«Посмотреть в послезавтра»

Посмотреть в послезавтра (fb2) - Посмотреть в послезавтра 2473K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Надежда Молчадская

НАДЕЖДА МОЛЧАДСКАЯ ПОСМОТРЕТЬ В ПОСЛЕЗАВТРА

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Когда мы появляемся на этой грешной земле, мы не знаем своего будущего.

Когда мы покидаем этот мир, мы не знаем, что будет с нами там.

Еще до рождения нас начинают придумывать.

Первое это имя и т. д.

КРИОНИКА ДУШИ

Серый пятиэтажный дом, стоявший напротив парка, ничем не отличался от других, таких же унылых и на первый взгляд безжизненных. Два человека в доме просыпались раньше всех и превращали это строение в живой организм. Падающий свет из окна первого этажа профессора Устинова помогал дворнику Михаилу тщательней подметать двор, при этом метла издавала характерный скребущий по асфальту звук. Старая береза, стоявшая прямо под окнами профессора, от внезапного порыва ветра раскачала ветки и как бы приветствовала утреннее пробуждение этих совершенно разных людей.

Сгорбившись над письменным столом, профессор подчеркивал отдельные слова в своем ежедневнике. Выработанная годами привычка каждое утро составлять план на день заставляла уже совсем не молодое тело и мозг напрягаться и по часам расписывать работу на ближайшее будущее. Он прекрасно знал, что его планы будут осуществлены, никто и ничто не сможет помешать его работе, разве только всемирный потоп. Жизнь без расписания он не признавал, так как считал, что минуты, проведенные без смысла, в конечном итоге отнимают драгоценные годы, которыми и так не разбалован человек, потому как физиологический возраст, по сути, недолог…

Тишину в комнате нарушали настенные часы, перемещая секундную стрелку по циферблату, а также метла дворника за окном, как бы в унисон намекая на его скучную и монотонную жизнь. Каждый день был похож на другой.

Как микробиолог он уже давно состоялся, и ничего нового открыть в мире вакцин ему уже не удастся – это он прекрасно сознавал. Только молодой мозг способен на новые свершения – так размышлял профессор. Аккуратно вложив тетрадку в портфель и зачем-то прихватив с собой зонт, Устинов вышел из дома и медленным шагом направился на работу.

Утренняя прохлада омывала легкие, унылое настроение подняли громко чирикающие воробьи, перегородившие путь профессору. Прыгая по тротуару, они боролись между собой за остатки кем-то просыпанных семечек. «Надо же, только проснулись, и уже повезло», – подумал Устинов. Чья-то небрежность уже дала пернатым питание, доставшееся им без особых усилий. Устинов остановился и стал наблюдать за происходящим. Самый крупный воробей чирикал громче всех, подпрыгивая к очередному семечку, а собратья удалялись от него на небольшое расстояние. Откуда ни возьмись прилетела сорока, и воробьи тут же разлетелись. Она попыталась ухватить клювом добычу, семечко выпало, вторая попытка ей тоже не удалась. Я подошел ближе и раскрыл зонт. Сорока улетела. В этом большое сходство птиц с людьми: те, кто больше и сильнее, господствуют над более слабыми, в свою очередь, слабые должны приспосабливаться и быть умнее сильных, чтобы сохранить тело, но по возможности и душу.

С этими размышлениями незаметно для себя он очутился перед дверью клиники. Это охранное изобретение человечества на толстых пружинах хлопнуло и разнесло по первому этажу весть – пришел!!! Медсестра, дежурившая в регистратуре, вздрогнула и спешно поправила колпак на голове.

«Доброе утро!» – первым поздоровался Устинов.

«Доброе утро, Владимир Яковлевич!» – ответила медсестра. Профессор поднялся по лестнице на второй этаж. Открыл двери своего кабинета, повесил зонт на крючок, положил портфель на стол, взял графин с водой и подошел к окну.

– Ну что, дружок, сегодня твой день, – обратился он к кактусу, стоявшему в гордом одиночестве на подоконнике. Наклонил графин, мелкая струйка воды полилась, и земля в горшке потемнела.

– Все, тебе на ближайшее время достаточно, – продолжал он беседу с цветком.

Резкий звонок телефона нарушил односторонний диалог профессора. Вместе с графином он ринулся к телефону.

– Да, Устинов, слушаю.

– Доброе утро, Владимир Яковлевич!

– Доброе.

– Вас беспокоит Константин Львович из больницы № 7.

– Да-да, я вас узнал.

– Сегодня утром к нам поступила пациентка, по первым признакам – вариант «П».

– Хорошо, сейчас же отправлю машину. Всего доброго. Положил трубку и нажал на кнопку вызова. Медсестра Валентина появилась мгновенно.

– Больница № 7, срочно поезжайте и привезите пациентку Константина Львовича. Он вам все объяснит.

– Поняла, уже лечу! – и выбежала, хлопнув дверью.

* * *

Машина скорой помощи остановилась перед светлым зданием. С правой стороны висела совершенно неприметная для глаза табличка с названием «Клиника иммунологии». Девушку внесли в этот храм здоровья, и только легкий ветерок, обдувая глаза Венеры, будет помнить ее страх перед неизвестностью.

КЛИНИКА ИММУНОЛОГИИ

Наша клиника, на первый взгляд, не привлекала никакого особого внимания и выглядела абсолютно обычной. На первом этаже размещались регистратура и кабинеты врачей. На втором этаже находились палаты. Больные к нам поступали в большинстве случаев с аллергической реакцией на экзотические продукты. Как правило, лечение пациентов не занимало много времени, и они абсолютно здоровыми возвращались домой. В другом крыле здания находился мой кабинет и бокс для экстраординарных случаев. В бокс допускались только три человека: микробиолог Зельц Игорь Семенович, медсестра и по совместительству мой личный секретарь Валентина и я, заведующий клиникой Устинов Владимир Яковлевич. Мой кабинет был спроектирован по спецзаказу: железный шкаф, занимавший большую часть комнаты, был наделен различными функциями. В нем находилась картотека, спецоборудование, а также дополнительная дверь, ведущая в подвал, так что, спускаясь по лестнице вниз, я попадал в туннель, ведущий прямо к моему дому, вернее, к квартире; там же находилась и моя личная спецлаборатория.

В мой кабинет допускалась только Валентина, все необходимые вопросы и проблемы решались только через нее. На третьем этаже я проводил практические занятия с аспирантами. Впрочем, я слишком увлекся описанием спецобъектов…

Вариант «П» обозначал «Подкидыш» – доставку человеческого материала из спецпунктов с патологическим состоянием для дальнейшего исследования и проведения опытов. Кома для меня была самой главной темой, над которой я работал на протяжении последних пяти лет. Новые препараты, созданные мной, впоследствии опробовались на пациентах и совершенно не давали желательного результата.

Постучав три раза, в кабинет вошла Валентина. Положила папку на стол.

– Это ее данные.

– Спасибо, присядьте пока.

Достал из папки лист, на котором черным по белому было написано следующее: «Венера Николаевна Крылова, 1963 года рождения, проживающая по адресу: Тульская область, город Нигдельск, улица Кирова, дом 13, кв. 27. Была обнаружена в электричке без сознания, в больницу поступила в 7.30 утра, привезла бригада скорой помощи Зудина. Все реанимационные работы были проведены. Давление и пульс в норме. Ссадин и гематом внешне не обнаружено. Предварительный диагноз: вариант «П»».

– Не густо. Валентина, сделайте анализ крови и приведите ее в порядок. Да, вот еще что: достаньте, пожалуйста, из сейфа спецкарту.

Валентина подошла к несгораемому шкафу, набрала код, дверца открылась, и через минуту спецкарта лежала передо мной. Медсестра незаметно для меня удалилась. Мои мысли прыгали, и я не мог сосредоточиться.

Да, Нигдельск – что-то не припомню такого городка… Впрочем, на Руси названия деревень и городов встречались куда нелепее, рассуждал я вслух. Давненько не пользовался архивом. Может, ситуацию прояснит спецкарта? Напрягая мозг, пытался вспомнить, в каком году могла проводиться нигдельская вакцинация.

Карты составлялись спецорганами в определенных населенных пунктах. Как правило, это были небольшие поселения, названий которых нам знать было не положено.

Первые испытания – всегда более запоминающиеся. Они проводились в деревнях. Жителей собирали в сельсовете. Председатель рассказывал о необходимости прививок для безопасности личного здоровья и домашнего скота. Народ выстраивался в очередь. Мы выбирали самых здоровых и этим избранным вводили особую вакцину.

Оставшиеся получали витамин С2. Суть особой вакцины состояла в изменении клеточного уровня организма, при котором она влияла на работу мозга. Можно сказать проще. Вакцина делала человека работоспособным и довольным окружающим миром. Конечно, мы ни в коем случае не хотели создать человека-робота. Просто каждый человек, проживающий в СССР, должен был чувствовать себя счастливым. Человек должен чувствовать себя счастливым, где бы он ни проживал – в Москве, на Арбате, или в Гнедельске, на Севере. Меня, как молодого ученого-микробиолога, работа поглощала полностью. Вакцина века становилась не мечтой, а реальностью.

Первую мою вакцину испытывали на обезьянах. Помещали в клетку самца и самку, вводили препарат, затем постепенно подселяли к ним привитых приматов, по одному раз в неделю. Обезьяны вели себя спокойно, совокуплялись беспорядочно, чаще всего выбор падал на того, кто поближе. Потомство получалось прекрасное, ничем не отличалось от своих производителей, а самое главное – изменения в крови передавались по наследству.

Решили проводить дальнейшие опыты на людях. Деньги выделялись огромные. Спецорганы понимали, что все затраты окупятся и в дальнейшем страна получит работоспособное население без лишних запросов. Государство не способно было предоставить всем более или менее комфортные условия для жизни. Война, разруха, голод прочно осели на плечах народа. После войны все чаще на кухнях перешептывались о загранице. Солдаты, дошедшие до Берлина, кроме счастливой победы, увидели большую разницу между загнившим капитализмом и подающим огромные надежды коммунизмом. Так сарафанное радио стало работать не на пользу светлым идеям коммунизма. Подобная вакцина существовала и до войны, но действовала в течение короткого промежутка времени. Страна нуждалась в новых героях, на примере которых народ приобретал бы мощь и уверенность в завтрашнем дне…

Спецкарта состояла из 523 страниц, которые были облачены в тугой кожаный переплет. Нигдельск значился под индексом Н-23. Взяв из сейфа ключи от архива, который находился по соседству с моим кабинетом, я почувствовал легкое волнение. На первый взгляд, архив выглядел, как обычная библиотека. На полках пылились книги русских классиков, зарубежных фантастов и прочая медицинская литература. Подойдя к стеллажу № 23 с названием «Зарубежная фантастика», я взял книгу со второй полки, третью справа, под названием «Победить разум», автор Даниэль Мигрень. Открыв 13-ю страницу, обозначавшую номер дома Венеры, я начал читать. Описывалась семья К.

«Миссис К. родилась в 1933 году, мистер К. родился в 1930 году, единственная дочь В. родилась в 1963-м…». Далее описывалось, как ранчо посетил НЛО, как украли дочь, и прочая белиберда. Зачем надо было придумывать несуществующие книги ради нескольких строчек?

На любой шифр накладывался дополнительный. Далее мне нужно было сложить годы рождения родителей 19/30+19/33=38/63К. С этой суммой я вернулся в кабинет, открыл железный шкаф с картотекой, отыскал папку под номером 38/63К. Усталость валила с ног. Я рухнул в кресло и принялся читать историю болезни. «Николай Васильевич Крылов умер 24 апреля 1964 года от кровоизлияния в мозг». Тут не история болезни, а заключение патологоанатома. Стоило мне мучиться с картотекой, чтобы получить никчемную информацию, – потерял только время.

Вернул папку на место. Не знал, что делать дальше. Еще раз проанализировал ситуацию и решил присоединиться к коллегам.

Войдя в бокс, я увидел молодую девушку, лежавшую под капельницами с открытыми глазами; дверь в лабораторию была открыта.

Моя группа была в полном составе: Зельц Игорь Семенович кружил над пробирками, Валентина сидела в углу за письменным столом и аккуратно выводила формулы в тетради.

– Вот, Владимир Яковлевич, – она протянула мне лист, – это анализ крови пациентки.

Несколько раз прочитал Венерины показатели и был приятно удивлен: даже гемоглобин в норме. «Надо же, при такой бледности лица» – подумал я.

– Валентина, возьмите кровь, мне нужно самому кое-что проверить». Зельц посмотрел на меня через опущенные очки, понимающе оценив ситуацию, и вышел из лаборатории. «Кое-что» означало покинуть помещение. Вскоре Валентина принесла пробирку с кровью и последовала примеру Зельца. Мне нужно было убедиться: пациентка чистая или привитая? Моя вакцина передавалась по наследству, и это, к сожалению, не первый случай, когда она влияла на организм подобным образом. Никому из шестерых, ранее доставленных из спецпунктов, не удалось впоследствии выжить. Венера была седьмой, поэтому мне требовалось найти причину летальных исходов.

«Первое, что нужно сделать, – размышлял я, – это добавить в кровь вакцину BH376, по которой можно будет определить количество ВС, затем соединить с 3КД, и тогда полученный результат должен показать, – «наша» ли это пациентка, или временный протест нейронов, решивших временно отдохнуть от работы».

Анализ продолжался в течение пяти часов. Невероятно, до моего исследования группа крови была определена. Сейчас анализ показал обратное: это новая группа, еще не занесенная в медицинский справочник. Молекулярные антигены моей вакцины не были выявлены, кроме всего прочего, в крови полностью отсутствовал белок. Во мне бурлило смешанное чувство страха и любопытства. Странно, почему первый анализ крови ничего сверхъестественного не показал, никаких отклонений от нормы не было выявлено. Значит, кровь пациентки мутировала недавно. Сердце стало биться учащенно, я вынул из кармана валидол, положил под язык. Бывали, конечно, различные изменения органов наших подопечных, но чтобы кровь… Кто бы мог подумать? Нет, эту задачу самому не решить. Если не умрет сегодня, буду подключать своего ученика. Моя специализация – кровь, поэтому просвечивать ее органы я не допущу, мало ли что у нее внутри, эти сразу же захотят покопаться во внутренностях, и моя миссия на этом этапе закончится. Предоставлю им такую возможность в крайнем случае. Я немедленно захотел увидеть мутирующее создание.

Картина увиденного меня не обрадовала: Валентина сидела рядом с Венерой; девушка, как и прежде, лежала с открытыми глазами и все время что-то бормотала.

– Валентина, включите дистанфон и записывайте разговоры пациентки круглосуточно. Дежурить будем поочередно, пока ситуация не прояснится. Случай особенный, и не мне Вам говорить о серьезности положения. На сегодня Вы свободны, завтра в 8 часов смените Игоря Семеновича.

Улыбнувшись, она попрощалась и без лишних вопросов спешно покинула бокс. «Надо же, такая прыткость, с чего бы это?» – подумал я. – Никогда ранее не замечал за ней такой поспешности ухода с работы. Как правило, Валентина всегда задерживалась часа на полтора, возилась с документацией. Ну да ладно.

Посмотрел на совсем уже сутулого Зельца, глаза которого выражали усталость и старость, решил его тоже отправить домой.

– Игорь Семенович, пожалуй, сегодня сам останусь, хочу понаблюдать, как она будет вести себя. Первая ночь – всегда самая трудная.

– Воля ваша, – ответил он и медленно вышел из бокса. Проклятое время, как оно меняет облик человека… Придвинул стул к койке, стал прислушиваться к ее бормотанию. Речь была ровной, но бормотала девушка абсолютно бессвязные фразы. Она говорила без остановки, и под ее бормотание я уснул. Разбудил меня крик Венеры.

– Я не буду этого делать! – три раза выкрикнула она. – Я все равно уеду!

Я вздрогнул и машинально наклонился, посмотрел ей в глаза. Зрачки расширились, и глаза приобрели ярко-зеленый цвет. Так же быстро они сузились, и зеленый цвет потускнел.

Наступила тишина, через минуту она опять начала бормотать никому неведомую историю. «Надо же, какой бунтарь», – подумал я и смочил тампоном сухие губы. Посмотрел на часы: было уже почти семь. Решил умыться и позавтракать.

Кабинет у меня был превосходно оборудован в плане быта. Ванная комната, холодильник, электрический чайник, сменное белье – почти как дома. В общем, кабинет со всеми удобствами.

Через 15 минут Валентина стояла в моем кабинете с пакетами в руках – кроме своей основной работы, ей еще приходилось следить за моим питанием.

– Доброе утро! – выдохнув, Валентина положила пакеты на стол.

– Доброе! Спасибо, сейчас отправляйтесь в бокс, скажите Игорю Семеновичу, думаю, он уже на месте, пусть приготовит капельницу по № (7Н343).

– Вы решили поменять формулу?

– Да, решил, – сухо ответил я. – Прокапаем, а через три дня проверим результаты и там будем решать, что делать дальше. О чем поговаривает народ?

– Вы же знаете, лежачие их не интересуют, ни у кого не возникло желания Вам помочь. У нас клиника для здоровых, ходячих и очень благодарных пациентов. Кому нужен этот подкидыш? Время поменялось, энтузиазм строится исключительно на денежных купюрах. А может, они и правы. Устали люди довольствоваться малым.

– С вами не поспоришь. Но видел я и богатых несчастных и бедных счастливых, и ровно наоборот. Откуда приходит счастье и откуда несчастье – никто не знает. В конечном итоге всем достается поровну. Богатые хоронят своих детей, родителей, сестер, братьев, друзей, и бедных застает такая же участь… Так, Валентина, нам сейчас не до разговоров. Давайте приступать к работе.

– Да, конечно, только не забудьте, пожалуйста, позавтракать. Вы для нашей науки большая ценность.

– Спасибо за заботу. Каждый человек большая ценность, но, к большому сожалению, есть люди, чью ценность еще не определили. Время и только время рассудит и все расставит по местам. Валентина, помойте пациентку и приготовьте к осмотру.

Она кивнула и вышла.

Я приступил к еде. Аромат кофе и запах свежего рогалика возбуждали аппетит. После завтрака мне в обязательном порядке требовалось позвонить по спецсвязи. Металлический голос, доносящийся с того конца провода, вызывал у меня отвращение. Каждый Божий день одно и то же. Зачем им нужны эти каждодневные звонки? Все равно все прослушивалось…

– Алло! Слушаю вас, Владимир Яковлевич!

Я звоню по поводу Венеры Крыловой. Мне необходима полная информация о ее родителях. Вы поставили в известность мать Крыловой?

– Да, конечно, она все знает, но не может приехать в связи с плохим самочувствием.

– Спасибо.

Связь прервалась. Ну, может, это и к лучшему – никто не будет мешать работе.

Войдя в бокс, Валентина начала тараторить:

– Владимир Яковлевич! Когда закончила ее мыть, вдруг на моих глазах стали проявляться пятна под левой грудью. Может, это аллергическая реакция на мыло?

– Успокойтесь, ничего страшного не произошло. Осмотрев и ощупав пятна, я пришел к выводу, что на аллергическую реакцию они совершенно не похожи.

– Валентина, возьмите личное дело пациентки и запишите следующее: «Сегодня, 24 августа, в 7:40 утра у ВК появились под левой грудью пятна, в количестве семи штук, по форме, напоминающие звезду. Цвет бордово-лиловый, на ощупь плоские, размером примерно по 2 мм. Пульс и давление на данный момент в норме. Больше никаких отклонений не наблюдается». «Надо же, – подумал я, – мы ведь еще не успели поменять капельницу. А тут такая картина: звезды четко изображали ковш, созвездие Большой Медведицы. Да, девочка-загадка…».

– Доброе утро! – Зельц вышел из лаборатории, держа капельницу в руке.

– Доброе, доброе. Поставьте капельницу, формулу не меняйте в течение трех дней. Если появятся какие-либо изменения, сразу же информируйте. Вы, – обращаясь к медсестре, сказал я, – наложите повязку на глаза с раствором Н372, два часа с повязкой, 15 минут – без. Вы свои задачи знаете, выполняйте.

Махнув рукой, я вышел.

В это время Венера, находясь под капельницей, вдруг почувствовала, что ей стало тепло и приятно, что ее беспокойство испарилось, вот только что-то жгло под левой грудью.

«Ничего, потихоньку привыкаю к новому состоянию. Пока ничего не вижу, только слышу какие-то отдаленные голоса. А что я в своей жизни хорошего видела? Угрюмые люди, которые сопровождали меня повсюду. Школа, дом… Сплошная скука. Наслушалась вдоволь полезных советов, как мне жить, думать, во что одеваться. Единственное, о чем я жалею, – не вижу моих любимых звезд. Надо только представить, но мое воображение рассеивается. Я точно знаю, что у меня получится, это им не удастся у меня украсть…».

* * *

Сидя за столом, просматривал ежедневник. Завтрак вычеркнул, осмотр пациентки тоже, далее по плану, в 11:00 обход второго этажа тоже вычеркнул – как говорит Валентина, лечим здоровых, а у них, кроме веса, ничего больше не прибавится. В 2:00 практические лабораторные занятия с аспирантами отменяю.

Подошел к спецтелефону, снял трубку.

– Слушаю, Владимир Яковлевич.

– Мне нужна дополнительная информация по пункту Н23.

– Вы уже просили, я вам перезвоню, – ответил монотонный голос.

Время приближалось к полудню. Посмотрел в зарешеченное окно, погода меня порадовала. День выдался на редкость солнечный. Люди сновали туда-сюда. Да, спокойно прогуливающихся пар давно не наблюдал. Куда они все спешат, к чему эта нервная суета? Мои размышления о бытии прервал телефонный звонок. Снял трубку. Голос начал вещать: «Пункт Н23 полностью прошел вакцинацию, за это время ничего необычного не было выявлено, за исключением одного факта: в 1978 году Венера Николаевна Крылова намеревалась покинуть пункт, мотивируя свой поступок особой тягой к знаниям и устройством личной жизни. Записи домашних разговоров мы передадим Валентине. До связи».

Да, девочка, задала ты мне задачку… Никто и никогда не намеревался покидать спецпункты по собственному желанию. Но почему меня не проинформировали? Считал себя гением, а тут на тебе – личная жизнь. Неужели человеческая натура победила искусственную жизнь, вакцина дала сбой? Спецорганы в круглосуточном режиме прослушивали привитых, впрочем, и всех остальных тоже. Сводки приходили всегда положительные: люди работали с энтузиазмом, возвращались домой после работы довольные и счастливые. Развлечений им особо не требовалось, просто жили и радовались каждому дню. Вот таким, возможно, бывает счастье, для которого не так уж много надо. Просто любить жизнь во всех ее проявлениях.

Валентина вошла без стука.

– Владимир Яковлевич!

От внезапного появления я вздрогнул.

– Вы что, хотите меня заикой сделать?

– Извините, мне сказали срочно, только что доставили. Она положила кассеты и вышла. Всего три… Молчаливое семейство оказалось.

Вставил кассету под № 1, надел наушники, прибавил громкость и начал слушать.

– Мама, я не буду пить молоко. В школе тоже кипяченое. Меня воротит от этой белой массы!

– Ты что, телевизор не смотришь? Все нормальные люди по утрам пьют молоко.

– Я сказала не буду! Не заставляй меня!

– Вся в отца! Ты знаешь, он умер в молодом возрасте, я его умоляла пить молоко.

– Мама, я не в детском саду, чтобы слушать сказки. Если бы папа был жив, я уверена, он никогда не заставлял бы меня делать то, чего я не хочу.

– «Не хочу!» Нет таких слов. Есть слово «надо!».

– Вот кому надо, тот пусть и делает.

– Сил моих нет. Пожалуюсь врачам – пусть они тебя успокоят.

– Была я уже в больнице, и что-то не видела там врачей, пьющих молоко. Коньячок в ночную смену – это да! Только больным советовали: «Лейте, пейте – это полезно!».

Остановил кассету. Ничего такого в разговоре не нашел. Задумался… Ведь я тоже терпеть не могу молоко. Мои родители никогда меня не заставляли его пить.

Я рос в семье микробиологов. Часто в детстве болтался у них в лаборатории. Папа и мама были сиротами. Присматривать за мной было некому, иногда просили соседку Нюсю по коммунальной квартире. Нюся была одинокая женщина, судьбы ее я не знаю. Самое противное для меня то, что она охотно соглашалась и уводила меня в свою комнату, пахнущую нафталином и овечьей шерстью. Так я скрашивал ее одиночество. Но мне с ней было скучно, все время она пыталась меня накормить, читала неинтересные сказки, заставляла искать укатившийся клубок с пряжей.

Каждое утро я устраивал истерику родителям, выбегал в коридор, садился у входной двери и громко рыдал. Иногда мой примитивный план срабатывал. Родительское сердце не выдерживало слез и соплей и меня брали с собой. Вот это была настоящая радость! Работали они вдвоем, мне тоже позволялось похимичить. Отец выдавал мне пробирки, ставил маленький ковшик с водой, мне давалось задание заполнить стекляшки до половины сахаром, содой, солью и потом разбавить водой. Взболтать тщательно, и как только содержимое полностью растворялось, я получал похвалу.

«Вовочка, ты просто алхимик, точно станешь знаменитым ученым», – говорил отец. Моей радости не было предела. Любил и люблю похвалу до сих пор.

Ну вот, это старость – опять воспоминания уносят меня в детство. Когда мне исполнилось семь лет, я, как и все мои сверстники, отправился в школу. Вот тогда по-настоящему наступила скукотища, даже Нюся не шла ни в какое сравнение. Душные классы, строгие учителя, двойки… Время пролетело быстро; наконец-то пришел долгожданный выпускной, аттестат, и на этом мое детство закончилось. На семейном совете решили, что я буду поступать в мединститут. Курс микробиологии, затем закрытая кафедра, и жизнь моя потекла… Друзей у меня было немного: Витька и Толька, еще со школьной скамьи. Их родители тоже занимались наукой. Наши ученые родители дружили, часто собирались у нас дома, любили отмечать существующие и придуманные праздники. Один из них назывался «День опавшей листвы», который отмечался осенью. Мы, три товарища, как всегда, были предоставлены сами себе и доставляли немало хлопот родителям, потому что ни одна игра не заканчивалась благополучно. Так получилось, что друзья по гулянкам родителей, ребята, тоже поступили в хорошие ВУЗы. Первые месяцы института созванивались, а потом учеба стала отнимать почти все время. Так пути наши разошлись.

Все, на сегодня воспоминаний достаточно. Пойду домой, надо лечь пораньше, завтра предстоит колдовать над пробирками.

* * *

Проснулся в 5:00. Зарядка в постели: поднял руки вверх, вращая кистями, что чем-то напоминало танцующую грузинку, затем несколько раз повернул голову направо, налево. Вот, собственно, и вся физзарядка. Контрастный душ, завтрак, оделся – и на работу.

Распахнул тяжелую дверь клиники, почувствовал определенные запахи, которые указывали на мой второй дом. Я решил прямиком направиться в бокс. Вчера всю ночь дежурил Зельц. Я открыл бесшумно дверь, увидел привычную картину дежурства коллеги. Игорь Семенович спал на кушетке, тихо похрапывая. Девушка лежала неподвижно, что-то, как всегда, бормотала, и этот дуэт записывал дистанфон. Приподняв простыню и осмотрев Венеру, обнаружил, что пятна в виде звездочек побледнели. Снял повязку, и мне на секунду показалось, что она меня видит: зрачки расширились, зеленая роговица потемнела и глаза налились черным цветом. «Саквояж, саквояж, саквояж», – все громче и громче повторяла она. На кушетке появилось движение; Зельц приподнялся, громко зевнул, протер глаза, достал из нагрудного кармана очки, дрожащими руками пристроил их поудобней на переносице.

– Доброе утро Вам.

– И Вам.

– Никак наша леди в путешествие собралась, саквояж забыла на перроне, – посмеиваясь, Зельц начал хрустеть пальцами.

Эта привычка меня раздражала, и я покинул бокс. Вернувшись на свое рабочее место, сделал обычный ежеутренний звонок и стал обдумывать дальнейший план работы. Надо же, про саквояж знает!.. Эту багажную принадлежность я ненавидел.

АВДОТЬЯ

Разбитый фонарь дребезжал от ветра. Ощущение промозглости и холодного воздуха не прибавляло настроения. Вокруг кромешная тьма. Благо, часы мои с неоновыми стрелками – подарок учителя за мое усердие – показывали 2:20. Вот уже на десять минут опаздывал водитель.

На железнодорожной станции, если ее можно так назвать, было пустынно. Небольшое строение из бревен напоминало избушку лесничего. Поезд, на котором я добирался до этой глуши, остановился на две минуты. Кроме меня из вагона вышли несколько пассажиров, которые вскоре растворились в темноте. Прибыл я в эту деревню по поручению профессора. Почему выбрал именно эту местность, он мне не объяснил. Мне велено выполнить свою работу и вернуться в Москву через несколько дней.

Я – молодой микробиолог, подающий надежды. Так, во всяком случае, считает мой учитель – профессор микробиологии Владимир Яковлевич Устинов. Светило науки. Между коллегами его принято называть «ВЯ». Прозвище короткое, но полностью ему соответствует. Привычка профессора подходить со спины и делать «ЦУ», бормоча на ухо. На практических занятиях всегда выделял меня, вот и на этот раз поручил мне изготовить 20 пробирок с вакциной от пневмонии. И отправил на вакцинацию в захолустье, инструкцию я должен получить по прибытии. Я уже начал думать, что про меня забыли, как вдруг из темноты послышался гул мотора. Молодой парень лет двадцати четырех выскочил из грузовика и, покашливая в кулак, начал извиняться.

– Здрасте, прошу прощения, задержался маненько. Меня Федором кличут, будем знакомы.

– Владимир, – я протянул ему руку, он вытер ладонь о правую штанину и сжал мою руку, сила чувствовалась в этом парне.

– Машина заглохла по дороге, цельный день мотаюсь туды-сюды, одна машина в округе, – оправдывался Федор.

Мы сели в машину и помчались по колдобинам. Я плотно прижал к себе термоконтейнер, боялся, что в любую минуту он может вылететь через лобовое стекло.

– Василь Степаныч наказал везти вас к тетке Авдотье. Небось, пирогов уже напекла, поди дожидаться старуха гостя.

Через минут пять вдалеке появился мерцающий огонек из окна.

– Вот вам туды, где лампадка светит.

«Ну слава Богу, сейчас завалюсь спать», – заранее мечтал. Федя заглушил мотор. Вышли из машины и стали пробираться через заросли – тропинки не наблюдалось. Войдя в дом через сени, мы попали на кухню. В левом углу находилась печь, чисто выбеленная, в правом – окно с горящей лампадкой и небольшой деревянный стол с двумя табуретками. На столе стоял таз, накрытый полотенцем, на стене – несколько деревянных полок из неотесанных досок, полностью заставленных банками, – вот, пожалуй, и все, что сразу зафиксировали мои глаза.

– Здрасте Вам. Я – Авдотья Лукинична.

Передо мной стояла худощавая, невысокого роста пожилая женщина с большими голубыми глазами. Ее пристальный взгляд смущал меня: она смотрела на меня, как будто изучала музейный экспонат. Белоснежный платок на голове подчеркивал плавный овал ее лица. «В молодости явно слыла красавицей», – подумал я.

– Володя. Очень приятно познакомиться.

– Знам, знам, как звуть, когда пачпорт развернуть, – смеясь, проговорил Федя.

– Ты давай, Лукинична, принимай жильца как положено! Черный кот, лежавший возле печи, вытянулся и зашипел.

– Чаво горлопанишь, окаянный, опять Ваську напугал! Иди с Богом, Иванова дудка. Авдотья развернула Федю и выпроводила из дому.

В избе пахло чистотой и пирогами. Тишину нарушил звук мотора отъезжающей машины. Через пять минут все стихло. Авдотья вернулась.

– Не обращайте внимания, быват, что-то находит на няво. Может, руки хотите помыть с дороги? Умывальник в сенях, полотенце на крючке чистое. Нужник за домом. Пройдемте, покажу покои.

Мы вошли в небольшую комнатку. Лампадка, стоявшая на сундуке, давала слабый свет, дуло из окна, фитиль танцевал под лампой, искажая наши тени. Справа находилось мое временное ложе – железная двухспальная кровать с высокой периной и многочисленными подушками, выстроенными в ряд. В левом углу висели иконы. Авдотья перекрестилась и поклонилась им.

– Вы верующая, Авдотья Лукинична?

– Глупый вопрос задаете, конешно, веруща, иль подумали, образа для красоты повесила? А вы небось атестат?

– Атеист, – поправил я.

– Не могу запомнить паршивое это слово. Авдотья перекрестила рот.

– А Вы где спать будете?

– В сенях, милок, летом завсегда там отдыхаю.

– Электричества по всей деревне нет?

– Чаво нету?

– Свет есть у вас?

– А как же, с рассветом и появится. Солнышко завсегда светит. Вы свои пожитки оставляйте и пойдемте чаю попьем с пирогами.

– Спасибо, я не голоден, в поезде не выспался, с ног валюсь.

– Так отдыхайте, силы набирайте. Спокойной ночи!

– И Вам того же.

Она прикрутила фитилек в лампадке, натянула занавеску, заменяющую дверь, и пропала в темноте. Белоснежная накрахмаленная постель пахла скошенной травой. Разве матрац может сравниться с периной? Она словно обнимает со всех сторон и убаюкивает. Я моментально заснул.

Грохот падающей на пол металлической посуды прервал мой сон. Посмотрел на часы: стрелки показывали ровно 8.30. Потянулся, вставать не хотелось, если бы не звала естественная нужда. Надел спортивный костюм и, прихватив с собой зубную щетку с пастой, отправился к намеченной цели.

Авдотья Лукинична суетилась на кухне, накрывая на стол.

– Доброе утро, Авдотья Лукинична!

– Доброе для меня, коль имя мое не позабыли. Умывайтесь, затем завтрикать будем, – сказала, не оборачиваясь, и продолжала возиться с посудой.

Вернулся с начищенными зубами, и моя рука потянулась к пирогам.

– Тольки с картоплей напекла, – она ближе пододвинула ко мне тарелку.

– Очень вкусно! – сделал комплимент и потянулся за вторым. Из глиняного кувшина Авдотья Лукинична налила молоко в граненый стакан.

– Вы, конечно, мастерица по выпечке. Забытый вкус, тетушка меня в детстве тоже баловала пирогами, но ваши намного вкуснее!

Тарелка незаметно опустела. Хозяйка наполнила тарелку с горкой, села напротив меня, поставила локти на стол, подпирая голову, накрыла щеки ладонями и с застывшей улыбкой наблюдала за моим поглощением пищи.

– Кушай, кушай, все для табе.

Мои комплименты окончательно расположили ко мне Авдотью, и она перешла на «ты».

– Вам здесь не скучно, в деревне?

– А мне не быват скушно, мои мысли завсегда со мною. Скушно – это когда пустота в голове.

– А молоко где берете? Сарая, как я заметил, у вас нет.

– Это ты правильно подметил. Нету у меня. Так это Ленька, сосед глухонемой, кормилицу держит. Нам хватат, три калеки всяво осталось на подворье.

– А третий кто?

– Так это Васька, кот мой старый. Незрячий, а все за мухами гонятся, это он, баламут, табе разбудил, все кастрюли снес с печи, зараза. Васька больше всяво молочко любит, вот удой на троих и делим.

Кот растянулся на деревянном полу возле печи; луч света, пробирающийся сквозь оконное стекло, грел Ваське спину.

– А продукты где берете?

– Федька по записке привозит с другой деревни – колгосп называется. Пензии хватат, слаба умом с детства, жалеют меня.

– Я, пожалуй, прогуляюсь.

– Конешно, сегодня выходной для всех – воскресеньем называется.

Вышел со двора. Пять обветшалых домиков замыкали круг, утрамбованная дорога, разделяющая дом Авдотьи и соседей, вела в неизвестность. Полная тишина вокруг. Кого я буду прививать в этом Богом забытом месте?… На этом мой променад закончился. Вернувшись, зачем-то закрыл за собой покосившуюся калитку. Возникло странное ощущение полного одиночества и никчемности.

Решил изучить Авдотьино «поместье». На заднем дворе картинка вырисовывалась повеселее. Посередине стояла яблоня, возле нее размещалась железная кровать с облупившейся зеленой краской; на ней сушились два тулупа, деревянная будка, сколоченная из реек, стояла в стороне, плотно окруженная бурьяном. С размаху завалился на кровать, металлическая сетка прогнулась под моим весом, и я ударился копчиком о землю. Появилось неприятное ощущение в тазобедренном отделе. Подняться с этого ложа было непросто, – ухватившись руками за спинку кровати, попытался подтянуться, при этом железная подпорка отвалилась и ударила меня по голове. Вот это выходной выдался у меня – сплошные травмы. Слияния с природой у меня не вышло.

Прилепив спинку на место, решил вернуться в избу, а то, не дай Бог, стану третьим калекой вместо кота. Не доходя до угла дома, отчетливо услышал телефонный звонок, доносившийся из будки. Это еще что за колокольня? Любопытство взяло верх, решил вернуться и проверить внутреннее содержание постройки. Раздвигая руками бурьян, пробрался к будке, открыл дверцу и увидел телефонный аппарат, ничем не отличавшийся от московских. Вот тебе и садочек! Трезвон не прекращался, я снял трубку и услышал какой-то неприятный скрежет. Машинально повесил трубку. Почувствовал легкое головокружение, что-то теплое покатилось по правой щеке. Приставив ладонь к уху, увидел, как маленькая струйка красной жидкости стекает по руке к локтю и падает на землю. Испугавшись вида собственной крови, побежал в дом.

– Авдотья Лукинична, посмотрите, что-то с ухом, может, расцарапал нечаянно.

– Все может, присядь пока.

Она достала с полок банки, бросила несколько щепоток порошка в кружку, залила кипятком, намочила полотенце водой, обтерла кровь, свернула из марли трубочку, дунула на нее, аккуратно засунула в ушную раковину. Встала позади меня и начала шептать что-то в затылок. Через минуту вынула тампон – на удивление, кровь остановилась.

– До свадьбы заживет. Выпей отвар, горечь одна, ну ничаво – полегчает.

Медленно отпивая из кружки горячую отраву, я не мог понять, как я, ученый человек, беспрекословно подчинился этой темной женщине.

– Таперича иди приляг на левый бок, поспать табе надо. Улегся в кровать в одежде и моментально заснул.

СОН ВОЛОДИ

Мне снилась Вероника Всеволодовна – мама моей одноклассницы. Она впилась красным маникюром в мое правое ухо, теребила его, приговаривая: «Как ты посмел не съесть ни кусочка яблочного пирога!». Боль усиливалась. Я попробовал вырваться, но ничего не получалось, ее ногти как будто бы приклеились к уху. Я стал кричать: «Помогите!», но вокруг никого не было. Посмотрел на стены – висевшие африканские маски заржали, потом зашипели: «Так тебе и надо, сукин сын, это тебе за непослушание». Дернулся в сторону изо всех сил, боль прошла. Посмотрел на Веронику Всеволодовну – в ее левой руке осталось мое ухо.

– Это вам для коллекции, – закричал, выбежал из квартиры и понесся вниз по лестнице. На улице никого не было, город словно вымер, я не знал, куда идти. Где мой дом? Я не мог вспомнить. Интуитивно побежал в сторону парка. Вдалеке на скамье сидела девушка; приблизившись, я узнал в ней одноклассницу Катерину.

– О, привет, Пьер Безухов. Вот, на, забери – нам чужого не надо!

Она протянула мне мое оторванное ухо. Схватив его, я побежал прочь от ехидного создания во плоти. Бежал без оглядки, силы стали покидать меня, споткнулся, из руки вывалилось ухо и покатилось вперед.

– Подожди меня! – стал кричать во все горло, но оно продолжало катиться, пока совсем не исчезло. Подняться я не мог, и от бессилия заплакал.

* * *

– Володенька, просыпайся!

Нежный, как будто родной, голос шептал в мое оторванное ухо:

– Просыпайся!

Открыл глаза – передо мной стояла Авдотья Лукинична.

– Пора вставать, нельзя спать с отваром долго. Как бедовая твоя головушка?

– Спасибо, намного лучше.

До сих пор не мог понять, это сон или я действительно проснулся.

– Вот выпей, – она протянула кружку, – силы вернутся к табе, полежи еще маненько.

Я выпил содержимое, Авдотья улыбнулась и вышла. Вспомнил сон, схватился за правое ухо – оно было на месте. Надо же, приснится же такое… Через некоторое время почувствовал прилив сил и легкий голод. Медленно поднялся и пошел на кухню. Авдотья кружила возле печи. Я сел за стол и терпеливо ждал приготовленный деревенский обед. Пахло вкусно, слюна начала интенсивно выделяться.

– А что за аппарат у вас в саду?

«Это, конешно, одно название – сад, если учесть наличие в нем всего одного дерева», – подумал я.

– Ты это про чудо-звон спрашиваш? Так давно он у мене, еще с тех пор как постоялец жил. Годков двадцать с лишним минуло. Дохтур знающий был. В один день выстроили энтот срам, тянули какие-то веревки, весь сад опосля и сгинул. Одна горемыка-яблонька осталась.

– Так ей повезло, – решил приободрить хозяйку.

– Еще как! Осталось ей тольки с бурьяном шептаться. Деревьям, Володя, обчество надобно. Одно дерево – это как сирота. Ведь оно может веками выстоять на одном месте. Веселья мало… Хошь, попробуй, постой с ней рядом, на скольки табе хватит?

– Вы считаете, что деревья способны чувствовать?

– Не знаю, неученая, чувствую я так, вот и весь сказ.

– Что с вашей деревней произошло?

– А хто ее знает, вымерли все.

– Семья у вас была?

– Думаю, что была, не от Святого же Духа я появилась. Последнее время память меня подводит.

– Страшновато, наверное, здесь одной жить?

Авдотья рассмеялась: «Скажешь тоже, от умора от табе. Кого страшиться? Леньку, што ли, пришибленного иль кота Ваську? Бога надо бояться, – Авдотья перекрестилась, – а больше некого».

В дверь постучали, от неожиданности я вздрогнул.

– Здрасте!

Пожилой мужчина невысокого роста снял с головы фуражку и поклонился в мою сторону.

– Добрый день! – ответил неожиданному гостю.

– Чаво настукиваш, горемычный, каким ветром табе сюды занесло?

– Чаво шум подняла, не к табе мои ноги приволочилися. Заданье важное у меня к постояльцу. До сельсовета утром ходил, Степаныч конверт велел передать.

– Так давай и ковыляй к сабе.

Ленька растянул рот в беззубой улыбке и протянул конверт. Авдотья взяла его, махнула ему рукой. Он поклонился и вышел.

– Зачем вы с ним так строго?

– Знам зачем – женихаться надумал, балда старая.

– Вы говорили, что он глухонемой.

– Так это яво с детства так прозвали. Марфа, мать-покойница, страдала таким недугом, отец яво рано помер, так она Леньку своей немтырской речи обучила. Всё друг дружке руками махали да рот кривили. Калека Ленька на ногу, несчастный.

Перекрестив конверт, она положила его на стол и вышла. Распечатав, вынул клочок бумаги, на котором аккуратным мелким почерком было написано следующее: «Будьте готовы к девяти часам утра, завтра за вами приедет Федор. Он доставит по назначению. С железнодорожниками не разговаривайте, сделайте прививки и возвращайтесь к Авдотье. Ночью Федор отвезет на станцию, поезд в 1.20».

Коротко и ничего не ясно. Собственно, зачем мне беседы вести с незнакомцами, подумал я. Глупые какие-то предостережения. Поскорей бы наступило завтра. ВЯ подписал мне отпуск, так что после командировки укачу в Сочи. Море, девушки в купальниках – что может быть лучше такого отдыха. Да, скукотища непроходимая… Авдотья Лукинична куда-то пропала, оставила меня без обеда. Приподнял полотенце, достал из тазика пирожок, выпил стакан молока, и мой желудок заурчал, просил добавки. Решил подождать хозяйку. Подошел к полкам, стеклянные банки стояли в ряд, разноцветный порошок был прикрыт крышечками из нескольких слоев марли, ни одной подписанной банки – интересно, как она их различает? Понюхал содержимое, запахло аптекой. Из сеней послышался стук, открыл двери и увидел Авдотью Лукиничну с мешком.

– С урожаем пожаловали?

– С ним, родимым.

– Давайте я Вам помогу.

– Табе энтого не осилить, тут знание нужно.

– А что там?

– Трава-мурава.

– Из сказки?

– Из лесу, – строго ответила Авдотья.

Она расстелила на топчане холщевые мешки, высыпала содержимое из мешка. «Трава как трава», – подумал я.

– Принеси для сабе табуреточку, посиди со мной.

Я быстро вернулся с табуреткой, сел с ней рядом. Она начала плести из травы что-то похожее на венок, потом запела тоненьким голоском:

Ты трава моя, травинушка, табе в гости позвала. Дай мне силу, силу-силушку, не хворать мне никогда. Ты лечи меня, лечи, всю хворобу изгони С ветром, с пеплом улетай, говорю табе «прощай».

Венок был сплетен.

– Ловко Вы с ним справились.

– Ловко, Володя, брешут люди, а я плету быстро, сызмальства приучена. Тетка научила всяму, Царствие ей небесное.

Авдотья перекрестилась, повесила венок на гвоздь и накрыла марлей.

– Накрываете от мух?

– От людского взгляда, помирает, нечаво всем пялиться, как увядат она.

– Так трава у Вас тоже одушевленная?

– Все, что растет, – все живое!

– Интересно Вы трактуете.

– Трактуеть машина у Степаныча в колгоспе, больше помнёть, чем соберёть.

– Так легче же народу стало с техникой жить?

– Не знаю, не работала с машинами. Тольки знаю одно: вонь от них. Раньше люди все руками делали, душу вкладывали. А кака у машины душа? Не едал ты настоящего хлеба…

– А мне и этот нравится.

– Конешно, нравится, потому как другого не кушал. Ладно, Володя, обедать пора.

Мы вернулись на кухню, она достала чугунок из печи и поставила на стол. В алюминиевые тарелки посыпалась перловая каша.

– Мне много не кладите. Терпеть не могу перловку с детства, – проворчал про себя. Она молча добавила топленого масла и принялась есть. Попробовал пару ложек. Каша мне, на удивление, понравилась, через пару минут тарелка опустела. Попросил добавки.

– То-то же, у нас крупа вкуснее, чем ваша.

Я кивнул, дал ей молчаливое согласие. Съел еще несколько пирожков, запил молоком, и мой желудок насытился. Надо было привезти с собой пару банок тушенки, Авдотья, по всей видимости, мяса не ест. С другой стороны, пара разгрузочных дней для организма не помешает.

– Спасибо, было очень вкусно. Авдотья Лукинична, что у Вас в банках хранится?

– Порошки от хвороб всяких.

– Как Вы можете различить их, ведь некоторые из них почти одинаковые по цвету?

– Смешливый ты, Володя, неужто не понимаш? Кот Васька помогает различать.

Эта глупая шутка меня рассмешила. Авдотья не смеялась.

– Я ж табе давеча сказывала, слаба умом с детства, вот и лечу сама сабе. Дохторов у нас нету.

– Не замечал я за Вами этой болезни.

– Видела, Володя, твои глаза, когда я табе про яблоньку рассказывала. Табе со стороны не видно, а мои глаза не обманешь. Ты иди, прогуляйся, а я пока посуду соберу.

На часах было ровно три. Вышел во двор, и меня потянуло к яблоне. «Ну привет, как ты здесь?». Ветки слегка шевельнулись. Ветра не было. Вот это да! Наверняка показалось. Авдотья внушила мне про все живое, вот и стало мерещиться. Подошел к ней и обнял за ствол. Голова закружилась, я отпрянул в сторону и застыл на месте; на мгновение мне показалось, что не могу двигаться, ощутил смесь страха и безволия. Звон из будки привел мое тело и мысли в движение. «Надо возвращаться, пока не начались новые приключения».

