«Прикосновение»

Прикосновение (fb2) - Прикосновение 1236K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Дэннис Крик

Дэннис Крик Прикосновение

Род проходит и род приходит, а земля пребывает вовеки.

Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно

восходит…

Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки

текут, они возвращаются, чтобы опять течь…

Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться,

и нет ничего нового под солнцем…

Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется

памяти у тех, которые будут после.

Еккл. I, 4− 11

Моей душе покоя нет, и застит тьма ей белый свет. И сердце бьется все сильней, когда я думаю о ней!

Люций, средневековый поэт

Часть первая Мелисса Мона

I

Северо-восточная оконечность

Аригольского хребта, Минеальма,

недалеко от города…

Молния прорезала черноту облаков над гребнем горного хребта, и мгновение спустя гром сотряс небесный свод. Потоки воды хлынули на землю с неистовством стихии, заливая лесистое предгорье и узкую дорогу, ведущую к последнему повороту, за которым начинался город.

Мокрый асфальт шелестел под колесами черного внедорожника. Свет фар буравил беспросветную мглу. И вдруг он выхватил из темноты чей-то одинокий силуэт.

Через пару мгновений водитель и его пассажир увидели девушку в насквозь промокшем белом платье. Тонкая материя прилипла к телу, обозначив рельеф безупречной фигуры. Длинные черные волосы вьющимися локонами ниспадали на ее лицо. Она была настолько увлечена своими мыслями, что не заметила подъехавший сзади автомобиль.

− Интересно, что она здесь делает. Как ты думаешь, Роберт? − спросил человек на заднем сиденье, когда водитель сбросил скорость.

− Судя по всему, она заблудилась. Может, попала в аварию и ищет помощи… − задумчиво ответил Роберт, пытаясь разглядеть незнакомку.

− Наверняка ей нужна помощь! Мы должны остановиться и подвезти ее.

− Незаметно, что она нам рада, хотя наверняка увидела нас еще издали.

− Девушка? − Сидящий на заднем сиденье молодой человек нажал на кнопку в двери. Стекло опустилось, и он высунулся в открытое окно.

В тишину салона тут же ворвался шум дождя и холод ночи. Наэлектризованный воздух пахнул сыростью и свежей хвоей. Пассажир прикрыл глаза ладонью и снова обратился к незнакомке:

− Разрешите вам помочь? − Его взгляд невольно скользнул по длинной узкой юбке, прилипшей к стройным ногам, туда, вниз, к белым босоножкам, носы которых почернели от сырой земли.

Но она словно не услышала слов радетеля. Продолжая идти по каменистой обочине к повороту, она смотрела далеко вперед, не обращая внимания на появившихся людей. Дождь хлестал ее по плечам, ветер трепал длинные волосы, но невесомая поступь по-прежнему несла ее вперед, как будто ничего этого не было.

− Что у вас случилось?

− Ах ты черт, неугомонный Мартин, оставь ее в покое! − Роберт опустил руку на рычаг коробки передач. − Если ей так нравится…

− Не можем же мы оставить ее здесь, детектив… − отозвался Мартин. − Вы не объясните нам, что произошло? Вы попали в аварию? − Вопреки его ожиданию, становящемуся нетерпением, ответа он снова не услышал.

− Может, не стоит ее трогать?

− Мы потом себе этого не простим.

− Что ж, если ты считаешь, что у меня такая чувствительная совесть… − Роберт пожал плечами и опустил боковое стекло. − Девушка? Разрешите поговорить с вами?

К его удивлению, незнакомка вдруг застыла на месте и повернулась в их сторону. С ее мокрых волос стекала вода. Одним движением руки она убрала их за уши. И он увидел ее лицо.

Красивое, но бледное лицо с зелеными нептунианскими глазами, в которых притаилась бездонная печаль. Оно показалось ему примером природной аккуратности. Выразительные, правильные черты запали в душу сразу, едва его взгляд встретился с ее.

В прохладной тишине слышалось только шуршанье дворников. Не было больше ни ветра за стеклом, ни грохота безумных капель.

− Что у вас случилось? − откуда-то издалека донесся голос Мартина.

Девушка перевела взгляд с водителя на пассажира. Этого было достаточно, чтобы поумерить пыл любопытного.

− Не беспокойтесь. − Мартин смотрел на то, как двигаются ее губы. Каждое слово она произносила очень тихо, но оба сидящих в машине человека прекрасно ее слышали. − Я люблю гулять в дождь. − Холодная зелень ее глаз исключала всякие намеки на кокетство.

− Вы простынете и заболеете, − сказал водитель. − А мы как раз едем в город. Нам ничего не стоит подвезти вас. − Пытаясь уловить в ее глазах испуг и недоверие, он удивился, когда увидел там страдание. − Поверьте.

− Мне не холодно, − она отвернулась от машины и посмотрела на дорогу. Несколько секунд она стояла неподвижно, высматривая что-то в темноте и вслушиваясь в песню ветра. Потом снова повернулась к водителю и сказала: − Будьте осторожны.

Ее рука коснулась (нечаянно или намеренно) его руки, которую он положил на срез открытого в окне стекла. Холодные пальцы оставили мокрый след на его ладони. Следующий поворот ее головы сопровождался уже легким шагом, плавно уносящим ее вдаль по обочине шоссе. Вместе с ней туда уходило и странное спокойствие.

Роберт замер, глотая немой вопрос.

− Что? − Мартин не расслышал незнакомку. − Что она сказала?

В этот момент новая трещина молнии расползлась по небу, и дикий раскат грома едва не заставил автомобиль заглохнуть. Пучком желтых искр взорвался провод на высоковольтной линии, опоры которой, уходящие шпилями в небо, пошатнулись.

Водитель пожал плечами.

− Ничего особенного. Посоветовала быть осторожными.

− Осторожными?

Роберт кивнул.

− И все? − Вторая попытка Мартина высунуться из окна закончилась плачевно. На промокших волосах он принес в салон целую лужу.

− Ну да, − Роберт сжал ладонь в кулак, снова разжал. Потом положил руку на руль. На кисти по-прежнему чувствовался холод мокрых пальцев.

− Что же она имела в виду?

− Откуда мне знать? Но, судя по всему, она предупреждала нас, что в такую погоду легко сбиться с курса или вообще перевернуться.

− А то мы не знаем! − усмехнулся Мартин и нажал на кнопку стеклоподъемника. − Она бы лучше сказала, как собирается добираться до дома в такую погоду. Ты смотрел по карте? Мы, случаем, не едем в горы? Может, там, за поворотом, чересчур ухабистая дорога или выезд на серпантин?

− Нет, за поворотом идет прямая дорога. Минеальма переходит в главное шоссе Ариголы, которое выведет нас в центр города. Там мы без труда отыщем Среднюю улицу, а на ней и полицейский участок.

− И сколько нам еще осталось ехать?

Водитель бросил взгляд на часы на приборной панели.

− Что-то около получаса.

Мартин немного подумал и произнес нетерпеливо:

− И все же, откуда она взялась здесь?

− А кто ее знает. Может, ей действительно нравится гулять в дождь? − Вопрос, достойный долгих размышлений, повис в воздухе. − Но это меня волнует меньше всего. У нас есть задачи и поважнее. Я надеюсь, ты еще не забыл, зачем мы едем в Ариголу?

Роберт обернулся и понял, что хочет посмотреть не на Мартина, также свернувшего шею, а на фигуру в белом, постепенно остающуюся позади. Поймав в углу стекла тающий вдали силуэт, он обратился к дороге. И тут его взор уткнулся в зеркало заднего обзора. И сердце дрогнуло в груди, когда он увидел пустую обочину. Девушки, плавно идущей по дороге, не было. Словно и не было никогда.

Он закрыл глаза. Через миг открыл снова. Та же картина.

Он снова повернулся и снова нашел ее взглядом.

− Что с тобой?

Неуклонно его тянуло к зеркалу. Но он боялся поднимать глаза. А когда решился, увидел в нем черную пустоту. Нет, это не было обманом зрения. Повторная иллюзия была маловероятна. Тогда что же это было, если не наваждение?

− Эй, ты слышишь меня? Детектив? − Мартин коснулся его плеча.

− Да, − в горле похолодело. − Слышу, − медленно выдохнул Роберт и машинально почесал ладонь. То место, где все еще ощущалось ее прикосновение.

− Мы поедем или нет?

− Да, конечно, − водитель нажал на газ, и машина тронулась.

− Красивая девушка, ты не находишь? − наконец Мартин занял свое привычное место.

− Ты прав, что-то в ней есть.

− Мы с тобой едем уже битый час и все никак не доедем! − негодование Мартина можно было понять, но Роберт не разделял его паники.

− Нервничаешь? Знаешь, что я говорю себе в таких случаях? В таких случаях я говорю себе: расслабься, парень. Просто задай себе пару самых важных на данный момент вопросов и попытайся ответить на них как можно искренне. Прислушайся к самому себе. Вопрос первый − устал ли ты, дружище? Ответ − о да, непременно устал! Я еду уже битый час в этот ужасный дождь в унылый, маленький городок, затерянный на карте округа Мирта-Краун, а по дороге нет ни одного мотеля и ни одной закусочной! Конечно же, я нервничаю, ведь я хочу как можно быстрее добраться до цели. Я продрог, проголодался, вымок весь до нитки. В конце концов, я не рассчитывал на столь долгую поездку. Вопрос второй − насколько велико твое желание добраться до конечной цели? Ответ − очень велико! Ведь это моя работа − помогать детективу Блатту в его расследовании.

Пассажир молчал и слушал. Его мыслями еще владела незнакомка в белом. Он еще проклинал себя за то, что ему не удалось уговорить ее сесть в машину. Он уносился прочь в этих мыслях, додумывая за нее ответы и, превращаясь в желанного собеседника, провожал ее до дома.

− И вот мое резюме, Мартин. Стисни зубы и не ной. Нам осталось совсем чуть-чуть. Самую малость. И мы, наконец, доедем до города.

− Хочется верить, − буркнул парень, качая головой. − Какую девушку упустили! Ах, какую… − он коснулся рукой лба, пальцы впились в копну светлых волос и буквально выжали их.

− Забудь, − коротко ответил Роберт, хотя понимал, как трудно это сделать молодому ловеласу.

Автомобиль набрал ход. Перед самым поворотом Мартин окликнул своего друга:

− Роберт, от кого бежим? − усмехнулся он. − Уж не от нее ли? На этот счет можешь быть спокоен, она нас явно не догонит.

Водитель не ответил.

− Хотел бы я знать, что заставило ее гулять в такую погоду. Может, она просто сумасшедшая?

По-прежнему тишина.

− Ну а какое объяснение можно найти ее столь безрассудному поступку? − не унимался Мартин. − Ведь, как я понял, ни в какую аварию она не попадала. С ней все в порядке. Следов крови я не заметил. А ты не заметил? − снова не дождавшись ответа, он задумчиво сказал: − Я бы не отказался встретиться с ней еще раз. А ты?

Наконец они повернули.

В продолжающейся темноте царила безысходность. Небо, усеянное верхушками Аригольских гор, словно пасть неведомого зверя − острыми зубами, скрывало в своей мрачной глубине луну. Казалось, с каждым оборотом колес тьма становится все гуще и непрогляднее. И вот уже свет одиноких фар с трудом рассеивал ее.

Почему-то Роберта не покидало ощущение, что чем дольше они едут, тем ближе опасность, о которой их предупреждала девушка в белом.

И вдруг так же, как и несколькими минутами ранее, мощные лучи вцепились в неведомую фигуру. Только на этот раз очертания ее были более грубыми и похожими на звериные.

По мере приближения становились видны детали. Сквозь косые линии дождя проступали мускулистые мохнатые лапы, длинный пружинистый хвост, глаза, что горели, как два факела, на которые только что пролили масло, пушистый загривок и черная шерсть. Клыки, торчащие из пасти, казались огромными и… дымились. На морде застыла дорожная пыль.

− Господи, это волк…

Зверь стоял посреди шоссе и не думал уступать ни пяди своей территории.

Вопль Мартина потонул в крике ревущих шин, когда водитель, резко сбросив скорость, попытался объехать грозное животное.

− Черт, откуда он здесь?! − воскликнул Мартин и вцепился руками в подголовник водительского кресла.

Роберт повернул налево, и внедорожник съехал на обочину. Но и там перед ними сидел волк. Усилий водителя, изо всех сил давящего на тормоз, не хватило, чтобы вовремя остановиться. Но удара не последовало. Они проскочили сквозь зверя, словно сквозь призрака, и в последний момент…

− Осторожнее!

…чтобы не перевернуться, Роберт совершил такой маневр, на который в обычной ситуации ни за что бы не решился. Вывернув руль до упора, он нажал ручной тормоз и дал задний ход. Машину развернуло, но не в ту сторону. Внедорожник пошел креном, слетел с проторенной колеи и ворвался в пучину высокой травы.

Мокрые стебли стегали по стеклам, упирались в бампер и лобовое стекло. Роберт жал на газ, пытаясь продраться сквозь непроглядный частокол, но увязшие в раскисшей грязи колеса, крутились с трудом. Внезапно зеленая пелена расступилась, и на капот прыгнуло что-то тяжелое, мохнатое…

Тот же самый волк с дороги… или другой?

При ближайшем рассмотрении Роберт заметил, что шерсть его настолько черная, что отливает синим. Волк уверенно держался на машине, будто понимал, что все эти маневры не помогут людям уйти от расправы.

В последний раз Роберт нажал на педаль газа, когда выкрутил руль до отказа вправо. Автомобиль дернулся, раздался рев мотора, а потом колеса вырвались из вязкой жижи, и внедорожник рванул с места с мощью всех своих трех сотен лошадиных сил. Не успел водитель вернуть руль в исходное положение, как машина въехала в дерево.

Столетний дуб принял на себя удар двухтонной махины. Широкий ствол содрогнулся, и на крышу автомобиля попадали ветки и желуди.

Время застыло. Каждая секунда его неспешного течения тянулась мучительно долго. Каждый удар невидимых часов отдавался стуком гулко бьющегося сердца.

Первое, что услышал Роберт после того, как пришел в себя, был странный звук, заставивший его поднять голову и посмотреть прямо перед собой. То, что он увидел сквозь паутину мелких трещин, расползшихся по всему лобовому стеклу, едва не вернуло его обратно в холодные объятия забвения.

Волк стоял на капоте и смотрел ему в глаза.

Тот же голодный взгляд, те же смертоносные клыки. Черная шерсть дыбилась от ярости, широко расставленные лапы застыли в напряжении. Острые когти царапали лобовое стекло с самым мерзким звуком, какой только доводилось слышать невольной жертве нападения.

И тут Роберт подумал, что смерть подобралась к нему настолько близко, что хруст ее костлявых пальцев уже не спутать с треском ломающихся веток. Осталось совсем немного, и когда стекло падет под напором чудовища, его уже ничто не спасет.

Роберт оглянулся назад в поисках хоть какого-нибудь оружия. Взгляд его упал на черный пистолет.

− Мартин? − он повернулся к другу (предчувствие неминуемой беды просочилось в сердце, как капли дождя сквозь полуоткрытое окно автомобиля).

Тот лежал на заднем сиденье без признаков жизни. Кровь стекала по его лицу.

Роберт перегнулся через сиденье и коснулся рукой груди несчастного. Сердце медленно, но билось. Это давало надежду на спасение. Если с Мартином случилось что-то серьезное, он никогда себе этого не простит.

В это время волк ударил лапой по стеклу − трещины стали разрастаться.

Господи, откуда в нем столько силы?

Это не обычный волк, не такой, как все…

Последовал еще удар, потом еще. Правая лапа зверя окрасилась красным, кровь с нее стекала по стеклу на лежащие дворники и багровым ручейком убегала по капоту вниз.

Еще один удар, прямо разбитой в кровь лапой по тому месту, где стекло треснуло наиболее сильно…

Наконец, Роберт схватил пистолет, но когда обернулся, волка уже не было.

Он исчез…

Так же внезапно, как и появился.

Роберт перевел дух и ощупал свои руки, колени, поясницу. Кажется, он был цел, если не считать многочисленных синяков и ссадин.

Он открыл дверь и вышел из машины. От резкости, с которой он поднялся, тут же закружилась голова, и небо расплылось перед глазами, увлекая в бушующую круговерть черных облаков.

Он посмотрел по сторонам. И слева, и справа в дебрях высоких сосен завывал промозглый ветер. Холодное дыхание тьмы таило страх и неизвестность.

Страх, который тем не менее помогал ему сохранять концентрацию и не обращать внимание на дождь. За считанные секунды его новая фланелевая рубашка и вельветовые брюки промокли насквозь. Медленнее всего промокали его ботинки. И это было самым неприятным ощущением. Он сделал пару шагов, и они уже уныло хлюпали в безмерной луже, собрав на носах размокшую глину.

Он должен выйти на дорогу и остановить какую-нибудь машину. Там будут люди, они помогут. Они отвезут Мартина в клинику. Все будет в порядке.

Он не заметил, как отошел от внедорожника на приличное расстояние. Утопая в траве по плечи, он искал взглядом дорогу, но не видел ничего. От ветра слезились глаза, стебли царапали лицо, но он пробирался все дальше и дальше сквозь дебри неведомых растений. Казалось, нет на свете такой силы, которая была бы способна остановить его. Ни отчаяние, стремительной волной вернувшееся в душу, ни страх, объявший все его существо.

Куда идти? Что делать?

Однако ответ пришел сам собой. Как только он услышал…

…крик.

Яростный крик страдания и боли, расколовший небеса пополам. От него кровь застыла в жилах, и леденящий поток адреналина разогнал сердце до бешеного ритма.

Роберт остановился. С ужасом представив, что же заставило Мартина прийти в сознание и закричать, он сжал рукоятку пистолета и в следующий миг бросился к машине.

Внедорожник оказался окружен волками. Они облепили автомобиль черной массой, их жадные глаза мелькали красными огоньками.

Роберт замер в двух шагах от последней колеи, проделанной колесами «Вольво». Замеченный волками (или никогда не упускаемый ими из вида?), он понимал, что им ничего не стоит убить его прямо сейчас. Всего два-три прыжка при хорошей скорости, и он уже лежит под лапами любого из них. А дальше… наклон черной головы, касание кривых клыков, погружение в плоть, крик, брызги крови, смешивающиеся с каплями дождя… И вот уже из хозяина природы человек превратился в ее жертву.

Роберт увидел собственный труп открытыми глазами. Он лежал еще теплый в мокрой траве, а звери доедали последние куски с его оголенных костей. На его лице еще прятался ужас − последнее чувство, испытанное им перед смертью.

Низкий утробный рык вывел его из оцепенения.

Хищные твари двинулись в направлении человека, у машины остался только один.

Где-то в голове у детектива мелькнула отчаянная мысль, что это все. Спасения нет. Рука его потянулась к пистолету.

Он помнил, что в патроннике не более пяти-шести патронов.

Постараться прицельно выстрелить. И не промахнуться.

Каждый выстрел должен умертвить по одному волку. Другого шанса у него не будет. Иначе они растерзают его прежде, чем он обратится в бегство.

Смириться с этим в свои тридцать три года Роберт Блатт не мог. Неделю назад он был вызван из Аристада мэром Ариголы для расследования одного громкого дела. Обладая репутацией чертовски удачливого сыщика, человека, который раскрыл множество запутанных и «мертвых» дел, он был идеальным кандидатом на роль того, кто докопается до истины.

В городе пропадали люди. За последние две недели в Ариголе и ее окрестностях исчезло пять человек. Никто ничего не знал. Никто ничего не видел. Не было найдено ни одного тела. И никто не объявлял себя свидетелем убийства. Все это выглядело очень странно. Не имея ни малейшей зацепки, местные копы сбились с ног.

Возглавить расследование должен был он. Но, видимо, сделать ему это уже не удастся.

На него шли сразу три хищника. Дождь нещадно стегал их тела, ветер взъерошивал шерсть. Но стихия, какой бы свирепой она ни была, не могла заглушить главный природный инстинкт − голод.

Они словно знали, что ожидание смерти хуже самой смерти, будто уже были в шкуре своей жертвы, и чувства этой самой жертвы были им хорошо знакомы. Поэтому они шли не спеша.

Они остановились от него в нескольких метрах. Двое стали заходить с боков, один остался перед человеком. Дыхание волка холодило воздух, а взгляд вызывал оцепенение.

Ступить назад… осталось только пятиться… Не думать о бегстве. Эти твари слишком хорошо чувствуют страх… двинуться немного вправо… так… еще немного… потом шаг назад… еще один…

Внезапно Роберт Блатт нажал на курок. Звук выстрела заглушил шум травы.

Стоящий перед ним волк рухнул мордой в лужу. Те, что зашли с боков, застыли, но не попятились назад и не бросились бежать. Они присели на задние лапы и стали чего-то ждать. Господи, чего? Роберт повернулся влево и навел дуло пистолета на одного из них.

Еще один выстрел, и он убьет зверя наповал. Надо только прицелиться. Прицелиться хорошенько, точно в левый глаз. Красный зрачок сузился, центр его пульсировал в ожидании момента, той яростной секунды, чтобы напасть на человека и вырвать ему горло. Уши, стоящие торчком, зашевелились, улавливая малейший звук в радиусе сотни метров.

Этот отрезок времени, словно вереница тягостных мгновений, тянулся бесконечно долго. А потом человек понял, что зверь не собирается на него нападать.

И тут Роберт уловил какое-то движение за своей спиной.

Ш-ш-ш…

Мерное покачивание хвоста, с которого ручьем течет вода. Шевеление черных ноздрей, мокрых и грязных, но не потерявших обоняние. Матереющий рык, берущий свое начало в глубине грудной клетки, нарастающий с каждым вздохом и грозящий превратиться в исступленный вой.

Нет… это невозможно… он же стрелял…

…Роберт оглянулся и увидел, как убитый им только что хищник медленно поднимается с земли. Вот его лапы выпрямились, уши поднялись, грудь выгнулась вперед. Вот он уже повел окровавленной мордой в направлении человека, и свежий пар пошел из уголков его разинутой пасти.

Роберт почувствовал, как ноги его подкашиваются − слабость в коленях тянула вниз. Его рука поднялась, и инстинктивно он выстрелил еще раз. Пуля застряла в теле животного, не причинив тому ни малейшего вреда. Только капелька крови, брызнувшая из огнестрельной раны, повисла на его усах.

Теперь детектив перевел дуло пистолета на того, кто заходил справа − он был ближе всего − и снова выстрелил. Волк упал. Потом направил оружие на третье существо. Следующий выстрел заставил уткнуться зверя мордой в землю. Для верности он нажал на курок еще раз, целясь ему прямо в голову.

Своими глазами Роберт видел, как пуля пробила череп животного, вошла в мозг и застряла там. Ничего уже не могло помочь ему выжить. Так вам кажется, когда вы собственными глазами видите чью-то смерть.

Но так было ровно минуту, в течение которой оба волка лежали поверженные на земле.

Они должны были оставаться там до тех пор, пока их не утащили бы в лес сородичи или не сожрали бы падальщики. Но этого не случилось. А произошло вот что.

Они медленно-медленно, с осторожностью мыши вставали на лапы. Дьявольская воля наливала бугристые мускулы силой даже более могучей, чем прежде. Эта воля зажигала в глубине потухших глаз новое пламя, придавала животным еще больше агрессии.

Спустя какое-то время, обретя былую подвижность и мощь, они готовы были снова преследовать человека. Три черные громадины, подпитываемые неудержимой ненавистью, озлобленные внезапным сопротивлением человека, готовы были растерзать его в клочья.

Сию секунду…

Человек шагнул назад, сдерживая крик, и через миг застыл. Пистолет выпал из его руки, плюхнулся в лужу. Три пары глаз, кроваво-красных точек, вцепились в него мертвой хваткой. Шесть эпицентров неистового гнева, и внутри каждого из них − хитрый ум и ярость создания, неведомого человеку.

Он попятился и, кажется, нашел в себе силы бежать. Да, ноги послушались, мышцы заработали, и он бросился прочь в заросли растений и кустарников. Спотыкаясь о кочки, падая и царапаясь, он бежал.

Ветви деревьев, словно цепкие руки, преграждали ему путь, останавливая и сбивая. А те, что покрупнее, и вовсе старались вонзиться ему в голову или в грудь. Все здесь было против него. Земля, деревья, звери. Сам воздух был пропитан ненавистью к чужаку. Вдыхая его, человек вдыхал и его злую сущность. Воздух лишал его желания сопротивляться, сеял панику и отчаяние в растерянной душе. Но, не чувствуя боли, движимый лишь страхом, он продолжал бежать.

Рассудок хоть и твердил, что скрыться от хищников ему не удастся, сердце его еще не смирилось с неизбежным, продолжая лелеять возможность благополучного исхода.

Казалось, он бежал слишком долго и достаточно для того, чтобы призрак надежды стал осязаем. Но душе его не суждено было возликовать от чудесного спасения, ибо настал момент, когда все рухнуло.

Мощный и резкий толчок в спину заставил его колени подогнуться. Он упал к подножию развесистого граба, лицом угодив в поросшую мхом нору. Перевернулся на спину и мигом отскочил к дереву. Ударился затылком и не заметил боли. Стук рвущегося из груди сердца заглушил дыхание. Один нелепый вздох, и вот он, волк − стоит перед ним. Его пасть разинута, клыки наружу, глаза пожирают. За ним второй и третий, и где-то там, вдали, еще один. Что может сделать он, человек(!), измотанный, усталый и загнанный, против четверых бессмертных хищников, обезумевших от вида крови?

Роберт Блатт не робел ни перед кем в своей жизни, но сейчас он понял, что испытываемый им страх − не боязнь смерти как таковой и не ужас перед физической болью, которая обещала стать невыносимой. Этот страх − не что иное, как боязнь чего-то неизвестного. Того, что будет после смерти, за темными вратами, где царит Неведомое.

Он вздрогнул от внезапного явления и слился со стволом.

Она стояла под ветвями векового дуба. Мокрые волосы облепили бледное лицо. Сквозь длинные пряди она холодными глазами смотрела на животное. От долгого прожигающего взгляда зверь заскулил, как от удара плетью, и, поджав хвост, пополз к ней. Она протянула руку и погладила волка.

И тут в шум бушующей стихии вмешался какой-то потусторонний звук. Тихий нежный голос девушки в белом запел колыбельную. Музыка ее слов донеслась до остальных животных со скоростью ветра, и они последовали примеру первого из стаи. Ожившие после пулевых ранений, мертвые, но живые, все они ползли к своей хозяйке.

Треснувшее пополам лобовое стекло внедорожника содрогнулось под ударом, и из салона выполз еще один, самый последний зверь, куда крупнее остальных, выше в холке, с более широкими и мощными лапами.

Сердце у Роберта облилось кровью, когда он представил, что там с Мартином, который остался в машине.

Скользя окровавленной мордой по земле, гигант пополз за своими сородичами. Усталые, изможденные непогодой, забрызганные грязью (черная шерсть потеряла свой первоначальный лоск и стала похожа на мокрую тряпку), они послушно ползли к ней. Слова лились успокоительной мелодией, и что-то было в ней такое, что вызывало трепет не только в сердцах лесных зверей.

Вскоре перед девушкой уже выстроилась целая когорта черных волков. Они прижимались животами к земле и с благоговением внимали своей хозяйке.

Роберт стоял, парализованный невиданным явлением, отказываясь верить в то, что видел собственными глазами: как выжившие после смертельных ранений волки повинуются таинственной девушке в белом, чья странная песня имеет над ними неоспоримую власть.

Незнакомка сделала первый шаг (полы ее длинного платья заскользили по лужам) и пошла по тропинке вдаль в темную чащу. Волки потрусили за ней.

А следом наступил миг, когда Роберт почувствовал холод. Дождь лил, как из ведра, а он стоял по щиколотку в воде у подножия могучего граба, по-прежнему завороженный, сбитый с толку и испуганный. Стоял, пытаясь унять дрожь, пробравшую его после первой волны оцепенения, и собраться с силами, чтобы пойти и вернуться к машине.

Она уходила в лес, словно плыла по воздуху. Казалось, ноги ее не касались земли. И каждый шаг ее, и каждое телодвижение были ярчайшими оттенками природной красоты и грации.

Черные волки, вестники смерти, несущие на своих когтях гибель всему живому, совсем недавно − разъяренные хищники, теперь − словно малые дети, они следовали за ней по пятам. Постепенно с ее уходом стихала и песня, последние звуки которой повисли в ночном воздухе и еще долго отдавались в его голове хором нежного сопрано.

Он продолжал смотреть вдаль до тех пор, пока ее размытый силуэт − печальный призрак таинственной души, не скрылся за стеной холодного дождя.

Аригола, как все начиналось…

Без семьи

− Скажи мне, что вернешься…

− Я вернусь.

− Господи, я так боюсь за тебя, Фламиний…

− Не думай о плохом. Надеюсь, скоро война закончится.

− Я хочу, чтобы ты знал: мы любим тебя. И нам будет тебя очень не хватать. Все это время… я не знаю сколько…

− Я вернусь, − во второй раз это прозвучало, как обещание, которому никогда не суждено сбыться. И, чувствуя это, женщина заплакала.

− Война может длиться долго, Фламиний. И она может забрать тебя…

− Может. Как и любого другого, кто отправится со мной в этот поход. Но надо верить в лучшее.

− Вера − это единственное, что у меня осталось.

− Надо немного потерпеть, переждать, родная. Сейчас переломный момент во всей войне. Галаверы на подходе к нашим границам. И их нужно защищать. У них грозная и беспощадная армия. И продвигаются они очень быстро. Мне рассказывали, как они убивают людей, не щадя ни женщин, ни детей. Если они появятся в Мирта-Краун, они оставят после себя пепелище.

− Я постараюсь справиться, и Венегор. Но справится ли Даниэль… Он к тебе так привязан. Иногда мне кажется, что он и дня без тебя не проживет.

− Проживет. − Легким прикосновением руки он смахнул слезу с ее щеки.

Они стояли на заднем дворе недалеко от коновязи, возле которой его ждал породистый жеребец. Все было приготовлено к отъезду нового воина в боевые части Аригольского дивизиона.

Фламиний был облачен в черный дублет с фамильным гербом рода Калот − два перекрещивающихся меча на фоне восходящего солнца, по бокам лошади привязаны доспехи и котомки с провиантом. Оставалось только попрощаться с женой.

− Ты только скажи ему, что я вернусь. А если хочешь, я сам…

− Нет, что ты! Пусть они узнают только утром. Они ведь оба так надеялись, что ты никуда не поедешь. До последнего надеялись. Если они увидят, как ты уезжаешь, они не отпустят тебя.

− Да, − с грустью сказал Фламиний. − Ты права. Пусть узнают утром.

− Я знала, что нашим надеждам не суждено оправдаться, знала, что этот день наступит. Но, поверь, я не знала, что это случится так скоро.

− Пока на земле живет человек, войны будут продолжаться. Увы, но это так.

− Но ведь эта война должна когда-нибудь кончиться? Умолкнет лязг мечей, утихнут стоны раненых. И ты вернешься…

− Война обязательно кончится, Варвара, вот увидишь. Но к этому придется приложить немало усилий. Чужеземцы все дальше продвигаются на север. Генерал Клотт ведет неправильную политику и никого не слушает. Я надеюсь, что с приходом армии в северные районы страны все изменится. И до короля, наконец, дойдет, что не стоит тратить столько сил на эту крепость.

Она посмотрела на него так, что сердце его защемило. Взгляд ее просил, молил, звал к себе. Глаза ее − зеркало небесной дымки − были полны надежды и печали. Но самое страшное заключалось в том, что ни он, ни она ничего не могли поделать с создавшимся положением. Он обязан был отправиться на войну в составе отряда, наспех собранного местным командором, одним из новых выдвиженцев короля Мегара. И в скором времени влиться в мощные ряды армии генерала Клотта.

− Даст Бог, все кончится быстрее, чем мы думаем. − Фламиний бросил последний взгляд на дом и подошел к коню.

− Господи, любимый… − Варвара кинулась ему на шею.

− Не надо, − сказал он и обнял жену. − Прошу, не надо больше ничего говорить. Так будет лучше. Распоряжения в лавке я уже отдал. Тебе нужно будет только вовремя договариваться с поставщиками муки и следить за тем, чтобы в тесто докладывали дрожжи. Остальное на себя возьмут продавцы и пекари. − Он поцеловал ее один раз в губы. − Прошу тебя, не плачь. Это плохая примета.

− Я буду молиться за тебя… − Она приникла головой к его груди. − Каждый день буду молиться… − Его легкий кивок венчал их прощание.

И тут же боль пронзила ее сердце. Она смотрела, как он седлает коня, и еле сдерживала слезы.

Все те переживания, что были до сих пор, показались ей лишь прелюдией к страшному и неотвратимому горю, от которого теперь никуда не деться. Она понимала, что в память навсегда впечатается этот момент − когда он, чуть склоняя голову и держась за вожжи, седлает гнедого скакуна. Именно в этот момент предчувствие того, что он не вернется, обрело свою критическую силу.

И когда он, так ни разу и не обернувшись, исчез в безмолвной темноте, она разрыдалась.

На самом деле все началось со взгляда.

Одного-единственного взгляда, который бросил Фламиний Калот на дочь пекаря по имени Варвара. Взгляд этот таил чувственное начало и тайну воздыхания, озвучить которую он долго не решался, хотя на языке так и вертелись любовные признания.

Днем она вела домашнее хозяйство, а по вечерам подменяла мать в хлебной лавке. Когда он только приехал в город, первым делом наведался именно туда. Миниатюрная блондинка с синими глазами сразу запала ему в душу. Кто знал тогда, что это навсегда.

Это было словно наваждение, от которого не хотелось избавляться. Когда в его воображении всплывал образ прекрасной Варвары, он не находил себе места, забываясь в мечтах о ней, страдая.

Но продолжить знакомство он не решался до тех пор, пока она не спросила его, почему он по три раза на дню заходит к ней в хлебную лавку. Неужто он сразу съедает все, что покупает? После этих слов они оба рассмеялись. Тогда он впервые увидел ее ослепительную улыбку, сравнить которую мог лишь с солнечным рассветом.

И окончательно влюбился.

Кто знал тогда, что совсем скоро, спустя каких-то две недели, они поженятся. А через девять месяцев у них родится первенец. Они назовут его Даниэль. Мальчик недолго будет единственным ребенком в семье. Через три года после его появления на свет Варвара Калот родит еще одного сына.

Когда пыль, поднятая копытами скакуна, опустилась на землю, а вдали исчезли едва различимые очертания всадника, она вернулась в спальню.

Всю оставшуюся ночь до самого утра она плакала. А когда проснулись дети, Варвара рассказала им, что их отец уехал на войну.

Венегор, ее младший сын, двенадцати лет от роду, по природе своей не был склонен к эмоциональным эскападам и строптивостью характера не отличался. В этом он походил на свою мать, к которой был привязан больше, чем к отцу. Вот и это печальное известие он воспринял сдержанно.

Однако Варвара знала, что в глубине души Венегор переживает за отца так же сильно, как и Даниэль, только не показывает этого. Чтобы убедиться в его боли, достаточно было посмотреть ему в глаза. Взгляд, отягощенный скоропостижной разлукой, был печален и опустошен.

Столь спокойное поведение Венегора не могло не раздражать его брата, который буквально не находил себе места после страшного известия и в первые дни вообще хотел отправиться вслед за отцом. Даниэлю в силу своей прямолинейности и нетерпения было затруднительно увидеть во флегматичном парне хоть какие-то переживания.

Братьев объединяла лишь родственная связь, но никак не человеческая.

Две противоположности: один − лежебока и педант, второй − отчаянный сорванец, воспринимающий любой совет в штыки. Постоянное участие в уличных драках, нетерпение к несогласным с его мнением окружающим, неподчинение жандармам, все это влекло за собой неприятные последствия. Лишь мать знала, в чем тут дело, но она не могла повлиять на него − временами она тоже вызывала у него ненависть.

Время шло, а отец не возвращался. Это сводило Даниэля с ума, выявляло природную склонность к агрессии и способствовало развитию человеконенавистнического инстинкта, который, впрочем, проявлялся у него и раньше, до разлуки с отцом. Теперь же он просто обвинял всех и вся, не желая мириться c неизбежным.

Авансы, выданные ему отцом еще давным-давно, играли с ним злую шутку.

Фламиний не раз говорил, что именно он, этот русый парень с искрами в глазах, станет новой вехой в истории города. Возможно, в будущем именно ему покорится пост генерала армии, и он станет лучшим в военном деле за все годы существования государства. Выходец из Ариголы, защитник Отчизны и правая рука короля. Но что самое главное, фамилия у него будет Калот!

В нем не было инфантильности и вялой раздумчивости, присущей Венегору. В нем преобладали решительность и храбрость воина. И это было не удивительно. Характер ведь ему достался от отца.

Сперва Варваре было трудно переносить все тяготы, что легли на ее плечи после отъезда мужа, особенно те, что касались вопросов управления хлебной лавкой. Но потом как-то само собой все наладилось. Лавка продолжала приносить стабильный доход. Варвара с сыновьями не бедствовала. Единственное, что тревожило ее, кроме отсутствия вестей о муже, это поведение старшего сына.

С каждым днем Даниэль отдалялся от нее все больше и больше. Его холодная отстраненность временами становилась просто невыносимой. Он демонстративно не обращал на мать внимания и иногда совсем не желал с ней разговаривать. И чем дольше не было никаких вестей с войны, тем чаще она замечала в его глазах откровенное презрение. Укор, выпестованный каждодневными переживаниями и, как ни странно, самоедством, дал свои всходы и предстал в виде конкретного обвинения.

Много раз она пробовала поговорить с ним на эту тему, но парень либо притворялся, что очень занят, либо смотрел пустыми глазами в потолок и не отвечал на ее вопросы. Как на него повлиять, как заставить его быть искренним с ней, она не знала.

С того дня, как Фламиний покинул семью, прошло полгода. И вот в один погожий весенний день у хлебной лавки остановился одинокий путник. Судя по кожаной тунике выше колен и мечу, свисающему с пояса, это был воин.

Увидев его, Варвара подумала, что было бы неправильно просто так отпустить утомленного странника, не предложив ему ночлег и пищу. Она пригласила его в дом. Досыта накормила и спросила, не знает ли он чего о судьбе Фламиния Калота, воина из Ариголы, ушедшего штурмовать крепость Варг полгода назад.

Путник задумался. А потом выдал, что да, мол, он слышал о таком воине. И знает, что тот погиб при штурме вражеской крепости. Она переспросила его, не напутал ли он чего. На что путник сказал «нет», он точно уверен, что в том разговоре с командором упоминалось имя аригольца Фламиния Калота, служившего с ним в одном полку. Женщина не смогла сдержать слез. Ее последняя надежда умерла. И путник понял, что попал в семью погибшего воина.

На следующий день он покинул гостеприимный дом семьи Калот. Варвара же решила ничего не рассказывать детям. Пусть подрастут, тогда и узнают правду, решила она.

Но уже тогда и Венегор, и Даниэль догадывались о смерти отца. И если первый не позволял себе высказываться на эту тему, не имея на то основательных доводов (он был более склонен к философии и анализу, чем к скоропалительным выводам. К тому же в то время его влекла карьера ученого, и всю свою жизнь он хотел посвятить изучению гор, горных пород и всего, что с этим связано. Поэтому мало интересовался сводками с войны). То второй постоянно твердил, что отец вот-вот вернется. Надо только еще немного подождать.

Однажды он подошел к матери и спросил, что ей известно о судьбе отца.

Варвара пожала плечами и ответила, что ничего. Она знает ровно столько, сколько и они с братом. Такой ответ не устроил Даниэля. И, глядя ей прямо в глаза, он заявил, что она лжет. Ей бы воскликнуть, закричать на сына и хоть раз в жизни поставить его на место, приструнить. Но вместо этого она решила, что скрывать правду больше не имеет смысла.

Вечером того же дня, собрав за ужином сыновей, она рассказала им все, что узнала от одинокого путника.

Реакция Венегора была предсказуема − тот будто знал о трагической судьбе родителя и ничуть не удивился, хотя слезы и появились на его глазах. Но вся эта маловыразительная скорбь была больше похожа на мишуру, легко отличимую от настоящих чувств незамыленным глазом.

Даниэль, наоборот, закатил скандал и сказал, что путник обманул ее. Мол, он не может ничего знать о судьбе Фламиния Калота, доблестного воина аригольских кровей.

Он не хотел мириться с правдой, ибо осознание ее было выше его сил. Мучимый страшным знанием, он желал, чтобы все его оставили в покое и не трогали в течение долгого времени.

Только через неделю он пришел в себя. И постарался быть обычным, каким и был всегда. Правда, вышло у него это с трудом, ведь печать гнетущего беспокойства не сходила с его лица ни на миг. Жизнь остановилась для него где-то там, в северных районах страны на подступах к крепости Варг, где в луже крови лежало пронзенное неприятельским копьем тело его отца. Но признаться себе в этом он не торопился, ибо душа его требовала мщения.

Но кого? Кого он мог винить? Того, кого не видел ни разу в своей жизни? Мифических командоров, пославших верного служителя Отчизны и отца благородного семейства на верную смерть? Короля? Генерала Клотта? Его министров? Стражников? Винить было некого. И какая-то часть его сознания, которая призывала смириться и жить с этим дальше, к сожалению, оказалась слишком слаба. Она уступила соперничество той, другой его части, чуждой смирению и жаждущей мести. Глаза его застила тьма, но, чтобы не выдать себя, на какое-то время он вынужден был притвориться своим братом − флегматичным дофенистом, не принимающим происходящее близко к сердцу.

Прошло еще полгода.

Казалось, жизнь наладилась. Казалось, семья Калот, включая старшего сына, свыклась с трагической потерей своего главы. Но это было неправдой.

Последующие события коренным образом изменили все, что происходило до этого в Ариголе.

На северных широтах отгремела война, которая так и не пришла в Мирта-Краун. Мужчины стали возвращаться в свои дома. Вернулся их сосед Эльяр, отец огромного семейства из семи детей. Вернулся и Гимини, сын аптекаря и занудного сплетника, прославившегося на весь город придуманной историей о нападении галаверов на Ариголу. Но были и те, кто не вернулся. В их число вошел и Фламиний Калот. Теперь уже никаких сомнений в его смерти ни у кого не осталось. И разговоры на эту тему в семье погибшего героя старался уже никто не заводить. Даже Даниэль, недавно рвавший и метавший от невозможности отомстить за гибель отца, занял осмысленную позицию и перестал обвинять всех и каждого.

Наблюдая за тем, как сын потихоньку приходит в себя (она знала, что рано или поздно это случится) и становится таким, каким он был до отъезда Фламиния, Варвара позволила себе немного свободы. И нельзя сказать, что она того хотела очень сильно, просто так сложились обстоятельства.

Совсем недавно она стала замечать, что к ней проявляет знаки внимания вернувшийся с войны бывший лучник по имени Алфер Гарма.

Кучерявый, мускулистый гигант сорока лет с мягкими чертами лица и холодными сапфировыми глазами, в мирной жизни он нашел себя в изготовлении оружия. Мечи и копья, что ковал он в своей кузнице, шли буквально нарасхват.

Вскоре его знаки внимания переросли в поцелуи. Варвара отвечала ему взаимностью. Не такой явной, как того хотелось бы оружейнику, но достаточной для пробуждения настоящей страсти. А она разгоралась в нем с каждой встречей.

Алфер не раз говорил ей, что такая молодая и красивая женщина, как она, не должна хоронить себя после смерти мужа. Да, тяжело. Да, двое детей. Но, в конце концов, прошел целый год. Да и дети уже не маленькие, они наверняка поймут элементарную вещь − женщина нуждается в мужчине так же сильно, как и мужчина в ней.

Она держалась неприступной крепостью два месяца. Два месяца он и она скрывали свои отношения от окружающих. Больше всего Варвара боялась неприятия другого мужчины детьми. Но природу не обманешь. И свойственную от нее любовь к усладе слуха тоже.

Как оказалось, Алфер Гарма умел виртуозно обращаться не только с холодным оружием, но и с комплиментами. Ее сопротивление страстному напору молодого красавца постепенно шло на убыль. А вскоре и вовсе исчезло, уступив место желанию, которое она так долго прятала в потайные уголки своей души.

И вот настал тот день, когда он остался у нее. Варвара заранее выбрала время для уединения с таким расчетом, чтобы дети были еще в школе. Она надеялась, что за душевным разговором и вином незаметно пролетит пара часов, и на этом все закончится. Она поймала себя на мысли, что боится близости с мужчиной. И когда он попытался увлечь ее в постель, она осторожно отстранила его и сказала, что не готова. Отказ не смутил оружейника. Оказывается, он был мужественен и в этом. Он кивнул, соглашаясь с ее неозвученными доводами и сказал: «Варвара, когда-то надо с этим заканчивать. Ты ведь не собираешься бояться этого всю жизнь?» И тут она поняла, что он прав. Тянуть и дальше было бы уже преступлением. И еще она почувствовала ответное желание.

Слушая его нежные нашептывания, которые особенно грели сердце после третьей порции вина, она поддалась его порывам. Она плакала от страсти, когда он любил ее. Она и думать забыла, что в ее жизни еще могут произойти события, подобные этому. Впервые после расставания с мужем она почувствовала себя желанной.

Год без теплоты и мужской нежности. Год (!), первые шесть месяцев которого были похожи на страшный сон, сотканный из мучительных ожиданий и надежд, и еще полгода скорби и смирения. Неужели сейчас, после всего этого она не достойна была маленькой награды?

Нет, она не роптала. Просто в свои тридцать шесть ей еще хотелось побыть Женщиной.

Когда в дом вошли сыновья, гимн пылкости, берущий свое начало в спальне, слышался уже во всем доме.

Она заметила их, только когда Алфер остановился и откинулся в изнеможении на взбитую подушку.

− Мама?

− Дети? − Варвара встрепенулась и стала поспешно натягивать на себя льняное одеяло. − Даниэль, Венегор…

− Кто это, мама? − вопрос задал Даниэль. Ну кто бы сомневался? Венегор стоял позади брата и выглядывал из-за его спины лишь мельком.

− Уходи, − шепнула она любовнику. Алфер быстро оделся и, обойдя стороной детей, выбежал из дома.

− Это был мой старый знакомый… − она почувствовала, как краска заливает ее лицо.

− Не ври, − прервал мать юный очевидец. − Я знаю его. Это кузнец с Синей улицы. Он недавно вернулся с войны. Я не раз видел вас вместе, только пригласила ты его сюда впервые.

− Ну хорошо, ты прав, − стараясь не встречаться взглядом с сыном, Варвара стала собирать растрепанные волосы в хвост. − Пусть будет кузнец.

− Зачем ты это сделала, мама? − по-прежнему говорил только Даниэль.

− Сделала что?

− Отдалась ему.

− Ты не так все понял… Даниэль…

− Ты была пьяна от любви!

− Что? − она нахмурилась. − Что, черт возьми, ты себе позволяешь? − наконец, она собралась с мыслями и решила дать отпор. − Я должна отчитываться перед вами? Он любит меня!

− «Ты ведь никогда не изменишь отцу?» – спросил как-то мальчик свою мать…

− Замолчи!

− Я смотрю, как он любит. Вон как побежал, аж пятки засверкали!

− Ему неудобно. Так же, как и мне. Что он, по-вашему, должен был делать? Остаться здесь и объяснять причины своего появления?

Тут она поняла, что, собственно, ничего страшного не произошло. И тот страх, который объял ее в первые моменты, был не чем иным, как реакцией на внезапность, не более. Ее дети уже достаточно взрослые, чтобы знать правду об отношениях, которые возникают между мужчиной и женщиной. И ничего трагичного в том, что она переспала с Алфером, нет. Это был не кто-то с улицы, а известный в городе и уважаемый человек, к тому же ухаживающий за ней до этого два месяца.

− То-то он натерпится страху, когда я подкину змею ему в дом!

− Не смей, Даниэль…

− Что? Ты боишься за него? − Парень в негодовании замотал головой. − Поверить не могу! В кого ты превратилась? Ты мне напоминаешь тех продажных девок из трактира «Соленая губа», что в изобилии встречают гостей при входе!

− Заткнись!

− Ты предала отца.

− Что? Да что ты знаешь о предательстве? − Ей захотелось подбежать к сыну и дать ему хорошую затрещину. Но, к счастью (или к сожалению?), она сдержалась. Что-то помешало ей. Уж не то ли загробное спокойствие, с которым Даниэль вынес ей свой приговор?

− Ты осквернила родительскую спальню.

− Отца уже давно нет с нами, и…

− Он вернется! − закричал на нее Даниэль, и крик его, наверное, услышали все соседи. − Он непременно вернется. Вот увидишь, − черные глаза затаили ненависть. Слепую, жгучую, бескрайнюю…

− Сынок, мертвые не возвращаются.

− Да? А ты уверена, что он мертвый?

− Ты это знаешь так же, как и я. Ваш отец погиб, штурмуя вражескую крепость. − На какую-то долю секунды она оторвалась от него и перевела взгляд на Венегора. Тот по-прежнему стоял за спиной брата и, судя по всему, все еще боялся выступить вперед и молвить слово.

− Это ложь! − Даниэль едва не бросился на мать с кулаками. − Ты не должна ни с кем спать, кроме отца! Как же ты будешь смотреть ему в глаза, когда он вернется?

− Он не вернется.

− Ты так говоришь, будто сама видела его мертвым. Может, ты скажешь, как он погиб?

− Успокойся, я прошу тебя, не начинай старую песню.

− Он жив! Но даже если это не так, ты все равно обязана хранить ему верность до конца жизни!

− Это безумие какое-то…

− Ты лжешь, мать, − прошипел Даниэль. И она не узнала в нем своего сына. Парень и раньше не отличался спокойствием и здравомыслием, но сегодня он перешел все границы.

− Твой отец мертв! − едва не закричала она и схватила его за руку.

Он попытался вырваться, но хватка матери была железной.

− Отпусти.

− Стой и слушай, что я тебе скажу. Не смей лезть в мою личную жизнь. Это моя жизнь! Понимаешь? − она выкрутила ему руку. − И она тебя не касается.

Впервые в жизни Варвара позволила себе подобную выходку. И она была горда собой. Если раньше обидные слова, звучащие из уст мальчугана, она старалась пропускать мимо ушей, то теперь…

− Отпусти меня!

Она не увидела, как во второй его руке оказался нож. Он полоснул ее по левому запястью, только после этого она его отпустила. Парень тут же пропал за порогом дома. Венегор стоял в дверях и смотрел, как брат исчезает в саду, оставляя за собой примятые кустарники роз и георгинов.

− Что с тобой, Венегор? − Варвара перехватила жгутом рану и сжала руку в локте.

− Ничего. Все в порядке, мама. − Дежурный и бездушный ответ, в словах которого властвовала пустота. Та же эфемерная субстанция, которая наполняла его взгляд и прежде. Ей стало не по себе, но, как утопающий хватается за соломинку, она схватилась за волшебное слово, слетевшее с его губ. Мама. И смягчила свой тон:

− Неужели ты не видишь, что творится с твоим братом?

− Он еще вернется за твоим прощением. Вот увидишь.

− Почему ты все время молчал? Почему не сказал ни слова? Разве ты разделяешь мнение Даниэля? − перевязывая руку, она поглядывала на сына.

− Нет, − голос его почти не изменился, стал лишь чуточку потверже. − Я считаю, что наш отец погиб. И я не виню тебя. − Лаконично, но честно.

От сердца у нее отлегло. Сказать, что раньше она не знала о сильной привязанности к себе младшего сына, значит, слукавить. Но то, что тринадцатилетний парень способен понять ее в вещах столь интимных и далеких от понимания мальчика-подростка, было для нее настоящим откровением. Как никогда ей нужна была поддержка. А то она уж начала винить себя во всех тяжких.

− Спасибо, − ее взгляд утонул где-то в дебрях садовых цветов. − Я попрошу тебя кое о чем. Договорились?

− Хорошо.

Она подошла и потрепала его русые кудри. Слегка наклонилась, поцеловала в лоб.

− Запомни, ничего не было.

Она подождала какое-то время, но так и не получила ответа.

− Ты же знаешь, я не боюсь порицаний. Но в наш век женщину и за измену мертвому мужу могут возвести в ранг порочных, а то и отлучить от церкви. Поэтому я хочу, чтобы это осталось нашей маленькой тайной. Идет?

Следующая пауза могла стать стеной, о которую разбились бы все ее надежды. Но она увидела на лице Венегора согласие и наконец услышала спасительное «да».

− И никому никогда не рассказывай про это.

− А как же Даниэль?

− Даниэль? − она опять устремила свой взор в заросли кустов. − А что Даниэль? Я поговорю с ним позже.

− Но он ведь… − парень уставился на кровоточащую рану на ее руке.

− Да, он немного не в себе. Но это временно. Я слишком многое ему позволяла, теперь вот пожинаю плоды. Ничего, пройдет немного времени, и все мы заживем прежней жизнью.

Если бы знала тогда Варвара Калот, что прежней жизнью зажить им уже никогда не удастся. И виной тому был не столько ее старший сын и ненависть, испытываемая им к матери, сколько вера этой самой матери в то, что все рано или поздно наладится. Ошибочная вера в лучшее.

Но разве можно было винить ее в этом? Ведь сердце матери всегда слепо, когда дело касается ее детей.

Со временем эта история стала забываться. Рана на руке Варвары зажила, и лишь небольшой шрам напоминал ей иногда о том нелепом случае, когда Даниэль случайно (ей так хотелось думать, что случайно) полоснул ее ножом. Казалось, и сам мальчик позабыл об этом. Лишь однажды за все время до своей смерти Варвара еще раз усомнилась в его нормальности. Когда увидела его разгуливающим по саду в одежде отца. Она была ему сильно велика и волочилась по земле, однако парень шел как ни в чем ни бывало, на ходу срывая цветы. Она окликнула его, но Даниэль даже не отозвался. Она не стала ничего ему выговаривать, а просто предпочла забыть.

В ту ночь она легла спать рано. Погасив свечу, она натянула одеяло до подбородка и закрыла глаза. Но не прошло и пяти минут, как какой-то звук в дверях спальни заставил ее вздрогнуть. Поднявшись с кровати, она вновь зажгла одинокую свечу и посветила ей в сторону входа.

− Даниэль, что ты здесь делаешь? − Варвара увидела, что в одной руке мальчик держит фамильный кубок − глубокую чашу с серебристым отливом и двумя ручками по бокам, а в другой − глиняный кувшин. Глаза его блестели, на губах застыла приветственная улыбка.

− Извини, мам, − виновато промямлил парень. − Я не думал, что ты сегодня ляжешь так рано. Я тут заварил твой любимый травяной чай…

− Ты пришел угостить меня чаем? − Варвара не скрывала своего удивления. Она уж и забыла, когда подобное было в последний раз.

− Да, мам, если хочешь…

Он налил в чашу темную жидкость с терпким ароматом розы и протянул ее м атери.

Варвара приняла ее с радостью − легкий кивок головы был полон благодарности. Она любила этот древний напиток. Часто она делала его сама. Охотно добавляла в него листья роз из собственного сада и долго смаковала нежный привкус, практически никогда не допивая до конца.

− Венегор сказал, что ты не ужинала, я тут принес тебе, − Даниэль достал из котомки, свисающей с плеча, сыр, завернутый в бумагу, и белый хлеб.

− О нет, − она улыбнулась. − Спасибо, я уже не буду. − И тут же отхлебнула из чаши. − Мне достаточно только чая.

− Ну хорошо, раз так. − парень убрал обратно еду и повернулся, чтобы уйти. Но она остановила его касанием руки.

− Постой, сынок. − Когда он снова повернулся к ней, она застыла в удивлении.

Уголки его губ опустились, сами губы дрожали, как у ребенка, который готов был вот-вот разреветься. Расширенные зрачки затопили белки глаз, а щеки горели.

− Что с тобой, Даниэль? − она коснулась его лица.

− Ничего особенного. Сегодня был трудный день. Я просто устал. Да и вина хватил случайно. − Он попытался выдавить из себя улыбку. − Это пройдет.

− Ты пил вино?

− Совсем чуть-чуть.

− Даниэль, подобные напитки таят в себе пристрастие. Я не хочу, чтобы ты начинал с юных лет пробовать их.

− Я больше не буду, мам, − дрожащие губы вытянулись в струнку.

− Ты ведь не за этим сюда пришел, верно?

− Нет.

− Скажи, зачем. Прошу, скажи мне честно.

Перед тем как солгать, Даниэль почувствовал себя вершителем. Весь фокус заключался лишь в том, насколько правдоподобно ему удастся изобразить чувство искреннего раскаяния.

− Я пришел попросить у тебя прощения, − выдохнул он. − Прости меня, если сможешь.

− Теперь ты понимаешь, что поступил ужасно?

Парень согласно кивнул.

− Хорошо. − Она взяла его за руку. − Пусть все будет, как прежде. Договорились?

− Да. Ты прощаешь?

− Надеюсь, между нами теперь всегда будут хорошие отношения. Мы − семья, и нам ссориться ни к чему. Верно?

− Но ты простила?

− Да, сынок, конечно, я тебя простила. А ты меня?

− Я тебя тоже, − не моргнув глазом, подтвердил парень.

− Значит, старое забыто, правильно я поняла?

Глаза Даниэля зажглись в свете одинокой свечи, когда он увидел, как мать сделала еще один глоток из чаши.

− Да, мам, совершенно верно. Я никогда не хотел с тобой ссориться. А та история с ножом просто недоразумение. Еще раз прошу у тебя прощения.

Варвара потянулась и обняла сына. В этом жесте, целиком и полностью рожденном материнской любовью, выразились все ее чувства, в которых нежность и забота были одними из главных.

И она чуть не заплакала. Ведь было от чего. Ее сын впервые после злополучного инцидента сказал ей такие слова. И это не могло не радовать. Каким бы ни казался он зрелым, для нее он оставался еще ребенком, а ребенку (будь он хоть семи пядей во лбу) для осознания собственной неправоты времени требуется всегда чуть больше, чем взрослому.

− На самом деле я уже давно простила тебя, сынок.

− Значит, я могу быть уверен, что ты меня любишь?

− Конечно, иначе и быть не может.

− Тогда я пойду?

− Как хочешь. − Их объятия разомкнулись, и парень направился к двери.

− Спасибо за угощение, − сказала она ему напоследок и закрыла за ним дверь.

Когда его шаги затихли в тиши пустого коридора, Варвара во второй раз за вечер задула свечу и легла на кровать.

На этот раз сон к ней пришел почти мгновенно. Как только ее голова коснулась подушки, темные воды забвения забрали ее в свои глубины. Но то был сон очень долгий. Без надежд, без времени, без чувств. И никто никогда так и не узнал, как его прервать.

− Привет, − сказал брат брату, едва открыв глаза и увидев белый свет. − Как спалось?

− Хорошо спалось. − Венегор потянулся, взгляд его коснулся пустого стола.

− А где же привычные молоко и хлеб? − не понял он.

− Вероятно, мама забыла про нас, − с досадой произнес Даниэль.

− Пойду поищу ее, − сказал Венегор и вышел в коридор.

Он заглянул в соседнюю комнату − пуста. Потом прошел на кухню, но и там не обнаружил никого. Дверь в родительскую спальню оказалась заперта. Поэтому он вернулся обратно.

− По-моему, мама еще спит. Странно, я не помню, когда она просыпалась позже нас.

− Ты стучался в спальню?

− Да, она закрыта.

− Действительно странно. − Даниэль слез с кровати, надел черную рубаху, серые вязаные штаны и кожаные сандалии с плетеным ремешком, и ленивым шагом направился к двери. Через минуту Венегор услышал его испуганный голос.

− Скорее, Венегор, иди сюда! − надрывался тот из родительской спальни.

Когда туда вбежал Венегор, он увидел брата, стоящего возле изголовья материнской кровати. Голова его была опущена, руки тряслись. Венегор перевел взгляд туда, куда смотрел Даниэль, и…

Мама, его родная мама лежала с широко открытыми глазами, недвижимая, без чувств на белой измятой постели. Лицо ее было белее мела, в глазах блуждала темно-синяя дымка. Она словно еще продолжала смотреть свой сон, что сулил ей безмятежность и покой. Сон, содержание которого теперь не узнать никому.

− Ее глаза открыты… − прошептал Венегор, не веря в то, что видит. − Нужно позвать лекаря…

− Она мертва, − холодно сказал Даниэль, и Венегор вздрогнул от констатации ужасной правды. Слова брата ранили его в самое сердце. Сказанные голосом судьи, они не имели ничего общего с трагедией.

− Боюсь, что лекарь уже не поможет.

Именно в тот момент Венегор впервые что-то заподозрил.

− Господи, как же так? − наконец он осмелился подойти ближе. − Из-за чего?

− Не знаю, − Даниэль замотал головой. − Она умерла во сне. И, судя по всему, случилось это глубокой ночью, − его ладонь легла на холодный лоб матери. − Тело почти остыло.

− Боже… − слезы застили глаза темной пеленой, и Венегор был вынужден зажмуриться. А потом он стал растирать глаза руками. До красноты, до боли, то и дело щурясь и моргая.

− Не самая плохая смерть, − выдохнул Даниэль.

− Как ты можешь так говорить о маме? − ужаснулся Венегор. Слезы его душили, слова давались с трудом.

− А что такого я сказал? − Даниэль пожал плечами. − Умереть во сне ведь лучше, чем, скажем, умереть от ран или прямого попадания копья в сердце. Разве не так?

− Замолчи! − Венегор повернулся к брату. − Вечно ты не следишь за своим языком!

− Я просто выразил свою мысль.

− Идиотские у тебя мысли! Нужен лекарь, и немедленно! − С этими словами Венегор выбежал из спальни.

− Так зови, − кивнул его брат. − Конечно, зови. − И опустил мертвые веки матери двумя пальцами дрожащей руки.

Через полчаса в доме семьи Калот лекарь по имени Таот, мужчина далеко за сорок, с длинной бородой и в шляпе-конусе из фетра, коснулся бесчувственной руки Варвары и произнес:

− К сожалению, сделать уже ничего нельзя. Душа ее покинула этот грешный мир несколько часов назад.

− Что же послужило причиной смерти? − спросил Даниэль в то время, как его младший брат стоял в углу, опустив голову и, скованный отчаянием и скорбью, не мог поднять глаза.

− Не знаю. − Таот задумался, щипля пальцами густую бороду. − Похоже на отравление. Но зачем? − Риторический вопрос повис в воздухе. − Все это очень странно. Вполне возможно, что это самоубийство. Мне нужно еще раз внимательно осмотреть тело. Только тогда я смогу сказать что-то конкретное. Вы позволите, чтобы я вызвал помощников? Мы перенесем тело вашей матери ко мне в дом. Там я не буду тревожить вас.

− Нет! − воскликнул Даниэль. − Вы в своем уме? Она умерла в этой спальне и будет находиться здесь до похорон! Это ее дом, и никуда забирать ее отсюда мы не позволим.

− Но это необходимо для установления причины смерти. Неужели вы не понимаете? − вопрос лекарь адресовал скорее Венегору, чем Даниэлю, ибо надеялся на холодный разум, который еще сохранился хоть у одного из братьев.

− Спасибо, но мы с братом против того, чтобы к ней кто-либо прикасался. Если вы не можете сказать, от чего она умерла, прошу вас, уходите. Дайте нам побыть с нашей мамой наедине, − ответил снова старший брат.

− Я могу сказать, но для этого мне необходим более тщательный осмотр, который я могу провести только у себя дома.

− Уходите, − Даниэль указал лекарю на дверь.

− Вы должны понимать, что это уже не только ваше внутрисемейное дело! − Таот посмотрел на Венегора, ожидая поддержки, но парень по-прежнему молчал. − Любая странная смерть подлежит расследованию, и проводить его должны скобры Мегара.

− Мы на это не пойдем. Ни к чему нам это. Мать нам уже никто не вернет. Так зачем тревожить ее сон ненужными исследованиями?

Растерянный лекарь был вынужден покинуть дом ни с чем. Даниэль знал, что вскоре он вернется. И вернется не один. Но до того времени он успеет уничтожить все улики.

− Что ты думаешь по поводу всего этого? − спросил он Венегора, когда лекарь ушел.

− Ничего. Мне нужно побыть одному. − Венегор пропал в своей комнате. И не выходил оттуда до следующего утра. Но когда вышел, то первое, что он сделал, это отыскал брата (тот спал в гостиной, уронив голову на стол) и спросил.

− Это ведь ты сделал, Даниэль?

− Что?

− Убил нашу мать.

− Ты, верно, с ума сошел, − по лицу Даниэля растеклось изумление, казалось бы, непритворное, но Венегор ему не верил.

− Она никогда не закрывала дверь. Ее закрыл ты. Незадолго до ее смерти. И открыл утром ее тоже ты.

− Это все твои фантазии, братишка. Мне незачем было это делать.

− Я знаю, что это сделал ты. Но зачем? Ты не смог простить ее из-за того случая с оружейником? Это был один-единственный раз!

− Ну, во-первых, я ее давно простил, − соврал Даниэль. − А во-вторых, чтобы ты знал, это был не единственный раз.

− Да какая разница! Не заслужила она такой участи! Ты ее сын! Как ты мог, Даниэль? Что с тобой случилось?

− Я ни в чем не виноват.

− Лекарь сказал, что это был яд. Ты дал ей выпить его, да? Ты будешь вечно гореть за это в аду!

− Лекарь еще ничего не сказал. И не скажет.

− А если я расскажу об этом скобрам Мегара? Как ты думаешь, что они с тобой сделают?

− Ты не расскажешь. Из нашей семьи остались только ты да я. И мы должны держаться вместе. Ибо быть единой семьей не так уж и плохо. Иначе никак.

− Я не смогу, не смогу жить с таким горем на душе. − Венегор закрыл лицо руками. − Это выше моих сил…

− Сможешь, братец. Тебе придется.

Кто знал, что именно с этого момента в глазах Венегора поселится грусть, которая будет преследовать его всю оставшуюся жизнь. И сердце его так и не смирится со смертью матери.

Он замотал головой из стороны в сторону и заревел.

− Зачем же ты это сделал, господи? Зачем?!

− Не твоего ума дело. Тебе следует помалкивать, если, конечно, хочешь…

− Хочешь что? Остаться в живых? А не то ты и меня, как и нашу мать, отправишь к праотцам? Ты это хотел сказать, братец?!

Экспрессия Венегора была неподдельной в своем исступлении. Впервые за все время Даниэль увидел его таким возбужденным. От былой вялости и апатии не осталось и следа. Лицо его обратилось в ярость, пальцы сжались в кулаки, а глаза жгли подобно каленому железу. Не сказать, чтобы это его пугало, но, определенно, прошлый Венегор ему нравился больше.

− Ты безумен. Наверное, самое лучшее, что ты можешь сейчас сделать − это пойти в жандармерию и во всем признаться.

Даниэль подумал о том, что довольно забавно видеть молчаливого тихоню в состоянии неприкрытого ожесточения и злости. Но ответить ему не успел.

В следующую секунду в дом ворвался лекарь Таот в сопровождении отряда плечистых стражей с мечами. В руках он сжимал серебристый кубок, так хорошо знакомый семейству Калот.

− Именем короля Мегара, всем оставаться на своих местах!

Стражники с мечами окружили братьев, но человек в шляпе-конусе показал пальцем лишь на одного из них:

− Вот этот.

Двое верзил отделились от остальных и встали напротив парня в черной рубахе.

− Удивлен? − Таот обратился к Даниэлю. Не дождавшись ответа, он снова спросил: − Сколько тебе лет, Даниэль?

− Шестнадцать, − небрежно бросил парень.

− Хороший возраст. В таком возрасте совесть еще не является критерием самосознания. Она еще не грызет тебя по ночам и не заставляет переживать все заново. Все то, что ты уже пережил когда-то.

Итак, если позволите, я расскажу.

Вчера, когда я увидел вашу мать в первый раз, то сразу понял, что перед сном она приняла какой-то сильнодействующий яд. Это было отчетливо видно по запавшему белому языку и затвердевшей роговице глаз. Но я хотел убедиться. И для этого попросил у вас разрешения забрать тело. Однако получил отказ. Это было первое, что натолкнуло меня на мысль о возможной причастности к смерти Варвары Калот кого-то из вас. Но поначалу я засомневался: вдруг ваша мать действительно покончила с собой? Я задался вопросом: зачем женщине в самом расцвете сил сводить счеты с жизнью, оставляя на произвол судьбы двоих детей? Нет, конечно, у меня нет никаких сомнений в том, что вы сумеете прокормить себя, но до сих пор все заботы по вашему содержанию все же несла ваша мать. Я расспросил соседей, тех, кто видел Варвару Калот накануне вечером. И все они в один голос заявили, что никаких предпосылок к подобному поступку у нее не было. Одним словом, ничего не способствовало тому, чтобы она вдруг взяла и отравилась.

Таот посмотрел сначала на одного, потом на второго. И продолжил:

− Я нашел этот сосуд в выгребной яме недалеко от вашего дома и спросил себя: кому потребовалось выбрасывать столь дорогую вещь на помойку? Проведя свои исследования, я выяснил, что в кубке еще совсем недавно находился травяной чай − наличие остатков листьев молодой розы свидетельствует об этом.

Но самое интересное заключается в том, что в состав чая входил яд индийской кобры! Одна капля этого зелья способна убить буйвола. А в чаше было гораздо больше одной капли!

Ночью, когда ты спал в гостиной, Даниэль, я проник в твою комнату. И нашел там вот это. − Таот достал из кармана прозрачный пузырек с жидкостью зеленоватого цвета. − Как вы думаете, что это? − Лекарь обратился ко всем присутствующим и заметил, как Венегор метнул презрительный взгляд в сторону брата.

− Правильно! Это тот самый яд, который Даниэль подмешал в чай своей матери.

Таот выдохнул, словно сбросил камень с плеч.

− Выходит, вы с самого начала знали, что мою мать убили? Вы не поверили в то, что она покончила с собой? − Венегор смотрел на пузырек в руках Таота, проклиная в мыслях всех змей на свете.

− Поверить в то, что молодая женщина с двумя детьми вдруг ни с того ни с сего покончила с собой? Такого просто не может быть!

− Что же ждет его теперь?

− Это решит королевский суд.

Каждое слово лекаря убеждало Даниэля в необходимости бегства. Мысли о нем посетили его еще вчера, когда лекарь изъявил желание дополнительно осмотреть тело Варвары. Но тогда он не решился. Подумал, что все обойдется. Теперь же он понял, как жестоко и непростительно заблуждался. Недооценив лекаря, он собственными руками вырыл себе могилу, которой для него станет аристадская тюрьма.

Бежать надо было немедленно. И если не решиться на бегство сейчас, то потом сделать это будет невозможно. Ведь из строго охраняемой подземной темницы в Аристаде совершить побег не удавалось еще никому.

Даниэль поймал момент, когда внимание стражников было ослаблено рассказом лекаря. Он выскользнул из кольца окружения и кинулся к окну. Он прекрасно знал, что ставни старые и сломаются, если на них хорошенько надавить. Так и получилось.

Он снес преграду и выпрыгнул в проем, упал на гравийную дорожку, перекувырнулся через себя и тут же вскочил на ноги.

Когда лекарь подбежал к окну, он увидел бегущего со всех ног мальчишку. Через пару мгновений Даниэль исчез в дебрях ближнего леса.

От отчаяния Таот выругался и стукнул кулаком по подоконнику. Дышащие в спину стражники в один голос изъявили желание кинуться вслед за беглецом, но Таот понимал, что момент для погони упущен, поэтому отверг их начинания, сказав, что в таком деле пороть горячку бессмысленно. Для этой цели надо выделить отряд добротных воинов, укрепить его парой-тройкой следопытов и только тогда отправляться на поиски Даниэля.

− Я не могу понять… зачем, зачем он это сделал?! − вопрошал Венегор, смотря на пешие тропинки, ведущие в глубь леса.

До сих пор его била нервная дрожь, до сих пор он был во власти ужасающей картины смерти, и до сих пор он видел перед собой бледное лицо матери с открытыми глазами. Его разум еще не смирился с реальностью нового дня, в котором ее не было.

Да, Даниэль нашел себе врага, создал его образ, взлелеянный чувством мести. И так как больше никому отомстить не мог, ибо призрак его вражды был слишком эфемерен, он выбрал самый простой вариант − убить того, кто доверяет. Того, кто слаб и уязвим.

Его агрессия, обращенная ко всему миру, миру, который забрал у него единственного по-настоящему любимого человека, и обостренное чувство несправедливости, а потом и слепая ярость превратились в куда более всеобъемлющее чувство − ненависть. А по степени воздействия на человеческий мозг оно было наиболее сильным. После любви (?).

− Куда он теперь? − Венегор подошел к лекарю.

− Подумай, а куда бы ты отправился в первую очередь, если бы знал, что за тобой гонятся стражники королевской гвардии? − Таот устремил взор вдаль, туда, где кончался лес.

Там, на краю горизонта верхушки гор, торчащие из перистых облаков, упирались в синее небо. В лучах восходящего солнца белели заснеженные склоны. И, как казалось, только там, в царстве одиночества и холода, где-то на подступах к небу, жила великая свобода.

− Но там ведь только скалы… Ни один человек не сможет там выжить.

− Человек-то, может, и не выживет, только я не уверен, что твой брат человек.

II

Аригола,

полицейский участок на Средней улице

− Поначалу я тоже подумал, что всем этим исчезновениям есть логическое объяснение. Волки! Но сразу же отмел эту версию, как не выдерживающую никакой критики.

− И, тем не менее, инспектор, меня и моего друга, едва не съели именно волки! − Молодой человек прошелся от двери до окна. − И если бы не та девушка, которая появилась из ниоткуда и исчезла вместе с волками в лесу, я бы сейчас не стоял перед вами и не рассуждал о таинственных исчезновениях. − По его лицу бродила тень воспоминаний, отголосок тех событий, что произошли с ним минувшей ночью. Старавшийся никогда не выказывать и малейших признаков сомнений, в этот раз Роберт Блатт вынужден был признать свою растерянность.

− Про девушку вашу я уже слышал. − Его собеседник и не пытался изобразить удивление. Этот коренастый мужчина слегка за сорок с могучей шеей и массивным подбородком, с короткой стрижкой песочных волос, торчащих ежиком, лишь грустно улыбнулся и добавил: − И это наводит меня на странные мысли. − На его лице застыл отпечаток многолетней усталости и, что греха таить, недоверия к приезжему пинкертону. Впервые за все время его работы была поставлена под сомнение способность подведомственного ему отдела справиться с создавшейся в городе ситуацией.

− На какие же, черт побери? На какие мысли вас это наводит?

− Я бы не спешил связывать нападение лесных хищников на вас с таинственными исчезновениями. К тому же сама ваша история мне не кажется правдоподобной.

− Если бы я был уличен во лжи и небылицах, инспектор Габор, − детектив подошел к столу, за которым сидел полицейский, − меня бы сюда не позвали, − заключил он, скрестив на груди руки.

Ив Габор гадал, что же ему не нравится больше всего в этом молодом человеке с кудрявыми черными волосами, серыми глазами и выразительным лицом: его тщеславие, самоуверенность или же это легко читающееся в глазах презрение к провинциалам, коим, безусловно, являлся и сам инспектор?

Как только детектив появился в дверях его кабинета, он понял, что разговор у них получится тяжелым. Явно на взводе, утомленный после долгой ночной поездки да еще и побывавший в серьезной переделке, он (сознательно или нет) будет винить в этом полицию города. И, естественно, главного представителя этого ведомства, то есть его.

− Я лично не звал, − сказал Габор, пожав плечами.

− Ну хорошо, не вы, а мистер Дарей Пол. − Роберт поймал в глазах инспектора хитринку (искру враждебности? Потаенную злобу? Или смелую, но еще не оперившуюся надежду на его провал?).

− Нашему мэру виднее. Я помню его слова о том, что ваши дела говорят сами за себя. Признаться честно, я тоже наслышан о ваших подвигах в Аристаде и Менкаре, но это ровным счетом ничего не значит. Подвиги были в прошлом, сейчас у нас другая ситуация…

− Не подвиги, мистер Габор, а дела, рабочие дела! Для меня это всего лишь рабочие дела. Я не люблю простоев и не люблю незавершенных дел. Поэтому стараюсь вникнуть в каждую деталь нового расследования. В каждую. Понять и разобрать на составляющие все нюансы, которые окружали жертву, и попытаться найти ядро причинно-следственной связи. Вы понимаете, о чем я?

− Безусловно. − Взгляд Габора остановился на руках приезжего детектива. Во многих местах исцарапанные, с синяками и ушибами, они больше походили на орудие боксера, чем на руки интеллектуала.

− Наконец, понять мотив убийства. Это очень важный момент.

− Неизвестно, мертвы ли пропавшие, или у нас еще есть шанс. Я считаю, что волки хоть и грозные хищники, но не настолько всеядны, чтобы не оставлять после себя даже костей. Если бы они съели всех тех, кто пропал без вести, а всего их было пятеро, то мои люди наверняка нашли бы хоть какую-то одежду или кости. Но мы прочесали Хазельбрант еще две недели назад, после первого исчезновения. И ничего там не нашли. Ни малейшего намека на человеческие останки. Никаких следов смерти.

− Раньше ничего подобного в городе не случалось?

− На моей памяти нет. А работаю я здесь уже десять лет. Конечно, были редкие нападения волков на человека, но было это так давно, что уже и не кажется правдой. Тем более ни одного смертельного случая зафиксировано не было. − Ответ инспектора прервал стук в дверь. − Войдите, − бросил Ив Габор, и через миг в кабинете появился молодой полицейский с пистолетом в руке.

− Лейтенант Крос, спешу познакомить тебя с человеком, который будет вести расследование. Это детектив Блатт из Аристада.

Крос приветственно кивнул и поднял руку, показывая детективу черную беретту.

− Это ваше оружие, сэр?

− Да. − Роберт сделал пару шагов и взял из рук лейтенанта потерянный пистолет. Открыв патронник, он убедился, что тот пуст.

− Сомневались, что стреляли, детектив? − не обращая внимания на ехидный вопрос, он посмотрел в глаза Кросу. К сожалению, в них он увидел то же смятение, что и на его лице.

− Что вы еще нашли в лесу, лейтенант?

− Больше ничего, сэр, − сказал Крос, обращаясь не то к своему начальнику, не то к его гостю.

− Если что-то и было, то все следы смыл дождь, − коп пожал плечами.

− Дождь…

Ив Габор увидел в задумчивости детектива признак досады и в который раз за сегодняшнее утро усомнился в способности молодого человека возглавить расследование.

− Я стрелял в волков, я выпустил в них все пули!

− В таком случае их мертвые тела должны сейчас лежать в лесу и кормить стервятников. Верно?

Роберт не ответил.

− Отряд из двадцати человек все утро прочесывал Хазельбрант! Но ничего, ничего, кроме вашего пистолета, не нашел.

− Вы что, за идиота меня принимаете?

− Отнюдь. Просто мне кажется, что вам это померещилось. Ночь, темнота, проливной дождь… Видимость нулевая. Может что угодно показаться.

Манера неторопливо, с расстановкой, по-провинциальному излагать свои мысли не могла не раздражать жителя большого города. И Габор понимал это, в то же время не делая никаких попыток ее скрыть.

− Померещилось?! Что вы несете, Габор? − Роберт убрал пистолет в карман и уселся на стул прямо перед носом полицейского босса. − Я убил напавших на меня животных. Но они ожили. − Он понимал, что несет откровенную чушь, но с другой стороны, что он мог еще сказать, чтобы оправдать свою пустую скорострельность? − Ожили и ушли вместе с ней.

− Я уже это слышал, мистер Блатт, − холодно ответил Ив Габор. − Надеюсь, сами вы понимаете, насколько абсурдно звучат ваши слова.

Роберт решил не развивать эту тему дальше, чтобы не выглядеть совсем уж дураком в глазах сразу двух полицейских.

− Что с моей машиной, инспектор? − спросил он, вспомнив про разбитый внедорожник.

− Ваш автомобиль нуждается в ремонте. Я отдал распоряжение отправить его в сервис. Вы не возражаете?

− Буду благодарен.

− Можете пока воспользоваться моим служебным «Фордом». Вот ключи. − Габор положил на стол связку ключей с синим брелоком. − Он стоит возле участка при входе.

Роберт кивнул.

− Давайте начнем, − и достал из кармана серого твидового пиджака, в свое время заботливо упакованного в багажник и поэтому не тронутого дождем, тонкий блокнот, развернул на середине и сказал: − Здесь у меня имена всех пропавших. Всех пяти человек.

− Так… − Ив Габор откинулся в кресле.

− Насколько я знаю, все они пропали в разных местах.

− Совершенно верно.

− Четырех из них объединяют родственные связи.

Детектива прервал голос лейтенанта.

− Сэр, я могу идти? − спросил Крос у шефа.

Габор молча кивнул, и Крос покинул кабинет.

− Я получил этот список от мистера Пола три дня назад.

− Ну, с мистером Полом все понятно…

− После этого больше никто не пропал?

− Нет.

− Скажите, а вы вообще уверены, что они именно пропали, а не ушли сами?

− Мистер Блатт… − Габор опять затянул, намеренно выказывая снисхождение к своему коллеге. − Представить себе то, что люди, всю жизнь живущие на одном месте, привязанные к этому самому месту и экономически, и морально, в один миг куда-то сорвутся и уедут, не предупредив никого, решительно невозможно. К тому же у некоторых здесь остались родственники. Да и причины я не вижу.

− Допустим. Скажите, какие действия проведены за последние дни?

Инспектору неприятно было выступать в роли допрашиваемого. Хорошо еще, что он вовремя отправил из кабинета Кроса. Этот детектив из Аристада был гораздо моложе него, а гонору хоть отбавляй. К тому же эта гребаная тактичность − манера лицемеров и лжецов − необходимость все время называть его на вы выводила Габора из себя.

− Все, что могли, мы сделали. Опросили родственников пропавших, выставили дополнительные патрули на улицах, прочесали лес и горы. Но этого оказалось недостаточно. Информации как не было, так и нет.

− Вы собираетесь и дальше бездействовать?

− Что вы имеете в виду под словом «бездействовать»? − Габор напрягся. Недоверие, легко читаемое на его лице и раньше, теперь обратилось в подозрение. − Честно говоря, я не понимаю вас.

− Если бы я не приехал, вы бы и дальше продолжили бездействовать? − перефразировал Роберт.

− Я смотрю, вы очень уверенный в себе молодой человек.

− Я профессиональный детектив, мое дело − расследовать убийства. Именно для этой цели меня и вызвал ваш градоначальник.

− А вы уверены, что это убийства?

− Я уверен, что…

− Постойте, в этом деле вообще трудно быть уверенным в чем-то. А когда видишь, как люди теряются от страха и начинают верить во всякую чушь, то задаешься вопросом, а так ли они неправы? Хотя все это, конечно, ерунда, − сквозь маску недовольства проскользнул сухой смешок.

− Во что же они верят?

− В нечисть, − коротко ответил полицейский, но позже пояснил: − Суеверия правят нашим городом. Суеверия. Один кто-нибудь скажет чушь, другие подхватят! Некоторые вообще дошли до того, что стали носить с собой чеснок и четки, только чтобы отпугнуть нечистую силу. Вампиров, призраков всяких… Я работаю в Ариголе десять лет. И за это время здесь случилось всего семь убийств! Понимаете? За десять лет семь убийств! Это ли не моя заслуга, детектив?

− Безусловно, ваша.

− А раз так, то о каком бездействии идет речь? Смею думать, что я выполняю свою работу хорошо. Чего и вам желаю.

− Возможно, я слишком резко выразился, но это не меняет сути дела. Вы стоите на месте.

− Только не нужно строить из себя гения сыска, мистер Блатт! Мне еще предстоит посмотреть на вашу работу и на то, каких успехов вы в ней достигнете.

− Я могу увидеть досье пропавших без вести?

Габор потянулся и достал из верхнего ящика стола толстую папку с надписью «Округ Мирта-Краун, Аригола» и изображением горы Эль-Парад, под которым главенствовало: «Dura lex, sed lex»[1]

− Здесь вся информация о пропавших людях. Фотографии, личные характеристики, места жительства, телефоны − практически все, что нужно настоящему следователю.

− Ну что ж, для начала сойдет, − кивнул Роберт и открыл папку. − Вы можете описать пропавших своими словами? − спросил он, не отрываясь от просмотра.

− Своими словами? Но вы ведь и так все знаете лучше меня!

− Хорошо. Тогда давайте начнем с первого случая. − Роберт перелистнул несколько страниц и остановился на первой фотографии.

− Две недели назад пропал молодой человек по имени Влад Топур. Местный парень, работяга, двадцать семь лет. Последний раз его видели в районе Старых Дорог, месте, куда местные стараются не захаживать без особой надобности. Это развилка на возвышенности в самом конце Минеальмы за лесом. Местность там хоть и безобидная, но редко посещаемая ввиду близости к отвесным скалам. Расположена гораздо выше, чем сам город. Там часто случаются оползни и камнепады. Несколько лет назад там погибли пятеро туристов.

Спустя три дня после исчезновения мужа пропала его жена. Эльза. Пошла за водой и не вернулась. Во дворе нашли ее следы, которые терялись на пути к колодцу. Опросили соседей, но безрезультатно. Никто ее в тот день не видел. Дом обыскали, девушку не нашли. И так как родственников у них не осталось, дом пришлось опечатать до лучших времен.

Роберт уставился на фото. Высокий молодой парень с простоватым лицом и улыбкой до ушей. Типичный представитель малых городов. Такого с ходу и не запомнишь. Жена его, наоборот, обладала милым лицом и большими голубыми глазами.

− Кто следующий?

− Женщина по имени Марта Агрикола и ее десятилетняя дочь.

Габор вытащил из папки фотографии и разложил их веером на столе. Роберт увидел женщину с выцветшими волосами и острым лицом и девочку с длинной рыжей косой, заснятую смеющейся и запускающей в небо воздушного змея.

− Пропали обе сразу через четыре дня после исчезновения Эльзы Топур. Пошли утром на виноградники и не вернулись.

− Что они там делали?

− Виноградники − их семейное дело. На территории фамильного имения у них есть маленькое поле, приспособленное под кусты мерло и кечкемета. В тот день они, как всегда, отправились туда, чтобы отдать указания рабочим, может, самим поучаствовать в сборе винограда. Насколько я знаю, это практиковалось в их семье. А что случилось потом, не знает никто. Об их исчезновении нам сообщил Икер, отец девочки, муж Марты Агриколы. Глупо говорить, в каком состоянии находился и до сих пор находится этот человек… А вот и пятая жертва. − Габор ткнул пальцем в снимок. − На данный момент последняя из пропавших.

− Как ее зовут? − вопрос повис в воздухе. Роберт не услышал на него ответа. Его мысленный взор замутился воспоминаниями. Ночная сцена вновь замелькала у него перед глазами. Дождь, пронизывающий ветер, темный лес, волки. Девушка в длинном белом платье.

Виски сжало холодными тисками. Пальцы впились в фотографию.

С глянцевой бумаги на него смотрело лицо вчерашней незнакомки. Длинные черные волосы, зеленые глаза, аккуратный нос и линия чувственных губ. Только вместо белого платья она была одета в черный лонгслив.

− Так как, вы говорите, ее зовут?

− Вы что, меня не слышите? Детектив? Я же говорю, ее зовут Мелисса Мона, двадцать пять лет, дочь местного священника. Жила с отцом. Пропала три дня назад в Хазельбранте. Ее отец говорит, что в то утро она отправилась на привычную прогулку в лес…

− Я знаю ее.

− Что?

− Это та девушка, которую мы с Мартином повстречали на пути в Ариголу.

− Так вы говорите, видели ее живой?

− Да, это была она.

− И она ходила по лесу с волками…

− Все было в точности так, как я вам рассказал, инспектор. Однако меня тревожит вопрос. Почему вы мне сразу не сказали, что Мелисса и есть та самая незнакомка из Хазельбранта?

− Вы мне плохо ее описали.

− Разве?

− Вы хотите честный ответ, мистер Блатт? Хорошо, я вам скажу. Как только вы мне рассказали про вашу незнакомку и про волков, я сразу понял, что вы гнете свою линию.

− В каком смысле?

− Неужели у вас нет фотографий жертв?

− Нет. − Роберт пожал плечами. − Откуда? Только имена.

− Верится с трудом.

− Так вы до сих пор считаете, что я все это выдумал? О, боже, от идиотов спасу нет!

− Полегче в выражениях, детектив. Вы еще ничего не добились в расследовании.

− Но зачем?! Зачем, по-вашему, мне это надо?

− Кто вас знает. Ваша встреча с жертвой похитителя − лишний повод смешать полицию с грязью, − с тяжестью выдохнул Ив Габор. − Конечно, допустить то, что Мелисса до сих пор жива, я еще могу. Но то, что она живет в лесу и дружит с волками… это, знаете ли, не вписывается в рамки моего воображения.

− Если бы мой друг был сейчас в сознании, он бы подтвердил вам каждое мое слово!

− Не сомневаюсь. − Габор отвел взгляд. − Но кома − вещь совершенно непредсказуемая.

– Я буду надеяться на лучшее. И доведу дело до конца.

– Месть не самый удачный советчик в расследовании такого запутанного дела.

– Считайте, как хотите. А что касается этой девушки, скажу так. Я не сомневаюсь в том, что она хотела бы вернуться. Но, к несчастью, не может. Что-то заставляет ее оставаться там, в лесу. Не знаю точно, что именно. − Роберт подумал о томительной печали, которая притаилась в уголках зеленых глаз. − Но что-то очень сильное.

− Завидую вашей уверенности, − не без иронии произнес инспектор, посматривая на дверь.

Но Роберт эту иронию не заметил. Его взгляд, как и мысли, не отрывался от фотографии.

− Вы сказали, что она жила с отцом…

− Да. Бедняге сейчас очень тяжело. Питер Мона остался совсем один. Месяц назад умерла его жена, Натали Мона. Мать Мелиссы. Она бросилась со скалы в ущелье. Трагедия потрясла многих. Что уж говорить о ее дочери и муже. Искренне жаль священника. Такие удары судьбы выдержит не каждый.

− Дочь его еще рано хоронить.

− Люди говорят, что он стал частенько прикладываться к бутылке, − лицо Габора скривилось, словно он только что попробовал лимон. − Но продолжает исправно ходить на службу в Церковь Святой Ирены. Весь день проводит там, хотя, как говорят, прихожан у него значительно поубавилось. Так что, если вздумаете его искать, идите прямо в церковь. Хотя не знаю, что он может поведать вам такого, чего не сказал нам.

− В деле появились новые обстоятельства.

− Не сводите несчастного отца с ума! Ваша история о девушке в белом платье может серьезно подорвать его и так изрядно пошатнувшееся здоровье.

− Я еще не решил, рассказывать ему об этом или нет.

− О чем же вы будете с ним говорить?

− Люди пропадают семьями. Он не может не догадываться об опасности, грозящей ему.

− Мы его уже предупреждали. Предлагали охрану. Но он наотрез отказался от помощи.

− Надо установить за ним наблюдение. И за Икером Агриколой тоже.

− Это проблематично. У нас не так много людей, чтобы вести постоянный контроль. Иногда мы просто не успеваем…

− Я поговорю с мэром. Вы одолжите мне на время эти снимки?

Габор сложил стопкой фотографии и протянул их детективу. На оборотной стороне каждого снимка стояла подпись − имя и адрес пропавшего человека и день, когда жертву видели в последний раз.

− Надеюсь, ваши люди не будут мешать моей работе?

Ив Габор ответил не сразу.

− Я понимаю, вы берете на себя ответственность за расследование. За вашими плечами множество раскрытых дел. Вы знаковая фигура. Но все же смею напомнить вам, что вы находитесь на моей территории. Я понимаю, наш градоначальник хотел поручить это дело именно вам, но полностью исключить участие полиции не может и он. Не в его это компетенции. К тому же он постоянно в разъездах в последнее время и вряд ли сможет взять контроль над следствием в свои руки.

− Я не прошу вас полностью забыть об этом деле. Наоборот, ваша помощь со временем мне понадобится. Я прошу только одного − не мешать мне. Я всегда работаю один. Или со своим коллегой. Но сейчас его со мной нет, так что я буду работать один.

− Не надорветесь, детектив? Без нашей помощи вам не обойтись.

− Я привык работать быстро, инспектор. Если позволите, я примусь за дело немедленно.

− Не сомневаюсь, вам есть чем заняться, − с деланной важностью сказал Габор.

− Для начала я навещу своего друга и коллегу. А потом… Впрочем, вы все узнаете сами.

− Я не планирую следить за вами, мистер Блатт.

− Да ну? − Роберт выдавил улыбку. − Габор, расслабьтесь. У вас уже было время, чтобы чего-то добиться в расследовании. Но вы не преуспели. Теперь оставьте это дело профессионалу.

Ив Габор еле сдержал проклятье, но скрежет зубов и медленно наползающую на лицо тень возмущения сдержать не смог. Да и не хотел.

III

Церковь Святой Ирены

Воспользовавшись служебным «Фордом» инспектора полиции (непривычно было разъезжать на машине с полицейскими номерами и городским гербом на двери с надписью «Dura lex, sed lex»), Роберт отправился в клинику Святого Франциска, и, так как погода стояла солнечная и безветренная, по дороге он решил полюбоваться красотами старой Ариголы. Конечно, посмотреть весь город он не успел, но то, что смог разглядеть из окна гербоносного «Форда», запомнил и впоследствии сравнил с впечатлениями, полученными в других малых городах, посещенных им по служебной необходимости.

Аригола − небольшой городок с населением в несколько тысяч человек, с десятком зеленых парков и уютных скверов, системой перекрестных улиц, берущих свое начало от центральной площади Южаль, соскальзывал с гор легкими ступеньками частных малоэтажных домов.

В некоторых районах, которые проезжал Роберт, низкие лачуги, в шахматном порядке разбросанные по склонам заросшего предгорья, соседствовали с высокими домами зажиточных хозяев, расположенных в безопасных низинах. Такого не было в Менкаре или Аристаде, наверное, ввиду того, что Аригола была еще меньше названных городов, и дефицит ликвидных земель здесь был невероятный. Этому способствовало и необычное расположение города − неровный участок земли, окруженный горными кручами и бесконечными лесами, и наличие полезных ископаемых, в частности, огромные залежи цинка, железной руды и каменного угля.

Строительство новых домов здесь было совершенно не развито. За все время поездки (ему пришлось пересечь половину города) Роберт увидел только один автокран, мертвым грузом стоящий у полуразрушенного здания с почти стертой надписью «Театр».

Искусство здесь тоже не жалуют, подумал тогда детектив и попытался отыскать на карте объекты культурно-массового досуга. Но больше ни один театр ему не попался. Также он не нашел ни одного самого обычного кинотеатра или сколь-нибудь значимого торгово-развлекательного центра. И пришел к выводу, что местное население в развлечениях не нуждается.

Пустынные узкие улицы делили центр города на своеобразные островки с несколькими домами, утопающими в богатой зелени. Он не встретил на своем пути глазеющих туристов и приехавших на каникулы детей. Те немногочисленные прохожие, кого Роберту все же удалось разглядеть из окна автомобиля, были местными.

Аригола − город для своих.

Еще одно наблюдение, которое детектив успел сделать, следуя по маршруту «отель „Ниагара“ − клиника святого Франциска». Единственным местом, где можно было встретить чужака, являлся Героно, район каменоломен и бедных кварталов для привлеченных работников.

Добравшись до клиники, Роберт оставил автомобиль на стоянке у входа и прошел в белые двери трехэтажного здания, стоящего в сторонке от жилых домов.

Видеть друга лежащим без сознания на больничной койке было невыносимо больно. Он спросил у лечащего врача о состоянии Мартина Эбиса. Доктор Ризенталь, невысокий лысый мужчина в белом халате, покачал головой и рассказал, что во время аварии Мартин сильно ударился лбом, произошло серьезное сотрясение с кровоизлиянием в мозг, что и повлекло за собой апаллический синдром, то есть, попросту говоря, кому.

В этом состоянии у человека продолжает функционировать мозг, однако речь и эмоциональные реакции отсутствуют, словесные команды не воспринимаются, и контакт с ним невозможен.

По мере того, как доктор говорил, чувство вины Роберта Блатта перерастало в чувство мести. И несколько раз он поклялся добраться до виновника (виновников) ночных событий и во что бы то ни стало довести это дело до конца, А если надо, то и свершить правосудие своими собственными руками.

– Что же касается ран, а точнее раны, которую Мартину нанес лесной волк, то она оказалась далеко не смертельной. Поражена была верхняя часть левого бедра. Слава богу, до артерии зверь не добрался.

− Нам несказанно повезло, − заявил врач. − Если все действительно было так, как вы говорите, то можно сказать, что ваш друг родился в рубашке. Столько времени без сознания наедине с голодными волками! Идеальная жертва для хищников. Но почему-то укусить его предпочел лишь один из них, и то только один раз. Хоть Мартин и потерял много крови, он будет жить.

После этих слов врача Роберт задумался, почему же все-таки волки не убили и не съели его друга? Они не были голодны? Тогда зачем вообще они напали на людей?

Доктор Ризенталь сказал, что ему неизвестно, сколько Мартин будет находиться в коме. Он может прийти в себя завтра, а может через год. А может и вообще не прийти. Но надеяться всегда надо на благоприятный исход, что врач и пожелал делать Роберту.

Он также уверил детектива, что все необходимое для поддержания жизни пациента у них есть, и беспокоиться не о чем. Родственников они оповестят в ближайшее время, и все вопросы, связанные с дальнейшим пребыванием Мартина в клинике, они решат непосредственно с ними.

Пообещав зайти через пару дней, Роберт отправился в мэрию. В светло-желтом здании в центре города его встретил сухощавый администратор, который объяснил, что мистер Дарей Пол еще не вернулся из рабочей поездки в Санкт-Броуди, куда уехал три дня назад.

Интересно, а мог ли он забыть об условленной встрече, подумал детектив. Вполне. Работа у мэра была такая, что в течение дня он встречался с множеством различных людей. И что с того, что об одном из них он позабыл?

Роберт, конечно, мог позвонить градоначальнику на мобильный и спросить, когда тот приедет обратно, но делать этого не стал. Скромно рассудив, что не стоит понапрасну тревожить чиновника такого ранга, он уселся на скамью у Серебряной аллеи, достал карту Ариголы и принялся искать на ней Церковь Святой Ирены.

Отдаленный район, в котором пролегала улица Утренней зари, находился на северо-востоке города, в этакой урбанистической пустоши со множеством выкопанных карьеров и обрывистых круч. За улицей открывался вид на степную равнину, залитую лучами яркого солнца и заросшую легкой растительностью. В конце этой самой равнины на холме высилось длинное здание из серого камня с треугольной черепичной крышей и стрельчатыми окнами с масверками. К зданию была пристроена башня с круглым циферблатом часов, увенчанная остроконечным шпилем. Каменная арка, оседлавшая гранитную лестницу, открывала вход на территорию храма.

С виду храм был построен явно не в этом и даже не в прошлом веке, а намного раньше, и производил двойственное впечатление. Величие строения полузабытой эпохи (когда дома еще строили на совесть) легко подменялось его ветхостью, которая была видна невооруженным глазом.

Вода и время источили лицевой камень, в некоторых местах, в особенности на углах, превратив шелушение и белые высолы в настоящие узоры, подобные тем, что создает мороз на окнах зимой. По кромкам в местах примыкания камня к оконным отливам виднелись сколы и трещины. Цоколь и крыша тоже не отличались отсутствием временных воздействий. При всем при этом дом казался довольно устойчивым строением, конструктивные особенности которого позволяли ему стоять еще не один десяток лет.

Взойдя на лестницу, Роберт оказался перед главным фасадом с многоступенчатым крыльцом и выступающим фигурным барельефом над широкой дверью. Барельеф изображал человеческие фигуры, вылепленные из строительного гипса. Нависая над гостем, они отбрасывали тени, которые тянулись к источнику света, скрытому вдали и на полотно не попавшему. Пальцы их, широко растопыренные и длинные, тонули в солнечном потоке. Сами фигуры свет ослеплял. Полусогнувшись и плача, они переплетались между собой и, опустив головы вниз, брели, как агнцы на заклание.

Время изрядно потрепало их тела. Они потеряли свой первозданный вид, но не лишились главного − того, что заставляло прихожан склонять головы еще на подступах к храму, − символа преклонения перед Высшим началом, увековеченного на стенах божьего дворца.

Взявшись за кованое кольцо дверной ручки, Роберт потянул ее на себя, и дверь поддалась. Удивительно, но ни на входе, ни внутри храма не было ни одного прихожанина. Он вошел в пустой притвор, представляющий из себя высокий нервюрный свод, отделанный плитками травертина. Дошел до промежуточной стены и постучал в следующую дверь.

− Здравствуйте! Есть здесь кто?

Стрельчатая дверь, ведущая в главный зал, заскрипела, и перед детективом предстал мужчина лет пятидесяти в длинной черной рясе. Сутулый, с усталым и небритым лицом, на котором заплывшие глаза таили вечную усталость.

− Чем обязан? − промямлил он, уставившись на гостя.

− Извините, мне нужен святой отец Питер Мона…

Прежде чем ответить, священник смерил визитера пытливым взглядом. Его глаза пробежались по каждой царапинке на лице незнакомца, а потом остановились на лбу, словно на нем было написано что-то важное.

− Вы что, не знаете, что по средам храм закрыт?

− Извините, я не хотел нарушить ваш покой…

− Все в городе знают об этом, а вы не знаете, − проворчал священник. − Откуда вы приехали?

− Из Аристада. Я частный детектив, уполномочен вести расследование о пропавших жителях вашего города…

− Так вы по поводу Мелиссы? − усталый взгляд прояснился, в глубине синих глаз проснулось любопытство.

Роберт понял, что нашел того, кого искал. Питер Мона прочитал немой вопрос в его взгляде и сказал.

− Я ее отец. Проходите, проходите, я здесь один, − он уступил дорогу гостю, пропуская его в церемониальный зал.

В полутьме помещения Роберт оказался во власти тишины. Мертвая, безликая, она нависала хрустальным куполом, вызывая трепет у непрошеного гостя. Каждое слово, сказанное здесь, отдавалось гулким эхом под сводом векового зала.

Они шли по пестрой ковровой дорожке, постеленной на полу между двумя рядами длинных дубовых скамеек. Священник не спешил − его шаги были размеренными, легкими. Он явно был дома.

− Всех своих прихожан я знаю в лицо. Бывает, конечно, заезжают из других городов. Но то не от души, а из любопытства. Таким я не доверяю. Кстати, вы были до этого в Ариголе?

− Проездом. И очень давно.

− И правильно. Нечего здесь делать. Город старый и мрачный. Как души большинства его жителей. Город пропах подозрением и ненавистью. Косые взгляды стали нормой, неуважение − привычкой. − Питер Мона говорил медленно, взвешивая каждое слово. Но такая манера не была похожа на жалобы старого брюзги. Скорее, это был очередной виток отчаяния, навсегда поселившегося в его сердце.

− Раньше здесь все было по-другому. Я помню времена, когда мы с Натали только поженились. Тогда люди были добрее и естественнее, что ли… И даже солнце тогда светило ярче. Но, к сожалению, все это в прошлом.

− Не дело святому отцу быть пессимистом.

− Я реалист. И я не думаю, что радость вернется в этот город.

Смотря в его пустые глаза, Роберт был вынужден констатировать очевидную вещь. Темное и беспросветное горе, которое в одночасье свалилось на священника, привело его к тяжелейшей депрессии. К чему же способно оно привести в будущем? К помутнению рассудка? Ярости? Самоубийству?

Роберт знал, что с человеком, потерявшим всю свою семью, общаться будет сложно. Он не сможет предугадать реакцию на свои вопросы, которые непременно будут будоражить его еще совсем свежие воспоминания. Не сможет контролировать его поведение и, скорее всего, не сможет вести разговор в нужном ему русле.

Но, как говорили древние: «Если вы не можете что-то изменить, смиритесь».

И он смирился.

С тем, что ему придется еще не раз взглянуть в глаза несчастью и увидеть едва ли сравнимое с чем-то отчаяние. Прикоснуться к боли, глубина которой подобна пропасти самого глубокого Аригольского ущелья. Вновь стать приверженцем сочувствия очередной человеческой трагедии, полностью осмыслить которую со стороны не дано никому.

− Святой отец, я бы хотел поговорить с вами о вашей дочери. Собственно, за этим я и пришел. Меня зовут Роберт Блатт.

Под сводчатым потолком застыла люстра со свечами из трех подвешенных на цепях стеклянных обручей, каскадом спускающихся вниз от круга самого малого диаметра к самому большому. Оставив ее позади, они миновали ту часть зала, куда еще пробивался тусклый свет из витражных окон, и вышли к деревянной арке со ступенями, отделяющей от зала гранитный алтарь со свечой. Позади алтаря в пол было вмонтировано двухметровое распятие с фигурой Спасителя из тесаного дуба.

− Что же я могу вам такого рассказать, чего не знают в полиции?

− Подробности. В свою очередь, я могу… − «Тоже кое-что рассказать», − подумал Роберт, но сказал другое: − Предоставить вам защиту и охрану…

− Охрану? Нет, спасибо. Мне уже предлагали.

− И вы отказались.

− Да, и не намерен менять свое решение.

− Вы, наверное, знаете, что не только ваша дочь считается пропавшей без вести. Люди в вашем городе пропадают семьями. Первой была молодая семейная пара. Далее последовали одна за другой взрослая женщина и ее малолетняя дочь. Остался только отец девочки. После них была уже Мелисса. Остались вы… Стоит добавить, что люди из этих семей связаны между собой не были и, скорее всего, друг друга даже не знали.

− Но ведь кто-то все-таки остался. Кроме меня.

− Я думаю, это ненадолго.

− И что вы хотите этим сказать? Что пришел мой черед?

− Я хочу сказать, что, отказываясь от защиты, вы подвергаете себя серьезной опасности.

Мгновение священник думал, не сводя глаз с алтаря, потом сказал:

− В последнее время я часто размышляю о чем-то подобном, но, признаться честно, мне все равно. Все изменилось с того дня, как умерла моя жена, − с прискорбием промолвил Питер Мона.

− Примите мои соболезнования. − Роберт подумал о том, что разговор этот рано или поздно коснулся бы смерти Натали Моны, оттого и понадеялся, что священник его поймет.

− Знаете, я до сих пор не могу смириться с ее гибелью. Так же, как не могу смириться с потерей дочери. Это смешно, но я по-прежнему живу с ними.

Оба посмотрели на распятие, и первым взгляд отвел священник.

− Как вы думаете, она больше не вернется?

Вместо ответа Роберт спросил:

− Можно мне осмотреть ваш дом? Мне нужно увидеть то место, где она жила.

В гостиной стоял спертый воздух. Задвинутые на окнах шторы не пропускали свет, и разглядеть можно было лишь очертания предметов.

Островной диван делил гостиную на две части: одну, ближнюю к окну, занимал массивный круглый стол на трех ножках и высокий (почти до потолка) двустворчатый шкаф, стоящий у продольной стены; вторую − камин, газетный столик и большая керамическая клумба. Сверху над всем этим убранством нависала кованая люстра с тремя плафонами-очагами.

− Может, открыть окно? − спросил Питер Мона, неловко перешагивая через порог, словно это он был гостем в доме.

− Как хотите, − детектив продолжил осматривать интерьер.

На столе он заметил пару пустых бутылок, столько же стояло под столом, и целый ряд пылился за стеклами в шкафу. Опустошенная дюжина, подумал Роберт и понял, что характерное амбре, которым был пропитан воздух, применимо к любому дню в жизни этого человека.

Священник раздвинул шторы, приоткрыл окно. Лучи предполуденного солнца затопили гостиную, и вместе с запахами хвои и валежника в нее ворвался теплый летний ветер.

Роберт посмотрел вокруг. Его вниманием завладели бонсаи. Два фикуса Бенджамина, стоящие при входе по обе стороны двери, и кипарис, растущий в клумбе у высокого полуовального камина. Он узнал старый эдвардианский стиль, хорошо знакомый ему по окружавшим камин панелям «Тюдор». Темный викторианский дуб уступал место окрашенной в нежные тона полированной сосне. Мраморный наличник обрамлял отделанные плитками внутренние стенки камина, которые помогали отдавать тепло в комнату. Каминная решетка на ножках была предназначена для защиты от открытого огня сидящих на диване отдыхающих. А над камином располагалась полка для книг.

− Сперва я надеялся на полицию. Думал, они смогут ее отыскать. Теперь у меня нет на них надежды. Остается уповать лишь на Провидение и… на вас. − Священник потянулся к настенной полке с книгами, раздвинул пару крайних талмудов и вытащил припрятанную полупустую бутылку виски. − Выпить не хотите?

− Нет, спасибо. − Роберт увидел, как дрожат его руки, когда он доставал с той же полки стеклянный стакан. Налив одну четверть, Питер залпом выпил и зажмурился.

− Только на вас надежда, − выдохнул он и поставил бутылку обратно.

− Я постараюсь оправдать ваши надежды, но ничего не обещаю. Для того чтобы найти вашу дочь, мне понадобится как можно больше информации о ней. − Роберт почувствовал запах новой порции алкоголя, изрядно освежившей старую.

− Чем смогу − помогу.

− Скажите, святой отец, вы не пробовали отдохнуть? Хотя бы на время позабыть о работе. Может, съездить куда-нибудь. Тем самым вы оградите себя от опасности…

− Отдохнуть? − горькая усмешка появилась на лице Питера Моны. Но она пропала сразу же после того, как он начал говорить всерьез. − Знаете, Роберт, мне было безумно тяжело, когда погибла Натали. Я ходил как призрак, собирая сочувственные взоры прихожан. А уж когда исчезла Мелисса… Одним словом, я как будто потерялся. Я не знал, стоит ли жить дальше. И если стоит, то зачем?

Именно этот вопрос я задавал себе каждое утро, когда вставал с постели. И каждый шаг мой, сделанный по этой земле, уже не казался мне чудом, каким казался раньше. Каждый миг стал для меня мучением. Я возненавидел жизнь. Моя душа рассыпалась… А этот проклятый июнь совсем опустошил ее. − На глазах Питера Моны выступили слезы. − Лишь Господь Бог знает, что мне пришлось пережить, чтобы не последовать вслед за ними. Но даже после всего этого я не оставил свою работу. Невероятно сложно вести службу каждый день, особенно когда тебя одолевают нехорошие мысли. Еще труднее исповедовать и отпевать.

В воздухе повисла пауза.

Отпевать.

Роберт подумал о том, отпевал ли священник свою жену сам или это делал кто-то другой? И, если отпевал он сам, то как он это выдержал?

− Вы можете спрашивать меня о чем угодно. Я постараюсь ответить на все ваши вопросы. Лишь бы это помогло в поиске моей девочки.

− Скажите, святой отец, у вас есть враги? Не обязательно в Ариголе, где угодно.

− Нет, − сразу ответил Питер Мона. − Никогда не было и нет.

− Откуда такая уверенность?

− Я знаю, о чем говорю. Кроме прихожан, я почти ни с кем не общаюсь. А среди них люди с добрыми сердцами, они никому не желают зла.

− Что ж, пусть будет так, как вы говорите.

− Я уверен в своих словах.

− Расскажите мне, что случилось в воскресенье.

Взгляд священника устремился в окно.

− Я вернулся домой под утро − дождь к тому времени почти закончился. Когда я увидел ее, мне сразу не понравилось то, как она выглядит. Она была очень бледная, ни кровинки на лице. И говорила как-то натянуто, с трудом. Я попытался отговорить ее от прогулки, предложил вызвать врача. Но она отказалась. Сказала, что чувствует себя прекрасно и ни в чьей помощи не нуждается. Удержать ее я бы не смог, даже если б запер все двери в доме. − Питер провел рукой по лбу, посмотрел на взмокшую ладонь.

− Во что она была одета?

− Белое платье, белые босоножки, как обычно. То, во что она одевалась последние дни.

− Вас не удивило, что в такую погоду она оделась так легко?

− Нет, она всегда одевалась так, как считала нужным.

Питер снова достал с полки бутылку, снова налил четверть стакана и снова одним лихим глотком опорожнил его.

− Гораздо больше меня беспокоила ее отстраненность. Но тут уж я ничего не мог поделать.

Священник покосился на бутылку. Та снова звала. Уже так быстро. И Питер знал, что каждый следующий ее зов будет сильнее предыдущего.

− Я ждал ее возвращения целый день, − продолжил он, опустив голову. − Вот и до сих пор жду. Встаю рано утром, иду в церковь, а сам продолжаю ждать. Молюсь по пути в церковь, молюсь в церкви… Возвращаюсь домой и лелею надежду на то, что вот сейчас позвоню в дверь, шагну на порог, а там она… Такая же милая, как всегда, такая же приветливая… в белом платье… стоит в дверях и ждет отца. − Питер осторожно сел на край дивана, − Но разочарование неизбежно: я возвращаюсь, а дом по-прежнему пуст.

− Она ушла без причины? Просто ушла и все? Может, что-то расстроило ее перед уходом? Может, на нее как-то повлиял разговор с вами?

− Господь с вами! − священник перекрестился. − Мы жили душа в душу. Я и голоса то на нее никогда не повышал. Да, иногда мы не разговаривали. Но это было так редко и связано исключительно с тем, что и ей, и мне надо было какое-то время побыть в одиночестве. Отдохнуть друг от друга. Так бывает у всех, кто долго живет вместе. К счастью, это быстро проходило. Мы снова возвращались к привычному ритму жизни. Снова общались, делились наболевшим, вместе радовались и огорчались. Вот и тогда, когда она уходила в лес, я не сомневался в том, что она вернется, и все будет, как прежде. Разве я мог предположить, чем закончится эта ее обычная прогулка?

− Может, не вы ее расстроили, а кто-то другой?

− Вряд ли, − без раздумий ответил Питер. − Не думаю, что кто-то еще мог повлиять на нее.

− А ее парень? Ведь у нее наверняка был парень?

− Нет, у нее не было времени на то, чтобы серьезно с кем-то встречаться.

− Расскажите мне о ней поподробнее, святой отец. Какой она была. Что у нее был за характер, чем занималась, как к ней относились окружающие?

− Моя дочь была ангелом. И это не пустые слова. Кроткая, но в то же время самоотверженная. Не простая, нет. Скорее, загадочная. Даже для меня. Благочестивая и умная. Некоторым она казалась странной. Господи, как же нелепо говорить о ней в прошедшем времени!

Она много читала, брала уроки вокального мастерства, увлекалась живописью, занималась вышиванием. То платье, в котором она ушла, было сшито ее руками. Можно сказать, что из маленькой девочки, которую мама с папой носили на руках, выросла образованная и умная женщина, ставящая превыше всего честность и смирение. Именно такой мы ее и представляли с Натали много лет назад. Именно такой мы ее и воспитали. Знаете, с каждым днем меня все больше терзает вопрос: почему? Почему Господь позволил кому-то забрать ее у меня… За что? За какие такие прегрешения?

Вопрос был адресован детективу, но Роберт промолчал.

− Кто-то говорит, что он забирает самых лучших потому, что они нужнее ему там, на небесах. А на земле оставляет тех, чьи души почернели от греха. Чтобы они испили всю чашу земных страданий до дна… как пью ее я. Изо дня в день, с утра до вечера. Недавно я поймал себя на преступной мысли, что могу возненавидеть Бога. У вас никогда не возникали подобные мысли? Нет? Наверное, вы не так любите его, как я.

Воцарившееся молчание влекло за собой долгие воспоминания Питера Моны. В течение этого времени священник словно впал в транс, не реагируя на ветер и солнце, светящее ему прямо в глаза. Казалось, он готов был вечно сидеть на диване у старого камина и вспоминать о дочери.

− На все воля Божья, скажете вы. И знаете что? Я соглашусь. Я не безгрешен, вы наверняка тоже. Другие. А вот она была ангелом, − выдохнул он и снова задумался.

− Святой отец, из множества версий, которые я прорабатываю, меня очень заинтересовала одна. Волки. Вы их когда-нибудь встречали в лесах Ариголы?

− Ерунда! Ни разу за всю свою жизнь я не встречал здесь волков! Ни разу.

− Но то, что вы их не встречали, еще не значит, что их здесь нет.

− Люди говорят, что одна женщина пропала недалеко от своего дома. Даже если допустить то, что волки нападают на людей, зайти в город они бы не осмелились ни при каких обстоятельствах.

Роберт нечаянно кивнул.

− Нет, вы серьезно думаете, что всех их съели волки?

− Вы сказали, ее прогулка – дело обычное. Как далеко заходила ваша дочь, гуляя по лесу?

Питер задумался.

− Не знаю. Она всегда гуляла в одиночестве. Говорила, что присутствие других людей мешает ей сосредоточиться.

− Сосредоточиться?

− Утренний лесной воздух помогал ей распеваться. Она распевалась перед занятиями вокалом. И, наверное, стеснялась того, что кто-то может застать ее за этим делом. Кстати, совершенно напрасно.

− Можно мне посмотреть ее комнату?

− Да, конечно. Она на втором этаже.

Они поднялись по узкой лестнице с вишневыми перилами и прошли в самый конец длинного коридора, где остановились у высокой двери из беленого дуба. Священник достал ключ, открыл дверь, и они вошли в спальню Мелиссы Моны.

Здесь, вопреки ожиданиям детектива, царила довольно аскетичная обстановка. Не было здесь ни бонсаи, ни люстры с плафонами-очагами. Односпальная кровать из массива бука, трюмо, женский шкафчик и одинокий древний стул − вот и все, чем могла похвастаться недавняя хозяйка. На трюмо возле поворотного зеркала стояла фотография, обтянутая черной лентой, − высокая красивая женщина в сиреневом платье и зонтиком за спиной.

− Я ничего здесь не трогал, − тихо сказал Питер. − С воскресенья.

− Извините, святой отец, но я вынужден задать вам этот вопрос.

Стоя рядом со священником, Роберт чувствовал, как и ему передается страшное горе несчастной семьи. Все здесь пропиталось им. Именно здесь горе становилось тем бестелесным духом, что нес в себе Невосполнимое, витающее в воздухе, насквозь пропитанном болью.

И Роберт знал, что каждый раз входя сюда, Питер Мона винил себя.

Но не входить он не мог.

Здесь, в пустой и грустной спальне, он снова пропускал через себя последние дни жизни с дочерью. Вспоминал те слова, что слышал от нее в то утро, искал причину, каждый раз снова и снова искал причину, которой не существовало. И каждый раз мысленно хоронил себя, едва взгляд его касался фотографии с черной лентой. Проклинал свою душу за то, что он остался. А они нет.

− Вы не думали, что могло заставить молодую женщину в расцвете сил, состоящую в счастливом браке и имеющую дочь, поступить так?

Питер не отрывался от снимка, его взгляд, полный влаги и трагизма, лишь на миг метнулся к окну, а потом вернулся обратно к фото.

− Натали − моя печаль, − еле слышно произнес он. − Только она может сказать об этом. Но увы… она уже ничего не скажет.

В который раз за время разговора детектива посетила мысль: а не рассказать ли святому отцу о том, что он встретил его дочь прошлой ночью на шоссе, когда ехал в город?

Реакция его может быть непредсказуемой, это Роберт понимал, но не дать надежду его страдающей душе именно сейчас было бы непростительно.

− Я к чему вас спрашивал о волках… Я видел вашу дочь, святой отец. Вчера ночью на шоссе, когда ехал в город.

− Вы шутите? − лицо Питера Моны скривилось, когда он повернулся к гостю. Было непонятно, чего же больше в этой гримасе: удивления или боли.

− Мне не до шуток, поверьте. На меня и моего коллегу, который сейчас находится в клинике Святого Франциска, напала стая голодных волков. В Хазельбранте. Ваша дочь спасла мне и моему другу жизнь.

− Она была там?

− Говорю только то, что видел собственными глазами. Она увела зверей в лес. И они пошли за ней. В тот момент, когда готовы были разорвать меня на части. Моему другу повезло меньше, чем мне. Он сейчас в коме. Но если бы не Мелисса, он был бы уже мертв. Так же, как и я.

− Так что же вы сразу мне об этом не сказали? − пьяный взгляд священника налился злостью.

Роберт почему-то вспомнил эпизод с автомобильным зеркалом. И пустоту в нем, когда он отчетливо видел девушку, шагающую легкой походкой по обочине Минеальмы.

− Боялся за ваше душевное равновесие. К тому же такие новости нельзя говорить с порога.

Ошеломленный Питер Мона метался по комнате, твердя вслух одну и ту же фразу:

− Если она жива… если она жива… если она жива… − Потом он вдруг остановился и спросил: − А вы уверены в том, что это действительно была она? − Глаза его блеснули, в них горе утонуло в пучине радостных надежд.

− Уверен. − Детектив достал фотографию из папки инспектора Габора и показал ее хозяину дома. − Моя спасительница − ваша дочь Мелисса Мона.

− Значит, она действительно жива… − лицо священника просияло. − Это радость, − губы его задрожали, руки затряслись. − Это счастье! − Казалось, сейчас он был гораздо ближе к потере сознания, чем в миг, когда только вошел в спальню. − Я должен ее увидеть!

− Не спешите, святой отец. Напоминаю, вы должны быть очень осмотрительны.

− Не спешить? Вы говорите мне не спешить?! − радость сменилась озадаченностью, которой ничто не мешало превратиться в гнев. − Я столько пережил, я чуть не наложил на себя руки! И тут являетесь вы! Черт из Аристада! Мучаете меня своими вопросами, выворачиваете мою душу наизнанку, а потом заявляете, что видели мою дочь живую!

− Я просто попросил вас не спешить.

− Одно дело оплакивать чужих детей, мистер Блатт, − с назиданием сказал священник. − Делать сочувственное лицо, выражать соболезнования и, черт возьми, выражать глупую надежду на то, что все наладится! И совсем другое, когда все это касается ваших собственных детей! Я устал собирать остатки слез в бокале с недопитым виски. Устал клеймить себя грехом, которого не совершал. Устал хоронить себя заживо.

− Вы не понимаете. Никто не знает, что произошло в лесу после нашего расставания, и насколько сильна власть Мелиссы над животными. Хоть они и слушались ее, как родную мать, могу сказать, что она всерьез рисковала собой. И я не знаю, где она теперь.

− Где, где конкретно вы ее видели? − Питер метнулся к детективу и схватил его за ворот. − Хазельбрант очень большой…

− Сначала на обочине шоссе у последнего поворота на Ариголу, потом в самом лесу, когда моя машина съехала в кювет. Там еще трава в человеческий рост…

− К черту!

− Но там ее уже нет! Туда ездил целый отряд полицейских в надежде отыскать хоть что-то, но все безрезультатно…

Секундой позже пьяный отец осознал, что переступает грань между негодованием и агрессией, и отпустил мятый воротник незваного гостя.

− Я хорошо знаю эту часть леса. Как она там оказалась? Это довольно далеко от того места, куда она ходила на прогулки. Что же случилось с ней? Она вам ничего не сказала?

− Нет, она только посоветовала нам с другом быть осторожными на дороге. И ее предостережение оправдалось. На нас напали волки, которых она впоследствии и усмирила.

− Это удивительно… Странно и удивительно. Что же она там делала? − взгляд мокрых глаз вцепился в Роберта похлеще хватки за воротник. От былой гостеприимности не осталось и следа. Алкоголь уничтожил остатки последних сомнений, и решения теперь давались священнику с легкостью безумца.

− Вот это и предстоит выяснить мне и полиции.

− Не смешите! Я все время это слышу! Полиция, полиция, этим занимается полиция! Но проходит время, и ничего не меняется. Я не доверяю им.

− Но…

− Я никому не доверяю.

− Мне кажется, надо доверять хоть кому-то в этой жизни. Без этого нельзя. Иначе как жить?

− А кто вам сказал, что я хочу жить?

Вопрос повис в воздухе, но пауза, последовавшая за ним, была недолгой.

− У вас нет выбора. Ваша дочь жива. Вы должны жить хотя бы ради надежды увидеть ее.

Роберт заметил, как ладони Питера сжались в кулаки, и жилы на них натянулись, словно синие веревки.

− Хоть что-то по существу она успела вам сказать?

− Я же говорю, она только…

− Хоть что-то, мать твою, она тебе сказала?! − дребезжащий голос священника вдруг сорвался на крик.

Чего-то подобного Роберт ожидал с самого начала их разговора. Нервный срыв, истерика, психоз. У этого состояния было множество названий. Но объединяло их одно − полная неподконтрольность действий человека разуму.

В следующий миг ему показалось, что пьяница набросится на него с ножом, который он прятал все это время в недрах черной рясы. И второй раз за сутки Роберт увидел свой труп, лежащий на земле. Теперь с перерезанным горлом.

− Уже смеркается. Пожалуй, я пойду.

Он стал спускаться по лестнице вниз. Ежесекундно он ожидал услышать за спиной безумный окрик или топот спешащих ног, но до конца спуска так ничего и не услышал. Питер окликнул его только, когда он коснулся железной ручки на двери и шагнул за порог.

− Детектив! Мне кажется, вы знаете больше, чем говорите!

Неторопливо Роберт обернулся. И увидел то, что ожидал.

На разгневанном лице безумца застыло раздражение. Глаза его метали молнии, руки вцепились в перила…

− Вы слышите меня? Я хочу знать все, что касается моей дочери!

Вот тут Роберт пожалел о своих откровениях. Он не стал стоять и дальше выслушивать беспокойного отца, а поспешил покинуть дом, правда, еще одна тирада успела долететь до его ушей, прежде чем он захлопнул за собой дверь и вышел на улицу.

− Только представьте на миг, что они для меня значили! Только представьте!

В этот день в планах сыщика было посещение еще одного дома.

По адресу, написанному заботливой рукой на обратной стороне фотографии, находился трехэтажный коттедж, огороженный высоким железным забором с распашными воротами. Звонок, который был искусно вмонтирован в эти самые ворота, воспроизводил птичью трель с громкостью, способной разбудить даже соседей.

Когда Роберт нажал его в третий раз, терпение его лопнуло, и он толкнул рукой железную дверь. Со скрипом, режущим уши, та неохотно поддалась, и детектив шагнул на территорию за ней.

По дорожке из красной брусчатки он бодрым шагом направился к дому.

Здесь повторилась та же история, что и у ворот. Только на этот раз он звонил гораздо дольше, а дверь так и не открылась. Он знал, что кто-то стоит в прихожей, он слышал шорох и движения за стеной, свидетельствующие о том, что этот кто-то притаился за дверью и чего-то выжидает. И он позвал несколько раз Икера Агриколу по имени, но ответа так и не дождался.

Оставшееся до вечера время Роберт провел, объезжая город. Он изучал его перекрестные улицы, периодически сверяясь с картой и стараясь запоминать их названия. Побывал у Старых Дорог и у горы Эль-Парад, еще в некоторых местах, по его мнению, вполне достойных, чтобы пропасть там навечно. И вспоминал свои предыдущие расследования, с успехом завершенные им в кратчайшие сроки.

Во всех делах об убийствах всегда находились свидетели, очерчивался определенный круг подозреваемых и, самое главное, у преступника был мотив. В этом деле не было ни первого, ни второго, ни третьего. И это поневоле наталкивало детектива на мысль о том, что явление, с которым ему пришлось столкнуться в Ариголе, не только загадочно и малообъяснимо, оно отдает чертовщиной.

IV

Явление

Ночью снова пошел дождь.

Номер отеля «Ниагара», где остановился Роберт Блатт, единственного сносного отеля в городе, находился на втором этаже и состоял из двух комнат. Роберт заранее забронировал номер именно с двумя комнатами: для себя и для Мартина. С того времени, как они начали работать в паре, прошло уже два года. За это время детектив успел к нему привыкнуть, и сейчас отсутствие напарника, конечно, сказывалось.

Отель «Ниагара» представлял из себя четырехэтажное здание из красного кирпича. Внешний облик формировал большой эркер на главном фасаде. Этот фасад, обращенный на улицу, имел продолговатые узкие окна и был декорирован рустовкой. С одной стороны его довершала винтовая изломанная лестница, которая огибала левый торец и спускалась на задний двор. С другой − внушительная водосточная труба с огромной воронкой, словно предназначенной для мифического трубочиста, а не для слива воды.

Внутреннее убранство отеля радовало изысканным интерьером, стилизованным под средние века. В коридорах всегда было чисто и свежо, прислуга отличалась вежливостью и тактом. Ничего плохого про отель и сервис, предлагаемый в нем, детектив сказать не мог. «Ниагара», в отличие от других подобных заведений, посещенных им в малых городах, оставляла на редкость приятное впечатление, правда, пребывание в ней стоило весьма недешево.

Роберт поднялся с кровати и прошел в соседнюю комнату. Подошел к открытому окну. Пару минут он стоял, не двигаясь, наблюдая за стеной косого ливня, который к полуночи стал еще сильнее. Потом резко закрыл окно и вернулся в спальню.

Его сон в эту ночь был беспокойным, похожим на таинственную бездну, раскрашенную в черно-белые тона, где черное − это временные провалы с полным погружением на дно глубокой пропасти, а белое − постоянные всплывания на поверхность с жадными глотками живительного воздуха.

Ближе к утру он почувствовал тревогу. Легкий ветер дул из раскрытого окна, которое он захлопнул накануне. Сквозь сон он уловил теплый аромат жасмина и еловой хвои. Тонкие запахи слились в ночной прохладе.

Он глубоко вздохнул и ощутил прикосновение − волосы зашевелились на затылке. Словно кто-то их нежно погладил. Это ощущение его удивило − оно было настолько реальным, что не казалось сновидением. И он открыл глаза.

На кровати рядом сидела она.

В белом платье, шелковыми волнами ниспадающем ниже ее колен. В изогнутых складках его прятались лунные тени.

Зеленые глаза девушки блестели во мраке ночи искрящимся оттенком морского мелководья. Мокрые волосы были растрепаны по плечам, на лице застыли капельки дождя. Движения руки, которой она гладила его волосы, были плавными. Иногда пальцы ее, холодные и нежные, застревали в непослушных кудрях, и она останавливалась. Но, едва выпутавшись, снова продолжала гладить их с тем же медленным и убаюкивающим темпом.

Один взгляд на нее заставил его замереть на месте, ловя свое неровное дыхание. Он не знал, с чего начать, о чем спросить. Мысли спутались, вопросы позабылись. И что-то подсказало ему пока молчать, ибо начнет разговор она сама.

Она расскажет ему о причинах своего нежданного появления и объяснит таинственную сущность колдовства, с помощью которого ей удалось спасти его от смерти.

И вот это случилось. Предчувствие его не обмануло − она заговорила первой:

− Я не твое видение, − в шуме дождя голос ее казался явлением из сна.

Ожидая от него куда меньшего удивления, она убрала руку. Единожды встретившись с ней взглядом, он прикоснулся к ее боли.

Что-то было в ее глазах.

Неволя.

Он попытался что-то сказать, но из пересохшего горла не донеслось ни звука − последствие прилипшего к нёбу языка и буйного волнения.

− Ночь − мое время, Роберт. − Предыдущие ее слова звучали более успокаивающе. − Я знаю, зачем ты здесь. Ты ищешь правду. − И по мере того, как она говорила, в нем нарастало беспокойство. − Это твоя карма. Но я не могу рассказать тебе все, что знаю. Могу сказать лишь одно − жертвы еще будут.

Едва коснувшись ее руки, он вздрогнул. Как и в первый раз, она была холодна и спокойна. Как и в первый раз прикосновение пленило.

Слова вертелись на языке, но выбрать какое-то одно из них, чтобы начать говорить, он не мог. И лишь по истечении времени он немного расслабился и сделал вздох полной грудью. Это позволило снять частичку напряжения.

Он ожидал, что вот-вот она начнет свой рассказ. Но она молчала. Столь странного чувства он еще не испытывал. Он хотел, чтобы она была с ним откровенна, чтобы она рассказала ему все. Но время шло, а она молчала.

С каждой минутой томительного ожидания в нем крепло подозрение − она больше не заговорит. Неведомая грусть в ее глазах скрывала тайну. Но вместе с тем Роберт почти физически ощущал ее желание помочь. Внезапный порыв дотронуться до ее лица (поцеловать?) он подавил в себе прежде, чем начал говорить:

− Скажи мне, я могу знать, что с тобой случилось, Мелисса?

Она замотала головой.

− Почему ты не показываешься людям?

Ее печальный взгляд был ему ответом.

− Я могу что-нибудь сделать для тебя? Я не успел поблагодарить тебя за твою помощь. Ты спасла нас. Меня и моего друга.

− Не надо, − прозвенел милый голос. − Следите за ним.

− Да, я буду…

Роберт не успел договорить − она коснулась ладонью его губ, на миг и только. Прохлада летнего дождя осталась на них, когда она убрала руку.

− Я хочу, чтобы ты знал. − Зеленый сумрак ее глаз холодил. − Никто из них вернуться уже не сможет. Все они − жертвы.

− Жертвы? Чьи они жертвы, Мелисса? Ты знаешь, чьи они жертвы?

Глаза девушки заволокла белесая дымка. Она отвела взгляд в сторону, и Роберт понял, что отвечать она не намерена.

− Скажи, они убиты? Где я могу найти их тела? Все они мертвы…

− Их тела бренны, они блуждают везде, где им захочется. Они уносят жизни так же, как и много лет до этого. Но теперь они свободны. И они никогда не вернутся к людям.

Он понимал, что давить на нее не стоит. Ощущение того, что она может исчезнуть так же внезапно, как и появилась, было слишком настойчивым.

− Я могу помочь тебе, − вдруг произнесла она. − Я знаю, кто будет следующим.

− Знаешь, кто исчезнет?

Она кивнула.

− Я скажу тебе. Но помни. Этого не в силах остановить никто. Им уже ничего не поможет.

− Кто будет следующим, Мелисса? Скажи… − попросил он и не заметил, как обеими руками вцепился в ее плечи.

− Двое. Итан и Майкл Скуд.

− Почему именно они? Чем они провинились?

− У них на роду написано быть ами.

− Ами? Кто это?

Девушка стала подниматься с постели.

− Скажи мне, что за ами? − руки его невольно опустились.

Она поспешила в соседнюю комнату.

− Не уходи! − закричал он. − Пожалуйста, не уходи!

Что он почувствовал в тот миг, знало только его сердце. Желание докопаться до истины и расспросить обо всем, что было ей известно? Нет, это было что-то другое. Как те ее прикосновения − колыбель холодной нежности и потаенной страсти. Как те чувства, что терзали его душу, когда он хотел наклониться и поцеловать ее.

− Не ищи меня.

Только не это!

− Но почему, Мелисса? Не избегай меня… прошу!

Он кинулся вслед за ней, но что-то помешало ему побежать сразу, как только он сообразил, что она покинет спальню. Какая-то сила удерживала его на месте около минуты. А когда он вскочил с кровати и вбежал в комнату, то увидел лишь раскрытое окно.

В воздухе витал запах ее мокрых волос, лунные тени бродили по белому подоконнику, то и дело срываясь с его края вниз. Ветер трепал занавески, дождь лил прямо в комнату. Но ее нигде не было.

Мелисса Мона исчезла.

Часть вторая Дождя таинственные цепи

Аригола, как все начиналось

Проклятый

Наверное, каждый, кто хоть раз бывал в горах Ариголы, знает, насколько опасными могут оказаться тропы на скалистых склонах древнего хребта.

Мало кто взбирался на серые вершины и возвращался обратно живым и невредимым. Столь далекие места, в которые подался молодой беглец, не жаловали чужаков.

Суждено ли было вернуться Даниэлю Калоту?

Он знал, что его будут искать только первую неделю. Может быть, две. Но потом запал у скобров кончится, и они плюнут на сумасшедшего парня, затерявшегося где-то в горах, благо более важных дел у подданых короля и так было предостаточно.

Скорее всего, они посчитают его мертвым и со временем позабудут. Он надеялся, что именно так и будет, ведь выживать в экстремальных условиях, одновременно скрываясь от погони, гораздо сложнее, чем просто выживать.

Он скитался по ущельям и пещерам, питаясь лишь сорняками и кореньями, которые иногда находил на отвесных скалах да в глубинах темных гротов, десять дней. К концу десятого дня истощение его достигло своей крайней степени.

Обезумев от голода, он забрел на высокое плато и в изнеможении рухнул на холодные камни.

Он готов был встретить смерть здесь, вдали от людей и цивилизации, вдали от обвинений и стражников, поближе к небу и прощению. Рассудив, что подобная участь положит конец его мучениям, он закрыл глаза и стал ждать.

Где-то в дебрях обрывочных воспоминаний пролетали странные картины, в которых он был то зверем, пожирающим человеческую плоть. То иноком, стоящим на коленях перед распятием, к которому вместо Христа была прикована его мать. Он смотрел на нее снизу вверх и молил о прощении.

Дни сменяли ночи, шли недели, годы, а она все истекала кровью, терпела мучительную боль, стерпеть которую, казалось, было невозможно, но так ни разу и не удостоила его своим взглядом.

Даниэль тихо застонал и провел рукой перед глазами, пытаясь избавиться от навязчивого видения. Но предчувствие скорой смерти придавало его воображению такую силу, что образ матери на кресте продолжал его преследовать, даже когда он открыл глаза.

То, что было раньше, не имеет значения.

То, что происходит сейчас, тоже.

А то, что будет…

А больше уже не будет ничего.

Пальцы его окоченели от холода и потеряли чувствительность. Долгие и безуспешные попытки забить камнями изредка залетающую на такую высоту птицу превратили их в затвердевшие щупальца с исцарапанной плотью. А бесконечное ожидание, предшествующее этим попыткам, поработило в нем строптивый дух и силу воли.

В какой-то момент он готов был спуститься вниз и сдаться скобрам, но уверенность в том, что на земле никто не накажет его сильнее, чем он сам, остановила беглеца.

Одежда его истрепалась, сандалии стерлись до дыр, плетеный ремешок давно отвалился. Лицо, заросшее и обезображенное суровыми горными ветрами, превратилось в каменную маску отчаяния и боли. Сердце билось медленно и громко, отбивая последние удары с фатальной обреченностью. Зрение ухудшилось до такой степени, что он уже не различал ни леса, ни домов, которые видел раньше, когда наблюдал за городом с высоты Аригольского хребта. Он стал путать день и ночь.

Слух испортился благодаря шумовым галлюцинациям, посещающим его с пугающей частотой. И голос, что донесся до него в тот день, сперва показался ему зовом демонов, спешащих по его душу.

Но обладатель его не был демоном. Это был столетний старик с гривой серебряных волос. Он появился как будто из ниоткуда, застыв посреди заснеженного плато. Кажется, он назвал беднягу по имени.

Дрожа от холода, Даниэль обернулся на тихий зов и увидел сгорбленную фигуру в черных одеждах. На изборожденном морщинами лице светились чистые синие глаза.

Из последних сил беглец поднялся на ноги и, когда боль пронзила стопы, он понял, что все еще живой.

Старец начал что-то говорить ему о воле и о людях. Кажется, он даже предлагал ему помощь в поиске пути обратно. Но Даниэль не слышал его мудрых слов, грозным эхом отражающихся от голых скал и кричащих в его голове подобно стае голодных чаек.

Он приближался к старику в надежде дотронуться до его руки, чтобы понять, не мираж ли это перед ним. Когда между ними осталось два шага, старик попятился назад, выставляя вперед костлявые руки. Но зверя уже невозможно было остановить.

В один миг в шестнадцатилетнем мальчугане пробудилось все зло, что он копил на человечество. Он бы и рад был послушать старика, который взмолился о пощаде, но голод, беспощадный сын греха, рвал и метал у него внутри.

Он набросился на путника со свирепостью волка. Его зубы впились в плоть несчастного, и когда первые капли теплой крови потекли по его языку в высохшее горло, он потерял контроль над своим безумием. Беспомощность жертвы мобилизовала все скрытые до этого внутренние ресурсы организма и, боясь не успеть насытиться, остановиться он уже не мог. Однако перед смертью старик успел схватить его за руку и торопливо зашептал на ухо:

− Мальчишка − дикий волк, я вижу зло в твоей душе… она черна и проклята навеки… Глаза твои налиты кровью, которую ты так жаждешь, оскал твой − улыбка сатаны…

− Молчи! − взревело чудовище в груди беглеца, и Даниэль не узнал свой голос.

− В тебе притаился зверь… Отныне ты будешь им… В душе всегда, снаружи только, когда зло в тебе не будет иметь выхода!

Даниэль был сбит с толку. Он словно проглотил язык и, силясь что-то сказать, лишь отрывисто мычал.

− До скончания дней своих ты будешь рабом своей жажды! Чувства, которое впредь будет вдохновлять все твои деяния. Питаясь кровью, ты будешь мыслить! Думая о крови, будешь любить и страдать! Вожделея кровь, ты будешь жить и убивать!

Но кровь не даст тебе бессмертия. Она не даст тебе ничего, кроме насыщения. Ты будешь стареть так же, как и все люди. Каково же будет твое удивление, когда укушенные тобой будут становиться такими же, как ты. Но, в отличие от тебя, они обретут бессмертие! Ты же будешь стариться и дальше. И умрешь от старости или от чужой руки.

− Замолчи! − закричал мальчишка и приподнял подбородок старца. − Я сделаю это, если ты не замолчишь!

Но старик продолжал твердить загробным голосом слова, ранящие не хуже острого кинжала.

И тогда Даниэль решился. Вложив все силы в свой порыв, он нащупал зубами выпуклое место на жертвенном горле и постарался сжать их. Изо рта старика вырвалось хрипение, которое потом смешалось с потоком ревущей темной жидкости.

− Да будет так…

Таковы были последние слова, что услышал от странника мальчишка. После этого рука старика ослабла и упала на грудь. Голова повернулась набок, и он затих.

После этого случая Даниэль бродил в горах Аригольского хребта еще неделю.

Семь проклятых дней, в течение которых он собирал коренья и растительность и пытался по старой привычке хоть частично удовлетворить свирепый голод. Но не мог.

Его последней надежде суждено было рухнуть, когда он все-таки поймал высокогорного орла и, перекусив ему шею, впился в мясистое горло. Кровь птицы была как вода. Она утоляла жажду, но не голод. Негодуя от досады, он бросил никчемное тело в ущелье и сел на край скалы.

Воспоминание о крови старика, которой он напился вдоволь, сводило его с ума. Вкус ее дурманил и пьянил. О да, именно та кровь принесла ему насыщение, настоящее… А что сейчас? Он чувствовал себя как кукла, набитая ватой. Не ощущал ни рук, ни ног. Единственное, что его роднило с живым существом, это голод. Ужасающий голод, со временем ставший болью.

Столь сильная тяга заставила его вопреки боязни быть обнаруженным, узнанным и схваченным, спуститься с гор на землю.

В течение нескольких недель он совершал периодические вылазки в город, где под покровом ночи настигал своих жертв, преимущественно молодых девушек. Он кусал их и пил кровь, после чего закапывал в землю, чтобы не допустить распространения своего недуга. Размножение подобных ему существ, о котором он узнал, укусив свою первую жертву, пока не входило в его планы. Поддержание собственной жизненной активности и сил − вот что заботило его прежде всего.

С радостью он обнаружил, что слух его полностью восстановился, а зрение вернулось и стало даже лучше, чем было до встречи со старцем. Оно помогало ему выслеживать добычу и замечать жертву в ночном лесу за много-много метров.

Он надеялся, что в городе уже позабыли о смерти Варвары Калот и исчезновении ее старшего сына. И, когда нашел подтверждение своим надеждам в отсутствии сторожевых отрядов на подступах к городу, осмелел и стал совершать вылазки чаще, иногда появляясь даже днем.

Тот факт, что один за другим исчезают люди, взбудоражил население Ариголы, особенно районов, расположенных в непосредственной близости от горного хребта. Но он же удивительным образом поспособствовал тому, чтобы люди на время позабыли о побеге Даниэля Калота, переключившись на поиски неведомого похитителя.

По городу поползли слухи, что в его окрестных лесах завелись волки. Это они нападают на одиноких людей и пожирают их так, что даже косточек не остается. Были и те, кто говорил о вампирах. Но их было меньшинство, ведь никто из пропавших не вернулся, и живых мертвецов также никто не видел. А следовательно, и оснований, чтобы подозревать в таинственном похитителе вампира, не было.

Со временем горожане сформировали отряды, которые периодически прочесывали леса и горы. Но в тех лесах были места настолько труднодоступные, что люди попросту не могли до них добраться. Поэтому дремучий Хазельбрант стал временным пристанищем для юного вампира.

В одну из своих вылазок ранним утром одного четверга Даниэль Калот забрел в совершенно новую для себя местность, где повстречал девушку удивительной красоты.

Молодая креолка с кожей цвета кофе мокко, одетая в длинный сарафан из синей тафты, ехала верхом на вороном коне по полузаросшей тропинке сосновой рощи. Редкая для местных широт красота пленила сердце юного воздыхателя с первого взгляда.

Он спрятался за стволом рухнувшего дерева и, присев на корточки, стал наблюдать.

Сперва он хотел подкрасться к ней сзади и сразу напасть, свалив ее с лошади. Зажать рукой рот и укусить в плечо или шею, тем самым лишив возможности сопротивляться. Далее по плану он должен был уволочь ее в лес и уже там, в темной чаще, предаться сладостному насыщению. Но, подойдя к девушке ближе, он передумал.

Что-то случилось с ним.

Сердца стук, невероятно быстрый, сбил дыхание, когда он увидел ее с расстояния в несколько шагов.

Желанное, столь милое лицо, забыть которое он бы не смог ни за что на свете. Помилуйте, ну как забыть эти большие глаза янтарного цвета, яркие брови, спелые губы… А волосы? Черные волосы, бережно зачесанные назад, обнажающие гладкий и красивый лоб. А покатые плечи, плавно переходящие в длинную-длинную шею − деталь немаловажную для эстетствующего кровопийцы… К тому же отсутствие всякой косметики придавало ей дополнительный шарм, свойственный только естественной красоте.

На глаза его почему-то навернулись слезы, горло сдавило плотным кольцом, и несколько раз он глубоко вздохнул, чтобы успокоить сердце.

Чем дольше он наблюдал за ней, следуя по пятам, тем больше хотел с ней заговорить. Смуглокожая дива вызвала у него страсть − чувство новое и оттого безумно привлекательное. По силе своего воздействия оно могло соперничать разве что с ненавистью, которая была ему так хорошо знакома.

Внезапно он понял, откуда взялись эти слезы.

Нет, их вызвала не боль, не страх и не отчаяние. Страсть − вот, что всколыхнуло его измученную душу! Страсть к красоте, которая ему не принадлежала.

Он утешал себя тем, что они с ней примерно одного и того же возраста. А это значило, что общих тем для разговора у них найдется предостаточно. Только бы она не испугалась странного незнакомца. Только бы не испугалась.

Но посмотрит ли она вообще на него? Заговорит ли? Кто он такой? Беглый преступник, под видом добропорядочного гражданина скрывающий свою истинную сущность. Проклятый вампир, метящий в ее нежданные любовники.

И она… прелестная креолка, сестра поэзии, безупречная юная нимфа, успешно совмещающая верховую езду с прогулками по лесу. Что у них может быть общего?

Совсем случайно он выдал себя, наступив на ветку у подножия молодой сосны. Лошадь вздрогнула и замерла на месте. Потом раздалось ее дикое ржание, и она затряслась, как в лихорадке.

Дрожь прошла по всему телу вороного скакуна − от длинной головы до крупа. Он стал бить копытами и извиваться, пытаясь скинуть с себя человека. В следующий миг вместо движения вперед, он попятился назад, одновременно вставая на задние ноги. Но вскоре и они подкосились, и наездница съехала с седла, отпустила поводья… Ее крик потонул в хрипении испуганного животного, на глазах своей хозяйки сошедшего с ума. Она упала на спину, а жеребец развернулся и встал на дыбы, показывая человеку железные подковы. Ни одна сила в мире не успела бы спасти обреченную наездницу, кроме той, что заключалась в теле молодого вампира.

Даниэль вышел из леса и в мгновение ока оказался рядом с лошадью − одна его рука сжимала сбрую, а другая гладила взбесившегося жеребца по спине. Впрочем, он уже был не взбесившимся. Едва парень приблизился к скакуну, как его спесь тотчас испарилась, хотя он продолжал дрожать.

Каждое касание руки укротителя вызывало нервный тик на шее и морде лошади.

− С вами все в порядке? Вы не ушиблись?

− Господи, кто вы? − настороженно спросила девушка, подавая ему руку. Обретя равновесие, она перевела дух. Отряхнула юбку от налипшей грязи.

− Меня зовут Франко, − сказал парень и подумал о том, правдоподобным ли вышел его ответ. Назвать настоящее имя он не решился.

Она окинула его пристальным взглядом с головы до ног. Точно такой же взгляд повторил и он, посмотрев на свою одежду.

Черные кожаные штаны, тонкая рубаха из дорогого атласа и кожаная жилетка, а также совершенно новые мягкие туфли с заостренными носами − бесценный трофей, снятый с тела единственного убитого им мужчины. Жертва, надо сказать, оказалась не из робкого десятка и оказала ему достойное сопротивление. Именно тогда Даниэль узнал, что убить его обычным оружием нельзя − несчастный вонзил нож ему в грудь по самую рукоятку, но вампир даже не почувствовал боли.

− Вы спасли мне жизнь, Франко. Я не знаю, как вас благодарить. Мой Геральд совсем сегодня взбесился. Прямо не знаю, что с ним… Хороший потомственный жеребец, нам привезли его из Рима. Ничего подобного с ним раньше не случалось. Если бы не вы, страшно подумать, что бы со мной было…

Их взгляды встретились, и она утонула в черных глазах незнакомца. Даже потеряла из виду лошадь, целиком и полностью сосредоточившись на своем спасителе.

− Не стоит благодарности. − Франко-Даниэль погладил шлею на широкой груди жеребца и поправил седло. − Я просто оказался в нужном месте в нужное время.

− Просто оказались? Господи, но как?! − Ему понравилась ее манера удивляться. Казалось, в такие моменты она особенно неотразима.

− Вы хотите честный ответ? − ответил он вопросом на вопрос.

− Безусловно.

− Я следил за вами от самой опушки.

− Следили? Но зачем?

Он улыбнулся, так как ждал этого вопроса больше всех. Но улыбка не затронула всего лица − дрогнули только губы, глаза по-прежнему оставались холодными.

− Так вышло… − теперь он готов был придумать что угодно, лишь бы понравиться ей. Разговор пошел, а значит, все не так уж плохо. − Я хотел остановить вас еще в самом начале рощи и предупредить о том, что здесь небезопасно.

− Небезопасно? Но я езжу здесь каждое утро и ничего опасного пока не замечала.

− Все течет, все изменяется. Вы наверняка слышали о таинственном похитителе…

− Хотите сказать, что он может оказаться здесь, в этой тихой сосновой роще?

− Его здесь видели неоднократно. − Он посмотрел на лес, потом снова на девушку. При этом рука его продолжала гладить лошадь. − Вполне возможно, ваш Геральд почуял неладное и отказался идти дальше. Это могло означать, что злоумышленник затаился где-то совсем рядом. И только и ждал подходящего момента, чтобы напасть.

На какое-то время его влияние на нее ослабло, и она вспомнила предостережение матери о том, что в Хазельбранте пропадают молоденькие девушки. «Тебе следует быть очень осторожной и ни в коем случае не появляться в лесу ночью», − сказала она ей несколько дней назад, искренне надеясь на бдительность дочери.

− Честно говоря, я и представить себе не могла, что за мной может кто-то следить, − растерянно сказала девушка и спросила Франко о том, что он думает насчет всех этих исчезновений. И Франко-Даниэль ответил:

− В этой истории многое преувеличивают. Я уверен, что пропавших гораздо меньше, чем говорят. Всему виной людской страх, глаза у которого, как известно, велики. Похитителю приписывают мифические способности. Говорят даже, что он вампир, способный обращаться в волка. Но я не верю. Сколько я ни ходил по Хазельбранту, никого страшнее вепря не встречал. С другой стороны, как еще предостеречь беспечных девушек, чтобы они не гуляли ночью в лесах близ Аригольского хребта?

− Наверное, вы правы, − подтвердила девушка, не смея отвести от него глаз.

− Не стоит забывать об осторожности. Она еще никому не мешала.

− Судя по вашим словам, похитителем девушек можете оказаться и вы. Вы ведь за мной тоже следили…

− Резонно. Но тогда зачем мне было вас спасать?

− Чтобы потом похитить.

− Нет. − Франко-Даниэль едва не рассмеялся. − Я не похититель. Уж в этом можете быть уверены.

Он протянул ей руку, предлагая вновь взобраться на Геральда, но девушка наотрез отказалась. И понять ее было можно: кто знал, что на уме у животного, которое только что чуть не убило свою хозяйку.

− Поверю на слово, − она улыбнулась, и казалось, все, что он хотел от нее, получил сразу и в одной улыбке. Но… на самом деле, это было еще далеко не все.

− Если жертвы исчезают в лесу, куда их заводит похититель, значит, они сами соглашаются идти с ним туда. Ведь так?

− Совершенно верно.

− А раз они сами соглашаются с ним идти, то, либо они его хорошо знают, либо он околдовывает их.

− Я не верю в колдовство, − сказал Даниэль и удивился тому, что за долгое время его лицемерие не только не потеряло своего шарма, но и стало намного искуснее.

− Это самое страшное, − задумчиво произнесла она.

− Что вы имеете в виду?

Как-то незаметно, продолжая разговор, они пошли вдаль по тропинке. Он вел за поводья лошадь, а девушка шла рядом с ним.

− Когда тот, кому ты доверяешь, оказывается предателем.

− Наверное, − безучастно ответил он. Ему уже стал надоедать этот дурацкий разговор, и он решил сменить тему: − Скажите, а вы местная?

− Да, живу неподалеку. А вдруг они вернутся?

− Вы о чем?

− Я о тех людях, которые пропали. Вдруг они вернутся?

− Сомневаюсь.

− Вы думаете, все они мертвы?

Даниэль почувствовал себя неловко. Что-то кольнуло его в сердце. Что это? Предчувствие разоблачения? Но с чего? Он так виртуозно лгал, что сам себе верил. И вот сейчас, разговорившись, он испугался. Испугался даже не того, что она заподозрит в нем убийцу, если его воздействие на нее утратит свою силу. А того, что потеряет ее навсегда, если вдруг раскроет себя.

− Что-то подсказывает мне придерживаться именно такого мнения.

− Ужасно это все. Как только подумаю, что случилось с этими людьми, у меня сердце кровью обливается. А вам не страшно?

− Вам ведь не страшно, − парировал он, вызвав у нее легкую улыбку.

− Что же привело вас сюда? Только не говорите, что следили за мной и раньше.

− Нет. − Даниэль усмехнулся. − Я давно пытаюсь выследить убийцу и сдать его властям.

− В одиночку?

− Да. А что такого? Думаете, у меня не получилось бы? − он включил все свое обаяние, чтобы понравиться девушке и не вызвать подозрений.

− Да нет, − в ее памяти всплыл момент укрощения Геральда. − Я не сомневаюсь. У вас, вероятно, большой опыт в таких делах…

− Не совсем, − поправился он. − Обычные попытки молодого скобра. − В голове настойчивый голос твердил о том, что настал наиболее подходящий момент для нападения. Необходимо только сблизиться с ней.

− Как интересно… Это что-то близкое к тайной службе короля?

− Это и есть тайная служба короля, − сказал Даниэль, поглядывая на небо.

Гладкая синева не сулила дождя. А значит, день обещал быть солнечным и теплым.

Когда их разговор перекочевал из ознакомительного русла в более личное, Даниэль рассказал ей историю о том, как давным-давно его отец ушел из дома на войну и не вернулся. А мать, едва получив с войны весточку о его смерти, принялась гулять налево и направо, позабыв о своем сыне. Тогда он и решил покинуть отчий дом и скитаться по миру в поисках своего предназначения.

− Ну и как теперь? − спросила она, выждав паузу после его рассказа. − Теперь вы поняли, к чему лежит ваша душа?

С начала их общения прошло достаточно времени, чтобы понять, чем же так привлек ее этот парень, откуда у нее взялось такое доверие к нему. Но как ни старалась, понять этого она не могла.

Оторвать взор от его пронзительных глаз − двух черных колдовских агатов, было трудно, а завершить разговор еще труднее. Но самое главное − она чувствовала себя с ним в безопасности.

− Мне нравится работа скобра. Настоящего матерого скобра, которому все нипочем. Это то, чем я готов заниматься уже сейчас. Но то, к чему действительно лежит моя душа, я готов осуществить еще не скоро.

− И что же это?

− Лошади, − он метнул косой взгляд на Геральда и сблизился с девушкой. − Я хотел бы разводить их. Но для этого надо иметь собственную ферму и много породистых жеребцов!

Ее плоть манила, звала, но что-то заставляло его сдерживаться. При желании он мог бы напасть на нее в любой момент. Достаточно было погрузиться в ее глаза еще чуть-чуть поглубже, достаточно было просто схватить ее за волосы, прильнуть к кофейной коже…

И никто бы не остановил его. Никто бы ему не помешал. Но отчего-то он медлил.

− Я уверена, в будущем вы этого обязательно добьетесь. Главное, что у вас есть мечта. А это немаловажно. Поверьте. У нас с мамой раньше тоже ничего не было. А теперь у нас более двух дюжин породистых жеребцов и столько же племенных кобыл. Мы занимаемся их разведением и продажей.

− Вы серьезно? Это потрясающе! − воскликнул Даниэль в притворном восхищении. − Я бы многое отдал за то, чтоб посмотреть на них.

Красота юной креолки сводила его с ума. Он не знал, как сдержаться, чтобы не наброситься на нее. Причем впервые в его новой жизни вместе с инстинктом голода в нем пробудилось еще одно чувство − влечение. Буйная страсть, от которой ныло в паху, а в груди нестерпимо жгло.

− У вас тоже все будет хорошо, Франко. У человека, который любит животных, большая душа. А Бог примечает таких людей и дает им то, что они заслуживают.

− Наверное, − промямлил парень, и его скорбный мысленный взор явил ему образ мертвой матери.

Она лежала перед ним недвижимая, бледная. Взгляд застыл под потолком. И безмятежность, и тревога одновременно поселились в нем. Его рука коснулась холодного лица, через мгновение она опустит усталые веки. Дрожащие пальцы легли на глаза…

− Мне кажется, обида, которую вы носите в своем сердце, должна быть позабыта. Вам следует вернуться в родной дом и помириться с мамой.

− Я думаю, еще не время.

− Когда же оно настанет? Вы ведь не можете скитаться вечно?

− Нет, конечно. Когда-нибудь я найду свое пристанище. И остепенюсь.

Ее звали Блес Като.

Она поведала ему, как ее отец много лет назад приехал из далекой южной страны и поселился в городе, климат которого так отличался от климата тех мест, где он родился.

Он стал ловить рыбу и продавать ее на рынке. На вырученные деньги он покупал лошадей.

Темный, почти черный цвет кожи не помешал ему познакомиться с одной из самых красивых девушек в городе. Ее звали Жалма. Они поженились, и у них родилась девочка, которую они назвали Блес. А Като − это фамилия, доставшаяся ей от отца.

Через пять лет после рождения дочери отец заболел какой-то местной болезнью. Организм его сопротивлялся долго. Так долго, что в какой-то момент им с матерью показалось, что он выживет. Но судьба распорядилась иначе. Болезнь не отступила. И не в силах больше терпеть невыносимые мучения, он сдался.

Ушел он тихо. Его сердце остановилось ранним утром, как раз в то время, когда глубокий сон переходит в поверхностный.

У нее осталась только мать. Рыбный промысел они забросили, окончательно перейдя на выращивание потомственных жеребцов. Теперь у них в стойле несколько десятков лошадей, которых они отдают напрокат, разводят, продают потомство. Этим и живут.

За те полчаса, пока они шли, Блес рассказала ему почти все о себе, но от него, кроме рассказа о матери, больше не услышала ни слова. Расспрашивать его о жизни до побега из родного дома она не стала, резонно рассудив, что если он захочет, то непременно сам ей все расскажет.

А ему было приятно, что она интересуется его семьей, и что ее волнуют его планы на будущую жизнь. Такая любознательность с ее стороны поднимала ему настроение и заставляла верить в лучшее, что, впрочем, не мешало ему нагло врать.

− Что ж, Франко, мы почти пришли, − сказала она, когда они вышли к берегу реки.

Он посмотрел на нее, ожидая слов прощания, но Блес не сказала «прощай». Случилось то, о чем он мечтал с момента укрощения Геральда. Она пригласила его к себе в гости!

Не веря собственному счастью, он терялся в догадках, что же сподвигло ее на этот шаг. Он строил разные гипотезы, хотя ответ явно лежал на поверхности.

Энергия его взгляда, демоническая сила его глаз заставили Блес говорить то, что хочет молодой вампир. А ему так хотелось верить, что, кроме этой силы, он способен излучать еще и подлинное очарование.

Когда ты привык вызывать страх, убедить самого себя в том, что ты способен на иное, затруднительно. Но если задуматься на минуту, что же такого невозможного было в том, что Блес испытывала к нему симпатию? Ведь, в конце концов, он именно тот, кто спас ей жизнь.

Он был безумно рад приглашению. И пообещал прийти завтра.

Весь оставшийся день и всю ночь Даниэль мучился воспоминаниями о встрече с Блес Като. Его терзали мысли, почему же он все-таки не укусил ее тогда, когда все этому способствовало. Почему за всю дорогу он так и не решился на убийство − деяние, ставшее для него привычным ритуалом? Он внимательно ловил каждое ее слово, запоминал каждый ее жест, а улучить момент, чтобы вцепиться ей в горло или в плечо, так и не смог.

Что с ним случилось?

Разум молчал, интуиция дремала, лишь сердце продолжало колотиться, как безумное, когда он вспоминал прекрасную креолку. И где-то в глубине него тихонько появлялось чувство, тревожное начало того пути, что был ему неведом, но так безудержно манил.

Мать и дочь проживали в старинном особняке на северном берегу реки Рель недалеко от той самой сосновой рощи, в которой Даниэль впервые встретил юную креолку.

Живописное строение строгих форм с безупречной симметрией и деловым аскетизмом, названное в свое время знатоками типичным примером классики эпохи короля Мегара (чему в немалой степени способствовали присущие ему атрибуты поздней готики), представляло из себя маленький замок в два этажа белого камня, с круглой башней-эркером и железной крышей. И было огорожено внушительным забором с коваными воротами.

Даниэль явился в пятницу аккурат к обеду, когда слуги уже накрыли длинный стол в большой гостиной на первом этаже.

Познакомившись с Жалмой, женщиной позднего среднего возраста с глубоко посаженными глазами и понурым лицом, он поспешил начать беседу с главного − того, что их объединяло.

Он узнал, что Жалма с уважением относится к людям, которые разбираются в лошадях и мечтают о том, чтобы по ее примеру заняться их разведением. В основном вся их беседа и вертелась вокруг «лошадиных» тем. Однако Жалма не забыла поблагодарить его за чудесное спасение дочери и как бы невзначай поинтересовалась о финансовом состоянии его семьи. Даниэль вскользь упомянул о хлебной лавке, которую держит его мать, и подтвердил свои слова о том, что возвращаться домой пока не спешит. Также он не стал называть ни точного адреса, ни местоположения своего дома, чтобы, не дай бог, смышленая Жалма не надумала навести о нем справки.

За все время обеда он ни разу не притронулся к еде, которой обильно был заставлен стол. На все попытки Блес соблазнить его уникальной для местных широт редкой икрой белой рыбы и древним изысканным вином он отвечал, что накануне отравился перебродившим элем и заставить себя проглотить даже ложку хоть какого яства сейчас не может. Это вызвало недовольство ее матери. Ну что ж, поделать с этим он ничего не мог. Разве что извинился в который раз, когда покидал гостеприимных хозяев. Как только дверь за ним захлопнулась, Жалма повернулась к дочери и с назиданием сказала:

− Кого ты привела к нам в дом, Блес? Несчастного скитальца, потерявшего свое место под солнцем?

– Мама, он не мог оставаться дома…

– Он слишком молод для таких путешествий.

– Может, слишком смел?

– К тому же он простолюдин и голодранец. У него ни гроша за душой! Я не могу позволить своей дочери встречаться с таким человеком.

− Мама, ты забываешь, что он спас мне жизнь, − возразила девушка.

− Да, но это не значит, что теперь ты обязана выйти за него замуж.

− Замуж? С чего ты взяла, что я хочу за него замуж?

− Я вижу это по твоим глазам.

− Ты видишь, что я хочу замуж? − Блес усмехнулась. − Интересно, что ты еще там видишь?

− Глупость. Несусветную девичью глупость, которой раньше ты не отличалась! Как ты могла попасться в его сети?

− Вот то, что ты говоришь сейчас, мама, это действительно глупо.

− Он околдовал тебя, Блес! Всему виной его глаза. Я видела, как ты смотрела на него.

− И как же я смотрела на него?

− С восхищением!

− Не знаю… может быть. Но что в этом ужасного? Да, он не красавец, не богач…

− Вот именно. Как смог он окрутить тебя, ума не приложу! Такое не удавалось ни Фелу, ни Северьяну, а уж красотой и богатством ни один из них не был обделен. Я хотела бы услышать от тебя ответ, дочь. Скажи мне, что в нем такого, что ты не сводишь с него глаз, жадно хватаешь каждое его слово и улыбаешься любой ерунде, которая слетает с его уст? Что ты нашла в нем, Блес?

− Просто… просто…

− Ну?

− Он особенный, − янтарные глаза не врали.

− Особенный? Ты хочешь сказать, что молодой? Молодой и смелый? О, господи, неужели тебе с ним интересно?

− Интересно. Он не такой, как все. И ему есть, к чему стремиться. В других я этого не видела.

Взгляд, который запомнила мать Блес, зачарованный взгляд ее единственной дочери, был предтечей необратимой трагедии, постигшей семью Като некоторое время спустя. Но уже в этот день предчувствие ее зародилось в сердце Жалмы.

Даниэлю потребовалось две недели, чтобы окончательно влюбить в себя девушку. То, с какой легкостью ему это удалось, его безмерно удивило, но не ввело в эйфорию. Он всегда помнил о своем проклятии. Безусловно, магическое обольщение подпитывалось еще и ее доверчивостью (привет, ненавистная Жалма!), и девичьей простотой, ведь Блес до встречи с ним была невинна.

«Она − мой незаслуженный подарок судьбы, шанс на спасение моей черной души. Она должна принадлежать мне без остатка!» − решил вампир и уничтожил в ней последние очаги сопротивления.

Проживая день за днем, вспоминая прошлое и думая о будущем, выходя на охоту и насыщаясь, мечтая о Блес и прячась от самого себя, Даниэль постоянно открывал в себе новые способности. Они уже не пугали его так, как раньше, нарушая привычное сердцебиение и даря ощущение прикосновения к волшебству, а вызывали лишь легкую улыбку с налетом превосходства. И это еще раз доказывало: возможности, которые открылись ему после встречи с таинственным старцем, были безграничны. И он сам не знал их предела.

Спустя месяц после первой встречи Даниэль и Блес поженились, и вампир поселился в доме на реке.

Первые подозрения у матери Блес появились, когда стали умирать лошади. За неполные два месяца поголовье породистых скакунов сократилось почти вдвое. Вызванный Жалмой ветеринар констатировал у всех животных обширный инфаркт и предположил, что причиной его мог стать внезапный нервный стресс, который лошади испытали перед смертью.

Другими словами, дьявольский испуг сразил бедняг. Жалма задалась вопросом: кто же мог до такой степени их напугать?

Вроде бы ответ был очевиден: волки, забредшие из близлежащего леса, учуяли добычу. Но тогда возникал следующий вопрос: почему они не съели лошадей?

Нет, решила Жалма, волки здесь ни при чем. Она вспомнила, как однажды стала свидетелем немой сцены.

Рано утром Франко выбрал из стойла одного племенного жеребца и попытался оседлать его. Но от одного прикосновения руки нового хозяина бедное животное так испугалось, что потеряло равновесие. А потом завалилось на бок и рухнуло без чувств. Вечером того же дня несчастный жеребец скончался.

После этого случая раз в неделю в доме на реке обязательно умирал один породистый скакун. А в худую неделю − двое.

Приглашенные знахари лишь разводили руками и твердили, что это происки нечистой силы, но изгнать ее не могли.

Когда терпение Жалмы лопнуло, она устроила очередной скандал с попыткой выдворения Франко из дома. Однако Блес поставила перед матерью условие − если уйдет он, то уйдет и она.

Жалма говорила, что ее муж есть зло, и что он завладел ее разумом, воспользовавшись секретами магии, каким-то образом ставшей ему доступной. Она называла его проклятым колдуном, лишившим ее всего, что она заработала за всю жизнь. Но на расставание с дочерью пойти была еще не готова.

− Именно с ним связаны смерти моих вороных! − заявила она Блес, когда вдруг заболел последний из арабских скакунов, тот самый, с говорящим именем Геральд. − Он зло, Блес! Он привел в наш дом дьявола! Разве ты не чувствуешь эту ауру вокруг него? Они все стали умирать после его появления!

− Ты так говоришь потому, что ненавидишь его, мама.

Этот разговор между матерью и дочерью так и остался незавершенным, ибо оказался в тени событий, на время затмивших всю его странность.

− Черт бы тебя побрал, открой глаза, Блес! Неужели ты не видишь, за какое чудовище вышла замуж?

− Если ты действительно так думаешь, мама, то иди и скажи ему это в лицо!

Время шло. Каждый день неумолимо приближал семью Като к распаду. Кто-то должен был покинуть дом на реке и, как и следовало ожидать, вскоре это случилось.

Эпидемия лошадиных смертей, свалившаяся на старинный особняк, лишила Жалму не только доходов и уверенности, но и вселила в нее неимоверный страх перед днем завтрашним. Невиданные доселе переживания не проходили даром. Лицо ее осунулось, под глазами появились синяки. Она боялась лишний раз выйти из своей комнаты и показаться домочадцам.

Она стала мучиться частыми головными болями, иногда говорила дочери о видениях, которые посещают ее ночами и по утрам. Словно за ней кто-то приходит из леса. Она не видит его лица, но чувствует жестокость и зло, питающие темное сердце. Ночь проходит, как мгновение. Но за это мгновение она успевает понять, что этот кто-то не хочет ее смерти. Он хочет подчинить ее своей воле. Сделать ее безропотной и послушной, безвольной и отчаявшейся. Чтобы потом предъявить ее свергнутую душу дьяволу.

Блес, как могла, пыталась успокоить мать и уверяла ее, что скоро все встанет на свои места, и эти дни позабудутся, как страшный сон.

И в чем-то она была права. Смерть отступила от дома на реке, оставив в живых несколько кобыл и Геральда. Но случилась другая напасть.

Стали пропадать слуги.

Один за другим. Сначала садовник, пожилой негр с редкой проседью на висках. Он пропал рано утром, когда все спали. Никто ничего не слышал и не видел.

Его исчезновение объяснили давним стремлением старика уехать на родину. Разумеется, ответы на вопросы (почему именно сейчас, почему так внезапно) получены не были.

Потом исчез Жарлок, его сын и помощник по саду. Опять ни тела, ни свидетельств бегства найдено не было. На этот раз объяснить чем-то вразумительным таинственное исчезновение было уже невозможно. Жалма снова приглашала знахарей и шептунов, а один раз даже скобров из тайной службы короля Мегара, но, к сожалению, и они ничего объяснить и ничем помочь не смогли.

И тут уже Блес охватила паника. Она проводила дни и ночи в душном эркере, заперевшись на сто замков и отказываясь от пищи. Ее пугала любая мелочь, любой шорох, который раздавался в тиши старинной башни. И когда ее страх превращался в кошмар наяву, в котором она не видела никого, кроме себя и дьявола, она распахивала дверь и бежала к матери.

Она умоляла ее продать дом и переехать в другое место. Жалма сжалилась (сама она готова была терпеть хоть до смерти) и выставила особняк на продажу. Но желающих его приобрести не находилось. Даже изрядно сниженная цена не привлекала потенциальных покупателей, ведь за последние три месяца дом на берегу реки Рель приобрел репутацию дьявольского пристанища, избавиться от которой в одночасье было нереально.

Жалма пробовала нанять новых слуг хотя бы на временную работу, но никто не хотел связываться с жильцами проклятого дома даже за двойную плату. Сад пришел в запустение, дорожки заросли, ворота покосились, придомовая территория стала похожа на заброшенный пустырь.

Следующей жертвой невидимки стал Парвик Лавей, горбатый верзила под два метра ростом, с лысой головой и лицом, напоминающим кусок свежесваренного мяса. Парвик уже много лет работал кучером на семью Като и, так как был абсолютно нем, никогда не задавал лишних вопросов, поэтому и получал самое большое в доме жалованье.

Его повозку нашли на противоположном берегу реки. Она была пуста. Никто так и не понял, каким образом она туда попала, ведь до ближайшего моста был не один день пути.

Впору было бежать из чертового дома, бежать сломя голову, позабыв обо всем на свете. И Блес так и поступила бы, невзирая на уговоры мужа остаться и позабыть про страх («Пока я с тобой, ничего плохого с нами не случится»), если бы не появление Парвика, которое на время остудило ее пыл.

Горбун вернулся через два дня. Выглядел он усталым и задумчивым. Однако он не позволил себе отдыхать, а сразу предложил свои услуги хозяйке. На вопрос, где он был, Парвик ответил, что не помнит.

Из прислуги в доме осталась лишь смиренная Клео. Женщина бальзаковского возраста, не без оснований считающая себя еще вполне привлекательной. До начала всей этой дьявольской истории она бросала в сторону Франко недвусмысленные взгляды, но с наступлением ужаса в замке Като она присоединилась к мнению хозяйки и стала сторониться мужа Блес, как огня.

Лишь долгие уговоры Жалмы смогли заставить ее остаться в доме еще хотя бы на несколько дней.

В предпоследнее утро своей жизни Жалма столкнулась с Франко в коридоре, когда тот выходил из спальни горничной. На немой вопрос, застывший на губах удивленной тещи, Франко-Даниэль ответил, что помогал служанке собирать разбитую посуду и выносил ее на улицу. Жалма покивала в знак согласия, но парень знал, что она ему не верит.

Когда он ушел, она проникла в спальню Клео и увидела ее лежащей на неубранной кровати. Служанка едва дышала. Смертельная бледность сменила естественный цвет ее лица, на шее алели глубокие следы от укуса, кровь стекала на белую простыню.

Жалма сразу обо всем догадалась и кинулась за лекарем и королевскими приставами. Но, когда вернулась обратно, Клео уже не было. Она спросила дочь, что же случилось в ее отсутствие. Блес рассказала, что горничная плохо себя почувствовала, прилегла отдохнуть в своей спальне и вот, буквально минут двадцать назад уехала.

− Уехала? − переспросила ошарашенная Жалма. − Как уехала? Куда уехала?

Она в истерике стала носиться по коридорам, ища в пустоте Клео. На этот раз она переборола страх, и теперь собиралась выступить в качестве обвинителя, а не свидетеля, и, наконец, уличить вампира в содеянном.

− Парвик повез ее к Старым Дорогам… − Блес развела руками.

Навязчивая идея ее матери уже давно не удивляла девушку. Она привыкла, что Жалма во всем и всегда винит ее мужа. Поэтому не испытала ни волнения, ни любопытства, когда в дом вместе с ней вошел лекарь и два пристава из тайной службы Его Величества.

− Как только он вернется, позови его ко мне.

− Хорошо, но что случилось?

− Да может, вы объясните нам, что случилось? − вторили приставы.

− Потрудитесь, а то меня звали спасать умирающую, а здесь все здоровы… − лекарь огляделся по сторонам. − Где же несчастная женщина, госпожа Като?

− А меня звали арестовать убийцу. Но что-то я здесь не вижу ни жертвы, ни преступника. − сказал один из приставов.

− Это он убийца! − воскликнула Жалма, показывая на Даниэля, который стоял позади всех. − Он демон в человеческом обличье, и я клянусь, что докажу это!

− Кого же он убил? − пристав посмотрел на парня. − Может, я слепой?

В непростой ситуации разобрался сам Даниэль. Он извинился перед гостями и предельно вежливо объяснил Жалме, что пить столько эля нельзя. Жалма, женщина, которая за всю свою жизнь притронулась к алкоголю только дважды (в день своей свадьбы и в день смерти отца Блес) накинулась на него с кулаками.

В итоге ее пришлось долго успокаивать усилиями всех собравшихся, включая самого Даниэля. Позже Блес призналась мужу, что в таком состоянии видела свою мать впервые.

На следующий день Даниэль решил, наконец, избавиться от женщины, которую уже давно ненавидел. Он позвал Парвика и приказал ему отвезти свою хозяйку в горы, там связать и оставить у подножия серых скал до его прихода. И так как Парвик Лавей был давно уже в его власти и ослушаться вампира не мог, приказ был выполнен беспрекословно и быстро.

Под предлогом срочной встречи с особой высокопоставленной и знатной, чуть ли не из королевской семьи, кучер отвез Жалму в горы, там силой связал и оставил в одиночестве у скалистого обрыва.

Через час в назначенное место явился сам Даниэль. Но не только жажда мести привела его сюда. Если бы он хотел просто избавиться от прозорливой тещи, то попросил бы кучера опустошить ее до последней капли, однако он этого не сделал. Его волновало другое.

На протяжении всего периода жизни в доме на реке ему не давал покоя один и тот же вопрос. Он задавал себе его каждый раз, когда сталкивался нос к носу с матерью своей жены, но так и не смог найти вразумительного ответа.

Почему его чары не действовали на Жалму Като? Почему вопреки всем его стараниям она оставалась невосприимчивой к его взору, исполненному тайного внушения?

Этот вопрос он и озвучил, склонившись над ней, дыша холодным воздухом прямо ей в лицо.

− Почему? Да потому, что я сразу поняла, что ты нелюдь! − прошипела Жалма, но надо отдать ей должное, не отвела глаза в сторону. − Ты околдовал мою дочь, но околдовать меня у тебя не получилось. Поэтому ты решил меня попросту убить!

− Я пытался остановиться, но разве я могу противостоять своим инстинктам? Да, убивать слуг было делом рискованным. Но я не позволял им вернуться. Никому, кроме Парвика. Он был мне нужен, чтобы помогать.

− Куда ты приведешь ее, дьявол? − из глубоких впадин глаз на него смотрела сверкающая ярость. − На эшафот или прямо в ад? Что она сделала тебе?

− Я люблю ее, а она любит меня. Наверное, тебе этого не понять. Мы будем счастливы, Жалма. Но ты этого уже не увидишь, − парень улыбнулся, не скрывая длинных клыков.

− Я знала, что ты несешь зло в этот мир. С самого начала я прочитала это в твоих глазах, черных льдинках смерти. Моя ошибка заключалась в том, что я слишком многое позволила тебе. − От бессилия и боли она опустила голову на грудь.

− Ты говоришь, что знала, однако до самого последнего момента молчала. Это страх, не так ли, Жалма?

− Будь ты проклят, дьявол!

− Поздно. Уже проклят, − кровожадный оскал исказил лицо зверя. Она увидела, как он открывает рот и дает волю медленно растущим клыкам.

− Я выпью твою кровь, всю до капли. А потом закопаю твое пустое тело здесь у подножия горы. Чтобы ты не смогла вернуться с того света и явиться в свой дом. Никто не узнает, какая участь постигла тебя на самом деле. Все будут считать тебя пропавшей без вести. Как и многих других, опустошенных мной до смерти.

Едва договорив, он не дал ей ответить. Его клыки пронзили плоть несчастной с хорошо знакомым, тугим похрустывающим звуком. Глаза Жалмы Като сомкнулись, тьма поглотила усталое сознание. Огромная, беспросветная, вселенская тьма окрасилась красным. Этот цвет пах кровью…

Насыщение не принесло ему знаний. Лишь сладкую истому, что радовала тело, да и только.

Даниэль так и не понял, почему на некоторых людей его магия действует беспрекословно, а других не касается совсем. Много чего еще не успел сказать ему перед смертью косматый старец с горы. Но вампир смирился с тем, что узнавать это ему приходится самому опытным путем и по мере необходимости. В итоге он объяснил это себе издержками проклятия и пообещал больше на этом не зацикливаться.

Когда все было кончено, он поднялся с земли и подозвал к себе кучера.

− Можешь допить, у нее еще осталось немного, − кивнул он в сторону бездыханного тела.

Горбун издал хлюпающие звуки искривленным ртом и быстро закончил дело за своего хозяина. Во время кровавой трапезы он так громко чавкал, что привлек к себе внимание всех затаившихся в округе стервятников.

Потом они выкопали Жалме могилу (настолько глубокую, что выбраться из нее не представлялось возможным даже для вампира), погрузили на дно тело мертвой женщины и закопали.

− Дело сделано, Парвик, − сказал Даниэль, садясь в повозку. − А теперь езжай обратно.

По прибытии в дом на реке Даниэль пожаловался жене на то, что нигде не смог найти ее мать. Он искал на территории поместья и в лесу, он ездил с Парвиком в город, но все безрезультатно.

Конечно, Блес страдала. Даниэль видел в ее глазах настоящую трагедию, а на лице − отпечаток смертельной усталости. Но именно благодаря этой усталости ему удалось убедить ее не предпринимать никаких решительных действий ввиду их полной бесполезности.

На следующий день решено было вызвать отряд поиска, но, как нетрудно догадаться, скобры Мегара и здесь оказались бессильны.

Имя Жалмы Като встало в один ряд с именами тех, кто пропал в Хазельбранте за последние месяцы и неизвестными именами тех, кто еще непременно пропадет в недалеком будущем.

I

Все плывет…

Плывет как в странном сне.

Нелепые образы, неясные очертания которых переплетаются странными тенями, их нельзя собрать воедино.

Лица…

Какие-то совсем чужие и неведомые лица. Плавают в сознании привидения, напоминают обрывки ушедших дней. В одно время явные, но в тот же самый момент такие загадочные и отстраненные. Непонятные знаки, зажигаемые отблесками возвышающихся звезд. Уходящие вдаль сумерки. И вокруг все тихо…

Полубредовое состояние покоя, как чувственность накатывающей волны беспамятства. Отчуждение и боль. Боль, которая бывает сладостной, но все чаще нервной и злой, а иногда такой долгой, что чувствуешь, будто породнился с ней навеки. И без нее уже не по себе.

А вокруг по-прежнему довлеет тишина.

Монотонная, дьявольская тишина, нарушаемая лишь слабым тиканьем больших настенных часов да звуком изредка проезжающих за окном автомобилей.

Тик-так, тик-так…

Маленький внутренний мир, заключенный в громаду равнодушной тишины.

Нет сосредоточенности. Единственное место, где он хоть как-то может существовать − это расплывчатое сознание. Уединенный край жизни, веха былого праздника, остаток старой любви… Больше ничего нет.

Беспамятство.

Нереальность событий и дел. Темное безмолвие.

Но сожаления нет. Все чувства притуплены. Расстройство моральное и физическое. Полная опустошенность. Тупик.

Как будто без сознания.

Тик-так, тик-так.

Стрелка отстукивает положенное время. Время, которое в едином потоке зовущей бесконечности методично уничтожает те немногие искорки воображения, которые кажутся разумными.

Бледный свет от настольной лампы еле-еле освещает небольшую, заваленную всяческим хламом комнату. Здесь еще много свободного пространства, но, кажется, гнетущее одиночество сузило его до предела. И теперь здесь совсем нечем дышать.

Пустота…

Непреодолимо влекущая тяжесть бессилия.

Однобокость бытия, односложность движений и поступков.

Все покрылось пеленой.

Каторга.

Наверное, мир, в котором мы живем, мир, построенный на прочном фундаменте человеческих стремлений, мир, такой огромный, такой объемный, не вечен. Он не вечен!

Размазанные видения и крики.

Любимые мысли, любимые сны… Они цепляют до сих пор.

Стук сердца все убыстряется и убыстряется. Глаза, красные от бессонницы, своим орущим взглядом похожи, скорее, на борцов за независимость, чем на два озера голубой воды. Как когда-то называла их она…

Впалые щеки землистого цвета пугаются собственного отражения. Дрожащие руки… нервные пальцы…

Страшно…

В этой бездне нет просвета. Причудливые тени, копошащиеся в диких образах, не дают избавления от тяжких раздумий. Течение все равно уносит их вдаль по нескончаемой реке безвременья.

Все впустую.

Остались только мысли. Страшные мысли в тумане накатывающего безрассудства.

За ними нет просвета, только пустота.

Куда идти, мой Бог? Куда мне идти?

И зачем?

В Хазельбрант, за дочерью, кричало сердце. В Хазельбрант…

Напоминание, прятавшееся на задворках сознания, грянуло, как гром.

И он прозрел.

Он открыл дверь и ступил за порог, намереваясь начать свой путь до далекого леса. Но ноги его тут же подкосились, длинная ряса зацепилась за дверь, порвалась, и он рухнул на землю.

А когда попытался встать, увидел его.

Один взгляд в сатурнианские глаза, и он застыл, словно статуя, чувствуя, как видение парализует волю. Глаза − черные тоннели в Неведомое, стали тянуть его вниз, засасывать, будто болотистая топь.

Он сам впустил его. И вместе с ним в дом вошла безбрежная тьма.

Он мог бы поклясться жизнью, что никогда не видел никого более опасного. Руки пришельца вцепились в его плечи − он вздрогнул от боли, ожогом льда пронзившей его плоть. Когти были слишком длинными и острыми, сила, заключенная в его руках, не давала ни шанса на спасение. И он понял, что все им было просчитано заранее.

Отворот головы и наклон, и мерзкие клыки готовы были угодить под кожу. И в каждом вздохе слышались мольба и сожаление, и в каждом взгляде плыло естество…

Он метался по комнате, пытаясь найти точку опоры, чтобы не упасть. Но сила призрака была неисчерпаема.

Помилуй, Господи, прости…

Не вскрик отчаяния, а предсмертный вопль! Удушливым хрипением звать бога, в последний раз надеясь на его прощение. Кричать, что все грехи искупит верной службой и клясться на крови, что не заслужил подобной участи.

− Если дьявол, я убью его… если дьявол, я убью его… − шептал он пересохшими губами, смотря в демонические глаза призрака.

II

Тихоня Ричи

Дождь покинул Ариголу только к утру, когда выглянуло солнце, и в небе запели птицы. Но, несмотря на это, ни у одного жителя города не было уверенности в том, что ясная погода продержится здесь хотя бы до конца дня.

Такой же уверенности не было и у приезжего детектива, который бодрой походкой направлялся к полицейскому участку на Средней улице, перешагивая через унылые лужи, заполонившие дорогу.

Он вошел в кабинет широким шагом осведомленного человека и обратился к инспектору официальным тоном. Он был не на шутку взволнован, выглядел ужасно усталым и невыспавшимся, но не потерял ни трезвости рассудка, ни внятности мыслей и слов.

− Надеюсь, вы с хорошими новостями, детектив? − заговорил Габор, едва повернув голову в сторону раннего гостя.

− Инспектор, мне нужны досье на двух человек. Это Итан Скуд и Майкл Скуд, − с ходу заявил Роберт Блатт и ограничился сухим приветствием. − Но не те досье, что вы мне дали. Мне нужна полная информация. Их родословные с генеалогическим древом, корни их предков и так далее. Вы можете мне предоставить такую информацию?

Ив Габор ответил не сразу. Нескольких секунд, что он взял на размышление, хватило для того, чтобы Роберт раздраженно цыкнул.

− Что вы еще задумали?

− Насколько я знаю, в Ариголе есть правительственный архив с родословными его жителей. И находится этот архив в полиции…

− Опоздали, мистер Блатт. Месяц назад в городском архиве произошел пожар. Сгорело все дотла.

– ?

– С тех пор я могу предоставить только общую информацию о ком-то из аригольцев: возраст, описание внешности, особые приметы, дату и место рождения, место работы и так далее. Увы, это все, что мы имеем на данный момент. Узнать что-то более подробное, в том числе и о родственных связях, уже невозможно.

− Пожар? По какой причине?

− Это был поджог., Эксперты установили, что злоумышленники облили горючим стеллажи, которыми от стены до стены был заставлен весь подвал, и подожгли. Не повезло Сабиани. − Габор покачал головой. − Бедный старик совсем ослеп после пожара. И, кажется, окончательно обезумел.

− Сабиани? Кто это?

− Архивариус. Бедняга заведовал подвалом лет двадцать, и никогда ничего не случалось. А тут вдруг за одну ночь сгорело все! Кому понадобились эти бумаги…

− Вы его допрашивали?

− Конечно. Только толку? Он бурчал что-то невнятное, не мог связать двух слов. Позже его допросили еще раз, но результат остался тем же.

− Виновных, естественно, не нашли?

− Почему естественно?

− Да нет, ничего такого, − детектив махнул рукой.

− Нет, вы скажите. Почему естественно?

− Да забудьте уже, − настала очередь встрепенуться и Роберту.

− Думаете, я не знаю, что вы ни во что не ставите местную полицию?

− Я такого не говорил.

− Да я по вашим глазам все вижу! У вас же недоверие и надменность в каждом взгляде. Но раз вы протеже самого мэра, тогда вам можно, не так ли?

Молчание.

– Так знайте, мы сбились с ног, ища виновного в поджоге. Отработали множество вариантов, допросили сотню людей. Но никаких зацепок. Ничего! Ровным счетом ничего.

− Вы дадите мне досье? Меня устроят те, которые есть.

Инспектора не удивила нервная озабоченность молодого человека. Чего еще можно было ожидать от высокомерного карьериста, уверенного, что весь мир крутится вокруг него? Но, понимая свою роль в этом деле, Габор вынужден был отступить.

− Пожалуйста, − он открыл дверь металлического шкафа за спиной. − Ищите.

Детектив недолго рыскал в стопках документов, пока не вытащил на свет нужные папки.

− Так вы мне скажете, зачем они вам?

Роберт вдруг вспомнил странные слова Мелиссы Моны.

«У них на роду написано быть ами».

Он знал, что девушка искренне пыталась донести до него тайну имен. И хоть сказала она далеко не все, у него было полное ощущение того, что она сделала максимум от нее зависящее, чтобы помочь ему. Ее молчание казалось преступлением, но разве мог он винить ее в нем?

М.М.

Мелисса Мона.

Сказать инспектору, что это она назвала ему имена? Прямо так и сказать, что исчезнувшая девушка невесть каким образом оказалась ночью у его постели и рассказала ему о том, кто будет следующим. А потом растворилась в предрассветных сумерках, словно призрак…

− Заставьте себя мыслить нестандартно, мистер Габор.

− Вы их подозреваете?

− Нет, дело совсем не в этом, − нетерпение перерастало в раздражение.

Снова он столкнулся с ужасной манерой инспектора неспешно обрабатывать информацию и так же неспешно принимать решения. Сомневаться в очевидном и не верить на слово, вяло отвечать, мало думать и медлить, медлить, медлить!

− Я возьму их с собой? − Роберт указал на папки, что держал в руках.

− Только вернуть не забудьте.

− Непременно, − и направился к выходу.

− Детектив?

− Да? − он готов был уже выйти из кабинета, но вопрос, повисший в воздухе, остановил его в полушаге от двери.

− Что происходит? Вы не хотите мне ничего рассказать?

− Извините, но пока нет.

− Нет? Ну что ж, черт с вами. Скажите хоть, я могу чем-нибудь помочь?

Роберт замотал головой.

− Думаю, нет, − сказал он и исчез в проеме двери.

Оказавшись в салоне «Форда», детектив принялся изучать полученные документы. В них говорилось, что Итан Скуд и Майкл Скуд − это отец и сын. Мать юного Майкла умерла от неизлечимой болезни, когда тому был всего год. С тех пор парень жил с единственным родителем в доме на Голубиной площади.

Характеристика действительно была краткой, достаточной лишь для того, чтобы составить общее представление о человеке. Но там было главное − адрес. По нему он и отправился, не медля ни секунды. Чувствуя, что может опоздать, он гнал на полной скорости.

Мысли, о том, что еще знает Мелисса Мона, кто такие ами, и почему они обречены, вертелись в голове, и иногда он ловил себя на ощущении, что там абсолютная каша.

Пытливый ум рыскал в поисках ответа, нащупывая верную догадку. И Роберт чувствовал, что она близка.

Он всегда относился к мистике в похищениях людей довольно скептически. Вся его работа была основана на фактах, четких документальных выкладках и выводах, сделанных благодаря здравой логике. Но нынешнее дело стояло особняком в череде расследований, которые он провел с таким успехом. В Ариголе действительно происходило что-то странное.

И если с тем, что Мелисса может управлять грозными хищниками (тут могло быть все что угодно: от многолетней дрессировки до феноменальных, но объяснимых наукой, способностей человека), он еще мог смириться, то как объяснить то, что она обладает способностью появляться и исчезать в любое время («Ночь − мое время, Роберт»), быть незаметной и (упаси, боже!) не отражаться в зеркалах?

Все это сложно было отнести к прямой логике, однако сердце подсказывало ему опереться на свою интуицию и довериться девушке в белом.

Голубиная площадь оказалась знаковым местом. Здесь, в центре ограниченного двумя улицами, замощенного грубым серым булыжником пространства, стоял памятник городу в виде бронзового горного хребта и прилегающих к нему лесов. На ступенях памятника сгрудились голуби. Черные, белые и серые, они облепили бронзовое изваяние. Среди них копошились и вороны.

Утром на площади было совсем немного людей, но те, кто был, косо посмотрели на чужака, когда тот проходил мимо. Разумеется, все они уже знали, кто он такой и зачем сюда приехал. Вызывал ли он у них такое же доверие, как и у мэра их города? Вряд ли. Но это и не особо волновало детектива. Он привык делать свое дело, невзирая на мнение местных обывателей, коих ему пришлось наслушаться в разных городах на сто жизней вперед.

Роберт позвонил в дверь двухэтажного особняка, расположившегося на окраине площади и имеющего номер восемнадцать, и стал ждать. Дверь ему открыли не сразу. Пришлось простоять на ветру несколько минут, прежде чем он услышал характерный щелчок, означающий поворот ключа в замке. В проеме появилось озабоченное лицо мужчины лет сорока. Трехдневная щетина выдавала в нем человека рассеянного, не всегда правильно распределяющего свое время. Усталые глаза бегали в разные стороны, рука на ручке двери дрожала.

− Здравствуйте. Могу я видеть Итана или Майкла Скуда? − с порога спросил незваный гость.

− Это еще зачем? − голос был глухим и грубым.

− У меня есть важная информация для них. − Роберт сделал паузу, − Информация, касающаяся их жизни.

Мужчина смерил гостя недоверчивым взглядом, просунул голову наружу, посмотрел по сторонам. И только когда убедился, что тот пришел один, впустил его в дом. Через минуту детектив и хозяин дома сидели на кухне за столом у открытого окна.

− Я так понимаю, вы Итан Скуд?

− Да. − Итан прикурил, выпуская изо рта серые клубы, и взглянул на собеседника сквозь плотное кольцо дыма. − Я знаю, кто вы. − Он прищурился, указал концом сигареты на визитера, − Вы детектив. Приехали специально для расследования убийств.

− Выходит, меня все уже знают в лицо, – Роберт попытался улыбнуться, – Однако я не понимаю, о каких убийствах вы говорите?

− Вот увидите, пройдет немного времени, и их тела найдут где-нибудь в лесу недалеко от Ариголы.

− Я попросил бы вас воздержаться от выводов. Пропавшие без вести и считаются пропавшими без вести до тех пор, пока их не нашли.

− Что ж, − Итан улыбнулся, но недобро. − Как скажете, детектив. Итак, зачем вы пожаловали ко мне?

Роберт заметил, что Итан изрядно нервничает. Постоянно стряхивая пепел, он мял фильтр несчастной сигареты и то и дело потирал виски.

− Вам грозит опасность. Я располагаю данными, которые говорят, что следующим из исчезнувших в Ариголе можете быть вы. Вы и ваш сын Майкл, − посмотрев на реакцию человека, показавшегося ему с первого взгляда адептом скептицизма и недоверия, он получил подтверждение своим догадкам, увидев в глазах Итана безразличие. Показное? Искреннее? Скорее всего второе, ибо трудно было заподозрить потенциальную жертву, услышавшую предупреждение о смерти, в лицедействе.

− Да иди ты!

Роберту показалось, что этот человек сейчас поднимет его на смех. Он засомневался: а не рано ли он сунулся сюда? Предупредить? О чем? О том, что следующей семьей станет семья Скуд? Но откуда такая уверенность? На чем основано его доверие к девушке с зелеными глазами и взглядом печальным, как осенняя луна? И почему оно такое безграничное?

Если с этими людьми ничего не случится, он наверняка будет высмеян. Не буквально, конечно, но за глаза уж точно. И в следующий раз ему никто не поверит. И все его начинания потонут в буре всеобщего негодования и, чего хуже, презрения. Сомнительная слава о бывшем гении сыска разнесется по всему Мирта-Краун, и он будет вынужден покинуть Ариголу, впервые в своей практике не раскрыв уголовное дело.

− Откуда такая уверенность? − Итан почесал щетину и глубоко затянулся, выпуская дым в раскрытое окно.

− Я не могу раскрыть вам свои источники, но, поверьте, информация проверенная.

− То есть вы хотите сказать, что следующим буду я?

− Или ваш сын. Кстати, где он сейчас?

− В школе.

− Майклу сейчас…

− Парню двенадцать, но ходит он уже в седьмой класс! Очень старательный мальчик. Учителя в восторге. Так получилось, что матери у него нет, поэтому все тяготы воспитания несу я в единственном числе. Я ему и мама, и, соответственно, папа.

− Значит, вы достаточно хорошо следите за ним.

− А у вас какие-то сомнения?

− Нет, я просто пытаюсь донести до вас всю серьезность сложившихся обстоятельств.

− Что ж, − во взгляде не было и тени веры. − Я учту ваши слова.

− Это не просто слова. Это предупреждение. Я прошу вас, будьте осторожны. По возможности, не отпускайте сына одного. Будьте с ним как можно чаще.

− Спасибо, всего доброго. − Итан потушил сигарету о край прозрачной пепельницы и развеял дым рукой. Поспешно встал.

− Я оставлю вам свой номер. Если что, смело звоните. − Роберт положил на стол синюю визитку детектива.

− Хорошо, мистер Блатт. − Итан кинул на нее быстрый взгляд и поспешил проводить гостя до двери. Перед тем, как закрыть ее за ним, он сказал: − Я надеюсь, этого «если что» не случится.

Роберт не успел ответить. Дверь захлопнулась прямо перед его носом.

Надежда на спасение обреченных. Суждено ли ей сбыться, если ему никто не верит? И как быть, когда и остальные в пренебрежении своем станут похожи на Итана Скуда? А то и превзойдут его в нем?

До полудня, после которого он собирался нанести повторный визит в дом Икера Агриколы, оставалось еще полчаса, и этого времени было вполне достаточно для того, чтобы успеть пообедать.

Он припарковал полицейский «Форд» возле трактира «Пристрастия Венеры» и отправился в маленькое заведение с большой надеждой.

Внутри было темно и пыльно. Тесный зал трактира пустовал. Роберт занял место недалеко от входа у окна, чтобы присматривать за своей машиной. Заказал хорошо прожаренную свиную отбивную с рисом, тосты, овощной салат и кофе.

Ожидая официанта с подносом, он так погрузился в свои мысли, что не заметил, как к нему за столик подсел какой-то парень. Он бы не замечал его и дальше, если бы не хруст чьих-то пальцев напротив.

− О, черт! − Роберт вздрогнул, отвернулся от окна и увидел незнакомца. − Кто ты такой?

На вид парню было не более семнадцати-восемнадцати лет. Одет он был в мятую рубашку явно не первой свежести и такие же джинсы. Хохолок взлохмаченных волос нелепо дыбился на его голове. Лицо было испачкано сажей. Блаженный взгляд застыл.

− Местные зовут меня Ричи, − низко наклонив голову, сказал чудак. Его подбородок почти уткнулся в край стола.

В этот момент официант принес заказ. Он поставил на стол тарелку с отбивной и рисом, салат в глубокой чаше, тосты и выложил приборы. Рядом он поставил чашку с кофе.

Быстрота доставки обеда приятно удивила детектива. В подобных заведениях ему нередко приходилось ожидать, казалось бы, нехитрое блюдо по полчаса. Но в здешнем трактире все было иначе.

− Поднимись, что с тобой? − Роберт коснулся плеча Ричи. От прикосновения парень подскочил на стуле и отодвинулся назад. − Да что с тобой?

Ричи замотал головой и протянул руку к отбивной.

− Можно?

Роберт поразился манерам чудака. Откуда он взялся? Что ему нужно?

− Бери…

Парень схватил кусок свинины и полностью засунул его в рот. Страстно пережевывая свой нежданный обед, он избегал взгляда детектива, смотря преимущественно на дно тарелки.

− Может, тебе заказать чего, Ричи?

− Не-а, − парень замотал головой. − Не надо.

Наконец, когда последний кусок был дожеван, он, смачно рыгнув, спросил:

− Вы уже встречались с ней?

Вопрос не в бровь, а в глаз.

− С кем с ней?

− Ну с девушкой… вы знаете с кем.

− Ты имеешь в виду Мелиссу? Мелиссу Мону?

Парень кивнул.

− Откуда ты ее знаешь?

− Просто знаю и все.

− Ты ее сосед?

− Нет.

− Ты пересекался с ней в жизни? Может, дружил?

− Нет. − Ричи мотнул головой. − Я просто знаю ее и все. Так вы встречались с ней? − Он оглянулся назад, словно боялся, что за его спиной притаился монстр.

− Да, я встретил ее, когда ехал в город. Она мне очень… очень помогла.

− А потом?

− Что потом?

− Потом вы еще виделись с ней?

− Послушай, зачем это тебе?

− Вы ведь ее ищете…

− Да, ну и что? В мою задачу входит не только ее поиск, но и поиск других безвестно пропавших.

− Она использует вас.

− Твоей уверенности можно только позавидовать. И вообще, откуда ты меня знаешь? − спросил Роберт и понял, что более глупого вопроса еще не задавал. К сегодняшнему утру в городе, наверное, уже все знали, кто он такой и зачем сюда приехал.

Он вспомнил о том, куда его забросила судьба. В одночасье свыкнуться с реалиями маленького городка оказалось не так-то просто.

Ричи глянул в окно, а потом, привстав со стула, приблизился к собеседнику и еле слышно прошептал:

− Разве вы еще не поняли главного? Не поняли, кто она такая?

− О чем ты, парень?

Ричи плюхнулся обратно и стал жевать воздух.

− Так в чем же дело, Ричи?

− Она вампир.

Роберт хотел было рассмеяться, но отчего-то мышцы лица его не слушались, и губы не растягивались в искренней улыбке.

− Ами.

Опять Роберт услышал это загадочное слово.

− Ами? Ты знаешь, кто такие ами, Ричи?

− Это вампиры, детектив. И она одна из них.

Видя непонимание на лице собеседника, Ричи попытался объяснить, что имеет в виду.

− По преданию, в годы своего становления Аригола подверглась нападению вампиров. История умалчивает, откуда они взялись и долго ли прожили, но не трудно догадаться, что у всех у них была одна цель − порабощение жителей города, превращение их всех в ами. Все началось так же, как сейчас. С таинственных исчезновений. Стали пропадать люди. Сперва по одному. Потом целыми семьями. А потом, спустя какое-то время, они вдруг начали возвращаться…

Но уже не людьми.

Жестокость их не знала границ. Они, словно звери, не щадили никого. Нападали ночью, появляясь в самых неожиданных местах. Убивали без разбора любого, кто на беду свою оказывался на их пути. И детей, и женщин. Аригола захлебнулась в крови. И если бы не горстка отчаянных смельчаков, которые нашли оружие против вампиров, этого города уже давно бы не было на свете, − парень говорил с тихим придыханием, явно боясь, что его кто-то услышит. − И вот на них началась охота. Далее сведения путаются. Одни документы говорят, что последнего из вампиров поймали и казнили. Другие − что он сам всех убил и покинул Ариголу, благополучно перебравшись в Менкар. Где правда, не знает никто.

− Откуда ты об этом знаешь?

− Я много читал про историю Ариголы. Я знаю, о чем говорю, − голос Ричи дрожал. − А недавно я видел сон. Ужасный сон, мистер, ужасный…

− И что было в твоем сне?

Ричи снова вскочил со своего места и на этот раз придвинулся еще ближе, перегнувшись через весь стол. Теперь лицо его было напротив лица детектива. Роберт уловил несвежее дыхание, от которого у него защекотало в ноздрях.

− Все погибли, − еще тише произнес чудак. − Все…

− Что значит погибли?

− Вампиры уничтожили всех в Ариголе! Никого не осталось. Кого кусали, кого просто убивали. Их было так много, что люди не могли им противостоять. Они плодились с невероятной скоростью. Один укус, и ты уже на другой стороне, ты уже ами. Я видел среди них тех, кто пропал без вести… и она… она тоже там была… − глаза Ричи заблестели.

− Ты хочешь сказать, что все пропавшие теперь вампиры?

− Знаете что? Я лучше покажу вам, − парень достал из рукава свернутый в трубочку холст. − Я сделал зарисовки из своего сна. Вот.

На одной стороне холста маслом был написан потрясающий пейзаж. Природа Ариголы.

Горные реки здесь соседствовали с высокими скалами. Водопады ниспадали на голые камни, сливались с бурными ручьями, на берегах которых росли неведомые растения и низкорослые деревья, похожие на арктические ивы.

На верховья гор были нанизаны седые облака. Холодные скалы высились над утопающими в буйной зелени долинами и холмами. Уникальный ландшафт был представлен во всем своем многообразии, в котором каждая деталь была идеально прорисована, каждый самый малозаметный штришок удачно вписывался в общую картину, связывая нити гротескного вымысла с суровой правдой реализма. И вместе получалось великолепие, которое очаровывало.

На оборотной стороне холста была полная противоположность той умиротворяющей красоте, что Роберт только что увидел. Здесь царила гибель города. Апокалипсис локального масштаба − горящие дома, мечущиеся люди, следы необратимых разрушений, вообразить которые в реальности мог только сумасшедший или пророк.

Прикоснувшись к холсту, Роберт сердцем ощутил блуждающий крик боли. Переживая те же эмоции, что и люди, бегущие от огня пожарищ, он слышал их душераздирающие крики − безумные возгласы тех, кто не хотел умирать.

Он ненадолго закрыл глаза, чтобы спустя несколько мгновений открыть их снова в надежде на то, что увиденное им − иллюзия.

Но надежде его не суждено было сбыться. Весь ужас и страх, которые так ярко живописал безумный художник, остались.

− Теперь вы понимаете, насколько здесь опасно?

− Эй, Ричи!

Нежданный крик заставил парня замереть на месте.

− Черт бы тебя побрал, Тихоня Ричи! Как ты здесь оказался? Сэм, ты пустил его сюда?

Парень вздрогнул, узнав громкий голос.

− Да хранит вас Бог, − сказал он и пулей выскочил из зала.

Через полминуты Роберт стал свидетелем того, как Ричи улепетывает по зеленой аллее вдаль. Холст остался лежать на столе. Роберт поспешно сложил его и убрал во внутренний карман, не дожидаясь появления крикуна.

− Извините, детектив… − подошедший к столику толстяк вытирал руки о белое полотенце, свисающее с плеча.

Роберт кивнул, давая понять, что извинения принимаются. То, что его узнали, у него уже не вызывало удивления.

− Я Крол. Хозяин этого трактира, − толстяк улыбнулся во весь свой белозубый рот и развел пухлыми руками. − Он что-нибудь украл у вас?

Роберт вспомнил про съеденную отбивную.

− Нет, ничего не украл.

− Чертов Ричи, − Крол погрозил кулаком в окно. Роберт глянул на улицу, но Ричи там уже не было. − Сэм же зарекся пускать этого дурачка в трактир. − Толстяк посмотрел на остатки пищи в тарелке детектива: − Хотите что-нибудь еще?

− Нет, спасибо, − после встречи с Ричи, и особенно с сопутствовавшим его появлению запахом, у Роберта отпало всякое желание обедать.

− Вы должны простить его. Он всегда был малость двинутым. Многие стараются этого просто не замечать. Правда, подворовывает немного, а так он совершенно безобиден. Опасности не представляет, иначе его давно бы отправили в Баранбу. Ведет скромный, никого не волнующий образ жизни. Живет один. Одним словом, Тихоня.

Роберт вспомнил о Баранбе. Закрытая клиника для душевнобольных в Аристаде. В период расследования одного важного дела ему пришлось там однажды побывать. То посещение здания с черными стенами и звенящей, мертвой тишиной добавило ему седых волос на голове.

− А я его уже простил, − детектив пожал плечами и улыбнулся. Наверное, это было лучшее, что он мог сделать, чтобы Крол от него отстал.

− Что ж, в таком случае заходите к нам вечером. У нас отменные ужины!

Роберт торопливо закивал и поспешил расстаться с «пристрастиями».

Думая о Ричи, странном парне, в котором уютно уживался безусловный талант и легкое безумие, он вспоминал его слова о будущем Ариголы, и рука его сжимала холст, запечатлевший красоту и катастрофу.

Повторный визит в дом Икера Агриколы принес все тот же результат. Снова тихое ожидание за дверью. Снова шорох за стеной. И снова молчание.

Ближе к заходу солнца Роберт Блатт повернул на Минеальму и направился в отель.

Как ни старался он отвлечься от воспоминаний, связанных с Мелиссой Моной, сделать этого не мог. Его настойчиво преследовал знакомый образ. Предельно чувственное создание со светлой душой и темной тайной. Что он хотел услышать от нее? Где мог ее найти?

Никогда раньше он не испытывал подобных чувств. Влекомый ими, он касался руками ее длинных черных волос и заглядывал в зеленые глаза. Он прижимал ее к себе и… целовал. И поцелуи эти − дань первому касанию, не прекращались в тот момент, когда их губы размыкались. Их трепет − райское блаженство, продолжал волновать его плоть и после того, как в дымчатом облаке мысленного взора растворились контуры ее желанного лица.

Ему самому всегда казалось, что в душе его не осталось места для чувственных терзаний, взлелеянных поэтикой возлюбленного тела. Нет места там и для блаженства, что сулили нежные уста. И места нет для счастья.

Он посмотрел в небо − там остался шлейф ее мокрого платья, там вздымался абрис ее растрепанных волос. Он затаил тревожное дыхание и, теряя далекий силуэт, испытал необъяснимый страх. Один лишь вздох, благоговейный, осторожный, он вырвался нечестно и в самый последний момент разрушил ту гармонию, которая возникла в душах обоих пленников судьбы. Но…

Как ни странно, созвучие сердец осталось. Его невозможно было разрушить окончательно. Ни вздохом, ни прикосновением. Притяжение сердца к сердцу было слишком велико, чтобы потонуть во мраке одного камео, прописанного лишь для этой встречи.

И Роберт знал, что с этим чувством ему придется жить.

Где-то на середине пути, когда он сворачивал на угол Первой Нижней и проспекта Макалая, ведущего прямиком к «Ниагаре», в салоне автомобиля заиграла мелодия телефонного звонка. Он потянулся к мобильнику и нажал на кнопку.

− Детектив Роберт Блатт? − проговорил взволнованный голос. − Это я, я… Итан Скуд. Вы должны меня помнить, мы разговаривали сегодня утром… Вы приходили к нам в дом на Голубиной площади…

− Да, конечно, я помню, − ответил Роберт, чувствуя волнение, которым буквально наполнялась трубка.

− Мой сын не вернулся из школы…

Вместо отеля Роберт взял курс на Голубиную площадь. Ему хватило десяти минут, чтобы вновь оказаться у знакомого дома под номером восемнадцать.

Под сенью приземистого вяза стоял Итан Скуд и курил. Вид у него был совершенно потерянный. Подойдя к нему, Роберт не стал ни о чем спрашивать, а предпочел дождаться, когда тот сам заговорит.

− Извините, что так поздно, − сказал Итан. Сигарета его уже почти стлела, и мерцающий огонек у самого фильтра, должно быть, больно обжигал дрожащие пальцы.

− Я ждал его возвращения до самого последнего.

− Зачем тянули? Я же предупреждал вас, − Роберт старался не придавать голосу обвиняющего тона, говорил спокойно, не спеша.

− Я не воспринял ваши слова всерьез.

− Вы звонили в полицию?

− Да. − Дымящийся фильтр упал на землю − видимо, боль от ожога стала невыносимой.

Итан сжал ладонь в кулак и тут же достал новую сигарету. И только, когда зажегся огонек, Роберт увидел, что он плачет.

− Как только они приедут, я скажу им, чтобы к вашему дому приставили охрану.

− Она уже не нужна.

− Поверьте, так будет лучше.

− Вы не понимаете… Его уже нет в живых! Нет!

− Уверен, что ваш сын найдется.

− Нет, − Итан отчаянно замотал головой. − Он не вернется. Его убили!

− Прошу вас, успокойтесь. Мы обязательно найдем Майкла. Я обещаю, что приложу все усилия…

− К черту вас! И все ваши усилия!

Итан закрыл лицо руками и опустился на колени. Теперь уже, открывшись искренним рыданиям, точившим его душу после часа икс, он мог оплакивать сына сколь угодно долго.

− Почему я не послушал вас? Почему? Почему?!!

У Роберта не было ответа на этот вопрос. Как не было у него и уверенности в том, что Итан еще способен надеяться на лучшее.

− Если бы послушал, ничего бы не произошло… Как глупо, господи, страшно глупо…

− Каждый из нас силен задним умом. Успокойтесь, это не ваша вина.

Неожиданно Итан поднялся и сделал пару решительных шагов в сторону детектива.

− Ты знал! Ты все знал, аристадская ищейка!

Роберт предусмотрительно отошел назад. Насмотревшись на поведение Питера Моны, он не хотел снова становиться козлом отпущения.

− Сейчас это не играет никакой роли. Уж поверьте.

− Скажи мне, детектив, теперь моя очередь?

− Еще раз повторюсь: успокойтесь, Итан. И ждите приезда полиции.

− Думаешь, она мне поможет? − печальная усмешка отдавала презрением. − Мне ничего больше не остается.

− Ведите себя, как мужчина!

− Нет… − захрипел Итан Скуд, ломая сигарету пополам. − Вы не понимаете, что произошло! Ушел из жизни человек, который значил для меня все! Это невыносимо, это тяжело, это смертельно…

− Да возьмите же себя в руки, наконец! Ничего еще не известно. Уверяю вас, его найдут. − Роберт не стал избегать его тяжелого взгляда и тут же пожалел об этом. В глазах ошеломленного отца надежды не было. Там процветала боль и беспросветное отчаяние.

− Без Майкла мне будет трудно.

− Мы его найдем.

− Никого вы больше не найдете, детектив.

Роберт возвращался в отель с тяжелой душой. Его терзало чувство вины. Все ли он сделал для того, чтобы спасти парня? Достаточно ли приложил усилий, чтобы убедить Итана в грозящей ему и его сыну опасности? Какими еще способами он мог внушить ему невероятную серьезность всего происходящего? Может, стоило действовать иначе? Что мог он еще сделать?

Где теперь Майкл Скуд? Что с ним? Какую участь уготовила ему судьба? Ами?

На все эти вопросы ответы, безусловно, были, но отыскать их в перипетиях событий странных, малообъяснимых, Роберт пока не мог. Одни из них, те самые, которые винили, говорили ему, что он мог поехать в школу и предупредить парня. Также он мог поставить в известность полицию (кого, господи? Проклятого Габора?). Однако ничего из этого он не сделал. Или не успел.

Майкл Скуд исчез. В городе. Среди бела дня. Буквально у него из-под носа. А он был единственным, кто знал о том, что это случится. Знал, а не догадывался и не сомневался.

Чем дальше, тем труднее. Тем больнее будет каждое новое исчезновение. Но хватит ли у него сил, чтобы выдерживать невероятный темп, предложенный похитителем? Сможет ли он и дальше идти по неведомой тропинке на, казалось бы, такой явный источник света, вдруг ставший призраком во тьме? Ведь с каждой новой жертвой вина его будет тяжелеть.

«У них на роду написано быть ами».

Вина его будет тяжелеть, а чувство отчаяния расти. И чем дольше так будет продолжаться, тем стремительнее будет гаснуть вера в его собственные силы.

«Никто из них вернуться уже не сможет. Все они − жертвы».

Помимо черной безысходности, слова Мелиссы Моны таили в себе ключ к разгадке. Роберту казалось, что он нащупал верное направление.

Кто еще остался? Их имена вертелись у него на языке.

Промедление смерти подобно.

Господи, Мелисса, где же ты?

Никогда еще в своей жизни Роберт Блатт так не нуждался в ком-то, как нуждался сейчас в ней. Она была для него целым миром, редким и непознанным. И он пытался открыть дверь в этот мир, чтобы стать ближе. Хоть и не знал, хорошо это или плохо.

Телефонный звонок прервал его мысли, смыв мечты о недоступном. Но он был благодарен тому, кто звонил, потому что еще бы несколько минут, и он бы точно заснул.

− Детектив? − он узнал голос инспектора. − Есть новость для вас. И боюсь, она вам не понравится. Вы ведь только что уехали из дома восемнадцать по Голубиной площади?

− Да, − выдавил из себя водитель, не понимая, к чему клонит Ив Габор.

− Прошу вас немедленно вернуться. Ситуация обострилась.

Щелк, и связь на том конце оборвалась.

Он увидел огни полицейских машин еще на повороте.

У дома на площади стояли три автомобиля с городскими гербами, вход был перекрыт красными лентами. Несколько полицейских образовали мини-оцепление вокруг палисада на территории двора, но Роберт беспрепятственно его миновал − многие видели его хотя бы раз, поэтому представляться ему не пришлось.

В прихожей копошились двое копов. Роберт прошел в гостиную и увидел висящее на веревке тело. Сердце его упало, когда он узнал в нем Итана Скуда. Прислонившись спиной к стене, он медленно осел.

Откуда-то вышел Ив Габор. В руке он сжимал пистолет и блестящую синюю визитку.

− Он звонил вам, мистер Блатт?

− Да, я приезжал к нему… Разговаривал с ним, предупреждал, − медленно ответил Роберт.

− Вы знали, детектив. Вы все знали. Меня терзает только один вопрос. Откуда?

Роберт посмотрел на полицейского и по выжидающему выражению его лица (если бы не обстоятельства, Роберт не сомневался, что коп заулыбался бы) понял, какой будет его реакция, расскажи он ему сейчас всю правду.

− Оружие можете убрать, оно вам не понадобится.

− Ответьте на вопрос. − Габор не смягчил тон, но тем не менее спрятал пистолет в кобуру.

Наконец, Роберт поднялся. Стараясь не смотреть на труп, он произнес:

− На самом деле в группе риска были оба. И отец, и сын. Первым пропал Майкл, вторым должен был стать Итан.

− Но откуда…

− Догадался.

− Не морочьте мне голову! Если бы вы сразу сказали мне, что вам стали известны имена следующих жертв, возможно, мы смогли бы избежать исчезновения мальчика и смерти его отца!

− Что бы вы сделали? − в ответ спросил Роберт и снова вспомнил слова Мелиссы о том, что избежать своей участи не получится ни у одного из названных.

− Мы бы приставили к ним охрану. Установили бы круглосуточное наблюдение за этим домом. И всего этого могло бы не произойти. Если бы только вы сказали мне, что они следующие… Однако вы поступили иначе. Захотели в одиночку расправиться с убийцей! Но не учли коварство и внезапность, с которыми маньяк вершит свои дела. Ваше тщеславие, мистер Блатт, не знает границ, а ваша самоуверенность преступна! Именно благодаря ей мы имеем еще одного пропавшего без вести и висельника.

− Почему же вы до сих пор не приставили охрану к двум другим, таким же несчастным, как Итан?

− Один из них из дома не выходит, а второй наотрез отказался. Вы ведь уже разговаривали с ними, значит, должны знать…

− Я предупредил Итана, я пытался всеми силами предотвратить это…

− Всеми ли?

− Да! − Роберт почти закричал. − Да, черт возьми! Да, да, и еще раз да! Мне кажется, он сам предчувствовал что-то. Он был каким-то дерганым, чересчур нервным, он не воспринял мое предупреждение всерьез, − выпалил Роберт и едва не добавил: «Он сам виноват».

− Вы допустили преступную халатность, мистер Блатт, − в спокойном голосе Габора таилась скрытая угроза.

− Черт бы вас побрал, Габор, я действительно хотел только одного − спасти людей!

− Я верю, мистер Блатт, верю. Однако моя вера не изменит факта вашей профессиональной некомпетентности. Помню, утром я спросил у вас, зачем вам понадобились досье названных персонажей? И что вы мне ответили? Ничего. Однако я предложил вам свою помощь. И что я снова получил в ответ? Отказ! Я понимаю, вы привыкли работать без помощи каких-то там местных копов. Но поделиться с полицией такой важной информацией, как имена будущих жертв, вы были обязаны. Вы физически да и технически не смогли бы обеспечить им защиту. Я полагаю, вы прекрасно меня понимаете. Я думал, вы продолжите следить за священником и виноделом. Однако каким-то образом вы узнали, что следующей жертвой станет кто-то из семьи Скуд. Возможно, вы сделали выбор наугад и попали в точку. Возможно, долго размышляли, сопоставляя факты и причины, выискивая среди них вероятную цель для убийцы. Это делает вам честь. Но ваше молчание хоронит ваши заслуги. Вы понимаете это? На вашем месте я бы всерьез задумался над скорым отъездом из города. Завтра приезжает мэр, и я доложу ему о случившемся. Думаю, он будет крайне недоволен вашим поступком. И какая бы дружба вас с ним ни связывала, против здравого смысла он пойти не сможет. Зная его, я смело могу утверждать, что он примет мою сторону.

Роберт посмотрел в глаза Габора. Непроницаемые, маленькие, они были похожи на крысиные. В них скрывалась неприязнь.

Роберт знал, что инспектор невзлюбил его с самой первой встречи и наверняка настроил против него всех своих подчиненных. Но как бы поступил он на его месте, если бы ему пришлось столкнуться с самоуверенным чужаком, считающим себя неприкасаемым?

Наверное, ему это тоже не пришлось бы по вкусу. Наверное, он тоже возненавидел бы приезжего детектива.

− Я полагаю, вы все поняли, мистер Блатт.

Отчаяние овладело Робертом, когда он возвращался к себе в номер. Безусловно, доля его вины в случившемся была. Пусть косвенная и изрядно преувеличенная инспектором, но она была. И если бы он последовал настойчивому совету Габора и в тот же день покинул город, эта вина не оставила бы его до конца жизни.

Решение было принято мгновенно. Он проверил наличие патронов в патроннике своей беретты и, взяв про запас еще пару пачек, отправился туда, где впервые повстречал девушку в белом.

III

Невеста Хазельбранта

Где она сейчас, спрашивал он себя, мысленно представляя, как она передвигается невесомой походкой по заросшей тропинке темного леса и исчезает за деревьями в глубине далекой чащи. Что для нее этот таинственный и пугающий лес, колыбель страха и отчаяния? Что ждет ее в нем, и что заставило ее найти здесь свое пристанище? Так много вопросов без ответов. И так мало времени, чтобы узнать правду.

Роберт не боялся гнева мэра и выдворения из города с формулировкой «профессиональная некомпетентность». Безусловно, это будет пятном на его репутации. Но от этого пятна он непременно избавится, как только проведет следующие свои дела безупречно.

Куда более его страшила перспектива не завершить это расследование. Если он не узнает тайну исчезновений, это и будет настоящей профессиональной некомпетентностью, признанной уже не его завистниками и критиками, а им самим. А это куда больнее.

Покинув город, он проехал по Минеальме пару километров и, выключив фары, свернул на проселочную дорогу. С наступлением темноты тревога его нарастала. Он приближался к тому месту, где впервые встретил Мелиссу. Месту, таящему опасность, дышащему ей.

Здесь по обеим сторонам дороги тянулись бескрайние леса, окруженные вдали холодными скалами, сливающимися в темноте с безбрежной гладью неба. Здесь страх жил между деревьев, у каждого пригорка, у каждого куста, что прятался во мраке ночи.

Но страх − чувство зависимое. И если не давать ему особой воли, то можно от него избавиться. Или, по крайней мере, попытаться.

Тихоня Ричи сказал, что она вампир. Но кто такой этот Тихоня Ричи? Местный сумасшедший, потерявший связь с реальностью, как только появился на свет? Или провидец? Не так трудно в сумасшедшем разглядеть пророка, если он действительно видит то, что не видят другие. Но как понять: картина Ричи − истина, ведущая к неотвратимому концу, или всего лишь вымысел безумца, решившего увековечить свою больную фантазию на стареньком холсте?

Где реальность, а где иллюзии? Как отделить их друг от друга? Один путь − ждать, другой − искать. Роберт Блатт предпочел второе.

Он вытер холодной рукой пот со лба и сбросил скорость. Теперь он передвигался медленнее пешехода. Он углубился в лес уже довольно далеко, и вот-вот дорога должна была вывести его к тому месту, где произошла авария.

Через пять минут он, наконец, выехал к заветной поляне, лысому участку среди безмерно высокой травы. Как и ожидал, он увидел те места, где стебли были сильно примяты к земле − следы его прошлого пребывания на опушке Хазельбранта. Он вышел из машины и огляделся.

В застывших лужах серебрилось отражение луны. Кроны деревьев слегка покачивало, в них завывали невидимые совы.

И тут размашистые ветви расступились перед ним, и он увидел устланную пожухлыми листьями тропинку, которая уходила далеко в лесную чащу. Подойдя ближе, он заметил, что в самом ее начале земля, поросшая сорняками и травой, пестреет следами мощных звериных лап.

Страх повенчался с сомнением.

Идти дальше или все бросить и умчаться прочь от этого места? Вернуться в отель, собрать вещи и уехать…

«Иди», − услышал он безликий голос. И повиновался.

Мог ли он позволить себе смалодушничать? Тот, на кого надеялись люди. Мэр Дарей Пол, тот же Питер Мона. Его дочь, по неведомой причине ставшая жертвой похитителя и по еще куда более странным причинам хранящая тайну своего исчезновения.

Мелисса… Мелисса Мона, невеста Хазельбранта, девушка из сна, он был обязан разорвать невидимые цепи, приковывающие ее к этому месту. Он должен был ее освободить.

Мартин, в конце концов. Молодой парень, у которого вся жизнь была впереди, в одночасье оказавшийся на грани жизни и смерти из-за его «удачных» действий за рулем автомобиля. Кто, если не он, сможет помочь ему очнуться? Ведь когда он докопается до истины, первым, к кому он придет, будет именно этот светловолосый парень, согласившийся поехать с ним в ненастную ночь в далекую Ариголу.

Они все надеялись на него.

Но даже если бы их всех не существовало, он бы и тогда не смог покинуть Ариголу, не доведя дело до конца.

Лес по обе стороны тропинки становился все гуще. Роберт передвигался как можно осторожнее, не забывая периодически оборачиваться назад, взглядом выискивая то место, которое послужило ему входом в дебри Хазельбранта. Со временем оно все удалялось и удалялось, пока не превратилось в едва заметный маленький просвет среди деревьев. Боязнь потерять и его, а вместе с ним и последний ориентир, ведущий обратно к дороге, заставила Роберта остановиться.

Оказавшись в чаще черного леса, он стал вглядываться вдаль, надеясь уловить источник хоть какого-нибудь света. Простояв так несколько минут, он дождался, пока глаза привыкнут к темноте, и пошел дальше.

Черный купол, нависающий над лесом, прятал тишину.

Роберт не улавливал ни единого звука, присущего ночному лесу. Здесь, в сердце Хазельбранта, царстве мрачного покоя и темного безмолвия, не было места для живых.

Он забрел в непролазную рощу, где вместе с многовековыми соснами соседствовали деревья, кора которых представляла из себя камень, так похожий на гранит. Их кроны были шарообразны, листья большими и круглыми, ядовито-зеленого, а кое-где и абсолютно черного цвета. Корни их были длинными и расползались под землей на десятки метров, торча наружу змеистыми хвостами.

Через какое-то время до него донесся голос. Очень далекий распевный женский голос, нежные интонации которого пробудили в нем совсем еще свежие воспоминания. Убаюкивающая мелодия, способная в один момент из грозных зверей сделать послушных ягнят.

Голос разрушил тишину.

И он пошел туда, ведомый им.

Стараясь неслышно пробираться сквозь буйные заросли, он шел в темноте, не видя впереди ничего, то и дело натыкаясь на ямы, неглубокие, но достаточные для того, чтобы переломать ноги. Корявые ветви царапали его кожу. Атмосфера, пронизанная опасностью, угнетала, заставляла сторониться каждого шороха и настороженно озираться по сторонам в испуге быть атакованным ежесекундно. Но желание вновь встретиться с девушкой в белом было сильнее.

Сколько времени прошло с той минуты, когда, побуждаемый благими порывами, он вошел в Хазельбрант? Сколько он здесь уже бродит в поисках девушки (М. М.)? Сколько он идет на ее голос?

Когда усталость стала невыносимой, он остановился у ближайшего дерева. К тому моменту, когда почувствовал частичное восстановление сил, влекущий голос уже пропал. Во вновь возникшей тишине он уловил тягучий запах костра. И, кажется, заметил вдалеке струйку дыма, сгусток пепельного тумана, поднимающийся над ветвями странных деревьев. Среди непроницаемой копны чернильных листьев он увидел несколько просветов − это огни костра пробивались в темноте. Преодолевая себя, вялыми ногами переступая через кочки и хворост, он двинулся вперед.

И вот вскоре он оказался под сенью круглых крон, где осторожно присел и стал наблюдать за тем, что происходит в скрытой от посторонних глаз, самой далекой части Хазельбранта.

На освещенной факелами травянистой поляне по периметру черного круга сидели волки.

Пять особей грозного вида, среди которых только одна отличалась маленькими размерами и невысоким ростом. В центре круга горел большой костер. Языки его пламени лизали нижние ветви ближайших деревьев, но не причиняли им никакого вреда. Дым от костра взвивался в воздух серым облаком.

Вдруг из стаи выделился один волк. Он стал ходить быстрыми кругами вокруг костра. Потом застыл на месте. А потом случилось то, от чего у Роберта встали дыбом волосы.

Волк упал на спину и начал изворачиваться и выгибать спину, словно бесноватое дитя. Стоны страдания перемежались громким рыком. Роберт видел, как со зверя, трясущегося, словно в лихорадке, спадает шкура, как под ней обнажается человеческая плоть.

Через несколько секунд трансформация закончилась, и перед стаей хищников предстал человек.

Это был взрослый, голый мужчина. Он тут же наклонился и соорудил себе набедренную повязку из ткани, которая специально была приготовлена для этой цели и лежала на земле.

Он повернулся к стае. По его лицу бродили блики факельного света. Каменное и бледное, оно не выражало никаких эмоций. Это был застывший кусок белого мяса. Роберт засомневался в том, что его мышцы когда-то вообще приходили в движение. Но тем не менее он узнал его. Это было лицо Влада Топура. Первого пропавшего в Ариголе человека.

В этот момент один из волков, кажется, заметил его. Он поднял острую морду и стал принюхиваться, ловя в воздухе запах чужака. Роберт лег на землю, уткнувшись носом в колючие кусты. Но его тревога оказалась напрасной. Может, зверь и почуял человека, только он сразу был отвлечен куда более важными делами.

Влад Топур пристроился к стае. Он сел сбоку от ближнего сородича и стал ждать. Его примеру последовал следующий хищник.

С замиранием сердца Роберт наблюдал за тем, как с каждым из них происходят те же метаморфозы, что и с первым. После превращения новый человек присоединялся к своему предшественнику, занимая место рядом. Вскоре вся стая, включая волчонка, превратилась в людей, облаченных только в импровизированные набедренные повязки.

Кто-то из них стоял, кто-то сидел. Но одно общее было у них у всех − они все неотрывно смотрели на желтый костер. Пустые, каменные лица с зомбированным взглядом. Он узнал их всех. Все они когда-то исчезли из родного города.

Здесь был и прототип его последней неудачи, парень по имени Майкл Скуд, исчезновение которого невольно отправило его отца на тот свет. Была и стройная девушка с большими голубыми глазами и длинными-длинными иссиня-черными волосами, прикрывающая свою наготу ветвистым корнем бересклета. В ней он узнал Эльзу Топур. Она стояла поодаль от своего мужа, его не замечая вовсе.

Рядом с ней потерянно сидела Марта Агрикола, женщина с выцветшими волосами и острым лицом. Она держала за руку перебирающую свою рыжую косу дочь, девочку десяти лет от роду со взглядом волчонка.

Все их фотографии мгновенно пролетели у Роберта перед глазами, как веер раскинутых карт. Он еще не успел до конца поверить в то, что видел. Все эти лица, образы, сошедшие со старых снимков, казались миражом, возникшим в сознании утомленного путника, обрывками воспоминаний − терцией между временем и пространством.

Затянувшееся ожидание продолжалось. Оно рождало у Роберта ощущение того, что все эти перевоплощения только начало чего-то более необъяснимого и страшного.

И вдруг он почувствовал, что за ним кто-то следит.

Теперь ему это не казалось, как в случае с подозрительно повернутой мордой волка, лишь намеком на то, что его заметили. Теперь это был один целенаправленный взгляд. И пока разум его защищался, пытаясь найти разумное объяснение происходящему, взгляд этот жег его спину.

Роберт вскочил на ноги и, прижавшись спиной к дереву, уставился на обладателя столь пронзительных глаз.

Девушка в белом платье стояла между двух сосен и смотрела на него. Свет ее зеленых глаз рассеивал тьму ночи.

− Мелисса…

Оцепенение спало. Он, наконец, нашел ее (или она его), желанное создание, как оказалось, его грез. Чудесный призрак посреди кошмара.

Он понимал, что от нее сейчас зависит очень многое, в том числе и его судьба. И одновременно он испытывал такую тягу к ней, что не мог спокойно говорить и дышать. Это было выше его сил. Он подумал о том, что это самое влечение и было первоисточником его нахождения здесь. Именно оно, а не амбиции детектива, привело его в чащу Хазельбранта.

− Ты ведь искал меня, Роберт, − Мелисса шагнула ему навстречу, протягивая руку.

Касание, как легкий бриз, взбодрило и тут же успокоило. Решительный призыв зеленых глаз развеял его страхи. И что-то подсказало ему довериться ей.

− Пойдем, − она потянула его за собой.

Он обернулся и посмотрел на людей, которые несколько минут назад были волками.

− Не бойся. Они не пойдут за нами. А нам нужно уходить отсюда как можно скорее. Сейчас появится он.

− Господи, кто? − Изумление сковывало, но Роберт повиновался.

Она вела его лесной тропой. В бесконечной темноте он не видел вокруг себя ничего и полагался лишь на ее путевождение. То, что во мраке ночи она ориентировалась не хуже, чем при свете дня, его уже не удивляло. Это было пустяком по сравнению с тем, что он видел совсем недавно.

Наконец, они вышли к просвету среди сосен. Мелисса остановилась.

− Ты не должен был приходить сюда. Я специально увела тебя подальше от стаи. Они не должны обнаружить тебя, иначе…

− Иначе что? Они убьют меня?

− Они заставят тебя подчиниться.

− Каким же способом? Обратят в ами?

− Ты копнул слишком глубоко, милый Роберт, − тяжелый вздох венчал ее грустные слова. − Теперь у тебя два пути. Первый и наиболее безопасный из всех − срочно уехать из города. Умчаться, куда глаза глядят. И никогда не возвращаться. Тогда у тебя будет шанс выжить и не стать таким же…

− А второй?

− Ты узнаешь всю правду и попытаешься противостоять ему. Но этот путь заведомо гибельный.

− Ему? О ком ты говоришь, Мелисса?

− Хозяин Хазельбранта, вестник тьмы, он называет себя по-разному. Но одно я знаю точно: равных ему по силе и могуществу среди вампиров нет. Это он передал им способность принимать облик черных волков.

Перед мысленным взором Роберта промелькнуло искаженное испугом лицо Тихони Ричи. И его последние слова про уничтожение Ариголы.

− Господи, да откуда он появился?

− Я не знаю. Но он таит в себе огромную ненависть − чувство, пришедшее с ним из глубины веков. Ненависть необычайную, ненависть демоническую… Это она питает его наряду с человеческой кровью.

Роберт не думал, прежде чем ответить.

− Я хочу, чтобы ты знала. Я никуда не уеду, пока в городе пропадают люди. И не только поэтому. Ты во власти темных сил, Мелисса. И я хочу тебя спасти.

− Ты не представляешь, с чем столкнулся, милый Роберт.

− Я знаю одно − я должен положить этому конец. Раз ты можешь приказывать этим существам, значит, на них есть управа. А следовательно, и на него.

− Ты не знаешь всей правды. Я управляю ими потому, что я одна из них.

Наконец, прозвучало то, о чем он догадывался, но так боялся услышать.

− Теперь ты понимаешь, что должен уехать? Мне уже не вернуться и никогда не стать такой, как прежде. Забудь обо мне, Роберт. Со мной тебя ждет гибель.

− Я никуда не уеду. − Чего в этой фразе было больше? Глупого упрямства, безнаказанной самоуверенности или рожденной с первого взгляда любви, он и сам не знал.

− Это глупо. Смерть ходит за тобой по пятам…

− Я привык доводить расследования, порученные мне, до конца. И тем более… − Роберт не знал, как сказать ей об этом. − …Тем более я виноват в смерти двух человек. − Он поднял глаза к небу, но в черноте застывших облаков не смог найти поддержки. − Тех людей, отца и сына, имена которых ты мне назвала. Один из них стал ами, второй покинул этот грешный мир навеки.

− Знаю.

− Знаешь?

− Да. Известие о смерти отца вновь прибывшего быстро распространилось по городу и поселило еще больший страх в сердцах его жителей.

− Мне очень жаль. Это моя вина. Но, поверь, винить меня сильнее, чем я сам, меня уже никто не будет.

− Не твоя вина в этом. Так предначертано судьбой.

− Не верю я в судьбу, Мелисса! Я мог спасти их, но не спас.

− Нет, ты бы не спас их в любом случае.

− Но ведь остаются шансы противостоять тому, кто все это начал…

− Путь, по которому ты идешь, Роберт, очень опасен. Может случиться так, что я не успею или не смогу тебе помочь.

− Почему же сейчас ты помогаешь мне?

− Потому, что ты мне небезразличен.

«Господи!» − подумал Роберт, как он ждал от нее этого слова. Этого бьющего прямо в сердце, тихо с губ слетевшего «небезразличен». Это был самый чувственный, самый желанный посыл из всех, что он хотел от нее услышать. Кроме разве что…

− Но ты ведь на их стороне… − задумчиво изрек он.

− Я на стороне невинных. И хоть тело мое подчинено уже не мне, душа моя всегда останется свободной. Не моя вина, что я стала вампиром. Такой меня сделал он.

− Но почему он не сделал тебя послушной рабой, какими сделал остальных? У тебя остались свои мысли, желания. Ты поступаешь по-своему. В тебе осталось человеческое! Ты не бездушная…как все они… ты не ами.

− Не знаю. Он не говорил со мной об этом. А спрашивать сама я боюсь. Но думаю, что скоро придется. Я не могу так жить дальше. Он думал, что я стану пить человеческую кровь сразу, но он ошибался. Не так много времени прошло с того дня, как он укусил меня, и я еще терплю.

− То есть ты…

− Да, я еще никого не убивала.

− И долго еще ты сможешь обходиться без крови? − в его глазах читалась слабая надежда.

− Не знаю, − ее хрупкие плечи содрогнулись. − Не спрашивай меня об этом. Мысль о том, что рано или поздно мне придется убивать, сводит меня с ума. Я знаю, что не смогу причинить боль никому. Знаю, что если не буду убивать, умру. И я не могу ничего с этим поделать… Три дня это не так много для того, чтобы сойти с ума от голода. Но это достаточно для того, чтобы подчиниться. Рано или поздно это случится, я знаю. Именно этого он ждет.

Роберт не ответил. Но по его глазам она все поняла. Они оба знали, что другого пути, кроме как идти до конца, у них нет.

− Он не отпустит меня никуда из Ариголы. − В глазах Мелиссы Моны отразилась тяжелая усталость − черная тень на дне зеленого озера − усталость не по возрасту. − Он бережет меня. Не посылает в город, как посылает их. Но я не знаю, как долго это продлится. Сколько всего имен в его смертельном списке. В последний раз их было два − я слышала, как он отдавал приказ одному из своих ами. Но сколько их будет в следующий раз… Этого никто, кроме него, не знает.

− Я не могу ждать, когда он остановится. И остановится ли вообще. Сейчас пропадают только избранные семьи, а потом? Что будет потом? Его аппетиты остановятся на этих семьях? Вряд ли. Он вампир. И он нуждается в постоянных жертвах. Сейчас в одних, завтра в других. Я должен понять, почему именно так. Мне нужно разгадать его тайну. Я уверен, что после этого мы узнаем и причину его появления здесь.

− Я знаю только то, что он спешит. Словно боится не успеть завершить начатое.

Роберт смотрел в ее глаза и думал о том, почему не появился в этом городе несколько дней назад, до ее исчезновения. И почему страдания, иногда действительно невыносимые, так часто встают на пути истинных чувств. В чем смысл этих чувств, если нельзя быть вместе?

− Я расскажу тебе, как все было.

Он пришел однажды вечером, когда лил холодный дождь.

Я была одна в доме. Отец уехал по своим делам.

В последнее время он часто покидал дом, и мы общались с ним от случая к случаю. Я думаю, что смерть мамы что-то надломила в наших отношениях. Он стал много пить и иногда за грохотом пустых бутылок не различал обычного «привет, папа». Он перестал замечать меня. Начиная очередной бессмысленный разговор, я заранее знала, что все наши темы неуклонно сведутся к ее смерти. Поэтому я старалась с ним не разговаривать.

Я уходила в свою спальню и читала книги. Он же искал утешение в бутылке.

Я понимала, что так ему гораздо легче. Алкоголь давал ему простор, которого ему так не хватало в нормальном состоянии. Но я не была уверена в том, что выпивая в день пару бутылок, он забывал о своем горе. Его затуманившиеся глаза по-прежнему хранили боль. Хмель не выжигал из него ничего, что способствовало его самобичеванию. Он давал лишь видимость освобождения. И только.

Он так же, как и я, прекрасно знал, что вернуть наши прошлые отношения уже не удастся. Хотя до последнего делал вид, что ничего не происходит.

Тот вечер я планировала провести в спальне, читая Шоу «Дом, где разбиваются сердца». Я прочитала уже сотню страниц и полностью погрузилась в перипетии сюжетных линий, как вдруг следующим за громом и молнией внезапным событием стал стук в дверь. Я поспешила спуститься вниз и притаилась у стены. Каково же было мое удивление, когда незнакомый голос за дверью произнес:

− Открой мне дверь. Мелисса…

…словно его обладатель знал, что я стою там и с замиранием сердца гадаю, кто же явился в мой дом.

− Что? − я облизнула пересохшие губы и тут же поняла, что спросила слишком тихо. Настолько тихо, что сама еле услышала себя.

− Открой мне дверь, прошу тебя… − Несмотря на просьбу, голос его был настойчивым и дерзким.

Непреодолимое желание взбежать по лестнице вверх и скрыться в спальне тут же овладело мной. И я, должно быть, так и поступила бы, если б не страх. Да, именно страх заставил меня стоять у двери и не сходить никуда со своего места. Я боялась, что, когда уйду, он выбьет дверь, ворвется в дом и нападет на меня. Господи, как будто я могла помешать ему, стоя рядом!

− Так ты откроешь или нет?

Кто это может быть, подумала я. Кому потребовалась Мелисса Мона в столь поздний час, когда тьма уже вступила в свои законные права, отдав на заклание беспощадному ливню улицы города?

Еле переведя дыхание, я прильнула к окну. За пеленой дождя я различила высокий силуэт, но не лицо незнакомца. Оно было скрыто низко надвинутой на лоб черной шляпой.

− Кто вам нужен? − обретенная сила голоса придала мне немного смелости.

− Ты, ты мне нужна, Мелисса! Или твой отец, − сказал незваный гость. − Любой из вас может открыть эту чертову дверь и позволить мне позвонить по телефону.

− Что? Вам нужно позвонить по телефону?

− Да, мне нужно позвонить жене и сообщить ей, что со мной все в порядке. Она ужасно волнуется.

− Кто вы? Откуда вы меня знаете?

За дверью послышался вздох разочарования.

− Твой отец меня знает. Он рассказывал мне о тебе. Меня зовут Вердан Калот. Я приехал на пару дней в Ариголу по делам, ну и заодно заскочил в церковь помолиться.

Вердан Калот.

Впервые я слышала это имя. Внезапная мысль немедленно позвонить отцу и спросить, знает ли он о таком человеке, показалась мне самым разумным, что я могла предпринять в тот момент. Однако я не позвонила.

Между нами крепкая дверь, подумала я, и при всем желании он не сможет ее сломать. Если, конечно, не обладает сверхъестественной силой. Тогда еще я не знала, что вампиры могут беспрепятственно проникать сквозь стены. Как не знала и того, что в чужие дома они проникать не могут, пока хозяин не пригласит их или просто не откроет им дверь.

− Вы прихожанин Церкви Святой Ирены? − спросила я. В тот момент мне не пришло в голову уточнить у него, где она находится. Хотя наверняка он это знал.

− Да, а что в этом странного? Я как раз оттуда. Еще утром планировал вернуться домой, но погода…

Приехал по делам. Заодно заскочил в церковь помолиться.

Почему это не насторожило меня тогда?

«Заскочил в церковь помолиться».

− Не моя вина, что все дороги в округе размыло и я не могу выехать на шоссе!

− Вы где-то застряли?

− Да, и еще как! Моя машина в полукилометре отсюда, стоит на опушке леса вся в воде!

− А сами вы откуда?

Мгновение промедления, а потом быстрый ответ:

− Из Менкара.

Я все еще колебалась, когда услышала от него фразу, которая окончательно убила все мои сомнения:

− Долг каждого христианина помогать людям. И ты, как давняя прихожанка Церкви Святой Ирены, должна об этом знать.

Я открыла дверь. Кряхтя и переваливаясь, незнакомец шагнул за порог. И вместе с ним в мой дом пришел необъяснимый страх.

Это был мужчина тридцати − тридцати пяти лет, одетый в строгий костюм, который под дождем промок настолько, что угадать его цвет не представлялось возможным. На голове его мокла черная шляпа. Как сейчас помню, она была с сильно загнутыми вверх полями. Капли дождя стекали с нее. Рука его легла на дверной косяк, и я обратила внимание на его пальцы, бледная кожа которых просвечивалась. В следующую секунду он стал ими настойчиво и резко барабанить по косяку, выстукивая монотонный ритм.

− Добрый вечер, мисс Мона.

Гость снял шляпу и улыбнулся. Длинные черные волосы рассыпались по его плечам. С бледного лица потекли быстрые струйки, огибая маленький шрам на подбородке.

− А мы не могли встречаться где-то раньше? − змеиные глаза впились в меня мертвой хваткой.

Я отступила назад. Где-то в голове мелькнула мысль о том, что мое гостеприимство может стать роковым.

− Не знаю, если только в церкви. − Я остановилась в двух шагах от окна. − Но я не помню.

Продолжая проигрывать в голове пути своего спасения, я понимала, что в моем случае бегство через это самое окно будет не худшим вариантом. Он сразу догадался, что меня переполняет страх. Сделать это было не трудно − один взгляд на прорисованное тревогой выражение моего лица, и все было понятно.

− А вот я прекрасно помню твои удивительные зеленые глаза. − Незнакомец щурился, продолжая осматривать меня с головы до ног. Его взгляд был слишком откровенным и смущал меня. − Как цвет морской волны на срезе. − На миг он задумался, и я успела бросить еще один взгляд на спасительное окно. − Интересно получается, я всю жизнь мечтал стать смотрителем маяка и наблюдать за такими волнами. А что я получил теперь?

С ночного гостя продолжала стекать вода. На полу уже скопилась целая лужа, и теперь его ботинки топтались в ней. Он вытер лицо носовым платком и посмотрел на них.

− Черт, извини, я просто не рассчитал…

− Да ничего страшного, я все уберу. Вы проходите на кухню. Чаю хотите? − я жестом пригласила его следовать за мной.

− Не откажусь.

Он шел, на полу оставались мокрые следы от его тяжелых ботинок. Маленькие лужицы приобретали форму их протекторов, и тут же разливались в разные стороны, отбрасывая тени в слабом свете.

− Еще раз извини, − натянутая улыбка разлепила его тонкие губы. − Мне бы только позвонить жене, сообщить, что я застрял здесь. Если можно. − сказал он, и мне показалось, что вот-вот, и он мне поклонится.

Несмотря на всю показную вежливость, взгляд его оставался холодным, как лед. Как и его руки, от которых исходил не то пар, не то дым.

Я поставила на стол чайник и чашки. Налила крепкий чай. Чашку он сам пододвинул к себе, как только я наполнила ее до краев. Но пить не стал. Стал дуть на воду и продолжал говорить раздумчиво и с расстановкой:

− Здесь хорошие места, красивые. Особенно хорошо здесь летом, ты не находишь? Вся эта буйная растительность, густые леса делают воздух чистым, а прохлада поутру просто незабываема. Я вам завидую. − Пальцы его с настойчивостью кататоника продолжали отстукивать прежний ритм, теперь уже по полированной глади стола, за который он сел.

Я посмотрела в окно.

Дождь не прекращался. В такую погоду создавалось впечатление, что за окном не начало лета, а поздняя осень. Разве что зеленая листва выдавала настоящее время года.

− А что с вашей машиной?

− Забуксовала и заглохла на опушке леса. Я ехал по проселочной дороге и, когда увидел сгущающиеся тучи, понадеялся выскочить на шоссе до того, как начнется дождь. Но человек надеется и предполагает, а Господь Бог, как известно, располагает… Никто же не знал, что будет настоящий разгул стихии!

− Дождь всем испортил планы.

− Да, но меня это не касается! Дождь привел меня к тебе, Мелисса. Именно тебя я так долго искал. − Он натужно выдохнул, и сердце мое обмерло.

− Ведь на самом деле я здесь не для того, чтобы позвонить жене, которой у меня никогда не было. − Он процедил сквозь зубы не то молитву, не то скороговорку, так тихо, что я не расслышала слов. В тот же миг мне показалось, что из уголков его рта, как и от рук, исходит серый дым.

− Что? − невольно вздрогнув, я опрокинула чашку. Прежде, чем до меня дошел смысл его слов, он успел коснуться моего запястья. От прикосновения меня бросило в дрожь, и виной этой дрожи была не внезапность его руки, а холод, что источала его бледная плоть.

Будто прикосновение покойника.

Особенно дерзким холод был на кончиках его пальцев, которые он сцепил друг с другом, зажав мое запястье в замок.

− Где церковник? − незнакомец с такой силой сжал мою руку, что я прикусила язык, почему-то боясь закричать.

Заиндевевшие ногти до крови впились в мою кожу. Взгляд его из доброго приветствия превратился в смертельный укол. Лицо исказила гримаса злорадства. Благожелательность и такт, оказавшиеся фальшью и порождавшие доверие, пропали, превратившись в хищный оскал неведомого зверя. И обнажившаяся сущность монстра окончательно сбросила маску доброжелательного христианина.

Передо мной стояло исчадие ада. Без всякого притворства.

− Где твой отец? − голос был глухой и хриплый. − Отвечай!

Я не знала, как поступить лучше: соврать ему, ответив, что мой отец спит на втором этаже, или сказать правду. К сожалению, он не был похож на человека, которого можно было так просто обмануть. Однако я все же решилась.

− Он… спит… у себя… в спальне… − слова получились дергаными и неправдоподобными.

− Что ж ты мне врешь, сука?

− Это правда… − вздохнула я так глубоко, что боль пронзила ребра.

− Это ложь!

Моя попытка освободить руку умерла еще в зародыше, как только я попыталась дернуть ею в сторону. Его пальцы сжимали мое запястье, будто стальные тиски. Следующим движением он перегнулся через стол и попытался вцепиться зубами мне в плечо. Но у меня получилось увернуться, и он проскочил мимо, хотя руку мою так и не отпустил.

− Послушай, если я начну злиться, в твоем саду подохнут розы, и дом твой сгорит!

− Господи, кто вы?! Что вам надо?! − закричала я, пытаясь пятиться назад. Но сделала лишь шаг − дальше железная хватка не позволяла, и замерла.

− Кто я? Тебе так хочется это знать? − Не знаю, что он увидел на моем лице, но на его лице проступило выражение тихой ненависти.

− Твой ветер, твой волк, твоя темнота! Твой Бог… − сказал он, и маска самопровозглашенного величия сменила его злость. − Я пришел подарить тебе то, о чем мечтает каждый.

Он снова рванул меня к себе, едва не вырвав мою руку из плеча. Обнажились его верхние клыки, как у змеи за миг до укуса.

− Пойдем со мной в мир иной, Мелисса… − слова его, губительные, леденящие, застряли на языке, влажность которого я ощутила кожей. Его демонический взгляд, казалось, мог испепелить даже камень. А потом…

… я помню только всплеск последней боли, током ударившей меня под ключицу. Мир мгновенно изменился, краски растворились, образы поплыли, и на губах я ощутила влагу. А коснувшись языком, поняла, что это капли брызнувшей из моего горла крови.

Я проснулась еще до того, как вернулся отец. А вернулся он под утро. Когда он меня увидел, то сказал, что я плохо выгляжу и похожа на покойника. Я еще не понимала, что со мной происходит, и, кроме боли от укуса, ничего не чувствовала. Он предложил вызвать врача, но я отказалась. Я сказала ему, что мне хорошо. Да-да, именно так я и сказала, не на шутку удивив его.

− Мне хорошо, − повторила я и ушла в лес.

Больше домой я не возвращалась.

«Мне хорошо… − пролетело в моей голове уже после того, как в полузабытьи я ступила на сырую тропинку, ведущую в далекую чащу Хазельбранта. − Мне хорошо…»

Эти слова и ощущения так и остались где-то там, на границе между домом и лесом. Я взяла с собой только сердце, чтобы войти с ним в новый мир.

Мне хорошо…

В следующий раз я очнулась от того, что кто-то нюхал мокрым носом мои волосы. Открыв глаза, я увидела волка, который склонился надо мной. Я подняла голову и поняла, что оказалась в дремучем лесу. И не просто в лесу, а в самой труднодоступной его части.

Лесной зверь, сидящий рядом со мной, не был похож на обычного представителя своего рода. Он был намного крупнее своих сородичей, шерсть его была чернее ночи, клыки острее и больше, чем у простых волков, а глаза его горели красным.

Вдруг я услышала, как кто-то пробирается сквозь непролазную чащу. Волк тут же навострил уши и, поджав хвост, потрусил в кусты. Странно было видеть страх в глазах грозного хищника, впрочем, удивление это тут же смыло волной нового чувства.

Ожидания.

Из глубины зеленых зарослей неспешной походкой вышел высокий незнакомец. Это был мой ночной гость.

Я надеялась, что он убьет меня быстро. Но он сказал, что не собирается этого делать. Все, что он хотел, он уже сделал. Так он сказал. Я спросила, что теперь со мной будет. Он ответил, что ничего. Я буду жить здесь, в Хазельбранте, вместе с ним и его стаей.

Больше он ничего не сказал.

Скоро я поняла, что бояться волков смысла нет. Животные слушались меня почти так же, как и моего похитителя. Особенно когда я пела им колыбельные песни. Потом я увидела первое превращение и с ужасом представила, что будет со мной, если я также стану обращаться в зверя. Здесь, в этом лесу, я и провела последние три дня. Потом я встретила тебя, а дальше ты уже все знаешь…

− «Пойдем со мной в мир иной…» − задумчиво произнес Роберт, смотря в невидимую точку. − Куда же он исчезает? Кем бы он ни был, он должен где-то быть, где-то находиться.

− Он живет в городе под видом человека. Приходит в Хазельбрант, где после каждого нового появления очередной жертвы лично следит за тем, чтобы все ами были в сборе. Чтобы стая прибавлялась.

− Как убить его? Ты знаешь, как убить его?

− Я знаю, что он боится серебра. Он сорвал с меня нательный серебряный крест, когда обращал меня в вампира. Видимо, он приносил ему серьезные неудобства.

− Просто серебро…

− Я не знаю, как долго он собирается претворять задуманное в реальность, но одно знаю точно: пока он не завершит свою дьявольскую миссию, он не раскроет себя. Ни при каких обстоятельствах.

− Это говорит о том, что он тоже способен испытывать страх.

− Это не страх. Просто мне кажется, он слишком много усилий потратил на то, чтобы совершать свои убийства в соответствии с четким планом.

− В соответствии со списком ами…

− Да, и он боится сделать неверный шаг, который приведет его к краху. Поэтому он очень осторожен.

− Я думаю, что в этом списке есть и твой отец.

− Это знает только он.

− Мелисса, если он узнает, что ты мне помогаешь…

− Ничего со мной не случится. Самое страшное уже произошло − я стала вампиром.

− Но не ами.

Раздавшиеся из глубины леса далекие голоса заставили их обернуться.

− Роберт, тебе пора. Спеши уходить. Иди все время прямо и никуда не сворачивай. Так ты выйдешь к дороге.

− А ты, Мелисса? Что будет с тобой?

− Не забывай, я из их стаи…

− Неужели все так безнадежно? − наконец он задал вопрос, который вертелся у него на языке всю дорогу.

Неужели нет спасения? Неужели она обречена на такое существование − не жизнь даже, а вечную охоту на людей? Неужели это будет длиться до… до тех пор… («Ну же, говори!») пока кто-нибудь не положит этому конец?

Роберт лишь на миг представил, что этим героем станет он, и проклял себя за подобные мысли.

− Я вернусь, Роберт. Вернусь, чтобы назвать тебе имена.

Когда она уходила в темноту леса, им овладело такое гнетущее чувство потери, что он едва не бросился за ней вдогонку. Но здравомыслие не окончательно было попрано новорожденным чувством, и скрепя сердце, он отправился в город.

Остаток ночи он провел в ожидании Мелиссы. Он ходил из угла в угол большой темной спальни, то и дело подходил к окну, ожидая в предрассветных сумерках увидеть знакомый силуэт. Но, кроме ворон, облепивших пустынную дорогу у лесистого предгорья, не видел никого.

Когда луна стала меркнуть в красной пелене рассвета, он сел у окна и прильнул лбом к холодному стеклу, чтобы не уснуть.

Она появилась неожиданно. Ее рука скользнула по его плечу, он вздрогнул и застыл. От ее прикосновения по его спине поползли мурашки. Холод? Да, но столь долгожданный. И от того завораживающий.

− Я боюсь за тебя, Роберт, − сказала она, обняв его обеими руками за шею и положив голову ему на плечо. От нее веяло прохладой утренней росы. − Одному тебе не справиться. Край пропасти, по которому ты ходишь, может вот-вот оборваться…

В глазах ее стояли слезы. Зеленая дымка печали и иссякающей надежды. Губы ее дрогнули, когда она хотела что-то сказать, но слово застыло на губах, так и оставшись непроизнесенным.

Он поцеловал ее.

Былая грусть повенчалась со страстью, произведя на свет еще одно незабываемое чувство. Он и сам не заметил, как рука его скользнула под белое платье. Вопреки его опасениям, она не замкнулась в себе и не отстранилась.

Мелисса застыла в изнеможении, с ее губ сорвался стон, а потом она откинула голову назад, показывая готовность к долгожданной любви.

Через мгновение платье ее оказалось на полу, а она − в его объятиях. Ее руки утонули в его кудрях, нежно гладили, а иногда впивались в темя, но не сильно, обозначая увертюру ее быстрого движения к вершине, пику сладострастного забвения, после которого и мир вокруг − рисованный мираж и тлен.

Он вбирал в себя ее чудный запах − смесь нежного жасмина и утренней росы − и с каждым стоном двигался все быстрее и быстрее, не давая ей возможности опомниться от блаженства, волнами накатывающего на нее через миг. Она двигалась ему в такт, и та неудержимая легкость, что позволяла ей не раз и не два доходить до конца, снова и снова будила в нем неистовую страсть.

И он касался, чувствовал движения, они были легки и невесомы. Лицо ее желанно, взгляд − тепло. Посеребренные ресницы − под ними таинство любви, зеленая химера манящих дивных глаз…

Ее объятия таили в себе любовь невысказанную, нежную. Каждый жест ее был воплощением подлинной чувственности. Каждое движение − порыв. Она уже не пыталась скрыть то удовольствие, что получала от одного лишь его прикосновения. Она растворилась в нем. А он в ней.

Казалось, их любовь длилась целую вечность. Но вечность, как и любая иллюзия, была обманом.

Когда первые лучи солнца стали пробиваться сквозь шапку далекого леса, девушка произнесла:

− Меня зовут, мне пора.

− Я не верю в то, что Вердан Калот всемогущ. Его можно остановить. С твоею помощью, Мелисса…

Девушка затаила дыхание. Роберт поймал ее взгляд, устремленный в открытое окно. И прислушался. Но среди пения птиц и шума ветра не различил таинственного зова. Его мог слышать только вампир.

− Скажи, когда я смогу увидеть тебя снова?

− Скоро… − ее руки ускользали из его объятий, шелк легкого платья таял между пальцев.

− Следующей ночью… Ты придешь следующей ночью? − он придержал ее за руку. − Мелисса, я… я хочу, чтобы ты знала: мне не хватает тебя. Останься со мной, − со слабой надеждой сказал он. − Прошу тебя…

− Я должна быть там… это уже не мой мир…

− Но в этом мире есть я.

Их взгляды встретились.

− Ты не укусила меня. Я знаю, ты могла… Но почему-то не сделала это.

− Я обещала тебе имена.

Роберт встрепенулся от шелеста неведомых крыльев, поднял голову вверх, откуда доносился таинственный звук, и увидел летучую мышь. Секунда промедления, и мерзкая тварь уже готова была вцепиться ему в лицо, шипя и расправляя серые крылья. Но девушка преградила ей путь, выставив вперед руку.

− Закрой окно!

Он хлопнул створкой. Но это не стало препятствием для существа из ночного мира.

В следующий миг летучая мышь врезалась в стекло и, разбив его, вылетела на улицу. На острых, словно иголки, осколках остались капли крови.

Роберт почувствовал, как Мелисса вздрогнула, когда ее взгляд коснулся этих капель. Зеленые глаза заволокло туманом, на высохших губах застыло имя. Он притянул ее к себе и обнял, прижавшись всем телом.

Солнце поднималось над древним городом, постепенно освещая окрестные леса и седые верхушки скалистого хребта. Его лучи скользили по перекрестным улицам и крышам домов. С его приходом оживали птицы, их пение будило Ариголу.

Так стремительно и неизбежно новый день вступал в свои права. И на заре этого дня она назвала ему имена.

IV

Клинок Алфера

Ричи проснулся от того, что кто-то сильно стучал в дверь. Он протер глаза и, еле волоча ноги, пошел открывать.

− Кто там? − спросил он, привалившись ухом к косяку.

− Ричи, открой! Это я, детектив Блатт.

− Что случилось, детектив? − парень узнал знакомый голос и повернул ключ в замке.

Роберт ввалился в прихожую, на ходу обрушив вешалку с одеждой.

− Что случилось? − повторил Ричи, в недоумении разводя руками, и наклонился, чтобы собрать вещи.

− Одевайся, Ричи.

В доме паренька пахло так же, как и от него самого в ту памятную встречу в трактире «Пристрастия Венеры». Роберт открыл окно, впуская свежий воздух.

− Если детектив не хочет отвечать, Тихоня Ричи снова пойдет спать, − промямлил парень и направился в спальню.

Роберт остановил его на полпути:

− Ричи, мать твою, ты жить хочешь?

Тот захлопал ресницами, уставившись на непрошеного гостя.

− Тогда, может, вы объясните мне, что происходит?

− Дида? − шепотом позвал он и прислушался.

Гнетущая тишина казалась обманчивой. Полминуты назад он слышал шорохи, которые не давали уснуть, теперь же темнота наполнила воздух присутствием мучительного ожидания. Что-то было в ней. То, что не давало спокойно закрыть глаза и погрузиться в сон.

Он припоминал, как ночью кошка отчаянно мяукала и не находила себе места. Он поймал ее в углу и попытался успокоить. Она дрожала всем телом, боясь пошевелиться, а он никак не мог понять причины ее страха. В итоге, отчаявшись успокоить несчастное животное, он просто запер его в туалете и отправился в спальню.

Неужто под утро она оттуда выбралась и теперь специально мешала ему спать, передвигая и ворочая предметы на кухне?

Раньше он никогда не замечал за ней стремления отомстить. Воспитание Марты сказывалось. Она окружила Диду лаской и добротой. Когда он готов был всыпать кошке за очередной проступок, Марта всегда вставала на ее защиту, не давая прикоснуться к ней и пальцем.

Икер вытер пот со лба краем одеяла и уткнулся носом в подушку.

Ландыш.

Вообще, все, к чему теперь он прикасался в этом доме, пахло ее духами. Два пшика на шею, пару на запястья − нанесен последний штрих, и можно, наконец, отправляться восвояси. Запах этот, нежный аромат весны, витал в воздухе с того дня, когда ее не стало…

Кто-то приходил к нему вчера, но он не открыл дверь. Он не знал, кто это был, да и знать не хотел. Его жизнь должна проходить в сокровенном уединении. И вмешиваться в нее еще кому-то, кроме отчаяния и боли, он не позволит.

− Дида, это ты?

С удивлением он обнаружил, что голос его дрожит. Пальцы сжали простыню. Нет, ему не было страшно, ибо страх покинул его вместе с исчезновением жены и дочери. Вместо страха появилось предчувствие опасности − гадкое и неблагодарное ощущение, которое он ненавидел, но от которого никак не мог избавиться.

Он скинул с себя одеяло и поднялся с кровати. Надел халат.

В его окружении не нашлось ни одного человека, кто подсказал бы ему, как справиться с самым невыносимым на свете чувством. Срощенным со скорбью, страшным, ненавистным, всеобъемлющим.

Одиночеством.

Оно тоже пахло лилейными цветами.

Дни шли своим чередом. Он разогнал рабочих, забросил цветущую лозу. И не выходил из дома.

Он ждал их возвращения.

Никаких новостей от полиции за эти семь дней он не получал. Шансы найти их живыми (или хотя бы одну из них) таяли с каждым днем.

Конечно, надежда в его душе еще жила и, наверное, будет жить и после того, как ему сообщат о двух найденных в лесу телах − женщины сорока лет и девочки десяти (в том, что рано или поздно это случится, он не сомневался). Надежда не умрет и тогда, когда он увидит их лица, сменившие привычный цвет на бледный оттенок смерти. Она будет жить, когда сердце уже откажется верить. И, скорее всего, надежда станет спутником его грядущего сумасшествия − печальным фактом изломанной судьбы неудавшегося винодела…

Звуки повторились снова.

На этот раз они были более отчетливыми и продолжались все то время, которое он стоял возле кровати, уткнувшись взглядом в темноту. Кто-то явно хозяйничал на кухне. Шорохи превратились в звон посуды − кто-то доставал ее из посудомоечной машины или укладывал туда.

Его вдруг пробрал озноб.

За странными движениями послышался скрип двери. Икер вздрогнул и сделал два шага вперед. Нет, это уже не Дида, подумалось ему, когда он выходил в коридор.

В оттенки белого ландыша вмешался какой-то тяжелый, резкий запах.

Икер щелкнул выключателем. Дверь в туалет была открыта. В лучах электрического света, пока еще слабого, только разгорающегося, он увидел пятна. Кровавые пятна на голом полу. Взгляд его выхватывал пятно за пятном, каждое из которых было отпечатком кошачьей лапы.

Чуть подальше лежало и тело.

Икер наклонился и коснулся любимого питомца. Тело кошки почти одеревенело. Оно было уже холодным. Но ни раны, ни следов крови на нем он не обнаружил. Судя по всему, ее задушили. Тогда откуда кровь?

Боясь собственных шагов, он двинулся к двери. Что-то подсказывало ему не открывать ее. Что-то говорило об ужасе, который там его ждет. Он услышал потусторонний шум. Шум, похожий на бой барабанов. Пульсация крови в ушах. Напряжение.

Барабаны били дробь.

Медленно он толкнул тяжелую дверь.

Свет из коридора озарил половину кухни. И Икер увидел у мойки свою жену и дочь. Марта была в черном жакете и длинных узких брюках − той одежде, в которой ушла в злосчастный день. Она вытирала мокрые, только что вымытые тарелки, а Ольга, девочка десяти лет с длинной рыжей косой, подавала их ей по одной. Целая стопка чистой посуды ждала ее на столе.

− Марта? Ольга? − Икер покачнулся, хватаясь рукой за сердце, и зацепился за дверь.

− Мы уж думали, ты не проснешься, пап, − не поворачиваясь к отцу, девочка продолжала передавать матери чистую посуду. И только сейчас до него дошло, что до этого они делали все это в абсолютной темноте.

Он осмелился сделать еще один шаг и застыл, не в силах поверить в возвращение жены и дочери. И понял, что страх, о котором он только что думал, как о чувстве, полностью покинувшем его существо, к нему вернулся снова.

− Хочешь спросить, как мы здесь оказались?

Он кивнул. Именно такого ответа от него ждала жена.

− Мы же твоя семья, Икер. И мы не можем без тебя. − Марта прекратила складывать тарелки и повернулась к мужу.

Господи, они вернулись! Они живы… Кровь ревела в ушах, сердце трепетало. Но что-то было тут не так.

− Где вы были… − вопрос застыл на языке.

Видение было мучительным.

Лицо его жены землистого цвета. Застывшие, словно в опьянении, стеклянные глаза. На щеках проглядывали синие вены, сетка их заканчивалась лишь у кончиков губ. Губ, которые когда-то он так любил целовать. Теперь они потрескались от уголков до середины, и из каждой черной трещинки сочилась кровь. Волосы ее были грязными и влажными, в них затерялась пожухлая трава и комья серой глины.

Он посмотрел на ее руки. Пальцы, почерневшие от земли, исцарапанные ладони, сбитые ногти. Словно этими руками она выбиралась из могилы, в которой оказалась по воле злого рока.

Икер отступил назад.

− Вы не они, − прошептал он, продолжая пятиться.

− Отчего же? − девочка выступила вперед.

Он посмотрел на дочь. Ее лицо потеряло прелестный розовый румянец, теперь это было лицо мертвеца с синими губами и поблекшими глазами, под которыми застыли темные круги. Запястья ее кровоточили. С обеих рук на пол капали красные капли. И Икер понял происхождение кровавых следов на полу в туалете.

− Твоя дочь спешила на Страшный Суд. Но нашелся тот, кто спас ее от невыносимых мук.

− Мы вернулись, папа, − девочка попыталась улыбнуться, но разве можно было назвать улыбкой оскал юной ведьмы? − Неужели ты не понимаешь?

− Да, родной. Мы вернулись за тобой. Прими уж нас такими, какие мы есть.

Прежде, чем мозг отдал приказ ногам набирать скорость, Марта успела преодолеть разделяющее их расстояние и вцепиться мужу в плечи.

− Ты ведь ждал! − крикнула она ему в лицо.

Он попытался отпихнуть ее от себя, женщину − не то призрак, не то дьявольский сон, следующий за ним по пятам с момента исчезновения настоящей Марты. Но хватка вампира была сильнее.

− Ах, папа, папочка, ты меня совсем не любишь, − Ольга покачала головой и схватила его за запястья. Сжала их так сильно, что у Икера заболели сухожилия.

− Просто папочка так рад нашему возвращению, что еще не осознал своей радости. Так ведь? − лишив его возможности сопротивляться, Марта вцепилась когтями ему в лицо.

Икер и не знал раньше, что оцепенение может быть таким внезапным. Его не слушались ни ноги, ни руки. Язык еле двигался в пересохшем горле. Длинные когти Марты съехали по его лицу вниз почти до шеи, оставив на щеке кровавые борозды.

Она прильнула языком к одной из них и слизнула кровь. Он вздрогнул, ибо прикосновение ее было сродни ожогу. Дернулся в слепой попытке высвободиться, но хватка дочери была на удивление сильна.

− Теперь наш папочка будет послушным и веселым. Совсем как прежде. Правда, пап?

− И скажет нам, где спрятал серебряный клинок.

Икер вздохнул, глубоко-глубоко, до помутнения в глазах, и попытался что-то сказать, однако не почувствовал силы голоса. Пустой, без звуков воздух вышел из его рта.

− Где он, отец? Где клинок Алфера?

Стон, почти безмолвный, почти чужой, выполз из хрипящего горла Икера Агриколы, когда черная рука Марты сдавила его шею со страшной силой.

− Станешь ами − сразу скажешь…

− Пей! − крикнула мать дочери, и слово это стало приказом для маленькой ведьмы.

Девочка наклонилась и вгрызлась в сухожилия на запястьях своего отца.

Икер снова дернулся, но черные руки тут же припечатали его к стене.

Марта раскрыла рот, и он увидел перед собой острые клыки зверя. Глаза ее − глаза волка, сверкнули огнем, когда она вздернула его подбородок кверху, освобождая путь к сонной артерии. Его немой крик умер на полпути от голосовых связок к языку.

И через миг обе демонессы захлебнулись в теплой крови.

Роберт Блатт вбежал в дом Икера Агриколы первым и сразу понял, что опоздал.

В коридоре горел свет и стоял тяжелый запах крови. Он пошел по кровавому следу и остановился на пороге кухни. Следом за детективом в дом вошел Тихоня Ричи.

На полу они увидели тело взрослого мужчины в разодранном халате. Голова лежащего была повернута набок. Шея и руки окровавлены и обезображены жесточайшими укусами. Роберт припал к груди бедняги, надеясь на чудо. Сердце Икера Агриколы еще билось. Губы еще продолжали шевелиться, в предсмертной агонии они пытались сказать что-то непрошеным гостям:

− Библиотечный шкаф… в гостиной… − свист из легких был глухим и хриплым. − Под полом… у шкафа… достаньте…

− Ричи, побудь здесь, − сказал Роберт и кинулся в гостиную.

Там все было перевернуто вверх дном. Вещи и одежда разбросаны по полу, обшивка дивана вспорота, библиотечный шкаф сдвинут. Кто-то побывал здесь совсем недавно. Тот, кто убил хозяина дома.

Роберт наклонился и стал простукивать паркет. В самом углу, на том месте, с которого был сдвинут шкаф, он обнаружил пустоту. Вытащил несколько дощечек и засунул руку в образовавшееся отверстие. Пальцы нащупали что-то твердое. Какой-то продолговатый предмет. Коробка… или шкатулка… Что-то совсем небольшое, цельное. Он извлек находку на свет.

Его глазам предстала старинная шкатулка, сделанная из темного дерева и покрытая зеркальным лаком, до сих пор сохранившим свои свойства.

Он вернулся в кухню и увидел, что Ричи держит голову Икера приподнятой с таким уклоном, чтобы кровь не залила его горло.

− Я принес, − сказал Роберт, склонившись над телом.

− Дайте мне…

Роберт помог жертве коснуться старинного предмета. Но пальцы Икера были настолько слабы, что не смогли удержать шкатулку. Она упала на пол, крышка ее отвалилась. Детектив и Ричи увидели что-то, завернутое в льняной мешочек. Роберт развязал узел и поднял со дна кожаные ножны. Прикосновение к древности вызвало дрожь в пальцах, но, невзирая на нее, он потянул за черную рукоятку. Блеск серебра ударил в лица живым и ослепил полумертвого.

Трехгранное, острое со всех концов, выполненное из серебра самой высокой пробы, лезвие выходило из увесистой рукоятки, которая в месте соприкосновения с драгоценным металлом приятно холодила. На самом клинке каллиграфическим почерком было выведено два слова.

Alfer Garma

− Что это, Икер? − спросил Роберт, не сводя глаз с таинственного артефакта.

− Наследство. − На миг взгляд винодела прояснился. − Не отдавайте им…

− Не отдавать?

Икер слабо кивнул. Каждое слово приносило ему нестерпимую боль. Казалось, он боялся не успеть сказать что-то важное, поэтому берег слова.

− Теперь возьмите его в руки… и… − Он захрипел, тело его содрогнулось в конвульсиях. Рука зашевелилась, и он сжал кисть Роберта, направляя острие клинка себе прямо в сердце.

− Ты хочешь, чтобы мы…

Он захрипел и выдавил два слова. Последние два слова Икера Агриколы:

− Убейте меня.

После этого голова его откинулась на согнутой в локте руке Тихони Ричи, и взгляд погас.

На лице застыла маска смерти.

Следующая минута прошла в абсолютной тишине.

Роберт продолжал рассматривать оружие, вспоминая слова Мелиссы Моны о вампирской боязни серебра. Он и раньше подумывал о таком оружии, но где достать его, не знал. А времени на создание чего-то подобного требовалось немало. Теперь он держал в руках столь желанный артефакт и раздумывал, как с ним поступить.

− Если мы его не убьем, совсем скоро он станет вампиром, − лицо Ричи побледнело.

− Мы опоздали спасти человека, но, кажется, успели спасти реликвию, которая очень нужна вампирскому племени. Они вернутся сюда за клинком, но позже. Когда опасность минует. Нам надо поторапливаться.

− Ты сделаешь это? − спросил Ричи, не сводя взгляда с мертвеца.

− Мне придется это сделать…

Внезапно бездыханное тело зашевелилось. Пальцы пришли в движение. Веки задрожали. По лицу прошла черная тень. Что-то должно было произойти с Икером Агриколой.

Именно сейчас.

Ричи в ужасе смотрел на то, как плечи мертвеца содрогаются, на левом виске набухает тоненькая венка. Кровь, вяло текущая из страшной раны, останавливается. И покойник открывает глаза.

Мгновение мертвец смотрел на Роберта Блатта, занесшего серебряный клинок над его головой. Потом рука его стала медленно подниматься.

− Де…те… ктив… − Ричи потерял дар речи.

Роберт наметил место, куда будет бить и, перекрестившись, со всей силы вонзил клинок в сердце бедняги еще до того, как Икер Агрикола приподнялся. Спина вампира выгнулась, по телу прошла лихорадочная дрожь, глаза медленно закатились.

И через миг он застыл.

Роберт положил руку на его глаза и опустил веки. Следующим движением он вытащил грозное оружие из остывающей груди.

Никогда еще Ричи не присутствовал при подобной процедуре. Он лишь мечтал во снах стать освободителем родной Ариголы, но не представлял себе, насколько тяжело убивать даже бездыханного вампира.

− Теперь душа его будет спокойна и чиста, − сказал Роберт, поднявшись с пола.

− Я был прав, − задумался Тихоня Ричи. − То, что мне приснилось, вполне может воплотиться в реальность.

Роберт посмотрел в глаза испуганного парня.

− Мелисса Мона назвала мне два имени. И наряду с твоим именем, Ричи, она назвала имя Икера Агриколы. Хотя и до нее я был уверен, что рано или поздно ами придут за ним.

Парень вытер пот со лба, словно это он только что прилагал недюжинные физические и моральные усилия, чтобы пробить грудную клетку и одним ударом тонкого ножа положить конец дьявольскому превращению.

− Ами приходят за своей родней.

Роберт рассказал Ричи обо всем, что ему было известно на данный момент. Он знал, где-то на подсознательном уровне чувствовал, что на парня можно положиться. И раз уж благодаря ему Ричи однажды избежал смерти, то теперь, он был уверен, парень будет предан детективу до конца жизни.

V

После встречи с Робертом ее сердце наполнилось воодушевлением. Возвращаясь в Хазельбрант, она вспоминала время, проведенное вместе, с любовью и тоской, и думала, что оно когда-нибудь вернется.

С волнением в душе вновь воскресали поцелуи. Объятия пленили, глаза завораживали. Как тяжело было расставаться с этими иллюзиями, встречая ветер Хазельбранта. Как нелегко было нестись по волнам сладостных мечтаний, входя в темную лесную чащу.

Здесь, на пороге света и тьмы, она застыла в нерешительности, ощущая за спиной целенаправленный взгляд.

Как скоро он выдаст себя? Каким теперь он будет? Черный волк с широкой шеей или мерзкая змея?

Она обернулась − черный ветер налетел на нее кружащим вихрем и, растянув ее руки и ноги в разные стороны, поднял в воздух на высоту тополиной кроны. Воздушный обруч впился в шею, его хватка была не слабее металлического. Дышала она с трудом, не говоря уже о том, чтобы пошевелить рукой или ногой.

− Можешь ничего не говорить в свое оправдание, − пропел ветер. − Я знаю, откуда ты пришла и знаю, с кем ты была. Меня волнует только один вопрос. Мелисса, зачем?

− Зачем? − Девушка почувствовала, как холодеют ее ноги. От пронизывающего ветра, пробирающегося под платье, она дрожала. − Ты скажи мне. Зачем я тебе? Почему я не такая, как остальные?

− Ты мне нужна для другого. Как вольная птица, ты можешь делать все, что твоей душе угодно.

− Это ложь, я не свободна. Ты оставил мне чувства, но забрал главное. Выбор. Лучше сделай меня ами, и я буду верна тебе! Добровольно я никогда не стану той, кем ты хочешь меня видеть.

− Станешь. − Ветер усилился, постепенно становясь стихийным бедствием. А это означало, что он злится.

− Если я так дорога тебе, остановись!

Ответа не последовало.

Но через несколько мгновений вихрь утих. И перед ней возник тот, кто называл себя Вердан Калот.

Они плавно опустились на землю.

Сюда не проникал свет солнца, заросшие тропы здесь не знали следов человека. Под сенью многовековых деревьев здесь прятались неведомые тени. На листьях, черных, как смола, застыли капли крови. До сего дня ни одна птица и ни один зверь не осмеливались появляться здесь, в глубокой чаще Хазельбранта, гиблом месте, где темное безмолвие приютило страх.

Но сегодня был особый день. Не такой, как все.

Большая летучая мышь приветствовала наступление дня унылым писком. Она долго продиралась сквозь переплетенные колючие ветви, пока, наконец, не увидела впереди огонь.

Посреди лесной поляны горел большой костер. Около него стоял человек. Он держал за руку девушку в длинном белом платье. Летучая мышь покружила немного возле человека, а потом села ему на плечо. Она что-то быстро шепнула ему на ухо, после чего лицо человека изменилось. Он погладил ее тонкие крылья и обратился к девушке:

− Мои глаза в Ариголе.

Он улыбнулся, и улыбка его была едва ли отличимой от морды летучей мыши.

− Мелисса Мона, кажется, я знаю, в чем тут дело…

Демон всматривался в ее глаза, продолжая удивляться рассеявшемуся зеленому сумраку. Как странно, но печаль исчезла. Теперь там было сияние особенного чувства. И, кажется, он знал, как оно называется.

− Счастливых узнают по глазам! Вот уже и в твоих глазах я не вижу той невыносимой грусти, которая была там до встречи с Робертом из Аристада. Они светятся! Но спешу разочаровать тебя. Скоро он умрет. И, в отличие от тебя, он станет обычным ами, который будет исполнять мои приказания.

Демон затаил восторг. Это было предвкушение, славное упоение будущим триумфом, последний шаг к победе.

Но длилось оно недолго. Ее молчание заставило его рассвирепеть. Он схватил ее за волосы и притянул к себе.

− Ты называла ему имена? Отвечай! − Хватка его была жестокой. В этом сцеплении рук и волос у нее не было шанса на пощаду. Однако боль не смогла ее сломить. − Я знаю, что называла… Я все слышу… все знаю… − Он кивнул в сторону сосновой рощи, из которой моментально выбежали несколько волков. − Осталось совсем немного… и все кончится.

− Я сделаю все, что ты мне скажешь, Вердан. Только не тронь его. − Когда девушка заговорила, лицо его просияло. − Я буду с тобой до скончания дней. Если оставишь его…

− Тебе нужно выпить крови, дорогая. Выпить крови, чтобы успокоиться. Может быть, тогда ты забудешь о нем.

Длинным острым ногтем демон черканул по своему запястью и поднял окровавленную руку над головой Мелиссы.

− Поверь, когда ты начнешь убивать, сама кровь будет для тебя не так важна. Она лишь насыщение плоти. А вот насытить душу, твою проклятую душу сможет только предвкушение! Предвкушение! Понимаешь? Легкое подрагивание внутри души, замирание сердца и благостный стон. Вот что будет важно! − рука его коснулась ее лица. − Открывай рот, − скомандовал демон. − И пей.

− Нет… − она замотала головой.

Он резко надавил на ямочки возле ее скул, тем самым заставляя девушку разомкнуть челюсти. Капли крови стали падать на ее язык. Едва не задохнувшись от мерзкого привкуса, она начала пить.

Часть третья Список ами

Аригола, как все начиналось

Сын вампира

Прошло три года.

У Блес и Франко-Даниэля родился сын.

Мальчишка рос подвижным и веселым, но вследствие своей гиперактивности требовал к себе повышенного внимания. Блес души не чаяла в ребенке и отдавала ему все свое время, иногда совсем забывая о муже. Впрочем, Франко, который за все это время так и не решился назвать жене свое настоящее имя, не особо грустил по этому поводу. Это было ему только на руку, ибо притупляло бдительность супруги.

За время совместной жизни Даниэль постоянно отлучался в далекие деревни и села, где искал себе жертв. Он пользовался тем, что почти не отличался от людей − лишь бросающаяся в глаза бледность, которую легко можно было списать на плохое самочувствие или тяжелую невыспанность. Он старался держаться в стороне от животных, в особенности от кошек и собак, которые могли узнать его, тем самым дав понять людям, что перед ними не человек. Также он сторонился лошадей, используя в поездках верного слугу Парвика с уже давно привыкшими к нему скакунами.

В этих поездках он часто обращался волком, что помогало ему без особого труда справляться с несколькими людьми сразу. Превращения давались ему легко − достаточно было лишь накопить агрессию, не выплескивая ее какое-то время, а потом сосредоточиться и взорваться, концентрируя злость строго в сердце. Поначалу случались сбои, но позже, когда он приноровился скапливать ненависть, все получалось на раз-два.

Старец с горы был прав − в душе он по-прежнему оставался тем диким зверенышем, покинувшим родной дом и отправившимся в мир искать свое место под солнцем. И, как и всеми зверьми, им двигал безудержный голод.

Естественно, такие отлучки вызывали вопросы у его жены. Она уже давно подозревала Даниэля в том, что его странное поведение является либо следствием серьезной психической болезни, либо дьявольским проклятьем, о котором как-то вскользь упоминал сам Даниэль.

Теперь же, по прошествии трех лет, она вернулась к тому разговору, и после очередной поездки он вынужден был посвятить ее в страшную тайну и раскрыть свою истинную сущность.

К его удивлению, Блес не была шокирована откровением мужа − сказалась его ментальная власть над ней, которая по-прежнему была сильна.

Чтобы окончательно переманить ее на свою сторону, он решил обратить девушку в вампира…

Три года эта мысль не давала ему покоя. Три года он мучился, гоня ее прочь от себя. Но теперь, теперь настало его время! Он решился. Соблазн видеть рядом с собой вечно молодую Блес был слишком велик, и преодолеть его он не смог.

Поначалу она отказывалась от трапез. Сама мысль о том, что, выпивая у невинного человека кровь, она тем самым забирает у него жизнь и превращает его в такого же бездушного мертвеца, была для нее невыносима. Но когда голод обрел свою истинную силу, и она стала терять сознание от слабости, ей пришлось смириться с неизбежным и последовать примеру своего мужа, который показал ей, как правильно пользоваться клыками.

Теперь уже в крови нуждались оба супруга. И Парвик. Следовательно, и жертв становилось втрое больше. Даниэль по-прежнему настаивал на том, чтобы тела убитых закапывали глубоко в землю, неотступно следуя своим принципам ведения охоты. Он знал, что если количество подобных им станет с каждым днем множиться, то совсем скоро наступит тот день, когда в Ариголу придут королевские войска. Немного времени потребуется им, чтобы узнать, кто виновник страшной напасти, объявшей бедный город. И столько же времени, чтобы найти способ этих самых виновников уничтожить.

Поэтому его ночные вылазки стали редки. Временами они голодали целыми неделями. Но были дни, когда им везло, и они с Парвиком умудрялись притащить в дом на реке сразу двух, а то и трех жертв. Но случалось такое крайне редко.

Со временем Даниэль узнал, что кучер скрывает от него одно очень важное обстоятельство − свою тайную охоту на людей в предместьях Ариголы. Ему было мало крови тех несчастных, на которых ему указывал хозяин, и он охотился втайне от Даниэля, не утруждая себя дальними поездками.

Ко всему прочему Парвик был не так щепетилен в выборе жертв и никогда не закапывал их, предпочитая оставлять бездыханные тела в лесу. Застав его однажды за кровавым пиршеством у тела обреченной фрейлины, невесть каким образом оказавшейся на берегу реки Рель, Даниэль обрушил все свое негодование и злость на проклятого недотепу. Он бы убил горбуна тут же, в лесу, не сходя с места. Не задумываясь ни секунды, он бы вырвал ему сердце, но что-то остановило его тогда, о чем впоследствии он сильно пожалел.

В итоге он ограничился лишь внушением, предупредив кучера о том, что повторение подобного грозит ему смертью.

Он пожалел девушку. А потом долго сокрушался по поводу вдруг нагрянувшего в его душу милосердия и пытался гнать от себя прочь догадки, объясняющие его мягкость и отчасти лень.

Дни превратились для них в бесконечный поиск жертв. Ночи стали ритуалом. Даниэль похищал, Парвик помогал, Блес участвовала в кровавых трапезах. Находясь под влиянием мужа, она давно позабыла о своем прошлом. Тоску по матери упрятала глубоко в сердце. Жалость к невинным жертвам сменила на любовь к сыну.

Те дни были неспокойными. Люди давно подозревали своего странного соседа в сговоре с нечистой силой и время от времени наведывались во двор дома на реке целой толпой, выкрикивали оскорбления и призывы к уничтожению всей семьи Като.

До сих пор они ограничивались лишь словами, и подозреваемые могли чувствовать себя в безопасности. Но в последнее время угрозы селян стали претворяться в жизнь. Следствием их стали частые пожары во дворе лесного замка, которые Даниэль еле успевал тушить. Он знал, что скоро наступит тот день, когда они придут за ним. И тогда они не пощадят ни его жену, ни сына. И он стал готовить свою семью к отъезду.

Однако внезапно случившееся событие перечеркнуло все его планы.

В тот вечер Блес вернулась домой в слезах. Ее страх и отчаяние Даниэль уловил издалека, еще до того, как она стала подниматься по лестнице на второй этаж. А когда встретил ее в холле, то понял: случилось что-то страшное.

Она упала перед ним на колени и рассказала ему об исчезновении сына. С ее слов все стало ясно. Блес отвлеклась всего на несколько секунд, услышав странный голос из леса… А когда обернулась, малыша уже и след простыл.

Даниэль был вне себя. Он искал ребенка всю ночь и весь следующий день, но вернулся домой ни с чем. Когда его жена уже начала оплакивать сына, к ним в дом постучал какой-то мужчина. Даниэль открыл дверь, и тот передал ему письмо. Так же неожиданно, как и появился, незнакомец исчез.

Из письма Даниэль узнал, что неизвестный, похитивший мальчика, вызывает его отца в Хазельбрант в предстоящую ночь. Только в том случае, если Даниэль придет один в полночь на опушку хвойного леса со стороны южной оконечности Аригольского хребта, похититель обещал вернуть ему ребенка.

Даниэль задался вопросом: знает ли похититель, у кого он украл ребенка? И если знает, значит, встретит его во всеоружии. А если нет… тогда вампир без раздумий разорвет его на части.

− Я пойду с тобой, − заявила ему Блес, когда он собрался покинуть дом. Она спрятала нож под полы голубой туники, но его рукоятка предательски торчала наружу.

− Не смей, − он отобрал у нее оружие и убрал его подальше от глаз разгневанной матери. − Я пойду один. Это не обсуждается, − заключил он и посмотрел на нее взглядом, не допускающим даже тени возражения. Однако в больших янтарных глазах не увидел привычного смирения.

На встречу с похитителем он пришел ровно в полночь, как и было указано в письме. Простояв полчаса на одном и том же месте и гадая, откуда появится враг, он стал задумываться о достоверности сведений, изложенных в письме, и в который раз пожалел, что не задержал гонца прежде, чем прочитал роковое послание.

Когда терпение его иссякло, и он решил покинуть условленное место, на опушке сгустилось темное пятно, которое через миг материализовалось в силуэт высокого мужчины с длинным мечом.

− Во имя короля, оставайся там, где стоишь!

− Ты? − вампир не скрывал своего удивления.

За три года мужчина почти не изменился. Все тот же широкоплечий, крепко сложенный воин с темно-синими глазами и курчавой головой.

− Значит, это твоих рук дело? − Даниэль насторожился, ожидая в любую секунду скрытого подвоха. − Бесславный кузнец! Как ты посмел вторгнуться в мою жизнь?

− Начнем с того, что я вторгся в нее уже давно. Но, к сожалению, не подозревал о последствиях, которые может принести мое вторжение. − Алфер встретил взгляд вампира мужественно. Что-то в нем напомнило Даниэлю о непроницаемых глазах Жалмы Като, которая также не поддавалась его влиянию.

− Где мой сын? − спросил Даниэль, борясь с непримиримым желанием обнажить клыки и вцепиться Алферу в глотку.

− Любишь сына? Может, теперь ты поймешь, как тебя любила твоя мать. Ее ты, наверное, помнишь. Матерей не забывают…

− Но ты ведь не стыдить меня пришел, кузнец? Верни мне сына, и я оставлю тебе жизнь.

− Даниэль, Франко или как там еще ты себя называешь…

Алфер был один и говорил слишком уверенно для самоубийцы. Значит, где-то здесь за его спиной скрываются его сообщники. Одно дело, если их двое-трое − не беда. Но совсем другое, если их с десяток. Тогда отбиться от них будет сложнее. Примерно так мыслил Даниэль, когда слушал тираду своего врага.

− …раньше меня удивляла твоя дьявольская сущность, проявившаяся в столь раннем возрасте. Как ни старался, я никак не мог понять, какое же зло надо хранить в своей душе, какую ненависть испытывать, чтобы убить собственную мать. Но позже я понял: ты прирожденный убийца! Ами! Настоящее первородное зло, которому место только в аду и нигде больше.

− Тебя послал Венегор?

− Что? Венегор? Твой брат? О нет! − кузнец усмехнулся. − Найти тебя − целиком моя инициатива. Я следил за событиями, происходящими в Ариголе, с наблюдательностью ворона. С того дня, как ты сбежал, я по крупицам собирал сведения о твоих похождениях. Я думал, Бог покарает тебя гораздо раньше. Однако вопреки моим предположениям и, я уверен, воле Бога, ты оказался жив.

Я ездил по разным городам в поисках тебя. По тем местам, где ты совершал убийства. Кто-то что-то видел, кто-то что-то знал, и все эти данные, которые я собирал, в скором времени помогли мне вычислить твое местонахождение. Ирония судьбы заключалась в том, что все эти годы ты был здесь, под боком. Жил обычной жизнью добропорядочного мужа. Даже вел хозяйство и разводил лошадей.

Но всему приходит конец, Даниэль! Скоро все узнают о том, кто ты на самом деле.

− Чего же ты от меня хочешь? Если моей смерти, то вперед! Давай, покажи мне свою удаль, воин короля!

В ответ Алфер улыбнулся. Странно, но он совсем не боялся парня. Знал или не знал он о том, что Даниэль вампир, не отменяло того факта, что смелость была одним из главных его достоинств. Теперь Даниэлю предстояло выяснить, может ли она быть доведена до степени крайнего безрассудства.

− Это должно было случиться гораздо раньше. Но я исправлю ошибку Бога. Я знаю, ты принес с собой оружие. Так что вытащи его и защищайся.

− У меня нет с собой оружия, − сквозь зубы процедил вампир.

− Что ж. − Алфер поднял меч и принял боевую позу. − Был бы на твоем месте кто-нибудь другой, я бы дал ему шанс…

− Кто ты такой, Алфер Гарма? Вершитель справедливости? Наместник Бога на земле?

− Нет, просто я любил твою мать.

− Как трогательно. − Взгляд вампира коснулся острия меча. − Ты думаешь этим убить меня? Вряд ли у тебя это получится.

Оскал в ответ на оскал, только один − человеческий, а другой − звериный.

Алфер кинулся на врага, выставив вперед свое оружие. Но Даниэль успел увернуться. Следующим выпадом оружейник ранил вампира, кровь выступила сквозь белый воротник. На миг Даниэль оказался дезориентированным, неловко наступил на камень и поскользнулся. Упав, он только и успел, что поднять голову и посмотреть в лицо своему палачу. В сапфировых глазах он увидел то, чего и ожидал.

Возмездие.

Острие меча насквозь пронзило вампира, пройдя сквозь внутренности и выйдя из спины между лопатками.

− Теперь я спокоен, Даниэль. Обещаю, на твои похороны я позову твоего брата. − Алфер резко вытащил меч и облегченно выдохнул.

Но Даниэль не испустил дух, как того ожидал кузнец. Спустя пару мгновений он вновь стоял во весь рост и улыбался, глядя в лицо своему убийце.

− Забавно слышать от тебя подобные речи, − похоронная улыбка заиграла на губах вампира. − Но ты не сказал мне главного. Где мой сын?

Алфер попятился назад, на ходу уронив меч. Вампир наклонился, поднял его и протянул кузнецу, чем вызвал еще большее изумление в его глазах.

− Ты следил за мной, но не узрел истины. Простым мечом меня ведь не убить…

Упершись спиной в дерево, Алфер Гарма встретил взгляд врага с холодной сдержанностью.

− Знаешь что? Я не буду тебя убивать. − Даниэль специально сделал паузу, чтобы его жертва прочувствовала ложный шанс на спасение. Дождался, пока в ее глазах зажжется призрак надежды, и уничтожил его безжалостно и с удовольствием: − Тебя убьет мой слуга. Парвик! − крикнул Даниэль.

Из темноты вышел высокий, лысый горбун.

Риск при встрече с таинственным мстителем был слишком велик, и Даниэль решил перестраховаться, взяв с собой в лес слугу-вампира. Это был сюрприз для кузнеца.

− В последнее время ты наделал много глупостей. Непростительных глупостей. Твое безрассудство едва не привело к нашей гибели.

Горбун смотрел в землю и глупо кивал, не осмеливаясь поднимать голову.

− Но я даю тебе шанс исправиться. Один из немногих и единственно верный шанс. Используй его, Парвик, ибо другого у тебя не будет. Покажи ему свои зубы, только смотри, не очень, он мне еще нужен живым. Проклятый глупец не хочет говорить, где мой сын.

Даниэль отвернулся и отошел от места схватки.

− Ну что там? − спросил он через пять минут, когда хрипение горбуна прекратилось, и в темном лесу снова воцарилось привычное безмолвие.

Ответом ему был беспокойный топот чьих-то ног. Он обернулся и увидел, что кучер лежит на земле у ног Алфера. По смертной тени на его лице Даниэль понял, что горбун мертв.

− Мне кажется, что твой слуга не голоден.

Лицо вампира почернело.

− Это нападение было лишь проверкой, в которой я полагался на интуицию и везение. В остальном же я все тщательно продумал. − В руках оружейника блестел серебряный клинок. − Каждый миг нашей встречи я проиграл в своей голове тысячу раз, прежде чем явиться сюда. Я же не полный идиот − отправляться на встречу с вампиром в одиночку! Братья! − из-за деревьев показались две высокие фигуры, облаченные в длинные черные одежды. − Это те, кто доставят тебя в тюрьму Аристада. Там тебя предадут справедливому суду и обязательно казнят. Но не повесят, не надейся.

Один из стражей зажег факел. Яркий свет озарил пространство перед ними. Но Даниэль не увидел их лиц − они были скрыты капюшонами.

− Папа, папа! − воскликнул ребенок, которого держал за руку второй страж.

Мальчик стал вырываться и кричать, когда увидел отца.

− Вердан… − зашипел вампир, задыхаясь от бессилия.

− Шли дни, люди в окрестностях Ариголы продолжали исчезать. Народ жил в постоянном страхе, стороной обходя темные заросли, что раскинулись на северном берегу реки Рель в низине у горного хребта. Даже скобры из тайной службы короля, и те старались без особой надобности не появляться в этих краях. Но кто из них предполагал, что есть на свете человек, который больше всех мечтает отыскать убийцу? Мне не составило труда в муже прекрасной Блес Като распознать вампира. И видишь, что из этого получилось? Я пробовал убивать таких, как ты. Но твоя болезнь как чума, ее невозможно остановить. Поселившись в одном, она тут же поражает и другого. Ты оставил после себя обильную поросль. Симона Кали, помнишь ее?

Даниэль молчал.

− Фрейлина королевы, ставшая вампиром по твоей милости.

Даниэль подумал о Парвике и его жертвах. Та фрейлина, которую он не закопал после укуса горбуна. Она явила себя людям… Глупец, теперь пришла пора расплачиваться за милосердие и жалость!

− Мы с братьями кололи их мечами, рубили топорами, но все бесполезно. И вот тогда я, кузнец по профессии, решил добавить в сплав металла, из которого льют мечи, немного серебра. Так, для красоты. От полученных этим мечом ран скончался один из пойманных нами исчадий ада. И я понял, что, если сделать клинок полностью из серебра, то вас можно будет спокойно убивать. Я так и поступил. − Алфер коснулся двумя пальцами острия ножа, светящегося в темноте.

− Отдай мне моего сына! − взревел вампир Глаза его налились кровью, взгляд преисполнился огня. И в следующее мгновение он кинулся на человека. Однако выставленный Алфером клинок прервал его прыжок. Вампир был вынужден метнуться на дерево.

− Папа!

Тонкими пальцами, вдруг ставшими длинными когтями, Даниэль вцепился в ребенка и попытался вырвать сына из рук стража. И у него это почти получилось, однако второй тут же подстраховал растяпу, мгновенно среагировав на нападение и спрятав пленника за своей спиной.

Не дожидаясь первого удара, Даниэль полез по толстому стволу вверх. Ловко цепляясь когтями за толстую кору, он довольно быстро взобрался на дерево. И через миг с верхушки ели, посеребренной лунным светом, в небо взмыл черный коршун. Он стал кружить над людьми в надежде совершить роковой бросок.

− Дай мне лук!

Походный боевой лук перекочевал из рук стража в руки кузнеца.

− Стрелу!

Тот же страж подал Алферу стрелу с серебряным наконечником.

Алфер прицелился и выстрелил. Стрела угодила в крыло стремительной птицы, но, на ее счастье, прошла навылет.

− Еще! И посветите, черт бы вас побрал!

Страж поднял над головой кузнеца горящий факел.

Заходя на следующий круг, Даниэль почувствовал, что теряет силы. Рана оказалась серьезнее, чем он предполагал. Несколько капель крови упало на стрелка, который продолжал смотреть вверх и целиться, надеясь еще раз поразить черную птицу.

Не желая становиться легкой добычей, коршун поднялся выше в далекое небо и полетел. Вскоре его силуэт слился с полночной темнотой.

− Далеко он не улетит. − Алфер посмотрел на стражей и мальчишку. − Берите факел, мы идем выманивать зверя из его логова.

Ночью в слабом свете луны старинный особняк выглядел мрачнее. Строгие, белые колонны, среди которых терялась черная входная дверь, отбрасывали длинные тени на брусчатую площадь перед главным фасадом. Высокие деревья склоняли змеистые ветви на круглую башню, оплетая ее, словно черные пальцы великана.

Они остановились у двери, и один из непрошеных гостей тихонько постучал.

Сперва Алфер просто постучал. А когда не дождался ответа, кивнул одному из стражей, чтобы тот повторил его попытку, но уже с удвоенной силой.

Однако стражнику не пришлось ломиться в дверь. Как только он оторвал руку ото рта мальчишки, тот сразу заорал, узнав свой дом. В окне зажегся свет, в прихожей раздались шаги.

− Вердан? Мальчик, это ты?

− Открывай дверь, Блес! Мы пришли за твоим мужем!

− Кто вы? Что вам нужно? Мой мальчик… он с вами… Верните мне моего сына немедленно!

− Когда откроешь дверь и скажешь, где его отец… − Алфер был уверен, что вампир серьезно ранен и отлеживается сейчас где-нибудь в доме.

− Вы пришли не в то время. Франко сейчас нет дома.

− Ты врешь, Блес! Отдай нам Даниэля! Тебе незачем его покрывать. У нас есть неопровержимые доказательства того, что он вампир!

– Я не знаю, о ком вы говорите. Моего мужа зовут Франко!

− Я Алфер Гарма! Оружейник из Героно! Может, слышала? Все в городе знают меня. Со мной скобры из отряда королевской тайной службы. С ними твой сын. Мы не отдадим его до тех пор, пока ты не выдашь нам своего мужа. Я знаю, он ранен и лежит сейчас дома. Тебе ничего не нужно делать, просто открой дверь, Блес. Мы сами найдем его.

В ответ ни звука.

− Я напомню тебе, что неповиновение власти у нас карается смертью. Разве ты не знаешь об этом? Или ты тоже на его стороне?

− Алфер, − один из скобров обратился к командору. − Нам надо спешить. − Он пугливо озирался по сторонам. − Недалек тот миг, когда сюда нагрянут его сородичи. Тогда нам несдобровать. Нас слишком мало…

И действительно, тишину вокруг дома сменили странные звуки. Шорох листьев. Сухих, изжаренных на солнце, хрустящих на ветру. Будто по устланной ими тропинке ползла змея. Змея, конца которой не было. И с каждой минутой звуки эти становились все громче, все отчетливее. Змея раздвигала телом листья, хрустел валежник. За шорохом − шаги. Они все ближе. Казалось, сам лес встал на защиту своего дома. Где-то вдалеке послышался плеск воды, неприятный звук скольжения о влажный прибрежный песок.

Кто-то выходил из реки…

− Еще у меня есть все основания полагать, что он причастен к убийству твоей матери, Блес! Как тебе такое?

Снова молчание.

− Какого черта с ней церемониться, командор? Она ведь тоже наверняка одна из них!

Алфер и сам догадывался об этом, ибо невозможно столько времени прожить с вампиром и не узнать о его дьявольской сущности, не поддаться его влиянию и не быть с ним заодно.

− Я знаю, кто ты такая, Блес. Если хочешь справедливого суда, открой дверь и впусти представителей закона!

− Нужно что-то делать. Зачем нам ждать смерти?

− Попробуйте выбить дверь, а я подержу мальчишку.

Кузнец схватил ребенка и поднял его на руки. Стражники налегли на дверь, но даже после нескольких ударов она не поддалась.

− Командор, − голос испуганного скобра предательски дрожал. − Тени сгущаются… Они могут явиться сюда с минуты на минуту. Я не хочу здесь погибнуть!

− Заткнись!

Звуки в лесу стали громче. К шагам одного прибавились другие. Ветви деревьев затрещали, словно по ним по самому верху передвигался кто-то…

Поразмыслив, Алфер, наконец, принял решение. Он скомандовал обложить дом сеном, которое в изобилии имелось в опустевших стойлах, и поджечь.

− Скоро огонь пожрет здание, и она сама выйдет наружу. Вместе с Даниэлем.

Но, вопреки предположению оружейника, Блес Като из дома не вышла.

Даже когда пламя полностью охватило второй этаж, перекинувшись на склонившиеся деревья, внутри здания тишина нарушалась лишь шумом иногда падающей на пол, постепенно сгорающей мебели. Ни звуков паники, ни суеты, ни крика. Хозяйка не давала о себе знать, словно ее там и не было.

Во всполохах огня цвела унылая тоска. В клубах седого дыма проживала боль.

И все же через какое-то время в глубине башни раздался душераздирающий женский крик, и поджигатели поняли, что надеждам их командора не суждено оправдаться.

В доме, конечно, не было никакого Даниэля. А Блес предпочла смерть разоблачению в вампиризме и прилюдной казни на главной площади Аристада.

− Она не вышла…

− Она сама выбрала свою судьбу.

Ребенок заплакал, и Алфер нервно цыкнул, жестом приказывая заткнуть ему рот.

− Нам надо немедленно уходить отсюда, командор, − дрожащий голос вселял страх и в самого кузнеца.

− Алфер, что делать с мальчишкой? − спросил один из скобров, когда они покидали территорию особняка.

− Я заберу его с собой, − ответил оружейник.

Пожар так быстро уничтожил маленький замок, что через какое-то время он показался им видением, никогда не существовавшим призраком во тьме.

Единственное, что осталось от него, так это остов круглой башни с черными стрельчатыми пустотами вместо окон, над которыми вились струйки серого дыма.

И крик, что продолжал звучать в ушах тех, кто отправил Блес Като на тот свет.

I

− Расскажите мне о ней.

− Что ты хочешь знать, Ричи?

− Как она выглядит сейчас.

− Она не изменилась.

− Когда вы ее увидите, передайте ей, что я был не прав насчет ее намерений. Я благодарен ей за свое спасение. И вам, детектив.

− Брось, парень. Это мой долг. А ты сможешь и сам передать ей слова благодарности. Думаю, у тебя еще будет такая возможность.

− Я надеюсь. Но она сильно рискует, называя вам имена. Тот, кто все это затеял, догадается о вашей связи. Если уже не догадался. И тогда… Вы пойдете до конца, Роберт?

− Безусловно, Ричи. Это даже не обсуждается.

− Даже несмотря на явно превосходящую вас силу?

− Даже несмотря на это.

− Значит, мне не надо бояться того, что я останусь один?

− Нет, Ричи, этого бояться точно не стоит.

− А если закончится все не так, как мы хотим?

− Так, как у тебя на рисунке?

Парень кивнул.

− Тогда не станет нас обоих. И некому будет рассуждать на тему правильности нашего выбора.

Ричи попросил не прогонять его, обещал помогать в расследовании. И Роберт решил, что так будет лучше. В конце концов, преданный помощник ему не помешает. В который раз он вспомнил о Мартине и с болью в сердце повторил про себя клятву о возмездии.

− Нам будет трудно найти среди людей Вердана Калота.

− Для этой цели я попрошу тебя кое-что сделать, Ричи.

− Все, что в моих силах, сэр.

− Скажи, ты сможешь быстро нарисовать портрет, если я опишу тебе примерные черты лица?

− Постараюсь.

Роберт описал ему внешность человека, который явился в дом священника дождливым вечером прошлой субботы. И через пять минут юный художник уже сидел за рабочим столом детектива, рисуя на листе портрет с его слов.

Лицо человека по имени Вердан Калот получилось весьма похожим на описанный Робертом типаж. Глаза его словно прожигали насквозь. Длинные черные волосы ниспадали на плечи, обрамляя бледное лицо, которое, вопреки своей аристократической красоте, отталкивало. Посередине волевого подбородка чернел поперечный шрам. Черная шляпа была чуть сдвинута набок.

− Я, кажется, догадываюсь, о ком идет речь… − Ричи оторвался от рисунка и посмотрел на детектива.

− Ты серьезно?

− Этот парень мне известен под именем Азар Кубэ.

−??

− Так зовут моего соседа. Живет в Героно всего месяц, но уже успел прослыть молчаливым затворником. Таких там не любят. В каменоломнях говорят, с ним лучше дела не иметь. Я видел его как-то пару раз, но близко не общался.

− И он не вызвал никакого подозрения у тебя?

− А какое подозрение он должен был у меня вызвать? Я к нему особо не приглядывался. Да и стоит ли приглядываться к новичкам, которые сменяют друг друга каждый день? В каменоломнях постоянно появляются новые работники, уходят старые. Никто этому давно не удивляется. Да и кто их считает!

− Героно это твой район?

− Да, рабочий район у скал. Я всю жизнь там живу.

− Покажи на карте. − Роберт вытащил из ящика карту города и расстелил ее на столе поверх рисунка Ричи.

Когда парень обвел ручкой искомую часть Ариголы, детектив удовлетворенно кивнул.

Они сидели в номере «Ниагары», дело близилось к вечеру. До наступления ночи Роберт хотел поразмышлять в одиночестве. Ночью же он надеялся снова увидеть Мелиссу. Но решение о поездке в Героно было принято только что, поэтому времени на ожидание совсем не оставалось − нужно было отправляться к скалам.

Роберт хотел еще о чем-то спросить Тихоню Ричи, но вместо этого сказал:

− Ума не приложу, почему некоторые считают тебя сумасшедшим.

− Наверное, потому, что иногда я говорю людям такие вещи, о которых любой другой бы умолчал. Да и картины рисую нелицеприятные, − невеселая усмешка стала продолжением его самоиронии, − В большинстве своем люди судят по собственному опыту. На основе него и делают какие-то выводы. Увидели чудаковатого паренька − все, записали в сумасшедшие. Так проще объяснить его странности. У них все просто, все под ярлыками. Будто не знают, что свой собственный опыт − вещь чисто субъективная. Он может быть неправильным, искаженным чувством вины или отражением своих фобий, коих в каждом предостаточно. Но никогда он не будет являться истиной без оговорок.

Вот взять хотя бы меня. Я, например, иногда разговариваю сам с собой. Спрашиваю себя: а правильно ли я поступил, то ли сделал, что от меня на самом деле требовалось и тому подобное. Мой внутренний голос отвечает мне. Иногда мне неприятно его слушать, иногда я рад. Но одно я знаю точно − какое бы настроение ни владело мной в тот момент, когда я его слышу, он все равно не замолчит. Он может быть трижды не прав, но он не замолчит. Не могу же я на основании его вкрадчивых слов делать однозначные выводы?

В дверь неожиданно постучали. Стук был сильным и настойчивым. Так не стучит уборщица или курьер, внезапно приехавший доставить срочную почту. И, тем не менее, этот стук был Роберту знаком. Так ломятся только полицейские. Зажав в ладони рукоятку пистолета, детектив припал к двери.

− Кто?

− Мистер Блатт, откройте дверь! Это полиция.

Кажется, Роберт уже где-то слышал этот голос. Холодный, без эмоций.

− Не слишком ли поздний визит, как тебя там… В любом случае скажу лишь, что мне скрываться не от кого. Говори, что тебе надо, и я решу, открывать или нет.

− Так это больше вам надо, детектив.

− Ты уверен? А что будет, если я не открою?

− Ничего. Мне придется уйти и сообщить шефу, что вы отказались от встречи с ним.

− Крос, это ты, что ли? Так иди и передай своему начальнику, что Роберт Блатт сам привык решать, с кем ему встречаться, а с кем нет.

− Зря вы так. Встреча с мистером Полом в ваших же интересах.

− Что ты сказал?

− Вас ожидает мэр нашего города… − Крос не успел договорить, как Роберт повернул ключ в замке и толкнул тяжелую дверь.

− То есть ты хочешь сказать, что пришел не по приказу инспектора?

− Нет. Мистер Пол отдал приказ лично мне. Поэтому мне не хотелось бы его разочаровывать. − Скрытым взглядом копа (взглядом, которому специально учат в полицейских академиях) Крос оглядел номер.

− Ты выслуживаешься, Крос.

− Я не выслуживаюсь, я всего лишь выполняю свою работу. И, смею заметить, выполняю ее хорошо.

− Ричи, ты дождешься меня? − Роберт посмотрел на Тихоню.

− Конечно, дождусь. Только вы там не сильно задерживайтесь. Помните про Героно.

− Хорошо. Где ты будешь?

− Я буду ждать вас у мэрии.

− Договорились. − Детектив повернулся к лейтенанту.

− Подозреваю, что разговор у вас пойдет на повышенных тонах. Поэтому прошу вас, не забывайте, что мистер Дарей Пол серьезно болен, и любые переживания для него вредны.

− Болен? − Роберт почти запер дверь, но последние слова лейтенанта заставили его застыть с ключом в руке.

− Да. А разве инспектор ничего не говорил вам?

По лицу детектива Крос понял, что Ив Габор в свое время умолчал про болезнь мэра.

− Странно. Ему остались считанные дни. Он борется с болезнью, как может. Но говорят, что шансов у него нет никаких. Рак. Это очень прискорбно. Жаль его и как человека, и как талантливого управленца. С его появлением финансирование полиции стало стабильным и даже увеличилось. Признаться, я и сам не думал, что все так серьезно.

Роберт вспомнил таинственную фразу инспектора, когда они беседовали с ним в первый раз, и понял сакральный смысл его слов.

«Ну с мистером Полом все понятно», − сказал Габор тогда, но Роберт переспрашивать не стал.

− Как же так?

«…остались считанные дни…»

Ведь он же видел его совсем недавно, и выглядел тот хорошо. И тогда в Аристаде Дарей Пол совсем не был похож на умирающего от смертельной болезни человека.

− Странно, для больного в терминальной стадии он выглядел живчиком.

− Да, в последнее время он пошел на поправку, если такое слово можно употребить к его болезни. Но подобное состояние, как говорят врачи, явление временное, что-то навроде последнего улучшения перед смертью. Он это понимает, но, к сожалению, не щадит себя. Часто уезжает по делам в другие города. Постоянные встречи, перемещения по долгу службы не идут ему на пользу. Но убедить его в обратном не удалось еще никому.

− Мне очень жаль…

− Вы только не говорите об этом самому мистеру Полу. Он держит это в тайне. Кому приятно смотреть в глаза живому покойнику?

Роберт согласился пойти на встречу, хотя и чувствовал, что ничего хорошего ожидать от нее не стоит. Было ясно, как божий день, что мэр, науськанный Габором, попросит его покинуть город в одночасье и, наверное, удивится, почему детектив не сделал этого до сих пор.

Через полчаса он оказался в центре города у светло-желтого здания. Поднявшись на третий этаж, Роберт возмутился тем, что и в святая святых городской управы его сопровождает полицейский. На что Крос лишь пожал плечами и сказал, что таков приказ градоначальника.

Мистер Дарей Пол стоял у круглого стола и разговаривал с кем-то по телефону. Это был ужасно худой, долговязый мужчина солидного возраста в бежевом костюме. Роберт сразу догадался, что под густыми черными волосами скрывается прозаическая лысина, ибо при первой их встрече в Аристаде никакого парика на нем не было.

Мэр выглядел бодро. Роберт впервые увидел, как такие худые впалые щеки могут наливаться озорным румянцем. А тонкие губы, съежившиеся шнурком на искусственных зубах, так широко улыбаться.

Мэр улыбался, расточая комплименты какой-то девушке. И Роберт подумал о том, как он бы вел себя и что бы делал, зная, что ему остались считанные дни. В какую сторону качнуло бы манеру его поведения. Возможно, осознание скорого конца дало бы совершенно противоположный вероятной депрессии результат.

Увидев детектива, Дарей Пол поспешил распрощаться с неизвестной любовницей и повесил трубку. Лицо его сразу приобрело серьезное выражение.

− Добрый вечер, мистер Блатт, − услышал Роберт и узнал голос Ив Габора. Он сразу его и не заметил. Тот держался в тени дальнего угла и вышел только, когда Роберт оказался в кабинете.

− И вам… − ответил детектив, его взгляд сполз с пронзительных глаз на массивный подбородок копа. Уж если его ждет аутодафе, пусть начало ему положит сам обвиняемый. Так решил Роберт Блатт и спросил: − Как ваша поездка в Санкт-Броуди, мистер Дарей Пол?

− Слава Богу, все в порядке, − наконец, мэр протянул ему руку, и Роберт пожал ее. Ощущение было не из приятных. Словно хватаешь высохшую ветку, которая вот-вот рассыплется.

− С делами не забыл и в море искупаться, но вот на обратном пути попал в ужасный ливень. Выкарабкался. Спасибо Тоду, моему водителю. Довез в целости и сохранности. Но не будем о грустном, правда? Вот зачем я вас позвал, Роберт. − Дарей Пол стал вышагивать по воображаемой дорожке от стола и до окна.

Роберт вспомнил, как впервые встретился с ним. Было это около полугода назад. Тогда он заканчивал следствие по одному громкому делу об убийстве иностранного посла (в итоге расследование вывело его на целую группу религиозных психопатов, убивающих ради славы). И на одной встрече с чиновниками из министерства по внешней политике познакомился с высоким мужчиной в возрасте, представившимся мэром Ариголы. Они обменялись визитками, и на следующий день Роберт и думать о нем забыл. А неделю назад мэр Ариголы, позвонил и предложил возглавить следствие по делу о таинственных исчезновениях в его городе. Он сказал, что наслышан об успехах молодого детектива и весьма впечатлен ими. Роберту польстила заинтересованность чиновника такого ранга и, недолго думая, он согласился.

− Знаете, − затянул Дарей Пол протяжно и буднично. − Будучи молодым, я тоже попадал в ситуации, схожие с вашей. Не буду хвалиться, но честно скажу, что некоторые были гораздо хуже. Однако я выбирался из всех перипетий с достоинством и честью. И до сих пор я уверен, что из любой передряги есть выход. Нужно только найти потайную дверь. И знать, как ее открыть.

Роберт мельком взглянул на притихшего инспектора полиции. Несмотря на его внешнее спокойствие, он был уверен, что в душе Габора ликует победитель. Что ж, это было его право. Он дождался провала приезжего пинкертона. Но в конечном счете это ни на йоту не приблизило его к разгадке таинственных исчезновений. И не добавило ему ни таланта, ни славы.

− В жизни бывают ошибки, мой друг. Но у меня есть право дать вам возможность все переосмыслить. Исправить, если хотите. Взять под контроль дальнейшее расследование и, наконец, выяснить, куда же делись все эти люди. И если они убиты, то кто убийца. Пожалуй, я воспользуюсь этим правом. Меня интересует вот какая вещь. Каким образом вам удалось узнать, кто станет жертвой следующего похищения? У вас есть какие-то наработки?

Роберт ожидал этого вопроса одним из первых. Однако то, что задан он был с явным интересом, без намека на обвинения в адрес детектива, его удивило. Так же, как и нежелание мэра его выгонять.

− У меня есть подозреваемый. И думаю, он живет в городе. Я знаю, как он выглядит, знаю его имя, и я готов его арестовать, если мои подозрения подтвердятся. Мне нужно только одно, мистер Пол. Время. Дайте мне немного времени, и я не подведу вас. Обещаю.

Пол перевел взгляд на Габора.

− Ну вот, а вы говорите, что он некомпетентен. У него уже есть подозреваемый! Кстати, кто это?

− Мистер Пол, я не хотел бы до того, пока не буду полностью уверен…

− Ну хорошо, хорошо, дело в ваших руках, и вам его вести до конца. Если нужна помощь полиции, − мэр снова повернулся к Габору, − она к вашим услугам. Но помните, на все про все у вас одна неделя. В противном случае мне придется отказаться от ваших услуг и прибегнуть к целому полку наемных коронеров. Люди ведь продолжают пропадать.

− Но, сэр… Я не понимаю вас! − воскликнул Ив Габор. − Он совершил серьезнейшее должностное преступление, фактически стал косвенным виновником исчезновения одного человека и смерти другого! Ему самое место в тюремной камере, если вообще не в Баранбе! Он заявляет, что выпустил всю обойму в волков, но мы не можем найти ни одного тела. Он говорит, что встретил похищенную девушку на пути в Ариголу, но и ее следов мы не находим! Где правда, мистер Блатт? Мы можем смягчить его участь, отправив домой.

Роберт и бровью не повел, слушая провинциального Холмса. Такая тирада целиком и полностью совпадала с тем, что ожидал он от него услышать. Он прекрасно понимал, что на первом месте в желании Габора выгнать его с позором был отнюдь не полицейский долг, который он так отчаянно выпячивал наружу, якобы радея за судьбу отца и сына Скуд. Первое место занимало банальное тщеславие и, конечно же, возможность скрыть некоторые свои непрофессиональные огрехи и ошибки, которые он успел допустить в ходе расследования этого весьма запутанного дела. А уже потом все остальное.

− Ваше недовольство, мистер Габор, мне вполне понятно. Оно связано с тем, что вы не терпите конкуренции. Просто потому, что она вам не знакома. За многие годы своей работы в Ариголе вы совсем потеряли нюх. Но это не из-за того, что вы такой плохой полицейский. Нет. Просто за долгие годы вашей, без сомнения, преданной службы вы ни разу не сталкивались с действительно серьезным делом. Отсюда и все трудности.

Инспектор прочистил горло нервным кашлем. Щеки его налились багрянцем, ноздри задвигались в такт вдоху-выдоху и, кажется, еще быстрее. И он заговорил:

− Что ж, детектив, похвально. Но это ваша точка зрения, и пусть она останется при вас. А мы наверняка убедились бы в правдивости ваших слов, если бы ваш друг Мартин Эбис подтвердил все, что вы сказали мне при первой встрече. − Габор замолчал, краем глаза посматривая на мэра, и продолжил уже более уверенно, когда понял, что тот не желает его прерывать: − Но, к сожалению, он в коме и говорить не может. В свою очередь, сэр, прошу обратить ваше внимание на одну вещь…

− Все! − Дарей Пол замахал руками, отбиваясь от слов, словно от назойливых мух. − Не хочу никого слушать! Обливайте друг друга грязью без меня. Пусть детектив займется делом.

Роберт удивился тому, как быстро переменилось настроение мэра. И его внешность. Добродушный и улыбающийся, выглядящий моложе своих лет, он вдруг резко превратился в раздраженного старика.

− Мистер Пол… Вы не можете снова доверить ему расследование…

− Не могу? Почему же? Могу, − назидательно повторил градоначальник. Он подошел к молодому человеку и положил руку ему на плечо. − Я был вправе отстранить вас от расследования, как того просит инспектор, но делать этого не буду. Пока не буду. Понимаете, что у вас только один шанс?

− Мистер Пол, смею напомнить вам, что он является косвенным виновником…

− Остыньте, инспектор. Здесь приказываю я! − мэр повернулся в сторону Габора, бросив на него уничижительный взгляд, − Это я тебе плачу, да? И я хочу, чтобы детектив доработал!

− Мистер…

− Все, Габор! Ты слишком много говоришь и все не по делу. А тот, кто много говорит, не уверен в себе.

− Хочу сказать, что полиция города это обособленное ведомство, и вы не вправе отдавать такие приказы.

− Я сказал свое слово, Габор! Если хочешь доработать до пенсии в моем городе, делай так, как я говорю.

Детектив и инспектор переглянулись.

− А теперь идите. Оба. Идите и работайте, мать вашу! − рявкнул мэр и указал обоим на выход, но тут же остановил детектива на полпути к двери. − Постойте, мистер Блатт… Что это у вас там?

− Где? − Роберт посмотрел на свой пояс, с которого свисал клинок в кожаном чехле. − Это кинжал на случай нападения. Для самозащиты.

− Да? Можно мне взглянуть?

− Конечно. − Роберт достал из ножен серебряный клинок и аккуратно подал его мэру.

− Интересная штука, − задумчиво сказал Дарей Пол. − По всей видимости, настоящий антиквариат.

Он поднял над головой древнее оружие, рассматривая со всех сторон играющее яркими бликами лезвие.

− Сделан из чистого серебра. Такие используют для защиты от темных сил, − мэр с досадой замотал головой и вернул клинок детективу. − Не будьте эскапистом, Роберт. Не уходите от реальности. У вас же есть пистолет!

Когда детектив вышел из кабинета, его встретил Ив Габор.

− У меня для вас радостная новость, мистер Блатт, − инспектор подошел к нему, в руке его болталась связка ключей. − Ваш автомобиль починили.

− Я могу забрать его прямо сейчас?

− Он стоит у служебного входа в участок.

− Сколько я вам должен, Габор?

− Бросьте, это все за счет мэра. Мистер Пол всерьез надеется на вас. И хоть свое мнение я уже высказал, вне зависимости от него я вынужден послушаться нашего градоначальника. Дарей Пол торопится найти убийцу. Ему так мало осталось. Я обязан помогать ему в этом деле. Деле, которое, скорее всего, станет для него последним. Крос наверное вам уже рассказал…

– Не утруждайте себя, Габор. Я все знаю про Пола. Меня беспокоит Питер Мона. Вы можете взять его под постоянное наблюдение?

− Я сделаю все, что смогу.

− Попытайтесь. Он по-прежнему в опасности.

− Куда легче с Икером Агриколой. Он почти не выходит из своего дома…

− Да, я знаю, − подтвердил Роберт, в который раз проклянув себя за смерть винодела, а Габора за некомпетентность и плохой инструктаж сотрудников.

− Скажите, что вы там говорили насчет подозреваемого? − спросил его инспектор.

− Не сейчас, Габор. Я очень спешу.

− И все-таки?

− Если хотите мне помочь, скажите лучше адрес архивариуса.

− Сабиани?

− Да.

− Вы хотите встретиться с ним? Сомневаюсь, что он сможет вам чем-нибудь помочь.

− Инспектор, я настаиваю…

− Да пожалуйста, − Габор пожал плечами. − Дом на Кленовом бульваре. Номер я не помню. Небольшой такой из красного кирпича с круглыми окнами и высоким крыльцом.

Они обменялись ключами, и Роберт покинул здание мэрии.

Встретившись с Ричи на улице, он сразу направился к черному «Вольво», бампер которого блестел в темноте. Автомобиль действительно был как новенький. О разбитых стеклах и фарах, помятых крыльях можно было позабыть.

Детектив открыл дверь и сел на водительское сиденье. Осмотрев салон, сиденья и приборную панель, он завел мотор. До чего приятно было снова оказаться в родной машине и позабыть о гербоносном полицае с надписью «Dura lex, sed lex».

Итак, ему дали второй шанс. Озвученная мэром неделя, казалась утопической. Но откуда Роберт мог знать, что самые важные события, которые коренным образом повлияют на жизнь города и самого детектива, произойдут гораздо раньше?

Мысли о семи днях напрочь вытеснили из его головы вопросы, которые он хотел задать Дарею Полу. Что это были за вопросы? Теперь это не играло никакой роли.

II

Возвращение, или новый день лучше остальных

Мартин снова мог дышать.

Ощущение это было необычным, если не сказать, что абсолютно новым и неведомым. Словно он и не испытывал никогда такой странной привычки, как вдыхать и выдыхать воздух.

Вслед за ним его настиг колоссальный прилив сил. Качающая волна, которая поднималась от пяток до вздымающейся груди, была взрывом во всем теле, влекла за собой невиданное доселе преображение.

Несколько раз открыв и закрыв глаза, Мартин понял, что окончательно проснулся.

Жаль. Сон был сладок.

На смену ему пришел тревожный зов. Странное влечение, рожденное в самом начале пробуждения. Под конец его оно стало только сильнее. Тяга к чему-то, к тому, что он не знал и ни разу не видел. Тяга к человеку или к чему-то похожему на человека. Таинственному образу, увлекающему его в свой мир с поразительной легкостью и готовому пожрать его в один миг, если, не дай бог, он ослушается.

Стисни зубы, не кусай!

Пусть язык притаится на твердом нёбе, наполовину втянутый внутрь. Пусть челюсти сводит от желания, и боль, свирепая, как зверь, клокочет в деснах… ты все равно терпи!

Мартин пошевелил руками − двигаются. Потом попробовал встать на ноги − тоже все в порядке. То место на левом бедре, куда его укусил волк, омертвело. Он его не чувствовал. Не чувствовал он также и боли, когда надавливал рукой на перебинтованную рану. Только холод.

Закрой глаза и не думай об укусе!

Пусть столько их ходит вокруг, и каждого можно взять голыми руками, ты все равно терпи. Ни один из них не должен пострадать.

Стисни зубы и молчи…

Вкус крови не манит тебя, хруст вены не тяготит, тугая плоть не сводит с ума.

Убивать…

Закричи, завой, сломайся! Но не трогай никого из живых!

Он пришел в себя в восемь часов тридцать минут утра. Часом ранее он умер.

Но, несмотря на это, чувствовал себя Мартин все лучше и лучше. Дыхание его было ровным, движения не причиняли неудобств. Он вспомнил свое состояние сразу после того, как очнулся. Оно было пространным. Он видел лишь очертания предметов и человека, склонившегося над ним. Его лицо он рассмотрел только, когда зрение восстановилось.

Доктор Ризенталь.

Он все время качал головой и не переставал удивляться тому, как быстро Мартин вышел из комы.

Я больше не могу ни стиснуть, ни кричать. Я просто не могу бороться с болью. Как ни стараюсь − не могу. И я не знаю лучшего способа избавиться от нее, кроме того самого, единственного, преступного и неотвратимого, но оттого не менее желанного.

Убивать.

Я думаю, что буду рабом своих инстинктов вечно. Ведь именно столько я собираюсь жить.

− Ничто не предсказывало вашего скорейшего выздоровления, Мартин! Показания приборов давали нам полную картину вашего состояния, и эта картина была неутешительной. Был всего один процент из ста, что вы очнетесь. И доля процента, что это произойдет в ближайшее время. Но вы опровергли все теории!

Слушая доктора, Мартин никак не мог понять странность своих ощущений, их природу. В первые минуты у него проскальзывала мысль о том, что это последствия лекарственных препаратов, со щедростью вколотых в его вены. Беспокоил зуд в зубах, четыре из которых выделялись особенно сильно из стройного ряда своих соседей. Они были огромными, и лишь плотно сжатые губы скрывали их настоящую остроту. Пальцы рук сводило. Суставы хрустели и, кажется, медленно удлинялись. Но то, что последовало за всем этим, никак нельзя было отнести к воздействию каких-либо наркотиков.

Это был голод. Необузданный, неистовый, дикий.

Он сказал об этом доктору. Тот тут же распорядился принести Мартину скромный обед. Полтарелки нежирного бульона и хлеб. Но Мартин есть не стал, сославшись на тошноту.

Доктор улыбнулся и сказал, что это обыкновенная реакция пустого, измученного лекарствами желудка на первую пищу. И он был бы триста раз прав, если бы не одно «но». Одновременно с отвращением к Мартину пришла жажда, утолить которую он попытался содержимым стакана, стоявшим на подносе. По вкусу это был березовый сок. Но сок этот, едва влившись в его горло, вызвал в нем резкие спазмы.

− Вам будет лучше, Мартин, − доктор Ризенталь поспешил его успокоить. − Только нужно время. Вы пришли в себя после столь плачевных прогнозов… А это, знаете ли, настоящая удача, − назидательно проговорил он, не забывая качать лысой головой. − Завтра вас обязательно осмотрит консилиум врачей, и я озвучу вам предположительные сроки вашего окончательного восстановления. Укус больше вас не беспокоит? − спросил он, склоняясь над пациентом.

− Нет, уже нет, − ответил Мартин, посматривая на белую повязку. − Только вот голод… Никак не пойму, чего во мне больше: голода или жажды. Они соперничают между собой, сменяют друг друга с неистовой болью… а боль терпеть я больше не могу.

− Это явление временное. Сейчас я сделаю вам укол, и боль утихнет, − доктор полез в карман за шприцем. − Вопреки нашим опасениям волчий укус оказался не таким уж и страшным. Гораздо больше меня волнует травма вашей головы. Именно из-за нее вы впали в кому. − легким нажатием он выпустил из шприца воздух.

− Думаешь, с головой у меня хуже, чем с ногами? Но соображаю я прекрасно и вижу перед собой цель.

− Что, простите?

− Чашу, полную крови… − Мартин оскалился и зарычал, словно зверь.

Сердце его еще размышляло, хотя мозг уже давно все решил.

− Мартин! − воскликнул доктор Ризенталь, но было уже поздно. Он отступил назад, шприц выпал из его руки…

− Где детектив, док? − прошипел пациент на ухо своей жертве.

− Кто?

− Парень, который ехал со мной в машине… черные кудри, серые глаза, живое такое лицо…

− Детектив Блатт?!

− Он самый.

− Я не знаю… Отпустите!

− Где он?

− Совсем недавно он приходил к нам в клинику. Справлялся о вашем здоровье…

− Где он сейчас?

− Не знаю!

Когти новорожденного вампира впились в плоть жертвы и с упоением, достойным столь долгожданной трапезы, стали раздирать ее в клочья. Одним рывком Мартин притянул к себе голову несчастного, клыки его обнаружили сами себя. Теперь он понял, почему его зубы стали такими большими и острыми. Ими легко можно было прокусить человеческую шею…

Доктор не успел и рта разинуть, как Мартин уже пил его вялотекущую кровь из раны в горле. Его удлинившиеся пальцы обвивали лысый затылок, когтями оставляли на нем глубокие порезы.

Вот такое блюдо ему пришлось по вкусу! Вот такое блюдо ему нравилось. Оно утоляло голод. Утоляло жажду. От него не было спазмов и коликов. Наоборот, от него было хорошо в животе. Оно не было алкоголем или наркотиком, но давало практически те же ощущения. И самое главное − от него становилось тепло!

Отбросив пустое тело в сторону, Мартин слез с больничной койки и встал на четвереньки на полу под ней. Там притаилась растекшаяся лужа крови. Он смотрел на нее с полминуты. А потом лег на пол и принялся слизывать вожделенную жидкость, словно оголодавший пес.

Покончив с лужей, он выпрямился, расправил плечи и сделал первый шаг. Ходьба в новом облике была другой. Более легкой, что ли, более осязаемой. Каждой клеточкой своих стоп он чувствовал малейший изгиб, малейшую трещинку в холодных плитках пола. Он соприкасался с ними и обретал новую силу. Застыв на месте в центре палаты, он огляделся.

На кровати лежало белое одеяло в крупных пятнах крови. Под кроватью − труп. Решение надеть халат доктора пришло спонтанно, но было непременным условием его благополучного побега из клиники.

Когда с переодеванием было покончено, до него донеслись шаги за дверью. Кто-то направлялся по коридору к его палате. Не пройдет и минуты, как этот кто-то войдет сюда и увидит его, еще не успевшего смыть кровь с лица, запыхавшегося, бешеного, ненасытного…

Пусть заходит, решил Мартин, я встречу его, как надо.

…Выбраться из клиники оказалось непросто. В длинных коридорах с множеством дверей бродили студенты в белых халатах и суетливые медсестры. Ему пришлось убить двух из них и еще одного врача. Хотя с врачом он повозился. У него оказался скальпель, которым тот отчаянно размахивал в безуспешных попытках защититься.

Но в конце концов Мартин поймал его за руку и вцепился чуть повыше кисти, намертво сомкнув челюсти на запястье.

Потом он затерялся в толпе крикунов и паникеров, облепивших тела случайных жертв, и незаметно покинул здание.

Через пять минут после произошедшего молодой человек в белом докторском халате шел по обочине пустынной Минеальмы, облитой лучами утреннего солнца. Шел уверенной походкой, не отбрасывая тени.

Мартин Эбис ходил по городу все утро. Странно, но никто не замечал в нем мертвеца. Он так же дышал, так же мог смотреть на солнце (хотя и с некоторыми оговорками), так же говорил и видел, но был словно не в своем теле.

Смутные воспоминания одолевали его. Поездка в проливной дождь, человек на переднем сиденье трясущегося автомобиля, девушка в белом платье… Кто она? Кто этот парень за рулем автомобиля? И кто он сам? Ничего этого Мартин не помнил. Возникали догадки, но они только мучили его и ничего не проясняли.

Кажется, его звали Мартином.

В клинике он насытился и больше не хотел крови. Далекий, слышимый только им голос вел его по изогнутым улицам Ариголы куда-то…

Надо идти на этот зов… надо идти… Туда, к таинственному лесу… туда… чтобы воссоединиться с такими же, как и он… чтобы быть вместе с ними… надо идти…

Он чувствовал сильное головокружение и тошноту. Он еще не знал, что столь мерзкие симптомы − не последствия его травм, а влияние солнечного света, от которого он пытался спрятаться под раскидистыми ветвями деревьев. Несомненно, внутри помещения, где царил полумрак, он чувствовал себя спокойнее.

− Мартин?

Голосом из буйного тумана, голосом чем-то похожим на тот далекий зов, рождающий свет, прозвучало это имя.

− А мы за тобой…

Перед ним выросла фигура женщины в черном жакете и длинных узких брюках. Рядом с ней стояла девочка лет десяти.

− За мной? − он нахмурил брови.

− Да, Мартин. Меня зовут Марта, а это моя дочь Ольга, − женщина улыбнулась девочке, когда та подняла на нее свой взгляд.

− Мы все должны быть там, − сказала девочка, в ее глазах Мартин увидел какую-то совсем невероятную усталость.

− Там это где? Куда меня зовут? Я вижу лес в своей голове. Темный, далекий лес. Он что-то скрывает. Мне кажется, он полон тайн.

− Это место называется Хазельбрант, − теперь Марта улыбнулась и ему.

− Мы пойдем быстро-быстро, чтобы успеть к Великому Дню. − Девочка взяла его за руку.

− Все, что было до него, называется неправдой. − Женщина погладила дочь по голове. − Все, что будет после, назовется счастьем.

Мартин почувствовал, как ее голос просочился в его кровь.

− Хазельбрант… − мечтательно повторил он, не сводя с нее глаз.

− Да, Мартин, − подтвердила она, всем своим видом показывая: что бы он ни сказал, ей уже известно все заранее. − Но для того, чтобы оказаться там, ты должен будешь убить одного человека. Его зовут Роберт Блатт.

− Роберт Блатт? Я слышал его имя перед тем, как очнуться. Кто-то сказал мне о нем, кто-то сказал, что я должен его найти…

− И убить. Он − остаток прошлого, от которого тебе надо поскорее избавиться. Ты ведь хочешь позабыть прошлое?

− Да.

− Отныне так и будет. Только убей.

Мартин машинально кивнул и отвернулся, уставился вдаль. В его глазах застыли воспоминания. Но это были пустые, темные глаза. Они не видели того, что было, не знали того, что есть. Они не помнили ни лиц, ни взглядов. Они, как зеркало безликой пустоты, не отражали ничего.

− Но как? Я ведь не знаю, где он…

− Я помогу тебе. Не бойся, Мартин, я всегда буду рядом. Тебя никто не заметит. Они вообще ничего не замечают, что происходит вокруг них.

Они слабы, тщедушны и никчемны. А мы друг друга чувствуем за милю. Понимаешь, в чем разница? Мы более сильные, более сплоченные, более выносливые и, в конце концов, более храбрые. И в этом наше превосходство.

Каждый из нас может чувствовать другого. В отличие от них.

Люди же друг друга чувствовать так и не научились.

Какой-то особой злости он к нему не испытывал. Скорее, была внутренняя установка оправдать свою ненависть кровавым убийством.

Представившись другом детектива Блатта, Мартин попытался пройти в отель, но бдительный швейцар не пустил в здание странного человека в белом халате.

Мартину пришлось взбираться на второй этаж по стене со стороны заднего двора отеля.

В номере детектива не оказалось. Мартин предполагал и такое развитие событий. Он сел на диван и стал ждать.

За ожиданием незаметно наступил вечер.

Он увидел девушку в белом платье, и какое-то странное, щемящее чувство охватило его. Словно он знал ее всю жизнь, но долго не мог встретить. Миг этот, напомнивший ему о прошлом, едва не спутал все его планы и заставил думать о ненужных вещах. О любви и страсти, которые когда-то у него были. О нежности и ласке, привязанности и обожании, которые он был способен испытывать. Когда-то…

И пережитые однажды, но еще не до конца умершие чувства, оживали… О нет! И такое было возможно − они действительно, действительно воскресали!

Она вошла в комнату.

Прелестное создание, изваянное его мечтами, бессловесными фантазиями и неуемным либидо, шлейф которого тянулся за ним еще с полузабытого отрочества. Зеленоглазый ангел притомившейся печали, она увидела его не сразу. Он притаился за темной шторой у окна и наблюдал за ее движениями, пытаясь предугадать дальнейшее развитие событий. В его голове уже сложился вероятный план, который он хотел реализовать. И первым пунктом в этом плане было нападение.

На журнальном столике лежала раскрытая карта Ариголы. Девушка склонилась над ней, и в это время сзади подкрался молодой вампир. Его руки обхватили ее плечи, грудью он прислонился к ее спине. Сейчас он сделает то, о чем мечтал так долго. Сорвет с нее проклятые одежды и бросит ее на холодную постель. И там, предавшись сладостной утехе, он силой овладеет ей.

− Мне кажется, мы оба ищем одного и того же человека. − Он посмотрел на обведенный черной ручкой участок на карте. − И теперь мы знаем, где он.

Мелисса попыталась вырваться, но бесполезно. И тут она поняла: эти холодные руки, что держали ее, принадлежат не человеку. Это понимание принесло досаду, ибо в таком случае ее шансы на спасение скоропостижно таяли.

− Мы должны быть вместе, должны быть единым целым… мы должны…

Не дослушав, она впилась зубами в кисть его руки. Непроизвольно Мартин ослабил хватку, и в этот момент она вырвалась из цепких объятий и бросилась бежать. Он настиг ее у самой двери, повалил на пол, и прижался к ней всем телом, надеясь таким образом максимально рассвирепеть.

− Сука!

Обнажились острые клыки. Когти ее вцепились в руки нападавшего…

И началась борьба.

Они катались по полу. Преимущество попеременно переходило от девушки к парню и обратно. В какой-то момент у нее получилось укусить его. В предплечье. И этот укус принес ему значительную боль. О том, что он действительно способен ее испытывать, она поняла, когда он вскрикнул и отдернул руку, в инстинктивном порыве прижав ее к груди. Губы коснулись крови − проснулось сумасшествие.

Мелисса потянулась к двери, но… (боль, заставившая ее преследователя на миг выключиться из борьбы, была кратковременна) через пару секунд Мартин снова сжал ее шею, с силой вдавив пальцы в горло несчастной, стараясь перекрыть ей кислород.

Девушка закричала. Впервые так громко и яростно с момента нападения. Она снова оказалась на полу у стены, а сверху навалился незнакомец. Где-то на краю сознания зажглась пугающая мысль: на что он надеялся, пытаясь ее задушить? И догадка стала худшим ее предположением.

Он вполне мог взять ее силой, пока она будет приходить в себя после очередной смерти. А дальше делать с ней все что угодно. Мог унести ее куда угодно: в лес к Хозяину, к людям или, например, бросить ее на улице, где с ней в миг расправятся религиозные фанатики. И эта мысль − о неведении его намерений − заставляла ее сопротивляться из последних сил, которых, казалось, уже не осталось.

И тут в дверь постучали.

Мартин замер в замешательстве. И девушка освободилась. В мгновение ока черная ворона вспорхнула ввысь и оказалась у открытого окна. Ему не хватило сноровки, чтобы успеть настигнуть ее. Он остался стоять посреди комнаты, зажав в руке кусок белого шелка от рукава ее платья.

В тот миг, когда в замке послышался скрип ключа, означающий, что через секунду здесь окажутся люди, Мартин Эбис прыгнул вслед за Мелиссой.

И приземлился не на ноги, а на лапы. Тут же выпрямив спину, он ощетинился и огляделся по сторонам. Дорога была свободна.

Зверь кинулся на поиски беглянки. Он метался по улицам, пугая прохожих, перемещался от дома к дому, от стены к стене, заглядывал в темные закоулки и дворы, бродил по подвалам. Он так долго искал ее, что на исходе дня устал.

Присев на задние лапы в углу пустыря на окраине города, волк посмотрел в темнеющее небо на далекую луну и тихо заскулил.

III

Наследник проклятия

Над городом сгущалась темнота. В сумерках еще можно было рассмотреть и необъятные леса Хазельбранта, и исток реки Рель, берущий свое начало в предгорье Эль-Парад, и каменный мост над ним с кованой аркой, по которому Роберт и Ричи успели проехать до наступления ночи.

Друзья приблизились к Аригольскому хребту.

В складках горных круч прятались темные пещеры и бесконечные расщелины. У подножия серых скал чернели норы старых каменоломен.

Роберт сбросил скорость до минимума и не превышал ее вплоть до того момента, пока они не выехали из темного тоннеля, проложенного в нижних массивах хребта.

За тоннелем дорога делала витиеватый крюк и переходила в более спокойную равнинную низменность, по обеим сторонам которой зеленели холмистые луга и пастбища. Роберт видел, как рабочие уходят с бескрайних полей с корзинами и сумками, доверху наполненными виноградом и сливами. Их долгий рабочий день был закончен. Завтра все начнется сначала.

Ричи проследил за взглядом детектива.

− На самом деле, я живу здесь недавно, − сказал он, когда они подъехали к Героно, району, застроенному неказистыми угловатыми домами без излишеств постройки середины прошлого столетия.

− Ты здесь родился?

− Нет. Родился я, как и все обычные дети Ариголы, в родильном доме на улице Самверо. Только моя мать от меня отказалась. А отец отказался еще тогда, когда я был у нее в утробе. Рос я в приюте, и вот когда мне исполнилось шестнадцать, мне предоставили дом в Героно. Квартал рабочий, застраивался специально для поселения каменотесов. Но мне грех жаловаться: другим воспитанникам и того не досталось.

Они проехали дом Ричи и остановились в самом конце улицы у крутого поворота на Минеальму. Роберт заглушил мотор. До дома Азара Кубэ оставалось два квартала. Не привлекая внимания, друзья решили пройтись пешком.

За то время, которое они провели в пути, ночь полностью захватила Ариголу. Улицы опустели, в домах зажглись огни. В том же доме, к которому они подошли, все окна были темны. Роберт внимательно изучил приземистое строение. Входная дверь была слегка приоткрыта, слабый свет мерцал из глубины прихожей.

− Думаю, не стоит показываться ему на глаза, − сказал Роберт, когда они оказались у покосившегося забора, за которым змеилась насыпная дорожка, ведущая прямо к крыльцу.

− Да его вообще может не оказаться дома! Каменотесы в такое время часто засиживаются в «Сизом голубе».

− На это я и надеюсь. А вот что делать, если он все-таки будет дома? Ты к этому готов?

− Не беспокойтесь, мистер Блатт. Я могу спросить у него, как нынче обстоят дела в каменоломнях. Какие открытия в среде работников кирки и топора. Пусть поведает мне, чем живет подземный мир Ариголы.

− С чего ты решил, что он станет с тобой откровенничать?

− У нас с ним много общего. Я ведь тоже по достижении совершеннолетия планирую стать каменотесом. Буду обрабатывать камни для строительства новых домов. Не Бог весть какая профессия, зато гарантия стабильного заработка. На картинах в наш век ведь не заработаешь.

− Думаешь?

− У меня есть опыт. Его, конечно, мало…

− Но он уже вынудил тебя отчаяться в творчестве, не так ли?

Пока Ричи раздумывал, что ответить, Роберт сделал первый шаг к дому.

− Возможно, мы имеем дело с тем, кто виновен в смерти многих людей. И он, если что, будет только рад возможности убить еще двух человек. Надо понимать, что он не остановится ни перед чем.

Звериный рык прорезал тишину, и оба друга замерли. У крыльца дома стоял огромный черный волк. Свет из прихожей хоть и был слабым, все же позволял оценить его истинные размеры. Но пугал не столько его рост, сколько взгляд (в налитых кровью глазах − леденящая угроза) и зловещая неподвижность.

Ричи и Роберт переглянулись, ища глазами совета друг у друга. Оба понимали, что спокойствие зверя обманчиво. Одного прыжка ему будет достаточно, чтобы опрокинуть человека на землю и в следующий миг перегрызть ему горло. Но так как ближе всех к волку стоял Ричи, детектив был уверен, что первой его целью станет именно ариголец.

− Ты пришел за мной? − спросил Роберт, обращаясь к волку.

Тем самым он хотел отвлечь внимание хищника от куда более близкой цели. Рукой он нащупал в ножнах грозное оружие (холод древнего металла ощущался даже сквозь плотную кожу) и с превеликой осторожностью извлек его наружу.

Во взгляде зверя забилась тревога. То ли это был страх, то ли растерянность, Роберт понять не мог. Но ему так хотелось, чтобы это был именно страх.

Волк по-прежнему не двигался. Взирая на людей глазами полновластного хозяина, он словно говорил: «Давайте, дерзайте, попробуйте бежать! И это будут последние шаги в вашей жизни!»

И Ричи, и Роберт знали, насколько абсурдна сама мысль о бегстве. Великан контролировал не только двух обреченных, но и всю территорию в пределах темного двора.

− Так что же ты медлишь?

Боясь, что смелость его перерастет в безрассудство, Роберт понадеялся на свой опыт. Ведь однажды он уже пережил подобный страх.

Как и предполагал детектив, зверь отошел от Ричи. Теперь его целью являлся он.

Гигант ощетинился и двинулся на свою жертву. В какой-то момент он повел мордой в сторону Ричи, и Роберт подумал, что все его усилия пойдут насмарку. Парень не сможет защитить себя. У него нет оружия.

Еще секунда промедления, и волк нападет на него. Что тогда он будет делать? Не имея никакого опыта в борьбе с ами, Ричи рисковал быть убитым в мгновение ока.

Волк присел на задние лапы, изготовившись к прыжку. Его взгляд сосредоточился на ноже, который держал в руке незваный гость.

Он никогда не остановится, пролетела в голове отчаянная мысль. Ничто не сможет остановить его. Пальцы Роберта сомкнулись на холодной рукояти. Готов ли он был умереть в сию секунду?

И тут послышался мерзкий скрип. Так открывалась дверь в чертов дом. Нога в тяжелом ботинке ступила за порог, и за ней из темноты вырвался пучок яркого света. Потом появился и сам хозяин. В одной руке он держал походный фонарь, другая сжимала массивный черный револьвер.

− Бес! Иди на место! − Свет фонаря ударил в глаза волку. Зверь пригнулся, уши его поникли, взгляд потускнел, вся спесь его сошла в один момент. − Иди на место, я кому сказал!

Пригнув хвост, волк потрусил на задний двор, словно наказанный щенок.

− Ричи? Какого черта ты здесь делаешь?

В мерцающем свете друзья разглядели темную фигуру, черную шляпу, щетинистое бледное лицо и пронзительные в своей холодной синеве, лисьи глаза.

Это было лицо с рисунка Тихони Ричи.

− Азар Кубэ? − оцепенение спало после произнесения первых слов. Ричи выступил вперед.

− Я, мать твою, засранец! А кто здесь, по-твоему, еще может быть? − Азар оглядел парня с ног до головы, примечая отсутствие оружия. − А это кто с тобой? − ствол револьвера направился в сторону детектива. Роберт по-прежнему стоял на своем месте, откуда не посмел сдвинуться ни на шаг после появления вампира.

− Это мой друг, Роберт…

− А-а, чертов детектив! − воскликнул Азар Кубэ. − Добро пожаловать в мой дом! Жалко, что без приглашения. Чем обязан столь важной персоне?

Луч фонаря ослепил незваного гостя − тот прикрыл глаза рукой и спрятал нож. Он еще не отошел от появления волка, а тут уже приходилось парировать вопросы, ответы на которые он не знал.

− Может, ты мне скажешь, Ричи? − Азар посветил в лицо соседу.

− Есть пара вопросов к вам…

− Да? Ты тоже заделался ищейкой? Я думал, ты дурачок, а ты, оказывается, притворялся!

− Есть пара серьезных вопросов, мистер…

− И каких же? − Дуло пистолета смотрело прямо в лицо Тихоне Ричи, и под этим взглядом парень чувствовал себя весьма неуютно. − Меня в чем-то подозревают?

− Судя по всему, к собственной безопасности вы относитесь довольно серьезно. Волк охраняет ваш дом, пистолет всегда у вас под рукой… Интересно, кого вы так боитесь?

Покрепче сжав клинок, Роберт прикинул шансы на спасение, если вдруг Азару придет в голову перестрелять их одного за другим. И пришел к неутешительному выводу: он не успеет воспользоваться ни ножом, ни пистолетом, который, к слову, и не спас бы их от смерти.

− В чем проблема, господа? Это противозаконно?

В этом человеке, с виду так похожем на Вердана Калота, Роберт искал неотъемлемые черты древнего вампира, которые ему помогли бы удостовериться в правдивости своей догадки. Он поймал себя на досадной мысли: если бы скудный свет от фонаря тотчас превратился в сияющий поток и осветил лицо Азара Кубэ, все равно он бы не смог со стопроцентной точностью сказать, тот ли это злодей, за которым он охотится. Хотя волк и интуиция говорили, что именно тот.

− Я пришел, чтобы узнать, на каком основании вы держите у себя в доме хищника. Это прямая угроза для ваших соседей.

− Ричи, ты, что ли, успел нажаловаться?

Парень молчал.

− Скажи-ка мне, приятель, ты часто видел Беса во дворе?

Ричи замотал головой.

− В том-то и дело! Потому что раньше его здесь не было. И он еще не успел никому доставить неприятности. В том числе и тебе, мой юный друг. Тогда зачем же ты являешься ко мне с детективом?

Не дождавшись ответа от своего соседа, Азар Кубэ резюмировал:

− В общем, так, парни. Я не знаю, зачем на самом деле вы пришли сюда, но для вас будет лучше, если вы побыстрее отсюда уберетесь. Я не люблю, когда меня тревожат понапрасну.

− Это был только первый вопрос! − Роберт замахал рукой перед глазами. − Да уберите же свой чертов фонарь!

Азар направил луч света в землю.

− Я имею твердое желание допросить вас, мистер Кубэ. Допросить по делу о таинственных исчезновениях людей в городе. Вы ведь знаете, о чем я?

− Ну допустим, − буркнул человек в шляпе.

− Тогда, может, вы пропустите нас к себе в дом? Мы сядем и побеседуем.

− С какой стати я стану с вами беседовать? Я устал, на дворе ночь. Если вы хотите меня допросить, то приходите днем. Сейчас я не расположен к душещипательной беседе.

− Если я приду днем, то захвачу с собой санкцию на обыск. А может, и на ваш арест.

− Послушай, бедолага, прежде чем в чем-то обвинять меня, подумай, а нужно ли тебе вообще со мной связываться?

Через пару секунд Роберт сказал:

− Я знаю, кто ты. Знаю твое настоящее имя. Скоро я буду знать о тебе все. И я хочу, чтобы и ты знал кое о чем. Я достану тебя, Вердан Калот. Не пройдет и недели, я выслежу и убью тебя.

Лицо человека в шляпе изменилось. Теперь оно потеряло напыщенную злобу, а раздражение на нем уступило место безмятежности.

− Убирайся, детектив. Пока я случайно не снес тебе голову или пока Бес не перегрыз тебе горло.

Роберт понял, что дальнейший разговор теряет всякий смысл. Азар Кубэ был одним из тех людей (людей?), кто не задумываясь мог спокойно привести свою угрозу в исполнение, в любой момент. Но больше его пугала даже не своя судьба, а Ричи.

− А потом скажу, что перепутал в темноте с ворами!

− Я вернусь, − сказал Роберт и кивнул Ричи. Друзья поняли друг друга без слов.

Всю дорогу до Минеальмы они не оборачивались, хотя ощущение того, что за ними следят, не покидало их от самого крыльца.

− Мы поспешили, − сказал Ричи, когда они уже миновали территорию за забором. − Надо было просто выждать подходящий момент и проникнуть к нему дом.

− Нет. Ричи, мы все сделали правильно. Он теперь встревожен. Он нервничает. А лишние нервы никогда еще не помогали сохранять хладнокровие − чувство, столь необходимое ему в своем деле. Он обязательно совершит ошибку, вот увидишь. Утром я пойду в участок к Габору, получу санкцию на обыск, и мы явимся сюда, чтобы перевернуть этот дом вверх дном.

− Я понятия не имел, что у него во дворе живет такое чудовище… − Ричи шел и качал на ходу головой. − Волка таких больших размеров я еще никогда не видел.

− Непростой парень, не правда ли?

− Мне кажется напрасной вся эта затея. Этим мы ничего не добьемся. Мы только выдали себя. Он может и сбежать.

− Нет, Ричи, он не сбежит. Просто потому, что еще не закончил свое дело.

Им оставалось несколько шагов до машины, как вдруг чуткий слух Тихони Ричи уловил позади какие-то движения.

− Тебе не кажется, что…

Парень резко обернулся. И… о боже! Из темноты ночи на них надвигалась смерть. Неумолимая и стремительная, она предстала в облике волка. Черная громадина неслась по пустынной дороге с дикой скоростью. Вскоре темный силуэт обрел четкие контуры, и они узнали Беса.

− Быстрее! В машину!

Едва добежав до автомобиля, Ричи почувствовал, что зверь вот-вот настигнет его. Он не успеет открыть дверь, и, выжигая воздух за его спиной, Бес набросится на него сзади.

Роберт первым влетел в салон и распахнул заднюю дверь, ближнюю к Ричи. Поспешно завел мотор и дал задний ход. Внедорожник сбил набегающего хищника в тот момент, когда он уже настиг свою жертву. Зубы клацнули на штанине, вырвав клок ткани, Ричи едва удержался на ногах.

Он успел отпрыгнуть в сторону в то время, когда волка остановил удар машины. Тех секунд, которые потребовались Бесу, чтобы прийти в себя и встать на лапы, Ричи хватило, чтобы запрыгнуть в салон. Роберт вдавил педаль газа в пол, и автомобиль ринулся вперед. Вскоре грозный и пугающий силуэт дикого зверя растаял в темноте.

Но радость от того была недолговременной. Через несколько минут их снова ожидал неприятный сюрприз. Дорога, по которой они приехали в Героно, оказалась перегорожена упавшим деревом. Единственным вариантом был поворот направо, где указатель красноречиво говорил о том, что, двигаясь дальше, они попадут в закрытый район каменоломен, и предусмотрительно советовал водителям заранее сбавить скорость до двадцати километров в час. Это требование было разумно проигнорировано Робертом, ибо уверенности в том, что Бес отстал от них на приличное расстояние или вообще передумал их преследовать, у него не было никакой.

Автомобиль подскакивал на валунах и кочках, грозя в любой момент перевернуться. Друзьям с трудом удавалось усидеть на своих местах. Они проезжали мимо высоких холмов и тектонических впадин, нескончаемых полей, засеянных пшеницей, и выжженных пустырей, на которых уже сотни лет не прорастало ни одно растение. Ухабистая дорога петляла до тех пор, пока не оборвалась тупиком у подножия высокой серой скалы.

Друзья вышли из машины и оказались у заброшенной шахты, вход в которую был наполовину завален огромными камнями − осколками древних скальных пород. Роберт достал мобильный телефон и попробовал набрать номер полицейского участка. Сигнала не было.

− Не работает… Проклятье! − он стукнул трубкой по ладони, но ответа не дождался. − Ричи, у тебя есть телефон?

− Нет. У меня никогда его и не было, − парень пожал плечами.

− Что же делать? Неужели больше нет никакой дороги?

− Есть два пути, − сказал Ричи. − Мы можем остаться здесь на ночь. Спать, естественно, будем в машине. К утру, думаю, дорогу в центр освободят. Или поехать обратно в Героно, где мы рискуем вновь встретиться с Бесом. А то и с кем посерьезнее. Вы больше склоняетесь к первому варианту, так ведь?

− Не знаю, Ричи, это место мне не кажется безопасным. Но лучше уж переждать здесь, чем вновь встретиться с ами.

Сомнения детектива и Ричи развеяло видение, которое заставило их тут же позабыть об обоих вариантах.

В свете фар автомобиля, так неосмотрительно оставленных включенными, они увидели Беса. С минуту волк ходил вокруг машины, обнюхивал колеса, двери, а потом остановился у капота, вслушиваясь в шорохи из темноты.

− Нужно идти внутрь. Иначе не спастись, − прошептал Ричи и первым стал спускаться вниз.

На дне заброшенной каменоломни они были лишены даже бледного света луны. Здесь царила абсолютная тьма, и каждый шаг в глубь заброшенной шахты грозил оказаться последним. Но страх вновь повстречаться с чудовищем в обличье волка перевешивал все остальное.

Они пошли вдаль по рельсам и успели пройти совсем немного до того момента, когда Ричи наткнулся на вагонетку и чуть не упал. Роберт помог ему подняться.

− Как ты думаешь, из этого тоннеля есть выход?

− Нам остается лишь уповать на судьбу, − ответил парень.

Внезапно тишину, тревожное слияние обмана и угроз, нарушили шуршащие звуки − волк крался за ними в темноте. Он осторожно спускался вниз с присущим хищнику проворством, стараясь не производить лишнего шума. Глаза людей привыкли к темноте, и вот, они уже могли различить зверя, неотступно следующего за ними по пятам. Сплошная груда мышц, закованная в броню из черной шерсти. Красные угольки глаз уставились на беглецов.

Мгновение они смотрели друг на друга, а потом зверь ускорил свой шаг. Его лапы быстро-быстро перебирались по камням, с удивительной точностью минуя острые углы и выступы.

Надежда на спасение рухнула в одночасье. Люди застыли в оцепенении в гнетущей темноте, броситься в которую первым решился Роберт Блатт.

Бес настиг их недалеко от входа (углубиться дальше в шахту они так и не успели) и набросился на того, кто был ближе. Роберт увернулся, но ударился плечом о каменную стену. Ричи закричал, спеша на помощь другу. В темноте блеснуло серебро.

В одно мгновение взгляд волка преисполнился чудовищной ярости. Он готов был вырвать из руки врага вожделенное оружие, рискуя лишиться передней лапы, но что-то остановило его. Магия клинка делала свое дело.

− Ему нужен твой нож! − крикнул Ричи.

− Думаешь, если я отдам его, он нас оставит? − Роберт держал зверя на расстоянии удара, выставив перед собой спасительный кинжал.

Медленно отступая к выходу, он не мог позволить себе ошибиться. Если он споткнется или снова встретится со стеной, им конец. Блеск клинка слепил зверя − волк то и дело отворачивал морду, стараясь не встречаться взглядом с серебряным лучом.

− Держись моей спины, Ричи, − не сводя глаз с хищника, сказал детектив. − Я попытаюсь пройти по стене обратно.

Ответа и не требовалось − и так было понятно, что это их единственный шанс на спасение. А иначе они останутся здесь, среди камней и крови. Останутся для одной единственной цели − кормить голодных крыс.

И Роберт пошел вперед. Первые десять шагов они преодолели, не встретив никаких препятствий. Волк выжидал, скрываясь в темноте. Но, когда беглецы приблизились к выходу, он выскочил им наперерез и повалил первого идущего на землю. Из рук детектива с оглушающим звоном выпал клинок.

С морды хищника стекала слюна, из пасти разило гарью, словно дышал он не воздухом, а пламенем. Лапы зверя уткнулись в грудь лежащему человеку. Его глаза, яростные и беспощадные, блестели в темноте. Мгновение… и он растерзает свою жертву.

Бес наклонил морду, его язык свесился вниз настолько сильно, что кончик его болтался прямо у носа человека. Когти прочертили кровавые борозды на груди обреченного. Но в этот самый миг на хищника кто-то набросился сзади.

Ричи кинулся на волка, самоотверженно вцепившись в холку зверя. Бес молниеносно развернулся, сверкнув клыками, которые в следующий миг впились в горло храбрецу.

Кровь брызнула во все стороны, заляпав одежду и лицо лежащего человека. Роберт уловил момент, единственный и неповторимый, призрачный шанс на спасение, который еще надо было реализовать.

Клинок впился в воздух и обрушился на зверя в миг, когда тот припал влажной мордой к ране мертвеца. Чудовищу еще хватило сил, чтобы повернуться обратно к своей первоначальной цели и рыкнуть в сторону человека, а потом последовал второй удар. И третий, и четвертый. Роберт бил ножом в сердце волка до тех пор, пока тот не испустил дух. Потом он в изнеможении упал на спину и закрыл глаза.

Если бы за то время, которое Роберт Блатт лежал на холодных камнях заброшенной шахты, волк бы очнулся, то у гостя Ариголы не было бы ни единого шанса. Но Бес не издал ни звука. И не двинулся с места.

При пробуждении главенствовала слабость. Да еще боль, что нервными толчками отдавалась в висках. Он посмотрел вокруг. В паре шагов от него лежал человек.

Черная шерсть превратилась в копну соломенных волос. Оскал зверя − в мученическую улыбку агнца, красные глаза − в остекленевшие зрачки мутного цвета. Это был Мартин Эбис. На правом запястье у него болталась белая шелковая повязка.

Роберт припал спиной к стене и обхватил голову руками.

Он пребывал в таком положении довольно долго. Пока глухой стон, который сперва показался ему голосом с того света, не вывел его из оцепенения.

Парень хватал ртом воздух и тянул руки к другу. Роберт понимал, что сейчас ему нужно будет решиться и убить того, кто только что спас ему жизнь.

Одним ударом.

Роберт встал на колени возле тела Ричи. Неожиданно появились слезы. Черт, как же он успел привязаться к этому простоватому пареньку из маленького города!

Он подумал о том, что Ричи многого не успел. Он помогал ему от чистого сердца и делал все ради того, чтобы поставить в этом деле долгожданную точку. Его жизнь только начиналась. И кто знал, что ей суждено было оборваться вот так вот…в один момент в столь юном возрасте…

Жизнь лежала на ладони у самого Тихони. Но разве мог он просто жить, зная, что его город в опасности?

Он мог стать кем угодно. От каменотеса до полицейского. Но скорее всего он стал бы выдающимся художником. Роберт знал не много живописцев, кому с таким правдоподобием удавалось воплощать образы, наполняющие их воображение, на бумаге. Делать их поистине запоминающимися, яркими.

Нет, Ричи не был сумасшедшим, он был и останется героем, тем, кто по каким-то причинам (ведомым лишь Богу) знал о грядущем. И зная об этом, все же предпочел схватку бегству.

− Прости, − сказал Роберт и закрыл его глаза.

IV

Сабиани

Рассвет застал его лежащим на камнях у древней шахты. Подъем наверх стоил ему ушиба руки, нескольких порезов и царапин на ногах. Схватка с волком отняла у него много сил. Но Роберт знал, что быстро восстанавливается. Правда, для этого ему нужно было еще как минимум часов восемь хорошего сна.

В отель, в номер, в постель, твердил рассудок, но, несмотря на его зов, детектив вел машину медленно, стараясь рассмотреть местность за окном.

Ричи оказался прав. Поваленное дерево с дороги убрали, и теперь он беспрепятственно мог ехать в центр. Где-то вдалеке на плодородных полях уже вовсю трудились рабочие, собирая первый в этом году урожай. Несколько машин стояло возле бензоколонки перед широким перекрестком, отделяющим центр от той части города, в которой он только что побывал.

У швейцара волосы встали дыбом, когда он увидел детектива в разорванной рубашке с пятнами засохшей крови на лице и груди. Промямлив что-то насчет тяжелой ночи, Роберт поспешил подняться в свой номер, но швейцар остановил его и рассказал, что накануне его отъезда в отель приходил человек, представившийся старым другом детектива. Но этот «друг» не внушил доверия бдительному портье.

Он описал детективу его внешность. Роберт сразу узнал Мартина Эбиса.

В номере Роберта ждала разруха.

Перевернутая мебель, опрокинутый стол, сломанная кровать говорили о том, что совсем недавно здесь что-то искали. Картина была похожа на ту, которую детектив увидел в доме винодела, только в отличие от того случая Роберт знал, кто здесь орудовал.

Час понадобился ему на то, чтобы переодеться, принять душ и продезинфицировать раны. Холодная вода отогнала настырный сон, и, вопреки своему первоначальному желанию он обошел кровать стороной.

Резонно рассудив, что потеря времени в таком деле может аукнуться куда большими неприятностями, чем переутомление и головная боль, он уже знал, куда отправится, когда покинет номер.

Роберт Блатт появился у дома под номером семь по Кленовому бульвару около восьми утра. Сначала он зашел с заднего двора и осмотрел со всех сторон небольшое строение из красного кирпича с круглыми окнами и высоким крыльцом, с виду ничем не примечательное жилище среднестатистического аригольского пенсионера, и только потом направился ко входу.

Он постучал в дверь трижды. И, прежде чем за стеной послышался скрип половиц, сопровождаемый сухим трескучим кашлем, из глубины дома раздался голос:

− Какого дьявола, разрази тебя гром? − хриплый возглас был бы криком, если б не слабость вопрошающего.

− Мистер Сабиани? Архивариус?

Роберт прислушался к тишине, но та продолжалась недолго.

Через мгновение дверь с грохотом распахнулась, ударившись ручкой о перила крыльца, и на пороге появился тщедушный старец. Одет он был в белый махровый халат по щиколотку. Голову покрывала черная вязаная шапка, сильно натянутая на уши. Одной рукой он опирался на белую трость.

− Ну я, − стеклянный взгляд застыл в одной точке. Единственным движением сурового лица была сошедшаяся вдруг крестом складка-трещинка у переносицы между бровей. − Ты по делу об архиве? − старик показал дуло спрятанной за спиной двустволки. − Пришел допрашивать меня? Ко мне уже сто раз приходили копы из участка! Все, что знал, я им давно рассказал.

− Нет, я не коп, − как можно деликатнее продолжил гость. − Меня зовут Роберт Блатт, я детектив из Аристада.

− Детектив? − Сабиани прищурился, словно высматривал что-то слепыми глазами. − Незнакомый голос… − и стал принюхиваться к воздуху вокруг нежданного гостя. − Мне незнакомые голоса никогда не внушали доверия.

Тем не менее складка между его бровей разошлась.

− Послушайте, мистер Сабиани, я расследую дело о пропавших людях. И мне нужна ваша помощь.

− Моя помощь? − скрипучий смешок разбавил настороженную гримасу. Старик спрятал ружье за угол стоящего в прихожей шкафа и снова «посмотрел» на гостя. − Радует, что хоть кому-то еще нужна моя помощь.

На его лице появилось жалкое подобие улыбки. Роберт не знал, насколько откровенным оно было, но то, что архивариус не выгнал его сразу, вселяло определенную надежду.

− Мне нужно, чтобы вы вспомнили все, что касается одного имени. Вы ведь вплотную сталкивались с документами в городском архиве?

− Я работал с ними.

− Я думаю, это имя могло отложиться у вас в памяти…

Сабиани поднял голову вверх, веки его опустились наполовину, пряча слепые глаза от солнечного света.

− С чего ты взял? Я не запоминаю имена. В моем возрасте память это самое слабое место.

− Но вы ведь вели архив…

− Архив сгорел, твою мать! − старик метнул озлобленный «взгляд» на собеседника. − А я ослеп из-за пожара. Теперь на старости лет вынужден ходить вот с этим, − он поднял вверх белую трость, показывая ее наконечник гостю.

− Может, вас наведет на какие-то мысли имя…

− Послушай, парень, − Сабиани посмотрел на детектива глазами, полными огня (трудно было поверить, что он незрячий), и Роберт проклял себя за вторую попытку. − Я не занимался тем, что каждый день перечитывал досье жителей города. Я лишь вносил какие-то данные в них: новые обстоятельства, редкие пометки. Все, что представляло какой-то интерес для дела. Это и была моя работа, черт возьми!

− Как вы сами думаете, пожар был неслучайным?

− Конечно, это был поджог! Всем понятно, что это был поджог.

− Почему вы так уверены?

− Все стеллажи были облиты горючим, везде воняло горючим. Горела бумага и бензин. Это я отлично помню. Запах горелого бензина и пепел бумаги!

− И у вас нет никаких мыслей по поводу того, кто это сделал?

− Никаких. Мне кажется, теперь об этом уже никто не узнает.

− Почему же?

− Темная история. Да и кто расследовать будет? Инспектор Ив Габор? Не смеши меня! Он и мышь то у себя в штанах найти не сможет! И вообще, все они скоты неблагодарные.

Роберт решил, что сейчас не самое лучшее время для разговора о местной полиции, поэтому, выразив свое сочувствие по поводу пожара и его последствий, незамедлительно продолжил:

− Я задам вам еще пару вопросов?

− Попробуй.

− Скажите, большой был архив?

− Для такого городка, как наш, вполне приличный.

− Говорят, там были досье на каждого жителя, включая его полную родословную и все родственные связи до первого колена.

− Верно говорят.

− Трудно было следить за всем этим?

− Да нет… Я бы не сказал, что трудно. Хотя иногда мне помогала жена.

– Она…

– Я знаю, что ты хочешь спросить, детектив. Да, она не имела официального доступа к документам, но без нее бы я не справился.

– Архив был секретным?

– Безусловно. И допуск к нему имели только избранные, в том числе и ваш покорный слуга.

− И сколько лет велся этот архив?

− С момента основания Ариголы.

− Простите…

− Ты не знаешь, сколько лет этому городу? А еще детектив! Восемьсот! Аригола один из самых древних городов в Мирта-Краун! Такие вещи надо знать.

− Я в Ариголе впервые.

− Неважно. Ты обязан знать историю города, в котором работаешь!

− Согласен, это упущение. Я исправлюсь. Скажите, а не осталось копий или переписанных вариантов архивных документов?

− Меня об этом уже спрашивали. И знаешь, что я им ответил? Нет никаких копий! Все было в оригиналах. Многое ведь было написано от руки. Лишь в последние годы некоторые досье стали перепечатывать. Но не успели…

− Прискорбный факт, − сказал Роберт. − Весьма и весьма прискорбный.

− В этом городе много чего прискорбного, − лицо старика, и без того испещренное сеткой морщин, еще больше сморщилось, шапка приподнялась, обнажая уши.

– Например?

– Да сам город, будь он проклят! И люди, живущие в нем.

Сидят по своим норам и боятся, ожидая чего-то. Что ж, их можно назвать сущими глупцами. Боятся подохнуть, как скот на мясобойне! − прокряхтел старик. − Вампиры орудуют в окрестностях Ариголы! Вот чего они боятся. Но если это действительно так, то им все равно не спастись. Беззастенчиво глупые верят в сказки, но старик Сабиани не такой. Я-то знаю, в чем секрет.

− И в чем же?

− Человек всегда боялся непонятного. И чтобы преодолеть свой страх, он старался объяснить все, что ему неведомо. Будь то существа с того света, инопланетяне или душевнобольной из Баранбы. Я ничего не пытаюсь объяснить. Я просто знаю, что все они сумасшедшие. Сабиани слишком стар, чтобы верить в небылицы. Я скорее поверю в то, что моя жена снова меня полюбила, чем всерьез восприму сказки о вампирах!

− Вот как?

− Совершенно точно! Жанна − лучшее, что было в моей жизни. Двадцать лет вместе. К сожалению, не дотянули. Постой-постой…

Старик замолчал, явно вспомнив о чем-то важном.

− Я помогу тебе. И только потому, что ты не коп.

− Чем вы можете помочь мне, мистер Сабиани?

− Не я, − старик улыбнулся. − Если тот, о ком ты так хочешь знать, был в списках архива, то тебе может помочь моя жена. Милая Жанна обладает уникальной фотографической памятью. Она много раз помогала мне проводить инвентаризацию в архиве. Читала много архивных документов. Ее интересовала история Ариголы и ее жителей. Однажды я решил поинтересоваться у нее о нашем новом градоначальнике. «Жанна, − сказал я. − А ты не могла бы посмотреть по документам, кто такой этот наш новый мэр по имени Дарей Пол, и откуда он взялся? − Самому мне было лень копаться в архиве и я, заметив ее интерес к засекреченным сведениям, подумал, почему бы не попросить ее об этом. − Там должна быть полная информация». На что она мне ответила: «Зачем же снова лезть на полки? Я и так все помню». И рассказала мне все, о чем прочитала в досье Дарея Пола, которое, как и тысячи других дел, перекладывала с места на место не один раз. От места и года его рождения до родственных связей. Она помнила все! Понимаешь, детектив? Даже не просто все, а абсолютно все! Я, конечно, всегда знал, что у нее хорошая память, ну а в том, что она феноменальна, я убедился лишь тогда. Как раз после того, как новый мэр заступил на свой пост.

− И где же сейчас ваша жена?

− Мы уже давно не живем вместе, хотя официально еще женаты. − Сабиани тягостно вздохнул. − Но мы поддерживаем дружеские отношения. Ах, эти отношения… Это единственное, что у нас осталось.

Роберт боялся сбить его с мысли и того, что он передумает откровенничать, поэтому молчал.

− Она помогала мне по работе в архиве до самого последнего дня. Я думаю, наша любовь еще не умерла до конца. Она сохранилась. − К задумчивости архивариуса прибавился новый оттенок. С примесью надежды. − Я в это верю.

− Тогда почему вы расстались? − с осторожностью спросил Роберт.

− Почему? Да ты посмотри на меня! В кого я превратился после этого гребаного пожара? Я же инвалид, старый немощный кусок дерьма! Кому я нужен?

− Но до этого вы столько лет прожили вместе…

− Это ничего не значит! Я могу ее понять. И это не предательство. Усек?

Глаза старика горели. Незрячие, почти потерявшие свой цвет, они каким-то волшебным образом светились.

− Ну да ладно, − он махнул рукой. − Что-то я совсем заболтался. Тебе, наверное, нужно знать, где она живет? Тебе лучше искать ее в средней школе на Вечерней улице. Она там работает учителем. Она постоянно там. Раньше, когда мы жили вместе, мне казалось, что ей и дом-то особо не нужен. Она до позднего вечера просиживала у себя в классе, проверяя все эти тетрадки, задания. Нередко возвращалась домой далеко за полночь. Я не думаю, что после нашего расставания что-то поменялось.

− Что ж, огромное вам спасибо, я обязательно навещу вашу жену. − Роберт поспешил откланяться.

− Детектив?

Он обернулся.

− Ты ведь пойдешь в полицию?

− Не сейчас, но потом вполне возможно.

− Так вот, напомни им там обо мне. Скажи, что они мне задолжали. Мне положена пенсия от города. Самому мне сложно передвигаться, я ведь ни черта не вижу. Да и не охота ходить и клянчить. Я бы и тебя не просил об этом, если бы дома было что пожрать. Ты им так и передай, что я не совсем еще из ума выжил. И не забыл, что мне положена пенсия. Я пострадал! Понимаешь? Сильно пострадал. И это касается не только моих глаз.

Старик снял шапку, и Роберт увидел изуродованный огнем лоб. Обожженная плоть еще не зажила, местами она наслаивалась на новую, очень тонкую, сквозь которую просвечивалась кость. На макушке ожог кровоточил, виски оккупировали косые, рваные порезы.

− Вот так. − старик снова надел шапку на голову. − Почему я должен терпеть все эти мучения и не получить за это ни гроша?

− Не должны, − согласился Роберт, пытаясь проглотить сухой ком в горле. Тот застрял скрученной наждачкой и не хотел проходить внутрь.

− Передай им, что я жду свою пенсию, − сказал Сабиани напоследок и исчез во мраке дома.

Роберт проводил его взглядом. Старик ушел, но за дверью еще долго слышался глухой стук его трости.

V

В это утро инспектор Ив Габор вошел в свой кабинет с единственной целью − забрать ключи от автомобиля, которые он забыл накануне вечером. Забрать ключи и вместе с Кросом поехать на срочный вызов в дом семьи Агриколы. Ночью кто-то из соседей винодела поинтересовался, почему в доме напротив круглые сутки горит свет, и, войдя в прихожую, обнаружил там бездыханное тело хозяина.

Убийство в Ариголе было событием из ряда вон выходящим. И Габор понимал, что все то возмущение, которое копилось у горожан, недовольных действиями полиции, после оглашения сего прискорбного факта может принять совсем безрадостные формы. А если прибавить к этому еще и взбешенного мэра, то перед инспектором отчетливо маячила отставка.

Не пройдя и двух шагов, он замер на месте.

За его столом сидел парень. Худощавый, молодой, не старше пятнадцати лет. Его длинные черные волосы были схвачены сзади в тугой конский хвост. На бледном лице светились ясные глыза, в уголках рта спряталась улыбка. Кажется, он был хорошо знаком Габору. Но что-то было в нем не так. Мучительная усталость на лице. Она его резко старила, добавляя реальному возрасту лишние годы.

− Майкл? − неожиданно даже для самого себя Ив Габор вспомнил имя. Мерзкий холодок пробежал по спине, и он зачем-то стал жевать губы.

− Здравствуйте, инспектор, − парень привстал. − Я на вашем месте? Вы уж извините меня, я слишком долго ходил туда-сюда, ожидая вас. И вот, наконец, решил отдохнуть.

− Не страшно, − промямлил Габор, смутно соображая, как здесь мог оказаться кто-то посторонний. − Мы разыскивали тебя…

− Да, я знаю. Как и многих других.

− Куда же ты пропал? − спросил Габор и проклял себя за несмелый голос.

− Я был там, где и все остальные.

− Ты хочешь сказать, что вы все были в одном месте?

− Да.

− И где же вы были?

Парень молчал.

− Майкл, ты знаешь, где остальные находятся сейчас?

− Знаю ли я, где они? − парень нахмурился. − Да, знаю. И я скажу вам. Но только после того, как вы скажете, где мой отец.

− Ты хочешь знать, где твой отец? − на лбу Габора выступили капельки пота.

− Да, вы должны его помнить. Может, он говорил вам или кому-то из ваших людей, что уезжает? А то я вернулся домой, а там никого нет.

Ив Габор почувствовал, как горло его пересыхает. Сказать ему о том, что его отец повесился, или соврать, придумав небылицу про срочную работу в другом городе? Смотря в его проницательные глаза, инспектору казалось, что ложь (если он на нее все-таки решится), будет им тут же выявлена. И что будет тогда?

− С ним приключилось несчастье, − глотая слова, произнес полицейский.

− Несчастье? Что вы имеете в виду? − парень заволновался.

− Я не знаю, как сказать тебе об этом, Майкл…

Ив Габор прошелся по кабинету, бросая взгляды то на парня, то в окно. Недавно выглянувшее солнце уже начинало припекать. Где-то в лесах зеленого предгорья пели птицы, кружась над высокими деревьями. На небе не было ни облачка. Все это наводило на мысли о долгожданном наступлении лета в городе, который так истосковался по сухой и солнечной погоде. Однако настроение инспектора не соответствовало ей.

− Он покончил с собой, − тихо сказал Габор, словно боялся, что парень его услышит.

Пауза, взятая Майклом на осознание сего факта, была недолгой. А когда он заговорил, голос его, спокойный и неспешный, удивил инспектора полиции не меньше, чем его странное появление здесь.

− Как это произошло?

− Он повесился. Как только ты пропал, твой отец соорудил петлю, прикрепил ее к люстре в гостиной вашего дома и…

− Это был не выход, − мрачно сказал парень и молча направился к двери.

− Сам понимаю, что не выход. Если бы мы знали, что твое исчезновение так повлияет на него… − сказал Ив Габор и крикнул ему вдогонку: − Что ты собираешься делать, Майкл?

− Я пойду домой, − не поворачиваясь, ответил он. − Я соскучился по дому.

− Я приду к тебе, Майкл. Вечером. Мне кажется, нам есть о чем поговорить.

Не говоря ни слова в ответ, Майкл исчез за дверью.

Минуты две Габор стоял молча, проклиная себя за то, что так и не узнал у парня, где же остальные пропавшие, а потом крикнул:

− Крос! Крос, черт тебя дери, где ты ходишь? Вечно, когда надо, тебя нет рядом!

Почему он так боялся? Такого раньше с ним никогда не было. Да, он испытывал страх в рейдах по задержанию особо опасных преступников, но такие рейды были крайне редки. Последний вообще был пару лет назад, когда его отдел обезвредил сошедшего с ума отца семейства (Дикий Дон, как потом прозвали местного промышленника Дональда Чека, зарезал свою жену и двоих сыновей, объясняя это тем, что с ним заговорил дьявол и приказал ему выбить чертову дурь из домочадцев). Но тот страх, испытанный им, когда он крался в одиночестве в темноте бесконечных коридоров особняка Дикого Дона, не шел ни в какое сравнение с этим, когда вроде бы ему ничего не угрожало. Откуда он пришел к нему? Уж не из глубин ли больших карих глаз длинноволосого мальчугана с мертвенно-бледным лицом?

Тот самый страх, живущий в нем так долго. А теперь проклевывающийся из утробы неверия и скептицизма с животной свирепостью. Страх, вызывающий страх.

В кабинет вошел полицейский с каменным лицом.

− Я разговаривал по телефону, сэр… − Крос начал с оправданий.

− С кем еще ты там трепался? Ты видел этого парня? − Габор вытер испарину с лица.

− Да.

− Ты его помнишь?

− Как же его не помнить? Очередная жертва похищения. Майкл Скуд, сын покойного Итана Скуда, земля ему пухом. Числится в без вести пропавших. Мы занесли его в общий список, как только его отец сообщил нам об исчезновении.

− Да, я знаю, знаю, − нетерпеливо прервал его Габор. − Ты лучше скажи мне, как он проник в мой кабинет во время моего отсутствия?

− Я не знаю, босс… − Крос развел руками. − Ей-богу, это оплошность с моей стороны. Хотя я ума не приложу, как ему это удалось. Через главный вход ведь никто не проходил…

− Значит, он прошел через служебный! Черт те что творится у вас в отделах…

− Инспектор, я только что разговаривал с Тодом из второго участка. У них в районе какая-то неразбериха. В клинике Святого Франциска найдены три трупа. Весь персонал на ушах. Все мечутся. Никто ничего толком не знает, сказать не может…

Габор окаменел.

− И еще он говорит, что видел двоих пропавших. Это были Влад Топур и его жена.

− Твой Тод не может ошибаться? − слова давались инспектору с большим трудом.

− Вряд ли. Он ведь их сосед и хорошо их помнит.

− Что-то происходит в нашем городе. Крос. Что-то весьма странное и пока мне непонятное.

− Еще одно событие, босс…

− Ну?

− Люди говорят, что сегодня в город вернулись пропавшие жена и дочь Икера Агриколы. Их видели недалеко от дома.

− Но, черт возьми, где все они были?! Что с ними вообще произошло? Ладно Майкл, он пропал совсем недавно. Но Влад Топур и его жена? Они же пропали почти три недели назад! Где они были? Их не задержали?

− Нет, сэр, пока еще нет.

− Выходит, никуда они не пропадали, а все время где-то прятались. − Мимолетная задумчивость инспектора Габора венчалась риторически: − Крос, ты понимаешь, что происходит?

Улица у школы была заполнена детьми: совсем еще малыши лет семи-восьми, что-то кричащие друг другу и без остановки бегающие туда-сюда; дети постарше, которые держались в стороне от них, сбившись в немногочисленные группы; и уже взрослые учащиеся последних классов. Все они толпились на дворовой территории, огороженной высоким забором и отделяющей здание школы от шоссе.

Роберта посетило безрадостное чувство − ожидание худшего, неминуемой опасности, в миг обострившееся, когда он представил, что будет с детьми, если ами проникнут в школу. Если в смертельном списке окажется кто-то из этих детей, то они вскоре придут за следующими. Самые маленькие просто не смогут спастись. Старшеклассники, конечно, попробуют сопротивляться, но это будет сиюминутное сопротивление. Потом они попытаются спастись бегством. Но и это не поможет им избежать неминуемой смерти. А потом и перерождения. Их постигнет та же участь, что и всех остальных.

Больше всего было жалко самых маленьких. Роберт не представлял себе шести-, семилеток, разгуливающих по школьному двору в поисках жертв. Один ребенок, пусть даже и вампир, не сможет причинить большой вред взрослому человеку. А если их будет несколько? Наверняка они будут нападать все вместе, стаями, как маленькие голодные волчата. Они повалят свою жертву на землю и будут всей толпой рвать тело упавшего бедняги на части. Кому-то крови не достанется вовсе. И вот тогда они пойдут за другими.

Допустить подобное развитие событий означало вырождение человеческой расы в отдельно взятом городе. И если этому не помешать, то эпидемия за считанные дни перекинется и в другие города Мирта-Краун. И вот тогда… тогда уже встанет вопрос о выживании человечества как вида.

Поговорив с охранником, Роберт узнал, где искать учительницу начальных классов Жанну Сабиани. Плечистый парень в форме долго рассматривал поцарапанное лицо незнакомца, и кто знает, может, и не поверил бы его словам о ночной погоне за преступником, если бы не удостоверение частного детектива.

Он постучал в дверь кабинета на третьем этаже. Ему открыла высокая женщина со строгим, но не отталкивающим лицом. Она была намного моложе старика Сабиани. Длинные, с проседью волосы ее были завязаны в тугую косу. Крупные очки в толстой роговой оправе дополняли благообразный образ прирожденного учителя.

− Что вам угодно? − спросила она.

Лицо ее не отличалось мимической выразительностью и, может, из-за этого даже в своем далеко не девичьем возрасте оно особо и не нуждалось в косметике. Бледный налет губной помады да тонкий слой тонального крема − вот и все, что скрывало его возрастные изменения. Роберт мог поклясться, что встреть он эту женщину не в школе, а где-нибудь в другом месте, он все равно бы с первого взгляда признал в ней учителя.

В кабинете преобладала аскетичная обстановка. Ничего лишнего, все на своих местах.

На маленьком столе высился ворох школьных тетрадей, рядом лежали учебники, в основном по географии, карты Мирта-Краун и коробки с канцелярскими кнопками. Не было и намека на беспорядок, что лишний раз убедило детектива в безупречной душевной организации преподавателя.

Роберт представился и рассказал Жанне о встрече с ее мужем. В конце своего монолога он попросил о помощи (когда смотрел в ее глаза, у него создалось впечатление, что она и без него все знает, но то был лишь профессиональный (прирожденный) взгляд учителя, но не экстрасенса).

− Помогите мне, миссис Сабиани. Смею просить вас о помощи, потому что знаю, вы можете. Когда я приехал сюда, то сразу столкнулся с недоверием. Я много выслушал о себе и в полиции, и от родственников похищенных людей. Да, признаю, в чем-то они были правы, ведь я совершал ошибки. И некоторые из них были фатальны. Но я всегда шел к намеченной цели, стараясь не замечать страх. А страх − именно то чувство, которым пропитано все в этом городе. Знаете, я больше не хочу видеть темные, испуганные лица людей, которые не верят никому, даже себе. Я хочу, чтобы они изменились. Хочу, чтобы люди вновь поверили в правосудие. И не боялись. Понимаю, сделать это будет трудно, но я хочу вернуть им это чувство.

Жанна продолжала слушать его, не раскрывая рта.

− Человек, чье имя я вам сейчас назову, виновен в смерти пропавших людей. Я вышел на него совсем недавно и чувствую, что близок в разгадке. Я знаю, что он как-то связан с далеким прошлым этого города. И знаю, что похищает людей он выборочно. По только ему одному известному, чудовищному плану. Поэтому мне необходима информация об этом человеке. Мне нужно знать все, что хоть как-то связано с его именем. Точнее, все, что вы сможете вспомнить. В свою очередь клянусь: я сделаю все, чтобы не допустить самого худшего. Если я буду знать имя новой жертвы, то смогу предотвратить очередное убийство. И поймать преступника. Но для этого мне нужна ваша помощь.

Только вы с вашей уникальной памятью можете вспомнить детали досье, хранившегося в архиве и безвременно сгоревшего вместе с ним.

Женщина молчала.

− Сегодня ночью я потерял друга и… коллегу. − Да, это были именно те слова, которые искал Роберт. − И виной тому этот человек.

Наконец, она повела бровью − казалось, что обдумывает сказанное, но на самом деле она давно уже все решила.

− Я, конечно, многое читала из того, что перекладывала с места на место в старом подвале, но я не дам гарантии, что запомнила именно то имя, которое вам нужно.

− Надежда умирает последней.

− Хорошо, я постараюсь вам помочь, детектив. Напишите имя, − коротко сказала Жанна Сабиани. − Но предупреждаю сразу, я долго не тренировала память.

− Я могу сказать…

− Нет, у меня фотографическая память развита лучше. Напишите на листе.

Она взяла листок бумаги и ручку и отдала их детективу. Роберт склонился над столом и аккуратно вывел два слова, уже набивших оскомину.

Вердан Калот.

Жанна прочитала и закатила глаза. Через миг они закрылись, и она замерла.

Роберт представил себе, как она погружается в воспоминания, по крупицам восстанавливает обрывки ушедших дней, по миллиметру вырезает кадры фотопамяти и пытается собрать их в единую картину, чтобы сложился образ.

Он был свидетелем того, как под ее веками проносится прошлое − то, что впечаталось в подсознание когда-то и осталось там навсегда. Пытливый мозг рыскал на его задворках в надежде отыскать редкое имя. И вдруг выудил из темной глубины главную информацию.

Она ожила. Не открывая глаз, схватила со стола ручку и принялась лихорадочно записывать. Прямо под проклятым именем.

1212− 1260 г., Аригола. Эпоха короля Мегара.

Пятый из рода Калот − Фламиний Калот − погиб на войне;

его жена Варвара Калот − умерла при странных обстоятельствах →

→ сыновья − Даниэль Калот, Венегор Калот;

Даниэль Калот − приговорен к смерти Высшим Королевским судом округа Мирта-Краун. Приговор вынесен на основании многочисленных доказательств, свидетельствующих о его причастности к вампиризму и кровавым убийствам пятнадцати человек.

Приговор приведен в исполнение 1 декабря 1260 года весьма необычным способом. Сердце приговоренного пронзили специально сделанным для этой цели серебряным клинком, а тело сожгли на костре. Прах был развеян в горах у вершины Эль-Парад.

Венегор Калот − судьба неизвестна, детей нет.

→ Даниэль Калот → сын Вердан Калот (от Блес Като).

Вердан Калот − приговорен к смерти Высшим Королевским судом округа Мирта-Краун.

Приговор вынесен на основании многочисленных доказательств, свидетельствующих о его причастности к вампиризму и кровавым убийствам десяти человек.

Казнен не был.

По приказу короля Мегара, надеявшегося использовать вампира в военных целях, он был усыплен, а тело его заточено в гранитный саркофаг и упрятано в пещеру горы Эль-Парад.

Фламиний Калот → Даниэль Калот, Блес Като → Вердан Калот → Отто Калот → Сарандия Моро, → Арлин Моро → Фед Моро → Ирис Флода → Констанция Флода → Странций Гомес → Саманта Гомес → Сатарий… → Гек Лот, Эркелия… → Евгения Лот → Орладно Лупис, Жанетта Лупис → Колетт Лупис → Стефания Мона → Захарий Мона → Питер Мона, Натали Мона → Мелисса Мона.

Роберт смотрел на слова, выходящие из-под руки учительницы, завороженным взглядом.

− На этом все. − Жанна открыла глаза и выдохнула, как после тяжелой физической работы. − Больше я ничего не помню. Точнее, больше мне на глаза ничего не попадалось. Вполне возможно, есть еще какая-то информация об этом человеке, но я о ней ничего не знаю. Надеюсь, хотя бы этим я вам помогла.

− Да, очень помогли, − кивнул Роберт, забирая исписанный лист. − Спасибо вам, миссис Сабиани, огромное спасибо, − Он находился под впечатлением от увиденного.

Особенно его поразили последние строки восстановленного по памяти архивного документа.

Питер Мона, Натали Мона → Мелисса Мона…

МЕЛИССА МОНА

Кажется, кое-что начало проясняться. Роберт стал на шаг ближе к разгадке тайны. Появились ответы на некоторые вопросы. Только на самый главный по-прежнему ответа не было. Хотя казалось, он уже мог потрогать разгадку собственными руками.

«…→ сын Вердан Калот… − казнен не был.

По приказу короля Мегара, надеявшегося использовать вампира в военных целях, он был усыплен, а тело его заточено в гранитный саркофаг и упрятано в пещеру горы Эль-Парад».

Кто-то вернул дьявола к жизни. Но кто?

− Если найдете убийцу, какое наказание его ждет?

− Не знаю пока. Но думаю, здесь без вариантов.

− Я надеюсь, что его приговорят к смертной казни. Нельзя таким ходить по земле.

− Я сделаю все, что в моих силах, − согласился детектив.

− Что самое ужасное − страдают ни в чем не повинные люди. Дети…

Роберт вспомнил о Майкле и дочери Икера Агриколы. Дети, ставшие вампирами. Неокрепшие души, навеки подчиненные злому разуму. Теперь они живут не своими желаниями. Теперь их головы заполнены мыслями, им не принадлежащими. Они обречены не на жизнь, которая их ожидала бы при более удачном стечении обстоятельств, а на существование в облике ами, вампира-зверя, вынужденного убивать, чтобы продлить свои дни.

За что такая участь им?

− И еще одно. − Роберт не был уверен в том, что собирался сказать ей сейчас, но раз уж начал… − Ваш муж вас очень любит.

− С чего вы взяли? − вопрос, заданный скорее по инерции, чем из действительного любопытства.

− Он сам вам так сказал?

− Он так тепло отзывается от вас, что усомниться в его чувствах невозможно.

− Что ж, если он готов заявить такое незнакомому человеку, тем более человеку обремененному исполнением своих служебных обязанностей, значит, действительно любит.

− Позвольте узнать, в чем же тогда дело? Понимаю, это совсем не мое…

− Я никогда не сомневалась в том, что Давид меня любит. Но мы давно расстались. К сожалению или к счастью, мы просто не смогли смириться с обоюдными странностями. Так бывает. Мы хорошо знаем друг друга. Иногда мне кажется, даже слишком хорошо. И такая близость, что была у нас, она пошла во вред нашим отношениям. − На мгновение Жанна замолчала и посмотрела в глаза детективу. − Вы обвиняете меня?

− Нет, что вы…

− Поверьте, я ушла от него не из-за того, что он ослеп.

Роберт пожал плечами.

− Вы не женаты, мистер Блатт?

− Пока нет.

− Тогда понятно.

− Я не знаю, как в дальнейшем сложатся ваши отношения, миссис Сабиани, но советую вам все же относиться к Давиду не так строго. Дайте ему шанс. Он до сих пор на вашей стороне.

− Время еще не пришло, − загадочно ответила учительница.

− Разве, когда любишь, нужно ждать?

− Когда поженитесь, поймете меня. Поверьте, это будет проще, чем кажется на первый взгляд.

VI

Список ами

Около трех пополудни.

Роберт припарковал черный «Вольво» у здания полицейского участка на Средней улице.

− Рад вас видеть, мистер Блатт, − с притворной вежливостью сказал Габор, когда детектив без стука вошел в его кабинет. Лицо оцарапано. Руки в ссадинах. Это напомнило ему их первую встречу, когда детектив только появился в Ариголе.

– Смотрю, врываться в мой кабинет стало для вас привычкой.

− К черту вашу радость! − Роберт был настроен решительно.

− Я смотрю, вы опять попали в передрягу… Что случилось на этот раз?

− Ваш сарказм неуместен, Габор. Я пришел требовать санкцию на арест одного человека. И на обыск в его доме.

− Если я правильно понимаю, то речь идет о парне, про которого вы говорили мэру?

− Да. Но тогда я не был уверен в своем предположении на сто процентов. Теперь же знаю точно.

− И вы хотите, чтобы мы арестовали его? − ехидный тон не покидал голос инспектора, и в какой-то момент Роберту показалось, что маска филистера, которую Габор так удачно примерил на себя еще в их первую встречу, стала его вторым лицом.

− Да, Габор, и как можно скорее.

− Кто же этот человек?

− Его зовут Азар Кубэ. Но настоящее его имя Вердан Калот. Он каменотес и живет в Героно.

− Все каменотесы живут в Героно, − усмешка и выдох, типично обывательские, как и всегда. − Вы лучше скажите, какие основания для ареста сего господина?

− Он держит во дворе волка.

− Волка?

− Сегодня ночью он спустил его на меня и Ричи.

− Ричи это…

− Это мой друг, − кивнул Роберт. − Вы наверняка знаете его. В городе его зовут…

− Тихоней, − закончил за него Габор.

− Мы пытались поспешно покинуть Героно, но, к сожалению, не смогли. Оказавшись отрезанными от остальной части города, мы вынуждены были бежать в заброшенную шахту. Там зверь и настиг нас. Он убил Ричи. Я спасся лишь чудом.

Услышав ключевое слово, Габор мигом переменился в лице. Не стало фальши в его словах, исчез и сарказм. Он поднялся с кресла и, окинув детектива с головы до ног задумчивым взглядом, произнес:

− Странная история. Вы уверены в том, что ваш друг мертв?

− Уверен, − кивнул Роберт. − Иначе я бы не пришел к вам за помощью.

− Как вы вышли на подозреваемого? И зачем пошли к нему ночью?

− Пойти к нему ночью было ошибкой. Я признаю это. А вышел на него через Мелиссу. Я встречался с ней.

− Что? Опять?

− Послушайте, Габор, я не хочу, чтобы пострадал кто-нибудь еще. Я уверен в том, что Азар Кубэ причастен к похищениям людей. Поверьте, когда и вы узнаете всю правду, седых волос на вашей голове прибавится. А пока я прошу только одного − арестуйте его.

− Видите ли, мистер Блатт, я понимаю, мы с вами делаем общее дело, но я не могу выдать санкцию на арест человека, руководствуясь лишь вашими заумными предположениями.

− Вы можете хоть раз в своей жизни отступить от гребаных правил? Я не знаю, сколько еще людей он погубит. И не знаю их имен. Но в одном я уверен твердо: пока этот человек на свободе, похищения будут продолжаться. Он не остановится ни перед чем!

− Кому, как не вам, знать, что для ареста требуется обвинение? А что вы собираетесь предъявить вашему подозреваемому?

– Хотя бы его описание, данное мне одной из его жертв. По портрету, написанному покойным Ричи, его опознают.

− Бросьте вы. Жертв нет.

− Что?

− Все пропавшие возвращаются.

Запала Роберта хватило бы надолго, и он был уверен, что у него обязательно получилось бы пробить брешь в этой броне скептического безразличия, если бы не последнее заявление инспектора.

− Потрудитесь объяснить.

− Я вам вот что скажу, детектив. С вашим приездом в городе началась какая-то война. Стали происходить убийства. Необъяснимые, жестокие. Мы не уберегли одного, второго… Теперь вот Икер Агрикола. Вчера в своем доме он был обнаружен мертвым. Причиной смерти является острое проникающее ранение в грудь, нанесенное, видимо, длинным кинжалом. Вы ничего не слышали об этом, детектив?

− Нет, − коротко ответил Роберт.

− Сдается мне, что вы знали о его смерти, мистер Блатт. Это уже не исчезновение, это убийство!

− Но ведь это была ваша работа − следить за виноделом.

− Да, и мы следили. Он был у нас на крючке! Ума не приложу, как такое могло произойти! В его же доме… Голова идет кругом. Потом эти новости!

– ?

− Сегодня утром в клинике Святого Франциска обнаружены три трупа. Вы, как всегда, не в курсе, детектив?

− Нет. Откуда? Вся информация стекается к вам.

− Вот такие дела.

− Надо его остановить, Габор. И вы должны мне в этом помочь. Прошу вас, проследите, чтобы за Питером Моной продолжалось наблюдение.

− К черту вашего Питера Мону! К черту! Сегодня утром ко мне в участок заявился… кто бы, вы думали? Майкл Скуд! Тот парень, сын небезызвестного вам покойного Итана Скуда. Как это прикажете понимать?

− Он говорил с вами?

− Говорил, но ничего не сказал, − Габор развел руками. − Попросил меня рассказать, где его отец. А когда я рассказал, он просто взял и ушел.

− Мне нужно срочно его увидеть.

− Думаю, с ним сейчас многие захотят поговорить, включая службу психологической помощи. Выглядел парень, прямо скажем, не ахти. Но самое интересное заключается в том, что его примеру последовали остальные. Мне сообщили, что в город вернулись муж и жена Топур. Также жена и дочь покойного Икера Агриколы. Конечно, чтобы подтвердить это, мне необходимо убедиться во всем самому, встретиться с ними. Но и без того уже понятно, что в городе творится что-то трудно поддающееся логическому объяснению.

Пока Роберт обдумывал сказанное инспектором, Габор спросил:

− У вас есть какие-нибудь мысли на этот счет?

− Не сомневайтесь, я близок к разгадке.

− Только не говорите, что во всем виноват ваш Азар Кубэ!

− А я и не ожидал, что вы мне поверите. Я даже допускаю мысль о том, что вы держите меня за главного виновника происходящего.

− Это вам приснилось, детектив. Еще мне почему-то кажется, что вы знаете больше, чем говорите.

− Вы звонили мэру?

− Неоднократно. Он не выходит на связь. Скорее всего, опять уехал в служебную командировку. В последнее время он буквально не вылезает из них.

− Так вы дадите мне санкцию на арест Азара Кубэ?

Габор помедлил немного, а потом сказал:

− Знаете что? Я сделаю проще. Я поеду вместе с вами в дом подозреваемого, но без всяких санкций на арест и обыск. И если я замечу действительно что-то подозрительное, мы задержим вашего каменотеса. А если нет, то мое доверие к вам, детектив, окончательно иссякнет.

Дверь в дом Азара Кубэ оказалась заперта, но детектив вскрыл замок, несмотря на возражения Габора.

Убранство прихожей и двух комнат единственного этажа не отличалось от других точно таких же домов в Героно. Скудная мебель, голые стены, только самое необходимое из одежды и обуви.

− Я не вижу ничего подозрительного. Типичный дом наемного работника, − констатировал инспектор, окидывая беглым взглядом маленький коридор − два-три метра узкого пространства от прихожей до кухни.

− Я предлагаю все же обыскать дом, − Роберт по-прежнему настаивал на своем, но он и не мог иначе.

Он был уверен, что точно также поступил бы и сам Габор, встреться он хоть раз с Азаром Кубэ лично.

− На каких основаниях, детектив? Вашими стараниями мы и так уже нарушили закон, игнорируя неприкосновенность частного владения. Предлагаете и дальше идти против закона?

− Помнится, Габор, вы сами недавно говорили, что мы делаем общее дело. Так давайте делать его вместе.

Они разделились.

Габор согласился обыскать прихожую и кухню, Роберт принялся за две комнаты. В первые полчаса поисков ничего интересного они не нашли, а вот когда дело дошло до чердака, то там среди старых брезентовых мешков с углем и краской Роберт обнаружил древний лук и колчан с тремя стрелами, наконечники которых были сделаны из серебра. Он показал находку Габору.

− Интересная вещь, но это еще ничего не доказывает.

− Это то, что он взял с собой из прошлой жизни, в которой его звали не Азар Кубэ, а Вердан Калот.

− Послушайте, это начинает напоминать мне паранойю. Вы не там ищете…

Роберт не ответил. Взгляд его устремился по лестнице на самый верх к трухлявой деревянной полке, что висела под крышей у круглого окна.

− Постойте, куда вы?

Роберт полез наверх, не слушая инспектора.

− Что вы там забыли? − крикнул ему снизу Габор, когда он уже добрался до окна.

Взгляд детектива не сходил с одного предмета, который завладел его вниманием, как только он принялся рассматривать содержимое полки.

Среди пожелтевших газет и грязных пакетов он разглядел увесистый талмуд в черной обложке. Движением руки стряхнув с него пыль, он нащупал рельефный выступ на коже. Потер на середине и узнал аригольский герб с горой Эль-Парад. А когда открыл первую страницу и начал читать, то понял, что это вовсе не книга, а документы из городского архива, некогда сгоревшего и оставшегося в памяти лишь нескольких людей, тех, кто видел его воочию.

− Так что вы там нашли?

Роберт закрыл талмуд и стал спускаться вниз.

− Мне кажется, это должно вас заинтересовать, − сказал он, ставя ногу на последнюю ступеньку и передавая находку инспектору.

− Что это?

− По всей видимости, архивные документы. Могу сказать, что нам неслыханно повезло.

Ив Габор стал рассматривать пожелтевшие страницы, мельком пробегая по тексту некоторых из них. Света из чердачного окна не хватало, чтобы прочитать мелко написанные строчки, поэтому они решили спуститься вниз.

− Это выдержки из архива… скомпонованные в нужном ему порядке.

За обычными страницами в переплет были вклеены листы из аригольского архива с черными подписями и печатями.

− Откуда они здесь?

− Видимо, хозяин дома не только каменотес…

− Это сведения о жителях города, некоторых его жителях. − Габор внимательно просматривал документы. − Родословные… черт знает с каких времен!

− Постойте. − Роберт остановился на одной странице, и оба прочитали:

«1260 г., Аригола. Королевский Суд Священного собрания.

Приговоренные к смерти:

Даниэль Калот − вампиризм;

Вердан Калот − вампиризм;

Приговор вынесли непосредственные свидетели и участники судебного заседания:

− народный обвинитель кузнец Алфер Гарма;

− народный обвинитель лекарь Таот Барелли;

− народный обвинитель каменотес Флайбо;

− народный обвинитель Коклес Кек».

На следующей странице были представлены родословные обвинителей. И когда Роберт прочитал имена, ему все стало ясно. Теперь уже со стопроцентной уверенностью он мог сказать, что дело о пропавших и вернувшихся так внезапно семьях, раскрыто.

Перечисление родословных Ричи Мода, семей Топур и Скуд, в которых последние имена (имена непосредственных жертв) были ярко выделены ручкой и зачеркнуты, все они начинались с имен народных обвинителей, приговоривших когда-то вампиров к смерти. Как то лекарь Таот Барелли был из рода Скуд. Каменотес Флайбо − из рода Топур, а Коклес Кек являлся прямым предком Ричи Мода. Все вставало на свои места. Все, кроме одного.

Обвинитель Алфер Гарма: → Рой Гарма → Кларен Гарма → Бернар Гарма → Джонатан Гарма → Арания Стил → Аблер Стил → Стефани Морган → Саманта Морган → Юлиан Кесо → Луций Кесо → Магна Кесо → Верина Кесо → Цецелия Бранко → Абас Блатт → Миранда Блатт → Титалч Агрикола → Крон Агрикола → Эрнесто Агрикола→ Икер Агрикола + Марта Агрикола → Ольга Агрикола …

… Аббас Блатт → Миранда Блатт → Талма Блатт → Скаут Блатт → Силво Блатт → Роберт Блатт.

− Кто-то из них являлся либо отцом, либо матерью. − Пальцы Роберта передвигались от одного имени к другому. − Фамилии менялись, но потомки оставались потомками. − Тут на ум ему пришла незабвенная фраза Мелиссы Моны.

«У них на роду написано быть ами».

− Вы в одной цепочке с ними, детектив. Начиная с Алфера Гармы и заканчивая Икером Агриколой…

Роберт вспомнил о клинке, наследственном оружии Алфера Гармы. Вердан Калот искал его… Теперь он окончательно убедился в своем неслучайном появлении в Ариголе.

− Единственное незачеркнутое имя − ваше…

− Вижу. − Роберт подумал о том, что если он и сможет предотвратить чью-то смерть, то только свою. Все остальные из списка уже стали ами.

− Да этот парень никак сумасшедший! − сказал Габор, качая головой.

− Я знал о существовании чего-то подобного. Ведь и неслучайность пожара, спалившего все архивные документы, говорила об этом. И избранность, с которой Вердан Калот совершал нападения. Именно месть была всему виной. Страшное и вечное человеческое чувство, которое Вердан Калот не забыл. Он жил с ним все эти годы. Даже находясь в глубоком сне, он лелеял мечту о возмездии. Она подпитывала его, давала ему силы. Именно месть − главная причина его злого умысла и продуманности всех убийств, которые он совершал с особым хладнокровием. И кто знает, может, именно месть была для него слаще крови.

− Он не безумец. Он мстит людям за убитого отца.

− Да? − Габор похлопал детектива по плечу. − Ну что ж, если ты так считаешь… Пока я не видел ничего, что мы могли бы предъявить этому парню. Даже если он и был замешан в похищениях, все это не играет уже никакой роли, так как все исчезнувшие вернулись в свои дома.

− Они вернулись другими. И они будут убивать.

Роберт пролистал остальные страницы. Но они не представляли такого интереса, как та, на которой черным по белому были написаны имена.

− Не знаю, о чем вы, но я здесь с вами явно задержался. − Габор пошел к выходу. − Вам я тоже советую покинуть чужой дом во избежание неприятностей. Да… и захватите документы…

− Посмотрите в окно. − Роберт пригнулся и потянул за собой инспектора.

Они успели скрыться из поля зрения Хозяина, присев у окна как раз в тот момент, когда тот открыл калитку и зашел на территорию дома. В свете солнечных лучей полицейский и детектив увидели силуэт высокого мужчины в черном кардигане. Его окружали два волка, один довольно крупный, второй поменьше.

− Какого черта? Это и есть Азар Кубэ или как там вы его называете?

− Да. И, как видите, он не один.

− Надеюсь, он не заметил вашу машину.

− Он знает, что мы здесь.

− С чего вы взяли?

− А с того, что ему нужен я. Каждый мой шаг с момента моего появления здесь был под его контролем. Теперь я понимаю, что имела в виду Мелисса, говоря, что все мы, кто в его списке, все обречены.

− Не торопите события, − Габор занервничал. Роберт видел, как он потянулся к кобуре.

− Боюсь, ваше оружие здесь не поможет. Они разорвут вас на части, как только увидят пистолет.

− Не знаю, о чем вы, но он мне всегда помогал, – инспектор сжал черную рукоятку, поднимая ствол на уровень подоконника.

Тем временем Азар Кубэ приближался к своему дому. Холодный взгляд терялся под полями черной шляпы. Длинный черный кардиган развевался на ветру, тяжелые ботинки отбивали стройный шаг.

Волки послушно следовали за ним, чуть поотстав.

− Что он задумал? − Габор приоткрыл окно и выглянул наружу.

− Осторожнее, − Роберт схватил его за плечо. − Говорю, это все не работает против них!

− Эй, парень, притормози! − закричал Габор человеку в черной шляпе, но тот не остановился. − Меня зовут Ив Габор, я начальник полиции этого города! И я приказываю тебе остановиться! И остановить своих животных!

Но вампир все шел и шел. Уже не более тридцати шагов отделяло его от двери дома.

− Ты что, не понимаешь?! − завопил Габор, прицеливаясь в волков. Рука его тряслась.

− Не стреляй! − Роберт попытался остановить его. Но было уже поздно.

Тишину солнечного дня прервал шум пистолетных выстрелов. Первая пуля угодила одному животному аккурат в середину лба, вторая попала его сородичу в область живота. Третья и четвертая пролетели мимо. Или волк, тот, что помощнее, поймал их на лету?.. Он резко повел мордой, хватая что-то в воздухе.

Звери застыли, но лишь на миг, а потом двинулись дальше. По пути один из них выплюнул бесполезный кусок свинца на землю.

− О боже…

− Теперь вы понимаете, Габор, что ваш город атакует нечистая сила?

Роберт достал из колчана стрелу, натянул лук (его познания в этом виде стрельбы исчерпывались краткосрочными учениями в академии полиции, которые входили в программу обязательных занятий сотрудников на втором курсе обучения).

Вопреки небеспочвенным опасениям ему повезло с первого раза. Стрела угодила волку, который покрупнее, прямо в грудь. Он надеялся, что в сердце. Зверь остановился и, не издав ни звука, рухнул на землю как подкошенный. Его хозяин склонился над ним, несколько секунд смотрел в угасающие глаза ами, а потом вытащил стрелу. Он демонстративно поднял ее над головой − так, чтобы спрятавшиеся в доме могли видеть, и переломил пополам. Обе половинки он выбросил за спину. Шепнув что-то второму волку, он продолжил движение вперед.

До двери оставалось шагов двадцать, не больше.

Запуская вторую стрелу, Роберт целился наспех, поэтому его следующий выстрел вышел не столь метким. Он попал хищнику куда-то в область шеи. Тот вздрогнул, заскулил, но не упал и не потерял равновесия, а продолжил и дальше следовать за своим хозяином.

− Ты его ранил… − выдохнул Габор.

Несмотря на потерю одного из своих спутников и ранение второго, Вердан Калот не остановился и не изменил направление своего движения. Он подошел к двери.

Роберт натянул третью стрелу и прицелился вампиру прямо в сердце.

− Стреляй! Чего ты медлишь? − закричал Габор.

Расстояние было столь малым, что вероятность промаха нисколько не пугала детектива. У вампира не было шансов. Возможно, это жгучее ощущение скорого триумфа и сыграло с Робертом злую шутку.

− Стреляй, стреляй же, черт тебя побрал!

Он промедлил. И вампир успел скрыться за углом дома.

Детектив и инспектор замерли у окна.

− Если все это правда, то у меня всего один вопрос, − выдохнул Ив Габор и прислонился спиной к стене.

− Какой?

− Каким образом ему удалось вернуться с того света?

− Выходит, только серебро? − И огонь.

− Теперь я понимаю твой страх, когда ты стрелял в них там в Хазельбранте и не мог убить.

− Вампиры Вердана Калота будут служить ему до конца. И остановить их можем только мы. Все грани стерты, инспектор. С этой минуты в Ариголе не осталось больше ни полицейских, ни обвиняемых. Только люди и звери.

С заднего двора послышались какие-то звуки. Незваные гости переместились к противоположному окну. И увидели, как вампир вошел в сарай, потом сразу вышел, но уже с синей канистрой в руках. Он обошел дом сбоку, открыл канистру и стал выливать на стены ее содержимое.

− Он хочет спалить нас…

Страх поселился в голосе полицейского. Страх с нотками обреченности. Такой голос мог заставить паниковать кого угодно, но он почему-то не вызвал раздражения у детектива. Наверное, во многом благодаря тому, что интонации его потеряли свою нарочитую медлительность, а лицо покинуло выражение недовольства.

− Обливает дом бензином…

− Смотри! − Страх Габора превратился в благоговейный ужас.

И Роберт посмотрел.

На земле лежал уже не зверь, а человек с торчащей из груди стрелой. С повернутой набок головой и неестественно вывернутыми руками. Полуоскал, застывший на лице, свирепостью не отличался. Зато глаза его, из-под кустистых бровей глядящие в небо, еще хранили тень той ярости, присущей грозному животному.

Это был первый пропавший в Ариголе по имени Влад Топур.

− Он жертвует ами…

− Господи, но это ведь неправильно… Все это неправильно. И бесчеловечно. Не могут потомки отвечать за деяния своих предков. Не могут! Они ни в чем не виноваты.

Вдруг детектив поймал взгляд вампира.

«Блес Като. Огонь за огонь…»

Он услышал это не ушами, а сердцем, ибо вампир не раскрывал рта.

«Огонь за огонь…»

Что это значит?

Глаза вампира прожигали его насквозь. Во взгляде, жаждущем возмездия и устремленном прямо в его сердце, клокотала злоба.

«Огонь за огонь…»

Невероятно сильная по своей концентрации энергия исходила от вампира. То дьявольское желание, живущее с чудовищем все эти столетия, по истечении давнего срока стало только сильнее. Его не потопили горные реки и не задули холодные ветры. Его не смогло уничтожить время и не искоренило частичное удовлетворение от многих человеческих смертей. Оно было и оставалось альфой и омегой вампирского нашествия на Ариголу. И этим летом оно должно было исполниться всецело и без остатка.

Зрачки Вердана Калота расширялись с каждой секундой. Теперь это были уже не два сатурнианских облака заката. Это было сплошное зеленое болото, в которое жертва угодила так внезапно и так быстро стала опускаться на дно. Стоя по пояс в вязкой жиже и продолжая погружаться вниз, Роберт Блатт кричал. Но то ли голос его был слишком тихим, то ли крик раздавался лишь внутри его головы, никто его не слышал. Он попробовал сделать шаг, но ноги его не слушались. Он посмотрел вокруг и уткнулся во мрак: бездонный океан чернильной пустоты, конца и края которой не видно.

«Огонь за огонь…»

Еще один взгляд-укол, и Роберт почувствовал дикую боль. Она пронзила его грудь, и несколько секунд он не мог дышать. Потом боль спала, но он знал, что стоит вампиру захотеть, она вновь вернется и продолжит терзать его сердце до тех пор, пока оно не остановится.

Вот так он поступал со всеми остальными. Вот так он подчинял себе безвинных. Вот так он убивал их…

С таким взглядом он пришел в дом Мелиссы Моны. С такой интонацией он говорил с ней. С таким желанием он пил ее кровь. Глаза его горели, а лицо оставалось неподвижным. Каждый мускул на нем держал аристократическую стать. Лицо убийцы, палача, лицо вампира хранило холод высокомерия и мстительную ярость. Вердан хотел, чтобы его запомнили именно таким.

Когда закончится пожар, и их не станет, их души еще долго будут летать над дымом пепелища, и в каждой частичке неприкаянного света еще долго будет жить этот страх. Это было именно то, о чем мечтал демон. Заставить их бояться его даже после смерти.

− Тебе ведь нужно вот это? − Роберт показал ему клинок.

Свет серебра пронзил холодный мрак и едва не ослепил вампира.

− Клинок Алфера! − голос его почти сорвался, слезы выступили в уголках глаз.

Болотистая топь разошлась прямо под его ногами. Темнота рассеялась. И он ступил на твердый пол дома в Героно, держа перед собой серебряный клинок.

− Я не виноват в смерти твоей матери…

Человек в черном кардигане чиркнул спичкой и бросил ее в лужу бензина. Огонь зашелся синим пламенем, моментально охватывая стены и карниз.

В окно! Немедленно! Прыгать! Упасть, но остаться живым! Чем сгореть здесь живьем, как… как кто? Как Блес Като?

Вердан Калот стоял возле горящего дома еще минуты три, а потом, резко развернувшись, пошел восвояси. Его силуэт медленно растаял в подступающем дыму.

− Черт, а как же я? Я же ни в чем не виноват! Меня нет в твоем списке! − закричал ему вдогонку Ив Габор.

− Замолчи!

Запаниковавший полицейский не входил в планы детектива. Выбираться из ловушки им предстояло с холодным умом и твердыми руками.

− Надо вызвать подмогу… − Габор достал телефон, посмотрел на синий экран и нажал кнопку вызова. Сигнала не последовало. А через миг телефон и вовсе отключился.

− Проклятый, проклятый Героно! − выругался инспектор и закашлялся.

В следующую секунду он вскочил на подоконник. Ударил дулом пистолета по стеклу − оно разлетелось вдребезги. Он высунулся наружу, но тут же вынужден был закрыть рукой рот и нос − от дыма не было спасения. Плотное серое облако облепило дом со всех сторон, проникая во все щели.

Роберт показал Габору вниз на сторожа, их невольного палача. Хоть волк и был ранен и уступал размерами своему убитому сородичу, всем своим видом он внушал человеку страх. Никто из них не знал, насколько серьезно он пострадал. Стрела наполовину ушла в его шею, и можно было только догадываться, где там внутри нее терялся ее наконечник.

Волк ощетинился и разинул пасть. Его не пугали ни дым, ни пламя, полыхающее прямо у его морды. Он был готов идти хоть в ад, но выполнить приказ Хозяина.

− Как только ты ступишь на землю, он вцепится тебе в горло. И тогда тебе уже ничто не поможет.

Роберт закашлялся. Дым полностью закрыл оконное пространство, начал заполнять прихожую и комнату. К окну изнутри уже нельзя было подступиться. Жар плавил обои. Медленно, но неотступно огонь подбирался к людям.

Габор вынужден был отступить и вернуться в дом.

− И что теперь? Мы ведь не будем ждать, пока он умрет от раны?

В который раз за время свеого пребывания в Ариголе Роберт Блатт представил себя покойником. И подумал о том, что, не пройдя через такие испытания, не суждено остановить чудовище.

− А ты и не думал, наверное, что мы с тобой попадем в такую переделку? Странная штука жизнь, не правда ли?

Роберт не ответил.

− Вот и подошло твое расследование к концу, детектив. Среди бела дня приезжий пинкертон и местный коп прячутся от вампиров в доме на окраине Ариголы! Если бы кто утром рассказал мне такое, я бы рассмеялся ему в лицо! Хе-х… − нервный, невеселый смех, от которого у Роберта мурашки поползли по коже.

− Кровь! − вдруг закричал он.

− Что? О чем ты, парень?

− Все они вампиры, все они жаждут крови. Так ведь?

Габор пожал плечами.

− Я дам ему то, что он хочет.

− Что ты имеешь в виду? − полицейский недоуменно посмотрел на детектива.

− Нужно показать ему кровь. Кровь это единственное, ради чего он здесь. Он чужд мести, весь смысл которой понятен только его хозяину. Но кровь… Ради нее он способен на многое. Надо взять его на кровь.

Вид крови должен вызвать у него голод. Детектив коснулся острием ножа тыльной стороны ладони, медленно провел им по коже, слегка надавливая. Через мгновение вдоль пореза выступила красная ниточка. Роберт высунул руку в окно, и она тут же потонула в облаке серого дыма.

Он понимал, что рискует лишиться руки, но риск был оправдан, ибо перспектива задохнуться или сгореть заживо куда меньше привлекала его.

За секунду до явления монстра он успел выдернуть руку из мутного облака. И в миг, последующий после, волчьи челюсти громко клацнули в воздухе.

На какое-то время дым рассеялся, и в образовавшийся просвет влетел неустрашимый зверь. Разъяренное животное приземлилось на мягкие лапы прямо у окна. Несколько шагов к людям, и вот раненый волк был уже на расстоянии вытянутой руки. Габор попятился в туман. Роберт замер на месте. Глаза его слезились, легкие были полны едкого дыма.

− Он никуда не уйдет, − теряя сознание и кашляя, Габор сел на пятую точку. − Он никогда не оставит нас… у него такое задание… он будет ждать до тех пор, пока мы не подохнем здесь!

Отчаяние достигло своей наивысшей точки, когда выбор между тем, чтобы сгореть заживо или быть растерзанным на части, уже не играл особой роли. Рассудив, что лучше стать жертвой зверя, чем сгореть заживо, Габор из последних сил поднялся и бросился в окно. Зверь метнулся за ним, но вдруг остановился, повернулся к Блатту.

Их глаза встретились.

Охотник и жертва. Дьявол и агнец. Вампир в теле волка, безудержный ами и обессилевший человек, хватающий ртом почерневший дым, некогда бывший живительным воздухом.

Задыхаясь и теряя сознание, Роберт повесил на плечо лук и колчан с единственной оставшейся стрелой. Шагнул к окну. Позади раздался рык палача.

Один-два шага, и он на улице. А что там? Волк прыгнет вслед за ним. Сил у него хватит, чтобы настигнуть свою жертву прямо на подоконнике или там, на земле, куда он приземлится. Глупо было бы надеяться на то, что стрела, торчащая из его горла, помешает ему привести приговор в исполнение. Если она не попала ему в сердце, значит, не причинила особого вреда.

Еще одно движение, рывок… и он на свободе… Он чувствовал, что не успеет. Огонь пробрался в комнату. От жара и дыма кругом шла голова. Но пока была жива надежда, оставался и шанс на спасение.

Он обернулся и выставил вперед спасительный клинок. Волк попятился, рыча и царапая паркет. Роберт дернулся и в один миг взлетел на подоконник. А дальше…

Кашель взорвал его грудную клетку, когда он открыл глаза. Рядом с ним лежал Ив Габор. Но он был без сознания. Почувствовав чье-то приближение, детектив обернулся. Перед ним стоял хозяин леса, черный волк, изнывающий от боли, но еще вполне способный на убийство.

Стрела по-прежнему торчала из его шеи. Взгляд потускнел, глаза заплыли, а из пасти шла темная кровь. Волк посмотрел на лежащего человека и, размахнувшись, ударил его лапой по лицу.

Впервые за всю жизнь среди белого дня Роберт увидел темноту.

В глазах сомкнулось. Черный дым, охвативший дом вампира, поднялся ядовитым грибом над его крышей. Кто-то кричал вдалеке. Кто-то звал на помощь. Все это было, как во сне, словно происходило не с ним, а с кем-то другим.

Морда зверя была чудовищна в своей неутолимой злости. Он видел, как постепенно она меняется. Голодные волчьи глаза пожирали его.

И тут в голову ему пришла страшная мысль: чтобы вдоволь насладиться человеческой кровью, зверь должен сам обратиться в человека. Ведь не человеческим мясом питались ами. Они питались кровью, и только ей.

Не успел он и рукой пошевелить, как над ним склонилась молодая девушка с длинными волосами цвета воронова крыла, заплетенными сзади в пышную косу до поясницы. Она смотрела на него своими большими голубыми глазами и шептала проклятия. Никогда еще ему не доводилось видеть в таких красивых глазах столь исступленное безумство.

И тут в стремительно подступающей темноте Роберт увидел еще одного зверя. Черная волчица выходила из дыма и медленно шла к нему. Мгновения, которое отвлекло вампира, ему хватило, чтобы рассмотреть ее глаза. Зеленое забвение.

Сердце забилось, как сумасшедшее, вселяя надежду на спасение. Вампир почувствовал чье-то приближение. Едва коснувшись клыками вожделенной плоти, девушка с длинной черной косой замерла.

− Господи, Мелисса… − только и успел произнести несчастный и потерял сознание.

Часть четвертая Без тени

Аригола, как все начиналось

Король и принц

Годы летели, вместе с ними старел и Даниэль. Голова его покрылась сединой, лицо − морщинами. Выглядел он старше своего возраста, но виновато в этом было не только беспощадное время, но и неустроенная кочевая жизнь, которую ему приходилось вести, избегая нахождения на одном месте. Да и сил на охоту он тратил теперь гораздо больше, чем раньше.

За двадцать семь лет перелетной жизни он не встретил ни одного вампира, кроме тех, кого превращал в кровопийц сам. Это уверило его в том, что старец с горы привел в действие подобное проклятие впервые. И Даниэль, если можно так сказать, был его дебютом. Единственным вампиром с бьющимся сердцем.

Пройдя Шантэ и Кьяру, Менкар и Аристад, города Нижних и Верхних Земель, побывав в Лондоне и Риме, Париже и Амстердаме, он понял, что, сколько бы он ни скитался, ностальгия по родному городу не оставит его.

И он вернулся в Ариголу.

Камерный уголок на задворках Мирта-Краун.

Она почти не изменилась.

Все те же маленькие дома на склонах древнего хребта, узкие улочки, та же река и те же горы, обрамляющие лесистую низменность. Все тот же удивительный воздух, пахнущий целой смесью тягучих ароматов: от винограда и цитрусовых до свежескошенного сена и березовой смолы. Все те же люди, в большинстве своем спокойные и безобидные, никогда никуда не спешащие. Все та же атмосфера уютной тишины и безмятежности.

Появившись в городе ранним утром, Даниэль надеялся покинуть его к вечеру, чтобы через пару дней вернуться снова. Его здесь ждали дела, а охотиться в Ариголе было слишком опасно. К тому же риск, что его кто-нибудь узнает, оставался. Конечно, по прошествии стольких лет это было маловероятно, но вампир привык перестраховываться. Долгие годы скитаний и гонений, затаиваний на дне городов и сел, лишений и голода, редких и опасных вылазок по ночам приучили его к безупречной осторожности.

Даниэль встретил его совершенно случайно. У трактира «Соленая губа», куда пришел в надежде оценить нынешнюю ситуацию в городе. Еще с детства он помнил, как все самые известные и неизвестные слухи стекались сюда и живо обсуждались внутри злачного заведения. Желая послушать, о чем нынче судачит молва, он притаился у тенистой аллеи напротив входа.

Шестое чувство помогло ему узнать в сутулом лохматом человеке, спешащем в трактир, своего брата, которого вряд ли бы узнал, не обладай он высокоразвитой интуицией, данной ему проклятием.

При входе его встретила полуголая девица в аляпистой юбке и с голой грудью без повязки. Она проводила его вглубь просторного зала, где он выбрал именно то место, с которого открывался наиболее полный обзор на гудящий зал. Там он мог видеть брата, усевшегося за дальний столик с горящей свечой.

Тот смотрел на дно пустой кружки, явно размышляя, заказать ли еще выпивки или не стоит.

Несмотря на возраст, русые кудри Венегора не потеряли свой цвет, и седина коснулась их лишь частично. Лицом, конечно, он осунулся, но не настолько, чтобы записаться в старики.

Даниэль не стал испытывать судьбу и ждать, когда он напьется, а решил подсесть за столик к брату сразу.

Внезапно Венегор почувствовал чье-то присутствие. Пламя одинокой свечи качнулось в сторону, когда давление за спиной усилилось. Если бы вампиры могли отбрасывать тень, на стол тотчас бы легло черное пятно от стоявшего позади Даниэля.

− Здравствуй, брат.

Венегор вздрогнул. Он боялся дышать. Боялся, что следующий вздох выдаст его присутствие, хотя понимал, что уже поздно.

− Узнал меня? − вампир зашел с боку и присел на соседний стул.

− О господи… − Венегор привстал, почувствовал, как страх сковывает движения. − Даниэль… − Искорка, мелькнувшая в его глазах, на миг затмила вековую грусть.

Вампир протянул ему руку. Во время рукопожатия Даниэль испытал небывалую гордость за себя и брата и понял, что внезапно обретенное им чувство − самое сильное ощущение за последние годы. Годы, когда кровь перестала быть для него источником наслаждения, а превратилась в набившее оскомину лекарство, которое ему приходилось принимать постоянно, чтобы не умереть.

А вот Венегор, наоборот, испытал очередной приступ самоуничижения, вызванный невиданным доселе страхом.

Пожав руку брату, он вдруг ощутил холод. Ледяные языки облизали его кисть и тонким жгутом обвили слабое запястье. Единственным его желанием было тотчас сунуть руку в костер, чтобы поскорее согреться.

− Да, собственной персоной, жив и здоров, − улыбка растянула губы вампира, маскируя его сущность под непритворный жест приветствия. Это было для него нетрудно, ведь за долгие годы Даниэль научился улыбаться так, чтобы не было видно клыков. − Я просто подумал, почему бы не вернуться в родной город после стольких лет.

− Где же ты был все это время? Одни поговаривали, что ты впустил в свою душу дьявола, стал вампиром… Но я никогда в это не верил.

Оцепенение постепенно спадало, освобождая место любопытству.

− А что говорили другие?

− Они говорили, что тебя давно уже нет в живых. Что ты нашел свою смерть там, высоко в горах. И имя твое позабыто.

− Я путешествовал. Долго путешествовал. Я видел многое на своем веку, Венегор. Но могу сказать, что эти странствия не принесли мне счастья. Они утомили мою душу и истрепали тело. Я истощился…

− Тебя и правда не узнать…

Венегор внимательно рассмотрел лицо брата. Множественные морщины, избороздившие его лоб и щеки, серебристые седины на висках делали его существенно старше, прибавляя к истинному возрасту добрый десяток лет. Уже давно наметившаяся складка вокруг рта превратилась в скорбный атрибут стареющего гуру, цвет глаз размылся до светло-коричневого, даже зеленого, а мертвенная бледность кожи наводила на мысли о тяжелой болезни. Но тем не менее лицо, которое он запомнил подростком, сохранило свои первозданные черты, не сказать, что красивые, но и не отталкивающие.

− Что ж, годы… неумолимая вещь. Но это не единственное, что старит. И ты, я гляжу, тоже не молодеешь.

− Но ты ведь как-то узнал меня.

− Я почувствовал.

− Интересно… наверное, это что-то на уровне подсознания.

− Наверное.

− Где ты сейчас живешь? Где твой дом?

− У меня нет дома. Каждый город, каждая деревня, в которой я неожиданно оказываюсь, и является моим домом.

− Значит, ты продолжаешь путешествовать? Неужели тебе никогда не хотелось остановиться?

− Хотелось, − невесело усмехнулся Даниэль. − Но, вопреки усталости, я не могу этого сделать. Видимо, такова моя судьба. Я не ропщу. Я жду покоя как награду. Но понимаю, что обрести его мне пока не суждено.

− Ты по-прежнему одна сплошная загадка.

− Ты ненавидишь меня?

Неожиданно прозвучавший вопрос сбил с толку Венегора. И взгляд брата, требующий немедленного ответа, внес свою лепту в его растерянность. Хотя вопрос был очень простым и понятным, Венегор не знал, как на него ответить.

Ненависть? Испытывал ли он ненависть по отношению к брату? Быть может, злость? Чувство мести?

В те первые дни после побега Даниэля ненависть была. И она затмевала разум. Но сейчас… после стольких лет разлуки она потеряла свою силу. Осталась только неприязнь, перемешанная со страхом. Мерзкое чувство, ростки которого брали свое начало из далекого детства. Они прятались глубоко в подсознании, но за все эти годы так и не дали обильных всходов, что позволило Венегору еще раз убедиться: время это самое мощное оружие судьбы. Оно все лечит.

− Я до сих пор тоскую о матери.

Нет (и это уже понял Даниэль), его брат не испытывал к нему ненависти. Возможно, годы действительно стерли желание восстановить справедливость. Возможно, он и не думал о ней никогда, и тоска по матери вытеснила думы о возмездии.

За свою жизнь Даниэль научился безошибочно читать по глазам: кто лжет, а кто говорит правду, он мог определить почти всегда. И сейчас он был уверен: Венегор искренен в своих словах − тех, которые собирался произнести.

Но еще задолго до этого вампир понял: его брат по-прежнему слаб, духовно опустошен и ментально немощен. Как и прежде, он не способен на что-то решительное − то, что изменило бы его судьбу. И, поддаваясь внутреннему дьяволу, он, как и много лет назад, решил этим воспользоваться.

− Поэтому ты пьешь? − вампир кинул мимолетный взгляд на кружку.

− Нет, не только поэтому. − Венегор поднял ладонь над пламенем свечи. Так он надеялся согреть озябшую после рукопожатия кисть. − Моя жизнь не удалась.

−?

− Иногда мне кажется, что Бог позабыл мое имя. Он думает о ком-то другом, о ком угодно, только не обо мне. Может, он проклял меня, хотя я ни в чем перед ним не виноват… Если ты помнишь, я всегда мечтал стать ученым. И я стал им.

Венегор подозвал к себе молоденькую девушку-прислугу и попросил налить лимонного пунша. Когда она выполнила его просьбу, он отхлебнул ровно половину, а потом его взгляд вновь устремился на дно кружки, только теперь сквозь темно-желтую призму напитка.

− Но карьера не принесла мне ни славы, ни денег. Только потерянное время.

− Карьера ученого подразумевает какие-то лишения.

− Да, но я не думал, что моя профессия будет настолько не востребована. Возможно, именно из-за этого я до сих пор и не женат.

Постепенно Венегор приходил в себя, первый шок проходил. Он понял, что не так страшен черт, как его малюют, да и спиртное развязывало язык.

− Я влеку жалкое существование. А надо было, как ты, убежать к черту из города и искать свое счастье в других местах! Пойти другим путем, но не наукой.

Даниэль подумал: что бы было, если б его брат действительно поступил так, как говорит. Его резвость вряд ли бы затмила трусость и малодушие, но попытаться стать другим и повернуть свою судьбу в иное русло он бы мог вполне.

− Еще успеешь, − сказал вампир, пряча скорбное презрение в глубине пронзительных глаз.

− Да? − Венегор с подозрением посмотрел на брата.

Даниэль излучал какую-то странную, едва ли ему понятную уверенность. Что это было: неприкрытая лесть или явное превосходство? Младший брат терялся в догадках. Но почему-то ему хотелось верить в то, что говорит скиталец.

− У меня же, в отличие от тебя, интересная, но странная судьба. Начиная с того дня, как я покинул родной дом, она поступала со мной по-разному. Иногда совсем по-скотски. Но я не жалуюсь. Терплю.

− У тебя есть семья?

− Была жена, красавица Блес… Но ее убили. Кажется, это было так давно, что я уже почти не верю в это. Но помню…

− И ты знаешь, кто это сделал?

− Да, но это знание не помогло мне найти убийц. Я долго искал их, но, к сожалению, безуспешно.

− Я сочувствую тебе, брат. Ты можешь подумать, что мне все равно, но это не так. Всегда жаль, когда кто-то безвинно гибнет.

− У меня остался сын. Но я не видел его почти тридцать лет. Предполагаю, что живет он здесь, в Ариголе, но я не знаю, где и с кем.

− Столько лет прошло, и ты ничего не знаешь о судьбе сына?

− Да, к сожалению, это так.

− Но что тебе мешало вернуться сюда и попытаться разыскать его?

− Поверь, все эти годы я лелеял мечту о встрече с ним, но в силу многих причин не мог подступиться к Ариголе. Причины эти касались моей жизни и смерти. Однако теперь все изменилось. И я безумно рад, что мне представилась прекрасная возможность воплотить это желание в жизнь.

– Надеюсь, у тебя все получится, – вдруг возникшая приверженность идее брата почему-то не удивляла Венегора. Мрачные сомнения и страх испарились, уступая место давно позабытому чувству доверия. И смотря в глаза Даниэля сейчас, он, как и прежде, был в его власти.

– Расскажи мне лучше о себе. Ты совсем один?

− Нет, у меня есть Мия.

− Мия? Кто это?

− Моя неродная дочь. Помнишь нашего соседа Лаоса Бэ?

− Мельник с востока? Кто ж его не помнит! Старина Бэ был культовым персонажем в свое время. Долговязый скептик, воспринимающий жизнь сквозь научные теории и догмы. Он еще жив?

− Нет, Лаос погиб давным-давно. Несчастный случай на мельнице. После себя он оставил дочь. Прекрасную Мию. И так как мать ее оказалась, мягко говоря, женщиной легкого поведения и весьма облегченных мозгов (она укатила с каким-то богачом в Лондон), я взял на себя обязательства по ее воспитанию. Недавно ей исполнилось шестнадцать. Все это время я был ей отцом, но… Прошли годы, и пришла пора расставаться. Я понимаю, это естественный процесс, которого не избежать, но я не хочу оставаться один. Мне без нее будет плохо.

− А почему вам суждено расстаться?

− Она выходит замуж, − с сожалением молвил Венегор. − Для меня это плачевно, для нее это радость. Я не хочу препятствовать ее счастью. Стараюсь принять ее выбор и выпустить пташку из клетки. Я все время отдалял этот момент. Глупец, надеялся, что он никогда не наступит. Вечно хотел быть ее опекуном. А момент-то грянул как гром среди ясного неба. И теперь я вынужден смириться.

− Но ты ведь не надеялся жить с ней вечно?

− Конечно нет. Но когда такое происходит с тобой, то кажется настоящей напастью.

− Она знает, что ты ее не родной отец?

− Да, знает.

− Тогда смело выдавай девку замуж! И зарой свои надежды куда подальше. Надо жить, подсознательно держа в голове мысль, что рано или поздно ты все равно останешься один.

− Это тяжело.

− Знаю. Но я ведь живу. Просто надо любить одиночество и воспринимать его как данность. Ведь в одиночестве нет греха. Одиночество − это всего лишь чистая постель, на которой покоятся наши самые сокровенные, самые темные желания. Подружись с ним, и оно будет для тебя отрадой. Единственной, что останется с тобой навсегда.

− Тебе легко рассуждать, ты привык быть один.

− И ты привыкнешь.

− Сомневаюсь. Я не собираюсь жить вечно, а хочу жить здесь и сейчас. И хочу, чтобы моя Мия жила где-то рядом.

− Ты еще сможешь родить детей, Венегор…

− Не льсти мне. Мои лучшие годы уже позади. И я давно не надеюсь встретить свою единственную. Кому нужен пожилой ученый со слабым зрением и трясущимися руками?

Внезапно Даниэля разобрало чувство досады. От прежней гордости не осталось и следа. Он подумал о том, что время нисколько не изменило его брата. В нем всегда жил этот полуслепой ученый, боящийся собственной тени. И сегодня он лишний раз убедился в этом.

− Я могу вернуть тебе упущенные годы. И ты начнешь жизнь заново.

Венегор чуть не поперхнулся.

− Каким образом?

− Я сделаю так, чтобы ты больше никогда не старел. Ты останешься таким, как сейчас. Останешься навеки.

− Я смотрю, с возрастом ты не утратил способность шутить.

− Это не шутка.

Мгновение младший брат посмотрел на старшего, потом перевел взгляд на свою кружку.

− Ты говоришь загадками. − Венегор нахмурился. − Может, расскажешь, в чем суть дела?

И Даниэль рассказал ему о том, что случилось с ним двадцать семь лет назад в горах Ариголы. Как он забрел на высокое плато, как накинулся на невесть откуда взявшегося старца с гривой серебряных волос и как был проклят им за это. Или не только за это?

− До сих пор я мечтаю снова повстречать его. Не раз и не два я возвращался на то место в надежде увидеть старика, узнать, кто он. Раскаяться в своих грехах, упасть на колени и молить его о прощении. До исступленной немощи, до умопомрачения, до самого конца!

Но больше я его не встречал. Да, я убил его. Но мне всегда казалось, что он жив. Потому что колдуны просто так не умирают. Не верил я в то, что глупый мальчишка, пусть и доведенный почти до сумасшествия отчаянием и болью, мог уничтожить колдуна… Не верил потому, что надежда снять проклятие жила во мне всегда. Смириться с этим невыносимо трудно даже спустя столько лет.

− Может, он − Бог? Тот, кто карает за грехи…

Даниэль как-то странно посмотрел на брата. В его взгляде смешались удивление и злость − редкая смесь чувств, особенно для вампира. Но Венегору показалось, что он там уловил еще и страх.

− Для Бога он слишком жестокосерден. К тому же боги не умирают. Почему ты вспомнил о Боге, Венегор?

− В последнее время я часто думаю о нем. Наверное, это возрастное. Чем старше становишься, тем чаще представляешь себе муки ада.

− И надеешься отдалить свой конец.

− Что же он с тобой сделал?

− Придет время, и я обязательно расскажу. Это сокровенная история, требующая несколько другой обстановки.

− Ты опять держишь меня в неведении, как и много лет назад… − Венегор закачал головой и допил остатки пунша. − О черт!

− Что случилось?

− Кажется, я забыл кошелек дома! Чем же мне теперь расплачиваться? − Он стал с усилием бить себя по карманам, лихорадочно ища несуществующий предмет.

− Я заплачу, Венегор, будь спокоен.

− Ты уверен?

− Абсолютно. Денег у меня предостаточно. Хоть в этом мне повезло.

− Что значит «хоть в этом»? Это счастье, что тебе так повезло!

− Я бы не назвал это счастьем.

− Ну ты даешь! Я вот на днях выдаю Мию замуж, а у меня нет денег даже на приличный подарок молодоженам. Вот где настоящее несчастье!

− А что, она выходит замуж за какого-нибудь богача? Из-за чего ты так боишься опозориться?

− Именно что за богача! Сына бывшего кузнеца, сколотившего состояние на торговле оружием. Кстати, того самого, который когда-то приходил к нашей матери.

Даниэль не понял, с сожалением или с восторгом произнес это его брат, но через мгновение он уже забыл про интонацию. В голове остался только смысл.

− Он жив?

Вопрос удивил Венегора.

− Да. А что с ним могло случиться? Он, конечно, уже старик, но это не мешает ему вести активную жизнь. За двадцать с лишним лет Алфер Гарма поднялся от простого оружейника до владельца громадной артели в Шантэ и Аристаде! Говорят, сейчас он делает мечи для личной гвардии короля. Не знаю, насколько это соответствует действительности, но факт остается фактом − он сказочно богат. И для Мии это лучший вариант из всех возможных. Интересная деталь − при всем своем достатке он до сих пор иногда сам кует металл. И сыну не разрешает пользоваться услугами нанятых мастеров. Удивительно, да? Смотря на него, я поражаюсь, откуда у него столько энергии! А что, ты по-прежнему на него зуб имеешь? Я думал, ты давно уже все забыл.

− Нет, ничего такого. Ты прав, я давно все забыл, − соврал Даниэль и, чтобы избежать дальнейших расспросов, перевел разговор на другую тему: − Можно я у тебя переночую? В долгу я не останусь.

− Вообще-то мой дом был когда-то и твоим домом…

− Брось, это уже давно не мой дом. Так что, ты разрешаешь мне остаться?

Узнав, что его злейший враг все еще живой и по-прежнему живет в Ариголе, Даниэль передумал уезжать в этот день из города. Позже вечером в старом доме семьи Калот он, как и обещал, поведал брату свою странную историю. Быль о похождениях вампира, стареющего, как и все люди.

Венегор внимательно выслушал его и еще долго после мрачного рассказа не решался начать разговор. За него это снова сделал Даниэль.

− Таким образом, я получил могущество и силу, но не бессмертие. Я могу передать их тебе, если ты, конечно, согласишься.

− Значит, все эти слухи были не беспочвенны… − задумчиво произнес Венегор. − А что, брата непозволительно кусать насильственно?

− Я не голоден.

− Сейчас, по прошествии стольких лет, ты можешь мне сказать, зачем ты сделал это? Зачем убил ее? − неожиданно спросил брат брата.

− Ты о матери… − взгляд вампира затуманился. Он не хотел об этом думать, но понимал, что от тяжких воспоминаний в разговоре с братом ему не уйти. − Я не хотел ее смерти. То было наваждение. Ненависть и ревность застили мне глаза. Я был вне себя от злости. Я ждал отца, я любил его. Я с ума сходил без него. А она его предала… Это не могло уложиться в моей голове.

− Это не было предательством. Это была любовь, ее новая любовь. А отца убили галаверы. Она была здесь ни при чем. В твоей голове все перемешалось.

− Я знаю… − неуверенно произнес Даниэль. − Теперь знаю. И надеюсь, что когда-нибудь ты меня простишь.

− Я мог бы убить тебя. Только чего бы я этим добился? Твоя смерть не вернет мне мать.

− Не представляешь, сколько раз за все это время меня посещали мысли о самоубийстве.

Венегор не ответил.

Но Даниэль знал, о чем думает его брат. Его мучила неразрешимая, казалось бы, дилемма. Вечная жизнь или жалкое существование еще каких-нибудь лет десять-двадцать (в лучшем случае).

Что ему стоило зачеркнуть прошлое и пойти по дороге новых начинаний? Пусть даже временами и кровавых.

− Поначалу, когда я услышал твою историю, я был уверен, что твоя следующая жертва − это я. И я испугался. Теперь же, взвесив все за и против, я пришел к выводу, что не так это и страшно − умирать. Особенно если знаешь, что еще вернешься к жизни.

− В облике вампира.

− В облике вампира.

− Тебе нечего терять, брат.

− А если твое проклятие распространяется и на членов твоей семьи? Как с этим быть?

− Надо надеяться на лучшее. Всего лишь один укус. И он изменит твою жизнь. Все твои бездарно прожитые годы будут позабыты. Ты начнешь их заново! И, как и подобает настоящему герою, обретешь уверенность и силу. Невиданную до сих пор! Ты сможешь подчинить себе любого человека. Любой, на кого ты бросишь взгляд своих сверкающих глаз, будет подвластен тебе.

Даниэль вспомнил непоколебимую Жалму Като, других неподдающихся, но не сказал об этом брату. Он врал, но для пущего убеждения использовал все доводы, которые могли принести ему успех в новом деле.

− Деньги отойдут для тебя на второй план, и нуждаться в них ты уже не будешь. Ты станешь хозяином жизни не только своей, но и многих других. Согласись, для бедного ученого, растерявшего былые амбиции и лоск, это совсем другой уровень!

− Господи…

− Ты мог об этом только мечтать!

− Для начала я хочу подарить Мие достойную свадьбу. − Венегор вытер пот со лба. − У меня никого нет, кроме нее. Ты перелетная птица. Да и не воспринимаю я тебя как своего родственника.

− Это все второстепенно.

− Для кого? Для тебя? Для меня это важно!

Даниэль почти физически ощущал мучения брата, его сомнения. И задачей вампира было уничтожить последние остатки здравомыслия, что еще тревожили его рассудок. К счастью, он знал, что нужно сказать в такой момент.

− Я люблю тебя. Венегор. Если бы не любил, никогда бы не вернулся.

Венегор закрыл лицо руками.

Господи, зачем мне все это? Я не хочу… Я должен был убить его еще раньше. Когда все только начиналось. Так где же мои силы? Где моя уверенность и злость? Они иссякли? Кто я, черт возьми? И почему я не могу совершить то, что хочу?

Я просто трусливая малодушная тварь! Мне нет прощения! Но бессмертие… это слишком серьезное испытание для меня.

Ты мог об этом только мечтать!

Не выдержать, не выдержать…

Но ведь я хочу… Зачем скрывать то, что очевидно?

Какая жизнь тебя ждет, если ты откажешься?

Не выдержать, не выдержать…

Он разрушает… он делает благо… разрушает и делает благо… разрушает и делает благо… один шанс из миллиона… Такой шанс!

Ты мог об этом только мечтать…

Но как потом загладить грех? Зачем вообще о нем думать, если никакого греха нет и в помине? Есть только твои желания − то, чего ты хочешь на самом деле. То, о чем поет твое сердце.

Не выдержать, не выдержать…

− Представляешь, отец, Мия тут мне заявила на днях, что ей нужен кинжал.

− Что ж, хорошее желание. Ты должен сам его выковать.

− Да, но только это не просто кинжал. Она хочет, чтобы клинок был из чистого серебра. Интересно, зачем ей такая дорогостоящая вещь? Я ей объяснил, что создание подобного клинка займет немало времени, ведь серебро капризный металл. Да и не работал я с ним никогда. А она хочет как можно быстрее получить этот клинок. Я знаю, это сложная работа, поэтому хочу у тебя спросить: ты когда-нибудь ковал такие клинки? В чем особенность ковки серебра? Я хочу приступить к работе завтра утром, и мне нужны твои советы.

Мужчина был выше старика на две головы, широк в плечах и статен фигурой. Длинные черные волосы его были схвачены сзади в конский хвост. На смуглом лице застыла озабоченность.

Он стоял рядом с отцом перед фасадом большого красивого дома на холме у края березовой рощи и наблюдал за наступающим закатом.

− Возможно, ковал, − донесся до него голос отца, голос с уклоном в размышления.

− Ковал, − уверенно сказал высокий. − Я видел такой клинок у тебя в спальне в сундуке.

− Зачем ты открывал мой сундук?

− Я не открывал, отец. Он уже был открыт! Я просто заглянул внутрь и увидел там этот нож. Если ты не хочешь говорить об этом, то так и скажи…

− Тебе не следует брать мои вещи, Вердан, − в голосе отца звенела укоризна.

− Я лишь посмотрел, − молодой человек развел руками, − что в этом такого?

− Этот клинок − одна из лучших моих работ. Оружие драгоценное и очень много для меня значащее. Я тебя прошу, Вердан, больше не прикасайся к нему. Договорились? − Холодный взгляд отца был ближе к убеждению, чем все его слова, вместе взятые.

− Как скажешь.

− С какого перепугу твоей невесте понадобился диковинный кинжал из серебра? Насколько я знаю, оружие подобного рода имеет специфическое назначение.

− Не думаю, что она будет его использовать.

− Ты полностью уверен в своих силах? К такой работе надо приступать, будучи твердо уверенным в себе.

− Лекало у меня уже есть. Мне хватит одного дня для того, чтобы сделать по нему заготовку. Правда, не знаю, сколько времени мне понадобится для расплавки…

Старик перебил его:

− Я расскажу тебе много интересного про серебро. Но позже. Тебе придется отложить начало своей работы на пару дней. Для начала я хочу поговорить с твоей невестой. Ты можешь пригласить ее завтра к нам домой?

− Конечно, без проблем.

− Завтра вечером я буду ждать вас в большой гостиной на втором этаже.

На следующий день Вердан привел Мию домой.

Сын, отец и его будущая невестка общались долгие три часа. Алфер вспоминал родного отца девушки самыми добрыми словами, вспоминал и Венегора, взявшего на себя все заботы по воспитанию маленькой девочки. Вскользь упомянул о его родителях, вырастивших достойного человека и талантливого ученого. Но даже не заикнулся о родном брате ее опекуна. Его в памяти оружейника словно не существовало.

− Думаю уйти на покой, передам управление кузницами своему сыну, а сам займусь виноделием.

− Вас привлекает виноделие?

− Да, хочу вырастить виноградники, нанять понимающих людей и начать производство собственной марки. Понимаю, это будет не скоро, но что ж… в железе я знаю толк, почему бы не попробовать себя в вине?

− Это хорошая идея, − Мия улыбнулась и своей улыбкой порадовала старика.

Девушка с восточным разрезом глаз и кротким взглядом, спрятавшимся под длинными ресницами, давно вызывала у Алфера искреннюю симпатию. Еще в первую встречу, когда Вердан привел ее знакомиться с ним, он заметил, что ее главное и неоспоримое достоинство − это редкое сочетание безусловной красоты и покладистого характера. Природная робость, которую она так старательно пыталась скрыть (но скрыть такую, право слово, непосредственность было невозможно), умиляла.

− Скажи, Мия, ты молодая девушка, удивительно, но у тебя совершенно не женское хобби. Ты коллекционируешь холодное оружие?

− Холодное оружие? Да нет, что вы, я не поклонница оружия, − Мия всплеснула руками. В тихой застенчивости не было притворства, свойственного дамам ее возраста, метящим в невесты завидного жениха.

− Да? Удивительно, но Вердан мне сказал, что ты заказала ему редкую вещь − серебряный кинжал.

− Ах, кинжал… − она улыбнулась. − Так это не я, это мой отец.

− Так это он страстный коллекционер? Странно, я никогда не замечал подобного за Венегором.

− Да нет. Его в свою очередь попросил старый друг. Он приехал к нам недавно, я только и успела, что перекинуться с ним парой фраз…

− Интересно… − старик задумался. − Я бы хотел поговорить с твоим отцом.

− Непременно. Приходите к нам завтра. Где мы живем, вы знаете. Приходите к обеду, мы будем вас ждать.

Повозка, запряженная четверкой вороных, остановилась возле ветхого дома на отшибе города. Из нее вышел богато одетый господин преклонного возраста и его сын, молодой, высокий и улыбающийся. В руках он держал букет лиловых роз.

Мия встретила долгожданных гостей, поблагодарила жениха за цветы и проводила всех на кухню. Там на столе уже остывал приготовленный обед. В белых пиалах дымился ароматный суп из баранины с овощами, в низких прозрачных тарелках своего часа ждали холодные закуски из рыбы и мяса. Глиняные кружки были полны имбирного эля, хлеб нарезан, приборы расставлены.

За столом сидел хозяин дома. Венегор был одет в белую рубаху без воротника, на шее его висела плетеная цепочка с фамильным гербом рода Калот − два перекрещивающихся меча на фоне восходящего солнца.

После дежурного обмена приветствиями гости расселись по местам и принялись за трапезу.

− Венегор, мы с тобой друг друга знаем очень хорошо…

− Я бы не сказал, что очень хорошо, но знаем.

− И тем не менее о твоей страсти к холодному оружию я узнаю впервые. Какая муха тебя укусила? С чего тебе понадобился кинжал из чистого серебра? Такие вещи уникальны. Не говоря уже о том, что это очень дорого, это еще и странно…

− Ты прав, это странно. Мой брат попросил меня об этом.

− Твой брат? − Алфер едва не поперхнулся куском солонины. − Ты говоришь о Даниэле? Я правильно тебя понял? Твой брат ведь Даниэль…

− Да, он недавно вернулся в Ариголу и попросил меня достать такой кинжал. Я и подумал, что у нас в городе больше не у кого заказать качественный сувенир. Только у семьи Алфера Гармы.

− Ты говоришь, он вернулся? − Старик уронил нож, лицо его побагровело.

− Да, − Венегор удивился такой реакции своего будущего свекра. − И это отличная новость!

− Черт… Что же ты мне раньше не сказал, Венегор! − Кузнец встал из-за стола и начал поспешно собираться. − Вердан! − он обратился к сыну. − Вставай, мы немедленно уезжаем отсюда.

− Что случилось, отец?

− Мне кажется, − кузнец быстро оглядел лица девушки и ее опекуна, − нам здесь не место.

− Может, вы объясните мне, что случилось? − Венегор поднялся вслед за Алфером. − Неужели новость о возвращении моего брата свела вас с ума?

− Где он сейчас?

− Я не знаю.

Каким бы искренним ни пытался казаться младший из двух братьев-вампиров, старик ему не верил − тому, кто недавно пустил в сердце зверя, не сразу покорялось искусство лицемерия и лжи.

− В таком случае мне самому придется это выяснить. – Стой, старик!

Крик повис в воздухе.

− Обернись!

Алфер повиновался.

В дверях стоял высокий русоволосый мужчина. Он был одет в черный дублет с фамильным гербом на груди, в руках его блестел обоюдоострый меч.

− Даниэль… − прошептал Алфер, уходя в тень у окна. − Дьявол хранит тебя, вампир… как свою паству…

Встреча со своим давним врагом была событием чрезвычайным. Когда кузнец услышал от Венегора убийственную новость, страх овладел им, и он едва не поддался панике.

Даниэль воспользовался моментом и в три прыжка преодолел расстояние, отделяющее его от старика. Теперь жизнь кузнеца была на кончике меча вампира.

− Кого ты называешь слугой дьявола, оружейник, когда сам безнаказанно творишь истинное зло? − Острие меча вонзилось в плечо Алфера. − Ты ведь знал, что в сгоревшем доме нашли только одно тело! − Взгляд зверя пронзил человека.

От прежнего Алфера Гармы, кузнеца с Синей улицы, которого так хорошо знал Даниэль, кроме сапфировых глаз, не осталось ничего. Годы преклонили его к земле, превратив высокого могучего воина, когда-то наводившего ужас на вампиров, в сухого, приземистого старика с нерасторопными движениями и замедленной реакцией.

− Блес Като. Ты помнишь ее?

− О чем он, отец? − спросил ничего не понимающий молодой человек.

− Он не отец тебе, Вердан.

Даниэль сотни раз представлял себе эту встречу с сыном. Проигрывал в голове всевозможные варианты ее развития. Думал, что делать, на случай, если сын ему не поверит, не признает и даже рассмеется в лицо. Думал, как оправдаться за многолетнюю разлуку. И стоит ли раскрывать свою тайну сразу. Так много, так много он хотел ему рассказать…

Обо всем этом Даниэль размышлял так часто, что уже и не помнил заранее заготовленный монолог, который репетировал в своем сознании бесконечно долго, особенно в те моменты, когда вставал вопрос о возвращении в Ариголу. Но теперь, столкнувшись нос к носу с сыном, не с картинкой, мелькающей в измученном воображении, а с живым человеком из плоти и крови, он не знал, что сказать, что ответить. Только это…

− Твой отец − я.

В глазах сына он увидел отражение призрака, того самого, молодого и увлекающегося Даниэля Калота. Вечно спешащего и живущего на ходу, находящего спасение в путешествиях, но безумно уставшего от них. Несчастного в своей судьбе, но не сломленного до конца. Стареющего и проклятого. Уходящего от погони.

Вампира.

− Заберите у него оружие!

− Он убил твою мать, Вердан.

Сын остановил свой взор на отце, потом на оружейнике.

− Не веришь? Блес Като. Знакомо тебе это имя? А дом у реки Рель? Он ничего не рассказывал тебе о том, как сжег ее в том доме?

− Замолчи! − прошипел старик, рука его схватилась за конец меча.

− Одно движение, и ты труп.

− Она была прекрасна. Кофейная кожа, а какие глаза, какие губы… − Даниэль сделал театральную паузу. − А он убил ее! Забрал тебя в двухлетнем возрасте и заставил меня покинуть чертов город!

С каждым произнесенным словом Даниэль чувствовал, что волнение проходит. Долгожданная встреча оказалась не такой, какой он себе ее представлял, но по большому счету это было и не важно. Ведь, в конце концов, она состоялась.

− Я столько лет скитался, не зная ничего о твоей судьбе… Но я всегда думал о тебе. О нашей встрече.

− Довольно лирики, − Алфер усмехнулся. − Блес Като была вампиром. Она умерла за это.

− Она не должна была умереть.

− Кто это говорит? Вампир, чье место на костре, а не в доме своей матери, которую он безжалостно убил тридцать лет назад!

− Если ты еще хоть слово скажешь… Клянусь, в тот же миг твоя голова упадет к твоим ногам!

Острие меча впилось старику в ключицу. Сделав резкое движение, Даниэль задел кувшин с розами. Тот зашатался и упал на пол. Но не разбился. Пролилась вода, потекла по ковру дальше в холл. Мия наклонилась и стала поднимать упавшие цветы.

− Я прошу… Пожалуйста, не надо крови, − сказала она, увидев выступившую на шее старика красную струйку.

Мужчины обернулись на ее голос. В суматохе они позабыли о девушке. Она стояла у стены, в отчаянии прижимая к груди лиловые розы.

− Скажи мне правду, Алфер. Этот человек, действительно, мой отец?

− Не сомневайся, Вердан. Посмотри на себя в зеркало − ты ведь копия своей матери! А она была креолкой.

− Алфер, он прав?

− Ты не должен был остаться с ним. Он обратил бы тебя в чудовище, каковым является сам! А я сделал из тебя человека!

Даниэль не дал подумать сыну. Он парировал доводы старика не менее эмоционально:

− Не слушай его! Ты ему нужен был лишь для того, чтобы почувствовать себя родителем. Этакий человеческий инстинкт, присущий, впрочем, и вампирам. Не имея своих собственных детей, он украл тебя у меня, чтобы установить опеку над тобой на всю жизнь. Слушая его, ты подчиняешься не добру, нет! Ты подчиняешься его единственному идолу − его бескрайнему самолюбованию! Он и сейчас пытается помыкать тобой… Я же − нет.

Глаза Даниэля − два водоема вязкой болотной топи, они могли засосать в свои недра кого угодно, а уж сына и подавно. А может, и сам Вердан не прочь был утонуть в них, ибо осознание принадлежности к чему-то сверхъестественному его пленило.

Это что-то вызывало учащенное биение сердца. Оно хранило и страх, и благоговение. Оно удивляло, очаровывало, заставляло трепетать.

То, чего он не знал, чего никогда не касался. Что-то волшебное, таинственное, странное…

И оно было рядом.

− Ты не знаешь всей правды! − губы старика затряслись, руки вцепились в меч до кровавых царапин. − У меня есть родной сын! От первой жены. Только живет он вместе с матерью не в Ариголе, а в добропорядочном Эйндховене! Я иногда навещаю их. А Вердана я усыновил, потому что хотел, чтобы из внука когда-то любимой мною женщины получился человек, а не вампир!

− Разве можно жить спокойно, зная, что ты ходишь по земле? − Даниэль приподнял мечом подбородок старика, тем самым заткнув ему рот.

− Отпусти его, отец.

Голос Вердана был очень тихим, но все услышали его. И кто знает, что в большей степени повлияло на решение Даниэля: волна внезапного милосердия, спровоцированная волшебным словом «отец», или присутствие девушки, но он выполнил просьбу сына.

Алфер шагнул к двери.

− Вердан, ты со мной?

Тот закачал головой.

− Я должен разобраться во всем.

− В логове вампиров? Это семейство проклято! Жаль, что я попал тогда только в крыло черной птицы, − сокрушенно заявил кузнец.

− Ты забыл, что я тоже часть этого семейства, − сказал Вердан, пытаясь не смотреть в лицо Алферу Гарме. Лицо, в котором каждая черточка, каждая еле заметная деталь осуждала его.

− Он хочет быть свободным от тебя, старик. От твоего влияния и приказов. По-настоящему свободным! Он хочет подчиняться только одному человеку на свете − самому себе!

− Я не верю, сын…

− Я никого не виню, я просто хочу разобраться…

− Не смотри ему в глаза! Прошу, только не смотри ему в глаза… Пока ты смотришь в них − ты в его власти! Отвернись от него!

− Уходи, Алфер. Уходи, пока я позволяю тебе уйти. Другого такого шанса у тебя не будет.

− Отвернись от него, Вердан!

− Будь ты проклят, чертов кузнец! − вампир кинулся к врагу, но…

Старик выбежал, за дверью послышались его быстрые шаги.

− Этим поступком я подписал себе смертный приговор, − сказал Даниэль, когда Алфер исчез за дверью. − У меня есть несколько часов, чтобы убраться из города. Совсем скоро сюда явятся скобры Мегара.

− Что с тобой случилось? − спросил его брат. − Почему ты его отпустил?

− Я и сам не знаю, − Даниэль пожал плечами. В этом жесте растерянности было больше, чем разочарования. − Отпустил и все. Нам нужно уходить. − Он подошел к окну. − Как и в былые времена, бегство станет моим спасением, − и посмотрел на брата: − И тебе нужно уходить, Венегор. И вам, − он обратился к девушке с парнем.

− Мы останемся здесь до тех пор, пока все не утихнет, − сказал Вердан и взял девушку за руку.

− Твое право выбирать: ты можешь уйти или можешь остаться. Решай.

Мгновение она смотрела в его глаза, потом тихонько склонила голову ему на плечо и сказала:

− Я буду с тобой, любимый.

− Повторяю, ваше право отправиться вместе с нами… − Даниэль убрал меч в ножны. − Таким образом вы избежите бесконечных допросов и, возможно, пыток в подземельях аристадских темниц.

− Нет, мы останемся в городе, − твердо заявил Вердан, – Мне нужно о многом подумать.

− Нам некуда бежать, − подтвердила Мия.

− Как знаете. В любом случае вам не грозит то, что ожидает нас после встречи со скобрами Мегара. Поэтому на вопрос «где братья Калот?», который вам зададут самым первым, забыв спросить ваши имена, смело отвечайте, что они ушли в города Нижних Земель.

− А на самом деле?

− А на самом деле мы отправимся в Рим.

Но ни в Нижние Земли, ни, тем более, в далекий Рим, братья-вампиры не подались. Все это было сделано лишь для того, чтобы пустить ищеек короля по ложному следу, если они вдруг раскроют рты Вердану и Мие.

− Ваша свадьба обязательно состоится. Никто не помешает вам стать мужем и женой, в том числе и Алфер Гарма.

− Нам пора, − Венегор вцепился в плечо брата. Опасливо посматривая в окно, он стремился как можно быстрее покинуть дом.

− Время покажет, на чьей стороне правда, − сказал Даниэль, бросая прощальный взгляд на сына.

После этих слов братья Калот покинули дом.

За подарком приемной дочери новоявленный вампир Венегор Калот отправился в Менкар. Там его не знали, там его не ждали. Там он мог найти себе новых жертв, не заботясь о том, что попадет в руки скобров.

Даниэль задержался в городе еще ненадолго. Он попытался выследить кузнеца и сойтись с ним в честном бою. Но после случая в доме Калот старый оружейник нигде не появлялся без охраны. Вместе со скобрами Мегара он рыскал по улицам и дворам, наводя страх на жителей своей бесцеремонной жестокостью, с которой врывался в любой дом, показавшийся ему подозрительным.

К тому времени, когда Даниэль, наконец, отправился в Менкар вслед за братом, с запада пришла трагическая весть − Венегор встретил там свою смерть.

Даниэль винил себя за то, что не успел научить брата элементарным правилам охоты и выживания. Не успел открыть многие тайны, которые могли бы спасти ему жизнь. Слишком мало времени у него для этого было.

Месть застила ему глаза. Месть, причина многих наваждений. Чувство, пожирающее разум. Такое неотвратимое, такое разрушительное… Но в то же время сладкое, как кровь. И, как от крови отказаться невозможно, также невозможно было позабыть о мести.

В то раннее утро промозглой субботы одной средневековой осени Аригола встретила вампира холодным дождем и мокрым снегом. На дворе стоял ноябрь, и в воздухе уже чувствовалось дыхание наступающей зимы.

Когда Даниэль снова вернулся в старый дом, то застал там Вердана в одиночестве и тоске.

− Где твоя невеста? − спросил отец сына, присев в кресло у камина.

− Она ушла от меня. Не выдержала… − ответил молодой человек, не отрывая взгляда от огня.

− Как ушла? − Даниэль насторожился, – Я думал, у вас любовь…

− Слишком многое свалилось на нее за последнее время. Тут и допросы, и давление со стороны тайной службы короля. И общественное осуждение. Да и Алфер… − с грустью выдохнул Вердан, − С того дня, как ты отпустил его, он только и занимался тем, что разрушал наши отношения. И этот человек еще назывался моим отцом! Поверить не могу…

Старик совсем сошел с ума. Говорят, он на крови поклялся поймать тебя и предать суду.

− Что ж, – усмехнулся вампир, – Значит, больше он не мечтает убить меня собственноручно.

Если бы Даниэль воспринял эти слова всерьез, то в ту же секунду кинулся бы прочь из дома и бежал бы до тех пор, пока ноги не отнялись. Но вместо этого он отвернулся от огня и стал ловить взгляд сына, надеясь поймать в нем солнце слабой воли, что дало бы ему шанс на приобщение Вердана к своей вере.

Того времени, что он потратил на внушение, вполне хватило двум десяткам скобров, чтобы окружить дом семьи Калот со всех сторон.

− Он не остановится ни перед чем. Он так жаждет отомстить, что готов убить любого, кто встанет на его пути. Многих людей казнили, по ошибке обвинив в связи с тобой.

− Как бы не сгореть ему в пламени своего возмездия! Оно пожрет его, как однажды пожрало меня.

− Скажи, отец, это правда, что он говорил про тебя и твою мать… про то, что он любил ее, а ты…

− Все, что говорит этот тщедушный старикашка, ложь! Запомни это, Вердан. Все, что он говорит, ложь!

− Я и не верю. Сейчас он способен на все. Даже на самую гнусную ложь на свете.

− Помни только то, что он убил твою мать. Вот это правда.

− Я это помню.

− Итак, настало время покончить с ненавистным кузнецом. Мне нужны его клинок и стрелы.

− Их трудно раздобыть. Старик очень подозрителен и никого к себе не подпускает. Появляется на улице только в сопровождении стражников.

− Мне не привыкать воевать со скобрами.

Вердан одобрительно кивнул.

− Теперь скажи мне, твоя невеста ушла навсегда?

− Думаю, она больше не вернется.

− Ну и забудь ее.

− Не могу. Она мне очень дорога, и я по-прежнему хочу быть с ней.

− Человек и вампир не созданы друг для друга.

− Но ведь вы с Блес Като были созданы…

− Были. − Даниэль опустил глаза. − И ничем хорошим это не закончилось. Я до сих пор виню себя в ее смерти.

− Это призраки прошлого, их нужно забыть.

− Будешь на моем месте, посмотрим, что ты скажешь. Хотя от всей души желаю тебе этого избежать.

− Ничего не могу с собой поделать. После того как ушла Мия, я сам не свой. Жить без нее не могу. Закрываю глаза, а ее образ стоит передо мной. Засыпаю и шепчу ее имя… Просыпаюсь, а ее рядом нет.

− Это привязанность. Со временем она пройдет.

− Сначала я тоже так думал, но время идет, а я не перестаю грезить о ней.

− Неужели ты не можешь ее забыть? В мире много других девушек.

− Нет, отец, я не могу. К тому же есть еще одно обстоятельство, которое не позволяет мне это сделать.

− Какое же?

− Мия беременна от меня.

− О-о, это уже серьезней, чем я думал! − воскликнул вампир. − Это в корне меняет дело, ибо продолжение рода − основа всех основ. И быть единой семьей не так уж и плохо. − Подумав для вида, Даниэль добавил: − Я могу помочь тебе вернуть ее.

Вердан смотрел на отца и думал: а что, если в его благих намерениях скрытая корысть? Он ничего не знал о нем. Он столько лет его не видел, что за считанные дни не мог научиться полностью доверять ему и понимать с полуслова.

Но свою роль сыграли глаза… Два затягивающих омута мрака, они овладели сердцем Вердана Калота навсегда. И он понял, что быть единой семьей не так уж и плохо.

− Каким образом? Волшебство? Приворот?

− Нет, − усмехнулся Даниэль. − Ты сам вернешь ее.

− Сам? Но она видеть меня не хочет, не то что говорить! Считает меня сыном чудовища. Старик Алфер так обработал ее мозги, что она теперь ни за что не подпустит меня к себе!

Вооруженные мечами и секирами скобры Мегара ворвались в дом и взяли вампиров в плотное кольцо. Все произошло настолько быстро, что ни отец, ни сын не успели оказать им сопротивления. Расчет на внезапность оправдал себя. И никто из них не успел ни пройти сквозь стену, ни сбежать через окно.

Скобры отвезли их в Аристад, в древнюю тюрьму-крепость, где не было шанса на бегство даже у тени. Там до начала суда они провели в разных темницах десять дней.

Истощение едва не свело с ума младшего из них, отчего Вердан на самом суде не присутствовал.

В течение этого времени были заслушаны сотни свидетелей. Это и родственники жертв, и появившиеся из ниоткуда очевидцы нападений, и те, кто хоть раз просто беседовал с Даниэлем. В последний день за дело принялись прямые обвинители со стороны короля. Среди них были и два старых знакомых семьи Калот − лекарь Таот и оружейник Алфер.

Заслушав все показания, судья огласил приговор.

Сожжение на костре. Этого и следовало было ожидать.

НО!

Если с Даниэлем все было ясно и ввиду совершенных им преступлений уже ничто не могло спасти его от казни, то в судьбу его сына, которому поначалу тоже грозила подобная участь, вмешался сам король.

Он попросил изменить приговор Вердану Калоту со смертной казни на заточение во тьму.

По истечении некоторого времени Мегар надеялся разбудить вампира и заставить его служить на благо империи в предстоящей войне против чужеземцев.

«Это будет совершенное оружие! Машина для убийств! Бессмертная машина, не боящаяся ни боли, ни лишений, не нуждающаяся ни в еде, ни в воде. Только в крови. А питаться она будет кровью убитых ей врагов!»

Таковы были слова короля Мегара, отдавшего приказ усыпить вампира.

Но войне не суждено было начаться вновь.

И про вампира со временем забыли…

− В твоих силах заставить ее подчиниться. Понимаешь меня? Навеки! И ты знаешь, как это сделать.

− Я не знаю… − тихо сказал Вердан, но губы его при этом ни разу не шевельнулись. − Не знаю… − повторил он снова про себя.

− Притворство не лучшее твое качество. Ты можешь, и ты знаешь, что можешь. И в этом нет ничего предосудительного. Ведь быть единой семьей не так уж и плохо.

«Быть единой семьей не так уж и плохо».

Думая об этом, Вердан еще не знал, что его любовь к Мие и его желание быть с ней станут предтечей его превращения. Именно любовь, а не ненависть, месть или зависть. Светлое и доброе чувство… приведет его в другой мир. Мир, полный темных желаний, насилия и крови, где во всей своей красе раскроется его злой гений.

Но разве были другие способы?

I

Утро нового дня.

Все время после визита приезжего детектива Жанна Сабиани думала о муже.

Любит ее.

Неужели все еще любит? И возраст не превратил это чувство в воспоминания, наполненные болью? Странно.

Ему сейчас надо думать о своем здоровье, а он вдруг вспомнил о жене. Потянулся к ней. С рвением, которое его склочная натура последний раз проявляла лет двадцать назад, во время медового месяца! Начал хвататься за нее, как утопающий за соломинку, в надежде спастись от жалостливых взглядов, пренебрежительных тонов, от равнодушия и черствости тех, кто на словах желал ему прозрения, а думал лишь о том, когда же он, наконец, сдохнет.

Жанна понимала чувства мужа, но оценить его порыв уже не могла. Она наелась годами брака, однозначно неудавшегося, ибо детей у них не было, а любовь за двадцать лет совместной жизни превратилась в привычку, избавиться от которой прежде всего хотела она.

Да, было чувство вины, и оно ее угнетало. Но оно было не той соломинкой, за которую стоило хвататься Давиду, потому что вызвано было не тоской по их совместной жизни, а обыкновенным состраданием к калеке.

Ну а Давид… а что Давид? Со своим неразделенным чувством он обречен страдать до конца жизни. Страдать и надеяться на то, что она все-таки передумает.

Занятия для средних и старших классов в школе на Вечерней улице продолжались до трех часов дня и должны были закончиться точно так же, как и вчера, как и сотню дней до этого − громким звонком и хлопаньем дверей, и топотом бегущих ног по длинным коридорам.

Но привычному течению дел и событий помешала она.

Она вошла в двери красного здания и поднялась по ступеням на третий этаж. В заполненном классе она села на свое место за пятую в третьем ряду парту и улыбнулась соседке. Как ни в чем не бывало она посмотрела на учительницу, затаив в глазах вопрос «какая тема на сегодня?».

Все без исключения, включая Жанну Сабиани, уставились на девочку с длинной рыжей косой, словно видели ее в первый раз. И удивиться было чему.

Лицо Ольги приобрело землистый оттенок, оно осунулось и исхудало. Глаза таили черноту и боль, под ними − полукружья синевы, а губы, бледные и сухие, казалось, пойдут трещинами при первом открывании рта.

− Господи, Ольга… Каким образом?..

− Где ты была?

− Почему ты в таком виде?

− Ты уже была дома? Как там твои родители? А мама вернулась?

− Что с тобой случилось, Ольга?

− Расскажи нам, расскажи…

Некоторые хотели даже до нее дотронуться, чтобы убедиться, что она это действительно она, но не осмеливались.

− Все просто, − улыбнулась девочка. − Я снова дома. И я хочу вернуться к своей обычной жизни. Разве это преступление?

Жанне сделалось дурно. Она достала платок и замахала им перед глазами, нагоняя ветер.

Кто-то попросил открыть окно. Мальчик с задней парты поднялся на подоконник и открыл одну из створок.

− Где ты была?

− Это долгая история, миссис Сабиани. И я вам обязательно ее расскажу. Но сначала давайте проведем урок. Я так по вам соскучилась. − Девочка оглядела весь класс. − По вам по всем.

− Ты уже была дома? − спросила Жанна.

− Да, уже была. Мы с мамой были.

− Вы с мамой? Ты пригласишь ее ко мне завтра?

− Как скажете, миссис Сабиани.

− Хорошо. Успокойтесь, дети! − учительница постучала указкой по столу. − Ольга вернулась. Теперь все будет по-прежнему. Итак, продолжим урок.

Жанне пришлось приложить немало усилий, чтобы слова ее не разошлись с делом.

Она начала говорить, но была не в силах отвести глаз от вернувшейся девочки. Она подходила к доске, потом к окну, возвращалась обратно, стараясь не молчать, а говорить, говорить.

Прошло пятнадцать минут, потом Ольга встала. Взоры всех детей в классе вновь обратились к ней.

− Ольга? Ты что-то хочешь нам сказать?

− Да, − ответила девочка и замолчала.

Она молчала несколько секунд. А когда заговорила, голос ее уже не был приветливым и милым. Это было утробное шипение сидящего внутри нее зверя:

− Я хочу сказать, что вы всегда и во все времена были и будете для нас скотом.

Жанна вздрогнула. Дети притихли. В классе (кажется, такой тишины никогда еще не было на уроках географии) слышалось дыхание каждого из двух десятков человек.

− Ольга, детка, что с тобой? Может, ты пойдешь домой? − Жанна так и села.

− Вы − скот! И мы будем пить вашу кровь до тех пор, пока вы все не сдохнете и не оставите нам свой город.

− Что ты такое говоришь, Ольга? Опомнись…

Но девочка уже не слушала свою учительницу. Она повернулась к ближайшему соседу − им оказался мальчик с короткой стрижкой и лицом, с которого не сходила печать вечного одиночества. Зрачки ее глаз закатились, остались лишь белки с кровавой сеткой вен. И в миг, когда парень вскочил со стула и сделал шаг назад, она кинулась к нему и схватила его за руку.

Несчастный застыл, и она вгрызлась зубами в вожделенную плоть. Парень хотел закричать, но крик его потонул в горле, и он исторг из себя лишь слабый стон.

Девочка подняла голову вверх. По уголкам ее рта текли алые струйки. В глазах маячило удовольствие, а губы трепетали.

Не веря своим глазам, парень уставился на страшную рану. Боль сначала не почувствовал, а стал собирать свисающие с локтя куски кожи и пытаться пристроить их на место.

Первыми крик подняли девочки. Они бросились к единственной двери, но та вдруг распахнулась, и путь им преградил долговязый парень с бледным лицом и длинными черными волосами.

Жанна признала в нем ученика седьмого класса Майкла Скуда. Большие карие глаза его искали жертву. И первой ему попалась девочка, соседка Ольги Агриколы, не сумевшая справиться с напором толпы, влекущей ее к двери.

− Майкл?

Жанна почувствовала, что теряет дар речи − Ольга шла к ней. Окровавленный рот скалился. Металлический блеск в глазах слепил.

Она бросила взгляд на дверь. За детьми, столпившимися полукругом на пороге класса, она не видела ни Майкла, ни пустого коридора. Отчаянные крики глушили звуки сердца, она замерла.

Девочка кивнула в сторону одноклассников, словно спрашивала, может, я возьму кого-нибудь из них? Или нет? Жанна услышала это от самой Ольги.

«Может, я возьму кого-нибудь из них?»

Но рта она не открывала.

− Бери меня…

Ольга приблизилась к ней, и, кажется, Жанна все поняла. Она встала на колени и положила голову на стул. Закрыла глаза. И уже не видела, как сидящий внутри девочки дьявол улыбается в предвкушении…

II

Признание

Смеркалось.

Тени на улице становились длиннее, солнце пряталось за горизонт, на небе загорались звезды.

Дарей Пол стоял в своем кабинете и смотрел в открытое окно. Где-то вдалеке на фоне голубых гор Аригольского хребта полыхали крыши домов. Слышались крики людей и вой автомобильных сирен. Запах гари витал в воздухе повсюду, и, чтобы не допустить его проникновения в кабинет, Дарей Пол закрыл окно.

В раздумьях он подошел к столу, взял высокий кувшин, наполнил красной жидкостью белую чашку (из того же сервиза, что и кувшин) и сделал первый глоток. Глаза его закатились, он медленно выдохнул и протянул руку к телефону.

− Крос, зайди, − сказал он и повесил трубку.

Через минуту в кабинете появился взволнованный лейтенант.

− Крос, чем сейчас занимается полиция? − кивнув в сторону окна, спросил его Дарей Пол.

− Все на страже закона, сэр, − отчеканил Крос. − Как вы и сказали, главное, не пустить их в центр города…

Мэр отвернулся от окна и посмотрел на копа. Ему казалось, что даже если в городе все вымрут, и останется только он и этот лейтенант, Крос по-прежнему будет четко выполнять все его приказы, оставаясь стойким приверженцем жесткой субординации, иногда в своем безупречном послушании походящий на цепного пса.

− И вы не пускаете?

− Мы делаем все возможное. Но, к сожалению, наши силы не безграничны. Они не умирают после огнестрельных ранений, им не приносит вред горчичный газ…

− Знаю.

− Они распространяются, как чума! Жертва воскресает через несколько минут после укуса, встает в строй и снова готова убивать… Да, у них нет автоматов и ножей, но главное их оружие в их неуязвимости, в клыках!

− Глупцы, – Пол снова отпил из чашки.

Быстрый рассказ лейтенанта не удивил его. Что-то подобное он и ожидал услышать. Он согласно кивал головой, когда Крос описывал ему ужасы батальных сцен и перечислял количество жертв со стороны полицейских и простых людей. И снова прикладывался к белой чашке, продолжая смаковать свой напиток.

− Глупцы, − повторил он, устремляя взгляд на башню церкви. − Они все равно обречены. На что они надеются, ума не приложу.

− Вы… о ком, сэр?

− Хочешь чаю, Крос?

− Нет, спасибо, сэр.

− Понимаю, он холодный. − мэр посмотрел на кувшин. − А я вот никогда не откажусь от крепкого холодного каркаде. Единственный напиток, который утоляет мою жажду. Вампиры… − Дарей Пол поставил чашку на стол. − И откуда они взялись…

− Они словно эпидемия бешенства. Люди мечутся, бегут в панике, куда глаза глядят. Никто не знает, где в следующую минуту его настигнет смерть. Те, кто посмелее, хватают детей, грузят вещи в машины и уезжают из города. Всех охватил жуткий страх, сэр. И это неудивительно, смотря на то, как они множатся.

− До сих пор поверить не могу, что все это происходит в моем городе! А что думает по этому поводу твой шеф? Кстати, где он?

− Мистер Габор еще днем уехал в Героно.

− В Героно? Что он там забыл?

− К нему приехал детектив Блатт, они поговорили минут пятнадцать, а потом отправились в Героно.

− Ты знаешь, о чем они говорили?

− Нет, сэр, − лейтенант вытянулся в струнку.

− Странное дело, не правда ли? Еще вчера они видеть друг друга не могли, а сегодня едут вместе в Героно… Ты точно не слышал, о чем они говорили?

− Нет, сэр.

− Это печально. Ты пробовал звонить Габору?

− Пробовал, и неоднократно. Сигнала нет.

− В Героно поставили недавно новую вышку. Там должен быть прием!

− Можете попробовать сами, − Крос протянул мэру свой мобильник.

Тот презрительно посмотрел на телефон, а потом перевел убийственный взгляд на самого лейтенанта. На его лице появилась зубоскальная ухмылка.

Крос пожал плечами и вполглаза глянул в окно. В двух силуэтах, вышедших из темноты близлежащего квартала, он узнал своего шефа и детектива из Аристада и показал на них пальцем.

− Да вот они, мистер Пол! Сами спешат к вам…

Ответной реакции он не дождался.

− Сэр?

Послышалось клацанье челюстей и скрежет зубов. Внезапно налетевший ветер пригвоздил несчастного к стене. И в полумраке кабинета перед ним возник не человек − размытый абрис призрака, лица которого не видно.

Еще один полуокрик, и рука потянулась к нему. Холодные пальцы сжали запястье. Вздох был, но лишь на миг, и тут же вышел, оставив в легких иней, забыв осколок льда.

Рука оцепенела, и страх порезал душу.

Тот страх − наследник Хазельбранта, апостол тьмы и тень Нергала − он властвовал в Ариголе с момента первого прикосновения…

Первым шел Ив Габор. За ним следовал Роберт Блатт. Оба в опаленной и грязной одежде, которая в любой другой день наверняка бы вызвала вопросы у охраны. Но только не сегодня.

Здоровяк с таким же каменным лицом, что и у Кроса (кажется, у них у всех были одинаковые лица), пустил их в здание, не спрашивая о цели визита.

Когда они оказались у двери мэрского кабинета, в тот же миг за ней послышались крики. Оба замерли, прислушиваясь к тому, что происходит внутри. Габор постучал в дверь. Через пару секунд послышался звон разбитого стекла. Габор надавил на ручку, но дверь не поддалась. Тогда он кликнул охранника снизу и объяснил ему ситуацию.

− Тебя как зовут? − спросил у него инспектор.

− Грэм, − пробасил каменнолицый гигант.

− Скажи, Грэм, у тебя есть запасные ключи от этой двери?

− Да, но там мэр… Еще лейтенант Крос у него. Странно, я не знаю, почему они не открывают…

− Принеси ключи, Грэм.

Через пять минут Габор открывал дверь запасными ключами.

Роберт переступил порог и первым оказался в просторном мэрском кабинете, чья обстановка была ему уже знакома. Здесь было темно. Он не сразу нашел выключатель. Когда зажегся свет, он увидел разбитое окно, из которого дул ветер, несущий запах гари с улицы.

На столе стояли телефон, белый кувшин и чашка. По полу были разбросаны какие-то бумаги вперемешку с осколками стекла. А в самом дальнем углу притаился лейтенант Крос. Он стоял неподвижно, бледный, как молоко, глаза остекленели. И пары секунд Роберту хватило для того, чтобы понять: перед ним вампир.

Он подошел к лейтенанту и осторожно коснулся его плеча.

− Крос?

Тот оставался неподвижным.

− Осторожнее! − предупредил его Габор, который вслед за Грэмом приблизился к Кросу и встал рядом с детективом.

− Ты думаешь о том же, о чем и я?

− Еще не знаю. Лейтенант Крос, очнись! − Габор ударил подчиненного по щеке.

В следующий миг Крос ожил: глаза его забегали, взгляд прояснился, руки задрожали. Одна из них поднялась, указывая на окно.

Мигом все трое обернулись, и первым к окну подбежал детектив.

В темноте, что постепенно завладевала городом, они увидели, как по дороге бежит долговязый мужчина в бежевом костюме. Он почти уже скрылся за деревьями Серебряной аллеи…

− Удивительная ловкость для человека его возраста. Не правда ли, инспектор? − Роберт тут же скинул с плеча лук и колчан с единственной стрелой. Прицелился.

− Аккуратнее, это последняя!

Но выстрел Роберта Блатта оказался точным. Дарей Пол замер и, простояв мгновение, рухнул на землю.

− Теперь я понимаю, зачем он организовывал себе столь частые поездки. Там он охотился на людей, там и добывал себе пропитание. Здесь было бы слишком рискованно.

− Что здесь происходит? − спросил Грэм.

Наверное, впервые за всю свою жизнь он почувствовал себя таким озадаченным, и это не преминуло отразиться на его лице (тоже в первый раз).

Роберт пропустил вопрос охранника мимо ушей. Он положил лук и колчан на подоконник и еще раз осмотрелся. Под столом он увидел не замеченный с первого раза маленький саквояж, который Дарей Пол не успел забрать с собой. Саквояж был почти пуст. Роберт порылся в нем и извлек на свет румяна, крем-пудру и тональный карандаш.

− Черт, зачем все это мужчине? − голос Грэма был явно растерян.

− Чтобы очеловечивать свое смертельно бледное лицо.

Роберт взял чашку и понюхал ее содержимое. Сморщился. Наклонил − красные капли стали медленно оседать на стенках сосуда.

− Это не каркаде, да, мистер Блатт? − тихо проговорил Крос, во взгляде его еще прятался испуг, но с появлением детектива он начал исчезать. Лейтенант по-прежнему стоял в углу кабинета, но уже мог говорить. К лицу его прилила краска.

− Это кровь.

«Парню повезло», − подумал Роберт, когда понял, что с выводом насчет его превращения он поторопился. Да, лейтенант был безмерно испуган, и Блатту еще предстоит расспросить его о том, что здесь произошло, но главное − он был жив.

К столу подошел Габор, заглянул в кувшин.

− Кровь совсем еще свежая…

− Ну что ж, инспектор, теперь я, кажется, знаю, кто нам поможет отыскать Вердана Калота.

− Грэм, проследи за тем, чтобы в здание никто больше не входил. И принеси лейтенанту воды.

− Но разве вы имеете право приказывать мне, сэр…

− С этого момента да.

Догадка Роберта оказалась верной. После того, как он увидел свое имя в списке ами, под его подозрение попал первый чиновник города. Он понял, что градоначальник неспроста позвал его в Ариголу расследовать запутанное дело. И, чтобы убедиться в своем предположении, он и появился в светло-желтом здании в этот поздний вечер.

Дарей Пол лежал на боку под деревом и стонал. Стрела торчала у него из спины. Парик наполовину съехал с головы, обнажая блестящую лысину.

− Началось… да? Я не думал, что так скоро… подозревал, но не думал. Мой город в огне…

− Что началось? Говори, Дарей! Возможно, мы − твой единственный шанс освободить свою душу от скверны перед дорогой в ад.

− Стрелы Мегара… − прокряхтел Дарей Пол, все еще пытаясь вытащить стрелу из своей спины. − Проклятые стрелы…

Стрела вошла между лопаток ближе к левой стороне и, скорее всего, задела сердце.

Габор наклонился, чтобы помочь ему, но Роберт остановил его.

− Не вышло… − губы вампира побледнели и потрескались, кровь вытекала из уголка рта. − Не вышло, − повторил он. Дыхание стало тяжелым и частым.

− Что не вышло, Пол? − спросил его детектив.

− Теперь я могу говорить без страха… да?

− Можете.

Мэр замолчал, надолго задумавшись.

− Как вы нам объясните свое бегство, мистер Пол? − спросил его Ив Габор, когда ожидание стало невыносимым.

− Вот он! − градоначальник ткнул пальцем в детектива. Он задыхался, ему не хватало воздуха, поэтому каждое сказанное слово приносило ему боль. − Он все знает, Габор! Спроси его, и он тебе расскажет.

− О чем?

− О том, что здесь творится! Он сразу понял про вампиров. Случайная встреча с Мелиссой Моной направила его по верному пути. − Два глубоких вздоха, кашель, потом снова вздох, и Пол продолжил:

− Это я виновник случившейся трагедии. Но, видит бог, я не хотел всего этого.

Я планировал бежать… для начала в Менкар, а потом как получится… Теперь у меня один путь − туда, в огонь, в гости к Аббадону, где в облаке дыма прячутся его бесы…

− Расскажите нам все, мистер Пол. И начните с себя.

− Вы хотите узнать, как я стал вампиром? Что ж, это ваше право… вы победители…

− Пока в городе нет победителей. Есть только жертвы. Если в вас осталось хоть что-то человеческое, вы расскажете нам, с чего все началось.

− Во мне много человеческого… гораздо больше, чем в некоторых людях. Я люблю Ариголу, люблю ее жителей… и я не хочу, чтобы они умирали… ведь умирают невинные… – голос вампира терял свою силу.

− Вы? И не хотите? Разве не это ваша цель?

− Вы меня совсем не знаете… − с каким-то особым отчаянием произнес Пол. − Я хотел его остановить, но было уже слишком поздно.

− Говорите.

Собравшись с силами, Дарей Пол заговорил еще тише, чем прежде, почти шепотом:

− До встречи с древним вампиром я тяжело болел. Мне оставались считанные дни. Но они были самыми мучительными. Нестерпимая, дьявольская боль сводила меня с ума. От нее я буквально лез на стену. Вы даже представить себе не можете, какие муки я испытывал! Глотал транквилизаторы пачками, колол морфий и растворы на его основе. И все ради того, чтобы хоть на время избавиться от истязающей боли! Зная, что тебе остаются считанные дни, пойдешь на все, чтобы продлить свою жизнь. Не так ли? И уж тем более излечиться. Да, я боялся скорой смерти. Поначалу я думал, что страх мой привычен всем людям. Все ведь боятся костлявой. Но мой страх был особенным. Это был панический, первобытный ужас перед смертью.

Зная, что победить мою болезнь невозможно, я все равно платил за исследования безумные деньги, надеялся на вакцины бессмертия, лекарства, таблетки, и прочую бесполезную ерунду, прекрасно понимая, что все это бессмысленно. Я истратил все свои сбережения, надеясь на чудо, но результата не добился. Врачи отводили мне совсем немного. Я бы успел со всеми попрощаться… но не стал.

Как-то роясь в городском архиве, я случайно наткнулся на засекреченное досье одного полумифического персонажа по имени Даниэль Калот, первого вампира Мирта-Краун. Оказалось, что такой человек действительно когда-то жил в Ариголе. За свою жизнь он совершил множество злодеяний, в том числе был неоднократно уличен в вампиризме, за что и был приговорен к смертной казни.

Но у него остался сын, Вердан, тоже вампир. Он тоже был пойман и посажен в темницу, но казнен не был. Его заточили в пещеру самой высокой горы в Ариголе.

Пол выдохнул.

− Это был шанс. Я решил вернуть Вердана Калота к жизни. Только в нем, а точнее в его способностях я видел свое спасение. Дар бессмертия избавил бы меня от мук, а ведь именно этого я и хотел всей душой.

Признаюсь, до самого последнего момента я сомневался. Думал, что это красивая сказка, миф. И ничего настоящего в ней нет. Но отчаяние обреченного сменилось восторгом, когда я наткнулся в той пещере на гранитный саркофаг, в котором покоилось тело древнего вампира. Будь он трижды проклят!

С лица Пола стекала тушь и краска, они размазали его черты, и только глаза еще горели слабо-слабо, но по движению зрачков в глубине белковых масс было понятно, что каждый вздох его − это аванс небес, последний дар раскаянной душе.

− В миру Азар Кубэ, вампир Вердан Калот из тьмы времен, наследник Даниэля Калота и Блес Като… Несущий зло, хранящий ненависть, лелеющий возмездие… будь он проклят…

− Мы уже знакомы с ним.

− Вы были у него в доме? Там, наверное, и нашли стрелы Мегара…

− Это так.

− Он мстит за отца… и за себя…

− Да, нам это известно.

− Откуда? Ведь документов нет… все сгорело, ничего не осталось…

− В его доме был список жертв. Вырезки архивных документов.

− Каким образом вы вернули его к жизни? − спросил инспектор.

− О-о, это долгая история… Я пошел на Эль-Парад!

Я мучился не один день. В итоге я взорвал каменную стену, произошел небольшой камнепад, и я едва не свалился в ущелье. В пещере в образовавшемся проеме я и обнаружил гранитный саркофаг. Для его вскрытия я решил использовать пилу, которую предусмотрительно захватил с собой. Вместе с ней у меня были запасные полотна со специальным абразивом. Взломав каменную крышку, я выпустил узника тьмы на волю.

− Но как?

− Я пустил себе кровь и дал ему напиться. Я прислонил чашу с кровью к его губам, и он ожил. Как порыв ветра, день сменился ночью, и я понял, что назад дороги нет. Я потерял последние силы, взбираясь на гору. Я еле дышал. Легкие мои разрывались от разреженного воздуха, ноги больше не слушались, а руки тряслись от изнеможения и боли. И тут оживший вампир спросил, как он может отблагодарить меня за свое воскрешение. Ответ был очевиден. Только став таким же, как он, я смог бы излечиться и набраться прежних сил. Иначе никак. Но и он в свою очередь потребовал от меня плату…

− Сжечь архив, − сказал детектив.

Дарей Пол закашлялся. Глаза его почти закатились, дыхание стало еле слышным, кожа высыхала на ветру. Он превращался в старика.

− Все-таки я был прав, когда поручил это дело тебе, детектив из Аристада… До того, как сжечь архив, я отдал его в пользование Вердану на три дня. Три дня он разбирал чертовы полки в поисках нужных документов. Три дня он безвылазно сидел в темном подвале и искал. Я думал, что он ограничится лишь кровной местью, но я ошибался. Его вендетта бесконечна и обращена она не только к тем людям, предки которых казнили его отца, а, кажется, ко всему роду человеческому.

Старик приподнял голову, его взгляд устремился вверх на черные клубы дыма, заслоняющие красное солнце.

− Он не завершил свою месть, − сказал Роберт Блатт. − Я последнее звено в цепи его злодеяний.

− Теперь ты ему не нужен, ему нужен город. Гонимый вечной жаждой крови, он обречен на страшные деяния, среди которых месть лишь средство, но не цель.

Дарей Пол выдохнул. И, так как сказал он все это на одном дыхании, практически не останавливаясь, сейчас ему понадобилась пауза.

Переждав с полминуты, Роберт, наконец, задал ему главный вопрос:

− Где нам искать его?

− Не знаю. Он не любит выделяться… именно поэтому он так удачно вжился в роль простого каменотеса. До самого последнего момента он хотел оставаться незамеченным. Словно призрак, прячущийся в тени своих слуг. И даже сейчас, когда нападение уже свершилось, он будет прикрываться ими. Они сделают за него все. Потому что он боится… Привычка, старая, как и он сам, сильнее всего остального. Раньше ведь вампиры прятались по норам, как загнанные твари. На них постоянно велась охота. И он пронес в себе эти страхи сквозь века.

− Но тайное уже стало явным, и скрывать больше нечего.

− Это вы так думаете. А он по-прежнему боится.

− Но чего? Чего сейчас может бояться столь могущественный вампир?

− Клинка, оружия Алфера Гармы, аригольского мастера оружейных дел. Только им можно убить его. Я знаю, детектив, этот клинок у вас…

Роберт нащупал ножны, оружие было на месте.

− Нужна крепкая рука. Но одного клинка мало… Отправляйтесь в церковь, скажите священнику, что пришли по моей просьбе. Он даст вам серебряные распятия, вы сможете заточить их под ножи. Их будет мало, но по крайней мере хоть некоторые из вас смогут постоять за себя, – каждое слово −

измученный вздох, каждое движение − очередной шаг к смерти, грозящий стать последним.

− Заманите его в церковь. Там он бессилен, там вы сможете одолеть его.

Роберт вспомнил слова Мелиссы, которые она сказала ему там, во дворе дома Азара Кубэ.

«Людям нужно укрыться в святом месте. Церковь − это святое место, где любой вампир наиболее уязвим».

Она сказала, что приведет его в Церковь Святой Ирены. Им надо будет только спрятаться, чтобы выйти в самый решающий момент и нанести роковой удар.

Он надеялся, что Вердан ее не тронет. В конце концов, она его прямой потомок.

− Прошу вас, спасите город. Это единственное, о чем я могу вас просить…

Голос старика затих, руки застыли. Через мгновение он сам закрыл глаза, зная, что ждет его там…

…а там… под закрытыми веками его ждал океан − бездонная чаша с растрескавшимися берегами, вместившими бурные воды последнего шторма, в которых вечно будет плыть его заблудшая душа.

− Пожалуйста, спасите… − сказал он и умер.

III

− Кто там? − спросил Питер Мона, пряча бутылку под тумбу для обуви.

− Святой отец? Здравствуйте. Простите, что так поздно, но я подумала, что еще есть время для исповеди. Если вы мне откажете, то… тогда я даже не знаю, что буду делать. Не знаю, куда пойду в следующую минуту. И где в конце концов окажусь. Пожалуйста, помогите мне, − за дверью плакала женщина.

Священник прильнул к окну.

Она была похожа на одну из многих прихожанок, которые заполняли главный зал Церкви Святой Ирены по четвергам и воскресеньям.

Вытянутое лицо, зауженные скулы, бесцветные волосы, собранные в пучок на макушке, прикрытые черной косынкой. Вполне благопристойный образ. Но что-то в нем отталкивало. Только он не мог понять, что именно.

Угроза скрывалась за дверью. Она была похожа на ту опасность, которую источал странный незнакомец, пришедший в его дом пару дней назад. И, как и в случае с ним, так и с этой женщиной, Питер Мона не знал, что же является первопричиной его необъяснимого страха.

Он не хотел ее впускать. Был риск (а был ли?) вместо человека вновь увидеть темноту, но долг служителя церкви священен. Кто, как не он, об этом знал?

Перед тем, как открыть ей, он снова откупорил бутылку и приложился к горлышку. Спиртное обожгло внутренности, но не вызвало неприятных ощущений, как было утром, когда он только начинал. С каждым днем все чаще, теперь уже почти без перерывов. И каждый день мысль о первой рюмке была главенствующей в цепочке его однообразных размышлений.

Все начнется и кончится одной рюмкой − первая мысль с утра. Только одной рюмкой. Мысль, которая подписывала ему приговор.

− Не слишком ли поздно для исповеди?

− Я думаю, для исповеди никогда не бывает поздно.

Бог с ней, подумал Питер Мона, быстренько исповедую и пойду домой. Сегодня был трудный день. Он задержался в церкви допоздна и очень устал. Пора заканчивать работать на износ. Это может привести к быстрому переутомлению и дополнительной бутылке. А это уже чревато потерей всякого контакта с реальностью.

Прихожане уже шепчутся. Он слышит их робкие голоса в длинном зале церковного прихода. Это они думают, что он не слышит. А он слышит.

Пусть шепчутся, все равно никто из них никогда не будет так близок к Богу, как он. Да и что они знают о нем? Их представления о человеке в черной рясе исчерпываются каноническими догмами о священнослужителях. И только. Они не хотят смотреть на него, как на обычного человека со своими проблемами, мыслями, переживаниями. Как на личность с ранимым сердцем и уставшей волей. Волей, которая дала течь…

Он должен соответствовать. Быть таким, как у них в головах. Всегда быть таким, как у них в головах. Сложившийся образ безгрешного богослужителя! Что может быть проще? Усложнять все не имеет смысла. Да и зачем?

− Проходите за мной.

Питер Мона провел прихожанку через нервюрный свод, потом в дальнюю исповедальню.

Они оказались в маленькой уютной комнатке с черными молдингами под потолком и люстрой с тремя зажженными свечами. Пространства хватало лишь для стула и одного человека.

− Садитесь.

Всякий раз, оказываясь внутри этой мрачной комнаты, Питер Мона чувствовал себя неуютно. Ему казалось, что здесь еще слышны голоса грешников, не обретших прощение, не раскаявшихся до конца. Голоса сотен потерянных душ ощущались кожей. Они не испарились с уходом их хозяев. После себя они оставили шепот. Шепот попрятался в углах крохотной комнаты и растворился в воздухе. Он его мучил.

− Вы готовы выслушать меня, святой отец? − спросила его странная гостья, когда он покинул комнату и пристроился у маленького окошка снаружи.

Господи, сколько в своей жизни он выслушал таких вот! Кого только не приходилось ему принимать в этой комнате. И старых шлюх, нечаянно решивших на закате своих лет излить потоки прежних грехопадений. И совсем молоденьких девушек, уверенных в том, что самый страшный грех на свете состоит в ранней потере девственности. И даже своего коллегу, святого отца Анфема из детского приюта, что в долине Абар у изумрудного леса Мортолео, утверждавшего, что видел Сатану. Старик был явно не в себе и по-настоящему испугал Питера. Впрочем, говорят, у него это быстро прошло.

Грехи все были разные, но способ избавления от них оставался всегда одним и тем же − люди стремились очистить свои души от тяжкого бремени былых «заслуг», просто высказав это священнику. Человеку-догме, человеку-образу, у которого нимб светится над головой. Который всегда примет и всегда выслушает. Такова его работа. И как бы внутренне он ни противился, он должен был соответствовать.

Но они ошибались. Никакого нимба у него не было.

Питер старался не дышать в окошко, поэтому отдалился на некоторое расстояние и вынужден был напрягать слух, чтобы услышать ее тихий голос. Женщина присела на стул и опустила голову. Окошко было устроено на уровне груди человека высокого роста, поэтому увидеть священника она бы смогла, лишь стоя.

− Так вы готовы, святой отец?

− Да, говорите.

− С чего мне начать?

− Начните с самого главного. Со своего имени. Как вас зовут?

− Меня зовут Марта Агрикола. Я всю жизнь прожила в Ариголе. У меня есть любимый муж и дочь, которой в этом году исполнилось десять лет.

Видя ее робкие попытки начать свой рассказ, Питер поддержал ее:

− Продолжайте смелее. Не волнуйтесь, миссис Агрикола. − сказал он, а сам подумал о дочери.

С каждым днем надежда на ее возвращение таяла. Попытки искать ее в Хазельбранте закончились плачевно − он потерял сознание и едва не умер прямо на крыльце собственного дома, когда направился в темные леса. Казалось, в тот миг он увидел перед собой глаза Вельзевула. И теперь всякий раз, когда он задумывал повторить тот путь, они вновь мелькали в его мысленном взоре, съедая в зародыше подобные стремления.

− Хорошо. − Она сделала глубокий вдох. − Пожалуй, я расскажу о том, как стала вампиром. Вам ведь интересно, святой отец?

Если бы Питер Мона интересовался судьбой пропавших в городе людей, он бы знал, что Марта Агрикола одна из жертв таинственного похитителя, как и ее дочь. И никогда бы не пустил ее в церковь, тем более в исповедальню.

Но все последнее время священник много пил и тосковал по пропавшей дочери. Печаль была сильна. Она наложилась на боль от потери жены и в своем убийственном слиянии не способствовала любопытству.

− Посмотри на меня, церковник.

− Что?

Встретившись взглядом с женщиной, Питер Мона попал в ее сети. Теперь в этой комнате он видел лишь ее глаза и ничего более.

− Подставь шею…

Взгляд нарисовал губы, черные лоскуты мертвой плоти, шепчущие на разные голоса только два проклятых слова.

«Подставь шею…»

В глазах у него помутилось. Психологическая и эмоциональная устойчивость, казавшаяся ему неоспоримым преимуществом перед унынием и страхом, в одночасье испарилась. Из глаз потекли слезы. Разум, сильно надломленный горем, дал трещину.

Нет на свете души более достойной прощения, чем моя.

Прислушайтесь ко мне, святой отец… вам доступен Божий свет, мерцание далеких звезд… глаза Бога… спросите у Него, за что мне это наказание?

Голоса… Она говорила голосами грешников. Тех, кто когда-то был в этой комнате, дышал этим воздухом, оставил здесь свой шепот…

Нет на свете души более достойной прощения, чем моя… Отпустите мне грехи, святой отец, я умоляю… Христа ради!

Если же нет, я заберу свой грех в могилу… Святой отец, внемлите моему раскаянию! Я буду верен Богу до конца дней своих… Святой отец, отпустите… Заклинаю вас! Бесстыдник! Вор! Убийца! Душегуб!

Разве не хватит у Бога милосердия, чтобы простить нас всех? Святой отец…

…святой отец…

…святой отец…

Миллионы губ повторяли, как заклинание, одни и те же слова. Снова и снова, снова и снова. Казалось, они не замолчат никогда.

Питер вцепился в свои волосы, до боли сжал их, а потом резко замотал головой, пытаясь избавиться от призраков.

Его усилия не прошли даром. Рты стали закрываться, а голоса стихать. Сквозь эхо отдаленных голосов пробрался один, наиболее властный. Женский.

Дай мне прикоснуться к тебе. Дай ощутить твою плоть. Я излечу тебя, Питер. Наклони голову…

Послушаться − значит пропасть? Увидеть надежду в глазах богопослушной прихожанки и сгинуть навеки?

Прими за очищение…

Сколько из них, раскаянных отступников, сейчас в Девятом Круге Ада подставили обожженные тела под плети Люцифера?

Лица всплывали в памяти, то появляясь, то исчезая. Его мысленный взор рисовал их одно за другим. Они сменялись так быстро, что никого из них запомнить священник не мог. Среди них он узнавал знакомых, старых друзей, ушедших из жизни много лет назад и совсем недавно. Калейдоскоп лиц был многообразен. И в нем легко было запутаться. Легко было сойти с ума.

Глаза горели, плакали, молили… слова предупреждали, настораживали. В глазах раскрылась слезная молитва. И горе каждого, и тот порыв, что мучил душу, предстали стонами в святой исповедальне.

И тот, кто был далек от бога, приблизился к нему.

Порыв быстрого ветра задул свечи в люстре. Питер просунул голову в окно.

Поверни голову, убери волосы…

По ту сторону раскрылось неизбежное. Безудержно влекущая к себе огромная Вселенная. Она окутала сознание, пробралась в самые отдаленные уголки мозга и подчинила себе человека.

Но и в ней была своя прелесть. Она успокаивала.

Ив Габор и Роберт Блатт появились в Церкви Святой Ирены, когда в Ариголе совсем стемнело. На их счастье священник оказался на месте. Он встретил их и через черный ход провел в церемониальный зал.

Там, на скамье недалеко от алтаря Роберт рассказал ему все, что знал на данный момент. После того, как рассказчик замолчал, Питер Мона, ничего не говоря, удалился в помещение за алтарем, откуда вышел через пять минут. В руках он держал пять распятий, все они блестели серебром.

− Спасибо, святой отец. Это то, что нам сейчас нужно. Мы заточим их под ножи и дадим отпор вампирам до прибытия помощи из Менкара.

Габор потянулся к его руке, но Питер Мона не спешил отдавать ему кресты.

− Эти распятия − ведь не единственное оружие против кровожадных тварей, так ведь? − спросил он, сотрясая ими воздух. − Я знаю, что у вас есть более совершенное оружие.

− У нас ничего нет, − пожал плечами Ив Габор.

− Это неправда. Я знаю, что есть, − более настойчиво повторил священник и указал концом одного из крестов на детектива. − Ты! У тебя есть то, что мне нужно!

− И что же это?

− Клинок Алфера. Он ведь у тебя… ты забрал его…

До Роберта внезапно дошло. Он вдруг осознал, кто такой Питер Мона. И зачем ему нужен древний артефакт. Он схватился за кинжал, но не успел вытащить его из ножен. Откуда-то выбежала женщина. Взгляд ее горел безумным огнем, волосы были взлохмачены. Она накинулась на него и стала вырывать из рук вожделенный клинок.

Роберт упал на спину, женщина насела на него. И если бы не вовремя подоспевший Ив Габор, он бы уже не держал в руках священную реликвию, а пребывал бы в летаргии, ожидая своего пробуждения в совершенно ином обличье.

Они пригвоздили ее спиной к стене. Она зашипела, плюясь в лицо тому, кто занес над ее головой клинок Алфера.

− Твари, скот… все равно сдохнете! Все сдохнете! Помоги мне! Чего встал, как истукан?

Отец Мона лишь пятился назад, боясь попасть под горячую руку. Он уронил распятия на пол и теперь смотрел то на них, то на обезумевшую прихожанку.

Через минуту Ив Габор убил Марту Агриколу. Священника же он не тронул − Роберт сказал, что Питер Мона им еще понадобится «Он − отец Мелиссы и, тем более, потомок нашего главного врага. Он нам еще поможет».

Они собрали распятия.

− Совсем недавно твоя дочь спасла мне жизнь, − сказал Роберт Блатт, подойдя к вампиру. − Хоть она и вынуждена подчиняться темной силе, она сохранила главное − чистоту своей души. Чего не скажешь о тебе, святой отец. Твой единственный шанс не умереть прямо сейчас − это выполнять то, что тебе скажет Ив Габор и я. Понимаешь?

Питер Мона ощерился и едва сдержал проклятие.

− Мне нужна кровь! Много крови, я хочу пить.

Он поднял вверх руку и впился зубами в рукав в месте сгиба локтя. Вырвал клочок ткани и поднял глаза на человека.

− В следующий раз я прокушу себе вены, − сказал он, разглаживая на коже отпечатки зубов.

− Ты получишь кровь, − кивнул Роберт. − Только сначала выполни то, что я тебе скажу. Не ради меня или Габора. Выполни это ради своей дочери.

IV

Вампир в черной шляпе и длинном черном кардигане смотрел на догорающий огонь. Его не страшило ни скопление большого количества людей вокруг, ни жар от пламени, ни опасность быть обнаруженным. Да, он был похож на безумца в своей позе созерцателя, но это его заботило меньше всего. Ведь его по-прежнему трудно было отличить от человека, и он вполне оправданно чувствовал себя неуязвимым.

Со стороны Вердану Калоту было забавно наблюдать за их суетливыми перемещениями. Словно муравьи, думал он, отходя вглубь темной улицы. Существа разумные, но чрезвычайно трусливые и по большому счету просто немощные, люди по-прежнему являлись лишь кормом для таких, как он. Прошло много лет, а ничего не изменилось.

По мере того как число его жертв росло, росли и его аппетиты. И теперь месть не могла в полной мере удовлетворить амбиции древнего вампира. Теперь он хотел всего и сразу. Его новой целью стал весь город. Вся Аригола. Целиком.

Незаметно на его плечо села летучая мышь. Она что-то проворковала ему в ухо, после чего Вердан Калот пришел в бешенство.

Быстрыми шагами он приближался к Церкви Святой Ирены, окна которой были темны. Часы на башне показывали полночь.

Он держал за руку девушку в длинном белом платье. Остановившись возле средневекового каменного строения с барельефом над дубовой дверью, он обернулся и посмотрел на Мелиссу Калот.

− Ты говоришь, клинок там?

− Да, Роберт спрятал его в церкви. Его охраняет только мой отец. Никого больше в церкви нет.

− А где же сам твой воздыхатель?

− Не знаю.

− И я должен тебе верить? Женщине, которая предала меня, отдав свое сердце человеку!

− Не верить мне − твое право. Но любовь здесь ни при чем. − ложь получилась у нее не слишком убедительной, хотя в заслугу она могла поставить себе отчаянное старание.

− А я и не верю! Если, как ты говоришь, в церкви только один пьяный священник, ты пойдешь и принесешь мне клинок сама. Самое время тебе повстречаться с отцом!

Двое мужчин наблюдали из окна за тем, как человек в черной шляпе, ведущий за руку девушку, остановился перед церковью. Он отпустил спутницу и, окинув божий храм презрительным взглядом, постучал в дверь.

− Открой, церковник, пришел Просветитель! − потребовал вампир. Ослушаться Хозяина святой отец не мог.

− Мелисса? − Питер Мона отворил дверь и увидел стоящую рядом с человеком в черном свою дочь.

− Господи, что ты здесь делаешь? Ты вернулась… С тобой все в порядке?

В отличие от отца, девушка сразу поняла, кто перед ней. И сердце ее защемило от нестерпимой боли.

− Со мной то же, что и с тобой, отец.

− Господи… − священник обнял дочь, − Это ты… − и зашипел на Вердана Калота. Он узнал человека-тьму, Хозяина, которому вынужден был подчиниться в ту ночь, когда решил отправиться на поиски дочери в далекий Хазельбрант. Он попытался наброситься на пришельца, но тот одним лишь взглядом остановил безумца.

– Тебе не стоит этого делать, церковник.

– Это продолжение той самой ночи! Но я не хочу больше быть под твоей властью!

– У тебя нет выбора, – демон улыбнулся, смотря на Меллису Мону, – И у нее его нет. У вас у всех нет выбора.

– Отец, не надо с ним спорить, прошу…

− Поистине, быть единой семьей не так уж и плохо! − воскликнул Просветитель.

− Мне нужен клинок, который у тебя оставил детектив из Аристада. − сказала дочь священнику.

− Ты уверена… − начал было Питер Мона, но по ее лицу понял, что надо подтверждать.

− Мы оба знаем, что он у тебя, − девушка перевела взгляд на Вердана. − Я хочу забрать его.

− Пусть сам заходит и берет, − священник развел руками. − Кто ему мешает?

− Церковник, слушай, что тебе говорит твоя дочь!

− Где ты спрятал клинок?

Помедлив секунду, Питер сказал:

− За алтарем.

− Она пойдет и принесет его. А ты останешься здесь.

− А ты? Ты так боишься войти в храм? Тебе надо лишь снять шляпу и войти! Смотри на меня! Я ведь такой же, как и ты. Но я не боюсь…

− Нет, церковник, − отрезал демон, − Ты не такой, − и посмотрел на девушку.

В следующую минуту Мелисса вошла в притвор и растворилась в темноте.

Святая тишина.

Здесь в храме она почувствовала, что теряет силы. Здесь она становилась обычным человеком, самой собой. Той, которой была до обращения. И это было странным ощущением.

Она могла передвигаться бесшумно, но не могла видеть в темноте. Она могла слышать далекие шорохи, но не могла чувствовать на расстоянии, не могла понять, кто это был…

Из темноты на нее двинулась одинокая фигура. Мелисса замерла в ожидании.

− Роберт?

Он подошел к ней. Мгновение они смотрели друг на друга, словно не могли поверить в то, что снова вместе. А потом настало время долгого поцелуя. Пронзительный и нежный, он венчал их обмен взглядами.

− Ты спасаешь меня уже не в первый раз. Мне впору считать тебя своим ангелом-хранителем.

− Господи, я так боялась за тебя, Роберт… боялась, что ты забудешь о нашем уговоре.

− Нет, теперь я с тобой до конца, Мелисса, − он гладил ее длинные волосы и целовал ее лицо.

– Обещаешь?

Он кивнул.

– Я люблю тебя… – почти одновременно прошептали две пары губ. И, казалось, это было самым прекрасным, что слышали Роберт и Мелисса в своей жизни.

− Так мало людей вокруг меня… Скажи мне, милый, неужели все скоро станут ами?

− Нет, − он прижал ее еще ближе к сердцу. − Мы отстоим город. Клянусь, мы остановим вторжение. Я сделаю все, что в моих силах.

− Я не смогла уберечь отца, это большой удар для меня…

− Ты видела его?

− Они стоят у входа. Хозяин ждет, когда я принесу ему клинок…

− Он решил прикрыться твоей спиной? Прав был Дарей Пол, он до сих пор боится!

− Как мы поступим? − спросила Мелисса.

− Клинок у меня.

Он коснулся рукоятки, торчащей из ножен. И вдруг его посетила страшная мысль. Именно этим оружием ему придется убить ее. Люди не позволят ему сделать ее неприкосновенной, даже если из всего вампирского племени останется только она.

О господи, как же трудно было смириться с жестокосердием судьбы, бросившей ему такой вызов! Уж лучше смерть, чем убийство любимой. Размышлять об этом было не легче, чем представлять себе то, как он это сделает.

− Надо заманить его в церковь. Здесь он ослабнет, и ты убьешь его.

− Но как? Как заманить его сюда?

− Постой, − она коснулась его губ. − кажется, я что-то придумала.

− Встань в дверях, церковник, − сказал Вердан Калот священнику.

Питер Мона послушался.

Они недолго ждали. Совсем скоро в темноте показалась фигура в белом.

Когда она подошла на расстояние, с которого можно разглядеть ее лицо, священник вздрогнул − оно было в пятнах крови. Кровью было забрызгано ее белое платье и босоножки.

− Мелисса? Что случилось…

Попытка перекреститься закончилась для Питера плачевно. Едва он коснулся рукой лба, как почувствовал резкую боль, словно удар молота по голове. И дальнейшие его попытки по завершению крестного знамения вызывали лишь повторение боли. В глазах у него помутнело, тошнота подобралась к горлу.

Вердан Калот скривился при виде мук святого отца.

− Не понимаю, как можно верить в того, кого никогда не видел? И жить с ощущением, что за тобой постоянно кто-то наблюдает сверху!

− Кровь… я пила кровь…

Вампир посмотрел на девушку.

− Я впервые попробовала кровь… сама…

− Кто это был?

− Мужчина… в форме полицейского… я не увидела его, он выскочил так неожиданно. И сразу набросился на меня…

− Что он там делал? − на этот раз Вердан обратился уже к святому отцу.

− Я… не знаю…

− В твоей церкви, Питер Мона, есть кто-то еще?

– Нет, − священник растерянно замотал головой. − Никого там не было… Просветитель повернулся к девушке.

– Ты принесла клинок? − взгляд Вердана Калота мог потопить.

– Нет, он остался в церкви. Мне помешал тот человек, он до сих пор там, до сих пор жив…

– Значит, в церкви никого нет, Иуда?

– Отец здесь ни при чем, Вердан! Да разве важно это? Ведь главное свершилось − я убила человека и попробовала его кровь. Сама! Как ты и хотел.

Демон кивнул девушке, но от священника не отстал.

– Ты уверен в своих словах, церковник? − спросил он, в голосе его звенели нотки беспощадности.

− Говорю, как есть! − Питер всплеснул руками и подумал о том, что с ним будет, когда в схватке людей и вампиров победят последние.

− Ничего не изменилось, − с сожалением вздохнул Вердан Калот. − Ложь осталась ложью, алчность алчностью. Как ни крути, истина одна − времена меняются, а люди остаются. И все их пороки остаются вместе с ними.

А ведь я не стал превращать тебя в раба, Питер Мона. Но, видимо, я совершил ошибку. Потомки оказались неблагодарными детьми своих родителей. Презренные твари, отчаянно цепляющиеся за жизнь! Кроме одной. Твоя жена, церковник. Она не стала лгать. Была честна со мной до самого конца.

− Ты убил Натали? − лицо Питера Моны перекосила ярость.

− Когда я встретил ее, она все поняла. И сама решила свою судьбу, не пожелав стать вампиром. Самоотверженно, но честно!

А ты думаешь, ты достоин быть Калотом? Я бы убил тебя и раньше. Но была одна загвоздка − ты слишком много пьешь, а я на дух не переношу запах алкоголя. Поэтому мне пришлось воспользоваться услугами Марты. Добрая женщина. Она все сделала за меня.

− Я убью тебя! − закричал священник и бросился на дьявола.

Этот поступок стал его приговором.

Вердан Калот сгреб в охапку ворот длинной рясы и прислонил священника к себе. Их лица сблизились. Последнее, что почувствовал Питер Мона перед смертью, это было ледяное дыхание древнего монстра. А потом… подобно стреле, рука дьявола вошла в грудь обреченной жертвы и вырвала успокоенное сердце.

− За что?!

Мелисса кинулась к отцу. Она упала на колени возле бездыханного тела. Руками она била его по груди, прикасалась к лицу, поворачивала голову… кровь брызгала в разные стороны, попадала ей в глаза, ослепляя ее.

− За что?!

В ушах кричали голоса. Там, в темных дворах бродили люди и вампиры. Охотники и жертвы. Приговоренные в эту ночь к смерти пытались спастись, а приговорившие − исполнить волю Просветителя.

− Он был ни в чем не виноват, − взгляд девушки исполнился ненависти.

− Тогда виновата ты.

Вердан Калот перешагнул через священника и вошел в святая святых христиан Ариголы.

Оказавшись в зале, он с удивлением обнаружил, что не чувствует себя свободным. На грудь давила тяжесть, мешала дышать. Волшебная легкость в движениях пропала. Они стали обычными, как у людей. И впервые за долгое время вампир увидел мир глазами человека. Его зрение лишилось магической силы, и теперь он щурился двумя глазами, пытаясь разглядеть в свете одинокой алтарной свечи хоть что-то.

Деревянная арка, ступени, за алтарем распятие…

Он двинулся к нему, но вдруг заметил человека. Мужчина. В форме. Все горло в крови. Он лежал между рядом скамеек в длинном проходе. Мертвец.

Мельком скользнув по нему взглядом, вампир приблизился к алтарю.

− Вердан!

Он обернулся на громкий голос.

Никого.

Как ни старался, кроме трупа, он не видел никого.

− Вер-да-нн!

Монстр зашипел. Заволновался. Что-то говорило ему о недооценке опасности.

Внезапный шорох, какое-то движение, на этот раз в том месте, где лежал…

Вампир остановился.

Что это? Страх? Тревога? Оцепенение?

Полицейский поднимался с пола. И пока он выпрямлялся во весь рост, их взгляды встретились.

− Тебе ведь нужно вот это? − человек показал ему ножны.

Вампир почувствовал, что теряет силы. Здесь все было не так. Он никак не мог повлиять на человека, не мог его почувствовать, понять его истинные мотивы. А значит, больше не имел преимущества над ним.

− Думаешь отделаться клинком? Не выйдет. Ты приговорен, как и все в этом городе! Но, в отличие от других, у тебя еще есть шанс остаться в живых. Скажи мне, где обвинитель, и я отпущу тебя.

− О ком ты?

− Ты знаешь. Мне нужен народный обвинитель, потомок Гармы, проклятый выродок из Аристада!

− Его здесь нет, Вердан Калот.

Вампир искал взглядом аристадца, но не находил. В тусклом свете свечи все было так размыто и неясно. Непривычно.

− Раз так, тогда у тебя нет шанса. Отдай мне клинок!

− Забирай!

Но сказал это уже не Ив Габор, поднявший над головой аксессуар древнейшего трофея.

В тот момент, когда вампир отвернулся от алтаря, из-за него вышел человек. В руках его блестел серебряный кинжал. Три шага до убийцы были молниеносными. И Вердан Калот проклял себя за то, что не предусмотрел очевидное.

Хитрость детектива и его невероятную прозорливость. И его чувства к девушке в белом.

Он успел отойти в глубину зала, потеряв по дороге шляпу, и только потом рухнул на колени, сраженный роковым ударом. В глазах застыл единственный момент − страница, которую через миг перевернет рука судьбы − как веха, что делила море жизни на До и После. И в той его части, что После, на выжженных берегах, усеянных костями мертвецов, его уже ждали слуги Цербера, безликие стражники ада.

Вердан Калот схватился за холодный металл. Острая боль приковала его к земле, парализуя каждое движение и каждый вздох. Из горла выполз крик − эхо мертвого сердца. Воздух со свистом вырывался изо рта еще несколько мгновений, до тех пор, пока он дышал. Глаза − зеркало души, принадлежащей Сатане, чернели с каждым вздохом древнего вампира.

Пальцы сжимали рукоять ножа, царапали металл. Лицо кривилось, на губах плясала улыбка смерти. Но даже этих сил, собранных воедино, ему не хватало, чтобы извлечь из сердца серебряный клинок.

Обессилев, руки его опустились…

Еще один шаг за грань неизбежного, в бездну отчаянного После.

− Нет сил… я мог бы… если бы не место… это святое место… я мог бы…вернуть Ариголу…

− Нет. − Роберт мотнул головой. − Она тебе никогда не принадлежала.

Все это случилось слишком быстро и слишком неожиданно для потерявшего хватку Вердана Калота. Хотя он до последнего пытался сопротивляться безудержной силе, влекущей его в ад. Его глаза еще пылали, когда сам он уже не дышал. Когти впивались в грудь, пытаясь ухватить недоступное лезвие ножа. А крик сотрясал потолок.

Он умер на полу посередине церемониального зала под люстрой со свечами из трех подвешенных на цепях стеклянных обручей, каскадом спускающихся вниз от круга самого малого диаметра к самому большому.

Спустя мгновение после смерти вампира по вязаной ткани его кардигана прошел электрический разряд, он передался на ковровую дорожку, которая моментально вспыхнула яростным огнем.

По потолку храма поползли черные трещины, колонны стали проседать, стекла полопались в окнах, стены задрожали. Прошла еще минута, и пол под ногами смельчаков заходил ходуном.

Оставался единственный выход − бежать через обрушивающийся на их глазах притвор.

И они рванулись к нему, не медля ни секунды.

На пороге Роберт обернулся и увидел, что пламя перешло на деревянные скамьи и крест, возвышающийся за алтарем. Он подождал поспевающего за ним Габора, и вместе они покинули церковь.

На улице они встретили Мелиссу. Она стояла на коленях у тела мертвого отца.

Роберт осторожно подошел к ней сзади и обнял за плечи.

− Мне очень жаль. − Он посмотрел на священника и вернулся взглядом к ней. − Но нам надо уходить.

Девушка подняла на него глаза, и в глубине зеленой дымки он увидел безмерную печаль.

Как он хотел избавить ее от этой боли!

Как он хотел ее свободы. И любви…

Наверное, это было самым сильным его желанием за всю жизнь.

Они шли по ночной дороге, объятой клубами серого дыма. Сквозь дым пробивался свет пожарищ, пожирающий окна и двери домов. Дорога вела их прочь от церкви, наверное, в дом Мелиссы Моны. А может, прямиком к Минеальме − наиболее вероятному пути из города.

− К нам едет подмога из Менкара, три сотни вооруженных до зубов солдат! − закашлялся Габор. − Мы переплавим все серебро, которое есть в городе, в пули. А если и этого будет мало, мы запросим драгоценный металл в других городах округа. Мы не останемся одни! − сказал Габор, воодушевленный только что поступившим звонком от коллеги из Менкара. − А это, − он показал распятия из церкви, которые все это время сжимал в руке. − Я отдам самым отчаянным парням. Пусть убьют как можно больше этих тварей!

Роберта удивил такой настрой инспектора полиции. Казалось, Ив Габор нашел себя в этой борьбе с вампирами. Он словно расцвел и предстал совершенно другим человеком. Детектив уже не замечал той провинциальной медлительности, которая так раздражала его поначалу. Скептицизма, недоверия и, что немаловажно, трусости.

Теперь рядом с ним шел решительный и жесткий человек, готовый воин. Наверное, этот воин сидел в нем всегда. Теперь же он расправил плечи и встал во весь рост. Потому что наступило его время. И, смотря на него, Роберт знал, кто возглавит приезжую армию и поведет людей в ожесточенный бой, указывая на слабые места противника.

− Я пойду в участок. Надо подготовиться к приезду солдат. И вам не следовало бы оставаться на улице, − заслоняя рукой глаза, сказал Ив Габор.

− Мы уже уходим, − кивнул Роберт, провожая его взглядом.

Он видел, как инспектор свернул за угол и растворился в сером облаке.

− Куда теперь? − спросила его Мелисса.

− Не за горами рассвет, − сказал Роберт, глядя, как в ее глазах отражается желтая луна. − Я бы хотел хоть немного поспать.

− Желание знакомое. За эту неделю ты, наверное, очень устал. Столько всего свалилось на тебя.

− Всего неделя, − он возвел глаза к небу, вытирая выступившие от дыма слезы. − Подумать только, одна неделя! А кажется, минула целая вечность.

− Воспоминание об этих днях нас не оставят никогда.

До упоминания про неделю Роберт изо всех сил гнал от себя мысли про проклятую усталость, которая в последнее время одолевала его все сильнее и сильнее. Но как только срок был озвучен, слабость стала растекаться по его телу, подобно быстрому и неконтролируемому опьянению.

Долгий крепкий сон − вот все, что ему было нужно после этой ночи. Сон поможет ему избавиться от остатков гипноза, сон заставит его позабыть то, что помнить не надо. Сон приведет его в норму. А присутствие рядом любимой девушки, ее ласковые руки, шепот поутру и нежные объятия сделают его счастливым.

Вот она стоит у окна, и взгляд ее блуждает по бордовым шторам. Она перебирает пальцами по золотистым арабескам, а потом открывает темный занавес, и в спальню врывается солнечный свет. Он озаряет его, слепит. Роберт зажмуривается, заслоняя лицо руками, и понимает, что окончательно проснулся. И тут она называет его по имени.

Вдруг он услышал крик.

Из дымной темноты показалась детская рука. Не раздумывая ни секунды, он кинулся на помощь.

В сером тумане стояла девочка: длинные рыжие волосы скрывали голые плечи, одежда изорвана, местами прогорела, лицо в саже. Глаза ее − глаза забитого волчонка, были мокрыми от слез. Дышала она часто-часто. Но не кашляла.

− Давай руку, я помогу.

Он ухватил ее за кисть и прежде, чем она успела ответить, вытянул ее из ядовитого дыма.

− Постой! − Мелисса что-то заподозрила, но момент был уже упущен.

В одно мгновение дитя предстало зверем. Не волком с черной шерстью, а сущностью более кровожадной и злой… она напрыгнула на своего спасителя.

Словно любящая дочь, она пристроилась на его груди и крепко обняла за шею. Когти впились в кожу. Отклонив голову назад, он попытался сбросить с себя это исчадие ада, но девочка-ами оказалась слишком цепкой. Ногами она плотно обхватывала его спину, а руками сдавливала шею, пытаясь задушить. Одной рукой она расцарапала ему лицо, кровь из раненой брови стала заливать слезящиеся глаза.

Когда Мелисса бросилась ему на помощь, было уже слишком поздно. Подбежав к Роберту, она увидела глаза вампира. Оторвавшись от раны, девочка зашипела и ослабила хватку. Роберт вскрикнул и, наконец, сбросил дьявола с себя.

Где-то по ту сторону сознания продолжал кричать голос Мелиссы Моны. В глазах расплывался туман, и образ маленькой девочки постепенно таял в серых облаках. Колени его подогнулись, и он упал.

Тяжелое небо опустилось целиком и сразу придавило.

Он лежал на земле с открытыми глазами и надеждой дотянуться до его черноты. Протягивая к небу руку, он шептал какие-то слова. Постепенно слабость нарастала, и слова становились все более тихими и бессвязными. Как мог, он сопротивлялся и отдалял тот миг, когда его не станет. Но возвращение было неизбежно. Возвращение в мир, словно вступление в какую-то другую жизнь, новую реальность. За одним взмахом ресниц раскрылось то, что от него скрывалось прежде. Осталось только понять, насколько новым это было.

Наконец, он дотянулся. Рука коснулась темноты. Не чувством и не плотью он ощутил это прикосновение. Безбрежное море разлившегося мрака тронуло сердце.

Оно качнулось перед ним, а потом исчезло.

Прикосновение к вечному холодному Ничто.

А потом он пошел по дороге с коптящими фонарями. Длинной, длинной, как бесконечный подвесной мост в Аристаде. И долгий путь его венчала встреча. С той, что была дороже всех и ближе всех.

За нами целый город. Скажи мне, куда мы идем? Быть может, там мы увидим свет?

Я надеюсь на это. Иначе…

Зачем же думать, что будет иначе? Плохие мысли рождают наваждения, а я больше не хочу видеть призрак у красной шторы. Там я хочу видеть тебя.

V

Без тени

Его разбудило прикосновение.

Соитие сна долгого и ласковой мереи невидимой руки.

Он поднял голову и открыл глаза.

Белая рука лежала на его груди. Теплая рука.

Он повернулся.

Она сидела рядом с ним. Неподвижная, яркая красота на фоне тусклых красок. Совсем как в тот раз, когда она впервые появилась в этой комнате, и с волос ее стекала холодная вода.

Он взял ее руку в свою и тихонько сжал. Остатки холодной нежности, присущей когда-то белой коже, утонули в теплоте.

Новый день блеснул улыбкой солнца − лучом настолько ярким, что зажмурились глаза. Отражения предметов длинными тенями расползлись по потолку и стенам.

Он услышал далекое пение птиц. И увидел танец пылинок в лучах дневного света. Почувствовал сердцем тишину. Казалось, те предметы, что окружали его, тоже имели свою тайную, только этим танцующим пылинкам видимую жизнь.

Он посмотрел в ее глаза и затаил дыхание.

Там, в глубине зеленых глаз, исполненных покоя, таилось превосходство новой жизни. Той жизни, у которой не было ни начала, ни конца.

Примечания

1

Dura lex, sed lex − закон суров, но это закон (лат.)

(обратно)

Оглавление

Часть первая Мелисса Мона

  I

  II

  III

  IV

Часть вторая Дождя таинственные цепи

  I

  II

  III

  IV

  V

Часть третья Список ами

  I

  II

  III

  IV

  V

  VI

Часть четвертая Без тени

  I

  II

  III

  IV

  V Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg