колеса. Но наркоманом он себя не считал. Просто ему нравилось состояние измененного сознания. Он сочинял тогда неплохие песни, правда, ленился записывать их. С этим всем не было бы никаких проблем, если бы Вальдемар не подъехал однажды к школе и не перепутал Войтека с Мартином. Увидев ученический билет Войтека, он поверил, что их двое, но деньги все равно содрал. Таким образом, Мартин вынужден был как можно скорее отдать долг брату, поскольку проценты росли с каждым днем. Самое смешное, что, пользуясь случаем, Войтек разузнал у Вальдемара, где и как можно заработать на продаже дури, и не внедрился в «молодую гвардию» лишь потому, что заработок показался ему не таким большим, как, например, при подделке именных чеков.

– Риск выше, а работа на свежем воздухе и с людьми, – подытожил он в разговоре с братом, настраивая подслушку полицейского канала по рации для водителей. И тут же потерял интерес к разговору с братом, так как попал на перепалку между сотрудниками органов. Он аккуратно записал к себе в блокнот их клички. Наверное, только Мартин знал, как страдал бы его брат, если бы вынужден был работать в каком-нибудь пункте по обслуживанию населения. Вежливость давалась Войтеку с трудом. Он не умел поддерживать разговор, иногда бывал крайне резок. Он был сам по себе, не старался никому понравиться. Друзья ему тоже были не нужны, хотя постоянная «свита» имелась. Именно благодаря брату Мартин познакомился с Иглой. Войтек использовал младшего по возрасту пэтэушника для передачи чеков с поддельными подписями. Он предпочитал платить Игле небольшой куш, чтобы не рисковать самому. Игла был, кажется, из многодетной семьи. Вечерами он обычно слонялся по городу, и Мартин часто встречал его там. Иногда, компании ради, делился с ним дозой. Мартин знал, что Игла считает его авторитетом в области музыки. Внимание Иглы, как и дела брата, не слишком интересовали Мартина. Хотя он, конечно, завидовал Войтеку из-за наличия у последнего множества талантов, и его раздражало, когда отец, как мантру, повторял, что из Войтека растет крупный бизнесмен.

– А ты закончишь в ночлежке. Разве что брат сжалится и примет тебя на работу.

Поэтому мало кто видел близнецов вместе. Они были похожи, как клоны, их часто путали. И оба ловко этим пользовались. Объединялись они только в костеле. Мартин отвлекал внимание прихожан, а Войтек в это время воровал мелочь с подноса для пожертвований. Делились обычно поровну, пятьдесят на пятьдесят, хотя Войтек зачастую забирал все, поскольку Мартин постоянно был ему должен.

Слон, оценив готовность племянника помочь, удобно расположился в коляске. Поднял одну из ног, абсолютно недвижимую, и положил ее на подножку, как бревно. Со второй справиться было труднее. Мартину пришлось помочь дяде.

– А дай-ка еще мясного салатика, – скомандовал Слон. – Вкус детства.

Пока Мартин копался в холодильнике, инвалид вынул из-за пазухи кожаный бумажник, потертый по краям и до отказа наполненный банкнотами. Мартин застыл с салатом в руках. Слон послюнявил палец и вытащил купюру. Потом добавил еще четыре и подвинул в сторону племянника пятьсот долларов. Мартина ударило в жар.

– Что это вы?

– Поделись с братом, лучше всего пополам. – Слон улыбнулся от уха до уха. Тот еще уродец, а очаровать мог любого. – Бери. Это подарок на восемнадцатилетие. Только не трать на наркотики. Этого Слон никогда не поймет. Отцу ни слова. Так же как и Марысе, иначе заставит вернуть. А я не приму. – И погрозил пальцем.

Дядя и племянник выехали из дома, оставив в кухне ужасный беспорядок. Мартин поклялся себе, что уберет все, как только вернется. Уж это он в состоянии сделать для матери. Она наверняка не спала. Ждала, пока разойдутся гости, и специально не выходила из спальни. Мать уже много лет не общалась со своим братом. Считала, что тот промышляет темными делишками, а ювелирная мастерская – только прикрытие. Брат втоптал в грязь славную семейную традицию. Если бы она разбиралась в обработке янтаря, то точно забрала бы у него бизнес. К сожалению, в ее семье женщинам не принято было давать образование. Они должны были удачно выйти замуж, воспитывать детей и заботиться о домашнем очаге. Именно так поступили все сестры Поплавские, и Мария не была исключением. Одна из сестер живет сейчас в Германии. Это она в тяжелые времена присылала посылки с одеждой, продуктами и бытовой химией.

В свое время Мария старалась наладить отношения с братом в надежде, что тот изменится, сойдет с кривой дорожки и все как-то утрясется, но в конце концов окончательно утратила иллюзии. Тем более что ее старания шли только на пользу Слону. Он завербовал ее мужа на должность слуги – именно так называла Мария роль автомеханика в преступной группировке. Узнав, что Славомир ездит вместе с людьми Слона воровать топливо на территории строящегося перегонного завода или нелегально добывать янтарь в лесу, она устроила грандиозный скандал и пригрозила разводом. В конце концов она заставила выбросить алюминиевую трубу для запуска иглофильтров, которую люди Слона, известные местной полиции как янтарная мафия, использовали для размывания грунта и нелегальной добычи янтаря в районе Северного порта. Не убедили ее и аргументы мужа, который слово в слово воспроизводил мудрствования Юрека о том, что ценный минерал принадлежит всем, а не только государству, которое прибрало его к рукам.

Мартин был уверен, что мать знает, в чем состоят обязанности ее мужа в группировке Слона, но почему-то смотрит на это сквозь пальцы. Все притворялись, что все нормально, потому что так было удобно всем. Может быть, у нее не было выхода и она в душе позволила мужу заниматься этим? Она любила комфорт. И похоже, соревновалась с сестрой, живущей в Гамбурге. Все-таки хотелось иметь и иномарку, и видеомагнитофон последней модели. А с тех пор, как Слон стал главным заказчиком Славомира, жилось им и правда очень хорошо. Например, неделю назад она заказала у скорняка новую шубу из чернобурки. Только третья, самая старшая сестра, жила скромно, можно сказать в лесу. Ее муж был лесничим, человеком глубоко религиозным, неподкупным. Даже взяток у браконьеров не брал.

В те времена Мартин совершенно не думал о том, что правильно, а что нет. Как и о том, что грозит семье в случае разоблачения. Ему хотелось весело жить, играть на гитаре и иметь девушку. Слон импонировал Мартину. С детства близнецы только и слышали о дядюшке: плохой, опасный, хитрый – так говорили о нем в городе. Для них же он всегда был добродушным, трогательным уродцем с ушами слоненка Дамбо. Из-за лопоухости его и прозвали Слоном. Несмотря на то что весь город знал, чем занимается этот ювелир, никто не мог ничего доказать. Люди Слона иногда попадались, но сам он всякий раз выходил сухим из воды. По крайней мере, так казалось со стороны.

– Только без стука. Надо проверить бдительность моей бригады, – сказал дядька. После чего сменил тембр, как будто разговаривал с ребенком. – Сюрпри-и-из!

Мартин рывком распахнул гаражную дверь. Трое мужчин в глубине помещения резко вскочили. Один из них, в трениках, с увесистой «голдой» на шее, схватился за карман.

– Буль, фраер! – заржал Слон. – Это ж пацан!

Павел Блавицкий дал знак маленькому толстяку в турецком свитере, который быстро сгребал мелкие предметы в спортивную сумку.

– Tвою мать… – загнул на родном языке русский, когда из его кармана вывалился пистолет. – Кругом марш!

Мужчины стали перекрикивать друг друга, но Мартин уже не слышал их. Как загипнотизированный, он рассматривал оранжевую «ламборгини» с немецкими номерами. Передняя часть машины была разбита. Правая фара висела на проводах. Вместо лобового стекла – полиэтиленовая пленка, прилепленная скотчем, но Мартин как будто и не замечал всех этих повреждений. Сразу было видно, что это супертачка. За все время отец только раз занимался подобной машиной, но так и не разрешил ему проехаться, даже за городом. На этот раз Мартин пообещал себе, что сделает все, чтобы сесть за руль этой ракеты.

Наконец справившись с потрясением, Мартин взглянул на освещенный тусклым светом токарный стол, за которым собрались гости. На нем лежали крупные куски необработанного янтаря, самый большой – величиной с полбуханки хлеба, а рядом неразрезанные листы напечатанных долларов и рублей. Отец попытался заслонить собой стол. Он покраснел, на лбу пульсировала вена.

– Мартин, быстро домой!

Слон поднял руку:

– Если хочет, то пусть остается. Он уже взрослый.

Мартин впервые увидел отца до такой степени взбешенным.

– Через три дня. Только тогда он сможет сам решать.

Отец и Слон несколько секунд прожигали друг друга взглядами. В конце концов инвалид опустил голову. Подъехав к шкафчику для инструментов, возле которого стоял наполовину опорожненный ящик водки, он ударил по дну одной из бутылок, открутил крышку и разлил водку по грязноватым стаканам. Все, кроме отца Мартина и крепкого брюнета в светлом пиджаке, получили свою порцию. Лицо последнего не выдавало излишнего интеллекта, хотя отполирован он был, как итальянский мальчик с подиумов. Красавчик был на несколько лет старше Мартина, но ростом как минимум на голову ниже.

– Должен же ты хоть на что-то годиться, Вальдемар, – бросил Слон.

Мачо легко проглотил обидную реплику.

– Вам ведь известно, что мне врачи запретили, – ответил он, спровоцировав общее веселье. Сейчас он смотрел на Мартина с еле заметной улыбкой. Вальдемар регулярно продавал молодому Староню марихуану, ЛСД, а иногда и что-то потяжелее. Однако сейчас делал вид, что они незнакомы. Похоже, обожал держать человека на крючке.

– Я люблю водить, только это и умею, – добавил Вальдемар. – Это у меня получается лучше, чем у кого-либо, сэр.

– Брешешь, сынок. Телок ты клеишь лучше. Все более свеженькие к тебе липнут. Весь в меня. – Слон поднял стакан и залпом выпил. Потом слегка скривился и взглянул на этикетку. – Это ж спирт «Рояль» со святой водой. Русов, что ты мне приволок?

– Водка лучше хлеба, жевать не трэба, – заржал русский и подставил пустой стакан, требуя очередной порции.

Остальные сделали то же самое. Слон, прежде чем налить Мартину водки, вопросительно посмотрел на его отца.

– Половину, – сказал тот.

– Думаешь, он еще ребенок? Не рос ты тут на районе, – ответил Слон. – Папа римский нашелся… Ты, поди, ни одного урока в воскресной школе не пропустил.

Публика отреагировала, как и ожидалось. Гогот заглушил ответ отца Мартина.

– Не богохульствуй. Только об одном тебя прошу, Юрек. И сына мне в это не втравливай. А разговоры обо мне и о Боге давай продолжим в другой раз. Надеюсь, что и ты когда-нибудь обратишься к Господу, но не мне тебя уговаривать. Пусть выпьет, если хочет.

Слон обратился к Мартину:

– Хочешь?

– Полный, – ответил тот.

Отец искоса взглянул на него. Собравшиеся одобрительно присвистнули.

– Полный – через три дня. Сегодня ты еще молокосос. – Славомир отлил половину на пол.

– Не твое, не жалко, – прокомментировал вполне довольный Слон. Как обычно, спровоцировав конфликт, сам он остался в стороне.

Мартин показательно залпом опрокинул содержимое стакана. Горло обожгло огнем, но он не показал виду.

– За любовь, – пробормотал Русов. – Третий всегда за любовь.

– Как будто бы Христос по жилам побежал, а? – рассмеялся Буль.

– Удался сынок. – Слон обратился к родственнику. – Далеко пойдет.

– Лишь бы только не так далеко, как твои, – отрезал Славомир. Он вырвал стакан из руки сына и с грохотом поставил на стол.

Повисшую тишину можно было резать ножом. Никто не смел открыть рот, все ждали реакции шефа. Тот долго сидел в задумчивости. Не парировал, как это бывало обычно. Три года назад жена и двое сыновей Поплавского погибли в горящей машине. Автомобиль взорвался при повороте ключа зажигания. Говорили, что это покушение, хотя следов взрыв ного устройства обнаружено не было. Официальной версией стала неисправность газовой установки. С тех пор Слон был прикован к коляске. Нижняя часть его тела была парализована, а приступы посттравматической эпилепсии случались все чаще. Только благодаря диагнозам его до сих пор не упекли за организованную преступную деятельность. Врачи выдали ему заключение, гласящее, что он не может пребывать в СИЗО, а также присутствовать на судебных заседаниях. Через несколько месяцев прокуратура закрыла дело в связи с отсутствием доказательств. После этого Слон нанял молодого водителя, Вальдемара, который всегда заводил машину, открыв все двери. Поплавский ждал на безопасном расстоянии, шутя, что не затем он платит своим псам, чтобы разлететься на куски в один прекрасный день.

Сейчас Слон одарил отца Мартина взглядом из-под полузакрытых век. Усмехнулся с издевкой, как будто рассказывал анекдот:

– В следующий раз, родственничек, я вывезу тебя в лес, чтобы преподать урок вежливости. Что-то ты разгавкался.

Старонь, однако, и не собирался каяться.

– Что, правда глаза колет? – бросил он. После чего спустился в яму и продолжил ковыряться в оранжевом авто.

Слон злобно сжал губы.

– Ничего, подожмешь еще хвост, – пробормотал он себе под нос. – Твое счастье, что мы родня.

Компания притихла. Ситуация обострялась.

– Знаете анекдот? – осторожно подал голос Буль. Это была явная попытка разрядить обстановку. – Спрашивает один мужик другого: «Как это вдруг твоя жена отпустила тебя в бар?»

– Нет, – сказал русский. – Еще не слышали.

– «Я сделал ей ванну с пеной, поэтому она меня и не останавливала». – «С омолаживающей?» – «Нет, с монтажной».

Раздался громкий гогот Слона, к которому сразу же присоединились все члены свиты. Собравшиеся были благодарны Булю. Только русский сидел скривившись.

– Не понял, – буркнул он.

– Я тебе переведу, Витя. – Буль крепко ударил его по спине, отчего тот несколько подался вперед. – Давай-ка займемся долларами. Режем, считаем и баиньки. Да и жрать охота.

– Дело говоришь. Мы тут треплемся, а работа не ждет, – закрыл тему Слон.

Все вернулись к своим занятиям. От ямы понесся мерный гул двигателя. Славомир, несмотря на множество претензий к шефу, со своими задачами справлялся идеально.

Мартин поблагодарил за выпивку и встал, собираясь уйти. Дядюшка остановил его жестом и показал на место возле себя. Мартин поставил туда стул. Они сидели и смотрели, как Буль, Вальдемар и еще двое каких-то новых – их Мартин видел впервые в жизни – проверяли банкноты под ультрафиолетовой лампой.

– Комар носа не подточит, Витя. – Буль одобрительно причмокнул. – Даже я бы не отличил.

– Не переживай. – Слон подмигнул племяннику. – Твои – настоящие.

Прямо перед ними стояла оранжевая «ламборгини».

– Класс, – с восхищением произнес Мартин. – Какой у нее пробег?

– Отмотаем счетчик, будет такой, как надо, – ответил Слон. – У тебя уже есть машина?

Парень покачал головой.

– А хотелось бы?

По лицу Мартина блуждала легкая улыбка.

– Может, такую? Девочек бы возил. Съездил бы в далекое далеко. – Перспектива казалась весьма привлекательной, но дядюшка сразу же ее разрушил: – Батя купит тебе, когда будешь старым пнем, лет тридцати с гаком. – Тут он демонически рассмеялся. – Тогда уже и наш Вальдемар будет на том свете, разгонится до трехсот в час и расплющится о какое-нибудь дерево.

– Или провалюсь в пропасть, – добавил без улыбки водила.

Мартин удивленно обернулся. Несмотря на то что шофер стоял на достаточно большом от них расстоянии, он слышал каждое сказанное ими слово. Они понимающе переглянулись.

– Лучше быстро сгореть, чем медленно тлеть, согласен?

Мартин взглянул на свою майку с портретом Кобейна и запахнул рубаху. Этот хлыщ насмехался над ним, но Мартин не отважился ответить, решив, что обязательно сделает это в следующий раз, когда они будут один на один.

– Это его тачка. – Слон указал на Вальдемара. – Если бы отец тебя любил, то купил бы тебе такую. Но зато у тебя есть дядя Слон, и поэтому Вальдемар даст тебе покататься. Через неделю, когда будет готова. Хоть твой старичок и страшный зануда, но надо отдать должное, он лучше всех в этом городе выпрямляет железяки. Надо еще все оформить как следует, чтоб бумажки не cмердели.

Мартин не успел запротестовать, как Слон уже приказал Вальдемару отдать ключи и техпаспорт.

– В пятницу поедешь со своей девчонкой на прогулку по Гданьску. Насчет прав я дам знать кому следует. Только помни, не выезжай за пределы города, понял?

Если бы взглядом можно было убить, то Мартин сию секунду погиб бы под обстрелом небесно-голубых глаз Вальдемара.

– Неплохой лапсердак. – Мартин указал на пиджак водилы, рассчитывая как-то подольститься, но эффект получился противоположный.

– Только попробуй поцарапать, – прошипел Вальдемар и отошел в сторону покурить.

Слон с удовольствием наблюдал за поединком молодняка.

– Выйдешь в люди, Старонь. Каков аппетит, такова и жизнь. А ты любишь поесть.

Потом он подозвал лысого качка с цепью на шее и что-то шепнул ему на ухо. Буль даже не поднял глаз, только кивнул, давая понять, что приказ ясен.

– Оставьте мелкого в покое, завтра в школу, – Славомир высунулся из ямы, – и так достаточно позабавились.

– Чего так напрягаешься, Старонь? – Инвалид рассмеялся, а потом обратился к Мартину: – Можешь идти спать, сынок. Если смурфы прицепятся, то звони не папаше, а вот этому. – Он указал пальцем на Буля. – Пан Блавицкий вытащит тебя из любого дерьма, потому что он мой человек, а в тебе течет кровь Поплавских. Только помни, у тебя есть один день, потом рай закончится. И когда ты заскучаешь по нему, то сам сразу же разыщешь дядю Слона.

– Во что вы его втягиваете? – Отец Мартина вырос за спиной инвалида.

– Иди, сынок, – очень спокойно повторил дядюшка. – «Спокойной ночи, малыши» давно закончились.

Выходя, Мартин слышал громкую ругань отца с дядей, но решил не обращать внимания, подумав, что это самый счастливый день в его жизни. Он был слишком молод, чтобы понять, что несколько минут назад подписал договор с дьяволом. Большое счастье всегда обходится дорого. Только неприятности ничего не стоят.

Ему приснился африканский слон, лежащий на диком пляже, недалеко от его дома. Его пожирали черви, чайки кружили над останками. Курортники не обращали на него внимания. Они раскладывали рядом с ним шезлонги, устанавливали зонтики. Продавец мороженого поставил на него свой короб с товаром. Он не замечал, что внутрь короба тут же стали пробираться личинки мух, потому что его окружила группа детей с монетами в руках. Коробейник продал почти все мороженое и двинулся дальше. Только тогда Мартин заметил худощавую шатенку из душевой. Она стояла по пояс в воде и погружалась все глубже. Через мгновение вода была уже на уровне ее шеи. Мартин бросился к ней. Волны были слишком высокими. Он кричал, но она не слышала. И наконец исчезла под водой. Слона на пляже тоже не было. Мороженщик зазывал покупателей, а на песке жарились пляжники.

Он проснулся в холодном поту. Встал, быстро оделся, поняв, что проспал, как всегда. Кровать брата была идеально застелена. Форма Мартина висела на вешалке у зеркала, чистая рубашка была тщательно выглажена. Видимо, мать ночью принесла снизу его вещи. Только пуговицы не было. Мартин знал, что Войтек отмажет его в школе. О сне он быстро забыл. Он думал только о том, что совсем скоро настанет очень важный для него день. Он впечатлит Монику оранжевой торпедой. В кармане у него было пятьсот долларов. Он сдаст их в обменном пункте и возвратит долг Вальдемару. Каждый торчок знал, что у того самый лучший товар в городе. Мог не знать разве что его шеф, ничего не подозревающий о том, каким образом подрабатывает его личный водитель. Это показалось Мартину очень забавным.

Перед выходом Мартин покрасил деревяшку. Он выбрал черный цвет. Серебристый показался слишком уж вызывающим. Деревяшке нужно было высохнуть. Теперь ее было не отличить от пистолета известного агента. Мартин очень хотел поскорее показать игрушку Пшемеку. Но он все-таки вернулся и спрятал недосохший пистолет в печку за кроватью брата. Если бы отец нашел «оружие», то точно подумал бы, что Мартин тайком присоединился к группировке Слона. А копаться в вещах примерного братишки никому не придет в голову.

Моника Мазуркевич складывала учебники в школьную сумку по размеру, от самого маленького до самого большого. Рядом пенал, второй завтрак, всякие девчачьи мелочи. Географ закончил делать записи в журнале и взглянул на девочку из-под очков. Когда она нагнулась, короткая юбка поднялась слишком высоко. Учитель отвернулся.

– До свидания, – сказала она и направилась к выходу.

Кроме нее, в классе никого не было. Моника почти всегда выходила последней. Он наблюдал за ней во время контрольных. Она всегда долго думала, прежде чем что-то написать. Грызла карандаш, покусывала губы, убирала падающие на лицо волосы. Он хорошо изучил ее почерк, сразу узнавал округлые буквы, витые «а» и закрученные в спираль «д». Она казалась не по возрасту зрелой. Интриговала его. Он сам не понимал почему. Никогда не спешила, не рвалась отвечать. Сидела за последней партой, глядя в окно. Сначала ему казалось, что она не слушает, но, когда он вызывал ее, всегда знала, о чем идет речь. Отвечала флегматично, правильно, хотя и не была особенно способной. Некоторые учителя ошибочно причисляли ее к тупицам, но географ знал, что до нее попросту трудно достучаться. Она жила как будто за стеклом, в своем мире, но дурой не была, в отличие от своих многочисленных сестер и братьев. Особенно братьев.

– Можно тебя на минуту? – Он вернул ее из коридора.

Она часто дышала. Нервничала, смотрела на него неуверенно.

– Я хотел бы… – Он не придумал заранее, что ей сказать, повел себя импульсивно, глядя на очертания маленьких грудей под ее блузкой. – Речь об Аркадии. Ему очень трудно дается материал. Может быть, ты поможешь ему? Вас ведь шестеро, правда?

– Семеро, – поправила она. – Самый старший, Пшемек, учится в мореходном училище.

– Ах да, помню. Он учился у меня в средней школе. – Учитель вспомнил качка с куриными мозгами и удивился, что тот поступил в такое престижное заведение. Только из жалости он позволил ему тогда закончить и не остаться на второй год. Сейчас подобная перспектива ждала другого брата Моники, Аркадия. – Прочти с Ариком домашнее заданее, погоняй его по вопросам. Помоги маме, у нее наверняка полно забот.

– Попробую. – Она, как всегда, казалось, витала в облаках.

– Я только хочу обратить твое внимание. Если Арик не исправится, то у него могут возникнуть проблемы с переходом в следующий класс. Я говорю это тебе, хотя должен был бы вызвать родителей. Я понимаю, что им не до репетиторов. Но если вдруг возникнут какие-то трудности, любые, – он откашлялся, – ты всегда можешь обратиться ко мне за помощью.

Он почувствовал, как у него краснеют кончики ушей, и поправил очки. Девушка наверняка не поняла двусмысленности его высказывания. Она смотрела на него не моргая.

– Я могу идти?

Моника пошла прочь, сгорбившись. Географ наблюдал за ней, пока она не скрылась за дверью. Потом встал и обвел взглядом школьный двор, предполагая, что вскоре увидит ее там, так как это был ее последний урок.

Напротив школы стояло спортивное авто. Это была оранжевая «ламборгини», издалека отдающая темными делишками. Когда Моника вышла из школьной калитки, водитель выскочил из машины и подошел к ней. Учитель снял очки и прищурился. Он узнал этого парня. Несколько лет назад он учился здесь. Это был один из близнецов Староня, автомеханика. Моника молча прошла мимо высокого блондина, но, когда он схватил ее за плечо, вынуждена была остановиться. Под давлением ее взгляда он убрал руку. Географ заинтересованно смотрел на этих двоих и думал, что может быть между ними общего. Они не были похожи на пару. Перекинулись парой фраз, потом парень открыл дверцу машины и девушка села в нее. Раздался рев мощного двигателя, и авто тут же исчезло из виду. Географ почувствовал укол зависти, не понимая, чего это касается больше: машины или девушки. Он тоже был когда-то юным и мечтал о многом. Но у него не было отца, который перебивает номера двигателей по заказу мафии. Здесь было два варианта: либо парень присоединится к бандитам, либо отец позаботится о его образовании и разорвет его связь с преступным миром. Так или иначе, легкий старт ему был обеспечен. Учитель после стольких лет работы в школе мог позволить себе максимум покупку проездных билетов для всей семьи. А для того чтобы содержать семью, оплачивать обучение детей, ему приходилось платить соседу за подвоз до Калининграда, ради переправки янтаря все для того же Слона. За счет репетиторства в этом городе прожить было невозможно.

Моника сложила руки на животе, прижимая ладонью поношенную вязаную сумку с учебниками. Костлявые колени были плотно прижаты друг к другу. Между бедрами образовалась щель в форме полумесяца. Мартин не знал, как начать разговор, поэтому пока демонстрировал свое водительское мастерство. Он поочередно нажимал кнопки на панели управления, переключал радиоканалы, пока в конце концов случайно не включил подогрев пассажирского сиденья. Она удивилась, когда почувствовала тепло под ягодицами, но воздержалась от комментария. Какое-то время они ехали молча.

– Куда ты меня везешь? – первой прервала она молчание.

– Сюрприз, – ответил он.

– Я не люблю сюрпризов.

– Именно так я и думал.

– У тебя есть права?

Он засмеялся, скрывая нервозность.

– Ты всегда такая?

– Какая?

– Ну, не знаю. Колючая.

Она посмотрела на него искоса, чем немного испугала.

– Это тачка моего дяди. Взятая напрокат, не ворованная, – уверил Мартин.

Он свернул с шоссе. Дальше они ехали по узкой асфальтированной дороге, вдоль трамвайных путей и как раз обгоняли «восьмерку». С другой стороны тянулся лесной массив.

– Я знаю, на какой пляж ты меня везешь, – объявила она. – На Стоги. Это наш пляж.

– Ваш?

– Там познакомились наши родители. Видимо, Пшемек тебе показал. А романтическую историю не рассказал?

Впервые он увидел на ее лице искреннюю улыбку.

– Отец вынырнул из воды, а мама в него влюбилась. Эта любовь породила семерых детей: я, Пшемек, Арик и четыре сестры.

– Мы нашим детям будем рассказывать то же самое, только наоборот. Ты вынырнула, а я… – Он смущенно улыбнулся. – Ты же видела меня тогда, правда? Неделю назад. В душе.

Растерянность придавала ей очарования.

– Я не хочу детей.

– Я тоже, – уверил он ее. Возможность иметь детей была для него сейчас намного более абстрактной, чем возможность смерти.

– Я знаю, чего ты хочешь. – Она взглянула на него. Мартин почувствовал, что краснеет. – И не встречай меня больше у школы.

– Я и не приходил. – Он зло стиснул зубы. Сегодня ночью он устроит братику темную… Только вот он никак не мог сообразить, когда и как Войтек мог узнать о Монике. Пшемек не должен был проболтаться.

– Мне пора, – заявила она.

Он добавил газу. Двигатель зарычал сильнее.

– Останови! – Она не повысила голос, но в одном ее слове была такая сила, что Мартин немедленно выполнил команду и с трудом, но остановился. Пришлось резко свернуть на лесную дорогу. Машина заглохла. Они сидели на окраине леса.

– Осталось всего несколько минут пути, – попытался он убедить ее, но сдался.

Она была права. Ему хотелось переспать с ней. Это было первое, о чем он подумал, проснувшись сегодня утром. Но сейчас все изменилось. Она была здесь и очень ему нравилась. Ему импонировали ее пассивная сила и спокойствие. Мартин хотел, чтобы она стала его девушкой. Навсегда. Однако он понимал, что не сможет признаться ей в этом. Как же по-дурацки все вышло. Он увидел ее пару дней назад, а сегодня хочет встречаться с ней. Наконец он кое-как выдавил:

– Я не сделаю тебе ничего плохого.

Моника усмехнулась и стала смотреть куда-то вперед. Ее лицо было идеальным, кукольным. Слегка приоткрытые губы, ресницы без капли туши. Он повернул ключ в замке зажигания. Двигатель равномерно заурчал, его ритм прибавлял Мартину смелости. Он начал разворачиваться, когда на встречной полосе появилась фура. Водитель фуры громко сигналил, так как ехал с очень большой скоростью. Мартин в последнюю секунду успел рвануть назад. Ненадолго им овладел ужас. В голове пронеслись картинки того, что могло бы случиться. Моника, видимо, почувствовала то же, как-то обмякла и стала смотреть на него немного по-другому.

– Я не боюсь, – произнесла она. – Никого и ничего.

Они сидели молча. Мартин подумал, что с большим удовольствием покурил бы сейчас травки, но не решился скручивать при Монике косяк.

– Ты отвезешь меня или мне добираться автостопом? – сурово спросила она, но не вышла из машины.

– Сейчас поедем. Дай мне минуту.

Девушка отвернулась к окну и еще больше сжалась.

– Минута прошла, – вскоре объявила она, продолжая любоваться лесом, потом покрутила головой и тихо рассмеялась. – Ты все-таки странный.

Мартин и сам не понял, почему он тогда сделал это. Если бы они уехали оттуда, ничего бы не случилось. Все было бы по-другому. Не только его собственная жизнь, но и жизни множества других людей сложились бы совершенно иначе. Но в тот момент он думал только о том, что нельзя не воспользоваться представившимся случаем. Слон был прав. Парень любил жизнь и не страдал отсутствием аппетита. Сейчас он сидел в супертачке, было тепло и уютно, а Моника – совсем рядом. Сначала он дотронулся до ее безымянного пальца. Несмотря на то что она никак не отреагировала, он продолжал ощупывать ее пальцы, в конце концов сжал руку. Кисть Моники была узкой и длинной.

– Моему отцу не нравится, что Пшемек общается с тобой, – сказала она тихо, но руку не высвободила.

Мартин сморщил лоб, ожидая продолжения.

– Он говорит, что ты наркоман и сын преступника. Ты знал?

Моника наклонила голову, как бы проверяя, сможет ли его спровоцировать. В ответ Мартин поцеловал ее. Он был уверен, что она девственница и ранее никогда не делала этого. Ему нравилась идея быть первым. Он нежно коснулся языком ее сжатых губ и не сделал ничего больше. Она на секунду прикрыла глаза. Мартин поднял руку, чтобы коснуться ее щеки, но Моника отвернула голову.

– Родители будут искать меня. – Только сейчас она освободила руку.

– Я никакой не наркоман и, тем более, не преступник, – заверил он. – Я сделаю все, чтобы твой отец изменил мнение, и только тогда мы договоримся о встрече. А сейчас я отвезу тебя домой. Ты встретишься со мной еще?

– Отец мне не позволит. – Моника покачала головой. – Он сказал, что о свиданиях мы поговорим после моего восемнадцатилетия.

– Я подожду, – объявил Мартин торжественно. – Если ты не будешь со мной, то никакие другие мне не нужны.

– Дурак, – рассмеялась она.

По радио передавали «Шелк» «Роз Европы»[3].

– Обожаю эту песню, – прошептала Моника.

– Теперь она у меня всегда будет ассоциироваться с тобой, – произнес Мартин с нежностью.

Внезапно раздался резкий стук в стекло. За окном стоял полицейский. Мартин быстро открыл окно и удивленно оглянулся. Он не слышал подъезжающей полицейской машины.

– Старший сержант Роберт Духновский, двадцать второй участок, – представился полицейский, отдавая честь. – Предъявите, пожалуйста, водительское удостоверение и техпаспорт.

Мартин вынул из бардачка документы в пластиковой обложке.

– А права?

– Собственно говоря… – начал было он, но в голове была пустота. Спиной он чувствовал укоризненный взгляд Моники. Полицейский бесил его. Нашел время проверять документы. Мартин протянул ему удостоверение учащегося. – Дядя одолжил мне эту машину, – сказал он гордо.

– Дядя? – По губам полицейского пробежала усмешка. Он взглянул на техпаспорт. Автомобиль принадлежит некому Арнольду Мейснеру из Берна. – Это он – твой дядя?

– Мой дядя, Ежи Поплавский, сказал в случае чего вызвать вашего коллегу, пана Блавицкого, или просто Буля, – продолжал Мартин, чувствуя себя идиотом.

Человек в форме уставился на Мартина еще подозрительнее. У Мартина от волнения вспыхнула огнем кожа под коленями. Он не проверил, что за документы вручил ему дядюшка. Что ж это такое?

– Дай мне и твое удостоверение, – обратился он к Монике. Девушка натянула пониже короткую юбку и вынула документ из пенала.

– Родители знают, где ты сейчас?

Моника замялась, потом слегка покачала головой.

– Никуда не уходи. А ты пойдешь со мной, – сказал он Мартину.

Мартин вышел из машины. Он был рад, что Моника не будет свидетелем его унижения.

В полицейской машине сидел второй сотрудник в форме, явно изнывающий от скуки. Он был званием повыше. На его погонах виднелась звездочка, а не сержантские полоски. При виде Мартина он слегка оживился.

– Паспорт уже есть? – спросил он, смеясь.

Мартин покачал головой.

– Но я совершеннолетний.

– Ну, тогда есть небольшая проблема, мой мальчик. Сейчас мы проверим, не числится ли машина в угоне. Если окажется, что да, – не выйдешь из-за решетки до тридцатилетия. Пионерлагеря для несовершеннолетних уже не для тебя.

Мартин почувствовал, как по спине его стекает капля пота. Он уже представлял себе взбешенного отца и рыдающую мать. Опять он доставляет родителям лишние неприятности. Почему с Войтеком не случается ничего подобного? Его глаза опасно увлажнились, но он, хоть и с трудом, поборол себя.

– Дядя сказал, что сегодня мне можно ездить на этой машине. Он должен был все решить. Я всего лишь ехал с подругой на пляж. Ежи Поплавский. Это мой дядя, – повторил он, но не закончил, потому что слезы уже предательски плыли по его лицу. Он был ужасно зол на себя. Разрыдался, как баба.

Стражи порядка и на этот раз не отреагировали на фамилию Слона. Они передали по рации регистрационные номера и молча записывали данные в своих блокнотах. Мартину казалось, что все это тянется слишком долго.

– Не могли бы вы связаться с заместителем начальника Блавицким? – Мартин все еще пытался не всхлипывать, но они игнорировали его. Сейчас они сидели без движения и вслушивались в сообщения по рации. Духновский вынул сигарету, но высший по званию сделал запрещающий знак рукой.

– Смердит тут, как в сортире, – резко поморщил он нос.

Духновский обреченно вышел из машины.

– Ты совершеннолетний, поэтому отвечать будешь как взрослый, – сказал скучающий полицейский начальник, когда они остались одни. – Посидишь в СИЗО, заведем дело. Нужно будет вызвать родителей той мелкой, а пока поместить ее в приемник-распределитель. Если ты что-то с ней сделал, добавится еще одна статья.

– Ничего не было, – прошептал Мартин.

– Я увидел достаточно! – крикнул из-за окна Духновский.

– Да ладно, Дух, обычные обжимания. Ты ведь тоже был когда-то молодым. А ноги все-таки классные у этой лани. – Тот второй, повыше чином, встал на защиту Мартина.

Парень посмотрел на него с надеждой. Духновский промолчал. Он выкурил сигарету до самого фильтра, открыл дверь со стороны Мартина, желая обратить на себя внимание.

– Вылезай, – бросил он. – Если это тачка Слона, может, и призы какие-нибудь будут.

Мартин смотрел на него, ничего не понимая.

– Давай, давай. Не изображай идиота. – Полицейский грубо толкнул его.

Мартин чуть не упал от неожиданности.

Моника сидела на своем месте. Когда они проходили мимо нее, она следила за ними взглядом полным ужаса. Мартин не знал, как открывается багажник. Полицейскому пришлось помочь ему. Парень облегченно вздохнул, когда оказалось, что багажник пуст. Духновский не спеша, с дотошностью часового мастера проверял огнетушитель, аварийный знак. Открыл аптечку, оглядел ее содержимое. Велел поднять коврик, вынуть запаску. Мартин подумал, что полицейский тянет время, но не знал, как предложить взятку. Вдруг в углублении для запасного колеса Духновский что-то нашел.

– Открой, – вручил он Мартину помятый конверт.

Тот выполнил приказ. Внутри был пакетик с белым порошком. Сержант швырнул парня на капот, надел на него наручники и отвел в полицейскую машину.

– Вызываем подмогу. Запрещенные вещества. Надо еще разобраться с мелкой, – бросил он скучающему коллеге. А Мартину: – Ну и дела, да, Старонь? Папочке придется слать посылки на зону. Вся жизнь впереди, а ты лезешь в дерьмо из-за Слона.

Пока полицейские заполняли документы в ожидании патруля, который должен был заняться эвакуацией «ламборгини», в лесополосу со стороны пляжа въехала черная БМВ. Из машины вышли двое крепких мужчин в плотно сидящих кожаных куртках и одинаковых черных трикотажных шапках. Водитель остался в машине, двигатель мерно шумел. Лица водителя не было видно из-за тонированных стекол. В одном из приближающихся Мартин узнал Буля. Вздох облегчения. Он спасен. Блавицкий подошел к патрулю, показал полицейский жетон.

– Капитан Павел Блавицкий, оперативный отдел, Гданьск-Центр. Мы забираем молодца, он наш. Так же как и тачка, – объявил он и, не дожидаясь ответа, подошел к полицейской машине, дернул дверь, вытащил Мартина за руку.

Тут Духновский преградил ему путь.

– Что значит – ваш? Левая тачка, запрещенные вещества, пацан без паспорта, прав и документов на машину. Еще и похищение малолетней. Не говоря уже о сексуальных домогательствах.

Буль громко рассмеялся, услышав все это. Другой оперативник, уменьшенная копия Буля, с пренебрежением сплюнул на землю. В это же самое время по рации ответили, что автомобиль не фигурирует в списке разыскиваемых. Документы в процессе оформления. Владелец – Яцек Вальдемар, город Вжешч, улица Халлера, дом 3, квартира 2.

– Слышал, Дух? Тачка чистая. – Буль упер руки в бока. – Сними с ребенка браслеты.

Духновский кипел от злости.

– Мы с тобой в одном дерьме не полоскались. Пока я для тебя – пан Духновский.

– Сними наручники, Дух, – повторил Буль. – И лучше заткнись, не усугубляй ситуацию. Или, может, желаешь переквалифицироваться в кладовщики?

Духновский не испугался угрозы.

– Садись, – приказал он Мартину, а Булю рявкнул: – У себя можешь делать что хочешь, а здесь моя территория. Вали отсюда.

– Слушай, этот гном тебе тут приказывает, – рассмеялся напарник.

Буль взбесился, под носом проступила капля пота.

– Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь. Это пацан Слона.

– Иди отсюда, я сказал, – Духновский прищурился, – да хоть самого Господа Бога. Скажи спасибо, что я не записываю этот разговор.

– Считай, что больше не работаешь в конторе, – пригрозил Блавицкий, после чего повернулся к напарнику, который потянулся к кобуре: – Майами, берем его!

Из полицейской машины вылез второй, скучавший до сих пор патрульный, который услужливо извинился перед Булем и его напарником.

– Мы все решим. Я главный в этой патрульной бригаде. – Он откашлялся и продолжил: – Ребята, вы нас тоже поймите. Мы торчим здесь из-за пацана уже больше двух часов, был сигнал в центральную базу. Нам нужна отмазка, что не ходили в это время по бабам.

Он театрально рассмеялся.

– Сколько? – бросил Буль.

Начальник патруля отошел немного в сторону, потянув за собой Духновского. Двое в черном слышали, как он уговаривал подчиненного не нарываться и немедленно отпустить пацана.

– Не о чем спорить, Конрад. Я напишу рапорт начальнику, – упирался Духновский.

– Делай, как считаешь нужным, – спокойно ответил начальник патруля. – Но знай, что рискуешь своей задницей, это во-первых. А во-вторых, вся эта бумажная канитель займет немало времени. Если тебе захотелось в герои – то давай-ка сам, без меня. Мечтаешь стать сторожем – иди, если примут еще. Или все-таки хоть одна извилина осталась в твоей башке? Предлагаю по два лимона[4] на брата. Устроит?

– Отвали. – Духновский повернулся спиной к товарищу, но ясно было, что он дал себя уговорить.

Повеселевший Буль закурил, оперся о капот полицейской машины и записал в блокнот ее номер, после чего дал знак водителю БМВ. Из машины вышел Вальдемар. Несмотря на дрянную погоду, на нем был голубой костюм в тонкую полоску и кашемировое пальто. Он двинулся к своей машине, посмотрел на сидящую внутри девушку. Моника удивленно взглянула на него и слегка отодвинулась.

– Привет, принцесса! – Он занял водительское место. Потом повернулся и с издевкой улыбнулся Староню.

Тут до Мартина дошло, что все это подстава. Куда бы он ни поехал, его все равно бы взяли. Роль полиции была в том, чтобы найти подброшенные наркотики и тем самым впутать Мартина в серьезные неприятности. То, что он выехал за город, только ухудшило ситуацию. Однако его явно хотели спасти от этих самых серьезных неприятностей. Может, они устроили это все без разрешения Слона? Мартин был уверен, что дядюшка не даст его в обиду. В его венах текла кровь Поплавских, его кровь. Все просто: сейчас ему помогут, и он будет должен им до конца жизни. Потом начнут помыкать им, как собакой. Придется плясать под их дудку. Он порылся в карманах, где-то точно еще были доллары, которые дал ему дядюшка. План созрел в одну секунду. Мартин вышел из машины, подошел к препирающимся стражам порядка и молча протянул им свернутые рулоном деньги. Те остолбенели от удивления. Даже Буль с компаньоном не решались открыть рот.

– Это все, что есть, – сказал он уже без тени страха. – Достаточно?

Начальник патруля схватил наличные и сунул в карман, не считая. Подошел к Булю, вернул документы.

– Забирайте тачку. Всего хорошего, капитан Блавицкий. – Отдал честь, снял с Мартина наручники. Сунул ему в руку ученические билеты, его и Моники. Бумажку с записями порвал и сунул в карман.

– Правильное решение, коллега. – Буль угостил его сигаретой. Полицейский взял одну, но не прикурил. Но когда напарник Буля протянул ему зажженную зажигалку, он показательно затянулся пару раз, а потом просто держал недокуренную сигарету в руке. – А как, собственно, ваша фамилия? – спросил Блавицкий с полуулыбкой на губах. Казалось, ситуация его забавляла. – Я не расслышал.

– Конрад Валигура.

– Я буду наблюдать за вами, прапорщик Валигура. Мало кто мечтает провести всю свою жизнь, патрулируя окрестности. До встречи.

Буль потянул Мартина за собой и, когда они проходили мимо оранжевой «ламборгини», сильно сдавил ему плечо, не позволяя повернуться в ту сторону. Буль ослабил хватку, только когда они приблизились к черной БМВ.

– Если бы не я, то твоя сытая жизнь закончилась бы уже сегодня, Старонь. Надеюсь, ты понимаешь, насколько ты должен быть мне благодарен?

Мартин не ответил. Он смотрел на полицейских. Тот, что взял взятку, уже садился в машину. Духновский по-прежнему стоял прямо и следил за удаляющимся взглядом правителя, только что объявившего войну. Первая битва проиграна, но все еще может измениться. Мартин чувствовал, что с ним еще будут проблемы. Этот человек не забывает обид.

Тем не менее сейчас его заботило совсем другое. Его девушка сидит в машине с бандитом, а он ничего не может сделать, чтобы защитить ее. Он видел, как оранжевая «ламборгини» буксует в грязи и трогается. Моника испуганно смотрела на него. До сих пор, видимо, она верила, что Мартин как-то все решит, спасет ее, но надежда испарилась. Буль сунул его в машину, наклоняя ему голову, как преступнику. Рядом сидел Вой тек. На голове его были наушники от плеера, он переключал портативную радиостанцию на полицейский канал. Вскоре они услышали сообщение о том, что патруль вернулся на базу.

– Вуйтик, не сбегаешь за хлебом? Полбуханки. – Они услышали искаженный голос Валигуры. – Есть охота.

Буль рассмеялся:

– Честно заработали, пусть теперь отдохнут. Чувствую, на поллитре дело не закончится. Ты, Старонь, перестарался. Одной купюры бы хватило. – Он указал на близнеца: – Поблагодари брательника. Если бы не он, обязательно остался бы след в бумагах и вытащить тебя было бы сложно. Я приехал в последнюю секунду.

Войтек поднял руку, давая понять, что не нужно ничего говорить, они с Мартином сами рассчитаются.

– Вот же немой, святые угодники, – взорвался смехом Буль. – За все время сказал слова три, не больше.

Войтек раскраснелся, как будто услышал комплимент.

– А она? – выдавил Мартин.

– Вальдемар займется твоей цыпой, – успокоил его Буль. – Ни один волосок не упадет с ее головы. Будем надеяться, во всяком случае. Главное, что тачка цела и вернулась к хозяину.

Они тронулись. Мартин смотрел на удаляющийся спортивный автомобиль. Не похоже было, чтобы он разворачивался в сторону шоссе. Вскоре он превратился в оранжевое пятнышко на фоне зелени леса.

– Скажи спасибо, что девка ему понравилась. Это его немного задобрит. Он уже собирался сделать из твоей задницы осень Средневековья. Подфартило тебе, фраер. В рубашке родился. – Он повернулся и бросил Мартину на колени пакетик с белым порошком. Тот самый, который ему подбросили. – Супертовар, только появился на рынке. Слон расплачется от радости, когда узнает, какой ты герой. Конечно, я промолчу о некоторых подробностях.

Войтек схватил пакетик первым и сунул его в карман.

– Сначала деньги, потом товар, – буркнул он.

Буль взглянул на братьев и тяжело вздохнул.

– О, смотрите-ка, голос есть, оказывается! Блин, за что мне это? Нашли няньку! – После чего он потерял интерес к братьям и обратился к напарнику: – Слушай, Майами, я был вчера в прокуратуре и заодно посмотрел на противопаводковый вал в порту. Там открылся вдруг старый канал, не обозначенный ни на одной карте. Земля провалилась, и вода из Мотлавы пошла в этот канал, а вышла на верхушке вала в Теплеве, знаешь, там, где дачный поселок. Ну и на одном участке пол-огорода накрылось медным тазом. Прибежала хозяйка, когда мы это все там огораживали, и спрашивает, много ли земли пропало. А кто-то из наших сказал: «Будете платить половину налога за недвижимость».

Майами взорвался смехом. Пока они веселились, Войтек нагнулся к брату:

– Ты должен мне двести пятьдесят баксов. Дядюшка половину дал мне, а ты, как всегда, неудачно вложился. Плюс проценты, братишка.

Елка была живая и пушистая, доставала до потолка. На ней висели в основном пряники и бумажные игрушки, сделанные в течение последних лет всеми их детьми: Пшемеком, Моникой, Ариком, Анетой, Ивоной, Олей и Лилей. В доме пахло свежей хвоей, жареным карпом и варениками с капустой. Эльжбета Мазуркевич заканчивала накрывать на стол, который занимал всю гостиную. Дочери помогали ей готовить. Болтали, хихикали. Эльжбета рассказывала, как когда-то отмечали Рождество. Она была родом из Контов Рыбацких. Ее предки жили ловлей морской рыбы. Сейчас они ездили туда, к родственникам, на второй день праздников. Сочельник и Рождество отмечали вместе. Не было более дружной семьи, чем Мазуркевичи.

На столе было шесть, а не двенадцать блюд, как полагалось. Но все равно после праздников останется еще много еды. Эльжбета нарядилась в свой лучший сиреневый жакет. Только в него она и помещалась. После третьего ребенка – Арика – она сильно поправилась, а каждый из последующих детей прибавлял ей дополнительные килограммы. Она уже перестала обращать внимание на свой вес и надеяться на то, что когда-либо вернется к прежней фигуре. Тем более что это не имело никакого значения. У нее были дети. Муж любил ее такой, какая она есть. Она была в этом уверена.

Эльжбета протяжно зевнула. В семь утра она вернулась с ночной смены в доме престарелых, где работала санитаркой, помощницей медсестры и уборщицей одновременно, за минимальную зарплату и прибавку за сверхурочные. Денег было не много, но обязанности свои она выполняла очень хорошо. Ее семья из поколения в поколение жила ручным трудом, и Эльжбета гордилась этим. Она никогда не думала о получении образования. Ее мечты ограничивались счастливым домом и дружной семьей. Все это она получила, и больше ничего ей не было нужно.

Сегодняшняя ночь выдалась тяжелой. У одной из пациенток случился приступ, а врача не было. Когда Эльжбета уходила с работы, женщина находилась в коме. Но стоило многодетной матери вернуться домой и увидеть всех своих девочек, надевших фартучки и готовых к кухонным подвигам, она наполнилась новой энергией. Дочери, пока ее не было, занялись праздничными приготовлениями. Заставили мужчин раздвинуть большой стол, а потом отправили их за елкой и мелкими покупками.

Эльжбету усадили на стул. Самая младшая, Лилька, сняла ей туфли. Моника, словно генерал, командовала женской армией.

– Ты, мама, будешь сидеть сейчас, как королева, и не вздумай пошевелить хотя бы пальцем. Только отдавай команды, что нужно сделать. – Старшая дочь улыбнулась. – Потом ты пойдешь отдохнуть, вздремнуть, а когда встанешь – все будет готово.

Так и было. Эльжбете осталось только расставить фарфоровый сервиз из своего приданого. Под скатерть она положила немного сена, в центре – облатки и металлические салфетницы. Из комнаты девочек доносился радостный писк. Там наряжались для семейной фотографии. Каждый год в сочельник Мазуркевичи фотографировались все вместе. Фотографии Эльжбета помещала в специальный альбом. Потом, рассматривая иногда снимки в этом альбоме, многодетная мать растроганно плакала от счастья.

Она выглянула в окно. Небо по-прежнему было затянуто тучами. Снега – кот наплакал. Хозяйка дома решила, что минут через пятнадцать можно садиться за стол. Муж еще упаковывал мешок с подарками и готовил костюм Деда Мороза. Она гладила его пару дней назад, штопала расползающиеся от времени швы, опять надставила костюм на боках лоскутами флага, потому что по формам они с мужем приближались друг к другу. Вшитых вставок было уже по четыре с каждой стороны. Первоисточник помнил еще рождение их первенца, Пшемека, их гордости и надежды. Никто не ожидал, но сын поступил в престижную мореходную школу. Мать мечтала о том, что он станет инженером. Первым мужчиной с высшим образованием в их семье. Костюм Деда Мороза она сшила из старой шторы, опушку сделала из ваты. Шапку обшила своим песцом, который когда-то был в моде. Старшие дети уже знали, кто на самом деле покупает им рождественские подарки, но Эдвард все равно устраивал представление для маленьких и после торжественного ужина тихонько выходил на лестничную площадку, возле лифта переодевался в свой костюм, и потом поочередно каждый из детей доказывал, что заслужил подарок хорошей учебой, послушанием и прилежанием. Он изображал грозного Деда Мороза, пугал ремнем. Всегда было очень смешно. Эльжбета ценила любовь мужа к традициям. Может быть, благодаря им они так хорошо жили все эти годы.

– Эдвард! – Она трижды постучала перед тем, как нажать на ручку двери. Ему бы не понравилось, если кто-то из детей испортил им сюрприз. Все они жили на семидесяти квадратных метрах в самом длинном зигзагообразном доме на улице Защитников Побережья, 6а. В таких условиях непросто было сохранить что-либо в секрете. Им повезло, что они получили такую большую квартиру, хотя, по совести, требовалась в два раза большая. Их заявление лежало в управе уже много лет. Сначала им говорили, что они одни из первых на очереди, потом же, в результате многих политических событий и пертурбаций, очередность изменилась. Эдвард был одним из немногих работников верфи, отказавшихся записаться в «Солидарность». К политике у него было стойкое отвращение. Сейчас, правда, он немного сожалел об этом, потому что на получение новой квартиры не было больше никаких шансов. Деятели КОСа[5] и «Солидарности» передвинулись на первые места в очереди на жилье. Фамилия Мазуркевичей же опустилась в самый низ списка. Тогда Эдвард в знак протеста уволился с верфи и стал дальнобойщиком в частной фирме. Ездил в основном за границу, это лучше оплачивалось.

– Открыто! – крикнул он, громко сопя.

Эльжбета вошла и тут же покраснела от восторга. Несмотря на то что ее муж постарел и поправился почти так же, как и она, все равно он был для нее тем самым красавцем, с которым она познакомилась на пляже в Стогах. Сейчас на нем были новый пуловер в ромбы и новая рубашка в клетку. По его мнению, выходной наряд. Он обнял ее.

– Что такое, Элюня? – Эдвард чмокнул ее в начесанные волосы. Когда она подняла голову, он увидел ее слезящиеся глаза. – Опять плачешь?

– Бог был так милостив к нам. Я очень боюсь, как бы чего не случилось.

– А что может случиться? – Он махнул рукой и вынул из шкафа мешок с подарками. – Лучше помоги мне сложить все это.

Рождественский ужин был таким, как всегда. Скромный, торжественный. Все в очередной раз сфотографировались вместе, а потом «пришел» Дед Мороз. Младшие хихикали, как Крот из известного чешского мультика. Подарки были недорогими, но каждый из детей получил то, что хотел. Под конец вечера все дружно затянули рождественские песни, подпевая телевизору. Эдвард вытащил из бара мебельной стенки вишневую настойку и налил по рюмочке себе и Пшемеку. Сын был уже взрослый, имел право выпить с отцом. Эльжбета отказалась. Алкоголь она пробовала всего несколько раз в жизни. Могла опьянеть от одной рюмки яичного ликера.

– Я горжусь вами. Учитесь и уважайте родителей. Вас так много, что, даже когда нас не станет, вы не будете одиноки, – поднял тост захмелевший отец.

Малыши поглощали сладости. Моника, не утратив серьезности, обменялась взглядами с Пшемеком. Младшая, Лилька, прижалась к ней, засыпая. Все хорошо знали этот тост. Отец повторял его каждый год.

Вдруг в дверь позвонили. Эльжбета с волнением осмотрела стол. Она забыла поставить традиционную лишнюю тарелку для одинокого странника. Впервые в жизни. «Старею», – подумала она, после чего встала и пошла на кухню за дополнительными столовыми приборами.

– Открой, – сказал отец Монике. Она сидела ближе всех к входной двери.

Девушка встала, поправила волосы. Остальные замерли в ожидании. Через мгновение они услышали лишь «Добрый вечер» и громкий хлопок закрывшейся двери. Моника, вместо того чтобы вернуться к столу, побежала в комнату девочек и закрылась там. Мать выглянула из кухни с тарелкой в руке, вилка вывалилась из ее рук.

– Доченька… – Эльжбета постучала в дверь, за которой спряталась Моника.

– Я сейчас, – ответила та.

Пшемек сорвался с места и выглянул на лестничную клетку.

Перед ним стоял Мартин Старонь, его лучший друг. Они не виделись три недели. Из рюкзака он вынул деревянный пистолет, который был отлично сделан, выглядел как настоящий. Пшемек пару секунд сомневался, но все-таки взял игрушку и быстро сунул ее за ремень брюк, отцовских, свадебных.

– Чё тебе надо?

Мартин протянул ему маленькую коробочку.

– Можешь передать ей это? Я хотел извиниться.

– Иди отсюда, – прошипел Пшемек. – Пока отец тебя не порвал в клочья.

– А что случилось? Я хочу знать.

– Случилось, старичок, – отчеканил друг. – И не приходи сюда никогда больше.

Дверь открылась, из нее выглянул Мазуркевич. Мартин успел быстро спрятаться за углом.

– Пшемек, кто там? – с беспокойством спросил отец.

– Все в порядке, пап. Возвращайся к маме и девчонкам, – успокоил его сын.

Эдвард смерил его настороженным взглядом, потом кивнул и исчез за дверью. Пшемек двинулся за угол. Мартин стоял прижавшись к стене. Губы сжаты, глаза стеклянные. Больше ни один из них ничего не сказал. Оба понимали, что ничего уже не изменить. В конце концов Мартин двинулся к выходу, но, подойдя к лестнице, остановился.

– Если я могу что-то сделать… Если ты хочешь отомстить за нее… – Он пытался говорить, голос его сильно дрожал и ломался. – Это моя вина.

В глазах Пшемека он рассмотрел искорку понимания.

– Завтра около пяти. Там, где обычно, – бросил приятель. – Жди около киосков, пока не приду. И найди какой-нибудь ствол. Настоящий.

– Откуда? – спросил нерешительно Мартин. – Может, заявить в полицию?

– Он пьет с полицейскими, идиот, – прохрипел Пшемек. – Будут ее таскать по допросам, показывать пальцами. Невозможно будет спокойно по городу пройти. Мать сойдет с ума. Никто и никогда не должен ничего узнать. Но он заплатит.

Я все продумал. Принцип бумеранга. Что бы ты ни сделал, все вернется к тебе сторицей. Это не грех. Почитай Старый Завет.

– Я попробую, – пообещал Мартин и протянул подарок для Моники. – Передашь ей?

Пшемек покрутил в руках небольшой предмет. Упаковочная разноцветная бумага, бантик.

– Что это?

Мартин повел плечами:

– Кассета. Там есть песня, которая ей нравилась.

Вальдемар считал, что море в Польше красивее всего зимой. Перехлестывает даже через волнорез. Ночью оно густое, как кисель, трупно-синее. Днем на несколько тонов светлее. Бирюзовое, когда светит солнце. Только в это время года горизонт иногда совсем пропадает. Вода сливается окраской с небом, как будто вокруг тебя бурлящая пучина, а дальше только тьма над бездной. Все, что было, есть и будет, – все в этой грязной синеве с оторочкой из белой пены, когда стихия впадает в гнев. Олицетворение времени, которое только здесь и сейчас способно остановиться. Летний, открыточный вариант, которым все восторгаются и к которому стекаются во время летних каникул, чтобы толкаться как сардины в банке, совершенно не производил на Вальдемара никакого впечатления. Он воспитывался в Теремисках, деревеньке, затерянной в Беловежской Пуще. Зеленый был его любимым цветом: земля, надежда, стабильная жизнь. Зубры, прогуливающиеся по шоссе Хайнувка – Белая Вежа, были для него обычным зрелищем, так же как и дикие кабаны, выкапывающие посаженную отцом картошку. Ничего другого земля в тени леса родить не желала.

Он впервые увидел море, когда ему было двадцать шесть лет, то есть три года назад. Никому не говорил об этом. Собственно, он даже и не смог бы этого сделать. В течение двух месяцев он забыл о своих корнях, настоящей фамилии, поверил в новую биографию. Дама, преподающая этикет, научила его правильно есть, одеваться. Пожилая актриса истребила его восточный акцент. Раньше он был никем, кое-как закончил техникум в Пиле – так называли полицейскую школу ее выпускники. Потом поступил в Щитно в высшую школу полиции, но уже через год бросил учебу. Зарабатывание денег было важнее.

Отец сначала страшно пил, тем более что в сарае у него было налажено массовое производство самогона. Белорусского виски. Продавал он его не только местным. В конце концов папаша помер, оставив мать без средств к существованию, с заложенной пасекой и выводком детей. Вальдемар с тринадцати лет был главным кормильцем семьи. Ему пришлось смириться с тем, что мечты о подвигах и защите отечества от преступников воплотятся в ком-то другом, а не в нем. В ком-то богаче, успешнее, чем он. В ком-то с менее сложным прошлым и настоящим. Он проводил время в патрульных машинах и коллекционировал банкноты. Превысивших скорость бедолаг он отпускал за небольшое вознаграждение. Штраф выписывал каждому пятому. В его отделении все так подрабатывали на жизнь.

Ему повезло. Коллеги брали ночные дежурства на частных парковках или пристраивались вышибалами в стриптиз-клубах. В один прекрасный день новый начальник потребовал проверки отделений, обслуживающих радары контроля за скоростью. Дело имело почти политический резонанс. Комендант страстно желал продемонстрировать быстро растущие столбики на графиках. Их отдел подозревался в коррупции, за всеми велось наблюдение. Завербовали нескольких информаторов. Выяснилось, что Вальдемар и его напарник были наиболее коррумпированными из всех патрульных тандемов. С помощью подставного лица их обвинили в принятии взяток на сумму несколько миллиардов злотых. Ему грозило увольнение и строгий выговор. Таких же, как он, взяточников выявили около тридцати человек. Большинство не признавались, упирались, твердили, что не виноваты. Некоторые до сих пор занимают свои должности, многие продвинулись по служебной лестнице. Кое-кто перешел на темную сторону. Преступные группировки охотно принимали следователей со связями.

Он изображал героя. Сказал комиссии правду. Да, он брал по пятьсот злотых за превышение скорости, но предпочел бы заниматься чем-нибудь совершенно иным. Рисковать жизнью, гоняться за преступниками, а не торчать у дороги с камерой. Какой в этом всем смысл? Злостные нарушители все равно заплатят кому надо и избегут наказания. Люди, дающие ему взятки, – обычные обыватели, были только благодарны ему. И, несмотря на то что он всегда считал себя невезучим, на этот раз кто-то наверху был милостив к нему. А может, он оказался нужным? Высокопоставленный полицейский чиновник оценил его наивный идеализм. На ситуацию повлияло также и то, что выглядел он тогда как философ сельского разлива, хотя сам был уверен, что походит не менее чем на Рембо. Всего сто семьдесят три сантиметра роста плюс шея каменотеса. В итоге он был уволен по статье, с выговором и приговором суда.

Но это только по документам. Вместо позорного увольнения Вальдемар получил более высокую должность в воеводском управлении. Планировалось, что он будет действовать под прикрытием. Полиция в Белостоке готовилась к ликвидации группировки со Стогов. Незаконная добыча и продажа янтаря, автомобильные махинации, рэкет и, конечно, наркотики. Сейчас на наркорынке появлялись новинки: разные виды ЛСД, амфетамин, таблетки. Спрос значительно превышал предложение. Бандиты открыли рынок неограниченных возможностей. Многие готовы были убить ради таких денег. Следственные органы считались настолько коррумпированными, что оперативные действия, согласно приказу, должен был взять на себя единственный тайный отдел. Решено было, что это будет Белосток, именно там впервые был задержан Слон – тогда еще ничего не значащая пешка. Сдал корешей, быстро вышел на свободу. Но больше ни разу не попался. В то время как раз раскручивалась контрабанда алкоголя и сигарет из республик бывшего СССР. С размахом, но ничего экстраординарного. СМИ редко поднимали эту тему. Они были заняты показательными битвами прушковской и воломинской мафий. На арене были Дед, Першинг, а позже их воспитанники: Малина, Колбаса и молодой Ванька. В прилегающих к Варшаве районах все дрожало от взрывов. Если хотя бы раз в неделю не случались перестрелка, взрыв самодельной бомбы либо просто разборки врукопашную, полиция позевывала от скуки. У всех на устах были мотель «Джордж», ресторан «Гага», нападение на инкассаторов. Журналисты с жаром обсуждали нового босса теневого бизнеса – Рымпалка, хотя на самом деле он был пешкой. Из Никоса сделали топ-гангстера. Абсолютно безосновательно объявили его крестным отцом гданьской группировки. Тот не подтверждал, но и не отрицал этого. Зато любил фотографироваться на террасе сопотского Гранд-отеля в обществе Першинга, городских властей или местных бизнесменов.

О ювелире Слоне никто ничего не писал. Тем временем его маленький бизнес быстро превратился в международный концерн с филиалами от Калининграда до Берлина. Прушковские братки проворонили свой шанс, посчитав контрабанду алкоголя и сигарет недостойной внимания мелочью. У них все было серьезно: машины, наркотики и оружие. А поскольку ставки были высоки, они массово истребляли друг друга. В это время Слон был у истоков торговли надежным товаром. Но вдруг на его товар напала прушковская братва. Когда Поплавский понял, что все становится опаснее, чем хотелось бы, он заключил союз с молодым Ванькой. Общими силами они расправились с Воломином. Остальные попали в руки полиции. Молодая гвардия гангстеров стала работать на Слона, хотя журналисты считали все это заслугами прушковской мафии.

Ювелир-инвалид не имел ничего против такого расклада. Он знал старую русскую пословицу: «Тише едешь – дальше будешь». Поплавский начинал с кражи бензина во время строительства перегонного завода и с нелегальной добычи янтаря в лесах Северного порта, потом переправлял янтарь в Калининград. На него работала вся приморская общественность. В том числе и обычные, так называемые порядочные, люди. Слон знал, где продать свой товар в Германии, потом он менял бабки на машины и с семикратной накруткой переправлял их в Россию. Тогда это были просто невероятные деньги. Каждый новый русский хотел иметь крутую тачку и готов был хорошо заплатить за нее.

Вальдемар быстро сообразил, что Слон хоть и примитивен, но далеко не глуп. Это прирожденный бизнесмен, с фантазией и связями. При этом он еще и псих, который пил до беспамятства, насиловал девок в борделях, а нескольких из них зарыл поглубже. Абсолютно безнаказанно, при поддержке следственных органов. Слон заботился о своих людях, как настоящий крестный отец. Собственно, даже те, кто был уверен в своей чистоте и правильности, как оказалось, тоже работали на Слона.

Однако бандитский кодекс обязывает только до тех пор, пока не замаячит перспектива приговора. Даже пребывание в СИЗО не гарантировало безопасности. Многих, таких как Слива и Гиль, уже нет в живых, например, потому, что Слон был беспощаден к стукачам, а того, что они успели сказать, оказалось достаточно, чтобы начать оперативные действия.

Кто-то наверху решил, что дело возьмет в свои руки Белосток. Было проведено собеседование с сотнями претендентов, во всяком случае, так говорили. В конце концов выбрали молодого, неоперившегося сотрудника, который должен будет проникнуть в ряды мафии Слона.

Именно тогда и попался им на глаза мелкий патрульный из черного списка. Школа милиции в Пиле окончена с отличием, из академии ушел по собственному желанию. Меткий стрелок, несостоявшийся автогонщик, без семьи, детей, обязанностей. Из леса, а значит, без прошлого, то есть вряд ли его кто-то сможет узнать. Потому что, кроме того, чем он занимался сейчас, ничего значимого он не сделал. Знал русский и немного немецкий. Способный. С актерским талантом к тому же. Он был идеален для этой роли. И просто мечтал рисковать жизнью ради родины.

Тогда он ничего не знал. Ему казалось, что вот оно, счастье. Его заданием было проникнуть в среду Слона, завоевать доверие, помочь в задержании главаря и исчезнуть. Лучше всего так же незаметно, как и появился. Версия, которую знал Слон, гласила, что именно Вальдемар спас его из горящей машины. В следующем взрыве бомбы мафиози мог погибнуть, но пока он был еще нужен армии. Как оказалось, контрразведка часто использовала его как информатора. У Слона были свои люди как в России, так и в Германии. Никому не хотелось, чтобы он «сел» и начал проливать свет на «государственные тайны». Когда его время закончится, будет, например, найден его труп. Самого Слона тоже забавляло все это. Говорили, что он был завербован еще до трансформации милиции в полицию. Это могло бы объяснить тот факт, что такой психопат еще ни разу не попался, причем его даже охраняли, хотя Вальдемар не знал подробностей. Официально он был только водителем преступного авторитета, а то, что изображал дурачка, помогало ему в доступе к информации. Его миссия вскоре должна была закончиться, и ему очень хотелось выйти из этой ситуации целым и невредимым.

Вальдемар считал, что на протяжении всей операции он совершил две ошибки. Первая – наркотики – ему необходимо было торговать ими, для правдоподобия. У Слона был самый лучший товар, и Вальдемар быстро понял, как хорошо он бодрит. Другая ошибка – та малолетка. Вроде и не было у него плохих намерений. Он только хотел помочь, так как она выглядела совсем растерянной. Оказалось, однако, что в связи с этим могут появиться серьезные проблемы. Сначала, когда ее брат начал ходить за ним и слухи дошли до Слона, Вальдемар смеялся. Но сегодня все усложнилось. Настырный пацан почти разоблачил его. Вальдемар принял молниеносное решение и попросил Слона раз и навсегда решить вопрос брата девушки. Он ничего не объяснял, пусть Слон думает что хочет. В конце концов, не одно дело было решено таким способом.

Вальдемар не мыслил ничего плохого. Он хотел жить и знал, что его начальство из полиции ни в коем случае не должно получить информацию об инциденте с девчонкой. Никогда. Следующий рапорт он должен был подать на будущей неделе. Но все шло к тому, что на связь понадобится выйти раньше, возможно даже сегодня. Группировка готовилась к переправке амфетамина, товара нового и очень дорогого. Экспериментальная партия. Огромные бабки. Именно эту новость Вальдемар должен был передать оперативникам в Белостоке. Еще он хотел, чтобы его миссия закончилась раньше. Из-за какого-нибудь форс-мажора, например. Ему нельзя оставлять никаких хвостов, а малолетка и ее брат могут невольно сдать его. Он корил себя, что не остановился на Елене, одной из девок Слона, которая с семи утра пила виски и никогда не грустила. Но, раз уж он начал совершать ошибки, он подвергает опасности весь отдел. В глубине души Вальдемар все еще верил, что находится на правильной стороне. С девчонкой он прокололся нечаянно. В первый и в последний раз.

Вальдемар посмотрел на часы. Хватит размышлений. Застегнул пальто, двинулся к машине. Кроме его машины на стоянке у отеля «Марина» было только несколько машин, припаркованных ближе к входу. Фраера боялись, что бушующее море зальет им двигатели. Через пятнадцать минут ему нужно было появиться в ночном клубе «Роза». Его ждали там люди Слона, а в баре несколько оперативников. Если все пройдет хорошо, то будут аресты и медали. Завтра его ждала новая жизнь. Как бы ему хотелось провести заслуженный отпуск где-нибудь далеко. Перед выходом с пляжа он еще раз обернулся на море. Оно казалось опасным, непредсказуемым, как всегда перед штормом. Таким он любил его больше всего.

Мартин уже час сидел на досках у гимнастического зала на улице Личманского. Он чувствовал, как его ступни примерзают к ботинкам. Неожиданно ударил мороз. Старые рыбаки предсказывали снегопады. Снег будет идти обильно и пролежит до марта. Во всяком случае, таковы были прогнозы. Мартину надоело ждать. В голове пару раз мелькнула мысль о том, что Пшемек решил позабавиться. Он подумал, что даст другу еще десять минут, а потом пойдет домой греться. Вдруг он увидел, как кто-то перепрыгивает через забор. Расстояние было слишком большим, чтобы понять, тот ли это, кого он ждет. Но через мгновение появился второй силуэт, и это точно был Пшемек.

– А он зачем? – Мартин указал на Иглу, когда приятели приблизились на расстояние вытянутой руки.

– Пригодится. Рукастый, – буркнул Пшемек и сунул в рот сигарету. Замерзшая зажигалка отказывалась гореть. Игла услужливо вынул спички и подал Пшемеку огонь. Только после этого брат Моники спросил: – Достал?

Мартин склонил голову:

– Пытался. В мастерской никого не было. Они устроили себе рождественские каникулы или готовятся к чему-то крупному. Даже ни одной машины не притащили в логово.

Пшемек с трудом сдерживал бешенство.

– И что теперь? – сказал он, опустившись на доски.

Мартин сунул руку во внутренний карман пуховика и вытащил ключ для откручивания колес. Далее последовали ножовка по металлу, полиэтиленовые мешки, скотч и слезоточивый газ.

– Что это? – в ужасе прошептал Игла.

Мартин взглянул на него с пренебрежительным сочувствием, пояснил:

– Монтировка. Самая большая из всех, что были. Немецкая.

Пшемек встал, взял в руку металлическую трубку. Изобразил удар.

– Кино не смотришь? – довольно усмехнулся он. Сигарета уже жгла ему губы. Он отшвырнул окурок вперед.

– Убить легко. Трудней всего избавиться от тела. Небольшие изменения в планах, но ничё, прорвемся.

Игла часто заморгал. Он натянул капюшон пониже. Нос его был красный, а губы синие. Мартин пощупал его куртку, она была тонкая, без подстежки.

– Ты как оделся?! – воскликнул он. – Тебе на шухере стоять! Промерзнешь до костей. Как ты нас предупредишь? – Он сорвал шапку с его головы. – Еще и шапку какую-то стеклянную напялил. Мать тебя не любит, что ли?

Пшемек, до сих пор занятый рассматриванием приспособлений, принесенных Мартином, резко обернулся:

– Ты, принц Старонь, отвали от него. Они там, в приюте, «вранглеров» не носят.

Мартин посмотрел на Иглу:

– Ты из детдома?

Тот кивнул.

– Правда? – И уже дружелюбнее добавил: – Ты не говорил.

– Ну, вот и сказал. – Пшемек встал на защиту Иглы. – В случае чего поменяемся куртками.

Мартин несколько секунд колебался, после чего снял пуховик, стянул толстовку и дал Игле.

– Нам и так будет жарко.

Роли были распределены. Мартин вынул голубую бумажку, и каждый втер себе в десны немного ЛСД.

– Нам пора, господа, – решился Пшемек.

Шесть дней спустя Мария Старонь открыла дверь и увидела своего брата вместе с избитым мужчиной с перевязанной головой, которого поддерживали полицейские в форме. Один из них был величиной со шкаф. Несмотря на мороз, он был без шапки и сверкал лысым черепом. Нос его покраснел, полные губы потрескались. В белой пуховой куртке он напоминал снеговика. Мария вспомнила его и подумала, что догадывается, почему его называют Булем. Было десять утра. Вечером они собирались отметить Новый год в Гранд-отеле. Мария была уже в шубе, готова к выходу. Перед появлением неожиданных гостей она красила перед зеркалом губы морковной помадой и нечаянно испачкала себе зубы. Почему-то подумала тогда, что это плохой знак. В новой лисьей шубе ей было уже жарковато. Она постучала с нетерпением в дверь ванной.

– Минуту!

Она услышала звук передвигаемых корзин для белья, а потом шум воды в раковине, увидела силуэт мужа, движущийся за дверью с матовым стеклом. Она была уверена, что Славомир прятал что-то в корзинах для белья, и решила, что по возвращении обязательно проверит свою догадку.

– Иду, – прозвучало из-за двери.

Она оглянулась. Войтек, с плеером в ушах, сидел на стуле возле двери. Глядя на экран телевизора, он бил очередной рекорд в тетрис и терпеливо дожидался родителей. Славомир должен был отвезти ее с сыном в костел. Мартин с ними не собирался. Даже не встал к завтраку. Он не исповедовался уже несколько лет, а в этом году впервые не отметил с семьей Рождество. Весь вечер он таскался по улице, отец даже хотел позвонить в полицию. А когда вернулся, то объявил:

– Бога нет, – после чего отказался от еды и пошел к себе наверх.

Потом в течение долгих лет Мария сожалела, что они не уехали в костел несколькими минутами раньше. Может, тогда не потеряли бы все свое имущество. Славек не попал бы в тюрьму, а ей не пришлось бы стыдиться за брата, который оказался беспощаден даже к собственной семье. Можно было бы посмотреть в глазок и дать знак мужу, чтобы он вышел через черный ход. Хотя все равно из-за Мартина им не удалось бы сбежать. Какая мать оставит ребенка, когда тому грозит опасность.

– Прапорщик Конрад Валигура. Отделение полиции Гданьск-34, оперативно-следственный отдел. Узнаете ли вы этот предмет? – Один из полицейских протянул Марии металлическую трубку из пакета с вещдоками.

Женщина почувствовала беспокойство, но пока не страх.

– Может быть, муж… Он разбирается в таких вещах.

– Можно? – Буль толкнул дверь, переступил порог, а остальные проследовали за ним. – Удобнее будет общаться.

Мария пригласила гостей в кухню.

– Может, чаю? – Она старалась быть гостеприимной.

Никто не ответил.

– А я с удовольствием. – Слон улыбнулся. – Сколько лет мы не пили вместе чай, сестричка?

Мария не ответила. Поставила чайник на плиту. Войтек освободил гостям место за столом и переместился на лестничные ступеньки. Через мгновение из ванной вышел Славомир. Он подошел, чтобы по-свойски поздороваться с Булем, но тот отступил. Старонь взглянул на перевязанную голову Вальдемара.

– Присядь, это займет какое-то время. – Буль указал Славомиру на стул. Потом снял куртку и повесил ее на вешалку. Погладил ее, как будто она была живым существом. На нем был черный свитер и военные штаны. – Не желаете ли прогуляться по городу? Парикмахерская? Косметолог? – обратился он к Марии.

– Что, простите? – Женщина часто заморгала. – На дворе Новый год.

– Я бы посоветовал, – вставил Слон. – Чего не сделаешь ради красоты. Пацана тоже лучше забрать. – Он указал на Войтека. Парень поднял голову, впервые оторвавшись от игры. Он наблюдал за ситуацией молча.

– Поезжайте. – Славомир очень спокойно обратился к жене. – Забери его, Марыся. Все будет хорошо.

Женщина какое-то время смотрела на мужа, ничего не понимая, но вдруг выпрямилась.

– Это мой дом. – Она взглянула на Слона. – И ты не будешь мне здесь приказывать.

Она сняла шубу и села за стол. Дала знак сыну, чтобы тот пошел к себе наверх. Тот, однако, засел между этажами, так как оттуда открывался хороший вид на гостиную и кухню. Он снял наушники и облокотился о перила.

Дальше все происходило очень быстро. Славомир бросился бежать. Мария стала отчаянно звать на помощь. Слон встал с коляски, подтянул к себе сестру и заткнул ей рот. Женщина сначала извивалась, била ногами, но, когда увидела, что делают с ее мужем, поняла, что единственный шанс для нее – прекратить сопротивление. Если убьют их обоих, дети останутся сиротами.

Славомир не успел добежать до коридора. Двое полицейских в форме схватили его под руки. Буль избивал его кастетом, а потом металлической трубкой, которую он так и не вынул из пакета для вещдоков. Той самой, которую мальчики оставили в комнате Вальдемара в ночном клубе «Роза» перед тем, как улизнуть от оперативников. С утра в новостях твердили, что полицейская акция удалась. В тюрьме сейчас находятся тринадцать мафиозных боссов, уверяли журналисты. Как видно, с головы Слона опять не упало ни волоса. Он стоял, бесстрастно глядя на сцену избиения, только для порядка держа сестру, как в клещах. Через минуту пакет для вещдоков был весь в крови. Старонь лежал без сознания на полу.

Мартина разбудил шум, но встал он не сразу. Инстинкт самосохранения подсказывал ему подождать. Когда наконец он в пижамных штанах сбежал вниз, окровавленный отец уже лежал на полу. Мартин задержался на верхней ступеньке, рядом с братом. Именно с такого расстояния он в прошлый раз видел инвалида. Сейчас он не моргая смотрел на дядьку, который стоял на собственных ногах. Слон свободно передвигался, от его инвалидности не осталось и следа. Ступор прошел. Изо рта отца раздался ужасный хрип. Мартин подбежал, поднял голову Славомира, чтобы тот не захлебнулся собственной кровью.

– Похоже, на новогодний бал он не пойдет, – подытожил Слон и отпустил Марию.

Никто не рассмеялся. Полицейские тяжело дышали, Буль растирал ушибленную руку. Только Вальдемар не принимал участия в разборках. Он сидел неподвижно и выглядел ошеломленным. Женщина подбежала к мужу и попыталась привести его в чувство. Лицо несчастного напоминало рубленое мясо. Нос сломан, глаза налиты кровью, но живой, хоть и едва дышит.

– Со мной такие номера не проходят, родственничек, – объявил Слон и обратился к своим людям: – Вы же видели, что он напал на сотрудника при исполнении, когда услышал обвинение?

– А я, благодаря своей тяжелой руке, смог себя защитить, – добавил Буль.

Дядя обратился к Мартину:

– А ты видел что-нибудь, сынок? Или ты был с мамой в костеле, когда твой отец устроил здесь бойню?

Мартин молчал, вглядываясь в здоровые ноги брата матери.

– У тебя есть что сказать, мой мальчик?

– В костеле, – прошептал Мартин.

Мария с облегчением вздохнула.

– Я был с мамой в костеле. Я ничего не видел, – повторил парень громче.

– Хороший мальчик. – Слон опять уселся в коляску. Ноги ловко втянул вперед, заложил одна на другую, потом вынул из-за пазухи фляжку и солидно к ней приложился. – Выучи урок. Твой отец сдал нас легавым, поэтому пойдет на зону. Когда он выйдет, ты будешь уже старым пердуном, если вообще ему удастся дожить до звонка. А Вальдемар только что вышел из больницы. Он уже чувствует себя так, как твой старик будет чувствовать себя послезавтра. Но придется мне подыскать себе нового водилу. Где это видано, чтобы слепой возил хромого.

Только сейчас до Мартина дошло, почему Вальдемар сидит так апатично. Он ослеп.

– Что вы с ним сделали? – прошептал Мартин.

– Так заканчивают доносчики, – сказал Слон. Потом нажал кнопку на подлокотнике коляски и подъехал к выходу. – Можно быть или за меня, или против меня. Принцип прост. Легко запомнить.

Отец Мартина был не в состоянии поднять голову, но, когда Слон проезжал мимо него, он собрал последние силы и плюнул ему на ботинки.

– Ты будешь гореть в аду, антихрист, – прохрипел он ко всеобщей радости. – И знай, что у тебя в банде есть доносчик, потому что это не я сдал тебя. На этот раз не выкрутишься.

Слон встал, подошел к свояку и сильно нажал на один из его глаз. Раздался ужасающий вой. Мартин закрыл глаза, но не заплакал.

– Ладно, хватит развлечений. – Слон обратился к племяннику: – Где живет этот пацан?

Мартин не сразу понял, что имеет в виду дядюшка. Он смотрел на Слона, парализованный страхом. Мать его тряслась и всхлипывала.

– Кто? – пролепетал он.

– Брат той девки, тот, что угрожал Вальдемару.

– Угрожал?

– Тот, кто украл у него ствол. Это наш. Не притворяйся идиотом.

– Не знаю, – соврал Мартин.

– Если тебе хочется врать, то практикуйся чаще, потому что как-то не получается. – Слон пренебрежительно фыркнул. – Думаешь, мы не узнаем? Дом-зигзаг, но какой именно?

Тогда к Слону подошел Войтек. В его руке был деревянный пистолет, который Мартин спрятал в печи за его кроватью.

– Это я его забрал, – сказал он. Голос его был твердый и решительный. Без тени страха.

Слон на мгновение потерял дар речи. Он всматривался в кусок дерева, после чего схватил парня за щеку и рассмеялся, как будто услышал хороший анекдот.

– Мартин, сынок, ты даже не представляешь, как я люблю тебя, фраерок.

– Войтек, – уверенно поправил его близнец. – Меня зовут Войтек. Нас легко различить, дядюшка.

Слон отпустил его, вернул деревяшку. Он не дал себя обмануть, но оценил смелость племянника.

– Ты поедешь с нами, шутник, – указал на него пальцем Слон. – И не пытайся ничего выдумывать, а то мамочка и братик долго не протянут. Скажи дружку, чтобы вернул ствол, тогда ничего никому не будет. Лучше, чтобы он не попал в чужие руки.

Мартин схватил Слона за рукав:

– Пожалуйста, не трогайте этих детей. Моника и так настрадалась. Ее мать этого не переживет.

Слон смерил племянника с головы до ног ледяным взглядом:

– Посмотрите, какой рыцарь, – и влепил ему пощечину. – Давай-ка заканчивай с наркотой. Может, тогда для чего-нибудь сгодишься.

Полицейские подхватили Славомира и направились к выходу. Провожали их вопли матери, которая проклинала брата, била его и одновременно умоляла оставить в покое Войтека, но Слон стряхнул ее руку, как пыль с одежды. Сын повернулся и крепко обнял мать.

– Я вернусь, – пообещал он.

Затем бросил Мартину свой плеер, магнитофон упал на пол, и из него вывалилась кассета. Войтек только слегка покачал головой и пошел в сопровождении Буля. Мартин понимал, что у него очень мало времени, чтобы предупредить Пшемека. Его парализовал страх. Он считал, что видит брата в последний раз. А потом, прежде чем побежать самой короткой дорогой, через микрорайон, в квартиру Мазуркевичей, он упал на колени и подумал о Боге. Никогда, не раньше и не позже, он не был так уверен, что только Бог может им всем помочь.

Мартин уже четвертый месяц жил у тетки Ханны в Матемблеве. Каждый день ел дичь, потому что дядя был лесничим и много охотился. Гулял по лесу, сидел на террасе и наблюдал за дикими кабанами, которые подходили совсем близко к жилым домам. Несмотря на то что земля еще не прогрелась, трава вся была изрыта, как перепаханное поле. Животные искали еду и совершенно не боялись людей.

Мартин постоянно слушал одну и ту же кассету, The Best of The Doors, оставленную Войтеком в плеере. На The End поврежденное падением примитивное устройство всегда зажевывало пленку. Он прочел все пригодные для чтения книги. Осталась только религиозная литература, которой у родственников было очень много. О папе римском, библейские легенды и католические газеты из санктуария Богородицы, Носящей во Чреве[6]. К этому он не притрагивался.

Они уехали из Гданьска на следующий день после ареста отца. Собрали только один чемодан и сели в автобус. Отцу вменялось в вину участие в организованной преступной группировке. Кроме того, контрабанда краденых автомобилей, посредничество в сбыте иного краденого имущества, угрозы расправы со Слоном, попытка побега и избиение должностного лица при исполнении. Все имущество было арестовано, включая валютные счета. Из отца сделали преступника. Против него давали показания несколько десятков свидетелей.

Сначала мать отправила Войтека к младшей сестре в Гамбург. Она боялась, что именно на нем сконцентрируется месть Слона. Кроме того, ясно было, что Войтек лучше, чем Мартин, справится вдали от семьи. Сестра и ее муж уверяли, что парень хорошо себя ведет, быстро учит язык, помогает в бухгалтерии. Войтек не жаловался и, как всегда, не создавал проблем. Написал два аккуратных письма, а потом и это забросил. Когда ему звонили, говорил междометиями.

Мартин должен был к нему присоединиться, но муж сестры упрямился, не желая принимать под свою крышу очередного племянника. Официально обговаривались расходы, а матери заплатить за содержание двоих сыновей было нечем. Все деньги, которые удалось спасти, пошли на адвокатов, чтобы освободить отца. Мария продала за бесценок шубы, драгоценности и фарфор. Все, на что не наложили лапу приставы. Сама она устроилась уборщицей в больницу – образования у нее не было, она рано вышла замуж, никогда прежде не работала. Теперь ночами мыла полы, выливала мочу из уток. Радовалась ночным дежурствам, ночью ей было не так стыдно. Приезжая навестить сына, она в основном отсыпалась. Выглядела уставшей, измотанной, таяла на глазах. Однажды Мартин подслушал, как она жалуется сестре, что на самом деле муж младшей сестры отказывается принять Мартина из-за прилипшего к нему клейма хулигана и наркомана. Это его больно укололо.

Половиной его багажа были книги. Он намеревался вернуться и сдать все экзамены. Мать привезла ему гитару, но он ни разу к ней не притронулся.

Тетка Ханна опекала его, как жертву трагедии. Тряслась над ним, старалась вкуснее накормить, реагировала на каждую мелочь. Возможно, потому, что собственных детей у нее не было. Каждое воскресенье она молилась перед статуей Богоматери в санктуарии. Возвращалась в благостном настроении, казалось радуясь тому, что в доме есть ребенок. Она обещала сестре, что Мартин останется у них столько, сколько будет необходимо. Пусть и навсегда. Ханна предлагала Марии, чтобы и она переехала к ним, но та упорно отказывалась. Она боялась, что они могут лишиться дома, если оставят его без присмотра. Ей хотелось верить, что, как только муж вернется, все будет как раньше. Но шли месяцы, а долгожданный хеппи-энд не наступал.

Больше всего Ханна переживала за Марию. Сестра исхудала, выглядела как узница концлагеря. Как будто страшная болезнь пожирала ее изнутри. Ханна убеждала сестру, что та должна перестать заламывать руки и верить, что все будет хорошо. Мария отвечала, что Ханне проще, благодаря вере в Бога. А она так не может. Разве мог Бог допустить такое? Со временем Мария перестала приезжать. Мартин проводил много времени в обществе тетки. Она каждый день рассказывала ему о Слоне, за которого все еще молилась, и просила Бога о милосердии. Она пыталась найти логическое объяснение действиям брата, считая, что после смерти его семьи в него вселился демон. Однажды она придумала выход и поделилась идеей с мужем.

– Может быть, свозить его к экзорцистам?

Супруг пожал плечами.

– Юрек наверняка болен, – уговаривала она саму себя и всех вокруг, готовя обед. – Его душа одержима злостью. Бог покарал его, забрав семью. А он, вместо того чтобы, как Иов, принять это как проверку на силу веры, братается с дьяволом.

Мартин с трудом сохранял спокойствие. Он собственными глазами видел, что Слон здоров, что он просто притворяется.

– Он очень плохой человек, тетя. Это не просто мелкий бес. Это психопат. Он любит причинять боль другим. Лишил зрения человека, которого считал сыном. За что? Неизвестно. Может, ему все равно, кого заставлять страдать. Но этот человек теперь ослеп, потому что Слон так захотел. Не Бог!

Тетка крестилась и испепеляла Мартина богобоязненным взором.

– Бог знает, что нам посылает. Радуйся, что он уберег тебя, что ты не сын Юрека, что твои родители – Славек и Марыся. Если бы все сложилось по-другому, сама не знаю, кем бы ты сейчас был.

– Но я не его сын! И Вальдемар тоже нет! Родителей не выбирают! А его дети были виноваты в том, что у них был такой отец? Они погибли в огне. Где тогда был твой Бог? Ослеп? Оглох?

Тетка внимательно посмотрела на него. Она хотела что-то сказать, но промолчала. Мартина передернуло.

– Иисус говорил: «Милости хочу, а не жертвы. Ибо Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию»[7].

Он забрал твоих кузенов, потому что такова была их судьба. Каждый несет свой крест. Не занимайся темными делами, даже не думай об этом, потому что тогда Сатана придет за тобой. Он использует любую возможность, чтобы добыть человеческую душу. – После чего она открыла Библию и прочла: – «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все. Итак, кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном. Ибо, говорю вам, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное»[8].

Мартину в одно ухо влетало, из другого вылетало. Когда тетка закончила, он пошел в свою комнату, чтобы приглушить бешенство. Включил телевизор, как раз шли новости. Ведущая говорила о реставрации старых гданьских домов, вручении наград экологам. Какой-то политик разглагольствовал на тему реструктуризации в полиции. Мартин как раз собирался переключить канал, когда показали кадры: вход в клуб «Роза» в Сопоте и автостраду Гданьск – Варшава.

«Таинственная смерть брата и сестры М. – объявила ведущая новостей, – шестнадцатилетняя Моника М. была найдена вчера мертвой в ванне в гостиничном номере 102. Девушка не была изнасилована, на ее теле не было следов побоев. Судмедэксперт исключил участие в инциденте третьих лиц. Причиной смерти была остановка сердца, вызванная передозировкой экстези. Во второй половине дня идентифицировано тело ее брата, восемнадцатилетнего Пшемыслава М., учащегося Конрадинума. Отделение полиции в Эльблонге проводит расследование обстоятельств данного дела. Предварительный осмотр показал, что молодой человек погиб в результате автомобильной аварии. Полиция обращается ко всем водителям, которые с шестнадцати до восемнадцати часов находились неподалеку от места происшествия и могли бы своими показаниями помочь следствию. Связаны ли эти две смерти между собой?»

Вошла тетя. Мартин поспешил убрать звук телевизора.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – заботливо спросила она и поставила перед ним тарелку с едой.

Мартин кивнул, и тетя вернулась на кухню. Потом он долго сидел неподвижно. Раньше ему казалось, что после того, что он пережил, его уже ничто не сможет тронуть. Ни испугать, ни взбесить. Со дня последней встречи с бандитами Слона он ничего не чувствовал. Был как замороженный. А сейчас будто вышел из комы. Его переполняло бешенство. Настолько сильное, что он не мог дышать. Словно кто-то затягивал у него на шее металлический обруч. Ему пришлось открыть рот, чтобы набрать воздуха. Сердце вырывалось из груди. Парень смотрел на рыдающую на экране мать Моники и угрожающего коррумпированной полиции отца. Он не слышал их слов, но ему казалось, что каждое из них обращено к нему. Это он виноват в их смерти. Он убил их обоих. Сначала Монику, потом Пшемека. Ему хотелось исчезнуть, раствориться в воздухе, подобно запаху. Следующая новость касалась рождения в зоопарке жирафят. Крошка жираф пытался встать на ноги. Мартин не мог на это смотреть. Вскочил с кресла, сорвал с вешалки зеленую парку.

– Ты не будешь есть? – прибежала обеспокоенная тетя.

– Мне нужно прогуляться, – ответил он очень спокойно. Ему даже удалось выдавить улыбку.

Тетя погладила его по лицу.

– Свежий воздух взбодрит тебя. Я потом подогрею.

Мартин бродил по лесу несколько часов. Не понимая, как это получилось, он оказался вдруг на автобусной остановке. Посмотрел расписание. Автобус до Гданьска отправлялся через пятнадцать минут. Он выудил из кармана несколько монет и купил в продуктовом магазине льготный билет. Он хотел поехать, взять пистолет, спрятанный в сейфе-печке, и всех их перебить. Слона, Вальдемара, подкупленных полицейских. Всех, кого он видел, всех, кто принимал участие в расправе.

Вовсе не Мартин с друзьями избили тогда Вальдемара. Они не успели даже войти в номер. Мальчишки могли максимум спровоцировать людей Слона на драку, пока не ворвался спецотряд. Может, кто-то из людей Слона подслушал их разговор? Он не мог понять, что именно случилось. В одном Мартин был абсолютно уверен: это он во всем виноват. Это из-за него пострадала Моника, а потом погиб Пшемек. Жив ли Игла? Уезжая, он попросил того отдать пистолет людям Слона. Самому ему не хватило духу снова увидеть дядюшку. Если бы Слон узнал, что во всем этом принимал участие его племянник, то наказал бы и его, и мать. И шлепками по попе дело бы не ограничилось. Украденный у Вальдемара ствол был завернут в тряпку, а затем в целлофановый пакет. Потом все упаковали в коробку из-под обуви и спрятали в «сейфе» – одной из печек в комнате родителей. За услугу Мартин отдал Игле свой пуховик, несколько доз и ключи от дома. Приятель радовался куртке, как ребенок. Дыры от забора его совершенно не смущали.

Через несколько дней, когда Мартин уже был уверен, что дело благополучно завершено, Игла передал ему кассету через знакомого таксиста. В кассете была спрятана записка. Игла писал, что ничего не получилось и что он уезжает из города. Просил, чтобы Мартин позвонил в продуктовый магазин напротив приюта в четыре часа. Им удалось тогда поговорить всего несколько минут. Игла дважды был в доме Староней. Один раз у него даже получилось вынуть пистолет из «сейфа», но он не успел незаметно уйти.

– Меня застукала твоя мать, – рассказывал он. – Она позвонила директору приюта и сообщила, что я проник к ней в дом и хотел ограбить. Третий раз не стану и пытаться. Я обещал ей и себе, что не приближусь больше к вашему дому.

Он замолчал. Мартин тоже ничего не сказал в ответ.

– На днях меня переводят в коррекционный центр для трудной молодежи. Пока я еще несовершеннолетний, но через семь месяцев мне стукнет восемнадцать. Продержусь как-нибудь пока, а потом они не найдут меня. Рвану в Варшаву. Я добыл себе гитару, буду играть на улице. Ничего, прорвемся. Если хочешь вернуть ствол, тебе придется сделать это самому.

Они договорились, что пока не будут общаться. Сейчас, после просмотра новостей, Мартин уже ни в чем не был уверен. Удалось ли Игле благополучно уехать, или с ним тоже случился какой-нибудь «несчастный случай»? Или опять Мартин, главный виновный, спрятавшийся в лесной норе как трус, узнает об этом из новостей? То, что Слон пощадил их с братом, объяснялось только родственными связями. Собственно, дядька никогда ни в чем не подозревал его, так как считал слизняком.

В последний раз Мартин увиделся с друзьями на пляже. Они считали, что им удалось обвести вокруг пальца и гангстеров, и полицию. Ветер трепал их по щекам, море было бурным. Вечером пошел снег, подтверждая прогнозы старых рыбаков. Парни боялись, что будет дальше, но друг перед другом изображали мачо. Мартин скручивал очередные косяки, а потом притворялся, что играет на гитаре. Игла пел. Пшемек не переставая курил.

– Молодец. – Мартин впервые похвалил Иглу. – У тебя голос – зашибись. Может, не такой, как у Курта, но что-то в нем есть.

– Я бы хотел когда-нибудь создать свою группу, – признался Игла.

Они уже были изрядно одурманены алкоголем и наркотиками. Выпили по нескольку банок пива, пустые помятые упаковки валялись вокруг.

– Да ты нажрался, идиот, – подытожил признание друга Пшемек. – Какая группа? Что за бред?

– Наша. – Игла повел плечами. – Я, Старонь и ты.

Повисла пауза.

– Как тебя хоть зовут? – спросил Мартин. – Если уж мы организуем группу, хотелось бы хоть что-то о тебе знать.

– Янек. – Игла улыбнулся. – Меня зовут Янек Вишневский, и я из детского дома. Я был уже в трех семьях, но ни одна не подошла. Теперь ты все обо мне знаешь.

Они уже выкурили всю травку.

– Ничего не получилось, – очень медленно сказал Старонь. Он с трудом подбирал слова, ему казалось, что время тянется как резина. – Ой, я обкурился, – добавил он и захихикал.

– Может, оно и к лучшему, – вставил Игла серьезно. – Нас не посадят, и мы сможем заняться группой.

– Попробуем еще раз. – Пшемек вытащил ствол Вальдемара. Это был черный газовый пистолет, переделанный в огнестрельный. На стволе виднелась резьба для накрутки глушителя, которого на момент кражи не было в комплекте. Ни один из них не разбирался в оружии, но они видели, как Вальдемар заряжал оружие, это казалось пустяком. Еще им удалось заграбастать коробочку с патронами. Пшемек вынул свою деревяшку и отдал ее Мартину. – Игрушка – твоя. Я беру ствол.

– Ты здесь босс. – Мартин улыбнулся, подарок ему понравился.

– Точняк, – поддержал Игла. Ему тоже хотелось быть в команде, но третьего пистолета не было. Мартин дал ему подержать деревяшку, но Игла горящими глазами вглядывался в настоящее оружие. Он повторял, как в трансе: – Бог любит троицу. А если нас закроют, то можно играть и на зоне.

Опять рваный смех. Мартина вдруг озарил момент осознания всего происходящего.

– А почему троицу?

Пшемек был трезвее всех. Он пихнул кореша в плечо:

– Потому что нас трое, идиот. Святая троица.

– Если посадят одного, то остальные отомстят, – загорелся Игла.

– Один за всех, и все за одного. – Мартин чуть не задохнулся от смеха.

– В этом весь Старонь, – прокомментировал Пшемек. – Обдолбался, и зубы сушит.

Они двинулись по домам. Каждый в свою сторону. Это была их последняя встреча.

Сейчас Мартин понимал, насколько наивными они были. Он наклонился, и его вырвало на тротуар. Теперь снова можно было дышать нормально.

– Может, вызвать скорую? – поинтересовалась старушка, пришедшая на остановку с тряпичной сумкой. Она была будто из другой эпохи, классическая деревенская бабулька.

– Может быть, у вас найдется ручка и бумажка? – спросил он в ответ. – Мне пришла в голову одна идея.

Старушка удивленно посмотрела на него.

– Не важно. – Мартин махнул рукой.

Она провожала его взглядом, когда он перебегал улицу, чтобы вернуть билет, но продавщица отказалась возвращать ему деньги. Она ругалась, что уже поздно, что автобус вот-вот будет на остановке. Мартин в него не сел, а пошел вдоль тротуара. Автобус трогался с места, когда Мартин остановился, сам не зная зачем. Он вслушивался в звук ритмично работающего двигателя, напоминающего рев оранжевой торпеды. Все началось с той машины. Автобус уже разогнался по прямой и поравнялся с идущим парнем. Мартин повернулся и сделал шаг прямо под его колеса. Последнее, что он помнил, – это Моника. Округлость ее плеча. Длинные худые пальцы ног. Потом все застелил туман.

Молочная мгла до странности напоминала пар в девичьей школьной душевой.

Весна 2013 года

Она проснулась резко, как всегда. Раз, два – и вот она, суровая реальность. Ей опять ничего не снилось. Сначала она испугалась, что проспала, не услышала будильник, опоздает на работу, потому что надо еще отвезти ребенка к свекрови. Потом все было тоже более чем привычно.

Ничего не было видно. Все застилала молочная мгла. Надо зажмуриться.

Она была не одна. Слышались шорохи, как будто кто-то мял куски полиэтиленовой пленки. Где-то вдалеке тихий разговор и пульсирующее: пик, пик, пик. Она не могла разобрать слов, доносящихся до ее ушей. Скорее чувствовала, чем слышала присутствие нескольких человек. Одним из них была женщина. Ноздри раздражал запах дешевых духов, который оставался в воздухе, даже когда женщина выходила из помещения. Наверное, она хромала, деревянная подошва равномерно шаркала по линолеуму. Этот звук был самым невыносимым, но, к счастью, быстро утих.

На этом все, и так каждый день. Она была не в состоянии открыть глаза. Ощущение собственного тела покинуло ее. Вся она превратилась в простую мысль: «Где я?» Потом пришли следующие: «Я умерла? Я на том свете? Существует ли вообще тот свет?»

Вместо ответа она услышала быстрый стук деревянных подошв. На этот раз в сопровождении нескольких других пар обуви.

Резиновые подошвы, разные комплекции, характеры, возраст. Они окружили ее. Их было несколько человек. Воздух вокруг нее сгустился. Она сумела пошевелить ладонью. Укол. Испугалась, рефлекторно дернула рукой. Боль была недолгой, колящежгу-чей, но терпимой. В голове ее пронеслись слова из песни:

Могло быть по-другому на роковом пороге, И кто-то будет вечно гореть теперь в аду. Две жизни, два надгробья, в газетах некрологи, И кто-то нам накликал нездешнюю беду…

Она хотела что-то сказать, но язык был как деревянный, шевелился с трудом. Наконец ей удалось дотронуться кончиком языка до губ. Они растрескались и болели.

– Потихоньку. – Она услышала успокаивающий женский голос. Определить возраст женщины было не под силу, но она внушала доверие. Это от нее так пахло дешевым жасмином. – Я смочу вам губы. Пока еще нельзя ничего пить.

Она ощутила на губах что-то холодное и мокрое, дотронулась языком до влажного шпателя. Она бы все сейчас отдала за глоток воды. Веки будто заржавели. Дрогнули на миллиметр. В уголках глаз она ощутила жгучие слезы, несмотря на то что не собиралась плакать. Слезы катились, неприятно щекоча щеки. Ей хотелось вытереть их, но рука отказывалась подчиняться. Она вдруг забеспокоилась о том, что, возможно, у нее нет руки, лица, ног. Или она вся забинтована и никогда уже не будет красивой. Если раньше и была.

– Тихонечко. Спокойно. – Опять этот женский голос. Наверное, ей около пятидесяти. Что-то сильно сжало ее плечо. Потом она почувствовала холодные пальцы на сгибе локтя. Неожиданный укол без предупреждения. Игла. Только секунду было больно. Потом постепенное облегчение. Она ойкнула.

– Необходимо было поставить катетер, – услышала объяснение. – Старый засорился, потому было так больно.

Скорее жгло, чем болело, но она радовалась, что хоть что-то чувствует.

– Добавьте в физраствор магний и калий. Какая-то она нестабильная у нас, – прозвучала команда. Мужской усталый голос. Около сорока, но выглядит, возможно, старше. Наверняка носит бороду и много курит. Пессимист.

Несколько пар рук маневрировало вокруг ее тела. Слезы стали литься ручьями, вымывая ржавчину из-под век.

– Ждем, – добавил мужчина, дотронулся до ее щеки. Нос уловил запах никотина, осевший на пальцах. Недавно выкурил сигарету.

Рывком разлепила веки. Опять эта молочная мгла, ничего больше. Потом туман стал рассеиваться, превращаться во что-то прозрачное, вроде стекла в струях дождя. Наконец она увидела ручку шкафчика. Металлическую, круглую, с облезшей из-за постоянного использования краской. Где-то она уже видела эту ручку.

Сначала ее взгляд упал на врача. Загорелый мужчина в помятом халате, с седыми, неровно подстриженными усами. Потом на двух женщин в сестринских колпаках, которые суетились вокруг ее кровати. Одна из них была в старомодных ортопедических шлепанцах, это они так шаркали. Она слегка наклонила голову. В дверях стояли еще двое мужчин. Ее внимание привлекли диагональные завязки, выглядывающие из-под бахил. В палате больше никого не было. Никаких цветов. Рольшторы опущены. Темнота. Только немного точечного света, падающего на пустую, аккуратно застеленную кровать рядом с ней. И этот маленький белый шкафчик с круглой ручкой. У нее дома был такой? Она не могла вспомнить. Испугалась, что все еще спит.

Они молча смотрели на нее. Ей хотелось кивнуть, поздороваться, но язык не слушался, едва ворочаясь во рту, как невымешанное тесто. Потихоньку, как советовала эта милая женщина. Никаких резких движений, все будет хорошо. Уже хорошо. Она жива. Наконец кончиком языка ей удалось дотронуться до зубов.

– Как вы себя чувствуете?

Врач наклонился в готовности читать по губам. Бороды у него не было, только усы, но все равно он выглядел плохо для своих лет. Мешки под глазами. Пессимист. Она оказалась права. Ей хотелось улыбнуться, что-то сказать, но вместо этого она только открывала и закрывала рот, как рыба, выброшенная на берег. Она не могла выдавить ни слова. Наконец из ее горла раздался слабенький хрип.

– Как вас зовут?

Она уже устала, ей снова хотелось спать, поэтому закрыла глаза.

– Вы меня слышите?

Врач дотронулся до нее, и ей пришлось заставить себя снова открыть глаза.

– Как вас зовут? – повторил он свой вопрос громче.

– За… – выдавила она очень тихо. Казалось, что прошла вечность, пока ей удалось соединить звуки в это короткое слово. Но, услышав его, она поняла, что произнесла свое имя неправильно. – За… За… – повторяла она один слог каким-то чужим альтом. Она сосредоточилась и с усилием заставила язык принять нужную позицию. На третий раз получилось: – И-за… Иза-бе-ла… За… Козак.

Лицо врача сейчас не выражало никаких эмоций, зато медсестра улыбнулась, как будто это она возрождалась к жизни вместе с Изой.

– Сколько вам лет?

Она хотела сказать: тридцать девять. Нечеловеческое, безуспешное усилие. Пришлось опять судорожно хватать воздух. Тридцать девять. Думал ли кто-нибудь когда-либо над тем, насколько трудны для произношения польские числительные? Она бы предпочла, чтобы ей было сорок, а еще лучше сто. Это так легко выговорить.

– Ри… ца… – в очередной раз уподобилась рыбе. У нее болело горло, что существенно осложняло дело. Раскашлялась. Только сейчас ощутила страшную боль внизу живота. Намного больнее, чем при родах. Как будто вместо внутренностей у нее была дыра.

– Где вы живете?

– Чер-нов-ско-го, 2, – ответила она на одном дыхании, уже без рыбьих заглатываний воздуха, и поняла, что правильное дыхание очень важно. – Черновского, – хрипло, но триумфально повторила она.

Доктор оценил ее старания. Усы его были в остатках чего-то белого, вроде сахарной пудры.

– Вы понимаете, где находитесь?

Она осмотрелась. Преобладание белого цвета. Металлическая кровать, аппаратура, к которой она подключена.

– Больница?

– Что вы помните?

Перед глазами опять поплыл туман, из которого появилось лицо женщины. Когда-то они были подругами. Ей казалось, что она вот-вот задохнется. Горло сжалось. Ей было знакомо это чувство, это был смертельный страх. Последнее, что запомнилось. «И кто-то будет вечно гореть теперь в аду». Язык онемел. Она опять не могла вымолвить ни слова.

– Тахикардия сто сорок, аритмия! – крикнул врач медсестрам, кивая на монитор. – Давление сто восемьдесят на сто десять!

Иза в отчаянии схватила его за руку. Кажется, она нечаянно вырвала катетер, так как почувствовала укол, но боль не имела значения. Она хватала воздух, любой ценой стараясь что-то сказать.

– Люция, – прохрипела она по слогам. – В меня стреляла Люция Ланге. Помню барабан ре-воль-вера.

Она откинулась на подушку и закрыла глаза. Монитор пищал как сумасшедший. Сердце стучало все быстрее. В голове пульсировало. Она чувствовала бешеный страх у себя в груди.

– Изоптин, сороковка! – распорядился врач.

Страх заметно уменьшился, сердечный ритм замедлился.

– Давление сто шестьдесят на сто, пульс сто, – услышала она.

Ее глаза были открыты, она всматривалась в ручку тумбочки. Доктор вытер себе пот со лба, на усах его уже не было сахарной пудры.

– Вам нужно отдохнуть. – Он погладил ее по щеке. – И нельзя нервничать.

Перед дверью стояли двое в форме. У каждого – по кобуре на ремне. Они забавно выглядели в бахилах и зеленых флизели-новых халатах. У стены, слегка ссутулившись, сидел третий мужчина, в гражданском. Полный, в очках. Поношенная джинсовая куртка, на ногах – дешевые кроссовки. Видно было, что двое первых подчиняются непосредственно ему. Он уже представлялся заведующему отделением, но тот не запомнил фамилии. Что-то, связанное с горой. Какая-то шишка в управлении. На лбу его виднелись глубокие морщины, но лицо было гладким, без щетины. Он хотел что-то спросить, но доктор поднял руку в протестующем жесте и велел выйти из палаты реанимации.

– Завтра, – заявил он категорично. – Состояние нестабильное, пациентка все еще борется за жизнь. – Он знал, насколько важны ее показания, но ничего не мог поделать. И, обменявшись взглядами с шефом, повторил: – Допрос будет возможен только завтра. Конечно, если состояние не ухудшится.

Подошла медсестра и протянула ему карту на подпись. Врач вынул из кармана ручку и размашисто расписался в указанных местах.

– Неврологические нарушения, двигательная афазия. Вызовите невролога, пусть осмотрит ее как можно скорее.

Сестра повернулась и пошла по длинному коридору. Полицейские по-прежнему стояли на своих местах и смотрели на врача, как будто рассчитывая на изменение решения.

– У пациентки проблемы с речью. Возможно, что и провалы в памяти тоже, – пояснил врач. – Но все вернется. Память возвращается постепенно, фрагментами. Со временем все восстановится.

– Что она сказала? – спросил главный. Куртка распахнулась, показался живот, нависающий над ремнем брюк. Доктор увидел пистолет в кобуре на груди полицейского. Теперь он вспомнил. Конрад Валигура, начальник Гданьского управления полиции. Он видел его несколько раз по телевизору. В форме начальник управления выглядел намного респектабельнее. – Она назвала фамилию преступника? – Вопрос прозвучал как приказ.

Врач вынул из кармана помятый листок и прочел:

– Люция Ланге, если я правильно понял. Вам говорит что-то это имя? Еще она сказала что-то о револьвере или, скорее, о барабане револьвера.

– Спасибо, доктор. – Инспектор Валигура слегка качнул головой. Фамилию подозреваемой он записал в блокноте. – Вы постарались.

Доктор взглянул на не слишком чистые кроссовки полицейского, но промолчал, хотя в реанимацию был запрещен вход без бахил.

– Лучше, если с ней будет разговаривать один и тот же человек, – подчеркнул врач.

Он вернулся в отделение и нашел в списке номер дежурного невролога.

– Необходимо осмотреть пациентку с огнестрельным ранением. Мы вывели ее из комы, речь нарушена. Мне кажется, что это связано не только с интубационной трубкой. Правый уголок губ опущен. Спасибо, коллега.

Он положил трубку. Только сейчас почувствовал, насколько устал. Его дежурство должно было закончиться еще одиннадцать часов назад. Сначала он оперировал, эту женщину с трудом спасли. Сейчас напряжение потихоньку уходило, а он едва держался на ногах.

Неделей раньше

Не я бью – верба бьет. Через неделю Велик День…

Cемь деревянных посылочных ящиков, обклеенных штрих-кодами британской почты, стояли на беленом полу. Спереди они были покрыты тонким слоем снега, который моментально таял в теплом помещении и превращался в грязную лужу. Саша Залусская разрезала защитную пленку, потом долго срывала ее и засовывала в мусорный пакет. Наконец появились корявые буквы, написанные детской рукой по-английски: «Книги», «Одежда», «Стекло», «Странные вещи – Каро», «Бумаги мамы», «Люстра». Саша закурила, уселась на полу по-турецки и подумала о том, что эти коробки очень похожи на забытые в спешке прежним жильцом, а ведь все это было ее имущество. «Старею, – подумала она, – начинаю обрастать хламом».

Еще десять лет назад она могла уложить все в багажник «Вольво-740». Потом бывало, что все ее вещи помещались в одном кожаном рюкзаке или их могла заменить кредитная карта в кармане. А сейчас ей тридцать шесть лет, и у нее семь небольших контейнеров, набитых до краев. А сколько еще коробок осталось в Шеффилде? Подписанных, тщательно обернутых пленкой. Перед самым отъездом она решила, что не будет перевозить их в Польшу. С таким количеством вещей убегать было трудно.

Ключи от квартиры она получила сегодня утром в киоске Гданьского аэропорта, вместе с картой, на которой был обозначен маршрут, и листком с надписью мелким почерком:

«Хорошей новой жизни! Д.» Она никогда не видела мужчину, который сдал ей квартиру. Объявление нашла на сайте Гамтри. Двухэтажный дом в стиле модерн, 1910 года постройки, на улице Королевы Ядвиги, всего в трехстах метрах от пляжа. Квартира располагалась на втором этаже и была двухуровневой. С хозяином они связались через скайп, он показал фотографии. Сто двадцать метров вездесущей белизны, со стеной огромных окон, выходящих на тихую улочку. Старые, хорошо сохранившиеся доски на полу, открытые беленые кирпичи на стенах. До пирса всего три минуты, включая спуск по ступенькам. Даже не верилось, что в Польше есть такие квартиры. Она сразу согласилась, хотя можно было и поторговаться. Хозяин очень обрадовался и дал координаты сводного брата.

От него Саша больше узнала о хозяине. Гениальный фотограф, кажется, погряз в долгах. Значит, тоже беглец. Свои вещи он раздал знакомым. Спросил, нравится ли ей что-нибудь. Она попросила оставить кухонные приборы, светлую софу из «Икеа», старый стол из нелакированного дерева и красный комод с выдвижными ящиками. Туда отправятся «странные вещи» ее дочери, Каролины. Рядом с куклами Барби и пастельных оттенков единорогами там были разукрашенные шкатулки, стеклянные шары из разных городов и предметы католического культа: крестики, фигурки, иконки, четки. Ее дочь обожала все это, причем чем более безвкусными были вещицы, тем больше они ей нравились. Светящиеся Богоматери принимали участие в играх наряду с единорогами и плюшевыми пони. О маленьком Иисусе заботились Мерида и Кен, четки и медальоны Каролина носила, как бижутерию. Сашу поначалу это беспокоило, но потом она решила не обращать на это внимания.

– Для Каролины Бог – это кто-то близкий, обычный, – объяснил ей один из польских ксендзов в Шеффилде.

Коробка дочери была самой большой, но Саша не отважилась выбросить ни единой вещи. Все сокровища шестилетней девочки путешествовали вместе с ними по новым домам. В отличие от матери ребенок собирал вещи.

Они поднялись на второй этаж, и Саша онемела. Никаких украшений. Никакого выпячивания псевдосовременного дизайна, которым изводили ее агенты по недвижимости. Она сразу догадалась, что фотограф создавал этот уголок для себя, по какой-то причине не закончил и вынужден был уехать. А может быть, его просто ничего здесь не держало. Впрочем, ей это было неинтересно, она была рада, что он сдал ей эту квартиру, оформленную как будто специально для нее. Просторный лофт, с высокими шестиметровыми потолками. Идеальная детская с антресолями. Каролина сделала пируэт и сразу объявила, что ее комната будет наверху. Наконец у нее будет собственный домик на дереве. При виде того, как дитя бежит по лестнице без перил, сердце Саши чуть не остановилось от страха, но Каро через мгновение была уже наверху. Слышно было, как дочь осваивает новое пространство. Единороги пели, коты мяукали, слон, у которого садились батарейки, ревел, словно в агонии. В шкафу были развешаны платья девочки, на полках расставлены книги и принадлежности для рисования. Полноценного ужина не получилось. Уставшая Каролина уснула. Саша прислушивалась к ровному дыханию дочери. Лягушка-путешественница, подумала она. Без труда освоится в любом новом месте, где бы ни оказалась, но нигде у нее не получится по-настоящему пустить корни. Саша корила себя за это, но пока ничего не могла изменить.

Было только восемь часов вечера, но за окном уже стемнело. Подобрав под себя босые ноги, Саша сидела на диване и вглядывалась в китайскую каллиграфию в форме рога буйвола. Подарок хозяина квартиры, он писал об этом в имейле. Саша сочла это красивым жестом. Каллиграфия была здесь очень уместна.

Одна из комнат была заперта. Залусская долго искала ключ от этого помещения, пока не обнаружила его на счетчике. Она вошла и сразу поняла, что это идеальное место под рабочий кабинет. Там оставалось несколько хозяйских вещей: два штатива, принтер без провода, ящик c CD – похоже, временный фотографический архив, а также крупноформатные негативы в пронумерованных папках. Вскоре кто-то должен был все это забрать. Она открыла ставни и замерла. Из окна она увидела фасад старого дома с крошечной часовенкой на высоте четвертого этажа. Кто-то зажег в ней лампадку. Саша не могла понять, каким образом можно туда добраться. Она решила, что теперь это будет ее стена плача.

Саша принесла видавший виды, усыпанный детскими наклейками макбук и подключила его к розетке. Одним движением расстегнула бюстгальтер и вытащила его из-под клетчатой рубашки. Расплела косу, резинку натянула на запястье, как браслет. Средней длины рыжие волосы рассыпались по плечам. Пока компьютер загружался, она всматривалась в темное небо над стеной плача, вслушивалась в тишину. Потом подошла к коробке с надписью «Мамины бумаги» и вынула стопку сшитых листов, помеченных маркером. Она никогда не думала о том, как все обернется, долго ли они здесь пробудут. На данный момент программой минимум было закончить нарративный анализ биографий преступников. Обо всем остальном она подумает позже. Важно было только то, что здесь и сейчас, в ближайшие двадцать четыре часа.

Она ни на секунду не пожалела о том, что решила так неожиданно для всех вернуться в Польшу, несмотря на то что профессор Том Абрамс – ее научный руководитель в Международном центре судебной психологии при Хаддерсфилдском университете и самый близкий человек – был категорически против. Он не переносил ее, когда она поступила в докторантуру, причем чувство было взаимно. Профессор считал ее лесбиянкой-феминисткой, а она его безнадежным лопухом. Они грызлись как кошка с собакой, причем не только по научным вопросам, но и по бытовым, общечеловеческим. Абрамс делал из нее дурочку при каждой встрече, оспаривал выводы, придирался к словам, посмеивался над ее польским акцентом. Много раз она плакала, вернувшись домой, и мысленно бросала учебу. И однажды действительно ее терпение лопнуло. Она решительно заявила, что у нее не лежит душа к географическому профайлингу и она хочет заняться тем, что ей на самом деле интересно. А именно нарративным анализом биографий преступников. После этого она без предупреждения уехала в Польшу и провела первое анкетирование среди польских женщин-заключенных. Тогда профессор стал ее уважать.

– Географический профайлинг – это будущее следственной психологии, – сказал он ей. Она уж подумала, что это вступление к очередной морали. – Это гарантировало бы вам работу в любом месте земного шара, но в перспективе нарративы могут больше привнести в науку. Вам следует выбрать: слава или миссия.

Наконец вмешался Дэвид Кантер[9], гуру профайлинга и ее второй руководитель, формально босс Абрамса. Когда-то они вместе основали кафедру следственной психологии и были как двуяйцевые близнецы. Разные, как огонь и вода, они прекрасно дополняли друг друга. Кантер был знаменитостью, Абрамс почти не давал интервью. Все студентки обожали Кантера за стильность и обаяние. Абрамса, наоборот, ненавидели за тяжелый нрав и отсутствие вкуса. Он носил носки с сандалиями, отутюженные джинсы со стрелками и аляповатые рубашки в комплекте с рыбацкими безрукавками. Кантер высмеивал Зимбарда, называл его шоуменом, считал, что единственная цель его исследований – это достижение популярности, Абрамс же обожал автора «Эффекта Люцифера» и втайне от Дэвида общался с Филиппом.

– Надо быть ближе друг к другу. – Кантер улыбнулся. Он приближался к семидесяти, но решил начать обучение в музыкальной школе. Он сочинял симфонии и изводил студентов концертами струнного квартета. Уважение, которое все испытывали к нему, не позволяло критиковать его «произведения». Только Абрамс публично обозвал их кошачьей музыкой. Ему это разрешалось.

– Это означает, что вы согласны на то, чтобы через полтора года работы я сменила тему диссертации? – переспросила Саша дрожащим голосом.

Вместо ответа, она увидела лучащееся улыбкой лицо Кантера. Абрамс, в свою очередь, добавил на ломаном польском:

– Z niewolnika nie ma pracownika[10].

С этого обсуждения она уходила на ватных ногах. Эти двое никогда не были настолько едины в своем мнении. Они разрешили ей уехать в Польшу и провести исследования. Профайлер ездила по тюрьмам и собирала материал, а Каролина оставалась с бабушкой Лаурой. Благодаря этому бабушка и внучка очень сблизились. Саша дважды в неделю разговаривала с Абрамсом по скайпу и ловила себя на том, что на расстоянии он не такой уж и нудный. Ей даже показалось, что он верит в ее исследования. Правда, он ни разу ее не похвалил, но зато перестал критиковать. Однажды у него даже вырвалось: «Вау!», что сразу же было обращено в шутку, дабы она не сочла себя гениальной. Со временем Саша полюбила острый язык Абрамса, а через несколько месяцев они перешли на «ты». Оказалось, что профессор очень ценит ее работу. Он устроил ей приглашения на несколько важных конференций, несмотря на то что она еще не закончила диссертацию. Помогал с публикацией ее статей в серьезных научных журналах. Вскоре ее стали цитировать светила следственной психологии. Она узнавала от коллег о том, что Абрамс постоянно вспоминает ее и ставит в пример слушателям мастерских курсов, хотя сам ни разу ей в этом не признался. Казалось, что он искренне заинтересовался методом жизненных нарративов.

– До сих пор никто не проводил таких исследований, – подчеркивал он. – Каким бы ни был результат, ты будешь первой, протопчешь путь. В мире науки новые перспективы – это самое главное.

В прошлый раз, когда она была в Польше, они общались дважды в неделю. Таким образом, ее некогда главный враг сегодня заклевал бы любого, осмелившегося подставить ей ножку.

– Тебе надо захлопнуть дверь, – повторял он, как мантру, при прощании. – Хаос мешает творческому мышлению. Дай времю времени. Действуй медленно, но, главное, действуй.

– Времени время, – смеясь, поправляла она, – говори по-английски.

Прежде, напротив, он сам терзал ее за не слишком академичный английский. Он плохо говорил по-польски, но все равно старался произвести на нее впечатление. Он обожал слово «грушка» и вставлял его куда ни попадя, особенно когда у Залусской случались приступы гнева. Это разряжало атмосферу, приступ гнева превращался в приступ смеха. Абрамс утверждал, что в его венах течет польская кровь, несмотря на то что сам он никогда в Польше не был. Его дедушка и бабушка были родом из окрестностей Познани, но Абрамс был не в состоянии выговорить названия деревни. Однажды он показал ей на карте это место – Колатка Колония. Семья будто бы эмигрировала в Великобританию под фамилией Абрамчик. Отец Тома, он сам и три его сестры родились в Лондоне. По мнению Саши, интерес Тома к Польше был сугубо теоретическим. Она советовала ему как можно дольше сохранять идеальное представление о стране предков.

– Окажись ты здесь на самом деле, твоя шкура могла бы сильно пострадать, – объясняла она. – Ты не выдержал бы долго без всех этих ваших социальных удобств и вежливости. И никогда бы не привык к повсеместной грязи и бюрократической логике. Разве только красота женщин и краковская колбаса пришлись бы тебе по вкусу.

– Могла бы пострадать моя кожа? Ты имеешь в виду телесные повреждения? – заинтересовался Абрамс. Он был еще более бритиш, чем мятные шоколадки.

Когда Саша сообщила ему, что скоро уезжает, он опечалился. Потом стал перечислять плюсы жизни в Англии. Он видел разницу, так как следил за событиями, происходящими в Польше, церковными новостями, интересовался последствиями смоленской катастрофы. Он выписывал польское интернет-издание «Политика», но читал только короткие статьи. Профессор мало что понимал из прочитанного, поэтому мучил вопросами Сашу, благодаря этому и она тоже была в курсе того, что происходит в польском правительстве, хотя не жила в Польше уже семь лет.

– Я здесь совершенно одна, – сказала она неделю назад, когда он пришел к ней на прощальный ужин.

– Для ученого – это не недостаток, а, скорее, достоинство, – ответил он не очень уверенно.

– Не знаю, хочу ли я остаться в академии, – призналась Саша. – Это не стоит таких жертв.

Для того чтобы содержать себя и дочь и одновременно писать докторскую, по ночам она работала в психиатрической больнице. Причем вовсе не врачом.

– Хоть это и неплохие деньги, но я не хочу быть санитаркой. Половину заработанного приходится отдавать няне. В Польше за такую зарплату можно пристроиться на ставку в отделе кадров какого-нибудь банка. Причем есть множество желающих взять меня на работу. Кондиционированные помещения, тишина, покой, уважение. Я уже договорилась по поводу нескольких собеседований.

Он смотрел на нее с недоверием. Не прокомментировал.

– Моя дочь будет общаться с бабушкой, двоюродными сестрами, – приводила она очередные аргументы. – Это важно. Семья – это очень важно, Том. Семья – это основа.

– Посмотрим, – сказал он, но Саша знала, что это означает категорическое «нет». Будь у него формальные основания остановить ее, он сделал бы это. Но она провела уже все интервью, собрала материалы, у нее было сто восемьдесят анкет преступниц разного возраста, разного социального происхождения. Ей осталось только правильно систематизировать данные, проанализировать их и написать работу. В том, что защитится, Саша была уверена. Даже если результаты не будут ошеломляющими, все равно она станет первой.

Было еще кое-что, о чем Саша не могла сказать Абрамсу. Ей хотелось уехать, сменить окружение главным образом из-за него самого. Она никогда не дала ему понять, что ей хотелось чего-то большего, он тоже ни разу не перешел границ, но это висело в воздухе. Все сплетничали о них. Исключительно способному Абрамсу никогда раньше никто не нравился. Жизнь старого холостяка начиналась и заканчивалась научной работой. У него было только два романа, но он не жил ни с одной из возлюбленных. Первая ушла, сказав, что не собирается конкурировать с его работой. Другую – любовь всей своей жизни – он оставил сам.

– Она постоянно опаздывала, – так он объяснил разрыв.

Таким образом, все свое время Том посвящал терзанию студентов и докторантов, выжимая из них последние соки. Однако Саше удалось добиться его благосклонности, и она сама не понимала, как это получилось. Даже Кантер был обеспокоен этим. Однажды он вызвал Залусскую на разговор и попытался выяснить, есть ли роман между ней и Томом. Кантер отметил, что не видит для этого никаких препятствий, они оба взрослые люди, но тем не менее это не должно сказываться на ее работе, и он предпочел бы, чтобы они не афишировали свои отношения. Саша удивилась, резко опровергла его догадки. Но наконец начала замечать то, о чем давно говорили в институте. Судебная психология – совсем маленький факультет Хаддерсфилдского университета, а сплетни – как и везде – расходятся очень быстро. С этого момента она не могла уже спокойно переносить странные взгляды, намеки, тем более что понимала, насколько глубоко Абрамс вошел в ее частную жизнь. Саша не хотела притворяться, играть, Том ей действительно нравился. Пусть себе говорят, думала она. Еще ей хотелось, чтобы у Каролины был перед глазами хороший образец мужчины, девочка называла Тома дядей.

Все изменилось, когда Абрамс пригласил Сашу отужинать вдвоем. Он был известным сквалыгой, а кабак выбрал дорогой. Саша знала, что он хочет ей что-то сказать. Под каким-то ерундовым предлогом она отказалась от свидания, так как очень боялась, что вечер вдвоем все испортит. Том был для нее сейчас единственным близким человеком, она верила ему и всегда могла на него рассчитывать. Но каждый новый ход приближал бы расставание. Если бы она сказала ему, что не испытывает взаимности, потеряла бы его навсегда. К тому же, несмотря на то что мысль об одиночестве до конца дней давалась ей с трудом, она не была пока готова к совместной жизни с кем бы то ни было. Поэтому предпочла спешно уехать. Ей хотелось бросить все и дать себе время подумать о будущем.

Открыто она была противницей общего представления о том, что женщина чувствует себя настоящей женщиной только тогда, когда у нее есть мужчина. Но в глубине души одиночество было ей в тягость. Клеймо матери-одиночки давало о себе знать на каждом шагу. Она была одна, но не одинока (читай: несчастна). У нее были ребенок, работа, правильно организованное время. В этом одиночестве было много достоинств. Ей удалось сохранить финансовую независимость, научную активность. Она жила как хотела. Никто не указывал ей, что делать. Трудновато было только в праздники и во время отпуска. У всех в ее окружении были семьи, и она не вписывалась ни в одну из компаний. В такие моменты Саша уговаривала себя: быть одной хорошо, это позволяет много работать, а работа делает тебя свободным.

Если говорить об эмоциях, то их просто не было. Саша была словно заморожена, пребывала в ожидании чего-то, что никак не приходило. Правда, когда во время бессонных ночей она смотрела на свою жизнь со стороны, не ощущала ничего, кроме жалости. В глубине души она чувствовала себя хуже и слабее других, но никогда бы не призналась в этом публично. Быть с мужчиной из-за того, что так принято, она тоже не сможет. Саша предпочитала свою одинокую жизнь отношениям ради отношений или, еще хуже, ради денег или обманчивого чувства безопасности. Только иногда, очень редко, она мечтала о том, чтобы сбросить на кого-нибудь хотя бы одну из материнских обязанностей, позволить себе свободу, но пока это было, к сожалению, невыполнимо. Каждый день она была на посту, как дневальный. У Каролины только она одна, а дочь для нее важнее всех на свете. Пока, кроме Каро, в Сашином сердце не было места ни для кого другого.

Cаша включила ноутбук, ввела пароль и вошла в Интернет. Она собиралась поработать, но, подумав, отложила рукопись. Желая отвлечься, Саша стала просматривать свой любимый альбом о мостах Дэвида Брауна. Большинство фотографий были помечены птичками, эти сооружения она видела живьем. Остальные ей только предстояло увидеть. В выпускных классах лицея она мечтала стать архитектором. Ее очень интересовало то, как можно придумать конструкцию, основание которой находится в воде. В политехнический ей поступить не удалось, и, чтобы не терять даром времени, она пошла на психологию. Но три последующие попытки поступить на архитектурный факультет тоже потерпели фиаско. Саша с трудом смирилась с отсутствием таланта в этой сфере. Зато факультет психологии она окончила с красным дипломом, при этом без особых усилий. На третьем курсе Саша устроилась на работу в полицию. Она не собиралась ни быть психотерапевтом, ни просиживать штаны в университете. Раз уж ей не дано ничего построить, то она, по крайней мере, решила принять участие в проекте «справедливость». Она мечтала о крутых операциях, о том, что ее «труды» войдут в историю так же, как самые знаменитые мосты мира. Но теперь она понимала, насколько наивной была и как сильно переоценивала свои возможности. Жизнь поставила ее на место, заставила изменить свой подход к работе. Спесь пришлось заменить скромностью, миссию – рутиной. На первом месте была безопасность. Из всех черт молоденькой Саши остались только ответственность и привычка к тяжелой работе. В малых анонимных действиях она видела великий смысл человеческого существования.

Завтра она навестит мать. В субботу нужно будет освятить яйца. В воскресенье, впервые за несколько лет, она проведет пасхальный завтрак вместе с семьей. Саша любила яйца под майонезом. Нигде в мире нет такой запеченной свиной вырезки, фаршированной черносливом, и маринованных грибочков. Она примет участие в семейном фарсе, встретится с братом. Выслушает тираду о том, что обязательно нужно найти себе кого-нибудь, так как одинокая женщина дичает, причем в ее возрасте требования к мужчине растут, а шансы устроить жизнь, наоборот, уменьшаются. Саша увидит новую невесту брата и лишний раз убедится в том, что ей самой вряд ли может кто-нибудь подойти. У ее брата неплохой вкус, а каждая новая избранница оказывается моложе предыдущей. Когда в прошлый раз она сказала ему, что это свидетельствует о его незрелости, он ответил, что его супруга еще не родилась.

Ее размышления прервал звонок по скайпу. Это был профессор Абрамс. Саша автоматически застегнула верхнюю пуговицу рубашки и нажала на кнопку «ответить». У нее сейчас не было желания говорить, но игнорировать его она тоже не хотела, тем более что он видел значок «доступна». Видимо, переживает, хорошо ли они добрались. Ей была приятна его забота.

Лицо пятидесятилетнего мужчины заполнило экран. У него была пористая кожа с нездоровым румянцем, но зато очаровательная улыбка. Саша видела фотографии его в молодости и была крайне удивлена тем, что в те времена он сходил за денди. Правда, его сегодняшний гардероб в основном был именно из той самой эпохи, то есть из восьмидесятых. Главным его грехом было чревоугодие. Она хорошо знала Тома, и ей было известно, что он очень переживает о том, как выглядит, но одновременно делает все, чтобы уничтожить остатки своего обаяния ночными нашествиями на холодильник. При такой тучности остальные мелочи уже не имели значения. Близоруко прищуренные глаза (очки он не носил из-за лени), некогда точеный нос, теряющийся теперь в налитых щеках. Копну седых волос он пытался, как всегда, зачесать назад, и это только усиливало эффект полного сумасшествия, в котором люди обычно подозревали профессора при первом знакомстве.

– Ты постригся, – мурлыкнула Саша, стараясь выжать из себя что-то большее, чем вежливость. – Интересная прическа.

– Универсальная, профилирующая. – Том еще сильнее растрепал волосы. – У меня новая парикмахерша. Немного похожа на тебя.

– Ты флиртуешь со мной? – спросила Саша, смеясь.

Его губы растянулись в улыбке.

– Просто очень переживал за тебя и малышку. Как квартирка? У тебя есть диванчик?

– Перейди на ан-глий-ский, – потребовала она. – И не перегибай с уменьшительными формами, это ужасно! Нет у меня диванчика!

– Я постоянно думаю о том, правильно ли ты поступила. Еще столько работы впереди, – сетовал он, – здесь, на месте, тебе было бы проще. Взять хотя бы исследовательскую группу, обсуждения со мной и Дэвидом.

– Перестань, Том, – прервала она его. К ее удивлению, профессор послушно замолчал. – Справлюсь. Собственно, докторская мне нужна только для того, чтобы получить степень. Я приняла решение. Ухожу. Хватит мне трупов, хватит этой беготни вокруг преступности. Бумажка. Она поможет выставлять более высокие счета, понимаешь?

Том что-то сказал, но Саша не услышала. Добавила несколько децибел.

– Ты знаешь, что такое счета, правда?

Том махнул рукой.

– Я понимаю даже разницу между нетто и брутто, ты меня недооцениваешь.

– Ты мой мэтр. – Саша улыбнулась. – А теперь перестань, я все равно всегда делаю то, что хочу.

– Ты уверена?

– Да. – Она протяжно зевнула. – Я валюсь с ног. Давай созвонимся завтра, хорошо?

Абрамс был разочарован.

– Я говорил с Дэвидом, – начал он. – Мы все еще думаем о твоем географическом профайлинге. Может быть, займешься этим после нарративов?

– Том! Ведь ты же знаешь, как я это ненавижу. Я полтора года корпела над этими картами. Из-за вас, вы меня заставляли. Я для этого не гожусь! Боже, я надеюсь, что ты не скажешь мне сейчас, чтобы я искала нового руководителя?

Саша отошла за сигаретами, а когда вернулась, Том сидел надутый.

– Мы уже говорили об этом. Не злись!

– Нарративы – это само собой. Ради науки. Но нам нужен и специалист по географии. И практик! Мы сейчас заманили на факультет Кима Россмо[11]. Места еще есть, могу придержать одно и для тебя. Это всегда и везде гарантировало бы тебе работу. В Польше ли, в каком-либо другом месте, где ты захотела бы жить. Это сейчас хит. Тебя бы приглашали на все семинары. Знаешь, сколько у нас заказов? Эта жирная ирландская задница, этот Джеффри Тимберленд, постоянно куда-то ездит, несмотря на то что туп как полено. Но, увы, по географии у нас нет никого, кроме него. Еще у тебя есть возможность получить грант, например в Ягеллонском университете в Кракове. Они прямо загорелись идеей заполучить тебя. А из такой маленькой страны попасть туда было бы проще.

– Пусть Кантер найдет кого-нибудь другого. На кафедре есть греки, у них тоже кризис. Пока я хочу сделать то, что запланировала. И доведу все до конца за собственные деньги, если вы мне не позволите, – закрыла она тему.

– Хорошо. – Том поднял руки. – Я только подумал, что ты могла бы вернуться в Хаддерсфилд.

– Ты просто скучаешь, старичок, – сказала Саша по-польски.

– «Старичок»? Не понимаю.

– Я тоже люблю тебя, Том, – перешла она на английский. – Мы поговорим и об этом, когда придет время. Не исключено, что я изменю мнение. Но не сейчас. Я могу делать хорошо только одно дело. Уже поздно. Тебе завтра к восьми в институт. Отдохни.

– Приятных сновидений, Сашка. И помни, ты всегда можешь рассчитывать на меня. В любое время и в любой точке мира.

– Знаю. Спокойной ночи. – Она отключилась и написала ему в чате:

«Будь осторожен и не ешь сэндвичи. Ешь суп. Супы – это лекарство».

«Журек[12], – ответил он. – Я буду ждать, когда ты приедешь и приготовишь журек».

Саша отправила ему смайлик-поцелуй и быстро сменила статус на «недоступный».

* * *

Саша как раз задремала, когда эта женщина опять начала стонать. Она открыла глаза, посмотрела на часы. Было почти одиннадцать. Стоны становились регулярными. Эхо несло их по двору-колодцу вверх, прямо в уши Мадонны на стене плача. Сначала Саша подумала, как мило, что люди любят друг друга. Но когда женщина принялась сопеть, выть и кричать во все горло: «Да! Да!..» – Саша подошла к окну и с силой захлопнула рамы. Она чувствовала нарастающую злость.

Выдернув из-под головы подушку, она свернулась в позе эмбриона. Концерт соседки длился еще несколько минут. Саше нечем было заглушить любовников. Телевизора у нее не было, а идти к компьютеру, чтобы включить музыку, не хотелось. Слушая крики соседки, Саша поймала себя на мысли, что они ее возбуждают. Она дотронулась до груди. Соски слегка напряглись. Саша разделась, подошла к зеркалу. Она смотрела на себя, как будто это был кто-то чужой. Какая-то посторонняя веснушчатая рыжая женщина. Наконец подумала, что все не так уж плохо. Она все еще способна нравиться. Возможно, не самой себе, но кому-нибудь – наверняка. Например, Абрамсу. Плохая шутка. Прежней стройности уже не было, но фигура была пропорциональной. Выраженная талия. Грудь небольшая, но упругая. Грушка. Она слегка улыбнулась, вспоминая любимое словцо Тома. К ее фигуре оно как раз очень подходило.

Саша повернулась к зеркалу спиной и решила, что при таком освещении выглядит не так уж и отвратительно. Спина с левой стороны, от лопатки до бедра покрыта шрамами от ожогов. Как будто не кожа, а папье-маше. Это была отметина, оставшаяся после пожара, когда синтетическая штора приклеилась к ее телу. Если хорошо присмотреться, то на шраме можно даже увидеть узор из ромбов с небольшими эллипсами внутри. Она опять встала лицом к зеркалу. Спереди кожа была гладкой, ей нравились ее веснушки на белой как молоко коже, которая никогда не загорала. Сейчас пришлось отказалась еще и от бассейна и открытой одежды. Саша подняла волосы. Не хватало фрагмента уха – почти незаметный дефект, даже с подобранными волосами. Она не старалась скрывать это. Люди иногда спрашивали. Она лаконично отвечала, что дефект у нее с детства, что было неправдой, и от одного воспоминания об этом Саше стало грустно.

«Я испортила себе жизнь, и теперь меня не ждет ничего хорошего», – подумала она. Саша жила ради дочери. Но если бы не тот пожар, то не было бы и Каролины. Когда-то она была слишком эгоистична, чтобы размножаться. Вдруг застеснявшись собственной наготы, она снова натянула черную майку с эмблемой Хаддерсфилдского университета и растянутые спортивные штаны.

Соседка пережила около десяти оргазмов и, видимо, свалилась от усталости, потому что теперь слышны были только звуки работающих телевизоров, бренчание посуды и голоса из ресторанчика напротив. Как будто жители дома после святого причастия соседки снова смогли вернуться к своим обычным занятиям. Саша решила в очередной раз принять душ. Она регулировала воду, когда прозвенел звонок. Старого типа, такой, какие были в ее детстве. Динь, динь, перерыв. Сначала она подумала, что это у соседей. Не прореагировав, сунула голову под воду. Потом мысленно выругалась, когда звонок прозвенел еще раз. Динь, динь, перерыв. Саша обернулась полотенцем и с мокрыми волосами отправилась на поиски источника звонка. Она подняла трубку домофона. Тишина. Ее айфон лежал рядом с ноутбуком, экран его не светился. От холода у нее застучали зубы. Наконец под лестницей она нашла старинный дисковый телефон. Такой пыльный, что цифры едва просматривались. Она не подняла трубку, лишь выдернула провод из розетки и подошла к окну. Лампада горела высоким пламенем. Саша закрыла глаза и перекрестилась.

– Избавь меня от этого, – обратилась она к раскрашенной статуе. – Храни меня и моего ребенка. Особенно сейчас, когда все начало складываться.

Но через секунду звук снова прорезал тишину. Динь, динь, перерыв. Саша даже вздрогнула от испуга. Только тогда заметила, что не отключила второй телефонный кабель. На этот раз она решилась ответить. Человек с другого конца провода не сказал ни слова, но Саша четко слышала его размеренное дыхание. Перед глазами всплыло лицо знакомого офицера. Они не дали ей и дня покоя.

– Алло? – ответила она первой. По ее тону нетрудно было распознать некую боязнь и неуверенность.

– Пани Залусская?

Это не тот знакомый офицер. Этот голос звучал по-другому – пискляво, высоко. Она представила себе мелкого мужчину с лисьим лицом.

– Кто говорит? – Она снова превратилась в холодного профессионала. Страх улетучился.

– Меня зовут Павел Блавицкий. Я хозяин музыкального клуба «Игла». Вы, возможно, слышали. Я туда попал? Мне сказали, что вы принимаете частные заказы.

– Кто вам дал этот номер? – перебила его Саша.

– Он есть в старой телефонной книге, – пояснил звонящий. – Ваши адрес и телефон мне дал коллега из полиции. Я звонил на мобильный, но вы не отвечали. Поэтому я попытался связаться таким образом. Надеялся, что получится. Если не туда попал, извините.

– Минутку. – Она положила трубку на пол и подошла к столу, на котором лежал ее айфон. Действительно, звук был отключен. На экране значились семь пропущенных вызовов от одного и того же абонента. – Дайте мне ваш мобильный номер, пожалуйста, – распорядилась она, вернувшись.

Номер совпал.

– Я слушаю вас. Залусская.

– Я хотел бы встретиться с вами. И, по возможности, скорее.

– Расскажите мне в общих чертах, в чем дело. Мне надо знать, смогу ли я чем-то помочь. Полагаю, что ставки вы знаете.

– Не совсем. – Он запнулся, а потом начал объяснять: – Мне необходим частный анализ. Я подозреваю нескольких человек в шантаже и воровстве, но, перед тем как подать заявление в полицию, хотел бы прояснить ситуацию. Есть еще несколько других дел, но это не телефонный разговор. Если, конечно, вам это интересно.

– Смотря на каких условиях.

– У меня нет опыта в таких делах. Я впервые заказываю подобную характеристику.

– Семь с половиной аванс, две с половиной после выполнения экспертизы. Если дело срочное, ставка удваивается. Конечно, речь идет о суммах нетто, без НДС. Я могу выставить счет-фактуру, если есть необходимость.

– Дорого, – пробормотал он. – Можно перезвонить?

– Нет, – ответила Саша твердо. – Вы знаете, который час?

Мужчина тяжело вздохнул:

– Хорошо. Значит, удваиваем. То есть экспресс.

– Значит, двадцать. Давайте встретимся завтра в шесть вечера на заправочной станции «Би Пи» на Грюнвальдской. Раньше у меня никак не получится.

– Я буду. Спокойной ночи.

– Захватите с собой деньги. Я выпишу счет.

– Мне не нужны никакие бумажки. – Он положил трубку.

Саша довольно улыбнулась. Не успела она приехать, и тут же заказ. Все не так плохо. Быстрая инъекция наличных всегда хороша. Перед тем как вернуться в душ, она вынула второй провод из телефонной розетки, а сам аппарат отнесла в кабинет, чтобы его забрали вместе с остальными вещами прежнего хозяина.

В бистро было пусто. На высоком стуле сидел только один мужчина. Некрупный, за сорок, хотя возможно, и больше. Нарядился он, как на первое свидание. Выбритые виски и модный метросексуальный ирокез. Брендовые роговые очки, хорошо скроенный пиджак, джинсы, итальянские ботинки без следов снега на подошвах. На спинке его стула висел зонт с бамбуковой ручкой. Залусская подумала, что он гей. Она уверенно подошла к нему. Мужчина ответил ей небольшим поклоном головы, без улыбки. Саша села, не снимая пальто и шерстяную шапку. Сумку положила на третий, свободный стул.

– Спасибо, что согласились, – начал он, после чего нервно взглянул на часы с металлическим браслетом. Это была дешевая «сковородка», зеленая версия «Ориента», которая контрастировала с его дорогим, хоть и не слишком претенциозным нарядом.

– Я еще не решила окончательно, – ответила Саша, и это была правда.

Официантка принесла два бумажных стаканчика с кофе. Саша сняла шапку, отряхнула ее от снега.

– Пасха удалась, – ухмыльнулся он. – Завтра, пользуясь погодой, поеду на лыжах.

Саша не отреагировала, отвернулась в сторону бара.

– Пирожное? Бутерброд? – спохватился он.

Она покачала головой:

– Еще один сахар и дополнительное молоко.

Мужчина подвинул свой сахар в ее сторону. Она поблагодарила кивком. Он пил черный кофе, не дожидаясь, пока тот остынет, делая маленькие глотки и обжигая себе губы.

– Здесь фотографии и доверенности. Бессрочные.

Из кожаного портфеля он вынул конверт. Саша проверила его содержимое. Между материалами она заметила пачку денег, положенную в пакет.

– Пятнадцать, – пояснил он. – Желаете пересчитать?

Саша покачала головой. Понятно было, что он не стал бы ее обманывать.

– Слушаю вас.

Мужчина впервые смутился. Помолчал, нервно сжимая и разжимая пальцы.

– Первая посылка с рыбой без головы пришла пять месяцев назад. Коробка от дамских туфель, лента с бантом. Потом было еще несколько. Конечно же без адреса отправителя. И не только по почте. Я находил высушенные розы под дверным ковриком, фотографии моей жены, сделанные мощным фотоаппаратом с телеобъективом. Она когда-то была проституткой, покончила с этим много лет назад. Некоторые фотографии старые, некоторые, современные, – топорный монтаж. Все это малоприятно. Потом снова были куски рыбы, человеческие экскременты. – Он запнулся. – А потом эта бомба. Точнее, кукла взрывного устройства. Я сожалею, что уже тогда не пошел в полицию.

Залусская сняла очки. Этот тип ей не нравился. Слишком скользкий, и она надеялась, что он почувствует ее отношение.

– Когда вы обнаружили взрывное устройство и почему сразу не заявили в полицию?

– Я сам бывший полицейский. – Он поднял голову. – И знаю, кто здесь сейчас босс и каким образом он оказался на троне. Догадываюсь, кто хочет меня убить. Но мне нужны доказательства.

Сашу все это не тронуло.

– Я не частный детектив, – сказала она, подумав. – Вам нужно обратиться к коллеге Рутковскому[13].

Это прозвучало довольно злобно. Заказчик скривился в усмешке.

– Дело в том, что Янек, мой партнер по бизнесу, пытается меня напугать, и я, собственно, знаю почему. Наркотики, напрасные надежды вернуться на эстраду. Все это бред. Он написал когда-то одну-единственную песню и больше ничего. Ему повезло. Каждый хотел бы иметь в своем репертуаре такой хит, как «Девушка с севера». О’кей, получилось. Мне тоже досталась доля. Погуляли мы в свое время, но сейчас настало время заниматься бизнесом. Это должно быть на первом месте. Вернуться после нескольких лет тишины, когда появилось столько всех этих «голосов», «минут славы» и «танцев со звездами», будет невозможно. Короче. Он связался с кем-то более крупным, а меня хочет выбить из седла, потому что… – Он замолчал. Схватил стаканчик, но тот был пуст.

– Потому что?

– Вариант первый: он боится Слона. Второй: сам Слон сделал заказ.

– Слон?

– Ежи Поплавский. Ювелир-пенсионер. Акционер финансово-консалтинговой компании SEIF. Они рулят на валютных торгах, а также контролируют несколько объектов в городе. Отель в Сопоте, сеть ресторанов. Частное телевидение, акции перегонного завода. Вы поищите, сами увидите. Вас, кажется, какое-то время не было в стране?

– Я знаю, кем был когда-то Слон. Каждый в отделе по борьбе с организованной преступностью как минимум слышал о нем. Здесь очень много бизнесменов, которые в свое время занимались контрабандой спирта. Хотя вряд ли они хотят вспоминать об этом, – сказала Саша.

Мужчина пару секунд присматривался к ней, потом спрятал костлявые руки под стол.

– На самом деле клуб «Игла» и сестринский клуб «Игольница» – бизнес Слона. Это он дал деньги на раскрутку, когда закрыли «Золотой улей». Ни я, ни Янек не можем вот так просто, без разрешения, взять и уйти. Разве что все произойдет естественным путем.

– Вы имеете в виду смерть?

Заказчик согласно кивнул.

– Но чего, собственно говоря, вы ждете от меня? Я не владею карате, не подбрасываю жучки и не смогу спасти того, кто получил черную метку.

– Я знаю, что меня подслушивают. И наверняка за мной следят. Потому обратился за помощью к землякам из полиции, и они посоветовали мне вас. Думаю, они знают о нашей встрече. Мне нужен профайл. Объективный профайл неизвестного преступника, а также информация, кто всем этим управляет. Жесткие конкретные данные. Это необходимо, чтобы начать действовать. Остальным займутся специалисты. Я не предлагаю вам мокрую работу. – Он хитро усмехнулся. Саша наморщила лоб и возвратила конверт.

– Похоже, это не ко мне. Я не вхожу через черный ход, не действую за рамками закона, не занимаюсь гаданием. Я беседую, анализирую, собираю данные и делаю выводы. Те же методы применяю, когда работаю на прокуратуру или суд. Это экспертиза. Потом делайте с ней что хотите. Можете даже передать в следственные органы, где она станет оперативным доказательством. Для того чтобы грамотно провести экспертизу, мне нужны не документы и бабки. Прежде всего, необходимы помощники. Как вы себе это представляете?

– Есть одна девушка. – Он указал на конверт. – Люция Ланге. Все сведения о ней есть в документации. Барменша. Это мой человек. Знает больше, чем Иза Козак, менеджер, человек Янека. Конечно же про Слона никто не проронит ни единого слова, но все всё знают. Побеседуйте с ними, разговорите незаметно. Они будут в вашем распоряжении, я предупрежу. Так, как вы это делаете, расследуя последний период жизни жертвы. Как это называется… Виктимология? Еще кое-что помню. – Он растянул губы в принужденной улыбке.

– Что-то вроде того. Создать профайл намного проще, когда есть труп и я точно знаю, кого ищу. – Саша поерзала на стуле. Ей хотелось курить. – Почему я? И кому это надо? – прямо спросила она.

Мужчина пожал пречами. Откинулся назад.

– Откуда появилась кличка Буль? – нажимала Саша. – Мне кажется, что я раньше слышала ее, но ведь мы незнакомы. Правда, Пан Блавицкий?

– Я говорил, что прежде был полицейским, – произнес он после короткой паузы. – Я бы предпочел, чтобы все это осталось между нами. Никаких бумажек, имейлов. Я не хочу, чтобы где-либо всплыла моя фамилия. Конечно же я в вашем распоряжении, если будет такая необходимость, давайте встретимся здесь же через неделю в это же время. Может быть, наконец наступит весна.

– Годится, – кивнула Саша. Документы и деньги сунула в большую кожаную сумку и встала, готовая уйти. Она не намеревалась возиться с куртуазными рукопожатиями. – Если за это время вы естественным образом нейтрализуетесь, я забываю обо всем, и аванс остается при мне. Перечисленные вами правила касаются нас обоих.

– Конечно.

Ее собеседник резко встал. Только тогда она увидела, что он почти на голову ниже ее. Смотрела на него сверху вниз и чувствовала себя глупо.

– Постараюсь справиться побыстрее. Я тоже заинтересована не тянуть с этим. Надеюсь, смогу быть полезна. Этот армагеддон за окном немного затянет дело. Люди почти не выходят из дома. Догадываюсь, что клуб будет закрыт на время праздников?

– Завтра еще будет Люция. Нескольких охранников и официанток тоже можно вызвать. На все засовы, наверное, закроемся послезавтра. Польша в Пасху молится и пьет по домам. Оживление придется на второй день Пасхи. У нас запланирован концерт. Игла и Иза Козак, думаю, тоже завтра будут. Надо подсчитать выручку и заплатить охране.

– Охране или крыше?

– Крыше? – Буль искренне удивился вопросу. – Это культовый клуб. У нас оборот полмиллиона в неделю. Без поддержки бы мы давно уже выпали из колеи. Часть выручки легальная. Ну а остальное – сами понимаете. Все стараются, чтобы как можно меньше попало в карманы бюрократов. Кто из нас любит переплачивать?

– Конечно, – согласилась Саша без улыбки.

Она старалась сохранить равнодушие, но в данной ситуации ее гонорар казался весьма скромным заработком. Видимо, каждый получает ровно столько, скольким готов рискнуть. Саша чувствовала, что опять вступает на скользкую дорожку. Но она справится. Это быстрый и легкий заработок. Собственно, она не могла позволить себе отказаться. Если она не выплатит долг, то не получит здесь никакой работы. Даже места официантки в «Игле». Конечно, в любой момент можно вернуться в Шеффилд. Но пока она даже думать об этом не хотела.

Саша вышла из бистро, свернула за здание заправки и подождала, пока ее заказчик выйдет. Как она и предполагала, он направился к новенькому темно-синему «саабу», припаркованному под навесом. Несмотря на продолжающийся снегопад, он не намочил свои итальянские ботинки. Саша записала номер его машины и пошла в сторону автобусной остановки. Было так скользко, что пару раз она едва не упала. Ей нужна машина, причем как можно скорее, созрело решение. Для начала она одолжит у матери старый «фиат-уно». Надо было подумать об этом раньше, не пришлось бы сейчас мокнуть на остановке.

Саша подняла голову. Снегопад разошелся не на шутку. На деревьях лежали тяжелые белые шапки. Сугробы по обеим сторонам шоссе были около метра высотой. Совсем не похоже на то, что весна готовится к атаке. Скорее всего, ночью ударит мороз, и месиво на тротуаре превратится в лед. Саша подумала, что содержимое праздничной корзинки для освящения вполне может замерзнуть по дороге в костёл. Она не помнила такой погоды на Пасху. Ведь даже на Аляске рано или поздно наступает весна. С ней поровнялось проезжающее такси, и она с надеждой замахала рукой. Машина остановилась. На удивление, пассажиров в ней не было. Саша с облегчением уселась и сразу же вынула из конверта документы. На одном из первых досье работников клуба она увидела фотографию двадцатишестилетней женщины. Черные волосы средней длины, асимметрично выбритые до середины виска. Розовая прядь. Девять татуировок, пирсинг в носу, готический макияж. Красивая, хоть и слишком разукрашенная. Впечатлительный эксцентрик. Разведена. Статья за угрозы. Была также задержана за оскорбление невесты во время свадьбы и попытку убийства. Пыталась угостить соперницу маринованными мухоморами. Дело закрыли. Люция Ланге – прочла Саша. Просмотрела ее биографию, особые приметы, хобби. Потом стала разглядывать остальные снимки. Певец, который якобы желал избавиться от Буля, выглядел совсем безобидно. Напомаженный красавчик, тип напергидроленного серфера. Иза Козак – его правая рука, миловидная брюнетка с лишним весом. Декольте открывало ее пышный бюст намного больше, чем это было принято. Замужем, двухлетний сын. Некоренная жительница Гданьска. Интересно… – Саша обратила внимание, что материалы подготовлены очень профессионально. На одном из документов был адрес заказчика, но никаких данных о службе Павла Блавицкого в полиции.

Таксист что-то тихо напевал.

«Начнем с того, пан Буль, что проверим, кто вы такой. И чего вы на самом деле хотите. И почему мне знакома ваша фамилия», – подумала Саша. Машина остановилась у ее дома. Она протянула водителю банкнот в пятьдесят злотых, хотя такая поездка тянула едва ли на двенадцать. Таксист удивился слишком щедрым чаевым.

– До свидания, – сказала Саша перед тем, как захлопнуть дверь. – Если что, вы меня никуда не подвозили.

– Пусть Господь благословит вас, – произнес таксист и тронул машину с места, приминая свежий слой снега.

Вальдемар Габрысь поднял крышку унитаза и внимательно осмотрел его. Он был исключительно чист. Несмотря на это, он нажал на кнопку слива как всегда, три коротких раза. Точно так же, как делал это с колокольчиком во время мессы. Когда тесный туалет наполнился звуком булькающей в бачке воды, он сел на унитаз и закрыл глаза. Телевизор работал на полную громкость. Выходя из комнаты, Габрысь попросил тетю добавить звук, чтобы и в месте уединения не прерывать молитвы. Если бы кто-нибудь обвинил его сейчас в богохульстве, он пригрозил бы ему судом Божьим.

– «А я Тебе доверяю, во всем уповаю на Тебя, Господи, говорю Тебе: Ты мой Бог, – повторял он, крестясь. – В Твоей руке дни мои, вырви меня из лап врагов и преследователей моих»[14].

Как всегда во время поста, Габрысь испражнялся быстро и шумно. Он уже сорок дней соблюдал все правила, установленные католической церковью. Не ел мяса, не слушал музыку, носил скромную одежду, специально предназначенную для этого времени. Дополнительно три часа в день проводил в костеле Звезда Моря и помогал в предпраздничной уборке. В этом году главным образом в расчистке снега. Когда он шел домой на постный обед, его руки дрожали от усталости после сбрасывания снега с крыши костела, очистки подоконников и откапывания дорожек перед домом священников на улице Костюшко. Он был уверен, что апокалипсис наступит со дня на день.

– Бог таким образом говорит с нами, – убеждал Габрысь членов Францисканского светского ордена и тех, кто случайно попал на коллективные молитвы. – Посредством этого непрерывного снегопада, этого снежного потопа и мороза перед Воскресением, Всевышний дает нам знак, что скоро наступит конец света. Выживут только самые благочестивые. Только они будут спасены. Ибо снег – это начало конца для всех грешников.

На лицах слушателей он видел настоящий страх. Некоторые крестились по нескольку раз подряд. Кто-то уходил, крутя пальцем у виска, но были и такие, кто включился в дискуссию.

– И в самом деле не припомнить такой Пасхи, – поддакивали прихожане. – Что-то в этом есть. Неужели и правда Черный всадник уже близко?

– Всадник без головы, – добавлял едва слышным шепотом Вальдемар.

Это всегда действовало, как правильно подложенное взрывное устройство. Ему удавалось посеять панику. Все поскорее расходились по домам, в надежде, что весна все-таки придет. Габрысь на нее не рассчитывал. Он ждал этого момента уже давно и был скорее рад, хотя никому бы в этом не признался, особенно ксендзу. Кто там знает, не начнется ли Армагеддон снежной вьюгой? По мнению Габрыся, именно так все и должно было случиться. По его любимому каналу несколько раз показывали репортажи на эту тему, а после них так называемые дебаты. О конце света рассуждали эксперты, теологи, а в последнем выпуске даже метеоролог. Ясное дело, что на центральных каналах никто об этом говорить не станет, даже если и согласен в глубине души. Эти грешники продали свои души дьяволу. Достаточно было посмотреть их рекламу, фильмы и новости. У Габрыся начинали подниматься температура и давление, когда он случайно попадал на какое-нибудь голое тело. Смотрел и мысленно плевался. Зло из зол! Секс, убийства и отсутствие веры. Но Габрысь сильный. Даже если Господь заберет у него все, как у Иова, он не сдастся. Поэтому Он заговорит с ним. Выберет его. И возможно, именно сейчас, очень скоро, раз уж Он набросил на землю белую пелену. Потоп ведь тоже начинался с осадков. Дождь не переставал идти. Люди думали, что ливень скоро закончится, хотя Бог их предупреждал. Но они не хотели жить по-другому. Постоянно грешили, все время убивали. Спасать их не было смысла. И все, как один, погибли. Выжили только Ной и его семья.

Поэтому молился Габрысь истово и верил, что это он станет избранным. Ему Господь укажет, какие именно пары животных или людей он должен спасти в своем ковчеге. В каком, он пока не знал. Он ждал знака, ибо верил, что Бог даст ему его, когда придет время.

– «…Но скажи только слово, и будет спасена душа моя», – прошептал он растроганно, после чего отсчитал шесть листиков туалетной бумаги. Два раза по три. Закончив, он спустил воду, снова нажимая кнопку трижды, а потом тщательно помыл руки и распылил сосновый аромат, чтобы нейтрализовать запах. Он направил струю освежителя в три угла туалета. Три – это было его любимое число. Ведь сам Господь выбрал три образа для своего существования. Когда он вернулся в комнату, тетя спала. Голова ее свесилась набок, из уголка рта сочилась тонкая струйка слюны. Габрысь взял салфетку и заботливо вытер тете лицо. Вынув из ее руки пульт, выключил телевизор. Потом поправил подушку, при помощи специальной рукоятки опустил изголовье, чтобы старушка хорошо отдохнула перед тем, как они пойдут на вечернюю мессу, укрыл тетю пледом до подбородка. Сам он сел за стол и вынул папку с надписью «Жилищный кооператив, Пулаского, 10». Он надел очки, затем принялся один за другим вынимать документы для проверки и складывал их в стопки на столе, покрытом повседневной скатертью, до тех пор пока на нем уже не осталось места. Раздраженно осмотревшись, он стал раскладывать оставшиеся документы на полу и тяжело вздохнул, представив себе, сколько работы его ждет над подведением баланса.

Габрысь был председателем жилищного кооператива, и все знали, что без его стараний этот дом никогда не был бы таким красивым. Результатами усердия председателя стали замена электропроводки и труб центрального отопления, утепление здания, ремонт фасада, подъезда, крыши и окон. И это была только малая часть того, что он сделал. Когда возникала какая-либо проблема, например отключение электроэнергии, поломка стояночного шлагбаума или что-то попроще, вроде курения в подъезде, все шли к нему за помощью, а он, невзирая на день и час, боролся за справедливость. Никто, кроме него, не нашел бы ни сил, ни времени, чтобы всем этим заниматься. Несмотря на то что в собраниях кооператива имели право принимать участие все сорок два жителя дома, двадцать восемь из них сразу же подписали доверенность, оформленную на Габрыся, чтобы он мог все решать за них, поскольку не имели времени, желания и здоровья просиживать долгие часы в тесной комнатке для собраний. Таким образом, Габрысь владел большинством голосов кооператива и делал что хотел. Поэтому дом был выкрашен в кислотно-желтый цвет с оранжевыми полосами, а внутри Габрысь велел покрасить панели масляной краской, чтобы уборщица не пачкала стены шваброй. Цвет стен, честно говоря, заставлял задуматься скорее об утином помете, чем о заявленном грецком орехе, но зато был на диво практичен. Напротив своей квартиры председатель установил промышленную видеокамеру, чтобы знать, кто, во сколько и с кем входит в здание или выходит из него. Стоянка тоже была под круглосуточным надзором.

Пан председатель выселял всех, кто не приватизировал свои квартиры, а особенно тех, кто не ходил в костел. К сожалению, на тех, у кого жилье было в собственности, его влияние не распространялось. Алкаш, кошатница и телеоператор-шизофреник были сосланы в пригороды. Еще один алкоголик-инвалид, который устроил притон в квартире номер 5, оказался на вокзале. В его квартиру Габрысь поселил глубоко верующую семью с семью детьми (всех вместе их было девятеро, трижды три). Никому, кроме него, они не нравились, поскольку по-деревенски устраивали из своих башмаков средней привлекательности выставку на лестничной клетке; не отвечали на приветствия и создавали очень много шума, когда всей оравой направлялись на мессу. Но, кроме этой семейки, у Габрыся не было промахов. Он заявил в свое время, что, пока жив, этот дом на Пулаского будут населять только порядочные люди. И до сих пор слово свое держал.

Так было в течение всех этих лет, пока в долго пустовавшее здание напротив не въехал музыкант, Янек Вишневский, называемый Иглой, вместе со своей группой. Габрысь ничего не слышал об аукционе для желающих занять это помещение, несмотря на то что тщательно за этим следил. Он сразу же почувствовал неладное и начал собственное расследование, которое почему-то совсем не прояснило ситуацию. Итог был таков: о том, что в здании рядом с его домом открывается музыкальный клуб, он узнал слишком поздно. Все выяснилось только тогда, когда новые хозяева стали свозить аппаратуру, а строители – обивать стены противошумным покрытием.

Как и опасался Габрысь, это было только начало геенны огненной. Шум, дьявольская музыка, полуголые блудницы, алкоголь и наркотики каждую ночь пожинали свои плоды на ниве греха. Габрысь ничего не мог с этим поделать. Он боролся всеми способами: звонил в городскую управу, ежедневно являлся в отделение полиции, подал на Иглу шесть судебных исков (дважды три). Писал доносы, подсылал боевые команды верующих из Францисканского светского ордена, которые пытались достучаться до грешных сердец. Все зря. Мало того что клуб не закрыли, грешники еще и получили разрешение на открытие дочернего бистро на улице Пулаского, 6. В «Игольнице» с семи утра подавали завтраки и играли эту жуткую музыку. Габрысь уже и сам не знал, что хуже. «Игла», по крайней мере, располагалась в подвальном помещении. А «Игольница» – прямо напротив его окон, и падшие женщины, а также те, кто, по предположению Габрыся, пользовался их услугами, ежедневно сновали туда-сюда прямо перед его носом, хохоча ему в лицо. Он объявил им священную войну. Когда тетя была в поликлинике на лечебной гимнастике, он включал на полную громкость религиозные эфиры по «Радио Мария» или светскую музыку, одобренную телевизионным каналом «Верую». Делал он это из добрых побуждений, считала полиция, которую вызывали его оппоненты. Он всего лишь хотел помолиться. Но все-таки ему пришлось заплатить штраф в размере трехсот злотых за оскорбление хозяина заведения (сто умножить на три), а демоны выходили сухими из любого переплета. Смеялись над ним, когда он грозил им из своего окна, кропил их святой водой или пытался остановить крестным знамением. Им, демонам, все нипочем.

К счастью, накануне праздников оба клуба, «Игла» и «Игольница», зияли пустотой. Габрысь не рассчитывал на покаяние, скорее в эти дни дело было в низкой выручке. Клиентов кот наплакал. Таким образом, со вчерашнего дня в округе господствовала блаженная тишина.

Время ожидания, оставшееся до Воскресения Всемогущего, он решил потратить на работу над балансами ремонта мусорки, который должна была выполнить фирма-протеже приходского священника. Габрысь верил в порядочность святого отца, но все-таки люди – они и есть люди (то есть грешники), а ему нужно быть уверенным в том, что ни одна копейка, потраченная кооперативом, не пропала зря, поэтому он анализировал все, даже самые мелкие счета.

Тетя размеренно дышала. Габрысь работал над балансом. Он отложил в сторону рекламный проспект поддерживаемого ксендзом Старонем банка SEIF, в котором хранил все свои сбережения. Каждый день он ходил в офис банка и проверял, прибавляются ли нули на его счете, согласно его ожиданиям. После его смерти все средства отойдут церкви. Так получилось, что Бог не дал ему детей. Он еще не решил, какому именно из ближайших костелов достанутся его деньги: Звезде Моря или гарнизонному храму Святого Георгия, в котором он был крещен. В обоих он с самого детства часто бывал на мессах.

Вдруг со стола скатилась ручка. Потом задрожал стакан и стал ритмично подпрыгивать на блюдце. Габрысь едва не задохнулся от злости. Он хорошо знал, что это значит. Что-то происходило в «Игле». Он перекрестился, снял очки, зализал остатки волос набок, так как маскирующая лысину прядь немного сдвинулась с места.

– Я не вынесу этого больше. – Он поднял глаза к небу. – Прости меня, Господи, сегодня Страстная пятница. Негоже веселиться, когда Твой Сын так страдает.

Габрысь встал и уверенным шагом двинулся к довоенному серванту. Вынул оттуда садовые ножницы, ножовку по металлу, отвертку, перчатки и маску Дарта Вейдера из «Звездных войн». Он сунул все это в мешок из-под картошки, после чего спустился по лестнице в подвал, где располагался электрощиток. По коридору он прошел в соседний дом, чувствуя, как биение сердца отдается в его горле, потому что сатанинская музыка все приближалась. Перед самым входом он надел маску и вырубил пробки. Музыка резко затихла, он с облегчением вздохнул. Но этого ему было недостаточно. Он включил фонарик, направился к щитку и одним движением перерезал все провода. Габрысь понимал, что тем самым лишает света всю улицу, и себя в том числе, но был готов нести этот крест. Он считал, что жители должны быть благодарны ему. Может быть, таким образом он спасает их от адского пламени во время Страшного суда.

С чувством выполненного долга он вернулся в свою квартиру на пятом этаже.

– Я прямо сегодня исповедуюсь. – Он приложился к распятию, зажег свечу и вернулся к просмотру счетов.

Саша как раз добралась до клуба. Найти его оказалось просто, поскольку перед входом в дом напротив бегали возбужденные люди. Какая-то женщина голосила, что они теперь останутся без света на все праздники.

– Иди к детям, женщина, – утихомирил ее супруг и сел в машину, чтобы ускорить приезд электриков.

Саша вошла во двор. Приблизилась к стальным дверям с оком Шивы вместо глазка. Рядом с выключателем располагалась лишь наклейка с эмблемой и названием клуба. Никакой вывески, светящегося неона. Ничего, что указывало бы на то, что здесь находится популярный клуб. Но Саша просмотрела страничку Иглы в Фейсбуке и знала, что это культовое место, если измерять его привлекательность числом лайков: их было множество, более сорока тысяч. Она постучала, но никакой реакции не последовало. Потом осмотрелась, вышла из ворот и подошла к чуть успокоившейся женщине.

– Вы не знаете, как туда можно попасть? – спросила она вежливо и указала на заведение.

Женщина посмотрела на нее искоса.

– Я туда не хожу, – хмыкнула она. – Надо позвонить.

– Позвонить?

– Там, с другой стороны, под кирпичом, есть кнопка.

Саша поблагодарила. Не ходит, но знает, как войти, усмехнулась она.

– Но сейчас не сработает. Нет света, – добавила ее собеседница. – Подождите. Скоро сами вылезут. Ночные бабочки.

Действительно, кнопка находилась под кирпичом и не работала. Саша присмотрелась к зданию. Красивый, но неухоженный старый дом с деревянной верандой и резной крышей.

Вокруг только жилые дома. По дороге сюда она проезжала мимо костела Звезда Моря. Чуть дальше была военная церковь, побольше. Странно, что им удалось получить разрешение на проведение концертов и продажу алкоголя в таком месте.

Вдруг из двери выглянула симпатичная блондинка. Ей было чуть больше двадцати.

– Вы из электрокомпании?

Легкого замешательства Саши было достаточно для того, чтобы блондинка захлопнула дверь. Но закрыть ее на засов она не успела. Саша схватилась за ручку, и какое-то время они дергали дверь туда-сюда.

– Закрыто, – припечатала блондинка с вызовом.

– Я получила заказ от Павла Блавицкого.

Сопротивление ослабло.

– Я эксперт по профайлингу. Мне нужно поговорить с Люцией Ланге.

Бровь слегка поднялась, далее последовал резкий хохот.

– Ее нет.

– А Иза Козак? Янек Вишневский? Дело очень срочное. Мне необходимо войти, чтобы разобраться во всем.

Девушка все еще смотрела на нежданную визитершу с подозрением, но в итоге открыла дверь.

– Пробки выбило. – Опять раздался смех.

Саше было непонятно ее компульсивное поведение.

– Я вижу, – пробормотала она в ответ, после чего вытащила из сумки фонарик и осветила себе дорогу, ведущую к лестнице вниз, в глубь подвала. Клуб казался пустым, но девушка наверняка была не одна. В гардеробе висело несколько курток и пальто.

Залусская с удивлением отметила, что подвал намного больше, чем кажется снаружи. Помещения были просторные и свежеотремонтированные, чего нельзя было сказать о наружном состоянии здания.

– К вам гостья. – Блондинка пропела фразу, при этом выполнив танцевальное па из репертуара чирлидерш. Отсутствие помпонов ее совсем не смущало.

Саша подозревала, что девушка находится под действием наркотиков. Она была перевозбуждена, часто хихикала. Когда Саша прошла вглубь, ее взору открылся огромный зал. У подножия лестницы стоял ряд зажженных свечей. Из-за темноты немногое можно было рассмотреть, но и этого было достаточно, чтобы понять, что клуб оборудован с большим вкусом. Тяжелые бархатные занавеси на окнах, узорчатые софы в стиле ампир, длинный стильный бар из красного дерева. Особое внимание привлекала внушительная сцена в стиле ретро с профессиональным акустическим оборудованием. На ней можно было бы разместить малый симфонический оркестр. Саша быстро прикинула, что в этом клубе можно устроить действо на тысячу, как минимум, зрителей, полторы тысячи разместятся стоя. Она обернулась, обвела взглядом ряды бутылок с алкогольными напитками на полках за баром и сглотнула. Выбор был огромен. Если бы она решила попробовать весь ассортимент, по одному виду каждый день, это заняло бы несколько месяцев. Только сейчас до нее дошло, откуда взялась сумма недельного оборота, о которой упоминал Буль.

– Вы ко мне? – промурлыкал у нее за ухом низкий голос с хрипотцой.

Она обернулась. Перед ней стоял невысокий мужчина около сорока. Саша подумала, что переданная ей фотография, видимо, старовата. Он изменил имидж согласно возрасту. Живьем он показался ей гораздо более привлекательным. Темные глаза хитро прищурены. Трехдневная щетина, растрепанная молодежная прическа. Крашеный блондин. Одет в футболку, кожаную куртку, белые джинсы и кожаные конверсы. Она рассматривала его, сбитая с толку и перепуганная одновременно. Дежавю бывает только в кино, но этот мужчина напоминал ей кого-то очень для нее важного. Того человека не было в живых уже семь лет. Все было другим: место, наряд и лицо мужчины. Но все остальное было таким же. Свечи, его силуэт в мягком свете и темнота подземелья. Она стояла сейчас соляным столбом и чувствовала, что краснеет, как школьница. Он протянул руку. На запястье у него был плетеный браслет, а на пальце – перстень с голубым камнем.

– Игла, – представился он, слегка скривив уголок губ. Даже это ей показалось знакомым.

– Саша Залусская. У вас нет, случайно, брата-близнеца?

– Мне об этом ничего не известно.

К ним подошла блондинка, которая открыла Саше дверь.

Она обняла певца за плечи, обозначая свою территорию. Он мгновенно посерьезнел, вошел в роль.

– Так, значит, вы и есть та самая звезда? – Залусская снова владела собой, подумав, что он пустышка, как каждый «артист». Дешевый комплимент пришелся ему по вкусу. – А вы, видимо, и есть девушка с севера? – Она улыбнулась блондинке. Шутка не удалась. Девица еще сильнее вытянула губы в утиный клюв. Игла как-то сжался. – Жаль, что свет отключили. Надеялась что-нибудь послушать.

– Для того чтобы послушать, свет не нужен, – ответил Игла и начал напевать: – «Девушка с севера. Девушка полночи. Застывшая улыбка и отрешенный взгляд…»

Голос Иглы был мелодичным, он умело модулировал. Слушать его было приятно, хотя еще приятнее было на него смотреть. Залусская стояла, не зная, что сказать. Как ей казалось, обнимая двадцатилетнюю подругу, он открыто с ней флиртует. Блондинка тоже это заметила и правильно среагировала: второй рукой она обняла мужчину за талию. Ее взгляд говорил: «Он мой. Отвали, старуха».

– Пан Блавицкий предупредил, что я приду? – спросила Залусская. По лицу Иглы пробежало удивление, однако не отразилось никакого беспокойства. – Я не из полиции, – начала объяснять она. – Но мне необходимо поговорить со всеми сотрудниками, и прежде всего с вами. Как вам, видимо, известно, кто-то угрожает пану Блавицкому, и мне предстоит определить мотив, а также черты, характеризующие преступника. Пан Блавицкий считает, что это кто-то из своих.

Игла рассмеялся.

– Он считает, что это я его пугаю. – Он высвободился из объятий девушки и по-отцовски поцеловал ее в лоб. – Клара, ты не могла бы нас оставить?

Девица уходила неохотно, несколько раз оборачивалась. Игла послал ей воздушный поцелуй.

– Предупреди, чтобы никто не уходил. Это не займет много времени, – распорядился он, пока его подруга не исчезла за дверями с табличкой «Только для персонала».

Видно было, что Клара влюблена в него по уши. Он – значительно меньше.

– Выпьете что-нибудь? – Игла указал на кресло, а сам расположился на софе рядом.

Саша покачала головой.

– А я выпью, если позволите. – И крикнул: – Иза, принеси мне джин.

Через мгновение из темноты появилась упитанная брюнетка с миловидным лицом. Декольте ее было настолько глубоким, что чуть не полностью открывало ложбинку между грудей. Иза Козак просканировала Сашу периферийным зрением, поставила перед Иглой бутылки, ведерко со льдом и два стакана. Саша про себя подумала: интересно, как им удалось удержать низкую температуру без электричества.

– У нас два очень сильных генератора. – Игла прочел ее мысли, после чего кивком указал на вошедшую: – Иза Козак. Босс всех боссов. Знает об этом месте все. Она здесь с самого начала.

– Ну, почти все, – скромно поправила его Иза.

Женщины пожали друг другу руки.

Менеджер собиралась уйти, но Игла остановил ее.

– Садись. – Он похлопал по дивану рядом с собой и обратился к Залусской: – У меня нет от нее секретов.

Из соседнего зала доносились приглушенные смех и писк Клары. Саша услышала обрывок какого-то рэпа. Там должно было быть как минимум несколько человек. Кто-то барабанил, словно на ударной установке, потом изображал контрабас.

– Вы попали на корпоративный пасхальный завтрак. – Игла многозначительно подмигнул. – У нас иностранные гости. Девушки из клуба диско и «Диджей-Стар» сыграют у нас на мероприятии на второй день Пасхи. Магда Ковальчик и Марта Собчак. Слышали? Производят фурор на Балканах. Девочки сделали большой крюк, изменив маршрут своего турне, чтобы приехать в наше захолустье.

Саша мотнула головой, уже слегка теряя терпение.

– Признаюсь, я не очень-то разбираюсь в современной музыке.

– Тогда к делу. – Игла хлопнул себя по коленям. – Чем мы можем помочь и в чем, собственно, вопрос?

Залусская вкратце изложила ситуацию. Сказала о заказе и о том, как она представляет себе их сотрудничество. Промолчала лишь о ночном звонке и подробностях, касающихся финансов.

– Мне необходимо будет побеседовать со всеми. По отдельности, – подчеркнула она. – Можно встретиться в любом месте. Я готова приехать к вам, даже домой. Чем быстрее мы с этим покончим, тем лучше.

– А что вы ищете? – спросила Иза. – Я пока ничего не понимаю.

Женщина была практична и настроена по-боевому. Саша сразу поняла, что она здесь главная. Без нее быстро выпили бы весь запас алкоголя, а деньги прогуляли. Иза Козак хорошо знала и выполняла свою работу.

Залусская пожала плечами, что очень позабавило Иглу. Он поднял бутылку, чтобы убедиться, точно ли гостья не желает выпить вместе с ним.

– Я тоже мало что понимаю, – сказала она, гипнотизируя бутылку. – Моя работа состоит в создании профайлов, то есть психологических портретов неизвестных преступников. Я помогаю полиции, суду, иногда частным лицам или организациям. Если кратко: я в состоянии определить черты характера преступника, возраст, пол и даже где он живет и работает. Кроме того, я определяю мотив и место, где следует искать преступника, если он скрывается. Такой профайл необходим, чтобы ограничить число подозреваемых. Я не укажу на того из вас двоих, например, кто хочет убить Павла Блавицкого, а просто составлю список черт и дам характеристику подозреваемого. Человек, который заказывает экспертизу, должен сам определить, кто подходит под это описание. Потом с подозреваемым разбирается полиция. Признаюсь, что такой заказ я взяла впервые.

Собеседники смотрели на нее удивленно.

– И все это вы способны определить на основании разговоров? – Игла, похоже, не мог в это поверить.

– Наличие трупа конечно же значительно упрощает задачу, – ответила Саша. – Характер повреждений тела и место происшествия – это просто кладезь информации.

Иза взяла салфетку и принялась нервно ее сворачивать.

– Но трупа пока нет, – засмеялся Игла. Он взял стакан с коктейлем и раскинулся на софе. – Может, подождем? Зачем мучиться зря?

Саша не ответила. Ей хотелось как можно быстрее закончить этот разговор и уйти, пока она не попросила, чтобы ей налили полный стакан. Сейчас одна рюмка – это слишком много, а потом и ведра не хватит. Сегодня ее точно ждет бессонная ночь. Она чувствовала нарастающее раздражение. Достаточно пустяка, чтобы взорваться неконтролируемым гневом.

– Можно? – Она вынула из сумки зажигалку.

– Сигарету или чего-то другого?

– Сигарету.

– У нас есть все. Не только для курения, – заверил Игла и заговорщически подмигнул Изе. Его признание той не понравилось. – А что такого? Как на исповеди. – Игла бросил ей вызов. – Я ей все скажу, она мне пришлась по душе. Умеет даже определить пол преступника. Вау!

Залусская затянулась сигаретой.

– Зря иронизируете. Пол, кстати, очень важен, существенно сужает круг подозреваемых. Так же, впрочем, как возраст или место жительства. Однажды мне удалось определить квадрат на карте с точностью до трех лондонских многоэтажек. Тогда еще я интенсивно занималась географическим профайлингом.

Саша резко замолчала. Эти двое смотрели на нее так, будто она говорила по-китайски.

– Вы работаете за границей? – заинтересовался Игла. И обратился к Изе: – Наверное, взяла двойной тариф. Интересно, добавит ли Буль эту сумму в расходы. Впрочем, не важно, все равно я скоро уезжаю.

– В Калифорнию, – уточнила Залусская.

– Буль растрепал? – искренне удивился Игла. – В этом-то все и дело. Он боится, что я оставлю клуб и у него не будет моей рожи для рекламы, тогда мы – банкроты. У нас кредит, мы едва тянем. Оборот уменьшается из года в год. Можете ли вы себе представить, сколько стоит освещение и отопление этой норы? Не говоря уже о том, что здесь нет охраны. Он нанимает каких-то корешей, с которыми когда-то работал в милиции. Я их не знаю. Дуболомы от сохи. Ремонт студии звукозаписи застопорился несколько лет назад. Я вложил туда кучу бабок, которых теперь уже никогда не верну.

Cаша не прерывала его. Она хотела, чтобы он сам выговорился, несмотря на то что у нее была куча вопросов.

– Осточертело мне все это. И погода тоже ни к черту.

Игла вновь наполнил стакан. Пил он много и быстро. Залусская не знала, сколько он выпил до ее прихода, но голова, похоже, у него была крепкая. Иза не притронулась к алкоголю, потягивала колу. Она отказалась от выпивки, объясняя это тем, что приехала на машине. Игла не настаивал. Видно было, что он настроен не только пить, но и беседовать.

– Мне нужно вернуться на сцену, пока я окончательно не сдулся. Контракт уже почти подписан. Американский менеджер, мировая лига. В нашей стране нет рынка для музыки, которую я сейчас собираюсь делать. А кому интересна какая-то там «Девушка с севера»?

– Например, мне, – вставила Иза. – И тысячам поляков, которые по-прежнему покупают диски и приходят на концерты.

Игла махнул рукой. Он не скрывал раздражения.

– Только благодаря этому треку мы еще кое-как тянем. Мы задолжали мафии. Вы понимаете? А этот придурок проверяет клуб изнутри, подозревает своих. То, что его кто-то хочет убрать, меня абсолютно не удивляет. У него много врагов. Насобиралось за долгие годы.

– По-моему, ты уже напился, – прервала его Иза. – Может, лучше я объясню. Игла играл на вокзале. Вы в курсе, как это выглядит: знак пацифика, акустическая гитара, усилитель, шляпа для монет. Буль нашел его и показал людям, которые вложили в него деньги.

– Так и было, – подтвердил Игла. – Я благодарен ему. Никто и не спорит. Еще одна его заслуга в том, что я могу вдыхать любой товар мира, а когда мой нос не выдержит, я сделаю себе пластиковые ноздри[15]. – На этот раз он не засмеялся, наполнил свой стакан до краев, но не выпил.

Иза смерила его укоряющим взглядом и продолжила:

– Они выпустили диск. Получили Суперединицу, шесть Фридериков[16]. Во всех категориях. Только авторских Игле выплатили около двух миллионов, это были его первые большие деньги. Буль уговорил Иглу инвестировать. Заманивал перспективой открытия музыкального клуба, продюсерской фирмы, студии звукозаписи и всякого такого. Игла оказался перед выбором.

– И я, дурак, вместо того чтобы стать акционером продюсерского ОАО, влез в это дерьмо. – Игла дернул плечом. – Плевать мне было на бабки. Поиск дебютантов, контракты, презентации – все это было не для меня. Я всегда мечтал иметь группу. Буль говорил, что мы станем играть у себя. Это будет наш клуб. Здесь хотели оборудовать студию, которая по сей день не окончена. Якобы времена изменились. Типа невыгодно вкладываться. Слишком велика конкуренция. Клуб планировался только как вишенка на торте. Сочинение песен, запись их в студии, турне по всему миру. Это должно было стать основным занятием. А вышло так, как вышло. Понимаешь? – Он плавно перешел на «ты», Саша одобрительно кивнула. Иглу все сильнее разбирало. – Из всего обещанного осталось вот это. Золотая клетушка черт знает где, на гребаном морском курорте. Сижу здесь, играю одну и ту же песню, потому что только на нее приходят люди, и на этом все. А у продюсерского центра штат из настоящих звезд, они устраивают конкурсы, шоу талантов, телевидение – не интернетное, а настоящее, тридцать шесть каналов. Так меня раскрутили, – подытожил он.

– Какое телевидение?

Игла встал и принялся ходить из угла в угол.

– Третье частное в стране. – Он махнул рукой. – Сначала я ждал. Думал, выдержу. Как-нибудь все утрясется. Но никто не собирался возвращать мне мои деньги. Начались разговоры о каких-то выплатах частями. Позже я уже согласился на то, что мне всего лишь вернут мои вложения, голые два лимона. Буль начал темнить. А теперь я созрел, чтобы просто уйти. Не хочу больше в этом участвовать. Пусть платят частями. Каждый месяц бабки будут капать на счет, больше мне ничего не надо. Я, вообще, без проблем мог бы вернуться на вокзал. Мне не нужна эта нора. А что он? Начал устраивать номера с этими посылками. Втирает мне, что угрозы – это моя работа. А если хочешь знать, то он сам все это режиссирует. И ты – тоже один из номеров этого шоу.

Саша сидела неподвижно. Молчала.

– Это правда, – подтвердила Иза. – Все, что рассказал Игла, – правда. Мы поможем в твоем профайлинге. Задавай любые вопросы.

– Мне надо поговорить с Люцией Ланге. Она здесь?

Иза и Игла переглянулись.

– Я вчера уволила ее после большого скандала, – немного подумав, сказала менеджер. – Она взяла из кассы тридцать тысяч. До этого тоже воровала. Думала, мы не знаем. Было решено, что она немедленно уйдет и мы не станем сообщать об инциденте в полицию. Это была незарегистрированная выручка.

Они ждали реакции Саши, но та ерзала в кресле, не понимая, что делать. Все пошло не так. Что-то тут нечисто. Кто-то втягивал ее в сомниельное предриятие, но она не понимала, кто и зачем. Ей необходимо было проверить свой заказ. Продолжать далее этот фарс было бессмысленно.

– Мы вернемся к этому делу после праздников. – Она встала под удивленными взглядами собеседников. – Я составлю список людей, с которыми в определенной очередности мне нужно будет побеседовать. И желательно, чтобы они не были предупреждены. Так будет проще и эффективнее всего.

– Хорошая ты баба. – Игла пожал ей руку. – Встретимся в Калифорнии.

– Успехов. – Саша ответила на рукопожатие. – И береги себя. Есть такое китайское проклятие: чтобы все твои мечты сбывались.

Он слегка прищурился, в уголках губ едва угадывалась улыбка. Чертовски привлекательный, подумала она.

– Я или стану отвратительно знаменитым, или погибну, как Моррисон или Вайнхаус, а девки будут жечь свечки на моей могиле. Я есмь Игла. Лучше быстро сгореть, чем медленно тлеть.

– Ты так думаешь, пока у тебя нет детей, – возразила Залусская.

Она начала одеваться. Они стояли и ждали ее ухода. Саша наконец обвязала шею шарфом, застегнула пальто и спросила на прощание:

– Только вот не понимаю, почему нельзя просто уехать и все? Если у тебя есть такой хит, ты можешь припеваючи жить с авторских.

Игла погрустнел.

– В этом-то вся проблема, – произнес он очень спокойно. – Это не моя песня. Не я ее написал.

– А кто?

Игла молчал, допил оставшийся в стакане джин.

– Кто автор текста? – повторила Саша вопрос.

– Мы не знаем, – ответила за артиста Иза. – Права условно у продюсера, то есть у Буля. Если автор найдется, он станет рокфеллером.

Саша подумала, что они наверняка врут, но у нее не нашлось сил, чтобы сейчас прижать их к стенке. Такая возможность еще будет, когда она начнет допрашивать их поодиночке. Еще раз взглянула на бутылку и зрительно оценила, что из ее содержимого получилось бы еще четыре солидные порции. Это был ее любимый алкогольный напиток, высшего качества. У нее созрел миллион вопросов, которые она хотела задать Игле, но ей нельзя было оставаться здесь ни минутой дольше. Она ужасно злилась на саму себя.

– Я найду дорогу, – объявила Саша. – Удачного корпоратива.

На столе стояла корзина, полная разноцветных яиц. Лаура Залусская, одетая в выходное платье, вынимала творожную пасху из холодильника, когда услышала стук в дверь. Она поставила блюдо на стол и побежала открывать.

– Бабушка! – Девочка в розовой дубленочке и шапке с кошачьими ушами бросилась ей на шею. Они закружились, как на карусели, и со смехом упали на пол. – Какие красивые! – Малышка дотронулась до бриллиантовых сережек бабушки, Лаура сняла их и подарила внучке.

– Мама, это уже перебор! – воскликнула Саша и тут же заткнула уши, потому что Каролина издала очень громкий радостный писк, а бабушка с охотой ее поддержала.

Все три женщины были крайне удивлены, когда за их спинами вырос почти двухметровый мужчина в боксерской куртке. Кароль Залусский, брат Саши, выглядел устрашающе, но глаза его смеялись.

– Что тут происходит? – с наигранной угрозой пробасил он.

– Дядя! – воскликнула Каролина по-английски и бросилась в его объятия. – Что ты мне принес? Что? Что?

Кароль вынул из-под куртки коробку с игрушкой. Девочка схватила подарок и прильнула к родственнику.

– Каролина, говори по-польски, – напомнила ей Саша, после чего холодно поздоровалась с братом и Лаурой.

– Прекрасно выглядишь, Александра, – похвалила ее мать.

Саша посмотрела на нее с подозрением. Она знала, что Лаура говорит так, чтобы слегка разрядить обстановку. Дочь почувствовала, что это не конец фразы, она ждала неизменного но. И, несмотря на то что на этот раз Лаура довольно долго сдерживалась, через какое-то время прозвучало:

– Только ты какая-то бледная. Можно было немного подкраситься. Ведь ты красавица, но совсем не умеешь этого подчеркнуть.

Саша пробормотала что-то в ответ, но, к счастью, ее слова заглушил вопль Каролины:

– Это Зинзи! – Дочь раскрыла коробку с игрушкой и крутила пируэты вокруг Кароля. Через мгновение она уже сидела на его плечах.

Саша пошла за ними в гостиную. Она решила больше молчать, никого не провоцировать и сохранять спокойствие, несмотря ни на что. Ей не нужны конфликты. Если она позволит вовлечь себя в дискуссию, мать очень быстро выведет ее из равновесия. Лаура Залусская много лет проработала главным гримером на Гданьском телевидении. Потом, когда начались сокращения, а гримерам пришлось оформлять индивидуальное предпринимательство и работать по контракту, она стала оказывать услуги также глянцевым журналам и рекламным агентствам. Даже сейчас, хотя официально она была на пенсии, работы у нее по-прежнему хватало. Проблем с деньгами в доме не было никогда.

Лаура выросла в Голэмбе, деревне под Пулавами, но всю жизнь утверждала, что происходит из семьи обанкротившихся дворян. Она не была уверена, кровь какого из родов в ней течет: Любомирских или Голэмбевских. Все посмеивались над этим. Никто не воспринимал всерьез ее слов до тех пор, пока пару лет назад, после продолжительных судебных разбирательств, она не унаследовала родовое гнездо неподалеку от Пулав. Лаура тут же продала его и купила двухуровневую квартиру в гданьском Новце. Этот район риелторы рекламируют как элитный жилой комплекс «Морены». Саша не могла ей этого простить. Она предпочла бы старую виллу на Оливе, один из прекрасных старых домов в районе улицы Полянки или хотя бы квартиру в одном из столетних домов на Собутки. Мать, однако, уперлась. Аргументировала свой выбор тем, что слишком стара для того, чтобы еще и интерьеры ей об этом напоминали. Ее комплекс относительно происхождения, видимо, объяснялся тем, что покойный муж и отец Саши на самом деле был из «тех самых» Залусских; Лаура не брезговала тем, чтобы подчернуть это в звездном обществе, где любила вращаться.

– В твоих венах течет голубая кровь, – объявляла она, делая так называемую лебединую шею, чтобы противостоять образованию морщин в области декольте. – А ты ржешь, как конь, вместо того чтобы смеяться, как будто рассыпаешь жемчуг. Так, как должна это делать дама.

Саша никогда не понимала комплексов матери. Ей было все равно, из какой семьи она родом. Ее не интересовало генеалогическое древо, которое мать заказала сразу же, как только на ее счет поступила сумма с шестью нулями. К сожалению, ни Любомирских, ни Голэмбевских там не было. Саша стыдилась хвастовства Лауры и до тридцати лет носила мотоциклетные ботинки, цыганские юбки и джинсовую куртку с надписью по-английски «Панк не умер». Перед самыми выпускными экзаменами в школе она побрилась наголо в знак протеста. У Лауры от ее вида поднялось давление, к тому же ей стоило немалых трудов уговорить учителей допустить ее непутевую дочь к экзаменам. Старшая Залусская всегда одевалась как на бал. Она была идеальной женой консула, а потом бизнесмена, старше ее на двадцать лет. Обоих мужей она пережила и, несмотря на то что уже давно сама себя содержала, даже в возрасте осенней хризантемы держала фасон. Ей не было свойственно ни малейшей доли самокритики, но ради семьи и детей она легла бы на рельсы. Львица-тигрица, называла она себя. Всегда тщательно одетая и причесанная, Лаура не выглядела на свои семьдесят три. Она, смеясь, называла это профессиональной деформацией. Конечно же не бывает некрасивых женщин. Есть просто неухоженные. Никогда, даже в булочную, она не выходила без макияжа. Каждую свою фотографию обследовала под лупой (хотя зрение у нее до сих пор было отличное) и не позволяла показывать те снимки, на которых не очень хорошо получилась.

Саша была ее противоположностью. Не красилась, не наряжалась. Она даже шутки ради никогда не надела бы такое платье, какое было на Лауре сейчас, – блестящее, ярко-фиолетовое, украшенное кантами с серебряной нитью. Cаша выбирала только невыразительные, серо-бурые оттенки. На каждый день – исключительно джинсы, простая футболка или рубашка в клетку. Если она решалась на платье, то цвет был беж, хаки или черный. А к нему, как всегда, стоптанные байкерские ботинки. Мать стонала, что платье на дочери сидит как мешок, но это было не так. Саша была стройной и знала об этом. Впрочем, в сочетании с ее натуральными огненно-рыжими кудрями любой яркий цвет выглядел слишком крикливо.

Только один раз в жизни ей захотелось быть заметной. К своей несостоявшейся свадьбе она заказала из парижского бутика шелковое платье цвета зеленой травы. К сожалению, ей так и не пришлось надеть его по случаю свадьбы. Оно пригодилось позже, на крестины дочери. Потом платье оказалось на eBay, потому что жаль стало его выбросить, и было продано за символические десять долларов. Саша без малейших угрызений совести расправлялась с ненужными вещами. Она предпочитала свободный вязаный свитер или мужскую рубашку обтягивающему жакету. Выбирая одежду, руководствовалась исключительно ее практичностью, хотя качество известных брендов тоже ценила. Но снобкой она стала уже после рождения Каролины, хотя избегала заметных лейблов и надписей на фирменной одежде. Она покупала ее не затем, чтобы это афишировать. Сегодня тоже, несмотря на то что мероприятие было торжественным, Саша надела жухло-зеленое платье от Карен Миллен, которое удостоилось лишь пренебрежительного взгляда Лауры. Она села подальше от матери. Кароль расположился во главе стола. Оказалось, что под курткой у него были рубашка и галстук. Саша удивилась: до сих пор он всегда одевался в спортивном стиле.

– Ты похудел килограммов на двадцать, – заметила Саша. – Новая девушка?

– Девятнадцать, – уточнил он.

– Это килограммы или возраст невесты?

– Через несколько дней ей исполнится девятнадцать, – покраснел брат. – Зовут Ольга.

– А что со стюардессой? – Саша вздохнула и рассмеялась. – Студентки стали слишком стары для тебя?

Кароль махнул рукой, капитулируя.

– Она сама не знает, чего хочет.

– А ты? – Саша внимательно посмотрела на брата.

Кароль злобно стиснул зубы.

– Слава богу, что ты знаешь.

Они оба замолчали. Лаура вышла в кухню. Внучка побежала за ней, как котенок. Бабушка подавала ей приборы и тарелки поменьше, чтобы девочка сервировала стол. Саша посчитала приборы, их было только четыре. Похоже, они не будут разговляться в большой компании, чего она побаивалась.

– Тетки и кузины не придут?

Лаура не ответила, она разрезала яйца вдоль на восемь частей.

– И очень хорошо, – заметил Кароль, устраиваясь поудобнее. – Они такие нудные.

Он достал из кармана новый телефон и принялся что-то в нем искать. Через секунду прозвучал сигнал входящего сообщения.

– Из-за меня? – Саша не меняла темы, чувствуя, как накатывает волна бешенства, которую она не в состоянии сдержать. И взорвалась: – Это я им мешаю?

– Ну, доченька, – попыталась успокоить ее Лаура, – не будем ссориться.

– Я не ссорюсь, – отрезала Саша. – Я вообще ни с кем не ссорилась.

Кароль убрал телефон и притворился, будто не слышал обмена фразами между матерью и сестрой. Он положил себе в тарелку селедки, а рядом внушительную порцию паштета и, не дожидаясь остальных участников застолья, стал есть.

– Дядя, сначала яйцо, – поучительно напомнила Каролина.

Он взглянул на малышку и положил вилку.

– Ты права, Каро. Пусть они себе говорят, а мы с тобой поделимся яйцами. Молодец! А потом устроим соревнования, кто больше съест.

– Я очень голодная!

Девочка быстро проглотила свой кусочек яйца и чмокнула дядю в щеку.

– Царапаешься! – сказала она, смеясь. Потом подошла к маме и бабушке, угостила их кусочками яйца. Обеим по-польски пожелала здоровья и заверила, что любит.

– Какая сладкая, – умилялась бабушка. – Наша маленькая англичанка Залусская.

Cаша смотрела на дочь и брата с грустью. Она знала, что это из-за нее остальные родственники не появились в доме Лауры, хотя на пасхальный завтрак каждый год все приходили именно сюда. Только у Лауры было достаточно места, чтобы поместилась вся семья. Мать даже предлагала, чтобы Саша не снимала квартиру, а жила у нее. Дочь отказалась без колебаний. Иногда она любила вернуться домой ненадолго, но знала, что не выдержит с матерью даже недели. Она думала, как быть, ведь для себя она решила, что встретится с семьей.

Хотела посмотреть всем в глаза с гордо поднятой головой. Их молчаливое пренебрежение выводило ее из равновесия. Не было никаких сомнений в том, что Саша была для них персоной нон грата. Мать каждый год по электронной почте присылала ей фотографии, свидетельствующие о том, как чудесно прошел семейный праздник. В этом году фотографий не будет. Лаура наверняка страдала от этого, но, как бывшая жена дипломата, успешно избегала опасных тем. Саша взглянула на брата. Он молча ел. Если и заговаривал, то только с племянницей. Видимо, у него тоже были претензии к сестре по поводу того, что она рассорила семью. Ей стало обидно, она с трудом сдерживала слезы.

– Когда ты идешь на собеседование? – начала безопасную тему Лаура.

– В среду после праздников.

– Это, кажется, португальский банк? Я видела рекламу по телевизору. Как замечательно, что они сразу хотят принять тебя на работу. Знаешь, какой сейчас кризис в Польше? Постоянно слышу, что молодые люди с высшим образованием не могут найти работу.

– С моим резюме я найду работу везде, – фыркнула Саша.

– Смири гордыню, – возмутился Кароль. Всем было известно, что брат Саши не проработал ни в одной организации более нескольких месяцев. Несмотря на то что ему уже исполнилось тридцать три года, он постоянно «одалживал» деньги у матери. На какие средства он жил, как справлялся, для Саши было тайной. Долгов Лауре он никогда не отдавал.

Еда не лезла в горло. Саша совсем не так представляла себе праздники. Намного приятнее и теплее им с Каролиной было в Шеффилде, хотя они были там одни. По крайней мере, никто не унижал ее. Она действительно не хотела расстраивать мать, хотя терпеть не могла завесу элегантности, которой Лаура отгораживалась в трудные моменты. Саша предпочла бы услышать горькую правду, чем притворяться. Все было совсем не так. Она знала, что Лаура больше стесняется изоляции от семьи, чем пагубного пристрастия дочери.

Семья отца прокляла Сашу, когда ее уволили из полиции за алкоголизм. Это было ровно семь лет тому назад. Никто не предложил ей помощь, все только осуждали. Ее врагом номер один была тетка Адрианна, сестра Сашиного отца, главврач Гданьской городской больницы. Она могла помочь племяннице с местом в специализированном диспансере, но предпочла отправить ее к своей подруге в Хаддерсфилд. В клане Залусских с пониманием относились к беспомощным сорокалетним мальчикам, к старым девам, которые никак не могли перерезать пуповину и с каждой мелочью бегали к мамочке, к подросткам-наркоманам и даже к лесбиянке, связавшейся с бывшей монахиней. Но алкоголичка, которая громко попросила помощи, была хуже всех, вместе взятых.

Адрианна не призналась, что они родственницы, когда Саша впервые проходила программу очищения детокс в Гданьске. Тетка навестила ее ночью, под видом дежурного врача, причем только затем, чтобы объявить ей, что она опозорила фамилию Залусских, и потребовать, чтобы никогда больше не приближалась ни к ней, ни к ее детям. Саша тогда тоже в долгу не осталась. Синдром резкой абстиненции сделал свое дело, ее переполняло бешенство. Она обозвала тетку лицемеркой, хотя сегодня сожалела об этом, как и о многих других своих поступках. В состоянии опьянения она частенько совершала экстремальные поступки. Адрианна до сих пор не простила племяннице публичного унижения. Она же настроила всю семью против Саши, и в течение всех этих лет все общались только с Лаурой и Каролем. Сашу абсолютно игнорировали. Им было на руку, что она осталась в Англии на лечении, а потом закончила университет и начала докторат. Никто никогда не сказал ей в лицо все, что о ней думает, но игнорирование было намного больнее. Ты не можешь защищаться. Не существуешь. Только раз, когда Каролина была у Лауры на каникулах, малышке сказали, что дедушке было бы стыдно за маму и, к счастью, он не дожил до ее падения. Саша глубоко переживала. Каждый алкоголик знает, что делает больно близким, и страдает от чувства вины. Поэтому некоторые вместо того, чтобы прекратить пить, начинают пить еще сильней. Но, после стольких лет трезвости, Саша решила закопать топор войны. Она изменилась, все изменилось. Но видимо, только для нее.

– Вы останетесь в Польше насовсем? – Лаура пыталась сменить тему.

Каролина посмотрела на Сашу с надеждой. Та уже много раз обещала, что они где-нибудь бросят якорь, хотя сама лучше всего чувствовала себя, непрерывно перемещаясь. Как дочь дипломата, она постоянно меняла школы. Каролина была другой, мечтала о стабильности. Саша искренне надеялась, что они где-нибудь найдут свой дом. Когда-нибудь, но, видимо, еще не сейчас.

– Посмотрим, – ответила уклончиво. – Во сколько вы ходите на мессу?

Мать и брат удивленно посмотрели друг на друга. Лаура взглянула на часы.

– Она уже заканчивается. Пока мы доедем до Матемблева, все будут уже расходиться. Разве что можно устроить прогулку к статуе Мадонны, носящей во чреве.

– Когда-то в храме Святого Георгия было много месс, – перебила ее Саша. – Еще только начало десятого.

Лаура отложила вилку. Дотронулась до губ накрахмаленной салфеткой.

– Ты правда хочешь пойти? Там будут все! – вставил Кароль.

– Я не собираюсь прятать голову в песок. Пусть увидят меня. Будь жив отец, они не посмели бы меня игнорировать. Костел открыт для всех. Я-то справлюсь. Интересно, как они это выдержат. Они же такие глубоко верующие, – рассмеялась она с издевкой. – Не бойтесь, я вас не опозорю. Не пью уже семь лет и не собираюсь начинать.

Лаура благодарно улыбнулась. Она была рада, что они пойдут на мессу. Кароль, пользуясь моментом, взял салатницу и стал прямо из нее есть маринованные грибы. Один из них он наколол на вилку и протянул Каролине.

– В этой вашей Англии есть такие?

Девочка скривилась.

– Я поговорю с Адрианной. – Лаура сняла с колен салфетку, потом встала и пошла к двери за пальто. Саша была удивлена. Она не ожидала от матери такой эйфории. Кажется, та надеялась на праздничную семейную фотосессию-2013. – Может быть, мы вместе поужинаем? Кузины не могут дождаться, когда увидят нашу маленькую англичанку, – добавила уже одетая Лаура.

Саша поймала себя на мысли, что у нее хорошие гены. Она не против иметь такую фигуру, когда будет в возрасте матери. Каролина выплюнула маринованный гриб на тарелку.

– Что это? – спросила она по-английски.

Саша не могла сдержаться, рассмеялась и сразу же почувствовала облегчение. Гнев моментально улетучился.

* * *

– Люди бывают плохие и хорошие, смелые и трусливые, благородные и достойные презрения, – вещал с амвона ксендз Старонь. Его проповедь в гарнизонном костеле Святого Георгия в Сопоте передавали в прямом эфире все католические теле– и радиоканалы. Верующие снимали ее с помощью телефонов и планшетов, и видеоролики тут же попадали в Сеть. Далее они распространялись при помощи так называемых цепочек веры, главным образом в социальных сетях.

Ксендз Старонь не был обычным клириком. Он регулярно посещал тюрьмы, проводил исследования в области эффективности ресоциализации. Стал одним из первых польских экзорцистов. Несколько лет провел с миссией в Колумбии, где возвращал к вере контрабандистов и убийц. Он чуть не умер от редкого типа желтухи, потому что отдал одному из заключенных литр своей крови. Санэпидстанции в этих районах не было и не будет.

По возвращении он повел себя независимо, и очень многие отдали бы полцарства, чтобы узнать, почему он мог себе это позволить.

Началось все невинно – с интернетного миссионерства. Он упорно убеждал руководство Католической церкви не пренебрегать Всемирной сетью и тем более не осуждать ее, называя орудием Сатаны, а, наоборот, умело применять для пользы церкви.

– Нам не нужны религиозные войны, нам нужны искреннее общение и лояльное отношение к человеческим слабостям, – провозглашал Старонь. – Нынешняя молодежь, новое поколение верующих собирается в Интернете. Именно туда нужно идти с миссией.

У него были свои профили на «мордокниге», «Одноклассниках» и главных сайтах знакомств. Это были, по его мнению, идеальные пропагандистские нструменты для укрепления веры. Ксендз старался чаще размещать посты, которые заставляли бы людей задуматься. Реакция была очень живой. Святой отец Старонь верил в то, что все люди добры. И даже те, кто где-то свернул на кривую дорожку, в глубине души очень хотят все изменить и жить согласно десяти заповедям.

– Времена сейчас тяжелые, – старался он убедить своих скептически настроенных коллег. – Давайте не будем цепляться за закоснелые принципы, которые сегодня, увы, не работают. Мы не в состоянии остановить технический прогресс.

Это утопия. Нам придется измениться, выйти навстречу молодежи, потому что мы существуем для них, а не наоборот. Иначе они отвернутся от церкви и через несколько лет костелы будут зиять пустотой. И это будет наша вина. Наш грех.

Он громко критиковал в СМИ тех церковных иерархов, которые требовали отмены сексуального воспитания в школе, а Интернет называли логовом дьявола. Недавно он сделал очередной шаг вперед. Не только публично осудил своих коллег, обвиняемых в педофилии или финансовых махинациях, но также остро раскритиковал реакцию епископата, который старался в делах такого рода отмолчаться или даже замять скандал. Остро осуждал церковников, живущих во грехе как с женщинами, так и с мужчинами. Он дал интервью крупнейшей влиятельной газете, обнародовав правду о плотской жизни семинаристов.

– По моим оценкам, около семидесяти процентов этих молодых людей находятся там не по призванию. Они выбирают этот путь, чтобы познакомиться с чувствительным, умным и одухотворенным юношей, который разделял бы их потерянность в жестоком реальном мире. Большинство из них приезжают из маленьких городков и деревень, где с самого детства воспитывались как будущие священники. Под куполом, в идеалистическом мыльном пузыре, который лопается, как только они оказываются за высоким забором. Многие приходят туда уже сформировавшимися и знают, что оказались в раю, ибо предпочитают мальчиков. Бывают и такие, кто не задумывался ранее о своей сексуальности, и в семинарии впервые испытывает тягу плоти. И одни, и другие здесь переживают первые настоящие отношения. К сожалению, даже те, кто пришел с самыми чистыми и честными намерениями, сталкиваются с людьми, выбравшими профессию по расчету. Эти, в свою очередь, не соблюдают не только обет безбрачия, но и моногамию. Их целью является поиск приключений. Уверяю, что Содом и Гоморра – это детский лепет по сравнению с оргиями, в которых участвуют будущие священники. Потом ситуация начинает напоминать раскручивающуюся спираль. Становится только хуже и страшнее, – утверждал Старонь.

Он откровенно рассказывал, когда и при каких обстоятельствах ему предлагали более высокий сан в обмен на сексуальный контакт. Иногда даже называл имена и фамилии. Очень скоро число судебных исков, поданных против него в гражданский суд, не удалось бы сосчитать на пальцах одной руки. Адвокаты сами предлагали свои услуги, чтобы защищать его в суде, рассчитывая на хорошую рекламу. Каждое судебное заседание проходило при участии прессы. СМИ полюбили ксендза Староня за парадоксальность мышления, смелость и скромность. Он упорно отказывался от предлагаемых ему более высоких санов и был сторонником нищенствующей церкви. В целом он был идеальным кандидатом в медиазвезды и очень быстро ею стал.

– Мне не нужны ни пурпур, ни обращение «архиепископ». Это архидурацкая блажь, – повторял он. – Я стал священником, ибо жаждал быть ближе к Богу. Церковь должна была мне в этом помогать, а не мешать. Если я стану частью этой машины, то потеряю независимость. У меня не будет права говорить то, что я думаю. Нужно будет только зачитывать то, что мне напишут.

Несмотря на то что его месячный доход не превышал тысячи злотых, большую его часть он так или иначе раздавал бедным. Организовывал благотворительные сборы средств, лично ходил с ящиком для пожертвований по домам, если цель была убедительной. Также он очень быстро стал любимцем отверженных: заключенные, проститутки, проблемная молодежь тянулись к нему, как к благодетельному отцу. Многих из них он вытаскивал из зависимостей, «освобождал от Сатаны», как потом писали впечатленные пользователи на его блоге. Он же повторял:

– Это не я, а ваши молитвы творят чудеса. Разговор с Господом дает вам все, что нужно: он оберегает, исцеляет, утоляет все печали, дарует счастье.

Каждый мог обратиться к нему за советом или помощью – лично, по телефону или через Интернет. Он говорил, что исповедальни в наше время должны быть повсеместны. Иногда он успешно проводил сеансы экзорцизма. Различные организации боролись за него между собой. Его участие в мероприятии гарантировало успех и огласку. Его приглашали на семинары, конференции по вопросам веры, а также дискуссии на философские темы. Настоящую славу ему принесли, однако, не инакомыслие или отказ от должности гданьского ординария в пользу функции приходского священника в маленькой часовенке на Стогах, а его проповеди.

Он не делал предварительных заметок. Импровизировал, действовал стихийно. Все его проповеди были остроумны, противоречивы и трогательны, его выступления собирали тысячи верующих. Быстро нашлись фанаты, которые скрупулезно записывали проповеди, и первая сотня была уже издана тиражом в несколько тысяч экземпляров, а доход от продажи был передан на детские дома и организации, помогающие жертвам насилия. Люди на самом деле верили ему, потому что он много говорил о себе, собственных грехах и пути к вере. О наркотической зависимости, о неудачной попытке самоубийства, когда он пытался броситься под автобус и несколько месяцев находился в коме, о чудесном обращении и даже искушениях, которым он поддавался в семинарии. Некоторые религиозные фанатики уже сейчас считали его святым. И именно такое прозвище досталось ему от журналистов.

– Святыми были апостолы или Богоматерь. Я же – точно такой грешник, как каждый из вас, а может, даже и больше, – сокрушался он. Люди, однако, были уверены в том, что правы. Если бы «Святой Мартин» выступил на главном стадионе страны, все билеты были бы проданы. Но правда была такова, что церковь терпела его только из-за его популярности.

Тер-пе-ла. Это было точное определение, и ксендз часто им пользовался. Старонь знал, что, если бы не общественное мнение, он давно бы уже миссионерствовал, например, в Азербайджане. Он также отдавал себе отчет, что за ним постоянно наблюдают и в случае минимального нарушения он будет незамедлительно выслан как можно дальше. Но он не хотел ничего менять. «Что Бог мне даст, приму покорно», – решил он семнадцать лет назад, когда был рукоположен. Его не интересовали слава и власть, которую эта слава давала. Помощь людям приносила ему искреннюю радость. Старонь считал, что если он поможет хотя бы одному неизвестному человеку, то можно считать, что спасает весь мир. Он часто вспоминал рассказ о медузах, выброшенных на берег. Невозможно спасти их всех, но, даже если получится помочь хотя бы нескольким, для них самих это имеет огромное значение.

Саша с семьей добралась на мессу, когда ксендз уже заканчивал проповедь. Храм был переполнен народом.

– И самое странное здесь то, что обычно все эти черты можно обнаружить в одном и том же человеке, и именно благодаря этому он целостен, – подытожил ксендз Старонь. – Целостность его одновременно сильна и слаба, достойна уважения и заслуживает сочувствия. Таков уж человек. Великий и маленький.

Люди встали, началась молитва Символ веры. Саша закрыла глаза. Она чувствовала покой. Недавняя тяга к алкоголю стала туманным воспоминанием. Блаженство и расслабленность разливались по телу. Ей уже не хотелось ничего доказывать тетке, брататься с кузенами. Зачем? Почему она так сильно зависела от их мнения? Что и кому хотела доказать? Ответ был ей известен. Это была злость, ее бикфордов шнур. У каждого есть что-то подобное. Греки называли это ахиллесовой пятой. Можно быть сильным, как тур, но какая-нибудь мелочь легко свалит тебя с ног, если ты не контролируешь свою маленькую слабость. Идеальных людей не бывает. Саша была рада, что выдержала последние двадцать четыре часа, и именно так она выдержит еще множество последующих. Это было на первом месте. Она побеждала зависимость каждый день. Многолетнее воздержание ничего не меняло. Нужно постоянно быть начеку. Избегать голода, гнева, усталости и одиночества. Она с улыбкой посмотрела на тетку, которая столь подло с ней поступила, а сейчас так истово молилась. Потом обвела взглядом лица кузенов, которые наверняка не опоздали на мессу так сильно, как она. Плевать на них. Она чувствовала себя счастливой.

– Возблагодарим Господа Бога нашего, – донеслось со стороны алтаря.

– Правильно это и справедливо, – присоединилась она к молитве.

После мессы Лаура живо беседовала с родственниками, а тетки восторгались Каро, которая доверчиво и радостно позволяла им обцеловывать себя. Саша подошла к киоску с предметами культа. Она купила дешевый алюминиевый крестик и пристегнула его к серебряному верблюду, с которым никогда не расставалась. Это был символ смирения, напоминающий, что алкоголичкой она будет всегда. Ксендз Старонь стоял в боковом нефе, окруженный группой женщин. Одна из них, с виду ровесница Саши, заметно выделялась из толпы. Несмотря на полумрак, на ней были солнцезащитные очки и шелковый платок, завязанный в стиле пятидесятых годов. Саша подумала, что она, скорее всего, не полька. Но вскоре до нее долетели вырванные из контекста слова. Женщина говорила по-польски четко, без акцента.

– Не контролирую. Именно поэтому я здесь. Мне хотелось бы поскорей с этим справиться.

Наверное, эта женщина говорила о каких-то своих трудностях. Казалось, что она благодарит священника. Руки ее были сложены в молитвенном жесте, а через секунду она расплакалась. Ксендз обнял женщину, погладил ее по голове. Он шепнул ей что-то на ухо, а потом громко рассмеялся. Женщина тоже улыбнулась, вытерла слезы. Шутка взбодрила ее.

Саша с интересом наблюдала эту сцену. Должно быть, телепатически она заставила ксендза выделить ее из толпы. Он мельком взглянул на нее, но по ее спине почему-то пробежала дрожь. Она смутилась и подумала, что он действительно хороший человек и, несмотря на улыбку, бесконечно грустный. Может быть, поэтому, когда женщины разошлись, а ксендз по-прежнему стоял на своем месте и не мог решить, в какую сторону ему направиться, Саше захотелось поговорить с ним. Путь ей преградил молодой викарий.

– Святой отец, машина ждет, – сказал он, наклонив голову. И добавил с укором: – Все ждут.

Ксендз посмотрел на Залусскую, но она не решалась подойти ближе.

– Можете ехать, – обратился он к викарию.

Викарий смотрел с непониманием. У него начала дрожать нижняя губа.

– Архиепископ просил, чтобы вы… – пытался убедить помощник. – Святой отец, это очень далеко. Отсюда на Стоги около двадцати километров.

– Вы, Гжесек, не волнуйтесь. – Ксендз Старонь улыбнулся. – У меня есть ноги. Угости гостей, чем хата богата. Пусть пани Кристина позаботится обо всех.

Викарий удостоил Залусскую внимательным взглядом, после чего, почти бегом, удалился.

Саша по-прежнему стояла без движения. Она понятия не имела, что сейчас сказать, к тому же чувствовала себя виноватой из-за того, что ксендз отказался от транспорта. «Неужели у меня вид человека, настолько нуждающегося в помощи?» – подумала она. Ксендз тоже молчал. Ждал, что скажет Саша. Тишина становилась мучительной. Костел постепенно пустел. Наконец Залусская сглотнула, почувствовав неожиданную сухость в горле.

– Не могли бы вы, святой отец, отслужить мессу по одному человеку?

Только произнеся эти слова, Саша подумала, что это довольно бесцеремонно с ее стороны. Вместо того чтобы занимать время у известного духовника, можно было сделать это в канцелярии костела.

– Этого человека семь лет нет в живых, – добавила она, как будто оправдываясь.

Он вынул из кармана блокнот и дешевую пластиковую ручку.

– Обычно я служу в другом приходе, – объявил он и деликатно улыбнулся.

Сашу уже не удивляло, почему женщин так тянет к нему. Правильные черты лица, светлые глаза, выразительный подбородок. Если бы на нем не было сутаны, он мог бы сыграть одну из главных ролей в «Одиннадцати друзьях Оушена».

– Здесь я иногда гастролирую.

– Мне все равно где, – ответила она. – Мне бы хотелось, чтобы именно вы помолились за этого человека. Знаю, что придется подождать. Ничего.

– Имя?

– Саша.

Он поднял голову.

– Точная дата смерти?

Залусская спохватилась:

– Простите. Это мое имя. Тот человек – мужчина. Умер 23 июня 2006 года.

– Как его звали?

– Это обязательно?

Ксендз внимательно на нее посмотрел:

– В случае поминальной мессы я должен знать имя по крещению. Бог всеведущ, но у Него полно работы.

– Лукас, – произнесла Саша очень тихо. – Хотя я не уверена, что именно этим именем он был крещен. Все его так называли.

– Через месяц в четверг вас устроит? – спросил.

Саша подтвердила, вынула кошелек.

– Там есть ящик для пожертвований. Бросьте столько, сколько можете, – сказал ксендз и вышел из костела.

В этот момент выглянуло солнце. Силуэт священника исчез в белом свечении. Саше показалось, что ей это уже когда-то снилось.

На спидометре было сто сорок. Елена только сейчас сняла темные очки. Она перестала плакать, но глаза все еще были красными. Поворачивая с Грюнвальдской на Шопена, она с трудом справилась с управлением на скользкой дороге. В эту минуту она подумала, что глупо было бы вот так сейчас взять и разбиться. Елена переключила на нейтралку, и стрелка постепенно опустилась до восьмидесяти. «Все как-то утрясется, все барьеры и препятствия внутри меня», – подумала она и начала мысленно молиться.

Буль ждал ее в их апартаментах на Выпочинковой в Гданьске. В Пасху во дворе становилось людно, как во время летних каникул. На протяжении почти всего года большинство квартир пустовало. С тех пор как они поселились там, Елена ни разу не видела соседей со второго этажа. Ей нравилась уединенность. Она не нуждалась в обществе. В течение ее сорокалетней жизни людей вокруг нее вращалось намного больше, чем хотелось бы.

Чемоданы уже были уложены в багажник. Муж сам предложил ей сходить в костел, если есть желание, и вовсе не удивился, когда она сказала, что поедет помолиться в храм Святого Георгия в Сопоте.

– Ничего не случится, если мы выедем на час позже, – пожал он плечами. – Мы ведь едем кататься на лыжах, а не в командировку.

Ей показалось подозрительным его смирение. Такого с ним прежде не бывало. И она знала свое место. Не спрашивать, не интересоваться. Любопытство – первая ступень в ад. Буль не был верующим, но понимал ее потребность в молитве. Сегодня Пасха, важный день для христианки. Благодаря возвращению к вере она перестала болеть. На протяжении долгих лет ее приступы называли болезнью. Павел не мог произнести слово «одержимость». Врачи прописывали лекарства, психотерапевты заставляли копаться в прошлом. Она равнодушно рассказывала о расстреле младших братьев и сестер хорватскими солдатами и групповом изнасиловании, после которого она хотела покончить с собой. Елена пришла в себя после огнестрельного ранения в ветеринарной клинике, в городке Овчара неподалеку от Вуковара. Пуля только поцарапала плечо, но оглушила ее. С тех пор она почти не слышала правым ухом. Операция прошла удачно. Она никому не призналась, что стреляла сама. Ветеринар, который ее выхаживал, отказался от предлагаемых денег.

В лечебнице жили еще шесть девушек ее возраста. Они боялись возвращаться в брошенные дома. Мужчины, которые могли бы их защитить, были на войне или уже убиты. Кроме ухода за скотиной и работы в поле, они ничего не умели. Во время войны коровы имели большую ценность, чем они сами. Отец Елены с ее старшим братом около двух лет назад ушли в горы, прихватив пистолет Макарова. Ходили слухи, что ни один из партизан не выжил. Солдаты приезжали в лечебницу по нескольку раз в неделю. Привозили водку, еду, иногда мыло и одежду с убитых и все это отдавали девушкам. Большинство из них быстро нашли себя в новой роли, добывая себе таким образом не только пропитание, но и чулки, а иногда даже флакон духов. Елена едва ходила после операции, но тем не менее вынуждена была начать выплачивать долг. Им говорили, что они должны благодарить Господа, что не попали в руки врага, а некоторые из них, несмотря на все пережитое, по-прежнему красивы. Благодаря молодым телам у них есть шанс выжить в этой войне. Елена быстро поняла, что все это сказки. Достаточно одного протеста, небольшой ошибки или прихоти кого-нибудь из военных, и любая из них закончит с пулей в голове или петлей на шее. В такие времена очень легко вывести человека из равновесия.

Елена сбежала при первой возможности. Капитан, чуть старше возрастом, вывез ее в Вуковар, где уже ждали двадцать отважных сербских воинов. Подходили по очереди. Около полуночи она потеряла сознание, но им это не помешало. Когда под утро они уснули от усталости и избытка водки, она украла несколько гранатометов и бутылку ракии. И заплатила ими за дорогу в Берлин. Добиралась неделю, главным образом по лесам. По дороге ее изнасиловали еще несколько раз. Она научилась не сопротивляться, благодаря этому меньше били. Соглашалась на все, лишь бы как можно скорее сбежать с так называемой отчизны. Уже тогда она поняла, что, кроме собственного тела, у нее нет ничего ценного.

Когда ее высадили в предместьях города, она уже ничего не чувствовала. Неделю бродяжничала, копаясь в мусорных баках и ночуя под лестницами. У нее не было документов, языка она не знала, но была рада тому, что не слышит обстрелов и звуков разрывающихся бомб. Если и умрет, то, по крайней мере, в тишине. Ей помогли женщины с улицы. Объяснили, каковы ставки, научили завлекать клиентов жестами, без слов. Ей было двадцать лет. Через несколько месяцев Елена уже была профессионалом. Многие клиенты считали ее немой. То, что она не слышала правым ухом, очень помогало. К сожалению, она все больше понимала по-немецки.

Из берлинского борделя ее выдернул поляк. Сутенер добавил ее в качестве бонуса во время продажи автомобиля. Вальдемар приезжал за машинами дважды в месяц. Он не был таким брутальным, как другие. Даже спросил, хочет ли она с ним ехать. Она удивилась тому, что у нее есть выбор. Можно было сказать «нет» и остаться в Германии. Женщины не советовали ей уезжать, но Елена влюбилась. Она говорила с ним по-русски, а он понимал. Польский очень похож на русский, она быстро это уяснила. В скором времени она говорила уже на сербском, хорватском, немецком, русском и польском. Это казалось ей весомым достоинством. Елена всегда любила шить, хотела найти работу в ателье. Вальдемар купил ей новенькую швейную машину, которую она решила взять с собой в Польшу, как свой единственный багаж.

По приезде в Гдыню, на заправочной станции, поляк передал ее вместе с украденным авто толстяку в спортивном костюме, а тот заточил ее в обшарпанном блочном доме вместе с семью другими девушками. С тех пор она никогда больше не задумывалась о шитье, а при виде машины ее рвало. В так называемом агентстве имелись польки, украинки, иногда встречались болгарки. Все было не так плохо, у нее появились постоянные клиенты. Большинство – моряки, желтые очень быстро напивались. Один норвежский капитан приезжал специально ради нее. Было несколько придурков. Худшим из всех оказался тот лопоухий. Слон приходил, главным образом чтобы пьянствовать. После аварии у него были серьезные проблемы с водоснабжением и канализацией. Бывало, ей приходилось по часу торчать под богато заставленным столом с осознанием того, что, если ее действия не увенчаются успехом, клиент приставит к ее виску дуло пистолета и спустит курок. Говорят, что уже не одна девица напортачила и теперь лежит где-то в лесу рядом с остальными подругами по профнепригодности. У Елены пока получалось, а Слон не жалел валюты. Со временем стало полегче. Он доверял ей, она никогда не позволяла себе обсуждать его с кем-либо и соглашалась на все, что он требовал. Пребывая в хорошем настроении, он оставлял ей еще и наркотики, говоря, что нет в этом городе девки лучше ее, а он отвечает за свои слова, так как проверил всех. Елена всегда благодарила за комплимент.

Клиенты много говорили, а она слушала. У нее была хорошая память на лица и подробности. Однажды к ним пришел крепыш с челочкой. Елена сразу догадалась, что это полицейский или военный. Его называли Фронцеком. Он предложил ей сотрудничество, от которого глупо было бы отказываться. Обещал помочь с документами, ее же заданием был сбор информации. Фронцека не интересовали бандиты, ему нужны были данные для военной контрразведки. Он занимался поиском шпионов. Часто приводил с собой русских. Только в первый раз он потребовал больше чем просто информацию. Она согласилась на эти условия. Через несколько дней привезли ее землячку. Подругами они не стали, соотечественница слишком много говорила о войне. Вечером их посадили в машину несколько мужчин в светящихся кроссовках.

– Курвы, водка и дубинки при нас. Развлечемся, – подслушала она, как они докладывали инвалиду-колясочнику.

Кроме Елены они выбрали еще трех девушек. Все без документов, то есть можно было сказать, что их не существует. Праздник продолжался больше суток. Ноги Елены были полностью в запекшейся крови. Под утро их привязали за ноги к суку дерева, головой вниз. Болгарке подожгли волосы, потому что слишком сильно брыкалась. Она умоляла, чтобы ее добили. Елене повезло больше, она всего лишь потеряла три зуба. После удара в голову подумала, что это конец, но, видимо, время еще не пришло. Немой фильм, в котором она играла одну из ролей, нескоро подойдет к концу. По возвращении в квартиру она опять перестала говорить.

Фронцек сдержал слово, но все пошло не так. Левые документы были найдены, а самого его вскоре уволили. Однажды они случайно встретились в торговом центре. В то время он был уже представителем Русова, бизнесмена из Калининграда. Жаловался, что работа у него неблагодарная и опасная. Люди изменились, настали тяжелые времена. Много говорил о Боге. Елену мутило от его проповедей. Тогда Фронцек предложил ей кое-что. Он поведал, что выехал из военного городка и купил квартиру в Сопоте. Жена осталась в казармах, не захотела менять среду, у нее там был буфет, и дела шли неплохо. Супруги развелись по обоюдному согласию, хотя Фронцек подозревал, что у нее кто-то был. Он предложил Елене переехать к нему, в сопотскую квартиру. Никто, кроме него, не должен был к ней прикасаться.

– Ну как? Неплохое предложение? – спросил он. И добавил, что это Иисус приказал ему спасти ее. Для него она всегда будет Магдалиной. Она другая, не такая, как все остальные девки в борделе. Тех он сжег бы на костре.

Она отказалась. Сказала, что боится. Ее могли найти и наказать. Он не настаивал.

– У меня кишка тонка, чтобы защитить тебя от них. Могу предложить только освобождение, – сказал он, как будто речь шла о торговле яблоками на рынке. И добавил, что уважает ее, что для него не имеет значения то, кем она была, и, если появится необходимость в его помощи, она всегда может к нему обратиться.

Елена не поверила ему и вернулась в свой мир.

Теперь она танцевала у шеста в сопотском мотеле «Роза». Это было единственное занятие, которое ей на самом деле нравилось. Елена закрывала глаза и представляла себе, что ей все это снится. В клубе она часто видела Вальдемара. Он подходил к ней, они болтали ни о чем, бывало, он оставлял ей наркотики и никогда не брал за них денег. Она знала, что он пользовался услугами других девушек, но ее не трогал. Ей было тогда двадцать два года. Она считала себя старой. Однажды, когда в клуб ворвалась полиция, в ее сумке обнаружилось полкилограмма кокаина. Сумка была открыта и стояла рядом с входной дверью. Елена никогда в жизни не видела такого количества наркотика. Ее задержали сразу на три месяца. Арестовывал ее полицейский, сотрудничавший с группировкой, членом которой был Вальдемар. Она много раз видела Буля в «Розе» вместе с людьми Слона. Он наверняка боялся, что Елена выдаст его, потому что в первый же день пришел к ней в СИЗО. Она молчала не только во время его визита, но и в течение всего судебного процесса. Вину она взяла на себя, попросив только, чтобы ее не экстрадировали в Сербию. Она хотела отбывать наказание в Польше.

В тюрьме ей нравился установленный размеренный режим, тишина и то, что никто от нее ничего не хотел. Общения с кем-либо она избегала. Зато читала очень много книг на польском языке. Исключительно любовные романы и юмор. Выучила наизусть уголовный и гражданский кодексы, а также Библию. Стала посещать часовню. Это успокаивало ее. От полицейского приходили хорошие посылки: кофе, косметика, сладости. Сигареты были разменной монетой за разные услуги. Она так и не научилась курить. Когда пришло время первой побывки на воле, она увидела его у ворот тюрьмы и очень этого испугалась. Оказалось, что его стараниями ее освободили условно-досрочно и, чтобы ее не депортировали, он женился на ней.

– Теперь у тебя есть документы, с проституцией покончено, – объявил он и заверил, что ничего не хочет взамен.

Она не поверила ему, но он действительно не тронул ее и пальцем. В ЗАГСе она не приняла фамилию Блавицкого, зарегистрировалась как Тамара Соха. Имя Тамара было в течение многих лет ее артистическим псевдонимом. После разочарования в Вальдемаре она никому не позволяла называть себя Еленой. Фамилию Соха она выбрала осознанно. Она подходила к имени Тамара и взята была из романа, прочитанного в тюрьме. История героини была наивной, но в итоге хорошо закончилась. Елене хотелось, чтобы у нее была именно такая жизнь.

На двадцать шестой день рождения Павел вручил ей конверт с толстой пачкой денег внутри. Помог открыть первый солярий. Бизнес шел хорошо. Однажды в салон пришел Вальдемар с юной, не старше пятнадцати лет, девушкой. Елена увидела в ней себя, но к ней Вальдемар никогда не относился с таким уважением. Он не узнал Елену, и это было больнее всего. Ей стало ясно, что она никогда не имела для него большого значения. Тогда она выставила их обоих. Сказала, что закрывается.

В этот день она впервые закрыла солярий около полудня. Вернулась домой, сказала мужу, что у нее болит голова, а когда легла, картинки из прошлого вернулись. Сначала она никому ничего не говорила. Работала, чтобы не думать об этом. Открыла еще несколько точек в разных местах. С тех пор ей начали слышаться голоса, требующие мести, бывали странные видения. У нее так сильно болела голова, что она билась ею о стену. Спали они отдельно, но Буль быстро догадался о ее страданиях. Сначала он был уверен, что жена притворяется. Она рассказала ему все, но чем больше говорила, тем было хуже. В конце концов всплыло все то, чего она помнить не хотела. Психологи утверждали, что это нормально – незатянувшаяся рана, оставленная войной. Тогда Буль привел ксендза Староня. Уже первая молитва принесла облегчение. Тамара постепенно чувствовала себя все лучше. Она каждый день молила Господа о помиловании.

– Аминь, – сказала она и вынула из сумочки телефон. Увидела семь пропущенных звонков от мужа и нажала «вызов», Буль не отвечал. Она прослушала сообщения с автоответчика. В одном из них Буль говорил, что должен ненадолго подъехать в «Иглу». Они встретятся у клуба. Там Тамара оставит свою машину.

Она резко развернулась и поехала на Пулаского. Когда она подъезжала к пешеходному переходу перед перекрестком на Собеского, на проезжую часть выбежал мужчина. Резкое торможение. Сумка, лежащая на переднем сиденье, упала на пол. Тамара выскочила из машины. Мужчина лежал перед бампером без движения.

– Боже, почему именно со мной случается все это? – завопила она по-сербски.

Мужчина с трудом поднялся.

– Откуда ты здесь? – едва выдавила она.

– Все в порядке. – Он улыбнулся и обнял ее, помогая унять дрожь. Ее нос учуял одеколон с перечной ноткой. Она подумала, что этот запах очень ему подходит, хотя он никогда раньше не пользовался парфюмерией.

Джекил вынул из багажника металлический кейс со всем необходимым для работы. Вызов он принял пятнадцать минут назад, его вытащили из-за праздничного стола. Ни один из гостей не обратил внимания на то, что Яцек уходит. Он попросту обменялся взглядами с женой. Она должна была от его имени попрощаться с гостями, поскольку они наверняка разъедутся по домам задолго до того, как эксперт-криминалист вернется домой после первого осмотра места происшествия.

Он сам записался на сегодняшнее дежурство.

– Пусть коллеги попразднуют, как Господь Бог повелел, – объявил он на последней пятиминутке. – Джекил перебьется.

Он знал, что этим жестом укрепляет и без того безупречную преданность своей команды. Майор Яцек Бухвиц был начальником криминалистической лаборатории Главного управления полиции в Гданьске. На него никогда не поступало даже малейших жалоб. Совсем немногие помнили, откуда взялось его прозвище. Он сам делал все, чтобы ему не напоминали о подробностях этой истории. Несмотря на то что он давно уже мог быть на пенсии, ни ему самому и никому другому это даже не пришло в голову. Его уход закончил бы целую эпоху в истории полиции. Все были уверены, что Джекил будет жить сто лет и работать до самой смерти.

По пути он прокрался в ванную и стащил с полки жены новенький аэрозольный лак для волос, спрятал за пазуху и как ни в чем не бывало спустился в гараж. Там он взял дополнительную упаковку аргентората, набор стеклышек для микроскопа и комплект поглотителей. Дежурный предупредил его, что на месте происшествия очень много крови. Две жертвы, выстрелы с небольшого расстояния. Музыкальный клуб «Игла» – младшая дочь Бухвица каждую субботу ходила туда на дискотеки. А потом, несмотря на то что выезжать на место следовало как можно быстрее, вернулся за банкой и деревянной ложкой, так как подумал, что, раз уж до сих пор лежит снег, возможно, ему удастся снять трасологический образец с помощью спорного метода профессора Леонарды Родович.

Спустя четверть часа он уже проезжал мимо натянутых красно-белых полицейских лент на улице Пулаского. Свою четырехлетнюю «хонду», которую жена выиграла в лотерею и которая была их самым дорогим сокровищем, он припарковал чуть дальше, на углу Собеского. Несмотря на бодрящий морозец, он снял куртку и положил ее в багажник. Надел комбинезон танкиста, подарок друга, а на него набросил флизелиновый халат, которым пользовался лишь однажды; остальные были в куда худшем состоянии. Новая партия должна была прийти только после праздников. У него не было денег, чтобы сделать заказ пораньше. Такие предметы роскоши приходилось покупать за собственные средства. Большинство польских криминалистов видят одноразовые халаты только в сериале «Секретные материалы». Если кому-то из них удавалось получить от отчизны хоть какую-нибудь робу, чтобы не извозить в чужой крови собственную одежду, это была редкая удача.

К великому сожалению Джекила, его руководству было наплевать на контаминацию[17]. Едва услышав это трудное слово, они покрывались нервной сыпью. Однако оставление собственных следов поверх следов с места преступления может серьезно повлиять на результаты осмотра. Джекил пекся об этом вместо них и никогда не произносил трудных слов в присутствии боссов. Сейчас из кармана на дверце машины он извлек пачку латексных перчаток и сунул их в кейс. Перчатки не помещались, поэтому пришлось вытащить из кейса налобный фонарик с двойным источником света и сразу надеть его на голову поверх шапки. Убийство было совершено в подвальном помещении. Преступник сначала повредил проводку, по-видимому, чтобы тела не сразу обнаружили. Пожарные должны были прибыть через несколько минут с двумя мощными генераторами, чтобы осветить пространство, в котором он будет работать. Точечный источник света в этой ситуации был просто необходим.

Джекил еще раз проверил, запер ли машину. По оптимистическим подсчетам, ему предстояло провести здесь около суток. Он был бы счастлив, если бы ему удалось так быстро закончить осмотр. Угони в это время кто-либо их любимую «хонду», жена проедала бы ему плешь как минимум месяц. Машину, возможно, удалось бы найти, но, например, стекло для такой культовой модели стоит половину его зарплаты. Джекилу ни к чему были нарекания супруги. Она была фармацевтом. «Еще подсыплет мне слабительного в суп, и плакали тогда мои соревнования по стрельбе», – подумал он вполне серьезно.

Опять пошел снег. Джекил прибавил шагу. Труп-то не убежит, но вот время – злейший враг осмотра места преступления, еще чуть-чуть – и от метода профессора Родович останется только горстка белого пуха. Криминалист входил в ворота двора, в котором было совершено убийство, и заметил, как какая-то женщина выглянула в окно и, увидев его, сразу же спряталась. Он улыбнулся, понимая, что выглядит так, как будто собрался как минимум в космический полет. Джекил в космосе. Неплохое название для мультсериала.

Да, жена была бы рада, если бы Джекил хоть на какое-то время исчез из поля ее зрения, потому что, если не считать грязной работы эксперта-криминалиста, соревнований по стрельбе и страсти к фалеристике, он был стопроцентным домоседом. Каждую свободную минуту он готов был просиживать дома, с ней и детьми. Даже выпить пива с коллегами по цеху отправлялся очень редко. Если бы ему оплатили полет на другую планету, жена сама бы его туда снарядила. Сейчас она наверняка обрадовалась двойному убийству, он был в этом уверен. В ближайшие сутки дом был в полном ее распоряжении. Наверняка она соберет своих подружек, которые считали его фриком. Не слишком и ошибались, да он и не собирался спорить.

Полиции на месте происшествия было пока не так много. Джекил, однако, был уверен, что скоро здесь соберутся все шишки из Главного управления. Обнаружив след от ботинка при входе в здание, он не скрывал своей радости. Четко просматривались отпечатки каблука и рифленой подошвы. Джекил мысленно похвалил себя за то, что вернулся за банкой, такой возможности он ждал уже много лет. Криминалист присел, вытащил банку, поставил ее в снег, рядом со следом. Налил в банку воды и всыпал чайную ложку соли, а потом стал разводить хирургический гипс, медленно мешая деревянной ложкой. После того как масса достигла консистенции густой сметаны, он начал покрывать ею отпечаток. Никакой спешки. Первый слой должен был хорошо застыть, чтобы последующие не нарушили рисунок. Потом он вырезал кусок снега со следом, положил его в картонную коробку от обуви и передал сотрудникам, приказав немедленно доставить в лабораторию.

– Поставь коробку у меня на батарее. И осторожно, – наказал он молодому сержанту таким тоном, как будто внутри было как минимум яйцо Фаберже.

Джекил любил свою работу. Некоторые считали, что даже слишком любил. Он был маниакально дотошен, работал медленно и обстоятельно. Следователи знали, что если Джекил проведет осмотр, то у них будет все, что можно было добыть на месте преступления. Он, возможно, собирал много лишнего, но верил, что незначительная на первый взгляд деталь может оказаться существенной. Осмотр места происшествия – дело неповторимое. Джекил частенько терроризировал молодых полицейских, требуя как следует охранять огороженную территорию, на которой он собирал кровь или запахи, и грубо поносил тех, кто топтался по исследуемому участку. У него всегда были при себе все мыслимые и немыслимые инструменты. Алюминиевая фольга, несколько видов пинцетов, набор кисточек, включая кисть из пуха марабу для снятия следов с гладких поверхностей, различные спреи, порошки, клей, стеклышки для микроскопа, хирургический гипс для слепков, силикон, щипцы, лопатки и даже молоток. Все это он носил с собой, так как невозможно было заранее предположить, что и когда может понадобиться.

Перед теми, кто мешал ему, он в долгу не оставался. Например, после недавнего взлома квартиры одной назойливой учительницы он так снял отпечатки пальцев, что полированную стенку ей пришлось потом отчищать около полугода. Аргенторат, или алюминиевый порошок, – средство довольно легко поддающееся уборке, если его смывать холодной водой. А из-за того, что пострадавшая беспрерывно вмешивалась в процесс, указывала, как и откуда ему снимать «пальчики», он сообщил ей со сладенькой улыбочкой, что разводы от порошка лучше всего удаляются горячей водой с мылом. Пани учительница воспользовалась его советом. В результате она размазала и сделала крайне стойкими серебряные подтеки на всей поверхности мебели. Трижды приходила жаловаться, а все управление потешалось над ней.

Джекил бывал злым, но по сути своей – душа-человек. Профессионалов такого уровня в Польше было немного. Он пахал как вол и, кроме того, умел предвидеть действия преступника. Мог дать отпор, когда прокурор требовал невозможного. С ним было очень трудно спорить. Он не обращал внимания на идиотские замечания наблюдателей, при необходимости мог запросто загнуть трехэтажным. Зато действовал он безотказно и четко, что для человека его профессии было важнее, чем темп работы. «Этот все равно никуда не убежит», – говорил он, указывая на тело жертвы.

– Сколько займет дорога от Вжешча до Сопота? – пробасил вместо приветствия капитан Роберт Духновский по кличке Дух, с которым они сотрудничали уже много лет и дружили вне работы. Костлявый брюнет с волосами заплетенными в косичку прямо позеленел от злости. В отличие от Джекила он был порывист и ожидал немедленных результатов. Однако первое слово было за Бухвицем, главным образом по причине более высокого звания и опыта, и Духновский, кстати, только к нему и прислушивался. Это было полезно в ситуациях, когда обстановка накалялась и Дух орал на всех и матерился как сапожник. Духновский на протяжении всей своей карьеры пробыл опером целых три дня. Он был слишком заметен. Каким-то только ему известным, естественным образом он сразу занимал позицию альфа-самца. Миндалевидные глаза, смуглая кожа. В повязке с перышком на голове и кожаной куртке с бахромой Дух запросто мог бы сняться в массовке какого-нибудь вестерна.

– Хвала[18] Духу, – произнес Бухвиц очень спокойно, после чего взглянул на часы. – Тринадцать минут – это только три Ave Maria. А я, как вижу, все равно прибыл раньше прокурора, не говоря уж об остальном начальстве. Как только пожарные будут готовы, начинаю «обедню». – Он огляделся и принялся методично раскладывать документы. – А где молодняк? Мне нужна будет помощь. Вызывай патруль. Через двенадцать часов я немного вздремну, а потом продолжим. Чтоб мне тут ни одна масонская задница не влезла.

– Давай начинай. Прокурора ждать не будем, – добавил чуть спокойнее Духновский. – БМВ уже едет. Чем больше ты успеешь, пока нет этой мегеры, тем лучше для нас. Беру ее на себя, если что.

– Упаси тебя боже, – ойкнул Джекил. – Хотя вынужден признать, что не такая уж она и страшная.

Дух рассмеялся, теперь уже совсем по-доброму.

– Я не об этом. Она, может, и не страшная, но мелкая и гадкая – это уж точно. Говорю тебе, лучше скорей берись за работу, пока она не начала тут генерировать свои гениальные идеи.

– Переспал бы с ней кто-нибудь хоть разок.

– Найди такого смельчака, я лично поставлю ему литр «Шопена»[19].

– Я ноль пять добавлю от себя, но на меня не рассчитывай.

– Там темно, как у негра в заднице, – заметил Духновский. – Неисправность проводки сильно затруднит осмотр.

В это время пожарные внесли рефлекторы. Джекил выбрал место и показал, под каким углом их закрепить.

– Да будет свет, – объявил он, включив лампы. – Слава Господу Богу и Афроамериканцам Его.

Он протянул Духу бахилы и двинулся к входу. Вдали был слышен сигнал приближающейся машины скорой помощи.

Джекил направил луч своего налобного фонарика под нужным углом и осмотрел помещение. Кровь была на полу и стенах. Он начал со сбора образцов запаха, пока никто другой не вошел внутрь. Потом вытащил упаковки с тупферами, пластиковые стерильные конверты и ампулы с водой для инъекций. Затем покрыл аргенторатом обе двери, подоконники и оконные ручки, чтобы снять дактилоскопические следы. Когда появился молодой техник, он выдал ему распоряжения, а сам занялся столешницей и кассой.

Тело мужчины лежало на антресолях для диджеев спиной вверх. На первый взгляд никаких следов побоев не было. На футболке с рисунком виднелись следы крови. Вместо головы – кровавое месиво, мозг частично вытек на кафельный пол, но черты лица были видны довольно отчетливо. Джекил уже сейчас мог сказать, что убийца стрелял с небольшого расстояния, но не в упор. Он заметил гильзу, которая закатилась под тело, поднял ее и положил в баночку от фотопленки. Потом снял с ладони жертвы не видимые невооруженным глазом возможные следы пороха. То же самое проделал и со второй ладонью, каждый раз используя по два стеклышка. Благодаря этому можно будет подтвердить либо исключить самоубийство.

В соседнем помещении лежала вторая жертва. Молодая упитанная женщина. Джекил принялся за рутинную работу и вдруг замер. Средний палец правой руки жертвы еле заметно пошевелился.

Саша вышла из квартиры матери прежде, чем родственники отца уселись за стол. Кароль занял место в торце стола, исполняя роль главы семейства. Она знала, что скоро начнутся воспоминания о ее отце. На столе появятся красное вино и более крепкие напитки для мужчин. Все станут обсуждать, как и почему погиб Лех. Будут его идеализировать. До недавнего времени она безоговорочно верила во все эти мифы. Сегодня же знала, что начала пить из-за отца, а он до самой своей смерти был активным алкоголиком. Правда, умел вполне нормально функционировать между запоями.

Саша готовилась к экзаменам в архитектурный, когда позвонила мать и сообщила, что отца зарезали возле мусорного контейнера. Убийц так и не нашли. Он никогда не лечился от алкоголизма, и вся семья в течение долгих лет страдала от так называемой созависимости. Все жили в ритме, который устанавливал отец. Колеблясь с синусоидой токсических отклонений от нормы. Как по книге. Жизнь дипломата прекрасно маскировала вредную привычку. Банкеты, приемы и служебные поездки были отличным поводом выпить, а когда повода не было, отец сам его находил. Дом Залусских всегда был открыт для гостей. Для всех отец Саши был идеальным (о мертвых – хорошо или ничего), а сама Саша опозорила себя и семью тем, что призналась в зависимости.

Когда пьет мужчина – в Польше это нормально. Пьющую женщину можно встретить только в неблагополучной, маргинальной среде. Она и сама когда-то так считала. Пока не попала на лечение и не увидела множество интеллигентных женщин, борющихся с подобной проблемой. Сейчас она могла распознать алкоголичку после нескольких минут разговора. По взгляду, походке, даже если та умеет маскироваться. Женщины пьют по-другому. Прекрасно умеют прятаться. На людях они даже не пискнут о зависимости, на банкете только слегка смочат губы, а вот дома, в одиночестве, когда мужья на работе, могут из горла влить в себя пол-литра водки. Бутылки у них спрятаны под кроватью, за банками с крупой, на антресолях. На всякий случай. Порядочная женщина ведь не пойдет ночью за водкой в магазин при автозаправке. Стыд, однако, не сильнее зависимости. У Саши в самые тяжелые времена дома были спрятаны двадцать пять литров водки. Не бутылок, литров. Да, под конец она уже пила только водку. Пиво прихлебывала как лимонад, чтобы как-то продержаться в течение дня. Только метиловый спирт и денатурат она не пробовала, но, если бы не тот случай, наверняка дошла бы и до этого.

Она не была исключением. Женщины сегодня пьют очень много, и Саша знала об этом. Начинается все невинно. С ежедневных коктейлей, послеобеденного ликера или пива на террасе. Таким образом, можно весь день быть слегка подшофе, и никто не заметит. Интеллигентные алкоголички не пахнут перегаром, всегда при макияже, духах и никогда не впадают в депрессию. Алкоголь действует на них таким образом, что они постоянно веселы и привлекательны. Какое-то время можно существовать в таком режиме, притворяясь, что проблемы не существует. Хуже становится тогда, когда алкоголь начинает управлять их жизнью. Сначала страдает работа, потом семья, потом начинаются вещи более опасные. И далее – по наклонной.

Многие пьют годами и одновременно интенсивно работают, ездят под градусом за рулем, возят детей в школу, будучи в стельку пьяными. А мужчины этого не видят. Они искренне удивляются, когда узнают, что жена пьет. Часто разводятся, когда женщина признается в зависимости и начинает борьбу за свою жизнь. Процесс отрезвления для семьи оказывается гораздо более трудным, чем жизнь с алкоголичкой. Абстиненции здесь недостаточно. Надо отдавать себе отчет в существовании проблемы, полностью изменить свою жизнь, и, если все получится, приходит время проверки, которая, как правило, труднее всего: привыкание к совершенно новому человеку. К кому-то, с кем ты не венчался или не жил все эти годы.

Саше не нужно было далеко ходить за примерами. Проблемой близких был не ее бывший алкоголизм, а то, как она начала себя вести после того, как избавилась от зависимости. Теперь она стала прямо говорить все, что думает, обвиняла родственников в конформизме, трусости и мещанстве. Она не вернулась в полицию, родила ребенка. До сих пор никто не знает, кто отец Каролины. Саша не вышла замуж и, видимо, никогда не выйдет. Занимается чем-то, что им непонятно. А ведь когда-то была такой симпатичной, милой, веселой и приятной в общении. Тетки только что с облегчением попрощались с ней, хотя она заметила в их поведении признаки вины из-за того, что в такое трудное для нее время все они от нее отвернулись. Саша знала, что будет происходить, когда она оставит дом Лауры. Тетка Адрианна в очередной раз расскажет историю о том, каким отважным был отец. Он спас ее, когда она ребенком тонула в море. Еще будут сравнивать уровень жизни в Англии и в Польше.

Каролина слишком мала, чтобы оценить происходящее, она пока будет просто радостно играть с кузинами. Но через какое-то время все изменится. Саша рассчитывала на то, что к тому моменту все уже сложится как надо. Семья – это очень важно, повторяла она себе. Человек без корней нигде не будет чувствовать себя спокойно. Несмотря на то что у нее самой таких корней не было, Саша хотела обеспечить хотя бы дочери базовый уровень безопасности. Каролина любила быть в обществе. Может быть, потому, что воспитывалась в неполной семье. Девочка всегда искала возможности потанцевать, поиграть, посмеяться. Саша смотрела на нее и преисполнялась гордостью. Не могла поверить, что это она, самолично, родила ее. Несмотря на то что у малышки был не очень большой запас польских слов, она прекрасно договаривалась с детьми. Когда-то психолог, к которому они ходили, чтобы подготовиться к вопросам об отсутствующем с рождения отце, сказала ей, что Каролина – «легкая натура» и обладает совершенно не такой, как у Саши, энергетикой. Тогда Саша не понимала, о чем говорит психолог.

– Нужно обеспечить ей много дополнительных занятий. Лучше всего что-нибудь связанное с искусством.

Она посоветовала также, чтобы Саша как можно скорее подыскала себе мужчину.

– У девочки должен быть позитивный пример мужчины. Иначе у нее могут возникнуть проблемы в общении.

Легко сказать, труднее сделать, взбесилась тогда Залусская. Сегодня от этих воспоминаний ей было просто грустно.

Она спустилась в гараж. Лаура без малейшего сопротивления отдала ей машину. Бак был полон, а салон автомобиля сиял чистотой. Саша собиралась вернуться домой и взяться за работу. Не думать, не анализировать. А завтра подыскать ближайший клуб анонимных алкоголиков. Ей необходима группа поддержки. Глобальные перемены жизни – это самое худшее, что может случиться с непьющим алкоголиком. Сейчас она чувствовала это по себе. На каждом шагу поджидали стресс, испытания и искушение. Саша очень боялась, что «поплывет». Не могла, не хотела начинать пить. Она придерживалась трезвости уже седьмой год. И ни в коем случае не хотела все испортить. Она включила музыку. Из динамиков зазвучал Jism группы Tindersticks. Когда Саша парковалась возле дома, раздался сигнал входящего сообщения. Она схватила телефон, прочла, что мать пыталась с ней связаться, и тут же перезвонила.

– Я слышу музыку, ты в каком-то клубе? – Лаура казалась испуганной. Вдалеке слышен был голос Адрианны. Саша поняла, что банкет в самом разгаре и, чтобы поговорить, мать вышла на кухню. – С тобой все в порядке?

– Я только что подъехала к дому, – произнесла Саша. – И не пью, если ты об этом.

– Я не об этом. По радио сказали, что недалеко от вас была перестрелка, и я испугалась, не случилось ли чего с тобой.

– Мама, я уже не хожу по клубам, – успокоила ее Саша.

– Хорошо, очень хорошо. – Лаура с облегчением вздохнула. – Каролинка останется у нас ночевать. Завтра тетя возьмет ее на прогулку. Ты не против?

Она услышала радостные вопли играющих детей.

– Если Каро хочет, то я согласна.

– Я рада, что ничего не случилось.

– Ничего, – снова уверила ее Саша и слегка замялась. – А как называется этот клуб? Сказали?

– «Игла» или что-то в этом духе.

Залусская повернула ключ зажигания и дала задний ход.

– Поцелуй мелкую за меня. Я позвоню после обеда.

Вокруг клуба уже собралась внушительная толпа зевак. Перед входом стояли две пожарные и несколько полицейских машин с включенными синими ведерками. Саша встала за репортерами и вынула блокнот. Одна из журналисток окинула ее оценивающим взглядом.

– Ты не знаешь, закрыли проезд со стороны Фишера?

Саша покачала головой.

– Я только пришла. – Она хотела выбраться из зоны для прессы, но прохода совсем не было. – А там находится второй вход в клуб?

Журналистка посмотрела на нее так, будто Залусская не знала алфавита.

– Когда-то был, но его замуровали. Тот сосед, который хотел прикрыть эту богадельню, добился решения властей. Там у них и стоянка. Можно было поставить машину в зоне мониторинга. В двух шагах находится здание городской жандармерии. Ты откуда? Мы, кажется, незнакомы?

Журналистка протянула руку и представилась, но Саша не расслышала фамилии, потому что подъехала «скорая» с включенной сиреной. Репортерша рванула вперед, чтобы лучше видеть. Саша записала: сосед, второй вход, мониторинг.

– Говорят, что убитый – Игла, но пока еще не подтвердили. – Журналистка вернулась на место. – Ну и дует. Холера, забыла перчатки.

– Это тот певец? – уточнила Залусская и сглотнула.

– Все точно известно, – включился в разговор крепкий блондин в меховой ушанке. – Мы уже крутим это по радио «Зет». Реклама, однако. Вот теперь «Девушка с севера» станет настоящим хитом.

Вдруг толпа расступилась. Вышли двое фельдшеров с носилками, на которых лежала женщина. Перед тем как захлопнулись задние дверцы скорой, один из них крикнул:

– Остановка сердца!

Внесли дефибриллятор. Женщина-врач вскочила внутрь «скорой», подняла теплоизоляционный плед и сделала женщине какой-то укол в предплечье. По телефону она сообщила:

– Везем огнестрельное. Гиповолемический шок. Сразу в операционную. Позвони, пусть моются.

Корреспонденты толкались, щелкали фотоаппаратами, когда молодой доктор прикладывал дефибриллятор к обнаженной груди пациентки, а потом выполнял тихие команды более опытной коллеги, вводя очередные препараты в вену пострадавшей. Наконец дверцы «скорой» захлопнулись, и толпа снова обступила зону, огороженную полицейскими красно-белыми лентами.

– Чудом воскресла. Спасибо, Господи! – крикнул кто-то из толпы, после чего начал бубнить молитву.

Все объективы видеокамер и фотоаппаратов направились в сторону немолодого мужчины. На нем была норвежская шапка и голубой пуховик типа «гусеница». Его веки были опущены, он молился в подобии транса. Какой-то из журналистов засмеялся. Сзади кто-то присвистнул:

– Даешь, Габрысь!

Тем временем несколько человек уже присоединились к молитве. Вместе они произнесли благодарственный псалом спасенных.

Славьте Господа, ибо Он благ, ибо вовек милость Его!

Так да скажут избавленные Господом, которых избавил Он от руки врага, и собрал от стран, от востока и запада, от севера и моря[20].

– Особенно от севера, – пробормотала журналистка и понеслась за мужчиной, чтобы задать ему несколько вопросов. Тот, однако, только перекрестился, оттолкнул девушку и оператора и поспешил в сторону входа в соседний подъезд.

– Может, выживет, – услышала за спиной Саша. – Я знал ее. Классная тетка.

– А кто она такая?

– Менеджер клуба, – ответил журналист радио «Зет». – Видимо, бандитские разборки.

– А этот мужик? – Саша указала на дверь соседнего подъезда, за которой исчез «блаженный» в шапке.

– Какой-то псих, – пожал плечами ее собеседник.

– Это тот сосед. Габрысь, – пояснила журналистка и покрутила пальцем у виска. – Ладно, поеду, надо запускать материал в эфир.

– Пока, – помахала рукой Залусская, войдя в роль. – Спасибо.

Репортерша с телевидения передавала рядом репортаж в прямом эфире. Несколько раз она указывала рукой на вход в клуб. Саша была поражена такой осведомленностью журналистов. По спине Саши пробежали мурашки, когда она представила себе весь ужас ситуации. Две жертвы: певец и менеджер, с которыми она вчера беседовала. Если Иза выживет, быть может, она скажет, кто стрелял. Журналисты всех каналов раскручивали тему. Говорили об угрозах в адрес владельцев клуба, торговле наркотиками внутри его и мафиозной крыше. Выходило, что материалы, которые получила Саша, были практически общеизвестными. Буль посмеялся над ней. Она уже придумала, куда отправится, когда выберется отсюда. Жаль, что она больше не сотрудник полиции. Много бы сейчас дала, чтобы оказаться внутри, на месте преступления. Саша отошла от журналистов и направилась к машине.

Вдруг в толпе мужчин перед входом она увидела Роберта Духновского. Они были знакомы еще со времен полицейской школы. Дух очень похудел, виски его поседели, но все равно его нельзя было не узнать. Он странно выглядел с этой косичкой. Когда-то был качком, весил килограммов сто двадцать. Саша начала протискиваться в его сторону.

– Проход закрыт, расходитесь, – пробурчал он, не глядя на Сашу, и указал рукой в неопределенном направлении. – В подъезд можно войти с той стороны.

– Я так сильно постарела, Дух?

Лейтенант смерил ее подозрительным взглядом:

– Ты теперь работаешь в прессе или как?

Только внятные и четкие объяснения смогли убедить его, что Саша оказалась здесь не с целью навредить следствию. Дух был самым честным, но и самым недоверчивым человеком в отделе. Ну и заводился с полоборота.

– Несколько дней назад я получила частный заказ, – объяснила Саша. – Один из компаньонов предполагал, что его хотят убрать. Я говорила с этими двумя. В пятницу.

Выражение лица Духа осталось неизменным, но Залусская была уверена, что он пойдет на сотрудничество.

– Игла или тот второй?

– Второй.

– Нечего тебе тут делать. Второй чувствует себя прекрасно. Можешь с ним беседовать сколько душе угодно, – сказал он, с минуту поразмыслив, и оставил ее одну перед красно-белой полицейской лентой.

Саша видела толпу полицейских в форме и в штатском, с большинством из них она не была знакома. Дух подошел к ним, шепнул что-то на ухо невысокому толстяку в черном пуховике и кроссовках. Тот не удостоил ее взглядом, но один из мужчин показал на нее пальцем. Саша почувствовала раздражение. Она не сразу вспомнила фамилию толстяка. Конрад Валигура, она считала его неудачником. Сейчас он, похоже, стал начальником. Нечего ей тут делать. Она отвернулась. В этот момент ее схватил за плечи мужичок в комбинезоне и флизелиновом халате техника.

– Хвала небесам! Сашка? – воскликнул он и тут же ее расцеловал.

– Яцек? – Она искренне обрадовалась, увидев его, хотя с трудом узнала. Он сильно растолстел и заматерел. – Неужели здесь собралась вся наша группа?

Он наклонился к ее уху:

– У нас тут, холера побери, такое, что хоть беги. Я сижу здесь уже часов пять. Если и были какие-то следы, то их затоптали наши, а медики помогли. Чувствую, что торчать мне тут до послезавтра, – и, приняв прежнюю позу, добавил: – Но потом мы обязательно встретимся.

– Обязательно, – улыбнулась Саша и сунула ему в руку свою визитку.

Он сразу же взглянул на нее.

– Профайлер! Юниверсити оф Хаддерсфилд. – Он даже присвистнул. А потом подмигнул: – Я слышал! И знал, что ты выйдешь в люди.

– Хорошо выглядишь, – соврала она.

– Не надо. Это ты хорошо выглядишь, Дюймовочка. – Он потрепал ее по щеке. – Я как всегда. Старый дедусь, но эксперимент с мясом помню до сих пор. Мы его повторим.

– Опять собаки сожрут, пока черви выведутся, – рассмеялась Саша.

– И так было еще два раза, – вздохнул он. – Как будто я их не кормлю. Черви абсолютно не мешают моим пожирателям падали.

– Позвони, – сказала Саша уже без улыбки.

– Конечно. Сразу же, как только сниму образец запаха с металлического мини-сейфа, – захихикал он. – С ме-тал-ли-чес-ко-го. Понимаешь? Такие вот идеи у пани прокурора. Убийца должен был бы ходить с сейфом под рубашкой целый день, чтобы хоть что-нибудь осталось. Все прямо мастера криминалистики! Чайники недоделанные! Утиные клювы!

– Позвони, Джекил. Мне нужно поговорить с тобой обо всем этом.

Он посерьезнел:

– Упаси тебя боже вернуться на эту работу.

Саша покачала головой:

– Это не касается службы.

– Я подготовлюсь: прикуплю водочку и томатный сок, как ты любишь. – И подмигнул. – Я буду только смотреть. Церковь мне не позволяет.

Она уклончиво улыбнулась. На объяснения не было времени.

– Достаточно кофе. Если не позвонишь, я сама тебя найду.

– Знаю, что не слезешь. Ты всегда была такой.

– Вот именно. – Она поцеловала его в щеку. – В этом-то все и дело.

По пути к машине Саша миновала дочерний клуб, «Игольницу». На одном из оконных стекол она заметила несколько отверстий от пуль. Мороз нарисовал на потрескавшемся стекле затейливый растительный узор. Залусская сфотографировала окно айфоном. Потом вынула из сумки рулетку и измерила каждое из трех отверстий. Восемь миллиметров. Не очень типичный калибр оружия. Стреляли изнутри. Подняв голову, она заметила, что у одного из окон на последнем этаже кто-то стоит, кажется в черной маске на лице. Занавеска зашевелилась, и силуэт исчез в глубине квартиры. Саша подумала, что маска ей могла и померещиться. Но на всякий случай записала в блокноте, какое именно это было окно.

– Он был прекрасным человеком, его все любили, – рыдала в трубку Клара Халупик. – Не знаю, кто мог желать ему смерти. Это был выдающийся певец, у него уже подписан контракт в Штатах. Какие бандитские разборки? Я не знаю, страдал ли он от наркотической зависимости! Нельзя ли уже закончить этот разговор? Я плохо себя чувствую. Думаю, что это естественно в данной ситуации.

Она бросила телефон на кресло и расплакалась. Тамара подошла к ней и по-матерински обняла. Какое-то время они стояли так в молчании, но, когда телефон опять завибрировал, девушка поспешно высвободилась из объятий. Помещение наполнил звук дискотечного хита.

– Они не оставят нас в покое. – Клара вытерла слезы и подошла к телефону. Успела в последнюю секунду.

Тамара посмотрела на мужа и вздохнула:

– Бедняжка.

– Достаточно отключить телефон, – заметил Павел Блавицкий, не поднимая глаз от газеты.

Они оба понимали, что для Клары это минута славы.

– Да, спасибо, – щебетала девушка Иглы. – Это страшно! А с какого канала вы звоните? Какие-то помехи…

Буль уже не мог этого слышать. Тамара поняла, что он думает обо всем этом, по выражению его лица. Она открыла дверь спальни и велела Кларе туда войти. Ей было очень жаль Иглу, Изу и даже Клару, но Буль был прав. Если бы она действительно страдала, то не захотела бы ни с кем разговаривать. Журналисты очень быстро сообразили, у кого можно добыть информацию, которая в данный момент была на вес золота. Она подошла к окну. На улице стояла небольшая группка папарацци. Тамара поспешила отойти от окна.

– Ты видел?

Буль кивнул.

– Мы в заточении.

– Пока да.

Тамара удивлялась спокойствию мужа.

– Почему мы не уехали рано утром, – ругала она саму себя. – Так было бы лучше для всех.

– Ты хотела сходить в костел.

– Мне нужно было сходить. – Она склонила голову. – Собственно, ты не возражал.

Он подошел к ней, погладил по лицу. Черная, асимметричная челка падала на лоб.

– Теперь даже не знаю, когда мы сможем выехать, – сказал он. – Я должен быть доступен.

Тамара хотела спросить для кого, но сдержалась.

– Ты ведь знаешь, кто это был? – Она стряхнула ладонь Буля со своего лица. Он отошел на безопасное расстояние. Она сжалась, накинула на плечи плед и смотрела на мужа с настороженностью птицы. – Знаешь, правда?

Он встал, подошел к дверям спальни, в которой Клара по-прежнему щебетала в трубку, и проверил, закрыты ли они.

– Это ведь логично, – произнес он спокойно. – Изу жалко. Ее не должно было там быть.

Тамара посмотрела на него испуганно.

– Нам что-то угрожает?

– Тебе – нет.

Раздался звонок видеофона. Буль приложил палец к губам.

Из спальни выбежала возбужденная Клара:

– Это ко мне. Телевидение.

Буль и Тамара не успели отреагировать, как она уже нажала на кнопку интерфона. Потом скрылась в ванной. Когда она вышла оттуда, макияж и прическа были безупречны. Клара потянула за ручку двери, прежде чем раздался стук.

– Здравствуйте. – Саша смотрела на Клару. Обе были удивлены.

– Это опять вы? – только и смогла выдавить из себя девушка Иглы.

– На этот раз я ищу пана Блавицкого.

Буль вышел в коридор и выпрямился.

– Слушаю.

Саша растерянно смотрела на него. В серой толстовке с капюшоном и брюках хаки он производил впечатление атлета. Голова его была гладко обрита, за ухом виднелась татуировка змеи. На шее он носил тоненькую золотую цепочку. И абсолютно ничем не напоминал мужчину из бистро на автозаправке. Этого Павла Саша помнила прекрасно. Когда она поступила в школу полиции, он был на последнем курсе и уже работал в оперативно-следственном отделе. Все им восхищались.

– Это вы – Буль? – Саша опустила глаза в пол. На ногах у него были белые носки. – Павел Блавицкий?

– Мы знакомы?

– Лично – нет. Есть разговор. Я… Есть одна проблема. Можно один на один?

Буль дал знак жене и Кларе. Они удалились. Девушка Иглы оборачивалась несколько раз, демонстрируя явное любопытство, потом шепнула Тамаре на ухо:

– Она была позавчера в клубе.

Саша сняла шапку. Волосы у нее были собраны в конский хвост. Нос покраснел от холода.

– Я занимаюсь составлением психологических портретов неизвестных преступников, убийц. Помогаю полиции, прокуратуре.

– Я знаю, кто такой профайлер, – перебил он ее. – Вы участвуете в этом деле?

– Если мы будем продолжать разговор, то я прошу показать мне какой-нибудь документ, – бросила она, после чего вынула свой.

Буль немного колебался, но потом подошел к выдвижному ящику стола и вынул водительские права.

Она сравнила фотографию, прочла все данные, после чего набрала воздуха в легкие и начала говорить:

– Несколько дней тому назад мне позвонил один человек. Представился вашими именем и фамилией. Говорил, что вам угрожают, что кто-то хочет вас убить. Он дал мне вот это. – Она вынула из сумки конверт с материалами о сотрудниках клуба.

Мужчина очень внимательно просматривал документы. Скривился, увидев фотографию и досье Тамары.

– Кроме того, пятнадцать тысяч аванса, – закончила Саша. – Он утверждал, что Ян Вишневский – Игла – хочет вас убить.

Буль долго рассматривал материалы, после чего разразился громким хохотом. Он смеялся так долго, что Клара и Тамара вышли из кухни, чтобы посмотреть, что случилось. Видеофон опять забренчал. Охранник сообщил об очередных посетителях. Клара подбежала, чтобы открыть. Это уже точно были тележурналисты.

– Звони матери, пусть приедет за тобой. – Буль не повысил голос, но все женщины тут же почувствовали его непререкаемый авторитет.

– Но у меня дома ремонт, – захныкала Клара. – Игла сказал разрушить все стены и закрыть эти ужасные печки. Да и вообще я не могу. Там повсюду его вещи.

Она расплакалась.

– В комнату! На Збышка из Богданца ты уже не вернешься. – Он погрозил ей пальцем. – И попробуй только еще хоть что-нибудь кому-либо сказать.

Люция Ланге проснулась с ужасной головной болью. Она дотронулась до лба. Он горел. Похоже, начинался грипп. Вместо того чтобы встать и принять жаропонижающее, она поглубже спряталась под одеялом. Все потеряло смысл. Уже позавчера, после разговора с тетей, которую Люция обманула, сказав, что работает и не сможет приехать на Пасху, она чувствовала приближение мигрени. Сейчас боль усилилась. Правый глаз пульсировал, ее подташнивало. Вчера она выпила несколько банок пива, что не облегчало ситуацию. И теперь уже сама не знала, в чем причина ее плохого самочувствия: грипп, мигрень или, возможно, обычное похмелье.

Она посмотрела на свои ногти. Один из них, на мизинце, был цвета баклажана. Люция прищемила палец в клубе, две недели назад. Было очень больно, но она даже не пискнула, работала весь вечер за баром. Скоро старый ноготь слезет, под ним уже виднелся новый. «В нашей жизни постоянны только перемены». Эта мысль ненадолго улучшила ей настроение. Она кое-как выкарабкалась из своей берлоги и попыталась принять вертикальное положение. Ноги тряслись, дрожь пробегала по всему телу. Видимо, все-таки ее пробрала какая-то зараза. Она всегда объясняла болячки с точки зрения психосоматики, а сейчас условия для того, чтобы расклеиться, были просто идеальными.

Иза, ее подруга, ее бывшая подруга, лично вышвырнула ее с работы. Еще и назвала воровкой при всей команде. Велела немедленно отдать ключи. Как будто сама никогда не таскала деньги из кассы. Все брали, ведь это были грязные деньги на крышу. Всем это известно. Но кто сейчас поверит Люции? Когда ее, как собаку, прогнали с работы, она позвонила Булю, но тот умыл руки. Спросил только, сколько не хватает. Она не знала. Не успела пересчитать выручку. Иза наверняка запланировала все несколькими днями раньше, потому что предупредила, что возьмет на себя эту неприятную обязанность. Тогда Люция наивно подумала, что подруга хочет помочь ей, даже поблагодарила. Сейчас она была уже почти уверена, что Иза заранее договорилась с Янеком. Иглу легко было обвести вокруг пальца. Ему нужны были только тишина и спокойствие.

Как они это сделали и зачем – ее не интересовало. Ясно было одно: работы теперь нет. Как оплатить кредит, аренду квартиры? Что она будет есть? Что делать? Вернуться к тете с опущенной головой? Сказать, что уволили за воровство? Мать воспользуется случаем, чтобы прочитать ей мораль. Легко говорить, когда ты далеко. Особенно когда самой похвастаться нечем. Мать Люции сидела в норвежской тюрьме за финансовые махинации. Главным образом за необоснованное пользование материальной помощью социальных органов. Сама она была только подставным лицом в шайке, имела фиктивного мужа-норвежца и несколько судимостей на счету. До освобождения ей оставалось еще три года. Она уже имела право на побывки, но тратиться на билеты в Польшу ей не хотелось. Она предпочитала дождаться конца срока, а деньги отложить. Так она говорила и дважды в неделю звонила дочери с допросом, сбрасывая на нее свою фрустрацию. При этом утверждала, что ей нужно, лишь чтобы Люция не пошла по ее стопам. Она была уверена, что дочь принимает наркотики, занимается проституцией или ворует.

– Хочешь закончить, как я? – спрашивала она. – Сначала у тебя получится. Раз, второй. Потом, когда ты будешь уже уверена в себе, что-то пойдет не так, кто-то донесет, потому что захочет провернуть свое небольшое дельце. Легавые возьмут след, а потом уже не будет выбора. На приличную работу тебя никто не примет.

Это действовало. Люция с шестнадцати лет тяжело трудилась. Иногда за гроши. Но любая работа заслуживает уважения, так говорила ее тетка Кристина, сводная сестра матери. Это она воспитала Люцию. Отец сразу после рождения девочки исчез из виду. Матери никогда рядом не было. Она находилась или где-то в пути, или в тюрьме. Беспрестанно проворачивала какие-то дела с очередным партнером, причем каждый последующий был хуже предыдущего. Дружки всегда сбегали с добычей, а мать оказывалась на зоне. Люция надеялась, что она никогда не вернется. Ей больше нравилось, когда мать далеко.

Если бы Люция собиралась ограбить клуб, то сделала бы это грамотно. Раз и навсегда. Одна, без компаньонов, которые могли бы выдать ее. Это было проще простого. Люция не позарилась бы на левую выручку. Она взяла бы деньги, приготовленные для мафии, из тайника в выпотрошенном радиоприемнике пятидесятых годов, который стоял в неоконченной студии звукозаписи. Раз в неделю Буль забирал содержимое и вез кому-то, кто обеспечивал им «опеку». Часть предназначалась Игле, в виде наркотиков. Иногда вместо денег в тайник попадали золотые слитки. Люция однажды заглядывала в сейф. Буль попросил ее, чтобы она привезла папку с документами. Она не посмотрела внутрь, не хотела знать, что перевозит. Он заплатил ей за это две тысячи. Потом Люция еще несколько раз открывала сейф, когда никого не было в клубе. Там были золото, янтарь и облигации. Потом шеф сменил код, но Люция сумела бы его подобрать, если бы захотела. Это был обычный сейф, а не несгораемая касса нового поколения со многими уровнями защиты. Стала бы она воровать мелкие суммы, зная о тайном сейфе? Она даже покраснела от злости, когда вспомнила эту сцену.

Иза кричала: «Вон, воровка!» – а Люция тоже в долгу не осталась.

– Я убью тебя, сука, – сказала она так, чтобы все услышали. Чтобы никто не сомневался, что Люция, дочь рецидивистки, не шутит.

Тогда она увидела, как промелькнул страх в глазах Изы. Подруга сделала шаг назад, а потом с мольбой посмотрела на одного из охранников. Он подошел и взял барменшу под руки. У нее не было никаких шансов справиться с ним, но она боролась, кусалась, брыкалась. В конце концов сломала каблук любимых ботильонов цвета фуксии. Под занавес ее вышвырнули из заведения, как пьяную шлюху. Когда она с трудом поднималась с тротуара, Иза подошла с триумфальным видом и, протянув руку, сказала:

– Ключи.

Люция встала, собрала вещи и собралась уходить.

– Отвали, жирная свинья.

Охранник грубо схватил ее за руку, синяки не прошли по сей день. Вырвал у нее из рук сумку, нашел в ней ключи на тесемке, после чего тесемку бросил на землю, как ненужный мусор.

– Да пошли вы… – отчеканила плаксивым шепотом Люция.

– Не смей сюда заявляться, – прошипела Иза в ответ. – Как только увижу тебя здесь, сразу вызову полицию. Пусть то, что ты посмела взять, колом встанет у тебя в горле, воровка.

Так это все было. Вот что она услышала от подруги, которая еще несколько месяцев назад исповедовалась ей по поводу послеродовой депрессии, пустых стограммовых бутылочек от водки, которые она находила в мусорном ведре, завернутыми в использованные подгузники, а также о проблемах с эрекцией у ее мужа. Вроде бы даже как-то, по пьяни, он ударил их двухлетнего сына. Пан директор восточноевропейского отделения в известном продовольственном концерне. Внешне – идеальная пара. Отпуск на Капри, Новый год в Венеции, годовщины свадьбы в Гранд-отеле. И при этом Иза вынуждена была пахать в клубе, потому что иначе у нее не было бы денег на крем для век и молочную смесь для ребенка. Богатый муж не дал ей кредитную карточку к своему банковскому счету. Если бы Иза решила расстаться с ним, то ей пришлось бы оставить все, что было нажито в течение совместной жизни, и уйти с одним чемоданом. Сына он бы ей тоже не отдал. Не из огромной отцовской любви, а из принципа. Плюс ко всему – тщательно скрываемое домашнее насилие, которое даже Люции, воспитываемой разными «дядями», казалось дикостью.

Она чувствовала себя ужасно. Ведь Иза была ее единственной подругой. Они были неразлучным тандемом: Иза и Люция. Менеджер клуба и ее правая рука. Всемогущая барменша, знающая все тайны Иглы, и шефиня, на которую всегда можно было рассчитывать. Да уж! Человек рождается один, живет один и умирает тоже в одиночку. Таково было кредо Люции, и оно снова подтвердилось. А самое обидное было то, что она действительно не брала этих денег. Она уже очень давно не позволяла себе запускать руку в мини-сейф. Но никто ей не верил.

Лючия засмеялась. В этом был главный парадокс. Ее обвинили в краже тридцати тысяч, уволили с работы, а у нее задолженность в банке по кредиту на машину. Придется ее продать. Зачем ей в данной ситуации «Альфа-156». Машина чаще бывала в мастерской, чем Люция на ней ездила. Земля уходила у нее из-под ног. Опять замкнулся какой-то дьявольский круг. Ей двадцать шесть лет, разведена, ни котенка, ни ребенка. Она старалась жить правильно, но никого это не интересовало. Разве что тетю. Только она одна в ней не сомневалась. Это благодаря тете она выплачивала кредит, взятый еще с Ярославом. Что будет, если тетя узнает, из-за чего ее уволили? Она не поверит, что Люция пошла по стопам матери. Только об одном она просила племянницу: будь порядочной.

Тишина в комнате была мучительной. Люция вдруг захотела поговорить с теткой. Все-таки она поедет к ней, придумает что-нибудь, а когда окажется у себя дома, в своей комнате на Хельской, ей сразу станет лучше. Она ляжет, тетя принесет ей в постель чай с медом и натрет спину. Люция заснет, а когда проснется, все окажется ночным кошмаром. Все утрясется.

Она принялась искать сумку, в которой был телефон, но ее нигде не было. Люция испугалась, что вчера потеряла ее в этой дыре на Вжешче. В сумке было все. Документы, кредитки, ключи от машины. Без техпаспорта и прав не выйдет поехать домой. Она постаралась успокоиться: ведь вчера как-то вошла в квартиру, значит, ключи должны быть. Голова сразу же перестала болеть. Плетеная сумка спокойно стояла рядом с бешено-розовыми ботильонами на шпильках. Один из каблуков шатался. Холера, сапожник сдерет злотых пятьдесят. Люция проверила содержимое сумки. Кто бы сомневался, телефон разрядился. Она подключила его к зарядному устройству, сняла блокировку. Начали приходить сообщения. Люция проверила остальные вещи. Вроде все на месте. Не хватало только голубой перчатки с металлическими шипами. Она обыскала карманы готического пальто макси, в котором ходила всю зиму. Потом осмотрела весь дом. Пространство для поисков было ограниченным: Люция снимала двадцатипятиметровую клетушку в многоэтажке на Ягеллонской. Здесь помещались только раскладной диван, письменный стол, на котором возвышались распечатанные фото и стопки бумаг – она делала из них коллажи для своего журнала об убийствах – и статуэтки котов, сейчас перевернутые, как будто неподалеку прошел ураган.

Она крайне редко теряла вещи, а перчатки были ее фетишем. У нее было несколько колористических комплектов: к каждой паре обуви – пара перчаток. Эти голубые ей подарила тетя на Рождество. Обычно Люция ходила в черном, в длинных тяжелых юбках или облегающих кожаных брюках. Яркие цвета были в аксессуарах. Голубая перчатка так и не нашлась. Люция чуть не расплакалась.

Она включила электрочайник с намерением заварить чай, но, поразмыслив, вытащила из шкафчика пачку растворимого супа. Помяв в руках лиофилизированные макароны, высыпала их в тарелку и залила кипятком. Потом пошла в душ и долго стояла под струями горячей воды. Только поев и переодевшись во что-то более подходящее, чем кружевная майка и трусики, она набрала номер тети Кристины. Однако не успела нажать кнопку «вызов», как на экране телефона появилась надпись «Буль». Она нажала «ответить», сердце подпрыгнуло к горлу.

– Ты у себя? Надо поговорить.

– Уже не о чем. – Притворяться не было необходимости. Пусть Буль знает, что она в бешенстве. Умыл руки, хотя мог бы ее защитить. Теперь слишком поздно.

– Наоборот. Спустись вниз. – Он отключился.

Люция какое-то время колебалась, но потом подошла к шкафу. Сегодня ей хотелось быть Никитой. Она втиснулась в кожаные облегающие штаны. Принялась перебирать рубашки и прикладывать к себе. Выбрала ту, что открывала одну из татуировок. Всевидящее око в кустарном исполнении. Поверх набросила замшевую безрукавку, подобрала к этому всему ботильоны цвета фуксии (это ничего, что каблук шатается, они отлично стройнят ноги) и перчатки того же цвета. Далее последовал макияж: тени в цветах взбесившейся Барби. Люция не спешила. Раз Булю приспичило поговорить, подождет, это в его интересах. Он не такой чувак, чтобы непродуктивно тратить время. Может быть, он хочет взять ее обратно? Она решила, что согласится, но потребует повышения зарплаты.

Телефон снова зазвонил, но она не ответила. Сразу же начали поступать сообщения. Люция решила, что это групповые праздничные пожелания, высылаемые всем, кто фигурирует в телефонной книге. Ей было на это плевать, она никому пожеланий не отправляла. Но все-таки взглянула, так как одно из сообщений не касалось Воскресения Господня и только поэтому заинтересовало ее. Датировано оно было вчерашним днем.

«Ваш номер телефона мне дал П. Блавицкий. Перезвоните мне, пожалуйста. Срочно! С. Залусская».

Люция записала номер телефона на упаковке от супа, положила записку в карман и спустилась вниз. Буль ждал в машине с включенным двигателем. Она села в машину.

– Не говори ничего, – приказал он ей шепотом.

Они проехали вдоль всего дома и остановились в самом его конце у бара «Азия – вьетнамская кухня». Люция была здесь однажды. Все блюда на один вкус. У вьетнамца за барной стойкой явно не было кулинарного таланта. Они двинулись в сторону торгового ряда на первом этаже, но не пошли через главный вход. Буль постучал, и со стороны подсобных помещений им открыл старый иссушенный азиат. Это, по всей видимости, был настоящий вьетнамский ресторанчик, полный людей. Они говорили на своем языке. Буль кивнул молодому парню за барной стойкой и показал два пальца.

– Сайгонки? – Он взглянул на нее искоса и хитро улыбнулся. – Ты столько натворила, что тебе надо чего-нибудь поесть.

Люция подтвердила и начала раздеваться. В помещении было душно, единственное окно сильно запотело.

– Телефон. – Он протянул руку, после чего вынул и сломал сим-карту. Батарейку положил отдельно.

Люция не успела среагировать.

– Эй! Вернешь мне деньги, – надулась она, глядя на мобильник, разобранный на части. У нее теперь не было даже номера телефона тети.

Буль не слушал ее. Проделал те же манипуляции и со своим телефоном.

– Я обеспечу тебе алиби, – произнес он. – Иза выжила.

Люция подняла голову и почувствовала, что заливается краской.

– Из тебя получилась бы прекрасная актриса, – похвалил он ее, смеясь. – Так держать.

– О чем ты говоришь? – спросила она теперь уже раздраженно.

Вьетнамец принес сайгонские роллы и две банки колы. Казалось, что он слишком долго раскладывает на столе подносы, салфетки, вилки и ножи. Удаляясь, он трижды поклонился.

– Я помогу тебе с хорошим адвокатом. – Буль отрезал кусочек вьетнамского ролла и долго дул, прежде чем отправить его в рот.

Люция всматривалась в пар, поднимающийся над тарелкой. Она была очень голодна. Может быть, поэтому до нее не сразу дошло, что он говорит.

– Но о чем ты?

– Ничего, никогда, никому! Ни слова. – Он подвинул в ее сторону белый конверт. Он был толстый, слегка лоснящийся с одной стороны.

– Что это?

– Спрячь, идиотка. – Он продолжал глотать горячие куски азиатского блина. Через мгновенье на его тарелке остался только салат из капусты. – И говоришь так же, как сейчас. Ничего не знаю, вину не признаю, в крайнем случае не помню. Это проверенная линия защиты.

– Но я ничего не сделала. – Люция перестала есть, схватилась за выбритую часть головы и начала растирать висок.

Буль встал. На столике рядом с недоеденным блюдом он положил сто злотых. Улыбнулся, напоминая теперь довольного лиса.

– Я тоже, – добавил он вполне серьезно. – Даже если тебя арестуют, молчи. Я тебя вытащу. Ты мне веришь?

– Нет.

– Правильно.

Он ушел. Люция спокойно закончила свои сайгонки. Потом выпила обе колы и доела то, что оставил Буль. Собрала фрагменты своей симки и выбросила ее в мусорное ведро вместе с пластиковой посудой. Выудив из кармана упаковку от супа, Люция посмотрела на фамилию женщины, которая пыталась связаться с ней, и отправила бумажку вслед за уже выброшенным мусором. Бесполезный телефон она сунула в сумку. Может, получится продать его. Она взяла банкнот, оставленный Булем, рассчиталась и забрала сдачу всю, до копейки. Потом вышла на улицу и посмотрела на небо. Кое-где, по-прежнему, были тучи, но прямо перед собой она увидела Большую Медведицу. Люция заглянула в конверт. В нем было около десяти тысяч, возможно даже больше. Дрожащими руками она спрятала его в сумку. Потом, подумав, вынула и сунула в трусы. Для себя она решила, что выплатит долги по кредиту и купит билет в Марокко.

Люция направилась в сторону дома. По мере приближения к подъезду все тверже становилась ее уверенность в том, что следует сделать наоборот. Сначала Марокко, потом банк. Машину она тоже продаст. И останется там, где круглый год лето. Люция прошла мимо мужчины с собакой, он придержал ей дверь в подъезд, а она с улыбкой поблагодарила. На секунду ей показалось, что он как-то особенно внимательно присматривается к ней. Она оглянулась и подумала, что никогда не видела его здесь. В квартире она разложила деньги на столе и засияла, сама не веря в щедрость Буля. На столешнице в стопках из банкнотов по двести злотых лежало тридцать тысяч. Ей было безразлично происхождение этих денег. Она нуждалась в них, они полностью решали все ее проблемы. Когда раздался стук в дверь, она все еще улыбалась. В глазок она увидела того мужчину, на этот раз без собаки.

Люция успела собрать деньги и сунуть их в карман пальто, когда через выломанную дверь в квартиру ворвалась антитеррористическая группа. Они повалили ее на пол, выкрутили руки, широко раздвинули ноги. При этом кричали друг другу, что она, возможно, вооружена.

– Играй в эти игрушки сама, если хочешь. – Духновский покачал головой и подвинул в Сашину сторону стопку бумаг и фотографии, среди которых были снимки Иглы и настоящего Буля. – Мне не нужны неприятности с начальством.

Они сидели в «Арсенале», бывшем полицейском клубе. Саша помнила его как ужасную дыру с пластиковыми стульями. Сегодня это был бар в колониальном стиле. Как и прежде, в нем собиралось полно полицейских. Сюда можно было в любой момент забежать на язык, рубец или журек с колбасой. Джекил положил ложку и, взяв тарелку в руки, выпил остатки супа. Больше никто не ел. Перед Сашей стоял холодный эспрессо, Дух даже не притронулся к своему томатному соку. Он все подливал в него соус табаско и тщательно мешал.

– Тебя, видно, отморозило, сынок? – буркнул Бухвиц. – Ты не слышишь, что говорит Сашка? Кто-то с нами играет, а ты трясешься за свою тощую задницу. Клянусь, моя жена бы этого так не оставила.

– А ты с чего вдруг в самаритяне подался? – отрезал Дух. – Можешь ей помогать, но только как частное лицо.

– И помогу. – Бухвиц гордо приосанился и указал на стопку фотографий, лежащую на столе, а также на словесный портрет мужчины, с которым Залусская встретилась перед Пасхой.

Несколько часов назад полицейский художник нарисовал словесный портрет мнимого Буля на основании показаний профайлера. Длинный нос доминировал на треугольном лице. Узкие губы, широко посаженные глаза, лихо зачесанная челка. Саша подтвердила, что портрет правильно передавал внешность разыскиваемого мужчины. К сожалению, пока все попытки установить его личность терпели неудачу. Саша также не узнала его ни на одном из фото подозреваемых, которые Дух принес из отдела. Джекил сейчас взял в руки одно из них. С сигналитической фотографии на них с издевкой смотрел костлявый мошенник под псевдонимом Плоска.

– Кто-то ее подставляет, – констатировал он, – только пока не знаю зачем и куда.

– И почему, – добавила Саша.

– Она всегда во что-нибудь вляпается. Зачем брала бабки у этого мужика? Она ведь даже не знает, с кем разговаривала.

– У меня есть номер машины.

– Машина была взята напрокат, – прогремел Дух. – Уже проверил. И что мне делать? Напечатать листовки?

Саша закусила губу. Оторвав уголок пакетика, она высыпала сахар в кофе. Духновский был прав.

– Эй, она здесь. Притормози, – вмешался Бухвиц. – Вот тебе и удобный случай, чтобы сесть на хвост Блавицкому.

Духновский разразился громким смехом, который перешел в острый кашель.

– Буль – это старая песня, – прохрипел он. – К тому же у нас по-прежнему на него ничего нет.

– Можно все это оставить как есть, – наконец подала голос Саша. – Я не буду заставлять вас рисковать. Дайте мне только на пару дней то, что собрано по делу. Или хотя бы на одну ночь.

– Хотя бы? – ужаснулся Дух. – Ты хорошо себя чувствешь?

– Я вам пригожусь. Помогу, независимо от моего дела, – заявила она.

– Профай-линг, – произнес по слогам Дух. – Мы уже не пьем молотый кофе. Нескафе дешевле и практичней. Хочешь погадать – давай, у себя дома сколько угодно. Это дело проще пареной репы. Тем более… – Он замялся. – Убийца уже найден.

Бухвиц и Саша удивленно посмотрели на Духа.

– Так можно было говорить лет десять тому назад. Сегодня профайлинг – это признанный метод, – начала Саша.

Джекил резко перебил ее:

– Какой убийца? У нас пока только гильза, несколько образцов с запахом и слепок подошвы. И еще один пальчик в подъезде. Причем не исключено, что это след кого-то из наших, потому что там были все – кого-нибудь из медиков или пожарных, грохнувшихся на лампу, – перечислял Джекил. – Надо исключить тридцать семь человек! И кого ты типа вычислил? И когда? Для ДНК слишком рано. Или, может, я ничего не знаю о действиях криминалистической лаборатории, в которой работаю?

– Сегодня работаешь, завтра можешь не работать, – парировал Дух. – Иза Козак пришла в себя и указывает на барменшу. При этом она уверена на сто процентов. Валигура присутствовал при этом.

– Наш дорогой босс? – удивился Бухвиц. – Сама гора не поленилась поехать в больничку? А вас почему не вызвали?

– Ну так громкое дело. Медийное. Мы допросим ее позже, сейчас она еще плохо себя чувствует. – Капитан Духновский повторил слова начальника отдела.

– Мы? То есть сейчас ты держишься поближе к Горе? – Джекил иронично усмехнулся. – И давно ты переметнулся на другую сторону?

Дух проигнорировал подначку и повернул голову в сторону Залусской, будто боясь, что Джекил сейчас отпустит новое жесткое замечание. К счастью, тот придержал комментарии при себе.

– Это пока тайная информация. Чтобы писаки не пронюхали. Любят по готовенькому на саночках прокатиться. Девица задержана, поработаем с ней. Тот еще экземпляр. Мать – рецидивистка, отец – неизвестный автор. Судима. Что тут скажешь – генетика, – развел он руками.

Залусская прихлебнула эспрессо и засунула документы в сумку.

– Дух, чтобы все было прозрачно. Я тебя понимаю, – сказала она. – Меня только удивляет, что ты молча принимаешь все это. Я запомнила тебя другим.

Он презрительно взглянул на нее.

– Понимаю, – повторила она. – Семья, дети, пенсия. Наверное, ты уже даже что-то присмотрел за неплохие деньги. Я не буду переходить тебе дорогу.

– На слабо меня берешь? – Духновский криво улыбнулся. – Ты? А потом сдашь с потрохами. Вот только кому?

– Думай что хочешь. – Саша не дала себя спровоцировать. – Я не доносила на тебя. Никогда. И всегда тебя уважала.

Духновский задумался. Он не поверил ей, но она видела в его глазах сомнение. Он так резко встал, что стул даже закачался, хотя и не упал.

– Мне пора. Служба не дружба. Психологиня залетела, теперь придется отловить какого-нибудь выпускника психфака, чтоб не спугнул нам чудесно ожившую жертву.

Он приложил пальцы ко лбу, будто отдавая честь, но не ушел, а смотрел на Бухвица, который самозабвенно облизывал ребрышко и громко причмокивал.

– Что? – Дух взглянул на него.

Джекил отодвинул тарелку.

– Дерьмо, сынок, – пожал плечами, указывая на Сашу. – Ведь она же психолог. И была в коме, да?

Духновский смотрел на Залусскую, как будто увидел ее впервые в жизни.

– Да?

Она кивнула.

– После пожара. Две недели.

– Не важно, как долго и когда. Была. Все очень хорошо складывается, – занервничал Джекил.

– А ты не свалила в Лондон в качестве «уха»? – продолжал допрос Духновский.

– Я сама написала рапорт об увольнении, – пояснила Залусская. – Правда в том, что я слишком много пила и спалила то дело. Вместо того чтобы пойти в участок, я оказалась в винно-водочном. Оттуда он меня и увел. Это моя вина, что тогда мы не поймали копикейта[21] Красного Паука.

Мужчины смотрели на нее, удивленные этим признанием.

– Ой, только не надо самобичевания. – Духновский опять сел. – А то я расплачусь.

Джекил принялся поедать фрукты из компота.

– Она могла бы быть нам полезна, – добавил он как будто между прочим. – Предлагает помощь. Не хочет ничего взамен. Если бы тебя кто-то подставлял, ты бы это так оставил, сынок? Сомневаюсь. Тем более, если ты не возьмешь Дюймовочку, я все равно ей все расскажу. Блавик, или ныне Буль, был в моей группе в Щитне. Способный, бестия. Вместе с Тедди, сейчас антитеррористом, мы втроем руководили отделом: Блавицкий, Бухвиц и Микрута. Потом меня перевели в лабораторию, Тедди успешно работает в черной маске, а Буль выбрал свободу под пиратским флагом. Бабки он всегда любил. Я наблюдаю за ним уже третий десяток лет. Это человек Слона, хотя никто так и не смог ему ничего предъявить. Как ты думаешь, почему? Все это знают. Валигура с ним вместе работал, они дружили. Если бы Буль не перешел на другую сторону, это он был бы сегодня начальником областного управления. Он был лучший. А потом – сам знаешь. Назад не прокрутишь. Зависимости, деньги, белый порошок. Я даже видел его однажды на работе. Он приезжал вместе с Майами к моему соседу за деньгами. Симпатичный питбуль был у него на поводке. Я сообщил об этом, и что? Меня быстренько перевели в лабораторию, чтобы впредь рот не разевал. А ты? Никогда не встречался с ним по разные стороны? Не верю.

Духновский утратил решительность, но лицо его по-прежнему было жестким.

– А что я сейчас могу доказать? Что он водил дружбу с бандитами? Мало таких было? Сегодня он чист как слеза, Джекил. Легальный бизнес, комар носа не подточит. Пусть налоговики с ним боксируют.

– У каждого есть свои скелеты, сынок. И это имеет прямое отношение к нашей фирме. Гора поволок свою жирную задницу к спящей красавице потому, что чего-то испугался. Она что-то знает, эта чудесно воскресшая. Знает и либо скажет, либо нет. Все зависит от тебя. – Криминалист сделал паузу. – Или ему сказали пойти, что было бы еще жирнее. Во всяком случае, я так это вижу.

Духновский ничего не ответил. Он сжал губы и думал. Джекил воспользовался тем, что коллега так сосредоточен, и добавил, указывая на профайлера:

– А она хочет это размотать. Дура какая-то. Нет, пусть себе девка идет лесом… Правильное решение. Очень правильное.

Он отодвинул грязные тарелки. Потом одну за другой начал вытаскивать из салфетницы салфетки и дочиста вытирать ими каждый палец по отдельности. Вскорости салфетница опустела, вокруг Бухвица лежали горы мятых бумажек.

Дух встал. Обменялся парой слов с женщиной за барной стойкой. Саша обошла стол вокруг и поцеловала Бухвица в самый кончик носа.

– За что? – удивился тот.

– За технику допроса, – засияла она. – Классно ты его подмял.

– В этом возрасте у каждого своя язва на пятой точке. – Бухвиц пожал плечами. – Дух терпеть не может Валигуру и ему подобных. Начинали вместе, в патруле. А теперь смотри, что творится. Тот жирдяй стал начальником управления воеводства, а наш Дух бегает по осмотрам и берет по шесть дежурств в неделю, чтобы не было времени на лишние раздумья, так как жена послала его на все четыре стороны. Он очень тяжело это пережил. Видишь, прямо тает на глазах.

– Расстались? – удивилась Залусская. – Марта и Роберт были неразлучны! Я думала, что эта пара вечно будет вместе.

– Вечно – не бывает, Сашка. Существует только сейчас. – Джекил махнул рукой. – Дух один. Живет с рыжим косоглазым котом. По воскресеньям встречается с детьми, если не берет дежурство. Даже по курвам не ходит, боится, что донесут на него. У тебя нет салфеток? Что-то я извозился…

Саша положила на стол упаковку одноразовых платков. Джекил вытащил один платочек и неспешно продолжил начатое занятие.

– То есть этот Валигура – не слишком порядочный чувак? – Залусская сменила тему.

– Абсолютно. Идеальный в использовании.

– Кем?

– В том-то и вопрос.

– Очень много этих вопросов.

– Ты справишься. Каждый нормальный опер мечтает, чтобы кто-нибудь наконец почистил фронт, но никто не хочет связываться. Тем не менее многие помогут, когда попросишь их оказать небольшую услугу. Тут пол-литра, там сотня, там две. Если будет нужно, я подставлю кому надо табуретку и дам веревку. Я помогу тебе. У меня свой катехизис, – заявил Джекил. Он осмотрел свои ладони и отдал ей почти уже пустую упаковку платков. – Спасибо. И знаешь что, ты сейчас намного красивее. Раньше была такой пухленькой, а теперь просто класс. Только этот масонский кофе пьешь, как какая-то заграничная ляля. Не то что раньше.

Саша улыбнулась ему глазами.

– Не называй меня больше Дюймовочкой, – попросила она.

– Крота уже нет, дорогая.

– Принца тоже. – Саша взгрустнула. – Это был один и тот же персонаж.

Она замолчала. Вернулся Дух. Он был смертельно серьезен, видимо, принял важное решение.

– Чтоб через минуту я тебя тут не видел. – Он указал пальцем на Сашу. – Сегодня в семь вечера встречаемся здесь. У тебя будет четыре часа. Можешь копировать, сканировать, хоть глотать эти бумажки, но ни минутой больше. Я в это время буду есть и читать новую книгу Нессера. А официально я вношу тебя в штат как психолога, контролирующего возвращение памяти Изы Козак. У тебя есть какой-нибудь диплом из этого твоего заведения? Мне нужна отмазка, почему я нанимаю кого-то из-за границы.

– Да, диплом есть.

– Она указала на барменшу, но говорит, что та стреляла из револьвера. Баллистик исключил этот вид оружия. Это в какой-то степени ставит под сомнение ее показания.

– В какой-то степени? Да адвокаты сразу за это схватятся.

– Потому я и уговорил прокурора подождать с пресс-конференцией.

– Какова причина смерти Иглы? – спросила Саша. – Есть только гильза, да?

– Восемь миллиметров. Скорее всего, самоделка, из газового в огнестрельное.

– Это было популярно в девяностых. Любимый ствол гангстеров, – удивилась Саша. – Сейчас это антиквариат. Чувствую, что все аккуратненько сойдется. Но пока еще не знаю как.

– Можешь себе сводить все это, главное, чтоб не очень долго, – буркнул Дух. – Пока у нас есть подозреваемая, и было бы неплохо, если бы ты посмотрела на нее со стороны. Месяц назад у нас в фирме установили новое зеркальце.

– Мне прийти в отделение? Это легально?

– А фоторадары – легальны? Или оборот НДС? Или еще всякое, типа окормления ксендзами детей?

Саша протянула руку:

– Спасибо, Дух.

Он какое-то время колебался, но потом пожал ей руку.

– Не опаздывай. Краситься тебе не обязательно.

– Я не крашусь. Только отвезу ребенка к бабушке и буду.

– У тебя есть ребенок? Ты вышла замуж? – удивился Дух. Саша посерьезнела:

– Дочь, шесть лет. В сентябре идет в школу.

– Ребенок заставляет бросить якорь, – улыбнулся он. – А ты изменилась.

– Я сбросила кожу. И теперь совершенно другой человек.

– Ты всегда была в этом хороша, – похвалил он ее.

Оба знали, что правы.

Молоточек невролога был красный, с хромированной рукояткой. Иза смотрела, как доктор Сильвия Малецкая обстукивает ее конечности. Проверила все рефлексы, просила сгибать и выпрямлять руки, сжимать кулаки. Потом царапала иглой по телу и спрашивала, чувствует ли она боль одинаково как с одной, так и с другой стороны. В конце попросила вытянуть руки перед собой и, хоть ненадолго, удержать их в данной позиции. Правая немного опала и вообще была значительно слабее. Это было видно невооруженным взглядом даже неспециалисту. Иза уже ранее это заметила. Пальцами она шевелила коряво, топорно. У нее не получалось взять карандаш. Но это наверняка придет. Нужно только заниматься. Когда-то она уже ходила на реабилитационные процедуры. В результате падения с лестницы она сломала бедро, но благодаря терпению и систематическим занятиям выкарабкалась.

– У вас вялый парез правых руки и ноги средней тяжести. И проблемы с речью.

Иза смотрела на нее, по-прежнему ничего не понимая.

– Все в порядке, – приободрила ее врач. – Парез не очень выраженный. Необходимо будет пройти восстановительное лечение. Объем и точность движений в правой руке восстановятся, память тоже вернется. Время идет вам на пользу.

Пришла медсестра. Она умело перевернула Изу и сменила простыню. Когда пациентка уже лежала в свежей постели, медсестра вынула из кармана ручку и записала что-то в карте, висящей на кровати. Иза заметила, что ноготь на мизинце медсестры посиневший, почти черный.

– Что это? – прохрипела она.

– Прижала дверью, – смущенно засмеялась медсестра и тут же сжала руку в кулак, пряча почерневший ноготь.

Иза подняла руку и указала на ручку. Медсестра взглянула на металлический рекламный продукт золотого цвета с логотипом слона, после чего передала его Изе. Та неуклюже взяла ее и стала внимательно рассматривать, как будто этот предмет ей что-то напоминал.

– FinancialPrudentialSEIF.de, – прочла она. – Откуда это у вас?

– Подарили, когда я открывала счет. Это страховая компания и банк. Они занимаются инвестициями в драгоценные камни, металлы и что-то там еще. – Медсестра пожала плечами. – Но такие ручки сейчас заказывает почти каждая корпорация. К сожалению, я не могу ее вам оставить. Это моя личная.

Иза сразу же вернула ручку.

– Можно на секунду? – К ним подошла невролог и одолжила ручку у медсестры. Она взглянула на пациентку, потом села за рядом стоящий стол и стала писать. Иза с завистью смотрела на то, как ручка танцует в ее руке.

«Вялый периферический правосторонний парез и изолированный центральный проксимальный парез нервов VII правого и XII правого. Отступающая двигательная афазия: дефицит кратковременной памяти. Рекомендованы реабилитация опорно-двигательного аппарата и занятия с логопедом», – написала невролог в истории болезни.

Потом встала и вернула ручку медсестре.

– Вам необходимо много отдыхать, – посоветовала она Изе. – Вас осмотрит реабилитолог. Пожалуйста, делайте упражнения и выполняйте все его рекомендации. Или я, или кто-то из моих коллег оценим динамику через какое-то время.

Когда Иза осталась одна, она закрыла глаза и почувствовала, что ее снова одолевает сон. Собственно, она просыпалась только во время врачебных визитов. Во сне перед ее глазами проплывали картинки. Иногда они были как вспышки. Ручка с надписью, хромированная рукоятка неврологического молоточка, а потом ключ. Иза резко открыла глаза. Помещение не изменилось, она по-прежнему была в больнице. Однако она понимала, что это воспоминание – очень важно, но она не знала почему. Этот ключ она знала очень хорошо. Он был небольшим, открывал противовзломную входную дверь, и колечко на нем было обмотано ярко-розовой нитью мулине. Он принадлежал Люции Ланге. Иза опять почувствовала, что проваливается в сон. Но, собрав остатки сил, она нагнулась, вынула из тумбочки обертку от печенья и левой, более сильной рукой, корявыми буквами записала: «Ключ».

– Я не делала этого.

Она резко двинула ногой. Каблук замшевых ботинок был надломлен. Провод, запутанный словно удав, не позволял отойти от телефона старого образца, который все еще висел на стене в полицейском участке. Он наверняка был старше Люции, так же как и большинство предметов в этом помещении. Ремонт был просто необходим, но денег не хватало даже на бумагу для принтера и карандаши. Кому бы пришло в голову менять действующую аппаратуру?

– Меня не интересует, верите ли вы мне, – не слишком вежливо бросила она и убрала трубку от уха. Под глазами у нее были синяки от хронического недосыпания. – Я только сказала, что меня не интересует… Почему вы меня перебиваете? Жизнь человека – да. Но верит ли мне кто-либо – нет. – Она глубоко дышала, раздражаясь все больше. – Да, в смысле нет! Не интересует! А как это относится к делу? Я невиновна. – Лицо перекосило от злости. – Я звоню только затем… – Она запнулась. В глазах стояли слезы бессилия. – Я не могу дозвониться до тети. Не хочу, чтобы она узнала об этом из новостей. Я знаю, что она каждый день бывает в костеле. Не пропускает ни одной мессы, которую служит ксендз Старонь. Она помогает в плебании[22]. Вы наверняка знаете ее! Кристина Ланге. Она работает в прачечной, вы отдаете ей в стирку свои сутаны и постельное белье. Не могли бы вы передать ксендзу, чтобы он сказал моей тете, что со мной все в порядке. И что, как только я выйду отсюда, сразу приеду. – Люция опять отодвинула трубку от уха. Начала беззвучно считать до десяти. Немного успокоившись, она вновь приставила трубку к уху. – Никто меня не бьет, – возмутилась она. – Я этого не говорила. Передайте, пожалуйста, чтобы тетя не волновалась, и успокойте ее, что я не такая, как мать. Я знаю, что это странно. Но я имею право только на один звонок, а номер тети у меня был в мобильнике, который не работает. Ксендз Мартин будет в курсе дела. – На лице Люции запечатлелся ужас. – Я дозвонилась в костел Рождества Господня на Стогах? С кем я вообще разговариваю? Викарий какой? У вас же должно быть имя, да?

Люция замерла. Из трубки доносился сигнал прерванного соединения. Надсмотрщица подошла к девушке, вынула у нее из рук трубку и повесила на место.

– Это все? – Женщина скрупулезно, узел за узлом распутала телефонный провод. Видимо, она давно здесь работала, ее мало что удивляло. Она внимательно посмотрела на подозреваемую, после чего легонько похлопала ее по плечу, как бы желая подбодрить. В какую-то секунду Люции показалось, что в глазах женщины мелькнуло сочувствие.

– Бросил трубку, – произнесла она дрожащим голосом.

Люция рассчитывала на то, что дежурная сделает что-то, чтобы помочь ей, но та молчала, всем своим видом давала понять, что спешит заняться другими своими обязанностями. Закончив с проводом, вызвала кнопкой конвойных и начала складывать документы в папку. Ланге продолжала говорить сама с собой, все больше заводясь.

– Ведь этот несчастный ксендз-стажер не передаст того, о чем я его просила. Он этого не сделает! Господи, на что я рассчитывала? Подробно расспросил обо всем, а теперь наплюет на меня.

Она закрыла лицо руками. Из-под них доносилось шмыганье носом, что-то между всхлипами и хохотом. Вдруг Люция вскочила, пытаясь схватить за плечо выходящую надзирательницу, но та уверенным движением отодвинула подозреваемую на безопасное расстояние. Люция с грохотом упала на пол. Каблук сломался окончательно. Когда полицейская протянула руку, чтобы помочь девушке встать, та отстранилась и свернулась клубком в углу.

– Извините, – прошептала она смиренно.

Женщина в форме уверенным движением подняла Люцию и усадила на стул. Ее голос перестал быть приятным. Видимо, лимит терпения, предназначенного для общения с Люцией, был исчерпан.

– Не двигаться, – приказала дежурная. – И больше никаких выходок, не ухудшай свое и без того незавидное положение.

Залусская не сразу поняла, чем вызвано компульсивное поведение подозреваемой. В окно для наблюдений невозможно было разглядеть детали. Только после того, как Люция подняла голову, профайлер поняла, что атака на дежурную была жестом абсолютного, признанного поражения. Она жестом показала Духу, что ей необходимо поговорить с девушкой. Он сам пытался сделать это около часа назад, но безуспешно. Было решено подождать несколько часов прежде, чем повторить попытку. Но сейчас Саша изменила мнение: надо ковать железо, пока горячо. Подозреваемая отказалась от дачи показаний, упорно не признавала свою вину. Алиби у нее не было. Мотив слабоват, но за неимением других данных следователи были вынуждены придерживаться того, что есть. Ограбление плюс месть за обвинение в краже. Если прокуратура правильно это подаст, суд без проблем примет дело. У них есть показания чудом уцелевшей жертвы. Для прессы это было бы очень эффектно, для профессионалов – скользко, никаких доказательств. Однако этого было достаточно для того, чтобы задержать подозреваемую на сорок восемь часов. За это время нужно было накопать что-то еще, чтобы у суда были основания для ареста Ланге на три месяца.

– Не сейчас. – Дух раздраженно махнул рукой. – Ее адвоката до сих пор нет. Если он не появится в течение пятнадцати минут, то начинаем снятие пальчиков и все такое. Это важнее. После обеда можешь забрать ее в исповедальню.

Саша в очередной раз просматривала текущие материалы дела. Несмотря на муравьиного упорства труды Джекила на месте преступления, список вещдоков оказался короток. Гильза от пистолета 8-го калибра, предположительно газового, каким-то умельцем переделанного в огнестрельный. Следователи распространили по городу слух о том, что разыскивается такой тип пистолета. К сожалению, как никогда, ни одна из шестерок не поддалась искушению заработать несколько сотен. Был еще, правда, отпечаток папиллярных линий указательного пальца правой руки, взятой с ручки входной двери, – единственный, который годился для идентификации, но он точно так же мог принадлежать медикам и полицейским, как и жертвам. Пока было известно лишь то, что отпечаток не принадлежит Люции. Ее отпечатки имелись в базе.

Рядом с трупом Янека Вишневского были обнаружены ключи от «Иглы» и «Игольницы»; одно из колечек было обмотано ярко-розовой нитью мулине – любимый цвет Люции. Залусской казалось странным, что именно полиция увидела здесь связь с подозреваемой. Некоторым мужчинам кажется, что они прекрасно разбираются в женской логике. Хозяин ботинка, отпечаток которого был оставлен перед входом в клуб, тоже не установлен. Наконец, имелась еще голубая перчатка с заклепками. Дамская митенка из тонкой кожи, размер М. Вплоть до недавнего времени она была, наверное, очень стильной вещью. Сейчас помятый и перепачканный некой бурой субстанцией аксессуар напоминал грязную ветошь. Не считая гильзы, это было главное вещественное доказательство. Сначала возникло предположение, что перчатка принадлежит жертве. Но вторая перчатка, скорее всего составляющая пару первой, обнаружилась в квартире Ланге. Джекилу удалось снять с перчатки образцы крови жертв, а также кровь третьего, неизвестного пока человека. Немного, всего каплю. Снимать отпечатки папиллярных линий с такого материала не было смысла, они все равно не годились бы для сравнения. Но запаха и биологических следов было достаточно. Все с надеждой ждали результатов анализа ДНК. Если они совпадут с генетическим кодом Люции, им, возможно, удастся избежать громкого судебного процесса под прицелом СМИ, присутствия которых можно было ожидать уже на ближайшем заседании. Занимательной игры под названием «бабушка надвое сказала», то есть судебного разбирательства, боялись все. Убийство публичного человека всегда вызывает резонанс, поэтому в течение всего судебного процесса это дело будет главной новостью всех СМИ. Духновскому звонили сверху, наблюдали за каждым его действием. Сегодня умничал даже пресс-секретать. Все твердили ему одно и то же, как будто Дух работал здесь первый день: «Мы не имеем права на ошибку».

– Я или докажу вину этой барменши так, что комар носа не подточит, или мы все получим по ушам. Нельзя довести дело до показательного судебного процесса, – заявила прокурор Зюлковская. Она делала все, чтобы как можно быстрее бросить Люцию на растерзание прессе. Утверждала, что всегда найдется какой-нибудь доброжелатель, готовый донести на эксцентричную подругу. Хорошо, что ее начальник Ежи Межевский запретил проведение пресс-конференции прежде, чем будут готовы результаты ДНК-тестов.

– Чем дольше нам удастся держать эту информацию в тайне, тем лучше для следствия.

Дух вздохнул с облегчением: среди обвинителей все еще попадаются здравомыслящие люди. Он относился к Межевскому с уважением, поскольку считал его лучшим прокурором Польши.

– Лялька, откуда я тебе возьму точные доказательства? – возмутился Духновский. Ему не хотелось долгих объяснений. Он был в два раза старше ее. Ведь она была там, видела все это. – Тот, кто стрелял в певца, не оставил почти никаких следов, а если даже и были какие-нибудь, то их затоптали приехавшие полицейские и медики, которые спасали жизнь Изы Козак. Все преступление совершилось за каких-то пятнадцать минут, и убийца удалился из клуба очень быстро, никто не видел его и не слышал. Это означало, что у него или были сообщники, или что-то важное упущено из виду. Невидимых людей не бывает.

– Я о том и говорю! – ухватилась за эту гипотезу прокурорша. – Ланге хорошо ориентировалась в клубе и близлежащем районе. Знала, где они держат деньги. У нее был конфликт с жертвой. Купила ствол на черном рынке. Вошла, выстрелила, убежала. Может, и был какой-то сообщник, который стоял на шухере. Прижмите ее!

– На каком черном рынке? – Духновский схватился за голову. – Этот ствол стар, как каменный уголь. Даже мне вряд ли удалось бы найти такое.

– Вот вам ордера на обыски везде, где потребуется. Проверьте ее квартиру, родителей, любовников. Где-то же она должна была спрятать этот пистолет, – напирала Зюлковская.

– Дитя мое, не учи меня, как мне проводить расследование! – не выдержал Духновский. – Я делаю все возможное и работал в этой фирме, когда ты еще писала в памперсы. Собственно, даже когда еще не было памперсов, я уже бегал на осмотры мест преступления.

Он хотел бросить трубку, но сдержался, боясь, что и так перегнул палку. Прокурор проглотила обиду, она была профессионалом и знала, насколько неблагодарна ее роль. Эдита отдавала себе отчет в том, что работает с лучшим следователем отдела. Дух, хотя часто бывал резок и не слишком приятен в общении, хорошо разбирался в том, что делает. Собственно, все то, что она сочла нужным, было сделано в самом начале. Тетка задержанной чуть не лишилась чувств при виде нескольких полицейских в штатском, которые еще в тот самый день ворвались в ее квартиру на Хельской. Тетка клялась, что не видела племянницу уже несколько недель, но они все равно прошмонали бывшую комнату Люции и все остальные помещения в квартире. Пистолет найден не был.

Собственно, никто на положительный результат и не рассчитывал. Каждый убийца знает, что оружие лучше всего разобрать на части. Следователи предположили, что ствол закопан в лесу, дюнах либо выброшен в море. Обыскали залив и территорию вокруг волнореза, но нашли только кучу металлолома и несколько трупов животных. Между делом организовали ночлег в вытрезвителе паре подмерзших забулдыг. Наконец, сделали ставки на допрос свидетелей. Надеялись на то, что в Пасху кто-то все-таки должен был видеть девушку, выбегающую из «Иглы». Может, кто-то слышал выстрелы? Допросили всех жителей соседних домов, постучали в каждую квартиру. Никто, ничего. Пришлось смириться с тем, что люди были слишком заняты праздничными хлопотами и отсутствием электричества, чтобы заметить убегающую барменшу, пусть и с пистолетом в руке. Одиннадцать человек чуть ли не сутки потратили на просмотр всех доступных видеозаписей мониторинга. Как оказалось, тем утром, кроме примерных христиан, в основном пенсионного возраста, на улицах не было никаких других прохожих.

– Только толпы бабок в мохеровых беретах, – услышал Духновский. Он без энтузиазма просматривал список установленных личных данных людей, возвращавшихся с мессы в районе улиц Пулаского, Монте-Кассино, Бема, Шопена или Хроброго. Проверили все проезжавшие там автомобили. Их тоже было немного. Большинство – приезжие или городские службы. Было решено, что убийца, видимо, удалилась пешком, между домами.

– Может, она переоделась и слилась с толпой? – предположила молодая сотрудница, указывая на группу людей на автобусной остановке. У одной из бабушек лицо было закрыто шарфом.

Данную версию тоже проверили. В связи с этим все материалы были проанализированы заново. Многие из людей были допрошены дома, в своих квартирах. Полицейские вернулись оттуда с полными желудками, но с пустыми блокнотами. Никто не опознал Люцию и не видел никого подозрительного. Весь отдел соглашался с тем, что это как минимум странно. В старой части Сопота – все близко, все под рукой. Это не агломерация, где можно сохранить анонимность, как, допустим, в Силезии или в Варшаве.

– Испарилась она, что ли? – психовал Дух. – Может, она и не уходила далеко? Притаилась где-то и только после того, как все утихло, вышла из укромного места. Это было бы не лишено смысла. А может, просто…

– Ее там не было, – рискнула предположить Саша. – Она сама не стреляла, а поручила это профессионалам? Потому и молчит. У нее могли быть такие знакомые, благодаря работе в этом баре. Убийца собрал гильзы и профессионально удалился. Только вот не добил женщину… Возможно, не очень опытный. Взял халтуру, сидит сейчас где-то и пьет, боится, что арестуют.

– Бред! Мы проверили эту версию. – Дух категорично мотнул головой, но она знала, что он уже думал об этом, только не хотел признаться, так как это означало бы, что направление выбрано неверно. – Было кое-что еще, явно указывающее на то, что Люция связана с этим делом. Даже если она сама не стреляла, то, возможно, знала, кто мог бы это сделать. Буль утверждал, что из сейфа пропали тридцать тысяч злотых. Он переписал номера банкнотов. Именно такую сумму нашли у задержанной. Номера совпадали.

– Это барменша. Украла деньги, ее накрыли, потому она их и убила. Но ей не повезло, так как не добила одну из жертв. Наверное, патронов не хватило, – упиралась прокурор.

– А зачем Буль их переписал? – размышляла вслух Залусская. – Эти номера. Странно. Почему он записал именно эти? Вы спрашивали?

– Почему? – Прокурорша запнулась и перевела взгляд на Духновского.

– Его уже обворовывали. Он всегда переписывал номера, прежде чем отвезти в банк. Так он утверждает, – последовал ответ.

– Ланге не знала об этом? – Саша сняла очки и потерла уставшие глаза. – Она давно там работала. Мне кажется, что-то тут не пляшет. Она не украла бы деньги, которые так легко идентифицировать.

– Пляшет или нет, она сидит у нас в обезьяннике. – Духновский закончил дисскуссию и встал, собираясь уходить.

Саша послушно двинулась за ним.

– А этот Буль? – спросила она, когда они уже были в коридоре. – Его вы не взяли?

– Мне ничего об этом не известно. – Духновский сунул в рот жвачку. – У него алиби от жены. Если что, то я в любой момент готов надеть ему симпатичные блестящие браслеты. Но пока у нас есть только эта Ланге. Неплохая фамилия для преступницы, да?

– Значительно лучше, чем Буль, – пробормотала Саша. – Хотя ты прав, сначала займемся девицей. Может, они действовали вместе?

Если Иза Козак не откажется от своих показаний, судебный процесс Люции гарантирован. Это был неплохой результат для двухдневного расследования. Хотя, если сообразительный адвокат опротестует предположение о том, что перчатка была оставлена убийцей, дело треснет по швам, потому что Люция, работая в этом клубе, могла потерять ее раньше. Одних только показаний Изы будет недостаточно, зря она сказала о револьвере. И все это сегодня утром Дух рассказал своему начальству, а потом повторил прокурорше.

– А мини-сейф? – упиралась Эдита Зюлковская.

– Какой мини-сейф?

– Для денег. Мотив – ограбление, это ключевой момент. Раз уж мы хватаемся за эти запахи.

– Эдита, – вздохнул сдавшийся Духновский, – мы уже проработали эту версию. На нем нет запаха. Бухвиц все снял, как ты просила, но это металл. Не очень хороший носитель. Но, если хочешь, мы можем проделать этот эксперимент лично для тебя.

– Хочу, – заявила она. – И отпечатки пальцев.

– Ее пальцев там нет, – парировал Дух.

– Какой-нибудь волос? У нее же длинные волосы. Биологические следы?

– Ничего нет. Сейф был чистый.

– Ладно, придется лезть в осмологию. Но стоит только лишиться хотя бы одного звена – вся цепочка летит к чертям собачьим. – Прокурор не скрывала недовольства.

– Я дам знать, когда появятся новые обстоятельства. – Дух с облегчением закончил дискуссию.

Потом он проинформировал Сашу, что думает по поводу такого подхода к следствию.

– Чему ты удивляешься, девочка борется за то, чтобы усидеть на этом кресле.

– Недавно она спалила мне дело карманников. Полгода мы копали под одну группу. Эдя получила их на блюдечке и всех выпустила. И это прокурор?

– Подай на нее в суд.

Духновский громко рассмеялся:

– Ее мужик – шишка в Гданьском совете адвокатов. А подруга заседает в той комисии, которая бы расследовала ее дело. Это банда.

– Ну, с таким подходом к делу далеко не уедешь.

– Я просто не хочу в этом участвовать. От геройства я уже давно излечился. А вот людей жалко. Они пашут как проклятые, а эта дура отпускает воров. Сизифов труд. – Дух огляделся. – Ну и где этот адвокат?

– И что же за знаменитость взяла под крыло нашу несчастную? – поинтересовалась Саша.

Дух пощелкал себя по шее, показыывая, что адвокат любит выпить, а потом стал изображать, будто ковыляет с тростью.

– Мартиняк? – удивилась профайлер. – Он еще работает? Как он читает материалы? Он же ничего не видит.

– Вроде как зрение у него улучшилось. Меньше пьет. Тростью по-прежнему пользуется, но только тогда, когда ходит в суд, – производит впечатление на присяжных. По идее, он должен быть через пятнадцать минут. Ассистентка сообщила, что он выехал из канцелярии. То есть это значит, что защитник скорее трезв, чем пьян.

– Ага, а я – танкистка. К сожалению, помню его по старым сопотским злачным местам. Бедная девка, можно считать, что у нее вообще нет адвоката.

– Что ты, Мартиняк не пьет уже целый год. Сила воли.

– Попробуй силой воли остановить понос.

Духновский смерил ее ледяным взглядом:

– Ты считаешь, что это смешно?

– Я вульгарная?

– Как минимум.

Ему удалось смутить ее.

– Нельзя смеяться над больными людьми. – Саша задумалась на минутку. – Силой воли алкоголика не вылечишь. Он должен понять, что необходима терапия, и пройти ее. Ладно, не важно. Кому это интересно?

Духновский воздержался от ответа, а Залусская оценила его молчание.

– В таком случае дай мне только пятнадцать минут. Я проверю ее на детекторе лжи, – попросила она. – Если прибудет адвокат, задержи его как-нибудь.

Дух поднял бровь, а потом, к ее удивлению, кивнул в знак одобрения. Казалось, что он заинтригован.

– Десять минут, – объявил он, хитро прищурившись.

– Двенадцать – и забирайте. – Саша выудила из сумки сигареты и диктофон, положила их в карман куртки, потом подняла голову и сказала: – Мартиняк не приедет. Это все потому так тянется, что кто-то тасует карты. Эта девочка не стала бы убивать ради тридцати тысяч, к тому же пронумерованных. Тут дело в чем-то другом. Кто-то оплатит ей дорогого, известного адвоката. Будь начеку, Дух.

– Угу, – промычал Дух. – Давай погадаем. Откуда ты можешь это знать?

– У этой фирмы миллионные обороты. И дело вообще не в клубе. Это разборки. А девочка – прекрасный козел отпущения. Может быть, ее и посадят, но это только верхушка айсберга.

– Ай, да ну тебя, Залусская. Далеко не каждое дело – международный заговор. Фильмов ты, что ли, насмотрелась в этой своей Англии? Алло, мы здесь кукуем на выселках.

– Спорим, что вместо Мартиняка приедет адвокат из первой лиги?

– К этой? – Духновский недоверчиво покачал головой и протянул руку, принимая пари.

Залусская неуверенно пожала руку и уже пожалела о том, что сказала.

– На бутылку? – предложил он.

Он дразнил ее, Саша понимала это.

– Не те времена, – произнесла она твердо. – На одно желание. У каждого свое.

– Все равно какое?

Она рассмеялась. Духновский тоже улыбнулся.

– Это не она, – блефовала Залусская. – Если бы это была она, то у нас не было бы второй перчатки. Кроме того, кому-то очень нужно навести нас на ложный след. Вы – как хотите, но я не дам себя спровоцировать. Надо мыслить трезво.

Духновский скривился, он не верил в эту ее теорию.

– Тебе, по-моему, везде мерещатся хитроумные убийцы, предвидящие твое явление и участие в деле. Но они, в большинстве своем, примитивны, а истории повторяются почти один в один. Неблагополучие, алкоголь, насилие, безденежье. И без профайлера все ясно. Достаточно многих лет стажа в этом дурдоме и экскурсий по местам преступлений.

– Я проверила ее досье, – перебила его Саша. – Она далеко не дура. Если бы она сделала это, то не сидела бы вчера в этой своей съемной конуре и не ждала трубочистов[23]. Собственно, я сейчас это выясню, даже если она не ответит.

– Интересная теория. – Духновский зевнул и включил секундомер в электронных часах. – Время идет.

Залусская застегнула молнию потертой замшевой куртки до самого подбородка, подняла воротник. Уверенным шагом она вошла в комнату для допросов. У нее в запасе осталось одиннадцать минут и сорок секунд, чтобы без вариографа провести Люции тест Гвинера. Эта тактика допроса незаслуженно редко применяется в Польше, но в Великобритании, например, пользуется большим успехом. Так называемый психологический детектор лжи.

Как только они уперлись друг в друга оценивающим взглядом, Саша уже знала, что эта девушка не из тех, кто падает на дно. Люция лишь старалась произвести впечатление бунтарки, но внутри ее пряталась маленькая девочка, единственным грехом которой было неверие в себя. Ее имидж говорил о ней многое. Конечно, нельзя было не заметить татуировки, пирсинг над губой или асимметрично выстриженные волосы с длинной прядью, покрашенной в отчаянно-розовый цвет. Все это говорило: не подходи, кусаюсь. Саша, однако, была уверена, что Люция – человек исключительно организованный, а ее эксцентричная маска нужна для того, чтобы отпугивать, мешать сближению. Люция, по-видимому, очень строга к себе. Наверняка старается выполнять любые обязанности с точностью перфекциониста, пристально контролирует себя и бывает очень довольна, если ей удается осуществить задуманное пункт за пунктом. В определенном смысле эта характеристика согласовалась с профайлом преступника. Стрелок из «Иглы» тоже представлялся организованным, расчетливым и умным, а прежде всего – по мнению Саши – он не профессиональный киллер. Но все это означало, что Люция могла убить Вишневского.

Кроме того, у этой девушки были свои амбиции. Саша видела ее фотографии и интернет-журнал Mega*Zine Lost & Found, который она делала бесплатно, ради собственного удовольствия. Все это было очень профессионально и с большим вкусом. Она могла бы стать отличным аниматором в сфере культуры и только из-за отсутствия веры в себя работала в клубе. А может быть, существовал какой-то другой повод? Деньги? В любом случае Саша была уверена: падение на дно Люции не грозит, она уже побывала там. Сейчас должно быть только лучше, несмотря на то что признаки этого пока не обнаруживались. Ей был знаком такой тип женщин, она сама была такой.

– Говорят, что людей с двумя татуировками можно встретить очень редко. – Саша положила на столике диктофон и пачку R1, которую принялась очень медленно открывать. – Обычно, сделав первую, или останавливаются на этом, или сразу же появляется вторая, а следом третья и четвертая… Всегда найдется повод для того, чтобы сделать следующую. Это так?

Люция подняла голову. Она взглянула на диктофон, он был выключен. Саша заметила в уголках губ подозреваемой ироничную гримасу.

– Брехня, – с вызовом произнесла Люция. Обе знали, что это правда. – Я отказалась от дачи показаний, – добавила она уже спокойнее.

– Мы не будем говорить о деле. Если только ты сама не захочешь, – заверила ее Саша и довольно улыбнулась. Люция легко поддалась. Когда она врала, была спокойной, сосредоточенной. Смотрела профайлеру прямо в глаза. Большинство людей так маскируется. Им кажется, что они при этом выглядят наиболее искренне. Это совсем не так. Саша не переносила слова «интуиция». В полицейской среде оно имело слишком амбивалентные коннотации, хотя большинство сотрудников ежедневно полагались на интуицию. Но в работе с людьми интуиция плюс трезвая оценка фактов всегда приносили результаты. Жизнь – это ежедневный допрос, вот только слушать здесь недостаточно. Необходимо также видеть. Тогда ты не только слушаешь, но и слышишь. – Я так и не решилась разукраситься, – продолжала Саша. Слегка смяв сигарету по всей длине, она сунула ее в рот и прикурила, после чего подвинула пачку в сторону Люции. Девушка взяла одну. – Именно потому, что быстро впадаю в зависимость, не могу остановиться.

Люция натянула рукав, пытаясь скрыть татуировку на кисти. Язык огня, извергающийся из пасти дракона, все равно был виден.

– Твой адвокат уже в дороге. – Саша подала подозреваемой зажигалку.

Залусская поставила себе стул и села близко к Люции, очень близко. До нее донеслись запах пота и звук учащенного дыхания. Люция тут же отодвинулась на несколько сантиметров. Саша опять переставила стул.

– В твоей семье мужики – гниловатая публика? – Саша ударила в самое слабое, по ее мнению, место. – К этой плеяде можно отнести и твоего бывшего мужа. Он заслужил свои мухоморы, но почему ты решила наказать и его новую женщину? Я читала дело. Кстати, жаль, что ты не дала рецепт.

Люция сглотнула и отвернулась. Саше казалось, что девушка сейчас скажет правду, хотя разговор был для нее мучительным. Однако она молчала, еще плотнее закрывшись в своей скорлупе.

– Ты не виновата. – Саша встала. – Генограмма. Мультиплицирующаяся в роду ошибка. Я знаю это по собственному опыту и наблюдениям.

Люция недоверчиво посмотрела на нее, но видно было, что она заинтересовалась. Очаровать, сконфузить, рассмешить, растрогать, заставить нервничать или каким-то другим образом вызвать сильные эмоции – было главной целью следователя во время допроса. Если хоть что-то из вышеперечисленного удается осуществить, человек начинает говорить. К сожалению, большинство полицейских пользуется только самым простым методом: мнимое сочувствие и внушение страха попеременно. А метод кнута и пряника действует главным образом на представителей неблагополучной среды. У каждого есть свое слабое место, его нужно найти и нанести по нему удар. Даже если он не будет сокрушительным, первую ступень можно считать покоренной. На самом деле люди любят откровенничать. Особенно когда находятся в кризисной ситуации. Они хотят сбросить с себя тяжесть. Исповедальня – самый старый и успешный способ добывания данных. А когда принято исповедоваться? Когда одолевают угрызения совести, давит какая-то проблема, есть чувство вины по отношению к себе или другим.

Саша любила иногда поиграть в священника. Взамен информации она предлагала помощь, при этом тот, кого она исповедовала, даже не понимал, что принял игру. Это всегда работало. Проявление дружелюбия и эмпатии работают лучше, чем внушение страха. Важно также, на каком этапе следствия происходит допрос. Это понятно. Попросту не нужно обещать слишком много и уж тем более ничего такого, что не получится осуществить. Даже если подозреваемые выбирают молчание в качестве линии защиты, желание излить душу у них не пропадает. В таком случае они чувствуют себя неловко. Им приходится постоянно быть начеку, ибо молчание противоречит человеческой природе. Но постоянно прятаться невозможно. В конце концов нужно избавиться от тяжести на душе. Именно поэтому допросы иногда занимают целые ночи. Усталость и боязнь одиночества – вот два важнейших фактора, помогающие сломать человека психологически. Но взаимное сотрудничество даже в этом случае – лучшая тактика.

– Ты не должна ничего говорить. Я просто тебя проверяю. Записываю бихевиористические следы. Они необходимы мне для профайла, – пояснила Саша, и это была правда. Ей действительно нужна была не информация по делу, и она понимала, что Люция не собирается ничего говорить. Саша планировала только протестировать ее на предмет разных типов реакций. Проследить за мимикой, жестами, тембром голоса. Научиться распознавать, когда она лжет. Для этого не нужен многочасовой допрос и тщательная подготовка тактики. Необходимы лишь три нейтральных вопроса и один болезненный, хоть и не связанный с темой. Все это Саша уже проделала. Она взглянула на часы, прошло девять с половиной минут. Теперь финал. На самом деле она хотела задать один-единственный вопрос. Ей нужно было удостовериться в том, что она правильно прочла реакции Люции.

Тем временем подозреваемая столкнула Сашу с накатанной дороги. Приняла информацию к сведению. Не задала ни единого вопроса. Смотрела не на собеседницу, а на точку за ее плечом. Была напряжена, покусывала губу. Поигрывала сломанным каблуком. Наконец она закатала рукав, показывая татуировку, набрала в легкие воздуха и начала говорить:

– Моя бабушка родила мою мать в семнадцать лет. Когда я появилась на свет, матери было девятнадцать. Мне сейчас двадцать шесть. Мне удалось до сих пор не заиметь детей, и я горда этим.

Саша выдохнула дым, внимательно слушая Люцию. В этом состояла ее роль: смотреть и слушать. И больше ничего.

– Врешь, – позволила себе блеф Саша.

Люция покраснела. Она резко вскочила, погасила наполовину выкуренную сигарету. Пепел высыпался из пепельницы на стол.

– Врешь. Как мне кажется, ты не настолько глупа, чтобы не понимать, что происходит. – Залусская говорила четко и доходчиво, однако не повышая голоса.

– Я ничего не сделала. Вы подставляете меня! Я больше не скажу ни слова без моего адвоката!

Саша указала ей на стул. Люция послушно приняла прежнюю позу. Они обе молчали, каждая смотрела в свой фрагмент стены. Саша первая нарушила тишину. По мере того как она говорила, морщина на лбу Люции углублялась все сильнее.

– Это ты занимаешься ими обеими. И матерью, и теткой. А татуировки выражают не столько твою силу, сколько просто служат маскировкой. Я знаю их все: дракон, кот, змея, ночная бабочка, лилии и ирисы, око дьявола или маки. Но ты можешь остановиться. Можешь курить нормальные сигареты. Не так, как я, эти соломинки. Хотя, смотри, иногда и я позволяю себе. – Саша повысила голос и сломала фильтр вдоль пунктирной линии. Она улыбнулась. – Такой вот небольшой обман. Сейчас у них будет вкус красного «мальборо».

Люция смотрела на профайлера как на сумасшедшую. Она не переставала думать, кто эта женщина, что ей нужно и как ей удается так провоцировать. Она начала свою мантру:

– Можешь посадить меня. Я не имею ничего общего со всем этим. Когда я выйду, подам жалобу за бесправный арест, обвиню вас в клевете. И забери эти свои сигареты. От них можно заработать варикоз за ушами.

– Так говорят. – Саша затушила окурок. Встала. – Может, ты этого и не сделала. Но ты кого-то покрываешь. Зря. Банкноты были пронумерованы, это были деньги из сейфа. Если передумаешь, свяжись со мной. Я охотно послушаю.

Люция отвернулась. Ей явно хотелось знать подробности, но она поборола любопытство.

– Мне нечего добавить, – заявила она.

– Ты вернула свои деньги? – Саша провокационно улыбнулась. – Разве ради такой суммы стоит оказаться за решеткой? За убийство первой степени грозит четвертак или пожизненное. По-жиз-нен-ное. Это не означает, что ты будешь сидеть до самой смерти, но, когда условно выйдешь, у тебя уже не останется ни одного близкого человека. Вероятно, и тетя не доживет до твоего освобождения. Тебе это надо? А может быть, дело в мужчине?

Люция посмотрела на нее с бешенством в глазах, но не повысила голоса. Только издевательская гримаса, полный контроль, отсутствие зрительного контакта. Залусская была уверена, что в данный момент подозреваемая говорит ей чистую правду.

– Я очень сожалею, что не сделала этого. Да, я хотела. И пусть Бог, в которого я не верю, меня простит, но Иза Козак заслужила смерть. Не знаю, кто и зачем это сделал, но я – с ним всем сердцем. Браво, кто бы это ни был. И, будь это возможно, я начала бы молиться за то, чтобы эта корова никогда не проснулась. Пусть бы жила, но лежала, как растение, и гнила изнутри. Потому что надо быть настоящей сучкой, чтобы так врать. Скинула на меня вину, хотя прекрасно знает, кто в нее стрелял. Надеюсь, что этот кто-то придет и закончит начатое. На этот раз успешно. Я на самом деле сожалею, что это сделала не я, потому что иначе она давно бы была в морге, а я отдыхала бы на Канарах. Я хорошая, когда добрая, а когда злая, то еще лучше.

Саша посмотрела на часы, у нее осталось полторы минуты.

– Я так и думала. – Она встала, положила на стол визитку. Люция даже не взглянула на карточку. – И еще одно, – продолжала психолог. – Эти деньги, что лежали в пальто. Мы взяли их на экспертизу. Буль, твой босс, дал номера банкнотов, украденных из сейфа. Они совпадают, поэтому мы еще долго будем встречаться на Курковой. Это пока будет твой дом, привыкай. Конечно, все еще может измениться. Если ты выкарабкаешься, суд может вернуть их тебе. Тогда Канары будут вполне реальны. В судах всякое бывает. Ты знаешь это так же хорошо, как и я.

Люция побледнела, часто заморгала. Она правда испугалась.

– Это вы звонили мне и посылали эсэмэс? – спросила она уже спокойней.

Саша кивнула. Она ожидала продолжения, но его не последовало. Люция сунула визитку в карман, продолжая неподвижно сидеть на стуле и мерить Залусскую взглядом. Саша еще какое-то время стояла в дверях, после чего вышла, не прощаясь. Можно было считать, что эксперимент удался. Теперь она была уверена, что Люция не стреляла, но что-то объединяет ее с убийцей. Также ее заинтересовало то, насколько позитивно она отреагировала на Буля. Он должен быть связан с этим делом. Саша была уверена, что эта информация понравится Духновскому.

Она открыла входную дверь. В коридоре уже ждал Дух вместе с мужчиной в старомодном костюме. Адвокат Стефан Мартиняк сегодня был без трости. Саша, проходя, кивнула ему.

– Проиграла, – прошептал Дух, когда адвокат скрылся в комнате для допросов и они остались в коридоре одни.

– Я успела, – ответила она. Ее удивило, что к Люции пришел все-таки бесплатный адвокат.

Даже в двубортном пиджаке адвокат Мартиняк выглядел не очень свежо. Он знал об этом, поэтому вынул из кармана освежитель дыхания и прыснул в рот несколько раз, прежде чем начать говорить. Защитник боролся с похмельем. Все его мысли были заняты тем, чтобы влить в себя хотя бы небольшую порцию пива. Только такое лекарство облегчило бы давящую боль в голове. Трясущимися руками он разложил на столе документы, пачку «кэмела» и погнутые очки в металлической оправе. Люция смотрела на него с недоверием.

– Буду откровенен, пани Ланге, – начал он, не глядя на подзащитную. Ему нужно было хоть как-то выполнить свои обязанности, и он не намеревался посвящать этому слишком много времени. По его мнению, процесс уже был проигран. Очередной в его карьере.

– Я на это рассчитываю.

Она жадно смотрела на пачку сигарет, но молчала.

– Это для вас. Подарок. – Он слабо улыбнулся. – Все, что могу сделать.

Он перелистывал одну за другой копии страниц дела и наконец остановился на одной из них. Первый раз он смерил клиентку внимательным взглядом. Видимо, когда-то он был неплохим юристом. Что-то пошло не так. По его глазам Люция уже могла предположить, что он сейчас скажет.

– Я советую вам признаться, написать чистосердечное признание, – предложил он. – Это было бы самое верное решение. Жертва указала на вас. Ваши следы обнаружены на месте преступления. Можете не говорить, где вы спрятали орудие убийства. Мы представим дело так, что вы защищались. Согласимся на добровольное отбывание наказания. Можно побороться за восемь, максимум двенадцать лет. Это лучше, чем высшая мера. К тому же в этом случае вы избежите показательного процесса. А это крайне неприятный, изматывающий опыт.

Люция замерла. Она не знала, кому такой процесс давался бы с большим трудом: ей или адвокату, и удивилась, что, несмотря на все услышанное, ей удалось сохранить спокойствие. Как будто то, что она слышала, ее не касалось. В этой ситуации ей никто не поможет – она отдавала себе отчет в том. Буль не сдержал слова. Ей достался худший адвокат в городе. Последняя надежда рухнула, но Люция могла сказать, что все сложилось именно так, как она предполагала. Она вспомнила слова матери, которая многократно предупреждала дочь, чтобы та не позволила втянуть себя в нелегальные делишки. Если хоть что-то может пойти не так, именно это и произойдет. Кроме того, случаются еще и совершенно неожиданные, непредвиденные обстоятельства. Идеальных планов не существует. Невозможно просчитать все. Потому Люция никогда не совершила бы ничего противозаконного. Только раз, взяв деньги у Блавицкого, она поддалась искушению. Сейчас платит за это, но у нее тоже есть компромат на него. Он дал ей эти деньги не просто так, это подстава, чтобы ее арестовали. Люция только сейчас это поняла. Она стала частью какого-то плана, его плана. Поэтому сидела обхватив руками колени и всматривалась в мысы своих розовых ботинок. Уголок визитки странной профайлерши упирался ей в бедро сквозь карман узких брюк.

– У меня каблук сломался. Вы можете помочь мне с более удобной обувью? – спросила она с легкой иронией.

– Простите?

– У меня дома есть кроссовки. Только одни, вы легко их найдете. Неплохо было бы также получить теплый спортивный костюм, он в шкафу у тети.

– Это невозможно, – надулся адвокат. – Я не оказываю курьерских услуг.

– Тетя отблагодарит вас. Я больше чем уверена, что она не пожалеет денег. Это недалеко, на Хельской, в Сопоте. Адрес вам известен, он есть в деле. Я там прописана.

– Обувь и одежду я могу приказать привезти, – уточнил адвокат.

– И еще я хочу увидеться с тетей.

Адвокат набрал воздуха в легкие, выпустил, потом опять набрал. И произнес таким тоном, будто находился в зале суда, а не сидел за шатающимся столиком на Курковой:

– Свидание с семьей на данном этапе следствия нереально. Угроза сговора и фальсификации показаний. Означает ли это, что вы не признаете вину?

– И еще блокнот, несколько ручек и растворимый кофе. Неплохо бы к этому блок «кэмела», – добавила Люция.

Адвокат начал складывать документы. На самом деле он даже обрадовался, что разговор окончен и можно уйти. В баре напротив всегда было в наличии холодное пиво.

– Это все, что вы хотели сказать? – удостоверился он.

– Я хотела задать вам тот же вопрос, – широко улыбнулась Люция.

Саша и Каролина вошли на сопотский пирс. Пляж все еще пестрел грязными блинами нерастаявшего снега. На девочке поверх куртки был дождевик, на ногах резиновые сапоги. Солнце уже садилось за горизонт. Каролина бегала слаломом между рекламными столбами, на которых висели афиши, информирующие о концерте Джорджа Эзры в «Игле» при участии группы «Диджей-Стар» – девушек-диджеев из Голландии. Янек Вишневский, как живой, улыбался прохожим с бумажных плакатов. Какой-то шутник пририсовал ему нимб и клыки, как у вампира. Через две недели он должен был исполнить «Девушку с севера» на «разогреве» у известного ирландца, который был младше его на двадцать лет. На дверях клуба по-прежнему висели полицейские ленты, но, по сведениям, добытым прессой, был шанс, что концерт все-таки состоится. Если бы это действительно было так, в Сопот съехалось бы огромное количество людей, среди которых большинство, возможно, никогда не слышало об этих музыкантах. Говорят, уже сейчас цена билета у перекупщиков доходила до четырехсот злотых. Редкой удачей было добыть самый дешевый билет, в наиболее отдаленном от сцены секторе. Цена за вход в ВИП-ложу установилась в границах семи сотен. Смерть Иглы стала прекрасной рекламой для клуба. Число лайков на фан-страничке в Фейсбуке в течение суток выросло на семь тысяч. Саша сегодня утром это проверила. «Девушку с севера» она уже знала наизусть. Мелодия легко запоминалась, хотя это была вовсе не сладенькая песенка. Несколько аккордов, мощная партия ударных, острые гитарные соло и раздирающий вокал Иглы. Ничего удивительного в том, что она стала хитом. Саша раздумывала, не скрывается ли убийца звезды в описанной в этой песне истории. Несмотря на то что полиция по-прежнему делала ставку на Люцию, профайлер должна была рассматривать все возможные версии. Она переписала текст песни и много раз его проанализировала. Кто создал эту песню? Почему фамилия автора так и не выплыла на поверхность? Создавалось впечатление, что Янек Вишневский старательно скрывал тот факт, что песню написал не он. Саша нашла в Интернете информацию о том, что фанаты приписывали Игле авторство текста, а он не протестовал. Ей хотелось поговорить об этом с Булем, хотя он вряд ли был склонен к сотрудничеству. И все же Буль согласился встретиться с ней. Кроме того, она должна была принимать участие в допросе Изы Козак и рассчитывала на то, что от этих двоих узнает нечто важное и полезное делу.

Саша не понимала, почему большинство фанатов считало «Девушку с севера» «постельным» треком, а по радио ее крутили главным образом вечерами. Видимо, из-за музыки. Она маскировала грусть, содержащуюся в тексте, скрывала нарастающую от куплета к куплету жажду мести. Тот, кто это написал, попал в какую-то ужасную историю, стал ее частью. И, кажется, рассказывал ее с какой-то совершенно конкретной целью. Он хотел вызвать на поединок человека, которого обвинял в смерти тех двоих. Они, в свою очередь, были для автора кем-то близкими. Возникал вопрос: кто погиб, почему, кто в этом виноват?

Она вынула листок с текстом и прочла его еще раз.

Порою в час полночный по траурным ступеням Они проходят молча, не размыкая рук. Она по волосам проводит темным гребнем, Он курит, а наутро ни пепла и ни звука. Полуночная девушка, девушка полночи, Застывшая улыбка и отрешенный взгляд, Она вернется снова, ко мне вернется молча, И снова все видения в вечность улетят. Могло быть по-другому на роковом пороге, И кто-то будет вечно гореть теперь в аду. Две жизни, два надгробья, в газетах некрологи, И кто-то нам накликал нездешнюю беду. Когда опять нахлынет безвольное забвенье, Соображу, что делать в глухую эту ночь. Однажды отыскав тебя, я стану сновиденьем, Когда уснешь навеки, уйду я тихо прочь. Полуночная девушка, девушка полночи, Открытая улыбка и чистый, ясный взгляд. Она вернется снова, ко мне вернется молча, И снова все сомнения в вечность улетят. Отсюда в вечность, Отсюда в вечность улетят Вина, Алкоголь, Лекарства, Депрессия, Ересь, Молодость, Алкоголь, Расцвет.

Саша сложила листок, устав разгадывать ребусы. Она сожалела, что не обратила внимания на текст песни раньше, когда можно было обо всем расспросить Иглу. Кем был автор текста? Как он связан с самим певцом? А может быть, это Игла был убийцей тех двоих и автор песни знал об этом, но правосудие так и не свершилось? Она мысленно отругала себя. Видимо, ее мозг перегрелся. Саша решила, что нужно обязательно покопаться в биографии певца. Данных, доступных в соцсетях, было недостаточно. Игла был обычным парнем из Гданьска, который слонялся по району с гитарой. Играл с друзьями в отцовском гараже. Жил в многоэтажке, учился в мореходном училище. Носил «вранглеры», курил травку и слушал «Нирвану». Он не закончил обучение, даже не пытался сдавать выпускные экзамены. Баловень судьбы, которому сразу удалось добиться успеха. Такое иногда случается. Буль увидел его играющим на вокзале и сделал из него звезду. И, несмотря на то что в бульварной прессе было множество материалов о нем, он никогда не говорил о своей семье ничего, кроме заготовленных коротких фраз.

О «Девушке», в свою очередь, он говорил, что это сон о несостоявшейся любви, как, собственно, любая хорошая песня, а также что текст песни появился раньше, чем музыка. Музыку он написал на пляже в Стогах за одну ночь. Судя по комментариям интернет-пользователей, Игла тогда плотно сидел на наркотиках. Люди бурно обсуждали, что же такое надо принять, чтобы написать «Девушку с севера». Эта история почему-то или не вызывала интереса у прессы, или была создана для правильного пиара. Наконец, большинство доступной информации о певце относилось ко времени, когда он уже стал знаменитым. Опыт Саши подсказывал ей, что необходимо присмотреться к этому поближе.

Cаша подозвала дочь жестом. Малышка подбежала, взяла мать за руку. От бега на свежем воздухе она разогрелась, глаза ее смеялись. Шапка съехала на лоб, как у гномика. Саша поправила Каролине шарф, достала носовой платок и помогла ей высморкаться. Девочка тесно прижалась к ней. С мамой ей было очень спокойно.

– Ай лав ю, – призналась она в любви.

– Моя принцесса. – Саша поцеловала дочку в лобик, вынула из кармана жвачку и вручила малышке. Они пошли домой пешком. Там их ждали макароны со шпинатом и сыром рикотта, беспроигрышное блюдо, которое всегда удавалось Саше и которое Каролина готова была есть каждый день, так же как и томатный суп.

– У меня бучит в животе, – промурлыкала девочка. Ей еще случалось иногда искажать польские слова. Жвачку она сунула в карман и сказала матери с укоризной: – Не перед обедом.

Саша согласно кивнула. Ее дочь была намного собраннее ее самой.

После обеда Каролина пошла наверх играть в почту, а Саша еще раз нашла на Ютюбе песню Иглы и включила ее на полную громкость. Она всматривалась в лицо певца и думала, о какой истории он поет на самом деле. Она взялась за документы, которые ей следовало заполнить. Завтра Каролине предстоял первый день в польском детском саду. Мать переживала этот факт намного сильнее, чем ребенок. Каролина справится, она всегда легко находила общий язык с ровесниками. Саша заполнила все графы, убрала бумаги в сумку и встала перед стеной плача.

– Код, – обратилась она к гипсовой Богоматери. – Цифровой – точно нет. Я уже пересчитала слова. Что-то в содержании? Откуда мне знать, где и когда это произошло? Произошло ли? Что? Помоги мне.

Она отошла от окна.

– Я надеваю наушники! – крикнула она дочери.

Лестница по-прежнему была без перил. Саша договорилась с владельцем квартиры, что установит их за свой же счет. Завтра должны были прийти рабочие. Ремонт – последнее, чего ей сейчас хотелось, но безопасность дочери она считала приоритетом. Это означало, что весь завтрашний день Саша просидит дома и будет работать. Она надеялась, что перила будут готовы за день-два. Саша ужасно боялась, что Каролина упадет, например спускаясь ночью в туалет. Поэтому, пока не было перил, спала с ней вместе наверху, в ее комнате.

– О’кей! – крикнула Каролина. – Я не буду спускаться!

Саша позвонила по скайпу Абрамсу, предполагая, что он еще должен быть в институте.

– Я здесь, – появился он, запыхавшись. Вытер губы, – видимо, что-то ел перед ее звонком. Прическа его была еще более разлохмаченной, чем обычно. – Что так рано?

– Мне нужна помощь, – заявила Саша без предисловий.

– Я весь внимание.

– Я взялась за расследование.

– Ты с ума сошла! – воскликнул Абрамс и добавил букет вульгаризмов. Он говорил на сленге, большинства выражений она не понимала. Ясно было только то, что он в бешенстве. – Ты уверяла, что даже не собираешься работать в этой конторе, хватит с тебя трупов, убийц и всего такого. Это твои слова!

– Я передумала.

Абрамс схватился за волосы и принялся таскать себя за них. Саша даже испугалась, что он их повырывает.

– Со мной все нормально. Не переживай так, – сказала она, как виноватая школьница. – Я чувствую себя прекрасно. Собственно, у меня не было выбора, а сейчас… Мне нужна помощь.

– Что случилось? – прохрипел он.

– Ты говорил, что я всегда могу на тебя рассчитывать. В любое время.

– Давай по очереди и только правду. Посмотрим.

– Правду, и только правду. – Она улыбнулась. – Как на исповеди, святой отец.

Она вкратце рассказала, что произошло со дня их последнего разговора. О ночном телефонном звонке, перестрелке в «Игле», встрече с однокашниками из полицейской школы и, наконец, о своем участии в этом деле, об обвиненной барменше. Напоследок она переслала ему текст песни. Абрамс молчал. Он что-то записывал во время ее рассказа, иногда просил подождать. Потом опять подгонял ее, чтобы она донесла самую суть.

– И что дальше? – спросил он, когда Саша закончила.

– Это все. Теперь я думаю, какой код может содержать песня. – Она пожала плечами.

– Я спрашиваю о твоих гипотезах.

– Не хватает данных. А те, что имеются, необходимо проверить. Например, барменша. Мне кажется, что убила не она.

– Я не спрашиваю о сборе данных! На расстоянии я не смогу помочь тебе. Тем более ты сама в этом хорошо разбираешься. Но у тебя и так уже много материалов. Проанализируй все это и сделай первые выводы. Время работает не в твою пользу. Мыслительный процесс: от Действий до Характера. Мотив важен, но все равно окажется, что не настолько. Не думай о «почему». Не думай о барменше. Действия убийцы покажут тебе его личностные характеристики. И пока не приимай во внимание пол преступника. Ничему ты, как я вижу, не научилась. Дорогая, ты пишешь у меня докторскую!

Саша снова почувствовала себя, как на первых сессиях в институте, когда он трепал ей нервы и ему невозможно было угодить. Она взяла из принтера лист бумаги, расчертила его на две колонки. Первую обозначила как Действия, рядом с ней нарисовала стрелку и написала Характер.

– Ну хорошо. Если говорить о действиях… – Саша задумалась и написала: «следов взлома нет». Зачеркнула. Отложила лист. Она решила говорить то, что чувствует. – Следов взлома не было. Убийца вошел в клуб, пользуясь собственным ключом, или кто-то впустил его, то есть жертвы могли быть с ним знакомы. В клубе было совершенно темно. Неисправность проводки. Входная дверь находится в арке, потом лестница вниз, большая прихожая, за ним коридор с гардеробом, концертный зал, из которого в разные стороны расходятся коридоры в залы поменьше и другие помещения.

– Ты нарисовала план заведения?

Саша посмотрела на него с укоризной и вытащила из стопки бумаг на столе план клуба. Показала ему, он кивнул:

– Отсканируешь мне. Дальше.

– Жертва: мужчина, тридцать семь лет. Ян Вишневский, псевдоним Игла, певец, был найден в главном концертном зале. Он был первым, в кого стрелял убийца. Сначала два выстрела прошли мимо. Пули застряли в стенах. Третий – попал в цель, но, видимо, не был смертельным, так как потом последовал контрольный в голову с близкого расстояния. Патологоанатом еще не закончил работу. Когда у меня будет его заключение, я дополню имеющиеся данные.

– Почему он лежал на животе?

Саша задумалась.

– Выстрелы пришлись в спину. Нужно проверить, все ли.

– Следы того, что тело перемещали, тянули?

– Никаких.

– А женщина?

– Ее нашли во втором помещении, незаконченной студии звукозаписи. Там, где был сейф для денег.

– Какой сейф?

– Небольшой металлический сейф, не прикрепленный к полу, переносной. Стоял возле нее.

– Его можно было забрать с собой?

– Можно. Но это помешало бы быстро бежать. Он был открыт, денег внутри не было. Только немного мелочи. Монеты остались на месте. Работники сообщили, что пропало тридцать тысяч злотых. Это что-то около десяти тысяч долларов.

– Немного, – пробормотал Абрамс. И тут же добавил: – Дальше.

– Ключи лежали рядом с одной из жертв. Возле мужчины. Пока мы предполагаем, что нападение было совершено, когда они пересчитывали выручку. Это нужно установить. Я буду знать это после разговора со второй жертвой, когда врачи разрешат.

– Пусть она вспомнит все, абсолютно все до мелочей, что происходило перед нападением. Помни об островах памяти. Старая память более ценна и правдоподобна. Если говорить о свежей памяти, она может перемежаться фрагментами фильмов, книг, даже некие эмоциональные моменты из жизни могут накладываться на них и казаться мозгу реальными событиями.

Саша понимала это.

– Я отсею все лишнее. Боюсь только, удастся ли наладить с ней достаточный для сбора сведений контакт. По словам врачей, есть определенные проблемы с речью. Не знаю, как обстоит дело с памятью. Буду действовать осторожно. Она сказала, что барменша стреляла в нее из револьвера, но баллистик исключил такую возможность. Адвокаты схватятся за это, чтобы оспорить показания.

– Об этом пока не беспокойся, это работа полицейских.

– У нас этим занимается прокурор.

– Хорошо, приготовь вопросы для выжившей. Пусть сначала сама говорит, не трогай ее. Я знаю, что это непросто, но ты должна включить режим воспоминаний. Может произойти блокировка обратной памяти. Нужно вскрыть поглотитель.

– Что?

– Дыра в памяти как солнечное затмение. У вас так не говорят? Она должна сама вспомнить. Разблокироваться. Если она видела лицо и у нее добрые намерения, то память вернется. Но придется подождать.

– Сколько?

– Иногда несколько дней, иногда годы. Это главным образом зависит от нее, хотя ты можешь ей помочь. Помни о силе внушения. Будь только катализатором. Заставь ее включить голову, наберись терпения. Она может не хотеть помнить. И это нормально.

– Знаю. У меня было то же самое.

– Вот именно. Человек склонен защищаться от новой потенциальной травмы. Не хочет переживать это еще раз, поэтому забывает. Но ему только кажется, что он в безопасности, на самом деле все не так. Контролировать амнезию невозможно. Вечером того же дня ты должна прийти к ней еще раз. Она будет бдительна, возбуждена, может быть даже измучена, но ты уже не давай говорить ей самой. Спрашивай только о самых важных для следствия вещах. Избегай формулировок «преступник», «убийца» и тому подобных, так как от этого она может закрыться. Идем дальше.

– Она сначала получила пулю в живот. Потом царапина на руке. Предполагаю, что большая часть крови была именно из этой раны, хотя она оказалась неглубокой. Есть еще рана на спине. Видимо, во время предпринятой попытки убежать. Она по-прежнему была на ногах, потому что кровь везде, в том числе на стенах, размазанные пятна и подтеки на расстоянии нескольких метров. Она хваталась за стены, стараясь не упасть. Выстрел в спину подкосил ее у окна. Там ее и обнаружили.

– Почему он ее не добил?

– Версия первая: не хватило патронов. Версия вторая: думал, что она мертва. Было темно, крови много. Вероятно, она потеряла сознание. Он мог подумать, что убил ее, если это непрофессионал.

– А что могло бы свидетельствовать о профессиональном убийце?

– Скорее ничего, – ответила Саша.

– Я не спрашиваю про скорее. Первый был добит с близкого расстояния.

Саша задумалась.

– Без проблем вошел и так же легко оставил место преступления. Нападение было неожиданным. Он не потерял самообладания, справился с двумя жертвами.

– Как раз-таки не справился, – перебил ее Абрамс слегка раздраженно. – Выстрелы мимо – это раз. То, что оставил одну из жертв в живых, – это два. Хаотичность действий свидетельствует о шквале эмоций, с которыми он не справился, – три. Беготня с пистолетом по клубу, в котором помещается тысяча человек. Риск оставить следы обуви в крови – четыре.

– Он ничего не оставил. Разве что все было затоптано. Там было полно народу из полиции и скорой помощи. – Она замерла. Внезапно кое-что пришло ей в голову. Действовал хаотично. – Он мог не знать, что там есть второй человек. Договорился с кем-то, например с Иглой, что-то его спугнуло, и последовала реакция. Когда он вошел туда, было темно. Может быть, только у него был источник света? Это бы объясняло, почему он вообще в них попал. Возможно, это все-таки была барменша. Она хорошо знает клуб, могла сделать копию ключа и держать его дома, несмотря на то что все ключи у нее отобрали. Она прекрасно знала, где находится выручка. Пришла поговорить с Изой, знала, что та будет считать деньги. Мужчину она там застать не ожидала. Он вышел первым, поэтому пришлось его убрать. А менеджер появилась только тогда, когда услышала выстрел. Они обе могли быть в шоке. Иза получила пулю в живот, плечо и потом в спину. Это должно было продолжаться не больше десяти – пятнадцати минут, вместе с ограблением и бегством. Только почему ее никто не видел?

– Ее? – прервал Сашу Абрамс. – Для гипотез пока рановато, Саша. Перешли мне Действия, по пунктам. Ночью или завтра займемся Характеристиками. По крайней мере, в общих чертах. Для начала исключим личностные характеристики, которые позволят сузить круг подозреваемых. Для следователей это уже кое-что. Произведешь на них впечатление.

– Спасибо, Том.

– У тебя бардак, – сделал он замечание. – Возьми себя в руки. Песни пока оставь в покое. И помни о HALT[24].

– Да, профессор.

– Это важно, ты знаешь об этом.

– Голод, злость, одиночество, усталость. Я стараюсь. Сегодня я ела отличные макароны со шпинатом. А работа не раздражает меня.

– Эта работа инфицирует. Если вдруг настанет такой момент, ты знаешь, куда пойти?

– Я позвоню тебе.

– Всегда к твоим услугам. – Он улыбнулся. – Однако группа поддержки все же лучше. Я знаю, что ты об этом думаешь, но все-таки, когда тебе будет тяжело или ты перестанешь справляться со злостью, не сомневайся. Спрячь гордыню в карман.

– Так точно!

– Пока. О! Привет, малыш!

Саша обернулась и увидела у себя за спиной машущую Абрамсу Каролину. Она сняла наушники.

– Я хочу пить, – сказала девочка. – Я кричала, но ты не слышала. Поэтому я спустилась вниз.

Саша обняла дочку, затем помахала Абрамсу и отключила скайп. Она слышала, как сильно бьется ее сердце. Посмотрела на лестницу и замерла. Малышка могла поскользнуться и упасть, а она бы даже не услышала. Что бы она сделала, если бы на ее совести было что-то настолько страшное? Неожиданно в голову ей пришли слова из песни Иглы:

Вина, Алкоголь, Лекарства, Депрессия, Ересь, Молодость, Алкоголь, Расцвет.

Сейчас наконец она поняла их смысл. Да, речь шла о мести, но было также и чувство вины. Возможно, именно поэтому и появился этот текст. Из потребности искупления греха. Почему автора текста одолевают кошмары? Что у него на совести? Кем была для него девушка с севера? Надо ли рассматривать север в географических категориях?

– Апельсиновый или яблочный? – спросила Саша, вынимая из холодильника пакеты с соками. Она старалась скрыть, что сильно нервничает, хотя ее всю трясло. Каролина указала на апельсиновый, сама налила себе его в стакан и принялась жадно пить. Саша опять почувствовала во рту вкус водки. Она испугалась: на этот раз жажда не отступила так быстро, как в прошлый.

– Вымойте руки, пожалуйста. – Джекил указал Люции на умывальник в глубине помещения. Пока она открывала воду, он подошел, забрал жидкое мыло и поставил его на подоконник, рядом со столиком, за которым скучал Патрик Сплонка – следователь, который должен был наблюдать за снятием сравнительного образца запаха для самого важного в этом деле исследования. Осмологического.

Сплонка не производил впечатления фаната осмологии. Наоборот, вошел в кабинет как приговоренный к казни. И только вид Люции вызвал у него оживление. Он внешне оценил девушку как кобылу на ярмарке и послал ей сальный взгляд, сфокусированный на ее бюсте. Люция рефлекторно сгорбилась.

– О, лайм, – с издевкой прочел на этикетке Сплонка. Открыл, понюхал, скривился. Запах мало напоминал заявленный цитрусовый аромат.

Джекил испепелил молодого полицейского взглядом и вышел, оставляя его один на один с подозреваемой. За дальнейшим ходом исследования он наблюдал через зеркало Гезелла.

На столе, рядом с документами, лежали три пачки стерильных компрессов. Сплонка проверил, не нарушена ли упаковка, и что-то записал в бумагах. Надел резиновые перчатки. Потом, один за другим, он доставал из упаковки компрессы и подавал Люции. Велел ей сжимать свернутую марлю в ладонях по пятнадцать минут. Собранные материалы помещал в литровые стеклянные банки, которые сразу плотно закрывал. Сплонка наклеил этикетки на каждую из банок. На этикетках печатными буквами значились фамилия подозреваемой, время проведения анализа, номер дела и продолжительность сбора запахов. Потом полицейский внес данные в протокол, а внизу подписался именем и фамилией. Не возникало никаких сомнений в том, что он скептически относится к исследованиям запахов. Только из уважения к Джекилу не позволил себе явных насмешек. Ланге тоже должна была оставить автограф. По окончании работы Сплонка внимательно прочел данные на банках. Все было в идеальном порядке, согласно регламенту. Сплонка дописал протокол и положил его в бумажную папку. Он кивнул Люции и вышел первым. Следом увели подозреваемую.

Джекил ждал их в дверях. Он еще раз проверил этикетки трех банок с запахами. Присмотрелся к белым компрессам, плотно закрытым в стеклянных сосудах, и почувствовал нарастающее возбуждение. В криминалистической лаборатории уже ждала четырехлетняя немецкая овчарка, которую взяли из питомника. Если подтвердится соответствие запаха, взятого у подозреваемой, с образцом, сохранившимся на перчатке, прокурор Эдита Зюлковская сможет выдвинуть Люции Ланге обвинение, а суд, в свою очередь, продлит ей арест на очередные три месяца. Тот факт, что Ланге не признавала вину, не имел значения. Виновна она или нет – решит суд. С чувством хорошо выполненного долга Джекил вышел из лаборатории точно в шестнадцать пятнадцать.

Саша с Каролиной уже дважды обошли вокруг здание, но не смогли найти входную дверь. Несмотря на то что детский сад находился недалеко от их дома, они все равно опоздали. Саша допоздна работала с Абрамсом по делу об убийстве Янека Вишневского. Легла спать около трех ночи. Ей казалось, что она успела лишь приклонить голову к подушке, но, когда открыла глаза, дочь уже стояла перед ней одетая и с рисунком в руках, который успела нарисовать до того, как отважилась разбудить мать. Саша вскочила с кровати с огромным чуством вины. Быстро натянула вчерашнюю одежду: мужскую рубашку в клетку, растянутый свитер ручной вязки и видавшие виды джинсы. Потом она на скорую руку приготовила Каролине завтрак и посадила ее за стол с чашкой теплого какао. И только после этого направилась в ванную привести себя в порядок.

Обходя детский сад вокруг в третий раз, они обнаружили, что входная дверь находится за детской площадкой, но открыта она только до восьми тридцати. Вот почему они не могли попасть внутрь. Начальство закрывало заведение на все засовы, и войти можно было, только предварительно позвонив по телефону. Саша уже битых пятнадцать минут держала трубку возле уха, но никто не отвечал. Вместо этого звучала какая-то ужасная музыка. Наконец дверь открыла повариха в съехавшем набок колпаке. В руках у нее были мешки с мусором.

– Уже десятый час, – грозно объявила она, загораживая проход, как цербер. – Вы звонили насчет завтрака?

– Нет, – ответила Саша и схватилась за дверь. – Вы позволите?

Повариха неохотно посторонилась. Саша с дочерью вошли в коридор, наполненный запахом вареной капусты. Дверь в раздевалку была закрыта на ключ, им пришлось войти через кухню. За столом, застеленным клеенкой, сидели шесть женщин разного возраста. Они завтракали и попивали кофе, живо при этом переговариваясь. При виде опоздавшей матери с ребенком они тут же смолкли. Залусская поняла теперь, почему никто не брал трубку. Интересно, присматривает ли хоть кто-то за детьми? Поздоровавшись, Саша честно объяснила, что проспала. Ни одна из воспитательниц не прокомментировала, но зато все смотрели на нее с укором. Наконец они спустились в гардероб, Каролина сняла куртку, надела тапочки. И вдруг отчаянно бросилась в объятия матери, как будто не хотела отпускать ее. Саша сама чуть не заплакала.

– Я очень скоро приду за тобой, – пообещала Саша. – Сразу после обеда, хочешь? – Она с трудом высвободилась из объятий дочери и осмотрелась по сторонам. – М-да… Какое же страшное все тут, холера… – пробормотала она.

Каролина прыснула со смеху.

– Нельзя так выражаться при детях, – сделала она замечание матери.

Польский детский сад, увы, совсем не походил на английский. И дело было даже не в оборудовании, так как здесь имелось все необходимое, а во вкусе и отношении обслуживающего персонала. Какофония цветов, безвкусица, просто инфантильное уродство. Однако рисунки, висящие на стенах, позволяли надеяться, что персонал, по крайней мере, выполняет свои обязанности. В Саше поднялось знакомое бунтарское чувство. Столкновение с системой, которую нельзя изменить. У нее даже промелькнула мысль, не забрать ли Каролину отсюда вообще, но она спешила на собрание в управлении полиции, а туда нельзя было прийти с ребенком. Саша решила, что подумает об этом завтра, а сегодня расспросит малышку, понравилось ли ей. Для того чтобы забрать дочь из сада, требовалась уважительная причина. Лауре пришлось очень постараться, чтобы Каролину приняли в середине учебного года.

Они поднялись по лестнице на верхний этаж, там находилась группа, в которую определили девочку. К ним вышла молодая воспитательница. В отличие от ведьм, которых они встретили внизу, выглядела она вполне симпатично. Она что-то сказала Каролине, подвела ее к кругу, в котором сидели дети. Каро была напряжена и постоянно оглядывалась на мать, все еще стоящую в дверном проеме. Воспитатель представила девочку и попросила ее выбрать одну из карточек, лежащих в середине круга. Оказалось, что Каролина как раз попала на урок английского. Она правильно и без акцента ответила на вопрос. Саша все продолжала стоять в дверях, но воспитательница знаком велела ей немедленно уходить. Залусская сделала это только тогда, когда дочка послала ей воздушный поцелуй. Спускаясь, она опять увидела повариху. На этот раз без колпака. В руках ее была швабра, которой она уже успела помыть чуть ли не весь коридор. Саша остановилась, думая, как преодолеть это мокрое зеркало. Она сделала шаг, но тут же отпрянула.

– В обход, – грозно бросила кухарка-уборщица. Кухня, в которой несколько минут назад сидели релаксирующие тетки, была уже пуста. – И в следующий раз звоните. Обед рассчитан по порциям, сегодня я отдала свою.

Саша посмотрела еще раз на мокрый пол и решительно пошла прямо посередине. Миновав коридор, она оглянулась и смерила взглядом опершуюся на швабру женщину, которая от неожиданности не успела высказаться, что думает по этому поводу.

– Простите, – промурлыкала с улыбкой Залусская, хотя совсем не сожалела о содеянном.

Она вышла из здания с тяжелым сердцем, переживая, как Каролина справится в этой твердыне.

Саша как раз подъезжала к управлению, когда ей позвонил Духновский и сказал, что ждет ее у себя. Совещание перенесли на три часа дня. Осмологам пришлось отложить исследования, поскольку начальник управления и прокурор сообщили о своем прибытии. Зато появился очередной свидетель, утверждающий, что знает, кто убил Иглу. Семнадцатый в коллекции. Саша пообещала, что будет с минуты на минуту.

Она вздохнула. Это означало, что ей придется найти кого-то, кто займется ребенком в послеобеденные часы, а у Лауры сегодня как раз были съемки на телевидении. Это, не считая перил, была очередная проблема, требующая решения. Ей нужен был новый детский сад и хорошая няня.

– Имя, фамилия?

– Вальдемар Габрысь.

– Возраст?

– Пятьдесят шесть.

– Женаты?

– Разведен.

– Образование, работа?

– Военный. На данный момент начальник охраны в отеле «Марина».

Духновский поднял голову от бумаг.

– В отеле ведь работает агентство «Лемир». Я вас там никогда не видел.

– Я оказываю индивидуальные услуги… – Он запнулся. – Оперативные.

– Пожалуйста, точнее.

– Наблюдаю, проверяю, просматриваю материалы. Для того чтобы охранять имущество, форма необязательна. Вы ведь тоже не исключение. – Откашлялся. – Я очень редко вижу вас в погонах.

Дух не собирался ввязываться в дискуссию со свидетелем.

– Были ли вы судимы за дачу ложных показаний?

– Нет.

– Я сообщаю вам, как свидетелю, об уголовной ответственности. За дачу ложных показаний грозит тюремное заключение сроком до трех лет. Это понятно? – Духновский постучал ручкой по столу и посмотрел на Залусскую, которая до сих пор не произнесла ни слова. Она оперлась о подоконник, и казалось, разговор ей совсем не интересен. Саша внимательно рассматривала прожженную сигаретой дырку в занавеске.

Вальдемар Габрысь кивнул. Он был одет в костюм-тройку и белую рубашку, всем своим видом изображая недовольство. Несмотря на отсутствие формы, он вел себя так, как будто на его голове была фуражка с околышем.

– Я здесь не в первый раз, полковник, – сообщил он Духновскому, который уже с трудом сохранял серьезность.

– Капитан, – поправил он свидетеля. – Что бы вы хотели добавить к своим показаниям?

– Я знаю, кто убил этого певца.

– Прекрасно. – Полицейский улыбнулся с иронией. – А с нами вы поделитесь этой информацией или здесь просто с дружеским визитом?

– Сначала я должен обрести уверенность в том, что вы обеспечите мне охрану.

Духновский встал и принялся расхаживать по небольшому помещению. Вдруг он остановился за спиной Габрыся и произнес:

– Ведь вы сами – охрана.

– Я видел его. Так, как вас сейчас. – Габрысь указал на Сашу, которая теперь занималась тем, что просовывала карандаш в прожженную дырку и вытаскивала его. – Я смогу его опознать, – старался он убедить курсирующего по кабинету полицейского.

– И почему же вы только сейчас решились сообщить нам это? – Духновский резко обернулся, отчего Габрысь даже подпрыгнул на стуле. – Мы ведь беседовали уже несколько раз, пан Вальдемар.

– Я не понимал, что это именно тот человек. – Габрысь склонил голову. – Богом клянусь, я не вру. А пришел потому, что, как вижу, вы запутались.

– Фамилия. – Дух занял свое место.

– Мне нужна охрана.

– От кого вас охранять, вы не могли бы нас просветить? – Духновский схватился за волосы. – Кто бы посмел вас обидеть?

– Зло не надо искать, оно само тебя найдет, – в ответ произнес Габрысь очень серьезно.

– Хорошо, я отправлю туда, к вам, патруль. Довольны? «Игла» закрыта. Тишина, спокойствие. Мечты сбываются, верно?

– Патруля недостаточно. Это любители, а я опасаюсь профессионалов. – Недовольный свидетель покачал головой. – Я предупреждал вас в прошлый раз, что это плохо кончится. Вы меня не слушали. Сатана только начинает пожинать плоды.

– Сатана? Уже не шпионы? – с сомнением перепросил Духновский, после чего посмотрел на Сашу. Левый уголок рта у нее был поднят в полуулыбке.

– В чем это вы меня обвиняете? – воскликнул раздраженный Габрысь.

– Ладно уж, ладно. – Дух махнул рукой.

– Я никогда не приходил без причины. Все донесения имели серьезные основания. В том числе и те, которые вы проигнорировали, потому что не сумели добыть достаточно данных. На вашем месте я начал бы с совершенно другого конца.

– Пан Вальдемар, у нас очень мало времени, – прервал его Духновский. – Вы даже не представляете себе, сколько народу «знает», кто убил Иглу. – Он взял стопку бумаг и подтолкнул их в сторону Габрыся. – Вот сколько было доносов. Который из них ваш? – Капитан помолчал. – Фамилия. Говорите, и заканчиваем этот фарс.

Габрысь беспокойно вглядывался в лицо Духа.

– Шуточки шутите. Так же, как и тогда, когда была перестрелка в соседнем клубе, два года назад. И никто ничего не сделал. Стекла все еще в дырах от пуль, а преступник не наказан. Если бы вы тогда не профукали дело, сегодня не было бы этих трупов.

– У нас только один труп, – уточнил полицейский. – Или вы знаете что-то, о чем неизвестно полиции?

– Вы говорите со мной как с любителем. – Габрысь надулся еще сильней. – Этот певец уже однажды стрелял в компаньона. Это было на моих глазах, у вас есть мои показания.

– Вы же отказались от них!

Габрысь пожал плечами:

– Я боялся за свою жизнь. Сейчас, если вы дадите мне охрану, я расскажу все, как на исповеди.

– Вы хотите сказать, что на этот раз Игла стрелял сам в себя? – взорвался Дух.

– Вы меня не слушаете, – парировал Габрысь очень спокойно. – Мне кажется, я четко объясняю, что между компаньонами был конфликт. В этом все дело.

– У нас есть показания ко всем семи делам, которые были по вашей инициативе заведены на владельцев «Иглы». Нам хорошо известно, как вы их любите. Все семь были закрыты.

Административные процессы я, увы, не отслеживаю, но из прессы знаю, что вы так просто не сдаетесь, шериф. Может быть, поменяемся местами, – вдохновенно разглагольствовал Дух, а Габрысь, в свою очередь, краснел все больше.

Саша подумала, что его очень легко спровоцировать. Интересно, чем конкретно он занимался в армии.

– Это Павел Блавицкий, компаньон музыканта, – взорвался наконец Габрысь. – Я видел его перед «Иглой» с оружием в руках. Он был крайне взволнован, спешил и уехал, свистя колесами, на этом своем танке.

Саша и Дух переглянулись.

– С оружием? – Духновский по-прежнему не воспринимал всерьез показания соседа. – Может быть, вы скажете модель? Вы же разбираетесь в оружии, бомбах и, вижу, в танках тоже.

– Прекрасно. – Габрысь не обратил внимания на подколку. – Особенно в танках. Это моя специальность.

Залусская спрыгнула с подоконника и подошла к столику, за которым сидел свидетель. В отличие от Духа она была серьезна.

– Где вы тогда стояли?

– Когда?

– Когда увидели подозреваемого, – уточнила она. – И точная дата была бы очень кстати.

– Я был в подвале, а видел его через окно. До колен, рука с оружием была на высоте моих глаз.

– В подвале? – удивилась Залусская. – В Пасху?

– До колен? Но лицо разглядели? – Дух развалился на стуле, вынул из ящика стола сигарету и безмятежно закурил.

Габрысь перекрестился и зажмурился. Потом поднял глаза к небу, прошептав что-то вроде заклятия, и произнес очень спокойно:

– Я был в подвале в Страстную пятницу. Это я перерезал провода. И установил им камеру, работающую на аккумуляторе. Она включалась, когда кто-то входил в клуб.

Духновский сначала потерял дар речи. Потом покивал и рассмеялся.

– Так вы, значит, и в телевидении тоже неплохо разбираетесь?

– Не верите? Я был в маске, но это я. – Он вынул из-за пазухи небольшую кассету и положил ее на стол. – А человек перед клубом – это Павел Блавицкий. Я позвонил в вашу дежурную часть, когда услышал выстрелы. Только я и мог их слышать. Клуб звукоизолирован. Но в подвале было хорошо все слышно. Потому женщина и осталась жива. Иначе вы бы ее обнаружили только после праздников. Она бы умерла. Бог велел мне спуститься туда и исправить ошибку. Я спас ей жизнь. Было одиннадцать часов тринадцать минут сорок три секунды. Я позвонил в полицию из автомата возле почты. Все записано на диске. Я снял это из окна.

Духновский взял диск, вынул его из коробки и сунул обратно, после чего написал в протоколе несколько предложений. Саша взяла лист бумаги из принтера, нарисовала на нем фасад дома, клуб и улицу, после чего обвела одно из окон на последнем этаже.

– Вы здесь живете?

Габрысь уважительно посмотрел на нее и подтвердил:

– Я вас узнал. Вы были там до убийства, это видно на записи. На вас было черное пальто, бежевая шапка и тяжелые, наподобие военных, ботинки. Та женщина из клуба вас не пускала. Я уже тогда догадался, что вы из полиции. А после перестрелки вы поздоровались с тем криминалистом, как со старым знакомым, и разговаривали с журналистами. А с ним поссорились. – Он указал на Духновского.

Саша улыбнулась:

– У вас хорошая память на лица.

– Это было моей профессией, – ответил он. – Я опознаю этого бандита в суде. Только обеспечьте мне охрану. Это гангстер.

– Почему вы раньше ничего не говорили об этом? – не унимался Духновский.

– Две недели назад Блавицкий пообещал мне, что они съедут из моего дома.

– Из вашего дома?

– Я председатель кооператива и отвечаю за это место. Он обещал мне. Добавил только, что ему нужно будет убедить компаньона. Я обрадовался, так как долго этого ждал. А потом – праздники, в костеле куча всяких обязанностей. Я только сегодня утром просмотрел записи. – Он указал на диск. – Я просто сопоставил факты, а думать по-прежнему умею хорошо. Еще я помню номера машины, на которой Блавицкий приехал в клуб. Собственно, я очень хорошо знаю эту тачку, он купил ее у нашего давнего общего знакомого. – Он продекламировал наизусть марку, модель и регистрационный номер автомобиля. – Если вы обеспечите мне охрану, я готов сотрудничать и давать показания. И конечно же готов понести наказание за испорченную проводку. Однако я действовал с самыми добрыми намерениями. Была Страстная пятница! Негоже развлекаться, когда Сын Божий так страдает! – добавил Габрысь, искренне возмущенный.

– А вы не были в это время в костеле? – заинтересовалась Саша.

– Я вернулся раньше. Бог приказал мне исправить ситуацию. Я вошел в подвал, чтобы соединить провода. У меня были с собой щипцы, изолента, клей и ножовка по металлу, чтобы перепилить новые навесные замки. Эти придурковатые электрики никак не могли найти причину поломки.

– Когда вы его видели? После того как вышли из подвала или на мониторе?

– Я видел, как он уезжает, – пояснил свидетель. – А камера зарегистрировала, как он стоит возле клуба. Расстояние слишком большое, лица не разглядеть, но я знаю, что это был он.

Эррату, помесь дворняги и немецкой овчарки под регистрационным номером HD-15022, Виктор Бохенский получил по наследству от кинолога, который два года назад вышел на пенсию и вскоре после этого умер. А поскольку Эррата прослужила в полиции пять лет, столько и записали в документах в графе «Возраст». Поначалу отношения между Бохенским и Эрратой не заладились. Собака бросалась на него, не поддавалась дрессировке, не шла на сотрудничество. Наконец, сильно его искусала. Ветеринар, накладывая Виктору очередную повязку, сказал, что на этот раз вынужден сообщить об инциденте начальству. Случился скандал. Виктор боялся, что ему придется кому-нибудь передать собаку. Это означало бы для него необходимость переаттестации в Кинологическом центре, и неизвестно, не повторила ли бы Эррата свою выходку с новым кинологом. Шефиня не скрывала своего недовольства. Обучение и содержание Эрраты уже обошлось им в тринадцать тысяч злотых, но, к сожалению, от когда-то лучшей по наркотикам собаки не было никакой пользы. Она толстела, ленилась, отказывалась работать. Скучала в вольере и становилась все более агрессивной. Когда ее брали на задание, она вела себя неадекватно. Были подозрения, что это бешенство или, возможно, психическое заболевание. Собачий психолог, однако, исключил такую возможность.

– Не сошлись характерами. Случается даже в любящих семейных парах, – ответил он, когда Виктор спросил, почему собака так себя ведет.

Тогда Бохенский решил попробовать взять собаку к себе домой и, если в ближайшие пару недель ничего не изменится, принять окончательное решение. Сначала он поговорил с начальником и только потом спросил жену. Она взглянула на фото собаки в телефоне и согласно кивнула. Правда, запретила впускать ее в дом и предупредила, что детям нельзя к ней приближаться. Виктор оборудовал Эррате место в сарайчике у забора. Он накормил ее, и лишь только начал чистить щеткой, как она снова его укусила. Не говоря ничего жене, он завязал себе руку тряпкой и решил оставить собаку без внимания. Он по-настоящему разозлился. На следующий день Виктор начал укрощение строптивой. Собаку не кормили и не занимались с ней. Никто не бросал ей мячик. Она бегала по саду, явно ошеломленная простором. Долгие годы она провела в тесном вольере, крутясь вокруг своей оси. Спала летом на земле, а зимой на сене. Такая жизнь была ей понятна и близка. То, что происходило сейчас, не укладывалось в ее собачьей голове. Не получив еды и на второй день, она ушла из сарайчика и залегла в зарослях под забором. Там она лежала, свернувшись в клубок, как волк.

– Слушай, что это с ней? – забеспокоилась Лена, жена Бохенского. – Она странно себя ведет.

Кинолог даже не взглянул в сторону собаки.

– Обиделась.

– Обиделась?

Он пошел за пивом, а когда вернулся с холодной банкой в руках, около Эрраты крутились его четырехлетние двойняшки, а Лена гладила собаку по голове. Виктор подошел ближе, Эррата оскалилась. Лена обернулась с триумфальной улыбкой:

– Она на самом деле тебя не переваривает.

Он отошел, совершенно раздавленный. По телевизору транслировали футбольный матч Польша – Норвегия. Виктор намеревался открыть третью банку пива, когда в комнату вбежала одна из двойняшек, очень возбужденная:

– Папа, давай тряпки!

– Что? – Он лениво обернулся в ее сторону. Ну вот, он только что пропустил прекрасный удар по воротам. Он замер, когда показывали повтор, но девочка потянула его за рукав:

– Старые полотенца, быстрей! Мама сказала, что они в прачечной на третьей полке!

Виктор по-прежнему не отрывал глаз от экрана.

– Вот же!.. – Он хлопнул себя по ноге, потому что мяч ударился о столбик ворот. Только после этого он смог переключить внимание на тряпки: – Что ты там говорила? Зачем вам полотенца?

– У Булки идет кровь! Быстрее!

– У Булки?

– Ну, у этой новой собачки, – пояснила девочка. – Ее лапки пахнут, как булочки. Ты нюхал?

Виктор вскочил как ошпаренный. С Эрратой не должно ничего случиться, пока она под его опекой. Иначе ему пришлось бы выплачивать как минимум тринадцать тысяч, потому что столько стоило обучение и дрессировка собаки. Начальница не простит ему этого. Через полминуты он был уже на улице, вместе с дочерью и полотенцами. Эррата опять была в сарайчике. Лена обернулась, вся красная и запыхавшаяся. Руки и платье ее были в чем-то буром. Кровь? Сердце у него ушло в пятки.

– Она жива? – прошептал.

– Все прошло хорошо, – объявила жена. – Давай это сюда. Она выдернула у него из рук полотенца и сначала сама вытерла руки, а потом пол в сарайчике.

– Принеси горячую воду, пока это все не присохло! – крикнула. – Ну, что стоишь?

Виктор не обратил внимания на команду жены и подошел к углу, в котором лежала Эррата. Только теперь он разглядел четырех щенков, прильнувших к соскам собаки.

– О боже, – пробормотал он, не зная, как еще прокомментировать все это.

– Хорошая Булочка, – похвалила собаку одна из двойняшек. – Мы придумали имена ее детям: Рогалик, Халка, Ватрушка и Сайка.

– И как вы там смотрите за своими собаками? – удивлялась Лена, которая уже успела вернуться с ведром воды. – И почему никто не заметил, что она щенная? Видимо, поэтому она так на тебя и бросалась.

Таким образом Виктор спас Эррату, с этих пор уже всегда именуемую Булочкой, от увольнения из полиции. После тайных родов она примерно служила в полиции в течение очередных двух лет и даже получила несколько медалей. Виктор оставил себе двух щенков, остальных раздал соседям. После того как Эррата стала матерью, ее характер диаметрально изменился. Она стала спокойнее, эмоционально стабильнее, полюбила рутину. Правда, для поиска наркотиков она уже не годилась.

Зато была просто идеальной собакой для осмологических исследований. Виктора и Булку ставили в пример остальным на показательных выступлениях школы кинологов, потому что теперь они были самым дружным тандемом во всем управлении. Иногда Булка показывала зубы, чтобы Виктор не забывал, что у нее есть характер, но никогда больше не кусалась.

Сегодня у них обоих был очень ответственный день. Дело было приоритетное, поэтому всю лабораторию поставили на ноги, чтобы эксперимент был проведен по всем правилам. Виктор привез Булку несколькими часами раньше, выгулял ее и, когда ему был подан сигнал, что эксперты готовы к исследованию, пристегнул поводок и повел собаку в каморку перед помещением, в котором уже стояли селекционные ряды с образцами запаха главной подозреваемой в деле об убийстве музыканта.

Помещение за стеклом осмологической лаборатории было переполненно людьми. Прокурор Эдита Зюлковская вбежала, сильно опоздав.

– Можем начинать, – кивнула она Духновскому, а также всей команде осмологов, которая собралась перед зеркалом Гезелла, чтобы наблюдать за ходом эксперимента.

Предстояло как минимум шесть попыток с одной собакой. Потом нужно будет повторить все с другой, чтобы суд счел результат правдоподобным. Анна Яблонская, эксперт осмологии и здешний ветеринар, поместила контрольный поглотитель во вторую из шести банок, после чего присоединилась к группе. Дверь в каморку открылась. В лабораторию вошли Виктор с Булкой. Собака послушно трусила у его ноги. Когда кинолог подошел к подоконнику, на котором стояла тарелка с порезанной колбасой, Булка принялась подпрыгивать, как щенок. Виктор угостил собаку несколькими кусочками лакомства, а потом открыл банку с контрольным образцом запаха, который должен был составить пару с тем, который находился во второй емкости. Уверенным движением он сунул в нее морду собаки. Принюхиваясь к запаху, Булка подпрыгивала, противясь неестественной позе, но не осмелилась вынуть нос из банки, пока кинолог не ослабил хватку. Потом, слегка покачиваясь, она подошла к ряду приготовленных емкостей с образцами. Казалось, что она вот-вот заденет одну из гранитных подставок. Ничего подобного. Сначала Булка выполнила привычный «обход территории», а потом стала слегка приближать нос к каждому из образцов, принюхиваясь к запахам. Последний заинтересовал ее больше всего. Почему-то он оказался для нее самым привлекательным. Булка танцевала вокруг него несколько минут. Но в конце концов все-таки легла возле двойки.

– Контрольная попытка удалась идеально, – пояснила следователям офицер Мартина Свентохович, коротко стриженная брюнетка в мини-платье. – Если все пройдет так же удачно и с нулевым образцом, можно будет дать ей для идентификации запах подозреваемой.

– А если нет?

– Испытание будет остановлено. Но можно будет попробовать с другой собакой.

Виктор увел Булку в каморку. Дверь захлопнулась. Яблонская поменяла запахи в емкостях. На этот раз там не было запаха, который кинолог должен был дать собаке, чтобы она его запомнила. Ритуал был идентичен: колбаса, принюхивание, обход. Собака не указала ни на один запах. Генеральная репетиция прошла успешно. Это означало, что собака сегодня в форме и охотно сотрудничает. Можно было продолжать.

Теперь в одну из банок Яблонская положила запах, снятый с перчатки, найденной на месте преступления. Кинолог вошел с Булкой в лабораторию, открыл емкость с запахом Люции, взятым не далее как вчера. Осмологи напряженно ждали. Следователи с трудом скрывали скуку.

– Какой номер? – не выдержала Зюлковская.

– Тихо, – прошептал Дух.

Прокурор надула губы, раз за разом поглядывала на часы.

Булка шла слаломом, по очереди суя в емкости нос. Четвертый номер оставила без внимания, возле шестерки сделала кружок. Казалось, что все это длится слишком долго. Наконец она вернулась к четверке, остановилась.

– Есть? – Валигура отвернулся.

– Она должна быть уверена. – Начальница группы осмологов пригвоздила Валигуру ледяным взглядом. – Она должна лечь.

Кинолог с равнодушным выражением лица ждал, когда Булка примет решение. Она смотрела на него, все медленнее виляя хвостом. Наконец отвернулась от него и легла возле образца номер четыре.

– Правильно, – объявила Свентохович.

Виктор с Булкой вышли. Ветеринар опять поменяла запахи. На этот раз заданием собаки было распознать запах, несущественный для следствия, а просто подтверждающий ее способности.

– Долго еще это будет продолжаться? – зевнула Зюлковская.

На этот раз Дух даже не взглянул на нее. Валигура зыркнул на осмологов. Ясно было, что он думает то же, что и прокурор.

– Еще три пробы, – проинформировала сосредоточенная Свентохович и добавила: – Нет смысла, чтобы вы теряли здесь время. Приглашаю на кофе.

Валигура и Зюлковская охотно воспользовались приглашением. Духновский отказался, он хотел досмотреть представление до конца. Он был скептически настроен по отношению к такого рода методам, но понимал, что показания Изы Козак нуждаются в подтверждении. Если запах укажет на Люцию, появятся основания для продления ареста. Если нет – придется заново разбирать эту следственную версию.

После того как начальство вышло, осмологи слегка расслабились.

– Еще немного, – Яблонская наклонилась к уху Вацлава Нижинского, самого старшего эксперта в лаборатории, – я боялась, что она вообще ничего не выберет или выберет тот, наиболее привлекательный.

– Сравнительный запах был слишком свежим, – фыркнул он недовольно. – Потому собака слегка ошалела.

Яблонская склонила голову.

– Только этот подходил к запаху клуба, – начала объяснять она. Яблонская заняла эту должность всего два месяца тому назад. В команде, работающей вместе несколько лет, она была новичком. – Надо было взять запах с мясокомбината или из какого-нибудь бомжатника?

– Ладно уж. – Вацлав понимающе покивал и добавил, понижая голос: – В следующий раз обращайся ко мне, что-нибудь придумаем. Не в пример Мартине, которая сожрет нас всех, если мы провалим эксперимент. Видела ее мину, когда Эррата кружилась возле шестерки?

Яблонская поблагодарила и отошла. Духновский взглянул на Нижинского, отметив, что это серьезный человек, но, хотя и демонстрирует спокойствие, буквально кипит от волнения, что настолько важный эксперимент пойдет как-то не так. В этом случае осмология как наука в очередной раз стала бы посмешищем. У метода и так был довольно сомнительный «пиар», подрывающий репутацию. После знаменитого судебного поражения в деле об убийстве Войтека Круля[25] большинство следователей ставило эксперименты с запахами на уровень гаданий или еще ниже. Выводы о необходимости принять на работу сумасшедшего, коим Духновский считал самого знаменитого ясновидящего Польши, делались все чаще.

Причины были самые прозаические. Человек не в состоянии подтвердить осмологические исследования. Даже самые образованные специалисты, работающие в этой области, могли выполнить только определенный набор функций. Они организовывали исследование, записывали его результаты и, прежде всего, следили за тем, чтобы хвостатый эксперт определил, соответствует ли запах подозреваемого тому, который полиция сняла на месте происшествия, и тому, который мог происходить исключительно от убийцы. Все зависело на самом деле от собаки, хотя четвероногого коллегу осмологов совершенно не интересовало, с какой целью используется его нос и насколько важно его мнение для следствия. Он вилял хвостом, пожирал колбасу и выполнял самые трудные задания только затем, чтобы его кинолог по окончании эксперимента немножко с ним поиграл. Его заслугой было то, что он имел нос в сотни тысяч раз более чувствительный, чем у человека.

Конечно, ни один из следователей не оспаривал этих его качеств. Даже если бы удалось улучшить секвенатор[26], прибор для считывания запахов, собачий нос, вне всяких сомнений, будет более эффективным. Хотя бы даже потому, что собака бывает в разных средах, сталкивается с множеством новых запахов, при этом каждый из них запоминает и может распознать запахи даже по истечении довольно длительного времени. Секвенатор позволяет анализировать результаты и определять конкретные запахи, причем называет их состав, но, как любой прибор, не развивается, не обновляет систему без участия обслуживающего его персонала. Каждая новая комбинация должна быть записана в его памяти. В свою очередь, возможности собаки здесь неограниченны.

Проблема заключалась в другом, и в этом следователи усматривали слабость метода. Выбор собаки невозможно было проверить. А с каких это пор порядочный страж правопорядка должен воспринимать всерьез мнение эксперта, который обжирается колбасой и гоняется за мячиком. Это всего лишь живое существо. Оно имеет право ошибаться по причине плохого самочувствия или просто нежелания работать. Кроме того, никто не может гарантировать того, что собака не обманывает, с целью получить похвалу от своего кинолога. Поэтому запах, даже если он является главным следом преступника, в деле по-прежнему фигурирует как косвенное доказательство.

– Посмотрим, как она справится, – прервал размышления Духновский. Он не собирался поддерживать осмологов, просто ему было интересно.

– Конечно, хорошо, а почему она не должна справиться? – пожал плечами Вацлав. – В случае чего у нас есть еще три пробника.

– То есть мы можем проверить в этом направлении еще трех человек?

– Двух с половиной, – поправил Нижинский. – Третьего только в случае форс-мажора. Запаха останется очень мало, надо было бы его размножить.

– Как это делается?

– В банку с запахом добавляем дополнительный компресс. Только осторожно. Если запах станет слишком слабым, собака может не учуять его, – пояснил он. – Но спокойствие. Я вижу, что здесь мы попадем в десятку.

Собака только что прошла последний слалом. Во второй раз, без всяких сомнений, она указала на запах Люции Ланге. Виктор, в награду за выполненную работу, выдал Булке остатки лакомства, а потом бросил резиновый мячик, звучно шлепнувший по стене. Булка бросилась за ним. Ловила его и приносила. Казалось, что она только ради этой игры и выполняла все предыдущие команды. Она работала ради своего хозяина, чтобы доставить ему удовольствие. Когда он хвалил ее за хорошие результаты и трепал за ухом, в ее глазах читалось настоящее собачье счастье.

– Значит, барменша была на месте преступления, – сказал Дух с облегчением, скорее себе, чем экспертам.

– Абсолютно точно, что там была ее перчатка, – уточнил Нижинский.

– Главное, чтобы прокуратура нам все не испортила, – пробормотал Дух и протянул руку на прощание.

– Ну, на это мы уж не можем повлиять.

– И что? – крикнул Виктор Нижинскому, когда ему разрешили войти в лабораторию.

Он никогда не знал, в какой именно емкости находится нужный запах. Считалось, что кинолог может подсказать собаке ответ.

– Молодец, – похвалил Булку Нижинский. Он похлопал собаку по заду, почесал за ухом. Булка радостно смотрела на людей.

– Вся в меня. – Виктор обратился к довольной собаке, как к человеку.

Они отправились побегать. Потом этот же запах должна была определять другая собака.

– Мы сообщим, как все прошло, – пообещал Нижинский. – Вам не обязательно ассистировать, хотя мы, конечно, приглашаем.

– Я вряд ли смогу, – отмазался Дух и направился к выходу из лаборатории. – У Джекила как раз будет дежурство, он нам все в подробностях расскажет.

Люция Ланге улыбалась всем собравшимся в конференц-зале с фотографии, прикрепленной к пробковой доске. Через пару минут Духновский повесил рядом с ней и фото Павла Блавицкого, вбив ему кнопку в самый центр лба.

– Забил ты ему гвоздик, Дух, – бросил, смеясь, кто-то сзади.

– Что тут у вас? – Конрад Валигура вынул из футляра электронную сигарету.

Саша сидела напротив, на значительном расстоянии от команды Духа и комкала лист бумаги. Выглядела потерянно.

– Новый подозреваемый, – объявил Духновский и сел рядом с Залусской во главе стола, прямо напротив Валигуры, который занимал такое же место с другой стороны. Повисла тишина. Дух воспользовался оказией. Он вытянул свою длинную, как палка, руку, сгреб половину печенья с пластикового подноса и принялся громко им хрустеть.

– Начинай, это не праздничный банкет. – Валигура махнул рукой.

Он снял шапку, освобождая вспотевший лоб. Волосы у него были черные, без следов седины, гладко зачесанные назад.

Дух говорил быстро и конкретно. Сообщил о собранных доказательствах, вкратце описал планируемые действия. Подчеркнул, что выжившая жертва указала на Люцию Ланге. Видела револьвер, но это исключил баллистик. Потом Дух зачитал результаты сегодняшних экспериментов. Собака распознала запах барменши на перчатке. Повисло молчание.

– То есть дело сделано, – наконец подал голос Валигура. – Она не скоро увидится с тетушкой.

Дух откашлялся, подобрал с подноса оставшееся печенье, но на этот раз не сунул его в рот, а держал в ладони.

– Я бы еще подождал, – заключил он. – К сожалению, анализ ДНК не подтвердил совпадения.

Валигура задумался, затянулся несколько раз электронной сигаретой.

– Ну, не знаю, – начал он миролюбиво. – Надо что-то дать журналистам, пока они не поняли, что у нас нет ничего конкретного. Какие будут предложения?

Дух встал и подошел к фотографии Буля.

– Это компаньон жертвы. Между ними был конфликт. Певца мы все знаем. Буля, надеюсь, тоже некоторые из вас должны помнить. Экс-полицейский, экс-преступник. В данный момент – бизнесмен. Мы пока его не прижали, он даже не был задержан. Мы накинулись на барменшу, а этот ходит себе на свободе. Вопрос: почему?

Вскочила молодая сотрудница:

– Я его допрашивала.

– И что из этого следует? – бросил Дух, но не стал дожидаться ответа. Он взял лист, пробежал по нему взглядом, после чего театрально порвал его на мелкие кусочки.

– Ты сдурел, Дух? – гаркнул главный. – Что на тебя нашло?

– Это была ксерокопия, босс. – Джекил со стоическим спокойствием указал на оригинал протокола.

Дух подошел к доске, снял фото Блавицкого и шумно положил его на стол перед Валигурой, после чего продекламировал:

– Несудим, уволился из органов семнадцать лет назад. Подозревается в сотрудничестве с преступной группировкой. Имел доступ к оружию. Знает, как от него избавиться. Знаком с принципами нашей работы. Почему же, черт побери, мы не рассматриваем его как одного из кандидатов? Я веду это дело или мне только кажется?

Дух тяжело опустился на стул. Повисла тишина, но большинство присутствующих согласно кивали.

– А что у тебя есть на него? – спросил Валигура. Он был сосредоточен и конкретен. – Если что-то есть, то давай займемся им. Не вижу никаких противопоказаний. Я сам охотно надену на него браслеты. Главное, чтоб подольше чем на сорок восемь часов.

Джекил пригляделся к главному. Валигура попросил обычную сигарету, кто-то протянул ему зажигалку. Он занял место поближе к доске и подал Духу знак продолжать.

– Что у меня есть? – оживился Духновский. – Не много, но это лучше, чем ничего. Добыто сегодня утром. Можно сказать, свежачок.

Он кивнул Джекилу, и тот включил проектор. На экране появился кадр фильма, снятого скрытой камерой. Виден был нечеткий силуэт возле здания. Мужчина стоял спиной к входу, нажимал ручку двери, потом обернулся прямо к камере. И если начало фильма напоминало авторское кино, где отсутствие фабулы компенсировалось небрежной операторской работой, то концовка могла бы спокойно послужить материалом для реконструкции событий в программе «Человек и закон». Бухвиц остановил запись. На них смотрел Буль во всей красе, заполняя кадр своей головой и плечами без шеи…

– Сегодня появился свидетель, который утверждает, что слышал выстрелы. Это он позвонил дежурному и сообщил о перестрелке. Кроме того, он видел Блавицкого в клубе с оружием в руке двумя днями раньше. Никто не утверждает, что барменша невиновна, но, возможно, она действовала по заказу этого типа? Как говорится, по договорной схеме.

– Два дня назад? Действительно, информации меньше, чем немного, – с издевкой произнес Валигура. – У него было полное право войти туда, это его заведение.

– С оружием? – подала голос молодая сотрудница. – Я могу попробовать поговорить с ним еще раз. Он сказал, что оружия у него нет, поэтому о разрешении я не стала спрашивать. Обыск клуба тоже ничего не прояснил.

– А ревизия? – вставила Залусская, и, поскольку повисла пауза, она задала вторую часть вопроса: – И почему нет?

– Хороший вопрос. – Валигура покивал. – И как это произошло?

Духновский быстро перелистывал бумаги и наконец извлек помятый листок.

– У них был дежурный с ближайшего поста. Выводили потерявшую сознание подругу Иглы, есть запись о вызове скорой. Кажется, это мы пропустили.

– Пропустили? – Главный сморщил лоб.

– Подать заявление на ордер? – Духновский обратился к Валигуре. – Кажется, это необходимо. Иначе нас могут обвинить в манипулировании следствием. Они были компаньонами. Даже в романах он сразу попал бы в список подозреваемых.

– Буль? – Валигура покачал головой. – Ладно, бери ордер. Хотя я не знаю зачем. Это профессионал, вы ничего не найдете. Собственно, я сам недавно говорил с ним.

– Когда? – удивился Духновский.

– После нее. – Он указал на Залусскую. – Он позвонил, чтобы проверить, кто она и что ей надо. Я как раз был недалеко, поэтому заехал к нему. Действительно, та девушка плохо себя почувствовала. Ее отвезли к матери.

Дух наморщил лоб. Все собравшиеся почувствовали какой-то неприятный осадок. Такого рода поведение было недопустимым. Самым странным, однако, было то, что босс так легко в нем признался. Никто не смел пока подать голос, но не было никаких сомнений в том, что сплетня сразу же облетит все управление.

– А откуда уверенность, что запись не была сфабрикована? – Валигура указал на экран. – И можно ли узнать, кто же этот таинственный свидетель, который обвиняет Буля? Он появился как-то неожиданно.

– Видеозапись настоящая, – заверил Джекил. – Была сделана в день убийства. Похоже на уход с места преступления. Время более или менее совпадает.

– А что касается свидетеля, то я не могу назвать его имени, – добавил Дух. Он не смотрел в глаза главному, но было видно, что его шокировало признание близких дружеских отношений с Булем. – Я обеспечил ему охрану.

Саша не верила своим ушам. Все глаза повернулись в сторону главного. Он явно принял к сведению сказанное Духом, не снисходя до комментариев.

– Еще какие-то предложения?

– Давайте задержим его, – бросил один из полицейских. – Хуже не будет.

– Отпадает. – Дух пожал плечами. – Задерживать надо было вчера. Сейчас мы только его спугнем. При его опыте он будет уже готов к этому. Сегодня я предлагаю подслушку, наблюдение, анализ звонков его и жены, некой Тамары Сохи. Еще я присмотрелся бы к подруге Иглы и не выпускал барменшу, – добавил он. – Этот тип был допрошен, но скрыл, что находился на месте преступления. Здесь доказательство. Не будем пока палиться.

– Что-то еще? – Валигура посмотрел на остальных. – Может, пани психолог? Вы работаете над профайлом уже второй день. Я, видимо, вас удивлю, но верю в психологию. Ограничение числа подозреваемых очень бы нам помогло. У нас целых два человека.

Саша проглотила издевку, взглянула на Духа. Тот не смотрел на нее.

– Мне кажется, мы действуем на ощупь, – начала она. – Тот человек, преступник или преступница, запланировал нападение.

– Неужели? – Валигура откинулся на спинку стула.

Саша продолжала, не обращая внимания на его колкости.

– Преступник необязательно должен был хорошо ориентироваться в клубе. Коридор ведет прямо в зал, в котором совершено убийство. Нет необходимости быть завсегдатаем или работником «Иглы», чтобы в течение нескольких минут оказаться на месте преступления. Если у него был с собой фонарик, то он уже имел более выигрышное положение, чем жертвы. Кроме того, сыграл свою роль элемент неожиданности.

Она обвела взглядом присутствующих, встала и отнесла на стол главного серый конверт, который перед праздниками дал ей мужчина в бистро на заправочной станции.

– Вы все наверняка думаете, как я тут оказалась. Я участвую в этом следствии помимо своего желания. Некто, назвавший себя Блавицким, втянул меня в это дело. Он же предоставил мне кое-какие данные. Часть их общеизвестна. Мне кажется, что мы не принимаем во внимание один очень важный момент. «Игла» – это заведение, контролируемое преступной средой. Они оплачивали крышу. Торговля наркотиками там тоже процветала.

– Откуда это известно? – спросил один из полицейских. – Нет никаких подтверждений, только слухи. В большинстве таких мест торгуют порошками.

– Янек Вишневский был наркоманом. К тому же много пил. Я говорила с ним за два дня до смерти. Основной функцией клуба было отмывание денег. Как коммерческое заведение он приносил убытки. Вполне возможно, что пистолет, из которого был застрелен Вишневский, находился в клубе и убийца его вовсе с собой не приносил.

– Смелая гипотеза, – вставил Валигура. – А на каком основании вы так считаете и что это значит конкретно для нас?

– На оконном стекле в «Игольнице» есть следы от пуль, – продолжала Саша. – Калибр тот же. Говорят, что Игла, то есть Янек Вишневский, стрелял в Буля, то есть в Павла Блавицкого, в «Игольнице» два года назад. Вроде бы дело закрыли, но материалов я не нашла.

Валигура откашлялся и глубже осел в кресле.

– Дело не закрывалось, потому что его просто не заводили. Были только оперативные действия, которые не дали результатов. Кодовое наименование «Игольное ушко». Жертв не было, Буль так и не подал заявления. Эдакая производственная травма, по пьяни. Все обошлось наложением обычной бинтовой повязки. Артисты, тонкая душевная организация, – вздохнул Дух. – Тогда мы установили, что Вишневский неудачно пытался застрелиться. Блавицкий спасал его, произошло что-то вроде драки, тогда Игла и царапнул Буля.

– Хорошо, раз так написано в материалах, будем придерживаться этой версии, – продолжала Саша. – Однако калибр тот же, а пистолета нет. У нас есть показания человека, который любит наряжаться Дартом Вейдером и уже потребовал охрану, потому что два года назад он видел с пистолетом Янека Вишневского, а за два дня до убийства, чтоб не было скучно, – Павла Блавицкого. Может, это был тот же пистолет?

– А может, нет? – бросил кто-то из сидящих в зале.

– Эти дела что-то объединяет.

– Maybe yes, maybe no. Maybe, baby, I don’t know, – рассмеялся Валигура.

– Что-то объединяет Буля и Иглу, помимо общего бизнеса. – Саша повысила голос. Она старалась быть убедительной, но на лицах присутствующих не появилось интереса. – Когда они познакомились? Очень много лет тому назад. Игла был раскручен Блавицким, он сам мне об этом рассказывал. Это Буль развил его певческий талант и вложил в него деньги. Почему они вместе открыли клуб? Почему Игла открывает музыкальный клуб – это понятно. Но почему бывший бандит, ой, простите, бывший сотрудник полиции, ведь его участие в организованной преступной группировке не удалось доказать, занимается музыкальным бизнесом? – Саша вынула блокнот и прочла: – Буль является акционером в нескольких фирмах. «Игла», «Игольница» – музыкальные клубы. Отель «Роза» – некогда бар со стриптизом и почасовой мотель для немецких туристов. Был еще «Золотой улей», но после лишения лицензии на алкоголь здание пустует. Кроме того, Буль заседает в совете управления частного телевидения, а в последнее время, четыре месяца тому назад, стал мелким акционером консалтингового холдинга SEIF, председателем которого является некий Мартин Дуньский, швейцарец польского происхождения, редко бывающий в Польше. Проверка показала, что Комиссия финансового контроля проводит расследование в отношении этой организации. Есть подозрения, что это не страховая кампания, а парабанк. Или так называемая пирамида.

– Любой человек мог купить акции этого SEIF, было много объявлений в газетах, – вставила молодая полицейская.

Залусская замолчала, она рассчитывала на реакцию пободрее.

– Говорите дальше, – поторопил ее Валигура. – Пока все это почти ничего не значит для следствия. Как вы считаете, кто же тогда это сделал? Директор SEIF? – спросил он, ухмыляясь в усы.

– Трудно сказать, ведь пока мы почти ничего и не сделали. Мы сосредоточились на барменше и обвинении, выдвинутом уцелевшей управляющей. Я считаю, что этих двоих, Иглу и Буля, объединяет что-то еще. Может, бизнес, а может, прошлое. Какая-то общая тайна. Почему тогда кто-то представился Блавицким и заказал мне расследование этого дела? «Девушка с севера», та песня, говорит о каком-то событии, которое, возможно, произошло в прошлом.

– Ну, это уже перебор. – Один из участников собрания громко рассмеялся. – Не будем же мы сейчас копаться в девяностых. Понятно, куда вы клоните. Это бред. Давайте, может, попоем еще.

– Майор Лешек Лата, слушаю вас. – Валигура предоставил ему слово, радуясь, что дело приняло такой оборот.

– Мы хорошо знаем, кто такой Буль. Мы работали с ним и с людьми Слона. Они у нас под постоянным наблюдением, – пояснил Лата. – Может, когда-то они и имели вес в своем мирке, но это было много лет тому назад. Сегодня у нас другая мафия. Налоговые махинации, особенно с НДС, отмывание денег в страховых компаниях. Подкладывание взрывных устройств и перестрелки в клубах уже в прошлом. Это не бандитские разборки, дорогая пани. Никос умер много лет назад, а Гиль, Макаров[27] и остальные стали бизнесменами. У последнего – фабрика рабочей одежды. Он выпускает рукавицы и даже не думает стрелять в клубах. Зачем так рисковать? Лучше отмыть деньги и иметь чистые руки. Буль взялся за шоу-бизнес, потому что сегодня на этом можно сделать деньги, тем более что он всегда разбирался в музыке. Как мне кажется, это обычный несчастный случай на производстве. Девка из мести добыла ствол и решила сделать набег на бабки. Нечаянно завалила двух человек, бывает. Она, может, и не собиралась убивать, не думала, что кого-то там застанет. Буль на этом всем собаку съел, он не допустил бы такого шума. Смысл?

– А при чем здесь это? – возмутилась Саша. – Вы сразу выдаете решение, вместо того чтобы анализировать собранные данные. Надо рассматривать все гипотезы, а не самую очевидную.

– Не нужно искать мозг в заднице, если всем известно, что он в голове, – отрезал оппонент.

Коллеги поддержали его громовым смехом.

Саша смерила его ледяным взглядом:

– Я могу закончить?

– Если только недолго. А еще лучше поищи того клиента, который втравил тебя в это дело, – посоветовал кто-то сзади. – Может, ему что другое от тебя надо. Вдруг он стеснительный, и это такой съем на типа заказ.

Теперь уже гвалт стоял такой, что Саша была не в состоянии его перекричать.

– Что-то еще? – Валигура не смеялся, но нельзя было не заметить, на чьей он стороне.

Залусская, стараясь сохранять спокойствие, хотела продолжить, но тут Духновский резко прервал ее. Это не было похоже на жест помощи ближнему. Саша сдалась и опустилась на стул.

– Мы проверим гипотезу пани Залусской, шеф, – заверил начальника Дух. – Однако наверняка понадобится твоя помощь, Лешек.

– К вашим услугам, – ответил Лата. – Только не заставляйте меня искать убийцу в песне Иглы. Хотя песня неплохая, надо признать.

– Это не он написал эту песню, – бросила Саша. – Буль получает авторские. Это сотни тысяч злотых в год. Игла не является автором «Девушки с севера».

Она повысила голос, хотя шум, который опять возник в помещении, не оставлял сомнений в том, что все равно никто ее не слушает. Она раскраснелась, была расстроена и взбешена одновременно. Наконец Валигура поднял руку и жестом успокоил всех.

– Предлагаю, чтобы вы, пани психолог, занялись песней и тем, что объединяет в прошлом Буля и Иглу, а нам оставили настоящее дело и не вмешивались в него, – подытожил он. – Профайл мы охотно прочтем, если он будет готов раньше, чем дело закроется. Блавицкий идет под наблюдение, прослушка, хвосты, полный комплект. Лата, ты проверишь, не был ли он связан со Скурой и Валиком[28]. Собери информаторов, пусть поделятся тем, что знают. Надо его исключить, чтобы прокурор не нагадил нам на голову. Нас интересует все, в том числе гипотезы пани профайлера. Может, они и пригодятся, если будут оформлены в письменном виде. Надо пропустить через рентген эту барменшу и быстренько закрыть дело. – Он потер руки, после чего дал всем знак, что собрание окончено.

– А что с ДНК? – спросил Джекил.

– Прорвемся. – Валигура развел руками. – Для продления ареста нам должно хватить того, что есть. Дальнейшие действия – по схеме, озвученной только что.

Народ стал расходиться. Только Саша все сидела на своем месте. Дух собрал документы, взял со стола главного поднос, полный печенья, и вылил остатки кофе из термоса в бумажный стаканчик. Коричневая жижа выходила из берегов. Дух шумно втянул ее в себя.

– Ну ты и вляпалась, Залусская, – буркнул он, когда конференц-зал наполовину опустел.

Секретарша вошла с ключами в руках и жестом дала понять, что им следует выйти. Саша неохотно подчинилась. От стыда у нее горели уши.

– Добилась, чего хотела? Теперь, без сна и отдыха, делай все, что тут напредлагала. И отчитаешься по всей форме о проделанной работе.

После чего он прибавил шагу и присоединился к Валигуре.

– Странные эти ваши совещания, – пробурчала Саша. – Никто никого не слушает. Как будто все и всем давно ясно. Надо только найти доказательства по подозреваемому, а не наоборот.

– Не философствуй. У тебя работы по горло, Сашка. – Джекил нежно похлопал ее по плечу. – Ты была не очень убедительной, но старалась. И показала, что не отступишь. Это тоже очень важно.

Валигура отошел в сторону с Духновским. Он протянул ему фотографию Блавицкого и сказал:

– Я хочу присутствовать, когда вы будете брать его.

Дух удивленно уставился на босса.

– Если шеф просит, отказывать негоже. Для Буля это должно быть честью. – Он растянул губы в улыбке. – Как мило, что мы играем в одни ворота.

– Действуй, парень, – благословил его Валигура и попросил дать ему нормальную сигарету.

Духновский тут же вынул из кармана помятую пачку «мальборо», и они направились в курилку.

Они оставили Сашу одну в коридоре. Ей хотелось провалиться под землю. Необходимо было связаться с Абрамсом. Если бы не гордость, она бы ушла в середине собрания и забыла об этом деле. Видимо, профайлер из нее никудышный. Наверняка так решили все сотрудники управления. Она направлялась к выходу, когда к ней подбежала молодая сотрудница в боевом мундире. Щуплая, кареглазая, с тугой косой. Ей было не больше двадцати пяти лет. Это она допрашивала Павла Блавицкого сразу после случившегося. Саша читала протокол. Он действительно был ни о чем.

– Не обращайте внимания на это воронье. – Девушка улыбнулась Залусской и протянула руку. – Агнешка Головец. Я тоже многое пережила в этой фирме, причем только потому, что я женщина. Меня выставляли дурой в патруле, гнобили. Я обо всем этом знаю не понаслышке. Перед тем как начать уважать, вас проверят на прочность. Если вы не поддадитесь, именно так и будет. Это нормально. А вообще, тут уже никто не готов работать так, как вам бы хотелось. Все только и думают, как бы поскорей сбежать домой. Мой муж служит в антитеррористической бригаде. Мы постоянно ссоримся, кому забирать ребенка из сада. Пока я не забеременела, все было в порядке, но потом он начал уговаривать меня остаться дома и стоять у плиты. И я стою. Ему плевать, что у меня черный пояс по карате. Сегодня вот только из-за этого совещания я не бегу с языком на плече в сад за дочерью. Вы свободны, время есть. Завидую.

Саша посмотрела на часы в телефоне и бегом бросилась к выходу. Было уже почти полпятого, а мать не подтвердила, что сможет забрать Каролину из сада. Она уже представила себе ужасную картину, как бедная детка сидит одна посреди группы под надзором той кошмарной кухарки, которая наверняка будет метать молнии из-за того, что Саша в первый же день забирает ребенка последней. «Я не только худший профайлер на свете, но и самая худшая мать», – думала она, сидя в такси, которое застряло в пробке.

«Ты забрала Каролину?» – выслала она эсэмэску матери, а следом – брату. Потом всматривалась в экран телефона, едва сдерживая проклятия, пока не увидела ответ. Кароль прислал ей только знак вопроса. Саша облилась холодным потом. Через некоторое время она услышала сигнал следующего сообщения.

«Тетка Адрианна забрала ее вместе со своей внучкой сразу после сна. Приезжай за ней после вечерней сказки. Пусть еще поиграют с кузинами. Постарайся быть вежливой с тетей. И поешь чего-нибудь. Мама».

Саша бросила телефон в сумку. Она была зла на себя, на весь мир. Ей хотелось изо всех сил что-нибудь пнуть. Злость, унижение на работе и обида на то, что у нее ничего не получается. Они проезжали мимо «Деликатесов». Саша велела водителю остановиться. Тот сначала отказался, но под ее напором отступил. Въехав на тротуар, он включил аварийные огни и обеспокоенно посмотрел на нее. Она была просто ходячей фурией. Выскочила из машины с одним только портмоне в руке и тут же двинулась в винно-водочный отдел. Там была длинная очередь. Какая-то пара не могла определиться по поводу сорта вина.

– Возьмите оба, – бросила она им, после чего встала в хвосте очереди. Она, как загипнотизированная, смотрела на полки, ломящиеся от алкоголя. Подсвеченные бутылки на фоне зеркал выглядели волшебно. Саша на секунду забыла об ожидающей ее машине, ужасном совещании и даже дочери, которую забрал из сада ее злейший враг. Только одно сейчас было по-настоящему важно: стакан, полный счастья, в ее руке. Когда подошла ее очередь, она без колебаний купила литровый джин. Попросила завернуть бутылку в несколько слоев бумаги и положить в непрозрачный пакет. В такси Саша прижимала бутылку к груди, как самое дорогое сокровище. Она села, улыбнулась водителю. Настроение вновь стало прекрасным. Саша чувствовала себя окрыленной, и понимала почему. Полная бутылка лежала в ее сумке. Чудесный сосуд обеспечивал чувство безопасности, улучшал настроение, гасил раздражительность. Черт с ними, с этими несколькими годами. Плевать. Только один глоток, чтобы расслабиться. Хотя она хорошо знала, что обманывает саму себя.

Зазвонил телефон. На экране она увидела улыбающуюся дочку. В балетной пачке, с волосами собранными в забавный пучок. Она слала маме воздушный поцелуй. Перед тем как ответить, рука Саши задрожала.

– Я тебя люблю, – услышала она вместо приветствия. Девочка была в радостном возбуждении, вдалеке слышна была музыка, смех. Видимо, по этому случаю были собраны все кузины. Наверное, Лаура позвонила тетке, чтобы Каролина связалась с Сашей. – Тетя Ада забрала меня. Я не очень могу сейчас говорить, у нас тут показ мод. Винегретик, – добавила Каролина.

Это был их пароль. Ребенок-путешественник часто оставался под присмотром чужих людей. «Винегрет» – означало, что Саша должна как можно быстрее приехать за ней, а «винегретик», наоборот, был высшей степенью радости.

– Извини, – едва выдавила Саша. – Я обещала, что заберу тебя после обеда, но не успела. Была пробка. – Она беззвучно расплакалась.

– Мама? – Девочка почувствовала неладное. – Что случилось?

– Я приду после вечерней сказки. На этот раз не опоздаю. Развлекайся там. – Она старалась говорить спокойно. – Я люблю тебя больше всего на свете, доченька.

– А я тебя еще больше. По-ка! Поцелуев сто два!

Она закончила разговор и попросила, чтобы водитель развернулся. Ей было необходимо как можно быстрей оказаться на улице Костюшко. Она проверила этот адрес еще вчера. Сразу после разговора с Абрамсом. Собрание анонимных алкоголиков начиналось через пятнадцать минут. Она не думала, что ей так быстро потребуется поддержка группы. Таксист на этот раз ничего не ответил. Он подумал, что дама, видимо, не в себе и лучше ее не провоцировать. Он лишь пробурчал под нос, что ему опять придется пробираться через пробки. Когда Саша вышла, он крикнул вслед, что она забыла пакет, но дама даже не обернулась.

Начало всегда было одинаковым. Пробка рассасывалась. Потом она ехала вдоль берега моря прямо до улицы Иоанна Павла. Возле старой автозаправки поворачивала в сторону Елитковского Двора, а потом – прямо в подземный гараж. Там она парковалась на своем месте G8, между двумя колоннами. Обычно мотор глох. Она заводила снова, и в этот момент раздавался звонок телефона. Мобильник лежал в углублении под ручным тормозом, на экране виднелось «Еремей», но она никогда не отвечала, пока не завершала все маневры. Машина уже стояла на своем месте, а она поправляла макияж и забирала вещи из салона, когда приходило лаконичное сообщение: «Ты дома?»

На этот раз сообщение не дошло до адресата. Батарейка в телефоне села до того, как Иза успела нажать кнопку «ответить». Она бросила мертвый телефон в сумку и двинулась по лестнице, держа в руках пакеты с покупками, свою сумочку, ноутбук и документы с работы, которые нужно было просмотреть на досуге. На этот раз она чувствовала сильную слабость. Ей казалось, что она не сможет вскарабкаться наверх. Она все шла и шла, а ее пятый этаж по-прежнему был далеко. У нее закружилась голова. Она остановилась, чтобы отдохнуть, а когда подняла голову, оказалось, что уже у дверей квартиры. Ее, как всегда, поприветствовала Вера, свекровь. Ей не было еще и шестидесяти, но выглядела она значительно старше. Из-за лишнего веса, неопрятной одежды допотопного фасона и редких волос, постоянно торчащих во все стороны. В каждой сказанной ею фразе неизменно присутствовали слова «тяжело», «трудности», «жаль» или «увы». Иза знала, что свекровь желает им добра, но бесконечные жалобы и нарекания доводили невестку до белого каления.

Мать мужа предпочитала, чтобы к ней относились как к мученице. Изе казалось, что Вера была бы не против ранней, особенно неожиданной смерти. Например, инсульт, инфаркт, что-то резкое и значительное, что заставило бы род Козаков оплакивать ее в течение долгих лет. В итоге все прыгали вокруг нее, а она умело вызывала у них чувство вины. На каждом шагу она подчеркивала, насколько жертвует собой. Ведь она такая больная, слабая и усталая, но, несмотря на это, занимается их двухлетним сыном. Готовит, стирает, убирает. И сейчас она тоже начала поднимать крышки кастрюль, показывая, что приготовила. Иза, как всегда, хвалила ее за вымытое зеркало и политые цветы. Но, видя гору грязной посуды в раковине, помалкивала. Хотя не понимала, почему эта женщина каждый день до блеска драит зеркало, а кучи тарелок в мойке оставляет в качестве подарка для невестки, чтобы та знала свое место. Неужели нельзя было поставить их в посудомоечную машину? Иза заставила себя попробовать ложку супа, которую свекровь протянула ей.

Так было каждый день. Все могло длиться немного дольше, если Иза опаздывала хотя бы на несколько минут. Вера, даже уходя, не переставала говорить. Иза научилась не слушать, отвечала как автомат: «Спасибо. Мама, вы просто находка, чудесно, ой, конечно, спасибо, спасибо, большое спасибо». Михалек спал уже второй час. Иза знала, что он вот-вот проснется. Всегда, когда она приходила домой, он просыпался с криком. Она поспешно переоделась в домашнюю одежду и взялась за грязную посуду.

Счищая остатки еды с тарелок в мусорное ведро, Иза заметила водочную бутылку, завернутую в использованный подгузник. Она замерла, развернула сверток. Проверила остальные. В каждом из памперсов обнаружились пустые чекушки из-под чистой водки, зубровки или вишневой настойки. Она поставила их в ряд на стол, как армию маленьких солдатиков. Это означало только одно: Еремей опять пил. Не прошло и двух месяцев со времени их последнего разговора. Скорее всего, он даже и не переставал пить, просто умело скрывал это от нее. На этот раз удалось сохранить спокойствие. Не так, как год назад, когда она впервые нашла пустые бутылки и почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Ее отец был алкоголиком и погиб от пьянства. Он упал с лестницы в их доме, тем самым освободив мать от тягот созависимости. Мать Изы прожила с пьяницей более тридцати лет. Иза хорошо знала, что это за жизнь. Это было последнее, что она себе желала, и первое, чего она боялась. А тут эти чекушки.

Ранее уже были выпитые литры алкоголя, поездки в отпуск с алкоголиком, его исчезновения под видом дополнительной работы… Она делала вид, что не замечает этого, пока у нее получалось «не замечать». Теперь была уверена в том, что у мужа зависимость, но она ничего не сможет сделать, хотя была старшей дочерью и долго уговаривала мать сбежать, оставить дом и все нажитое. Лишь бы оказаться как можно дальше от чудовища. Любила ли она мужа? Иза не понимала, какие чувства испытывает к нему. Союз ли это, семья или просто привычка? Был еще страх. Боязнь одиночества. Наверное, поэтому, когда раздался звонок в дверь, Иза сначала почувствовала злость из-за того, что муж разбудит ребенка, и только потом сообразила, что не убрала пустые бутылки и ей придется с ним поговорить. Скандал и, скорее всего, последующие за ним долгие дни молчания висели в воздухе, как дамоклов меч. Она направилась к входной двери, прислушиваясь, не плачет ли сын, и отодвинула засов. Дверная ручка была металлическая, белая и круглая, не такая, как дома. Это ее обеспокоило. Потом она увидела барабан револьвера, палец с фиолетовым ногтем и, наконец, лицо Люции.

– Повтори это, – приказала барменша. Лицо ее было искажено болью и страданием, не бешенством. Когда она вновь заговорилаа, голос дрожал. – Посмотри на меня и повтори это. Не бойся, я не зарежу тебя.

Иза проснулась.

– Воровка, – шепнула она уже наяву. Потом повторила то же самое с вопросительной интонацией. Она некоторое время рассматривала белый потолок, перевела взгляд на ручку тумбочки. Это была ручка из ее сна. У нее дома такой не было. Она повернулась на бок и попыталась свернуться калачиком. Никаких сомнений, стреляла Люция. Но была ли это ее рука? Видела ли она лицо Люции, искаженное от боли, в «Игле» или раньше, во время скандала? Иза закрыла глаза и попыталась заснуть. Вместо этого она почувствовала приближающийся приступ мигрени.

Дождь перестал, когда Саша добралась до внутреннего двора костела Звезда Моря. Она спустилась в подвал по узкой лестнице. В небольшом зале толпилось много людей. В углу помещения молодая блондинка с челкой а-ля Мэг Райан показывала, чем отличается двуручный теннисный бэкхенд от сквоша. Мужчина в цветной футболке и олимпийке с капюшоном повторял ее движения. При этом оба смеялись. Видно было, что они испытывали взаимную симпатию, из них получилась бы красивая пара. Остальные расположились за длинным столом. Тощий загорелый мужчина с усами и седым хвостиком поп-идола девяностых занял место во главе стола и начал шумно выказывать нетерпение. Желтыми пальцами курильщика он листал лежащий перед собой романище с печатями библиотеки. Поскольку никто не обращал на него внимания, он причмокивал и ковырял в зубах. Наконец он вынул зажигалку и зажег свечу, стоящую посередине стола, а в старую шляпу бросил монету достоинством двадцать грошей, выуженную из кармана слишком широких брюк. Ему удалось привлечь к себе внимание всех присутствующих, и они поспешили занять места за столом.

Саша села в углу, на самом краю скамьи и, выудив из кошелька несколько монет, бросила их в шляпу. Косоватый юнец присел возле нее на корточки, хотя места на лавке было вполне достаточно.

– В первый раз? – спросил он.

Она покачала головой и быстро повернулась в сторону бородатого мужчины, который опоздал и замер у стены, чтобы не мешать остальным. Он был тут старше всех. Выглядел опоздавший вполне добропорядочно, хотя пахло от него не очень хорошо. Видимо, он пришел прямо с работы, на ногах у него были резиновые сапоги, перепачканные известкой. Многие из присутствующих явно знали его, с симпатией ему улыбались и подмигивали в знак приветствия. Настенные пластиковые часы, рекламирующие маргарин без холестерина, показывали пять минут седьмого. Рядом висел простой деревянный крест. Сидящая с другой стороны стола субтильная брюнетка с золотым кулоном в форме верблюда обвела собравшихся настороженным взглядом и легонько тронула медный колокольчик. Разговоры утихли. Люди встали и взялись за руки.

– Господи, дай мне спокойствие принять то, чего я не могу изменить, дай мне мужество изменить то, что я могу изменить. И дай мне мудрость отличить одно от другого, – произнесли хором.

Кто-то подал Саше список двенадцати шагов АА. Она знала их наизусть, но все же положила листок рядом.

– Меня зовут Анна, я алкоголичка, – представилась ведущая. – Единственным условием принадлежности к группе анонимных алкоголиков является желание перестать пить. Движение финансируется за счет добровольных взносов членов группы. Единственная вещь, которую необходимо принести с собой, – это добрая воля. Помните, что мы имеем дело с алкоголем: обманчивым, коварным и предательским.

Она держалась официально, вызывала уважение. Саша завидовала ее спокойствию. Она хотела бы когда-нибудь добиться такого уровня трезвости. У Анны были прекрасные глаза, завораживающий взгляд. На ее лице не было и следа лопающихся капилляров или отечности, присущих пьющим женщинам.

В зале господствовала абсолютная тишина. Даже мужик с хвостиком не решался причмокнуть.

– На собраниях мы не даем советов, не высказываем своего мнения и не критикуем предыдущих ораторов, – продолжала Анна и сообщила, что сегодняшняя встреча будет посвящена четвертому шагу отрезвления. – Мы сделали серьезный и смелый моральный подсчет, – прочла она из лежащей перед ней брошюры. Теперь список стал передаваться из рук в руки. Каждый должен был представиться и прочесть содержание одного из шагов. Их было двенадцать. По одному на каждый месяц в году. Саша почувствовала, что сердце забилось быстрее. Пересчитала присутствующих. Юнец, сидящий рядом с ней, был последним. Получалось, что до нее, возможно, очередь не дойдет. У нее было что сказать, но сегодня она предпочла бы молчать и слушать.

– Меня зовут Адам, я алкоголик. Шаг двенадцатый. Пройдя эти шаги и возродившись духовно, мы старались нести весть другим алкоголикам и применять усвоенные правила во всех своих начинаниях, – прочел он запинаясь, после чего встал и протиснулся в коридор. Там он принялся шумно рыться в карманах куртки. Саша с любопытством наблюдала за ним.

Анна поблагодарила всех и перешла к организационным вопросам. Речь шла о собранных средствах, поездке в Ченстохову и анонимке, полученной священником, который любезно предоставлял им помещение для собраний. «Дорогие участники клуба анонимных алкоголиков, – писал доброжелатель. – Было бы очень любезно с Вашей стороны, если бы Вы соизволили мыть после себя грязные стаканы. В период с 13 по 18 марта в шкафчике под раковиной хранилась бутылка «Мартини Бьянко» емкостью 0,7 л. Просьба вернуть в комнату сантехников».

На лицах всех собравшихся появились улыбки.

– Это, видимо, не по адресу, – прокомментировала Анна. – Положим это в шкафчик Клуба пожилых людей. Пенсионеры выпили мартини, пусть купят и вернут.

Потом все как по команде повернулись в сторону мужчины в толстовке. Мэг Райан схватила его за плечо. Он улыбнулся ей, покраснел и опустил глаза.

– Сегодня у нашего друга первая годовщина. Поздравляем, Марек. – Анна указала на мужчину.

Из коридора вернулся Адам. В руке у него был кекс с воткнутой в него свечкой в форме единицы. Все встали и пропели Мареку «Сто лет!»[29]. Виновник торжества задул свечку, но, прежде чем сунуть ее в карман, какое-то время как будто взвешивал в руке. Он был растроган, глаза его покраснели и увлажнились. Первый день рождения в новой жизни. Саша понимала значение этого события. Триста шестьдесят пять дней абстиненции. Она скоро будет праздновать свой седьмой день рождения, а ведь только что, как дура, чуть не уничтожила все эти годы. Хватило бы одного глотка, чтобы все рухнуло.

– Помню, как сразу после детокса я не пила целых три недели, и была уверена, что это достижение! – Анна начала тему. Остальные согласно кивали. Наверняка каждый из них имел подобный опыт. – Тем временем это было только начало пути. Я не думала, что у меня получится не пить целый год. Мне казалось, что это нереально. Несколько раз я чуть не «поплыла». Все присутствующие здесь знают, насколько важна для алкоголика первая годовщина.

И снова все глаза устремились в сторону Марека. Все ждали его комментария, но он молчал. Похоже было, что он стесняется, однако одновременно лицо его сияло. Саше все это было знакомо. Человек победил самого себя, выдержал. Остальные начали по очереди рассказывать, что принесла им их первая годовщина, как изменилась их жизнь после того, как они перестали пить.

– Я не представлял себе, что смогу жить без алкоголя. Как это? Никогда, даже небольшого стакана пива и ни одной рюмочки? Я боялся стать отверженным.

– Я возобновил отношения с детьми. Уехал в Германию, впервые удержался на работе. Сегодня я говорю по-немецки, помогаю полякам на чужбине. Люди не верят, что я когда-то пил.

– А я помню, как однажды купил банку пива и разговаривал с ней в течение четырех часов: ругался, исповедовался, даже плакал, но так и не открыл.

– Я сходила к матери на кладбище. Впервые. Раньше никак не могла, потому что никогда не была трезвой. У нас это норма. Отец пил, брат и невестка тоже. Они не перестали, даже когда их временно лишили родительских прав и забрали детей. Я живу с ними, но справляюсь. Уже четвертый год. Поздравляю тебя, Марек. Это настоящий подвиг, – добавила Мэг Райан.

Виновник торжества встал.

– Меня зовут Марек, и я алкоголик. Когда впервые пришел сюда, я совсем не верил в то, что это сработает, – признался он. Сначала говорил тихо, опустив голову. Потом все громче. Наконец легко и отчетливо, как будто всю жизнь был оратором. – Эти молитвы, шаги, свечки. Это постоянное признание вслух того, что я алкоголик. Это было похоже на секту. Я слушал рассказы других людей и сомневался. Я был уверен, что все это глупости, которые на меня уж точно не подействуют. Неужели я никогда не выпью ни глотка? До конца жизни? Сначала я приходил ради матери, потому что обещал ей. Несколько раз меня ломало. Магазин – напротив, мать не заметит, только одна бутылка пива. Но я не мог обманывать ее, я всегда возвращался трезвый, так и не купил ни разу. Если бы я выпил, то вернулся бы к прежней жизни. Здесь живет какая-то сила, в вас, в людях, которые приходили сюда в поисках поддержки. Потому что тогда еще я не был настолько горд, чтобы признаться себе в том, что слаб, что проиграл. Но после собрания как-то неловко было пить. Не знаю почему, но со временем у меня получалось все равнодушнее проходить мимо винно-водочных магазинов и не останавливаться.

Потом один из присутствующих здесь коллег, – он указал на самого старшего мужчину с бородой, который в ответ лукаво улыбнулся, – дал мне практический совет. Это не касалось духовных практик, вопросов веры или даже самого Бога. В нескольких хлестких выражениях он рассказал, что с тех пор, как он перестал пить, жизнь сложилась как положено. Не сразу – Веслав не пьет уже двадцать один год, – но постепенно все начало исправляться. Я подумал, что мне тоже хотелось бы вот так. И, несмотря на то что прошел всего лишь год, но для меня это – целый год, вечность. Каждые двадцать четыре часа – это чудо. Я начал приводить в порядок свои дела. Выплатил часть долгов, у меня есть работа. Соседи, которые раньше и знать меня не хотели, здороваются. С судебными приставами удалось договориться. Пытаюсь исправить отношения с бывшей женой, я знаю, что обидел ее.

А сейчас я сдаю на права, на мотоцикл. Учу правила, хожу на уроки вождения. Это все очень забавно. Знаю, что это глупо, но, кажется, я стал интересоваться вещами, которые раньше просто не замечал. Когда-то я не смог бы ездить, потому что постоянно был под градусом. Я вдруг с удивлением заметил, что у меня есть какие-то мечты, и решился их реализовать. Я прекратил общение с людьми, которые тянули меня в кабак. Думал, что останусь один, все от меня отвернутся, но получилось, что я обрел новых знакомых. Некоторые из них перестали пить, другие – выпивают, но не так, как я когда-то, и никогда – при мне. Все это вполне выполнимо. Меня уже не ужасает то, что я никогда не выпью. В жизни есть множество дел, которыми можно заняться, не думая о водке.

Он замолчал. Раздались аплодисменты. Все были растроганы. Тут руку поднял мужчина с хвостиком.

Анна кивнула ему в знак того, что он может начинать.

– Поздравляю тебя, Марек, – начал он. – Так приятно послушать, что все получилось. А у меня вот есть проблема, и я не знаю, выдержу ли еще хотя бы минуту. Вчера я узнал, что в течение двух месяцев пахал совершенно бесплатно, потому что тот, кто заказал у меня ремонт старой лестницы, выставил меня, не заплатив ни копейки. Что мне теперь делать? Пойти повыбивать ему стекла или, может, похитить его ребенка? Я в бешенстве, меня переполняет ненависть. Как я должен измениться, чтобы продержаться, если этот мир настолько ужасен, а люди еще хуже?

Он говорил еще долго и монотонно, используя достаточно острые выражения. Саша заметила, как ведущая собрания и самый старший из группы обменялись взглядами. Они все здесь хорошо знали друг друга, но не обязательно испытывали симпатию ко всем.

Собственно, за время собрания не произнесли ни слова только два человека: Залусская и еще одна женщина. Саша с самого начала потихоньку поглядывала на нее. Блондинка со спиральными локонами, велюровый жакет, узкие брюки, сумочка от Донны Каран. Она пахла «Аддиктом» от Диора. У нее были безупречные маникюр и макияж. Если бы кто-нибудь увидел ее на улице, никогда и не подумал даже, что она алкоголичка. Так же как и при виде Саши. Большинство алкоголиков не достигают той стадии болезни, которую можно наблюдать на вокзалах и в приютах для бездомных. Большинству очень долго удается скрывать зависимость. Они остаются на так называемой второй стадии, когда организм еще не доведен до критического состояния. Им удается выпивать, но удерживаться на работе. Только потеря работы означает старт по наклонной плоскости в направлении настоящего дна.

Каждый из присутствующих здесь прошел через это, опустился на дно и оттолкнулся от него. А сколько было тех, кто срывался и пил! Их «годовщины» часто прерываются запоями. Потому что никто, кроме самого алкоголика, не сможет заставить его лечиться. Никто вместо него не победит болезнь, так же как никто не заставлял его пить до беспамятства. Ни одна из жизненных проблем не оправдывает алкоголизма. Есть множество людей, которые пережили тяжелейшие травмы, но пить не начали. Алкоголизм – одна из форм бегства. Алкоголик пьет, потому что не может решить своих проблем и пытается найти решение вовне. Он ищет, жаждет чего-то. Поэтому, когда он перестает пить, он должен быть внимателен к своим страхам, чтобы справляться с ними. Саше был знаком этот механизм, и она знала, что, несмотря на то что она уже много лет в абстиненции, полностью она не протрезвела до сих пор. У нее по-прежнему была куча нерешенных проблем.

Собрание подходило к концу. Анна поблагодарила всех. Саша чувствовала себя как после исповеди: легко и спокойно, несмотря на то что не произнесла ни слова. Злость ушла бесповоротно. Она снова верила, что справится со своими обязанностями. Ей сунули в руку ободряющую листовку, а Адам доброжелательно подмигнул.

– Меня зовут Саша… – Она запнулась. Следующие слова застряли в горле, но она в конце концов процедила их очень тихо: – Я алкоголичка.

И начала читать вслух.

Старший сержант Мариола Шишко заканчивала читать «Прежде чем я опять убью», когда раздался лязг металла. Несмотря на то что ей осталось дочитать всего несколько страниц романа и очень-очень хотелось узнать, чем он закончится, она тут же отложила книгу и направилась по коридору проверить, как ведут себя ее подопечные. Сегодня во второй половине дня в ее отделение перевели Люцию Ланге, ту барменшу из «Иглы». Девушке было предъявлено обвинение в убийстве певца и попытке убийства менеджера клуба. Дирекции тюрьмы пришла в голову идиотская идея – скрывать причину ареста Люции. Между тем все СМИ трубили о барменше, не дав себя обмануть. Для Люции первый шок, связанный с тем, что она оказалась в тюрьме, был уже позади. К счастью, без особых происшествий.

Мариола работала в тюрьме второй десяток лет и знала, что первые три месяца для заключенной бывают самыми трудными. Позже тоже случается всякое, но именно в этот период следует ожидать самых разных и непредсказуемых реакций. Заключенная может стать опасной для себя самой и для окружающих, но прежде подвергается агрессии тех, кто сидит уже какое-то время и жаждет выплеснуть на кого-нибудь накопившееся раздражение. Новенькая – прекрасная цель для «бывалых». Она потерянна, испуганна и не знает правил. Правда, телевидение не показывало лица Люции, поскольку не получило разрешения на публикацию изображений предполагаемой убийцы, но зато в Интернете было полно ее фотографий. И даже если несчастную оправдают, удалить картинки из Сети, скорее всего, будет уже невозможно. Мариола тоже видела их, несмотря на то что не заходит на популярные интернет-сайты, заменяющие сегодня таблоиды, и не зарегистрирована ни в одной из соцсетей. Она – нет, а миллионы поляков – да.

Долго ждать не пришлось. Сменщица показала фотографии Люции в своем телефоне. Кто-то завел на Ланге фиктивный профиль на Фейсбуке, где выкладывались разнообразные новости, касающиеся новой селебрити – убийцы певца. Еще немного, и она станет даже более знаменитой, чем мать-детоубийца, которая не так давно содержалась в этом отделении. Надзирательница должна была признать, что молодая барменша обладала всеми качествами для того, чтобы сойти за медийную злодейку. Пользователи вели дискуссии на тему ее авторских коктейлей в «Игле» (названия дринков указывали на ее склонность к жестокости), текстов, опубликованных в ее блоге (о смерти, мести, эвтаназии), а также фотографий мертвых животных, которые, собственно, подлежали удалению как пропагандирующие насилие. Одновременно образовался специальный форум любителей ее циничных высказываний об окружающем мире. А журнал поп-культуры Mega*Zine Lost & Found, который она вела, бил рекорды популярности. Много писали также о ее стиле. Пирсинг, татуировки, часто провокационно облегающие либо сильно декольтированные наряды. Розовый с канареечным. Зелень с фиолетовым. Ко всему – обязательно черный, в том числе в макияже.

Эта неожиданная популярность вспыхнула сразу же после того, как полиция объявила, что арестован убийца Иглы. Мариола прочла на каком-то форуме, что Ланге дружила с певцом. Вдруг выяснилось, что она весьма популярна в клубе, у нее даже есть свои фанаты. У Люции не было псевдонима, но по имени ее мало кто называл. Известна была лишь ее фамилия. Только иногда, в некоторых постах, появлялась версия Лю. Так или иначе, ее фотографий в Сети было более чем достаточно. И конечно, между делом заключенные их тоже увидели. Каким образом – Мариоле было неизвестно. Она еще ни разу никого не поймала за руку, но добыть мобильник в тюрьме не проблема, это общеизвестно. Нужно всего лишь иметь деньги на свободе.

Тем большее внимание было уделено безопасности Люции. После нападения малолетних наркодилерш в душевой были применены более строгие меры. Люцию не поместили в одиночную камеру, а определили к давно отбывающим наказание заключенным, которые сотрудничали с тюремным начальством. Мариола, в свою очередь, приказала беречь Люцию как зеницу ока. Она была начальником этого отделения и поэтому, пока дело окончательно не прояснится, специально брала ночные смены. Кроме того, она любила работать в темноте. Она много читала, исключительно детективы, брезгуя юмором и дамскими романами. Несмотря на то что ей ежедневно приходилось иметь дело с преступницами, она до сих пор не понимала, почему они творят столько зла. В каждой истории крылась какая-то тайна, а Мариоле нравилось разгадывать загадки. Однако в частной жизни дотошной она не была.

Сейчас она шла по коридору, натянутая как струна, с фонариком в одной руке, опустив другую на резиновую дубинку. Стук ее шагов отзывался громким эхом. Свет в камерах был погашен (его всегда выключали в десять вечера), стояла абсолютная тишина (это было странно). Дойдя до камеры номер 45, в которую была помещена Люция, надзирательница посмотрела в глазок. Казалось, что все в порядке. Девушка лежала в позе эмбриона, до половины накрывшись пледом. Мариола с интересом присмотрелась к цветному рисунку в нижней части спины, который выглядывал из-под куцей футболки. С облегчением вздохнув, она подумала, что можно вернуться к неоконченной книге. Надзирательница вернулась в свой миниатюрный центр управления с тремя плохонькими мониторчиками времен ледникового периода, быстро просмотрела скриншоты из тюремных коридоров, после чего поставила воду для кофе и расслабленно уселась на стуле с книгой в руках.

Она уж было собралась начать читать, как в глубине коридора раздался глухой треск. И, почти сразу, ритмичный стук в двери камеры. Мариола сорвалась с места и сразу вызвала подкрепление. Посветила фонариком. Только сейчас она заметила пятно крови на матрасе. Ей казалось, что оно расползается с каждой секундой. Прибежала медсестра, Люцию положили на носилки. В спешке наложили ей повязки на запястья. Мариола грубо схватила за подбородок Люцию:

– Какая из них сделала это?

Люция молчала. Глаза ее были неподвижны. Мариола без колебаний ударила ее по лицу. Люция слабо улыбнулась. Мариола замерла. Во рту у заключенной блеснуло лезвие. Удар вбил его в десну, брызнула кровь. Мариола профессионально вынула острие, при этом поранив себе руку.

– Это я сама, – успела произнести Люция прежде, чем потеряла сознание.

Перед входом в «Иглу» Залусская увидела серебристый «ренджровер». Номера совпадали с указанными Габрысем. Машина, похоже, стояла здесь всю ночь. Лобовое стекло покрылось инеем. Саша подумала, что трактор Челси, как британцы называли эту модель автомобиля, принадлежит кому-нибудь отвратительно богатому и любящему пускать пыль в глаза. В голову пришел только Павел Блавицкий. Машина была правильно припаркована, на одном из четырех отведенных для клуба мест. Проходя мимо машины, Саша заглянула внутрь. Салон был обит светлым велюром.

Она вошла во внутренний двор и увидела там самодельный алтарик, посвященный памяти Иглы. Единственное дерево, растущее внутри «колодца», пестрело кусочками разноцветной ткани, как языческое капище. Под ним лежали свежие цветы, стояли десятки зажженных свечей. Фанаты принесли множество фотографий Иглы. Некоторые оставляли и свои фотографии, диски, футболки. Попадались также традиционные письма в полиэтиленовых обложках, призванных беречь послания от влаги. Большинство писем все-таки промокли. Снег очень быстро таял. От сугробов на обочине не осталось и следа. А сегодня, впервые с тех пор, как Саша вернулась из Англии, солнце появилось во всей красе. Пройдя мимо алтарика, она направилась к входу в клуб. Полицейской блокады больше не было. На низком ограждении развевался один-единственный фрагмент ленты с надписью «Полиция». Он был потрепанный, с подтеками грязи и соли. Во дворе не было никого из жителей близлежащих домов. По территории перемещалась лишь группа электриков, они устраняли последствия аварии. Рабочие громко переговаривались через закрытую дверь подвала, не стесняясь в выражениях. Саша не потрудилась воспользоваться звонком. В клубе было пусто. Несмотря на солнечное утро, там царил полумрак. Днем заведение производило унылое впечатление.

Она обошла большинство помещений, но не застала никого из персонала, кроме человека, красящего стены. Кто угодно мог войти и выйти незаметно. За барной стойкой по-прежнему искушала батарея бутылок. Однако сегодня Саша не почувствовала в них угрозы и равнодушно прошла мимо. Автомат с сигаретами был почти пуст. Она миновала гардероб, в котором не было ни единого пальто, а потом ряд туалетов с хипстерскими наклейками на дверях и газетами вместо обоев в кабинах. В прошлый раз, видимо из-за темноты, она не заметила этой декорации. Наконец в неоконченной студии, там, где нашли раненую Изу, она увидела Буля. Он стоял, повернувшись к двери спиной, глядя в единственное окно подвального этажа.

– Вы опоздали, – сказал он, не меняя позы.

Она подошла ближе и только тогда заметила, что Буль смотрит на дерево памяти Иглы. Он должен был видеть ее, пока она стояла во дворе. Ей стало не по себе.

– Мне нужно было отвезти дочь в сад, – без следа раскаяния сообщила она.

На этот раз они обе выспались, не опоздали, Саша даже успела обсудить с заведующей, кто, кроме матери, может забирать ребенка. Тетка Адрианна получила от Саши бессрочную доверенность. Она каждый день забирала своих внучек. Саша решила, что из практических соображений стоит пока закопать топор войны.

Только сейчас Буль повернулся. Он выглядел усталым, смотрел на дверь, которую Саша не закрыла, а не ей в глаза.

– Мне звонили из полиции, – сказал. – Говорят, что это Люция. Ей предъявлено обвинение.

Саша сморщила лоб, ничего не ответив. Она подумала: откуда у Буля такие данные и что еще ему сказали?

– Идентифицирован ключ, которым открыли дверь. Он принадлежал ей, – продолжил Буль.

– А вы? – спросила она.

– Что я? – Он состроил невинную мину.

– Что вы об этом думаете?

– Мое мнение ничего не значит, – отрезал он. – Я не судья.

– Для меня значит.

– Сам не знаю. Мне трудно в это поверить. Но вера тут ни при чем.

– Это правда, что вы были на ножах?

– Люция всегда была вежливой со мной, – заверил он. – Казалось, что искренне.

– Я спрашиваю о вашем компаньоне, об Игле.

Он кивнул.

– В последнее время мы с трудом договаривались. Янек должен был мне довольно крупную сумму. А еще задолжал дилерам. Не знаю точно сколько. Но они несколько раз приходили сюда за деньгами. Сначала я его выгораживал. Потом уже не мог, не получалось. Я давно ушел из этого бизнеса. Появились новые, неизвестные мне люди. Те цветы, рыбьи головы в коробке… Они на самом деле были, и я подозревал Иглу. Но это не я сделал вам заказ.

– Вы уже говорили об этом, когда я была здесь в прошлый раз, – перебила Саша. – Почему вы не согласились отпустить Иглу, когда он хотел уйти?

– Он хотел уехать только на год, – категорично заявил Буль. – Хотел проверить, получится ли у него попеть за океаном. Мы не могли себе это позволить. У нас кредит. Собственно, клуб в последний год приносил только убытки. Вы можете проверить это в налоговой. Если бы не «Игольница», наше кафе, было бы очень тяжело. Собственно, это было заведение Янека. Он уперся, чтобы его открыть. Я только согласился с его решением.

– У вас были и другие фирмы. Вы перебрасывали деньги из одной в другую. Уже на маржах можно неплохо заработать[30].

Он всмотрелся в ее лицо:

– Это не совсем так. Я пытался подняться. Мне нужны были деньги на то, чтобы покрыть расходы.

– Когда все идет в минус, лучше прекратить деятельность, а не влезать в долги.

– Я рассматривал и такой вариант, – признался Буль. – Но появился инвестор. Мы отдали часть акций. Инвестор потребовал реорганизации. Это он не согласился на то, чтобы Игла уехал.

– Вы имеете в виду SEIF? Это потому четыре месяца назад стали их акционером?

Буль впервые посмотрел на нее с уважением.

– Кто именно этот инвестор? Слон? – блефанула она. – По крайней мере, так его раньше звали.

– Ежи Поплавский не является председателем правления SEIFа, как вам известно. Он лично к нам не приходил, но это был кто-то от него. Мне пришлось очень постараться, чтобы получить эти гарантии.

– Догадываюсь.

Буль смерил ее ледяным взглядом:

– Документы в порядке. Все легально.

– Можно взглянуть?

– Если прокурор потребует, я представлю всю документацию, – сказал он и без промедления добавил: – Эта история работает скорее как антиреклама. Нам пришлось отменить семь концертов, упомянутых в контракте. Мало того что нужно вернуть людям деньги за билеты, есть еще техническая группа, звукооператоры, музыканты. Вы даже не представляете, что это за суммы. Это была именно моя инвес тиция.

– Ваша? Тогда Игла был еще жив.

– Игла плевать на это хотел. Я сам принял решение о заработке на маржах. Это легально, большинство концернов так поступает. У нас были подписаны контракты даже с пивзаводами. Джордж Эзра, которого мы заманивали выступить у нас несколько лет, тоже не приедет. Я только что получил сообщение от его менеджера и вас первой об этом информирую. Я банкрот. Не говоря уж о моральных потерях. Но это, к сожалению, еще не конец. – Он тяжело вздохнул. – Как видите, мне от его смерти никакой пользы.

Саша осмотрелась. На стенах все еще виднелись до конца не отмытые бурые потеки. На полу стояли банки с краской. Мебель уже была накрыта строительной пленкой.

– Где вы его встретили? Как это было? – Саша села в кресло и, не спрашивая разрешения, закурила.

Буля удивила смена темы, но ему явно стало легче. Он набрал воздуха в легкие и начал говорить:

– Я познакомился с ним двадцать лет назад. Меня как раз перевели в опергруппу, занимающуюся наркотиками. Тогда на рынке появилась новинка, амфетамин. Его в основном переправляли в Россию, так как для наших это было дороговато. Иглу, эдакого безобидного торчка, я завербовал как информатора. Он играл на вокзале. У него была одна песня, которая мне нравилась. Мы сделали из нее «Девушку с се вера».

– Я знаю эту историю.

– В чем тогда состоит вопрос? – Буль пожал плечами. Он контролировал каждое сказанное слово.

Саша не собиралась использовать никакую специальную технику. Это бывший полицейский, он знаком со всеми тактиками ведения допросов. Она решила быть с ним честной. Произнести вслух все интересующие ее вопросы, даже если они не будут иметь никакого значения для следственной группы. Если Люции уже предъявлено обвинение, то Саша им совсем не нужна. Однако она вела собственное расследование и хотела узнать, кто и зачем втянул ее в это дело.

– Откуда он взялся?

– В каком смысле?

– О чем эта песня? Буль растерялся:

– Это уже два вопроса.

– И кто ее написал. – Саша продолжала атаку. – Вы ведь в курсе, не правда ли?

Губы Буля растянулись в улыбке, но глаза остались холодными. Человек, умеющий, как по заказу, «надеть» на лицо такую улыбку, контролирует ситуацию и ничего не боится.

– Вы слишком много хотите, пани Залусская. – Он правильно произнес ее фамилию, хотя никогда ранее не использовал ее, обращаясь к Саше. Она почувствовала мурашки на спине, так как даже не заметила, когда они успели поменяться ролями. Сейчас это он проверял ее: что ей уже известно и в каком направлении она собирается двигаться. Когда-то он был, наверное, очень хорошим следователем. – Мне неизвестны именно эти две вещи, и они меня тоже интересуют. Если вам удастся до этого докопаться, дайте мне знать. Зато скажу вам что-то, чего не знает никто. Да, это я помог Игле. Я увидел его на вокзале, и меня на самом деле зацепило, как он играл. Он был прекрасным материалом, из которого в те времена можно было состряпять звезду. Обычный, симпатичный парень с соседней улицы, с чарующим голосом, скорее пустой, чем талантливый, но ничего, сойдет. Это, однако, только половина правды. Я обратил на него внимание не потому, что он восхитил меня своим талантом. Между нами, способности были средненькие, поэтому он сумел создать только один хит. Но я не мог не запомнить его, когда, подростком, он пришел в участок с бандитским пистолетом, который был у нас в розыске, и попросил, чтобы мы защитили его, спасли жизнь. Надо иметь стержень, чтобы отважиться на такое. – Он замолчал.

– Что было дальше?

– Я задержал его для проведения допроса, передал в детский приемник, почти усыновил. – Буль пожал плечами. – Он утверждал, что нашел этот ствол. Слабая отмазка. Я сделал четыре попытки разговорить его, но он так и не сказал ни слова. Там, в приюте, дети умеют хранить тайны.

– В приюте? Значит, он вырос не во Вжешче?

– Нет. – Буль улыбнулся. – У него не было отца-автомеханика. Никто не делал ему бутерброды в школу, как он говорил в большинстве своих интервью. Правдой из всего этого является лишь то, что он не окончил мореходку.

И, к удивлению Саши, Блавицкий начал рассказывать.

Янек воспитывался в детском доме. Мать – наркоманка, с криминальными подработками. Ее звали Клаудия Вишневская, прозвище Игла. Ей было восемнадцать лет, когда она его родила, и девятнадцать, когда умерла. Она сама не знала, кто отец ребенка. Но не отказалась от родительских прав, поскольку, рассчитывая на смягчение приговора за участие в разбойном нападении, слезно клялась, что будет воспитывать сына после окончания детокса. Суд поверил, что она хочет выздороветь. Благодаря ангельской внешности ей дали условный срок. В трезвости она, увы, не выдержала и двух недель. Ограбила шкаф с лекарствами и сбежала из больницы. Было около двадцати градусов мороза. Через несколько дней она скончалась от передоза, ее тело нашли в трамвайном депо. Это от нее Игла унаследовал черты лица и прозвище. Той зимой в Гданьске замерзло около тридцати бездомных. У Клаудии были вены как у древней старухи. Колоть было уже некуда.

В детстве у Янека не было ничего. Ни сладостей, ни шмоток, никто не интересовался тем, есть ли у него какие-нибудь таланты. Учился он слабенько. Образование закончилось на втором курсе ПТУ. Это было не то, чего он хотел. Он любил петь и играл по слуху. Буль это заметил, купил ему гитару, ту, с двумя семерками, с которой потом Игла фотографировался и которая была его опознавательным знаком, он использовал ее на акустических концертах. Буль был ему как отец. Только потом он стал его менеджером.

– Я подчистил это дело, – закончил свой рассказ бывший оперативник. – А он в благодарность сбежал. Я искал его полтора месяца, сказал всем информаторам, что убью его, ноги из зада выдерну. Но когда наконец нашел, злость отпустила. Он был на вокзале, хотел убить себя сам, как мать. Я отвез его в реабилитационный центр брата Альберта. Там ему разрешили иметь при себе только гитару и Библию. В то время и была написана эта песня.

– Игла сказал мне, что это не он ее написал.

– Мне он тоже так говорил, но я ему не верю, – сказал Буль. – Эта история всегда давила на него. Иногда он даже ходил в костел. В последнее время он часто говорил о самоубийстве. Одна попытка уже была. Я специально оставил то стекло с дырками от пуль, чтобы помнил, придурок. Он постоянно боялся, ждал чего-то, какой-то мести, я не знаю. Это был дикий страх, он его и убил. Девки, с которыми он водился, ни в чем не помогали.

– А Клара?

– Кроме нее было еще около двух десятков других. Две скрипачки, целая команда моделей. Кларе повезло, что она стала жить с ним. Теперь ей можно публично оплакивать его, изображать из себя Кортни Лав. – Он глумливо засмеялся.

– А то оружие? – начала Саша. – Что это был за пистолет? Буль пожал плечами:

– Бумажки не сохранились. Ствол был передан на утилизацию. Не буду гадать, просто не помню.

Он лгал. Но знал, что собеседница об этом догадалась. Они улыбались друг другу, как равные противники.

– А это не был, случайно, «рём» 8-го калибра?

Буль даже глазом не моргнул.

– Я на самом деле не помню. А что касается Люции, – он быстро сменил тему, – жалко мне ее, поэтому я нанял ей адвоката.

– Мартиняк наверняка ее вытащит. Хороший вы человек, – сказала с издевкой Саша.

Буль остался серьезен.

– Я нанял ей хорошего адвоката. Сами увидите, – заявил он. – Она мне нравилась, и я не желаю ей зла.

– В каком детском доме жил Игла?

Буль дал ей точный адрес.

– Поговорите с доминиканцем Анджеем Зелиньским.

Саша собрала вещи и направилась к выходу. Она остановилась в дверях и взяла один из рекламных проспектов, лежащих на столе, после чего сказала на прощание:

– В «Игольнице» на стекле есть пулевые отверстия. Калибр восемь миллиметров. Из какого оружия хотел застрелиться Игла? Раз уж вы его спасали, то наверняка должны были запомнить модель.

– Спросите у нашего друга, всадника апокалипсиса. – Буль улыбнулся.

– Что, простите? Буль вынул из ящика стола нечеткое фото с мониторинга.

На нее смотрел Дарт Вейдер. Саша сразу же вспомнила пошевелившуюся занавеску и человека в маске.

– Это он тогда спас Иглу, забрал у него ствол. Я пришел позже. Они говорили полночи. Когда я вошел, сосед сразу улетучился, а Игла резко выстрелил в меня. Может, от страха? Может, этот придурок что-то ему напел? Понятия не имею. Если мой нос ищейки не обманывает, то это он перед Пасхой повредил электропроводку. Собственно, уже не в первый раз.

– Вы это знали?

– Никому в голову не пришла бы настолько идиотская идея с маской. – Буль пожал плечами. – Доказательств, конечно, у меня нет. Только вот на этот раз Вальдемар Габрысь превзошел самого себя.

– То есть, если я правильно поняла, – уточнила Саша, – этот человек спас Иглу от смерти, а потом перед его убийством вырубил свет всему дому?

Буль кивнул.

– Зачем?

– Может, приближается конец света? – Он издевательски засмеялся. – Это псих, но ему не чужда логика. И наверное, сам он – личность очень организованная.

– Где мне найти этого Князя тьмы?

– Он уехал куда-то. Сразу после того, как донес на меня. Когда вернется – не знаю. Не только он меня пасет. Я тоже не слепой, вижу все, что происходит. Если вы хотите с ним поговорить, то предлагаю подойти на Пилсудского, 7, квартира 9, пятый этаж. – Буль вдруг посерьезнел. – А сейчас, с вашего позволения, мне надо заняться делами. Вот-вот коллеги из бывшей фирмы придут, чтобы задержать меня для допроса. Необходимо определить фронт работ всем сотрудникам, чтобы, пока меня не будет, бизнес не стоял. Я ведь не выйду в ближайшие сорок восемь часов. Или я ошиба юсь? – Мне об этом ничего не известно, – ответила Залусская.

Саша сообщила главврачу, что она уже здесь. Он велел ей подождать у палаты. Он даст знать, когда можно будет войти. Она направилась в указанном направлении.

Двое в форме скучали у палаты, в которой лежала Иза Козак. Они показывали друг другу что-то в своих телефонах, не обращая внимания на Духа, дремлющего на стуле. Не в пример Залусской, капитан этим утром был не в настроении. Выглядел плоховато. Лицо опухшее, как после бессонной ночи. Подойдя к нему, она поняла, что причина довольно прозаична.

– Вы закопали топор войны, – прошептала она, стараясь не обращать внимания на запах перегара.

– Этот алкаш Валигура хотел меня уничтожить, – сказал Духновский, не открывая глаз. – Конечно же ему это не удалось. Надеюсь, он преставился и жарится в аду.

– Если заслужил. – Саша достала из сумки бутылку минералки и протянула Духу. Он взял ее не глядя и присосался к горлышку потрескавшимися губами. Краснотой глаз он мог бы вполне посоревноваться с ангорским кроликом.

– У тебя не найдется бутылочки пивка или чекушечки, чего-нибудь… – промурлыкал он.

Саша покачала головой.

– Я просто так спросил, – вздохнул он. – На всякий случай. А вдруг.

Она засмеялась. Удивительно. Глядя на то, как он мучается, она чувствовала себя просто превосходно.

– А ты, я вижу, в отличной форме, – добавил он, потирая небритое лицо. – Вчерашнее забыто, и это очень хорошо. Тебя не так просто сломать.

Саша не снизошла до того, чтобы прокомментировать эту тираду. По правде говоря, она только делала вид, что переварила вчерашнее унижение.

– Беру это на себя. – Она указала на палату, в которой лежала Иза Козак. – Можешь пойти выпить кофе или остаться и поддержать меня молчанием. Проверишь, как я справляюсь.

– Как-нибудь, – сказал он. И тут же, хитро улыбаясь, добавил: – Как-нибудь проверю.

– Предпочла бы услышать, что я просто ангел, спасающий тебя.

– Ты не ангел, – ухмыльнулся он. – Но могла бы им стать, если бы захотела.

– Ты ничего обо мне не знаешь.

– Возможно, ангелы выглядят именно так. Кто сказал, что они должны быть прекрасными и добрыми?

– Достаточно того, что я прекрасна. Доброй я уже была.

– Просто восьмое чудо света.

– Зато ты – тридцать три несчастья.

– Говорят, противоположности притягиваются, – разрумянился Дух.

Подошел врач. Знаком показал, что можно войти к пациентке.

Саша обернулась и смерила Духновского взглядом:

– Ты клинья подбиваешь, что ли?

– Я бы не осмелился, ваше величество, – возразил он, одновременно переводя взгляд на задние карманы ее джинсов. После чего сглотнул и добавил: – Особенно мне нравятся падшие.

– Смотри не упади, – поддержала его Саша за плечо, так как он пошатнулся и чуть не ударился о стеклянную дверь с надписью «Послеоперационная палата. Без разрешения не входить».

Иза, откинувшись на поставленную вертикально подушку, смотрела телевизор или, скорее, апатично наблюдала за сменяющимися на экране картинками. Телевизор был закреплен на специальном кронштейне у нее над кроватью. Саша впервые наблюдала такой комфорт в польской больнице. Медсестра тут же нажала кнопку «off», а потом с помощью того же пульта отодвинула телевизор к стене. В помещении стало тихо.

– Можем ли мы остаться одни? – обратилась Залусская к главврачу.

Прежде чем выйти, он взглянул на карту пациентки. Проверил показатели на аппаратах, к которым она была подключена. Медсестра измерила ей давление.

– Как вы себя чувствуете?

Иза только слабо улыбнулась в ответ.

– Получаса будет достаточно? – спросил Сашу доктор.

– Постараемся уложиться. – Она кивнула и положила на тумбочку диктофон.

– Если вдруг что-то… – Врач указал на красную кнопку у кровати Изы.

Они сели. Дух стратегически занял место подальше от пациентки. Саша придвинула табуретку, чтобы быть максимально близко к ее лицу, и представила себя и Духа. Иза сосредоточенно слушала.

– Я хотела бы, чтобы вы по порядку рассказали нам, что помните из того ужасного дня, – начала профайлер. – Я понимаю, что вам очень тяжело говорить. У нас есть время. Сегодня я не буду задавать вопросов. После обеда приду второй раз. Тогда и займемся подробностями. Мы будем так работать какое-то время. Столько, сколько потребуется, чтобы заполнились прорехи в памяти. Если вы не сможете чего-то вспомнить, покачайте головой. Не надо напрягаться. Говорите только то, в чем вы стопроцентно уверены. Вы понимаете меня?

Иза едва заметно кивнула. Она набрала воздуха в легкие и очень медленно, по слогам, начала говорить. Дух задремал в середине ее рассказа. Залусская незаметно толкнула его локтем, пока его голова не свесилась набок. Тот проснулся и сделал вид, что он бдителен как стрекоза. Во всяком случае, именно так бы это прокомментировал Джекил.

Иза не собиралась показываться в клубе в Пасху. Все сотрудники получили выходной. Выручка была пересчитана и спрятана в сейф. Денег было около тридцати тысяч, небольшая сумма по сравнению с их обычными оборотами. Обычно наличных было больше: пятьдесят, сто тысяч. По-разному. В воскресенье утром, около восьми, Игла позвонил ей и сказал, что она должна обязательно забрать деньги. Ей не хотелось ехать, но по его голосу она поняла, что это очень важно. Он сказал, что приедет за ней, а потом отвезет домой.

– Это займет всего полчаса, – заверил ее Игла.

Иза не понимала, зачем ему нужна. Предлагала передать ключи, отправить к ней Клару.

– Ведь Пасха же! – Она пыталась убедить его, но он уперся и не хотел принимать никаких аргументов.

– Надо поговорить, – признался наконец.

Когда Игла приехал за ней, она удивилась, что он трезв.

Старался быть вежливым, что с ним случалось редко. Даже поинтересовался ее сыном. Обещал, что, как только обживется в Штатах, пришлет мальчику что-нибудь эдакое. Они вошли через главный вход. Иза отключила сигнализацию и мониторинг. Игла сказал ей сделать это, и она молча подчинилась. Потом она закрыла дверь изнутри на засов. Они направились в помещение, в котором лежали деньги. Фонарик был только у нее. Игла забыл, что у них все еще нет электричества. Она передала ему фонарь и ждала в темноте, в холле. Янек подошел к сейфу. Потом вернулся оттуда с бумажным конвертом. Такие конверты всегда использовались у них для денег. Какое-то время они стояли и разговаривали. Игла рассказал, что они поссорились с Кларой, та приревновала его. Не без повода. Говорил в основном об этом, жаловался. Иза не очень внимательно его слушала. Ей хотелось как можно быстрее вернуться домой, к семье.

В этот момент они услышали шорох и шаги. Кто-то был за дверью. Она посмотрела на Иглу, тот велел ей выключить фонарик и спрятаться в дальней комнате. И ни в коем случае не выходить, пока он не выяснит, что происходит. Она подумала, что это Буль. В последнее время отношения компаньонов были напряженными. Ей не хотелось, чтобы Блавицкий застал их вместе. Это грозило ей потерей работы, и Иза была благодарна Игле за то, что он старается ее выгородить. Она ждала в комнате несколько минут, после чего услышала выстрелы. Через мгновение кто-то открыл дверь и ослепил ее. Она не успела даже вскрикнуть, как раздался первый выстрел. Помнит только нацеленное на себя оружие, барабан и лицо Люции. Потом – провал, вплоть до того, как она очнулась в больнице.

Тишина. Иза молча наблюдала за тем, как Саша делала записи в блокноте.

– Спасибо, – сказала психолог. – Попробуйте, пожалуйста, не думать об этом больше. Постарайтесь отдохнуть. Вопросы – во второй половине дня.

Духновский встал и подошел ближе. Иза почувствовала знакомый запах. Капитан явно очень много выпил вчера, возможно даже еще не протрезвел окончательно. Она обеспокоенно посмотрела на него. Он казался ей знакомым. Однако она была уверена, что в больнице видит его впервые. Может быть, он появлялся в клубе?

– Это все? – спросил капитан.

Он был недоволен. Не прошло и двадцати минут, у них еще было время. Саша знала, что Дух предпочел бы использовать его с пользой для дела. Он хотел уточнить показания пострадавшей, так необходимо было поступить согласно правилам допроса. Но Саша остановила его жестом. Она намеревалась следовать советам Абрамса. В его знания и опыт она верила больше, чем в сегодняшнее состояние Духа. Она встала, давая понять, что допрос окончен. Иза посмотрела на нее с благодарностью.

– Есть еще кое-что, – вдруг сказала она. – Я помню ее руку. Она мне снится. У Изы был поврежденный ноготь, такой синий, как бы врастающий.

Дух кивнул. Наконец что-то конкретное.

– А этот барабан? Вы помните его? Вы уверены, что это был револьвер?

– Уверена, – очень спокойно произнесла Иза.

– Может быть, вам показалось? Может, вы видели только ствол? Вы ведь не могли рассмотреть оружие сбоку? – Дух все-таки пытался взять быка за рога.

Саша обеспокоенно взглянула на коллегу.

– Мы это проверим. – Она старалась закончить разговор. Безуспешно. Духу хотелось конфронтации. Несколько минут сна реанимировали его.

– Это был револьвер, – повторила Иза. – В этом я как раз абсолютно уверена.

– А в чем не абсолютно? – Дух не сдавался.

Саша бешено вращала глазами, глядя на него.

– Не понимаю… – Лицо Изы тотчас же стало напряженным. – Вы мне не верите? Считаете, что я не знаю, кто пытался убить меня?

Саша схватила Духновского под руку и почти силой выволокла из палаты, предотвращая новые вопросы.

– Увидимся после обеда, – сказала она с порога.

Дух еще несколько раз оборачивался и смотрел на Изу, но наконец сдался, на этот раз не сумев избежать столкновения со стеклянной дверью.

Иза осталась одна и долго думала, откуда она знает этого мужчину. Закрыла глаза и еще раз кадр за кадром воспроизвела свои показания. Когда она добралась до последней сцены, до руки с пистолетом, с поврежденным ногтем, была абсолютно уверена: Люция была пьяна, когда стреляла в нее. Этот запах перегара был последним воспоминанием Изы с места трагедии. Она точно помнила руку, револьвер и этот запах. Вдруг до нее дошло, что все это она видит намного четче, чем лицо бывшей подруги. Испугалась, что сегодня после обеда придет психолог и будет ее мучить именно по этому поводу. Подумала, что не вынесет этого, и нажала кнопку вызова медсестры.

– Мне что-то плохо, – сказала она, указывая на живот.

Получив дозу обезболивающего, Иза почувствовала, что уплывает, и с облегчением провалилась в глубокий сон.

«Сто двадцать три. Окошко девять», – прозвучало из динамика над головой Кристины Ланге.

Пожилая женщина поправила очки и стала осматривать просторное помещение почты, не зная, куда идти. Наконец охранник указал ей на светящееся табло. Она взглянула на свой номерок: один два три – и поспешила в нужном направлении так, как может спешить семидесятилетняя женщина, которая тащит за собой клетчатую сумку на колесах. Пока она достигла цели, девушка в окошке уже успела включить следующий номер. Кристина объяснила, что сейчас ее очередь, что она успела в последний момент. Девушка кивнула, хищновато улыбаясь. Кристина тяжело дышала, с трудом хватая воздух. Дрожащей рукой она вынула из засаленного конверта сложенные вчетверо счета, которые нужно было оплатить, и положила рядом с ними ровно отсчитанную сумму.

– У вас нет счета в нашем почтовом банке? – спросила кассирша, разворачивая сложенные бумажки. – Оплата была бы без комиссии.

– Знаю, – ответила Кристина. – Счета нет.

– За оплату наличными будет довольно большой комиссионный сбор. Хотите открыть счет?

Кристина покачала головой, вынула из старомодной сумки пластиковый кошелек с изображением диснеевских принцесс, видимо наследство внучки. Внутри был только один банкнот достоинством пятьдесят злотых. Подвинула его в сторону кассирши.

– Вы не могли бы так дать мне сдачу, чтобы было восемь злотых. Я хочу еще пойти на обед в столовую при костеле.

– С оплатой за услугу выйдет четыреста шестьдесят семь. Еще семнадцать злотых, – сказала кассирша.

Кристина разнервничалась. Дрожащими руками она выудила из сумки-коляски красный мешочек и вынула оттуда очередные двадцать злотых, которые были сложены в маленький квадратик.

– Я так плохо себя чувствую, – пожаловалась Кристина, пока кассирша вводила данные со счетов в компьютер. – У меня, знаете ли, личные неприятности. Я одна, сестра за границей. И сегодня еще такой неприятный звонок был. Здоровье подводит. Одна нога совсем не гнется. Вот, видите?

Кассирша сочувственно кивнула, не выказывая недовольства, несмотря на то что люди в очереди прислушивались к болтовне с раздражением. Она дала три злотых сдачи и вернула все документы. Кристина взглянула на две несчастные монеты и опечалилась.

– Значит, это все? Печати есть?

– Есть, – ответила девушка. – До свиданья.

Но Кристина не отходила от окошка.

– Может быть, меня обслужат в кредит? Меня же знают в костеле. Не хочу возвращаться домой за деньгами, лестница такая крутая.

– Если знают, то, конечно, обслужат. – Кассирша усмехнулась. Сейчас она уже была слегка раздражена. – Чем еще я могу помочь?

Кристина опять наклонилась над своей сумкой и вынула рекламную листовку, с которой улыбался ксендз Старонь.

– Я еще хотела бы сделать выплату с моего счета. Всю сумму полностью.

Кассирша отодвинула листок.

– Это не у нас. SEIF? Даже не знаю, что это. Это банк или страховая компания?

– Банк. У меня там счет, – объясняла Кристина со всей серьезностью. – Но у племянницы неприятности. Придется снять до срока. Процент будет потерян, но что поделать.

Кассирша подозрительно взглянула на Кристину:

– Так у сестры или племянницы неприятности?

Кристина запнулась, подумав, что девушка из окошка примет ее за мошенницу или попрошайку. Она стала быстро собирать вещи и складывать их в сумку. Девушка взяла в руку листовку и внимательно прочла ее.

– Вам нужно пойти в одно из их отделений. В Интернете вы найдете всю информацию, – сказала она на прощание и нажала на кнопку. Высветился номер 127.

– Простите. – Рослый мужчина агрессивно отодвинул сумку Кристины, листовка SEIF упала на пол. Кассирша взялась обслуживать нового клиента. Они с минуту посмеялись над пожилой женщиной, но та этого уже не слышала. Кристина решила, что сегодня откажется от обеда и сразу же пойдет к ксендзу Мартину и попросит у него помощи для Люции. Раз он помогает нуждающимся, занимается экзорцизмом и ездит по тюрьмам, то должен помочь и ее племяннице. Она перекрестилась и почувствовала себя намного сильнее. Бог ей поможет. Никогда в жизни она не сделала ничего плохого. Заодно она спросит, где находится отделение банка, который рекомендует ксендз Мартин.

Кристина вложила туда все свои сбережения. Двадцать три тысячи в золоте и бриллиантах. С процентами должно быть больше. Ксендз на листовке обещал тридцатипроцентную прибыль на долгосрочных вкладах. Дополнительные десять она вложила в похоронные услуги. На сестру рассчитывать бесполезно, а тут и племянница влипла в неприятную историю. Не далее как вчера у нее была полиция. Место на кладбище Кристина уже купила и даже установила надгробие, правда не мраморное, а гранитное. Месяц назад внесла аванс. Лично ей достаточно было бы простого деревянного креста, какие сейчас делают бесплатно. Можно еще попытаться вернуть задаток за памятник. Именно так она и сделает, если нужно будет спасать Люцию от тюрьмы, решила Кристина.

– Она бывала в костеле?

В руке у священника была фотография первого причастия Люции, извлеченная Кристиной из красного мешочка. Она всегда носила это фото с собой. Она сама вела Люцию к первому причастию. Ее мать тогда отдыхала в какой-то из тюрем. Кажется, даже в Польше, Кристина не помнила. Люция на той фотографии ничем не напоминала сегодняшнюю бунтарку. Средней прекрасности шатенка с внушительным носом. Большие, глубоко посаженные глаза придавали ей вид испуганной совы. Лицо серьезное, без улыбки. Между бровями – морщина. Тетя называла эту фотографию «снежная туча». В этом была вся Люция. Причем, по мнению Кристины, она и сейчас не очень изменилась.

Кристина сидела в большом плюшевом кресле. На столике рядом ждал уже остывший нетронутый чай. Ей не хватало смелости ответить на вопрос, она просто-напросто стеснялась. Сама она была на каждой мессе, ксендз это знал. Уже несколько лет, с тех пор как Старонь принял этот маленький приход, она помогала в плебании. Стирала, готовила, иногда приносила свежеиспеченные пироги. Ксендз платил ей столько, сколько мог. Она часто работала бесплатно, так как знала, что он живет более чем скромно. Кристина могла рассчитывать на зарплату, только когда ему нужна была ее помощь в гарнизонном костеле Святого Георгия. Однако заказы поступали все реже. Времена трудные, конкуренция огромная, к тому же большинство прачек были раза в два младше Кристины.

– Cейчас все хранят фотографии в компьютерах, поэтому у меня нет ни одной новой, – объяснила Кристина.

Священник кивнул. Сутана на нем была мокрой и грязной, рукава подвернуты. Именно в таком виде застала его Кристина. Ксендз грузил на тачку строительный мусор. Сегодня утром в костеле Рождества Христова отвалился кусок заплесневелой стены. Необходимо было срочно все это убрать. Ксендз собственноручно выполнял эту работу настолько, насколько это не угрожало безопасности верующих. Он уже вызвал специалистов, чтобы залатали дыру в стене. Результат был невдохновляющим. Мартин не знал, где взять деньги на ремонт небольшого храма, но верил, что Господь, как всегда, поможет ему найти выход из положения.

– Пока не знаю, что можно сделать, – пожал он плечами. – Существуют различные центры, не только христианские. Пусть племянница обратится туда. Лучше было бы, чтобы она сама пришла. Я бы поговорил с ней.

– Она поверит, – шепнула Кристина. – Она верит в глубине души. Это хорошая девочка, но у нее было нелегкое детство.

– Скажите мне, в чем именно ее обвиняют, что она сделала. И где она находится?

Женщина покраснела:

– Они не сказали мне. Обыскали весь дом. Наверное, она что-то украла, – выдавила она.

– Украла?

– Они искали деньги. Но конечно, не нашли. Спрашивали, не просила ли она меня что-то продать. Я ответила, что ничего такого не было, потому что это именно так. Сказали, вызовут меня, когда придет время. Я не знаю, где она сейчас. Меня сегодня нет дома с самого утра. Нужно было пойти оплатить счета, чтобы свет не отключили. Я успела только ответить на звонок сестры. Она опять просит, чтобы я выслала ей посылку. А что с Люцией? Не знаю. Она ведь не в тюрьме? Во всяком случае, я очень на это надеюсь. – Кристина замолчала.

– Чего вы от меня ожидаете, пани Кристина?

– Я уже говорила вам, святой отец. – У Кристины опять появилась надежда. – Если Люция украла, то она должна понести наказание. Если ей придется сесть в тюрьму, значит, Богу угодно. Но если бы оказалось, что это ошибка, то вы могли бы взять ее к себе на какое-то время? Как помощницу, здесь пригодилась бы женская рука. Это была бы для нее хорошая терапия.

Священник дипломатично улыбнулся. Он уже много лет отказывался от того, чтобы нанять экономку. Пани Кристины было ему вполне достаточно. В комнату заглянул молодой викарий.

– Войдите, святой отец, не прячьтесь за дверью, – обратился к нему ксендз Мартин.

Викарий Гжегож Масальский был мужчиной исключительно миниатюрным. Если бы не сутана, его можно было бы принять за подростка. Глаза его все время бегали, как будто от испуга, движения были резкими. Лисье личико, не испорченные физическим трудом руки. Он был уволен из предыдущей парафии за несоблюдение субординации в отношении начальства и отстранен от должности сроком на год. Масальский боялся возвращаться в свою деревню под Лодзью, откуда был родом, чтобы не опозорить семью. Родители с детства воспитывали его как будущего священника, не оставляя ему выбора. Одухотворенный, нежный, рожденный для сутаны – часто говорила мать. Когда у него начались проблемы, он пришел к ксендзу Мартину и попросил помощи. Он был готов полностью признать вину, лишь бы его не отстраняли. Мог бы отправиться миссионерствовать на Украину, что означало бы жизнь в настоящей нищете и тяжелый бестолковый труд. Говорили, там никто ни во что не верит, все одержимы дьяволом или ересью, что, собственно, одно и то же. Католические храмы часто горят, а немногочисленные христиане преследуются. Украина была ссылкой для каждого уважающего себя священника. Однако Гжегож предпочел бы совершить такой подвиг, чем вернуться к матери. Ксендз Старонь выслушал его, и во время искреннего разговора Гжегож наконец признался, что было причиной его изгнания из предыдущего прихода и из-за чего у него возникли проблемы.

– Для меня был неприемлем телесный контакт с начальством, а требовали от меня там именно этого, – раскаивался он, как будто это была исключительно его вина.

Ксендз Мартин, ни минуты не сомневаясь, взял его к себе. Вот уже год и три месяца они служили вместе. Однако Гжегож по-прежнему держал дистанцию, иногда общаться с ним было непросто. Кроме того, у него имелась неприятная привычка подслушивать под дверью. Они говорили об этом уже много раз, но толку не было.

– Можно вас на минутку? – пробубнил Масальский. Он держал руки за спиной, видимо, что-то прятал. Ксендз Мартин взглянул на викария и глубоко вздохнул.

– Извините, пани Кристина, – обратился он к женщине. – Может быть, еще чаю? Этот уже совсем остыл. Я скажу сделать. Чай, кажется, у нас еще есть.

Они вышли в коридор. Плебания была небольшой и довольно пустой. Предыдущий служитель забрал большую часть мебели, но ксендзу Мартину это не мешало. Его имущество в основном состояло из книг.

– Вам звонила какая-то странная женщина, – пробормотал Масальский, опустив голову.

– Говори нормально, Гжесь. И смотри на меня, – напомнил ему Старонь.

– Святой отец, это было, когда этот потолок обвалился. Женщина позвонила, и я сначала подумал, что она пьяная. Что-то о тете, о вас, что вы ее знаете и что ее в тюрьме совсем не бьют.

– Ты точно ничего не пил?

– Никогда в жизни, ни грамма, святой отец.

– Фамилия этой женщины.

– Я не записал. – Он опустил голову. – Помню только имя: Люция.

– Люция? – удивился ксендз Мартин, после чего упер руки в бока. – Опять подслушивал?

Гжегож переминался с ноги на ногу.

– У вас такой громкий голос, что даже если бы дверь была закрыта, то поневоле все услышишь, – пытался оправдываться викарий.

– Ну и?.. Что ты хочешь сказать? Или я опять должен из тебя все клещами вытягивать?

– Та Люция, она говорила, что не признается, что невиновна. И я сначала подумал, это какая-то сумасшедшая, вроде тех, которые звонят нам из тюрем по поводу экзорцизма.

– Дальше.

– И она сказала, что не убивала, что ей не нужна была ничья смерть и она вас просит, чтобы вы передали ее тете, что она ее очень любит, больше всех на свете, и переживает, что тетя узнает обо всем из телевизора. А в телевизоре ничего не было: ни о ней, ни о том, что вы знаете ее тетю, – выпалил он и показал сегодняшний выпуск «Супер-Экспресса». На первой полосе газеты были опубликованы улыбающиеся лица Изы Козак и Янека Иглы Вишневского. Рядом с фамилией последнего поместили черную ленточку и крестик. А над ними огромное фото Люции, которую ведут под конвоем в полицейскую машину. Заголовок гласил: «Месть Люции Л.».

– А сейчас эта женщина стала говорить о Люции и мне показалось, что я забыл сказать вам об этом звонке, потому что теперь вспомнил, что ее фамилия была на «Л», Ланге, как у той женщины, которая забирает у нас стирку раз в неделю и которая сейчас сидит у вас, – закончил он, судорожно хватая воздух.

Ксендз еще некоторое время стоял неподвижно. Он всматривался в газетный заголовок, фотографии людей на первой полосе и скользил глазами по короткому тексту. В красном облачке значилось: «Вознаграждение! Разыскивается автор «Девушки с севера». Отзовись и докажи, что это ты написал хит! Получи миллион!!!» Далее был размещен номер телефона, по которому следовало отправлять СМС-собщения.

Мартин не стал читать дальше, газета была сложена пополам. Он разгладил обложку, еще раз взглянул на викария. Потом схватил Гжегожа за плечо и потащил в соседнюю комнату.

– Ни с места отсюда. И заткните уши. Даже если я буду кричать, вы не должны ничего услышать. Вы поняли меня?

Викарий кивал, как ребенок с синдромом сироты. Он посмотрел на свое плечо, на котором ксендз Мартин, который был выше его на три головы, все еще держал свою руку.

– Прошу прощения, – сконфузился Старонь и ослабил хватку. Он сложил газету и сунул ее в ящик под лавкой. Выходя, объявил: – Не подслушивать! Я буду исповедовать.

Викарий закрыл глаза и сел за письменный стол, предварительно заткнув уши. Лишь только закрылась дверь за ксендзом Мартином, он тут же прилип к ней, но вдруг отскочил. Старонь закрыл его в комнате на ключ. Для уверенности он дернул за ручку и двинулся по коридору в свой кабинет.

– Пани Кристина. – Ксендз Мартин смерил пожилую женщину внимательным взглядом и обратился к ней шепотом, как к ребенку: – Одевайтесь, пожалуйста. Сейчас мы поедем к моей знакомой. Она адвокат. Думаю, что у Люции действительно проблемы.

– Адвокат? – Женщина нерешительно встала и принялась разглаживать юбку. – У меня нет денег, я не успела снять их со счета. Может быть, вы подскажете мне, где находится ближайшее отделение. – Она вынула сложенный вчетверо рекламный проспект.

Священник махнул рукой и отдал женщине рекламку.

– Она не примет денег. Это верующий человек. Я когда-то помог ей, теперь она поможет Люции.

– Я все вам верну, – клялась Кристина. – Значит, вы возьмете Люцию к себе? Она отработает каждую копейку. Я буду помогать до конца жизни. Знайте, что можете всегда на меня рассчитывать.

Священник грустно улыбнулся:

– Сначала нужно разобраться, во что впуталась ваша племянница.

Люция лежала в тюремной больнице. Дверь с треском открылась, и вслед за надзирательницей вошла женщина, которая выглядела на миллион долларов. Она не была ни молода, ни красива. Если бы Люции пришлось участвовать в создании ее фоторобота, она не смогла бы вспомнить черт ее лица. Зато она в точности могла бы описать ее темно-синий костюм, лакированные полуботинки с мужской шнуровкой и вишневый кожаный портфель, из которого дама вынула стопку документов. Она разложила их на столике, специально доставленном из другого помещения. Вложив в мундштук сигарету, закурила, а потом начала молча заполнять документы.

– Подпишите, пожалуйста, – заявила она, когда шесть листов лежали уже возле кровати Люции.

– Но… – Заключенная колебалась. Она была не в состоянии сказать ни слова. Полость рта у нее была вся изранена, под глазом темнел основательный синяк. На правой руке повязка, предплечья в ссадинах, раны были видны отчетливо, несмотря на разноцветные татуировки. Сейчас она всматривалась в крупный оникс, висящий на шее новоприбывшей. Наконец из ее горла прорвался хриплый голос:

– Кто вы?

– Твой защитник, деточка. – Женщина широко улыбнулась. – Адвокат Малгожата Пилат, адвокатская контора «Пилат и компания». Тебя не предупредили, что я приеду? Коллега Мартиняк передал мне твое дело. Это заняло какое-то время, извини. Не то чтобы он не хотел его отдать. Он поцеловал бы меня в пятую точку за те отступные, что получил. К сожалению, не так просто было отыскать бар, в котором он в данное время… – она откашлялась, – тяжело работает.

Люция с трудом поднялась и сунула ноги в свои розовые ботинки. Оба каблука были отломаны. Второй она оторвала сама, что стоило ей нечеловеческих усилий, чтобы иметь возможность хоть как-то передвигаться здесь. Она подошла к адвокатессе, едва волоча ноги.

– Ты не призналась. Очень хорошо. – Пилат говорила спокойно и по делу. – Ты не имеешь с этим ничего общего. Ты не воровала и не знаешь, о чем речь.

Люция посмотрела на свою спасительницу полными слез глазами. Она согласилась бы на любое ее предложение и подумала, как здорово было бы иметь такую мать. Она взяла дорогую ручку и начала не глядя подписывать бумаги. Вдруг, резко прервавшись, ударила себя в грудь, как во время клятвы.

– Предыдущий адвокат предлагал мне совершенно другое. Он говорил, что я должна признаться и сказать, что это была самозащита. Пожалуйста, поверьте мне. Я этого не делала, – заверила Люция.

– Дорогая моя, меня мало интересует, что ты сделала, а чего нет, – резко прервала ее Пилат. – Меня интересует, что есть в документах. И хочу тебе сказать, что у них на тебя ничего нет. Абсолютный ноль, а может, даже минус. Так что будь готова, скоро выходишь. Подписывай, мне некогда. Моя минута стоит несколько тысяч баксов. И это не шутка. – Она погасила сигарету, а мундштук сунула в портфель.

Люция замерла, посмотрела на бумаги. Адвокатесса прочла ее мысли и решила сделать краткие пояснения, хотя ранее явно не чувствовала такой потребности.

– Это жалоба на необоснованное задержание. – Малгожата Пилат по очереди брала подписанные документы и раскладывала их по пластиковым папкам, а потом собирала в одну общую, с надписью «Люция Ланге, 148». – Здесь групповой иск по поводу публикации твоих фотографий в Интернете. Заявление о смене меры пресечения, с ареста на полицейский надзор. А это доказательство того, что тетя нуждается в тебе, как в единственной кормилице, заявление о начале расследования по делу избиения во время допроса и перевод в другое подразделение на неопределенный срок, а также обвинение в попытке убийства в следственном изоляторе, – перечислила она на одном дыхании. Последний лист она держала в руке чуть дольше. – А это бессрочная доверенность на представление твоих интересов в гражданском или уголовном суде и даже в налоговой инспекции, если возникнет такая необходимость.

– Но меня никто не бил, – заикаясь, произнесла Люция.

– Это не имеет значения.

Адвокатесса пересчитала документы и сунула папку в кожаный портфель. Наполовину выкуренную сигарету она положила на край стола, потом методично застегнула жакет на все пуговицы.

– Надеюсь, что следующая встреча не потребуется. – Она протянула руку на прощание.

– А что мне теперь делать? – спросила растерянная Люция. Малгожата Пилат пожала плечами:

– Отдохни. С этого момента ничего плохого с тобой уже не случится. Ты теперь под моей опекой. Поговорим, когда будешь на нейтральной территории. – Она улыбнулась и фамильярно обратилась к надзирательнице: – Пани Мариолка, еще три минуты, и мы заканчиваем.

Люция взглянула на начальницу охраны, покачала головой и снизила голос до шепота:

– А что мне сейчас им говорить? Что теперь будет?

– Ни с кем не разговаривай. – Адвокат потрепала ее по щеке. – Никому ни слова, даже о погоде. Усекла? Слово – серебро, молчание – золото. Во всяком случае, так говорила моя бабушка, и была права. И этого правила будем придерживаться.

Когда она вышла, капитан Мариола Шишко принесла коробку, в которой Люция обнаружила косметику, чистое полотенце, новые кроссовки ее размера, трикотажный спортивный костюм, две пачки сигарет, кофе, несколько видов чая и гигиенические прокладки. Между всем этим торчал конверт с печатью тюремных служб «Цензура». Люция быстро вынула письмо.

«Держись. Бог любит тебя. Тетя Кристина», – прочла она.

Люция прижала письмо к груди и разрыдалась. А потом докурила сигарету адвокатессы. Оказалась с ванильным вкусом. Люция никогда не пробовала ничего более ароматного.

Гданьскому детскому дому имени Януша Корчака совсем не подходило определение «приют». Огромный замок из красного кирпича, к которому вела обсаженная кипарисами аллея, а с тыльной стороны примыкал школьный стадион с новенькими футбольными воротами, с которого открывался прекрасный вид на город.

Молодой охранник в униформе заметил Сашу прежде, чем она вошла в ворота заведения. Он отложил зеленую пластиковую метлу и подошел к стойке. Сняв рабочие рукавицы, вежливо попросил представиться. Саша показала ему удостоверение, он ввел ее данные в компьютер, после чего выдал бейдж с надписью «Гость». На стене за спиной охранника висела портовая табличка: «Не долбить клювом. Капитан корабля». Саша подумала, что в этом заведении фраза звучит как минимум абсурдно.

– Кабинет пани директора номер 123, второй этаж, – объявил он, после чего сразу же сообщил секретарю директора, что к ним идет полиция.

Саша направилась к лестнице, но по пути передумала и воспользовалась стеклянным лифтом. Подъемник бесшумно пополз вверх, Залусская тем временем занялась чтением объявлений о наборе в агентство артистов массовки «Гавлицкий». Большая часть листков с номером телефона была оторвана. Требовались дети шести – тринадцати лет для участия в телесериале. Желающим следовало обращаться в кабинет номер 13. Нужны были в основном мальчики и девочки с короткими волосами. Приветствовалось умение играть на музыкальных инструментах. Лифт остановился, удивленная Саша вышла в коридор и увидела пустой холл, увенчанный чудовищно уродливым бюстом патрона заведения. Скульптор совершил акт страшной мести в отношении автора «Кайтуся-Чародея». Мраморная голова напоминала скорее Ганнибала Лектера, чем благородного и жертвенного общественного деятеля, известного защитника детей.

В указанном кабинете секретаря не было. Ее стол блестел чистотой, как будто там никто никогда не работал. На подоконнике красовались три белые орхидеи в горшках. Саша решительно двинулась в кабинет директора. Она постучала и, не дожидаясь ответа, нажала на ручку. В кабинете она увидела трех плотных женщин, сидящих на полу и дискутирующих над рулоном красной флаговой ткани.

– Подождите, пожалуйста! – крикнула самая стройная из них, весом около ста кило. Судя по огромным ножницам в ее руках, она была здесь главной.

Саша послушно вернулась в приемную секретаря. Она слышала, как женщины шепчутся, споря, сколько метров оставить, пять или шесть. Вскоре директриса вышла, взяла Сашу под руку и отвела в помещение, упрятанное за шкафом, полным разноцветных папок с буквами алфавита на корешках.

– Слушаю вас. – Она указала Саше на стул, а сама включила чайник и принялась мыть кофейные чашки, довольно старые, с вытертой позолотой, но из тонкого фарфора. Лаура наверняка, бегло взглянув на них издалека, сумела бы определить, в какой стране и на какой фабрике они были изготовлены.

Профайлер представилась, но ей показалось, что пани директор слушает ее не очень внимательно.

– У меня уже были журналисты. Речь пойдет о Янеке Вишневском?

– Именно. – Саша старалась скрыть удивление. Неужели она что-то пропустила? Ей казалось, что Буль поделился с ней этой информацией конфиденциально. Она опять шла по чьим-то следам. Если так пойдет и дальше, то она не распутает это дело никогда.

– Вряд ли я смогу чем-то помочь вам, – сразу сказала директриса. – Я работаю здесь семь лет. Моего предшественника уже нет в живых. Никто не помнит Иглу. Мы расспрашивали всех, а журналисты допросили половину бывших сотрудников. Единственное, что я могу вам показать, – вот эту общую фотографию. Кажется, больше не осталось ничего в память об этом подопечном.

Она принялась открывать выдвижные ящики один за другим, но нужный предмет не находился.

– Ядзя! – крикнула она наконец. – Где тот архивный снимок, который я показывала телевидению? И принеси мне журнал девяносто третьего года, который мы нашли в подвале. – После чего она обратилась к Саше: – Там тоже ничего интересного. Ничем не выделялся, никто и предположить не мог, что он станет известным певцом. – Директриса улыбнулась.

Саша постепенно оправлялась от шока.

– Я впервые вижу такое государственное учреждение. Это точно детский дом?

Директриса с радостью приняла комплимент. Она подвинула в сторону Саши информационный проспект на лощеной бумаге:

– Ремонт был окончен в прошлом году. У нас есть спонсор. Акционерное общество SEIF помогает нам. Мы являемся фондом, организуем сборы средств, имеем собственный бюджет, наши дети снимаются в кино. Кроме того, нам удалось получить немного денег от Евросоюза. Если вы думаете, что Игла дал нам хоть копейку, то ошибаетесь. Он всегда скрывал, что воспитывался здесь. Журналисты открыли его тайну, я сама была крайне удивлена.

Секретарша принесла большой помятый лист фотобумаги, на котором были размещены семьдесят маленьких черно-белых снимков воспитанников. В нескольких местах он был надорван, ясно, что в течение всех этих лет групповое фото не висело за стеклом.

– Когда-то делали такие. Сегодня у нас более трех сотен детей, но мы стараемся, чтобы как можно больше попадало в семьи. Такие огромные учреждения – не самое лучшее место для развития личности.

Саша беспомощно всматривалась в фото детей, которые жили здесь в 1993 году. Изображения не превышали размерами почтовую марку. Несмотря на все старания, Саша не смогла найти Иглу. Директриса заметила это и ткнула в фото пальцем.

– Не похож, правда? – Она улыбнулась.

Саша посмотрела на не слишком красивого брюнета с немодной сегодня стрижкой под пажа.

– Действительно, – пробормотала. – Темные волосы.

Директриса пожала плечами:

– Он жил у нас почти с рождения. Были попытки передать его в семью, но, насколько мне известно, трижды они оказывались неудачными. Правда ли то, что он был наркоманом? – вдруг выпалила она, желая удовлетворить и свое любопытство тоже.

Саша взглянула на на нее разочарованно. Кажется, она зря сюда пришла. Эта женщина знала намного меньше, чем она сама.

– Мне на эту тему ничего не известно, – заявила она. – В момент смерти обнаружено только минимальное количество одурманивающих веществ. Остальное покажет следствие.

Любопытство директрисы осталось неудовлетворенным.

– Я не скрываю, что у нас тут серьезная проблема с наркотиками. Дилеры сейчас вербуют даже очень маленьких детей. – Она тяжело вздохнула.

– Работает ли у вас монах-доминиканец, ксендз Анджей? – спросила Саша без особого интереса, скорее просто для порядка, не рассчитывая, что сегодняшний визит в детский дом хоть немного прояснит дело.

– Конечно! – Директриса засияла. – Это святой человек. Мы сейчас его позовем. Правда, он вряд ли был знаком с Иглой. Он пришел к нам в двухтысячном. Ядзя! Позови Анджеека! – крикнула она громко, не утруждая себя тем, чтобы выйти из кабинета, после чего обратилась к Саше: – У меня есть прекрасный африканский кофе. Анджей привез с миссии. Вы выпьете с нами кофе, правда?

Саша кивнула. Директриса была заинтригована, она явно рассчитывала на участие в разговоре с доминиканцем.

– Я видела объявление в лифте. Почему вы согласились на то, чтобы детей привлекали для участия в телепроектах? – спросила Саша.

– Это требование нашего спонсора, – пояснила пани директор. – Я не вижу в этом ничего плохого. Для детей неплохая возможность заработать, почему бы и нет.

– Значит, телевидение платит им?

– Детский дом хранит для них эти деньги в специальном фонде, – ответила директриса, колдуя над кофе. Она смолола его в ручной мельнице и пересыпала в специальную емкость. – Потом, по достижении ими совершеннолетия, мы передадим эти средства на счета в SEIFе. У каждой из наших звезд будет собственный вклад, с самым высоким процентом. Пригодится перед началом взрослой жизни.

– Это что-то вроде тюремного фонда для заключенных?

– Можно и так сказать, только это намного более значительные суммы. – Женщина улыбнулась. – Ведь лучше, когда они играют в фильмах, чем торчат на газоне у приюта, не правда ли?

– А вы видели те фильмы, в которых участвуют дети? – спросила Саша.

Директриса с беспокойством взглянула на нее.

– Что вы имеете ввиду?

Саша пожала плечами:

– Мне просто интересно, видели ли вы результаты их работы. Или хотя бы пробы.

– Все вполне легально. Каждый раз с ними ездит на съемки воспитатель. Некоторые дети попадают в базу, действительно приглашаются на съемки и зарабатывают. Может быть, вы видели такого темнокожего Матвея – он уже год как играет в «Зерне»[31], а Эвелинка – в том сериале о приемной семье.

– Нет, не видела.

Она сунула в сумку информационные буклеты и записала в блокноте фамилию директора агентства актеров массовки. Вошел худощавый мужчина с бородой и копной спутанных, с проседью волос. На нем были серый джемпер поло, зеленая футболка и простые брюки. Монах-доминиканец Анджей Зелиньский с первого взгляда вызывал симпатию. Залусская была уверена, что он прекрасно ладит с детьми. Ему даже не нужно было открывать рот, чтобы расположить к себе. Попросту чувствовалось, что этот человек живет так, как хочет, – в согласии с собой и своим Богом. Ясно было, что если он что-то знает, то обязательно поделится с ней этим знанием. К сожалению, рассчитывать было особенно не на что, и Саша с трудом скрывала разочарование. Не было никаких шансов на то, чтобы Зелиньский помнил Иглу, он был того же возраста, если не младше.

– Мы можем остаться одни? – спросила она директрису, и та вышла из кабинета крайне раздосадованная. – Я не займу много времени, – предупредила она монаха. Тот был сосредоточен, но лицо его выглядело спокойным. – Мне сказали, что вы знали Иглу.

– Иглу? – Он нахмурил брови. Он рад был помочь, но это прозвище ни о чем ему не говорило.

– Янек Вишневский. К вам меня направил Павел Блавицкий. Это было довольно давно. Может, вы попытаетесь что-то вспомнить?

– Сожалею. – Он развел руками. – Большинство детей я помню, хотя пофамильно далеко не всех. Если бы у вас была фотография, какая-нибудь мелочь, хоть что-то.

– Речь идет о том певце, который в Пасху был застрелен в музыкальном клубе. Вы, должно быть, слышали.

– Ну да. Я слышал об этом. Вот только, к сожалению, я не знал Иглу… Вряд ли смогу помочь.

Монах растерянно покачал головой.

– Павел Блавицкий много лет назад привел его в центр Святого Альберта, заведение для проблемной молодежи. – Она указала на маленькую голову Иглы с общего фото, стараясь упомянуть как можно больше подробностей. – Его называли Буль.

– Буль? – Он повторил несколько раз. – Это прозвище мне откуда-то знакомо.

– Это бывший полицейский и компаньон Иглы.

– Полицейский?

– Да, но он не носил мундир, – добавила Саша безо всякой надежды, что доминиканец что-то вспомнит. Она чуть было не сказала, что он параллельно подрабатывал бандитом, но воздержалась. У нее не было доказательств. – Девяносто четвертый год. Парень с гитарой. Возможно, там была написана «Девушка с севера». У него была наркотическая зависимость.

– Эту песню я помню. И певца, конечно, тоже. Мы почти ровесники. – Он начал говорить хаотично, пытаясь вспомнить как можно больше. – Но наркоман с гитарой… тогда был только один такой. Его нельзя было не заметить. Вы не о Староне говорите? Он стал священником. Яркая личность. Я и не знал, что его звали Иглой. Так это он умер?

– Священником? – Саша замерла. Она стала уточнять: – Умер певец. Игла. Священник, насколько мне известно, чувствует себя прекрасно. По крайней мере, я на это надеюсь. Давайте по порядку. Человек, который направил меня к вам, сказал, что вы что-то знаете об Игле.

– Игла? – Доминиканец копался в памяти. – Нет. Я сожалею.

– А этот священник?

– Староня я знаю очень хорошо. Мы вместе учились в семинарии. Нетривиальный человек, хотя люди всякое о нем говорят. Он попал в центр Святого Альберта после попытки самоубийства. Мартин бросился под автобус, но чудом выжил. Это все широко известные факты, я не открываю чужих тайн. Тогда говорили, что он замешан в смерти своей девушки и ее брата. Это было довольно громкое дело. Я не помню Иглу, зато Мартина – превосходно. Гитару у него забрали сразу, как только он приехал. Собственно, он все равно на ней не играл. Но писал песни, стихи, небольшие рассказы. У него был талант.

– Смерть девушки и ее брата?

– Ее нашли мертвой в ванне. Якобы передозировка. А брата сбила насмерть машина. В тот же день. Мартин знал их, в девушку он был влюблен. Он говорил об этом на исповеди, но подробности мне неизвестны. На собраниях в центре он говорил главным образом о том, до чего довели его наркотики, и о своем чувстве вины. Я когда-то тоже любил дунуть, но это все цветочки в сравнении…

Саша сидела как на иголках, чувствуя, что приближается что-то важное. Наконец она нашла нечто, объединяющее все элементы. Это была, как она и предполагала, песня.

– Когда и где это случилось? Это Мартин написал «Девушку с севера»? – Она забрасывала монаха вопросами.

Доминиканец рассмеялся, но ему тоже явно было интересно. Он всеми силами пытался вспомнить как можно больше подробностей.

– Я не знаю, написал ли ее Старонь. Раньше я даже и не думал, что Мартин может иметь что-то общее с этой песней. Конечно, я знал, что он пишет. Но он никогда не хвастался этим, не давал почитать. Всегда был скромным, замкнутым. Можно сказать, отшельником. Лучше вам сходить к самому Староню. Получите информацию из первых рук. Ведь он публично говорит обо всем, через что прошел. Помогает людям. Я искренне им восхищаюсь. Тем более что следствие было закрыто, обвинения сняты. Его даже не допрашивали. Мог ли ксендз Старонь написать такую песню? – задумался Анджей Зелиньский и рассмеялся, как от доброй шутки. Саша оставалась серьезной, и он сдержал эмоции. – Может, и да, но, если бы он признался в авторстве такого хита, его могли бы вышвырнуть с работы. Я припоминаю, что девушку звали Моника и что когда-то Мартин показал мне, где ее нашли. Это был стриптиз-клуб. Кажется, в сто втором номере.

Две жизни – два надгробья, в газетах некрологи, И кто-то нам накликал нездешнюю беду… —

вспомнила Саша и вскочила с места. – Поехали туда.

– Сейчас? – Доминиканец недоверчиво улыбнулся. – Хотя почему бы и нет? Но я не уверен, что не ввожу вас в заблуждение.

– Наоборот, – заверила его Саша. – Я очень рада, что встретилась с вами.

Когда они выходили, директриса провожала их взглядом. Возможно, она даже слышала их разговор, но это не имело значения. Саша подошла и крепко обняла ее.

– Спасибо. И я прошу вас, журналистам ни слова, оперативные действия полиции – это даже более тайные сведения, чем исповедь.

Гормон поприветствовал ксендза Староня «по-медвежьи», толчком плеча. Кожаная куртка скрипнула, когда бандит обнимал его. Остальные заключенные по очереди подходили и пожимали ему руку.

– Дай пять, святой отец, – сказал толстяк, который только что поднялся с генофлектория[32].

Месса уже закончилась, атмосфера стала более расслабленной. Ксендз Старонь был без сутаны, в джинсах, черном гольфе и кожаной куртке. В этом наряде он отслужил укороченную литургию за здравие собравшихся. Снял столу[33], сложил ее в узорчатый футляр, а последний, в свою очередь, сунул в кожаный рюкзак. Остальные, явно постоянные посетители тюремной часовни, говорили тихим шепотом. Их было не больше двадцати человек, но они посетили все мессы, которые отслужил ксендз Старонь в колонии на Курковой на протяжении последних трех лет.

Часовня была маленькая и давно нуждалась в ремонте. Два небольших окна давали мало света. Вместо стекол в них были витражи, сделанные заключенными. Искусно выполненный алтарь из спичек сделал Яцек Череповский, прозванный Черепом. Двадцать пять лет тому назад он убил и съел собственную мать. Через месяц заканчивался срок его заключения, которое он оттрубил в полном объеме. Он ни разу не выходил на побывку и не старался заменить наказание на условное.

Сейчас он подошел и попытался поцеловать священнику руку. Старонь немедленно вырвал руку.

– С Богом, – погладил преступника по бычьей голове. – Когда выйдешь, приди ко мне. Я приму тебя на работу, ремонтировать наш храм на Стогах. Суперусловий не обещаю, но питание и крышу над головой, пока ты не организуешь свою жизнь, гарантирую.

– Пусть Господь благословит тебя, Старичок.

Заключенный поклонился и, покачиваясь, вышел.

Несколько татуированных мужчин все еще стояли в ряд.

Один из них, самый молодой, склонил голову и закрыл глаза. На веках его были наколоты облака. Ксендз подошел и благословил его.

– Молись, – шепнул. – Иисус сильнее злого духа.

Мужчина упал на колени. Старонь поднял его и обнял, как сына.

– Веди нормальную христианскую жизнь. Исповедь, молитва. Общайся с кем-нибудь, кто в этом понимает, – сказал он на прощание. И подытожил: – Увидимся через неделю. С Богом.

Он вышел и столкнулся у порога со здешним священником. Станислав Вашке давно считал Староня соперником. Он не одобрял поведения конкурента, того, что тот был слишком близок с верующими и употреблял нецензурные выражения во время собраний, помогающих вернуться к вере. А то, что ксендз ходил в обычной одежде, да еще и проводил «в штатском» богослужения, вообще считал профанацией. Не было ничего удивительного в том, что альтернативного ксендза здешние зэки любили больше. Тем более что Старонь иногда вел себя хуже их. Он приходил с трехдневной щетиной, а если и в сутане, то в старой, требующей штопки, а иногда и стирки. Он братался с преступниками, ел тюремную еду. Многие видели, как он курил вместе с заключенными. Вашке сожалел, что не поймал его за этим занятием. Был бы повод написать очередную жалобу в курию[34]. К сожалению, до сих пор ему не удавалось пошатнуть позицию Староня. По неизвестным причинам курия стояла за него горой. Максимум, что мог Вашке, – критиковать Староня в разговорах с дирекцией тюрьмы и терпеливо ждать, когда что-нибудь изменится. Ждать он умел. И знал, что Старонь раздражает не только его одного.

– Святой отец… – К Староню подошел один из воспитателей терапевтического отделения. – Не могли бы вы провести ритуал экзорцизма? Заключенный уже неделю не ест, не хочет выходить из камеры. Глаза бегают, на лекарства никакой реакции.

– Может быть, коллега? – Мартин указал на Вашке. – Я очень спешу.

Воспитатель даже не взглянул в том направлении, а наклонился и шепнул:

– Я бы все-таки предпочел, чтобы это сделали вы. Дело деликатное, а у ксендза Вашке полно других обязанностей.

Старонь вздохнул, спросил, который час, и послушно побрел за воспитателем. Они шли по коридору. Священник несколько раз отвечал кивком на приветствия заключенных. Его военные ботинки были подкованы металлом и издавали мощный грохот.

– Господи, благослови! – гаркнул один из заключенных. Он неожиданно высунулся из-за угла, широко улыбаясь. Рябое лицо пересекал наискосок глубокий шрам. Голубые глаза сияли. Он радовался, как ребенок, которому удалась шутка.

– А ты, Пётрек, почему не был на мессе? – Старонь улыбнулся заключенному.

– У меня свидание было, с сыном.

– Подрос?

– Как бык, едва узнал наследника. Но у бабы моей с ним проблемы. Порошки. Кореша. Сами понимаете, трудный возраст. Хорошо, что еще не закрыли. Я в его возрасте уже три ходки засчитал по исправительным.

– Отсутствие авторитета.

– Да каким я ему был примером? Только плохим. Может быть, вы что-то посоветуете? Поможете? Я обещал его матери, что спрошу у вас.

– Сейчас я занят. Попозже к тебе загляну. Подберем для парня подходящее место.

– Пан воспитатель позволит?

– Почему бы не позволить. – Воспитатель кивнул. – Если святой отец найдет время, не вижу препятствий.

– Спасибо, святой отец. – Заключенный наклонил голову. – Хорошая куртка.

Они подошли к камере, в которой находился только один зэк. Он лежал на нарах со сложенными на груди руками, как в гробу.

– Никто не хочет с ним сидеть. Он мечется по камере, вчера устроил огненный фейерверк из дезодоранта.

– Где взял?

– Откуда я знаю. Идет расследование. А сейчас вот то ли впал в кому, то ли опять клоунаду устроил. Мы уже не знаем, что делать.

Старонь знаками показал воспитателю, чтобы тот оставил его наедине с молодым мужчиной, который действительно был похож на труп. Он наклонился над ним. Никакой реакции. Едва заметное дыхание, как в трансе. Священник положил руку ему на голову и начал читать молитву «Отче наш».

– Аминь, – закончил он и перекрестился.

Вдруг глаза заключенного открылись. Радужных оболочек не было видно, белки вращались в бешеном темпе. Старонь взял лежащего за запястье и сосчитал пульс. Потом задрал его рукав, осмотрел шрамы от давних порезов на руке. Надел на шею столу, вынул святую воду, крест и начал молиться. Тело заключенного стали сотрясать судороги. Мартин продолжал молитву. Изо рта одержимого вырывались звуки: «алла», «ла», как будто он интонировал вместе со священником.

Ксендз поднес крест к губам страдальца, но тот резко отвернул голову. Мартин придержал его и силой заставил поцеловать распятие. После чего вышел, оставив заключенного в одиночестве.

Под дверью уже собралась группа работников тюрьмы.

– Симулирует, – объявил ксендз Старонь. – Эта неподвижность – гипноз. Кто-то ввел его в состояние легкого транса. Слабенький номер, но вы попались. – Он засмеялся, видя выражения лиц надсмотрщиков.

Вдруг они услышали из камеры страшный визг. Три человека вбежали туда и с трудом скрутили заключенного.

– Я зарублю тебя, педик! – кричал зэк. – Считай, что тебя уже нет, падла!

– О, здоров как бык, – обрадовался воспитатель. – Можно считать, что сеанс экзорцизма удался, святой отец.

– Согласен. – Старонь кивнул. – Если будет отказываться от еды, под капельницу его.

Ксендз уже направился в сторону камеры Петра, чтобы поговорить о его сыне. В предбаннике он остановился и попросил начальника охраны оказать ему услугу.

– Сегодня я должен быть еще в женском СИЗО. У меня в час дня встреча с временно задержанной Люцией Ланге, но я вижу, что не успею.

– Я позвоню и скажу, чтобы она ждала в часовне, – заверил майор. – Надо только сплавить оттуда всех наших подопечных, а то жизни нам до вечера не дадут, особенно если красивая.

– Спасибо большое.

– Вы всегда можете рассчитывать на нас, святой отец. Если нужно будет в чем-то посодействовать, то знаете, где нас искать. – Воспитатель кивнул ему и отправился выполнять свои обязанности.

Ксендз Старонь напрасно ждал в часовне до половины третьего. Ему передали, что задержанная отказалась от встречи с ним. Воспитатель из уважения к представителю духовенства не стал повторять нецензурные выражения, которыми она воспользовалась, чтобы выразить свое отношение к католической вере и ее служителям.

Прокурор Эдита Зюлковская последний раз перед выходом из дома посмотрелась в зеркало. Ей было жаль, что в суде придется надеть мантию, которая скроет ее последнее приобретение – черный сарафан чуть выше колена от «Макс Мара». Чтобы в него втиснуться, она в течение нескольких месяцев ела только зеленый салат и мандарины. Никакого сливочного или даже растительного масла, сыра. Если белок, то только в виде обезжиренного творога. Мясо – вареная курица без приправ и соли, так как соль задерживает воду в организме. Вкус макарон и хлеба она забыла еще несколько лет назад. У предательских углеводов не было никаких шансов повредить ее безукоризненной фигуре. Драконовская диета прекрасно иллюстрировала отношение Зюлковской к жизни. Машина ее содержалась в идеальной чистоте, даже детям сестры не позволялось касаться бежевой обивки. К ней домой через день приходили из клининговой компании. Зюлковская даже в темноте могла найти любой нужный ей предмет, а пароли, пин-коды и номера дел, которые вела, знала наизусть. У нее был только один недостаток. Она постоянно опаздывала. Несмотря на несколько заведенных будильников, умудрялась проспать и, кроме того, часто путалась в датах и часах назначенных встреч. Однако, с тех пор как после развода она связала свою жизнь с Якобом Венцелем, адвокатом, а в настоящий момент членом правления фонда доверителей SEIF, он следил за тем, чтобы на важных встречах Эдита появлялась пунктуально. Она услышала сигнал входящего СМС-сообщения. «С человеком на Ф. все в порядке?» – прочла она.

Эдита улыбнулась.

«Моя договорилась по поводу этого дела сегодня утром. Встреча покажет, пройдет это все или нет», – ответила она.

«Тетка должна дать окончательный ответ в понедельник. Мой говорит, что должна размякнуть, но я хочу быть уверена, потому что боковые ни к черту», – прочла она через мгновение.

«Понедельник на 99 % будет ОК».

Она снова услышала сигнал, прежде чем закончила писать ответ.

«Супер».

Эдита ненадолго задумалась. За это время она успела подкрасить губы телесной помадой и осталась довольна эффектом, увиденным в зеркале.

«Я бы не сказала», – написала она. И следом отправила еще:

«Это не то, что он обещал».

Эдита надела замшевые сапоги на шпильках. Их будет видно из-под мантии. Она взяла небольшую сумочку и портфель с документами. К выходу готова.

«Так, может, наплевать?» – было в очередном сообщении.

Подумав немного, она так ничего и не ответила. Посмотрела на часы.

– Холера, – пробормотала Эдита. – Опять опоздаю.

Она выбежала на улицу и поймала такси.

Люция вылезла из полицейской машины и сразу же набросила на голову объемный капюшон новой толстовки. Конвоиры окружили девушку со всех сторон, защищая, насколько это было возможно, от объективов фоторепортеров. Наручники врезались в запястья. Она шла ровным шагом, кроссовки «Лакост», которые ей принесла адвокатесса, были очень удобными, хотя и не слишком крутыми на вид. Но когда одна из сокамерниц уставилась на вышитого на пятке крокодильчика, Люция почувствовала прилив сил. Она решила, что все делает правильно. Буль обещал ей помощь и пока держит слово. Согласно договоренности, она не собиралась ничего менять в своей линии защиты.

– Почему ты выстрелила, Ланге? – услышала она крик, и из-за угла на нее набросилась толпа телевизионщиков. Накачанный мужчина совал ей под нос микрофон.

– Попрошу отойти! – Конвой быстро справился с журналистами.

Люция вошла в зал суда. На дверях она увидела красную табличку: «Закрытое судебное разбирательство». Люция с трудом сдержала улыбку, почувствовав себя почти звездой. После того как ей указали на место для обвиняемых, она села, расправила плечи, сняла с головы капюшон и стала спокойно ждать развития событий. Ее адвокат уже была на месте. Сегодня Малгожата Пилат выглядела только на полмиллиона. Видимо, это была часть стратегии, целью которой было не раздражать судей. Она как будто не замечала свою подопечную, но через пару минут, как только судебный секретарь отлучилась со своего поста, обернулась и отругала ее:

– В таком виде нельзя сюда приходить.

Люция удивилась. Адвокатесса ведь сама передала ей эти вещи.

– Белая блузка, черный жакет, волосы собраны, а этот пирсинг – немедленно снять. – Она указала на ухо, нос и губу. И прошипела: – Срочно убрать, сию секунду.

Люция послушно начала снимать бижутерию. Адвокатесса протянула руку. Люция отдала свой скарб.

– А вы не потеряете?

– Все будет в большей безопасности, чем в сейфе, дитя мое, – заявила она и убрала украшения в портфель.

Место прокурора пустовало. Судья посматривала на часы, ворча на тему потерянного времени и неуважения к суду. Наконец она начала зачитывать решение о переносе дела на другую дату и уже дошла до штрафа за усложнение работы судебных органов, как в зал ворвалась нарядная обвинительница. Она кивнула, шепнула «Извините» и заняла свое место, в спешке натягивая мантию. Судья начала заседание, кипя от возмущения.

Зюлковская зачитала заявление о продлении ареста на очередные три месяца. В качестве мотивации сообщила, что пострадавшая указала на задержанную, упомянула о перчатке с запахом и найденных у Люции деньгах. Выглядела хорошо подготовленной.

– Спасибо, пани прокурор, – произнесла судья, после чего добавила: – В следующий раз я накажу вас штрафом. Решение было почти готово.

Прокурор с триумфальным видом села на свое место. Она обменялась взглядами с адвокатом, не скрывая удовлетворения. Адвокат Малгожата Пилат встала и, прежде чем начать говорить, предложила суду ознакомиться с комплектом документов в двух экземплярах, один из которых секретарь тут же передала прокурору. Эдита Зюлковская начала их вяло просматривать.

– Уважаемый суд, – начала трагическим тоном защитница. – Прошу приобщить к делу данные документы, а также заявление о смене меры пресечения на надзор полиции по месту жительства. На этом я закончу свое выступление, чтобы исключить необходимость записи моей речи, поскольку это требовало бы дальнейшей ревизии. Я предпочитаю подождать решения суда и готова дать комментарии, если будет необходимо.

В зале стало тихо. Судья медленно читала документы. Наконец она обратилась к защитнице со всей строгостью:

– Почему защита только сейчас указывает на формальные ошибки в проведении экспертизы?

– Уважаемый суд, – адвокатесса снова тяжело вздохнула, как будто сбор документов измучил ее, – мне тоже очень жаль, но я только вчера приняла на себя защиту этой клиентки. Мне было необходимо время для внимательного анализа материалов дела. Я уверена, что суд также их читал и обратил внимание на явные ошибки в проведении следствия. Эти материалы – всего лишь необходимая попытка подтверждения допущенных погрешностей.

Судья поправила гербовую цепь на шее. Еще раз просмотрела документы и спросила:

– Раз уж вы только вчера приняли от адвоката Мартиняка обязанности по защите обвиняемой, каким образом удалось собрать более тысячи подписей под ходатайством в поддержку Люции Ланге?

Люция сидела, рассматривая спину своей защитницы, и просто умирала от любопытства. Она не имела никакого понятия, какие именно бумаги приобщаются к делу, и очень сожалела о том, что не прочла документы прежде, чем подписать их. Теперь было уже поздно. Судя по всему, содержание бумаг было известно всем, кроме нее и прокурорши, которая, кстати, не очень интересовалась процессом, так как была занята написанием под столом СМС-сообщений.

– Ксендз Мартин Старонь во время вчерашней мессы объявил свою позицию относительно дела, и верующие подписались. Принимая во внимание не очень высокую посещаемость храма Рождества Христова по сравнению с тем, какое количество людей приходит на мессы ксендза Староня в гарнизонном костеле и других гданьских базиликах, это сравнительно небольшое число.

– Является ли декларация ксендза окончательной?

– Конечно, – заверила адвокат Малгожата Пилат. – Он готов в любое время подтвердить ее лично, если суд сочтет это необходимым.

Судья обратилась к прокурору:

– Есть ли дополнения у обвинения?

– Прошу отклонить эти заявления, – промямлила Зюлковская. – У меня не было времени ознакомиться с ними.

– Означает ли это, что прокурор заявляет о необходимости перерыва в рассмотрении дела, чтобы ознакомиться с материалами? Или прокурор просит об отклонении заявлений? Будьте добры уточнить. Прочтение формулировки «мыло с запахом лайма» занимает несколько секунд и не требует перерыва. Суд считает, что прокуратура достаточно ознакомлена с материалами, собранными по делу, если заявляет о продлении ареста обвиняемой на три месяца, убийстве и попытке убийства. – Судья c удовольствием бросила камень в огород прокурора.

Зюлковская на какое-то время потеряла дар речи и, наклонив голову, уставилась на документы, разложенные перед ней на столе. В этот момент завибрировал телефон. Судья еще сильнее сжала губы в тоненькую линию.

– Суд просит уточнения, – произнесла она зловеще.

Присяжные заседатели молча наблюдали за сценой. Один из них что-то шепнул председателю комисии.

– Прошу отклонить заявления, – проговорила прокурор и, раздавленная, опустилась на стул.

Судья поправила цепь и сделала знак секретарю, после чего начала диктовать:

– Прошу зафиксировать, что суд отклоняет требование обвинения о неприобщении к делу о продлении временного задержания Люции Ланге всех трех дополнений защиты. Суд отклоняет заявление о том, что подозреваемую избивали во время допросов. Это никак не связано с рассматриваемым в настоящий момент делом. Защита может подать данное заявление в прокуратуру либо в течение данного процесса, если этого потребуют обстоятельства. Дело передается на дорасследование, включая повторение осмологической экспертизы. Мера пресечения в отношении подозреваемой заменяется на надзор полиции по месту жительства. Решение суда входит в силу сразу после оглашения, апелляция не полагается.

Люция издала радостный крик и поцеловала одну из надзирательниц, охраняющих ее.

– Суд просит соблюдать тишину, – прогремела судья, после чего обратилась к прокурору: – Пани прокурор, это суд, а не цирк. В следующий раз отнеситесь серьезнее к сбору доказательного материала. Суд на данный момент не берется оценивать степень вины подозреваемой, а дает прокуратуре возможность проведения аудита собранных доказательств, хотя должен потребовать ревизии расследования либо замены обвинителя. В данной ситуации заявление о продлении ареста считаю безосновательным. Понятно ли обвинению решение суда?

– Да, уважаемый суд, спасибо, – пролепетала Зюлковская. Все встали. Судья вместе с заседателями покинула зал.

Надзиратели на этот раз не надели наручники на запястья Люции.

– Я жду у выхода через три часа, приблизительно столько продлится процедура освобождения. – Адвокат улыбнулась. – Сначала мы съездим к твоей тете, а потом ты пойдешь на исповедь. Я обещала это священнику. Если бы не он, я бы никогда не взялась за это дело. Попробуй только сбежать! – Она погрозила пальцем и вышла.

Люция застыла как соляной столб. Она долго вглядывалась в спину своей спасительницы, ничего не понимая. Значит, она ошиблась. Буль не сделал ничего, чтобы вытащить ее. Адвоката наняла ей тетя, за нее поручился ксендз Старонь, которого она к тому же вчера так жестко оскорбила.

– Что такое? Передумала выходить? – спросила, смеясь, одна из надсмотрщиц. – Давно я не была на таком шоу. Поздравляю.

– Вы сказали, что кто-то открыл дверь и вы увидели нацеленный на вас револьвер, – начала Саша, записав на диктофон «шапку» очередного допроса пострадавшей Изы Козак. Дух не смог прийти. Видимо, он уже занимался Павлом Блавицким. Залусская показала коллеге вопросы к потерпевшей. Дух одобрил список и добавил несколько уточнений, хотя не скрывал, что не рассчитывает на перелом.

– Действуй. – Он похлопал Сашу по спине.

Саша пообещала, что отчет появится на столе капитана, как можно быстрее. Она не сказала ни слова о визите в детский дом, решив, что больше не позволит публично над собой насмехаться. Пока не найдет что-то конкретное, будет работать одна.

– Это означает, что ствол был направлен вам в лицо?

– Да, – заверила Иза и почти сразу добавила: – Но сначала я увидела барабан револьвера.

– Барабан. – Саша записывала самое важное на небольшом листке из блокнота. – Каков ваш рост?

– Метр шестьдесят пять.

– А Люции?

– Она выше меня на несколько сантиметров. И носит каблуки.

– То есть около ста восьмидесяти сантиметров? – Саша записала данные. – В какой позе вы находились, когда открылась дверь?

– Я стояла прямо.

– Вы не сидели на корточках, не наклонялись?

– Нет.

– Когда вы увидели лицо человека с оружием в руках? До ослепления или после?

– Не поняла вопроса.

– Вас что-то ослепило. Вы сказали это сегодня утром. Когда вы увидели лицо стреляющего, до ослепления или после?

– До.

– Кто в вас стрелял?

Иза застыла в неуверенности.

– Люция, – наконец прошептала она. Саша взглянула на мониторы, пострадавшая разволновалась, но звать врача пока было рано. – Она приказала мне повторить то, что я сказала ей раньше.

– Что именно?

– «Воровка». – Иза попыталась говорить громче. – Я назвала ее воровкой. Люция не могла с этим смириться.

– Она сказала вам повторить это, когда стояла с оружием? – уточнила Саша.

– Кажется, да.

– «Кажется»?

– Она была пьяна.

Саша молчала. Она смотрела на Изу и ждала.

– Сильный запах перегара, – добавила пострадавшая. – Как будто она пила до этого не один день. Я уверена, так как хорошо знаю этот запах.

Саша сглотнула и записала эту информацию в блокноте.

– Игла открывал конверт при вас? Вы видели, сколько там денег?

– Не открывал, но я знаю, сколько там было. Перед праздниками я лично пересчитывала выручку.

– День.

– Что, простите?

– Уточните день, дату, когда вы считали выручку.

– Пятница. Вечером, после того как вы ушли от нас.

– Вы видели, что в этом конверте находятся деньги?

– Честно говоря, нет. Как-то не подумала…

– То есть вы не видели денег в его руках? Вас не было рядом в тот момент, когда он доставал наличные из сейфа?

– Нет.

– Где находился сейф?

– В служебном помещении.

– Там, где проходил праздничный завтрак для сотруд ников?

– Да.

– А где именно?

– В шкафу. Обычно он находился там. Иногда его ставили на подоконник.

– На подоконник?

– Да, если шкаф был нужен для одежды музыкантов.

– А в этот день? Где он был?

– Не знаю. Я туда не заходила.

– Как вы считаете, почему Игла сказал вам спрятаться, когда услышал шаги?

– Буль. Видимо, дело было в нем. Может быть, он хотел оградить меня от неприятностей.

– Каких неприятностей?

– Эти деньги шли мимо кассы. Они делились между ними, а я обычно получала несколько сотен за старания.

– Значит, Игла хотел забрать деньги себе и не намеревался делиться ими с Булем?

– Не знаю. Возможно.

– Он хотел поделиться с вами?

– Не думаю.

– А сколько с этой суммы причиталось вам?

– Что, простите? Саша не ответила.

– Видели ли вы когда-нибудь Люцию с оружием в руках? Умела ли она стрелять? Увлекалась ли этим?

– Она никогда об этом не говорила.

– Что между вами произошло?

– Между кем?

– Между вами и Люцией.

– Я уволила ее. Она не могла простить мне, что я увольняю ее за кражу.

– А до этого?

– Мы дружили.

– А вы не могли уволить ее как-то по-другому? Например, поговорить один на один?

Иза не ответила.

– Раз уж вы дружили, все-таки вы немного переборщили, вам не кажется?

– Она избегала меня в последнее время. Не отвечала на звонки, опаздывала на работу. Ничего не объясняла. Это был плохой пример для других работников. Может, я и могла бы поступить иначе. Но от меня здесь мало что зависело. Это не я приняла решение.

– А кто?

Молчание.

– Кто приказал ее уволить?

– Павел Блавицкий.

– Буль? Не Игла?

– Игла этим не интересовался. У Буля был кто-то на место Люции. Он говорил, что у нее слишком длинный язык.

– Что он имел в виду?

– Не знаю. Я уже устала. Как долго это продлится?

– Еще минутку. – Саша опять посмотрела на мониторы. Она считала, что нет никакого повода для беспокойства, хотя видно было, что Иза очень нервничает. – Вы когда-нибудь видели Буля с оружием в руках?

– Нет. Но я знаю, что он бывший полицейский.

– Какой рост у Буля?

– Понятия не имею. Высокий. Он намного выше меня.

– И выше Люции?

– Скорее да.

– Около метра восьмидесяти?

– Больше. Мне так кажется.

– А Игла?

– Он был моего роста. Может, чуть повыше.

– Примерно как Люция?

– Да. Хотя на каблуках она была даже выше.

– Вы видели ствол и барабан, да? Руку с поврежденным ногтем. На высоте глаз, когда стояли прямо.

– Да.

– Понимаю. – Саша просмотрела записи. – А вы умеете пользоваться оружием?

– Я?

– Да.

– Нет. Почему вы спрашиваете?

– Вы когда-нибудь стреляли?

– Из пневматической винтовки, еще в школе. Не понимаю вопроса, – сказала раздраженно Иза. – Может, я еще и сама себя подстрелила?

– Кто-нибудь когда-нибудь уже целился в вас?

Иза долго молчала.

– Вам понятен вопрос? Целился ли в вас кто-нибудь?

– Да.

– Кто?

– Игла. Не помню уже. После какого-то концерта. Ради шутки. Он был под воздействием наркотиков.

– Вы видели перед собой пистолет?

– Да.

– Вы тогда стояли? Или были в другой позе?

– Стояла. Он был пьян.

– Что это было за оружие?

– Не знаю, точно не видела. Я в этом не разбираюсь.

– Но не револьвер?

– Нет.

– Хранил ли Игла оружие в клубе?

– Не знаю.

– Не знаете или не хотите сказать?

– Говорили, что да. Но я не видела.

– Кто говорил?

– Официанты. Когда-то. Но Буль ему запретил.

– Где хранилось оружие?

– В этом сейфе.

Саша подняла голову:

– В сейфе для денег?

– Я слышала такую версию.

– В этом конверте для денег могло быть оружие?

– Не знаю. Понятия не имею. Я правда очень устала.

– Вы точно знаете, кто в вас стрелял?

– Да.

– Кто?

Иза сомневалась.

– Вы уверены, что помните лицо стрелявшего? – медленно повторила Саша.

– Нет, – призналась Иза и расплакалась. – Я не уверена. Но мне кажется, что это была Люция. Это должна была быть она. Я помню ее лицо. Мне это снится.

Пульс резко подскочил, Иза тяжело дышала. Ее рука лежала рядом с кнопкой вызова.

– Вы уверены, что это был револьвер?

– Прошу оставить меня в покое, – попросила Иза сквозь слезы. – Я не знаю. Теперь я уже ни в чем не уверена.

Саша записала положенное окончание допроса на диктофон, указав время и место записи, и выключила аппарат.

– Отдохните, – сказала она, успокаивая пострадавшую. – Память вернется. Вы вдруг неожиданно увидите лицо этого человека. Главное сейчас – отделить правду от догадок. Спасибо, что ответили искренне. Это очень важно.

Иза смотрела на нее с благодарностью. Она боялась претензий, юридической ответственности. Оказалось, что Саша на ее стороне. Она даже вытащила из коробки салфетку и вытерла ей слезы. Вошел врач, испепелил Сашу взглядом. Сердечный ритм Изы потихоньку нормализовывался.

– Я приду завтра, – бросила Саша на прощание.

Выйдя из лифта, она набрала номер Духновского, но тот не отвечал. Она спустилась в буфет, надела наушники и быстро переписала допрос слово в слово. Возвращаться домой уже не было смысла. Перед тем как забрать дочь из сада, она хотела еще навестить родителей Моники и Пшемека, брата и сестры, которые тогда погибли в один день при невыясненных обстоятельствах. Духу она отправила СМС-сообщение, в котором проинформировала о результатах допроса Изы. Он тут же ответил:

«Не могу сейчас говорить. Ланге вышла. Нарушения в протоколах следствия. Здесь вся прокуратура. Сплонку отстранили. Сейчас, наверное, и меня подвинут. Бухвиц разбил сосуд Шиммельсбуха и гонялся за Сплонкой со скальпелем».

«Что такое сосуд Шиммельсбуха?» – спросила она.

«Не знаю, но ему было, по ходу, лет пятьсот, все это обсуждают. Не приезжай. Иди к ребенку, за грибами, как можно дальше отсюда. Я тут сдурею. Без ответа».

Море сегодня было спокойным. Только у волнореза взбивалась пена. Священник в задумчивости вглядывался в пейзаж. Он не услышал, когда к нему тихо, как кот, подошел викарий и встал рядом.

– Обед остывает, – объявил Гжегож Масальский.

Старонь повернулся к нему и указал на маяк, который был хорошо виден из-за насыпи.

– Я залезал туда в детстве. Мне казалось, что здесь заканчивается мир, – улыбнулся он. – А ты? Кем ты хотел стать?

– Танцором. – Масальский склонил голову.

– Правда?

– Мама записала меня на балет. Я ходил туда только несколько месяцев. Папа стеснялся этого.

– Ты хорошо сложен, как раз для танцев, – оценил Старонь. – Почему ты стал священником?

Масальский пожал плечами. Он молчал.

– Сначала мне хотелось спрятаться, – продолжал рассказ Мартин. – Я раньше постоянно искал свободы, а на самом деле я просто убегал. Все, у кого есть проблемы, стараются сбежать. А со страхом надо бороться, становиться с ним лицом к лицу. Каждый день. Бог дает силу, чтобы преодолеть любое препятствие.

– Я с вами ничего не боюсь, – заверил его Масальский.

Старонь засмеялся и подумал, что викарий – совсем еще дитя.

– Страх необходим. Это естественная защита. Благодаря этому наш вид выжил. Бог иногда хочет напугать людей. Таким образом он показывает им, что они поступают неправильно.

– Ваш обед остынет.

– Иди ешь, я еще здесь постою, – отослал его Старонь и опять погрузился в раздумья.

Он думал о прошлом. О том, кем бы мог стать, родись он в другом месте и в другой семье. Но Бог так решил. Хотел для него именно такой судьбы. Хороший ли он священник? Справляется ли со своими обязанностями? На самом ли деле такой фрик, каким слывет? В глубине души он чувствовал себя обычным парнем, который никогда не жил по-настоящему. Он всегда боялся. Потому стал тем, кем стал. Из страха. Такова была правда. Сначала он спрятался в монастыре, но монахом стать не смог. Пошел в семинарию. Ему нужно было находиться среди людей. Иногда он думал о детях. Интересно, смог ли бы он стать хорошим отцом? Теперь ему приходилось довольствоваться детьми духовными. Все те, кому он помогал, были его детьми. Чем более наглыми, непослушными, задиристыми, тем больше он их любил. Радовался, когда они возвращались на сторону света. Когда побеждали зло. Кто возвращает их к вере? Бог? Помогает ли им в этом церковь? Смог ли бы он без ее помощи повести духовных детей за руку, как когда-то Иисус заблудших овечек?

Он знал, что такие размышления – это ересь в чистом виде. Ему не с кем было поговорить на подобные темы. Он не мог никому признаться в том, что в последнее время его гложут сомнения. Он постоянно ощущал пустоту, которую нечем было заполнить, несмотря на то что очень старался жить согласно заповедям. Когда-то один старый монах-доминиканец, еще у брата Альберта, сказал ему, что человек без семьи – как дерево без корней, со временем засыхает. Сейчас он это понял. Ему бы очень хотелось положить голову на колени матери и выплакаться. С отцом они не общались уже несколько лет. Иногда Мартин видел его в костеле, но отец ни разу не подошел к нему. Мартин улыбался ему, а он лишь слегка кивал в ответ. Потом опять не появлялся несколько месяцев.

Его окружало множество людей, но все они были чужими. Он никому не позволял приблизиться к себе. Ни с одной женщиной, ни с одним мужчиной он уже никогда не будет близок. Возможно, это страх, а может быть, желание творить добро. Он считал себя Ионой, который приносит несчастье. Бог его так наказал. Он был проклят и не знал, как снять проклятие. Молясь, он каждый раз просил благословения, веры, чтобы не разочароваться, и все-таки верил все меньше. Все больше в нем было слабости, искушений. Он пока держался только благодаря принципам. Мартин уже с давних пор был лишь подставным лицом. Сегодня он поймал себя на том, что ему не хотелось выдавать заключенного, который пытается обмануть работников тюрьмы и изображает одержимость. Совсем наоборот, ему хотелось помочь ему. Потому что тот человек верил. В свободу, в собственные силы, в жизнь. Ксендз Старонь уже давно руководствовался только чувством долга, а не убеждениями. Каждое утро он вставал, приступал к своим обязанностям, брался за самую черную работу, только бы не оставить времени на раздумья. И ждал. Но чего?

Он посмотрел на солнце и прикинул, что уже около четырех часов. Начал спускаться в сторону костела.

Обед остыл. Не имеет значения. Голубцы с томатным соусом, картошка, апельсиновый сок. Тетя Люции постаралась. Он развернул капусту, вынул мясо и отложил на край тарелки. Картошку съел всю. Викарий заглянул, когда Мартин допивал сок:

– Приехали.

Священник с облегчением отодвинул тарелку и вытер салфеткой губы.

– Пусть войдет только девушка, – распорядился он, после чего вынул все деньги из шкатулки и подал свернутые банкноты викарию.

Масальский дрожащими руками взял свиток из рук Мартина. Денег было не много, несколько сотен злотых. В шкатулке остались только монеты с подноса для пожертвований. У них не осталось денег, потому что ксендз Старонь помогал всем бесплатно.

– А как мы заплатим работникам? Надо купить гипс, цемент. А кухня? – ужаснулся викарий.

– Господь нам поможет. – Старонь махнул рукой. – Поблагодари пани Малгожату и скажи, что больше мы заплатить не сможем. Если не захочет брать, скажи, что я прошу. У нее не раз еще будет возможность поработать за «Бог заплатит».

Люция все еще была в спортивном костюме и кроссовках. На плечи она набросила длинное черное пальто. Все ее вещи поместились в пакет, который оказался не заполненным и наполовину. Адвокат пообещала, что завтра в сопровождении полиции они поедут привести в порядок ее съемную квартиру. По дороге они разговаривали. Защитница оказалась глубоко верующей. Люция обещала полное исправление, идеальное поведение. Уверяла, что умеет готовить, убирать и не совершит ни одной глупости. Когда им навстречу выбежал викарий, а адвокат категорически отказалась от денег, Люция поняла, какой силой обладает этот священник. Адвокат, как и многие другие верующие, откровенно восхищалась им. Теперь и Люция была готова сделать все, о чем бы ни попросил этот человек, только бы он раз и навсегда вытащил ее из кабалы.

Тетя ничего не сказала. Только крепко прижала ее к себе и шепнула, что любит и верит ей.

– Я невиновна. И никогда больше тебя не подведу, – поклялась она старушке.

Когда они расставались, у Люции в глазах стояли слезы. Пожилая женщина отерла их сморщенной ладонью.

– Бог будет с тобой, Люцийка. Ты в хороших руках.

А потом, чтобы не тянуть время, пошла вслед за адвокатом к машине. Люция махала ей, даже когда машина уже исчезла из вида.

Малгожата Пилат по дороге вкратце объяснила Люции, как ей удалось так молниеносно вытащить ее из СИЗО. Благодаря мылу с запахом лайма. Главным доказательством вины Люции были показания Изы Козак. Однако оказалось, что этого недостаточно, поскольку Иза сообщила, что Люция целилась в нее из револьвера. Использование этого вида оружия категорически исключил баллистик. Поэтому прокуратура основывала обвинение на пронумерованных банкнотах и осмологических исследованиях, которые указали на Люцию как на убийцу. Этого было достаточно только для предъявления обвинения, а на вопрос, виновна ли она, все равно предстояло ответить суду.

К самому эксперименту ни у кого не было ни малейших претензий, за исключением момента снятия запаха. Полицейский, который составил протокол, записал, что перед тем, как взять в руки стерильные компрессы, Люция помыла руки мылом с запахом лайма. Это было серьезным нарушением и означало, что результат исследования будет неточным. Правда, она прекрасно помнила, что не мыла руки с мылом, полицейский убрал его до того, как открыл кран с водой. Однако защитница ухватилась за эту ошибку, трактуя ее как только одно из нарушений в данном расследовании. Ей удалось убедить суд, что ни одно из собранных доказательств не способно подтвердить, что Люция была в «Игле» в тот день. Банкноты Буля тоже не были достаточно серьезным доказательством, потому что, как пояснила защитница, он тоже в числе подозреваемых. Следовательно, пока прокурор не предоставит более весомые доказательства вины Люции, подозреваемая может пребывать не в СИЗО, а под опекой священника, который за нее поручился.

Малгожата Пилат выбрала из биографии Люции только самые «святые» моменты – такие, о которых сама Ланге уже успела забыть. Люция действительно была раньше религиозной активисткой, участвовала в паломничествах, числилась в сообществе Святого Франциска. Сохранила девственность до свадьбы. Бывший муж был ее первым сексуальным партнером. Они познакомились в костеле, вместе вступили в светский монастырь. Дальнейшая биография Люции была уже не такой кристальной, но суду оказалось достаточно предыдущих событий, чтобы поверить, что Люция вернулась к Богу и собирается жить согласно заповедям, а может быть, даже наденет монашеское платье, если будет нужно. Люция охотно подыграла этой манипуляции, так как предпочитала, чтобы ее сейчас позиционировали именно так. Уж лучше быть святой, чем дочерью норвежской мошенницы или несостоявшейся отравительницей, несмотря на то что, Бог – свидетель, теми маринованными грибочками она действительно хотела отправить мужа и его новую пассию на тот свет.

Перед тем как войти в плебанию, она хорошенько вытерла ноги. Внутри стоял запах сырости плохо отапливаемого помещения. Похоже было, что ее новая келья будет похолоднее, чем СИЗО на Курковой.

– Боже, благослови, – поприветствовал ее голос из кабинета.

– Боже, благослови, – быстро ответила она, опуская свой пакет на пол.

Люция вошла в комнату и, когда увидела ксендза Староня, практически потеряла дар речи.

– Как доехала? – спросил он и отодвинул ей стул у стола, на котором стояли дымящиеся голубцы.

При других обстоятельствах Люция набросилась бы на еду в ту же секунду. Ее тетка была экспертом в кулинарии. Но сейчас она неуклюже села и даже не пыталась скрыть, что глубоко потрясена. Она сожалела лишь о том, что оставила у порога, в пакете, только что открытую пачку «кэмела».

– Кажется, нам надо поговорить, – очень спокойно начал священник.

– Ну да, – подтвердила Люция и с вызовом добавила, глядя ему прямо в глаза: – В сутане ты тоже смотришься неплохо.

После чего встала и пошла за сигаретами. Без них она была не в состоянии пережить этот разговор. Ксендз не знал, что сказать. Он ожидал увидеть капризную девочку, а не такую бессовестную нахалку.

В центре большого зала стоял только один стул с поломанной спинкой. Дух передвинул его на несколько сантиметров. Скрипнула дверь, вошел Конрад Валигура. Лицо его было потным, глаза налились кровью. Духновский светился, не скрывая удовлетворения. Он уже полностью пришел в форму, даже взял с подоконника эспандер и начал растягивать его. На тридцатом упражнении запыхался и решил сделать паузу.

– Давай-ка ударим работой по похмелью, – прохрипел он и поймал болезненный и жалостливый взгляд коллеги. Выполнив несколько упражнений с эспандером, но уже за спиной, он пристегнул к нему дополнительную, черную, самую тугую резинку и подал начальнику. Тот покачал головой и буркнул:

– А не пошел бы ты…

Из коридора донесся чей-то смех. Дух и Валигура удивленно посмотрели в ту сторону.

В сопровождении конвоя вошел Павел Блавицкий. Выражение лица его было спокойным, глаза блестели. Он обвел взглядом комнату, потом подмигнул Валигуре:

– Этот трон – мне?

Дух передумал. Он снял черную резинку и бросил эспандер на подоконник, но тот с грохотом упал на пол. Духновский пошел поднять его, как бы не замечая подозреваемого, после чего вернулся к упражнениям для трицепсов.

– А ты заслужил? – вяло спросил Валигура.

– Стараюсь, как могу, но пока безуспешно.

– Безуспешно или успешно, это мы установим. Садись, не кокетничай со мной. – Валигура указал ему на стул, после чего затянулся электронной сигаретой. – Есть несколько тем для обсуждения.

– Сядешь сам или помочь? – гаркнул Дух и, сделав два шага, был уже возле стула.

Буль даже не дрогнул. Он передвинул стул на несколько сантиметров, думая, что это обеспечит ему некий контроль над ситуацией, и наконец вальяжно сел, уперев предплечья на колени.

– Вся команда в сборе. – Дух похлопал Буля по плечу. – Постарел. Последний раз мы встречались лет сто тому назад. Неожиданная смена ролей, не правда ли?

– Убери лапы! – возмутился Буль.

Духновский напряг трицепс и показал Блавицкому:

– А у меня вот какой. Хочешь потрогать?

– Отвали, красавица. – Буль сквозь зубы плюнул на пол и растер плевок ботинком.

– Вот что от тебя останется, аферист. – Дух указал на плевок и толкнул Буля. Легонько, для разминки.

Буль знал, что капитан только дразнит его.

– Ладно, – прервал их Валигура. – Буль, не буду скрывать. Ты по уши в дерьме.

– Я? – Подозреваемый улыбнулся. – Это вы плаваете, как дерьмо в проруби.

– Этот экзорцист видел тебя. Какого рожна ты туда поперся? – Валигура вдохнул, будто бы переживая за бывшего коллегу. – И что мне теперь делать? Ты сам действуешь себе во вред.

Буль закинул ногу на ногу.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Ты ему объясни, он меня нервирует, – бросил шеф Духновскому, но тот и не думал выполнять просьбу. Он прислонился к стене и водил взглядом по газовой грубе, уходящей в потолок, при этом весело посвистывая.

Буль осмотрелся, слегка обеспокоенный.

– Слушайте, слезьте с меня. Меня ждет работа.

– Сил моих нет на этого поганца, – пробормотал Дух. – Он думает, что еще выкрутится. А все уже решено.

– Ты стрелял или та мелкая? – спросил Валигура и вынул сигарету из пачки, которую принес Дух.

Молчание.

– Не выеживайся, – сказал с нетерпением Валигура. – Дело горит. Или сотрудничаешь с нами, или устраиваем допрос с пристрастием.

– Что?

– Что слышал. Ты знаешь, как это происходит. Десять на одного. – Дух набросил ему на плечи черную резинку и начал затягивать ее, но Буль справился с ним.

– Руки!.. – брезгливо прошипел Блавицкий, как будто отгоняя назойливую муху. – У вас ничего нет на меня.

Дух присвистнул.

– Есть еще порох в пороховницах! Но девяти, думаю, будет достаточно.

– На нас давят, убийство должно быть раскрыто, – начал Валигура и сунул Булю в рот прикуренную сигарету, вторую прикурил для себя. – Твоя паненка вышла из СИЗО. Пророк[35] гадит нам в гнездо. Давай, или общаемся культурно, или…

– Угрожаешь мне? Это я тебя усадил на это кресло! – взбесился Блавицкий.

Дух молча рассматривал красное лицо Валигуры.

– Или вызывай адвоката, – закончил тот.

Буль посерьезнел:

– Я не имею к этому никакого отношения.

– Никакого? У тебя есть мотив, да и стрелять ты умеешь. Заодно вылезет пара-тройка старых дел. Ну, и ты был там. Есть пальчик на дверной ручке и видеозапись Дарта Вейдера.

– Тоже мне свидетель, – рассмеялся Буль.

– Не только он тебя видел. Буль поднял голову.

– Подстава.

– Неужели?

– У меня есть алиби.

– О! – воскликнул Духновский. – Ну-ка, даже интересно…

– Я был дома с Тамарой.

Валигура развел руками, показывая, что это не считается.

– Если уж говорить о твоей уважаемой супруге, то, согласно показаниям, ее не было в это время дома. Сейчас здесь будет прокурор. По совместительству твоя подруга. Эдитка тоже за то, чтобы закрыть тебя как можно скорее. Как тебе это? Думай, Буль. Помогаешь следствию или упираешься, как молокосос? Смотри сам. Но это очень рискованно в твоей ситуации.

– Что ты хочешь знать? – перебил его Блавицкий.

Духновский засмеялся:

– Он еще спрашивает!

– Сам решай, что сказать, – объявил Валигура и стал нервно ходить по кабинету.

– А ты? – Буль посмотрел на него. – Не боишься, что я скажу чуть больше?

Валигура остановился.

– Любое дерьмо можно смыть, – ответил он и подал Булю несколько листов бумаги и ручку. – Я рассчитываю на тебя. Есть заказ сверху: кого-нибудь принести в жертву.

– И это должен быть я?

– Ты или кто-то другой. На войне без жертв никак. Решай.

– Так, может, тебя принесем в жертву?

– Селекцию никто не отменял, Буль.

– Думаешь, у тебя получится напугать меня? Я же знаю, что у нас это не имеет процессуального значения, – рассмеялся подозреваемый.

– Отсутствие выбора – тоже выбор. – И Валигура вышел из кабинета.

Дух подобрал свои резинки и двинулся за ним. Буль провожал их взглядом. Когда они закрыли дверь, Дух взглянул на шефа:

– Расколется?

Валигура пожал плечами.

– Поглядим. Смотри, чтоб он себя от мучений не избавил.

– Ты немного перегнул с этим блефом, Тамара подтвердит его алиби. Теперь у нас нет никакой зацепки.

– Возможно, – признался Валигура. – Меня понесло. В игре сейчас нечто большее, чем убийство знаменитости. Только раскрыв дело, мы сможем спасти свою честь.

«Честь? Скорее кресло, причем не мое», – подумал Духновский, но не произнес этого вслух.

– Ты, кстати, на чьей стороне, Конрад? – Дух с подозрением посмотрел на шефа. Вдруг ему пришло в голову, что, возможно, это из него делают дурака. Буль слишком легко согласился сдать бывших дружков.

– На правильной, капитан, – заверил Валигура. – Я всегда на правильной. Пойду-ка накачу соточку, башка раскалывается. Вызови патрульную машину, не платить же за такси.

Духновский заглянул через глазок в кабинет, в котором находился Буль. Тот все еще сидел неподвижно с листами бумаги в руках. Когда-то Духновский отдал бы полцарства за этот момент. Сейчас он чувствовал только жалость. От гордого стража порядка, который держал в руках весь город, не осталось и следа. Слон его заманил, прожевал и вот-вот выплюнет. Осталось совсем чуть-чуть. Пиратский флаг давно уже превратился в драную тряпку. Жаль, что Буль слишком поздно это понял.

Залусская, как и договаривались, оставила протокол допроса Изы Козак с надписью «Капитану Духновскому. Срочно» у дежурного. Она убедилась в том, что Каролина в надежных руках, и решила, что устроит себе путешествие во времени. Погода резко изменилась, похолодало, с неба падали хлопья сырого снега. Она выехала из гаража на голубом «фиате» матери с музыкой, включенной на полную громкость. Стоило ей затормозить у светофора на Морской, как двигатель сдох. Она еще несколько раз пыталась его завести, но стартер заскрежетал, пошла искра, и раздался глухой треск. Саша немедленно вынула ключ и включила аварийные огни. В зеркале заднего вида она увидела, что за ней уже собралась солидная пробка.

Рядом, на стоянке, было свободное место. Саша вышла из машины, подошла к водителю новенького «лексуса», почти упирающегося в ее багажник, и, не обращая внимания на его едва сдерживаемое бешенство, попросила помочь ей спихнуть металлолом на обочину. Просьбу свою она сдобрила наивной, беспомощной улыбкой. Подействовало. Саша смотрела, как на идеально сидящий дорогой костюм мужчины падают хлопья мокрого снега, потом села за руль сломанной машины и отрегулировала зеркало. Мужчина в костюме был не в состоянии в одиночку сдвинуть машину с места и позвал на помощь прохожего с несколькими пластиковыми пакетами в руках.

Когда «фиат» уже благополучно стоял у тротуара, Саша собрала вещи, разбросанные на переднем сиденье, и, не утруждая себя оплатой парковки, двинулась пешком к остановке скоростного трамвая. Снег перешел в дождь, зонта у нее не было, и Саша подумала, что это безответственно. Если она простудится и заболеет, то заразит Каролину и тогда обеих ждет как минимум неделя дома. Может, это и неплохо, подумала она. Наконец сделают перила, так как от этого пришлось пока отказаться из-за аврала на работе.

На углу, в киоске, торгующем китайской мелочью, она купила одноразовый зонт и зашагала дальше, теперь уже в прекрасном настроении. Пройдя по туннелю под площадью, она услышала глухой выстрел, увидела людей, бегущих в противоположном направлении, потом где-то позади завыла сирена пожарной машины, но Саша даже не оглянулась.

Она размышляла о деле. Следовало признать, что она все сильнее в него погружалась. Теперь нужно было, согласно плану, разобраться с этой старой историей, а если получится выяснить адреса, то пообщаться с родителями погибших детей. Внезапно ее обуяли сомнения. Что, если она ищет слишком далеко? Может, это Игла стрелял в Изу? Например, она хотела украсть деньги, а он поймал ее за руку. Вырвала у него из рук пистолет и выстрелила. Это у нее был фонарик. Может, в клубе не было никого, кроме них? Стоит ли верить в то, что Иза говорит правду? Нет. Если сумма в сейфе была больше, чем они утверждают, то это уже совсем другая игра. Оружия нет, денег тоже. Есть только тридцать тысяч, которые им подсунул Буль. Зачем?

Пока они даже толком не знали, что произошло в «Игле». Поверили Изе, потому что она чудом выжила. Прокуратура слишком рано схватилась за Люцию. А ведь показания Изы довольно сомнительны. Револьвер, обвинение барменши. Это все не клеилось, но и не исключало Буля, Люции и самой пострадавшей. Только Игла был вне подозрений. Собственно, лишь потому, что мертв. Кто сказал, что менеджер не принимала в этом участия? Впрочем, сомнительно: оружие не найдено, никаких отпечатков, биологических следов. Только одна гильза, остальные были убраны. Тот, кто после убийства собирает гильзы в темноте, имеет криминальный опыт. Одной не заметил, так как она закатилась под труп. А может быть, просто не успел забрать? Убийца понимал, что кто-нибудь да услышит выстрелы, и поспешил удалиться. Это также указывает на то, что исполнитель всего этого – опытный человек, не любитель. Значит, нельзя исключить ни одного из вышеперечисленных. Освобождение Люции из СИЗО не имело значения. Она по-прежнему под подозрением. Ключом к разгадке остается место преступления. Саше хотелось пойти туда сейчас, когда Буль задержан, чтобы никто не мешал ей восстановить события того дня. Она мысленно отругала себя за предыдущие гипотезы. На самом деле ей нужно было сосредоточиться исключительно на месте происшествия. Она видела фотодокументацию, была там лично несколько раз. Она даже нарисовала план происшествия, но не проанализировала его. Мотив имеет второстепенное значение, тем более что мотивы имелись у каждого из подозреваемых.

Саша вытащила блокнот и записала:

«Люция – месть за несправедливое увольнение и «причитающиеся» деньги – ей не заплатили за последний месяц плюс обвинили в воровстве.

Буль – избавление от ставшего неудобным компаньона + авторские за песню.

Иза – ограбление плюс избавление от свидетеля (проверить).

Кто-то, связанный с Изой (расследовать).

Игла? – он не мог выстрелить сам в себя, разве что по каким-то причинам хотел избавиться от Изы, а она во время борьбы отобрала у него пистолет. Но следов борьбы не было. (Иза знала об этом клубе все, была в курсе всех тайн – каких?) Киллер, выполняющий заказ? Чей заказ? Каждый из них мог быть заинтересован в таком заказе».

Слишком много вопросов, слишком мало данных. Больше всего ее интересовала выжившая пострадавшая. Почему она смешала с грязью подругу? Зачем? Что скрывала? После долгих размышлений Саша решила, что следует проверить личную и материальную ситуацию Изы. Несмотря на то что Саша уже дважды была в больнице, она не наткнулась там ни на мужа, ни на ребенка, ни на мать пострадавшей. В деле она прочла, что муж Изы – хорошо зарабатывающий менеджер, сыну два года. Занималась им старшая пани Козак, мать Изы тоже была жива. На первый взгляд отличная семейка. По своему опыту Саша знала, что в каждой семье имеется белая ворона. А если имеешь дело с идеалом, то скелет в шкафу почти гарантирован. Идеальных семей не бывает. На любой поверхности имеется трещина. Именно таким образом внутрь проникает свет. Почему никто не навещает Изу? Также Залусской показалось странным, что состоятельная женщина работает менеджером в клубе. Может, там все завязано на более крупных сумах? Левая выручка – это преступление, а желающих получить свою долю, как всегда, много. Еще есть мафия, которая контролирует «Иглу». А что с «Игольницей»? Каков ее статус? Первые выстрелы прозвучали именно там, два года тому назад.

Саша сложила лист вчетверо и сунула в карман. Она посмотрела расписание, оказалось, что поезд будет только через двадцать минут, поэтому она купила себе картошку фри, хорошенько ее посолила, а потом позвонила Джекилу. Он ответил после первого же гудка.

– Боже, благослови, и пусть им земля пухом. Аминь. Что случилось? – поприветствовал он ее, как всегда не ожидая, пока она представится первой. Она воображала себе выражение его лица: он был преисполнен важности. Задал вопрос, но не стал ждать ответа. – Если хочешь знать, что я думаю о Сплонке, то сдержи любопытство, потому что мне пришлось бы применить выражения, недостойные твоих прекрасных ушей.

Саша улыбнулась. Она действительно нежно относилась к Яцеку.

– Один вопрос, и он не касается мыла с запахом лимона, – успокоила она его.

– Лайма, Сашенька, – поправил он. – Именно такое было закуплено для потребностей нашего учреждения. Исследуемая женщина не мыла им руки, хотя именно так написал этот придурок, но ничего, долго он здесь не пробудет. Задушу и закопаю под кустом возле моего дома, а сосуд Ауэрбаха пусть покупает новое поколение. Из горла вырву.

– Не Шиммельсбуха?

– Дух в этом понимает как свинья в апельсинах. Один раз исказил и теперь делает это постоянно. Ты знаешь, что там творилось и какой толк был мне от стерильного якобы орудия преступления.

– Я хотела спросить о тестах на следы пороха на руках, – перебила она Джекила, чтобы он слишком не расходился, объясняя ей, например, для чего используется сосуд с таинственным названием. – Может, это и глупый вопрос, но я не нашла в деле ничего на эту тему. Или я что-то пропустила.

– Ты ничего не пропускаешь. Ладно, давай, но побыстрее. Язык до Киева доведет. За сто – двести злотых чаевых я даже спою тебе караоке. Что ты хочешь знать, Сашенька, ибо я напрягся как струна и пребываю в ожидании.

– Ты, случайно, не проверял, не мог ли Игла стрелять в Изу?

– Наконец нашелся кто-то, кто пользуется мозгами, – обрадовался Джекил. Конечно, я исключил это.

– Исключил? – сдулась Саша. Одна из ее блестящих гипотез отправилась в мусорную корзину.

– Сам Владислав Дмитрук из Центральной криминалистической лаборатории проверял это под электронным микроскопом. Он не обнаружил частиц пороха. У женщины тоже, но у нее я смог взять только один соскоб. Как только я начал собирать следы, она пошевелилась и скорая забрала ее у меня из-под носа.

– Значит, ее нельзя исключить?

– Можно и даже нужно, – заявил он категорично. – Она не стреляла. То, что я успел снять, было сделано еще в клубе. Разве что стрелок отмыл ее мылом с запахом лайма.

– А могла ли она целиться?

– Дашь мне ствол – скажу. А пока мы можем только погадать. У меня Марс в Деве, а у тебя?

Саша струдом сдержала смех.

– Игла тоже не стрелял?

– Абсолютно точно. Ни он, ни она.

– Спасибо, хоть что-то конкретное.

– К вашим услугам.

– И еще одно. Как ты догадался насчет той капли крови преступника?.. Или преступницы.

– Это не я, а достижения медицины и криминалистики, во славу отечества. Сначала гемотесты, а остальное сделали коллеги по исследованию ДНК. Перчатка испачкана кровью жертв, эти несколько капель – несчастный случай на производстве. Может, спусковой крючок заело после первого выстрела, а может, это произошло в результате борьбы. Всякое бывает. Особенно если пистолет старый, а судя по гильзе, он именно таким и был. На косяке двери, простреленном до того, как убийца вошел в помещение, в котором находилась женщина, остались следы пороха. Предположительно, этим пистолетом не пользовались несколько лет. Юзек так сказал, посмотри баллистическую экспертизу.

– Значит, убийца был без перчаток?

– Тяжело стрелять из такого ствола в перчатках, разве что в резиновых. Хотя они могли легко порваться.

– Но он должен был это заранее предполагать.

– Скорее да.

– А если это кровь Люции Ланге? Например, порезала палец и надела перчатки.

– К сожалению, это не ее кровь, – произнес криминалист. – Кстати, даже если бы пятно было старым, я смог бы установить его возраст: появилось ли оно в тот самый день или год назад.

– Значит, у тебя есть ДНК преступника.

– Йес, Саша. И запах. К счастью, я сам собирал его на месте преступления. Пусть кто-нибудь рискнет придраться ко мне, что консерва с запахом повреждена или нечто в этом роде.

– И как долго она послужит?

– Саша… – Джекил запнулся. – Одной из характеристик запаха является то, что он улетучивается. Можно увеличить число поглотителей, но только за счет снижения интенсивности запаха. Есть риск, что собака его не учует. После двух подходов с барменшей можно исследовать двух человек. Максимум трех, если осмологи рискнут.

– А ДНК?

– ДНК – это верняк. Как и чистосердечное признание или показание свидетеля, который там был. Это, вместе с запахом, можно назвать последним гвоздем в крышку гроба. Но по отдельности они нам ничего не дают. Единственное, что ДНК будет пригодно для исследований в ближайшие пять тысяч лет, а осмологический эксперимент можно повторить только два с половиной раза и все, финита. Я уже убрал образец запаха в сейф, чтобы какой-нибудь дебил не позаимствовал эту банку для засолки огурцов или чего-нибудь еще.

– Разве что найдется пистолет.

– Разве что. Если ты найдешь его, я прилечу к тебе на крыльях, ангел мой.

– Значит, все-таки понадобится подробный профайл, чтобы ограничить круг подозреваемых. И принять решение, кого мы будем исследовать в отношении запаха.

– Если честно, я бы не надеялся на особый успех, – заикнулся Джекил. – После процесса по делу об убийстве Войтека Круля никто из наших не поверит какому-то там амбре.

Они скорее переключатся на твою психоландию или воодушевятся предсказаниями друидов из-под Глуховки. Короче, берись за работу. Видишь, без тебя никак.

– А у Иглы на руках ты тоже не обнаружил следов пороха? – спросила она еще раз, чтобы окончательно убедиться.

Джекил тяжело вздохнул:

– Ну, разве что он стрелял ногами… Буду заканчивать, а то тут жена смотрит на меня волком. Наверное, догадалась, что я разговариваю с женщиной, и не верит, что ты еще не заснула от моей лекции. Ой! – крикнул. – Смотри, еще и домашнее насилие. Ох…

– Чао, Джек. Не буду вам мешать. Привет Анеле.

– Держись, Сашенька.

Она вошла в вагон и погрузилась в раздумья. Если Игла не стрелял, версия ссоры с Изой исключается. Остальные три следовало проверить. Ей предстояла огромная работа. Нужно действовать методично, в своем ритме. Даже если бы пришлось потратить на разгадку этого ребуса все деньги, полученные от таинственного заказчика, который косил под Буля.

Седьмой полицейский участок находился в трех кварталах от бывшего отеля «Роза», где двадцать лет тому назад было найдено тело девушки. Сегодня отеля уже не было. Вместо него красовалось огромное здание, стилизованное под Тадж-Махал, в котором находились офисы, отделения банков, книжный магазин «Эмпик» и рекламное агентство. Саша приехала сюда вчера с монахом-доминиканцем Зелиньским, они всю дорогу говорили о Боге и священнике-знаменитости. Образ духовника в этой истории был неожиданным, но Саша для начала хотела проанализировать все обстоятельства старого дела и только потом перейти к допросу Староня. Пока что всю информацию о священнике она решила оставить для личного пользования и после того, как будут собраны все данные, проконсультироваться с Абрамсом.

Перед входом в участок стояли две патрульные машины, огромный мотоцикл, накрытый непромокаемым чехлом, и несколько одинаковых «фольксвагенов». Залусская сразу направилась к дежурному и попросила о встрече с начальником. Офицер, староватый для дежурного, смерил Сашу бдительным взглядом, а потом встал и начал одеваться. Вместо него к окошку лениво подошла женщина, очень похожая на Лару Крофт. Эта была даже лучше, потому что настоящая, а не нарисованная. Кожа – кровь с молоком, черная коса толщиной с кулак, под обтягивающей футболкой – внушительный бюст и осиная талия. Картину дополняли два пистолета в кобурах, пристегнутых к ремню от боевого мундира. Она наверняка умела стрелять из них на бегу. Саша не знала даже, как вынуть оружие из новомодной кобуры. Лара держала в руках глубокую тарелку с надписью «Смирно!», полную горячего супа. Офицер стоял в дверях уже одетый и с интересом наблюдал за обеими женщинами.

Саша показала документ, который ей выдал Дух, после чего положила на стол свою английскую визитку. Лара долго читала ее, как будто по объему текста она соответствовала как минимум договору с водоканалом, повернулась к офицеру и только после этого проинформировала, что босса уже нет. Залусская сразу догадалась: тот, кого она искала, стоял в дежурке и не хотел тратить на разговор с ней ни минуты. Саша тут же попросила соединить ее с мобильным начальника и, заметив движение руки Лары, указывающее, что окошко сейчас захлопнется, перегнулась через стойку и выхватила телефон из рук удивленной полицейской. В их сторону по коридору бодро шел молодой сотрудник в форме. Он составил бы прекрасную пару Ларе: сильный, спортивный.

– Капитан Ришард Нафальский? – успела спросить Саша, указывая на дежурку, но начальника уже и след простыл. Она громко произнесла: – Я работаю над делом об убийстве в клубе на Пулаского. Мне необходимо поговорить с начальником этого отделения или сотрудником с самым большим стажем работы. С кем-нибудь, кто был здесь в девяносто четвертом.

Полицейский не слушал ее. Он старался вырвать у нее трубку, угрожая арестом. Саша успела только пробормотать Ларе:

– Немедленно удалите отсюда этого человека, иначе вам придется иметь дело с Валигурой.

Телефон ей не вернули. Полицейский держал его возле уха, но по его выражению лица было ясно, что начальник что-то объясняет ему.

– Он уже дома. Приходите завтра, – пытался он избавиться от докучливой визитерши.

Саша достала блокнот и ручку. Полицейский сказал дежурной подать ему визитку, прочел фамилию Саши в трубку.

– Университет в Хаддерсфилде, – повторил. – Я ее не знаю, босс. Первый раз слышу.

– Адрес. Я приеду, – сказала она решительно. – Это срочно.

Полицейский посмотрел ей в глаза, после чего нажал кнопку завершения разговора на телефоне.

– Так дела не делаются, пани профайлер, – улыбнулся он с издевкой.

Саша резко развернулась и направилась к выходу. Однако на лестнице остановилась и набрала номер Джекила.

– Ты знашь такого Ришарда Нафальского? – спросила она без вступления. – Седьмое отделение полиции. Дай мне его домашний адрес и номер служебного мобильного. Вышли эсэмэской. Срочно. Очень.

Она закончила разговор. В ожидании ответа закурила и стала всматриваться в капли дождя. Одна из машин как раз готовилась стартовать со стоянки. Через секунду она услышала звук входящего сообщения, прочла его и сразу набрала номер. Мужчина за рулем автомобиля приложил трубку к уху. Она двинулась в его сторону, но не успела. Машина тронулась с места.

– Это опять Залусская, – сказала она. – Приветствую еще раз.

Молчание.

– Ваш регистрационный номер – NPZ два два три четыре, – зачитала она. Насчет последней цифры она не была уверена, но ей хотелось, чтобы он понял, что она вычислила его. Подействовало. Он не прервал разговор.

– Странные у вас методы. Приходите завтра в семь тридцать.

– Мне тоже непонятно ваше поведение, – парировала Саша. – У меня нет графика работы, я свободный художник, не на службе. Зато меня очень интересует дело девушки, найденной мертвой в ванне в бывшем стриптиз-клубе «Роза». Девяносто четвертый год.

– Шутить изволите? Что я вам, городской архив?

– Я понимаю, что вы можете не помнить этого дела, – продолжала она. – Мне нужно только ваше согласие.

– Приходите завтра. А еще лучше обратитесь в областное управление. Может, там вам помогут. У них прекрасный архив и специально подготовленные для этого люди.

– Мне нужно сегодня, сейчас! Я должна получить материалы того дела и поговорить с человеком, который вел следствие.

– До свидания.

– Это связано с делом об убийстве певца. – Она забросала его данными. – Я предоставила дежурному необходимые документы и просьбу об оказании содействия в составлении профайла. А действую я по приказу областной прокуратуры, непосредственным начальником является капитан Духновский, убойный отдел. Я не буду подавать заявление о выдаче дела из архива. У меня нет времени, я еду к вам, домашний адрес у меня есть. Если вы мне не поможете, то у вас будут неприятности, – закончила она.

– Не угрожайте мне, пожалуйста, – очень спокойно ответил Нафальский и, прежде чем положить трубку, добавил:

– Думаю, что неприятности будут у вас, причем намного быстрее, чем вы думаете.

Саша бросила телефон в сумку и помахала проезжающему такси. Машина не остановилась, лишь окатила ее каскадом брызг грязной воды. Зонт она, кажется, оставила на стойке дежурного. Вернулась, но зонта нигде не было. Лара сидела перед мониторами за закрытым окошком. При виде Саши она набрала какой-то номер на пульте. Залусская тут же направилась к выходу из участка. Прежде чем открыть дверь, она еще раз взглянула на мужчину, который только что вырывал у нее из рук телефон. Он стоял прямо, не сводя с нее глаз. Саша вышла на улицу, ей было холодно, но она по-прежнему стояла на месте. Нужно было прийти в себя. Вода текла по лицу, шапка насквозь промокла. Вдруг она услышала звук открывающегося зонта.

– Ничего вы здесь не добьетесь, – услышала она голос за спиной. Полицейский подошел и укрыл ее от дождя. Только тогда удостоила его взглядом. Он говорил тихо, но доходчиво:

– Расследование проводило управление воеводства. У нас нет этих материалов. Из той команды уже никто не работает. Главным следователем был Валигура. Его тогда перевели из патрульных в убойный отдел. Это было одно из первых его дел такого калибра. Два несчастных случая, которые должны были закончиться закрытием дела. Наверняка шеф уже звонит ему, чтобы посоветоваться, что предоставить вам в качестве официальной версии.

Сначала Саша подумала, что он слишком молод, чтобы помнить это дело. Потом – что хоть он и не очень дружелюбно отнесся к ней поначалу, все-таки хочет помочь. Он молча спустился по лестнице, и Саша пошла за ним. Они остановились на стоянке, полицейский снял чехол с единственного мотоцикла, припаркованного возле участка, и подал ей шлем.

Тамара не знала, как долго она держит голову под струей холодной воды. Сначала это помогало, но сейчас холод лишь слегка успокаивал боль. Она закрыла кран, взяла полотенце, но была не в состоянии удержать его, и оно упало в ванну. Ванная комната была большая, полная зеркал, в которых отражалась ее хрупкая фигура. Свет она не включала. Черный мрамор окружал ее в темноте, как холодный гроб. Она оперлась о ванну, после чего выползла на четвереньках в коридор и прижалась к стене. Боль отдавалась даже в конечностях. Рука сжалась в кулак. Тамара представила себе, что она в костеле и инстинктивно развела руки, образуя крест. Молитва давалась нелегко. В этот момент она услышала звук входящего сообщения. Хотела полежать еще некоторое время, но рука сама потянулась к телефону. Сообщения приходили одно за другим. Это не давало ей закончить молитву. Пришлось встать, подойти к столу и прочесть сообщения.

«Господи Иисусе, я отдаю под Твою опеку Тамару, надежда которой только в Тебе. Господи Иисусе Христе, помоги ей найти выход, чтобы она пришла к Тебе и доверилась Тебе. Тамара! Бог любит тебя. Молись громко. Громко, где бы ты ни находилась. Я с тобой. Ксендз Мартин», – прочла она.

Глубоко вздохнув, заставила себя произнести несколько слов молитвы, но во время «Отче наш» из ее рта вырвалось:

– Сдохни, ряженый.

Она вдруг обнаружила, что ее пальцы набирают этот текст в сообщении. Тамара еще раз затянула молитву, крепко зажмурив глаза. Вскоре она почувствовала, что боль отступает. Прервавшись, жена Буля просмотрела остальные сообщения. Как и подозревала, она уже успела выслать ксендзу Мартину несколько эсэмэсок, полных оскорблений и непечатных выражений. Из глаз ее потекли слезы. Это писала не она, это были демоны, которые снова овладели ею. Она не хотела написать ничего такого и совершенно не помнила, когда сделала это. Тамара набрала номер, который знала наизусть. Ей пришлось набирать номер более десяти раз, но каждый раз соединение прерывалось, как только Мартин снимал трубку.

– Освободи меня, молю Тебя об этом, Господи Боже. – Она расплакалась и опять схватилась за голову. Боль вернулась с десятикратно умноженной силой и сейчас разрывала ей череп. Она была не в состоянии вынести этого, ей хотелось разбить голову о стену.

Зазвонил телефон. На экране телефона она увидела «Кс. Мартин».

– Опять началось, – успела простонать Тамара прежде, чем какая-то сила заставила ее удариться виском о мраморный угол раковины. Она смогла только прошептать: – Пожалуйста, святой отец, спасите меня.

– Мы уже не жаждем мести. Может быть, мы ошибались. – Эльжбета Мазуркевич сняла фартук и повесила его на спинку стула.

Они сидели за столом в кухне. Было слышно, как тикают часы. Хозяйка была неправдоподобно полной, она едва передвигалась. Мать погибших детей обратилась к полицейскому, который пришел с Сашей:

– Арик, подай мне салат из холодильника. Поедите с нами, – распорядилась она.

Полицейский нагнулся и достал с нижней полки очень старого холодильника салат из тертой моркови. На столе появились тарелки и супница с борщом. Запах вареной картошки с маслом и укропом напомнил Саше дом бабушки Яси, где очень уважительно относились к ритуалу семейных обедов. В доме Залусских ни у кого не было на это времени. Отец постоянно в командировках, мать на работе. Сашу воспитала няня. Но Саша никогда так ее не называла. Она всегда была для нее бабушкой Ясей. Несмотря на то что родители платили пани Янине за каждый час, проведенный с ребенком, только она и помнила о днях рождения Саши, сидела у постели по ночам, когда у Саши была температура. Даже когда уже училась в старших классах, Залусская иногда ночевала у няни. Бабушка Яся вязала ей свитера и штопала рваные колготки. Она гладила ее белые блузки, когда Саша уже училась в университете. Пекла пироги, лепила вареники. Видимо, она смогла бы приготовить и такие ребрышки в соусе из хрена, как те, что стояли сейчас на столе. Хотя выглядели они странновато. Саша присмотрелась к мясу. Оно было темным, жилистым, но пахло великолепно.

– Это дичь, – улыбнулась хозяйка. – Муж иногда охотится. – Она указала на холодильник. – А есть все это некому. Дети рассыпались по миру, только Арик остался с родителями, но тем не менее видимся мы не так часто, как хотелось бы. Вон какой худой на этих полуфабрикатах, а дома столько еды, – жаловалась она.

– Мама, – сказал сын с укором.

Эльжбета взяла разливательную ложку и налила всем по солидной порции борща. Потом сложила руки в молитвенном жесте и поблагодарила Господа за дары. Аркадий не повторял за ней, добавил только «Аминь». Все взялись за еду, и Саша со всеми, хотя чувствовала она себя в этой ситуации немного странно. Она была благодарна Арику, когда он прервал тишину.

– Мама, где те документы, что дал детектив? Я принесу.

Он встал из-за стола и вскоре вернулся с картонной папкой в руках.

– Прежде всего – осмотр места преступления, – начал он, после чего вернулся к еде. – Тело Моники находилось в ванне. Она лежала там обнаженная, несколько часов. Никаких ран либо повреждений не обнаружено, как и участия в ее смерти третьих лиц. Изнасилования не было. Девственная плева не нарушена. Только передозировка. Экстези.

– Она никогда не пробовала наркотики, – вставила мать. – И вообще была очень порядочной девочкой.

– Мама, сейчас я говорю, – урезонил ее сын. – Содержимое кишечника указывало на то, что несколькими часами ранее она хорошо поужинала. Пища не успела перевариться. Остальные пункты тоже не стыкуются. В номере были найдены полная окурков пепельница, банки из-под пива, более крепкий алкоголь. Сестра не пила. В документах об этом нет ни слова, в крови ни следа алкоголя. Никто даже не потрудился установить, кто там был и что делал. Как Моника там оказалась? Подозрительный клуб, почасовой мотель, а ей было шестнадцать лет! Как она туда вошла? – Он замолчал.

Саша положила ложку. Все было очень вкусно, но еда не лезла ей в горло, поэтому она взялась за чтение материалов из папки.

– А брат?

– Его нашли на шоссе неподалеку от Эльблонга. – Аркадий пожал плечами. – Якобы он был пьян. Более двух промилле в крови, тоже без участия посторонних. Я читал заключение судмедэксперта несколько раз и помню его наизусть. – Он указал на один из листов в папке. – Такие повреждения можно было получить, если бы кто-нибудь врезался в него на огромной скорости или если бы его избили до беспамятства, а столкновение только доконало его.

Эльжбета заплакала. Аркадий обнял ее.

– Мама, пойди приляг, – попросил он.

Она покачала головой:

– Я хочу остаться.

Саша взяла в руки фотографии с места трагедии.

– Где вы их достали?

– Как только пришел работать в полицию, начал разнюхивать, – пояснил Арик, – Благодаря этому у нас есть все копии следственных документов.

– Номера автомобиля, сбившего его, установлены? – Саша знала ответ, но предпочитала убедиться еще раз.

Мать и сын покачали головой.

– Он был жив, когда машина сбила его, но это не приобщили к делу. Факт установила другая следственная группа.

Аркадий достал из папки текстильный конверт и принялся вынимать снимки.

– Это ксендз Мартин в восемнадцатилетнем возрасте, – сказал он.

Саша взляделась в фотографию. Благородные черты лица. Длинные волосы, волнами опадающие на лицо а-ля Курт Кобейн, пуловер в цветную полоску на молнии, футболка с надписью «I hate me». Он выглядел скорее как ветреный пустой подросток, чем как будущий клирик.

– Они с Пшемеком дружили, были почти неразлучны. Я видел его всего раз, он приходил к нам в Рождество. Моника со слезами убежала в свою комнату. Мама, ты это лучше помнишь.

Эльжбета вытерла глаза уголком фартука и начала рассказывать:

– Она изменилась. Я сразу это заметила. Погрузилась в себя, повзрослела. Начала одеваться по-другому, более женственно. Сегодня я уже понимаю, что она влюбилась, но тогда мне и в голову не пришло, что это настолько серьезно. И что дело в Мартине. Мы думали, что она слишком молода для этого, считали ее ребенком. Сейчас я воспринимаю это совершенно иначе. Но сегодня и молодежь другая, акселераты. Мы больше переживали за сына. Он был самый старший, совершеннолетний. Мы рассчитывали на то, что он закончит учебу в мореходке, будет строить суда, станет инженером. Собственно, там они с Мартином и познакомились. Эдвард запрещал Пшемеку общаться с этим парнем. Его отец работал на мафию. Все знали, что он связан с преступными группировками. Эдвард боялся, что Пшемек попадет в плохую компанию. Кроме того, Мартин, кажется, принимал наркотики. Наш сын – нет, мы строго за этим следили. То же самое и с алкоголем. Иногда отец позволял ему выпить дома, под контролем, вместе с ним рюмочку-другую, чтобы вне дома у него не было такого желания. Но они все равно тайком встречались. То Рождество я буду помнить до конца жизни. Последнее со всеми детьми, – опять принялась всхлипывать Эльжбета.

– Почему вы считаете, что Мартин причастен к их смерти?

– В вещах Пшемека, которые я забрала из морга, был пейджер «Моторола», принадлежащий Мартину, – ответила Эльжбета Мазуркевич. – Такое устройство для передачи сообщений. Мы даже не знали, что это такое. Нам это было не по средствам. Мартину он достался от дяди из Германии. Потом Эдвард прочел сообщения. Там был наш домашний номер и номер телефонной будки рядом с нашим домом. Мы не сомневались, что Пшемек общался с Мартином. При каких обстоятельствах пейджер попал к Пшемеку, мы не знаем. Мы сообщили об этом полицейским, но они ничего не предприняли. А Мартина даже не допросили.

– Здесь список этих сообщений. – Аркадий подал Саше лист. – Для удобства мы добавили имена, чтобы ясно было, кто кого просит позвонить.

– А это? – Саша вынула помятый тетрадный лист, исписанный двумя разными почерками. Диалог был записан попеременно то ручкой, то карандашом. Внизу тушь была размазана. Кто-то добавил зеленым фломастером буквы «П.» и «М.».

П. Боишься, идиот?

М. Сегодня возле школы, вечером.

М. Я принесу.

П. Нельзя, чтобы М. узнала.

М. Никто не узнает.

М. А то дядюшка меня прибьет.

П. Лучше, чтобы до этого не дошло, а то и меня вместе с тобой.

М. Значит, считай, нас нет.

П. ОК. Послезавтра. Если боишься, я сам.

М. Нет!

М. Если что…

П. Что?

М. Звони тетке за счет абонента. Они туда меня отвезут.

М. Я заканчиваю с этим.

– Это отец нашел в вещах брата. В ящике письменного стола, под книгами. Он анализировал это миллион раз и даже сделал подписи, чтобы упростить полиции задачу. Конечно же никто не заинтересовался. Сказали, что это не имеет никакого отношения к убийству, – пояснил Аркадий Мазуркевич.

Залусская долго держала листок в руках.

– Можно я возьму это? – спросила она. – Отсканирую и верну.

Полицейский и его мать кивнули. Залусская, немного подумав, спросила:

– А Пшемек… Я знаю, что это покажется вам странным… Может быть, он писал песни?

Мать и сын уверенно запротестовали.

– Скорее борьба, спорт, качалка, моделирование.

Саша записала их ответ в блокноте.

– Тело Пшемека очень долго не отдавали, – продолжил Аркадий. – Непонятно почему, если это был несчастный случай. Родителям запретили открывать гроб на похоронах, якобы из-за ужасного вида и запаха останков.

– Гроб был алюминиевый, запаянный, согласно санитарным требованиям, – добавила Эльжбета. – Такой, как для перевозки на самолете. Он стоил бешеных денег, но никто не предъявил нам счет.

– Кто опознавал тело? – спросила Саша.

– Эдвард, – шепнула Эльжбета. – Я не смогла, утром ездила с ним вместе опознавать Монику, а ночью мы узнали о Пшемеке. Я пошла туда вместе с мужем, но не смогла, осталась в зале ожидания. Его едва можно было узнать.

– Папе даже удалось добыть разрешение на эксгумацию. Он подозревал, что похоронил чужого человека.

Саша подняла голову, заинтригованная:

– И что?

– Эксгумация не состоялась. – Аркадий пожал плечами. – Они убедили отца, что это будет слишком болезненно для нас всех.

Саша задумалась, записала эту информацию в блокноте.

Эльжбета вынула альбом, чтобы показать все семейные рождественские фотографии.

– Время. – Она потерла глаза. – Дети росли, а мы старели.

Залусская рассматривала фотографии. Она заметила, что, когда семья лишилась Моники и Пшемека, праздник казался уже не таким радостным. Но через несколько лет все вернулось в норму. Почти вернулось. В последующие годы детей на фото становилось все меньше.

– Учеба, работа, свои дела… Я понимаю. – Мать шмыгнула носом.

Саша поняла, что Эльжбета уже бабушка. К Анете, второй после Моники дочери Мазуркевичей, льнула маленькая девочка. Рядом стоял невысокий симпатичный брюнет. Голова наклонена, черты лица не очень хорошо просматриваются. Он обнимал молодую женщину одной рукой. Саша просмотрела остальные фотографии. Похоже было, что из всех детей Мазуркевичей только у Анеты есть ребенок. Причем ни на одной из поздних фотографий ни самого ребенка, ни его отца не было.

– Монике сейчас было бы тридцать шесть лет, Пшемеку – тридцать восемь.

– А Игла? – спросила Саша. – Янек Вишневский. Вы помните его?

– Я не помню этого мальчика, – покачала головой Эльжбета. – Он никогда у нас не бывал.

Саша взглянула на Аркадия, но и в его глазах тоже увидела пустоту. Когда случилась эта трагедия, ему было пятнадцать лет. Она взяла все материалы, какие у них были по этому делу, и пообещала, что вернет весь комплект сразу после того, как сделает копии.

– Знаете, я бы только хотела узнать, зачем кому-то понадобилось совершить такое, – сказала Эльжбета. – Я не верю в то, что это были несчастные случаи. Это не должно было случиться. Еще немного, и я пошатнулась бы в своей вере. Эдвард уже не ходит в костел. Говорит, что не может смотреть спокойно на эту черную мафию. Видимо, у Бога был какой-то свой план относительно нас, – закончила она.

– Интересно, какой? – возмутился Аркадий. – Мама, не начинай.

– А Старонь? – перебила его Саша. – Вы говорили с ним? Эльжбета наклонила голову:

– Он как-то пришел, когда был уже в семинарии, перед рукоположением в священнослужители. Просил простить его. Я не была готова сделать это. Сказала, что не хочу разговаривать, а муж прогнал его из нашего дома. Кажется, даже пригрозил, что убьет, собирался стрелять. Я едва его оттащила, настолько он взбесился. Больше Мартин никогда не пытался связаться с нами. Но теперь, когда я вижу его иногда, уже как священника, по телевизору, мне бывает жаль его. Не знаю, в чем состояло его участие в этой истории, но я простила его. Иначе просто не смогла бы жить дальше. И я не верю в то, что он смог бы сделать что-то настолько ужасное. Это не он. Человек, который делает столько добра, не может быть плохим.

– Я не знаю. – Аркадий развел руками. Взял ребрышко и стал обгрызать его.

У Залусской создалось впечатление, что он сомневается, хочет что-то сказать. Мать тоже была удивлена. Когда он все-таки начал говорить, она согласно кивнула…

– Вы лучше никому этого не рассказывайте, но я однажды воспользовался служебным положением и вызвал его в участок. Сказал, что появились новые обстоятельства, поэтому необходимо задать ему несколько вопросов. Мне очень хотелось пролить свет на это дело. Он сразу же приехал. Я, конечно, не сказал, что Пшемек – мой брат, но он все равно узнал меня.

– Ты весь в отца, так же как и Моника, – вставила мать.

Аркадий махнул рукой и продолжил:

– Все это было странно. Он расстроился, что в деле не появилось ничего нового. Никаких претензий за ложный вызов у него не было. Только попросил меня, чтобы я уговорил отца встретиться с ним, что ему необходимо наше прощение. Я не смог его простить. Отец тоже отказался.

– Это он убил?

– Он считает, что из-за него они погибли. Говорит, что это он должен был погибнуть. Но тогда я был еще не очень опытным следователем.

– Значит, теперь я с ним поговорю, – решила Саша. – Есть ли еще что-то важное?

– Кажется, нет, – немного подумав, произнес Аркадий и указал на папку: – Здесь все. Разве что… Возможно, есть еще кое-что. Или, скорее, кое-кто, кто знает правду. Мартин полностью прекратил общение со своей семьей. Его мать умерла через несколько лет после случившегося. К отцу он не ездит, а тот, между прочим, очень даже неплохо устроился. Сразу после освобождения из тюрьмы открыл фирменный автосалон. У него несколько филиалов по всей Польше, он торгует американскими внедорожниками. Это очень богатый человек. Может быть, он вам поможет. Думаю, что он в курсе того, что же тогда произошло. Он же был в центре событий. Может, через столько лет решится что-то рассказать? Если, например, вы пообещаете ему, что сын встретится с ним?

– Отец Староня сидел в тюрьме?

Аркадий рассмеялся:

– Это был придворный механик Слона, они, можно сказать, родственники. Колесо фортуны. Show must go on. Знаете, почему мой отец так взбесился, когда Мартин пришел к нам извиняться? Он считал его мажором, который вместо того, чтобы сидеть на нарах, катается как сыр в масле и избегает наказания.

Саша осмотрелась.

– А ваш отец? С ним я тоже хотела бы побеседовать.

– Хорошая идея, – поддержал Арик. – Папа знает больше нас всех, хотя уже давно потерял надежду, что это дело когда-нибудь раскроют. Он дальнобойщик, сразу после завтрака в Пасху поехал в Беларусь, вернется через неделю.

– В Пасху утром? У вашего отца есть разрешение на оружие? – спросила Саша.

– На охотничье, – кивнула Эльжбета.

– И на спортивное, – добавил сын. – Он часто бывает в тире, у него есть карта члена стрелкового клуба.

– Но я не разрешаю ему держать эти трофеи дома. Он снял какой-то гараж в районе Халлера, там где когда-то жил Слон с семьей. Этот дом давно продали. У мужа там небольшое помещение, он устроил себе в нем охотничий рай. Никто из нас там не бывает. Я не могу смотреть на чучела животных. Мне достаточно того, что я вынуждена разделывать и морозить это мясо.

Залусская сглотнула. Съеденный ею обед чуть не выскочил назад. Эльжбета замолчала, глядя на психолога с нескрываемой надеждой.

– Вы считаете, что такое старое дело еще возможно распутать?

– Это зависит от того, удастся ли мне добраться до определенных людей, и от того, пойдут ли они на сотрудничество, – заявила Саша. Она собрала документы, сунула их в сумку, встала и указала на стол. – Прекрасный обед. Я с детства не ела ничего более вкусного. – Она улыбнулась.

– Вы далеко пойдете, – сказала Эльжбета.

– Я и так уже прошла достаточно длинный путь, – ответила Саша и указала на Аркадия. – Вы можете гордиться своим сыном.

Буль лежал на нарах, накрытый тонким тюремным одеялом, и дрожал. Он давно так не боялся. Возможно, что даже и никогда. Он действительно был в «Игле» в то фатальное утро. Видел тела Янека и Изы, она была еще жива. Ему нужно было добить ее, и он сокрушался, что не сделал этого. Взвесив все за и против, решил тихо и быстро удалиться с места трагедии. Наверное, она видела его. У него в руках было оружие, но он не стрелял. Слишком поздно приехал. Тогда он разозлился, прежде всего из-за того, что кто-то испортил все дело. Кроме того, Ланге, которая, по идее, должна была направить полицию по ложному следу, выпустили, благодаря Пиле – известной в городе адвокатессе, много лет проработавшей в качестве обвинителя в Окружном суде. Буль понятия не имел, кто и почему помог Люции. Ему было известно прошлое барменши. Он был уверен, что она не выдаст его, возьмет деньги и, в крайнем случае, во время процесса начнет что-то «вспоминать», но будет уже поздно. Недооценил он также и военного, ему и в голову не могло прийти, что этот сумасшедший снимает все и всех на камеру, да еще и доносит в полицию. По идее, он должен бояться, раньше угрозы работали, но, видимо, кто-то обеспечил ему крышу. Буль подозревал в этом нескольких человек. Надо будет убрать Габрыся первым, как только удастся выйти отсюда. Какой-нибудь несчастный случай, прямо в этой его маске, будет в самый раз. Буль улыбнулся, подумав об этом.

Все остальное шло согласно плану. Перчатка Люции, пронумерованные банкноты в ее квартире, копия ее ключа, увольнение как мотив. Проблема была в том, что дело вышло из-под контроля и, хотя Буль начал игру, управляет ею кто-то другой.

Ему было страшно, так как это могло означать только одно: ему вынесен приговор. Не имеет значения, сдаст ли он кого-нибудь или будет молчать. Если даже он пойдет на сотрудничество и выйдет из этого «обезьянника», за первым же углом его собьет машина или случайно упадет на голову кирпич. Или, например, он пойдет в бассейн и захлебнется в джакузи или пропадет без вести на отдыхе в Греции. Тело так и не найдут. До него обязательно доберутся, Буль слишком много знает.

Он не верил, что Тамара донесла на него. Она ни о чем не знала. Валигура блефовал и таким образом дал Булю понять, что его дело плохо. С Тамарой его объединяло только несколько договоренностей. Но они были настолько значимыми, что Тамара никогда не решилась бы этого сделать. Если он пойдет на дно, то она отправится вместе с ним. Собственно, она все равно не унаследует ничего из его имущества, так как у них подписан брачный договор. Однако неуверенность, подтвердит ли жена его алиби, осталась. Может, она действительно с кем-то связалась. Всегда умела ориентироваться в чрезвычайных ситуациях. Жизнь научила ее выживать в самых ужасных условиях. Но все-таки Буль убеждал себя в том, что Тамара бы этого не сделала.

Сейчас надо подумать о себе. Разработать какой-нибудь план. Донести и наплевать на все, залечь на дно, исчезнуть? Но что это за жизнь, в постоянном страхе, что тебя отстрелят? Не будешь же постоянно бегать и прятаться, как Масса[36]. Лучшие адвокаты и проплаченные судьи тоже не помогут, пока не получат приказ от определенных людей. Никто не защитит его, наверняка все отвернутся. Предатель всегда остается один. Но ничего, надежда есть всегда. Как минимум несколько вариантов выхода из ситуации. По крайней мере, сейчас он в безопасности. Пока, так как он даже не представлял себе более чем трехмесячного пребывания здесь. Когда-то, несколько лет назад, он бы, может, и выдержал. Теперь предпочел бы погибнуть, чем жить жизнью зэка, по восемь человек на пятнадцати метрах, в унижении, подчинении и нищете.

Почему он не подготовился? Он же знал, что будет задержан. Это входило в план, хотя и должно было осуществляться иначе. Он предполагал, что сейчас с него снимут отпечатки, биологические следы и образцы запаха. Это им не поможет, так как он не оставил следов. Того пальчика на дверной ручке и следа обуви на снегу недостаточно для того, чтобы обвинить человека в убийстве. Оружия тоже нет и не будет. Во время расследования дел такого уровня оружие никогда не находится. Пистолет, предварительно разобранный на части, наверняка уже где-то закопан. Сам Буль именно так бы и сделал. Метод проверенный, он поступал так много раз, и полиция никогда ничего не находила.

Он сомневался. Может, все-таки начать сотрудничать с ними, а потом прятаться всю жизнь? Или лучше гордо умереть и идти до конца по намеченному пути? Завтра утром у него встреча с адвокатом. Это был его человек, все заранее оговорено и проплачено довольно крупной суммой денег. Удастся ли ему вернуть их? Валигура все еще на его стороне, он поможет ему с мобильником, благодаря чему можно будет пока отсюда руководить бизнесом. Надо обязательно обеспечить себе охрану, чтобы его не убрали, когда он будет сидеть на толчке, или не повесили ночью на дверной ручке. Пока он один, он в безопасности. Но так будет не всегда. В конце концов он попадет в общую камеру. Достаточно кому-нибудь оплатить услугу одного из «соседей», чтобы тот свернул ему шею. Причиной смерти укажут «самоубийство» – и все шито-крыто.

Главное сейчас – узнать, кто же опередил его. Кто стрелял в Иглу, кому было нужно подставить Буля? Где ствол? Кто сделал заказ, Булю было хорошо известно. Слон заменил его кем-то из молодых, но ни один опытный киллер не оставил бы в живых свидетеля. Может, это чье-то не очень удачное боевое крещение? На самом деле подробности его не интересовали. Он был уверен, Слон дал ему понять: твое время подошло к концу. Злость придала Булю сил для борьбы. Он ничего не скажет, направит их по ложному следу, прикинется дураком. А когда сумеет выбраться отсюда, пойдет прямо к Слону, этому старому подонку, задницу которого охранял все эти годы, на которого пахал, служил верно, как собака, и если эта мразь не пожелает сказать, кто занял его место и почему его так жестко подставили, то он прикончит его, даже если после этого ему придется прострелить башку самому себе на турецком ковре в Olivia Business Сentre.

Подумав обо всем этом, Буль спокойно уснул и даже не обратил внимания на то, что уже светает.

Было очень ветрено, когда Саша добралась до небольшого прихода Рождества Христова, в котором служил ксендз Мартин. Заостренный купол храма показался из темноты, когда Залусская вскарабкалась на насыпь. Вокруг было пусто и тихо, ни души. Ее слегка передернуло, когда прямо перед ней прошмыгнул кот. Она направилась прямо к скромной плебании, притулившейся к зданию костела. Саша на мгновение задумалась, не перенести ли разговор на завтра, но все-таки решила не откладывать.

Тяжелая деревянная дверь была слегка приоткрыта. Достаточно было тронуть ее, чтобы оказаться внутри. В прихожей было темно, но в глубине дома она заметила свет. Пахло домашней выпечкой.

– Добрый вечер, – громко произнесла Саша, чтобы ее не приняли за вора. Она подошла к двери в комнату и прислушалась. Внутри точно кто-то был, доносился звук включенного радио. Саша без стука толкнула дверь.

Люция, стоявшая у книжного шкафа, резко обернулась. Она нажала кнопку на музыкальном центре, и повисла тишина. Рефлекторно она убрала руки за спину, видимо пытаясь что-то спрятать. В комнате находился только один письменный стол в комплекте со стулом, сундук, раскрашенный кашубскими цветами, и большой книжный шкаф, заставленный книгами до самого потолка. У стены Саша заметила профессиональные динамики. Сбоку стоял дешевый шкаф из «Икеа». Узкий, с ажурными дверцами, одна из которых была приоткрыта. На вешалках внутри висели сутаны, а на полке виднелись носы военных ботинок.

– Было открыто, поэтому я позволила себе войти. Удивленная поначалу, Люция быстро пришла в себя. Она поставила на место толстую книгу, которая была у нее в руках, и подошла к Саше. Залусская была слишком далеко, чтобы прочесть название на переплете, но запомнила полку, на которую девушка вернула томик.

– Добрый вечер, – поздоровалась Люция. – Чем я могу помочь?

– Я ищу ксендза Староня.

– Он уехал после обеда.

– Есть ли тут еще кто-нибудь, кроме вас?

Люция пожала плечами. Она перенесла из-под окна ведро, добавила в него моющего средства и принялась протирать подоконники. Саша оперлась о дверной и косяк и смотрела на работающую девушку.

– Можно подождать? – спросила она через какое-то время. Люция закончила уборку и только после этого обратилась к гостье.

– Может быть, выпьете кофе? Я испекла торт, – сказала она без улыбки. Глаза ее выдавали настороженность и напряжение. Саша впервые увидела ее без макияжа и в таком наряде. Ланге была в сером спортивном костюме и кроссовках. Волосы спрятаны под косынкой, никакого пирсинга. Татуировки скрыты под одеждой. Она мало напоминала персонаж, с которым Саша разговаривала в участке.

– С удовольствием, – ответила Залусская.

Они направились на кухню. Люция прихватила с собой ведро и тряпки, темнота совсем не мешала ей. Она грациозно обошла стоящий в центре коридора ящик, Саша чуть о него не споткнулась.

– Почему вы сидите в темноте? – поинтересовалась профайлер, когда Люция вынула из холодильника огромный шоколадный торт и отрезала гостье большой кусок. Девушка в ответ щелкнула выключателем.

Кухня была оформлена в скандинавском стиле. Белые стены, столешница, обеденный стол. На окнах клетчатые занавески. На подоконнике вместо цветов в горшках росли в специальных ящичках пряные травы. Саша приняла тарелку с угощением и села за стол. Люция приготовила чай и вышла из кухни.

Саша, немного подумав, взяла в руку ложку.

– Не бойтесь, не отравлено. Можете спокойно есть. – Люция улыбнулась, возвращаясь. Шея ее была замотана шарфом. Только сейчас Саша заметила синяк у нее под глазом.

– Что случилось?

– Ударилась.

– В СИЗО?

– В последнее время я больше нигде и не была, – пробормотала Люция c иронией и положила себе кусок торта.

– А это по какому случаю? – Саша указала на торт. Она разрезала свой кусок и заметила, что бисквит находится в вертикальном положении, а не в горизонтальном, как обычно бывает в этого типа пирогах.

– Просто так. – Люция пожала плечами. – Я люблю украшать торты и только поэтому их пеку.

– У вас талант. – Саша попробовала кусочек и растянула губы в улыбке. – Я вообще не очень люблю сладкое, но этот с удовольствием съем. Выглядит очень аппетитно. Как дела?

Люция задумалась.

– Есть кое-что, о чем вы должны знать, – сказала она, слегка поразмыслив. – Но я не скажу об этом в суде. В «Игле» был тайный сейф. Другой, не тот, который вы проверили.

Саша отложила ложку.

– Старый радиоприемник пятидесятых годов, в нише студии звукозаписи, там, в глубине. Достаточно вынуть переднюю стенку, за ней внутри находится сейф. В нем обычно хранилась не выручка клуба, а деньги, которые приносил Буль. Только он знал шифр. Игла об этом понятия не имел или притворялся. Я предполагаю, что в тот день они с Изой пошли именно за этими деньгами. Речь шла наверняка не о тридцати тысячах, а о куда более значительной сумме. Сто, двести тысяч. Я точно не знаю. Причем не наличными, а в золоте.

– В золоте?

– Иногда бывала и валюта, но редко.

– Откуда вы знаете?

– Я подсмотрела за Булем, когда он складывал слитки в сумку. Это выглядело как в кино. Я первый раз видела подобное. Скорее всего, и последний. Еще там лежали какие-то папки с документами, возможно облигации или другие ценные бумаги. Я в этом не разбираюсь. Клуб должны были закрыть еще в прошлом году, но Янеку удалось его спасти. Не знаю, что именно он сделал и с кем договорился. После этого «Игла» официально начала приносить только убытки. А что касается выручки, которая никак не регистрировалась, то все брали себе, сколько хотели. Иза в том числе. Этих денег никто не считал. Скандал мог бы случиться, если бы исчезло вдруг все. Буль прекрасно знал об этом. Те деньги, которые вы нашли, он сам мне дал. Чтобы подставить меня, теперь я уже понимаю.

– Зачем вы мне все это говорите?

Люция задумалась.

– Хочу помочь.

Залусская взляделась в ее лицо и опять взялась за ложку.

Люция успокоилась.

– У меня к ним свои претензии. Смешали меня с дерьмом. Я хочу знать, что же там на самом деле произошло.

– К кому претензии?

– Буль, Изка. Игла тоже не был святым, да и с головой у него не все было в порядке. Дурь и девки, только это на уме. И не было никакого менеджера, никакого контракта. Буль это знал. Не пойму, почему он спасал Иглу несмотря ни на что. Я хочу вам помочь, потому что если вы это дело распутаете, то поможете мне. Вот и все.

– Съездим туда сейчас? – спросила Саша. Она не заметила в клубе какого-либо старого радиоприемника. Ни в первый, ни во второй раз, когда была в «Игле». История, рассказанная Люцией, казалась малоправдоподобной. – Проведем небольшой следственный эксперимент. Ключи я раздобуду в течение часа.

Люция отодвинула тарелку с недоеденным тортом и покачала головой.

– Я должна быть здесь, ждать ксендза. Этот придурок викарий с радостью донесет на меня. Мне не нужны очередные неприятности. Мне нельзя туда возвращаться. – И она указала на свой синяк под глазом.

Саша улыбнулась, встала и подошла к окну, ей не верилось в эту сказку. Она оторвала листок базилика и сунула в рот. Очень приятный вкус после сладкой бомбы.

– Это все очень легко проверить. Радиоприемник, слитки. Почему полиция не обнаружила его во время осмотра?

– А может, потому, что Буль убрал его накануне убийства? – Люция пожала плечами.

– Убийства?

– Я думаю, что это его работа. Я знаю, что вы мне не верите, но…

Она не договорила, подошла к выдвижному ящику с вилками и ложками, подняла пластиковую емкость и вынула из-под нее слегка помятую рекламную листовку, после чего положила ее на стол. С листовки улыбался ксендз Мартин Старонь.

– Вы слышали о финансово-консалтинговом холдинге SEIF? – Она подняла голову. – Это банк, в который моя тетя вложила все деньги. Их не так много, но она поверила ксендзу. Он для нее является единственной гарантией безопасности. Это все, что у нее есть. Все, что она смогла отложить за долгие годы. У SEIF множество отделений по всей Польше. Они дают кредиты, занимаются страхованием, принимают срочные вклады, инвестируют в золото, бриллианты, облигации. Всю информацию можно найти на их сайте. Можно также пойти в их ближайшее отделение и расспросить обо всем. Проблема в другом. – Она запнулась. – Говорят, что SEIF вот-вот станет банкротом. Это пирамида Слона. Я сегодня была там с тетей, она хотела забрать деньги. Нам предложили подождать и в итоге выдали десять тысяч. Остальное должны приготовить к завтрашнему дню. Адвокат, которая мне помогает, посоветовала быть там с самого утра и забрать все деньги, пока не поздно. Это она сказала, что SEIF – пирамида. В отношении этой фирмы Служба финансового надзора уже семь лет ведет расследование. А гданьская прокуратура, вместо того чтобы что-то предпринять, тянет время, чтобы не дошло до суда. Перебрасывают бумажки туда-сюда, да и все. Один из документов якобы лежал там три года, и решение по нему так и не было принято. А за это время SEIF приобрел десятки тысяч новых вкладчиков. Они жертвуют на детские дома, телевидение, футбольные клубы. Все для правильного пиара. В общем, это прекрасный способ отмывания денег. Буль является одним из акционеров этой фирмы. Он продал SEIF практически обанкротившийся клуб. Зачем? Но после этой инвестиции, – Люция показала пальцами кавычки, – в клубе начали появляться золотые слитки и облигации. Я думаю, что убийство в «Игле» как-то связано с этой фирмой, но я не поняла и половины того, что сегодня объясняла мне пани адвокат.

Саша взяла в руки листовку.

– Какие люди? Какой банк?

– Вы мне не верите? – расстроилась Люция. – А я-то надеялась, что могу рассчитывать на вас.

С улицы донесся рокот двигателя и звук захлопнувшейся двери.

– Не говорите, пожалуйста, ксендзу, что я донесла на него. Я не могу пока себя выдать. Я вам помогу, – сказала она и стала хлопотать на кухне.

– Но что же у него общего с этим SEIF? – удивилась Саша и посмотрела еще раз на фотографию ксендза Мартина Староня на рекламной листовке SEIF. Это все показалось ей слишком странным, мало похожим на правду.

– Я попытаюсь побольше разузнать. Можете на меня рассчитывать, – быстро пообещала ей Люция. И добавила: – Я не убивала Иглу, поверьте. Меня там не было. Относительно перчатки – кажется, я знаю, как она туда попала.

Саша успела убрать листовку до того, как в кухню вошли ксендз Старонь и викарий. На их руках висела Тамара Соха, жена Буля. Она была в полуобморочном состоянии, бредила.

– Пани Люция, пожалуйста, принесите горячей воды, чистые полотенца и крест. – Священник указал на стоящее на столе серебряное распятие. – Гжесек, быстро в костел. Я буду проводить ритуал. Дамы, вы останьтесь здесь. Если потребуется помощь, я позову.

Мужчины вышли, волоча за собой Тамару. Люция собрала все, о чем ее попросили, и выбежала следом за ними. Саша села за стол и спокойно доела свой кусок торта. Ей было слишком любопытно, что тут творится, поэтому она не могла сейчас позволить себе уйти. Позвонила дочери и убедилась в том, что та уже в кровати.

– Ты расскажешь мне сказку? – попросила Каролина. – Тетя нам не читала.

Саша начала рассказывать о Спящей красавице. Девочка перебила ее:

– Мама, а почему у меня нет папы?

Залусская запнулась.

– Бывают такие семьи, из двух человек, – попыталась она объяснить. – Иногда так случается. Ты не единственная. У некоторых детей нет ни одного родителя, и им приходится жить в детском доме. Это такой детский сад, только круглосуточный. Они там находятся день и ночь. У тебя есть я, а у меня – ты.

Я люблю тебя больше жизни, сокровище мое. Никто и никогда не будет для меня важнее тебя. Понимаешь?

– Да, – ответила дочка и зевнула. Потом она начала, смеясь, рассказывать, как играла с кузинами и как папа одной из них показывал кролика. Саша смеялась, несмотря на то что это давалось ей с трудом. – Я бы хотела, чтобы у меня был папа, – закончила Каролина.

– Я бы тоже очень этого хотела, но пока мы ничего не можем с этим поделать.

Она пообещала дочери, что завтра обязательно обнимет ее перед сном. Разговор закончился, но комок в горле еще долго давал о себе знать.

Вернулась Люция.

– Я хотела пояснить насчет перчатки, – продолжила она начатую мысль. – За день до той перестрелки я потеряла ее в гарнизонном костеле. Предполагаю, в исповедальне. Впервые за долгие годы я решила сходить на исповедь. Даже не знаю, что за дьявол меня к этому подтолкнул.

Она выбежала на зов викария помочь держать Тамару. Саша тоже двинулась за ними, но Мартин запретил ей входить. Сейчас он выглядел по-другому. Был сосредоточен, действовал уверенно и решительно. Залусской удалось увидеть только то, что женщина извивается в руках Люции и викария. Глаза ее были полузакрыты, она что-то бормотала, из уголка рта текла слюна.

– Уходите отсюда, – приказал Залусской священник и закрыл дверь перед ее носом. Вскоре из костела донесся его голос, интонирующий молитву на странном языке, которого она никогда ранее не слышала.

Сначала она собралась было послушаться, но потом искушение заставило ее направиться назад в кабинет, в котором она сегодня застала Люцию. Она не имела привычки копаться в чужих вещах, но на этот раз решила, что цель оправдывает средства. Она оглянулась, чтобы удостовериться, что ее никто не видит. Коридор был пуст. Саша вытерла ноги о лежащую при входе тряпку, чтобы не оставить следов на сияющем чистотой полу. Быстро прошла к полке, на которой без труда нашла толстую книгу. Ту самую, которую Люция прятала за спиной. Саша с трудом вытащила ее, полки были очень плотно заполнены увесистыми томами. Только теперь она рассмотрела, что это вовсе не книга, а старый альбом в обложке из потрескавшейся искусственной кожи. Ну что ж. Откроем.

Черный, выструганный из дерева пистолет выглядел как настоящий. Кто-то очень четко вырезал на рукоятке название фирмы Carl Walther Waffenfabrik / Ulm Do, modell PPK, kal. 7,65mm. Саша взяла его в руки и подумала, что издалека можно было бы очень легко принять подделку за самый популярный самозарядный компактный пистолет.

– Пшемек взял настоящий, – закончил признание Старонь. – Я больше никогда его не видел.

Он был в темно-синем пуловере с V-образным вырезом и потертых джинсах. На ногах военные ботинки, которые она ранее видела в шкафу. Без сутаны и с двухдневной щетиной он был совсем не похож на священнослужителя. Вернувшись по окончании обряда экзорцизма, уставший, выжатый как лимон после изматывающего ритуала, он удивился, что Саша все еще ждет его. Он попросил дать ему несколько минут, чтобы привести себя в порядок. Люция унесла сутану. Рукав был порван, облачение нуждалось в стирке.

Они проговорили всю ночь. Ксендз рассказал психологу все, как на исповеди. Он сам это так назвал. Говорил искренне. Голос его дрожал, когда он вспоминал старые времена: начиная со знакомства с Моникой и попытки самоубийства, после которого он пребывал в коме. А потом о чудесном возвращении, которое – тогда он верил в это – произошло благодаря Божьему милосердию. Он хотел не жить среди людей, а служить им. Перечеркнуть прошлое, сбежать от зла. Поэтому поступил в семинарию.

– Автобус ударил меня по касательной, я перелетел на газон. Врачи не могли в это поверить. Я отделался лишь переломом ноги и несколькими ушибами, от которых не осталось никаких следов. – Он почесал нос. – Я впал в посттравматическую кому и не хотел просыпаться. Но Бог решил за меня. Я поверил, что это чудо, и поклялся больше никогда не говорить ни слова касательно этого дела. Сейчас я знаю, что выжил только затем, чтобы жить с этим пятном всю жизнь.

Саша в основном слушала и наблюдала за ним. Говорила мало. Казалось, эта история по-прежнему живет в нем. Он рассказывал об отце, Слоне, убитых брате и сестре Мазуркевич – по его мнению, их смерть не была несчастным случаем, – как будто те драматические события происходили не далее как вчера. Он уже простил преступников, потому что это предписано христианской верой, но себя простить не мог. Он бескорыстно помогал другим, чтобы искупить свою вину и молчаливо провозглашать: «Мне тоже нужна помощь!» Он признался, что много раз исповедовался в своих грехах, говорил о них со своими духовниками, но до сих пор не понял, что тогда случилось. Ему очень хотелось, чтобы кто-нибудь снял с него этот груз. Или хотя бы объяснил ему, что произошло. Почему? За что добрый Боженька наградил их таким опытом?

Залусская была насторожена и подозрительна. Альбом, посвященный Игле, деревянный пистолет, который он ей показал, и, наконец, вчерашнее признание Люции – все это бросало тень на образ кристально чистого духовного лица, которым она его до сих пор считала. Тем не менее Саша поймала себя на том, что сочувствует ему. Этому человеку не будет покоя, пока дело о гибели Мазуркевичей не будет раскрыто.

– Предполагаю, что Пшемек погиб именно поэтому, – еще раз подчеркнул священник, указывая на пистолет-игрушку. – Дело было не только в краже, но и в информации, которая случайно оказалась доступна ему. Может быть, он не все мне рассказал? Сейчас я уже не узнаю этого. А те, кто знает, не заинтересованы в том, чтобы нам помочь. Молчание – это их гарантия безопасности. Почему они убили Монику, до сих пор не могу понять. Так же как и того, почему меня оставили в живых. Ведь они же знали, что я тоже принимал в этом участие. Может, отец вступился за меня? Наверное. Мы были всего лишь детьми, которые случайно впутались в серьезное и опасное дело. Они не должны были убивать их. Ни один из нас не стал свидетелем чего-то такого, что могло бы им навредить. Единственное, что на самом деле было, – это кража пистолета. Пшемек взял его.

– Кто такие эти «они»? – резко перебила Залусская монолог Мартина. Она тоже устала. Под глазами наверняка синяки, запах собственного пота неприятно раздражает нос. Она мечтала о ванне и своей подушке.

– Я уже сказал. – Он пожал плечами. – Все фамилии людей, связанных с этим делом, были мной названы. Больше я ничего не знаю.

Профайлер положила деревянный пистолет на стол и указала на альбом, лежащий рядом. В нем были собраны все статьи, касающиеся карьеры Иглы. Последняя статья, о его смерти, еще не была вклеена, хотя ксендз уже вырезал ее из газеты и вложил в папку.

– Вы не боялись, что кто-нибудь найдет это и свяжет вас со смертью подростков? – спросила Саша.

– Когда-то – боялся, – подтвердил он. – Но когда погиб Игла, я понял, что мое молчание было ошибкой. Они хотят, чтобы я сидел тихо, а я так и делал в течение всех этих лет. Но все. Хватит. Я должен наконец узнать, кто стоит за всем этим.

– Без вашей помощи у меня не получится раскрыть это дело.

– Можете на меня рассчитывать во всем. Разве что только тайна исповеди… Я стараюсь быть не самым плохим священником. Эту клятву я не могу нарушить.

– Понимаю, – вздохнула Саша.

Он встал, вынул примитивную итальянскую кофеварку.

Она наблюдала за тем, как Мартин наливает воду, аккуратно и уверенно насыпает кофе и зажигает газ под металлическим сосудом. Через несколько минут священник поставил перед Сашей чашку с ароматным напитком, а сам сел по другую сторону стола. Окно было голубым. Светало. Еще немного, и лампу можно будет выключить. Саша очень любила это время суток. Когда-то, до рождения дочки, она часто работала по ночам и только в это время ложилась спать. Она подняла голову, потому что Мартин опять начал говорить.

– Бывают в жизни такие моменты, которые навсегда изменяют ее течение. После них уже ничто не будет таким, как раньше. Господь направляет нас, авансом доверяет нам, ведет. Но решение принимаем мы сами. Он всезнающ, всесилен. Может, но не хочет заставлять нас что-либо делать. Он не скажет: выбери это, потому что так будет лучше для тебя, а просто указывает: это добро, а это зло. Выбирай. Иногда, правда, зло скрывается под личиной привлекательности, и мы позволяем обмануть себя. Плохих людей не бывает, есть просто те, кто сделал неправильный выбор или вообще не имел выбора. Позже нам хочется, чтобы это оказалось только коротким наваждением, сном, но, увы, вернуть уже ничего нельзя. Поэтому человек до конца жизни будет стремиться к тому, чтобы исправить ошибку, принять другое решение, повернуть время вспять.

Она с беспокойством посмотрела на него. Священник не должен так говорить. Это слова человека, нуждающегося в лечении.

– Ничего нельзя повернуть вспять, – перебила она его, – но никогда не поздно все начать сначала, создать совершенно новый финал.

– Я знаю. – Он улыбнулся. – Карл Бард. Он прекрасно пишет, как настоящий христианин. Но я уже не могу похвастаться таким оптимизмом. Собственно говоря, я вообще не должен быть священником. Мне все чаще кажется, что я теряю веру.

Залусская подвинулась на стуле:

– Как это? Ведь вы помогаете другим людям, занимаетесь экзорцизмом. Я сама видела.

– Другим я могу помочь. А себе не получается. – Он махнул рукой. – Если бы у меня было достаточно сил и смелости, я ушел бы в пустыню и там умер. Но все-таки я трус. Боюсь кары Господней. Боюсь дьявола и самого себя.

Он замолчал, и они какое-то время сидели в тишине.

– Может быть, вы писали когда-то? Стихи, музыку? – прервала тишину Залусская.

Он едва заметно улыбнулся:

– Очень слабенькие. У меня нет таланта, да и дисциплины тоже. Я даже ни разу не записал ни одной проповеди. Я просто говорю то, что лежит на сердце.

– Вы хоть раз солгали?

– Да. – Он склонил голову. – Я нарушил все десять заповедей.

– Все десять?

– Я убил тех двоих. Это из-за меня они погибли.

– Вы не смогли простить себя.

– Я в очередной раз солгал, – вздохнул он. – Знаю, что нужно простить себя, но это постоянно возвращается. Когда-то я жаждал мести, пытался погасить бешенство агрессией. Но я ведь знаю, что возмездие тоже не решает дела. Правда, увы, и молитва не помогает. Как я могу убеждать в этом других, если сам не верю в ее действенность?

Он замолчал, после чего встал и принес пакет сахара, чтобы наполнить пустую сахарницу.

– Можно еще один вопрос? – Саша слегка колебалась. – Только не обижайтесь, пожалуйста.

– Я слушаю. Спрашивайте все, что угодно.

– Это вы написали «Девушку с севера»?

Мартин удивленно смотрел на нее, не зная, что ответить.

Саше казалось, он вот-вот признается, что наконец она нашла автора. Чтобы склонить его к признанию, она добавила:

– Это ведь очень красивая, хоть и страшная песня. В ней есть жажда мести. Сейчас, когда я уже знаю эту историю, думаю, другой возможности нет. Игла точно ее не писал.

Старонь таинственно улыбнулся и категорически запротестовал.

– Вы опять говорите неправду. – Саша не спускала с него глаз.

Он тяжело вздохнул:

– А что такое ложь? Это правда в маске, – и очень спокойно добавил: – Жаль, что Иглы уже нет. Он знал, мог помочь мне, а я не воспользовался этим. Он был здесь за две недели до смерти. Пришел на исповедь, но не ожидал, что это я сижу в исповедальне. Когда я выдал себя, он остановился на полуслове и вышел из костела. Не остался до окончания мессы, не захотел мне ничего рассказать. Свою тайну он унес в могилу, но я хоть и не намного больше, но узнал. Возможно, поэтому моя вера так ослабла. Я боюсь. Что будет, когда я совсем ее потеряю? Кем я стану? Это все, что у меня есть.

– Что он вам сказал?

– Тайна исповеди. – Он опустил глаза. – Но вы и без моей помощи дойдете до истины. Все содержится в песне.

– А это? – Саша вынула рекламную листовку SEIF с изображением Староня. – Тоже тайна исповеди?

Он даже не взглянул бумажку.

– Я не имею с этим ничего общего, – заверил он. И тут же добавил: – К тому же здесь даже нет моей фамилии.

– Есть фрагмент вашей проповеди о вдовьей лепте, – показала Саша. – Это огромная фирма. Вы хотите убедить меня в том, что ничего об этом не знаете?

Она не поверила ему, наконец он почувствовал это. Взяв листовку, молча смотрел на нее.

– Курия дала согласие на участие вас, как духовного лица, в рекламе?

Он поднял голову:

– Это какой-то обман.

– Именно. Хотя клиенты SEIF пока об этом не знают. В отношении этой фирмы ведется несколько расследований. Я советовала бы вам как можно скорее подать на них в суд. Это явное нарушение личных прав человека. В противном случае у вас могут быть серьезные неприятности, – предупредила она его.

– Я подумаю, – пробормотал он и отодвинул от себя листовку. Не собирался ничего добавлять, моментально замкнулся в себе.

Саша встала. Она подумала, что ксендза Староня и Иглу объединяет слишком многое. Казалось бы, ничего конкретного, но прошлое стереть невозможно. Он так хорошо притворяется? Или действительно кто-то воспользовался его фотографией против его воли и закона, с целью продажи страховых полисов богобоязненным полякам?

– Вы были судимы когда-нибудь? – спросила она. – Совершили какое-либо преступление?

Мартин покачал головой.

– Я стараюсь вести честную жизнь, – уверенно сказал он.

Саша была недовольна собой. Она неправильно задала вопрос. Виной всему усталость. Он не мог ответить по-другому. Ксендз встал, долил себе кофе и с упреком добавил:

– Мы хотим как лучше, а получается как всегда. Вы сами это знаете.

Ей пришлось признать его правоту. Она тоже старалась не материться, не курить, быть хорошей матерью. Получалось по-всякому. Большинство преступивших закон старались, но в итоге имели на совести чью-то голову. Говорили, что весь мир против них. Тюрьмы полны теми, кто имел самые добрые намерения. У них просто что-то не получилось.

– А может, это не вы? – продолжала Саша. – На этой фотографии?

– Я себя узнаю, если вы об этом, – отрезал он.

– Где вы были в Пасху с одиннадцати до двенадцати тридцати?

Старонь с вызовом посмотрел на нее:

– В костеле. Как раз заканчивалась месса.

Саша смотрела на него и сомневалась. Неужели он не запомнил ее? Она не верила, что это он, но должна была задать этот вопрос.

– Я знаю, что вы были в костеле до одиннадцати. Я тоже там была, вместе с сотней верующих. Но убийство Иглы было совершено через пятнадцать минут. От Святого Георгия до «Иглы» – несколько минут пешком. Меньше, если бежать. У вас есть алиби на время сразу после окончания мессы? Викарий, другие священники, с которыми вы были на завтраке? Знаю, что вы отказались от машины с другими духовниками. Вы собирались добраться до Стогов самостоятельно.

– Правильно, – подтвердил он. – Я не попал на тот завтрак, а поехал на пляж. На тот, о котором я говорил сегодня. Я езжу туда каждый год, прошу Господа о прощении и об упокоении души Моники и ее брата.

– Был ли кто-нибудь там вместе с вами?

– Вы считаете, что это я стрелял в Янека? – В его голосе слышалось удивление.

Саша поставила чашку с кофе и направилась к выходу.

– Подумайте пока над официальной версией ответа на этот вопрос, так как вы очень активно участвуете в этом деле. Как оказалось, алиби на время убийства у вас тоже нет. Все это выглядит не очень хорошо. В следующий раз полиция пригласит вас на допрос в участок.

Мартин долго смотрел на нее и молчал, после чего указал на стул.

– Кажется, я знаю, кто на этой фотографии. – Он кивнул на листовку. – Присядьте, пожалуйста. Это очень тяжело для меня, так как доносить на брата некрасиво.

– Брата? – удивилась Саша. – И вы только сейчас об этом говорите?

– Родители разделили нас после ареста отца. Войтек временно оказался у тетки в Гамбурге, меня отвезли ко второй, в Матемблев.

– Где живет брат? Адрес.

Он пожал плечами, опустил голову. Первый раз за время всего разговора.

– Мы не общаемся.

Залусская внимательно посмотрела на Мартина. Не было никаких сомнений в том, что он врет.

– Но я скажу вам кое-что, что поможет вам найти его.

Она снова села за стол. За окном уже совсем рассвело. Священник выключил лампу.

На тарелке осталась только одна жареная колбаска и четвертинка помидора. Духновский выбросил овощ в мусорное ведро. Тарелку он поставил на полу, чтобы и его кот мог подкрепиться.

– А про тебя-то я забыл, – обратился он, как бы извиняясь, к рыжему коту, который сидел на стуле напротив него и прожигал взглядом дверцу холодильника. У кота не было имени. Дух называл его просто кошаком или собственным прозвищем. – Больше ничего не будет. Топчи, Дух.

Поскольку кот не сдвинулся с места даже на миллиметр, Духновский пододвинул тарелку ближе. Никакого толку. Духновский знал, что кот на самом деле смотрит не на холодильник, а на него самого. Положение застывших зрачков свидетельствовало о том, что взгляд заканчивается где-то за его плечом. Майор сдался первым и вышел из кухни. На вешалке его ждал мундир. Духновский не слишком часто надевал его. На лацкане он увидел пятно от горчицы, которое появилось, видимо, во время последнего полицейского празднества. Он соскреб желтую точку ногтем, счел чистку законченной и отошел на пару шагов назад. По его мнению, почти ничего не было видно. Можно переодеваться.

Сегодня с самого утра секретарша сообщила, что его вызывают на официальную встречу. Потом позвонил Валигура и велел ему одеться по всей форме, несмотря на то что была суббота. По всей видимости, ожидались гости из Главного управления, раз уж Валигура так старался.

– Чем я опять не угодил боссу? – возмутился Дух.

– То, что ты не носишь китель, я уж как-нибудь переживу, но вот побриться хоть иногда в принципе можно было бы. – Шеф покровительственно засмеялся, что сразу вызвало подозрения Роберта.

– Тебе нужен простой мужик для эффективной работы или представитель сексуальных меньшинств для красоты и презентабельности? – отрезал Дух и положил трубку.

Кот наблюдал за своим хозяином, пока тот брился (кое-как поскреб щеку с правой стороны, с левой же оставил свою постоянную щетину), а потом надевал чистую хрустящую рубашку. Мать Духновского была, наверное, одной из последних хозяек, которые все еще крахмалят одежду. Воротничок впивался ему в шею, пуговица отвалилась, когда он пытался застегнуть манжет. Это слегка вывело его из равновесия, поэтому он побыстрее запихнул незастегнутый манжет поглубже в рукав кителя, после чего снял с вешалки галстук. Он никогда не развязывал его, а просто затягивал петлю на шее. Дух оглянулся, кота не было. Видимо, тот уже потерял надежду выклянчить какую-то порядочную еду. Дух почувствовал облегчение. Он не позволит кошаку терроризировать себя. Капитан с ненавистью оглядел элегантные ботинки, которые начистил вчера вечером. Они были жесткие, блестящие, и, что самое ужасное, ему придется надеть их. Он расшнуровал их двумя пальцами, словно держал в руках дохлого таракана, и только тогда заметил, что они мокрые изнутри.

– Ах ты, гад! – Он швырнул описанный ботинок в пустую кошачью подстилку.

Дух обыскал весь дом, но кот как сквозь землю провалился. Поиски были бесполезны. Хитрая бестия не вылезет, так как хорошо знает, что натворил. Несмотря на это, Духновский искал кота, бормоча проклятия и сообщая, как именно он расправится со злодеем, когда поймает. Коту, видимо, был хорошо известен весь его репертуар, потому что он не высунул даже кончик полинялых усов. В конце концов майор насухо вытер ботинок бумажными полотенцами, но все-таки побрезговал их надеть. Убрав ботинки в шкаф, он обул черные кроссовки и сразу почувствовал себя свободнее.

– Жди неприятностей, Дух, – пробормотал он, глядя на себя в зеркало. Форменный китель был велик ему, из-за чего униформа больше походила на карнавальный костюм. Конечно, его разрабатывал не Хьюго Босс, но дело было не в этом. Благодаря постоянным занятиям спортом он сбросил более пятнадцати килограммов. Следовало бы обратиться к руководству по поводу нового парадного мундира, но все как-то не получалось.

Взяв ключи от однушки, в которой жил с тех пор, как развелся с женой, Дух вернулся и открыл холодильник. Там не было ничего, кроме копченой скумбрии и клубничного творожного сырка. Честно говоря, Дух даже не помнил, когда заглядывал в холодильник последний раз. Уж точно, не на этой неделе. Сначала он вынул сырок, поднял прикрывающую его фольгу. На занятиях по биологии он получил бы гарантированную пятерку за чудную плесень, покрывшую поверхность продукта. Не оставалось ничего, кроме как бросить в кошачью миску рыбу, далеко не первой свежести, но ей было не больше шести дней. Раз уж Духу-человеку пришлось жевать старую колбасу, Духкот вполне перебьется рыбьей трухой. Будем считать это ценой за внебрачную свободу. Недостаток жратвы. Кот тут же вылез из-под кухонного шкафа, потерся о его штанину и промяукал что-то наподобие «ну наконец-то».

– Мало того что рыжий, так еще и косой, – растрогался Дух. – Держи кулаки. Сегодня вечером будет нормальная еда. Выдержишь. Надо быть твердым, не размазней. Ты ж еси Дух.

Он вышел. Сел в свою свекольную «хонду-цивик-аэродек» 1998 года и почувствовал запах бензина. Ему уже давно следовало поехать на станцию техобслуживания, чтобы проверить газовую установку. Нажав на кнопку, он решил ехать на бензине. День обещал быть безрадостным, но Дух ничего иного и не ждал. По радио крутили «Девушку с севера». Радиоведущий пел припев вместе с Иглой, из-за чего капитан сразу переключил программу. Из всех искусств караоке приносит больше всего боли, подумал он. Его уже тошнило от этой песни, которая звучала из каждого утюга, и не меньше выворачивало от дела, связанного с ней. Несмотря на все усилия и потраченное время, они не продвинулись вперед даже на миллиметр.

Если ему скажут написать рапорт об увольнении, то он с радостью сделает это. Пришло время зарабатывать деньги. Может быть, если у него будет куча бабок, то он сможет вернуть Циркачку, так он ласково называл бывшую супругу, которая только и умела, что устраивать цирк. Он наивно полагал, что после развода освободится от нее, но до сих пор видел только минусы жизни в одиночку. Она постоянно звонила ему, чтобы он помог ей. То с машиной, то с детьми, то с сортирным бачком, так как кнопка не нажимается. Как будто ее новый хахаль не мог взять эти обязанности на себя. «Если не умеет, то пусть научится», – сказал он ей во время последнего разговора. «Ричард нужен мне не для этого», – ответила она, чем довела его до исступления. С тех пор Дух не отвечал на ее звонки и не заплатил вовремя алименты. Пусть Ричард покажет себя, раз уж он занял его место в доме. Сейчас, однако, ему подумалось, что, имея кругленькую сумму на счету, он, возможно, научился бы переносить частые перепады настроения Циркачки и даже говорить с ней по-аглицки. Особенно в некоторых ситуациях.

Валигура ждал его вместе с тремя смурными мужиками в штатском. Когда вошел Дух, они прервали оживленную дискуссию. У одного из гостей был искусственный глаз. Он был высокий, но даже с двумя глазами его трудно было бы назвать привлекательным. Духу казалось, что циклоп пялится не на его погоны, а на обувь. В памяти сразу же всплыл косоглазый товарищ, а в душе – надежда, что рыжий вредитель не подыхает сейчас в муках от употребления тухлой скумбрии.

– Познакомьтесь. – Шеф представил его. – Это новые люди в отделе. Их прислали к нам из Белостока. Офицеры Строиньский, Вех и Пацек из Центрального бюро расследований. Ты по-прежнему отвечаешь за следствие. У коллег будет только несколько замечаний.

Дух сел прямо, побритой щекой в сторону шефа. Переведя взгляд на лацкан своего парадного кителя, он отметил, что след от горчицы все еще хорошо виден. Ему казалось, что скучающие ребята из Белостока смотрят только на его пятно. Духновский ждал инструкций, чувствуя, как утренняя колбаса жжет ему желудок.

– Говорят, что у вас есть профайлер, который работает по этому делу, – начал Строиньский, самый младший из них. – Может, Майер? Он работал у нас по делу о янтарной мафии. Когда строили перегонный завод, это была просто чума. Я тогда впервые в жизни держал в руках кусок янтаря весом в тысячу восемьсот граммов. Он был похож на увесистую буханку хлеба. Старатель нашел ее, кажется, на Стогах. Мы все знаем, как она к нему попала. Через трубу для запуска иглофильтра. – Он громко засмеялся. – Насколько мне известно, янтарь был продан за сто пятьдесят тысяч. Сегодня его оценили бы в триста. Без инклюзов, но и без врастаний веток и мусора. Чистенький оранжево-молочный янтарь. Заодно удалось поймать по горячим следам парочку клиентов во время кражи топлива. Хорошо работает, шельма. Он указал конкретную улицу, и оказалось, что клиент там и живет.

Дух покачал головой:

– Это не Майер.

– Мы хотели, чтобы это был он, но после возвращения из леса в лоно Верхней Силезии босс не разрешает ему пока работать вне пределов части. У них у самих более ста восьмидесяти серийных в розыске. Так что у Майера работы непочатый край, – добавил Валигура, не обращая внимания на удивленное выражение лица Духа.

– Может, Гриб? Тот, после интернет-курсов у Турвея? Не сходит с обложек журналов и проводит мастер-классы в Варшаве. Ничего не делает, только шастает по телешоу. Его я не хочу.

– Женщина, – проинформировал его Духновский. – Саша Залусская.

– Не знаю, – буркнул вместо ответа Строиньский.

– Она недавно вернулась в Польшу. Работала в университете в Хаддерсфилде. Продвинутая.

– Это та, от Кантера, – догадался Пацек. – Она когда-то работала у Сливы.

– Продвинутая? Почему я не слышал?

– В Польше она еще не имеет громкого успеха, – поспешил пояснить Дух. – Но дело об убийствах на крышах небоскребов в Лондоне размотала профессионально. Во всяком случае, так говорят.

– Географический профайлинг, – добавил Пацек. – Это ее специализация. Терпеливая, хотя, возможно, слишком уж углубляется в детали. Но ладно, пусть будет. Посмотрим, как справится.

– Она бывший сотрудник полиции, – оборвал дискуссию Валигура и подвинул в их сторону какие-то документы. – Работала под прикрытием в первом отделе Центрального бюро расследований. Уволилась по собственному желанию в 2006 году. Она хорошо разбирается в профайлинге. Мы еще услышим о ней.

Мужчины переглянулись. Циклоп записал фамилию профайлера и поставил возле нее знак вопроса. Он по-прежнему молчал.

– Пусть будет, – решил Строиньский. – Пока пригодится, в качестве дымовой завесы.

Дух выпрямился, чувствуя, как кто-то гадит ему в гнездо, причем достаточно нагло. Но пока решил промолчать.

– Когда будет готова характеристика?

– Дата еще не установлена, – признался Дух. – Залусская собирает материал, помогает при допросах пострадавшей. Вот-вот должно быть готово.

– Пусть подготовит к завтрашнему утру.

– Я прикажу, – очень спокойно ответил Дух. – Что-то еще?

– Мы еще и не начали. – Строиньский улыбнулся. – Дело деликатное. У нас есть информация, что вы взяли Павла Блавицкого. Обвинения еще не предъявлены?

– Мы только вчера его задержали. Сегодня у него встреча с адвокатом. На сотрудничество не пошел, не признается. – Дух взглянул на часы. – Через полчаса будут готовы результаты сравнительных анализов. Если ДНК подтвердится, мы оставляем его и прижмем. Если не подтвердятся, то у нас нет ничего, кроме пальчика и следа от ботинка. Да, вечером будет еще осмологическое исследование. На этот раз прокурор не спешит так сильно, как в прошлый раз.

Строиньский перебил его:

– Не будет никаких экспериментов. Буль должен выйти. Надо пустить за ним хвост.

Духновский явно чувствовал, что его отодвигают в сторону.

– У нас есть еще двадцать четыре часа, – слегка возмутился он. – Я попрошу побольше подробностей. Если я буду, как и до сих пор, вести это расследование, то мне необходимо знать, во что я играю.

– Спокойно, шериф, – впервые подал голос тот со стеклянным глазом. – Это будет приманка на более крупную рыбу. Такая возможность предоставляется крайне редко.

Одноглазый вынул из спортивной сумки стопку документов и положил перед Духом. Потом кивнул Валигуре, и тот позвонил секретарше, которая через минуту появилась с тележкой, полной папок с материалами дела. Дух задохнулся от одной мысли, что ему, возможно, придется все это читать.

– Мы работаем над делом группировки со Стогов и ее связью с бизнесом и политикой в течение шести лет, – начал Вех.

Дух отвернулся, он не мог смотреть на искусственный глаз полицейского. Он бы предпочел на его месте пиратскую черную повязку.

– Дело это перспективное, причем речь идет не только о местном бизнесе. Один из подозреваемых связан с премьер-министром. Мы только и ждем, когда будет собран полный комплектик, чтобы задержать его.

– Восемь, – поправил Пацек, третий в группе. – Восемь лет.

Вех поблагодарил его взглядом.

– Я в теме уже двадцать лет, – добавил он. – Я тогда работал в другом отделе, совсем в другом качестве, впрочем не важно. Я знаю Слона, Буля и уважаемого пана шефа гораздо дольше, чем всех своих несостоявшихся жен. Это полезные и ценные знания.

– Согласен, – подтвердил Валигура. – Мы вместе этот лес сажали, Вех.

– А теперь пришло время вывозить дерево на пилораму, – добавил без тени улыбки циклоп.

Дух сосредоточился. Ему казалось, что он где-то раньше видел этого мужика, но никак не мог вспомнить где именно. Должно быть, они пересекались очень много лет назад.

Вех тем временем указал на стопку документов с надписью «Комиссия финансового контроля», а потом перевел взгляд на тележку, полную оперативных материалов.

– Здесь материалы, касающиеся нескольких десятков человек, которых мы подозреваем в антигосударственной деятельности. Финансовые махинации, мошенничество, коррупция в церкви, особенно дело финансового контроля. Этим занимается польская мафия. Если желаете прямо сейчас ознакомиться, то прошу. Если нет – пусть это сделает профайлер. Профайл должен быть готов к утру. С завтрашнего дня начинаем допрашивать.

– А что с убийством?

– Нас мелкая преступность не интересует. Можете это передать кому-нибудь, пусть возятся.

Все встали. Дух тоже вскочил.

– Потом надо будет ее удалить, – объявил одноглазый инспектор. – Но деликатно. Может, пусть вернется в свой универ? И пусть думает, что она работает в группе. Чем меньше людей в курсе, что идет охота на крупного зверя, тем лучше.

– Вы об этом позаботитесь. – Валигура указал на Духновского.

– Вы? – Дух удивленно посмотрел на приятеля. Только сейчас Валигура заметил, что вторая часть лица майора не выбрита. Он на секунду замер, но не прокомментировал этого. Даже глазом не моргнул.

– Шагом марш, – бросил он.

Дух решил, это все, что от него хотели на сегодня. Мавр сделал свое дело, мавр может уйти. Интересно, от него самого избавятся с такой же легкостью, как от Саши?

Несмотря на плохие новости, он был чрезвычайно спокоен. Такие механизмы были ему знакомы. Он отдал честь и вышел из кабинета.

Люция просматривала старую тетрадь в линейку, подписанную «Станки и электроустановки». Листы пожелтели, тетрадь занята конспектом только наполовину. Песня была в самом конце, вместе с остальными немногочисленными стихами. Некоторые были не закончены, многие почерканы или полностью замазаны. Несколько листов отсутствовали. Ксендз, должно быть, относился к своему творчеству критично. Он знал, что основной работой поэта является умение пользоваться мусорной корзиной. Она нашла в ящике стола приходские документы священника и сравнила почерк. Он с годами менялся. Буквы стали меньше, соединялись сейчас в одну линию, но сходство было заметно даже невооруженным глазом. Наклон в правую сторону. Заглавные буквы размашистые, точки над i и j отсутствуют. Хвостики букв y, j и g опускаются через две нижние линейки. Раньше Мартин соблюдал линейки, сейчас же буквы как будто парили в воздухе. Она сглотнула, ее поиски можно считать удавшимися.

Он сразу показался ей подозрительным. Их первый разговор слегка ослабил ее бдительность. Теперь она думала, как собрать полученные данные в одно целое. В ящике с кремами для обуви она еще раньше нашла коробочку с патронами. Упаковка была старой, судя по надписям приблизительно двадцатилетней давности. Без крышки. Осталось только четыре штуки. Она взяла один из патронов. Холодный, не слишком большой. Люция впервые в жизни держала в руке патрон. Она вытерла его рукавом, как в кино, прежде чем положить назад в коробочку, и задумалась над тем, что же происходит с человеческим телом, когда кусочек металла застревает в нем. Насколько сильную боль чувствует человек? Она надеялась, что все это ощутила Иза Козак в Пасху. Бывшая подруга Люции все еще лежала в больнице, ее состояние с каждым днем улучшалось. Рядом с коробочкой Люция заметила подделку под пистолет, выструганную из дерева и покрашенную черной краской. Сначала она подумала, что это настоящий пистолет, составляющий комплект к патронам. Только взяв его в руки, поняла, что это игрушка. Сейчас в ящике его не было.

Люция подошла к библиотеке. Кроме книг, которые она ожидала там увидеть, на полках имелись учебники по йоге, медитации, разработки на тему нью-эйдж, а также все произведения Мартина Лютера. Книги выглядели зачитанными, многие фрагменты были отмечены маркером. Люция пролистала несколько страниц и разложила все по местам, чтобы никто не смог догадаться, что она здесь рылась. Выйдя в коридор, она, разумеется, наткнулась на викария. Он явно наблюдал за ней, потому что смотрел на нее исподлобья. Она молча прошла мимо него и закрылась на кухне. Но он все равно приперся.

– Я видел по телевизору, как тебя вели в суд, – начал он с невинным выражением лица.

– Иди отсюда! – рявкнула Люция и взялась за чистку картошки.

– Если из-за тебя в приходе будут неприятности, ты пожалеешь об этом. Возможно, ксендз позволил тебе себя обмануть, но я не такой дурак, – прошипел викарий и вышел из кухни, размашисто подметая пол сутаной.

Какое-то время она сидела, прислушиваясь к тишине. Викарий пошел к себе, тихо разговаривал с кем-то по телефону. Люция закрыла дверь, ее раздражал уже сам тембр его писклявого голоса. Но беспокойство и гнев не проходили. Она сняла платок и положила нож на стол. Потом, схватив куртку и сумку Тамары, проверила, есть ли там ключи от квартиры и машины, а также бумажник с документами, и двинулась к выходу. Проходя мимо комнаты викария, она бросила сквозь закрытую дверь:

– Я поехала за сметаной для салата.

Затем быстро завела машину и вырулила со двора.

Викарий слишком поздно выбежал на порог дома. В зеркало заднего вида она видела, как он сверлит взглядом багажник машины Тамары Сохи. Он что-то кричал, но Люция не слышала. Она поехала прямо к апартаментам на Выпочинковой, в которых обитали Буль с Тамарой. Ранее она никогда не была там. Люция знала, что охрана в доме солидная, но не сомневалась, что справится.

– Здесь ключи от моей машины. – Духновский дал их Булю, после чего отвернулся, чтобы не видеть триумф бандита, за коего он по-прежнему держал Блавицкого. – Газ барахлит, но на бензине двигатель работает нормально. Бак наполовину полный. Возвращаешь мне тот же объем, – добавил Дух.

Когда дверь с грохотом захлопнулась, Дух сел за свой стол. Он положил перед собой материалы следствия генерального инспектора финансовой информации и Комиссии финансового надзора в отношении акционерного общества SEIF и начал снова просматривать документы. Очередные счета-фактуры, решения и постановления только усиливали его зевоту. Ему с трудом удавалось сосредоточиться, он глубоко сочувствовал тем троим из Белостока, так как им приходилось ежедневно копаться в таких делах. Дух все еще путался в фамилиях, названиях фирм, сметах и гарантиях. Но все-таки пытался понять и вникнуть, даже пожертвовал обедом. Саша должна была прийти через час. Он хотел как минимум создать видимость того, что он в курсе дела. Духновский не предупредил ее, боялся позвонить, предполагая, что его телефон может прослушиваться. Он не мог быть уверенным ни в чем.

Валигура после того кошмарного утра с людьми из Федерального бюро не сказал ему больше ни слова. Для посторонних дело убийства Иглы было верным глухарем. Дух был уверен, что ближе к полудню позвонит прокурор в бешенстве оттого, что никто ее ни о чем не информирует. Валигура обещал взять Зюлковскую на себя. Освобождение Буля он, мол, уже давно оговорил с Межевским, а это было для Духа достаточной гарантией. Он только не мог взять в толк, как прокурор такого уровня мог принять настолько неприличное предложение Федерального бюро.

Через четверть часа Духновский, чтобы побороть сон, решил освежиться простыми, как устройство молотка, материалами дела по убийству Иглы. Дух еще раз просмотрел запись с мониторинга авторства Дарта Вейдера, на видео он явно видел Буля. Князь тьмы – молодец, надо признать. Капитан тяжело вздохнул. Раньше не было таких материалов следствия. Сейчас же съемка домашней камерой, телефоном или даже авторучкой – это норма. Благодаря мониторингу резко снизилось число нераскрытых ДТП, драк и краж. В большинстве случаев какая-нибудь уличная камера помогала поймать сбежавшего преступника. Он ничего не сказал этим трем фраерам, которые – прежде чем он поменялся машинами с Булем – установили в его «хонде» самый современный чип, определяющий место пребывания объекта, но велел своим ребятам не спускать с Блавицкого глаз. Аналоговая форма слежения за подозреваемым – самая надежная, считал Духновский. Он не очень верил в современные технологии. Ему не хотелось из-за какого-то крупного дела, над которым работают эти трое, упустить потенциального убийцу.

– Лажа. – Джекил позвонил на рабочий телефон, Дух слушал его по громкоговорящей связи. Джекил мог не продолжать. ДНК с перчатки не совпало с генетическим кодом Блавицкого. – Ни одного процента. Сорри, мэтр, – добавил Бухвиц. – Запахи делаем?

– Ну, я ж говорил.

– Есть еще два. У нас два выстрела.

– Не делать.

– И что теперь?

– Не знаю, – признался Дух, – можно прижать эту менеджершу. Пусть вспомнит что-нибудь новенькое.

– Она знает только то, что ничего не знает.

– Так же как и я.

– Если понадоблюсь, звони, – добавил Джекил в качестве утешения.

– Будь бдительным. – Майор положил трубку.

Таким образом Буль очистился от подозрений, а у них, как и прежде, не было ничего нового по делу. Ни одного порядочного допроса, потому что кое-кто слишком умный и наглый из Федерального забрал клиента прямо у него из-под носа.

Духновский взял куртку и решил еще раз побеседовать с Люцией Ланге, рассчитывая вернуться к приезду Саши или перенести встречу с ней на более позднее время. Он положил документы в несгораемый шкаф и, слегка поразмыслив, вынул из него свой служебный пистолет в кобуре. Давно он им не пользовался. Пистолет вернулся на полку, Дух закрыл шкаф, отвернулся и посмотрел в окно. Шел дождь. Он не собирался ехать на трамвае, поэтому еще раз открыл шкаф и вынул из него ключи от «ренджровера» Буля. Без каких-либо колебаний капитан решил воспользоваться его тачкой, не заботясь о получении необходимых разрешений. Хотя бы один раз в жизни он собирался повести себя как не очень законопослушный гражданин. Когда он уже сидел на удобном белом сиденье, с включенным массажером, позвонила Зюлковская. Она щебетала, как жаворонок. Это его обеспокоило.

– У нас новый подозреваемый, – чирикала она. – Вы не справляетесь, а граждане за вас дела раскрывают. Збигнев Пакула признался, что Иглу заказали, и может даже сказать, кто взял заказ.

– Пакула? Этот сивый мерин? Он четырежды судим за дачу ложных показаний. Мы уже давно не пользуемся его информацией, – буркнул Дух.

– Я вышлю тебе мейлом скан его показаний, посмотри в свободное время. Парни из Белостока определили его к тебе на допрос.

– Мейлом. У тебя, наверное, голова болит и обе ноги тоже.

– На дворе XXI век. Не перегибай.

– А хакеры?

– Пан капитан, я вижу, ты фильмов насмотрелся, – парировала пани прокурор. – В общем, я уже выслала, Лотосом[37].

Духновский воздержался от уместных в данном случае выражений и выжал газ в пол, после чего подумал, что такая машина, как у Буля, способна чудесным образом поднять мужчине настроение.

– У меня срочное дело, – процедил он примирительно. – Кто-то из моих займется им. Или, может, направлю его к Залусской. У меня нет никакого желания говорить с этим жуликом.

– Твое личное присутствие обязательно. Это совершенно секретные данные, – уперлась она.

– Настолько секретные, что вот-вот мы все увидим скан на Фейсбуке.

Зюлковская не ответила.

– Ты там? – бросил он, слегка обеспокоившись. – Надеюсь, не обиделась?

– Откажись от этой девушки, – решительно заявила она. – Посмотри скан, прежде чем начнешь раскручивать ее. И как можно быстрей, исключи ее из следствия вообще. Это приказ Юрека. Я сегодня говорила с ним.

– О! Поздравляю с аудиенцией у Мастера. Именно такие прокуроры нам и нужны.

– Совершенно секретно, – повторила. – Я отправила скан с подтверждением получения и увижу, во сколько ты прочел сообщение и сделал ли это вообще. Это многое может изменить.

– Вы все с ума посходили с этой секретностью? Говори нормально, Эдита. Я и не подозревал, что работаю в разведке.

– Дело теперь ведет Федеральное. Ты у них в подчинении, если хочешь знать. И реши с этим Пакулой, или как его там.

– Не могу говорить, полиция, – соврал Дух и бросил телефон на сиденье.

Он доехал до Монтяка, продефилировал у Гранд-отеля, а потом послушно развернулся в сторону управления полиции. Для поднятия настроения он впервые в жизни купил себе гамбургер с двойным луком.

Главный офис SEIF находился в стеклянном здании Olivia Business Centre. Саша поднялась на лифте на пятый этаж и двинулась по желтому ковровому покрытию с эмблемой фирмы – янтарным слоном. Над головой секретарши висело несколько часов, показывающих время в разных часовых поясах, а под ними золотыми буквами было выведено: «Safety – Investment – Finance»[38].

Кроме длинной стойки ресепшен и нескольких дизайнерских кресел в стиле какого-то там Людовика огромное пространство было пустым, как зал ожидания в аэропорту. Окна закрыты шторами. Помещение освещали лампы нового поколения, дающие теплый, уютный свет, и если бы не часы, то трудно было бы определить, день сейчас или ночь.

Центр обслуживания индивидуальных клиентов, выдержанный в том же стиле, находился на первом этаже. Залусская уже побывала там. Просмотрела все рекламные листовки, прочла проспекты, понаблюдала за работающими, как муравьи, консультантами в наушниках. Ни на одном из плакатов не было ксендза Староня. SEIF рекламировали исключительно улыбающиеся лица лауреатов различных шоу талантов, актрис сериалов (одна – в халате врача) и участник одного из сезонов шоу вроде «Дом-2», который готовился стать политиком. Саша не была знакома с деятельностью ни одного из этих людей, так как не читала глянцевые журналы и не смотрела телевизор. Но, сидя в длинной очереди, узнала, кто есть кто.

Удивительным было то, что в тяжелые, кризисные времена в SEIF толпился народ, жаждущий приумножить свои сбережения в геометрической прогрессии. Сама Саша никогда не вложила бы сюда свои деньги, даже если бы таковые имелись. И дело даже не в том, что она не относилась к группе граждан, на которых все это было рассчитано. Среди клиентов фирмы были в основном молодые да смелые с потребностью мгновенного обогащения или скупердяи, рассчитывавшие на еще больший процент при вкладах на длительные сроки. Но компания, даже на первый взгляд, производила впечатление мыльного пузыря. Преобладание формы над содержанием у Залусской всегда вызывало сомнения. А здесь везде были эмблемы богатства: золото, бриллианты, символ доллара. Как в секте.

Она взяла номерок из автомата. Очередь продвигалась на удивление быстро. Саша едва успела осмотреться, как ее пригласили к окошку. Обслуживание было организовано образцово. Саше показалось, что на работу брали больше сотрудников, чем это было необходимо. Основная масса – молодежь, видимо студенты. Красивые, приветливые. Когда она показала в окошке изображение ксендза Староня, услышала, что эти листовки уже не используются.

– Но они были?

Испуганная девушка пожала плечами. Ее не проинформировали на случай такого рода вопросов. На лацкане жакета у нее был прицеплен значок: «I speak English. Ask me»[39].

– Я недавно здесь работаю.

– Насколько недавно?

– Одиннадцатый месяц, – быстро ответила девушка и умоляюще посмотрела на стоящего за ее спиной менеджера.

Мужчина двинулся в их сторону.

– Платят хорошо? – еще успела Саша спросить по-английски, но девушка перепуганно посмотрела на нее и попыталась сплавить, тут же нажав номер следующего клиента.

– Я не уполномочена отвечать на такого рода вопросы, – сказала она по-польски, явно оправдываясь.

Теперь Залусская была на пять этажей выше и ждала пресс-атташе. Вокруг на огромных досках были размещены «разъяснения для умственно отсталых», именно так инструкции такого типа назвал бы Джекил. Короче говоря, там простым и доходчивым языком излагалась схема работы траста и расчет прибылей, которых SEIF достигал, делая успешные вложения на торгах ценных бумаг и благородных металлов. Диаграммы и электронные презентации, которые мигали перед ее глазами, выглядели убедительно. Этим можно было ошеломить многих. Некоторые вклады, особенно двадцатипятилетние, страховые полисы для граждан старше шестидесяти лет, гарантировали почти сорокапроцентный доход. Саша представила себе, как небедные пенсионеры штурмом берут SEIF, чтобы обеспечить безбедную жизнь своим детям и внукам.

Женщина за ресепшен-стойкой тоже попала сюда явно не с биржи труда. Симпатичная, андрогинная, одетая в служебный костюм. Даже невооруженным взглядом было видно, что за плечами у нее как минимум один факультет. На одной из досок были размещены фотографии и досье руководителей очередных отделов, а также список шестидесяти трех отделений компании по всей Польше. Залусская встала, посмотрела на карту с фотографиями. Ни на одной из них она не увидела фото директора. Вместо портрета сорокадевятилетнего Мартина Дуньского, директора SEIF, была золотая юбилейная монета с изображением слона, держащего хоботом весы с вдовь ей лептой, – выпуклый логотип фирмы. Саше это показалось как минимум странным.

Перед поездкой сюда она три часа посвятила прочтению всего, что было когда-либо написано на тему SEIF в прессе, посвященной финансам. Она не смогла углубиться в механизмы действия фирмы, но мнение на ее счет у Саши сложилось. И оно оказалось не самым положительным. Конечно, советниками у SEIF были лучшие эксперты в области финансов и популярные телекомментаторы, в том числе бывший министр или темнокожий Мгу Набута – финансовый селебрити из самой крупной частной телекомпании. А недавно на место одного из директоров был принят сын высокопоставленного политика – вещала статья на интернет-сайте SEIF. Как минимум семь менеджеров из одиннадцати ранее работали в банках или финансовых организациях, в свою очередь, трое из них в течение многих лет занимали посты в министерстве финансов, а также министерстве администрации и внедрения цифровых технологий.

Надо было признать, что такое количество компетентных экспертов производило впечатление. Так же как и опубликованные графики данных, из которых следовало, что компания SEIF, несмотря на то что существует всего пять лет, создала инвестиционные возможности для более семидесяти тысяч поляков. За это короткое время траст дважды повышал свой гарантийный капитал, который изначально составлял пятьдесят пять миллионов. Невероятный результат, подумала она. Даже миллион был для нее достаточно абстрактен. А представить себе пятьдесят пять миллионов было вообще невозможно. Число сотрудников фирмы перевалило за восемьсот пятьдесят человек. Залусская очень долго не могла понять, кто руководит этим бизнесом. Президент фирмы не давал интервью и ничего не комментировал. Фамилия Мартина Дуньского появлялась исключительно в официальных заявлениях и поздравлениях, высылаемых клиентам. Его лицо – никогда.

– Причина вполне прозаична, – пояснил пресс-атташе. – Слава нужна актерам и певцам. Президент компании предпочитает сохранять анонимность, из-за вполне здравого желания перемещаться по городу без охраны.

Пресс-конференции всегда проводили эксперты или финансовые журналисты, ушедшие с телевидения ради работы в SEIF; все они подписали контракты, исключающие работу в каких-либо организациях, кроме траста.

– Миссией SEIF является создание имиджа стабильной и надежной финансовой организации, а также удовлетворение потребностей наших клиентов. Лицо президента никому и не для чего не потребуется, – добавлял один из пресс-ассистентов Дуньского.

Говорят, что единственным человеком, который знал в лицо босса всех боссов кампании, был Бертольд Киттель, журналист, проводящий независимые расследования. Он же первым заявил, что деятельность фирмы противозаконна. Киттель провел собственное расследование и, когда собрал все данные, стал пытаться встретиться с основателем траста. Проинтервьюировать лично президента компании ему не удалось, зато провести три месяца в тюрьме по обвинению в хакерстве – легко. Киттель не отпирался и признал, что собранные им материалы были добыты путем взлома серверов SEIF, но действовал он исключительно в интересах общественности. Суд освободил обвиняемого из СИЗО, дело тянется уже второй год. Тем временем SEIF потребовал у журналиста три миллиона злотых на благотворительность как возмещение морального ущерба, если суд решит, что Киттель совершил преступление. Кроме того, Дуньский подал на него иск в гражданский суд за распространение порочащих его репутацию сведений.

«SEIF – это пирамида, – написал в своем блоге Бертольд Киттель, совершенно не думая о последствиях. – В казне этой финансовой организации нет никакого капитала. Президент траста является подставным лицом и в прошлом уже дважды отбывал наказание за финансовые махинации».

После чего Киттель опубликовал все собранные на тот момент материалы, дал несколько интервью различным СМИ, а также составил список знаменитостей, которых считал коррумпированными SEIF. В списке фигурировали прокуроры, судьи, бизнесмены, бандиты, журналисты, знаменитости шоу-бизнеса. Список Киттеля потряс общественность и подействовал таким образом, что практически везде журналист стал персоной нон грата. С тех пор к нему в дом стало регулярно врываться Федеральное бюро расследований, большинство СМИ отказались от сотрудничества с ним. Никто не хотел публиковать его статьи. Молчание было хуже любых обвинений. Вскоре на него свалились настоящие неприятности. Прежде всего, ему стало не на что жить.

Делом, однако, заинтересовалось Агентство внутренней безопасности. Оперативные сотрудники поднялись на пятый этаж Olivia Business Centre, и уже на следующий день в прокуратуру поступило заявление о подозрительном происхождении источников финансирования треста. Вскоре активизировались также и Комиссия финансового надзора, и генеральный инспектор финансовой информации. Тем временем осмелевший журналист, не думая о последствиях, регулярно добавлял на своем блоге очередные данные о SEIFе. Таким образом клиенты узнали о том, что SEIF за их деньги купил себе обанкротившиеся венгерские авиалинии, вследствие чего компания стала неплатежеспособеной. Теперь ей необходимо привлечь как минимум пятьсот тысяч новых клиентов, чтобы иметь возможность давать такие гарантии, какие она обещает. Именно по этой причине условия кредитования стали сейчас настолько привлекательными, а срочные вклады – просто неприлично выгодными, по крайней мере теоретически. На самом же деле все деньги были вложены в ремонт очередной взлетной полосы аэропорта в Модлине и сорока неисправных самолетов, а также в принятых на работу пятьсот новых сотрудников.

Один из более сообразительных советников убедил президента компании прекратить юридическую войну с бультерьером от журналистики, вместо этого дать ему интервью и тем самым привлечь на свою сторону. Дуньский условно согласился на разговор, видимо рассчитывая на то, что таким образом развеет все сомнения и заткнет репортеру рот. Но случилось по-другому. Это интервью проводилось по скайпу (президент якобы был за границей), и Киттель со всеми подробностями описал этот разговор, не жалея комментариев.

«Президент Дуньский может часами рассказывать о реализуемой в его фирме политике соответствия. Смысл данной политики в соблюдении закона и стандартов, принятых в отношении финансовых организаций, – писал Киттель. – Но, увы, он понятия не имеет о том, что происходит с капиталом фирмы. Или, возможно, дело в чем-то другом? Как в классической пирамиде, имеющиеся деньги вкладываются дальше, но одновременно привлекаются новые жертвы. Это могло бы объяснить то, почему поступления и прибыль он придумывает на ходу, в зависимости от ситуации. Надо признать, что из него получился бы идеальный обманщик. Реакция и умение оставаться хладнокровным есть, быстрые и точные ответы – тоже. Он знает, как войти в доверие».

Далее журналист описывает, как он бился за очень простое дело: финансовый баланс траста.

«Я только хотел проверить, правду ли говорит президент компании, описывая мне столь высокий доход и норму прибыли. Общество не обязано верить президенту на слово. Мы хотим увидеть цифры».

Сначала было сказано, что это секретный документ, хотя каждая организация такого рода обязана показать его по требованию любого гражданина. Потом Киттеля перенаправили на интернет-сайт и несколько недель тянули резину с публикацией документа. В конце концов на интернет-странице был размещен баланс двухлетней давности. Потом в телефонном разговоре журналисту назвали суммы: поступлений – почти двести миллионов, и прибыли – пятьдесят миллионов. Журналист удивился, так как президент в интервью говорил о трехстах миллионах поступлений и семи миллионах прибыли.

– С чего вдруг такая разница? – спросил он. – Речь идет не о числах после запятой, а о ста миллионах!

– Сейчас в материалах содержатся также данные об инвестициях в авиалинии, а предыдущие были отдельными, не для всей группы капиталовложений, – получил он готовый ответ.

Когда он сослался на данные недельной давности, которые были опубликованы на веб-сайте, и подчеркнул, что это уже третий вариант приходов и прибыли, то получил немедленный ответ:

– Было сто миллионов поступлений, но инвестиция съела прибыль, поэтому он составил только семь миллионов.

– Что происходит с вкладами? Куда они инвестируются? – спрашивал журналист.

Президент пообещал, что прикажет прислать ему рапорт, но журналист этого так и не дождался. Зато его электронный ящик бомбардировали объявлениями и заверениями:

«SEIF – это объединение, характеризуемое клиентами как фирма с высоким инвестиционным потенциалом, гарантирующая обслуживание по самому высокому стандарту. На данный момент она рассматривается как лидер среди организаций, предлагающих услуги подобного характера в рамках финансового сектора. Все инвестиции SEIF производятся при помощи штата высококвалифицированных сотрудников в соответствии с ожиданиями клиентов и данными им обязательствами в процессе создания долгосрочных отношений».

– Слушаю вас. – К Саше наконец подошел блондин с челкой, которой не постыдился бы даже молодой Лу Рид. На плече у него висел тряпичный мешок с рекламными документами, в руке уместились три мобильных телефона. Он пригласил ее в небольшой конференц-зал с видом на панораму Гданьска.

Саша села спиной к окну. Мужчина положил перед ней рекламные документы и занял место по другую сторону стола. Она отказалась от предложенных напитков. После еще одного кофе ее мочевой пузырь мог бы отказаться от сотрудничества с хозяйкой.

– Меня пока не интересуют финансовые махинации и следствие по делу компании, – сказала она спокойно. – У меня простой вопрос. Узнаете?

Она вынула помятую листовку и протянула ее пресс-атташе. Мужчина взглянул и уверенно ответил, предварительно приклеив дежурную улыбку:

– Кажется, это одна из наших первых реклам. Она уже изъята из оборота. Сейчас у нас совсем новый проект и упрощенный логотип.

Залусская указала пальцем на лицо ксендза Староня.

– Возможно, я не слишком ясно выразилась. – Она набрала воздуха в легкие. – Начнем сначала, и это будет последний вежливый вопрос. Что общего с вами имеет этот человек?

Любе осталось убрать только пятый этаж. А точнее, кабинеты директоров SEIF, два конференц-зала и комнату информатиков. Она надеялась управиться до полуночи. Завтра ее дочь участвует в школьном выступлении. Сегодня ночью ей нужно было еще выпороть наметку с регионального краковского костюма, который она сшила дочери, получившей главную роль – Пызы. На Украине, откуда она была родом, Люба преподавала физику. Здесь, после получения вида на жительство, она с большей выгодой занималась уборкой и подрабатывала шитьем.

Она вытолкнула тележку с моющими средствами из лифта и приложила к двери магнитную карту. В коридоре было темно. Любе пришлось снять желтые резиновые перчатки, чтобы включить свет. На протяжении всего коридора загорелись неоновые лампы. Копаясь в поисках ключа от кабинета президента, женщина почувствовала запах сигаретного дыма. Она удивилась. Во всем здании действовал запрет на курение, а на потолке мигали красным светом противопожарные датчики. Судя по всему, они не работали. Женщина подумала, что, видимо, ей придется задержаться чуть дольше, чтобы открыть окна и проветрить зал. Иначе у нее могут быть неприятности. Тележку она оставила в коридоре и вошла в комнату, где вдоль окон располагалось несколько десятков рабочих мест для информатиков, обслуживающих SEIF. Только сейчас до нее донесся тихий разговор.

– Что ты собираешься с этим делать?

– Не знаю, – прозвучал ответ. На некоторое время повисла тишина, а потом просьба: – Пойми, я должен.

– Ты всегда должен что-то делать?

– Мне надо.

– Ничего не надо. Разве что ты сам хочешь.

– Есть еще кое-что.

– Еще кое-что?

– Там кто-то есть. – Мужчина перешел на шепот.

Продолжения Люба уже не слышала. Она направилась с тележкой в сторону беседующих, по дороге методично протирая столы. Сотрудникам было приказано ничего не оставлять на столах, никаких личных мелочей. По окончании рабочего дня они убирали все в тумбы, находящиеся под столами, и запирали их на ключ. Все ключи были одинаковые, но большинство из них этого не знали. Достаточно было одного, чтобы открыть несколько десятков шкафчиков. Обычно Люба управлялась с этой частью офиса за двадцать минут. Мужчины больше не произнесли ни слова. Один из них выключил компьютер. Потом перенес грязные кружки в специально выделенную для этого зону и вытряхнул пепельницу в мусорную корзину. Второй мужчина стоял без движения, боком к ней. Он молчал. Когда она приблизилась к нему, он повернулся спиной и потянулся к вешалке за курткой.

– Добрый день, пани Люба, – улыбнулся Войтек Фришке. Она знала его, он работал здесь с прошлого лета и часто засиживался по ночам. Бывало, что включал на полную мощь тяжелый рок. Она иногда заглядывала ему через плечо, но ничего из увиденного не понимала. Таблицы, графики, какие-то распечатки счетов. Сейчас он обратился к ней, как всегда, очень вежливо: – Я оставил тут чашки. Вы справитесь или мне это сделать?

Она махнула рукой. Ей всегда приходилось мыть за ним чашки, но он никогда не был таким разговорчивым. Она подумала, что неспроста он так расшаркивается.

– Лучше постарайтесь выспаться, – ответила она с акцентом и с удвоенной силой принялась отмывать пепел и кофейные подтеки с его стола. На чистоту ему было плевать, это точно.

Фришке взял входную магнитную карту, подал знак товарищу. Тот повернулся и уважительно поклонился. Люба потеряла дар речи. Они были двойниками. Пока тот другой наматывал на шею клетчатый шарф, она успела заметить на его воротнике колоратку[40].

Сама по себе абстиненция не означала отрезвления. Саша прорабатывала это со своим лечащим врачом, об этом можно было прочесть в каждом бюллетене анонимных алкоголиков. Корень ее пьянства был не в пьющей, маргинальной семье. На собраниях она часто слышала истории об избиениях, домогательствах, недостатке любви. Бред. Есть миллионы людей, переживших травму, но не попавших в клуб АА. Несмотря на то что склонность к алкоголизму наследуется генетически, факт наличия пьющих родственников не обещает развития зависимости. Саша в течение долгих лет раздумывала над тем, почему она заболела. Она по-прежнему стеснялась определения «алкоголичка» и редко произносила его вслух, потому что хорошо знала, какие ассоциации оно вызывает у большинства людей. А ведь она никогда, даже пребывая в глубочайшем запое, не была похожа на забулдыгу. Собственно, именно так она себя оправдывала. «Я не такая, как они: постоянные посетители баров или те, кто толпятся у пивного ларька либо валяются на улице. Настолько низко я не пала. И никогда не паду», – уговаривала она себя. Всегда опрятно одетая, благоухающая парфюмом, она очень долго успешно совмещала алкоголь и работу. Однако некая внутренняя пустота, которую она старалась физически заполнить, не проходила. Поэтому Саша не могла остановиться и так долго не расставалась с бутылкой.

Как это все началось? Где находится грань между безопасным употреблением и зависимостью? Когда прозвучал первый тревожный звоночек, которого она не заметила? Это основная проблема на пути к трезвости. Понять, когда случился момент входа в ад, дно которого находится недалеко, а падение происходит моментально. Сначала каждому алкоголику кажется, что все под контролем, он уверяет сам себя: это всего лишь один стакан. Мне грустно, мне весело, повод найдется всегда. Может быть, она перешла границу уже в возрасте шести лет? Первый глоток под руководством отца, который разрешил ей хлебнуть пивной пены. Или бокал вина в хорошем ресторане по случаю окончания школьных выпускных экзаменов? Она никогда не пила дома, при родителях. Алкоголь она считала чем-то праздничным, гарантирующим радость и торжество.

Она всегда была скромной, аккуратной и обязательной. Полная противоположность активной и общительной матери. Публичные выступления, новые люди, устные экзамены – все это вызывало у нее ужас. Она отдавала себе отчет в том, что это следствие излишнего перфекционизма, страха перед провалом. Она предпочитала спрятаться в углу, нежели выступать на сцене, даже перед малочисленной группой кузин и теток. Во время семейных торжеств она сидела, как зайчонок, не отвечая на вопросы о школе, мальчиках, выборе факультета. Такая хорошая, тихая девочка! Поэтому всем так трудно было понять, почему это с ней случилось. Почему Сашка вдруг запила? А ответ был очень простым. Алкоголь снимал с нее оковы, освобождал ее. Благодаря ему она представляла себя более смелой, остроумной, доброжелательной, веселой, нужной и сексуальной. Он позволял ей каждый раз быть кем-то другим, в зависимости от ситуации. Она чувствовала себя актрисой, играющей разные роли.

Саша избавлялась от своих комплексов, убегала от себя. Создавала собственный имидж, и это у нее получалось: ее любили и ценили. Но любили ли ее саму или ту маску, которую она надевала? На последнем этапе она уже не знала, кто она на самом деле. Саша – это та забавная девушка, душа компании, а может быть, серьезный сотрудник полиции и одновременно – дама без комплексов, которой не нужны постоянные отношения, так как достаточно одноразовых приключений? Это был бикфордов шнур, как говаривал Абрамс, когда они обсуждани ее докторскую. Страх сближения, срывания масок. У каждого есть что-то подобное. Это запрятанное глубоко чувство может довести человека до грани. Именно поэтому ее жизнь дала трещину. Бомба с часовым механизмом потихоньку тикала под столом с самого начала. Саша завалила запланированную полицейскую операцию не потому, что напилась и чуть не погибла, подвергая смертельной опасности жизнь нескольких человек, а потому, что не умела быть собой.

А теперь? Обрела ли она покой? Известно ли ей, кто она? Том когда-то проводил исследования на тему преступников, имеющих алкогольную зависимость. Он впервые задал ей эти вопросы. Какая ты? Что ты скрываешь внутри себя? Какой ты была до того, как стала играть, и от чего бежишь? Ответы она искала несколько лет и, если бы не Том, вряд ли нашла. Разрешай себе злиться, не сдерживайся, говорил он. Позволяй себе радость, эйфорию, детский эгоизм – это поможет двигаться вверх. Найди в себе что-то очень хорошее и для начала полюби себя. Ты дитя Божье, что бы это для тебя ни значило. Ты исключительна, как каждый из нас. У нас разные ДНК, это нельзя ни подделать, ни изменить. Не гоняйся за людьми, они не обязаны тебя любить. Те, которые подходят тебе, найдутся сами и останутся с тобой. И тогда уже не нужно никем притворяться и ни под кого подстраиваться. Старайся просто существовать до тех пор, пока не почувствуешь покой. Слабости нам необходимы, не надо их стесняться.

К этому, собственно говоря, и вел процесс ее отрезвления. Она не пила уже седьмой год, но, несмотря на это, иногда по-прежнему чувствовала во рту вкус спиртного. И очень боялась, что в один прекрасный день сорвется и тогда уж ведра водки будет мало. Она помнила те времена, когда у нее в квартире повсюду спрятаны были бутылки. Как правило, обычная, самая дешевая водка. Главное было, чтобы градусы и запах были на месте. Когда бутылка пустела, а новой не оказывалось, земля уходила у нее из-под ног и она была способна на все, чтобы пополнить запасы.

Именно так все и вышло тогда, в Кракове, во время ее последней служебной операции. Она пошла за водкой, несмотря на то что ее обязанностью было сидеть на месте и ждать указаний сверху. Разыскиваемый психопат схватил ее у магазина и затащил в подвал, в котором она провела несколько дней. Саша до сих пор не знает, сколько это продолжалось, так как перестала ориентироваться во времени. Она пережила дикий ужас, но в то же время впервые за долгие годы прекратила пить. Она сама не знала, что было страшнее. То, что она сделала, чтобы спасти себя, или то, что подвергла опасности других людей. Из-за нее погибла ни в чем не повинная девушка. Очередная жертва, которую использовали в качестве приманки и которой она лично обещала полную безопасность. Все случилось из-за того, что Саша ушла за бутылкой. Ей бы очень хотелось это забыть, но не получалось. Слова, которые произнес сегодня утром ксендз Старонь, идеально перекликались с ее историей. Ей казалось, что он говорит о ней, а не о себе. Но она сдерживалась, трусила, как он когда-то.

Эпизод, который изменяет нашу жизнь навсегда. После него ничто и никогда не будет таким, как раньше, и стереть его из памяти, так же как и из жизни, невозможно. Ей хотелось тогда умереть, стыд пожирал ее. За границей оказалось чуть проще, не нужно было смотреть в глаза всем тем людям, которых она подвела. А потом, находясь в глубочайшей депрессии, после детокса, без каких-либо перспектив, она узнала, что беременна. Это был удар под дых. Отцом ребенка был подозреваемый, которого она разрабатывала. Правда, он умер еще до начала процесса, но это ничего не меняло. Саша знала, какие гены носит в своем лоне, и была в ужасе от этого. Ей, конечно, предложили аборт, тем более что плод был следствием изнасилования.

– Ты была в плену, над тобой издевались. Издержки профессии. Ты не должна винить себя, – убеждали ее.

Саша согласилась. Ей не нужны были никакие дети. Тем более она очень боялась генетических сюрпризов. Ей было известно, с какими нарушениями рождаются дети пьющих мамаш. Но непосредственно перед вмешательством она вдруг переменила мнение. Во время УЗИ, увидев плод на мониторе и услышав его сердцебиение, почувствовала вдруг, что ей необходимо это существо. Врач сказал, что ребенок здоров. Она потеряла дар речи и подумала, что эта маленькая фасолинка, живущая в ней, ни в чем не виновата. И уж точно не несет никакой ответственности за то, какие ей достались родители. Ей придется унаследовать гены убийцы и алкоголички, но это не значит, что она будет демоном.

Возможно, только благодаря беременности Саша перестала пить. При ином раскладе она вряд ли нашла бы в себе достаточно сил, чтобы выйти из ада на поверхность, посмотреть на небо и сказать: «Я хочу жить». Но было и еще кое-что. Никто об этом не знал, потому что она не могла написать правду в рапорте. Это было бы крайне непрофессионально. Ее бы сразу отстранили, поэтому она скрыла этот факт от начальства: ее никто не насиловал. Можно было даже сказать, что Каролина стала плодом страсти. Саша не верила в ищущие друг друга по миру половинки, так же как и всякие там сердечки в блестках, но химии между людьми все-таки не исключала. Она влюбилась в Лукаса намного раньше, чем он стал главным подозреваемым. Она сама не помнила, когда это случилось. Сначала он даже не знал, что Саша – сотрудник полиции. Она действовала под прикрытием, изображала другого человека. Он знал ее под именем Милена. Собственно говоря, она тоже не подозревала, с кем имеет дело. Они оба прекрасно маскировались.

Лукас не был типичным серийным убийцей: отвратительным, вульгарным и агрессивным. Совсем наоборот. Талантливый фотограф с дипломом Академии изобразительных искусств, из хорошей семьи, с правильными чертами лица. У него была девушка, но он редко с ней встречался. Саше он нравился. Возможно, слегка закомплексованный, но она решила, что это свойственно художникам. К тому же он был подходящим «пропуском» в ту среду, за которой она вела наблюдение. Лукас, не осознавая этого, помогал ей собирать данные: о подозрительных членах клуба, сплетнях, создателях кровавых перформансов. Благодаря ему у нее был доступ в места, где можно было получить дополнительную информацию. Кроме того, он был трогателен, заботлив и неравнодушен к ней. Она чувствовала это. Однажды он даже слегка приревновал, когда она флиртовала с кем-то другим.

Так продолжалось какое-то время. Абсолютно платонические отношения. Ей казалось, что между ними начинает зарождаться что-то настоящее. И тогда Саша призналась ему, кто она на самом деле. Это была ее главная ошибка. Вскоре после этого девушка Лукаса бесследно исчезла, а в его квартире Саша обнаружила пропавшую примитивистскую мазню Красного Паука – цветы, изливающиеся из женского лона. Эта находка была достаточным доказательством того, что Лукас намного сильнее связан с делом, чем она ранее предполагала. Саша слишком поздно поняла, что он стал копировать самого известного польского серийного убийцу – единственного попавшего в архивы ФБР. Эта сомнительная честь не была более оказана ни одному из польских извращенцев: Мархвицкому, Пенкальскому или даже Трынкевичу[41].

Она испортила все дело, потому что напилась и решила переговорить с Лукасом до того, как его возьмут оперативники. В тот период она почти никогда не трезвела. Стресс, страх, постоянное напряжение и множество обязанностей. Она была не в состоянии заснуть, сделать что-либо или отдохнуть без стакана джина. Она сказала ему правду в лицо: так может поступить только алкоголик, потому что ему кажется, что он как минимум всесильный супергерой и ему ничего не грозит. Лукас в одну секунду изменился до неузнаваемости. Он притащил ее в подвал, привязал к стулу и начал в подробностях рассказывать о совершенных им убийствах. Саша моментально протрезвела. Она была уверена, что ее тело с распоротым животом завтра обнаружат коллеги, а в СМИ попадет художественная композиция: ее внутренности, как кровавые цветы с картины Станяка. Она будет пятой, последней. Так заявил в письмах, обращенных к полиции, последователь Красного Паука и слово сдержал. Письма не были опубликованы, дабы исключить панику среди населения.

Действия полиции были исключительно оперативными. Саша в Клубе любителей искусства фигурировала как Милена. «Дюймовочка» – это был криптоним ее миссии. Тогда у нее не было помощников, звания и даже пистолета. Саша воспользовалась своим единственным оружием. Она была женщиной. Особенно ни на что не рассчитывая, она, как могла, тянула время. Несмотря на весь ужас ситуации, легла с ним в постель. Он не сделал ей ничего дурного ни до, ни после. Расслабился, поверил, разоткровенничался. То, что такой человек способен убивать, казалось невозможным. Саша не могла поверить в то, что очень скоро, возможно даже завтра, когда она ему надоест, он распорет ей живот, а потом сделает фотографии, которые вышлет в полицию. Так прошли два дня. Каждая очередная секунда жизни была как бонус. Неделя. Он выпустил ее из подвала и отвел в свою квартиру, в этом же доме. Там Дюймовочка сразу заметила телефон. Она смеялась, когда он говорил, что даже если бы это он убил всех этих женщин, то ее бы – не смог, потому что ждал всю жизнь. Она его исцелит. Он плакал, утверждая, что только рядом с ней он контролирует себя и чувствует мужчиной. И что все это – всего лишь дурной сон. Она была с ним тогда абсолютно осознанно. Может, это был стокгольмский синдром, а может, он привлекал ее еще больше, когда оказался дьяволом во плоти. В конце концов ей удалось усыпить его бдительность и позвать на помощь. Она сдала его, чтобы спасти себя. А он даже не пикнул, делая вид, что ничего не знает, даже после того, как она во всем призналась.

Но прежде чем вломилась антитеррористическая группа, он устроил пожар, объявив, что живым они его не возьмут. Ее он вытолкнул на балкон, чтобы она не задохнулась от дыма. Именно тогда пылающая занавеска приклеилась к ее телу. Внизу уже были пожарные, она спрыгнула на растянутое ими полотнище. Вся жизнь пролетела перед ней за считаные секунды, поэтому она закрыла глаза и открыла их только через четыре недели. Сломанная нога срослась хорошо, остались только следы от ожогов и небольшая рана на ухе, видимо от сорванной серьги. Она не помнила, что тогда случилось. Потом, уже в Англии, узнала, что Лукас умер от ожогов в больнице. Дело закрыли, обвинение так и не было предъявлено. Ей говорили, чтобы она отдохнула и вернулась, но она не хотела, поэтому подала рапорт об увольнении.

А теперь, когда она сидела уже восьмой час над переданными ей Духом материалами по делу преступной группировки на Стогах, а также связанными с ней несколькими операциями полиции, поймала себя на мысли, что, если бы сейчас выпила хотя бы глоток вина, ей бы намного лучше думалось. Спина болела немилосердно. Алкоголь всегда помогал ей расслабиться. К счастью, в сознании сразу загорелась красная тревожная лампочка. Она была голодна, раздосадованна, одинока и измученна. Идеальные условия для того, чтобы снова начать пить. Годы абстиненции пропали бы даром. Она была лично знакома с несколькими людьми, которые начинали пить после двадцати лет трезвости. Многих из них уже нет в живых. Но не все допились до смерти. Умирали от рака, инсультов, инфарктов. Когда долго пьешь, организм перестает распознавать болезни и поддается. Иммунитет на нуле. Иногда лишь опасная болезнь возвращает людей из алкогольного ада. Лишь такой удар помогает им осознать, что они смертны.

В Лондоне у нее была подруга, с которой они вместе праздновали первую годовщину трезвости. Пятидесятишестилетняя Люси, очень способный химик, со списком публикаций объемом с телефонный справочник, уже умерла. Она пила практически в течение всей своей сознательной жизни. Однако умерла трезвой, спустя год после своей седьмой детоксикации. Саша говорила с ней в больнице по окончании последней химии. Когда Люси бросила пить, оказалось, что у нее есть враг посерьезнее. Рак расползся молниеносно, атаковав почти все органы, и был неоперабелен. Женщина знала, что ей осталось максимум несколько месяцев, но была счастлива. Освобождение из-под гнета бутылки оказалось для Люси важнее самой жизни. «Дай времени время, – сказала ей Люси тогда, – и возьми пример с меня. Алкоголик остается алкоголиком до конца жизни. Как и ВИЧ-инфицированный. Ты должна жить, у тебя есть для кого. Ты нужна дочке. Просто будь внимательной и бдительной».

Саша отодвинула бумаги и пошла на кухню, чтобы сделать себе чай и макароны с песто. Кулинария никогда не была ее страстью, но она освоила несколько блюд, которые любила и приготовление которых не требовало много времени. Ей постоянно нужны были одни и те же продукты. Хорошие макароны, качественное оливковое масло, базилик, помидоры, баклажан, авокадо, настоящий итальянский пармезан и много чеснока. Она не была идейной вегетарианкой, просто не использовала мясо. Вместо него она ела миндаль, сыры, тунца или копченого лосося. Из этого скромного набора она умела в течение пятнадцати минут соорудить вполне приличное блюдо. Саша взялась за готовку. То, что было уже первый час ночи, не имело никакого значения. Она ела в любое время суток. И терпеть не могла физическую активность. Любая форма занятий, вызывающая испарину, возбуждала у нее стойкое отвращение. Несмотря на это, ее одежда, даже купленная много лет назад, не «садилась», лежа в шкафу, на что часто жаловались женщины ее возраста. Когда ее спрашивали, сколько она весит, Саша всегда говорила, что пятьдесят восемь килограммов, но на самом деле не была уверена в том, что это действительно так. У нее дома никогда не было весов.

Приготовление еды посреди ночи является действом, способным нарушить ночную тишину, поэтому Саша старалась не греметь кастрюлями. Каролина иногда спала очень чутко. Саше нужно было работать дальше, времени до утра оставалось маловато, но сейчас ей требовалась перезагрузка системы. Она хотела занять руки, дать отдохнуть голове, чтобы через мгновение не выйти на поиск круглосуточной бензозаправки с винно-водочным отделом. Все действия, выполняемые во время приготовления еды, – почти как мантра, требуют соблюдения ритуала, сосредоточенности. Внимание же сконцентрировано на кипящей воде, чесноке, который надо измельчить, или выборе правильного момента для добавления сыра фета, чтобы он не расплавился. Собственно, готовка ночью для человека зависимого имеет еще больше преимуществ, чем для всех остальных. И еще лучше, когда алкоголику есть кому готовить. Это позволяет не думать о запретном зелье, а запах свежей еды частично нейтрализует запах сигаретного дыма в помещении. Саша целыми ночами проветривала свой кабинет, чтобы дочь утром не застала ее в клубах дыма. Как только она закончила свое коронное блюдо – макароны с лососем, фетой и рукколой, – голод моментально исчез. Запах еды заполнил пустоту. Может быть, непьющие алкоголики должны проходить терапию в обще питовской кухне? У нее была такая подруга. В молодости она страдала анорексией, на алкоголь переключилась в возрасте около сорока лет. Ей крайне поднимало настроение приготовление, например, ста штук блинчиков для ресторана или четырехсот бутербродов для съемочной группы. Ей нравилось готовить, не есть.

Саша вяло поковыряла макароны, после чего села на диван с чашкой чаю в руках. Экран ноутбука мигал, как немой укор. Она прочла большинство материалов, усвоила данные. Однако по-прежнему не нашла ничего общего между делом, переданным ей Духом, и убийством Иглы.

Янек Вишневский погиб от пяти выстрелов в собственном клубе. Преступник вошел внутрь с помощью ключа. Единственным вещественным доказательством, какое нашли следователи, закономерно оказалась перчатка Ланге с запахом и кровью жертв. Пистолет не обнаружен. Осталась одна гильза, которая указывает на тип оружия, массово использованного преступниками в девяностых годах. Изу не добили. Ни одна из ее ран не была смертельной. Профессионал не оставил бы свидетеля. Разве что его кто-то спугнул. У них по-прежнему не было подтверждения, существовал ли в клубе какой-то сейф, кроме того, маленького. У Люции найдены тридцать тысяч, которые Буль указал как предмет кражи. Но он сам был под подозрением, поэтому его показания считались сомнительными. Дополнительное недоверие вызывал тот факт, что он переписал номера купюр. Это подтверждало лишь то, что Люция изначально была впутана в дело. Если предположить, что кровь на ее перчатке не принадлежит жертвам, но является носителем ДНК преступника, Люцию можно было исключить. Даже если Люция связана с убийством, в Янека и Изу стрелял голубоглазый блондин со склонностью к болезням сердца.

Ей показалось странным, что Буля выпустили, не сделав ему обязательных анализов по этому поводу, но не она руководила следствием. Возможно, от нее что-то скрывали. Она ведь была лишь приглашенным экспертом. Как психологу, ей нужно было по-прежнему брать его в расчет. Сомнения у нее вызывал мотив. Вначале предполагалось, что убийца пришел за деньгами. А если в мини-сейфе их не было? Ведь мог же Буль забрать их раньше, чтобы Игла и Иза обвинили Ланге в краже и, на этом основании, с позором уволили. А потом Буль притворился союзником Люции, чтобы она приняла деньги в качестве возмещения морального ущерба. Если бы не ошибка следователя, Люция до сих пор была бы в СИЗО – возможно, даже обвинение уже предъявили. В конце концов анализ ДНК все равно исключил бы ее вину, но это не означает, что ее бы сразу выпустили, подозревая, что она все-таки имеет отношение к делу. Преступников, не исключено, было двое. Люция могла стоять на шухере либо, пока происходила перестрелка, грабить клуб. На это указывали найденная на месте преступления перчатка, ее запах и ее ключ, которым была открыта дверь клуба.

Вместе с тем кто-то другой – например, Буль – мог специально подбросить перчатку, чтобы вина сразу же легла на барменшу. Кроме того, он мог сделать дубликат ключа и абсолютно сознательно воспользоваться им. Ему было известно, что полиция в состоянии установить происхождение смененной сердцевины замка. Кроме того, он тренированный стрелок, состоял в преступной группировке и с легкостью добыл бы тот подозрительный пистолет. Умеет действовать быстро и четко, знает механизм работы полиции, может предвидеть тактику бывших коллег. В течение многих лет он побывал по обе стороны баррикады. Знал, что гильзы являются серьезным доказательством, поэтому собрал их. Мог ли он забыть о той гильзе, которая осталась на месте? Она закатилась под тело Иглы, но такую ошибку профессионал совершить не мог, а любитель, тем более в темноте, – вполне. Отпечаток пальца Буля был снят с дверной ручки, след ботинка на снегу тоже принадлежал ему, Вальдемар Габрысь видел его, имеется видеозапись. В конце концов, у Буля был мотив, и он знал Иглу много лет. Опять же, возникает вопрос: почему его выпустили? Кому это было выгодно?

Теперь очередная загадка, которую полиция не приняла в расчет. Песня, в авторстве которой никто не хочет признаваться, повествует о тех временах, когда Буль еще служил в полиции, хотя уже был на посылках у Ежи Поплавского по прозвищу Слон. Ксендз подтвердил, что в песне содержится некий код. В ней есть все. Но что же еще, кроме той истории, которая была ей известна? Саша сожалела о том, что ей не удалось вытащить из Староня более конкретные данные. Тайна исповеди. Хитро. Пока ей было ясно, что Игла принес Булю пистолет, украденный детьми у одного из гангстеров в «Розе», несуществующем уже клубе. Именно там была найдена мертвая девушка. Так они познакомились с Иглой. Во всем этом много лет назад принимал участие Мартин Старонь, ксендз-суперстар.

Этот образ казался ей самым неоднозначным. На первый взгляд ему нечего было предъявить, однако это он взял под крыло Люцию, оплатил ей адвоката, поручился за нее, хотя до этого даже не был с ней знаком. Говорит, что сделал это ради ее тети. Что интересно, ксендз связан со Слоном родственными узами. Мария, мать клирика и родная сестра Слона, умерла от пузырчатки, тяжелого аутоиммунного заболевания, прежде чем его отец, Славомир Старонь, получил исключительную лицензию на продажу в Польше американских внедорожников. Ранее его подозревали в пособничестве преступной банде, но обвинение было снято. Ксендз утверждает, что не поддерживает отношений ни с отцом, ни со Слоном, хотя они оба сегодня уже не преступники, а бизнесмены. Прошло много лет. Люди уже не помнят, как они получили свой первый миллион. Слон был судим всего один раз, причем за несерьезные нарушения.

Интересно, что Буля, Слона и священника дополнительно объединяет некая фирма – SEIF. Буль является одним из учредителей. Слон – член правления, фотография ксендза украшает старые рекламные проспекты. И несмотря на то что ксендз клянется, будто не имеет с этим ничего общего, его объединяет с ними личность жертвы. В подростковом возрасте он вместе с Иглой принимал участие в неудавшемся нападении на гангстера. Тогда они украли пистолет, который Игла принес потом Булю. Третий участник нападения, Пшемек, погиб. Так же как и его сестра Моника, в которую священник когда-то был влюблен. Теперь же у священника нет алиби на время убийства в «Игле». До сих пор дело казалось вполне прозрачным. Факты говорили сами за себя. Всех этих людей объединяла какая-то тайна. Возможно, никто из них не говорил правду, поэтому Саша до сих пор не могла пробиться через весь этот туман. Клубок был очень запутанным. Ей необходимо найти маленькую нить, чтобы распутать узел. Ключ находился в песне. Любовь? Деньги? Тра-ля-ля. Любовь, изумруд и крокодил[42]. Далее – только вопросительные знаки.

Во-первых, близнец священника. Он существует, они воспитывались вместе до трагедии семьи Мазуркевич. Он уехал в Германию и как сквозь землю провалился. Было ли так на самом деле? Или, может быть, ксендз выгораживает брата? Священника нужно срочно допросить и проверить все доказательства. Если бы нашелся хоть какой-то повод проверить его ДНК, надо было бы сделать это как можно быстрее. Они сегодня говорили об этом с Духом, когда Саша принесла ему новые сведения. Дело было довольно деликатное. Дознание следовало проводить без лишнего шума и внимания со стороны СМИ.

То же касалось и Слона. Сегодня это пан президент крупной компании. Максимум, что она могла сделать, – это договориться о встрече в его офисе. Именно этого ожидало от нее начальство, их не интересовал убийца Вишневского. Они хотели, чтобы она нашла способ поймать Слона на крючок. Накопать доказательства его причастности к убийству в «Игле», незаконной деятельности SEIF, а лучше всего еще и к старым делам группировки со Стогов. Они рассчитывали на то, что Саша поможет им сорвать маски с мафиозных структур. В одиночку? На основании предоставленных материалов? К завтрашнему утру?

Кроме того, открытым оставался вопрос мнимого Буля. Кто-то встретился с ней, притворился Блавицким, сделал заказ, сунул ей в руки стопку наличных. Саша позволила себя обмануть, но она не сумасшедшая. Тогда, ночью, по телефону она узнала голос. Во всяком случае, ей так казалось. Саша знала офицера, с которым разговаривала. Она никогда его не забудет. Это он руководил операцией «Дюймовочка». Сегодня она сделала несколько звонков, пыталась его найти. То, что он работает в убойном, оказалось неправдой. Ей сказали, что он давно уволился, возможно даже уехал за границу. Кто-то из бывших коллег получил от него открытку с Ибицы. Саша была уверена, что он все еще работает, но это почему-то тщательно скрывается. Классика жанра. Нужен какой-нибудь знакомый, который мог бы потихоньку, по своим каналам разузнать, как обстоит дело. У нее не было такого человека, она давно растеряла все связи.

Было два часа ночи. Она решила, что ляжет спать только после того, как закончит и вышлет профайл Духу и Валигуре. Саша уже подробно описала место преступления, сделала виктимологический анализ жертв, реконструировала последнюю линию жизни жертвы. Она установила несколько характеристик неизвестного убийцы на основании доступных материалов и сведений. В скобках она записала свои гипотезы, чтобы иметь возможность позже исправить их. Несколько раз ей хотелось позвонить Абрамсу, но она воздержалась. Завтра отправит ему экспертизу и обсудит ее с ним. Сейчас нет времени на разговоры. Ей надо собраться и сделать это самостоятельно. Она справится. Ей приходилось преодолевать и не такое.

ЧЕРТЫ ХАРАКТЕРА НЕИЗВЕСТНОГО УБИЙЦЫ

Дело об убийстве Янека Вишневского, прозвище Игла

Дело № V Ds 47/13

1. Возраст. 35–45 лет. Богатый жизненный опыт, сумел сохранить хладнокровие на месте преступления, быстро скрылся с места убийства, воспользовался элементом неожиданности.

2. Пол. Мужской, цвет волос – светло-русый. ДНК – перчатка.

3. Рост, телосложение. Минимум 185 см (показания Изы Козак, она видела оружейное дуло на уровне собственного лица), худощавый, подвижный, скорее всего с хорошо развитой мускулатурой, возможно, занимается спортом или работает физически (справился с двумя жертвами, быстро скрылся с места происшествия, не оставил следов, мобилен).

4. Умственные способности. Высокий уровень + смекалка. Запланировал нападение, принес оружие с собой и воспользовался им на месте преступления. Эмоционально стабилен. Правильно отреагировал на новые обстоятельства (проверил наличие посторонних в дальних помещениях клуба, вышел, закрыв дверь, ключ вынул). Скорее всего, следит за действиями полиции по материалам в прессе. Не исключено, что старается вести обычный образ жизни. Ждет, пока дело утихнет. В скором времени, возможно, организует себе побег. Просчитывает все на несколько шагов вперед. У него должны быть союзники, но они могут не знать, что он убийца. Во время задержания может применить метод «якоря», чтобы – если признается – сохранить лицо. Вероятно, обеспечил себе алиби. Возможно, находится в среде «союзников» полиции, с целью иметь доступ к материалам следствия. Вряд ли был в толпе зевак возле клуба во время обнаружения трупа (слишком большой риск, кроме того прошло очень мало времени до появления полиции и медиков – вторая жертва выжила).

5. Образование. Как минимум среднее техническое (организованность на месте преступления + собрал гильзы). Не исключено высшее либо неполное высшее образование. Возможно, начинал учебу на нескольких факультетах. Последовательность событий указывает на методичные действия, требующие изменений в плане по ходу реализации: справился с жертвами, одновременно помнил о гильзах, унес с собой пистолет и хорошо спрятал его, оставил свидетеля.

6. Место работы. Имеет собственную фирму, которую сам же создал, либо работает на руководящей должности. Если является рядовым сотрудником, то хорошо справляется, действуя в одиночку, но гораздо более охотно распределяет работу. Возможно, лидер в коллективе, хорошо организован, действует «прыжками», обязательный, но не перфекционист, может забросить дела, а потом выполнять их все одновременно, берется за задания гораздо ниже своих компетенций только в случае необходимости. Действует эффектно, желая произвести впечатление. Возможно, пустой, слегка недалекий.

7. Место жительства. Не живет поблизости к месту происшествия, так же как и в Сопоте, но, возможно, работал или бывал здесь по работе либо рос в этих местах, знал клуб, бывал в «Игле». Может присутствовать на фотографиях, размещенных на Фейсбуке, либо других, выкладываемых клубом в Интернете, возможно, наблюдал за местом происшествия задолго до убийства. Благодаря этому ему легко было смешаться с толпой, знал, как незаметно и быстро уйти. Скорее всего, он родом из Гданьска, Гдыни либо Сопота. Неблагополучные и рабочие районы можно не брать во внимание. Не исключено, что живет в новых таунхаусах либо имеет собственный дом – ухоженный, хорошо защищенный от посторонних взглядов (надежные ворота, живая изгородь или каменный забор). Незадолго до запланированного преступления мог снять квартиру поблизости (в квадрате улиц Пулаского, Шопена, Монте-Кассино и Хро-брого) и скрыться там до того, как закончилась полицейская облава. Это смогло бы послужить объяснением того, как ему удалось так быстро «исчезнуть» сразу после происшествия.

8. Внешний вид. Обувь удобная, но не спортивная вроде кроссовок – скорее тяжелая (Иза слышала шаги). Нет никакой уверенности в том, что след подошвы, снятый со снега, принадлежит преступнику. Поверх обуви могли быть надеты бахилы. Не оставил следов на подтеках крови (разве что медики их затоптали), нейтральные цвета (никто не заметил ярко одетого человека), одет скорее легко (свобода движений во время стрельбы), предположительно работал в перчатках (отсутствие дополнительных отпечатков на дверных ручках и дверях), потом все-таки пришлось одну из них снять – поранился (возможно, оружие заело после первого выстрела), скорее всего, шапка или капюшон, закрывающий лицо. Нельзя исключить костюм «легенды»: сутана, комбинезон электрика или газовщика и т. п.

9. Автомобиль. Скорее всего, имеет, даже если натренирован и ушел с места преступления пешком, автомобиль мог быть припаркован на одной из соседних улиц (быстро удалился с места преступления). Скорее всего, действовал не один. Кто-то привез его / стоял на стреме. Его машина относительно новая, чистая внутри, практичная, надежная, довольно большая (высокий рост мужчины), привлекающая внимание или дорогая (cноб).

10. Судимость. Криминальный опыт имеется, возможно, ранее судим. Позаботился о том, чтобы собрать гильзы, усложнить доступ к месту преступления – закрыл клуб на ключ, отсутствие отпечатков (перчатки). Знает методы работы полиции. Может просчитать наперед действия следователей. Обеспечил себе алиби.

11. Связь с жертвами. Возможно, был знаком с Иглой (раны на спине, выстрел в голову), с Изой – скорее всего, нет (ошибка либо пожалел ее – см. п. 12).

12. Гражданское состояние. Постоянной партнерши не имеет. Скорее всего, никогда не был женат. Однако женщин уважает и внимателен к ним. Легко идет на поверхностные, комфортные для себя отношения, возможно, с несвободными или очень молодыми, неопытными женщинами. В союзе с женой/партнершей сохраняет автономность и доминирует. Многое делает «для красоты», если отношения не устраивают его, отказывается от них. Могут иметь место нарушения сексуальной и эмоциональной сфер. Неудовлетворенность без девиации (эмоциональный хаос, отсутствие агрессивного поведения на месте преступления). Возможно, слабость к женщинам (не добил Изу), может относиться к ним как рыцарь, опекун. Но при этом боится слишком увлечься, хочет сохранить так называемую свободу.

13. Дети. Не имеет. Явный и большой риск, заметность, cомнительная отвага. Убийство совершил в Пасху.

Саша остановилась. Зачеркнула последний пункт, поскольку не была уверена в нем. Ведь, несмотря на то что у нее есть ребенок, она выполняет опасную работу. Выбор подозреваемого должна будет произвести полиция, но она уже сейчас видела, что ни один из до сих пор рассматриваемых типов не вписывается в профайл целиком. Они по-прежнему топтались на месте, а стрелок был на свободе, и с каждым днем шансы его поимки уменьшались.

Несмотря на позднее время, она решила позвонить Абрамсу. Может, он подскажет ей, как найти немецкого близнеца священника.

Судья Филипп Шиманьский хорошо изучил кодекс не только человеческий, но и божественный. Он знал, что есть хорошо и единственно правильно. Зло не существует, провозглашал он, вызывая всеобщее возмущение. Доказывал, что это лишь абстрактное понятие, которое обретает плоть только тогда, когда человек позволяет себе слабость. Если бы у убийцы было хоть немного силы, он бы в нужный момент остановился. Жертва, в свою очередь, не вошла бы в сферу внимания убийцы. Преступление не является чем-то сверхъестественным. Оно не поражает, как делает это молния с самой высокой сосной. Бог не наказывает людей за грехи, дьявол не искушает, а карма не отрабатывается. Агрессия есть доказательство слабости. Знак того, что человек не справляется, растерялся или убегает от проблемы. Его смешили люди, восхищающиеся киллерами, серийными убийцами, ищущие в их отчаянных действиях некую таинственную силу.

Судья Шиманьский отдавал себе отчет в том, что алкоголь, наркотики и отсутствие положительного примера провоцируют агрессию, тем не менее есть масса примеров людей, которые, несмотря на то что выросли в неблагополучных семьях, ведут нормальный образ жизни. Конечно, желание совершить убийство рождается в мозгу. Каждый преступник был когда-то жертвой. Преступление, в некотором смысле, есть месть за причиненные страдания. Обычно не вполне осознанная. Чтобы преступление состоялось, жертва и убийца должны подходить друг другу примерно так же, как идеальные любовники. Только вместо любви их объединяет чувство страха. Убийство – это самое интимное из переживаний обоих. Не зря психопаты ощущают во время убийства более сильное возбуждение, чем во время секса. Поэтому случайные убийства тоже имеют свою собственную теорию. То, что некоторым кажется непонятным, на самом деле просто, как пазлы из девяти элементов для трехлетних малышей. Достаточно ознакомиться с биографиями героев драмы – и фатальная тайна раскрыта. Но это никого не интересует. Все предпочитают объяснения попроще (ограбление как мотив, зависть, ревность, месть) либо верят в тайную силу (Богу так было угодно).

Настолько поверхностный подход к вопросу вызывал у него скуку. Он совсем не доверял так называемым «блаженным» – производившим впечатление бесконечно добрых, великодушных и чистых как слеза, причем особенно тем, кто посвятил свою жизнь другим. Судья был твердо уверен в том, что они просто боялись жить собственной. Здоровый эгоизм и умение удовлетворять свои настоящие потребности – это были, по его мнению, ключи к обретению счастья. Конечно, Шиманьского интересовала в данном случае не философия Ницше, хотя он частенько его почитывал, а умение любить себя, каким бы банальным это ни казалось. Все субъективно и зависит от точки зрения. Проблема в том, что жизнь коротка, любил говорить он. Именно потому мы так отчаянно боремся, а порой пляшем как марионетки, несмотря на то что музыка не очень-то нам по вкусу. То полька, то реквием. Хип-хоп, а потом танцы в сельском клубе. Конечно, он знал таких, кто сказал бы: баста. Когда-то он тоже относился к их числу. Но ноги большинства известных ему людей смогли бы справиться с любым ритмом. Отсюда – трупы, грабежи и обман. Во всем виноват короткий срок человеческой жизни.

Ему недавно стукнуло пятьдесят девять лет, и он решил, что поживет еще двадцать один. Ему нравились круглые числа, он никогда не брал сдачу. Повеситься он не сможет, так как боится высоты. Проще всего застрелиться, пистолет есть. Последнее время он все чаще думал о том, что будет, когда погаснет свет. Что еще он хотел бы сделать? Нужно ли ему что-то исправлять? Зло не существует. Это просто большой мешок, в который можно сунуть табу – все темное, неприкасаемое и непонятное. Но амбиции, желания и, прежде всего, страх реально существуют. Человек ощущает их по многу раз в день. Именно они инспирируют борьбу или танец. Не надо этого стыдиться, надо смиренно принять. Каждый может стать преступником. Каждый в какой-то степени слаб и боязлив.

Люди предпочитают считать себя в принципе добропорядочными гражданами. «Я никогда не совершу ничего подобного», – говорят они. Он слышал это на судебных заседаниях сотни, тысячи раз. Даже тогда, когда улики не оставляли сомнений. Поэтому судья Шиманьский создал собственный кодекс и всегда поступал согласно своим принципам. Он давно уже не говорил вслух того, что думал. Это все равно не имело для дела особого значения. Он был председателем Гданьского областного суда уже семнадцатый год, но так и не полюбил свою работу. Начинал в качестве специалиста по уголовному праву. Тогда еще верил в нечто под названием «справедливость». Сегодня считал, что данное понятие не имеет смысла, это лишь красивая теория, так же как зло. Судебный процесс – это просто представление, иногда очень показательное, иногда, наоборот, камерное. Чемпионат высшей лиги: прокурор против адвоката. Всем плевать, что на самом деле думает суд. Роль суда сводится к раздаче желтых либо красных карточек и присуждению очков. Если из документов следовало, что чаша Фемиды склоняется в пользу обвиняемого, гол получал адвокат. В противном случае повод для торжества появлялся у прокурора. Кодекс Шиманьского явно свидетельствовал: если вина обвиняемого документально не доказана, нельзя никого наказывать. Лучше отпустить разбойника, чем иметь на своей совести человека, в виновности которого ты не уверен. Именно поэтому судья Шиманьский спал спокойно. Так было до сегодняшнего вечера.

До одной из красивейших вилл на улице Полянки он добрался пешком. Машину припарковал у мечети, поскольку хотел остаться незамеченным. Тем более что у входа все равно не было места. Он окинул взглядом автомобили и понял, что пришли почти все. Освободив от полиэтиленовой упаковки цветок декоративного чеснока в виде фиолетового шара, судья нажал на кнопку звонка. Услышав звук открываемой калитки, он толкнул ее. Ему показалось, что в конце колонны стоящих у входа автомобилей припарковалась машина свекольного цвета. Он отметил, что это старая грязная «хонда»-пикап. Водитель не выходил из машины, не выключал двигатель. Шиманьский остановился, по спине пробежали мурашки. Он решил, что это полиция. После недавних событий за домом Слона должно вестись наблюдение. Но никто ведь не может ему запретить прийти с цветами к тому, к кому он хочет. Вторая, возникшая одновременно мысль была хуже. Может так случиться, что ему не суждено прожить запланированный двадцать один год. Возможно, довольно и пятидесяти девяти. Он не боялся этого. Если вдруг неожиданно умрет, то несколько человек потянет за собой. В мире не существует людей кристально чистых, без темных мест в биографии. У него есть блокнотик, в котором все тщательно расписано по пунктам. Каждому – по справедливости, столько, сколько заслужил. Желтые, красные карточки, плюсы и минусы. Как сказывала бабушка Фемида.

Он вошел, широким шагом переступив через лужу. Ежи Поплавский улыбался ему в дверях. Инвалидную коляску подталкивали длинноногая ассистентка, лет на десять младше дочери Шиманьского, и охранник без шеи. Опущенные веки саламандры фиксировали каждое движение.

– С днем рождения, пан Юрек. – Судья протянул Слону цветок. Ассистентка приняла его, прежде чем Поплавский до него дотронулся. Она внимательно осмотрела растение и только после этого поставила в вазу, как будто подозревала, что в нем может находиться взрывное устройство. Шиманьский тяжело вздохнул, показывая свое отношение к отсутствию доверия к его персоне. Потом добавил низким баритоном: – Пусть у тебя все идет хорошо и мы все никогда не узнаем, что такое бедность. Пусть SEIF распространится по всему миру.

– Надеюсь, ты не за рулем? – спросил Слон.

– К сожалению, за ним, – вздохнул Шиманьский. – Но водочки выпью. Я рассчитывал на то, что, как обычно, твой водитель отвезет меня.

– Хоть на Ибицу, доставят в целости и сохранности.

Дверь захлопнулась.

Шиманьский услышал классическую музыку. Внутри были постоянные посетители. Только нескольких молодых хищ ников он раньше не видел, но быстро понял, что это завербованные SEIF англосаксонские финансисты. Они говорили на языке, которым Шиманьский владел не слишком хорошо. На всякий случай он отошел подальше, чтобы избавить себя от общения с ними. По пути он кивнул областному прокурору, двоим священникам в штатском и очень пьяному советнику в обществе трех малолетних подруг. В их возрасте следовало бы обращаться к ассистентке Слона «тетя». На первый взгляд они не были похожи на потаскушек, но, присмотревшись к их стараниям, можно было предположить, что без солидной компенсации они не появились бы здесь по собственной воле. Второй же взгляд говорил о том, что их услуги вряд ли дешевы. Во второй комнате их оказалось еще больше. Некоторые все еще были свободны и гипнотизировали судью взглядом. Он старался избегать зрительного контакта с ними. Никогда не пользовался услугами подобных барышень, несмотря на то что хозяин вечеринки уверял, что это безопасное развлечение.

Он взял бокал белого вина и пошел в соседнюю комнату. По дороге Поплавский опять зацепил его, указав судье на немолодую, но по-прежнему заставляющую мужчин втянуть живот блондинку. У нее было каре до середины уха, волосы подвиты внутрь. Она не красила их, немногочисленные седые пряди придавали ей привлекательности.

– Познакомься, Ксения Дуньская. Ее мужа Мартина ты уже знаешь.

Судья легко кивнул. Наряд дамы не соответствовал ситуации. На ней были высокие сапоги для верховой езды, легинсы и белая мужская рубашка. Она казалась на две головы выше своего мужа, который не удостоил судью даже мимолетным взглядом. Слишком хорошо одетый мелкий брюнет с проседью и узкой челюстью. Глаза его бегали, сжатые узкие губы выдавали недоверие. Если бы не его жена, Шиманьский принял его за гея. Он знал, что на данный момент Дуньский является президентом компании SEIF и что завтра он должен быть арестован. Он сам лично составит ему приговор, конечно же обвинительный. Пока Мартин посидит только ближайшие три месяца, его место временно займет жена и будет выполнять обязанности до тех пор, пока дело не утихнет или, наоборот, не раскрутится. Шиманьский отводил на все про все полгода, не больше. Потом ситуация станет прозрачной. Может быть, потом это место займет кто-то подходящий, а не подставное лицо. Ему было любопытно, знает ли Дуньский и знает ли его жена, что на самом деле их ждет. Он показал, что хочет закурить, и пошел на террасу. Женщина вышла за ним. Муж одобрительно кивнул, явно довольный тем, что избавился от супруги. Наконец он мог перенестись поближе к дамам all inclusive.

– Я наделала дел, а вам придется прибраться? – начала Ксения без улыбки. – Прошу прощения.

Значит, знает. Он подумал, что она удержится на этой должности намного дольше, чем ее муж. Вынув из блестящей пачки сигарету, она небрежно сунула ее в рот, зря ожидая, что судья протянет ей горящую зажигалку. Судья не отреагировал. Она немедленно поняла, что он не собирался курить, а, наоборот, пытался избавиться от ее общества. Не показала, что обиделась. Вынув свою зажигалку, протянула ее Шиманьскому. Это была красивая, инкрустированная янтарем вещица, судья не очень понимал, как она работает, но наконец расшифровал мудреное устройство и добыл из него огонь. Его рука слегка задрожала, когда рубашка Ксении чуть-чуть распахнулась и он увидел, что она не носит бюстгальтер. На ней был спортивный короткий топ, обтягивающий небольшую аккуратную грудь.

– Авиалинии были ошибкой, – сказал он ледяным тоном. – Это лишь привлекло ненужное внимание.

– Я говорила ему. – Она виновато склонила голову и театрально вздохнула. – Но в этой стране мужчины не прислушиваются к советам женщин.

– Не все, – поспешно возразил Шиманьский.

Ксения нравилась ему. Умная, не щебетунья. Если бы он не был женат, то непременно заинтересовался бы ею. Она почувствовала это, так как растянула губы в красивой улыбке, которая шла к ее прическе. Игривая челка молодила ее.

– К счастью, все меняется. – Она выпустила дым прямо ему в лицо, а потом подала сигарету из блестящей пачки.

Шиманьский взял ее, неловко воспользовался янтарной зажигалкой и легонько затянулся. От дыма запершило в горле. Вкус сигареты не понравился ему, но он не подал виду, думая над тем, почему именно ради этой женщины он изменил одному из своих принципов.

– Собственно, и Русов очень этим загорелся, – добавила Ксения. – Казацкая фантазия… Он думает, что скоро, благодаря Cлону, будет править миром.

– Калининградский простачок. Килограммы золота, которые он носит на себе, вряд ли просветлят ему мозг, – подытожил судья.

Ксении очень понравился его ответ, и она признала Шиманьского достойным партнером для беседы.

Официантка подошла с подносом, полным рюмок с водкой. Судья взял две хрустальные емкости, одну из них протянул даме, но она отказалась. Тоном царицы потребовала белого вина. Это, в свою очередь, понравилось ему.

– На самом деле я мало что могу сделать. Несколько человек надо показательно осудить, – честно сказал он ей, закашлялся, но не погасил сигарету. – Но только нескольких, не слишком нужных. Деньги выведены, осталось менее чем десять процентов капитала. Контролирующие финансовые органы уже много знают. Все так или иначе выплывет наружу. Как я понимаю, остальное будет списано как потери?

Он взглянул на ее профиль. Небольшие глаза, выдающийся нос. Она некрасиво морщила лоб, когда смотрела на розовеющее небо. В эпоху немого кино она могла бы прославиться. Выразительная, харизматичная. У Слона всегда был вкус в этом отношении.

– Кем-то надо пожертвовать, – произнесла она. – Если говорить о нас, то мы решили, что Мартин возьмет все на себя. К счастью, мое лицо ни разу не засветилось в СМИ.

Она отвернулась.

– Не совсем понимаю.

Он быстро выпил вторую рюмку. Официантка подала Ксении вино.

– Вы ведь не думаете, что Мартин управляет компанией? – Она сделала маленький глоток и улыбнулась. – Я не верю, что вы не знали этого. Прекрасная шутка.

Шиманьский стоял растерянный. Ксения поспешила все ему объяснить:

– В документах Мартин фигурирует как президент компании, я являюсь только акционером. На самом деле в его офисе сижу я. Он уперся с этими авиалиниями и все испортил. Я никогда не стала бы ему настоящей женой. Простачок. Собственно, это он взял мою фамилию, а не наоборот.

– Вы можете быть уверены в своей безопасности.

– Правда?

Шиманьский покраснел и кивнул. Ксения удивила его и явно с ним флиртовала.

– А что с тем убийством? – спросила она, как будто о погоде. – Я слышала, что ксендз должен быть задержан. Это правда?

– Дело в производстве. Слишком рано пока делать какие-либо предположения. Но на вашем месте я бы спал спокойно.

– Надеюсь. Я предпочла бы стать вдовой, чем лишний месяц выслушивать речи Мартина. А вы? Почему вы здесь без жены?

Она прервалась, так как все услышали шум в гостиной. Правда, ни он, ни она не бросились смотреть, что же происходит, а спокойно ушли с террасы только после того, как погасили сигареты. Сначала из-за толпы в коридоре им не удалось ничего рассмотреть. Они протиснулись поближе и увидели мускулистого мужчину в серой мастерке с капюшоном. Он был пьян, размахивал пистолетом перед лицом Слона и наконец приставил ему дуло к затылку. Охранники окружали его со всех сторон. Один из них продвигался, прижавшись к противоположной стене, после чего скрылся в библиотеке. Какая-то женщина, очень красивая, взвизгнула от страха. Шиманьский рассмотрел, что это Эдита Зюлковская, молодой прокурор. Он знал, что ее карьера уже окончена. Вскоре и она об этом узнает.

– Сюрпризик удался, а? – прохрипел Павел Блавицкий, умело таща за собой заложника. – Ты забыл и мне прислать приглашение. Но Буль знает адрес и пришел за своим.

– Оставьте нас, – приказал Слон.

Охранники расступились, но оружие, на всякий случай, держали наготове. Поплавский хриплым шепотом обратился к Булю:

– А ты, фраер, отпусти старца. Давай поговорим спокойно, один на один. Гости пусть идут к столу, выпьют за мое здоровье.

Он лучезарно улыбнулся и сделал приглашающий жест. Все как ни в чем не бывало двинулись к накрытым в столовой столам. Некоторые вообще не обратили внимания на инцидент. Снова послышались музыка, тихие разговоры и смех.

Слон удобнее разместился в коляске и въехал в библиотеку. Буль двинулся за ним, продолжая держать его на мушке. Как только он переступил порог библиотеки и плотно закрыл дверь, охранник, спрятавшийся между книжными полками, выскочил и повалил его на пол. Несколькими приемами он скрутил его. Буль тяжело дышал. Когда он попытался поднять голову, получил рукояткой пистолета. Из уголка рта потекла кровь. Он бессильно рухнул на пол. Только теперь вошли судья Шиманьский и еще двое охранников. Слон дал знак, чтобы Буля вынесли через кабинет.

– Не убивайте его пока, – бросил Слон. – Может, еще пригодится.

Судья сел в кресло. Слон встал с коляски. Налил в стаканы по сантиметру виски, добавил лед и подсел к Шиманьскому. Взял с журнального столика коробку с сигарами и угостил судью.

– Неплоха Ксения, а? – Он подмигнул Шиманьскому. Тот притворился, будто не понимает, о чем он. – Может стать твоей. Хитрая, зараза. Как будто моя дочь, – засмеялся Слон.

Шиманьский не ответил. Он отрезал кончик сигары и прикурил.

– Может, его супруга могла бы нам помочь? – Он указал на дверь, через которую вывели Буля. – Дело было бы чистое, безо всяких тебе хлопот. ФБР начало копать под нас, уже были в прокуратуре. Этого Киттеля надо бы как-то утихомирить. У тебя слишком много штрафных, Юрек. Желтые значения не имеют, но вот красных больше не собирай. Ты знаком с моими правилами?

Слон молчал, думал.

– Тамара? – наконец спросил он.

– Если ее так зовут, то да. – Судья выпустил дым и одобрительно кивнул. – Хорошая.

Слон покачал головой.

– Она нет, – решил он. – Но та, менеджер, может что-то вспомнить.

– Иза Козак не имеет никакого значения для процесса. У меня должны быть чистые бумажки. Мой человек выдаст правильный приговор, хотя уже потребовал премию за тяжелые условия труда. Причем я его понимаю.

– Это не базар, мы тут не торгуемся, – отрезал Слон.

Они сидели в тишине. Шиманьский погасил сигару и встал.

– Дай знать, что ты решил. Но на чудо не рассчитывай. Оно невозможно в ситуации, когда ФБР дышит нам в затылок. Лучше не рисковать.

– Мы не можем сейчас убрать Рыбака. Он придумал SEIF, может быть нужен. Если он начнет говорить, полетят головы. Кроме того, никто так до конца и не знает, как действует этот алгоритм, почему балансы виртуальной кассы растут. Башка у него варит. Мой родственник, хоть я когда-то ломаного гроша бы за него не дал, веришь?

– Значит, у тебя неприятности. – Шиманьский пожал плечами. – Потому что его братишку уже взяли. Не хотел бы я быть на твоем месте. Кем-то придется пожертвовать. Конечно, потеряешь, но не все. Надо рискнуть. Дай ему немного бабок, задание, чтобы не скучал в СИЗО. Там он переждет революцию, а потом выйдет и вернется к работе. Я помогу тебе. Дороже не будет, ставки те же, как всегда.

Слон потянулся, потом с бешенством толкнул коляску.

– Тамара придет, – решил. – Сегодня я пошлю к ней человека.

Они пошли в столовую. Оттуда слышались оживленные разговоры, музыка, в воздухе витали ароматы изысканных блюд. Шиманьский посидел еще минут пятнадцать, но нигде не увидел Ксении, поэтому ушел с приема по-английски.

На следующий день, сидя в своем кабинете, он совершенно не удивился, когда на первой полосе местной газеты увидел фото ксендза Мартина Староня и заголовок: «Подозреваемый в убийстве Иглы. Курия возмущена!»

Однако, когда стал дальше пролистывать газету, был шокирован еще больше. Ему даже пришлось сесть, чтобы прочесть еще раз короткую заметку на седьмой полосе, в разделе криминальной хроники и понять новый план Слона. Газета лаконично информировала о взрыве газового баллона в автомобиле на гданьских Стогах. Указаны были только инициалы жертвы, которая сгорела внутри машины. У пожарных не было шансов спасти погибшего. Шиманьский удобнее раскинулся в кресле и вынул из кармана половину сигары, оставшуюся после вчерашнего дня рождения Поплавского. Он хотел докурить ее, вспоминая волшебную Ксению, но, подумав, положил сигару рядом с материалами дела, которые вернулись с апелляции. Судья отодвинул стопку документов на подпись. Нажал кнопку вызова секретаря.

– Пани Аня, сделайте, пожалуйста, кофе с коньяком.

– Присяжные уже в зале десять двадцать четыре. Ждут.

Он кивнул в знак готовности, хотя она не могла этого видеть.

– Можно с двойным.

После чего принялся удалять СМС-сообщения и список контактов из своего личного телефона.

Иза знала, что ей необходимо спать, но после разговора с полицейским психологом у нее не получалось сомкнуть глаз без помощи снотворного. Она лежала в темноте и переворачивалась с боку на бок. Сегодня ей было уже значительно лучше. Вчера ее отключили от аппаратуры и перевели в обычную палату, однако она по-прежнему была совершенно одна. Кроме реабилитологов и медсестры ей не с кем было перекинуться даже парой слов, а под дверью палаты постоянно дежурил полицейский, который не производил впечаления человека, способного защитить ее в случае опасности. Тем не менее его оружие и волчий взгляд немного успокаивали ее. Поначалу Иза даже побаивалась нападения, а теперь ее это скорее смешило. Как можно проникнуть незамеченным через столько больничных дверей и коридоров, пробраться в отделение и найти ее палату? Она сочла, что ее безопасности может что-то угрожать после выписки из больницы, но не сейчас. Иза попросила, чтобы ей удалили мочевой катетер, и, несмотря на довольно сильные боли в животе, самостоятельно вставала в туалет. Врач сказал, что это хорошо для профилактики пролежней, да и вообще, движение ускоряет восстановление организма.

– Рана заживает очень хорошо, как на собаке, – добавил он.

Но память все еще подводила. Иза помнила все ровно до того момента, когда они с Иглой вошли в клуб, как она встала, опершись о барную стойку, – и до тех шагов за дверью. Игла сказал ей спрятаться. Потом был провал. Лицо Люции появлялось почти в каждом сне, стоило ей лишь сомкнуть веки. Иза хотела как можно скорее вернуться домой, к ребенку. Муж больше не приходил. Он утверждал, что врачи не позволяют ему приводить сына, а оставить его не на кого. Иза не поверила ему. Наверняка ребенка он подбросил матери, а сам пошел в загул. С завтрашнего дня ее можно будет беспрепятственно навещать, тогда уж муженек не выкрутится. Эта мысль придавала ей сил.

Иза потянулась к тумбочке и взяла мобильный. Более сильной рукой нажала кнопку, активирующую телефон. На экране появилось лицо сына в объятиях Еремея. Ей очень хотелось позвонить, но она знала, что все спят. Она всегда просыпалась среди ночи, в одно и то же время. Муж очень много работал, рассказывал, что в фирме сейчас трудные времена. Из его отдела уволили пятьдесят человек. Это чудо, что его не понизили. Он даже смирился с тем, что ему могут урезать зарплату, и уверял, что мать очень ему помогает. Иза пробормотала, что это просто замечательно. Но в глубине души она была недовольна. Это очередное одолжение, из-за которого потом опять придется прогибаться. Почувствовав, что ей надо в туалет, опустила ноги, сунула в тапки и с трудом встала. Можно было позвать медсестру, но она хотела пройтись сама, решив по дороге попросить снотворного.

Она двинулась в направлении двери. Полицейский дремал в коридоре. Улыбнувшись, она подумала: «Вот как они меня охраняют. Бдительный, как цербер. Безопасность превыше всего. По дороге назад подшучу над ним, если он сам не проснется».

Туалет был рядом. Она сделала свои дела. Из комнаты медсестер доносился звук работающего телевизора. Слышался закадровый смех, – видимо, они смотрели какой-то ситком. Туалет состоял из двух помещений. В первом был умывальник, во втором только унитаз и мусорное ведро. Она закрылась на защелку во втором. Главный засов не работал. Когда она отдыхала, опершись всем телом об умывальник и собирая силы для возвращения в свою палату, в полосе света, перерезающей темноту, она увидела силуэт, повернутый к ней спиной. Неизвестный вертелся, явно разыскивая кого-то. Сначала она подумала, что это полицейский. Возможно, он проснулся и ему стало стыдно от того, что заснул. Увидев пустую кровать, он должен был впасть в панику. Она, насколько смогла, высунулась из туалета, дверь заскрипела. В этот момент Иза узнала силуэт, несмотря на натянутый на голову капюшон.

Правая рука женщины скрывалась за стопкой документов. Иза сразу представила себе, что может быть в ее руке. Сердце забилось быстрее. Через несколько секунд оно уже готово было выскочить из груди.

Иза отступила назад в туалет, пытаясь дрожащими руками хоть как-то закрыть сломанный засов, тем не менее у нее не получилось захлопнуть дверь плотнее. Внезапно она все вспомнила и теперь была полностью уверена в своих показаниях. Это Люция стреляла в нее в «Игле», а сейчас стоит за этой тонкой дверью, и наверняка у нее есть оружие. Точно как в тот день. Перед глазами в замедленном темпе поплыли картинки. Она помнила каждый шаг бывшей подруги, ее взгляд и то, как ее саму парализовало от страха. Она была почти уверена, что Ланге сейчас выстрелит в нее, но на этот раз чуда не произойдет. Нет ни единого шанса скрыться. Ей хотелось кричать, звать на помощь, но она не могла выдавить из себя ни звука. Иза сползла по стене, свернулась в клубок и ждала прихода убийцы. Она закрыла глаза, как будто это могло спасти ее от неминуемой смерти. Через какое-то время дверь вновь заскрипела. Она увидела серые кроссовки с вышитыми на них маленькими зелеными крокодилами, которые, казалось, издевательски скалятся. Теперь однажды спасенная была уверена, что тогда видела не револьвер. Она хорошо помнила черное дуло, резьбу для накрутки глушителя и звук выстрела. Иза потеряла сознание.

Люция всю ночь ждала ксендза Староня в его кабинете. Вчера вечером она не нашла в квартире Буля и Тамары ничего, что приблизило бы ее к пониманию правды. Она обыскала все шкафчики, поверхностно просмотрела документы. Гостья даже не пыталась скрыть следы своего пребывания в квартире. Резиновые перчатки вряд ли помогут, если ей решат инкриминировать кражу со взломом. Говорят, сейчас даже по частице перхоти можно установить ДНК. Поэтому после обыска она оставила Булю записку, в которой проинформировала о том, что была здесь, но ничего не украла, а лишь одолжила папку с документами, касающимися SEIF, и забрала свой депозит в Au[43].

Потом она сделала покупки в супермаркете и вернулась в дом священника. Ей хотелось приготовить тефтели и испечь маковый пирог. Машину Тамары она припарковала у ворот, ключи положила на место и взялась за готовку. Викарий, видимо, спал, потому что вошел в кухню, потирая глаза. Она хотела накрыть на стол, но он остановил ее жестом и прочитал мораль на тему ее скандального поведения, предупредив, что сообщил полиции о побеге и угоне автомобиля.

– Тебя разыскивают. – Он сделал паузу, рассчитывая на эффект.

Люция не реагировала. Она спокойно закончила чистить морковку и уменьшила огонь под кастрюлей с рассольником. В ответ она вручила ему глиняную миску для замешивания теста, после чего взялась за приготовление пирога.

– На самом деле я не позвонил в полицию, – признался через какое-то время Гжегож Масальский и тут же замолчал.

Она подняла голову и вглядывалась в него с ожиданием. Инстинкт подсказывал ей, что только сейчас вокруг нее начало сжиматься кольцо опасности. Викарий остался доволен эффектом. Он продолжал: – Я сообщил твоей тете, она обещала тебя найти. Ксендз поехал с ней. Это примерно в тридцати километрах отсюда, в Долине радости. У вас там дача? Я в детстве тоже гулял там с друзьями, когда бывал у тетки.

Люция порезалась и вскочила, после чего схватила телефон и набрала номер священника, но услышала автоответчик. Она знала, что в тех местах часто не бывает связи, но оставила сообщение о том, что уже вернулась и ничего плохого не сделала, ей нужно было только кое-что проверить. Она положила телефон на стол, рассчитывая, что ксендз перезвонит. Однако мобильник упорно молчал. Викарий удовлетворенно наблюдал за Люцией, явно не собираясь уходить из кухни.

– Лучше бы ты сдал меня легавым! – крикнула она, задыхаясь от слез, вырвала у него из рук миску и начала нервно растирать масло с сахаром.

– Ты прямо профессионал! – промурлыкал викарий. – Ты по образованию повар?

Люция не ответила. Еще одно слово, и она приложит его скалкой. Никогда прежде не встречала человека, который бы настолько ее раздражал.

– Хорошо у тебя пироги получаются, – примирительно добавил Масальский.

– Отвали, – прошипела она. И тут же, игриво наклонив голову, спросила: – Не боишься, что я тебя отравлю?

Он на секунду напрягся, но ничего не сказал.

– Не бойся, это не в моих интересах, – успокоила она его.

– Сейчас выкипит. – Он указал на плиту со стоящими на ней несколькими кастрюлями.

Крышка на одной из них бодро подпрыгивала. Люция подбежала и еще раз уменьшила пламя.

– Шел бы ты уже, – объявила она. – Помолиться, или что вы там делаете в свободное время. Минут через десять будет готово.

– Я уже ел. Пани Тамара сделала бутерброды. Приятная женщина. – Масальский уселся поудобнее. Видимо, ему хотелось с кем-нибудь пообщаться. – Собственно, я привык к сухому пайку. Пока тебя не было, мы постоянно так питались. Я не голоден, а вот ксендз Мартин наверняка будет. Они ищут тебя с двух часов, то есть уже часов шесть. Семь, – поправил он сам себя, взглянув на часы.

– А если бы я по дороге убила кого-нибудь или ограбила? Что бы вы мне сделали? – cпросила она, смеясь. И уже серьезно: – Даже немного хотелось, но никто не попался.

Он тоже улыбнулся. За этой гримасой скрывался мелкий инквизитор.

– Я не верю, что ты сделала это, – изобразил он искренность. – Но тем не менее ты странная.

– Хорошо, что ты – нет. – Люция достала муку, яйца и доску для вымешивания теста. Она думала: что ему надо, почему он тут сидит? Тот факт, что викарий не позвонил в полицию, показался ей подозрительным. Она была уверена, что он именно так и сделает. Вдруг ей пришло в голову, что он здесь вовсе не потому, что ему хочется вести с ней беседы. Он просто следит за ней, чтобы опять не сбежала. Люция осмотрелась и уверенно заявила: – Ты не мог бы оставить меня одну? Не обижайся, мне надо подумать.

– Подумать? – Он встал, явно обидевшись. – Наверное, есть о чем, – буркнул. – Ладно. Я пойду.

– В отличие от тебя у меня есть о чем поразмыслить, – отрезала она и улыбнулась, состроив одну из аккуратных гримас, которые именовала «невидимый карандаш в зубах». Эта улыбка застыла на ее лице, потому что, когда Масальский выходил, он вынул что-то из кармана сутаны. Она слишком поздно сориентировалась. Подбежав к двери, она потянула за ручку, но викарий уже повернул ключ в замочной скважине.

– Второй ключ у ксендза. Он тебя освободит, – услышала она из коридора. – Спокойной ночи.

– И очень хорошо. Ты, мелкий, кривой двадцать первый палец! – крикнула Люция и истерически рассмеялась.

Ей показалось забавным, что она фактически по-прежнему в тюрьме. Здесь было даже хуже, потому что приходилось стараться быть милой и правильной. Сначала она хотела все бросить и выскочить в окно, но отказалась от этой идеи. У нее было дело к священнику. Им нужно прояснить несколько вещей. Она решила, что уйдет только тогда, когда узнает правду. Сейчас ей уже нечего было терять. Она закончила свою работу на кухне, помыла посуду и закурила. Вместо пепельницы воспользовалась чашкой из праздничного сервиза. Эта маленькая выходка улучшила ей настроение. Люция представила себе мину викария. Она скажет ему, что из-за того, что викарий запер ее на ключ, у нее не было возможности выйти на улицу. Какое чудесное объяснение.

Люция курила какое-то время, но все-таки ее укололо чувство вины. Дело было не в Масальском, а в Староне. Сигарета стала невкусной. Она подошла к окну и выставила горящую сигарету на улицу, чтобы дым не шел в помещение. Она чувствовала себя нашкодившей школьницей. В те времена у них еще был дом в Картузах и она, прячась на чердаке, курила заграничные сигареты матери. Часы пробили одиннадцать. В плебании господствовала тишина. Люция в очередной раз набрала номер, но никто не ответил. Тем не менее связь была, автоответчик включился только после нескольких гудков. Вот и хорошо. Ее звонки должны были сохраниться в пропущенных. Она приблизила ухо к двери, но не услышала ничего, кроме собственного учащенного дыхания. Вынув из волос шпильку, разогнула ее и сунула в замочную скважину. Все заняло больше времени, чем обычно, так как она давно уже не делала этого, но в конце концов язычок попал в западню и замок открылся. Свобода. На этот раз она не сбежала, чего опасался викарий. Ровным шагом Люция направилась в кабинет ксендза.

Она приготовилась к серьезному разговору. Вынула из тайника патроны, деревянный пистолет и материалы об Игле. Находясь в кабинете, она уже не стеснялась, поэтому выкурила почти целую пачку «кэмела». Люция провела там всю ночь, почти до четырех утра, подремывая в одежде на диване, накрытая только тонким пледом, потому что не хотела, чтобы Масальский услышал шаги, ведь ее комната находилась как раз рядом с его спальней.

Но ксендз Старонь больше не вернулся на Стоги. Ни в тот день, ни на следующий, никогда. Неожиданно исчезла Тамара. Люция, кроме того первого вечера, больше ее не видела, не обменялась с ней и парой слов.

Во второй половине дня вместе с несколькими чиновничками из курии приехал какой-то старикан, которого Люция видела когда-то по телевизору «в пурпуре». Гжегож Масальский распластался перед ним, как сладкий блин. Епископ позволил ему поцеловать свой огромный перстень, погладил попика по голове, благословляя, после чего переступил порог скромной плебании, как царь в окружении свиты. Он съел двойную порцию тефтелей, похвалил пирог с маком и освободил Люцию от ее обязанностей.

– Вы больше не понадобитесь. Спаси Господи.

Когда она уходила, толпа людей заполнила домик. Казалось, что он вот-вот начнет трещать по швам. Беспрерывно кто-то входил и выходил. Выносили и вносили какие-то вещи. В бывшей комнате Люции засела сорокалетняя дама, похожая на сову. Люция сразу догадалась, что эта старая дева выполняет в церкви функцию контролера Верховной контрольной палаты. Из-под бурой длинной юбки выглядывали слоновьи щиколотки панны. Пепельный свитер тщательно скрывал женские округлости. Волосы – конечно, серые и бесформенные – были покрыты платком, как ни странно, цветным. Дама сначала надела фартук и взялась за уборку в доме, а потом потребовала книгу записей и все финансовые документы, которые намеревалась изучить. Люция в течение нескольких минут собрала свое имущество и папку Буля. Когда она поняла, что все вещи ксендза Мартина куда-то вывозят, без колебаний забрала все, что нашла ранее в кабинете, и забросила в свой пакет. Подумав, она прихватила также и кассету «Роз Европы». У Люции не было магнитофона, чтобы прослушать кассету, но раз уж она лежала вместе с документами, то должна была иметь какое-то значение.

Она ушла, как и появилась, в кроссовках и спортивном костюме. Никто даже не спросил ее, есть ли у нее куда пойти. Машин с мигалками или кого-либо, прибывшего, чтобы арестовать ее, она тоже не наблюдала. Отмечаться в участке ей нужно было только через несколько дней. К тете она не поедет. Старушка и так из-за нее натерпелась. Люция шумно вдохнула через нос. Свобода пахнет весной и пирогом с маком, кусок которого ей дал на дорогу довольный собой викарий. На посошок он также вручил ей вознаграждение за труды – целых пятьдесят злотых жертвенной мелочью. Она приняла милостыню, хватит на три пачки сигарет.

– Эй, что происходит? – конфиденциально шепнула она, притворяясь доброй подружкой.

– Я не уполномочен отвечать на подобные вопросы, – последовал ответ.

– А Тамара? Ты же знаешь…

– Вы же знаете, – поправил он ее. – Или святой отец. Тебе следует так ко мне обращаться. Мы не приятели.

Ланге онемела. Она не выпустила изо рта поток проклятий только потому, что не могла оправиться от шока.

– Прошу передать пани Кристине, что деньги за последнюю стирку она получит банковским переводом.

– Каким еще переводом?

– Мы дадим знать, если нам потребуется ее помощь. Но желательно, чтобы ни она, ни вы больше никогда здесь не появлялись. Так будет лучше и для вас и для нас, – отчеканил он.

– Давай-давай, – бросила она на прощание. – Я-то уж точно не приду, а насчет тети – это ксендз Мартин решит.

– Ксендз Мартин? – Викарий замялся и со страхом огляделся на толпящихся церковных бюрократов. – Староня перевели отсюда, даже, собственно говоря, отстранили от выполнения обязанностей. Можно сказать, что его никогда здесь и не было. Сейчас все решаю я, и я советовал бы тебе попридержать язык. Особенно в данной ситуации. Господь с тобой.

До Люции сразу дошло, что случилось. Он звонил не ксендзу Староню, а своему начальству. Те приехали произвести чистку, затушевать дело. Что на самом деле произошло, она не знала. Ясно было только, что эта гнида донесла на Староня. Иуда. Вот почему в последние дни он притворялся добреньким. Она кормила его, выслушивала. Помогала убирать в костеле, даже заштопала ему порванную куртку. Сейчас Люция сожалела, что не насыпала ему в суп крысиного яда.

– Как же тебе не стыдно, сволочь? – крикнула она и толкнула его на случай, если он вдруг не поймет вопрос. Он испуганно повернулся к ней, а она добавила, зло улыбаясь: – А те тефтели в грибном соусе были с мухоморами. Маловато для летального исхода, но надеюсь, что вас хотя бы хорошенько пронесет. Тот, самый жирный, сожрал больше всех, поэтому не выйдет из сортира до завтра.

Масальский не дал себя обмануть. Он даже не наградил ее взглядом и с достоинством удалился. Люция была в шоке от того, как быстро и как сильно он изменился. Сейчас он был властен, горд. Он хорошо знал, к кому и когда подлизаться и на кого нажаловаться. Такой сделает головокружительную карь еру в церковной иерархии.

– Третья слева, я уверена, – повторила Иза Козак. Она всматривалась в лицо Люции Ланге, стоящей в шеренге женщин за зеркалом Гезелла, и судорожно зажимала ладони на подлокотниках инвалидной коляски, на которой ее привезли из больницы. Уже в течение нескольких минут все собравшиеся внимательно следили за ее реакцией.

– Пожалуйста, назовите номер, – сказал Дух.

– Номер три. Это она в меня стреляла. Я уже не помню, что это было за оружие, но не револьвер. Я тогда ошиблась.

– Вы уверены?

– Я запомню это лицо до конца жизни, – заверила Иза.

– Детка, подумай еще раз, – пробормотал Дух, но прокурор Зюлковская испепелила его взглядом. Сегодня она была в красных туфлях на шпильках, губы накрашены в тон, выглядела она лишь чуть-чуть менее шикарно, чем обычно. Только очень внимательный наблюдатель заметил бы темные круги вокруг глаз и легкое дрожание рук прокурора. Присутствующие на опознании церковные чиновники наверняка не могли оторвать от нее глаз.

– Подтверждаете ли вы предыдущие показания о том, что именно эта женщина вчера прокралась в больницу и снова напала на вас? – зачитала Зюлковская.

Дух демонстративно повернулся на каблуках. Это опознание было таким же странным, как и весь сегодняшний день.

Тучи начали сгущаться сегодня около полуночи. Сначала из больницы сообщила о нападении на пациентку. К счастью, кроме временной потери сознания и нескольких гематом, полученных во время падения, с пациенткой ничего не произошло. Врачи заверили, что ее состояние стабильно. Теперь ее перевели в закрытое отделение, а у двери поставили охрану из пяти вооруженных человек. Остальные десять прочесывали территорию вокруг больницы. Люцию задержали, когда она пыталась поймать такси на главной улице. Сопротивления она не оказывала.

– Я Изке ничего не сделала, – сказала она. – Просто хотела поговорить.

Оружия у нее не нашли. Только старую тетрадь с записями и стопку бухгалтерских документов. Она сразу заявила, что одолжила это у Блавицкого.

– Одолжила? – рассмеялся один из сотрудников и увез бумаги под Щецин, куда поехал на задание вместе с антитеррористической группой. Документы должны были вернуться послезавтра, потому что тайная операция продлилась дольше, чем планировалось. Когда Духновский узнал об этом, то матерился в течение получаса:

– Поотрываю им эти утиные бошки! Постнемецкие чайники, идиоты!

Потом стало еще хуже. Перед пересменкой, в восемь двадцать две, в участок пришла Тамара Соха, жена Буля, и заявила, что хочет дать показания. Она уперлась, что будет говорить только с Духновским. Тамара сидела на стуле в комнате ожидания до трех часов дня, потому что Дух вместе с Джекилом и командой техников поехали на Стоги, где, как показал предварительный осмотр, произошел взрыв газового баллона в автомобиле. Водитель погиб на месте. Дух давно не занимался такими мелочами, но Валигура приказал ему отправляться на место происшествия.

– Ты в городе? – удостоверился он, после чего сказал точный адрес. – Тогда давай, вприпрыжку, и возьми лучших людей. Только не плачь, но духовоза у тебя больше нет. – И отключился.

Останки свекольной «хонды-цивик», несомненно, принадлежали Духу, и полицейские не слишком представляли себе, что с ними сейчас делать. Конечно, заинтересованные знали о том, что начальник убойного несколько дней назад поменял свой драндулет на трактор Челси Буля, но этот обмен не был никаким образом оформлен. Люди, которые по приказу Духа должны были наблюдать за выпущенным в качестве приманки подозреваемым, не заметили ничего подозрительного. Вмонтированный чип не сработал. По этому поводу началось следствие, в результате которого злосчастный жук был найден в мусорном контейнере возле отеля «Марина» в Сопоте. В связи с этим сотрудники решили воспользоваться информацией, полученной у «хвоста». Всех тут же вызвали на ковер к Валигуре.

– Буль припарковал духовоз у костела на Стогах и больше никуда на нем не ездил, – рапортовали они. – По городу перемещался на такси. Последним местом, где его видели, была вилла Поплавского. Кажется, он вышел из нее около десяти вечера на собственных ногах и сел в такси.

– Кажется? Почему я об этом ничего не знаю? – взбесился Духновский.

– Мы звонили, никто не отвечал. А потом по «Евроспорту» начался матч… Кто мог предположить… – И пожимали плечами.

– Я вам дам матч! Вам спорта больше не захочется до самой смерти!

К счастью, Джекил оттащил его от коллег в штатском.

Что случилось, почему газовая система заискрила, должен был определить специалист. Пока было ясно лишь то, что пожарным не удалось вытащить Буля из машины. Он погиб в огне до того, как разрезали кузов. Стопроцентная уверенность в том, был ли это Блавицкий, появится после исследования ДНК, то есть не раньше чем через неделю. Духу намного больше было жаль машину, чем бандюгу. Но главная проблема состояла в том, что у него не было никакой бумажки, которая доказывала бы, что он одолжил «хонду» Павлу Блавицкому. Получалось, что сам он владел машиной Буля незаконно, а об угоне собственного авто не заявил. Вместе с телом Буля сгорели техпаспорт и страховой полис. На возмещение ущерба страховщиками нечего было и рассчитывать. Мало того, в бардачке были найдены ошметки служебного пистолета Духа и комплект патронов. Капитан был уверен, что держит все это в сейфе в своем кабинете. Однако находка заставляла небезосновательно подозревать его в том, что он дал свою машину бандиту вместе со служебным оружием либо принимал участие в переправке Буля на тот свет. Все это, вне всяких сомнений, бросало тень на идеальную прежде характеристику офицера полиции. По крайней мере, на основании имеющихся доказательств.

– Я не знаю, как это могло случиться, – только и сумел он выдавить Валигуре. И тут же добавил, видя мину шефа: – Ты же не думаешь, что я с этим связан?

Он хотел еще поделиться подозрением, что кто-то его подставляет, но сдержался, услышав официальное предупреждение:

– Я вынужден начать внутреннее расследование… – Шеф выдержал паузу. – И я бы предпочел, чтобы ты не мелькал у меня перед глазами какое-то время.

Дух моментально все понял. Валигура и правда подозревал его. Сейчас у него было только два выхода. Подождать, пока его уволят, либо самому гордо положить рапорт на стол. Он выпрямился и, собрав остатки сил, попытался шутить:

– Понял. Собираю манатки, появлюсь не раньше чем через несколько дней. Буду пить воду из лужи и копать саперной лопаткой вне зоны действия сети.

Валигура повернулся к нему и произнес, вращая глазами:

– Ты мне тут не фантазируй даже о дезертирстве! Быстро за работу! Этот огонь стремительно распространяется. Ты должен чувствовать его рядом со своей задницей и действовать. Но с умом.

Дух нехотя вернулся в отделение. Действительно, его служебный пистолет пропал. Кобура была пуста, сейф закрыт. Он спросил коллег, был ли кто-нибудь из них ночью на работе, но те посмотрели на него как на сумасшедшего. Он не успел поесть, поэтому пошел к автомату и потратил очередные два злотых на бледно-коричневую бурду, которую выпил с отвращением в три глотка. Только после этого он вызвал на допрос Тамару. Ситуация была непростая. Он уж было настроился на то, чтобы сначала уведомить ее о том, что ее муж мертв, когда вошел Валигура и пригласил женщину в свой кабинет. Разговор должен был продлиться около пятнадцати минут, а занял больше часа. Тем временем Дух отправил одного из патрульных за гамбургером, но жену Буля вернули ему раньше, чем он успел поесть.

Глаза Тамары были красными от слез, но она держала себя в руках. Попросила лишь стакан водки, который выпила залпом.

Духу очень хотелось сделать то же самое, но он сдержался. Сотрудники давно уже прекратили употреблять на службе. Правила затем и созданы, чтобы их нарушать, но тем не менее рассудок взял верх над эмоциями. Он не знал, как долго продлится его сегодняшнее дежурство.

– Если вам так будет удобнее, мы можем поговорить в другой день, – неуверенно предложил Духновский. У него и без ее показаний было работы по горло. К тому же он рассчитывал на то, что молодой подчиненный принесет ему наконец какие-нибудь пищеотходы. – Но мне так или иначе нужно будет вас допросить. Может, лучше все-таки разделаться с этим как можно быстрее.

Она сидела в той же позе, жадно глядя на шкафчик, в котором у него была почти еще полная бутылка водки. Он понял это без слов, но на этот раз решил не облегчать ей задачу.

– Должна признаться, что пришла сюда, чтобы дать совершенно иные показания, – начала она, а Дух моментально сосредоточился. – Павла убили. Я не верю в неисправность газового баллона.

– Пока еще рано что-либо утверждать. Результатов экспертизы нет. Возможно, это был несчастный случай.

Женщина резко прервала его.

– Это было покушение, вы же знаете, – повысила она голос. Он услышал ее иностранный акцент. Ясно было, что она будет форсировать этот тезис, следовало набраться терпения. – После освобождения из СИЗО он не вернулся домой. Думаю, что в течение дня он навестил нескольких человек, собирал данные. Вечером приехал выжатый как лимон, поел и ушел не попрощавшись. Пока он ел, мы немного поговорили. Его заказали, и он хорошо знал, что ему недолго осталось. Я знаю, уверена, что вчера вечером он отправился на какую-то встречу. Его смерть не случайна, – закончила она.

– На встречу с кем он отправился?

Тамара пожала плечами.

– Ежи Поплавский отмечал вчера день рождения. Каждый год по этому поводу он организует званый ужин, – начала она и сразу же замолчала.

Это подходит, подумал Дух. Все вертелось вокруг ювелира-инвалида. Надо будет его наконец допросить. Духновский предполагал, что Слон, как всегда, выкрутится, потому что у них не было ничего, что могло бы бросить на него тень. Сейчас его уже не удивляло, почему Тамара провела у главного целый час. Видимо, и у него беседа с ней займет примерно такое же время. Он слышал, как бурчит у него в животе. Патрульный уже наверняка сожрал его гамбургер. К сожалению, он не мог сейчас это проверить, так как нужно было закончить допрос.

– У вас есть что-то конкретное? – Капитан старался быть вежливым. – Нечто такое, что поможет нам в расследовании.

Тамара посмотрела на него как на идиота, после чего добавила:

– Я сильно рискую, указывая на Слона. Вы – полиция, и у вас должна быть возможность проверить. Думаю, хотя бы это Буль заслужил.

– Проверить можно, – кивнул капитан.

Лично он считал, что Буля давно дожидалось место в аду.

Дух не был ничем обязан Булю, скорее наоборот. Но на всякий случай решил прикусить язык. Перед ним сидела раздавленная горем вдова, которой пришлось пройти свои круги ада. Сочувствие притупляется пропорционально жесткости стула сидящего на нем. Духу тоже было жестко, но пока еще надежно, к тому же он сидел по более выгодной стороне стола и не собирался меняться. Поэтому он мягко добавил:

– Уверяю, что мы тщательно все проверим, но нам необходимо больше подробностей. Зачем кому-то понадобилось покушаться на жизнь вашего мужа? Вам кто-то угрожал? Преследовал? Когда? Как выглядел шантажист? Муж боялся? Кого? Конкретнее. Мне ведь не надо учить вас, как правильно давать показания.

Тамара смерила его взглядом полным ненависти.

– Пока у меня есть только ваши предположения, – замялся он. Видимо, немного перегнул. Она может сейчас уйти и вообще ничего не сказать. Ему был знаком этот тип. Женщина бандита, если захочет, умеет держать язык за зубами. – Понимаете? Каждый имеет право устраивать день рождения. Это ничего не значит.

Тамара поерзала на стуле. Кажется, ему удалось успокоить ее.

– Буль не был приглашен, – пробормотала она. – Впервые за долгие годы.

– Может, потому, что находился в СИЗО? Там торт не подают.

– Приглашение всегда приходило за две недели до торжества, – ответила она уже спокойнее. – В этом году мы его не получили, и это не случайность. Буль сделал соответствующие выводы.

– Почему? – Дух сосредоточился. До него наконец дошло, что женщина решила заговорить. Она хочет сказать обо всем, чего никогда бы не сказала, будь жив ее муж. Капитан задал этот вопрос в контексте конфликта между Слоном и Булем, но на самом деле думал, почему она вдруг решила расколоться.

– Пока Буль не знал, что Иглу заказали, он был в безопасности.

– Иглу?

Она кивнула:

– Это Павел должен был выполнить заказ. Но потом все осложнилось и кто-то забрал у него эту работу. Это не он выстрелил в Иглу. Он опоздал, приехал слишком поздно. Увидел труп. Возникал только один вопрос: обезвредят ли теперь и его тоже? – пояснила она и впала в ступор.

Дух потянулся за бутылкой и налил ей еще сто граммов. И на этот раз она проглотила их, как маленький эспрессо. Даже не поморщилась. Подействовало, она опять оживилась.

– Вчера он явно что-то узнал. Он стал не только не нужен, но еще и был опасен, мешал. Понятно кому. Все просто.

Дух долго молчал. Он рисовал ручкой клетки. От клеток лучами расходились в стороны стрелки, а к стрелкам присоединялись очередные клетки. Тамара молча наблюдала за ним. Когда она наконец подала голос, в нем не было ни укора, ни претензий. Обычный вопрос.

– Я навожу на вас скуку?

Надо было признать, что ее терпению можно было позавидовать. Духновский поднял голову и отодвинул от себя тетрадь с бело-синей мандалой, которая была почти готова.

– Совсем наоборот. Я пытаюсь понять.

Он встал, прикурил сигарету.

– Давайте начнем сначала. Как я понимаю, вашего мужа и Ежи Поплавского связывали на протяжении долгих лет деловые отношения… – Он замялся, подбирая слово. – Особого типа.

– Официально – да.

– А неофициально?

Тамара начала говорить уверенно, без колебаний и эмоций.

– Вы сами знаете, как это когда-то было. В конце девяностых Буль ушел из полиции, открыл «Иглу».

– Его уволили. На нем было уголовное дело и дисциплинарное взыскание, – поправил капитан.

Тамара не отреагировала. Спокойно, как будто они беседовали о погоде, продолжила начатую тему. Когда она высказывалась долго, проявлялся ее легкий акцент, хотя Духновский отметил про себя, что по-польски она говорит идеально.

– Тогда он нашел Янека, помог ему в развитии карьеры. Сам он в молодости тоже играл на гитаре. Жизнь распорядилась иначе, но музыкальный вкус у него был всегда. Когда «Девушка с севера» была на вершинах хит-парадов, Павел предложил Игле стать компаньонами. На протяжении долгих лет они прекрасно сотрудничали. Всякое бывало, но, несмотря ни на что, вместе они создавали магию этого места. Может, так вышло потому, что Янек довольно быстро потерял интерес к фирме.

– Что вы имеете в виду?

– Он бросал начатое, пропадал без предупреждения. Ездил на гастроли с какими-то женщинами, случайными людьми. Обещал им невозможные вещи, например что возьмет их на работу, примет в группу. У него было сильно развито стадное чувство. Так его тогда характеризовал Буль. Игла всегда хотел иметь семью, но у него не получалось ее создать, поэтому он удовлетворялся заменителями, так называемыми друзьями, свитой. Янек очень боялся одиночества, но в то же время никому не позволял приблизиться к себе. Только Булю был разрешен доступ к нему, он был ему как отец.

Никто из нас не заметил, когда невинное пребывание подшофе и легкая дурь превратились в серьезные запои и зависимость. Игла лицедействовал, постоянно находился под кайфом. Буль поначалу пытался скрывать такие эксцессы, потом потерял над этим контроль. Собственно, некоторые из них способствовали популярности клуба. Буль решил, что, если человек решил скатиться в пропасть, никто не сможет ему помешать. Он по-прежнему трясся над ним, но в итоге принял позицию стороннего наблюдателя. Только когда Янек наплевательски относился к делам, Павел бесился. Он вел с ним душеспасительные беседы, были больница, детоксы, терапия, даже костел. В результате – качели: то вверх, то вниз. Последние годы в основном преобладал низ. Поэтому они решили, что Янек не будет вмешиваться в дела фирмы, как и в вопросы управления «Иглой». Буль выплачивал ему ежемесячную зарплату. За концерты и авторские он получал отдельно. Вот только, как известно, аппетит приходит во время еды. У Янека появились претензии касательно управления клубом.

Ситуация обострилась два года назад, когда начались серьезные финансовые проблемы. Клуб по-прежнему был популярным местом, но, к сожалению, за все эти годы количество фанатов Янека, а точнее, «Девушки с севера» сильно уменьшилось. Большинство из них создали семьи, родили детей и перестали ходить по клубам. Молодежь сегодня слушает хип-хоп, каждый телеканал раскручивает новые лица. Игла поблек, а создать что-то новое так и не сумел. Что-то там сочинял, что-то выпускал, но все это не продавалось, новый хит не получился. Когда ему предлагали выступать на разогреве у Скубаса или Цомы[44], он отказывался. Был слишком горд, чтобы признать свое поражение. Буль хотел, чтобы он объявил об окончании карьеры, занялся делами клуба, но Янек все еще жил надеждами. Возможно, употреблял наркотики, чтобы оставаться в мире иллюзий. Он не мог справиться с тем, что все уходит. Не знаю, я не психолог. Зато у него появились безосновательные претензии. Например, по поводу того, что Буль хотел омолодить контингент клуба, установил телебим, устраивал коммерческие корпоративы для частных компаний, которые были совсем не в стиле старого клуба, или, например, привлекал молодых музыкантов из «Голоса», которые не прошли отборочный тур. Янек говорил, что брезгует этими помоями, но на самом деле потерял уважение к самому себе и просто завидовал молодым. Он правильно считал, что Буль уже не верит в него. Еще он ужасно боялся того, что кто-то его заменит. Что Буль создаст нового Иглу, хотя Павлу было уже достаточно таких, как он. Буль только несколько раз в год организовывал концерты для динозавров, то есть фанатов Янека.

Несмотря на все старания, клуб приносил убытки. Кредиторы требовали выплат по долгам. У Павла и Иглы были совершенно разные идеи по поводу выхода из кризиса. Янек хотел закрыть клуб, рассчитывая на то, что уедет в Америку, так как кто-то во время очередного застолья обещал ему грандиозный успех. Павел, в свою очередь, верил, что «Иглу» еще возможно спасти. Надо только найти инвестора и омолодить публику. Реноме у них имелось. Они были как сопотский «Золотой улей» или гдыньский «Максим». Эти три клуба назывались в одном ряду. Кстати, Буль вложил в этот бизнес все свои деньги. Говорил, что объявить банкротство он еще успеет, пытался бороться.

– Ну и что? – терял терпение Дух. – Какое это все имеет отношение к произошедшему?

– Он нанес визиты нескольким давним знакомым.

– Фамилии.

– Я не знаю всех, но это были люди, которых вы очень хорошо знаете. Маргельский, на данный момент застройщик, возвел тот навороченный район в Елиткове; Майами – бывший полицейский из антитеррористов в девяностых, насколько мне известно, владелец фабрики рабочей одежды и нескольких отелей; Воробей, прихлебатель Никоса, – почти все дома, расположенные на одной из улиц у главной площади в Сопоте, принадлежат ему; или, наконец, Славомир Старонь, ранее придворный автомеханик Слона, а сегодня польский дилер джипов.

Дух кивал. Каждый из них когда-то проходил по уголовным делам, которыми занимался их отдел. Тамара была права, знакомые все лица.

– Кроме того, он встретился с людьми из городской управы, прокурором Зюлковской и ее гражданским мужем, юристом SEIF. У них были знакомства в суде и в администрации города. Я не знаю фамилий, но вы без труда их выясните, – добавила она.

Дух был уверен, что Тамара прекрасно знала эти фамилии. Знание – вещь более ценная, чем золотые горы, надо только уметь его дозировать. А Тамару жизнь научила этому искусству.

– Все они много обещали, но, когда пришла пора приступить к действиям, отказались помочь. Тогда Игла решил пойти за поддержкой к Поплавскому. По его приказу каждый из всех этих, менее значимых, согласился бы на сотрудничество, по мере возможности. Слон официально на пенсии по инвалидности, но известно, в какой вилле он живет и сколько стоит квадратный метр недвижимости в Оливе. Его люди сидят в попечительских советах большинства крупных компаний. Понятия не имею, как они это организовали. Через месяц долги были выплачены, и в скором времени напротив «Иглы» открылась «Игольница». Это был конкурирующий с «Иглой» бизнес, полностью принадлежащий Янеку. Буль был возмущен тем, что никто не спросил его мнения по этому поводу. Начались рыбьи головы в посылках, ночные звонки, а через несколько месяцев дошло до перестрелки в новом клубе. Это уже вы помните.

– Вроде как певец пытался застрелиться. – Дух посмотрел на Тамару. Он рассчитывал на то, что она раскроет какие-то подробности того происшествия, но она, похоже, не видела в этом необходимости.

– Вроде как, – поддакнула она. – Но это я перевязывала ночью раны Буля. Ездила с ним к знакомому хирургу, чтобы вынуть пулю. Это была далеко не царапина, как он сказал во время допроса. Игла чуть не убил его. Но в конце концов они как-то договорились и занимались двумя клубами вместе. Какое-то время все было относительно спокойно, около двух лет.

– Имелись ли какие-то документы? Подтверждение купли-продажи? Я имею в виду инвестиции Слона в клуб. Или все было решено в так называемой устной форме?

– Ни в коем случае, – тут же возразила она. – Буль знал Слона как облупленного. Знал, что если уж начинать игру, то с полной колодой. Был подписан договор, все легально проведено через налоговую инспекцию. Бумаги лежали у нас дома, и это была самая ценная вещь из всех, принадлежащих моему мужу. Даже мне он не разрешал к ним притрагиваться. Та девушка из бара их забрала. Она оставила записку о том, что забирает их на хранение. Я слышала, что папка находится у вас. Там есть все подтверждения того, что я говорю правду. Буль затем и держал ее в доме. Именно на случай такой вот ситуации. И чтобы я, благодаря этому, была в безопасности. – Она потерла глаза, но уже не плакала.

– Мы, конечно, с этим разберемся. – Дух кивнул. Не мог же он ей сказать, что до сих пор в глаза не видел этой папки, потому что антитеррорист держит ее в своем багажнике где-то под Щецином.

– Из этих документов следует, что Буль продал «Иглу» Поплавскому взамен на акции компании SEIF и нескольких других организаций. Деньги, которые получил муж и которые полностью покрыли долги, были эквивалентом причитающейся суммы. Таким образом, Буль и Янек стали лишь менеджерами, настоящим владельцем клуба стал Слон, хотя в договорах фигурировала другая фамилия.

– Какая? – прервал ее Дух.

– Этого я не знаю. Я никогда не читала этих бумаг. Я думала, что они у вас. – Тамара смерила капитана долгим взглядом. Он подозревал, что она в очередной раз соврала, и пометил это в блокноте.

– А Игла? Его мнения кто-нибудь спрашивал? Он должен был подписать договор продажи.

– Подписал, – подтвердила Тамара, – его подпись есть на документах. Возможно, он был пьян или под кайфом, потому что через какое-то время стал утверждать, будто ничего не помнит. Это бред. Я знаю, что никто не подделывал его подпись. Тогда же Буль начал разнюхивать, с кем и на какие средства он открыл «Игольницу». Конечно, он подозревал, что у Иглы есть тайный компаньон, который предпочитает оставаться анонимным. Он позволил это все только затем, чтобы Янек успокоился. Но, как оказалось, «Игольница» не приносила ожидаемых доходов, а к Янеку, в свою очередь, стали приходить разные странные люди. Ситуация ухудшалась, так как вскоре он продал за полцены один этаж своего дома на Собеского, а потом серьезно подсел на кокаин, и дела становились все хуже. Он рассказывал всем, что уезжает и закрывает бизнес. Обвинял Буля, публично очернял его. Наконец на самом деле решил покончить с собой или, возможно, просто случайно перебрал с дозой. Буль, его ангел-хранитель, опять спас Иглу. Поговорив с ним, он узнал, что компаньон Иглы – какой-то немец, пребывающий за границей, и что он поставил Янека на бандитский счетчик. Когда Янек назвал фамилию этого человека, оказалось, что он же является владельцем «Иглы». Я помню, что прозвучала кличка Рыбак. Остальное в документах.

Духновский записал печатными буквами: «КТО ЯВЛЯЕТСЯ ВЛАДЕЛЬЦЕМ «ИГЛЫ» – ДОКУМЕНТЫ ПРОВЕРИТЬ». Он писал разборчиво, не закрываясь, чтобы Тамара это видела. Ее реакция оказалась правильной.

– Конечно же это подставное лицо, кто-то от Поплавского. Двоюродный брат, племянник или внебрачная дочь. Слон всегда был в тени и, как серый кардинал, дергал за веревочки. Это проверенный способ. Он воспользовался их конфликтом и забрал оба клуба. И все это конечно же вовсе не из любви к искусству.

– Где двое дерутся… – пробормотал Дух.

– Там третий рад.

– Именно.

Тамара вздохнула:

– Музыка, концерты и мероприятия – это было только прикрытие. С этого момента клуб стал идеальным местом для передачи денег, наркотиков или золота. Не знаю, было ли известно мужу происхождение передач, которые он регулярно доставлял. Думаю, что да. Он получал их, возил в определенные места, там ему передавали ответные посылки. Павел жаловался, что, после того как он столько лет проработал в полиции, а потом гнул спину на Слона, превратился в курьера. Он похудел на двадцать килограммов. Его съедал ужасный стресс, в буквальном смысле. Тем временем Янек вдруг стал вести себя активнее. Теперь ему захотелось быть бизнесменом, он заинтересовался оборотами клуба и все сильнее нажимал на мужа, чтобы тот отдал ему авторские права на песню, утверждал, что хочет закрыть все и жить с авторских, но это была неправда. Буль не хотел отдавать ему «Девушку с севера». Собственно, насколько я знаю, Игла скончался бы от передозировки в течение двух недель, а песня была тогда единственным нашим надежным доходом.

– «Нашим»?

– Автор песни не Игла. Конечно, он написал музыку, но тоже не без помощи Павла. Они взяли какую-то известную американскую гитарную тему и просто скопировали ее под текст. Игла ее исполнял, но аранжировку, продакшен и все остальное сделал Буль. Как я уже говорила, он разбирался в музыке, у него был отличный слух. Он не умел петь. Никогда не учился игре на инструментах, не годился для эстрады, но музыка была у него в крови. Он не случайно ушел из банды Слона и открыл клуб. Только поэтому «Девушка» и стала хитом. Авторские права Буля на песню тоже были условными, так как он знал фамилию настоящего автора, но тот предпочел остаться неизвестным. Даже я не знаю, кто это. Если бы он сейчас явился за деньгами, то имел бы право потребовать компенсации за все годы, что песня звучит по радио и телевидению.

– Прекрасный мотив для убийства, – заметил Дух с издевкой. – Вы пришли сюда, чтобы обвинить мужа? Некрасиво, парень уже не в состоянии защищаться.

– Это не он стрелял, – поспешно уверила Тамара. – Но он знал, что в Пасху утром Игла намеревается ограбить тайный сейф с золотом и документами SEIF. Он договорился с Булем, что после этой кражи исчезнет и не будет иметь никаких претензий. Просил только, чтобы Павел помог ему скрыться. Муж был против, это были деньги Слона, а с ним лучше не связываться, потому что он не забывает обид. Поэтому они придумали свалить вину на Люцию Ланге. Она была непокорная, резкая, Игла не любил ее. Когда-то она его отшила или что-то в этом роде. Когда пропали деньги из мини-сейфа для мелочи, она скандалила и кричала, что о всех махинациях донесет в налоговую, прокуратуру – в общем, уничтожит их. На самом деле она не очень много знала. Ее злость была направлена на менеджера, когда-то они были подругами. В общем-то я понятия не имею, какова была роль Изы Козак. Оказалась ли она там в то утро случайно? Знала ли, зачем туда едет? Там в слитках и облигациях было около двух миллионов злотых. Возможно, даже и больше. Это были деньги, выведенные из SEIF. Потому казна траста пуста. Это не из-за того, что финансисты кампании сделали неудачные вложения. Эти деньги никуда не вкладывались, они просто разворовывались, делились между определенными людьми. Только поэтому компания с такой подозрительной репутацией в течение трех лет не дождалась ни единого судебного процесса. В этом принимает участие целая сеть. Вы представляете себе, услуги скольких людей требовалось оплатить? Духновский остановил ее жестом:

– SEIF займемся позже. Это дело расследует другое подразделение. Они охотно послушают вас. Вернемся к убийству. Был ли у Иглы ключ от клуба?

– Конечно. Но он воспользовался копией, сделанной с ключа Люции. Спросите у нее. Она наверняка помнит, как несколько месяцев назад Игла одолжил у нее ключ, потому что не мог найти свой.

Дух внимательно посмотрел на Тамару.

– Откуда вы все это знаете?

– План составлялся у нас дома. При этом присутствовала и Клара. Можете ее спросить. Сначала она откажется, будет плакать, а потом все подтвердит. Она собиралась уехать вместе с Иглой в Калифорнию. Как и многим другим, он ей наобещал апельсины на осине, а она поверила. Влюбилась, бедняжка.

– Как Буль собирался объяснить кражу вышестоящим?

– Все было продумано. Шел сильный снег, поэтому мы решили, что в субботу утром уедем кататься на лыжах. Гостиница в Италии была забронирована для четырех человек с вечера в воскресенье на четырнадцать дней.

– Хитро, – похвалил Дух. – То есть на кого именно?

– Я, Буль, Янек и Клара. Конечно, Янек должен был присоединиться к нам позже или мог вообще не приехать. Это зависело от развития ситуации. Но в пятницу ночью он позвонил со скандалом, крича, что Буль его кинул. Говорил о какой-то подозрительной даме, психологе из полиции, которую Буль якобы нанял, чтобы его уничтожить. Он был не в себе, в ужасе оттого, что его предали, и наверняка сильно пьяный. Он заявил, что если Буль позволяет себе грязную игру, то он тоже не только может, но и будет поступать так же. Тогда я обо всем этом не знала, Павел рассказал мне только после возвращения из СИЗО, что Янек пошел к Слону и наябедничал как первоклассник, сказал, что Павел планирует нападение. В этот же день к нам пришел некий человек, вызвал мужа на разговор где-то в городе и сделал ему выгодное предложение. По возвращении Павел сказал мне, что кататься на лыжах мы поедем немного позже. В воскресенье он разрешил мне пойти в костел. Если бы кто-то интересовался им, то я должна была говорить, что мы были вместе. Собственно, он привез меня и даже немного потоптался возле входа. Возможно, люди видели нас на мессе. Потом он поехал в «Иглу», я получила эсэмэску, что мы увидимся дома. Я должна была подготовиться к поездке. К сожалению, все вышло из-под контроля.

– Что это было за предложение?

– Мне кажется, Буль должен был убить Иглу. Буль всегда меня оберегал, так же было и в этот раз, но ритуал подготовки к экзекуциям я очень хорошо знала. Он позаботился и обо мне, чтобы меня ничто не связывало с делом в случае неудачи. Он уже давно этого не делал, лет пятнадцать.

– Только пятнадцать?

– Я не буду об этом говорить, – прямо заявила она. – Но да. Только пятнадцать. И не надо ловить меня на слове.

– Кем был этот человек?

– Посланцем. Пешкой. Он был похож на таксиста. Усы, бурая куртка, кепка.

– Вы бы узнали его?

– Возможно. Хотя не уверена. Да, скорее узнаю.

– Кто его вызывал? К кому посланец отвез вашего мужа?

– Думаю, что это была встреча с самим Поплавским, но головы на отсечение не дам. Не знаю. Честно, – быстро ответила она, а потом добавила: – Но муж не стрелял ни в Иглу, ни в Изу. Он приехал слишком поздно. По возвращении был очень резок и напуган. Я впервые видела Павла в таком состоянии, а ведь знала его много лет. Тот, кто это заказал, видимо, думал, что сведет их там, чтобы они друг друга поубивали, и проблема будет решена. Но в «Игле» кто-то подменил Буля. Изу чуть не убили случайно.

– Откуда такая уверенность?

– Павел мне сказал, – прозвучал простой ответ.

– Чудесно. Хотел бы я иметь такую жену, которая верит всему, что я говорю, – подытожил Дух с издевкой.

– Я ему верю, потому что… – Она запнулась. – Я, кажется, знаю, кто мог это сделать. Я даже Павлу этого не сказала, а, наверное, надо было. Может, он был бы жив. Но этот человек очень важен для меня. Он спас меня, когда я была серьезно… больна.

– О! – Духновский поднял бровь и усмехнулся: – Наконец-то что-то конкретное. Хотъ какая-нибудь фамилия, кроме той на «П», и чтобы в кличке не было хобота, а в реальности лопоухих ушей.

Тамара покраснела, как подросток. Духу показалось, что она пожалела о своем признании.

– Я внимательно слушаю, – сказал он.

– В день убийства Янека я сбила на машине мужчину, на улице Шопена. Я даже и не подумала, что этот человек может иметь какое-либо отношение к происходящему, но теперь, особенно теперь, когда столько всего случилось, мне хотелось бы, чтобы вы это проверили. Я не уверена и ни в коем случае не хочу никого обвинять безосновательно. Это очень хороший человек. Ангел. Именно так я его воспринимала в течение долгих лет. И многих других людей тоже. Потому мне так трудно сейчас об этом говорить.

– Понимаю, – пробормотал Дух и подумал, что о Буле она не говорила с таким пиететом.

Он вынул бутылку, чтобы наполнить ее стакан и тем самым развязать ей язык, но она накрыла стакан ладонью.

– Мне уже лучше. Я хочу от всего этого избавиться.

Тамара рассказала, что мужчина появился со стороны улицы Фишера, возле пешеходного моста. Он мог не заметить ее. Она ехала по Шопена, возвращаясь с мессы в гарнизонном костеле. Чувствовала себя разбитой, скорость явно была превышена. Человек выбежал ей прямо под колеса. Она заметила его слишком поздно, не успела затормозить. В этот день на дороге была гололедица. От удара он перелетел через ее машину и упал на встречной полосе. Она сразу же выскочила из авто и подбежала к нему. Ей показалось, что пешеход погиб, но он встал и отряхнулся, был только слегка оглушен. Она узнала его и была в отчаянии оттого, что именно сегодня с ней случилось такое. Она предложила отвезти его в больницу на Хроброго, но он отказался, мотивируя свой отказ довольно странно: он очень спешит, ему нужно срочно ехать. Она подумала, что это проявление травматического шока. У него могло быть сотрясение мозга, какие-то внутренние травмы. Ей очень не хотелось брать грех на душу.

– Кто? – Дух задал только один вопрос. Его начинали раздражать эти душещипательные рассказы.

Тамара назвала фамилию мужчины, и лицо майора побледнело. Конечно же он знал его, как и любой другой житель этой страны. Он почувствовал сильное сердцебиение и беспокойство: не издевается ли над ним собеседница? Не прислал ли ее сюда Слон, например? Давно он не попадал в такой переплет. Каким образом он мог проверить эту информацию, не делая ее достоянием общественности?

– Как выглядел этот человек? Вы узнаете его на опознании? Повторите ли вы то, что сказали сейчас, в суде?

Тамара дважды подтвердила и подробнее описала все, что сохранилось в памяти. Кроме кожаной куртки и джинсов она запомнила также пряный запах одеколона.

– Мне кажется, что я тогда помогла ему скрыться.

– Прекрасный рассказ. – Дух пытался сохранять спокойствие, не выдавая возбуждения. Он сейчас притворялся недоверчивым следователем, сомневающимся, уставшим от болтовни, хотя внутри все кричало «наконец-то». – Но почему вы считаете, что это он застрелил Иглу?

– Потому что это Мартин Старонь, находясь на лечении в реабилитационном центре брата Альберта, написал «Девушку с севера». Я только подправила ее до той версии, которая сейчас повсеместно ротируется и авторские права на которую имеем Буль и я. Вы можете проверить это в Ассоциации авторов. Права были у Буля, извините, до меня до сих пор не дошло, что его нет. Кроме того, я была в номере 102 в «Розе», когда умерла Моника, и знаю, что она не совершала самоубийства, это Игла дал ей наркотики. Он не хотел ее убивать, просто она была ослаблена после аборта. Отцом ребенка был Мартин. Может, это он попросил тогда Слона, чтобы тот ликвидировал ее брата и своего единственного друга, потому что парень требовал мести и грозил тем, что придаст дело огласке. Надеюсь, мне не нужно говорить, кто лично выполнил этот приказ?

– Кто?

– Вы очень хорошо знаете эту фамилию, виделись не больше часа назад и наверняка встретитесь еще не один раз.

Дух на какое-то время потерял дар речи.

– Иглу тоже Мартин втянул во все это?

– Да. Он заставил его сдать пистолет, который они с Пшемеком выкрали у человека Слона. Так Буль познакомился с Янеком. К нему пришел испуганный детдомовский мальчишка с пистолетом мафии и байкой о том, что нашел его на голубятне. Когда ксендз узнал о том, что сделал Игла, я не знаю. Возможно, только около двух лет назад. Тогда Янек начал приходить к Староню, они много говорили. Не исключено, что именно поэтому Янек и пытался застрелиться. Мартин всегда был для него как гуру. Игла украл его идентичность. Одевался как он, даже перекрасился в блондина. В определенном смысле он обожал его. Так, как обожают кумира, и поэтому пытаются подражать ему. Но был только жалкой копией. Видимо, тогда до него дошло, что всю свою жизнь он построил на единственной песне, в текст которой мы внесли изменения, чтобы никто и никогда не смог связать ее с тем делом. Легкие косметические изменения, но они влияют на смысл и значение истории. Теперь я буду получать эти несчастные авторские, потому что ксендз никогда не признается. Это означало бы признаться в участии в преступлении. «Девушка» рассказывает эту трагическую историю. Послушайте ее внимательно.

Раздался стук в дверь. Сержант доставил Духу горячий сэндвич.

– Спасибо. – Дух откашлялся и обратился к Тамаре, как будто сказанные ею только что слова не произвели на него никакого впечатления. – А теперь скажите мне, пожалуйста, какие показания вы пришли нам дать и кто велел вам прийти сюда.

Тамара оглянулась. Сержант поспешил выйти и закрыть дверь кабинета.

Каролина рисовала очередную принцессу. На столе уже лежали несколько цветных портретов дам в пышных платьях. Где-то рядом стучали молотками мастера. Они обещали, что сегодня перила будут закончены. Залусская выбрала металлические, из сатинированной стали, что бы это ни значило.

– Мама, повернись! – крикнула девочка стоящей у плиты Саше.

Мама послушно приняла нужную позу и замерла с улыбкой на лице. Наконец, не выдержав, она рассмеялась и послала дочке воздушный поцелуй. Девочка тоже отправила ей поцелуй в ответ, внимательно присмотрелась к ней, как профессиональный портретист, после чего вернулась к рисованию.

Саша вытерла руки кухоным полотенцем и подошла посмотреть на ее творение. Однако, когда приблизилась, дочь закрыла рисунок руками и произнесла по-английски:

– Я скажу тебе, когда будет готово.

Но Саша успела разглядеть рисунок. На картинке была женщина в очках с копной рыжих волос и высокий мужчина без лица, но зато в отчаянно-синем комбинезоне. Он очень сильно напоминал одного из работников, устанавливающих перила. У Саши пересохло в горле. Взрослые держали за руки девочку. Не было никаких сомнений в том, что именно так Каролина представляла себя саму. В длинном розовом платье, с золотыми волосами, рассыпанными по плечам. Уменьшенная копия матери. Вскоре она принесла и представила свое произведение, ожидая аплодисментов, на которые Саша не скупилась.

– Это я? – Она изобразила удивление. – Я неплохо получилась.

Малышка покивала.

– А это? – Залусская указала на мужчину без лица. Каро не успела ответить, так как Саше пришлось подбежать к плите. Макароны чуть не выкипели.

– Какие у тебя глаза?

– Зеленые.

– А у меня голубые. Почему?

– Потому что у тебя глаза как у папы. – Саша подумала немного и сказала: – Он умер.

– А почему?

– Так получилось.

– Значит, он теперь ангел?

Саша откинула макароны на дуршлаг и обдала их холодной водой.

– Каждый, кто уже умер, может быть ангелом.

– Или дьяволом.

– Дьяволы – это падшие ангелы. Так говорят в церкви.

– А почему у нас нет его фотографий?

– Когда-нибудь мы сходим на его могилу, – пообещала Саша. – Тогда ты увидишь его. Собери рисунки и помой руки, будем обедать.

– М-м-м, как вкусно пахнет, – отметила девочка и побежала в ванную. – А ты выйдешь замуж еще раз? – добавила она, перекрикивая шум льющейся воды. – Я могла бы быть подружкой невесты.

– Посмотрим, – усмехнулась Саша. И добавила не очень уверенно: – Если это случится, то ты наверняка ею будешь.

Она разложила макароны по тарелкам. Собрала карандаши, бумаги и поместила их стопочкой на краю стола. Каролина точно захочет после обеда продолжить рисование. Ее внимание привлекла еще одна работа дочери. Это был своего рода кроссворд, какие бывают в книжках с заданиями и ребусами для детей. В вертикальном ряду дочка нарисовала картинки: собака, енот, малина, якорь. Между малиной и якорем был пропуск. Рядом с рисунками Каролина коряво написала и выделила первые буквы названий предметов. «СЕМЬЯ», – прочла Саша. Пробел соответствовал мягкому знаку. Она задумалась и посмотрела еще раз.

– собака

– енот

– малина

– Ь

– якорь

* * * Она поставила тарелки на стол, побежала в свой кабинет и стала судорожно искать в стопке бумаг текст песни. Она нашла листок и поочередно записала первые буквы каждого слова припева.

Вина

Алкоголь

Лекарства

Депрессия

Ересь

Молодость

Алкоголь

Расцвет

ВАЛДЕМАР

И здесь пробел. Валдемар – это же Вальдемар! Сначала она не могла вспомнить никого с таким именем, кто упоминался бы в материалах следствия.

– Мама, я уже помыла руки, – услышала она голос дочери из кухни.

В этот момент перед ее глазами появился мужчина в черной маске. Сосед, который перерезал провода в «Игле». Религиозный фанатик – он спас Иглу от самоубийства, несмотря на то что тот был его главным врагом. Вальдемар Габрысь. Она пошла в кухню, села за стол и, как только Каролина начала есть, отправила Духновскому сообщение с просьбой о встрече.

Его искали более десяти часов. Викарий говорил, что ксендз не вернулся на ночь, не провел вечерней мессы, не подал никаких признаков жизни. Его задержали во второй половине дня, когда он пытался сесть на паром. Ксендз утверждал, что целые сутки отсутствовал в городе. Это было все, что удалось из него выдавить. После этого он не сказал ни слова. В багажнике у него был чемодан с вещами, а в нем паспорт на имя Войцеха Фришке и свернутые в рулон евробанкноты.

Его задержание должно было пройти бесшумно, но первый звонок из курии прозвучал уже через час. Несколько епископов обеспечивали ксендзу алиби на время убийства в «Игле». Один из клириков подчеркнул, что на мессе в это время было более тысячи верующих. Он угрожал, что, если полиция передаст весь этот вздор в СМИ, дело закончится в суде. Перепалка продолжалась до девяти вечера. Ксендз упорно молчал, однако не сопротивлялся. Он позволил снять с себя отпечатки пальцев и взять кровь на анализ. Встреча с адвокатом продлилась буквально несколько минут, он вышел из кабинета еще до того, как Малгожата Пилат успела представить ему свою линию защиты.

За это время капитан Духновский еще несколько раз посылал сержанта за гамбургерами и салатом коул-слоу для всей команды. Хозяйка будки напротив управления полиции, должно быть, благословляла этот день. За несколько часов ей удалось собрать месячную выручку. Наконец полиция пришла к консенсусу с представителями церкви. Духновский согласился, чтобы духовенство участвовало в эксперименте опознания, что не помешало ему устроить скандал Валигуре по поводу его излишней уступчивости. Успокоился Дух только после обещания, что если все подтвердится, то он сможет со спокойной совестью сообщить прессе об угрозах.

– Подтверждаю. Это был он. – Тамара указала на ксендза Староня безо всяких сомнений. – Тогда он был без сутаны, в обычной одежде.

Она добавила, что очень близко знакома с ним и дает голову на отсечение, что именно его подвозила в день перестрелки в «Игле».

– Очень близко? – ужаснулся один из представителей курии.

– Не в этом смысле, – поправила она. – Просто он помогал мне. В свое время мы очень много общались. Он самый лучший ксендз из всех, кого я знаю. Я очень ценю то, что он делает, и надеюсь на то, что я не обвиняю его ни в чем, чего он не сделал.

Один из церковников с сомнением хмыкнул.

– Спасибо. – Уставшая от многочасового пребывания в отделении прокурор отложила документы в сторону и направилась к выходу. В десять часов вечера она уже выглядела не так безупречно, как с самого утра. Помада съелась, шпильки на платформе немилосердно жали, поэтому она сменила их на стоптанные балетки, в которых ее икры выглядели тяжелыми и бесформенными. Представители курии вышли вслед за ней. Полицейские отвезли Тамару домой. К ней была приставлена незаметная охрана, поскольку она являлась слишком ценным свидетелем.

Следователи остались одни. Прокурор дала им понять, что завтра намеревается сообщить о выдвинутых обвинениях прессе. Ей необходимы доказательства. Люция или ксендз. А может, они оба?

Сейчас Дух и Валигура думали над тем, как выйти из этой ситуации. Два свидетеля, два преступника. Нужно было все проанализировать и быстро сделать выбор в пользу одного из них. Кроме того, было абсолютно ясно, что речь идет не только об убийце, совершившем преступление. На протяжении всего дела постоянно всплывал инвалид-ювелир и несколько других личностей, которые были им давным-давно знакомы. Целью стало задержание заказчика, но, к сожалению, никаких шансов у них пока что не было.

– Какие будут распоряжения, шеф? – спросил Духновский.

– Дерьмо этот профайл. – Валигура бросил на стол экспертизу Саши. – Женщину она исключила. О священнике ничего не написала. Это все совсем не облегчает нам задачу.

– А она должна была написать, что он стрелял в сутане? Ведь он был в обычной одежде. В таком виде мы его и взяли.

Духновский подошел к двери и закрыл ее поплотнее. Он поднял голову, взглянул на противопожарный датчик, залез на стол, заклеил его жвачкой и только после этого закурил. Валигура отодвинул в сторону свою электронную сигарету и протянул руку к пачке «мальборо».

– Может, начнешь уже покупать себе нормальные сигареты, а? – буркнул Дух.

– Завтра отдам тебе целый блок, – пообещал Валигура и вытащил из пачки Духа сразу две штуки. Одну закурил, а вторую положил в футляр от авторучки. – На черный день.

Они курили, пялясь в пустую комнату для опознаний.

– Что это за священник, который бегает по городу в кожанке? К тому же садится на паром, отплывающий в Швецию. – Валигура задумался. – Как-то все это не клеится.

– Не платье красит ксендза. – Духновский не собирался выгораживать Староня, но ему тоже трудно было во все это поверить. – Меня тоже часто принимали за постового, потому что я всегда по гражданке. Я быстро привык к тому, что мое звание постоянно занижают.

Валигура коротко хохотнул.

– Впрочем, этот священник очень даже подходит. Ох и резонанс бы был! Пусть только ДНК совпадет.

– Я сразу дам знать, как только что-то прояснится, – заверил Дух.

– Только почему чудом выжившая так упирается по поводу этой Ланге? – продолжал главный. – Она все нам портит.

– Весь этот бред крепко засел в ее больном воображении, – вздохнул Духновский. – Злость у нее не проходит, поэтому и подводит память. Хотя ты сам знаешь. Женщины очень сердобольны. Они могут простить мужчине даже то, чего он не совершал.

Главный оживился:

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего. Просто мысль. Какую-то цель она, конечно, преследует. Узнаем в свое время.

– Почему бы ей не указать на него? – Валигура снял очки и потер уставшие глаза. – У тебя же есть свои методы. Может, твоя прожженная психологиня смогла бы чем-то помочь? Например, подсказать тихонько свидетелю, какой версии ему держаться.

– Она написала мне эсэмэску час назад, я пока не ответил. Пока не отстранять ее?

– Посмотрим. – Валигура затушил окурок и взглянул на потолок. – Смотри-ка, в самом деле работает.

– Классический гостиничный способ. Джекил знает, что, где и как работает. Только в пиджаках ходить не умеет, не может не уделать галстук аргенторатом.

– Зато всегда тщательно выбрит.

– Уж рожа – точно. Причем полностью, вся.

Они оба засмеялись. Дух хлопнул себя по коленям.

– Значит, ждем результатов ДНК и принимаем решение. Главный кивнул. Дух встал и убрал со стола пустую банку из-под кока-колы, которая служила им пепельницей.

– Желаю хотя бы относительно спокойной ночи, – попытался он откланяться.

Валигура указал ему на потолок:

– Я не достану. Господь Бог одарил ростом Дональда Дака. Сжалься над коллегой.

Дух жестом показал, что совсем забыл об этом, но жвачку не удалил, а закурил очередную сигарету и протянул Валигуре.

– Сейчас коллега, а сегодня утром что это было? Валигура пожал плечами:

– Слишком много зрителей. Опытный сотрудник автоинспекции сумеет прочесть по губам слово «курва» с любого расстояния. А что уж говорить о снисходительности к полицейским, подозреваемым в сотрудничестве с мафией.

– Вижу, ты на многое решился.

– На первый взгляд именно так и казалось. Если б я хорошо не знал тебя, то подумал бы, что ты наложишь в штаны. А духовоз жалко, ничего не скажу. – Валигура опять посерьезнел: – Скажи лучше, кто тебя так подставил с этим пистолетом?

– Кто ж знает? – Дух пожал плечами. – Мало ли таких, кто хотел бы меня прищучить?

– Об этом пока не беспокойся, – заверил его Валигура по-прежнему мрачным тоном. – Оставь это мне, но руку держи на пульсе на всякий случай. Подключим городских информаторов к этому делу. Правда, на медаль пока не рассчитывай, на премию тоже. В ближайшее время я не могу ничего тебе дать. Пусть все утихнет.

– Ясное дело… – согласился Дух. – Меня это разозлило, конечно… Нюх у меня еще хороший, а тут смердит, несмотря на то что скунсов нет, одни слоны. Надеюсь, вы меня ни в какое дерьмо не втолкнете? После стольких-то лет?

– Успокойся. – Валигура поднял руку, тем самым закрывая тему. – Я пока обещал церковничкам абсолютное неразглашение, но, знаешь, если все будет у нас в руках, то даем взрыв на всю Польшу. Вот тогда уже и повышение зарплаты, и премия. Медали тоже. А ствол новый получишь. Не переживай. Как-нибудь утрясем.

– Классно, – обрадовался Дух. – А то я проверил сегодня баланс своего счета, и оказалось, что денег мне хватит до конца жизни. При условии, что я умру в следующую среду.

Валигура едва улыбнулся и указал на стопку бумаг, присланных Залусской.

– Но тогда и это должно совпасть.

– Будет ДНК, и это подправим, – пообещал Дух. – Слушай, может, еще и запах для уверенности сделать. Чтоб уже комплект был.

– Никаких запахов. После того мыла с запахом лайма все и так над нами потешаются. – Валигура посмотрел на часы. – Комплект будет, если попика прижмем. Что бы такого сделать, чтобы он начал говорить? Только не профайлерша, она уже с ним беседовала, толку никакого.

Валигура затянулся до самого фильтра.

– То ли дело, а? Не то что эти твои водяные пары. – Дух открыл банку с энерготоником и, громко булькая, выпил сразу половину.

Валигура погасил сигарету.

– Я вот думаю, что делать с этой барышней.

– Паршивца мы закрыли, ей ничего не угрожает. Если хочешь, можем поставить у нее под дверью целую толпу охранников.

– Я говорю о психологе. Не нравится мне ее профайл. Вообще не подходит. Никого похожего у нас не было. И зачем вообще вытаскивать сейчас все эти старые истории? Здесь же нет никакой связи. Зато вонища будет… Ты понимашь, о чем я говорю. Как она до этого додумалась?

– Ну, не совсем никакой связи… Получается, что у священника был мотив. Надо это использовать. А так, если присмотреться, многие черты совпадают. Не паникуй, исправит. Все перепишет. Бумага ж терпеливая.

– Или на самом деле наплевать… – сомневался шеф.

Он смотрел через стекло на пустую комнату, в которой не так давно находились подозреваемый и несколько подставных лиц. Его специально поставили вторым в ряду. Даже неуверенные люди, как правило, указывали на второй номер. Дух не знал, почему так происходило.

– Ладно, мне надо вздремнуть, – пробормотал он, зевая, – а то эти ряженые в рясах из меня все силы высосали. К тому же я опять есть хочу.

– Я же говорю, оставь это мне, – заявил Валигура. – Пока тихо будем делать свое дело. Остальное должно постепенно забыться.

– Забыться? – удивился Духновский.

– Если сейчас сменить следователя, дело застопорится как минимум на месяц.

Дух слегка склонил голову. Он понимал, что для него самого лучше сейчас сидеть тихо и не высовываться.

– Вот только для прессы мы мегаидиоты и лодыри. Я это знаю, потому что читаю их писульки. К тому же у меня очень разговорчивый пресс-секретарь. Слышал тот анекдот о молодом сотруднике с базового курса?

– Какой?

– Ну, там одного спрашивают на экзамене, кто является главным в следствии, а он отвечает, что пресс-секретарь. Вот какая молодежь сейчас в нашей фирме.

– Смотрю я на их анкеты и думаю, откуда ж вы такие беретесь. До войны таких фамилий не было.

Валигура улыбнулся.

– Знаешь, чего мне стоило заткнуть рот стервятникам, чтобы они не начали трубить, что Буль преставился не вполне естественным образом? – спросил он. – Пришлось раздуть исчезновение тринадцатилетней девчонки, которая, как потом выяснилось, оказалась у папочки в Париже. Мать забыла, что дочь должна была уехать. Позорище. Но бумагомаратели охотно бросились на это. Неделя покоя нам обеспечена. Радуйся, что у твоего кабинета не пасется день и ночь радио и телевидение. А именно так бы все и было, если бы какая-нибудь из журналистских ищеек прознала про черную ворону, которая в кожанке бегает в «Иглу». Собственно, курия наверняка его уже проверила. Они и педофилов покрывают, так что тут мы ничего не нароем. Бороться с ними нет смысла. Если ДНК совпадет, будем действовать по-своему. Только не устраивай больше фейерверков без консультации со мной.

– Ты потому и согласился, чтоб они пришли? Хотел обрести в них союзников?

– Потому или по-другому… Пусть компостируют мозги, но лучше друг другу… Я не помню, когда в последний раз был в костеле. Когда Джекил будет готов?

– Обещал поспешить. Полученный материал для ДНК можно использовать в течение ближайшей тысячи лет. Если этот окажется не тем, найдем другого ряженого. Не боись. А сейчас у нас есть чуток времени, чтобы поработать с приятелем. Помнишь его? Мы с ним уже встречались?

Шеф пропустил мимо ушей последний вопрос.

– Работайте так, как будто ДНК у нас уже есть.

– Ты собрался меня, старого отца, учить, как детей делать?

Валигура встал.

– Тогда бди! – Он не уходил. – Надеюсь, ты на меня не в обиде?

Духновский смерил его взглядом:

– Каждый должен делать свое дело. Ты выбрал, и я выбрал. Очень хочется верить, что тебя можно считать своим.

– При мне с твоей головы ни один волос не упадет, – заверил Валигура.

– Я не совсем это имел в виду. – Дух криво улыбнулся. – Но во что-то же мне надо верить. Этот ксендз… Он же тот пацан Слона из крутой тачки на лесной дороге. Не говори, что не помнишь. Я прекрасно помню. Тот фраерок в костюме, который забрал тачку вместе с девочкой, тоже отпал не вполне естественно.

Валигура посмотрел на пустую комнату за стеклом.

– Да ну!

Духновский смерил шефа бдительным взглядом. Он был уверен, что тот все помнит, но почему-то изображает святую невинность. Он должен был помнить. После того происшествия началась его блестящая карьера, впрочем, Духновскому тоже кое-чего перепало. Правда, ему искренне хотелось верить в то, что сам он не является инструментом в чьих-то не очень честных играх.

– Буль уже в стране вечных снов или, надеюсь, в самом глубоком адском котле, поэтому, скорее всего, не сможет подтвердить, что тогда увел будущего клирика у нас из-под носа. Второй раз я такого не допущу. Но есть надежда, что попик поведает еще что-нибудь интересное о Стогах.

Валигура напрягся и поднял руку в протестующем жесте:

– Это не трогай. Пусть этим занимается Белосток. Нам нет никакого дела.

– Ты шутишь! – возмутился Дух.

– Нисколько. Ты же знаешь, что у меня нет чувства юмора, – закончил дискуссию Валигура. – Они здесь в командировке, пусть стараются. Вех принял дело и дал нам распоряжения. Тебе ясно определили фронт работ.

– Ты хочешь забрать его у меня? Что мне, отдать его им?

– Я серьезно тебе говорю, оставь в покое Стоги и старое дело, – повторил Валигура. – Это их человек. Следи только за тем, чтобы наши выполняли свою работу.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что пока они этим занимаются, наши с тобой задницы находятся выше линии огня. Нас интересует только этот труп. Пусть себе ковыряются в архивах.

– Как хочешь. – Духновский пожал плечами. – Мое дело маленькое.

Валигура уже вышел в коридор, когда позвонил дежурный. Духновский ответил. Ему сообщили, что сейчас его переключат на внешний звонок. Дух закрыл трубку рукой.

– Конрад! – крикнул он шефу. – Один вопросик!

Валигура развернулся. Он протяжно зевнул, так как тоже порядочно устал.

– Что?

Дух застыл в ожидании, вглядываясь в лицо Конрада.

– На какой машине ты ездил в девяносто четвертом сразу после Нового года?

– А в чем дело? – удивился Валигура.

– Марка тачки, цвет, год.

– Не помню. Это было сто лет назад.

– Смотри, я могу сам проверить, – пригрозил Дух.

На минуту они сцепились взглядами, наконец Валигура капитулировал.

– Кажется, у меня не было своей машины, – ответил он миролюбиво. – Служебная всегда самая лучшая. Зачем тебе это?

– Просто так спросил, – ответил Духновский и убрал руку с трубки. – Соединяйте.

Валигура быстро вышел в коридор и двинулся к лифту. Но вдруг передумал и направился к лестнице. Между этажами он вынул из кармана телефон и написал эсэмэску:

«Завтра не раньше 14. Одна».

Дух тем временем проверил, не отклеилась ли жвачка с противопожарного датчика, и, поскольку проверка прошла удачно, вынул из пачки последнюю сигарету.

– Все сидишь? – услышал он голос Залусской.

– Стою, а что? Имею право. – Он глубоко затянулся. – Люблю постоять на работе посреди ночи. Тем более что мой кот, видимо, все равно уже сдох от голода и тоски, поэтому спешить мне некуда и незачем. Ничего, заведу нового. Тот был косой. Куплю плюшевого, не будет мне гадить в выходные ботинки. И если ты пришла поговорить о песнях, то, может, я назову его Вальдемар. Прекрасное имя для игрушки. Черная маска будет ему к лицу.

– Я не о том Вальдемаре. Я уже проверила у источника, – отрезала Саша и тут же добавила: – Но не стану изводить тебя неподтвержденными гипотезами. Я сама его допрошу. Наверное, это все равно не имеет для вас особого значения. Это связано со старым делом, но только не в полночь, а на рассвете.

– Чудесно. Раздумья покоя не дают? У тебя, я вижу, тоже бессонница. Восход я люблю, лишь бы не в одиночку.

Саше, однако, было не до шуток. Она резко перебила его:

– Это хорошо, что ты стоишь. Быстрее спустишься, я припарковалась при входе. Прости мне такой явный подрыв авторитета, но я не могу выйти из машины. У меня есть клиент для тебя. Явка с повинной.

– Явка куда?

– В СИЗО, Дух.

– Еще один? Давай утром, я есть хочу.

Саша охнула.

– Так пошли сюда кого-нибудь.

– Кого? Закрой его в холодильнике, в сейфе, гараже. Я не знаю.

– Насколько тебе известно, я не владею ни одним из видов единоборств и не люблю потеть. К тому же будет дешевле не летать за ним в Гамбург, раз уж он сам решил прийти. У него есть билет на самолет. Еще успеет, если захочет. Регистрацию закроют только через три часа. Я не стану торчать тут до утра. И будь добр отвечать на звонки, тебя едва нашли.

Она отключилась.

Дух очень медленно влез на стол, отклеил жвачку и бросил ее в мусорное ведро. Потом разобрался с бумагами и только после этого направился к выходу. В дверях он столкнулся с Валигурой. Оба удивились новой встрече. Капитан сказал дежурному, чтобы тот прислал ему человека для помощи в задержании. Они подошли к черному лимузину с тонированными стеклами.

– Опять кто-то умер? – буркнул Дух.

Саша сделала знак сидящему рядом мужчине. Тот вышел из машины.

– Представляю вашему вниманию Войцеха Фришке, фамилия по отцу – Старонь. Второй из близнецов.

Персонаж, точная копия священника, был в сутане. Он не сказал ни слова, только слегка наклонился к Залусской, взял небольшую дорожную сумку и молча пошел за полицейскими.

– Надвое бабушка сказала. Так это говорится? – прошептал Дух Валигуре. – Этот день когда-нибудь закончится?

– Ночь, дорогой мой, – поправил его слегка повеселевший шеф. – Даже, я бы сказал, полночь. И есть девушка полночи.

– Споки, прорвемся, – пообещал ему Дух с выражением лица гроссмейстера. – Я не с такими оперетками справлялся.

– Что ж, в данной ситуации желаю вам относительно удачного вечера, – попрощался Валигура.

– Нет, спасибо. – Саша указала на лимузин. – Это собственность курии, которую надо вернуть. Но не остается ничего иного, как временно ее реквизировать. Мне надо утром заехать к матери за ребенком, а то дочь забудет, как я выгляжу, или того хуже: органы опеки начнут проявлять нездоровый интерес.

– Я вас отвезу, – предложил уже абсолютно серьезный Валигура. Дух поднял бровь от удивления. – Однажды мы уже одолжили машину, не оформив бумажек. Лучше не искушать судьбу в очередной раз.

Залусская молча вручила ключи Духновскому и пошла за шефом.

– А я вам что, шофер-перегонщик? – крикнул он им вслед.

Те даже не обернулись. Дух услышал только, как Валигура смеется. Видимо, Саша рассказывала ему по дороге что-то забавное.

Дух неподвижно стоял еще некоторое время. Он перевел взгляд на кафешку напротив. Когда он закончит работу, она как раз откроется. Надо будет отправить кого-нибудь за едой для себя. На этот раз это будет не патрульный. За гамбургером для пана капитана отправится кто-нибудь званием повыше. Духновский уже представлял себе мину Конрада, когда он позвонит ему с таким распоряжением. Ах эта сладкая месть. Настроение чуть улучшилось.

Люция опять оказалась в СИЗО. И если в прошлый раз, хоть и с трудом, ей удавалось сохранять спокойствие, то сегодня она была абсолютно раздавлена. Порядки были ей известны. То, как вести себя в этом заведении, – тоже. Она понимала, что, раз уж ксендз задержан, рассчитывать на чудо бессмысленно. Адвокат не прибудет с неожиданной помощью. На этот раз она не боялась. Буль, ее главный оппонент, был мертв. К счастью, Иза Козак по-прежнему жива. Правда, она опять наговорила какой-то ереси, но Люция была уверена, что на этот раз никто не примет всерьез ее обвинений. Больше врагов у нее не было. Может быть, поэтому она уже почти не злилась на бывшую подругу. Люция скорее сочувствовала ей. Если на какую-то тень Иза отреагировала потерей сознания, это означает, что ею руководил исключительно страх. Правда, Люция не понимала, почему ни один из врачей до сих пор не сказал, что это именно она спасла Изе жизнь. Но выяснение ситуации – лишь дело времени. Когда она нашла бесчувственную Изу в туалете, сразу же позвала медсестру. Она даже не дотронулась до нее, так как не понимала, что произошло. В палату, в которой лежала охраняемая пациентка, мог войти любой. Даже ребенку удалось бы отвлечь внимание скучающего полицейского от двери, с которой он должен был не сводить глаз. А после инцидента Ланге вовсе не сбежала, хотя именно так написали в протоколе. Просто у нее не было времени ждать и она не хотела давать показания. У Люции не было желания ни перед кем оправдываться.

Когда ее задержали, она поняла, что рассчитывать может только на саму себя. Просто начнет говорить. Она знает столько, что попросту откупится информацией. Единственное ее беспокоило – это то, что у нее забрали документы Буля. Только бы они не потерялись и не испортились. Она рассчитывала на то, что это будет ее козырной картой, подтверждением слов, вещественным доказательством. Правда, у нее были копии, но это все-таки не то что оригиналы. Кроме того, существовал риск, что полиция проведет выгодную ей селекцию документов. К счастью, она успела надежно спрятать сканы. К Изе она пошла только затем, чтобы систематизировать собранные данные. Ей не верилось, что Иза Козак когда-нибудь скажет правду. Возможно, она принимала в этом участие и не в ее интересах кого-либо сдавать. Или Иза на самом деле страдает амнезией и не знает, кто в нее стрелял. Только в этом случае ей следовало сразу признаться.

Кроме того, она намеренно врала по другим, более важным вопросам. После явной показательной казни Буля она сильно рисковала. Но Иза всегда была доверчивой. На ее месте Люция уже давно ушла бы от мужа-алкоголика. Они были разными во всем. Только поэтому их псевдодружба была возможна. Люция не считала себя азартной, но, когда надо, могла поставить все на одну карту. Но только если не сомневалась в выигрыше. Сейчас ей хотелось просто выжить. Она была ничего не значащей пешкой в этой игре, причем должна сама беречь свою задницу. Никогда, ни до и ни после, она не воспринимала эти слова настолько буквально.

Она встала в очередь перед тюремным телефоном-автоматом, обдумывая первые фразы, которые сейчас произнесет. Когда очередь подошла, гладкие, грамотно составленные предложения немедленно испарились. Она решила действовать стихийно. Вытащив из кармана визитку профайлера, набрала номер. У нее все еще оставалось право на один звонок. Она не использовала его для ни разговора с тетей, ни с адвокатом. Люция знала, что только Залусская способна ей помочь. Несмотря на многие чудачества, психолог казалась ей человеком, которому можно довериться. Прежде всего потому, что та была человеком независимым, действующим вне полицейской среды. Люция уже не доверяла ни полиции, ни прокуратуре, ни даже суду. Большинство ключевых процессов, связанных с этим делом, были разыграны как по нотам, и это не имело ничего общего с теорией заговора. Сама она была живым примером этому, хотя вряд ли кому-нибудь удалось бы хоть что-то доказать. Сеть, связывающая следственные органы, бизнес и криминальные элементы, по-прежнему оставалась очень тесной. В другой стране такую систему связей назвали бы мафией, но в Польше никто ничего не замечал. Определение «мафия», как и прежде, относилось к бритоголовым браткам в спортивных штанах и с бейсбольными битами в руках. Люди в белых перчатках, подписывающие многомиллионные сделки, были намного более опасны, и, хотя за ними велось наблюдение – дело наверняка мониторили какие-то тайные службы, – никто не рисковал им хоть что-то инкриминировать.

Когда сняли трубку, она услышала какой-то стук, вибрацию и веселый смех ребенка, который ответил на звонок и по-английски спросил ее фамилию. Люция сначала запнулась. Не представляясь, на ломаном английском она попросила пригласить кого-то из взрослых. Спустя мгновение у аппарата была сама Залусская. Люция не отметила в ее голосе ни удивления, ни радости. Саша лишь спросила, насколько серьезно Люция настроена на встречу с ней, потому что ей не хотелось бы зря приглашать няню для ребенка. Люция сказала Саше, что дополнением ее показаний будут документы, которые у нее конфисковали полицейские.

– Там есть все, – добавила она и замолчала, ожидая реакции.

– Я постараюсь получить разрешение на свидание, – бросила профайлер. Но потом сказала уже теплее: – Не знаю, как много времени это займет. Необходимо согласие прокуратуры. Если передумаешь – дай знать через воспитателя.

– Не передумаю, – заверила ее заключенная и повесила трубку.

Она пошла сделать себе кофе. Соседка по камере благодушно одолжила ей четыре ложки молотого. Люция не знала, когда сможет закупиться в тюремном магазинчике. Кроме денег, которые дал ей викарий, у нее не было ни копейки. Милостыни, которую он сунул ей на прощание, хватило на две поездки в такси. Если бы она тогда не стала ждать более дешевую машину, возможно, ее бы и не поймали. Тот, кто утверж дает, что деньги не главное, никогда не был беден.

В «замке» все знали, кто такая Ланге и за чью голову сидит. Ходили сплетни о деньгах, которые она украла у мафии. Число нулей росло с каждым днем. Люция перестала хоть что-то отрицать. Обнаружила, что далеко не все демонстрировали ей свое презрение. Большинство заключенных относились к ней с уважением, возможно, даже слегка побаивались. Это удивляло Люцию и одновременно приятно щекотало ее тщеславие. Она не хотела пока выводить товарок из заблуждения. Уважение в этом месте значительно облегчало жизнь. В обмен на кофе Люция пообещала сигарету (у нее было еще полпачки «кэмела», доставшихся от адвоката) и свою поддержку. Заключенная лучезарно улыбнулась и сразу же начала ей прислуживать. Ланге жестом показала ей, чтобы она вышла из камеры.

– Когда мне будет нужна служанка, я скажу.

Мать могла бы гордиться ею. Умение адаптироваться к любым условиям было у Люции в генах. Она залила кофе кипятком и, пользуясь отсутствием соседки, взяла из ее коробки пять кусочков сахара. Раз уж ей придется пить такие помои, так пусть они хотя бы будут сладкими. Она подумала, что человек в состоянии приспособиться к любым условиям, но, если у него есть хоть капля амбиций, он постоянно будет пытаться улучшить себе жизнь. Тут до нее вдруг дошло, что она совершила первую в жизни кражу. Поколебавшись с минуту, она положила рядом с коробкой сахара соседки еще две сигареты. Честь – это самое главное.

– Не знаю, – призналась Тамара Соха.

Ее вызвали, чтобы она перед очной ставкой взглянула предварительно на сигналетические снимки близнецов. Ни один из братьев не сознался в убийстве Иглы. Оба отказались от дачи показаний. Их сфотографировали в обычной одежде. Воротничок и сутана попали в тюремный депозит вместе с дорожной сумкой, в которой находилось все имущество священника. Курия реквизировала столу и всю утварь, необходимую для проведения богослужений. Был составлен соответствующий протокол. Видимо, тем самым церковь перешла на другую сторону баррикады и решила откреститься от приносящего неприятности коллеги. Несколько церковников уже отказались от предоставления алиби Староню. Дух был уверен, что, если найдет приличные доказательства, можно будет рассчитывать на их помощь. Такую же мощную, как нескрываемая прежде враждебность. Представители духовенства – до тех пор стеной стоявшие за своего коллегу – больше всего на свете любят, чтобы их руки оставались чистыми. Но он пока воздерживался от того, чтобы допрашивать их, дабы избежать ненужного хаоса.

– Не знаю, кого именно я тогда подвозила, но это был один из них, – заявила Тамара.

– Вы можете идти, – произнес Духновский.

Сегодня ночью он не сомкнул глаз, так как решил срочно допросить очередного подозреваемого. Адреналин сейчас помогал ему держаться на ногах. На столе валялись несколько пустых пластиковых стаканчиков из-под кофе, под столом – упаковки от всякой еды, которую разные люди доставляли ему с самого утра. Это были не только гамбургеры из будки напротив. Сегодня у него был собственный маленький профессиональный праздник, причем ему даже не пришлось по этому случаю надевать ненавистную форму. Роль героя ему очень нравилась.

Сейчас он удобнее устроился на стуле и попытался в очередной раз сыграть в игру «найди десять отличий». Близнецы были очень похожи, но не идентичны. Несмотря на то что Дух почти сутки не спал, разум его был ясным, мысли прозрачными. Наконец следствие набрало темп, и капитан предчувствовал, что приближается к разгадке. Правда, он не мог уже смотреть на кофейные помои из автомата, эмоционального возбуждения и кока-колы было достаточно.

Сейчас Тамара стала их главным свидетелем. Ни у кого не было к ней претензий по поводу того, что она не в состоянии отличить двух человеческих клонов. Наоборот, в некотором смысле это даже укрепляло доверие к ней. Когда близнецов поставили рядом, чтобы сфотографировать, у всех присутствующих задвоилось в глазах. Меж тем наконец появилась конкретная зацепка. Если результат ДНК подтвердится, можно будет считать, что один из близнецов стрелял в музыканта. Дух надеялся на лучшее. Достаточно доказать вину одного из них.

У обоих были одинаковые светло-русые волосы, угловатые челюсти, высокие скулы и глубоко посаженные глаза, очень светлые брови. Весили они около восьмидесяти килограммов каждый при росте сто девяносто сантиметров (ксендз весил семьдесят девять килограммов и был на один сантиметр выше, но издалека эта разница была незаметна). Несмотря на различный род занятий и образ жизни, они стриглись и причесывались почти идентично. Но дьявол, как водится, в деталях. Вот, например, уголок рта, который у братьев поднимался при легкой улыбке: у священника – левый, у брата – правый. Как будто они были зеркальным отражением друг друга. У священника ведущей рукой была правая. Его брат свободно пользовался обеими руками. Как уже удалось установить, левой он подписывался, когда нужно было подделать чью-либо подпись. В большинстве случаев он делал это с абсолютной точностью.

Несмотря на то что перед задержанием близнецы старались быть максимально похожими друг на друга, Духновский был уверен, что достаточно чуть более тщательного анализа – и отличия непременно найдутся. На старых фотографиях волосы священника были длиннее, а в сутане он выглядел гораздо стройнее. Но сегодня, когда капитан вместе с Тамарой рассматривал фотографии, ему казалось, что у него двоится в глазах. Это было очень странное чувство, которое, к тому же, страшно его злило. «Почему именно мне пришлось заниматься этим делом?» – думал он.

Бешенство и страхи капитана были вполне обоснованны. Субституция – это старый номер однояйцевых преступников, не такой уж и редкий в современной криминалистике. И на территории Польши, и за границей были известны криминальные дела с участием близнецов. Например, братья насильники, воры или убийцы. Пользуясь внешним сходством, они покрывали друг друга, взаимно обеспечивая алиби. Они успешно маневрировали перед присяжными, ставили под сомнение показания свидетелей. Таким образом, пользовались благом каждой демократической страны – презумпцией невиновности. В подобных случаях перед следственными органами вставала сложная задача: надо было доказать участие в преступлении только одного из них, второй же был невиновен, либо ему грозило обвинение в пособничестве и даче ложных показаний. Если к братьям Старонь такой метод применить не получится, придется выпустить их обоих. Весь отдел понимал это. Духновский был уверен, что близнецы тоже очень хорошо это знали и не случайно выбрали такую тактику вместо побега. Это также означало, что полиция имеет дело не с невинными овечками. Один из них – убийца, а второй покрывает брата. То есть принимает активное участие в преступном сговоре. Случайность здесь исключена. Доказательство вины – лишь дело времени. Идеальных преступлений не бывает.

Дух внимательно вглядывался в изображения братьев и думал, что все-таки здесь кроется какая-то тайна. Например, одежду, мелкие предметы, музыкальные диски или книги они не могли так быстро продублировать. Но, как оказалось при обыске их жилья, оба брата имели в своих шкафах кожаные куртки (у ксендза замшевая), тяжелые ботинки (у ксендза замшевые) и голубые джинсы (у ксендза без прорех). Оба пользовались зубной пастой для чувствительных десен (ксендз – травяной) и средством для чистки кожи той же немецкой фирмы (у ксендза бесцветное). Оба слушали рок девяностых годов и классику, в основном реквиемы и похоронные мессы. На их полках были книги основных философов, а в небольшой библиотеке Войцеха Фришке – это Дух счел исключительно интересным – нашли массу религиозной литературы, в чем можно было подозревать скорее ксендза. Это все невозможно было бы проделать в одну ночь.

Если на счету священника не было ни одного криминального дела или судимости (его биография была известна каждому, поскольку он был публичной персоной), то Войцех Фришке, более известный как Рыбак – по образованию фельдшер, который никогда не работал по специальности, – имел внушительное криминальное досье. Относительно его достижений сейчас стекались факсы из многочисленных полицейских участков Польши и Германии. Ксендз всю жизнь прожил в Гданьске. Небольшой перерыв был, лишь когда он уезжал с миссией в Колумбию. Зато его брат путешествовал по всему миру, в том числе по заграничным исправительным заведениям. Фотографии священника знал каждый поляк и считал его личностью, достойной подражания. Фото Войтека Фришке украшали около двадцати томов разнообразных уголовных дел. Как было установлено, онемечившийся близнец с девятнадцати лет неоднократно фигурировал в полицейской картотеке за мелкое мошенничество плюс трижды отбывал наказание по нескольку лет. Он начинал с подделывания чеков, махинаций со страховыми полисами, потом попал в тюрьму за кражу денег, доверенных ему фирмой Rechnung.de, и наконец ограбил кассу взаимопомощи в Гданьске, которую сам же и основал.

Из характеристик психологов, находящихся в материалах дела, следовало, что по интеллекту священник на голову выше, чем брат. За последние семь лет, правда, Фришке не совершил ни одного преступления, в январе этого года аннулировалась его последняя судимость. С точки зрения закона он был чист как слеза.

Еще за неделю до задержания он работал в компании SEIF на должности рядового аналитика. Следователям, однако, показалось странным, что его месячная зарплата – единственного из отдела – достигала нескольких десятков тысяч злотых. Кореш по «тюремным каникулам» – на сегодняшний день информатор полиции – утверждал, что это Рыбак придумал пирамиду, а деньги на ее развитие дала мафия руками Мартина Дуньского, больше известного как Матвей Лопата, с которым Рыбак на протяжении нескольких месяцев делил камеру в Германии. Это, по мнению Духновского, была не более чем тюремная легенда. Хотя байка могла бы послужить объяснением размера его зарплаты в SEIF. Капитан надеялся, что этим-то и займется группа из Белостока. Как он понял, они любили проверять такого рода заговоры. Он тут же приказал арестовать рабочий компьютер Войцеха Фришке. Увы, как оказалось, слишком поздно – он был полностью выпотрошен. Кроме пустынного рабочего стола «Майкрософта», в нем не было ничего достойного внимания. SEIF обязался снять копию данных с сервера и срочно доставить ее в полицию.

– Если это будет возможно, срочно передадим, – обещал пресс-секретарь.

И сегодня утром из SEIF пришел факс с информацией об отсутствии у них копии данных с этого компьютера. Случайность?

Как и предполагалось, Фришке не хотел давать показания. Он отрицал, что был на месте преступления и заявил – точно так же, как и его брат, – что не имеет с этим ничего общего, после чего замолчал.

Ксендз Мартин умел читать проповеди, но, кроме базового уровня знания итальянского языка, больше не мог похвастаться никакими практическими умениями. Однако харизматичного святого отца обожали тысячи верующих, а мошенник имел только врагов. В отдел как раз поступали многочисленные жалобы пострадавших фирм и организаций, которые Фришке пытался обмануть, либо тех, у которых он в течение нескольких лет незаконно выманил разные по величине суммы, после чего пропал. Они не могли его найти по фамилии отца, данной ему при рождении, потому что в тюрьме он познакомился по переписке с достойной женщиной, женился на ней и надежно скрылся под ее фамилией. После выхода на свободу не поддерживал с ней отношений. Она жила с кем-то другим, тоже рецидивистом, только специализирующимся в преступлениях против человеческой жизни и здоровья. Духновский приказал своим людям проанализировать эти документы. Там могли быть какие-то детали, которые помогут разговорить близнеца. Тогда еще капитан был уверен, что раскрытие дела не за горами.

* * *

Все пошло наперекосяк только тогда, когда пришел результат анализа генетического кода.

– Что-то большое в лесу сдохло? – обратился Дух к Джекилу, который вошел с результатом анализа в одной руке и с книгой по этикету для милиционеров в другой. Он нашел ее на Allegro и купил на аукционе за сто девяносто четыре злотых, о чем не преминул во всех подробностях рассказать Духу.

– Совпадает. – Эксперт криминалистики бросил документ на стол, но, похоже, был не полностью удовлетворен результатом.

– Хорошая работа. – Дух засиял.

– Так ли это хорошо? – Джекил пожал плечами. – Как я уже говорил, капля крови на перчатке, то есть материал, полученный на месте происшествия, показал девяносто девять процентов совпадения с генетическим кодом обоих подозреваемых. – Он шумно уселся на стул и протянул руку за сигаретой. – Это как раз была хорошая новость.

– То есть это один из них?

– Именно.

– Ну и почему ты такой кислый?

Джекил открыл книгу и зачитал:

– «Прежде чем что-то сказать, следует подумать. Может, и не стоит это говорить? А если и стоит, то какие слова для этого использовать? Не нужно повышать голос. Во-первых, это некрасиво, во-вторых, очень утомительно для слушателей. Если они молчат, значит, их удалось убедить. Поэтому, чтобы уметь говорить, прежде всего нужно освоить правильное владение языком и научиться молчать».

– Что ты мне тут несешь…

Джекил пожал плечами:

– Цитата из книги «Вежливый милиционер». Ирэна Гумовская, издание 1964 года. Вот это и несу.

– Не беси меня! Говори по-людски!

Джекил развалился на стуле и начал объяснять:

– Однояйцевые близнецы, как указывает само определение, образовались из одной яйцеклетки, которую оплодотворил один сперматозоид.

– Не сношай мне мозги!

– Без сношения оплодотворить вряд ли получилось бы.

– Давай суть!

– Яйцеклетка, так же как и сперматозоид, имеет один генный набор, организм (образовавшийся после их соединения) имеет два набора генов. Из этого следует, что набор генов однояйцевых близнецов идентичен. И это, опять же, хорошая новость.

– Я попрошу версию для дебилов. – Дух наконец нашел зажигалку, прикурил сигареты себе и Джекилу, после чего добавил: – Или блондинок.

– Ты сменил цвет волос, сынок? Не заметил. Мне казалось, что я выражаюсь ясно.

– Я сейчас поседею! – Дух резко вскочил.

– Боюсь, что это уже произошло. Седой Дух тоже неплохо звучит, – бросил Джекил, затягиваясь. – А в нашем деле все не так хорошо.

– Какой из них? Ну, говори, а то я не выдержу.

Джекил с интересом разглядывал горящую сигарету.

– Не знаю, – заявил он.

– Ты хочешь мне сказать, что невозможно определить, кровь какого из них находится на перчатке? Не верю. На дворе XXI век! – взбесился Духновский и загнул трехэтажным.

Джекил тут же воспользовался ситуацией и схватил книгу по этикету для милиционеров.

– «Например, «холера» – это тяжелое заболевание, «дерьмо собачье» – тоже ничего страшного. Даже «курва» (от латинского curva – кривая, линия, дорожка) тоже не является плохим словом в нашем языке».

Дух вырвал книгу из его рук и сунул в ящик стола.

– Я конфискую это дерьмо. Говори! Что это для нас значит? И я не хочу слышать, что невозможно определить, какой именно из них убийца!

– Я этого не сказал. – Джекил оперся о спинку стула. – ДНК однояйцевых близнецов очень похожи, но не идентичны. Более внимательный анализ может показать изменение числа копий фрагментов ДНК. От английского CNV, сopy number variation. CNV появляется тогда, когда не хватает серии секвенции, кодирующей ДНК, либо когда производятся дополнительные копии данной серии ДНК. Такие различия могут, например, объяснять, почему один из близнецов сердечник, а у второго – склонность к онкологическим заболеваниям.

– Что ты мелешь?

– Объясняю тебе, что только такой, более серьезный анализ мог бы показать эту разницу, но стоимость такого анализа, я проверял, что-то около миллиона евро. Именно столько заплатили в прошлом году в Генуе французы. Им очень нужно было узнать, какой из близнецов совершил ограбление банка. Взяли двоих, как и мы. Только ни один из них не был святым отцом. Это хорошая или плохая новость, как ты считаешь?

Дух задумался.

– Блин его матери! Я уже вижу рожу Валигуры, когда он узнает, что ему надо выделить сумму с шестью нулями на это CNV или как его там.

– Это по-прежнему была хорошая новость. – Джекил покачал головой. – Тут главная проблема, как ни странно, не в бабках.

– Так одолжи пару сотен, если бабки для тебя не проблема, – вставил капитан, растягивая губы в широкой улыбке.

– Дух, ты не понимаешь. – Джекил оставался серьезным. – Даже если ты найдешь этот миллион, мы не можем провести анализ. В Польше нет закона, разрешающего такие экспертизы. Это было бы нелегально.

Иза увидела эту женщину через стекло, когда муж с Михалом собирались уходить. Залусская разговаривала с врачом. Говорил в основном он. Женщина только время от времени задавала вопросы.

– Заснул, – объявил Еремей, указывая на спящего в коляске сына. – Мы пойдем. Тебе нужно еще что-нибудь?

Иза покачала головой. Последние несколько дней она чувствовала себя намного лучше. А с тех пор как под дверью ее палаты стоял настоящий почетный караул, спала как убитая.

– Вы придете завтра? Меня должны скоро выписать.

Муж едва заметно кивнул. Он наклонился и поцеловал ее в щеку. Она почувствовала сильный запах одеколона.

– Мама жалуется?

– Не очень. Он положил вещи в коляску.

– Еремей… – Она протянула к нему руку.

Он подошел, дотронулся до ее пальцев.

– Все, что было раньше, – не важно. На самом деле.

– Я тоже так считаю, – согласился он.

– Попробуем еще раз?

– Посмотрим.

Вышли. Она проводила их взглядом. Еремей остановился возле полицейских, психолога и врача. Несколько минут разговаривал с ними. Широко улыбался, как обычно при общении с новыми, чужими людьми. Людям он нравился. Женщина задала ему несколько вопросов. Изе было очень интересно, какие именно, но разделяющее их стекло не давало возможности это узнать. Потом психолог попрощалась с врачом и ее мужем и вошла в палату. На этот раз у нее не было ни диктофона, ни сумки с ноутбуком, только небольшая кожаная папка, из которой она достала несколько листов. Залусская поздоровалась, спросила, как Иза себя чувствует, а потом положила бумаги на тумбочку возле кровати. Пациентка увидела логотип фирмы SEIF и побледнела.

– У меня только несколько вопросов, – медленно начала Залусская. – Сегодня я не буду записывать.

Иза слегка кивнула. Она очень внимательно слушала.

– То, о чем я хочу поговорить, не имеет отношения к происшествию. Вы должны очень хорошо помнить эти факты. Это старая память. Вы понимаете меня?

– Да.

– Как получилось, что вы попали на работу в «Иглу»?

– В «Иглу»?

– Ранее вы работали в транспортной компании. Координировали пересылку товаров в страны бывшего СССР.

– Только полтора года.

– Это вы расторгли договор. Вы знаете русский, были единственным человеком в фирме с такой квалификацией. Почему вы отказались от такого хорошего места ради музыкального клуба?

Иза задумалась.

– Работа ночью, скандалы с пьяными клиентами, зарплата не намного больше. А в клубе вы продержались много лет.

– Мне предложили эту работу, она показалась мне интересной. В логистике мне было очень скучно. Это не мое.

– Не ваше?

– В «Игле» я делала то же самое, но здесь было интереснее. Известные люди, музыка, культура.

– И Вишневский.

– Был моим боссом. Это понятно.

– Что вас связывало?

– Нас?

– Вас и Янека.

– Что вы имеете в виду? – Иза набрала воздуха, она дышала тяжело, со свистом. – Мы были коллегами. Я подчинялась ему.

Саша взяла стопку документов и просмотрела их.

– Пани Иза, я прошу быть со мной откровенной. Роман – это не преступление. Заявление о разводе вы забрали, я проверила. А если вы обманываете в таких делах, то как я могу верить вам в ключевых вопросах, важных для следствия?

– Значит, теперь я тоже под подозрением?

– Я этого не сказала.

– Я была влюблена в него, как и половина Польши, платонически. Когда-то давно, – наконец призналась Иза.

– А последнее время? Какие у вас были отношения?

– Его психологическое состояние было очень плохим. Пьянство, наркотики. Вы сами видели. Под конец я попросту нянчилась с ним.

– Муж знал о вас?

– Возможно, догадывался… Но это уже закрытая глава.

Саша молчала. Иза опять набрала воздуха, раздался свист.

Потом начала говорить:

– По большому счету, тогда, в Пасху, деньги были лишь поводом. Я знала, что он не в себе, и поехала, потому что…

– Боялись, что он сделает что-то с собой, – закончила Саша.

– Там могло быть оружие. После инцидента в «Игольнице» Буль хранил тот пистолет в сейфе, Игла знал об этом. Когда он позвонил и спросил, есть ли у меня ключи, я испугалась, что он поехал за пистолетом.

– Почему вы раньше ничего не говорили об оружии?

– Не знаю.

– А не хранили ли вы, случайно, у себя этот пистолет, для уверенности, чтобы Игла ничего с собой не сделал? И тогда, в Пасху, вы привезли его, потому что он этого потребовал?

– Нет, ни в коем случае! – возмутилась Иза. – Что вы себе позволяете?

– Успокойтесь, пожалуйста.

– Вы мне что-то инкриминируете.

– Прошу спокойно отвечать на вопросы. Я пока не веду запись этого разговора, но могу начать.

Иза сразу замолчала.

– Кто в вас стрелял? Последний раз спрашиваю. Это не была Люция Ланге, и мы обе это знаем.

После чего она вынула из стопки документов фотографии троих мужчин: Мартина Староня, Войтека Фришке и Эдварда Мазуркевича. Она указала на третий снимок:

– Это отец Моники и Пшемека, погибших много лет назад. Вы знаете его, так же как историю, описанную в песне. Это по вашему заказу Мазуркевич ездил в Беларусь и Украину. Это через него вы познакомились с Иглой и Булем, не так ли?

По обеим сторонам автострады тянулись плоские, как блин, поля. Эдвард Мазуркевич уже час как проголодался, но хотел проехать еще хотя бы двести километров. Он поднажал на газ. Перед Тересполем была стоянка, на которой он обычно ел и заправлялся. Хозяйка бара делала лучшие в мире вареники с грибами, даже его Эля не могла с ней в этом сравниться. Подумав о тонком, как бумага, тесте и бархатистом фарше из боровиков с зажаренным лучком, он шумно сглотнул.

– Эдик, на тридцать седьмом километре еще стоят? – прозвучал вопрос из рации.

– Было чисто, но я проехал мимо них минут десять назад, – ответил он.

– Счастливого пути.

Эдвард ехал, пытаясь расслышать новости по радио. Польские радиостанции уже начали трещать, без помех работали белорусские. Вдруг в зеркале заднего вида он заметил очень быстро едущую легковушку, которая обогнала его, громко сигналя. Он решил, что это новый «лексус» после тюнинга. Точно такие экземпляры были закреплены на подъемниках прицепа его фуры. Вскоре рация опять затрещала:

– Как ты ездишь, идиот? Хочешь убить кого-нибудь?

Эдвард помолчал, прежде чем ответить. Он был опытным водителем, работал дальнобойщиком почти двадцать лет.

– У тебя прицеп болтается! – добавил лихач и скрылся далеко впереди.

Эдвард сразу притормозил, переставил зеркала и взглянул на экран. Казалось, что все в порядке. Он решил, что остановится на ближайшей стоянке. Вскоре после этого он почувствовал, что его начинает уводить в сторону. Он сбросил скорость до сорока километров в час и напрягся, крепко схватившись за руль. На горизонте он заметил стоянку для грузовых автомобилей. Он включил поворотник и начал уходить направо. Только выключив двигатель, вздохнул спокойно. Оказавшись снаружи, Эдвард обошел грузовик. Защелки были повреждены, колеса белого «лексуса» свисали с платформы. Заднее стекло машины было разбито. Он сглотнул. Надо было вызывать оценщика из страховой компании. Слава богу, что это случилось на территории Польши. Настоящее чудо, что тачка не скатилась с прицепа на повороте. Эдвард уже давно перестал быть верующим, но сейчас вознес глаза горе и поблагодарил за благодеяние. Он уже знал, как это прокомментирует Эльжбета, когда он расскажет ей обо всем. Эдвард надеялся, что машина не сильно пострадала, защелки он, впрочем, сможет отремонтировать самостоятельно. Почувствовав бурчание в животе, с тоской осмотрел стоянку. Вдалеке маячила плохонькая забегаловка. Сейчас он отдал бы царство за отбивную, даже твердую, как подошва. Но он не мог оставить машину, поэтому вернулся в кабину, взял ящик с инструментами и взялся за починку прицепа.

– Эдик? – Он даже подпрыгнул от неожиданности, когда кто-то похлопал его по спине. – Сколько лет!

Эдвард поднял голову. Перед ним стоял щуплый мужчина в темных очках. Они когда-то вместе начинали в одной транспортной фирме. Эдвард сам учил парня ездить на фуре. Последнее время они редко встречались. Когда-то даже, как старые приятели, планировали встречи, несколько раз пили в его кабине. Дарек возил в страны постсоветского пространства противовзломные входные двери фирмы «Герда». Большинство водителей боялись ездить в Беларусь, Украину или Азербайджан. На одиноких шоферов там нападали гораздо чаще, чем в других странах. Дороги были плохие, поэтому им часто приходилось самостоятельно устранять поломки. Эдвард тоже в последнее время ездил не дальше России. Дарек славился безаварийностью и отвагой. Он возил с собой лом, биты и даже огнестрельное оружие, несмотря на то что разрешения у него не было. Он утверждал, что это только затем, чтобы пригрозить в случае чего, но ходили слухи, что он хоть и недолго, но состоял в молодой гвардии мафиози Никоса. К счастью, ему удалось завязать с этими делами. Мазуркевич обрадовался, увидев старого знакомого. Будет с кем поговорить во время обеда. Они пожали друг другу руки, вспомнили старые времена. Наконец Дарек признался, что организует собственную фирму и ищет работников. Но пока бизнес не раскрутится, сам тоже будет ездить за рулем.

– Сейчас тяжело найти хорошего возницу, – опечалился он, – может, ты перешел бы ко мне?

– Почему бы и нет? – Эдвард пожал плечами. – На привлекательных условиях…

Дарек вынул сигарету, Мазуркевич отказался. Он никогда не страдал никотиновой зависимостью. Эдвард открыл ящик с инструментами. На самом верху лежал сверток из фланелевой тряпки, плотно завязанный шнурком. Мазуркевич вынул его и положил рядом. Дарек внимательно следил за каждым его жестом.

– Смотри, какая непруха. – Эдвард показал поврежденные защелки.

Коллега оценил их профессиональным взглядом.

– Похоже, тут кто-то покопался.

– Да ну, – буркнул Эдвард, – кому это надо? Усталость материала. Диски перегрелись, и перемычка лопнула. – Он быстро пересматривал инструменты в ящике. Наконец выложил его содержимое на землю и снова стал искать. – Может, у тебя есть ключ на восемь? – обратился он к Дареку. – Кажется, я оставил свой в гараже.

Коллега усмехнулся и пошел к своей машине. Эдвард быстро сунул сверток в карман. Потом он вскарабкался на прицеп, издавая при этом громкие стоны, потому что в его возрасте это было не так просто, и дрожащими руками положил сверток в дверцу поврежденного «лексуса». Он осмотрелся. Дарек все еще был возле своей машины. Мазуркевич передумал. Он наклонился и попытался вынуть предмет. Когда он наконец дотянулся до него, веревочка чуть ослабла, тряпка распахнулась, и из фланели высунулось дуло пистолета. Эдвард быстро спрятал оружие в карман. В его направлении уже шел Дарек. В его руках был точно такой же ящик, в руке он нес нужный ключ.

– У меня два одинаковых, я могу оставить тебе один, если хочешь, – предложил он.

– Не нужно, – ответил Мазуркевич. – Я все равно уже не вернусь в Польшу.

Иногда стоит сказать что-нибудь в этом роде хотя бы затем, чтобы увидеть гримасу удивления на лице собеседника, подумал довольный Эдвард.

Саша за полчаса проехала весь зеленый городок под названием Хайнувка. Она заправилась на миниатюрной заправочной станции. Там была только касса, никаких холодильников с напитками, хот-догов или кофе в бумажных стаканчиках. Расчет – исключительно наличными. Она приготовила сто злотых. Мужчина в униформе сам залил ей полный бак, при этом от чаевых почему-то отказался. Он взглянул на номера голубого «фиата», который она только вчера забрала из мастерской, и спросил, какая погода на побережье.

– Задувает, – улыбнулась она.

Саша ехала уже восьмой час, слушая старые кассеты. На вопрос, далеко ли до пасеки в Теремисках, мужчина в униформе наморщил лоб и ответил, что неблизко.

– У нас не дует, но на дорогу часто выходят лоси, – предупредил он, а Саша подумала, что это очень точное замечание. Еще он добавил, что пчеловод живет на хуторе, достаточно далеко от самой деревни. – Вальдемар делает хороший мед, но в это время года у него уже может не быть запасов. Сезон начинается только через несколько месяцев.

Саша поблагодарила и поехала дальше. Было пять часов, на улицах лишь кое-где попадались редкие прохожие. Городок выглядел опустевшим. Никаких лосей. На выезде из Хайнувки она миновала два кладбища – католическое и православное. И на первом, и на втором горело множество свечей. В маленькой церквушке как раз шло богослужение – кажется, отпевание. Дорожный знак сообщил, что она выехала из населенного пункта. До Белой Вежи оставалось еще восемнадцать километров. Вдали она заметила велосипедиста в жилетке со светоотражающими полосками. Обочины почти не было. Она притормозила возле него, опустила стекло. На ушах у мужчины были большие наушники.

– Теремиски. Далеко еще? – крикнула она.

Велосипедист посмотрел на спящую в детском кресле девочку и рукой указал направо. Действительно, через несколько километров она увидела знак и указатель, информирующий о мемориале памяти погибших. Рядом, на столбе, на одном шурупе висела реклама пасеки. Ясно было, что ее открыли не вчера.

– Мы приехали? – Каролина потерла глаза и потянулась. – Ой, как темно.

Дорога была очень узкая, вдоль нее с обеих сторон росли старые деревья. По ощущениям время казалось более поздним, чем на часах. Саша подняла телефон, карта исчезла. Не было связи. Ей хотелось выругаться, но она сдержалась из-за дочери. «Ничего, найду и без навигатора», – подумала она.

Мужчина стоял у забора. Поджарый, еще нестарый, в зеленой парке и резиновых сапогах. На левом глазу у него была черная повязка, как у пирата. Саша остановилась прямо перед ним и вышла из машины, не выключая двигатель. Через водительскую дверь из «фиата» вылезла и Каролина.

– Саша Залусская. Это я звонила вам вчера вечером. Спасибо, что согласились поговорить.

Он слегка кивнул, открыл ворота. Они опять сели в машину и въехали во двор. Саша припарковалась возле самого дома. Деревянная хата, покрашенная в голубой цвет, с белыми оконными рамами. Неподалеку – ряд достаточно новых березовых крестов. По двору прогуливались упитанные куры. Пес грелся под лучами несмелого весеннего солнца. Мужчина уже стоял на пороге, в руках у него был березовый ствол выше его самого. Он взял внушительный топор и отесал ствол от сучков и веток. Каролина испуганно спряталась за мать. Только когда они уже достали из машины гостинец в виде упаковки пустых стеклянных банок с крышками, которые он сам заказал, Саша поняла, что мужчина тесал очередной крест. Тоже березовую, но размером поменьше перекладину он умело закрепил шнурком, после чего указал на грязный стол на веранде. Саша поставила на него банки. Хозяин широко открыл дверь. Из дома, громко кудахтая, выскочила рыжая курица с распростертыми крыльями, за ней бежал толстый щенок.

– Ух, вы… – Мужчина прогнал животных и шепотом добавил: – Располагайтесь.

Они вошли, уселись на крашеных стульях. Стол был застелен вышитой скатертью и выглядел празднично. Саша подумала, что это специально для них. В кроватке спал ребенок.

– Пан Вальдемар? – попыталась удостовериться Саша.

Он не ответил. Молча поставил на стол термос с чаем и блюдце с вареньем.

– Это с вами я говорила по телефону?

– Клюква, – объявил он. – Витамин С в чистом виде. Жена брата варила. Жаль, что я не знал, что вы уже рядом, она могла бы поехать с вами. Автобус придет только через час.

– У меня не было связи, – объяснила Залусская. – Нелегко было найти ваш дом.

– Я не скрываюсь. – Он посмотрел на нее. Лицо его было темным от солнца. Уцелевший глаз на этом фоне выглядел ярко-голубым. Когда-то он наверняка был красавцем, а сейчас, похоже, не обращал внимания на свой внешний вид. – Кто хочет, тот найдет. Разные люди сюда приезжают.

Саша осмотрелась в избе. Пахло старьем, но было относительно чисто, хотя у органов опеки наверняка нашлись бы замечания по поводу воспитания детей в таких условиях. Щенок крутился вокруг Каролины, прыгал, пытаясь лизнуть ее в лицо. Девочка смеялась и обращалась к собаке по-английски. Вскоре из соседней комнаты выглянула чумазая девочка.

– Заходи, Аня, не бойся, – тепло обратился к ней мужчина. – Вот, подруга к тебе приехала.

Аня была приблизительно ровесницей Каролины. Дети смотрели друг на друга, немного стесняясь.

– Это ваша дочь? – спросил он Сашу, после чего вынул из-за пазухи шоколадку и вручил Каролине. Та взяла ее, немного помявшись. – Ты уже ходишь в школу?

Она покачала головой.

– Ей только шесть лет. На следующий год, – сказала Залусская.

– Аня уже во втором классе. Покажешь гостье качели?

Когда дети выбежали на улицу, он пояснил:

– Моя племянница. Ее отец, наш младший брат, работает в Англии, моет посуду. Вместе с женой поехали, здесь никаких перспектив. Хорошо, что хозяйство есть, земля прокормит любое количество детей.

Саша положила на стол последнее фото Иглы, а рядом – снимки Моники и Пшемека, которые одолжила у Мазуркевичей.

– В чем тут дело?

Мужчина набрал воздуха в легкие, сделал глоток чаю.

– Это не ко мне.

Саша обеспокоенно посмотрела на него.

– А к кому?

Он молча вышел. Саше потребовалось некоторое время, чтобы оправиться от шока. Она выглянула в окно и увидела играющих девочек. Издалека она была не в состоянии определить, какая из них – ее, а какая – здешняя. Она видела, как лихо они влезают на дерево, а потом мужчина, с которым она разговаривала, подходит к ним и вешает самодельные качели из покрышки на толстых веревках. Аня бесстрашно вскочила на резиновое сиденье и умело раскачалась. Когда мужчина предложил им поменяться местами, Каролина помотала головой. Саша быстро вышла из дома и подошла к ним.

– Вы не ответили на мой вопрос. – Она старалась говорить спокойно, но скрыть злость было не так легко. – Я ехала сюда целый день и не дам так просто от себя избавиться. Я хорошо знаю материалы дела.

Он удивленно посмотрел на нее:

– Никто и не думает от вас избавляться. Жена брата скоро приедет. Наберитесь терпения.

– Жена брата?

Мужчина указал на фотографию, которую Залусская держала в руках.

– Она не ездит за рулем. Но если вы подождете, то инспектор тоже приедет. Только, видимо, после ужина. Может, оно и к лучшему. Дети уже будут спать. Он звонил, сказал, что ночью вернулся из Гданьска и у него была куча работы в отделении. Я думал, вы договорились?

Они смотрели друг на друга и ничего не понимали. Вдруг раздался крик. Похоже, Каролина упала с качелей. Она лежала на земле, из уголка рта текла тонкая струйка крови. Саша бросилась к дочери и подхватила ее прежде, чем возвращающаяся покрышка успела ударить ее еще раз.

Температура была выше нуля, но передавали, что ночью опять будут заморозки. Снег начал падать, но таял от соприкосновения с землей. На поверхности шоссе искрился обманчивый сорбет. Духновский повернул на Защитников Побережья, его слегка занесло. Трактор Буля все-таки держался на дороге гораздо увереннее, чем его, царствие ему небесное, духовоз. Широкие колеса «ренджровера» плюс противобуксо-вочная система прекрасно справлялись даже с подмерзшей жижей. Дух подумал, что все-таки танк стоит своих бабок.

Дух остановился у самого входа и направился во вьетнамский бар в торце многоэтажки. Несмотря на то что до встречи оставалось еще пять минут, он не собирался торчать у входа. Плоска пожелал встретиться здесь и, хотя Дух не верил в его сенсационные заявления, согласился выслушать. Он не прочь был употребить очередную порцию глутамата натрия в иной ипостаси, чем гамбургер из будки рядом с управлением.

Дух осмотрелся. Только два азиата за барной стойкой. Они дежурно улыбались ему. Дух занял место у окна, заклеенного прозрачной пленкой с пагодами, и взял в руки меню. Это заведение пользовалось дурной славой, но капитан иногда встречался здесь с информаторами. В баре впервые было настолько пустынно. Один из вьетнамцев сразу подошел к нему с маленьким блокнотом и встал рядом в ожидании заказа. Духновский очень удивился. Здесь никогда не было официантов, обычно еду нужно было заказывать у стойки. Ему хотелось спросить, наловили ли они достаточно голубей для блюд из курицы, но он сдержался и из списка, насчитывающего более ста позиций, выбрал соевую вермишель с телятиной.

– Только поострее, – сказал он. – И без капусты.

Он посмотрел на часы. Было ровно пять. В окошке он видел повара, прыгающего вокруг вока. Повар живо дискутировал с коллегой – тем, кто принимал заказ. Казалось, что они ссорятся. Хотя, возможно, просто любезно общались, потому что вскоре на столе капитана уже дымилась невнятная масса. Пахла она намного лучше, чем гамбургер. Только когда в бар вошел жилистый мужичок в кепке, сопровождаемый охранником с проводом в ухе, Дух понял, что Плоска не появится. Пустота в баре тоже была не случайной. Он начал сомневаться, успеет ли поесть, прежде чем его упакуют в багажник машины Буля. Впервые за долгие годы пожалел, что у него нет с собой оружия. Пока на работе заметят, что пан капитан слишком долго отсутствует, он уже будет привязан к дереву где-нибудь в лесопосадочной полосе с плойкой для волос в заднице.

– Наконец-то мне удалось поймать тебя, Душа моя. – Кашкет громко рассмеялся. Сейчас он выглядел гораздо более презентабельно, чем несколько лет назад. Его охранник, молодец с неподвижным лицом, раздувшийся на стероидах, остался у дверей. Огромные плечи едва помещались в черной куртке с тремя белыми полосками. Дух подумал: снимает ли он ее, когда пользуется трицепсами?

– Майами, мальчик мой, – буркнул Дух. – Ты так низко пал, что заманиваешь меня Плоской?

Кашкет уселся. Дух заметил, что прибывший сильно нетрезв. Это немного успокоило его, потому что если уж Майами выпил для смелости перед встречей с ним, то ему не грозит ничего из того, что он себе навоображал. Они были очень хорошо знакомы. Майами начинал в оперативной группе Буля, ходил за ним по пятам и смотрел на него как на икону святого Павла. Когда Буль перешел на темную сторону силы, Майами тоже положил на стол рапорт об увольнении. Но потом забрал его. В течение нескольких лет оба еще работали в городском управлении, но параллельно уже сотрудничали со Слоном, Никосом, Тигром и другими мафиози. В те времена все считали Майами деревенщиной. Только он рассказывал армейские анекдоты с бородой и сам же над ними смеялся. Днем он старательно носился по коридорам в полиции, а ночью стоял вышибалой в клубе «Максим». Многие стражи порядка латали таким образом семейный бюджет. Дух тоже несколько раз стоял рядом с бандитами, на лицах которых не было написано ничего, кроме: «жрать, сношаться, спать». Он быстро от всего этого отказался. Не хотел брататься с ними. Дух предпочитал жить в бедности, но сберечь свою честь. Зачем ему сейчас эта честь? Совершенно ясно, что дурачок Майами живет намного лучше. У него даже есть свой охранник.

– Я не верил, что получится, но Эдита уверяла, что у вас нет выбора.

– Эдита… – Дух засомневался. – У самой Эдиты тоже нет выбора. Но это не мое дело. – Он смерил Майами внимательным взглядом. – Вы с ней корешитесь?

– Ее мужик меня защищал. – Он пожал плечами. – А подружка свидетельствовала в апелляционном. Приговор не оправдательный.

– Условно?

– Криминальный диагноз очень хороший. Ну и значительный вклад в благотворительность.

– Не сомневаюсь.

Они помолчали.

– Что тебе надо? – подал голос Дух. – Гадать не буду.

– У меня к тебе дело, – наконец начал Майами. – Буль был нормальный пацан. Этого нельзя так оставить. Сначала его, а потом всех, одного за другим. Такова жизнь, ситуация вывернулась наизнанку. Как говорят: то на коне, то под конем. Я могу помочь. Если верить тому, что болтают в городе, вы сейчас в неплохой заднице…

– Каждая задница достаточно хороша. Особенно для тебя, – отрезал Дух.

– Я теперь образцовый муж. Моя жена ничуть не состарилась, я хорошо вложился.

Дух улыбнулся. Впервые он увидел теперешнюю жену Майами в культовом борделе «Парадиз» на окраинах Гдыни. Избранная публика, иностранные матросы: норвежцы, англичане, японцы. Туда попадали девочки высшего сорта. Тогда у Майами была другая жена – Агата, она как раз потребовала развода. Ей осточертела жизнь со слугой двух господ. Она боялась, что в один прекрасный день ей придется собирать его по частям или хоронить пустой гроб, потому что после взрыва от него ничего не останется. Все хотели заработать, такое это было время. А бандиты умели заманивать к себе, и люди им были нужны всегда.

Майами как раз поверил в себя. У него были кореша, которые быстро решали такие дела. Он клялся, что пристрелит Агату вместе с ее иностранным хахалем или прикажет живьем закопать на Стогах. Дух уважал ее, несмотря на то что она начинала вертя задом у шеста и, как и у всех, у нее были силиконовые титьки. Она была умна и обладала инстинктом газели, которая предчувствует неприятности до того, как они появятся в поле зрения и времени на побег совсем не остается. С ее помощью можно было многое решить. Он часто пользовался ее информацией. В «Парадиз» тогда ходили все. Церковники, моряки, чиновники, полицейские и бандиты. Духу тоже предлагали воспользоваться услугами бесплатно, но он отказывался. Сейчас он немного сожалел об этом.

Агата знала, что ей не удастся уйти. Майами надо было как-то выкрутиться из этой ситуации, сохранить лицо. Она уехала без предупреждения, но прежде, чтобы усыпить бдительность мужа, подсунула ему подругу. Йола была на несколько лет моложе и официально работала официанткой в «Максиме». Агата запретила ей даже заикаться о том, что в «Парадизе» они вместе снимали трусы за изображения американских президентов. Майами не очень долго плакал. Он понял, что влюбился, и объявил, что либо Агата возвращается домой, либо у него имеется замена. Развод состоялся заочно. Дело было простым, потому что детей у них не было и супруга не хотела от бывшего мужа ни копейки из их совместного имущества. Она попросила только, чтобы он помог ей продать квартиру, которая была оформлена на ее бабушку, и обещала хороший процент.

Бывший муж сделал так, как она хотела. Заодно, воспользовавшись знакомствами и дав взятку кому надо, получил государственную квартиру на Собеского, в трех минутах от площади Свободы в Сопоте. Сегодня ему принадлежит почти вся улица. Он был самым молодым застройщиком в регионе. Потом выиграл тендер на постройку отеля. Соорудил что-то инфернальное, в тайском стиле. Зато никакого стриптиза, борделя или казино. Элегантный ресторан на первом этаже, кондиционированные номера, по пятьсот злотых минимум, и дискотека «Софа», в которой летом звучало техно, а зимой гулял ветер.

Все были удивлены, что он довольствуется новой моделью Агаты. Девушка напоминала предшественницу ровно до тех пор, пока не открывала рот, но зато как выглядела! Майами было этого вполне достаточно. Ему было что показать, он всегда любил гаджеты. И что самое интересное, сегодняшний рапорт свидетельствовал о том, что они жили долго и счастливо. Дух вспомнил, что тогда ходило множество сплетен о расставании Майами с женой. Агата в Польшу больше не вернулась. Она открыла напротив берлинского Центрального вокзала бистро, в котором в течение многих лет встречались мафиози в командировках. Говорят, что забегаловка была также местом встреч контрразведки. А потом Агата бесследно исчезла. Когда Дух в последний раз был в Берлине, застал на этом месте довольно приличный турецкий ресторан.

– Вальдемар, – сказал Майами, – это он увел у меня первую жену. Уехала она не с ним, но у них был роман, когда он работал на Слона. Такой франтик, водила, ты должен помнить. Он был с вами, когда мы с Булем забирали того пацана, племянника Слона. Ксендза или того, второго. Я никогда их не различал.

Дух подумал, отодвинул пустую тарелку и вытер губы.

– Я тебе этого не говорил. Не от меня ты это все узнал, – предупредил Майами. – Но я хочу, чтобы ты его закрыл. Он работал под прикрытием. Пил с нами, имел девочек, нюхал кокс. Как брат. Гребаный Донни Браско. Он подставил группировку Слона, спалил нам переброску огромной партии наркоты. Если бы не эти дети, нас всех бы тогда повязали, с Валигурой включительно. Белосток занимался этим. И сейчас не Никос бы был королем в регионе, а именно Слон. Хотя в итоге у него тоже все неплохо сложилось, жив еще старичок ювелир. Яцек Вальдемар. Это было его погоняло. Это он застрелил того певца.

– Откуда знаешь?

– Потому что Игле приперло уйти из бизнеса. Но при этом еще и заработать. Он шантажировал Поплавского, несмотря на то что все знали: он работал на разведку.

Дух громко рассмеялся.

– Янек Игла Вишневский работал по контракту на разведку? – переспросил он язвительно. – Слишком близко к преступникам. В шпионском деле главное – доверие.

Дух не верил Майами, он был убежден, что тот всего лишь хочет запутать его и направить по ложному следу. Или несет все, что выдает его воспаленное воображение. К тому же он абсолютно пьян.

– С мая по сентябрь девяносто третьего в Польше не было ни сейма, ни сената. Как ты считаешь, кто финансировал предвыборную кампанию? У кого тогда были деньги на политику? Откуда взялся первый президент свободной Речи Посполитой и сегодняшний премьер-министр? Ты что, ребенок?

Дух побелел:

– Чего тебе надо?

– Найди Вальдемара и закрой его.

– У меня уже есть задержанный. Точняк.

– Какой точняк? – взорвался Майами. – У вас ксендз и Рыбак. Если один из них и стрелял, то действовал по заказу.

– Определись, Майами, ты, кажется, перебрал. Кто стрелял, в конце концов? Этот твой Вальдемар, ксендз, Рыбак? А может, ты?

Майами встал:

– Ничему ты не научился.

– От кого это?

– Мне начать бросаться фамилиями?

– Раз уж ты пришел сюда доносить, было бы очень кстати. – Майами колебался. – А вообще, раз уж с прикрытием все удалось, зачем бы он сейчас стал так рисковать?

– Он совершил ошибку. Забрал девчонку. Рискнул операцией ради сикушки.

Духу все это надоело. Он кивал и ждал, когда же Майами наконец уйдет. Может, у него все-таки что-то с головой? С ума сходит от скуки в своих апартаментах?

– Вальдемар – это Вех, – продолжал Майами. – Циклоп из Главного. Босс разведгруппы, которая работает над группой Слона и, кроме того, над SEIF. На самом деле ее цель – прикрытие всех операций, потому что это деньги на очередные выборы. SEIF пуст, деньги вкладываются в конкретных политиков. Никто тебе этого не скажет, но это именно так. Ты хорошо знаешь, как создавался Сопот. Кто и когда вложил свои деньги в машину для их отмывания.

– Если это нельзя доказать, значит, этого нет.

– Может, ты этого и не докажешь, может, кишка тонка. Но зато благодаря тому, что ты знаешь, у тебя есть объяснение для небольшого дела об убийстве, которого не было.

– Очень смешно.

– Говорю тебе, сделай эксгумацию трупа Моники Мазуркевич, той девочки из «Розы». Ее брат потащился к Слону, и парнише не повезло во время первой же операции. А потом посмотри на жену Веха и обрати внимание на то, как он поднялся по служебной лестнице. В тридцать семь лет он уже был подполковником. Еще вопросы?

Он положил на стол листок. Дух угловым зрением увидел возле почтового кода название «Теремиски».

– Если ты его не успокоишь, это сделаю я, – заверил Майами.

Дух смутно припоминал мужчину, который в течение какого-то времени был водителем Слона. Он вращался в «Розе», «Золотом улье», «Марине». И действительно, в девяносто четвертом, где-то в середине, пропал. Говорили, что его из-за девушки зарезали возле дискотеки. Но возможно, это была утка, с целью вывести полицейского из операции. Сейчас Духновский уже ни в чем не был уверен. Это дело, в отличие от остальных сенсационных заявлений Майами, можно было проверить с помощью одного телефонного звонка.

– Можешь не платить, – бросил Майами и направился к выходу. – Это моя забегаловка. Только никому не говори, я это не афиширую. Эти желтки ужасно готовят, но в Гданьске их немного. Их скопление сейчас в Воле Косовской под Варшавой. Это, конечно, не имеет ничего общего с китайской жрачкой. Но не бойся. Тебя, максимум, вспучит. Отраву мы не сыплем.

И вышел, очень довольный собой.

Славомир Старонь, как обычно, начал день с тарелочки риса на молоке. Только потом он сделал себе кофе. Сегодня был четверг, поэтому насыпал две ложки сахара. Он почистил зубы, снял со стула приготовленную вчера одежду, надел фотохромные очки и пешком пошел в офис. По дороге он, как обычно, встречал знакомых людей. Он слегка поднимал шляпу и снял ее, увидев выходящего из костела Вальдемара Габрыся. Славомиру показалось, что сегодня активист посмотрел на него внимательнее, чем обычно, и быстро отвернулся, чтобы избежать ненужного разговора.

Он чуть ослабил шарф, погода обещала быть чудесной. Автосалон прекрасно работал и в его отсутствие, но он все равно каждый день приходил в офис. Иногда он шел в сервис к механикам и помогал им с диагностикой, хотя в современных машинах за всем надзирают компьютеры. Ребята смотрели на него как на сумасшедшего. На его месте никто не стал бы переодеваться в комбинезон, чтобы по собственной воле пачкаться в мазуте. Но Старонь очень скучал по этому занятию. Ему нравилось, когда неисправное авто воскресало в его руках. Как будто он давал ему новую жизнь. Хотя у этих новых тачек не было души. Блестящие, комфортные, но все-таки – не то.

У самого входа к нему подбежала секретарша. Она вопросительно уставилась на него и тихонько прошептала:

– Шеф, полиция. Вы здесь?

– Просите, – заявил он, как будто вопрос показался ему неуместным.

Женщина поспешно подхватила его шляпу и пальто и ушла, стуча каблуками. Старонь направился к стеклянному аквариуму – своему кабинету. Вскоре через стекло он увидел приближающегося мужчину. Высокий, долговязый брюнет с седеющим хвостиком. Старонь лично не знал Духновского, но ему было известно, какую функцию тот выполняет в управлении. Славомир сдержал любопытство. Ничего плохого это не сулило. Он не получал никаких указаний. Пожимая руку полицейского, он спросил:

– Чем могу быть полезен?

Дух уселся и сцепил руки на коленях. Некоторое время он молчал. Старонь почувствовал, как у него деревенеют пальцы ног. Ему хотелось освободить ноги от ботинок, как он всегда делал, придя в офис. После ареста в девяносто третьем у него были проблемы с кровообращением. Зря он сегодня надел новые полуботинки. В кабинет заглянула секретарша со стопкой документов в руках.

– Не соединять. – Он покачал головой. – И два чая с лимоном. Желаете?

Дух вяло кивнул.

– Дверь, – бросил секретарше Старонь.

Женщина беззвучно задвинула стеклянную створку.

– Речь пойдет о вашем сыне, – объявил капитан, когда они остались одни.

– Что Войтек натворил опять?

Дух внимательно смотрел на бизнесмена.

– У вас двое сыновей. И оба у нас.

– Оба? – искренне удивился отец.

– Они должны начать говорить. – Капитан вкратце изложил ситуацию близнецов. – Дело очень серьезное. Если вы хотите спасти хотя бы одного из них, уговорите начать давать показания. Ради их же блага.

Славомир не ответил. Он снял очки. Дух увидел деформированное веко. Старонь знал, что без очков выглядит как Франкенштейн. Он, похоже, привык к изучающим взглядам, потому что никак не отреагировал на то, что Духновский внимательно рассматривает шрам. Он медленно наклонился и дал свободу опухшим ногам. Потом встал и оделся. Они вышли из офиса раньше, чем секретарша успела принести чай. Под столом остались стоять завязанные ботинки шефа.

Мартин ходил по кругу. Войтек сидел на стуле и ковырялся в ногтях. Они не смотрели друг на друга и не обменялись даже парой слов, как будто были совершенно чужими людьми. Когда Духновский вошел в помещение вместе с отцом близнецов, Войтек еще раз внимательно посмотрел на брата. Ксендз отошел к стене. Старонь занял свободный стул, ссутулился. Мокрые носки оставили следы на полу.

Они остались втроем. Отец и двое его сыновей.

– Папа, не огорчайся. – Войтек неловко похлопал отца по плечу. – Ты же знаешь его.

Воцарилась тишина. Славомир Старонь поднял голову.

– Почему ты выгораживаешь его, сынок? – спросил он. – Если он виноват, то должен понести наказание.

– Легко учить других, – подал голос священник. – Ты долгие годы прятал голову в песок, а теперь вдруг стал смелым? Сам бы ты никогда не пришел. Кто тебя прислал? Слон?

– Прекрати, – вступился за отца Войтек и прошипел: – Разговор наверняка записывают.

– Меня он не интересует. – Мартин указал на отца: – Если бы не он, то мама была бы жива.

– А что он мог сделать? – спросил Войтек Фришке и замолчал.

Никто не ответил на этот вопрос.

Славомир Старонь проглотил все оскорбления с олимпийским спокойствием. Подбородок его опускался все ниже, нижняя губа слегка дрожала. Но он не позволил спровоцировать себя, ждал, пока сын выпустит пар.

– Я хочу лишь сказать… – подал он голос через некоторое время, – извиниться. И хотя это не самое лучшее место, я рад, что мы наконец вместе. Все не так просто, как может показаться.

Мартин взорвался неконтролируемым смехом, подошел к двери и постучал.

– Конец свидания, – объявил он.

Ему никто не ответил. Он стоял без движения, потом наконец ударил кулаком в дверь.

– Дай отцу закончить, – пытался спасти ситуацию Войтек. Он был явно растроган, глаза его покраснели.

– У него было для этого время, – буркнул священник и потер запястья, на которых виднелись красные следы от наручников.

Славомир встал и обнял Войтека.

– Думай своей головой, не позволяй ему манипулировать тобой, – пробормотал он. – Я не знаю, кто из вас сделал это, но помните, что я всегда буду любить вас обоих. Вы одинаково важны для меня.

– Речь первоклассная, – иронизировал ксендз. – Именно этого мы от отца и ожидали. Спасайте себя сами. Как всегда.

Он подошел к одному из стекол в помещении и приложил к нему лицо.

– Довольно. Если хотите, то это я стрелял! – закричал он. – Люблю пострелять в пасхальное утро сразу после мессы.

Сразу же вошли полицейские. Священник сидел на стуле, свесив голову.

– Вызовите адвоката Малгожату Пилат, – шепнул он. – Я не скажу больше ни слова без адвоката. Даже если сюда придет наша покойная мать.

Его брат, Войтек, не произнес ни слова. Когда сотрудники уже выходили, он все же встал и подошел к ним:

– Он врет. Не верьте ему!

– Я не шутил, – очень серьезно заверил ксендз. – Я признаюсь во всем, но показаний давать не буду. Имею право отказаться и воспользуюсь им. Вам самим придется догадаться, как все это случилось.

Духновский и отец близнецов остались в кабинете одни. Оба знали, что вмешательство Староня только ухудшило ситуацию. Несмотря на многочасовой допрос, священник не сказал больше ни слова. Брат, в свою очередь, защищал его и уверял, что это неправда.

– Мартин невиновен, он просто расстроен, – объяснял Старонь.

Капитан подозревал, что они знают, что такое жонглирование – лучшая линия защиты. Сейчас на его голову упадет еще и доказательство вины священника. А узнать, кому принадлежит капля крови, найденная на месте преступления, пока не представляется возможным.

– Спрашивайте, – сказал Старонь Духу. Он видел, что полицейский сомневается, возможно считает, что отец на стороне сыновей и на слишком личные вопросы отвечать не захочет.

– Вы подозреваете кого-нибудь из них?

– Бог мне свидетель, что я хотел бы помочь. Спасти хотя бы одного из них. Но я понятия не имею, как их убедить. Логика указывает на Войтека, но Мартин в плохой форме. Последний раз он был в таком бешенстве после того происшествия с Моникой. Все это бессмысленно. У вас не получится заставить их.

– Почему? – не понимал Дух. – Почему он взял вину на себя?

– Так было всегда. Они ссорились и дрались с самого детства, но в случае чего выгораживали друг друга.

– Всегда?

– Я вам скажу, обычно Войтек вытаскивал Мартина. Он был сильнее, организованнее. Мартин быстро расклеивался, был более доверчивым. Они совсем не похожи. Марыся отличала их безошибочно. Мы никогда не понимали этих их отношений, особенно когда они менялись ролями и пытались нас обмануть. Один сачковал, второй писал за брата контрольную, отбивали друг у друга девчонок, очерняли друг друга перед приятелями. Дрались у себя в комнате, а потом один брал вину другого на себя вместо того, чтобы просто признаться. Обычно мы наказывали обоих.

– На этот раз это невозможно, – буркнул Духновский.

Старонь посмотрел на свои опухшие ноги:

– Это у меня после тюрьмы. Я люблю чувствовать твердую землю под ногами. Если бы шурин меня не вытащил, мы бы сейчас не разговаривали. Не было бы этого всего.

Дух не ответил. Он знал историю Староня. Они начали вспоминать старые времена.

– Каждый из нас заплатил. Я тогда думал, что поступаю правильно, хотел обеспечить им спокойную жизнь. Как оказалось, важнее всего семья, не деньги. Я ошибся.

– Почему Мартин пытался покончить с собой?

– У него была депрессия. Он обвинял себя в смерти Моники. Нас не было рядом. Марыся старалась как-то держать все это в руках, но у нее не выходило. А Войтек? Как у него получилось справиться? Сам не знаю. Он всегда казался мне твердым как сталь. – Старонь тяжело вздохнул. – Ему долго удавалось нас обманывать. Я был уверен, что Мартин плохо кончит, а Войтек многого добьется в жизни. А получилось все наоборот. Даже не знаю почему. Войтек был гениальным ребенком. Математика, физика, точные науки – это была его страсть. У него был строгий ум. Он говорил о делах, которые совершит. Это были и правда прекрасные идеи. Например, предвидел сотовую связь. Когда мы отправили его в Германию, шурин превозносил его до небес. Вроде бы Войтек так помогал ему в бухгалтерии, что он заплатил наполовину меньше налогов. Но пришла проверка и влепила им штраф. Войтек чего-то там накрутил. Шурин до сих пор не знает, что именно, но это было налоговое преступление.

Потом они перестали восхищаться им. Он начал создавать проблемы. Через год мне сообщили, что моего сына отдали в реабилитационный центр для трудной молодежи. Они не справлялись с ним, он не закончил школу. В Польшу возвращаться тоже не хотел, видимо стеснялся. А потом стали приходить повестки из разных стран. Его объявили в розыск, он пользовался разными фамилиями. Иногда приезжал, но мне нельзя было никому говорить об этом. Мы встречались в барах, дома он бывал очень редко. Говорил, что за ним следят. Я никогда не знал, где он сидит. Он запретил навещать его, только просил посылки, писчую бумагу или компьютер с программой для вычислений. Я выполнял просьбу и надеялся, что это в последний раз. Не знаю, когда и почему такой способный ребенок свернул на кривую дорожку. Подавал такие надежды, но эти его делишки в основном были такими непродуманными. Он быстро попадался. А может, только я считал его гениальным?

А Мартин? Сами видите. Стал человеком. Я иногда приходил в костел послушать его и был растроган так же, как и тысячи верующих. Мне даже иногда казалось, что это говорит не мой сын, а какой-то святой, кто-то чужой, кого мы просто имели честь воспитывать. Странное чувство. Вот так они справлялись с несчастьями – каждый по-своему, когда нас не было рядом.

– То есть ни один из сыновей не связывался с вами. Почему?

Старонь пожал плечами:

– Жалко, что все эти годы пропали. – Он склонил голову.

– Зачем Войтек подделывал документы, создавал левый бизнес? Ведь он в любой момент мог прийти к вам на работу?

– Может, он хотел что-то нам всем доказать?

– Вы не предлагали ему работу?

– Он не хотел. Говорил, что это грязные деньги. Кроме того, поначалу казалось, он прекрасно справляется. Когда он рассказывал, я был безумно горд. Где он только не был, что только не видел. Объехал целый свет. Что я мог предложить ему? Работу в офисе в салоне внедорожников? Я правда верил в него. А Мартин – ну что ж, сначала я не был в восторге от его решения стать священником. Но его я, по крайней мере, чаще видел. Конечно, это было не такое общение, какое должно быть между отцом и сыном. В последний раз мы встречались незадолго до рукоположения. Он сидел у меня всю ночь, я даже плакал.

– О чем вы говорили?

Славомир Старонь задумался.

– О прощении, смерти Марыси, погибших детях. Он хотел, чтобы я закрыл фирму и раздал деньги бедным. Чтобы я жил как святой Алексий. Требовал, чтобы я возместил моральный ущерб Мазуркевичам. Говорил, что мы виноваты в их гибели. Что наши руки в крови и все такое. – Старонь замолчал. Потом глубоко вдохнул и продолжил: – Я отказался, не верил, что он это все серьезно. Не мог же я ни с того ни с сего избавиться от бизнеса. Это не так просто. Кредиты, обязательства, очередные филиалы. Ведь нельзя же вот так взять и все уничтожить. Я строил все это многие годы. Хорошо, Мартин выбрал служение Господу и никогда не будет иметь семью, но ведь есть еще Войтек, думал я. Может, он остепенится, женится… Появятся внуки. Ведь я не для себя все это тащу, а ради них. – Он потер больной глаз.

– Обиделся?

– Он? Нет. Ведь он священник. Сочувствующий, понимающий. Однако с тех пор он стал избегать меня. Присылал поздравления в праздники, я иногда ходил в костел послушать его, но никогда не подходил. Можно сказать, что это я на него обиделся. – Он повесил голову.

– Вы знали погибшего певца? Янек приходил к вам тогда, в девяностых?

Старонь покачал головой:

– Я никогда не видел его. Мартин дружил с Пшемеком, Янека я совсем не помню. Понимаете, это вообще не укладывается у меня в голове. Почему один из них смог выстрелить в человека? Мне казалось, что я сделал все, чтобы уберечь их от такой судьбы.

– Как вы их отличали?

Старонь задумался. Ответил не сразу.

– Когда-то все было проще. Они были как огонь и вода. Сейчас же стали так похожи, что даже мне это трудно сделать. Мартин производит впечатление более нежного, эмоционального, но он намного более упрямый. Войтек же руководствуется логикой. Он прячется за маской рационализма. Если бы вы попытались склонить одного из них к даче показаний, то я советовал бы вам поговорить с Войтеком. Я тут не помощник. Он так и не простил меня за то, что я выбрал Мартина, чтобы тот остался с нами в Польше. Нам тогда казалось, что Войтеку проще будет обойтись без семьи. Время показало совсем иной результат. Мартин стал сильным, а Войтек – это неуверенный большой ребенок. Он стоял сегодня у окна и даже не подошел ко мне.

– Войтек стоял у окна? – переспросил Духновский. – Мне казалось, что это Мартин.

Дух выжидающе смотрел на Староня, но тот сразу подтвердил:

– Это Мартин набрасывался на меня. Но всегда было наоборот. Мартин старался мирно разрешить конфликт. Он умел договариваться. Войтек молчал, но, когда взрывался, начиналось землетрясение.

Духновский еще раз посмотрел на Староня, а потом проводил его до двери. Взглянув на босые ноги отца близнецов, он приказал отвезти его в полицейской машине. На улице опять начало моросить.

– Всегда к вашим услугам, – попрощался Старонь.

Как только Старонь вышел, Дух вызвал Джекила и приказал еще раз взять отпечатки пальцев у обоих близнецов.

– После предварительного заявления личных данных, – добавил он.

– Зачем? – удивился Джекил. – На месте преступления не было отпечатков ни одного из них. Мы уже проверяли это. Оба фигурируют в базе.

– Прямо руки чешутся. Сделай так, как я сказал, – повторил Дух. Он сел за стол, вытащил из кучи одноразовых тарелок кусок гамбургера и проглотил его целиком.

Раздался звонок служебного телефона. Капитан поднял трубку. Джекил видел, как Дух сморщил лоб и вытащил сигарету. Он долго слушал, с трудом сдерживая бешенство, и наконец прошипел сквозь зубы:

– Я найду их. Не стану выполнять этот приказ. Отвали.

Дух бросил трубку. Джекил молча смотрел на коллегу.

– Документы Буля пропали, – объяснил Дух. – Случайность?

– Ох, когда это было.

– Совсем наоборот. – Залусская показала фото Янека Иглы Вишневского. – Это дело сейчас в производстве. – Она понизила голос. – Его застрелили в Пасху. Он написал песню, в которой вы выступаете в одной из ролей.

– Я? – Девушка улыбнулась.

Залусская подумала, что из нее получилась бы неплохая актриса. Если не захочет, то ничего ей не скажет, и тогда все ее путешествие – коту под хвост. Человек, которого ждала Залусская, не мог оказаться женщиной. В последний момент позвонила жена брата и сообщила, что ей придется еще на несколько часов задержаться на работе. Инспектор тоже не приехал. Вместо них в воротах появилась молодая девушка. Аня, с которой играла Каролина, знала ее, потому что сразу бросилась ей в объятия. Саша чувствовала, что гостья имеет какое-то отношение к Вальдемару, но не могла определить, кем она ему приходится.

Девушка была очень стройная и высокая. Короткая стрижка, жемчужинки в ушах. Прическа еще больше подчеркивала высокие скулы и полные губы. На пальце ее было обручальное кольцо, а на ногах – тяжелые ботинки, вокруг которых уже образовалась приличная лужа. Она так и оставалась в зеленой парке и только сейчас начала разматывать с шеи шарф.

– Еще никто не написал обо мне песню. А следовало бы, – сказала она, пожимая плечами, и широко улыбнулась. – Вы, наверное, ошиблись.

– Не думаю, – ответила Саша и сразу добавила: – Если говорить о формальностях, то официально я не принимаю участия в следствии. Я лишь независимый эксперт, которому заказали профайл. Я уже сдала его и могла бы прекратить дальнейшее расследование, но не хочу, потому что кто-то обманом втянул меня в это дело, и я не могу понять, кому и зачем это понадобилось.

Она в нескольких словах рассказала о ситуации в бистро на заправке.

– Я тем более ничего не понимаю. Это серьезная проблема. Предполагаю, что решить ее будет непросто. – Девушка оглянулась на Вальдемара: – Яцек? Ты проводишь гостей?

– Яцек? – удивилась Залусская.

– Меня зовут Яцек. Вальдемар – прозвище моего покойного брата. Но некоторые называют так и меня. Нашего отца тоже звали Вальдемар. Он был здесь известен в определенных кругах, скажем так – винно-водочных. Нас осталось только трое. Я, Анджей и Кристина, которые сейчас в Англии.

– А брат, который не желает со мной говорить?

– Можете сами договориться о встрече. Нам до этого дела нет. Мы хотим и дальше жить спокойно.

Залусская сомневалась. Ей уже порядком надоел этот пассивный отпор. Она хотела вернуться домой, отдохнуть, пойти на собеседование в банк. Задание было выполнено, профайл принят. Казалось, только она пытается найти разгадку запутанной истории. Чувствовалось что-то странное в этом молчаливом заговоре. Саша была не в состоянии упорядочить все это в своей голове и чувствовала нарастающее бешенство.

Саша подошла к кровати, на которой Каролина уснула напротив своей новой подруги, с трудом подняла ее и молча двинулась к машине. Девушка закрыла за ней дверь на засов.

– Я помогу. – Мужчина взял из рук Залусской спящего ребенка и усадил в автомобильном кресле. – К счастью, ничего страшного не случилось, она отделалась легким испугом.

– Вы не должны сажать туда детей. – Она указала на качели. – Это было что-то страшное. Я никогда в жизни так не боялась.

– С деревенским ребенком такое никогда бы не случилось. Ваша дочь – маленькая принцесса. Только поэтому произошел этот несчастный случай.

– Возможно, – буркнула она. Ей надоели его тирады. – Может, несчастный случай, а может, если бы не халатность, ничего бы и не случилось.

– С несчастьями всегда так, – подытожил он. – Они могут не случиться, но случаются.

Залусская вынула ключи, включила обогрев салона, закрыла дверь машины и подошла к Вальдемару.

– Прошло почти двадцать лет. Я не собираюсь начинать пересмотр дела, я просто хочу знать, что там произошло. – Она постучала пальцем по фотографиям детей. – Нет никакого брата, ведь так? Иначе почему он не приехал?

– Есть, – заверил ее мужчина. – Только кровных уз между нами нет.

– А какие?

– Это уже наше дело.

– Скажи хотя бы его настоящую фамилию, – попросила, плавно перейдя на «ты». Он был не намного старше ее, просто не следил за собой. – Я больше ни о чем не прошу.

– Вех, – ответил он. – Работает в Главном управлении, отдел в Белостоке, ты легко найдешь его. Если бы он мог, то приехал бы. А ее в это не будем вмешивать. – Он указал на закрытую дверь дома.

– Какое отношение к Вальдемару имеет инспектор Вех? – по-прежнему не понимала Саша.

– Они работали вместе в полиции, – пояснил он.

Она молча смотрела на него.

– Только тот Вальдемар, которого ты ищешь, уже мертв.

– Я думала, что Вальдемар – это ты! – взорвалась Залусская. – Так мне сказали бывшие коллеги. Я бы не перлась столько километров, чтобы поболтать о кровном братстве!

– Яцек Вальдемар мертв, – уверенно подчеркнул мужчина. – Погиб от трех ножевых ранений в девяносто четвертом. В сонную артерию, легкое и сердце. Так написано в документах, и такова официальная версия. На самом деле его звали Кшиштоф Ружицкий. Такая же надпись сделана на памятнике, можешь проверить. Меня зовут Яцек Ружицкий. Я пчеловод и к этому делу не имею никакого отношения. Вальдемаром звали нашего отца. Вех завербовал Кшисека для дела, он был тогда шефом Федерального бюро расследований в Белостоке. Нужен был псевдоним, и Кшисек взял наши с отцом имена. Ему выдали документы с таким именем. Возможно, кому-то это казалось забавным. Это Вех занимался делом мафии на Стогах в девяностых. Перед ним отчитывался в рапортах Кшисек, то есть Яцек Вальдемар. Вех знает дело детей. Он ответит на твои вопросы, если пожелает. Думаю, что вы договоритесь, он тоже из тех, кто не отступает. Он узнает тебя, так как уже видел в Гданьском управлении. Далеко не все может попасть в материалы дела.

Залусская моментально успокоилась, Вальдемар тоже. Она видела, что он хочет сказать больше, но по каким-то причинам не может.

– А это? – Она указала на повязку на его глазу.

– Случай на производстве, – буркнул он. – Работа пчеловода не всегда безопасна, особенно когда работаешь без сетки для лица.

– Так же как в ФБР. – Она посмотрела на него в упор. – Вина. Алкоголь. Лекарства. Депрессия. Ересь. Молодость. Алкоголь. Расцвет. Я прочла код песни. Это конечно же ничего не значит. Правда, Кшисек? Интересно, откуда ты столько знаешь о тайной операции брата? Или, может, ты предпочитаешь, чтобы тебя называли Вальдемаром?

Он неподвижно смотрел на нее. Молчал, но не уходил домой.

– Я хочу знать, как они погибли, – объявила она и предупредила: – Не сдвинусь с этого места. Тебе придется применить силу.

– Я не знаю ничего, кроме того, что есть в материалах дела.

– Материалы я знаю. К Веху я пойду только после того, как услышу твою версию. И никогда больше сюда не приеду. – Она положила руку на грудь.

– Я думал, что раз уж ты добралась до меня, то знаешь, что случилось, – пробормотал он.

– Может, знаю, а может, и нет. Меня направили к тебе твои бывшие начальники. Больше ничего не сказали, кроме того, что ты – это ты. Не надо вешать мне лапшу.

– У меня нет никаких начальников. Только природа указывает мне, как жить, – ответил он очень спокойно.

Саша скрестила руки на груди, отвернулась и попробовала собраться с мыслями. Она ехала сюда не для того, чтобы играть какую-то роль.

– Все это продолжается, – сказала она, подумав. – Ты не понимаешь? Только ты остался. И ты знаешь правду. Буля взорвали. Ксендз и его брат в СИЗО. А старое дело никого не интересует. Это только моя идея фикс, только я хочу знать. Можешь рассказывать мне о пчелах, братьях, о чем только хочешь. Я знаю, когда это случилось. – Она вновь указала на повязку на глазу. – И кто это с тобой сделал. Тебе не обязательно каяться. Я хочу знать, кто приказал убрать их. И как это случилось.

– Я тебе не помощник. – Он собрался уйти.

– Я не верю в случайности. Слон? Вех? Ты? Почему? И кто эта девушка? – выпалила она на одном дыхании.

Он остановился.

– Твоя жена?

Он испугался, вернулся.

– Оставь Анету в покое!

– Значит, Анету…

– Она мало что знает. Ровно столько, сколько было нужно. И я бы хотел, чтобы так осталось.

Саша кивнула. Он говорил тихо и быстро, как будто боясь, что кто-нибудь перебьет его или он сам передумает.

– Моника не была девственницей, хотя именно так написали в экспертизе. То, что она не была изнасилована и избита, – тоже правда. На ее теле не обнаружено следов борьбы. Просто передоз. Патологоанатом, однако, определил, что несколькими днями раньше она родила ребенка. Младенца нигде не было. Родителей больше интересовало ее доброе имя после смерти, чем поиски новорожденного. Собственно, мы все считали, что ребенок или умер при родах, или был убит позже. Мазуркевичи сами хотели скрыть подробности. Но это было не все. За несколько месяцев до этого брат Моники, Пшемек, пришел ко мне с просьбой. Он старался выглядеть хуже, чем был на самом деле. Ему казалось, что если он покажет себя таким, то пополнит ряды молодой гвардии Слона. Он ничего не знал о беременности сестры.

– Моника была беременна? От Мартина Староня? – переспросила удивленная Саша.

– Да, была, – подтвердил Вальдемар. – Ее родители ни о чем не знали, но Старони – да. Они это мониторили. Этот ребенок не должен был родиться. Пшемек был в бешенстве из-за того, что я прогнал его из гвардии Слона. Когда Мартин обвинил меня в изнасиловании, я считал, что все это несерьезно. Детям не повезло, дело было очень скользкое. В тот день шла подготовка к переправке большой партии наркотиков. Я сообщил об этом начальству. Я уже и раньше хотел спрыгнуть, и мне не нужны были очередные обязательства. Но я пообещал себе, что позабочусь о Монике. Буду присматривать за ней. Мы говорили с ней, она была в отчаянии. Когда я отлучался, оставлял ее с неким Янеком Вишневским, нашим мальчиком на посылках. Она знала Иглу и доверяла ему, он не отходил от нее ни на шаг.

Однажды, когда ожидалась крупная операция по задержанию группировки со Стогов, в мою комнату в «Розе» ворвались двое: Мартин и Пшемек. Игла стоял на шухере. Они напали на меня и, кажется, на самом деле были настроены убить. Сказали, что Моника обвинила меня в том, что это я изнасиловал ее. Я выгнал их, но кто-то из них украл мой пистолет. Это был ствол Слона, но я сообщил о нем полицейскому начальству. Если бы из него произошло убийство, это точно связали бы со мной. А если бы ствол попал в руки Буля, то моя работа под прикрытием была бы рассекречена. Меня вскоре должны были красиво освободить от участия в этом деле. Пшемека как-то успокоили, но ствол так и не вернули.

Потом была тишина. До тех пор пока не оказалось, что Моника на аборт не пошла и вот-вот будет рожать. Игла привез ее в «Розу», cамого Мартина мать уже спрятала где-то у тетки. Он оставил Монике несколько упаковок таблеток – как он считал, успокоительных, – а потом пошел к Булю и все рассказал ему. Прежде чем я добрался до 102-го номера, она была уже мертва. Доза, которую она приняла, была бы безопасной для наркомана со стажем, такого как Старонь или Игла, но Моника была в этом отношении чистой. Передозировка. Пшемек сбежал. Его задержали, когда он ловил машину на Варшавской трассе. Он погиб во время погони, никто не хотел его убивать. Просто он выскочил пьяным из мчащейся машины. Один из полицейских его переехал. Оба дела были быстро закрыты, чтобы избежать лишних проблем. Сейчас уже ничего не докажешь. – Он замолчал.

– Будет достаточно того, что я пойму. Если я поверю тебе.

– Можешь не верить. – Он пожал плечами. – Это были всего лишь дети, которые ввязались во взрослые, слишком опасные дела. Девушка с севера и ее брат. – Он горько рассмеялся. – Что за бред.

– Я говорила со священником, – перебила его Саша. – Он сказал, что это ты надругался над Моникой, из-за тебя она погибла. Он рассказывал мне о пляже на Стогах. И о том, что случилось потом.

Вальдемар неприятно засмеялся.

– О том и речь. Слово против слова. Ты не распутаешь этого.

– Она вроде бы была беременна? Этого нет в документах. Собственно, возможно, что и была, но от тебя.

Он не позволил спровоцировать себя.

– Написали «без участия посторонних лиц», такова была воля родителей. Передозировка, остановка сердца. Все просто, никаких травм. Потому что их не было, а роды были.

– А ребенок?

– Об этом тоже умолчали. Только на таких условиях Мазуркевич согласился не предъявлять претензий. Кроме того, он выторговал расширение жилплощади. Когда-то они гнездились в тесной квартирке в блочной многоэтажке, а сейчас водитель грузовика владеет огромным домом Староней на улице Збышка из Богданца. Случайность?

Саша потеряла дар речи.

– Старонь отдал ему свой дом?

– В качестве возмещения за моральный ущерб. Мартин заставил отца сделать это, поскольку уже был священником. Ты можешь легко проверить, кто фигурирует в домовой книге. Сейчас они, кажется, его сдают. Дети Мазуркевичей разъехались по миру. Эта история совершенно разрушила их семью. Старикам вполне хватает семидесяти метров. Но Мазуркевич часто бывает на Збышка из Богданца. Там у него в гараже собственное охотничье царство. С тех пор он страстно стреляет по зверям. Я сам помогал ему с разрешением на охоту у нас в лесничестве, на границе с заповедником.

– Моника сама приняла наркотики или Игла ей помог?

Вальдемар покачал головой:

– Меня в тот момент там не было. На месте осталось еще много тех таблеток. Товар принадлежал Слону. Полиция забрала это в депозит. Через номер 102 в «Розе» прошли все. По окуркам можно было бы установить ДНК множества сотрудников, работающих в Главном управлении в настоящее время. Почти все продвинулись по служебной лестнице. Но спроси и у священника, он все знает. Он повторит тебе слово в слово то, что я тебе сказал.

– Священника? – возмутилась Саша. – Я спрашиваю тебя. К священнику пойду завтра, можешь быть уверен.

Вальдемару уже надоело все это, но Саша сыграла правильно, и теперь ему захотелось очиститься, защититься.

– Я совершил ошибку, это правда. Не надо было мне вмешиваться в это дело с девушкой. Но она была еще ребенком и казалась растерянной. Птица, бьющая крыльями о клетку. Не знаю, что происходило в этой семье, ей едва исполнилось шестнадцать, но она уже давно потеряла девственность. Но я ее не насиловал. Ни тогда в лесу на Стогах, ни вообще когда-либо. Они со Старонем были парой, любили друг друга. Все пошло не так. Патологоанатом определил, что она недавно рожала. Это был не мой ребенок. Я к ней не притрагивался. Не в этом смысле.

– А в каком?

– Девушка – это только шестеренка, часть механизма. Она стала неудобной, мешала. Ты не видишь этого? Почти никого уже нет в живых, даже бессмертного Буля. И этого клоуна, Иглы. – Вальдемар криво улыбнулся.

Саша пожалела, что привезла с собой дочь. Ей не хотелось, чтобы после всего пережитого сегодня Каролине пришлось услышать еще и этот разговор. Вальдемар меж тем продолжал. Она подумала, что на самом деле ему хотелось поделиться. Сейчас она уже не старалась склонить его к откровениям.

– Игла был наименее важен. Он всегда был никем, и в этом состояла его основная проблема. До такой степени, что во всем подражал Староню. Я бы не удивился, если бы узнал, что сам Блавицкий назначил ему дату смерти. Он его создал, он же и уничтожил. Божественный Буль. Он всегда хотел занять место Слона. Он мечтал об этом, но ему не хватало того цинизма, который свойствен калеке-ювелиру. Ксендз тоже знал, что виноват. Он сделал подруге ребенка, а она из-за этого приняла таблетки. С этого все и началось. Мне Слон приказал произвести чистку, расследование взял на себя Валигура. Вместе они положили конец истории «Девушки с севера». Если бы не песня, тебя бы здесь не было.

– Кто написал эту песню? Кто убил Иглу? Твое мнение. Ты больше всех знаешь.

– Я ничего не знаю.

– А пистолет?

– Ко мне он не вернулся. Вроде бы Игла отдал его Булю. Может, это и правда. – Он пожал плечами и протянул ей помятую бумажку с номером телефона. Вех не смог приехать, но просил передать тебе вот это. Это он взял меня на работу, а потом освободил. Через три года Мазуркевичу удалось получить согласие на эксгумацию. Он не верил в несчастные случаи. Вместе с Вехом мы поехали на могилу Моники и Пшемека, поговорили с несчастным отцом. Он согласился не ковыряться в старых делах, оставить все как есть. Позволить им покоиться с миром, как правильно сказала их мать, пани Эльжбета, которая ничего не знает, потому что Эдвард так решил.

Тогда же я познакомился с Анетой. Она была очень похожа на умершую сестру. У родителей хватало с ней проблем из-за ее поведения. Она очень тяжело проходила период подросткового бунтарства, отец с матерью не справлялись. Так получилось, что через год мы вместе уехали. Когда она стала совершеннолетней – поженились. Это ее я называл «женой брата». Мне не хотелось, чтобы эта история опять возвращалась в нашу жизнь. Жена собиралась приехать сюда, но потом испугалась. У нее нет сил опять все это раскапывать. Она просила меня, чтобы я ничего не рассказывал, но ты умело меня к этому склонила. – Он впервые воспрянул духом и взглянул на дом. – А девушка, которую ты видела, – наша дочь. Мы назвали ее Моникой. Она работает учительницей в начальной школе. Ее очень хвалят, да и дети от нее ни на шаг.

Саша вспомнила мужчину на фотографиях из альбома Мазуркевичей, а потом, как в тумане, уже взрослую Анету, обнимающую шести– или семилетнюю девочку. Это Вальдемар был ее мужем и тогда один раз провел Рождество в семье жены.

– Но… – Саша засомневалась, – ведь твоей дочери около двадцати лет. Когда умерла Моника, Анета была двенадцатилетней девочкой. Она не могла родить ее.

Вальдемар не ответил. Он только улыбнулся и наклонил голову.

– Ты поэтому не хотел говорить? – понизила голос Залусская. – Это ты забрал ребенка Моники.

Какое-то время они стояли в тишине.

– Не хотел, но говорю. – Он вздохнул. – Я ушел, общаюсь только с Вехом. Это друг семьи, брат, хоть и не кровный. Он все утряс, помог мне. Если бы не он, не знаю, что было бы. Эта миссия чуть не убила меня. Не только буквально, но прежде всего психологически. Сейчас так не работает ни один агент. У нас тогда не было никаких примеров. Все было экспериментальным. Сейчас бы меня освободили после трех месяцев и назначили положенное восстановительное лечение.

– Понимаю.

– Ничего ты не понимаешь! – воскликнул он. – Я сказал тебе все. Несмотря на то что демонов нельзя выпускать на поверхность. Никто ничего не знал, и так было лучше для всех. Если бы кто-то из людей Слона узнал, что тогда это был я… – Он махнул рукой. – Даже думать не хочу.

– Если я узнала, то и они тоже знают, – возразила она. – У тебя жена, дочь, брат с сестрой, у них – свои дети.

– Им ничего не грозит. Они ничего не знают.

– Они живут здесь, под твоей крышей.

– Это их крыша. Я могу исчезнуть в любой момент.

По ее спине поползли мурашки. Она могла бы подписаться под всем этим. Значит, Вальдемар по-прежнему был в бегах. От кого? Чего он боялся?

– Кто виноват в смерти брата Моники? – спросила она. – Кто из полицейских сбил его?

– Лучше тебе не знать.

– Я хочу знать. Все равно я уже знаю слишком много.

– Зачем тебе это? У тебя ребенок, подумай об этом.

– Духновский?

Он уверенно мотнул головой. Саша вздохнула с облегчением.

– Буль?

– Он совершал вещи и похуже, но эту как раз нет. Тот, кто совершил это, а теперь еще и убийство в «Игле», нанял тебя, чтобы ты навела шороху. Меня нет, но газеты есть и здесь. Босс всех боссов. По крайней мере, ему кажется, что он в безопасности.

– Валигура, – выстрелила наугад Саша, но по лицу собеседника поняла, что опять не попала. – Вех? Твой босс?

– Не скажу.

– Почему?

Он замялся.

– Езжайте. Здешние дороги не очень хорошо чистят от снега.

Саше казалось, что в глазах Вальдемара появился страх. Он сказал ей все, но сейчас начал бояться. Может, не за себя, но за семью – наверняка. Он создал семью, но по-прежнему нес этот груз в одиночестве. Он не ушел в монастырь, где пытался скрыться ксендз Старонь, но жил как отшельник. После той операции он уже не был собой. За свои заслуги он получил несколько наград и премию, которой хватило на спасение заложенного дома и покупку четырнадцати ульев. Саша решила, что это была настоящая отвага. Он ушел, потому что не соглашался на то зло, что творилось вокруг, не хотел принимать во всем этом участие… А потом он совершил такой благородный поступок. Спас ребенка. Она вспомнила, что Старонь на проповеди говорил о спасении выброшенных на берег медуз. Невозможно спасти всех, но, если удастся сохранить жизнь хотя бы нескольким, для популяции это имеет огромное значение. И хоть Саша не была уверена, что все услышанное сегодня было абсолютной правдой, и собиралась проверить эти сведения у его бывшего начальника и в материалах дела, она чувствовала по отношению к Вальдемару определенное уважение.

– Никто никогда не узнает, – пообещала Залусская.

Открывая ворота, он улыбнулся ей и протянул руку на прощание. Она не сразу заметила, что он держит в ней банку.

– Вересковый, – сказал он. – Последний с прошлого сезона.

Рутинное снятие отпечатков пальцев показало, что отпечатки Мартина Староня полностью совпадают с отпечатками многократно судимого Войцеха Фришке.

– Это невозможно. – Джекил качал головой. – Не бывает людей с идентичными папиллярными линиями. У однояйцевых близнецов одинаковая ДНК, но разные пальцы.

– Значит, не врали. – Дух наморщил лоб.

– Что ты имеешь в виду, сынок?

– То, что они поменялись ролями и молчали. Не обманывали. А мы попались на одну из самых старых уловок однояйцевых братьев. Это Войцеха наши задержали на пароме, а Залусская привезла священника. У каждого были свои документы. Паспорт Войцеха Фришке был настоящим. Установлено, что деньги были сняты также с его счета.

– Но в чем тут дело?

Духновский пожал плечами:

– Хотел бы я сказать что-нибудь очень матерное, но ты ведь, наверное, выучил наизусть ту свою книжку для милиционеров.

– Что делать будем?

– Я иду домой кормить косоглазого кота. А ты делай что хочешь.

– Я? – Джекил наклонил голову. – Ты знаешь, что бы я сделал.

– Нет. – Он остановил его жестом. – Валигура не разрешил.

– Даже будь он самим Господом Богом, он не может запретить проведение эксперимента. Устав гласит, что необходимо использовать все возможности с целью идентификации преступников.

– Но это именно Валигура выделяет средства для экспертов. Ты сможешь заставить осмологов работать бесплатно?

– В наших лабораториях испокон веков делаются бесплатные экспертизы. Никто никому не платит. Расписываем расходы на бумаге, а по факту стоимость нулевая.

– А если результат будет положительным? Как мы приобщим его к делу без приказа прокуратуры?

– Может, у Зюлковской и нет денег, в чем я сомневаюсь. Скорее всего, она боится очередного провала. Поговори с ней.

Дух задумался. Выражение его лица не выдавало даже тени энтузиазма относительно идеи коллеги.

– Если результат будет положительным, Эдита поверит, – добавил Джекил. У близнецов одинаковая ДНК, но не запах. Конечно, это только вспомогательное доказательство, но это наконец прояснило бы, кто есть кто. Если решишься, то дай знать. Я поставлю людей на ноги.

Залусская вернулась от врача, который тщательно обследовал Каролину.

– Множество детей падают с качелей. – Он смотрел на нее как на гиперзаботливую мать. На ее лице он заметил огромное чувство вины, поэтому постарался утешить ее: – Все хорошо. Рекомендую обнять и объяснить, что в следующий раз нужно быть осторожнее. Вы не сможете уберечь ее ото всех опасностей, потому что невозможно прожить жизнь за другого человека.

– Но ей ведь всего шесть лет, – пролепетала Саша. – Я должна была быть рядом с ней. Я зазевалась.

– Каждый хоть раз в жизни должен разбить стакан. Она просто испугалась, не более. Маленький человек учится таким образом избегать опасных для себя ситуаций. – Он прервал дискуссию и обратился к девочке с абрикосовым леденцом на палочке в руке: – В следующий раз ты будешь держаться покрепче, правда?

Каролина старательно покивала. Она сунула в рюкзачок с изображением Рапунцель леденец и несколько наклеек «Отважный пациент», которые вручил ей доктор, после чего, весело щебеча, вышла из кабинета. Казалось, она уже забыла о слезах величиной с горошину. На ее скуле осталась лишь небольшая царапина, только для порядка заклеенная лейкопластырем с Барби.

Однако на следующий день Саша не повела Каролину в сад. Она сочла, что малышка слишком устала после вчерашней поездки и ей полагается отгул. Она хотела наконец побыть с дочерью и вообще не планировала выходить по своим делам. Но оказалось, что у Лауры был в этот день выходной, и она позвонила с самого утра, чтобы спросить, не могла ли бы она сводить внучку в центр развлечений для детей. Там их будут ждать внучки тетки.

– Нет ничего лучше, чтобы побороть грусть, – объявила Саша, перекрикивая радостный писк дочери.

– Но, наверное, лучше будет, если мы поедем одни, – добавила Лаура после недолгих колебаний. – Ада тоже там будет. Мне бы не хотелось, чтобы вы опять поссорились.

Залусская не прокомментировала последней фразы матери. Она отправила Каролину с бабушкой и попросила, чтобы они вернулись, самое позднее, после обеда. Сама же она поехала в тюрьму и встретилась с Люцией Ланге.

Они говорили более двух часов. Залусская исписала несколько страниц фамилиями и эпизодами, которые еще сегодня ей нужно было проверить. Самая интересная информация касалась Виталия Русова, жителя Калининграда, который фигурировал в документах как владелец «Иглы», а также «Игольницы», хотя Ланге никогда в глаза его не видела, несмотря на то что бывала там почти каждый день. Ему принадлежали также тайский отель, несколько ресторанов. Кроме того, он был членом правления компании SEIF. Похоже, пазл начинал складываться.

Люция только рассмеялась, когда Залусская сказала ей, что документы не найдены, и заверила, что она предполагала такой сценарий.

– Они в безопасности, – добавила она вскоре, уже совершенно серьезным тоном. – К счастью, я скопировала и спрятала их.

– Где? – удивилась Залусская. Квартира Люции давно уже сдавалась другому человеку, а ее вещи лежали в коробках на Хельской.

– Нет, не у тети. – Люция покачала головой. – Там бы искали в первую очередь. Но голова-то на плечах есть, слава богу. – Она постучала себя по виску.

Теперь Саша уже сидела в своей квартире. На экране перед ней были очень четкие сканы. В основном бухгалтерские документы, счета и договоры. Залусская должна была признать, что эта дочь норвежской мошенницы – хитрая бестия: бумаги, которые выкрала, Люция спрятала в своем неопубликованном интернет-журнале. Достаточно было сказать Залусской пароль доступа, и вот уже целый час Саша просматривала ценные материалы. Все, что сказала Ланге, подтверждалось на сто процентов. Залусская собиралась передать материалы команде из Белостока. Ее интересовали сейчас только вещи, которые Люция забрала из кабинета ксендза Староня. На тетрадном листке отчетливо читался написанный от руки текст песни, хотя он был изрядно исчеркан. Текст куплетов полностью совпадал, отличался только припев.

– Мечта

– Алкоголь

– Рождение

– Тщетность

– Истина

– Наркотики

«МАРТИН», – прочла она, на этот раз без проблем. Ксендз сам подписал себе приговор в этой песне. Он написал ее, но немного с другим содержанием. Это Буль с Тамарой изменили ее для Иглы. Все это Залусская уже знала.

В материалах дела появилась, однако, новая информация. Одержимый религиозной фобией Вальдемар Габрысь оказался неслучайным человеком на Пулаского. Бывший военный, на сегодняшний день начальник охраны в компании SEIF, а также в принадлежащем корпорации отеле «Марина» должен был контролировать бизнес Буля и Янека Иглы Вишневского. Его нанял Виталий Русов и сделал своим доверенным лицом. Габрысь больше никому не подчинялся. Но лишь до поры. За месяц до Пасхи его функции взял на себя Войцех Фришке, гражданин Германии. Как она уже знала – брат-близнец священника. Пазлы начинали складываться во вполне четкую картинку. Сашу волновал только один вопрос: кто такой Русов и существует ли он на самом деле, или это лишь подставное лицо, необходимое для оформления документов.

У Саши накопилось несколько непрочитанных сообщений от Абрамса, но ей пока не хотелось разговаривать с ним после ссоры во время недавнего разговора. Она решила, что сначала взвесит все факты и лишь потом представит ему собственное видение ситуации. Раз уж, по его мнению, из способного профайлера она превращается в гончего пса, ему придется принять тот факт, что эта порода ластиться не станет. А пока она скачала все материалы на свой компьютер, выключила его и с чистой совестью вернулась в тюрьму на Курковой.

На этот раз она направилась в отделение для мужчин. Прежде чем отвести к ксендзу Староню, ее пригласил в свой кабинет местный священник Вашке.

– Я знал, что именно так все закончится. Дьявол направляет его. Я чувствовал, что он такой же бандит, как и остальные, – начал клирик и целый час рассказывал Саше о странных выходках не соблюдающего субординацию священника. О том, что он не брился, служил мессы в штатском, нецензурно выражался и курил. Благодаря этому она догадалась, что ксендз не случайно посещал тюрьмы. Он искал брата, ездил к нему, пользуясь своим служебным положением. Возможно, тогда же они вместе что-то придумывали. Она собиралась передать эту информацию Духновскому, но после получаса рассказов тюремного священника почувствовала усталость. Вашке можно было бы демонстрировать на арене как доказательство существования энергетических вампиров. Ее спас тюремный психолог, который вошел в кабинет без стука и объявил:

– Ксендз Мартин ждет, но я не знаю, получится ли у вас допросить его. Он что-то совсем расклеился.

– Симулянт, – вставил Вашке. – Он всегда хорошо играл.

– А второй брат? – оживилась Саша. – В какой форме сейчас Фришке?

– Этот – намного лучше, – сообщил психолог. – Привести?

Саша встала, кивнула Вашке. Он очень сердечно попрощался с ней и подал мягкую ладонь.

– Я сама спрошу, если позволите. Думаю, что он останется доволен моим визитом. Мне нужно кое-что сообщить ему.

Полиция обозначила вход в квартиру на верхнем этаже дома по адресу Собеского, 2 красно-белыми лентами. Там было около ста семидесяти метров, поделенных на три нелепые комнаты плюс кухня и туалет. Уже с первого взгляда было понятно, что здесь никто не живет. Квартира предназначалась либо для романтических свиданий, либо для какой-то другой цели. Эта самая другая цель была уже известна полиции. Предполагалось, что именно здесь притаился тот, кто стрелял в «Игле», чтобы переждать облаву и спокойно удалиться. Отсюда до «Иглы» было чуть больше четырех минут медленным шагом. С балкона можно было наблюдать за улицей Пулаского. Именно у этого дома в день перестрелки припарковал свою «хонду» Джекил, который сейчас поспешил проинформировать Духа о собственных провидческих способностях.

– Сосредоточься на доказательствах. На интуицию мне плевать, – буркнул капитан.

Техники сантиметр за сантиметром обыскивали квартиру в поисках чего-либо, что могло связать ее постояльца с расследованием. Из документов явствовало, что недвижимость была продана совсем недавно, три месяца назад. Покупатель: Войцех Фришке, продавец: Янек Игла Вишневский. Эта сделка должна была покрыть долги певца перед Русовым, владельцем клуба, которого уже уведомили о том, что ему необходимо приехать в Польшу. Духновский жевал жвачку, скучая на балконе. Он выкурил все сигареты, а идти за новой пачкой не хотелось, пока не закончатся следственные действия. Он развлекал себя тем, что прикидывал, как выскажет Саше все, что думает о ее никуда не годном профайле, когда вдруг к нему подошел Джекил. Дух только успел отодвинуться, чтобы коллега поместился на балконе, когда с крыши им под ноги упала шапка подтаявшего снега. Он поднял голову, чтобы посмотреть, сколько снега еще осталось, и в этот момент на его плечо нагадил какой-то подлый голубь.

– Прежде чем поймать ртом снежинку, удостоверься, все ли птицы разлетелись. – Джекил поднял вверх бумажный пакет для вещдоков. Дух сразу же заглянул в него. Внутри лежала перепачканная в мазуте тряпка, завернутая в целлофан, а все вместе – в полотенце. На тряпке были следы земли. Когда Джекил развернул тряпки, внутри оказался глушитель старого образца. – Им много лет не пользовались. Никаких пальцев. – Джекил был расстроен. – Несмотря на то что я не дипломированный специалист по баллистике, думаю, что это от ствола, из которого застрелили песняра.

Дух осмотрел находку.

– Поднимай людей. Будем действовать на свой страх и риск. Если все совпадет, выпишем бумажки задним числом.

Тук, тук, тук – удары усиливались. Виктор Бохенский бросал резиновый мяч о стену, Булка же резво бегала за ним. Наконец раздался звуковой сигнал. Виктор пристегнул к ошейнику собаки длинный поводок и направился вместе с ней в осмологическую лабораторию. Булка успокоилась, как только вошла в шлюз-предбанник. Она высунула язык в ожидании дальнейших команд. Собака и кинолог стояли так какое-то время, пока осмологи готовили новый ряд для отбора.

Виктор внимательно смотрел на лампу, расположенную над дверью. Когда она загорится, они войдут и начнется очередной эксперимент.

Они начали так, как всегда. Колбаса, банка с запахом, нулевой образец, контрольный образец и первый образец для сравнения. Булка без колебаний указала на третий. На этот раз в коридоре за непрозрачным стеклом не было никого, кроме экспертов осмологии. Атмосфера была спокойная и свободная.

Каждое из исследований было повторено дважды. Когда они закончили, Нижинский заполнил формуляры, описал экспертизу. Вошла шефиня в короткой пестрой юбочке и наполовину расшнурованных кроссовках.

– Ну и?..

– Совпадает, – ответил он без эмоций.

– Который из близнецов?

Нижинский подал ей листок. Она прочла, кивнула.

– Только бы они опять не дали нам следака-идиота, – вздохнула Свентохович. – У нас больше нет материала для исследований.

– Есть еще половина. – Нижинский указал на тумбочку. – Но это только на случай крайней необходимости. Человека мы по этому ни за что не идентифицируем. Только какую-нибудь мелочь.

– В этом деле меня уже ничто не удивит, – пробормотала она и вышла.

Нижинский тайком взглянул на ее ноги.

Габрысь сидел в своем служебном помещении и методично просматривал скриншоты с монитора. Сегодня он не надел служебную униформу, но зеленая рубашка и штаны такого же цвета очень напоминали мундир. Не в последнюю очередь потому, что на поясе у него были прицеплены га зовый баллончик и дубинка. На стоянку въехала голубая машина. Это было единственное авто, водитель которого отважился припарковаться у самого волнореза. Бурное море вздымалось над кусками бетона и струями разливалось по стоянке. Габрысь с удовольствием наблюдал это зрелище и предвкушал, что водитель передумает и переставит машину подальше. Но почему-то из авто никто не выходил. Вальдемар подумал немного, а потом вынул свой телефон. Экран был пуст, ни одного пропущенного вызова. Он увеличил номер подъехавшего автомобиля и записал в блокноте, после чего по рации попросил проверить машину. Когда он вновь посмотрел на монитор, из машины уже вылезла Залусская. Она не выходила так долго, потому что переобувалась в резиновые сапоги. Сейчас она набросила на голову капюшон штормовки и направилась прямо к дверям охраны. Он не успел выйти из помещения. Гостья увидела его прежде, чем он схватился за газовый баллончик.

– Спокойно, Фронцек, – сказала Саша. – Я без оружия.

Мужчина стоял неподвижно и просчитывал, сколько у него времени на то, чтобы скрыться.

– Фришке начал давать показания, – добавила она. – У меня только один вопрос. Хотя нет, два. Учили ли вас в военной школе собирать и разбирать взрывные устройства? В том, что у вас нет никаких проблем с устройством и возможностями огнестрельного оружия разных типов, я ничуть не сомневаюсь. О танках вы сами рассказывали.

Габрысь пожал плечами.

– Сюда нельзя входить, – предупредил он. – Я вызываю подмогу.

Саша проигнорировала его заявление. Она увидела свободный стул и села на него.

– Лучше, чтобы наш разговор пока происходил без свидетелей, – произнесла она очень спокойно. – Я даже понимаю, почему вы это сделали. Вы мало зарабатывали. Система рассыпалась, вы боялись, что потеряете работу. В восьмидесятых у вас были приятели в российских службах. Тогда Русов был правильным выбором. Чистым, в течение стольких лет так казалось. Тем более он очень редко приезжал. Это вы следили здесь за всем. Но перейти из контрразведки на должность начальника охраны оказалось недостаточным. Кое-чего вы не предусмотрели. Сразу же и другие начали напоминать о том, что надо делиться. Слон, Майами, Буль. Каждый хотел использовать ваши знания. До тех пор, пока вы стали не нужны, потому что это знание многим теперь мешало.

– Я не знаю, о чем вы говорите, – застонал Габрысь.

– О вас, Фронцек. Симпатичная шпионская кличка. Узнать ее не составило особого труда. В свое время вас хорошо знали в «Парадизе». Но я не об этом. Те разбогатели на машинах, ушли в тень и решили инвестировать заработанные доллары. Искали управляющего, человека, которому доверяли, который не будет задавать лишних вопросов.

– А что, это запрещено? Я буду работать, пока хватит сил. Бог еще дает здоровье.

Саша покачала головой, встала. Вынула сигарету.

– Вы пока подумайте, а я подожду у входа, там есть пепельница. А когда вы примете единственно правильное решение, то мы пойдем в мою машину. Не очень-то вам удаются эти ваши бомбы. Моя не взорвалась, что-то с датчиком. Только механика закапризничала, пришлось тащить машину на буксире в ремонт. С вас семьсот злотых за эвакуатор плюс четыреста за экспертизу. Обычный механик отремонтировал авто, я доехала на нем на другой конец Польши, но только сейчас знакомый эксперт криминалистики обнаружил устройство. Джекил, бедняга, попотел, надо купить ему шоколадку. А вообще, если хотите знать, чтобы впредь не совершить ошибку, – у меня лишь треснул радиатор и от выстрела пострадала соседняя машина. Вам нравятся постановочные сцены, я понимаю, – с издевкой заявила она, – но после возмещения ущерба я готова даже об этом забыть. Условия? Вы расскажете мне, как все на самом деле было с Иглой и, может, хоть немного о SEIF. Потом посмотрим, что дальше.

– Вы лучше сразу переставьте машину поближе к входу, – сказал он не задумываясь и указал на монитор. Морские волны поднимались выше чем на метр. – Вы заливаете двигатель. Мы не доедем до участка.

Они пошли к выходу.

– Кто меня выдал? – тихо спросил он.

– Всему свое время, – ответила Залусская и сразу же добавила, будто утешая: – Вы ведь знаете. Я уже читала разные материалы. У нас есть общая знакомая из-за границы, она по контракту работала у вас. Единственная зарегистрированная сотрудница, хотя вы пользовались также и другими ее услугами в «Парадизе». Сербка. У нее раньше была другая фамилия. Вы помогли ей, нашли мужа. Они даже были счастливы с Булем.

– Приятно слышать, – пробормотал он.

– Тамара вас очень хвалила: «Хороший он мужик, хоть и с придурью». Обидно, тем более что между порядочным человеком и бандитом она выбрала второго, не правда ли?

Он не ответил, а лишь повесил голову. Залусской показалось, что он думает, что бы предпринять. Она не спускала с него глаз. Прежде чем села за руль, он сказал ей отойти и включил зажигание, не садясь в машину. Он ждал, пока она нагреется, соленая вода все еще брызгала внутрь. Ничего не произошло. Саша наблюдала за его действиями с олимпийским спокойствием.

– Я же сказала, что мы удалили все датчики.

– Все три?

Она пожала плечами:

– Ну, сколько их там было. Вся лаборатория собирала этот драндулет. Он ни разу не проходил такой техосмотр.

Саша обошла машину вокруг и села.

– Вы слишком впечатлительны, – сказала она.

– Это не я монтировал взрывное устройство Булю, – начал он объяснять. – Но зато знаю, кто, когда и зачем это сделал.

– Чудесно. – Саша жестом указала на место возле себя. – Здесь очень дует.

К его великому удивлению, она отвезла его не в участок, а сразу в тюрьму. Несмотря на позднее время, дежурный без малейших препятствий впустил их в ворота. Габрысь засомневался и пытался сбежать. Охранники поймали его и силой втолкнули в тюремный коридор.

– Что это вы себе позволяете? – возмущенно спросил он Сашу.

Залусская пожала плечами:

– У одного человека проблемы с памятью, и мне нужно ее ему освежить.

– А я тут при чем?

– Не догадываетесь? – удивилась она. – Пока я воспользуюсь вами, как инструментом. Отдохните, помолитесь. Это не повредит. Когда я дам знак, вы скажете: «Вишня растет парами».

– Что?

– Это название исторического романа. Никаких трупов, скандалов. Просто любовная история. Господь Бог решит, что будет дальше.

– Сомневаюсь, – буркнул Габрысь. – Бог не похищает порядочных людей, чтобы обманом сажать их в тюрьму.

– Не судите, да не судимы будете, – процитировала она. – Вы хотели знак Божий, вы его получили. Старт. Время спасти мир от гибели.

Она посадила его в пустой комнате для ожидающих свидания, а сама подошла к кофейному автомату.

– Вы хотите что-нибудь? Тут большой выбор.

Он не успел ответить, потому что в помещение уже привели одного из близнецов.

Саша поставила перед Габрысем стаканчик с черным кофе, дала знак охраннику и направилась к выходу.

– И что я теперь должен сделать? – крикнул в отчаянии Габрысь.

– Пусть Господь вам поможет, – ответила Саша. – В жизни иногда происходят события, способные изменить ее навсегда. Или вы ловите этот момент, или придется ждать следующего.

Через полчаса она уже была у дома Духа и звонила в домофон, чтобы он спустился вниз.

– Ты на часы смотрела? – пробубнил недовольный Духновский.

– У тебя есть еще материалы того старого дела? Моника, Пшемек, «Девушка с севера»?

– Они в надежном месте. Точно, не здесь. Мой дом – моя крепость.

– Я не работаю в санстанции и не собиралась входить, – бросила она. – Жду в машине.

– В это время я смотрю «Евроспорт».

– Следственный эксперимент не может ждать. – В ответ молчание. – Джекил будет там через несколько минут вместе со своим чемоданом. Я попросила Валигуру, чтобы и он заглянул, и, представь, он сдвинул с места свою жирную задницу. Если ты не поспешишь, я и пожарных поставлю на ноги.

– Что тебе надо? Горит, что ли? – простонал он. – Ты даже у нас не работаешь.

– Слава богу. Ты бы уже освободил меня от обязанностей. Идешь?

– Нет.

– Тогда я еду одна. Тебе придется прикрыть взлом.

Дух положил трубку.

Страсть – иллюзия близости. Между ними не было ничего другого. Однако в последнее время ей все труднее было заставить себя ничего не ждать от отношений с ним. Они встречались раз или два в неделю, иногда раз в месяц. Иза скучала, но у каждого из них был свой график, расписанный по часам. Она поняла, что, раз ничего не изменишь, надо это принять и радоваться карнавальным ночам. Праздники непродолжительны, именно в этом их исключительность. Он признал ее правоту.

Иногда, находясь на пике возбуждения, он говорил, что любит. Она не верила. Тогда она еще чувствовала себя толстой и некрасивой. Но со временем ей все-таки стало не все равно. Ложь, повторяемая тысячу раз, становится правдой. Он смеялся, что такая Снежная королева, как она, позволила покорить себя какому-то пустозвону. Тогда она подумала: «Я достойна чего-то большего. Ты не можешь быть пустозвоном, если я – королева». «Я никто, – сказал он и взял ее на кухонном столе. – Но благодаря этому я хоть ненадолго, но могу стать королем, – закончил он. – По крайней мере, и. о.». Она рассмеялась, соединила ноги и заварила чай. Они пили его обнаженными. В чай она добавила немного рома, хотя в другой компании алкоголь вызывал у нее отвращение. Иногда она принимала какую-то пастилку, которую он давал ей, как облатку во время причастия. Он бесстыдно рассматривал ее, говоря при этом, что нет на земле женщины, которая могла бы сравниться с ней красотой груди. Она стала носить глубокие декольте. Он любил держать в руках ее внушительные ягодицы и смеялся над братом, который предпочитал тощих вешалок. Он тоже когда-то был таким дураком, но, к счастью, вырос из этого. Таким образом она узнала о том, что у него есть брат-близнец, известный священник. Ей это понравилось. Она сказала, что может когда-нибудь пригодиться.

Иза не знала о нем ничего, кроме анатомических подробностей его тела и того, что он сам пожелал о себе рассказать. Для него имели значение только бизнес и деньги. Он не верил в романтическую чушь, но тем не менее сделал так, что она чувствовала себя любимой. Знания вредят, говорил он, хотя сам знал о ней все. Что у Изы в холодильнике, какие книги она читает, когда последний раз пылесосила и сколько стирки у нее накопилось. Какой косметикой пользуется ее супруг, чтобы замаскировать полопавшиеся от водки сосудики, что он будет есть на обед и во сколько отвозит ребенка к свекрови. Это уже были времена, когда они встречались только у нее. Она всегда меняла постель перед его приходом и сразу же после ухода. Они никогда не оставляли следов. Иногда стиральная машина работала целый день. Дважды они попадались Еремею. Один раз на улице, другой – в кофейне. Она сказала, что это новый менеджер из «Иглы». Ей показалось, что муж не догадался, хотя опять замолчал на неделю и, конечно, воспользовался первой же возможностью, чтобы напиться на служебном корпоративе. Он не вернулся на ночь, но это ее только обрадовало. На следующий день она сама сделала ему коктейль, так как хотела, чтобы он побыстрее заснул. Ей нужно было позвонить. Кроме того, она боялась, что он может захотеть дотронуться до нее, а ей был отвратителен даже его запах.

Она удаляла всю переписку с любовником сразу после прочтения. Звонила только тогда, когда никого не было дома. Сын был слишком мал, чтобы что-то понимать. Иногда они уединялись, когда он спал наверху, но она быстро отказалась от этого. Ей казалось, он чувствовал, что происходит, потому что просыпался с плачем, а ее изводило чувство вины. К тому же ей не нравилось, когда им приходилось спешить. Они установили постоянное расписание встреч и придерживались его. Оба любили порядок, рутина им совсем не мешала. В среду и пятницу муж возвращался с конференции не раньше полуночи. После нескольких скандалов из-за его пьянства он старался хоть немного протрезветь, поэтому снимал номер в отеле. Возвращался утром, когда она уже уходила на работу. Ей было все равно, что это был за номер и с кем он в нем ночевал. Они сталкивались в дверях, она подставляла ему щеку для поцелуя. Важно было лишь то, что он обеспечивал ей дополнительные несколько часов счастья.

Они познакомились в «Игле», когда он в одиночестве сидел у бара. Иза подошла и спросила, все ли у него в порядке. Он улыбнулся, ничего не ответив. Она наблюдала за ним весь вечер, он ни с кем не разговаривал. Потом, когда она прощалась, он вышел за ней и предложил отвезти домой. Иза отказалась, она была уверена, что он пьян, но он сказал, что у него в стакане были исключительно тоник и лед. Он просто ждал, когда она закончит работу. Такая женщина не должна возвращаться одна так поздно. Она потеряла дар речи. В тот же вечер он снял с нее блузку на заднем сиденье авто. Она уже много лет не чувствовала себя так спокойно в руках мужчины. Ей ничего больше не было нужно, да она ничего и не ждала.

Они быстро привязались друг к другу. В перерывах много разговаривали. Она сказала ему о деньгах в большом сейфе, нарисовала план клуба. Он знал о планируемом увольнении Люции, обо всем, что происходило в «Игле», о заказе на убийство песняра. Так они называли Иглу. Он смеялся, расписывал ей в подробностях, как они сбегут с этими сокровищами и никто их не найдет. Потому ей так трудно было смириться с мыслью, что после реализации плана он выстрелил и в нее. Она точно помнила каждый сантиметр его лица. Но это было лицо в экстазе, улыбающееся либо грустное, когда он иногда отрывался от реальности. Тогда, в «Игле», она ничего не видела. Было темно, хоть глаз выколи, но это должен был быть он. Войтек Фришке, брат-близнец знаменитого священника, ее любимый. Она никогда не называла его по-другому. Каждый, даже не очень точный выстрел разбивал ее сердце. Она знала, что он говорил правду. Он любил и только потому оставил ее в живых. Он был не в состоянии добить ее, а ведь мог расстрелять все патроны. Она знала, сколько их там, потому что сама заряжала пистолет.

– Я недостоин тебя, – сказал он, уходя. – Прости, королева.

Она предпочла бы не помнить этого, но память возвращается фрагментами и остается уже навсегда. Придется с этим жить.

Она могла бы сдать его, без труда распознав по фактуре кожи и запаху. Она с закрытыми глазами отличила бы его от брата, но, даже если бы ее прижигали каленым железом, не сделала бы этого. Тогда пришлось бы признаться в том, что это никакая не мафия, а она сама освободила Буля от расправы над Иглой. Кто с мечом придет, от меча и погибнет. Дурацкая пословица.

Иза встала, аккуратно сложила больничную ночную сорочку и упаковала вещи в дорожную сумку. На ноги пришлось надеть слишком высокие шпильки. Она попросила Еремея, чтобы он привез ей именно эти, потому что в них она чувствовала себя стройнее и привлекательнее. Иза ослабила повязку на руке. Она неплохо смотрелась в маленьком черном платьице с глубоким декольте. Ей хотелось хорошо выглядеть, когда у входа ее окружат журналисты.

Прежде чем она вышла в коридор, к ней подошел крупный, странновато одетый мужчина в очках и сказал с минуту подержать в руке кусок марли. Говорил, что это необходимо для следствия. Она выполнила просьбу с улыбкой. Он терпеливо ждал пятнадцать минут, а потом упаковал марлю в банку и вышел. Люди в форме охраняли ее намного тщательнее, чем раньше. Прошло несколько часов, прежде чем ее отпустили. Полицейский, который пришел сюда в первый день, когда она проснулась, несколько раз расспрашивал, в каком состоянии находится пациентка. Может ли она самостоятельно ходить, не должна ли она остаться в больнице еще какое-то время. Иза знала, чего боится Валигура, но не собиралась раскрывать тайну его участия в этом деле. А те, кто мог бы что-то добавить, были мертвы.

– Я выписываюсь по собственному желанию, – объявила она с улыбкой. – Чувствую себя очень хорошо и отлично все помню.

Валигура замер. Она отклеила улыбку с лица.

– Я дала показания. Мне нечего добавить, – объявила она с ударением на «нечего».

Ей показалось, что он вздохнул с облегчением.

Перед дверью уже ждал Еремей с ребенком на руках и банальной розой. Раньше он никогда не дарил ей цветов. Она подумала, что им нужно поддерживать эту традицию. Он улыбнулся, стараясь скрыть легкое похмелье. «Я выдержу этот театр, – пообещала она самой себе. – Я все сейчас выдержу».

Пустозвон был прав. Той, прежней Изы больше нет. Воскресла королева. А королева может быть только одна. Только она знала, где находятся золотые слитки мафии со Стогов, которые украл Игла и которые Буль так и не вывез в пансионат в горах. И никто никогда не узнает, где они находятся сейчас. Ксендз будет молчать, несмотря на то что в курсе дела. Она ему исповедовалась. Он всегда был хорошим и правильным духовником. У Тамары есть ее авторские права. Она справится или наконец покончит с собой. Остальные уже в земле, и им нет до этого никакого дела. «Я жива, а вам всем – приятного времяпрепровождения в аду».

Снега уже не было. На тротуарах только кое-где виднелись солевые подтеки. Весеннее солнце блаженно грело и настраивало на позитив. Весна готовилась к контратаке. Изу ослепил блеск вспышек. Она слабо улыбнулась. Журналисты что-то кричали, но она не отвечала, а шла под руку с мужем прямо к машине. Прежде чем сесть, она взяла сына на руки и лучезарно улыбнулась в сторону объективов. На время она даже почувствовала себя звездой. Иза уже собралась сесть в машину, муж в это время пристегивал ребенка в автомобильном кресле, когда к ней подошла профайлер и попросила на минутку отойти в сторону.

– У меня нет тайн от мужа, – кокетливо ответила Иза.

Залусская не улыбнулась в ответ. Еремей согласно кивнул, занялся ребенком, который проснулся и начал плакать. Иза потянулась, чтобы помочь мужу, но Саша задержала ее. Из-за ее спины появился Дух и взял Изу за плечо. Она подумала, что очень похоже выглядела сцена ссоры с Люцией, вот только тогда ее позиция была намного увереннее.

– Ты не могла видеть лица преступника, – сказала профайлер. – Так же как оружие и руку. Было слишком темно. Точечный свет фонарика не помог бы в данной ситуации. Собственно, фонарика-то у тебя и не было. Преступник точно знал, что ты там находишься, иначе он не оставил бы тебя в живых. Потому что стреляла не женщина. Убегать не было необходимости, достаточно было спрятаться за пультом для звукозаписи. Он никогда не вошел бы в это помещение и не выстрелил в тебя, если бы ты не начала стрелять в него первой. Сквозь дверь, мимо. Только потом появился Игла. В следующий раз, когда будешь планировать нападение, бери в расчет, что что-то может пойти не так.

Иза молчала. Она непроизвольно повернула голову в сторону мужа, журналисты фотографировали ее. Еремей в страхе попятился к машине. У Изы слезы навернулись на глаза, поскольку даже в такой момент он не попытался бороться за нее, а позволил, чтобы на виду у всех этих людей и камер ее сунули в обезьянник. Ей нужно было уйти раньше.

– Тогда все пошло не так, – сказала она, вздохнув, когда оказалась в участке. Расплакалась и начала давать показания: – Все было подготовлено, а Войтек в последний момент отказался. Мало того, он пришел предупредить Иглу. Струсил. Если бы не он, не было бы перестрелки. Никто никогда не сообщил бы о краже.

– Ничего не вышло, святой отец. – Саша вошла в комнату для свиданий и пристально посмотрела на Мартина Староня. Тот в ответ поднял воротник кожаной куртки. – Или, может, мне надо было бы сказать «недоучившийся святой отец», ведь ты так же, как брат, был в семинарии, но не задержался там надолго. Ты слишком любил деньги. С таким вкусом к жизни можно стать только звездой эстрады или идеальным мошенником. Хотя я считаю, что вы оба мошенники, и еще какие.

Мужчина в куртке гордо поднял голову.

За Сашей стоял его брат. Он был в сутане, с положенным к ней белым воротничком. Гладко выбрит, чист, как будто только что из ванны.

– Время закончить это шоу с переодеваниями, – буркнула профайлер. Она села и оглядела близнецов. – Вы действительно очень похожи. Интересно, что это за чувство? Прошу извинить, просто не смогла сдержаться. Наверное, вы множество раз слышали этот вопрос.

– К этому можно привыкнуть. – Тот, что в сутане, улыбнулся и обратился к брату: – Они уже все знают. Мне пришлось сказать.

– Дебил, – прошипел мужчина в куртке.

Священник жестом показал Саше, что это нормально.

– Он скоро успокоится.

– Я начинаю вас чувствовать. Это явно Мартин. Настоящий Мартин, хотя по паспорту – Войтек, – сказала она.

Близнец в куртке не произнес больше ни слова. Только когда она спросила, будет ли он давать показания, ответил, что братик уже, видимо, все напел.

– Не все.

– Жаль. Он никогда не любил много говорить.

Они посидели некоторое время в тишине. Наконец женщина встала и подошла к насупившемуся близнецу, дотронулась до его потертого воротника. Он подпрыгнул, явно обеспокоенный. Саша положила на стол стопку писем, перетянутых черной махровой резинкой. Старые конверты, мелкий почерк. Только большие буквы.

– Я нашла это в сейфе, – сказала она. – В одном из сейфов на Збышка из Богданца. В вашем старом доме. Вместе с часами и тряпкой, испачканной в мазуте. Они были в металлической банке. К сожалению, ствол не удалось найти.

Ксендз побледнел. Мартин с интересом смотрел на профайлера.

– Но начнем с конца, – продолжала Залусская. – Один важный вопрос, потому что у нас уже все смешалось. Кто из вас был парнем Моники?

Они молчали.

– Молодость

– Алкоголь

– Рождение

– Тщетность

– Истина

– Наркотики

– МАРТИН, – произнесла она.

Повисла тишина.

– Это ты? – Саша указала на мошенника. – Или, может, ксендз? – И тут же добавила: – К счастью, третьей версии нет.

Она села на стул и стала наблюдать за их реакцией. Ксендз закрыл глаза, мошенник замер в ожидании.

– Мы знаем, что вы сейчас поменялись, но это не дало результата. Вспомогательное доказательство помогло вас разоблачить. Ерунда, мелочь. Мы сделали эту пробу немного навырост, но, как оказалось, успешно. Иногда цель оправдывает средства, правда?

Братья по-прежнему молчали.

– Замена произошла намного раньше, – продолжала профайлер. – Я думала над этим сотни раз: когда, в какой момент Войтек стал Мартином и наоборот. И знаете, к каким выводам пришла? Это произошло в то новогоднее утро в девяносто третьем году. Тогда, на лестнице, когда группа Слона пришла в ваш дом за пистолетом. Когда избили и арестовали вашего отца. Пока все были заняты отцом, вы переоделись только на время, и ни один из вас не предполагал, что вам придется провести столько лет в чужом обличье. Войтек надел пижаму, а Мартин, как герой, вынес на ладони деревянный пистолет и отдал его Слону. Это Войтек пошел в семинарию, хотя люди знают его под псевдонимом Святой Мартин. Мартин, в свою очередь, стал Войцехом Фришке, многократно привлекавшимся за мошенничество. Хотя без помощи близнеца тебе не удался бы ни один твой номер, и уж точно не SEIF.

– Бред, – буркнул наконец двойник в гражданской одежде. Ксендз смотрел на Сашу слегка испуганно.

– Откуда я знаю о замене? – Женщина взглянула на него и указала на письма. – Узнаешь, Войтек? С этого момента я буду обращаться к вам так, как положено. Настало время исправить ваши биографии.

Войтек молчал. Он поправил колоратку и спокойно ждал, что скажет профайлер. Саша указала на мошенника:

– Это была твоя девушка. Но Мартин хотел отбить ее у тебя. Мартин, бедненький, ты до сих пор ничего не знал? – Профайлер скривилась. – Ты обвинял себя, не понимал. Думал, что это злые мафиози разбивают вашу семью. Но Моника и Войтек по-настоящему любили друг друга. Доказательство в этих письмах. Моника слишком быстро забеременела. Она сама была ребенком, ей не хотелось становиться матерью. Она впала в депрессию, чувствовала себя потерянной. Войтек мало говорил, но зато любил писать. И писал ей очень много и красиво. Мы вторглись в частную жизнь, но цель оправдывает средства. Лишь поэтому он попросил тебя, чтобы вы поменялись, объясняя это тем, что хочет уберечь тебя. Ты должен был сыграть его, чтобы спасти семью. Сам же он решил выбраться из дома и предупредить Монику. Он всегда действовал точно. Она была для него тогда важнее всех на свете. Важнее тебя, отца, матери. Она носила его ребенка. И он вовсе не хотел ее убить. – Залусская сделала паузу. – Но именно по его вине она погибла. Ведь он ее оставил. Одну, с крохотным ребенком. Моника не знала, что будет дальше. Никогда прежде она не пробовала наркотики. Доза, которую ей дал Игла и которую она приняла, поддавшись его уговорам или самостоятельно, подействовала так, что сердце ее остановилось. Она не страдала. Просто уснула в ванне.

Войтек смотрел на Залусскую. По его лицу текли слезы.

– Ты зря врал. Все знали о том, что вы сбежали. Ее родители тоже, хотя боялись скандала. Что скажут люди, ведь их дочери нет еще и шестнадцати, а она вот-вот родит. Тогда, в Новый год, она ушла вместе с тобой и больше никогда не видела своих близких. Ты отказался ради нее от семьи, прятал ее у дядюшки в «Розе». Она жила как в тюрьме. Возможно, ею тоже пользовались. Этого мы уже не узнаем. Ты бросил ее, как трус. Вальдемар, водитель Слона, занялся ею. Он ничего не знал. Живота еще совсем не было видно, Моника умела это скрывать. Ребенка тоже никто не видел. Ее родители не хотели знать тебя. Мать вывезла Мартина к дяде в Германию, чтобы никто не перепутал его с тобой, чтобы с ним ничего не случилось. – Саша помолчала. – Ты ведь написал не «Девушку с севера»? У твоей песни было другое название. Какое?

– «Рождение».

– Ну да. Сегодня она вряд ли была бы хитом, – заметила Саша и добавила: – Тебе придется самому справиться со всем этим. При всем желании пересмотр дела по прошествии стольких лет невозможен.

Ксендз встал. Расправил складки на сутане. Саша дала знак стражнику.

– Мы побеседуем тет-а-тет, – бросила она Мартину.

Он быстро застегнул молнию куртки, как будто упаковался в панцирь.

– В твоем деле срок «за давностью» истечет только через тридцать лет. Очную ставку объявляю оконченной.

Когда выводили брата, священник повернулся, хотел что-то сказать, но Саша остановила его жестом:

– Успеете еще наговориться на тему старого дела. Cейчас тебе с ним нельзя разговаривать. Угроза заведомо ложных показаний. Ему вот-вот будет предъявлено обвинение в убийстве Янека Иглы и попытке убийства Изы Козак.

Ксендз замер в ступоре.

– Я бы хотел исчезнуть. Не существовать. Расплыться в воздухе, как запах.

Саша покивала, прекрасно его понимая. Он опять сказал то, что ей самой часто приходило в голову.

– Это страх, – произнесла она очень спокойно. – Самое трудное – перестать бояться.

– Как?

– Ты хочешь, чтобы я тебе сказала как? Ведь это тебя слушают толпы.

Он молчал.

– Перестань убегать. Выйди из укрытия, подставь грудь под пули. Живи! – воскликнула Саша и сама испугалась своих слов. Потому что именно это она должна была сделать с собственной жизнью, а поступала совершенно противоположным образом. – И отслужи ту мессу, которую ты мне обещал.

Он поднял голову и снял воротничок.

– Я теперь не священник, потому что не могу больше верить.

Она засмеялась:

– Ты самый лучший священник из известных мне. Если хочешь знать мое мнение, то можно устроить мессу и здесь. Мне приходилось молиться и в более странных местах. Если Бог есть, то Он все видит и все знает.

– В это я как раз верю.

Она подала охраннику знак, и он оставил их одних. Войтек встал лицом к окну и затянул странную песнь. Залусская не понимала ни одного слова. Она вслушивалась в голос Староня, в его хриплый тон. Вскоре молитва подействовала таким образом, что Саша забыла, где находится, сосредоточилась на мелодии, на словах, звучащих как заклятие. Она встала рядом со Старонем. Если бы у нее было чуть больше смелости, присоединилась бы к его песне. Она не заметила, что в комнату заглядывали заинтригованные надсмотрщики, которые что-то говорили, но были не в состоянии прервать их, ибо они как будто впали в транс.

«Спи спокойно, Лукас, – подумала она. – Я прощаю тебя, и ты меня прости. Благодарю за все, что у меня есть. За Каролину, потому что, если бы не ты, меня не было бы сегодня в этом месте. Возможно, только так ты мог спасти меня. А теперь я прощаюсь. Уходи с миром и оставь нас в мире».

Когда ксендз закончил, у Саши на глазах были слезы. Появилась легкость, можно даже сказать – эйфория. Вдруг Саша обняла его. Это было рефлекторно, и только тогда она вспомнила Тамару, которая очень похоже отреагировала после пасхальной мессы. Войтек остался напряженным, как будто был высечен из камня. Саша тут же отошла на безопасное расстояние и посмотрела на него слегка испуганно. Он был бледен, но деликатно улыбался, хотя глаза переполняла грусть. Саша подумала, что он забирает у людей все их ноши и возложит их на свои плечи. Это его наказание за гибель девушки. Смерть ее наступила около полуночи. Девушка полночи.

– Когда человек знает, чего хочет, а чего нет, – это уже хорошо, – сказал он после долгой паузы. – Потом достаточно просто идти этой дорогой. Не нужно считать шаги и оглядываться. Лишний багаж надо выбросить в ближайшую канаву и забыть о нем. Все, что необходимо, появится само, потому что на этом пути чудеса – хлеб насущный, а повстречавшиеся люди – именно те, которые нужны. Жизнь – это дыхание. У каждого из нас – свое, ограниченное число ударов сердца. Мы зря расходуем их на сомнения, страх или злость. Всегда найдется кто-то, кто пожелает завлечь нас, искусить, убедить в том, будто знает, что лучше для нас. А нужно просто идти вперед, найти для себя чистый воздух. Такой, которым хотелось бы дышать.

– Почему бы тебе самому так не поступить? – шепнула она. – Если ты так много знаешь.

– Может, и надо бы, – ответил он. – Но не хочу. Еще не сейчас.

– Знаю.

– Я знаю, что ты знаешь, – улыбнулся он.

Саша покраснела. Беглецы понимают друг друга без слов.

Улица Збышка из Богданца была безлюдной. Валигура не заметил яму на дороге и угодил в нее одним колесом своей «тойоты». Он миновал станцию по ремонту яхт, несколько современных поместий, отгороженных от завистливых глаз двухметровой стеной забора. Наконец добрался до дома номер 17 и припарковался на одном из свободных мест. Вокруг уже стояло множество полицейских машин. Вдали он увидел циклопа из Белостока. Возле входа в дом, на бордюре, сидела Залусская и разговаривала по телефону. Он помахал ей в знак приветствия. Она подняла руку в ответ и отвернулась. Проходя мимо нее, он услышал щебетание. Валигура догадался, что она разговаривает с дочерью. Он медленно пошел по аккуратно выложенной булыжником дорожке. Двор был огорожен полицейскими лентами, через входную дверь то и дело сновали люди в форме и без нее. Прокурор держала в руках папку с документами. Сегодня она была одета очень просто. Джинсы, ботинки на толстой подошве и легкий тренч. Волосы в беспорядке, лицо опухшее. Перед ней стоял один из близнецов и указывал на что-то внутри дома.

Валигура направился прямо в дом. Он прошел мимо техников-криминалистов, выносивших из гаража головы оленей, в которых, как ему уже сообщили, был спрятан контрабандный янтарь из Калининграда. Дорогу ему преградил Дух. За его спиной Джекил наблюдал, как разрушают стену в гостиной. Валигура отметил, что техникам это дается поразительно легко. Создавалось впечатление, будто стена сделана из картона. В появившемся отверстии уже был виден фрагмент старой кафельной печи.

– Что вы творите? – наконец поинтересовался Валигура. – Как мы объясним это хозяину?

– Ничего, отремонтируем. Мы же не пачкаем ему мебель аргенторатом, – радостно ответил Дух. Он энергично потряс металлической банкой от леденцов с надписью «Kirsch Him-beer» и добавил: – Но на самом деле мы ищем клад.

– Что?

– Здесь этого очень много. – Дух слегка отстранился, и Валигура увидел ровненько сложенные золотые слитки. Они занимали весь угол гостиной.

– Ой, курва, ё… Здесь был сейф?

– SEIF, босс, – улыбнулся Духновский. – Настоящий. В кафельных печках, спрятанных за гипсокартоном. Пока мы нашли одну десятую того, что безуспешно искала Комиссия финансового надзора. Парни из Белостока вне себя от радости. – Дух отвернулся, взял один из слитков и взвесил его в руке. – Чистое золото, босс. Я бы сам с удовольствием снял такую квартиру. Ну и чуток морского золота тоже есть. Там, в гараже Мазуркевича. Он уже объявлен в розыск. Янтарная комната, можно сказать.

Сержант ввел молодую девушку.

– Пусти. Полегче! – Клара Халупик выдернула руку. Позади нее стояли Зюлковская и техник с камерой.

– Ну, рассказывай. Только не забудь ни одной фамилии. Кто, когда и сколько приносил. Вот, звезда, настала твоя минута славы. Тебе хотелось в телевизор – вуаля. Запись пошла.

– Ни одной? – Клара зыркнула на Валигуру. Тот быстро отвернулся и вышел на воздух. К нему сразу подошел Духновский и угостил сигаретой.

– А мое все здесь. – Он продемонстрировал банку от леденцов.

Валигура посмотрел на капитана как на сумасшедшего:

– А что там?

Дух открыл банку и сунул Валигуре под нос.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – Комендант отодвинулся, но все же заглянул внутрь. Емкость была пустая.

– Ну, испарился. – Дух состроил гримасу, как будто ему было очень жаль. – Но Джекил собрал все, до молекулы.

– А что здесь было? – по-прежнему не понимал Валигура. Дух пожал плечами.

– Запах Войтека Фришке, – очень серьезно объявил он. – Если быть точным, то его часы. Двадцать лет там лежали и прекрасно сохранились. Благодаря этому Саша разгадала подмену и заставила близнецов давать показания. Теперь у нас весь комплект. У Староня будет показательный процесс, и курия останется довольна. Один из их воронья выйдет чистеньким. Рассчитываю на премию.

– Возьми себе слиток из той кучки, вот и будет тебе премия.

– Это приказ?

– Бывают моменты, когда я сожалею, что нахожусь по эту, правильную сторону.

– Значит, мы по одну сторону?

– А ты что думал?

– Это хорошо, потому что на самом деле все это мы разрушили здесь нелегально несколько дней назад, причем ночью. Залусская меня в это втянула. Надо как-то оформить этот взлом, потому что Мазуркевич был против того, чтобы мы сюда входили, и не хочет отдавать найденное. Но по его возвращении из Беларуси Комиссия финансового надзора поможет. Обещали.

Валигура покачал головой:

– И меня не вызвали? Может, хоть пару штук удалось бы цапнуть. Теперь уже поздно.

– Ты шутишь?

Валигура искренне рассмеялся:

– Дух, я думал, что ты все-таки станешь человеком. На что тебе это высшее образование было?

Капитан несколько секунд подбирал ответ, но глаза его смеялись.

– Чтобы не служить в штурмовиках?

Дух всматривался в кусок белой марли, произведенной Торуньской фабрикой перевязочных материалов специально по заказу полиции. Поглотитель – белая мягкая ткань, которая до сих пор ничего для него не значила. Даже поранившись, он старался не пользоваться бинтом. А между тем на этом маленьком куске хлопчатобумажной ткани находилось их главное доказательство: молекулы запаха Мартина Староня, близнеца-неудачника, стрелка из «Иглы», проходящего пока в процессе под именем брата, Войтека Фришке. Впервые в карьере Духа главная улика была невидимой, неосязаемой и для человека необоняемой. Единственное и неповторимое свойство каждого человека, подобно папиллярным линиям. Если бы не оно, то не удалось бы определить, какой из близнецов был тогда в клубе.

Только запах выдал Мартина. В свою очередь, хитрость, которой воспользовалась Саша в отношении его брата-священника, склонила его к даче показаний. Они бы никогда не догадались, что Иза вовсе не была жертвой, а принимала участие в заговоре. Ее запах также был на перчатке Люции. В конечном счете не удалось установить, кто принес перчатку в клуб: Иза или ее любовник. К счастью, у Джекила был еще один, последний кусок марли. Осмологи рискнули и размножили запах. Его было маловато, но собака указала на него. Теперь у них был весь набор: ДНК близнеца, его запах, ее запах и гильза. Иза отказалась от дачи показаний, упорно не признавалась. Мартин сказал правду. Он был тогда в «Игле», пришел за слитками, но, когда открыл сейф, тот оказался пуст. Кто-то опередил его. Этого они не предусмотрели. Иза велела ему поднять руки. Она стояла с направленным на Мартина пистолетом. Он без труда отобрал у нее оружие, а она убежала в студию звукозаписи.

В этот момент в клуб вошел Игла. Мартин догадался, что Игла отвез содержимое сейфа в укромное место и вернулся за Изкой. Он запаниковал, стрелял вслепую. Потом сбежал, попал под машину Тамары, спрятался у брата в гарнизонном костеле. Он рассказал ему все, как на исповеди. Ксендз помогал ему скрываться. Против него завели дело о пособничестве, но в итоге он получил только подписку о невыезде. Суд решит, какова степень вины каждого из братьев. Материал собрали очень подробный. Судья Шиманьский лично взял это дело, а для него самое главное – достаточное количество бумаг. Обвинителем будет сам Межевский. Адвокат Малгожата Пилат взялась защищать Зюлковскую, которая через три дня должна будет предстать перед дисциплинарной комиссией, но уже с сегодняшнего дня находится на стратегическом больничном, выданном психиатром. Против нее заведено несколько дел. За несколько дней она подурнела, лицо заметно отекло. Духновский подозревал, что она заливает проблему алкоголем. Ланге вышла на свободу и сразу же получила несколько интересных предложений работы. Тетка Кристина гордится ею.

Дух сегодня наконец заснет спокойно. На его столе выросла стопка мелких дел, которыми теперь предстояло заняться. К тому же у него накопилась куча бумажной работы, но сейчас ему хотелось закончить пораньше и навестить детей. Он купил им подарки и даже готов был вынести присутствие нового хахаля жены. К счастью, он не знает английского, а соперник по-польски не понимает ни единого слова.

Планерка должна была начаться через полчаса. Предполагалось, что речь пойдет о мелочах. Дело убийства в «Игле» уже считалось закрытым. В производстве было расследование по делу SEIF, гибели Буля и несколько других дел, вытекающих из убийства в клубе. Духновский побаивался, что ничего они не добьются. Слон не пришел на допрос, как всегда по состоянию здоровья. Его юрист доставил справку о том, что Ежи Поплавский находится в тяжелом состоянии, он срочно госпитализирован. Дух ждал приказа, готовый провести допрос ювелира даже на смертном одре. Габрысь вышел из СИЗО по истечении сорока восьми часов, дав подробнейшие показания, в которых поведал, как он присматривал за бизнесом гражданина России из Калининграда, который послезавтра должен прилететь из Монако. До него дошли слухи, что Агентство внутренней безопасности произвело обыск в квартире судьи Шиманьского и нескольких известных юристов, а кто ищет, тот найдет. Но пока они еще работают.

Раздался стук в дверь. Дух снял ноги со стола и сунул кусок белой марли в выдвижной ящик стола.

Вошла Саша. Капитан бросил взгляд на ободранные мысы ее мотоциклетных ботинок. И немного выше – на стройные икры. Он никогда не видел ее в юбке. Правда, эта тоже закрывала колени, но сегодня профайлер впервые выглядела как женщина. Он спешил, поэтому принялся быстро и старательно прибирать на своем рабочем столе. Бросил недоеденный обед в пластиковой упаковке в мусорное ведро, выкатил из-под стола пустые банки из-под кока-колы. Он и сам не знал, как они там размножились.

– Я только на минуту, – объявила Залусская. – Мешаю?

– Да нет.

– Через час у меня собеседование по поводу работы в банке. Потому я так выгляжу, – объяснила она. – Но я пока не решила, идти или нет. Может, лучше все-таки уехать?

– Ты только приехала. – Дух поднял голову. Она сосредоточенно, без тени улыбки смотрела на него. Он сглотнул и улыбнулся: – Может, мы что-нибудь еще сделаем вместе?

– Сомневаюсь. – Она рассматривала стенд над столом капитана, куда он прикреплял свои грамоты и награды. Там появилась новая медаль и диплом от мэра Сопота. – Тебя повысили?

– Говорят, что да. Жаль, за этот клад даже полкилограмма золота или небольшой кусок янтаря не дали. Все отдал в государственную казну, идиот. Ничему-то меня жизнь не учит.

Саша замеялась:

– Надо было брать, пока была возможность. Я предлагала.

– Злая ты. Если бы это тогда не получилось… – Он усмехнулся. – Мне хотелось задушить тебя, но на самом деле респект. Уважаю.

– Знаю, – призналась Саша. – Надо уметь разговаривать с людьми.

Она положила на стол небольшой сверток.

– Что это? – Дух на секунду обеспокоился, но видно было, что он с трудом скрывает радость.

– Не золото, – улыбнулась профайлер. – К сожалению.

– Жаль. Я думал, что хоть у тебя в голове мозги вместо опилок. Ты же не на государственной службе. Можно было поделиться.

– Ты не посмотришь?

Он взял в руки коробочку, упакованную в серую бумагу и завязанную обычной веревкой, потряс ее, внутри что-то болталось. Залусская подошла и забрала коробочку из его руки.

– Не бомба, – сказала она. – Подарок.

– От тебя? По какому случаю?

– У меня есть к тебе дело.

Капитан внимательно посмотрел на нее. Слегка забеспокоился.

– Я слышала, что тебе сегодня исполнилось сорок два года. Прекрасный возраст. – Она широко улыбнулась и добавила: – Откроешь потом. Мне нужно спросить тебя кое о чем. Только ответь честно.

– Ну? – Духновский уже не скрывал любопытства. Он медленно развязывал веревочку. Саша смотрела на него. Рядом лежали щербатые ножницы, но он не воспользовался ими. Он трудился над тем, чтобы распутать узел, как будто от этого зависела его жизнь.

– Кто тогда был за рулем?

– Когда?

– Трасса Гданьск – Варшава. Неподалеку от Эльблонга. Пшемек – кто сбил его во время погони?

Духновский напрягся. Схватил ножницы.

– Я знаю, что не ты. Но это был кто-то из наших. Он еще работает?

– Зачем тебе это?

– Хочу все знать.

Дух напрягся и сменил позу на стуле.

– Его никто не сбивал, – сказал он наконец. – Сам выпал из машины, был обдолбанный.

– Из чьей машины?

– Игла принес Булю пистолет, а Мазуркевича подставил нам. Они достали машину, ехали вместе. Мы с Джекилом сели им на хвост. Вдруг Пшемек выскочил на полной скорости. Джекил не успел затормозить.

– Яцек?

Она потеряла дар речи. Поняла, откуда взялось прозвище техника.

– Я был там вместе с ним. Его вины в этом нет. Скорость, судьба. Жизнь и смерть как концы одного отрезка.

Дверь открылась. Вошла группа коллег с бутылкой. Секретарша внесла на подносе вафельный торт с вставленной в него свечкой. Громко запели «Сто лет». Джекил подмигнул Саше, которая отошла от стола, чтобы освободить место пришедшим. Они по очереди обнимали растроганного Духновского. Джекил заметил коробочку, лежащую на столе капитана. Он снял с нее бумагу, вынул небольшой коробок в форме домика с проводами и двумя красными диодами, расположенными рядом друг с другом, и умело подключил батарейку. На устройство набросил белую тряпку, находящуюся в наборе. Раздался звук, как из фильма ужасов, что в данной ситуации вызвало бурные аплодисменты.

– Привидение, анимированный дух! – растрогался Духновский. – Я мечтал о таком. Саша!

Он посмотрел вокруг, выбежал в коридор, но Залусской уже не было. Все по очереди включали игрушку, которая каждый раз издавала новые устрашающие звуки. Диодные лампочки изображали страшные глаза привидения.

– Вышла, – сказал кто-то сзади. – Около пяти минут назад.

– А мое желание? – опечалился Дух. – Она ведь проиграла спор.

Войцех Старонь стоял перед тюремными воротами. Замок открылся. Ксендз переступил порог. Он втянул носом весенний воздух. Птицы щебетали. Солнце грело так сильно, что ему пришлось расстегнуть куртку. Он покрепче ухватил небольшую дорожную сумку. По другую сторону дороги стояли три машины: черный лимузин курии, серебряный «лексус» и старая «Альфа-156», некогда темно-синяя, теперь – неопределенного цвета из-за грязи. Из лимузина вышел водитель и открыл заднюю дверь. Старонь заметил внутри мужчину в сутане. Возле «лексуса» стоял отец. На его ногах были слишком большие спортивные ботинки, не подходившие к прочей одежде. Они встретились взглядами, Войтек кивнул в приветственном жесте. Из третьей машины никто не вышел, но Старонь подошел именно к ней. Он положил сумку в багажник и подошел к отцу. Какое-то время они стояли молча. Наконец протянули друг другу руки.

– Прости, – сказал сын.

– За что?

– За все и навсегда. Не переживай за него, папа. Он справится. Я буду навещать его.

Славомир снял очки, вынул из кармана носовой платок и потер здоровый глаз.

– С Мартином всегда были проблемы.

Войтек поднял голову и неуверенно улыбнулся.

– Ты заметил?

Отец глубоко вдохнул, но ничего не сказал. Только слегка кивнул.

– Я думал, что только мама безошибочно нас различала.

– Когда-то было так, – признался Славомир. – Но я догадался. Однако не выдал вас.

– Знаю, папа.

– Когда мы увидимся?

Священник пожал плечами и указал на грязную «альфу»:

– Мне нужно ненадолго уехать.

Славомир улыбнулся, проводил сына взглядом, пока тот не занял пассажирское место. Он знал, что вскоре они поговорят обо всем этом. Он обрел их обоих.

Тем временем Войтек застегнул ремень безопасности.

– Готов? – Люция улыбнулась ему. Он кивнул. – Она не должна ничего знать. Это условие Вальдемара.

– Скажи ему, что я никогда не побеспокою их, – пообещал он. – Я хочу лишь увидеть ее. Это все-таки моя родня.

– Она такая же, как Моника. Я видела фотографии.

– Я так и думал.

– Но и на тебя она немного похожа.

– Желательно, чтобы не только физически, – пробормотал он. – Потому что тогда она была бы похожа и на Мартина. Мне всегда и всем приходилось делиться с ним. Мать говорила, что он даже в животе подворовывал у меня кровь.

– Это значит, что ты был для него примером. Он любил тебя как брат, но еще и как фанат. Радуйся. Когда мы впервые встретились в доме при костеле, я почувствовала: что-то не так. Мартин другой, поживее, этакий мачо.

– Спасибо, – вздохнул Войтек.

– Зато ты надежный. От тебя исходит сила. Думаю, тебе бы я никогда не отдала те ключи от «Иглы», но зато сразу затащила бы тебя в постель, – добавила она и покраснела. – Жаль, что ты священник.

Войтек внимательно посмотрел на нее, а потом протянул руку, как для приветствия:

– Войтек. Это мое настоящее имя. Начнем сначала.

– Люция. – Она пожала ему руку в ответ.

– Я пока не уверен в том, что стал священником по зову сердца.

Девушка улыбнулась:

– В случае чего у меня есть два билета в Марокко. Не желаешь ли устроить себе небольшой отпуск после того, как вернемся? Ты никому не говори, но немного слитков все-таки оставалось в старом приемнике Буля, я забрала их, чтоб добро не пропадало.

Он удивленно взглянул на нее.

– Шучу, – рассмеялась Люция.

Войтек не был в этом уверен. От нее можно было ожидать чего угодно.

– Я получила работу в порядочной фирме, – пояснила она уже серьезно. – И взяла аванс за миссию «Дюймовочка». Профайлер связала меня с нужными людьми. Они сказали, что при моих способностях у меня есть шанс сделать завидную карьеру. Так как насчет Марокко?

– А твоя тетя?

– Кто не рискует, тот не пьет шампанского. – Люция улыбнулась, ввела в навигатор «Теремиски» и медленно, очень осторожно тронула машину с места.

Две недели спустя

За окном светило солнце. Последние сосульки еще свисали с крыши, с них капала вода. Мадонну со стены снимали на весеннюю чистку. Она была вся в помете, белые подтеки закрывали черты ее гипсового лица. Во дворе-колодце раздался тихий стон соседки. Сегодня она начала намного раньше и была, судя по всему, в прекрасной форме. Эхо несло ее голос от окна к окну. Позже ни один из жителей не мог сказать, то ли ее стоны спровоцировали ошибку работника, то ли причина была в другом, например, во время демонтажа статуи кто-то слишком сильно натянул веревку и задел одну из сосулек. Сначала упала лампада. Она разбилась прямо возле ног Вальдемара Габрыся, который следил за процессом. Фитиль лампады не погас, несмотря на то что она разлетелась на мелкие осколки, а, наоборот, вспыхнул ярким пламенем. Вслед за ней прилетело ледяное копье, а потом рухнула и Мадонна. Несколько десятков килограммов цветного гипса пронеслись в сантиметре от головы Габрыся. Он стоял еще какое-то время, не в силах пошевелиться, и вглядывался в осколки Богоматери, наконец наклонился, поднял один из самых больших кусков, видимо фрагмент руки Мадонны, и сжал в ладони. Соседка, по своему обыкновению, старательно концертировала. Тем временем Габрысь, не боясь ошпариться расплавленным воском, схватил второй рукой осколок лампады и вместе с куском гипса вознес к небу, как оружие:

– За что Ты меня караешь, Господи?! Меня, Твоего самого верного слугу? – возопил он.

Но Господь не снизошел до ответа. Даже соседка на время притихла. Тогда Габрысъ швырнул оземь гипсовый палец Мадонны и вышел за ворота.

Саша с ухмылкой наблюдала за сценой из своего окна. В этот день она видела Габрыся в последний раз. Потом люди говорили, что в тот самый момент в его квартире умерла тетка, но врачи этого не подтвердили. Габрысь продал квартиру на Пулаского, за бесценок выкупил свою старую тесную однушку в офицерских домах и таскался по городу. Попивал. Его видели с разными дамами в слишком коротких юбках. Некоторые утверждали, что, только потеряв веру, он стал слепо следовать каким-то своим, только ему понятным принципам. Ему постоянно нужны были враги и конспирологические теории. Многие видели, как он приходит жечь лампады у замурованного клуба, бывшей «Иглы», несмотря на то что спустя несколько лет никто уже не помнил о тех событиях. Неподалеку от площади Свободы открылись новые клубы, рестораны и кафе. Прохожие не обращали внимания на заросшего мужчину с небольшой собакой, которую он водил без намордника. Он не брился. На спине носил матерчатый мешок со своим добром. С шеи его свисали медальоны с образками святых. Иногда кто-то жалел его и давал бутерброд или бросал в его бумажный стаканчик несколько монет. Он брал, хотя на счету у него лежала кругленькая сумма. Все соглашались лишь в одном. Габрысь никогда не протестовал против культа памяти покойного певца. Для него это было всего лишь доказательством того, что все мы смертны.

Залусская как раз откладывала в макулатуру печатные материалы, касающиеся убийства Иглы, когда раздался звонок. Обычный, как из детства. Дзынь, дзынь, перерыв. Она оглянулась. Телефон был подключен, хотя она дала бы голову на отсечение, что выдернула его из розетки и отнесла в архив хозяина квартиры. Она подошла, подняла трубку. Соединение прервалось. Саша стояла у окна и вглядывалась в нишу, где уже не было гипсовой Мадонны. Она ждала в уверенности, что он позвонит прежде, чем она досчитает до десяти. Когда телефон снова зазвонил, она не сразу сняла трубку.

– Хорошая работа. – Она услышала в трубке странное эхо.

– Где ты?

– Открой, – прозвучал приказ.

Вскоре она услышала шаги в подъезде, а потом стук в дверь. Саша положила трубку. Она увидела в глазок некрупного мужчину за сорок, в роговых очках. На нем был тонкий пиджак из оранжевого твида, на шее – шерстяной шарф. Саша сразу узнала человека, который представился Булем и втянул ее в это дело. Она, не раздумывая, взялась за ручку двери. Он улыбнулся, вынул из папки серый конверт:

– Аванс ты получила, здесь остальное, – и развернулся, намереваясь уйти.

– Эй! – Она схватила его за пиджак, но сразу же отпустила.

Он отряхнул пиджак с такой гримасой, как будто ее прикосновение грозило проказой.

– Мне очень жаль, что все случилось именно так, – сказал он. – От нас тут почти ничего не зависело. Иногда нельзя обойтись без жертв, сама знаешь. Идеальные планы существуют только на бумаге.

Саша внимательно присмотрелась к нему и наконец решилась спросить:

– Это ты? Сейчас и тогда?

Он слегка кивнул.

– Приятно было познакомиться. – Он опять отвернулся, готовый уйти.

– Раз уж я тебя увидела… – шепнула она и на миг замолчала. – Ты рассекречен. Что это означает для меня?

– Свободу, – ответил он. – Конечно, ты должна хранить тайну. У нас новая Дюймовочка. Посмотрим, как себя покажет. Там у тебя документ, на случай если захочешь познакомить дочь с отцом. Считай это прощальным подарком от фирмы. Он настоящий. Никто и никогда больше не будет тебя беспокоить. Банк охотно примет тебя на работу. Но решение за тобой. Я уже сказал, что ты проявила себя на все сто. Больше мы не увидимся.

Саша не ответила. Только когда ее неожиданный гость ушел, она открыла конверт. В нем были деньги и стопка пожелтевших бумаг. Она сглотнула и почувствовала, как начинают дрожать руки. Оперативная запись, озаглавленная машинописным шрифтом «Красный Паук», а также протокол закрытия дела Лукаса Поляка и ее собственный рапорт об увольнении со службы. На нем имелась дата задержания и помещения этого человека в психиатрическую больницу, а также точный адрес с почтовым индексом. Она сразу же подбежала к телефону, но знакомый номер уже не соединял ее с офицером. Автоматическая запись информировала о том, что абонент находится вне зоны действия сети. Однако найти в Интернете номер телефона больницы не составило труда. Залусская попросила соединить ее с главврачом. Секретарь неохотно согласилась, так как спешила домой, было пятнадцать минут третьего.

– Здравствуйте, – произнесла Саша, когда услышала в трубке холодный баритон. – Находится ли в числе ваших пациентов Лукас Поляк?

– Кем вы приходитесь пациенту?

– Я хочу только знать, как у него дела. Меня зовут… – Она запнулась. – Милена Рудницкая. Но это вам вряд ли о чем-то говорит.

– Ах, это вы. – Голос стал мягче. – Мы уже давно пытались вас найти. В последнее время Лукас пребывает в неплохой форме. Опять начал рисовать. Возможно, вскоре мы дадим ему первый отпуск.

– Он выйдет на свободу?

– Здесь больница, а не тюрьма, – напомнил ей врач.

– Приговор уже был объявлен?

– Он не был приговорен, – ответил удивленный директор. – Он находился у нас почти с самого начала. Должен признать, что он делает заметные успехи. Чувствует себя прекрасно. Если вы захотите повидать его, то мы можем дать на это согласие. Я знаю, насколько вы важны для него. Можно сказать, что он живет лишь мыслью об этой встрече. Он очень много говорил об этом на терапии. Я знаю, что этот союз был неофициальным, но и времена изменились. Как близкий человек, вы имеете право приехать. Однако я бы не советовал на первую встречу привозить ребенка, хотя Лукас, конечно, очень рассчитывает на то, что увидит дочь.

Саша немедленно положила трубку. Она смотрела на стену плача и была не в состоянии выдавить из себя ни слезинки. В горле у нее словно застряла колючая проволока. Она замерла в ступоре. Остатки Мадонны уже были собраны. На асфальте сохранилось только небольшое красное пятно. Сверху парафин выглядел как запекшаяся кровь. Саша присела на корточки и вглядывалась в свои ногти. Перед глазами тотчас же появились вспышки пожара. Она хотела, чтобы они исчезли навсегда, она даже почти о них забыла. Кошмары прошли несколько лет тому назад. Саша надеялась, что навсегда. Старалась взять себя в руки, но была не в состоянии. Достаточно лишь не закрывать глаза, уговаривала она себя. Наконец почувствовала жжение, поскольку не могла больше противостоять физиологии. Она сползла по стене и свернулась в позу эмбриона. В такой позе она провела почти месяц в больнице, когда узнала, что ожоги не будут единственным напоминанием о связи с убийцей: в ее животе развивается его ребенок.

Саша не знала, сколько времени провела в этой позе, пока, наконец, не почувствовала на щеках влагу. Сначала всхлипывала молча, потом завыла, как зверь, и сжала руку в кулак. Она понимала, что это страх, бессилие и отчаяние одновременно. Может, еще несколько других эмоций. Она смогла бы правильно назвать их, ей достаточно долго приходилось во время лечения раскладывать на атомы то, что она чувствует. Но она по-прежнему не умела управлять этим. Она так долго бежала от этого, а оказалось, что это бег на месте. По колено в трясине. Ничего не изменилось. Силы пропали. Саша была не в состоянии подняться с пола. Если бы в доме была хоть какая-то выпивка, то она наверняка напилась бы сейчас. Вместо этого она изливала свою боль в слезах и еще долго лежала на полу в ожидании чуда, которое не произойдет. Чудес не бывает. Есть только то, на что человек может повлиять.

Саша раздумывала, куда бы сбежать, но не чувствовала в себе сил, чтобы, как прежде, немедленно сняться с места. Семь контейнеров. У ребенка должен быть дом. Собственно, какой смысл в бегстве? Куда бы они ни уехали, он их найдет, если выйдет. А он выйдет. Врач считает его излечившимся. Он даже не был осужден. Она в течение стольких лет обвиняла себя в его смерти, а он все это время был в психушке и даже не получил срок. Их разделяет шестьсот километров. Такое расстояние можно преодолеть за несколько часов. Он не погиб, не сидел в тюрьме. Не фигурирует в картотеках, абсолютно чист перед законом. Ее обманули, чтобы она не копалась в этом, не создавала дополнительных проблем. Почему именно сейчас они открылись? Зачем? И кто сказал ему о ребенке?

Она взяла себя в руки, встала, еще раз прочла документы и, запомнив наизусть каждую строку психиатрической характеристики и адрес больницы, отыскала зажигалку. Зажгла свечу и поднесла к пламени первый документ. Огонь за несколько минут поглотил стопку бумаги. Когда горел последний лист, Саша слегка обожглась. Моментально вернулось ощущение хорошо знакомой боли. Горящая занавеска на ее теле, прыжок вниз и потеря сознания. Запах горелой бумаги раздражал нос. Она села на корточки, вытащила альбом о мостах и стала бездумно переворачивать страницы. В пламени свечи было почти ничего не видно, но она знала фотографии наизусть. Смотрела на воду, переливающуюся на снимке моста Хилл-Гейт над Ист-Ривер в Нью-Йорке, в которой ей когда-то хотелось спрятаться. И возможно, она сделала бы это, если бы не осознавала, что, когда ее не станет, Каролина останется совсем одна в этом мире.

За этим и застала ее мать, которая вошла в квартиру вместе с внучкой. Саша вскочила, включила свет, испытывая ужас оттого, что повела себя так безответственно и не закрыла дверь.

– Почему ты сидишь в темноте? – Лаура принюхалась. – Пахнет паленым.

Саша в ответ обняла дочь. Она почувствовала резкий прилив сил и мысленно поклялась себе, что сделает все, чтобы уберечь малышку. Одновременно она отдавала себе отчет в том, что ей придется справляться в полном одиночестве. Ей нельзя никого посвящать в то, что она сейчас узнала. Если она найдет подходящее место, то сбежит на другой конец света, а если будет необходимо, решится на поединок. Только это было сейчас важно. Что бы ни происходило, Каролина должна быть в безопасности.

Благодарности

Эта книга не появилась бы, если бы не помощь многих людей.

Познать тайны осмологии мне помогли подполковник Артур Дэмбский из Центральной лаборатории криминалистики, а также Божена Лорек, Агнешка Конопка, старший лейтенант Вальдемар Каминьский, Томаш Шимайда, Анджей Венсек из Криминалистической лаборатории воеводского управления полиции в Люблине, которые специально для меня провели криминалистическое шоу и симуляцию осмологических исследований для каждого из романных подозреваемых.

Начала судебно-медицинской экспертизы, а особенно осмотр места происшествия, сбор вещественных доказательств и оперативные действия полиции мне преподали: майор Роберт Духновский, бывший эксперт криминалистики Варшавского управления полиции; подполковник Лешек Козьминский, эксперт в области графологических криминалистических исследований Польского криминалистического общества и преподаватель школы полиции в Пиле; а также штабной офицер Павел Лесьневский, техник криминалистики и преподаватель школы полиции в Пиле, который, кроме того, нашел для меня книгу Ирэны Гумовской «Вежливый милиционер».

Профессиональный образ профайлера помогала создать доктор Агнешка Ваинаина-Возьна из Института следственной психологии в Хаддерсфилде.

Невролог Албена Грабовска-Гжиб разъяснила, что происходит с мозгом человека после выхода из посттравматической комы и как выглядит возвращение памяти.

Знания адвоката Анны Гай и Марты Дмовской были бесценными во время написания сцен в суде. Винцент Северский поделился несколькими приемами котрразведки, ксендз профессор Вальдемар Возьняк из Университета кардинала Стефана Вышиньского помог выстроить образ достойного клирика.

В Гданьске, Гдыне и Сопоте меня принимали, показывали и рассказывали: Магдалена и Томаш Виткевич, Йоанна Краевская, Моника и Рафал Хойнацкие, Йоланта и Казимир Светликовские, Войцех Фулек и Дагна Курдвановская, которая, кроме того, провела мастер-класс по следственным экспериментам.

Томаш Гавиньский из еженедельника «Ангора» рассказал о мафии из приморских районов, Йоанна Клугманн поделилась кое-какими данными на тему янтаря, его нелегальной добычи и обработки.

Особенная благодарность Мариушу Чубаю, который написал для этой книги песню «Девушка с севера», а также оказывал помощь во время работы над романом. Также следует выразить благодарность всем девятнадцати авторам, приславшим свои предложения текста песни; особенного внимания достоин текст Рышарда Чвирлея. Песня Мариуша была выбрана по необъективным причинам.

Йоанне Йоделке отдельное спасибо за крайне похожие привычки и помощь в кризисные моменты, Люции Ланге – за разрешение использовать имя, а также идею с мухоморами. Малгосе Краевской – за теплый прием во Вроцлаве и за чемодан чтива. Бертольду Киттелю – за книгу «Мафия по-польски». Прокурору Ежи Межевскому – за то, что он такой, какой есть, – гениальный во всех отношениях.

К сожалению, я не в состоянии перечислить здесь всех людей, которые помогали мне во время работы над романом. Я поклонюсь вам всем лично.

Спасибо,

Катажина Бонда

Примечания

1

Астерикс – пропитанные ЛСД небольшие, размером с почтовую марку, кусочки тонкой бумаги с изображением Астерикса на упаковке. (Здесь и далее, если не указано иного, примеч. пер.)

(обратно)

2

Конрадинум – самая старая и престижная средняя школа в Гданьске. Сейчас действует под названием Мореходная общеобразовательная школа им. Карла Фридерика Конради.

(обратно)

3

«Розы Европы» – польская рок-группа, существующая с 1983 года.

(обратно)

4

В так называемых старых, до реформы 1995 года, злотых. 1 новый злотый соответствует 10 тысячам старых злотых. Соответственно, 2 миллиона соответствуют нынешним 200 злотым или 50 евро. (Примеч. авт.)

(обратно)

5

КОС – Комитет общественной самообороны.

(обратно)

6

Известный санктуарий в Матемблеве.

(обратно)

7

«Пойдите, научитесь, что значит: милости хочу, а не жертвы? Ибо Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мф., 9: 13).

(обратно)

8

«Не думайте, что я пришел…» (Мк., 5: 17–20).

(обратно)

9

Кантер Дэвид – создатель и пропагандист метода дознания, именуемого профайлингом (заключается в определении характеристик преступника на основании вещественных доказательств, собранных на месте преступления, способа совершения преступления, выбора жертвы и т. д.). Ввел термин «психология расследования». (Примеч. авт.)

(обратно)

10

Из раба плохой работник (польск.).

(обратно)

11

Россмо Ким – канадский криминолог, создатель метода, названного географическим профайлингом. (Примеч. авт.)

(обратно)

12

Журек – традиционный польский суп на хлебной закваске с домашней колбасой и вареным яйцом.

(обратно)

13

Рутковский Кшиштоф – медийно известный частный детектив, принимавший участие во многих телевизионных шоу.

(обратно)

14

«А я Тебе доверяю, во всем уповаю на Тебя, Господи…» (Священное Писание, Пс., 31: 15–16. (Примеч. авт.)

(обратно)

15

Пластиковые ноздри – хирургический сленговый термин, означающий силиконовый уплотнитель для тканей носа, уничтоженных в результате длительного применения амфетаминов. (Примеч. авт.)

(обратно)

16

Суперединица, Фридерик – ежегодные призы в области популярной музыки.

(обратно)

17

Контаминация – случайное загрязнение объекта чужеродной ДНК. (Примеч. авт.)

(обратно)

18

Аллюзия на начало католической молитвы.

(обратно)

19

Имеется в виду водка «Шопен».

(обратно)

20

«Славьте Господа…» (Псалом 106). (Примеч. авт.)

(обратно)

21

Копикейт (от англ. copycat) – имитатор, попугай. Сopycat crime, copicate murder – преступление, совершенное по уже существующему образцу. (Примеч. aвт.)

(обратно)

22

Плебания – двор священника католической, реформаторской или униатской церкви в Польше и в Белоруссии в XVI–XXI веках. Обычно располагается около храма, включает жилой дом и хозяйственные постройки.

(обратно)

23

Трубочисты – в полицейском сленге: антитеррористы, отряд особого назначения. (Примеч. авт.)

(обратно)

24

Hungry, Angry, Lonely, Tired (англ.) – понятие бихевиористской психологии.

(обратно)

25

Войтек Круль погиб от огнестрельного ранения 17 марта 1996 года на улице Львовской в Варшаве, предположительно случайно. Стрелял один из бандитов, нападавших на продавца компьютерного магазина. Бандиты сели в такси и уехали. Через неделю они были задержаны, против них свидетельствовал прежде всего идентифицированный собаками запах из такси, в котором они скрылись с места преступления. Первые осмологические экспертизы, однако, выполнялись с серьезными нарушениями и ошибками. Повторные исследования не подтвердили, что предположительный убийца находился в такси. Был вынесен оправдательный приговор. (Примеч. авт.)

(обратно)

26

Секвенатор – так называемый искусственный нос, используемый в настоящее время для определения, например, взрывоопасных материалов. Он в состоянии определить субстанцию в пропорции 1:4000, собака – 1:1 000 000 (по сведениям других источников, даже 12 миллионов), причем искусственный нос распознает только единичные запахи, а собачий нос – целый букет. (Примеч. авт.)

(обратно)

27

Гиль, Макаров, Никос – известные в Польше криминальные авторитеты.

(обратно)

28

Скура, Валик – известные в Польше воры в законе.

(обратно)

29

«Sto lat!» – традиционная польская песня, исполняемая в торжественных случаях.

(обратно)

30

Заработок на маржах – механизм, целью которого является получение дополнительного дохода. Вполне легальный и разрешенный к использованию, когда один хозяин является владельцем нескольких фирм (например, занимающихся производством, сбытом и логистикой). Фирма-продуцент продает продукцию транспортной фирме, а та, в свою очередь, – торговой. Каждая из фирм добавляет к цене продукта свою маржу. В итоге на каждом этапе очередная маржа остается «в кармане» одного и того же владельца, получающего прибыль на всех этапах продаж. (Примеч. авт.)

(обратно)

31

«Зерно» – католическая телепрограмма для детей и родителей.

(обратно)

32

Генофлекторий – скамеечка или подушечка для коленопреклонения в католических храмах.

(обратно)

33

Стола – элемент литургического облачения католического (и лютеранского) клирика. Шелковая лента 5—10 см в ширину и около 2 м в длину с нашитыми на концах и в середине крестами.

(обратно)

34

Курия – один из основных административных органов Римско-католической церкви.

(обратно)

35

Пророк (сленг.) – в данном контексте «прокурор».

(обратно)

36

Масса – псевдоним Ярослава Соколовского, преступного авторитета, называемого Массой из-за крупного телосложения и большого веса.

(обратно)

37

Лотос – почтовая система IBM Lotus, используемая в польской полиции.

(обратно)

38

Сохранность, инвистиции, финансы (англ.).

(обратно)

39

Говорю по-английски. Спроси меня (англ.).

(обратно)

40

Колоратка – белый воротничок, элемент облачения клириков.

(обратно)

41

Мархвицкий Здислав, Трынкевич Мариус, Пенкальский Лешек – серийные убийцы, проходившие в разное время по громким судебным делам.

(обратно)

42

Польское прокатное название фильма «Роман с камнем».

(обратно)

43

Депозит в Au – депозит в золоте. (Примеч. авт.)

(обратно)

44

Скубас, Цома – польские рок-музыканты.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Зима 1993 года

Весна 2013 года

Благодарности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg