Екатерина Ракитина Вишня без косточки
— Поистине, mon ami, ваша любовь к кинематографу граничит с помешательством.
— Но это же фильм по роману Мэнсфилда! Корабли, пираты, схватки и сокровища!
Не дождавшись ответа, я опустил газету и взглянул на Пуаро. Он с невозмутимым видом протирал мягкой тряпочкой пенсне.
— Пуаро, не хотите ли вы сказать, что не читали Мэнсфилда? «Грозовые паруса»? «Остров Висельника»? Книги о капитане Мартлете?
— Литература подобного рода могла бы увлечь Пуаро лет в двенадцать, но те счастливые дни давно миновали. Теперь меня привлекают вещи более… sensé.
— Справочники и ежегодники? — кивнул я в сторону книжных полок, занимавших одну из стен кабинета.
— Хотя бы, Гастингс, хотя бы. Для чего терять время на сочинения, полные самых диких фантазий и возмутительной непоследовательности, если можно обратиться к точным и аккуратно изложенным фактам? Знание — основная пища маленьких серых клеточек. Знание, а вовсе не contes о пиратах!
— Однако вы не знали, кто такой Джон Мэнсфилд, о котором пишут сегодня все газеты! Не обедняет ли это ваше знание о мире?
— Напротив, мой друг. Пуаро прекрасно известно, что monsieur Мэнсфилд написал уже семь приключенческих романов, из тех, что так любят школьники и юные барышни, служащие машинистками и продавщицами. И что успех пришёл к нему четыре года назад, когда он выпустил «Курс на вторую звезду», первую книгу о благородном пирате, капитане Джесе Мартлете, которую к вашему ликованию теперь экранизируют. Всё это можно прочесть в справочнике «Кто есть кто» за год. Там, впрочем, не сказано, что в последнее время в жизни monsieur Мэнсфилда происходит нечто, чем он всерьёз обеспокоен.
— Но откуда об этом знаете вы?
Пуаро водрузил пенсне на нос и удовлетворённо улыбнулся.
— Ah, mon cher Гастингс, факты!.. Не думаю, что monsieur Мэнсфилд просил бы Пуаро о встрече, если бы его что-то не беспокоило. Сегодня утром я получил от него письмо, и, полагаю, это он только что позвонил в дверь.
И действительно, через несколько секунд Джордж, верный камердинер Пуаро, впустил в кабинет посетителя.
Мне прежде случалось видеть фотографии Джона Мэнсфилда в газетах: открытое лицо, мечтательный взгляд и решительный подбородок. Я всегда был склонен полагать, что капитан Мартлет внешне чем-то схож со своим создателем. Однако в жизни Джон Мэнсфилд оказался совершенно не таким, как на фото. Высокий, худой, на редкость нескладный, он не знал, куда деть руки, то и дело сцеплял их в замок перед собой, потом порывался убрать за спину — и в результате чуть не смахнул с консольного столика лампу. Не добавляли сходства с благородным пиратом и не фигурировавшие на фотографиях сильные очки, из-за которых светлые глаза писателя выглядели по-детски большими и растерянными.
— Мистер Пуаро, — начал Джон Мэнсфилд, усевшись в предложенное кресло, — признаюсь, я в некотором замешательстве. То, с чем я к вам пришёл, вызывает у меня тревогу, даже пугает, но стоит взглянуть на происходящее со стороны, всё кажется такой дикостью, что даже неловко о ней заговаривать!
— Monsieur Мэнсфилд, уверяю вас, нам с капитаном Гастингсом доводилось выслушивать самые странные истории и почти всегда находить в них смысл. Прошу, расскажите, что у вас случилось.
Джон Мэнсфилд поправил очки, обхватил правый кулак левой ладонью и сделал глубокий вдох.
— Два месяца назад я снял дом номер восемнадцать по Черри-Три Лейн. Район далеко не фешенебельный, но зато там тихо, зелено, рядом парк — и получается спокойно поработать. Дело в том, джентльмены, что в моём собственном доме уже полгода невозможно не только писать, но и жить… впрочем, я, наверное, не с того начал. Дело в том, что минувшей весной я поддался на уговоры Вайолет обновить своё жилище. У Вайолет весьма современный вкус… ах да, мисс Вайолет Миллс — моя невеста, она американка, её отец — один из совладельцев киностудии… в общем, Вайолет посчитала, что интерьеры необходимо привести в соответствие с веяниями времени и моим новым положением. Она сама нашла модного архитектора, Отто Силена, который полностью разгромил дом, снёс несколько стен и вот уже который месяц воплощает на руинах свои… несколько… экстравагантные замыслы. Какое-то время я обитал в клубе, потом сменил пару гостиниц, пока, наконец, два месяца назад сестра не упомянула в разговоре со мной, что дом по соседству с тем, где живёт она с семьёй, сдаётся. Ничего особенного, разумеется, самая простая обстановка, но меня это вполне устроило. Тем более что мы с сестрой с детства очень дружны, и нам обоим хотелось видеться чаще. Бедной Уинифрид сейчас нелегко: она всегда была хрупкой, а недавно снова стала матерью, — моим младшим племянникам-близнецам чуть меньше четырёх месяцев, — и справляться со старшими детьми всё труднее, они совершенно отбились от рук. К тому же их няня… впрочем, я опять забегаю вперёд.
Он снял очки, приложил пальцы к переносице и прикрыл глаза.
— Поначалу мне казалось, что Джейн и Майкла, это мои старшие племянники, выбило из колеи появление малышей, такое ведь случается довольно часто, а сестра просто ещё не вполне оправилась после рождения близнецов. Она пребывает в постоянном смятении и тревоге, боится за детей, всё время требует закрывать окна. Её пугают даже безобидные мелочи: так, однажды, заметив, что Джейн выпачкала рукав каким-то блестящим порошком, Уинифрид едва не лишилась чувств, а потом устроила няне настоящий допрос. Однако понемногу я стал замечать, что в доме происходит нечто странное. Как-то утром, недель шесть назад, горничная нашла на полу в детской листья, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся, только представьте, листьями сейбы. Я узнал их, поскольку основной предмет моих книг требует определённого знакомства с тропической флорой.
— Кто-то из ваших соседей выращивает в оранжерее тропические растения? — поинтересовался Пуаро. — Листья могло забросить в окно ветром.
— В том-то и дело, что нет!.. На Черри-Три Лейн нет ни одной оранжереи.
— Может быть, детей водили на прогулку в ботанический сад? — предположил я.
— Насколько я знаю, няня Кейти ходит с ними только в ближайший парк… Собственно, из-за няни я и решил к вам обратиться. Дело в том, что вчера утром она пропала. И мы нашли первое… послание.
— Monsieur Мэнсфилд, — жестом прервал его Пуаро, — а вот теперь, прошу вас, будьте как можно более détaillé.
— Надо сказать, Кейти — девушка добрая и простая… я, возможно, предпочёл бы, чтобы с племянниками занимался кто-то более образованный, но упрекнуть няню не в чем, о детях она заботится прекрасно. Вернее, заботилась. Однако около месяца назад я начал замечать, что с Кейти происходит что-то странное: она стала рассеянной, отвечала невпопад, то смеялась, то плакала без причины и всё твердила какую-то чушь про фей, которые хотят украсть детей.
— Фей? — кротко переспросил Пуаро.
— Представьте себе. Развесила по всем углам пучки зверобоя и гроздья рябины, но это бы ладно. Недавно мы обнаружили, что Кейти втыкает в воротники детей, с изнанки, иголки! Дети могли пораниться! Сестра сурово её отчитала, но Кейти только плакала и твердила, что железо отпугивает фей. Мой зять даже предположил, что няня пьёт, как ни чудовищно это звучит.
Он потёр пальцами лоб и снова сцепил руки на колене.
— Не знаю, совпадение это, или нет, но Джейн и Майкл сами не свои последний месяц. Они дерзят и капризничают, отказываются вставать и ложиться в привычное время, спорят с матерью и слугами. Неделю назад Майкл выбил из рук горничной кувшин с горячей водой! Чудо, что не обварил Эллен и не обварился сам. Уинифрид, конечно, поставила его в угол, но Майкл и Джейн в один голос уверяли, что это всё феи, а когда сестра сказала, что фей не бывает, и надо отвечать за свои поступки самим, дети вдруг принялись хлопать в ладоши. Джейн при этом разрыдалась до того бурно, что стала задыхаться. У неё даже губы посинели. Сестра так перепугалась, что готова была согласиться с тем, что по дому летают феи, лишь бы Джейн успокоилась. А в прошлый четверг, вернувшись с прогулки, мои племянники заявили, что повстречали в парке своего дядю Майкла, и он с ними играл.
Тут наш посетитель взглянул на нас и, кашлянув, продолжил:
— Дело в том, что наш с Уинифрид младший брат, Майкл, погиб на Сомме, джентльмены.
— Что по этому поводу сказала няня? — спросил Пуаро.
— Когда мы спросили у неё, что на самом деле случилось в парке, она прошептала: «Он позволил мастеру Майклу прийти, но не позволяет говорить», — и приложила палец к губам. Попытки расспросить её, кто такой «он», окончились ничем, она стала городить всякую нелепицу о цветущих деревьях и укатившихся кольцах.
— Как ни печально, ваш зять может быть прав, monsieur Мэнсфилд, и няня действительно страдает пагубным пристрастием к спиртному, — заметил Пуаро.
— Я бы и сам так подумал, но что-то неладное творится со всей прислугой! — воскликнул Мэнсфилд. — Кухарка на днях испекла солёный яблочный пирог, горничная жалуется, что чихает от пыли, которую оставляют какие-то «блуждающие огни», Робертсон, посыльный и садовник, то и дело засыпает, где стоял, а проснувшись, никак не может прийти в себя и говорит, что слышал музыку, от которой хочется спать. И вот теперь няня Кейти исчезла. Просто ушла из дома рано утром, до того, как все встали.
— И сегодня вы обнаружили некое послание? Записку?
— Нет, надпись углём, очень корявую, на жестяном карнизе под окном детской. «Кейти танцует с феями. Нам нужна мама». Сестра сочла это проделкой Джейн и Майкла и выговорила им за то, что открыли окно в такую холодную погоду. Мои племянники, однако, твердят, что не писали ничего на карнизе и даже не думали открывать окна. Второе послание обнаружилось сегодня на крыльце дома. «Потерянные ждут свою маму», — мелом, вроде тех, которыми рисует уличный художник, живущий неподалёку. На этот раз Джейн и Майкл точно ни при чём, они ещё спали, когда Робертсон отпер парадную дверь.
Джон Мэнсфилд на мгновение замолчал, а потом, понизив голос, продолжил:
— Более того, мистер Пуаро, вчера, поздно вечером, я подошёл открыть окно эркера в своём кабинете, — засиделся над рукописью, накурил так, что стало нечем дышать, — и увидел сквозь боковую створку пятно света у окна Джейн и Майкла, словно кто-то шарил по стене лучом фонарика. Уинифрид я об этом пока не рассказывал, её силы и так на исходе.
— Вы никого не заметили в саду? — спросил Пуаро.
— Как вы понимаете, зрение у меня не такое острое, — Джон Мэнсфилд поправил очки. — Когда я спустился, чтобы выяснить, в чём дело, и подошёл к забору, разделяющему наши участки, мне показалось, что возле дома мелькнула тень, но я не понял, чья. Возможно, бездомная собака. Или кошка.
— Вряд ли собака или кошка станет светить в окна фонариком, — вставил я. — Вы не пробовали обратиться в полицию?
— После исчезновения няни, когда появилось первое послание, я разговаривал с патрульным из нашего квартала. Он сказал, что каждую ночь проходит по Черри-Три Лейн, но не замечал ничего подозрительного — и заверил, что лондонская полиция всегда на страже нашего покоя. Тогда я и принял решение написать вам.
Мэнсфилд вздохнул и покачал головой.
— Я прекрасно понимаю, что со стороны всё, о чём я рассказываю, может выглядеть как череда семейных неурядиц, подстегнувшая слишком живое воображение писателя. Но поверьте мне, джентльмены, над домом номер семнадцать по Черри-Три Лейн нависла какая-то опасность, я это ясно чувствую. Как и моя сестра.
— Она знает, что вы обратились к Пуаро, monsieur Мэнсфилд?
— Я не хотел волновать Уинифрид раньше времени. Но если вы сочтёте дело достойным вашего внимания, мистер Пуаро, я сегодня же расскажу сестре обо всём. Вы возьмётесь разобраться в происходящем?
Пуаро, слушавший нашего посетителя с сомкнутыми у подбородка ладонями, всплеснул руками.
— Безусловно, monsieur Мэнсфилд! Дело требует безотлагательного вмешательства. Я хотел бы навестить вашу сестру как можно скорее. Завтра же, если удобно. Надеюсь, вы представите ей меня и капитана Гастингса.
Джон Мэнсфилд горячо закивал.
— Разумеется, мистер Пуаро, разумеется. Думаю, Уинифрид… миссис Бэнкс… моя сестра с готовностью примет вас и капитана Гастингса завтра, часа в три.
***
На следующий день без четверти три мы с Пуаро подошли к номеру семнадцатому по Черри-Три Лейн — крохотному, с облупившимся фасадом и давно требующей покраски парадной дверью, но милому и обжитому. Соседний особняк, номер восемнадцать, который снимал Джон Мэнсфилд, выглядел не в пример солиднее, но куда менее уютно.
— Поразительно, — заметил я, открывая калитку, — никогда бы не подумал, что здесь что-то может произойти. Такой мирный и обыкновенный дом!
— Наблюдение столь же точное, сколь и бесполезное, cher Гастингс, — промолвил Пуаро, втягивая голову в плечи при новом порыве ветра, качавшего ветви вишнёвых деревьев, и придерживая шляпу. — Нам с вами доподлинно известно, что в этом доме всё вовсе не так мирно, как кажется.
Поднявшись на крыльцо, я протянул руку к дверному молотку, но Пуаро жестом остановил меня и провёл пальцем по его кольцу.
— В этом квартале удивительная пыль, — задумчиво сказал мой друг.
На его перчатке остался серебристый, отливающий перламутром след.
Я постучал, и нам отворил необычайно бледный юноша лет семнадцати с отсутствующим взглядом, тот самый вечно сонный Робертсон. Толком не выслушав, кто мы и зачем явились, он взмахом руки пригласил нас войти и принял наши шляпы, перчатки и трость Пуаро. На пороге гостиной нас уже ждал Джон Мэнсфилд.
— Джентльмены, — прикрыв за собой дверь, начал он, — вынужден сообщить, что после нашей вчерашней встречи кое-что произошло.
— Новое послание? — спросил Пуаро.
Мэнсфилд кивнул.
— На этот раз на стекле детской, снаружи. «Мама, возвращайся». Окно точно никто не открывал, после первого послания Уинифрид велела Робертсону заблокировать раму так, чтобы её нельзя было поднять выше, чем на пару дюймов.
— Надпись на месте?
— Да.
— Мне нужно будет взглянуть на неё чуть позже. Пока нам необходимо побеседовать с вашей сестрой.
Когда мы вошли в гостиную, миссис Бэнкс, сидевшая у стола с бумагами, отвлеклась от своего занятия и обратила на нас растерянный взгляд. Глаза у неё были такие же светлые и большие, как у брата, с которым они оказались очень похожи внешне. Роднило их и что-то неуловимо детское в облике и манерах, только подростковая порывистость и неловкость Джона Мэнсфилда оборачивалась в его сестре очаровательной застенчивостью и общим впечатлением необычайной хрупкости и уязвимости, из-за которых трудно было поверить, что перед нами мать четверых детей.
Мы поздоровались.
— Мистер Пуаро и вы, капитан Гастингс, прошу простить этот беспорядок: я второй день составляю объявления в газеты и пишу в конторы по найму, надеясь найти новую няню. Всё это так неожиданно и так некстати.
— Madame Бэнкс, — начал Пуаро, — я бы не стал беспокоить вас в столь непростое для вас время, но дело не терпит отлагательств. Где сейчас ваши дети?
— Они наверху, в детской. Эллен, наша горничная, наотрез отказывается с ними гулять, так что приходится им сидеть дома. Джон уже рассказал вам, что у нас в последнее время творится.
— Безусловно, madame Бэнкс, но, — Пуаро поднял палец и сделал паузу, — Пуаро необходимо расспросить всех, кто может что-либо знать.
— Беда в том, что никто из нас толком ничего не знает, мистер Пуаро. Кейти просто ушла, не сказав никому ни слова. И нам ни разу не удалось увидеть, кто оставляет эти послания, хотя Робертсон вчера брался караулить — но, боюсь, как всегда, уснул.
— Monsieur Мэнсфилд упоминал, что вас что-то тревожило ещё до того, как исчезла няня и начали появляться надписи.
Миссис Бэнкс опустила глаза и смущённо улыбнулась.
— Не знаю, стоит ли об этом, мистер Пуаро… Женская чувствительность. Любая мать волнуется за своих детей и боится, что их… боится их потерять.
— Потерять — из-за болезни, madame Бэнкс? Sans doute, mais… По-моему, вы имели в виду нечто совсем другое.
На мгновение мне показалось, что миссис Бэнкс готова заговорить, но она только взглянула на брата, стоявшего у камина, и снова слабо улыбнулась. Джон Мэнсфилд подошёл к миссис Бэнкс и положил руку на спинку её стула.
— Моя сестра вряд ли сможет рассказать вам больше, чем я, джентльмены, — твёрдо произнёс он. — В последние месяцы у неё слишком много других забот.
Пуаро почтительно склонил голову и поднялся.
— Понимаю, — сказал он. — Что ж, тогда давайте осмотрим детскую.
Мы поднялись на второй этаж. Едва миссис Бэнкс открыла дверь в детскую, светловолосый мальчик, лежавший животом на подоконнике, отпрянул от окна, словно его застали за чем-то предосудительным. Девочка, делившая с ним подоконник, однако, лишь посмотрела на нас через плечо, рассеянно поздоровалась и снова прижалась носом к стеклу. Над головами детей виднелась неровная надпись: «МАМА ВЫЗВРАЩАЙСЯ», — причём обе буквы «в», «р», «й» и «я» были развёрнуты не в ту сторону. Сделана надпись была, видимо, то ли воском, то ли обмылком. На раме, поперёк окна, висела гирлянда из сухих трав и рябиновых гроздьев.
Миссис Бэнкс, склонившаяся ненадолго к кроваткам младших детей, решительно выпрямилась.
— Джейн, Майкл, — начала она, как мне показалось, задержав сперва дыхание, — ступайте вниз, к миссис Брилл. Она напоит вас чаем с печеньем.
— Я совсем не хочу чая, — проронила Джейн, продолжая смотреть в окно.
— Мы с Джейн хотим дождаться, когда у нашей калитки столпятся няни, — объяснил Майкл.
— И полицейский станет их разгонять! — с воодушевлением добавила Джейн.
Миссис Бэнкс снова улыбнулась уже знакомой нам беспомощной смущённой улыбкой.
— Боюсь, дети слишком всерьёз приняли шутку моего мужа за завтраком. Он сказал, что достаточно дать объявление, и у нас отбоя не будет от лучших нянь, желающих работать за самое маленькое жалованье. Ах, если бы отозвался хоть кто-нибудь!..
— Madame Бэнкс, — подал голос Пуаро, — няня Кейти спала за этой ширмой?
— Да, мы ставили для неё походную койку. Я настаивала, чтобы она всё время была с детьми.
— Ah, bien sûr!.. Рядом с детьми! Вы не будете против, если я кое о чём спрошу Джейн и Майкла, прежде чем они отправятся пить чай?
— Конечно, спрашивайте. Дети, послушайте, что скажет мистер Пуаро. Джейн, прошу тебя.
Джейн крайне неохотно оторвалась от созерцания улицы и повернулась к нам.
— Mademoiselle Джейн, monsieur Майкл, — Пуаро учтиво поклонился, чем, судя по всему, произвёл на детей изрядное впечатление, — всего один вопрос. Вы слышали, как позавчера утром ушла ваша няня?
Джейн и Майкл переглянулись.
— Я ничего не слышала, я спала, — безмятежно ответила Джейн. — Только слышала, как вечером она опять пела эту песенку, про вишню без косточки и детей, которые не плачут.
— Я тоже спал, — поспешил примкнуть к сестре Майкл.
— Я рада, что няня Кейти ушла, — сказала Джейн. — Она старая, толстая, и от неё вечно пахнет ячменным отваром.
Миссис Бэнкс ахнула и прижала руки к груди.
— Джейн, как тебе не стыдно! Кейти вовсе не толстая и уж точно не старая!
— И я рад, — пробурчал Майкл. — Она топает, как стадо слонов. И всё время поёт, и не велит нам играть с феями! Хорошо, что они её увели.
— Майкл, веди себя прилично! — одёрнул племянника Джон Мэнсфилд.
— Благодарю вас, mademoiselle Джейн и monsieur Майкл, — церемонно произнёс Пуаро. — Приятного вам чаепития.
Дети снова переглянулись, прыснули и выбежали из комнаты.
Миссис Бэнкс печально покачала головой.
— Они совсем отбились от рук.
— Всё образуется, Уин. Всё будет хорошо, — ласково сказал Джон Мэнсфилд. — Мистер Пуаро, давайте, я сдвину ширму, если вы хотите осмотреть нянины вещи.
За ширмой обнаружилась сложенная походная койка, возле которой стояли стоптанные домашние туфли и саквояж. Пуаро открыл его, мельком взглянул на содержимое, слегка сдвинул брови и поджал губы. Долгие годы знакомства приучили меня к тому, что так на лице моего друга отражается глубочайшее беспокойство и неудовольствие.
— Madame Бэнкс, — спросил он, указывая в сторону настенных крючков, на одном из которых висело клетчатое пальто, а на другом бурая шляпка с облезлым крылышком, — это вещи mademoiselle Кейти?
— Да. Боже правый! Неужели Кейти ушла без пальто в такой холод?!
— Боюсь, всё куда печальнее, madame Бэнкс. Mademoiselle Кейти покинула дом босиком, судя по тому, что её домашние туфли на месте, а уличные башмаки стоят вон там, под вешалкой. Либо вашу няню похитили, либо она страдает душевной болезнью, либо находится под воздействием каких-то одурманивающих средств. В любом случае, думаю, стоит немедленно известить полицию. Если позволите, я позвоню инспектору Джэппу и объясню ему суть дела. Возможно, у вас найдётся фото няни? Или monsieur Мэнсфилд сможет дать описание?
Миссис Бэнкс была близка к обмороку.
— Дети всё это время были с ней… — шептала она. — Как я могла не заметить!.. Да, у нас есть её фотография с детьми, сделанная полгода назад, на ярмарке, у аттракционов. Я её сейчас же отыщу.
Джон Мэнсфилд поддержал сестру под локоть и усадил на стул возле кроваток близнецов, потом повернулся к Пуаро.
— Мистер Пуаро, мы будем вам очень благодарны. Возможно, ваши слова в полиции воспримут всерьёз.
— Ещё один вопрос, прежде чем я отправлюсь к телефону. Прошлые послания, о которых вы нам рассказывали, monsieur Мэнсфилд, они тоже были столь же… plein de fautes?
Миссис Бэнкс и Джон Мэнсфилд переглянулись — точь-в-точь, как Джейн и Майкл.
— Да, они были с ошибками, — несколько неуверенно произнесла миссис Бэнкс.
— «Кети танцуит с феими», — сказал её брат. — И вчерашнее: «Патериные шдут сваю маму».
Через четверть часа, после того, как Пуаро поговорил с инспектором Джэппом и сообщил ему об исчезновении мисс Кэтрин Нолан и связанных с ним обстоятельствах, мы попрощались с миссис Бэнкс и Джоном Мэнсфилдом. Миссис Бэнкс немного пришла в себя, но была всё так же бледна и испугана, несмотря на то, что инспектор Джэпп обещал заехать к Бэнксам лично и оставить полицейского, чтобы тот подежурил ночью. К вечеру ветер стал крепчать, и каждый его порыв заставлял миссис Бэнкс болезненно прикрывать глаза.
— Восточный ветер, — сказала она, глядя, как за окном качаются и стучат голые ветки. — Никогда его не любила, с ним вечно приходит ненастье. А теперь мне и вовсе не по себе.
— Не отчаивайтесь, madame Бэнкс, — ответил Пуаро. — Как говорят у вас в Англии, плох тот ветер, что никому не приносит добра.
Стоило нам оказаться на улице, резкий порыв едва не сдул меня с ног.
— Миссис Бэнкс права, — заметил я, хватаясь за шляпу. — Погода портится.
— Меня заботит другое, Гастингс, — отозвался Пуаро, морщась и отворачиваясь от ветра, ударившего в лицо. — О чём умалчивает madame Бэнкс, и что заставляет её молчать?
— Вы думаете, она что-то скрывает?
— Она чего-то смертельно боится. И знает, чего именно, как бы ни пыталась убедить нас в обратном.
Выйдя за калитку, Пуаро обернулся.
Начали сгущаться сумерки, и в доме Бэнксов зажгли лампы. В окне второго этажа я заметил Джейн и Майкла, вернувшихся на свой наблюдательный пункт на подоконнике. За ними, в глубине детской, две женщины, молодая и постарше, — горничная Эллен и миссис Брилл, — возились с малышами.
— Пуаро, вы полагаете, детям действительно что-то угрожает?
— Mon cher ami, увы, я в этом совершенно уверен.
— Будем надеяться, они дождутся если не нашествия нянь, то хотя бы одной, самой лучшей, — вздохнул я.
— Будем надеяться, — повторил за мной Пуаро и еле слышно добавил несколько слов.
Я разобрал лишь «Vierge comblée de grâce».
Кажется, впервые за время нашей дружбы я слышал, чтобы Пуаро молился.
***
На следующий день, когда мы с Пуаро завтракали, к нам неожиданно явился инспектор Джэпп.
— Пуаро, — сказал он, мрачно отказавшись от чая, — вчера вы мне звонили по поводу няни Нолан.
Пуаро, потянувшийся, было, за клубничным джемом, убрал руку.
— Есть новости?
— Боюсь, что так. Найдена в Серпентайне, у Кенсингтонского моста. В одной ночной рубашке и босиком, как вы и говорили. Я, вроде как, должен сказать вам спасибо — без вас мы бы её в жизни не опознали. Вот и заехал к вам, прежде чем сообщить её нанимателям.
— Bon Dieu!..
Пуаро отложил салфетку.
— Утонула?
— Судя по всему, хотя заключение ещё не готово.
— Бедная девушка, — Пуаро покачал головой. — Инспектор, думаю, нам стоит поехать с вами, чтобы известить madame Бэнкс о трагедии. Общение с полицией ей в её состоянии может оказаться не по силам.
— Не стану возражать, — откликнулся инспектор. — Задача не из приятных.
Я с готовностью встал из-за стола.
— Похоже, Пуаро, несчастная мисс Нолан и в самом деле страдала психическим расстройством.
Инспектор Джэпп задумчиво взглянул на меня, потом снова повернулся к Пуаро.
— Знаете, возможно это ничего не значит, и бедняжка действительно была не в своём уме… Но вот что нашли при ней.
Он сунул руку в карман и выложил на стол серебряный напёрсток в ажурном футляре. Сквозь ушки футляра был продет тонкий кожаный шнур. Вернее, два шнура: один короткий, другой подлиннее, завязанный узелком.
— Был зажат у неё в кулаке. Словно она сдёрнула его откуда-то, порвав шнурок.
— Вы позволите?
Пуаро надел пенсне и взял напёрсток.
— Здесь гравировка, — заметил он.
— Да, «М. Р.Д.», — подтвердил инспектор Джэпп. — Вам это что-нибудь говорит?
— Пока нет. Но, думаю, эту вещь стоит показать обитателям дома Бэнксов.
Известие о смерти няни, как и предполагал Пуаро, глубоко потрясло миссис Бэнкс. Брату пришлось усадить её в кресло возле камина и послать горничную Эллен за стаканом воды и каплями. Инспектор Джэпп, прочистив горло, тихо сказал:
— Мистер Мэнсфилд, я бы хотел пока поговорить с констеблем, который дежурил у вас этой ночью.
— Да, конечно, констебль Грант, наверное, сейчас в кухне, миссис Брилл приготовила ему завтрак.
Инспектор вышел.
Пока Эллен, принесшая воду и капли, хлопотала возле миссис Бэнкс, Пуаро тихо беседовал с Джоном Мэнсфилдом.
— Ночь, как я понимаю, monsieur Мэнсфилд, прошла спокойно?
— Да, если не считать того, что утром мы нашли очередное послание. Оно было выложено камешками перед домом, на дорожке. Всего одно слово.
— «Мама»?
— Да.
— А свет, который вы видели накануне? Сегодня его не было?
— Не знаю, я ночевал здесь. Сестра легла с детьми, констебль Грант занял пост у входной двери, а мы с моим зятем перебрались в комнату напротив детской.
— Ah, ça se défend, — кивнул Пуаро. — И ещё один вопрос, monsieur Мэнсфилд. Вам не знакома эта вещь?
С этими словами он извлёк из кармана футляр с напёрстком, который утром отдал нам инспектор Джэпп.
Джон Мэнсфилд поправил очки и склонился к ладони Пуаро.
— По-моему, нет, — произнёс он через пару мгновений. — Кажется, я никогда его прежде не видел, хотя, должен признаться, едва ли подобная вещица привлекла бы моё внимание.
— Что там, Джон? — слабым голосом спросила миссис Бэнкс.
Джон Мэнсфилд не успел ответить.
Пуаро обернулся на голос миссис Бэнкс.
— Возможно, вы, madame Бэнкс… — начал он, но тут же осёкся.
Миссис Бэнкс, и без того бледная, поднялась из кресла с вовсе бескровным лицом. Казалось, она увидела призрак.
— Откуда он у вас, мистер Пуаро?
— Он был найден при mademoiselle Кейти, — очень мягко ответил мой друг. — Вы знаете, кому он принадлежит?
— Мне, — еле слышно прошептала миссис Бэнкс. — Это напёрсток из набора для рукоделия, который моей матери подарили к свадьбе. Мама отдала его мне, когда я в шесть лет начала вышивать. На нём должны быть её инициалы, Мэри Роуз. Но я… Я потеряла этот напёрсток много лет назад, ещё до замужества и до переезда в этот дом.
— Вы можете представить, откуда он у mademoiselle Кейти?
Миссис Бэнкс взглянула на брата и покачала головой.
— Боюсь, я ничем не могу вам помочь, мистер Пуаро. Прошу меня извинить, мне всё ещё нехорошо, я поднимусь к себе.
— Тебе помочь, Уин? — спросил Джон Мэнсфилд.
— Нет, спасибо, мне поможет Эллен.
Миссис Бэнкс и Эллен вышли из гостиной. Джон Мэнсфилд проводил сестру взглядом, и, когда за ней закрылась дверь, с досадой вздохнул.
— Как назло, сегодня в четыре я должен встретиться со своим архитектором на стройке! Мне придётся уйти, по меньшей мере, на пару часов, а Джордж ещё не вернётся из банка! Так не хочется оставлять Уинифрид одну в таком состоянии.
— С ней будут mademoiselle Эллен, madame Брилл и monsieur Робертсон, — заметил Пуаро. — И констебля Гранта должен сменить новый дежурный полицейский.
— Чужие люди, — коротко ответил Мэнсфилд.
Мы промолчали.
Инспектор Джэпп, вернувшийся в гостиную, сообщил, что распорядился относительно сменщика Гранта, и мы, передав миссис Бэнкс пожелания скорейшего выздоровления, покинули дом.
Непогода, между тем, разыгралась вовсю. Восточный ветер, поднявшийся накануне, трепал вишнёвые деревья вдоль улицы, и они словно отплясывали какой-то дикий танец. Флюгер на угловом доме поскрипывал под порывами бури. По всей Черри-Три Лейн стучали засовами калитки, из парка напротив летела сухая листва. Нарисованный мелом на тротуаре корабль, на мостике которого стоял бравый кавалер в шитом золотом красном мундире и треуголке, казалось, на всех парусах шёл к крыльцу Бэнксов.
— По-вашему, Пуаро, что всё-таки происходит в этом доме? — спросил инспектор Джэпп, поднимая воротник пальто.
— Инспектор, — отозвался Пуаро, пытаясь упрятать подбородок поглубже в кашне и с интересом рассматривая рисунок на тротуаре, — одно я могу сказать с совершенной уверенностью: нечто очень скверное и опасное. И мы с Гастингсом вернёмся сегодня днём, чтобы выяснить, что именно.
— Вернёмся! — изумился я. — Зачем?
— Mon ami, даже вы уже должны были заметить, что madame Бэнкс явно что-то известно. И что каждый раз, когда она готова заговорить об этом, её останавливает присутствие брата. Что ж, значит нужно побеседовать с нею, когда monsieur Мэнсфилда не будет рядом, что, по удачному стечению обстоятельств, случится как раз сегодня, когда он к четырём отправится на встречу с архитектором. Et voilà tout!
— Но она может не захотеть с нами разговаривать.
Пуаро взглянул на меня и покачал головой.
— Гастингс, из нас двоих лишь вы имеете счастье быть отцом. Неужели есть что-то, на что бы вы не пошли ради благополучия своих детей?
Я не нашёл, что ответить.
***
В четверть пятого мы с Пуаро снова стояли перед калиткой дома номер семнадцать на Черри-Три Лейн. Восточный ветер к тому времени превратился в настоящую бурю. Вишнёвые деревья, казалось, готовы были вывернуться из земли, клонившееся к заходу солнце временами пробивалось сквозь тучи и озаряло мирную улицу несколько зловещим светом, отливавшим медью.
— Ну что, Гастингс, вам по-прежнему кажется, что здесь ничего не может произойти? — осведомился Пуаро.
Я лишь поёжился.
Дверь нам открыл всё тот же спавший на ходу Робертсон, но за его плечом я увидел полицейского, поднявшегося при нашем появлении со стула в холле.
— Констебль Коллинз, полагаю? Меня зовут Эркюль Пуаро, и мы с капитаном Гастингсом приглашены семьёй для консультаций.
— Добрый день, джентльмены, — кивнул констебль. — Инспектор про вас предупреждал.
Робертсон проводил нас в гостиную, куда через пару минут вошла и миссис Бэнкс.
— Мистер Пуаро, капитан Гастингс! Я не ожидала снова увидеть вас сегодня. Боюсь, мой брат отлучился по неотложным делам…
— Прошу прощения, madame Бэнкс, — прервал её Пуаро, — но мы пришли побеседовать не с вашим братом, а с вами.
Миссис Бэнкс посмотрела на него с искренним удивлением.
— Но о чём? Я вряд ли могу сообщить вам какие-то полезные сведения.
— Ah, полезные, précisément! Чем больше я думаю об этом деле, madame Бэнкс, тем больше уверяюсь в том, что для его успешного разрешения сведения, которые принято считать полезными, совершенно не годятся. И напротив, то, что вам кажется бесполезным, может оказаться незаменимо.
— Вынуждена признаться, что не понимаю вас, мистер Пуаро.
Пуаро взглянул миссис Бэнкс в глаза и ласково, словно говорил с ребёнком, начал:
— Madame Бэнкс, о чём вы всё время думаете, но не решаетесь сказать? Нечто, — или некто, — вызывает у вас столь глубокий страх, что вы бледнеете, едва вспоминаете об этом. Но вы молчите, во многом из-за брата.
Миссис Бэнкс протестующим жестом подняла руку, но Пуаро опередил её:
— Я далёк от того, чтобы предполагать, что вы боитесь monsieur Мэнсфилда. Quelle absurdité! Он — любящий и заботливый брат, ясно, что он искренне беспокоится о вас и готов на всё, чтобы вам помочь. И всё же, его присутствие накладывает на ваши уста печать. Отчего, madame Бэнкс?
Пока Пуаро говорил, миссис Бэнкс сидела, опустив голову, а когда снова посмотрела на нас, я увидел, что её глаза полны слёз.
— Вы правы, — очень тихо вымолвила она. — Правы во всём. Джон — лучший брат на свете, если бы не он, всё это свело бы меня в могилу. Но он боится, что… что болезнь вернётся, и не хочет, чтобы я погружалась в мысли о том, что тогда случилось.
— Когда, madame Бэнкс? Когда вы были ребёнком, как Джейн?
Миссис Бэнкс кивнула.
— Что произошло? С вами были жестоки?
— Меня похитили, мистер Пуаро. Прямо из детской, из моей постели.
— Кто?
— Я почти ничего не помню. Помню только, что его звали Питер. Помню деревья, очень высокие. Возможно, то был парк или лес. Там были и другие дети, много детей, их тоже украл Питер. Помню огни, какой-то сверкающий серебристый порошок — возможно, какое-то одурманивающее вещество, — из-за него казалось, что становишься лёгким, словно мыльный пузырь, и летишь. Помню, что мы прятались от взрослых, что я рассказывала остальным сказки, чтобы не было так страшно, и они звали меня мамой. Но это всё.
— Вы помните, как вернулись домой?
Миссис Бэнкс покачала головой. Теперь она, не таясь, плакала.
— Однажды утром я просто проснулась в своей кровати. Возле меня сидела измученная мама. Увидев, что я очнулась, она заплакала, обняла меня, так крепко, как никогда раньше, и всё твердила, что я её девочка, что больше со мной не случится ничего плохого, и больше она меня никому не отдаст.
Пуаро, смотревший на миссис Бэнкс с участием и болью, протянул ей свой белоснежный носовой платок.
— Я долго болела, — продолжала миссис Бэнкс, вытирая слёзы. — Тяжёлая нервная горячка, около месяца. Пока я росла, она повторялась снова и снова, меня лечили, но безуспешно. Потом приступы стали реже, но когда я вышла замуж, болезнь вернулась. Мне пришлось два года провести в санатории в Альпах. Я так боялась, мистер Пуаро, так боялась, что у меня будут дети, и с ними случится нечто подобное! Лишь после рождения Майкла мне стало легче. И вот…
— Madame Бэнкс, — мягко произнёс Пуаро, — тогда, во время похищения, вы и потеряли напёрсток?
Она молча кивнула, спрятав лицо в платок.
— Ah, pauvre enfant, — вздохнул Пуаро. — Мы не станем вас больше терзать, просто знайте: Пуаро сделает всё, что в его силах, чтобы уберечь вас и ваших детей, que le ciel m’aide.
И тут раздался стук в дверь.
Миссис Бэнкс вздрогнула и беспомощно посмотрела на Пуаро.
— Ничего не бойтесь, madame Бэнкс. Мы здесь, и констебль Коллинз тоже.
На пороге гостиной появилась горничная Эллен.
— Мэм, там пришли по объявлению. Одна девушка, мэм, хочет поступить на место няни.
— Пригласите её, mademoiselle Эллен, будьте так добры, — распорядился Пуаро, видя, что миссис Бэнкс нужно время, чтобы прийти в себя.
Молодая женщина, вошедшая в гостиную через пару мгновений, на первый взгляд казалась обычной рабочей жительницей Лондона. Высокая, худая, с большими руками и ступнями в удобных ботинках без каблуков. Под мышкой она держала сложенный зонтик, в руке — большой ковровый саквояж. Синий жакет с блестящими серебристыми пуговицами свободно висел на её угловатом теле, скромная шляпка с узкими полями и тряпичной розой сзади немного съехала от ветра на лоб, отчего посетительнице пришлось вскинуть подбородок, чтобы взглянуть на нас. Однако её волосы цвета воронова крыла были по-прежнему надёжно стянуты в узел и блестели, словно рояльный лак. Щёки молодой особы розовели румянцем, несколько вздёрнутый нос придавал её лицу независимый и лукавый вид, но больше всего мне запомнились её глаза: яркие, синие, весёлые, они глядели зорко и, казалось, видели всех вокруг насквозь.
Отчего-то и миссис Бэнкс, и Пуаро, и сам я молча уставились на вошедшую, точно лишились дара речи, а она смотрела на нас — изучающе и терпеливо. Наконец, спустя полминуты, она ловким движением спрятала зонтик в саквояж и сообщила:
— Меня зовут Мэри Поппинс, и я здесь, потому что вы искали няню. Место ещё не занято?
— Нет-нет, место свободно, — поспешила заверить её миссис Бэнкс. — Надеюсь, рекомендации у вас при себе?
— Рекомендации?
Мисс Поппинс, казалось, готова была рассмеяться.
— Я присматривала за столькими детьми, миссис Бэнкс, что, носи я с собой рекомендации, мне пришлось бы завести для них отдельный сундук, а я предпочитаю путешествовать налегке.
— Но ведь так принято… — с некоторым сомнением сказала миссис Бэнкс. — Все так поступают.
— А какой в этом смысл? Если мне подойдёт работа, а вам подойду я, зачем читать, что обо мне думают другие? А если нет, тем более.
Миссис Бэнкс растерянно улыбнулась и кивнула.
— Пожалуй, вы правы.
Я оторопело взглянул на Пуаро и к своему изумлению увидел, что мой друг тоже улыбается. Казалось, с появлением мисс Поппинс гнетущее предчувствие беды, нависшей над домом номер семнадцать, развеялось, и сама беда отступила, не вынеся пронзительного взгляда новой няни. То, что мисс Поппинс получит это место, — если, конечно, оно ей подойдёт, — было очевидно.
— Наверное, вы хотите познакомиться с детьми, — предположила миссис Бэнкс.
— Это было бы разумно, — одобрила Мэри Поппинс.
— Если позволите, madame Бэнкс, — подал голос Пуаро. — Полагаю, mademoiselle Поппинс должна в полной мере понимать, что за работа ей предстоит.
Миссис Бэнкс опустилась обратно в кресло.
— Да, конечно… Я должна была предупредить…
— Какие-то сложности с детьми? — деловито осведомилась Мэри Поппинс.
— Нет, они обычно очень послушные, — неуверенно начала миссис Бэнкс.
Мэри Поппинс издала чудной звук, нечто вроде тонкого «хм!», выдохнутого через нос. Боюсь, самым точным определением для него было слово «фыркнула».
— Бывает, что они не слушаются, — поправилась миссис Бэнкс, — как любые дети. Но дело не в них. Мистер Пуаро, может быть, вы сумеете объяснить лучше?
— Дело в том, mademoiselle Поппинс, что у нас есть основания опасаться за детей. Возможно, им угрожает похищение. И, если вы возьмётесь за эту работу, я просил бы вас немедленно извещать обо всём подозрительном madame Бэнкс, monsieur Мэнсфилда, её брата, или меня, Эркюля Пуаро, лично.
С этими словами Пуаро протянул мисс Поппинс свою карточку.
Мэри Поппинс взяла карточку, вскинув брови, прочла и сунула в карман. Потом посмотрела на Пуаро, — она почти на голову возвышалась над ним, — и неожиданно изящным движением подняла свободную руку, обратив к Пуаро большую ладонь с сомкнутыми длинными пальцами.
— Пока я буду с детьми, им ничто не угрожает, — тихим певучим голосом, от которого у меня на миг перехватило дыхание, произнесла она.
И, вновь обратившись к миссис Бэнкс, добавила уже привычным деловым тоном:
— Итак, дети!
Когда женщины вышли из гостиной, я повернулся к Пуаро.
— Что вы об этом думаете, Пуаро? Я в жизни не видел ничего подобного!
— Я тоже, mon cher ami, я тоже. Думаю, нам редкостно повезло.
— Вы надо мной смеётесь?
— Нисколько. Более того, я считаю, что редкостно повезло Бэнксам — и юным, и старшим.
— Но ведь вы впервые видите эту Мэри Поппинс! И ничего о ней не знаете!
— В самом деле, Гастингс? — Пуаро улыбнулся. — Разве вы, dans le fond de votre cœur, не чувствуете, что знаете её всю жизнь, а она вас и того дольше?
Я открыл рот, чтобы возразить — и вдруг понял, что Пуаро совершенно прав.
Когда мы, простившись с повеселевшей миссис Бэнкс, вышли на Черри-Три Лейн, порыв ветра швырнул в нашу сторону ворох сухих листьев и мелкого сора. Пуаро поморщился, потом взглянул на меня и поднял палец:
— Ah, mon ami, ваша шляпа…
Я провёл рукой по полям шляпы и нащупал нечто, оказавшееся двойным вишнёвым хвостиком, который ветром сорвало с какой-то из росших вдоль улицы вишен. На одном стебельке даже сохранилась половинка засохшей вишни с углублением от косточки — остальное, должно быть, расклевали птицы.
— Бывает разве вишня без косточки? — произнёс я, вспомнив несчастную няню Кейти.
— Excusez-moi?..
— Это песенка, — пояснил я. — Детская песенка, её, судя по рассказам, всё время напевала бедная мисс Нолан.
— Ah, — кивнул Пуаро. — Англичане даже взрослыми помнят все эти стихи, считалки, jeux d’enfants. Вишня без косточки?
— Да. «Любовь моя, вот вишня без косточки, вот хлеба краюшка без корочки, кольцо золотое без конца, без начала, дитя, которое не плачет ночами…» — и дальше, бывает ли такое.
— И что же, бывает?
Я рассмеялся и отбросил вишнёвый стебелёк под деревья.
— Пуаро, это просто песенка. Своего рода загадка. «Коль вишня в цвету — она без косточки, коль хлеб не испечён — он без корочки, покатится кольцо — ни конца, ни начала, и дети не плачут, коли спят ночами».
— Так это la berceuse!.. Как у вас говорят…
— Колыбельная, — подсказал я.
— Точно!
Пуаро неожиданно остановился, взглянул на меня, воскликнул:
— Гастингс, вы гений!
И, ничего не объясняя, зашагал к угловому дому, похожему на корабль.
***
Наутро за завтраком Пуаро был непривычно рассеян — казалось, он даже не замечал, что у него на тарелке. Мы сидели в молчании, пока мой друг не отложил салфетку и не сообщил крайне удручённым тоном:
— Гастингс, боюсь, дело Бэнксов приобретает зловещий оборот.
— Вы же знаете, что всегда можете рассчитывать на меня.
— Mon cher ami, в вас я не сомневаюсь ни секунды! Однако сегодня с утра инспектор Джэпп любезно прислал мне копию медицинского отчёта о mademoiselle Кейти. Взгляните, самое важное отчёркнуто карандашом.
Он кивнул Джорджу, тот подал мне бумаги. Я пробежал глазами абзац, взятый слева в аккуратную квадратную скобку, и с изумлением поднял глаза на Пуаро.
— Асфиксия? То есть, бедная девушка не утонула?
— Именно так. Mademoiselle Кейти Нолан была брошена в воду уже после смерти. И, обратите внимание, «следы неустановленного порошкообразного вещества серебристого цвета на лице и в волосах».
Я непонимающе уставился на Пуаро.
— Ah, Гастингс! Сверкающий порошок, о котором говорила madame Бэнкс! Пыль на дверном молотке!
— В самом деле. Полагаете, здесь есть связь?
— О да. А теперь Пуаро нужно подумать.
С этими словами мой друг удалился в кабинет — и не выходил оттуда два дня. Он обложился книгами, — я с удивлением увидел среди них сборник детских стихов и сказок, — и погрузился в чтение, временами делая пометки на полях. Попытавшись завести с ним разговор, я понял, что ему не до меня, и счёл за лучшее найти себе дела вне дома. Тем более, по словам Джорджа, Пуаро до того ушёл в работу, что даже обед просил подавать ему в кабинет, чего раньше на моей памяти не случалось.
Наконец, в понедельник Пуаро отвлёкся от своих занятий, чтобы ровно в полдень выпить всегдашнюю чашку какао. Я счёл это добрым знаком, но по опыту знал, что расспрашивать его, пока он сам не решит посвятить меня в свои соображения, бесполезно, поэтому просто налил себе чаю и стал просматривать газету.
— Что-нибудь интересное, Гастингс? — спросил Пуаро через пару минут.
— Ничего особенного. Политика, спорт и прочие новости.
— Всё, как всегда. Жизнь à l’ordinaire.
Я ждал, что Пуаро заговорит о деле, но в это мгновение на пороге появился Джордж.
— Сэр, пришёл посыльный. У него сообщение для вас от некой мисс Мэри Поппинс.
— Проводите его в кабинет, — распорядился Пуаро, отставляя чашку. — Идёмте, mon ami.
Худощавый молодой человек, ждавший нас в кабинете, явно нервничал: он теребил в руках кепку и переминался с ноги на ногу. Нос и уши у него были красные, словно он много времени провёл на холоде, поношенные брюки и рукава пиджака покрывала пыль, длинная шея торчала из плотно повязанного полосатого шарфа.
— Это вы — мистер Пуаро, сыщик? — спросил он прежде, чем мой друг успел что-либо сказать.
Пуаро в знак согласия наклонил голову.
— Эркюль Пуаро, к вашим услугам. Это — мой друг и коллега, капитан Гастингс. А вы, monsieur?
— Что?.. А, я — Берт. То есть, Герберт Альфред. Я торгую спичками на углу Черри-Три Лейн.
— И рисуете мелом на тротуарах?
— Откуда вы…
— Следы мела на вашей одежде и пальцах, monsieur Берт. Если не ошибаюсь, мы имели удовольствие видеть одно из ваших произведений. Корабль возле дома Бэнксов? Весьма искусно нарисовано.
Герберт Альфред смущённо улыбнулся.
— Да, сэр, это моё. Когда дождя нет, я рисую. А если дождь, продаю спички — рисовать-то смысла нет.
— Eh bien, monsieur Берт. У вас ко мне поручение? От mademoiselle Мари Поппинс?
— Точно, сэр. Мисс Мэри, сэр. Просила меня непременно сбегать к вам и сказать, чтобы вы пришли с ней повидаться, если сможете. Сегодня, когда она поведёт детей в парк. Сказала, у неё к вам важный разговор, но дома она говорить никак не хочет. Сказала, чтобы не волновать миссис Бэнкс.
— Mademoiselle Мари уточнила, когда она будет в парке?
— С полудня до трёх, сэр. У фонтана в виде розы, там скамейки кругом.
— Благодарю вас, monsieur Берт, — произнёс Пуаро.
И, когда Герберт Альфред, надев кепку, попятился к двери, вдруг добавил:
— Если позволите, один вопрос. Почему вы нарисовали перед домом Бэнксов корабль и этого капитана в алом кафтане?
Герберт Альфред удивлённо взглянул на Пуаро.
— Так ведь мистер Мэнсфилд, сэр, который вселился в номер восемнадцатый, он брат миссис Бэнкс. Пишет книги про пиратов, я их все читал. Вот я и подумал, что пиратский корабль будет в самый раз.
— Ещё раз благодарю вас, monsieur Берт.
Едва за Гербертом Альфредом закрылась дверь, Пуаро посмотрел на часы и повернулся ко мне.
— Гастингс, уже половина первого. Едемте скорее. Mademoiselle Мари Поппинс не стала бы прибегать к столь отчаянным мерам, не будь всё крайне серьёзно.
***
День выдался неожиданно тихий и солнечный, хотя и прохладный.
Мы с Пуаро, узнав у служителя, где находится фонтан в виде розы, шли по главной аллее, в конце которой, за воротами, виднелся сквозь голые кроны вишнёвых деревьев дом номер семнадцать по Черри-Три Лейн.
— Надо же, переходишь дорогу — и пожалуйста, парк, — сказал я. — Какое прекрасное место, чтобы поселиться здесь с детьми.
— Да-да, mon ami, — рассеянно отозвался Пуаро.
Потом на мгновение замедлил шаг, взглянул на меня, воскликнул:
— Но ведь вы совершенно правы, Гастингс! Ah, quel nigaud!
И, покачав головой, снова засеменил по аллее в сторону укрытых на зиму мешковиной розовых кустов, за которыми возвышался белый мраморный фонтан, в самом деле похожий на распустившуюся розу.
По краю его чаши, пританцовывая, прохаживалась Джейн Бэнкс, наблюдавшая, как её брат подталкивает палочкой по воде кораблик, сделанный из газеты. Чуть в стороне сидела на скамье мисс Мэри Поппинс. Одной рукой она слегка покачивала коляску близнецов, во второй у неё был сложенный зонтик, концом которого няня Бэнксов что-то чертила на утоптанном гравии. Когда мы подошли, она склонила голову набок, словно оценивая своё произведение, и решительно стёрла его носком туфли.
— Добрый день, mademoiselle Поппинс! — поприветствовал её Пуаро, касаясь шляпы.
— Мэри, мистер Пуаро, — ответила няня. — Так я привыкла.
— Как вам будет угодно, mademoiselle Мари. Нам сказали, что вы хотите о чём-то поговорить.
— Да, давайте немного пройдёмся.
Мэри Поппинс поднялась, без всякого усилия повернула громоздкую коляску и позвала:
— Джейн, Майкл! Давайте дойдём до игровой площадки.
К моему удивлению дети тут же послушались. Джейн спрыгнула с края фонтана и, обогнав нас, побежала по аллее, а Майкл оставил свой кораблик и хотел, было, последовать за сестрой.
— Майкл Бэнкс, — не оборачиваясь, продолжала Мэри Поппинс, — ты уверен, что в фонтане должна плавать газета?
— Но ведь это корабль! Ему нужно прийти в порт!
Мэри вздёрнула подбородок и снова издала звук, более всего походивший на фырканье.
— В таком-то состоянии? Сомневаюсь, — отозвалась она. — Предлагаю поставить его в сухой док на ремонт.
Майкл палочкой выловил из чаши фонтана изрядно размокший кораблик и бросил его в ближайшую урну, после чего помчался вслед за Джейн.
— Вижу, — заметил я, — вы нашли с детьми общий язык, мисс Мэри.
Мэри Поппинс посмотрела на меня так, словно я сказал несусветную глупость.
— Разумеется, капитан Гастингс. Я ведь няня.
Пуаро подавил улыбку.
— Mademoiselle Мари, — промолвил он, — вы хотели рассказать нам что-то важное.
Няня коротко кивнула, отчего роза на её шляпке качнулась и затрепетала всеми лепестками.
— Вы предупредили меня, что Джейн и Майклу угрожает опасность, — начала она. — Так вот, мистер Пуаро, это действительно так. Сегодня ночью окно в их спальне попытались открыть. Снаружи.
— Вы видели, кто это сделал?
— Я услышала шум, но когда подошла к окну, там уже никого не было. Однако на раме остались следы, как будто её строгали большим ножом. И ещё я заметила свет, кто-то светил фонариком в саду.
— Вы сказали об этом полисмену, который дежурит в доме?
— Да, констебль Грант осмотрел сад, но там никого не было. Однако он кое-что слышал.
— И что же?
— Крик петуха.
Мэри Поппинс сделала паузу и взглянула на Пуаро, проверяя, как он воспринял её слова. Пуаро смотрел на неё с напряжённым вниманием и слегка хмурился.
— И ещё, — добавила Мэри Поппинс. — Вот что я нашла сегодня под подушкой у Джейн, когда заправляла постель.
С этими словами она вынула из кармана и протянула Пуаро нечто, вроде кулона, висевшего на цепочке. При ближайшем рассмотрении подвеска оказалась жёлудем, сквозь который был пропущен насквозь завязанный узлом кожаный шнурок.
— Когда я спросила Джейн, что это, она ответила: «Поцелуй».
— Поцелуй? — изумлённым хором повторили мы с Пуаро.
— Да. По её словам, ей дал его некий Питер. У него такое представление о поцелуях. Возможно, всё это пустяки…
— О нет, mademoiselle Мари! — взволнованным тоном прервал её Пуаро. — Всё это крайне серьёзно. Нам надо немедленно поговорить с Бэнксами. Боюсь, прогулку сегодня придётся закончить пораньше.
***
Через полчаса мы собрались в гостиной Бэнксов.
Миссис Бэнкс, встревоженная и бледная, крепко держалась за руку брата, сидевшего рядом с ней на диване. Другой рукой Джон Мэнсфилд обнимал сестру за плечи, словно хотел закрыть её от беды. Сам он тоже был бледен, но, скорее, не от испуга, а от предельной сосредоточенности и решимости. Мэри Поппинс, оставившая шляпку и жакет в детской, заняла место у стола и выглядела воплощением покоя и уверенности — безупречно прямая спина, смело поднятый, как всегда, подбородок, твёрдый взгляд синих глаз. У ворота её розовой блузки была приколота брошь в виде морской звезды, казалось, тоже излучавшая ровный ясный свет.
Пуаро прошёлся по комнате, заложив руки за спину.
— Madame Бэнкс, monsieur Мэнсфилд, вынужден признаться, что это дело едва не поставило Пуаро в тупик. Похититель, не оставляющий следов. Странное поведение детей и домочадцев. Полностью, на первый взгляд, лишённые смысла речи вашей несчастной покойной няни. И всё же, именно mademoiselle Кейти, qu’elle repose en paix, дала мне ключ к разгадке. Она пыталась защитить детей от того, что называла «феями», для чего использовала все эти сушёные травы, иголки и прочее. А ещё она всё время пела одну и ту же песенку — впервые о ней упомянул monsieur Мэнсфилд, потом Джейн и Майкл. Мой добрый друг, капитан Гастингс, объяснил мне, что это английская колыбельная, и я подумал: нет ли в песне mademoiselle Кейти скрытого смысла? Девушка была одурманена, как мы теперь знаем, но даже в полузабытьи она для чего-то снова и снова пела колыбельную. Для чего? Ah, bien sûr, чтобы дети заснули!
— И что из этого? — довольно резко бросил Джон Мэнсфилд.
Пуаро поднял палец.
— Терпение, monsieur Мэнсфилд! Madame Бэнкс, поведавшая нам свою печальную историю, сказала, что её похитили из собственной постели в детской, но она почти ничего не помнит о случившемся. Напёрсток, который был обнаружен при mademoiselle Кейти, указывает на то, что между тогдашними событиями и тем, что происходит сейчас, есть связь.
— Мистер Пуаро, — пресекающимся голосом произнесла миссис Бэнкс, — вы думаете, что это снова… он?.. Тот, кто забрал меня?..
Пуаро склонил голову в знак согласия.
— Да, madame Бэнкс. Нечто, сказанное сегодня моим другом Гастингсом, натолкнуло меня на мысль: как ни странно, на Черри-Три Лейн нет других семей с детьми! Пуаро вполне убеждён, что за Джейн и Майклом охотится тот, кого вы называете Питером.
— Помилуйте, Пуаро! — воскликнул Джон Мэнсфилд. — Это было тридцать лет назад!
— И это второе, о чём я задумался, monsieur Мэнсфилд. Как могло получиться, что потерянный тридцать лет назад напёрсток madame Бэнкс оказывается зажат в руке mademoiselle Кейти? Что на дверном молотке и в волосах покойной няни снова обнаруживается серебристый порошок, о котором рассказывала madame Бэнкс? Им же, если помните, однажды оказался испачкан рукав Джейн, — grâce au ciel, в её воротник была воткнута иголка!.. — и его же замучилась стирать с мебели mademoiselle Эллен. Наконец, как объяснить то, что Джейн, по её словам, получает подарок от некоего Питера? Жёлудь на шнурке, который Питер называет «поцелуем», потому что, надо понимать, не знает значение этого слова.
Пуаро умолк, окинул нас взглядом и продолжил:
— Madame Бэнкс, я задам вам несколько неожиданный вопрос. Вы случайно не помните, умел ли Питер читать и писать?
Миссис Бэнкс на мгновение закусила губу и сдвинула брови.
— По-моему… Нет, точно, нет! Мы играли с другими детьми, они знали буквы, но Питер — нет!
— Я так и думал, благодарю вас. Послания, которые появлялись то на карнизе под окном, то на стекле, мог бы оставить ребёнок, который только учится писать. Mademoiselle Кейти думала, что спящим детям ничто не угрожает — почему? Не потому ли, что похититель не может унести их силой, и они должны сами, по собственной воле пойти с ним, хотя, возможно, и одурманенные неким снадобьем? Madame Бэнкс, Питер был взрослым?
— Бога ради, Пуаро! — не выдержал Джон Мэнсфилд. — Не говорите ерунды! Даже если Питер не был взрослым, за тридцать лет он бы вырос.
— Ah, sait-on jamais! Monsieur Мэнсфилд, вырасти и стать взрослым — вовсе не одно и то же.
— Он говорил, — прошептала миссис Бэнкс, — что хочет навсегда остаться мальчиком… Жить с феями и детьми среди деревьев… В стране, где никто не взрослеет.
Пуаро развёл руками.
— Et voilà tout, monsieur Мэнсфилд! Вы до сих пор не поняли, о ком идёт речь? Чья статуя стоит в Кенсингтонском саду, где нашли тело несчастной mademoiselle Кейти?
— Кто похищает детей из их кроваток? — неожиданно подала голос Мэри Поппинс. — Кто никогда не учился в школе и не хочет становиться взрослым?
Джон Мэнсфилд крепче обнял сестру, уткнувшуюся лицом ему в плечо.
— Но вы же не можете всерьёз думать, — пробормотал он, — вы, мистер Пуаро, и вы, Мэри, что моих племянников хочет украсть Питер Пэн!..
— Я думаю, — отозвался Пуаро, — тот, кто хочет похитить ваших племянников, считает себя Питером Пэном. А кто он на самом деле, нам предстоит выяснить сегодня ночью.
***
В восемь вечера мы, как и было решено на военном совете, который провёл Пуаро, вновь оказались возле дома номер семнадцать по Черри-Три Лейн. Было необычайно тихо, в густо-синем небе дрожали от холода звёзды, вишнёвые деревья вдоль улицы стояли, не шелохнувшись.
— Взгляните, Гастингс, — сказал Пуаро, когда я взялся за калитку. — Картина monsieur Берта!
Я обернулся и посмотрел на тротуар. Даже в неверном свете фонаря, горевшего за вишнёвыми деревьями, было видно, что кто-то тщательно уничтожил рисунок мелом. От корабля и капитана в алом мундире на асфальте осталось лишь грязное пятно.
— Как жаль, — заметил я. — Кому это могло понадобиться?
— Очевидно, mon ami, кому-то, кто очень не любит пиратов.
В дом нас, как обычно, впустил Робертсон. Как ни странно, несмотря на вечерний час, выглядел он гораздо бодрее, чем обычно.
— Джентльмены, инспектор и два констебля уже здесь, дежурят в комнате рядом с детской.
— А madame Бэнкс?
— Собирается вместе с мистером Бэнксом и малышами в номер восемнадцатый, к брату, как было условлено. Мисс Джейн и мастера Майкла Мэри уже уложила. Окно я открыл, сэр, всё, как вы велели.
— Благодарю вас, monsieur Робертсон.
В это мгновение на пороге гостиной появился растерянный мужчина в тёмном костюме.
— Мистер Пуаро и капитан Гастингс, полагаю? Я Джордж Бэнкс, мы прежде не встречались, я всегда был на службе, когда вы приходили. Возможно, вы скажете мне, что происходит? Полицейские твердят, что у них приказ, Уинифрид сказала…
— Джордж, прошу тебя, — послышался с лестницы голос миссис Бэнкс. — Мы с Джоном тебе всё объясним, сейчас нам нужно уходить.
Миссис Бэнкс несла одного из близнецов, Джона, Эллен с Барбарой на руках следовала за ней. Вдвоём они уложили спящих детей в коляску, стоявшую в холле.
— Уинифрид, дорогая… — начал, было, мистер Бэнкс.
Но миссис Бэнкс только положила ему руку на рукав и повторила:
— Джордж, нам нужно уходить. Мистер Пуаро и капитан Гастингс здесь, чтобы помочь. Доверься им — и мне.
Пожав плечами, Джордж Бэнкс подал жене пальто, оделся сам, и они вышли из дому, толкая перед собой коляску.
— А мне что теперь делать, сэр? — спросила Эллен, повернувшись к Пуаро.
— Вам лучше уйти к себе, mademoiselle. Как и вам, monsieur Робертсон. В доме должно быть как можно тише, словно все уже спят.
Мы поднялись на второй этаж. Дверь в комнату напротив детской была открыта. Свет внутри не горел, но я заметил в глубине три тени, а потом из комнаты выглянул инспектор Джэпп.
— Мы на месте, Пуаро, — вполголоса произнёс он. — Ждём сигнала.
— Очень хорошо, инспектор.
Пуаро еле слышно поскрёбся в дверь детской. Через пару мгновений нам открыла Мэри Поппинс.
— Дети спят, мистер Пуаро, — прошептала она. — Я дала им микстуру.
Мы на цыпочках вошли в детскую и встали за ширмой. Возле детских кроватей горел неяркий матовый ночник, освещавший комнату лишь в полушаге от себя. В тишине было слышно, как ровно дышат в своих постелях Джейн и Майкл. Пуаро опустился на краешек стула, рядом с ним на походной койке сидела Мэри Поппинс, как всегда с прямой спиной и гордо поднятой головой. Её руки были сложены на коленях, у ворота блузки по-прежнему блестела брошь в виде морской звезды. Я прислонился к стене, скрестил руки на груди и стал ждать, слушая, как тикают на каминной полке часы.
Должно быть, я задремал с открытыми глазами, потому что, когда ночник мигнул и погас, а оконная рама с тихим скрежетом пошла вверх, вздрогнул и очнулся. Пуаро, уже стоявший рядом со мной, жестом велел мне молчать и указал в сторону комнаты. Я осторожно взглянул в щель между полотнищами ширмы.
По комнате металось пятно света. Сперва я решил, что это свет фонарика, но потом понял, что ни один фонарик не способен выписывать такие круги и петли — и уж конечно, фонарик не мог временами издавать тихий мелодичный звон, похожий на звук металлического колокольчика.
— Что там, Динь? — раздался голос из-за окна.
Свет скользнул к окну, снова зазвенел колокольчик. Рама поднялась ещё немного, и за край подоконника ухватилась длинная тонкая рука, а через мгновение в комнату легко запрыгнул тот, кого мы ждали.
Невысокого роста, худой и гибкий, он покрутился на пятке между кроватями Джейн и Майкла, хлопнул в ладоши и рассмеялся.
— Эй, проспите все приключения!..
С этими словами он сложил ладони перед лицом и дунул в них. В воздухе повисло искрящееся серебристое облако.
— Гастингс, vite! — шепнул Пуаро. — Окно!
Я сдвинул ширму, рванулся вперёд, стараясь не дышать, рывком опустил раму и повернулся, готовясь отразить нападение.
На каминной полке горела лампа — видимо, её зажгла Мэри Поппинс. Пуаро только что со стуком задвинул ящик комода, из которого слышались звон и шорох. Между кроватями детей, сжимая в кулаке длинный нож, стоял ночной гость.
Только тут я понял, в какие лохмотья он одет: казалось, его тело прикрыто опавшими листьями и паутиной, оборванные рукава не доходили до локтей, из коротких штанин с бахромой и дырами торчали голые лодыжки. На сальные волосы была нахлобучена старая порыжевшая шляпа, давно потерявшая форму. Из шляпы торчало сломанное фазанье перо.
— Monsieur Питер, — произнёс Пуаро. — Меня зовут Эркюль Пуаро, и я должен вас спросить, где дети.
Питер в ответ оскалился и махнул ножом.
— Пираты! — с ненавистью процедил он.
В темноте его можно было принять за подростка, но теперь, даже при приглушённом свете лампы, стало очевидно, что перед нами вполне взрослый мужчина. Однако в его лице было что-то неправильное — оно выглядело лицом ребёнка, но высохшим и каким-то обветшавшим, словно принадлежало не живому человеку, а старой игрушке.
— Где дети, monsieur Питер? — повторил Пуаро.
— Там, где вы их никогда не найдёте, — огрызнулся Питер и сделал выпад ножом в сторону Пуаро.
Отступив назад, Пуаро достал из кармана полицейский свисток и готов был поднести его к губам, когда раздался голос Мэри Поппинс.
— Питер, — сказала она, — Питер, мальчик мой, что ты творишь?
В её голосе звучала нежность и бесконечная грусть. Питер вздрогнул и крепче сжал нож.
Мэри Поппинс шагнула в его сторону.
— Mademoiselle Мари, осторожнее! — воскликнул Пуаро.
— Мистер Пуаро, я знаю, как обращаться с детьми, будь они сколько угодно злыми и напуганными, — ответила Мэри Поппинс.
Она подошла к Питеру, державшему нож в вытянутой руке, так близко, что острие ножа почти коснулось её розовой блузки. Я затаил дыхание и услышал, что звон в ящике комода стих.
— Питер, — тем же ласковым голосом, от которого у меня едва не выступили на глазах слёзы, повторила Мэри Поппинс, — ты ведь не хочешь никому причинить боль.
— Только пиратам.
— Здесь нет пиратов. Нет и никогда не было.
— Все взрослые — пираты, — убеждённо произнёс Питер. — И каждый раз, как делаешь вдох, кто-то из них умирает.
— Зачем тебе нужно, чтобы кто-то умирал? Разве ты не знаешь, как это страшно? Разве ты сам не боишься умереть, Питер?
— Я не умру. Я не стану взрослым и не умру.
— Мальчик мой, ты давно стал взрослым. Ты помнишь, сколько лет мы с тобой не виделись?
На мгновение мне показалось, что Питер сейчас ударит Мэри Поппинс ножом, и я готов был броситься на него, но Мэри Поппинс вдруг сделала ещё шаг вперёд и взяла Питера за руку. Нож со стуком упал на пол.
— Сколько дней рожденья ты не отметил, Питер? — спросила Мэри Поппинс.
— Я… Я не помню.
— Смотри, что мы тебе приготовили. Я и миссис Брилл, трудились полдня.
С этими словами Мэри Поппинс обняла Питера и вывела его из детской. Мы с Пуаро последовали за ними. Я не заметил этого раньше, но на площадке обнаружился круглый столик, а на нём — прекрасный пирог с сахарной глазурью.
— У меня есть свечи, много свечей, — сказала Мэри Поппинс, по-прежнему обнимая Питера. — Сегодня твой праздник, мой мальчик.
Питер всхлипнул и прижался к Мэри. Она погладила его по голове.
— Мама пекла бы нам пироги и подтыкала одеяло, — сквозь слёзы сказал Питер. — Джейн должна была стать нашей мамой.
— Бедный мой Питер, она не может стать твоей мамой, как не могла быть ей её мама, когда была маленькой.
— Но нам нужна мама. Мне, и всем им.
— Скажи мистеру Пуаро, где они все, прошу тебя, Питер.
— В саду, — сквозь слёзы прошептал Питер. — Там, где озеро.
— В Кенсингтонском саду! — прошептал Пуаро. — Ah, mais certainement!
— Феи хотели, чтобы они остались в саду, — продолжал Питер. — Я ставил над ними белые камни, чтобы не забыть, где они лежат. Столько и ещё вот столько.
Я похолодел, увидев, как он растопырил пальцы на обеих руках, потом сжал кулаки и снова раскрыл пальцы, все на левой и два на правой. Семнадцать.
Инспектор Джэпп, уже какое-то время наблюдавший за происходящим с порога комнаты напротив, откашлялся.
— Мисс Мэри, вы сможете отвести… молодого человека вниз?
— Конечно, инспектор, — ответила Мэри Поппинс. — Сразу, как он задует свечи и получит свой кусок пирога.
***
Когда полицейские увезли Питера, а Бэнксы вернулись домой, мы откланялись. Джон Мэнсфилд вышел из дома с нами.
— Совершенно невероятная история, — сказал он, остановившись на крыльце и глядя в небо.
— О да, monsieur Мэнсфилд, — согласился Пуаро. — Но в ней не хватает кое-каких деталей. И я буду очень признателен, если вы ими поделитесь.
Джон Мэнсфилд посмотрел на Пуаро, поправил очки и покачал головой.
— Признаться, я не верил в то, что о вас говорят. Но теперь вижу, от Эркюля Пуаро ничего не утаишь.
Пуаро церемонно поклонился.
— Это было нетрудно, monsieur Мэнсфилд. Вы явно знаете больше, чем говорите — даже сестре. Особенно сестре, которую оберегаете от чего-то, чего она сама не помнит. Вам что-то известно о её похищении?
— Не о похищении. О том, как Уин вернулась домой.
Джон Мэнсфилд усмехнулся.
— Дело в том, что я вбил себе в голову, что Уин, — это потом мы стали звать её Уин, тогда она была Венди, — возвратится так же, как ушла: через открытое на ночь окно детской. Поэтому тайком от мамы каждую ночь вставал и поднимал раму. И вот, однажды утром меня разбудил странный звук: словно что-то ударилось о подоконник. Я приоткрыл глаза и сквозь ресницы увидел, что за его угол зацеплена петля, от которой наружу тянется верёвка. Через несколько секунд в окно влез человек, потом перегнулся и поднял в комнату мою сестру. Она спала, лежа в верёвочной сетке. Человек осторожно положил Уин на кровать, укрыл одеялом, бережно поцеловал в лоб и спустился по верёвке обратно на улицу. Когда он дёрнул снизу, узел сам собой развязался, и верёвка упала к его ногам.
— Вы его хорошо рассмотрели?
— Я запомнил его на всю жизнь, мистер Пуаро. Высокий, очень бледный, с длинными чёрными волосами и голубыми, как незабудки, глазами.
— В красном кафтане, расшитом золотом? — спросил Пуаро.
Джон Мэнсфилд кивнул.
— Подождите! — воскликнул я. — Но ведь это же капитан Джес Мартлет!
— Мой друг Гастингс — ваш преданный поклонник, — пояснил Пуаро.
— Он прав, — отозвался Джон Мэнсфилд. — Именно тогда я впервые увидел капитана Мартлета по прозвищу Стальной Крюк. Наверное, все мои книги родом из того утра.
— Как и ваше nom de plume?
Джон Мэнсфилд снова кивнул и рассмеялся.
— Согласитесь, писать книги о пиратах под фамилией Дарлинг было бы глупо. Но как вы догадались?
— Инициалы на напёрстке, — пояснил Пуаро. — М. Р.Д. Вашу мать звали Мэри Роуз, напёрсток ей подарили к свадьбе, то есть, на Д. начинается фамилия вашего отца и ваша. И потом, Эдвард Мансвельт, предводитель Берегового Братства.
— Всё верно, — кивнул Джон Мэнсфилд.
У калитки мы простились.
Пуаро ещё раз оглянулся на дом номер семнадцать по Черри-Три Лейн и вдруг, улыбнувшись, почтительно поклонился.
Я обернулся.
У окна детской, слабо подсвеченного ночником, стояла Мэри Поппинс. Высокая, прямая, с гордо поднятой темноволосой головой и морской звездой, блестевшей под горлом. Увидев поклон Пуаро, Мэри Поппинс подняла руку и махнула нам на прощанье. Мне показалось, что её длинные суховатые пальцы коснулись моего лба, и почему-то я ощутил безмерную печаль.
В молчании мы с Пуаро дошли до угла Черри-Три Лейн.
— Знаете, mon ami, — тихо произнёс Пуаро, — я бы очень хотел, чтобы monsieur Берт написал для меня портрет mademoiselle Мари. Мне кажется, он сумеет передать, насколько она удивительна, эта… эта…
Пуаро запнулся.
— Эта женщина? — подсказал я.
— Дама, Гастингс. Наша дама, — с улыбкой ответил Пуаро.
Комментарии к книге «Вишня без косточки», Екатерина Борисовна Ракитина
Всего 0 комментариев