Вошел в дом и пожаловался Авдотье на недомогание.

– Ничаво, ничаво, поправишься. Свежий воздух душу омывает, поэтому голова кружится. Ты присядь.

Авдотья подошла к окну, открыла форточку. Налила в ковш воду, подошла к полке, взяла три банки, поставила на стол, по щепотке бросила из каждой банки в ковш, подошла ко мне.

– Посмотри в водицу, – командным голосом произнесла. Я посмотрел на красного цвета воду, она намочила полотенце и положила мне на голову. Придерживая компресс рукой, Авдотья зашептала на тарабарском языке, с шепота перешла на шипение, отложила в сторону полотенце, потом как будто что-то сгребала с головы в кулак, подносила руку к форточке и что-то якобы выбрасывала. Так произвела три раза манипуляцию с форточкой, потом хлопнула меня по плечам, я от неожиданности вздрогнул и почувствовал прилив сил.

– Ты иди сейчас, приляг. Я табе разбужу, когда нужно.

Она проводила меня до кровати, я плюхнулся в одежде и сразу отключился. Снилась мне шепчущая трава, яблоня, манящая к себе ветками и все время приговаривающая: «Ты обними меня, не бойся, Володенька, не бросай меня одинокую, сироту несчастную».

– Володя! Володя!

Я открыл глаза. Авдотья стояла и махала руками.

– Не добудишься табе. Ужинать пора!

– Вы извините меня, в одежде заснул.

– Ничаво, милок, твое тело – твоя одежа, своим не запачкашь.

Авдотья вышла, а я, понежившись еще пару минут, поднялся и пошел умываться. Уже начинало смеркаться, часы показывали начало седьмого. Приободрившись водой из умывальника, сел за стол в ожидании ужина. Авдотья зажгла лампадку, и комната осветилась.

– Будем чай пить с сухариками и земляничным вареньем. Я на ночь ничаво тяжелого не кушаю. Если ты хошь, кашку подогрею табе.

– Спасибо, я как Вы.

Отпил глоток чая, горячая жидкость попала в желудок, затем хлынула в голову.

– Чай у вас отменный.

– Ты кушай, кушай, не перехвали. Завтра на работу табе, сил набирайся, с Федькой езда – это дополнительный надвесок к работе, да еще домой вертаться.

РАССКАЗ АВДОТЬИ

– Авдотья Лукинична, Вы когда-нибудь выезжали с подворья?

– Конешно, а ты как думал? Ездили на пару с Ленькой, пока звезда не упала.

– Какая звезда?

– Кобылка была у Леньки: черного окрасу, на лбу белое пятно, на звезду схожая. Так он ее и прозвал. Хвороба схватила кобылку. Ленька, дурак, решил побаловать лошадку, угостил ее мармеладками из сельмага. Как тольки слизнула с ладони угощение, так через ночь и сгинула божья тварь. Лишил, балда, нас транспорту. Так хорошо было, мы на ней до колгоспа ездили, скуплялися в сельмаге, там и тракторы видала, и всякой безобразии вдоволь насмотрелася. Слава табе, Господи, – она три раза перекрестилась. – Отвел меня Господь от этого антихриста-колгоспа.

– А в большом городе были?

Мне хотелось спросить о столице, но я понимал, что на Звезде с Ленькой они не добрались бы и вряд ли она знает о существовании другого мира.

– Чаво я там позабыла? Ты ведь приехал, ничаво в табе особенного нету. Два вуха, нос, рот, все как у мене. Иль ты скажешь, люди у вас не хворают, не помирают? Един конец, што у вас, што у нас.

– О войне знаете с немцами?

– Да хотя с бусурманами. Слыхать слыхала, да ничаво ни видала. Если табе про войну надобно знать, ты заедь к Степанычу в колгосп, поспрашай яво. Наше дело сторона, мы здеся с Ленькой доживаем свой век как прокаженные. И табе нечаво лишнего в голове хранить.

– Вам виднее, наверное, – не стал ее переубеждать.

– Виднее тольки Богу, с высоты завсегда лучше все видать, если далече хошь поглядеть.

– А как же общение?

– С кем это?

– С людьми.

– С Богом у меня обчение, еще много вопросов осталось к нему. Што ни день – то новый вопрос.

– Ну и как, отвечает Вам?

– А как же. Если бы Господа не слыхала, молитвы бы не читала.

– Авдотья Лукинична, Бога Вы любите, а мужчину любили когда нибудь?

– Чому быть, Володя, таво не миновать. Дал Господь мне и тако испытание.

– Расскажите, мне интересно Вас слушать.

– Длинна история.

– Так времени у нас предостаточно.

И на самом деле, мне захотелось узнать, как сложилась ее судьба в этой дыре.

– Ну ладно, коль табе интересно, слушай. Начну сдалека, – Авдотья вытерла уголки рта фартуком и улыбнулась:

– Давненько эта любовь со мной приключилася, если подсчитать, годков двадцать с лишним тому назад. Ну начну с сабе. Родилася я в хорошей семье, верующей. Отец мой – Лука Васильевич, мать – Анна Павловна. Опосля революции, штоб ее хвороба взяла, выслали моих родителей с Урала, савсем еще молодые были, приехали сюды они с мамкиными родителями и матеревой сестрой. Тятькины родители померли, не знаю от чаво, да и Аграфена, тетка моя, ничаво не рассказывала об них. Мой прадед по маме – Раздарских Павел Петрович – был зажиточным крестьянином. Кулаками таких работящих мужиков называли. Держал лошадей – до ста голов было. Може, и меньше, брехать не буду, это все тетка мне поведала, Гаша – мамкина старшая сестра. Так вот… Стали они поманеньку здеся обживаться. Много народу высланного в эту сторонку занесло. Раньше мужик был рукастый, выстроили здеся деревню. Жизнь вроде бы налаживалася. Изба у нас хорошая была. Жили вчетвером: мамка, тятька – отец, значит, по-сягодняшнему, я и Гаша. Бабка с дедом почти сразу сгинули, опосля мояво рождения. Пошли в лес зимой, може, заплутали, а може, медведь задрал… Тольки весной нашли, признали по кожушкам. – Авдотья перекрестилась. – Пришлось Аграфену к сабе забрать, падучей болезнью страдала, бедная, замуж нихто не хотел брать такую. Жили вроде хорошо. Родители в колгоспе работали, а мы с Гашей дома их дожидалися. Ну вот, пронеслася по деревне весть: мол, страшная хвороба в нашу деревню собралася. В сельсовете собрание состоялося, председатель всем наказал, мол, так и так, завтра дохторы приедуть, уколы будуть ставить от заразы, и штобы все до единого пришли завтра утром в сельсовет. Государственной важности дело, а хто заартачится, увязуть куда надо. Гаша рано утром мене разбудила, одела тепло, в платок хлеб и бутыль с водой завернула, и мы в лес побегли, считай три версты отсюдова. Лет пять всяво мне было, а все до сих пор помню. Три дня мы с ней в лесу промыкались, спали на хворосте, засыпанном травой. Мне с нею было не страшно. Молитву на ночь прочтет и говорит: «Вот, Дотька, таперича наши ангелы-хранители нас оберегают. Ничаво нас не возьмет». Вертаясь в деревню, все мне наказывала: «Спрашивать будут, мол, где пропадали? – говори – заплутали и гавкай как собачонка, а то прознают, што убегли, шило будут загонять под кожу». Всю дорогу дрожала – подействовал теткин рассказ. Вернулися мы под вечер. Вошли в избу, а тама мои родители лежать на кровати бледные, пот течет с них градом. Мамка кричать стала: «Уходите, заразные мы. Погубили они нас». Гаша стукнула мене по спине и велела ждать во дворе. Расплакалася, што такое с мамкою и тятькою приключилося. Аграфена почти сразу за мной вышла: «Пойдем, милая, обратно в лесочек. Будем травушку-муравушку собирать». Так, може, мы недельки две еще в лесу пробыли. Вернулися, а деревни и след простыл, одна гарь стояла в округе, все избы сожгли, вместе с людьми.

По щекам Авдотьи полились слезы, она стянула платок с головы и закрыла лицо. Я не знал, как мне поступить, просто молчал и ждал, пока она выплачется. Она глубоко вздохнула, повязала платок и продолжила.

– Опосля всяво тетка моя умом тронулася, не совсем, конешно, стала с покойниками разговаривать. Бывало, толкнет мене в бок и говорит: «Смотри, Дотька, мамка стоит, улыбается табе». «Где, где, Гаша? Не вижу!». «Мала еще, увидишь». Все знала наперед, больно умная была. Так вот, осталося всяво пять дворов, они завсегда стояли, как у нас говорят, на отшибе. Это изба моих деда с бабкою с заколоченными окнами, они как померли, туды никаво не поселили. Тетки Марфы глухонемой, с Ленькой впридачу; деда Серафима безногого; Пантелевых изба, двое детей народилося у Якова с Варварой, близнецы – мальчик и девочка, и оба незрячие, потому што нагреховодили, двоюродный брат с сестрою, да бабка Глафира, старая и совсем глухая. Вот и все обчество наше на подворье. Потом комиссия пожаловала, уцелевших проверять. Три мужика и баба. Председатель их приволок. Вошли в избу, расселись и начали Аграфену пытать: мол, почему убегла, ослушалася. А она им в ответ песню петь:

Приснился мне миленький, в лесочек позвал, Грел мои ручки холодные, обнимал, целовал.  Кормил меня ягодкой, красой называл, Так и на травушке невинность украл.

Потом как упадет, стала биться головою об пол, трясется вся, пена изо рта пошла. А они на нее ноль внимания. Председатель спрашиват у мене: «Почему, Дотька, в лес с Аграфеной убегли? А я им: «Гав, гав, гав». Узконосый стал говорить, мол, случай тяжелый, но положительный. Баба сидела, все што-то записывала. «Сколько лет Аграфене?» – спросил мужик с бородкой. «Да около 30», – отвечал председатель. «С такими приступами долго не проживет». Я начала опять на них гавкать. «Все замуж хотела, вот и умом тронулась впридачу», – захохотал председатель. «А што с девочкой будем делать?» – спросила баба. «Да пусть тетку охраняет, вишь как гавкает, кулацкое отродье», – сказал узконосый. Они все засмеялись и вышли. Прилегла я к тетушке, начала ей волосы гладить, она повернула ко мне голову и положила палец на губы. Поняла, што молчать надо, так мы с нею около часа и провалялися, все боялася, бедная, што вернутся злыдни. Потом поднялася, усадила мене на коленочки, обняла и заплакала: «Ничаво, милая, испугалася, драгоценная ты моя? Молодец, все сделала, как наказывала, умница, не позабыла. Энтот раз я понорошку, гляди, – она вытащила маленький мешочек в дырочку, – это есть такой порошок. Я их как увидала в окошке, так яво за щеку и вложила, а он со слюной и распенился. А когда будет по-правдышнему, я табе научу, што со мною делать». «Они сказали, што ты помрешь! Это правда?» – спросила я.

«Правда, но нескоро, ничаво они не понимают».

Гаша затворила двери на засов и стала мне рассказывать:

«Слава Богу, родители мои были запасливые, жизнью наученные. Схрон у них остался в подполе, бывало, тятька со двора меня кличет: «Иди, Гашка, в избу», да так строго, сразу знала, для чаво: придется в щель лезть, вынимать штось или добавлять. Матери твоей не доверяли, больно болтлива была. Тятька наказывал: «Смотри у мене, язык прикуси, а то шкуру спущу!»» Гаша отшвырнула половицу, зажгла лампадку, и мы спустилися по лестнице вниз. Вонища от гнилой картопли – дышать тяжко. «Ты нос прижми пальцами, ртом дыши», – сказала тетка. Поставила лампадку и начала снимать по левой стороне с полок разную утварь: глиняные горшки, чугунки, наполненные травой, сушеной клюквой, горохом, корзинки, ящик с гнилой картоплей. «Картопля гнилая, Дотька, – это для отвода глаз, штобы любопытным неповадно было». Сняла две нижние полки и стала бить в земляной угол, кусок отвалился и показалась деревянная ручка, она толкнула ее, и дверца открылась. «Ты полезай туды ногами, а я табе посвечу». Пролезла туды, встала во весь рост, а там цельный погреб, тоже с полками. «Дотя, возьми корзинку и набери всяво с каждого ящика по чуть-чуть». Набрала полную корзину, тетке просунула, а потом сама вылезла. «Ты иди наверх, а мне надо щель замазать и все обратно примастырить». Поднялася Гаша веселая: «Ну што, Дотька, проживем! Чаво в подполе видала?»

«Гав, гав, гав», – я ей в ответ. «Молодец, девка», – погладила мене по голове».

Семена для посадки, сушеные яблоки для компоту, грибы для супа – все у нас было для пропитания. Голодовать не пришлося. Да и лес кормил тоже.

– Школу посещали?

– Нет, конешно, гавкающих не беруть. В колгоспе была школа при сельсовете. Я табе рассказывала, тетка умна была, грамоте обучена, до ста считать умела, а больше и не к чему знать. Она меня выучила. Бывало, говорит: «Возьми горох в жменю да пересчитай каждую – боле ста не выйдет». А лучше всяво мешками считать – так тятька мой говорил. Чересчур умна была. Читать и писать тоже мене выучила. Я вот почти весь молитвенник по памяти знаю, ни одна школа не выучит. Меньше знашь – меньше нагрешишь. Все грехи от большого знания. Это как дети – рождаются безгрешными созданиями, а потом к старости в землю смотрять, всю жизнь грехи на горбу носять.

– Комиссия вас больше не посещала?

– А как же без них, через год опять пожаловали, тольки другие уже. Мол, как поживаете? Тетка моя покажет на пустой стол и говорит: «Угощайтесь, гости дорогие, откушайте, не обижайте сирот. Дотька, принеси киселю с печи, тольки наварила».

Я сняла пустое ведро с печи – и на стол. Долго не задержалися. Вышли из избы, председатель покрутил пальцем у виска, так мы их и проводили взглядом из окошка.

Потом председатель стал наведываться, слух прошел, а все из-за Леньки-дурака. Нога гнить стала у няво, на доску с ржавыми гвоздями упал, малой еще был совсем. Марфа прибежала к нам, руками машет, в избу к сабе кличет. Вона, изба ихня прям напротив нашей стоить. – Авдотья приподняла голову и махнула подбородком в сторону окна. – Мы в чем были, так и побегли к ним. Ленька весь в бреду, нога краснущая, опухла, на бревно стала схожая. Тетка отвар заварила, поила и примочки три раза на день меняла. Считай, три недели прошло, Ленька охлял, рана затянулася, тольки недоразвита нога почему-то осталася, прихрамыват маненько. Вот молва и пошла об чудо-исцелении. Приперся председатель, весь скрюченный, поясницу свело, так тетка мазь-вонючку замешала и велела три раза на день ею мазаться. Поправился председатель, принес кило пшена в благодарность, посля комиссии не было.

Колгоспники стали наведываться, хто кружечку мукички принесет, хто пару картопель. Гаша не отказывалася, все какое пропитание… Вишь, к дуракам лечиться ходили и меня тетка всяму выучила. Глянь, три полки: верхняя лечит от головы до плеч, средня – от плеч до ног, а третья – все конечности.

– Банки у Вас не подписанные, не боитесь перепутать?

– Каждый порошочек свой запах и цвет имеет, как тут перепуташ.

– Да Вы просто алхимик, Авдотья Лукинична!

– Не знам таких слов. Знахаркою мене прозывают. Так вот к чему весь рассказ веду.

Было мне годков двадцать четыре. Аграфена как год преставилась. Тоска на мене напала. Все днем и нощно реву. Савсем одинешенька на всем белом свете, жалко сабе стало. Захворала савсем. Видеть Гашу начала, как наяву. Уж я и молитвы читала и просила ее не появляться, а она не отступается, подойдет, бывало, ко мне и на ухо шепчет: «Напеки пирогов, так я уже соскучилася». На третий день попросила Леньку, штобы на Звезде отвез к председателю. Не отказал. Захожу в сельсовет, а тама уже новый председатель сидит: «Заходите, Авдотья. Мол, с чем пожаловала. Меня Василием Степанычем зовут». «Откудова имя мое знаете? – спросила яво. Он мне:

«Положено все про свой народ знать!» Говорю ему: «Лекарь мне нужен, голова плохая стала». А он: «Так ты везучая, Авдотья, завтра лекарь приезжает, отправим к табе на постой. Говорят, ты мастерица по выпечке, самые вкусные пироги печешь. Зайди в сельмаг, возьми што надо, запиши на мое имя, вот записку от меня передай. Ну давай, иди готовься гостя встречать, к двум часам ночи появится». Я говорю: «Часов нету у мене, што ж мне, всю ночь окно сторожить?». Он в ответ: «Организуем и часы табе».

Выбежала как ошпаренная, слезы текут ручьем. Так обидно стало. Я про болячку свою, а он про пироги, ирод. Мужика в дом поселят – срам какой! Ну, ничаво тут не поделашь…

– Так зачем лекарь приезжал?

– Ты меня не торопи, если хошь дослушать. Отвез меня Ленька до дому с товаром, в избу зашла – так и ахнула, тетку уже не видала, тольки пыль и грязь кругом. Принялась избу намывать, скакала по избе как ужалена, а еще пироги напечь, в обчем, к вечеру управилася. В избе чисто и на душе хорошо. Сама выкупалася, чистое надела и села возле окна с пирогами гостя ждать. Ночь уже на дворе, слышу: «му-му» – корову заводят к Марфе во двор. Вот табе еще новости! За какие такие коврижки им скотину, а мне постояльца? Ведь не разрешали нам на подворье скотину держать. Звезду старый председатель еще жеребенком пригнал к Леньке, а как лошадка подросла, выделил ему телегу – хромоту, наверное, пожалел. Так вот, слушай дальше. Сижу я, значит, все время в окошко выглядываю, уж давно месяц в небе, а постояльца все нет. Через некоторое время слышу – Ленькина телега скрипит. Разозлилась на няво, вот шалопай, скольки раз просила колеса смазать, цельный день в ушах звенит после езды с ним. Так и есть, Ленька с лекарем прибыли. Уткнулась в окно разглядеть постояльца, чуть нос сабе не сломала. Затрясло мене от волнения. Ленька Звезду привязал, смотрю – идут, толком ничаво не видать, темень на дворе. Я от окна отпрянула, спину выпрямила, жду появления, сердечко тук-тук-тук, так и хочет выпрыгнуть наружу. В сенях дверь хлопнула, ну вот, сейчас зайдуть. Зашли, Ленька такой важный, расхорохорился. «Дотька, принимай гостя», – да так громко сказал, зараза. Я привстала. «Владимир», – сказал и протянул мне руку. Я обхватила ее двумя руками и начала трясти. «Авдотьей меня кличут», – сказала. Какой красавец, подумала я, и одет не по-нашенски. Высокий, зубы белющие, глаза зеленые-зеленые, а волосы как смоль.

«Располагайтесь, будьте добры», – и показала на табурет. На Леньку зыркнула – и яво как водой смыло. «Чаю хотите?». «Да нет, я не голоден». Вежливый такой, обрадовалася. Ну, обстановка все така же. Все показала, как и табе. Спать легла на улице, днем вытащила теткину кровать и поставила под яблонею: боязно с мужиком в избе спать. С тех пор там кровать и стоит.

Лето стояло на дворе, звезды светят ярко, все не могла заснуть, одни глаза яво вспоминала. Уже светать начало, тольки тогда и заснула. Вот и пришла ко мне любовь нежданно-негаданно. Ленька пришкандыбал с банкой молока и стал шептать на ухо: «Степаныч приказал удоем с тобой делиться, а то отымет корову. Ты буди лекаря, по делам ехать надо». Я яму: «Да иди ты уже отседова, во дворе подождешь». Ленька мне: «Да сам знаю, командирша выискалася». Дверей нету, одна завеса, тут он и проснулся от Ленькиного шепота.

Вышел он, как тольки што наутюженный, с саквояжиком в руке. Улыбается мне: «Доброе утро. Я уже давно не сплю, успел пирогов ваших отведать. Вкусно готовите, Дотя, можно я Вас так буду называть?». «Зовите, как Вам нравится», – ответила, а он: «Ну, до вечера, Дотя».

Уезжал каждое утро и возвращался к вечеру. Стряпала да обстирывала, он на мене никакова внимания не обращал. Как приедет, покушает, а потом в тетрадку все пишет, пишет. Заглянула раз тайком – там буквы, цифры одни, ничаво не могла разобрать.

В один вечер вернулся пораньше, довольный такой, и говорит: «Ну что, Дотя, скоро съезжать буду», а мое сердечко так заныло, радость прям какую мне принес. Видимо, подметил, што я в лице переменилась. «Не грусти, возможно, я вернусь в ближайшее время. Давай, Дотя, пообедаем вместе». Ну, опосля такова приглашения голова моя савсем кругом пошла, быстро стала накрывать на стол. В обчем, сели мы друг против друга, я все смотрю на Володю, глаз не могу оторвать. Предложил выпить, достал бутылку из саквояжика, цветом на чай похожую. «Да вообче-то непьюща», – сказала. «Ничего, иногда даже полезно, это я вам как доктор говорю. Сегодня у меня особенный день. Одному пить не хочется». «Ну если маненько, то ладно». Поставила стаканы, он налил – запах, как от раздавленного клопа, я закрыла нос пальцами и выпила. Он засмеялся: «Какая Вы смешная, Дотя». Ну, тут меня и понесло:

«Расскажите про семью свою, про мамку, про тятьку». Он мене поправлят: «О маме, о папе». Мы привыкшие так гутарить, народ в колгоспе отовсюду здеся. Все по-своему лепечут. Рассказал, как дружно жили, как елку на Новый Год рядили, интересно мне все было слушать.

Ну вот. Посетил меня грех. Задумала влюбить в сабе. К тетке добрая половина женщин переходила за энтим отваром.

«Лошадина прыть» называтся. Бабам отвар отдавала и приговаривала: «Будет любить, на другу юбку не глядить». Заинтересовалася, стала тетку пытать, что за сила така. Она мне отвечат: «Детей стругать помогат. Рано табе еще про это знать». На будуще смотри, тольки мужик под подол полезет, сразу дитятю в нем принесешь». «Да не будет такова никогда».

«Ой, девка, не зарекайся, век длинный, все може приключиться», – и как в воду смотрела. Подливать стала в чай Володе отвар, подействовал, а через недельку уехал. Обещал вернуться. Строго-настрого приказал к аппарату в садочке не подходить и на чудо-звон не реагировать и никому не показывать. Так вот што еще учудила: в последню ночку стекляшки у Володи с саквояжика вытянула да с тетрадочки листочек вырвала на память. Все равно вся исписана одинаковым, не должен был заметить. Думала так: кинется, а стекляшек не хватат. Приедет за ними, заодно и повидаемся. Вишь как, не вернулся, не простил мне энтой подлости. Дальше – больше: забрюхатела, срам-то какой, живот перетягивала, на люди было стыдно показываться. Леньке приказала молоко на крыльце оставлять, а то растрезвонит новость таку. Володя не ехал, живот уже выше носа, што делать с энтим срамом, не знала… Надумала порешить сабе. Заварила травку сонную и вдобавок влила Володину стекляшку. Положила ее на стол. Припрется Ленька, увидит стекляшку, потом Володе расскажет. Мол, так и так, любила вас, сраму не пережила. Вот так дура была! Ленька на третий день увидал, што молочко не забираю, вошел в избу поскандалить и увидал мене в беспамятстве. Побег к председателю на доклад, увезли мене куда-то. Жалко, дитятю загубила. Ленька рассказывал, вернули мене спящу, Марфа цельный месяц за мною ухаживала. В один день проснулася как ни в чем не бывало. Тольки помнить стала плохо. Вот и вся моя любовь… Хватить на сегодня, спать табе пора, завтра на работу ехать.

Мы разошлись, я улегся, полночи ворочался, не мог заснуть. Странное место, и будка тоже. Зачем она ей? Ни разу на жизнь не пожаловалась. Надо учиться у нее. Много недовольств испытывает человек. Вот, к примеру: чай остыл – я уже злюсь. По сути, много ли человеку надо? Да, у меня большие запросы, как говорит моя мама. Хочу машину, квартиру в центре, отдыхать в фешенебельных гостиницах… Да мало ли что еще взбредет в голову, не прошу же я достать билет на Луну. Хочу жить комфортно. Одному человеку это жизненная необходимость, другому достаточно довольствоваться малым. Может, чувствительность разная к окружающему миру, как говорит Авдотья, закат и рассвет наступят и без знаний, много чего происходит вокруг без меня, но это не означает, что я не должен совершенствовать свои знания. Конечно, люди, живущие на земле, а не выросшие на асфальте, ближе к природе, и у них свое видение жизни, аппендицит шепотом не вылечишь, его необходимо оперировать, и никакая трава-мурава не спасет.

К примеру, наша лаборатория занимается научными разработками во имя спасения человека. А ведь спасаем больных, а среди них столько мрази! Определенно, повлияло на меня это местонахождение, какие-то глупые рассуждения лезут в голову… Интересно, если бы я здесь родился, что бы я здесь делал? Как Ленька, ездил бы на Звезде в сельмаг, либо в колхозе землю обрабатывал. Нет, лучше, как Авдотья, знахарем был бы. Выбор не большой, только при одной этой мысли меня охватил ужас. Стоп, я родился там, где мне совсем неплохо, и свою жизнь ни на что не променяю. Что со мной? Такое впечатление, что меня уговаривают остаться. Бред! В какой момент и на какой мысли я заснул, уже не помню.

СОН ВОЛОДИ

Сижу за столом, ем пирожки, Авдотья что-то напевает.

– Авдотья Лукинична, компот остался?

– Вот на табе чабрец с полынью – хороший отвар.

– Отпил глоток – горечь сплошная.

– Воды можно?

– Да где ж я табе ее возьму, родимый? Колодец давно высох, поедешь домой, там уж вдоволь напьешься. Ты мой подарок не забудь!

Смотрю – мешок тащит.

– Что в нем?

– Трава целебная.

– Какая трава?

– Разберешься, ты ведь ученый.

– Зачем она мне? Еще целый мешок?

– Трава не молоко – не портится. Жизнь у табе длинная, пригодится. Лечить голову табе надо, милок.

– Я без вашей травы вылечусь.

– Это вам кажется, что вы лечитесь, а на самом деле таблетками органы мучаете. Возьми, не пожалеешь.

– Ну ладно, мне пора, Федор приехал. Взял мешок, залез в машину.

– Федя, ты в таком красивом костюме, на свидание собрался?

– Собрался, тольки вместо невесты мухомор остался. Га! Га! Га!

– Что ты все время ржешь, что смешного?

– Смешного мало, когда бабка деда потеряла, но дед нашелся, говорят, другою бабкой обзавелся.

– Прекрати, тошнит от всего этого.

– Так бы сразу и сказали, решил повеселить напоследок. Выходите, поезд уже прибывает.

Оставил мешок в машине и побежал к поезду, он медленно-медленно, постукивая колесами, не останавливаясь проследовал мимо меня и исчез в темноте. Я кричу вслед:

«Остановитесь, вы меня забыли!».

Настало жуткое ощущение одиночества. Ни единой души вокруг. И только разбитый фонарь от внезапного порыва ветра раскачался на крючке, издавая ноющий скрежет металла, как бы давая мне понять о моей безысходности и несостоятельности что-либо изменить. Подошел к так называемой станции, снял фонарь и со всего размаха ударил им по деревянному строению. Стекла разлетелись, оставляя звенящий гул в ушах.

Открыл глаза… Слава Богу, проснулся. Почувствовал необыкновенное облегчение в душе – спасибо тебе, Господи, это просто сон. Вот теперь я по-настоящему прикоснулся к счастью, хоть и мгновенному, но это со мной произошло. Приснится же такая жуть! Голова трещала, легкая слабость расплылась по всему телу. Надо подниматься.

Из кухни доносился звук громыхающей посуды: Авдотья накрывала завтрак. Да, наши женщины совсем не гейши, которые плавно и беззвучно перемещаются по ограниченному периметру. У нас все намного проще. Ну все правильно: будильника же нет, вот и Авдотья Лукинична подает знаки – мол, хватит перину мять, в конце концов, она у себя дома.

– Володенька, пора вставать, – пропела тоненьким голоском. – Завтрикать пора.

Федор уже с ноги на ногу переминатся, ехать табе пора. Терпеть не могу, когда меня будят. «Знаю, что ехать, не лететь же, – пробурчал себе под нос. Утро – это совсем не моя любимая часть суток, есть у меня такой недостаток.» Оделся и поплелся на аудиенцию с Авдотьей.

– Доброе утро, – с натянутой улыбкой приветствовал хозяйку.

– Да, по табе видно, что утренней добротой так и веет! На вот табе чистое полотенце, умоешься – полегчает.

Вот увидел ее, и мое раздражение исчезло, и говорок ее местный меня не нервирует. Почему? Не знаю.

– Авдотья Лукинична, а почему Федор не заходит?

– Так заходил уже! Отправила его во двор, проветриваться: хрестины у Тонькиной дочки вчерася праздновали.

– А что, у вас и церковь есть?

– Есть у нас честь. Люди обряды помнят. Энтого они у нас не отымут.

– Кто «они»?

– Атестаты ваши!

– Почему наши?

– Ученые люди с больших городов. Приедуть сюды. Трара-ры, тра-ра-ры… Голову задурять людям всякой ерестью. Людям работать надо, а не дурь слушать, как им с землей управляться. Ленька большой любитель лектсий. Пару раз ездил в сельсовет штаны протирать, а потом прямиком ко мне – докладывать, как мне дальше жить, мол, дело они говорят. Вот и про атестатов все мне уши прожжужал. Так яво метлой по горбяке шибанула, отбила охоту туды волочиться почем зря.

Позавтракали, как обычно, – молоко и пирожки. Я поблагодарил Авдотью.

– Давай, милок, иди с Богом, – она перекрестила меня три раза. – К обеду, може, обернешься.

Прихватив с собой термоконтейнер, вышел во двор. Федор, опершись спиной о транспортное средство, докуривал очередную папиросу. Под его ногами уже собралась кучка окурков.

– Здравствуйте, Федор!

– И вам здрасте. Мы сели в машину.

– Ну, с Богом, Федор, поехали, – сказал ему и поймал себя на мысли, что раньше никогда так часто не употреблял Господа в речи. Как говорится, с кем поживешься, от того и наберешься.

Дорога обещала быть нескучной. Федор, крутя руль, чтото насвистывал. Через пять минут я его уже ненавидел. Не могу смириться с чужими привычками. Тяжелое существо человек. Посмотрел в боковое стекло – кроме пыли, ничего интересного не проглядывалось. Машину трясло так, что при очередном ухабе создавалось впечатление, что она развалится на части. Ничего жилого вокруг не было.

– А где колхоз?

– Так это тама, – Федор показал кулаком с оттопыренным большим пальцем и покачал им над правым плечом.

Дальше спрашивать о чем-либо Федора мне не хотелось, но и его свист просто был невыносим. Примерно через 20 минут показалось деревянное строение без единого окна, издалека напоминающее конюшню.

– Вот, приехали, это общежитие железнодорожников, – объявил Федор. – Как они сюда добираются? – вслух сам себе задал вопрос. – Так я на што, вот вожу их туды-сюды. Мне вовнутрь нельзя, – присвистывая, сказал Федор. – Так што здеся вас обожду.

Когда я вошел в помещение, дверь за мною захлопнулась, и, оказавшись в полной темноте, я потерял чувство пространства. Лоб покрылся испариной. «Этого мне еще не хватало», – подумал я. Услышал щелчок: появилось освещение. Я находился в небольшом деревянном помещении; массивная металлическая дверь с ручкой, напоминающей руль, придавала этому пространству таинственность. Такие двери я видел только в кино – дверь в швейцарский сейф. Фантастика! Поставил термоконтейнер на пол и попытался повернуть руль в правую сторону. Докрутил руль до конца, дверь медленно стала задвигаться в правый простенок. «Техника, твою мать», – выругался вслух. Перешагнул порог, и тут же дверь стала принимать исходное положение. Вот это матрешка! Дом в доме. Длинный, ярко освещенный коридор указывал мне путь. Облицованные кафелем стены напоминали морг. Стук моих каблуков эхо разносило по всему узкому пространству. Двери по обе стороны коридора были закрыты, одиннадцатая по счету дверь открылась. В комнате, напоминающей актовый зал, по обе стороны сидели молодые люди.

– Здравствуйте!

Они молчали. Пересчитал головы – их оказалось ровно двадцать.

– Ну что же, приступим. Кто первый?

Молодой человек из первого ряда приподнялся, подошел ко мне, вытянул руку и отвернулся.

– Пожалуйста, развернитесь и опустите штаны. Товарищи, – обратился к ожидающим, – никаких рук, только мягкое место. Это не больно.

Первому ввел сыворотку, он развернулся и кивнул; никаких эмоций его лицо не выражало.

– Следующий, пожалуйста.

После проведенной процедуры молодые люди возвращались на свои места и молча смотрели в противоположную стену. Собрал свой инструментарий, попрощался с кивающими головами и с чувством выполненного долга направился к выходу.

Вышел из «матрешки», посмотрел на небо; солнце ослепило глаза.

– Какая же погода сегодня, просто чудо! Федор плюнул на окурок, бросил под ноги, наступил на него и прокрутил носком кирзового сапога два раза.

– Много куришь, Федор! Вредно для здоровья.

– Вредно, когда жена выглядить бледно. Поехали таперича по моим делам, – пробурчал Федя.

Мой попутчик завел мотор и продолжил выдавать трели.

«Не Федор, а соловей-разбойник», – злился я. Чтобы отвлечь свистуна, начал задавать ему глупые вопросы.

– Ну, как вам здесь живется?

– Хорошо, пока жуется! – засмеялся он и продолжил насвистывать. Проехали мы еще минут десять; вдалеке показался домик.

– Там кто-то живет?

– Живеть, живеть – хто бока не мнеть.

Все, буду лучше молчать, лучше уж свист. Мое терпение было на исходе.

Остановились неподалеку от избы. Федор направился к домику. Через некоторое время он вернулся с канистрой, открыл капот, залил горючее, канистру оставил на дороге, из кармана вытащил тряпку, вытер руки. Залез в машину, поерзал на сиденье.

– Таперь к Авдотье, – объявил мой мучитель.

Ну слава Богу, закончится скоро тряска со свистом. Глубоко вздохнул, и стал смотреть по сторонам. Про какой лес Авдотья рассказывала? Вокруг одно поле с засохшей травой. Вот тебе просторы Руси-матушки. Сколько земли брошенной… Федор резко свернул налево, и мы поехали прямо по полю.

– Так короче будет! – объявил Федор.

Через минут тридцать на горизонте появилось Авдотьино подворье. Через десять минут свист, наконец-то, прекратился.

Я вышел из машины, громко хлопнув дверью. Федор выскочил из машины и прокричал мне в спину: «К часу ночи буду, если не забуду!».

Махнул рукой не оборачиваясь. «Вот противное существо. Зараза…», – бормотал себе под нос. Вошел в избу. Авдотья сидела возле окна и тихо что-то напевала.

– Ну и день выдался сегодня, Авдотья Лукинична!

Она даже не шелохнулась, продолжала смотреть в одну точку и напевать. Постоял возле нее минуту, развернулся и пошел в свое временное пристанище. Поставил термоконтейнер на сундук и плюхнулся на кровать. Бесят меня эти людишки, не могу понять, что в них не так? Все, хватит анализировать пустоту! Уеду и забуду все, как страшный сон.

– Володя, обедать пора! – послышался уже приятный для меня голос из кухни.

– Сейчас, Авдотья Лукинична, дайте мне пять минут.

– Хорошо, родимый, твое время – ты им сам и распоряжайся, тольки мояво не отнимай: два раза греть еду не буду.

После этих слов выбора у меня не оставалось, вошел на кухню и сел за стол.

– Руки забыл помыть, милок.

Встал, глубоко вздохнул, пошел в сени и вернулся уже с вымытыми руками.

– Ты не серчай на мене, Володя, я понимаю, негоже мне табе указки давать. Понимаю, уморился и забыл. Небось три часа с энтим свистуном провел, а это как цельный огород вскопать без передыху.

– У Вас тоже был опыт насладиться Фединым свистом.

– Бог миловал, от людей слыхала. Заика с детства, хтось яму посоветовал насвистывать. Помогло, а дурна привычка осталася.

– У вас здесь есть кто-нибудь без изъянов?

– Нету, все маненько пришибленные, ну што ж поделашь, не убивать же нас за это?

– Вы простите меня, действительно просто устал.

– Ты давай кушай, супчика грибного наварила, компоту из лесной ягоды. Покушаш – все легче.

Навернул две тарелки чудо-супа. И почувствовал, как глаза стали слипаться.

– Пойду прилягу, спасибо за обед.

– Иди, милок. Отдохни.

Поплелся в комнату. Разделся, сел на кровать, посмотрел на иконы, и явь, как всегда, незаметно, перешла в сон.

Когда открыл глаза, в комнате было темно, мерцал слабый фитилек в лампадке. Я был укрыт одеялом, на спинке висели брюки, сложенная рубашка и носки лежали на сундуке. Посмотрел на часы. Было уже 12:00. Надел спортивный костюм и вышел во двор. На крыльце сидела Авдотья Лукинична и начищала мои туфли.

– Зачем Вы? Я бы сам.

– Да когда табе. Рубаху постирала и наутюжила. Воду нагрела – скупаться табе в дорогу надо, все уж приготовлено в сенях. А то как же такой замурзанный поедешь, што люди подумают… Што не тольки ума не нашел, но и мыла. А у нас все для жизни есть.

Посетил отхожее место, вернулся в сени; и действительно – стояло корыто на полу, а рядом два ведра с водой, а также ковшик и мыло в блюдце. Проделав водную процедуру, почувствовал легкость в теле.

– Простынею обмотайся, на топчане лежит, – подавала команды Авдотья из кухни.

– Хорошо, хорошо, Авдотья Лукинична. Замотался в простыню и на цыпочках прошмыгнул в спальню. Достал из чемодана свежее белье и стал облачаться. Чистота – это сила. Сложил свой скарб, последний раз посмотрел на иконы и вышел из комнаты.

– Давай чайку попьем на дорожку.

Мы сидели молча. Авдотья дрожащей рукой добавила варенье в чашку, ложка ударилась о глиняную стенку и нарушила тишину.

– Авдотья Лукинична, а если надумаю к Вам приехать погостить, примете?

– Гостям завсегда рада, тольки не приедешь, другая у табе дорога впереди.

Дверь скрипнула, и на пороге появился Ленька.

– О, гляди, уральский бурундучок прискакал. Ну чаво табе надо? – резинова улыбка на ночь глядя.

– Так до свиданьице пришел Володе сказать, а то как-то некрасиво получатся, не попрощавщись.

– Вишь, Володя, кака лиса хитра, – Ленька растянул тонкие губы и оголил беззубый рот.

– Ну садись, чайку погоняем.

– Она, Володя, добрая душа, тольки сердитая быват, тут без строгости никак нельзя.

– Так, попил – и вертайся, бесова говорильня. Федор уже скоро примчится.

– Ну, бывайте, если што не так, не серчайте, – Ленька поклонился и вышел.

Что-то сжалось у меня внутри. Что за судьба у людей? Кто виноват? Да и чем я могу помочь, а главное, никто не жаловался на судьбу и ничего не просил.

– Добрый человек Леонид!

– Добрый, добрый Леонид вся деревня уж звенить.

– Вы прям все стихотворцы здесь.

– Може, для табе это стих, а для нас – правда жизни. Трещотка твой Ленька. Володя, доброта – это хорошо, когда она с глупостью не встречатся, доброта меры должна знать.

– Разве может быть доброты много или мало? Она бывает безгранична.

– Но, смотря в чем. К примеру, попросила Леньку купить три килограмма муки в сельмаге. Привез и подарок в придачу – чайник, соловья-разбойника. Говорит: «Все скуплялися – новое изобретение. Поставишь на печь – закипить когда, засвистить – кипяток готов». Поставила и жду. Засвистел, зараза, моего кота Ваську так напугал, убег – неделю искала по дворам, нашла за будкой в бурьяне. В дом боялся заходить. Постарался Ленька, доброе дело сделал, а коту душевное увечье нанес… Кабы я яво попросила – другое дело, а он за мене сам решил, што без свистуна мне не обойтися. Кот таперь и от Федьки шарахатся. Вот табе и весь сказ. А по-твоему, Володя, добрый человек – это хто?

– Ну, доброта включает в себя много черт характера. Щедрость, сострадание, помощь, бескорыстие…

– А для мене добрый человек – когда в душу не лезет почем зря. Зла никому не желат и зависти нету. А то, што ты сказывал, – так это означат человеком быть, а не зверем. Вот щедрость для мене должна быть тольки через избыток. А то чаво – отдасть добрый человек последнее, а потом сидит на бобах и злится на свою доброту. Сострадание тоже хорошо. Поплачешься вместе, посострадашь, придешь домой – перекрестишься, штобы тольки с тобою никогда этого не приключилось, – свое страдание все равно ближе. Помощь – хорошо, доброе дело. Поможет человек одному, а узнают об этом двадцать, а то и того более. Вот как Ленька – поможет, потом во всей деревне раструбит. Для сабе он это делает, ради похвалы. Не родился еще человек без корысти, всяка доброта умысел имеет. Другой человек, може, и не скажет, но все равно про сабе подумат: мол, добрый я. Вот так я табе скажу.

– Вы себя считаете доброй, лично я в этом убежден.

– Мало ты еще прожил на свете, штобы в людях разбираться. Ты ведь в мои думки не заглянешь, кожен день у Господа прощения вымаливаю. Пока так и живу с добрыми грехами.

Послышался гул мотора.

– О, свистун на помине, – сказала Авдотья и вышла в сени. Вернулась она с маленьким холщовым мешочком.

– На табе на память от мене, а што там – так дома посмотришь.

Взял мешочек и положил в чемодан.

– Спасибо Вам за все!

– Да чаво уж там, для мене это радость, хоть душу с тобою отвела, так што табе спасибо.

Я крепко сжал ее руки и поцеловал. Глаза ее наполнились влагой, она прикрыла нос левой рукой, правой перекрестила меня и махнула. Я выходил с чувством вины перед ней. Почему? Не знаю… Влез в Федькину колымагу, и мы помчались по пустой дороге, фары освещали утрамбованную дорогу, ведущую прочь от места, где, как мне показалось, живут совершенно несчастные люди.

Федор не свистел, и это молчание с его стороны я принял с большой благодарностью. Поезд уже стоял. Проводница из первого вагона махала мне рукой.

– Прощайте и неззззззз… – попытался сказать Федор.

– Понял, понял, спасибо, не забуду.

Вошел в вагон. Проводница провела меня в купе под номером 7. Попутчиков не было, и это обстоятельство меня вновь порадовало. Развернул матрац, накрыл его простыней вместе с подушкой, улегся в одежде; поезд тронулся и понес меня с моими мыслями домой.

– Просыпайтесь, подъезжаем, – в дверь тарабанила проводница.

Взял вафельное полотенце и направился умываться. Как и в прошлый раз, очереди в туалет не было; отсутствие запаха, присущего этому месту, меня удивило. Жизнь меняется в лучшую сторону. Не люблю ездить поездами с детства, предпочитаю пользоваться воздушным транспортом. Каждое лето приезжала мамина сестра и увозила к себе в деревню. Для меня это путешествие было испытанием и на короткий период перемещения расшатывало полностью мою неокрепшую детскую психику. Душные вагоны, «джентльмены» в трениках сновали то с пивом, то с лимонадом по коридору. Глухонемые стучались в купе и предлагали иконки. Запах колбасы, курицы, чеснока, глупые разговоры попутчиков – все меня раздражало. Поезд остановился, я вышел из вагона – чудесным образом оказался в хвосте. На перроне возле моего вагона в гордом одиночестве стоял ВЯ.

– Доброе утро, Володя!

– Здравствуйте! – Я первым протянул руку для приветствия.

– Как добрались?

– Все замечательно, спасибо.

– Ну, а теперь ко мне домой, обсудим вашу командировку.

– Как скажете.

Прошли сто метров, количество прибывших и встречающих увеличилось. Мы пробрались сквозь этот водоворот и спустились по лестнице.

– Вот наша машина, – показал рукой в сторону черной «Волги». Мы сели на заднее сиденье, мотор завелся и мы помчались по моему родному городу. Минут через сорок машина остановилась возле серой пятиэтажки.

– Вот мы и дома, – сказал ВЯ.

Выбравшись из машины, профессор махнул водителю рукой. «Волга» оставалась на месте. ВЯ набрал код и мы вошли в подъезд. Преодолев шесть ступеней, мы остановились перед зеленой металлической дверью. Повернув ключом два раза, мы вошли в уютную, но довольно аскетичную комнату. Ничего лишнего – я-то думал, профессора живут в хоромах с мебелью из слоновой кости.

– Володя, располагайтесь, завтрак на столе, так что не стесняйтесь. Должен оставить вас на пару часов. Вот еще что: вам необходимо сделать прививку для профилактики, только умоляю вас, не спрашивайте, от чего, место там такое – может, Вы и сами заметили.

– Делайте, Вам лучше знать.

Я завернул рукав, ВЯ протер смоченным спиртовым тампоном мою выпуклую вену и ввел содержимое.

– А почему в вену прививка, профессор?

– Вот видите, Вы же сами только что беспрекословно протянули руку, а после задаете глупый вопрос. Нужен Вам этот укол, поверьте на слово.

– Вы же знаете, я Вам полностью доверяю.

ВЯ собрал инструментарий в салфетку и положил в саквояж.

– Телевизора нет. На столе журналы и газеты, развлекайте себя как можете. До встречи, – он повернулся и вышел.

КЛИНИКА ИММУНОЛОГИИ

В кабинет постучались.

– Войдите!

Вошла Валентина с папкой в руке. – Владимир Яковлевич, Володя вернулся? – Да, он у меня дома. Он хорошо поработал, я подписал ему отпуск на две недели.

– Это Вы называете работой? Приготовил вакцины, известные любому школьнику.

– Валентина, попомните мои слова, Володя будет известным ученым, его ожидают огромные перспективы.

– Перспективы у него начнутся с завтрашнего дня. Я должна под любым предлогом сделать прививку (ВR), он должен забыть командировку и то, что видел, навсегда.

– Я уже об этом побеспокоился, так что он сейчас отдыхает. Пусть едет в отпуск и ни о чем не думает.

– Но (ВR) по инструкции делается при наличии свидетеля.

– Вот Вы и есть свидетель, только что Вас оповестил, заберите ампулу и шприц для отчетности.

– Вот, Вы просили. – Она положила папку на стол и вышла.

Надел очки и стал просматривать результат анализа. Прошло три дня после новой капельницы, никаких изменений. Чертова мутация, самому не справиться, нужен свежий мозг. Валентина наверняка уже доложила наверх о сбоях в крови, под угрозой моя репутация, да я не об этом беспокоюсь. Что дальше будет с девочкой? Еще две недели есть в запасе, ну поморочу им голову некоторое время, если не будет результатов, отправят ее в психушку и заколют до смерти. Вот цена моим достижениям – еще одна загубленная жизнь. Кто дал мне право менять судьбу? Никто, но и у меня выбора не было. Время было тяжелое для страны. Обещания вождей не совпадали с возможностью их осуществления. Красивые лозунги, повторяющиеся из года в год и призывающие народ к труду и обороне, уже плохо усваивались гражданами. Нужно было придумать дополнительное массовое одурачивание. На тот момент мысль о том, что я смогу подарить людям хотя бы иллюзию благополучия, приводила меня в восторг. Мои родители тоже занимались разработкой такой вакцины, но она действовала короткий промежуток времени. Моей задачей было ее усовершенствовать – не только продлить ее наличие в крови, но и обеспечить способность передачи по наследству. Так, хватит заниматься самоедством, пойду проведаю Венеру.

Вошел в бокс. За столом сидел Игорь Семенович и что-то записывал. Заглянул со спины в тетрадь. Но ничего не смог прочесть, почерк совершенно отвратительный; надо содержать дополнительный штат шифровальщиков, чтобы разобраться в его каракулях.

– Что Вы записываете?

– Описываю аморфное состояние бормотухи. Выявился интересный факт. Прислушиваясь к ее бормотанию, обратил внимание, что она не раз жаловалась на холод. Но температура в боксе в норме и укрыта она достаточно тепло, проверил конечности – ноги и руки теплые. Решил положить грелку в ноги. Слышу, интонация поменялась, мне даже показалось, что она мне улыбается. Наше кристаллическое создание реагирует на тепло.

– А если бы она бормотала о жаре, так Вы бы ей лед в ноги положили? Что за ребячество? Вы же ученый, а не знахарка. Мало ли что в бреду она может наговорить. Капельницу пока не меняйте. Меня уже сегодня не будет. До завтра.

«Старческий маразм в последнее время стал посещать Зельца все чаще и чаще, – подумал я. – Так, маразм в сторону – нужно продумать предстоящий разговор с Володей».

КВАРТИРА ПРОФЕССОРА

Прошло уже несколько часов, ВЯ так и не появился. Перелистав газеты, ничего интересного не обнаружил. Передовики производства и предстоящий пленум КП меня не интересовали. Да, совсем забыл про книгу Пикуля «Из тупика», так и не добрался к ней в командировке. Авдотьины рассказы полностью занимали мое свободное время, вот как раз удобный случай, есть время насладиться романом. Открыл чемодан и наткнулся на Авдотьин подарок. Просунул руку в мешок и стал доставать содержимое. Это оказались тряпичные игрушки. Разложил на столе – их насчиталось семь штук: еловая шишка, красный сапожок, звезда, снеговик и три морковки – к одной из них была пришита записка, которую я оторвал и попытался прочесть. Мелким неразборчивым почерком было написано следующее: «На долгую память от Доти». Зачем мне эти сувениры? И что с ними делать?

Входная дверь хлопнула. Появился ВЯ.

– А я и не подозревал, Володя, что Вы до сих пор игрушками балуетесь.

Я засмущался.

– Да нет, Вы неправильно поняли, – оправдывался я. – Это Авдотья Лукинична преподнесла в подарок.

ВЯ подошел и стал ощупывать игрушки.

– Любопытно, любопытно, если они Вам не пришлись по вкусу – оставьте их мне.

– Да с удовольствием, я не коллекционирую народное творчество.

– Ну как она поживает?

– Говорит, хорошо. А Вы с ней были знакомы?

– Был, четверть века тому назад.

– Странное место. Да и люди, которых я повстречал, не от мира сего.

– Володенька, все, что Вы видели и слышали, вы должны забыть навсегда.

ВЯ отошел в сторону и включил магнитофон. Бобина закрутилась и начала вещать: «Так, Володя, Вы перспективный ученый, я прочел вашу диссертацию. Вполне приличная работа, но есть некоторые пробелы, требующие доработки. Что касается сыворотки В2Н376, она требует тщательной проверки».

Тут я услышал свой голос и вспомнил, что этот разговор с профессором состоялся накануне моего отъезда в командировку. ВЯ махнул мне рукой, и я последовал за ним. Мы вошли в кухню, он указал мне на стул, я присел. Он снял с холодильника радиоприемник, поставил его на стол, нажал на кнопку, сел напротив меня и заговорил.

– Ситуация на данный момент такова: мне понадобилась ваша помощь. Извините, Володенька, но выбора другого у меня не нашлось. В нашу клинику поступила пациентка с необычными симптомами, все анализы я принес с собой; одному этот объем работы мне не осилить, поджимают сроки. В худшем варианте девушку отправят в психушку, и Бог знает что в дальнейшем с ней произойдет. У меня есть две недели, дольше содержать ее в нашей клинике не позволят.

– Кто не позволит? – поинтересовался я.

– Слушайте, я Вам все объясню по порядку. Речь идет не только о моей репутации ученого, но и о жизни человека – девушки, которая не без моего участия оказалась в таком положении. Необходима новая вакцина – та, что была разработана мною прежде, мутировала. Еще будучи аспирантом, я в составе группы ученых был направлен в деревню для проведения вакцинации. Это была моя первая разработка. Суть ее состояла в изменении сознания человека, простыми словами – вакцина счастья.

Поселили меня у прекрасной девушки по имени Авдотья. По мнению спецорганов, она была совершенно безопасна от утечки информации, страдала шизофренией в легкой форме, другими словами, я назвал бы ее блаженной. Душа у нее светилась изнутри. Не знаю еще, как описать: наивная, чистая, таких людей уже не существует. Можно сказать, что я даже временно влюбился.

«Зачем он мне рассказывает эту душещипательную историю?» – подумал я.

– Прожил я примерно три месяца у нее, долгими вечерами рассказывал ей про себя, про свое детство; ей было все интересно знать: дожив до двадцати, она из своей деревни не выезжала. Деревня эта особенная, неподалеку, как вы уже знаете, находится лаборатория. Наши органы могли организовать работу ученым, ни одному шпиону не пришла бы мысль искать секретную информацию среди построенных коровников. Одним словом, захолустье, ничем не лучше и не хуже других. Как я уже говорил, прибыли мы в эту деревню с группой ученых для разработки новой вакцины. Живой материал всегда обеспечивался спецорганами, эксперименты проводились почти каждый день и давали неплохой результат. Не знаю дальнейшую судьбу привитых, но могу предположить, что все они с великим удовольствием поехали бы на великую стройку века либо осваивать новые земли в вечной мерзлоте. Другими словами, – это энтузиасты. Страна нуждалась в таком классе людей. По окончании командировки Авдотья не на шутку влюбилась в меня. Чтобы хоть как-то успокоить ее, я пообещал обязательно вернуться, хотя заранее знал, что этого не произойдет. Нашу группу забрасывали по всей стране, лаборатории, как и населенные пункты, постоянно менялись. Так вот, самое главное: по возвращении домой я обнаружил, что в саквояже не хватает трех ампул и вырван листок из тетради с моими новыми формулами. Вот и все, подумал я, конец моей карьере и, может быть, даже жизни. Если Авдотья их вытащила и, не дай Бог, принесет к председателю, даже неважно, кому она попадется на глаза, в любом варианте мне бы пришел конец за такую халатность. Да и ей бы не поздоровилось: уличили бы блаженную в шпионаже и так, на всякий случай, отправили бы в мир иной. Время было такое – подозревали всех. По возвращении в Москву сказался больным и восстанавливал пропажу. По данным ДНК, у пациентки я обнаружил мои клетки, делящиеся по определенной схеме. Моя бывшая разработка на сегодняшний день уже считается устаревшей и недостаточно эффективной. Мне нужна ваша помощь для восстановления этой вакцины.

ВЯ вышел и через минуту вернулся с тряпичными игрушками, достал нож и вспорол Авдотьины старания. Из морковки и снеговика выпали ампулы.

– Я был уверен, что она их вернет, но почему две? Странно, может, третью разбила? Володя, Вы ездили в эту командировку по моей инициативе. Я объяснил спецорганам, что нужно провести для начала подготовительные прививки, чтобы в ближайшем будущем опробовать на железнодорожниках новый материал. Ведь я совсем уже не молодой человек, мне нужна достойная замена. Понимаете в чем дело: мы с вами чем-то похожи, да и имена у нас одинаковые. А для нее все ученые должны знать друг друга, к тому же у нее была развита природная интуиция. Сам не мог поехать, потому как бросать пациентку в таком состоянии и с такими данными представлялось нецелесообразным действием.

– Теперь я все понял, она рассказывала о Вас. Авдотья Лукинична выпила сыворотку – хотела отравиться. Она была беременна.

– Сволочи, почему не доложили? Что с ребенком?

– Он погиб.

ВЯ встал и начал суетиться по кухне.

– Да как это могло случиться? Зачем? – повторял он. – Ну все, эту тему мы больше не затрагиваем. Сейчас вернемся в комнату, я выключу запись. Не забудьте продолжить тему несколькими фразами. Как Вы, надеюсь, поняли, моя квартира прослушивается; пожалуйста, будьте осторожны, подумайте, прежде чем что-то сказать. Кухня – это самое безопасное место, – он указал на радиоприемник, – эта штуковина не позволяет им подслушивать.

ВЯ выключил запись, я продолжил рассуждения. Он прервал меня и сказал: «Отпуск ваш откладывается, с кафедрой я договорился. Для них Вы отправились на море, а мне Вы нужны здесь. Все необходимое у меня есть для Вас, поживете у меня несколько недель, а там по результатам посмотрим: думаю, докторская вам обеспечена».

«Вот влип», – подумал я, но обратной дороги уже не было. Как всегда, за меня все решили, паршивое состояние у меня на душе, выпить бы после такого стресса.

– Володя, пройдемте со мной, – позвал меня ВЯ.

ВЯ направился в сторону чулана, открыл дверь. Небольшое помещение было завалено каким-то хламом: обувные коробки, стопки журналов, перетянутые веревками, справа налево висела верхняя одежда на крючках, на верхних полках размещались фетровые шляпы. Он снял с крючка серый плащ, перевесил на другую сторону, повернул крючок – и вдруг на моих глазах обшарпанная стена начала беззвучно двигаться вправо. «Опять фантастическое видение», – подумал я. Свет автоматически включился, мы спустились вниз по ступенькам и очутились в небольшом помещении, напоминающем коридор. ВЯ нажал на кнопку, и распыленная жидкость окатила нас с ног до головы.

– Не бойтесь, это простая обработка, она не вредна. Справа ВЯ нажал на кафельную плитку, стена вновь сместилась и мы вошли в прекрасно оборудованную лабораторию.

– Вот здесь Вы будете работать. Вымойте руки и наденьте халат, перчатки периодически меняйте. Холерной палочки здесь нет, но меры безопасности соблюдайте. Наша вакцина не боится соединения с кислородом, либо с другими факторами, такими, как перепады температуры; она, как гриб, приживается и адаптируется к любой среде. Вот Вам кровь пациентки – он положил на стол пробирку с бордовой жидкостью. Так же откройте ампулы и разложите на молекулярный состав. Ваша задача – выявить потерянное звено. Записи ведите регулярно, описывайте процесс. Задачу поняли? Если захотите вернуться, нажмите на красную кнопку, я открою Вам двери. Дерзайте, я решил вернуться в клинику ненадолго.

Он надел халат и направился в противоположную сторону от входа. Подойдя к железному шкафу, он нажал опять на кафельную плитку, двери открылись, ВЯ вошел и исчез. Опять секретные двери, они закончатся на сегодня? Просто день открытых дверей.

КЛИНИКА ИММУНОЛОГИИ

Вернувшись в свой кабинет, достал папку под номером Н23. Что не так с этими Крыловыми? Мои мысли прервал телефонный звонок. Интересно, кому именно сейчас я понадобился, да еще звонят на городской.

– Алло! Профессор Устинов?

– Да, слушаю Вас!

– Здравствуйте, – тихий женский голос ответил мне. – Меня зовут Мария Петровна Крылова, я мама Венеры, мне необходимо с вами встретиться. Завтра к двум часам, если это возможно, я приду в клинику.

– Конечно, приходите, только порадовать Вас ничем не могу, состояние дочери не изменилось.

– Я догадываюсь, мне просто с Вами надо поговорить.

– Приходите, я Вас буду ждать.

– Спасибо, до свидания.

Да, короткий получился разговор. Пометил на календаре: среда, 2 часа, мать. Странная мамашка, дочка уже неделю валяется, а она «догадывается». Бедная девочка все время упоминает ее в своем бормотании. Доживем до завтра, хотелось бы посмотреть ей в глаза. Девочка подкидыш, а это означает, что мать добровольно написала отказную. Откуда у нее номер моего городского телефона, ни в одном справочнике он не значится? И потом, зачем мне ее глаза? Я их вижу каждый день на улице, безразличные ко всему происходящему вокруг. Угрюмые мужчины, возвращающиеся с работы, женщины на каблуках, вечно с какими-то пакетами в руках. Сплошная серая масса, кроме детей. У них другие глаза, но ничего – скоро подрастут и сольются с этой массой. Надо дослушать запись домашних разговоров. Положил папку в сейф и включил дистанфон.

– Вы все говорите одно, а делаете другое.

– Кто все?

– Мама, ты сама знаешь!

– Нет, я не знаю!

– Так если ты элементарного не понимаешь, либо делаешь вид, что не понимаешь, тогда по какому праву ты меня все время учишь? Как мне поступать, о чем мне думать! У меня есть свои мысли и свое восприятие мира!

– Я твоя мать, я старше, у меня больше жизненного опыта.

– О каком опыте ты говоришь? Это твоя жизнь и твой опыт, я-то тут при чем? Мне не нравится твой опыт. Чего ты здесь добилась, сидя в этой глухомани?

– Мое главное достижение – это ты!

– А кто я? Я сама не знаю, кто я. Чего хочу? Кого люблю? Я больше знаю, что я ненавижу!

– Ну и что же ты, сытая и одетая, ненавидишь?

– Я ненавижу лицемерие, я ненавижу себя за то, что мне приходится это делать.

– Так не делай!

– К сожалению, не получается, если ты хочешь выжить, ты, как микроб, должен приспосабливаться к благоприятной среде.

– Чего ты тогда хочешь, если ты сама знаешь на всё ответы?

– Я хочу быть честной перед собой, не перед вами, вам моя честность не нужна. Я не хочу, чтобы меня ломали и переубеждали.

– Так будь собой! Кто мешает?

– Вы все!!! Люди, которые меня окружают, школа, учителя, мнимые друзья. Вы все врете друг другу и вам это нравится. У вас духу не хватает говорить правду, да и не нужна она вам. Микробам хорошо живется без правды, они в любой грязи чувствуют себя превосходно.

– Венера, ты, наверное, заболела?

– Да я давно болею, вы меня заразили, и лечения нет, потому как еще никто не придумал лекарство от глупости. Вы все – несчастные люди, делаете вид, что живете. А на самом деле вам это только снится. Все! Мама, прости, ты не виновата, что мы с тобой живем на разных планетах…

– Хорошо, Венерочка, успокойся, я вижу, что ты заболела. Мне надо позвонить.

– Ну давайте, лечите меня, хоть залечите! Может, тогда вам станет легче жить!

Звук хлопнувшей двери и глухое рыдание – у девочки началась истерика. Я выключил запись.

Надо же, не успела на Божий свет вылупиться, и сразу ей счастья подавай! Но если ее лечили, должна быть сохранена история болезни. По ее разговорам ничего особенного я не заметил – обыкновенный юношеский максимализм. В ее возрасте я тоже любил поспорить с родителями, но меня на лечение не посылали. Мне всеми доступными методами пытались объяснить, что хорошо и что плохо. Я понимал, что они желают мне добра. Надо позвонить по спецсвязи и попросить сделать запрос, в какой больнице она лечилась и где ее история болезни.

– Алло! Мне нужна история болезни В.К. Судя по записям, она проходила лечение до нас.

– Медицинская карта в пункте Н23 не обнаружена, последнее время ею занимался Севастьянов, но, к сожалению, Павел Васильевич умер месяц назад.

– Что случилось?

– Сердце…

– Спасибо, до связи. – Ладно, надо возвращаться. Нет у меня желания сейчас об этом думать, надо заняться делом, а не пустыми рассуждениями.

Медленно шел по туннелю домой. Интересно, как идут дела у Володи? Вернувшись из металлического шкафа, увидел Володю, сгорбившегося над микроскопом.

– Ну как успехи? Володя вздрогнул.

– Пока ничего не могу сказать определенного, но мысль появилась.

– Мысль – это хорошо, через полчаса приду за вами, будем ужинать.

– Хорошо-хорошо, – не отрываясь от микроскопа, ответил ученик. Моя школа, узнаю себя в молодости. Поднялся к себе, сел в кресло… Что-то я устал сегодня. Откинув голову на спинку, закрыл глаза и провалился.

СОН ВЯ

Я совсем маленький, стою на берегу. Цвет моря необыкновенно бирюзовый, вода на солнце переливается, как конфетные фантики, мне очень жарко, я хочу пить. Оборачиваюсь, и оказывается, что я совершенно один. Начинаю кричать «Мама, мама!», но никто не отвечает. Мне страшно. Я бегу, мои ноги отрываются от земли, я начинаю махать руками, как птица. Я лечу, у меня получилось! Посмотрел вниз: море стало маленьким, похожим на лужу. Как я высоко взлетел, страшно смотреть вниз. Руки у меня устали, боюсь упасть. «Мама, мама!», – закричал опять, но меня никто не слышал, от обиды я зарыдал и полетел вниз…

* * *

Проснулся от собственного плача. Ну и сон… Вытирая слезы, вспомнил, что последний раз так рыдал, когда умерла мама. Те же ощущения одиночества и полной беспомощности. Давно не был на кладбище, проклятая работа отнимает все время. Посмотрел на часы – прошло два часа; надо же, а показалось, что только вздремнул. Позвал Володю, впервые за многие годы буду ужинать не один, и это обстоятельство меня радовало.

– Приготовлю Вам любимую яичницу, – с выражением объявил ученику.

– А Вы умеете еще и готовить?

– Нет, только ее и могу, но она у меня особенная.

– Я не против, только я не предполагал, что профессора еще и кулинарами бывают.

– Это громко сказано про меня.

ВЯ достал из холодильника сливочное масло, докторскую колбасу, лоток яиц, кусок голландского сыра и банку консервов «Печень трески». «Не остаться бы мне голодным», – подумал я. Но, как оказалось, не все было так плохо. Профессор достал из пенала коньяк и разлил по рюмкам.

– Ну что, Володя! Поднимая рюмку вверх, я пью за новые свершения! – Не чокаясь, ВЯ осушил рюмку. Я повторил за ним.

– Вот Вы сейчас подумали про меня: выпил коньяк, как водку, залпом, да еще отравой закусывает, а коньяк следует пить маленькими глотками и мурыжить под языком, да неплохо шоколадом горьким закусывать.

– «Мурыжить» – интересное слово.

– В данном случае – мучить. Это Дотин лексикон, понравилось мне это слово, так точно описывает действие.

– Ну, примерно так я и подумал, профессор.

– Вот, Володя, взяли и повторили за мной, а может, Вы любите по-другому, а повторили инстинктивно, потому как, по вашему мнению, я не могу ошибаться. Я же непререкаемый авторитет для Вас. И яичница – просто гадость, а Вы едите, давитесь, но не хотите меня обидеть. Не бойтесь, Володя, людей, которые спорят с Вами, бойтесь тех, которые все время с Вами соглашаются.

ВЯ отправил яичницу в мусорное ведро, достал палку сервелата и банку с черной икрой.

– Сегодня будем ужинать, что Бог послал, а назавтра дам распоряжение Валентине – нам нужно хорошее питание. – ВЯ заулыбался. – Вы еще выпьете?

Мне хотелось, но я не знал, что ответить: может, опять «тест на вшивость».

– С удовольствием, – ответил я.

– Ну, давайте еще по одной, и будем отдыхать.

– А как же работа?

– Весь свой запал сохраните на завтра. Возьмите тетрадку и записывайте все приходящие идеи. Ночь – это лучшее время суток для открытий, уж поверьте мне на слово.

Он собрал посуду и поставил в раковину.

– Все, Володенька, спокойной ночи, постель в шкафу найдете. ВЯ ушел к себе в опочивальню. Достал постель, стелить не хотелось, улегся в одежде. Ноги мои не помещались, придвинул кресло, тем самым удлинив ложе. «Володенька!» – мысленно прошипел и тут понял, что меня завело. Терпеть не могу это уменьшительно-ласкательное имя. Родители до сих пор называют меня сокращенно Водя – это имя из детства. Когда мне было четыре года, папин друг протянул мне руку и спросил: «Ну, и как вас, профессор, величают?». Я не знал, что ответить, громко выкрикнул: «Я Водя» и убежал. Все рассмеялись, так это имя закрепилось в доме. С «Володенькой» мои воспоминания унесли меня в юность.

ВОЛОДЕНЬКА!!!

А все это из-за моей первой школьной любви. В нашем классе было много симпатичных девчонок, но Эльвира казалась мне особенной. Во-первых, она была круглой отличницей, высокой, стройной, с большими зелеными глазами. Голос ее меня просто завораживал, такой нежный, и всегда она выглядела чрезвычайно спокойной. Ничто не могло ее вывести из себя. На любую глупую выходку со стороны мальчишек она реагировала одинаково: поворачивалась к раздражающему объекту спиной и ничего не отвечала. Либо с ухмылкой, смотря прямо в глаза противнику, удалялась – так она обезоруживала обидчика. Была в ней какая-то загадочность. Ну вот, начал я ей уделять знаки внимания, рассыпал перед ней комплименты. Она только ухмылялась и ноль реакции на меня, но это равнодушие заводило. И вот я решился подкараулить ее после школы и предложить дружбу и сердце. Жили мы с ней по соседству, и дорога домой вела через парк. Сел на скамью, достал книги из портфеля – в общем, делал вид полной занятости, в то же время не оставляя наблюдательный пункт. Она все не появлялась, это меня бесило, потому что мое волнение меня больше и больше накрывало. Про себя репетировал вопросы, которые буду задавать. В голове, в конечном итоге, все перемешалось. Увидел ее на горизонте, да еще с подругой Катькой: «Зачем она с ней поперлась, ей же идти в другую сторону», – злость нарастала. Весь мой «план Барбаросса» провалился с треском. Я и так Катьку недолюбливал, а тут сразу возненавидел. Меня это всегда поражало – как два абсолютно разных человека могут дружить. Катька – некрасивая, маленького роста, с широким носом и маленькими глазками. Но не это главное – у нее был совершенно отвратительный характер. Все время подлизывалась к учителям, строила гримасы, ехидничала постоянно, умом не отличалась вовсе. Знала все про всех и плела интриги. А моя-то – совсем другая. В общем, стал я торопливо собирать все обратно в портфель, делая вид, что никого не замечаю. Как внезапно подбежала Катька и гавкнула мне в ухо.

– Ты че, Вовка-морковка, здесь делаешь? – Я сделал глубокий вдох и парировал:

– Видите ли, Катерина… не знаю вашего отчества. Собственно говоря, я дожидался вашу подругу. Но так как она занята вами, я откланиваюсь. – Катька заржала.

– Эль, ты слышала этого Онегина? Не «откланиваюсь», а «кланяюсь», нам такие балаболы, как ты, не нужны. Правда, Эль? Эльвира захохотала. – Я готов был провалиться сквозь землю. Она подхватила Катьку под руку, и подружки убежали.

Я поплелся домой… Да ну их всех, дуры малолетние, злился теперь на себя. Завтра весь класс будет гудеть, что я в женихи напрашивался, уж Катька постарается. Решил отменить посещение храма знаний; завтра пятница, впереди два выходных. Пусть информбюро пройдет без моего участия. На следующий день проснулся как обычно, в 7:30, оделся не спеша, умылся, позавтракал и пошел якобы в школу. Дождался, когда родители выйдут из подъезда и удалятся на приличное расстояние. Через пять минут я уже был дома. Включил телик, там ничего интересного не вещали. Выключил развлекательное устройство и решил что-нибудь почитать. Первая книга, что бросилась в глаза, – Маркес, «Сто лет одиночества». Прочитал несколько страниц, но никак не мог сосредоточиться. Эльвирин смех стоял у меня в ушах, и от этого чувство стыда меня не покидало. А все эта Катька-свинья, теперь в ее сторону не посмотрю. Так себя грыз полдня. Надо как-нибудь отвлечься. Решил все негодование излить на бумаге. Взял лист и красным карандашом крупными буквами вывел слово «СВИНЬЯ». На этом моя фантазия оборвалась, свинья и Катькин образ в моем случае идеально совпали. Что может быть еще? Ненависть? Тоже чувство, но и этого она не заслуживает. По-моему, я слишком много уделяю внимания этому персонажу. Просто плевать мне на нее… И тут мой воображаемый плевок прервал телефонный звонок. Поднять трубку или нет? Я засомневался: может, это родители проверяют мою школьную посещаемость? Так и не решился. Звонок умолк, холодный пот выскочил на лбу. Что я так нервничаю, ну не убьют же меня за это? Если что, скажу, заболел живот или голова, отпросился с уроков. Через пять минут звонок повторился. Нет, это точно не родители.

– Алло! Слушаю!

– Слушай, слушай, Володенька, это Эльвира. Ты что, заболел?

– Да нет, просто проспал, все банально.

– Ты знаешь, я отпросилась с уроков. Что-то голова заболела. Домой идти не хочется, моя маман меня залечит…

– Ну, приходи ко мне. Знаешь, где я живу?

– Ну как ты думаешь? У меня же Катька – городской справочник. Через пять минут буду. До встречи!

Вот это поворот!!! Я опять занервничал. Быстро снял домашние треники, надел джинсы, схватив папину рубашку, нервно застегивал пуговицы, они не поддавались, быстро снял рубашку и натянул первую попавшуюся футболку с нарисованным велосипедом. Все разбросанные вещи запихнул в шкаф, забежал в ванную, выдавил зубную пасту под язык, прополоскал рот, зачем-то намочил волосы. Разбросал книги на столе и стал ждать появления музы. Долго она себя не заставила ждать. Звонок в дверь. Я поднялся со стула и медленным шагом направился встречать вчерашнюю хохотушку. Неторопливо распахнул дверь – передо мной стояла Эльвира.

– Входи в мои владения, прекрасное видение.

– Володенька, это скучная проза в стихах? – ухмыльнулась она.

– Нет, это ода.

– Да ты совсем не глупый мальчик, умеешь делать комплименты.

– А ты поменяла прическу?

– Ну что, тебе так больше нравится? – она покрутилась.

– Мне все нравится, что связано с тобой, за исключением твоей пажихи Катерины.

– Чаем угостишь?

– Могу и чаю, и анальгина. Голова прошла?

– Еще вчера, если учесть, что она у меня не болела. Мы вошли в кухню, я поставил чайник на плиту.

– Ты знаешь, Володенька, чай – это скучно, есть в доме какой-нибудь алкоголь?

«Ничего себе», – подумал я, этот вопрос меня ошарашил.

– Надо посмотреть, может, что-нибудь и найду.

Родители не злоупотребляли, но, как у интеллигентных людей, наверняка осталось после гостей. Открыл пенал, и, действительно, на полке стоял недопитый коньяк.

– Как ты относишься к крепким напиткам?

– Положительно, как и к слабым. Надеюсь, ты составишь мне компанию?

– Если меня просит такое очаровательное существо, я не вправе отказываться.

Разлил коньяк. Эльвира тут же подхватила рюмку и выпила залпом, даже не поморщилась. Мне предстояло повторить этот подвиг: поднес рюмку ко рту, в нос ударил омерзительный запах. Появился рвотный рефлекс, сделал усилие над собой и тоже выпил залпом. Тошнота стояла в горле.

– Ты водичкой запей или лимонадом, не стесняйся, – расхохоталось очарование.

Я достал из холодильника лимонад и выпил полбутылки. Эля захлопала в ладоши:

– Браво! Браво!

– Ты угадала, у меня сегодня была премьера.

– Вот я к этому же, давай поговорим как люди, без театрального пафоса.

– Давай.

– Ты на Катьку не обижайся, она полная дура, но ты знаешь, мне с ней скучно.

– Она что, твой личный клоун?

– Я же просила, просто она такая, у нее много недостатков, а у кого их нет?

– Эль, ты пришла поговорить о своей подруге-утешительнице?

– Да нет, конечно. Давай еще по рюмочке. Мы выпили, и как-то мне стало хорошо, нервничать уж точно перестал. Отправил бутылку на исходное место, дабы не раздражать любителя горячительных, – мне не жалко, но недостачу могут обнаружить домашние, вот тогда точно будет много вопросов, а потом обязательно лекция часа на три о моем будущем и недавнем настоящем, опускающем мое юное сознание в пучину вредных пристрастий.

– Володенька, ты мне тоже нравишься, – почти шепотом сказала Эля. И ее признание душевно-ласкательно легло мне на уши. Она села мне на колени и мы поцеловались. Мой первый поцелуй не произвел на меня впечатления. Она укусила меня за язык и засмеялась:

– Ты совсем не умеешь целоваться.

– Но, я надеюсь, ты меня научишь?

– И не надейся! Этому не учатся, это инстинкт. Либо дано, либо нет.

– А ты так уже все знаешь про инстинкты? Почему тебе нравится надо мной издеваться?

– Почему ты решил, что мне это нравится? Просто ты мне позволяешь, а я этим пользуюсь. Ну ладно, не обижайся, давай завтра сходим в кино.

– Хорошо, согласен.

– Согласен, и все? Где и когда мы встречаемся? Вообще-то инициативу мужчина должен проявлять первым. Ладно, завтра сама тебе позвоню. Мне пора бежать домой. Географичка, наверное, уже оповестила мою родительницу о моем внезапном заболевании. Пока, мой юный друг!

– До завтра, – сказал я с надеждой в глазах.

Закрыл за ней дверь и кинулся к окну. Эльвира не спеша вышла из подъезда, я провожал ее взглядом, пока она не исчезла из поля зрения. Вот это поворот!!! Мне все это снится?

Наступила суббота, весь день нервничал, ждал ее звонка.

И, как назло, позвонила мамина подруга. «Ну все, это надолго», – злился я. Кулинарные рецепты не заканчивались. Решил составить компанию папе. Он смотрел футбол, периодически вскакивая с дивана, крича нецензурную брань в телевизор, потом падал как обессиленная лань. Вскакивание поменялось битьем сидя себя по коленям. Обстановка у телика накалялась. Я злился на папин спорт и на кулинарные шедевры, которые готовились мамой по свежим записям и, как правило, отправлялись затем в мусорное ведро. Я подошел к маме и громко спросил: «Где мои тетради по русскому с прошлого года?». Спросил так, чтобы тетя Люся на том конце провода поняла намек о прекращении светской беседы. Мама дала мне два направления для поиска. Я быстро вернулся, пожимая плечами, исчерпав все мамины тайники и ее терпение. Она не выдержала. «Ну, Люся, ты слышала? Ничего в этом доме не могут найти без меня», – попрощавшись с подругой, мама ринулась в мою комнату, тем самым освободив мне плацдарм.

– Водя!!! В конце концов, ты должен сам следить за своими вещами! – кричала мама из комнаты.

– Я слежу, но после твоей уборки вещи каждый раз меняют место расположения, – выкрикнул я, оставаясь на месте в коридоре, как в почетном карауле, охраняя и не покидая пост.

– Иди сюда! Я тебе говорю! – Мне пришлось откликнуться на мамин зов.

– Это что?

– Надо же, я их не увидел.

– Да знаю я тебя с папой, у вас все предметы в доме – невидимки, а у меня глаза и руки – волшебники: все прозрачное и невидимое превращается в очевидное.

– Спасибо тебе, мамочка!

Я поцеловал ее в щеку, и тут зазвонил телефон. Я ринулся первым.

– Алло!

– Привет! Это я. К вам, как в Кремль, – не дозвониться.

– Привет, а что, у тебя были попытки?

– Ну ладно, давай в пять у твоего подъезда, – сказала она и положила трубку, не дождавшись моего ответа.

Часы показывали 4:30. Разбив свою копилку, пересчитал мелочь – я оказался вполне состоятельным человеком. Можно будет шикануть. Собрав в горсть мелочь, направился к отцу. Изобразив жалкое лицо, попросил поменять этот клад на купюру.

– Ты что, на свидание собрался?

– В общем, да.

– Хочешь произвести впечатление на девушку, наследник Ротшильдов?

Я уже пожалел о своей просьбе. Прежде чем осуществить сделку, папа начал рассказ-воспоминание о первом свидании с мамой, об одолженном у друга пиджаке, о том, как у них все скромно было. Вынул из портмоне пять рублей, и с целым багажом напутствий я выбежал из дома.

Эльвира пришла первой.

– Ты знаешь, Володенька, мне расхотелось идти в кино. Пошли ко мне: мама испекла яблочный пирог, попьем чаю, послушаем музыку.

– Пошли, – с неохотой ответил и тут же подумал: мои сбережения останутся при мне. Эля жила на третьем этаже. Мы поднимались по лестнице, останавливаясь на каждой площадке, целовались. Так мы добрались до нужного этажа. Эля нажала на кнопку звонка три раза. Дверь открыла женщина довольно плотного телосложения, одетая в розовый шелковый халат с ядовито-зелеными иероглифами, на голове сидел желтый тюрбан, на ногах – бордовые тапочки из парчи с задранными носками. «Просто постаревший маленький Мук», – сдерживая смех, я криво улыбался. Ярко-красная помада на губах со мною поздоровалась.

– Добрый вечер! Заходите, будем пить чай.

– Мама, это Володя из моего класса.

– Очень приятно, Вероника Всеволодовна, – она протянула мне руку с красными ногтями. Я не знал, что мне делать, она меня пугала. Я не глядя обхватил двумя руками и потряс.

– Взаимно. Она развернулась на левой пятке и потащила свои волшебные тапочки в комнату. Мы последовали за ней. Вошли в большую комнату, которая шокировала меня не меньше ее обладательницы. Мои глаза стали гулять по интерьеру. Все стены были завешаны картинами, и в промежутках зловеще смотрели на меня африканские маски. В общем, вся комната была заполнена всем подряд. Стол стоял посередине и уже был накрыт к употреблению. Вероника Всеволодовна принесла чайник и уселась рядом с Эльвирой напротив меня.

– Володенька, расскажите о себе, о своих родителях, о планах на будущее.

Начался «допрос с пристрастием». Я неохотно отвечал, она каждый раз подбирала новый вопрос, пить чай и есть пирог мне расхотелось. Эля во время допроса навернула три куска пирога.

– Володенька, у Вас есть хобби?

После этого вопроса почувствовал тошноту, голова закружилась. Я схватился за лоб.

– Володенька, Вам плохо? – как мне показалось, промяукала она.

– Нет-нет, все в порядке. Извините, совсем забыл, сегодня приезжает моя бабушка из Ленинграда, мы с родителями должны ее встречать. – Поднялся и выбежал не попрощавшись. Несся вниз по лестнице, и мне казалось, что я слышу очередной вопрос: «А где бабушка проживает, на Невском?». Я закрыл уши – вот наконец-то я на воздухе. Глубоко вздохнул и почувствовал облегчение. «Что это было?» – размышлял, возвращаясь домой. Моя любовь растаяла после третьего съеденного Эльвирой куска пирога плюс допроса ее близкой родственницы. Значит, это была не любовь. Вот так проявилось мое первое занудство – обращать внимание на мелочи. А где же чарующие зеленые глаза, тихий, нежный голос? Все растворилось. После этого случая имя Володенька, обращенное в мой адрес, невольно возвращало меня к тюрбану, африканским маскам и приличному аппетиту моей первой, несостоявшейся, любви. Мои воспоминания и усталость, перемешанная с коньяком, подействовали на этот раз положительно. Я заснул.

Не умолкая звенел будильник из соседней комнаты. На часах было ровно 9 утра. Подождал минуту. Звон не прекращался. Постучал в комнату ВЯ, никто не ответил. Приоткрыв дверь, профессора не обнаружил. Кровать была застелена. Нажал на дребезжащую кнопку, воцарилась желаемая тишина. Возле будильника лежала записка: «Завтрак на столе, продолжайте работу. Вернусь после двух».

Насытив свой желудок, спустился в лабораторию: попробую сегодня выпарить молоко и соединить с В3F4. Молоко точно есть, но только в измененном виде. Сегодня буду бороздить целинные поля науки. Главное, после этого собрать хороший урожай. Облачившись в халат и перчатки, приступил к работе.

КЛИНИКА ИММУНОЛОГИИ

Устинов сидел за столом, постукивая пальцами правой руки, перелистывал страницы Медицинской энциклопедии. Снял очки, потер переносицу и надел обратно. Отодвинул талмуд на край стола, встал и, как заключенный в одиночной камере, прогуливался по комнате: три шага вперед, три шага назад.

Надо пересмотреть повторно все анализы за последнюю неделю. Венера, Венера, где ты потерялась? На каком этапе началась мутация? Севастьянов, почему не сохранил историю болезни? И тут меня осенило. Точно, в нашей группе был Пашка Севастьянов, проработали мы недолго вместе. Вначале мы исследовали одну тему, потом группу распустили, и каждый стал заниматься своей индивидуальной разработкой. Так и не довелось ни с кем встретиться, разбросало ученую знать по просторам необъятной Родины.

Пашка выделялся из группы своими достижениями, в отличие от многих, не хвастался и вообще держался особняком. Маленького роста, блондин, непоседа, вечно мотался по лаборатории из угла в угол, изображая глубокую мысль, – создавалось впечатление, что он стоит на пороге открытия века. Неожиданно останавливался, вздымая указательный палец вверх, и произносил: «Так это же совсем другой компот!». Вот прозвище Пашка-компот основательно прилипло к нему. Вспомнил: носился он с банкой молока с огромным грибом, по его мнению, ядовитые грибы путем вымачивания в молоке нейтрализуют вредные вещества, образуя кислую среду при определенной температуре. В результате при выпаривании яд улетучивается, а гриб становится абсолютно безвредным и к тому же еще полезным. Наша группа не вступала с ним в бредовые дискуссии. Все тихо посмеивались. Мои знания в микробиологии не допускали такого нонсенса. Не знаю, удалось ли ему что-нибудь открыть. Так, Павел, молоко – интересно! Должны были сохраниться записи его экспериментов, может, он нам просто морочил голову? Если разобраться, в каждой бредовой идее можно найти здравый смысл. Я поднял трубку спецсвязи:

– Да, слушаю.

– Мне необходима полная информация о лечащем враче ВК, а также его экспериментальные работы.

– Вы же прекрасно знаете, это не ваше направление, он работал совсем с другим материалом.

– Мне не нужна его личная биография, может, сохранились черновики? Вы что, не понимаете: мы все, так или иначе, делаем общее дело.

– К сожалению, ничем не могу Вам помочь, это инструкция, – ответил мой связной.

– Что за бред ваша инструкция?

Бросил трубку и стал опять метаться по комнате. Пашка, Пашка, что же ты добавил в свой компот, кроме фруктов и ягод, если даже твои черновики 30-летней давности до сих пор засекречены? Я нажал на кнопку вызова. Тут как тут появилась Валентина.

– Сегодня закончу пораньше, меня не будет несколько дней. Капельницу не меняйте, вводите дополнительно витамин В374. Вы все знаете, но если что – я на связи. Да, совсем забыл, пришлите завтра Семеновну.

– Во сколько вам удобно?

– К десяти. Пусть принесет все как обычно, Вы мой набор знаете. Остальное пусть приготовит дома, не выношу посторонних людей в квартире более двух часов.

– Ну какая же она посторонняя? Хорошо, все как обычно?

– Икры побольше и черного шоколада!

– Будет исполнено, все как Вы сказали. Вы себя хорошо чувствуете?

– Абсолютно! Все в порядке, кроме пыли в моей квартире, – с раздражением ответил я.

– Мне можно идти?

– До свидания.

Ну где же Крылова? Уже 2:10, она что, ко мне на свидание собралась, почему опаздывает? Зазвонил городской телефон.

– Здравствуйте, это Мария Петровна. Прошу прощения, но прийти не смогу. Прощайте.

Вот тебе новости! Я уже давно ничему и никому не удивляюсь, псевдомамаша! Может, и к лучшему, сохранила мое время. Накинул плащ, прихватил анализы ВК за прошедшую неделю.

Вышел из клиники. Погода стояла чудесная. Начало осени – моя любимая пора. Свернул в сторону парка и медленным шагом направился домой. Надо прогуляться хотя бы полчаса. Пашка-Компот не давал мне покоя, мало ли, может, просто однафамилец, множество групп формировалось в то время… Остановился и взглянул в глубь парка – ничего не поменялось, он стал не хуже и не лучше за все пройденные мной годы, только меньше людей стало проводить время на воздухе. Картина от увиденного прибавила мне пессимистического настроения.

По всей видимости, одинокая старушка кормила птиц, пара стариков играла в шахматы, они вдумчиво смотрели на шахматную доску; никаких движений в игре не происходило, их фигуры застыли в позе «Мыслителя».

«Или давление, или склероз, – подумал я. – Время, время, все меняется вокруг и все меняются…».

Перешел дорогу и уже приближался к дому. Вот тут поистине все застыло на века. Так, рентген в полном составе: на лавочке у подъезда, как обычно, сидели три старушенции. Одна из них подпрыгнула как ошпаренная и побежала мне навстречу:

– Добрый день, Владимир Яковлевич!

– Добрый, – сухо ответил я.

– Вы знаете, Вас сегодня женщина разыскивала, довольно симпатичная, – с ухмылкой начала рассказ. – Подходит к нам и спрашивает: «В какой квартире проживает профессор Устинов?». А я ее спрашиваю: «А зачем он Вам понадобился?». А она нам порванную фотографию показывает, только вас плохо видно, – пол-лица Вам отодрала, а Вы такой красивый стоите, молодой, в шляпе.

– Простите, какая шляпа? Какая женщина?

– Вы меня тоже простите за подробности – курортный роман у Вас был, сказала. Дверь ей открыла и говорю: «Квартира номер один». Так я не знала – Вы на работе или дома? А может, зря впустила? Очень приличная женщина, семечками нас угостила. Только вышла она почти сразу. Зря, наверное, про квартиру сказала?

– Спасибо за информацию, Вы правильно поступили, наверное, моя пациентка.

– Вот я так и подумала, – скрестив руки на груди, отчитывалась активистка. – Больной у нее вид какой-то.

Сказала и выбросила оставшиеся семечки под березу.

– Ну, всего Вам доброго.

«Докладчица» присоединилась к своим неразлучным подругам. Вот аппаратура в глазах – никого не пропустят. Кто же это мог быть? Набрал код, замок щелкнул, и я вошел. Надо проверить почту: начало месяца, должны прийти журналы. Попытался повернуть ключ, но он намертво застрял в замке. Расшатав, я с трудом его вытащил. Вот это да! Заметил, что возле замка появилась небольшая вмятина. Неужели соседи стали посягать на чужую почту? Решил воспользоваться таким же способом, как и новоявленный медвежатник. Поддел ключом изогнутую часть металла, ящик открылся. Вынул журналы. Надо позвонить в домоуправление, вызвать слесаря. И вот тебе счастье: навстречу спускался «наши умелые ручки» – Иваныч.

– Здравствуйте, как Вы вовремя! Я тут напроказничал: замок свернул в почтовом ящике, надо бы починить, – и сунул рубль в карман засаленного пиджака.

– Да это я мигом! – с воодушевлением пообещал Иваныч.

– Ну спасибо, выручили.

– Людям всегда готов помочь.

Иваныч, не откладывая работу в долгий ящик, постукивая слесарским ключом, приступил к своим прямым обязанностям – сеять светлое и доброе с моим рублем в кармане.

КВАРТИРА ВЯ

Вошел в квартиру без сюрпризов, положил журналы на стол. Теперь я наверняка знал, что Иваныч не доложит в ЖЭК о поломке. Почту и так проверяют, а тут с такими событиями выставят часового. Сел в кресло, включил торшер – дополнительный свет не помешает, в последнее время зрение ухудшилось, давно надо было поменять очки. Открыл журнал «Зрелость». Начал читать рассказ под названием «Как мы покоряли вершины» незнакомого мне писателя Вениамина Вездеходова. Хороший псевдоним взял, подумал я.

«Наша экспедиция была организована на Северный полюс. Группа состояла из одних комсомольцев. Нам выпала большая честь и доверие нашей партии установить флаг нашей Родины на точке 90°00′00″северной широты…»

Ну нет, Вездеходова пролистываем. На пятидесятой странице я увидел клочок бумаги, еще совсем влажный – похоже, приклеенный слюной: «Дневник Венеры у Вас под ковриком. Н23». Неохотно поднялся с кресла, посмотрел в глазок – свидетелей не было. Открыл дверь, достал из-под коврика школьную тетрадь. Что за ерунда, просто Агата Кристи! Зачем все эти игры в шпионов? И потом, дневник – это очень личное. Да, совсем забыл: в этом государстве ничего личного, кроме… Зашел в ванную комнату, бросил записку в унитаз. Вода зашумела, записка прилипла к стенке, достал размокший клочок, порвал на части, на этот раз сработало. Тщательно помыв руки, вернулся на излюбленное место. А если бы я вообще не открыл журнал? О чем она думала? Открыл первую страницу, на ней жирным шрифтом была выведена дата: «2 марта 1973 года».

ДНЕВНИК ВЕНЕРЫ

«Ну вот и все. Пролетело лето, осень, наступила зима. Скоро Новый Год. Опять буду праздновать в одиночестве. Вернее, не совсем, а с моей искусственной елкой. Зажгу свечи, буду смотреть на часы и ждать двенадцати, заранее открою шампанское. Как всегда, пробка вылетит, ударится о потолок и исчезнет в неизвестном направлении. Половина содержимого выльется на скатерть. Наполню бокал остатками, потом долго буду смотреть на него, пока пузырящаяся пена не осядет. Доносящийся шум от соседей напомнит мне, что Новый Год наступил. Выпью залпом, уберу со стола нетронутые салаты, лягу на диван, накроюсь с головой одеялом, чтобы чужое веселье не раздражало. Буду думать об исчезнувшей пробке из моего совсем недавнего прошлого. Она где-то валяется в одиночестве и точно знает, что ее найдут и выбросят в мусорное ведро за ненадобностью. Такой прогноз совсем не прибавлял предпраздничного настроения. Надо было выходить замуж за Павла, без любви, но были бы какие-то дети, заботы, паркиварки и все то замечательное и не очень, что сопровождает брак на протяжении совместного проживания. Мне даже не верится, что мне уже 35».

Что за возраст? Ей в 73-м было всего 10 лет. Может, есть другая Венера? Тут что-то не так. Я продолжил читать.

«Позвоню накануне праздника своей единственной подруге Людочке, напрошусь в гости. Последнее время я с ней не виделась и не созванивалась, мне кажется, она уже устала меня постоянно уговаривать прийти к ней в гости. Людочка замужем, они с Димкой замечательная пара. Каждый Новый Год они празднуют на даче. Всегда у них в доме приятная атмосфера: веселье, шашлыки, розыгрыши и т. д. Единственное, что меня раздражает, так это разговоры мамаш о своих чадах. Они наперебой хвастаются их достижениями, создается впечатление, что у них самые умные и талантливые дети. Моя участь в этих разговорах предопределена: буду поддакивать и кивать головой, как китайский болванчик. Нет, не буду звонить, не хочется портить праздник своей кислой физиономией. Скукотища. Может, придумать хобби? Спорт не люблю, рукоделие просто ненавижу! В местной библиотеке новых книг в ближайшее время не предвидится. Хватит киснуть! Ведь, по большому счету, у меня все хорошо. Работаю на молочном заводе «Заря» в качестве помощницы главного бухгалтера Фаины Аркадьевны. Зарплата? Хотелось бы побольше, но в принципе хватает на все необходимое. Живи и радуйся. Ни забот, ни хлопот. Мои унылые мысли прервал телефонный звонок.

– Алло! Да, мама, доброе, я уже проснулась. Как твое самочувствие? Да, записываю, вышлю. Пока-пока.

Каждое утро одно и то же. Она думает, что я просплю на работу без ее звонка, придумывает мне дополнительную нагрузку. Ей даже в голову не приходит, что я неделю не сплю, и, в конце концов, можно меня хоть на какое-то время оставить в покое? Одна надежда на электричку, может, в ней удастся хоть чуть-чуть поспать. Обычно на моей станции вагоны еще не забиты трудящимися, и всегда найдется 6–7 свободных мест. Звучит по-идиотски, они такие же свободные, как и я. Каждое утро бросаюсь на сиденье, как на амбразуру, закрываю глаза, чтобы не лицезреть прекрасный окружающий мир, и под стук колес и легкое покачивание электрички засыпаю.

Все, пора собираться на работу. Встаю не спеша, обуваю мои любимые тапочки с помпончиками, подарок от Людочки, – купила мне для настроения. Иду на кухню, ставлю чайник на плиту. Пока проходят мои гигиенические процедуры, вода успевает закипеть. Делаю растворимый кофе, закуриваю сигарету и мысленно уже нахожусь на работе. Боже, одно и то же, как мне все это надоело! Позвоню, скажу, что заболела. Ну и пусть увольняют, если не принесу справку от врача, не пропаду без этих грызлоедов. Как только представлю, что объясняться мне придется с секретаршей Катечкой, ехидным созданием во плоти, только от одной этой мысли меня тошнит. Она, как всегда, натянет свои тонкие губки и с придыханием посочувствует, пожелает скорейшего выздоровления и в завершение разговора напомнит мне о справке.

Желание идти на работу появилось. Вышла из дому. Вдыхая холодный воздух, не спеша направляюсь к станции. Утренний моцион составляет обычно 10 минут. Опаздывающий народ, обгоняя меня, задевает мою сумку или плечо. Поднялась по лестнице, на перроне, как всегда, переминается рабочий класс с ноги на ногу, поочередно подходя к краю перрона и наклоняясь, как будто заранее приветствуя долгожданный путь в светлое будущее. Ну наконец-то, она появляется! Вбегаю в распахнутые двери, занимаю свободное место, закрываю глаза и засыпаю.

Просыпаюсь от звука сирены скорой помощи. Кажется, уже ночь, кромешная темнота, где я нахожусь? Пытаюсь встать, но тщетно. Мое тело меня не слушается. Может, меня парализовало? Что со мной? Хочу заплакать, не получается, крикнуть тоже не могу. Наверное, это просто дурной сон. Надо просто подождать. Кажется, промчалась вечность, но ничего не изменилось. Боже мой, я обещала купить маме лекарство. Ужас! Голова разрывается от боли. Темнота не дает мне покоя. Хочется пить. Когда это все закончится? А, может быть, меня нет, я умерла? И мой мозг работает по инерции, а клетки продолжают делиться. Растут же у покойников ногти и волосы после смерти. Ужас! Скоро, наверное, встречу папу, но пока никто не появлялся. Всегда мне мама говорила: все у тебя не как у людей! А может, я и не человек вовсе? По большому счету, так оно и есть. Людей, в общем понимании, не любила, все, как правило, меня раздражали. Простой пример – моя мама. Я к ней отношусь как к дарованному мне судьбой существу, которое дало мне жизнь вместе со всеми проблемами, и впоследствии, по ее словам, я обязана ухаживать за ней в старости. То есть, для себя она выбор сделала, а у меня выбора нет. Вот за эти мысли мне и наказание. Но в чем я виновата, если родилась такой бездушной? С самого детства не любила окружающее меня общество, во дворе ни с кем не дружила. Наблюдая через окно, во что играют дети, я не понимала, как им может нравиться заниматься такой бесполезной глупостью.

Больше всего на свете я любила смотреть на звезды. Примерно с пятилетнего возраста просыпалась по ночам, с замиранием сердца подходила к окну, выбирала самую яркую звезду и не отрываясь любовалась красотой сияния, в то же время придумывала разные истории. Там, высоко, у меня было много друзей, они все были очень умные и веселые. Мы разговаривали глазами, и все было понятно без слов. Но наступал рассвет, и звезды и друзья растворялись вместе с моими историями.

И все-таки как хорошо, что я родилась! Даже если и были у меня неприятности и жизнь казалась бессмысленной и монотонной, главное, что я ощущала и понимала: радость можно найти во многом. Мои противоречия с собой не давали мне покоя. Ведь я просто обыкновенный человек с недостатками, но мое стремление становиться лучше меня никогда не покидало. Пока, на мой взгляд, мне это удается. Но, может, когданибудь я и стану человеком. Не буду злиться по пустякам, сплетничать, давать советы, врать по обстоятельствам. Быть собой легко, но пока только для себя. Честность для других выглядит невыгодно: скажешь правду в глаза, можешь обидеть, сама пойдешь преспокойненько спать, а человек может потом не заснуть и успокоительные принимать. Конечно, смотря какая правда – вот именно ее тоже нужно сортировать. Так и получается: нельзя быть честным до конца. Поэтому на сегодня мое состояние представляется для меня не таким уж плохим. Слышу только чьи-то голоса, никого не вижу, следовательно, вреда или пользы принести не смогу. Единственное меня беспокоит, что я оказалась обузой. Кто эти невидимые люди, которые заботятся обо мне, и зачем я им нужна? Это повод для моих размышлений. Может, Господь дает мне возможность через это состояние пересмотреть мою жизнь?

Зачем я живу, и вообще понять, для чего рождается человек. Но пока у меня больше вопросов, чем ответов. Буду ждать и надеяться, что Творец смилостивится и откроет мне тайну этого суетного бытия».

* * *

Полнейший бред, не может ребенок так рассуждать в 10 лет. Хотя, по большому счету, в этом возрасте их никто не спрашивает, в основном воспитывают по своим жизненым принципам и личному опыту. Да, все это глупости и детские фантазии. Хотя фантазии привели ее ко мне и описанное ею нынешнее состояние дает мне повод задуматься. Каким образом она предвидела такой исход?

Все, довольно на сегодня литературы. Отнес дневник в спальню и положил на прикроватную тумбу.

Раздался звонок в дверь. Так обычно звонили Валентина или Семеновна. Наверное, Семеновна все как обычно перепутала – подумал я. Открыл дверь – на пороге стояла женщина. Выглядела она неважно: впалые щеки подчеркивали широкие скулы, землистый цвет лица и, главное, глаза – они отражали пустоту. Я сразу понял: она неизлечимо больна.

– Я Мария Петровна.

– Здравствуйте. Проходите.

Она последовала за мной на кухню. Я на всякий случай включил радиоприемник.

– Присаживайтесь, чаю хотите?

– Нет, спасибо, я Вас долго не задержу. Радио – это хорошо, я понимаю. Долго не решалась зайти, извините за сломанный замок, – она заметно волновалась. – Я принесла записи. Когда Вы их прочтете, Вам многое станет понятным. Надеюсь, это хоть как-то поможет моей дочери. Она положила на стол тетрадь.

– Прощайте! – громко сказала, развернулась и быстрым шагом вышла из квартиры.

Что за призрак меня посетил? Не день, а сплошной балаган. Выключил громоотвод, снял трубку и попросил Володю подняться. «Пора ужинать», – объявил ученику. Через пять минут Володя стоял передо мной с широко растянутой улыбкой.

– Есть повод для веселья?

– Мне кажется, есть.

– Это хорошо, мойте руки и давайте поужинаем, а потом обсудим.

– Хорошо!

Володя не заставил себя долго ждать.

– Ужин будет идентичен вчерашнему. Завтра придет моя помощница по хозяйству и поправит наше питание в лучшую сторону. Она будет к десяти, так что не подавайте видимых знаков своего присутствия.

– Понял.

ВЯ достал коньяк. Разлили по рюмкам и пригубили.

– Так, теперь можем вернуться к нашей теме. Выкладывайте, Володя, что нового принесли с улыбкой?

Я поднял рюмку и выпил залпом, ВЯ повторил за мной.

– Вы знаете, профессор, а я ведь почти знаком с этой формулой, – начал свой рассказ с внутренней гордостью.

ТЕТУШКИН МИКРОСКОП

– Ну вот, лет мне было примерно 10–12. Мои родители решили – впрочем, как и всегда, – отправить меня на летние каникулы в деревню к моей тетушке. Вера Николаевна, и поныне здравствующая, человек весьма своеобразный. Муж ее, Петр Михайлович, был человеком военным, рано вышел на пенсию, и по этому случаю они купили домик в деревне под Тулой и каждое лето любили проводить на лоне природы. Детей у них не было, и поэтому я для тетушки был всем, Вы меня понимаете?

ВЯ кивнул. «Коньяк сегодня крепче», – подумал я, чувствуя, что пьянею.

– Что значит в этом возрасте жить все лето в глуши, да еще с таким опекуном? Над моей кроватью крупными буквами, аккуратно выведенными тушью Петром Михайловичем, висел плакат с ЦУ:

1. Просыпаться в 8:00.

2. Обливаться холодной водой.

3. Отжиматься на штанге 10 раз.

4. Пить парное молоко.

5. Отбой не позже 10.

Также со мной была проведена отдельная лекция моей тетушкой о правилах поведения в деревне: «С деревенскими не водиться!!! Курить и пить бражку научат, они здесь ранние».

Мама сказала «глаз да глаз за тобой», поэтому этот «глаз» висел у меня на спине с утра до вечера. Список книг, которые я в обязательном порядке должен прочесть за лето, и т. д. Своеобразие моей тетушки, вернее, странность, заключалась в следующем. Она решила для себя, что она народный целительзнахарь. Собирала траву, высушивала, а я у нее был как подопытный кролик. Каждый день она проверяла мое горло, заглядывала в уши, с лупой изучала глазную роговицу. Смазывала на ночь волосы каким-то маслом, дабы предотвратить раннее облысение, хотя ее благоверный, Петр Михайлович, не имел ни одного волоска на голове. И не дай Бог мне чихнуть: тут же заваривалась трава, и я должен был целый день пить эту отраву. Сопротивляться ее причудам я не мог, легче было принять это мучение, чем целый день выслушивать ее личные достижения в достигнутых в лечении результатах, с перечислением фамилий и адресов, включая родственников-счастливцев. Память у нее действительно была хорошая. Дядя как мог меня защищал. «Вера! Ты что, из него слюнтяя хочешь сделать? Цацкаешься с ним целыми днями, а он мужчина – будущий защитник Родины!». «Петя, много ты назащищал? Посмотри на свою голову. Он у нас ученым будет, все ж больше пользы принесет, чем твоя армия! Ты лучше микроскоп принеси с чердака». Один взгляд тетушки превращал Петра Михайловича – высокого, крепкого мужчину – в кролика, смотрящего в глаза удаву. «Да, Верочка, ты права, посещают тебя иногда светлые мысли». Откуда у них появился микроскоп? Но меня даже это не удивило, надо знать мою тетушку, для нее слова «нет» не существовало. Кроме всего прочего, она была обладательницей большого количества литературы о растениях…

– Это все замечательно, и тетя тоже – перебил меня ВЯ.

– Извините, увлекся детскими воспоминаниями. – Налил себе очередную рюмку и выпил.

– Так вот, ближе к теме, продолжаю рассказ. Из-за каждодневных примочек я изнывал от скуки и безделья. Стал копаться в ее книгах, многие даже меня заинтересовали. Тетушке это грело душу, она умилялась – мол, будет продолжатель ее наследия, – на радостях подарила мне микроскоп, как я уже упоминал. Моя жизнь превратилась в исследовательскую лабораторию, я изучал под микроскопом все подряд.

Как-то вечером тетушка принесла мне в комнату стакан молока, поставила на стол и стояла в ожидании, пока я его не опустошу. Я сидел за микроскопом и рассматривал дохлого муравья, пить молоко мне совсем не хотелось, но выбора у у меня не оставалось. Поэтому, давясь, я выпил, на последнем глотке поперхнулся и почти все содержимое выдал обратно. Извините, не к столу будет сказано. Тетушка охая побежала за полотенцем. Я машинально посмотрел в микроскоп, и тут меня поразило движение жировых шариков в молоке. Капли словно дышали, они то пропадали, то через некоторое время появлялись – все это напоминало кипящую воду, отрезок времени не был одинаков, в общем, наблюдал я за всем этим несколько дней. Картина не менялась, молоко при такой жаре уже давно бы скисло, мало того – элементарно высохло. Мой наблюдательный пункт в виде тетушки сработал. Проследив за мной, что я уже два дня с неохотой выполняю ЦУ, зафиксированные на плакате, и не отхожу от микроскопа, она на моих глазах вытерла капли влажным полотенцем и унесла его в незнакомое направление. Два дня мне снились молочные капли, у меня поднялась температура, но с тетушкиными отварами вскоре все прошло и забылось. Я переключился на художественную литературу. Теперь мне снились только мушкетеры и пираты. До сих пор по выходным езжу на базар, покупаю молоко у разных хозяек, но все тщетно. Мне даже казалось, может, это было мое детское воображение. Как вдруг, выпарив вашу вакцину, я обнаружил живую каплю из детства.

– Да, не скрою, моя вакцина состоит из небольшого количества молока, но оно взращено и добыто особым способом. Этого просто не может быть, как ваша корова попала под Тулу? ВЯ заметно занервничал. Встал, походил по кухне тудасюда и наконец-то сел.

– А вы просто молодец, Володя! Я в вас не ошибся. Спасибо вам за волшебный рассказ. Завтра будем работать вместе. Спокойной ночи.

Он махнул мне рукой и вышел. Я налил себе еще рюмочку, почувствовал легкую слабость в ногах, поплелся к своему дивану, рухнул на него и заснул.

* * *

Профессор не мог уснуть, ворочался и что-то бормотал. Как же эта злополучная корова перелетела в Тульскую область? Одна из вакцин была разработана специально для коров. Мы увеличили гормональный фон в сыворотке, и удои увеличились в три раза. Боже, чем мы занимались, это было давно и неправда! Первое время она работала превосходно, потом ее запретили в связи с большой потерей младенцев в этом населенном пункте, их должны были уничтожить. Ну, это же наш народ, зачем добру пропадать. В сердце закололо, включил ночник, взял таблетку нитроглицерина, положил под язык. Кровь хлынула в голову, в висках застучало. Спустя некоторое время стало легче, боль отступила. Коньяка было принято сегодня больше обычного. Да, все вместе в моей голове не помещалось, с чего начать анализировать происходящее, не знал, мысли мои прыгали из стороны в сторону. Венера, мать, коровы… Уснуть не мог. Что она мне принесла за собрание сочинений? Взял верхнюю тетрадь, надел очки и начал читать.

ИСПОВЕДЬ МАРИИ ПЕТРОВНЫ

«Здравствуйте, Владимир Яковлевич! Надеюсь и верю, что мои записи будут прочитаны только Вами, так как, считаю, они касаются Вас лично, поэтому старалась действовать предельно осторожно. Знаю, что за мной следят».

«Шизофрения, мания преследования, – подумал я. – Опять загадки, только сердце успокоилось».

«Мне необходимо хоть кому-то про себя рассказать, в данном случае я помогаю себе и надеюсь помочь Вам. Мне уже терять нечего. Одним словом, Венера попала к Вам неслучайно, каким образом они ее к Вам доставили, мне неизвестно. Но у них, как в театре, меняется репертуар, и я надеюсь на удачную премьеру. Она с Вами, и я уже спокойна. Все будет хорошо!». Такое предисловие меня заинтриговало. «Хорошее начало для пьесы», – подумал я.

«Мария Петровна Крылова (девичья фамилия Ландышева) – сотрудник особого отдела по безопасности окружающей среды. Я – воспитанница детского дома № 7 г. Москвы, что произошло с моими родителями, мне так и не удалось узнать, в архивах ничего не сохранилось. С моим мужем – Николаем Васильевичем Крыловым – мы познакомились на первом курсе института. Учились мы с ним на одном факультете, он, так же как и я, – круглая сирота. Поженились мы по окончании четвертого курса, нам сразу выделили комнату в семейном общежитии. Не было предела нашему счастью: у нас появился свой, хоть и временный, уголок! Молодые, полные надежд, мы мечтали о будущем. По окончании института мы знали, что останемся в Москве, так как метили на красный диплом. Учились день и ночь. Окончив институт, стали обладателями красных дипломов, оба надеялись поступить в аспирантуру и продолжить учебу. Мы вошли в кабинет ректора в назначенное время для собеседования. Поздоровались, он предложил нам присесть и подождать несколько минут. Перебирая на столе бумаги, выглядел неважно, собрал в стопку документацию и аккуратно сдвинул на край стола. Покашлял в кулак, насупив лоб, придал своему лицу напыщенную серьезность и начал разговор. О том, какие мы замечательные и способные, напомнил нам, что государство потратило энную сумму на наше образование. Пришло время отдавать долги. Улыбки с наших лиц смыло мгновенно. «К моему сожалению, у вас другого выбора нет. Ко мне приходили сотрудники спецслужб и настаивали на особом распределении; они тщательно изучили другие кандидатуры, но вы оказались самыми подходящими. Завтра в срочном порядке вы должны явиться к 9:00 по адресу: Малая Бронная 17, кв. 3». «А если мы…», – начал Николаша. «Я еще раз повторю, выбор пал на вас! Вот адрес, возьмите, не забудьте», – многозначительно подчеркнул ректор. Николай взял записку и застыл на месте. «Все-все, ребята, очень занят! До свидания и удачи!».

Мы вылетели пулей из института, куда бежали – мы не знали; потом, запыхавшись, остановились, обнялись и начали рыдать. Все наши мечты рухнули в одночасье. Нам было безразлично, кто на нас смотрит и что подумают люди. Только что у нас украли свободу, а без нее жить нельзя, без нее – только выживать, а выживать мы просто устали. Развернулись и поплелись пешком домой, пришли только к вечеру, ни есть, ни пить не хотелось. Легли в постель и просто молчали. У меня в голове проносилось: «Завтра, завтра, выбора нет!», слезы катились сами по себе, не помню, как заснула. Когда проснулась, Николаша гладил мои волосы: «Просыпайся, солнышко, пора». Я посмотрела на него и поняла – он всю ночь не спал. Черные мешки под глазами и вытянутое лицо прибавили лет десять возраста. Мы молча выпили чай и отправились по указанному адресу, благо, что всего три остановки троллейбусом от нас.

Мы подошли к жилому дому, на часах было без трех девять. Постояли еще минуту, взялись за руки и пошли навстречу другой, кем-то выбранной для нас жизни. Вошли в подъезд, поднялись по лестнице. Николаша нажал на кнопку звонка, звук получился отрывистый и нечеткий, но нам сразу открыли, как будто заранее стояли за дверью наготове. Мужчина высокого роста, лет тридцати пяти, широко улыбаясь, торжественно нас приветствовал. «Здравствуйте, ребята, похвально, проходите, присаживайтесь на диван. Молодцы, пришли вовремя». Поставил табурет и уселся напротив нас.

Квартира явно выглядела нежилой. У меня все трепыхалось внутри, я слышала стук своего сердца. «Меня зовут Анатолий Дмитриевич, я сотрудник госбезопасности. Могу вас обрадовать: вам выпала огромная честь по-особому отблагодарить Родину! Вы – избранные люди, и этот счастливый билет достался вам!», – торжественно проговорил он. «Интересно, сам он верит в то, что говорит?» – подумала я. «Напрасно вы мне не верите, Маша», – обратился он ко мне, не сводя с меня своего колючего взгляда. Дрожь пробежала по спине. Я опустила глаза и уставилась в пол. «Так вот, ребята, с этой секунды вся информация, излагаемая мной, идет под грифом «секретно», – он протянул лист бумаги. – Распишитесь внизу, это обязательство о неразглашении государственной тайны», – он протянул мне ручку. Я словно застыла, рука не поднималась. Николай протянул руку и расписался, затем я. «Очень хорошо, молодцы, – с улыбкой смотрел нам в глаза. – Вы будете направлены в спецгород на оборонный завод. Для вас созданы прекрасные условия для работы, также вы можете продолжать учебу, если захотите. Остальные инструкции получите позже, два дня на сборы, будьте готовы к десяти часам вечера, за вами приедут. Так как предприятие закрытое, вам необходимо сделать прививку», – он достал из дипломата шприц и две ампулы. В общем с этого дня мы были привиты, надеюсь, Вы догадываетесь, чем.

Похлопав по плечу Николая, сказал: «Берегите жену, она у Вас красавица». Попрощавшись, мы поплелись домой.

«Машуня, – как бы оправдываясь, начал разговор Николаша, – на данный момент сложились так обстоятельства, надо во всем искать положительные стороны. У нас будет отдельная квартира, работа, зарплата и какая разница где жить, главное, мы вместе и я тебя буду любить всегда». Я кинулась ему на шею и разрыдалась.

Как добрались до пункта назначения – не помнила, ехали ночью поездом. Знаю только, что попили чай в купе и сразу свалились, сказались бессонные ночи и подсыпанное снотворное. Когда проводница тарабанила в дверь, я только сквозь сон слышала звуки, но глаза не могла открыть, Николаша тоже проснулся с трудом.

Приехали ночью, сколько проспали – не знали, наспех умывшись, вышли из вагона. На станции нас встречали двое молодых ребят. Мы сели в машину и поехали. Дорога до города заняла примерно минут сорок. Городок выглядел вполне приличным: стояли пятиэтажные дома, улицы были плохо освещены, по дороге не встретили ни одного человека. Нас подвезли к дому, черноволосый парень протянул Николаше ключи и сказал: «Второй этаж, квартира № 27». Провели с нами инструктаж, как мы должны вести себя в новых условиях, и жизнь наша полетела день за днем со скоростью звука.

Отношения между сотрудниками у нас сложились прекрасные, каждый занимался своим делом и никто в душу не лез. Квартира нам досталась с мебелью, трехкомнатная, светлая, с балконом, – в ообщем, все было не так уж плохо. Прожили мы вместе уже десять лет, а детей не было. Николаша по этому поводу переживал. Мы проверялись у врачей, никаких отклонений у нас не было выявлено, в принципе мы были довольно здоровыми людьми. Нам сказали просто ждать. И вот это счастье случилось, – я забеременела. Николай был на седьмом небе, не знал чем меня накормить, куда посадить. Я хотела мальчика, Николаша мечтал о дочке. Он сделал ремонт в детской, накупил пеленок, ползунков, разных погремушек. На восьмом месяце меня отправили в декретный отпуск. Дома сидеть без работы было скучно. Я много времени проводила на воздухе, также любила прогуливаться по магазинам, хотя ассортимент почти не менялся, но тем не менее время проходило быстро. Не хватало только штор в детской, и мне повезло: в отделе «Ткани» я наткнулась на нежно голубой шефон. Купила отрез и решила сделать сюрприз для мужа, он как раз ушел на сутки. Пришла домой, подшила края, сделала петли. Встала на стул, чтобы повесить – голова закружилась и я упала прямо на живот, что-то как будто треснуло внутри. Я поднялась, по ногам потекла кровь. Придерживая живот, доплелась до телефона, набрала номер скорой помощи и потеряла сознание.

Очнулась в больнице – голова раскалывалась, ощущала боль внизу живота. Мутная фигура возле окна стояла и что-то напевала. Мне хотелось пить. И только сейчас вспомнила, что со мной произошло. Фигура развернулась, села рядом, наклонилась и посмотрела мне в глаза.

– Где мой ребенок, еле слышно спросила ее.

– Сейчас, минуточку, позову врача – ответил молодой женский голос.

Сердце заныло, почувствовала тревогу в душе. В палату вошел доктор.

– Доброе утро, Мария Петровна! Я ваш лечащий врач! Сегодня ночью мы боролись за вашу жизнь, Вам была сделана операция, к моему сожалению, ребенка не удалось спасти.

В моей голове что-то хрустнуло, мне послышался детский плач. Я закричала: «Принесите мне ребенка, он голоден!!!»

– Так бывает, успокойтесь, сейчас я Вам сделаю укол, Вам нужно отдохнуть, – сказал врач.

Он проткнул вену иглой, горячая жидкость расплылась по всему телу, я заснула. Мне снилось, что вдалеке, на берегу лежит сверток, он зашевелился, пеленка распахнулась и я увидела маленькие ручки, тянущиеся вверх. Я попыталась подползти: «Подожди, миленький, я сейчас, я смогу, но сил не было». Волна подкатывала к ребенку все ближе и ближе. «Подожди меня, чуть-чуть отдохну и заберу тебя, мой милый!». Поднялась гигантская волна, накрыла ребенка и унесла в море.

«Сынок, сынок!» – кричала я во все горло.

Очнулась в холодном поту, рядом со мной сидел врач.

«Мария Петровна, как Вы себя чувствуете?». «Плохо, мне очень плохо, оставьте меня в покое».

– Я это сделаю, но перед тем как я уйду, я обязан Вам сообщить неприятную новость, так как в данном случае время не терпит отлагательств. К сожалению, у Вас больше не будет детей. Этой ночью во время родов скончалась женщина, остался ребенок, совершенно здоровая девочка.

Эти слова мне резали слух. «Здоровый ребенок, здоровый ребенок», – эхо не прекращалось в голове. Он взял мою руку и сжал.

– Мария Петровна, Вы меня слышите? Вы понимаете, что я Вам говорю?

Я посмотрела ему в глаза, эхо прекратилось. «Да, конечно, понимаю. А что будет с этой девочкой?» – спросила я.

– Роженица поступила без документов. Завтра будем оформлять ребенка в дом малютки. Как Вы знаете, в нашем городе такого учреждения нет, за ней приедут и увезут, они нам не сообщают конкретное место. Вы понимаете?

– Да, конечно. Принесите пожалуйста, я хочу на нее посмотреть.

Ребенка принесли и положили со мной рядом. Комочек, обвернутый в пеленку, не шевелился, – девочка спала. Крошечный носик был покрыт беленькими шариками, светлые реснички вздрагивали периодически, точно как у моего Николаши во сне. «Я заберу эту девочку! Моему мужу ничего не говорите – это наш ребенок». «Вот и замечательно. Как к нему дозвониться?» «Он вернется с работы к 10 часам. На работу звонить не принято, даже в экстренных случаях». «Хорошо, дождемся его возвращения и поздравим с рождением дочери».

«Спасибо, доктор. Не уносите ее, пусть полежит со мной еще чуть-чуть». «Сейчас принесу бумаги, Вам следует кое-что подписать».

Он вышел. Комочек сопел. «Вот и у тебя, кроха, тоже выбора нет большого, – у меня потекли слезы. – Не успела родиться и сразу все не так, как бы тебе хотелось. Чужой город, чужие родители и ни одной родной души на свете».

Мои мысли прервал врач. Он бесшумно вошел в палату – я даже не заметила, как он появился. «Мария Петровна, подпишитесь внизу. Это соглашение о тайном удочерении». Я, не читая, подписалась. «А теперь Вам нужен покой, девочку я унесу. Состояние у Вас на данный момент стабильное. Медсестра будет дежурить круглосуточно, следующий обход в 11. До встречи, отдыхайте».

Я закрыла глаза и попыталась уснуть. Звук царапающей ручки стоял у меня в ушах.

В палату вернулась медсестра, села за стол и что-то быстро стала записывать в тетрадь. Записи, сплошные записи. Интересно, о чем она строчит? Может быть, описывает мою очередную провалившую попытку стать счастливой? Дописав свой конспект, она поднялась и вышла. «Мария Петровна, я на минуточку отлучусь», – отчиталась она перед своим исчезновением. Я ей ничего не ответила. Подняла глаза и смотрела в потолок. Падающий с него свет неоновой лампы резал глаза и вызывал тошноту. Повернулась к окну – уже давно рассвело. Ветер свистел сквозь щели, о зарешеченное окно, по стеклу билась ветка дикой сливы. Она как будто бы кланялась мне, подавая знак: «Маша, ты не одна. Все будет хорошо!». Под это убаюкивание я заснула.

* * *

Зачем она передала мне эти записи с подробным описанием ее переживаний? И каким боком они относятся ко мне? – я почувствовал себя виноватым. Да, еще одно звено целой цепи, которая тянется за мной и периодически напоминает о себе. Вернее, стоит за моими опытами; соглашусь, не все так выглядело гладко как в отчетах. Но тем не менее, мы повысили деторождаемость, а что касается психологических моментов, – вакцина действовала безотказно. Ведь и без нее у людей всю жизнь были проблемы и несчастья. Может, большая потеря крови повлияла на синтез мозга, новые клетки могли превалировать над ее сознанием, но только на короткий промежуток времени. Моя основная клетка все равно должна была вытеснить все новообразующие, и нормальное душевное состояние к ней обязательно должно было вернуться. Вот Мария в тетрадке уснула, а мне не до сна. Выпил снотворное: надо выспаться, завтра с Володей дел невпроворот. Дочитаю потом. Вложил тетради в середину журнала, открыл ящик прикроватной тумбочки и громко задвинул. Оставался лежать дневник Венеры. Пролистав его не читая, заметил, что почерк менялся почти с каждой страницей. «Так, это тоже оставим на завтра», – я откинул его с некоторой раздражительностью. Тетрадка скользнула по полированной поверхности, приземлилась, шлепнула о паркет, как в ладоши. Почему меня отвлекает какая-то чепуха? Выключил ночник, повернулся на правый бок и почувствовал, как снотворное начало действовать.

СОН ВЯ

Бегу по траве, насыщенно зеленый цвет напоминает изумрудные мамины серьги, пяткам щекотно, приятная дрожь разливается по всему телу. Я остановился, передо мной маленький черный бугорок, он движется; всматриваюсь – муравьи снуют беспрерывно. «Интересно, – подумал я, – каждый бежит куда ему надо и при такой плотности передвижения, друг другу не мешают». Хочу перескочить через муравейник, но он начал расти у меня на глазах. Хочу бежать дальше, но он мне мешает! Присел и начал плакать, мне стало обидно за себя, почему какие-то маленькие мошки меня остановили, – муравейник стал уменьшаться. Я вытер глаза, встал и сделал шаг вперед, моя нога застряла и как будто бы проваливалась вниз, не могу сдвинуться с места. «Мама, мама!» – кричу во все горло. Я отступаю назад. Меня кто-то дергает за плечо, я оборачиваюсь и вижу маму, она такая молодая и красивая. Хочу ее обнять, но мои руки проваливаются сквозь нее. «Сыночек, зачем ты их хочешь раздавить? Они же тебе ничего не сделали плохого». «Мама, они мне мешают, я хочу бежать вперед». «Сыночек, ведь ты можешь обойти». «Нет, я не хочу, мне нужно здесь пройти!» «Я же тебя учила – маленьких и беззащитных обижать нельзя». «Это я маленький и один, а их посмотри сколько». «Сыночек, не делай этого». «А я буду, буду, я хочу!» – со всей злостью наступаю на муравейник и чувствую жжение в ноге, потом они поползли вверх и добрались до головы. Все тело чесалось, попытался их сбросить, но все тщетно. Начинаю опять рыдать и звать маму. Но ее уже нет рядом… Что делать дальше, я не знаю. Сердце стало биться быстро. «Помогите! Помогите! Помогите!» – кричу громче и громче. Голос пропадает. Вижу приближающийся яркий свет. Мне становится жарко, и я уже ничего не вижу, сплошная темнота вокруг. «Помогите!!!» – что есть силы попытался крикнуть.

«Как же я тебе могу помочь, – я услышал металлический голос из темноты, – зачем ты это сделал?» «Я не знаю, просто мне так захотелось». «Ведь только что твоя мама тебе говорила, что нельзя этого делать, и она была рядом с тобой. А как же я тебе могу помочь, ведь я так далеко от тебя». «Ты можешь, ты взрослый». «Я помогал твоей маме, а она в свою очередь должна была помочь тебе. Если родителей своих не слушаете, зачем тогда у меня все время помощи просите?» «Я буду слушаться маму теперь, обязательно буду, обещаю!» Темнота исчезла, передо мной все тот же бугорок с муравейником. Я отбежал назад, набрал скорость и перепрыгнул. Ведь я теперь послушный, я не наступил на них. Бежал без оглядки. Вдруг поле закончилось и я оказался над пропастью. Сиганул вниз, летел и мне было совсем не страшно. Свист в ушах усиливался вместе со скоростью падения. Земля удалялась от меня, пока не превратилась в маленькую точку. Мне стало холодно, все, больше не хочу лететь.

«Мама, я хочу домой!» – кричал я, но кроме рваных облаков и свиста, больше ничего не видел и не слышал.

* * *

Проснулся от дикой боли в голове: что за сны меня преследуют в последнее время? Давление повысилось, наверное, – виски стучали как отбойные молотки. Поднялся, зашел на кухню, включил свет – на часах было 1:30. Открыл шкаф и на меня повеяло раствором лекарств. Принял таблетки для понижения давления и возвратился в спальню. Кинул взгляд на диван – одеяло было сложено. Володи не было. Сумашедший ученый, как и я, – все открытия посещали меня в ночное время суток. Набрал внутренний телефон, Володя трубку не поднимал. «Ну в чем дело?» Молоко что ли связало его по рукам и ногам? Спускаться к нему у меня не было сил, слабость еле удерживала меня на ногах. Мелкая дрожь не давала моему организму чувствовать себя комфортно. Слава Богу, головная боль стала отступать. Улегся в кровать. Мысли меня возвращали то в увиденный сон, то к записям Марии. Все равно не уснуть. Достал тетрадь и продолжил читать.

* * *

Когда я открыла глаза, возле меня сидел Николаша, гладил мою руку и беспрерывно ее целовал. «Ну что, мое счастье, намучилась? Как ты себя чувствуешь?» «Нормально» – ответила я. «Доктор мне все рассказал, страшное уже позади», – улыбка не сходила с его лица. – Мне ее показали. Спасибо за дочку, она так похожа на тебя, такая же красавица. Я Вас очень люблю! А ведь знаешь, мы все-таки счастливые с тобой, Машуня!» «О чем ты? Просто мы с тобой чуть-чуть больше понимаем других. А это небольшое счастье». «Нет, ты не права, Бог нас не обидел. Какое скотство быть ограниченным человеком, я наблюдал за ними: их вообще мало что интересует». «Но они же не виноваты в этом». «Я их не обвиняю». «Мы с тобой, Николаша, тоже ограничены во многом». «Вот вся и разница в нас, что мы это понимаем, а им наплевать на свое положение. Мы ограничены в действиях, может, в каких-то поступках. Но мысли и желания наши не имеют границ». «Я тебя понимаю, Николаша, это все равно, что сидишь в тюрьме с пожизненным сроком и мечтаешь пойти в клуб на танцы. Так жизнь дана не только для понимания глубоких вещей, но и поступков, хороших или плохих – это уже наш выбор. А у нас выбор – что пить на завтрак – кофе, чай или какао». «Совсем неплохо», – мы засмеялись. Вернее, я его поддержала, мне на самом деле было не смешно. «Тебе, наверное, скучно жить со мной, Маш? Я ведь отличаюсь определенным занудством». «Ты у меня замечательный! Когда любишь человека, тебе с ним просто хорошо. Мне бывает тоскливо, когда ты на работе. Вот и все!» «Ну, давай прощаться, набирайся сил, завтра примчусь. Мне разрешили побыть с тобой 5 минут, время уже давно закончилось, сейчас будут гнать в шею. Пока». Я ничего ему не ответила. Николай вышел. Сердце мое сжалось, мне повезло с мужем. Видимо, счастье дается частями, и эта часть в моей жизни занимает главное место.

Прошло пять дней, и меня перевели в обычную палату: шесть кроватей стояли по обе стороны стены. «Выбирайте любую, сегодня всех уже выписали, Вы одна хозяйка в палате», – ухмыльнулась медсестра. «Я у окна, если можно».

«Конечно, если Вам там больше нравится».

Я уже чувствовала себя намного лучше, могла самостоятельно передвигаться, единственное, при ходьбе сильно тянул шов и слегка кружилась голова. Мне еще был прописан постельный режим. «Сегодня Вам принесут дочь на кормление после обеда», – сказала медсестра и вышла. Я опять осталась со своими мыслями наедине. Мне было абсолютно безразлично, когда ее принесут и вообще, что с ней происходит. Я ждала Николашу, единственную мою родную душу. Девочку принесли через полчаса, медсестра положила ее мне на живот. Я машинально обняла ее, чтобы она не свалилась. С неохотой я приняла сидячее положение, расстегнула верхние пуговицы халата и приложила ее к груди. Девочка схватила меня за сосок и стала жадно тянуть молоко. «Вот видите, как хорошо, – медсестра одобрительно кивала головой. – Вам повезло, что молоко не пропало. Когда она закончит, не забудьте перевернуть ее на животик, она должна срыгнуть воздух». «Хорошо, я поняла», – я махнула рукой в ее сторону, и она вышла. Срыгнуть? Что это за медицинский термин?

Кормление продолжалось примерно полчаса, я за ней наблюдала, слезы капали беспрерывно. Ну ладно, я успела нагрешить, а за что этой крохе досталось? Я сама сирота и знаю, как тяжело жить без родителей, пусть хоть у нее жизнь сложится как у людей. Жалость и только жалость вызывало у меня это маленькое существо.

На кормление приносили ее четыре раза в день. Девочка все время спала, и я ни разу не видела ее глаз. Спросила у медсестры, почему у нее все время закрыты глаза, что с ребенком?

«Все нормально, она ночью бодрствует, а днем спит, через какое-то время режим поменяется. И вообще, младенцы первое время спят сутками. Пока это самое приятное время для Вас, а бессонные ночи – впереди. Так что наслаждайтесь пока».

Николаша навещал меня по два раза в день, утром и вечером. Ему разрешили взять отпуск за свой счет. Приносил горячую еду и кормил меня с ложечки, хотя я вполне могла есть самостоятельно. Но его право заботиться обо мне не хотела отнимать, в данный момент ему это было необходимо. «Машенька, я придумал имя, – Венера. Тебе нравится?» «Очень», – ответила я. На самом деле мне было совсем безразлично. Хоть Марсом. Эта девочка для меня была так же далека, как и все планеты солнечной системы.

Как-то ночью я проснулась от крика, доносившегося из соседней палаты. Кричала женщина. «Наверное, привезли роженицу», – подумала я. Вышла в коридор и подошла к двери. Женщина истошно кричала: «Где моя дочь? Отдайте мне моего ребенка?» Я открыла двери и вошла в палату: молодая женщина лежала на каталке в смирительной рубашке, взгляд у нее был совершенно отрешенным, живота не было. Я ее спросила: «Вам плохо? Позвать врача?». Она на меня не отреагировала, продолжала кричать то же самое. Я испугалась и решила вернуться в палату. «Здесь еще подпольная психушка?» – предположила я. Как только закрыла дверь в свою палату, услышала шлепающий звук тапочек по коридору, – бежала медсестра. Дверь оставила приоткрытой. Несчастная, наверное, тоже потеряла ребенка и сошла с ума. Какой кошмар! Соседняя дверь хлопнула, ударившись об стену, я побольше приоткрыла дверь и через щель увидела, как медсестра увозила несчастную вглубь коридора. Эхо разносило крик женщины, потом все стихло, и воцарилась тишина. Я осторожно закрыла дверь и улеглась в кровать, зачем-то накрылась одеялом с головой. Дурные мысли лезли в голову. А, может быть, и роддом экспериментальный? Может, ребенок мой жив? Нет, зачем забирать родного и подсовывать чужого? Надо постараться заснуть, а то меня так далеко занесет. Начала считать овец в уме и на семисотой потеряла счет.

Проживая в этом городке, мы привыкли не задавать лишних вопросов, если даже замечали, что что-то происходит не так. Мы всегда помнили об инструкции, но на этот раз мое любопытство не давало мне покоя. Утром вошла ко мне медсестра из ночного кошмара, звали ее Зинаидой. По имени к ней до этого никогда не обращалась, оно меня раздражало. Это имя у меня ассоциировалось с директором моего детского дома. Строгая и постоянно делающая замечания женщина с гулькой на голове. Зинаида принесла мне Венеру на кормление. «Вы так устало выглядите, Зиночка, – с жалостью в голосе обратилась я к ней, – тяжелая у Вас работа». «Работа как работа», – сухо ответила Зинаида. «Женщина родила из соседней палаты?» «Так давно уже родила, дней пять назад, – деревенская сумашедшая, и зачем таких везут к нам? Авдотья-Мордотья, – грубо ответила Зина. – Сил уже нет никаких», – продолжала ворчать, захлопывая дверь.

«А я то тут причем? У меня тоже работа не сахар, я же не срываю свою злость на подчиненных». В общем, прошло две недели, и меня с Венерой выписали. Николаша встречал меня с цветами и сияющим лицом. Он взял на себя большую часть заботы по дому, нянькался с ней целыми днями и ночами. Все внимание переключил на дочь. Первое время это меня сильно раздражало, но потом постепенно привыкла.

Время шло, а материнское чувство ко мне не приходило. Через год случилось несчастье. Умер мой единственный любимый человек. Остановилось сердце. И вся моя последующая жизнь превратилась в муку. Поначалу я впала в уныние, за девочкой присматривала одинокая женщина, жившая по соседству, она уже пять лет как вышла на пенсию. Так она разбавляла свою скуку Венерой и телевизором. На работу возвращаться не хотелось. Девочку я просто возненавидела, почему-то считала виновной в смерти моего мужа. Соседка, как и положено, доложила куда надо. Когда моя помощница прогуливалась с Венерой, в дверь позвонили, и тут я увидела до боли знакомое лицо. Это был Анатолий Дмитриевич из прошлого. Постарел, конечно, но его змеиные глаза время не смыло. Он уселся на диван и начал меня уговаривать. Мол пора возвращаться к работе и т. д. Я ему ответила, что все, что происходит вокруг, мне безразлично, и вообще моя жизнь не имеет никакого смысла. Он опять открыл свой злополучный чемодан, сделал мне укол. «Я к Вам еще зайду». «Да пошли вы все!!!» – он не среагировал на мою грубость, вышел молча.

Через две недели снова приперся, уселся на табурет напротив меня и завел свою шарманку: «Мария Петровна, мне очень жаль, что все так произошло. Вы для нас многое сделали. Если хотите – возвращайтесь в Москву. Квартиру мы Вам выделим и соответствующее пособие». «Никуда я не поеду, – перебила его. – Здесь мой дом, здесь могила моего мужа!» «Только не нервничайте, если захотите работать, мы всегда окажем Вам помощь. На предприятие, конечно, Вы не сможете вернуться. Вот мой телефон, – он положил на стол листок бумаги. – Звоните в любое время, если Вам что-нибудь понадобится». «Я понимаю, спасибо, Вы уже помогли». «До встречи». Я ничего ему не ответила.

Так бессмысленно покатилась моя жизнь. Мне платили пенсию за мужа, сумма была приличной. Меня никто больше не беспокоил, я смирилась со своим положением. Девочку отдала в ясли, потом в детский сад, потом в школу. Венера подросла. Такая хорошая, ласковая. Все «мама, мамочка», а мне это как ножом по сердцу. Не полюбила я ее, наверное, она это чувствовала. Вот и накликала беду.

Наступила весна, погода на дворе стояла чудесная. Школа организовала субботник по сбору металлолома. Венера была активисткой, хорошо училась, почти на одни пятерки, одна четверка по черчению. А я ведь никогда не помогала ей с уроками и не проверяла домашние задания, только расписывалась в дневнике. Убегала из дома вприпрыжку на бесплатный подъем металла. А через пару часов раздался телефонный звонок.

«Мария Петровна, ваша дочь попала в больницу. Большая потеря крови. Приезжайте».

Сердце у меня екнуло. Я быстро оделась и через 10 минут была на месте. Меня встретил доктор: «Надо делать срочное переливание крови. Какая у Вас группа?» «Первая». «Нет, ваша не подойдет». «Как она? Что с ней?» «Глубокий порез металлом на руке, задето сухожилие, ее готовят к операции, положение не из лучших, боюсь, чтобы не было заражения крови. Возвращайтесь домой, как только операция закончиться, Вам сообщат».

Не помню, как вернулась домой, рухнула на диван и зарыдала. Мне стало себя очень жалко: а если умрет, то останусь совсем одна… Все время думаю только о себе и своих чувствах, не замечая, что остальные, может быть, тоже страдают не меньше.

Через три часа позвонили и сообщили, что операция прошла успешно, она в стабильном тяжелом состоянии, сказали не приходить, что находится в реанимации и делается все для улучшения ее состояния. Я звонила в больницу каждый час, но мне отвечали одно и тоже – ждать и надеяться. Прошло несколько дней, состояние не улучшалось, она до сих пор находилась в реанимации. «Все, хватит сидеть у телефона, надо менять что-то в себе. Не знаю пока как, но что-то делать нужно. Первая мысль, что пришла в голову, – это уборка квартиры: нужно выбросить весь ненужный хлам, который накопился за все годы. Начну, пожалуй, с комнаты Венеры. По правде сказать, ее комната – самое приятное место в квартире. Светлые обои в мелкий рисунок, салатовая прозрачная тюль придавали комнате приятное ощущение покоя. На подоконнике стоял кактус в оранжевом горшке – подарок Венеры мне к 8-му Марта. Я так и не оценила ее внимание. Помню только, сказала ей, что цветы терпеть не могу. Она промолчала и отнесла его к себе в комнату. Бедная девочка, она же старалась сделать мне приятное. Ну да ладно, это останется на моей совести.

Возле окна располагался письменный стол, на нем аккуратно лежали сложенные в стопку учебники и тетради. В противоположном углу во всю стену стоял лакированный шкаф. Я открыла дверцу, но на полках был абсолютный порядок; в самом низу лежали коробки из-под обуви, разрисованные фломастерами в разноцветный горох, а в них находились носки, гольфы и нижнее белье. Надо же придумала, – никогда не замечала за ней таких новаторских идей. Открыла следующую дверцу – такой же порядок: вещи висели на плечиках, подобранных по цвету. Здесь мне делать было нечего. Подошла к тахте и решила поправить картину, – Николаша купил ее на ярмарке, организованной в честь праздника 7-го Ноября. Я не решалась ее повесить, для меня она была верхом безвкусицы – копия «Утра в сосновом бору» художника Шишкина. Этот сюжет меня раздражал: три медведя на поломанном стволе чувствовали себя прекрасно, только самый маленький стоял в стороне и смотрел вдаль. Что этим хотел сказать автор, не понимаю, и вообще животный мир – это не для меня, мне бы как-то с людьми разобраться. Венера нашла эту картину в чулане и сама повесила, привела меня в комнату и сказала: «Мама, посмотри, я – четвертый медвежонок справа». Но в то время мои мысли были только о Николаше, я ему так и не простила уход от меня, и всякая чепуха меня не интересовала. Извините, я отвлеклась. Картина висела криво, я взяла ее за правый угол и этот шедевр свалился… На меня смотрела развернутая тетрадь, прикрепленная к стене кнопками. А это еще что за тайник? Я дернула тетрадь на себя, кнопки с легкостью поддались. На обложке было выведено название: «Дневник Венеры».

Буквы состояли из маленьких синих звездочек. Конечно, мне сразу захотелось прочесть, но я вспомнила, что тоже в детстве вела дневники и на тот момент я бы не хотела, чтобы они попали в чужие руки. Я подняла с пола кнопки и прикрепила его на место, и потом, что может писать в 16 лет девочка: про первую любовь, про ссоры с подружками.

Через три недели Венеру выписали. Она вернулась в школу. Впереди предстояли выпускные экзамены, она целыми вечерами до поздней ночи училась, наверстывала упущенное. Вопрос о выборе профессии не стоял, все выпускники направлялись в профтехучилище, либо в пищевой техникум. Вы же прекрасно знаете, что у нас было свое телевидение, газеты и соответствующая литература. Промывка мозгов была организована на высшем уровне. К этому времени завод расформировали, многие уехали, а основной состав остался в городе, теперь ведущие инженеры страны отдыхают рядом с Николашей. Проработали под землей, туда и вернулись. Такая незавидная судьба ученых. Поэтому все специальности были направлены на обслуживание населения. Никто не покидал городок без веских причин. Вы сами понимаете…

Венера очень изменилась: и внешне, и внутренне. А возможно, я по-настоящему, после ее возвращения, взглянула на нее другими глазами. Впервые она стала предъявлять ко мне претензии, по любому поводу у нас возникали скандалы. Она заявила, что жить в этом вшивом городке ей надоело, и вообще, она хочет навсегда покинуть это гиблое место. Вот я и позвонила моему старому знакомому. Он пришел под видом врача из поликлиники. Сделал прививку. Реакция организма на вакцину была необратимой: Венера впала в кому. Ее перевезли в больницу, врачи разводили руками, толком ничего не объясняя. Анализы – в норме, сказали, что опять надо только ждать и надеяться, может быть, придет в сознание. Решила устроиться поближе к дочери и позвонила Анатолию Дмитриевичу. Просьба моя была исполнена – меня приняли на работу в регистратуру.

Все свои владения и опыт передавала Елена Викторовна – женщина в летах. Как говорится, «заслуженный отдых уже давно тосковал по ней». Сколько себя помню, работала в регистратуре только она, когда бы я ни приходила, заставала ее за одним и тем же занятием. Она вязала зеленый шерстяной носок. Прежде чем ответить, она поднимала глаза, поправляла очки с толстыми мутными линзами. Каким образом она различала людей, – неизвестно. Но меня всегда узнавала и обращалась ко мне по имени, бережно откладывала клубок со спицами, пододвигала к себе коробку с карточками, плевала на концы пальцев, и, как ни странно, быстро находила нужную.

«Ну вот, Мария Петровна, ничего здесь мудреного нет, – медленно, с выражением разъясняла процесс работы. – Отвечаете на телефон, в эту тетрадь записываете: кто звонил, по какой просьбе, обязательно отмечайте время и дату. В эту тетрадь записывайте фамилии, имена, отчества, а также время и дату поступления больных. Для оформления новой карточки обязательно требуйте паспорт, либо свидетельство о рождении. Номера внутренних телефонов врачей висят перед Вами. Вот ключи от архива». Она сняла с гвоздика связку, подошла к стеллажу, сложила его буквой «Г», за ним оказалась дверь, отделила ключ, перемотанный зеленой ниткой, провернула и мы вошли в небольшую комнату. На стеллажах лежали папки с почерневшими завязками, в углу валялись картонные коробки.

«Ну, я сюда заходила раз в пять лет. Основная информация находится на полках в регистратуре, по истечению пяти лет перебирайте карточки и складывайте в коробки; за все мои проработанные годы еще ни разу никто не обращался». «А что в папках?» «Истории болезней пациентов, которые ушли уже давно в мир иной. Дорогуша, ведь Вы должны знать, что некоторые болезни передаются по наследству, поэтому для потомков истории и хранятся».

Мы вышли из пыльной комнатушки, таким же образом она вернула стеллаж на место, села на стул и начала доставать свой скарб из ящиков стола: куча макулатуры отправлялась в ее зеленую вязанную сумку – это были какие-то вырезки из журналов и газет, недоеденные сушки, леденцы, цветной термос, железная кружка, веревки с неоконченным макраме и т. д… «Вот, освободила Вам место, уже нагорбатилась вдоволь, хоть сейчас будет время с внуками поняньчиться. Всего Вам хорошего!» – она подняла просевшую почти до пола сумку и вынесла с собой накопленный опыт и царившую атмосферу хаоса.

С чего начать я не знала. Села за стол, и мои руки прилипли к неизвестным пятнам. Полчаса я выводила со стола этот загадочный химический состав, натерла до блеска – он значительно посветлел, поверхность напоминала атлас. Въевшаяся краска от пятен точно определяла место перемещения на разные материки бывшей кружки путешественницы. Необходимо было навести порядок с карточками, выстроить их в алфавитном порядке по фамилиям. На удивление, ни посетителей, ни звонков не поступало, но это и к лучшему – есть время разобраться с макулатурой и пылью, въевшейся в стены за годы работы незаменимой Елены Викторовны. Упорядочить карточки было несложно; учетные тетради выложила стопкой на полки, – и образовался видимый порядок. Все-таки хорошо, что я вылезла из своей берлоги, и к тому же могу навещать беспрепятственно Венеру каждый день.

В больнице царила тишина, только изредка доносился глухой кашель из палат, звук шаркающих тапочек по коридору и звон алюминиевой посуды.

Во время обеденного перерыва решила навестить дочь. Она находилась в отдельной палате № 7. Войдя, я увидела неподвижное тело Венеры, капельница медленно выдавала лекарство для поддержания организма. Глаза были открыты и она что-то бормотала. Никого рядом с ней не было, протерла ей губы влажным тампоном, постояла две минуты и вышла. Чувство безысходности и отчаяния навеяло мне только что увиденное, не прощу себя за это никогда. Моя и только моя вина.

Вернулась в регистратуру, просидела без дела еще полчаса. Архив за стеной не давал мне покоя, создавалось впечатление, что пыль из него проникает насквозь через стены. Вошла в архив, пыль разъедала нос, глаза слезились. Сняла первую попавшуюся папку с полки, влажной тряпкой смахнула пыль, чернила расплылись, автоматически подула на буквы, прочла с трудом размазанные каракули. «Учетная запись поступления. Январь 1954 г.». Меня бросило в пот. Нервно перебирая папки, я искала свой год поступления:1957, 1967, 1961, 1959, – быстро отшвыривала в сторону ненужные года. Боже, сколько их здесь? В окошко регистратуры кто-то постучал, бросила папки на пол. Вернулась вместе с пыльной тряпкой в руке. «Похвально, похвально, приветствую порядок, Мария Петровна, – за окошком стоял заведующий больницы Павел Васильевич Севастьянов. – Я как раз пришел по вашу душу. Найдите, пожалуйста, учетную запись поступлений 1963 года. Сколько это займет времени?» «Вы знаете, там такой хаос». «Ну хорошо, я вернусь через 15 минут». «Я Вам занесу». «Нет такой надобности. Спасибо». Бросила тряпку и вернулась в архив. Лихорадочно стаскивала целыми стопками папки: 1965, 1962, 1958,1 968. Ну где же она? Вот, слава Богу, нашлась. С трудом развязала завязки, помогая расклеить узел зубами, открыла и быстро пролистывала месяца поступлений. Март, первое число – стоит прочерк, 2-го марта в 11 утра одновременно поступили две роженицы: Крылова Мария Петровна 1933 года рождения, состояние тяжелое, угроза выкидыша, и Незнамова Авдотья Лукинична, примерно 1940 года. Документы, подтверждающие возраст и место проживания, отсутствовали. Доставила бригада скорой помощи № 3. В коматозном состоянии…

Больше записей не было, никакой информации о новорожденных. «Авдотья?! Авдотья?!» – повторяла я про себя, чтобы не забыть. Аккуратно завязала папку, стараясь не нарушить прежнее положение узла. Вернулась за чистой тряпкой, вытерла и на всякий случай промочила завязки, чтобы не было заметно моего любопытства».

Севастьянов? Точно, это – Пашка-компот. Так вот куда его занесло, бедолагу-молочника. Надо же, заведующий больницей. Интересно, чем он там заведовал? Авдотья – неужели она? Ни фамилии, ни отчества я ее не знал. Не так часто мне встречалось это славянское имя, но возраст совпадал. Коматозное состояние… Моя командировка в 1962 году… Правильно, если примерно подсчитать, когда мы с Дотей согрешили, все совпадает. Венера, Венера, шрам на левой руке. Глаза, точно как у моей мамы, – два сияющих изумруда. Неужели она моя дочь? Все, хватит, надо дочитать, не зря же она намекала в этих мемуарах, что меня это касается. Положил под язык валидол и продолжил читать.

* * *

Положила папку на стол и вернулась в архив. В окошко опять постучали. Я выбежала с очередной папкой в руке. Павел Васильевич улыбался: «Ну что, откопали динозавра?».

«Вот возьмите, – я намеренно при нем протирала узел. – Такая грязь, просто невозможно там находиться». «Я Вас понимаю, чистота – залог здоровья». Он забрал папку и ушел. Я закрыла пыльник, села, и мои воспоминания унесли меня в 1963 год.

Молодая женщина в странном состоянии. Точно, это была Венерина мать. В учетной записи до конца марта стояли прочерки – это значит нас было только двое. Открытые мутные глаза, русые волосы, кома… Неужели Авдотья передала свое состояние по наследству? Мысли путались.

Потом появились посетители, звонки, и мне было уже не до воспоминаний. Всю ночь я не спала. Тревога поселилась в душе. Завтра проверю историю болезни Венеры.

Пришла на работу на полчаса раньше. Подошла к полке и вынула все папки с фамилиями, начинавшиеся с буквы «К». Их всего было четыре: Кирилова Ольга Владимировна, Котов Федор Павлович, Крылов Николай Васильевич и Крылова Венера Николаевна. Может, однофамилец? Ведь Николаша умер 15 лет назад, и его папка давно должна храниться в архиве, да и не припомню, чтобы он посещал врачей. В случае необходимости он был обязан по инструкции обращаться к врачам по месту работы. У нас на заводе трудились светила науки. Так, прочтем: «Крылов Николай Васильевич, 1930 года рождения, г. Москва, на данный момент проживает по адресу: ул. Кирова 13, кв. 27. Поступил с жалобой на головную боль, сопровождающуюся галлюцинациями, чрезмерную подозрительность, страхи и бессонницу. Назначено стационарное лечение» – Затем неразборчивым почерком перечислены наименования лекарств. Далее «Рекомендовано посещение врача раз в неделю, дата – 1964 г., 17 апреля. подпись: П. В. Севастьянов».

Боже мой, ведь это за неделю до его кончины, ну почему он ничего мне не рассказал? Я заплакала. Ну, все, хватит, слезы только дома. Что тут с Венерой? Открыла папку, один чистый лист бумаги и больше ничего. Ну да, что со мной? Наверное, история болезни находится в кабинете Севастьянова. Что же делать дальше?

Звук переставлявшегося ведра навел меня на мысль, что надо установить контакт с уборщицей Екатериной, знающей все и вся. Вышла из регистратуры и позвала блюстителя чистоты; сославшись на нелюбовь к сладкому, предложила ей коробку конфет – зефир в шоколаде – и сразу же спросила: «А что любит заведующий Севастьянов?» Она подошла ко мне очень близко, коробку положила под мышку и стала бороздить мое левое ухо, прислоняясь ко мне пышным бюстом: «Не женат, не курящий, ни с кем не путался, стеснительный. Вы заметили, какие у него набойки на туфлях? О росте своем печется, – улыбаясь, моргая правым глазом, она продолжала. – Кабинет убираю раз в неделю обязательно в его присутствии, ключей не доверяет, придирается по пустякам, видит какие-то разводы на полу. Даже с цветков заставляет пыль смахивать. Видите, это от его колючки, – она протянула мне пальцы в лицо. – Все поколотые насквозь». Я сочувственно покачала головой. «Портреты бородачей, висящих на стене, трогать запрещает, я на них смотреть не хочу, всем поди уже по 90 годков будет, сдались они мне», – Екатерина расхохоталась.

Я натянула улыбку, делая вид, что ее шутка мне очень понравилась. Продолжая движение маятника и прикрывая рот ладонью, перешла на шепот: «Воду в графин набирает сам, он что думает, я ему туда плюну, что ли… Странный старикашка. Ну, а с виду еще крепкий. Только никому, – у нас здесь строго насчет сплетен». Я кивнула головой. «Вот народ, – подумала я, – а ведь Севастьянов выглядит значительно моложе ее».

Теперь раз в неделю Екатерина подходила к окошку регистратуры и рассказывала о том, как она не может забыть о зефире, а также о ее пристрастии к сладкому.

Прошло несколько месяцев, Венера оставалась в таком же состоянии. На мои вопросы о Венере Севастьянов отвечал однозначно: «Время, только время». У меня создавалось впечатление, что он меня избегает. Входя каждое утро в больницу, он утыкался в бумаги, бормоча что-то под нос. Я приподнималась и громко здоровалась, в мою сторону поднималась левая рука вместе с портфелем, и его туфли, явно приобретенные не по размеру, отбивали мне чечетку: «время, время, время». Звук утихал вместе с громко закрывающейся дверью его кабинета, что явно давало понять всем вокруг и даже стенам: «Прошу меня не беспокоить!!!»

Так пролетел год, Севастьянов изменился. Стал первым со мной здороваться, даже, как мне показалось, уделять мне знаки внимания. Приносил мне книги, потом интересовался моим мнением о прочитанном. Он помнил не только имена героев, но и совершенно незначительные эпизоды. Например:

«Мария Петровна, не считаете ли Вы забавным поведение Орехова из книги «Мазурка не закончится!» Ведь Вы понимаете, как это автор обыграл. Человек в летах, да еще с больной поясницей, вдруг едет на охоту верхом». Я его поправила, что Орехов любил скачки, и про охоту ничего не было сказано.

«Вот я Вас и поймал. Между строк учитесь читать, а так похвально – читаете внимательно». Потом я ему рассказала об ухудшении моего зрения, чтобы избавиться от навязчивой избы-читальни. Но он намека не понял и продолжал расширять мой кругозор и развивать память. На вопрос: «Откуда Вы их берете?» – он поднимал палец вверх и на этом мое любопытство заканчивалось. Также у него появились и другие странности в поведении. Если раньше он только бормотал под нос, то ко всему прочему прибавился свист, и каждое утро я должна была оценить новый отрывок из оперы. Это внимание меня раздражало, но я должна была терпеть: он был прекрасным доктором и много времени уделял дочери.

Прошел еще год, вместе со свистом и книгами. Севастьянов заметно постарел, появились черные круги под глазами, нос вытянулся, впалые щеки, худоба лица подчеркивали форму черепа. Скорость в ходьбе поубавилась, каблуки уже не издавали привычных звуков. Дверь в кабинет оставлял открытой, даже уборщица Екатерина удостоилась чести наливать воду в графин.

Пришла на работу в 7:45, по привычке наводила порядок.

«Сейчас должен появиться «библиотекарь», – так в шутку прозвала Севастьянова. Но он почему-то задерживался, что совсем было несвойственно заведующему. «Наверное, заболел», – подумала я. Зазвонил внутренний телефон. Голос Севастьянова попросил меня зайти к нему в кабинет. Войдя в открытую дверь, увидела Севастьянова: он стоял возле окна и что-то бормотал. Я кашлянула – он даже не обернулся. «Павел Васильевич, Вы вызывали?». Он обернулся и сказал: «Я не вызывал, а пригласил Вас для беседы. Присаживайтесь». Посмотрев в его совершенно пустые глаза, рухнула на стул. Предчувствие меня не обмануло.

«Мария Петровна, меня переводят в другое место, и это означает, что Венеру лечить, вернее сказать, поддерживать ее состояние будет некому. Единственное, что я смог сделать для Вас, это попросить о переводе ее в Москву. Вот возьмите ее историю болезни. Там, на первой странице, указан телефон профессора, может, ему удастся спасти вашу дочь. На прощанье дарю Вам мою любимую книгу. Надеюсь Вам понравится». Взяла папку и книгу и прижала к груди, слезы потекли по щекам. «Все будет хорошо! Рано или поздно, с нами или без нас, но точно будет», – улыбаясь, он по привычке поднял палец вверх: «Спасибо Вам за все, прощайте», – сказала ему дрожащим голосом, еле-еле сдерживая всхлипы. Вернулась в регистратуру: звонки не прекращались, прямо какая-то эпидемия сегодня разгорелась.

Рабочий день близился к концу, собрала свои вещи, точно зная, что сюда больше не вернусь. Истошный крик послышался в конце коридора, вышла из своей коморки и увидела Екатерину, машущую руками возле кабинета Севастьянова. Подбежала к Екатерине, – она распластала руки и перекрыла вход в кабинет. Через ее могучие плечи я увидела Севастьянова: он застыл в кресле, голова свисала на левое плечо, изо рта пузырилась белая пена, которая покрыла почти пол-лица. Сбежались врачи, Екатерина кричала: «Мы не входили! Мы не входили!». Нас попросили разойтись, и через две минуты уже гудела вся больница: Севастьянов умер.

Я уже не помнила, как доплелась до дома. Зашла на кухню, положила папку с книгой на стол. По привычке поставила чайник на плиту, села возле окна и включила радио. Приятный женский голос вещал: «А сейчас, дорогие слушатели, по многочисленным заявкам прозвучит партия Тореодора из оперы «Кармен» Жоржа Бизе в исполнении Муслима Магомаева». Мощный голос и энергетика певца заполнили мое маленькое пространство. Я сделала звук громче. Тело покрылось мурашками. Воспоминания меня захлестнули.

Николаша со мной рядом, мы бежим взявшись под руки, падаем в речку, смеемся плещемся, брызги мешают дышать. Я ему кричу: «Все, хватит, а то рассержусь». Брызги прекратились вместе с окончанием пения Магомаева. Я вздрогнула – во всю мощь засвистел чайник. Дежавю, точно, – Севастьянов последнее время любил насвистывать эту партию больше всего. Мистика какая-то. Выключила чайник, открыла папку и начала читать историю болезни. На первой странице в углу жирными печатными буквами писалось: «Устинов Владимир Яковлевич, 897654678, позвонить по прибытии в Москву». Далее, мелким неразборчивым почерком описывалось состояние Венеры. Так, папку необходимо передать Устинову, а что с книгой? Взяла ее в руки, но читать мне совсем не хотелось, да еще с таким названием: «Мистика и пророчество», Дин Марс. Накрыла ее стопкой еще непрочитанных книг. После пережитого стресса просто захотелось заснуть, в глазах стояло лицо Севастьянова. Надо принять снотворное. Зазвонил телефон, я подбежала и резко сняла трубку. «Алло! – Какой-то скрежет появился в ушах. – Алло!» «Мария Петровна! Добрый вечер! Это Анатолий Дмитриевич Вас беспокоит». «Я Вас слушаю!!!». «Как Вы знаете, сегодня у Вас на работе произошел несчастный случай». «Да, я знаю» – сухо ответила я. «Павел Васильевич накануне нас попросил о переводе Венеры. Мы перевозим ее завтра, позже сообщим ее место нахождения. Вы пока остаетесь дома. Уверяю Вас, беспокоиться не следует, ее будут сопровождать опытный врач и медсестра». Звонок оборвался. Руки затряслись, побежала на кухню и в стакан накапала корвалола. Выпила залпом и на последнем глотке перехватило дыхание. Тошнота подошла к горлу, я забежала в ванную и из меня фонтаном брызнула рвота. Открыла кран и с жадностью глотала воду. На дрожащих ногах доплелась до дивана, рухнула и потеряла сознание.

Очнулась рано утром. Открыла глаза. Рядом со мной сидела соседка.

– Как Вы вошли? – спросила ее.

– Мария Петровна, Вы же двери не закрыли. У меня соль закончилась. Звоню Вам, а Вы не открываете. Машинально прокрутила дверную ручку, и дверь распахнулась. Вошла, а Вы в бреду, вся горите. Вызвала скорою помощь. Сделали укол. Сказали, что ничего страшного, нервный срыв. Лекарства Вам оставили – принимать по одной таблетке три раза в день. Куриный бульон сварила, сейчас буду Вас кормить.

– Я не голодна, спасибо.

– Это понятно, но лекарство надо принимать с пищей, давайте хоть пару ложечек.

Я проглотила омерзительную жидкость вместе с таблеткой.

– Вот молодец, приду через пару часов, покормлю Вас.

Я повернулась к ней спиной и накрыла голову одеялом.

Соседка удалилась, хлопнув дверью. Я с трудом приподнялась, пододвинула к себе стул, развернула к себе спинкой и, оперевшись на него, стала двигать вперед, – стул хорошо скользил по паркету. Зашла в ванную, засунула два пальца в рот и, наполовину растворенная таблетка, вылетела вместе с бульоном. Умылась холодной водой и относительно быстро добралась до кухни. Открыла холодильник и прямо из пакета большими глотками выпила молоко. Посмотрела на стол – папки не было и стакана с остатками корвалола. Как я могла забыть закрыть дверь? Кому понадобилась история болезни? Книга, под названием «Вестники из прошлого», лежавшая сверху, тоже исчезла. Я перебрала стопку. «Мистика и пророчество» была на месте. Прихватив ее с собой, вернулась, легла на диван, книгу положила под подушку. Спать не хотелось. Они что, со мной решили разыграть спектакль? Значит, и мне надо выбрать выгодную роль.

Через пару часов, как и обещала, пришла соседка.

– Как Вы себя чувствуете? – начала задавать дежурные вопросы.

– Очень плохо.

– Вы наверное перенервничали из-за дочери?

– Вы что-то путаете, у меня никогда не было детей. Она округлила глаза: «А Венера?».

– Мы что, на уроке астрономии, или Вы меня считаете сумасшедшей? Планета солнечной системы, конечно. Вам все перечислить?

– Нет, нет, Мария Петровна, извините, Вам нужно поспать. Я вечерком еще заскочу.

– Спасибо за вашу заботу, но я думаю, что просплю до утра, – зевнула, широко раскрыв рот, не прикрывая его ладонью.

С выпученными глазами моя спасительница покинула помещение. Я услышала, как провернулся ключ в двери. Я что под арестом? Спектакль надо заканчивать, а то упекут в психушку. Молоко – чудо лекарство – я почувствовала себя намного лучше. Выпила еще пакетик. Достала книгу из-под подушки, решила прочесть, может, что-нибудь между строк и обнаружу.

«МИСТИКА И ПРОРОЧЕСТВО»

На лазурном берегу Ниццы, на склоне горы Монт Барон, освещенный лучами солнца и утопающий в пышных садах, располагался замок герцога Барского. Многочисленные слухи о невиданных богатствах герцога просочились за пределы Франции. Грандиозные балы-маскарады, которые он устраивал в последнее воскресенье каждого месяца, сопровождались фейерверками и мистическими превращениями.

Герцог обожал фокусы – восторг и зависть будоражили местную знать. Человеком он слыл незаурядным, кроме его неограниченной щедрости были у него и другие странности, а в частности – увлечение алхимией. Самым большим успехом пользовался фокус с бумагой. На большом пергаменте он писал имя молодой особы, с которой будет танцевать весь вечер. Как только он сворачивал бумагу, а потом разворачивал свиток, имя маркизы пропадало. Все смеялись, кроме юного очарования. Так он проделывал фокус несколько раз: имена то появлялись, то пропадали.

Боже мой, какой намек я должна понять? И тут я обратила внимание на слово «освещенный». Над «и» краткой вместо дуги была чуть-чуть заметно выведена галочка. Поняла, игра света, подошла к торшеру, отделила страницу и направила свет. Тут же появилась прозрачная запись. Как только я убрала в сторону свет, страница приняла прежний вид. Отложила книгу, нашла запасные ключи, припрятанные Николашей в спичечном коробке, – он всегда повторял: «Спички и ключи должны быть дома в тройном экземпляре, может, наше «НЗ» когда-нибудь пригодится». Достала запасной ключ, вставила в замок, чтобы заботливая соседка не появилась в ненужный момент. Плотно задвинула шторы, принесла ночник из спальни, поставила на пол и включила. Взяла чистую тетрадь и ручку. Одела очки и начала проделывать манипуляции со светом. Слово в слово я переписала следующее:

«Мария Петровна! Я уверен, что Вы догадаетесь, что сделать с книгой, так как я неоднократно Вам намекал на это. Простите меня за навязчивую библиотеку, книги были абсолютно бездарными и глупыми. Мне нужно было показать свое, якобы, ухаживание за Вами, поэтому я выбрал простейший способ – закидывал Вас любовными романами. Екатерина, местная норушка, следила за всеми и докладывала в спецотдел. Прошу прощения за мои утренние трели – этот спектакль был организован для них. Я слишком много знал, и любой мой контакт с людьми подвергал их опасности. Последнее время делал вид, что схожу с ума, таким образом, отводил Вас от всяческих подозрений. Папку с намоченной Вами завязкой специально забрал из архива, для того чтобы Екатерина, сующая нос во все происходящее, не доложила о вашем любопытстве. Будучи еще аспирантом, я был знаком с Устиновым. Из всей группы молодых талантливых ребят он особо выделялся. То, над чем он работал, меня восхищало и в то же время пугало. Меня в группе считали недоумком, а я им и не старался доказывать обратное. У меня с ними были разные направления: они готовили яд, а я – противоядие. Моя основная работа заключалась в изменении молекулярного состава молока, но этот опыт не давал особых результатов. Я разработал вакцину для коров, и при введении сыворотки коровы давали молоко в измененном ввиде: в нем образовывался дополнительный гормон роста – и это был мой успех. Но после неудачных прививок Устинова мой проект с коровами закрыли и перевели в Н*, где я стал разрабатывать методы воздействия на мозг ультрозвуковыми волнами. Это наиболее страшное оружие, чем вакцины Устинова. Его вакцина убивала личность человека, мое оружие убивало самого человека. В то же время мне непременно хотелось доказать им, вечно подхихикивающим надо мной, что я лучше и умнее. Кроме микробиологии, я параллельно увлекался физикой и математикой, мне было интересно все. Когда я разработал ультразвуковой аппарат с разными частотами, его установили в спецдеревне у Незнамовой Авдотьи. Она страдала душевной болезнью и никакой опасности для разглашения тайны не представляла. Устинов в тот момент проводил очередную вакцинацию, после завершения его работы мы стали приводить в сад привитых. Мне хотелось разрушить его вакцину и поменять сознание молодых, ни в чем не провинившихся людей. При низкочастотной подаче мозг не разрушался, засыпающие клетки возбуждались и сжирали его клетку безволия. Результаты были превосходными, молодые ребята-железнодорожники устроили бунт. Мой аппарат посчитали нерентабельным, а меня послали заведовать больницей. Когда Венера поступила к нам, меня ввели в курс дела и сообщили, что она дочь Устинова. Будка строилась при нем и, я надеюсь, что он предупредил Авдотью об опасности. Он даже не подозревал, что Пашка-компот дышет ему в затылок. Венера меня заинтересовала не как дочь гения, а как ученого, и вот почему. Когда рождались дети в нашем пункте, мы в обязательном порядке проводили анализ крови на наличие Н23. И, как правило, ген Устинова передавался по наследству. У Венеры изначально кровь была мутирована, это долго объяснять научными терминами – просто она была другой. Этот факт сразу же был зафиксирован и послан в спецорганы. Но это их мало интересовало, для них она была просто какая-то заблудшая овца. Когда Венера попала с порезом к нам в больницу, я тщательно отслеживал ее анализы. После двухнедельного прибывания у нас кровь изменилась, и никакой мутации не наблюдалось. Передо мной стояла задача найти звено, которое разорвало мутированный круг. К ее анализам я никого не допускал, вел двойные записи, дописал ей наличие Н23 ввиду неправильного первоначального анализа при рождении. Так мне и не удалось раскрыть тайну мутации. Все мои исследования, а также препараты, указаны на последней странице, там же Вы найдете настоящий телефон Устинова. Я намеренно написал в папке неправильный номер, зная о том, что они под любым предлогом у Вас заберут. Когда они вынесут папку из дома, Вы будете в безопасности, а дальше дело Устинова, – пусть ломает голову, как спасти свою дочь от своего яда. Я, как мог, сохранил ей жизнь.

Что касается вашего мужа: группа ученых, в состав которой входил и Николай, на основе моего аппарата разрабатывала новое оружие для изменения сознания через звуковой сигнал, также и для убийства на расстоянии через мощные потоки вибрации. Николай Васильевич испытывал этот аппарат. По случайности, либо по заказу ему дали большую дозу. Врач на предприятии выписал таблетки от головной боли, заранее зная о необратимости процесса. Когда головные приступы усилились, он обратился ко мне. Картина для меня была сразу ясна: я ему колол морфий, чтобы хоть как-то облегчить его состояние. Теперь Вы знаете правду. В тайне от спецорганов, я начал лечение привитых и добился результатов. Народ стал потихоньку возмущаться и жаловаться на свое обреченное положение. Естественно, они узнали, откуда ветер подул.

В общем, меня решили убрать как неугодного элемента. Я это понял, когда услышал сигнал в трубке, но они, олухи, не догадывались, что у меня там вкручена защитная сетка. Долго ждать они не будут, зная мой характер и что не отступлю от своих принципов. По сему приму яд и отправляюсь в небеса необетованные».

Севастьянов П. В.

Боже мой, какие звери, – для достижения своих целей не считались ни с чем и ни с кем. Одним меньше, одним больше – какая разница для них – будет или нет поломанной человеческая судьба. Открыла последнюю страницу: на ней обнаружила карту города и путь к железнодорожной ветке, обведенный красным фломастером, а также приложена инструкция: «Расстояние составляет 25 километров, поезд прибывает каждый вторник в 1:30, первый вагон, пароль для посадки: «Я без багажа, везу ручную кладь НВ2326». Без багажа означает: Вы везете срочный анализ без предупреждения и предварительного звонка. Курьеры меняются, и Вы не вызовете подозрения. Адрес клиники: Остоженка, 13, тел. 766–633, Владимир Яковлевич, телефон прослушивается. Будьте крайне осторожны, снимите квартиру на вокзале, а дальше действуйте по обстоятельствам. Желаю удачи. GEN563-BK54C–VR7824-MSB+THR-AKL453-BH+DRN+HBR– MB9192».

Переписав все аккуратно, решила сжечь книгу. Зашла в ванную, положила в таз и подожгла. Тетради спрятала в середину стопки газет, приготовленных для сдачи в макулатуру. Книга сгорела быстро, как и моя жизнь. Все убрала, но запах гари стоял по всей квартире. Принесла нашу общую семейную фотографию, подожгла конец и потушила, бросила на пол. По комнате разбросала другие фотографии, вынула ключ и легла в спальне.

Утренний визит никто не отменил. Приперлась моя спасительница с кашей. Я отказалась под честное слово, что опустошу всю тарелку, только не сейчас, на данный момент устала и хочется поспать. «Вы отдыхайте, а я пока порядок наведу». «Спасибо большое, если Вам не трудно. У Вас такое доброе сердце». Она расплылась в улыбке: «Да ладно Вам, мы же всетаки не чужие». «Вот тебе и родственница откапалась», – подумала я. Мне действительно хотелось спать. Пусть этот следопыт покопается, все равно ничего не найдет. Под шуршание, постукивание и другие шумовые эффекты я заснула.

СОН М. П

Лучи солнца ослепляют глаза. Мой нос ощущает приятный цветочный запах. Мне тепло, слышу хруст. Посмотрела вниз – позади остаются небольшие следы на снегу. Хочу повернуть голову, но не могу, кто-то крепко держит мою шею. Начинаю плакать. Нежный голос шепчет мне в затылок: «Ш-ш-ш, не плачь, доченька, все будет хорошо». «Ма-ма, ма-ма, ма-ма…»

* * *

«Проснитесь, Мария Петровна». Я открыла глаза: передо мной стояла соседка. «Что ж вы так кричите, напугали меня. Одиннадцать уже, вставайте, лекарство надо принять, я уже и оладьи напекла. Поешьте и на прогулку идите. Вам свежий воздух нужен, таз зачем-то испортили: фотографии сожгли, нельзя так, нехорошо, какая ни есть, а память. Венера поправится, замуж выйдет, что она вашим внукам будет показывать?» «Да, Вы правы, сейчас поднимусь, не знаю что на меня нашло».

«Мне уходить надо, у самой дел полно». «Спасибо, я еще чуть-чуть полежу и встану». «Дверь не забудьте закрыть, ключ на столе».

Она ушла, и я вздохнула свободной. Неужели мне приснилась мама? Никогда мне не снились подобные сны, остался в памяти только запах оладей, который напоминал мне, что у меня когда-то была семья…

Надо было обдумать план прощания с «Н». Карту запомнила, маршрут – тоже. Единственное, что я не понимала, как мне добраться до железнодорожной ветки. Доступным транспортом оставался только велосипед, последний раз каталась на нем в детском доме.

Прошло несколько дней, мое здоровье восстановилось. Вышла на улицу и решила проверить ассортимент в местном универмаге. На мое счастье велосипеды были в наличии. Купила транспортное средство и довольная новым приобретением повела его домой. Каждое утро я его выгуливала вместе с собой. Дребезжа колесами по ступеням, привлекла внимание соседей: первое время они приоткрывали двери, я извинялась за причиненные шумовые неудобства, оправдывалась перед ними, мол, доктор посоветовал. Они приветствовали мое новое увлечение; так постепенно сместила график выездов на вечерний моцион, и уже никто не обращал внимания – куда я еду и во сколько вернусь.

Слава Богу, это уже никого не волновало. Так я осуществила свой план. Купила еще один велосипед, рассказала в магазине продавщицам, что дочь идет на поправку, что готовлю для нее сюрприз. Их, конечно, это не волновало, но мало ли, может, у них своя отчетность существует. Спрятала его на речке в кустах. Дома оставила записку, мол, жить не хочу, не поминайте лихом. Доехала до места схрона, переоделась, оставила одежду и велосипед на берегу. Вытащила из заваленного ветками новый и направилась по указанному пути. Проехав приличное расстояние, бросила его в лесопосадке, дальше пошла пешком. Поезд, как и описывал Севастьянов, прибыл ровно 1.30. Один пассажир вышел из вагона и направился в сторону дороги. Я подошла к первому вагону с маленьким чемоданом, сказала проводнице пароль, она без всякого подозрения пропустила меня: в вагоне еще ехало несколько пассажиров, но я их до этого никогда не встречала. Как только поезд тронулся, я заснула.

Приехала рано утром, ничего подозрительного не заметила. По совету Севастьянова сняла квартиру на вокзале, вернее, комнату у старушки. Три дня никуда не выходила, затаилась как мышь. Потом каждое утро прогуливалась возле клиники, но войти так и не решилась. В лицо я Вас не знала и понятия не имела как я Вас встречу. Однажды мне повезло. Прогуливаясь по парку, я в то же время не спускала глаз с двери. Голова закружилась и я присела на скамью. Пожилой мужчина, игравший сам собой в шахматы по соседству, подошел ко мне и поинтересовался моим самочувствием. Я ему рассказала, что приехала издалека к известному профессору на лечение, но попасть никак не могу – запись на год вперед. Вот, якобы, и поджидаю Вас у клиники. Он рассмеялся и сказал, что есть еще один выход с внутреннего двора и посоветовал мне подождать Вас у подъезда. Показал на дом, где Вы живете. Дальше Вы все знаете сами. Состояние здоровья мое резко ухудшилось, появилась тошнота, резкие боли в голове. Я догадалась, что со мной произошло, вспомнив режущий звук по телефону, когда звонил Анатолий Дмитриевич. Они решили меня убрать за ненадобностью, как отработанный материал. Так вот, я позвонила Вам и сразу же направилась к вашему дому, села в парке и ждала, пока не стемнеет и хранительницы лавок не покинут насиженное место. Ну вот, дописываю последние строчки. Берегите Венеру, я была плохой матерью. Надеюсь Вы ее спасете. Все, ставлю точку и направляюсь к Вам.

* * *

Да, незавидная судьба! Спасибо коньяку, – так бы забросил эту тетрадь, а сегодня утром придет Семеновна убирать, и неизвестно, чем бы это закончилось. Паша, Паша, не ожидал от тебя такого поворота.

Взял свой рабочий блокнот и выписал формулы. Пошел в ванную и сжег тетрадь. Если ее выследили, покажу дневник Венеры. Если им интересно, пусть читают. Запах паленой бумаги оставался, как предатель. Достал из шкафа корвалол, промочил ватный тампон, положил на блюдце и поджег. Ванная наполнилась запахом сердечных капель. Смыл в унитаз недогоревший фитиль. Воздушная атмосфера поменялась, – теперь корвалол взял вверх над гарью. Открытый пузырек оставил на умывальнике. Что делать дальше? Надо спасать Венеру. Позвоню сегодня в спецотдел и наплету о разработке нового препарата, о необходимости транспортировки В.К. в спецлабораторию. Объясню, что материал в виде Венеры исключительно подходит для исследования и опытов. Возьму с собой Володю, как преемника и помощника, а там на месте разберемся. Второй месяц на меня давят сверху, ждут результатов. В коме уже полгода находится внучка «видного партийного деятеля». Надо пару часов поспать. Теперь нужны силы, у меня появился другой смысл в жизни, даже если анализ ДНК не покажет родство, для меня уже не имеет никакого значения. Принял снотворное и ждал момента провала в царство Морфия.

«Дзз-дзз-дзз», – звенело в ушах. Открыл глаза, звонили в дверь. Поднялся на ватных ногах. Открыл дверь, во всей красе стояла Семеновна.

– Уже 9 часов, звоню, звоню, 5 минут без дела простояла. Валентина сказала, что Вы дома, сердце чуть мне не оборвали и руки – такая тяжесть, еле донесла.

– Доброе утро!

– Для кого как!

– Варвара Семеновна, что-то Вы не в духе.

– Вы тут пока спали, а у Вас под носом происшествия происходят.

– Да что случилось?

Иду к Вам ни сном, ни духом, а тут Лизавета с лавки скок и ко мне – руками машет: «Ты знаешь, что приключилось?» Я ей говорю: «Быстрей информируй, у меня груз по тонне на каждую руку». А она мне тараторит: «Женщину сбила машина насмерть, может, сама бросилась». Ох, как она любила Владимира Яковлевича, как любила!» Я ее спрашиваю: «Ты к врачу давно обращалась?» А она мне: «Спроси сама у него, он знает, заходила она к нему, мы даже фотокарточку видели, как они вместе стоят». А я ей говорю: «Если будешь болтать что попало, я твою фотокарточку на камне высеку. Замолчала, зараза, и как язык не болит целыми днями тра-та-та тра-та-та».

«Зачем решила, как Паша, но это ее выбор», – подумал я.

– Спасибо тебе, Варвара Семеновна, что стоишь на страже. Определите груз в холодильник, а уборка подождет, мне поработать дома необходимо.

– Да поняла по глазам, что мешать буду. Как знаете, но на следующей неделе не смогу прийти, Вы у меня не один – к Пантелеевым на дачу вызывают, сами знаете, какие у них хоромы да и аппетитом не страдают – доносился голос Варвары вместе с хлопаньем холодильника. Ничего, ничего, пыль может и подождать, в мокрую тряпку все равно рано или поздно попадет.

– Ой, что за запах? – выбежала из кухни, наклонилась ко мне и пристально уставилась буравить мои глаза.

– Вам что плохо было? Корвалолом несет отовсюду.

– Чувствую себя прекрасно и Вам того же желаю.

– Да уж увидела, что в хорошем, коньяк в бутылке испарился вместе с пузырьком корвалола.

– Ну, хватит ворчать, Семеновна, все будет хорошо.

– Да мне то что, такую кафедру всегда найду кому убрать, без работы не останусь, а страна может потерять новые открытия. Беречь Вам себя надо. Ваша смена пока еще в ясли ходит. Сейчас молодежь знаете какая пошла? Учиться идут из-под палки, им бы на гитаре побрынчать под окнами. Всю ночь напролет. Брынь-брынь-брынь!!!

– Разная молодежь у нас: кто-то брынчит, кто-то книжки читает.

– Знаю, «смотрю в книгу – вижу фигу».

– С тобой, Семеновна, не поспоришь, лучше сразу соглашаться.

– А что со мной спорить, Вы жизни не видите, а мне достаточно пару остановок в метро проехать – и в театр ходить не надо, а в цирк и подавно. Ну ладно, суп грибной, котлеты с пюре на столе, еще горячее все, как остынет, не забудьте в холодильник убрать. Побежала я тогда на новую постановку.

– Спасибо тебе.

– Ага, и Вам не хворать.

Зашла в коридор, поправила волосы перед зеркалом, накрасила губы и унеслась на радостях домой к внукам. Привык я к ней, 20 лет ее знаю, характер железный – ничем не сломаешь. С первого дня, как ее помню, все такая же ворчунья. Второе место занимает в моей жизни после кактуса. Цветок молчит, а она всегда правду в глаза говорит. Два моих милейших друга. Раньше приходила каждый день, потом Валентина взяла часть заботы обо мне. Со временем пропала нужда в каждодневном посещении домработницы.

Володя до сих пор работал в лаборатории. Совсем забыл про него. Позвонил ему, он поднялся. Бледный, черные круги под глазами, щетина на лице придавала вид замученного узника.

– Ну, как Ваши успехи, Володя?

– Пока без изменений.

– Вы слишком многого хотите сразу. Клетка делится тысячелетиями, а Вы думаете, что способны поменять ее за несколько дней. Эта работа не на один год. Вот что, приводите себя в порядок, позавтракайте сами, после должны поспать пару часов, затем поезжайте домой. Вот Вам ключ, закроете дверь. Пару дней даю на теоретический анализ. Позвоню Вам, а сейчас мне надо срочно идти в клинику.

Вышел из подъезда, охранницы лавочек как всегда были уже в сборе. При моем появлении оживленная беседа прекратилась. Я поздоровался. Они втроем синхронно кивнули головами. Отойдя примерно на три метра, услышал шипение за спиной…

КЛИНИКА ИММУНОЛОГИИ

Войдя в клинику, почувствовал родной запах помещения, сразу же мои мысли переключились на позитивный лад. Решил сразу посетить Венеру. В боксе, рядом с ней, никого не было. Она лежала совершенно спокойно, рот был прикрыт, отрешенные глаза смотрели в потолок. Я погладил ее волосы. Боже мой, ребенок, тебя надо спасать. Как она похожа на мою мать. Но сейчас не до сантиментов. Нажал на кнопку вызова, Валентина тут же появилась.

– Здравствуйте, Валечка, как она?

– Здравствуйте, все так же, единственное изменение – она прекратила вчера вечером разговаривать. Прокричала пару раз «мама,» «мама» и смолкла.

– «Неужели почувствовала смерть матери?» – подумал я.

– А где Игорь Семенович?

– Заболел.

– Что-то серьезное?

– Синдром сидячей болезни, – улыбаясь, ответила Валентина.

– Принесите мне кассету с записями пациентки, меня интересует промежуток времени с 7 до 8 вечера. И почему она без компресса?

– Только что сняла перед Вашим приходом.

Я зашел в кабинет – он показался мне совершенно чужим, хотя в нем, как и прежде, все лежало и стояло на своих местах. Я снял трубку спецсвязи, монотонный голос ответил: «Да, Владимир Яковлевич, слушаю».

– Вчера вечером меня посетила Мария Петровна Крылова, оставила тетрадь с записями дневника В. К. Пациентка вела его с десяти лет. Прослеживается неординарная работа мозга. В дневнике она выражает свои мысли, не присущие для этого возраста. Если Вам необходимо проверить, передам его через Валентину.

– Не думаю, что нас это заинтересует. Работа мозга – это ваше поле деятельности. Экспериментируйте, если по вашему мнению это необычное явление.

– Организуйте в срочном порядке командировку в ДЖ. Со мной поедет мой ученик. Вы знаете, о ком я говорю. Он на пороге большого открытия, для опытов мы забираем В.К. Обеспечьте пациентке специализированную транспортировку. Также нам нужна дежурная медсестра из другого отдела. Надеюсь, Вы понимаете меня.

– Завтра ночью за Вами приедут.

– Хорошо, до связи.

Валентина молча зашла в кабинет, поставила кассету в дистанфон и вышла. Прошло 5 минутни одного звука. Молчание продлилось еще минуты две. Потом появился храп Зельца, чтото упало на пол, по всей видимости, свалились очки с носа. Потом непонятный шум сопровождал его перемещение, закрылась дверь. Тишина прервалась, Венера заговорила. «Папа! Спасибо тебе за твой труд. Спасибо тебе за твою молчаливость, спасибо за наш дом, за мое обеспеченное детство. Спасибо за твои умелые и натруженные руки. Спасибо за книги. Спасибо за терпение. Ты идеальный папа! Я тебя очень люблю! Мамочка, любимая моя мамочка. Прости меня за грубость, за мой эгоизм. Ты столько всего хорошего сделала для меня, я никогда не задумывалась, сколько тебе всего в жизни досталось. Спасибо за чистое и наглаженное белье, за утренние завтраки. Ты исполняла все мои прихоти, и я принимала все, как должное, ты никогда не наказывала меня, хотя я заслуживала плетки – и не один раз. Спасибо, что ты всегда меня понимала и жалела. Спасибо, что ты никогда не навязывала свою точку зрения. Спасибо за то, что в нашем доме никогда не было сплетен и осуждений в чужой адрес, спасибо тебе за твою веру в мои неосуществимые мечты. Спасибо за безграничную любовь ко мне и людям. И если мне вновь пришлось бы выбирать родителей, я бы у Бога попросила только Вас. Вы у меня одни такие, я это точно знаю, потому что… МАМА! МАМА! МАМА!»

Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш… Лента кассеты не издавала ни единого звука. Какая мама, какой папа? Я остановил кассету. Наверное, в своем состоянии она проживает новую жизнь. Меня охватило чувство одиночества, мне ведь никогда не доведется услышать таких признаний. Ради этого стоит жить, но увы, я выбрал для себя иной путь. Мой ребенок – это наука. Так, время не для раздумий, надо собираться. Кассеты оставляю – дневника достаточно. Все анализы приготовит Валентина. Остальное все есть на месте.

Подошел к окну. Все как обычно: народ передвигался одной серой массой, ни одного яркого пятна. Так еще простоял минут 15, всматриваясь в глубину парка, но там тоже ничего примечательного не увидел, кроме одиноких дубов, расположенных на приличном расстоянии друг от друга. Их мощные стволы напомнили мне мой возраст, – сплошная тоска.

На подоконнике на своем привычном месте стоял горшок с кактусом. «Ну что, мой молчаливый собеседник. Покидаю тебя, не знаю, когда возвращусь, не грусти без меня!»

Земля в горшке высохла, и появились трещины. Набрал в стакан воды и полил цветок. Земля моментально впитала влагу.

«Я совершенно забыл про тебя, дружок, извини». Подлил еще немного, вода уже медленно просачивалась сквозь трещины.

«Ну ты и водохлеб. Но ты дождись меня, кто, как ни ты, выслушаешь и молчаливо согласишься со мной. Не подведи».

– Владимир Яковлевич, с кем Вы беседовали?

– Прости, Валентина, не услышал, как ты вошла, общался с другом. – Профессор приподнял горшок.

Она кашлянула в кулак, явно пряча улыбку.

– Валечка, поливайте цветок раз в неделю, не чаще.

– Хорошо, хорошо. Вот все анализы В.К. Я уже в курсе, меня предупредили.

– Спасибо, Валентина, приготовьте ее к транспортировке. Сегодня еще увидимся. Да, вот еще что, – позвоните Зельцу и пожелайте от меня скорейшего выздоровления.

– Будет исполнено.

Продолжая кашлять, прикрывая рот, она вышла. Неужели я так смешон? Все может быть, за собой человек редко замечает странности в поведении; по всей видимости, мой возраст не сделал для меня исключения.

Собрав талмуды, вышел из клинники, прохладный осенний воздух наполнил мои стареющие легкие. Решил возвращаться другой дорогой, сделаю крюк, подышу воздухом. Свернул в переулок, но ничего интересного вокруг не наблюдал. Архитектура тоже не добавляла настроения, стояли дома-близнецы. Навстречу мне приближалась молодая пара. Посмотрел им в глаза. Люди как люди, ничего особенного, а что я хотел увидеть – сам не понимал. Можно подумать, мои глаза излучают беспрерывное счастье. Жил все эти годы только опытами, ничего вокруг не замечая. Вот и наступил момент разочарования. Мои достижения в науке принесли мне славу и удовлетворение. Амбиции только, амбиции двигали мной. Слава Богу, в мою голову не пришли новые идеи. Моя вакцина – это оружие, которое по большому счету не принесло людям ни славы, ни счастья. Полностью уничтожила индивидуальность и превратила народ в серую массу. Сколько же моя вакцина сожрала талантов, а может быть, и гениев! На тот момент мне казалось, что я поступаю правильно. Мои утопические взгляды сделать людей счастливыми провалились с треском. Человеческий организм можно обмануть на время, это как анастезия: продержится после операции несколько часов, а потом человек чувствует боль. Так и моя вакцина вымывается с годами, и люди уже не чувствуют удовлетворения от предлагаемой им жизни. И только алкоголь отводит от реальности, ведь спиваются все социальные слои населения. Всеобщего счастья не наступило.

Доплелся до дома, «рентген», наверное, отправился подкрепиться. Это обстоятельство меня обрадовало. Проверил почтовый ящик, корреспонденции не было, – да и ладно, любовных писем не жду. Повесил плащ на крючок, зашел в ванную, помыл руки. Ноги потащили меня на кухню. Сегодня еще ничего не ел. Моя любимая Варвара оставила на столе котлеты, прикрытые полотенцем, они издавали божественный аромат. Мое любимое блюдо – пюре с котлетами, но как с такими ингредиентами не пропустить рюмочку?! Открыл пенал, на месте почти пустой бутылки, сверкая этикеткой, на меня смотрел коньяк «Белый аист». Вот душа-человек Варвара, поворчит, а все равно купит. Знает мою слабость. За то и ценю. Пропустив пару рюмочек и плотно закусив, почувствовал прилив сил. Так дневник Венеры чуть не забыл, зашел в спальню, достал из ящика тетрадь и положил в саквояж.

Надо же, выдумщица придумала себе жизнь, которой не было. Выбор профессии: банальный бухгалтер на молочном заводе, сплошная рутина. Людей не любит, кроме подруги. Мать для нее – злейший враг. Неужели в десять лет она понимала, что выбора у нее особого не будет, и внутренний протест приобрел другую форму существования. Ее мозг посчитал, что в коме ей будет гораздо комфортней. Ведь кома – это промежуток между жизнью и смертью.

Поменял жизнь миллионам, не церемонясь, а чужой дневник счел стыдно читать. Вот тебе и самоанализ. И как разделить стыд и совесть, когда затрагиваются мои интересы, в данном случае – мои достижения? Вера в свою исключительность перечеркивает все внутренние противоречия, тогда стыд и совесть вроде бы совсем не при чем. Эгоизм – вот главный червь человека, выедающий все положительные качества изнутри.

Мысли не давали мне покоя, а все из-за появившегося у меня свободного времени, а вся эта философия – от не занятости. Бездельники все философы – напишут умные фразы, завернут предложение, что мозг постепенно с ума начинает сходить, а как в жизни этой рассусолькой пользоваться, инструкции не написали. Вот опять критика.

Добрым человеком себя никогда не считал. Честно говоря, добро и бескорыстие тоже не встречал, не беру в счет моих родителей – мне с ними действительно повезло. В эту секунду мне захотелось пересмотреть семейный альбом. Достал из письменного стола альбом с темно-зеленой бархатной обложкой. На первом листе мои родители, совсем молодые. Общие фото с друзьями, я уже давно забыл их имена. Вот и я. Стою на стуле посередине между сидящими родителями, на мне матросский костюм, аккуратно зачесанная челка набок. Мама в платье со складками, белый кружевной воротник украшал наряд, на голове маленькая шляпка; папа в элегантном костюме, волосы набриолинены. Создавалось впечатление, что французский дом моды находился у нас через дорогу. Закрыл альбом и вернул на прежнее место. Взял первую попавшуюся книгу с полки, пошел в спальню, завалился на кровать в одежде. Открыл первую страницу. Так, Иммануил Кант: «Талант к изобретению называют гением». Сразу же отложил в сторону, только не философия, мозг и так засорен всякой всячиной. Уставился в потолок, потом взгляд стал рассеиваться по комнате, и к своему удивлению обнаружил, что обои на стенах имели жуткую расцветку: на сером фоне плотно друг к другу размещались букетики из роз. Но ужаснее всего – это темно-бордовые велюровые шторы, окаймленные бумбончиками, – какой кошмар, полная безвкусица, почему я раньше не обращал внимания?

В эту квартиру я переехал двадцать лет назад, точно помню, облагораживала ее Валентина и спальню она оформила под свой вкус. Интимные отношения с ней закончились уже лет пять назад, никогда не испытывал к ней особых чувств, да и она тоже, просто это была часть ее работы. Мы все понимали, меня во всяком случае, это устраивало. Прекратились все отношения по моему желанию, вернее сказать, нежеланию. Повернулся на бок, чтобы не видеть бубенцы и заснул.

СОН ВЯ

Велюровые шторы зашевелились, сложились в трубку и стали извиваться, как змеи; с обоев отваливались букетики роз и падали на пол. Появилась Валентина в восточном костюме с корзинкой в руке. Стала собирать букетики с пола, обнюхивала каждый и укладывала в корзину. Когда она переполнилась, бросила ее на кровать и стала исполнять танец живота. Шторы шипели, как кобры. «Валечка, Вы все приготовили к транспортировке Венеры?» – спросил я. Она испарилась, шторы выпрямились, букетики полетели из корзины и прилипали к обоям. Бумбончики зазвенели с нарастающим звуком, в ушах появился гул.

Проснулся в холодном поту – проклятый склероз – опять забыл принять таблетки. Разделся, проглотил пилюли, накапал снотворного, выпил мятный эликсир, поворочавшись минут пять, улетел, в отличие от букетиков, в неизвестность.

УЧЕНИК ПРОФЕССОРА

Как хорошо, что сегодня воскресенье! Первый раз за последнее время выспался. Часы показывали 11.15. Мой желудок бил в барабаны и требовал заправки. Вскочил с постели, забежал на кухню, оторвал кусок батона и, жуя, отправился в ванную. Обожаю контрастный душ. Включил воду, и она своим бархатным прикосновением насыщала кожу влагой. Как всегда затянул любимую песню из Битлов:

We all live in a yellow submarine, Yellow submarine, yellow submarine. We all live in a yellow submarine, Yellow submarine, yellow submarine.

Стоя под теплым душем, во все горло пропел припев раз сорок. Обтерся колючим полотенцем, начистив жевательные кости; мой организм просил подвигов и новых ощущений. Плотно позавтракав, решил позвонить Татьяне.

Трубку подняла ее мама и сообщила, что Танечка вышла замуж за дипломата, и попросила старых знакомых больше ее очарование не беспокоить. «Подвела меня Татьяна», – подумал я.

Достал записную книжку, стал пролистывать страницы с именами бывших барышень. Вот Светка была ничего. Набрал ее номер, но к телефону никто не подходил. Они что – сестры, все сговорились, объявили мне бойкот? С раздражением положил трубку. Вот отдохнул, всех воздыхательниц растерял.

Позвонили уже мне. Схватил трубку в надежде, что Татьяна опомнилась.

– Алло!

– Добрый день, Володя, Владимир Яковлевич беспокоит.

– Здравствуйте!

– Обстоятельства поменялись. Мы с вами сегодня отправляемся в командировку, примерно на две недели, возьмите с собой все необходимое, не забудьте тетради с формулами. С нашим руководством все согласовано, подъезжайте в 11.45 к клинике.

– А куда мы едем?

– До встречи, не опаздывайте.

Вот тебе, Танечка, вот тебе Светочка! Вот тебе выходной день! Формулы как по команде стали прыгать у меня в голове. Чуть-чуть коньяка мне не помешает. Зашел на кухню и от расстройства чувств налил себе больше обычной нормы. Опрокинув нектар, пошел собираться в путь. Наполнил оранжевый чемоданчик своей одеждой, не отличавшейся богатством выбора, включил телевизор и застал новости. Господи, слава Богу, информация позитивная лилась из ящика: голод на ближайшую пятилетку не предвидится, так как закрома Родины были заполнены, засеяны, забиты до отказа добром.

Выключил этот позитив, не знал, чем себя занять: ни спать, ни есть, ни пить мне не хотелось. Во мне бурлило возмущение. Я что ему кукла? Коньяк подействовал, – моя агрессивность параллельно с возмущением возрастали. Принял залпом очередную рюмку, и меня отпустило: все внутри успокоилось, и все сомнения рассеялись. Надо, так надо. Завел будильник на 9:00 и завалился, – выспаться не мешает перед дорожкой.

Зазвенел будильник, я вздрогнул, мне показалось, что я даже не успел заснуть. «Что ты трезвонишь, – обратился к нарушителю покоя. – Ты что, сломался?»

Пошел в ванную, чистил зубы минут десять, дыша в согнутую ладонь, проверяя на наличие спиртного угара. Сварил кофе, наслаждаясь напитком, вспоминал, что я накидал в чемодан и что еще необходимо добавить к немногочисленному списку. Заказал такси на 10.00. У меня еще оставалось полчаса в запасе. Меня опять потянуло на кухню. В конце концов, это мой законный выходной, и я имею право распоряжаться им, как пожелаю. Выпил еще рюмочку, бутылку с остатками коньяка положил в чемодан. Оделся и ждал звонка.

Через 10 минут позвонили – приехала машина. Уселся на старое сиденье, таксист сразу же включил радио, всю дорогу он мучил кнопку, подбирая под себя репертуар песен. Мне было хорошо, коньяк во мне еще жил. Доехали мы минут за 35. Заплатив с надбавкой, поблагодарив мученика моего слухового аппарата, вышел.

КОМАНДИРОВКА

Легкий ветерок обдувал мне лицо. Загадочное место – всегда здесь ветрено. Поднялся по лестнице, дернул за ручку – дверь в клинику была заперта. Оставалось еще больше часа времени. Может, заскочить к ВЯ, он живет всего в трех минутах от клиники. Да нет, неудобно. Ему тоже надо собраться в дорогу, своим присутствием могу отвлечь его и, не дай Бог, что-нибудь забудет, потом моя совесть изгрызет меня до костей. Лучше прогуляюсь.

Я шел медленно: справа от меня через дорогу располагался парк, слева – серые монолитные здания. Изредка мимо меня проходили влюбленные парочки. Очень мило за ними наблюдать: пока встречаются – друг друга держат за руки, потом свадьба, дети – и их глаза уже не будут так светиться. Метаморфоза. Тоска. И все же семья – это прекрасно. Как только вернусь из командировки, обязательно займусь поиском претендентки на мое сердце и, конечно, зарплату. Шпроты и вечный бардак в квартире прилично надоели. Хоть будет с кем поспорить, а то стал замечать, что разговариваю дома сам с собой.

Размышляя о бренной жизни, достаточно удалился от клиники. Посмотрел на часы – оставалось ровно полчаса. Прибавил шаг, надо возвращаться. Навстречу попадались уже знакомые лица мальчишек, проводивших возлюбленных и возвращавшихся в родные пенаты. Осталось пару кварталов. Издалека увидел скорую помощь. Я побежал. Неужели что-то случилось с профессором? Добежал до машины, заглянул за лобовое стекло, – за рулем никого не было.

Двери клиники распахнулись, и я увидел ВЯ.

– Молодец, Володя, вовремя. Через две минуты за нами приедет машина. Вы все взяли необходимое?

– По моему, ничего не забыл.

– Прекрасно, все остальное обсудим позже.

Профессор выглядел растерянно, его явно что-то беспокоило. Подъехала черная «Волга», двери скорой помощи открылись, и чья-то рука выставила саквояж ВЯ. Он подхватил его и махнул рукой. Мы сели на заднее сиденье, и машина понеслась по дорогам столицы. Мы не разговаривали. Тонированные стекла навевали тоску. Тишина и коньяк меня убаюкали…

– Володя, Володя, просыпайтесь, – ВЯ теребил мне плечо. Выйдя из машины, мы поднялись по невысокой лестнице и оказались на перроне. Поезд уже стоял, мы вошли в последний вагон. Проводник поздоровался и провел нас до купе под № 7. Двери в вагоне были открыты, и только в соседнем купе сидели мужчины в костюмах и играли в шахматы.

Мы сели напротив друг друга. ВЯ зашторил окно, на столике стоял горячий чай. Мы продолжали молчать, и только дребезжащие подстаканники как будто бы беседовали между собой, поочередно перестукиваясь. Жажда меня вовремя посетила; я отпил горячую жидкость и обжег небо и язык.

– Ну, почаевничаем попозже, – начал первым разговор профессор. Открыл саквояж и достал бутылку конька и две рюмки, обвернутые салфеткой. – Не люблю пить коньяк из граненных стопок. Он разлил, и мы выпили.

– Что-то я проголодался, – сказал ВЯ.

Не успел закончить фразу, как из чертовой табакерки появился проводник.

– Желаете чего-нибудь?

– Нам бы перекусить, и желательно побыстрее.

– Будет исполнено.

Через 10 минут на столе образовался маленький пир. Черная икра, котлеты с пюре, дольками нарезанный лимон, овощной салат и две бутылки минеральной воды.

– А я и не знал, что у нас такое обслуживание в поездах.

– Привыкайте, со мной только так и не иначе, – рассмеялся ВЯ. Он разлил по второй, мы выпили без слов, не чокаясь.

– Вы спрашивали, Володя, куда и зачем мы едем? Объясню коротко. Молодая особа по имени Венера находится в коме уже четвертый год, и это не обошлось без моего участия. Мы едем ее спасать, а ваш молодой и, замечу, способный мозг поможет выйти ей из этого кошмара.

Дальше задавать вопросы о цели поездки и расспрашивать детали после его короткого объяснения уже не имело никакого смысла. Я понимал, что ответы на все вопросы получу по прибытии. ВЯ отодвинул белоснежную накрахмаленную шторку и уставился на промелькающий ночной пустынный пейзаж; в таком застывшем состоянии он сидел уже минут десять. О чем он думал, либо вспоминал, я не догадывался. Его глаза выражали внутреннюю боль и тревогу.

– Владимир Яковлевич, – обратился к нему, чтобы прервать его мучительные мысли.

– Да, да, Володя, что Вы хотели спросить? – слушаю. У меня не было заготовленного вопроса, и первое, что пришло в голову, я спросил:

– Простите за бестактный вопрос. Почему Вы никогда не были женаты? Неужели у Вас никогда не возникало желания обзавестись семьей?

ВЯ заулыбался и предложил еще пропустить по одной. Мне стало стыдно за свою глупую попытку отвлечь его от переживаний банальным вопросом; по его улыбке я понял, что он меня разоблачил. Это все равно, что предлагать конфетку малышу с расцарапанным коленом, чтобы он прекратил плач.

– Давайте выпьем, и я отвечу Вам на этот вопрос. – Он выпил и закусил лимоном. Я сделал то же самое, хотя еще одна котлета напрашивалась попасть в мой желудок.

– Володя, смогли бы Вы задать этот вопрос монаху. Почему? Вам даже в голову не придет эта мысль, и их выбор ясен и понятен. Глубоко религиозные люди жертвуют земными удовольствиями ради Господа, молятся за нас грешных. Преклоняюсь перед ними, но они отделились от простых смертных и за них же молятся. Я вам так скажу: попади и Вы на необитаемый остров, грехов бы сразу поубавилось. И где сложнее жить – это еще вопрос – в затворничестве или среди каждодневных соблазнов? Дело ведь не в том, сколько ты нагрешил, а то, как ты к этому относишься и по возможности стараешься уменьшить количество грехов.

«Куда его занесло? – подумал я. – Что за лекция по Богословию?»

– Нет человека без греха, Володя. Самый распространенный грех – чревоугодие. Вы обращали внимание на то, что многие из священнослужителей люди довольно упитанные. Мы не берем во внимание медицинские показания. Вот это – грех вдвойне, если от имени Господа наставляешь народ на путь истинный, сам должен быть кристально чистым: и душой, и телом. А это невозможно по простой причине: они такие же люди, как и мы, созданные Творцом, у них так же есть свои слабости. Идеальных людей не существует. Идеально может сидеть только костюм, сшитый двумя правильными руками.

Всего десять основных заповедей, а мы даже с половиной не можем справиться.

– Получается, тогда мы недочеловеки?

– Вовсе нет. Господь – наш Учитель, и у него, как у Великого Ученого, могли быть допущены ошибки.

– А в чем его ошибка?

– На мой взгляд, – в генетическом коде. Со временем он видоизменялся, с рождением новых индивидуумов, кровь смешивалась тысячелетиями, и, соответственно, менялся не только человеческий облик, но и внутренняя душевная организация. Я предполагаю, что первоначальный код сохранился у многих. Я имею в виду людей, отличающихся от всех прочих добротой, состраданием и т. д. И за счет этой духовной массы мы до сих пор живем.

Простой пример: не может же Господь убить добрую женщину только за то, что у нее родился сын подлец. Ведь она его воспитывала в доброте и ласке. Убив подлеца, он тогда убьет ее душу. Замкнутый круг. Как вы думаете, сколько нам досталось видоизменений от наших пращуров? Не перечислить!

– Владимир Яковлевич, я уверен, что, если человек захочет изменить себя в лучшую сторону и он посчитает, что это ему необходимо, как воздух, он попытается это сделать. Это же и так понятно.

– Правильно Вы сказали: если захочет, – вот в чем вопрос. А если к нему вообще эта мысль не придет в голову? Может, по его пониманию, он поступает правильно, и в его поступках нет ничего предосудительного.

– Мы же не можем за всех отвечать. Ведь подлость и прочие пороки не принадлежат определенному сословию и, тем более, не отвечают за интеллект.

– Это все верно, но здесь речь не об этом. Понятно, что человек, совершая гнусность и при этом четко осознавая, что поступает гадко, получит по заслугам втройне. Вопрос, почему он это делает? Ведь многие подлецы посещают храмы, на что они надеется? К чему я это все говорю. Я и сам, по своим заблуждениям, совершил огромный грех, создав псевдовакцину, искренне желая людям счастья. Что такое счастье? – условное определение нормальной человеческой жизни. Я понимаю, что нормы тоже нет, и каждый определяет для себя ее сам.

– Но Вы же не можете выступать в роли Творца и делать за них выбор, как им жить?

– Насчет выбора я Вам так скажу. Вы же не будете у младенца спрашивать, как о нем заботиться. Вы будете делать все, чтобы он рос вначале здоровым, а потом будете развивать его умственные способности.

– Вы взяли на себя отвественность за развитие и воспитание миллионов? Не боитесь прогневать Господа?

– Нет, я Его считаю своим Родителем, а родителей надо любить, а не бояться. Ведь посмотрите, с какой любовью мы создавались. Чувствуем, ощущаем, видим не только цвета, но и оттенки, слышим, получаем удовольствие от пищи и т. д… Вот мы и пользуемся всем этим, только все по-разному. Я совсем ушел в сторону от Вашего первоначального вопроса. Отвечаю, моя семейная жизнь не состоялась по двум причинам: то, чем я занимаюсь, всегда находится под пристальным вниманием, – он указал пальцем на соседнее купе, – и обрекать своих близких на это было бы, по крайней мере, несправедливо. И потом, я по своей природе – зануда. Самая терпеливая женщина на свете убежала бы от меня на следующий день. Володя, скажу Вам по секрету, я не встретил ни одного ученого весельчака. Все в основном люди скучные и так же, как я, наделены занудством.

– Вам просто не повезло. Я встречал среди нашей ученой братии интересных, талантливых и неординарных личностей.

– Да, согласен, есть талантливые, такие и сякие, но по своей сути тоже зануды. И больше Вам скажу, чем талантливее человек, тем больше у него занудства. Как правило, все занимаются самокопанием, ищут какую-то не существующую истину. Мучают себя сомнениями и, в том числе, окружающих, а достается, в основном, самым близким.

Талант ведь – это не только Божий дар, но и огромный труд. Все в основном рождаются с определенным талантом. Кто-то развивает его в себе, а кто-то на печи его дожидается. Вот и вся разница.

Везение – также неотъемлемый фактор проявления таланта, окружающая среда, несомненно, тоже влияет. К примеру, был я на практике в захолустье, жил там один старичок – Серафим-золотые руки. Занимался резьбой по дереву. Чего только в его коллекции не было: животные, домашняя утварь, а какие кружевные наличники делал, и прочее. Большим воображением обладал человек. Так вот. Смастерил он для меня стул с откидной спинкой без единого шурупа – очень удобная вещь получилась. Ведь для этого смекалка нужна. В простонародье их называют «умельцами». А если бы он родился в другой среде, то, может, стал бы знаменитым конструктором. Нам в этом смысле повезло больше. Что сейчас талант в данном случае? Я говорю о науке – совершенствуем придуманное не нами.

– С наукой отчасти я согласен, а что касается искусства…

– Ну, эти два понятия неразделимы. Кино – относительно новое исскуство, а чтобы киношники делали, если бы ученый не придумал кинокамеры и т. д. Так что, кто из нас талантливее – это еще большой вопрос. Так же и с нами происходит: если бы меня мужик не кормил, кочегар не топил, портной не одевал, разве я бы состоялся как ученый? Все в этом мире взаимосвязано, говорю Вам банальные вещи.

– Честно говоря, я никогда не подозревал что Вы верующий человек.

– Не надо никого подозревать, это может стать навязчивой привычкой. Володя, настоящий ученый всегда рано или поздно приходит к Богу, потому что понимает, что все открытия пришли в голову не просто так, а с Его согласия. Все рассуждения о мироздании в конечном итоге приводят в тупик.

– Давайте поговорим о простых вещах.

– В этом вся и суть: как только начинаешь задумываться над простыми вопросами, как они сразу же становятся сложными, и опять тупик. «Почему?», «зачем?» и «для чего?» – это горизонт. Ты его видишь, но никогда его не достигнешь.

– Владимир Яковлевич, – хлопнув ладошкой по столу, я сказал, – надо жить просто и радоваться каждому дню, не смотря ни на что!

– Мне понравился ваш фразеологический оборот: «не смотря ни на что!!!». Вы не заметили, что давно так живем. Все перевернулось с ног на голову.

– Профессор, – повысив тон, я почувствовал, как у меня начал заплетаться язык, – вот что я Вам скажу. Вы – несчастный человек. Неужели, кроме науки у Вас больше ничего хорошего не было?

– Разве я Вам пожаловался на свою судьбу? Я доволен своим существованием.

– А довольна ли Авдотья своим существованием? Зачем Вы ее обманули, что приедете? Она замечательный человек. Все в ней, от Бога. Простая деревенская женщина, а пообщаешься с ней и сам становишься чище. Вот с Вами у меня нет такого ощущения. Почему? Да потому что она без всякой философской демагогии достигла своего горизонта.

– Авдотьи больше нет. Я звонил, узнавал, – пошла в лес и не вернулась.

ВЯ протер глаза.

– Очень жаль, на одного человека стало меньше на земле. Профессор налил коньяк и выпил залпом.

– Я Вам поясню, Володя, хотя и не обязан отчитываться перед Вами. Страх в большей степени не за себя, а за нее. Неужели Вы полагаете, что в то время мне разрешили бы жениться на полусумасшедшей. Хотя я ее таковой не считал.

– Так почему Вы не создали вакцину против страха?

– А кто Вам сказал, что ее не существует. Она не выгодна государству. Страх культивировался в сознании людей со времен революции. Красные флаги, красный галстук, красные транспоранты и т. д. Этот цвет ассоциируется с кровью. Вот Вам самый простейший способ влиять на подсознание. Государство всегда будет использовать приемы устрашения для подчинения масс. Давайте отдыхать, у нас будет еще время поговорить.

ВЯ выключил свет и, не снимая одежды, лег и отвернулся, поджав под себя ноги, через минуты послышалось легкое посапывание.

Я долго крутился. Не мог уснуть. Вспоминал прощание с Авдотьей. Слезы растекались по щекам. Мне было жаль эту женщину. Так, вместе с воспоминаниями, я провалился в сон.

Дверь в купе распахнулась, и большая голова проводника начала говорить:

– Ваша следующая остановка, через полчаса будем на месте. ВЯ проснулся от голоса-рупора проводника. Он приподнялся и автоматически поправил воротник на рубашке.

– Принесите кофе и бутерброды.

– Будет исполнено, – голова исчезла.

«Вот где талант пропадает, с таким тембром мог бы работать на телевидении диктором, вести программу «Время»», – подумал я.

ВЯ на водные процедуры отправился первым. Дождавшись его возвращении, проследовал в том же направлении. По возвращению завтрак был уже накрыт. Аромат кофе наполнил купе, бутерброды с ветчиной и сыром аппетитно смотрели на меня.

– Володя, подкрепитесь, а то неизвестно, когда будем обедать.

Я с удовольствием начал жевательную процедуру. ВЯ пил только кофе.

– Доедайте все, не стесняйтесь, я не буду.

Последний бутерброд сделал меня счастливым – я насытился.

– А Венера уже на месте? – спросил я.

– На месте, – резко ответил профессор.

Все понятно, – утренний синдром настроения, все как у людей.

Поезд остановился. Мы направились к выходу. Проводник открыл дверь и выставил лестницу, – перрона не было. Первым спустился я, затем ВЯ.

– Счастливо оставаться, – прогорлопанил рупор-проводник.

– И Вам счастливого пути, – ответил ВЯ, вяло махнув рукой в его сторону.

Перед нами находилась лесопосадка. ВЯ уверенно направился по тропинке. Пройдя сквозь пролесок, примерно через тридцать метров, увидели стоявший грузовик, возле него дымя папиросой стоял молодой человек.

– Доброе утро вам – я тут уже давно, вас дожидаюсь, – он затушил папиросу о капот, плюнул на нее и бросил в траву.

Мы погрузили свои тела, мотор заревел – и мы помчались по пыльной дороге в неизвестное для меня направление.

Ничего примечательного вокруг я не заметил. Ранние лучи солнца проникали сквозь стекла и заставляли меня морщиться. ВЯ сидел молча, покачиваясь на мягком сиденье грузовика. Через 20 минут пейзаж изменился. Появились коровы, которые паслись, выискивая зеленую траву среди давно пожелтевшей. Пастуха не было. Наконец-то, на горизонте появилось деревянное строение.

«Так это же матрешка! Я здесь уже был, но добрались до нее совсем другой дорогой».

– Вот и конечная станция. Слава Богу, уже на месте, – сказал профессор.

ВЯ поблагодарил водителя, мы вышли из машины и направились к входной двери. Водитель посигналил и помчался прочь вместе с ревущим мотором и клубом пыли, которая неслась за ним по пятам.

ВЯ открыл двери и спешным шагом направился вперед по коридору. Для него здесь все было знакомо. По пути он открывал некоторые двери, заглядывал и закрывал обратно. Гдето вдалеке звенел телефон. Мы направлялись в сторону звука. Профессор распахнул двери, и мы вошли в лабораторное царство. Количество оборудования, холодильников и всяческой аппаратуры меня поразило.

– Вот, Володя, здесь мы будем работать. Идемте за мной. Мы вошли в двери, находящиеся прямо напротив лаборатории.

– А вот здесь мы будем отдыхать.

– Да это просто номер люкс, – с восхищением произнес я.

– Ну, Вам виднее, для меня это просто комната отдыха.

– А где будем питаться?

– А что, Володя, Вы уже проголодались? Оставляйте вещи. Я поставил чемодан возле кровати.

– Стало быть, Вы себе ложе уже выбрали, очень хорошо. Пройдемте со мной.

Мы направились вглубь здания, остановились перед комнатой под номером 26. ВЯ постучал.

– Входите, – ответил нам мягкий приятный голос. Мы вошли и увидели молодую женщину лет 30-ти. Огромные голубые глаза выражали испуг.

– Здравствуйте, Светлана, познакомьтесь, – это Володя, будем работать вместе.

– Очень приятно, – слегка смутившись, ответила она.

– Взаимно.

Она завела нас в смежную комнату. На больничной кровати лежала девушка с открытыми глазами, ее лицо выражало страдание.

– Владимир Яковлевич, я только что поменяла капельницу, давление стабилизировалось.

– Что значит стабилизировалось?

– В поезде давление сильно понизилось, я ей сделала укол GE307.

– Хорошо, пожалуйста, не оставляйте ее ни на минуту, если Вам необходимо будет отлучиться, позвоните мне, я Вас подменю. – Щеки у нее налились пунцовым цветом.

– Простите, я чуть-чуть перенервничала, пока Вас ждала.

– Не надо больше нервничать, мы с Вами. Если появятся малейшие изменения, сразу же звоните.

Мы вышли.

– А сейчас я Вам покажу столовую.

Мы прошли до конца коридора и повернули налево, примерно через пять метров мы уже вошли в просторное помещение. Столы, накрытые белыми скатертями, стояли отдельно друг от друга на приличном расстоянии, стены украшали картины, потолок был разрисован под голубое небо, в углу стояло черное пианино, паркетные полы блестели от отражения хрустальных люстр. Сразу при входе находился умывальник. Профессор помыл руки и направился к столику, неподалеку стоявшему от пианино. Помыв руки, я присоединился к ВЯ. Стол был уже накрыт, из супницы распространялся запах грибов, пюре с отбивной были красиво выложены на тарелке; овощной салат, минеральная вода, а также ваза с фруктами дополняли натюрморт.

– Владимир Яковлевич, мы попали в ресторан или мне это снится?

– Володя, понимаете, когда живешь по три месяца в лабораторной коробке, мозг устает и теряется концентрация памяти. Поэтому здесь есть комнаты, приближенные к домашней обстановке. Например, комната 31 – точная копия моей московской квартиры.

– Очень вкусно, кто-это приготовил?

– Володя, Вы хотите познакомиться с поваром?

– Я Вас понял, это был мой последний вопрос.

– Запомните: на данный момент Вас должна интересовать только работа, а «кто?» и «что?» – это все отвлекает от дела.

Плотно пообедав, мы возвращались в лабораторию.

– Владимир Яковлевич, я не работал на таком оборудовании.

– Ничего сложного в нем нет, я Вам покажу и объясню, не волнуйтесь. Через пару часов приступим к работе. Но мне нужно выспаться. Сон – это одна из главных энергий человека.

– А я себя отлично чувствую и спать мне не хочется.

– Ну, тогда идите к Светлане, разбавьте ее одиночество.

Постучал в дверь. Мне никто не ответил. Вошел в комнату, но никого не обнаружил, зашел в бокс и увидел спящую Светлану. Она лежала на кушетке, поджав ноги, а ладони подложила под голову. Венера спящая… Ее глаза были прикрыты марлей. Постояв еще минуту, я на цыпочках попятился к выходу, нечаянно наткнулся на тележку с медикаментами. Банка с тампонами опрокинулась, и стекло разлетелось вдребезги. Светлана вскочила:

– Что случилось? Что Вы здесь делаете? – растерянным голосом обратилась ко мне.

– Извините, Света. Мне скучно одному, профессор отдыхает, а я вот подумал навестить Вас.

– Не обращайте на меня внимания, просто всю ночь не спала, сопровождала Венеру. Нас погрузили в товарный поезд, в вагоне было душно, машину нам нельзя было открывать. Все время беспокоилась о ее состоянии. Благо, что был еще врач. Я его не знаю, он из другой клиники. Ну, это не важно. Нас ночью высадили на станции. Мы ехали, машину трясло. Вы знаете – это совершенно безлюдное место. Мне объяснил мой руководитель, что я еду в необычное учереждение. Это поспособствует продвижению моей карьеры. Сделали прививку. Теперь я совсем запуталась. От кого я могу заразиться? Почему-то моя душа не на месте? А где Вы работали?

– Вам не стоит так волноваться – прививки делают всем, кто попадает сюда. Все будет хорошо!

– Вы понимаете, когда мы добрались до этого строения, я вообще не понимала, что происходит. Венеру врач с водителем занесли в бокс, врач сказал, что нужно ждать профессора. Эти коридоры и все… меня обескуражили. У меня за последние часы накопилось много вопросов. Вы понимаете, здесь кроме нас никого нет. Мне стыдно признаться, но я страдаю монофобией.

– Ничего постыдного не вижу. Я в детстве тоже боялся находиться один в квартире, а сейчас просто получаю удовольствие. С Вами же ничего не произошло? Мы вообще сотканы из различных страхов, но над ними надо работать. Ну, ладно, Светлана, я ухожу. Вам действительно нужно выспаться.

«Да, Светочка, как бы мне пригодилась твоя монофобия в воскресенье», – подумал я.

ОТКРЫТИЕ ИЗ ПОТУСТОРОННЕГО МИРА

Наш рабочий день начинался с 8.00 и заканчивался поздней ночью. ВЯ постепенно посвящал меня в новые тайны микробиологии. Я был поражен его знаниями: ни в одном учебнике такой расширенной информации не найдешь. Ночью ВЯ плохо спал и периодически включал ночник и что-то записывал в тетрадь. Так продолжалось две недели. Мозг отказывался работать, у меня появилось легкое головокружение, – это все от недосыпания. В голове крутились формулы, при очередном опыте меня осенило, вернее, не так, – мне какието невидимые силы подсказали. Может быть, от перегрузки мозга, кто-то все время шептал на ухо: «Венера – латыньпроверь». Я не спал всю ночь, кружил над колбами, голос не пропадал. «Наверное, я заболел, голоса – первые признаки шизофрении», – подумал я. Венера на латыни означала «любовь», и, если не повезет, неприятные последствия после любовной страсти. «Вакцина – любовь» – голос усиливался:

«Вакцина-расшифруй».

Я достал русско-латинский словарь и стал записывать буквы и цифры, подсчитывая, в каком алфавитном порядке и под какой цифрой они находятся. Так, Вакцина-Vaccinum: VВенера, А-1 С-3-3 I-9 N-14, UM – и так у меня образовалась формула: V1С39N14UM. Это же моя формула, которой недоставало только N-1-4. Вот это злополучное недостающее звено. Я немедленно записал формулу в тетрадь.

В это время в лабораторию вошел профессор, посмотрел на меня и заулыбался:

– Я знал, что это произойдет сегодня. Я видел странный сон.

– А Вы и в сны верите?

– Я поверил в Вас и не ошибся. Приготовьте вакцину, пару часов Вам будет достаточно. Затем смешайте с раствором ТН-13. Этот блокатор убережет Венеру от болевого шока.

– Владимир Яковлевич, препарат не апробирован. А если летальный исход?

– Здесь за все отвечаю только я. Делайте, я Вам говорю! Профессор не отходил от меня ни на шаг, контролировал каждое соединение. Через пару часов вакцина была готова.

Я набрал в шприц раствор и ввел в вену Венере. Она не реагировала.

– Теперь нужно подождать. Идемте, Володя. Вам нужно отдохнуть, а Вы, Светлана, если пойдет что-то не так, сразу звоните.

– Да, да, конечно, Владимир Яковлевич, – ответила она дрожащим голосом.

Мы вернулись в нашу комнату. ВЯ достал коньяк, разлил по рюмкам и произнес пафосную речь:

– Сегодня, Володя, произошло чудо! Вы сделали новое открытие – это огромный прорыв в микробиологии. Давайте выпьем за рождение нового ученого на планете Земля!

Мы выпили, мне не хотелось благодарить профессора за пламенную речь. Я промолчал.

– Спать, Володя, спать. Вам нужно отдохнуть.

Я разделся и сразу же уснул, мне снились море, девушки, полет. Мне было очень приятно – мой мозг отдыхал от навязчивых формул в голове.

Профессор Устинов достал из саквояжа тетрадь. Пролистав до конца, он остановился на последней странице. Сел за письменный стол и начал читать.

ДНЕВНИК ВЕНЕРЫ

Что-то меня подташнивает и кружится голова. Душно, почти нечем дышать. Дребезжащий шум в ушах меня пугает, эти звуки я точно помню: тух-тух-тух… Неужели это моя электричка, и куда она меня везет? Может, Бог дает мне второй шанс пройти мой путь по-новому, поэтому я сама должна найти выход. Хочу снова видеть. А зачем мне зрение? Ведь я не могу пошевелиться… Может, чтобы лишний раз убедиться в своей беспомощности? Злость – вот почему. Он лишил меня всего! Но она у меня есть, как выкинуть ее из своей души, подскажи, Господи. «Тух-тух-тух», – слышу я в ответ… Прости меня, Господи, прошу Тебя, прости. У меня что-то взорвалось в голове. Острая боль прошла стрелой по всему телу. В глазах посветлело, размытый силуэт стал проявляться. Я увидела рядом с собой молодую женщину и спросила ее: «Где я сейчас нахожусь?» Она закрыла рот ладонью и выбежала.

* * *

Эхо разносило звуки бегущих шагов по коридору. Устинов закрыл тетрадь. Через несколько секунд дверь распахнулась, и вбежала Светлана. Она закричала: «Владимир Яковлевич! Венера, Венера вернулась!!!»

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ЗАБЫТАЯ РУКОПИСЬ

Проснулся рано, настроение хорошее, только в командировках чувствую себя прекрасно по утрам. Решил прогуляться по утреннему Парижу и заодно позавтракать. Вышел из отеля и сразу же стал наслаждаться окружающей обстановкой. Кафе располагались почти на каждом углу. Я шел по улице и по пути заглядывал в каждое «питательное» заведение. Парижане довольствовались кофе, а наши люди уплетали омлеты и, наверняка, хвастались друг перед другом новыми покупками.

Нет, здесь ничего интересного не найду. Есть мечта – уехать от них и вкусить аромат Парижа. С другой стороны, я рад, что растет благосостояние соотечественников. Но по правде говоря, Париж изменился не только благодаря нашим туристам. Появилось много бродяжек, просящих подаяние. Воистину, город-принц-и-нищий.

Я шел в свое любимое кафе «Le Royal». По утрам там точно не встретишь туристов, хотя расположено оно не подалеку от Лувра. Сев за столик на улице, я оказался первым посетителем. Через минуту у меня приняли заказ. Фонтан, находившийся напротив кафе, по всей видимости, уже давно не работал, возле него были припаркованы мотоциклы. Парижане спешили на работу. Обычная картина для мегаполиса. Официант принес мне кофе с круассаном, я достал пачку сигарет, положил на стол, и, медленно отпивая кофе по глотку, наслаждался первой утренней затяжкой.

Подошла супружеская пара среднего возраста, она села почти рядом со мной, через столик. Женщина начала махать рукой возле носа. Я затушил сигарету и принялся за круассан. Они стали оживленно что-то обсуждать, мое профессиональное ухо уловило русский акцент.

Я работаю журналистом в московском бульварном журнале, у меня есть своя рубрика, под названием «О чем говорят люди?». Знание французского, немецкого и английского языков помогло мне в жизни неплохо устроиться. Работа плюс путешествие… О чем может еще мечтать молодой журналист?

Наш журнал пользуется популярностью среди читателей. Европейские кафе и рестораны с удовольствием размещают в нем свою рекламу, рассчитывая на недавно разбогатевших москвичей и гостей столицы. В мою задачу входит подслушивать интересные разговоры, затем поинтереснее их обстряпать, параллельно описывая яства кулинарии, и в конце обязательно сфотографироваться с шеф-поваром.

Супруги перешли на повышенный тон, и мое ухо уловило следующий диалог:

– Николя, все, что я прочла, меня привело в шок. Спецлюди, спецпоезда, спецлаборатории.

– Мари, я до сих пор не уверен, имею ли я право?

– Ты обязан опубликовать эту рукопись!

– Только чувство долга перед моим учителем заставляет меня задуматься. Ведь он рисковал своей репутацией, когда отправлял меня во Францию на симпозиум. Устинов был великим ученым! На прощанье он мне сказал: «Если Вы не хотите в дальнейшем ходить только по туннелю, решайте сами!»

– Если ты боишься, давай выкинем ее в мусорное ведро! Она достала из сумки рукопись и хлопнула ей по столу. Разговор прекратился. Официант принес им кофе, я тоже присоединился к заказу, – еще одна чашечка не помешает. Они допили утренний напиток, встали и вошли вовнутрь кафе.

Рукопись оставалась на столе, внезапно поднявшийся ветер потревожил листы, они то поднимались, то опускались, и шелестящая бумага словно призывала – «возьми меня, не оставляй одну».

Вот какой разговорчик я подслушал. Да, здесь кипят шпионские страсти. Устинов, Устинов – знакомая фамилия. Точно, вспомнил! Витька Виноградов года четыре назад брал у него интервью в дурдоме. Говорил, что забавный старикашка, вроде сумасшедший, а вроде нет, рассуждал о каких-то неведомых звездах и планетах. Материал не вышел в печать. Не знаю по какой причине. А тут запахло жареным. Надо бы проследить за этой парочкой. Может получиться сенсация, а там, глядишь, и гонорар. Сразу полечу на Гоа погреть косточки.

Прошло минут 20, рукопись по-прежнему лежала на столике. По всей видимости, про нее забыли. Я взял в руки стопку бумаг и зашел вовнутрь. Подошел к бармену и спросил: «Куда подевалась супружеская пара?» Он мне ответил, что никто не заходил.

– Не может быть, я сам видел! Он ухмыльнулся и спросил: «Вы русский? Понимаю, пил много водка», – и он заржал. Бросив на стойку 20 евро, я вышел. Куда подевались эти люди вместе с моим гонораром и поездкой на Гоа? Загадка…

Возвращался в отель в омерзительном настроении. Было обидно за державу. Какой-то лягушатник меня сделал алкоголиком, а сам, небось, с утра пораньше пригубил бурбона. Что за манера смотреть в чужой стакан.

Я заметил, что набрал скорость. Моя гостиница находилась всего в четырех кварталах от моего излюбленного местечка.

«Вот тебе доброе утро, вот тебе неожиданные сюрпризы», – бормотал я под нос. Одна мысль не покидала меня, – кто были эти люди? Миловидная рассеянная парочка… Зачем я прихватил с собой эту рукопись? Журналистская привычка совать нос туда, куда тебя не просят. Да ладно, ерунда это все… Я автоматически включил аутотренинг. И к тому же, что может написать этот склерозный болван. Мемуары, воспоминания о былом. Мысленно представил, что могло быть написано в рукописи.

Куда ходил, кого любил, С кем повстречался, с кем расстался, Что ел, что пил, с кем был знаком?… Как лучший друг вдруг стал врагом, Как жаль, что высохла вода, В озерах юности – года.

Вот это да! Стал мыслить стихами. Понятно, шизофрения налицо. Вначале стишки, голоса, потом мания преследования. Да, Андрюха, надо попробовать пожить своей жизнью. Началось! Уже дискутирую сам с собой вслух.

Сирена полицейской машины оборвала мой диалог с самим собой и привела меня в чувство. Ба, да я перескочил свою улицу. Но нет худа без добра. Если сейчас повернуть налево, то я окажусь возле самой вкусной кондитерской в этом районе. Здесь всегда свежая выпечка и постоянная очередь. Но это же очередь в Париже. Если кто-нибудь спросит, где ты был между 10 и 11 утра, то я с гордостью отвечу, что стоял в очереди в Париже за круассанами. Звучит лучше, чем стоял в очереди в Москве за бубликами. Хотя наш советский бублик мог бы еще поспорить по вкусовым качествам с круассаном. Все дело в языке: скажи на французском дерьмо «merde» – звучит, а наше г-но – и в Африке г-но…

Подойдя к кондитерской, обнаружил, что очередь небольшая. Впереди меня стояли две симпатичные девушки, по всей видимости, подруги, но они друг с другом не общались, крутили в руках телефоны и переписывались с кем-то СМС.

Наступила новая форма общения человечества. Одно нас с ними объединяет – свежая выпечка. Это, пожалуй, и все.

Я достал из кармана свой телефон, проверил почту, – ни одного сообщения. Вот скряги, боятся разориться. Одним словом, – коллеги. А перед командировкой составили мне список покупок. Я им что – персональный шопер. Последний раз сделаю им одолжение и все, хватит на мне ездить – клятвенно себе пообещал.

Очередь продвигалась быстро. Девушки приобрели по багету, и, как говорится, не отходя от кассы, начали их уминать.

«Нет на их головы моей бабушки, – подумал я. Она всегда мне делала замечание: «Андрюша, не ешь в сухомятку». Уверен, нынешняя молодежь такого слова не знает.

Я приобрел три круассана и багет, и сделал то же самое, что и девушки, – отломил горбушку и, довольный вкусом хрустящей выпечки, поплелся в отель. Когда я вошел в миниатюрное уютное фойе, меня приветствовал консьерж:

– Бонжур, месье Ковалев! – И он протянул мне ключ от номера.

– Мы виделись, – я, улыбаясь, ответил ему по-русски. Мой номер находился на втором этаже. Я поднимался пешком. Даже если бы и жил на шестом; все равно не пользовался бы лифтом под названием «Вот ты и попался, клаустрафоб!».

Открыл двери увесистым ключом с тесненым бордовым булубоном, и сразу почувствовал прохладу. На удивление, кондиционер работал исправно. Завтра отправлюсь на Монмартр, позавтракаю, в латинском квартале пообедаю, а на Елисейских полях поужинаю, и заодно к кому-нибудь приклею ухо. Бросил рукопись на кровать. Круассаны и объеденный багет положил на стол, открыл холодильник, из которого на меня смотрела баночка с пивом. Открыл и осушил ее на одном дыхании. Гулять так гулять, месье Ковалев, ну и пусть, что банка стоит в три раза дороже. Мой девиз – на себе не экономить.

Движением баскетболиста попытался попасть в плетенную корзину, предназначенную для мусора, но банка ударилась о край, дзынькнула нотой фа и закатилась под кровать.

«Ну, не в форме я сегодня, в следующий раз не промахнусь», – громко произнес я в сторону мусорной корзины. Плюхнулся на кровать в кроссовках, взял в руки рукопись и начал читать.

Что за муть, какие вакцины? Девка в коме, клиника. Прочитав еще несколько страниц, мне захотелось спать. Отбросил рукопись, повернулся на правый бок и был готов.

СЧАСТЬЕ

Яркое солнце ослепляло глаза. Щурясь, пробираюсь сквозь толпу. Где-то слышится музыка джаза. «Что здесь происходит?» – спрашиваю у мужчины, дыша ему в затылок. Он оборачивается; поднимает указательный палец вверх и на непонятном мне языке отвечает.

– Mel in оге, verba lactis, fel in corde, fraus in factis.[1] Я беру его за ухо, оттопыриваю его и кричу:

– В заднице кактис у тебя, а не фактис.

Идиоты, одни идиоты вокруг, ворча и отталкивая людей, пробираюсь вперед. Наконец-то выбрался и вижу: стоит трибуна, точно, как во Дворце съездов. Молодой человек в белой рубашке машет руками и что-то говорит, вернее, шевелит губами. Или я оглох, либо это сходка глухонемых. Парень махнул мне рукой, я подошел к нему поближе, он наклонился и стал шептать мне на ухо, что здесь дешевая распродажа, акция действует только один день, спешите приобрести и не пожалеете. Он выпрямился и протянул мне металлическую табличку, похожую на номера для машины. Я взял ее в руки – ничего особенного в ней не было, кроме надписи «Счастье». Молодой человек на трибуне поднял руки вверх и скрестил над головой. Толпа взвыла:

– Хватай этого наглеца! – выкрикнул кто-то.

Толпа, маршируя, двигалась на меня. Я бросил табличку и понесся без оглядки. Пробежал несколько кварталов. Мне никто не попадался навстречу. Город словно вымер. Остановился, прокрутился вокруг оси, – никого. Мой мочевой пузырь напомнил мне о себе. Я еще раз посмотрел по сторонам – ни единой души; подошел к резной деревянной двери, растегнул ширинку и сразу почувствовал удар в правую ногу.

Резко повернувшись, я увидел перед собой консьержа из моего отеля. Улыбаясь, он протянул мне маленький колокольчик.

– Возьмите, месье Ковалев, вам пригодится.

– Спасибо, дружок, оставь его себе, я журналист, а не звонарь.

– Бери, пока дают, и потом – это отличное средство для успокоения нервов. Он подошел ближе, приставил колокольчик к уху и начал трезвонить: дзинь, дзинь, дзинь…

Я проснулся от телефонного звонка. Резко поднялся с кровати, встал на правую ногу и упал. Нога затекла, я ее совсем не чувствовал. Постучал кулаком по икре, вроде полегчало. Телефон настойчиво продолжал трезвонить, наконец-то включился автоответчик: «Если вам необходима уборка номера, перезвоните». Блин, совсем забыл снять табличку с дверной ручки «Do not disturb».

Попытался встать, – получилось. Постучал правой ногой об пол, кровь начала циркулировать и я поковылял в туалет. Вот оно – настоящее счастье любителя пива. А то какая-то табличка. Надо же, сон вспомнил. Приснится же такая чепуха. Вернулся в комнату, посмотрел на электронные часы, стоявшие на тумбочке. Они показывали 6.30 вечера. Не люблю смотреть на подсвеченные цифры: время бежит быстро. Другое дело – настенные часы: посмотришь на них, и у тебя всегда еще есть пару часов в запасе. Ничего себе дал храпака?! Пора ужинать, но желания выбираться из номера не было. Пожалуй, поужинаю, чем Бог послал. Включил электрический чайник. Он моментально зашипел и через минуту произвел щелчок. Вот за что люблю этот отель: он находится на тихой улочке; Лувр за углом; Интернет бесплатный; вот тебе чай; вот тебе кофе; вот тебе фарфоровые чашки и, конечно, не бешенная цена за номер. Уплел круассаны, ничего не почувствовал в желудке. «Разгрузочный день, месье Ковалев, полезно говорят», – мысленно уговаривал себя.

Проверил мобильник, ни одного сообщения. Дочитаю эти бредни, может, в середине что-нибудь прояснится. Скинул с себя все атрибуты одежды, включил светильник, накрылся одеялом и принялся читать. Через пару часов рукопись была прочтена. Интересно, интересно, какой-то компот они заварили. Одно из двух – либо это правда, либо бредни стареющего маразматика. Проверю в Гугле, существовал ли такой микробиолог. Поднялся, облачился в махровый халат, открыл ноутбук, ввел пароль, и Интернет включился. Напечатал фамилию, имя, отчество. Но под такой фамилией выскочил юрист, затем архитектор, изобретатель… Открытия не произошло. Попробовал напечатать: Устинов, микробиолог. Появилась запись – Устинов Семен Климович. Я нажал на ссылку и прочитал: «Устинов Семен Климович, родился в 1933 году в селе Унэгэтэй Бурятской АССР, в семье старообрядца, работал в Иркутском НИИ эпидемиологии и микробиологии».

Так, может, это прототип ВЯ? Думаю, что это просто совпадение, – где Москва, а где Иркутск? В этом надо разобраться. Может, Андрюха, настал твой звездный час. Надо открывать фирму «Ройся-копайся». Пролистал рукопись, выписал в блокнот имена героев. Но, к сожалению, не было указано ни одного адреса, кроме Остоженки. Уверен, что адрес залипушный. Как в песне поется: «Где эта клиника? Где этот дом? Где эта девушка с комой вдвоем?» Набрал в поиске «Нигдельск». Получил ответ, что «по вашему запросу ничего не найдено». Нигдельск-Пер., а может, Вездедельск, а может, Выдумальск.

«Без паники, Андрюха, – подбадривал я себя. Поменяю билет на послезавтра, а дома и стены помогают. Слеплю материал в самолете. Бог не обидел воображением, фантазией, плюс, к моему большому сожалению, и враньем. Издержки профессии. Скину на мыло редакции материал, через пару дней позвоню и скажу, что сломал ногу. Судя по СМС, посетителей и сочувствующих не предвидется. Справку куплю у соседа-ортопеда. Так как вирус распространяется и через слово, Федька-шофер и до меня добрался со своими присказками. Только бы не засвистеть, как он. Молодец, все продумал. Плакали лягушачьи лапки. Возвращаемся к пельменям и сосискам».

СВИДАНИЕ С КОЛЛЕГОЙ

Чудо-транспорт все-таки – самолет: только вчера жевал круассаны в Париже, а сегодня пью чай с пряниками дома в Москве. Проверил еще раз свои статьи о несчастной любви мадам Лизьен, о трудностях дележа наследства месье Жоржа, об огромной проигранной сумме в рулетку бездомного Жана Депена. Скачал фотографии поваров, а потом буду объяснять редактору отсутствие моей физиономии рядом с кулинарами. Пересказал меню, взятого из этих же источников. Все-таки Интернет – сила! Вроде состряпалось правдоподобно. Скинул материал на почту редакции и с чистой совестью улегся в кровать. С чего начать свое журналистское расследование пока не знаю, покопаюсь в Интернете, составлю список ученых-микробиологов с 1938 по 1990. Наверняка, за это время свершались открытия и вручались всякого рода премии. Возраст ВЯ, примерно, можно определить. Вот именно примерно, а вдруг профессор долгожитель, изобрел вакцину долголетия и живет себе сейчас припеваючи среди нас и наблюдает незаметно за нами, как в микроскоп. «Ну что, сукины дети, размножайтесь!». Все, Андрюха, Устинова на сегодня достаточно. Завтра будет день, завтра будет пища. Не выключая светильник, покрутился и незаметно провалился в негу грез.

Мой сон нарушил телефонный звонок, кому это приспичило позвонить в такую рань? На экране высветилось имя Маринэ – это наш корректор и, по совместительству, мой закадычный дружок.

– Алло! Маринэ, ты что обалдела, в такое время! – проворчал хриплым голосом.

– Не рычи на меня! Посмотри на часы, проспал все новости. И на всякий случай, доброе утро и с возвращеньицем!

– Доброе, у нас как я погляжу не редакция, а сыскное агентство. Откуда такая осведомленность?

– Сорока на хвосте принесла. Андрэ, ты еще не запомнил, что Москва – большая деревня. Ты возвращался одним рейсом с Потапом из рекламного отдела, он мне на ушко и шепнул.

– Не томи, подруга, выкладывай, что за новости.

– Временно, а может, и навсегда наш журнал прекращает свое существование.

– Ты это серъезно или я участвую в программе «Розыгрыш»?

– Более чем, наш шеф нашел новую пассию, так что у него сейчас бракоразводный процесс со всеми вытекающими последствиями. Началась битва за все движимое и недвижимое. Старая лысина, скоро имя свое будет долго вспоминать, а все туда же. Вчера на утреннем митинге объявил, чтобы мы все отправились временно на…, и если у кого-нибудь появится предложение на новую работу, то, мол, он не обидится.

– Маринэ, ты корректор или босячка с Молдованки?

– А шо такое, Андруша? Одно другому не мешает.

– Чем жить будешь, Маринэ? Поедешь домой в Одессу торговать кукурузой на пляже.

– А что, лучше стоять в московском переходе с табличкой «Все мои уехали, а я осталась?».

Прочитала твою залепуху, ничего, сойдет, но, к сожалению, в печать не пойдет. И вся твоя фантазия уйдет в небытие.

– Маринэ, коль пошла такая кака, давай встретимся и обсудим наше фиаско.

– И где?

– Маринэ, не заставляй меня употреблять крайние слова. Дамы приглашают кавалеров.

– Давай в «Дармоеде», в пять.

– Ладушки, договорились.

Как хорошо, что соседа не успел потревожить, сэкономил время и деньги. Новость, конечно, не из лучших, но мне, перелетной птице, не привыкать; работа не волк… А может, в баню это расследование, отдать Лазареву, он, может, и склеит фантастический роман. Окей, Лазарь напишет, а мои денежки плакали, и к тому же, сколько он мне заплатит за материал? Посидеть 6 раз в «Дармоеде», а в приличном ресторане надо еще доплачивать. Дуля тебе, Лазарь, а не рукопись, на моих лаврах хочешь почевать. «Дурак ты, Андрюша, и фантазер», – сказал я собственному отражению в зеркале. Дочистив зубы, отправился на кухню. Проверил морозилку, НЗ лежали на месте. Пельмени, только не на завтрак, месье Ковалев. Кошку что ли завести, а то разговариваю, как умалишенный, сам с собой? Выпью-ка я чашечку кофэ, да с коньячком, а там глядишь и настроеньице появится, и мозг заработает фантазийно. Отпивая по глотку чудо-смесь, я уставился в одну точку. Мозг меня обнадеживал. С чего начать? Интернет особой информации не выдал. Клинику эту точно не найду, после развала СССР многое изменилось, а вот если бы найти спецлабораторию, – другое дело. Может, какую-нибудь чупакабру обнаружу. Мало ли, над кем они проводили опыты и каких собак с крысами скрещивали. Предприятия развалились, а тут какая-то деревня или колхоз, кто сейчас будет туда гнать поезда, никому это уже ненадобно. Да и к тому же устарелое и дорогостоящее это занятие. Сейчас применяют другие методы и используют другие инструменты для работы мозга и изменения сознания. Единственная зацепка – это железнодорожные пути: рельсы, рельсы – шпалы, шпалы. Проверить на Google map в ста километрах от Москвы. Вряд ли спутник будет снимать пять дворов и коровники. Даже если порыться в архивах, надо знать, что искать, ведь эти населенные пункты – призраки, на карте они тоже не значатся, такую информацию мне никто не предоставит. Набрал в поиске «заброшенные деревни московской области». Выскочило огромное количество фото обветшалых строений с остатками домашней утвари. Вот это да! Количество меня поразило, даже стало как-то не по себе, на душе – зыбко, мокро и вонюче. Сколько же их родимых сгинуло? Заездился по заграницам, московская пыль в глазах застряла, не дает смотреть ясно, что совсем по соседству «деется»; страшная, забытая жизнь. Обветшалые строения вызывали непроходимую тоску. Куда подевались люди? Неужели там была раньше счастливая жизнь? Как сложилась судьба этих обреченных? Вот тебе правда жизни, и в Париж летать не надо. Почему раньше не задумывался об этом. Отправляться одному в глухие места я бы не решился, с детства боязнь темноты не покидала. И сейчас привычка спать с включенным светильником осталась неизменной. Может, организовать группу энтузиастов по заброшенным деревням, приклеить к этой теме романтику, взрослые ребята, конечно, вря дли откликнутся на эту авантюру, а вот среди 20-25-летних, может, и отыщутся любители приключений на свою задницу. Включить патриотизм, мол, деревни гибнут, Русь-матушка в болотах погрязла, а мы, как истинные русичи, не можем в сторонке отлеживаться, надобно спасать корневища предков. Херня это все, времена поменялись, умные не поедут, а с дураками боязно.

Андрей закрыл компьютер, опрокинул рюмочку коньяка и был решительно готов к общественному транспорту.

На метро добрался без приключений. Зашел в ресторан, обвел взглядом немногочисленных посетителей, уселся за столик, расположенный возле окна. Официант недолго заставил себя ждать, протянул меню. Взял в руки анатомию кулинарных шедевров и, не раскрывая, положил на угол стола.

– Сто пятьдесят Хеннеси, лимон и минеральной воды, – пожалуйста.

– На закуску что-нибудь желаете? У нас сегодня в ассорт…

– Любезнейший, – прервал заученную речь молодого человека, – ожидаю даму сердца, снедь закажу попозже. Официант оторвал ручку от блокнота, округлил глаза и удалился вялой походкой. Через три минуты мой небольшой заказ стоял на столе. Решил без собутыльника не начинать попойку. За окном ничего интересного не наблюдалось, – народ сновал по обе стороны улицы в противоположных направлениях. Скукотища, одним словом, – муравейник.

Маринэ появилась как всегда внезапно, хлопнула меня по плечу. Я вздрогнул:

– Привет! Думы думаешь, – улыбаясь во все тридцать два, Маринэ бросила сумку на пол, присела, поерзав на стуле.

– Да нет, Маринчик, мужичков-любимчик. Думы дома оставил.

– Неужели? Андрюшка – полное дерьма брюшко. Главное, мозг не забыл прихватить?

– Маринэ, – выглядишь потрясающе!

– Спасибо, подхалим. Знаю я твое потрясающе – тебе все равно, а мне приятно.

– Что пить будешь, муза забытых дней?

– Сегодня вискарика хлопну, надо расслабить мозжечок в связи с последними событиями.

– Маринэ, у тебя что ни день, то событие.

– Не дави на мою пагубную привычку, люблю я это проклятущее пойло.

Маринэ подняла руку вверх. Официант, стоявший у барной стойки подперев кулаком щеку, оживился и стремительно направился к нашему столику. Записав наш заказ, повторил его вслух и, дождавшись одобрительного кивка от Маринэ, удалился выполнять скучную для него работу, всем телом и выражением лица говоря: «Собственно, это все не мое и вообще-то я здесь временно».

Виски как чудное мгновенье появились на столе. Маринэ подняла стакан, хлопнула по моей рюмке, выпила залпом, закусила кусочком лимона, потом отщипнула корочку хлеба и медленно стала пережевывать.

– Андрэ, а если серьезно, что думаешь делать?

– Пока не знаю, – ответил я, пожимая плечами. Поездил по заграницам, теперь хочу замкадник посетить, деревни заброшенные проведать.

– Ты что, совсем рехнулся? Что ты хочешь там откопать? Бабушкин сундук с добром? Мой бывший бедолага, байкер, рассказывал про такую увлекательную поезденку в Тульскую губернию; кроме геморроя, никаких впечатлений не осталось, жуть сплошная. Так он другого склада человек, ему и его подобным, таким же, как и он бесбашенным не привыкать к пикникам и ночлежкам на обочинах. И то у ребят крышку сорвало. Ну а ты, Одеколон-Ароматович, куда попрешься со своим маникюром? Вдруг дождь пойдет и твой джип утонет в болотной массе дороги-жизни, как выкручиваться будешь? Очень, даже очень плохая затея.

– Что ты думаешь, я один снаряжусь в поход, может, сколачу компашку из безработной братии журналистов, поди не одна ты у меня в друзьях записана?

– Что-то темнишь, дружище Битнер. Признавайся, может быть, твои уши в Париже про клад подслушали? Колись, Андрэ, что пронюхал в Латинском квартале, а может, бутылочка из Сены к твоим ногам пришвартовалась?

– Откуда у тебя такая подозрительность? Просто желаю посмотреть, как народ поживал и добра наживал.

– Слушай, Андрэ, я твоя подруга, а не идиот, лапшу вешай девчонкам, желательно встречай сразу у поезда «Буратиновск-Москва», потому как выйдя из вокзала, они уже понимают, что почем, так что не клей мне усы, они на мне.

– Маринчик, тема такая – жизнь. Она не сахар у большинства населения. Слеплю репортажик из глухой деревушки, забытой Богом там, где вообще жизнь канула в века и на этом фоне народу станет легче, так как у него, оказывается, еще не все так запущено.

– Я что-то не пойму, это внегласный заказ руководства государевой машины? Ты собрался организовать секту по защите свобод и прав униженных и оскорбленных?

– Не говори глупостей, какая защита и чьих прав, им это ничего не нужно, их бьют кнутом тысячелетиями по горбу и ничего. Иммунитет к боли выработался.

– Андрюша, если бы я тебя не знала, так бы и разошлись на этом. – Не гони мне эту муть – и так тошно от всего, поделись работенкой. Может, и сгожусь на что?

– Не думаю, Маринэ, тут все намного серьезней, и заранее подвергать твою очаровательную мордашку всяким опасностям и сомнительным делишкам, мне бы не хотелось.

– О, напустил туману, считай, что ежику повезло больше, чем мне.

– Маринэ, по-моему, надобно останавливаться с виски и пора запрягать коней.

– Тоже мне выискался блюститель нравственности, я что местом ошиблась и пришла на лекцию по борьбе с алкоголизмом?

– Пока ты еще пришла, а потом уползать будешь?

– Так обо мне друг позаботится, надеюсь?! Отправит бандеролькою по указанному адресу и вообще, мне твоя идея совсем не по душе. Маринэ выпила залпом очередной шат с виски, не закусывая.

– Понимаешь, подруга, если бы я всегда следовал твоим интуитивным посылам с космоса, копейки бы не заработал.

– Дурак, космос не при чем. Когда мой бывший прикатил обратно после такой экскурсии, – Маринэ наклонилась в мою сторону и перешла на шепот, – понимаешь, мотык прикатил, а мозги укатились обратно и, по моему, в этой деревне им сейчас лучше, чем ему в Москве.

– А что с ним произошло, и каким боком его поездка относится к моей? Ты же сама знаешь, эти байкерские слеты, бухло, сопровождающееся всякой расслабляющей дрянью, – тут и конь на дыбы встанет.

– Злой ты, Андрэ, и завидэ, говорю тебе, тут совсем другая борматуха. – Подожди!

Маринэ махнула рукой, и официант уже нес на подносе очередной стакан. Так же осушила залпом содержимое и продолжала шептать в позе застывшего приветствующего японца. – Мания преследования, голоса ему стали нашептывать о каких-то опытах над людьми. Короче, сейчас в психушке отлеживается вместе со своими дружками, – понимаешь? Если бы сам, а то всем хороводом, попросились до лекарни. Помоему, это выглядит по крайней мере странновато?

– Ничего странного не вижу, обкурились одной дрянью, и к гадалке ходить не надо.

– Ладно, с тобой говорить бесполезно. – Она махнула на меня рукой. – Тебя не переубедишь.

Официант был тут как тут с виски.

– Я не просила. – Маринэ выпрямила спину и посмотрела на него. Его лицо выражало недоумение. – Ну, хорошо, оставляй и попрошу больше на мой взмах крыла не реагировать, я еще здесь хочу побыть и улетать не собираюсь. Официант осторожно поставил стакан, собрал пустые тарелки, приготовился что-то сказать, но Маринэ его опередила:

– Десерта сегодня не желаю, – говорили ее красные уста. Он посмотрел на меня. Я кивнул ему, и он, как настоящий профессионал, понял, что нужно принести счет.

– Так вот, свободный слушатель, – продолжала она, – если пожелаешь, покажу карту, он три ночи подряд не спал, все тыкал в нее карандашом и обводил одну и ту же точку. Дам посмотреть, только с одним условием, – если пронюхаешь чтонибудь аномальное, не забудь отблагодарить меня в виде денежных купюр.

– Откуда, Маринчик, в тебе столько алчности?

– Не откуда, а от кого. Все, Андрэ, передается по наследству. Так мне такой багаж и достался. Не буду же я делать переливание крови из-за такого пустяка. И ты, пардон, месье, не исключение. Все чем-то страдаем от наших предков. Давай еще по одной, и пора разбегаться по норкам, куриный бульончик завтра надо сварганить, бедолагу попроведать – жертву свободных нравов и пристрастий.

– Не верю своим ушам, ты что замуж за него собралась?

– Альтруизм… Слыхал, такое слово есть, редко, правда, употребляемое нынче. А может, и любовь у меня случилась? О, началось! Икота – это мой позывной. Андрэ, закажи такси, чувствую, уже точно пора.

Расплатившись с горе-официантом, подхватил Маринэ и в воображаемом танце, мы покинули это злачное заведение.

Прохладный ветерок давал надежду на несколько градусов понижения алкогольного застоя. Такси приехало через 10 минут. Усадив дружочка на заднее сиденье, сам сел на переднее с водителем. Таксист оказался таксисткой. Я назвал адрес, и мы поползли в потоке машин. Благо Маринэ жила недалеко от «Дармоеда». Во время плавного перемещения я слушал радио – пела Земфира, а в унисон ее пению на заднем сиденье раздавался храп Маринэ. Машина остановилась.

– Приехали! – Сказала таксистка.

Расплатившись, вышел выгребать из машины друга, потряс ее за плечо, она почти проснулась. Протянул руку помощи, Маринэ, как кошка, начала скрести воздух ногтями.

– Я сама себе Иван Сусанин, дорогу найду.

Пришлось все-таки оказать помощь при эвакуации тела. Она еле стояла на ногах, обняв ее за талию, я медленным, но уверенным шагом направился с ней к подъезду. Маринэ нажала на кнопки домофона, дверь открылась. Мы поднялись по лестнице и остановились на первом этаже.

– Стоять, Казбек!приказала сама себе Маринчик. Долго рылась в сумке, потом присела на корточки, высыпала на пол все содержимое. Ключи звякнули о плитку. Остальной скарб она сгребла обратно в сумку. Я помог ей приподняться, она долго копалась ключом в замочной скважине, бормоча себе под нос: «Бляха муха, – никакой не медвежатник я сегодня». Повернулась ко мне, обдала плотным перегаром мое воздушное пространство и командным голосом произнесла:

– Привратник, распахните путь к свободе.

Протянула мне ключи. Взял в руку довольно увесистую связку ключей, методом «тыка» мне удалось откупорить аппартаменты.

– Заходи, гостем будешь, чаю хочешь? – еле ворочая языком, прошипела она, швырнула туфли с ног, сумка полетела в том же направлении, осторожным шагом вошла в открытые двери спальни, плюхнулась на кровать и захрапела.

Хорошо, что знал ее адрес наизусть, за исключением номера квартиры. Каким образом она добралась до своей двери в таком состоянии? Нюх как у собаки.

К себе она никогда не приглашала. Как-то она мне сказала:

– Андрюша, я из тех редких людей, которые любят ходить в гости, а не наоборот.

Поэтому в этой берлоге я оказался впервые. Закрыл дверь в спальню, чтобы не оглохнуть, и стал присматривать себе ложе, где можно было бы распластать свое бренное тело.

Небольшой зеленый диван, стоявший у стены, был из эпохи давно забытых дней и приятно меня обнадежил. Включил торшер, стоявший в углу, выключил свет сверкающей хрустальной люстры, разместил себя как мог: заложил руки под голову, поджал ноги и еле слышный храп из спальни меня убаюкал.

СУШНЯК

Сижу за столиком в «Le Royal» и с нетерпением жду официанта. Очень хочется пить. Все столики заняты. Официант суетится между ними и как будто меня не замечает. Французы пьют минеральную воду, говорят о какой-то ерунде. Не могу разобрать о чем. Не выдерживаю и подхожу к столику, за которым сидит пожилая пара. Улыбаясь, вежливо спрашиваю у мужчины по-русски:

– Не одолжите мне стакан воды, я Вам отдам.

– Конечно, молодой человек, угощайтесь. Наливаю из бутылки в стакан пузырящуюся жидкость, большими глотками выпиваю и ничего не чувствую. Жажда стала мучить еще сильнее, уже без разрешения наливаю второй стакан, но бутылка оказалась пустой. Извиняясь, выбегаю из кафе и направляюсь в сторону отеля; точно помню, что в номере остались напитки. В фойе консьержа не было, несусь по лестнице, дверь в мой номер открыта, подбегаю к холодильнику, открываю, и на меня вываливается стопка белых листов. Иду в ванную, открываю кран, а воды нет; на мою ладонь падают две капли и тут же исчезают. Язык приклеился к небу, хочу закричать, но в итоге удалось только промычать: «Водыыы, водыыы, водыыы!». «Все, мне конец», – подумал я и стал махать руками. Оторвался от пола и ударился о потолок головой, посмотрел вниз – ни пола, ни земли. Подо мной оказались серые тучи. Начал сильнее махать руками, но они меня не слушались. Что-то оборвалось внутри и я полетел вниз, закрыв глаза ладонями; при этом голова кружилась, тошнота подходила к горлу. Я заплакал от беспомощности. «Андрюша!!!» – кто-то крикнул мне в ухо, – я вздрогнул и проснулся.

Передо мной стояла моя спасительница со стаканом воды. Дрожащей рукой выхватил стакан и моментально опустошил. Холодный пот выскочил на лбу.

– Еще! – Маринэ без слов почапала на кухню и вернулась уже с графином. Допив до середины, я остановился.

– Что это было?

– Шо, шо – залипушное пойло. Ты что – не понял? Если меня вчера унесло непонятно отчего. Ты же знаешь, я могу выпить по-взрослому, а тут каких-то шесть шатов.

– Это правда, знаю что ты способная, мне тоже – нижгид, давно у меня не было похмелья.

– Конечно, не было! Бурбонная голова! Жизнь блатная тебя полностью засосала, а нам простым смертным приходится экспериментировать, и иногда над своим здоровьем. Раз на раз не приходится. Нет худа без добра, зато темку для себя нарыла. Приду завтра с пробирочкой, а потом к тете Фриде в лабораторию занесу на проверочку. Она мне быстро результат выдаст, так я с этой бумаженцией к ним и подамся. Думаю, что захотят они замять это дельце, глядишь пару месяцев и протяну.

– Ты что, Маринэ, в рэкетиры подалась?

– Нет в журналисты, а они тоже люди, им есть как и всем, полагается три раза в день. И потом, пусть вернут мое здоровье, его, конечно, за деньги не купишь, но, как видишь, продать можно. Ты давай, соберись с духом, умойся, выпьем по рюмашке коньячка и будем как новенькие бутцы у Рональдо.

– Где силы берешь, подруга, на шутки, да еще с утра пораньше?

– С кем поживешься, от того и наберешься. У меня коли не байкер, так рок-музыкант. С художниками тоже жизнь интересная, но иногда чрезвычайно спокойная, так что весь мой контингент знаешь. Люблю жить интересно и легко, что пока, кроме интересного, ничего не удается. Оставляю себе мечту и тихим сапом буду приближаться к беззаботной жизни.

– Так не за горами, еще лет 25, и пенсия постучиться к тебе в дверь.

– Вот за что я тебя люблю, Андрэ, так за твою способность оставлять людям надежду. Иди уже, грязнуля, почисть перья, а я пока сварганю омлет «Lamelle».

– Маринчик! – ты уверена, что не хочешь меня отравить?

– Если ты сейчас не встанешь, то, до этого не дойдет, – просто убью тебя табуреткой.

Она бросила в меня полотенцем, и я поплелся в гигиеническое помещение. Выдавил зубную пасту на язык, почувствовал ожог, быстро прополоскал несколько раз, встал под душ, что для меня было совсем неприемлемо в чужом доме, да еще без сменного белья. Но тут, как говорится, не до капризов. Теплая вода обжигала мою кожу и насыщала ее влагой. Воспользовался огуречным шампунем, теперь и мои дыхательные пути получали наслаждение.

В дверь постучала Маринэ и прокричала:

– Выходи уже, Мойдодыр хренов, яичница остывает. Обтерев тело и облачившись в несвежее одеяние, вышел навстречу кулинарному искусству. Яичница, к моему удивлению, удалась. Маринэ достала из пенала коньяк, разлила по рюмкам.

– Ну, давай, с добрым утром! – И тут же содержимое испарилось в рюмке Маринэ.

Я неуверенно поднес рюмку к носу, аромат коньяка смешался с огуречным шампунем: сделал глубокий вдох и выпил до дна.

– Ну, не боец ты, Андрэ.

– А я и не обещал.

– Ты давай, наминай и чеши до дому, до ридной хаты. Мне еще желтый домик посетить нужно сегодня, если ты не забыл?

– Да, кстати, а где незамысловатая писулька от байкера.

– Писюлька с ним осталась, а карта капитана Флинта у меня. Выкрала у него этот возбуждающий предмет, но все равно не помогло. – Она подняла лежащую на столе клеенку и вытащила карту.

– На, держи! Повторяю для того, кто не запомнил: разнюхаешь что-нибудь, поделишься по-братски, если останешься при памяти.

– Маринчик, но если что, бульончик принесешь?

– Так, вали, и так хреново без твоего сарказма.

– Ну, спасибо тебе на добром слове: приютила, напоила, накормила.

– Тебе спасибо, что не бросил боевую подругу. Поцеловав в пухлую щечку, я отправился восвояси.

ДЕЖАВЮ

Погода стояла отменная, солнышко светило – и этот немаловажный факт прибавил настроения. Решил прогуляться несколько кварталов, а уж потом, по настроению, воспользоваться метро или частным извозом. Вдохнув полной грудью, мысленно пообещал себе, что пить теперь буду исключительно дома и свое, привезенное из накопившегося за долгие годы командировок.

Мысль мою прервали бабушки, сидевшие на лавке, бурно обсуждавшие, судя по именам героев, мексиканский сериал.

Дежавю! Я оглянулся. Под окном Маринэ тихо, не колышась, стояла береза, впереди простирался парк. Я вежливо поздоровался с ними и спросил:

– Вы не подскажете, где здесь клиника неподалеку? Они переглянулись, их лица выражали недоумение.

– А Вам что лечить нужно? – спросила пожилая женщина, сидевшая посередине.

– Вы что, не москвич? – тут же спросила вторая.

– А из какой Вы квартиры? – не дождавшись ответа, протараторила третья.

Этими вопросами они привели меня в ступор. Я почувствовал, что нахожусь на перекрестном допросе. Заикаясь, начал свой жалобный рассказ.

– Я из первой квартиры, одноклассник Марины, приехал из Одессы кровь лечить.

Старушки одновременно отпрянули, одна из них мне объяснила, в какую сторону идти.

– Вышел и сразу забыл, – оправдывался я. Достал из кармана мобильный телефон, посмотрел на экран и произнес:

– Надо же, батарейка села, и протянул сидевшей посередине бабушке. Она выставила ладони, давая понять, что приближаться не стоит.

– Так, иди налево, два квартала отсюда, говорят, что за большие деньги все там лечат.

Поблагодарив информбюро в виде лавочниц, направился к клинике. Та лавочница, что сидела в середине между своих подруг, громко начала ругаться, наверное, чтобы я услышал.

– Надо же, что не бодфред, то сумасшедший, то больной. Бедовая девка, все бациллы в дом тащит.

– Да хватит тебе уже, Полина, как Михель вышла замуж за Рафаэля…

Дальше я уже не слышал мексиканских страстей. Прошел два квартала и, действительно, увидел вывеску с надписью «Клиника репродуктивной медицины». Постоял несколько минут, обдумывая вопросы, потом поднялся по лестнице, стеклянная дверь которой автоматически открылась, и я попал в мраморное царство розового и бежевого цветов. Над моей головой свисала огромная хрустальная люстра, посередине помпезного холла ввысь устремились стоявшие в виде круга колонны, выполненные в стиле барокко. Толстые стекла впивались в ребра колонн, вырезанные в стекле окошки в форме капли предназначались для работников регистратуры, над головами весьма симпатичных девушек, сидевших в этом аквариуме, бегала по кругу строка о предоставлении различных услуг клиники. Цвета менялись и создавалась иллюзия праздника и полной надежды на выздоровление. Подойти и поинтересоваться стоимостью услуг клиники, не решился. Под впечатлением антуража клиники вышел на улицу и уселся на ступенях. Вспоминал и прокручивал в голове все увиденное. Складывался пазл из таких составляющих: квартира Маринэ на первом этаже; лавочницы и береза под окном; парк напротив дома и клиники.

Меня от всего этого неожиданно бросило в пот. Надо ехать домой и еще раз перечитать рукопись, обратив внимание на описание квартиры и предметов мебели. Я подошел к краю тротуара, – на проезжей части оживленного движения машин не наблюдалось. Проехали пару мерседесов, бумер – и движение на этом закончилось. Постоял еще минут пять. На горизонте появилась вишневого цвета машина советского образца; поднял руку, машина остановилась; открыл дверцу и увидел смотрящего на меня мужчину лет 65-ти. Его лицо выглядело слегка помятым, что говорило само за себя. Я назвал адрес и, договорившись о цене, сел на заднее сиденье. Мысли крутились в голове. Не мог вспомнить обстановку квартиры у Марины. Водитель открыл окно и закурил.

– Вам не дует?

– Нет, – с неохотой ответил ему. На разговоры меня совсем не тянуло.

– Ну, как все прошло, удачно? – Хихикнув, он закашлялся.

– Что Вы имеете в виду?

– Да тут ничего такого нет, многие мужчины, особенно молодые ребята, оставляют здесь свой генофонд.

– А, Вы об этом? Да нет, к сожалению, жена на лечении. – Зачем соврал, и почему должен оправдываться перед ним? Вижу его в первый и, надеюсь, в последний раз.

– Да, сейчас женщины совсем никудышные, раньше бабы в поле рожали, лопухом обтерлись и пешком до избы с дитятей. Экология, все переменилось.

Останавливать его разговор не видел смысла, все равно не поймет.

– Раньше, после получки, за ужином убирал 0,75 и ничего, на утро был как огурчик, а сейчас 150 грамм, – то печень, то поджелудочная гудит. Года… Они тоже свое берут, конечно, экология портит и пшеницу, и воду. А что внукам останется после меня – вирусы, да и все. Нет, не было такого раньше. Детство у нас было беспортковое, но здоровое.

Я сидел молча. Он, не замолкая, продолжал свой рассказ.

– Приехал я с Урала, Серов город слыхал?

– Нет, к сожалению.

– Вот то-то же, я к чему это рассказываю. У нас с женой двушка в Бирюлево, пол Урала у нас останавливалось. Женщины органы едут сюда лечить, поэтому кручусь здесь, всегда можно клиента подобрать.

– Давно этот центр существует?

– Лет 7, наверное, уже. Раньше здесь шишек лечили, руководство партии и тому подобное. Нам, простому люду, нос нельзя было показывать, а сейчас, пожалуйста, все для народа, заходи, если карманы не пусты, – засмеялся и опять закашлялся.

Мне оставалось примерно 10 минут, и я буду дома в тишине и покое.

– А кем были ваши родители? – спросил его для разнообразия рассказа.

– Хозяйством жили – не тужили, всех шестерых вырастили, выучили. Я в Мичуринск отправился в железнодорожное училище, наладчиком работал. А что, работа не пыльная, постучишь по колесам, сделаешь обход, дальше ждешь часами другой состав, глядишь, и рабочий день закончился. В нашей профессии музыкальный слух нужен, тут без этого никак.

Присвистывая и постукивая по рулю мелодию из песни «Вдоль по Питерской», продолжал глумление над моим слухом. Спокойствие, только спокойствие. Уже показался рекламный щит, установленный напротив моего дома.

– Здесь направо, пожалуйста.

Водитель резко свернул, я опрокинулся на левый бок, едва не стукнувшись головой о боковое стекло.

– Здесь остановитесь, приехали. Протянул деньги и вышел из машины.

– И Вам не хворать, – крикнул мне вслед, завел мотор и скрылся из моего выстраданного состояния.

Поднялся на лифте, открыл дверь и ощутил себя на «седьмом небе». Счастье иметь приватное пристанище. Сбросил с себя всю одежду на пол, а вместе с ней и память, перегруженную свистом и рассказами таксиста, вошел в ванную, включил воду. Шум струи мягко ложился на мой слух и предвещал мне приятное расслабление тела. Зеркало отражало остатки вчерашней попойки блудного сына. Пока вода набиралась, включил зубную щетку и она, как метла, стала вычищать остатки пищи «Дармоеда» и утренней яичницы; растер по щекам пенку для бритья с малиновым ароматом, – бритва скользила и щекотала щеки. Ванна наполнилась, я погрузился в теплый океан расслабухи. За дверью послышалась мелодия песни «Ни минуты покоя, ни секунды покоя, что же это такое? Что же это такое?». И так три раза мой телефон, оставленный в джинсах, надрывался, пока не включился автоответчик.

Это звонил редактор моего журнала. Неохотно встал, выплеснув часть воды на кафельную плитку, включил контрастный душ, постоял минут пять, приводя свои нервишки в порядок, одел белый махровый халат с вышивкой на кармане «Hilton». Уже и не припомню, из какой страны он был привезен, потому что у меня он не в единственном экземпляре. Вынул из кармана джинсов мобильник, прошел на кухню, удобно уселся, нажал на пропущенный номер звонившего, и стал ждать соединения.

– Алло, Евгений Львович, здравствуйте!

– Привет, Андрюша, ты более-менее в курсе происходящего?

– Да, более-менее.

– Так вот, у тебя есть еще две недели на размышления, я набираю новый штат сотрудников в новый журнал. Песня такая же, ничего нового придумывать тебе не придется. Хозяин согласен. Как я уже говорил, зарплата и условия работы остаются без изменений, так что думай! Перезвони мне на следующей неделе.

– Спасибо огромное, Евгений Львович. До свидания!

А я уже прощался сам с собою. Так у вас совсем неплохо день начался, месье Ковалев! В приподнятом настроении моя рука сама потянулась к коньяку, оставленному на столе. Напиток мягко расплылся по горлу и, ненавязчиво, меня приглашала моя белоснежная постель. Завалившись в кровать, проверил отсутствие наличия мобильника рядом, укрылся с головой одеялом – и был готов.

МАХРОВЫЙ ХАЛАТ

«Огромный черный полированный стол отражал отпечатки пальцев. Во главе стола в белом халате одиноко сидел Евгений Львович.

– Присаживайся, Андрей, вот я тебя и дождался. Работы будет много, как и обещал, только у нас новые правила приема на работу. Ты незамедлительно обязан сдать отпечатки пальцев. Понимаешь, дело в том, что есть гнусная клевета, – мол, наш брат-журналист тырит халаты и тапочки из гостиниц. Эта недопустимая ложь бьет по нашей репутации и престижу государства. Ты себя зарекомендовал с лучшей стороны и наверняка не допустил бы такой мерзости. Но правила есть правила. Подойди ко мне.

Я приблизился к нему, он схватил мой указательный палец и начал тыкать по столу. Отпечатки то увеличивались, то пропадали совсем.

– Отлично, этого достаточно. Да, еще одно требование босса: на работу вместо махрового халата одевать вафельный.

– Боже мой, какой бред, нет, я не согласен с этими правилами, Евгений Львович!!! – Плюнул на стол и выбежал из кабинета.

Меня встречала армия сотрудников в белых халатах, двигавшихся на меня. Юркнул в первые попавшиеся двери. Страх сковал мое тело, я не мог двинуться с места. Господи, помоги и сохрани. Тук, тук, тук! Барабанная дробь в дверь не умолкала…»

Проснулся в холодном поту. Соседка сверху, Елизавета Макаровна, давно овдовевшая, наверняка попросила Марата Казимировича, нашего дворника, что-то прибить к стене. Несколько раз падал молоток, то гвозди рассыпались по паркету. Неужели меня сегодня посетила зебра? То белая полоса, то черная… Спасибо, что не белка.

Вставать не хотелось, представил себя в лесу, чтобы наслаждаться стуком дятла. Но гвозди вбивались явно не для картины, а для полок книг «Ленинской библиотеки», которые по крохам собирались всю жизнь и частично были приобретены взамен на макулатуру. Хочешь не хочешь, а вставать придется. Тут бы и у дятла нервы сдали. В этой шумовой завесе невозможно было находиться. Позвоню Маринэ, предложу ей руку помощи, подкину дружочка до больнички, наверняка капуша еще дома. Ведь не ближний свет болтаться вместе с бульоном в общественном транспорте; заодно на горемыку интересно посмотреть.

ЗАГАДОЧНАЯ КАРТА БАЙКЕРА

Набрал номер телефона, но Маринэ не отвечала. Это для нее совсем не свойственно, потому как она с ним не расстается, как с талисманом. Подождал пять минут и перезвонил. В трубке послышался рев с всхлипыванием.

– Маринчик, что приключилось?

– Андрюшааа, сегодня Вовчик умер, только что позвонила его сестра.

– Ты давай держись, скоро буду.

Что за хрень, с чего бы это, молодой вроде бы для летала, может, передоз? Покидал в сумку все необходимое, прихватил две бутылки вискаря и, на всякий случай, пару консервов. Все это сверху накрыл рукописью. Лифт застрял на пятом этаже, и я понесся по лестнице. Навстречу мне поднимался сосед с корреспонденцией. Блин, совсем забыл о почте. Открыл с трудом почтовый ящик, – давно уже надо было поменять замок. Вытащил все содержимое и бросил в сумку.

Солнце скрылось за тучами, погода напоминала чернобелое кино. Завел мотор, и мой джип понес меня навстречу слезам и сочувствию. Как обычно, пробка засосала мое средство передвижения и не давала моему мустангу проявить себя понастоящему. Включил радио, прибавил звук, чтобы не отвлекаться на сигналы машин, воющих с разных сторон. Гитарист надрывался, исполняя фламенко; струны под его пальцами едва выдерживали такой напор. Ехал, стараясь не нарушать правила, держал дистанцию, но почему-то в мою дырку постоянно втискивались. Не понимаю, что им дает пять метров, все равно все ползем сплошным потоком. Нервы таких курдебляков не выдерживали, хотелось все бросить и улететь на Марс, чтобы не видеть дарвинистов. Ситуация поменялась через полчаса, поток стал набирать скорость. Через час я стоял у подъезда, позвонил Маринэ, она открыла дверь, и как львица бросилась мне на шею и зарыдала. Так продолжалось недолго; пошмыгав носом, пальцами вытерла сырость, уткнулась мне в ухо и стала нашептывать:

– Андрей, карту спали, здесь что-то не так. Какая-то кузькина эта деревня и дело дрянь, с ней что-то связано. В квартире ни о чем таком не базарь. Мама предупреждала, что мы на прослушке. Дед покойный занимался секретными разработками, поэтому пари какую-нибудь правдоподобную хрень. Про карту с бодуна напела, и, видишь, Вовчик уже там. Она посмотрела на меня, и в ее глазах я прочел страх.

– Все будет хорошо, принц-заячье сердце.

Маринэ растянула кривую улыбку. Поднявшись в аппартаменты, она шмыгнула в ванную и громко высморкалась. Вытащил виски из бокового кармана спортивной сумки, пошел на кухню дожидаться собутыльника. Маринэ выглядела паршиво: красные глаза, выступившие белые пятна на лице полностью изменили симпатичную мордашку.

– Бульон будешь? – спросила она.

– Нет, спасибо! – отказался, так как он ассоциировался с Вовчиком.

– Тогда яичница, в моем доме харчами не перебирают.

– Не наезжай на меня, на все согласен, утром яичница, вечером яичница, – попробовал спародировать Фрунзика Мкртчяна. Она резко открыла холодильник, стукнула по столу остатками вареной колбасы.

– Режь давай молча, – прорычала на меня фурия, – и я все понял.

На сковородке шкворчали яйца, белок вздувался. Маринэ протыкала вилкой яичницу, и это занятие ее слегка успокоило. Поставила сковороду в центр стола, достала галеты, высыпала горкой на тарелку и плюхнулась на стул. Мы выпили залпом, не чокаясь, молчаливо покопались в сковородке. Паузу прервала Маринэ.

– Давай еще по одной. Она выпила, и ее понесло.

– Сердце остановилось… Видишь, как бывает. Полгода я с ним потусила, а однажды по пьяни даже в жены брал. – Ее слезы катились по щекам и падали на грудь, ярко оранжевая майка мокрела. Снова повисла пауза, мне нечего было сказать, – с байкером никогда не был знаком, и потом, задавать глупые вопросы о нем не хотелось, – чувствовал себя так, как только что проглотил протухшую семечку. Осмелившись, спросил:

– Когда похороны?

Она налила сама себе до краев. Виски пролился на руку и на стол. Взмахнула головой и осушила содержимое; из уголка рта потекла струйка, и она вытерла ее рукой, не дав каплям приземлиться. Хлопнула рюмкой по столу.

– Не знаю, сестра сказала, что кремировать будет, а потом урну завезет в Воронеж. Все предки там похоронены, так, чтобы все в одном месте. – Я удивленно посмотрел на нее, слегка округлив глаза.

– Что ты зеньки свои вылупил? Почем могилка знаешь в нашем гребаном мегаполисе? С олигархами я не дружила.

Мне стоило поменять тему. Маринэ всегда становилась слегка агрессивной после употребления, – так на нее действовал алкоголь. Я на нее не обижался, – все как-то реагируют, мне не привыкать.

– Ты знаешь, мне сегодня работу предложили.

– И кто? Евгений Львович небось, старая крыса, он мне тоже звонил, зазывал своими фальшивыми пряниками. Я отказалась, не давая шанса пискнуть, рожу его не могу больше видеть.

– Чем он тебе так насолил?

– Бездарность вшивая, со связями родился, с ними и сдохнет. Папашка его большой чин занимал, везде своего отпрыска втискивал. Единственный у него талант – подыскивать талантливых рабов. Делал вид, что собаку съел на журналистском поприще, а по сути знал только, что в заднице темно.

– Злая ты, Маринэ.

– Справедливая, мало кому правда нравится!

– Главное, что ты мне нравишься.

– О, включил подхалимаж, – она улыбнулась.

– Откуда такая осведомленность о работниках редакции?

– Оттуда, где уши растут. Ты знаешь сколько шептунов у нас было в коллективе?… Пошли, проветрим легкие, меня мутить начало, а я еще не собираюсь останавливаться, ты меня знаешь.

– Хоть погода и г-но, но другой нам не дано, – с выражением отпарировал.

– Ты стихоляпщик, долго будешь напрягать мои чистые и духовно богатые уши?

– Все, не буду, это мое из последних и окончательных сочинений.

ОТКРЫТКА ИЗ ПАРИЖА

Серый туман опустился на верхушки деревьев, моросил мелкий дождь. Охранное агентство смыло с лавки и пригласило домой вместе с ревматизмом пить чай, и просматривать очередной сериал. Дышалось тяжело. Обняв Маринэ за талию, мы побрели в парк. Пустынная аллея с мокрыми скамьями, окрашенными в зеленый цвет. Нас не привлекало опустить на эти скамейки заднее место. Мы медленно брели молча.

– Давай возвращаться, вроде бы отлегло, – сказала Маринэ.

– А чем занималась твоя мама? Ты никогда о ней мне не рассказывала?

Она резко повернулась ко мне, откинув мою руку, ткнула меня указательным пальцем в грудь и, с раздражением в голосе, начала меня отчитывать.

– Можно подумать, ты мне поведал о своем генеалогическом древе.

– Ты не спрашивала, я не рассказывал. Могу начать, если ты хочешь.

– Нет, не сегодня, пожалуйста, – сбавив обороты, продолжала она.

– Сегодня я – говорильня. Мама лечила друзей наших меньших. Познакомилась с Виктором Михайловичем на работе. Он лабрадора водил на прививки, так и уговорил ее покинуть родные пенаты. Старческая любовь случилась у них.

– А где отец?

– Много вопросов задаешь, парниша. Не было – и точка. Меня бабушка до 15 лет воспитывала сама. Мама приезжала два раза в год меня навещать. Когда бабушка умерла, она увезла меня в Москву. Мы с ней не очень ладили. Черствая личность, поэтому и я частенько иглы выпускаю, – наследственность вот такая у меня.

– Почему с ними не поехала?

– Мама не настаивала, зная мой характер и что все равно сделаю по-своему. Глупость еще никто не отменял. С Никитой зацепилась с художественного училища: первая любовь, замуж выйти за него мечтала, а он, подлец, укатил с выставкой в Испанию и не вернулся. Горевала недолго, моя страсть к сильному полу досыта потрепала меня в мужских руках. Как говорится – если хочешь, ни в чем себе не отказывай. Мама меня денежными переводами разбаловала. Моя лень глубоко поселилась в моей душе и теле. А я ведь языками владею. Вот так. Нашла для своей задницы непыльную сидячую работенку и в ус не дую. Перемен требует мое нутро.

– Деда твоего как величали? – с осторожностью спросил ее.

– Умер дед и его имя с ним. Тема закрыта. Ты лучше скажи, ты-то чего до сих пор в холостяках ходишь?

– Не хочу, при таком выборе красавиц – другой альтернативы нет. Соблазны кругом, одни соблазны.

Пошли домой, соблазнитель хренов. Подлое ваше племя: землю топчет, нам, голубушкам, житья от вас нет никакого. С вами плохо и без вас внемоготу.

– Маринушка, не попадался тебе добрый молодец, не по тем ты чащам бродишь, не те ягодки срываешь.

– Верно молвишь, заплутала маненько. Ты мне, Андрэ, прекращай на ночь глядя страшные сказки рассказывать, а то не усну, пошлю тебя с рассветом пустые бутылки сдавать.

Войдя в квартиру, Маринэ, не разуваясь, стремительной походкой направилась на кухню. Глухой звон разлетелся по комнате, по всей видимости, чокалась с бутылкой. Решил переждать на диване алкогольный понос. Настенные часы показывали без десяти семь.

Долго она себя не заставила ждать.

– Послушай, Андрэ, переночуй еще сегодня у меня. Я что-то совсем никакая. Чистая постель на нижней полке, – рукой указала на массивную тумбу, занимавшую почти полстены.

– Не обижайся на меня, я на боковую. Почитай классику, видишь полные собрания глядят на тебя.

– Перечитал давно и уже забыл. Альбом покажи, хочу увидеть тебя в костюме снежинки на детском новогоднем утреннике.

– Андрэ, доведешь ты меня до икоты. Так лисой была, Пьеро, вот, пожалуй, и все. Дома конфет с апельсинами было вдоволь. Увезла маман с собой мое детство и запечатленные радости. Ариведерчи! – Маринэ закрыла за собой дверь в спальню и наступила глухая тишина.

Вот это стены! Соседи не подавали признаков жизни, а чувство беспокойства нарастало как снежный ком. Я сделал то же, что и подруга. Успокоение вернулось. Рукопись надо бы перечитать. Вытащил из сумки увесистый слой бумажных листов вместе с почтой. Рекламные зазывалки разлетелась в разные стороны и усеяли паркет. Ни одного конверта. Призыв «пишите письма» в наше время звучит неактуально. Поднимая с пола бумажную мишуру, я наткнулся на открытку с изображением Эйфелевой башни. Это уже интересно. Перевернул ее и обнаружил текст на французском языке такого содержания:

«Милый Андрэ. Ты только уехал, а я уже скучаю. Наша последняя встреча разочаровала меня. Ты был не в настроении и не разговорчив. Ты никогда не рассказывал мне о своих проблемах. Это моя вина. Я понимаю, что все время требую повышенного внимания к себе. Но я обещаю, как только допишу роман, буду целиком твоя. Я забыла у тебя спросить, понравился ли тебе отрывок о Герцоге Барском? Ты мне не звонишь, а к тебе невозможно дозвониться. Мне кажется, что ты даже не проверял электронную почту. Надеюсь, с тобой все в порядке. Жду, люблю. Донатин».

Что за бред? Какая Донатин? Напрягся и стал вспоминать амурные дела в командировках. Было у меня пару раз в Париже с нашими девчонками, начинающими моделями. Катя, Лика, вот, пожалуй, и все, а писательниц точно никогда не было. Может, ошиблись. Прочитал адрес и убедился, что девушка обращалась ко мне. Не день, а раздача сюрпризов. Отложил открытку, принялся перечитывать рукопись. С учетом пропущенных душеизливаний Венеры, осилил за час. Прочитал открытку повторно и обратил внимание на три перевернутые галочки, стоявшие ровно посередине имени. Меня осенило – точно игра света. Нашел лист с описанием герцога Барского, отделил страницу, наклонил торшер, направил лампочку на текст и увидел аккуратно мелким шрифтом выведенные слова фиолетовыми чернилами. Я прищурил глаза и начал читать.

«Дорогой друг! Убедившись, что рукопись в ваших руках, выслал вам открытку с подсказкой. Описанное мной почти все правда, за исключением некоторых преувеличений. Формулы также не имеют под собой почвы – это абракадабра. Личный опыт аспиранта и время, проведенное с профессором, натолкнули меня на мысль написать книгу. Но я, к сожалению, не писатель, а микробиолог. Вы, как талантливый журналист, сможете обыграть сюжет.

У меня к Вам большая просьба: в квартире у профессора осталась и до сих пор хранится ампула с вакциной, которая может спасти многих от неизлечимой болезни. Когда я покидал страну, Владимир Яковлевич намекнул мне о тайнике. На то время я был молодым человеком, и он, наверное, побоялся раскрыть мне свое открытие. Все найденное передайте Марине. По ее словам, Вы – настоящий друг и умеете хранить тайны токого рода. Дословно передаю слова професора: «Надеюсь, что в будущем используешь мой опыт во благо. Все мои открытия лежат на поверхности. Всегда легче спускаться по лестнице, чем карабкаться вверх.

Постарайтесь, Андрей, и ваши старания будут вознаграждены».

Чувство тревоги вернулось. А вдруг это провокация со стороны спецслужб, проверка на прочность журналистской братии. Впрочем, зачем им так изощряться? В любом случае, мы все у них под колпаком, как у Мюллера. Маринка, зараза, тоже темнит с биографией. Зачем-то карту мне всучила сумасшедшего покойника. Прости, Господи. Что же делать?

Забежал на кухню, опрокинул успокоительное средство в виде вискаря. Отпустило, но не сразу. Порвал на мелкие кусочки открытку и лист с завуалированными фиолетовыми чернилами. Смыл в унитаз улики, и как-то сразу почувствовал рези в нижней части живота, – прихватила медвежья болезнь. Сидя на троне, кроме боли ничего не чувствовал. Почему выбор пал на меня? Предательства с моей стороны никогда не случалось. Ладно бы – человек, а тут – государство. Но если так размышлять, то если ни мне, так другим досталась эта вакцина счастья. Тут государство не останавливалось ни перед чем. Может, этот перебежчик действительно спасет мир? Полная утопия. Вроде мой организм успокоился. Надо бы еще пропустить рюмочку для храбрости. Так и поступил.

Через минуту пропал холодок с загорбка. Сел на диван и стал осматривать комнату. Место, где стоит диван, исключается, так как общая стена соединена с коридором. Книжные стеллажи… Это было бы совсем просто… Как пишут во многих детективах? Так, «при нажатии кнопки стеллаж раздвигается». Остается стена с тумбой.

Где этот чертов чуланчик замурован? Включил телевизор. Пролистал каналы, остановился на передаче «Хорошо там, где нас нет», – подходящий для меня вариант. Музыкант Вася Шпага и по совместительству путешественник-телеведущий, рассказывал о безграничных талантах и музыкальном мастерстве группы чернокожих ребят, имитирующих забытое племя Банту. Они стучали в барабаны под названием «Локоле», периодически закрывали глаза и что-то под нос подвывали. Вася, сидевший на земле, покачивался из стороны в сторону и, по всей видимости, ловил кайф. Наверняка, у ребят с собой что-то было.

Простучал по периметру стену, но пустот не обнаружил. Решил отодвинуть тумбу. Она с трудом поддалась, и мне удалось передвинуть ее на один шаг. В это время в дверь позвонили. Я снова напрягся и поставил тумбу на исходную точку, схватил рукопись, бросил под диван. Звонок не умолкал. Поправив челку, упавшую на глаза, открыл двери. Смотрящая лавочница без разрешения вошла в комнату и обвела взглядом все предметы мебели.

– А где Марина? – возмущенно спросила. – Что тут у вас происходит?!Что за балаган?! Зачем по стене бьешь?! Я пожилой человек, только прилегла, а тут на тебе: азбука морзе по стене.

– Так я барабанщик, ищу новые звуки, бью по всем предметам подряд.

Я стал вместо кулаков, бить ладошками по стене.

– Видите, – показывая рукой на экран, – музыка меня вдохновляет.

Соседка плюнула воздухом в сторону телевизора.

– Мир перевернулся, стук у них музыкой называется, ты здесь в гостях, так попрошу себя вести соответственно.

– Прошу прощения, не знаю вашего имени-отчества.

– Тебе и незачем.

Уходя, она продолжала ворчать:

– Что за напасть, одно дурачье кругом.

Она хлопнула дверью, и сразу стало легче дышать.

Где этих старух воспитывали? Наше уходящее поколение… Может, это старческий маразм, а не воспитание виновато? Во всяком случае, инспекция на сегодня отменяется, подожду до завтра. А то КГБ в фартуке нагрянет или того хуже – милицию вызовет. Достал постельное белье, разделся, большими глотками выпил полный стакан воды, заполнил опять до краев и поставил на пол, чтобы в случае «сушняка», рука могла дотянуться.

Мысли не давали мне уснуть, все в голове перемешалось и, как всегда, в один из моментов моя мысль оборвалась, – и настало другое состояние.

НЕЗНАКОМЕЦ, ШЛЯПА, САКВОЯЖ

Поезд мчался в неизвестном направлении. Я сидел у окна и наблюдал, как мелькают деревни. Куда еду и почему очутился в поезде? – задавал себе вопрос. Стук колес и дребезжание подстаканника не давали мне сосредоточиться. В купе никого не было, кроме меня. Не может быть, неужели потерял память? На столе лежала открытка: на ней была нарисована новогодняя елка с разноцветными шарами. Вроде бы, Новый Год еще не скоро. На обратной стороне никаких записей и поздравлений не было. Кто-то постучал в двери.

– Заходите! – отозвался я на стук. В купе вошел мужчина в шляпе, что сразу бросилось в глаза. Роста выше среднего, одет он был в темно-серый костюм; белую рубашку украшал красный галстук в белую полоску; на ногах были черные ботинки, нагуталиненные до блеска; в руке он держал темно-вишневый саквояж.

– Здравствуйте, Андрей! – поздоровался незнакомец и приподнял шляпу. Я ответил ему кивком.

– Разрешите присесть?

– Да, конечно.

– Собственно, я не отниму у вас много времени.

– Кто вы? Мы разве знакомы?

– Не совсем, можно сказать, – визуально.

– Вы обо мне писали, будучи не зная меня лично.

– Честно говоря, не припомню, я о многих писал. Вы из какого города?

– Это неважно. Суть моего появления здесь состоит в том, чтобы помочь Вам выбраться из сложной ситуации, которая сложилась у Вас на сегодняшний день. Вы знаете, куда направляется этот поезд?

– Честно говоря, не знаю, вернее, не могу вспомнить.

– К вашему сведению, докладываю, что этот поезд никогда не останавливается, и Вы проведете в нем остаток своей жизни. Выйти из купе Вам тоже не удастся, таковы правила.

– Но если Вы вошли, значит, я смогу выйти.

– Не всегда, молодой человек, где есть вход, имеется выход. К примеру, скажем, тюрьма – для многих один вход, больница в том же числе, но это самые распространенные примеры. Вы просто были невнимательны к себе и окружающему миру, многого вокруг себя не замечали, вот ваша невнимательность и подвела Вас, а я этим и воспользовался.

– Так не бывает, у поезда всегда есть конечный пункт прибытия.

– Ну, если Вы мне не верите, убедитесь сами. – Я встал и попробовал открыть дверь, но она не сдвинулась с места; повернулся к окну и обнаружил, что толстое стекло в купе напоминало иллюминатор.

– Это ловушка?! Что вы хотите?! Выпустите меня отсюда?!

– Успокойтесь, пожалуйста, и прекратите истерику. Это ваша ошибка, и не надо здесь кричать, как на митинге. Вы в моем поезде в качестве гостя, так что будьте добры, замолчите и слушайте внимательно. Он открыл саквояж, достал четыре тряпичных елочных игрушки и положил на стол.

– Вот что у меня только осталось, и я ими дорожу, потому как они для меня бесценны. А Вы бы на моем месте в мусорное ведро их отправили. Вот что Вам сегодня нравится. – Он взял открытку и пальцем ткнул в елку. Вам надо, чтобы все сияло и сверкало. Ради одной новогодней ночи, будущий еловый лес губите, Вам скоро дышать будет нечем, придумываете себе праздники с фейерверками, а в душе темень. Вот Вы и прячетесь за внешней иллюминацией. – Он вернул игрушки в саквояж. Пишите разную дрянь, читаете не более лучшее, с каким багажом собираетесь на вечный покой? Ничего не будет у Вас, и вокруг одна пустота.

– Так и у вас один саквояж, чем Вы лучше меня?

Он опустил шляпу на лицо и зарыдал. Потом отбросил ее в сторону и продолжил:

– Вы понимаете, Андрей, я очень грешный человек, катаюсь в этом поезде 20 лет, родителей давно не видел. Если Вы мне поможете, тогда и я Вам помогу выбраться отсюда.

– Что я должен сделать?

– Вот, возьмите, – он протянул мне открытку.

Как только я взял ее в руки, в купе исчезло освещение. Я машинально кинулся к выходу, – дверь оказалась открытой. Я свернул налево и направился в сторону тамбура. Ничего не было видно, сплошная темнота. Пробираясь мелкими шажками, я правой кроссовкой зацепился о складку ковровой дорожки, споткнулся и упал. Подняв голову, я увидел перед собой тумбу, открыл дверцу – на меня смотрела голова Маринкиной соседки, которая начала вещать:

– Брысь отсюда, иуда, понаехали ироды, спасу от вас нет никакого.

Я захлопнул дверцу, встал и плюхнулся на диван ничком. По спине пробежал холодок. Я перевернулся и увидел, что по потолку ползет огромный черный паук, вот он остановился над моей головой и, покачиваясь, стал спускаться на паутине. Я хотел встать, но мое тело меня не слушалось, а паук приближался все ближе и ближе. Я закрыл глаза и со страхом ожидал монстра. Его ворсистые лапы прогуливались по моему лицу, и склизкая паутина моментально засыхала и стягивала кожу. Такая липучесть напомнила мне сахарную вату, которую я ел в детстве. Паук спустился еще ниже и впился своими жгучими лапами в мой кадык. Дышать стало тяжело, я попытался закричать, но вышел не крик, а мычание. Появилась Марина, в руке у нее были огромные щипцы, она ловко зажала паука и ударила его об пол. Паук звякнул и лопнул, из него посыпались муравьи, которые разбежались в разные стороны. Марина подсела на край дивана и начала тормошить меня за плечо.

– Вставай, Андрюша, пора на работу. Опоздаешь, я твой зад больше прикрывать не буду. Просыпайся!!!

* * *

Открыл глаза, в комнате стоял полумрак, рассвет только набирал силу и легким прикосновением озарял окно. В туалете сработал смыв, яркая полоска света пробежала по паркету, а потом исчезла. Маринэ почапала на кухню, включила свет, и началось шебуршение предметами. Естественная нужда заставила меня подняться. На ватных ногах добрался до цели, умылся холодной водой, почувствовал облегчение. Решил присоединиться к коллеге, так как мой желудок был совершенно пуст и просил заправки.

– О! Явился, мычача! – хриплым голосом заговорила подруга. – Ты зачем стакан под ноги поставил? В седину меня хочешь окрасить? Я так испугалась, как будто бы на мине подорвалась. Хорошо, что не порезалась. Она вышла и принесла мои кроссовки.

– Обуйся, стекло собрала, где увидела. Тебе что, триллер приснился? Ты мычал, как заблудшая корова. Посягнул на мое успокоительное, бутылка почти прозрачная наполовину, бессовестная ты душенка, а не друг.

Марина открыла холодильник и внимательно рассматривала содержимое, которым можно поживиться. Разворачивая что-то завернутое в фольгу, подносила к носу и с разворота бросала в мусорное ведро.

– Прекрати читать нотации, во сне прослушал лекцию о праведной жизни, проснулся и опять началось.

Марина засмеялась.

– Это кто тебя жизни учил, соноблуд?

– Дяденька в шляпе с вишневым саквояжиком.

Марина побледнела, закрыла холодильник и медленно съехала по нему на пол.

Я подскочил к ней.

– Что с тобой, Маринчик? Тебе плохо?

– Все в порядке.

Она протянула руку, и я помог ей подняться…

– Ты знаешь, мне сегодня он тоже приснился. Только не запомнила, что он мне говорил. Представляешь, впервые. Давай помянем.

Она разлила виски по рюмкам и, обхватив двумя пальцами за ножку, медленно пододвинула ко мне.

– Закусить бы надо, – попросил я.

Она из шкафа достала пачку крекеров и поставила сверху на мою рюмку.

– Самообслуживание, – прорычала подруга.

– Ай момент, – я сейчас.

Вспомнил о консервах, которые благополучно, в отличие от меня, переночевали в сумке.

– Ну ты хомяк, припасы за щекой прячешь?

– Просто забыл. Ну давай, за Вовчика, пусть земля будет ему пухом! – опрокинул рюмку и, поддев крекером шпротину, закусил.

– Какой он тебе Вовчик, я про деда своего говорю. Мать перед отъездом фотографию мне его показала, расплакалась, – говорила, что очень добрый был, но со странностями. В завещании написал, чтобы в гроб положили его саквояж с тряпичными елочными игрушками и непременно шляпу тоже. Зачем ему шляпа там, ты не знаешь?

Марина выпила и разрыдалась. Я ее не трогал, ей нужно было выплакаться.

– Представлешь, последних четыре года в дурке провел, там и отошел в мир иной.

– А как бабушку звали?

– Сима Львовна Розаль. Зачем тебе эти подробности?

– Давай ее помянем.

– В следующий раз как-нибудь, она алкоголь на дух не переносила. Андрюша, к тебе просьба, купи что-нибудь съестного. Как выйдешь, иди направо, через квартал магазин, окрашенный в синий цвет, работает круглосуточно; сгоняй, пока сериальщицы не проснулись.

Она принесла ключи от квартиры и всучила в руки скалку.

– А это зачем? От местной братвы отбиваться?

– Дурак, ты дверь в подъезде подопрешь, сейчас около пяти, а потому еще никто не будет шмыгать.

– Так ты мне код скажи, я наберу и открою.

– Андрюша, у нас код трезвонит так, что слышно до пятого этажа. Ты хочешь потревожить Полину Сергеевну, которая спит с трехлитровой банкой, привязанной к уху? Тебе оно надо? Проснется и откроет свой допросник. Давай, иди уже, а я – спать, а когда проснусь, то поговорим; если вариант со скалкой провалится, то телефон рядом со мной.

Маринчик пошлепала в спальню.

Я оделся, вышел из подъезда, проделал манипуляцию со скалкой. Съежившись от утренней прохлады, побрел за добычей пищи. Доплелся до магазина, дернул за ручку. Стеклянная дверь была заперта. Послышалось какое-то движение. Через дверное стекло на меня смотрел сонный охранник. Замок щелкнул, и меня впустили. За прилавком стояла женщина лет 50-ти, громко зевала, не прикрывая рот ладонью.

Я поздоровался: «Доброе утро!».

Женщина продолжала зевать и мое приветствие проигнорировала. Я взял три пачки пельменей, упаковку сосисок, батон хлеба, две бутылки кефира, два лотка яиц, сливочное масло, сыр, колбасу и еще всякой всячины набросал в корзину.

– Пиво есть? – спросил у продавца.

– Что, не видно? В углу, в ящике стоит.

После этих слов пива мне перехотелось. Расплатившись с образцово-показательным обслуживанием, ускорил шаг. Возвращался с чувством выполненного долга.

Скалку никто не потревожил, и я незамеченным прошмыгнул в подъезд, предварительно задержав спиной закрывающуюся железную дверь, дабы не потревожить сон и покой соседей. Разобрал пакеты, сделал себе бутерброд, налил в стакан кефир и с наслаждением уплетал привычный для меня завтрак, тем самым радуя желудок. Перекусив по легкому, вернулся в исходное положение, – растянул скелет на диване. Мои бока, конечно, просились домой на ортопедический матрац. Эту возможность, я надеюсь, предоставлю им сегодня. Мне захотелось вспомнить сон – проклятый паук своей паутиной запутал мои воспоминания. Что-то последнее время сны меня одолели. Проклятая командировка украла мое душевное равновесие. И все происходит со мной как во сне. Даже телефон мой не трезвонит как обычно. Все меня хором решили потерять. Вот так, Андрюша, мечты сбываются. Сколько раз телефон у меня летал в разные стороны, нервы не выдерживали от полезных и, в основном, бессмысленных звонков. Конечно, мог бы и сам позвонить приятелям и бывшим коллегам, но мое сознание принимало забывчивость, как временный подарок судьбы моему уставшему мозгу.

За окном пробуждалась жизнь. Чирикали птички, машины заводились с некоторой периодичностью и спешили доставить автолюбителей до любимой и, надеюсь, интересной работы, предварительно оставляя громкий хлопок закрывшейся двери, который эхом раскатывался по еще наполовину спящему дому. Женские каблуки простучали по асфальту только два раза, на этом основании сделал вывод, что в основном рабочий класс этого дома составляют мужчины. Проживая на третьем этаже, такого естественного утреннего будильника у себя не замечал. Лишний раз убедился, что в моей жизни не все так плохо. Мне повезло с соседями, так как с ними я не был знаком. Воспоминания перенесли мои мысли в мою квартиру.

ТЕТУШКА И СОСЕДИ

Мои соседи живут обособленно, и, по всей вероятности, чужая жизнь их не интересует. Мы все, как вежливые люди, здороваемся, и на этом наши отношения заканчиваются. Лавочниц у нас тоже нет, дом состоит в основном из старой гвардии интеллигенции. Моя тетушка высшего образования не имела, работала медсестрой, потом благополучно превратилась в домохозяйку. Ее муж, Константин Юрьевич, был ведущим архитектором в Москве и был старше тетушки лет на 15. Детей у них не было. С родной сестрой, то есть с моей мамой, тетя Нина особо не поддерживала родственные отношения. Мы жили в Томске, родители работали на заводе. Возможно, она стеснялась таких родственников. Они редко переписывались, в основном письма писала мама.

Первый раз с тетей Ниной я познакомился после поступления в МГУ на факультет журналистики. Когда получил общежитие и более-менее освоился, позвонил тете. Ее муж к тому времени умер, и одинокая родственница позволила себя навестить. Встретила меня сухо, напоила чаем с вишневым тортом, одобрила мой переезд в Москву, и на этом наше знакомство закончилось. Звонил ей редко, поздравлял с праздниками. Больше она меня к себе не приглашала.

Будучи на пятом курсе, готовился к экзаменам. Неожиданно в мою комнату постучались. Такая вежливость меня насторожила. Я быстро накрыл кровать одеялом, открыл дверь и… не поверил своим глазам – в дверях стояла тетя Нина с палочкой в руке. Командным голосом произнесла:

– Давай собирайся, переезжаешь ко мне! Жду тебя в вестибюле.

Как послушный мальчик, собрал свой незначительный скарб в чемодан, спустился вниз, еще не осознавая, стоит ли радоваться таким резким переменам в моей жизни. Позже я выписался из общежития, и тетушка прописала у себя. Она как могла заботилась обо мне, в свою очередь, я тоже старался помогать ей по дому. Мне даже показалось, что она меня полюбила. Тети не стало через полгода, все накопленные деньги, драгоценности и квартиру она завещала мне. Вот таким образом я стал москвичем с довольно приличной суммой денег. Для чего эти воспоминания унесли меня так далеко, когда речь идет о соседях. Тетушка с ними не общалась, что показалось мне странным. Вот и я ни с кем не общаюсь, за исключением моей соседки сверху, которая изредка демонстрирует мне свой энтузиазм в связи с незначительными переменами в ее тихой гавани. Она, несмотря на свой преклонный возраст, просыпается поздно, – по всей видимости, принимает снотворное. В редких случаях шумовые эффекты издает ее кот Барсик, опрокидывая кухонную утварь на пол, гоняясь за невидимыми предметами.

Познакомился с Елизаветой Макаровной по случаю моего удачного затопления. Это случилось утром, перед самым уходом на работу. Привычка, которая досталась мне от тетушки Нины вместе с квартирой, – в обязательном порядке проверять электрические приборы и краны перед тем, как покинуть жилище. Сделал утренний обход по квартире, зашел на кухню и почувствовал на рубашке влажные капли. Поднял голову и увидел, как из образовавшейся трещины на потолке мелкой струйкой падала вода. Бросил махровый халат и полотенце на пол и, как угорелый, побежал по лестнице наверх. Звонил минут пять, прежде чем соседка открыла двери.

– Вы меня затопили, – произнес я.

Старушка в ярком халате, с накрашенными губами, с выражением недоумения на лице, поправляя очки, спросила:

– А Вы с какого этажа?

– С третьего!

– Проходите, проверяйте.

Я вошел в квартиру и увидел, что ковровая красная дорожка в коридоре указывала путь к затоплению и уже наполовину пропиталась водой. Скинув туфли, я похлюпал на кухню, где из раковины бежала вода и стекала вниз на цветной линолеум. Я закрутил кран. На белом фоне раковины, прямо посередине, стоял зеленый чайник, перекрыв слив. Я приподнял за ручку вредителя, и вода заурчала и быстро покинула небольшую емкость.

– Боже мой! – обхватив маленькими увядшими ручками напудренное лицо, Елизавета Макаровна качала головой и причитала, что могла погибнуть ее библиотека. Проклятый склероз, все стала забывать.

– У вас есть старое махровое полотенце и емкость, куда можно собрать воду?

– Конечно, сейчас, сейчас… Она принесла ведро и полотенце. Освободив кухню и часть коридора от воды, я вспомнил, что уже опаздываю на работу. Решил позвонить и предупредить коллег о вероятной задержке.

Трубку подняла Верочка, секретарша-никогданеопоздайка, которая имела доступ к ключам редакции и к сердцу главного редактора. Отчитался о случившемся, и ее рассмешил мой рассказ. Хруст от откусывания яблока и Верочкино хихиканье влетали в мою ушную раковину.

– Хорошо, Мелихов, ты как всегда в своем репертуаре, то запор, то затор. Передам шефу о твоем наводнении, не переживай.

– Как я Вас подвела! Вы простите меня за такие неудобства. Как Ваше имя?

– Андрей, – ответил ей и нагнулся за туфлями.

– А я Елизавета Макаровна – бывший преподаватель по математике старших классов. Чаю хотите?

– Нет, спасибо, и так уже опаздываю.

Попрощавшись с этим утренним чудом и потопом, отправился навстречу новым событиям и приключениям в моей и без того нескучной жизни.

Наше знакомство с Елизаветой Макаровной продолжилось этим же вечером. Вернувшись домой, к часам 8-ми, успел только раздеться и включить чайник, как сразу раздался звонок в дверь. Накинул халат, посмотрел в глазок и увидел мою соседку Потоповну. «Что ей еще нужно, этому божьему одуванчику?» – подумал несколько минут и решил не открывать. На цыпочках включил задний ход.

– Андрей, это Елизавета Макаровна.

Отреагировав на звук, моя совесть вернула меня и заставила открыть дверь.

– Добрый вечер, Андрей! Я к Вам на минуточку.

– Проходите, извините, что я в халате, сейчас переоденусь.

– Не стоит, я Вас тоже встречала не в вечернем платье. – Вот возьмите, – она протянула мне книгу. – Возьмите в знак благодарности, я Вам столько хлопот доставила сегодня утром.

– Кто автор?

– Людвиг Фейербах, мой покойный муж обожал философию и, смею заметить, у него был отменный вкус во всем.

– Спасибо, обязательно прочту.

Продолжая изображать заинтересованное лицо, пролистывал страницы. В это же время мои внутренние чувства отвергали неожиданный подарок. Неужели мои внешний вид хоть как-то намекал на мои читательские предпочтения? Философию терпеть не могу.

– Спасибо! Занимательно, – растягивая улыбку, я предложил выпить чай.

– Благодарю, но у меня режим: после шести – ничего, кроме сырой воды.

Попрощавшись со мной, предварительно отвесив дюжину комплиментов на предмет моего отличного воспитания, ушла, и я почувствовал облегчение.

Режим – это хорошо, режим – это просто великолепно! Мое временное лицемерие злорадствовало.

Книгой, конечно, не обошлось. Раз в неделю Елизавета Макаровна исправно навещала меня, решив взять шефство над моим питанием. Приносила печенье, котлеты и разную снедь, которая совершенно не возбуждала мои вкусовые рецепторы.

Книга… Вот почему нейроны рылись в моих воспоминаниях. Открытие лежит на поверхности – «спускаться легче по лестнице, чем карабкаться вверх». Что имел в виду профессор? Рабочий стол ВЯ! Он много времени проводил за ним, может, где-нибудь царапнул подсказку? Я зашторил окно, включил торшер и стал изучать содержимое ящиков. Ничего примечательного не обнаружил. Книги по микробиологии, старые журналы, скоросшиватель, скрепки. На столе творился творческий бардак Маринэ. Все, что могла, она хранила на нем, включая косметику, бигуди, фантики от конфет. В этом бедламе мне копаться не хотелось. Подошел к книжным полкам и стал внимательно изучать собранную библиотеку. Книги заполняли все пространство стены – от пола до потолка. Всегда меня поражали, вернее, восхищали книголюбы, потому что для них чтение – как воздух. К моему великому стыду, могу дышать свободно, не притрагиваясь к источникам знаний месяцами.

Книги были аккуратно разложены по разделам и имели алфавитный порядок. На верхних полках отдыхали сказки русских и зарубежных авторов, а также детективы; на среднем уровне находилась научная литература, философия, фантастика, поэзия. Классики занимали самый нижний ярус. Мой нос отреагировал на книжную пыль, из глаз полились слезы, стало трудно дышать. Из сумки достал ингалятор, два раза вдохнув горьким распыленным лекарством, закашлялся. Зуд распространился по всему телу. Срочно нужно покидать рассадник аллергенов. С наступлением осени моя астма обострялась. Написал записку и отправился домой.

Погода второй день нашептывала ненастье, накрапывал дождь, легкий ветер разлахмачивал листву березы. Лавка в гордом одиночестве собирала небесную влагу. Завел машину и помчался к своей привычной жизни.

Прошло два дня. Маринэ мне не звонила, я тоже выдерживал паузу. Несколько дней, проведенных вместе, перевыполнили план общения. Заставил себя сделать влажную уборку, отвез вещи в химчистку, заполнил холодильник гастрономическими яствами. Улегся на кровать и тупо пялился в потолок. Телевизор и компьютер не вызывали к себе никакого интереса. Этот факт меня настораживал. Астма с депрессией подружились. История с вакциной постоянно крутилась в голове. Несколько раз попытался дозвониться до Лазаря, но он, сволочь, писательская шляпа, наверное, ушел в творческий запой. Перспективы новой работы, которые многообещающе описал Евгений Львович, с наступившим новым днем рассеивались в моем сознании и рисовали абсолютную безнадегу. Дрянь работа, дрянь моя жизнь. Кроме выдуманной пошлости, ничего стоящего до сих пор не написал. В серьезное издание меня вряд ли возьмут, так как моя репутация в журналистских кулуарах слегка загажена семейством желторвотных, – бульварного полета. Перелетных птиц с жидким размахом в столице – вагон и маленькая тележка.

Звонок в дверь привел меня в чувство. Кого принесла нечистая, неужели опять Елизавета Макаровна пришла поподчевать меня застывшими, как камень, пряниками. Вставать не хотелось, жалко добродушную старушку, но и себя тоже жалко. К звонку добавился стук. Кто-то настойчиво требовал моей аудиенции. На цыпочках пробрался к двери и застыл, как статуя; звуки прекратились. Услышал хриплое покашливание, до боли знакомое. Как только провернул замок, Маринэ толкнула дверь, ударив меня по плечу.

– Ты что, в отключке был, небесный тихоход?

– Что с тобой, из какой помойки прикид нарыла? В переходе подрабатывала?

– Принимай багаж! – она протянула мне холщевую сумку.

– А что, мода на звонки прошла? Могла бы предупредить о визите кикиморы. Заикой хочешь меня сделать?

– Ничего с тобой не случится, немножко больше, немножко меньше, – покрутила ладошкой у виска. – Посторонись!

Она стянула цветастый платок с шеи, аккуратно расстелила на полу – и в него посыпались вещи: парик, очки с толстыми линзами, серая вязанная кофта, болотного цвета юбка. Затем она завязала платок в узел и повесила на крючок. Отвернула подкатанные до колена джинсы, провела ладошкой по потному лбу.

– Вот, пришла к тебе с приданым, – и заржала. Не злись, пожалуйста, сейчас посещу санузел и все тебе поведаю. Андрюш, сообрази что-нибудь на стол, а то мои кишки в марш играют.

За пять минут стол был накрыт. Маринчик, потирая ручки, принялась уминать все подряд, как саранча в голодный год.

– А что, к такой закуси не предлагают «Хеннесси»?

– Я ставлю себе прогул, а тебе в рюмашке не откажу. Маринчик привычным движением провела манипуляцию с коньяком, лимоном, водой, затем глубоко вздохнула, и ее понесло:

– Андрюш, чуйка тебя не подвела, ты вовремя свалил. Проснулась ни свет ни заря – после 12-ти, обнаружила твои каракули на столе, разозлилась на тебя не на шутку, разорвала бумаженцию на мелкие кусочки. Отправилась лицо поставить на место после выпитого, только успела почистить бивни, как нагрянули ко мне посетители в составе трех человек. Ткнув в лицо удостоверением, представились правоохранительными органами. Мол, так и так, гражданка Розаль, проедемте с нами в отделение. Ты же меня знаешь, Андрэ, я за словом в карман не полезу. Казус случился со мной в этот момент, – рот просто онемел. Подумала грешным делом, что, может, по пьянке убила кого-то и съела?

– Позвоните сестре Сичкина, она Вам все объяснит, – скомандовал старшой из них. Я набрала Ольгу, спрашиваю ее, мол, небезызвестные органы предложили с ними прокатиться, а она мне: «Извини, Маринчик, Вовчик тетрадку с записями оставил в больничке, мне ее передали; когда прочла, поняла, что дело пахнет керосином и не все так однозначно, поэтому отнесла в милицию. Ты в тетрадке тоже отмечена, причем, твое имя красными чернилами подчеркнуто».

Я им в вежливой форме попыталась объяснить, что Вовчик совсем-совсем бывший, и мы полгода как в разлуке находились. Старшой мне опять: «Это простая формальность, ответите на пару вопросов, мы запротоколируем, и Вы будете свободны».

Выбора мне не оставили, и я поехала с ними. Проторчала у них часа три, прежде чем вызвали меня на допрос. То следователь не на месте, то занят срочными делами. Наконец-то меня вызвали. Допрашивал симпатичный молодой следователь, с ямочкой на подбородке. Вопросы задавал банальные: когда виделись с покойным в последний раз, что послужило его внезапному психическому расстройству, как часто перезванивались? После чего взял мой телефон и отнес его на досмотр, потом принесли его через полчаса. Круг знакомых и т. д. и т. п. Прочитайте и распишитесь. Я уже обрадовалась, что закончился допрос, а он мне напоследок вопросик:

– Да, кстати, показывал вам покойный карту? Я округлила глаза и сделала удивленный вид.

– Вы понимаете, – стала объяснять следователю, пожимая плечами, – Вовчик был прижимистым, деньги не любил тратить на женщин, поэтому его банковскую карту никогда не видела. Понимаете, я эмансипэ – люблю всегда платить сама за себя.

– Врешь и не моргнешь, почему твое эмансипэ на меня не распространяется?

– Не перибивай, а наливай.

– Ты мне как брат, поэтому родственникам позволяю такие вольности.

Приволокла я свои ноженьки домой и что я вижу, – мой бардак выглядит совсем чужим. Как-то аккуратно у меня все разбросано, посему сделала вывод: чужаков без спроса забросило в мои аппартаменты, сукины дети в гости пожаловали без моего согласия, да еще в мое отсутствие.

– Андрей, ты книги ворошил?

– Честно сказать, хотел, но передумал.

– Тогда точно не галлюцинации.

– Ты же знаешь мой неряшливый характер, три месяца не подходила к полкам, всю пыль разворошили следопыты хреновы. Вот, пожалуй, три основных вопроса у меня назрело. Зачем им понадобился обыск? Почему в мое отсутствие? И что искали? Поэтому маскарад и придумала. Телефон дома оставила, знаю я их ментовские штучки, наверняка жучок прицепили. Оставила свет в спальне – и к тебе. Ну, что скажешь? Может, Вовчик на государственную тайну наткнулся? Про карту знают, что он там насочинял и меня к этой истории прилепил. Ты, Андрюша, эту карту сожги, не нравится мне такой расклад. Может, и за тебя возьмутся, если пронюхали чего? Где она? Принеси.

– На холодильнике валяется.

Марина подскочила, стянула карту, порвала на мелкие кусочки. «В унитаз, там ей место». Вышла и через минуту вернулась, плюхнулась на табурет и заплакала.

– Маринчик, хватит тебе уже, тронуться мозгами можно от всего этого.

– Ты знаешь, мне кажется, что я уже тронулась. Мания преследования у меня наступила после звонка от дяди Володи, бывшего дедушкиного ученика, который сейчас проживает в Париже. Я тебе говорила, что дед занимался секретными разработками. Раньше он с мамой общался, после ее отъезда стал мне периодически названивать. Повышенный интерес возник к моей персоне, – где работаю, с кем дружу. Вот я ему про тебя и рассказала, что ты бываешь в его краях. Он опять с расспросами: где ты обычно останавливаешься в Париже, может ли подарок мне через тебя передать. Потом приглашение мне прислал и билет с открытой датой. Месяц назад визу шлепнула в паспорт. Потом позвонил мне, все деда нахваливал, как великого ученного, который внес большой вклад в микробиологию и мог бы еще принести пользу человечеству, если бы не болезнь.

– Почему ты раньше мне о нем ничего не рассказывала?

– Попросил меня, чтобы я ничего не говорила, мол, пусть это будет сюрпризом, к тому же он собирался на время уехать в Швейцарию.

– Больше ни о чем тебя не просил?

– Да нет, сказал что перезвонит, а сам пропал. А тут как раз удобный случай, можно было смотаться, пока новую работенку не подыскала. Хорошо бы было развеять мозги на Елисейских полях.

– Теперь все для меня ясно. Ты пока попей кофейку, а я тебе постель приготовлю и литературу почитать на ночь дам. Завтра будем решать, что делать дальше.

Пока менял постельное белье, Маринэ успела одеть пижаму и молча ждала. Я отвел ее в спальню, указал ей на рукопись, лежавшую на тумбочке, а сам отправился устраивать себе ночное лежбище. Расстелил на пол несколько одеял, укрылся простыней и пялился на узкую полоску света, пробивавшегося из-под двери спальни. Бедная Марина, сейчас прочтет о достижениях деда, разочаруется в нем или будет гордиться – это пока неизвестно. На данный момент это не самое важное, надо подумать, где искать эту проклятую вакцину. Я перебирал все возможные варианты в голове, с этими мыслями и заснул.

МЛАДЕНЦЫ

Прогуливаясь по парку, наслаждался солнечной и теплой погодой. Присел на скамью и наблюдал за мальчишками, играющими в футбол. Мамаши с колясками сновали мимо меня. Надо же, какой урожай по деторождаемости в этом году? Также изредка проходили пожилые супружеские пары, взявшись под руки, молча волочили ноги. Одна из мамаш подсела ко мне и начала со всей дури раскачивать коляску, потому что ребенок захлебывался от плача.

– Простите, пожалуйста, – обратился к молодой женщине, ведь Вы можете сделать сотрясение мозга малышу.

– Ничего ему не будет, иначе он не заснет.

Коляска раскачивалась еще сильнее, я машинально положил руку на ручку и остановил тряску.

– Если ты такой умный, нянькайся сам. – Встала и побежала прочь.

Боже мой, что я наделал? Ребенок замолчал, я заглянул в коляску и ужаснулся, – на меня смотрела огромная голова с коровьими глазами.

– Не бросай меня, дяденька, – заговорила голова.

Я испугался и спешным шагом удалялся от скамьи. Дурдом, младенец не может разговаривать. Что с ним будет? Может, вернуться и вызвать милицию? – подумал я. Ну нет, второй раз не хочется испытать такой шок. Обратился к проходящей мамаше и показал на одинокую коляску, попросил ее дождаться беглой родительницы.

– Вы не беспокойтесь, вернется мамашка, здесь каждый день оставляют коляски.

– Почему они это делают?

– А кому такие дети нужны? Посмотрите на мое чудо. – Я заглянул и увидел похожего младенца.

– А что с вашим ребенком?

– Никто не знает, лежала месяц на сохранении, новое лекарство выпустили для сохранения плода, я согласилась и вот, пожалуйста, результат, мы здесь все из одной клиники. Родился совершенно здоровый малыш, а через неделю ребенок полностью изменился. Понять их можно, нервы не выдерживают. Вы идите, приведут ее. За нами следят. Мы – обладательницы новой расы на земле, – так нам объяснили врачи. Вот увидите, наши дети еще прославятся. Так что уходите по добру по здорову, пока за вами не пришли.

Я прибавил шаг, а через минуту почувствовал удар по спине. Меня подхватили двое мужчин под руки и поволокли к машине. Ехали долго, голова кружилась, рвота подступала к горлу. Машина заехала в туннель и остановилась. Открылась массивная железная дверь, меня внесли в помещение, похожее на клинику. Положили на кушетку. Ко мне подошел врач с повязкой на лице.

– Сейчас Вам станет легче, и вонзил толстую иглу в вену. Я закричал от боли, через мгновенье уже ничего не видел. Только слышал отдаленные голоса, перешептывающиеся вдалеке.

* * *

Проснулся с головной болью, слегка подташнивало, язык опух и прилип к зубам. Попробовал подняться, голова закружилась и я обратно плюхнулся в кровать. Что со мной? Повернул голову и с большим усилием протянул руку к телефону. Кому бы позвонить, попросить о помощи. Никак не мог вспомнить, кого я знаю, полный провал в памяти. Список контактов был удален. Упираясь ногами и руками, пододвинул тело к спинке кровати. Мой затылок уперся в холодную стену, кровь хлынула в голову и я почувствовал облегчение. Еле поднялся и, шатаясь, поплелся в ванную, опустил голову в умывальник, открыл кран с холодной водой, прополоскал рот. Жизнь ко мне возвращалась. Надо выпить молоко. Поплелся на кухню, открыл холодильник, молока не обнаружил. Кефир был припасен на год вперед. Взболтал бутылку, открыл крышку и большими глотками поглощал загустевшую массу. Сел на табурет и распластал верхнюю часть туловища на столе, ждал пока отступит слабость. Так пролежал некоторое время, пока не услышал телефонный звонок, доносившийся из спальни. Добравшись до телефона, плюхнулся в кровать и нажал на кнопку.

– Алло! Андрей, здравствуй! Это Евгений Львович беспокоит, куда ты пропал? Невозможно к тебе дозвониться. Послушай, все опять поменялось. Наш журнал возобновляет свое существование, хозяин помирился со своей горгоной, но это неважно. В понедельник выходи на работу к 8-ми часам, попрошу не опаздывать на митинг.

– Понятно, а какой день сегодня?

– Суббота, Мелихов, ты что в запой ушел? Приводи себя в порядок и без опозданий.

– Да, понял, буду, – промямлил и отключил телефон. Жажда снова подступила к горлу, я вернулся на кухню и осушил еще бутылочку кефира. На столе валялась книга, подарок соседки, прихватил ее с собой, вернулся на исходное место. Открыл книгу, и на меня вывалился лист бумаги. Развернул листок и прочел следующее:

«Дорогой Андрюша! Когда ты обнаружишь эту записку, я буду уже далеко. Извини за временные неудобства, но подругому поступить не могла. Я сделала тебе укол, не бойся, это не смертельно, но неприятно. Ты должен проспать несколько дней, пей кефир, и твои силы вернутся.

После твоего возвращения из Парижа мне было необходимо получить рукопись, но ты ее тщательно охранял. Мало того, что ты скрыл от меня факт ее получения, но, когда я пыталась всяческим образом намекнуть тебе о ней, ты не велся. Вся эта история с Вовчиком – сплошной вымысел. Мне нужно было заманить тебя к себе. В первую ночь, когда ты задержался, подсыпала тебе снотворное, которое тебя вырубило. Поехала к тебе домой, воспользовавшись твоим ключом, но, к моему сожалению, рукопись не нашла, – ты еще тот прятальщик. Вернувшись домой ни с чем, стала обдумывать следующий план. Вот тогда ко мне пришла идея с Вовчиком. Он действительно оказался в психушке, а ты был абсолютно прав в своем предположении, – он действительно обкурился какойто новой дрянью, и ему прилично снесло крышу. Подогреть эту ситуацию решила рассказом о таинственной карте, прибавила мистики и загадочности. Ну и вот, когда ты позвонил мне, я наплела про Вовчика, зная твою сердобольность. Мой план опять сработал. Я была уверена, что рукопись прихватишь с собой, тем более дядя Володя предупредил меня об открытке.

Так как моя квартира и телефоны не оставались без внимания спецслужб, нам было необходимо вовлечь третье лицо. Ты был идеальный кандидат для того, чтобы ты ею заинтересовался. Дядя Вова обыграл сюжет, многое в рукописи описано достоверных фактов, но и вымысла предостаточно. В рукописи указано место тайника, но ты мне не давал шанса к ней прикоснуться, пришлось опять прибегнуть к снотворному. Я наблюдала за тобой и видела, как внимательно ты ее перечитывал, потом начал простукивать стену, чтобы обнаружить вход в подземную лабораторию, затем позвонила старая карга, и мне пришлось закрыть дверь, чтобы эта тварь не зашла в спальню. Когда ты заснул, мои поиски вновь не увенчались успехом. Ты неожиданно смылся, мне было необходимо придумать что-то новенькое. Маскарад, допрос, обыск тоже подействовали на тебя, плюс история с дядей из Парижа наконец-то растопили твою душу, и ты сам мне ее вручил. Андрюша, ты меня прости, засранку, надеюсь, ты себя нормально чувствуешь! Забудь все как страшный сон, записку сожги. Прости еще раз и не поминай лихом. Твоя трехличная подруга Маринэ, Маринчик, Марина. Целую, пока!»

* * *

Понеслись дни, и эта история понемногу стиралась в памяти. За прошедшие полгода два раза слетал в Италию, три раза в Швейцарию и вот, перед самым Новым Годом, отправили в Париж. Остановился, как всегда, в своем излюбленном отеле, шатался целыми днями по городу, посетил два ресторана по списку, описал уютные помещения, эксклюзивные меню, сфотографировался с шеф-поваром, попутно прилепил историю выдуманных парижан, и с чувством исполненного долга отправился в отель собирать чемодан. Раскладывая очередные просьбы коллег, тщательно утрамбовывал пустоты. За этим занятием меня застал звонок в номер. Не спеша открыл дверь, но никого не обнаружил, зато нашел белый конверт с надписью «Донатин».

Открыл конверт и обнаружил золотую пластиковую карточку с моим именем и фамилией. Поднес конверт к светильнику, фиолетовые чернила проявились, и я прочел пин код «1331» с благодарностью от ВЯ.

Быстро оделся и спустился вниз, спросил у консьержа, интересовался ли мной сегодня кто-либо?

– Только что молодая дама покинула отель, она спрашивала, в каком номере Вы остановились.

Я выбежал на улицу, посмотрел по сторонам, пытаясь отыскать удаляющуюся женскую фигуру, но народ шел потоком, и выделить из толпы никого не удалось. Побрел по направлению к банковскому автомату, который находился прямо за углом моего отеля. Засунул карточку, нажал пин код, выбрал функцию «проверка баланса», на табло высветилось 300.000 евро. Моя неожиданная радость навела меня на мысль задержаться в Париже еще на несколько дней, ну, а потом, обязательно в отпуск на Гоа. Мечты сбываются…

Примечания

1

Мед на языке, молоко на словах, желчь в сердце, обман на деле (лат.).

(обратно)

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

  КРИОНИКА ДУШИ

  КЛИНИКА ИММУНОЛОГИИ

  АВДОТЬЯ

  СОН ВОЛОДИ

  РАССКАЗ АВДОТЬИ

  СОН ВОЛОДИ

  КЛИНИКА ИММУНОЛОГИИ

  КВАРТИРА ПРОФЕССОРА

  КЛИНИКА ИММУНОЛОГИИ

  СОН ВЯ

  ВОЛОДЕНЬКА!!!

  КЛИНИКА ИММУНОЛОГИИ

  КВАРТИРА ВЯ

  ДНЕВНИК ВЕНЕРЫ

  ТЕТУШКИН МИКРОСКОП

  ИСПОВЕДЬ МАРИИ ПЕТРОВНЫ

  СОН ВЯ

  «МИСТИКА И ПРОРОЧЕСТВО»

  СОН М. П

  КЛИНИКА ИММУНОЛОГИИ

  СОН ВЯ

  УЧЕНИК ПРОФЕССОРА

  КОМАНДИРОВКА

  ОТКРЫТИЕ ИЗ ПОТУСТОРОННЕГО МИРА

  ДНЕВНИК ВЕНЕРЫ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

  ЗАБЫТАЯ РУКОПИСЬ

  СЧАСТЬЕ

  СВИДАНИЕ С КОЛЛЕГОЙ

  СУШНЯК

  ДЕЖАВЮ

  МАХРОВЫЙ ХАЛАТ

  ЗАГАДОЧНАЯ КАРТА БАЙКЕРА

  ОТКРЫТКА ИЗ ПАРИЖА

  НЕЗНАКОМЕЦ, ШЛЯПА, САКВОЯЖ

  ТЕТУШКА И СОСЕДИ

  МЛАДЕНЦЫ Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg