«За миг до полуночи»

За миг до полуночи (fb2) - За миг до полуночи (Алексей Леонидов - 6) 1088K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Наталья Вячеславовна Андреева

Наталья Андреева За миг до полуночи

Книга от начала и до конца лишь вымысел автора, любые совпадения имен и событий случайны.

В жизни за все приходится платить и лучше уж самому назначить цену, чем дожидаться, пока выставят счет

© Н. Андреева, 2015

© ООО «Издательство АСТ», 2015

26 августа, около полуночи

В двухэтажном здании милиции только что закончился ремонт. Запах краски не успел еще выветриться, стены сияли, полы блестели, потолки радовали глаз своей белизной, за новеньким стеклом, на котором красовалась надпись «Дежурная часть», широко зевал огромный краснолицый мужчина. Он только-только отгулял свой отпуск, и настроение было соответствующее. Все мысли еще там, на даче: баню с тестем так и не достроили, помешали дожди, а картошка в этом году совсем не уродится, так, мелочь. Однако копать все равно надо. И вообще: сейчас бы поспать! Полночь близится. Хотя бы полчасика простого человеческого счастья! Не перестроился еще, не вошел в рабочий график.

А телефон, как назло, все звонит и звонит! Ладно бы звонили по делу. Но стоящих сообщений, где есть криминал – раз, два и обчелся. Граждане словно издеваются над милицией. А иногда просто дышат в трубку и молчат.

23. 32. Молчат. Дышат. Наконец:

– Милиция?

– Она самая. – Вновь пауза. – Говорите. Да говорите же!

Взволнованный женский голос:

– Скажите, пожалуйста, есть закон, запрещающий смывать за собой после того, как сходишь в туалет?

– По большому или по маленькому? – зевая, осведомляется дежурный. Ему и не такое приходилось слышать.

– А что, есть разница?

– Гражданка, вы зачем в милицию звоните? – сердится он.

– У нас внизу собака. То есть две. Здоровенные овчарки. А мой муж ненавидит собак. После одиннадцати вечера он нарочно заходит в туалет и сливает воду. И так несколько раз подряд. На шум воды собаки тут же поднимают лай. У нас панельная многоэтажка, слышимость, сами понимаете. После третьего раза к нам поднялся сосед и пригрозил вызвать милицию. Скажите, он на нас жаловался?

– Нет, сигнала о том, что кто-то после одиннадцати вечера слишком часто ходит в туалет, не поступало.

– Он сказал, что действия моего мужа можно квалифицировать как злостное хулиганство.

– Ну, это вряд ли. Недоказуемо. Спите спокойно.

– Дело в том, что у моего мужа бессонница. И он ненавидит собак, – грустно повторила женщина. – Он сказал, что будет делать это каждую ночь, пока сосед снизу от них не избавится. От своих овчарок.

– Что ж теперь, всему дому не спать?

– Не знаю. Но я вас предупредила.

И женщина положила трубку. Дежурный вздохнул. Предупредила о чем? О том, что скоро у них будет труп ее мужа-собаконенавистника? Это зависит от того, насколько крепки нервы у соседа снизу. «Собачье» дело!

23. 45. Звонок.

– Але? Милиция? Ко мне в квартиру ломится пьяный мужчина! Срочно вышлите наряд!

– Совсем пьяный? – дежурный вновь не удержался и зевнул.

– Да, – отрезала разгневанная женщина. – В стельку. Ругается матом и угрожает. Оскорбляет меня. Орет.

– Что конкретно орет? – тупо переспросил измученный дежурный. Спать. Как же хочется спать!

– «Маша, открывай!»

– Ага! Значит, личность мужчины вам известна!

– Еще бы! Это мой муж!

– Гражданка, раз он муж, значит, имеет право находиться в вашей квартире! Он же там прописан! Прописан?

– Ну, допустим!

– Следовательно, это и его жилплощадь, и он имеет право.

– Зато я его пьяную рожу видеть больше не хочу! Я тоже имею право!

– Может, без милиции обойдемся?

– А если он ворвется и наставит мне синяков?

– Тогда и позвоните.

– Я вас предупредила! Тунеядцы! Сволочи! За что вам только деньги платят!

И разгневанная гражданка швыряет трубку. Дежурный зевает. С одной стороны, она права: дело может кончиться нанесением телесных повреждений. А с другой, пусть сами разбираются. Сегодня она его хочет в камеру засадить за хулиганство, а завтра утром будет требовать: «Верните мне мужа! Ему на работу надо идти!» Такое тоже случается. И дежурный тяжело вздыхает. Потом смотрит на часы.

23 часа 59 минут 02 секунды… 03… 08… День, слава тебе, закончен! Двадцать шестое августа. Можно подвести черту.

Звонок. Хриплый мужской голос:

– Милиция? В стриптиз-клубе «Дамские пальчики» лежит труп. Приезжайте. Срочно.

– Дамские па… Вы что, шутите?

– Какие могут быть шутки! Парень весь в крови! Голова тоже! И не дышит!

– Постойте… Какой парень? Какая голова?

– Парень, которым били. По голове. Бронзовый. А не дышит мужик. Который лежит. У туалета.

– Тьфу, совсем запутал! Кто говорит?

– Начальник охраны. Я тут на всякий случай все ходы-выходы перекрыл, чтоб ни одна мышь, – мужчина перешел на шепот.

Дежурный в одно мгновение оценил ситуацию.

– Одну минуту. Переключаю на уголовный розыск…

…То, что в стриптиз-клубе обнаружен труп, Алексея Леонидова, дежурившего в ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое августа, нисколько не удивило. В таких заведениях без криминала никак не обходится. Приняв горячительного и вкусив развратных зрелищ, люди распоясываются и теряют над собой контроль. Наверняка, девицу не поделили. Бывает. Немного удивило, что убийство произошло в понедельник. Понедельник – день тяжелый. Как говорится, на раскачку. А они отношения взялись выяснять!

Он немного разволновался. Первое серьезное дело с того момента, как вернулся в уголовный розыск, уйдя из фирмы «Алексер» с поста коммерческого директора. Что называется, не потянул. Не его это. Помыкался месяц-другой и решил вернуться к родным пенатам. Приняли его охотно, кадров не хватает, особенно таких. О таланте Леонидова распутывать загадочные криминальные истории в уголовном розыске до сих пор ходили легенды. И вот не успел он впрячься в работу, как случилось это: труп в стриптиз-клубе. Клубничка, да поверх самые взбитые сливки! Пальчики оближешь! Десерт аккурат для желтой прессы, она любит полакомиться. Наверняка пронюхают. Появятся пикантные фотографии… Он подумал, что сейчас придется допрашивать полуобнаженных красоток с томными взглядами и невольно вздохнул. Соблазны, везде одни соблазны. Ночь. Стриптиз-клуб. Вино. Женщины. И как следствие: труп. Хорошо бы раскрыть дело по горячим следам! И – подальше оттуда! Из вертепа!

Когда он приехал на место происшествия, оказалось, что заявленный стриптиз не женский, а мужской. Так значилось на неоновой афише ночного клуба «Дамские пальчики». Ну, конечно! Надо было сразу догадаться! Выходит, не девицу не поделили, а парня. Леонидов не удержался и хмыкнул. Прокол номер один. Не полуобнаженных девиц придется допрашивать, а смазливых парней. Будем надеяться, что одетых.

Орудие убийства тоже показалось странным: бронзовая статуэтка обнаженного юноши, откровенно непристойная. Неизвестный скульптор с упоением трудился над гениталиями, а о лице как-то позабыл. У юноши, например, вовсе не было глаз. Алексей глянул на статуэтку, оценивая. Ширпотреб. Из бронзы, как сказал хозяин клуба. Но в протоколе осмотра места происшествия будет записано: «статуэтка желтого металла». Пусть эксперты делают заключение, из чего она изготовлена. На глазок прикинул: высотой двадцать пять – тридцать сантиметров, основание круглое, в диаметре сантиметров десять, толщиной около двух. Тяжелое, массивное, судя по всему, им и били. Основанием. И основательно. С чувством, с толком, с расстановкой, аж целых три раза, как сказал позвонивший в дежурную часть охранник, когда его переключили на уголовный розыск. Это тоже проверит экспертиза. Сколько били, когда именно наступила смерть. И откуда взялся такой осведомленный охранник? Это уже он проверит. Леонидов во второй раз хмыкнул и покосился на бронзового парня. Для ночного клуба больше подошла бы перестрелка или удар ножом. Убийца схватил первое, что под руку попалось? Значит, в состоянии аффекта, находясь под действием винных паров. Но тогда на статуэтке должны остаться отпечатки пальцев. «Тогда дело простое, проще пареной репы», – сказал себе Леонидов и отправился к дожидающимся представителей власти свидетелям.

Но когда Алексей увидел, кто находится в зале, ему стало откровенно не по себе. Эти люди ну никак не могли быть любителями мужского стриптиза!

Во-первых, он сразу же отметил красивую брюнетку на вид лет сорока, среднего роста, стройную и, сразу видно, ухоженную. Женщина была одета по последней моде: брюки-клеш, остроносые туфли на высокой шпильке, поверх блузки – кожаный жакет цвета «пьяная вишня». Угольно-черные волосы уложены в высокую прическу, в ушах ненавязчиво поблескивает нечто. Хороший вкус и средства есть. Какие, интересно проблемы могут быть у дамы, что она решила посетить мужской стриптиз? Неужели богатая и красивая женщина испытывает недостаток в поклонниках? Не похоже.

Рядом с ней высокий мужчина, импозантный, с ранней сединой на висках, которая ему очень идет. Он гладит брюнетку по плечу и тихонько уговаривает: «Ная, не волнуйся. Только не волнуйся…». Красавица изо всех сил старается не выдать волнения, но слишком уж бледна. И губы ее, отведавшие все той же «пьяной вишни», заметно подрагивают. Но держится хорошо.

Рыдает навзрыд веснушчатая толстушка с умопомрачительными бриллиантовыми серьгами в ушах. Рыдает почему-то в накрахмаленную салфетку, взятую со стола, а не в носовой платок, в нее же шумно сморкается. На пальцах у женщины сплошь золотые и платиновые кольца, один перстень с очень уж крупным изумрудом, вокруг него – бриллиантовая россыпь. И кулон под стать перстню. На запястье правой руки браслет. Гарнитур с изумрудами. Леонидов перевел взгляд с кулона на серьги, потом на перстень и невольно вздрогнул. На ней же украшений, мама родная! Квартиру в Москве можно купить за такие деньги, и надо же! Жива! «А кто же тогда труп?» – хочется спросить ему. В отличие от брюнетки веснушчатая своих чувств не скрывает. Сидит на диванчике, плачет, нисколько не заботясь о том, что помада на губах размажется, а нос покраснеет. Рыжеватые кудряшки растрепались, лицо раскраснелось.

Рядом с любительницей бриллиантов, закинув ногу на ногу, сидит господин приятной наружности, в отличном костюме, при модном галстуке. Леонидов мельком взглянул на его левую руку, туда, где часы, и едва не присвистнул. Сразу понятно: у господина есть деньги. Много денег. Такие часы могут позволить себе только миллионеры. Что, этот тоже решил посетить мужской стриптиз? Человек состоятельный, солидный, и, похоже, правильной ориентации. Хотя, попробуй их нынче разбери!

Вот кто безмятежен, так это блондинка. Средних лет, лицо красивое, но словно замороженное. На низком гладком лбу ни единой морщинки. С чего он вдруг подумал, что женщине за сорок? А потому что взгляд у нее усталый. Кого-то старят морщинки вокруг глаз, кого-то вялая кожа шеи, а ее – взгляд. Такое ощущение, что женщина много пережила. И труп в стриптиз-клубе не произвел на нее особого впечатления. Леонидов прикинул. Богата? Не похоже. Одета без изюминки и очень уж строго. Это простое темное платье с длинными рукавами не вяжется с обстановкой ночного клуба. Украшения скромные: тонкое обручальное кольцо на пальце, да на шее неброская цепочка. Она то и дело переглядывается с дамой в возрасте, так же строго одетой с абсолютно седыми волосами. Они очень похожи: прямые носы, аристократичные лица. Мать и дочь? Да неужели же дама пенсионного возраста заинтересовалась вдруг мужским стриптизом?

Кроме того, в зале присутствуют двое молодых людей: девушка лет восемнадцати и мрачный субъект с неопрятными длинными волосами. Девушка одета в джинсовый костюмчик, лицо у нее тонкое, нервное, носик в веснушках, через плечо перекинута толстая, но короткая коса. И хотя она в модной джинсе, но кажется, что это какая-то ошибка. Ей бы романтическое платье с воланами, книжку в руки, и – в парк, на скамейку. Под липы, рядом с прудом, где плавают белые лебеди. Не может она интересоваться мужским стриптизом, ну не может, и все тут!

Вот мрачный парень с длинными волосами – этот может все. Сразу видно: богема! У Леонидова глаз наметанный. Кажется, руки у парня испачканы красками. Художник? А, может, маляр-штукатур? На джинсах подозрительные пятна, вроде бы краска, но может, это мода такая? Сейчас молодежь так и ходит: на штанах дырки, потертость, а местами и пятна. Значит, парень следит за модой. А вот голову мог бы и помыть.

Больше в зале гостей нет. Алексей тут же вспомнил: понедельник. На входе он заметил табличку с надписью, что свободных мест нет. Выходит, закрытая вечеринка? И один из гостей убит. При нем обнаружены документы: водительские права. Личность установлена, о том, чем занимался потерпевший, расскажут вот эти господа, которые сидят в зале. Почему его убили? Алексей вновь подумал о странности этого дела. Потом он мысленно сделал подсчеты. Итого, значит, восемь подозреваемых. Минутку…

Он появляется из-за кулис: выходит на сцену, делает лихой пируэт, словно он не в стриптиз-клубе, а в Большом Театре, и замирает в изящной позе. Тянет при этом:

– О-о-о… А вот и милиция! Незваные гости! Был у меня праздник, а теперь что? Допрос? Надо же! Такой вечер испортили!

Леонидов с минуту смотрит на парня, открыв рот. Колоритная личность! Стриптизер? Да не может этого быть! Парень похож на кого угодно, только не на стриптизера! Высокий, тонкий, в белой рубашке с отложным воротом и черных кожаных штанах в обтяжку, он напоминает героя старого французского фильма, из тех, где такие вот лихие парни дерутся на шпагах за честь прекрасной дамы и лезут в окна по веревочным лестницам. Волосы светлые, чуть вьющиеся, голова небольшая, изящно посаженная, руки и ноги маленькие.

– Вы – старший? – взгляд огромных карих глаз обращен на Леонидова.

– Пока да, – кивает он. – Прокуратура еще не объявилась. Задерживаются.

– Тогда разрешите представиться: Монти, – и шут в белой рубашке отвешивает Алексею изящный поклон. Ударение в «Монти» на первый слог, при этом парень смешно округляет рот. Губы у него слишком уж яркие, причем нижняя такая же пухлая, как верхняя. Забавно.

Парень совершает еще один пируэт вокруг шеста и спрыгивает в зал. Алексей невольно пятится и косится на присутствующих в зале людей:

– Послушайте, что вообще здесь происходит?

– А, собственно, ничего особенного, – говорит за всех «француз», пожимая плечами. – Просто у меня сегодня день рождения. А это вот, – и он широким жестом обводит присутствующих: – это вот мои дорогие гости…

Двадцать пять лет назад

– Ну, и чей же это мальчик? – старшая сестра роддома Мария Казимировна Новинская внимательно оглядела трех смущенных девушек, жавшихся друг к другу. Хороши! Ни стыда, ни совести, на такое решиться! Подкинуть ей новорожденного младенца! Ну, хороши! Одна из девушек была ее племянницей. Племянница единственная, любимая, дочь брата Станислава – Ада. Она же и заговорила:

– Тетя Мария, не спрашивай нас ни о чем. Просто возьми мальчика.

– Да куда же я его возьму! И как оформлю? Ада, как?

– Как-нибудь. Хотя бы как подкидыша, – потупилась Ада.

– И кто же принимал роды? Хотя, я, кажется, догадываюсь! – Мария Казимировна, женщина статная, высокая, старательно проговаривала каждое слово. Хотя говорила она без малейшего акцента – семья Новинских, выходцев из Польши, уже давно осела в России. Но стать истиной полячки осталась. И голос. Ах, этот голос! Ада чувствовала себя провинившейся школьницей. А тетка сурово сказала:

– Ах, мама, мама! Узнаю неугомонную Ванду! Что, решила покрыть грехи внучки?

– Тетя, ну зачем ты так! Бабушка Ванда ни в чем не виновата!

Бабушка Ванда, ныне пенсионерка, была потомственной повитухой. Тетя Мария пошла по ее стопам, а вот отец Ады тоже поступил в медицинский, но выучился на хирурга. Там он и познакомился со своей будущей женой. Сейчас родители Ады, оба врачи со стажем, уехали в командировку, в Монголию. На три года. А дочь, поступившую на первый курс Института культуры, оставили на попечении бабушки Ванды. И вот вам, пожалуйста! И года не прошло, как на руки тети Марии свалился пищащий сверток!

– А ну как это мой внучатый племянник? Да как же я могу отдать его в чужие руки?

– Ну, и возьми себе! – неожиданно грубо сказала Ада. Тетя Мария, несмотря на то, что ей недавно исполнилось тридцать пять лет, была незамужней и бездетной. С этакой-то статью! Но была она женщиной строгих правил и случайных людей до себя не допускала. А родить без мужа считалось у нее в семье несмываемым позором. Поэтому Мария Казимировна покачала головой:

– Девчонка! Что ты понимаешь? Себе! А, может, ты за подружку хлопочешь? Ну, девоньки, признавайтесь, кто из вас неделю назад рожал? Люся, ты что ли?

Полная, рыхлая Люся невольно поджалась. И прикусила губу.

– Люську-то хоть не трогайте! – вмешалась третья девушка. Обе ее подружки были коренными москвичками, а она лимитчица, с далекого Севера, жила в общежитии, поэтому и вела себя свободнее, да и на язык была бойчее. – Сами знаете, сколько на нее свалилось в это лето! Ну, берете мальчика?

– Ах, Ная, Ная! – покачала головой Мария. – Тебе-то ребенок уж точно ни к чему! Но девчонок-то хоть с пути не сбивай!

– А вы в мои дела не лезьте! Я здесь сама по себе! Лимитчица! И если вы мальчишку не пристроите, то мы и в самом деле подбросим его к дверям какого-нибудь роддома, да и дело с концом! Так что ли, девчонки?

– Ну-ну, – одернула ее Мария. – Горячая какая! Я же не сказала, что не возьму. А, ну-ка, посмотрим, кто тут у нас? Ах ты, маленький!

И, развернув сверток, она заворковала над младенцем:

– Ах ты, хорошенький какой! Ну, красавчик, просто красавчик! Волосики у нас светлые, а глазки синенькие!

– Какие же они синенькие? – вмешалась Ная. – По-моему, темные.

– А ты не вмешивайся, раз отдала ребенка! Это молочные глаза, они у всех детей одинаковы. А темные будут, или светлые, это уж как родители постарались.

И тут Люся неожиданно расплакалась:

– Нет, я так не могу! Ну не можем мы его вот так отдать! Не можем, и все!

– Помолчи, – одернула ее Ная. И с иронией добавила: – Тетя Мария знает, что делает.

– Да, знаю, – кивнула Мария Казимировна. – Есть у меня знакомые. Бездетная пара, оба уже в возрасте, давно стоят в очереди на усыновление. И хотят они именно мальчика, здоровенького, крепенького. И чтобы мать была здорова и из хорошей семьи. А вас троих я знаю. Это что касается здоровья, – и она кинула на девушек внимательный взгляд. – Да и вы за ребенка не беспокойтесь: люди солидные, обеспеченные. Он – доктор наук, она музыку в школе преподает. Хорошая семья. Я поговорю с главврачом, оформим все быстро и без проволочек. Тем более что ребенок – подкидыш. Не надо мать уговаривать, отказные письма писать. Подбросили и подбросили. Только уж и вы, девоньки, забудьте об этом раз и навсегда. Вам сейчас по восемнадцать…

– Мне уже девятнадцать, – тихо сказала Люся.

– Солидный возраст! – невольно усмехнулась Мария Казимировна. – Будут у вас еще и мужья, и дети. Но про этого мальчика забудьте навсегда. Как не было его. Все у него будет хорошо. Мария Казимировна Новинская вам обещает, – с гордостью добавила старшая сестра роддома. И деловито осведомилась, не глядя ни на кого конкретно: – Рожала-то где?

– Мы были на даче, – поспешно ответила Ада. – С конца мая. Сессию сдали досрочно. Глухой поселок, дом на отшибе. Там бабушка Ванда и принимала роды.

– Все трое, что ли там жили? С мая месяца? И что, одна с животом ходила, а две другие подушки подкладывали? А к чему такая тайна?

– Чтобы никто не узнал правды, – тихо сказала племянница.

– Мы решили, что будем заодно, – всхлипнула вдруг Люся. – И… стыдно было. Вместе-то сподручнее.

– Значит, совесть еще не окончательно потеряли. Эх, подружки, подружки! Повсюду-то вы втроем ходите! Значит, на троих и грех будет. И на Ванде. Хоть она мне мать, и родителей почитать надо, но в этом случае я ее осуждаю. Хотя работу свою она сделала хорошо. Мальчик чистенький, пуповина обработана, да и мамаша, я смотрю в порядке.

Мария Казимировна еще раз внимательно оглядела девушек, пытаясь определить, у которой туго перетянута грудь, чтобы молоко поскорее пропало. Но больше ничего не сказала. Деловито стала заворачивать ребенка в одеяльце. Все трое в последний раз жадно заглянули в сверток.

– Пока, малыш, – тихо сказала Ада.

– А, ладно! – беспечно махнула рукой Ная. – Чему быть, того не миновать!

А Люся промолчала и в который раз всхлипнула. У нее слезы были близко. В детстве так и дразнили: плаксой. Когда Мария Казимировна ушла, прижимая к себе сверток, девушки еще какое-то время стояли, подавленные.

– Ну, пошли что ли? – грубо сказала Ная. – Чего тут делать?

– Не будет нам в жизни счастья! – отчаянно сказала вдруг Люся. – Ну не будет, и все тут!

– А ты не каркай, – усмехнулась Ная. – Слышала, что тетка Мария сказала? Будут у нас еще и мужья, и дети. Я, например, медлить не собираюсь. И года не пройдет, как выскочу замуж. Как только попадется умный, богатый и красивый, так сразу.

– Ой, не знаю, – боязливо пожала плечами Ада. Статью она пошла в Новинских, была высокой, стройной, светловолосой. Словом, девушкой видной. Но такой же надменной и холодной, как тетя Мария. И осторожной. – Ничего про себя не знаю.

– А я должно быть, никогда-никогда не выйду замуж! – заявила рыжеволосая Люся. – Ну, кому я нужна такая?

– Однако один нашелся, – лукаво заметила Ная.

Из трех девушек, она одна чувствовала себя уверенно. И не собиралась прислушиваться ни к словам Марии Казимировны, ни к нытью подруги Люси. Жизнь продолжается! Август кончается, а осенью – новые проблемы.

– Я ухожу в академический отпуск, – неожиданно заявила она. – Так что на лекции теперь ходить будете без меня.

– Как это в отпуск? – заволновалась Ада. – Ная, да ты что? Тебя же из общежития попросят!

– Ну и пусть! Я уезжаю с археологической экспедицией. На юг страны. В пустыню. Глиняные черепки, бородатые археологи, песни у костра под гитару. Романтика! А библиотековедение – это не мое. Сразу поняла: не мое, и все тут. Год перекантовалась в общежитии – и хорошо. Перевестись в хороший вуз не удалось – плохо. Очень плохо. Но еще целый год я лично терять не собираюсь.

– Так ты что, из академки к нам не вернешься?! – в ужасе спросила Люся, которой в отличие от подруг пришлось поступать дважды, и она была безумно счастлива, что учится теперь в Институте культуры.

– Вряд ли, – покачала головой Ная. – Впрочем, человек предполагает, а Бог располагает, так что ли, подружки? Как сложится. В любом случае: спасибо вам за все! Но на этом наши пути расходятся.

– А как же Дима? Ты что, и его бросишь? – с удивлением спросила Ада.

– Подумаешь, сокровище! – тряхнула Ная черными кудрями.

– Зря ты так, – переглянулись подруги. – Такими парнями не бросаются.

– Какие наши годы! Еще лучше найдем! – И Ная лихо рассмеялась. – Ох, и дам я чертей бородатым археологам! В бараний рог скручу! И в следующем году непременно – замуж!

– Смелая ты, – грустно сказала Люся. – А я вот жизнь хочу прожить потихоньку. Не высовываясь. И того, что случилось сегодня, мне никогда не забыть!

– Надо забыть, – твердо сказала вдруг Ада. – Что было, то прошло. Ная права. Этого ребенка мы никогда больше не увидим. И слава Богу! – с чувством добавила она.

Годом раньше

Ная

…Она прилетела в Москву ранним июньским утром, из далекого северного городка под названием Игарка. С аттестатом зрелости, в котором было четыре «четверки»: по физике, химии, алгебре и геометрии. Все остальные «пятерки». Сошла с трапа самолета: в одной руке чемоданчик, в другой авоська и теплое пальто. В авоське резиновые сапоги. Кто-то из провожающих сказал, что в Москве и летом холодно и сыро, а от Игарки столица отличается только отсутствием вокруг тайги и злющих комаров. Ну и домов побольше, а сами они малость повыше. В Москве оказалось так жарко, что за теплое пальто и резиновые сапоги Нае сразу же стало стыдно. Вокруг были нарядные, модно одетые люди, дома показались огромными, машин было так много, что Ная испугалась. Как бы под колеса не угодить! Каких же глупостей наговорили провожающие! После Игарки столица произвела на нее угнетающее впечатление. Ная почувствовала себя жалкой провинциалкой и с отчаянием подумала: «Никогда я не покорю этот город! Никогда!». Сапоги Ная затолкала в первую попавшуюся урну и тут же побежала по магазинам одеваться по столичной моде. Поздно вечером, отстояв в трех огромных очередях, она доплелась до квартиры маминой дальней родственницы. Такой дальней, что оставаться у нее надолго было просто неприлично.

Разумеется, прилетела она в столицу затем, чтобы стать знаменитой актрисой. С такой яркой внешностью и с такими талантами! Но ошибку свою Ная поняла быстро. Это у себя в Игарке она была звезда, а здесь таких звезд – и не сосчитаешь! Наскоком эту крепость не взять! Ная была умницей. Апломб апломбом, но ситуацию надо оценивать трезво. На улицах Москвы оказалось так много красивых девушек, что она среди них затерялась. Ная чуть не плакала, когда увидела, как ей до них далеко! Затолкав в урну резиновые сапоги и надев туфельки на шпильке, от налета провинциальности не избавишься. Надо научиться правильно ходить, а, главное, правильно говорить. И деньги, которые дала мама, довольно-таки большую сумму, она мгновенно потратила не по глупости своей, а по одной-единственной причине: чтобы раз и навсегда отрезать себе путь к отступлению. Потому что Нае теперь до смерти не хотелось возвращаться в Игарку кормить комаров. Ей надо было во что бы то ни стало зацепиться за столицу. Город ее пугал, но он ей уже безумно нравился. Огромный, шумный, полный соблазнов. Вот это была жизнь!

– Вы, Наина Львовна, девушка такая красивая, что вам прямая дорога в актрисы, – жмурясь, словно кот на сметану, говорил толстый лысеющий мужчина, муж той самой дальней родственницы, у которой она остановилась. – Однако я советую вам годик-другой поработать, пообтесаться в столице, так сказать. А жить вы можете у нас.

Ная уже провалилась на первом же туре в Щукинское училище и теперь готовилась штурмовать школу-студию МХАТа.

– Если ты через неделю отсюда не уберешься, я тебя выставлю вон с милицией, – пригрозила жена толстяка после очередного провала юной «племянницы» в первом же туре.

– Мы же родственники! – обиделась Ная. – Как вы можете?

– Родственники! Седьмая вода на киселе! Понаехали тут! – взвизгнула женщина. – Короче – собирай свои вещи и проваливай! А если мой возражать будет, я пойду прямо к парторгу, и ему всыплют по первое число! Кстати, могу устроить тебя в заводское общежитие.

– Хорошо, – кивнула Ная, у которой не оставалось выбора.

Но заводское общежитие произвело на нее угнетающее впечатление. И сам цех, куда ее привели, тоже. Ная быстро смекнула, что путь в актрисы от шлифовального станка такой длинный, что никакой ее красоты не хватит. Работа тяжелая, изматывающая, о руках придется забыть раз и навсегда, ногти срезать до мяса, а после года такой каторги никакая учеба в голову уже не полезет. Сама родственница работала в заводской библиотеке. Сидела в чистенькой комнатке, на окнах белые занавесочки, на подоконнике цветы, льготы те же, что и у рабочих: профсоюзные путевки, премия, талоны на питание.

– И где же этому учат? – спросила Ная, когда, показав ей общежитие и цех, родственница повела в книгохранилище, пить чай.

– Чему учат?

– Благородному библиотекарскому труду! – фыркнула Ная.

– А ты не остри. У меня, между прочим, имеется диплом о высшем образовании! Что соответствующе оплачивается.

– Какой диплом? – прищурилась Ная.

– Диплом Института культуры, – с гордостью ответила женщина.

– А конкурс там большой?

– Не очень. Скорее, маленький.

– А общежитие есть?

– И общежитие есть, – благосклонно кивнула родственница.

– Вот и хорошо, – улыбнулась Ная.

И через день съехала от нее в общежитие, сдавать вступительные экзамены в Институт культуры. В актрисы оттуда тоже было неблизко, хотя на другом факультете, КПР, где готовили культпросвет работников, была, например, такая специальность, как режиссура. И народный хор. И хореография. Но, покрутившись там, Ная на этот раз решила не рисковать. Ведь у нее оставалось так мало времени! Первый поток уже сдал экзамены, она попала во второй, и если провалится и на этот раз, придется идти работать на завод. Или ехать назад, в Игарку. Она мгновенно приняла решение: на библиотечный факультет, где конкурс маленький. Первый год уйдет только на то, чтобы зацепиться в Москве. И осмотреться. Потом можно будет попробовать перевестись на КПР. Многие из девушек, сдававших вступительные экзамены вместе с ней, говорили именно так:

– Потом можно будет перевестись.

Почти для всех это оставалось несбыточной мечтой. Но Ная сдаваться не собиралась. Вступительные экзамены она сдала отнюдь не с блеском, но проходной бал набрала. Еле-еле, но хватило. И койка в общежитии была закреплена за ней на целых четыре года. Это если не иметь «хвостов» и не заваливать сессию. Она немного успокоилась, осмотрелась и начала действовать. Терлась на факультете КПР, заводила знакомства, стала ходить в местную театральную студию. Ей улыбались, но, увы, не продвигали! Уже через полгода Ная поняла, что не так все просто. Яркая внешность? Голос? Но ведь этого мало! Есть девушки не менее красивые, коренные москвички, из хороших семей, со связями. И те не могут пробиться. Она поняла теперь, почему провалилась в первом же туре на экзаменах в театральное училище. Все очень просто: у нее нет таланта. Москва город большой, дарований здесь хватает. И конкуренция большая. А у нее только четыре года! Даже меньше. И о своей мечте стать актрисой придется забыть раз и навсегда. Но что же делать? К чему стремиться?

Пришлось задуматься о своей судьбе всерьез…

… С Люсей и Адой она познакомилась перед аудиторией, в которой сдавали литературу устно. Девчонки стояли у окна и дрожали от страха, Нае пришлось их подбадривать. Сдавать экзамен она отправилась одной из первых и не меньше часа прождала потом робких абитуриенток, которые вышли из аудитории одна за другой. И, как ни странно, обе получили «пятерки», в то время как Нае поставили «четверку».

– Я уже во второй раз, – поежилась рыженькая Люся. – Боюсь ужас как! В прошлом году провалилась, одного балла не добрала.

– А у нас в семье все врачи, – вздохнула высокая, светловолосая Ада. – Но я не хочу в медицинский. Мне туда ни за что не поступить! В аттестате сплошные «тройки». Мама сказала: «Хоть бы куда-нибудь тебя пристроить». Они с отцом уезжают на три года в Монголию. За бабушкой надо присматривать, она уже старенькая. Вот и решила в институт, здесь конкурс маленький. Денег обещали присылать много. Мама сказала: учись до нашего приезда, а там видно будет.

– А если вдруг не поступишь? – прищурилась Ная.

– Я поступлю, – уверенно сказала Ада. И подружки догадались, в чем тут дело, но промолчали. Если кто-то из преподавателей Института культуры обязан жизнью Адиному папе, известному хирургу, так что ж? Каждый устраивается в жизни, как может.

Зато Люсины «пятерки» были заслуженными. Она зубрила днями и ночами и переживала перед каждым экзаменом до слез. Досадный провал в прошлом году не давал ей спать спокойно. Втайне Ная думала, что отличные оценки рыженькой ставят из жалости. Она никогда не принимала Люсю всерьез.

Поступили все трое, были зачислены в одну группу и стали подругами не разлей вода. Везде вместе: на занятиях сидят вместе, в кино идут вместе, в кафе вместе, на танцы вместе. Ада, у которой денег было побольше, частенько платила за всех. Люсины родители тоже неплохо зарабатывали, но дочь не баловали. Зато ее брат, студент престижного вуза, знал, как вытянуть у них деньги. Люся никогда не жаловалась. Брата она обожала так же, как и отец с матерью, и готова была пожертвовать ради него всем.

Первой роман закрутила, естественно, Ная. Мысль об удачном замужестве не раз приходила ей в голову. «Ах, если бы выйти замуж за москвича! Сколько проблем сразу будет решено! Прописка, жилье, деньги…». Но оказалось, что богатые, обеспеченные жильем москвичи, имеющие престижную работу, не спешат жениться на бедных лимитчицах. И на танцах к красавице Нае подошел такой же иногородний студент. И жил он тоже в общежитии, в комнате на шесть человек. Красивый, умный, добрый, но… не москвич! И хотя Дима подрабатывал в свободное время, где только мог, Ная его всерьез не воспринимала. А потом она узнала, что Дима на деньги играет в карты, в преферанс, как многие в их вузе. И испугалась:

– Тебя посадят! Или убьют!

– Все честно. И публика собирается солидная. Я никого не граблю, зарабатываю деньги собственным умом.

– А он у тебя есть? – съязвила Ная.

– Как видишь: я ведь все время при деньгах, – слегка обиделся ее поклонник. И у Наи заблестели глаза. Деньги она любила. Очень. А занимать у Ады было уже неловко.

Дима стал возить ее в рестораны, делать подарки. К общежитию любимую девушку всегда подвозил на такси. Старенькая вахтерша смотрела на него ласково, на многое закрывая глаза. Ная подозревала, что в студенческий билет, который Дима оставляет на вахте, каждый раз вложена денежная купюра, но предпочитала вопросов не задавать. Подкупает, значит, не хочет, чтобы в одиннадцать его выпроваживали из общежития наравне со всеми. Она знала, что их отношения никогда не будут серьезными, но, почему бы нет? Была история, которую она никогда не рассказывала подругам. О том, что чемодан-то ей мама собрала после того, как застала в постели с одноклассником наутро после выпускного. А потом и соседи ей кое-что порассказали. На семейном совете было принято решение: с глаз долой беспутную дочь! Такая и в столице не пропадет! Москва в далекой Игарке считалась городом вселенского разврата. Ная сама както предложила Диме остаться на ночь. И была крайне удивлена, когда наутро пылкий юноша сказал:

– Выходи за меня замуж!

Ная рассмеялась:

– И что дальше? Где мы будем жить? На твоей койке? В компании пятерых парней? Или мне каждый раз соседок выгонять? «Извините, девчата, муж требует исполнения супружеских обязанностей, так что идите, погуляйте!» Нет, милый. Мне восемнадцать, тебе двадцать. Тоже мне, муж!

Ная не удержалась и фыркнула. А потом грустно добавила:

– Если поженимся, то Москва нам не светит. Что у тебя с распределением? Молчишь? То-то! Женатых молодых специалистов здесь не оставляют, потому что надо давать жилье. Поедешь в провинцию, работать на заводе, от которого тебе дадут ту же койку в мужском общежитии, а мне в женском. И сколько лет мы так будем жить, Дима? – тихо спросила она. – Пока не состаримся? Нет, милый, я так не хочу!

– Чего же ты хочешь? – спросил Дима, побледнев.

– Не знаю. Море, солнце, пальмы! Белый пароход! Романтики хочу! Денег хочу, наконец!

– Деньги у меня есть, – серьезно сказал он.

– Ну, разве это деньги? На кооператив все равно не хватит. И прописка нужна. Без московской прописки ничего не выйдет. На машину тоже не хватит. А я машину хочу! Да, хочу! И тебе еще учиться не один год. А потом могут в армию забрать. Ведь могут? И куда мне? К родителям? К своим не вернусь, твоих не знаю. Может, они и хорошие люди, но больше всего на свете я лично ценю свободу. Так что извини, милый: нам не по пути.

Она уже томилась. Сидение на лекциях угнетало, необходимость дважды в год сдавать экзамены тяготила. Ей вдруг захотелось романтики. Уехать далеко-далеко… И даже мысль о том, чтобы стать актрисой казалась теперь детской и смешной. Сколько их таких, приезжает в Москву? И почему она решила, что именно ей выпадет счастливый лотерейный билетик? Уехать… Уже не раз, с отчаянием отбросив учебник библиотековедения, Ная кричала подругам:

– Хватит. Надоело! Не могу я так больше! Не хочу!

Наконец, на горизонте появился бородатый археолог, и, послушав, как Ная поет под гитару, стал сманивать в экспедицию.

– Ты негаданный, незваный, – пела она, нежно поглядывая на археолога, который засиживался теперь допоздна, – что не вовремя пришел. Не ходи в мои поляны, коли луг себе нашел…

Дима при этих словах бледнел. Он словно чувствовал, когда к его девушке должен прийти бородатый гость, и сам появлялся неожиданно и без приглашения, сидел, слушал. И все больше и больше тосковал.

– Я люблю тебя! – услышала, наконец, Ная. – Очень тебя люблю!

– Это ничего не меняет, – ответила она.

…Это случилось весной. Одна из подружек уже поняла, что беременна, и надо было срочно решать проблему. Но решить ее оказалось не так-то просто. С абортом уже опоздали. Выход был один – рожать. Но это были времена, когда незамужние женщины, забеременев, еще боялись огласки. И в институте на это посмотрели бы косо. Могли и выгнать с позором за аморальное поведение, отчитав на комсомольском собрании. Оставалось одно: скрывать. И уповать на досрочную сдачу сессии, на то, что до мая никто ничего не заметит. И Ная внезапно подумала: когда все утрясется, надо бросить институт и уехать в экспедицию. Она написала заявление об уходе в академический отпуск втайне, когда поняла, что сессию не сдаст. Тем более досрочно. А подружкам ничего не сказала. Диму же отвадила раз и навсегда, сказав, что любовь меж ними кончилась и у нее теперь другой.

– Нам надо держаться всем вместе, – подбадривала Ная плаксу Люсю и боязливую Аду. – Круговая порука в таком деле – самое верное. Рожать в августе, три месяца поживем на даче. В сентябре колхоз, достанем липовые справки. У Ады есть знакомые медики. И бабушка Ванда нам поможет. Главное, чтобы никто ничего не узнал. Вот если бы одна из нас могла взять ребенка! До лучших времен. Но я-то уж точно не могу…

А Дима о ребенке вообще ничего не знал. Так же, как и двое других…

Люся

В семье она была словно чужая. Родители Люсю постоянно попрекали. То много ешь, то вещей не бережешь, то неряха, то неумеха. Старший брат – тот царствовал. Умница, красавец, круглый отличник. Веснушчатая пышечка Люся была младше на два года, и она всерьез считала, что ее родили только затем, чтобы у Его Величества была бесплатная прислуга. Чтобы было кому выслушивать его жалобы на дураков-преподавателей, убирать вещи, которые он разбрасывал по всей квартире, мыть за ним посуду, стирать белье. Родители с этим уже не справлялись. Во-первых, оба работали, а во-вторых… По их мнению, дочка не удалась. Веснушчатая, толстая, рыжая. Глупая, потому что не круглая отличница, как брат. И бесхарактерная. Поскольку ничего ей в жизни не добиться, пусть будет на побегушках у того, кто, без сомнения, со временем станет гордостью семьи.

Старший брат учился в престижном техническом вузе, именно он и пригласил подружек на танцы, где Ная встретила своего Диму. Как-то вечером нехотя бросил сестре:

– У тебя ведь наверняка есть подружки. А мне поручили подобрать контингент. Завтра заеду, что-нибудь выберу.

Брат активно занимался общественной работой. Организация вечеров входила в круг его обязанностей. Ему давали пригласительные билеты, которые надо было распространить среди студенток. И вот Слава заехал за сестрой на новеньких «Жигулях» и теперь рассматривал, нисколько не стесняясь, выходивших из здания института девушек. И скалил зубы:

– Вот что значит бабский факультет! Полно хорошеньких!

«Жигули» первой модели, «копейку», получил недавно по очереди отец, передовик производства, каменщик – золотые руки. Пять лет отстоял, пока на общем собрании, в торжественной обстановке ему не был вручен заветный талон на покупку машины. Но ездил на ней, естественно, любимый сын. Ада и Ная, увидев красивого, модно одетого парня, да еще на новенькой машине, засмущались и, сказав подружке «пока», побежали в ближайший магазин. Якобы за хлебом. Брат долго смотрел им вслед, а Люся непонимающе спросила:

– Что значит «подобрать контингент»?

– Пригласить на танцы побольше хорошеньких девушек, балда! Тебя это не касается. Но эти две – ничего. И даже очень ничего. Беру! Но ведь без тебя они не пойдут?

– Я… не знаю.

– Не пойдут, – уверенно сказал брат. – Я же вижу: круговая порука. Один за всех и все за одного. Так что ли? – он рассмеялся. – Вот и давай: действуй. Кстати, блондинка – это кто?

– Ада. А темненькая Ная. Наина.

– Ада, значит, – задумчиво протянул брат. – А почему Ада? Странное имя!

– Ее предки были поляки! – с гордостью за подругу сказала Люся.

– Вот, значится как! Ада из ада! Хотя, сама светленькая, хорошенькая. Из ада скорее та, другая. Брюнетка. Девочка что надо! Заманчиво! Ну так что? Приведешь? – грубо спросил брат.

Люся ни в чем не могла ему отказать. Величество приказало – рада стараться. Ведь она всего лишь прислуга, которая должна исполнять все его прихоти. И работу библиотекаря Люся выбрала только потому, что она была спокойной. И можно было, сидя в маленьком филиале, за столиком, на котором аккуратно расставлены формуляры, вязать, допустим, шарф брату. Или теплый носок. Она уже присмотрела себе место работы: на первом этаже дома, который находился в соседнем дворе. Сейчас там сидела сухонькая старушка в круглых очках, похожая на сову, но через несколько лет старая библиотекарша уйдет на пенсию. И там, в двух комнатах, будет царить Люся, которая к тому времени как раз закончит институт. Ох, как же ей там будет хорошо! Надо только за цветами хорошенько ухаживать, а то у старушки они вянут. Купить голубенькую лейку, с розочками. Принести из дома герань. Зажмурившись, Люся представляла эту лейку, белые занавесочки, душистую герань на окошке. И даже чувствовала ее запах. Вот оно, счастье! О другом Люся и не мечтала. Замуж ей не выйти, с такой-то внешностью и характером. Мямля. И робкая: глаза в пол, с парнями даже заговорить стесняется. Что ж, будет нянчиться с племянниками, детьми брата, как нянчится сейчас с ним самим. Сердце у Люси было доброе.

И она чуть ли не каждый день захаживала в крохотный филиал. Приносила старушке домашнее печенье и рассказывала о занятиях в институте. Та все понимала и каждый раз, вздыхая, говорила:

– Уж я, Люсенька, придержу это место для вас. Конечно, вы и сейчас можете работать, переведясь на заочное отделение, но с образованием-то лучше. Учитесь, Люсенька. Вам еще четыре года учиться.

И Люся понимала, что уходить на пенсию ей не хочется.

Она же была девушкой доброй, и, что называется, без крыльев. С одной-единственной мечтой: о месте библиотекарши в филиале, в соседнем дворе. И на танцах привычно подпирала стенку. Почти всю осень. Ная танцевала с Димой, Ада с ее братом, Славой. Иногда с другими. А Люся смотрела на них, умиляясь. Она нисколько не завидовала, ну ничуточки! Так уж распорядилась судьба. Одним царить, другим стоять в сторонке, на обочине жизни. И когда скромный молодой человек в мешковатом костюме, краснея, спросил:

– Разрешите?

Люся удивленно оглянулась. Кому это он? Но поблизости никого из девушек не было, и, ткнув пальцем в грудь, она с неподдельным удивлением спросила:

– Я?

– Извините, – еще больше засмущался молодой человек. – Если я что не так…

– Нет-нет! Что вы! Я готова!

И она одернула юбку, словно пионерка, которую назначили в почетный караул. И сделала шаг навстречу симпатичному молодому человеку.

Он был среднего роста, коренаст, широк в плечах, лицо приятное. Хотя приглядеться к нему повнимательнее она так и не решилась. Танцевала, глядя в потолок и чувствуя, как лицо заливает краска.

– Вы откуда будете? – спросил ее партнер. Держался он от Люси на почтительном «пионерском» расстоянии.

– То есть?

– Откуда приехали?

– Ниоткуда. То есть, я из Москвы.

– Так вы москвичка? – сказал он с уважением! – А я думал, тоже деревенская. Своя. А я с-под Тамбова. По направлению.

– Как-как?

– В Плехановском учусь. На экономиста, – с готовностью пояснил молодой человек. Он заметно смущался и говорил сбивчиво. – Целевое направление. Колхозу нашему шибко экономисты нужны. Передовой колхоз! Сила! Как с армии пришел, так меня сюда направили. Считать умею шибко быстро. Три года обязательно должен потом отработать. В колхозе. Меня друг сюда пригласил, он тута и учится. Тоже с-под Тамбова приехал. Тамбовские мы. Из села. Одноклассники. А вы, значит, москвичка… А как вас зовут?

– Люся.

– А меня Петя. Петр то есть. Люся, можно я потом еще с вами потанцую?

– Конечно, – с готовностью кивнула она.

– Что это за чучело? – спросил брат, когда кавалер оставил Люсю и скромненько отошел в сторонку.

– Это Петя, – краснея, сказала она. – Будущий экономист, по целевому направлению. Из Тамбова.

– Ха-ха! Ну и урод! А костюмчик на нем! А? Умора!

Брат еще долго заливался смехом, но Люся впервые проявила характер. Она еще и еще раз танцевала с Петей и даже пригласила его к себе домой. Родителям Петя, естественно, не понравился.

– Если б москвич, – с сожалением сказал папа. – Хоть бы такому увальню тебя на руки спихнуть. Но о том, чтобы он здесь поселился, и думать не смей! Поняла? Тем более о детях. Только лимиты нам здесь не хватало! Плодить!

– А может быть… – робко заикнулась мама.

– Цыц! Дура. Я сказал: нет. И точка. – Отец положил на стол тяжелый кулак и выразительно посмотрел на дочь. Люся невольно втянула голову в плечи. Раз папа сказал…

Сам он приехал в Москву из деревни, лет тридцать назад. И женился на такой же лимитчице, маляре-штукатуре. Долго жил с женой в общежитии, потом в коммуналке. Там же и детей завели, чтобы в итоге получить хорошую трехкомнатную квартиру. И вот теперь был категорически против «лимиты» в собственном доме, а своих детей называл коренными москвичами. Сын был с ним целиком и полностью согласен.

С Петей Люся стала встречаться тайно. Нравился он ей, и все тут. И в Люсиных мечтах он занял достойное место. Она теперь представляла, прикрыв глаза, как вяжет теплые перчатки Пете, сидя в своем филиале. Или носок. Однажды, уже в конце ноября, родители вместе с братом ушли на смотрины. У брата появилась девушка из хорошей семьи.

– А ты тетеха, нам все только испортишь. Сиди дома, – велел отец, и она позвонила в общежитие, Пете. Мол, можно посидеть в тепле, телевизор посмотреть.

Петя пришел с бутылкой вина, и Люся, которая никогда раньше не пила, захмелела мгновенно. Не слишком трезвый Петя опомнился только, когда, лежа в постели, глянул на часы:

– А когда твои родители придут?

И тут только Люся спохватилась: что же они наделали? Она была в таком ужасе, что, проводив Петю и наскоро прибравшись, забилась в свою комнатку и легла в постель. Накрылась одеялом с головой, чувствуя себя преступницей. Ее колотила мелкая дрожь. Они пришли глубокой ночью, пьяные, а наутро сказали краснеющей Люсе:

– В июне свадьба. С большой родней будем! С богатой! Говорил я тебе, что Славка выйдет в люди!

Когда об этом узнала Ада, она почему-то громко рыдала. Но Люсе было не до того: она пряталась от Пети. Отец запретил плодить лимиту в своем доме. Брат с молодой женой пока будет жить у них, в трехкомнатной. Большая родня пообещала построить молодым кооператив, но не сразу. Годик-другой придется потерпеть. Петя караулил ее у подъезда и просил прощения.

– Я тебя прощаю, – сказала добрая Люся. – Но встречаться нам больше не надо.

Всех замутила, разумеется, Ная. Вбила себе в голову, а заодно и подружкам, что из истории с беременностью выйдет романтическое приключение. Только, мол, надо всех ввести в заблуждение. Что поделаешь, им было по восемнадцать лет, и в отличие от бойкой северянки Люся с Адой, в сущности, были еще детьми. Втроем они строили планы: о том, как ребенок будет переходить из рук в руки и в день своего совершеннолетия узнает, наконец, кто его настоящая мать. Это были фантазии Наи, которой вечно хотелось романтики и приключений.

Люся поначалу даже готова была взять ребеночка к себе. Хотя никак не понимала, почему этого не может сделать Ада. В Люсиной трехкомнатной, выходит, будут жить отец с матерью, брат с молодой женой, да еще и она с ребеночком. А Ада живет вдвоем с бабушкой. Также в трехкомнатной. Так почему? Недоумение у нее так и оставалось, но потом случилось то, отчего всякое недоумение прошло. Осталась только тупая боль: за что?

На День Победы было жарко. Богатая невеста, у которой был папа-профессор, пригласила их семейство за город, на дачу. По словам брата, дача у родителей будущей жены была роскошная, двухэтажная.

– Вот увидишь, как хорошо! – хвастался брат. – Надо уметь выбирать себе жен!

Но Люся поехать не смогла. Она уже договорилась о досрочной сдаче сессии, скоро должны были начаться зачеты. Она зарылась в учебники, по своей давней привычке. Это была ее вторая сессия, первая же была сдана на «отлично», и старенькая библиотекарша, все время покашливая, сказала: «так держать»! Ослушаться наставницу Люся не смела и добровольно осталась дома.

Они поехали втроем и на железнодорожном переезде попали под поезд. Брат никогда не отличался терпением. Решил, видимо проскочить под опускающимся шлагбаумом. Искореженные «Жигули» Люсе так и не показали. Тела тоже. Хоронили ее семью в закрытых гробах. Люся так и не поверила, что осталась одна, и еще долго прислушивалась к шагам на лестничной клетке. А вдруг они вернутся? Она понимала только, что теперь у нее начнется совсем другая жизнь. Глаза застилал туман слез, в голове царила полная неразбериха. Все имеющиеся в доме деньги были истрачены на похороны. Конечно, у отца на работе помогли, да в институте, где учился брат, собрали кое-какие деньги. Только родня невесты сделала вид, что все это ее не касается. Кроме «крепись, девочка», Люся не получила от профессора никакой поддержки. Все родительские сбережения, до последней копейки, были недавно истрачены на «Жигули». Те самые. Люся тихо плакала. Она осталась без денег. А прожить на стипендию было почти невозможно. Да и памятник надо бы… Этот памятник не давал ей покоя! Хоть что-то она же может для них сделать!

И Люся решила перевестись на заочное отделение. Старушка-библиотекарша внезапно скончалась, и все эти неожиданные смерти так потрясла Люсю, что она поняла: о том, чтобы взять ребеночка к себе, не может быть и речи. Кто с ним будет сидеть, если ей надо работать? К тому же, надо еще справить девять дней, и сорок дней, и полгода, и год. И памятник. И отдать потом долги. И вообще, она теперь одна, без всякой поддержки. Мысли путались. Люся помнила теперь только о свалившемся на нее горе.

Приходил Петя, но она молчала. Из-за него все. Из-за того греха. Бог наказал. И наказал справедливо. Только вот ребеночка она теперь взять не может. Сдав сессию, Люся уехала вместе с подругами на дачу. Подальше от Пети и от неприятных воспоминаний.

А вскоре подошло время родов…

Ада

Она жила, как принцесса. И похожа была на принцессу. В голубом платье, с золотыми локонами до плеч, с огромными голубыми глазами. Поздний ребенок, единственный в семье. Ее баловали родители, баловала бабушка Ванда, баловала незамужняя тетя Мария.

– Станислав, у тебя растет маленькая фея! – старательно проговаривая слова, сообщала та. И отца называла почему-то Стани-и-слав, с ударением на второй слог.

К учению Ада была ленива, к чему принцессе науки? И к медицине, которой жили все в их семье, склонности не испытывала. К чему принцессе пачкать ручки? Скальпель хирурга? Фи! От одного вида крови ее мутило. Ада росла с мыслью, что все в жизни приходит само и достается легко, без всяких усилий. Не надо мучиться вопросом: как жить? Надо просто жить, и все.

Мама с папой опомнились только тогда, когда увидели аттестат Ады: сплошные «удовлетворительно»! Тетя Мария, которая пришла к племяннице отпраздновать окончание ею школы, покачала головой:

– Надо что-то делать, Станислав!

– Может быть, нам с Ириной отказаться от командировки? – спросил отец. – Мы бы позанимались с Адой годик-другой, в конце концов, наняли бы ей репетиторов. И девочка смогла бы выучиться хотя бы на фармацевта.

Слово «фармацевт» он произнес с явным презрением.

– Может быть, Аде поступить в медицинское училище? – спросила бабушка Ванда. – Туда и с тройками берут.

– Нет, только высшее образование! – отрезал отец.

А мама разумно заметила:

– По-моему, Аде надо просто выйти замуж.

– Но она еще так молода! – возразила тетя Мария. – Ей же только семнадцать!

– Мы сделаем вот что, – принял решение отец. – В Монголию мы с Ириной поедем. Ада поступит в Институт культуры, а мы, когда вернемся, устроим ей выгодное замужество. Муж получит жену с приданным и с высшим образованием.

– Но чтобы туда поступить, надо, кажется, иметь какие-то таланты, – робко заметила мама. Она обожала единственную дочь, но та ведь не пела, не плясала, не декламировала стихи. И не выказывала интереса к чему бы то ни было вообще.

– Она поступит на библиотечный факультет. Недавно я оперировал преподавателя, кажется, он заведующий кафедрой. Он сказал, что обязан мне жизнью. Думаю, что Ада в институт поступит.

Все вздохнули с облегчением. На три года судьба Ады была определена. А в двадцать лет, когда девушка созреет и для замужества, найдется и подходящий жених. И хотя Аде сказали, что бабушка остается на ее попечении, на самом деле это она свалилась на руки шестидесятисемилетней Ванды. Та привыкла выполнять всю работу по дому: вставала рано, бежала на рынок, в магазин, за молоком, потом делала уборку, стирала, готовила. И так весь день! И говорила при этом, что труд не дает ей болеть и стареть.

Родители уехали, Ада поступила в институт и стала жить вдвоем с бабушкой. У Наи была всего лишь койка в общежитии, у Люси в доме тесновато, вот и собирались вечерами подружки в основном у Ады. А Ная частенько оставалась ночевать. Сюда же приводила иногда и своего Диму.

Слава был первым, кто занялся Адой всерьез. Раньше ее опекали родители, они молодых людей и близко к принцессе не подпускали. Когда они уехали, Ада растерялась. Настойчивые ухаживания Славы Ада приняла, как само собой разумеющееся. И ни разу не задумалась над тем, почему брат подружки Люси так стремится ее обольстить. Если молодой человек ухаживает, значит, собирается жениться. Зачем еще ему может понадобиться такая девушка, как Ада? Красивая, из хорошей семьи, да еще с богатым приданым. На таких женятся, а не разбивают им сердца.

Возможно, что Слава поначалу так и думал. Но потом нашел партию получше. Аду он никогда не любил по-настоящему, это было мимолетное увлечение, поэтому Слава бросил ее без сожаления. Принцесса оказалась слишком уж холодна. Тихая бабушка Ванда, намаявшись за день, засыпала рано, и они с Адой запирались в маленькой спальне, где Слава пытался хоть как-то девушку разогреть. Та не сопротивлялась его ласкам, но и не пылала.

– Послушай, ты прямо ни рыба ни мясо! – возмущался Слава. – Я что, тебе не нравлюсь?

– Нравишься.

– А как тогда ты ведешь себя с теми, кто тебе не нравится?

И, немного подумав, Ада отвечала:

– Так же.

– Бери пример со своей подруги, – советовал Слава, конечно же, имея в виду горячую, страстную Наю. Попробовал, было, к ней подкатиться, но девушка тут же сказала:

– От москвичей я жду только одного: предложения руки и сердца. Женишься на мне?

– Надо подумать.

– Не женишься, я вижу. Значит, ничего у нас не выйдет.

– А с Димой, значит, можно и так?

– А, может, я с ним за любовь?

– Как же! Поверю я тебе! – рассмеялся Слава.

Но от Наи он быстро отстал. Подвернулась выгодная партия: дочка профессора заняла все его мысли. Слава планировал остаться в аспирантуре, у ее папы, и при поддержке тестя продвинуться, сделать карьеру. В отличие от Ады невеста отдавалась ему страстно, и это Славе понравилось. Как-то незаметно он исчез с горизонта польской принцессы.

Сначала Ада не приняла это близко к сердцу. Думала, что Слава занят учебой. А когда от Люси узнала о свадьбе, назначенной на июнь, растерялась:

– А я? Что будет со мной?

И зарыдала. А бабушка Ванда сильно испугалась:

– Ты только родителям, Адочка, не говори. А то и мне, грешнице, попадет. Я уж думала, что дело у вас идет к свадьбе. Как же ты так?

– Господи! А вы меня предупредили?! Вы мне сказали, что так может быть?! – ломала руки Ада. Что же ей делать теперь? А как же мама с папой? Что будет, если они найдут ей достойного мужа? А если он все узнает?

Ада испугалась. Выход был один: скрывать. Никто не должен узнать. И влиянию Наи Ада поддалась легко. Потому что Ная пообещала подлеца наказать.

– Вот увидишь, я его припугну, – пообещала она.

– И он на мне женится? Бросит профессорскую дочку?

– Да зачем тебе Славка, дурочка! Другого найдешь! А Славка кот, и повадки у него, как у кота. Всю жизнь будет гулять сам по себе. И налево ходить. Он и ко мне клинья подбивал.

– Врешь!

– Да зачем мне врать? Только не нужен он мне. Я тебе помогу, но и ты должна отныне быть с нами. Делайте все так, как я скажу.

– Но зачем? – не поняла Ада. – Я могу рассказать тете Марии правду. Уверена: она мне поможет. Зачем скрывать?

– Так надо. Должна же у нас быть какая-то тайна? – загадочно сказала Ная.

И Ада ее послушалась. А бабушка Ванда послушалась любимую внучку. Когда Слава погиб, Ада даже испытала какое-то облегчение. Ее обидчик наказан. Она, Ада, отомщена! Как Ная и обещала. Неужели черное колдовство? Кто знает? Вон какие у подружки глаза! Как омуты. Наю с тех пор она стала побаиваться: колдунья! Черноокая ведьма сибирская! Надо ее слушаться, иначе будет плохо.

Вот и получилось, что на дачу в конце мая они уехали вчетвером. Подружки и старая повитуха.

– Ох, узнает Станислав, попадет мне! – тряслась бабушка Ванда.

Ада видела, что после того, как с бабушкой поговорит Ная, та пугалась еще больше и начинала мелко-мелко креститься. Но спросить у подружки, что та нашептывает на ухо старенькой Ванде, не решалась. Меньше знаешь – крепче спишь. С колдунами лучше не связываться. А Люся после смерти родителей и любимого брата была подавлена. Вот и получилось, что по-прежнему всем заправляла лихая Ная. А после того, как ребенка отвезли тете Марии, сибирячка неожиданно для всех сказала:

– Я уезжаю. С археологической экспедицией.

Проводы

Проводы вышли грустные. Ная уезжала в начале сентября. Бородатый археолог, смеясь, заталкивал тяжелые рюкзаки на полки для багажа, и что-то без конца говорил, говорил, говорил… А Ная чуть не плакала, и, казалось, уже жалела о своем решении.

Она вышла из вагона, оставив своего спутника разбираться с вещами. И до самой последней секунды не заходила. Все смотрела по сторонам.

– Я перевелась на заочное отделение и устроилась на работу, – торопливо говорила Люся. – В ту самую библиотеку. Когда читателей нет, сижу, дрожу. Кажется, что старушка прячется в хранилище, и вот-вот выйдет из-за стеллажей с книгами и схватит меня.

– Дура ты, – равнодушно заметила Ная.

– Может и дура, – не обиделась Люся и вдруг сказала: – Петя приходил.

– И что? – глядя куда-то в сторону, спросила Ная.

– А ничего. Пришел, записался ко мне в библиотеку. Буду, говорит, твоим самым постоянным читателем. Самым верным.

– А я звонила тете Марии, – вздохнула Ада. – Хочешь узнать, кто мальчика забрал?

– Нет, не хочу, – равнодушно сказала Ная.

– Я хочу, – и Люся прижала платочек к глазам. – Я теперь жалею, что не смогла его взять! Вот! Тут уж точно: дура!

– Что сделано, то сделано, – заметила Ная.

– Тетя Мария говорит, что люди очень хорошие. Он будет счастлив, – вздохнула Ада.

– Ну, вот и хорошо.

И вдруг… Ная даже в лице переменилась!

– Пришел…

Подружки знали, что еще весной Ная так резко поговорила с Димой, что тот выскочил из ее комнаты, громко хлопнув дверью, и больше в общежитии не появлялся. И все равно: ждала. Ждала, ведь!

– Кто ему сказал, что я уезжаю? – поочередно посмотрела Ная на подружек.

– Я, – призналась вдруг Люся.

– Люська, ты?! Ну ты даешь! Такая рохля, и вдруг – решилась!

– Я хотела… – начала, было оправдываться Люся.

– Ну, не будем тебе мешать, – потащила ее за рукав Ада. К ним подходил Дима.

– Девчонки, привет, – улыбнулся криво. Когда подружки отошли, Ная спросила:

– Ну?

– Останься, – только и сказал он.

– Нет.

Бородатый археолог смотрел на них в окно, но почему-то так и не вышел из вагона.

– Чего ты хочешь? – хмуро спросил Дима.

– Я тебе уже говорила.

– Я тебе все это дам.

– Когда?

– Придет время.

– А я хочу сейчас, хочу все и сразу, – упрямо заявила она. И добавила: – Я хотела тебе сказать…

– Что? – жадно посмотрел он.

– Так. Ничего. Я еще вернусь. Мне нравится этот город. Безумно нравится! Вот затоскую и вернусь.

– Когда-нибудь мы поженимся, – пообещал Дима.

– Вот когда ты всего добьешься, над всеми возвысишься, и я почувствую, что мне тебя ни за что не догнать, и никому уже не догнать – тогда, пожалуй.

– Слово даешь?

Она только рассмеялась. Как можно веселей и беззаботней. Ей ведь было только восемнадцать лет. И, тряхнув черными кудрями, Ная сказала:

– А у меня такое чувство, что мы расстаемся навсегда! Ну, прощай! Эй! Люся, Ада! Сюда! Ну, целуемся!

Проводница уже стояла на подножке вагона и готова была вскочить в тамбур, как только раздастся гудок паровоза, и поднять желтый флажок. Но Наю она почему-то не торопила. Никто ее не торопил, даже бородатый археолог. Ная заскочила в вагон в последнюю секунду.

А когда поезд тронулся, Дима почему-то засмеялся и крикнул ей:

– Не забывай! Слово дала!

Он тоже был молод и самонадеян. И хотя никакого слова Ная ему не давала, она молча кивнула и пошла в вагон, к своему бородатому археологу.

Наше время

Монти за четыре месяца до двадцатипятилетия

– Мотя, ты куда?!

– Ухожу. По делам.

– Опять в это отвратительное место! В вертеп! Гнездо разврата! – раздался визг со стороны кухни.

– Это моя работа, ма, – лениво бросил он, причесываясь перед зеркалом в маленькой полутемной прихожей. Парикмахерша, у которой он постоянный клиент, не устает нахваливать его волосы. Мол, послушные, не требуют укладки. Светлые, вьющиеся, они не торчат в разные стороны, словно пружины от матраца, а лежат мягкой, воздушной волной. Прямо парнишка из рекламы «этот волшебный гель придаст вашим волосам дополнительный объем». Но он не пользуется гелем. Парикмахерша не в курсе его занятий, и, слава богу! Девушка не в его вкусе, и лучше уж держать ее на расстоянии.

Мать появилась в прихожей и начала привычно брюзжать:

– Неблагодарный, непослушный, недостойный сын…

– Я не твой сын, – не отрываясь от зеркала, возражает он. Эту семейную тайну узнал еще в детском саду, когда стали дразнить подкидышем. Теперь уж и болеть перестало. Ну, подкидыш, и что с того?

– Да ты посмотри на себя!

– Смотрю. Радуюсь.

Он поправил ворот белоснежной рубашки с воротом апаш, повернувшись спиной, глянул, хорошо ли сидят новые штаны из черной кожи. А что? Неплох! Очень даже неплох! На работу, как на праздник, так что ли? И стал насвистывать песенку из кинофильма Боба Фосса «Кабаре». Его любимого, между прочим. «Come to this cabare…»

– Господи, как ты одет? – продолжала брюзжать приемная мать.

– По последней моде, ма. Ну, все. Буду поздно, как обычно. То есть, рано.

– Мотя!

– Нежно целую. Я благодарен тебе за все. И, разумеется, папе. – Он прихватил черный кожаный пиджак и послал ма воздушный поцелуй. Пока!

– Не трогай его праха! – тут же взвилась она. – Он же в гробу перевернется!

– Папа давно уже сгнил. Там нечему переворачиваться, – заметил он. – Кстати, и его гроб тоже. Сгнил. Очевидно, такова сущность этого явления, – философски добавил он. И кинув прощальный взгляд в зеркало, помахал себе рукой: удачи!

– Циник! – в спину сказала мать.

– Я реалист.

– Для тебя же нет ничего святого!

– Именно. Я рад, что ты это поняла. Деньги положил на столик в кухне. Ни в чем нам любимым не отказывай. Исчезаю.

– Чтобы я взяла эти деньги! – услышал он, уже захлопывая дверь.

Деньги мать все равно возьмет. Но надо соблюсти правила игры. Его работа грязная, недостойная. Деньги, которые он приносит, тоже грязные. Сам он худший из людей, населяющих земной шар. Но без обид. Они не виноваты, что вырастили его таким. Приемные родители. А вот он мог бы предъявить претензии.

Во-первых, они назвали его Матвеем, что само по себе уже маленькая трагедия. А если прибавить к этому, что его приемного отца величали Нестор Лаптев, то это уже конец света! Матвей Нестерович Лаптев! Мама, роди меня обратно и хотя бы имя дай перед тем, как подбросить на порог роддома! Папе было хорошо, с такой фамилией он процветал при советской власти, собирая по городам и весям народный фольклор. Даже докторскую диссертацию сумел защитить, едва перевалило за сорок. А скончался от горя, в возрасте шестидесяти трех лет. Когда понял, что для капитализма и рыночных отношений не приспособлен. И вот вам результат! Инфаркт, реанимация, все усилия врачей оказались напрасны, и как итог – оградка с серебряными «шишечками» на пиках. Нестор Иванович Лаптев. Помним. Скорбим. Очевидно, такова сущность этого явления. Это раз.

Во-вторых, Матвея Нестеровича с детства учили не тому, чему нужно было учить. Изящным искусствам учили! Вы только подумайте! Музыке, танцам. Он занимался не авиамоделизмом, не радиотехникой, не теннисом или, положим, футболом! Он, юноша, занимался бальными танцами! И поступил в Университет культуры на отделение хореографии! Потому что ничего другого, увы, не умел!

Конечно, на бальные танцы сейчас мода, и профессионалы зарабатывают неплохо. Но элита – это с десяток известных пар, которые постоянно выходят в финалы российских и международных конкурсов. Чтобы туда пробиться, надо, во-первых, пахать и пахать, а во-вторых, иметь связи. Лет через несколько можно открыть свою школу бальных танцев и неплохо устроиться в жизни. Но…

Проблема с партнершей. Он пробовал – не получилось. Девицы попадались какие-то деревянные. И не в его вкусе. А он, прежде всего – человек настроения. Может отплясывать так, что зрители начнут неистовствовать. А может провалить все. Несерьезное отношение к проблемам – вот его главная проблема. Даже услышав фразу «это вопрос жизни и смерти», Матвей Нестерович лишь улыбнется и подобно римлянам, наблюдающим бои гладиаторов, опустит большой палец правой руки вниз. Смерть, если вы так хотите! Я лучше умру, чем буду упираться! Если кому-то до зарезу надо победить, Матвей Несторович всегда уступит. Да пожалуйста! Не боец он. Нет, не боец. Очевидно, такова сущность этого явления, именуемого Матвей Нестерович Лаптев.

Третья претензия к родителям – не сумели скрыть, что он подкидыш! Надо было сторожить спрятанный в шкафу скелет, а не греметь костями на всю Ивановскую! Потому что когда собиратель народного фольклора Нестор Лаптев напивался, он становился чрезвычайно болтливым. И тыча в хилую грудь кулаком, спешил сообщить всем о том, какой он благородный человек. Взял из роддома брошенное дитя и пригрел на этой самой груди.

Хорошо, что у Матвея Нестеровича, пусть он и Лаптев, есть чувство юмора, и вообще он циник, как без конца твердит ма. А цинику со смазливой физиономией, отличной фигурой и умением зажигательно отплясывать рок-н-ролл найти высокооплачиваемую работу – раз плюнуть!

Пока работал в подтанцовке, жил впроголодь. Натерпелся, но зато ма была довольна. Изредка она видела сына на голубом экране. И сколько Матвей Нестерович ни внушал ей, что он лишь «задний план», всерьез считала его звездой. И не уставала говорить знакомым: «Ах, мой Мотя! Вы видели, мой Мотя?». Не сложилось с юной певичкой, которая захотела быть больше, чем просто другом. И поскольку для серьезных отношений с особью противоположного пола Матвей Нестерович еще не созрел, он ушел с гордо поднятой головой. Рабы не мы, мы не рабы! Жаль только, что за это не кормят. Пока болтался без работы, первобытные инстинкты взяли верх, очень захотелось кушать, и когда сокурсник предложил Матвею работать в стриптиз-клубе, он не колебался ни секунды. Спросил только, хорошо ли там платят? Узнав, присвистнул и кивнул:

– О’кей! Когда приступать?

– А тебя не смущает, что тебя будут называть стриптизером?

– Назови хоть горшком, только мой порошком. Слышал такую шутку?

– Полина Петровна будет в шоке, – усмехнулся приятель, которому приемная мать Матвея Нестеровича в детстве давала уроки игры на фортепиано.

– Маман сильно сдала после смерти папа, – притворно вздохнул Матвей Нестерович и возвел к небу томные карие очи. – И хотя по-прежнему упряма, как мул, на то, чтобы тащить воз, ее уже не хватает. Персонального счета в банке у нее нет. Придется о нас позаботиться. А ее брюзжание я как-нибудь стерплю.

Так оно и пошло. Став стриптизером, он назывался уже не Мотей, а Монти. На французский манер. Так значилось на афишах. «Монти» горело огненными буквами, и он даже испытывал тайное чувство гордости. Ну что, съел, Нестор Лаптев? Приемный сынок-то переломил свою судьбу! И никакой он не Лапоть, как дразнили в далеком детстве. Он и в самом деле был изящен, и хотя ростом высок, а сложения отнюдь не атлетического. Тонкий и гибкий, как хлыст, выделывал на импровизированной эстраде такое, на что тяжеловесные атлеты были просто не способны. Женщины, посещавшие клуб, его обожали.

– Монти! Монти! – визжал зал, когда он был в ударе.

Через полгода он купил хорошую машину, благо проблемы с жильем не существовало: в четырехкомнатной квартире они с матерью жили вдвоем. На одежде не экономил, все лучшие рестораны в Москве знал наперечет. Хотя огромные счета оплачивали женщины, с которыми он туда приходил. Дамы лет за сорок и далее, состоятельные и влиятельные. Он таковых не искал: сами находили. Причем, угрызений совести Монти никогда не испытывал: ему действительно нравились эти женщины. Которые по возрасту годились в матери. Он любил свою работу. Он искренне любил своих клиенток. Он радовался жизни. Вот и сегодня вышел из дома под вечер, чтобы вернуться с первыми лучами солнца. После того, как ночной клуб будет закрыт, наверняка придется кого-нибудь подвезти. Какую-нибудь загулявшую дамочку, муж которой укатил в загранкомандировку. Потом придется зайти на чашечку кофе, со всеми вытекающими из нее последствиями. Потом дамочка будет названивать целыми днями, они куда-нибудь сходят. Потом… Об этом лучше не надо. Этот этап всегда неприятен.

Когда вернется муж, она впервые заикнется о разводе. Мол, как нам будет хорошо с тобой вдвоем, милый! Вот тут надо быть настороже. Муж – это обязательный элемент в его отношениях с женщинами. Без мужа никак нельзя. Потому что он, Монти, на эту роль не годится. Он – последнее утешение, луч света в темном царстве загадочной женской души. В его глубоко посаженных темных глазах – вечный мрак. Никогда нельзя понять, о чем он думает. Но уж точно не о женитьбе.

… – Ой, извините!

У подъезда на него налетела симпатичная девушка лет шестнадцати и стоит, открыв рот.

– Ничего. Бывает.

– А я вас знаю! Вы – сын Полины Петровны, бывшей учительницы музыки! Я к вам раньше ходила! На занятия!

– Не помню, – равнодушно ответил он.

А девчонка-то хорошенькая, ну просто очень! Яблочко наливное, под тонкой белой кожицей пульсирует молодая, горячая кровь. Глаз не отвести! Наверняка ей об этом не раз говорили, потому и ведет себя так уверенно. Хочет познакомиться, это понятно.

– А я вас помню! И еще я знаю, что вы – стриптизер! Можно билетик в ночной клуб, где вы работаете? Можно на ты?

– Подрасти сначала.

– Такой красивый и такой вредный!

– Не люби красивых, – заметил он. – Между прочим, в душе я уродливый и мрачный.

– У меня уже было. С мужчинами. Так что не стесняйся.

– Ну и дура! – вздохнул он и направился к своей «Ауди». Точно – дура!

Кто их, таких, рожает? «У меня уже было!» Это вместо предисловия. А что в «продолжение следует»? Или она так откровенна, потому что он стриптизер? Ничего в душе не дрогнуло. «Вот если б ей было лет сорок, сорок пять…», – мечтательно подумал он. Зрелая женщина – это поэма! Ухоженное лицо, грамотный макияж, женственные формы. И грация. Повадки хищницы, а не резвость ягненка, который только-только вырвался на волю пощипать травки и рад до смерти. Бегает, коленками сверкает. И жадно ищет взглядом рыщущих в окрестностях волков. Вот он я, кушайте меня скорее! Дура!

Зло хлопнул дверцей машины. Все настроение испортила! Вот надо ей на заре туманной юности непременно лечь под стриптизера! А может, ее маман подослала? Кроме того, что он неблагодарный сын, вторая любимая ария: «Ах, Мотя, тебе давно пора жениться!» И неизменный припев: «Женишься – образумишься». Девчонка когда-то брала у маман уроки музыки. И, может, ей и не шестнадцать вовсе, а все восемнадцать. Созрела для брака. И с мужчинами уже было. Черт! Надо поговорить с приемной матерью. Жениться он не собирается. Потому что если приведет в дом ту, которая ему по душе, у матери тоже может случиться инфаркт и она последует за папой. Вкупе с его презренной профессией невестка, которой давно уже перевалило за сорок – явный перебор. Пусть уж все остается как есть.

Ведь у Монти есть не только чувство юмора, но и добрая душа. И уродство его души, о котором он без конца повторяет – вещь скорее надуманная. Какая может быть душа у стриптизера? Уродливая, это понятно. Ведь он раздевается на людях и отплясывает танец живота, словно публичная девка. А потом берет деньги у посетительниц. И спит с ними, если они того хотят. Это плохо? С точки зрения морали да, а с точки зрения женщин, которые приходят развлечься – очень даже здорово. Было бы плохо, если бы он им отказывал. И надо заметить, что в его уродливой душе царит полная гармония. Он себя не заставляет все это делать. Ему это действительно нравится. Приятно жить в ладу с самим собой, черт возьми!

Увидев сияющую вывеску ночного клуба «Дамские пальчики», улыбнулся: «Я дома!». Хозяин вечера сегодня – Монти! И отношения с коллегами хорошие, без ревности и зависти. Потому что он, Монти, легкий человек. Есть деньги – дает взаймы. Просят подменить – никогда не отказывает. Чаевыми делится, суперзвезду из себя не корчит. Хотя и так всем понятно, что Монти – всеобщий любимец и большинство женщин ходят сюда из-за него. Но его специализация – дамы от сорока до пятидесяти, это тоже знают все.

Вот и сегодня сразу же отметил женщину, которая полностью отвечала его требованиям: красивую, ухоженную брюнетку. Но пробегавший мимо парень, работающий под псевдонимом Аякс, отрицательно покачал головой:

– Не связывайся. Это к хозяину. Из журнала.

– Из какого еще журнала?

– «Тело», – раздался голос самого хозяина. Мировой мужик, если не считать отвратительной привычки ходить почти бесшумно и заставать всех врасплох. У них с Монти прекрасные отношения: никаких претензий друг к другу. – Никогда не читал?

– Нет, – покачал он головой. – Что за журнал?

– Толстый, глянцевый. Сейчас на них большая мода. Она – владелица и главный редактор. Нечаева Наина Львовна.

– «Тело». Хм-м-м… – Он не выдержал и усмехнулся.

– Зря кривишься, там все пристойно. Журнал для дам. Светские сплетни, советы, как ухаживать за собой, какие физические упражнения делать, чтобы быть в форме, какие рестораны и ночные клубы посещать. Кулинарные рецепты, диеты. Словом, всякая дребедень.

– Ну а здесь она зачем?

– Не сообразил? В журналах для мужчин чьи фотографии печатают? Правильно: красоток с пышными формами. А журналы для женщин теперь интересуются красавчиками, вроде тебя. Наине Львовне требуется свежее лицо для разворота.

– Боюсь, что мое уже испортилось, – нахмурился он. – Пусть Аякс ей позирует.

– Чего злишься? – добродушно усмехнулся хозяин. – Тебе ж нравятся такие дамочки, как Нечаева!

– Мне нравятся женщины. А не конезаводчицы, которые приходят отбирать племенных жеребцов для своего персонального стойла.

Монти и сам не понял, почему эта Нечаева так его разозлила. Но почувствовал смутную тревогу, волнение, и во время всего выступления нервничал и был не в духе. Владелица модного журнала смотрела на него не отрываясь.

Когда спустился в зал, по глазам понял: хочет, чтобы он подошел. А глаза у нее темные, глубокие. Колдовские. Так и тянет заглянуть в глубину: а что там?

– Присаживайся, – улыбнулась Нечаева. Она была одна, без спутника. Поглядев на стоящий перед дамой бокал с коктейлем, подумал, что придется подвезти ее до дома. Сам он на работе пил редко и весьма умеренно. Знал, что садиться за руль.

– Значит, ты и есть знаменитый Монти? – улыбнулась Наина Львовна.

– Вы ожидали чего-то большего?

– В общем-то, да.

Он даже обрадовался, что не понравился Нечаевой. Если дама хотела его обидеть, то не угадала. Матвей Нестерович человек не обидчивый. Она же сделала глоток из высокого бокала и словно пожаловалась:

– Ты хорош в движении. Танцуешь великолепно, но, извини, тело твое не впечатляет. Ни рельефной мускулатуры, ни широкого разворота плеч, и пресс не выделяется. А мой журнал называется…

– «Тело», – закончил он. И добавил: – Но я же не напрашивался!

– А вот лицо у тебя интересное, – задумчиво сказала Нечаева. – Особенно глаза. Я бы сделала несколько снимков. Но ничего не обещаю.

– А с чего вы взяли, что я буду вам позировать? – напряженно спросил он.

– Тебе что, деньги не нужны? – удивилась Нечаева.

– Вообще-то я неплохо зарабатываю.

– Но это же слава, дурачок! Ты пойми. Какое у тебя будущее?

– Мое. А ваша судьба пролегает отдельно от моей, – пошутил он и поднялся. – Всего хорошего.

Пусть Аякс довезет ее до дома. А он уже заметил старую знакомую. Та, улыбаясь, давно уже делала знаки. Когда он отходил от столика Нечаевой, та задумчиво смотрела ему вслед. Симпатичная женщина лет сорока, про которую он знал только, что ее зовут Анной, улыбнулась приветливо:

– Монти! Привет! Трудно стало тебя заполучить! А я скучала.

– Я тоже, – легко соврал он. Женщина сделала вид, что поверила и рассмеялась:

– Проводишь?

– Конечно!

Анна ему нравилась. Хотя она была не замужем, но связать его по рукам и ногам не стремилась. После того, как они проводили вместе ночь, исчезала на целый месяц. Потом объявлялась, и вновь пропадала на несколько недель. Если и скучала, то спокойно, без надрыва и обычных женских истерик, которые он терпеть не мог. Чем занимается он, как ни пытался, угадать не мог. Спрашивать не стал: зачем? Захочет – сама расскажет.

– Тогда поехали? – ласково посмотрела на него Анна.

– На моей или на твоей?

– Я на такси. Надеялась, что все будет, как в прошлый раз.

– Мне надо сказать хозяину, что ухожу.

– Я сама, – тут же поднялась Анна.

Он никогда не интересовался, что в таких случаях женщины, с которыми он уходит, говорят хозяину. И как происходит расчет. Предпочитал не знать того, чего знать не хочется. Это не его проблемы, потому что Монти просто-напросто идет провожать понравившуюся женщину и поднимается к ней в квартиру по единственной причине: ему этого хочется. Вот и сейчас сидел, дожидался, когда подойдет Анна и негромко скажет: «Все, Монти, пошли».

И тут… Возле его столика вдруг оказалась Нечаева. Позвала негромко:

– Монти.

Он поднял голову. Наина Львовна рассматривала его, как товар, выставленный на продажу на одном из аукционов. Словно собиралась вступить в торги. Так и есть:

– Ты меня не проводишь?

– Извините, я занят.

– Я все-таки решила сделать твои фотографии для журнала. Заплачу хорошо.

– За фотографии или за остальное тоже?

– А ты вообще как, дорого обходишься?

– Не знаю, не у меня надо спрашивать, – поднялся он. Нечаева была ему неприятна. – Но вам это уж точно будет не по карману. И вашему журналу тоже.

– А ты парень с характером, – улыбнулась вдруг она. – Дорогая игрушка. Но и я упряма. Так я оставлю тебе номер телефона?

Он равнодушно сунул визитку в карман кожаных штанов. Нечаева смотрела, словно чего-то ожидала. Наконец, спросила:

– А свои координаты не оставишь? Номер мобильного?

Он просто не умел отказывать красивым женщинам. Нацарапал номер на протянутой ею визитке, и, увидев проходящего мимо Аякса, окликнул:

– Мишка!

– Чего?

– Даму не проводишь? Я знаю: ты на машине, а ей очень уж понравился наш фирменный коктейль.

– Спасибо, не стоит, я как-нибудь сама доберусь, – усмехнулась Нечаева, бросив оценивающий взгляд на Мишу-Аякса. – Всего хорошего, молодые люди.

– Ты чего? – не понял Аякс, когда Нечаева отошла. – Такая мадам! И со средствами!

– Не знаю. Сам не пойму, отчего мне так не по себе.

– А ведь она тебя будет добиваться, – криво усмехнулся Аякс. – Баба-танк, по ней видать.

– Придется запастись бутылками с зажигательной смесью и остановить на подходе, – невесело пошутил он. Подошла Анна, тихо сказала:

– Все, Монти. Пошли.

Направляясь к выходу, он чувствовал на себе тяжелый взгляд Нечаевой. Оглянулся, посмотрел в упор. Она улыбнулась и кивнула. Черт! Дался он ей!

– Что-то ты сегодня невеселый, – заметила Анна уже в машине. – Случилось что-нибудь?

– А если и случилось?

– Я могу помочь, – серьезно сказала она.

– Слушай, а чем ты вообще по жизни занимаешься? – поинтересовался он.

– Помогаю таким, как ты, – рассмеялась Анна. – Но давай об этом после. Хорошо?

После так после. И с чего она вообще взяла, что ему нужна помощь? Что касается денег, тут все в порядке, карьера тоже складывается удачно, он молод, красив, и счастлив. Анна чего-то не поняла.

…Как всегда, находясь в постели с опытной женщиной, он чувствовал себя на подъеме. Обладателем сокровища, которое при рождении у него отобрали и забросили на самое дно глубокого колодца. А он все-таки нырнул, достал до дна, нашел и теперь изо всех сил пытается выплыть на поверхность. И сокровище свое крепко-крепко прижимает к груди. А сердце бьется так, что в глазах темнеет. И страсть к найденному сокровищу темная, слепая, бесконтрольная. И жажда к ледяной воде, в которой барахтается, словно слепой котенок, тоже. Хочется нахлебаться ею досыта и забыться в глубоком обмороке. Но сокровище свое он не выпустит из рук. Ни за что. Никогда…

– Монти… Ох!

Кажется, он опять забылся. Только бы не сделать ей больно! Но по лицу Анны никогда не поймешь. Она умеет держать себя в руках.

– Что-то не так? – опомнился он и разжал руки.

– Какой ты сильный! Нет, все в порядке. С тобой всегда хорошо. В тебе есть сила истиной страсти. Но вот ее природа…

– Что? – заволновался он. – Что такое?

– Я давно хотела с тобой поговорить. – Анна вдруг замолчала. Потом сказала: – Нет, не сейчас. Надо и для себя что-то оставить. Послушай, а как ты проводишь свободное время?

– То есть?

– Как ты отдыхаешь?

– Сплю, – пожал он плечами. – Ну, телевизор смотрю. Иногда читаю. Фантастику в основном. Сижу в Интернете. Компьютерными играми особенно не увлекаюсь, но и это бывает. По настроению.

– А в театр не хочешь сходить?

– В театр? – удивился он. – А зачем?

– Пьесу посмотрим. Я знаю маленький театр антрепризы, где сейчас модный режиссер поставил очень интересный спектакль. Хочешь, позвоню, закажу билеты?

– А мне это надо? – с сомнением спросил он. Если бы Анна пригласила в ресторан, ничуть не удивился бы. Но в театр?

– Тебе это надо, – с нажимом сказала вдруг Анна. И он, легкий человек, не умеющий отказывать красивым женщинам, тут же сказал «да»…

…Пьеса, которую они пришли смотреть, называлась «Царь Эдип». Зал оказался на удивление маленьким, сцена тоже была небольшая. Но свободных мест не было. Они с Анной сидели во втором ряду. Актера, исполняющего главную роль, Монти узнал сразу. Лицо его то и дело мелькало на телевизионном экране в отечественных сериалах, которые так любила ма. Здесь молодое дарование играло царя Эдипа. Монти был в курсе, что это из древнегреческой истории. Пыль веков. На афише значилось, что автор пьесы Софокл. Про Софокла Монти краем уха тоже слышал. Из Древней Греции товарищ, в вузе проходили. Поэтому Монти никак не мог сообразить, почему главный герой в пиджаке и при галстуке. То есть, сначала в джинсах и футболке, когда живет в горах, у приемных родителей. А когда становится царем, обзаводится и мобильным телефоном, и телохранителем. А его жену, которая потом оказывается матерью, тоже играет известная актриса. По пьесе дама эта – жена крупного бизнесмена, которого Эдип разорил и довел до самоубийства. А потом женился на вдове, чтобы завладеть империей. Финансовой империей, имеется в виду. О том, что это его мать парень узнал потом, когда стал отцом собственного брата. Тьфу! Монти совсем запутался.

Все первое отделение он только и делал, что напрягался, пытаясь сообразить, что к чему. Зачем Эдип и Федра не в тогах, а в модном «прикиде», почему после стихов, которые, вне всякого сомнения, написаны Софоклом, актеры вдруг переходят на прозу, причем употребляют слова, которых в Древней Греции знать не могли. К примеру, Эдип все время говорит о каких-то акциях, ставке рефинансирования, игре на понижение, потом на повышение и прочую лабуду, в которой Монти понимает столько же, сколько товарищ Софокл из Древней Греции. Много было странностей в постановке «Царя Эдипа».

Но зато во втором отделении Монти понял все. Анна привела его на этот спектакль не случайно, и если бы актеры были в тогах, а текст от начала до конца принадлежал бы только Софоклу, для Монти все это так и осталось бы сказкой. Историей, которая случилась когда-то. Пылью веков. Но пиджаки и мобильные телефоны сделали свое дело. К концу спектакля Монти созрел. Анна прозрачно намекала на то, что интерес ее любовника к женщинам, которые годятся в матери, отнюдь не случайный. И на первом свидании он ведь со смешком упомянул, что подкидыш. Мол, не знает, кто его настоящая мать. И пошутил: уж не Анна ли? А что? Все может быть! Эдип-то бежал от родителей, когда услышал предсказание оракула! Не зная, что это его приемные родители. И все равно женился на собственной матери. От судьбы не уйдешь.

Монти стало вдруг не по себе, но он виду не подал. Когда Анна поинтересовалась, как ему понравилась пьеса, равнодушно сказал, что, в общем-то, неплохо. Но не совсем понятно. Она тоже не стала давить. Ночь провели вместе, но сон, который ему приснился, был странным. А под конец страшным. Он был близок с женщиной, лица которой не мог разглядеть, а потом вдруг назвал ее «мама».

Проснулся он в холодном поту. Рядом лежала Анна. Приподнявшись на локте, Монти долго разглядывал ее лицо, и вдруг почувствовал, как все тело покрылось мурашками. Стало страшно. Показалось вдруг, что они с Анной похожи. Физически, как могут быть похожи люди, в жилах у которых течет родственная кровь. У Анны светлые волосы, тонкий прямой нос. И родинка на щеке. Кажется, у него такая же! Хотел, было, вскочить и кинуться к зеркалу, чтобы проверить. Есть там эта чертова родинка, или ее нет? Но тут Анна проснулась. Открыла глаза, и сразу же спросила:

– Что случилось?

– А что случилось? – хрипло передразнил он.

– У тебя такое лицо, словно ты приведение увидел. Какой ты бледный.

– Послушай, ты детей в роддоме не оставляла?

– Что?

– Детей, говорю, не бросала?

– Значит, ты понял, – с удовлетворением заметила Анна. – Нет, у меня не было детей. На мой счет можешь не волноваться.

– Слава богу! – И он с облегчением откинулся на подушку: – Уф! А то мне стало вдруг не по себе. Подумалось…

– Подумалось, что при таком образе жизни и любви к зрелым женщинам в один прекрасный день можно проснуться в постели рядом с собственной матерью? Так?

– Замолчи! – испугался вдруг он. Высказанная вслух, эта мысль звучала кощунственно. Монти вдруг понял: – Да, я именно этого и боюсь! Но и хочу одновременно. Ведь я этого ищу. Но я же не виноват, что так получилось?

– Но он тоже был не виноват. Царь Эдип. Это судьба.

– Не верю.

– Послушай, ты, ведь не был в армии?

– Нет. Не был, – покачал он головой.

– А причина?

– Отмазали.

– А диагноз?

– Да какая тебе разница! Что-то нервное.

– Значит, у врача были основания. Ты не наблюдался в детстве у невропатолога?

– Ну, допустим, было, – нехотя сказал он. – Потом подняли медицинскую карту, ма сделала все возможное, дала денег, чтобы… – И вдруг он спохватился: – А тебе-то что за дело?

– Я работаю психотерапевтом, – спокойно сказала Анна.

– Что-о?!

– Не надо так кричать, Монти. – Она приподнялась на локте и спросила: – Не возражаешь, если я закурю?

Он кивнул и принес ей пачку сигарет с ментолом и зажигалку. Глубоко затянувшись, Анна сказала:

– Надо разобраться в проблеме. Когда ты узнал о том, что подкидыш? Лет в шесть. По Фрейду это фаллическая стадия развития, на которой и формируется Эдипов комплекс. У каждого ребенка на этой стадии неосознанное желание обладать родителем противоположного пола и одновременно устранить родителя одного с ним пола. И тут ты узнаешь, что твоя мать – вовсе не твоя мать. И чтобы удовлетворить свое желание, ты стал искать ее в каждой женщине подходящего возраста. И вот во что это вылилось: бесконечные романы с дамами, которые в два раза тебя старше. Ты хочешь доказать этой женщине, своей матери, что она была не права, когда тебя бросила. Вот он я, какой вырос, посмотри! Вот, мама, что я могу! Ты надеешься на то, что каждая женщина, с которой ложишься в постель – это она, и одновременно боишься этого. Ты ее ищешь, хотя и не отдаешь себе в этом отчета. Тебе страшно. Ты любишь и ненавидишь одновременно. А, главное, подсознательно хочешь отомстить. Ведь для твоей матери это будет страшным ударом. Ты думал о том, что будет, если ты ее таким вот способом отыщешь? Мир тесен.

– Что же мне теперь делать? – усмехнулся он.

– Бороться с этим, – пожала плечами Анна. – Я готова тебе помочь.

– Почему?

– Ну, может быть потому, что у меня тоже комплекс. Я испытываю склонность к молодым людям вроде тебя. Неудовлетворенный материнский инстинкт. У меня к тебе материнские чувства, дорогой ты мой.

– Но к счастью, я не твой сын. Хоть с этим повезло, – сказал он, откидывая одеяло и спрыгивая с постели. Захотелось вдруг поскорее уйти из квартиры Анны, и забыть все, что она говорила. Он поспешно стал одеваться, заметив: – Есть простой способ разрубить этот узел.

– Какой же? – настороженно спросила Анна.

– Найти свою мать. Чтобы уже знать наверняка, что мне не грозит стать ее любовником. А пока я буду осторожен. Спасибо, что просветила. И пьеску эту вовремя показала. Пожалуй, я схожу в театр еще разок.

– А ты злишься, Монти. А причина?

Он уже оделся и теперь хотел только одного: уйти. Анна упрямо лезла ему в душу. Она пыталась нарушить царившую там гармонию. Меньше знаешь – крепче спишь. Но разве он теперь может спать спокойно?

– Причина, причина… – он занервничал. – Причина в том, что ты подошла ко мне слишком близко. Я не нуждаюсь ни в чьей заботе. Я не хочу знать, кто ты и что ты. Не хочу твоей помощи. Откуда я знаю, может, это способ такой, связать меня по рукам и ногам? Ты же психотерапевт! Вдруг ты решила выйти за меня замуж? Удовлетворить таким образом материнский инстинкт. Если я буду в тебе нуждаться, то, разумеется, соглашусь! Пациенты частенько женятся на своих лечащих врачах. Тоже инстинкт.

– А ты не дурак, – внимательно посмотрела на него Анна. – Умеешь просчитывать ситуацию. Но с другой стороны, выбор у тебя небольшой. Игра, в которую ты играешь, опасная. С женщиной, которая бросила тебя в роддоме, за двадцать пять лет всякое могло случиться. Выяснить, где она и что с ней, будет трудно.

– Ничего. Я постараюсь.

– А если ты ее найдешь, ты уверен, что большего не захочешь? Ты иногда себя не контролируешь. Вдруг захочешь убить своего отца?

– Это что, шутка?

– Отнюдь, – Анна была серьезна как никогда. Он разозлился, тоже всерьез.

– Хочешь сказать, что я псих?

Монти смотрел на нее, чувствуя, как в ушах шумит, а глаза словно туманом застилает. Ну, зачем она это сделала? Зачем надо было объяснять, что с ним происходит? Ведь он был так счастлив! И вот вам, пожалуйста! Законченный псих, которому она уже поставила диагноз. Якобы он хочет убить своего отца и спать с собственной матерью! Да он ее даже не знает! И не хочет знать!

– С тобой все в порядке?

Надо взять себя в руки. Не хватало еще доказать сейчас Анне всем своим поведением, что она права!

– Я ухожу. Спасибо за спектакль. Очень интересно. Не провожай, я захлопну дверь.

– Надеюсь, мы еще увидимся? – крикнула вслед Анна.

– Конечно увидимся, – легко соврал он.

Потом, в машине, Монти долго раздумывал над ее словами. Раньше мысли о родной матери в голову не приходили. Был детский интерес, любопытство. Ведь ходит же она где-то! С кем-то живет. С мужем. Или с любовником. И, быть может, у него есть сводный брат или сестра. А отец? Его родной отец, кто он? Мысль об отце в голову не приходила. Ни разу. А сейчас он вдруг почувствовал укол ревности.

Нет, с этим надо что-то делать. Надо поговорить с ма и выяснить подробности. В роддоме должны знать, кто его настоящие родители. Есть тайна усыновления, но из любого правила есть исключение. Мальчик вырос. Он хочет узнать правду.

Спустя четыре месяца 27 августа, за полночь

Наконец, приехала прокуратура, и дело завертелось. Алексей действовал по принципу: всех впускать, никого не выпускать. До утра. До точки. Иначе говоря, до победного конца. Убийца среди посетителей ночного клуба, а их было всего девять, если исключить хозяина вечеринки, Монти. Один из его гостей мертв. Девять минус один и еще плюс один. Все равно на круг получается девять. Девять подозреваемых в убийстве. В первую очередь надо определить мотив. За что убили?

Перед Алексеем Леонидовым лежало три приглашения. Три одинаковые открытки, с розочками, золотое тиснение, да и текст тоже одинаковый. Он сличал текст, написанный от руки на всех трех открытках, одним и тем же почерком, и все больше приходил в удивление: «Дорогая мама, приглашаю тебя на свое двадцатипятилетие, которое будет праздноваться в ночном клубе „Дамские пальчики“ двадцать шестого августа. Просьба прийти к десяти часам вечера, адрес клуба прилагается». И подпись: Монти.

Одинаковый текст на всех трех приглашениях, буква в букву. Первое адресовано Нечаевой Наине Львовне. Та брюнетка, которая сразу же привлекла его внимание. За полчаса работы Алексею удалось кое-что выяснить. Со слов гостей Монти, один из которых – убийца. Но – один! Остальные ведь невиновны! И надо обращаться с ними соответственно. Вкратце о Нечаевой: сорок три года, не замужем, детей нет. Владелица модного журнала «Тело». Не читал, но наслышан о таком. По телевизору несколько раз прогнали коротенькую рекламу. Надо бы купить экземпляр, узнать, что за издание. Для расследования полезно. Но он уже уверен: преступление будет раскрыто до утра. Убийца сейчас находится здесь. В этом клубе. Может быть, это сам именинник, а может, один из его гостей. Надо только вычислить его и задержать, представив веские доказательства. Либо дожать, и он сам признается.

Теперь о потерпевшем. При нем обнаружены водительские права и портмоне с наличными деньгами. Сумма незначительная, но в том же портмоне имеются кредитные карточки. Надо бы проверить счета покойного. Убийство из-за денег еще никто не отменял. Итак, потерпевший. Алексей нахмурился. Человек не бедный, судя по занимаемой должности. Лопухин Вячеслав Валентинович, юрисконсульт фирмы «Ясное поле». По названию села, откуда ее корни. Яснонопольский мясоперерабатывающий комбинат славится продукцией на всю страну. Леонидов в курсе. Тушенку жена не устает нахваливать. На дачу берет только ее, закупает каждый раз по двадцать банок. При умеренной цене – отличное качество! Так что ли, у них в рекламе? Владелец фирмы Рябов, это знают все. Тушенка от Рябова – отменное качество! Куриные консервы «Петушок» – от Рябова! Не пожалеете! Яйцо от Рябова! Не нахвалитесь! А Петр Николаевич Рябов, как, оказалось, посещает мужской стриптиз! Алексей невольно покосился вправо, где на низеньком диванчике спокойно сидел господин в отличном костюме, а на его запястье по-прежнему поблескивали часы известной фирмы. Алексей прикинул: костюм за две тысячи долларов, ботинки за пятьсот, часы за пятнадцать тысяч. Как минимум. Потом приплюсовал все это к стоимости бриллиантовых украшений на Людмиле Федоровне и невольно вздохнул. Интересно, во сколько миллионов оценивается состояние господина Рябова? Лицо Петра Николаевича не выражало никаких эмоций. Он не пытался звонить своему адвокату, требовать, чтобы его немедленно выпустили из клуба и вообще устраивать скандал. Отчего-то Петр Николаевич Рябов хотел дождаться, когда ему назовут имя убийцы. Либо Алексей чего-то не понимает.

За каким чертом он сюда пришел? Не решился отпустить Людмилу Федоровну одну? Ведь именно ей адресовано второе приглашение. От ее бриллиантов Алексей до сих пор глаз не может отвести. Завораживает. Так и хочется спросить: это у вас хобби такое? Петр Николаевич Рябов – человек состоятельный. Весьма. Где его охрана, спрашивается? Служба безопасности? Почему они вдесятером заперлись в этом зале? А Рябовы еще и дочку с собой привели! Девятнадцатилетнюю девушку, ту самую, с тонким, нежным личиком. Девушку, между прочим, зовут Асей. Тургеневское имя, и девушка такая же. Романтичная. И зачем она здесь? Ай да родители! Привели на – мужской стриптиз юную дочь! И как ле стыдно!

Третья дама, получившая приглашение – чопорная блондинка с правильными чертами лица. Ада Станиславовна Лопухина. Жена потерпевшего. А точнее: бывшая жена. Они с Лопухиным вот уже лет пять как в разводе. Обручальное кольцо она носит на левой руке. Итак, Ада Станиславовна Новинская – Лопухина. Сорок три года, имеет единственного сына. Двадцати двух лет. Станислав Вячеславович Лопухин. Сын где? Присутствует. Длинноволосый субъект с руками, перепачканными краской – ее сын? Гм-м-м… Не похож. Вот между ней и Монти есть определенное сходство. «Дорогая мама…». Отчего-то Алексей сразу подумал о ней. У этого Монти очень интересное лицо. Особенно глаза. Но у него глаза темные, как у Нечаевой, а у Ады Станиславовны голубые. «Дорогая мама…». Тьфу ты! Бред!

Итак, три одинаковых приглашения. На двадцатипятилетие известного в определенных кругах стриптизера. В ночной клуб «Дамские пальчики». «Дорогая мама, приглашаю тебя…» Могла женщина нанести три удара мужчине тяжелой бронзовой статуэткой? В состоянии аффекта, в запале, могла запросто! Дело за мотивом. За что она могла нанести потерпевшему три удара по голове? «Дорогая мама, приглашаю…» Две пришли с мужьями, одна, правда, с бывшим, и одна дама со спутником. Дмитрий Сергеевич Сажин. С ним в кабинете владельца клуба сейчас беседует следователь прокуратуры. В крохотном холле, что находится за дверями этого зала, коллега Леонидова допрашивает Марию Казимировну Новинскую. Еще одна любительница мужского стриптиза! Шестьдесят лет, а туда же! Что творится, а? Подумать только, что творится! Мир сошел с ума! Пенсионерки идут на стриптиз!

А перед Алексеем Леонидовым сидят три женщины, у каждой из которых приглашение на этот вечер. «Дорогая мама…»

И Алексей непонимающе спросил:

– А почему в трех экземплярах? У него что, три матери?

Дамы переглянулись. Заговорила брюнетка, Нечаева:

– Видите ли, это странная история. Мы были молоды…

Она вдруг замолчала.

– И что? – спросил Леонидов.

– Мы были молоды, – повторила Нечаева. – И глупы. Неосторожны. Одна из нас родила ребенка. И мы решили скрыть правду. Все равно ведь мальчика оставили в роддоме и вскоре его усыновили. Мы принесли ребенка втроем и так и не признались, кто его мать. Никогда не думала, что всплывет эта история. Получила приглашение и очень удивилась.

– Значит, вы – его мать?

– Как раз это мы и выясняли с десяти часов вечера, – довольно-таки уклончиво ответила Нечаева.

– И что? Выяснили?

– Видите ли…

Она вновь замолчала. Алексей заглянул в свои записи:

– Наина Львовна, так? – женщина кивнула. – Почему же вы все-таки пришли на юбилей?

– Потому что я знакома с этим молодым человеком, – побледнев, сказала Нечаева. – То есть мы все некоторым образом с ним знакомы…

– Ну, разумеется, – усмехнулся Алексей. – Ведь одна из вас его мать, а две другие – сообщницы, помогавшие скрыть правду.

– Вы не так поняли, – устало сказала Нечаева. – Нашему вторичному знакомству вот уже несколько месяцев. Но никто из нас троих понятия не имел, что Монти – это тот самый мальчик, которого мы оставили в роддоме! Не имел до сегодняшнего вечера! То есть, до того момента, как он вручил нам эти приглашения. То есть, прислал. По почте. Извините, я волнуюсь. Поверьте, это было для нас ударом… – Она замялась и посмотрела на своих сообщниц. Ада еле заметно кивнула, Людмила всхлипнула. И Нечаева продолжала говорить за всех: – Мы принесли его в роддом двадцать шестого августа, через несколько дней после родов. Он родился чуть раньше срока. Недели на три. Это я так, к слову. Но в его документах дата рождения – именно двадцать шестое августа. Мария Казимировна сказала, что мы должны забыть об этой истории и об этом мальчике. Она поступила так, как считала нужным. Единственный человек, который не имеет ко всему этому никакого отношения, как ни странно, покойник. Лопухин. Ада познакомилась с Вячеславом, когда история с брошенным младенцем давно уже осталась в прошлом. Слава – человек посторонний, в то время как Дима и Петя, то есть, Дмитрий Сергеевич и Петр Николаевич некоторым образом принимали участие…

– То есть? – вновь не понял Алексей.

– Я встречалась с Димой двадцать пять лет назад, а Люся с Петром. Вы понимаете, что именно я имею в виду.

– То есть, один из них может быть отцом этого… – Алексей замялся и щелкнул пальцами. Потом с насмешкой сказал: – Монти.

Женщины вновь переглянулись. Круговая порука. И до сих пор. Нечаева пожала плечами. Людмила Федоровна в ужасе посмотрела на диванчик, где, закинув ногу на ногу, сидел ее супруг. Алексей начал догадываться, чего дожидается Петр Николаевич Рябов. Не имя убийцы Лопухина он хочет узнать. Имя, но другое. Он хочет узнать, кто отец этого Монти. У преуспевающего бизнесмена сын-стриптизер? Оставленный в роддоме? А ведь это скандал! Понятно, почему они молчат. По крайней мере, понятно, почему молчит Людмила Федоровна. Алексей пригляделся. Между ней и Монти нет ни малейшего сходства, а вот у Петра Николаевича в юности волосы, похоже, вились. Эта волнистая прядь на лбу… Тьфу! Наваждение какое-то!

– Прошло двадцать пять лет, – жестко сказала Нечаева. – Все сроки давности вышли. Лично я не чувствую за собой вины. Мы поступили так, как того требовали обстоятельства.

При этих словах Ада Станиславовна как-то странно посмотрела на свою подругу. Алексей оглянулся. Где оно там, «обстоятельство»? В черных кожаных штанах и белоснежной рубашке? За кулисами, где его сторожит сержант милиции. Потому что, как ни крути, Монти – подозреваемый номер один. Он – стриптизер, человек, ведущий беспорядочный образ жизни, погрязший в разврате, а все остальные – порядочные люди.

– Я не понимаю, при чем здесь Слава, – всхлипнув, сказала Людмила Федоровна. – Уж если карать, то нас. Я признаю. – Она еще раз всхлипнула. – Виновата.

– А она еще сказала, что отдала мальчика в хорошие руки! – не удержалась Ада Станиславовна от выпада в адрес своей тетки. – А из него вон что получилось! Стриптизер! – презрительно добавила она.

– Монти – хороший парень, – возразила Нечаева.

– Ну да! Кому как не тебе это знать! – съязвила Ада Станиславовна.

– Замолчи!

– Что вы имеете в виду? – тут же вцепился в Лопухину Алексей. Но та поджала и без того тонкие губы и замолчала, как ей и советовала Нечаева.

– Значит, вы трое имеете отношение к этой истории с брошенным ребенком, – сделал вывод Алексей. – А также Мария Казимировна, которая его взяла и отдала на усыновление. И двое мужчин, Петр Николаевич и Дмитрий Сергеевич тоже, некоторым образом причастны. А убит Вячеслав Валентинович Лопухин. Ваш бывший муж, как я понял, Ада Станиславовна?

Надменная блондинка спокойно кивнула. Ни слезинки не проронила, надо же! Сидит, как ледяная статуя! Сразу видно, что отношения между ней и бывшим мужем были напряженными. Она не скорбит, ничуть. Быть может, радуется втайне, что бывший супруг теперь мертв. А быть может и ручку к этому приложила. Алексей посмотрел на тонкие пальчики дамы и представил, как Ада Станиславовна сжимает в руке талию бронзового парня, и, замахнувшись, лупит им обидчика. Раз, два, три… А что? Вполне!

– Я не вижу, чтобы кто-нибудь из присутствующих в этом зале огорчился, – не удержался Алексей.

– Мы все недолюбливали Славу, – сказала Нечаева опять-таки, за всех. – Но не настолько, чтобы захотелось вдруг его убить. Не было причины.

– А сами вы, когда познакомились с потерпевшим? То есть, с Лопухиным?

– Я? – пожала плечами Наина Львовна. – Как и все: на свадьбе.

Двадцать лет назад

Ная

Затея с археологической экспедицией провалилась с самого начала. Надежды, которые возлагала на нее Ная, не оправдались. Полтора года она моталась по раскопкам, не чувствуя ни малейшего интереса к тому, чем занимается. То, что издалека, из столицы, выглядело таким романтичным, на деле оказалось тяжелой, монотонной работой. А, главное, грязной. Песок был везде, даже на языке, поначалу Ная все время полоскала рот, чтобы от него избавиться, но потом махнула на это рукой. Со временем она перестала замечать, что вместе с пищей во рту находятся песчинки. Пришла зима, но снег, разумеется, не выпал. Снег, к которому она привыкла. В пустыне стало холодно, особенно по ночам, но работу из-за этого никто не отменял. Ная проклинала себя. Надо было сдавать сессию вместе с подругами, а не уходить в академку! Авось проскочила бы! Как глупо она поступила! Ее романтический пыл заметно охладился. Она быстро повзрослела, но время, увы, было потеряно! «Дура я дура», – ругала себя Ная, сидя вечером у костра. Раньше ей казалось, что это так романтично! А теперь? Кто-то пел: «А я еду, а я еду за туманом…» Не то чтобы в тему, но все о том же: о романтике. Тайгой здесь, слава богу, и не пахло. На тайгу Ная в детстве насмотрелась. Но с чего она взяла, что в пустыне все будет по-другому? Вся разница в климате. Там холодно, здесь жарко. Но любая экспедиция – это прежде всего грязь, плохое питание, бытовые неудобства. Уж кому-кому, а женщинам здесь точно делать нечего! А красивым женщинам тем более! Кожа огрубела, волосы засалились, губы потрескались, и ей уже было не до поцелуев. Помыться бы!

С бородатым археологом у нее ничего не вышло. Какая может быть любовь в этих ужасных бытовых условиях? Когда помыться толком негде и все время песок на зубах скрипит! Ная злилась на него все за то же: за романтику. Ему, действительно, все это нравилось, черт его возьми! Археолог принадлежал к породе бродяг, которым все равно, где спать и что есть. И не задумывался о том, что любимая женщина тянется к уюту и домашнему очагу. И что ей надо решать свои маленькие женские проблемы и хотя бы два раза в неделю мыть голову. А с волосами Ная мучилась, как никто другой! Ее роскошная черная грива требовала ухода. Даже когда, придя в отчаяние, она отрезала толстую косу, густые волосы все равно доставляли массу хлопот.

Она не раз вспоминала Диму. Чем эта романтика лучше общежития, в котором они бы оказались, если бы поженились? В конце концов, дали бы им маленькую комнатку, но с удобствами, душевая всего-то через коридор! А там горячая вода. Горячая вода! Ная даже застонала в своем спальном мешке. Вода! Вот истинная ценность! А все эти черепки – чушь собачья. Ничего-то они толком не нашли! Никаких древнейших поселений! По версии начальника экспедиции здесь когда-то была вода, вместо песков – цветущие сады. И люди, которые здесь жили, якобы общались с инопланетянами. Строили посадочную площадку для межпланетных кораблей. Члены экспедиции буквально землю рыли, то есть песок, в поисках этой площадки, да так ничего и не нашли. А жаль. Сейчас мода на всю эту аномалию. Летающие блюдечки, пришельцы, сигналы с далеких звезд. Какая чушь! Кандидат наук, который возглавляет экспедицию, вернувшись, засядет за докторскую диссертацию. Ная пыталась, было, с ним заигрывать, но он самый настоящий фанатик и сухарь. Влюблен в археологию. Что ему женщины?

Нет, пора возвращаться. А куда? Восстановиться в институте будет трудновато. Надо сдавать материал за первый курс. Либо все сначала. Вот тебе и съездила за запахом тайги! Полтора года потеряла! А как, интересно, поживают подружки? Ада пишет, что родители скоро возвращаются из загранкомандировки и что она немного побаивается. Дуреха! Чего бояться? Подумаешь, уже не девственница! Нынче это не актуально. Восьмидесятые на дворе! О тайных родах на даче никто не узнает, не в интересах бабушки Ванды об этом рассказывать, да и Мария Казимировна будет держать язык за зубами. Она – кремень! Сказала как отрезала. Но к Аде теперь не подкатишься. Ее родители – люди строгих правил. И у них свои виды на трехкомнатную квартиру. Деньжищ заработали, теперь будут единственную дочку замуж выдавать, наверняка затеют размен. И почему ей, Нае, так не повезло с родителями? Как хочется побыть принцессой! Чтобы кто-то решал все твои проблемы! Нет, вариант с Адой не проходит.

А Люся теперь одна, тоже в трехкомнатной. Судя по последнему письму, замуж так и не вышла. Петя к ней заходит, но скоро он окончит институт и уедет в свой колхоз. Разве что к ней напроситься? Пожить годик-другой. Она бы платила за комнату. Платила с чего? И Ная вновь скрипнула зубами. «Это все песок…» – привычно подумала она и перевернулась на бок. – «Песок…».

На следующий день она подкатилась к начальнику экспедиции. Присела рядышком с загадочной улыбкой и вкрадчиво поинтересовалась:

– Что, Семен Ильич, диссертацию собрались писать?

– А? Что? Ага, – буркнул тот, не отрываясь от своих черепков.

– Как это, должно быть, интересно!

– Вам действительно интересно? – кандидат наук, худой, сутулый мужчина в очках с толстыми стеклами, впервые поднял на нее глаза.

– Ну, конечно!

Нае хотелось его разговорить. Растормошить, завести. А ну как выгорит? Общее дело, оно объединяет. Хорошо было бы выскочить замуж за доктора наук! В том, что начальник экспедиции защитит докторскую диссертацию, она лично нисколько не сомневалась. Фанатик!

Он заговорил, и говорил много. Она слушала. День слушала, два. Неделю. И все еще надеялась: по возвращении в Москву будущий доктор археологических наук сделает предложение. Даже на вокзале, когда поезд остановился у перрона, все еще надеялась. Вот сейчас он скажет:

– Наина Львовна, поедемте ко мне домой, и там я продолжу свой увлекательнейший рассказ. Вы так замечательно слушаете, что я готов всю оставшуюся жизнь делить с вами мою жилплощадь и заработную плату.

О, черт! Неужели она себя выдала? И археолог все это давно уже понял? Что не нужны Нае ни он сам, ни его черепки. Только московская прописка, квартира и деньги.

– Всего вам хорошего, Наина Львовна, – сказал будущий доктор наук, подхватив свой чемодан. Ее же вещи остались одиноко стоять на перроне. Все остальные члены экспедиции уже разошлись, встреченные родными и близкими. А Ная все еще на что-то надеялась. Пока не услышала: – Я искренне верю, что вы еще встретите свое счастье.

И он ушел. Ная чуть не закричала: «Погодите, погодите, а как же я? Мне куда?». Когда он скрылся из виду, подумала с испугом: «Господи, неужели же я так подурнела? Что никому больше не нужна?». Хотелось заплакать, глаза стали влажными. Но сдержалась. Вытерла выступившие слезы, подхватила вещи и поехала к Люсе. По дороге с волнением думала: «А что если у нее живет мужчина? Это будет неудобно! Но можно попросить приюта хотя бы на несколько дней! На недельку…».

…Люси дома не было. Ная звонила, звонила в дверь, даже стучала, но никто не открывал. Наконец она сообразила: подруга еще на работе! И, оставив вещи на лестничной клетке, выбежала на улицу.

– Бабушки, где здесь библиотека? – спросила она у сидевших на лавочке старушек.

Те переглянулись:

– Какая, дочка, библиотека? Ах, та самая, где наша Люсенька работает! Да в соседнем дворе!

И Ная ринулась туда. Издалека заметила окна маленького Люсиного рая. Три окна на первом этаже забраны решетками, на них занавесочки в голубой цветочек, а на подоконниках горшки. Душистая герань. Она невольно улыбнулась. Люся добрая. Она не откажет.

Ная, немного волнуясь, поднялась на крыльцо, потянула за дверную ручку и вошла. Люся сидела за столом, заставленном формулярами. Справа лежала стопка книг, книги были разложены на низеньком столике, что располагался рядом. На другом, журнальном, лежали свежие газеты. Чистота, порядок, уют. Увидев подругу, веснушчатая библиотекарша сначала растерялась. Потом ахнула и испуганно прикрыла ладошкой рот:

– Ная! Ты?! Не может быть!

– Я, а кто же еще? – грустно улыбнулась она.

– Хоть бы телеграмму дала, что приезжаешь!

– Не прогонишь, подруга?

– Да что ты, что ты!

– Замуж еще не вышла? – несколько напряженно спросила Ная.

– Да за кого ж?

– За Петю.

– Ему еще учиться и учиться. Тоже мне, муж!

– Учиться? – слегка удивилась Ная. – А я думала, что он уже оканчивает институт!

– Нет, что ты! Еще два года! – с тайной гордостью сказала Люся. – На красный диплом идет! Нравится ему это.

– Что это? – с улыбкой спросила Ная.

– Учеба.

– А как он вообще? – осторожно спросила она. – Часто здесь появляется?

– Очень, – застенчиво сказала Люся и тихо добавила: – Чуть ли не каждый день.

– А ты как? Институт-то еще не бросила?

– Что ты, что ты! – замахала рукой Люся. – Как можно?

Ная огляделась: в библиотеке никого кроме них не было.

– Читателей-то у тебя негусто, – заметила она.

– Погоди, сейчас с работы пойдут. План выполняем! – с гордостью сказала Люся. – И утром наплыв: дети, которые учатся во вторую смену, на внеклассное чтение книжки берут.

– Нравится тебе здесь? – спросила Ная, все еще не решаясь изложить свою просьбу.

– Ну, конечно! А ты-то как?

– А, никак! Приехала вот, – она смотрела в пол. Люся ни о чем не должна догадаться.

– Замуж-то не вышла? – спросила та.

– Не сложилось, – коротко ответила Ная, и, пересилив себя, просительно сказала: – Люсь, ты не могла бы меня ненадолго приютить? Пока работу не найду или в институт не поступлю. За комнату я заплачу, у меня деньги есть.

– Что ты, что ты! – замахала руками Люся. – Какие деньги! Живи, конечно! А то я одна стосковалась!

– А Петя как же?

– А что, Петя? Ему ж еще учиться! И три года в колхозе надо отработать. Он же у меня целевик. По целевому направлению, – пояснила Люся, поймав удивленный взгляд подруги.

Ная сразу же обратила внимание: Люся сказала «у меня». Значит, Петю из их жизни не вычеркнешь. Люська – размазня, в отличие от начальника экспедиции, который проявил характер и перед Наей устоял. А Петя Люси в итоге добьется. Если продолжит к ней ходить. Добьется московской прописки и трехкомнатной квартиры. Ная была уверена, что Пете только этого и надо. И она решила отблагодарить подругу по-своему. Открыть ей глаза на истинные Петины чувства.

В Люсиных хоромах она скромно заняла маленькую комнатку, а на следующий день побежала искать работу. А к вечеру вновь чуть не расплакалась. Вернулась к тому же, с чего начинала почти три года назад! К черной работе где-нибудь на заводе или гардеробщицей в родном институте, за мизерную зарплату. Временно Ная на это согласилась. Пока не подвернется что-нибудь получше. И забежала в деканат, чтобы узнать, можно ли восстановиться, и на какой курс.

Через неделю все более или менее утряслось. С работой и жильем она определилась. Теперь надо подумать о карьере. Вечером в субботу Ная вспоминала археологическую экспедицию, поиск площадки, которую якобы готовили для инопланетных космических кораблей, и на ее губах блуждала улыбка. Какой бред! Но ведь не все так – думают! Некоторые верят! В воздухе определенно что-то витает. Люди тянутся к неизведанному, хотят об этом читать. Слишком уж скучная жизнь, застойная. А хочется чего-то особенного. Романтики. Приключений.

И тут она подумала: а что если об этом написать? Пусть бред. Пусть не поверят. Но ведь она же там была! Она видела своими глазами эти раскопки! Нашли, не нашли – дело другое. Было? Было! Версия существует? Существует! Более того! Человек об этом диссертацию пишет! Она нашла блокнот, в котором, приехав в пустыню, поначалу делала кое-какие записи, и стала их просматривать. Потом попробовала как-то систематизировать и описать свои приключения, разумеется, их приукрасив. К ее удивлению, писалось легко. Через несколько часов очерк был готов. Ная отложила исписанные листы в сторону и сладко потянулась. Кто знает? Быть может, ей и удастся куда-нибудь это пристроить.

…В первой редакции ей отказали сразу. Во второй буркнули:

– Мы подумаем.

А вот в третьей поговорили любезно. За столом сидел молодой человек, который благосклонно смотрел на черноокую красавицу, утверждавшую, что она только что вернулась из археологической экспедиции.

– Материал интересный, – задумчиво сказал он. – Но надо бы проверить факты.

– А вы проверьте! Проверьте! – с горячностью ответила Ная. И назвала имя-отчество руководителя экспедиции.

– Докторскую, говорите, пишет? – задумчиво спросил молодой человек. И Ная вдруг испугалась. А ну как будущий доктор наук отберет ее хлеб? Сам захочет написать?

Но, как выяснилось потом, фанатик от археологии такими пустяками не занимался. Более того, подтвердил участие Наи в экспедиции и даже назвал «девушкой знающей и толковой». Дал ей отличные рекомендации.

«Хоть на этом спасибо», – подумала Ная. Стоило столько вечеров слушать россказни начальника экспедиции, сидя у костра! Молодой человек, который поначалу был таким любезным, стал напрашиваться в соавторы.

– Вы же понимаете, сколько тут работы, – жаловался он. – Надо отредактировать материал. Ведь вы же не профессионал. Абсолютно не умеете писать. Алмаз, так сказать, неграненый. Надо все это привести в порядок. Ну, вы же все понимаете…

«Я понимаю», – злилась Ная. – «Понимаю, что деньги тебе нужны. Деньги, слава. Материал-то стоящий! Это сейчас модно!». Но выбора у нее не было. Лишь бы имя ее появилось в газете, хоть бы и вторым в списке. В списке? Она невольно усмехнулась. Как знать, кто еще захочет принять участие, будет напрашиваться в соавторы? «Делиться надо», – намекнул ей молодой человек, который взялся «протолкнуть» ее очерк.

После выхода статьи ее зачислили внештатным корреспондентом и заказали целую серию очерков о пустыне. Материал имел большой общественный резонанс, хотя ученые и назвали все это бредом. Но Ная уже сообразила: народу нужны развлечения. Жареные факты. Пусть даже и не проверенные. Пока разберутся, что к чему, тема утратит свою актуальность. Не бойся сморозить глупость, лишь бы привлечь к себе внимание хоть на миг и сорвать куш. Это и стало впоследствии ее жизненным кредо. Она нашла себя именно в журналистике, хотя путь к должности главного редактора модного журнала предстоял долгий. В ее карьере было всякое: и взлеты, и падения. Но еще в далекой экспедиции она поняла главное: в жизни не место романтике, надо быть реалистом. Она излечилась от этой болезни раз и навсегда. Правда, чтобы это понять пришлось потратить почти два года!

Вместо того чтобы восстановиться в Институте культуры она, по совету соавтора, отправилась сдавать экзамены в МГУ, на факультет журналистики. Ведь ей теперь было что представить на творческий конкурс. К ней отнеслись благосклонно и приняли на заочное отделение. Год учебы в Институте культуры сыграл роль положительную. Кое-какие знания по гуманитарным предметам у Наи имелись. Она ликовала. МГУ – это здорово! Жаль только, что на заочное! Надо где-то работать и где-то жить.

К тому времени у нее вышла громкая ссора с Люсей. И все из-за чего! Из-за того, что Ная решила ей помочь! У нее из головы не выходила мысль: соблазнить Петю. Ишь, какой нашелся! Предприимчивый! Рыбак рыбака видит издалека! Ная и сама имела виды на трехкомнатную Люсину квартиру. Прекрасно понимала, что если не Петя, никогда подруге, этой рохле, замуж не выйти, следовательно, жить Люся будет ее, Наиниными интересами и с жилплощади своей не попросит. У Люси хорошо, удобно. Надо только избавиться от конкурента.

Она уже выучила Петин график. Когда тот учится, а когда навещает подругу. Петя был на редкость пунктуален. Наю от него уже тошнило. Она не понимала: и как только Люся может с таким общаться? Скучный до омерзения! Типичный бухгалтер! Или как его там? Несколько лет в Москве, а все еще не обтесался. Деревня! Комплимента девушке сказать не умеет, сидит, сопит.

– Сегодня Петя придет, – радостно сообщала Люся. И веснушчатое лицо ее при этом светилось.

– Послушай, ты его что, любишь? – подозрительно спросила как-то Ная.

– А как же! – простодушно ответила Люся.

– И ты думаешь, что он тебя любит?

– А как же!

– Так может, вы поженитесь?

– Ой, не знаю. Ему ж в колхоз.

– Ну и ты туда поезжай, – грубо сказала Ная.

– Ой, не знаю. – И Люся покраснела.

«Дуреха!», – хотелось сказать ей. – «Ты еще в деревню за ним поезжай! Декабристка! Да что же это вы оба такие несовременные?». Ная уже поняла, что эти двое два сапога пара. И если их не развести, они таки поженятся. И из квартиры Наю попросят. Или дети пойдут. Плач, беготня с кастрюльками, с пеленками. Еще и Наю запрягут. Нет, не подходит.

– Сегодня Петя придет, – сказала однажды Люся. – А мне в Центральную.

– Куда?

– Мероприятие готовим. Я задержусь, а Петю не предупредила.

– Ничего, я его развлеку, – пообещала Ная.

– Ой, спасибо! Ты его покорми. Борщ на плите, в кастрюле, а в морозилке пельмени. Давай, я тебе покажу! – засуетилась Люся.

«Ничего», – мысленно усмехнулась Ная. – «Будут ему пельмени».

…За полчаса до прихода Пети она накинула короткий халатик, умышленно не застегнув две верхние пуговки. Полы халатика расходились во время ходьбы, и стройные ножки видны были во всей своей красе. Ная не сомневалась в успехе. Она побрызгала на себя духами, пригладила волосы и подкрасила губы. Ровно через полчаса раздался звонок. Петя, как всегда, был пунктуален.

«Какая скука!», – подумала она, открывая ему дверь. И, растянув губы в улыбке, пропела:

– Заходи.

– А где Люся? – первым делом спросил он.

– В Центральной. Она забыла тебя предупредить, что задержится допоздна.

– Так я тогда пойду.

И он попятился к дверям.

– Что ж ты так спешишь? – улыбнулась Ная. – Или я такая страшная? Или мы с тобой первый год знакомы? Заходи. Посидим, поболтаем. А там и Люся придет.

Она все уже рассчитала. Надо бы подгадать так, чтобы подружка застала их с Петей в постели. Люся придет гораздо раньше, чем думает Петя. Надо действовать решительно. Ная взяла Петю за руку и потащила на кухню. Там у нее была приготовлена бутылка вина.

– Выпьем? – без предисловий спросила она. Люся не раз рассказывала о том вечере, когда они с Петей выпили и потеряли над собой контроль. Ная решила идти по тому же пути. Но Петя вдруг заупрямился:

– Спасибо, что-то не хочется.

– Да брось! Господи, ну почему же ты такой скучный? – Поставила на стол бутылку, две рюмки и велела: – Открывай.

– Я не буду, – предупредил Петя, открыв бутылку.

– Ты что, не пьешь?

– Пью. Но с тобой пить не буду.

– Почему? – оторопела она.

– Я Люсю подожду.

– Я же сказала: Люся придет поздно, – начала раздражаться Ная.

– Я, пожалуй, пойду. – И Петя поднялся.

– Момент, – она тоже встала и качнулась к нему. Обняла, жарко задышала в ухо: – Как тебе еще надо сказать? Какими словами?

– Да я и так все понял, – и он отстранился.

– Тогда я не поняла. Зачем мы время теряем?

– Ты точно: теряешь.

– Какие мы умные! – зло прищурилась она. – Значит, все рассчитал? Да? Квартира в Москве, прописка. Неохота в Тамбовскую губернию возвращаться? А?

– Я Люсю люблю, – тихо, но твердо сказал он.

– Любовь? Ха-ха! Да все ты врешь! Тебе квартира нужна!

– Не суди всех по себе. И вообще: отстань от меня. Я ей, конечно, ничего не скажу, но…

– Что?! Да кто тебе поверит!

– Я уже понял, что она придет не так поздно, как ты сказала. Я, пожалуй, на улице подожду.

И Петя шагнул к двери. Ная тут же в него вцепилась:

– Нет, постой! Я хочу, чтобы ты остался!

– Да что ты ко мне прицепилась?

– Потому что я – не Люся!

Она тряхнула черными кудрями. Петя вырвал свою руку и сказал:

– Вот именно. Ты – не Люся. Хорошо бы, она тебя отсюда выставила. А то ты тут притон устроишь. В ее квартире.

– Что ты сказал?!

Ная оторопела. Так вот что он о ней думает! Петя ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Надо отдать должное, выдержка у Петра Рябова была отменная. Ная кусала губы от досады. Настроение у нее было такое скверное, что даже играть ничего не пришлось. Слезы сами выступили на глазах, когда она заявила вернувшейся с работы Люсе:

– Ты не представляешь, какой оказался хам твой Петя! И мерзавец! Он на меня напал! Хотел уложить в постель! Это кошмар какой-то! Еле отбилась!

– Я встретила его у подъезда, – тихо ответила Люся.

– И что он тебе сказал?

– Как все было. Что ты его пыталась соблазнить.

– И ты ему веришь?

Люся молчала. Ная решила нажать на подругу. Заговорила горячо:

– Я тебе правду говорю. Он хочет у тебя квартиру оттяпать. А сам по сторонам смотрит. На красивых девочек заглядывается. Женится, пропишется, а потом бросит. И на раздел имущества подаст. Я же его насквозь вижу! Кому ты веришь? Мне или ему?

– Ему, – побледнев, так что веснушки исчезли, сказала Люся.

– Что-о?

– Знаешь, тебе лучше уйти.

– Ты в своем уме? Из-за какого-то мужика!

– Он не какой-то мужик, – возразила Люся.

– Ну, хорошо. Я виновата. Но зачем выгонять меня из дому?

– Потому что… потому что… Все уже не может оставаться так, как раньше. Ну не может, и все! – и Люся разревелась. Рыдая, сказала: – Ты, я, Петя… Нет, так больше невозможно!

– Вот дура! Ну, ничего! Наплачешься ты еще из-за него! Я-то уйду.

Ная все еще медлила. Люська – размазня. Раз плачет, значит, жалеет. Не выгонит. Но Люся неожиданно проявила твердость.

– Нет, так больше невозможно, – как заведенная, повторяла она. – Так больше невозможно… Ну, почему я? Есть Ада. Иди к ней. А лучше, сними комнату. Если хочешь, я тебе денег дам. Я копила…

– Да пошла бы ты, со своими деньгами, – со злостью сказала Ная.

В душе у нее все кипело. Ничего. Рассчитаемся, Петр Николаевич. Придет время. Попомнишь ты меня. Она собрала свои нехитрые пожитки и поехала к Аде. Та встретила подругу без особого восторга. Ночью, когда пили на кухне чай, сказала:

– Родители вот-вот вернутся из загранкомандировки. Тебе нельзя здесь жить. Что они скажут?

Ная поняла: побаивается. Все еще думает, что она сглазила покойника Славку! Навела порчу! Вот дура!

– Что же мне делать? – спросила она.

– Как Люся посоветовала: сними комнату.

– А деньги?

– Деньги я тебе дам.

Видно было, что Ада готова на все, лишь бы подруга у нее не задерживалась. Деньги Ная взяла. Да и потом забегала неоднократно, одалживаться. Какое-то время Ада от нее откупалась. Но черный день пришел: из загранкомандировки вернулись ее родители. Ная забежала как-то и попала на скромное торжество: ужин в честь воссоединения семьи.

– А это моя подруга Ная, – представила ее Ада без особого восторга. – Я вам рассказывала.

Ная сидела за накрытым столом и завидовала по-черному. Вот кому повезло! Жизнь без проблем. Приехали родители из загранкомандировки, денег привезли, подарки. Она с завистью косилась на новенькую импортную дубленку, роскошь, о которой не смела и мечтать. Ада теперь будет одета как картинка!

– Скоро наша девочка получит диплом о высшем образовании, – торжественно сказал глава семьи, поднимая бокал. – И, вне всякого сомнения, найдется достойный молодой человек, который оценит ее и ее таланты.

«А, главное, ее родителей», – мысленно добавила Ная. И почувствовала еще большую зависть. Она ведь, несмотря на свою красоту и доступность, мужа до сих пор не нашла. А теперь осталась и без материальной поддержки. Потому что, провожая ее, Ада сказала:

– Извини, но денег мне на руки давать больше не будут. В таком количестве, как раньше. Я больше не смогу тебе помогать.

– Что ж. И на том спасибо, – криво улыбнулась Ная. На душе у нее кошки скребли.

С тех пор она заходила к подруге очень редко. А однажды ей вручили приглашение на свадьбу. Трех месяцев не прошло, как вернулись родители, а уже нашли для дочери подходящего жениха! Так на последнем курсе института Ада вышла замуж. Свадьба была осенью. Ная к тому времени уже нашла пристанище. Сменив за месяц двух квартирных хозяек, обосновалась, наконец, в коммуналке, в крохотной комнате, где помещались только кровать, письменный стол и шкаф. Большее ей было не по карману. Она крутилась, как могла: днем работа, вечером учеба, бесконечные статьи в газету, которые надо было писать, чтобы набить руку. Пристроить их удавалось с трудом, Ная изо вех сил искала покровителей, таких, как ее первый соавтор, иногда находила и кое-как перебивалась. С деньгами всегда было туго, ведь надо было платить за жилье. А теперь ей надо было купить подарок на свадьбу подруге. Она догадывалась, что среди гостей будут и люди влиятельные, это хороший шанс завести полезные знакомства. Но надо постараться не ударить в грязь лицом. Подарок должен быть достойным, да и одеться надо дорого, под стать остальным гостям.

И тут ей неожиданно пришел перевод от родителей. Вспомнили-таки блудную дочь! Недавно Ная им написала, что вернулась из экспедиции, устроилась на работу, сняла комнату и поступила на заочное отделение факультета журналистики в МГУ. Видимо, это произвело впечатление. Денежный перевод пришелся весьма кстати. Вытерев слезы, она побежала по магазинам. Отстояв несколько очередей, приобрела импортные туфли на высоком каблуке, модное платье, плащ и подарок молодым. «Достала» роскошный чайный сервиз. Теперь она была во всеоружии.

В загс поехала Люся. В качестве свидетельницы. Ная всерьез обиделась. Она рассчитывала, что Ада пригласит именно ее поставить подпись в книге, где регистрируют браки. А свидетелем со стороны жениха окажется интересный молодой человек, москвич. И, как знать? Ада могла бы для нее хоть что-нибудь сделать. Почему Люся? Выходит, что она, Ная – второй сорт? Всегда и везде! Подумать только! С огромной коробкой в руках, еле сдерживая бешенство, она ехала в ресторан, где должны были праздновать свадьбу. Ехала на метро, такси было не по карману. Деньги разлетелись мгновенно. В модном плаще, в туфлях на шпильке, при высокой прическе и с коробкой в руках Ная толкалась в вагоне. На нее косились.

– Девушка, давайте, я вам помогу? – предложил молодой человек, поддержав ее под локоток, когда она чуть не упала во время резкой остановки поезда.

Ная кинула на него внимательный взгляд и ответила:

– Спасибо, не надо.

«Студент», – подумала, еле заметно вздохнув. Этот вариант ее не устраивал. Она ехала на свадьбу, где будет полным-полно влиятельных гостей. Может быть, там она найдет свое счастье? А студент пусть идет своей дорогой.

Ресторан находился на Калининском проспекте. Шикарное место. Ная и так уже догадалась, что свадьба будет роскошной. Недаром родители Ады три года проработали за границей! Денег-то накопили! Какое-то время она толкалась в фойе среди гостей. Присматривалась к ним, выглядывая молодого (или не очень молодого) человека, который по достоинству оценит общество черноокой красавицы, студентки факультета журналистики. И вдруг…

– Ная! Наконец-то!

К ней, улыбаясь, шел… Дима.

– А я все жду: когда же ты приедешь?

– Ты… как здесь?

Она все еще не могла прийти в себя. Вот уж кого не ожидала здесь увидеть!

– Ада пригласила, – широко улыбаясь, объяснил Дима. – Нашла меня.

– Каким образом? Ах, да.

Ная вспомнила, что Дима учится в том же институте, где когда-то учился Слава. Более того: они одногруппники. Аде не составило труда его отыскать. Но зачем?

– Ада сказала, что не хочет, чтобы ты оказалась на свадьбе без спутника. Это не совсем прилично.

«Черт бы вас побрал с вашим этикетом!» – мысленно выругалась Ная. – «Ну, спасибо тебе, подруга!». Она с тоской посмотрела на группу мужчин в костюмах, которые, без сомнения, все были москвичи, и кисло спросила у Димы:

– Ты как?

– Отлично! Учусь на последнем курсе. На шестом. Летом получу диплом и…

– И?

– Меня прикрепили к научно-исследовательскому институту, я там сейчас практику прохожу. И работать буду там же. Обещают дать комнату в общежитии. Отдельную.

– Я рада за тебя.

– А мне кажется, что ты совсем не рада меня видеть.

– В одну реку нельзя войти дважды, – отмахнулась она.

– А мне кажется, что мы из нее и не выходили. Разве не так?

– Кажется, кажется… – передразнила она. – Ну что ты заладил?

– Между прочим, я ни с кем не встречаюсь. А ты?

– Послушай…

Ная собралась было объяснить ему что к чему, но в это время к ресторану подъехали молодые. Три черных «Волги», украшенные лентами, цветами и обручальными кольцами, остановились у входа, и тут же раздались приветственные крики гостей. Свадебная карусель завертелась. Ная, кусая с досады губы, смотрела, как из одной машины вылезает Ада в роскошном белом платье, в фате, а из другой – румяная от смущения Люся и… Петя! Он, оказывается, тоже ездил в загс! Уж не свидетелем ли? Ну, конечно! Она жадно вглядывалась в мужчин, вылезающих из третьей «Волги». Который жених? Неужели тот плешивый?

На какое-то время молодых закрыла толпа гостей, а потом она увидела, как Ада идет к двери в зал под руку с высоким брюнетом. Подруга выглядела такой счастливой! И Ная ее понимала. Жених был молод, хорош собой, и, судя по всему, богат. На мелочи Новинские не размениваются. Наверняка нашли выгодную партию. Возле них с Димой Ада задержалась.

– Ная, привет! – и она подставила подруге румяную щечку. – Дима, здравствуй! Давно не виделись!

– Спасибо за приглашение, – серьезно ответил тот. – От души поздравляю.

– Спасибо! Ой, я не представила. Это Слава.

– Очень приятно, – пропела Ная, кинув на брюнета кокетливый взгляд. И подивилась совпадению. Надо же! И этого зовут Славой!

«Вячеслав Лопухин», – услышала она потом, толкаясь среди гостей. – «Выпускник МГУ, юрфак. Толковый молодой человек, из хорошей семьи. Отец – генерал. Сына устроил на хорошую должность». Итак, Ада сделала выгодную партию. За свадебным столом отец жениха вручил молодым ключи от машины.

– Мы тут по-родственному скинулись, – подмигнув свату, сказал генерал. – И решили молодым сделать подарок.

– О-о-о! – заревели гости. – Горько-о-о!!!

Коробка с сервизом, подаренным Наей, затерялась в куче прочих подарков. Дима же вручил молодым конверт с деньгами.

– Сколько же ты положил? – спросила Ная чуть позже, во время танца.

– Сто рублей.

– Ого! У тебя что, есть деньги? – отстранившись, она внимательно посмотрела в глаза своему партнеру.

– Они у меня всегда были, – спокойно ответил Дима.

– Может, ты и квартиру купил?

– Квартиру не купил. Я же тебе уже сказал. Мне дадут комнату в общежитии.

– Ах, комнату! В общежитии!

– И если тебе негде жить…

– Что-что?

– Я слышал, что у тебя проблемы.

– От кого слышал?

– Подруги говорят.

– Ах, подруги! Нет у меня никаких проблем. И подруг, похоже, тоже больше нет.

– Может, тебе деньги нужны?

«Ну, вот! Докатилась!», – подумала она. – «Осталось только брать у мужиков деньги! За постельные услуги!». Она посмотрела на счастливую Аду, кружащуюся в свадебном вальсе, и резко сказала:

– Нет. Мне ничего не нужно. Я как-нибудь сама.

С досады она в этот вечер выпила лишку. Шампанское оказалось очень уж вкусным. Хотелось заглушить тоску. Люся с Петей ее не избегали, но лица у них были натянутые. Петя молчал, а Люся…

– Ты на меня не сердишься? – жалобно спросила она, подсев к подруге.

– Странный ты человек, Люська, – не удержалась Ная. – Если уж поступаешь с людьми плохо, так, хотя бы не извиняйся.

– Я поступила плохо?!

Ная поняла, что подруга сейчас расплачется. Вот размазня! Хоть бы накрасилась и надела что-нибудь поприличнее! Сделала прическу! И что только Петя в ней нашел? Впрочем, сам не подарок. Костюм на нем по-прежнему сидит, как мешок из-под картошки. Деревня!

– Успокойся, – невесело улыбнулась она. – Все нормально. Более или менее уладилось. И в самом деле: не могу же я жить у тебя вечно? Надо как-то устраиваться, решать свои проблемы.

– Как твоя учеба? Статьи-то пишешь?

– Пишу… Учиться, работать. А что мне еще остается? Рассчитывать не на кого. Буду пробиваться сама.

– А Дима? – тихо спросила Люся.

– Это не мой вариант.

…Утром они проснулись в одной постели, в ее крохотной комнатке. Ная с трудом припоминала, как перебрала шампанского, как Дима сажал ее в такси, как в машине она безумно хохотала, потом он помог подняться в квартиру, раздеться, потом… О, Господи! От стыда она застонала.

– Что? Что такое? – он тут же проснулся, посмотрел на нее испуганно.

– Я вчера не… Не очень?

– Ты вчера вполне. Бывает. Перебрала. На свадьбе же. У подруги.

Ная в ужасе посмотрела на сбившиеся простыни. Что она тут вчера вытворяла? Совсем очумела! Дима молча улыбался.

– Выходи за меня замуж, – предложил вдруг он.

История повторялась. И хотя Ная и во второй раз ответила «нет», все пошло по второму кругу.

Наше время 27 августа, за полночь

– Значит, вы познакомились на свадьбе, – задумчиво сказал Алексей, после того, как Наина Львовна поведала историю своего знакомства с Вячеславом Лопухиным. – Ну и какие между вами были отношения?

– Отношения нормальные, – ровным голосом ответила Наина Львовна. – Ровные.

– Вы знакомы лет двадцать. Неужели ничего не было? Никаких конфликтов?

Женщины переглянулись. Алексей мысленно сказал: «Ага! Что-то там было». Потом посмотрел на Аду Станиславовну и спросил:

– Госпожа Лопухина, а почему вы разошлись с мужем?

– Это касается только меня.

– Ну, хорошо. Поставим вопрос по-другому. Если вы разошлись, почему Вячеслав Валентинович получил приглашение на этот вечер? Я догадываюсь, что Дмитрия Сергеевича и Петра Николаевича пригласил Монти. Но при чем тут Лопухин? Ведь он не имел отношения к истории с брошенным младенцем! Он-то каким образом тут очутился?

– Он сам пришел, – всхлипнула Людмила Федоровна.

– То есть как? Я не понял. Что значит сам?

Алексей с недоумением посмотрел на женщин, которые сидели напротив.

– Узнал, что будет вечеринка в честь юбиляра, и пришел, – пояснила Ада Станиславовна.

– От кого узнал? – уточнил Алексей.

– О, Господи! От кого узнал! – госпожа Лопухина впервые за весь вечер проявила эмоции. Она начала раздражаться. – От меня. От Наи. Да какая разница? Все знали!

– От Монти, наконец, – тихо добавила Нечаева.

– Они что, были знакомы?

Женщины в который раз переглянулись. «Вот что значит круговая порука!» – подумал Леонидов. – «И до сих пор взглядами совещаются. Понятно: как бы чего лишнего не сказать. За двадцать пять лет дружбы, небось, много накопилось! Языки-то чешутся!».

– Ну, разумеется, – за всех ответила Нечаева. – Разумеется, они были знакомы.

– Я опять не понимаю. Кто их познакомил? Когда?

– Никто их не знакомил, – пояснила Наина Львовна. – Я подозреваю, что Слава сам стал инициатором этого знакомства. Он был здесь частым гостем.

Алексей развел руками:

– Насколько я понял, здесь показывают мужской стриптиз? Значит, клуб посещают состоятельные дамы. Каким образом здесь оказался Лопухин? Он что был, нетрадиционной ориентации?

Ада Станиславовна побледнела. Потом раздраженно сказала:

– Какая чушь!

– Тогда объясните мне, бестолковому. Зачем Вячеслав Валентинович, который, как вы говорите, предпочитал женщин, посещал ночной клуб «Дамские пальчики», где демонстрировали мужской стриптиз?

– Наверное, опять придется мне, – вздохнула Нечаева. – Извини, Ада. Признаться, я тоже была здесь частой гостьей. Но у меня были свои интересы. Объясню сразу, чтобы не возникло вопросов. Я владелица журнала «Тело». К молодым красивым мужчинам у меня свой интерес. Я искала здесь новые лица.

– И тела, – добавил Алексей.

– Ну, разумеется, – нисколько не смущаясь, ответила Нечаева. – Это место показала Славе я. А у него был свой интерес.

Алексей удивленно поднял брови. Нечаева спокойно продолжала:

– Как вы справедливо заметили, клуб посещают состоятельные дамы. Жениться на миллионерше – это была у Славы идея фикс. Он вообще был до денег жадным. Мечтал любым способом разбогатеть. Опять-таки, извини, Ада. Ведь это был брак по расчету. Твои родители были по тем временам людьми состоятельными. Вам на свадьбу машину подарили. Квартира у вас была, в жилплощади вы не нуждались. Но времена изменились. А работать Слава никогда не любил. Ему хотелось, как бы это сказать? – Нечаева щелкнула пальцами. – Сорвать куш.

– Но ведь он работал юрисконсультом в фирме «Ясное поле», – напомнил Алексей. – Солидная должность. И требует приложения каких-то усилий.

– Это отдельная история, – усмехнулась Нечаева. – И об этом вам лучше расскажет Петр Николаевич.

Алексей отметил, что она сказала «Петр Николаевич», а не «Петя». Что за отношения были между тремя парами? Ведь Нечаева и Сажин без сомнения, пара. И Лопухин с Адой Станиславовной. Они дружили семьями, лет двадцать, не меньше. Но для Нечаевой Лопухин – Слава. А Рябов – Петр Николаевич.

– Хорошо, – кивнул он. – С господином Рябовым я еще поговорю. Продолжайте, Наина Львовна.

– О женщинах, которые охотятся за мужьями-миллионерами говорят много. Как они обманом попадают в закрытые клубы, как выслеживают свою жертву. О мужчинах же почти не говорят. Об альфонсах, красивых молодых людях, живущих за счет женщин, да. Но есть и другая категория мужчин. Слава мечтал познакомиться с состоятельной дамой, свободной, и уже, что называется, в летах, – она тонко улыбнулась, – владелицей собственной фирмы, и справедливо считал, что мужчина его возраста, с его манерами, внешностью, образованием может ее заинтересовать настолько, что она готова будет пойти под венец. И, между прочим, мужской стриптиз – место для такого знакомства подходящее. Сюда приходят именно свободные женщины. И, без сомнения, состоятельные. Это закрытый клуб. Чтобы сюда попасть, нужны солидные рекомендации. Поэтому среди посетителей клуба немало мужчин. Подчеркиваю: традиционной ориентации.

– А вы ему не мешали? Лопухину?

– Я? – удивилась Нечаева.

– Ведь он же приходил сюда с вами. Не один.

– Слава меня иногда консультировал. В качестве юриста. Я его так и представляла: мой юрисконсульт. И потом: все знали, что у меня есть постоянный мужчина.

– Вы имеете в виду Сажина?

– Его, – кивнула Нечаева.

– А почему вы с Дмитрием Сергеевичем не женаты?

– Это мое дело.

– Ну, хорошо. А для Лопухина вы разве не представляли интерес? Богатая, свободная женщина. А?

Нечаева сдержанно рассмеялась. Алексей понял, что по Лопухину она не скорбит. Напугана, скорее, тем, что всплыла история с брошенным младенцем. Монти – вот кто занимает все ее мысли. Отнюдь не Лопухин.

– Мы слишком хорошо друг друга знали, – улыбаясь, сказала Нечаева. – Я бы никогда не стала для Славы больше, чем просто хорошей знакомой.

– Даже не другом?

– Друзей у него не было, – резко ответила Наина Львовна.

– Что так?

– Он не был приятным человеком. Скорее, напротив. Эгоист. И надо заметить, дрянь редкостная!

– Ная, – укоризненно покачала головой Людмила Федоровна. – Ну, зачем ты так! Он же умер.

– В этом она вся, наша Люся, – усмехнулась Нечаева. И подруге: – Если бы Петр Николаевич во всем тебя слушался, вы бы давно по миру пошли. Хорошо, что Люся крайне редко пользуется правом вето.

– Простите? – удивился Алексей.

– Понимаете, она предпочитает в дела мужа не вмешиваться. У них с Петром Николаевичем уговор: ни слова о делах. Люся добрая, ей всех жалко. А он бизнесмен. Они стараются не говорить на темы, которые могут внести разлад в их такие счастливые семейные отношения, – с некоторой иронией сказала Наина Львовна. – Но в исключительных случаях, например, когда дело касается ее близких друзей…

– Я уже понял, – кивнул Алексей. – За Лопухина попросила она. Устроила его на работу в фирму мужа.

– Мало того. Петр Николаевич зачастую был им недоволен, а Люся была той каменной стеной, за которую Слава все время прятался.

– Ная! – Людмила Федоровна вновь осуждающе посмотрела на подругу.

– А разве не так? Ты ведь его покрывала. Первые годы. Опоздания, прогулы, просчеты. И напрасно. Вспомни тот миллионный контракт, который он недавно сорвал! Вот чем обернулось твое заступничество!

– Значит, у Петра Николаевича с потерпевшим были трения? – тут же вцепился в Нечаеву Алексей.

– Вот видишь, что ты натворила! – всплеснула руками Людмила Федоровна. – Петю теперь подозревают в убийстве! Впрочем, я знала! Всегда знала! Это все из-за той истории! Нашла-таки момент! Чтобы ему отомстить!

– О какой истории вы говорите? – жадно спросил Алексей.

– Все это чушь, – отрезала Нечаева. – Я давно забыла. Да и не было ничего.

– Как это не было? – сразу заволновалась Людмила Федоровна. – Как не было? Ты же пыталась его соблазнить! Ты не хотела, чтобы мы поженились!

– А вот в этом она вся, наша Ная, – неожиданно прокомментировала Ада Станиславовна. – Чужое семейное счастье ей как кость в горле. Она не выносит, когда люди друг друга любят. И каждый раз изо всех сил пытается доказать, что никакой любви нет. Что всех интересуют только деньги.

– Ты это о чем? – холодно посмотрела на подругу Наина Львовна.

– Да ладно врать. Я бы никогда не стала ему больше, чем просто хорошей знакомой! – передразнила ее Ада Станиславовна. – С кем только ты не побывала в постели! И чтобы я поверила, будто у вас со Славой ничего не было…

Она презрительно скривила губы.

– А у тебя есть доказательства? – холодно спросила Наина Львовна.

– В данном случае мне не нужны доказательства. Мне достаточно знать тебя, – парировала Ада Станиславовна.

Алексей невольно вздохнул: подруги! Уж не Нечаева ли их развела? Лопухиных? Раз она пыталась помешать браку подруги Людмилы и Петра Рябова…

– Хорошо, – вздохнул он. – Вернемся к нашим баранам. В клуб «Дамские пальчики» Лопухина привели вы, Наина Львовна. Здесь он рассчитывал познакомиться с состоятельной дамой. А познакомился отчего-то с Монти. Почему?

– Это вы у него спросите, – пожала плечами Наина Львовна.

– У Лопухина? Он же умер!

– У Монти.

– Монти, Монти… Занятный парень, а? – подмигнул дамам Алексей. – Ну, так, выяснили вы за два часа, кто его родители?

– Нет, – отрезала Нечаева.

– Почему? – удивился Алексей.

– Не успели.

– За два часа?!

– А что вы хотите? Во-первых, я опоздала. Пробки. Во-вторых, Дима задержался на деловой встрече. В-третьих, Лопухин устроил скандал.

– Момент, – остановил Алексей. – Отсюда поподробнее.

– Я была на вечере не с самого начала, – напомнила Нечаева. – Я же сказала: пробки. Да и не очень-то мне хотелось ехать. Я уже чувствовала: назревает скандал.

– Но вы все-таки поехали.

– Да. Я поехала. Я отношусь к Монти с симпатией.

При этих словах Ада Станиславовна вздрогнула. «Что там такое?» – напрягся Алексей. Нечаева меж тем продолжала:

– Я приехала около одиннадцати. Лопухин уже был здесь. Я вошла в холл и увидела, как они с Монти ругаются. Слава был пьян.

– Он что, много пил? – спросил Алексей. При этих словах Наина Львовна с усмешкой посмотрела на госпожу Лопухину. И кивнула:

– Бывало. Но об этом вам лучше спросить у его жены. Которая утверждает, что их «счастливый» брак разбила я, а не виски, которое Лопухин употреблял неумеренно. Правда, последнее время он пытался образумиться. Надо отдать ему должное. Когда избавился от жены, сразу стал вести трезвый образ жизни, и…

– Дрянь, – сквозь зубы сказала Ада Станиславовна.

– Не надо было говорить, что я сплю с кем попало. А пил он из-за тебя. Потому что ты камнем висела у него на шее. Ты же ни дня не работала! И не собиралась этого делать! А деньги с него требовала! Ты привыкла, что в недрах твоего будуара, – с презрением выделила Нечаева, – есть некий ящичек. В ящичке лежит пачка денег. И стоит только протянуть руку… Сначала мама с папой тебя обеспечивали, потом муж. Но дело в том, что он сам был не прочь сесть кому-нибудь на шею. И скажи спасибо Люсе. Если бы не она…

– Перестаньте! – замахала руками Людмила Федоровна. Бриллианты у нее на пальцах засверкали так, что Алексей невольно зажмурился. – Что вы делаете? Перестаньте немедленно!

– Хорошо, – кивнула Нечаева. – Оставим это. Вернемся к ссоре Лопухина и Монти. Слава хотел его убить. Мне так показалось. «Ты соображаешь, что натворил?!» – кричал он. – «Ты соображаешь?! Я тебя убью! В порошок сотру! Мальчишка! Сопляк! Ты еще узнаешь, с кем связался!». Нецензурные выражения, которыми Лопухин пересыпал угрозы, я, уж извините, опущу.

– А дальше что было? – напряженно спросил Алексей.

– Мне так показалось, что я им помешала. Увидев меня, Слава тут же отпустил Монти, пробормотав сквозь зубы: «Потом договорим». А Монти улыбнулся мне и сказал: «Ну, наконец-то! Последняя гостья! Только тебя и ждем!».

– Давно вы с ним на ты? – поинтересовался Алексей.

– С кем?

– С Монти. Он ведь моложе вас на…

– На восемнадцать лет, – холодно сказала Нечаева. – Не трудитесь высчитывать. Монти позировал мне. То есть, для моего журнала.

– А вы при этом присутствовали?

– Присутствовать на фотосессиях – моя обязанность.

При этих словах Ада Станиславовна скривилась. А Леонидов вновь подумал: «Что там?». Но его сейчас занимало другое. Ссора в холле.

– Значит, Лопухин так и сказал: «Потом договорим»? – уточнил он. – И это означает, что между ним и Монти состоялся еще один крупный разговор. Но позже. А потом Лопухина нашли убитым.

Женщины вновь переглянулись. «А что?» – догадался по их взглядам Алексей. Он уже понял: эта версия устраивает всех. Монти – убийца Лопухина. А как же материнские чувства? Неужели ни одна из них не заступится за парня?

– Мне кажется, – нерешительно сказала Людмила Федоровна, – что мальчик никого не хотел убивать. Он только хотел узнать правду.

Алексей опять не понял. Это природная доброта Людмилы Федоровны или она за сына заступилась? Остальные-то молчат! – Какая же мать допустит, чтобы ее ребенка упрятали в тюрьму по обвинению в убийстве? Ну же! Давай! Откройся!

– Лопухин выходил в холл неоднократно, – решительно сказала Нечаева. – Но не для того, чтобы выяснить отношения с Монти. Воздухом подышать.

– Его убили в закутке, возле туалетов, – напомнил Алексей. – Приблизительное время смерти: за пятнадцать минут до полуночи. В полночь в дежурную часть уже позвонил охранник. Где в этот момент были остальные?

– Когда он звонил? – уточнила Нечаева.

– Не надо прикидываться. Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. В момент убийства Лопухина, где вы были?

– Мы все на какое-то время покидали зал, – пожала плечами Нечаева. – Что касается Славы, то его отсутствие в течение пятнадцати минут никого не удивило. Все видели, что он пьян. Ну, пошел человек на улицу, освежиться. Или в туалет, чтобы умыться. Кстати, его там и нашли. Мы все были поглощены выяснением отношений. Дима и Петр Николаевич впервые услышали, что был какой-то ребенок. Естественно, они захотели узнать правду. Ведь ни у того, ни у другого нет сына. Что касается Петра Николаевича, я не знаю, а вот Дима мечтал о наследнике.

– А есть что наследовать? – живо поинтересовался Алексей.

– Если вы не в курсе, господин Сажин – довольно известный политик, – холодно сказала Нечаева. «Не прикидывайтесь», – понял Алексей, который и вправду немножко сыграл. Фамилия «Сажин» была на слуху. – Правда, его политическая карьера только начинается. Созданная им партия пойдет на следующие выборы, и думаю, наберет необходимое количество голосов. Для того чтобы пройти в Парламент, – еще холоднее пояснила Нечаева.

– Подумать только! – заволновался Алексей. – Не признал! Ай-яй-яй! Видел ведь его по телевизору! Неоднократно! Какая непростительная ошибка! Но мне и в голову не пришло, что такой человек может появиться здесь, в клубе, где демонстрируют мужской стриптиз! Ну, на это должна быть веская причина! Да-а-а… Такие люди… Миллионер и политический деятель. И всего один мальчик. Или у господина Сажина есть еще внебрачные дети? Наина Львовна?

– А почему вы меня об этом спрашиваете?

– Ну, вы же были его подругой.

– Были периоды, когда мы расставались, – пожала плечами Наина Львовна. – Я за ним не следила. Где он, что с ним.

– Какая ты… – вновь не удержалась Людмила Федоровна. – Все знают, что Дима любит и всегда любил только тебя! Ты же всю жизнь ему испортила! Ладно бы раньше, когда у него ничего не было! Сейчас-то зачем так издеваться над человеком?

– Это уже дело принципа, – жестко сказала Наина Львовна. – И потом: не моя личная жизнь здесь обсуждается.

– Совершенно верно, – кивнул Алексей. – Но если понадобится, с вами будут беседовать по отдельности. А пока, как я понял, мне придется поговорить с Монти. Может быть, он уже выяснил, кто его мать?

– Мы можем идти? – холодно уточнила Нечаева.

– Не дальше холла. Можете там покурить, обменяться впечатлениями. Сейчас освободится следователь и кого-нибудь из вас пригласит.

– Господи! Еще и следователь! – раздраженно сказала Ада Станиславовна.

– А как вы хотели? – развел руками Алексей. – Убийство есть убийство!

Нечаева поднялась первой, и направилась к дверям, следом за ней потянулись две другие женщины. Наина Львовна в этой тройке явный лидер. Алексей прикинул: у одной есть серьезные причины, чтобы скрыть правду, две другие чего-то опасаются. Шантажа? На кого больше похожа Нечаева? Не на жертву. Скорее, на шантажистку. Но именно у нее сомнительное прошлое. Есть, чем прижать. Вон как сказала Лопухина! «В чьих только постелях ты не побывала»! С Сажиным у нее отношения сложные. Похоже, что Наина Львовна все делает ему назло. «Это уже дело принципа». Из принципа она может и не говорить мужчине, который мечтает о наследнике, что у него есть сын. Или же бережет репутацию начинающего политического деятеля. Сын-стриптизер – это конец его карьере. Ах! Какой пассаж!

Людмила Федоровна? Она молчит по вполне понятной причине. Дорожит отношениями с мужем, которые вполне могут разладиться, если тот узнает правду. Сразу видно, что Петр Николаевич человек семейный. Дочь обожает. Простит ли он жене, что та подкинула его единственного сына в роддом? Это-то он может и простит, но вот то, что единственный сын стал стриптизером и продает за деньги свое тело в то время, как его отец миллионами ворочает… Хм-м-м… Какой пассаж!

У Ады Станиславовны материальные затруднения. И убит ее бывший муж. Если Монти ее сын, появляется мотив. Ведь Лопухин и Монти незадолго до этого бурно выясняли отношения. А причина? Проснулся материнский инстинкт? Защитила своего ребенка? «Не смей его трогать, подонок!». И – ба-бах! Бронзовым парнем по голове!

– Строите план захвата Парижа? – раздалось вдруг совсем близко. Он невольно вздрогнул и поднял голову. Рядом стоял Монти. – Вызывали? Разрешите сесть?

– Ты пока свободный человек. Хочешь, садись, не хочешь, не садись.

– Садиться я как раз не хочу, поэтому сяду, – и Монти опустился в одно из кресел и закинул ногу на ногу. Алексей машинально отметил: недавно в этом же кресле сидела Нечаева. Случайный выбор или не случайный? И, улыбнувшись, спросил:

– Как же тебя все-таки зовут?

– По паспорту? Матвей Нестерович Лаптев. Разрешите представиться. – И шут в белоснежной рубашке чуть нагнул голову. Светлая прядь картинно упала на лоб.

Алексей внимательно посмотрел на парня, не удержался и покачал головой. Хорош, шельмец! Все при нем. А уж глаза! Бывают люди, от которых взгляд невозможно оторвать. Такое ощущение, что от них исходит сияние. Как это называется? Магнетизм, что ли? Он невольно вздохнул. Вот из-за таких парней женщины и теряют голову!

– Что с вами? – участливо спросил Монти. – Мне кажется, вы чем-то озабочены.

– А тебе не кажется, что все это похоже на пошлую мелодраму, которые так любят смотреть наши любимые женщины? Брошенный младенец, ради куска хлеба подавшийся в стритизеры, папа-миллионер, который не знает о единственном сыне…

– Все было бы так, если бы не труп, – заметил Монти. – Это уже не мелодрама. Это драма. Я думаю, что счастливый конец, когда мама с папой кидаются на шею вновь обретенному ребенку, здесь неуместен. Его и не будет. И потом: мой папа может оказаться и не миллионером вовсе. И не известным политиком. Я имею в виду третьего. Не Сажина и не Рябова. Я не из-за денег кинулся его искать. И вовсе не папу. Я хотел узнать сущие пустяки: кто моя мать? И у меня была веская причина.

– Какая?

– Мои любовницы – женщины, по возрасту годящиеся мне в матери, – охотно пояснил Монти. – Не исключено, что я когда-нибудь на одной из них женюсь. Мне бы, не хотелось оказаться мужем собственной матери и братом собственного сына. Только и всего. И, как выяснилось, я был к этому близок. Очень близок. Мне до сих пор не по себе. Спасибо Анне.

– Анна это кто?

– Моя подруга. Она психотерапевт. Я получил от нее квалифицированный совет.

– Какой же?

– Сходить в театр.

– Оригинально. Это что, новая методика?

– Да. Хотите адресок? – сладко улыбнулся Монти.

– Нет, спасибо. Я здоров. Так на ком же ты чуть было не женился?

– Я не о женитьбе говорил, – терпеливо пояснил Монти. – Об интимных отношениях.

– Послушай, парень, у меня такое ощущение, что ты что-то недоговариваешь.

– А как же! – вновь улыбнулся Монти. – Но ведь вечер длинный? Я привык работать по ночам. И у меня сегодня день рождения.

– Вот потому что у тебя день рождения… – вздохнул Леонидов.

– Могу я получить подарок? – он посмотрел на Алексея, словно обиженный ребенок. Пухлые губы задрожали, словно Монти едва сдерживает слезы. Леонидов тут же подумал: «Актер! Прямо, талант! Ему бы в кино сниматься!».

– И какой же подарок ты хочешь?

– Узнать правду. Они ведь не признаются, – пожаловался Монти. – Как будто я ее за это съем! За то, что она меня бросила! Или буду с нее деньги тянуть! Что я могу потребовать? Я ведь уже совершеннолетний! – с гордостью сказал он.

– Не переигрывай, – поморщился Алексей. – Скажи лучше, почему Лопухин на тебя накинулся?

– Предатели! Уже заложили! У меня такое ощущение, что я ошибся! Разве какая-нибудь из этих трех волчиц может быть моей матерью? А ведь я так старался! Добывал информацию!

– А ну-ка, расскажи.

– Что рассказать?

– Как ты добывал информацию. И зачем с тобой познакомился Лопухин.

– Хорошо, – кивнул Монти. – Я расскажу все.

Три с половиной месяца назад

…Он начал с того, что серьезно поговорил с ма. Так и сказал, войдя на кухню, где она готовила обед:

– Мне надо с тобой поговорить. Это серьезно.

– Ох, – сказала ма и рухнула на табурет. Рука с половником бессильно опустилась.

– Ты капаешь на пол, – заметил Монти. – Это щи. Они жирные. Где у нас половая тряпка?

– Что случилось? – зашевелила она губами. Звука не было, но он понял суть вопроса.

– С тряпкой? Не знаю. Она лежала в туалете. Ее похитили? И что сказала милиция?

– Ты можешь хоть на минуту стать серьезным! И оставить этот тон! Раз речь идет о серьезных вещах?! – Как быстро она обрела дар речи! Половник теперь был нацелен в его сторону. Он грустно посмотрел на заляпанный пол и сказал:

– Хорошо. Я не буду искать тряпку, хотя мне и тяжело. Тяжело смотреть на эти ржавые пятна. Это и мой пол тоже. Но откуда ты знаешь, о чем пойдет речь? Я еще ничего не сказал.

– Одна из твоих подружек наверняка беременна, – зловеще предположила ма.

– Наверняка, – легко согласился он. – И знаешь, я этому рад. Рождаемость падает и долг каждого гражданина – предотвратить демографическую катастрофу. Стараюсь изо всех сил. Но речь пойдет не о моих внебрачных детях. Об одном внебрачном ребенке, который давно уже вырос и оказался в очень сложной ситуации. Это я.

Ма уставилась на него, как на привидение. Он вздохнул, придвинув табурет, уселся напротив и посмотрел ей в глаза.

– Мотя, ты меня пугаешь, – жалобно сказала ма. – Иногда я тебя совсем не понимаю.

– Всегда. Ты меня всегда не понимаешь. Но я с этим давно смирился. Мы мирно сосуществуем, меня все в тебе устраивает, в отличие от тебя, которую во мне не устраивает ничего. Но я же не могу позволить тебе умереть с голоду? Несмотря на существующие между нами принципиальные разногласия. Ты меня вырастила. Я считаю тебя своей матерью. Но биологически…

– Как-как?

– Биологически, – терпеливо пояснил он, – ты мне не мать. Вот в этом и есть суть вопроса. Мне до зарезу надо ее найти.

Для убедительности он даже чиркнул себя ребром ладони по горлу. Мол, вот как мне это надо. Ма вздрогнула:

– Ты решил уйти из дома? А как же я?

– Мои законные дети будут называть бабушкой именно тебя, – торжественно пообещал он.

– Боюсь, я до этого не доживу, – пожаловалась ма.

– Я постараюсь, чтобы дожила. Ну, так как?

– Что как?

– Кто моя биологическая мать?

– Откуда я знаю?

– То есть? Тебе что, не сказали?

– Ну, разумеется, нет!

– Где же ты меня подобрала? В капусте? Ой, только не ври! Я давно уже знаю, откуда берутся дети!

– В роддоме. Видишь ли, с усыновлением ребенка всегда были проблемы. А в те далекие времена, когда…

– Я проходил это на уроках истории, – нетерпеливо оборвал он. – Ближе к делу.

– В общем, у нас с отцом ничего не получалось. Мы собрали все необходимые справки, встали на очередь. Шли годы. С Марией Казимировной Новинской я была знакома очень давно.

– С?

– Старшая сестра роддома, – пояснила ма. – Когда я была молодой, лет двадцати с небольшим, она работала в гине…

– В гинекологии. Я знаю такое слово. Продолжай.

– Я часто лежала в больнице, лечилась. Она мне всегда сочувствовала. И потом, когда мы случайно встречались, давала советы. Она ведь живет здесь недалеко. Рекомендовала врачей, которые могли помочь, ведь у нее большие связи. У нее был мой номер телефона. И вот однажды она позвонила и сказала, что есть мальчик, от которого отказались. Наследственность хорошая, за мать она ручается.

– Ага! Значит, она в курсе, кто моя мать?

– Я думаю, да. Судя по тому, как все было обставлено, это кто-то из ее близких знакомых. Возможно, даже родственница.

– И ты никогда не пыталась выяснить, кто эта женщина?

– Мотя, да зачем? Зачем мне это нужно? Пойми: ведь она тебя бросила! И даже ни разу не поинтересовалась твоей судьбой! Ну, а тебе зачем это? Ты ведь уже взрослый мальчик. Что ты можешь от нее потребовать?

– Подумать только! Разгадка была всего в двух шагах! Мир тесен! Женщина, устроившая мою судьбу, живет поблизости, а я за двадцать пять лет не нашел времени, чтобы с ней поговорить! Как ты сказала? Мария Казимировна Новинская?

– Неужели ты к ней пойдешь? – жалобно спросила ма.

– Ну, разумеется! А, может, она и есть моя мать? – и он лихо подмигнул.

– Опомнись! Уважаемая женщина, строгих правил. Нет, это исключено.

– Сколько ей лет?

– Я думаю, под шестьдесят.

– В самом деле. Многовато. Я думаю, что моей матери лет сорок с небольшим.

– Ну откуда ты знаешь? – всплеснула руками ма.

– Что-то мне подсказывает. Быть может, сердце? – он притворно вздохнул и положил руку на грудь. – Тук-тук, тук-тук… Видишь, у меня участился пульс. Где она живет?

– Мотя!

– Я уже двадцать пять лет Мотя. Спасибо Нестору Ивановичу. Где?

Мать помялась, но адрес назвала. Когда он вышел из кухни, то не выдержал и рассмеялся. Как все оказывается просто! Где, спрашивается, романтика? Пройти полмира, чтобы найти ту, которая. И броситься ей на грудь. Разгадка тайны в двух шагах! В соседнем доме! Нет, Лаптев, он и есть Лаптев. Даром что Матвей Нестерович.

…На следующий день, часов около восьми, Монти пошел к Новинской. Поразмыслив, он купил по дороге торт, букет цветов и бутылку шампанского. Дорогого, французского. Такое событие надо отметить. И, кто знает? Вдруг она любит выпить? Это надо использовать! Тяпнет шампани, разговорится и выдаст роковую тайну. Он поставит в этом деле точку и вздохнет с облегчением. Не опасаясь отныне, что кончит, как его товарищ по несчастью родом из Древней Греции. Полной потерей зрения на почве нервов.

Он поднялся на третий этаж и, прижав к груди букет, надавил на кнопку электрического звонка. Сегодня на нем были просто джинсы и светлая рубашка. Монти не хотел ее испугать. Была весна, время года, которое он любил больше всего на свете, месяц, который боготворил. Он улыбался. Дверь не открывалась.

Монти пригладил волосы и позвонил еще раз. Наконец за дверью раздались шаги. И пауза. Он понял, что хозяйка смотрит в глазок.

– Здравствуйте, – сказал он, улыбнувшись глазку. И отвел в сторону руку с букетом. Вдруг цветы закрывают его лицо? Монти верил в магию своих темных глаз и томной улыбки. Дверь не открылась. – Я знаю, что вы там, – сказал он, вздохнув. – Я слышал ваши шаги. Я не маньяк. Хотите паспорт?

Паспорта у него не было. Он лгал. Но лгал, как всегда, с легкостью и непременно с улыбкой. Подействовало. Как всегда.

– Кто там? – раздался женский голос из-за двери.

– Я – Монти. То есть, Матвей. Ваш сосед. То есть, я живу неподалеку. Моя мать… Ее зовут Полина Петровна. Учительница музыки.

Женщина молчала. Дверь не открывалась.

– Мне очень нужно с вами поговорить. Ну, пожалуйста. Видите, я торт принес.

Он поднял руку и показал глазку коробку.

– Что вы хотите?

– Попить с вами чаю. Или шампанского. Как скажете. Мне надо задать вам всего один вопрос. Я получу ответ и уйду. Поверьте, мне очень надо. Двадцать пять лет назад вы меня подобрали. Я подкидыш. Вы отдали меня в семью Лаптевых. Дело в том, что у меня проблемы…

И тут дверь открылась. На пороге стояла седовласая дама в домашнем платье до пола. Она окинула Монти внимательным взглядом, с ног до головы, и с удовлетворением заметила:

– Я знала, что ты вырастешь красивым мужчиной. Я им так и сказала. Но на твою мать это не произвело впечатления. Заходи.

«Как все просто! Проще, чем я думал», – невольно вздохнул он, очутившись в крохотной прихожей. Мария Казимировна жила в пятиэтажке, предназначенной в этом году под снос.

– И куда мне? То есть торту? – спросил он.

– Торту – на кухню, – улыбнулась дама. – Там я с ним разберусь. А тебе в зал. Где я буду разбираться с тобой.

– Шампанскому, я думаю, тоже на кухню, – сказал он, ничуть не испугавшись. – В холодильник. А цветы вам. Пожалуйста.

Он протянул даме белые лилии и подумал, что угадал. Лилии ей идут. Гармонично сочетаются с ее прической и длинным платьем. Монти обожал все красивое, в том числе и себя. На всякий случай он поцеловал даме руку, перед тем, как вложить в нее торт.

– Где ты этому научился? – спросила Мария Казимировна.

– На работе. Мне приходится общаться в основном с женщинами.

– Иди в зал, – вздохнула дама и отправилась на кухню вместе с тортом и шампанским.

«Залом» громко называлась единственная комната, на ночь превращавшаяся в спальню. Монти присел в кресло и огляделся. На стенах висели портреты родных и близких хозяйки. Его заинтересовала женщина, чьих фотографий было больше всего. Красивая блондинка, удивительно похожая на Марию Казимировну. Дочь? Ма сказала, что старшая сестра роддома не замужем. Женщина строгих правил. Но ведь похожа!

– Это моя племянница. Ада.

Мария Казимировна стояла в дверях с подносом в руках. Крохотные кофейные чашки, блюдо с тортом.

– А шампанское? – спросил Монти.

– Ты пьешь?

– За знакомство.

– Хорошо.

Она опустила поднос на журнальный столик, и вскоре в зале появились бокалы и шампанское. Мария Казимировна посмотрела на этикетку и удивленно подняла брови:

– Ты богат?

– Я вижу, вы хорошо разбираетесь в винах.

– Я знаю, что это хорошее шампанское, – сухо сказала Мария Казимировна. – Простым смертным не по карману.

– Случай особый.

Он взял в руки бутылку и принялся откручивать проволоку. Открыл аккуратно, чтобы не пролить, не брызнуть на стены и потолок. Она дорожит своей маленькой квартиркой и своим покоем, это видно. Наполнил бокалы, сам же сказал тост. Точнее, повторил:

– За знакомство!

Мария Казимировна сделала лишь один глоток. Он понял, что напоить и разговорить ее вряд ли удастся. Может, обаять? Улыбнулся и спросил:

– Вы не удивились, что я к вам пришел?

– В общем-то нет. Это могло случиться и могло не случиться в равной степени. Я абсолютно спокойна, потому что мне нечего тебе сказать.

– То есть? – слегка оторопел он.

– Я не знаю, кто твоя мать.

– Как это не знаете? Вы же взяли меня из ее рук! Она что, не представилась? Но хотя бы внешность ее можете описать! Возраст, особые приметы. Я ее из-под земли достану!

– Дело в том, что их было трое.

– Как это трое?

– Избавь меня от подробностей. Тебе лучше поговорить с моей племянницей, Адой. Но я думаю, что встречаться вообще не надо ни с кем. – Мария Казимировна говорила медленно, тщательно проговаривая каждое слово. Монти это начинало раздражать. Он не выносил, когда ему читали нотации. А она именно это и делала: – У каждого из вас своя жизнь. У них семьи, дети. У тебя тоже. Семья. Ты что, недоволен своими приемными родителями?

– Да не в этом дело! – горячо сказал он. – Я просто хочу знать.

– До сих пор не хотел.

– Появились обстоятельства, – с нажимом сказал он.

– Мне нечего тебе сказать. Роды принимала Ванда, моя мать, а она давно умерла.

– Где это было?

– У нас на даче. Этот дом давно уже продан. Прошло почти двадцать пять лет. И я не думаю, что кто-нибудь из соседей…

– Адрес назовите.

– Матвей, ты делаешь ошибку.

Он невольно поморщился:

– Не зовите меня так. Чего никогда ей не прощу – могла хотя бы дать мне имя!

– Хотел бы ты называться Стасом?

– Не знаю. Почему Стасом?

– Так зовут сына моей племянницы. В честь моего брата, ее отца. Станислава Новинского. Ты можешь быть моим внучатым племянником.

– Как-как?!

Я не исключаю, что тайно родила именно Ада. У нее были веские причины, чтобы это скрыть.

– Вот! У меня даже имя украли! Какой-то тип украл мое имя! Он – Станислав! В честь деда! А я – Матвей! Матвей Нестерович Лаптев! А ведь первенец – я! Это все мое! Мое, слышите?!

– Ты ведешь себя, как ребенок.

– А что бы вы делали на моем месте? Почему вы не взяли меня к себе? Живете одна, не замужем. Почему? Если я ваш внучатый племянник? Потому что не были в этом уверены? Вам гарантии нужны? Может, сдадим кровь? Сделаем генетический анализ?

– Я думаю, это глупо. Все, что ты делаешь глупо. Столько лет прошло!

– Да наплевать мне на то, как давно это было! Я думаю, что вы просто струсили! Все струсили!

– Что было, то было. Возможно, что твоя мать сделала ошибку. Но это было ее решение.

– Ладно. Давайте адрес. Я думаю, что имею право знать правду.

– Нет, – спокойно сказала Мария Казимировна.

– Что?! Почему?!

– Она от тебя отказалась.

– Но я хочу знать.

– Кто знает, сколько судеб будет поломано? Я вижу, что ты настроен решительно. Я тебе сказала, что у них у всех семьи.

– Отлично! Я не откажусь от брата или сестры. Думаете, они от меня откажутся? Чем я плох?

– Мат…

– Монти.

– Что это за имя?

– Нормальное. Мне нравится. Не хуже, чем Стас.

– Как глупо! – покачала головой Мария Казимировна.

– Где находится ваша дача?

– Бывшая дача.

– Без разницы.

– Ты все равно ничего не узнаешь.

– Тем более.

– Я уже жалею, что сказала тебе об Аде! – с отчаянием воскликнула Мария Казимировна. – Я просто растерялась! Мне показалось вдруг, что ты на нее похож!

– Ага! – воскликнул он. – Где дача?

– Рижское направление, – еле шевеля бледными губами, сказала Мария Казимировна. Название поселка он едва расслышал. Но расслышал.

– Новинская, вы говорите? – переспросил деловито. – Ее девичья фамилия. В поселке вас помнят как Новинских. У меня завтра выходной. Я туда обязательно наведаюсь.

Он поднялся. Мария Казимировна настороженно на него смотрела. Он же глянул на часы и сказал:

– Извините, но я вас покину. На работу пора.

– И что же это за работа? – удивленно спросила Мария Казимировна. – В девять вечера?

– А вы, разве не в курсе? По-моему, вся округа знает! Я тут один такой! На весь квартал!

– Я веду замкнутый образ жизни. По-прежнему работаю в роддоме. Общаюсь только с племянницей. А она живет на другом конце города. Местные сплетни до меня не доходят. И почему же о тебе вся округа говорит?

– Я стриптизер.

– Не поняла?

– Работаю в ночном клубе, – с улыбкой пояснил он. – В стриптиз-клубе. Раздеваюсь за деньги. И так далее. Хотите подробности?

– Нет! – вздрогнула она.

– Как угодно.

– Но как же… – растерянно сказала Мария Казимировна. – Такая хорошая семья. Интеллигентные люди. Полина Петровна – учитель музыки. Как же?

– Видимо, яблоко от яблони недалеко падает. Это гены. Хорошо хоть, я не Чебурашка. Не в курсе, мой папа, он какой?

– Нет. Я ничего не знаю.

– В любом случае, я ему благодарен. Свою работу он сделал хорошо.

И Монти, улыбнувшись, пригладил светлые, чуть вьющиеся волосы. Мария Казимировна смотрела на него с ужасом.

– Вам надо выпить. Шампанского, – посоветовал Монти.

И направился к дверям. Здесь ему больше делать было нечего. Едва успеет заскочить домой и переодеться. Машинально он вновь пригладил волосы. Переодеться? Сойдет и так! В машину и – на работу. Ему надо подумать.

…Оказалось, что все не так просто. Она сказала: «их было трое». Что это значит? Он почему-то зациклился на Аде, ее племяннице. Мария Казимировна сама сказала, будто между ними есть внешнее сходство. Между Адой Новинской и Монти. Он видел фотографии. Она блондинка. Только-то. Мало ли на свете блондинов? Цвет глаз? У него глаза темные, у нее светлые. Глаза он мог унаследовать и от отца. Неужели Мария Казимировна и впрямь ничего не знает? Похоже, что так! Отдала его Лаптевым и даже не попыталась выяснить правду. А зачем ей это надо? Никому не надо. Он вдруг почувствовал себя брошенным. Ну что в нем такого, что мамочка от него отказалась? «Это просто стечение обстоятельств и больше ничего. Стечение обстоятельств. И ничего уже не изменишь. Кроме одного. Не совершить роковую ошибку. Инстинктивно я хочу ее совершить. Меня просто раздирает».

Бампер машины, за которой он едет, в опасной близости. Резко по тормозам. Какая была хорошая погода! Вот именно: была. Ну почему эта история так его задела? Из-за того, что у нее есть еще один сын, и его зовут Стасом?

«Мы с тобой встретимся. Обязательно встретимся. Обязательно…». К кому это относилось? К матери или к парню по имени Стас? В этот момент он ненавидел обоих.

…Первой, кого он увидел в зале, была Нечаева. Подумал со злостью: «Как на работу сюда ходит! Достала!». Та улыбнулась, помахала рукой: «Привет, Монти!». Заметив рядом с ней мужчину, вытер выступившую на лбу испарину: Фу-у… Отпустило. Нашла себе утешение. Может, наконец-то оставит его в покое?

– Ты сегодня опоздал, – мягко пожурил хозяин.

– Обстоятельства.

– Что, заболел?

– Сам еще не знаю.

– Работать-то будешь?

– Буду!

Он был не в ударе. И все из-за этой Новинской. Все заметили, что он нервничает. Мишка-Аякс даже спросил:

– Ты что, влюбился?

– А что, похоже? – прищурился он.

– Дерганный какой-то.

– Нет. Не влюбился.

– Проигрался?

– Хуже. Я потерял себя.

– Да ну тебя, с твоими дурацкими шуточками! – отмахнулся Аякс.

– Вот так всегда! Люди перестали задумываться о смысле жизни. И все потому, что слишком много думают о деньгах.

– Будто ты не думаешь! Кстати, о деньгах. Нечаева тебя уже спрашивала. Пришла и первым делом отловила меня, спросив: «А Монти что, сегодня не будет?». И такой у нее был взгляд! Похоже, она влюбилась!

– В того типа, что сидит рядом с ней?

– Балда! Это ж ее юрисконсульт!

– Кто?!

– Юрисконсульт, – важно выговорил Аякс.

– Какие слова мы знаем! – Монти прекрасно знал, что Мишка и средней школы не окончил. Но зато чемпион России по бодибилдингу. Вошел в тройку призеров, если быть точнее.

– Нечаева так сказала.

– А с каких пор она перед тобой отчитывается? У вас что-то было? – ревниво спросил он.

– Я ездил к ней в офис, – пояснил Аякс. – Она хочет устроить мою фотосессию.

– Ее впечатлила твоя мускулатура? – усмехнулся он.

– А что, плохо? – и Мишка напряг бицепс, сжав огромный кулак. Впечатляло. Потом Аякс миролюбиво сказал: – Иди к ней. Я не жадный.

Он знал и еще одну Мишкину тайну. Аякс балуется кокаином. В клубе многие на него подсели. Особенности профессии. Где секс, там и наркотики. Мишка ему должен, потому что где наркотики, там и долги. И дорогу переходить не будет. Скорее, честно поделится. Общаться с Нечаевой не хотелось. Монти надеялся только на юрисконсульта. Кто сказал, что они – плохие любовники?

Монти шел к столику, за которым сидела Нечаева со своим юрисконсультом, и пытался улыбаться. Он думал о том, что завтра поедет в дачный поселок, где почти двадцать пять лет назад его родила женщина, имени которой он до сих пор не знает.

– Мне сказали, что вы меня искали? – вежливо спросил он.

– Да. Садись, – кивнула Нечаева. Монти сел. Юрисконсульт посмотрел на него с интересом. Монти ответил ему тем же. В результате этого обмена взглядами Нечаева, сказала:

– Слава, я тебя не задерживаю.

«Раз я не Слава, значит, мне следует остаться», – невольно вздохнул Монти.

– А ты не похож на стриптизера, – задумчиво сказал ее спутник, который вовсе не спешил покинуть клуб. – Скорее, на студента.

– А вы – на юрисконсульта. Скорее, на стриптизера.

Тот, которого назвали Славой, рассмеялся.

– Нахал! – заметил он, поднимаясь. И Нечаевой: – Так я тебе завтра позвоню.

Та небрежно кивнула. Слава не ушел, пересел за соседний столик, где скучала дама в лиловом. Монти знал, что она ждет подружку, и немного пожалел юрисконсульта. Обе были богаты, но одна замужем, а другая в разводе, и суть их отношений состояла в бесконечных препирательствах о том, кому живется лучше, свободной женщине, труженице, или же содержанке. Эта дружба-вражда длилась уже не один год, и, похоже, что обе ею просто упивались. Мужчине там было не место. За столиком, имеется в виду.

– Мне показалось, что ты меня избегаешь, – заметила Нечаева.

– А что, если так?

– Ты сегодня не в духе. Грубишь. А мне рекомендовали тебя как воспитанного молодого человека, сговорчивого и веселого. Ты наркотики не употребляешь? – подозрительно спросила она.

– Думаете, что у меня ломка? – усмехнулся он. – Нет, не употребляю.

– Слава богу!

– А почему вас так волнует мое здоровье?

– Послушай, давай-ка на ты. А то я начинаю чувствовать себя старухой.

– А сколько вам лет, если не секрет?

– Сорок три, – спокойно ответила Нечаева. Без всякого кокетства.

– Смело, – заметил он. – Хотите комплимент?

– А что, если так?

Он рассмеялся. Дама с железной хваткой! Нет, она его выпустит! Карты на стол.

– Что ты от меня хочешь? – в упор спросил он.

– То же, что и все, – слегка удивилась Нечаева.

– Но почему я?

– А разве ты не лучший?

– Значит, тебе надо все самое лучшее… Прямо сейчас? Или потерпит?

– Я хотела начать с фотосессии.

– Понятно. Ты всегда с этого начинаешь.

– Кто тебе сказал? – подозрительно спросила Нечаева.

– Мишка. То есть, Аякс.

– Ах, это! – рассмеялась Нечаева. – Но это же и в самом деле работа! Сейчас все, кто выше метра восьмидесяти, мечтают стать моделями. И мужчины и женщины. У тебя модельная внешность. Абсолютно. Я могу сделать из тебя звезду.

– Мне скоро двадцать пять.

– Ну, два-три сезона ты можешь «позвездить». А там, кто знает? Выгодно женишься.

– На ком? На тебе?

Она вновь рассмеялась:

– Не так сразу. Для начала приезжай ко мне в офис. Я давала тебе визитную карточку.

– Я ее потерял.

– Как с тобой будет непросто. Я даже не ожидала. Мне сказали, что ты легко соглашаешься на связь с женщинами моего возраста. Что тебе это нравится.

– У меня возникли проблемы.

– Проблемы с чем? – с иронией спросила она.

– Там все в порядке, не беспокойся, – он выразительно опустил взгляд, обозначив то место, где все в порядке. – Мне просто надо кое-куда съездить. Загородная прогулка.

– Хочешь, я поеду с тобой? Я давно не была за городом. Куда ты едешь?

– Рижское направление.

Услышав название поселка, она невольно вздрогнула. И тихо спросила:

– А зачем тебе туда надо?

– По личному вопросу. Я поеду завтра.

– Завтра у меня дела, – поспешно сказала Нечаева. – Я передумала. Там сейчас еще холодно. На природе.

– Я же не загорать туда еду.

– На весь день?

– Думаю, что нет.

– Так может, вечером ко мне?

– Вряд ли.

– Когда у тебя выходной?

– Я же сказал: завтра. Я буду очень занят.

– Тогда послезавтра с утра приезжай в мой офис. Нет, лучше сразу в студию. Это займет пять-шесть часов. Отдохнешь и поедешь на работу. Вот моя визитная карточка. – Она положила перед ним глянцевый прямоугольник с названием журнала и номерами телефонов. – И больше не теряй. Завтра вечером тебе позвонит мой секретарь и скажет, куда приехать.

– А ты там будешь? В студии?

– Подъеду, чтобы посмотреть, как проходит съемка. – Тут она взглянула на часы и заметила: – Уже поздно.

Он подумал было, что это намек, но Нечаева сказала:

– За мной должны заехать.

– А у меня еще выход.

– Значит, до послезавтра.

В этот момент в клубе появился мужчина высокого роста, интересный, с ранней сединой на висках, которая ему шла. Его лицо показалось Монти знакомым. Мужчина окинул зал внимательным взглядом и направился к столику, за которым сидели они с Нечаевой. Та поспешно поднялась.

– Тебе нельзя здесь бывать, – скороговоркой сказала она мужчине. – Рискуешь своей репутацией.

– Так ради тебя же, – улыбнулся тот. И тут Монти его узнал. Видел как-то в популярном политическом ток-шоу. Господин агитировал за… Вот память! Все они обещают одно и то же, попробуй тут разобраться! Да и надо ли?

Мужчина скользнул по нему безразличным взглядом и спросил у Нечаевой:

– Ну что? Рабочий день закончен?

«Вот, значит, как», – усмехнулся Монти. – «Дамочка вешает ему лапшу на уши. Работаю, мол. А сама прицеливается к красивым мальчикам. А если намекнуть?». Он промолчал. Монти уважал чужие чувства, а ему показалось, что мужчина к Нечаевой неравнодушен.

– Да. Поехали.

И Нечаева с безразличным лицом кивнула Монти: пока, мол. И направилась к дверям. Он разозлился. Поставила на место, значит. Дала понять, что любовь, за которую заплачено – это второй сорт. На вес. А товар штучный надо беречь. «Тебе нельзя здесь бывать. Рискуешь репутацией. Ах, ах, ах! Вы только подумайте!».

В эту ночь он ехал один. Домой. В плохом настроении. И ему вовсе не хотелось тащиться завтра в какой-то дачный поселок, за сто километров от Москвы. Но он должен был это сделать…

…Он только что проехал Ново-Иерусалим. Железнодорожную станцию. На обочине голосовала девушка. Невысокого роста брюнетка, худенькая, симпатичная, в джинсах и яркой «ветровке». За спиной у девушки висел набитый рюкзак. Туристка? Монти притормозил. Девушка тут же подбежала к его машине.

– Вам не говорили, что нельзя садиться в машину к одинокому мужчине? – спросил Монти, высунувшись в окно. – Он может оказаться маньяком.

Девушка слегка растерялась, потом улыбнулась:

– Ну и пусть!

И полезла на переднее сиденье.

– Эй, полегче! Я вас еще не приглашал!

– Ты что, остановился, чтобы прочитать мне нотацию? Я тронута. Но хотелось бы еще и до дому добраться.

Она пристроила рюкзак в ногах и вытерла мокрый лоб:

– Фу-у… Спасибочки. Теперь можно поговорить и о маньяках.

Монти улыбнулся. Ему нравились люди с чувством юмора.

– Куда едем? – спросил он.

Девушка назвала поселок, куда направлялся он сам. Монти еще раз улыбнулся. Интуиция его не подвела.

– К бабушке? – спросил, когда машина тронулась.

– К дедушке.

– А серьезно?

– Серьезно. В деревню, к дедушке. Продукты везу. И проведать. Электрички идут только до Ново-Иерусалима. Окно, – объяснила она. Монти пригляделся. А ничего! То есть, ничего особенного, но все, что на ней надето, ей идет. Девушка почувствовала его взгляд и спросила:

– Ну и как?

– Вполне.

– Так может, познакомимся?

– Монти.

– Что?

– Это мое имя.

– А серьезно?

– Серьезно. Сценический псевдоним. Но я с ним уже сросся.

– Ты – артист?

– Артист. Особого жанра.

– А именно? – спросила она с интересом.

– Я стриптизер, – спокойно сказал он. И подумал: сейчас начнется.

Она удивленно округлила рот. Некоторое время его рассматривала, потом протянула:

– Я думала, они други-и-е.

– Что, в твоей жизни еще не было ни одного стриптизера?

– Не было, – честно призналась она.

– Ну что ж. Когда-то все случается впервые.

– У тебя, наверное, было много женщин.

– Наверное, – пожал плечами Монти.

– А к нам в деревню зачем?

– По делам. Послушай, быть может, ты знаешь. Вернее, твой дедушка. Меня интересуют Новинские. Двадцать пять лет назад у них в вашей деревне была дача.

– Новинские? Нет, никогда не слышала.

– А твой дедушка давно там живет?

– Он никогда оттуда и не уезжал. С тех пор, как родился. Поначалу это была деревня. Я ее так и называю. А теперь говорят: дачный поселок. Деревенских почти не осталось. Мой дедушка да бабка Маша. В основном дачники. Вот здесь – налево.

– Спасибо. Слушай, мне повезло! Что я тебя встретил. Заблудился бы.

– А может, это судьба? Кстати, я не представилась: Надя.

– Хорошее имя.

– Мы могли бы встретиться. В Москве.

«Не могли бы», – подумал он, но кивнул:

– Конечно!

– Я дам тебе свой номер телефона.

Он кивнул еще раз.

– А ты мне свой дашь?

Он кивнул и в третий раз. В его записной книжке Надь примерно с десяток. А может, и больше. Надо бы сделать ревизию и отсеять тех, кто остался в далеком прошлом. Если она позвонит, долго будет думать: а кто это? А ведь придется с ней куда-нибудь сходить! И накормить ее ужином. И оплатить счет. Это было бы забавно! Потому что ему это не нужно. Ну, совсем не нужно. Он абсолютно спокоен.

– Почему ты улыбаешься? – спросила Надя.

– Я улыбаюсь своим мыслям.

– Получается, что я напросилась? Как все?

– Именно.

– Тогда почему ты не откажешь?

– Не умею.

– Тогда как же ты выкручиваешься?

Он рассмеялся:

– Разговор зашел не в то русло. Давай-ка свернем.

– Вот здесь – направо.

Некоторое время ехали молча. Он увидел дома, стоящие на горе, и спросил:

– Она?

Надя кивнула. Он покосился на девушку и спросил:

– Я тебя чем-нибудь обидел?

– Да! Вот почему так? Ждешь, ждешь его, принца на белом коне, а потом оказывается, что на него очередь! И ты в этом списке – последняя с конца!

– Я не принц. Внешность обманчива. В душе я уродливый и мрачный.

– Но хотя бы помечтать?

Монти промолчал. Машина въехала на гору.

– Который твой дом? – тихо спросил он.

– Третий от колодца.

– А бабка Маша где живет?

– Предпоследний в этом же ряду. Под красной крышей. Только краска давно уже облупилась.

Монти остановился у третьего от колодца дома.

– Спасибо, – тихо сказала Надя и открыла дверцу.

– А телефон?

– Не стоит. Я все поняла.

Она вышла из машины и дверца захлопнулась. Какое-то время Монти сидел в машине и смотрел, как она идет к калитке. Надя ни разу не оглянулась. Только когда калитка за ней захлопнулась, он выругался и выскочил из машины. Два прыжка, и калитка, вот она! Влетел во двор, увидел рюкзак, стоящий на нижней ступеньке. Надя, которая уже была на крыльце, повернула голову. На лице ее было удивление. Монти взлетел на крыльцо и рывком развернул девушку к себе.

– Телефон, – четко сказал он.

– Я не…

– А я да.

– Пусти.

Надя попыталась пройти. Он положил руку, придавив дверь так, чтобы она не открылась. Нагнулся к девушке, которая была ему по плечо, и посмотрел ей прямо в глаза. Какое-то время оба почти не дышали. Потом он опустил руку, достал из кармана куртки свой мобильник и повторил:

– Телефон.

Она назвала номер. Монти забил его в записную книжку и написал «NADY». Большими буквами. Потом мягко улыбнулся:

– Большое спасибо.

И спрыгнул с крыльца. Насвистывая, направился к калитке, ни разу больше не обернувшись. Надя стояла на крыльце и смотрела ему вслед.

Он сел в машину, посмотрел в зеркало и сказал своему отражению:

– Я никому ничего не должен объяснять.

У дома под железной крышей, выкрашенной в красный цвет, его машина вновь остановилась. Монти вышел и осмотрелся. Последним в ряду стоял одноэтажный бревенчатый дом, потемневший от времени. Неизвестно отчего сердце его забилось. Его тянуло к этому дому.

– Я никому ничего не должен объяснять, – повторил он и направился туда.

Открыл калитку и вошел. Женщина лет шестидесяти, копошившаяся на клумбе, разогнулась и удивленно посмотрела на гостя:

– Вы к кому?

– Извините. Мне нужны Новинские.

– Не слышала о таких, – покачала головой женщина. – Вы ошиблись.

– Они здесь жили когда-то.

– В этом доме?

– Не знаю.

– Мы купили его у Семеновых. Все по закону. У нас есть бумаги, – отчего-то заволновалась женщина.

– Да я не о том, – сказал он с досадой. – Извините.

Он посмотрел на дом. Большой деревенский дом. Изба. Его сердце болезненно сжалось. К горлу подступил комок. Он смотрел на дом и не мог оторваться. Женщина удивленно смотрела на него.

– А этот дом… Он не продается?

– Нет, – покачала головой женщина. – Мы не собирались его продавать.

Он подумал, что вопрос только в цене. «Опомнись! Зачем тебе это надо?». Вот уж никогда не подумал бы, что способен на такие чувства! Откуда? Сентиментальность ему не свойственна.

– Извините, – улыбнулся он. И направился к калитке.

Бабку Машу Монти нашел в огороде. Та тоже смотрела на гостя с удивлением, еще больше удивилась, когда Монти спросил:

– Вы ведь давно здесь живете. Меня интересуют Новинские. Может быть, вы помните…

Он достал из кармана сторублевую купюру и протянул бабке Маше:

– Вот.

Та оцепенела.

– Мало, да? Вот еще.

Монти достал из кармана еще одну купюру такого же достоинства. Бабка Маша опомнилась и проворно схватила деньги.

– Глуховата я стала, сынок. Новинские говоришь? Ох, и времена наступили! Разве проживешь нынче на пенсию? – хитро посмотрела на него бабка.

– Так как насчет Новинских? Чаю бы.

И они прекрасно друг друга поняли. Через десять минут Монти сидел в ее избе, за столом, накрытой клеенкой, и пил чай. Клеенка была белая, в синюю клетку, с глубокими порезами от ножа, в которых виднелось старое, морщинистое тело стола, а чай был со вкусом мяты.

– Новинские, говоришь? – бабка Маша пожевала губами. – Ох, и давно это было, сынок.

– Я понимаю. В каком доме они жили?

– Да соседи мои. Крайняя изба. Только не жили они там. Дачники.

Монти понял, почему его потянуло к тому дому. Интуиция опять его не подвела.

– А кто ты им будешь-то, сынок? – пристально глянула на него бабка Маша.

– Родственник, – коротко ответил он.

– Али насчет дома? Наследник? Так продали они. За четыреста рублев. Все по закону. Давно это было. Ваське немому продали, а тот Шуре-грешнице. А уж она Семеновым. А уж Семеновы…

– Семеновы меня не интересуют, – нетерпеливо перебил Монти. – Меня интересуют Новинские.

– Поляки, значит, – вздохнула бабка Маша. – Ванду я знала хорошо. Соседка. Только они – баре. Куды нам! Сынок-то у ней доктор. Он и меня пользовал. Бывала я у них. Только дом-то они продали. Давно это было.

– А ее внучку, дочь того доктора вы видели?

Бабка Маша наморщила лоб.

– Это которая тут рожала?

Он вздрогнул. Значит, все-таки, Ада Новинская! Племянница Марии Казимировны!

– Откуда вы знаете, что рожала?

– Давно это было, – вздохнула бабка Маша. – Уж лет двадцать, как прошло.

– Двадцать пять.

– Ну да. Приехали они вчетвером. Три девки и Ванда. Мне нынче восемьдесят стукнуло, она вроде как постарше. Жива ли, нет, не знаю.

– Умерла, – коротко ответил Монти. Бабка Маша поспешно перекрестилась. Он спросил: – А почему три девушки?

– Вроде как подружки. Поздно приехали, я их не видала. Утром гляжу – Ванда печь затопляет. Жили они тайно.

– То есть?

– От людей таились. Помню только, что у одной волос был рыжий, а у другой темный. А Новинские – они светлые. Черненькую я видала раза два. На веранде она стояла. Подбородок ладошкой подопрет, да на яблони смотрит. И все вздыхает. Рыжую помню хорошо. Кругленькая вся, румяная, что пышка.

– Она была полная? А, может, беременная?

– Да кто разберет? Давно это было. Я тогда только-только на пенсию пошла. А до того в колхозе работала. А тут и внучка у меня родилась. Вторая. Сын-то и забрал меня в город, сидеть, значит. Жена-то его в больницу попала. Роды были тяжелые. А он весь день на работе. Кому с дитями-то сидеть?

– Почему не остались здесь? На природе?

– Куда ж с малым! И хозяйство пришлось бросить. Наезжала я. Но редко. А уж по осени приехала картошку копать. С сыном. Сноха-то к тому времени оклемалась, вот я и приехала. А в ночь она рожала.

– Это было в конце августа.

– Может, и в августе. Врать не буду, – кивнула бабка Маша. – Я только слышу – кричит. Все «ох», да «мама». Хотела, было, пойти, да сын меня остановил. Куда мол, суешься. Не твое дело. Да и то, правда. Ванда-то была знатная повитуха. Вся деревня знала.

– А утром вы их видели?

– До того ли было, сынок? На огород мы пошли. Как встали, так и пошли. Чего тянуть-то? Кто рано встает, тому Бог подает. Потом мешки таскали. Сушили, в подпол засыпали. Огород-то у меня, сам видал, какой. До соседей ли? Еле-еле управились. А картошка в том году уродилась. Да а-а… – Она мечтательно прикрыла глаза и тяжело вздохнула: – Не то, что нынче. Увидала я их дня через два. С дитем они гуляли. Ванда и рыжая.

– А две других?

– Не видала. Я ее и спрашиваю, Ванду-то. Как, мол, внучка? А она мне: все в порядке, здорова. Ну, я и подумала…

– Вы уверены, что рожала именно она? Ада? Ведь с ребенком гуляла другая!

– Дак, куда ж ей было, гулять! Лежала, небось.

– А сколько дней надо, чтобы встать после родов?

– Ох, сынок! Которые были, так родили, встали, да пошли. Раньше и в борозде рожали. Прямо на поле. Это уж, как кому.

– Значит, точно сказать не можете, кто из них рожал?

– Полячка, кто ж еще? Ну, сам посуди, зачем было Ванде сюда ехать? Да еще с внучкой? Значит, грех случился. Слыхала я, врач-то с женой за границу уехали, а ее в институт устроили. А дочка, значит, вместо того, чтобы учиться, загуляла. Всего год отучилась, и, поди, ж ты! Забеременела! Вот Ванда и прикрыла грех.

– Да, скорее всего, что так. А рыжая, выходит, была толстушка. Или беременна? Вы ее до этого хоть раз видели?

– Нет, не видала. Врать не буду.

– А брюнетка? Она какая? Стройная? Полная?

– Красивая девка. Я ж говорю: на веранде она стояла. Перила-то аккурат по грудь. Врать не буду. Да зачем тебе это надо, сынок?

– Интересно. А чай у вас вкусный.

– Дак с мятой. Сама собираю, сама сушу. Горяченького подлить?

– Нет, спасибо. А кроме вас старожилов в деревне не осталось?

– Куды там! Кто умер, а молодежь в город подалась. Я да дед Федор, вдвоем зимуем. Когда дачники наведаются, в воздух палить, да огни пускать. Когда, слышь, Новинские здесь жили, дачи иметь не разрешали. Тетка у них здесь жила, бездетная. А как умерла, дом-то им достался. Вот Федор, он помнит.

«К деду Федору я уж точно не пойду», – решил Монти. – «Хотя проверить информацию следовало. Но там Надя. Подумает, что из-за нее, а я еще ничего не решил. Это была минутная слабость. Нет, не пойду». Он поднялся и повторил:

– Спасибо. Большое вам спасибо за интересный рассказ.

– Может, молочка козьего попьешь? На дорожку? – предложила бабка Маша.

– Некогда. Ехать надо, – отговорился он. Потом огляделся в просторной избе и спросил: – Что ж вы тут, одна живете? Круглый год?

– Летом внучки приезжают, с правнуками. Четверо их у меня. Вот погоди, выходные наступят. Да праздники. Полна изба будет.

– Понятно.

Монти кивнул и направился к дверям. Бабка Маша стояла на крыльце, пока он не уехал, и на лице ее было написано любопытство. Кто таков? Зачем приезжал? Почему про Новинских выспрашивал? Как только машина Монти скрылась из виду, она поправила на голове сбившийся платок и засеменила к соседям.

А Монти ехал обратно в Москву, обдумывая все, что узнал от соседки Новинских. Скорее всего, бабка Маша права. Дом ведь принадлежал Новинским. Родители Ады уехали за границу, она закрутила роман и забеременела. Парень ее бросил, и Ада испугалась. Что будет, если мама с папой узнают? Ванда тоже напугалась. Не уследила. И решила прикрыть грех внучки. А новорожденного младенца они отдали Марии Казимировне, в роддом. Та пристроила мальчика в семью Лаптевых, людей, как ей показалось, надежных. Все сходится. Значит, Ада Новинская. А что дальше? Надо искать знакомства. С ней и с братом. Как его? Стас? В честь деда, значит. Монти усмехнулся. Таким образом, он знает полное имя своей матери. Ада Станиславовна Новинская. Она вышла замуж, фамилию поменяла, но найти ее все равно будет не трудно. Возраст он тоже знает. Раз Ада двадцать пять лет назад поступила в институт, сейчас ей года сорок два-сорок три. Можно, конечно, наведаться к Марии Казимировне еще разок, и спросить адрес племянницы у нее, но зачем? Ведь это так просто в век высоких технологий!

…Компьютер стоял в его комнате. Монти не был особо продвинутым пользователем, но пошарить в Интернете любил. Придя домой, он связался по «аське» с приятелем. Когда-то сидели за одной партой, Монти после занятий бежал в школу бальных танцев, а тот в кружок юных техников. Как две крайности они сошлись и неплохо ладили. Сейчас приятель работал в компьютерной фирме и потихоньку хакерствовал, не за ради денег, а за интерес. Добыть информацию, касающуюся частного лица, постоянно проживающего в городе Москве, было для него пара пустяков. Вскоре приятель выдал Монти полную информацию: адрес Станислава Казимировича Новинского, домашний телефон, лицевой счет. И, как оказалось, дочь Ада и внук Стас проживают с ним. В трехкомнатной квартире, в центре Москвы.

Монти задумался. Ехать сейчас? И как представиться? Что им сказать? Здравствуйте, я ваш внук, сын, брат? Примите меня в свои пылкие объятия! Смешно! Монти невольно улыбнулся. Поразмыслив, он решил не спешить. Присмотреться к Новинским и обставить знакомство как случайное. Согласно полученной информации, в квартире Новинских супруг Ады Станиславовны не проживает. Почему? Неужели они в разводе? Надо проверить. Если так, то его задача упрощается. Незамужние женщины лет сорока – его специализация. Уж не собирается ли он вскружить голову Аде Станиславовне? Монти усмехнулся. Это было бы забавно!

Домой он приехал усталым. Ма смотрела испуганно. Последнее время у нее был такой вид, будто должно случиться что-то ужасное. В доме тяжелобольной и есть вероятность, что он умрет. Монти хотел ее успокоить, но потом подумал, что это подождет. Объяснение с ма не входит в его планы на ближайшее будущее. Он принял ванну и улегся на диване перед телевизором. Монти любил дремать под какую-нибудь мелодраму или комедию. Что-нибудь мирное. Надо как следует выспаться перед началом новой рабочей недели. Пару часиков удалось поспать, а вечером позвонила девушка, представилась секретарем Нечаевой. И Монти вспомнил, что завтра у него фотосессия. Для журнала «Тело», принадлежащего Наине Львовне. Он зевнул и пожаловался:

– Вы меня разбудили.

– Я выполняю поручение владелицы журнала, – холодно сказала девушка. – Завтра вы должны быть в студии. Записывайте адрес.

– Уговорили.

Монти чувствовал ее презрение на расстоянии в десятки километров. И… улыбался. Он с легкостью преодолевал и не такие расстояния.

– Мы ждем вас в одиннадцать часов, – сказала на прощание девушка.

– Ночи? – уточнил он.

– Утра!

– Так рано! – не удержался он.

– Да что вы? – с иронией сказали на том конце провода.

– Я веду ночной образ жизни, – пожаловался Монти. – Карты, вино, женщины. Словом, сплошной разврат. Встаю в полдень, похмеляюсь шампанским. Записывайте адрес.

Она рассмеялась и сказала:

– Спасибо, у меня есть номер телефона. Все-таки, постарайтесь не опаздывать. Аренда студии стоит дорого.

…Ехать ему не хотелось. Он испытывал к Нечаевой противоречивые чувства. С одной стороны, она красивая женщина, деловая, самостоятельная. Тип, который ему нравился больше всего. Ко всему прочему, не замужем. Они оба свободные люди, рожденные для свободных отношений. С другой стороны… Было какое-то мутное чувство. Неприязни, что ли? Или страха. Откуда? Когда она была рядом, Монти чувствовал непонятное напряжение, ему хотелось нагрубить, нахамить, произвести на нее плохое впечатление. Раньше с ним такого не случалось. Разве что в школе, когда ему нравилась молоденькая учительница, да и он ей, похоже, нравился тоже. Потому что учительница ставила Монти «двойки» чуть ли не каждый день, а, оставшись с ним на дополнительных занятиях, мучительно краснела и не выпускала из класса дежурную, заставляя перемывать и без того сверкающие полы. Он этого не понимал. Обоим хотелось остаться наедине, чтобы дополнительным занятиям ничто не мешало, а она зачем-то ставила непреодолимое препятствие – свидетеля. Взамен Монти срывал уроки и писал любовные записочки очередной «дежурной». И он все-таки переспал со своей обидчицей, года через три после окончания школы, когда та потеряла право ставить ему «двойки» и оставлять после уроков. И решил, что прежние отношения ему нравились больше. С тех пор они не виделись.

Теперь он вновь почувствовал себя школьником. Кого же она призовет в свидетели? Фотографа? И отчего так хочется сорвать «урок»? Фотосессию, то есть. Но он все-таки поехал.

Фотографом оказалась женщина. Сама она была на редкость некрасива, и Монти не удивился ее желанию снимать красивую натуру. Словно свет красоты мог пролиться и на нее и исправить ошибки природы. Женщина посмотрела на него оценивающе и кивнула:

– Хороший вкус!

– У меня? – обрадовался Монти.

– У Наины Львовны.

Монти понял, что он вещь. Его будут преображать во что-то, не спрашивая согласия, нравится ему это или нет. И пожалел, что сказал «да». На развод уйдет какое-то время. Придется выполнять супружеские обязанности.

– А сама Нечаева приедет? – спросил он.

– А что, не терпится? – понимающе усмехнулась женщина-фотограф.

– Вы все правильно поняли, – спокойно сказал он. И снял рубашку. – Во что мне переодеться?

Она на мгновение замерла, беззастенчиво его разглядывая, потом сказала:

– Нам нужен образ. Света!

Появилась Света. В отличие от хозяйки фотостудии, она была очень хорошенькой. Светлые волосы до плеч, огромные голубые глаза. В руке у Светы был чемоданчик.

– Сделай-ка из него принца, – велела женщина-фотограф.

Света кивнула и сказала:

– Садись.

Монти увидел перед зеркалом высокий табурет. Вздохнул и направился туда.

– Рубашку надень, – попросила Света. – Этим мы займемся потом.

– Чем? – посмотрел он на девушку в упор. Его взгляд мало кто мог выдержать. Монти беззастенчиво этим пользовался. Света залилась краской, а хозяйка фотостудии сурово сказала:

– Ты мне девочку не развращай. Привыкли там у себя.

– Привыкли, – легко согласился Монти и, усевшись на высокий табурет, пообещал: – Не буду. Давайте, делайте из меня принца.

– Какой ты! – рассмеялась женщина. Развела руками и добавила: – Легкий.

И занялась светом. Выставила белый экран, нагнулась над фотоаппаратом, стоящим на треноге, посмотрела в объектив. Потом стала что-то подправлять. Света же с опаской подошла к столику и положила на него свой чемоданчик. Монти сидел, не шевелясь. В чемоданчике оказалось множество баночек с гримом, кисти и кисточки губки, тюбики, пузырьки… Света посмотрела на него в зеркало и потянулась к одной из баночек. Рука ее слегка дрожала.

– Я же сказал: не буду.

Она испуганно моргнула. Чтобы ее успокоить, Монти закрыл глаза. Его лба осторожно коснулась губка, смоченная приятно пахнущей жидкостью.

Дело свое она знала. Руки летали, едва касаясь его лица. Минут через сорок он себя уже не узнавал. Женщина-фотограф с удовлетворением кивнула:

– Отлично! Ну, молодой человек, давайте работать.

Работать оказалось труднее, чем он думал. Даже его тренированное тело не выдерживало порой напряжения. Неестественные позы, в которых приходилось сидеть в течение получаса, пока хозяйка меняла свет, утомляли, он расслаблялся невольно, и тут же слышал довольно-таки грубый окрик:

– Монти! Замри! Не дергайся!

Или:

– Терпеть!

Через три часа у него уже было ощущение, что они знакомы тысячу лет. Все барьеры исчезли, он уже и не думал флиртовать. Он работал.

– Хорошо! – с энтузиазмом сказала хозяйка фотостудии. – Молодец!

Света тихонько сидела на диване, в темном углу и грызла орешки. Время от времени она, по сигналу фотографа брала коробку, кисти, подходила к Монти и подправляла осыпавшийся грим. Он уже слишком устал, чтобы гипнотизировать ее взглядом. Его темные глаза потухли.

– Монти, в чем дело? Улыбку! Где твоя замечательная улыбка! – кричала женщина-фотограф.

Потом она жаловалась Свете:

– Улыбка потрясающая! Никак не могу поймать! Монти, иди сюда!

И она показывала очередной кадр:

– О чем ты здесь думал?

– Не помню.

– А ты вспомни! Смотри, какой взгляд! Потрясающий взгляд! А ну, на место!

Он уже не обижался. Шел, куда сказали, садился, изгибался, улыбался. В какой-то момент хозяйка фотостудии посмотрела на него через объектив и закричала:

– Смотри на меня так, будто ты хочешь меня съесть! Покажи, как ты меня хочешь!

Он не выдержал и расхохотался. Захотеть это чудовище после нескольких часов напряженной работы – это уж слишком! Тут же раздался крик:

– Отлично! Молодец! А ну, еще! Умница!

Через четыре часа после начала съемки в студии появилась Нечаева. Вошла, кивнула Монти и спросила женщину-фотографа:

– Ну, как?

– Сама смотри.

Нечаева подошла, и они вместе стали просматривать кадры в цифровом фотоаппарате. Женщина-фотограф нажимала на кнопку и возбужденно говорила при этом:

– Редкая фотогеничность. Я имею в виду лицо. Глаза просто потрясающие! Это же бездна! А вот это тебе как?

– Неплохо.

– Неплохо?!

Нечаева покосилась на Монти. Он зевнул и потянулся.

– Устал? – спросила она.

– Есть немного.

– Ну что? – посмотрела Наина Львовна на подругу. – Отпустишь парня?

– Тебе что, уже не терпится?

Монти сделал вид, что ничего не слышал. Нечаева вновь покосилась на него и сказала:

– Время все равно заканчивается. Сейчас придет другой.

– Хорошо. Пусть переодевается.

Он зашел за ширму и стал снимать одежду, выданную ему Светой. Женщины о чем-то разговаривали. Монти застыл и прислушался. Голос у женщины-фотографа был низкий, глухой.

– Послушай, отдай его мне, – отчетливо услышал он.

– Что значит, отдай?

– Мальчик – прирожденная модель. Какая пластика, а?

– Ну, так работай. Я не мешаю.

– Да ты же его сейчас увезешь! Монополистка! И когда я его вновь заполучу? Выходила бы замуж за своего политика и не морочила людям головы!

– Он все равно устал. Ему надо поесть.

– Ладно. Забирай, – с обидой сказала женщина-фотограф. – Но учти: я от тебя не отстану. Он мой. Слышишь?

Тут Монти натянул штаны и вышел из-за ширмы, держа в руке рубашку. Ему хотелось прервать этот разговор. Вернее, торг.

– Хочешь стать моделью? – спросила хозяйка студии.

– Нет.

– Нахал!

Женщины переглянулись и рассмеялись.

– Сколько я тебе должна? – спросила Нечаева у фотографа.

– Потом рассчитаемся.

В машине он спросил у Наины Львовны:

– А что причитается мне?

– Слава. Твое лицо будет на обложке следующего номера. Фотографии мне понравились. Но, если хочешь, я тебе заплачу.

– Конечно, хочу! Ужин включи в счет.

– Ты хочешь куда-нибудь заехать?

– Ну, разумеется, – кивнул Монти. – Я голоден. Даже кофе не пил, чтобы не испортить грим. Я что, железный?

Она не стала возражать. Машина притормозила у маленького ресторанчика. Вскоре Монти ел горячий крабовый суп и чувствовал, как по всем его членам разливается усталость.

– Может, выпьешь? – спросила Нечаева.

– Нет, мне еще работать, – с сожалением сказал он. Спиртное бы его расслабило.

– Ах, да! Я совсем забыла. – После паузы она безразлично спросила: – А как твоя загородная поездка?

– Все нормально.

– А что тебе там было нужно, если не секрет?

– Не секрет. Но это длинная история. Рассказать?

– Если длинная, то не надо. Ты сыт?

– Да.

– Тогда поехали.

Вопросов он больше не задавал. Потому что слишком устал. Они ехали к ней на квартиру. Нечаева жила одна. Не считая домашнего животного, коих Монти терпеть ненавидел. Огромный белый кот, увидев гостя, выгнул спину и зашипел. Монти подумал, что не зря испытывает неприязнь особенно к котам. Коты ревнивы.

– Кис-кис-кис, – сказал он. И когда кот уже готов был к примирению, рявкнул: – Брысь отсюда!

«Ну, все. Враги», – подумал, когда обиженное животное скрылось на кухне.

В квартире было две комнаты. Не так много. Он без труда определил, за какой из дверей находится спальня, и безошибочно прошел туда. Увидев огромную кровать, не удержался и зевнул. Нечаева стояла за спиной, он чувствовал ее дыхание.

– Располагайся, – глухо сказала она. – Я сейчас.

Он снял рубашку, джинсы и рухнул на кровать. Вчерашняя поездка, подъем, раньше, чем обычно, пять часов работы в студии и сытный обед. А точнее, ужин. Глаза слипались. Когда через десять минут Нечаева вернулась из душа, одетая в полупрозрачный пеньюар, Монти уже сладко спал. Какое-то время она стояла в дверях и прислушивалась к его дыханию. Потом подошла и присела рядом, на кровать. Долго на него смотрела. Думала при этом, что у него очень красивое лицо, и неожиданно для себя почувствовала нежность. Сердце вдруг болезненно сжалось, чего с ней раньше никогда не случалось. Бедный мальчик! Во сне у него совсем другое выражение лица. И глаза… Его замечательные глаза закрыты. А ведь их взгляд мало кто может выдержать. Она и не пыталась. Наина Львовна протянула руку и ласково провела по светлым вьющимся волосам. Монти сонно забормотал что-то и перевернулся на бок. Она вздохнула и поднялась. Накрыла его обнаженное тело одеялом и вышла из спальни. А дверь за собой плотно прикрыла.

Он спал два с половиной часа. За это время Наина Львовна выкурила с десяток сигарет и выпила три чашки кофе. Непонятно почему, она нервничала. Когда Монти появился на кухне, она уже была одета в деловой костюм, лицо подкрашено, волосы тщательно уложены. Монти присел на диван, вид у него был виноватый.

– Извини.

– Это я должна извиниться. Замучила тебя. Он не стал развивать тему, посмотрел на часы и сказал:

– Мне надо на работу.

– Я готова.

– Ты что, поедешь со мной? – удивился Монти.

– Во всяком случае, я тебя отвезу. Ты ведь без машины.

– Тебе не обязательно это делать. Поймаю такси.

– Я тебя отвезу, – повторила Нечаева. – Кофе?

– Да, спасибо.

Монти чувствовал себя неловко. Он обманул ожидания женщины. Такого с ним еще не случалось. Он молча пил кофе, Нечаева тоже не проронила ни звука. Монти подумал, что она сердится. Потом Наина Львовна загрузила грязные чашки в посудомоечную машину и кивнула: пошли.

Минут десять они ехали молча. Первым не выдержал Монти. Покосился на Нечаеву и осторожно спросил:

– Сердишься?

Она покачала головой:

– Нет.

– Тогда почему молчишь?

– Думаю. Не принимай это на свой счет.

– Странно. И что мы будем делать дальше?

– Что-нибудь придумаем.

– Какие у тебя планы на вечер?

– Я занята, – коротко ответила Нечаева.

– Жаль. Меня к тебе уже тянет.

– Она права.

– Кто?

– Елена. Фотограф. Из тебя будет толк. Я берусь устроить твою судьбу. Не вечно же тебе быть стриптизером?

– Век моделей еще короче, – возразил он.

– Зато суммы контрактов приличные. Отработаешь два-три сезона, и на твоем банковском счету появится солидная сумма. Я могу устроить тебе такой контракт.

– А почему ты решила вдруг обо мне заботиться?

– Ты странный парень. Несмотря на то, чем ты занимаешься, такой… неиспорченный. Да. Неиспорченный.

Монти расхохотался:

– Ты меня плохо знаешь.

– Во всяком случае, мои намерения насчет тебя изменились.

– А почему я об этом еще не знаю? – с иронией спросил он.

– Видишь ли, это могут быть только серьезные отношения.

«Ну, началось! – подумал Монти. – Лучше бы я с ней переспал!». Они подъезжали к клубу. Когда машина остановилась, он открыл дверцу и спросил:

– Зайдешь?

– Не сегодня.

– Ну, как знаешь.

– Постой. – Нечаева слегка придержала его за руку. – Ты что, обиделся.

– Это тот самый тип, с голубого экрана? К которому ты сейчас собралась?

– С какого экрана? Почему с экрана? – насторожилась Нечаева.

– Я видел его в политическом шоу. Типичный демагог, – грубо сказал Монти. – По-моему, он все время врет.

– Значит, ты его узнал?

– Трудно было не узнать.

– Не все стриптизеры смотрят политические шоу.

– Я же неиспорченный.

Он вылез из машины и захлопнул за собой дверцу. Нечаева долго смотрела ему вслед. Монти спиной чувствовал этот взгляд. Он злился.

27 августа, за полночь

Алексей Леонидов не удержался и зевнул. Потом выразительно посмотрел на часы, на Монти и сказал:

– Я слушаю тебя вот уже двадцать минут, а до сути мы все никак не дойдем. Мальчик ищет маму – это, конечно, интересно. Для телешоу «Жди меня». Не пробовал туда обратиться? Твоя история произвела бы фурор. Учитывая, что ты стрипризер и вообще…

Алексей замялся. Если бы перед ним сидела женщина, он бы сказал «и вообще красавица». А как сказать парню? О том, что его смазливая физиономия привлечет к экрану добрую половину женского населения страны? Кто послабее, пустит слезу, другие просто облизнутся. Монти догадался, о чем он думает, опустил глаза и с томным вздохом сказал:

– Природная скромность не позволяет мне злоупотреблять своим дарованием. Я, пожалуй, не пойду в телешоу. Я думал, что вам это интересно.

– Мне, в смысле милиции?

– Именно.

– Предлагаешь завести уголовное дело на женщину, подкинувшую тебя в роддом?

– Нет, что вы!

– Тогда к сути, – жестко сказал Алексей. – Как ты познакомился с потерпевшим?

– В смысле, с Лопухиным?

– Да. И почему он на тебя сегодня кричал? То есть вчера?

– Я же пытаюсь объяснить.

– Ты рассказал мне о поездке в деревню, где родился, о романе с Нечаевой, о какой-то Наде. Это можно было опустить.

– Никак нельзя! – запротестовал Монти. – Я рассказываю только о том, что имеет отношение к делу. Надя и Лопухин – это звенья одной цепи. Без Нади не было бы Лопухина, то есть наоборот, и не было бы роковой ошибки.

Алексей вытаращил глаза:

– Постой-ка. Я не вижу здесь, в зале никакой Нади.

– Зато здесь есть Ася. Мне дальше как, в подробностях или…

В этот момент в зале появился Дмитрий Сажин. Выхватил взглядом Монти и Алексея и решительно направился к ним. Политик выглядел не лучшим образом, он был бледен, под глазами залегли глубокие тени. Увидев его, Монти запнулся. Молча ждал, когда Сажин подойдет. Тот же, избегая встречаться с Монти взглядом, сказал:

– С тобой хочет поговорить следователь прокуратуры.

Алексей возражать не стал. В конце концов, не он здесь правит бал. Прокуратуре решать, возбуждать уголовное дело или не возбуждать. А значит, следует проводить оперативно-розыскные мероприятия, или не следует. Продолжать ему, Алексею Леонидову, допрос Монти, или же не продолжать. Хотя, в данном случае без вариантов. Убийство есть убийство. Бронзовый парень находился на высоте, недостаточной для того, чтобы упасть с нее на Вячеслава Лопухина. Он, то есть Лопухин, был высокого роста. Голова бронзового парня, дежурившего у туалета, находилась на уровне лопухинских плеч. Представить себе, что тот подпрыгнул и свалился прямо на голову юрисконсульту, Алексей не мог, даже напрягая свое богатое воображение. Когда Монти посмотрел на него вопросительно, Алексей кивнул:

– Иди.

– Я остановился на самом интересном месте, – пожаловался Монти.

– Вот отсюда и продолжим.

– Как скажете.

Монти шел к выходу, изящно лавируя между столиками, а Сажин провожал его задумчивым взглядом. Алексей понял этот взгляд. Сажин оценивает, может Монти быть его сыном или не может. Похож, или не похож? Рост, фигура, походка… Внезапно Дмитрий Сергеевич помрачнел. Алексей и это понял. Сажин разочарован. Этот фигляр, тип, развращенный до мозга костей, моя плоть и кровь?! Да не может этого быть! Это же позор!

– Дмитрий Сергеевич?

Сажин невольно вздрогнул.

– Присаживайтесь.

– Я все уже сказал следователю, – сухо заметил тот.

– Скажите, пожалуйста, как события сегодняшней ночи могут повлиять на вашу политическую карьеру? – тоном репортера хроники спросил Алексей.

– Я не понял вопроса, – в тон ему ответил Сажин. – Уточните, пожалуйста. Что значит «события сегодняшней ночи»?

– Внебрачный ребенок и все такое прочее.

Дмитрий Сергеевич, наконец, сел. В то самое кресло, где до него сидел Монти, а незадолго до этого Нечаева. Алексей отметил это машинально: Сажин устало на него посмотрел и ответил:

– Признаюсь, для меня это было ударом.

– Что это?

Сажин молча положил на стол открытку. С розочками и золотым тиснением. «Приглашение», – прочитал Алексей. Пододвинул к себе открытку осторожно, словно это была бомба и, едва касаясь кончиками пальцев, также осторожно открыл. Текст был следующим: «Дорогой папа! Не согласился бы ты присутствовать на моем двадцатипятилетии? Знаменательное событие будет отпраздновано двадцать шестого августа в ночном клубе „Дамские пальчики“, начало в десять часов вечера. Адрес прилагается. С уважением Монти».

– Для меня это было ударом, – повторил Сажин. – То есть, сначала я подумал, что это чья-то шутка. Злая шутка. У меня нет детей.

– Вы об этом жалеете? – тихо спросил Алексей.

– Да. Жалею. Но не сложилось. Я по натуре однолюб. Женщина, которой я добивался всю жизнь, отказывала мне трижды. Помните Пушкина? Поэму «Руслан и Людмила»? «Пастух, я не люблю тебя». Потом «герой, я не люблю тебя», – процитировал Сажин. – Ее тоже звали Наиной. Ту, которая это говорила. В сказке. Какое странное совпадение! Маленькая поправка: она меня любила, моя Наина. И любит. Я знаю это.

– А в третий раз? – все также тихо спросил Алексей. Только бы его не спугнуть! Политики – профессиональные лгуны. Пока Сажин в растерянности, надо его дожимать. Похоже, что сейчас он говорит правду.

– В третий? Ах, да. Пастухом я был дважды. Не сразу удалось собрать дружину под свои знамена. Времена изменились. Знаете ли, сейчас с этим проблемы.

– Значит, в последний раз она отказала вам, когда вы уже занялись политикой?

– Не совсем так. Сначала я занялся бизнесом, а потом уже политикой. Но к делу это отношения не имеет. Если вы хотите ознакомиться с моей биографией, она есть в Интернете. На моем сайте. А в третий раз мне отказали гораздо раньше. Больше я к этому разговору не возвращался.

– Хорошо, оставим это. Итак, вы подумали, что это чья-то злая шутка. Я имею в виду открытку. А потом позвонили Нечаевой. У вас ведь был роман двадцать пять лет назад. Вернее, он начался двадцать пять лет назад. И, как я понял, продолжается до сих пор. Других женщин в вашей жизни не было.

– Вы догадливы, – усмехнулся Сажин.

– И что сказала Наина Львовна?

– «Какая чушь, не бери в голову».

– Так почему же вы все-таки приехали?

– Вы не поверите. Я сутки мучился этим. И все время думал: а вдруг? С одной стороны, как вы правильно заметили, это сильно повлияло бы на мою политическую карьеру. Хотя, по сути, я не виноват. Я даже не знал, что кто-то из них ждет ребенка. С Наей мы крупно поссорились еще в начале весны. Я ушел, хлопнув дверью. А в сентябре мне позвонила Люся, в общежитие, и сказала: «Она уезжает». И я ринулся на вокзал. Мы почти полгода не виделись. Оказывается, в эти полгода и случилось. С другой стороны… Он ведь может быть моим сыном, вы понимаете? Какой бы он ни был, это же сын! Мой сын! При одной мысли об этом все во мне меняется. И я вдруг понимаю, что готов изменить всю свою жизнь. Я слишком ее люблю. Я всегда хотел, чтобы у нас был ребенок. Но разве так может быть? Нет. Это невероятно! Что за двадцать пять лет она мне ничего не сказала!

– Значит, вы уверены, что это не Наина Львовна? Ну, мать Монти?

– Если бы был, я бы сюда не приехал, – отрезал Сажин. – Я же говорю, что мучился сутки. Потом решил: нет, не может быть. Она мне не врет. Поехал на деловую встречу, которая была у меня назначена на девять вечера. И, вы не поверите! Мне в голову ничего не шло! Я никак не мог сосредоточиться! Представлял себе, как здесь, в ночном клубе, они будут все выяснять. А я этого не услышу. И мне опять никто ничего не скажет. А я и не попробую узнать правду. Получается, что я струсил. Карьера дороже семьи. Или все-таки семья? Поверьте, это нелегкий выбор.

– Неужели же это так страшно? Если Монти – ваш сын?

– Мои враги уцепятся за это, если узнают, и будет скандал. Репутация политического деятеля должна быть безупречна. Был бы жареный факт, а раздуть из него пожар – пара пустяков. Я могу с пеной у рта доказывать, что ничего не знал. А они будут говорить, что знал. Что бросил ребенка в роддоме. Факт? Факт! И неизвестно, что скажет сам Мо… Матвей. Ведь у него будут брать интервью. А, судя по тому, что мы в этот вечер друг другу наговорили, парень страшно зол. Он хочет отомстить. Какой избиратель будет голосовать за человека, отказавшегося от собственного сына? Предавший семью ни у кого доверия не вызывает. От меня отвернутся все.

– Но вы все-таки приехали?

– Да, – кивнул Сажин. – Как видите.

– И какую картину вы застали?

Сажин пожал плечами и сказал:

– Стриптиз.

– Что? – удивился Алексей.

– Монти демонстрировал стриптиз, – пояснил Сажин. – Развлекал своих гостей. Это была откровенная провокация. Я приехал последним. Люди, сидящие в зале, выглядели не лучшим образом. Ная, правда, ко всему привычная, она даже улыбалась, глядя на сцену. Ада еще как-то держалась. Ася закрыла лицо руками, это я отлично помню. А Люся… По-моему, ей стало плохо. Она у нас вообще… чувствительная.

– Людмила Федоровна замечательный человек, ведь так? – спросил Алексей.

– Да. Замечательный, – энергично кивнул Дмитрий Сергеевич. – Я безмерно ее люблю и уважаю. И не надо думать, что ей повезло. Если бы вы только знали, как все было…

Десять лет назад

Люся

Как же она переживала, что так жестоко обошлась с Наей! Люся сама дала бы ей денег, чтобы подруга могла снять комнату, но та обиделась и больше не заходила. Люся терзалась. Но между Наей и Петей она без колебаний выбрала Петю. Тот настаивал:

– Твоя подруга должна съехать.

– Но почему? Почему?!

– Если ты пойдешь у нее на поводу, она превратит твою квартиру в притон!

– Она не такая!

– Я сам все видел. – Петя насупился. Потом, поморщившись, сказал: – Она и меня поставила в глупое положение. Если я сейчас скажу: Люся, давай распишемся, и я к тебе перееду, ты подумаешь, что это из-за квартиры.

– Ничего я не подумаю, – покраснев, сказала Люся.

– Нет уж, останусь в общежитии.

И Петя к ней не переехал. Да и далеко ему было ездить с утра в институт, на лекции. А он не любил пропускать занятия. Петр Рябов шел на красный диплом. Он вообще был парнем толковым, и в родном колхозе его возвращения ждали с нетерпением. Люся тоже понимала, что это неизбежность. Она нашла подробный Атлас СССР и, шевеля губами, высчитывала, пользуясь линейкой, сколько километров до Петиной маленькой родины.

– А поезда туда ходят? – спрашивала она.

– От железнодорожной станции автобус ходит. Три раза в день.

– Господи, как же мы будем? Это ж десять часов на поезде! И автобус! А где ты будешь жить?

– Дома, где ж еще? С матерью.

Отца Петр Рябов не знал. Вырастившую его в одиночку мать он почитал так же свято, как икону, которой его перекрестила в день рождения восьмидесятипятилетняя прабабка, глава семьи и деревенская староста. Властями не назначенная, официально не признанная и соответствующих бумаг не имеющая, но споры между местными разбирала она, и никто ее решения не обсуждал. Прабабушка давно умерла, но на деревне ее помнили и рассказывали о ней легенды. О ее справедливости и мире, который при ней царил. Мать Петра Рябова тоже ждала с нетерпением возвращения сына. А ждать ей пришлось долго: сначала армия, потом институт. Люся с трепетом думала о женщине, к которой скоро уедет Петя. Она уже решила, что будет ездить к любимому при каждом удобном случае. Как-то ее примут?

Вышла замуж Ада, и, вернувшись из свадебного путешествия, забежала на минутку к подружке.

– Ну как? – накинулась на нее Люся. – Рассказывай!

– Лучше не спрашивай, – отмахнулась Ада.

– Что случилось? – всплеснула руками Люся. – Он заметил?!

– А разве этого можно не заметить? – усмехнулась подруга.

– Но Слава же погиб! Ревновать-то не к кому!

– Ты думаешь, мой муж в это поверил? Сколько одиноких мам рассказывает детям о папе-летчике, разбившемся в авиакатастрофе? Или об авариях, в которых якобы погиб их отец в тот момент, когда они уже хотели расписаться?

– Но ведь это же правда! В твоем случае – чистая правда! – разгорячилась Люся.

– Не совсем. Ты же знаешь, что Слава меня бросил. Что он хотел жениться на другой.

– Об этом рассказывать вовсе не обязательно, – поджала губы Люся. – Если хочешь, я сама с твоим мужем поговорю.

– О чем? – испугалась Ада.

– Расскажу ему, как все было. Что ты встречалась с моим братом. Фотографии покажу. Место, где он похоронен.

– Думаешь, моему мужу это интересно? – грустно спросила Ада. – Ему важен сам факт. Его жена оказалась не девственна.

– Он кому-то рассказал? Я имею в виду, родителям?

– Слава богу, нет! Хватило ума. Это наша с ним тайна. Ничего, утрясется, – она все также грустно улыбнулась и спросила: – Ну а ты как?

– Все хорошо.

– Как Петя? Расписываться не собираетесь?

– Ему ж в колхоз.

– Ну и что? – пожала плечами Ада. – Распишетесь, он останется здесь. А работу мы ему найдем.

– Нет, – покачала головой Люся. – Он честный. В родную деревню поедет.

– Ну, как знаешь.

– Еще два года впереди. Ему еще учиться и учиться.

Люсе было двадцать с маленьким хвостиком, и ей казалось тогда, что два года – это ба-а-альшой срок. Огромный. Тогда это была десятая часть ее жизни. Потом стала пятнадцатой, двадцатой, и с каждым годом время летело все быстрее и быстрее. Но тогда она подумала, что разлука с любимым будет не скоро, и сильно не загрустила.

Не прошло и полгода со дня свадьбы, как Ада пришла с новостью.

– Я беременна, – без предисловий сказала она.

– И что? Рада? – жадно спросила Люся, которая теперь мечтала о детях страстно. Но сначала надо соединиться с Петей. Расставить все по местам. Ада же равнодушно ответила:

– Не знаю. Ведь надо же иметь детей. Так положено, если люди женаты. Папа рад.

– А Слава?

– Слава? Все нормально, – невпопад ответила Ада. И Люся догадалась, что у Лопухиных проблемы. Но дальше эту тему обсуждать не стала.

Когда у Ады родился мальчик, приехала в роддом с цветами поздравить. Откинув уголок одеяльца, неожиданно всплакнула:

– А тот был лучше. Такой хорошенький!

– Тише ты, – испуганно оглянулась Ада. – Не хватало еще, чтобы кто-то узнал о родах на нашей даче!

– Ему сейчас уже три годика, – вздохнула Люся.

– Слышать об этом не хочу, – оборвала Ада. – Не осложняй мне жизнь.

И вновь Люся не стала развивать больную тему. Аду она навещала. Нянчиться с младенцем ей было не впервой. Тогда, правда, и недели не выпало, о чем она горько жалела. Зато теперь помогала Аде с охотой. В отличие от Наи, которая лишь брезгливо скривила рот:

– Фу! Пеленки!

В то время женщины друг от друга отдалились. Люся знала, что Ная очень много работает, ей приходится несладко. И у нее вновь роман. И вновь с Димой. Но ссора из-за Пети вбила между ней и Наей клин. Отношения все еще были прохладными. Люся по этому поводу переживала, а Ная хоть бы что! Она просто не заходила к подруге, чтобы невзначай не наткнуться на Петю. Так оно и шло.

Два года пролетели незаметно. Не успела Люся опомниться, как Петя пришел к ней с бутылкой вина, положил на стол красный диплом, и торжественно сказал:

– Надо бы обмыть.

Она то смеялась, то плакала. Учеба закончилась! Какое счастье! Петя уезжает по распределению в родной колхоз! Какое горе!

– Приезжай ко мне, – глухо сказал Петя, подняв голову с ее груди. Они лежали в постели, горел ночник, в комнате было душно, Люся чувствовала, как по лицу текут слезы. Ей было так хорошо! И так больно.

– Ну, хочешь, я останусь? – с отчаянием спросил он.

– Нет, что ты! Тебя ж там ждут!

– Когда-нибудь это закончится. И я вернусь.

– Когда-нибудь… – эхом откликнулась она. И вздрогнула невольно: – А вдруг ты там женишься? Сам же рассказывал, какие у вас девушки. В колхозе. А я что? Тетеха.

Люся не удержалась и всхлипнула.

– Я люблю только тебя, – заверил Петя. – Через три года мы поженимся.

…Они поженились чуть раньше. Почти три года Люся моталась в Тамбовскую область, а Петя при каждом удобном случае наведывался в Москву. Выбивал командировки и летел в столицу, к любимой. Пока его мать не сказала:

– Распишитесь уж. Перед людьми стыдно. Свадьбу отпраздновали скромно. И не потому что были стеснены в средствах. Деньги молодой специалист Петр Рябов в колхозе-миллионщике получал хорошие. Его мать работала дояркой на ферме и тоже не обижалась. Да и Люсина зарплата была в то время на уровне. Денег им хватало, и могли бы в такой день пошиковать. Но перед людьми было неловко. Живот у невесты еще не выпирал, Люся всегда была пухленькой, и определить, беременна она или нет, на пятом месяце было сложно. Но разве от людей скроешь? Все знали. Деревня есть деревня.

Рожала она в Москве. У Петра Рябова была посевная, он к тому времени заметно продвинулся и вышел в начальники. Колхоз не мог без него обойтись. Люся не роптала. Меж тем положение было серьезным. Люся плохо себя чувствовала и на работу ходила с трудом. Было такое ощущение, что на спину положили свинцовую плиту. С каждым днем эту плиту все труднее было носить. Весной ее положили в больницу на сохранение. Врач-гинеколог задумчиво смотрел на результаты анализов, потом долго мял Люсин живот и, наконец, сказал:

– Не нравится мне все это.

– Что не нравится? – испугалась Люся.

– Здесь болит? – и он надавил Люсе под грудь. Та не выдержала и ойкнула. – Вижу: болит. И анализы у тебя плохие. Почки. Боюсь, как бы не случилось выкидыша. И роды будут тяжелые. Возможно, придется кесарить. Но ты не переживай. Авось, обойдется. Я еще с коллегами посоветуюсь.

«Господи, только бы с ребенком ничего не случилось! – молилась Люся. – Вот тебе и наказание! Вот и расплата! Нечего было детей в роддоме бросать! Надо было взять мальчика! Как-нибудь справилась бы!».

Это был тот самый роддом, куда она с подругами почти шесть лет назад принесла младенца. Мария Казимировна по-прежнему работала старшей сестрой. И Ада рожала здесь же, но у нее проблем не было. То есть были, но другого плана. Лопухины жили плохо, постоянно ссорились, и не раз Ада приходила к подруге в слезах.

«Вот она, расплата! – в ужасе думала Люся. – Каждому, значит, свое. Только бы с ребенком ничего не…»

Воды отошли внезапно. Почти на месяц раньше срока. Ночью Люся встала с постели и потянулась к бутылке с минеральной водой, потому что последнее время мучилась изжогой. И вдруг по ногам потекло. Она ойкнула и лежащая на соседней койке женщина подняла голову:

– Что случилось?

Дежурный врач, едва глянув на Люсю, сказал:

– На стол.

Она не понимала, что происходит. Почему над столом, куда ее положили, висит круглая лампа. Вернее, много ламп, расположенных по кругу. Потом они разом вспыхнули, и Люся зажмурилась. Над ее рукой склонилась женщина в марлевой повязке.

– Считайте.

– Раз, два, три…

Очнулась она от жгучей боли. В тело то и дело впивалась игла, Хирург зашивал разрезанный Люсин живот. Она не застонала, только закусила губу. Но анестезиолог заметила, что Люся очнулась, и сказала:

– У вас девочка. Поздравляю.

И Люся потеряла сознание.

Ей пришлось провести в больнице две недели. Приносили девочку, маленькую, слабенькую, и Люся едва сдерживала слезы. Крохотный ротик несколько дней не справлялся с налившейся материнской грудью. Когда девочка, наконец, смогла ее сосать, Люся заплакала от счастья. Ребенок лежал у ее груди, и Люся тихонько напевала колыбельную. Это был самый счастливый день в ее жизни. Она почувствовала, что эта девочка станет для нее всем. Что любовь к ней затмит все, даже Петю.

Тот – приехал в день выписки, на такси, с огромным букетом. Бледный от волнения, принял от медсестры пищащий сверток. Загорелые обветренные руки невольно дрогнули.

– Осторожнее! – вскрикнула Люся.

И по лицу мужа поняла, что и для него эта девочка станет всем. Он полюбил ее всем своим сердцем. А любить Петр Рябов умел, Люся это знала. Муж щедро одарил медицинский персонал больницы. Потом отвез жену и дочь домой, в московскую квартиру. Ребенок уснул, а Петр еще долго сидел на кухне, пил крепкий чай, смотрел в окно. За окном была ночь, лицо Рябова было чернее тучи. Люся вошла на кухню, посмотрела на мужа и испуганно спросила:

– Что случилось?

– Я думаю, в Москву пора перебираться. Что-то случится, чует мое сердце. Нельзя больше так жить.

– Как? – недоуменно спросила Люся.

– На себя надо работать. Частная собственность нужна. Не то все разворуют. Бьюсь, бьюсь, а все одно никакого толку. Не могу я так. Сердце ноет. Добро жалко.

И Петр Рябов сжал огромный кулак. На его лице было написано отчаяние. Люся с уважением посмотрела на мужа: хозяин. И не пьющий. Не любят его в деревне, хотя и уважают.

– Что ж, – сказала она. – Жить есть где. Работу найдешь. Переезжай.

Но не сразу Петру Рябову удалось переехать в Москву. Не отпускали его из колхоза. Председатель долго уговаривал остаться, сыпал обещаниями, но Рябов был непреклонен. Уеду. Наконец, договорились: до осени. Уберешь урожай – и на все четыре стороны. А пока лето на дворе – работай. Делать нечего, Люся осталась одна с ребенком. Девочку назвали в честь прабабушки Петра Рябова: Асей. Люся не возражала. Как муж сказал, так тому и быть. Ася – это как у Тургенева. Хорошо!

Когда муж уезжал, у нее загноился шов. Но Люся ничего не сказала. Она привыкла терпеть. Думала только об одном: как бы шов не разошелся. К вечеру у нее поднялась температура. Это уже было похоже на осложнение. В больницу положат, как пить дать. А что будет с Асей? Тоже в больницу? Девочка такая слабенькая, за ней нужен хороший уход. А ну как матери станет совсем плохо? Люся через каждые полчаса мерила температуру, рассматривала набухший, побагровевший шов и по ее лицу катились слезы. Что делать? В «скорую» звонить? Чтобы забрали? И когда Люся пришла в отчаяние, раздался звонок в дверь. На пороге стояла Ная.

– Я слышала от Ады, что ты родила, – сказала она. – Извини, закрутилась. Вот, пришла поздравить.

И Ная протянула букет. Люся молчала.

– Ну что, подруга, мировую? Что молчишь?

– Я… мне плохо.

Опираясь на плечо подруги, Люся вошла в комнату, где пищал ребенок.

– Девочка? – спросила Ная. – Как зовут?

– Асей.

– Редкое имя.

– В честь прабабушки Петра.

– А сама как?

– Кесарево мне делали. Шов болит. Температура поднялась, – тихо сказала Люся. – Уж и не знаю: что теперь делать?

– Что ж Петя тебя бросил в таком состоянии? – усмехнулась Ная.

– Я ему ничего не сказала. Что загноилось.

– Дуреха! Ну, ладно. Справимся.

И Ная, действительно, помогла. Еще две недели Люсе было плохо. Болел шов, держалась температура. Она ходила в больницу, на перевязку и промывание. Обошлось. Ная стирала пеленки и развешивала их на балконе, спускала вниз тяжелую коляску, ходила в магазин за продуктами. Потом Люся узнала, что подруга взяла отпуск и потратила весь на нее. Ада заходила редко. Стас, который всегда был при ней, капризничал, постоянно дергал маму за руку:

– Пойдем, мама! Пойдем!

Ада злилась, шлепала его, отчего мальчик заливался ревом.

– Ну зачем ты так? – укоризненно говорила Люся.

– Я посмотрю, как ты со своей будешь. Когда подрастет.

– И пальцем не трону.

Ада кривила губы. Похоже, что материнский инстинкт в ней так и не проснулся. С мужем она постоянно ссорилась, на ребенка кричала.

– Когда же он только вырастет! – частенько говорила Ада. – Я до того времени с ума сойду!

Она ни дня не работала, получила диплом о высшем образовании, и уже через несколько месяцев родила. Материальные проблемы взяли на себя родители. Муж работал в юридической консультации, получал хорошие деньги. Ада вела домашнее хозяйство, но неумело, вызывая у супруга постоянные нарекания.

– Эта жизнь не для меня! – говорила она подругам.

– Чего же ты хочешь?

– Свободы.

– Ада, опомнись! – возмущалась Люся. – Разве ты не свободна? Разве тебе надо работать, как нам?

– А ребенок? А муж? Я хочу ездить на курорты, ужинать в ресторанах, вести светский образ жизни. Слава мог бы и постараться. Был бы он, к примеру, дипломатом. А так. Это не те деньги, – презрительно говорила Ада.

Люся ее не понимала. А Ная усмехалась:

– Дуришь, подруга. Тебе бы мои проблемы. Живешь на всем готовом, и всегда так было. Но, как говорится: не все коту масленица. Ты еще будешь вспоминать это время.

Ада не соглашалась. Она считала, что все лучшее у нее впереди, а это так: разминка. Когда она уходила, Люся спрашивала у Наи, которая теперь частенько оставалась ночевать:

– Ну а как у тебя с Димой?

– Как всегда. Ни хорошо, ни плохо.

– Почему ты не выйдешь за него замуж?

– В общежитие к нему переехать? Он работает в КБ, зарплата там маленькая. Перспектив на жилье никаких. Предлагаешь ребенка родить в таких условиях?

– Почему бы нет?

– Нет уж! Я хочу сделать карьеру. Не хочу зависеть от какого-то мужика. Ада – дурочка. Положим, сейчас она может его удержать. Своего Славу. А что потом? Женщины делятся на две категории. Одни тратят свою красоту и молодость на то, чтобы заполучить мужчину, который их будет содержать. Другие – на то, чтобы сделать карьеру. Вторым тяжело приходится в молодости, когда они бьются за себя в одиночку. А первым уже в зрелые годы, когда их красота начинает блекнуть. И они теряют все, что приобретают к этому времени карьеристки. Деньги, независимость, мужчину. Я поначалу тоже была такая, как Ада. Мечтала выйти замуж за богатого москвича. А потом поняла, что мне это не надо. Хочу добиться всего сама и сохранить независимость.

– Вон как ты рассуждаешь! – в голосе Люси послышалось уважение. – А для меня моя Ася – это все. И – спасибо тебе. Что помогла.

– Не такая уж я плохая. И потом: долг платежом красен, так что ли, подруга?

Люся зарумянилась и кивнула:

– Да, понимаю.

– Когда Петр Николаевич-то приедет?

– В сентябре. Насовсем.

– Что ж. Значит, это твоя судьба.

Вскоре Люся совсем поправилась. Ная стала заходить реже. Она по-прежнему училась в университете, и на дневное отделение переводиться не стала, хотя и предлагали. Ее зачислили в штат известной газеты, и теперь Ная колесила по стране, собирая материал. Но делала это уже не из жажды романтики. Она четко выстроила свою линию поведения. Надо делать только то, что тебе выгодно. Использовать людей, добиваться, чтобы они работали на тебя. Перо у нее было бойкое, а главное, было чутье. Она хваталась за тему, казавшуюся ей интересной, и редко ошибалась. Статья находила отклик, шли письма. Карьера складывалась, Ная шла в гору, у нее появились деньги. И с мужчинами теперь было проще. Когда Ная поняла, что не хочет больше устраивать свою судьбу через брак по расчету, все встало на свои места.

Дима был в ее жизни величиной постоянной. Но она считала себя выше и по заработкам, и по тому положению, которое занимала. Она теперь кто? Корреспондент известной на всю страну газеты с миллионными тиражами, студентка МГУ, будущая звезда, возможно, редактор. Главный редактор, как думала она втайне. А он? Младший научный сотрудник в каком-то КБ! Серость. Ее имя стоит под репортажами, вызывающими огромный общественный резонанс. А его кто знает? Дмитрий Сажин! Что это? Пустой звук. Не то, что Наина Нечаева!

Дима чувствовал, что любимая женщина относится к нему снисходительно. И в конце концов не выдержал.

– Надо что-то решать, – сказал он, глядя ей в лицо. Они лежали в постели, оба усталые, расслабленные. В руке у Наи была сигарета. – И перестань, наконец, курить! Меня это уже раздражает! Ная, я с тобой разговариваю!

– У меня работа такая, – с усмешкой сказала Ная, затягиваясь. Последнее время она пристрастилась к курению. Постоянные разъезды держали в напряжении, да и статьи, которые приходилось писать по ночам, требовали допинга. Кофе уже не помогал, приходилось курить одну сигарету за другой, чтобы глаза не слипались.

– Вот о твоей работе мы и поговорим, – серьезно сказал Дима. – Мне кажется, что ты стала задирать нос.

– А почему бы мне его не задирать? – улыбнулась Ная. – Я талантливая журналистка, молодая красивая женщина. Можно сказать, состоявшаяся женщина.

– А я, по-твоему, неудачник? – нахмурился Дима.

– Я этого не говорила.

– Но ты так думаешь. Иначе почему отказываешься выйти за меня замуж?

Ная молчала.

– Скажи что-нибудь, – попросил Дима.

– Ты и сам все знаешь.

– Знаю, что я тебе не пара? Так?

– Какой-то младший научный сотрудник.

– Но я подрабатываю, где могу! Это временный спад! Если тебе деньги нужны, я что-нибудь придумаю, чтобы их достать!

– Вот когда придумаешь… – протянула Ная.

– Знаешь, мне это надоело. Нам надо расстаться.

– Что-о?

Она приподнялась на локте и посмотрела на Диму с огромным удивлением. Чтобы ее, Наину Нечаеву бросил мужчина?! Да не бывать этому! Будет при ней, пока она сама не захочет расстаться!

– Я так больше не могу. Ты меня постоянно унижаешь.

– Видали! – фыркнула Ная. – Он обиделся!

– Я подал заявление. Увольняюсь из КБ. Так что я уже даже не младший научный сотрудник. Я безработный.

– У нас в стране безработицы нет. Тебя посадят. Как тунеядца, – рассмеялась она.

– Твоя-то какая печаль?

– Ну, все-таки. Ты не чужой мне человек.

– И на том спасибо!

– Что же ты будешь делать?

– Открою кооператив.

– Что-о?!

– Буду программы писать. И продавать.

– Какие еще программы?

– Компьютерные. Ожидается компьютерный бум. А я в этом кое-что соображаю. Натаскался в своем КБ.

– Какая чушь! Какие еще компьютеры? Где ты их видел?

– Помяни мое слово. Не за горами время, когда компьютеры будут стоять в каждом доме, в каждой школе, в каждом классе, на каждой парте. Во всех учреждениях. Даже в магазинах. В кинотеатрах. Везде.

Ная рассмеялась. Фантазер!

– Тебе никто не даст на это разрешение. Я в этом кое-что понимаю. Нужны большие деньги, чтобы его добыть. Взятки надо дать.

– Посмотрим. Что касается денег… Я откладывал на черный день.

– Если ты уйдешь, учти: я тебе первая не позвоню. А если ты передумаешь, не прощу. Хоть на коленях передо мной стой.

– Что ж, – и Дима тяжело вздохнул. – Значит, такова моя судьба. «Пастух, я не люблю тебя». Так что ли? Придется стать героем. Я думаю, ты все-таки разумней своей тезки из поэмы Пушкина.

Ная вновь рассмеялась:

– А к волшебству не пробовал прибегнуть? Зачем мелочиться? Может, не кооператив организовывать? Запереться где-нибудь в глуши, и там, в ученье колдунов… А?

– Не пойдет. Времена сейчас другие. А что касается волшебства… Есть одно средство. Волшебное. Называется огромные деньги. В какие только вещи они не превращаются! В бриллианты, в норковые шубки, в роскошные авто. Я думаю, что ты не сможешь устоять.

– Посмотрим, – усмехнулась Ная. – Ты их сначала заработай, огромные деньги.

И они расстались. На несколько лет. За эти годы мир удивительным образом изменился. Первой эти перемены почувствовала на себе Люся. Петя переехал в Москву, и какое-то время искал работу. Устроился экономистом на завод, но что-то его не устраивало. А вскоре зарплату стали задерживать, заказы сократились, намечалось и сокращение штата. Люся вышла из декретного отпуска на работу, в свою библиотеку, но теперь соотношение ее зарплаты и скачущих цен изменилось. Но ей хотя бы деньги платили регулярно, а мужу задолжали, и долг этот все рос. Жить они стали бедно. Петра Рябова это не устраивало.

– Я должен что-нибудь придумать, – говорил он, в отчаянии сжимая огромные кулаки. – Это не жизнь. В семье должен быть достаток. Какой же я мужчина, если не могу обеспечить жену и дочь?

– Что придумать-то, Петя? Такие времена, тут уж ничего не поделаешь. Все так живут.

– Не все. Посмотри вокруг. Есть и такие, которые разбогатели. Дело свое надо начинать, вот что.

– А где деньги, Петя? Мы ведь не миллионеры. Простые люди. А в деревне сейчас хорошо, – вздыхала Люся. – Сытно.

– Надо туда наведаться.

И Петя поехал в деревню. Вернулся он оттуда другим человеком. Морщил лоб, что-то напряженно подсчитывал, делал какие-то записи. И, наконец, сказал жене:

– Колхоз развалился. Все распродается за бесценок. А какое было хозяйство! Коров забивают массовым порядком. Невыгодно держать. Свиней, опять же. Не только у нас, повсюду. Все бы это мясо пустить на тушенку. Продукты – это сейчас выгодно. Очень выгодно. А там перерабатывать дешевле.

– Где там?

– На месте. Оборудование завезти. Помещение я уже присмотрел. Надо только ремонт сделать. Чтобы все было на уровне. Зарплату людям хорошую положить. Тогда пойдут. И работать будут. Порядок навести. И все мясо – по банкам. Договориться с оптовиками. Я уже все подсчитал.

– А деньги?

– То-то и дело, – скрипнул зубами Петр Рябов. – Деньги. Денег у меня нет. Надо брать кредит.

– Да кто ж даст?

– Есть вариант. Но ты на это никогда не согласишься.

– Какой же?

– Эта квартира. Хозяйка ее – ты. Она стоит хороших денег. Три комнаты, метро рядом. Под нее дадут кредит. Я уже разговаривал с однокурсником, он работает в банке. Большой начальник, – с уважением сказал Петр Рябов. – Но ты никогда не согласишься. А я не посмею сделать тебе и дочери плохо. Я понимаю – ты мать. Рискнуть будущим ребенка, остаться без крыши над головой? Нет, ты не согласишься. И я тебя понимаю.

– Но почему же рискнуть, Петя? – всплеснула руками Люся. – Я тебе верю. Если ты говоришь, что выгодно, значит, выгодно.

– Значит, ты подпишешь документы?

– Господи, конечно!

– Люся, ты хорошо подумала?

– О чем тут думать, Петя? Если так надо, так я даже думать не буду!

И тут случилось неожиданное. Петр Рябов, настоящий мужчина, крепкий хозяйственник, глава семьи опустился перед женой на колени и прижал к губам ее руку, пахнущую детским мылом. И тихо сказал:

– Ты даже не представляешь, что это для меня значит. Я никогда не забуду. Клянусь жизнью моего ребенка. А дороже у меня ничего нет. Никогда у меня не будет другой женщины. Только ты. Я никогда с тобой не разведусь. Чтобы ни случилось. В горе и в радости, в болезни и в здравии. Я тебе клянусь.

Люся испугалась и стала вырывать у него руку:

– Да что ты, Петя! Что ты! Встань немедленно! Ася увидит!

– Ну и пусть!

Потом они, обнявшись, долго стояли у окна. За окном была ночь. Муж говорил, а Люся слушала. Даже если бы у него ничего не получилось, она бы не стала любить его меньше. Ну, уехали бы в деревню, к его матери. Везде люди живут. Она была готова ко всему. Но у Рябова получилось. Да иначе и быть не могло. Считать он умел хорошо. И года не прошло, как отбили кредит, и его дело начало набирать обороты. Рябов был человеком жестким, умел надавить, принять волевое решение. Конкуренты его боялись, партнеры уважали. Сотрудники фирмы говорили, что у него нет сердца. Но, переступая порог родного дома, Рябов становился совершенно другим человеком. Любящим отцом, нежным внимательным мужем. Казалось, существуют два Петра Рябова. Один для дела. И другой – для семьи. Для жены и дочери. Первую он боготворил, вторую обожал. Ася ни в чем не знала отказа. Но, удивительный случай! Она не была избалована, напротив. Как и мать, привыкла довольствоваться малым. Одевалась Ася скромно, дорогих подарков не требовала и никогда не говорила о том, что ее отец – миллионер.

Что касается Люси, то она продолжала работать в библиотеке. Даже когда появились в доме большие деньги, Рябов никак не мог уговорить ее стать простой домохозяйкой.

– Мне до работы два шага, – отнекивалась Люся. – Ну что я буду делать дома одна? Ты на работе, Ася в школе. Все при деле, и я тоже хочу быть при деле. Девочка ответственная, контролировать ее не надо. Уроки делает сама, и никто из учителей не жаловался. Наоборот, все ее хвалят. И по хозяйству помогает. Нет уж. Поработаю.

Когда в библиотеку заходили читатели, они видели полную женщину, с добродушным лицом, усыпанным веснушками. Женщина вязала носок, или шарф, или же плела крючком ажурную кофточку. И никому в голову не приходило, что у ее мужа собственная фирма, завод по производству мясных консервов и миллионы на банковских счетах. Пятисотый «Мерседес» приезжал за Петром Рябовым по утрам, когда все еще спали, Люся вставала затемно, готовила завтрак и непременно махала в окошко рукой, когда машина мужа отъезжала. Потом провожала Асю. Стояла у окна, улыбалась, махала рукой. Когда та скрывалась из виду, начинала собираться сама. Библиотека открывалась в девять. Такая жизнь Люсе нравилась. Она была счастлива и ничего другого не хотела.

Когда муж надел на ее палец первое кольцо с бриллиантом, Люся запротестовала:

– Петя, да что ты! Зачем мне? Не хочу! Ну, куда я с ним?

– Будешь носить. Я сказал. Хочу, чтобы моя жена была с ног до головы обвешана бриллиантами. Ты этого достойна больше, чем все эти… – Он презрительно усмехнулся, – пустышки. В общем, я тебе подарил. И буду дарить.

Казалось, он задался целью: купить жене украшений столько, сколько стоит квартира, которой она готова была ради него пожертвовать. Люся поняла, что возражать бесполезно. Нравится Пете, когда на ней надеты дорогие украшения – пожалуйста! Кольцо обосновалось на среднем пальце левой руки. Все почему-то думали, что это бижутерия. И даже жалели женщину, у которой такой дурной вкус. Люся одевалась скромно, косметику почти не употребляла, и подобные украшения к ее наряду и внешности не подходили. Увидев кольцо, Ада, которая хорошо разбиралась в драгоценностях, удивленно подняла брови:

– Откуда? Дай, примерю!

В ее взгляде была откровенная жадность.

– Подумать только! – покачала головой Ада. – Простой мужик, а какие деньжищи гребет! Не прогадала ты, подруга!

Люся на это ничего не сказала. Ная к подарку отнеслась более сдержанно. Улыбнулась и сказала:

– Поздравляю. Похоже, я в нем ошибалась. В Петре Николаевиче. Что ж. Время покажет, что из всего этого выйдет.

А Петр Рябов построил еще один завод. Конкуренты недоумевали. Не раз пытались найти его слабое место, но Рябов не пил, был человеком не азартным, к красивым женщинам относился равнодушно. Заподозрить его в безумной любви к рыхлой, веснушчатой жене было бы слишком смело. В моде были длинноногие фотомодели, вот если бы рядом с Рябовым была такая женщина, его бы поняли. А так он оставался загадкой. Люсю никто не воспринимал всерьез. Она вела себя скромно, мужу доверяла и не стремилась сопровождать его повсюду. Она знала: Петр Рябов слово держать умеет. А чувства свои не след выставлять напоказ. Пусть думают, что хотят. Что жена у Рябова – тетеха. Но единственным человеком, к чьему мнению он прислушивался, была она. Только Люся могла повлиять на решение Петра Рябова. Но пользовалась этим крайне редко.

Например, в случае с Лопухиным. Тесть Ады, тот самый генерал, вышел в отставку. Уехал за город, поселился в двухэтажном особняке и стал выращивать клубнику. Ада с мужем и сыном переехала в его московскую квартиру. С работой у мужа не ладилось. Сказать по правде, работать Вячеслав Лопухин не любил. И карьера у него не складывалась. Поначалу за него хлопотал отец, у которого были большие связи. Но в стране начались перемены, в высших эшелонах власти случился скандал, и Лопухин-старший, что называется, попал под танк. Хорошо еще, что не загремел под суд. Многие от него отвернулись, и Слава Лопухин вдруг почувствовал, что почва уходит из-под ног. Уже никто не собирался прикрывать его прогулы и выполнять за него работу. Надо было срочно найти хлебное местечко.

Вячеслав Лопухин был полной противоположностью Петра Рябова. Он не умел брать на себя ответственность, держать слово, принимать решения, и по натуре это был типичный человек-пиявка. Лопухину требовалось непременно к кому-нибудь присосаться. И на чужом хребте – в рай. Сам по себе он был ничто. Но в паре с личностью становился спесив, чванлив, умел пустить пыль в глаза, словно бы, напившись «героической» крови, способен был на поступок. Он умел красиво говорить, показать себя человеком значительным, вызвать доверие. Но близкие люди знали, что Лопухин – это ни с чем пирог.

Когда муж оказался без работы, Ада поначалу значение этому не придала. Есть его отец, есть ее родители. Но папа-генерал, у которого денежки водились, вдруг… женился! На домработнице, которая помогала вдовцу по хозяйству! Женщине было лет сорок, генералу в отставке шестьдесят. Она была разведена, имела незамужнюю двадцатилетнюю дочь, и обе оказались не прочь наложить лапу на имущество генерала. Включая загородный особняк, московскую квартиру, машину «Волга» и банковский счет. Бороться Ада не умела, ее этому не учили, а Лопухин, чуть что, по-женски впадал в истерику. Мачеха же действовала хладнокровно. Ада, сколько ни билась, не могла заставить тестя прописать ее и внука в московской квартире. Зато «молодую» жену и падчерицу отставной генерал прописал там охотно. Ада чувствовала, как имущество уплывает из рук. Денежный ручеек от мужа и его чиновного отца иссяк, и она кинулась к своим родителям.

Деньги ей, конечно, давали. Отец по-прежнему работал, защитил докторскую диссертацию, много оперировал, пользовался уважением коллег и безграничным доверием пациентов. А мама стала сдавать. Ноги и руки чудовищно отекали, пальцы рук почти не разгибались, она с огромным трудом выполняла теперь работу по дому. И анализы были плохие. Диагноз коллег был: полиартрит. Глядя на нее, Ада раздражалась. Хочет повесить на нее хозяйство? Что ж, на два дома трудиться? А деньги? Отцу теперь приходится работать на две семьи! Могли бы позаботиться о единственной дочери и внуке! Доллары надо было копить! Доллары! Не рубли! Принцесса никак не могла поверить в то, что сказка кончилась.

В отчаянье она метнулась к Люсе. Та уже привыкла, что подруга приходит в слезах. Поила ее чаем, пыталась успокоить. И на этот раз сказала:

– Ну что ты, Ада! Ничего страшного не случилось. Все живы, здоровы, с мальчиком все в порядке. Это главное. А деньги – дело наживное.

– Тебе хорошо говорить! – и на глазах у Ады выступили злые слезы. – У тебя муж – миллионер!

– Но не всегда же так было, – тихо возразила Люся.

– Тебе-то повезло. А мне что делать? Славка целый день дома. Лежит, в потолок смотрит. Вместо того чтобы искать работу. Мы живем на деньги моего отца. Ума не приложу, что делать!

– Может, тебе пойти работать? – робко спросила Люся.

– Работать? – Ада метнула на нее злой взгляд. – Куда? В библиотеку? И сколько ты получаешь?

– Зарплата, конечно, маленькая, но…

– Спасибо большое! Пусть муж работает!

– Ну, хорошо, – сдалась Люся. – Я поговорю с Петей. Он не любит, когда я вмешиваюсь в дела фирмы, но ради тебя… У меня ведь всего две подруги. Ты и Ная.

– Ты, правда, это сделаешь? – слезы на глазах у Ады моментально высохли.

– Ну, конечно!

Разговор с мужем вышел тяжелым. За десять лет знакомства Рябов уже составил мнение о Вячеславе Лопухине и не склонен был с ним связываться. Но Люся впервые настаивала.

– Ты же был свидетелем на их свадьбе, – напомнила она. – Слава – неплохой человек. Просто он переживает сложный период.

– Ну, хорошо, – кивнул Петр Рябов. – Если бы ты каждый день за кого-нибудь просила, я бы тебе отказал. Но поскольку это в первый раз…

И он тяжело вздохнул. Потом внимательно посмотрел на жену и сурово сказал:

– Но запомни. Люди неблагодарны. Не надо думать, что Ада после этого будет руки тебе целовать. Скорее, напротив. Ты станешь для нее врагом на всю жизнь.

– Я не понимаю…

– Вот увидишь. Впрочем, тебе это будет тяжело. За что люблю тебя, Люся, так это за твое доброе сердце. Знаешь, сейчас всяких можно найти. Блондинок, брюнеток, белых, черных, маленьких, высоких. Образованных, интеллигентных, говорливых, или же, напротив, молчаливых. А вот где найти добрых? А? За какие деньги? Нет таких денег. Вот и получается, что ты, Люся, уникум. Бриллиант чистой воды. На вот.

И Петр Рябов протянул жене бархатную коробочку, буркнув:

– Сегодня купил.

– Что это?

Люся открыла и ахнула: в коробочке было колье. Сверкнул огромный изумруд, и она невольно зажмурилась. Красота-то какая! Очередной год Петр Николаевич Рябов завершил с прибылью. Первое, что он сделал, подбив итоги – купил подарки жене и дочери. Люся со вздохом закрыла коробочку, подняла на мужа печальные глаза и спросила:

– А как же Ада?

– Я не понял: тебе подарок понравился?

– Очень, Петя! Очень! А как же Ада?

– Ты неисправима, – покачал головой Петр Рябов. – Пусть с десятого числа выходит на работу. Адрес он знает.

Так началась эпопея «Рябов – Лопухин». Если бы Люся знала тогда, во что втравила любимого мужа! Надо было поступить так же, как в свое время с Наей. Мир между ней и Петей дороже всего на свете. Но кончилось тем, что, стряхнув меланхолию и справившись с новогодним похмельем, Вячеслав Лопухин надел дорогой костюм, полил себя одеколоном и десятого января поехал в офис Петра Николаевича Рябова…

Наше время 27 августа, за полночь

– Значит, Людмила Федоровна хлопотала за подруг, – сделал вывод Алексей, когда Сажин закончил свой рассказ. – А почему? По доброте душевной, или… Ее шантажировали?

– Вы думаете, что Люся могла оставить в роддоме ребенка? – возмутился Сажин. – Не верю! И что она – жертва шантажа. Не могу в это поверить! Только не Люся! Это же чистейший человек! Кристалл!

– Кто из нас в молодости не совершал ошибок? Им ведь было по восемнадцать лет. Вы же не знаете наверняка, кто его мать. Мо… Матвея. Я полагаю, что Наина Львовна в деньгах не нуждается, – осторожно сказал Леонидов. – Она шантажом заниматься не будет. А Ада Станиславовна?

Сажин задумался.

– Вот видите! – обрадовался Алексей. – Вы молчите!

– Я понимаю, что должен быть повод. Чтобы скрывать историю, все сроки давности которой уже вышли. Это произошло, скорее всего, потому, что Мо… Матвей вдруг захотел узнать, кто его родители. Я полагаю, сегодня бы все и разрешилось. Если бы не убийство Лопухина. Все ведь к тому и шло. Должен был наступить момент истины. В полночь, как я полагаю. Они бы не выдержали и признались.

– А как все было? – подался вперед Алексей. – Расскажите!

– После того, как… – Сажин кашлянул, – представление закончилось, Мо… Матвей сказал, что пора бы и поговорить. И спросил, кто из присутствующих еще не в курсе. Я, разумеется, сказал, что хочу узнать подробности. Петр меня поддержал.

– Я так понимаю, что для него это тоже было ударом?

– А это вы у него спросите. Я знаю только, что у него тоже была открытка. Такая же, как у меня. С розочками. Текст я сличить не успел. Видел только открытку, лежащую перед ним на столе.

– Кто рассказал о брошенном младенце? Монти?

– А кто же еще? Он, – кивнул Сажин. – А потом спросил: «Скажет мне кто-нибудь, наконец, которая из вас – моя мать?». В этот момент Лопухин расхохотался. Он так дико хохотал. Славка был сильно пьян. Еле на ногах держался. Мы подумали, что он смеется, потому что перебрал. Но у него было такое странное выражение лица. Торжествующее, я бы сказал. Славка всегда был жадный до денег. А тут у него был такой вид, будто он выиграл миллион в мгновенную лотерею! Смеясь, он поднялся со словами: «Я единственный, кто не имеет к этому никакого отношения. Поэтому я выйду на пять минут. Скажете мне, чем все закончилось». И все так же смеясь, он вышел из зала. Как потом оказалось, Лопухин пошел в туалет. Освежиться.

– Что же его так развеселило?

– Понятия не имею!

– И что было дальше?

– Бурное выяснение отношений. Петр редко выходит из себя. Но туг не выдержал. Разнервничался, повысил голос. Сказал жене: «Как ты могла?». Она начала оправдываться.

– Значит, Людмила Федоровна чувствовала себя виноватой? Если нет, почему она тут же не сказала правду? Это мол, не я, а моя подруга.

– Не знаю. Понимаете, они заговорили все разом. А Асе вдруг стало плохо. Да и Стас выглядел не лучшим образом.

– А что с Асей?

Алексей оглянулся. Ася сидела на диванчике, рядом с матерью. Людмила Федоровна гладила ее руку, и что-то быстро-быстро говорила. Мария Казимировна Новинская держалась поближе к Аде. Стас Лопухин вообще держался особняком. Вид у него был мрачный. Сажин тоже посмотрел в сторону диванчика, где сидели Рябовы, мать и дочь, и сказал:

– Я вообще не понимаю, зачем ее сюда привезли. Асю. Хотя… Может, Монти решил, что она может быть его сестрой. Захотел собрать всю родню. Предполагаемую родню. Но почему она пришла? Не понимаю.

– А вам не показалось, что Монти и Ася давно знакомы? Они так странно друг на друга смотрят.

– Возможно, – кивнул Сажин. – У меня не было времени это заметить. Я же говорю. Началось бурное выяснение отношений, Люся принялась рыдать, как обычно. Петр пошел в бар, за минеральной водой без газа.

– Вы хотите сказать, отошел к барной стойке? – уточнил Алексей.

– Нет, он вышел в соседний зал. Здесь сегодня не было никого, бар закрыт. Монти сказал, что хочет разобраться во всем без свидетелей. Он арендовал этот клуб на всю ночь. На столах напитки и закуски, как вы видите. Прозвучала многообещающая фраза: «А горячее я подам потом».

– У него своеобразное чувство юмора, вы не находите?

– Он вообще… своеобразный, – не удержался Сажин.

– Я так понял, что парень вам не нравится?

– Я еще не понял, нравится он мне или нет, – сердито сказал Дмитрий Сергеевич. – Да, мне не нравится, чем он зарабатывает на жизнь. Не нравится, что он постоянно кривляется, не нравятся его плоские шутки, манера одеваться. Не нравится спектакль, который он здесь разыграл.

– А что нравится? – Алексей не удержался от улыбки.

– Он смелый парень. Люди самих себя стыдятся, особенно если их уличили в чем-то недостойном. Матвей же всем своим видом говорит: да, я такой. Хотите, любите меня, хотите, с кашей ешьте. Он, как бы это сказать? Естественен. Органичен. Что бы он ни сделал, ему за себя не стыдно. И он органично вписывается в окружающую среду. Именно поэтому на него так приятно смотреть. Этот город для него. Этот мир для него, – с чувством сказал Сажин, а потом вдруг добавил: – Монти – это наши тайные запретные желания во плоти. И наше душевное уродство, если хотите. В ярком красивом фантике. Он не виноват, что такой. Это мы все виноваты.

– Мы, это вы кого имеете в виду? – с интересом спросил Алексей.

– Среда. Общество. Женщины, наконец, которые сделали его своей игрушкой. А он, не сознавая того, им мстит.

– Или сознавая.

– Нет, он не злой. Мальчик-бабочка. Порхает себе, собирает сладкий нектар. Я не верю, что он убил. Только не он.

– Как вы красиво говорите! – не удержался Алексей. – Мне бы так! Но, как говорится, кесарю кесарево, а слесарю слесарево. Поэтому вернемся к нашим баранам. Значит, Петр Николаевич вышел в соседний зал. Там были люди?

– Нет, – покачал головой Сажин. – Не было никого. Только бармен. Я так понимаю, что Матвей потратил много денег, чтобы все это устроить.

Алексей увидел своего коллегу, старшего лейтенанта Сечкина, заглянувшего в это время в зал, и поманил его. Спросил, когда тот подошел:

– Бармен где?

– На кухне, вместе с остальным персоналом. Я с ними поговорил. У них у всех алиби. Друг с другом тусовались.

– Тусовались! А кто нашел тело?

– Ада Лопухина. Забеспокоилась, что мужа долго нет, и пошла его искать.

– Бывшего мужа, – поправил Алексей. – Что существенно. С чего это Лопухина забеспокоилась о бывшем муже? Ладно, с барменом я сам поговорю. Узнаю, с кем он там «тусовался». А ты потряси охранника, который милицию вызвал.

– Есть.

– Нет, постой. С охранником я сам поговорю. Выясни алиби бармена. Думаю, что он был с девушкой в укромном местечке. Быть может, она что-то заметила?

– Что-то?

– Кого-то! Все, иди.

– Есть!

Сажин напряженно прислушивался к диалогу. Когда Сечкин отошел, Алексей повернулся к нему:

– Долго отсутствовал Рябов?

– Я на часы не смотрел. Не до того было.

– Чем же вы были так увлечены? – с иронией спросил Алексей.

– Я пытался выяснить у Наи, солгала она мне или нет.

– Рябов вернулся с водой?

– Без.

– Как он это объяснил?

– «Черт его знает, куда все подевались! Бар закрыт!».

– Чтобы Петр Николаевич Рябов не раздобыл стакана воды для любимой жены? – удивился Алексей. И покачал головой: – Не верю!

– Но ведь бармена и в самом деле там не было, – возразил Сажин.

– А вы откуда знаете?

– Я… в общем, в какой-то момент я выглянул в соседний зал. Мне показалось, что Петра слишком уж долго нет. Зал был пуст.

– А Наина Львовна где в это время была?

– Пошла курить. Она разнервничалась.

– Разве в зале нельзя курить? – удивился Алексей.

– Она хотела выйти на воздух. Сказала, что ей душно. Я думаю, что просто ушла от ответа. И от меня.

– А Монти?

– Пошел переодеться. «Чтобы мой внешний вид не смущал маму», – передразнил Сажин.

– А какой у него был вид?

– Ну в общем… Как бы это сказать?

– Не совсем пристойный.

– Я бы даже сказал, совсем не пристойный.

– Насколько я понимаю, Людмила Федоровна, Ася и Ада Станиславовна были шокированы.

– Я бы так не сказал, – не согласился с Алексеем Сажин. – Я об Аде. Мне показалось… Впрочем, ладно, ничего…

Алексей подождал немного, но не стал развивать тему. Подумав, сказал:

– Из соседнего зала есть выход. К туалетам.

– Разумеется.

– То есть Рябов прошел через пустой зал, не обнаружив на месте бармена, и вполне мог наткнуться в коридоре на Лопухина.

– Тогда и меня подозревайте, – усмехнулся Сажин. – Теоретически все мы могли. В этом клубе полно закоулков. Это же катакомбы какие-то! Гримерки, подсобки, служебные помещения.

– Когда вы успели все осмотреть?

– Я здесь с одиннадцати часов вечера, как вы говорите, «тусуюсь». Следователь расположился в кабинете хозяина. Я пока шел туда, осмотрелся.

– Значит, Лопухин ушел минут за пятнадцать до полуночи, – задумчиво сказал Алексей.

– Скорее, за двадцать.

– И за эти двадцать минут этот зал покидали все. Или не все?

– Я думаю, Ася никуда не выходила. И Людмила Федоровна. Они все время держались вместе. Мария Казимировна также не покидала зал. Вроде бы. Смешно даже подумать, что она убила Лопухина! Хотя она, конечно, очень привязана к Аде, а та не ладила с мужем. Ада не выходила. То есть, выходила. Она ведь нашла тело.

– А Стас? Имеется в виду, Станислав Лопухин.

– Я понял. Но на него никто не смотрел? Стаса, имеется в виду. Он вообще не принимал участие в дискуссии.

– А что он за человек? На кого похож, на мать или на отца?

– А вы разве не видите? – усмехнулся Сажин. – Серединка наполовинку. Причем, взял от них все самое худшее. Ведь Ада хороша собой, Слава тоже, был… – Дмитрий Сергеевич запнулся. – Внешне он был очень привлекательным мужчиной. А Стас… Он никакой. Ростом гораздо ниже отца, и плечи узкие. А лоб низкий, как у матери.

– Я имею в виду характер Стаса, не его внешность.

– Себе на уме. Капризен, это в отца. Избалован. Это от матери. Вообразил себя гениальным художником.

– А это от кого?

– От дури. Я лично не нахожу в его картинах ничего гениального. Таких портретистов на Арбате – на каждом шагу.

– А он портретист?

– В том числе. Ищет себя.

– Надеюсь, не импрессионист?

– А почему вас это так волнует?

– Их сложнее всего понять. Гениальные они или бездарности.

Сажин рассмеялся.

– А вы, похоже, разбираетесь в искусстве!

Напряжение спало. Алексей воспользовался этим и спросил:

– А на столах разве не было минеральной воды? Людмиле Федоровне нечем было залить начавшуюся истерику?

– Видите ли, у нее проблемы со здоровьем. Вода была, но с газом. Она же пьет только без газа. Спиртного вообще не употребляет. А от апельсинового сока, который был на столах, у нее изжога. Вот Петр и отправился за той водой, которую употребляет его жена. Он вообще очень заботливый муж.

– Однако у Людмилы Федоровны серьезные проблемы со здоровьем, – посочувствовал Алексей.

– Да. Она очень хотела второго ребенка. Но врачи запретили. Сказать, что Люся переживала, значит, не сказать ничего.

– И последний вопрос, Дмитрий Сергеевич, – Алексей глянул на начинающего политика в упор: – Почему вы остались?

– То есть? Я не понял.

– Дали показания, и – пожалуйста! У вас, наверняка есть личный адвокат.

– Есть.

– Доказательств вашей вины нет. Пока вы проходите по делу как свидетель. Я полагаю, что следователь вас отпустил. Как лицо значительное, опросил первого и – с богом! Но, как я вижу, вы уезжать не собираетесь.

– Не собираюсь, – подтвердил Сажин.

– Почему?

– Сказать по правде, мне наплевать, кто убил Славку. Никчемный был человек. Хотя – человек ведь! Но его убийцу я не осуждаю. Лопухин мог кого угодно довести до белого каления. И меня в том числе, чего уж тут скрывать? Но я хочу знать, кто отец этого парня. И потом: пока Ная здесь, я никуда не уеду.

Алексей посмотрел на Сажина с уважением. Если Монти его сын – человеку предстоит сделать непростой выбор. Но он не из тех, кто прячет голову в песок. Сажин к этому готов.

– Спасибо вам за содержательный рассказ, Дмитрий Сергеевич. Я полагаю, вы хотите утешить Наину Львовну?

– Вы думаете, что эта женщина нуждается в утешении?

– Ну, поддержать. Быть рядом.

– Да, конечно. Я всегда хочу быть рядом с ней.

– Так идите!

Сажин так и поступил. Вскоре он уже был подле Наины Львовны. Алексей же встал и вышел в холл, где патологоанатом и судмедэксперт уже закончили свою работу. Тело Лопухина унесли.

– Ну что? – спросил он.

– Отпечатки пальцев на орудии убийства смазаны, – пожал плечами судмедэксперт. – Идентифицировать будет трудно. Чтобы не сказать, невозможно.

– И что это значит?

– На статуэтке обнаружены волокна ткани. Ниточку я в лупу разглядел. Белая. Прилипла у основания. Предположительно, – подчеркнул судмедэксперт, – статуэтку протерли носовым платком. Мазнули, можно сказать. В спешке.

– Значит, убийца испугался. Ударил сгоряча, в состоянии аффекта. Потом увидел, что натворил, вынул из кармана носовой платок и попытался уничтожить отпечатки пальцев на орудии убийства. Женщина или мужчина?

– На ниточке этого не написано, – рассмеялся судмедэксперт.

– А жаль. Разве что на мизинец намотать? «А», «б», «в»… Жена моя так гадает. Я еще шучу: «Сашка, замуж, что ли собралась? Жениха вычисляешь?». А она в ответ: «Привычка, Леша. Со времен девичества».

– Ха-ха, – проскрипел патологоанатом и, не удержавшись, широко зевнул. – Время, однако, позднее.

– Экие вы, сыщики! – покачал головой судмедэксперт. – Хотите, чтобы убийца оставлял на месте преступления автограф!

– А было бы неплохо.

– А что скажет патологоанатом? – повернулся Алексей к другому собеседнику. – Женщина или мужчина?

Тот развел руками:

– Ты же знаешь, Леша, в жизни случается всякое. Иные женщины, разозлясь, просто звереют. И сил у них гораздо больше, чем кажется нам, мужчинам. Я бы предположил, что удары такой силы нанес мужчина. Но не могу исключить, что это была женщина. Кости свода черепа у потерпевшего проломлены. Вследствие чего множественное повреждение сосудов. Сзади и… снизу.

– То есть били по затылку?

– Туда.

– Значит, преступник был ниже ростом? А Лопухин в это время отвернулся?

– Рядом с телом обнаружена зажигалка и еще сигарета марки «Кэмел», – вмешался судмедэксперт. – На губах еле заметный ожог. Я обратил на это внимание. Видимо, Лопухин решил прикурить, чуть нагнул голову, и когда он поднес к лицу зажигалку…

– Убийца схватил бронзового парня и шарахнул его по затылку, – закончил Алексей. Уловив кивок, закончил мысль: – Значит, они беседовали. Отношения выясняли. «Привет – Привет!» «Как дела?» «Да все в порядке» «Жена, дети здоровы?» «Да, спасибо, все нормально». «Ну, так на тебе! Чтоб жизнь малиной не казалась!». Бац! И еще два раза, нагнувшись над практически бездыханным телом: «и еще, и еще тебе – на!».

– Все шутишь, Леша, – покачал головой патологоанатом.

– Какие уж тут шутки! У меня в зале сидят начинающий политик, миллионер, владелица модного журнала и «гениальный» художник. Любой из них мог разозлиться на Лопухина, отравлявшего людям жизнь. Серость отправилась на тот свет, а я должен найти крайнего. А мне, может, не хочется.

– А это уже никого не касается. Ну, мы свою работу сделали, подробное заключение на днях получишь. Бывай.

И патологоанатом ободряюще похлопал Леонидова по плечу. Судмедэксперт подмигнул: обойдется, мол. Алексей проводил их тоскливым взглядом. Перечислив тех, кто сидел в зале, он умышленно не назвал стриптизера. Потому что именно Монти – крайний. И на него попытаются спихнуть убийство. Монти выходил за кулисы переодеться. Одеться, если быть точнее. Незадолго до того они с Лопухиным горячо выясняли отношения. Многозначительная фраза «Потом договорим». Не исключено, что «договорили». Лопухин на него накинулся, Монти вынужден был защищаться. Причину ссоры сейчас выясняет следователь. Жаль парня. Отчего-то жаль. Как ни крути, он – крайний.

Алексей заметил в холле охранника и подошел к нему. Спросил, разыгрывая смущение:

– Где тут у вас кабинет хозяина? Заблудился.

– У нас так. Можно и заблудиться.

– Катакомбы.

– Чего?

– Я, говорю, на бомбоубежище похоже.

– Это точно! – рассмеялся охранник. – Раньше здесь был подвал. Дом-то старый. Купцы, видать, жили. Эти знали толк.

– В чем?

– В запасах. Но народ ничего. Не жалуется.

– Посетителей много?

– Ну-так!

– Бизнес, значит, процветает.

Охранник смотрел на него ожидающе. Алексей понял, что вводная часть закончилась, пора переходить к сути.

– Значит, милицию вызвал ты.

– Я.

– А тело нашла дама. Блондинка. Она кричала?

– Нет. Подошла ко мне, сказала: «Там, у туалета, лежит мой бывший муж. Мне кажется, что он не дышит». Мы туда пошли.

– И вы увидели, что он и в самом деле не дышит.

– Не дышит! Там кровищи! Голова ж пробита!

– С чего вы взяли, что били три раза?

– Ну-так… – охранник замялся. – Я раньше в милиции работал. Постовым. В общем, насмотрелся. Видал я, как головы пробивают. Показалось, что не один раз били. Вот и сказал: три. А так, кто его знает?

– Почему ушел?

– Из милиции? Зарплата маленькая.

– А если честно?

– Бывшая на меня настучала. Мол, превышение служебных полномочий. А что я? Припугнул маленько ее хахаля. Чтоб к дочке не лез. Да я и не жалею. Здесь нормально. Зарплата, опять же.

– А что мужики раздеваются?

– Ну-так. Я ж на них не смотрю. Мое дело за порядком следить.

– Однако не уследил.

– Ну-так, – развел руками охранник. – Вроде, приличная публика собралась. Монти сказал: родственники, мол. День рождения будем праздновать. Хозяин ему разрешил.

– Монти что, у него в любимчиках?

– Ну-так.

– Хорошо, – кивнул Алексей. – Ты где был?

– Ну-так. У двери, где ж еще?

– На улицу выходил?

– Ну-так.

– Нечаеву знаешь?

– Брюнетку? Видная дамочка.

– Она выходила на улицу, курить?

– Выходила.

– Во сколько?

– Ну-так. Я ж на часы не смотрел.

– Долго она курила?

– Ну-так я ж на часы…

– Недолго, так? Тебя как зовут?

– Николай.

– За работу держишься, понимаю. Клиенты есть клиенты. Мы пришли и ушли, а они остались. Они деньги сюда несут, а от нас только одни неприятности. «Ну-так», – невольно передразнил Алексей, – я тебе скажу. Как было. Нечаева не стала курить. Хотела, но ты ее спугнул. Видимо, она хотела собраться с мыслями. И не хотела, чтобы кто-то ее в этот момент видел. Она постояла немного, достала пачку сигарет, зажигалку, щелкнула ею пару раз, потом убрала обратно в сумочку и ушла. Так?

Охранник смотрел на него озадаченно.

– Так или нет?

– Все точно. И то, что два раза щелкнула.

– Ты, ведь, не удержался, проследил за ней. Дамочка видная. Зашел в клуб и смотрел, как она идет через холл. Фигура у нее хорошая, есть на что посмотреть. Куда она пошла?

– Ну-так…

– Куда она пошла?!

– К туалетам.

– Куда?!

– К туалетам.

– Через какое время пришла блондинка?

– Минут через десять.

– Точно?

– Я на часы не смотрел. Может, больше, может, меньше.

– Когда Нечаева скрылась из виду, куда ты пошел?

– Обратно на улицу. Ночь больно теплая. Лето кончается, вот я и…

– Лирическое отступление пропустим. Где кабинет хозяина?

– Что?

– В какую сторону мне идти? – нетерпеливо спросил Алексей.

– А-а… Налево. Потом направо.

– Ладно, Коля. Далеко не уходи.

– Ну-так… – опустил глаза охранник.

Вскоре Алексей нашел кабинет хозяина клуба и толкнул дверь:

– Можно?

– Заходи, Леонидов.

Следователь прокуратуры, молодой парень с тоненькими усиками над пухлой верхней губой с досадой закрыл папку. Алексей тут же понял, что у него не клеится. Монти свободно раскинулся в кресле, положив ногу на ногу. Следователь, сидящий в напряженной позе, заметно злился, его лицо выражало откровенную неприязнь. Они были приблизительно одного возраста: два парня, по ту сторону стола и по эту. Оба высокие, симпатичные. Они никак не могли найти общий язык. Монти не собирался перед ним оправдываться. Следователь не собирался понять тонкую душу стриптизера и его проблемы, он собирался Монти посадить.

– Вот, Леонидов. Посмотри на этого…

– Ну, как? Выяснили, при чем здесь Надя? – жизнерадостно поинтересовался Алексей.

– Какая еще Надя?! – раздраженно спросил следователь.

– А о чем же вы здесь разговариваете, – Алексей посмотрел на часы, – вот уже двадцать минут?

– Вот уже двадцать минут этот господин настойчиво пытается выяснить у меня, за что я убил Лопухина, – пожаловался Монти. – А я его не убивал!

– Хватит юлить, Лаптев! Иначе я с тобой подругому буду разговаривать!

– Ну, ну, Александр Юрьич, остынь, – миролюбиво сказал Алексей. – Ничего у нас на парня нет, ведь так? За исключением носового платка.

– Какого платка? – удивился Монти.

– Да и куда ему его прятать? – Алексей скользнул взглядом по тонкой фигуре стриптизера. Штаны в обтяжку, белая рубашка, на которой полностью отсутствуют карманы. Либо он выкинул платок. Что тоже нельзя исключать. На каких только мелочах сыплются порой преступники!

– Я могу его задержать на основании того, что они с потерпевшим были в ссоре и выясняли отношения незадолго до того, как Лопухина нашли мертвым у туалета. Мотив налицо, – пробубнил следователь. – Нутром чувствую, что он убил.

– Чувства к делу не пришьешь, – заметил Алексей. – Не хуже меня знаешь. Улики нужны. Свидетели. В данном случае нам приходится рассчитывать только на чистосердечное признание преступника. Видишь, Монти, как мы с тобой откровенны.

– Играете в доброго милиционера и злого? – ослепительно улыбнулся Монти. – Старый трюк.

– Глупец! Ты не знаешь, что тебя ждет! – покачал головой следователь.

– Я регулярно смотрю выпуски «Новостей». Мне повезло, что меня задержали не на улице, во время массовых гуляний.

– Тебя никто пока не задерживал, – возразил Алексей. – С тобой просто беседуют.

– Значит, я могу в любой момент встать и уйти?

– Нет, не можешь! – стукнул кулаком по столу следователь.

– Значит, меня задержали?

– Мать твою, ты будешь признаваться?! – рявкнул на Монти парень, сидящий по ту сторону стола.

– Признаюсь. – Монти завел глаза, следователь нетерпеливо открыл папку, схватился за ручку: – Я его не убивал.

– Я не знаю, что с ним сейчас сделаю, – простонал следователь. – Врет ведь, мерзавец!

– Между прочим, я вас не оскорблял, – обиделся Монти.

– Хорошо. Пусть ты не убивал, – кивнул Алексей. – Тогда изложи суть своего конфликта с Лопухиным.

– Хорошо, изложу. Только не надо думать обо мне плохо…

Алексей переглянулся со следователем. И подумал: «Черт возьми, неужели я в нем ошибся? Интуиция подсказывает, что сейчас я услышу что-то такое… Из области грязного и отвратительного».

Как и в большинстве случаев, интуиция Леонидова не подвела.

Три с лишним месяца назад

Он все-таки пошел к тому дому, купил банку светлого пива, сел на лавочку в маленьком уютном скверике и стал наблюдать. Вычислить подъезд, в котором находилась нужная ему квартира, труда не составляло. Он сидел, прихлебывал пиво. Пиво было безалкогольное, но об этом знал только Монти, который держал банку так, чтобы цифра была закрыта рукой. Пусть думают, что он пьет «семерку». Банки похожи. На улице весна, парень расслабился, греется на солнышке, пьет крепкое пиво. Обычное явление. Прохожие не любят пьяных, никто в его сторону даже не посмотрит. И на лавочку рядом с ним не присядет.

«Чего я хочу?» – думал Монти, поглядывая на железную дверь подъезда. Бабушка с объемистой клетчатой сумкой в руке долго возилась с кодовым замком. Он лениво следил, как она пытается войти и не придавить дверью сумку. Пружина тугая и задача перед бабушкой непростая. Должно быть, там что-то хрупкое, в сумке. – «Чего я хочу? Если бы я знал! Первое, хочу ее увидеть. А там посмотрим».

Через час его терпение было вознаграждено. Из подъезда вышел парень с неопрятными длинными волосами, следом женщина в темном брючном костюме. Блондинка. Он вдруг почувствовал, как сердце замерло, а потом бешено застучало. Она! Женщина с фотографий, которые Монти видел в квартире Марии Казимировны Новинской! На плече у парня висел этюдник, в руке была большая папка. Они с женщиной постояли у подъезда, перекинулись парой слов, потом разошлись в разные стороны. Он пошел к машине, она – в сторону ближайшего супермаркета. Внезапно женщина обернулась и окликнула:

– Стас!

Монти невольно вздрогнул. Ада Станиславовна сделала несколько шагов назад, к Стасу, который нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

– Ты только не забудь, что я тебе сказала. И непременно мне позвони. Слышишь? Непременно!

– Ну сколько можно, мама?

– Все, все. Ушла.

Какое-то время Монти колебался. Куда? За женщиной? Или за ним? Отчего-то он сразу почувствовал к парню неприязнь. Это было сильнее него. Ему захотелось сделать что-то такое, чтобы парень почувствовал боль. Сильную боль. И Монти решил следовать за ним. Смял пустую банку из-под пива, бросил ее в урну и заспешил к своей машине, которая была припаркована неподалеку. Машина у него была почти новая в отличие от той, на которой ездил Стас. Монти почувствовал удовлетворение. Маленькая компенсация. Хоть я и подкидыш, но езжу на хорошей машине. А ты, маменькин сынок, на рыдване.

В центре, как всегда, были огромные пробки. Держаться за Стасом было легко. Да и ехали они недолго. К Арбату. Зато с парковкой были проблемы. Как всегда. Стас, видимо, был здесь постоянным клиентом и приплачивал за то, чтобы к вечеру для него оставляли местечко. А Монти пришлось попыхтеть. Но он уже знал, куда направляется Стас. Куда же еще можно идти с этюдником, как не на Арбат, где собираются уличные художники? Там его Монти и найдет.

Наконец, проблема парковки была решена, и он заспешил на Арбат. Сбежал по ступенькам, и тут же одернул себя: спокойнее. Не надо так нервничать. Ты просто гуляешь. Он не знает, что ты есть, зато ты знаешь, что есть он. У тебя неоспоримое преимущество: ты владеешь информацией. Монти, не торопясь, шел по Арбату, он гулял. Погода была замечательная! Он зашел в кафе, съел мороженого, какое-то время смотрел в окно. Он предвкушал. Их встреча теперь – неизбежность. Знакомство – необходимость. Это надо сделать красиво. Как это умеет делать он, Монти.

…Уличные художники «тусовались» в самом конце улицы. Монти прошел весь Арбат и увидел то, что искал. На брусчатке в ряд стояли мольберты. Подле на низеньких стульчиках сидели мужчины и женщины разного возраста, но с одинаковым выражением лица. Все они ждали. Не успел Монти сориентироваться, как к нему подскочила девушка в черном берете, с шарфом, обмотанным вокруг шеи, и просительно сказала:

– Давайте, я нарисую ваш портрет! Такое замечательное лицо! А глаза!

«Они всем это говорят, – подумал Монти. – А глаза у меня и в самом деле замечательные». Он улыбнулся девушке:

– А можно я просто посмотрю?

На ее милом личике мелькнуло разочарование. Но она быстро с собой справилась и отошла. «А раньше их было больше, – подумал Монти, идя вдоль мольбертов. – Профессия вымирает? Либо жесткая конкуренция. Выживают самые талантливые». Эта мысль была ему неприятна. Он не хотел, чтобы у Стаса был хоть какой-нибудь талант. Монти на него злился.

Но, увидев Стаса, сделал безразличное лицо. Стас о чем-то оживленно разговаривал с соседкой, женщиной лет пятидесяти, больше похожей на торговку пирожками, чем на художницу. Но стоящие рядом с ней рисунки Монти понравились. Очень. У женщины был талант. Взглянув же на рисунки Стаса, он подумал: «Слава богу!». Не сказать, что Станислав Лопухин был плохим портретистом. Его бы здесь не было, если бы он не умел схватывать то характерное, что есть в чертах лица каждого человека. Индивидуальность. Но он не умел доводить дело до конца. Это было похоже на наброски. Сангина, карандаш. Линии обрывались где-то на середине, ни одна не была доведена до конца. Штриховка редкая, небрежная. Два портрета, которые стояли рядом как образцы творчества, видимо, были лучшими его работами. На одном была Ада Станиславовна. Монти ее сразу узнал. Ему сразу захотелось купить портрет. На другом…

Личико у девушки было простенькое. Волосы зачесаны назад, высокий лоб открыт, на курносом носу милые веснушки. Глядя на нее, почему-то думалось: «Сейчас таких нет». А почему нет? Трудно сказать. Она из прошлого. Оттуда, где дети лакомились петушками на палочке, а взрослые стояли в очередях за колбасой по два двадцать. Из времени трудовых рекордов и борьбы с расхитителями народного имущества. А, может, и из более далекого прошлого. Монти понял, почему именно ее портрет представлен Стасом, как образец. «Сейчас таких нет».

– Вас что-то заинтересовало? – Стас оборвал разговор, заметив, что светловолосый парень вот уже пять минут, не отрываясь, смотрит на женские портреты.

– Да, – кивнул Монти.

– Хотите, чтобы я нарисовал ваш портрет? – с некоторым удивлением спросил Лопухин. Ему позировали в основном женщины.

– Хочу, – и Монти широко улыбнулся.

– Ну что ж. Садитесь.

Стас засуетился, вытащил откуда-то складной стульчик, стал выравнивать мольберт, на котором приладил чистый лист бумаги. Монти сел. Он с интересом разглядывал Лопухина, лучшего случая трудно было себе представить! Двадцатиминутный сеанс, все в подробностях. Стас его рисует, Монти его запоминает. А на мать не похож. Нет, похож. Но волосы темные, отсюда сходство теряется. Цвет волос значит много. Монти машинально пригладил светлые волосы.

– Не двигайтесь, – умоляюще попросил Стас.

Монти опустил руку. В целом, увиденное его удовлетворило. Стас некрасив, судя по всему, не пользуется успехом у женщин, его заработки не идут ни в какое сравнение с тем, что имеет Монти, его машина хуже, одежда отвратительна. Мало! Черт возьми! Этого мало! Его назвали в честь деда! Матвей Нестерович Лаптев в бешенстве!

Стас работал небрежно. И слишком уж торопился. Монти понял, что работа не доставляет ему удовлетворения, и в который раз порадовался за себя. Ему нравилось все, что он делал. Абсолютно все. Вот так.

– Готово!

– Что, уже все? – удивился Монти.

Он встал, и, обойдя мольберт, оценил работу Стаса. Это была месть художника. Стас что-то почувствовал, как и у всех творческих натур, у него была сильно развита интуиция. И Лопухин нарочно сделал акцент не на глазах, которые у Монти были замечательные, а на тех чертах лица, что явно не удались. Например, нос был слишком уж крупный, а рот смешной. По лицу сидящей рядом с ним женщины Монти видел, что она Стаса осуждает. Натуру надо приукрашивать, а не уродовать, иначе всех клиентов можно растерять. Но из профессиональной солидарности женщина молчала. Монти же улыбнулся и сказал:

– Замечательно! Беру!

Стас назвал цену. Его соседка удивленно округлила рот. И это Монти выдержал с достоинством. Полез в карман и тут же расплатился. Лопухин злился. Потом Монти небрежно спросил:

– А этот портрет. Он продается?

– Который? – спросил Лопухин, засовывая деньги в карман.

Монти указал на Аду Станиславовну.

– Нет, – резко ответил Стас.

– Триста долларов хотите?

– Нет.

– А пятьсот?

Лопухин смотрел на него озадаченно. Переводил взгляд с портрета на Монти и молчал.

– Вы сумасшедший? – с интересом спросила соседка Лопухина, талантливая художница. Монти ее понял. Работы женщины были несравненно лучше.

– Справки о том, что я не состою на учете в психоневрологическом диспансере, у меня нет, – развел он руками. – Если бы я знал, какие документы нужны, чтобы купить картину на Арбате, я бы ими запасся.

– Клиент всегда прав, – сказал бородач, который внимательно прислушивался к разговору. – Чего пристали к парню?

Лопухин замялся. Видимо, ему очень нужны были деньги. Пятьсот долларов! Для Монти это было ощутимой брешью в бюджете, но он знал, что деньги отработает. Нечаева заплатит. Она же обещала сделать из него звезду.

– Ну так что? – нажал он на Лопухина. И сделал вид, что хочет уйти.

– Берите, – отчаянно сказал тот. – Пятьсот долларов.

Монти отдал ему деньги и свернул в трубочку два портрета. Вот так. Побеждает тот, у кого больше денег. Он уходил, насвистывая, а Лопухин озадаченно смотрел ему вслед…

…Итак, они живут небогато. Станислав Казимирович давно на пенсии, Ада Станиславовна не работает, Стас получает образование в Строгановском художественном училище и вечерами подрабатывает на Арбате, рисуя портреты прохожих. Монти выучил график его учебы и работы и время, когда Ада Станиславовна отправлялась в магазин за покупками. Устроить «случайную» встречу было парой пустяков.

Он зашел следом за ней в супермаркет, взял корзину и пошел вдоль рядов заставленных продуктами полок, стараясь двигаться параллельным курсом. Монти внимательно наблюдал за женщиной. Лопухина долго вертела в руках каждую баночку, которую брала с полки и в большинстве случаев со вздохом ставила ее на место. Вот она взяла бутылку подсолнечного масла, долго смотрела на этикетку, потом на ценник, снова на этикетку. Потом решительно поставила бутылку в корзину для покупок и торопливо пошла прочь, словно хотела избежать искушения поставить масло обратно. Цена ее, видимо, не очень устраивала, зато устраивало качество. Монти пытался определить характер женщины. Привыкла к хорошему, это видно по тому, как она одевается и какие продукты берет в руки. Но денег мало, приходится чем-то жертвовать.

Он поставил в корзину несколько баночек, чтобы не показаться «туристом». Взял ту же банку кофе, что и Лопухина. Употребление одного и того же продукта сближает. Люди скорее поймут друг друга, если на улице жара, а у них в руках одинаковые банки. О чем разговаривать с домохозяйкой? О быте, разумеется! Они должны хотя бы любить одинаковый кофе.

С Адой Станиславовной Монти столкнулся у кассы. Прижал слегка ее тележку своей корзиной и, улыбнувшись, сказал:

– Извините.

– Ничего.

Она и подумать не могла, что этот красивый парень ищет с ней знакомства! Монти пропустил ее вперед. Ада Станиславовна все-таки оглянулась. Монти еще раз улыбнулся. Потом наморщил лоб, словно припоминая. Это означало: «где-то я вас видел…».

Ада Станиславовна все-таки на него косилась. Монти привык, что женщины на него смотрят, но то, что смотрела эта женщина, приятно взволновало. Он все-таки добился этого взгляда! Через двадцать пять лет!

Он заплатил, потом смахнул в сумку покупки. Ада Станиславовна, не торопясь, разгружала свою корзину и обстоятельно раскладывала продукты. Монти остановился у стола, на котором лежали ее сумки.

– Еще раз извините.

Она вздрогнула и подняла голову:

– Что такое?

– Не сочтите меня назойливым, – Монти смотрел ей прямо в глаза. Нежные щеки Ады Станиславовны начали розоветь. – В это невозможно поверить.

– Поверить во что?

– Несколько дней назад я купил ваш портрет. На Арбате. И вдруг здесь, среди этой толпы, среди полок, заставленных продуктами…

– Я там гораздо моложе, – растерянно сказала она. – На портрете.

– Значит, он вам рассказал? Художник?

– Это мой… – она слегка замялась, – сын.

– Не может быть! Я думал, что вам лет тридцать!

– Боже. – Она приложила руку к груди, с левой стороны. Монти предполагал, что у нормальных людей там находится сердце. Но эту женщину он ни за что не отнес бы к категории нормальных.

– Вам плохо? – заботливо спросил он. – У вас тяжелые сумки. Как можно женщине носить такие сумки? Давайте, я вам помогу.

– Я живу близко.

Ее руки беспомощно опустились. Парень был слишком обаятелен. Монти, уловив ее колебание, подхватил покупки и пошел к выходу. У входа в магазин стояла его машина.

– Я вас подвезу.

Он открыл багажник. Ада Станиславовна замерла.

– Вы меня боитесь? – догадался Монти.

– Все это… странно.

– Ну, хорошо. Пойдем пешком.

Она бросила жадный взгляд на машину, но по-прежнему не трогалась с места. Монти рассмеялся и по-детски сказал:

– Без ссоры, без спора. Мы оставим сумки в багажнике и пойдем, посидим вон там, – он кивнул на полосатые зонты уличного кафе. – Согласны?

Она колебалась. Монти ее не торопил. Их знакомство было неизбежным, оно состоялось. По крайней мере, он избавится от кошмара. Теперь он знает, чего бояться. Вернее, кого. Наконец, Ада Станиславовна решилась и кивнула:

– Хорошо. Я, пожалуй, выпью чашечку кофе.

Монти понял, что кофе – это все, что она себе сегодня позволит. И решил ее не торопить. Он взял женщине кофе, себе сок, они расположились под полосатым зонтом. Ветер был майский, холодный, он заботливо спросил:

– Вам не дует?

– Послушайте… Объясните же мне! – с отчаянием сказала Ада Станиславовна.

– Объяснить что?

– Я на… на много лет вас старше. Скажите, что вам от меня надо?

– По-моему, я выразился достаточно ясно, – удивился Монти. – Несколько дней назад, на Арбате я купил ваш портрет. Не верите – спросите у своего сына.

– Я знаю историю с портретом. Он не стоит пятисот долларов.

– Красота стоит дороже.

– Не надо. Я не наивная девочка. Если вам что-то от меня надо, то знайте: у меня ничего нет.

– Неужели вы думаете, что я альфонс? – Монти рассмеялся.

– Кто же вы?

– Рабочий человек.

Она недоверчиво скользнула по нему взглядом.

– Работа бывает разная, – объяснил Монти. – Но если человек каждый вечер идет на нее и получает в конце месяца зарплату, его никак нельзя назвать альфонсом. К тому же я собираюсь поменять профессию. Скоро я буду моделью.

– Кем?

– Работать в модельном бизнесе. На обложке известного журнала появится мой портрет. Хотите, я вам его подарю? Взамен вашего? С автографом?

– Это похоже на безумие! – простонала Ада Станиславовна.

– А вы никогда не сходили с ума? – его зрачки расширились, взгляд сделался черным. – Всегда холодная, расчетливая. Так? А ваш муж? Вы вышли замуж по расчету? А капельку страсти? Безрассудства? Было или не было? А?

Она тяжело дышала. Монти опустил глаза. Хватит на сегодня. Пытать тем слаще, чем больше сил остается у жертвы. Что толку, если она тут же рухнет без чувств?

– Я отвезу вас, – он поднялся и подал ей руку.

На этот раз она не сопротивлялась. Ее ледяная рука очутилась в его ладони. Монти помог женщине подняться и повел к машине. Оба молчали. Монти довез ее до подъезда и сказал, открыв багажник, где лежали сумки:

– Большое спасибо, но я не могу к вам подняться, чтобы выпить чашечку кофе. Мне надо на работу. Но в другой раз обязательно зайду.

Соседки, сидящие на лавочке у подъезда от любопытства вытянули шеи. Ада Станиславовна на негнущихся ногах шла к двери. Монти улыбался. Душевное равновесие было восстановлено. Он почувствовал вкус крови.

…Через несколько дней он вошел-таки в эту квартиру. В прихожей было темно. Ада Станиславовна не спешила зажигать свет. Монти понял, что она стесняется, и сам потянулся к выключателю. Так и есть. Обои на стенах потертые, потолок в разводах, на стенах влага. В квартире давно уже требуется ремонт. Вот если бы она от него не отказалась, он бы все здесь привел в порядок. На заработанные им деньги.

– Вы живете одна? – спросил он безразлично.

– Нет. С сыном. Он сейчас на работе. – Ему ли этого не знать! – И еще… мой отец. Он в маленькой комнате. Болеет.

Монти прислушался. Из-за ближайшей двери раздался старческий кашель. Потом голос Станислава Казимировича:

– Ада, кто там?

– Это ко мне, папа. – И торопливо: – Пройдемте на кухню.

Кухня была небольшой, как, впрочем, и вся квартира. Монти сразу же понял, что хозяйка Ада Станиславовна плохая. В отличие от ма, у которой все блестит и сияет, а еда вкусная и сытная. Он сравнивал невольно. Здесь все какое-то обезжиренное. И лицо у хозяйки постное. Гладкий лоб без единой морщинки и взгляд, как у древней старухи. Тяжело подниматься, но еще тяжелее падать. Тот, кто никогда не имел ничего, несравненно богаче того, кто все потерял.

– Чай, кофе?

– Чай.

– Вы не любите кофе?

– Нет, – легко соврал он. И положил на стол коробку дорогих шоколадных конфет. Спросил: – А вы любите сладкое?

– Хорошие конфеты, – уклончиво ответила она. И включила электрический чайник.

– Вы не покажите мне квартиру?

– Квартиру? – она слегка удивилась. – Что ж. Пойдемте. Собственно, и показывать нечего.

Она пошла по длинному узкому коридору, Монти следом.

– Ада. Кто там? – вновь раздался голос Станислава Казимировича.

– Это ко мне, папа.

– А чем он болен? – вежливо спросил Монти.

– Господи, да чем только он не болен! – с раздражением ответила Ада Станиславовна.

«Эта женщина никого не любит», – догадался Монти. Против комнаты Станислава Казимировича была еще одна дверь, и он спросил:

– А там что?

– Это мастерская моего сына. Не надо туда заходить! – умоляюще сложила руки она, увидев, как Монти коснулся ручки двери.

– Почему?

– Стас не любит, когда смотрят его работы, – отчего-то шепотом ответила Ада Станиславовна.

– Он пишет только портреты, или…

– В основном портреты. Но… я не знаю, честное слово! Он не любит, когда я к нему захожу.

По тому, как поддалась дверная ручка, Монти понял, что дверь не заперта. «Хотя бы запирал комнату, если прячет свои картины от матери. Почему же она тогда не войдет?». Были вещи, которых он не понимал. Ада Станиславовна жила в большой комнате. По обстановке Монти понял, что гостей здесь не принимают. Они жили не только скромно, но и уединенно. Ада Станиславовна подхватила с кресла какую-то вещь и поспешно спрятала ее в шкаф. Монти деликатно отвернулся.

– Как видите, не хоромы, – с усмешкой сказала она.

– А я не избалован.

– Кто ваши родители?

Ему стоило больших усилий сдержаться. Чтобы не сказать: «А это я у вас хотел спросить». Она, конечно, будет отнекиваться. А когда припрет ее к стенке, безбожно врать. Разумеется, она ни в чем не виновата. А кто виноват? Он? Тем, что не спросил разрешения на свое зачатие? Монти проглотил комок, застрявший в горле, и сказал:

– Родители? Мама на пенсии, отец умер.

– А чем они занимались?

– Она преподавала музыку, а он… Впрочем, неважно. Его уже давно нет. Ну что, пойдем пить чай? С конфетами?

– Ах, да. Чай.

Когда чай был разлит, а конфеты открыты, она сказала:

– Я просто не знаю, чем вас занять. Хотите посмотреть семейный альбом? – в ее голосе была беспомощность. Ада Станиславовна полностью отдавала ему инициативу.

Он ненавидел семейные альбомы. Его тошнило при одной мысли об этом. Почему люди так уверены в том, что их жизнь кому-то интересна? Но они буквально ее навязывают, запихивают силой, да еще и предаются при этом бесконечным воспоминаниям о том, в чем гость не принимал никакого участия! Он ненавидел семейные альбомы. Но это был другой случай. Монти кивнул:

– Да. Я хочу посмотреть семейный альбом.

Ада Станиславовна его принесла. Монти сразу понял: это старый альбом. Тот, где она молода. Более поздние фотографии, а уж тем более, последние Ада Станиславовна не собирается ему показывать. Как будто от этого она станет моложе. Непостижимая женская логика! Он листал альбом, стараясь не выдать себя. Вот она в детстве. Вспомнил свои фотографии. Кроме цвета волос ни малейшего сходства. У него глаза огромные, у нее небольшие, миндалевидные. Голубые. И нос. Нос у него другой. Может, в отца?

– Это кто? – ткнул пальцем Монти в одну из фотографий. Лицо мужчины показалось знакомым. Где-то он его видел.

– Мой муж. Бывший.

– Значит, вы в разводе?

– Да.

Вдруг рука Монти дрогнула. Перед ним была очередная старая фотография. Черно-белая. Три девушки, обнявшись, у входа в здание, до боли ему знакомое. Он сам учился в этом же институте. Только на другом факультете. Новый корпус, библиотечный, был выстроен гораздо позже. Девушки стоят у входа в старое здание. Монти вгляделся в их лица. Одна, без сомнения, Ада Станиславовна. Толстушка, стоящая слева его не заинтересовала. Зато лицо той, что в центре, показалось знакомым.

– Это было давно, – поспешно сказала Ада Станиславовна и потянулась, чтобы перелистнуть страницу.

– Какое интересное лицо у девушки, стоящей в центре, – заметил Монти.

– Да что же в нем интересного? – в голосе Ады Станиславовны послышалась ревность.

– Она похожа на ведьму. На лесную колдунью.

– Ведьма и есть. И имя такое же.

– Имя?

– Наина. Так звали колдунью из поэмы Пушкина «Руслан и Людмила».

Она перевернула-таки страницу.

– А вот это я на даче. Посмотрите, какая замечательная фотография!

– Да, да.

Он тупо смотрел на снимок. Перед глазами все еще была другая фотография. Три девушки у здания Института культуры. В центре стоит Наина Львовна, сомнений быть не может. «Красивая девка. Брюнетка». Значит, одной их трех девушек, приехавших на дачу вместе с Адой, была Наина Львовна. Мир тесен. Теперь все запуталось окончательно. Теоретически она может быть его матерью. Прямых доказательств у него нет, что его родила именно Новинская. А почему не Нечаева? Монти похолодел. Вчера они виделись с Наиной Львовной. Встреча вышла очень нежной. Он был к этому близок. К тому, чтобы отправиться к ней на квартиру и продолжить вечер, а точнее, ранее утро, в более интимной обстановке. Помешали опять-таки обстоятельства. Как бы узнать правду?

Он внимательно посмотрела на Аду Станиславовну. Щеки у нее порозовели, она увлеченно о чем-то рассказывала.

– Скажите, вы любили когда-нибудь? – спросил Монти.

– Что? Да, конечно. Я ведь замужем.

– Я имею в виду не это, – с досадой сказал он.

– Я говорю о страсти. О роковых ошибках.

– Я не понимаю…

– Мне кажется, в вашей жизни было что-то… Роковое. У вас такие глаза!

– Роковое? Да, я много страдала.

– Вас бросили, да?

– Нет, я страдала из-за того, что не могла вести тот образ жизни, к которому привыкла. Видите ли, я росла в семье, где все меня любили и баловали. Мой отец…

И вновь полился поток воспоминаний. «Не то», – подумал он. Вдруг Ада Станиславовна вскользь обронила «Ная». Монти насторожился. Как можно безразличнее спросил:

– Ная это кто?

– Моя подруга, я же вам сказала, – с некоторым раздражением ответила Ада Станиславовна.

– Дело в том, что среди моих знакомых есть некая Наина Львовна. – Какой смысл скрывать? – Поэтому я и подумал…

Ада Станиславовна вздрогнула. Ее лицо вдруг исказилось:

– Ну, конечно! Модельный бизнес! Как я сразу не догадалась! Ну, разумеется, вы должны ее знать! О! Она повсюду! Это мой крест! Я вечно на нее натыкаюсь! И здесь она успела! Может, вы любовники?!

Ада Станиславовна говорила на повышенных тонах, почти кричала. Любое упоминание об успешной подруге было для нее невыносимо. Монти не знал, что ему делать? Оправдываться? Собственно, за что? Попытаться перевести разговор в другое русло?

– Послушайте…

– Ада, кто там? – раздался вдруг старческий голос. Монти невольно вздрогнул. В дверях стоял Станислав Казимирович. В пижаме и тапочках. Из-под коротких штанин торчали голени со вздувшимися венами.

– Папа, я же сказала: это ко мне!

Тот с удивлением смотрел на Монти. Старик наморщил лоб, внезапно лицо его просветлело.

– Ах, это к Стасику! Коллега! Ну, конечно! Вместе учитесь? А его, знаете ли, нет, молодой человек. Он работает. Да. Работает.

– Я понял, – и Монти поднялся. – Я, пожалуй, пойду. Спасибо за чай, Ада Станиславовна.

– Папа… – та в отчаянии закрыла ладонями лицо. Монти почувствовал жалость.

– Проводите меня, – попросил он.

Ада Станиславовна вскочила:

– Да, да! Конечно!

Он снова очутился в темной прихожей.

– Вы придете еще? – спросила она.

– Если хотите.

– Да. То есть, нет. Все это странно.

– Я буду к вам приходить.

«У меня еще есть шанс ее разговорить», – подумал Монти. И открыл дверь. Ада Станиславовна стояла на пороге, у нее в глазах было отчаяние.

– Вы не поняли, – тихо сказала она. – Я так одинока.

– Я понял.

Он бежал вниз по лестнице, не дождавшись лифта. В горле вновь стоял комок. Он не знал, вернется ли еще в эту квартиру. Ему было больно. Вечером, в клубе, у Монти было паршивое настроение. Посмотрел в зал. Нечаева по-прежнему приходила сюда, словно на работу. «Быть может, это голос крови?» – подумал он.

– Ты решил уйти? – спросил хозяин, когда они столкнулись за кулисами.

– Кто вам сказал?

– Наина Львовна – женщина серьезная, – с уважением сказал хозяин. – Все знают, что она ходит сюда из-за тебя.

«Двадцать пять лет назад эти женщины от меня отказались, а теперь никак не поделят», – усмехнулся Монти и пошел в зал. Нечаева с улыбкой поднялась ему навстречу. Монти едва коснулся губами ее щеки:

– Привет.

– Вчера ты так внезапно исчез.

– Это со мной случается.

Наина Львовна сделала движение бровями:

– Женщина?

– Это особая женщина.

– Что же в ней такого особого? – усмехнулась Нечаева и машинально поправила прическу.

– Это мой друг. Можно спросить? – он сел, пододвинул к себе бокал.

– Можно.

– Ты детей в роддоме не оставляла?

– Детей? – она невольно вздрогнула. Потом деланно рассмеялась: – Какая чушь! Почему ты задал этот вопрос?

– Так. Вспомнилось вдруг. Душещипательные истории о брошенных младенцах трогают мое сердце. Я же неиспорченный, – не удержался он.

– Зато злопамятный. Где ты слышал такую историю?

– Вчера.

– По телевизору?

– Если бы. Впрочем, нет, так нет. Я чувствую, что эта тема тебе не нравится.

– Я, собственно, не за тем пришла, – сухо сказала Нечаева. – Журнал скоро выходит. Ты не думаешь о следующей фотосессии?

– Разве это от меня зависит?

– Судьба каждого человека зависит только от него.

– А я думал, от Бога.

– Ты верующий?

– Нет.

– Тогда не понимаю.

– Я тоже много чего не понимаю. – Он злился.

– Я вижу, ты не в настроении. Отвезешь меня?

– Нет. Дела.

– Вчера дела, сегодня дела. Это отказ? Говори прямо, не стесняйся.

– Я не люблю, когда меня припирают к стенке.

Она вдруг рассмеялась:

– Черт меня возьми! Согласно логике вещей, я должна на тебя разозлиться. Так что? Почему я не могу сказать: ну и оставайся в своем…

– Не надо ругаться, – мягко сказал Монти. И, как всегда в таких случаях, резко «взял» дистанцию: – Вам это не идет. Я отношусь к вам очень хорошо. Зачем все портить?

Нечаева бросила на него внимательный взгляд и сказала:

– Тема закрыта. А как насчет фотосессии?

– Работать я буду. Работать я люблю, – он машинально бросил взгляд на сцену.

– Встретимся в офисе. Я хочу подписать контракт.

Волей-неволей, но течение прибило их к одному берегу. Она отступила, но не сдалась. Монти решил во что бы то ни стало добиться правды. Но еще один визит в квартиру Новинских ничего не дал. Ада Станиславовна не понимала, чего этот парень от нее хочет. Монти вышел из ее дома разочарованным. И в этот момент…

Рядом с его машиной стояла другая машина. Это была серебристая «Тойота». Монти посмотрел на нее с интересом, и тут из машины вылез высокий брюнет, чье лицо показалось ему знакомым. Брюнет явно искал встречи.

– Эй, парень, постой-ка.

По голосу Монти его и узнал. При свете дня он выглядел по-другому. Этот был тот самый юрисконсульт, который приходил в клуб с Нечаевой. Она назвала его Славой.

– Что вам угодно?

– Ладно придуриваться! – рассмеялся мужчина, вылезший из «Тойоты». – А я-то думаю: кто запудрил мозги моей бывшей жене?

«Жене! Ну, конечно!». Фотография в альбоме Ады Новинской была двадцатилетней давности, на ней юрисконсульт был значительно моложе. Монти его не признал. Зато теперь все сложилось. Нечаева – подруга Новинской. Разумеется, она знает и ее мужа. Бывшего мужа. И ходит с ним по ночным клубам.

– Нам надо поговорить, – сказал юрисконсульт.

– А если я не хочу?

– Ты думаешь, я ревную Аду? – усмехнулся владелец «Тойоты». – Да я рад, что от нее избавился! Запомни: у моей бывшей жены ничего нет. Ни-че-го. Она живет подаянием.

– Я этого не заметил.

– Стас подрабатывает своей мазней и дает ей деньги. Но это гроши. Я же давно не даю ничего. Ты тянешь пустой билет, парень.

– Тогда о чем нам говорить?

– У меня к тебе деловое предложение.

– Вот как? – Монти это заинтересовало. Может, юрисконсульт знает правду о брошенном младенце? Возможно жена делилась с ним всем, в том числе и своими секретами.

– Пойдем в кафе, – предложил юрисконсульт. – Я угощаю.

Они не пошли в то уличное кафе, где неделю назад Монти сидел с Адой Станиславовной под полосатым зонтом. Масштаб не тот. Ее бывший муж предпочитал шикарные заведения. Монти не возражал. Он тоже любил такие. Они спустились в уютный подвальчик, прошли за дальний столик. Монти сел спиной к барной стойке.

– Кстати, я не представился, – сказал юрисконсульт. – Вячеслав Валентинович Лопухин. Вот моя визитная карточка. В руки не дам.

Монти глянул на карточку, которую ему показывал Лопухин, и пожал плечами: ну и что? Он все еще ничего не понимал. Подошел официант, Лопухин вальяжно, с видом знатока сделал заказ. Когда принесли виски, Монти заметил:

– Разве вы не за рулем?

– Наплевать, – сказал Лопухин и одним махом выпил рюмку виски. Потом спросил: – Почему тормозим?

– Я за рулем не пью, – улыбнулся Монти.

– Такое ощущение, что я разговариваю не со стриптизером, а с мальчиком-зайчиком, круглым отличником и активистом. Были такие в моем детстве. В твоем уже не было.

– Отличники были, – возразил Монти.

– Впрочем, я и в первую нашу встречу подумал, что ты не похож на стриптизера. Скорее на студента. Но меня это устраивает. Ты мне подходишь, парень.

– Предлагаете мне ограбить банк? Скажу сразу, я не умею кричать женщинам «Руки вверх!».

– А что умеешь? «Ложись!»?

– Я сейчас встану и уйду, – спокойно сказал Монти.

– Мы еще и обидчивые!

– Давайте сразу к делу.

Лопухин пододвинул к себе виски, которое заказал для Монти, выпил его. «Однако», – подумал Монти, внимательно следя за юрисконсультом.

– К делу, так к делу, – сказал Лопухин, промокнул губы салфеткой. – Хочу заметить: ловко ты окрутил мою бывшую жену. Я наведался к ней на днях, она сияла от счастья. – «Вот как»? – Я еще подумал, что здесь не без мужчины. Мне вдруг стало интересно. Сказать по правде, при мне она такое выражение лица не носила.

– Может, она прятала его в шкафу? – задумчиво спросил Монти.

Лопухин расхохотался:

– Я понимаю, что в тебе бабы находят. Красивый, да еще и остроумный! Молодец!

– Я стараюсь, – Монти скромно опустил глаза. Его раздирало любопытство. Многообещающее предисловие.

– Но, повторяю: ты тянешь пустой билет. Я же предлагаю тебе хорошо заработать. Дело в том, что у меня есть шеф. То есть, как и у всякого наемного работника у меня есть хозяин. Но у меня неоспоримое преимущество перед другими сотрудниками. Наши жены – давние подруги. И хотя мы с Адой в разводе, я по-прежнему считаюсь своим. У хозяина фирмы есть дочь. У меня есть сын. Сначала как бы в шутку наших детей друг другу сватали. Но прошли годы, дети выросли, и все стало всерьез.

Монти слушал с огромным вниманием. Ведь дело касалось Стаса. Лопухин продолжал:

– Сказать по правде, девчонка – дура. Издержки воспитания. Вся в мать. Скромница. Но родители в ней души не чают. Богат жених или беден, их не интересует, лишь бы девочка была счастлива. Из отца она может веревки вить. А я хочу вить веревки из нее. С девочкой надо работать. И дело уже было на мази, но тут мой сынок взял да и влюбился! Представляешь?

– Нет, – честно сказал Монти.

– Молодец! Жаль, что ты не мой сын. Дело давно уже было бы в шляпе. Но мой сын – идиот.

– А она – дура. – «Неужели еще виски закажет?»

– Именно. Как видишь, они друг другу подходят. – Лопухин слегка опьянел, и говорил путано. – Если бы моего идиота не вздумала окрутить эта телка, все бы уже свершилось. Вот она – умница! Только не понимаю: зачем ей сдался Стас? Хотя… Верит в его гениальность. Хочет сделать из него великого художника. Тоже мне, нашла Пикассо! Стас ухаживал за дочкой моего хозяина, как я ему велел, и случайно познакомился с ее одногруппницей. Обе учатся в педагогическом, на инязе. И – началось! Эта девка мигом окрутила моего идиота. Дочку миллионера – побоку. Заперся в мастерской, все портреты ее пишет. «Ах, папа, какие у нее глаза!», – передразнил Лопухин. – Да какие бы ни были! Ее ж родители нищие!

– Насколько я знаю, обучение на инязе платное. Не одну тысячу долларов в год стоит, – осторожно заметил Монти.

– Парень, я говорю о миллионах! Что там какой-то инженеришка? Или кто он там, ее папа? Я говорю о фирме. О деле, которое хочу прибрать к рукам. Деньги снимать. Огромные деньги. Мне дело нужно. Понимаешь?

– Ну а от меня вы что хотите?

– Уведи у Стаса девку.

– Дуру или телку? Я не понял.

– Я сказал девку, – разозлился Лопухин. – О своей будущей снохе, матери моих внуков я бы так не сказал.

«Странная логика», – подумал Монти. – «А называть ее дурой?».

– Запутали вы меня, – пожаловался он. – Значит, вы хотите, чтобы ваш сын женился на дочке миллионера? А он влюблен в другую. И собирается жениться на ней. И вы хотите, чтобы я увел у него невесту и вернул к дочке миллионера?

– Умница! Стас поплачет у нее на груди и утешится. Года не пройдет, как отпразднуем свадьбу.

– Игра стоит свеч?

– Миллионные счета в банках. И за рубежом. Особняк на Рублевке, – таинственно понизив голос, сказал Лопухин. Монти понял, что это предел его мечтаний. – Я хочу, чтобы меня там принимали за своего. Сейчас я кто? Даже не друг семьи. Не любят они меня. А так я буду сват, – важно сказал Лопухин. – Хочешь не хочешь, а принимать у себя в особняке будут. И с работы не попрут.

– Ну а что получу я?

– Деньги.

– Сколько?

– А сколько ты хочешь?

– Я полагаю, что долевое участие в прибылях мне не светит. Но думаю, что десять тысяч долларов будет справедливой компенсацией за…

– Ты шутишь?! – взвился Лопухин. – Десять тысяч!

– А приданое, на которое вы рассчитываете? Я тоже хочу обеспечить себе светлое будущее.

– Пять.

– Какой вы, однако, жадный.

Монти грела сама мысль, что он насолит Стасу. Увести у него любимую девушку! Вот она, месть! Да еще и с благословения родного отца! Если бы не это, он бы с Лопухиным и разговаривать не стал. Грязное дельце. Но у всей этой истории был шлейф двадцатипятилетней давности. Монти согласился бы и без денег, на интерес. Но чтобы у Лопухина не возникло подозрений, он начал торговаться.

– Парень, где ты еще заработаешь такие деньги? За пустяковую работу. Да еще и удовольствие получишь.

– Девка-то ничего?

– Хорошенькая. А, главное, свеженькая.

– Вы ж сказали: телка.

– В смысле шлюха? Ну, нет. Она себя блюдет. Если бы все было так просто, я бы и сам справился. Но к ней не подкатиться.

– Почему же вас такая сноха не устраивает? Благословили бы, да и дело с концом. А деньги бы сами заработали.

– Хватит Ваньку валять, – всерьез разозлился Лопухин. – Я-то знаю, кто ты есть. Жиголо. За деньги с любой ляжешь.

«Врезать бы ему», – Монти лениво прикинул, с какого удара вырубится подвыпивший Лопухин. С первого? Гнилье! Если бы дело было в деньгах. Если бы… Он вздохнул:

– Ладно. Уговорили. Согласен за пять.

– Но! – Лопухин поднял вверх указательный палец. – Меры предосторожности. Не хочу проколоться. Если дело не выгорит, желаю остаться белым и пушистым. Жена миллионера – женщина с принципами. Если узнает, какую подлянку я кинул, не станет за меня больше заступаться. Других источников доходов у меня нет. Даже фотографию ее я тебе не дам. И – никаких имен!

– Как же я узнаю девушку?

– Как я тебе уже сказал, она учится в пединституте на инязе. Вот адрес.

Лопухин достал из кармана журнал с объявлениями. Одно было обведено красным фломастером. Монти восхитился его предусмотрительностью. Не хочет рисковать! Он взял журнал, а Лопухин сказал:

– Завтра в три часа у нее заканчиваются занятия. Подождешь у входа. А узнаешь ты ее так. В мастерской моего сына висят ее портреты. Откроешь дверь и увидишь. Один – прямо напротив двери. Надеюсь, у тебя хорошая зрительная память.

– Как ее зовут, хотя бы?

– Она сама тебе скажет, – рассмеялся Лопухин. – Я в этом уверен.

– Почему?

– Ты, парень, профессионал. Судя по тому, как поработал с моей бывшей женой.

– Скажите, как вы меня выследили?

– Пустяки. Вы с Адой и не прячетесь. Как два голубка. Воркуете.

– Мне же надо до завтрашнего дня попасть в квартиру вашей бывшей жены, взглянуть на портрет, – пожаловался Монти.

– Можешь зайти прямо сейчас. Скажешь, что забыл попрощаться.

– А аванс?

– Получишь, когда познакомишься с девкой.

– С вами трудно иметь дело.

– Я оплачу твой счет.

Монти, который ни к чему не притронулся, не выдержал и рассмеялся. Вот мерзавец! С такими даже приятно работать! Их можно кидать, не испытывая угрызений совести! Он поднялся, прихватив журнал.

– Я еще посижу, – сказал Лопухин.

– Понятно. Не хотите, чтобы нас видели вместе. А как я вас найду? Чтобы получить свои деньги?

– В ночном клубе. Я сам туда приду. Подсядешь к Нечаевой.

Монти усмехнулся. Осторожный, черт! Бедная девочка! Которая? Да обе! То, что их судьбами, играет такой мерзавец, как Лопухин, ни в какие ворота не лезет. Ну почему он не может послать юрисконсульта к черту? Личный интерес.

«Ладно, разберемся», – подумал Монти, направляясь к выходу. Минут через пять он звонил в дверь Новинских.

– Кто там? – спросила Ада Станиславовна.

– Монти.

Дверь открылась. Она была крайне удивлена. Монти пришлось импровизировать:

– Мне показалось, что я вас обидел.

– Нет, что ты!

– Но мне показалось.

Он вошел в квартиру.

– Одну минутку, – сказала Ада Станиславовна и скрылась в ванной. Видимо, она уже успела снять макияж и не хотела предстать перед ним в таком виде. Удача была на стороне Монти, он сделал несколько шагов по коридору и нажал на ручку двери, за которой находилась мастерская Стаса.

Дверь открылась. Комнатка была крохотной и ужасно захламленной. Повсюду кисти, тряпки, холсты, чистые и заляпанные красками, ибо это было трудно назвать картинами. На стене прямо перед Монти висел портрет девушки. Это был тот самый портрет, который он видел на Арбате. «А Лопухин сказал, что все стены увешаны ее изображениями», – подумал он с удивлением. Потому что других женских портретов в мастерской не было. Это лицо ему не нужно было запоминать, тогда, на Арбате, он смотрел на портрет достаточно долго. Тут Монти услышал, как хлопнула дверь, и вышел из комнаты. Ада Станиславовна ничего не заметила.

А вскоре он ушел под благовидным предлогом. Ему предстоял визит в педагогический институт.

27 августа, за полночь

Следователь старательно записывал в протокол все, что говорил Монти. В этом месте он поднял голову, на его лице было отвращение. Следователь собирался что-то сказать, Алексей же не хотел, чтобы Монти сейчас замолчал, и взял инициативу в свои руки:

– Значит, Лопухин нанял тебя, чтобы очернить невесту своего сына? И развести их? Я так понял, что он хотел женить Стаса на Асе? – спросил он.

– Да, – кивнул Монти. – Вы правильно поняли.

– Скажи, пожалуйста, ты и в самом деле не знаешь, кто из трех женщин, сидящих в зале, твоя мать?

– Да если бы я знал! Надо мне было ломать комедию? Я же их спрашивал! Пытался выяснить, делал намеки! Нечаева отрицает, что у нее был ребенок. А Новинская ведет себя странно.

– Хорошо, – кивнул Алексей. – Оставим это. Ты получил от Лопухина деньги?

– Нет.

– Почему?

– Потому что… Вы меня не дослушали. Я и сам поначалу не понял, что произошло. Это цепь чудовищных совпадений! В которые трудно поверить! Такое ощущение, что меня преследует злой рок! – с отчаянием сказал Монти.

– Я так понял, что Лопухин тебе не заплатил, – вмешался следователь. – И ты его за это убил.

– Да я же сказал, что мне не нужны были его деньги!

– Да что ты здесь Ваньку… – начал, было, следователь, но Алексей его остановил:

– Момент. Александр Юрьич, выйдем на пару слов.

Следователь поморщился, но, прихватив папку, вслед за Леонидовым вышел в коридор. Дверь за собой плотно прикрыл.

– Ну? – нетерпеливо спросил он. – В чем дело?

– Я уже сказал, что нам приходится рассчитывать только на чистосердечное признание преступника, – сказал Алексей. – Улик у нас нет. Пока нет.

– Что это значит?

– Я хочу проделать один трюк. Для этого нужно двое понятных. Не из числа тех, кто сидит в зале, потому что теоретически любой из них может оказаться убийцей. Надо позвать кого-нибудь из обслуживающего персонала.

– Что за трюк? – деловито осведомился следователь.

– Здесь нужен элемент неожиданности. Иначе все насмарку. Сейчас мы дослушаем Монти и, я думаю, нас ждет самое интересное. Потом мы все пройдем в зал. Сечкин приведет понятых. И я проделаю свой трюк. После этого, думаю, убийца признается.

– Ладно. Как скажешь, – кивнул следователь и крикнул в сторону холла: – Сережа!

Появился один из сотрудников милиции, выехавших в составе опергруппы на место происшествия.

– Организуй-ка нам двух понятных. Из обслуживающего персонала. Что будем производить? – и следователь повернулся к Алексею.

– Изъятие улики.

– Все понял, Сережа?

– Все будет, Александр Юрьич, – заверил тот. И ушел за понятыми.

– Этот… – следователь невольно поморщился и кивнул на дверь. – Будет участвовать?

– А как же!

– Нет, но какой мерзавец!

Алексей пожал плечами и толкнул дверь. Монти сидел с безучастным видом, все так же закинув ногу на ногу.

– Ну что, Лаптев? Продолжим? – спросил следователь, вновь усаживаясь за стол и открывая свою папку.

– Я готов.

– Мы остановились на…

– На том, как я поехал к институту. Следователь взял ручку и приготовился записывать.

Три месяца назад

Монти стоял у входа и разглядывал выходивших из здания женщин. Пединститут. Как много хорошеньких! На него косятся. Монти посмотрел на часы. Начало четвертого. Занятия у нее закончились. А если она с подружками заболтается? Или пойдет на дополнительные? И вообще: как с ней знакомиться? Лопухин сказал, что она – девушка строгих правил. Возможно, что со Стасом у нее любовь. Настоящая. Монти вновь начал злиться. Скажите, пожалуйста! Его любят! Стаса! Этого неудачника! Да, да, неудачника! Замуж за него собираются! И все у него в порядке, у этого Стаса! Никакой патологии, противоестественных наклонностей! Конечно! Ему в нежном возрасте не говорили, что он подкидыш! Жениться он собрался! Жениться ты, конечно, женишься, но счастья тебе не будет. Тебя просто используют, как вещь. Причем, собственный папенька использует. Продаст. За особняк на Рублёвке и миллионные счета в байке. И будешь ты мучиться со своей наследницей миллионов. А любимая женщина тебя бросит. Но как же с ней все-таки познакомиться? Банально начать приставать на улице? А вдруг ей это не понравится? У нее ведь уже есть парень. Как?

И вдруг… Он глазам своим не поверил! Из дверей института вышла… Надя! Да-да! Та самая девушка, которую он подвозил пару недель назад по дороге в деревню, где пытался выяснить правду о своем рождении! Монти был так потрясен, что сначала заметил только ее и не обратил внимания на спутницу Нади. И только потом сообразил, что это она, девушка с портрета! А говорят, что сейчас таких нет! Они с Надей, оказывается, подруги! Как же это облегчает его задачу!

Он пригладил волосы и направился к девушкам.

– Привет!

Надя оторопела. Потом растерянно спросила:

– Как ты меня нашел?

– О! Это было непросто! Как видишь, мне понадобилось целых две недели.

– Ася, это Монти, – повернулась Надя к подруге. – Я тебе рассказывала.

Ее подруга мило покраснела. «Значит, ее зовут Асей», – подумал он. – «Редкое имя!».

– Разрешите мне вас подвезти, милые дамы, – Монти слегка поклонился. – Прошу в мою карету!

– Я же тебе говорила: он такой, – сказала она подруге и потянула Асю за рукав, – ну, что ты застыла? Пойдем!

– Ой, я на метро.

– Да что вы! – Монти сделал вид, что обиделся. – Как я могу допустить?

Ася, смущаясь, пошла с ними. Когда девушки сели в машину, Надя впереди, Ася сзади, он сказал:

– Я также не могу допустить, чтобы вы остались голодными. Какую кухню вы предпочитаете?

– Ася, какую? – обернулась Надя к подруге. И пояснила: – Она в этом лучше разбирается.

– Ой, мне все равно. Может, я лучше домой? – сказала та.

«Лопухин был прав», – подумал Монти. – «Мне придется очень непросто».

– Зачем же домой? – улыбнулся он. Улыбка была неотъемлемым атрибутом его нелегкой профессии. Улыбался он легко, особенно в тех случаях, когда не знал, что сказать. – Сначала я вас покормлю, а потом отвезу.

– Тем более что ее родители живут за городом, – рассмеялась Надя. – Ася сейчас одна в московской квартире, потому что у нас начинается сессия. А на шоссе огромные пробки. Неудобно добираться, если жить за городом. Дома у Аси шаром покати!

– Я могу зайти в магазин, – робко сказала та.

– Да перестань! – отмахнулась Надя. – В кафе перекусим. Лично я предпочитаю итальянскую кухню.

– Отлично! – сказал Монти. – Значит, мы едем в пиццерию!

«Значит, она сейчас живет одна, – отметил он. – Родители за городом. На даче. А у нее начинается сессия. По виду – типичная отличница. Это просто здорово! Не то, что она отличница, а то, что живет сейчас одна. А вообще, этому дураку Стасу повезло. Хорошая девушка! Нет, этого никак нельзя допустить!».

Вскоре они втроем сидели за столиком в пиццерии и мило беседовали.

– И все-таки, как ты меня нашел? – спросила Надя.

– Можно, это останется моей тайной? – улыбнулся Монти.

– Ах, да! У тебя есть номер моего мобильного телефона! Неужели же ты имеешь доступ к базе данных? – глаза у Нади округлились.

– Я американский шпион. Честно. Влезть в базу данных для меня – пара пустяков!

– Ася, он шутит. Я не уверена, умеет ли он пользоваться компьютером.

– Ты меня обижаешь.

«Почему она молчит? – думал он, глядя на Асю. – Подруга полностью ее подавляет. Неужели я ей совсем не интересен?». Он поймал Асин взгляд. Лицо его стало серьезным, глаза потемнели. Ася вспыхнула и тут же отвела взгляд. «Как же мне будет непросто! Или наоборот?». Надя, которая поначалу помогла, теперь мешала. Монти понял, что из этой встречи ничего больше не вытянешь. Принесли заказ. Надя вдруг попросила пива.

– А ты, Ася? – спросил Монти.

– Ой, я не пью.

– Совсем?

– Ну, шампанское. На Новый год.

– Это у нее в маму, – рассмеялась Надя.

– У меня и папа не пьет, – тихо сказала Ася.

«Значит, она не пьет и не курит», – Монти заметил, как Надя достала из сумочки зажигалку и пачку легких сигарет.

– Ты не дашь мне сигареты? – спросил он у девушки.

– Пожалуйста! – она вытянула одну из пачки.

– Всю пачку, пожалуйста.

– Зачем тебе всю? – удивилась Надя, но сигареты ему отдала.

Монти, не меняя выражение лица, смял пачку в руке, превратив сигареты в крошево, и положил комок в пепельницу. На лице у Аси он заметил одобрение. «Одно очко я заработал, – отметил Монти. – Так и есть: она не курит».

– Скажите, пожалуйста! – надулась Надя.

– Курить вредно. Дети зеленые будут.

– Все курят.

– Самоутверждаться можно и другим способом.

– Например?

– Не курить, когда все курят.

– Скажите, пожалуйста!

Надя еще немного подулась, но пиво ее утешило. «Две крайности, – думал Монти, глядя на подруг. – Их бы сложить вместе, а потом поделить на две равные части. Получилась бы идеальная женщина».

Они сидели в пиццерии два часа. Монти вел себя сдержанно. Здесь спешить не надо. Порой он ловил на себе изучающий Асин взгляд. Она вообще говорила мало. Зато Надя, выпившая огромную кружку пива, болтала, не умолкая. Потом она ушла в туалет. Он остался наедине с Асей.

– Ася, я тебя раздражаю? – в упор спросил Монти, воспользовавшись моментом.

– С чего вы взяли?

– Почему на вы?

– Мы почти незнакомы.

– Тем не менее. Давай на ты, я тебя прошу. Я не знаю, что именно рассказывала обо мне Надя. Должно быть, упоминала о моей профессии? Так?

– Да, – тихо сказала Ася.

– Ты меня осуждаешь?

– Нет.

– Почему?

– Ну, наверное, так надо?

– Надо. Скажу честно: мне не нравятся такие девушки, как Надя.

– Почему же вы… ты ее разыскал?

– Тогда она была другая. Во время нашей первой встречи. Я не думал, что она курит, пьет пиво.

– А что, там, где ты работаешь, пиво не пьют? – бросила на него внимательный взгляд Ася.

«Наконец-то! Она раскрылась! Не-ет, не дурочка. Ох, как мне придется не просто!».

– Там, где я работаю, пиво пьют, – спокойно сказал он. – И не только пиво. Там и кокаин нюхают. Некоторые употребляют и более сильные наркотики. Теперь ты поняла, почему мне не нравятся такие девушки, как Надя? Я достаточно на них насмотрелся.

– Она не такая, – тихо сказала Ася. – Это от волнения. Она из-за тебя даже рассталась со своим парнем.

– Из-за меня? – удивился Монти. – Рассталась с парнем?

– Ну да. Из-за той случайной встречи, когда ты ее подвез, а потом таким странным способом взял номер телефона. Она в тебя влюбилась. Почему-то была уверена, что ты ей непременно позвонишь.

– А у тебя есть парень?

– Жених?

– Что, уже так серьезно?

– Ой, я не знаю. Он такой… Талантливый. Мне его жалко.

«Это она о Стасе», – догадался Монти. – «Скверно, что она его жалеет. Очень скверно». Он не успел развить тему, потому что вернулась Надя. Посидели еще немного, поболтали, потом Монти развез девушек по домам. Сначала Асю. Теперь Монти знал, где она учится, знал, где живет. Он был с ней знаком и даже успел кое-что выяснить о ее привычках.

В машине, рядом с Надей, он пытался получить дополнительную информацию. Но Надя слышала только себя. И говорила, говорила, говорила…

– Как я рада, что ты меня нашел! А то знаешь, я уже решила к нему вернуться.

– К кому?

– К своему парню. Мы поссорились. Серьезно поссорились. Я даже сказала ему: все…

Монти пропустил ее болтовню мимо ушей. Он думал об Асе. Этот час показался ему пыткой. Наконец, доехали до дома, в котором жила Надя.

– Родители уже дома, – виновато сказала девушка. – Но если ты хочешь зайти…

– Раз дома родители, то не хочу.

– Тогда в другой раз?

– В другой раз обязательно.

– Я тебе позвоню? Господи! У меня же нет твоего номера телефона!

– Я сам тебе позвоню. Тогда он у тебя будет.

…Его следующая встреча с Асей уже не выглядела, как случайная. Он ждал девушку у подъезда. Когда Ася его увидела, она испуганно ойкнула и попятилась. Монти поднялся со скамейки, на которой сидел, и пригладил волосы:

– Привет.

– Зачем ты пришел? – тихо спросила Ася.

– К тебе.

– А как же Надя?

– А при чем здесь Надя? Я же тебе сказал, что мне такие девушки не нравятся.

– Я тебя в свою квартиру не пущу, – решительно сказала Ася.

– А кто сказал, что я туда собираюсь заходить?

«Ребенок! – подумал Монти. – Ты не знаешь правил игры. Куда ты денешься?».

– Хочешь мороженого? – предложил он.

– Мороженого?

– Ну да. Я видел поблизости кафе-мороженое.

Ася колебалась.

– Невезучий я человек, – пожаловался Монти. – В квартиру меня не пускают, это я могу понять. Но мороженое? Неужели стриптизер и этого не достоин? Поесть мороженого в компании девушки из хорошей семьи? Словно я прокаженный.

И Ася дрогнула.

– Ну, хорошо, – сказала она. – Только мороженое. Но потом я пойду домой.

…Они просидели в кафе до вечера. Монти не умолкал, рассказывал анекдоты, забавные случаи из своей жизни. Ася смеялась. В семь часов он посмотрел на часы и вздохнул:

– Мне пора на работу. Провожу тебя до подъезда и поеду в клуб.

Монти расплатился. Вышли на улицу, медленным шагом дошли до подъезда. Пару раз он будто случайно задел ее плечом, Ася тут же отстранилась. Она держалась на расстоянии. Монти мучительно раздумывал: а что дальше? Как влюбить ее в себя и оторвать от Стаса? И вдруг Ася неожиданно для него сказала:

– Ты совсем не такой, как Стас. Он хороший, но с ним отчего-то скучно.

– Стас – это…

– Мой… друг. Мама хочет, чтобы я вышла за него замуж.

– А ты?

– Я… не знаю.

– Значит, ты его не любишь?

– Разве об этом надо говорить? – сердито сказала Ася и отвернулась. Монти тронул ее за руку:

– Извини. Послушай, мне пора убегать. Послезавтра у меня выходной. Хочешь погулять по городу?

– Погулять?

– Покататься. На речном трамвайчике. Ты любишь кататься на речном трамвайчике? А в компании симпатичного парня?

– Не знаю.

– Неужели никто и никогда не гулял с тобой по Москве? Где были глаза всех этих мужчин!

Ася рассмеялась:

– Ладно. Я согласна. Что плохого в том, если мы просто погуляем по городу?

– Ничего, – заверил Монти. – Тебе надо подышать свежим воздухом, ты бледная. Много учишься. Где мы встретимся? Я за тобой заеду? Во сколько? Утром? Нет, у тебя занятия.

– У меня послезавтра только консультация. Я рано заканчиваю.

– Прекрасно! Значит, у нас будет целый день!

…Целый день. Последний раз романтическая прогулка по городу выпала ему на первом курсе института. Лет в восемнадцать. Потом Монти понял, что ему нравятся зрелые женщины, и вся романтика куда-то улетучилась. Его подруги не хотели терять время попусту. Ухаживать за порядочной девушкой из хорошей семьи оказалось не просто. Тайком он вздыхал. Судя по тому, как Ася себя вела, путь от двери ее квартиры до постели будет длиною в вечность. Монти сомневался, что вообще туда дойдет. Он уже хотел махнуть рукой на Лопухина, на Стаса. Бог с ним. Пусть будет счастлив. Мешало самолюбие. И… Ася. Ей, похоже, нравилось проводить время в его компании.

Разумеется, она не могла не заметить, как на него смотрят женщины. Не могла не оценить его остроумие, приятные манеры. Ма старалась. И учитель бальных танцев тоже. Лопухин знал, кого нанимать. У него было чутье. Монти отвык передвигаться по городу на общественном транспорте, но машину пришлось оставить. Ася сказала, что не выносит пробок. Они окунулись в атмосферу огромного перенаселенного мегаполиса и тут же затерялись в толпе.

Конец мая выдался жарким. Он был одет в джинсы и легкую светлую рубашку, Ася тоже в джинсах, но в кофточке с трогательными оборками. Фигурка у нее была стройная, хотя бедра со временем обещали раздаться, а грудь пополнеть. Ася не относилась к худышкам, которым все нипочем, которые могут есть пирожные с кремом хоть каждый день и не прибавлять в весе. Но она была милой девушкой, и недостатки внешности с лихвой компенсировались сходным характером. С ней было легко.

Монти чувствовал себя на подъеме. Он даже забыл о своей конечной цели. Просто гулял, наслаждался хорошей погодой, обществом девушки, которая ему нравилась. Хотя в его симпатии к Асе не было ни грамма чувственности. Лучшего друга он бы себе не пожелал. Но до его любовниц ей было далеко. Она еще даже не открывала букварь, в то время как он уже читал взахлеб запретные романы. Когда, стоя на палубе речного трамвайчика, он впервые положил руку Асе на плечо и слегка прижал ее к себе, они были так увлечены разговором, что даже не заметили этого. Наступившей вдруг близости.

– Тебе не холодно? – заботливо спросил он. – Ветер.

– Мне хорошо, – и Ася доверчиво прижалась к его плечу.

Он уже понял, чем закончится этот день. Во всяком случае, в ее квартире. А дальше уже ему решать.

– И как только родители оставили тебя одну! – не удержался он.

– Мама мне доверяет.

– А отец?

– Он слишком занят. И доверяет маме.

– А если с тобой что-то случится?

– Что? – Ася отстранилась и посмотрела на него удивленно.

– Например, влюбишься.

– Это что-то ужасное? – рассмеялась Ася.

– А вдруг он окажется негодяем? Разобьет тебе сердце и бросит?

Ася задумалась. Потом решительно сказала:

– Я не думаю, что он меня бросит.

– Почему?

– Потому, – загадочно ответила девушка. – Скорее всего, он на мне женится. Это я буду выбирать, жить ли мне с негодяем, или остаться одной с разбитым сердцем.

День пролетел незаметно. Вечером, у подъезда ее дома, он остановился, собираясь попрощаться. Все было слишком хорошо, не хотелось портить этот замечательный день. Он был таким длинным, что все, случившееся год, месяц назад, и даже день, казалось нереальным. Солнце все никак не хотело опускаться за горизонт. В городе заканчивалась весна.

– Ты разве не зайдешь? – спросила Ася.

– Не смею настаивать, – пошутил он. – Скажешь уйти – уйду. Прикажешь остаться – останусь. Ваш раб, сударыня, что бы вы ни пожелали.

– Я желаю, чтобы ты зашел, – тихо, но твердо сказала она.

Квартира показалась ему заброшенной. Нет, здесь был порядок, полы чистые, посуда помыта, все лежало на своих местах, но он не увидел тех вещей, которые придают дому уют. Например, семейных портретов на стенах, цветочных горшков на окнах, кота, или хотя бы попугая в клетке. Было такое ощущение, что Асиных родителей здесь не было давно. Что здесь живут набегами, поддерживая порядок, но это никак нельзя назвать семейным очагом. Монти это слегка удивило. Он прошел в зал, Ася следом.

– Я живу здесь только в будни, а на выходные уезжаю за город, – виновато сказала Ася. – Если бы не эти ужасные пробки…

– То что? Переехала бы за город?

– Да. Мама по мне скучает. А папа сказал, что мне надо дать свободу. Мама звонит каждый день. По несколько раз. Ждет не дождется, когда я приеду. Как только сдам сессию, мы с ней отправимся отдыхать. А потом втроем, с папой. Все лето в разъездах.

– У вас, должно быть, дружная семья.

– Да. Очень.

Разговор зашел совсем не туда. Монти вздохнул:

– Послушай… Если я скажу, что хочу тебя поцеловать, ты не обидишься?

– Нет, – тихо ответила Ася.

Он не знал, каким по счету был в ее жизни этот поцелуй, но отчего-то подумал: «Откуда она такая взялась? Из какого века? Таких девушек сейчас нет, это уж точно». Отстранившись от нее, Монти вздохнул:

– Я, пожалуй, пойду.

– Почему? – испугалась Ася.

– Потому, – нарочито грубо сказал он. – Либо я сейчас уйду, либо останусь до утра.

Она вздрогнула.

– Все, пока.

Он поднялся.

– Ася, ты милая девушка. Но я уже не могу вернуться в те времена, когда можно было целыми днями гулять по городу, взявшись за руки, целоваться в подъездах и часами висеть на телефоне, повторяя бесконечное «люблю». Для этого мне надо родиться заново. Ты все про меня знаешь, какой смысл притворяться?

И Монти пошел в прихожую. Он и в самом деле решил уйти. Это было выше его сил. Ася догнала его уже у самой двери. Схватила за руку, сказала с отчаянием:

– Я не хочу, чтобы ты уходил!

– Почему?

– Потому что ты не вернешься! Я все уже решила.

– Что ты решила?

– Мы поженимся.

Это входило в планы Лопухина, но в планы Монти никак не входило. Хотя Ася, вне всякого сомнения, устроила бы ма. Но жениться? Он никогда об этом не думал. О женитьбе. Вернее, думал, но только как об обстоятельстве, которое разобьет сердце ма.

И все-таки он остался. Это были странные ощущения. Женщин в его жизни было много, но с девственницей Монти имел дело впервые. Ему казалось, что он идет по минному полю, и если что-то не так, ее боль мгновенно проникнет в него, и будет также невыносимо больно. Ее глаза были закрыты, тело напряжено, он пытался расслабить ее, губами и руками, но чувствовал, что не получается. Она боялась.

– Ася? Тебе что-то не нравится? Поцелуй меня.

Ее губы еле заметно шевельнулись. Он попытался собраться. Сколько раз в его жизни это уже было? И не сосчитаешь! И вдруг какая-то девчонка…

Она чуть слышно вскрикнула. Остановиться было уже выше его сил. Потом он не удержался и сказал:

– Ну, зачем ты это сделала?

Странно, но она выглядела счастливой. Он дал себе слово, что в следующий раз все будет по-другому. Просто она еще маленькая. Когда-нибудь чувственность в ней проснется, если рядом будет терпеливый мужчина, если она будет ему доверять, если у них родится ребенок… Ребенок? Он вздрогнул. Забыл! Они всегда делали это сами! Монти внимательно посмотрел на Асю: может, обойдется?

– Что с тобой? – спросила Ася. – Я что-то сделала не так?

– Это я… сделал глупость. Все нормально.

– Ты останешься?

– Да.

Разумеется, он имел в виду, что останется на ночь. А что имела в виду Ася?

…Утром он проснулся и увидел, что рядом, в постели никого нет. Прислушался. Кажется, на кухне кто-то напевает. Он обернул вокруг пояса полотенце и пошел туда. Ася, надев голубенький фартук, готовила завтрак. Он увидел, как на плите жарится пышный омлет.

– Доброе утро, – обернулась она с милой улыбкой.

– Завтрак? Замечательно!

Ася смотрела на него, щеки ее зарумянились. Потом она пошла, обхватила его за талию и прижалась щекой к голой груди:

– Мой.

Он коснулся губами ее рыжеватых волос. На душе было гадко. Они целовались, пока Монти не сказал:

– Яичница сгорит.

Он ушел в полдень, пообещав, что завтра позвонит. И очень обрадовался, когда не увидел в клубе Лопухина. Разговаривать с ним не хотелось. Монти уже решил, что никаких денег у него не возьмет. Что касается Стаса… Да черт возьми! Недостоин он такой девушки! Все правильно!

А еще через месяц Ася сказала ему, что вроде бы беременна. Она только что вернулась из-за границы, куда ездила с мамой. Две недели Монти ее не видел и успел соскучиться. Как женщина Ася его по-прежнему не волновала, но Монти нравилось, как она к нему относится. Ася была влюблена и не скрывала этого. Все время, пока она отсутствовала, Монти работал. Елена, та самая женщина-фотограф, взялась за него всерьез. Вышел журнал с его лицом на обложке, и Монти вдруг стали узнавать на улице. Короткая слава, которая проходит с той же скоростью, с которой меняются лица моделей. Но его заметили, последовало лестное предложение через Нечаеву. Его жизнь могла теперь круто измениться.

– Ты теперь звезда, – с улыбкой заметила Анна; зайдя как-то вечером в клуб. – А как продвигается твое расследование?

– Я ее нашел, – коротко ответил Монти. – Кровосмесительство мне теперь не грозит.

– А как насчет ночи с давней своей поклонницей?

– Как-нибудь в другой раз.

– Это что, звездная болезнь, или…

– Или.

Анна бросила на него внимательный взгляд и не стала настаивать. Расстались они друзьями. Она была умная женщина и искренне рада была ему помочь. Что же касается всего остального… «По крайней мере, мне есть, к кому пойти, если уж будет совсем плохо», – подумал он, сажая ее в такси.

С Наиной Львовной у них теперь были дружеские отношения. Однажды она, словно бы невзначай, предложила провести неделю на море. Вдвоем. На любом курорте, на выбор Монти. Он деликатно отказался:

– Я предпочитаю сентябрь. Бархатный сезон. Не хочу обгореть на солнце. Вот отпраздную день рождения, и…

– Идет, – согласилась Нечаева. – Я тоже предпочитаю бархатный сезон на юге. Нам с тобой пора определиться.

– В конце августа.

– Хорошо. Вернемся к разговору в конце августа.

Ада Станиславовна Новинская-Лопухина уехала за город. Она сдавала дачу, и теперь вынуждена была проконтролировать, как ведут себя жильцы, и побыть какое-то время там. Одну половину дома она сдавала, а в другую перевезла больного отца. С переездом помогал Монти, потому что Стас с друзьями уехал в Турцию.

– Если ты хочешь, можешь здесь пожить, – предложила Ада Станиславовна, когда Монти выгрузил вещи.

– Очень хочу, но у меня много работы, – легко соврал он.

– Понимаю. Фотографии вышли замечательные. Надо ловить удачу за хвост, так?

– Именно.

– Но ты будешь меня навещать?

– Да. Я приеду.

Он и в самом деле собирался съездить к ней на дачу, но тут возникла ситуация с Асей. Известие о ее беременности Монти шокировало.

– А ты уверена? – спросил он.

– Не совсем. Может, это от перемены климата? У меня и раньше случались задержки. Во время поездки в субтропики.

– Матери сказала?

– Что ты! Зачем ее расстраивать? Еще ведь ничего не ясно.

– А врачу не хочешь показаться?

– У нас семейный доктор, – тихо сказала Ася. – Все сразу же узнают.

– Что это за семья такая, у которой есть частный доктор? Миллионеры с Рублевки? – пошутил Монти. Ася покраснела. И вдруг спросила:

– Ты не хочешь познакомиться с моими родителями?

– С ума сошла? Как ты меня представишь? «Папа, мама, это мой друг. Он стриптизер».

– Ты можешь бросить работу в клубе. Папа устроит тебя к себе на фирму.

– Ася! Опомнись! На фирму! Я танцор. Я же в этом ничего не понимаю!

– Но компьютер ты знаешь, – возразила ему Ася.

– Это смешно. Работа на фирме, знакомство с папой. Я уверен, что все обойдется. В конце концов, ты можешь сделать а…

Он увидел выражение ее лица и осекся.

– Если я беременна, этот ребенок родится. И у него будет все, – твердо сказала Ася.

– Как поживает Стас? – спросил Монти, спеша перевести разговор в другое русло.

– Стас? Мы давно не виделись, – равнодушно ответила Ася. – Он в Турции.

Монти это уже знал. Стас в Турции. И Надя в Турции. Все в Турции. Что это за страна такая, куда все стремятся летом? Идет! Всех – в Турцию! И дело с концом!

Разговор с Надей вышел тяжелым. Монти объяснился с ней после того, как завязались их отношения с Асей. Реакция Нади оказалась странной.

– Я понимаю! – кусая губы, сказала она. – Значит, ты, как все. Деньги для тебя главное. Чего ж тут не понять!

– Ты это о чем? – удивился Монти.

– Ты ведь с ней из-за денег, да?

Он оторопел.

– Откуда ты знаешь?

Неужели Лопухин, хитрая бестия, прокололся? И Надя узнала о том, что он нанял Монти за деньги? Откуда? Как? Это невероятно! Они не могут быть знакомы!

– Догадалась, – с усмешкой сказала Надя. – А ты мерзавец. Значит, через меня к ней подбирался? Ловко! Видеть тебя больше не хочу! Я уезжаю! В Турцию! И не смей мне больше звонить!

Это его устраивало. Итак, Надя уехала в Турцию, Ася с родителями – на Мальту. Он получил передышку. Все решится по ее возвращению на родину. А с Лопухиным они все-таки встретились. В клубе. Монти улучил момент, и сказал юрисконсульту:

– Все в порядке. Кажется, она беременна.

– Странно, – удивился Лопухин. – Стас ведет себя как ни в чем не бывало. Напротив, радуется. Был период, когда он об этой девке и слышать не хотел. Отказывался разговаривать на эту тему. А теперь… – Лопухин задумался: – Впрочем по нему не скажешь, что отношения разладились. А ты уверен? Насчет беременности?

– Еще нет. Но скоро буду знать наверняка.

– Молодец! Я уж его обрадую.

– Мы сейчас какое-то время не встречаемся. Она уехала за границу.

И вновь Лопухин посмотрел на него как-то странно. И спросил:

– А не водит ли она тебя за нос?

– Не думаю. По-моему, она влюблена.

– Мне бы не хотелось, парень, чтобы ты ошибся.

Монти уже собирался сказать ему, что никаких денег не возьмет, но помешала Нечаева.

– О чем это ты шепчешься с моим приятелем? – спросила она.

– Так. Беру юридическую консультацию.

– Думаешь, я тебя обманываю? – рассмеялась Наина Львовна. Взгляд ее был нежным. – Мы же с тобой теперь партнеры. Можешь воспользоваться услугами моего юриста. – Она нагнулась и шепнула ему на ухо: – А Славку не нанимай. Не внушает доверия.

Лопухин смотрел на них с усмешкой.

…Скандал случился в двадцатых числах августа. Началось все с того, что позвонила Ася и сказала, что срочно надо встретиться. Монти приехал к ней, накупив фруктов и соков, но девушка на них даже не взглянула. Выглядела она неважно. Монти слегка испугался:

– Ты в порядке?

– Нет, – Ася прошла на кухню и жадно потянулась к бутылке с минеральной водой. Пожаловалась: – Изжога замучила.

– Неужели… – Монти вздрогнул. Он все еще надеялся, что это ошибка.

– Да, – кивнула она. – И вновь: ничего. Я имею в виду месячные. Тошнота, боли в груди. Но самое ужасное не это…

– Что? – испуганно спросил Монти. Неужели проблемы со здоровьем? Выглядит она неважно.

– Мама что-то заподозрила. Мне пришлось ей рассказать.

– Ты сказала ей, что беременна?!

– Я упала в обморок. Там, на Мальте. Пришлось все объяснить. Она сказала отцу, что я чем-то отравилась. Он чуть не убил повара. В отеле был такой скандал! Ты себе не представляешь! Я с трудом умолила маму не рассказывать пока ничего отцу. Она хочет сначала познакомиться с тобой. Моя мама – прекрасный человек, – торопливо заговорила Ася, увидев, как изменилось выражение его лица. – Вот увидишь: она нам поможет. Конечно, она хотела, чтобы я вышла замуж за Стаса, которого она…

– Так в чем же дело? – усмехнулся Монти. – Может, Стас согласиться признать, что это его ребенок? Раз он тебя так любит?

Ася отшатнулась. Потом пробормотала:

– Мне плохо.

И, зажав ладонью рот, кинулась в ванную комнату. Когда она вернулась, Монти уже взял себя в руки.

– Если ты хочешь, я встречусь с твоей матерью, – сказал он.

– Я хотела пригласить тебя к нам, в загородный дом, но мама сказала, что пока не время. Сначала она поговорит с тобой, а потом аккуратно подготовит отца.

– Он что, министр, твой отец? – пробурчал Монти. – Что с ним надо обращаться, как с хрустальной вазой? Не дай бог, не поставит резолюцию, и нам всем перекроют кислород. Ладно. Где встретимся? Здесь?

– Мама не любит эту квартиру, – вздохнула Ася. – Она много лет работала в библиотеке, которая находится в соседнем дворе. Говорит, ей тяжело сюда приезжать, потому что здесь прошли лучшие годы ее жизни. Едва она переступает порог, как начинает плакать.

Монти представил себе слезливую библиотекаршу, глупую, толстую, назойливую, и невольно поморщился. Отказаться от встречи? Бросить ее сейчас? Асю? В конце концов, это его ребенок. Он вдруг вспомнил, как почти двадцать пять лет назад одна жестокая женщина отдала его на руки старшей сестре роддома и забыла об этом напрочь. И вот что из всего этого вышло. Он должен быть уверен, что с его ребенком так не поступят. Эта история должна закончиться на нем.

– Хорошо, – кивнул Монти. – Где мы встретимся? В кафе?

…Асина мама предпочитала всем кухням русскую. Встречу назначили в известном ресторане. Едва Монти вошел, его проводили в отдельный кабинет. Там уже сидела Ася и женщина, чье лицо показалось ему знакомым. «Дежа вю», – подумал он. – «Последнее время меня преследует навязчивая идея, что все это уже было». Монти пригладил волосы и с улыбкой сказал:

– Здравствуйте.

Женщина бросила на него испуганный взгляд. Или ему так показалось? Она быстро взяла себя в руки и попыталась улыбнуться. Монти сел.

– Это Матвей, – сказала Ася. – Мама, я тебе рассказывала.

– Какое редкое имя, – заметила ее мать. И представилась: – Людмила Федоровна.

Какое-то время Монти гадал: украшения, надетые на ней, это что? Бижутерия? Скорее всего. Слишком уж крупные камни в кулоне и перстнях. В таком случае, это вульгарно. А отдельный кабинет, это как? Он посмотрел на рыбок, плавающих в аквариуме. Все это было нереально. У Монти возникло смутное чувство, что он что-то напутал.

Он взял в руки меню.

– Как ты сегодня, Ася? – мягко спросила Людмила Федоровна.

– Я бы чего-нибудь съела.

– А вы, Матвей, что будете?

– Я всеядный. На ваш вкус.

Монти отложил меню, так и не прочитав ни строчки. Людмила Федоровна сделала заказ. Принесли закуски. Официант разлил по бокалам белое вино. Монти, который был частым посетителем ресторанов, понимал только, что все дорого. Мало того: по высшему разряду. И… Он ничего не понимал! Это какая-то ошибка!

Людмила Федоровна едва пригубила вино, он сделал жадный глоток. В горле пересохло. Людмила Федоровна внимательно за ним следила. Он почувствовал странную скованность. Невольно вздрогнул, услышав:

– Чем вы занимаетесь, Матвей?

– Я… – он кашлянул. И почему-то пощадил ее чувства: – Я работаю в модельном бизнесе.

– Ах, вот почему мне так знакомо ваше лицо! Ну, конечно! – оживилась Людмила Федоровна. – Я вспомнила, где вас видела! На обложке журнала!

– Вы читаете журнал «Тело»? – откровенно удивился Монти.

– Приходится. Его хозяйка – моя лучшая подруга. Мы знакомы лет двадцать… Постойте-ка! Нет, больше! Двадцать пять!

Людмила Федоровна заметно обрадовалась: у них оказались общие знакомые. Все, что она говорила, до Монти доходило с трудом.

– Наина Львовна Нечаева – ваша лучшая подруга? – хрипло переспросил он.

– Мы познакомились на приемных экзаменах в институт, – охотно пояснила Людмила Федоровна. – Я, Ада, Ная…

«Нет, это не дежа вю», – подумал Монти. – «Я вспомнил, где ее видел. Фотография в альбоме Новинской. Она – та самая толстушка, что стоит с краю. Ошибки быть не может. Третья подружка. Та, что была на даче вместе с Новинской и Нечаевой. Ну, вот все и сошлось!». Он бросил взгляд на волосы Людмилы Федоровны. Рыжие! Лицо в веснушках. Ася на нее похожа. Очень. Он машинально пригладил свои волосы. Интересно, а какие волосы у отца?

Отца? У него внутри все похолодело. Почему он исключил эту возможность? Решил, что его мать – Ада Новинская. Или же Нечаева. А если… Нет, не может быть! Невозможно! Теоретически Ася может быть его сестрой. Как ей об этом сказать? А ее ребенок? Какие дети рождаются от браков ближайших родственников? А если это какой-нибудь урод? Он почувствовал ужас и судорожно схватил со стола бокал с вином.

– Это не такая уж плохая профессия, – сказала Людмила Федоровна. – Мы за богатством не гонимся, был бы человек хороший. Конечно, мой муж не такого жениха хотел для Аси. – Она вздохнула. – Но раз уж так вышло…

– Мама, я люблю его! – горячо сказала Ася.

– А вы, Матвей? – посмотрела на него Людмила Федоровна. Глаза у нее были добрые. – Вы ведь любите мою дочь?

Он вновь почувствовал ужас.

– Нет!

– Что?!

– Никакой свадьбы не будет, – он встал и швырнул на стол скомканную салфетку. – И вообще. Ася, сделай аборт.

Он вышел из кабинета под ее рыдания. Людмила Федоровна недоумевала. «Не хватало еще, чтобы я женился на собственной сестре!» – думал Монти, садясь в машину. И со злостью хлопнул дверцей. – «А я еще думал: что будет с ма, если я приведу в дом женщину, в два раза старше?! А как вам этот вариант? Жениться на собственной сестре! Ну, Матвей Нестерович! Ну, молодец! Это могло случиться только с тобой! А все Лопухин, сволочь! Во что он меня втянул, спрашивается? Или же это злой рок?»

Лопухин накинулся на него прямо на улице. Словно из-под земли вырос, схватил за рукав и зашипел:

– Ты что, решил надо мной поиздеваться?! Да ты знаешь, с кем связался?! Щенок! Я тебя уничтожу! По стенке размажу!

– Полегче, – Монти попытался отцепиться от юрисконсульта.

– Значит, решил сам попользоваться?! Да никогда ты на ней не женишься! Я все расскажу ее отцу! О том, как деньги тебе пообещал, а ты согласился! Не видать тебе Рябовских миллионов, щенок! Ишь, на что замахнулся!

– Это вы о чем? – холодно посмотрел на него Монти.

– Да брось! А я, дурак, тебе поверил! Прихожу к своему сынку и говорю: «Ты свою девку в Турцию катаешь, а она от другого беременна». Знаешь, что мне ответил Стас?

– Ну? – с интересом посмотрел на него Монти. Лопухин указал на еле заметную припухлость над верхней губой. Густо наложенный тональный крем скрывал синяк.

– Мне пришлось обратиться к своему стоматологу, – прошипел Лопухин. – Кому прикажешь выставить счет? Тебе?

– Мужчинам свойственно идеализировать своих возлюбленных, – пожал плечами Монти. – Разумеется, Стас не поверил.

– Да, но она принесла ему справку от гинеколога!

– Беременность оказалась ложной? – удивился Монти.

– Да она вообще – девственница!

– Кто, Ася? – Он чуть не расхохотался.

– Да при чем здесь Ася! – с раздражением сказал Лопухин. – Ася – дочка Рябова. Я говорю о Наде. О той девке, которую ты должен был в себя влюбить! А ты рассудил по-своему. Зачем, мол, каких-то пять штук, когда можно наложить лапу на миллионные счета в банках! Умно! Только запомни: ты ничего не получишь.

Лопухин продолжал сыпать угрозами, Монти же пытался сообразить: что происходит? В чем, собственно, дело? Произошла какая-то чудовищная ошибка. Нелепость. Ах да! Портрет! Монти уставился на Лопухина. Вот до чего довела его осторожность! Неизвестно, по какой причине, Стас снял со стен своей мастерской все портреты Нади и повесил портрет Аси. Монти напрягся и попытался вспомнить. Надя что-то говорила о парне, которого бросила… Неужели он перепутал? Монти наморщил лоб. Вспомнил тот день, когда он ждал невесту Стаса у пединститута. Подошел-то он к ним правильно. А вот девушка, с которой у него теперь роман, и которая от него беременна… Господи! Это же была не та девушка!

27 августа, за полночь

– После этого я и решил с ними со всеми объясниться, – закончил свой рассказ Монти. – До моего двадцатипятилетия оставались считанные дни. Я разослал им всем приглашения. Арендовал на ночь этот клуб. Почему-то я был уверен, что все они придут. И Марию Казимировну пригласил. Как свидетеля.

– А Рябову и Сажину почему послал приглашения? – поинтересовался Алексей. – И почему вдруг «Дорогой папа…»?

– Я нанес еще один визит к Марии Казимировне и узнал подробности. Сказал, что побывал в той деревне, где меня рожали, поговорил с соседкой. Какой смысл ей был что-нибудь скрывать? Я имею в виду, Марию Новинскую. Она повторила, что до сих пор не знает всей правды. Не знает, кто моя мать. Знает только, что тот молодой человек, с которым у Ады случился роман в восемнадцать лет, погиб в автокатастрофе. И что он родной брат Люси. То есть, Людмилы Федоровны Рябовой. Если даже я сын Новинской, мы с Асей все равно родственники. Я боюсь за ребенка. Мария Казимировна и рассказала мне о Сажине и Рябове. О том, что у Нечаевой всю жизнь длится роман с одним-единственным мужчиной, а что касается Людмилы Федоровны… Я думаю, тут и так все понятно. Отсюда «дорогой папа».

– А Лопухина вы звали на день рождения?

– Нет. Он сам пришел. Надрался и пришел. Я думаю, хотел воспользоваться моментом, чтобы чрезвычайно осложнить мне жизнь. К тому времени я уже знал, кто отец Аси. И не сомневался, что он меня по стенке размажет. У меня только одна надежда на спасение. – Монти усмехнулся. – Если я его сын, быть может, он будет ко мне снисходителен?

– Вы, Лаптев, вообще, соображаете, что наделали? – возмущенно спросил следователь.

– Я наделал?! А та женщина, которая от меня отказалась?! Она разве ни при чем?!

– Ладно, – прервал их Алексей. – Я думаю, настало время. Пойдемте в зал.

Их уже ждали понятые. Сидящие вместе гости Монти слегка недоумевали и переглядывались: что сейчас будет? Перед тем, как начать процедуру, Алексей отозвал в сторонку Стаса Лопухина.

– На два слова.

– Что, собственно, вам надо? – надменно спросил молодой человек.

– Скажите, почему вы сюда пришли?

– У меня были причины, – уклончиво сказал Лопухин-младший.

– А именно?

– Мы с этим типом не поделили девушку. С Монти. – Он скрипнул зубами.

– Кого вы имеете в виду? Асю или Надю?

– Разумеется, Надю! Я до сих пор ревную.

– Меж тем, этот тип может оказаться вашим братом.

– Мне-то что? – скривился Лопухин.

– Похоже, вы не рады, что у вас появился родственник?

– Да что вы ко мне пристали! Рад, не рад. Я его ненавижу, если хотите! Все висело на волоске! А чем он лучше? Да ничем! Я рад, что Надя поняла, кто он такой.

– Я хотел кое-что выяснить. Где-то в середине мая Надя сказала вам, что хочет расстаться, так?

– Ну. Сказала, что встретила… Впрочем, неважно. Я ее уже простил.

– И вы сгоряча сняли со стен своей мастерской все ее портреты? Так?

– Да. Сначала я хотел их сжечь. Два даже порвал. Потом опомнился, остальные холсты просто развернул изображением к стене.

– И позвонили Асе, так?

– Откуда вы знаете? – уставился на Алексея Лопухин.

– Вы повесили на стену ее портрет.

– Ну, повесил. Чтобы привыкнуть. Отец всегда хотел, чтобы я на ней женился. Его это устраивало. Меня нет.

– Почему?

– Я хочу стать художником. Настоящим художником. Вот Надя – та в меня верит. А Ася… У нее чуть что: «Папа нам поможет. Ты можешь работать у него на фирме. Спроси у папы». Петр Николаевич у них в семье царь и бог. Да знаю я Рябова! – с раздражением сказал Стас. – Он считает, что я занимаюсь ерундой. А для меня это смысл жизни, поймите!

– Но ты уже был близок к тому, чтобы сделать предложение Асе?

– Я просто ей поплакался. Позвонил, и… Она пришла. Она добрая. А кому? Мы дружим с детства. Она хорошая девушка, только… – Лопухин не договорил, махнул рукой. – Ни рыба, ни мясо. А что касается портрета… Ведь и правда, хорош? А? – с надеждой спросил Стас.

– А как у вас сейчас?

– С Надей? Нормально. То есть, хорошо. Она очень энергичная. Живая. А, главное, пробивная. Говорит, что сделает из меня человека. Она английский знает. Собирается меня продвигать, устраивать мои выставки. Продавать картины. Говорит, что ее внешность, общительность плюс мой талант – это сила. Я скоро окончу училище, получу диплом. Я ведь, уходил в академичку, и, если бы не Надя, вряд ли восстановился бы. У меня силы воли не хватает. Когда все против меня, я не выдерживаю. А Надя… Ведь ей только двадцать! А она такая целеустремленная! Она говорит, что у нас непременно получится! – с воодушевлением сказал Стас.

– Дай бог, – вздохнул Алексей. – Но портрет сыграл свою роковую роль.

– Что вы имеете в виду? – невольно вздрогнул Лопухин.

– Так. Дело идет к развязке. Прошу в зрительный зал.

Алексей кинул внимательный взгляд на понятых. Мужчина средних лет в белоснежном халате, судя по виду, повар, и посудомойка. Кроме гостей Монти в клубе присутствовали и рабочие по кухне, бармен и охрана. Словом, обслуживающий персонал. Но Леонидов уже был уверен: здесь дело семейное. Лопухина убил кто-то из своих. Взять, к примеру, Стаса. Его последнее объяснение с отцом привело к тому, что Вячеслав Валентинович вынужден был обратиться к стоматологу. Если верить рассказу Монти. Допустим, Лопухин-старший вновь попытался очернить Надю, и на этот раз обидчивый сын ударил его уже не кулаком, а бронзовой статуэткой, подвернувшейся под руку. Могло такое случиться? Могло!

– Ну, преступим, – прервал его размышления следователь.

– Да, – Алексей встряхнулся и обратился к гостям: – Прошу всех – внимание. Наина Львовна, будьте любезны, дайте мне вашу сумочку.

– Сумочку? – Нечаева вздрогнула. – Господи, зачем?

– Будьте любезны.

– Я не… Я отказываюсь, – решительно заявила Нечаева. И прижала сумочку к груди, чтобы показать: ни за что не расстанусь.

– Ну что нам, силу применить? – спросил следователь. И посмотрел на стоящих в дверях сотрудников милиции.

– Ная, в чем дело? – спросил Сажин. – Почему ты не хочешь отдать им сумочку? Не бойся, они тебе ничего не сделают.

– Наина Львовна? – Алексей строго посмотрел на Нечаеву, и та сдалась.

– Пожалуйста.

Леонидов взял сумочку, которую протянула ему Наина Львовна. Элегантную сумочку из натуральной кожи, цвета «пьяная вишня».

– Понятые, прошу смотреть внимательно, – Алексей щелкнул замочком. Мужчина в белом халате и женщина средних лет подались вперед.

– Копаться в чужих вещах неприлично, – сквозь зубы сказала Нечаева. – Но я вижу, что вам не привыкать.

– А я и не собираюсь копать глубоко. То, что я ищу, лежит на поверхности.

Алексей аккуратно, двумя пальчиками вынул из сумочки белоснежный носовой платок с меткой «Н. Н.». Понятые вытянули шеи. Ася перестала плакать и вцепилась в мать. Ада Станиславовна и ее тетка взялись за руки, словно ища друг у друга поддержки. Сажин оторопел, а Петр Николаевич Рябов невольно вздрогнул. Следователь тоже уставился на платок и присвистнул. На белой ткани виднелись бурые пятна.

– Наина Львовна, это ваш платок? – спросил Алексей. Та замялась. Потом посмотрела на метку и кивнула:

– Да. Мой.

– Судя по всему, кровь, – сказал Алексей, имея в виду бурые пятна. И Нечаевой: – Откуда?

– Я поранила палец.

– Наина Львовна, вы же понимаете, что узнать, кому принадлежит кровь на платке – это только вопрос времени, – мягко сказал Алексей. – Мы же не дети. А кровь на платке, я в этом уверен, принадлежит потерпевшему. Факт изъятия платка из сумочки госпожи Нечаевой будет зафиксирован в протоколе. Так, Александр Юрьевич?

– Именно, – кивнул следователь.

Дмитрий Сергеевич Сажин явно боролся с собой. Его охватывали противоречивые чувства. Наконец, он сказал:

– Ная, неужели ты…

– Я его не убивала, – торопливо сказала Нечаева.

– Откуда на платке кровь Лопухина? – спросил Алексей. – Вы протерли им орудие убийства, так? Наина Львовна, охранник видел, как вы шли к туалетам. Какой смысл скрывать?

– Но я его не убивала! – повторила Нечаева.

– То есть, когда вы увидели Лопухина, он был уже мертв?

– Да.

– Тогда почему вы это сделали? Почему вы покрываете убийцу? Ведь вы знаете, кто убийца?

Нечаева молчала. Алексей нажал: – Быть может, этот человек вас шантажирует?

Алексей заметил, как при этих словах вздрогнула Ада Станиславовна. Он тоже боролся с собой. Надо дожать. Если Нечаева не убийца, она кого-то покрывает. Кого? Сажина? Монти? Одну из своих подруг? Стаса? Это как раз маловероятно. Но все остальные… Поступок Нечаевой объяснить можно. Если убийца – человек, который ей не безразличен.

Монти во все глаза смотрел на платок. На его лице было написано удивление.

– Наина Львовна, я вынужден буду задержать вас до выяснения обстоятельств, – сказал следователь. – Эту ночь вы проведете за решеткой.

– Что вы себе позволяете! – возмутился Сажин.

– Я думаю, этому пора положить конец.

Алексей удивился. Это был голос Людмилы Федоровны. Она посмотрела на Нечаеву, на Аду и сказала:

– Извините, но я должна сделать это ради своей дочери. Какой смысл теперь скрывать? Матвей хочет узнать, кто его мать. Я думаю, что тогда всем сразу станет ясно кто убил Славу.

– Наконец-то! – торжествующе воскликнул Монти.

Пять лет назад

Ада

Сначала она думала, что устроилась лучше своих подруг. Не то чтобы Ада хотела кому-то утереть нос, она просто привыкла к тому, что ей достается все самое лучшее. Ная моталась по пустыне, Люся оплакивала своих родных, работала с утра до вечера, Ада же, пережив бурю, вновь погрузилась в сладкое оцепенение. Теперь она ходила на лекции одна. Родители по-прежнему присылали деньги, бабушка Ванда хлопотала по хозяйству, Ада кое-как сдавала экзамены и зачеты и не задумывалась о своем будущем.

Будущее оказалось светлым. Она получила своего принца. Слава Лопухин, жених, которого ей нашли родители, оказался высоким, красивым парнем, у него были приятные манеры и богатый словарный запас. Когда он говорил Аде, что подарит ей весь мир, та верила безоговорочно. Было такое ощущение, что весь мир уже у нее в кармане. Она улыбалась. А все в один голос говорили: «Какая красивая пара!».

По странному совпадению его тоже звали Славой. Ада этому радовалась. «По крайне мере, я не проговорюсь. Случается, что женщины называют мужей именами своих возлюбленных. Со мной этого не случится». Не случилось. Но зато с ней случилось другое.

Первый раз они крупно поссорились в брачную ночь. Муж был неприятно удивлен, узнав о том, что свою девственность Ада подарила не ему.

– Ну, какое это имеет значение? – с улыбкой спросила принцесса. И томно потянулась.

– Какое это имеет значение? – по-бабьи взвизгнул Лопухин и забегал по комнате. – Какое значение! Какое значение!

Вдруг он остановился, развернулся к ней, и, сжав кулаки, закричал:

– Шлюха!!!

У него и в самом деле оказался богатый словарный запас. Ада вынуждена была заткнуть уши.

– Я с тобой разведусь! – пообещал под конец Лопухин.

– А как же машина, подарок родителей? – поинтересовалась Ада. – А те деньги, которые нам подарили?

Лопухин задумался. Ада поняла, что нащупала его слабое место: деньги. И примирительно сказала:

– Да, у меня был мужчина, но он давно уже погиб. В автокатастрофе. И не успел на мне жениться.

– Давай, вешай мне лапшу на уши, – пробурчал Лопухин.

– А ты? – в упор посмотрела на него Ада.

– Что я?

– Думаешь, я не поняла? У тебя были женщины! До меня! Но я же не устраиваю тебе сцен!

– Точно: шлюха, – с удовлетворением констатировал Лопухин. – Ну надо же так вляпаться! Такие порядочные люди, и подсунули товар не первой свежести!

Аде надо было бы уйти от него тут же. Не дожидаясь утра. Но она побоялась: что скажут родители? Потянешь за ниточку, размотается весь клубок. Мама с папой узнают о тайных родах на даче, попадет и бабушке Ванде, и тете Марии. Неприятная история. Нет уж, лучше промолчать. И как быть с подарками? С деньгами? Все вернуть? Ада уже поняла, что муж делать этого не собирается. Будет скандал. И какой!

– Слава, давай не будем ссориться, – примирительно сказала она.

Лопухин что-то пробормотал сквозь зубы, но, к ее удивлению, тему больше не поднимал, и родителям ничего не сказал. Ни своим, ни жены. Она уже думала, что обошлось. Но…

Второй раз они крупно поссорились, когда Ада сказала, что беременна. Лопухин уставился на нее подозрительно и заявил:

– Я так и знал! Ты хочешь навязать мне своего ублюдка!

– Какого ублюдка? – оторопела Ада.

– Ты была беременна, когда выходила за меня замуж!

– Слава, опомнись! Ты считать умеешь?

– Потом ты скажешь мне, что он родился семимесячным, – продолжал упорствовать Лопухин.

– Это твой ребенок! Та давняя история была ошибкой!

– Все так говорят.

– Ну, какие тебе нужны доказательства?

– Я знаю, что ты шлюха, и обратное ты мне никогда не докажешь, – заявил Лопухин.

Во время всей беременности Ада молилась только об одном: как бы ребенок и в самом деле не родился раньше срока. Если муж услышит слово «семимесячный», он будет бесноваться. Истерики Лопухин устраивал совершенно по-женски. С заламыванием рук, со слезой, которую не стеснялся пустить. Высокий и на вид такой сильный мужчина оказался до крайности инфантилен, эту его черту унаследовал и Стас. Оба нуждались в сильной женщине, в ведущем, который будет их тянуть, одновременно подталкивая сзади. Ада такой силой не обладала.

Смешно сказать, их брак держался на… скандалах, которые они устраивали. Если с неделю в доме было тихо, Ада начинала нервничать. Ей уже не терпелось выпустить пар, да и муж еле-еле держался. Наконец, он находил какой-нибудь повод, слово за слово, и разгоралось пламя. Они оскорбляли друг друга, не стесняясь в выражениях. Ненормативную лексику Ада освоила быстро и отвечала теперь достойно. Разругавшись вдрызг, они какое-то время друг с другом не разговаривали. Неделю длилось затишье, а потом вновь сверкала молния, гремел гром.

Он называл ее «шлюха», она его – «неудачник». Оба без промаха били по больному месту. Ада все еще переживала ошибку молодости, Лопухин бесился из-за того, что без помощи папы не мог сделать карьеру. Со временем оба слова уподобились спусковому крючку, который приводил в действие механизм скандала. Они с наслаждением осыпали друг друга ругательствами. Такая жизнь, с постоянными перепадами напряжения, то на пике, то в гробовом молчании, обоим пришлась по вкусу. Тем не менее, их брак едва не развалился через тринадцать лет. Тема себя исчерпала, их ругань теперь была вялой, беззлобной, они почувствовали скуку. Но в это время генерал уехал за город, а Лопухины перебрались, наконец, в отдельную квартиру. И появился новый повод для скандалов.

Теперь Вячеслав Лопухин ко всем своим порокам добавил пьянство. Мужчины такого типа легко становятся алкоголиками. Выпив, они начинают безбожно хвастаться своими подвигами, раздувая из мухи слона, поносить всех и вся. Себя же возвышают до небес, вопя о том, что «просто никто не понимает, потом спохватитесь, да поздно будет». Раньше Лопухин хоть немного стеснялся родителей жены, в квартире которых жил. Теперь он был сам себе хозяин, а что касается жены, то «шлюхи» стесняться не приходится. И хотя со времени свадьбы Ада ни разу не была замечена в чем-нибудь этаком, Лопухин продолжал ее клеймить.

Прошло еще какое-то время, и Ада почувствовала, что ее терпение иссякло. Пьяный муж был просто невыносим! Но тут отставной генерал решил жениться. До сих пор он просто сожительствовал со своей домработницей, теперь же решил их отношения узаконить. Ненависть к захватчице объединила Лопухиных. На этой почве они вдруг… помирились! Да-да! Теперь оба клеймили домработницу и строили планы мщения. К счастью, оба были трусоваты. Дальше угроз дело не пошло. А захватчица из низших слоев общества мигом раскусила парочку и предприняла ряд шагов, чтобы ее нейтрализовать. В частности, написала заявление в милицию о том, что ей угрожают. Ада была напугана до крайности: ее вызвали к участковому. А потом и мужа. Вячеслав Лопухин вынужден был отступить и затаился.

После женитьбы отставной генерал протянул недолго. Каких-нибудь лет пять. Умер он от обширного инфаркта, а его вдова тут же подала заявление об открытии наследства. Все-таки, Вячеслав Лопухин по образованию был юрист. Без промедления он ринулся в бой. Поначалу он добился, чтобы, согласно закону, все поделили пополам. Квартиру, машину и дачу. От денег на банковском счету к тому времени не осталось и следа. В суде было четыре слушания. Кончилось тем, что машину заперли в гараже, половину комнат на даче закрыли, соответственно, и в московской квартире закрыли маленькую комнату. Поскольку Вячеслав Лопухин тоже являлся собственником, его мачехе удалось оттяпать только одну четвертую. Лишь через два года они стали искать компромисс. Вдова сказала, что им с дочерью лучше было бы жить в городе, и Лопухин предложил сделку. Московскую квартиру с доплатой разменяли на две, взамен чего ему отдали дачу. Добытое в боях имущество Вячеслав Валентинович записал на себя. Ада и Стас были по-прежнему прописаны в квартире Новинских. Ада в юридические тонкости никогда не вникала. Она даже не заподозрила, что Лопухин готовит почву для развода.

Гром грянул, когда настало время переезжать.

– Какие твои вещи? – деловито спросил Лопухин, оглядывая коробки.

– Вот эти. И эти, – пальчиком указала Ада.

– В машину, – велел муж грузчикам.

Ада ехала следом за грузовиком в его «Тойоте». К ее огромному удивлению, свернули они вовсе не в ту сторону, где, как она знала, находится их новое жилье.

– Так что, короче? – безразлично спросила она.

– Именно, – кивнул Лопухин.

Опомнилась она только у подъезда отчего дома. Вылезла из машины, оглядела двор, знакомый с детства, и растерянно спросила:

– Куда это мы приехали? Я не понимаю…

– Здесь будешь жить ты. А я буду жить там. На новой квартире. Месяц назад я подал на развод. Кстати, вот повестка в суд.

Ада с изумлением взяла протянутую бумажку:

– Я не понимаю…

– Стасу уже семнадцать. Он окончил школу, поступил в художественное училище. Свой отцовский долг я выполнил, – с усмешкой сказал Лопухин. – Еще год ты будешь получать от меня алименты. Не обижайся, что сумма будет незначительная. По документам моя зарплата на фирме у Рябова довольно-таки скромная.

– Я не понимаю…

– А ты никогда не отличалась сообразительностью, – довольно потер руки Лопухин. – Я хочу начать новую жизнь. А сейчас как раз подходящий момент. Переезд и все такое прочее. По-моему, наш брак себя исчерпал, – сказал он точно таким же тоном, каким пообещал когда-то подарить ей весь мир.

Ада вдруг опомнилась и запротестовала:

– Я не буду здесь жить! В конце концов, я твоя жена! Я имею право!

– Быть может, ты договоришься с грузчиками?

Ада беспомощно оглянулась. Дюжие мужики уже таскали коробки в подъезд. Стаса в Москве не было. У мамы он перенял привычку отстраняться от таких событий, как ремонт, переезд, решение жизненно важных проблем. Поступив в училище, Стас уехал отдыхать на юг с компанией закадычных друзей из богемной среды. Ее мама недавно умерла, отец болел. Она была теперь одна, совсем одна. Маленькая, беспомощная. Но уже не принцесса.

Лопухин проследил, как унесли последние ее вещи, и сказал:

– Все, до свиданья. Встретимся в суде.

– Я не дам тебе развод.

– А куда ты денешься? – рассмеялся Вячеслав Валентинович. – Стас уже не ребенок, а ты не на инвалидности, вполне можешь себя содержать. Скажу тебе, как юрист: без шансов. Нас разведут вмиг. Не спрашивая твоего согласия. Все, дорогая! Я ушел! Желаю тебе счастья в личной жизни.

И, весело насвистывая, юрисконсульт полез в свою «Тойоту». Сегодня он был трезв, как стекло.

– За это заплатишь! – вслед ему крикнула Ада.

Лопухин только рассмеялся…Разумеется, она кинулась к Люсе. А куда же еще?

– Ты должна с ним судиться, – решительно сказала та. – Мало ли, на кого записано имущество и кто где прописан! Ты была его женой, и по закону, вам со Стасом принадлежит большая часть. Въезжай в его квартиру и живи.

Ада представила себе картину. Она и Лопухин, будучи в разводе, живут на одной жилплощади. Кто кого первым доведет до сумасшествия? За свой рассудок она не ручалась. Назло ей бывший муж будет пьянствовать и устраивать оргии. Квартира двухкомнатная, она постоянно будет сталкиваться с его подружками и пьяными гостями. О! Ее бывший муж умеет устраивать ад! Кому как не ей это знать! Меж тем у отца ее никто не тронет. Сын, узнав о случившемся, только плечами пожал:

– В трехкомнатной мне будет лучше. Маленькую комнату я беру под мастерскую.

Его все равно целыми днями не было дома. И Ада сказала:

– Нет. Кто кого пересидит: это не по мне. Квартиру пусть забирает. А вот дачу жалко. Но с другой стороны, дача у меня есть. Помнишь тот дом? В деревне?

Люся невольно вздрогнула.

– Мы его продали, – равнодушно сказала Ада. – Добавили денег, купил дачу поближе к Москве. Это, конечно, не бог весть что, но жить там можно. Лопухинский особняк мне ни к чему. Разве что продать? Но ведь надо судиться. Мой бывший муж все-таки юрист. У них с мачехой было четыре слушания.

– Сколько? – удивленно округлила рот Люся.

– Их четыре раза вызывали в суд, – равнодушно сказала Ада. – И это не предел. Я знаю своего бывшего мужа. Боюсь, мне такого не выдержать. Я привыкла жить тихо, спокойно. Нет, каков мерзавец! А ведь это я устроила его на работу! Ну, конечно! Работа! – и она просительно посмотрела на подругу: – Поможешь?

Люся кивнула. Но, к ее удивлению, на этот раз любимый Петя ответил резко:

– Я тебя не понимаю. Сначала ты за него просишь, потом говоришь, что он плохой человек и его надо уволить.

– Он плохо поступил с Адой! – горячо сказала Люся.

– По-твоему, я должен уволить его с работы за то, что он плохо поступил с твоей подругой? – на лице у Петра Рябова мелькнула усмешка. – Дорогая, это все ваши бабские игры, я в них не участвую.

– Петя, – всплеснула руками Люся, – как ты можешь?

– Плохой человек, хороший человек – это не те категории, которыми мыслят в бизнесе. Для кого-то я тоже плохой человек. Некоторые, например, думают, что меня неплохо было бы убить.

– Петя!

– Что захлопала крыльями? Это тебя не волнует?

Люся растерялась. За последние пять лет муж изменился. Очень. Нет, он не стал меньше любить ее или Асю. Но его взгляд на людей и окружающую действительность изменился. Порог родного дома стал теперь границей между двумя государствами: Фирма и Семья. Законы в них были разные. Оба государства были независимы, но влиять друг на друга не могли. Для Рябова теперь все люди делились на равных и тех, кто ниже. Значительно ниже. Дружеских отношений у него не было ни с кем, все, что происходило между ним и равными, можно было отнести к разряду сделок. Даже крестины Рябовым сына партнера по бизнесу. Люся, стоя в церкви, тихо плакала. От умиления. Рябов мысленно подсчитывал прибыль. От сделки. Причем, это не было бесчеловечно. Это было нормально. Стоящий рядом с купелью счастливый отец, умиляясь, машинально занимался тем же. Мысленно подсчитывал прибыль. Оба любили своих жен, обожали детей, и были ничуть не хуже тех, кто крестил детей в этой же церкви до того и будет крестить после. Просто Рябов и иже с ним мыслили другими категориями. Люся же никак не могла этого принять, и ее отношения с мужем не теплели. Напротив. Рябов закрыл для себя тему «личная жизнь». Любовниц у него не было, Люся это знала. Любому, кто посмел бы обидеть Асю, Рябов голову бы оторвал. И это она знала. Но отчего-то мучилась. Непониманием. Она хотела, чтобы всем было хорошо, но жизнь все время доказывала ей, что это невозможно. Хорошо ты делаешь кому-то лишь одним способом: отбирая это хорошо у другого. А как определить, кто достоин, а кто нет?

Взять, к примеру, Аду. Почему бы ей не пойти работать? Не выпрашивать деньги у бывшего мужа, у сына, у подруг, измышляя какую-то ложь, болезни, страдания, а попытаться применить свои способности, а вдруг да получится? Преодолеть свой страх. Да, она больше двадцати лет сидит дома, но попробовать-то можно! Для Люси, к примеру, самые счастливые времена были, когда она работала. Она была при деле. Но с переездом на Рублевку все кончилось. Она стала барыней. Люся пыталась было установить контакт с прислугой. К первой домработнице была добра, пристроила и ее сына, и к внучке относилась, как к родной, заваливала подарками. Кончилось тем, что домработница перестала выполнять свои непосредственные обязанности. К примеру, делать уборку в доме. Сидела целыми днями в гостиной, попивала хозяйский кофе, да с коньячком, и рассуждала о жизни. В конце концов стало не понятно, кто в доме прислуга.

Однажды Петр Рябов вернулся домой раньше обычного и застал такую картину: в гостиной, с чашкой кофе в руке, сидела женщина, которой он исправно платил деньги за помощь по хозяйству, а его жена хлопотала на кухне, готовила ужин. Идиллия кончилась. Теперь прислуга менялась в доме раз в год. Рябов сам за этим следил.

Люся же изнывала. Она дошла даже до того, что лично составила каталог их обширной библиотеки. Написала своим каллиграфическим почерком карточки, аккуратно расставила их в ящички. Работа ее увлекла. Не хватало только читателей. Не водить же в библиотеку обитателей соседних особняков, заведя на них читательские формуляры! В большинстве своем жены миллионеров были молоды, хороши собой, имели маленьких детей и все их время было расписано по минутам: походы по магазинам, массажные салоны, парикмахерские, приемы…

Люся была среди них белой вороной. Она так и не научилась пользоваться свалившимся на нее богатством. В пальцах, унизанные бриллиантовыми перстнями, по-прежнему проворно мелькали спицы, только на вязанье теперь нет-нет, да и капали непрошеная слеза. Библиотека была приведена в порядок, книги расставлены по алфавиту, так, чтобы легко было найти нужную. Ная, которой подруга похвасталась проделанной работой, рассмеялась:

– И как тебя угораздило! Выходила замуж за простого бухгалтера, а стала женой миллионера! Бедная Люся!

– Я и сама не знаю, как это вышло, – понуро ответила Люся. Бедняжке даже не с кем было теперь поговорить! Вдруг хозяйка особняка спохватилась: – А ты как?

– Нормально. Работаю главным редактором журнала. Но все это… не то. Я хочу свой журнал. Хочу быть хозяйкой. Уверена: у меня получится. Деньги нужны.

– Возьми кредит, – посоветовала Люся.

– Дима предлагал мне деньги, – нехотя сказала подруга.

– Кстати, как он?

– Не поверишь! Димка-то угадал! Рынок компьютеров один из самых перспективных! Разбогател, такими делами ворочает!

– Не женился? – тихо спросила Люся.

Ная улыбнулась, вспомнив последний разговор с Димой. После того, как Сажин уволился из КБ, они не виделись несколько лет. Ная уже и думать об этом забыла. Разошлись, как в море корабли, и точка. И вдруг Сажин объявился! Подкатил к редакции, где она работала, на пятисотом «Мерседесе», с охапкой роз. Ная охнула:

– Как ты меня нашел?

К тому времени она сменила несколько съемных квартир. Но Сажин только улыбнулся:

– Думаешь, это так сложно для человека, который миллионами ворочает? Найти в Москве Наину Львовну Нечаеву, самую красивую и умную женщину, талантливую журналистку?

– Откуда такие деньги? – только и спросила она.

Поехали в ресторан. Его рассказ был долгим. Открыл свою фирму, стал торговать компьютерными программами, потом и компьютерами, комплектующими к ним, факсами, принтерами, мобильными телефонами… Ная мельком бросила взгляд на его правую руку. Обручального кольца на пальце не было. Сажин рассмеялся:

– А спросить?

– О чем? – она, словно недоумевая, подняла брови.

– Как, мол, жена, дети?

– Ну и как?

– Все в порядке. Жена фотомодель, к детям наняли гувернантку.

Она не смогла скрыть разочарования. И Сажин это заметил. Расхохотался:

– Я пошутил. Хотелось тебя проверить. Нет у меня ни жены, ни детей. – Он сделал паузу, потом медленно сказал: – Послушай, ведь мы так любили друг друга. Может, пора, наконец?

– Что пора? – насторожилась она.

– Я ведь предложение делать приехал.

Он полез в карман пиджака и достал коробочку. Ная сразу поняла: обручальное кольцо. Бриллиант она оценила. Долго любовалась игрой камня в свете свечей, потом закрыла коробочку и со вздохом сказала:

– Теперь мне уже надо до тебя дорасти. А то у нас опять получается неравный брак. Я так не могу. Забери.

И она положила коробочку с кольцом на стол.

– Брось! – горячо сказал Сажин. – Ты ведь женщина! В этой гонке ты все равно проиграешь!

– А мы посмотрим.

– Значит, это отказ? – он посмотрел ей прямо в глаза. Ная улыбнулась:

– Ну, почему же? Я всего лишь не взяла кольцо. За деньги не согласна. А за интерес…

Он все понял. В его взгляде вспыхнула страсть. Сажин тут же подозвал официанта расплатиться. Больше они ни о чем не говорили. Ночь была бурной, проснувшись утром на смятых простынях, она долго глядела в потолок. Двадцать лет… Если бы не было этих расставаний, сохранили бы они прежнюю страсть? Вряд ли.

И все началось сначала. Люсе она не стала рассказывать подробностей. Да, она могла занять денег у своего любовника. В конце концов, могла просто взять. Без отдачи. Гордость не позволяла. Ей все-таки хотелось выйти за него замуж, но хотелось также, чтобы это был равный брак. Не снисхождение. Нае пришлось обратиться к Петру Рябову.

Ох, как ей было нелегко! Как много лет прошло с того дня, когда она пыталась его соблазнить и получила отказ! Но память еще свежа. А Рябов? Станет ли вообще иметь с ней дело?

Вышло все само собой. Люся пригласила Наю на свои именины, Сажин в это время уехал за границу, на выставку, и Ная поехала одна. Посидели за столом, выпили, Люся, как всегда, всплакнула. Спиртное действовало на нее моментально. Люся становилась вялой и вскоре засыпала. Когда она, извинившись, ушла в спальню, Ная решила: надо воспользоваться моментом и поговорить с Рябовым. Петр Николаевич поймал ее взгляд. Объяснять ему не требовалось. Он кивнул:

– Может, пойдем в библиотеку?

Гости к тому времени разбились на группки, по интересам. Отсутствие хозяйки никого не смущало, все знали: Людмила Федоровна полежит с полчасика, пока действие шампанского пройдет, и вернется.

Ная шла в библиотеку, сердце ее тревожно билось. Рябов плотно прикрыл дверь и тяжело опустился в глубокое, удобное кресло. Потом кивнул:

– Что ты стоишь? Садись.

Она села. Замялась:

– Я даже не знаю, с чего начать.

– А ты говори прямо: деньги, мол, нужны, Петр Николаевич.

– Откуда знаешь?

– Ко мне с другим не приходят, – усмехнулся Рябов.

– Что ж, Петр Николаевич. Ты прав. Мне деньги нужны! – она тряхнула черными кудрями. Рябов кивнул на нее внимательный взгляд:

– Хочешь еще раз попробовать меня соблазнить?

– Значит, ты не забыл? – невольно она залилась краской. Ох, и дура же была!

– Разве такое забудешь?

Он вдруг рассмеялся. Ная смотрела на Рябова с недоумением. А Петр Николаевич все смеялся. Взахлеб.

– Дурак я, дурак! – Рябов вытер выступившие на глазах слезы. – От такой женщины отказался! Вот что значит, молодость! – Поймал ее удивленный взгляд и спросил: – Ну, что смотришь? С Людмилой я никогда не разведусь. И изменять ей не буду. Любовницы у меня нет. И не будет. Но если, положим, во время поездки за границу я захочу посетить тайский массаж…

Ная оторопела. С чего это вдруг Рябов разоткровенничался? Пьяный? Больше двух рюмок водки он не пьет и головы «никогда не теряет, ей ли этого не знать! А вдруг она Люсе скажет? Хотя изменой это назвать трудно. Так, пустячок. Маленькая шалость. И надо же человеку как-то расслабляться. Не железный же он.

– Я шучу, – серьезно сказал вдруг Рябов. И без всякого перехода: – Я дам тебе денег.

– Ты даже не спросил, сколько и на что, – растерялась Ная.

– Представишь подробный бизнес-план, оговорим проценты. Возврат кредита, – объяснил он, поймав ее настороженный взгляд. – Не бойся, не обману. Беспроцентную ссуду, как я понял; ты брать не собираешься. А то-бы ты к Димке пошла.

– Тебя не удивляет, почему не пошла?

– Это не мое дело, – отрезал Рябов. – Процент я возьму минимальный. В банке тебя обдерут, как липку. Я этого делать не буду. А всех денег не отдашь – не обижу. Слово Рябова. Приезжай завтра ко мне в офис. Готова?

– Давно готова.

– Ну и ладненько. – Он встал: – А теперь пойдем дальше пьянствовать. Праздник сегодня. У любимой жены день рождения.

– Один вопрос.

– Да?

Ная тоже поднялась. Теперь они стояли друг против друга. Рябов был невысокого роста, коренастый, она в туфлях на высокой шпильке. Глаза в глаза.

– Почему? – тихо спросила Ная. Рябов, не отводя взгляда, медленно сказал:

– А когда ты коляску Аськину таскала на пятый этаж? Почему?

– Так ты знаешь?!

– Я знаю все, – спокойно ответил Рябов и пошел к дверям.

– Петя, я… – у нее комок в горле стоял. И это после всего, что было! – Я никогда этого не забуду!

Он обернулся. Поморщившись, сказал:

– Не надо громких слов. К чему воздух сотрясать? Должно же в нас, сволочах-буржуях, оставаться хоть что-нибудь хорошее, а? Несмотря на все, что о нас думают, пишут и говорят.

– Опомнись! – она покачала головой. – На всех тебя не хватит.

– Я знаю, – спокойно ответил Рябов.

На следующий день они подписали бумаги. Об этом не знал никто, даже Люся. Рябов по-прежнему не посвящал жену в свои дела.

… Ада узнала о том, что ее подруга стала владелицей журнала, случайно. Люся проговорилась, сказав, что у их подруги теперь много дел в связи с покупкой, и очередной девичник они с Адой проведут вдвоем.

– С какой такой покупкой? – удивленно спросила Ада.

– Наша Ная купила журнал, – важно сказала Люся.

– Откуда же у нее деньги?

– Дима дал.

– Хорошо иметь богатого любовника! – не удержалась Ада. – Что ж мне-то так не везет!

Ее охватила черная зависть. Одна – жена миллионера, другая – любовница. И у всех есть деньги. Только ей приходится жить подачками. Бывший муж денег не дает совсем, пенсия у отца маленькая. Да и Люся помогает. Но не всю же жизнь так будет продолжаться? Да и деньги не те, к которым она привыкла. И Ада затаила злобу.

К ее удивлению, Лопухин продолжал держаться на работе в должности юрисконсульта. Она была о бывшем муже худшего мнения, считала его лентяем и бездарностью. Он же вопреки ее мнению, освоился на фирме у Рябова, начал плести интриги и в этом преуспел. Петр Николаевич держался настороже, близко его к себе не подпускал, в планы посвящал со всей осторожностью. А Лопухин из кожи вон лез, чтобы прийтись ко двору, стать «серым кардиналом».

Прошло какое-то время, и он вдруг стал наведываться к Аде. Та никак не могла понять: а в чем, собственно, дело? Почему бывший муж приходит, ведет непонятные разговоры и постоянно спрашивает: где Стас, как учится, чем занимается в свободное время? Не одумался ли? Не собирается поменять профессию?

Наконец Лопухин проговорился. Ася, мол, растет. И намекнул бывшей жене, зная, что та поддерживает близкие отношения с Людмилой Федоровной: ты сынка-то к ним в дом вози. На семейные праздники, да и за границу не худо бы вместе поехать.

– Пусть будет у Рябовых на глазах, – внушал Лопухин.

– Опомнись! Ей только пятнадцать!

– Дура! Всегда была дура! Она должна вырасти с мыслью, что ее жених – Стас. По характеру Ася пошла в мать. Размазня. И добрая. Внешность тоже… – Лопухин скривился. – Все, что у нее есть, это папины деньги. Других детей у Люськи не будет, сама знаешь. Все достанется Асе и внукам Рябова. Он уже сказал: будет, мол, мальчик, все ему отпишу. Здоровье у Петьки железное, будет рулить делами, пока внук не подрастет. И готовить его на свое место. Денег туда уйдет не меряно. Рябов на семью никогда денег не жалел. Он уже понял, что с Аськи кроме дитя взять нечего. Тетеха, вся в мать. Науки ей в голову не идут. Недавно ляпнула: «Хочу, мол, в библиотеке работать, как мама». Петька Рябов глаза вытаращил: «Асенька, детка; опомнись, тебе скоро в колледж ехать, в Швейцарию!». Девчонка в слезы: никуда, мол, не поеду, хочу здесь, хочу с мамой. Люську ты знаешь. Короче, обе стали реветь белугами. Рябов и сдался. Делайте, мол, что хотите. Поступила в гуманитарный колледж. Языками решила заниматься. – Лопухин вновь скривился. – На фирме уже поняли, что дочка не в деле. Но через нее влезть можно. Не подсуетишься, девчонку окрутят другие. А мы останемся ни с чем.

– Мы?

– Я честно хочу поделиться. Мне карьеру, тебе – деньги. Деньги-то нужны?

– Да, конечно!

– Вот и подсуетись. Чем с меня сосать, возьми в оборот Стаса.

«Да уж, с тебя возьмешь!» – подумала Ада. Но мысль засела у нее в голове. Лопухин-то, соображает! Деньги Рябова. Вот он, бездонный карман! Одно дело, получать от Люси подачки. Другое, брать на правах родственницы. Вместе с внуками нянчиться, ходить по магазинам, выбирать пеленки-распашонки. Глядишь, и самой кое-что перепадет. Жаль, что Асе всего пятнадцать. Очень жаль. Долго придется ждать. Но терпения Аде Новинской-Лопухиной было не занимать. В сердце ее затеплилась надежда…

27 августа, далеко за полночь

Все ждали, что скажет дальше Людмила Федоровна Рябова. Монти подался вперед, Петр Николаевич Рябов, напротив, откинулся на спинку обитого кожей дивана. Ада Станиславовна вдруг заломила руки и простонала:

– Мне плохо… Дайте мне воды…

И закатила глаза. Леонидов понял, что обморок притворный, и не тронулся с места. Воды матери принес Стас, а тетя попыталась ее утешить. Возникла пауза. Ада Станиславовна выдержала ее, потом, приложив руку к груди, сказала:

– Ну, зачем ворошить прошлое? Что было то было.

– Значит, я не ошибся? – впился в нее взглядом Монти. – Ты моя мать?

– Тебя что, не устраивает такой расклад? – не удержался от усмешки Алексей.

– Честно говоря, не очень, – Монти сделал разочарованное лицо. – Иметь папу-миллионера гораздо приятнее, чем не иметь вообще. Но, с другой стороны, лучше уж так, чем…

Он бросил выразительный взгляд на Людмилу Федоровну и Асю. Рябов, сидевший рядом с ней, сжал кулаки. «Я тебя убью!» – прочитал в его взгляде Алексей. Выходит, все знает? А почему он, собственно, сбросил со счетов господина бизнесмена? Вот еще один подозреваемый!

– Петр Николаевич, вы что-то хотите сказать? – посмотрел на него Алексей.

– Да. Я…

– Ну, хватит ломать комедию! – оборвала его Нечаева. И резко повернулась к Монти: – Я твоя мать. Доволен?

– Ты, должно быть, шутишь? – спросил побледневший вдруг Сажин.

– Нисколько!

На лице Ады Станиславовны мелькнуло разочарование. А Людмила Федоровна Рябова сказала дочери:

– Асенька, ты можешь быть абсолютно спокойна за ребенка. Вы с этим молодым человеком не родственники, – она кивнула в сторону Монти. Тот во все глаза смотрел на Нечаеву. Ада Станиславовна кусала тонкие губы.

– Значит, это правда.

И Дмитрий Сергеевич Сажин, который это сказал, встал и вышел из зала. Ни разу не обернувшись. Его никто не остановил. Хлопнула дверь. Наина Львовна вдруг опомнилась и жалобно вскрикнула:

– Дима!

Ответом ей было молчание. В наступившей тишине Монти грустно сказал:

– Папа ушел. Меня опять бросили.

Алексей Леонидов задумался. А вот это неожиданно! Не то, что Сажин ушел. А то, что мать Монти – Нечаева. Неужели она покрывала сына, стирая отпечатки пальцев с орудия убийства? Проснулся материнский инстинкт?

– Ну что вы на меня так смотрите? – все также резко сказала Нечаева. – Я не собираюсь оправдываться.

– Слава богу, – вздохнула вдруг Мария Казимировна. – Я хотела сказать, слава богу, что все разрешилось.

– Как это разрешилось? – не согласился с ней следователь. – А кто убил Лопухина? А? Наина Львовна?

– Я… не знаю.

Та посмотрела на платок с бурыми пятнами, по-прежнему лежащий на столе. Следователь оформлял протокол изъятия, да вынужден был прерваться во время признания Нечаевой, понятые ждали своей очереди: расписаться. Все были так поглощены разыгравшейся сценой, что внимания на них никто не обращал.

– Вы увидели в холле своего сына, так? – помог Алексей Наине Львовне. – А потом, у туалетов, тело Лопухина. Так? И тут же достали из сумочки платок.

– Я никого не убивал, – запротестовал Монти. – То есть спасибо тебе, дорогая мама, за мужественный поступок, но это был не я.

– Но Наина Львовна подумала, что ты убийца, – заметил Алексей.

– Я вообще не выходил в холл! Я был в гримерке!

– Что же ты там делал?

– Переодевался.

– Ты хотел сказать, одевался.

– Я хотел сказать, что не покидал помещения.

– Разве из твоей гримерки невозможно пройти к туалетам? – усмехнулся Алексей.

– У нас служебный. Я имею в виду артистов. Это в другой стороне. Если бы мне захотелось пописать, я пошел бы туда. Какого черта мне тащиться через весь зал?

– Момент. – Алексей в упор смотрел на Монти. – Почему Лопухин рассмеялся, услышав историю о брошенном младенце?

– Спросите у него, – развел руками парень.

– Кто из вас покидал зал? – обвел глазами Алексей присутствующих. – Кроме господина Рябова, который отправился за минеральной водой для жены? Наина Львовна вышла покурить, а остальные?

– Мы друг за другом не следили, – усмехнулся Стас.

– Кажется, Мария Казимировна выходила, – робко сказала Ася.

Услышав, что мать Монти Нечаева, она немного успокоилась. Алексею даже показалось, что девушка бросила на красавца пару нежных взглядов. Чем черт не шутит! А вдруг отношения между ними наладятся? Людмила Федоровна так мечтала породниться со своей подругой. Вот и породнилась: у них с Наиной Львовной будет общий внук. Или внучка. Учитывая характер Нечаевой, Рябовы, мать и дочь, получат ребенка в полное свое распоряжение. А что Монти? Он все еще в шоке. Ведь у них с Нечаевой были отношения. Парень честно сказал, что был к этому близок. К любовной связи с женщиной, которая оказалась его матерью. Но все ли он сказал?

А Наина Львовна держится хорошо. «Я не собираюсь ни перед кем оправдываться». И точка. А вот Сажина она, похоже, потеряла. Дмитрий Сергеевич ушел. Он сделал свой выбор. Алексей был о нем лучшего мнения. Что ж, большому кораблю – большое плавание. Он встряхнулся. Ася что-то сказала. Посмотрел на Марию Казимировну Новинскую:

– Это правда? Вы выходили из зала?

– Матка Боска, да буквально на пять минут! – заволновалась вдруг Новинская.

– Ада ведь вам, как дочь. Вы за нее переживали? Вы знали, как к ней относится Лопухин, ведь так?

– Что вы пристали к пожилой женщине? – зашипела вдова Лопухина.

– Вы ведь приехали вместе, – сказал Стас, глядя на мать и бабушку. – И вчера…

– Что вчера? – тут же вцепился в него Алексей.

– Стас! – взвизгнула Ада Станиславовна. – Вечно ты лезешь не в свое дело!

– А зачем к тебе приходил отец? Ведь вы поругались. Вы так кричали, что я не смог работать! А потом ты кинулась звонить бабушке.

– Я не… – начала было Ада Станиславовна, но осеклась.

– Вы имеете в виду Марию Казимировну? – уточнил Алексей.

– Да, – кивнул Стас. – Я называю бабушкой ее с тех пор, как умерла моя… В общем…

– Я понял, – кивнул Алексей. – Вы одна семья. Ада Станиславовна, по поводу чего был вчерашний скандал?

– Это семейное, – торопливо сказала та. – Стас что-то напутал. Да, я звонила, но не… Это мое дело! Слышите? Мое!

– Человек убит. Ваш бывший муж мертв. Вам придется рассказать мне о событиях вчерашнего дня, – вздохнул Алексей. – То есть, позавчерашнего. Я имею в виду двадцать пятое августа. Кто и как его провел.

– Могу начать я, – вызвался Монти.

– Лаптев, помолчите, – остановил его следователь. – Вы свое дело сделали. Говорить будут, вот эти дамы, – он указал на вдову Лопухина и Марию Новинскую.

Ада Станиславовна побледнела.

– В чем дело? – спросил Алексей. – Не хотите при всех?

– Да, мне не хотелось бы… – И вдова Лопухина бросила взгляд на Наину Львовну. Та усмехнулась:

– А ты не стесняйся.

– Что ж. Придется побеседовать с вами по отдельности, – вздохнул Алексей. – Ада Станиславовна, сначала вы.

– А мы? – робко спросила Людмила Федоровна. – Мы свободны?

– Разве вам не интересно узнать, чем все закончится? – усмехнулся Алексей.

– Ася устала. Она ведь…

– Люся, помолчи, – оборвал жену Рябов.

Алексей заметил, как он обменялся выразительными взглядами с Нечаевой. Эти двое вели себя, как заговорщики. И все-таки, что произошло накануне?

Накануне

…Она не видела Монти вот уже две недели. После того, как парень отвез ее и отца на дачу, он исчез. Ада недоумевала. Сначала добивался встреч, сыпал комплиментами, позволял по отношению к ней маленькие нежности, и она уже начала мечтать, метаться ночами в постели, улыбаться бессмысленно, вздрагивать, чувствуя, как кровь приливает к щекам, когда раздавался звонок в дверь, как вдруг все закончилось. Монти будто сквозь землю провалился. И Ада спохватилась. А что она о нем знает? Номер телефона?

Его мобильник не отвечал. После длинных гудков – занято. Она набирала номер еще и еще раз, но тщетно. Разумеется, у него есть определитель номера. Он видит, кто звонит и отключает телефон. Или ее номер заблокирован. Ада стала подозревать, что Монти не хочет больше с ней общаться. Тогда зачем все? Разбередил душу, потревожил, и бросил. Поиграл ее чувствами и забыл. Сколько у него таких, как она? Ада часами сидела в оцепенении, положив перед собой журнал. На обложке – его улыбающееся лицо. Вспомнила случайную встречу в супермаркете, как сидели в кафе, под огромным зонтом. На его лицо падала тень, глаза казались огромными, бездонными. Она впивалась взглядом в журнал. Сколько женщин разглядывает его с такой же жадностью? Но ведь этот парень за ней ухаживал! Все было, как в сказке. Словно бы она вернулась в далекое детство, когда была принцессой. Было, и прошло…

Звонок в дверь. Кровь прилила к щекам, Ада схватилась за них ледяными руками. Потом вскочила и кинулась к дверям. Вернулась, схватила расческу, провела по волосам. Вновь кинулась к дверям. Глянула в зеркало, но в прихожей было темно. Потянулась, было, к выключателю, но рука бессильно опустилась. Еще один настойчивый звонок. Открыла. Руки слегка дрожали.

За дверью стояла высокая полная женщина. Через плечо – сумка.

– Ада Станиславовна Новинская?

– Лопухина. Да.

– Вам заказное письмо. Распишитесь.

Она была в недоумении. Отродясь никаких писем не получала, равно как и поздравительных телеграмм, все ее родственники – в Москве. И вдруг – заказное!

– А от кого? – с опаской спросила Ада.

Женщина что-то буркнула, сунула ей письмо и направилась к лифту. Ада вошла в прихожую, машинально распечатала конверт, вынула из него что-то твердое. Кажется, это открытка. Она наконец-то включила свет. «Дорогая мама, приглашаю тебя…»

Стас? Но почему письмо? Почему заказное? Стас в своей мастерской, работает. Какой-то ночной клуб. Приглашаю. Постучаться к нему, спросить? Машинально взглянула на подпись. Монти. «Дорогая мама…». Что за чушь? Нет, не надо беспокоить Стаса. Тут другое. В волнении она прошла на кухню. Кто может так ее называть, кроме Стаса? Была какая-то история. Ада Станиславовна слегка напряглась. Как же давно это было! Сколько лет Монти? Двадцать четыре – двадцать пять. Она вздрогнула. Неужели это тот самый мальчик, которого они с подругами принесли в роддом? Она кинулась к телефону. Тетка была дома. Только что пришла с работы.

– Мария, со мной произошла странная история, – волнуясь, сказала Ада Станиславовна. И зачитала то, что было в открытке.

– Он ко мне приходил. Дважды, – тихо сказала тетя.

– Кто? Монти?

– Да. Его так зовут. Вернее, он себя так называет. Потому что он… стриптизер, – в голосе Марии Казимировны послышался ужас.

– Господи, ты же сказала, что отдала мальчика в хорошие руки!

– Ада, кто знал?

– И что мне теперь делать?

– Сама решай.

Ада думала недолго. Ей очень хотелось увидеть Монти. Мария Казимировна поняла паузу по-своему:

– У меня тоже есть приглашение.

– У тебя?

– Он хочет, чтобы я пришла. В конце концов, мальчик имеет право собрать на двадцатипятилетие всех своих родственников.

– Родственников? – откровенно удивилась Ада. До нее, наконец, дошло. Тетя до сих пор не знает правду! Об этой истории все давно уже забыли! Сказать ей?

– Я поеду, – раздался в трубе голос тети Марии. – Я чувствую себя виноватой.

– Хорошо. Я тебе перезвоню.

Ада решила подождать. Надо все хорошенько обдумать. Из этой истории можно извлечь какую-то пользу. Она ведь прекрасно знает, кто его мать. И женщина эта богата. Тете пока не надо ничего говорить.

– Ты хочешь, чтобы мы поехали вместе? – спросила та.

– Вместе? – А что? Может быть! – Тетя, я тебе завтра позвоню.

Ада положила трубку. Несколько минут она взволнованно ходила по квартире. Взад-вперед. Зашла в комнату, потом вернулась на кухню…

– Ада, кто там? – раздался из-за двери голос отца.

– Это я, папа.

– Мама, кто пришел? Не ко мне? – раздалось из-за другой двери.

– Нет. Это ко мне. Уже ушли.

И вновь тишина. Она приняла решение. Надо подумать прежде всего о себе. Деньги Рябова для нее потеряны, Стас женится на другой, не на Асе. Провели две недели в Турции, прилетели счастливые, окончательно помирившиеся. К своей невесте Стас относится трепетно, говорит, что она – девушка строгих правил. И что он ее уважает. Вроде бы они даже жили в разных номерах, когда отдыхали за границей. Трогательные отношения в такое-то смутное время, когда молодежь так распущена! Ада уже поняла: Стаса ей не переубедить. Сын наконец-то нашел сильную женщину, и та из него веревки вьет. Но есть Ная. В конце концов, есть Сажин. Ее размышления прервал звонок в дверь. Она опять вздрогнула. То никого, а то прямо проходной двор какой-то! Что, еще одно заказное письмо?

На пороге стоял бывший муж. Лицо у него было злое. Ада обратила внимание на то, что Лопухин абсолютно трезв. И раздражен до крайности. От самоуверенности не осталось и следа. Что с ним в последнее время происходит?

– Войти можно? – хмуро спросил тот.

– Что ж… Ада посторонилась.

Лопухин прошел на кухню, хлопнул дверцей холодильника, невольно поморщился и бросил:

– У тебя, как всегда, жрать нечего.

– Там есть суп, – по привычке возразила Ада.

– Собак корми своим супом.

– Папа ел.

– Одно и то же.

– Как ты смеешь говорить так о моем отце? – она слегка повысила голос. – Он уважаемый человек!

– В отличие от тебя.

– Неудачник.

– Шлюха.

– Тебя еще не выгнали с работы?

– Как поживает твой юный любовник? У меня есть подозрение, что он тебя бросил! – с торжеством сказал Лопухин. – Что-то я давненько его здесь не видел.

– Ты следишь за моим домом?!

– Приходится. За тобой надо присматривать. Я боюсь, как бы ты не отписала этому жиголо нашу квартиру. С тебя станется. Ты же шлюха.

– Нашу квартиру?!

– А, может, я хочу здесь жить? И прописаться, – нагло заявил бывший муж.

Ада оторопела.

– Ну, что стоишь? Давай хотя бы свой собачий корм!

– А не пошел бы ты вон?

Вместо того чтобы уйти, он нагло развалился на стуле. Вместо того чтобы выставить его за дверь, Ада поставила на плиту кастрюльку с супом. Сработал рефлекс. Они выпустили пар, разговор перешел в мирное русло.

– Что случилось? – поинтересовалась Ада, наливая ему суп. Лопухин набросился на еду с жадностью. Между двумя ложками супа спросил:

– С чего ты взяла, что что-то случилось?

– Во-первых, ты трезв. Во-вторых, пришел ко мне. Тебя бросила женщина?

– Меня-а?!

– Сколько лет я тебя знаю? Ты на мели. И не притворяйся.

– Ну, допустим. Временные трудности. Приходится экономить, – пожаловался он. – Обедать у бывшей жены.

– Ужинать.

– Я веду ночной образ жизни. Для меня это обед. Уж не знаю, придется ли позавтракать.

– Ага! У тебя проблемы с работой! – с торжеством сказала Ада. – Рябов тебя все-таки выгнал!

– С чего ты взяла? – бывший муж уткнулся в тарелку, и Ада поняла, что попала.

– Ты безработный!

– Пока еще нет. Но все к тому идет, – уныло сказал Лопухин. – Кажется, я заигрался. Забыл, что Рябов не выносит, когда на него давят. «Или – или» он не понимает. Ему легче человека заменить, чем какой-нибудь пункт в договоре. А с работой нынче проблема. Черт знает, сколько народу валит в юридический! И сколько каждый год заканчивает! С юристами явный перебор. Молодые, наглые. Зарплату им кладут в два раза меньше моего и надо же! Соглашаются!

– И что ты собираешься делать? – осторожно спросила Ада.

– Есть вариант, – Лопухин бросил на нее загадочный взгляд из-под длинных ресниц. Вид у него, конечно, был потасканный, но кое-что от былой привлекательности осталось. Например, ресницы. Белки глаз в красных прожилках, веки набрякли, а ресницы все еще хороши. Но почему она об этом думает? О! Ада прекрасно знала этот взгляд. Она сразу насторожилась. Похоже, сейчас она услышит такое… И тут Лопухин сказал: – Может, нам сдавать квартиру?

– Какую квартиру? – оторопела она.

– Мою. Двухкомнатую. Можно взять хорошие деньги. И продать твою дачу. Деньги вложить в строящийся дом. Когда его сдадут, квартиру продать. Деньги снова вложить. Получить прибыль. Положить в банк и вести жизнь рантье. На проценты. Много путешествовать и ни хрена не работать…

Лопухин разливался соловьем. Ада чувствовала, как внутри все холодеет. Какая наглость! Продадим твою дачу. Сдадим мою квартиру. Бывший муж перекантуется у нее какое-то время, соберет денежки, вложит их в строящееся жилье. Квартира, разумеется, будет записана на его имя. Потом займется продажей недвижимости, придумает какую-нибудь аферу. Прижало, значит, и пришел, как побитая собака. А к кому ж еще? Нет уж. Хватит.

– Ничего у тебя не выйдет, дорогой, – Ада со стуком поставила грязную тарелку в раковину.

– Милая, тебе ведь нужны деньги. Я обещаю, что буду честно с тобой делиться. Тебе ведь тяжело одной, без мужчины. Твой мальчишка-стриптизер не в счет. Он положил глаз на юную богатую дурочку, а тебя бросил.

Ада бросила взгляд на стол. Открытка лежала около хлебницы. Ее спасение. Она взял в руки приглашение, показала Лопухину и с торжеством сказала:

– Вот.

– Что это?

– Деньги. Мои деньги и моя независимость. О! Не беспокойся! Я больше не нуждаюсь в том, чтобы меня содержали! Я смогу сама о себе позаботиться!

– Дай сюда!

При слове «деньги» Лопухин сделал стойку. Выхватил из ее рук приглашение, жадно стал читать.

– Ничего не понимаю, – пробормотал он. – Дорогая мама?

– Он думает, что я его мать. А на самом деле…

– А на самом деле?

– Убирайся вон!

Она поняла, что кому уж точно не следует рассказывать правду, так это Лопухину. И уже пожалела, что показала ему открытку.

– Э, нет, дорогая! Я теперь хочу узнать все! Договаривай, раз начала!

– Это мой дом, – твердо сказала Ада. – Мы с тобой в разводе. Если не уйдешь, я вызову милицию.

– Скажи мне, как ты решила разбогатеть? – взмолился Лопухин.

– Убирайся!

– Шлюха! – разозлился он.

– Неудачник!

– Да я тебя сейчас…

– Что случилось?

На пороге стоял Стас. Увидев отца, он невольно поморщился:

– Папа? Что тебе надо от матери?

– В гости пришел.

– У меня такое чувство, что она не хочет с тобой разговаривать.

– Зато я хочу. Имею право здесь быть!

– А ну-ка, – Стас подошел, взял его за грудки. Ростом он был пониже отца, но молодость есть молодость. Вячеслав Валентинович уже ощутил это на себе, когда после удара Стаса его зуб закачался. Вспомнив счет, выставленный стоматологом, юрисконсульт отступил.

Когда сын вытолкал его за дверь, Ада Станиславовна тихо сказала:

– Спасибо.

– Зачем ты его впускаешь? – раздраженно спросил Стас.

– Как-то само собой получилось. Ты же прекрасно знаешь отца: если он захочет, то войдет, – пожаловалась Ада.

– Если он будет нас доставать, я его убью, – пообещал Стас.

– Да я бы его и сама…

Сын не стал слушать, ушел в мастерскую, Ада услышала, как хлопнула дверь. Нет, каков мерзавец! Все еще волнуясь, она взяла со стола мобильный телефон…

…«Дорогая мама, приглашаю тебя…». Наина Львовна задумалась. Неожиданно. Так вот что это было! Голос крови! Она так добивалась этого мальчика, потому что он ее сын. И сама судьба мешала им стать любовниками. В сентябре они с Монти должны были поехать за границу. Вместо того чтобы прислать ей билет на самолет, он прислал приглашение. Заказным письмом. Они виделись не далее, как вчера. Ничто, как говорится, не предвещало. Но ведь это ее сын! Умный, расчетливый игрок, умеющий сдерживать свои эмоции. Ничем себя не выдал. А ведь знал! Давно уже знал! Догадывался! Она вдруг почувствовала гордость. Нет, ей не в чем себя упрекнуть. Монти – хороший парень. А, главное, предприимчивый. Ее плоть и кровь. Он далеко пойдет.

Но кто ему сказал? Люся? Вряд ли. Скорее, Ада. В этот момент зазвонил мобильный телефон. Она удивилась, увидев номер на дисплее. И буквы: ADA. Только о ней подумала, и вот вам, пожалуйста! Богатой будет!

– Ная? Добрый день. Скорее вечер.

– Здравствуй, подруга. Рада тебя слышать, – фальшиво сказала она.

– Ты не получала приглашение?

– Приглашение? Какое приглашение?

– Но юбилей некоего молодого человека по имени Монти. «Дорогая мама, приглашаю тебя…», – и подруга зачитала текст.

Наина Львовна откровенно удивилась:

– Но почему он обращается так к тебе!

– А ты не догадываешься? Он же до сих пор не знает правду. Он был у тети Марии. Дважды. Она рассказала ему все, что знала. А знает она только то, что двадцать пять лет назад три девушки принесли ей ребенка. Которого она отдала уважаемым людям.

– Значит… И Люся получила приглашение?

– Я так думаю.

– И что нам теперь делать?

– Ты заинтересована в том, чтобы Монти узнал правду?

Наина Львовна задумалась. Дима уже начал готовиться к избирательной компании. Выборы в Думу не за горами. Время пролетит незаметно. Нужен ему такой сын? Нет. Это ставит его перед выбором. Либо Монти, либо карьера. Слишком уж много «подвигов» числится за этим молодым человеком. Взять, к примеру, его любовниц! Среди этих женщин есть жены влиятельных людей. Если Монти развяжет язык, разразится грандиозный скандал. Она представила себе заголовки статей. «Сын известного политика демонстрирует стриптиз!». Или: «Сын известного политика вербует бизнесменов, обслуживая в постели их жен». «Папа в Думе, сын – в кабаке». «Отец стриптизера» – а внизу портрет Сажина. Сама журналистка, прекрасно понимает, что это бомба. И какая! Она ведь собирается за Дмитрия Сажина замуж. Быть женой политика престижно. Но и жениться на владелице модного журнала не зазорно. Тему, правда, придется сменить. Можно купить еще одно издание, серьезное. Как во все это вписывается Монти? Да никак. Она рассчитывала провести с парнем несколько приятных дней, а потом остаться друзьями. И коллегами, разумеется. На Монти можно сделать хорошие деньги. А теперь это дело семейное. Все это пронеслось у нее в голове. Пауза была долгой. Наконец, подруга не выдержала и спросила:

– Что молчишь?

– Я думаю.

– А я думаю, что ты сейчас обратишься ко мне с просьбой. Не говорить правду.

– Но есть еще Люся.

– Люся – добрый человек. Она тебя поймет.

И в самом деле. С Люсей договориться проще. Она симпатизирует Сажину. «Вам давно пора пожениться» – любимая Люсина песня. Добрая Люся будет молчать из сострадания. Сын – стриптизер! Бедная, бедная Ная, бедный Дима… Наина Львовна невольно усмехнулась. Люся будет молчать. А вот Ада…

– И что ты хочешь за молчание? – спросила она у подруги.

– Думаю, вопрос неуместный.

– Деньги?

– Да.

– Сколько?

– Я полагаю, мы договоримся. Мы же подруги.

Наина Львовна чуть не рассмеялась. С иронией спросила:

– Значит, я должна взять тебя на пожизненное содержание?

– Судьба была ко мне несправедлива, – пожаловалась Ада. – Вы с Люсей хорошо устроились, а я влачу жалкое существование.

– Опомнись! Что ты говоришь? Устроились! Мы выстрадали свое счастье, в то время как ты все растеряла!

– Если ты хочешь поссориться…

– Нет, – резко сказала она. – Я заплачу. Завтра привезу деньги. Тысяча долларов тебя для начала устроит?

– Тысяча? Ну, не знаю. Разве что для начала. Я думаю, мы обо всем договоримся завтра.

– Ада, ты что тоже поедешь в клуб?!

– Да, конечно! Мне же надо взять у тебя деньги. И поговорить.

– Что ж. Увидимся.

Ная дала отбой. Вот уж не думала, что когда-нибудь станет жертвой шантажа! И что шантажировать ее будет ближайшая подруга! А если Ада кому-нибудь проболтается? К примеру, что будет, если узнает Лопухин? От этой пиявки так просто не избавишься. Она занервничала. И в это время позвонил Сажин…

…Людмила Федоровна Рябова смотрела на открытку в недоумении. Дорогая мама? Монти. Ей потребовалось много времени, чтобы сообразить, кто он такой. Мальчик, которого они оставили в роддоме! Других вариантов быть не может. Господи! Что скажет Петя? Она ведь соучастница. Надо было взять ребенка к себе, как она того и хотела. Едва только увидела его светлую головку, в сердце затеплилась нежность. Потом она с ним гуляла по саду, и как же хотелось, чтобы мальчик навсегда остался с ней! Как родной! Ну почему она его отдала? Почему?

Монти. И еще одна вспышка в сознании. Ася ведь называла своего парня так: Монти. Однажды прозвучало слово «стриптиз». Когда они с Матвеем уже поссорились, Ася рассказала ей всю правду. Тот эпизод в ресторане не забыть. Еще подумала, что у парня скверный характер и они с Асей не пара. Господи, неужто это тот самый мальчик… Теперь ей все стало понятно. Дорогая мама… Монти думает, что они с Асей – брат и сестра. Вот почему он сказал: «Ася, сделай аборт». От одной этой мысли Люсе стало плохо. Надо срочно сказать Асе… Но почему Монти вдруг подумал, что она – его мать? И Людмила Федоровна принялась названивать подругам.

…Когда секретарша принесла почту, этот конверт Петр Николаевич Рябов сразу же отложил в сторону. На конверте написано: «Приглашение». Какой-нибудь банкет. Благотворительный фонд. Вечер встреч. Презентация. Письмо было заказное, секретарша за него расписалась. Рябов усмехнулся: а вдруг там бомба? На входе охрана. Всю почту, они проверяют, подозрительные конверты откладывают в сторону. Этот не подозрительный. Похоже, там просто открытка.

Наконец, дело дошло и до приглашения. Он распечатал конверт, взял в руки открытку с розочками и долгое время не мог ничего понять. Дорогой папа? В его жизни была только одна женщина: его жена. У него есть только один ребенок: Ася. И вдруг какое-то Монти. Ночной клуб «Дамские пальчики». Рябов потянулся, было, к телефону. Нет, не так. С женой надо поговорить, глядя ей в глаза.

С работы он в этот день вернулся раньше обычного. За ужином сказал:

– Мы давно никуда не выходили. Люсенька, я приглашаю тебя завтра в ресторан.

Та поспешно отвела взгляд:

– Я не могу. Завтра не могу.

– А что случилось?

– Я… У меня… В общем, мы с подругами…

– Понятно. Ная и Ада?

– Да, – отчего-то обрадовалась Люся. – У нас девичник!

– Уж не в стриптиз-клубе ли? – Рябов внимательно посмотрел на жену. Та вспыхнула. – Ну, ну, пошутил. Я знаю, ты порядочная женщина, и в такие заведения не ходишь.

Теперь Люся была багровая. Врать она не умела. Рябов сразу понял, что жена собралась именно в стриптиз-клуб. В эти, как их? Невольно он поморщился. «Дамские пальчики». Но ему об этом сказать не хочет. И о Монти. Рябов насторожился. Впервые Людмила что-то утаивала от мужа. Отношения между супругами Рябовыми были доверительные. Петр Николаевич был уверен: его жена – кристалл! Добрая, честная женщина. Неужто у них был еще один ребенок? Он вдруг похолодел. Двадцатипятилетие. Вспомнился вечер, когда ее родители ушли на смотрины, потом ее внезапное охлаждение, почти год разрыва, и как потом он с трудом восстанавливал отношения, ходил к ней в библиотеку… Неужели она родила тогда ребенка и оставила его в роддоме? Почему к нему не обратилась? В конце концов, они бы могли отправить мальчика в деревню, к бабушке, зачем же отдавать чужим людям?

Это открытие Петра Рябова потрясло. Сын! Наследник! Ведь мог бы быть продолжателем дела. А вместо этого… Чем он занимается? Монти. Стриптиз-клуб «Дамские пальчики». Название говорит само за себя. Сколько ему сейчас? Вновь глянул в открытку. Что за черт! Раньше память не подводила, и зрение тоже. А сейчас буквы расплывались перед глазами. Двадцатипятилетие. Двадцать пять лет потеряно! Если это и в самом деле его сын. Разве можно такое простить? Но возможно, что произошла ошибка. Лучше бы это было так. Но проверить все равно надо.

Следующим вечером он отпустил всех: водителя, охрану. И поехал к ночному клубу. Какое-то время сидел в засаде, следя за тем, кто туда заходит. К его удивлению, всех, кто приходил, охрана заворачивала. Закрытая вечеринка? Так и есть: жена вошла туда. Ее-то как раз впустили. Это он еще мог бы пережить, но когда в ту же дверь вошла Ася… Его дочь посещает мужской стриптиз! Куда только мать смотрит? Рябов был в бешенстве. Как все флегматики, он редко выходил из себя, но если уж такое случалось… Если такое случалось, Петр Николаевич Рябов в гневе становился страшен.

…Асю тошнило. Беременность она переносила плохо. Замучил токсикоз, потом изжога. Но еще страшнее было слово «аборт». Мама при этих словах в ужасе закатывала глаза:

– Первая беременность и – аборт! После этого у тебя вообще может не быть детей! Здоровьем ты пошла в меня. И думать не смей. Терпи.

И Ася терпела. Она знала, как обрадуется ребенку ее отец. До сих пор он ничего не подозревает. Думает что ее обморок на Мальте и утренняя тошнота – следствия пищевого отравления. Но скоро будет заметен живот и придется все ему рассказать. Что он тогда сделает с Монти?

При этой мысли Асе становилось плохо. Она не хотела, чтобы с ним что-то случилось. Хотя Монти и отказался на ней жениться. Он просто не знает, сколько у нее денег. Надо ему сказать. Раньше она думала, что покупать себе мужа отвратительно. За ней многие ухаживали, но Ася чувствовала: это из-за денег отца. В Монти ее подкупило именно то, что он не знал, кто она такая. Не знал, что ее отец миллионер. Она нарочно и не говорила. Хотелось проверить его чувства. Проверила. Ася машинально погладила живот. Да, покупать мужей безнравственно. Но он плохой. Он стриптизер. У него было много любовниц. Он отказался жениться. Но стоило ей вспомнить его взгляд, глубокий, нежный, его осторожные прикосновения, ласковые слова, по-детски пухлые губы, как все остальное теряло смысл. Какой он внимательный, добрый. А какой он красивый! Под Асиной подушкой лежал журнал. Ложась в постель, она доставала его и долго смотрела на фотографию Монти. Потом целовала его в губы и засыпала с улыбкой.

Пусть папа заставит его жениться.

Телефонный звонок раздался двадцать пятого августа. Она взглянула на определитель номера, и сердце забилось.

– Да! – волнуясь, сказала она.

– Привет. Как ты себя чувствуешь?

– Все хорошо. Меня тошнит, но я терплю.

– Сколько уже?

– Ты имеешь в виду срок? Мама все-таки отвела меня к врачу. Сказали: беременность проходит нормально, третий месяц.

Ей послышался вздох облегчения.

– Не так много, – сказал Монти. – У нас еще есть время. Ася, ты занята завтра вечером?

– Нет, конечно!

– Нам надо встретиться.

Он передумал! Ася обрадовалась:

– Господи, конечно! Приезжай к нам.

– Нет, Ты ко мне приходи.

– Куда к тебе? Домой?

Она еще больше обрадовалась. Монти решил познакомить ее со своей матерью! Наконец-то! Но он вдруг сказал:

– Нет. Приходи к десяти часам вечера в клуб. «Дамские пальчики». Помнишь, я тебе показывал, где работаю? Сможешь? – Ее молчание Монти понял по-своему: – Не беспокойся, ничего с тобой не случится. Даю слово. Я тебя потом посажу в такси. Или сам отвезу. Как сложится.

– Но почему…

– Так надо.

В клуб, так в клуб. Она была готова и на край света. Лишь бы с ним.

…Со Стасом он встретился на Арбате. Теперь рядом с художником стоял портрет Нади, Монти ее сразу узнал.

– Хорошая девушка, – улыбнулся он. – Продашь за пятьсот долларов?

Стас побледнел. Сказал сквозь зубы:

– Ты всегда так делаешь? Покупаешь портрет, а потом пользуешься этим, чтобы завести знакомство?

– Как видишь, помогает.

Пару раз они уже встречались, Стас знал об отношениях матери и этого странного парня. Он сжал кулаки:

– Оставь ее в покое!

– Твою мать или Надю?

– Ты знаешь, как ее зовут?!

– Конечно. И она меня прекрасно знает. Как думаешь, из-за кого она тебя бросила весной?

– Ты тот самый стриптизер…

– Именно.

Стас оглянулся. Вокруг были люди.

– Если хочешь выяснить отношения, приходи завтра в десять часов вечера в ночной клуб «Дамские пальчики», – спокойно сказал Монти. – Увидишь много интересного. И услышишь.

Стас почему-то подумал, что туда придет Надя. И будет смотреть на этого парня. Как он выделывается на сцене. От одной этой мысли ему стало плохо. Он помнил их разрыв тогда, в мае. Надю словно подменили. Если этот мерзавец захочет… Нет, Стас не мог допустить. Как и отец, он был склонен к истерикам. И в таком состоянии плохо себя контролировал. Он решил пойти в ночной клуб и, как сказал Монти, выяснить отношения.

27 августа, далеко за полночь

Алексей слушал рассказ вдовы Лопухина и понимал, что количество подозреваемых в убийстве не уменьшается. Напротив. Дело это семейное. Так называемое убийство на бытовой почве. У кого-то сдали нервы. Так у кого? У Ады Станиславовны? У ее сына? А, может, у тетки?

– Ну вот, я и сказала вам всю правду, – словно пожаловалась Ада Станиславовна. Он невольно вздрогнул: задумался. – Какой смысл теперь скрывать?

– Да, какой смысл теперь скрывать правду, если денег вы все равно не получите, – поддержал ее Алексей. – Нечаева призналась. Шантажировать ее больше нечем.

– Но она тоже свое получит! – с неожиданной злостью сказала Лопухина. – Дима ее бросил! Не быть ей женой политика!

– За что вы так ненавидите своих подруг? – тихо спросил Алексей. И переглянулся со следователем прокуратуры.

– Ненавижу? – Ада Станиславовна занервничала. – Ненавижу. Нет. Это не то. Слово не то. Я постоянно чувствую, что меня обокрали. И я всеми силами хочу вернуть то, что у меня украли. Но… Не получается. И опять не получилось. Как я теперь буду жить? Чем?

Она растерянно посмотрела на мужчин.

– Когда вы нашли своего мужа у туалетов, он и в самом деле был мертв? – спросил Алексей.

– Да. Я его ненавидела, но убивать? – Ада Станиславовна покачала головой: нет, мол, я этого не могу, вы же видите, какая я? Она беспомощно сложила руки. Алексей ей не поверил. А вымогать деньги за молчание у лучшей подруги, это вам как?

– Значит, вы не стремились выяснить отношения с бывшим мужем?

– Нет. Мы крупно поговорили накануне. Я сказала ему все, что хотела.

– Зачем же вы за ним пошли?

– Я… испугалась.

– Чего?

– Испугалась, что он догадался, кто мать Монти. Что он меня обойдет. Вариантов ведь было два. Ная и Люся. Обе богатые. Я пошла, чтобы его разубедить. Направить по ложному следу. Но он лежал там, с разбитой головой. И я… – Ада Станиславовна замялась.

– Вы обрадовались, – помог ей Алексей.

– Да! – с вызовом сказала Лопухина. – Обрадовалась! Обрадовалась, что все разрешилось само собой! Что вы так смотрите? Осуждаете меня, да? У вас ничего не получится! Я не брала у нее деньги! Не брала! У вас нет никаких доказательств! Я ни в чем не виновна!

– Вам повезло, – тихо сказал Алексей. – Не думаю, что госпожа Нечаева стала бы терпеть шантаж. Наина Львовна – сильная женщина. Это не в ее характере. Она предпочла сказать правду. Пусть даже ценой потери любимого человека.

– Любимого! – взвизгнула Лопухина. – Любимого! Что ж тогда она его мучила столько лет?! Да нет там никакой любви! И не было никогда! Она умная, расчетливая тварь!

– А вы разве не по расчету вышли замуж? – не удержался Алексей.

– Я… Я сделала ошибку! Мои родители меня заставили! Если бы вы только знали, сколько я вынесла от этого человека! Сколько вынесла! О! Как я несчастна!

И она зарыдала. Силы кончились. Эта женщина оплакивала свои несбывшиеся надежды. Мужчины поняли: у вдовы истерика, и это надолго. Алексей под локоток вывел ее в зал, где сидели гости Монти. Посадил на диван, кто-то протянул стакан воды. В это время Леонидова тронули за рукав:

– Простите…

Он оглянулся: Мария Казимировна Новинская:

– Можно мне с вами поговорить? – сказала просительно.

– Да, конечно.

Алексей открыл перед Новинской дверь кабинета, из которого несколько минут назад вышла ее рыдающая племянница:

– Прошу.

Следователь удивленно смотрел на вошедшую. Он ждал Нечаеву, а вовсе не Новинскую-старшую. Мария Казимировна присела на краешек стула, спина ее была прямая.

– Что вы хотели сказать? – спросил Алексей.

– Я… У вас могли возникнуть подозрения. Я, действительно, выходила в холл около полуночи. Точное время не помню. И я… Ненавидела его, – с трудом выговорила Мария Казимировна. – Мужа моей племянницы.

Алексей насторожился: еще одно неожиданное признание? Он представил в руке седовласой дамы обнаженного бронзового парня. Не может быть!

– Поймите, Ада мне, как дочь. Я видела, как плохо ей живется с этим негодяем, и сердце мое обливалось кровью. Я пыталась с ним поговорить, но… Надо было знать Лопухина! Он был наглый. До крайности наглый.

Теперь Новинская говорила возбужденно. Она заметно волновалась.

– Я знала о его материальных трудностях, – сказала она. – О том, что его могут уволить с работы.

– Он что, поддерживал с вами связь? – удивился Алексей.

– Видите ли… – Она замялась. – У меня есть кое-какие сбережения. Я всю жизнь работала, мне достались в наследство от матери кое-какие фамильные украшения. Я… я давала ему деньги. Еще когда они с Адой были женаты. Уговаривала, чтобы он был с нею поласковей. Чтобы делал ей подарки к праздникам, дарил цветы. Лопухин знал, что деньги у меня есть. Что касается его убийства… Накануне Вячеслав позвонил мне и поделился своими планами. О том, что собирается вновь сойтись с моей племянницей. Я готова была на все, лишь бы… Лишь бы этого не случилась. Готова была от него откупиться.

– Не лучше ли было дать денег ей? – тихо спросил Алексей. – Ада Станиславовна не девочка. Она что, не могла справиться со своим бывшим мужем?

– Ада… Она… Такая…

– Вы плохо знаете свою племянницу. Она давно уже не такая. Не такая беззащитная, я хотел сказать. Итак, Лопухин приехал в клуб, потому что увидел у своей бывшей жены приглашение. Он хотел отомстить Монти. И попутно хотел разжиться деньгами. Убить двух зайцев. Поэтому позвонил вам, так?

– Да. Я сказала, что поеду с Адой.

– До этого момента мне все более или менее понятно. – Алексей посмотрел на следователя. – Тот кивнул. – Не понятно только, зачем вы вышли в холл?

– К нему.

– Передать деньги?

– Да. У меня была при себе какая-то сумма. Но… Я хотела с ним поговорить. Воззвать к его совести, если хотите. Сердцем понимала, что это бесполезно. Но… Должно же быть в человеке хоть что-нибудь хорошее? – Мария Казимировна поочередно посмотрела на обоих мужчин. – Как вы считаете?

– Должно, – кивнул Алексей. – Но не в случае Лопухина. Как я понял, хорошего в нем не оказалось.

– Он за это и поплатился, – тихо сказала Мария Казимировна.

– Это вы его убили?

– Я? Нет. Хотя, возможно, я была к этому близка. Человек, который его убил, сделал доброе дело. Я ему признательна и буду свидетельствовать в его пользу.

– Вы знаете, кто это?

– Нет, – резко сказала Новинская.

– В холле вы кого-нибудь видели?

– Лопухина. Он был пьян. Я сказала, что хочу с ним поговорить.

– А он?

– Махнул рукой: сейчас, мол, приду. И, пошатываясь, пошел к туалетам. Я постояла немного. Подождала. Потом…

– Потом?

– Я увидела, как из соседнего зала вышел Петя Рябов. И поспешила вернуться. Мне не хотелось попадаться ему на глаза. Не хотелось, чтобы он знал, к каким хитростям я вынуждена прибегнуть, чтобы Лопухин оставил в покое Аду.

– Ну да! Рябов бы над вами посмеялся! У него были другие методы воздействия. Куда пошел Рябов? К туалетам?

– Не знаю. Я не видела.

– Вы уверены?

– Да, – твердо сказала Мария Казимировна. По ее сжатым губам Алексей понял, что больше ему ничего не узнать.

– Что ж. Думаю в суде ваши показания будут восприняты, как смягчающее обстоятельство. Похоже, юрисконсульт был редкостным мерзавцем. Так?

– Именно, – кивнула Мария Казимировна. – Все его ненавидели.

– Но кто-то ненавидел особо?

– Я думаю, настало время допросить Наину Львовну Нечаеву, – важно сказал следователь.

– Да, это так, – кивнул Алексей. – Я тоже думаю, что Нечаева созрела. Мария Казимировна, пока мы беседовали с вашей племянницей, что происходило в зале? Монти пытался поговорить со своей матерью?

– Нет. – Мария Казимировна замялась. – Мне показалось, между ними возникло отчуждение. Они стараются друг на друга не смотреть.

– А как вам этот молодой человек?

– Монти? Странное чувство. Он и плохой, и… хороший! Стриптиз в его исполнении меня, конечно, потряс. Я даже закрыла глаза. Но когда этот парень целует мне руку… Наваждение какое-то!

– Он обаятельный мерзавец, так?

– Да, именно так, – кивнула Мария Казимировна.

– Но ведь он не убийца? – внимательно посмотрел на нее Алексей.

Новинская вздрогнула. И вновь сжала в ниточку губы. «Неужели все-таки Монти?» – подумал Алексей. И платок, испачканный кровью… Пролить свет на трагические события, произошедшие незадолго до полуночи, может только Нечаева. Настало время.

– Вы можете идти, – сказал он Новинской.

Мария Казимировна поднялась. Алексей вслед за ней вышел в зал. Он видел, как вздрогнула Наина Львовна. И тут же поднялась с диванчика:

– Я готова.

Алексей понял, что настал момент истины. Она готова назвать имя убийцы. Не с согласия ли оного? Ведь убийца и не стремился скрыть следы преступления. Не он уничтожал отпечатки пальцев, протирая статуэтку носовым платком. Он (или она) с самого начала готов был сдаться правосудию. Ведь это был жест отчаяния: схватил первое, что под руку попалось, и ударил обидчика. Лопухин переступил черту. Было что-то, чего ему не следовало говорить. Там, у туалетов, произошел серьезный разговор. И Нечаева его слышала. Скорее всего.

Он посмотрел на Наину Львовну. Не женщина – кремень! На сына даже не взглянула, направилась к выходу из зала. Монти сделал невольно движение: кинуться за ней.

– Сидеть, – сказал ему Алексей.

Парень бросил на него недобрый взгляд. В темных глазах сверкнуло пламя. Алексей невольно вздрогнул. Ну и взгляд! А ведь это глаза Нечаевой, ведьмы сибирской! Почему не заметил сразу? А никто не заметил! У нее темные волосы, у Монти светлые, как у Сажина. Рост, фигура. Да, статью парень пошел в отца. А глаза – глаза, как у матери.

Она шла впереди, каблуки выбивали дробь по каменным плитам пола. Не женщина – кремень. У двери в кабинет хозяина клуба остановилась. Оглянулась:

– Я могу побеседовать с вами наедине?

– Я всего лишь старший оперативной группы. Дело об убийстве Лопухина будет вести следователь прокуратуры. Исповедываться вы будете ему, не мне.

– Тогда я ничего не скажу. Мои откровения не для протокола.

– Наина Львовна, в чем дело? – мягко спросил Алексей.

– Скажите, кого вам жалко, убитого или убийцу?

– Я на работе. Мои чувства в данном случае не имеют никакого значения.

– И все-таки?

– Лопухин был сволочью редкостной, согласен. Но что будет с нами со всеми, если за это убивать? А?

– По крайней мере, мы должны дать этому человеку шанс. Как вы считаете?

В это время дверь кабинета открылась. На пороге стоял следователь. Лицо у него было удивленное:

– Я не понял. В коридоре кто-то разговаривает, слышу – голос женский. А я сижу, жду. Леша, что происходит?

– Послушай, дай мне десять минут, а?

– Я не понял…

– Посиди пока, подумай. Протокол осмотра места происшествия почитай.

– Я опять не понял.

– Десять минут. Ну, чего тебе стоит?

Не дожидаясь ответа, он указал в глубь коридора, сказав при этом Нечаевой:

– Прошу. Я думаю, если мы пойдем прямо, то рано или поздно наткнемся на укромное местечко, где можно побеседовать без помех.

Нечаева согласно кивнула и пошла вперед. Алексей за ней. Следователь прокуратуры недоуменно смотрел им вслед. А потом отступил назад, в кабинет, и тихо прикрыл за собой дверь…

Шагов через десять они и в самом деле наткнулись на какую-то дверь. Алексей заглянул в маленькую комнату. Увидел там швабры, щетки, моющие средства, халаты и скатерти, чистые и заляпанные разноцветными пятнами. Посреди этого беспорядка он разглядел несколько стульев, заваленных барахлом. В подсобке пахло бытовой химией.

– Ну как, Наина Львовна? – обернулся он к своей спутнице. – Нас это не смущает?

– Грязное белье? Как это кстати! – и Нечаева сделала решительный шаг вперед.

Алексей восхитился этой женщиной. Она еще и остроумна! Отважна. И… красива! Да, она совершила когда-то ошибку. Но не в характере таких людей признавать свои ошибки. «Я не собираюсь оправдываться». Нет, она его позвала не для того, чтобы оправдываться. Для того, чтобы попытаться кого-то спасти. Кого? Сына? Дмитрия Сажина? Подругу? Или…

Наина Львовна прошла в комнату, решительно скинула с одного из стульев вещи. Алексей плотно прикрыл дверь подсобки, потом очистил второй стул, уселся на него, метрах в полутора от Нечаевой. Держа дистанцию, но и не отдаляясь настолько, чтобы она замкнулась в себе.

– Ну, я вас слушаю.

– Повторяю, все, что я скажу, не для протокола. Скажите мне… – Нечаева замялась: – Явка с повинной имеет какое-то значение?

– Скажем, суд может принять во внимание… – осторожно сказал Алексей. Он прекрасно знал: всякое бывает. Десять лет можно схлопотать за убийство, даже если ты сам пришел и сообщил о том, до чего милиции и не додуматься до того самого момента, как выйдет срок давности. Всякое бывает.

– Если бы я могла взять это на себя… Но, нет! – Нечаева тряхнула черными кудрями. – Это слишком большая жертва. Я скажу вам, как все было. Но сначала… Вы ведь уже поняли, каким человеком был Лопухин?

– Да, я уже сказал вам свое мнение: редкостный мерзавец.

– Это суд может принять во внимание?

– Он может принять во внимание то, что это было непреднамеренное убийство, в состоянии аффекта.

– Да, так оно все и было, – подтвердила Нечаева. – В состоянии аффекта. Я ведь хотела с вами проконсультироваться, как с юристом. Как бы нам сделать так, чтобы смягчающих обстоятельств было, как можно больше?

– Наина Львовна, не слишком ли много предисловий? – не выдержал Алексей.

– Но и вы меня поймите: этот человек мне дорог. Очень дорог. До недавнего времени я даже не подозревала, насколько. А сегодня… Знаете такую пословицу: «Долг платежом красен»?

– Да, конечно.

– Так вот: за мной долг. И если вы мне заявите, что при любом раскладе убийца Лопухина сядет на десять лет, я вам больше ни слова не скажу!

Алексей развел руками:

– Как видите, у меня при себе ни листка бумаги, ни ручки, ни диктофона. Вы в любой момент можете отказаться от своих показаний. Заявить, что я все это выдумал. Я тоже буду с вами предельно откровенным. Прямых улик у нас нет. Отпечатки пальцев на орудии убийства вы уничтожили. Все, кто хоть что-либо видел, будут молчать. Потому что из гостей Монти нет ни одного человека, который бы Лопухину симпатизировал. Зато все его ненавидели, и когда он умер, испытали облегчение. Нам приходится рассчитывать только на чистосердечное признание убийцы и на свидетеля. Который видел, как произошло убийство, – при этих словах Леонидов выразительно посмотрел на Наину Львовну. Хватит, мол, ходить вокруг да около.

– Я не видела. Я слышала.

– То есть, в этот момент вы…

– Стояла в нише, в двух шагах. Они меня не видели. Рассказ Монти всех нас выбил из колеи, – она кинула взгляд на заляпанные скатерти. – На свет вытащили грязное белье, не удивительно, что мы стали ссориться. Я не могла сказать Диме, что этот парень – его сын. Ну, не могла.

– Почему же вы переменили решение?

– Потому что поняла: еще секунда, и тот, кто убил Лопухина, признается. Я отвлекла внимание на себя. В конце концов, моя вина не наказуема уголовно. Это лежит на моей совести, в то время как труп… Можно я закурю?

– Конечно!

Щелкнула зажигалка. Нечаева затянулась сигаретой. Потом продолжила:

– Итак, я взяла тайм-аут, чтобы хорошенько все обдумать. С одной стороны на меня наседал Дима, пытаясь выяснить, не наш ли сын Монти, с другой Ада, которая требовала денег за молчание. Мне надо было принять решение. Взять на пожизненное содержание подругу, или же сказать правду.

– А если бы парень потребовал генетическую экспертизу?

– А кто бы на нее согласился? Я думаю, что и Монти этого было не нужно. Если бы не беременная девочка… Вот ведь судьба! – не удержалась Нечаева. – Все карты спутала эта ошибка с Асей! Пока мы сейчас сидели в зале, Стас рассказал историю с портретом. Я догадалась, что произошла ошибка. Монти переживал за ребенка. Потому он так на нас давил. Я ведь пошла на улицу, чтобы собраться с силами. Покурить, подумать, как бы все это сделать? Чтобы и волки были сыты, и овцы целы. В конце концов, я склонялась к мысли: откровенно поговорить с Монти. Платить Аде, и быть в заговоре с сыном. Он бы меня понял, потому что это мой сын, – с гордостью сказала Нечаева. – Оставалась одна проблема: Лопухин. Я беспокоилась, как бы он не догадался. Он вышел из зала, так странно смеясь. У него было такое выражение лица, будто он выиграл миллион.

– Вы с Дмитрием Сергеевичем выражаетесь одинаково, – усмехнулся Алексей.

– Что, и Дима так сказал?

– Такими же словами, – рассмеялся Леонидов. – «У Лопухина было такое выражение лица, будто он выиграл в лотерею миллион». Да, Сажин еще сказал: в мгновенную лотерею.

– Вот это-то меня и обеспокоило. Я вышла на улицу, достала пачку сигарет, но тут увидела, что на меня смотрит охранник.

– И вы убрали сигареты обратно в сумочку. И пошли в клуб.

– Именно.

– Охранник смотрел вам вслед.

– Любопытствующие. Куда от них деться? – усмехнулась Нечаева. – Я пошла искать Лопухина. В конце концов, у нас с ним были неплохие отношения. Не надо на меня так смотреть. Ада может говорить все, что угодно, но любовниками мы не были. Никогда. До таких мерзавцев я никогда не опускалась. Тем более, спать с мужем ближайшей подруги. Это гадость!

– Что, и миллионера Рябова не пытались соблазнить? – опять-таки не удержался Алексей.

При этих словах Нечаева изменилась в лице.

– Молодость – глупость! – в сердцах сказала она. – Была одна история. Собственно, по этой причине… – Она тряхнула черными кудрями. – Словом, я наткнулась на них у туалетов. Разговор уже шел на повышенных тонах. Я поняла, что это мужской разговор, и бабе туда лезть не след. Я шагнула в нишу и затаилась.

– Это были…?

– Лопухин и Рябов. Слава вел себя нагло. С Петром так нельзя, но Славка был пьян! Я прекрасно знала предысторию. Добрая Люся по просьбе Ады устроила ее мужа на фирму. К моему удивлению, Лопухин продержался там десять лет. Мало того, освоился, стал плести интриги. Но Петр Николаевич – умный мужик. Он Славке не доверял. И правильно делал! Но, сколь веревочке не виться, конец все равно придет. Я знаю, что Лопухин мечтал влезть в семью. Он был одержим Рублевкой. Породниться с миллионером Рябовым! Лучше этого может быть только богатая жена, с той же Рублевки. Но Славке не везло. Все ж таки он был не первой молодости и пил. Правда, последнее время гораздо меньше. Когда почувствовал, что жареным запахло. Короче, он сорвал крупную сделку.

– Вы что-то об этом уже говорили.

– Ну да! Говорила! Миллионный контракт! Что-то там Лопухин наляпал с документами и проморгал важный пункт, который вставила противоположная сторона. Рябов пришел в бешенство. Мы все поняли, что дни Славки на его фирме сочтены. Причем, Рябов не собирался объясняться с ним лично. Вчера утром Лопухина вызвал к себе начальник отдела кадров и отдал ему трудовую книжку. Где было записано: «Уволен по собственному желанию». Я все это узнала из их разговора.

– Зачем же Рябов пошел к Лопухину, если все уже было решено?

– Как это зачем? Из-за Аси! Сказать по правде, Петр Николаевич был в шоке после рассказа Монти. Он вообще человек семейный. А тут… Словом, я видела, что Рябов не в себе. По его лицу трудно сказать, что у него в душе, но я-то знаю Петра больше двадцати лет! И понимаю, может быть, лучше, чем его жена! Ведь это он дал мне денег, когда я задумала купить журнал. А долг, как говорится, платежом красен.

– Рябов хотел узнать правду? И почему-то подумал, что Лопухин в курсе?

– Ну да! Славка же так смеялся! И все подумали: он что-то знает. Петр и пошел к нему, чтобы выяснить правду. Лопухин был пьян, – резко сказала Нечаева. – Иначе он бы себе этого не позволил. Шантажировать Рябова! Ставить вопрос ребром. Или – или. Этого Петр Николаевич не выносит. Он так и сказал: «Я личное с делом не смешиваю. Дети – это одно, но твое увольнение вопрос решенный. Мы к нему возвращаться не будем». И тогда Лопухин стал его оскорблять. Он говорил такое! Несколько раз я даже хотела выйти. Всему есть предел. Неудобно было. Получается, что я подслушивала. В конце концов, Лопухин назвал Асю шлюхой. И сказал Петру: «От Ады я знаю правду. Не она мать этого стриптизера. Это твой собственный сынок. Он альфонс, а твоя дочь – шлюха. Мало того, она от него беременна!».

– Лопухин так сказал?!

– Да. Именно так. Петр прохрипел: «Врешь». Тогда Лопухин нагло заявил: «Да я сам их свел. Аську и стриптизера. Я ему денег дал, чтобы он ее в постель уложил. Пять штук баксов. Он взял. Он же не знал, что это его сестра. Да если бы и знал. За деньги он на все способен. Сам все видел. Типичный альфонс. Думаешь, с чего ее тошнит, твою дочь, от несвежих консервов, что ли? Она беременна! А ведь не замужем! Значит, шлюха! А он – альфонс! Вот такие у тебя дети. Представляешь, что от них родится? Настоящий урод! Ха-ха-ха!» Я слышала, как щелкнула зажигалка. Потом удар. Глухой звук. Я поняла, что Лопухин упал. Потом еще один удар. И еще. Невольно я вжалась в стену. Потом из-за угла вышел Петр. Он был бледен, его шатало. Он меня даже не заметил. По-моему, он ничего не замечал. Он прошел в зал, дверь закрылась. Тогда я вышла из своего убежища и кинулась туда, к туалетам. Лопухин лежал на полу, голова разбита. Я над ним нагнулась и поняла, что он мертв. Потом увидела окровавленную статуэтку. Я открыла сумочку, достала носовой платок, и…

– Вы были чем-то обязаны Рябову? Вы говорили о деньгах.

– Я сделала это не по обязанности, – резко сказала Наина Львовна. – По-человечески мне было его жалко. Петра Николаевича. И… себя. Если бы я сразу сказала правду, ничего бы этого не было. Лопухин почему-то подумал, что Ада собирается шантажировать Люсю. Ведь он был одержим рябовскими миллионами и думал только о них. Мысль обо мне у него даже не мелькнула. А о шантаже Лопухин догадался сразу же. Понял, как Ада собирается достать денег. Я поняла также, что Петя во всем признается. Что шарахнул по голове этого мерзавца. А если бы о ваших детях такое сказали? Как бы вы поступили?

Алексей невольно вздрогнул. У него есть дочь, и есть сын, вернее, пасынок. Представить себе, что дети выросли, и кто-то сказал, будто они любовники? Да еще принялся их оскорблять! Петр Николаевич человек серьезный. Было что-то, чего Рябов не сделал для своей семьи? Не было! В том-то и дело! Любовниц не имел, жену и дочь боготворил. Петру Николаевичу казалось, что его семья – это неприступный бастион. Что уж за тылы свои он может быть спокоен. Это был удар в спину. «Дочь – шлюха, а сын – альфонс». Он поверил вдруг, что Монти – его сын, потому что сходилось. И подумал, что все его предали. В том числе, и любимая жена. Это был жест отчаяния. Он ударил Лопухина, чтобы тот замолчал. Потом Рябов пришел в себя. Пока приехала милиция, он уже собрался с силами. Ему надо было выяснить правду. Кто отец Монти? Рябова волновал не труп Лопухина, а судьба собственного внука. Да, это дело семейное.

– Я не знаю, как поступил бы, – вздохнул Алексей. – Во всяком случае, мне бы это сильно не понравилось.

– Петру тоже… Не понравилось. – И видя, что Леонидов молчит, Наина Львовна добавила: – Я все сказала.

– И как мне прикажете теперь поступить?

– Вы должны ему помочь. Сделать все, чтобы Петр… Чтобы наказание не было таким уж суровым. Или…

– Или чтобы убийцу не нашли вообще. Я вас понял. Но мне кажется, Наина Львовна, что вы недооцениваете Петра Николаевича. Он сам все прекрасно понимает. Он признается в убийстве. Сами сказали: он уже хотел это сделать. – Алексей посмотрел на часы и сказал: – Наше время истекло. Надо вернуться.

Она вздрогнула:

– Вернуться… Черт его знает! – Наина Львовна передернула плечиками. – Я отчего-то не могу смотреть ему в глаза.

– Кому? Рябову?

– Да при чем здесь Рябов?

– Ах, вы о сыне! Как вы думаете, что теперь будет?

– Не знаю. Честно скажу: не знаю. Мы собирались поехать на море… – задумчиво сказала она. Глаза заволокло туманом. – Мне ведь придется его кому-то отдать. Я имею в виду женщину. Не думаю, что я к этому готова. Я столько за него боролась.

– Может, он все-таки женится на Асе? – неуверенно предположил Алексей.

– Монти и Ася? – Наина Львовна рассмеялась. – Не думаю, что это возможно. Но ребенок у них родится. Я думаю, что уж этому мальчику не грозит быть оставленным в роддоме.

– А почему вы думаете, что будет мальчик?

– Не знаю. Слишком уж много совпадений, вам не кажется?

Она сказала это несколько рассеянно, а потом поднялась и поправила жакет. Алексей смотрел на Нечаеву с удовольствием. Но… Что теперь будет? Он не думал, что впереди эту женщину ждет счастье.

Выходя их комнаты, он пропустил Нечаеву вперед. Они прошли десять шагов по коридору, у двери в кабинет, в котором расположился следователь, Наина Львовна задержалась. Ее взгляд Алексей понял: и что мне делать? Он пожал плечами и толкнул дверь.

За столом, напротив следователя, сидел Петр Николаевич Рябов. Среди фривольных афиш, реквизита и аляповатой мебели он смотрелся нелепо. В своем дорогом отлично сшитом костюме, с часами известной фирмы на запястье, которые стоили не одну тысячу долларов. Рябов был спокоен, зато следователь взволнован. Он отчего-то ерзал на стуле, то и дело нервно поправлял узел галстука и облизывал губы.

Рябов посмотрел сначала на Алексея, потом на Нечаеву и спокойно сказал:

– Я только что признался в том, что убил Лопухина.

Наина Львовна побледнела, а Леонидов сказал:

– Вы сделали правильный выбор.

– Я… – Нечаева оттянула ворот блузки, словно бы ей было душно. – Я, пожалуй, пойду в зал.

– Не говори ей пока ничего.

Алексей понял, что Рябов имеет в виду жену.

Нечаева ушла, он же вошел в кабинет и плотно прикрыл за собой дверь. Присел на диван, стоящий у стены.

– Я записал ваши показания, – сказал следователь, поскольку пауза затянулась.

– Признание, – поправил Алексей.

– Ах, да. Признание в убийстве. Ну что ж… Петр Николаевич, вы задержаны по обвинению в убийстве. Раз вы сами, добровольно…

Следователь выглядел растерянным. Алексей понял: он рассчитывал, что убийцей окажется этот стриптизер. А тут Рябов! Миллионер! Уважаемый человек! Отец семейства! Конечно, окажись это Монти, все было бы проще.

– Мне жаль, Петр Николаевич, – сказал он.

– А вот я напротив – счастлив. Что вы так смотрите? Да-да! Я счастлив! Слава богу, это не мой сын! Нет в моей семье греха. А что Ася не замужем и родит, так это пустяки. По сравнению со всем остальным. Пустяки! – уверенно сказал Рябов.

– Я вынужден вас… – сказал следователь. – В общем…

– Я готов. Рябов поднялся.

– Вы можете позвонить своему адвокату, – напомнил следователь.

– Ах, да, адвокату! Черт, забыл! Совсем забыл! Что у меня есть адвокат. Деньги. Много денег. Совсем забыл. Спасибо, что напомнили, – усмехнулся Петр Николаевич. – Этот Лопухин совсем выбил меня из колеи. Сам от себя не ожидал. Аж в глазах потемнело. Верите, нет? Я не помню, как его убил.

– Состояние аффекта, – вздохнул Алексей.

– Что? Аффекта. Может быть. Ну что? Пойдем? – деловито спросил Рябов, словно бы собираясь на очередное совещание директората.

Он пошел к дверям, а следователь посмотрел на Алексея и развел руками: мол, ну что тут поделаешь? Он сам!

Сцену, которая за этим последовала, Леонидов меньше всего хотел бы увидеть. Петр Николаевич Рябов вышел в зал и встретился взглядом со своей женой. Людмила Федоровна, сидевшая на диванчике, медленно начала вставать. По мере того, как она поднималась, лицо ее словно застывало.

– Петя… – только и смогла сказать она. А «что случилось?» выговорить так и не смогла. Рябов посмотрел ей прямо в глаза и сказал:

– Это я его убил. Теперь мне куда? В тюрьму? – он оглянулся, посмотрел на сопровождающих.

Ада Станиславовна надменно вскинула голову. Выражение лица у нее было торжествующее, когда она посмотрела на подругу. Вот и ты свое получишь! Все получат! Все! Так вам и надо! Но Людмила Федоровна на нее не смотрела. Она, не отрываясь, смотрела на мужа.

А потом, словно в забытьи, начала снимать с пальцев многочисленные кольца. Алексей ожидал, что она заплачет, но нет! Люся, эта плакса Люся, по словам ее же близких подруг, не проронила не слезинки. Сняв с пальца последнее кольцо, оставив одно только обручальное, самое тонкое, она крепко сжала все драгоценности в кулаке. Все не отрываясь, смотрели на эту пухлую, в веснушках руку. Руку, в которой крепко были зажаты кольца. Золото, платина, бриллианты… Леонидов тоже смотрел на сжатый кулак. Людмила Федоровна словно показывала: вот это возьмите, а не моего мужа! «Да, – подумал он, переведя взгляд на колье с изумрудами. – На эти деньги можно нанять много адвокатов. Один из них наверняка окажется хорошим».

Рябов тоже смотрел на руку жены, в которой были зажаты драгоценности. И вдруг улыбнулся. И удовлетворенно кивнул. Его семья по-прежнему была надежным бастионом. Леонидов был уверен, что суд будет к нему более чем снисходителен. Будет учтено все, все смягчающие обстоятельства, состояние аффекта и чистосердечное признание. Ну, и конечно, деньги Рябова сыграют немалую роль. Не исключено даже, что срок ему дадут условно. Но все решит суд.

Перед рассветом

Наина Львовна Нечаева выходила из клуба одной из последних. Она чувствовала смертельную усталость. Это была безумная ночь. Увезли Рябова, Людмила Федоровна и Ася, не желая ни с кем разговаривать, поймали такси и уехали. Наина Львовна не исключала, что подруга поехала поднимать из теплых постелей всех юристов огромной компании. Ада Лопухина в сопровождении тети уехала на старенькой машине сына, сам Стас сидел за рулем. Только Монти еще не выходил. У Наины Львовны возникло ощущение, что он от нее прячется. Но общаться придется. Когда-нибудь все равно придется.

Она задержалась у входа, достала пачку сигарет, зажигалку. Мучительно хотелось курить. И вдруг… Хлопнула дверца машины, она увидела, как к ней идет Дмитрий Сажин.

– Разве ты не уехал? – удивилась Наина Львовна. И протянула: – А я уж подумала, что ты отказался от сына.

– Я бы и в первый раз от него не отказался.

– Вот как? Что ж… Ты меня простил?

Сажин молча пожал плечами.

– Но ты меня дождался, – с удовлетворением сказала Наина Львовна. И торопливо заговорила вдруг: – Знаешь, между нами было всякое. И плохое, и хорошее. А главное, что была любовь. Вот и сегодня ты меня дождался…

– А с чего ты взяла, что я жду здесь именно тебя? Кстати, я видел, как увезли Петю. Неужели он убил? Впрочем, неважно. За Рябова я не переживаю.

– А за кого переживаешь? – напряженно спросила Наина Львовна.

Сажин не ответил. Он, не отрываясь, смотрел ей за спину. Наина Львовна оглянулась. В дверях клуба стоял Монти. Он тоже заметил Сажина и невольно остановился. Потом сделал движение, словно хотел войти обратно в клуб. Спрятаться за дверями. Но Наина Львовна знала своего сына. Он был не из трусливых. Вот и сейчас с улыбкой сделал шаг вперед и закрыл за собой дверь. Ему ведь все равно пришлось бы объясниться со своими родителями. Так зачем откладывать?

– Доброе утро, папа, доброе утро, мама, – еще шире улыбнулся Монти, очутившись на расстоянии вытянутой руки. – И – пока!

– Быть может, тебя подвезти, сынок? – в тон ему спросил Сажин.

«Вот откуда у Монти эта ирония! – вздрогнула Наина Львовна. – Даже интонации похожи! И как я раньше не замечала!».

– Вообще-то, я взрослый мальчик, я на машине.

– Но моя-то лучше.

И Сажин, подмигнув, показал на свой сверкающий «Мерседес». Монти оценивающим взглядом окинул машину и, пожав плечами, сказал:

– Да, надо признать, что лучше!

– Ну, так в чем дело? Садись. Я отвезу тебя домой.

И Сажин подойдя к «Мерседесу» открыл правую переднюю дверцу. Наина Львовна с удивлением увидела, как Монти садится в машину. Монти садится в машину Дмитрия Сажина!

– Дима, ты что, с ума сошел? – крикнула она.

Сажин переглянулся с сыном.

– Мне кажется, мама нас не понимает, – сказал он. – Но это уже ее проблемы. Скоро рассвет. Домой пора. Домой.

И он сел на водительское место, захлопнув за собой дверцу. Наина Львовна осталась одна. Она щелкнула зажигалкой, рассеянно посмотрела на огонек пламени: «Что же я хотела сделать? Рука невольно дрогнула. Огонек погас. Она смотрела, как отъезжает машина. Они уезжали. Она осталась одна. Наина Львовна еще раз щелкнула зажигалкой. Посмотрела на пламя и подумала: Что же я хотела сделать? Ах, да! Я же, кажется, хотела закурить…».

Оглавление

26 августа, около полуночи

Двадцать пять лет назад

Годом раньше

Наше время

Спустя четыре месяца 27 августа, за полночь

Двадцать лет назад

Наше время 27 августа, за полночь

Три с половиной месяца назад

27 августа, за полночь

Десять лет назад

Наше время 27 августа, за полночь

Три с лишним месяца назад

27 августа, за полночь

Три месяца назад

27 августа, за полночь

Пять лет назад

27 августа, далеко за полночь

Накануне

27 августа, далеко за полночь

Перед рассветом Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg