«Час абсента»

Час абсента (fb2) - Час абсента 1313K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Нина Львовна Вадченко

Нина Вадченко Час абсента

Глава 1

— Девки, а давайте его утопим в моем бассейне к чертовой матери, чтоб нам жизнь не портил?! — Верка посмотрела мутными пьяненькими глазами на собутыльниц, ожидая одобрения.

Девки молчали. Зеленоватая жидкость в бокалах привлекала их больше, чем предложение коллеги. Каждая потупила глаза и боялась взглянуть на Гренадершу, то есть на Верку.

Гренадершей ее прозвали за баскетбольный рост, внушительный бюст и громоподобный голос. Она запросто могла бы работать вышибалой в ночном клубе. Сказывалось славное прошлое — одно время Верка занималась метанием ядра и доросла до заслуженного мастера.

Рядом с ней тоненькая, прозрачная Любашенька казалась тростинкой. Надо же такому казусу случиться — работали они вместе. Верка начальником отдела, а Любаша — ее заместителем. Одно время по фирме ходили грязненькие слухи насчет сексуальной ориентации Гренадерши и Барби, как прозвали Любушку, но участницы сегодняшней пирушки знали доподлинно, что это только слухи. Потому что с ними со всеми по очереди спал их ненаглядный шеф. Он считал себя настоящим, стопроцентным мужиком и не брал на работу тех, с кем бы его не тянуло перепихнуться разок-другой. А уж начальники отделов были им «опробованы» неоднократно.

— Молчите? Думаете отсидеться? — Верка развела руками и ткнула пальцем в пустой бокал. — Кто мне приготовит новую порцию? Абсент — пойло серьезное, его из горла не отхлебнешь.

— В меня оно и так не лезет — горькое, зеленое. Уж лучше бы нормальный коньячок…

— Надюнчик, ты мышей не ловишь, — заглушила ее жалобы Верка. — Абсент сейчас в моду входит, а мы, Надюнчик, должны быть впереди планеты всей, иначе от нас клиенты побегут к другим. Запомни: сейчас, если от тебя не разит полынью, ты вне тусовки. Так что хошь не хошь, а учись, пока я добрая. Бутылка на четверых — это смех один. Бери пример с Маринушки: пьет и не морщится.

— Морщусь, — Марина встрепенулась, — но хочу напиться, чтоб ничего не соображать. Говорят, после абсента глюки приходят, как после травки.

— Ты права, Риночка. Если абсента выпить достаточно, то увидишь все, что захочешь.

— И откуда ты все знаешь, Любаша? — Голос у Верки потеплел, она всегда восхищалась необъятными знаниями Барби.

— Ты же сама, Верунчик, меня попросила порыться в Инете насчет абсента.

— И много нарыла?

Люба скромно пожала плечиком.

— Все, — ответила она.

— То-то я гляжу, ловко ты с ним управляешься.

Любаша налила немного абсента, водрузила на бокал серебряную дырчатую ложку и положила сверху кусочек сахара. Движения ее были грациозными и завораживающими. Все не отрываясь смотрели, как Барби полила сахар холодной водой, а затем, обдав его абсентом, подожгла. Расплавленный сахар медленно капал в бокал.

— Красиво. Можно пить?

— Одну минуту, Верунчик, добавлю чуть-чуть лимонного сока и воды с мятой. Готово.

— Барбик, и мне приготовь еще порцию, — попросила Надя.

Верка опрокинула бокал, крякнула и сказала:

— И такие золотые кадры он хочет выбросить на помойку! Девки, давайте его утопим. Возьмем за волосики и…

— Верунчик, какие волосики? У нашего Алехандро лысина, как у Колобка, на всю голову.

— Ну, кое-где волосики у него все же есть. Вот за них и потянем. Я стану во главе фирмы, и заживем припеваючи. Основной груз клиентуры тянем мы. А он тянет из нас соки. Вот ты, Риночка, сколько пропустила через себя заказчиков?

— До фига, и все золотые, виповские.

— А сколько тебе пришлось с ними выжрать коньяку, пока они сценарии утверждали?

— До фига. Утопиться можно.

— Печенка, понятно, вдрызг. И наш кобелек решил нас на обочину? Он мне так и сказал: «Поисписались девки, никаких новых идей, одни обмылки». И морда брезгливая и решительная.

— Выпьем! — предложила Марина.

Женщины сдвинули бокалы.

Барби давилась абсентом и мотала головой. Все же семьдесят градусов — это не хухры-мухры. А когда отдышалась, то выдавила из себя жалобную, малодушную фразочку:

— Алехандро не понравятся наши разговоры.

— Какой на хрен Алехандро? Сашка он, босота. — Верунчик гневно раздула ноздри. — Первого заказчика я ему привела. Тогда даже приличного стула не было, чтоб клиента посадить. И первый сценарий я написала. А потом Мариночка пришла, а потом Надюнчик подвалила, и мы как поперли дело раздувать. Если бы не мы, он бы так и остался на надутых шариках и водолазах с цветами в ластах. А мы вдохнули в розыгрыши новую высоту…

— Высоту нельзя вдохнуть, — поправила ее аккуратная Барби.

— Я хотела сказать, мы дунули на такую высоту, что конкуренты как крыльями ни хлопали, а нас прохлопали.

— Ты права, Гренадерчик, во всем права. — Марина пьяненько засмеялась. — Он даже не Сашка, а Шурка! — Ей стало еще веселее, и она закричала во все горло: — Шурик, к ноге!

— Правильно, в ногах он должен у нас валяться. Здорово придумала. Ласково так за волосики возьмем и на дно потащим, — подхватила Надька.

Абсент веселил и придавал беседе опасную остроту.

— И даже абсента на посошок ему не дадим! Пусть на сухую тонет!

— Это вы очередной сценарий придумываете? Это вы несерьезно? — забеспокоилась самая трезвая и потому самая трусливая Барби.

— Претворим планы в жизнь! — выдвинула лозунг Надежда.

— Раз все согласны, поползли в бассейн, будем тренироваться. И абсент с собой прихватите, — скомандовала Верунчик.

— И Любунчика, она его прилично готовит.

— Я не полезу в бассейн, я утону. — Барби прижала к груди бутылку с абсентом, словно хотела за ней спрятаться.

— Ты будешь нам рассказывать об абсенте, — смилостивилась Марина.

— А мы будем тренироваться.

— Что мы будем делать? — переспросила Надя.

— В бассейне поймешь. Девки, за мной! — Верунчик первая поднялась из-за стола и, демонстрируя чудеса эквилибристики, двинулась в сторону воды. За ней, поддерживая друг друга, пустились в нелегкий путь остальные.

Голубоватая вода манила и подмигивала. Разгоряченные тетки прыгнули туда не снимая одежды.

— Ух, хорошо, — поухивала Гренадерша.

— Эх, расчудесно, — соглашалась с нею Надя.

Рядом отфыркивалась довольная Марина.

На суше, заикаясь от страха, Барби начала рассказ об абсенте. Она то и дело тяжело вздыхала, но приказ начальницы старалась выполнить безукоризненно.

— Абсент — настойка горькой полыни на спирту. Для улучшения вкуса в состав абсента добавляют экстракты аниса, фенхеля, мелиссы и других лекарственных трав.

— Любашик, можешь говорить громче? А то я слышу через слово. — Надюнчик подплыла к бортику. — А лучше плюнь ты на этот ликбез и прыгай к нам. — Она попыталась за ногу стащить Барби в бассейн.

Та завопила.

— Не ори! Я только хотела спросить, что там в него добавляют? — пошла на попятную Надя.

— Абсент — это божественный напиток! — зло выкрикнула Барби. — Эликсир вдохновения! Запретный плод! Зеленый дьявол! — Она скандировала достоинства напитка, будто лозунги на демонстрации. Марине так и чудилось: «Да здравствует мир, труд, май, абсент!»

— Ой, не могу, до чего ты смешная, Барбик! Не кричи, охрипнешь, а тебе завтра сценарий представлять.

— Не трогай ее, Надек, она уже митингует. Пусть себе развлекается. Это действие абсента — каждый попадает туда, куда хочет. Говори, Любашенька, говори, впечатывай в нас все, что знаешь! Не тушуйся, режь правду-матку в глаза!

— Французская богема называла его «кровь поэтов»! — вдохновленно продолжала Барби. — Абсент — напиток избранных! Абсентом Поль Верлен заливал пагубную страсть к юному Рембо!

— Какую страсть? — перебила Марина. — И вообще, чего ты так кричишь, аж уши закладывает.

— Пагубную, — растерянно повторила Барби. Кажется, она очнулась и теперь с удивлением размышляла, с чего бы это она так надрывалась.

— Пагубную так пагубную, — согласилась Марина. — Продолжай, солнышко ты наше всезнающее.

— Именно после абсента Тулуз-Лотреку являлась Зеленая Фея, — почти шепотом стала говорить Люба, — именно под действием абсента Винсент Ван Гог распрощался с крышей, а заодно и с ухом.

Но ее уже никто не слушал. Бездумные фырканья на воде поутихли. Верунчик стала демонстрировать снаряд для тренировок по «утоплению» начальства. Резиновая кукла с лысой, как у шефа, головой и нарисованными усами никак не хотела «потопляться».

— Откуда такой прелестный Алехандрик? — спросила Марина, с удовольствием погрузила лысую голову в воду и зажала ее между ног.

— От старого сценария осталась невостребованной, — пояснила Верунчик, схватила болтающиеся на поверхности ноги и уселась на них сверху.

Плотно надутая кукла взбрыкнула, и обе наездницы, потеряв равновесие, завалились на бок.

— Эх вы, растяпы! — выругалась Надя. — Утопить и то не могут. Учитесь, пока я жива.

Она подплыла к «Алехандро», заехала ему в физиономию кулаком и навалилась на куклу всем телом. Так и осталась на ней, как на поплавке.

Верунчик с Мариной, отдышавшись, скептически наблюдали за этими манипуляциями.

— И какую позу ты нам тут демонстрируешь, родная? — загремела Вера.

— Любимую, — констатировала Марина, — она сверху, Алехандро снизу. Так ты его не утопишь, дорогуша.

Надя, поболтав ногами по поверхности, поняла, что с показательным процессом ничего не вышло, сползла с шефа в воду и мудро предложила выпить.

— Правильно. Нет непотопляемых шефов, есть мало водки, то есть абсента, — согласилась Марина.

— Барби, поджигай! — скомандовала Верунчик.

Но Любаша сладко спала, прижав к себе бутылку абсента, как любимую куклу.

— Эх, молодежь, — вздохнула ласково Верунчик, нашла полотенце и прикрыла вздрагивающую во сне Любу.

— Свинство с ее стороны оставить нас без дьявола, хоть и зеленого. Кто-нибудь помнит, когда сахар жечь и лимон выдавливать? — Надя попрыгала на одной ноге, чтобы вытрясти из уха воду.

— Хочется горло промочить, а нечем.

— Плохо ты знаешь Верунчика! Чтобы у меня да не было, чем горло продрать? Запомни, Надек, детское время кончилось. То, что мы пили, — это не абсент, а так, чайные помои. Настоящий час абсента только начинается. Пошли за мной. Любку не трогать, пусть спит.

Вера прошлась по бортику бассейна, поигрывая мышцами, потом хлопнула в ладоши, и в дверях возник молодой человек с приторной заискивающей улыбкой.

— Валера, подай дамам настоящего абсента, — распорядилась она, — мы перейдем в гостиную.

— Чем настоящий абсент отличается от того, что мы пили? — Марина с сожалением двинула напоследок непотопляемую куклу и полезла на сушу.

— Правильный вопрос, Ночка. Настоящий абсент под запретом во многих странах из-за туйона.

— Красиво звучит: туйон!

— От него красиво улетаешь, туйона полно в марихуане.

— Откуда ты все знаешь? — восхитилась Ночка. — И зачем Любашика в Интернет погнала, раз все сама знаешь?

— Должность у меня такая — начальник. Сейчас без всяких фокусов тяпнем абсентику и расслабимся по-настоящему.

Вместе с абсентом Валера принес телефон.

— Вера Степановна, вас шеф разыскивает.

Гренадерша взяла трубку и медленно обвела взглядом подруг.

— На ловца и зверь бежит, — сказала она шепотом.

Надежда с Мариной переглянулись. Потом проводили взглядом Валеру и, пока он не скрылся из вида, не проронили ни слова.

— Не дури, Верунчик. Ты же видела, даже куклу не смогли утопить. — Надя судорожно сглотнула.

— А по мне так все равно. — Марина вспомнила, как он давеча крыл ее матом при всех. — Решайтесь, бабы. Лучшего случая и не придумаешь. Пригласим, напоим и утопим. Потом все можно списать на абсент. Если Ван Гог помешался, то почему бы нашему Алехандрику не захлебнуться? От несчастного случая никто не застрахован.

Они как по команде посмотрели на куклу в бассейне. Каждая представила на ее месте лысого Алехандро. Он шевелит ногами и руками, ныряет, отпускает сальные шуточки и пьяно резвится, а потом начинает задыхаться под водой, дергается, дергается, пускает пузыри, застывает и с выпученными глазами идет на дно. Брр!

В момент «гипнотизирования» куклы произошло нечто необъяснимое. Резиновый Алехандро вдруг издал свистящий звук, на глазах стал сдуваться, сморщился и медленно «утопился».

— Нет! — заорали все как одна.

Потом Верка одумалась и сказала:

— Ну, смотрите. Не пожалеть бы! Алло, — буркнула она в телефонную трубку.

— Верон, сколько можно ждать! И где мои ненаглядные сотрудники? Совсем охренели! Начальник еще на работе сидит, а персонал уже водку жрет. Что празднуете?

— Мариночка сегодня сценарий закрыла, по высшему разряду…

— Знаю, клиент уже проплатил, завтра может запускать в производство. Дай ей трубу!

— На, тебя, благодарить будет.

Марина замахала руками, открещиваясь от разговора.

— Сказать, что ты лыка не вяжешь?

Марина в страхе схватила трубку.

— Алекс, что случилось? — наигранно бодро спросила она.

— Когда я на работе, ты должна тоже сидеть в своем кабинете и вкалывать! Понятно?

Марина закатила глаза и неслышно, одними губами, выматерилась.

— Что ты там бормочешь?

— Повторяю твои слова, для лучшего усвоения.

— Не шурши. Вы обленились всем скопом, а я должен за всех горбатиться! Короче, завтра придет одна особа, журналистка из «Криминал-экпресса», Пономаренко Инна Владимировна, встретишься с ней, пощупаешь, чего она хочет. Говорит, что коллектив жаждет заказать какой-нибудь прикол и таким образом поздравить редактора с юбилеем. Я навел справки, бабки у них есть, так что крути по-серьезному, но осторожно. Журналисты народ подлючий. С ними надо дружить, но смотреть, чтоб руку не оттяпали. На всякий там базар «Вы нам услугу — мы вам статейку» не ведись. Вечером деньги — утром стулья, и точка.

— Может, ты сам с ней поговоришь?

— На хрена я вас держу?

Марина закусила удила и пошла в наступление:

— Я завтра буду не в форме, Алекс, и не хами, пожалуйста, я сегодня бабок для фирмы заработала больше, чем ты за полгода.

— А я и не должен зарабатывать. Запомни, Мара, я должен уметь их тратить. А зарабатывать должны вы, дорогуши, как моя наемная рабсила!

— Я две недели без выходных пахала над этим проектом! Могу я себе позволить отдых?

— Если завтра в десять ты не будешь на месте, уволю к чертовой матери!

— Спасибо! — сквозь зубы процедила Марина.

— Я не шучу, Мара! Передай трубу Верунчику, — скомандовал Алехандро.

Марина послушно передала трубку Вере.

— Верон, гони народ в шею, завтра на работу. Или мне самому приехать?

— Не надо, Алекс, мы сейчас злые как собаки, можем загрызть.

Вера была девушкой честной и открытой и потому говорила шефу правду. Действительно могли загрызть, но тот только посмеялся.

У него всегда улучшалось настроение, когда удавалось испоганить его другим.

* * *

Безжалостное зеркало и не думало приукрашать физиономию хозяйки. Припухлости и прочие «приятности» портили настроение и разжигали неприязнь к любому, кто появлялся в радиусе трех метров и норовил заглянуть в глаза. О, глаза… На белый свет они смотреть отказывались. Им хотелось прикрыться веками и забыться восстановительным сном.

Марина вяло массировала лицо и давила в себе тошноту. Она выполнила приказ — сидела в рабочем кабинете и героическими усилиями собирала себя по частям. Абсент и пился противно, и «отходил» жестко. Раздражало все. Доставали воробьи: забили стрелку на дереве за окном и устроили там настоящую разборку с диким гвалтом. «Воробьям-сволочам лапы ватой обмотать», — вспомнила она Жванецкого и подивилась его проницательности.

«Не помешало бы и намордники на клювы, чтоб не галдели как сумасшедшие. Голова раскалывается». Марина помассировала виски. Не помогло.

Раздражали даже кактусы. Марина питала к ним нежную любовь. Их строгий, независимый вид всегда помогал ей сосредоточиться. Она будто впитывала их стойкость и училась быть неприступной и красивой одновременно. Иногда при помощи кактусов она наказывала нерадивых подчиненных. Мысленно «насаживала» провинившихся на иголки. Вот так посидят голой попой на цефалоцереусе старческом и выходят из кабинета как шелковые. Для особо привередливых клиентов она приберегала шаровидную ребуцию, густо покрытую колючками. Тоже помогало. Утихали, переставали капризничать и, сами не понимая, откуда у них прорезалась покладистость, подписывали жирные контракты.

Сегодня, учуяв послеабсентный перегар, кактусы надулись и решили проучить хозяйку. Их иголки безжалостно влезли в мозг и там хищно впились в воспаленное серое вещество. Марина от таких ощущений начала тихонько подвывать. А стрелки часов неумолимо двигались к десяти.

— Хоть бы эта Пономаренко в лифте застряла или отравилась яичницей за завтраком, — поделилась она сокровенными мечтами с цефалоцереусом старческим.

Кактус не одобрил ее кровожадных мыслей и еще глубже вонзился в хозяйские извилины.

— И ты, Брут, — застонала Марина. — Вот обрызгаю вас вместо воды зеленым абсентом, почувствуете, каково это — с бодуна вести деловые переговоры.

Стрелки часов добежали до десяти.

«Не придет?» — блеснула надежда.

В следующее мгновение дверь открылась.

Марина резко повернулась, и в голове ее зашумело. Она попыталась найти точку опоры, чтобы не упасть. Рука скользнула по подоконнику и угодила прямехонько в мордочку маммилярии длиннососочковой. Кактус отплатил за фамильярность по полной колючей программе. Это, между прочим, больно.

Пономаренко, увидев, что хозяйка кабинета вот-вот грохнется в обморок, поспешила подставить плечо и подать руку помощи. Но на пути невозмутимо стоял колонновидный стебель все той же маммилярии длиннососочковой.

— Ой! — вскрикнула Инна.

— Ай! — солидарно добавила Марина.

Обе женщины непроизвольно затрясли ужаленными руками и забегали по кабинету.

— Вам плохо? — спросила Пономаренко.

— Спасибо, уже лучше, — ответила Марина. — А вам?

— Уже хуже, — чистосердечно призналась Инна, с ужасом рассматривая ладонь с торчащими колючками.

— Они у меня ежики ушастые, — неуклюже попыталась извиниться Марина.

— У вас еще и ежики в кабинете водятся? — нарочито испугавшись, подыграла Инна.

— Хорошо, что вы не сердитесь. — У Марины отлегло от сердца. — Присаживайтесь поближе к окну, Инна Владимировна, будем зализывать раны. Я вам помогу, у меня большой опыт в этих делах. Я кактусница со стажем.

— Нет, лучше от окна подальше, я буду любоваться вашими подопечными издали. Так спокойнее. И кто нас так ловко пометил? Прекрасный экземпляр, ничего не скажешь. Горжусь, что именно с ним я побраталась.

— Вы героическая женщина! С таким количеством колючек в ладошке не каждый способен оценить красоту.

— Могло быть и хуже, хорошо, что не в…

Гостья рассмеялась, и Марина окончательно решила подарить Инне Владимировне Пономаренко редкий экзотический кактус.

Последующие полчаса они исправно выдергивали из себя колючки и вели светскую беседу, которая периодически прерывалась междометиями.

— Что ни говори, а общение с кактусами освежает, — высказалась «освежившаяся» Пономаренко. — Так как же зовут этого ежика?

— Маммилярия длиннососочковая. Хотите, подарю на память?

Инна окинула взглядом кабинет. Кактусы не допускали никаких вольностей в поведении. Рядом с ними не пошалишь — деловые, строгие. В них есть какой-то особый шик. Правильно говорят: цветок — это стиль. А если кто с недоброй мыслью к тебе забредет, можно будет смело отбиваться кактусами, мало не покажется. Ладонь до сих пор саднит.

Инна представила, как она размахивает маммилярией длиннососочковой и выгоняет из кабинета надоедливых посетителей. Физиономии у всех утыканы колючками, а ноги сами устремляются в первую попавшуюся клинику, за помощью. Первым, кто отведает колючек, будет Гоша Отрепьев, самый назойливый из коллег. Он может часами сидеть и нудить о своих проблемах. Его так и прозвали — нудист. Инна с удовольствием отхлестала бы его всеми кактусами. Сначала вот этим, с длинным стеблем, потом вон тем, шарообразным. А потом маммилярией, маммилярией! А Гоша бы визжал, как поросенок, увертывался, закрывался руками…

— Нет, пожалуй, я откажусь от подарка. Лично у меня кактус провоцирует агрессивность, как абсент.

— Что?! — непроизвольно воскликнула Марина.

— Что «что»? — повторила Инна. Она не ожидала такой бурной реакции от Марины Сергеевны. Что это так ее пробило: абсент или кактусы?

— Извините, ничего серьезного.

Но Пономаренко решила проверить свою догадку. Из профессионального любопытства. Она решила прощупать «абсент».

— Понимаете, когда выпьешь абсента, так и подмывает оттяпать себе ухо.

Марина Сергеевна внимательно слушала и кивала:

— Эдакое помрачение?

— Мне вчера привелось в первый раз его попробовать, — Инна смущенно улыбнулась, — так не поверите, захотелось утопить собственного шефа — шутки ради.

Марина сфокусировалась на сидящей в кресле Пономаренко, а в мозгу отчетливо зазвучал голос Алехандро: «Журналисты — народ подлючий, с ними нужно держать ушки на макушке».

Она замкнулась. Ей вдруг показалось, что Пономаренко незримо присутствовала на их вчерашней попойке. Иначе откуда такое стопроцентное попадание? И что пришла она сюда не просто так, за заказом, а не преминет воспользоваться их вольными упражнениями с резиновой куклой в своих целях. Например, для того, чтобы ее, Марину, шантажировать.

— Давайте приступим к переговорам, — сказала она сухо. Хотя так поступают только дилетанты. Первая заповедь — расположи к себе клиента, понравься ему, не прерывай его, выслушай, стань матерью родной, подставь жилетку для слез, если надо, и уж потом вей из него веревки. Тогда он будет тебя слушать, как овца пастуха, и подпишет любую бумагу. Но психология психологией, а эта Пономаренко штучка опасная, — как ловко она проникла в святая святых их пьяного бреда.

«А ведь поначалу она мне даже понравилась. Жаль. Алехандро мне голову оторвет, если я потеряю клиента. Какая к черту подготовка? Встретила с опухшей мордой, посадила заказчика на кактус, пресекаю его откровения. Что же делать?»

— Переговоры так переговоры, — согласилась Инна. Она уже поняла, откуда у Марины Сергеевны помятый вид и болезненная реакция на абсент.

Марина приходила в себя. Она налила минералки в бокал, предложила гостье, та не отказалась.

«Может, у нее тоже сушняк? — с надеждой подумала Марина. — Тогда еще не все потеряно. Вполне возможно, абсент на всех так действует. Хочется убить кого-нибудь и повеселиться на его могилке».

Она потеплела душой и голосом сирены спросила:

— Расскажите о вашем главном редакторе. Какой он, что ему нравится, есть ли у него хобби? Вы принесли с собой фотографию? Как у него со здоровьем? Он авантюрист по натуре?

Прохладная и колючая минералка приятно освежала, Инна настроилась на рабочий лад.

— Нет, он не авантюрист, скорее паук-работяга. Всю жизнь плел паутину, теперь сидит в углу и зорко бдит, какая муха в нее попадется.

— Ему сколько лет? Шестьдесят?

— Да, шестьдесят. Из них лет пятнадцать — на посту главного редактора «Криминал-экспресса».

— Серьезный клиент. Все видел, все знает, вкус к жизни потерян, острота притупилась… Банальные розыгрыши в виде соучастника преступления ему явно не подойдут, бандитами его не удивишь, не встряхнешь. Вы ведь этого хотите, так сказать, оживить рецепторы?

— Ну что-то вроде этого, — пожала плечами Инна. Она и сама не понимала, зачем ее сюда отправили. Коллектив, видите ли, решил соригинальничать, проявить креативное мышление и вместо пыльных антикварных слоников подарить шефу острые ощущения, может быть, последний оргазм от соприкосновения с жизнью.

Марина протянула Инне папку с предложениями:

— Просмотрите, Инна Владимировна, наш обычный набор розыгрышей, так сказать, для общего ознакомления. Чтобы вы смогли оценить уровень моего оригинального сценария.

Инна начала читать и диву давалась, какими глупостями занимаются люди, да еще и платят за это деньги.

«Розыгрыш «Арест», — прочитала она. — Клиента задерживает милиция на следующее утро после празднования юбилея его фирмы. Милиционеры обнаруживают у него в кармане наркотики, которые сами туда и подложили. На ничего не подозревающего человека надевают наручники и бросают в одну камеру с наркоманом и буйным хулиганом. На следующее утро извиняются: «Мы ошиблись, перепутали вашу машину с другой». Затем — новый вираж судьбы. Потерпевшего вызывают в Кремль для вручения награды. Процедура длится недолго: секретарь извиняется, мол, президента нет на месте. Лишь по возвращении в свой офис клиент понимает, что все происшедшее с ним было всего лишь шуткой, розыгрышем».

«Да этого директора каждую минуту могут пристрелить. — Инна закрыла папку. — У него адреналина в крови и так в избытке. Приеду, разберусь, чья эта идея, и убью, — пообещала она себе. — Я тут сижу, теряю время, да еще и травмы получаю. Рука болит».

— Вижу, вы разочарованы, — прочитала мысли Инны хозяйка кабинета. Она побарабанила пальцами по столу. — Я такого же мнения об этих розыгрышах. Это стандартный набор для стандартных людей. Многих, кстати, это устраивает. Но ваш случай более интересный. Вы не возражаете, если мы перейдем в мой уголок отдыха? Там удобнее разговаривать.

Они перешли в другую комнату. Ни кактусов, ни окон, ни столов тут не было, свет был мягким, приглушенным.

«Похоже на комнату психологической разгрузки, — отметила про себя Инна. — Сейчас меня станут обрабатывать по полной программе».

Марина опустилась на пушистый ковер, а Инне предложила выбрать сиденье по своему усмотрению. Полилась негромкая, спокойная музыка.

«Не хватает только экзотического коктейля», — подумала Инна.

— Не хотите выпить? — тут же спросила Марина.

— Нет, — сухо ответила Пономаренко. Ей уже несколько поднадоели дешевые приемы ублажения клиента.

— Я хочу раскрыть вам суть совершенно нового проекта. Я разработала его несколько лет назад, и только на прошлой неделе закончились подготовительные мероприятия. Представляете сложность задачи?

Инна, как сфинкс, хранила молчание.

— Я предлагаю вашему редактору совершить открытие.

— Чего именно? — не выдержала Инна.

— На выбор. Он может найти для человечества библиотеку Ивана Грозного или Янтарную комнату…

— Как Мюнхгаузен — подвиг по расписанию? Вы шутите?

— И не думаю. Уже три года мы финансируем научные исследования. Работают несколько поисковых групп, в том числе археологи в степях Украины. Вы слышали о скифском золоте? Один такой курган уже подготовлен к раскопу. Достоверно известно, что это захоронение богатого скифа, возможно царя. Осталось только найти клиента, который первым спустится к гробнице и явит миру новые сокровища скифов. Подумайте, его имя навсегда останется в памяти благодарных потомков, как, например, имя Картера, открывшего гробницу Тутанхамона.

— Вы это серьезно? — подобралась Инна. — Звучит нереально — это же какой объем работы…

— Фирма гарантирует подлинность открытий. Мы спонсируем ученых в разных областях, астрономов например. Несколько отрядов диггеров исследуют подземелья. Там, поверьте, тоже много интересного. И для науки полезны такие денежные вливания, и клиенты не в обиде — мы удовлетворяем любые амбиции. А если сдобрить открытие изрядной долей риска, то это запоминается на всю жизнь. Обогащает, освежает и придает силы.

— Но это же бутафория. Все равно остается осадок…

— Ничего подобного. Вы думаете, почему мы разговариваем в этой комнате? Потому что здесь нас нельзя подслушать. В курсе только вы и я. Подарок состоит из двух частей. Одна — чистый экшн. Клиента похищают, вывозят, угрожают и тому подобная мачмала, — это для адреналина. А потом вмешивается его величество случай. Например, клиенту удается убежать, и он случайно попадает в лагерь археологов. Кстати, у них сейчас сезон в разгаре. Это настоящие археологи, имеющие открытый лист, то есть официальное разрешение на раскопки. И вот наш клиент задерживается у них на несколько дней. И так получается, что именно он находит сокровища скифов. Такое никогда не забудется. И эта часть плана останется тайной для всех. Наша фирма гарантирует неразглашение. Даже сам клиент об этом знать не будет. Но открытие уже совершится, и его имя навсегда будет вписано…

— Не верю. Такого не может быть.

Марина только засмеялась:

— Нет ничего невозможного. Выигрывают все.

— Фантастика. Как вы додумались до такого? И сколько это стоит?

— Это дорого стоит. Очень дорого.

Марина поняла, что пришло время называть суммы. Она взяла ручку и написала на маленьком клочке бумаги число со множеством нулей.

Инна взглянула, хмыкнула:

— И все же сомнения меня гложут… Хотелось бы обдумать.

— Давайте продолжим завтра, — согласилась Марина. И тут же встала с ковра.

Инна не ожидала такой развязки и замешкалась.

— Признайтесь, Марина, вы все же кое-что приукрасили…

— Вы хотели сказать «приврала»? — неожиданно резко отреагировала Марина.

— Ну, я не так категорична…

— Не удивляйтесь, я вас понимаю. Вы просто не знаете наших возможностей. Слишком быстро и слишком неожиданно. Давайте встретимся завтра. Ой, как у вас воспалилась рука! — ахнула Марина. — Надо обязательно продезинфицировать.

Марина засуетилась, а Инна вдруг действительно почувствовала невыносимый болезненный зуд.

— Что вы предпочитаете: йод, спирт, зеленку?

— Давайте йод.

Инна поморщилась и принялась дуть на воспаленное место.

Попрощавшись, она вышла на улицу. У нее было такое странное чувство, что ее обманули… даже не обманули, а переиграли в какой-то неведомой ей игре. Инна остановилась на светофоре, и тут ее толкнул какой-то невоспитанный тип.

— Ты что, дамочка, спишь? Уже зеленый! — зло сказал он и попер на середину улицы.

Инна подняла глаза. Действительно, она задумалась и пропустила переключение светофора, а улица широкая, можно и не успеть добежать до тротуара.

Пономаренко поспешила, но ноги вдруг стали ватными, перед глазами пошли круги, все закачалось. «Неужели она меня траванула чем-то? — успела подумать Инна. — Поняла, что ничего не подпишу, и решила устранить несговорчивого заказчика. Неужели так круто у них поставлено дело?»

«Вы не знаете наших возможностей…» — послышался ей голос Марины.

Инну подхватил какой-то мужчина, вернее, она за него схватилась, чтобы не упасть, и они так и застыли посередине улицы. А машины уже двинулись прямо на них.

— Вам плохо? — услышала Инна голос мужчины. Он стоял спиной к потоку машин и не видел, что на них на сумасшедшей скорости мчится джип. Инна попыталась что-то сказать, что-то объяснить, убежать от неизбежного столкновения. Джип на полной скорости завизжал тормозами. Это было последнее, что слышала Пономаренко. В глазах у нее помутилось, и она потеряла сознание.

Сколько времени прошло, пока она очнулась, Инна не знала. Странные были ощущения. Как в невесомости. Она не чувствовала ни рук, ни ног. Тело будто одеревенело, хотя и одеревенелости она не испытывала. Тела у нее будто не было вовсе. Осталось одно сознание, но в чем оно существовало, Инна не могла определить. Попытки пошевелить любой из конечностей заводили в очередной тупик.

«Я на том свете», — решила Инна.

Странно, но она все помнила. Как на нее неслась машина, как ее держал незнакомый мужчина, даже визг тормозов стоял в ушах.

«Я на том свете. Мое раздавленное тело лежит в морге, а душа вот летает где-то. Поэтому такая легкость, поэтому не больно. Но почему душа ничего не видит? — Инна забеспокоилась. — Не видит, но слышит».

Она напряглась, чтобы разобрать чей-то тихий разговор.

— Жаль бедняжку, — сказал бархатный мужской голос.

«Это меня жалко, — поняла Инна. — Что же со мной сделала проклятая машина?»

— Да, не повезло женщине, — согласился второй голос, тоже мужской, но попроще, без бархата. Так, что-то средненькое, бесцветное, заурядное.

— Уж лучше бы насмерть, чем такое.

«Как «насмерть»? Разве я жива? Господи, о чем это они?»

— Да, тяжко ей теперь придется.

«Что же со мной произошло, — заметалась Инна, — у меня что, ни рук, ни ног? Одна голова? Я теперь только в пробирке жить могу? Как голова профессора Доуэля?»

— Если бы ноги да руки покалечила, еще бы ничего, правда?

— Правда. Она журналистка по документам, придется ей забыть свою профессию.

«Почему? — Инне казалось, что она закричала, но ее никто не услышал. Да и кричала ли она на самом деле? — Почему я должна забыть журналистику?»

— Ты посмотри, посмотри, Борисович, какая уродина!

— Чистый Гуинплен.

«Гуинплен? Уродец, придуманный Гюго? Господи, у меня что-то с лицом», — догадалась Инна.

— Как ты думаешь, Борисович, пластическая операция поможет?

— Трудно сказать, я бы не взялся. Лет семь на беспрерывные операции уйдет, и никаких гарантий. Да у нее и денег-то таких нет. Эх, жаль бабу, наверное, симпатичной была, а теперь…

— Тише, тише, она, кажется, пришла в себя.

— Почему я ничего не вижу? — У Инны наконец прорезался голос.

— Успокойтесь, Инна Владимировна, уже все позади, вы попали в аварию. — Бархатный голос стал ласковым до приторности.

— Что позади? Почему я ничего не вижу?

— У вас повреждено лицо, оно забинтовано.

— Я не чувствую боли, — истерично завизжала Пономаренко.

— Это действие обезболивающего.

— У меня нет глаз? Я ослепла?

— Нет, — услышала она голос врача, — со зрением у вас все в порядке.

— Так дайте мне возможность видеть! — потребовала Инна.

Врачи стали совещаться. Но говорили они тихо, очень тихо. До Пономаренко долетал только невнятный шум.

— Я требую! — потеряла терпение Инна.

— Хорошо, хорошо, успокойтесь, вам нельзя нервничать. Мы сейчас снимем повязку.

Пономаренко почувствовала прикосновения чужих рук. Это ее несказанно обрадовало. Врач возился минут пять.

— Ну вот и все, — сказал он.

— Но я ничего не вижу! — в страхе принялась кричать Инна.

— Откройте глаза, не бойтесь, — терпеливо посоветовал врач, — не волнуйтесь, подобное торможение бывает в таких случаях, как ваш. Это нервное.

Открыть глаза оказалось очень сложной задачей. Как она ни пыталась разлепить веки, ей это не удавалось.

— Для нее было бы лучше, если бы она их не открывала, — вдруг услышала она голос врача.

— Что?! — потеряв самообладание, зарычала она.

— Все хорошо, все хорошо, — спохватился врач, — сейчас я вам помогу.

Кажется, он слегка надавил на переносицу. Инна почувствовала легкий зуд и открыла глаза.

Она увидела усы, бороду, маленький вздернутый нос и смешливые глаза. Собрав все в одно целое, поняла, что перед ней чрезвычайно довольный собой павиан. Ему было наплевать на боль, страдания, переживания несчастной Инны. К тому же от него тошнотворно тянуло дешевым табаком.

— Я хочу видеть свое лицо, — заявила Инна.

— Это невозможно.

Усы и борода наконец отодвинулись.

— Я требую! — настаивала на своем Инна.

— Да покажи ей, Борисович, фото. Лучше все сразу понять.

— Я бы повременил, — покачал головой Борисович, — последствия могут быть самыми непредсказуемыми. Она еще не оправилась от шока.

— Ну пожалуйста, — вдруг захныкала сломленная Инна, — я выдержу, поверьте, мне лучше сразу знать все, что случилось, я стойкая, ну пожалуйста…

— Хорошо, хорошо, только не нервничайте. Борисович достал из кармана халата фотографию и поднес к Инне. Пономаренко впилась глазами в безобразно-кровавое месиво, бывшее когда-то ее лицом, и ужаснулась.

— Это я? — упавшим голосом спросила она.

— Не повезло тебе, дамочка, ну ничего, привыкнешь.

— Гуинплен, — прошептала Инна, — уродина. Гуинплен нашел свое место на подмостках, а я? Что делать мне? Я, кроме журналистики, ничего не умею.

— Ты поплачь, милая, поплачь, легче станет.

Пономаренко стало себя жалко, так жалко, до ужаса.

— За что? — завыла она, и слезы потекли ручьем.

— Борисович, нельзя ей плакать. Слезы под бинты просочатся, будет еще хуже, — вдруг услышала она предостережение второго врача.

Инна испугалась и стала часто-часто дышать, чтобы сбить спазмы.

— Инна Владимировна, к вам посетители. — Борисович наклонился, и она снова увидела его усы, бороду и насмешливые, издевательские глаза.

— Никого я не хочу видеть, — прошептала Инна.

— Нельзя, нельзя замыкаться в своем горе. С друзьями легче будет.

«Какие друзья? У Гуинпленов нет друзей», — подумала раздавленная Пономаренко.

— Проходите, проходите, господа, — уже командовал Борисович, — что это у вас? Цветы? Цветы можно. Шампанское? Уберите. Какое шампанское в ее положении?

Инна увидела толпу коллег. На переднем плане красовался редактор с цветами. Рядом Гоша Отрепьев с каким-то горшком в руках. Инна присмотрелась и увидела, что из горшка торчал кактус. Подпирала всех массивная Василиса Илларионовна, корректор. В тени ее внушительного бюста спрятался дизайнер Димочка с тортом наперевес. Остальных она просто не рассмотрела. Она заплакала.

— С днем рождения, дорогая Инночка! — загремел нестройный хор коллектива газеты «Криминал-экспресс».

— Не травите душу, уйдите, — прошептала Инна. Она вспомнила, что завтра у нее действительно день рождения. Или уже сегодня? Ей стало грустно и тошно. Она первый раз подумала о самоубийстве. Лучше сразу поставить точку.

Она отвернулась от коллег и даже не заметила, что поворот дался ей слишком легко. Наступила гробовая тишина. Очевидно, никто не знал, как себя вести в подобной ситуации.

— Пономаренко, и долго ты будешь валяться? — Виктор Петрович, редактор, неожиданно засмеялся. Ужас. А за ним стали смеяться все остальные.

«Вот их истинное лицо!» — грустно подумала Инна.

— Хватит изображать из себя несчастную! Вставай. Пора промочить горло за твое здоровье.

Инна не шелохнулась.

— Правда, Инночка, ты залежалась, так привыкнешь бездельничать, это вредно. — Василиса Илларионовна подошла к кровати и, как пушинку, повернула Инну лицом к коллективу.

— Да снимите с нее эти бинты. — Это уже командовал Гоша.

Странное торможение напало на Пономаренко. Она готова была драться, отстаивая бинты на собственной физиономии.

— Как мы тебя классно разыграли, а?

— Что?! — Инна резко села. — Розыгрыш?! Это был розыгрыш?!

— Наш подарок на день рождения! — подтвердил Виктор Петрович и приветственно помахал букетом.

Инна оцепенела. Подскочил Борисович и стал быстро разматывать бинты.

— Да очнись ты, Пономаренко! Здорово, правда? — Гоша протянул кактус. — Это тебе на память. Жизнь прекрасна, Инночка!

Пономаренко отпихнула пропахшие табаком руки Борисовича и стала ощупывать свое лицо. Нос, губы, щеки, лоб — все на месте, даже уши оттопыривались так же, как и всегда. Розыгрыш! Ее затопила несказанная радость, и мгновенно она вскипела бешенством. Кто? Кто посмел с ней такое вытворить? У кого поднялась рука так издеваться над живым человеком?

Минуты три она вращала глазами как безумная. Все виновные стояли пред ней и счастливо улыбались.

«Коллективчик, мать вашу!» — выругалась Инна.

— Мы подарили тебе второе рождение! — Главный редактор взмахнул цветами. — Лови!

Цветы упали на кровать. Она перевела взгляд. Красные гвоздики упрямо топорщили лепестки и издевательски подмигивали.

— Не люблю гвоздики, — отрезала Инна. Она осторожно откинула простыню и увидела, что полностью одета.

— Пора за стол, Инночка, — сказал Виктор Петрович. — Прошу. — Он взмахнул рукой. Белая стена оказалась просто ширмой и начала собираться гармошкой. Банкетный зал был в полной готовности: с закусками, лимончиками, оливками и водочкой.

— Это больница? — глупо спросила Инна.

— Это ресторан, временно замаскированный по сценарию под больничку, — с готовностью объяснил Гоша. — Инна, бери кактус, а то я его могу помять нечаянно.

— Засунь его себе…

— Наконец-то наша Инночка пришла в себя, — сообщила всем Василиса Илларионовна.

Инну похлопывали по плечу, рассказывали наперебой, как они волновались, потом выпили по рюмашке водки, и постепенно все начало устаканиваться. Инна уже посмеивалась над своими переживаниями и даже смогла оценить изюминку замысла.

И тут она увидела автора. Вот кто сыграл с ней кошмарную шутку. Вот чей дьявольский ум гулял по ее нервам и рвал на части ее человеческое «я». Она увидела Марину.

Марина заметила повышенное внимание Пономаренко к себе, приветливо улыбнулась и помахала рукой.

«Все машут ручками. Замахали!» — подумала Инна и отвернулась.

— Нет, надо объясниться, что она возомнила? Что я брошусь к ней на шею со словами благодарности? — тут же решила очень последовательная Пономаренко.

— Инна, что ты шепчешь? — спросила любопытная Василиса Илларионовна.

Инна вздрогнула.

— Да ты дрожишь вся. — Василиса Илларионовна схватила холодную руку Пономаренко и зажала ее в своих горячих ладонях. — Советую тебе написать обо всем, что ты прочувствовала, Инночка, прекрасный репортаж получится. Поделись с народом своими переживаниями.

— Сначала глаза выцарапаю кое-кому.

Марина подошла сама.

— Вы хотите со мной поговорить? Предвижу, разговор будет сложным.

— А вы хотели признательности и дифирамбов…

— Нет, справедливости. Я абсолютно уверена, что вы испытали жгучую радость, настоящий восторг, неподдельное счастье, когда обнаружили свое лицо в целости и сохранности. Только в детстве мы чувствуем так остро и ярко. Признайтесь, ради такого кое-чем можно и пожертвовать.

— А… — только и смогла протянуть Инна.

— А без страдания нет счастья. Чуть позднее вы испытали не менее сильное чувство. Психологи называют его «удовольствие бешенства». Вы рассвирепели, впали в бешенство. Но именно в этот миг испытали величайшее удовольствие. Ведь было? Вы не единственная. У вас произошло обновление сознания, буквально за несколько минут наросли новые нервные окончания. Я подарила вам несколько минут наслаждения, я добавила в ваше представление о себе и мире новые краски. Право, за это стоит выпить и поблагодарить меня.

Инна задумалась. А ведь эта стервочка права.

— Могли бы хоть намекнуть, что меня ждет.

— Вы бы потеряли половину, если не все впечатления. Да и, честно говоря, я не могла, потому как и сама не знала. Я разговаривала с вами, не подозревая, что истинный клиент не ваш редактор, а вы. Только после вашего ухода мне сообщили, что вы — главная фигура. Меня спросили только о приемлемом для вас варианте розыгрыша. Каюсь, это я выбрала для вас «Гуинплен».

— Розыгрыш «Гуинплен»? Отлично придумано. — Инна первый раз за вечер отстраненно и трезво подумала о том кошмаре, который ей довелось пережить.

— Поверьте, Инна Владимировна, мы еще будем с вами друзьями. — Марина приложилась своим бокалом к стоящей на столе рюмке Пономаренко и в одиночестве выпила.

— Никогда, Марина Сергеевна.

Инна отошла от стола и посмотрела на пьющих и жующих коллег. Как все мелко и скучно. Она не находила здесь людей равных себе по мироощущению.

— Инна Владимировна, разрешите, я отвезу вас домой, — услышала она.

Перед ней стоял незнакомый молодой человек.

— Кто вы?

— Исполнитель роли одного из докторов, — скромно ответил мужчина.

— То-то мне ваш голос знаком. И часто вы так развлекаетесь?

Мужчина засмеялся.

— Запрещенный прием, Инна Владимировна, — сказал он.

— Как вас зовут?

— Петя я, Петр Иванович.

— Ну, тогда поехали, Петр Иванович. Я ужасно устала.

* * *

Сегодня у Сергея Анатольевича праздник. Исполнилась его заветная мечта. Он стал обладателем уникального охотничьего ружья «James Purdey & Sons». Целый год ушел на переговоры, примерки, выбор материалов, гравировки, и вот теперь Сергей Анатольевич в десятый раз перечитывал документ, в котором сообщалось, что он занесен в почетный реестр владельцев и коллекционеров оружия от «James Purdey & Sons». К самому ружью счастливый владелец пока прикоснуться не решался. Двухстволка, два спусковых крючка, восемь патронов в магазине, 20-й калибр, единственная в мире гравировка на прикладе. Он сам ее утверждал. Все удовольствие — шестьдесят тысяч баксов.

— Да, с таким ружьем в лес не пойдешь, — с необыкновенной теплотой в голосе произнес Сергей Анатольевич.

— Зверь должен быть золотым, чтоб из такого ружья по нему стрелять, — согласился очевидец и непосредственный участник этого незаурядного события Иван Семенович, друг и заместитель. — Я-то гадал, чего ты в Англию зачастил, а оказывается, вот в чем причина.

— Ты знаешь, какая это колготня, Иван? Примерка за примеркой. Пока приклад подгоняли, с меня мерки снимали раз пять. А потом начали механизмы притирать друг к другу. Добалансировка, пристрелка, опять добалансировка. Но зато смотри, какая красавица лежит.

— Такое оружие по наследству передают. Так что, Серега, поторопись с наследником. Непонятно, чем вы с Танькой по ночам занимаетесь.

— Куда нам торопиться? А ружье пока на стену повешу.

— Ты Чехова читал?

— Ну. — Серега неопределенно хмыкнул.

— Значит, не читал. Так знай, Сережа, если на стене висит ружье, оно обязательно должно выстрелить. Так что ты его лучше в сейф убери.

— Типун тебе на язык. Красотищу такую в сейф пылиться не засуну. Позвони народу, приглашаю сегодня всех на смотрины, обмоем покупку, заодно и постреляем.

Сергей Анатольевич погладил гравировку и собирался еще что-то сказать, но опередила секретарша:

— Сергей Анатольевич, к вам посетители.

— Я занят. Запиши их на завтра.

— Они настаивают, — секретарша понизила голос до шепота, — они очень настаивают и говорят, что сами выбирают, к кому и когда приходить.

— Кто такие?

— Из органов, — секретарша зашептала еще испуганнее, — из ФСБ.

Сергей Анатольевич выругался. С сожалением захлопнул красный бархатный чехол и сказал:

— Пусть заходят.

— Я буду поблизости, Серега, если что, зови.

— Понятия не имею, зачем я им понадобился. Налоги плачу, с мафией не знаюсь, работаю чисто.

— Может, все-таки наследили?

Сергей Анатольевич вздохнул:

— Может, и наследили, кто не без греха.

В кабинет зашли двое. В темных костюмах, при галстуках и белых рубашках.

«Близнецы-братья», — оценил их хозяин. Ему уже не нужно было проверять документы. С первого взгляда ясно, из какой конторы эти «двое из ларца».

— Чем обязан? — спросил Сергей Анатольевич после взаимных представлений и приветствий.

— Обязаны, ох как обязаны. — Посетитель с очень редкой фамилией Иванов улыбнулся. — После нашего разговора вы нам по гроб жизни будете обязаны.

Сергея передернуло, и фээсбэшники это заметили.

— Я не понимаю, к чему вы клоните, — сказал он.

— Буду краток, — начал Иванов. — При проведении одной из оперативных разработок вы попали в поле нашего зрения. Как в известном фильме, были «под колпаком». Неожиданно мы получили очень интересную информацию.

— Вы прослушивали меня?

— Не отвлекайтесь, Сергей Анатольевич, на мелочи, — строго отчитал его Иванов. — Мы получили достоверные сведения, что вас хотят убить.

Сергей судорожно сглотнул, взгляд его стал затравленным.

— Да не пугайтесь. Нам известны заказчик, время, место — короче, жить будете.

— Я отплачу, — брякнул Сергей.

«Близнецы» недобро улыбнулись. Сергей понял, что платить придется много, и не только деньгами.

— Не сушите себе голову, дорогой Сергей Анатольевич…

«Я уже дорогой», — машинально отметил Сергей.

— В этом простеньком дельце есть одно обстоятельство, которое мы хотели бы с вами обсудить. Проблема в том, что мы не уверены в фигуре исполнителя. То есть непосредственная шестерка нам известна. Но похоже, существует хорошо организованная банда киллеров. Вот на ее главарей мы бы и хотели выйти. Поэтому есть просьба. После того как мы огласим имя заказчика, вы не должны ничего предпринимать. Пока не станет ясен весь механизм…

— Это что, я должен изображать мишень и верить вам, что вы заслоните меня грудью? — Сергей ухмыльнулся. — Как бы не так.

— Тогда разговор закончен, — спокойно сказал Иванов.

Близнецы встали и бодрым шагом пошли к выходу.

— Эй, э, — Сергей испугался, — я пошутил. Я слушаю ваши предложения очень внимательно.

— Парень, ты заткнешься, засунешь амбиции в задницу и будешь дышать, когда мы тебе разрешим. Так?

Сергей кивнул.

— Хорошо. Заказчик, между прочим, твоя дорогая женушка, Татьяна Алексеевна, если не ошибаюсь. Чем ты ее так допек, не знаю, но настроена женщина серьезно.

— Таня? — Сергей побледнел. — Не верю. Когда?

— Что «когда»? Когда она пригласила киллера пустить тебе пулю в лоб? Сегодня.

Сергей начал открывать и закрывать рот, как рыба без воды.

— Ну-ну, ты же мужик, спокойнее, на, попей водички, а может, у тебя коньячок найдется?

Иванов по-хозяйски открыл несколько шкафов, действительно нашел бар и плеснул всем троим по дозе коньяку.

— Не верю, — отдышавшись, сказал Сергей. — Вы не могли ошибиться? Она меня сегодня провожала…

Иванов заржал.

— Надо же, не предупредила и даже виду не подала! Послушай запись переговоров. Тебе, мужик, еще повезло, что твой телефон на прослушке стоял, иначе бы тю-тю.

Сергей прослушал и почувствовал дикую разбитость.

— Убью! — прошептал он.

— А вот этого не надо. Без нашей команды никаких действий. А чтобы ты не передумал, мы за тобой присмотрим. Ты мужик горячий, тебе верить нельзя. Посидишь на работе, а вечерочком все вместе пойдем к тебе домой. Лады?

Сергей сидел с застывшим взглядом и вспоминал, как жена на него посмотрела сегодня утром — будто видела в последний раз. Как легко согласилась, что он не придет обедать. Как терпеливо слушала его брюзжание: мол, ничего, недолго осталось. Прокрутив в мозгу видеоролик, он поверил и сломался. Стал пить рюмку за рюмкой и уже смотрел на незваных гостей как на лучших друзей, которым можно поплакаться в жилетку.

* * *

Марина долго не могла уснуть. Ворочалась с боку на бок, мучилась и никак не могла отключить мозг от дневных впечатлений. Все время лезла на ум Пономаренко и терзала, терзала своей злостью, раздражением и нежеланием понять смысл ее работы.

— Может, я действительно приношу людям больше вреда, чем пользы? — задавала себе вопрос Марина, пялясь в потолок.

Неизвестно, сколько бы продолжалась пытка бессонницей, но среди ночи зазвонил телефон. Марина даже обрадовалась. И совершенно не испугалась. Она пошире открыла воспаленные глаза, схватила трубку и бодрым голосом сказала:

— Алло!

— Хорошо, что я вас не разбудил, Марина Сергеевна, — услышала она уставший хрип Семена, одного из рабочих своей группы, — у нас ЧП.

— Ты какое кино сейчас крутишь? — спросила Марина.

— «Киллер».

— Ну что у вас стряслось? Он не повелся на легенду и выставил вас за дверь? Или посадил в подвал за клевету? Говори, не молчи.

— Хуже, Марина Сергеевна, гораздо хуже.

— Не телись, Сема.

— Он от нас ушел.

— Что? — Вот тут Марина испугалась.

— Мы отработали первую часть сценария, он с горя напился, и мы расслабились. А потом он взял и смылся. Марина Сергеевна, он поехал к жене сводить счеты.

— Да вы что там, белены объелись? Вы что, первый раз этот сценарий обыгрываете? Идиоты! Немедленно перехватите его, срочно звоните жене, пусть спрячется, пока мы не возьмем ситуацию под контроль.

— Поздно, Марина Сергеевна. Он ее застрелил. Из какого-то суперружья.

Марина онемела. Такого прокола никто не переживет. Она пойдет под суд, фирма — с молотка, а в тюрьме ее найдет и удавит Алехандро.

— Ты проверил информацию? — только и смогла спросить Марина.

— Можете сами проверить. Там сейчас опера работают. Он ее застрелил, а сам из окна выбросился.

— О господи!

— Что мне делать, Марина Сергеевна? Я тут стою, под окнами.

— Ничего, идиот, ничего уже сделать нельзя! — Марина швырнула трубку.

Побегав по комнате, она сообразила, что надо срочно разыскать Алехандро. Тот обязательно что-нибудь придумает. Когда его клюет жареный петух, он демонстрирует чудеса изобретательности и изворотливости. Алехандро, вот кто обязательно найдет выход.

Телефон Алехандро молчал.

— Кобель проклятый! — выругалась Марина. Она знала, где его искать, но именно оттуда выуживать его до смерти не хотелось. Минут пять она боролась с собой. Страх и собственная беспомощность пересилили все остальное. Она позвонила.

— Извините, Инна Владимировна, Алехандро у вас? — спросила она без обиняков.

— Кто это? — прохрипела сонная Пономаренко.

— Я, Марина Сергеевна, еще не забыли меня?

— Кто такой Алехандро? — вздохнула журналистка. — И почему он должен быть у меня ночью? Вы вообще на часы смотрели?

— Извините, что разбудила. — Марину так и подмывало добавить что-либо фривольное и даже оскорбительное по поводу того, с какой легкостью Пономаренко легла под шефа, но она не успела: Пономаренко отключилась.

Марина еще побегала по комнате, собираясь с мыслями, еще раз позвонила домой Алехандро, потом несколько раз набрала мобильный. Тишина. А молчание было нестерпимо.

«Врет! — подумала Марина и сама в это поверила. — И Алехандро, сволочь, не отзывается. Думает, что я от ревности с ума схожу. Я ему сейчас устрою сладкую жизнь».

— Алло, — с надрывом заорала она в трубку, чтобы даже мертвый проснулся, — Инна Владимировна, мне необходимо поговорить с Алехандро, у нас крупные неприятности…

— Ну и настырная же вы, Марина Сергеевна. — Инна даже застонала. — Судя по всему, спать вы мне не дадите. Странно получается: неприятности у вас, а расплачиваюсь я. Это что, продолжение розыгрыша? Не все соки еще из меня выпили?

— Дайте трубку Алехандро, — упрямо повторила Марина.

— Да нету у меня никакого Алехандро, я его в глаза не видела. Вы что, думаете, я из мести соблазняю ваших знакомых?

— Вы ушли с ним с вечеринки, — открыла карты Марина.

— Я? Меня провожал какой-то Петя, довез до дому, и мы распрощались. Я, между прочим, подумала, что это в вашей фирме сервис такой — сначала укусили человека, потом зализали рану обходительностью.

— Петя? Не смешите меня. У нашего шефа есть такое развлечение, фишка такая: падать на хвост взбудораженному розыгрышем человеку. Женщины от избытка чувств после пережитого сами его в постель затаскивают, чтобы сбить напряжение. Мужики клянутся в вечной дружбе до гроба. А он, гаденыш, пользуется слабостью человеческой, прикалывается, сволочь.

— Ну не знаю, представился Петей, я у него паспорт не проверяла. Да мне, собственно говоря, наплевать, кто он: Петя, Алехандро, Хулио или Роландо! Ищите его в других местах и сейчас, и впредь.

— Извините, Инна Владимировна, сорвалась, извините, просто положение безвыходное, я голову потеряла…

— Что случилось, нужна моя помощь?

— Извините. — Марина совсем скисла. — Я не могу все рассказать, может, завтра, но не сейчас.

Пономаренко журналистским нюхом почуяла сенсацию. Она стала внимательной, ласковой и настойчивой.

— Успокойтесь, Марина Сергеевна. Если что-либо криминальное, лучшего советчика, чем я, вам не найти. Я многие годы занимаюсь сложными ситуациями, которые возникают у самых добропорядочных и законопослушных людей.

— Хорошо, хорошо, я обязательно воспользуюсь вашим предложением, спасибо, Инна Владимировна, но сначала я бы хотела разыскать шефа.

— Если вам это поможет, он собирался ехать домой. Хотя, как я понимаю, верить вашему Алехандро не стоит.

— Вы правы, продажное существо, но именно он мне сейчас нужен.

Марина вздохнула. Пометавшись еще из угла в угол, она решила ехать к шефу домой. Это был шаг отчаяния. Алехандро беспощадно мстил за появление у него дома без приглашения. Однажды, только однажды она осмелилась появиться незваной и была безжалостно, с грубыми оскорблениями выставлена за дверь. А поскольку в те времена даже косо брошенный взгляд мог пробить в ее ауре смертельную брешь, то она еще долго выкарабкивалась из этого дерьма.

Швейцар на входе долго и пристально вглядывался в полуночницу, а потом нехотя возился с запорами. Наконец дверь открыл, впустил, но в спину съязвил:

— Как рано у вас начинается рабочий день, Марина Сергеевна, совсем он вас уважать перестал.

— Старый хрыч, — прошептала Марина, — всюду ему надо сунуть свой нос.

— Дома он, дома, один, — продолжал швейцар, — видно, заскучал.

Марина впорхнула в лифт и нажала нужную кнопку.

«Сейчас я его развеселю», — подумала она.

Но сколько она ни звонила, ей никто не открыл. Молотить ногами в металлическую дверь она не решилась, устраивать шум на весь подъезд не входило в ее планы. Люди не виноваты, что скотина Алекс не желает ее впускать. Марина даже всплакнула перед запертой крепостью. Капнув пару слезинок на позолоченную ручку двери, она взяла себя в руки. Процедила: «Не дождетесь!» — и пошла восвояси.

Домой не тянуло — казалось, что, как только она зайдет в свой подъезд, ее тут же повяжут менты. Или же разъяренные родственники Сергея и Татьяны.

Повернула на работу.

Черт ее попутал предложить Татьяне разыграть мужа при помощи «Киллера»! И та сразу уцепилась за сценарий и сказала, что только страх может привести в норму ее благоверного. Видно, достал он ее.

— Мне бы, дуре, подумать хорошенько и отговорить ее или предложить что-то менее радикальное, правда?

Совета она спрашивала у Псюши, любимого кактуса. Кактус поразил ее, когда расцвел зимой, в дикие морозы. Она тогда долго добиралась на работу. Ее машина стояла в пробке, скользила по льду, чуть не въехала в грузовик. Сама она превратилась в сосульку, поскольку стекло на левой дверце по дороге заклинило и в здоровую щель врывалась январская метель. Алехандро, как всегда, наорал за опоздание, и в кабинет она пришла злой, замерзшей и несчастной. Но когда увидела свой кактус в цветах, оттаяла. Это было очень трогательно и очень вовремя. С тех пор кактус приобрел имечко: Псюша. Почему Псюша? От «психе» — душа.

— Псюша лучше всякого доктора душу лечит, — объяснила она коллегам.

На цветение Псюши сбегалась поглазеть вся контора, как японцы на цветение сакуры.

— Почему меня не кольнуло, Псюша? — стенала Марина. — Я только удивилась, чего она так вцепилась именно в этот сценарий. Я даже пошла на уступки и внесла существенные поправки. А как же, заказчик у нас всегда прав. Захотела дамочка сама выступить в роли киллера? Пожалуйста, выкладывай денежки и «владей». Псюша, знать бы заранее, что из этого такой бардак выйдет, я бы стояла насмерть. Веришь?

Псюша невозмутимо молчал. А что мог сказать маленький кактус? Разве что исколоть первого, кто зайдет в хозяйский кабинет.

Первой, ни свет ни заря, примчалась Верунчик.

— Ночка, — заорала она с порога, — ты мерзко выглядишь, значит, уже знаешь?

— Вот трепачи! — вздохнула Марина. — Всем разболтали.

— Ну влипли, ну влипли, — тараторила Гренадерша, — кстати, откуда ты все знаешь?

— Мне ли не знать! — Марина поблуждала взглядом по кабинету и предложила: — Давай тяпнем, может, легче станет.

— Ты что, спятила? С минуты на минуту менты нагрянут. — Верунчик отобрала бутылку и зло запихнула обратно в шкаф. Злость шла от желания самой выпить рюмашку.

— Что сказал Алехандро? — спросила Марина.

— Это в смысле «что сказал покойник»? Ну и черный юмор у тебя, Риночка.

— Ты на что намекаешь? — вдруг встревожилась Марина.

— Я намекаю, что наш бесценный шеф прохлаждается в морге.

Марина охнула и рухнула со стула под стол.

— Ринулечка, что с тобой? — завизжала Вера, трясущимися руками схватила коньяк и тоже полезла под стол. — Хочешь, на, хлебни, легче станет.

Марина никак не реагировала. Гренадерша сама сделала порядочный глоток для поддержания духа и стала ее тормошить.

— Верка, не тряси, душу вытрясешь, — слабо стала отбиваться Марина, придя в себя.

— Напугала ты меня. — Верка опять хлебнула из бутылки. — Ну что, полежим тут еще немного или на свет белый вылезем?

— Вер, ты серьезно насчет Алехандро?

— А ты что, не знала? А отчего тогда такая помятая и так рано на работе?

— У меня клиент застрелился.

— Ого!

— Что с Алехандро случилось?

— Утонул, представляешь. В ванной нашли. Как мы и мечтали. Тьфу! Не дай бог кто услышит.

— Эй, вы где? — вдруг раздался голос сверху. — Это я, Надя. Где вы прячетесь, девки?

— Лезь к нам, — скомандовала Верунчик, — у нас тут военный совет в Филях.

— Тоже мне, нашли место под солнцем. Все равно отыщут. Как защищаться будем, бабы? Мне сегодня пленочку нашу прислали.

— Какую «нашу»?

— Где мы в бассейне Алехандрика топим, упокой Господи его душу. Я там классно смотрюсь, верхом на болване.

— То есть мы главные подозреваемые, — подытожила Верунчик. — И какая же падла нас сдала?

— Между прочим, Ринушка, тебя будут допрашивать первой. Что ты делала ночью в квартире шефа? — Надежда отобрала бутылку у Гренадерши и отхлебнула из нее пару глотков.

— Надо было.

— Надо думать, как защищаться будем.

— Все, я уже на нарах. Мне не отвертеться. — Марина перехватила коньяк. — Эх, жизнь-жестянка. Напьюсь.

— Верунчик, Надюнчик, вы где? Вас менты на допрос зовут. — Люба заглянула под стол. — Хорошо устроились, выходите.

Марина осталась одна. В душе было пусто и тоскливо. Ни страха, ни сожаления. Что с ней будет дальше? Что будет, то и будет. Она, как сомнамбула, подошла к Псюше, посмотрела на колючую шапку кактуса, вытянула руку и медленно опустила ее ему на макушку. Потом подняла руку, посмотрела на утыканную колючками ладонь и удивилась, что не чувствует боли. Она продолжила эксперимент. Ладонь сочилась кровью, а Марине казалось, что это чужая рука и чужая кровь.

Именно за таким психоделическим занятием застала ее Пономаренко. Она постучала, ей никто не ответил, и Инна рискнула зайти без приглашения. Увидев, в каком состоянии хозяйка, она крикнула:

— Прекратите сейчас же!

Марина вздрогнула, пришла в себя и завыла от боли. Как щенок, поранивший лапу, она поднесла кровоточащую руку к Инне.

— Больно, — доложила она.

— Еще бы, я сейчас вызову врача. — Инна схватилась за телефон.

— Не надо. Мне все равно. Жизнь закончилась, и чем скорее я умру, тем лучше.

— Может, перед смертью расскажете, что случилось?

— Напишете очередной материал? — Марина стала выдергивать колючки. Бесполезное занятие. Казалось, что на месте каждой выдернутой колючки быстренько вырастают десять новых.

— Постараюсь разобраться, — сухо ответила Инна и подключилась к бесполезному занятию.

— Это наказание за то, что я маму не слушала.

Инна молча обрабатывала руку.

— Всю жизнь родители меня толкали в технари. Как же, все предки инженеры. Династия. А меня всегда тянуло к языкам, хотела быть переводчиком. Короче, меня в физики, а я в лирики. Так и протрубила всю жизнь в инженерах, а потом взбунтовалась и начала искать работу гуманитария. И нашла. Вот, сценарии пишу. Счастливая ходила до сегодняшнего дня. Родители узнают, обязательно нотацию прочитают: «Говорили тебе, не лезь в писатели. Не послушалась. Теперь передачки тебе носить придется». Стыдно.

— Марина Сергеевна, это лирика. Давайте факты.

— Факты вам? Пожалуйста.

И Марина выложила Пономаренко все свои беды.

Инна присвистнула.

— Ну и гадючник, — вырвалось у нее. — Хорошо, что вы только в кактус полезли, а не в петлю.

— Мне нужно выпить, — заявила Марина.

— Мне тоже не помешает. Давно я сестрой милосердия не подрабатывала. Может, все же врача вызовем?

И тут дверь распахнулась. На пороге возникла незнакомая фигура и возвестила:

— Марина Сергеевна, пожалуйте в кабинет начальника.

— И кто у нас теперь начальник?

— Там увидите, — сказала фигура и исчезла, как тень отца Гамлета.

— Я сама туда не пойду. — Марина посмотрела на Инну преданными, собачьими глазами.

— Давайте смажем йодом рану и пойдем, — смилостивилась Пономаренко.

Вот так вдвоем, как слепой и поводырь, они пошли на заклание.

Дверь в кабинет шефа открылась. Раздался выстрел, и с потолка полетело конфетти.

— А-а-а! — закричала Марина. — Он живой!

— Кто живой? — спросила Инна, сдувая с губ разноцветные бумажные кружочки.

— Все живые, — вращая глазами, почти обезумев, выпалила Марина.

— С возвращением, Мариночка! — Лысый породистый мужик подошел к дрожащей Марине, по-хозяйски обнял ее и поцеловал прямо в губы. — Как тебе шуточка?

— Ну и гадючник у вас, — высказалась Инна. — Убийственный розыгрыш, ничего не скажешь.

— Вам понравилось, Инна Владимировна? — тут же развернулся к ней лысый. — Мы можем надеяться на информационную поддержку?

— В парике вам лучше, — только и сказала Инна.

— Спасибо, учту. Так как вам мое предложение?

— А если бы все произошло на самом деле? Если бы Сергей, как его, Анатольевич действительно застрелил жену, кто был бы в ответе?

— У нас такого быть не могло.

— Но ведь Марина поверила. И почему именно она стала жертвой такого сурового розыгрыша?

— Пожелание клиента. Когда Сергей Анатольевич узнал, кто автор сценария, он захотел взять реванш. Алаверды, так сказать. Он сам придумал розыгрыш и от начала до конца наблюдал за его исполнением.

— Ты подлец, подлец! — налетела на Алехандро пришедшая в себя Марина. — Скотина! Как ты мог? Я поседела от горя!

— Успокойся, дорогуша. Бизнес есть бизнес. Я на тебе столько денег заработал, ты себе даже представить не можешь.

— Скотина, — всхлипывая, повторила Марина.

— Я удовлетворен, — вдруг вмешался в разговор Сергей Анатольевич, — все по-честному. Особенно впечатлила сцена с кактусом. Покажите руку, Марина Сергеевна. Вы действительно не чувствовали боли? Вас так расстроила моя смерть?

Он засмеялся и опрокинул бокал с абсентом.

Марину передернуло.

— А где ваша жена? — спросила она. — И почему она вас так не любит?

— Моя жена? — Сергей Анатольевич рассеянно посмотрел на пустой бокал. — Моя жена… моя жена дома. Она разозлилась, что я забыл о годовщине. Я с ней еще поговорю.

— Годовщине вашей свадьбы?

— Не важно. Годовщины бывают разные, — сказал он и надолго замолчал.

— Хороший напиток, продирает, — прибавил после затянувшейся паузы Сергей Анатольевич и пошел на поиски новой порции.

— Маринчик, ты как, нас простила? — Рядом появились Верунчик и компания.

Марина демонстративно повернулась к Пономаренко и сказала:

— Познакомьтесь, Инна Владимировна, это мои продажные коллеги.

— А это наш Гуинплен, как я догадываюсь, — подхватила Верунчик. — Чудесная вечеринка, правда? Вы пробовали абсент? Нет еще? Любунчик, ну-ка, принеси нашей гостье абсентику и, как ты умеешь, добавь туда мятки, лимончику, чтоб повкуснее получилось. Эх, уважаемая госпожа Пономаренко, с нами не соскучишься. Ради красного словца не пожалеем и отца.

— Да, от вас нужно держаться подальше, — согласилась Инна.

— Не получится. Вы нас уже никогда не забудете. Вот ведь Мариночку простили и примчались, как я понимаю, по первому зову на помощь. Правда?

— Я понимаю, на что вы намекаете. На радость осознания, что все неприятности, свалившиеся тебе на голову, — только чье-то больное воображение, на «удовольствие бешенства», на оживление рецепторов. И что я буду вам благодарна всю оставшуюся жизнь. Вот как Марина Сергеевна. По-моему, благодарность у нее через край хлещет. Пожалуй, не буду вам мешать.

Инна выдернула руку, которой фамильярно завладела Гренадерша. Она решила, что ей давно пора исчезнуть из обманчивого призрачного мира и заняться нормальным реальным делом.

И исчезла бы, не оглядываясь, если бы не увидела папку, на корешке которой было написано: «Серпантинов Ал.».

Инна остановилась как вкопанная. Серпантинов Алексей Вадимович вышел из дому примерно неделю назад, сел в свою машину и уехал на работу. Больше ни его, ни его машины никто не видел. Жена вела себя как нормальная дура. Она спокойно сидела дома и ждала, «когда блудный муж вернется из очередного загула». Это ее слова. Инна с ней разговаривала и ничего не добилась. Подавать заявление о пропаже мужа она отказывалась. «Алексей таскается за каждой юбкой, но быстро остывает. Если я буду сидеть тихо, он обязательно вернется. Так уже было не раз. Но если я «вякну» и создам проблему, он меня бросит».

Она смотрела на Инну, как овца, с мольбой, но, как только Пономаренко отвернулась, щелкнула зубами, будто хотела укусить.

— Вы не допускаете мысли, что с Алексеем Вадимовичем могла случиться беда? — спросила Инна.

Та будто оглохла.

— Муж таскается за каждой юбкой, но быстро остывает. Если я буду сидеть тихо, он обязательно вернется, — слово в слово повторила она.

«Хороший тыл у Серпантинова, — с грустью подумала Инна. — Хотя, возможно, он над таким тылом работал всю семейную жизнь. Были же у них и ревность, и ссоры, и бурные примирения? Какими удавками все это утихомиривалось?»

— Людмила Ивановна, вы не слышали, кто-нибудь угрожал мужу?

— Не вмешивайтесь, пожалуйста, — в очередной раз попросила жена. — Кто вас просил вмешиваться? Кто?

Овца закрыла глаза руками и подсматривала за Пономаренко в щелочки между пальцев.

Такая могла и сама его тихонько порешить. Пришел Алексей Вадимович пообедать, а она его аккуратненько по головке топориком тюк! А потом не спеша разрезала на малюсенькие кусочки да и вынесла собачкам на пропитание, да еще и приговаривала: «Хоть какая-то польза от тебя, кобеля, будет!»

— Кто вас просил его искать? — перебила недобрые мысли Пономаренко овца.

— Вы знали, что Алексей Вадимович продал дачу? — спросила Инна.

— Продал дачу? — Людмила Ивановна побледнела. — Нет. — И она залилась слезами. — Он меня бросил, бросил. Он обещал дачу мне оставить! На что я теперь буду жить?

— Как все — работать будете, — вырвалось у Инны. Она смотрела на рыхлое безвольное лицо, на холеные руки. Да, представить в них ни калькулятор, ни половую тряпку невозможно. Но ведь должно быть что-то в прошлом? Все мы на кого-то учились.

— Я ничего не умею делать, — всхлипнула женщина. — Я умею только ждать мужа.

— Алексей Вадимович продал дачу и получил деньги, большие деньги. С тех пор его никто не видел.

— Как он мог продать дачу? — переживала о своем Людмила Ивановна. — Он обещал. Может, вы ошибаетесь? И почему я вам должна верить? Вы аферистка? Я в милицию позвоню.

— Звоните, заодно сообщите, что мужа нет почти неделю.

Людмила Ивановна с опаской положила трубку обратно.

— Он меня бросит, если узнает, что я звонила в милицию. А вы откуда знаете про дачу?

— Я знаю тех, кто купил дачу. Это они беспокоятся, им совсем не хочется, чтобы исчезновение Серпантинова связывали с их именем. Понимаете?

— Нет, не понимаю. Так Алексей Вадимович действительно продал дачу? Как же я теперь буду жить? Вдруг он не вернется? И где деньги? Дача стоила дорого.

— Он должен был встретиться с покупателями, то ли там нужна была какая-то подпись, то ли они договорились отметить покупку, не вникала, но Алексей Вадимович не пришел.

— Как же я теперь буду жить?.. — вернулась на круги своя Людмила Ивановна, и Пономаренко поняла, что дальнейший разговор бесполезен.

Инна понятия не имела, где искать Серпантинова, и вот теперь неожиданно появилась ниточка. Папка с надписью «Серпантинов Ал.» валялась в урне. Инне очень хотелось запустить туда руку, вытащить документы и тут же, не отходя от «кассы», изучить.

Она осмотрелась.

Алехандро с Сергеем Анатольевичем надирались абсентом и оживленно разговаривали. Одно из двух: или «травили» друг другу анекдоты, или обсуждали баб. Они уже в упор не видели ни Пономаренко, ни урны.

Женщины тихо шушукались и явно выясняли отношения. Обстановка в той стороне накалялась, потому как амплитуда жестов увеличивалась. Инна подошла к урне совсем близко. Протяни руку — и…

— Вам помочь? — услышала она.

Инна быстро выпрямилась. Рядом стоял мужчина. Инне захотелось протереть глаза. Она и узнавала его, и не узнавала.

— Вы… ты… Роман? Ты как здесь оказался?

— Работаю в охране. Учтите, мы с вами незнакомы.

— Поняла. Мне нужна вон та папка, — сообразила Инна.

— Мне тоже.

— Значит, так: я упущу туда губную помаду, а ты мне будешь помогать.

Инна достала косметичку и начала старательно подкрашивать губы, а потом ловко выронила тюбик прямо в урну.

Охранник был вежлив и тут же пришел на помощь гостье. Гостья же неуклюже топталась рядом и старательно прикрывала своим задом манипуляции охранника. В результате урна опустела ровно настолько, насколько было задумано. А сумочки Пономаренко всегда носила вместительные. Так что папка там скрылась легко.

— Я тебе завтра позвоню, — вместо «спасибо» сказала Инна и удалилась.

До ближайшего угла она шла спокойно. Потом дамочке будто вожжа попала под хвост. По крайней мере, так показалось прохожим. Она взбрыкнула и понеслась. В первом попавшемся кафе перед самым носом какого-то растяпы плюхнулась на стул, оставив его без места. Не обращая внимания на его недовольный вид, лихорадочно раскрыла папку. Щщас!

Папка была девственно пуста. А что она хотела? Чтоб ей на блюдечке выложили адрес, где находится Серпантинов, и фамилии похитителей в придачу?

— Мадам, вы заняли мой стул, — наконец решился высказать свои претензии растяпа. Он стоял с тарелкой пельменей в одной руке и пивом в другой и грозил и то и другое опрокинуть прямо на голову Пономаренко.

Инна продолжала тупо рассматривать пустую папку.

— Мадам, библиотека — более подходящее место для чтения.

— И все же он там был, — сообщила она голодному растяпе. Но это его не успокоило.

— У меня пельмени остынут, — возмутился он на все кафе.

— А у меня человек пропал, — поделилась она своим горем. Тот притих.

Инна освободила стул и пошла на работу, размышляя по дороге, куда делся Серпантинов, успел ли он стать жертвой розыгрыша и чем он заинтересовал Романа. Эти и еще множество других вопросов крутились в ее голове.

На работе сосредоточиться не удалось. Все в редакции непременно хотели узнать, как себя чувствует Пономаренко после розыгрыша. Причем физиономии у всех были «празднично-нарядные». Все намекали, какая Инна счастливая, и поясняли почему: «Ты же родилась заново», но сами рождаться по второму разу, судя по всему, не торопились.

Коллектив повеселился за ее счет на славу. Инна пожелала каждому такую же веселенькую жизнь и такие же сногсшибательные переживания. Она закрылась в кабинете и начала рассматривать папку повнимательней. Совершенно новая, без пятен, без потертостей, будто купили, написали фамилию и выбросили в урну.

Инна взяла канцелярский нож и даже поскребла буквы. Идиотский эксперимент ничего не дал. Но зачем же на папке написали «Серпантинов Ал.»? Пономаренко открыла стол и не глядя полезла в ящик за лупой. Она услышала странное шипение, скосила глаза, и по редакционному коридору разнесся ее вопль.

В кабинет набилась уйма народу, и все стали разбираться в причинах ужасных, леденящих кровь криков. Оказалось, что в ящик каким-то образом заполз обыкновенный уж. Как и положено, он «светил» желтыми пятнышками на голове и, сам ни жив ни мертв, старался забиться в дальний темный угол, подальше от наступающих на хвост и голову преследователей.

— Инна Владимировна, это же безобидный ужик, — уговаривал трясущуюся Пономаренко дизайнер Дима. Ему удалось отловить ужа, и тот безвольно повис у него на руках. — Смотрите, желтые пятнышки.

— Это он в лесу безобидное животное, а у меня в кабинете он самая настоящая машина для инфаркта.

— Пожалейте его, он сам в предынфарктном состоянии. Представляете, каково ему среди нас?

— Кто мне подбросил это чудовище? — спросила Инна недобрым голосом.

Все задались тем же вопросом. Действительно, каким образом уж оказался на девятом этаже редакции газеты «Криминал-экспресс», да еще в закрытом ящике стола? Ужик больше не казался таким безобидным.

— Я бы упала в обморок сразу, — высказалась секретарша Светочка. — Представляете, засовываешь руку в стол, а там тебя цап…

— Ужи не кусаются, — вступился за пресмыкающееся Дима.

— Все равно, холодное, скользкое и шевелится, ужас. Я теперь все время буду стол проверять.

— Да, проблема. И куда теперь его девать? Инна Владимировна, ему же больно в моих руках. Посмотрите, даже пятнышки побледнели, — взывал к жалости Дима.

— Да опустите его на пол, пусть ползет куда хочет. — Инна прокашлялась и продолжила: — Если никто не шутил, значит, будем считать, что он сам по себе тут появился.

— Да, Инночка, не иначе, влюбился он в вас, — грустно засмеялась Василиса Илларионовна, корректор. — Почти детективная история. Вполне в духе нашей газеты.

Зазвонил телефон, и Светочка машинально схватила трубку. Секретарша везде секретарша.

— Вас, Инна Владимировна, — растерянно возвестила она, — извините, я по привычке ответила.

Пономаренко взяла телефон и выразительно посмотрела на коллег. Те все поняли и ретировались из кабинета.

— Это Марина, Марина Сергеевна, я хочу вас предупредить по-дружески.

— Это насчет ужа? — спросила Инна.

— Какого ужа? — растерялась Марина. — Хотя его можно и так назвать, вы правы. — Потом она помолчала и добавила: — Нет, он гад ползучий. Так точнее.

— О ком это вы, Марина Сергеевна?

— Зовите меня просто Марина, можно Рина. Я хочу вас предупредить. Не знаю, чем вы так достали нашего Алехандро, но я случайно подслушала разговор. Речь шла о вас, и Алехандро сказал, что вы клюнули.

— На что я клюнула?

— Не знаю. Но голос у Алехандро был препротивный. Будьте осторожны, Инна. Вы не представляете, каким он может быть изобретательным.

— Кажется, представляю. — Инна посмотрела на несчастного ужа, который забился в угол за урну и сидел там тише воды, ниже травы.

— Я боюсь за вас. Он может любого довести до инфаркта.

— Вы не знаете, с кем он разговаривал?

— Увы, не знаю.

— Как вашего Алехандро зовут по-настоящему?

— Он с удовольствием отзывается на имя Алекс. Не думаете ли вы звонить ему сама?

— А почему бы и нет? У меня к нему вопросы накопились.

— О господи, он меня убьет, если догадается, кто его сдал. Не выдавайте, — взмолилась Марина.

— Как получится, — жестко ответила Инна и отключилась.

Она пробежалась по кабинету, шуганула ужика, пнула папку с надписью «Серпантинов Ал.» и подумала: «Может, он подбросил мне папку нарочно, а потом потешался, с какими ужимками и прыжками я ее изымала? Тогда откуда он знает, что меня интересует Серпантинов? Если я не ошиблась, то Роман скоро станет безработным. Но зачем ему такие финты? И еще вопросик: откуда у него такое раздражение и почему оно направлено на мою скромную особу? Ужа и то не пожалел».

Сделав еще один круг по кабинету, Инна решилась на крайние меры — спросить в лоб, на кого или на что она клюнула.

Она позвонила.

— Алекс, на что это я клюнула? — пошла она в наступление.

— Я почем знаю? — развязно ответил тот. — Хотя некоторые соображения у меня появились. Вы клюнули на мое заманчивое предложение и согласны на информационную поддержку нашей фирмы. Так?

— Думайте еще, Алекс, не угадали.

— А зачем мне напрягаться?

— Например, объясниться, какого черта вы решили подбросить мне ужа!

— Оценили? — Алехандро, довольный собой, заржал.

Инна разозлилась:

— Серпантинов был вашим клиентом?

Алехандро перестал смеяться.

— Вы как пиявка, — лениво пробурчал он. — Серпантинов не успел стать нашим клиентом. Слинял от нас к конкурентам.

— К каким?

— Не знаю.

— И вы не боролись, не высказывали недовольства, не разбирались? Все простили и ему и конкурентам?..

— Да я бы им яйца пооткручивал, но мне позвонили серьезные люди и отсоветовали.

— Кто вам звонил?

— Кто, кто! Конь в пальто! Достали вы меня, Пономаренко.

И он бросил трубку. Инна терпеть не могла, когда ее несло по течению помимо ее воли, а она и не собиралась ни купаться, ни плавать, ни вообще лезть в воду.

Пономаренко посмотрела на ужа, который скрутился за урной, как бедный родственник, и решила с ним поговорить по душам. Для нее сейчас это был самый удобный собеседник.

— Сдается мне, «конь в пальто» не только Алексом командует, но и мной, да и тобой тоже. Согласен?

Уж скрутил кольца плотнее.

— Увы, прячь голову, не прячь, не поможет. За свою свободу придется бороться. Почему-то мне кажется, что это только начало. Что я знаю? Что исчез некий Серпантинов с большой суммой денег. Ничего необычного и загадочного. Перед этим Серпантинов засветился в фирме, которая специализируется на сомнительных розыгрышах. Зачем? Не знаю. Или мне специально подсунули этот факт, чтобы я так думала? Зачем? Тоже не знаю. Тебе не скучно, ужик?

Уж приподнял голову, но уползать не стал.

— Известно, что частный сыщик Роман ошивается на фирме охранником. Что он там вынюхивает? Не знаю, но это узнать мне под силу. А что знает «конь в пальто»? Что я заинтересовалась исчезновением Серпантинова. И это ему очень не понравилось. Почему? Ответ только один: потому что именно он Серпантинова и умыкнул. И последний вопрос: что делать с тобой? Тебе тут явно не нравится.

Инна ничего не успела пообещать своему бессловесному собеседнику. К ней ввалился посетитель. Роман улыбался и поигрывал мускулами. Он всегда немного рисовался в обществе Пономаренко. Это мальчишество вошло в привычку с первой минуты их знакомства, когда Роман набивался в партнеры по работе, разыгрывал из себя супермена, а Инна послала его подальше со всеми его претензиями.

— Попробую угадать, — с порога начал Роман игру в смышленого, находчивого паренька. — В папке ничего стоящего, одна ерунда.

— Не угадал, — осадила его Пономаренко, — в папке вообще ничего. Пусто. Тебя за нее не выгнали?

— Наоборот, похвалили. — Роман увидел ужа, ничуть не удивился и даже поздоровался с его ползучим величеством.

— Как ты его назвал? — заинтересовалась Инна.

— Сократ. Этого ужика зовут Сократ, самый умный работник фирмы. Меня за ним и прислали. Алекс очень беспокоится, как бы вы его не покалечили в порыве гнева.

— Вот наглый тип!

— Сократик добрейшее существо. — Роман вытащил темный мешок и ловко сунул туда свернутого в кольцо Сократа. Тот даже не пошевелился. — Если бы вы знали, Инна Владимировна, сколько он видел девиц в полуобморочном состоянии! Главная его задача — погромче зашипеть и быстренько уползти в темный угол, чтоб не раздавили при падении. С этого нехитрого розыгрыша фирма начинала свою раскрутку. Он самый заслуженный реквизит.

— Рассказывай, Роман, почему тебя не выгнали?

— Потому что мне приказали ткнуть вас, простите, физиономией в папку, если вы ее сами не увидите. С чем я блестяще справился. Вы даже ничего не заподозрили.

— Так, понятно. И как ты можешь это объяснить?

— Никак. Мне, Инна Владимировна, хорошо платят, чтобы я не задумывался.

— Брось, Ромочка, скромничать, я ли тебя не знаю. Выкладывай, кого ты там пасешь?

— Серьезно как на духу. Прикрыл свое агентство и подался в наймы. Надоело следить за кобелирующими мужьями и получать за это копейки.

— Так я тебе и поверила. Смотри, как бы ты не пожалел о чрезмерной скрытности. Я ведь и сама до всего докопаюсь.

— До чего докапываться, Инна Владимировна? Это же мелко для вас. Почему Сократика вам подкинули? Просто хотели разыграть.

— Иди с глаз долой, Рома, я от тебя такого двуличия не ожидала. И ужа забирай.

Сократ зашевелился в мешке и высунул голову наружу. И тут они услышали женский визг.

— Хорошо кричит! — восхитился Роман.

Инна с удивлением смотрела на женщину, которая чуть не споткнулась об мешок с Сократом и теперь орала, не помня себя от страха. Уж, очевидно, привык к такой реакции и для пущего эффекта выполз из своего убежища. Роман, как истинный джентльмен, сначала насладился воплями, а потом в два прыжка оказался рядом и геройски запихнул Сократа обратно в мешок.

— С-спасибо, — заикаясь, поблагодарила спасителя женщина и одарила многообещающей улыбкой.

— Если вам потребуется моя помощь, — не без кокетства расшаркивался Роман, — обращайтесь прямо в мое агентство. — И он ловко всунул в руку растерявшейся женщины визитную карточку.

— Мне нужна помощь, мне очень нужна помощь! — чистосердечно призналась она.

— Людмила Ивановна, проходите. — Инна узнала женщину и ревниво старалась оттеснить ее от Романа.

Роман отступил. И тотчас же об этом пожалел.

— Моего мужа похоронили, — сказала женщина и залилась слезами.

— Серпантинова?

— У меня один муж, — сквозь слезы ответила Людмила Ивановна, — его надо спасти. Он записку написал.

Роман подошел ближе, перехватил записку и прочитал первым.

— Ничего себе просьба. Прочитайте, Инна Владимировна, это интересно. — Он смилостивился и протянул записку Пономаренко.

— А шел бы ты, Ромочка, по своим делам, — разозлившись на бесцеремонность Романа, предложила Инна.

— Вы сначала прочтите, я вам понадоблюсь.

«Люда, беги на Путиловское кладбище, найди мою могилу и раскопай меня. Да побыстрее. Я смогу протянуть только до пяти часов вечера. Алексей».

— Когда записку принесли?

— Утром, — ответила женщина, — я очень испугалась.

— Что же вы так тянули?! — возмутилась Инна. — Уже два часа дня.

— Я побежала на кладбище, как Алеша и приказал, нашла его могилку. Представьте мой ужас! Кто похоронил? Когда? Я боюсь мертвецов.

— Могилу нашли?

— Да, бугорок земли, крест, на кресте его фотография и имя. Что делать, не знаю!

— Надо было откапывать!

— У меня лопаты не было, да и выгнали меня с кладбища. Сказали, не положено мертвецов беспокоить. Сказали, разрешение нужно. А разрешение неделю ждать надо.

— У нас три часа времени. Роман, идеи есть?

— Позвонить Коротичу, пусть милиция пришлет подмогу.

— Он в отпуске. — Инна листала записную книжку, а Людмила села рядом с Романом и стала как ни в чем не бывало подкрашивать губки.

— Поехали на кладбище, — взял инициативу в свои руки Роман, — на месте что-нибудь придумаем. Быстрее всего мы можем добраться на метро.

Инна согласилась. Они рысцой неслись по эскалаторам, да еще подгоняли Людмилу. Любящая женушка, видно, совсем успокоилась, переложив заботу о погребенном муже на посторонних людей. Она тормозила на каждом шагу и даже норовила разглядывать книжки на лотках.

— Она что-то не очень убивается, — шепотом отметил Роман.

— Вот-вот, присмотрись и сам не вляпайся в такой брак, — посоветовала Инна.

— Ни за что, — пообещал Рома и взял Людмилу на буксир. — Мадам, если вы не поторопитесь, то можете сделаться вдовой.

Людмила вздохнула и шаг замедлила. Она попыталась еще и в обморок грохнуться, но Рома что-то ей прошептал на ухо, и полуобморочное состояние тотчас же сменилось живейшей трусцой.

Как они ни старались, но на кладбище примчались только через час. Улыбающийся Серпантинов наблюдал за ними с фотографии. Людмила снова решила пустить слезу, но посмотрела на строгого Романа и воздержалась.

Роман разметал венки и теперь потирал исколотые руки.

— Надо бы лопату раздобыть, — сообразил он. — Пойду поищу у работников.

Но кладбищенские служители появились сами. И не одни. В группе поддержки красовался дородный лейтенант милиции. Одышка выдавала его с потрохами. Блестящей физподготовкой заплывший жиром лейтенант похвастаться не мог уже давно. С трудом застегнув мундир — видно, расслабился, ожидая нарушителей, — поднес руку к козырьку и прогундосил:

— Участковый «буль-буль-буль» района лейтенант Гапоненков Евгений Борисович. Попрошу прекратить противоправные действия.

Инна сразу поняла, что лейтенанту Гапоненкову бесполезно объяснять их действия. Не поймет и даже не услышит. На физиономии было написано «исправный служака», без намека на широту взглядов. А чтобы понять смысл записки «пойди и откопай мою могилу», нужна была не только широта, но и глубина.

За необъятной спиной служаки спрятались директор кладбища, пенсионного возраста женщина, и два бомжа, кормящиеся за счет поминальных «тормозков». Они уж тем более ни о чем, кроме «не положено», знать не хотели.

— Лейтенант, как бы вам объяснить… — Роман вышел вперед.

— Ничего объяснять не надо. Веночки, будьте добры, на могилку сложите, как было, и пройдите к выходу.

Людмила Ивановна сдалась первая. Она перечитала записку и вдруг заметно повеселела.

— Может, кто подшутил? — заикнулась она, но, напоровшись на взгляд Романа, осеклась.

Инна дернула Романа за рукав.

— Ромочка, если мы даже пойдем в рукопашную, все равно проиграем. Они в большинстве, надо вызывать помощь. У тебя нет таких друзей, чтоб без разговоров и разрешений могли рискнуть ввязаться в такое дело? — зашептала она.

— Я же говорил, что понадоблюсь вам.

Инна проглотила шпильку. Не то время, чтоб препираться.

Роман покинул поле битвы, отошел в сторону и занялся телефонными переговорами.

Лейтенант Гапоненков первым учуял опасность.

— А вот этого не надо, молодой человек, — заскрипел он и двинулся на Романа. Но на его пути встала хрупкая Пономаренко.

— Там! — громко сказала она и показала пальцем на могилу. — Зарыт живой человек!

И такая убежденность прозвучала в ее словах, что лейтенант Гапоненков отскочил он нее, как от черта.

— Если бы вас зарыли живьем! Там!

Лейтенант Гапоненков, невзирая на милицейскую форму, перекрестился. Это уже была победа. Он остановился и беспомощно вертел головой. Ему явно нужна была поддержка.

— Что вы сказки рассказываете, женщина! — пошла в бой директорша. — У меня свидетельство о смерти в конторе. Мы живых не хороним. У нас приличное кладбище.

— Несите! — скомандовала Инна. Она увидела, что Роман закончил разговор и прошептал: «О’кей».

Директорша «повелась» и удалилась, пыхтя как паровоз. Лейтенант остался без надежного тыла и подрастерял свою решимость. Бомжи не в счет. У них на уме только одно: выпить и закусить. Прикажут закопать лейтенанта Гапоненкова — закопают. Было бы что налить и чем закусить. Прикажут откопать — без проблем. Выпьют, закусят и откопают. Они стояли и ждали приказа.

Инна посмотрела на часы. Время еще есть, но мало. Лейтенант чесал затылок и растерянно рассматривал свежую могилу.

— Вы, граждане, тут того, не балуйте, — наконец выдавил он, — пройдемте в отделение, там и поговорим.

— Никуда мы не пойдем. — Роман улыбнулся. — Мало того, мы будем делать то, что захотим.

— Нарушать закон я не позволю! — более определенно высказался лейтенант. Он увидел, что вернулась директор кладбища и в руках у нее было самое настоящее свидетельство о смерти.

— Роман, ты зачем гусей дразнишь? — буркнула Инна.

— Потому что на нашей стороне сила, — ответил Роман. И оказался прав.

На территорию кладбища ворвался микроавтобус, резко затормозил, и оттуда посыпались, как горох из мешка, бравы молодцы в камуфляжной форме. Группа профессионально заняла позиции, оцепила могилу и оттеснила мгновенно вспотевшего лейтенанта Гапоненкова со товарищи.

— Где ваш живой труп? — спросил старший.

Лейтенант Гапоненков побледнел и вспотел еще сильнее. А ну как это о нем? Закопают, как и намекали, и прощай утка с яблоками, которую обещала зажарить на ужин жена.

— Осталось полчаса, — сообщила Инна, и парни с саперными лопатами резво взялись за дело.

Бомжи оживились и тоже попытались принять участие в раскопках, но их безжалостно оттеснили от «кормушки».

Препираться было бессмысленно. Теперь и законники, и нарушители с большим интересом наблюдали за процессом и гадали: покойник в гробу лежит мертвый или живой? Или могила вообще пустая?

— Тут шланг протянут.

— Осторожнее, не перебейте его, — тут же сориентировался начальник. И Инна совершенно успокоилась. Она вдруг почувствовала себя защищенной.

— Рома, кто это? — спросила она, заинтригованная.

— Понравился? Он всем женщинам нравится. Зовут его Андрей. Он начальник охраны одного из частных банков. А это его ребятушки. Кстати, он здорово рискует. Однако приехал. Рисковый парень.

— Ну, Роман, как расхлебывать последствия будем, если там ничего, кроме покойника, не найдем? — Андрей оказался совсем близко и, конечно, слышал лестные слова в свой адрес. Догадался он и об интересе журналистки к своей особе.

— Расхлебывать будет она. — Роман указал на Инну. — Познакомься, Инна Владимировна Пономаренко.

— Жена будешь нашему покойничку?

— Жена вон стоит, сбежала подальше.

Андрей присмотрелся к Людмиле и припечатал:

— Амеба, а не жена.

— Жена как жена, — только и смогла ответить Инна.

— А ты, значит, любовница?

— Ну да, хочу лежать рядом, потому как разлука хуже смерти.

— О как! Брось, забудь его, я лучше. Видишь, примчался по первому свисту.

— Андрей, если шланг торчал для подачи воздуха, то парню кранты. Шланг перебит на середине.

Лопаты замерли. Раскопанная до середины могила выглядела жутко. Ребята топтались в замешательстве.

— Если мы тревожим мертвого, значит, пойдем по статье. — Андрей, прищурившись, смотрел на Пономаренко и ожидал ее решения.

Инна в свою очередь буравила глазами Романа. Тот отворачивался. Игра в переглядки затягивалась. И совсем некстати появились неприятные мыслишки. Инне вдруг показалось, что дело совсем не в Серпантинове и его могиле. Виновницей является она. Кто-то продолжает над ней потешаться. И там, в могиле, или совсем никого нет, или стопроцентный покойник, а ее заставляют сомневаться, нервничать, дергаться. И незнакомый ей «конь в пальто» получает от ее метаний кайф.

— Рома, а вдруг это элементарный розыгрыш? — забеспокоилась Инна.

Роман улыбнулся и стал прикуривать сигарету. И зажигалка у него никак не хотела работать, и сигарета торчала изо рта фильтром наружу, и рука нервно подрагивала. Инна подошла совсем близко, выдернула из его рта сигарету, раздраженно ее выкинула и заглянула ему в глаза.

— И смазливенький Андрей всего лишь марионетка? А ты тут в руководителях числишься, чтоб потом во всей красе расписать мои растрепанные чувства, да?

— Ну и фантазии у вас, Инна Владимировна, чистый Кафка. — Роман вытащил другую сигарету, прикурил с первой попытки и отвернулся, чтобы дама не задохнулась от дыма.

— Роман, если я права, — Инна развернула его к себе, — я тебя в этой могиле собственноручно закопаю, запомни!

— Сам от вас в ней спрячусь, — засмеялся Роман. — Что делать будем, продолжать или когти рвать?

— Завершим начатое, — приняла решение Инна. — Или пан, или пропал. Ты представляешь силу сомнений, которые нас одолеют, если мы не докопаем? Да они нас раздавят. Теперь у нас только один путь: убедиться хоть в чем-то.

— Мудрая женщина. — Андрей шевельнул бровями, и его ребята снова вгрызлись в черную землю.

Людмила Ивановна окончательно примкнула к стану врагов и неодобрительно наблюдала за процессом издали.

— Осталось двадцать минут, — сообщил Роман.

— Ребята, поднажмите! — скомандовал Андрей. — Несите канаты. Будем поднимать. Спасибо, Инна Владимировна, за приключение, оживляет, кровь разгоняет. Ставлю сто баксов — он мертвый.

— Двести на живого, — тут же поддержал друга Роман.

И они оба уставились на Пономаренко.

— Циники, — расстроилась Инна. Ей уже перестал нравиться Андрей. Решительный, сильный, и на тебе — игрок, циничный игрок. Роман тоже хорош: нашел на чем деньги зарабатывать.

— Азарт, Инна, украшает мужчин, — уточнил Андрей и окончательно похоронил свой геройский облик в глазах Инны.

Но отвечать колкостями было некогда. Ребята расчистили гроб и протянули под ним канаты. Теперь Андрей руководил подъемом. То и дело слышалось его молодцеватое «О-оп!».

«Вытягивать из могилы гораздо труднее, чем опускать», — отметила Инна. И еще откуда-то прилетел старый анекдот: «Чем отличается пессимист от оптимиста? Один говорит, что стакан наполовину пуст, а другому кажется, что он наполовину полон». Кто она сейчас, пессимист или оптимист?

Тяжелый гроб медленно, цепляясь за края, полз наверх. С каждым рывком, с каждым «О-оп!» Пономаренко ощущала, как пустеет ее воображаемый стакан.

Наконец гроб бесцеремонно шваркнули на кучу земли. Он накренился и чуть не перевернулся.

— Осторожнее, — закричала Инна, — поставьте его на ровное место и открывайте скорее!

Крышку сковырнули быстро. Пономаренко, растолкав всех, первой склонилась над погребенным человеком.

Мужчина лежал с закрытыми глазами. В руках у него был зажат маленький кислородный баллон.

— Мы были правы, — возвестила всем Инна и приникла ухом к груди мужчины.

— Ну что там, выиграл я или проиграл? — Андрей в нетерпении стал дергать лежащего в гробу за ногу.

— Он дышит, — сказала Инна. Она посмотрела на мужчину и добавила: — Выиграл он. Впрочем, выиграли и мы. По крайней мере, тюрьма без нас еще поскучает.

Она ласково погладила мужчину по щеке, потом стала легонько похлопывать его по лицу. Прекраснее лица она в своей жизни еще не видела. Или это у женщин в природе так заложено: влюбляться в тех, кого спасают? Наконец мужчина вздохнул и открыл глаза.

— Кто ты? — спросил он, увидев прямо перед собой незнакомую женщину.

— Инна, — ответила она, улыбнулась и легонько сжала его холодную руку.

— Спасибо, — легко выдохнул мужчина.

Тончайшую ниточку, связавшую двух человек, растоптал третий… Слон. Он радостно и грубовато вторгся в эфирные материи и заорал:

— Ура! Он живой. Молодец, пацан! И сто баксов не жалко!

Андрей, потирая руки от удовольствия, метнул молнию во вражеский стан. Там началась паника. Директорша хлопнулась в обморок на руки бомжей. Лейтенант Гапоненков, крякнув от страха, снял фуражку, вытер потный ободок и стал подготавливать пути к отступлению.

— Ты, Мария, того, сама тут разбирайся, — скороговоркой выговаривал он бесчувственной директорше. — Некогда мне, дел много. И больше не звони. Я тут ни при чем. Чуть грех на душу не взял. А если бы он задохся? Я начальству доложу о безобразиях, ты не волнуйся…

От таких успокоительных слов директорша погрузилась в еще более глубокий обморок. Что значит «не волнуйся, я доложу»? Это прямая дорожка на пенсию! Выгонят. Ее, пенсионерку, и так еле терпели. На такое место желающих пруд пруди! А теперь и повод появится. Не уследила, не проявила бдительность. Живых людей закапывают. ЧП! Позор! А как на пенсию проживешь? Ох!

Странно повела себя жена, Людмила. Она словно окаменела. То ли не могла поверить в радостное событие, то ли поверила и теперь прямо на глазах побледнела от разочарования. Надо же, свобода была так близка!

— Парень, вставай! — продолжал командовать Андрей. — Жизнь — хорошая штука! Смотри, солнце светит, водка еще не перевелась.

Пономаренко сидела возле гроба, сжимала Серпантинову руку, тот смотрел на нее не отрываясь, и им совсем не хотелось что-либо в этом мире менять.

В рядах оцепления вдруг началось брожение. Прямо на них летела легковушка. Водитель и не думал тормозить. Пришлось в последний момент уступить и, выматерившись, пропустить машину.

Из «бээмвухи» выползла старушенция внушительных размеров. Такая и без колес могла протаранить любую стенку. Голос у нее был под стать весу.

— Где он, мой ненаглядный мальчик? — заорала она и ринулась к могиле.

Легко отшвырнув Инну, она всей мощью кинулась сыночку на грудь. Тот закашлялся. Если он не задохнулся в могиле, то теперь у него появился шанс наверстать упущенное.

Мамаша безудержно рыдала, придушив своего птенчика почти до смерти.

— Женщина, осторожно, он еще очень слабый, — вступилась за несчастного Инна.

— Я мать и лучше знаю, что моему сыночку надо! — отрубила энергичная особа и снова припала к сыночку на грудь.

Отрыдав положенное, старуха подняла голову и совершенно спокойно спросила:

— А где его мымра?

— Я здесь, мамочка, — кротко проблеяла Людмила.

— Поехали домой, там я разберусь, как ты довела моего сыночка до могилы! — приказала мамочка.

Людмила беспрекословно повиновалась и поплелась к машине. Но в машину не села, а призывно уставилась на Андрея. Андрей хоть и делал вид, что не замечает жарких взглядов, но, внимательно оценив обстановку, с готовностью пошел на призыв. А чего опасаться? Все были заняты Серпантиновым.

— Вы такой мужественный и отважный мужчина, — начала Людмила ворковать нежным голосом, — а мне так нужна помощь… Только вам я могу довериться, позвоните мне, я буду ждать, если эта грымза меня не съест.

Андрей быстро забыл, как обзывал ее амебой, напустил на себя побольше мужественности и значительности и благосклонно принял приглашение. Но пора было задвигаться в тень — сыночек и законный муж благополучно восстал из гроба.

Восстал и вцепился в Инну, как клещ.

— Инна, я не знаю, кто вы, но вы первая женщина, которую я увидел, — залепетал он. — Я, как только что рожденный цыпленок, буду теперь всегда рядом с вами, вы моя мамочка…

Лучше бы он этого не говорил.

— Алешка, марш в машину! — скомандовала старуха. — Я тебе покажу, кто твоя мамочка!

— Цыплята всегда бегут за тем, кого они первыми увидели, это судьба, — еще успел сказать Серпантинов, и его поволокли в машину.

— Я слабая женщина — у меня тахикардия, почки, гипертония — должна спасать взрослого мальчика от самого себя! У кого же сил хватит, какая мать это выдержит…

Дальнейшие стенания, слава богу, потонули в реве мотора. Машина отчалила, обдав оставшихся выхлопными газами.

Роман, наблюдавший всю сцену, стал смеяться как сумасшедший. Своим ржанием он даже директоршу выудил из затяжного обморока. У нее появилась надежда, что все можно будет устроить и замять неприятный инцидент. Раз люди смеются, значит, зла не держат. Она поправила прическу и стала заискивающе подхихикивать Роману.

— Все получили что-то приятненькое от этого приключения, — начал объяснять Роман, — все, кроме меня, хотя я тут сыграл главную роль. Инна Владимировна нежданно-негаданно обрела великовозрастного цыпленочка. Андрей, судя по всему, новую любовницу. А я? Что получил я?

— Держи, вымогатель! — Андрей нехотя порылся в карманах и бросил Роману стодолларовую купюру.

— Спасибо, благодетель, спасибо. Но ты так просто не отделаешься. За тобой…

— Ну ты и обнаглел! Я рисковал своей головой, ребятами, а ты еще и выпивку требуешь! А ну, пацаны, тащи его в автобус, он сейчас при деньгах, мы с него струсим по паре бутылок пива.

Инна пребывала в задумчивости и не принимала участия в словесной перепалке жаждущих промочить горло мужиков. Мысли ее витали где-то между небом и землей.

Мысли не давали покоя и директорше. Она не находила себе места, видя, что участники переполоха скоро покинут кладбище. Наконец она решилась выяснить свою дальнейшую судьбу.

— А что же будет со мной? — спросила она. — Что мне делать?

Мужчины осмотрели ее с ног до головы скучнейшими взглядами. Признали непригодной для совместного распития и успокоили.

— Да делайте что хотите, — ответил Роман.

— Значит, вы не будете жаловаться? — расцвела директорша на глазах.

— Вы-то тут при чем? Живите как жили, гражданка, — окончательно успокоил директоршу Андрей.

Та воспрянула духом, приосанилась и скомандовала своей свите:

— За мной, ребятушки, налью по сто грамм!

Бомжи одобрительно загудели.

* * *

Малыш изучал жизнь. На нетвердых ножках он норовил убежать от мамы и заглянуть в урну с мусором. А еще лучше схватить оттуда палочку или тряпочку и сунуть в рот.

— Ваня, брось! Это кака! — кричала мать и торопилась вытереть руки любопытному чаду.

Ванечка не унывал. Он послушно выбрасывал добычу, подставлял руки и соглашался: «Кака!» Потом бежал в другую сторону, находил там брошенную кем-то бутылку из-под пива и пытался облизать горлышко.

— Ваня, брось! Это кака! — повторяла мать.

— Кака, — вторил малыш и старался наступить на скользкую бутылку ножкой.

Инна наблюдала эту картину и улыбалась. В другое время и в другом настроении она обязательно бы съехидничала: «Если все вокруг «кака», то каким «какой» вырастет ребенок?» Но сегодня ее умилял изобретательный и неугомонный Ванечка. Молодая бдительная мамочка тоже не осталась без комплиментов. Пономаренко оценила и ее внимательность, и ее требовательность, хотя еще вчера она бы обязательно проворчала: «Если ты такая чистюля, пройди три шага на детскую площадку, там и выгуливай свое сокровище».

Инна сидела в тенечке на скамейке, попивала прохладную колючую минералку и диву давалась, как она раньше не замечала, что мир-то, мир вокруг такой прекрасный. Первый раз в жизни после посещения кладбища у нее было расчудесное настроение.

И мир старался ее не разочаровать. Подбросил очаровательного Ванечку, который уже десятый раз пробегал мимо нее и десятый раз спотыкался о ее новые босоножки. Потом по дорожке промчались два черно-белых щенка спаниеля. От избытка энергии они то и дело наступали передними лапами на свои длинные ушки и продолжали бег уже кувырком, ничуть не унывая. А рядом, на соседней лавочке, целовалась влюбленная парочка. Инна украдкой подсматривала за их счастьем и чему-то радовалась. И потом говорила сама себе: «Я сегодня тоже спасла человека». Откуда взялось «тоже» и что оно означало, Инна не задумывалась. Но оно ей очень нравилось.

В приподнятом настроении Инна возвращалась домой и мечтала, как она сейчас напялит любимые шорты, футболку, пойдет на кухню, приготовит что-нибудь вкусненькое, например гренки с кофе, или круче — сварит креветки и «приговорит» их с прохладным пивком. А потом позвонит подруге Наташке и долго, со всеми подробностями будет рассказывать, как она спасала Серпантинова и как он назвал себя цыпленком. А Наташка, которая очень любит точность и определенность, сразу заявит: «Инка, ты что, на Серпантинова глаз положила?» А Пономаренко гордо скажет, что это Серпантинов на нее из гроба неприлично пялился. А она и не думала. Но мудрая Наташка ей не поверит и будет приставать дальше: «Да он тебе понравился! Он симпатичный? Он чем занимается?» А Инна начнет мямлить, тянуть и тихо млеть, вспоминая сегодняшний день.

Предстоящий бабский треп грел ей душу и подгонял домой. Она и не заметила, как перешла на легкий галоп и чуть не споткнулась о сидящего прямо на асфальте человека. В последний момент она притормозила, но, чтобы не упасть, пришлось руками упереться в человека.

— Мужчина, вы другого места не нашли для отдыха? — спросила она ласково.

— Подай, дочка, Христа ради, на хлебушек, — перекрестился человек, не поднимая головы.

Инна отдернула руки и с удивлением уставилась на попрошайку. На нищего тот явно не тянул, в глаза не смотрел и вообще руку для милостыни не протягивал.

— Вам в долларах или в евро? — поинтересовалась заинтригованная Инна.

— Что, не похож на нищего? — спросил человек. — А ты присмотрись.

Инна поняла, что ее втягивают в неприятный разговор. Поскольку она мечтала совсем о другом, то решила просто обойти назойливого незнакомца.

Она сделала несколько шагов в сторону. Не тут-то было. «Нищий» резво вскочил на ноги и преградил ей дорогу.

— Не хочешь милостыню, тогда пожалей, — настаивал человек. — Я тебя весь вечер жду. Смотри, цветок уже завял.

Он достал из-за пазухи розу, потрогал поникший бутон и выбросил в кусты.

— Кто вы? — спросила Инна.

— Может, мне раздеться? — вспылил человек и стащил с головы парик.

Инна узнала лысый череп.

— Алекс… Что вам нужно?

— Ты.

— В каком смысле?

Алекс развязно засмеялся:

— Разве я тебе не нравлюсь?

— Нет!

— Не кипятись, Пономаренко. Думал, перепихнемся как люди, но не хочешь — не надо. — Алекс любовно погладил себя по черепу. — Хотя ты многое теряешь.

— Переживу. — Инна разозлилась. «Вот скотина, — подумала она, — испортил такой прекрасный вечер».

— Я подозревал, что ты синий чулок, — Алехандро явно ее провоцировал, — но не настолько же. С этим надо бороться. Тебе требуется раскрутка, понимаешь? Тебе нужен такой мужчина, как я.

«Эх, жалко, что я не подобрала ту пивную бутылку, с которой играл Ванечка. Сейчас бы пригодилась. По лысому черепу да бутылочкой, да посильней!»

Инне понравилась эта идея, и она заскользила взглядом по кустам, авось и тут найдется что-нибудь подходящее.

— Прощайте, Алекс, — сухо сказала она.

— Ладно, я пошутил. — Алехандро напялил парик на голову. — Мне нужна твоя помощь. Пусти переночевать.

— И не подумаю.

— Я в прихожей на коврике посплю, — Алехандро схватил ее за локоть, — нельзя мне домой идти.

— А как же бесчисленные любовницы, раскрученные синие чулки? — Теперь настала очередь Инны язвить. И делала она это с большим удовольствием.

— Мне нужно пересидеть эту ночь в чистом месте, незасвеченном. — Алехандро наигранно вздохнул: — Пусти! — и проникновенно посмотрел ей в глаза.

— И не подумаю. — Инна решительно выдернула локоть и собралась уходить.

— Я буду тихо сидеть. Не веришь? Можешь связать руки.

— Поищи кого-нибудь другого. При твоей неотразимости это легко.

— Пономаренко, меня могут убить. Если меня убьют, ты потом всю жизнь жалеть будешь.

— Разыгрывай других, мачо!

Инна ловко обогнула препятствие и нырнула в свой подъезд. Алекс еще что-то орал, но она уже не слышала.

Не слышала, но настроение все равно испортилось. Радоваться жизни больше не удавалось. Квартира показалась пыльной и неуютной: Инна уже и забыла, когда «генералила» в последний раз. В холодильнике хоть шаром покати. Она упустила из виду, что последнюю креветку съела еще пару дней назад. Эх, где те чудо-холодильники, которые вежливо напоминают владельцам: «Вы должны пополнить запасы пива»? Говорят, на Западе такие говорящие машины давно в обиходе.

Пономаренко сняла истоптанные Ванюшей босоножки, на них без жалости смотреть нельзя было, и окончательно расстроилась.

— Ну почему они прилипли ко мне, как пиявки? — спросила она свое отражение в зеркале. — Хватит! Уже разыграли. Уже потешились, уже напугали! Сколько можно? «Гуинплена» я пережила, что они теперь придумали? Завтра подам на Алекса в суд. Надо же до такого додуматься: «Если меня убьют, всю жизнь жалеть будешь!» Не буду! Такое дерьмо жалеть не буду. Этот мачо хренов думал, что я испугаюсь и впущу его в дом? Как бы не так! Вздрагивай потом всю ночь от каждого шороха!

Инна зашвырнула пыльные босоножки подальше с глаз, чтоб не добивали, и пошла к компьютеру.

«Загляну в Интернет, пороюсь в библиотеках, может, найду что-нибудь для души, — решила Инна. — Хотя душа у меня сейчас воет и стонет, пожалуй, ничего для нее искать не буду, просто посижу в чатах».

Чаты тоже пришлось отложить до лучших времен, потому что из Интернета ее сегодня «вышибало» через каждые пятнадцать минут.

— Не судьба! — вздохнула она и компьютер выключила.

Чем заняться? Она честно попыталась реанимировать воспоминания о счастливых минутах и даже повторила: «Я сегодня спасла человека!» Увы! Теперь это не вдохновляло.

В совершеннейшем «разбитии» она нырнула в кровать и закрыла глаза. Ей стало страшно. А вдруг Алекса действительно угробят сегодня ночью? И как потом жить? Она уже готова была встать и отправиться на его поиски, но это была бы невероятная глупость.

Инна даже разозлилась на себя. А за что его, собственно говоря, могут убить? Он скотина изрядная, но за это не убивают — вон сколько мерзавцев ходит по белу свету. Бизнес специфический? Но здесь прихлопнули бы сгоряча, в состоянии аффекта. Алекс же говорил о том, что ему нельзя появляться на засвеченных адресах, значит, он боялся кого-то, кто его хорошо знает.

Она вспомнила его манерность, его фальшь, блудливые глаза. Да нет. Он ее разыгрывал. Давил на жалость, кривлялся.

Инна повернулась на бок.

Он подлец. Для него все средства хороши. Розыгрыш. Чистой воды розыгрыш. Наверное, сидит сейчас у очередной шлюшки и с издевательским смехом рассказывает, как «разводил» дуру журналистку.

Инна еще раз перевернулась.

Она вспомнила Марину, которая тыкала рукой в кактус. Поверила в смерть Алекса и чуть с ума не сошла.

«Вот скот. Его убьют где-нибудь в подворотне, а нормальные люди потом места себе не найдут. Что же делать? Может, позвонить Роману, пусть его поохраняет? Ну и что я скажу Ромочке? Алехандро просился ко мне на ночь, я его не впустила и теперь терзаюсь сомнениями, не наложит ли он на себя руки от тоски? Или не наложит ли на него руку кто-нибудь другой? А трепач Роман доложит обо всем Коротичу или, не дай бог, полковнику Блинову. Тот меня и так еле терпит, а тогда вообще ни на одно «мероприятие» не пустит. Хоть бы не укокошили сегодня ночью. Завтра — пожалуйста, только не сегодня!»

Инна повздыхала и, кажется, заснула. Снились ей какие-то цветочки на подоконнике, их у нее сроду не было. И как только она решила их полить, заметила, что по зеленым листьям ползают мерзкие черные черви. И на листьях появляются черные следы. Черви замазывают чистый зеленый цвет, и листья скукоживаются, вянут. Противно, что черви на глазах размножаются, их становится все больше, а листьев все меньше. А потом за спиной появилась знакомая ведьма Раиса и громко сказала: «Черви снятся к интригам, а черные черви — к черным интригам!» Сказала и растворилась, а Инна в страхе проснулась.

Она проснулась за несколько минут до странного звука. Только Инна вздохнула, освобождаясь от неприятного сна, только успокоилась, что все только во сне, а не наяву, как появился этот звук. Будто огромная крыса грызла цементный пол.

Пономаренко привстала и вслушалась. Звук прекратился. Голова упала на подушку, а крыса снова принялась за дело.

— Да что же это такое? — громко закричала Инна, надеясь кого-то испугать.

Звук стал энергичнее. Скреблись со стороны входной двери.

Инна встала с кровати. Может, это Алекс применяет новую тактику? Она поискала что-нибудь тяжелое.

«Или они решили запустить ко мне еще одного ужа? Договорились с крысой, она прогрызет дыру в двери, а потом в нее просунут… например, удава или, чтоб наверняка, кобру ядовитую…»

Звуки стихли.

«Ну и воображение у меня. Это все проклятые черви».

Инна подошла к двери и включила свет в прихожей.

Скребки радостно возобновились.

— Кто там? — спросила Инна.

— Инна Владимировна, откройте, это я, Марина, — жалобно проскулили за дверью.

— И не подумаю, — уперлась Пономаренко. — Ваша фирма у меня не вызывает доверия.

— Пожалуйста, откройте.

— Приходите завтра. Ночью я привыкла спать. — Инна уже догадалась о причинах, но, как страус, прятала голову.

— Пожалуйста, я через весь город к вам неслась, мне страшно.

— Что у вас случилось? — Инна задала вопрос для проформы, она знала ответ.

— Мне угрожают, откройте.

Такого поворота Инна не ожидала. И хоть внутри у нее все кипело от возмущения: «Тоже мне, нашли приют святой Терезы», она открыла дверь. Марина ввалилась и с порога стала причитать:

— Мне конец, меня посадят, я умру в тюрьме!

— Успокойтесь, Марина, утро вечера мудренее, я вам постелю на диванчике. Завтра обсудим ваши проблемы. — Инна зевнула.

— Мои проблемы? — Марина перестала ныть и буравила Пономаренко злыми глазками. — Наши проблемы. Наши!

Инна почувствовала, что она уже ничего не соображает. Вспомнила только черных червяков, которые портили ее цветочки. Интриги, черные интриги. Не поддаваться!

— Пойдем спать, — постаралась спокойно произнести Инна.

— Некогда! — выкрикнула Марина. — Алехандро убили!

— Это свинство с его стороны, — всплеснула руками Инна.

— Конечно свинство, — согласилась Марина. — Но что теперь делать будем? Я к вам через весь город мчалась, со всеми предосторожностями. Даже позвонить не решилась, чтобы соседей не будить.

— Расскажите, что знаете.

— Знаю мало. Верунчик позвонила, сообщила, что Алекс был у вас, а вы его грозились убить, и он пошел к одной шлюшке. Той не оказалось дома. Он открыл дверь, зашел, якобы решил принять ванну и утопился. Или его утопили.

— Кто?

— Может, и вы.

— Бред. Что дальше?

— Дальше вернулась девка, увидела у себя в квартире труп и стала орать. Проснулись соседи и вызвали милицию.

— А откуда известно, что он у меня был?

— Алекс звонил Верунчику и жаловался, какая вы… ну, опасная.

— Понятно. Ну а тебе кто угрожает? — Инна и не заметила, как перешла на «ты». Общие проблемы сближают.

— Милиция. У тебя что-нибудь выпить найдется? Я, когда нервничаю, есть хочу как волк в зимнюю стужу. — Марина тоже обратилась к Инне на «ты» и не ощутила никакого дискомфорта.

Пономаренко вспомнила о стерильности своего холодильника и ответила:

— Выпить есть, закусить нечем.

— Мы очень похожи, — с грустью отозвалась Марина. — Если бы не проклятая пленка, можно было бы еще надеяться…

— Какая пленка? — Инна оживилась.

— Дурацкая. На последней вечеринке мы надрались и в шутку топили Алехандро в бассейне.

— Как топили?

— Куклу резиновую пытались утопить, да еще рассуждали, какой Алехандро скотина и что давно пора отправить его на тот свет. Вот кто-то этот разврат на пленку заснял и в милицию передал. Мой пьяный треп очень эффектен. Дура!

— Я бы его тоже с удовольствием прикончила, но не сегодня. — Инна соображала, как она теперь жить будет.

«Если бы он не так нагло себя вел, если бы чуточку искренности в его словах промелькнуло, я бы пустила его на ночлег, и он остался бы жив». Инна чуть не завыла от отчаяния, что ничего исправить уже нельзя.

«Или меня бы тоже убили, — вдруг подумала Инна. — Если за убийством стоят люди серьезные, то они наверняка за ним следили и… и мы умерли бы с Алексом в один день. Брр! Если… если?»

— Марина, а это не очередной розыгрыш?

— Да бог с тобой, Инночка, посмотри, как у меня руки дрожат. — Марина вытянула перед собой руки и закрыла глаза. Руки действительно сильно дрожали.

— От вашей фирмы любой подлянки можно ожидать, — продолжала сомневаться Пономаренко, — артистизма вам не занимать. Любую трагедию сыграть сумеете.

— Какая фирма? — Марина сорвалась на тихую истерику. — Фирма вся на нарах скоро окажется, если мы не найдем настоящих убийц.

Такая патетика Инну совсем не убедила, а наоборот, насторожила.

— Не поверю, пока не увижу все сама. Поехали.

— Куда?

— Ты же знаешь, где Алекса убили.

— Не поеду, там ментов полно. Они меня тут же и повяжут.

— Если хочешь, чтобы я тебе помогла, говори адрес.

Марина замялась, а Инна воспрянула духом: «Розыгрыш! Они все придумали!»

— Я не знаю адреса, — наконец промямлила Марина.

Инна демонстративно открыла дверь и выразительно посмотрела на гостью:

— Прощайте, Марина Сергеевна.

— Я не помню адреса, но я вас туда отвезу, — испугалась Марина.

И действительно, они сели в машину и поехали. Инна до последней минуты надеялась, что за углом их встретит радостная толпа с цветами и разноцветными шарами, которая хором будет скандировать: «Сюрприз!» И потом они все вместе посмеются над очередным простофилей, который попался на очередной розыгрыш. Инна даже согласна была на роль простофили, лишь бы этот кретин остался жив.

За поворотом Инна увидела милицейские мигалки и поняла, что Марина не врет.

— Приехали, — упавшим голосом просипела Марина. — Я из машины не выйду. Тут посижу. Идите сами. — Марина умоляюще посмотрела на Инну.

— Догадалась, — буркнула Инна.

Она порылась в сумке, зажала в руке журналистское удостоверение и пошла на разведку. Первый попавшийся на дороге оперативник хмуро выслушал ее, вяло посмотрел на удостоверение и отрицательно покачал головой.

— Что это значит? — завелась Пономаренко.

— Это значит «без комментариев». Обращайтесь к начальству, завтра.

— Скажите хоть пару слов, что тут произошло?

— Вы сами эту пару слов знаете, иначе сюда бы не приехали. И откуда только информация уплывает?

— Может, намекнете, это убийство или несчастный случай?

Опер криво усмехнулся:

— Вы что, новичок? Никто вам этого не скажет, пока экспертизы не было.

Инна поморщилась. Сейчас она не прочь была встретиться даже с полковником Блиновым. Тот хоть и недолюбливал ее, но в новички не записывал. Худо-бедно, но с Блиновым ей удавалось договориться.

— Полковника Блинова, случайно, на месте преступления нет? — спросила она наугад.

Опер замешкался с ответом. Он презрительно окинул журналистку взглядом и решил, что вполне безнаказанно можно проигнорировать вопрос. Подумаешь, какая-то новоиспеченная корреспонденточка замухрышного вида выучила фамилию начальника и теперь козыряет его именем.

Инна потопталась на месте и поняла, что об нее ноги вытирают.

— А капитан Коротич, случайно, здесь не присутствует? — Она с ангельским терпением гнула свою линию.

Опер забегал глазами и помимо воли подтянулся. То есть втянул живот и застегнул первую пуговицу на рубашке.

— Капитан Коротич здесь, — нехотя сообщил он.

— Не может быть!

Это была приятная новость. Олег Викторович Коротич был хорошим другом. Она из-за своего любопытного носа частенько попадала в аховые ситуации: то полезет на рожон без оглядки и тормозов, то в подвале окажется, из которого только один выход — на тот свет. Олег каким-то чудом всегда успевал вырывать ее из любых передряг. Он так часто ее спасал, что недоброжелатели язвили, будто это его главная обязанность.

Сержант посмотрел на нее как на сумасшедшую.

— Он же в отпуске! — продолжала удивлять служителя закона Инна.

— Сегодня отозвали. — Сержант соизволил посмотреть на нее вежливо.

— Очень хорошо. Прямо расчудесно. Позовите. — У Инны поднялось настроение. Первая приятная неожиданность за последнее время. — Вы мою фамилию хорошо запомнили?

Теперь она диктовала условия, и сержант понял, что нужно подчиняться. Он внимательно, по слогам прочитал фамилию журналистки, несколько раз повторил ее, чтоб не переврать, и заметался, не зная, как поступить.

— Вы, наверное, новичок? — Инна насмешливо наблюдала за метаморфозой.

Сержант наконец решился на поступок. Он круто развернулся и исчез за дверью. Инна, совершенно не комплексуя, рванула следом, хотя, по идее, должна была смирно стоять и ждать соизволения.

— Пономаренко, ты как здесь оказалась? — услышала она родной голос капитана Коротича.

— Я, понимаешь, по тебе соскучилась.

— Ты мне лапшу не вешай. Колись, какой у тебя интерес к этому рядовому происшествию?

— Если ты тут, значит, оно не рядовое.

— Могу повторить то же самое. Раз ты пожертвовала сном, чтобы поглазеть на очередной труп, значит, дело действительно геморройное. Иди за мной. — Коротич пошел, не оглядываясь, в ванную, Инна за ним.

— Ты много видела мужиков, которые принимают ванну в одежде?

— И в парике. Он лысый, — добавила Инна. — Значит, убийство. Черт! Грех на мне, Олежек, как жить теперь, не знаю.

— Ого! Уж не собираешься ли ты признаться в убийстве?

Инна отвернулась. Смотреть на мертвого Алекса сил не было.

— Вечером я готова была придушить его собственными руками.

— Замолчи. — Коротич чего-то испугался и оглянулся на подчиненных. — Завтра обо всем будем говорить, завтра.

— Ты что, Олег, мне скрывать нечего, я его не убивала.

— Ладно, завтра поговорим.

— Ему кто-то угрожал, он просил меня спрятать его на ночь. Но вел себя омерзительно, я послала его к черту. Теперь, как ты понимаешь, чувствую себя ужасно.

— Понимаю, угрызения совести. Будешь землю рыть, убийцу искать, меня нервировать. Короче, все как всегда. Ты, Пономаренко, не можешь жить спокойно.

— А ты бы смог? Он был не подарок, но…

— Завтра изложишь мне все факты. А сейчас иди спать, Пономаренко. Сегодня мы убийцу явно не поймаем. Он-то уже небось спит, сделав дело.

— Какие-нибудь зацепки, отпечатки?

— Инна, какие отпечатки? Ты разве не знаешь, что у нас директоров фирм убивают не для того, чтобы оставлять отпечатки. Иди, не нервируй меня.

Странно, но Пономаренко послушалась доброго совета. Она вышла из квартиры и увидела молодую красивую женщину, которая сидела на ступеньках лестницы и рыдала.

— Катерина, не плачь, потерпи, его сейчас увезут, — успокаивал ее сержант.

— Я боюсь.

— Ну чего ты боишься? Никто тебя не тронет. Нужна ты кому.

— Я мертвецов боюсь.

— Чего их бояться? Они не кусаются.

— Хорошо вам говорить, — бледная, с размазанным макияжем, Катя и сама кого угодно могла напугать, — а я как представлю ванну… Я теперь никогда в нее не залезу.

Перспектива остаться на всю жизнь с потекшей тушью на лице так расстроила Катерину, что она залилась слезами пуще прежнего.

— Катя, ты сама впустила Алекса в квартиру? — Инна присела на корточки перед плачущей женщиной и подала ей платок.

— А ты кто такая? — мгновенно окрысилась Екатерина.

— Я собираюсь найти убийцу, — спокойно ответила Инна. — Так что отвечай.

Катя вопросительно посмотрела на сержанта, тот дипломатично отвернулся.

— Вообще-то меня уже допрашивали. — Катя шмыгнула носом и взяла платок. — Будет он меня спрашивать, сам пришел, сам открыл, у него ключи свои. Это его квартира, он обещал мне ее подарить. — Тут до Кати дошло, что она осталась не только без ванны, но и без квартиры. Ужас сковал все мускулы, и она уже ничего не смогла сказать.

— Вспомните, Катя, Алекс вам говорил, что ему угрожали, что у него есть враги?

Катерина, вцепившись зубами в платок, смотрела в одну точку. Потом замотала головой и завизжала:

— Где же я теперь буду жи-и-ить?

Сержант закрыл уши. Он терпеть не мог бабского визга. Его жена этим частенько грешила. Использовала этот прием по любому поводу и добивалась от него всего, чего хотела. И добилась. Он сбежал к матери. Мама полгода как умерла, и сержант, посматривая на Катерину, уже было решил предложить ей у него пожить. А что? Женщина она смазливая, молодая, несчастная. Но после визга желание мгновенно улетучилось.

— Здесь кричать не положено, — строго сказал он. — Идите, гражданка, идите.

— Куда я пойду? — Катерина перестала визжать. Она вопросительно смотрела на сержанта и даже не догадывалась, что потеряла еще одно жилье.

У Пономаренко возникла одна идея. Она решила навязать любовницу Алекса Марине.

— Пойдем, я тебя пристрою на время, — предложила она. — Но ты должна будешь мне все рассказать как на духу.

Катерина вытерла слезы, еще шикарнее размазала тушь и стала откровенно оценивать Инну. Даже сержант понял значение этих взглядов.

— А ты девчонка ничего, — отвесила комплимент Екатерина, — я согласна.

— Вот сучьи дети! — выругался сержант. — Молодняку сейчас без разницы, с кем спать, что с мужиком, что с бабой!

До Инны наконец дошел смысл разглядывания. Она поняла, что совершать добрые дела — большое искусство. И наломать дров благими намерениями — раз плюнуть. Теперь сержант нашепчет на ухо Коротичу о порочных наклонностях его знакомой журналистки, по отделению пойдут слухи, доползут до полковника Блинова, и все! Конец карьере. С криминальной журналистикой можно будет распрощаться.

— Э, э, я не имела в виду совместное проживание, — неуклюже стала отстаивать свою сексуальную ориентацию Инна.

— Не расстраивайся, — успокоила ее Катерина, — кто-то же из нас двоих должен думать. Поехали.

Катерина легко поднялась и попрыгала по ступенькам вниз.

«Ну и всыплю я по этому вертлявому заду!» — решила Пономаренко, отслеживая каждое движение Екатерининой попы.

— Тьфу! — услышала она смачный плевок сержанта. — Никакого стыда!

«Вот так и рождаются мифы. Хоть бы он забыл мою фамилию», — безрадостно подумала Инна, но ничего изменить уже не могла.

Пока Инна проникала в тайны убийства Алекса и приобретала себе репутацию лесбиянки, Марина беззастенчиво спала. Она перебралась на заднее сиденье, свернулась калачиком и даже не забыла подложить под голову маленькую надувную подушечку.

Катерина, увидев на улице приличную машину со свободным водительским креслом, сделала собственные выводы и прониклась к Пономаренко большой любовью. Правда, ее несколько обескуражило, что владелица шикарной тачки никак не может попасть вовнутрь и стучит по стеклу. А когда она увидела, что в машине на заднем сиденье поднимается чья-то всклокоченная голова, разочаровалась окончательно.

«Неужели у нее нет собственной машины?» — в ужасе подумала Катерина.

Инне некогда было разбираться в чувствах несчастной Кати, она будила Марину:

— Марина, открывай. Это свинство, я работаю, а ты дрыхнешь, да еще держишь меня на улице.

Сонная Марина на автопилоте открыла двери и выползла из машины. Зато когда увидела спутницу Инны, проснулась окончательно.

— Ее не пущу! — взвилась она.

— Хорошо, что вы знакомы, представлять не надо. — Инна спокойно открыла дверцу и скомандовала: — Залезай, чего стоять.

Катерину дважды просить не пришлось. Марина пыталась было противиться, бормотать, что никуда не поедет с этой… но пассажирки уже сидели в салоне и выходить не собирались.

— Только ради вас, Инна Владимировна, соглашаюсь, — сломалась она и села за руль.

— Она у тебя поживет немного, — добила Пономаренко бедную Марину.

Та от неожиданности очень неосторожно вильнула рулем и проехалась по бордюру.

— Ни за что! Вы не знаете, какая это змея.

— Я змея? Ну конечно, ваше гадючье гнездо давно хочет меня сожрать, да не по зубам. — Катерина выпрямила спину и сжала кулаки. — Придумали себе кликухи: Верунчик, Надюнчик, Марунчик, Любунчик — атомные кошки вы! Вы и бедного Сашеньку хотели убить. Это они его замочили!

Катерина все больше впадала в бешенство. Инна не вмешивалась, она внимательно слушала. Ее тоже удивляли эти бесконечные «Верунчики-Надюнчики», и ей понравилось определение — «атомные кошки». Что-то в этом приторном братстве было неприятно-загадочное. Может, их объединяли общие преступления? Атомные кошки — похоже на название банды.

Обстановка накалялась.

— Заткнись, святая Катерина! — Марина надавила на газ. — Это ты виновата в его смерти! Ты не поверишь, Инна, но все наши неприятности начались, когда он подобрал на улице эту стерву. Она ему нашептывала, какой он великий и какие мы ужасные. Из-за нее он приобрел кучу врагов. И утопили его именно у нее.

— А откуда ты, Марина, узнала о смерти Алекса? — вдруг спросила Инна.

— Верунчик позвонила.

— Слышите, слышите! Верунчик, Надюнчик! Меня тошнит от их сюсюканья. — Катерина зажала уши руками.

— А Верунчик откуда узнала?

— Вера Степановна всегда все знает, — ответила Марина. — Сами у нее и спросите.

— Ой, не могу, — стонала Катерина, — теперь она Вера Степановна! Какая она Степановна, не доросла еще, рылом не вышла.

«Пожалуй, плохая идея подселить Катерину к Марине, — подумала Инна. — Куда же теперь ее девать?»

— Куда едем? — Марина неслась по пустынной улице в никуда, и такое бездумное руление ей начинало надоедать. — Скоро утро, начнутся пробки, да и спать очень хочется.

— Ты же выспалась, — возмутилась Инна. — Девочки, вы хотите знать, кто убил Алекса?

— Да, — дружно ответили «девочки».

— Тогда придется жить мирно. Я бы хотела с вами поговорить, со всеми, включая Катерину. Соберитесь, пожалуйста, в одном месте в одно время, мы обсудим наши проблемы.

— А ты знаешь, кто убийца? — не вытерпела Марина и задала мучивший ее вопрос.

— Я обязательно это узнаю. Только одно условие — нужно приютить Катерину.

— Ни за что!

— А если ее убьют? Да каждую из вас могут пустить вслед за Алексом. Вам лучше держаться вместе до выяснения всех обстоятельств.

«Змейки» притихли. Видно, такие мыслишки посещали их головки.

— Подумай, Марина, каково ей заходить в квартиру, где убили Алекса?

Марина молчала. Екатерина, сообразив, что на Инну надежды нет, ждала решения своей участи присмирев.

— Я отвезу вас домой, — наконец подала голос Марина.

Инна вздохнула облегченно.

«Хоть бы они не отравили друг друга», — подумала она.

* * *

Чакры, чакры, чакры. Все перепуталось. Армянка Тамара, из интеллигентной семьи, окончила два вуза, а теперь вынуждена зарабатывать на пропитание черт-те чем. Она уже несколько лет выдавала себя за чистокровную индианку и величалась Зитой. Эти чакры у нее уже в печенках сидят. А что делать? Прочищала, укрепляла, снимала порчу — короче, суетилась. А Вера Степановна клиентка важная и постоянная. Они уже вроде и подругами стали.

Сегодня подруга приползла в ужасном состоянии. Лежала и стонала.

Зита поправляла малюсенькую подушечку, вышитую крестиком, и то и дело сбрасывала негативную энергию в дальний угол.

— Закройте глаза, сосредоточьтесь, — просила она и снова стряхивала с пальцев «негатив». — Видите?

— Ничего не вижу.

— Вера Степановна, голубушка, поднатужьтесь.

— Я не рожать к тебе пришла, Зита, а чакры почистить.

— Хотите, я сама все за вас сделаю? Я все вижу, вы в ужасном состоянии. Вы только расслабьтесь и закройте глаза.

— Я не хочу. — Вера Степановна взгрела подушку кулаком. Раздражала эта тугая «набитость». Лежишь будто на камне, никакой мягкости. — Ты обещала меня научить видеть чакры. Так и учи.

— Хорошо, глазки закройте, мышцы расслабьте. Посмотрите на центр. — Зита затрясла руками. — Сколько в вас нехорошей энергии… У-у-у! Прямо током бьет. Сейчас снимем, сейчас станет легче. Посмотрите на центр.

Вера открыла глаза.

— На какой центр? И как я могу смотреть с закрытыми глазами?

— Это сложное искусство. Старайтесь смотреть в центр переносицы. Вы должны увидеть воронку серого или черного цвета. Смотрите, не отвлекайтесь.

Вера вздохнула и стала всматриваться, напрягая закрытые глаза, туда, где переносица. Никакой воронки она не видела.

— Ни черта не вижу! — Вера выдернула из-под головы ненавистную подушку и швырнула ее в ноги. — У меня затылок раскалывается, а эта твердая, как панцирь черепахи, где ты их берешь, такие неудобные?

— Давайте пить чай, Вера Степановна, — предложила Зита. — Поговорим, я расскажу вам немного о чакрах. Если вы будете знать, что должны увидеть, поверьте, вы рано или поздно все увидите. Сейчас неподходящее настроение. Вы возбуждены, вас что-то удручает, трудно учиться в таком состоянии. А головную боль я вам сниму.

— Опять руками будешь вокруг головы водить? — Вера помассировала затылок.

— Я же ваша подруга. У меня таблетки хорошие есть, настоящие, не подделка. — Зита засмеялась, показала желтые прокуренные зубы и тут же спрятала их за мясистыми губами. — И чай травяной. Сестры собирали. Они места чистые знают. Сейчас траву только в чистых местах надо собирать. Чтоб ни радиации, ни химии не было в земле. Садитесь в кресло, сейчас шторы отдерну, свет впущу.

— Только не это. Посидим в темноте. — Вера застонала, как только представила яркий солнечный свет, бьющий по воспаленным глазам.

Зита ловко смахнула со стола иконки, свечки, круглые камешки, толстых китайских божков и прочую мишуру и поставила чашки с блюдцами.

— У вас неприятности, Вера Степановна, чувствую. Давайте поговорим. Я любую душевную боль заговаривать могу, вы же знаете. И чай с медом — то, что надо при маете.

— Ты помнишь Алекса, моего начальника?

— Конечно. Я так скажу: тухлое яйцо, а не человек.

— Убили его сегодня ночью.

Вера отхлебнула из чашки и закашлялась. Зита налила чай в блюдце.

— Утопили в ванне.

— Осторожней надо быть, Вера Степановна, — сказала Зита.

— Что осторожней?

— Кипяток ведь, можете ошпариться. — И она спокойно отпила из блюдца остывший чай. Потом налила следующую порцию и показательно шумно дунула.

Вера вдруг вспомнила, как познакомилась с Алексом. В джаз-клубе дым стоял коромыслом. Хоть топор вешай. Площадь с пятак, плотно заставлена столиками и стульями. На каждом стуле по две-три попы. Ноги притопывают, руки заняты пивом и сигаретами, глаза поедают музыкантов, а в ушах настоящий фьюжн.

Вера с детства «квакала» на саксе. И в тот вечер забрела в клуб, чтобы тряхнуть стариной и сыграть пару-тройку квадратов. Друзья всегда рады потесниться и дать ей соло. Она продувает мундштук, она дует в него так, как сейчас Зита в блюдце, и вступает. Это настоящий драйв. Толпа ревет от удовольствия. Вера складывает сакс в кофр. И вот тогда к ней подошел Алекс и сказал:

— Поздравляю, мадам, более тухлого звука я давно не слышал.

Вера взвилась. Так ее еще никто не припечатывал. Зарывшись в бокал пива, она глухо ответила:

— Что ты понимаешь в звуках?

И в ответ Алекс выдал вполне профессиональный разбор ее игры. Вера и сейчас скривилась, так это было обидно, но правда — куда от нее денешься?

— У тебя, как и у всех саксофонистов-самоучек, специфический, «нефирменный» звук, с мелкой вибрацией, квакающими подъездами к каждой ноте, неустойчивый и некрасивый по тембру, одним словом, «тухлый». Будешь спорить?

Вера подавилась пивом и закашлялась. Алекс любовно выстукивал по ее спине джазовый ритм и добивал:

— Танцплощадка в деревне — вот твое место. У тебя неправильная постановка рук на клапанах, ты понятия не имеешь об аппликатуре…

— Хватит, — отдышавшись, взмолилась Вера.

Она волком посмотрела на худого Алекса, и ей захотелось придушить его. Она могла бы сделать это одним мизинцем. И в одну секунду. Странно, с первой же минуты их знакомства ей хотелось его убить. А получилось так, что она проработала у него не один год, да еще и в любовницах побывала. И теперь прибежала к Зите восстанавливать вдрызг «развинченные» чакры.

— И я говорю, хватит, — сказал Алекс. — Пойдем выпьем. У меня за столом место есть.

Удивительно, во всеобщей «давке» у Алекса был отдельный стол и отдельный стул, правда один. Алекс с ходу запрыгнул на стол, а ей указал на стул. Именно указал. Вера села и стала пить. Слушала, давилась слезами — ребята душевно свинговали — и пила все подряд. К концу вечера у нее пропал саксофон. Кто позарился на ее старенький «Weltklang», так и осталось загадкой.

— Не убивайся, — успокаивал ее Алекс, — на таких «тазиках», как твой «Weltklang», получить хороший звук почти невозможно. Все саксы этой дрянной фирмы сделаны из плохого металла.

— Ты знаешь, что такое для саксофониста потерять инструмент? Это как потерять руку или ногу.

— Лучше голову, — смеялся черствый Алекс.

— Скотина! — Тогда она первый раз назвала его скотиной. Как она была права! — Скотина, ты не понимаешь. Я свой саксик знала как пять пальцев. Мы с ним одно целое. Каждый клапан мне как родной. Мундштук притирается к губам годами.

— Я, как настоящая скотина, куплю тебе новый.

— Новый?! Любой новый сакс будет с тупым звуком. Я хочу свой, «раздутый» мною, вибрирующий вместе с моим организмом!

— Эх, нравятся мне такие жаркие бабы, — облизнул он плотоядно губы, — будешь у меня работать. Ты сможешь.

Зита дунула в блюдце снова, и Вера очнулась.

— То-то я смотрю, что у вас спирали против часовой стрелки раскручиваются. Это опасно, Вера Степановна.

— Какие спирали?

— Энергетические. Я же вам только что говорила, что у человека семь чакр. И у каждой своя энергетика.

— Я задумалась. — Вера покрутила головой и с удивлением отметила, что боль исчезла. Она так и не разгадала Зиту — шарлатанка или нет. Кажется, таблетку та ей не подсовывала. Куда же исчезла боль?

— Посмотрели бы вы, как уходила энергия из анахаты — сердечной чакры. И цвет темно-зеленый. А должен быть светло-зеленый. Сколько у меня сил ушло на работу с ней. Теперь спиралька закручивается, как и положено, по часовой. Чувствуете облегчение? Закройте глаза, направьте внимание в область сердца. Видите, видите, как воронка засасывает энергию? Смотрите! Смотрите!

Зита приказывала, Вера старалась, и ей показалось, что перед глазами медленно вращается спираль и уходит, уходит, ввинчивается в сердце мощный энергетический бур.

— Невероятно! — пробормотала Вера.

— Не открывайте глаза, теперь сосредоточьтесь на переносице, там, где третий глаз. У вас все получится.

— Какой третий глаз? — Вера открыла глаза и все испортила. — Не делай из меня просветленную. Третий глаз ощущают только избранные.

— Вы никогда не научитесь владеть собой. — Зита вернулась к чаепитию. — Слишком подвижные у вас эмоции. Вы как ртуть. А разговор с собой требует сосредоточенности, созерцания. В таком состоянии, как у вас сейчас, вы запросто могли убить Алекса.

— Какое у меня состояние?

— Взвинченное. Я вас немного подлатала, но…

— Не говори ерунды! — Вера резко встала из-за стола и опрокинула чашку.

— Ай-ай-ай! Ртуть, чистая ртуть! — Зита кинулась за тряпкой, а Вера схватила катившуюся к краю стола чашку и теперь не знала, что делать.

Когда лужу вымакали тряпками, Зита вытянула руки в сторону гостьи и зашептала какие-то заклинания.

— Не шамань, — Вера засмеялась, — у тебя такой глупый вид.

Зита послушно опустила руки и тоже принялась смеяться.

— Попили чайку! Поняла: вам, Вера Степановна, лучше не наливать.

— Ты серьезно так думаешь? — вдруг спросила Вера.

— О чем это вы? Насчет убийства? — Зита перестала смеяться, встала, прошлась по комнате, взяла в руки статуэтку и поднесла ее прямо под нос гостье.

— Снова шаманишь. — Вера сердито отстранилась. Зря она пришла сюда. Лучше бы ходила с головной болью, чем теперь выслушивать подозрительные намеки. — Что ты себе вообразила, Зита-всевидящая?

— У вас слишком сложные сны, Вера Степановна, смотрите на мир проще, так легче. Это статуэтка богини Шамирам, в армянской мифологии — богини любви и сладострастия. Шамирам возжелала, чтобы ее мужем стал властелин Армении, а когда тот воспротивился и все ее ухищрения добиться взаимности оказались тщетными, она убила его. Вот такая она, богиня Шамирам.

Вера буравила глазами статуэтку Шамирам и не знала, как ей повести себя. Разозлиться? Рассмеяться? Убить эту нахалку, которая так бесцеремонно, в лоб, называет ее убийцей?

— Я не убивала Алекса, — вконец растерявшись, пробормотала Вера.

— Да никто и не обвиняет вас, Верочка Степановна, извините. Конечно, не убивали, но могли. Я к тому, что каждый из нас может убить, если его припереть к стенке. Я уж точно убила бы. Мы в этом страшном мире только жертвы. Зря говорят, что жертва — это кого ножом пырнули. Настоящая жертва — это убийца. Его довели до состояния убийцы. Человек не рождается преступником. Его калечат, делают ему больно, заставляют страдать — он и ломается. А легко ли жить сломанной куклой?

— Замолчи, Зита, ты тут смешала правду с кривдой. Все в кучу свалила. Тебя не разберешь. Шамирамишь тут на полную, а я у тебя в виде подопытной крыски, да?

— Нет, я только хочу, чтоб вы поняли. Убил тот, кто не мог не убить. Например, из-за любви или сладострастия. Это все.

— Я и без тебя это знаю. Как, говоришь, зовут богиню?

— Шамирам. Надо найти Шамирам.

Вера Степановна успокоилась и зачем-то погрозила Зите пальцем. Пора было идти на работу, она ведь теперь начальник.

* * *

Пенсионерка пенсионерку всегда поймет. Особенно когда встретились случайно и разговорились невзначай. А времени у старости «на поговорить» предостаточно.

— Подайте мне другую булку, помягче. — Старушка приросла к прилавку намертво и узловатыми пальцами недовольно мяла хлеб.

— Женщина, вы третью булку перебираете, — продавщица закипала, — проходите, не мешайте работать.

— Мне помягче, жевать черствую нечем, вон ту, в уголке лежит.

— Хлеб весь такой, вечерний. — Продавщица решила найти поддержку. — Слышишь, Валь! — Она обратилась к молодой, ярко накрашенной блондинке за соседним прилавком. — Делать им, пенсионерам, нечего!

У той был полный штиль, и она лениво полировала ногти.

— Нервы только мотают, — отозвалась блондинка.

— Какой привезли, такой и продаю!

— А ты подай, я сама попробую, вон ту.

— Женщина, не хотите — не берите, дайте спокойно работать продавцам. — Валька решила размять глотку. — Мы не хлебозавод! Сами его не делаем. А вы ходите, работать мешаете!

— Ты чего раскричалась, пигалица! — вступилась за пенсионерку такая же пенсионерка, только побойчей. — Мы войну пережили! Твоих родителей рожали и воспитывали, а ты орешь! Где ваша жалобная книга?

— Женщина, какая жалобная книга, их сейчас ни в одном магазине нет. — Продавщица хлебного перешла на вежливый тон. — Какую вам булку показать, эту?

— Нет, рядом, рядом, да рядом же, да!

Валька заткнулась и предпочла удалиться в подсобку.

Старушки поняли, что победили, и из магазина вышли вместе. А потом оказалось, что им идти в одну сторону, по дороге разговорились. Так Анастасия Назаровна познакомилась с Алевтиной Николаевной.

Обсудив почки, которые то ноют, то тянут, перешли к «стреляющей» печени, от нее перескочили на селезенку и желчный пузырь с камнями и песком и почувствовали, что знакомство обогащает и радует. Переметнулись на разговоры о детях. А куда ж без них?

— Дети у меня хорошие, но не везет им в жизни. Дочка замуж вышла, пять лет прожили и разошлись. Теперь просит, чтоб я внучку к себе взяла. — Алевтина Николаевна вздохнула. — Внучке четыре годика, ребенок подвижный, я за нею не поспеваю. Что делать, не знаю! И дочку жалко, ей деньги зарабатывать надо, она у меня работящая, но не везет с мужиками.

— А у меня сыночек единственный, — поддержала тему Анастасия Назаровна, — работает сутками — он у меня бизнесом занимается. По командировкам мотается, в холодных гостиницах хронический бронхит заработал, а женился на такой непутевой! Не работает, сидит дома. Ну так и приготовь мужу обед, занавесочки повесь, плиту вычисти. Думаете, благодарная? Нет, ждет, пока домработница придет и все вывезет. Даже посуду не помоет за собой! Уюта в доме никакого. Разве это жена?

— А моя работящая, и шьет сама, и вяжет, но не везет в жизни. Муж пил и на диване пружины давил.

— И моему сыночку не везет. Денег приносит — куры не склюют, и все на мымру тратит. А она даже рожать не хочет. Занавесочки свежие на кухне и те повесить не может. Алешенька привык к чистоте и уюту. Я в этом отношении все для семьи делала, заботилась и о муже, царство ему небесное, и о сыночке, а невестка ни за холодную воду. Что делать, ума не приложу.

— Вот и я не знаю. Внучку и в садик отвести, и на танцевальный свозить надо — где же силы взять. Она такая егоза, а у меня давление.

— Давление! У вас повышенное или пониженное?

— Гипертония.

— И у меня гипертония. Как зайду к сыну в квартиру, как посмотрю на эту неумеху ленивую, так потом три дня лежу, головы поднять не могу.

— А я как к дочке съезжу, так и расстроюсь. Она, бедненькая, и на работе успевает, и в доме все чистенько прибрано, приготовлено, но сил-то сколько уходит, так можно и здоровье потерять. Сердце болит. Все же, Анастасия Назаровна, природа правильно придумала. Мужчина должен деньги зарабатывать, а жена детей воспитывать и за домом следить.

— Правильно, Алевтина Николаевна, говорите. Все правильно. Вот что я надумала. Надо нам устроить счастье своих детей. Познакомим их как-нибудь невзначай. А?

— Ох, хорошо бы было.

— Моему сыночку давно пора найти нормальную женщину.

— Дочка тоже мечтает о настоящем мужчине.

Старушки-заговорщицы в едином порыве пожали друг другу руки.

— Мы обязательно их познакомим. Вот только разберусь с одной особой. Представляете, Алевтина Николаевна, Алешенька недавно пережил большой стресс. И ему показалось, что он полюбил какую-то совершенно незнакомую женщину. Вы понимаете, он опять ошибется и опять будет несчастлив. Я на самотек его личную жизнь больше пустить не могу. Иду посмотреть на эту хищницу. Она в вашем районе живет. Я ей прямо скажу — пусть от моего сына отстанет. Я на пороге лягу, а в дом не пущу.

— Где, где она живет? Кто такая? Я тут всю жизнь прожила. — Алевтина Николаевна, как лицо заинтересованное, с нетерпением ждала разъяснений. Уж очень хотелось устроить личную жизнь дочери. И если на пути к счастью стоит какая-то хищница, то она постарается, чтобы Анастасия Назаровна узнала всю правду о ее моральном облике.

— Журналистка. Сын вчера весь вечер выяснял, как ее зовут и где живет.

— Когда же он успел влюбиться, если даже имени ее не знает? — Алевтина Николаевна еще хотела добавить «Вот мужики пошли!», но вовремя спохватилась. Пожалуй, ей это на руку, если он такой влюбчивый, может, и с дочкой что-нибудь получится. Она ведь красавица, умница. Институт закончила, почти не красится, и шьет, и вяжет, и обед приготовит.

— Стресс он пережил и думает, что она его спасла от смерти, журналистка эта. Пономаренко Инна Владимировна.

— Знаю! Знаю такую! — Алевтина Николаевна чуть в пляс не пустилась от радости. Об этой журналистке и придумывать ничего не надо было. Правду расскажет, всю правду, без утайки, и совесть мучить не будет. Хорошо, что они с Анастасией Назаровной повстречались. Лучше ее, Алевтины Николаевны, никто матери завидного жениха глаза на эту хищницу не откроет. А там пусть сама решает, нужна ей такая невестка или не нужна. — Вот что скажу, Анастасия Назаровна: бедным будет ваш сын, если на ней женится.

— Чуяло мое сердце, чуяло! — Назаровна схватилась за левый бок. — Мать не обманешь. Я как услышала ее адрес, сразу стала собираться, будто бы в магазин, а сама сюда бегом, чтобы первой с ней поговорить. Сын намерен ее в ресторан приглашать, и столик заказал, и в магазин ювелирный звонил, подарок, видите ли, хочет купить. Так он привык за женщинами ухаживать. Так, мол, принято.

Алевтина Николаевна затаила дыхание. Кольцо подарит золотое с бриллиантами, или сережки, или цепочку. Ну почему другим девкам так везет, а ее несчастной Сашеньке попадаются все непутевые? Сто граммов конфет карамельных принесут внучке и как павлины ходят — осчастливили!

— Она странный образ жизни ведет, — начала Николаевна вдохновенную обличительную речь, — спит сколько хочет, за полночь приходит. Где только шляется? Мужики к ней липнут. Поживут-поживут — и пропадают. А в прошлом году она совратила совсем молоденького. Он ей в сыновья годился. Бесстыжая.

— Ох, горе-то какое! Гулящая! — стонала Назаровна.

— Недавно ее похищали, голую, прямо из ванны, а через три дня вернули в чем мать родила, сама не видела, но соседка рассказывала. Где была, говорит, не помнит[1]. Это ж надо так напиваться!

— Или пьяная, или под наркотиками, — подсказала Анастасия Назаровна, массируя сердце.

— Люди к ней странные забредают. То бандюги, то милиционеры. Музыку любит громкую слушать по ночам. Трупы в морге ходит смотреть.

— Господи, бедный сыночек!

— Подруга у нее под стать, представляете, трубку курит! Сама видела.

— Спасибо, Алевтина Николаевна, спасибо вам, что открыли глаза. Я теперь знаю, как с ней разговаривать. Такая проглотит моего Алешеньку и не подавится. Кто ж его защитит, если не мать родная!

Алевтина смело вела Анастасию Назаровну в нужный подъезд. Перед дверью Пономаренко Алевтина Николаевна показала на соседнюю квартиру:

— Вот здесь живет моя подруга. Она-то все мне и рассказала. Очень ее допекает эта журналистка. Спать по ночам мешает.

Назаровна кивнула и решительно нажала звонок в квартиру Пономаренко. Тишина.

— Может, она на работе?

Версия о работе никак не укладывалась в нарисованный облик распутной журналистки, поэтому Алевтина Николаевна, пожевав в раздумье губу, настоятельно посоветовала:

— Звоните еще раз.

И оказалась права. Пономаренко, пробегав ночь, конечно, спала. Вернее, только-только заснула. И совсем не обрадовалась настойчивым звонкам. Дверь она открыла в соответствующем настроении. Но это полбеды. Беда случилась, когда Анастасия Назаровна увидела нечесаную, всклокоченную, опухшую от бессонной ночи избранницу своего сыночка.

— Что я вам говорила? — торжествуя, заявила Алевтина Николаевна. — Двенадцать часов, а она еще спит.

— О господи! — только и успела сказать Назаровна, и с ней случился припадок.

Пономаренко узнала Серпантинову, совершенно не обрадовалась ее визиту и уже хотела бесцеремонно захлопнуть дверь и отправиться досыпать. Но женщина вдруг неестественно покраснела и стала заваливаться на бок. Инна подставила плечо, приняла на себя немалый груз, прогнулась и просипела стоящей рядом старушке:

— Помогите.

Спутницу она тоже узнала, и это узнавание тоже не принесло большой радости. Алевтина Николаевна слыла известной на весь район сплетницей-всезнайкой. Запускать ее в квартиру, в довольно запущенную квартиру, если точнее, не в квартиру, а берлогу, было рискованно. Инна с точностью до одной сотой могла предсказать, что на ближайшие три дня Николаевна обеспечена пищей для разговоров со своими задушевными подруженьками.

Но делать было нечего. Если бы она позволила Серпантиновой свалиться на лестничной площадке, то пришлось бы в помощники искать мужиков, что в планы Пономаренко не входило.

Вдвоем они дотащили еле передвигавшую ноги Назаровну до ближайшего кресла.

— Я «скорую» вызову, вы тут с ней посидите.

Пономаренко злилась. Мало того, что ей не дали поспать, так она еще перехватила стреляющие во все стороны взгляды Алевтины Николаевны.

— Посижу, посижу, — с готовностью согласилась Николаевна.

«Чертова старуха, — выругалась про себя Инна, — две чертовы старухи».

— Не надо «скорую», — тотчас же пришла в себя Назаровна, — я не доверяю врачам.

— А что надо? — зло спросила Инна.

— Воды, — процедила старуха.

«И чего она ко мне притащилась?» — терялась в догадках Инна. Она поплотнее запахнула халат и отправилась на кухню за чистым стаканом и минеральной водой.

— Что я вам говорила? — зашептала Алевтина Николаевна. — Вы посмотрите, какой беспорядок. Вещи разбросаны, на столе стакан немытый, кажись, чай пила с лимоном. Окна грязные…

— Николаевна, спасибо, что довели.

До чего довела ее Алевтина, Серпантинова не уточняла. Она отдышалась, привстала с кресла и осмотрелась.

— Видите, видите? — не успокаивалась Николаевна.

— Я бы хотела с ней с глазу на глаз поговорить, — сказала Назаровна. — Вот вам мой телефон, позвоните мне вечерком, я все расскажу.

— Понимаю, — тотчас же согласилась Алевтина Николаевна. Все, что ей требовалось, она уже увидела. Ей и самой пора было внучку на танцы вести.

Инна вернулась, увидела, что ряды противников поредели, но радоваться этому обстоятельству или огорчаться, не знала.

Старуха пила воду и жадно разглядывала Пономаренко. Допила и сказала:

— Не пойму, что он в тебе нашел.

— И я не пойму, что вам от меня нужно. Извините, я очень устала. У меня выдалась бурная ночь…

— Бурная ночь, — эхом отозвалась старуха. — Может, ты по женским делам большая умелица?

— Послушайте, не знаю, как вас величать, если я спасла вашего сына, это не значит, что я с ним спала!

Инна закипала. «Что позволяет себе эта старуха? Вот и делай после этого добрые дела. Нет чтобы спасибо сказать, так она пришла разбирать меня по атомам! Еще начнет обвинять, что это я ее сыночка в гроб запихнула! Все, больше никого из могилы выкапывать не буду! Попали туда, пусть там и остаются».

— Анастасия Назаровна.

— Что «Анастасия Назаровна»?

— Меня так величают. За Алешеньку спасибо, если правду говоришь.

— Наконец-то, пожалуйста. Теперь я могу идти спать?

— Жена его, Людмила, доложила, что ты им интересовалась.

— Он мне и даром не нужен! — в сердцах выпалила Пономаренко.

— Что-то ты горяча больно.

— Интересует он меня только с профессиональной точки зрения, — зачем-то стала оправдываться Инна. Может, потому, что старуха безошибочно угадала ее горячность, Пономаренко испугалась, что она докопается и до странного сердцебиения, которое накрыло Инну, когда она смотрела на Алексея.

— Ты что, проститутка?

— Думайте что хотите, — опомнилась Инна и перестала вдаваться в дальнейшие объяснения.

— Что я могу думать? Сыночек в тебя влюбился. А я мать. Согласна, жена его, холодная щука, ему не пара, но и ты, гляжу, птица еще та!

Инне очень хотелось взять бутылку с водой, налить минералку в стакан и выплеснуть ее прямо в физиономию настырной старухи. Она представила траекторию полета освежающей струи и даже получила некоторое удовлетворение от виртуального акта мести. Инна мысленно уже наливала в стакан следующую порцию, но тут зазвонил телефон, как всегда некстати.

— Это Алешенька, — материнским сердцем угадала Назаровна.

Инна уничтожающе улыбнулась. Еще чего! Никакие Алеши ей звонить не имеют права, и номер телефона, насколько ей помнится, она никому не дарила.

— Алло, это Серпантинов.

Инна чертыхнулась. Потом несколько минут слушала его пламенную вступительную речь. Пока Серпантинов заливался соловьем, Анастасия Назаровна поедала ее глазами.

— Нет, ресторан меня не интересует, — наконец отрезала Инна, чем порадовала Назаровну, — а вот историю вашего приключения выслушала бы с большим удовольствием.

Назаровна приуныла.

— Притворщица, — прошипела она.

— Вы Алекса знали? — спросила Инна, перебив очередную тираду Серпантинова. Она не могла не задать этот вопрос. Папка в урне не давала ей покоя.

— Знал, — подтвердил Алексей. — Поверхностно.

— Его убили сегодня ночью.

— Может, это очередной розыгрыш?

— Нет. Я собственными глазами видела его труп, плавающий в ванне. А где вы были сегодня ночью?

Анастасия Назаровна насторожилась.

Что позволяет себе эта выскочка? Подозревать сына? Сыночка, который готов стать перед ней на колени?

— Он был у себя дома, спал в своей спальне, и я охраняла его сон! — не выдержала она и бросилась на защиту своего ребенка.

— Я слышу голос моей мамочки! — На том конце провода кто-то чем-то подавился. Серпантинов явно не знал, как себя вести и что говорить. — Я перезвоню попозже. — И он трусливо положил трубку.

Инна повертела ее в руке, усмехнулась и повернулась к Анастасии Назаровне. Сейчас она ей все скажет. Под каким каблуком она держит сына, как она вытравила из него все мужские качества. Да и что она, собственно говоря, тут делает? Стало лучше — ну и иди домой, калечь великовозрастного сынулю дальше.

— Знаю, знаю, мне пора домой, — опередила ее старуха на долю секунды.

Она грузно поднялась из кресла, оценила беспорядок в комнате, покачала головой и молча пошла к выходу.

Инне ничего не оставалось делать, как идти следом. Уже открыв дверь и выйдя на площадку, Анастасия Назаровна повернулась к Инне и взяла паузу. Она, словно профессиональная актриса, держала ее долго и умело. Под ее взглядом Инне захотелось сжаться, стать поменьше и понезаметнее.

— Ты мне понравилась, — неожиданно изрекла старуха. — Несмотря ни на что, есть в тебе стержень, но ты не пара моему сыночку, не пара. Мы с тобой под одной крышей и дня не проживем. Потому что одинаковые.

Сказала, что хотела, и перед самым носом изумленной Инны с силой захлопнула дверь.

Глава 2

Флаги приспущены в знак траура. Все сидели потупившись и старались друг на друга не смотреть. Только изредка кто-нибудь бросит исподтишка быстрый, вороватый взгляд в никуда и опять шмыг «в себя», и оттуда ни гугу.

С Алексом было безрадостно, а без него, оказывается, еще хреновее.

Все собрались в кабинете Верунчика, теперь Веры Степановны, и ждали прихода Пономаренко. Зачем ждали — непонятно. Кто она им? Какое она имеет отношение к их фирме, к их делам, к смерти Алекса? Но Марина сказала, что Пономаренко приедет, и никто вслух даже не возмутился, какого черта ей здесь делать. На всех словно столбняк нашел. Затаились и ждали, нервно вздрагивая от каждого скрипа.

— Какого черта ей здесь понадобилось? — наконец выразила общее настроение Верунчик.

— Инна сказала, если хотим узнать, кто убил Алекса, то надо собраться у тебя в кабинете и ждать. — Марина отрапортовала не поднимая головы.

— Она приедет и укажет перстом на убийцу? — Верунчик недобро засмеялась. — А мы, как баранчики, дружненько проблеем: «Ату его!»

— Алексу угрожали. Он боялся идти домой. Ты знала об этом? — Марина, наконец, заставила себя посмотреть прямо в глаза Гренадерше. Она и сама не понимала, отчего чувствует себя так неуверенно и так боится смотреть на Верку. Будто Верунчик уже не подруга, а воплощение вселенской совести. — Никто из нас об этом даже не догадывался. Мы были рядом, работали вместе, терлись бок о бок и проморгали, что он скулил от страха. Бежал со своей бедой к первому попавшемуся нормальному человеку.

— К первой попавшейся юбке он бежал. — Гренадерша отбросила пламенную речь Марины как тесное белье.

— Верунчик, как жить дальше будем? — Любаша умоляюще смотрела то на начальницу, то на Марину, то на Надежду. Будто ждала, что кто-то из них успокоит, утешит и вообще посоветует не брать дурного в голову. А потом объявит, что Алекс снова пошутил, и через пять минут откроется дверь, покажется его хитрая физиономия, и он каркающим голосом произнесет: «Ну что, девки, обкакались без меня?» Ах, с каким жаром, с какой радостью Любунчик бы закричала в ответ: «Обкакались!» — и бросилась бы ему на шею.

— Как жили, так и будем жить. Мы давно тянем всю работу.

— Любунчик не о том спрашивала. — Надежда устало помассировала виски. Что и говорить, эта ночь каждой из них далась нелегко. — Алекса запросто могла убить одна из нас. А работать с убийцей, согласись, занятие не из приятных.

— А кто в бассейне кувыркался с резиновой куклой? И пленку с нашими кувырканиями наверняка уже менты изучают.

— А кто снимал? Верунчик, это у тебя дома происходило! — взвилась Марина.

Гренадерша задумчиво жевала любимую ручку.

— Ты чего молчишь, Верунчик? — подключилась к обсуждению щепетильного факта Надежда.

— Думаю, — лаконично ответила Гренадерша.

— Раньше думать надо было! Как ты могла, Верунчик, нас так подставить?

Гренадерша выплюнула «паркер».

— Ты, Марина, не торопись, — сказала она. — Меня в грязи вывалять всегда успеешь. Лучше вспомни, кто в наших игрищах участия не принимал.

— Кто?

Марина задала вопрос автоматически, но голова ее моментально повернулась в сторону Любы. Та испуганно посмотрела в ответ. Их взгляды встретились. Ничего хорошего они друг другу не сказали.

— Это Любкина работа. — Верунчик первый раз назвала ее так вместо ласкового «Любунчик». Будто отсекла от своего покровительства и выбросила на съедение разозленным гиенам.

— Да ты что? — попыталась встать на защиту Любунчика Надежда. — Она же рядом была.

— Притворилась пьяной и спящей. — Теперь и Марина встала на сторону обвинения.

И тут началось что-то непонятное. Любунчик, вместо того чтобы оправдываться, отругиваться, обзываться, начала покрываться красными пятнами в совершеннейшем молчании. Даже кожа на голове сквозь крашеные волосы стала просвечивать розовым. Потом Любаша тихо сползла со стула и растянулась на полу без сознания.

— Ах ты, маленькая сучка! — Марина подскочила к сомлевшей Любе и стала хлестать ее по щекам.

— Она и Алекса могла убить. От себя подозрение отвела, потом пошла и прихлопнула его.

— Как? — Марина перестала приводить Любу в чувство.

— Заманила его в ванну своими телесами, тот, дурак, и поплелся следом. А нас теперь по допросам затаскают. Вот вам и Барби!

Люба лежала без сознания. Конечно, она порешила Алекса, иначе с чего бы ей так стремительно краснеть и сползать со стула на пол? Правда — она штука суровая, по нервам бьет и с ног валит. Быстрее всех согласилась с доводами Верунчика Катерина. Во-первых, по вине Любаши она осталась без жилья, во-вторых, страху натерпелась ночью, когда обнаружила тело. Как не спятила, и сама не поняла. И все из-за кого? Из-за этой крашеной тихони!

— Да я ей сейчас глаза выцарапаю! — ринулась она к телу.

— Катька, на место! — осадила ее Верунчик. — Ты тут на птичьих правах присутствуешь, так что сиди смирно, без тебя разберемся.

Катерина таки пробралась к Любаше и успела пнуть ее ногой под ребра, чем навлекла на себя гнев Гренадерши. Та схватила Катьку за шиворот и, как шкодливого котенка, отшвырнула в угол.

— Убийца она, а достается мне, — заныла Катерина, — всегда так получается.

Верунчик молча погрозила ей пальцем. Дальнейшие события окончательно сбили всех с толку. Гренадерша подошла к распростертой на полу Барби, потрепала ее по белокурой головке и сказала:

— Поднимайся, Любунчик, а то тебя тут совсем забьют.

Любунчик послушно открыла глазки и, опершись на руку Гренадерши, встала.

— Ничего не понимаю! — Марина на всякий случай отошла от Любы подальше.

— И понимать нечего. Мы вас здорово разыграли. — Верунчик ласково посмотрела на несчастную жертву: — Эти звери готовы были тебя растерзать.

— Зачем? Зачем такие свирепые розыгрыши, Верунчик? — Удивлению Надежды, казалось, не будет конца. Она даже забыла обидеться, только удивлялась. Эдакое вселенское удивление.

— А еще недавно клялись до гроба держаться всем вместе. — Верунчик проигнорировала вопрос и продолжала жалеть забитую Барби.

— Ты выбрала неподходящий момент для розыгрышей, — назидательно сказала Марина. — Нервы у всех и так на пределе. Зачем подвергать их лишним испытаниям?

— Затем, дорогие предательницы, чтоб впредь неповадно было по каждому пустяковому обвинению тыкать друг в друга пальцами. Стоило только намекнуть, стоило только указать на виновника, и вы, как последние дуры, клюнули на это просо и чуть не подавились от жадности. Каждая отпихивала других, чтобы самой растоптать бедную Барбюшку. А она, святая простота, не верила, когда я ей твердила, какие вы дуры. Помнишь, Любунчик, как ты отказывалась от своей роли и говорила: «Мы же подруги, они не могут подумать обо мне дурно!» Как же, аж бегом! Щеки горят, Любунчик? Это тебя одна из верных подружек отхлестала.

— Да ладно тебе, Верунчик, я ее в чувство приводила. Устроила тут показательное шоу.

— А сучкой кто ее обзывал? Если бы я не вмешалась, залюбили бы до смерти. Запомните, девки, больше никаких распрей, никаких подозрений. Только так мы сможем сохранить нас, наших клиентов, наше дело и наши бабки. Вы сами увидели, как легко кого-нибудь обвинить.

— Но ведь все правда! — Марина не выдержала назидательного тона Верунчика. — И Алекса Любунчик не топила, и спала… И кто-то же на пленку снимал?

— Мы эту комедию разыграли только с одной целью… — Верунчик оборвала себя на полуслове.

Она словно раздумывала, стоит ли метать бисер перед неблагодарными свиньями. Оценит ли стадо ее усилия по сохранению поголовья?

Пауза затягивалась, а беспокойство в дружном коллективе нарастало. Все вдруг почувствовали в паузе угрозу своему спокойствию. Предчувствие их не обмануло.

— С какой целью? — решилась нарушить молчание начальницы Марина.

— К черту цель. Я хотела вбить в ваши куриные мозги, что у каждой, слышите, у каждой была веская причина убить Алекса. Думаешь, Надюнчик, я не знаю, что ты давеча в ногах у него валялась, умоляла кой о чем, а он, скот, вытер об тебя свои поганые копыта?

Надежда ойкнула и закрыла лицо руками.

— А ты, кающаяся Магдалина, — она повернулась к Марине, — ты разве не орала в его кабинете, что если он еще раз посягнет на…

— Молчи, Верунчик, ради всего святого, молчи. — Марина молитвенно сложила руки на груди и подалась вперед.

— Грозила выбить все мозги из его башки, — спокойно закончила Верунчик.

— Выходит, из нас ты самая праведная? — обрела наконец дар речи Надежда.

— И у меня, и у Любунчика были поводы для сведения счетов, так что, подруженьки, у всех рыльце в пушку. Может, он сам с тоски утопился, потому как понял, что никто его не любит по-настоящему.

— Я его любила, — подала голос Катерина.

— Ты его квартиру любила! — отбрила ее Гренадерша. — Нам впору в ножки поклониться тому смелому человеку, который рискнул ради нас всех. О как!

На этой оптимистичной ноте в кабинет заглянула Пономаренко. И поняла, что ее не ждали.

«Или они сами вычислили убийцу, или топили Алекса всем скопом, — подумала Инна. — Какие гармонично перекошенные лица у всех до одной. Хорошо бы узнать, не заразны ли эти судороги».

Инна заставила себя пошире улыбнуться и зайти в кабинет. Мало того, она осмелилась пригласить в этот кабинет еще одного человека. Если ей хоть как-то кисло улыбались, то его появление было встречено всеобщим шипением.

— Охраннику здесь не место! — заявила Вера Степановна. Она, как глава фирмы, решила поставить на место и журналистку, и ее протеже.

— Роман не просто охранник в вашей фирме, он частный детектив, то есть сыщик. Он согласился принять участие в расследовании по моей просьбе, так как я ценю его профессионализм.

— У нас он работает охранником, его место у входа, а не в кабинете начальника, — настаивала Гренадерша.

Сплоченный коллектив выразил согласие одобрительным гудением.

— Он шпионил за нами! — Марина даже встала со стула, чтобы ее лучше было слышно и видно. Митинговать так митинговать.

Роман под перекрестным огнем невозмутимо следовал за Инной. И так же невозмутимо выбрал себе место около окна, чтобы всех держать в поле зрения.

— Как он пробрался в нашу фирму? — бесновалась Марина.

— Ромочка, народ интересуется, кто тебя нанял? — Инна вытащила из рукава козырную карту и помахала ею в воздухе.

Козыри возымели действие. Все притихли по указке Гренадерши.

— Если вы без утайки расскажете, кто и зачем вас нанял, я выплачу вам… пятьсот долларов, — предложила она сделку.

— Чего ж так мало, Вера Степановна? — Роман вел себя нагло. Слишком нагло.

— Сколько же ты хочешь?

— Штуку.

— Верунчик, гони его в шею! — посоветовала Марина. — Обойдемся без его признаний. Главное, что мы его разоблачили.

— И как это вам удалось его разоблачить? — не без издевки спросила Пономаренко.

— Не хотите платить, вам же хуже. — Роман выразительно посмотрел на журналистку. Так выразительно, что все подумали, будто это она заставила его здесь работать.

— Роман, ты белены объелся? — Тут уж Инна не выдержала такой подтасовки фактов. — Колись, если надумал, я-то тут при чем?

— Хорошо, вы получите свои деньги, — сдалась Верунчик. — Как говорится, кто платит, тот и заказывает музыку. Я хочу услышать громкую музыку.

— Нет проблем, Вера Степановна. Меня нанял Алекс, чтобы я выяснил, что творится в коллективе за его спиной. Кто что говорит, кто что думает, кто метит занять его место и кто сколько ворует.

— Вот сволочь! — Надежда высказалась и перекрестилась. — Прости, Господи, что о покойнике так отозвалась.

— А я думал, вы это обо мне. — Роман как ни в чем не бывало засмеялся.

— С-с-сыщ-щик! — прошипела Надежда.

— Так точно, сыщик, и горжусь этим.

— Вымогатель ты, — подключилась к осуждению Марина. — И много дерьма ты успел накопать?

Инна поняла, что дай волю дамам, они и не вспомнят об Алексе, а с удовольствием начнут расчленение Романа. А этот процесс может затянуться не на один час. Остановить их могло только чудо.

— Давайте перейдем к делу Алекса. — Гренадерша сыграла роль чуда, чем расположила к себе Пономаренко.

— Я считаю… — с готовностью начала Инна.

— Не понимаю, почему мы должны считаться с тем, что вы считаете, — перебила ее Вера Степановна. От такой грубости образ «чуда» несколько потускнел.

— Я считаю… — упрямо повторила Инна и сделала паузу.

Больше никто не возражал. Все терпеливо ждали продолжения. Марина так и вовсе поверила, что Инна сейчас встанет и прямо скажет им, кто убийца. И не только скажет, но и докажет. Она даже рот открыла от волнения. Всегда с ней такое приключалось, еще с детства, когда она отказывалась есть манную кашу и хитрая бабушка начинала читать какую-нибудь сказку и замолкала на самом интересном месте. Марина начинала волноваться, рот открывался, и в него запихивалась очередная ложка каши: «За маму».

— Есть три варианта. Первый: Алекса мог убить кто-нибудь из вас. Второй: это дело рук конкурентов. Третий: с ним свел счеты оскорбленный и униженный клиент. Я, например, когда поняла, что вы со мной… — Инна запнулась, — проделали, готова была задушить Марину собственными руками.

— Мелко вы мыслите, Инна Владимировна. — Гренадерша откровенно издевалась. — Я готова назвать еще дюжину вариантов. Любая брошенная им баба могла его прикончить. Он умел бросать по-хамски.

— Я считаю… — Пономаренко зациклило на этом слове. Она никогда не замечала за собой слабости к менторскому тону, а тут не могла соскочить — и точка. За что была тут же наказана. На сей раз ее перебил телефонный звонок. Так и не суждено было узнать присутствующим, что такого важного хотела сообщить Инна.

Ей пришлось достать мобильный и несколько минут слушать звонящего.

— Ничего себе, — только и услышали присутствующие. Так Пономаренко закончила разговор. Она сложила телефон и углубилась в собственные размышления. Заинтригованные женщины, не говоря уже о Романе, ловили каждый ее вздох и старались разгадать в нем суть сообщения.

— Так что вы считаете, Инночка? — не выдержала Марина и на правах подруги обратилась к Инне. — Мы вас внимательно слушаем.

Пономаренко будто пробудилась ото сна. Она обвела всех затуманенным взглядом и ответила:

— Уже не имеет никакого значения, что я считаю. Никакого значения.

— Да не томите же, Инна Владимировна, мы же чувствуем, вам сказали что-то очень важное.

— Да, очень важное. Звонил капитан Коротич и сообщил, что ваш дорогой шеф покончил с собой. То есть никто его не убивал. Чертовщина какая-то!

— Я знаю Коротича, ему можно верить, — подлил масла в огонь Роман.

— Я верю, но себе я верю тоже. Я видела Алекса. Так себя не убивают. — Инна подперла подбородок рукой и снова впала в спячку.

— Однако вы не экспертиза, Инна Владимировна, — сказал Роман, — экспертизе виднее.

— Ух, как легко на душе стало. — Вера Степановна, как сова в ночи, заухала и засуетилась. — Девки, по этому поводу стоит выпить. Тащите стаканы, коньяк. Нет, пожалуй, коньяк на фиг, тащите абсентик. Он сейчас больше подходит к ситуации. А ты не пошутила, Инночка? — На радостях она обратилась к Инне на «ты» и даже не заметила этого.

— Вообще-то долг платежом красен, — загадочно-стервозно ответила Пономаренко. — Если вы позволяете себе жестоко разыгрывать клиентов, то почему бы и нам, простым смертным, не поупражняться?

— Стоп! Стоп! — закричала Марина. — Я с ума сойду от ваших шуточек! Инночка, откуда у тебя такое бессердечие?

— Учителя хорошие были, а я быстро учусь. — Пономаренко с интересом наблюдала за реакцией окружающих.

Вера Степановна снова рухнула в кресло, Марина схватилась за голову, а остальные и так уже давно не шевелились.

— Вы серьезно, Инна Владимировна? — спросил Роман — единственный, кто сохранил дар речи.

— Серьезнее не бывает. Заключение медэкспертизы гласит, что Алекс… покончил жизнь самоубийством.

— Ну ты и штучка! — выдохнула Вера Степановна, но из кресла на всякий случай не встала, чтоб не падать. — Когда тебя выгонят из газеты, я возьму тебя к нам на работу. Надеюсь, концерт закончен? Девки, тащите выпивку, пока она снова чего-нибудь не придумала.

Народ суетился со стаканами и закусками, неведомо откуда возникшими в кабинете, а Роман подкрался к Пономаренко и зашептал ей на ухо:

— Первый раз вижу, как вы блефуете, что это на вас накатило?

— А на тебя? Ты на моих глазах опустился до примитивного шантажа. Ведь это Верунчик наняла тебя на сыскную работенку, а ты устроил тут цирк, вымогатель!

— Мне жить на что-то надо? — стал оправдываться Роман. — Это мое выходное пособие, заслужил. Но какова мадам? Как быстро сориентировалась и выбрала правильную тактику поведения.

— Что там было выбирать? У тебя на лбу высвечивался доллар.

— Я никогда и не скрывал своей любви к зелененьким бумажкам. А вот вы удивили! Я так до конца и не понял, как же он помер? Что за комедию вы тут разыгрываете? Мне-то можете шепнуть? Я же свой? — Роман смотрел на Инну преданными глазами. — Я никому ни гугу.

Видя, что Пономаренко и не думает ничего говорить, он умоляюще сложил руки. Ангелок, да и только.

— Страдания обогащают душу, — изрекла неумолимая Пономаренко.

— Я же шкурой чувствую, что Коротич вам еще кой-чего подкинул.

— Инна Владимировна, о чем вы там секретничаете? — Вера Степановна пришла в себя, опять превратилась в начальника и вернула способность к легкому, но отнюдь не фамильярному общению. — Гоните его от себя, а то он и вас ограбит. Хватка у мальчика хорошая, современная. Присоединяйтесь к нам. Выпьем!

Все уже стояли с бокалами.

— За что пьем? — спросила невинно Инна.

— Признайтесь, Пономаренко, ведь вы меня подозревали в убийстве, а? — Верунчик подмигнула Инне и вручила ей бокал с абсентом. — Ведь первое правило в поисках убийцы — ищи, кому это выгодно. Так? Мне выгоднее всех. Я получила в наследство фирму. По вашим глазам читала приговор себе. Доказывай потом, что ты не верблюд. Так вот, мой тост. Чтобы мы никогда не подозревали человека в преступлении только на том основании, что ему это на руку. Он может оказаться невиновным. Выпьем за справедливость.

Выпили по первой, потом по второй. Инна помнила, что встретилась с Любунчиком после третьей или четвертой. Точнее сказать не могла. В голове осел плотный туман, хотелось ясности и прохлады. Инна пошла искать холодную воду и наткнулась на Любу, которая стояла упершись лбом в зеркало и плакала.

— Люба, ты чего плачешь? — нашла в себе силы спросить Инна. Она чувствовала, что и ей хочется пристроиться рядом и тоже поплакать всласть. Устроить эдакую местную стену плача. И не важно, есть причина для рыданий или нет.

Люба молчала, а Пономаренко не настаивала на ответе. Инна закрыла глаза, стукнулась лбом в зеркало, да так и застыла, наслаждаясь свежестью. Зеркало оказалось прохладным, то, что надо. Потом пришли слезы. Легкие, безумные, беспричинные. Сколько они простояли бок о бок, неизвестно. Но вдруг Любу пробило на ответ.

— Я дура набитая, — сказала она расслабленно.

Инне до смерти не хотелось реагировать на откровения. Хотелось стоять и лить слезы.

— Мне себя жалко, — добавила Любунчик.

Инна понимала, что от нее ждут сочувствия, но смогла выдавить из себя только невразумительное «угу». Она даже глаза не открыла. Только отодвинулась слегка в сторону и успокоилась, когда нашла ненагретое место. Благо зеркало было во всю стену.

— А ты почему плачешь? — Любушка ревниво закипала. В ее вопросе явно сквозило раздражение: «Пришла тут на мое место, обезьянничает, а ко мне никакого внимания. Только я имею право плакать, а ты уходи вон, если не хочешь слушать и утешать».

Инна поерзала лбом в поисках прохлады и ничего не ответила.

— Как ты смеешь плакать, когда я плачу? — не на шутку разозлилась Люба и стала трясти Инну за плечо. — Почему ты плачешь? Почему? Почему?! — Ее толчки становились все более чувствительными. Еще немного — и Любунчик впадет в бешенство и с пеной у рта добьет расслабленную Пономаренко. Пора было переходить к защите.

Инна встряхнулась и открыла глаза.

— А ты чего плачешь? — спросила она и постаралась сфокусировать взгляд на собеседнице.

Та мгновенно успокоилась. Ей только и надо было — привлечь к себе внимание. Услышав важный для себя вопрос, она тут же стала на него отвечать. Размазывая тушь, плаксиво и жалобно выплевывала саднящие душу обиды:

— Я дура, дура набитая. Мне себя так жалко. Я не знаю, что мне делать…

Инна постаралась не закрывать глаза. Она неимоверным усилием воли заставляла себя смотреть на растерзанную страданиями Любу, но вникнуть в слова ей никак не удавалось. Слава богу, Любунчику было достаточно внешних проявлений внимания.

— Я сама себе вырыла огромную яму и сама туда прыгнула. Это ты понимаешь?! Я нищая! Я потеряла все бабки. Понимаешь?!

— Понимаю, — на всякий случай поддакнула Инна.

— Ни хрена ты не понимаешь, крыса беременная! — вдруг выкрикнула Люба. Услышать такое от тихой интеллигентной Любочки — все равно что из обыкновенной новогодней хлопушки получить в морду пушечным ядром. Инна поняла, что под действием абсента даже невинные души мутируют и впадают в буйство. Пора сваливать.

Пономаренко, ни слова не говоря в ответ, пошла к выходу. Не тут-то было. Любунчик ее догнала и стала бить по спине острыми кулачками, выкрикивая:

— И Алекс, скотина, умер, и деньги я потеряла!

Инне надоели эти тычки под лопатки, она круто развернулась и в пьяном угаре рявкнула:

— Ну и дура!

Люба не ожидала такого решительного ответа, она отскочила и будто прозрела.

— Это вы? — спросила она в ужасе.

— Я! — еще не успокоившись, ответила Пономаренко. — И запомни, что я не крыса беременная! Поняла?!

— Извините, — сникнув, промямлила Люба, — я думала, это… Извините.

Инна вернулась в толпу и разыскала там Романа. Окрыленный успехом у женщин, он сидел между Верунчиком и Надюнчиком и млел от их восторженного пьяного лепета. Она попыталась его вытащить и поговорить по душам, узнать, кого Люба могла обозвать беременной крысой, но Роман бессовестно от нее отмахивался. Медные трубы оглушили его не на шутку. Инна поискала, к кому бы пристать с подобным вопросом. Катерина опустила голову в бутерброды и сладко спала, а Марина, где же Марина? Марина либо исчезла с попойки, либо мирно пристроилась где-то под столом. Наклониться Инна не рискнула — голова временами плыла и норовила «приземлиться».

С кем же Любунчик говорила в туалете? Инна присела поближе к столу и поискала что-нибудь кислое и отрезвляющее. Лимон, нарезанный толстыми крупными ломтями, будто кричал, исходя соком: «Съешь меня!» Инна пришла в себя, как только проглотила первый кусочек. Тут же явилась трезвая мысль: «Пора отсюда сваливать». О беременной крысе она успеет навести справки завтра.

Инна покинула вечеринку по-английски, не прощаясь. Не потому, что была приверженцем такого стиля, а потому, что прощаться было не с кем. Все настолько погрузились в себя, что извлечь их оттуда прощальными речами и поцелуями было нереально.

— Жизнь продолжается, — твердила Инна оптимистично, вдыхая жаркий летний воздух, — жизнь продолжается, несмотря ни на что.

Тут она споткнулась о молодого человека. Ее вежливо поддержали под руку и даже согласились:

— Совершенно верно, Инна Владимировна, жизнь продолжается.

— И я о том же, — обрадовалась Инна родственной душе. Потом ее несколько смутило обращение к ней по имени-отчеству. Душа душой, но откуда первый встречный знает, как ее зовут?

Жаль, что она не проглотила весь лимон, сейчас была бы куда сообразительней. Инна стояла и размышляла, а незнакомец продолжал ее держать под локоток.

— Да отпустите вы меня, — решила возмутиться Пономаренко, — я и сама отлично могу стоять! Откуда вы взялись на моем пути и что вам нужно?

— У меня к вам поручение, Инна Владимировна. Во-первых, мне приказано отвезти вас домой, а во-вторых, вручить приглашение.

— Какое приглашение? — опешила Пономаренко.

— Меня предупредили, что вы забудете об этой дате. Поэтому я должен вам напомнить, что сегодня годовщина смерти вашей подруги, Лики Медведевой.

— О господи! Лика! Как я могла забыть?

— Немудрено, такие события. — Посланец туманно улыбнулся.

— На что вы намекаете? — оскорбилась Пономаренко, выдернула руку и чуть было не загремела на асфальт. Все же резкие движения ей пока были противопоказаны. Потом она устыдилась собственного поведения.

Середина рабочего дня. Нормальные люди еще вкалывают, а она уже успела надраться, да еще и пытается буянить. Что о ней могут подумать? Не объяснять же, что все это случайность. Что журналистка Пономаренко, как правило, не позволяет себе таких расслабонов. Что она в основном ведет добропорядочный, трезвый образ жизни. А сегодня… сегодня… просто так получилось.

— Везите меня домой и ни о чем не спрашивайте. Я буду в назначенный час.

— Вас ждут в шесть часов вечера в ресторане…

— Я знаю, в каком ресторане родители Лики…

— Дело в том, что Амалия Никифоровна изменила место встречи.

— Что? За десять лет это первый раз. Мы всегда встречались на годовщину смерти Лики в ресторане «Север». Это был любимый ресторан Лики. Почему? Что случилось? Ресторан закрылся?

— Не знаю. Мне приказано отвезти вас в другое место. Амалия Никифоровна и Борис Иванович будут ждать вас в «Испанском дворике».

Инна подозрительно разглядывала спину водителя. Последнее время она стала недоверчивой и мнительной. Ошибаются, когда говорят: пьяному море по колено. Пономаренко вдруг почувствовала себя страшно неуютно в незнакомой машине.

У Амалии Никифоровны была «вольво», она это точно помнила. В прошлом году она ей все уши прожужжала, что «вольво» не только самая безопасная машина, но и самая теплая, потому как у нее не печка, а зверь. И еще год назад Амалия убежденно твердила, что до конца дней своих будет ездить только на шведских машинах. Откуда же взялся «мерс»?

В трезвом состоянии этот факт Инну не довел бы до паники. Но сейчас, находясь под сильным влиянием абсента, Пономаренко, как только осознала, что везут ее на «мерседесе», в ужасе закричала:

— Остановите машину! Я выйду!

Водитель, ничего не понимая, притормозил.

— Что-то случилось? — вежливо спросил он.

И эта вежливость только укрепила Инну в мысли: «Пора бежать». Она судорожно дергала дверцу, пытаясь ее открыть. Водитель некоторое время молча наблюдал за ее действиями. Понял, что уговаривать или помогать не имеет смысла, и принял единственно правильное решение — он позвонил.

— Амалия Никифоровна, — обратился он к хозяйке по телефону, — Инна Владимировна мне не доверяет, поговорите с ней сами.

Инна перестала терзать обитую кожей дверь. Почему ей самой не пришло на ум такое простое действие? Позвонить и рассеять все подозрения. Старушка могла «вольво» и разлюбить — все состоятельные старушки капризны и непостоянны.

— Абсент не мой напиток, — объяснила она водителю открывшуюся ей истину, — и вы, молодой человек, никогда его не пейте, — закончила назидательно.

Водитель молча протянул ей телефон.

— Деточка, кто тебя так напугал? — услышала она знакомый прононс. Амалия страдала хронической аллергией непонятно на что, и у нее почти всегда был заложен нос. — У тебя нервный голос.

Между прочим, Инна еще не произнесла ни слова.

— Мне показалось странным, что у вас «мерседес» вместо «вольво», — совершенно успокоившись, ответила Инна. Прозвучало по-идиотски, зато честно. К чему ей было что-то скрывать от Амалии, которую она знала лет двадцать.

— Спасибо, девочка, спасибо, что помнишь мои старческие брюзжания годичной давности. Теперь мне нравятся немецкие машины. Прости, что забыла о твоей наблюдательности. И все же ты чрезмерно взбудоражена. Кто тебя так напугал, мой водитель?

— Нет, нет, он более чем вежлив и находчив.

— Ты дурно себя чувствуешь?

— Дурнее не бывает.

— Ни-ни. Мы с Борей и слушать не желаем. В шесть часов ждем тебя в «Испанском дворике». Приедешь, все расскажешь.

Вот так всегда. Амалия сначала вежливо спрашивала о самочувствии, но, если оно не вписывалось в ее схему разговора, слушать ответ не хотела и бросала трубку на полуслове.

— Мы можем ехать? — напомнил о себе водитель.

Инна кивнула. Ей было не по себе. Амалия права, последнее время Инна действительно чересчур взбудоражена. И началось это с «Гуинплена». Ужас, который она пережила, никуда не ушел, он и не собирался покидать жертву. Забрался поглубже, укоренился и стал диктовать условия поведения. «Ты ничего не боишься? — издевался он. — Вот тебе мертвый Алекс, смотри, любуйся. Смеешь сопротивляться страху? Не та концентрация? Без проблем. Я тебе подброшу еще что-нибудь».

Инна на животном уровне испытывала тревогу. Будто разладился какой-то механизм внутри, отвечающий за душевное спокойствие.

Она откинулась на сиденье и погрузилась в воспоминания.

Лика Медведева… Их школьная дружба плавно перетекла во взрослую, университетскую, сумасшедшую жизнь. Но в какой-то момент Лика «впрыгнула» в новую, богемную компанию, а Пономаренко осталась в прежней. Мама Лики, старомодная и чопорная Амалия Никифоровна, которую Инна упрямо именовала за глаза Кефировной, пеняла Инне за своеволие Лики.

На последнем курсе Лика выбросилась из окна одиннадцатого этажа. По собственному желанию, как и положено, с пространной предсмертной запиской, в которой убеждала родителей и, как ни странно, свою прежнюю подругу Инну Пономаренко, что смысла в жизни она более не видит и поэтому решила напоследок немного полетать. Бред или не бред, кто знает? Результат плачевный. Размазанную по асфальту Лику похоронили в закрытом гробу, а ее родители ежегодно устраивают посиделки в ресторане, на которые неизменно приглашают Пономаренко. На вечере памяти существует одно-единственное условие — ни слова о Лике. Довольно трудное условие, учитывая повод для встречи. Никто до конца так и не разгадал поступок Лики. Ни родители, ни знакомые, ни бывшая лучшая подруга Инна Пономаренко.

— Вы не знаете, почему Амалия Никифоровна изменила место встречи?

— Нет, — коротко ответил водитель.

— А кто еще будет?

— Не знаю.

— А что вы вообще знаете? — почему-то оскорбилась Инна.

— Свои обязанности: доставить вас в определенное место к назначенному часу.

Инне стало неловко. Чего она пристала как банный лист к водителю? Ответ был. Ей смертельно надоели обязательные ежегодные встречи. Разговоры ни о чем, но с глубоким подтекстом — была бы Ликочка жива…

Однажды Амалия разыскала ее вообще чуть ли не на Крайнем Севере, спецрейсом доставила на посиделки и в тот же вечер, опять спецрейсом, отправила обратно на Север. Амалия могла себе позволить подобное чудачество. Борис Иванович всегда занимал ответственные посты и теперь не бедствовал, вовремя сориентировался.

Увильнуть от почетной обязанности Инна не имела никакой возможности. «Неужели из-за фразы в предсмертной записке Лики?» — терялась в догадках Инна. Лика просила мать никогда не оставлять Инну. Что бы это значило, уже не спросишь. Но странная нить, на которой Амалия держала Пономаренко, с каждым годом все больше становилась похожа на строгий ошейник с болезненными шипами.

«Последний раз, — решила Инна, — я иду на встречу в последний раз. На следующий год спрячусь так, что она меня не найдет. Хоть на Луну, только бы не достала».

Но это в будущем, а в настоящем ровно в шесть часов вежливый водитель привез ее к ресторану и провел к заказанному столику.

Сюрприз. За столом в смокинге и при бабочке восседал Серпантинов собственной персоной. Инна смотрела на него как на привидение. Вот уж кого не ожидала увидеть! Хотя если поразмыслить, то ничего удивительного. Серпантинов продал Амалии дачу, именно Борис Иванович, отец Лики, просил Пономаренко побеспокоиться, куда запропастился Алешенька, прекрасный молодой человек. Борис Иванович так и выразился — прекрасный молодой человек.

Она и побеспокоилась. И даже стремглав побежала на кладбище и откопала молодого человека из могилы.

Серпантинов явно нервничал. Смокинг был на него слегка великоват, а бабочка слегка «придушивала». Алексей подкашливал, отчего на шее вздувалась жилка. Прежде чем заговорить, Инна суеверно обернулась — нет ли поблизости всезнающей мамочки, Анастасии Назаровны. Чур! Чур!

— Вы прекрасно выглядите, Инна Владимировна, — решился на комплимент Серпантинов, кашлянул, запустил пальцы под бабочку и попытался ее ослабить.

— Что именно вам нравится в моем гардеробе?

Серпантинов занервничал. Он никак не мог отважиться на уточнение. Хотелось угадать. А вдруг ошибется? Ляпнет какую-нибудь ерунду, вроде «черный цвет платья вам к лицу», или промямлит: «Шарфик, такой легкий и невесомый…» — и все пропало. Вдруг Инна терпеть не может черный цвет или ее изначально раздражают легкие и невесомые шарфики?

Инна насмешливо смотрела на него в упор. Знал бы Алексей, что она сама от него защищалась. Будь он ей безразличен, она бы просто посоветовала снять эту чертову удавку и спрятать в карман до лучших времен. А так — смотрела, как мучается, и наскоро выстраивала собственную оборону.

— Все, все нравится, — вздохнул Серпантинов. — Вина? — спрятался он за невинное предложение. И угадал. При упоминании о вине Инна напрочь забыла все колкости, которые придумала в ответ.

— Нет, нет, — в легкой панике закричала она, — мне на сегодня хватит!

— Вино очень хорошее! — Серпантинов уже держал в руках бутылку и уже наклонял горлышко к бокалу.

— Даже если бы вы предложили мне «Кьянти классико», я бы отказалась.

— О! Вы тоже разбираетесь в хороших напитках? — Алексей не желал сдаваться. — Это лучше, чем кьянти. Это красное вино из Риохи, урожая 1995 года. Виноделы считают его лучшим за последние сто лет. Верьте мне, Инна, я кое-что понимаю в винах и испанской кухне.

— Верю, но лучше в другой раз.

— Жаль, — искренне огорчился Алексей. — От красного вина из Риохи еще никто из моих знакомых не отказывался. Как же без вина есть паэлью?

— Паэлью? — Инна оживилась. Пить ей не хотелось, абсент отбил охоту напрочь, а вот пожевать что-нибудь вкусненькое, тем более такое экзотическое, как испанская паэлья, она всегда за.

— Мы же в «Испанском дворике», — гордо произнес Алексей и неуловимым движением запустил процесс. — Как я рад, что вы согласились. Сейчас я перенесу вас в Валенсию. Это родина настоящей паэльи. Вот только сниму бабочку, вы разрешите?

— Давно пора, — смягчилась Инна, — без бабочки вы лучше говорите.

— Тогда я спрячу ее в карман. Как она мне надоела! Надел ее только ради вас.

А вокруг уже началось действо. Появился официант, очень радостный и оживленный. Приговаривая незнакомое «Гуапа! Гуапа!»[2] и подмигивая Инне, он водрузил на середину стола красивую керамическую подставку.

— Он из Испании? — изумилась Инна.

— Коммерческая тайна, — уклонился от прямого ответа Алексей. — «Гуапа» значит «отлично». Приготовьтесь, сейчас принесут паэлью. Вы знаете, что такое…

— Понятия не имею, — сглотнув голодную слюну, ответила Инна.

— Классическая паэлья — это куриное мясо, креветки, моллюски, кальмары, фасоль, бобы, помидоры, перец чили, перец сладкий, чеснок, шафран, много шафрана, и рассыпчатый рис.

— Боже мой, когда же ее принесут?

Алексей улыбнулся:

— Вот уж не думал, что путь к сердцу женщины тоже лежит через желудок.

Наконец появился официант. Впрочем, на официанта Пономаренко не обратила никакого внимания. Для нее появилась пышущая жаром огромная сковорода. Она отметила все до мельчайших подробностей. И салфетки с веселенькими «ушками», которые прикрывали две ручки, и кокетливые дольки лимона с надрезанной кожурой, которые гордо опирались на стенки сковороды, и желто-оранжевый колорит шафрана. А внутри… внутри неправдоподобно огромные креветки, между ними с распахнутыми раковинами неизвестные моллюски, кальмары, нарезанные кольцами и маленькие, хрустящие…

— А это что? — спросила Инна, увлекшись, как ребенок, разглядыванием паэльи.

— Это каламаритос.

Инна ничего не поняла и совсем не расстроилась. Потому как увидела кусочки цыпленка, кролика и много всякой всячины. А запах! Запах!!!

— Я хочу попробовать паэлью. Не томите.

Алексей ловко разложил по тарелкам мясо, рыбу, присыпал рисом и сбрызнул соком лимона.

— Приятного аппетита, — только и успел сказать он.

Инна и не заметила, как потребовалось запить жар паэльи красным риохским вином. Хитрый Алексей и не думал заострять внимание на таких мелочах.

Огромная паэлья закончилась ровно тогда, когда Инна поняла, что больше не сможет проглотить ни кусочка.

— Кто вы, Алексей Вадимович? — с величайшим уважением и прекрасным ощущением сытости спросила Инна.

— Я простой ресторатор и горжусь своим «Испанским двориком».

— Вы волшебник, — убежденно поправила его скромную речь Инна. — То, что я испытала, нельзя назвать прозаическим приемом пищи, язык не поворачивается. Это праздник. О господи, — тут же спохватилась Пономаренко. Она вспомнила, по какому поводу тут находится. Какой там праздник! И естественно возник следующий вопрос: — А где, собственно говоря, Амалия Никифоровна с Борисом Ивановичем? Они же никогда не опаздывают.

— Спасибо Амалии Никифоровне, чудная женщина, — сказал Алексей. — Это она устроила нашу встречу.

— И где же она сама?

— Здесь. Я уговорил их посетить мой «Дворик». Они согласились. Мы в Валенсии, а они в Севилье.

— Почему не наоборот? — спросила Инна наобум. Собственно говоря, ей было все равно, лишь бы подальше от Амалии. Но для Алексея, судя по всему, заявление оказалось знаковым.

Он задумался. Видя такую реакцию на невинное замечание, она тоже задумалась — чего такого крамольного она спросила?

— Я что-то не так сказала? — не выдержала она долгих раздумий Алексея.

— В Испании есть поговорка: «Мало кто может не согрешить в Севилье!»

— О, не волнуйтесь, такими глубокими познаниями о Севилье я не грешу. Давайте лучше поговорим о вашем приключении.

— В такой вечер не хочется снова вспоминать тот ужас. — Алексей поежился, вытащил из кармана смятую бабочку и зачем-то стал водружать ее на место.

Очевидно, о трудном и неприятном он мог говорить только с удавкой на шее.

— Рано или поздно с этим придется разбираться, — вздохнула Инна. — Мне многое непонятно. Желательно выслушать все с самого начала.

— Это надолго. — Серпантинов кашлянул, выпил глоток вина и, наверное, впервые не почувствовал вкуса любимого риохского.

— Вы говорите, вспоминайте, но отстраненно, например через призму вкусной паэльи. Такое смещение очень помогает.

— Началось все со странного письма. Там было написано следующее: «Можно с уверенностью сказать, что никакая иная судьба не уготовила человеку столь безысходные телесные и душевные муки, как погребение заживо. Невыносимое стеснение в груди, удушливые испарения сырой земли, холодные объятия савана, давящая теснота последнего жилища, мрак беспросветной ночи, безмолвие, словно в пучине моря, незримое, но осязаемое присутствие Червя-Победителя, — все это и вдобавок мысли о воздухе и зеленой траве над головой, воспоминания о любимых друзьях, которые поспешили бы на помощь, если б только узнали о твоей беде, и уверенность, что этого им никогда не узнать, что ты обречен навеки покоиться среди мертвецов, — все это, говорю я вам, исполняет еще трепещущее сердце леденящим и нестерпимым ужасом, перед которым отступает самое смелое воображение»[3].

— Откуда это? — Пономаренко с интересом слушала, как Серпантинов шпарил наизусть отрывок из какого-то литературного произведения.

— Из письма, которое я получил недели две назад.

— Что еще там было?

— Ничего. Советовали выучить его наизусть. — Серпантинов снова приложился к вину и нервно сорвал бабочку.

— Алексей, почему я из вас клещами вытаскиваю информацию? Говорите, что дальше было.

— Вам бы такое испытать, посмотрел бы я на вас! Я не хочу больше это вспоминать, понимаете? Страх, что ты останешься там навсегда и скоро умрешь… Бездна!

— Выпейте вина и успокойтесь. Я не прошу вспоминать те минуты, меня интересует прелюдия. Вам кто-нибудь угрожал или что-то требовал?

— Попробовали бы! Я бы нашел способ разнести их в клочья. Слава богу, есть друзья.

— М-да! А если пригрозят, что зароют еще раз и надолго, то есть навечно?

Серпантинов поперхнулся и промолчал.

— Они нашли ключ от вашего упрямства. Лихо работают ребята. Поняли, что угрожать вам бесполезно, и решили для начала обработать вас по полной программе. Разыграть, а заодно и напугать, чтобы посговорчивее стали. Так что вас еще о чем-то попросят, непременно.

Серпантинов побледнел.

— В следующий раз они меня так запросто не возьмут.

— Ну-ка, процитируйте еще раз письмо.

— Ни за что! — Серпантинов отрицательно замотал головой. — Вы надо мной издеваетесь?

— Нет. Кажется, я знаю, откуда взят отрывок. Там были слова «погребение заживо»?

— Были.

— Это рассказ Эдгара По. Он так и называется, «Заживо погребенные». Хотите, перечитайте на досуге.

— Нет уж, увольте. Я это на собственной шкуре испытал.

— А как вы оказались в фирме Алекса?

— Ну, мне было не по себе от письма. Я стал наводить справки, кто занимается погребениями заживо. Мелькала мыслишка, что это просто розыгрыш. Чья-то злая шутка. Узнал, что подобный аттракцион давно практикует эта контора, и пошел туда на разведку. Может, кто-то меня заказал? Познакомились, выпили, нормальный мужик оказался. Клиентов хоронят на полном серьезе, с помпой, в стеклянном гробу, с процессией. Все как полагается: с венками, музычкой, прощальными речами. И даже специальных плакальщиц приглашают, чтобы рыдали и пощипывали нервишки «усопшему». Он так зажигательно рассказывал, что и мне захотелось попробовать. Говорят, впечатления потрясающие, адреналина хватает на год. Он так уговаривал, что я почти согласился. Кстати выяснил, что такими письмами они не балуются.

— То есть это не Алекс.

— Нет, определенно не его контора.

— Мне Алекс вскользь сообщил, что вас перехватили конкуренты. Придется выяснить, кто еще занимается подобными шуточками. Хотя я уверена, что ваш случай солиднее. И как дальше развивались события?

— Никак. Я выбросил письмо в корзину и постарался больше не вспоминать о нем.

— Однако содержимое выучили?

— Выучишь тут. Меня забросили в машину, привезли куда-то, и я еще три или четыре дня зубрил этот текст как «Отче наш». Потом в гроб уложили и заколотили. Ужас! Я все слышал. Каждый гвоздик в сердце забивали, сволочи! Я когда там лежал, понял одну истину — все суета!

— Да, сначала ты заглядываешь в бездну, а потом бездна заглядывает в тебя.

— Как-как? — быстро отозвался Алексей. — Сначала ты заглядываешь в бездну, а потом бездна заглядывает в тебя? Верно. Полностью с вами согласен.

— Это сказал Ницше.

— Я вернулся другим. Не хочется спорить, доказывать, не хочется экстрима, понимаете? Хочется покоя, хочется жить. Я, как вас увидел, понял, что…

— А как ваша жена узнала о месте захоронения? — поспешно перебила его Инна.

— Просто: меня заставили написать ей записку. И никакой надежды, что она меня найдет, у меня не было.

— Однако вы живы.

— Я знаю цену собственной женушке. Это вы меня спасли. Вот только не пойму, каким образом вы узнали о моем существовании.

— Ко мне обратились Амалия и Борис Иванович с просьбой разыскать вас. Они волновались. Согласитесь, повод был: продали дачу, получили большие деньги и пропали.

— А жена, конечно, сидела и не рыпалась!

— Сами виноваты, довели женщину до такого аморфного состояния, а потом возмущаетесь.

— Что-то разговор у нас пошел не в то русло. — Серпантинов вновь попытался нацепить бабочку.

— Да оставьте вы ее в покое, — раздраженно бросила Инна. Она и сама понимала, что после изумительной паэльи и чудесного вина можно быть и поснисходительней. Но ее куда-то несло, и остановиться она уже не могла.

Вспомнила, как мямлила его жена, как боялась шагу ступить, как испуганно твердила, что он ее обязательно бросит, если только она обратится в милицию, а этот… корчит из себя несчастного.

«Все мужики такие, — скатилась она до банального обвинения, — ведут себя по-хамски с женами, а потом удивляются: «Отчего это она у меня такая безынициативная?» И чем он только мне понравился? Смазливая физиономия, да и только».

— Понятно. Вы разговаривали с моей женой, и она сыграла роль невинной овечки. Поверьте, Людмила — волк в овечьей шкуре, ее только моя мамуля может поставить на место.

— Кстати, об Анастасии Назаровне… Кто ее может урезонить?

— Я рад, что вы познакомились, — дипломатично ответил Алексей. — Она просила меня передать вам подарок.

«Не иначе, живых тарантулов», — испугалась Инна.

Серпантинов куда-то удалился, а Инна с удовольствием занялась изучением бутылки из-под вина. «Маркиз де Виттория Гран Резерва», — прочитала она и повторила несколько раз, чтобы запомнить, уж очень приятное послевкусие оставляло красное риохское, жаль только, что быстро закончилось.

Алексей вернулся и торжественно положил перед Пономаренко длинный футляр.

— Это вам от моей мамы, — скромно сказал он. — Откройте. И постарайтесь сохранить лицо, — добавил загадочно.

Инна хмыкнула, но футляр в руки взяла.

— Что это? — спросила она, хотя спрашивать не имело смысла. Все было слишком узнаваемо.

— Сигара. Лучшая сигара от «Davidoff».

— Я не курю вообще и терпеть не могу табачного дыма! — отрезала Инна. Выражение лица у нее действительно изменилось, Серпантинов как в воду глядел.

— Не курили, потому что никогда не пробовали настоящей сигары.

— И не подумаю! — Решительность, с которой Инна отбивалась от сигары, выдала ее с головой. Любопытство — штука непредсказуемая и в малых дозах неуправляемая.

— Первую сигару нельзя курить в одиночестве. Обаяние сигарной культуры передается из рук в руки. Это ритуальное действо.

— Да не хочу я приобретать еще одну плохую привычку.

— Какая прелесть, — услышала Инна голос Амалии Никифоровны, — сигара. Мы как раз мимо проходили, смотрим, а вы за столиком. Решили подойти, попрощаться. Инночка, деточка, не думала, что ты приобрела такие изысканные манеры. Учись, Боренька, жизни. Отменный ужин и в заключение — чудесная сигара. Что может быть прекрасней? Инночка, деточка, уступи. Борис Иванович, как всегда, забыл о сигарах. А я дурно себя чувствую, если не выкурю хорошую сигару.

— Мамочка, успокойся, — Борис Иванович вяло оправдывался, — приедем домой, сядешь в кресло, тогда уж и сигару выкуришь.

— Зачем же откладывать? Для сигары нужна хорошая компания и задушевный разговор. Это какая у тебя сигара? «Davidoff»? Прекрасный выбор. Удивительно гармоничный вкус и аромат.

Амалия расхваливала сигару, а у Инны начинался приступ «собакосенства». Она и сама не хотела «пачкаться», но и отдавать за здорово живешь подарок не собиралась. Ситуацию разрядил хозяин. Серпантинов, как волшебник, из ниоткуда извлек еще одну сигару. Стало ясно — от Амалии избавиться не удастся.

— Амалия, может, домой пойдем? — без особой надежды предложил Борис Иванович.

— Иди, Боренька, иди. Думаю, Инночке нужна моя поддержка. Сигару нельзя курить как паршивую сигарету. Ее нужно погладить, почувствовать бархатистость, оценить цвет. Понюхай, Инна, чувствуешь аромат? Теперь можно ее обрезать…

Амалия с осуждением уставилась на Серпантинова. Тот страдал. Ему явно хотелось послать к черту незваную Амалию и самому играть роль учителя.

— Алексей, где каттер? Где кедровые щепки? Не прикуривать же сигару зажигалкой.

Серпантинов, как ошпаренный, вскочил из-за стола и исчез в неизвестном направлении.

— Запомни, Инна, сигару нельзя курить в затяжку.

— Да не собираюсь я курить! — Инна тоже разозлилась. Ее раздражала бесцеремонность Амалии.

— И нельзя стряхивать пепел с сигары, — как ни в чем не бывало ликбезничала Амалия. — Он сам должен упасть. Позволь рассказать тебе хитрость, к которой прибегал Уинстон Черчилль.

— В другой раз, Амалия Никифоровна.

— Через год? Мы же видимся только один раз в году. За это время историю успеет рассказать тебе кто-то другой. Она очень распространена среди любителей сигар. А я хочу быть первой. Хитрая бестия, он вставлял в сигару разогнутую скрепку. Через полчаса беседы его визави уже не могли ни о чем думать, кроме как упадет, наконец, этот чудовищной длины пепельный столбик или нет?!

— Мамочка, пойдем домой. — Борис Иванович, как ни странно, первый почувствовал неуместность словоохотливости жены.

— Боря, у тебя сплошная истерика! Ты не понимаешь, сигара в руках — это готовый сюжет для беседы. Кстати, Инночка, ты разобралась, что случилось с Алексеем? Прегадко закапывать человека в землю и забывать о нем! Прегадко! Кто на это способен, Инночка? Надо узнать. Похлопочи, Инна, похлопочи. Где же Алексей?

— Я здесь, Амалия Никифоровна, к сожалению, каттер не нашел.

— Как, нет хорошего каттера? Не могу же я залихватски откусывать кончик сигары, как бандерильеро на сельской ярмарке!

Серпантинов стоял красный как рак и растерянно разводил руками.

— Борис, мы идем домой, — скомандовала Амалия. — Мы завсегда вами очень благодарны, Алексей, только подлостев таких мы слушать не желаем.

Разгневанная Амалия решительно продвигалась к выходу, а Инна благодарно смотрела Серпантинову в глаза, и он отвечал ей искренней улыбкой. Эдакая тихая радость заговорщиков за спинами истязателей. И тут Амалия резко повернулась. Как почувствовала. Повернулась и погрозила пальцем.

Нашкодившие, не сговариваясь, рассмеялись.

— Ух, женщина-танк, переедет кого захочет. — Серпантинов потер лоб. — Честно, я струхнул, когда она застала меня с идиотской улыбкой. Запросто могла подумать, что я безмерно счастлив, что она уходит.

— Разве это не так?

— Ну, ей об этом знать не обязательно. Покидая любую компанию, Амалия Никифоровна привыкла слышать рыдания. И поверьте, все рыдают.

— Что же делать с подарком Анастасии Назаровны? Как я поняла, каттера в этом заведении нет.

— Да все у меня есть. Просто не хотел задерживать Амалию Никифоровну. Это не просто подарок, Инна. — Алексей стал многозначительно серьезным. — Это приглашение.

— Куда?

— В закрытый женский сигарный клуб. Анастасия Назаровна — его глава. Даже я не могу там присутствовать.

— Ого, за что такая честь?

— Мало того, она приказала мне проводить вас домой.

— Что бы это значило? — наивно спросила Инна и заторопилась к выходу.

Потом была луна, не замутненная тучами, прохладный ветерок, кофе, разговоры по душам, сигара и момент «или — или». Алексей остро его почувствовал и мгновенно стал серьезным. Инна тоже прониклась торжественностью момента. Но когда Серпантинов открыл маленькую бархатную коробочку, где на красной подушечке гордо возлежало кольцо, она растерялась. Первый раз в жизни ей дарили кольцо. Она тут же вспомнила, что давно перестала следить за ногтями и ограничивалась домашними средствами. Ножницы да пилочка — вот и весь доморощенный инструментарий. А всякие там ванночки, примочки, лопаточки находились вне сферы ее интересов. И вот теперь презираемая ею сфера повернулась к ней ехидной мордой и наблюдала за тихой паникой. Инстинктивно Инна спрятала руки за спину.

— Я не могу принять такой дорогой подарок. — Первая попавшаяся на язык отговорка выглядела нелепой и банальной.

— Это не подарок. — Серпантинов встал на одно колено. Инна с легким ужасом смотрела на «онегинскую» позу. — Это предложение.

Тут он замялся. Наверное, как перед прыжком с головокружительной высоты, набрал побольше воздуха в легкие.

— Предложение, — голос у него мгновенно охрип, — стать моей женой.

Так уж устроены мужчины. Даже при добровольном решении, когда со стороны женщины нет и малейшего намека на давление, такие слова даются им с большим трудом. Казалось, чего хрипеть? Никто за язык не тянет и жилы на кулак не наматывает. Молчи и наслаждайся жизнью. Так нет, и говорит и хрипит одновременно.

Это уж слишком! Инна вспомнила наличие жены Людмилы и оскорбилась:

— Вы что, Серпантинов, расширяете свой гарем?

Алексей поморщился. Встал с колена и теперь отряхивал брюки.

— Какой женой вы предлагаете мне стать: старшей или младшей? А?

— Такой момент испортили. Я первый раз в жизни такие слова произносил. — Алексей захлопнул коробочку. — Не хотите замуж — не выходите. Я душу вам открыл, а вы…

— Алексей, вы, очевидно, запамятовали. Я знакома с вашей женой. Ее Людмилой, кажется, зовут?

— Я не женат.

— Но Люда таки существует.

— Вот именно, существует! Говорила мне мама: «Не торопись!» А я, дурак, думал, что ты особенная, что ты поймешь меня. Главное в отношениях — внутреннее согласие. Я как увидел тебя из гроба, так меня будто прожгло — вот женщина, которая создана для меня. А ты цепляешься за Люду, Валю, Надю, за условности, за правила, которые созданы холодными чужими людьми. Да мы с Людмилой в постели лежим как труп с трупом, понимаешь? Все отношения умерли еще год назад. Понимаешь? Возьми меня за руку! Возьми! — Алексей сам схватил руку Инны и крепко сжал. — Чувствуешь? Чувствуешь?!

Руку жгло сумасшедшее тепло.

Еще мгновение — и Пономаренко бы прошептала: «Да».

Однако в дверь позвонили. Инна вздрогнула и выдернула руку. Кого принесло в такой поздний час? В дверях стояли хмурые Олег и Роман.

— Мы водочку принесли, — сообщил Коротич.

— И закуску, — добавил Роман, потрясая палкой колбасы.

— Чего пришли? — У Инны были совсем другие планы.

— О нашем трупе поговорить.

— Завтра. На ночь глядя я про трупы слушать не хочу.

— Завтра может быть поздно. — Роман с голодными глазами мечтательно понюхал колбасу. — Пахнет как…

— Предполагаете, оживет?

— Я оценю твой юмор после первой рюмочки и второго бутерброда. — Коротич рванул в квартиру, Роман просочился следом.

— Никакой личной жизни! — Инна захлопнула дверь и отправилась на кухню резать колбасу. А вечер так прекрасно начинался: романтический ужин, коленопреклоненный мужчина, бархатная коробочка…

— Ба-а, да у нее уже сидит один оживший трупик, — услышала она из кухни начало мужского разговора. Заходить в комнату расхотелось совсем.

Почесав языки, вновь прибывшие мужики вспомнили о пустых желудках и по запаху, как собачки Павлова, нашли кухню.

— Ну что вы за люди! — Инна поставила рюмки. — Человека испугали! — Нарезанная колбаса перекочевала на тарелку. — Явились без звонка…

— А хлебушек? Где у тебя хлебушек? — Коротич заглянул в хлебницу и разочарованно присвистнул.

— У меня на сегодня были совсем другие планы! — Инна достала из холодильника соленые огурцы.

— Говорил тебе, Рома, надо хлеба купить! — Олег огорченно прикрыл хлебницу. — У Инны никогда ничего нужного нет.

— Куда Серпантинова дели? — Инна помахала ножом перед носом капитана милиции.

— Мы спросили его, хочет ли он есть, — послушно стал отвечать Коротич, уклонившись от ножа.

— А он ответил, что не голоден. — Роман решил разделить ответственность на двоих.

— Тогда мы намекнули, что сытый голодного не поймет.

— Ну да, сытый голодному не товарищ.

— Вы заставили его уйти?! — Инна бросила нож на стол. Тот завертелся волчком и угрожающе пополз к краю. Коротич поймал его уже на лету. — Убирайтесь сейчас же! Оба! Вы мне жизнь испортили! В кои-то веки мне понравился человек, а вы его взашей! Вы меня спросили? Видеть ваши физиономии не могу!

Мужчины переглянулись. Роман стал открывать бутылку, а Коротич — жевать кусок колбасы.

— Выпей, станет легче. Мы же не звери. Обещаем: сдадим важную информацию, выпьем, перекусим и вернем твоего донжуана. Слово двух ментов. — Олег между жеваниями и глотаниями пытался вести душеспасительную беседу. — Из-под земли разыщем и вернем, не хнычь. Все объясним: мол, сохнет по тебе наша подруга…

— Идите к черту, варвары! Не вздумайте только хватать человека из теплой постели и закидывать в «воронок». Сама справлюсь!

— В смысле, хватать из теплой постели или наоборот?

Роман получил подзатыльник.

— Говорите, зачем пришли?

— Вот это разговор не мальчика, а мужа. Значит, так. Я тебе звонил днем по поводу Алекса? — Коротич с удовольствием хряпнул водочки.

— Помню, помню. Странный звонок.

— Потому как звонил находясь буквально под дулом пистолета. Блинов прижал к стенке и приказал позвонить тебе и слить дезинформацию. Чтобы ты не вздумала копаться в этом деле.

— Значит, Алекса таки убили?

— Без сомнения. Но Блинова кто-то попросил, чтобы официальная информация подтверждала версию самоубийства.

— Блинова? Блинова купить невозможно.

— Да никто ему взятку и не совал. Это стратегия. Стена, за которой мы, бравые сыщики, должны землю рыть и до истины докапываться, а нам никто бы не мешал.

Инна вспомнила всеобщее ликование в фирме. Пир во время чумы. Но никто не знал, что чума у порога. Потом Инна вспомнила пьяную Любу, ее истерику. «Кого она обозвала беременной крысой? И почему она так испугалась, когда меня узнала? Да какая разница». Инна попыталась откреститься от собственного вопроса.

— Пономаренко, ты где витаешь?

— Вы насытились, орлы? По домам, а мне срочно нужно увидеться с одной особой.

— Пономаренко, уймись! Ночь на дворе. Нормальные люди спят. Уж лучше мы тебе Серпантинова вернем. И не вздумай Блинову на глаза показываться.

— Ладно, потерплю до завтра, — согласилась Инна, подумала-подумала и выпила водочки. — Что за день сегодня такой? Все время приходится пить: то с радости, то с горя. Так и спиться недолго.

— Представляешь, до чего дело дошло. — Олег налил по второй. — Блинов поручил расследование Роману, частному детективу, а меня к нему в подручные определил. Так что теперь Рома у меня начальник. Давай, начальничек, пей, пора и честь знать. Завтра на работу. Ты уж прости нас, Инночка, за вторжение. Надеюсь, ты оценила, какую мы тебе информашку доставили? На белой тарелочке с голубой каемочкой.

— Куда? Вы мне обещали Серпантинова вернуть!

— Промашка вышла, Инна, уж извини. Ты нас не провожай, сами дорогу найдем. Сиди закусывай, завтра Серпантинова выкрадем и на тарелочке с голубой каемочкой… — Увидев, что Инна взяла в руки пустую рюмку и явно с недобрыми намерениями начала ею покачивать, Олег быстренько оборвал свою «тарелочную» песню и добавил: — Сами дверь откроем, сами закроем, сами…

Инна поставила рюмку на стол и со вздохом сказала им в спины:

— Оболтусы, дверью не хлопайте, соседи спят.

Роман с Коротичем тихохонько открыли замок и так же собирались его защелкнуть, но не тут-то было.

— Минуточку, — как из-под земли возник Серпантинов и подставил ногу, чтобы дверь не захлопнулась. — Я вам дал возможность поговорить?

— Ну?

— Вы поговорили?

— Ну?

— Вот и хорошо, до свидания.

— Слушай, правильный ты мужик, — оценил поведение Серпантинова Коротич.

— И кажется, она тебя ждет, — добавил Роман.

Серпантинов улыбнулся и исчез в квартире.

— Олег, давай подождем и посмотрим, выгонит она его или нет. — Роман прислонился к стенке и попрочнее уперся ногами.

— Я те подожду, начальничек, а ну, марш на улицу, частник паршивый.

Роман замялся:

— Ну так интересно же…

Коротич молча вытолкал его взашей.

* * *

Такси резко вывернуло к неосвещенному подъезду и остановилось. Из машины вышла молодая женщина.

— Вам придется вернуться обратно, впереди дорога перегорожена, — предупредила она водителя.

— Знаю, — буркнул водитель и стал сдавать назад. Фары выхватили из темноты фигуру женщины.

«А ножки ничего, — машинально отметил водила, — надо было денег с нее не брать, а…»

Женщина открыла подъезд и зашла внутрь. Тут же раздались три хлопка.

Водитель заглушил двигатель и прислушался.

— Показалось мне, что ли?

Из подъезда не спеша вышел мужчина, оглянулся на такси и пошел вдоль дома. Уже через пару шагов он растворился в темноте. Водитель посидел в машине несколько минут, решая, выходить или не выходить. Если выйдет, то что он увидит — закрытый подъезд? А если уедет?

Пока он раздумывал, в подъезде раздался женский крик. Потом дверь открылась и на улицу выбежала пожилая женщина. Она кричала: «Убили! Убили!» За ней с громким лаем выскочила овчарка. Водитель понял, что ему не показалось, и по рации попросил вызвать «скорую» и милицию. Потом закрыл машину и пошел посмотреть.

Женщина, которую он только что подвозил, лежала на ступеньках, раскинув руки. Легкая юбка задралась и обнажила красивые ноги, на которые он глазел всего несколько минут назад. Со ступеньки тонкой струйкой стекала кровь. Водитель отвернулся. Рядом с собой он увидел овчарку, которая молча сидела и скалила зубы.

— Куда подевалась твоя крикливая хозяйка? — спросил водитель.

Собака зарычала.

Водитель понял, что уйти без проблем он не сможет.

— Вот черт! — выругался он и порылся в кармане. Где-то у него была конфета.

Овчарка перестала рычать и заинтересованно наблюдала за поисками. Она ждала.

Водитель обшарил один карман, полез в следующий. Собака от чрезмерного внимания наклонила голову. Пусто. Конфета, неизвестно как и неизвестно куда, испарилась.

— Нету, — наконец признался человек и показал пустые руки.

«Не подмажешь — не поедешь, — ответила овчарка рыком. — Хрен отсюда уйдешь».

— Вот страна, даже собаки взятки вымогают, — выругался водитель.

На улице хозяйка призывно кричала:

— Бася! Ба-а-ася! Ты где? Бася!

— Дуреха! — крикнул водитель. — Здесь твоя волчара!

Но хозяйка не услышала. Так и пришлось ждать появления милиции в компании с собакой и мертвой девушкой.

— Поделом мне, — ругал себя водитель, — вызвал ментов — и ходу.

Милиция приехала раньше «скорой». Ребятки деловито прошли в подъезд, стали осматривать труп и место происшествия. Хитрая псина и не шелохнулась.

— Вы свидетель?

— Я таксист, я привез эту девушку, потом услышал выстрелы и решил посмотреть.

— Вы кого-нибудь видели?

— Видел. Кто-то вышел из подъезда и скрылся. Темно было.

— Оставьте свой адрес, и можете работать дальше. Кто такая, не знаете?

— Откуда?

— Собака ваша?

— Тут хозяйка где-то бродит. Она девушку первой и увидела, кричала громко.

Водитель еще раз посмотрел на стройные ноги, вздохнул и пошел к машине. Овчарка мирно поплелась следом.

* * *

«Не хочется, а надо, — твердила себе Инна. — Не лежит душа, но придется еще раз с ними встретиться. Во-первых, узнать у Любунчика, кто «беременная крыса». Во-вторых, выяснить, из-за чего могли убить Алекса. Об этом можно спросить Марину. А лучше Верунчика, она уж точно знает все обо всех».

Инна удивилась — на входе не маячил охранник. Заходи, кому не лень. «Видно, после хамского поведения Романа Верунчик решила извести охранников как класс, — подумала Инна, — чтобы больше не попадаться на шантаж».

Странности продолжались и дальше. В офисе стояла тишина. Ни телефонных трелей, ни тихих разговоров, ни стука каблучков.

Инна покрутила головой, стараясь угадать, в каком направлении пойти, чтобы встретить хоть одну живую душу. Решила зайти к Марине. Если хозяйку не застанет, то хоть кактусами полюбуется.

Кактусы никуда не исчезли. Они сидели в горшках и созерцали, как инопланетяне.

Пономаренко негромко позвала:

— Марина!

Никто не ответил.

— Эй, маммилярия длиннососочковая, куда хозяйка подевалась? — обратилась Инна к знакомому кактусу.

Маммилярия сделала вид, что не поняла вопроса.

— Что за черт? Вымерли они все, что ли? — Пономаренко оглянулась и краем глаза успела выхватить чью-то убегающую фигуру. Журналистка бросилась следом. Коридор закончился дверью. Инна, не раздумывая, толкнула ее. Дверь открылась. В углу комнаты, прямо на полу, скорчившись, сидела Марина и испуганно смотрела на Инну.

— Марина, ты от кого прячешься? — спросила Инна.

— От вас, Инна Владимировна.

Пономаренко удивилась официальному «вы». Ей, конечно, хотелось узнать, отчего это она снова превратилась в Инну Владимировну, но она решила не зацикливаться на мелочах.

— Что у вас произошло? Отчего вы такие перепуганные?

— У нас несчастье. И не спрашивайте меня ни о чем больше. Вы и так все знаете сами! — Кажется, Марина впадала в истерику.

— Да ничего я не знаю! — крикнула Инна. Крикнула громко, чтобы излишней эмоциональностью выбить из Марины хоть часть страха.

— Как не знаете? Верунчик говорила, что у вас вся милиция куплена.

— Интересно, — Инна подошла ближе к Марине и села рядом, — за какие такие бабки я ментов покупаю? Откуда они у меня? Подумай, Марина, головой. Что случилось?

— Любунчика вечером умертвили, — выдавила из себя Марина.

Слово «умертвили» Инне совершенно не понравилось. Чужеродное какое-то словцо, неуместное, противное.

— Любунчика — что?

— Застрелили в подъезде. Верунчик говорила, она не мучилась. Сразу умерла. Три раза стреляли. Крови много было.

— О-хо-хо! — Такого поворота Инна не ожидала. Почему Алекса убили, еще можно раскопать, мерзкий был человек. Но вот Любунчика? За что?

— Верунчик шутку придумала: «Любовь умирает первой». — Марина посмотрела на Инну жалобными глазами и шумно вздохнула. Она ждала сочувствия. Инна услышала алкогольный запашок.

— Ты что, напилась?

— Чуть-чуть. Помянули Любунчика. Полагается так.

— Полагается думать, искать причины, а не пить!

— Верунчик шутку придумала: «Любовь умирает первой, потом умирает Вера… а Надежда умирает последней».

— Хороши шуточки, ничего не скажешь.

— Надька совсем испугалась. Бутылку абсента сама выпила и отрубилась, не знаю, как жить дальше будет, когда протрезвеет. Верунчик говорит, в каждой шутке есть доля правды.

— Лучше бы она поведала, за что убили вашу подругу.

— Может, Любунчик умерла от горя?

— Ее же застрелили.

— Бывает. Человек хочет умереть, а самому страшно на себя руки наложить, вот и просит друзей помочь…

— Ты, Марина, совсем поехала. — Инна поняла, что после очередного «часа абсента» поговорить ей ни с кем толком не удастся.

Она никого больше не искала. Решила вернуться сюда попозже.

День обещал быть жарким. На небе ни тучки, в воздухе ни ветерка. Мужички кучковались около пивных ларьков и требовали бутылочку непременно запотевшую, из холодильника. Инна мельком глянула на очередь, и что-то привлекло ее внимание. Она присмотрелась. В хвосте очереди маячила знакомая фигура, которая тщательно воротила от нее физиономию. Инна подошла ближе. Так и есть. Роман изображал из себя замученного жаждой пьяницу. Потертая бейсболка, грязные шорты, матерчатая сумка, из которой торчат горлышки бутылок.

— Ромочка, как ты докатился до жизни бомжатской? — тихонько спросила Инна.

Роман отвернулся и сделал вид, что не узнает старых знакомых. Потом и вовсе постарался сбежать.

— Куда? — спросила Инна и успела приклеиться к сумке.

Роман дернулся, бутылки зазвенели. На них стали обращать внимание.

— Хотите со мной — поторопитесь, Инна Владимировна, — скороговоркой выпалил Рома, — некогда мне объясняться.

Пономаренко не надо было приглашать дважды. Она постаралась не отставать. Роман завернул за угол. И тут Инна удивилась снова. Оказывается, за углом у бомжа-пьянчужки припаркована приличная машина. Роман быстро юркнул на водительское сиденье и по-джентльменски позволил Пономаренко сесть рядом. А мог бы коварно скрыться.

— Ух, расшевелили вы гнездышко, — по-охотничьи азартно высказался Роман. — Посмотрим, посмотрим, куда она поедет.

— За кем ты следишь? — успела спросить Инна.

— Вон ее машина. Только бы не отстать. Я еще не очень уверенно чувствую себя за рулем.

— Так давай поменяемся местами. Ты будешь следить, а я водить.

— Поздно, прозеваем, она баба шустрая. Водит рисково, на грани ДТП.

— Кто? Кого ты пасешь, Роман, колись!

— Вера Степановна куда-то намылилась. Посмотрим, куда путь-дороженька ее приведет.

Инна увидела, как темно-вишневая легковушка резко ввинтилась в поток машин. Роман замешкался, он все ждал, что его кто-нибудь пропустит. Эх, аккуратист! Машина Верунчика быстро удалялась.

— Меняемся! — крикнула Инна и выскочила из машины.

Роман нехотя расстался с рулем. Но когда увидел, как Пономаренко лихо настигает Верунчика, смилостивился и даже похвалил.

— Мы с вами отличная пара в сыскном деле, — сказал он. — О! Пришло время послушать, с кем беседует наша подопечная.

— Ты и до этого додумался? А санкция есть?

— Я частный сыщик. Считайте это моей самодеятельностью. Тише, она кому-то звонит. Нажму-ка я кнопочку магнитофона, запишем на всякий случай разговор.

— Петя, я сейчас подъеду, — услышали они голос Верунчика.

— Зачем, Вера Степановна? Не о чем нам с вами разговаривать, — ответил мистер Икс по имени Петя.

— Ты мне не груби, мальчик! Мне надо у тебя кое-что узнать.

— Не собираюсь я оправдываться, так Любе и передайте.

Петя рассердился. А Верунчик не обращала внимания на тон, которым с ней разговаривали. Она настаивала на встрече.

— Я уже рядом, выходи! — приказала она, и Петя, наконец, согласился.

Верунчик безо всяких поворотных сигналов вильнула в правый ряд, затормозила и ловко пристроилась между двумя джипами. Это было единственное свободное место.

Пономаренко пришлось проехать мимо.

— Что вы делаете, Инна Владимировна, сейчас же остановитесь! — закричал Роман.

— Я могу пристроиться только на крыше джипа. — Инна и сама судорожно искала, куда приткнуться. Как назло, машины стояли плотно. Инна ползла на первой скорости, отчаянно мигая правым поворотником.

— Не останавливайтесь! — вдруг закричал Роман.

— Черт, черт! — выругалась Инна. — Что случилось?

— Она посадила его в машину, и они едут за нами. — Роман засмеялся. — Если бы вы иногда смотрели в зеркало, как и положено водителю, то и сами бы заметили.

— Только без ехидства, пожалуйста. Ты бы на месте водителя потерял Верунчика еще в самом начале.

— Ладно, мир. Сейчас я вас порадую. — Роман чем-то пощелкал, и Пономаренко услышала голос Верунчика:

— Петенька, я знаю, что вы расстались с Любой две недели назад. Она мне рассказала, я ведь была ее старшей подругой.

— Это наше дело! — упрямо твердил Петр.

— Почему? Почему ты ее бросил?

Петя молчал.

— Роман, ты преступник, — Инна покосилась на сыщика, — подслушивать противозаконно.

— Тише, не мешайте. Я должен раскрыть два убийства любыми способами.

— Петя, я не отстану. — Верунчик, судя по всему, закурила. — И ты знаешь мои возможности, не заставляй вытряхивать признание силой. Ты же не хочешь потерять хорошую работу?

— Я узнал, что Люба не сможет иметь детей. Никогда. Вероятно, для кого-то это пустяки, но не для меня. Я хочу иметь детей.

— Кретин. Ты ей так и заявил?

— Она сама виновата. Не надо было делать первый аборт.

— Не тебе судить, мальчишка. Ты ее заставил мстить. Бедная девочка совсем запуталась.

— О чем вы, Вера Степановна?

— О том. Алекса убили.

— Ну и что?

— А то, что первая беременность у Любунчика от Алекса. Понимаешь теперь, на что ты ее толкнул?

— Вера Степановна, вы ужасная женщина. Я не удивлюсь, если это вы ей и присоветовали, по-дружески.

Верунчик засмеялась:

— Петенька, а может, это ты Алекса приговорил? У тебя тоже мотивчик есть.

— Мы расстались с Любой, и я встречаюсь с другой девушкой.

— Бедная Любунчик. Все ее предали. Пусть земля ей будет пухом.

— Что вы сказали?

— Любунчика застрелили вчера ночью. Прощай, Петька, живи, если сможешь. Выходи из машины. Надоел ты мне, праведник.

— Кто ее убил? — после долгого молчания спросил Петя.

— Да может, и ты, чтоб под ногами не путалась!

— Что вы такое говорите, Вера Степановна, я даже комара убить не могу.

— В наше время убивать самому не обязательно. Киллеров развелось как собак бездомных. — Гренадерша, кажется, снова закурила. По крайней мере, потребовала у Пети огоньку.

— Скорее это Алекс мог постараться, чтоб не ныла и не напоминала о грехах, — Петр щелкнул зажигалкой, — или его друзья, например вы.

— Я сыщика-частника наняла, бешеные бабки ему плачу, чтобы он нашел убийцу Любунчика, а ты с дурацкими обвинениями выступаешь.

— Не верю я ни вам, ни вашему сыщику продажному. — Петя снова щелкнул зажигалкой, теперь, очевидно, прикуривал сам.

Верунчик ничего не ответила. Она остановила машину. Петя понял намек и безропотно, не прощаясь, вышел вон.

— Скотина неблагодарная, — прошипела ему в спину Гренадерша.

Дальше она ехала нервно, то и дело разгонялась без надобности и притормаживала без причин. И все время громко, на весь салон высказывалась, скорее, выплевывала накопившуюся злость. В отфильтрованном виде все сводилось к двум тезисам: «Все мужики дебилы!» и «Делай людям добро — они в ответ тебя же и обгадят!».

— Как сработано, Инна Владимировна? — Роман явно ожидал хвалебных слов. Ведь это он догадался организовать прослушку, и сразу такой результат.

— По-моему, Верунчик возвращается на работу. — Инна не оправдала надежд Романа.

— Суровая вы женщина, — разочарованно промычал Роман. — Нет чтобы похвалить партнера за смекалку и проворство. Что стоило сказать: «Какой ты, Ромочка, сообразительный!» Похвальное слово и кошке приятно.

— Не ты ли тот чудо-сыщик, которого наняла Верунчик? — в ответ поинтересовалась Пономаренко.

Роман только вздохнул.

— Рома, ты берешь деньги у Гренадерши?

— Вы же знаете, я хороший специалист и все равно копаюсь в этом дерьме, так почему бы мне не получить достойную зарплату за свой нелегкий труд? Ничего зазорного не вижу. Человеки моей квалификации на вес золота, а золото нынче в цене.

— Человекам с такой беспринципностью морды бьют.

— Еще накаркаете, Инна Владимировна, тьфу, тьфу, тьфу. — Роман сплюнул через левое плечо.

— Слуга двух господ! — не угомонилась Инна.

— Берите круче, я слуга трех господ!

— Трех?

— А то вы не в курсе. Я думал, Серпантинов вам первой доложил.

— О чем?

— О том, что предложил мне работу. Я, честно говоря, считал, что это вы ему посоветовали обратиться ко мне. Мол, Роман ценный и толковый работник, любое гнилое дельце раскопает, не то что могилу.

— Нам было о чем поговорить и без тебя. — Инна от неожиданности чуть было не пропустила нужный поворот. — Ну ты и прохвост, Роман.

— Зато я, наконец, смогу купить себе машину. Вы же знаете, что менты платят мизер, а отказаться от предложения полковника Блинова все равно что подписать себе приговор. Вот и приходится крутиться. Я оказался прав, Вера Степановна приплыла обратно на работу. Пойдемте, Инна Владимировна, посидим за столиком в кафешке, обсудим добытую информацию.

— Алеше посоветую гнать тебя в шею. Я сама попробую разгадать его захоронение. В кафе угощаешь ты, как более состоятельный.

— Ну конечно, я его обязан величать Алексеем Вадимовичем…

Они устроились в тени зонтика, заказали по мороженому и коктейлю. Под бодренькую музычку энергично работали ложечками и лениво перебрасывались словами.

— Благодаря моей находчивости мы получили мотив преступления. — Роман снова нарывался на комплименты.

Инна держала паузу и с удовольствием ела мороженое.

— Согласна, — наконец ответила она, уменьшив свою порцию мороженого наполовину. — У Любунчика были основания ненавидеть Алекса. Теперь понятно ее раздражение на вечеринке.

— На какой вечеринке?

— Пока ты наливался абсентом и нежился в обществе двух дам, я разговаривала с Любой в туалетной комнате. Она обозвала кого-то «беременной крысой». И сказала это с такой ревностью к чужой беременности, что я испугалась. Да, она могла убить Алекса.

— А Петя-Петушок? — Роман раздумывал, не заказать ли еще порцию мороженого.

— Скорее Верунчик. — Инна доела мороженое и выразительно посмотрела на Романа. — Не жадничай, заказывай еще, — подтолкнула она сыщика к правильному решению. — Гренадерша и сама могла замочить Алекса, и могла по-дружески подтолкнуть к убийству Любунчика. Кстати, откуда Верунчик узнала, что Алекса убили? Кажется, все пили от радости, что Алекс сам себя порешил от тоски и интеллигентской меланхолии. Ты ей сказал, чтобы получить у нее непыльную работенку?

Роман не успел ответить. К ним подошли несколько мужчин. Короткий ежик, бычьи шеи и квадратные плечи. С одного взгляда прочитывались род занятий и биографии.

— Ключи от той тачки у тебя? — в лоб спросил один из них.

Рома уже понял — бить будут независимо от ответа. У них руки непроизвольно в кулаки сжимались. Они только ждали сигнала.

— Дорогая, принеси бутылочку пивка, — попросил он Пономаренко и мотнул головой в сторону телефона.

— Твоя баба нас не интересует. Ключи от тачки у тебя?

— У меня.

— Ты попал, парень, конкретно попал. Эту тачку у меня неделю назад сперли. Верни ключики.

— Какие проблемы, мужики, забирайте. — Роман добровольно бросил на стол ключи. — Какие проблемы, — повторил он в надежде, что свершится чудо и все обойдется.

— Проблемы у тебя, парень. — Главный хрустнул пальцами, взял ключи, положил их в карман и только потом размахнулся, чтоб одним ударом отправить Романа в ад.

Сыщик не стал ждать. Он головой боднул главного под дых. Процесс развивался не в пользу Романа. Трое на одного. Такой расклад вскоре привел к плачевному результату: Роман валялся на полу, а мужички отделывали его ногами.

Пономаренко воспользовалась всеобщей занятостью и позвонила в милицию. Менты опоздали всего минут на пять. Роман размазывал по лицу кровушку, Инна пыталась облегчить его страдания, прикладывая к носу прохладный стаканчик с мороженым, а бычки сели в машину Романа и уехали в неизвестном направлении.

— Морду таки мне набили. — Роман поморщился. — Это вы накаркали, Инна Владимировна. Ну ничем похвастаться нельзя. Только порадуешься, сразу завистники появляются. Как вы думаете, на что они пытались мне намекнуть?

— Ребра не сломаны? — деловито спросила Инна, ощупывая Романа.

— Ой, щекотно! Последний раз меня так били в пятом классе. Я подложил одной девчонке в портфель живых лягушек. Она визжала на всю школу. Потом пожаловалась старшему брату. Он с дружками меня и отметелил за милую душу. За каждую лягушку по паре ударов я принял.

— Жить будешь, вставай. Пора объясняться с милицией.

— Лучше бы вы их не вызывали. С самого начала было понятно — убивать не будут. Они били деловито, но беззлобно. Им заплатили, они свою работу сделали. При чем тут милиция? И машину наверняка через пару кварталов найдем.

— Думаю, тебя за любопытство отколошматили.

— Оперативно работают, гады. — Роман пошевелил челюстью и удивился: — Надо же, болит, но функционирует. Кто же их послал? Дельце у нас интересное. Мы следим, за нами следят, и, кажется, за теми, кто за нами следит, тоже следят. Тотальная слежка, а по морде получаю я один. Несправедливо. Ух, доберусь я до главного кукловода, задницу ему надеру.

— Для начала свою подними и на стул попытайся сесть, — посоветовала Инна.

Роман со стонами и причитаниями стал собирать себя по частям. Как только ему удалось сесть за стол, зазвонил мобильник.

— Алло, — без особого удовольствия отозвался Роман. Никуда идти, тем более бежать, он был не в состоянии.

Инна старалась услышать хоть словечко из разговора. Роман слушал, мрачнел и, наконец, сказал:

— Я подумаю, что можно предпринять. Не спускай с нее глаз.

— За кем ты еще хвост пустил? — не удержалась от вопроса Пономаренко.

— За всеми. Мне не нравится этот союз любящих сердец.

— Красиво сказано, Ромочка: союз любящих сердец.

— Это не мое изобретение, это из лексикона американской мафии, она заключала контракты любящих сердец. Наша серая мышка зашевелилась. Надюнчик выскочила с работы и помчалась пленки проявлять.

— Надюнчик? Вот это да! По моим сведениям, еще полчаса назад она была пьяна в стельку. Что-то в этой конторе быстро трезвеют! Или рядятся в шкуры пьянчужек, а потом разбегаются по неотложным делам. Гренадерша за руль села, Надюнчик бегает по городу.

— Причем, заметьте, выбрала дальнюю точку, а не ближайшую. Если фотки обычные, то какого рожна ей лишние километры наматывать? Значит, на пленочках что-то тайное имеется. Вот бы изучить! Как вы на это смотрите, Инна Владимировна?

— Почему я? — догадалась Пономаренко, куда клонит Роман.

— Потому что вы с ней знакомы. Невзначай повстречаетесь, невзначай разговоритесь, невзначай поинтересуетесь.

— Рома, ты уже свое получил, теперь меня толкаешь под чьи-то кулаки?

— Хорошо, сделаем по-другому. Мой человек исхитрится и вытащит у нее номерок, или что там дают, а вы по этой бумажке получите фотки. Это выход.

— Не хочу, — отбрыкивалась Инна.

— Да что с вами такое делается, Инна Владимировна? Мы идем по следу, а вы буксуете, когда такое было?

— Гонорары не вдохновляют.

— Так, некогда болтать, я звоню и приказываю Надюнчика пощипать.

— Не надо, говори, где она, сама что-нибудь придумаю.

— Вы только фотографии добудьте, не важно как, хоть силой, но принесите. Чувствую, там кое-что есть. Здесь потеряли, там найдем.

Инна шла в заданном направлении и ругала себя за покладистость и мягкотелость. Ну почему она не смогла сказать «нет»? Жила бы себе спокойно, могла бы пойти на работу, или домой, или к друзьям, или разыскать Серпантинова. Они пообедали бы в каком-нибудь уютном ресторанчике, поговорили бы о приятных вещах. Алексей оказался совершенно не похожим на озабоченных бизнесом роботов. Вчера поделился, что купил себе золотую рыбку. Она плавает в аквариуме, и он может смотреть на нее часами и мечтать.

Эх, вместо приятного собеседника ей придется встречаться с Надюнчиком и клянчить у нее фотографии. Инна представила реакцию Надежды, и настроение окончательно испортилось. И еще Пономаренко поняла, что она ничего не знает о Наде. Обо всех уже можно было что-то сказать, а Надежда всегда держалась в тени, отмалчивалась, когда другие высказывались.

«Серая мышка или хитрая лиса? — размышляла Инна. — Вполне возможно, что она бережет нервы и здоровье, потому что… потому что беременна. А что, если подойти и в лоб сказать: «Что-то ты бледненькая сегодня, ну не волнуйся, с беременными это бывает». Если побледнеет или смутится, значит, это с ней Любунчик разговаривала. Тогда фотографий мне не видать как собственных ушей».

Надежда появилась довольно быстро, очевидно, договорилась о срочном выполнении заказа, а Пономаренко так ничего и не придумала. Она выбрала самый простой вариант — пристроилась сзади, вошла следом и пряталась за витриной, пока Надежда получала фотографии. Из своего укрытия Инна видела, как лихорадочно Надежда просматривает снимки, как у нее дрожат руки и выступает пот над верхней губой. Недолистав стопку, Надя тихо ойкнула, испуганно оглянулась на девушку-приемщицу, бросила фотографии в пакет и быстро пошла к выходу. Инна — за ней. Что говорить, как действовать, уже не важно, теперь главное для Пономаренко было заполучить фотографии.

Они выскочили на улицу, и журналистка буквально перегородила Надюнчику дорогу.

— Покажите фотографии! — приказала Инна.

— Ни за что! — Надежда спрятала пакет за спину. — Вы не имеете права!

— Я знаю, что там, — нагло блефовала Пономаренко, — не упрямьтесь. Отдайте!

— Так это вы мне их прислали? — побледнела Надежда. Она так испугалась, что даже не уловила несоответствия в утверждениях журналистки. Если та знала содержимое фотографий, на кой черт ей требовать их обратно?

Что говорить дальше, Инна не знала. Надежда в свою очередь не знала, как действовать. Так они и застыли посредине тротуара: Инна — с протянутой рукой, Надежда — с фотографиями за спиной. Насколько бы затянулась немая сцена, неизвестно.

Неожиданно из-за угла выскочил парень на роликах. Инна его видела, Надежда нет. Он быстро подкатил к Надюнчику, выхватил пакет с фотографиями и на скорости умчался прочь. Та даже закричать не успела. Она тупо посмотрела на свои пустые руки и прошептала.

— Мне плохо, мне плохо…

Инна подхватила слабеющую на глазах Надежду и поволокла на ступеньки фотомагазина.

— Вы что, в положении? — спросила Пономаренко, как и наметила раньше, прямо в лоб.

Надя отрицательно покачала головой.

— Кто украл у меня фотографии? — Надежда хватала ртом воздух и с трудом выдавила из себя вопрос.

— Это мой человек, — не моргнув глазом соврала Инна, — вы же не хотели отдать их добровольно.

Пономаренко решила, что если не суждено увидеть фотографии, так надо хоть выудить из Надюнчика побольше информации.

— Вы чудовище, вы даже страшнее, чем я предполагала. — Надежда смотрела на журналистку как смертельно раненный зверь на гладиатора: убила бы, да силы на исходе.

— Что это за фотографии?

— Сами знаете! Чего спрашивать? Вы же мне пленку подкинули.

— Надя, ну подумайте, если бы эти фотографии были мои, на кой черт мне их у вас клянчить?

Надежда задумалась. Потом встрепенулась, удивленно посмотрела на Пономаренко, будто видела ее в первый раз.

— Если ворюга подослан вами, то зачем вы меня пытаете? Найдите его, и все дела!

Инна поняла, что ее раскусили. Но беседу продолжать надо было.

— Вижу, вы пришли в себя и можете логично размышлять. — Инна прокашлялась. Не часто она попадала в такое идиотское положение. Когда прибегаешь ко лжи — противно, но когда тебя ловят на вранье — противно в квадрате. — Сейчас дорога каждая минута, — с трудом продолжила Инна разговор. — Расскажите мне сами, что вы увидели на фотографиях, и, может, еще не поздно исправить ужасную…

— Да вы обманываете. Вы все придумали! Это мерзко! — Надежда прямо расцвела на глазах. Откуда только взялся румянец на щеках? Появилась сила, энергия! Она уже наступала, уже обвиняла и почему-то торжествовала.

— Чему вы радуетесь? — перебила ее Пономаренко. Ей тоже надоело ломать комедию. — Фотографии попали непонятно кому в руки. Еще неизвестно, как он ими распорядится!

— Вы думаете, он меня шантажировать будет?

— Откуда я знаю, может, вас легче убить, как Любунчика, чтоб молчали!

Это был грубый, запрещенный прием. Угрожать Пономаренко не имела никакого морального права. Но, как ни странно, именно после угрозы Надюнчик сломалась и заговорила:

— Господи, мне страшно, я ни в чем не виновата. Помогите мне!

— Обещаю, что помогу, если это будет в моих силах. Откуда у вас фотографии?

— Вы должны мне поверить.

— Откуда фотографии?

— Не знаю. Сегодня утром мне кто-то прислал пленку.

— И все?

— Была записка. «Последний день Алекса».

— И вы сразу помчались делать фотографии. Значит… значит, вы замешаны в убийстве Алекса. Так?

Надежду стало трясти.

— Я не убивала!

— Вы видели, кто убийца?

— Нет!

— Так что же на фотографиях?

— Я была там. Я выходила из дома, и меня кто-то сфотографировал.

— Вы были в квартире, где убили Алекса? Как вы туда попали?

— Дверь была открыта. Я зашла, увидела там Алехандро и убежала. Очевидно, захлопнула дверь, не помню. Я бежала в панике.

— Он был уже мертв?

— Да, да, лежал в ванной.

— А может, он был еще жив?

— Не знаю, я к нему не притрагивалась.

— А зачем вы туда пошли, Надя?

— Он меня позвал. Позвонил и попросил, чтобы я приехала.

— Алекс попросил?

— Ну да, сказал, что он боится один оставаться и чтобы я все бросила и приехала к Катьке.

— И вы?

— Я послала его к черту.

— А потом поехали. Зачем?

Надежда замолчала. Видно, закончился эликсир правды.

— Не знаю, привыкла подчиняться. Шеф приказал, и я поехала, — ответила Надя. Она очень старалась смотреть журналистке прямо в глаза, не мигая.

— Наденька, отчего вы так его не любили?

Надя снова забуксовала. Пономаренко показалось, что она все поняла про эту женщину. Сама себя кормила, сама в жизни пробивалась, утверждалась, интриговала, выкручивалась и никогда никому не прощала обид, а тем более угроз.

— Надя, ведь вы хотели его убить, поэтому и пришли? Да?

Надежда опустила голову.

— Я не смогла бы его утопить, никогда. У меня смелости бы не хватило. У меня яд был. Да и какая теперь разница? Алекс мертв.

— Но вы-то под подозрением. Так что придется думать вместе, у кого смелости хватило.

— У Верунчика, — тут же выпалила Надежда, — и смелости, и сил хватило бы. Но это не она.

— Почему? Она как раз первая на подозрении.

— Вот поэтому. Она далеко не дура.

— Кто у вас на фирме в положении? — задала Инна мучающий ее вопрос. Она и сама не понимала, почему ее зациклило на нем.

— В каком смысле, беременная, что ли? Вы меня удивляете, Инна, вопросы странные…

— Любунчик на вечеринке перепутала меня с кем-то и назвала беременной крысой, вот я и подумала…

— Ерунда. Любунчика уже нет, могу все рассказать. Бедной Любочке уже все равно. У нее в жизни трагедия случилась. Знаете, по неопытности такое бывает: залетела, сделала аборт, неудачно. Она так страдала от своей бездетности, что на нервной почве всех обзывала беременными крысами, в отместку. Оскорбление у нее такое в ходу было. Мы на нее никогда не обижались. Понятно же, откуда оно взялось.

— По-моему, мы тут засиделись. — Инна встала и помогла подняться Надюнчику.

— Что мне делать, Инна? Я не убивала Алекса, а на меня могут повесить это убийство.

— Надежда умирает последней, — неуклюже успокоила Пономаренко испуганную женщину. Потом до нее дошло, какую глупость она сморозила. Ведь Марина ей доложила о шуточке Верунчика. Надя сникла, но на ногах удержалась.

— Умеете вы обнадежить страждущего, — попыталась она посмеяться над собой.

— Идите на работу, а я займусь пропавшими фотографиями. — Инна хоть как-то попыталась исправить положение.

— А меня на рабочем месте не арестуют? Может, лучше в бега податься? Чем позже найдут, тем меньше отсижу. Вы ведь убийцу не завтра найдете.

— Я, между прочим, никого искать не должна. — Пономаренко вдруг надоело нянчиться с кем бы то ни было. Ей показалось, что Надюнчик победила в их словесной баталии. Именно она подкинула мысль, что не виновна, и заставила поверить в эту байку Инну. И теперь обязывала Пономаренко встать на защиту несчастной жертвы и выражала недовольство, что журналистка медлит и колеблется.

— Так какого черта вы мне мозги промывали? — оскорбилась Надя.

Расстались они весьма недовольные друг другом. Пошли в разные стороны, не оглядываясь, хотя им было по пути.

Инна скользнула взглядом по тумбе с театральными афишами, вспомнила, когда в последний раз была в театре, ужаснулась и в очередной раз позавидовала коллегам, «сгорающим» на культурной ниве. Уж они-то из театров не вылезают, да еще и на халяву. Пономаренко клятвенно пообещала себе, что перестанет бегать по квартирам, в которых «случаются» убийства, перестанет якшаться с подозреваемыми и ментами и займется, наконец, чистым, светлым делом.

Она надолго застряла на одном месте, но ей так и не удалось выбрать театральное действо, с которого она начнет собственное возрождение.

Какой-то нахальный водитель все время сигналил за спиной. Инна обернулась и увидела Романа. Он не только сигналил, но и энергично жестикулировал, приглашая Инну в машину.

— Инна Владимировна, садитесь, подвезу.

— Где ты нашел свою машину? — Инна обрадовалась появлению Романа. Перспектива тащиться по жаре через весь город удручала. А на машине пусть не прохладнее, но все же быстрее.

— Как и предполагал, через пару кварталов. Эти парни вежливее, чем я думал. Аккуратно забрали то, за чем пришли, и свалили. Даже ключи оставили в машине.

— И что же они забрали?

— А вы не догадываетесь? Конечно, аппаратуру для прослушки, ну и пленку. — О потерях Роман говорил легко и даже с радостью. Будто потерял неразменный пятак, который тут же окажется в его кармане.

Инне о своих потерях рассказывать не хотелось. Фотографии она прошляпила, а на них, судя по всему, было что-то существенное, и даже Надюнчик вряд ли могла до конца оценить всю их важность.

— Что теперь намерен делать слуга трех господ? — спросила она.

— Что, что! Вместе с вами изучать фотографии. — Роман засмеялся, чрезвычайно довольный собой. — Похвалите меня за предусмотрительность. Мне показалось, что вы не справитесь.

— Нарцисс, хватит красоваться, делись добычей! — Инна схватила фотографии и быстро их просмотрела. Ничего нового. Да, она увидела Надюнчика выходящей из квартиры, где убили Алекса. На остальных фотографиях был Алекс: Алекс в кабинете, Алекс в кафе с каким-то мужиком, Алекс заходит в дом, Алекс разговаривает с Инной, Алекс, Алекс, Алекс…

«Надо же, и меня в историю занесли», — подумала Пономаренко.

— Посмотрели? Ну и как?

— Никак. Для меня ничего интересного. Надюнчик сама мне рассказала о том, что была там.

— Не скажите. По крайней мере, одного типа я знаю. Он в кафе с Алексом. Присмотритесь к нему. Не знаком? Скользкий мужик. Он запросто мог замочить. Но разговаривают они мирно. Такое впечатление, что Алекс просит его утопить себя в ванной. Я уже озадачил ребят, они найдут его. Он может рассказать нам кое-что интересненькое.

— Рома, тебе не кажется, что за этими событиями просматривается чья-то фигура? Кто-то умело руководит и убийствами, и расследованиями убийств. Будто игрушками забавляется.

— Или разыгрывает всех и вся, — подхватил Роман.

— Кто? Кто это?

— Кто, кто! Конь в пальто. Больше ничего о нем сказать не могу.

— Это я уже слышала от Алекса. Ну что ж, примем определение «конь в пальто» как рабочее название нашего дела.

«Ну вот, уже нашего дела». Роман ревниво посмотрел на Пономаренко. Делиться лаврами победителя, а тем более гонорарами он не собирался. Но заговорить о своих амбициях сыщик не рискнул. «Само собой устаканится», — решил он и быстро сменил тему:

— Кстати, вас разыскивал Серпантинов, предлагал ужин в «Севилье».

— Тебе предлагал? — засмеялась Инна.

— Издеваетесь, Инна Владимировна? Я, между прочим, не отказался бы от хорошей жратвы, а его ресторан все хвалят. Кухня там, — Роман мечтательно вздохнул, — язык проглотишь.

— Ромочка, отвези меня на работу, пора там появиться, а то выгонят без выходного пособия. Ты ужика из моего кабинета унес?

— Сократика? Он, бедняга, до сих пор рыдает, разлуку с вами тяжело переносит. Ему так понравился ваш голосок. Учтите, может сбежать из клетки…

* * *

Голубой конверт лежал на рабочем столе, и Верунчик взяла его машинально. Она разговаривала по телефону, и просто что-то попалось под руку.

— Мы выполним все ваши пожелания, — сказала она дежурную фразу и положила трубку. И только потом осознала, что конверт выглядел странно — на нем не было ни штемпеля, ни обратного адреса.

— Что за фигня? — процедила она и ножницами вскрыла конверт. Оттуда выпал лист бумаги. Развернув его, Верунчик удивилась еще больше. — Что за фигня? — повторила она и зачем-то посмотрела на потолок, будто именно там тщательно скрывался ответ. Под потолком около лампы метался мотылек. Ему было не до вопросов, он пытался обжечь крылышки.

«Уж ночь, — подумала Верунчик, — надо закрыть окно».

Сентиментальность у Верунчика была не в чести. Она презирала эту слюнявую черту характера. А тут вдруг расчувствовалась, стало жалко мотылька. Мотылек упорно, безрассудно продолжал биться крылышками о горячую лампу. Верунчик не поленилась, поднялась и выключила свет.

Стоя в полной темноте, она пыталась разобраться в себе. «Вот так и я, как мотылек, бьюсь, бьюсь, а конец может быть один — обожгусь и упаду на землю. И никто, никто меня не спасет».

Еще чуть-чуть, и она довела бы себя до слез, но вовремя спохватилась. Раздраженно мотнула головой и приказала: «Не раскисать!» Решительно щелкнула выключателем и вернулась за стол. Еще раз прочитала письмо:

«Учи наизусть, стерва! Пригодится.

«Еще миг — и я приковал его к граниту…

— Амонтильядо! — вскричал мой друг, все еще не пришедший в себя от изумления.

— Да, — сказал я, — амонтильядо.

С этими словами я повернулся к груде костей. Я разбросал их, и под ними обнаружился порядочный запас обтесанных камней и известки. С помощью этих материалов, действуя моей лопатой, я принялся поспешно замуровывать вход в нишу… Я выложил первый ряд, второй, и третий, и четвертый; и тут услышал яростный лязг цепей… Когда лязг, наконец, прекратился, я снова взял лопату и без помех закончил пятый, шестой и седьмой ряд. Теперь стена доходила мне почти до груди…

Громкий пронзительный крик, целый залп криков, вырвавшихся из горла скованного узника, казалось, с силой отбросил меня назад…

Была уже полночь, и труд мой близился к окончанию. Я выложил восьмой, девятый и десятый ряд. Я довел почти до конца одиннадцатый и последний, оставалось вложить всего один лишь камень и заделать его…»[4]

Гренадерша побарабанила пальцами по столу. Ей угрожали. Странный способ, непонятный и поэтому действенный. Она испугалась. И еще она почувствовала нечто близкое, знакомое. Подобный трюк мог прийти в голову человеку, который близок к их работе.

Верунчик быстро прошерстила остальную почту. Из кипы газет и журналов выпал еще один голубой конверт без обратного адреса. Верунчик вскрыла и его, прочитала первую фразу: «Учи наизусть, стерва. Пригодится!» Дальше слово в слово шел тот же текст. Адресовано письмо было Марине.

Гренадерша задумалась. Кто пытается их разыграть? А если это не розыгрыш? Надо сообщить Марине.

Верунчик еще раз, более тщательно, просмотрела почту. Она искала третий конверт — Надюнчику, по логике, тоже должны прислать нечто подобное. Ничего не нашла. Пощадили Надежду или для нее приберегли нечто другое? «Время покажет», — решила Верунчик.

Она еще раз прочитала письмо и теперь старалась угадать подтекст, если он был. Она ничего не почувствовала, кроме злобы и желания запугать. Если бы Алекс был жив, ей не пришлось бы гадать, кто автор. Стиль Алекса выдержан досконально. Только его извращенный, испорченный ум мог додуматься до такого.

— Марина, зайди ко мне и прихвати Надюнчика, разговор есть. — Вера решила посоветоваться.

На зов явилась только Марина.

— Верунчик, что случилось? У тебя такой голос был по телефону, — спросила Марина с порога.

— А где Надька?

— Не знаю. Еще днем выскочила на пять минут и больше не возвращалась. Телефон молчит.

— Черт, что она себе позволяет, а кто работать будет? — Верунчик, совсем как покойный Алекс, стукнула кулаком по столу и даже не заметила сходства. Зато Марине все стало ясно.

— Верунчик, может, это не Алекс был монстром, может, это кресло делало его таким? — невинно спросила она и постаралась улыбнуться.

Гренадерша проигнорировала выпад Марины, но помрачнела. Она поняла намек, и еще она поняла, что это начало конца их панибратских отношений.

— Ладно, появится, когда в себя придет. Крыша у всех едет от таких событий, — недовольно пробурчала она. — Садись, у нас еще одна проблема появилась. Читай. Это пришло тебе.

Марина взяла голубой конверт, поморщилась, увидев, что он вскрыт, но промолчала.

— Что это? — спросила она, прочитав содержимое.

— Откуда я знаю? Мне точно такую же писульку прислали.

— Нас пообещали замуровать заживо в какой-то заброшенной нише. Но за что? — Марина выронила листок. — Верунчик, я боюсь.

— Надо выяснить, кто стоит за этим маразмом.

— Я позвоню журналистке? — робко предложила Марина. — Она…

— К черту эту проныру. Ей плевать на наши проблемы, ей бы только жареное раскопать и статейку толкнуть. Я наняла охранника, тьфу, ну этого, частника, Романа, чтобы он нашел убийцу Любунчика, пусть и подметными письмами займется, отрабатывает гонорар.

— Ты наняла сыщика? А милиция?

Верунчик отмахнулась:

— Он из бывших ментов, так что их приемы знает.

— Надюнчику тоже пришло письмо? — Марина решила не вступать в споры.

— Нет! Вот тебе и первая загадка. Почему только нам двоим? Марина, займись нашими клиентами. Вполне возможно, кто-то обиделся на розыгрыш или остался недоволен и придумал, как ему кажется, клевую шуточку. Позвони каждому, поговори, пощебечи, узнай, как здоровье, как настроение, — ну, сама знаешь. Разливайся соловьем. Если это кто-то из них, сразу станет ясно. Начни с этого бугая, как его, Сергея, забыла отчество, который в отместку тебе придумал розыгрыш со смертью Алекса. Помнишь, как ты от страха руку в кактус совала? Позвони ему. Он злопамятный. Столько бабок отвалил, чтобы увидеть, как ты обкакалась!

«Еще одно словечко из лексикона Алекса, — про себя отметила Марина. — Да она его скоро переплюнет».

— Можно и Колобков прощупать, вдруг их от жары на развлекуху потянуло, — предложила Марина.

Колобками они между собой называли конкурентов, агентство «Колокол». Те сначала придумали идиотское название, а теперь всем объясняли, что «колокол» — это не от идиотизма, а от глубокого внутреннего содержания. Колокол, дескать, еще со времен Герцена — во загнули! — призван был будить спящий народ. «Агентство «Колокол» поможет вам освежить восприятие мира, ощутить радость жизни во всей ее полноте», ну и тому подобная дребедень.

Колобком обзывали и директора. Эдуард Петрович был маленьким, толстеньким и стремительным. Он, как колобок, быстро вкатывался, шумно что-то рассказывал и так же быстро исчезал.

Как он умудрялся держать фирму на плаву, никто ответить не мог. Разговаривать с клиентами не умел, коллектив держать в узде у него кишка была тонка, но… но время от времени именно от Колобков прикатывали такие классные сценарии, что Алекс исходил от зависти желчью. Откуда что бралось?

— Колобку я позвоню, — согласилась Верунчик. — Может, и правда, от них ноги растут. Алекса бог прибрал, они обрадовались и проверяют нас на вшивость. Думают, спеклась Верка, чуть-чуть поднажмут и сольют в помойку. А вы к ним приползете…

— Верунчик, думай, что говоришь. — Марина обиделась. — Я возьму письмо, выучу, как советуют, наизусть.

Гренадерша махнула рукой, мол, убирайся куда хочешь, не до тебя.

Оставшись одна, в раздумье погладила телефон — звонить сейчас Эдику или отложить до завтра? «Не дождется, — наконец решила она. — Если это его рук дело, то мой ночной звонок его очень обрадует. Явно будет хвастаться: «Я ее так напугал, что она среди ночи меня разбудила!» Не дождется».

Верунчик посмотрела на потолок. Как там ее мотылек? Все летает? Мотылька и след простыл. «Значит, и мне пора домой», — подумала она.

Гренадерша не спеша закрыла кабинет и пошла на стоянку, где была припаркована ее красавица, ее гордость, новехонькая «ауди». На ходу стала искать в сумочке ключи и никак не могла их найти.

— Что за день сегодня? — ворчала она. — Где же ключи? Ведь помню, бросала их в сумку.

И тут она увидела такое, от чего разозлилась еще больше, разозлилась и на день дурной, и на дуру Марину, и на еще большую дуру Надюнчика, и на идиотскую угрозу, и даже на обращение «стерва» в письме. Досталось не только живым, досталось и мертвым: и козлу Алексу, и растяпе Любунчику. Причина для такой неуемной злости была перед глазами: два передних колеса ласточки «ауди», спущенные до дисков.

— Какого че-е-ерта! — завопила она и заметалась по стоянке.

Никому до ее метаний дела не было. Пусто. Пнув в сердцах спущенные колеса, Верунчик пошла ловить такси.

Она никак не могла успокоиться. Кипела и брызгала слюной, рассказывая водителю такси о своих бедах. Тот проникся пониманием. И даже пару раз выматерился, вспоминая, что ему тоже на днях прокололи заднее колесо и он видел из окна этого подонка, но не успел выскочить на улицу вовремя, а то накостылял бы, мало не показалось бы.

— Дорогой, куда мы едем? — спохватилась Верунчик. — Я живу в другой стороне.

— Знаю, — весело сказал водитель, — сейчас выверну, не волнуйтесь. С кем не бывает. Извини, на секунду выскочу, сигареты куплю в киоске.

— Я тебя угощу, — успокоилась Верунчик.

— Дамские не употребляю. Мне «Приму» подавай, чтоб горло продирало.

Гренадерше в общем-то было все равно, когда она приедет домой. Кроме одинокой золотой рыбки в круглом аквариуме, ее никто там не ждал. Сидя в машине, ей вдруг захотелось отправиться в какой-нибудь закрытый клуб. Выпить абсента, посмотреть на мужской стриптиз, выбрать себе мужика на ночь… Нет, не греет.

Она вспомнила, как когда-то играла на саксофоне, и ей до слез захотелось именно в тот маленький, убогий, прокуренный джаз-клуб. Ни саксофона, ни друзей из той жизни у нее не осталось, да и существовал ли тот полуподвальный клуб?

Водитель вернулся с каким-то мужиком. Тот бесцеремонно уселся на заднее сиденье и принес с собой тошнотворный запах перегара.

— Шеф, я тебе что, мало плачу? — еле сдерживая раздражение, спросила Верунчик.

— По пути, — объявил водитель.

— Не собираюсь я терпеть его перегар! — возмутилась Гренадерша.

— А придется, — услышала она наглый ответ мужика.

Она развернулась к хаму и увидела у него в руках револьвер. Тот взвел курок и навел оружие прямо в лицо Верунчику.

— Поехали, чего стоим? — приказал он.

Гренадерша выронила сумочку из рук. Первые секунды она оцепенело смотрела прямо в дуло и ничего не соображала. Потом появились шальные мысли. Физически она сильнее мужика, который как хозяин развалился на заднем сиденье и козырял оружием. Что, если внезапно выбросить руку и кулаком заехать в наглое рыло? Помутнение разума гарантируется. Не зря же она накачивала мускулы лет семь. Мужик хлипкий, свалить можно одним ударом. Следит за ней невнимательно, иногда смотрит в окно, иногда оглядывается. Думает, если в руках оружие, то ни одна баба не решится сопротивляться.

Верунчик начала подготовку к атаке. Будто вытирая слезы, подтянула руку к лицу, опустила голову, сгруппировалась. Осталось только «выстрелить» рукой и на выдохе достать сволочную физиономию. Она измерила расстояние для удара, и взгляд ее уперся в черную дыру ствола. Было в ней нечто пустое и страшное.

«Черт, а если он успеет выстрелить? — содрогнулась Верунчик, и рука сама собой обмякла. — Надо прежде попытаться узнать, куда и зачем они меня везут. Может, удастся откупиться? Все же переговоры безопаснее. Ну прихлопну я этого гада, так останется водитель. Нет, начинать надо с бабских слез».

Гренадерша прокашлялась и спросила:

— Куда мы едем?

Ей никто не ответил.

— Если вы хотите меня ограбить, то я сама все отдам: мобильник, деньги, часы. — Она подняла сумочку и начала ее открывать.

— Руки! — окрысился мужик.

— Зачем вам мои руки?

— Держи так, чтобы я их видел.

— Хоть объясните, зачем я вам? — забеспокоилась Верунчик.

— Амонтильядо, — коротко сказал водитель. Он бросил это слово так небрежно, как сытый барин швыряет кость голодной бездомной собаке.

Гренадерша похолодела. Письмо. Оказывается, все дело в письме. А она так легкомысленно полезла в ловушку. Где была ее осмотрительность? Да получив такое послание, надо было на воду дуть. Идиотка, да и только. Хотя, может, не так уж все и страшно. Это розыгрыш. Конечно, розыгрыш, а кому, как не ей, знать, что клиента, безусловно, напугают, но не до смерти, чтоб потом у него хватило сил посмеяться над своими страхами и сомнениями. Жить он, во всяком случае, будет.

— Вы от Эдика? — решила она блеснуть знанием фактов.

Мужики проигнорировали вопрос.

— У вас ничего не выйдет. Я на розыгрышах собаку съела. И такими дешевыми приемчиками меня не пронять.

Молчание. Мужики, казалось, ее не слышали. Будто она разговаривала на китайском. Верунчик решилась на борьбу. Если это розыгрыш, значит, стрелять они не посмеют, да и патронов в револьвере быть не должно.

«Вот и проверю их нервы», — решила Гренадерша.

Она снова незаметно подняла руку и покрепче сжала ее в кулак. Мужик как раз завертел головой, провожая встречную машину.

— Васька! Смотри в оба! — на долю секунды опередил ее водитель.

Мужик встрепенулся, и дуло револьвера жестко застыло на уровне ее лба.

— Лох! Она тебя в порошок сотрет, если достанет, смотри, какие бицепсы у этой бабы.

Вот теперь Верунчик испугалась не на шутку. По сценарию они должны расписывать клиенту ужасы, которые его ждут, нагнетать напряженность, давить психологически, ну и тому подобные штучки. Уж в них-то она разбиралась! Здесь — с точностью до наоборот. На вопросы не отвечают, информации никакой — ни плохой, ни хорошей, только упрямое движение к намеченной цели. Запланировали убить и тащат овцу на бойню, не спрашивая ее согласия.

— Ребята, отпустите, я заплачу, — предложила она. — Вы же наемники, вам же все равно, на чьи деньги гулять. Назовите, сколько?

— Приехали, — перебил ее водитель. — Выходи.

— Никуда я не пойду! Завтра подам на вашу фирму в суд, номер машины я запомнила, ваши физиономии тоже! — Верунчик сама не понимала, что говорит.

— Прострели ей руку, чтоб не дурила, — буднично посоветовал водитель, и Васька послушно приставил револьвер к предплечью.

Гренадерша в испуге выпорхнула из машины. Темень непроглядная, ни звезд, ни луны на небе.

«В такие глухие ночи хорошо убивать, но плохо умирать», — подумала Вера.

Водитель включил фонарь, подсветил дорогу и подтолкнул женщину в сторону какого-то заброшенного недостроя.

— Вы меня убьете? — простонала Вера. — За что?

— Амонтильядо, — с готовностью пояснил водитель. — Шагай!

— При чем тут амонтильядо?

Мужчины сопели, чертыхались, спотыкаясь о кочки, и не собирались отвечать на дурацкие вопросы. Выглядело это так, будто они понятия не имели, что значит слово «амонтильядо», и, по большому счету, им было начхать на свою дремучесть. Приказали, чтобы перед смертью человек услышал непонятную абракадабру, они и повторили ее два раза. Хватит. Пора заканчивать эту тягомотину.

— Пришли. Поставь ее вон в ту нишу, — приказал водитель Ваське, — и пристегни наручниками, там два кольца в стену ввинчены.

Вера замычала и уперлась руками в стену.

— Не надо! — запричитала она.

— Упирается, падла! — выругался Васька.

Услышав ругательство, Верунчик чуть не потеряла сознание. До нее дошло, что это не розыгрыш. По неписаным законам клиенту во время розыгрыша можно угрожать, его можно запугивать, долго расписывать, что его ждет впереди, но ни в коем случае не грубить, не обзывать, не оскорблять.

Очнулась она от секундной слабости уже прикованной к холодной кирпичной стене. Пахло пылью и ржавчиной.

— Давай работай, — снова командовал водитель. Очевидно, он был главный в этой похоронной команде. — Быстрее начнем — быстрее закончим.

— Может, кляп ей засунуть, чтоб не орала?

— Пусть орет! Кто ее тут услышит?

Мужики по-деловому стали размешивать цемент и так же сноровисто стали укладывать кирпичи, замуровывая Верунчика в нише.

«Я выложил первый ряд, второй, и третий, и четвертый; и тут услышал яростный лязг цепей…» — вдруг наизусть повторила про себя Вера отрывок из письма.

«Все совпадает. Они выложат и пятый, и шестой ряд, и седьмой… сколько их здесь уместится? Чтоб у них руки отсохли, у скотов бесчувственных! Господи, я не хочу умирать!»

И она закричала, громко, визгливо, по-бабьи.

— Я ж сказал, что будет кричать, уши глохнут. Подавай быстрей кирпич.

— Стой! — вдруг скомандовал водитель. — Забыли бочку принести.

— Да ну ее на хрен! Кто узнает?

— Не, иди к машине, принеси бочку, — настаивал водитель.

— Ты забыл, ты ее и тащи! — огрызнулся Васька. — Я тут отдохну немного. Может, того… успею трахнуть бабу.

— Только тронь, евнухом отсюда уйдешь! — пригрозил водитель.

— Чего-чего?

— Яйца отстрелю! Марш за бочкой!

Васька хоть и возмущался, но в темноту пошел. Верунчик затихла. Последний шанс уговорить палача.

— Пожалуйста, спасите меня, — тихо попросила она, — если не можете сейчас, то хотя бы шепните завтра кому-нибудь. Я продержусь несколько дней. Ну что вам стоит? Вы же не злой, я вижу. Вы получите свои деньги, а меня найдут «случайно». Я заплачу сколько скажете. И никому ничего не скажу. Клянусь. Зачем вам брать на душу грех?

Водитель ничем не выдал своего присутствия. Будто Верунчик разговаривала с истуканом.

— Несправедливо умирать в таком возрасте, мне еще рожать детей надо… Женщине очень нужно почувствовать себя матерью, у вас же была мама, вспомните ее. А мой ребенок еще не родился…

Если бы кто рассказал Верунчику, какие слова она будет говорить, как будет вспоминать и о Боге, и о грехе, и о предназначении женщины и что все это будет вылетать из нее искренне, — ни за что бы не поверила.

Водитель зашевелился в темноте, и Верунчик замолчала. Вернулся Васька. Он притащил бочонок и бросил его в нишу к ногам женщины.

— Ты не бросай как попало. Переверни отверстием вверх, выдерни пробку, протяни шланг через наручники. Примерь, чтоб до рта дотягивался.

— Шизанутые у нас заказчики, — ворчал Васька.

— Не твоего ума дело. Баба должна выпить это перед смертью. Понял?

— А что там, водка? — Василий оживился и стал принюхиваться.

— Вино. Э-э! Не трогай. Оно может быть и отравлено.

Васька быстро выплюнул то, что успел втянуть в рот.

— Бочонок амонтильядо, — прошептала Вера, — действительно, шизанутые заказчики.

— Готово! Шланг прямо перед физиономией. Пусть пьет, если захочет сдохнуть раньше, — с удовольствием брякнул Васька.

Мужчины с рвением продолжили закладывать нишу. Когда осталось положить пару кирпичей, водитель посветил фонарем в глубь ниши. Задержался несколько секунд на бледном лице жертвы. Верунчик, сжав зубы, не проронила ни звука.

— Жаль бабу, может, пристрелим, чтоб не мучилась? — по-своему пожалел Гренадершу Васька.

— Нет, приказано замуровать живьем.

И водитель положил на цемент два последних кирпича.

* * *

Секретарша Светочка на своем секретарском веку повидала всякого люда. В приемную главного редактора еженедельника «Криминал-экспресс» робко заходили, нагло вваливались, открывали двери ногой, а однажды пьяный в стельку мужик приполз на четвереньках, чтобы журналисты его защитили от побоев разъяренной жены. И такие здесь бывали. За пять лет работы в горячей точке, как называла Светочка свое место за столом, она довела до совершенства умение с первого взгляда определять, что собой представляет человек, чего хочет и чем дышит.

Женщина, которая заглянула в приемную сегодня, поразила Светочку в самое сердце. Черное элегантное платье, черный воздушный шарф, утомленное страданием лицо. Печать горя облагораживала и заставляла трепетать окружающих.

— Мне хотелось, бы увидеть Пономаренко Инну, — тихо и безжизненно проронила женщина. Она поправила на голове невесомый шарф и тоскливо посмотрела на Светочку.

— А Пономаренко сейчас нет, — растерянно ответила Света. Ей хотелось вскочить, придвинуть прямо к двери стул и усадить женщину. Хотелось сказать что-то ласковое, ободряющее.

«Горе у нее, по всему видно, страдает женщина. Какое прекрасное платье, как ей идет», — без всякого перехода подумала Света.

— Я подожду, — вздохнула женщина.

— Конечно, конечно, — засуетилась Светочка, — могу предложить чай, кофе…

— Спасибо, спасибо, не беспокойтесь, я тихо посижу в уголке. — Женщина приложила к глазам платок.

«Молодая, а уже в трауре, умер у нее кто-то, наверное, — сделала заключение Светочка. — Где же носит Пономаренко? Ее такие люди ждут, а ее, как всегда, на работе нет!»

Света приготовила чай и даже поставила перед женщиной конфеты, которые предлагала только самым важным посетителям. Женщина сделала маленький глоток, горестно вздохнула и спросила:

— Что за человек Пономаренко?

— В каком смысле? — растерялась Светочка.

— Она добрый человек?

— Ну да, кажется, добрый. — Светочка внимательно посмотрела на посетительницу. К чему та клонит? Уж не засадила ли Инна Владимировна в тюрьму кого-нибудь из ее близких? Если так, то надо держать язык за зубами. Но ох как любопытно!

— Это хорошо, что добрый. Значит, должна меня понять. — Гостья сняла с головы ажурный шарфик и обдала Светочку облачком дорогих духов.

— У вас горе? — Светочка знала, что не должна задавать подобных вопросов, но сдержаться не могла.

— Пономаренко Инна Владимировна мужа у меня украла, — тихо сказала женщина и приложила платок к глазам. Глаза у нее были сухие-пресухие. «Очевидно, от нервности», — решила Света.

— Как это «украла»? — вырвалось у Светы.

— Счастливая вы, девушка, если не испытывали подобного унижения. Инна Владимировна змеей проползла в нашу счастливую семейную жизнь и отравила мужа.

— Как «отравила»? — Светочка застыла с открытым ртом.

— Вы еще дитя, дорогая моя. Бывают такие хищницы. Муж бросил меня, выгнал из дома, и все по милости госпожи Пономаренко.

— Ой, мамочка, страсти какие! — Светочка прижала руки к груди.

— Пришла с трудом, — продолжала женщина в трауре, — хотелось в глаза ей посмотреть. Да видно, не судьба, пойду оплакивать себя… Извините…

И тут в приемную заглянула «змея-отравительница», которая только что приехала и решила доложиться, что она уже на работе.

— Светочка, я в кабинете, — с лету сообщила она, совершенно не обращая никакого внимания на женщину в черном.

Ошалевшая Света только переводила глаза с Пономаренко на обманутую, изгнанную из семейного очага жену и обратно, на развеселую, энергичную журналистку.

— Свет, что-нибудь случилось? — Пономаренко почувствовала неладное. Слишком поведение секретарши-хохотушки отличалось от обычного.

Светочка вытянула руку в сторону посетительницы и промычала:

— Во-от. Вас ждут.

Та неожиданно обрела резвость и быстро отвернулась от Пономаренко к окну. Светочка услышала, как траурная леди прошипела:

— Вот дура!

Кого она имела в виду, Светочка не догадалась.

— Кто меня ждет? — Пономаренко прошла в глубь приемной.

Женщина куталась в шарф и старалась натянуть его по самые брови.

Тут в приемную ввалилось еще одно действующее лицо. Мужчина оттеснил журналистку, затормозил между двух женщин и растерянно развел руками:

— Ну вы, Инна, и шустрая! Только задумался, а вы шмыг мимо — и уже тут.

— Андрей, какими судьбами? — Пономаренко удивилась.

Андрея она видела только один раз, когда спасали Серпантинова. Бравый начальник охраны тогда им здорово помог, но с тех пор Инна и думать о нем забыла. Что его заставило дежурить у входа и караулить ее появление, непонятно.

— Вот незадача! — Андрей махнул рукой и бросился к женщине в черном. — Люд, ну прости ты меня. Не уследил. Только задумался, а она тут как тут — и в лифт. Я по лестнице бежал, взмок весь. Не успел!

— Да замолчи, идиот! — в сердцах крикнула брошенная жена.

— Люда? — еще больше удивилась Пономаренко. — А вы что здесь делаете?

Вместо ответа, Люда бочком-бочком, прячась за спину Андрея, продвигалась к выходу. Это было похоже на бегство.

— Явилась не запылилась, — напоследок со злостью бросила она и выскользнула за дверь.

— Эх, бабы! — добавил Андрей. — Вы уж извините меня, Инна, за комедию. Ромке только ничего не говорите, засмеет. Хорошо? Лады?

Андрей, качая головой и размахивая руками, тоже сбежал из приемной.

Светочка рухнула на стул, не переставая удивляться:

— Такая элегантная женщина и такая аферистка! Подумать только, такое красивое платье, а шарфик какой — супер, и такая стерва!

— Светочка, ты хоть не раскисай! Что здесь произошло?

— Представляете, она явилась, сухие глаза терла, будто рыдания ее душат, и заявила, что вы змея-отравительница и украли у нее мужа.

— Очень логично, — оценила ход Пономаренко. — А ты уши развесила, всему поверила и уже была готова бежать к душенькам-подруженькам, поделиться сногсшибательной новостью. Да, расчет верный. К моему приходу вся редакция была бы в курсе…

— Инночка Владимировна, я же не такая трепачка, извините!

— Знаю я вас! Побежала бы только к Тамарочке, верстальщице, так?

— Ну, разве только к Тамарочке….

— Этого достаточно, чтоб за моей спиной полгорода шушукалось!

— Ну, простите меня, дуру. Ругает меня Виктор Петрович за доверчивость, ругает, а я такая тюха. Поверила этой аферистке, этой авантюристке, простите. Вы же кристально чистая женщина, вы просто не способны на такое коварство…

Светочка остановилась на полуслове. Дверь в приемную отворилась, и в нее вошел мужчина. Красивый, холеный, одетый с иголочки, с букетом. Ах, это был не букет, а настоящая икебана.

«Какой мужчина, — мелькнуло у Светочки, — зря я сегодня не надела свою французскую блузочку».

— Инночка, наконец-то ты появилась, — произнесла голливудская мечта.

— Серпантинов! У меня к тебе серьезный разговор. — Пономаренко с места в карьер бросилась выяснять отношения. — Твоя жена явилась сюда…

— Понял, понял, я встретил ее на выходе и уже все уладил.

Светочка, бедная Светочка! На нее без слез нельзя было смотреть. Она совершенно ничего не соображала.

— Можешь уходить следом за нею! — Пономаренко скатывалась к обыкновенным женским капризам.

— Солнышко, это тебе. — Серпантинов выставил впереди себя, словно щит, прекрасный букет.

— Пойдем в мой кабинет, — спохватилась Инна, — там поговорим.

На зависть Светочке, мужчина безропотно согласился. Пономаренко на выходе обернулась и с улыбкой сказала секретарше:

— Впрочем, кажется, к Тамарочке ты сбегать можешь.

Светочка не нашлась что ответить.

* * *

Родные звездочки на небе выручали как могли. Дождика не обещали, и на том спасибо. Потому что торчать на улице под моросящим дождем удовольствие сомнительное. Два человека замерли в подворотне и таращились на пустынную улицу.

— Ты уверен, что он появится?

— А куда ему деваться!

— И сколько нам тут торчать?

— Самому надоело.

— Вот и прислал бы сюда своих ребят, а то заладил: «Возьмем без свидетелей», теперь стены обтираем.

— Не ворчи, Роман. С ребятами пришлось бы все формальности соблюдать, а нам, как я понимаю, надо не только его взять, но и быстренько выбить признание.

— Да уж хотелось бы, чтобы Шпунтик добровольно рассказал, что знает.

— Тогда затихни и терпи. Должен он где-то ночевать?

— Я тоже не прочь поспать. Давай по очереди дежурить…

— Поздно, кажется, я его вижу. — Олег Коротич затормошил присевшего на корточки Романа.

— Не тряси, я в норме. Он не один, что делать будем?

— Ты отвлекаешь женщину, а я беру на себя Шпунтика.

— Почему на мне женщина? — Роман возмутился только для проформы. Если выбирать между Шпунтиком и женщиной, то какие проблемы?

— Иди, ты первый, — скомандовал капитан и подтолкнул Романа.

Сыщик пошел на сближение. Пойти-то он пошел, но понятия не имел, как отвлечь женщину.

Хорошо Олегу, все ясно как божий день: подходи и заламывай руки, для профилактики можно дать в морду. Такие, как Шпунтик, к этому давно привыкли. Сколько раз за свою никчемную жизнь он так здоровался — и не счесть.

Роман, пошатываясь, приближался к парочке. Когда осталось два шага, он вдруг раскинул руки и во всю глотку радостно закричал:

— Зайка моя, как я рад тебя видеть! Надо же, какая встреча! — Роман сгреб ничего не понимающую спутницу Шпунтика в объятия и чуть не придушил.

— Шпун, я его не знаю, — заверещала женщина, пытаясь вырваться.

Шпунтику хватило двух секунд, чтобы принять решение. Он круто развернулся и дал деру.

«Где же Олег? — мелькнуло у Романа. — Быстро бегает, гад!»

Шпунтик с усердием наматывал метры. Коротича видно не было. Роман отпустил женщину и сам бросился за беглецом.

— Стой! Стрелять буду! — Роман на ходу вытаскивал оружие.

Шпунтик запетлял, как заяц, но скорость не сбросил.

— Стой, Шпунтик, ты окружен! — Роман чуть не споткнулся об урну, чертыхнулся. «Где же Олег? Мы так не договаривались, и женщину, и Шпунтика мне кинул…»

Беглец уже почти добежал до угла дома. Если он успеет завернуть, то может исчезнуть в любой подворотне, ищи тогда ветра в поле. Роман это понимал и поднажал.

Шпунтик, услышав топот, оглянулся, чтобы оценить расстояние, и с размаху налетел на препятствие. Препятствием оказался Коротич, внезапно вынырнувший из-за угла. От неожиданности Шпунтик отпрянул и тут же получил по морде. А когда переварил удар, уже был в браслетах. Бег закончился.

Запыхавшийся Роман дружески похлопал Шпунтика по плечу.

— Олег, как ты догадался, в какую сторону он побежит?

— Психология, сыщик, психология. Вспугнутый зверь бежит в ту сторону, откуда прибежал, и подальше от того, кто преследует.

— А если бы ты ошибся?

Коротич не ответил, только снисходительно улыбнулся.

— Шпунтик, два мента за тобой гонялись. Как ты думаешь, зачем?

— Вам виднее, гражданин начальник. — Шпунтик шмыгнул носом. — Я за собой вины не знаю.

— Тогда объясни, чего ты в бега подался?

— Как вы только что говорили — психология, она, проклятая. Ловят — беги.

— Так, понятно. Разговаривать с нами на нейтральной территории ты не желаешь. — Коротич вздохнул. — Поехали в отделение. Там оформим сопротивление представителям власти, ну и кое-что по мелочам…

— Что вы, гражданин начальник, я всегда готов ответить на ваши вопросы, я чист перед законом. Свое отсидел, на работу устраиваюсь.

— Собственно говоря, ты нам пока не нужен, так, пара пустячных вопросов. — Роман достал фотографию Алекса, поднес к глазам Шпунтика и подсветил фонариком. — Узнаешь клиента?

Шпунтик долго изучал фотографию.

— Нет, первый раз вижу, — наконец изрек он.

И тут же получил от Романа хороший пинок.

— Еще раз соврешь, пристрелю! — пообещал Роман.

Шпунтик застонал, а Роман подсунул под нос следующую фотографию, где Шпунтик разговаривал с Алексом.

— Что скажешь?

— Темно, не разглядел, — стал неуклюже вилять Шпунтик, — конечно, это директор фирмы Александр…

— Я и сам знаю, кто это! О чем разговаривали? И не дай тебе боже запамятовать. — Роман решительно взвел курок и приставил пушку прямо к паху задержанного.

— Алекс предложил мне работу. Повертеться около его баб.

— Зачем?

— Он боялся, что его могут замочить, и подозревал, что его бабы будут искать исполнителя, ну, чтоб я им подвернулся.

— И сообщил хозяину, кто замышляет против него худое, так?

— Да, деньги обещал за работу немалые.

— Ты выяснил, кто?

— Не-а, не успел. Алекса замочили, я остался не у дел.

— Шпунтик, из-под земли достану, если соврал.

— Я знаю, гражданин начальник. Что я себе, враг? Тем более Алекса уже нет, все, что знал, сказал как на духу.

— Гуляй пока, — сообщил Роман Шпунтику радостную весть и снял наручники.

Шпунтик, не веря своему счастью, уходил боком. Он боялся повернуться спиной, но и опасался споткнуться обо что-нибудь. Вот таким кандибобером и скрылся с глаз.

* * *

Серпантинов был счастлив. Его не прогнали. Его выслушали. Ему поверили. Он долго убеждал Инну, что расстались они с Людой по взаимному согласию. Что квартира осталась за бывшей женой, что на ее счете лежит немалая сумма. То есть он ответил на два самых главных ее вопроса: где она будет жить и на что? Теперь он свободный бомж. Подленький поступок Людмилы с показушной трагедией и лживыми слезами считает обычным: если она не подложит кому-нибудь свинью, то будет сама не своя.

Алексей постарался красочно описать свою прежнюю жизнь и для колорита даже привел восточную мудрость:

— Один мудрец увидел на ногах другого мудреца расшитые золотом туфли и воскликнул: «Какие красивые туфли!» Второй ответил: «Только никто не знает, как они мне жмут». — Серпантинов замолчал и легонько сжал руку Инны.

И Пономаренко не отняла руки, она запрокинула голову и мечтательно произнесла:

— Звезды чистые и огромные.

Таково уж предназначение у звездного неба — принимать частичку счастья от людей. Алексей обнял ее и поцеловал.

— Звезды и впрямь огромные, но все равно я не хочу провести ночь под звездным одеялом. Может бездомный рассчитывать на приют?

Инна засмеялась:

— С одним условием. Мы отключаем телефоны…

— И не спеша, в тишине, пьем хорошее вино, — подхватил Алексей, — и рассказываем друг другу истории со счастливым концом.

Вино было терпким и ароматным, беседа лилась, как песня. Инна не помнила случая, чтобы ей так хотелось выговориться. Она вспоминала детство, рассказывала забавные приключения молодости, а Серпантинов потягивал вино, слушал, без причин улыбался и в свою очередь нырял в прошлое, выуживая оттуда потешные эпизоды.

Первой нарушила договоренность — ни слова о делах текущих — Инна. В какой-то момент она зацепилась воспоминаниями за Эдгара По, и тут же выплыли мрачные сцены захоронения Серпантинова. Она не выдержала и спросила:

— Ты что-нибудь узнал новое о своем деле?

— Ну вот, — заныл Алексей, — я не хочу говорить о неприятностях.

— Я слышала, ты нанял Романа? Хороший выбор, у него хватит профессионализма.

— Я не только позаботился о расследовании, я и сам быть в стороне не намерен. Сегодня был на приеме у директора фирмы развлечений «Колокол». Некий Эдуард Петрович долго убеждал, что только у них я найду все, что захочу. Странное впечатление… Я поставил диагноз этому человеку.

— Какой? Последняя стадия шизофрении?

— Хуже. Он стопроцентная подсадная утка. Причем абсолютно неудачная. Дешевая ширма, за которой прячутся истинные хозяева. Теперь я хочу узнать, кто дергает за ниточки.

— Зачем ты туда пошел? Не лезь ты в эту кашу! Хватит и Романа. Не дай бог, нечаянно попадешь в точку, и моргнуть не успеешь, как голову продырявят. — Пономаренко и сама была не рада, что начала этот разговор. Все было так приятно и безмятежно, и на тебе, разбудила страх и тревогу.

— Ты меня уговариваешь? — Серпантинов поставил бокал с недопитым вином на столик. — А сама? Роман докладывал, что ты начала свое расследование убийства Алекса и его сотрудницы. Можешь объяснить, тебе это зачем?

— У меня моральные обязательства.

— А если из-за этих обязательств тебя возьмут на мушку?

— Все под Богом ходим. В отличие от тебя у меня опыт в подобных делах. Я осторожна, привыкла оглядываться и дверь по первому стуку нараспашку не открываю.

О дверях только вспомни, они тут же откликнутся. В квартире Инны раздался настойчивый звонок.

— Вот и проверим твою осторожность. — Серпантинов взял ее за руку и прошептал: — Тебя нет дома, хорошо?

Инна дернулась, но подчинилась. В конце концов, может она отсутствовать? Если бы они так рано не ушли из ресторана, то и не услышали бы этот звонок.

— Лучший способ замаскироваться — напиться! — шептал змей-искуситель. — Знаю еще один способ — целоваться!

И правда, звонок утих. Но ненадолго.

— Не открывай, — просил Серпантинов.

— Не буду, — согласилась Инна. — Но осторожно в глазок посмотреть надо. А вдруг это Коротич… или Роман.

Серпантинов пытался ее удержать. Он интуитивно чувствовал, что вечер полетит в тартарары, как только они себя обнаружат. А было так приятно, тепло и радостно.

Инна на цыпочках подкралась к дверному глазку и, не касаясь двери, заглянула в него.

Секунд пять она разглядывала звонящего, потом обернулась к Серпантинову и произнесла:

— Ничего не понимаю, это соседка Алевтина Николаевна. Что ей надо?

— Наверное, за солью или сахаром пришла.

— Нет. Эта за сахаром не пойдет, этой душу подавай, не меньше. У нас с ней отношения напряженные.

— Так пошли ее к черту! Отползаем, — обрадовался Алексей.

— Она заступит на дежурство. Наблюдательный пункт у нее оборудован по последнему слову техники, каждый мой шаг будет зафиксирован и запротоколирован. Алевтину лучше не злить.

— Мы забаррикадируемся и неделю из квартиры не выйдем.

— Она наверняка знает, что я дома. Придется открывать.

— Пономаренко! — вдруг раздался голос из-за двери. — Открывайте, я слышу, как вы шушукаетесь. — Соседка перешла к решительному штурму крепости.

Инна вздохнула и дверь отворила. Алевтина Николаевна, в строгом костюме, при туфлях и прическе — гульке, аккуратно закрученной на затылке, стояла на пороге разъяренной фурией.

«Сейчас начнет меня воспитывать, — с тоской подумала Инна. — И зачем я Алексея не послушала?»

— Стыдно, молодой человек, стыдно так поступать, — начала Алевтина Николаевна пламенную обвинительную речь.

Серпантинов растерялся. Он первый раз видел соседку Инны и уж никак не ожидал от нее нападок.

— Вы не ошиблись, уважаемая?

— Я никогда не ошибаюсь, — отрезала Алевтина. — И не совестно вам так себя вести? Закрылись, скрываетесь…

— От кого я скрываюсь?

— Да, от кого он скрывается? — встряла Пономаренко.

— А вы не вмешивайтесь, Инна Владимировна, у меня к вам отдельный разговор.

— Ничего не понимаю. — Серпантинов удивленно рассматривал Алевтину Николаевну.

— И понимать нечего. Скрываетесь от родной матушки! Она покой потеряла! И вам стыдно, Инна, так пагубно влиять на чужого мужа. — Алевтина добралась-таки и до Пономаренко. — Устроили тут… — Эх, как хотелось Алевтине Николаевне использовать крепкое словцо, потому как понимала женщина, что завидный жених для ее несчастной дочери уплывает в чужие руки. И к кому?! К никчемной, недостойной такого сокровища Пономаренко.

— Алевтина Николаевна, успокойтесь и нормально поведайте, с чем пришли, — прервал гневную речь соседки Серпантинов.

— Матушка ваша, Анастасия Назаровна, никак дозвониться вам не может! — выпалила старушка. — Вот, ко мне за помощью обратилась! Я по-соседски обещала вас вразумить! Подумали бы, вдруг матери плохо со здоровьем стало, а вы тут развлекаетесь, телефоны все отключили!

— Понятно! Так бы сразу и сказали. Спасибо, сейчас же отзвонюсь. Спасибо большое за беспокойство.

Серпантинов ловко погасил продолжение словесной бури. Старушка вынуждена была сделать паузу, собираясь с мыслями, а Алексей успел закрыть дверь.

— Уф, кто она такая? — смеясь, спросил он.

— Совесть нашего общества. И она права, телефоны пора включить. А то устроили себе необитаемый остров, а в наше время это непозволительная роскошь. Звони Анастасии Назаровне. Я ей и так не очень понравилась, а после сегодняшней выходки она заявит, будто я украла у нее сына.

— Странно, мама собиралась на балет, а в театре она, как воспитанный человек, мобильный отключает. Пожалуй, действительно случилось что-то неординарное.

Серпантинов отправился на кухню разговаривать с матерью, а Пономаренко все никак не решалась «оживить» свой телефон. Чувствовала, что, как только она его включит, судьба подбросит ей предложение, от которого она не сможет спрятаться в объятиях Алексея.

— Инна, иди сюда, — позвал ее Алексей. — Тут такая информация, ушам не верю.

Заинтригованная Пономаренко помчалась на кухню. Серпантинов закончил, судя по всему, неприятный разговор и теперь охлаждался под струей воды.

— Полотенце подай, — попросил он.

— Досталось тебе?

— Нет. У меня гениальная мама. Ты знаешь, что она раскопала? Она выяснила, кто истинный хозяин фирмы «Колокол». Ну, проверь сообразительность. Какие варианты?

— Неужели покойный Алекс?

— Мимо. Отбрось несколько очевидных кандидатур и остановись на самой невероятной.

— Самая невероятная версия — ты. Сам руководил, сам себя закопал.

— Только если бы знал, что с тобой познакомлюсь, а так — ни за что. Ладно, сдавайся. Наш Эдуард Петрович является племянником Амалии Никифоровны.

— Между прочим, не удивил. У нее всегда была тяга к экстремальным развлечениям. Великий мистификатор, вот кто такая Амалия. Но как об этом догадалась Анастасия Назаровна?

— В театре она встретилась с Амалией, а ту сопровождал не кто иной, как Эдуард Петрович. Ну, его и представили как племянника. Я рассказывал маме о моем впечатлении: фирмой кто-то руководит и ее кто-то финансирует.

— Почему ты решил, что это Амалия? Это может быть и Борис Иванович.

— Ивановичу не до таких мелочей. Он мыслит глобально, по-государственному.

— У меня возникла идея. Давай встретим твою маму из театра, заодно постараемся повидать Амалию Никифоровну и поговорить с нею. Не уверена, что она расколется, но попробовать можно. Представляешь, вдруг Алекса замочили конкуренты? Такая версия существует. И теперь мы должны подозревать старушку Амалию?

— А как насчет моего погребения заживо? У меня в голове не укладывается, она знает мою мать, бывает в моем ресторане…

— С удовольствием бывает? — перебила его Инна.

— Да, хвалила кухню, положительную энергетику. — Серпантинов задумался. Он теребил полотенце, потом закрыл им лицо. — С ума сойти можно, — пробормотал он. И снова стал комкать ни в чем не повинное полотенце. — Ты намекаешь… Да нет, я не могу так плохо думать об Амалии. И зачем ей «Испанский дворик»? Она, если захочет, скупит два десятка таких ресторанчиков.

— Вполне возможно, она и глотает их десятками.

— Инна, ты меня испытываешь? Хочешь измерить, как низко я могу пасть?

— Нет, Алеша, я хочу познать собственную сущность. Ведь в моей жизни Амалия находится гораздо дольше.

— Ты хочешь сказать, что люди меняются, особенно с появлением больших денег?

— Я думаю, не стоит вешать на Амалию всех собак. Одно дело — убийство Алекса и Любунчика, другое — твое лежание в гробу.

— Ты сама себе противоречишь. Сначала намекаешь, что Алекс и Амалия конкуренты. Причем Амалия более удачливая, потому как Алекс уже устранен. Говорила? Потом тычешь меня носом в то, что Амалия не прочь прибрать к рукам «Испанский дворик». Так? И наконец, теперь ты разделяешь эти два преступления. Бедная девочка, ты совсем запуталась.

— А ты хочешь, чтобы Амалия выглядела монстром? И Алекса с Любунчиком убила, и тебя закопала. И до меня доберется, потому как я самая пронырливая да сообразительная и рано или поздно обо всем догадаюсь.

— Я хочу? — Серпантинов перешел на крик. — Я хочу? Да это ты делаешь дикие выводы!

— Я просто размышляю, а ты позволяешь себе на меня кричать.

Серпантинов спохватился и сбавил тон.

— Мы просто запутались. «Обое рябое»… Прости меня, дурака.

— В театр поедем?

Алексей замялся. Ему явно не хотелось выползать из дому. Тем более по такой скользкой причине. Он представил себе встречу с Амалией, а потом разговор, полный намеков, недомолвок. Да он со стыда сгорит, если только услышит от Амалии убийственное: «Мы завсегда вами очень благодарны, только подлостев таких мы слушать не желаем!» И что тогда?

— Мы в театр едем? — переспросила Инна.

— У нас нет никаких доказательств вины Амалии Никифоровны, — кисло ответил Алексей.

— Никто и не собирается ее обвинять. Просто хочу поговорить. Сделаю вид, что знакома с ее племянником. Как его зовут, Эдуард Петрович? Удивлюсь их родственным связям. Похвалю его фирму, поделюсь мыслями о нынешнем повальном увлечении розыгрышами, доложу, что недавно и сама оказалась в роли Гуинплена. Он наверняка слышал о таком сценарии, — глядишь, разговор и вырулит в нужное русло. И ни слова об убийствах. Если Амалия проявит интерес к моему трепу, она рано или поздно увязнет в нем и уж, зацепившись, от меня не уйдет.

Серпантинов слушал Инну и сникал все больше. Его заботило странное несоответствие. Имея сумасшедшее желание, прилагая титанические усилия, чтобы провести с Инной хоть один прекрасный романтический вечер, он так этого и не сделал. Все время кто-то вмешивался, наслаивались обстоятельства, обнаруживалась масса неотложных проблем и звонков. Во всем обвинять Инну Серпантинов не мог. Ведь он и сам ворвался в ее жизнь как проблема, со своими дикими приключениями. Мало того, он видел, что, как только Инна откликалась на его чувства, между ними обязательно вклинивалась некая третья, разрушающая, сила. Причем соперник был соткан из множества важных и разнообразных безотлагательных причин. То Роман с Олегом нагрянут выпить водки, то Алевтина Николаевна пожалует «повоспитывать», а теперь вот надо бежать в театр. И прощай нежность. Требуются решительные действия и незамедлительные разборки.

— Давай завтра поедем? — сделал последнюю попытку удержаться в лирическом настроении Алексей.

Увы.

— Куда мы завтра поедем? На деревню к дедушке? Театр сегодня. Более подходящего случая не будет.

Он безо всякого энтузиазма чмокнул Инну в щеку — эдакий братский поцелуйчик — и покорился:

— Иду заводить машину.

Приехали как раз вовремя. Еще минута-другая у них оказались в запасе. Алексей успел найти машину Амалии и даже поздороваться с водителем.

— Здравствуйте, Амалия Никифоровна, — услышал он радостный возглас Инны и обернулся.

Амалия шла под руку с племянником и пребывала в ужасном настроении. Это прочитывалось по поджатым губам и гневно приподнятой брови.

— Что это вам вздумалось тут околачиваться? — спросила она без малейших признаков радости.

— О, и Эдуард Петрович здесь! Какими судьбами? — как ни в чем не бывало продолжала свою ликующую песнь Инна.

— Мой племянник, — сухо пояснила Амалия. — Не думала, что вы знакомы.

— Как же, как же, ну кто не знает директора фирмы «Колокол»? Недавно меня так круто разыграли мои сослуживцы, что я вовек не забуду. Говорят, этот забойный сценарий впервые появился у Эдуарда Петровича.

— Что за сценарий? Да говори, я в курсе Эдичкиных дел.

— «Гуинплен», — как можно тише произнесла Инна. И загадала: если заинтересуется, если переспросит, значит, истинная хозяйка она. Причем не только финансовый держатель, а и идейный, так сказать, вдохновитель.

— Как-как, говоришь? У тебя, Инна, прегадкая дикция.

— «Гуинплен»! — на радостях оглушительно выпалила Пономаренко.

Эдуард Петрович пожал плечами.

— Моя организация никакого отношения к такой низкопробной самодеятельности не имеет, — выпятив губы, ответил он.

— Помолчи, болван! — оборвала Амалия заносчивые высказывания племянника.

— По-моему, прекрасный сценарий, — гнула свою линию Пономаренко. — Жаль только, что никакого будущего у этой фирмы нет. Директора на днях убили, а одну из сотрудниц застрелили в собственном подъезде. Слышали? За конкурентами, наверное, присматриваете?

— Я сегодня в гнусном настроении, — перевела разговор на себя Амалия. — Актеры безголосые, оркестр звучал тускло, грубо, так что давай, милочка, пройдемся. Подышим свежим воздухом, приду немного в себя. Мужики без нас обойдутся.

Амалии никто не смел перечить. Она уцепилась за Инну и стала подталкивать ее на прогулочную аллею.

— Стало быть, ты хочешь поговорить, девочка. — Амалия семенила рядом и легонько сжимала локоть журналистки. — Слушаю тебя.

— С чего это вы взяли, Амалия Никифоровна? — пыталась блефовать Инна.

— Ты старалась сделать много шума, деточка. — Амалия Никифоровна улыбнулась. — Я старая Яга и все вижу.

— Я не готова к разговору, — честно призналась Инна. — Мне хотелось удостовериться, что фактическая хозяйка «Колокола» вы, вот и все.

— Мыслишь мелко. Никакого профиту нету владеть только «Колоколом». Но об этом позже.

— Зачем вам, человеку состоятельному, заниматься такими крошечными, незначительными делами?

— Крошечными? Да ты слепа, дорогуша! — Амалия остановилась и беспардонно высморкалась. — Позволь открыть тебе глаза. Посмотри вокруг. Что ты видишь? Народ закис в однообразии…

— Вы какой народ имеете в виду, Амалия Никифоровна? Тот, что икрой давно объелся и медведей всех споил на корпоративных вечеринках, или тот, который на паперти с протянутой рукой стоит?

— Все равно — и тот и другой закис. Что у него в жизни нового? Все приелось, все на пределе. Так вот, розыгрыш — это выход в другой мир, это как свежий ветер после смрада.

— Не знаю. Мне хотелось убить виновников моего страха, когда поняла, что жива-здорова и что все это — розыгрыш.

— Вот поэтому необходимо изучать технологию и последствия розыгрышей. За это мне и платят, и многое прощают.

— Не поняла, — будто резко протрезвев, сказала Инна.

— Чего уж тут лукавить? Даже ты, девочка, не поняла, что мы давно живем в мире глобальных розыгрышей. Та же ваучеризация — что это, как не розыгрыш?

— Это скорее обман или грабеж.

— Грабеж — это когда отнимают что-то твое, кровное. Народ ведь не просил дарить ему ваучеры. Его просто схватили, мордой в ваучеры окунули, потом оттуда вынули. Каким был он голодранцем, таким и остался. Таким, да не совсем. Эмоции обогатили его жизнь. Он встряхнулся, краски заиграли, глаза стали видеть по-иному. Сколько впечатлений новых возникло и навсегда с народом осталось!

— Ну, так далеко я не…

— А ты ведь не худший представитель нашего общества, — сделала сомнительный комплимент Амалия. — Мы вынуждены жить в мире розыгрышей. Все розыгрыш — от выборов президента до самой жизни. Жизнь… Что такое жизнь? Задумайся: приходим в мир ненадолго, черт-те как живем, не понимая смысла, и уходим из мира тоже непонятно куда и зачем. Когда-то я внезапно поняла, что наше коротенькое никчемное существование — это просто розыгрыш, малый отрезок времени, который встряхивает человека, возбуждает, активизирует для той неизвестной нам жизни, которая идет за пределами нашего мира и понимания. Это что-то вроде лечения от скуки. Своеобразная терапия.

— Фантастика! — только и смогла произнести Инна.

— Я привела масштабные розыгрыши. Но последствия манипуляции людьми можно и нужно изучать на мелких розыгрышах, таких, как твой «Гуинплен». Отрабатываются технологии, изучается поведение, настроение, реакции и так далее. Поняла меня, девочка?

Они уже никуда не шли. Инна от удивления застыла на одном месте как вкопанная. После таких всеобъемлющих идей было как-то слишком мелко задавать вопросы об Алексе, о погребении заживо, об убитой Любе. Инна боролась с противоречивыми чувствами в душе и никак не могла обрести почву под ногами. Она ничегошеньки не могла выразить словами. Просто стояла с открытым ртом — и все.

— Инна, ты дурно себя чувствуешь? — поинтересовалась Амалия. — Ничего страшного, у тебя несварение. Переваришь — пройдет. Я создала целую сеть таких маленьких фабричек иллюзий. У меня высокие покровители, и платят мне большие деньги за мой скромный труд.

— Кто? Кто ваши покровители? — задала самый идиотский вопрос из всех возможных Инна.

И получила такой же идиотский ответ. В устах Амалии он звучал вызывающе грубо.

— Кто, кто! Конь в пальто! — И Амалия засмеялась.

— Я третий раз слышу эту присказку.

— Не задавай непозволительных вопросов, — назидательно сказала Никифоровна, — не провоцируй на грубость.

— И все же?

— Для меня «конь в пальто» — это Бог! Он диктует, он и спрашивает. Довольна ответом?

— Вы все шутите, Амалия Никифоровна!

— Понимай как хочешь. Бог все видит. Устала я. Все это прелестно, но зачем же перегреваться? — Амалия вытерла капельки пота, выступившие над верхней губой, и пошла к машине. Только теперь Инна заметила, что за ними по пятам следовали две легковушки: одна ждала Амалию, другая — ее.

— Что она тебе сказала? — накинулся с вопросами Серпантинов. — Я умираю от любопытства. Это она меня похоронила заживо?

— Мелко мыслишь, Алеша, — почти словами Амалии ответила Инна.

— А как не мелко? Что может быть важнее жизни и смерти? — Серпантинов почувствовал какое-то отчуждение. Инна сидела замкнувшись в себе и не желала продолжать разговор.

— Инна, скажи хоть что-то. Ты выяснила, кто хозяин «Колокола»?

Пономаренко представила, как она сейчас начнет грузить Серпантинова идеями всеобщего розыгрыша и представлять Бога в образе «коня в пальто», и ей стало смешно. Что ее так поразило при разговоре с Амалией? Теперь, когда Никифоровна не давила, ее слова казались нереальными, кукольными и нелепыми.

— Такая ерунда все эти розыгрыши, — легкомысленно поделилась она собственной растерянностью.

— Не скажи. — Алексей был настроен серьезно. — Я не поленился и покопался в словарях. Родственное понятие розыгрыша — хохма. А «хохма» с древнееврейского значит «мудрость». Вот так. Выходит, хохмач — это мудрец. Мудрость не может быть ерундой.

— Ты меня убедил, — очнулась от наваждения Пономаренко. — Амалия — хозяйка «Колокола». Она фанатично предана идее розыгрыша. Мало того, во имя идеи она способна на убийство непокорных подчиненных. Да что там такая незначительная сошка, как Алекс? Она готова устранить полмира, если будет противиться ее воле. А мы для нее только песчинки. Дунет — и нет нас.

— Инна, какие страшные вещи ты говоришь. Она что, сумасшедшая?

— Нет. Она идейная. Вспомни, скольких людей перемолола идея всеобщего равенства и братства?

— Ты меня пугаешь, Инночка. Поедем домой, отдохнешь, выспишься. Для успокоения выпьешь рюмочку коньячку, станет легче. — Алексей говорил ласково, убаюкивающе, будто с больным любимым ребенком.

— Спасибо за заботу, Алеша, но я должна позвонить.

Инна включила, наконец, свой телефон, и тут же раздался звонок.

— Наконец-то! Я с ума схожу! Я боюсь! А вы телефон отключаете! Как вам не стыдно!

Инна поморщилась: никакого уважения к чужим перепонкам. Чего так орать?

— Кто звонит? — спросил Алексей.

Инна прикрыла рукой телефон.

— Марина в истерике, кто-то ее напугал до смерти.

— Тебе не кажется, что нас затягивает в водоворот? Ты хорошо плаваешь, Инна? — Серпантинов вздохнул. — Очень хочется послать ее подальше.

— Рыцарского в тебе, Алексей, не осталось ни капли. Дон Кихот помчался бы спасать даму со всех копыт.

— Дон Кихот у нас ты, — парировал Серпантинов, — а я у тебя всего лишь Росинант. Рулю, куда скажешь.

Инна слабо улыбнулась шутке, в которой, как известно, всегда есть доля правды, и снова включилась в слушание телефонных воплей.

— У меня крыша едет! — продолжала орать Марина. — Я не могу из кабинета выйти! У меня галлюцинации!

— Марина, что случилось? — Инне с трудом удалось вставить вопрос. Первые секунды Марина, казалось, не услышала его. Она еще не выговорилась.

— Я прячусь под столом! Меня хотят убить!

— Если ты сейчас же не успокоишься, я отключаюсь, — пригрозила Инна, — говори, что произошло.

— Верунчик исчезла, Надюнчика нигде нет, я одна осталась в живых. Я чувствую это. Я боюсь шевельнуться…

— Росинант, поворачивай на фирму Алекса, — скомандовала Инна.

— Все так запущено? — Алексей все еще цеплялся за мечту о тихом, спокойном вечере.

— Марина, мы к тебе сейчас подъедем. Ты можешь успокоиться и нормальным тоном рассказать…

— Верунчика убили, Надюнчика убили, Любунчика убили, и меня убьют! — кричала Марина.

— Жди! — коротко бросила Инна в трубку и отключилась. — Алеша, нажми на газ, там что-то серьезное произошло. У нее истерика. Или белая горячка.

Они долго стучались в закрытые двери. Им никто не открывал. Только зрачок камеры наблюдения отслеживал их метания. Инна подумывала о настоящем взломе. Все равно они уже засветились по полной программе. Но дверь наконец-то открылась. Бледная Марина быстро замахала руками, призывая их быстро заскакивать внутрь.

— Рассказывай, — приказала Инна.

— Видели машину на стоянке? «Ауди» с буквами «Вера» вместо номеров?

— Ну видели.

— Это машина Верунчика. За этот номер со своим именем она заплатила бешеные бабки. Стоит с проколотыми шинами. Это диверсия. Это сделали похитители. Они и меня хотят убить, я боюсь нос высунуть…

— Давай без эмоций, Марина. Только факты.

— Могу вообще молчать. — Марина обиделась. Ей стало заметно лучше после приезда «скорой помощи» в лице Пономаренко и Серпантинова. — Читайте сами. Все началось с этого письма.

— Бочонок амонтильядо… — Инна посмотрела на Алексея. Догадался ли он, что это тоже из Эдгара По?

Серпантинов перечитывал письмо по четвертому разу и заметно волновался. Что и говорить, ужасные воспоминания. Марине только грозили, а он уже пережил кошмар погребения заживо.

— Второе письмо? — побелевшими губами произнес он.

— Верунчик получила точно такое же письмо, и с тех пор я ее больше не видела. — Марина выхватила письмо, бросила на пол, стала его топтать и приговаривать: — Меня не убьешь! Я не попадусь!

— С чего ты взяла, что Верунчика убили?

— Ее машина стоит на улице со спущенными шинами. Новенькая машиночка без колес. Я, как увидела такое, сразу испугалась и обратно в офис впрыгнула. И знаете, мне показалось, что за мной охотились. У них аж зубы щелкнули, когда я ускользнула.

— У кого «у них»?

— У тех, кто проколол шины.

— Это не факт. Хулиганья по улицам шляется достаточно.

— Факт, что без машины Верунчик не человек. Куда она без машины может деться? Только домой. А дома ее нет. Ночь на дворе. Я звоню каждые десять минут. — Марина еще немного потопталась на письме и удовлетворенно плюнула на пол.

— Марина, пойди выпей чего-нибудь, а то на тебя противно смотреть. Истеричная трезвая баба глаз не радует. — Инна взглянула на Серпантинова. Тот выглядел не лучшим образом. — Тебе тоже стоит глотнуть успокоительного, — добавила она, — Марина, чем можно отпоить мужчину?

— Абсентом, — без колебания ответила Марина. — Но мне пить нельзя. Я вызвонила Романчика-сыщика, он обещал приехать, и Зиту-всевидящую, а она на дух не переносит запаха спиртного.

— Ничего себе оперативность! Это ночью-то. Ладно Роман, он человек наемный, Верунчик его купила с потрохами, а зачем здесь эта Зита-всевидящая, гадалка, как я понимаю? Она почему ночами не спит?

— Она хорошая знакомая Верунчика, экстрасенс. Говорят, людей лечит одним взглядом. Я подумала, она сможет защитить меня. Тут, не иначе, чертовщина какая-то замешана. Зита лучший специалист по темным делам. Верунчик рассказывала, что она пропавших людей по фотографиям ищет.

«Пропавших — по фотографиям, — промелькнуло у Инны в мыслях. — А ведь у меня тоже есть знакомая, которая так себя и величает — Раиска-ведьма».

Познакомились они при странных обстоятельствах. На глазах у молоденькой изумленной журналистки, какой лет десять назад была Инна Пономаренко, Раиса Ивановна, только взглянув на фотографию пропавшей девушки, верно указала место, где убийцы закопали ее труп. Если бы Инна не была очевидцем, она бы ни за что не поверила в такие чудеса. Она честно написала о своем расследовании, за что получила первый в жизни нагоняй от редактора, зато на Раису свалилась невероятная популярность.

С тех пор Раиса словно взяла шефство над Инной. Они больше не встречались, но Раиса Ивановна время от времени звонила и давала странные советы. Она могла разбудить Инну среди ночи и поинтересоваться, не снился ли ей бородатый мужчина в черной шапке-боярке, который на перекрестке просит у нее милостыню? Если нет, то все нормально и Пономаренко может завтра спокойно приниматься за новое дело — успех гарантирован. Инна чертыхалась, ворочалась с боку на бок, посылала Раиску подальше, да и кто бы не послал? Перебила сладкий сон, напугала, и теперь из-за ерунды, из-за причуд страдающей бессонницей ведьмы, она не выспится и с помятым лицом потащится на работу. А у нее, между прочим, запланирована очень важная встреча. И как она в таком виде… Стоп! Откуда Раиса могла знать о ее планах? Инна вздыхала и, подумав, соглашалась, что у Раиски интуиция — а может, это как-то по-другому называется — работает без сбоев и надо не злиться, а хоть раз сказать спасибо человеку, который не спит ночами и беспокоится о ней.

Пока Инна стояла в сторонке, погрузившись в воспоминания, в офисе образовалась компания. Приехали Роман с Коротичем. Долго собирали клочки бумаги по полу, ругали Марину за уничтожение вещдоков, кажется, досталось и Пономаренко с Серпантиновым, которые, по их версии, стояли как статуи и не сделали даже попытки сохранить письмо для дальнейшей работы. Потом, по спасенным клочкам, пытались прочесть содержимое, возмущались, а Марина с Алексеем в два голоса им письмецо цитировали.

Но настоящий цирк начался, когда прибыла всевидящая Зита. Ни Роман, ни Коротич рука об руку с всевидящими еще не работали. Поэтому не знали, как себя вести. То ли оттеснить, то ли просто игнорировать. Не выслушивать же бред, в самом-то деле? А пришлось. Потому что Зита энергично взялась за дело. Допросила Марину, довольно профессионально. Выяснила, как, когда, при каких обстоятельствах было получено письмо. Потом подозрительно проутюжила взглядом Романа с Коротичем и принялась вытряхивать душу из них. Что сделали, почему не отреагировали сразу, и далее в том же духе. Парни взмокли. Им действительно показалось, что Зита «сверлит» их насквозь.

— Думаю, надо прочесать все стройки и заброшенные дома, — наконец изрекла она. — Свежевыложенную стенку всегда можно найти. Правильно, господа милиционеры?

— Так точно! — отрапортовали ребята.

— Так чего вы стоите? Ноги в руки — и по объектам. Главное, чтобы у Веры Степановны воздуха хватило продержаться. Сколько времени потеряли зря! — сокрушалась она, неодобрительно посматривая на присутствующих.

— Так ночь на дворе. Темно. На стройках хоть глаз выколи. С фонарем даже слона не найдешь.

— Через пару часов светать начнет, — не унималась Зита.

— Может, обратиться к экстрасенсу? — неожиданно предложила Инна. — По фотографии можно указать место поточнее.

— Да, правда, — согласилась Марина.

— Чушь собачья! — Зита отмахнулась от них, как от душевнобольных, которые рассуждают на темы психического здоровья нации.

— Но вы же сами утверждали…

— Это я на кусок хлеба зарабатывала, — отрезала Зита, — а на Вере Степановне я халтурить не собираюсь. Понятно? Тут каждая минута дорога.

Инна согласилась с Зитой по всем пунктам, будто она сама говорила такие правильные речи. Но за Раису было обидно. Ведь на ее глазах Раиса нашла пропавшую девушку по фотографии. Это — правда, и почему какая-то самозванка охаивает способности других? Если сама не умеет, то нечего других в шарлатанстве обвинять. Инна не выдержала и брякнула прямо Зите в лицо:

— Я знаю человека, который умеет работать с фотографиями пропавших людей. И предлагаю прежде всего обратиться к ней за помощью. Обыскивать вслепую все заброшенные дома — напрасная трата времени. Представьте, сколько их в городе!

Всевидящая, как ужаленная, крутанулась вокруг себя и уставилась не мигая на Инну.

— Вы хотите смерти Верочки, — безапелляционно заявила она. — Вы враг?

— Я? — Инна растерялась, так убедительно прозвучало обвинение. Даже Роман посмотрел на нее как-то отстраненно, будто впервые видел. Да что там Роман! Сама Инна стала себя подозревать во враждебных чувствах к Верунчику. Вот что значит сила внушения!

— Мы теряем время, — гнула свою линию Зита, — и можем потерять Веру Степановну! Пока выслушиваем бредовые теории, Верочка задохнется в темнице.

Все зашевелились, забегали и совсем затолкали Инну, которая застыла на своем месте и единственная не принимала участия во всеобщей суете.

— Я настаиваю, — голос ее срывался от волнения — нелегко идти против всех, — я настаиваю, чтобы мы обратились за помощью к Раисе Ивановне. Она экстрасенс, а не шарлатан, как некоторые. Она сможет указать нам примерную область поисков.

Выпалила и испугалась. С чего это она взяла, что Раиса бросит все свои дела и кинется разыскивать какую-то неведомую ей женщину? Тем более бесплатно. Инна никогда не обращалась к Раиске-ведьме с наглыми просьбами. А глубокой ночью просьбы звучат особенно нагло и беспардонно. Но сказанного уже не воротишь.

«Хоть бы они отказались от моей бредовой идеи. Согласна на клеймо «враг Верунчика», — подумала Инна.

— Вы знаете Раису Ивановну? — Священный ужас светился во «всевидящих» глазах Зиты. Она подняла руку к небу, и все, как заколдованные, замерли.

— Немного знаю, — скромно ответила Инна.

— Великая женщина, — выдохнула Зита. — Звони, — приказала она.

— А фотография? Есть фото Верунчика? — Инна цеплялась за последнюю отговорку.

— А как же! — Роман, как Иудушка, хотя об этом и не подозревал, с радостью достал пачку фотографий, которые запечатлели последний день Алекса. На них Верунчик, крупным планом, вела с Алексом беседу.

Инна вздохнула и приготовилась испить чашу позора. В ее ушах уже звучала гневная отповедь Раисы: «Иди к черту, Инна, мне не до тебя!» Или еще что-нибудь похлеще. Раиса могла и матерком «сдуть» назойливых просителей.

— Алло, Раиса, это Пономаренко, — выдавила из себя Инна и замолчала.

— Говори, чего тянешь. Опять влезла в сомнительные разборки? — Голос Раисы был на удивление мягким, да и речь казалась почти приветливой.

— Пропала знакомая женщина, ее замуровали живьем в стену. Помоги найти, — осмелев, выпалила Инна просьбу.

Зита слыла всевидящей, но, очевидно, не «всеслышащей». Она, желая не пропустить ни одного слова, буквально прилипла к Пономаренко. Будь ее воля, она бы и телефонную трубку отобрала.

— Перезвони, я карты брошу, посмотрю, что скажут, — ответила Раиса.

— Великая женщина, — повторила Зита. — Откуда вы ее знаете?

Инна не собиралась посвящать «всевидящую» в свои тайны.

Пока Раиса гадала, произошло еще одно событие. Громкое событие. В коридоре раздался оглушительный собачий лай и следом — истеричный женский визг. Собака и женщина, казалось, соревновались между собой за приз самого голосистого существа. Когда все без исключения вывалились в коридор, то увидели, что незнакомый мужчина еле сдерживал на поводке огромного ротвейлера и орал:

— Фу, Бен! Фу!

Собака не слышала команды, потому что увлеченно лаяла на ужа довольно приличных размеров. Уж вытянул чешуйчатое тело вдоль стены и замер, изображая из себя кусок толстого каната.

Над змеей, остервенелой собакой и ее хозяином разливался визг испуганной до смерти молодой женщины.

— Катька, заткнись! — Мощный вопль Марины перекрыл всех.

Катерина послушалась. Перепонкам стало легче.

Хозяин обрадовался, что, наконец, его голос тут главный, дернул за поводок и приказал:

— Бен! Заткнись!

Собака рявкнула пару раз и перешла на рык. Ужик, а это был Сократ, понял, что снова можно двигаться по своим делам. Он приподнял голову и начал плавно изгибаться. Бен и Катерина приготовились к новой голосовой атаке.

— Прекрати орать! — упредила всех Марина. И собака и женщина «примерили» команду на себя.

— Я испугалась жутко. Кто это? — Катерина осторожно пробиралась поближе к людям.

— Это Сократик, а мы свиньи. Забыли его покормить, вот он и выполз за пропитанием. А что ты здесь делаешь? И что за зверинец ты притащила с собой?

— Это Максик, — совершенно успокоившись, ответила Катя, — а это его собака, Бен, они будут искать Верунчика. Я подумала…

— Лучше бы ты не думала, — оборвала Марина.

— Максик, я же говорила, что они меня терпеть не могут, — капризно произнесла Катерина. — Зря мы решили им помочь, неблагодарные они какие-то. Мы ночами не спим, тепленькую кроватку покинули, трясемся по темным улицам, и никакого тебе спасибо. Бенчик, бедненький, и тебе досталось, — засюсюкала Катя, — и хозяина твоего они не любят…

За хозяина Бен был готов постоять. Он оскалил клыки и рванул на Марину. Макс и не думал укорачивать поводок.

Теперь визжала Марина. Катерина, одержав моральную победу над врагом аморальными методами, заговорщически сообщила ничего не соображающей от страха Марине:

— Кстати, тебе звонил какой-то пупсик. Так и сказал: «Я твой пупсик». А когда понял, что это я, а не ты, испугался очень.

— Эй, хозяин, приструни собачку, — вмешался в гвалт Коротич, — если не можешь, покинь помещение.

— Почему не могу, легко, — ответил Макс и отстегнул поводок.

— Ты что делаешь, урод? — закричал Роман. — Твоя зверюга сейчас тут всеми закусит.

Макс засмеялся. Бен, почувствовав свободу, тут же прекратил лай и стал мирненько обнюхивать Сократа.

— Он злой, когда на поводке, а на свободе что домашний котенок. Бенчик, покажи команду «хвостик»!

Ротвейлер поднял морду, растянул пасть в улыбке, расставил лапы, оттопырил куцый хвост и быстро-быстро им задергал из стороны в сторону. Комично до ужаса. Даже Марина перешла с визга на безудержный смех.

— С хвостом все понятно, а как у него с нюхом? Людей может искать? — стал задавать Коротич интересующие всех вопросы.

— Еще как! — гордо ответил хозяин. — Мы с ним в горячих точках не раз бывали. Из-под завалов народ спасали. Бенчик молодец, он лучший!

Зазвонил телефон. Раиса. Все замолчали, кроме Катерины. Та продолжала говорить:

— Пупсик, когда понял, что ошибся, просил передать, что у него большие неприятности. Просил тебя позвонить ему срочно.

— У кого сейчас нет неприятностей, — вздохнула Марина.

— Тишина! — шикнула на них Зита.

Раиса заявила, что карты благоприятны и она готова помочь, но с одним условием.

— Какое условие, Раиса? — спросила Инна.

— Чтоб духу твоего не было в этом деле! — выпалила Раиса. — Беги за тридевять земель! Нашла своего принца и остановись. Баста! — гремела Раиска. — Кто тебя может заменить?

Спорить с Раисой — бесполезное занятие. Инна почти никогда не спорила. Она подумала, чье имя назвать, и остановилась на Зите. «Экстрасенс экстрасенса всегда поймет», — наивно решила она.

— Зита-всевидящая, — сообщила она Раисе.

Зита схватилась за сердце и закатила глаза.

— Тамарка, что ли? — переспросила Раиса. — Дай ей трубу!

— Тамара? Кто такая Тамара? — спросила Инна.

— Это я, — скривилась Зита, — только не надо лишних вопросов.

Зита слушала наставления с благоговением. Кивала, поддакивала и, кажется, уменьшалась в росте.

— Действовать будем так, — стала командовать она сразу после разговора. — Я с фотографией еду к Раисе Ивановне. Мужчины-милиционеры разделятся и поедут в разные стороны. Марина начнет поиски с собакой. А Пономаренко, по приказу Раисы Ивановны, гнать взашей. Она принесет одно несчастье.

— Да что вы себе позволяете, Зита-Тамара?! — возмутилась Инна.

— Если Пономаренко вмешается в поиски, удача от нас отвернется! — кликушествовала Зита.

Все молчали.

— Вы с ума тут все посходили, — вступился за даму сердца Серпантинов. — Инна, едем домой, — скомандовал он.

— Идиотизм, никуда я не поеду, а Раиса не имеет права диктовать мне…

— Она советует нам, а не тебе. — Зита торопилась прекратить прения. — Поехали, ребята, по объектам. А ее закроем тут, чтоб не сбежала.

Инну обходили стороной, как чумную.

— Предатели, — бросила она вслед уходящим.

— Поехали домой, Инночка, пусть что хотят, то и делают.

Серпантинов бережно подхватил Инну под локоток и повел к машине. Кажется, он единственный был рад такому повороту событий. У него снова появилась надежда на тихий, спокойный вечер вдвоем, при свечах, с хорошим вином под хорошую музыку. Хотя, он посмотрел на часы, какой уж тут вечер, скоро утро. Правда, он и на утро был согласен, лишь бы вдвоем.

Совершенно противоположные чувства бурлили в душе у Инны. Она сидела в машине, наблюдала, как предатели, среди которых находились и ее друзья, как выясняется, ложные, вороватенько рассаживались по машинам и разбегались во все стороны.

— Мутанты, — шипела Инна, — ложные грибы. Только внешне съедобные, а сами ядовитые и опасные. Предатели!

— Инночка, успокойся, все мы нынче суеверные, не расстраивайся. Пусть едут, а мы домой, посидим, отдохнем. Целее будем. Вдруг и правда тебе грозила какая-нибудь опасность во время поисков? Твоя знакомая, Раиса Ивановна, гениальная женщина. Поехали?

— Нет, подождем. Не верю, чтобы Коротич вот так запросто меня предал.

— Да он уже уехал.

— Он вернется. Должен вернуться. Он мой характер знает.

Инна выскочила из машины и нервно стала ходить взад-вперед. Серпантинов молча наблюдал за ее метаниями и терпеливо ждал.

Дождался.

Пономаренко вдруг остановилась как вкопанная.

— Что, Инночка, домой едем? — с надеждой спросил Алексей.

— Где машина? Алексей, где машина Верунчика? Когда мы приехали, она стояла под этими окнами, а теперь ее нет. Сыщики хреновы. Они так торопились от меня избавиться, что не заметили исчезновения машины.

Алексей вылез из машины и удивленно озирался.

— Тут стояла, без колес. Что за фокусы?

— Никаких фокусов. Сколько минут уходит, чтобы сменить колесо?

— Ну минут пять, а может, меньше.

— На два колеса уйдет минут десять, все просто. — Инна в азарте размахивала руками. — Пока мы выясняли отношения, кто-то привел машину в порядок и умыкнул со стоянки. Понимаешь?

— Ничего не понимаю. — На Алексея было жалко смотреть. Он понял, что в голове у Инны рождается очередной гениальный план, который с легкостью проглотит его наивные надежды на тихий романтический вечер при свечах.

— Никто всерьез Верунчика убивать не собирается. Это розыгрыш. Согласна, розыгрыш дьявольский, на грани риска. Кунштюк, одним словом. Тут и искусство и проделка, все вместе, все друг с другом переплетается. Кто-то развлекается, не обращая внимания на побочные действия. Мало того, если Верунчик умрет, то это — тоже только издержки дерзкого розыгрыша. Главное, чтобы нервишки щекотались, чтоб адреналин цистернами, а если кто захлебнется этим адреналином, то так тому и быть, ничего не поделаешь — развлечения без тормозов иногда требуют жертв. Отбраковка, не более того. С тобой играли по тому же сценарию. Розыгрыш, риск, адреналин. Ты выжил — ну и славненько, если бы ты задохнулся — тоже славненько. Розыгрыш с добавлением перчика — и все.

— Кто с нами так играет, кто?

— Кто, кто! Конь в пальто.

— Если вычислю шутника-трюкача, закопаю в землю, как он меня, живьем, и забуду место, где закопал.

— Сейчас надо угадать, где спрятали Верунчика. Именно угадать. Искать уже нет времени. Да и безнадежное это дело — рыскать по всем стройкам города, на это месяцы могут уйти. Тут нужны другие навыки, тут надо включать соображаловку, как говорит один мой знакомый. Алексей, как у тебя с соображаловкой?

— Если это не убийство, значит, спрятали недалеко, в ближайшем подходящем месте, — с готовностью ответил Алексей. С логическим мышлением у него всегда был полный порядок. Почему бы не распустить хвост перед любимой женщиной?

— Правильно, и я такого же мнения. Если это розыгрыш, то могли и подсказать, где искать. Конечно, это не лобовой вульгарный звонок: «Ищите там-то и там-то». Не-е-ет. Подсказка ненавязчивая, можете воспользоваться, а можете и прошляпить, — ваша беда, сами виноваты. Если Верунчик задохнется, значит, часть вины ляжет на нас, тупых и несообразительных.

— А подсказкой служит машина Верунчика, — почти выкрикнул Серпантинов.

— В точку! Машина должна стоять неподалеку от места розыгрыша. Это опознавательный знак.

— Это значительное сужение ареала поиска, — вторил за ней Алексей. — Если мы правильно все поняли, Верунчику воздуха должно хватить. У меня есть знакомый чиновник от архитектуры, надо звонить и спрашивать, где ближайшая стройка.

— Или нежилые дома под снос, — добавила Инна и тут же спохватилась: — Алексей, нормальные люди сейчас спят.

— Этот ненормальный. Он завсегдатай моего «Испанского дворика» и числится в последних посетителях. Официанты уже под стойку валятся от усталости, а он сидит себе, музычку слушает да брюхо набивает. Частенько и до утра торчит.

— Когда же он работает?

— Его родитель прикрывает. Короче, Инна, будить или не будить — это мои проблемы. — Алексей отправился в машину за телефоном.

Инна подняла голову к небу. Звезды как звезды, чего это она недавно ими так восхищалась? А Коротич все же предатель. Не вернулся. Она ему это припомнит. Если повезет и найдут Верунчика они, то будет издеваться над ним сколько душа пожелает. Проходу ему не даст! Всем расскажет.

Алексей вернулся расстроенный.

— Послал к черту? — спросила Инна.

— Да нет, с архитектором все в порядке. Тут другое. Я как телефон в руки взял, так и вспомнил о…

Алексей в испуге замолчал. Он мялся и никак не мог выговорить мучившее его.

— Не записывайся в шизофреники! — Инна догадалась, о чем не решался сказать Алексей.

— А вдруг она права? Слышала, как Зита о ней отзывалась: «Великая женщина»? Раиса Ивановна хотела уберечь тебя от опасности.

— Ты знаешь, сколько раз Раиса меня предостерегала? И я никогда ее не слушала. Ну почти никогда.

— И что?

— Как видишь, жива-здорова!

Инна не стала посвящать Серпантинова в свои похождения. Сколько раз она, не послушав Раису, попадала в смертельные ловушки, из которых только чудом вырывалась? Иногда в роли чуда выступал Коротич. Именно он ее вытаскивал полуживую из подвалов, куда ее забрасывали обстоятельства. Но Алексею знать об этом не обязательно.

— Давай я один поеду. Я справлюсь.

— Куда едем? — Инна ясно дала понять, что разговор о пустяках закончен.

— Тебе выбирать, — покорился Серпантинов. — На юге от нас, в десяти километрах, строится дом. Стены уже стоят, крыши еще нет. Рабочие появятся после выходных. На запад, в получасе езды, стоят два заброшенных дома. Сносить их будут через пару месяцев.

— Эх, сейчас бы кости бросить: как лягут, так и будет. — Инна вспомнила об одном знакомом, который любил повторять присказку «Как кости лягут, так и будет» и всегда делал выбор по желанию кубиков.

— Ты о чем задумалась? — поразился Алексей нерешительности Инны. — Какие кости? Не суши себе голову. Если не угадаем, времени хватит, чтобы вернуться и поехать в другую сторону.

— Тогда едем к стройке. Там хоть какое-то освещение должно быть. Держись, Верунчик. Если мы не ошиблись, то успеем тебя вытащить.

На такой оптимистичной ноте они загрузились в машину.

Увы. Оптимизм растаял, как туман под утро. Они несколько раз объехали стройку, машины Верунчика не было. Опознавательный знак отсутствовал, и в душу заползли сомнения. Соображаловка, конечно, хорошо, но не увлеклись ли они самолюбованием в ущерб истине? А вдруг ничего из того, что они себе понапридумывали, не соответствует действительности? И тогда… тогда, как это ни страшно, Верунчика придется хоронить. Сейчас Инна как-то не думала о помощи Раисы. Себе она доверяла больше, но сомнения истерзали, пока они на всех парах, благо пустынные ночные улицы позволяли не ограничивать скорость, неслись к заброшенным домам.

— Машина, машина, должна быть машина, — как заклинание, твердила Инна.

— Приехали, — сообщил Алексей и сбавил скорость. — Будем ехать медленно и смотреть внимательно.

Инна приникла к окну. Сердце ее стучало, а глаза выхватывали из темноты освещенное фарами пространство.

— Машина! — заорали они вместе.

И не просто машина, а именно «ауди» Верунчика, которую они так жаждали увидеть. Это подтвердил и пижонский номерной знак «Вера». Алексей больше не заикался об опасности. Он суетливо схватил фонарь и, поддерживая Инну, ринулся в темное чрево заброшенного дома.

— Верунчик! — заорала Инна.

Тишина. Луч одиноко прыгал по старым ободранным обоям, под ногами валялись какие-то ящики, банки, палки.

— Осторожно, Инночка, тут можно и ноги переломать. Я тебя на верхние этажи не пущу. Вдруг лестницы обветшали или их специально сломали, чтоб бомжи не лазили?

— Искать надо на первом этаже, — убежденно ответила Инна.

— Да, — вздохнул Алексей, — искать будем до утра. — Может, позвоним Бену?

— Кому?

— Ну собачке, Бенчику, то есть хозяину, конечно. Собачий нюх тут бы пригодился.

Как по волшебству, они вдруг услышали отчетливый собачий лай. Так не бывает, но так случилось.

— Эта наша собачка или одичавшая? — успел спросить Алексей и поднял увесистый кусок кирпича, для обороны.

В темный проем ворвался сначала сноп света, потом они услышали топот множества ног и уж затем услышали:

— Бен, стоять! Бен!

От сердца отлегло. Наши. Инна с Алексеем обрадовались, чего нельзя сказать о вновь прибывших. Всеобщее возмущение выразила Зита:

— Какого черта вы здесь делаете? Вы тут все следы затопчете! Бенушке условия для работы нужны.

— Это ты им позвонил? — спросила Инна сурово.

Алексей открещивался как мог.

— Как же, вы бы позвонили! — Зита никак не могла обуздать свое недовольство.

— Мы сами нашли это место, — радостно сообщила Катерина. Она с гордостью посмотрела на Максика. Именно он теперь главная фигура в поисках. Он и его верный друг Бен. Что бы они сейчас без них делали? А ведь это она привела Макса с Беном!

— Раиса действительно великая женщина, — громко сказала Инна. Она ясно дала понять, кто в действительности тут заслуживает похвалы.

— Бенчик, ищи, — скомандовал Макс. Он понял, что бабам только дай волю, они будут неделю препираться.

Ротвейлер был такого же мнения. Он засопел и деловито стал обнюхивать помещение. Спор стих сам собой. Вся команда заинтересованно следила за собакой.

— Бен, ищи! Бен, ищи! — как заводной твердил Макс.

— Не мешайте собаке работать! — вмешалась Пономаренко. — Она и так хорошо ищет.

Макс послушно замолчал. Теперь слышно было только усердное сопение Бена. Собака перебегала из комнаты в комнату, за ней дружной толпой со всех ног понеслись люди.

— Ох, не найдет, — не выдержала напряженного ожидания Катя. — Нету здесь Верки, обман все: и Раиса, и машина, и фотография…

— Да замолчи ты! Истеричка! Не изображай горе, ты только обрадуешься, если Верунчик задохнется. — Марина выплюнула из себя раздражение и на время успокоилась.

— Ты сама готова ее живьем закопать. Тоже мне, нашлась праведница! — Катерина фыркнула. — Кто Бена притащил? — бросила она в публику последний аргумент.

— Тише, вы! — шикнула на них Зита. — Кажется, Бен что-то нашел. Видите, крутится на месте и стену обнюхивает.

— Не что-то, а кого-то, — уточнил Макс. — Алексей, посвети, — попросил он.

Два фонарика соединили свои лучи, осветили кусок стены, ничем не выделяющийся, и собаку, которая стояла, упершись большой головой в стену, и царапала лапой старые обои.

— Бен, нашел? — не веря собственным глазам, спросил хозяин.

Ротвейлер сел, поднял голову и сказал: «Гав-гав!»

— Тут! — перевел Макс.

— Где «тут»? — возмутилась Марина. — Здесь старые обои и больше ничего. Где кирпич? Где свежий цемент?

— Веру-у-унчик! — затянула громко Катерина.

Все прислушались. Тишина.

— Бен, ищи! — приказал Макс.

Бен упрямо сидел на одном месте.

— С собакой не поспоришь, — первым согласился Алексей. — Давайте поковыряем, там видно будет.

Он поднял с пола камень и со всего маху стал долбить стену.

— О, да тут что-то мягкое, по-моему гипсокартон. Женщины, помогайте. Бен не ошибся.

Вдохновленные первыми успехами, все принялись за дело.

И вдруг из глубины, будто из бездны, раздались звуки.

— Та, та-та-та, та-та, та-та-та-а-а! — кто-то пел.

— Что это? — со страхом спросила Катерина.

— По-моему, это знаменитый «Караван». Джаз, одним словом, — просветил всех Алексей.

— Она еще и поет? — восхитилась Зита.

Через десять минут совместными усилиями стену раздолбали. Славный Бенчик не ошибся. Верунчик, прикованная к стене, как Прометей, с серым от пыли лицом, с закрытыми глазами продолжала довольно сносно выводить мелодию «Каравана». Она не замолчала, даже когда ее освобождали от пут и тащили на воздух.

— Она пьяная в дым, — со знанием дела объяснил Макс. — Я сам не пью, но мой брательник, когда напьется, тоже горланит песни. У него голос тогда классно звучит. Хоть в артисты подавайся.

— Согласна с версией Макса. В нише стоял какой-то бочонок. Ну конечно, розыгрыш так и назывался: «Бочонок амонтильядо». — Инна похлопала Верунчика по щекам. Безрезультатно.

— Откуда здесь амонтильядо? — Марина тяжело дышала. Все же тащить полубесчувственное тело нелегко. — Скорее это абсент. Верунчика всегда после него на пение тянет. Хоть бы она похудела, — высказала всеобщее пожелание Марина.

— Давайте передохнем, — предложила Зита. — Все уже позади. Мы ее спасли.

Все рухнули на землю и хватали ртом воздух, как рыбы. Только ротвейлер бодро подпрыгивал. Конечно, сделал дело — гуляй смело.

— Советую и нам глотнуть по чуть-чуть абсентику, заслужили. — Марина нашла в себе силы подняться и пойти к машине за выпивкой. Никто не возражал. Пикник на восходе солнца — прекрасная идея.

Верунчик напевала, бутылка с абсентом, как трубка мира, шла по кругу в третий раз, солнце вставало, настроение у всех поднималось. Еще немного, и запели бы все. Помешали гости. На дикой скорости примчались Роман и Олег.

— Вот так всегда, — громко провозгласила Пономаренко, — менты приезжают, когда дело уже сделано.

Компания подвыпивших спасателей одобрила замечание смехом.

— Могли бы и позвонить, чтобы мы не мотались напрасно по окраинам. — Роман, не спрашивая согласия, экспроприировал бутылку и приложился к горлышку.

— Предателей не предупреждаем! — с удовольствием выкрикнула Пономаренко.

— О, да ты уже пьяненькая, подруга, — беззлобно ответил Коротич. — Вы все тут уже хорошенькие. На радостях, да?

Он подошел к распевающей джазовые мелодии Верунчику, присел на корточки и легонько похлопал ее по лицу.

— Вера! Верунчик! Расскажи, как дело было?

Вера замолчала, открыла глаза и почти членораздельно ответила:

— Страшно. У меня уже душа на губах лежала.

— Кто это так тебя разыграл? За что?

— За предательство. И поделом!

Тут уже и Пономаренко подскочила:

— Кого ты предала, Верунчик? Алекса? Любашу? Отвечай!

— Джаз! — выдохнула Верунчик и заплакала.

Глава 3

«Кто убил Алекса? Кто убил Любунчика? Кто закопал живьем в могилу Серпантинова? Кто разыграл Верунчика? Почему в обоих случаях использовали Эдгара По? У кого такое больное воображение? За что, за какие прегрешения их так жестоко разыграли? Кто «беременная крыса»? Действительно ли Надюнчик не убивала Алекса? Куда она исчезла? Кто попросил полковника Блинова подать убийство Алекса как самоубийство?

Теперь о хронологии. Сначала «пошутили» с Серпантиновым. Потом утопили Алекса. Затем пристрелили Любунчика. Следом разыграли Верунчика».

Инна Пономаренко наконец-то добралась до редакции. Теперь сидела мышкой в своем кабинете и старалась на глаза начальству не попадаться. Ей, слава богу, никто не мешал. И она черкала вопросы на бумаге для приведения мыслей в порядок. Мысли от количества вопросов в порядок не приводились, а наоборот, будоражились. Инна взяла чистый лист и снова принялась за свое.

«Шутка», — написала она и обвела слово рамкой. «Убийство» тоже попало в рамку. Еще раз «Убийство». «Шутка». Четыре рамочки. Четыре слова. Похоже на «точку-тире-тире-точку». Азбука Морзе. Дебри.

— Меня несет не в ту сторону, — сказала Инна.

Прислушалась. Никто не возражал. Некому.

— Меня несет в заумные дебри, — провозгласила она.

После этих здравомыслящих выводов нужно было свернуть листочек пополам, потом в четвертушку, затем, в назидание, скомкать как попало и точным движением руки выбросить в мусорную корзину.

Инна побарабанила пальцами по столу. Проблема выбора ей не в новинку. Всегда приходилось выбирать между нормальными, обычными, сумасшедшими и очень сумасшедшими поступками.

Лист на столе с четырьмя прямоугольниками — «точка-тире-тире-точка» — тоже затаился и ждал своей участи.

«А проверю-ка я эти символы, от меня не убудет, да никто и не узнает», — уговорила себя Пономаренко.

Она взяла книгу символов, нашла страничку с азбукой Морзе и быстро отыскала искомую комбинацию.

«Точка-тире-тире-точка» означали букву «П».

Само собой вышло, что Инна тут же произнесла:

— По. Эдгар По.

Сказала и испугалась сказанного. Такое совпадение было слишком даже для Инны. Потому что глаза мимо воли скользнули к букве «О» и выхватили ее обозначение: «тире-тире-тире».

Инна быстро отвернулась, но ничего исправить уже не смогла. «Тире-тире-тире» по ее логическим выкладкам значили «убийство-убийство-убийство». Заглянув в такое страшное, пусть и гипотетическое будущее, каждый бы струхнул. Три трупа впереди. Вспомнилось предостережение Раисы. И шуточка Верунчика насчет умирания сначала Любви, потом Веры и, напоследок, Надежды. Совсем некстати.

— Ерунда! — очень громко выкрикнула Инна и бросила книгу с азбукой Морзе в корзину.

— Громко сам с собою я веду беседу! — услышала она веселый голосок Романа. — С чего бы это, Инна Владимировна?

— Крыша у нее поехала! — поставил диагноз Коротич. — Слышал, как она нас вчера позорила перед людьми: «Менты всегда приезжают…» Когда мы приезжаем, Инночка?

— Явились! — не обрадовалась Инна визитерам.

— Она совсем забыла, сколько раз я появлялся как раз вовремя, чтобы она не успела коньки отбросить. Веришь, Романчик, спасал ее раз десять от верной погибели. А в благодарность получал одни плевки в душу. Обыдно, да-а?

— К спасению Инны Владимировны от рук оголтелых бандитов и я руку прикладывал, — подхватил Роман, — и тоже получил порцию яда в нежную ранимую душу.

— Пономаренко, почто черную неблагодарность терпим?

— Инна Владимировна, вас совесть не мучает?

— Меня мучают предчувствия, — вздохнула Инна. — А чего это вы тут расселись? — спохватилась она.

Роман и Олег уже уютненько расположились в креслах и явно ожидали проявлений гостеприимства — чая с бубликами, кофею с пряниками, на худой конец водицы колодезной.

Дождались.

— И что это вы за мешок с собой притащили? — не унималась Пономаренко.

— Инночка, какие предчувствия тебя мучают? — игнорируя нервные вопросы хозяйки, спросил Олег, а Роман, от греха подальше, ногой задвинул странный мешок за кресло, с глаз долой.

— Предчувствия? — переспросила Инна, провожая взглядом исчезающий за креслом мешок. — Нехорошие предчувствия. Три убийства впереди.

— Откуда у тебя такие мрачные прогнозы? — Коротич перестал улыбаться. Он знал способность Пономаренко предугадывать события. Можно было сколько угодно недоверчиво подсмеиваться и подтрунивать над ее пророчествами, но очень часто Инна оказывалась права.

Роман еще не ощутил перемену в настроении Олега. Он решал мешочную проблему. Мешок сам по себе снова выдвинулся в пределы видимости. Роман незаметно пнул его ногой на прежнее место и, продолжая ерничать, сказал:

— Если найду Шпунтика, я один труп обещаю. Своими руками задавлю эту лживую задницу. Хотя задницу лучше шомполами отделать.

— Роман, помолчи, — шикнул на него Олег. — Инна, откуда ждать неприятностей?

— Не знаю. Мне кажется, что мы вовлечены в какой-то нешуточный по размаху розыгрыш. А розыгрыш, как всякая игра, должен подчиняться сценарию, сюжету, логике… Как хотите это назовите.

— И что? — перебил ее Роман не вовремя. Он снова боролся с упрямым мешком, который то и дело «выпадал» из-за кресла.

Инна замолчала и продолжить уже не смогла. В самом деле, как двум здравомыслящим реалистам-ментам растолковать собственные заморочки с рамочками, точками-тирушками, азбукой Морзе и Эдгаром По? Бред сумасшедшего получается, а не нормальное доходчивое объяснение.

— Ничего, — сдалась она.

— Рома, ты идиот, — обрушился Коротич на сыщика. Он понял, что от Пономаренко теперь ничего не добьешься и виноват в этом несдержанный на язык Роман. — Ты сначала ляпаешь языком, а потом думаешь!

— При чем тут я? Мне думать мешает эта… эта в-вещь. Все время ерзает.

— Если у тебя там то, что я думаю, — тут же пошла в атаку Инна, — то один труп образуется в моем кабинете сию минуту. Ты, Роман, зачем сюда его притащил?

— Инна Владимировна, а куда его девать? Фирма опустела. На работу никто не ходит. Он там один, бедняжка. А он к общению привык. Он может заболеть от одиночества. — Роман бил на жалость. — Выходи, Сократик, — ласково позвал он. — Смотрите, какой он умница.

— Роман, не испытывай судьбу. Почему ко мне? — отбивалась Инна. А хитрый уж быстро сообразил, кто здесь главный, тихонько подкрался к Пономаренко и, почти как собака, положил ей голову на ноги.

— Мужик ползает у твоих ног, обнимает их, а ты такая черствая. Инна, сжалься! — вступился за ужа Олег.

— Что я с ним делать буду? Я ужей с детства не люблю, я их боюсь!

Сократ поднял голову, тихо зашипел, будто застонал, и отвернулся.

— Ну почему ко мне?

— А что? К Олегу? Его жена выбросит с десятого этажа. Ко мне? Да я сутками дома не бываю!

— Меня тоже сутками дома нет!

— Дорогая Инночка, а кто говорит про дом? У вас в редакции всегда полно народу. Вспомни, как тепло о нем отзывалась Светочка, секретарша.

— По-моему, она чуть в обморок не грохнулась, — защищалась Инна.

— Ну эта, корректорша, Василиса Илларионовна. Она вообще чуть целоваться к нему на шею не бросилась. Сократик умница. Все к нему привыкнут, будет что-то вроде домашнего кота.

— Ну да, в редакции газеты появится кот ползучий.

— У вас же не простая редакция, а с криминальным уклоном. У вас и коты должны быть необычные. Сократ мяукать научится. А ежели чего, так и посетителя с пальцами веерными на место поставит. Вытянется во весь росточек, пасть откроет и зашипит. Сократ, враги! — скомандовал Роман.

Уж поднялся повыше и, действительно, сделал молниеносный бросок к дверям и зашипел.

— Смотри, Инна, какой красавец! Какой защитник! — восхитился Олег. — Ну не обрекать же его на вымирание? Придумай что-нибудь.

Сократик успокоился, пристроился около кресла Романа и постарался не мешать Пономаренко устраивать его судьбу.

— Ладно, попробую, — сдалась Инна. Ей и самой понравился уж.

— Светочка, ты не могла бы зайти ко мне на минуту, — попросила она секретаршу по телефону. — И захвати с собой Василису Илларионовну.

Роман понял, что дело сдвинулось с мертвой точки. «Чем меньше сюрпризов, тем лучше», — благоразумно решил он и попытался ужа на время спрятать. Сократ был другого мнения и в мешок залезать отказывался.

Их возня могла рассмешить кого угодно.

— Сократик, если ты понравишься Светочке и Василисе Илларионовне, ты будешь как сыр в масле кататься. Они дамы хозяйственные, авторитетные, так что защита, кормежка и всеобщее уважение тебе будут обеспечены до конца дней.

— Слышал, Сократ? — подхватил Роман. — Быстро полезай в мешок и до поры до времени сиди тихо, чтоб не испортить себе жизнь. За то, чтобы не выгнали, можно пострадать.

— Кстати, чтобы вас не выгнали, рассказывайте, чем вам насолил некий Шпунтик? Кто это? И вообще, зачем вы пожаловали?

— Возникли первые версии, Инночка, — взял на себя объяснения Олег. — Шпунтик разговаривал с Алексом в кафе. Ты видела на фотографии этого субъекта. Так вот, мы с Романом его нашли, допросили и отпустили. Как оказывается, зря. Он нас, если говорить вежливо, обманул, а если по-простому, развел как лохов.

— Ух, попадется мне этот козляра, — не выдержал Роман, — я с него шкуру спущу.

— Сначала его найти надо, — вставил Олег, — он смылся. Но его уже ищут. Его рассказ был вполне правдоподобным. Он сообщил, что Алекс просил его сыграть роль киллера, если таковой понадобится его дамочкам, то есть Верунчику, Надюнчику и остальным. А поскольку разговор произошел в последний день, то Шпунтик быть полезным Алексу никак не смог. Мы ему поверили и отпустили.

— А на самом деле, — перехватил инициативу Роман, — Вера Степановна, после того как мы ее спасли, в благодарность за подаренную свободу рассказала, что Алекс перед смертью поделился с нею забавными сведениями. Будто к нему явился некий Шпунтик и рассказал, что его наняли убить Алекса. Что завтра утром он должен Алекса застрелить и так, мол, и сделает, если тот не выкупит свою жизнь.

— Кто нанял Шпунтика? — не выдержала Инна.

— В том-то и штука, — вздохнул Олег. — Верунчик понятия не имеет, Алекс мертв, а Шпунтик в бегах. Он понял: рано или поздно мы докопаемся до истины, поэтому залег на дно. Ищем.

— Ух, доберусь я до этой шкуры! Я с него шкуру спущу, — пообещал Роман.

— Значит, Алекса заказал кто-то из женщин? Шерше ля фам. Кто же? — стала вслух рассуждать Инна. — Любунчик убита, Верунчик вне подозрений, потому что сама об этом рассказала, значит, не она. Остаются Марина и Надежда. Кто из них? Марина или Надежда?

— Марина сидит на месте. А Надюнчик исчезла, — произнес Коротич. — Ее ищут. Что она тебе сказала? — неожиданно спросил Олег. — Ты разговаривала с ней последней. После вашего разговора ее никто больше не видел. Инна, это ты ее надоумила скрыться?

— Зачем мне? — Инна отмахнулась, но потом внимательно посмотрела на Коротича. Ей не понравились его подозрительный взгляд и намеки. — Ты меня в соучастницы записал? Как у тебя мозги могли придумать такие гадости?

— Не кипятись, Инна. Ничего я не придумывал. Ты у нас сердобольная. Она тебе в жилетку поплакала, ты расчувствовалась и пожалела…

— Расстались мы с Надеждой довольно холодно, так что твоя версия ложная. Вы сами маху дали, упустили ценного свидетеля — Шпунтика, так что не ищите виновных на стороне, в зеркало посмотрите…

В кабинет вошли Пат и Паташонок. То есть внушительных габаритов Василиса Илларионовна и Светочка, которая хоть и была пышкой, но Илларионовне в вопросах веса и роста конкуренцию составить никак не могла.

— Инночка Владимировна, что случилось? — громко спросила корректорша и метнула молнию в сторону мужчин. Те как-то сразу съежились и затаили дыхание.

Инна решила слегка пошутить и чуть-чуть отыграться на Коротиче за его намеки, хотя с Илларионовной шутки плохи.

— Да вот этот гражданин, — она указала на Олега, — опустился до шантажа. До садистского шантажа. Если я не напишу о его соседях, которые ему спать мешают, то он на моих глазах убьет безобидного ужика. Посмотрите, какой красавчик. Какие у него желтые пятнышки, а какой умница, все понимает, как Сократ. Сократик, поверни головку, пусть Василиса Илларионовна оценит твои пятнышки.

Уж пошевелился. Светочка дрогнула и спряталась за спину корректорши.

— И такого лапочку он хочет убить, а из шкуры сделать ремень, — закончила Инна.

Приняв все за чистую монету, Света выглянула из-за широкой спины. Она не могла допустить кровопролития.

— Бедненький, — запричитала она.

Василиса Илларионовна улыбнулась. Она поняла замысел, но Светочку сдерживать не стала.

— Его нельзя убивать. Какие пятнышки, какой красивый. — Светочка переставала бояться и стремительно проникалась теплыми чувствами к Сократу.

— Ты, Светочка, забирай ужа к себе. У тебя в приемной он прекрасно будет смотреться. И посетители будут вести себя потише и поскромнее. Да он у тебя вроде швейцара станет. Имя у него есть — Сократ, ливрею мы ему пошьем.

— Вы смеетесь, Василиса Илларионовна, но, если я его не заберу, этот садист его и вправду убьет. — Светочка нежно погладила Сократа по головке. — Он у меня в шкафу пока поживет, а там посмотрим.

— Рома, помоги Светлане доставить Сократа в приемную и расскажи, чем его кормить, а мы с Василисой Илларионовной гражданина шантажиста держать будем.

— Инночка Владимировна, у вас что-то случилось? — заботливо спросила Василиса Илларионовна.

— Все в порядке, — ответила Инна.

— Ох, вы обиделись, — вздохнула Василиса, — вы ведь знаете, я всегда готова вам помочь.

— Пока справляюсь сама, — сухо ответила Инна.

— Обиделись. Обиделись за розыгрыш, я знаю, — продолжала стонать Илларионовна, — а мне бы так хотелось помочь вам.

Инна молчала. Конечно, осадок от розыгрыша у нее остался.

— Скажите, Василиса Илларионовна, а кто надоумил коллектив поздравить меня таким образом?

— Светочка в курсе, но, кажется, позвонил директор фирмы и сам предложил. Светочка рассказывала, что представился Алексом.

— Значит, сам позвонил, сам предложил? А вы только согласились?

— Выходит, что так. Простите, Инночка, и на мне часть вины лежит. — Василиса извинялась, а Пономаренко выразительно смотрела на Коротича.

Что-то здесь было не так. С какой стати Алексу беспокоиться насчет какой-то журналистки? Невелика сошка. Журналистов хоть пруд пруди. Кто его подвел к такому решению?

— Алекса убили, — резанула Инна.

Василиса замолчала. Она умоляюще смотрела на Инну. Мечта всей ее жизни — поучаствовать в интересном расследовании. Уж она бы постаралась. Землю перерыла, стога сена переворошила, а иголку нашла бы. Явно Пономаренко уже занялась этим делом. Не зря же у нее в кабинете капитан милиции сидит, — Олега Коротича Василиса узнала, у нее память на лица феноменальная. Ну что стоит Инне дать ей хоть малюсенькое задание?

— Как занятно. Подозреваются в убийстве, очевидно, его коллеги. Его заместители. Слово-то какое — «за-ме-сти-те-ли». Убили и заменили. Надо поискать мотивчик. — Василиса Илларионовна очень старалась заинтересовать Инну размышлениями. — Я бы могла…

— У вас так много работы, — прервала ее Инна, — спасибо за Сократика, его действительно некуда было девать.

— Обиделись, — вздохнула Илларионовна.

* * *

Верунчик понимала, каким идиотизмом несет от ее собственного поведения. Но ничего с собой поделать не могла. Она затаилась у ворот таксопарка и зорко отслеживала каждую выезжающую на маршрут машину. Всматривалась в лица водителей, вглядывалась в окраску машин и жаждала увидеть ту самую легковушку.

Таксопарков в городе десятки, водителей тысячи, частников, занимающихся извозом, десятки тысяч — найти тех, кто ее замуровал в стену, стоя у первого, наугад выбранного, таксопарка нереально. Все понимала и продолжала стоять. И даже не спрашивала — хочет она простоять тут всю оставшуюся жизнь, окаменеть, превратиться в памятник глупости? Если хочет, тогда — пожалуйста, никто не запрещает. Торчи на ветру, на солнце, под дождем, под звездами, теряй время, теряй жизнь, теряй рассудок. Хочешь — всматривайся. Верунчик не хотела, но все равно стояла.

— Смотри, Тань, баба с утра стоит. — Дежурная на проходной толкнула сменщицу и указала на Верунчика. — Может, в милицию позвоним? Вдруг сумасшедшая, гранату бросит или пояс шахидки взорвет?

— Не иначе, мужика своего ждет. — Татьяна глянула в окно дежурки. — Мой когда загулял, я тоже бегала, на работе его караулила, два дня ловила, думала, хоть часть зарплаты спасу.

— Спасла? — лениво спросила сменщица.

— Подчистую пропил. Зато домой явился. Может, и эта ждет своего. Не знаешь, кто у нас гулящий?

— Не похоже на наших. Она из богатых будет. Ну ладно, я побегу домой, ты тут за ней присматривай.

Сменщица собрала сумку и помахала рукой Татьяне.

Верунчик видела, как из ворот таксопарка вышла женщина, несколько раз посмотрела в ее сторону и, будто решив что-то, повернула к ней.

— Ждешь кого, милая? — спросила она. — Я тут всех мужиков знаю.

Верунчик чуть не расплакалась. Такого сочувствия она не ожидала. Что она могла ответить сердобольной женщине? Рассказывать, как ее чуть не замуровали живьем? Не поймет. Трудно объяснить, на кой черт все так усложнять. Если схватили, обокрали и изнасиловали — это доступно. Такого вокруг навалом. А вот хватать бабу, тащить ее на окраину, долго замешивать цемент, ряд за рядом кирпич к кирпичу укладывать, да еще и вина бочонок оставить — взять в толк вряд ли сможет.

Вера покрутила головой, наваждение исчезло. Стоять тут бессмысленно. Не таксисты они были, это и ребенку ясно.

— Жду, у моря погоды жду, — ответила Верунчик. — Спасибо, что спросили, — добавила она и быстро, чтобы не расчувствоваться, побежала к своей машине.

У дежурной глаза на лоб полезли, когда она увидела, в какую тачку садится «болезная».

Верунчик рванула с места так, что шины завизжали. Она поняла, с кем следует потолковать. Толстый Эдик ей все скажет. Если это его рук дело, то она Колобка в лепешку раскатает. Она разнесет его гадючье гнездо на атомы. Как она раньше о нем не вспомнила! Колобок давно зубы точил на их фирму. Он и Алекса испытывал на прочность. А теперь обрадовался, что Алекс на кладбище, и решил сожрать конкурентов? И кто у него сейчас главный враг? Правильно, она, Вера Степановна.

— Ну, Эдик, держись. Если мои мучения на твоей совести, ты у меня похудеешь. — Верунчик давила на газ. Ей хотелось побыстрее удостовериться, вычислила она гниду или нет.

* * *

Секретарша Эдика сонно клевала носом. Жарко, душно, скучно. Больше всего ей хотелось лечь на диван, который так соблазнительно стоял напротив ее стола. Но нельзя. У директора клиент сидит. Крутой, пальцы веером, уже полчаса сидит, договаривается о чем-то. В любую минуту Колобок может потребовать кофе, чай или коньяк. Эх, а диванчик такой удобный, такой мягкий. Хочется лечь, закрыть глазки и представить, что она лежит на пляже, а в трех метрах плещется прохладное Средиземное море. Рядом сидит красивый итальянец. Такой страстный, мускулистый, загорелый плейбой. У него яхта, на яхте обитая красным деревом каюта, в каюте диван, покрытый леопардовой шкурой, бар с тысячью напитков. Он бросает к ее ногам и себя, и яхту, и диван, и бар, а она томно говорит: «Немного мартини со льдом и устриц».

Секретарша в полусне забеспокоилась об этикете. Подходят ли устрицы к мартини со льдом? Но быстро успокоилась. Какая разница? Если она такая неотразимая, то может позволить себе любую прихоть. «Хочу устрицы с мартини, и все тут!» Она улыбается и погружается в сказочный мир. Музычка негромкая, сексуальная, яхта покачивается, влюбленный, возбужденный желанием итальянец все ближе, ближе… его глаза горят, влажные губы прикасаются к ее…

— У себя? — вдруг слышит она вопрос. Грубый, бестактный, сволочной вопрос.

«Мы у себя, — пытается секретарша задержаться в волнующей сказке. — Где же нам быть, наша яхта, наш диванчик, наша каюта, обитая красным деревом…»

И вдруг удар, страшный, сокрушительный удар. Яхта покорежилась и растаяла или утонула. Секретарша открыла глаза. Вместо чудесной люстры от Тиффани, над ней нависла огромная туша. Секретарша открыла глаза пошире. Туша обрела черты Веры Степановны, директора конкурирующей фирмы.

Вера Степановна грохнула кулаком по столу. Помогло. Безмозглая курица, наконец, проснулась. Что за порядки? Сидит на рабочем месте и мух не ловит. Как они не разорятся при такой дисциплине? Если бы у нее секретарша только подумала вздремнуть. Нет. У нее такого безобразия никогда не будет.

— У себя? — переспросила Верунчик.

Секретарша испуганно моргала — так стремительно и резко ее выдернули из сладких грез в серую душную реальность.

— Бардак! — высказала свое мнение Верунчик и двинулась к дверям кабинета.

Секретарша встрепенулась.

— Подождите, он занят, — закричала она, придя в себя. Где те море, яхта и каюта? А работу можно потерять вмиг. Она вскочила и грудью перекрыла дорогу.

— Некогда. У меня срочное дело. Скажи, Вера Степановна хочет поговорить о работе.

— Х-хорошо, — заикаясь, сказала секретарша и, не поворачиваясь спиной к нервной посетительнице, проскользнула в кабинет.

Эдуард Петрович страдал. Уже полчаса он пытался втюхать дубоголовому клиенту хоть какой-нибудь сценарий. Тот развалился в кресле, потягивал коньяк, между прочим «Хеннесси», и на все предложения цедил сквозь зубы: «Фуфло!»

Эдик вытирал пот, подливал клиенту очередную порцию коньяку и шелестел бумагами, искал что-нибудь «задиристое, подкувырное и шелабудное». Эдик и слов-то таких не знал в русском языке, но бабки у клиента немереные, поэтому приходилось рыскать по папкам и вселять уверенность, что вот сейчас-то сценарий будет отпадный. Только для ВИП-клиентов, настоящий эксклюзив, подкувырный и шелабудный.

— Представьте, человека хватают посреди улицы, швыряют в машину, завязывают глаза, затыкают уши, везут на аэродром, сажают в самолет. Клиент ничего не видит и не слышит. Самолет набирает высоту, и человека сбрасывают с парашютом. А? Какой адреналин! Какая острота, внезапность! Он заново родится.

— Фуфло! Ты кого хочешь «закубулькать», бывшего десантника? Да он парашюты и самолеты по запаху чует.

«Все, сил моих больше нет, клиентяра поганый! — ругался Эдик про себя. — Хоть бы захлебнулся моим коньяком!»

Он заставил себя вежливо улыбнуться.

Секретарша с одного взгляда поняла — не вовремя.

— Я занят! — рявкнул Эдуард Петрович.

— К вам посетительница, — оправдывалась секретарша.

— Я занят!

И тут дверь отлетела в сторону и в кабинет ворвалась Верунчик. Ей надоело ждать решения Колобка. В приемной на нее нахлынули острые, жуткие воспоминания о том, как ее заставили прощаться с жизнью. Темнота, духота, страшные мысли о смерти — и все это дело рук Колобка, который заставляет ее ждать аудиенции… Вот он, обидчик, только толкни дверь — и вышибай мозги!

У Верунчика вмиг поехала крыша, она рванула дверь и услышала последние слова Эдуарда: «Я занят!» Раздражение, с которым Эдик бросил эти слова, волной ударилось об Верунчика и отлетело, многократно усиленное ее яростью.

Она молча отшвырнула секретаршу, сжала кулаки и пошла на Эдуарда. Мышцы под легкой безрукавкой напряглись. Вид был угрожающим.

— Это вы, Вера Степановна? — испуганно пробормотал Эдуард. Ему захотелось раствориться, стать невидимкой или забиться под стол, бесшумно проползти под его прикрытием к выходу и незаметно выскользнуть из кабинета. Он не чувствовал за собой никакой вины, но Вера, по всему видно, пришла бить ему морду. Вытряхнуть душу из обрюзгшего, рыхлого Эдика для такой тяжелоатлетки, как Верунчик, было делом нескольких секунд.

— Ах ты, гнида ползучая! — невзирая на посторонних, заорала Вера. — Ты меня! Меня решил разыграть?! Ты меня решил запугать?!

— Что вы такое говорите? — перешел на писк хозяин кабинета. Он слез с кожаного безразмерного кресла и, махнув рукой на приличия, скрылся под столом. Надо было спасать шкуру, а не думать об имидже.

— Куда, гнида?! Ты меня замуровал в стену! Думал, я там сдохну?

Верунчик легко, как устрицу из раковины, извлекла Эдуарда из укрытия, подняла на могучих руках и потащила на открытое пространство.

— Я к этому не имею никакого отношения, — оправдывался Эдик, стараясь уцепиться за край стола.

— Живьем, кирпичами замуровать в стену! Меня?! — исступленно выкрикивала обезумевшая Верунчик. — Садюга! Для издевательства еще вина бочку оставил! Чтоб я упилась перед смертью?! Чтоб ты сам подавился этим вином! Я тебе его волью в глотку, я тебя утоплю в этом вине!

Эдуард Петрович, прижатый к стене, закрывал лицо руками и всхлипывал:

— Это не я! Это не я, поверь!

— Вот тебе! За стенку! Вот тебе за кирпичи! Вот тебе за мой страх! Вот тебе за вино! — Верунчик впечатывала обвинения кулаками.

Эдуард Петрович опустился на колени.

— Вера! Верочка! Верь мне, это не я! — кричал он.

— Я беру это! — вдруг услышали они голос клиента. Тот без труда перекрыл и хозяина, и Верунчика, и секретаршу, которая от страха рыдала у дверей.

Верунчик остановилась. Эдуард затих.

— Я беру этот прикол! Сколько стоит замуровать в стенку? — деловито спрашивал «фуфлыжный» клиент.

Минуты две и «боксерша», и ее «груша» молча смотрели на заказчика. Переваривали деловое предложение.

— Отвалю любые бабки! — добавил он и щелкнул пальцами. — Это клево! Пацанов вставит!

Эдуард кашлянул, достал платок и наскоро вытер кровь под носом.

— Мы обсудим, — начал он.

— Только вместо вина бочку водяры! — уточнял детали заказчик.

— Без проблем, — заискивающе сказал Эдик.

— Заткнись! — посоветовала Верунчик. — Это я там замурованная сидела. Я на своей шкуре новый сценарий испытывала.

Что ни говори, а дело превыше всего.

— Но клиент пришел ко мне? — робко пытался отстоять свои позиции Колобок.

— А сценарий мой! — парировала Верунчик. — Или ты настаиваешь на авторстве?

Эдуард предпочел перейти на кашель.

* * *

«Надежда. Теперь нужно разыскать эту пугливую гусыню, Надюнчика. Она боится. Но кого? Или чего? Боится, что ее обвинят в убийстве Алекса? Это понятно. Ночью она выходит из подъезда дома, где только что убили шефа. А кто-то сидит в засаде и фотографирует. Кто-то знает, что Надюнчик должна прийти в этот дом. Сидит и ждет, зажав фотоаппарат в потных руках. А потом, после всех убийств, этот «кто-то» решил пустить в дело пленку и приступить к шантажу. Зачем шантажировать несчастную Надежду? Или она не такая уж и невинная? А если фотограф точно знал, кто убьет Алекса, и сфотографировал убийцу? Надежда — убийца? Надежда — жертва подставы? Кто она?»

Инне казалось, что еще немного, еще чуть-чуть поплутать по дебрям, подумать, и все станет ясно как божий день.

«Кто фотографировал? Совершенно точно, что не Надя. Себя она бы не снимала. Логическая задачка. Марина? Люба? Вера?»

Инна погрызла карандаш и приписала еще одно имя — Алекс.

«Почему бы Алексу не посадить в кустах фотографа? Он всего боялся. Мог и подстраховаться. Фотограф видел, кто убийца.

Марина, Люба, Вера, Надя. Кто из них? Вполне возможно, фотографировала Любунчик. Версия правдоподобна. Допустим, она видела, как Надежда выходила из дома. Намекнула об этом, ее и убили, чтоб молчала. А пленка пришла по назначению уже после смерти Любунчика. Все может быть. Если замешано так много женщин, причем с креативными мозгами, простеньким поворотам тут не место».

Она все больше запутывалась, как муха в липкой паутине. Мерзкое ощущение. Инна решила передохнуть и выпить чашку кофе.

«Заварю кофе и приглашу Василису Илларионовну, — пообещала себе Инна. — Посидим, поболтаем…»

Как только по кабинету разнесся кофейный аромат, народ повалил в гости сам. Причем меньше всего Инна желала общаться именно с теми, кто пришел. Появились бездомная Катерина, угрюмый Макс и настороженный ротвейлер Бен.

Бену запах не понравился. Если бы тут пахло мясом или мозговой косточкой, можно было бы примириться с хозяйкой. Но здесь в нос бил зловонный, настоянный дух черного пойла. У Бена от кофе глаза наливались кровью, и он был готов грызануть первого попавшегося незнакомца.

Катерина, наоборот, кофе обожала, но сейчас она была смертельно обижена. Она пришла жаловаться и советоваться и поэтому принесла с собой кое-что покрепче — абсент. Макс являл собой убежденного трезвенника. Он ни капли в рот не брал со школьной скамьи. После того, как первая юношеская попытка выпить и заняться любовью закончилась сильнейшим отравлением, промыванием желудка и дикой головной болью.

У трезвенника Макса имелась своя беда: он был голодным. Зверски голодным. Казалось, дай ему тазик салата оливье, он вмиг проглотит салат и тазик вылижет до блеска. Но намекать об этом Катерине бесполезно. У нее обида, нервы и отсутствие аппетита.

Инне хотелось просто выпить кофе. Не судьба.

— Какой козел этот Алехандро! — с порога заявила Катерина. — Какой козел!

— О мертвых или ничего, или только хорошее, — машинально сказала Инна.

— Вы не представляете, Инна Владимировна, какую подлянку он мне устроил! — Катерина поставила на стол бутылку абсента и деловито протерла пальцем пустую чашку. — Максик, открывай, — приказала она.

— Я не пью, — грустно сказал Макс. — Мне бы поесть…

— А тебе никто и не предлагает. Я знаю, Бенчик не любит запаха спиртного. — Катерина умильно посмотрела на собаку. — Но какой гад Алекс! Этот козел подарил мою квартиру Надюнчику! Какие нервы тут выдержат?!

— Надежде? — Инна заинтересовалась.

— Ну да. Я осталась с голым задом, а Надька ни за что ни про что получила квартиру. — Катерина налила абсента в чашку, понюхала, скривилась и сделала большой глоток. — Фу, противно как, — задохнулась она.

— Не пей! — назидательно вставила Инна.

— Говорят, абсент хорошо нервы лечит, — выдохнула Катерина, — а у меня внутри все дрожит от злости.

Зазвонил телефон. Катя схватила трубку и тут же нажала на рычаг.

— Поговорить не дадут, — рассердилась она и положила трубку на стол. — Я Надюнчика по всему городу ищу. Где я только не была!

В планы Пономаренко тоже входили поиски Надежды, поэтому она стерпела вольное обращение с телефоном.

— Она могла у подруги остаться? — осторожно подкинула идею Инна.

— У какой подруги? Нет у нее подруг. Все обыскала. На квартире дежурила, в деревню к родителям съездила, в гостиницах искала. Нету. Прячется, стерва. Знает, чье сало съела. А вдруг ее тоже замуровали? Верунчика можно, а ее нельзя? Я и Бенчика прихватила на всякий случай, авось надумаем и ее искать. Представляете, Верунчик в одной стене, а Надюнчик напротив замурованная. Мы Верунчика отковыряли, а Надька там сидит. Так ей и надо, стерве.

Катерина подлила себе абсенту. Речь ее становилась все быстрее и все бестолковее.

«Замуровывание» Инна отмела сразу. И направила мысли Катерины в нужное русло.

— Откуда ты, Катя, узнала насчет квартиры? — спросила Инна.

— Маринчик обрадовала. Она искала что-то в ее столе и нашла бумаги. Эта крыса меня ненавидит, поэтому и доложила, чтоб мне больно стало. Я, дура, верила этому козлу. Он мне квартиру обещал, мне!

— Странный поворот. Как ты думаешь, за какие заслуги Алекс мог подарить квартиру Надюнчику?

— Вот! Вот и меня это мучает. — Катерина икнула. — Мне он говорил, что противнее Надьки он бабы не знает. А вдруг это она его утопила? — Катерина испуганно посмотрела на Пономаренко.

— Зачем ей убивать человека, который подарил ей квартиру? В благодарность?

— Тут и собака зарыта. Он ей подарил только после своей смерти. Не знаю, как там юридически это звучит, но до его смерти в квартире живу я, а после — Надюнчик. — Катерина на нервах глотнула еще абсента. Инна поймала себя на мысли, что она тоже не прочь выпить за такие известия.

— Собака не собака, а мотив хиленький налицо, — согласилась Инна.

— И я о том же! Сделала черное дело и смылась. Страшно стало. Выпьете, Инна Владимировна? — предложила Катя, и Пономаренко не отказалась.

Как спиваются женщины, Макс и Бен смотрели неодобрительно, но на них никто внимания не обращал.

В кабинет заглянула секретарша Светочка. Увидев ротвейлера, она замерла в дверях.

— Что у тебя, Света? — нетерпеливо спросила Инна.

— Эта собачка тоже у нас поживет? — поинтересовалась секретарша.

Собачка подняла голову и засопела. От Светочки пахло котлетой и куриным бульоном. «Вот это правильный запах, — шевельнул хвостом Бен и призывно посмотрел на хозяина: — Давай сходим в гости!»

Макс хоть и был голодным, но запах котлеток не учуял, поэтому остался глух к разумным предложениям ротвейлера.

— Нет, хватит с тебя и Сократа. У тебя ко мне дело? — успокоила Инна.

— Главный хочет поговорить, а у вас телефон все время занят, — сообщила Светочка. — Я и не волнуюсь, мне собачка понравилась, красивая, — добавила она.

— Освобожусь — позвоню, — пообещала Инна.

— Куда она могла спрятаться? — вспомнила Катерина мучающий ее вопрос. — На квартире нет, в гостиницах нет, на работе нет, где ее искать, ума не приложу. Где она может быть?

— Вы в больнице поищите, — вторглась в разговор Светочка. — У меня соседка вышла за хлебом и пропала. Нашли в больнице. Сознание по дороге потеряла…

— Точно! — ухватилась Катька за подсказку. — В больницах я еще не искала. Выпить хочешь? — в благодарность за идею предложила она Свете.

Инна поморщилась. Светочке пить нельзя. Она в приемной сидит. Она лицо редакции. Если посетители увидят красные пятна на лице и услышат заплетающуюся речь, что они могут подумать? Что подумает главный редактор, Инне и представлять не хотелось. Он учинит допрос с пристрастием, и ниточка приведет к Пономаренко. Вывод: ценных работников спаивает она. Результат плачевный.

— Я не пью, — сказала Светочка.

— Вот и умница, — облегченно вздохнула Инна.

— Но я попробую, чуть-чуть, — соблазнилась чистая и «беспорочная» Светочка.

— В больнице, говоришь, поискать? Правильно, — Катерина щедрой рукой налила Светочке абсента, — она психованная в молодости была. Мне ее школьные подруги рассказали.

— Что? — встрепенулась Инна. — Ну-ка, поподробнее о психованности Надюнчика.

Катерина от неожиданности чуть не выронила чашку с абсентом.

— Что вы так кричите, Инна Владимировна? Ну, порезала она себе вены в десятом классе. Любовь у нее безответная была. Какой-то пацан ее бросил. Месяц в психушке отлеживалась. С кем не бывает. Вы разве по молодости не травились?

— Я не травилась. А вот то, что ты сейчас мимоходом поведала, — серьезнее не бывает.

— Подумаешь, — легкомысленно отмахнулась; Катерина. Головка у нее уже кружилась, приятное опьянение действительность приукрашивало, поэтому Катерина никак не могла взять в толк, отчего это журналистка так нервничает.

— Хватит пить! — приказала Инна. — Светочка, марш на рабочее место!

Пономаренко схватила телефонную трубку. Она звонила Коротичу. Надо срочно проверить версию Светочки. Надюнчик вполне могла скрыться в больнице. Причем в той, откуда ее не так просто вытащить. Психушки всегда хранили свои тайны.

— Олежек! Надежда в молодости побывала в психушке, — сообщила она. — Надо проверить, вполне вероятно, что она спряталась там, по старой памяти. Ты понимаешь, какая картина вырисовывается?

— Не дурак. Я тебя тоже могу кое-чем порадовать. — Коротич засмеялся. — Мы нашли Шпунтика и вытрясли из него душу. Роман старался как мог. Шпунтик раскололся. Угадай с трех раз, кто заказал Алекса?

— Надюнчик, — выдохнула Инна.

— Точно! Круг, кажется, замкнулся. Хитрая баба. Заказала убийство шефа, потом Верунчик ей по дружбе поведала, что Шпунтик оказался иудой и продал ее Алексу с потрохами. Она решила сама его угробить, пришла и утопила. И главное, у нее на всякий случай имеется справочка — больная на голову с детства. Что с психа возьмешь, так?

— Ищи ее, Олежек, ищи, — попросила Инна. — А Шпунтик не соврал? Слишком складно все получается.

— Не думаю. Трусливый он.

— И лживый, — напомнила Инна. — Вы его отпустили?

— А зачем он нам? Крови на нем нет, честно все рассказал — пусть бегает. Если понадобится, мы его еще раз отыщем. Инна, ты чего такая подозрительная? Мы на финише, а ты не рада.

— Олег, разыщи Надюнчика, потом поговорим.

Инна оценила обстановку в кабинете. Две пьяные молодые женщины, скучающая собака, трезвый мужик, хозяйка — ни то ни се, а вокруг алкогольные пары.

«Не кабинет, а притон, — подумала Инна. — Ну как главный редактор заглянет? Катерина начнет приставать и предлагать выпить абсенту. Это будет последней каплей. Выгонит, как пить дать выгонит».

Только она обозрела перспективу, как в кабинет постучались. Вежливый, робкий стук заставил Инну развить лихорадочную активность. Она смела со стола чашки, схватила бутылку, но спрятать не успела. Все равно, куда денешь порозовевшие, расслабленные лица Катерины и Светочки?

Дверь приоткрылась. Бен сказал: «Гав!» Дверь захлопнулась.

— Спасибо тебе, дружище! — поблагодарила она пса. — А ну, девчонки, руки в ноги и бегом отсюда. Я все же на работе, а пить в рабочем кабинете не позволено.

Она спрятала бутылку в стол и вздохнула. Катерина не сопротивлялась. Тем более Светочка предложила договорить в приемной.

— И собачку котлетками угощу, у меня от обеда остались, мама много положила.

Стоит ли говорить, что Бен не возражал. Слово «котлетки» он знал не хуже, чем команду «фас», а Макс надеялся, что Бен поделится добычей с хозяином.

Компания шумно выкатилась из кабинета. Инна облегченно вздохнула. Если они и нарвутся на главного редактора, то без нее.

В дверь снова постучали.

Инне очень хотелось крикнуть: «Не входить!» — потому что хотелось подумать. Схемы преступления требовали завершения: Надюнчика надо было вписать между Алексом и Любунчиком.

— Войдите, — сказала она. Такова уж женская логика.

Пожаловал Серпантинов, хотя они договаривались встретиться только вечером. Дел у каждого накопилось по горло.

— Я не вовремя? — спросил вежливый Серпантинов, повел носом и уверенно заключил: — Абсент, пили абсент. Час абсента как час обеда.

— Пришла Катерина, обвинила Надюнчика в убийстве Алекса и принесла бутылку. Ей под абсент лучше думается, — оправдывалась Пономаренко.

— С абсентом не думается лучше, с абсентом легче живется, — философски изрек Алексей. — Так это тихоня Надюнчик всех порешила?

— Выходит так. Она в молодости лечилась в психдиспансере. Она наняла киллера. А когда поняла, что киллер ей не помощник, утопила Алекса сама.

Инна пересказывала Алексею последние новости и чувствовала всю их искусственность. Слишком смахивало на «сделанную» кем-то детективную историю.

— За что она бедного Алекса?

— Он ей квартиру подарил.

— Я Людмиле тоже квартиру подарил, — вздохнул Серпантинов. — У баб в моду вошло убивать мужиков, которые квартиры дарят? Слушай, а вдруг это она меня закопала живьем? А что, читать она всегда читала. Вот писатели и подсказали выход: закопай мужика — и все твое.

Инна некоторое время молча смотрела на Серпантинова. Она вспомнила мелодраму, которую разыграла Людмила, ее фальшивый траур, ее мелкое коварство. У женщины явно артистические задатки и авантюрный ум, разъеденные бездельем и скукой. Такая могла и Эдгара По поставить на службу собственным интересам. И муженька любимого разыграть. Да, очень заманчиво обвинить во всем Людмилу, но Пономаренко справилась с собой и не позволила опуститься так низко — обвинить брошенную женщину. Хотя желание мстить распирало Людмилу, и она его не скрывала.

— А Верунчику кто подбросил письмецо? Тоже Людмила? Ее-то за что?

Серпантинов улыбнулся.

— Я увлекся, — доложил он. — Собственно говоря, не за тем пришел. Главное — квартира. Поехали.

— Какая квартира?

— Я квартиру присмотрел для нас, поехали, посмотришь.

— Не могу. Меня шеф искал. Он уже забыл, как я выгляжу, и понятия не имеет, чем я занималась. А для начальства что главнее всего? Чтоб подчиненные работали в поте лица, с энтузиазмом.

— С Виктором Петровичем я договорился, — вдруг объявил Серпантинов. — Не беспокойся.

— Ты знаком с нашим главным редактором?

— Только что познакомился. Я красочно описал ему свои приключения и попросил посоветовать толкового журналиста, который помог бы разобраться в этом деле. Он порекомендовал мне вас, уважаемая Инна Владимировна, как самого опытного, знающего, профессионального…

— Ну ты и хитрюга, — перебила она Серпантинова.

— Горжусь тобой, любимая, — искренне произнес Алексей. — Ты теперь можешь вполне официально ехать со мной, куда я захочу. И все во имя дела. С благословения главного редактора, я похищаю вас.

Инна посмотрела на недочерченные схемы, на сырой план дальнейших действий и махнула на все рукой. Она человек, и ничто человеческое ей не чуждо, хотя это ох как непрофессионально.

Серпантинов светился от гордости.

— Квартира недалеко от твоей работы, — вводил он ее в курс дела, — уютная, с хорошим видом из окна, даже мамочка одобрила.

— Ты успел показать ее Анастасии Назаровне? — с легким оттенком обиды спросила Инна.

Серпантинов замялся. Дернул его черт ляпнуть такое! Ведь он знал, что женщины народ ревнивый. Не первый год живет, мог бы и догадаться. И как теперь выпутываться?

— Правильно сделал, что показал маме. Она женщина мудрая, а я ничего не смыслю в новых квартирах. — Инна постаралась выговорить все искренне. Ведь она действительно не разбиралась в квартирных тонкостях, и Анастасия Назаровна действительно женщина мудрая. Все так, но почему же так мучительно дались эти разумные слова? Инна открывала в себе нечто новое, и это новое было далеко от совершенства. Какие, оказывается, меленькие, первобытные и низменненькие инстинкты дремали в ней до поры до времени.

«Хоть бы не превратиться в мелкую пакостницу», — испугалась Инна.

— Очень хорошо, что ты посоветовался с Анастасией Назаровной, — закрепила Пономаренко победу над собой.

— Я не испортил праздник? — опасливо спросил Алексей.

— Ну что ты, я бесконечно счастлива, что ты так любишь маму… — ляпнула Инна. «Господи, ну куда меня несет? — тут же выругала она себя. — Я ведь не хочу обабиться! Не хочу, а прет из меня такое…»

Серпантинов задумчиво переваривал услышанное. Он даже остановился, хотя до машины осталось несколько шагов, стоял и вертел в руках ключи от зажигания.

— Я осел, — тихо сказал Серпантинов.

«Ты осел, — мысленно согласилась Инна, — и я ослиха, а вместе мы пара ослов». Вслух же принялась успокаивать:

— Глупости, ты все правильно сделал.

Инна подошла к нему и взяла за руку.

— Поехали, очень хочется увидеть твой выбор.

Серпантинов кисло улыбнулся:

— Поехали, надеюсь, ты меня простишь…

Они так увлеклись собственными переживаниями, что не заметили, как сзади к ним подошел молодой человек. Некоторое время он прислушивался к разговору и, наконец, тихо сказал:

— Инна Владимировна, вам придется поехать со мной.

Инна обернулась, увидела незнакомого субъекта, крепче вцепилась в руку Серпантинова и ответила:

— Никуда я с вами не поеду.

— Это очень важно, — настаивал незнакомец.

— Молодой человек, кто вы и что вам нужно? — Серпантинов шагнул вперед, отодвинув Инну себе за спину.

Молодой человек потупил глаза и молчал. К ним подошли еще двое прилично одетых мужчин. На грабителей или бандитов они не были похожи. Инна скорее определила бы их в сотрудники солидного банка.

— Я не могу посредине улицы открывать тайны. Давайте сядем в машину, хотите в вашу, Алексей Вадимович, и поговорим.

— Еще чего! — возмутился Серпантинов. — Или вы называете свои имена, или мы расходимся в разные стороны.

Молодой человек вздохнул.

— Извините, если чем обидел, но у меня больше нет возможности уговаривать вас, — сказал он, быстро полез в карман брюк, извлек оттуда какой-то баллон и уже без всяких разговоров нажал на распылитель. Струя неизвестного газа попала прямо в лицо Алексею. Тот мгновенно свалился без сознания на руки парней.

— Что вы делае… — Инна не успела договорить, получила свою порцию газа и тоже потеряла сознание.

Инна проснулась легко: просто открыла глаза. Поняла, что лежит на спине, почувствовала запах дыма и, повернув голову, увидела недалеко от себя огонек сигареты. Кто-то сидел рядом и курил.

В комнате было темно. Пономаренко полежала несколько минут, понаблюдала, как некто затягивается сигаретой, потом осторожно провела рукой, ощупывая пространство вокруг себя. Очень хотелось найти тяжелую гантель или револьвер с полным барабаном, чтобы резко встать и достать до тлеющей табачной точки гантелью, либо прицельно выстрелить, опять же в сторону сигаретного огонька.

Кроме прохладной простыни, туго натянутой на матрац, рука ничего не нашла. Инна приподняла голову и, схватив подушку за уголок, резко выбросила ее в сторону курящего.

Некто закашлялся. Пономаренко вскочила с кровати и бросилась вон. Куда вон? Безумие. Что делать дальше, она не знала.

С самого начала Инна ошиблась в выборе направления, вместо двери наткнулась на другую кровать, или стул, или стол — в темноте не разберешь — и свалилась на пол.

Зажегся свет.

— Говорил, надо ее связать, — услышала она мужской голос.

— Надо было ей объяснить, куда ты ее везешь! — возразил другой голос, женский.

— Сама же требовала, чтобы я сохранял тайну.

Инна открыла глаза. Поднялась и увидела мужчину и женщину.

Женщину она узнала. Надюнчик, в больничном халате и с подушкой в руках. Оказывается, это она курила у изголовья и это ей достался удар.

— Инна, я хочу поговорить, — обратилась она к Пономаренко.

— Надюнчик, тебя вся милиция ищет! — зачем-то сказала Инна.

— Догадываюсь, поэтому ты здесь.

— Твои преданные друзья могли сообщить мне правду, и я бы поехала добровольно. — Инна обиженно потерла ушибленное колено.

— Артем, оставь нас, — попросила Надежда мужчину.

Тот покорно попятился к двери.

— Постойте, — крикнула Инна, — где Серпантинов?

— Ваш знакомый в смирительной рубашке сидит. Буйный очень.

— Надежда, сначала давайте освободим Серпантинова, — предложила Инна.

Их впустили к Алексею. Спеленатый, как младенец, он лежал, привязанный к кровати, и от бессилия дергал ногами. Инна начала смеяться. Увидев улыбающуюся Инну, Алексей успокоился. А когда развязали, кинулся обниматься.

— Инночка, я так беспокоился! Ты в порядке? — Серпантинов гладил ее, как ребенка, а Инна млела от нежности. Но, глянув нечаянно в сторону Надежды, она увидела в ее глазах откровенную зависть.

— Нас пригласила в гости Надя, — отстранилась Инна. — Довольно экстравагантным способом, но что сделано, то сделано.

— Надежда, а если бы мы коньки от страха отбросили?

— Да я не виновата, это братишка намудрил. Перестарался. Он за меня голову готов положить. — Надя закурила. — Теперь вы можете меня выслушать?

Инна кивнула, а Серпантинову ничего не оставалось, как принять предложение брата-врача отдохнуть в его кабинете.

Надежда глубоко затянулась и стала мерить шагами палату.

— Он тебя любит, — изрекла она на ходу.

Что тут скажешь?

Инна ждала откровений, ей даже показалось, что Надежда сейчас признается во всех убийствах. Вот так побегает-побегает по палате, покурит-покурит, потом остановится, посмотрит на Инну невидящим взглядом и буднично скажет, что она убила Алекса, за то, что он скотина, а потом убила Любунчика, за то, что она много знала, много на себя брала и давно ее доставала. Скажет и изобразит приступ шизофрении. Никто ее отсюда в тюрьму не заберет, наоборот, государство возьмет на себя обязательство лечить ее за свой счет. Надюнчик защищена, и опасаться ей нечего. А облегчить душу, видно, хочется, вот она и пригласила Инну в исповедники. Лучшей кандидатуры не найти.

— Я слушаю тебя, Надя, — нетерпеливо сказала Инна.

— Не могу так жить, не могу! Видишь, как руки дрожат? — Надежда закрыла глаза и вытянула перед собой руки. — Дрожат?

— Дрожат, — согласилась Инна и чуть не прибавила: «Не тяни, не томи, не мучай себя и меня, скажи, что убила Алекса, признайся, что угробила Любунчика, сразу станет спокойнее, глядишь, и руки перестанут дрожать, и ум за разум не будет заскакивать».

— Я на последней грани! Я боюсь сойти с ума. Помоги мне, Инна. — Надежда снова забегала по комнате, чуть ли не по стенкам, как мышь в закрытой наглухо банке.

«Что мне, сутану для исповеди надеть, крестом ее осенить и заголосить: «Покайся, раба Божия, покайся!»

— Наденька, прими успокоительное, — услышали они голос.

Инна оглянулась. Никого, кроме них, в палате не было.

«Может, это я посоветовала и не заметила? — подумала Инна. — Значит, тоже крыша едет. Славненько мы тут с ней заживем».

— Иди к черту, братец! — совсем не удивилась Надежда. — Не помогут мне твои лекарства. Вот кто мне сейчас врач! — Она указала на Пономаренко. — Ты мне поможешь, Инна?

— Ну да, постараюсь.

— Меня подставили! — выпалила Надежда и снова забегала по комнате. — Сволочи! Сволочи! Подлюки!

Она тяжело дышала, как загнанная лошадь, но продолжала ускорять шаг. И вдруг Надежда остановилась, повернулась к Инне, подняла над головой сжатые кулаки и пошла прямо на Инну, потрясая кулаками и выкрикивая: «Сволочи! Сволочи! Сволочи!»

«Да она безумна!» — испугалась Инна.

— Инна Владимировна, стойте и не шевелитесь! — приказал невидимый голос. Очевидно, за палатой наблюдали.

Инне стало спокойнее. «Спасут, ежели чего», — подумала она.

Надежда подошла совсем близко. Вид ее был ужасен: перекошенные судорогой губы, остановившиеся глаза, учащенное дыхание. Инна стояла как вкопанная, и это подействовало на больную женщину благотворно. Надежда вдруг улыбнулась и опустила руки.

— Вы мне поможете? — спросила она и обессиленно опустилась на колени.

— Да, да, да, — несколько раз повторила Инна для убедительности.

— Я верю вам, присаживайтесь, — пригласила она Инну сесть на пол рядом с собой.

Инна подчинилась.

— Расскажите, что вас тревожит, Надя.

— Меня подставили. Всем очень хочется, чтобы я убила Алекса и Любунчика.

— Почему вы так решили?

— Фотограф. Если он снимал всех, то должен был сфотографировать и убийцу. Я чувствовала взгляд. Он смотрел вот сюда. — Надежда пальцем ткнула себя в переносицу. — Я поняла, что он наблюдает за мной. И я испугалась.

— Кто наблюдает?

— Фотограф. Найдите фотографа. Меня подставили. Все знали, что мне нельзя нервничать, что я могу потерять равновесие. Кто-то воспользовался знаниями обо мне. Я идеальная кандидатура для убийцы.

— Но вы не убивали?

— Нет, я не смогла. Его уже убили. А фотограф все снимал. Я чувствовала, он смотрел на меня. Он всех видел, он все знает. Фотограф главный. Я хочу выпить.

— Надя, ты знаешь, что Алекс подарил тебе квартиру? — спросила Инна.

— Он скорее удавится, — равнодушно ответила Надежда. — Хочу выпить, у тебя нет?

— И все же дарственную на квартиру нашли в твоем столе.

— Меня хотят подставить, мотивчик налицо. Выпить нету? — Надежде уже надоело разговаривать всухую. — Мне все равно что: абсент, водку, коньяк. — Она перешла на шепот: — За мной тут следят и выпивку не дают, а мне напиться надо.

— Надя, мы не договорили. — Инна пыталась удержать собеседницу в трезвых рамках. — Ты подозреваешь кого-нибудь? Кто мог убить Алекса и Любунчика?

— А нальешь? — спросила Надежда.

— Да, — не моргнув, соврала Инна.

— Алекса и Любунчика убили Алекс и Любунчик. — Надежда засмеялась.

Инна отшатнулась. Безумие Надежды ее испугало.

— Они мертвы, — выдавила она из себя. — Других кандидатур у тебя нет?

— А что ты принесла, абсент или коньяк? Я хочу абсента. Как Любунчик его хорошо разливала, помнишь? — Надежда не отрываясь смотрела на руки Пономаренко. — Да у тебя нету ничего. Где ты прячешь абсент?

— Надя, сосредоточься. Кто убил Алекса? — Инна сделала строгое, учительское лицо.

— Сказала же — Любунчик, и правильно сделала, он сволочь! — Надежда отвечала четко, как на уроке.

— Кто убил Любунчика?

— Алекс! Потому что он сволочь! — Надежда вздохнула. — Зря я тебе поверила, ты тупая, никого ты не найдешь. И абсент ты не принесла. Обманула. Вот попрошу брата, чтобы он тебя здесь оставил, будешь тогда мучиться вместе со мной. А отсюда просто так не выйдешь. Тут решетки на окнах, охрана, тут тебе психушка, закрытое засекреченное заведение. И будем мы тут друг друга лечить. Из любого человека можно за неделю сделать больного.

Надежда засмеялась. Звонко, весело, открыто, так смеются дети, когда смотрят смешной мультик. Какая мультяшка крутилась сейчас в ее мозгу? Смешной ужастик, не иначе.

— Алекс не мог убить Любунчика. — Инна сделала последнюю попытку выудить хоть что-то.

— Ты сказки читаешь? Волки от испуга скушали друг друга. Вот и у них так. Алекс узнал от серого волка, что его хотят жизни лишить, и послал гонца, чтобы убить убийцу. А пока гонец ехал, Алекса и убили.

— Ты хочешь сказать, что Алексу донесли, будто Любунчик хочет его убить, и он нанял киллера, чтобы тот пристрелил Любунчика? В результате Алекса утопили, а киллер все равно совершил дело, за которое ему заплатили, то есть убил Любунчика?

Инна вспомнила фотографию, на которой Алекс разговаривал со Шпунтиком. О чем шел разговор? И так ли уж был правдив Шпунтик? Потому и указал на Надюнчика, чтобы следы замести. Мол, договаривались, но не успел, взятки гладки. Никакого преступления. Обманул двух опытных ментов и был таков, ищи его теперь.

— Волки от испуга скушали друг друга, волки от испуга скушали друг друга, — мирно напевала Надюнчик.

«Слава богу, о выпивке забыла», — перекрестилась Инна.

— А кто фотограф? — спросила Пономаренко. Вдруг она с такой же легкостью получит еще одну версию?

— Фотограф главный, — встрепенулась Надежда. — Где мой абсент? Хочу абсента. Хочу абсента, хочу, хочу, — как ребенок шоколадку, стала клянчить она.

— Кто фотограф? — Инна не обращала внимания на капризы Надежды и старалась задавать вопросы четко и отрывисто.

— Фотограф? А кто угодно: и Верунчик, и Маринчик, и Любунчик, и даже Катька. Все могут, все сволочи, все меня толкают в петлю. Атомные кошки!

Пономаренко вздрогнула. Об атомных кошках она уже слышала.

— Оставайся тут, Инна, тебя тоже съедят, ты глупая. Ты в шахматы играешь?

— Играю.

— Я же говорю, что ты глупая. Зря играешь в шахматы. Надо учиться играть в шашки. Оставайся, я тебя научу.

— Почему играть в шашки лучше, чем в шахматы? — просто так спросила Инна. Но ответ ее поразил.

— В шахматах, где фигуры неравноценны и где им присвоены самые разнообразные и причудливые ходы, сложность ошибочно принимают за глубину. В шахматах все решает внимание. Стоит отвлечься, и ты совершаешь оплошность, которая тут же приводит к просчету и поражению.

Инна насторожилась. Смутно, очень смутно ей эти размышления, этот строй мысли, даже подбор слов что-то напоминали. Что-то похожее она уже где-то слышала.

— Шашки требуют куда большего умения размышлять и задают уму более полезные задачи, чем мнимая изощренность шахмат. В шашках шансов на недосмотр куда меньше, успех зависит главным образом от сметливости. Победа в шашках зависит от удачного хода, от неожиданного и остроумного решения, а не от внимания и расчета.

«Откуда такие обороты речи, откуда это старомодное «задают уму более полезные задачи»? Надежда обычно так не разговаривает, — мучилась Инна в догадках. — Я это уже где-то читала».

— Очень верное замечание, — похвалила Инна, — я согласна с тобой.

— Не со мной. Читай Эдгара По, «Убийство на улице Морг». Я преклоняюсь перед гением этого писателя. Он, конечно, мрачный, но его наблюдения…

— Ты любишь Эдгара По? — Инна не смогла скрыть изумления.

— Удивлена?

— Не то слово.

Инна не стала посвящать Надежду в некие совпадения. Зачем? Надюнчик могла и не знать, что и Серпантинов, и Верунчик перед злыми розыгрышами получили письма-предупреждения, где цитировались отрывки именно из Эдгара По. Хотел ли неизвестный шутник указать на Надежду или просто так сложилось? Кто знает?

— Читайте По, — простодушно советовала Надюнчик, — мне он помогал найти себя. Выпить у тебя нет? — перескочила она на другую тему. — Нет, обманула. Все меня обманывают, и ты обманываешь, обещала найти фотографа и не нашла, обещала принести абсент и не принесла. Буду спать, сон как абсент… спишь, будто выпил…

— Инна Владимировна, пожалуйста, оставьте Надю в покое, уходите, она устала, — услышала Пономаренко голос и подчинилась.

Инна вышла из палаты. Ее ждала медсестра и тотчас же провела в кабинет врача.

— Артем Иванович, — представился тот. — Извините моих ребят. Они перестарались, но я не мог им всего объяснить, извините. Как вам разговор с Наденькой? Что-нибудь важное она сказала?

— Вы ее брат? — только и спросила Инна.

— Да, старший брат, ответственность на мне. Поверьте, я сумею поставить ее на ноги, но необходимо убрать раздражитель. Она требовала, чтобы я пригласил вас для разговора, она вам верит. Найдите человека, который так нагло, так расчетливо использовал ее. Списать преступление на слабую женщину, изощренно подвести к нервному срыву — это бесчеловечно. — Он немного помолчал. — Если нужна моя помощь, я готов, я и мои ребята, вы их видели в деле. Если нужна будет защита, обращайтесь. Только найдите этого чертового фотографа. И как можно быстрее. Мне показалась интересной ваша реакция на упоминание Наденькой Эдгара По. Это что-то значимое?

— Не знаю, но, кажется, к нервному срыву Надю действительно кто-то старательно подталкивал.

— Отыщите его. Чего хочет эта нелюдь?

— Думаю, услышать, что Наденька безвозвратно сошла с ума, а затем списать на нее все преступления.

— Может, пойти на хитрость? Я могу объявить ее душевнобольным человеком.

— Тогда настоящий преступник обязательно расслабится и ошибется.

— Подстроим ему ловушку! Согласны?

— Это не так просто, — вздохнула Инна. — Мы имеем дело с очень опасным, очень расчетливым и очень хитрым человеком. Это не человек, это машина, а машины редко ошибаются.

— И все же он простой смертный. — Артем взял книгу, которая лежала на столе, раскрыл на закладке — очевидно, готовился к разговору с Инной. — Послушайте, как верно об этом сказал Зигмунд Фрейд: «Ни один смертный не способен хранить секрет. Если молчат его губы, говорят кончики пальцев; предательство сочится из него сквозь каждую пору». Рано или поздно он ошибется. Как только почувствует себя в безопасности, предательство начнет выходить из него через каждую пору явственней. Надо только заманить его в ловушку спокойствия. — Артем захлопнул книгу и положил ее на место. — Фрейд великий наблюдатель. Я ему верю, — сказал он. — Вы всех знаете, вы опытны…

— Вы опасный человек, — улыбнулась Инна. — Прекратите захваливать. Тщеславие — не самое лучшее человеческое свойство. Я могу позвонить?

— Да, конечно. — Артем придвинул к ней телефон.

Инна звонила Коротичу. Олег ответил быстро, на ходу. Он торопливо дожевывал какой-то бутерброд и недовольным голосом спросил, чего понадобилось Пономаренко.

— Приятно поговорить с вежливым человеком, — сдержанно съязвила Инна.

— Я с ног валюсь, твою Надежду разыскиваю, а ты, судя по всему, снова с поручением!

— Угадал. С Наденькой я уже поговорила, — с превеликим удовольствием доложила Инна.

Коротич поперхнулся:

— Ты хочешь сказать, что нашла ее?

Инна молчала, наслаждаясь произведенным впечатлением. Она не стала посвящать Олега в подробности. Пусть думает что хочет, воображение у него богатое.

— Неужели нашла? Уела ты нас с Романом! Хорошо, твоя взяла, говори, чего надо на этот раз. — Приятно было слышать, что Коротич признал собственное поражение.

— Необходимо разыскать Шпунтика и задать ему один-единственный вопрос, даже не вопрос… — Инна задумалась. — Надо заставить его сознаться в том, что он убил Любунчика. Расколоть его так быстро, чтобы он и опомниться не успел. Есть подозрение, что на фотографии Алекс договаривается со Шпунтиком именно об убийстве Любы. Советую разговаривать с ним таким образом, чтобы этот пройдоха почувствовал, что вы и сами все знаете. Хорошо бы выбить из него явку с повинной.

— Не учи ученых, — буркнул Коротич.

— Как это «не учи»? Вы дважды его ловили и дважды с ним разговаривали. Больно много он вам сказал. Олежек, вы все время гоняетесь за одним и тем же человеком. Он, наверное, уже помирает со смеху, рассказывая, как умудрился оставить с носом опытных сыскарей.

— Пономаренко, не добивай, — взмолился Олег. — Между прочим, еще неизвестно, кто прав. Ты тоже можешь ошибаться. Ведь это только догадки, так?

— Разыщи Шпунтика и проверь.

Что еще могла ответить Инна? Конечно, это была лишь гипотеза, гипотеза безумной Надежды, но безумцы очень часто оказываются правы.

— Поговорили? — ожил Артем Иванович. Во время разговора он усиленно занимался изучением бумаг на своем столе.

— Спасибо, а где Серпантинов? — Инна вдруг вспомнила, что он отправился пить чай с Артемом.

— Его заинтересовали наши порядки, он сейчас осматривает некоторые палаты.

— О господи, а ему зачем?

— Ну, уважаемая Инна Владимировна, говорят: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся». В нашем мире я бы добавил: и от психдиспансера тоже. Кто знает, куда может занести нелегкая? Алексей Вадимович поступает мудро, присматривается.

— Нам пора. Нельзя ли его выудить побыстрее!

— У меня один вопрос. — Артем пристально посмотрел на Пономаренко. — Вы верите, что Наденька не виновна?

— Я постараюсь найти виновных, — дипломатично ответила Инна.

— Хорошо, примите от меня подарок. — Артем достал из ящика стола уже знакомый баллончик. — Возьмите, на всякий случай. Успокаивает мгновенно, любого. Вы убедились, он безвреден и весьма эффективен в действии. Приятный запах, дизайн флакона как у дезодорантов, держите его всегда при себе, вдруг пригодится. Нужно только слегка нажать; на пульверизатор и постараться не дышать. Пусть дышит тот, на кого он направлен. И если понадобится моя помощь, обращайтесь.

— Спасибо, Артем Иванович, жаль, что у вас нет эликсира правды. Очень бы пригодился, — засмеялась Инна.

Но врач не смеялся. Он раздумывал о чем-то. И смех у Пономаренко прекратился. Кто знает, чего ждать от этих засекреченных субъектов в белых халатах?

— Отчего же, можно обсудить, — то ли в шутку, то ли серьезно ответил Артем. — А пока действуйте по Фрейду, Инна Владимировна. Помните? «Ни один смертный не способен хранить секрет. Если молчат его губы, говорят кончики пальцев; предательство сочится из него сквозь каждую пору».

С ними разговаривали вежливо и предупредительно. Отвезли туда, откуда похитили, на служебной машине с мигалками и сиреной. Долго извинялись за применение спецсредств, расшаркивались и заглаживали вину, как могли. Но холодок в желудке исчез, только когда Серпантинов и Пономаренко оказались в собственной машине.

— Ух, не хотел бы я там оказаться, — поежился Алексей.

— У Надюнчика мощная защита, — размышляя о чем-то, произнесла Инна. — Ей повезло. Повезло.

— Повезло нам, что мы оттуда выбрались. Ну что, поедем смотреть квартиру?

— Сначала звонок другу, — отмахнулась Инна.

Бедный Коротич. Похоже, он никак не мог доесть все тот же бутерброд.

— Капитан Коротич, — давясь, ответил он.

— Я вот подумала, Олег, хорошо бы изучить окружение наших атомных кошек.

— Каких кошек? — раздраженно переспросил Коротич. — Ты мне поесть дашь?

— Ну, ближайшее окружение Верунчика, Марины, Катерины…

— С тобой не соскучишься! Они же бизнесвуменши, да у них тысячи знакомых, десятки бой-френдов. А нас всего двое с Романом.

— Шпунтика нашли?

— Иди к черту, Пономаренко. Ищем, ищем, он как сквозь землю провалился. А тут ты еще со своими гениальными прозрениями. По мере возможностей изучаем их круг общения, изучаем. И дай мне поесть спокойно.

— Заодно узнайте, кто из них «беременная крыса», — не сдавалась Инна.

Коротич зарычал, как голодный зверь, и отключился.

— Так мы едем смотреть квартиру? — без всякого энтузиазма спросил Серпантинов.

— Ты, Алеша, посмотри сам, — виновато сказала Пономаренко. — Я, пожалуй, еще поработаю. Извини, у меня возникли некоторые соображения, хочу проверить. Я побежала, а ты посмотри, посмотри сам. Как ты решишь, так и будет. — Она чмокнула его в щечку, вылезла из прохладного салона машины и умчалась куда-то в полуденное пекло.

Серпантинов недовольно ворчал: «Я уже и так квартиру смотрел. Что за жизнь?» — но его уже никто не слышал.

Инна со всех ног бросилась в родной кабинет. Ей очень хотелось заняться решением одной проблемы. У нее блеснула простая, до гениальности, догадка. До кабинета оставалось несколько метров. Она так быстро бежала, не видя никого в округе, что чуть не сбила с ног женщину.

— Инна, вы как вихрь летите. Смерч, так и убить недолго.

Пономаренко присмотрелась. Перед ней, потирая плечо, стояла Зита-всевидящая.

— А вы что тут делаете?

— К вам пожаловала. О, какая вы растрепанная, надо успокоиться, чакры прочистить. Так недолга и до язвы добегаться. Все от излишней нервозности в организме. Чакры забиты, энергия уже не целитель, а разрушитель.

— Зита, не морочьте мне голову вашими теориями, вспомните, что я знакома с Раисой. — Инна нашла кратчайший путь для обуздания «всевидящей». Она помнила, с каким пиететом та относится к Раисе-ведьме.

Зита заткнулась, но только на время.

— Я к вам по делу. Чакры — это по ходу.

— Пойдемте в кабинет, там поговорим.

Инна первым делом написала пару слов на бумаге, чтобы не забыть о своих блестящих догадках. При общении с Зитой всего надо опасаться. Может так задурить голову, что не вспомнишь, как тебя зовут.

Зита-Тамара с интересом рассматривала рабочую обстановку. Принюхивалась, вздыхала, качала головой, водила руками по рабочим шкафам и снова вздыхала.

Инна стала беспокоиться. Зита явно учуяла нечто недоброе, враждебное.

— Как у вас тут запущено, — наконец поставила диагноз Зита, — столько негативной энергии скопилось, у-у-у, надо чистить. Рабочее помещение необходимо чистить как квартиру — регулярно. — Зита задергала руками, сбрасывая невидимую, но пакостную субстанцию.

Чтобы не съехать с катушек и не поддакивать Зите с глупейшей улыбкой висельника, Инна решила выстроить защиту.

— Да уж, ходят маньяки и убийцы, в грехах признаются. А какая у них энергия? Сами понимаете — черная. Вот и накапливается.

— Забросила вас Раиса Ивановна, забросила, — качала головой Зита, — я со своими клиентами так не поступаю. Пришел ко мне человек со своей бедой, доверился мне, так я всю жизнь о нем забочусь, присматриваю.

— Ближе к делу, — подсказала Инна. Она поняла, что неудачная шутка только усугубила проблему.

— Куда уж ближе! — Зита возмутилась. — Разве можно спокойно разговаривать с человеком, который стоит над пропастью и не видит опасности.

— Это вы обо мне?

— О вас, о вас! — Зита поводила руками вокруг Инны.

— Зита, или вы излагаете мне цель визита, или немедленно уходите. — Инна отмахнулась от назойливых рук.

Зита обиделась и сидела надувшись как сыч.

Обстановку разрядила Светочка. Она забежала в кабинет и с порога затараторила:

— Вам письмецо пришло, Инна Владимировна, а Сократик такой лапочка. Пришел к Виктору Петровичу Курлаков из налоговой, вы же знаете, как я ненавижу этого типа! Жирный, бородатый, на носу бородавка, брр! Редактора нет, и неизвестно, когда приедет, а этот сидит и сидит, уже весь чай выпил, лимон съел, конфеты переполовинил и все «ля-ля, ля-ля!». Будто у меня дел никаких нет, кроме как его болтовню слушать. Уже не знала, как его выставить. И тут Сократик, лапочка, как почувствовал: тихохонько из своего ящика выполз, — я ему ящичек из буфета принесла. Девчонки как узнали, кто у меня будет жить, самый лучший, из-под вина импортного освободили, так что Сократику там уютно… — Она вдруг остановилась с открытым ртом, увидев выражение лица Инны.

— Ты говорила о письме, — напомнила Пономаренко.

— Да, правильно, — схватила Светочка на лету мысль. — Этот Курлаков мне надоел, как горькая редька, а Сократик подкрался к нему и как зашипит… Вы бы видели, как вонючка Курлаков подскочил, затрясся и пулей из приемной! Даже «до свидания» не сказал! Сократик, лапочка, сделал дело и полез обратно в домик. Умничка мой, теперь Курлаков десять раз подумает, прежде чем заявиться снова. Я ужика никому не отдам!

— Светочка, ты что-то насчет письма говорила. — Инна поморщилась. Что за день сегодня: все сваливаются на голову и всех тянет поделиться ерундовиной.

— Ну да, письмо странное, без обратного адреса.

Светочка положила на стол голубой конверт и приготовилась снова защебетать, какой Сократик умничка.

Но ее никто не слушал. Инна от одного взгляда на конверт мгновенно побледнела. Зита тоже всполошилась не на шутку.

— Воды, воды! — закричала она. — Принесите воды! Ой, как плохо!

— Вам плохо? — спросила растерянно Светочка.

— Да не мне! — Зита разозлилась. — Инне Владимировне воды принеси. Видишь, с лица сникла женщина.

— Не надо воды, — отмахнулась Инна.

— Я, пожалуй, пойду, — ретировалась Светочка. — Может, позвать Василису Илларионовну?

— Иди, Светочка, иди, — простонала Пономаренко.

Конверт, голубой конверт! Точно такой демонстрировала Марина, такой, по слухам, получила Верунчик. Конверт с кошмарным посланием от Эдгара По. Инна с первого взгляда поняла, что они близнецы-братья, что и ее не миновала чаша сия.

Зита, сгорая от нетерпения, выкрикнула:

— Такой же конвертик получила Вера Степановна и чудом осталась жива!

Что и говорить, Зита-всевидящая нашла самые подходящие слова для ободрения испуганной Пономаренко.

Инна, придя в себя, наконец взяла в руки конверт. Зита затаила дыхание.

— Зита, вы же всевидящая, что меня ждет?

— Да не тяните вы, открывайте поскорее, вместе и узнаем. — Зита отбросила всякое «потустороннее» кривляние. Перед Инной сидела обыкновенная любопытная женщина, без всяких оккультных закидонов.

В кабинет ворвалась Василиса Илларионовна. Она недобро покосилась на Зиту, очевидно, Светочка доложила, что Пономаренко стало плохо и всему виной посетительница кавказской национальности.

— Что случилось, Инночка Владимировна? Помощь нужна? — без обиняков спросила Илларионовна.

— Инна Владимировна получила письмо с угрозами, — влезла с объяснениями Зита. Ей очень хотелось отвести от себя всякие подозрения.

— Доигрались!.. Чувствовало мое сердце, в опасную историю вы попали. И ведете себя глупо. Дайте, я открою.

Василиса Илларионовна решительно вскрыла конверт.

«Учи, стерва!» — прочитала она первые строки, ахнула и схватилась за сердце.

— Отдайте, — перехватила письмо Инна, — все же адресовано оно мне.

«Учи, стерва!

…Свет гаснет, гаснет, погас! И все покрывается тьмой, И с громом завеса тотчас Опустилась — покров гробовой… И, вставая, смятенно изрек Бледнеющих ангелов рой, Что трагедия шла — «Человек», В ней же Червь-победитель — герой. И запомни: на тебе шутки закончились»[5].

Инна дочитала. Все молчали.

— «Покров гробовой» — это значит, вы должны умереть? — спросила Зита, будто Инна могла знать ответ. — А что делает Червь-победитель?

— Он меня ест. — Инне очень захотелось поступить как Марина. То есть бросить письмо на пол и топтать, топтать клочок бумаги ногами. Теперь она понимала порыв Марины. Какие там соображения, какие там вещдоки? Порвать, затоптать, уничтожить, избавиться и забыть.

— Шли бы вы, дамочка, по своим делам. — У Василисы от гнева раздувались ноздри. Такой бестактности она простить не могла. — Мы тут сами разберемся, что к чему.

— Предлагаю сообщить об угрозе Раисе Ивановне. — Зита проигнорировала предложение корректорши.

Пономаренко еще раз перечитала послание и отхлебнула водички.

— Хорошо, что это не Эдгар По, — пустилась она в размышления. — Стихов еще никто не получал. Мы не знаем начала стихотворения, возможно, оно более оптимистично.

— Почему вы решили, что это не Эдгар По? — Василиса тоже внимательно перечитала письмо. — Стихов у него много. По теме, по стилю, по мрачности как раз очень похоже на По. Я попытаюсь найти источник. Вы не возражаете? — Василиса быстро переписала содержимое на листочек. — Ну, я побежала, — сказала она и величественно удалилась.

— Я, пожалуй, тоже откланяюсь, — заторопилась Зита.

Инна струхнула. Ей очень не хотелось оставаться в одиночестве. Еще секунда, и она бы смалодушничала и стала бы приставать к Зите с просьбой почистить все чакры, всю ауру и ей, и кабинету.

— Зита, а зачем вы, собственно, приходили? — нашлась о чем спросить Инна.

— Э-э, пустяки, Инна Владимировна, пустяки, я в другой раз.

Всевидящая буквально бежала из кабинета, что не прибавило оптимизма Пономаренко. Вдруг Зита все же предвидит будущее? Тогда оно, судя по поведению экстрасенсихи, ужасно.

* * *

У Веры пропала вера. Она готова была землю рыть, горы сворачивать, фирму держать на плаву. Мало того, она была уверена, что поднять работу на качественно новый уровень — раз плюнуть. Только дунь, плюнь, чихни — и все покатится как по маслу. Ан нет. Ушла вера в свои силы, ушла в песок, в абсент, в дым сигарет и джазовый шабаш.

Верунчик безвылазно торчала в клубе. Напивалась, обкуривалась и тупела. Она заливала кошмар воспоминаний.

Оказывается, все вранье. Никаких оживлений рецепторов, обновлений восприятий, вторых рождений, неподдельных «счастьев» после крутых розыгрышей нету. Все, что они втюхивали клиентам, было всего лишь новомодной лапшой. Никакого кайфа после розыгрыша у нее не наблюдалось. Только ужас, пустота, желание утопить душу… в ванне.

Испытанная на собственной шкуре, — схема любимой работы рассыпалась как карточный домик.

— Верочка, хватит глушить это зеленое пойло. — Хозяин клуба, Данило Михайлович, по прозвищу Дан, присел за ее столик и выпил остатки абсента. — Видишь, как я о тебе забочусь, сам пью, только чтоб тебе не досталось.

— Счастливый Алекс, какой Алекс счастливый, — поделилась с ним Верунчик. — Он лежит в земле, и там ему спокойно, как в танке.

— Как в гробу. — Данило Михайлович вытащил из-за пазухи новую бутылку. — Видно, ты еще не добрала нужную дозу, раз мертвому завидуешь.

— Он там спит, а мы в аду кувыркаемся. Знаешь, что со мной сделали? Знаешь? В стенку замуровали, живьем!

— Знаю, пей! — Данило налил в бокал абсент.

— Дан, мне страшно, я не знаю, кто это придумал. — Могучая Верунчик заплакала как ребенок.

— Девочка плачет, мячик улетел.

— Какой мячик? Душа у меня улетает, гробится, корчится, в землю хочет тело зарыть.

— Ну-ну, поплачь. Пей и плачь, ничего не бойся. Ты же со мной как за каменной стеной.

— Не хочу больше стен, ни каменных, ни кирпичных! — заныла Верунчик. — Знаешь, как там страшно, темно, тихо и выхода нет. Умрешь, и никто никогда не найдет, не похоронит по-человечески, и могилы не будет… Через тысячу лет мой скелет найдут случайно. Он будет висеть на крюках, и все подумают, что преступника заковали…

— Вот не думал, что стальная Верочка такая сентиментальная дурочка. — Данило улыбнулся. — Что тебе сыграть? Заказывай!

— Фьюжн хочу слушать, может, последний раз в жизни. Вдруг меня снова замуруют живьем?

— Да за что тебя замуровывать? Не говори глупости! — Дан растерялся. Теперь он не знал, убирать от Верки абсент или, наоборот, подливать, чтобы напилась до бесчувствия.

— Кто-то думает, что это я убила Алекса, я знаю, кто-то меня подозревает.

— Вы все там под подозрением. — Дан отмахнулся. — И ты не меньше и не больше, чем остальные. Так что успокойся и пей абсент, девочка. Пусть у ментов голова болит.

— Нет, ты не понимаешь, я подозреваемая номер один. Я главная.

— У тебя мания. За что тебя в первые номера?

Верунчик подняла бокал, окунула туда два пальца, облизала их, поморщилась, выпила до дна и безумно расхохоталась.

— Ты не знаешь? Ты не знаешь?! Все так думают! Потому что от саксофона до ножа — один шаг. Идеология такая, понял? Если сейчас в твоем клубе кого-нибудь грохнут, ты будешь подозреваемый номер один. Ты, потому что в руках у тебя саксофон. И играешь ты сумасшедший джаз.

— Э, совсем девка рехнулась, — вздохнул Данило. — Это ж когда было, во времена Сусловых да Хрущевых. Нынче не то что давеча, запомни. И лучше пей, не философствуй. А то и я подумаю, что на воре шапка горит. И тебя именно от этого корежит.

— Я не убивала его, Данчик, не убивала, веришь? Веришь?

— Верю. Шефа утопили, а не зарезали, так что саксофоны и ножи тут ни при чем, на том и закончим. Пошел я, забацаю фьюжн, как ты и просила. Лады?

Верунчик выпила и тяжело опустила голову на стол.

Данило только головой покачал: для нее играть уже бесполезно. Но все же пошел на сцену. Достал сакс, переглянулся с музыкантами и заиграл.

Чужака в этом клубе видно за версту. Жмется к стенкам, щурится, всего боится.

Женщина, очевидно, попала сюда первый раз. Данило сразу ее приметил. Встала у входа и закашлялась. Конечно, сколько раз он пытался бороться с курением в зале. Выгонял, штрафовал, вывешивал плакаты с запретами. Не переломил. Чадили все как паровозы. Человеку непривычному выжить тут трудно. Но женщина упорно стояла и вглядывалась в полумрак.

«Стойкий оловянный солдатик», — приклеил ей ярлык Данило.

Женщина немного освоилась и начала пробираться вглубь. Она держалась независимо, прокладывала себе дорогу даже иногда грубовато. Просто толкала в бок кого-нибудь и требовала лыжню.

«Нормальное поведение, — отметил Дан. — Что же ей здесь понадобилось? Джаз ее совсем не интересует. Она ни разу не глянула на сцену. Могла бы хоть из вежливости обратить внимание».

Женщина закурила.

«Ага, свой человек, курящий. Уже легче. Кто же она?» Дан чуть не пропустил свое соло. Он так увлекся наблюдением, что играл почти на автомате. Ему вдруг захотелось выдать что-нибудь эдакое, чтобы незнакомка услышала и посмотрела в его сторону.

Дан был в ударе. Сорвал шквал аплодисментов. Привел в дикий восторг музыкантов. Те, кто понимал, а таких в клубе было большинство, ревели от восторга. Женщина не обращала внимания ни на аплодисменты, ни на крики «браво», ни на того, кому они предназначались. Полнейшее равнодушие к главному — к джазу. Она стояла спиной к сцене и рассматривала посетителей. Такое наплевательское отношение задело и обидело Данило. После соло он дал понять, что должен свалить со сцены. Никто не возражал: хозяин — барин. Тем более после такого куража.

Дан сложил сакс в кофр и протолкался к незнакомке.

— Вы кого-то ищете? — спросил он.

— А вы здесь всех знаете? — сразу оценил его положение в этом заведении «стойкий оловянный».

— Я хозяин, это моя обязанность. — Он зачем-то выпятил грудь и стал напускать на себя важность.

— Хозяин так хозяин. Я ищу женщину, Веру Степановну.

— Данило Михайлович, — представился Дан.

— Вера у вас? — спросил «солдатик».

— У нас, но можно сказать, и нет.

— Я пришла за ней.

— Мало ли что. — Дан обиделся. Он давно не был так неинтересен дамам. — Сначала хотелось бы с вами познакомиться, потому что Вера мой гость и она не желала ни с кем встречаться.

— Понятно. Достойна я или нет предстать пред ее наглыми очами? — Женщина полезла за следующей сигаретой.

«Да она нервничает», — отметил Дан.

— Меня зовут Марина. Я работаю с Верунчиком в одной фирме. То есть сейчас я работаю практически одна, и мне это изрядно надоело. Пока некоторые расслабляются, числясь в начальниках, я пашу как вол. Хватит! Так дело не пойдет! Ездить на мне никто больше не будет. Так что без Верунчика я отсюда не уйду. Где она?

— Ух, какой натиск. — Дан залюбовался. Наглая, злая, нахрапистая — огонь, а не баба. Такая мужика в бараний рог согнет, и он еще в согнутом состоянии будет ей ноги целовать. Ему никогда не нравились такие женщины. Вернее, всегда нравились, но инстинкт самосохранения помогал держаться от них подальше.

Держался-держался, а первая жена была именно такой горячей стервой. Влип мгновенно, и опомниться не успел, как рыдал и просил ее руки. Испил полную чашу. Расхлебывал долго. Развод пережил мучительно, впадал в депрессию, травился и с трудом выполз на свет божий.

Да вот, видно, время лишает рассудка, подзабыл уроки жизни. Снова подполз и набивается на знакомство. Ведь невооруженным глазом видно, что перед ним за фифа. Чего проще — беги от нее сломя голову и не оглядывайся. Так нет. Еще секунда — и будет предлагать выпить.

Дан забегал глазами, в какой бы уголок потащить добычу. Он уже хотел ляпнуть: «А не выпить ли нам по одной за знакомство?» — но последним проблеском сознания, последним усилием воли прикусил себе язык.

— Вы что, язык проглотили? — мгновенно разгадала его переживания Марина.

— Я? — Дан жестом пригласил ее за свободный столик. — Придется объяснить вам положение вещей.

— Меня не интересует ваше положение вещей, — отрезала Марина, — в этой забегаловке меня интересует только Вера Степановна.

— Ну уж, забегаловка — это чересчур. Вы несправедливы. — Дан облизнул пересохшие от волнения губы. — У меня нормальное заведение, народу битком, музыканты приличные, джаз, знаете ли, не любит профанов, он не всем дается, только избранным. Джаз — это не музыка, это стиль жизни.

— Извините, если что, — пошла на попятную Марина. — У меня мало времени, и к тому же это не мой стиль жизни.

Тут она увидела Верунчика, спящую за столиком.

— В другой раз поговорим, — бросила она и кинулась к Вере.

Дан поплелся, как привязанный, за ней. Он знал, что сейчас от Веры толку никто не добьется.

— Я же вам пытался объяснить, что девочка пока не в себе. — Дан улыбнулся. Теперь он понял, почему ему хотелось напоить Веру. Тогда он думал, что это единственный способ облегчить ее страдания, но, оказывается, судьба была гораздо прозорливее и глубже. Вера напилась для тога, чтобы у Дана было время поговорить и познакомиться с Мариной. Он уже почувствовал, что та без Веры не покинет его клуб.

Марина не обратила внимания на его слова. Она решительно взялась за дело.

— Верунчик, просыпайся! — пристала она к спящей.

Как и предполагал Данило, ее приказы оставались пустым звуком. Верунчик даже глаз не открыла. Марина погасила сигарету и принялась тормошить Гренадершу. Дело дошло до пощечин.

— Оставьте вы ее в покое, — вмешался Дан, — пусть немного поспит, придет в себя.

— Не верю, чтобы она смогла так надраться. Чтобы она свалилась с ног, надо корыто вылакать.

— Но вы же сами видите…

— Она просто не хочет работать! Она ломает комедию! Я ее приведу в чувство. Верунчик! Вставай, клиенты ждут! — проревела она, отпустив для убедительности увесистую пощечину.

Та и ухом не повела.

— Да что же это такое! — в сердцах выпалила Марина. — Чем вы ее опоили?

— Верочка была в ужасном состоянии. Она два дня без передыху пьет абсент, а от него еще больше дуреешь.

— Два дня? — Марина возмутилась. — И вы ей позволили столько пить? Она должна работать! Подписи ставить, в конце концов. Какая безответственность! Что же делать? — Марина, перебушевав, явно обращалась за помощью.

— Вам тоже не помешает отдохнуть, и Верочка проспится. Ей было очень плохо. Первый раз видел ее в таком надломленном состоянии. Согласен, и вам несладко тянуть всю работу, но обещаю, как только Вера сможет открыть глаза, я поставлю ее на ноги. Есть у меня чудодейственное средство, мертвецки пьяных поднимает. Будет как огурчик. — Дан выложил последний свой козырь — он улыбнулся.

Все знакомые дамы говорили, что улыбка у него обаятельнейшая. Марина, кажется, тоже не устояла.

— Вы действительно хозяин этого заведения? — спросила она примирительно.

— Собственной персоной. Не хотите выпить чего-нибудь?

— Апельсиновый сок, — заказала Марина.

Дану пришлось рассмеяться, чтобы скрыть за смехом катастрофическую неспособность выполнить это простенькое пожелание. Сока апельсинового в клубе отродясь не водилось. Пива десять сортов — пожалуйста, водки, виски, абсента и тому подобного пойла — хоть залейся, но соков…

— Извините, не держим-с! Хотите пива? Чешского, немецкого, какого угодно…

— Абсент! — сдалась Марина.

Она и сама вымоталась в поисках Верунчика. Ведущие сценаристки одна за другой вышибались из строя чрезвычайными обстоятельствами. Либо фирму закрывай, либо начальницу разыскивай — вот такая альтернатива. Марина уже подумывала о приеме новой волны молодняка, но без Верунчика не решилась.

— Вера в ужасном состоянии.

— Все мы в таком состоянии. Думаете, мне легко?

— Но вас же не испытывали на прочность, не замуровывали.

— О, значит, вы в курсе наших дел. — Марина выпила порцию абсента. — И что вы обо всем этом думаете?

— Я не думаю, я играю, я музыкант…

Верунчик с трудом подняла голову, посмотрела вокруг мутными глазами и почти членораздельно сказала:

— Я тоже хочу быть только музыкантом.

Марина быстро налила себе еще абсента, выпила и решила тащить Верунчика в машину, пока та в сознании. Вдвоем с Даном они успешно справились с задачей. Данило попытался было пристроиться рядом в машине, но Марина воспротивилась.

— Приезжайте, когда захотите, я буду ждать! — успел прокричать он вслед.

Марина вела машину и злилась. Чего это она должна возиться с этой коровой? Привезет на работу, а там? Как затащить Гренадершу в офис, чтоб никто из подчиненных не видел такого безобразия?

Верунчик, как назло, стала хныкать и орать на весь салон, какая она несчастная и как ей хреново.

— Заткнись, лошадь! — Марина обернулась и запустила в Гренадершу пачкой из-под сигарет.

Верунчик притихла.

«Вот сволочь, опять заснула», — подумала Марина, подъезжая к офису.

Она остановила машину и с омерзением глянула на обузу, в которую превратилась Верунчик. Глянула и обомлела. Она напоролась на совершенно трезвый, жесткий взгляд.

— За «лошадь» ответишь, — произнесла Верунчик. — А теперь выноси тело из машины, сама я еще не ходок.

Марина выдавила из себя смешок:

— Верунчик, пойми, я же без тебя как без рук.

— Ты хотела сказать, как без головы. Где Надюнчик?

— А черт ее знает, прячется где-то. Представляешь, ей Алекс квартиру подарил.

— Бедная Надька. А ты откуда знаешь? И вообще, откуда ты все знаешь, Мара?

Марина засмеялась как можно непринужденнее. Не помогло. Верунчик повисла на руках и ждала ответа.

— Тебя я разыскала благодаря своей незаурядной памяти. Ты сама когда-то хвасталась джазовыми закидонами и, если помнишь, водила меня в этот прокуренный притон. Я сбежала через секунду, но место запомнила и вычислила, что раны зализывать ты поползешь именно туда. А с квартирой еще проще — нашла документы в столе у Надюнчика.

— Так она знала?

— Понятия не имею. Верунчик, перебирай ногами, у меня силы на исходе, в офисе поговорим. И хватит пить, давай работать.

— Я не пью, я размышляю. — Верунчик чертыхнулась. Ее снова повело в сторону, и она судорожно схватилась за Марину. — Размышляю, кто меня так подло разыграл.

— Ну и как, вычислила? — Марина выстояла и даже протащила Гренадершу вперед еще на несколько шагов.

— Да может, и ты. Ты разыграешь — недорого возьмешь. Вот только не пойму, на кой черт тебе это нужно?

— И мне непонятно. Перебирай ногами, Гренадерчик, перебирай, немного осталось. Уф, наконец добрались. Садись в кресло, я тебе кофе сварю.

— Не надо кофе, у меня есть способ получше. Накапай мне в воду пару капель. — Верунчик достала из кармана пузырек с какой-то жидкостью.

— Что это? Ты не отравишься? — Марина с опаской посмотрела на флакон.

— Не дождешься! — Гренадерша погрозила пальцем. — Это нашатырь. Запомни, вернейшее средство для опохмела. Мозги включаются с одной капли.

Марина зажала нос и с брезгливостью накапала в воду вонючую жидкость.

Верунчик выпила, крякнула и сказала:

— Теперь давай поработаем. Надо разыскать Надьку, хватит по медвежьим углам прятаться. Подыщи из молодых кого-нибудь на место Любунчика. Позвони Роману-сыщику, что там у него, зря я ему деньги платить не собираюсь.

Марина слушала, запоминала и удивлялась. Надо же, какая скорость: за считаные минуты от пьяного бесчувствия к трезвой активности.

Новенький охранник заглянул в кабинет и старательно затараторил:

— Вера Степановна, в ваше отсутствие какую-то кассету принесли. Хотели в офис пробраться, но я их перехватил, допросил, они ничего толком объяснить не смогли, откуда кассета, от кого? Я велел на проходной оставить, мало ли чего. Сказали только вам отдать, лично в руки. Я ее снаружи осмотрел, визуально никаких… ничего подозрительного не заметил. — Парень явно хотел, чтобы его служебное рвение оценили по достоинству.

— Когда принесли?

— Да вчера, вы отсутствовали, я ждал, они просили лично в руки. Подумал, вдруг что-нибудь важное.

— Чего же раньше не отдал? Я в офисе уже полчаса нахожусь. — Верунчик, как начальник, понимала, что похвалить она всегда успеет, а вот на место поставить никогда не повредит. Пусть трепещет перед начальством.

Охранник замялся.

— Я видел, как вы прошли, но… решил подождать немного.

— Давай кассету и проваливай, кто тебе разрешил оставить рабочее место? Пока ты треплешься, сколько бомжей в клозет набежит? Запомни: о любом происшествии ты должен научиться докладывать в две секунды, понял?

— Понял, — буркнул охранник. Он понял только одно: эту мымру не ублажишь никаким рвением.

Когда они остались с Мариной одни в кабинете, Верунчик сбросила с себя маску стервы начальницы и теперь опасливо разглядывала кассету. Страх после пережитого, оказывается, никуда не исчез, он просто затаился и готов был наброситься на жертву при первом удобном случае.

«Удобный случай» лежал на столе. Верунчик не решалась взять кассету в руки, будто это была спящая кобра.

— Как ты думаешь, что там? — Гренадерша указала пальцем на кассету, словно было непонятно, что ее мучает.

— Не знаю, может, какой-нибудь рекламный ролик, — выдала Марина первое попавшееся объяснение. — Сейчас много клоунов развелось. Придумали себе рекламный трюк и развлекаются. Не иначе, агитируют купить зубную пасту или эксклюзивный стиральный порошок… А может, секс-услуги предлагают? — Она засмеялась. — Проведали, что мы — девушки незамужние, горячие, вот и подослали гонцов. А что? Если мальчики на кассете понравятся, пойду в их клуб, расслаблюсь.

— Давай посмотрим, — предложила, немного успокоившись, Верунчик. — Чего тянуть кошку за хвост?

Марина взяла кассету, вытряхнула ее из упаковки и вставила в видик. Пульт протянула Гренадерше.

— Нет-нет, сама. Не лежит у меня душа к этому дерьму.

Марина нажала на пуск, пошли первые кадры, какие-то размытые, черно-белые, непонятные.

— Что за херня? — выругалась Верка.

— Это съемка скрытой камерой. — Марина прошлась по настройкам, изображение перестало дергаться и стало четче.

— Поняла, не дура. — Верунчик откинулась в кресле и затянулась сигареткой.

— Подожди, подожди, кажется, я знаю, где это снято. — Марина подалась вперед, Верунчик, наоборот, поглубже вжалась в кресло.

Квартира, входная дверь. Она открывается, в прихожую заходит женщина. На ней легкая кофточка с капюшоном. Удачно падает тень. Капюшон скрывает лицо. Женщина вертится перед зеркалом и кого-то ждет. В квартире тишина. Женщина поднимает голову, капюшон падает…

— Это Надюнчик! — закричала Марина.

— Чего орать, я давно догадалась, что это она. — Верунчик плеснула себе в бокал. Марина скосила глаза: так и есть, Гренадерша опять за свое — наливает из бутылки абсент.

— Верунчик, хватит пить!

— Заткнись!

Надюнчик поправляет волосы. Идет в комнату.

— Алекс, — зовет она громко, — ты здесь?

Тишина. Надежда проходит гостиную, опять смотрит на себя в зеркало, трет нос, вытирает от помады подбородок и снова зовет Алекса.

— Вот идиот, — тихо говорит она сама себе, — позвал и спрятался, что он еще за игру придумал?

Надя заглядывает за ширму, продвигается дальше, на кухню. На кухонном столе стоит бутылка коньяку, нарезанный лимон, ананас и соленые огурцы, два пустых бокала. Надежда улыбается. Кто бы не улыбнулся? Сочетание коньяка с ананасом и солеными огурцами можно встретить только на русской кухне. «Изысканный» вкус Алекса всегда был поводом для шуток.

Подумав немного, она хрустнула огурцом.

— Хороши огурчики, с чесночком, с хреном, — сказала она громко. — Эй, Алекс, выходи, не то я обижусь и напьюсь сама.

Тишина.

Надежда снова завертелась перед зеркалом. Подкрасила губы, состроила несколько ужимок, кокетливо причмокнула.

— Алехандрик, я пришла. — Голос ее зазвучал ласково и призывно.

— Вот сучка! — выругалась Гренадерша.

Надежда, повертевшись в одиночестве, пошла в спальню. Кровать смята, видно, Алекс успел немного подремать.

— Сдаюсь, — игриво возвестила она всему свету, кобылицей проскакала к шкафу и открыла его. Алекса там не было.

Надежда пошла дальше.

— Боже мой, — прошептала Марина, — она сейчас зайдет в ванную и найдет там утопленника. Ужас какой!

— Так ей и надо! — прошипела Верунчик. — Задницей вертит, глаза сальные, а ведь в бассейне топила его вместе с нами, притворщица!

— Ты ревнуешь? Верунчик, пожалей Надьку, ей сейчас такой кошмар предстоит увидеть.

Верунчик выпила еще абсента и затянулась.

Надя, кокетливо виляя попой, шла дальше. Перед ванной она остановилась. Прислушалась. Поскреблась ногтем в дверь.

— Алехандрик, я иду, — объявила она и приложила ухо к двери.

Никто не ответил.

— Алекс, хватит игр, сейчас повернусь и уйду!

В подтверждение серьезности своих намерений, она толкнула дверь. Та открылась, Надежда зашла в ванную.

Изображение зарябило.

— Черт! Черт! На самом интересном месте! — выругалась Марина. — Что она там нашла?

— А то ты сама не знаешь. — Верунчик забулькала абсентом.

— Не знаю. Алекс там живой или уже мертвый? — Марина манипулировала над пультом. — Если живой, значит, его убила Надька. Она так на него разозлилась, что утопила?

— Он ее не удовлетворил, — мрачно буркнула Верка. — Что заслужил, то и получил.

— Подожди ты злиться. А если Алехандро уже мертвый, то кто его прикончил? Черт, где же конец пленки?

— Да выключи его! — раздраженно прикрикнула на нее Верунчик.

— Нет, пленка еще крутится. Вдруг там продолжение?

— Выруби или я его сама разобью! — Гренадерша попыталась встать, но рухнула в кресло.

— Верунчик, зачем нам прислали эту грязь? — Марина пленку не остановила, она упрямо пялилась на экран.

— Это прислали не нам, а мне. Ты смотришь случайно. Выключай. Пленку надо сжечь.

— Но ведь это улики!

— Это компромат на Надьку. Вот почему она прячется. Идиотка, пришла бы, все рассказала, мы же не звери…

— Ты веришь? Ты веришь, что это Надюнчик его замочила? — Марина смотрела на Гренадершу внимательно, так внимательно, как изучают книгу судеб, где указаны все даты отпущенной тебе на земле жизни.

— Дай мне пленку! — приказала Вера и защелкала зажигалкой.

— Постой, снова пошли кадры. — Марина, испугавшись того, что увидит, перешла на шепот.

Надежда зашла в ванную. Алекс лежал лицом в воде. Надюнчик на несколько секунд онемела, потом заорала, даже не заорала, а по-звериному завыла и бросилась вон из квартиры.

— Кошмар! Кошмар! Кошмар! — твердила Марина.

Верка застонала и налила себе зеленого пойла.

— Верунчик, только не напивайся! — взмолилась Марина. — Что я одна тут буду делать?

— Отстань! — огрызнулась Гренадерша.

— Смотри, смотри, что дальше было! — вдруг закричала Марина.

— Не ори, вижу! Вот сволочь!

— Не то слово! Сволочь конченая! — солидарно поддакнула Марина.

Сволочью они дружно обозвали Алекса. После безумного бегства Надюнчика мертвый Алекс вдруг зашевелился, вытащил морду из воды и захохотал. Он вытерся полотенцем и, продолжая заливаться недобрым смехом, выполз из ванны. Пошел на кухню, налил полный стакан коньяку, выдул его крупными глотками и захрустел соленым огурцом.

— Падаль! Какая же он падаль! — Марина всхлипнула. — Он ее разыграл, Надюнчика разыграл! Притворился мертвым, скотина, а та орала как резаная. Верунчик, что скажешь?

— Скажу, что правильно его угробили!

— Согласна, но кто, кто топил?! Кому мы руки должны целовать?

Алекс на пленке снова налил себе коньяку и снова залпом выпил.

— Уф, хорошо повеселимся завтра! — сказал он сам себе.

Нет, не сам себе. Кто-то вошел в квартиру. В прихожей было темно, и камера работала отвратительно. Видна была только тень человека. Он зашел, свет не включал, повозился немного и прошел в гостиную. Когда он появился в освещенной комнате, Верунчик и Марина дружно ахнули. Это был их бывший клиент.

— Неужели он убил Алекса? — спросила Марина.

Верка молчала. Она пожирала глазами изображение.

— Я подозревала у него садистские наклонности. Он и меня чуть в гроб не вогнал, помнишь, Верунчик? А вы ему активно помогали.

— А что нам оставалось делать? Алекс приказал, мы и держали форму.

— Так они на моей крови сдружились! — Марина закачала головой. — Верка, дай хлебнуть, у меня во рту все пересохло. Ох, мать их! Меня разыграли, теперь взялись за Надюху. Ее-то за что? — Марина влила в себя абсент и даже не почувствовала его горечи.

— Я сама не пойму, каким образом там оказался Сергей Анатольевич. Не в правилах Алекса поддерживать отношения с бывшими клиентами. Отыграли — и в архив. И Надька к нему никакого отношения не имела. Сценарий его розыгрыша ты писала. Понимаю, заело козла, захотел на тебе отыграться. Заплатил, получил кайф, пока наблюдал, как ты руку в кактус совала. Посмеялись, ну и отвали. Что-то тут не так.

— Все так. Он заплатил Алексу и запланировал над всеми нами поиздеваться. А эта скотина за деньги мать родную заживо похоронит. Смотри, смотри: сидят, пьют, смеются. Шеф огурцом закусывает, чтоб он им подавился, а этот гурман лимончиком заедает, лимончиком, яду ему в этот лимончик.

— Тише, они о чем-то разговаривают.

— Ты все успел снять? — спросил Алекс.

— Снимочек классный, никаких бабок не жалко. Она так орала, выбежала с такими выпученными глазищами, я думал, ее кондрашка на месте хватит, до машины не добежит. Ничего, резвенько уехала. Не иначе, до первого дерева. Какие эмоции, какой адреналин! Я в кустах сидел, прямо ссал от кайфа. Завтра с утречка ей все сообщим, снимочек покажем. Она у нас как обезьяна на горячей печке будет подпрыгивать.

— Ну давай, еще по одной и разбегаемся. Сейчас Катька придет, я ей тот же фокус хочу проиграть. Хочу услышать, как она верещит. Она после мандража трахается по первому классу.

Мужики выпили еще по одной. Алекс поставил пустую бутылку под стол, достал следующую, уже с абсентом, и решительно ее откупорил.

— Не-а, я коньяк с абсентом не мешаю, я за рулем, — отказался Сергей Анатольевич.

— Ты смотри, какой осторожный. — Марина закурила. — Когда же он его топить по-настоящему будет? Чувствую, сейчас Алекс надерется, с ним тогда и младенец справится. Главная задача — дотащить до ванны, а там просто — окунуть и подержать: Он сам захлебнется и даже трепыхаться не будет, он даже не поймет, отчего это воздуха нет, отчего это он уже труп.

Бывший клиент забросил в рот лимон, скривился и поднялся.

— Фотоаппарат не забудь, — напомнил он, — ну я пошел, до завтра.

Сергей встал и действительно ушел. Слышно было, как хлопнула входная дверь. Алекс остался один.

— Ничего не пойму.

Марина встала и прошлась по кабинету.

— Кто ж его утопил, в самом деле? Может, он сам? А, Верунчик? Напился как свинья, до хрюка. Потом решил испугать Катьку, дотащился до ванной, опустил голову и захлебнулся, заснул в воде, — такое бывает. Пить меньше надо было. Он же пьяный, смотри, смотри, с первого раза встать не может. Второй раз на стул падает. Вот идиот! Куда ж он поперся?

В квартиру снова кто-то зашел. В прихожей вновь прибывший просматривался очень плохо. Тень от человека, и только. Человек прошел в гостиную. Изображение резко улучшилось, но… но над пленкой явно поработал неизвестный мастер. На фигуру человека была наложена маска, так чтобы не было никакой возможности узнать, кто пришел. Видны были только нечеткие контуры.

— Вот он, убийца, — прошептала Марина.

Верунчик молча пила абсент.

Фигуру искусно замаскировали, и определить наверняка, мужчина это или женщина, было невозможно. Мистер или миссис Икс осторожно двигался по квартире. Иногда останавливался и прислушивался.

— Неужели нам покажут, как он его топил? — Голос Марины от волнения противно дребезжал.

Человек, наконец, добрался до ванной комнаты. Зашел. Алекс распластался в любимой позе — мордой в воду — ни дать ни взять утопленник.

Никакого визга. Никакого заламывания рук. Человек, скрытый под крупной грубой рябью, просто стоял и смотрел. Чего он ждал? Дождался. Алекс, едва не задохнувшись, пошевелился и, отфыркиваясь, вылез из воды.

— Не думал, что у тебя такие стальные нервы, — сказал он, открыл глаза и удивился. — О, тебя я не ждал! Дай полотенце, — приказал он.

Алекс вытерся.

— Ты меня звал! — сказал человек. Голос на пленке тоже был изменен до неузнаваемости.

— Смотри, смотри, Верунчик, он знает этого Икса, — вклинилась Марина.

— Какого черта! Никого я не звал. Можешь проваливать. — Алекс бросил полотенце на пол.

— Ты допился до шизы. Посмотри на свое отражение в воде, на кого ты стал похож? — Человек медленно приближался к Алексу. — Мешки под глазами, щетина трехдневная, нос как у пьяницы… полюбуйся…

Алекс послушно наклонился над водой и уставился на свое изображение.

— Трехдневная щетина — это модно. Настоящий мужик должен быть волосатым и…

Каким должен быть настоящий мужик, он договорить не успел. Человек резко прижал Алекса к борту ванной и двумя руками окунул его голову в воду.

Алекс задергался, засучил ногами, забил руками по воде…

— Он его топит, топит, смотри, Верунчик, Алекса топят! Кто же это?

— Заткнись! — Верка судорожно затянулась сигаретой. — Сама вижу.

— Все, все, он уже не трепыхается. Захлебнулся. Был Алекс — и нет Алекса! Смотри, Верунчик, он сам себе придумал смерть. Сам себя разыграл…

Человек, наконец, отпустил голову Алекса. Стряхнул с рук капли воды, поднял полотенце и вытер руки досуха.

Фигура Алекса была неподвижна.

— Верунчик, как ты думаешь, кто это? — Марина старательно вытряхивала из пачки сигарету, руки ее дрожали.

— Не знаю.

— Может, это тот же ублюдок?

— Какой ублюдок?

— Ну, Сергей Анатольевич. Сначала ушел, потом вернулся. Он знал, где искать Алекса. Тот ему сам сказал, что будет караулить Катьку в ванной, чтобы ее напугать, помнишь?

— Помню. Зачем ему убивать?

— Да просто чтобы не платить лавэ за розыгрыш. Может, еще какие причины выплывут, может, они бабу не поделили, может, его Алекс надул или оскорбил, да мало ли? Алекс, скотина, на все способен. Надо пленку ментам показать.

— Там же ничего не видно.

— Ты, Верунчик, снова напилась, ничего не соображаешь. Если пленку отдать на обработку, то изображение запросто можно почистить. Технически это несложно, поверь. Личико этого убийцы увидеть проще простого…

— Ничего никому мы отдавать не будем, — жестко сказала Верунчик.

Марина замолчала, подумала немного о чем-то своем и согласилась:

— Правильно, мы этому человеку должны быть благодарны. Сжечь ее — и дело с концом.

Марина вытащила пленку и стала вскрывать кассету.

Верунчик не вмешивалась в процесс раскурочивания вещдока. Она курила и морщилась от каждого звука.

Марина никак не могла разломать кассету. На минуту она остановилась, обернулась к Верунчику и сказала:

— Я думаю, что это была женщина.

— Почему ты так думаешь?

— Помнишь, когда она утопила Алекса, то поднимала полотенце с пола? Мелькнула рука, мне показалось, что женская. Давай посмотрим еще раз.

— Ничего там не было видно, — пробурчала Верунчик. — Я уверена, я смотрела внимательно.

— Давай еще раз прокрутим, Верунчик.

— Любуйся, если хочется, я эту мерзость больше переживать не желаю.

— Ну что ж, «перекапываем» Алекса на бис, — усмехнувшись, сказала Марина и засунула кассету обратно в видик.

Верунчик демонстративно отвернулась к окну. Марина с удвоенным вниманием изучала материал. Вот зашел кто-то, разговаривает с Алексом, потом заплескалась вода, это Алекс забил руками. Конец.

— Нет, — вздохнула Марина, — ты права, ничего не видно. Но мне все равно кажется, что это была женщина.

— Не сочиняй! — возмутилась Гренадерша. — Уничтожь ее!

— Точно женщина, она его держала с усилием, она прикладывала слишком много усилий, она боялась, что он вырвется. Мужику было бы легче. Много излишней напряги. Да и что толку, если мы раскурочим? Явно это копия. У кого-то наверняка остался оригинал. И как он им распорядится, неизвестно.

— Ты права, Марина, ты права. А ты знала, что квартира напичкана камерами? — вдруг спросила Верка.

— Понятия не имела. Сволочь Алекс, наверное, поставил, чтобы за Катькой наблюдать. Катька… Слушай, Верунчик, а может, это Катерина Алекса утопила?

— Все может. И Катька, и ты, и я, и Любунчик. — Гренадерша налила полный бокал абсента и теперь задумчиво наблюдала, как зеленая жидкость облизывает хрусталь.

— Нет, Любунчик не смогла бы, кишка тонка.

— А то ты смогла бы! — съязвила Верунчик.

— И ты, и я, и Катька.

Верка мелкими глотками выпила абсент.

— Верунчик, не напивайся, что за идиотизм.

— Идиотизм, — согласилась Гренадерша. — Еще больший идиотизм — чувствовать себя дурой. Ты знаешь, кто снимал?

— Понятия не имею.

— Вот. И ты идиотка. Никто не знает, кто дергал за ниточки и все обо всех знал.

— Точно, как это мы прошляпили? Надо же было понатыкать в квартире камер, потом их снять, ведь менты ничего не нашли. Обработать изображение на пленке — тоже мастерство немалое… Зачем он нам все подсунул? А, Верунчик?

— Думаю, не только нам. Ее получили все заинтересованные лица. Позвони Роману, я хочу с ним поговорить. И вот еще что: разыщи журналистку, Пономаренко, выясни намеками, смотрела ли она некую пленочку?

Марина кивала, кивала, а тут запротестовала:

— А ей зачем? Нужна она больно. Она же журналистка. Вцепится, как клещ, и, пока крови не напьется, не отвалит.

Верунчик не успела ответить. В дверь просунулся охранник.

— Вера Степановна, вам курьер письмо доставил, — сообщил он.

Гренадерша вспомнила, кто ей принес пленку, и напустилась на парня не на шутку:

— Ты знаешь, как в старину поступали с гонцами, которые приносили плохие вести?

— Нет, — растерялся охранник.

— На кол сажали живьем.

— Верунчик, по-моему, просто голову рубили, — встряла Марина со своими историческими познаниями.

— Не важно. Я его просто выгоню! К чертовой матери! Может, неприятностей меньше станет.

— Так мне письмо выбросить? — вконец растерялся парень.

— Давай сюда, — приказала Марина, — и топай на место. Вера Степановна не в духе.

Охранник протянул письмо, и вдруг обе женщины отпрыгнули от него, как от кобры.

Парень держал в руках голубой конверт. Слишком свежи были воспоминания о голубом конверте и его содержимом.

— Это мне? — испуганно спросила Гренадерша.

— Курьер сказал: лично в руки. — Охранник так и застыл с вытянутой рукой. Он не знал, что теперь делать.

— Обратный адрес там стоит? — спросила Марина.

— Не знаю, — промямлил охранник. Он никак не мог понять, отчего это две бабы боятся куска бумаги.

— Так посмотри, идиот! — крикнула Гренадерша.

Охранник не шевелился. До него дошло. Точно, в конверте какой-нибудь заразный порошок! Например, споры сибирской язвы или еще какая-нибудь гадость. И начальницы сами не хотят рисковать. Они его подставили! И теперь он заболеет и умрет, а эти две мымры останутся живы.

— Не буду я смотреть! — огрызнулся он, швырнул конверт и опрометью кинулся вон, в туалет, смывать с себя заразу.

Делать было нечего. Первой подошла к письму Марина.

— Обратного адреса нет, как и в тот раз.

Она подняла конверт, раскрыла его и вытащила лист бумаги. Быстро пробежала глазами текст.

— Читай, — попросила Верунчик, — у меня что-то со зрением.

— Не могу читать тебе такую пакость. — Марина вздохнула. — Давай выбросим в урну.

— Что там, угроза? — Гренадерша тяжело задышала. — Так же как в прошлый раз? Да читай, не тяни! С ума можно сойти!

Марина поднесла лист бумаги к лицу. «Учи, стерва, знай, что тебя ждет!» — прочитала она.

— Ох, то же самое. — Верунчик задохнулась от страха. — Кто же так издевается? Кто этот шутник? Может, этот хмырь, Сергей Анатольевич? Нахватался у Алекса, теперь развлекается?

— Мне читать дальше? — спросила Марина.

Верунчик молча поедала глазами письмо.

«Взмахи маятника шли под прямым углом к моему телу. Я понял, что серп рассечет меня в том месте, где сердце. Он протрет мешковину, вернется, повторит свое дело опять… опять…

Вниз — все вниз сползал маятник. Вправо — влево — во всю ширь! — со скрежетом преисподней к моему сердцу, крадучись, словно тигр! Я то хохотал, то рыдал, уступая смене своих порывов. Вниз, уверенно, непреклонно вниз! Вот он качается уже в трех дюймах от моей груди… Я жмурился, когда он спускался, хотя смерть была бы избавленьем, о! Несказанным избавленьем от мук! И все же я дрожал каждой жилкой при мысли о том, как легко спуск механизма введет острую сверкающую секиру мне в грудь»[6].

— Как страшно, — прошептала Марина.

Верунчик сломалась. Это было видно по сгорбленной спине, по осунувшемуся лицу, по запавшим глазам. Из Верунчика мгновенно ушла энергия, надувавшая паруса жизни.

— Значит, меня разрежут на две части?.. — Гренадерша то ли спрашивала, то ли утверждала, Марина не поняла.

— Не бери дурного в голову, — неуклюже попыталась она ее успокоить.

Легко посоветовать «не брать дурного в голову», теперь бы открыть формулу, как этого достичь. Таблеток от страха еще не изобрели.

— Все! Мне конец! Я не выдержу! — бормотала Верунчик. — Это конец. Мой конец. Не буду ждать, пока меня распилят пополам! Не дождутся! — Она перешла на скороговорку.

Марина испугалась не на шутку.

— Гренадерчик, успокойся, мы наймем тебе телохранителей. Они круглосуточно будут рядом с тобой. Никто к тебе и близко не подойдет незамеченным. Все будет в порядке.

— В порядке? От всех страхов меня телохранители не спасут. — Гренадерша схватила бутылку и прямо из горла стала жадно пить абсент, будто это была простая вода.

Она глотала до тех пор, пока в бутылке ничего не осталось. Пустой бутылкой Верунчик с размаху запустила в стену. Осколки шрапнелью просвистели мимо Марины, та в страхе согнулась и полезла под стол.

Верка стояла прямо. Она, казалось, ждала, жаждала, чтобы самый острый осколок отскочил от стены, набрал скорость и вонзился ей прямо в сердце. Она провоцировала несчастный случай. Он казался ей избавлением от унизительных, непереносимых страхов.

— Ты что, Верунчик, так и убить можно, — проблеяла из-под стола Марина.

Поняв, что смерти от «собственного» осколка она не заслужила, Верунчик без сил опустилась на пол, села рядом с Мариной и в отчаянии сказала:

— Мне конец! Мне конец! Конец. Спеклась Гренадерша. — Смех неожиданно стал сотрясать ее, как лихорадочный кашель.

— Верунчик, тише, тише, Верунчик, поплачь, станет легче, — лепетала Марина.

— Мне теперь никто не поможет, — с трудом сквозь смех сказала Гренадерша. — Никто не поможет, никто, я сама во всем виновата. — Потом она обняла Марину за голову, притянула к себе и прошептала ей на ухо какие-то слова.

От этих сказанных сквозь смех слов Марина как ужаленная вскочила и побежала вон из кабинета. Она бежала не оглядываясь, как от прокаженной. Первое, что она сделала, попав в свой кабинет, — бросилась к телефону.

— Роман, Ромочка, пожалуйста, приезжай к нам в офис, быстрее! — закричала она по телефону. — С Верунчиком плохо, очень плохо. Ей еще одно письмо пришло с угрозами, она сама не своя, она такое несет. Приезжай!

— Ладно, вечером подъеду, — согласился тотчас же Роман.

— Вечером поздно будет! — вспылила Марина. — Ты немедленно приедешь! Слышишь! Она тебе платит! — уже совсем сорвавшись на крик, закончила она.

— Ну хорошо, хорошо, мы с Олегом подъедем! — пошел на попятную Роман. Хотя такая стремительная ломка планов была равносильна удару под дых.

Они выследили Шпунтика, осталось только подкараулить и взять. А получалось, что надо на все плюнуть, отступить и подарить Шпунтику свободу. А вдруг он ею воспользуется на всю катушку и смоется? Ищи тогда ветра в поле.

Конечно, можно было поручить операцию кому-нибудь постороннему.

Но во-первых, посторонний, скорее всего, отнесется к поимке Шпунтика, фигуры в криминальном мире мелкой, спустя рукава. А у напуганного Шпунтика могут проснуться недюжинные способности по сохранению собственной шкуры. Если он улизнет от облавы, вряд ли его удастся скоро выковырять из какой-нибудь щели.

Во-вторых, если его возьмут другие, наверняка исчезнет эффект внезапности. У него появится время на обдумывание пламенной речи в защиту собственной персоны. А хотелось его взять неожиданно и в первые же секунды, так сказать на чистой психологии, выбить признание. Шпунтик мелкий, но увертливый, дай ему малейшую лазейку, и он уползет в нее, как уж.

Марина, после того как выжала из Романа согласие на приезд, немного успокоилась, прошлась по кабинету, полюбовалась несгибаемыми, гордыми кактусами и даже поговорила с любимым кактусиком Псюшей.

— Псюша, что делать? — спросила она совета у кактуса. — Может, полечим Верунчика немного?

Кактус не возражал.

— А что, это идея. Помнишь, как я совала руку в твою макушку и даже не чувствовала боли? Да, — протянула она и улыбнулась, — боли не чувствовала, а легче стало. Может, пойдем к Верунчику? Ты подставишь макушку, навостришь иголки, чтоб чувствительнее было…

Псюша проявил понимание и готовность.

— Ох она и взвоет! Сразу забудет о своих закидонах. Какой там страх от мифического маятника! Маятник далеко, да и будет ли он? А твои иголочки тут, рядом, в ладони, торчат и болят. И еще как болят. Помнишь журналистку, Пономаренко, ей тоже было чертовски больно. Кстати, Пономаренко, как я о ней забыла? Спасибо, Псюша, за напоминание.

Марина отошла от окна и снова принялась нажимать кнопочки телефона.

— Инночка, как хорошо, что ты на месте, — обрадовалась она, — у нас снова неприятности. Приезжай, только немедленно. Верунчику совсем плохо. Она такое несет, ни в какие ворота не лезет.

— Что случилось? — устало спросила Инна.

— Ей второе письмо пришло с угрозой.

— И ей тоже? — заинтересовалась Инна. — И что там? Содержание знаешь? Тоже из Эдгара По?

— Эдгар или не Эдгар, сказать не могу. В литературе я не сильна, особенно в такой ужасной.

— Перескажи, — коротко приказала Инна.

— Ну, там намеки на какой-то маятник, который якобы должен перерезать Верунчика пополам, прямо сердце на части должен разрезать. Откуда маятник, где он находится, почему у маятника лезвие на конце — не знаю. И почему Верунчик не сможет убежать, тоже непонятно из отрывка…

— Потому что она будет лежать накрепко привязанной. Лежать и ждать, пока опустится маятник, — тотчас же ответила на все вопросы Инна.

— Какая ты начитанная, — только и смогла сказать Марина.

— Это рассказ Эдгара По «Колодец и маятник». Как себя ведет Верунчик?

— Ужасно, просто ужасно. У нее от страха крыша совсем поехала. Она такое несет, такое несет.

— Что она несет?

— По телефону не могу сказать, не телефонные это новости. Приезжай, сама все услышишь. Я и Романчику уже позвонила. Он обещал подъехать, так что поторопись.

— Я приеду раньше, — пообещала Инна.

И действительно, Пономаренко опередила мужчин минут на пять. Но бездарно проторчала эти минуты на входе. Фору сожрал рьяный охранник. Новенький, из шкуры вон лез. Причем не имело значения, приглашенный это человек или сам по себе бьется в дверь. У него одна установка — не пущать! Как Пономаренко ни возмущалась, как ни юлила, как ни доказывала, что ее ждут, ждут с нетерпением, — пробить глухую оборону не смогла. А мобильник она в спешке забыла на работе.

Только когда подоспели Роман с Коротичем, Дела пошли живее. Охранник уставился на милицейское удостоверение Коротича, долго изучал и дрогнул. Инна чертыхнулась. Она тоже пыталась совать под нос маниакально подозрительному охраннику журналистскую корочку, но эффект получился прямо противоположный — охранник угрюмо процедил:

— Приказано никого не впускать!

А на лице было написано продолжение фразы: «Тем более журналистов!»

Все же милиция у нас в почете. Лед тронулся: охранник решился доложить о скопившемся у входа народце.

Через минуту появилась Марина.

— Что же вы так долго? — закричала она.

Инна хмыкнула:

— Мы-то быстро, охрана медленно. Произнеся такую загадочную фразу, Пономаренко гордо прошла мимо растерявшегося охранника.

— Марина, если ты нас зря вызвонила и у Верунчика очередной нервный припадок на почве чрезмерного возлияния… — Инна многообещающе замолчала.

Эстафету подхватил Роман:

— Эдакое женское занудство: никто меня не любит, никому я не нужна, а вот поплачу-ка я всласть, пусть вокруг меня побегают да поутешают, — Роман не нашел ничего лучшего, как погрозить пальцем, — а то я рассержусь всерьез. У нас очень важное мероприятие сорвалось. Понимаешь?

— Что вам ответить? — Марина как будто задумалась. — В обиде не будете. Хозяйка постаралась на славу. Получите по полной программе.

— А если серьезно? — Роман никак не мог смириться с тем, что пришлось отложить поимку Шпунтика и бежать сломя голову сюда.

— Куда серьезней. Пойди и поговори с ней. Пока Верунчик не успела надраться до бесчувствия.

— Нет, первой буду разговаривать с ней я, — решительно перехватила инициативу Инна.

Причем она даже не объяснила почему. Не объяснила, и, странное дело, никто не посмел ей возразить. Хотя могли бы, ох как могли и имели бы все козыри на руках. Она без их помощи даже в офис не могла зайти.

— Что, она так безнадежна? — спросил Роман у Марины.

— Пусть лучше первой идет Инна, — дипломатично ответила Марина.

Инна вежливо постучала в кабинет Верунчика. Ей никто не ответил. Пришлось на свой страх и риск заходить без приглашения.

Вера сидела за столом, раскачивалась в кожаном кресле и задумчиво смотрела в окно. За окном шелестело дерево, на дереве сидел обыкновенный серый воробей и громко чирикал о чем-то своем. Поражали воробьиная эмоциональность и надрыв. Наверное, Верунчик заслушалась и лучше этой «музыки» для нее сейчас ничего не существовало. На Пономаренко она не обратила никакого внимания.

— Здравствуй, Вера, — нарушила идиллию единения с природой Инна.

Верунчик недовольно поморщилась и оторвалась от окна.

— Ты по мою душу? — спросила она бесцветным голосом.

— Я понимаю, тебе трудно справиться со страхом, сочувствую, — начала Инна наводить мосты для дальнейшего общения по душам.

— Что ты можешь понимать?! — взвилась Верунчик. — Ты и сотой доли не испытывала, что довелось хлебнуть мне!

Инну задела такая безапелляционность. Подумаешь, разыграли, подумаешь, в стенку замуровали. А сами они скольких людей пропустили через розыгрыши? Один «Гуинплен» чего стоит. До сих пор она просыпается по ночам и лихорадочно ощупывает свое лицо. А Серпантинову каково было в гробу лежать и каждую минуту умирать от страха остаться там навсегда? В конце концов, не только одной Гренадерше приходят письма в голубых конвертах.

— Я тоже получила письмо с угрозой, — зло процедила Инна. — И ничего, не позволяю себе так раскисать.

Верунчик посмотрела на Пономаренко как на идиотку. Налила себе абсента, потом подумала немного, взяла еще один бокал и плеснула на донышко.

— Пить будешь? — спросила она.

— Буду, — ответила Инна.

Верунчик наполнила бокал доверху и подала Инне.

Пономаренко не отказалась. Пить не хотелось, но не пить не хотелось еще больше.

Верунчик подождала, пока Инна начнет пить, и сказала:

— Я убила Алекса.

Пономаренко чуть не захлебнулась. Она закашлялась, упустила стакан, абсент разлился по столу и теперь растекался зеленой лужей.

Верунчик смотрела на Инну, Инна не отрываясь изучала лицо Гренадерши. Оно было совершенно спокойно. Какая-то застывшая маска спокойствия.

«Может, мне показалось?» — подумала Инна.

— Я убила Алекса, — повторила Верунчик. — Мне теперь так хреново.

Лицо ее не изменилось ни на йоту. Ни один мускул не дрогнул. Будто у Верунчика и не было лица, а была только посмертная гипсовая маска.

— Успокойся, Вера, — наконец нашлась Инна. Но слова звучали так нелепо и так не вязались с лицом Верунчика, что Пономаренко всхлипнула и чуть не заплакала от непонимания и собственной растерянности.

— Теперь я спокойна, — замогильным голосом ответила Гренадерша и допила абсент.

— Ты уверена, что совершила преступление? — казенным тоном спросила Инна.

— Преступление? Какое преступление? — закричала Гренадерша в каком-то внезапном бешенстве. — Я убила подонка, скотину, мерзкого скунса, никому не нужного, отвратительного вонючку, который позволял себе пакости, который из нас соки пил, которого убить — сорок грехов простят! И это преступление?!

— Да, ты убила Алекса, — вдруг поверила Инна. И чуть не добавила: «И правильно сделала», но вовремя сдержалась.

— И ничуть об этом не жалею. — Верунчик снова успокоилась и натянула на лицо маску невозмутимости.

— Вера, почему ты призналась? — Вот он, самый нужный для Гренадерши вопрос. Именно он ее мучил и терзал.

Она встрепенулась навстречу этому вопросу, и Пономаренко, наконец, увидела истинное ее состояние. Будто судорога прошла по лицу Верунчика. Какие-то тайные мысли скрутили ее волю, ее разум в бараний рог. Спеленали, как мумию, и теперь она задыхалась без воздуха и без опоры.

— Я боюсь дьявола, — прошептала Верунчик и опасливо оглянулась.

— О господи! — воскликнула Инна. Ей совсем не хотелось стать свидетелем безумия Гренадерши. Хватит с нее Надюнчика. Бацилла, что ли, бродит по фирме? Все в конце концов сходят с ума. Даже такая несгибаемая на вид Гренадерша.

— Я боюсь дьявола, — повторила Вера. — Мне кажется, это он заставил меня убить Алекса. И он теперь заставляет меня признаться. И письма в голубых конвертах он шлет. И ослушаться его нельзя.

— Какая чушь! — выругалась Инна. — Какой дьявол? Называй вещи своими именами. Ты просто раскаиваешься. Вот и все. И боишься своего раскаяния. Оно тебя пугает. Знаешь, что говорил Ларошфуко? «Раскаяние — это обычно не столько сожаление о зле, которое совершили мы, сколько боязнь зла, которое могут причинить нам в ответ».

— Плевать мне на Ларошфуко! Противно, когда думаешь о себе, что ты арфа, а кто-то играет на тебе, как на простой балалайке. Но вот кто этот музыкант? Поздно я прозрела, поздно. Я уже не узнаю, не успею. Но ты, Пономаренко, должна его вычислить. Должна. Выдери из панциря и растопчи эту гадину. И пожалуйста, просьба у меня к тебе: не побрезгуй, сообщи мне за колючую проволоку его имя. Меня это греть будет там, на зоне, поверь.

— Ты преувеличиваешь, Верунчик, — пыталась протестовать Инна. — С чего ты взяла, что кто-то за этим стоит?

— Пленку посмотри — тогда и поговорим, — устало сказала Вера. — Все, я шарик сдутый, а ты еще можешь побарахтаться. Я тебе это завещаю.

— Девчонки, вы тут не поумирали? — Голова Коротича просунулась в дверь. — Мы вас заждались.

— Заходи, Олег, — пригласила Инна. — Вера Степановна хочет сделать сообщение.

— Уволь, — запротестовала Верунчик, — сама им все скажи. Противно повторять два раза.

— Вера Степановна созналась в убийстве Алекса, — выдавила из себя Инна. Действительно, говорить такие слова было как-то не по себе.

На мужчин жалко было смотреть. Они слышали каждое слово, но быстро переварить услышанное не смогли.

— За что она его убила? — очень неуверенно спросил Олег. Ему вдруг показалось, что женщины решили их разыграть и сейчас, как только он позволит себе поверить в сказанное, рассмеются в лицо и будут потешаться над его глупейшим видом.

— Потому что он скунс, — ответила Инна.

— За это сейчас топят? — уточнил Олег.

— Вот менты пошли! — Верунчик взорвалась. — По-человечески посадить не могут.

— Ну вы даете, Вера Степановна, — высказался Роман. Потом почесал тыковку и тихо добавил: — Плакали мои денежки.

* * *

Капуста белокочанная. Незаменимый овощ для салата. Если хорошенько очистить от вялых листов, добраться до хрустящих «лаптей», то можно жевать и так, не нарезая. Но Инна сегодня решила потратить время и нашинковать капусту особым ножом в тонкую-претонкую соломку. Посолить, поперчить, помять руками, пока сок не пустит, сбрызнуть лимончиком, чуть полить маслицем подсолнечным и поставить на стол — пусть минут пять-десять настоится, вкуснее будет. А самой добраться до кочерыжки и уж ее-то, голубу, сразу сгрызть подчистую. Любовь к кочерыжкам у нее с детства.

— Съешь, маленькая, сердцевинку, — упрашивала бабушка, — сердечко будет здоровым и добрым.

А Инночку и упрашивать не надо было.

В доме капусту уважали и умели ее на рынке выбирать, чтоб не рыхлая была внутри, чтоб не мерзлая, не гнилая. Да, и мама и бабушка нутром чуяли, какой кочан купить. У Инны этого умения, увы, не было. Ну никак не удавалось ей угадать, сладкой ли будет кочерыжка. Казалось, выбирала самую лучшую капустину — и огромная и белая, — принесет домой, разрежет, а внутри гниль.

Сегодня на рынке она даже не пыталась выбирать, она поступила хитрее. Подошла к продавцу, который ей приглянулся, и попросила его взвесить кочан на его усмотрение.

— Да бери любую, какая на тебя смотрит, — отмахнулся продавец, — вся хорошая.

— У меня сегодня друзья в гостях, я хочу самую лучшую, — кротко улыбнулась Инна. — Выберите, пожалуйста, сами.

Продавец бросил жевать яблоко, вздохнул и полез на машину. Он долго топтался по куче, брал капусту в руки, давил ее, похлопывал, подбрасывал и, наконец, нашел то, что надо.

— Вот эту бери, не пожалеешь. Завтра еще прибежишь, обещаю.

Инна обрадовалась, но подумала: «Если вся хорошая, то отчего так долго сам выбирал?»

На кухне, обрывая верхние листья, Пономаренко не могла нарадоваться. Что и говорить, мастер выбирал. Капуста упругая, хрусткая, аппетитная.

— Для кого я так стараюсь? — задавала в пространство вопрос Инна.

— Для меня, — неслось издали.

— Разве я могу конкурировать с твоим шеф-поваром?

Серпантинов только посмеивался. Вернее, Инна представляла, как развеселится Алексей, увидев, какую хозяйственную активность развила противница рутинной домашней работы.

— Зато я съем вкусную кочерыжку, — утешила себя Пономаренко.

Только-только Инна вырезала сердцевину, только-только ее почистила и поднесла ко рту, как заявился Серпантинов.

— Чем это у нас так вкусно пахнет? — с порога заинтересовался он и, подчиняясь древнейшему инстинкту, потащился на кухню.

Увы, мужика овощами не порадуешь. Он совершенно равнодушно посмотрел на салат из капусты. Это чудо кулинарного мастерства, тонко-претонко нашинкованное, не произвело на него впечатления. Он ринулся к духовке, где запекалась курица.

— О, какой аромат! — оценил он. — Я голодный как зверь!

— Кто тебе поверит? — хмыкнула Инна. — Голодный ресторатор — это нонсенс.

— Ты же намекнула, что готовится сюрприз, я старался как мог и сохранил себя в чистоте и пустоте… И вот результат: перед тобой не человек, а голодное животное, которое при виде зажаренного мяса вот-вот завоет!

— Все готово, — повеселев, доложила Инна. — Мой руки — и за стол, — приказала она ему, как ребенку.

— Придется немного подождать, — вдруг сказал Серпантинов. — Сюрприз так сюрприз. Я рискнул пригласить маму. Ты же так старалась! Чего ж старанию пропадать? Маме будет приятно.

— Ты шутишь? — упавшим голосом спросила Инна.

— И не думаю, с моей мамой не шутят. Она захотела познакомиться с тобой поближе, и я считаю, что лучшего момента и быть не может.

— Ты подумал, ты считаешь, ты пригласил! А меня ты спросил? — Инна завелась. Она чувствовала, что ее будто кто-то подталкивает и нашептывает обидные слова. Она готова была разрыдаться, разругаться, выгнать Серпантинова, самой отравиться любимым капустным салатом и подавиться кочерыжкой.

Серпантинов растерянно оглядывался, соображая, что говорить и что делать — спасать себя позорным бегством или пуститься в долгие и тяжкие уговоры.

Инна остановилась сама. Она нечаянно глянула на себя в зеркало, и то, что она там увидела, ей решительно не понравилось.

«О, какая я стерва, — подумала она, трезво изучая плотно сжатые губы, глаза, полные слез, и гримасу раздражения на лице. — Что это я так разошлась? Ну, подумаешь, пригласил маму. Рано или поздно все равно пришлось бы встречаться, а так хоть курица удалась на славу и салат — пальчики оближешь, да и квартиру я вычистила. Он прав, лучший момент вряд ли в скором времени сыщешь. Не часто со мной бывают такие приступы хозяйственности. Она первой сделала шаг навстречу, — уговаривала себя Инна, — подарила сигару, пригласила в свой клуб. А я, неблагодарная, даже спасибо ей не сказала».

В тот момент, когда Серпантинов решил ретироваться, Инна вдруг произнесла:

— Мама так мама. Ты прав, что пригласил Анастасию Назаровну. Славненько посидим, поговорим, узнаем друг друга поближе, она очень интересная женщина, я давно хотела с ней познакомиться.

— Э-э-э, — только и смог протянуть Алексей.

И в этот момент Инна почувствовала неладное.

— Курица! — закричала она. — Курица подгорает! Что ж ты меня так отвлек!

Большей трагедии и придумать нельзя было. Ее гордость, ее удача — запеченная в духовке курочка, обмазанная майонезом и чесночной приправой, — могла за считаные минуты превратиться в кусок обгорелого неаппетитного мяса. Вот это настоящая беда, и приход Анастасии Назаровны сам собой переместился в разряд мелочей жизни.

Инна опрометью бросилась к духовке. Алексей, как лицо заинтересованное, толкался рядом и заглядывал через плечо. Совместные переживания сплотили и заставили забыть разногласия.

— Кажется, все обошлось, — втягивая носом соблазнительные запахи, возвестил Алексей, и был прав.

Курица приобрела изумительную поджаристую корочку, пузырящуюся кипящим жирком. Пора, пришла пора вынимать готовое блюдо. Ни секундой раньше, ни секундой позже. Вовремя помирились и спохватились.

— Готова, — согласилась Инна. — Где же Анастасия Назаровна?

Только Инна задала вопрос, как прозвучал звонок.

— Вот она, — торжествуя, ответил Серпантинов. Он был рад, что вопрос прозвучал одновременно с ответом, и помчался встречать мать.

Инна переложила курицу на блюдо и подумала, что ради такой важной гостьи стол придется накрыть по-парадному, со скатертью, салфетками, ножами и свечами. Короче, дополнительная головная боль на ближайшие полчаса обеспечена.

«Что-то Серпантинов там застыл? — забеспокоилась Инна. — Он что, уговаривает ее переступить порог?»

Как Инна была далека от истины! Серпантинов действительно застыл у двери, но совершенно по другой причине.

Нежданно-негаданно в гости заявился Коротич с вечным спутником Романом. Они последнее время, как Земля и Луна, везде появлялись вместе. Куда один, туда и другой.

Алексей, не щадя живота своего, пытался их удержать на пороге.

— Ребята, не вовремя вы пришли, — в лоб говорил Алексей.

На что незваные гости невозмутимо отвечали:

— А когда мы вовремя приходили? Так что смирись и посторонись.

— Тем более у вас так вкусно пахнет, — мечтательно добавил Роман. — Неужели тебе удалось загнать Инну Владимировну на кухню? Молодец! Или ты сам готовить умеешь?

— Ребята, поймите, вы не просто не вовремя, вы очень не вовремя: у нас маленький семейный праздник. У нас помолвка. — Серпантинов стоял насмерть.

— Чего-чего? — Коротич от удивления заикаться стал.

— Деревня! Помолвка — это значит, что наша Пономаренко официально объявляется невестой господина Серпантинова. — Роман дружески похлопал жениха по плечу, чтоб Коротич ненароком не перепутал, кто здесь господин.

— Ну, тогда мы как раз вовремя! Такое мероприятие не может проходить без свидетелей. А лучших свидетелей, чем мы, вам не найти. Мы, ежели чего, ежели кто из вас на попятную пойдет, быстро пальцы в дверь зажмем и докажем, что помолвка была. Нет, мы очень ценные свидетели. Соглашайся, Серпантинов, без нас ты Пономаренко до загса не дотащишь, сбежит. А свидетели, то есть мы, ее поймают, свяжут и доставят в нужное место.

— Хватит трепаться, — перебила пламенную речь Инна.

— Инна Владимировна, поздравляем! — бурно стал отрабатывать статус гостя-свидетеля Роман.

— Алексей, они все равно не уйдут, — смеясь, сказала Инна, — так что придется их впустить.

Серпантинов погрустнел, но отступил. Ему было над чем грустить. Как он объяснит маме присутствие посторонних, да еще таких буйных и неуправляемых? Он понятия не имел, как Анастасия Назаровна относится к ментам.

— Мы голодные как волки, — сразу решил взять быка за рога Коротич. — Запах — обалдеть. Я точно вычисляю. Это курица гриль.

— Э-э, хочу вас огорчить: курица одна и на вас рассчитано не было, — осадила их голодный пыл Пономаренко.

— Обижаете, Инна Владимировна, мы же не босяки какие-то. Мы харчами затарились, знали, куда шли. У вас в холодильнике всегда пусто. Пирожков накупили, чебуреков, на всех хватит, вот и водочку принесли.

Серпантинов схватился за голову. Он представил свою мамочку, которой предстоит наблюдать, как два мужика пьют водку и закусывают чебуреками… Ему стало дурно.

— Какие пирожки? — возопил он к небесам.

— Нормальные: с горохом, с картошкой и даже с ливером, — успокоил его Коротич.

Алексей мрачно смотрел, как незваные свидетели активно включились в подготовку застолья. Но стоять в сторонке ему позволили недолго.

— Давай, господин жених, покажи умение рестораторов, — пристал к нему Роман и помахал перед носом приборами. — Куда класть нож, вилку? У меня с этикетом проблемы с детства.

Серпантинов вздохнул, и они вдвоем стали наводить порядок. Инна с Коротичем уединились в уголке и о чем-то оживленно перешептывались.

«Кто тут жених? — вопрошал Алексей, раскладывая ножи и вилки. — Хорошо, что мамочка не видит».

— Как ведет себя Верунчик? — спрашивала Инна.

— Нормально, во всем призналась, все добровольно рассказала. Дело обычное. Алекс грозил выгнать с работы. Достал ее тем, что расписывал, как он выпрет ее не только с работы, но и из этого бизнеса вообще. Причина банальная — бабки. Верунчику, как соучредителю, показалось, что он тратит слишком много и не желает делиться, а шефу это не понравилось. Верунчик говорит, что приняла решение давно, только ждала удобного случая. И дождалась. Алекс сам позвонил и рассказал, что к нему пришел киллер, это был наш Шпунтик, и поделился сведениями, что ему заплатили, чтобы он его пристрелил. Алекс был уже пьяным в стельку, еле шевелил языком, поэтому ляпнул, что киллера наняла одна из его баб и что он завтра устроит показательную порку для этой стервы. А поскольку он точно знает, что это не Верунчик, то поэтому с ней и делится информацией. Ну и так далее. Вера Степановна решила взять инициативу в свои руки. Приехала, утопила и тихо исчезла. Вот и все.

— А некто снимал ее на пленку. Кто-то оказался хитрее. Это либо Любунчик, либо Марина, либо Надежда, либо Катька. Больше некому.

— Да, возможно, Люба, за это ее и убили. Вдруг это многоходовая комбинация? Представь, что Люба нанимает лжекиллера, задача которого — припереться к Алексу и убедительно сообщить, что его «заказала», например, Надежда. Алекс жалуется Верунчику, та решает воспользоваться ситуацией и отправляет его на тот свет. Между тем Любунчик тихохонько фиксирует все события на пленочку и шантажирует Верунчика. А?

— Не похоже. Пленка оказалась полнейшей неожиданностью для Верунчика. И Любу убили гораздо раньше.

— А тебе не кажется, что Верунчик просто ошиблась? Думала, что, устранив Любунчика, заодно и пленку уничтожит, а тут появляется копия. Может, Люба себя обезопасила и отправила улику по почте, ну или еще что-нибудь растянутое во времени. Ты учти, с кем имеешь дело. Эти бабы такие сценарии проворачивали… Придумать нечто особенное для них — раз плюнуть. Тем более когда дело касается собственной шкуры.

— Выходит, мы знаем, кто убил Алекса, но ясности в этом деле не прибавилось, так?

— Совершенно точно, Инночка, никакой ясности. И чистосердечное признание Гренадерши только больше тумана напускает.

— Кто-то за этим стоит. Кто-то ловко подвел Верунчика к признанию. Сломал ее. Смотри: угрозы по почте выработали своего рода условный рефлекс — увидела голубой конверт без обратного адреса — и бух в панику. А нервы после убийства, что ни говори, на пределе, натянуты как струна. Лишняя нагрузка, даже незначительная, — и пошла в разнос. Чтобы паника была внушительней, ее заставили пройти через испытание страхом. Замуровали в стену и продержали там некоторое время. Достаточно, чтобы испугать на всю оставшуюся жизнь.

— Понял. Потом подбросили пленочку с убийством Алекса. И добили мелочовкой — следующим письмецом с угрозой. И все, Верка спеклась.

— Кто за вас так старался? Всю работу сделали, только принимай на руки убийцу и сажай.

— Что ни говори, Инночка, к признанию подвели ювелирно. Сама она никогда бы рта не открыла.

— Олег, раз ты такой умный, объясни, зачем меня пугают голубыми конвертами? Я-то тут при чем? Ты же читал послание ко мне? При чем тут «покров гробовой», который опускается, и Червь-победитель? Мне ведь ясно намекнули, что сожрут меня черви и бледнеющие ангелы скажут: «Был человек». Был! Слышишь? Был! Я не хочу, чтобы меня не стало. При чем тут я? Кто втянул меня в эту карусель?

— Инна, ну откуда я знаю? Будем разбираться. — Олег вздохнул.

— А за что Серпантинова живьем похоронили? Он-то уж вообще не влезал ни в какие их внутренние разборки. Он и знать не знал ни о Верунчике, ни об Алексе, ни об их сволочных отношениях.

— Ты уверена? А вдруг подводное течение существует? Ты у него спрашивала?

— Кажется, да.

— С пристрастием спрашивала? — не отставал Олег.

— Кажется, нет.

— Ну вот! Надо спросить. Не верю я в мистические совпадения. Не верю. Рыльце должно быть в пушку. Это сейчас нам кажется все странным и необъяснимым. Непонятно, зачем пришел злой волк и задрал пару овечек, а еще нескольких утащил к себе на ужин? Все понятно. Волк голодный, а овечки вкусные и сытные. Я обещаю, что разберусь в этих загадках природы. Дай время. Нет в этой истории случайных людей, нет.

— Ты зачем пришел, чтобы мне праздник испортить? — разозлилась Инна. Ей не понравилась убежденность Коротича в виновности всех и вся. Признаваться в том, что Коротич прав, не хотелось. Не хотелось сомневаться в Серпантинове, очень не хотелось.

— Инна, не я все придумал. — Коротич замялся. Он и сам понимал, что не к месту его теоретические выкладки, но разговор пошел, и остановиться на полдороге не получилось. — Я не специально.

— Ладно, поговорим завтра. — Инна вымученно улыбнулась. В таком настроении встречать Анастасию Назаровну — портить себе жизнь. Ведь она могла принять кислое выражение Пономаренко на свой счет.

Стол получился на загляденье торжественным и красивым. И Анастасия Назаровна не заставила себя долго ждать.

Прибыла царица, и все засуетились, все пришло в движение. Мужчины выстроились в ряд для торжественного приема, Инне пришлось открывать дверь и принимать на руки сумочку, зонтик и шаль, которые Назаровна величественно сбросила ей, как горничной.

— Прими на хранение, — подкислила она пилюлю. И Пономаренко проглотила барское отношение.

А что ей оставалось делать? Не закатывать же скандал с первых секунд!

Анастасия Назаровна поправила седые волосы перед зеркалом и повернулась к мужчинам. Будто принимая парад, горделиво прошлась и остановилась около Коротича.

— Остальных я знаю, — изрекла она. — А ты кто будешь?

— Олег Викторович Коротич, капитан милиции, — отчеканил тот и, к ужасу Пономаренко, наклонился и приложился к ручке.

Таких манер Инна у Олега отродясь не наблюдала. Ей он руку никогда не целовал.

— Женат? — продолжала допрос Анастасия Назаровна.

«Ей бы в милиции работать!» — подумала Инна.

— Женат, есть дочь, — отрапортовал Олег.

Пономаренко показалось, что он добавил: «Ваше величество».

«Тоже мне подхалим». Мысли у Пономаренко были не радужными.

— Молодец. Пойдем, проведешь меня в дом. Ты понадежнее моего сыночка будешь.

Увидев чистую квартиру, накрытый стол, она улыбнулась. Выбрала самый крепкий стул и села к столу.

— Хорошо тут, — оценила она обстановку.

У Инны отлегло от сердца. Что ни говори, принимать в доме будущую свекровь — дело нервное и хлопотное.

Тут на авансцену вылез Роман и все испортил.

— А где же наши пирожки и чебуреки? — громко обратился он к хозяйке. — И водочка куда исчезла?

А получилось вот что. Как только Роман слегка отвлекся, Серпантинов воспользовался случаем и тихонько пирожки с водкой со стола убрал — подальше на кухню, чтоб не попались на глаза матери.

— Нет, я же помню, что они стояли вот тут, на краю стола, — размахивал руками Роман, — и водочка была…

Серпантинов краснел. Инна давилась от смеха. Мудрая Анастасия Назаровна все поняла.

— Алеша, ты все спрятал? Принеси обратно. Ты думаешь, я с милицией водки не выпью? Выпью и пирожками закушу, и обязательно байки их послушаю. Это ты ведь Алешу спасал? Пирожки с чем?

— С горохом, — гордо ответил Роман, — и с картошкой. И еще чебуреки есть.

— Ну, чебуреки ты сам будешь употреблять, а я пирожками ограничусь.

Дальше началось нечто странное. Анастасия Назаровна абсолютно вписалась в компанию Романа и Коротича. Чего не могло быть по определению. Но Инна видела собственными глазами, как неприступная Серпантинова сидела между двумя ментами, пила с ними водку, закусывала пирожками и с удовольствием хохотала над байками, которыми ее наперебой потчевали то Роман, то Коротич. Эта троица отлично себя чувствовала. Мало того, и Коротич и Роман из кожи вон лезли, чтобы только понравиться Назаровне.

— А был еще такой случай. — Роман быстро вставил слово, потому как Коротич все время его опережал. — Пришла оперативная информация, и группа отправилась на задержание бандитов. Как и полагается, первым пошел героический спецназ. Дверь вышибли мгновенно. В квартире, как и ожидали, бандиты с бритыми затылками. Наши стали укладывать их на пол, тем это не понравилось, и они стали сопротивляться. Началась драка. Пять минут деремся, десять минут, пятнадцать, — что за черт, ни одна из сторон верх взять не может. Наконец это нам надоело, и кто-то крикнул: «Стоять! Милиция!» И что бы вы думали, уважаемая Анастасия Назаровна? — Роман светился от счастья, что он оказался в центре внимания. — Нам в ответ тоже гаркнули: «Это мы милиция! Стоять!» Оказывается, районные менты тоже получили наводку на эту квартиру и приехали раньше нас. Ну, вот мы и волтузили друг друга за милую душу. Кто-то в окно вылетел не по своей воле, у кого-то морда в крови… А бандиты успели смыться. И такое бывает в нашей нелегкой жизни.

Назаровна смеялась от души.

— Ну, повеселили, мальчики, повеселили, — приговаривала она сквозь смех.

— Инна, а ты чего молчишь? — Коротич, наконец, вспомнил, кто тут виновник торжества, и дипломатично предоставил слово даме. — Тебе тоже есть что рассказать.

Инна с Алексеем сидели рядом, плечом к плечу и сосредоточенно жевали салат с курицей.

Мысли у Пономаренко были отнюдь не радостные. «Понаехали тут со своими пирожками, — про себя ворчала она, — людям поговорить не дают. Травят байки идиотские, время занимают…»

— Инна Владимировна, точно, расскажите и вы что-нибудь. — Роман почуял настроение хозяйки.

И слепой увидел бы, что Пономаренко вот-вот разозлится окончательно, еще выгонит их взашей. А не хочется. Пирожки не все съели, курица еще осталась, да и водочка не оприходована.

— Ничего веселого вспомнить не могу, — мрачно ответила Инна, демонстрируя, что они с Алексеем им не товарищи: у вас своя свадьба, а у нас — своя.

«До чего Пономаренко вредная, — завертелось в голове у Коротича. — Нет чтобы спасибо сказать: стараемся как можем, обстановку разряжаем. Если бы мою тещу так развлекали, я и спасибо бы сказал, и поклон до земли отвесил. Это ж какая непосильная задача на наших плечах лежит — и ничего, мы с Романчиком справляемся. И где благодарность?»

— Не отмалчивайтесь, Инна Владимировна, — приставал Роман. — Еще когда я в милиции служил, у нас легенды ходили о вашей коллекции протокольных приколов.

Инна промокнула рот салфеткой и сделала глоток вина. Они с Алексеем демонстративно не опускались до простецкой водки и пили благородное белое вино. Именно его полагалось в приличном обществе подавать к птице.

— От ваших протоколов плакать хочется, а не смеяться, — съязвила она. — Например, в одном я прочитала: «Одна нога трупа была подвернута, другая откинута в сторону, а левая — вытянута вдоль тела». Комментарии излишни, не правда ли?

Наступила тишина.

— Очень смешно, — отчеканила Анастасия Назаровна.

— В протоколах еще не то можно прочесть, — взялся исправлять ситуацию Коротич. — Помнишь, Роман, кто-то принес: «Гражданка Кузнецова вела себя буйно, шумела, кричала, мешала гражданам спокойно отдыхать в вытрезвителе».

— Или приметы описываются: «Глаза большие, голубые, сросшиеся на переносице». — Роман заразительно засмеялся. Где только силы брал и энергию?

Назаровна не удержалась и заухала как сова. Это она так хохотала.

— А помнишь, кто-то из экспертов написал: «Представленная на исследование бутылка изготовлена из стекла зеленого цвета, имеет этикетку «Кагор Кавказ» и три граненых стакана».

Анастасия Назаровна отсмеялась, хлопнула в ладоши, призывая к вниманию, и произнесла краткую тронную речь:

— Спасибо, мальчики, доставили удовольствие старухе. Теперь моя очередь одаривать. Алеша, принеси мою сумочку, — тоном, не терпящим возражения, попросила она.

Алексей нехотя отлепился от Инны и потащился в прихожую.

— Инночка, не сидите сиднем, — не унималась старуха, — приготовьте кофе и не вздумайте бросать в чашки растворимый, это дурной вкус, только молотый и только заваренный в джезве.

Инна растерялась. Кофе в доме, кажется, и в помине не было. Но как в таком просчете признаться, Инна не знала.

— Да мы и на растворимый согласны, — не к месту сказал Роман и тут же получил отпор.

— Мой царский подарок решительно невозможен без настоящего, хорошо заваренного кофе, — возмутилась Назаровна.

Алексей принес сумочку, и оттуда Анастасия Назаровна жестом волшебницы извлекла золотистый пакет со свежесмолотым кофе. Его запах тотчас защипал носы и вызвал эйфорию у мужской части населения. Затем на свет появились медная джезва и серебряная ложечка.

— А теперь, мальчики, откройте пошире глаза, — торжественно приказала Назаровна, — вы превращаетесь в джентльменов.

И она достала из сумочки сигары.

— Это настоящие? — глупо спросил Роман.

— Настоящие гаванские сигары, настоящие «Habano». — Анастасия Назаровна осталась довольна произведенным эффектом. — Я научу вас, джентльмены, отличать настоящие сигары от подделок. А для начала обратите внимание на скромную надпись «Long Filler». Она означает, что это сигары ручной работы. И мы их с удовольствием выкурим, разумеется после кофе.

— Инна, ты чего сидишь? — Коротич в нетерпении сверлил Пономаренко глазами. — Кофе тащи!

Роман, захваченный перспективой почувствовать себя британским премьер-министром, с сигарой в зубах, тут же вскочил с воплями:

— Я помогу вам, Инна Владимировна, это будет быстрее.

— Сидеть! — вдруг приказала старуха, и Роман рухнул на стул как подкошенный.

— Вам бы генералом быть, — восхищенно сказал он.

«Скорее фельдфебелем», — подумала Инна.

— Инночке поможет Алешенька, это его обязанность, а вы, джентльмены, будете слушать мои наставления.

— «Минздрав предупреждает»? — спросил Олег.

— Кстати, эта надпись появилась в нашей стране совсем недавно. Годов эдак двадцать пять назад.

— Я думал, она существует вечность.

— Вечность существуют табак и сигары. Сегодня вы приобщитесь к немногочисленной партии афисионадо, так называют во всем мире любителей сигар. Вы попробуете на вкус любимые сигары Фиделя Кастро, а он знает в них толк.

Все было чудесно. Джентльмены с удовольствием выдули литр кофе. И с не меньшим удовольствием постигали науку прожигания жизни. То есть вальяжно развалились на диване — в их представлении, именно так должны вести себя афисионадо — и под присмотром Анастасии Назаровны правильно обрезали сигары, правильно их зажигали и правильно курили, ни в коем случае не затягиваясь.

Ароматный дым заволок квартиру и добрался до кухни, где Пономаренко демонстративно мыла посуду. Но ее демонстрация тяжелой женской доли ни на кого не произвела должного впечатления. Даже Серпантинов не устоял перед соблазном потягаться в обычном сигарном соревновании — чей пепел дольше продержится на кончике сигары.

— Не спешите, подержите дым во рту, — вещала Назаровна, — «покатайте» его, почувствуйте аромат, попробуйте описать свои ощущения.

— А что вы чувствуете? — спросил осторожный Коротич.

— У меня… начало с ароматами ореха и кожи, есть нотки легкой остроты… окончание будет, думаю, стойкое и вкусное.

— Я слышал, что, если обмакнуть кончик сигары в коньяк, она станет ароматнее. — Роман с надеждой уставился на Анастасию Назаровну: а вдруг похвалит за глубокие познания и достанет из сумочки бутылочку «Хеннесси».

— Ни в коем случае! Никакого контакта с жидкостью! Даже самый дорогой коньяк способен испортить вкус сигары. Я не позволю вам приобретать дурные привычки на моих глазах! — отрезала старуха.

Пузатая бутылочка «Хеннесси» на глазах превратилась в хищного ястреба, больно клюнула Романа в темечко и улетела в неизвестность.

— Но я слышал, Черчилль всегда так поступал, закуривая сигару! — не сдавался Роман.

Ястреб снова закружил невдалеке. Роману показалось, что это старуха щелкает хитиновым клювом.

— Сэр Уинстон Черчилль поступал так по необходимости и никогда не выставлял этого напоказ. Поскольку он выкуривал в день до двадцати сигар, его постоянно мучило раздражение на губах, вызванное маслами и смолами, которые содержатся в покровных листьях. Он старался незаметно, слышите, незаметно обернуть кончик сигары бумагой и смачивал ее коньяком, чтобы смягчить неприятный привкус бумаги.

Больше своей эрудицией никто блистать не пытался. Вечер догорал, как гаванская сигара.

Мужчины как-то сразу почувствовали, что пора и честь знать. Тем более, что ни водочки, ни пирожков, ни кофе с сигарами уже не осталось.

Было решено, что доблестная милиция в знак величайшего восхищения и благодарности сопроводит Анастасию Назаровну к самому златому крыльцу. Они, конечно, учли, что родная кровинушка, Серпантинов, провожать мать не стремился, ибо от Инны отлипать решительно не хотел.

Инна высчитывала секунды, когда компания уважаемых гостей покинет ее гостеприимный дом.

Но, уже протопав к выходу, Коротич вдруг задержался на секунду и прошептал, что ему надо сообщить ей нечто очень важное.

Инна видела, как Алексей и Роман повели ее будущую свекровь к машине. Она облегченно вздохнула и готова была выслушать от Коротича все, что угодно, лишь бы Анастасия Назаровна не вернулась.

— Инна, не хотел говорить, — помялся Олег, — но моя обязанность сообщить, что эксперты поработали над твоим письмом.

— Каким письмом? — устало спросила Инна.

— Ты что, Пономаренко? Очнись! Тебе нельзя так глубоко расслабляться. Письмо с угрозами, помнишь, там гробовой покров, Червь-победитель!..

— Вы нашли, кто его писал? — Инна побледнела.

— Нет, но эксперты обнаружили на бумаге частицы сигарного пепла.

— Что?!

— Что слышала. — Коротич опустил голову. — Ну, я пошел.

И, не оглядываясь, быстро спустился по ступенькам.

Инна застыла как вкопанная. «Сигарный пепел? Что он хотел этим сказать? Неужели письмо подбросила Анастасия Назаровна? За что? Неужели она меня так ненавидит? Она мне не может простить Алешку?»

Отвечать на ее вопросы было некому.

«И Коротич скотина. Ужалил, как скорпион, и удалился».

* * *

Дождь. С утра идет дождь. Серое небо, мрачные тучи, низкое давление, головная боль. Виски и затылок бьет, как кувалдой, пульс. Каждый поворот глаз отзывается резью. Даже тихий стук каблуков по коридору раздражает. От боли нельзя скрыться, убежать, отвлечься… Сегодня она всюду с тобой.

Инна осторожно массировала затылок и вспоминала все, что ей удалось узнать об Анастасии Назаровне. Вчера она не давала Алексею продыху и выуживала из него биографию родной матушки.

Алексей дивился такой любознательности, но потом, очевидно, признал за Инной право узнать о свекрови побольше и даже обрадовался столь живому интересу. Он без утайки выложил все, что знал.

Все у Анастасии было как у всех. Трудное голодное детство, война, учеба. Но… еще девочкой она научилась шить и со временем превратилась в известную портниху. Она обшивала знаменитостей и партийных работников. На почве отлично сшитого костюма она и познакомилась с Серпантиновым Вадимом Алексеевичем, крупным хозяйственником. Он был старше ее на двадцать пять лет. Жену к тому времени похоронил, детей не нажил.

Настя прекрасно одевалась, имела вкус к красивой жизни и, что немаловажно, высшее образование. Замуж пошла не раздумывая. Любила она отца или нет, Серпантинов-младший не знал, да и никогда таких вопросов себе не задавал. Став женой обеспеченного номенклатурщика, Настя Серпантинова жить тихо и спокойно за его широкой спиной не захотела. И настояла на своем. Очень скоро она заняла директорское кресло на одной из трикотажных фабрик. Не только заняла, но и удержала в своих цепких ручках даже после рождения Алексея. Как показала жизнь, правильно она поступила. Поскольку Серпантинов-старший вскоре умер, и с тех пор Анастасия Назаровна сама ковала собственное счастье и благополучное детство любимого сыночка.

Ничего, ничего крамольного не нашла в биографии Серпантиновой Инна. Ничего, кроме неистовой, почти животной любви к сыну.

Теперь, массируя затылок, Инна задавалась вопросом: могла ли старуха таким образом отомстить ей за кражу самого дорогого?

«Могла она узнать от Алексея о письмах? — спрашивала сама себя Инна. — Могла. Он сам ей рассказал о содержании письма, о том ужасе, который он пережил, находясь в гробу. А могла она воспользоваться этим обстоятельством, для того чтобы изрядно попортить кровь и нервы будущей невестке? Запросто. А потом указать Алешеньке, на какой шизофреничке он собирается жениться. Поэтому и явилась ко мне в дом, чтобы насладиться местью и подметить страх в моих глазах».

Тучи опускались все ниже. Дождь усиливался. Головная боль нарастала.

«Ладно, будем находить в этом положительные стороны. Допустим, письмецо состряпала Серпантинова. Вряд ли она приступит к исполнению угроз. Напугала — и довольно. Значит… значит, по большому счету мне ничего не грозит. Чем не положительный вывод?»

Телефонный звонок тихонько затренькал. Пономаренко специально убавила, чтобы не донимал. И все равно показалось, что взвыла пожарная сирена, так больно звук ударил по вискам.

— Алло, — устало сказала она.

— Это Раиска-ведьма. Что у тебя там случилось, Инна? Чего это ко мне Тамарка прибежала вся в соплях и требует, чтобы я тебя защищала? Мне что, делать больше нечего? Мне что, силы некуда тратить? Сколько людей нуждается в моей помощи, а ты с пустяками пристаешь!

— Раиса, не кричи, — попросила Инна, — у меня голова раскалывается.

— Рассказывай, да покороче, — не унималась Раиса. Иногда она бывала несносной.

— Можешь спать спокойно, Раиса. Я, между прочим, тебе не звонила и просьбами не донимала. — Инна злилась, отчего виски буквально взрывались от пульсации. — У своей Зиты-всевидящей и спрашивай, на нее и кричи!

— Ладно, ладно, не кипятись. — Раиса сбавила тон. — Тамарка баба хорошая. Экстрасенс хреновый, а так — добрейшей души человек. За тебя тревожится. Я тут картишки раскинула, со светлыми посоветовалась и могу тебя успокоить — ничего в ближайшее время тебе не грозит. Так что живи в свое удовольствие. Благородный король, вижу, у тебя появился. Человек надежный, так планеты говорят, а они редко ошибаются, если их правильно понимать. Смотри не упусти. Ты по мужикам растяпа.

— Да иди ты, Раиса, у меня сейчас башка болит, а ты с пустяками.

— Хороший мужик — не пустяк. За них знаешь какая борьба идет? А тебе частенько дорогу перебегают. Но на этот раз, кажется, повезет.

«С мужиком еще не знаю, а вот со свекровью мне, кажется, действительно повезло», — уныло подумала Инна.

— Раиса, а что тебе Зита сказала? — Инне захотелось услышать версию всевидящей Тамары.

— Не суши себе голову и не зацикливайся на письмах. Прими за шутку и забудь. Никто убивать тебя пока не собирается, никто тебе вреда не желает. Поняла?

— Поняла. Шутка так шутка, — согласилась Инна. Она и сама пришла к такому выводу. Так что слова Раисы только подтвердили ее догадки.

— Ну, будь здоровенькой и держи мужика при себе. — Раиса чмокнула в трубку.

Инна прислушалась к вискам. Удивительно: боль утихла. Забралась поглубже и оттуда слегка порыкивала.

«И ливень прекратился, легкий дождик накрапывает, вот-вот солнышко выглянет». Инна расправила плечи и с удовольствием потянулась.

«Что ни говори, жизнь прекрасна и удивительна. Благородный король — это, конечно, Алеша. Человек надежный, по словам Раисы, а ей можно верить.

Насчет растяпы она краски сгустила, не такая уж я и тюха, чтобы хорошего жениха другим дарить. Буду ее слушать и за него держаться. Пусть только кто попробует отбить!»

Инна засмеялась.

«Слышал бы Алексей мои мысли. Вот удивился бы. А Назаровна перебесится и успокоится. Мы с ней еще подругами станем. Она женщина с характером, сильная, а такие долго не злятся. Подумаешь, письмо, подумаешь, гробовой покров. Шутка. Розыгрыш. Ничего страшного. Да и не Эдгар По это. Чувствую. Сейчас зайдет Василиса Илларионовна и скажет: «Инночка, я перерыла всего По и не нашла ничего подобного».

В дверь постучали.

— Заходите, Василиса Илларионовна! — уверенно прокричала Инна. Она была так уверена, что даже не посмотрела на вход.

Дверь открылась. Но зашла совершенно другая женщина. Зашла, тихо поздоровалась и заплакала. Инна от неожиданности вскочила:

— Надежда, что случилось?

Вот уж кого она не ждала, так это больную и несчастную Надю, на которую кто-то пытался повесить всех собак.

— Случилось, Инна, случилось, — вытирая слезы, отвечала Надежда. — Я выздоровела. Вот какие чудеса в решете. Пришла сказать спасибо. Брат говорит, вы постарались…

— Я тут ни при чем. — Инна говорила чистую правду. Она действительно не прикладывала никаких усилий для того, чтобы найти убийцу Алекса. Просто оказалась в нужном месте в нужное время. — Верунчик сама созналась в убийстве.

— Верунчик никогда бы сама не раскололась. Ее заставили.

Собственно говоря, Инна была того же мнения. Ведь заставлять можно разными методами: и горячим утюгом по физиономии, и шантажом по нервам. И еще неизвестно, что действенней.

— Надя, у тебя есть предположения, кто мог заставить Верунчика сознаться?

Надежда пожала плечами.

— Я даже не знаю, кто Любунчика убил. Поймали того киллера, который меня подставил? — спросила она.

— Ловят.

— Очень хочу ему в глаза посмотреть. Как он додумался невинного человека оговаривать? Чтоб он сдох в подворотне!

«Ничего себе овечка, — подумала Инна. — Да все они в этой фирме девочки непростые. И все способны на многоходовые комбинации. Абсента тяпнут — и вперед, на подвиги, подставы сочинять. И Надюнчик не лучше и не хуже остальных».

В кабинет как вихрь ворвалась энергичная Катька. Она оттолкнула Надежду и ринулась к Инне.

— Представляете, Инна, Верунчика посадили! — затараторила она. — Верка сама во всем призналась. Вот баба! Не баба, а мужик: это ж надо — утопить бугая Алекса и не поморщиться! — Катерина явно бежала под дождем без зонтика. С волос капала дождевая вода, лицо раскрасневшееся, джинсы мокрые по колено, но сама счастливая от важных новостей и гордая, что узнала все из первых рук.

Инне не понравилось, что Катерина приобрела привычку врываться в ее рабочий кабинет по собственному усмотрению. Что за вольности позволяет себе эта взбалмошная особа?

Катерина, видя, что ее сногсшибательное сообщение ни на кого не произвело должного впечатления, оскорбилась.

— А вы чего не удивляетесь? — разочарованно спросила она. — Вы уже знаете? Кто вам успел сказать?

Катерина повернулась к двери, чтобы посмотреть, кого это она толкнула, пробивая себе дорогу, и узнала Надежду.

Быстро забыв, о чем только что говорила, она радостно закричала:

— Надька, как здорово, что ты нашлась! — Катерина бросилась на шею ошалевшей от таких бурных проявлений чувств Надежде.

«А еще совсем недавно она готова была ее в грязь втоптать, — подумала Инна. — С чего бы это такие быстрые перемены?»

— Осторожней, Катерина, ты мокрая, — отстранилась Надежда.

— Я счастливая! — заявила Катя. — Документы оказались фальшивкой, так что ты не виновата.

— Какие документы? — опешила Надя.

— Так ты ничего не знала? — Катя всплеснула руками. — Инна, представляешь, она ничего не знала! Я на нее злилась, как на последнюю шкуру, а она не виновата! Дарственная Алекса на квартиру оказалась подделкой. Вот скотина этот Алекс, всех успел грязью замазать. Спасибо Верунчику, что его утопила. Слушай, Надька, а давай к ней в гости сходим? Ей в ментовке сейчас, наверное, тошно, а мы тут как тут. Мы же подруги. Заявимся с визитом, ей станет легче. Слушай, классная идея.

Катька трещала об этом не переставая, а Инна диву давалась, какой безмозглый молодняк пошел. В тюрьму им сходить будто в кафешку забежать. Да кто их пустит в СИЗО?

— Решено, идем, у меня генерал знакомый есть, он мне не откажет, — объясняла Катька положение вещей.

«Вот тебе и безмозглый… — подумала Инна. — Не безмозглый, а пронырливый. Все на всех уровнях у них схвачено. От кинологов с собачками до генералов с пропусками».

— И правда, надо Верунчика поддержать, — согласилась Надежда. — Я знаю, как трудно быть в одиночестве.

Они ушли, а Инна придумала сногсшибательный план действий. Без предупреждения явиться к Анастасии Назаровне и радостно сообщить, что она догадалась, кто стоит за письмом с угрозой. Что она ее прощает и желает если не мира, то хотя бы перемирия. Наверняка Анастасия оценит такой смелый поступок. Это в ее духе. Если план сработает, она посмотрит на Инну другими глазами, лучше ее поймет. Потом они выпьют кофе и выкурят сигару или трубку мира, как получится. Не будет старуха злиться и расстреливать ее тут же, на месте. Инна ничего не боялась. Сама Раиса предсказала, что ничего опасного ей не грозит. Сверхъестественными силами ей выдан карт-бланш на безоблачное существование, а с ними не поспоришь.

Безумный план так понравился Пономаренко, что она тут же вскочила и бросилась навстречу неизвестности. Она ловко перепрыгивала через лужи, но не учла, что машины несутся как угорелые по таким же лужам. Зазевавшись, попала под раздачу грязной воды из-под колес какой-то легковушки. Результат плачевный — окатило с ног до головы. В таком виде к Анастасии Назаровне не побежишь.

— Идиот! — закричала Инна, чуть не плача. — Скотина! Чтоб у тебя колеса отвалились!

Машина резко затормозила. Потом остановилась. Инна, закрыв рот, наблюдала за действиями водителя. Случай небывалый. Чтоб у нас, при всеобщем дорожном хамстве, водитель решился остановиться после содеянного?..

«Неужели цивилизация докатилась и до нас? — задавала себе вопрос Инна. — Я даже не знаю, как себя вести, если он вдруг начнет извиняться. Да нет, не будет он извиняться. Услышал мои проклятия и идет, чтобы набить физиономию. Это по-нашенски. Это понятно».

Инна непроизвольно нащупала в кармане баллончик с чудо-газом, подарок Артема, брата Надежды. В него она как-то больше верила, чем в извинительные речи водителя.

Тем временем из машины вышел молодой парень. «Явно день-деньской приседает со штангой и на тренажерах качается, — определила Инна. — Такой извиняться не будет. Остается «нашенский» вариант».

И она сжала в кармане единственное оружие — баллон.

— Я дико извиняюсь, — разлепил рот водитель, — дико извиняюсь.

От его извинений, сказанных сквозь зубы мрачным тоном, Инне стало не по себе.

— Ничего страшного, — пролепетала она. Ей показалось, что этого кабанчика никакой газ не возьмет.

— Вы, наверное, куда-то спешили, раз так получилось, я вас подвезу, — предложил водитель.

— Никуда я не спешила, — отбрыкивалась от услужливого водителя Инна. Никогда в жизни она не сядет в машину такого мрачного типа. — Спасибо за заботу.

— Нет. Я виноват, значит, я должен вас отвезти…

— Уверяю вас, вы ничего не должны. Просто впредь замечайте пешеходов и тормозите перед лужами, — не удержалась от нравоучений Инна.

— Она еще учить меня будет! — зло фыркнул кабанчик, подскочил к Инне, без лишних разговоров схватил ее за руку и поволок в машину.

— Что вы делаете? — пыталась сопротивляться Инна. — Я закричу!

— Пасть порву! — коротко пригрозил кабан. И Пономаренко поняла, что он не шутит.

Самое время переходить к обороне. Инна исхитрилась, достала баллончик и брызнула струей газа в физиономию водителя. Тот с удивлением глянул на Пономаренко и, не успев изменить выражения лица, рухнул как подкошенный. К сожалению, рухнул на Инну, как на ближайший «столбик». «Столбик» такого веса не выдержал и подогнулся. Теперь Инна лежала в луже, а на ней — бесчувственный водитель.

В это время зазвонил мобильник. Как раз вовремя.

— Алло, — отпихивая тушу водителя, ответила Инна.

— Пономаренко, ты где? — услышала она голос Коротича.

— В луже, — честно призналась Инна.

— Все шуточки шутишь, — не поверил Олег и обиделся.

— Для кого шутки, а для кого — сермяжная правда.

— Перестань плакаться, — своеобразно пожалел ее Коротич. Было очевидно, что Олег воспринял все как очередной прикол. — Лети к нам. Мы Шпунтика поймали. Он пока молчит, но Ромочка очень старается, так что с минуты на минуту наш горе-киллер заговорит. Ему деваться некуда, Роман свое дело знает.

— Хорошо, сейчас буду, — пообещала Инна. Из лужи пора было выбираться.

Оттаскивая с проезжей части дороги тяжеленного водителя, Инна вспоминала обнадеживающие прогнозы Раисы и злилась на собственную доверчивость.

«Это называется «ничего тебе не грозит»? — чуть не кричала она. — Да он почти меня похитил! Явно собирался убить и труп выбросить на ближайшую помойку! А Раиске это кажется безоблачным существованием! Я, дура, поверила, бдительность потеряла. Кому поверила? Картам? Экстрасенсам? Звездам? Идиотка! А если бы у меня баллончика под рукой не было? Спасибо Артему, вовремя подарил. Вот кого надо благодарить, а не Раиску-ведьму! Оклемаюсь, подсушусь, я ей обязательно позвоню. Посмотрю, как она выкручиваться будет. Как же, с нее как с гуся вода. Оправдается. Что со звезд возьмешь? Скажет, что Меркурий неожиданно зашел за Венеру, или еще какую-нибудь ахинею, и все. Взятки гладки, а меня чуть не убили. Что же теперь с ним делать? Лежит, как бревно».

Инна обшарила карманы налетчика, нашла водительские права. Удивление ее возрастало. Права были выданы женщине, и машина, судя по документам, принадлежала некой Гусевой Наталье Викторовне.

— Ба! Да это бревно, похоже, машину умыкнуло?

Бревно отвечать за свои действия не собиралось, поскольку даже не слышало вопроса. План дальнейших действий созрел мгновенно. Пономаренко решила воспользоваться машиной для доставки собственной, подмоченной в лужах персоны прямо к Коротичу, то есть к отделению милиции. Там и одежду удастся подсушить, и признание Шпунтика услышать, и машину вернуть почти по назначению — ментам. Пусть разбираются. Хорошо бы еще и этого бугая доставить, но он все-таки тяжеловат. По словам Артема, в отрубе ему находиться не меньше часа, потому Инна решила оставить водителя лежать на обочине и при первом удобном случае натравить на него милицию.

Решено — сделано. Инна смело села за руль незнакомой машины и отважно проехала мимо постов ГИБДД.

«Ну и службы у нас хреновые, — торжествуя, подумала она. — Еду на угнанной машине, а они хоть бы хны. Впрочем, возможно, хозяйка еще не хватилась пропажи. Такое тоже может быть».

Когда она заявилась в отделение, Коротич не скоро пришел в себя от удивления.

— Ты смотри, не соврала, — сказал он, порылся в шкафу и выдал ее кой-какую одежонку со своего плеча, припасенную на черный день. — Лужа, судя по всему, была глубокая и лежала ты в ней долго. Пономаренко, неужели с перепоя?

Инна переоделась и с удовольствием сообщила, что приехала на ворованной машине. И машина эта стоит перед входом в отделение. И хозяйские права находятся в бардачке, а ключи от машины лежат перед ним.

Коротич только покрутил пальцем у виска, выражая свое отношение и к Пономаренко, и к ее выходке.

— Клептоманка, — выругался он, схватил ключи и пошел улаживать навороченные Инной дела.

— Да, забыла сказать, меня хотели похитить. Похититель лежит без сознания на обочине около издательства. Ты уж постарайся, Олежек, его найти и расспросить, чего он, собственно, от меня хотел! — вдогонку закричала Инна.

Коротич ушел, а в кабинет заглянул Роман.

— Олег где? — спросил он. — О, Инна Владимировна, что за маскировочка?

— Обстоятельства, — пояснила Инна, развешивая свои джинсы на дверце шкафа. — Шпунтик раскололся?

— Как бы не так. Молчит, собака.

— Ты ему задавал вопрос о Любунчике?

— Не то слово, и задавал и вбивал. — Роман потер кулаки. — Только мычит и глаза таращит. Вот пришел с Коротичем посоветоваться, может, он что придумает.

— Может, я что-нибудь придумаю. — Инна осмотрела себя критически. — Любой урка испугается моего вида. Хочу посмотреть ему в глаза.

Роман засмеялся:

— Если хотите, пойдемте, только не вмешивайтесь в наш разговор.

Шпунтик сидел на стуле и затравленно крутил головой. При виде Романа он собрал глаза в кучку и упрямо сжал губы. Весь вид его говорил: «Убейте меня, ничего не скажу».

— Ну что, Шпунтик, молчишь? — Роман спросил для проформы, как-то устало, не грозно.

Инна поняла, что Шпунтик не расколется, и стала изучать кабинет. Увидела огромный аквариум с большими, в ладонь, рыбами. Залюбовалась ими, постучала пальцами по стеклу. Рыбки вымуштрованно собрались около нее.

— Бедненькие мои, — залепетала Инна, — никто вас не кормит, голодненькие.

Роман посмотрел на нее как на сумасшедшую. Шпунтик заинтересованно повел глазами в сторону аквариума.

— Пираньюшки мои дорогие, вам бы мясца свеженького, давненько вас не кормили, — продолжала причитать Пономаренко.

До Романа кое-что дошло.

— И то правда, Инна Владимировна, последний раз на прошлой неделе кормили. У меня идея. Шпунтик все равно молчит, никакого толку от него нет, так пусть хоть рыбок покормит. Все ж пользу принесет. Для общества он экземпляр вредный, а для хищников — в самый раз.

— Нельзя, Роман, живым человеком пираний кормить, грех это. Они же ему руки в пять минут обгложут и не наедятся. Им его пальцы что крошка хлеба голодному.

— У него две руки. Сначала пусть одной полакомятся, затем другую сунем в аквариум.

— Шутите, начальник? — Шпунтик решил робко улыбнуться. — Кто вам поверит, это незаконно.

— А тебя никто не спрашивает! — грубо отрезал Роман.

— Какие они голодные, — гнула свою линию Инна.

Шпунтик настороженно смотрел на странную бабу, которая сюсюкала с неизвестными ему рыбами.

— Я придумал, сейчас палец ему малость порежем, кровушку пустим — и в аквариум. Пусть рыбки поклюют немного.

— Шутите, начальник? — Шпунтик на стуле нервно заерзал.

— Палец давай! — рявкнул Роман. — Да не бойся, это не больно. Больно потом будет, в аквариуме. Пираньи на кровь, как крокодилы, сбегаются. Они руку в момент сожрут. Я им праздник устрою, если ты, падла, сию минуту не расколешься, что убил девку! Извините, Инна Владимировна, за грубость. Достал он меня. Руку давай!

Роман схватил нож и полоснул Шпунтика по пальцу. Выступила кровь.

— Не верю! — заверещал Шпунтик и уставился на рыб. Те сгрудились в одном месте и застыли среди чахлых водорослей. — Не верю, — повторил Шпунтик шепотом.

Да и как поверить в такое варварство? По морде получить, по ребрам, по почкам дубинкой, сапогом в пах — это понятно. Но чтобы менты начали пытать народ рыбами-людоедами…

— И не надо тебе верить, — спокойно сказал Роман и подтащил Шпунтика к аквариуму. Выдавил из пореза кровь, оценил ее количество, пробурчал: — Вполне достаточно.

— Начальник, нельзя так шутить, — попытался выдернуть руку Шпунтик.

— Стоять смирно! — скомандовал Роман. — Ты морду-то отверни, а то умом тронешься — зрелище не для слабонервных.

Шпунтик, трясясь всем телом, промычал: «Не верю!» — и испуганно отвернулся.

Роман засунул его руку в аквариум и там, в воде, цапнул за палец маникюрными ножницами, которые ему предусмотрительно вручила Инна.

Шпунтик заорал так, что было слышно на улице.

— Я убил! Я убил, — задергался Шпунтик.

— Ты смотри, испугался, — больше всех удивился Роман. — Ну-ка, повтори, что ты сказал?

— Убил! Я девку убил, — послушно прошептал Шпунтик, сунул окровавленный палец в рот и испуганно уставился на рыб-людоедов.

Те, почувствовав свою причастность к великому акту покаяния, буравили Шпунтика круглыми немигающими глазами.

— Вот и славненько, — повеселел Роман. — Сейчас оформим чистосердечное признание, и дело с концом.

— Как скажете, гражданин начальник, — покорно ответил Шпунтик.

— Только учти, Шпунтик, рыбки мои голодными остались, так что не вздумай пургу гнать…

— Понял, гражданин начальник, понял, чего уж тут скрывать. Как на духу признаюсь, я девку убил.

— Кто тебе ее заказал? — не выдержала Инна и вклинилась в допрос.

Шпунтик насупился. Одно дело, когда мент допрашивает и рыбами-людоедами пытает, а другое дело, когда баба непонятная вмешивается. Она и не мент, и не рыба, а какая-то бомжиха в затрапезной одежонке, чего это он должен перед ней душу выворачивать?

— Инна Владимировна, — укоризненно протянул Роман, — терпение надо иметь, человеку сосредоточиться надо, подумать…

На нормальном языке это звучало категоричнее: «Не вмешивайтесь вы, ради бога, в мужские разговоры!» А может, что погрубей и прямолинейней, Инна уточнять не стала. Отступила в тень и только слушала.

— Говори, Шпунтик, все по порядку. Время у нас есть.

— А что говорить? Это девка заказ мне сделала. Ну… это… чтоб я шефа ее убрал подальше, на тот свет. Сговорились мы с ней. Но я же не лох. Вижу, девка под стрессом ходит. Завтра одумается, мне еще спасибо скажет, что не поспешил с выполнением заказа. А бабки нужны были позарез. Что делать? Я аванс взял да и махнул к шефу, к Алексу, на разговор. Все ему выложил, ну, как водится, денег за услугу попросил. Короче, мы с ним эту проблему перетерли. Он за спасение своей шкуры отстегнул капусты, сколько я просил, и отвалил. А утром узнаю, что его замочили. Ну подумай, начальник, не терять же бабки? Девка сама остальную сумму принесла, решила, что это я шефа угробил. Веришь, плакала, когда расплачивалась, трясло ее всю. Что я, лох, чтоб от денег отказываться? Взял бабки — и в кабак. Такая везуха не часто выпадает: и греха никакого за душой, и деньги есть. Да видно, рано обрадовался. Девка, Любкой ее зовут, вдруг на следующий день стала деньги обратно требовать. Кричала, что все ментам доложит. Что я, лох, чтоб бабки отдавать? Ну, это… пришлось пристрелить, чтоб не орала. Поверь, гражданин начальник, вынудила она меня! За горло взяла! Не хотел, как на духу, мамой клянусь, не хотел убивать, заставила, орала громко! Я и отработал деньги.

— Это все?

— Мамой клянусь, все!

— Шпунтик, за тобой все равно должок остался. — Роман недобро ухмыльнулся. — Ты нас с капитаном дважды кинул, помнишь?

— Ну, просто не хотел раньше времени светиться, — стал оправдываться Шпунтик.

— За базар надо отвечать.

— Не спорю, говори, начальник, что надо. — Шпунтик подобрался на стуле и застыл как изваяние.

Инну тоже заинтересовало, куда клонит Роман. Вроде бы Шпунтик во всем сознался.

— Чтоб впредь неповадно было нас обманывать, придется тебе, Шпунтик, все же моих рыбок подкормить малость…

— Пощади, начальник! — заорал Шпунтик и, как подкошенный, упал перед Романом на колени.

Роман выдержал эффектную паузу и, наконец, сжалился над страдальцем.

— Ладно, я подумаю, отправляйся в обезьянник, посиди там, подумай над своим поведением.

Благодарности Шпунтика не было границ. Уходя, он все время кланялся и повторял: «Спасибо, начальник, век не забуду, спасибо!»

Как только за Шпунтиком закрылась дверь, Инна не выдержала и захохотала.

— Никогда бы не подумала, что мирные астронотусы запросто сойдут за людоедов, — отсмеявшись, сказала она. — Ты, Романчик, передай Коротичу, чтобы поберег таких ценных рыбок. Глядишь, в отделении процент раскрываемости преступлений резко возрастет.

Роман прошелся по кабинету. Ласково постучал по аквариуму, нежно поворковал с рыбками и, находясь в прекрасном настроении, достал из сейфа бутылку водки, два стакана и бублики.

— А не выпить ли нам, уважаемая Инна Владимировна, водочки? Мы это заслужили.

— Мы — не знаю, а пираньюшки точно заслужили. Как бедный Шпунтик орал — заслушаешься.

— Мы тоже заслужили по сто грамм. Два преступления совершено — два преступника сидят в камерах. И заметьте, раскрутили мы это дело за очень короткий срок. Это вам не хухры-мухры. Коротич за такую оперативность может еще одну звездочку на погоны поймать, а нам, штатским, придется удовольствоваться водочкой. Что тоже неплохо. — Роман разложил на бумаге бублики и разлил водку по стаканам. — Закуска нехитрая, зато от чистого сердца. Прошу к столу, Инна Владимировна.

Пономаренко не разделяла радость Романа, наоборот, ей стало неспокойно. И как только она попыталась разобраться — с чего бы это вдруг на нее напала тревога, — ей стало очень неуютно жить на белом свете. Ничего нет противнее анатомирования собственных страхов. Еще противней рассказывать о них друзьям, особенно когда друзья ничего не подозревают и находятся в состоянии эйфории от собственных успехов.

Роман светился от предвкушения тяпнуть сто граммчиков за блестяще завершенное дельце. Грех не отметить такое событие тотчас же. Удача может и отвернуться, если не показать, как ее ценят и привечают люди рисковых профессий.

Постояв с поднятым стаканом и покрутив бублик, которым следовало занюхать водочку, Роман понял, что праздника не будет.

— Ну так же нельзя, Инна Владимировна, — простонал он. — Зачем же такой момент портить? Давайте выпьем как люди, отметим событие…

— Какое событие, Романчик? — извиняющимся тоном спросила Инна. Она, конечно, понимала, что обламывает кайф по полной программе, но ничего поделать со своим занудством не могла.

— Шпунтика раскололи… Верунчик сидит… — Роман вздохнул и выпил-таки водку, но уже безо всякого интереса. Даже с некоторым отвращением и с мыслью, что отмечать событие нужно было в компании Коротича, поскольку даже самая умная из баб не способна понять тонкую нервную организацию мужчины и его запросы. Ей раз плюнуть испортить всякое удовольствие…

— Ну и что с того, что преступники уже сидят? Они сами во всем признались, или почти сами, не важно. Они — верхушка айсберга. — Инна пошла в атаку. — А ты задумывался, кто заставил Верунчика сознаться? С чего бы это такая сильная, крепкая натура начала каяться в содеянном?

— Вы еще спросите, отчего Шпунтик сознался. — Роман хрустел бубликом и понимал, что Пономаренко права. И от собственной понятливости даже бублики, которые он любил с детства, горчили.

— Не прикидывайся дурачком! — взвилась Инна. — Кто подкинул Верунчику пленку? Кто позаботился о письмах с угрозами?

Что мог ответить Роман? Он забросил в рот вместо одного бублика два и теперь пытался их побороть.

Вот так, с набитым ртом, ему и пришлось встречать начальство. В кабинет заглянул сам Блинов, которого ехидные подчиненные прозвали Пушкиным — юмор был в том, что, в отличие от любвеобильного тезки, полковник на дух не переносил прекрасный пол. Как всегда, случайно. Все знали о привычке Александра Сергеевича «случайно» появляться то в одном, то в другом кабинете. Ему казалось, что таким образом он успешно борется с разгильдяйством и недисциплинированностью подчиненных.

Так и есть. На столе бутылка водки, два стакана, а в собутыльниках — выскочка журналистка. Ему давно хотелось поставить ее на место, чтоб не мешалась, не встревала и, вообще, в поле зрения не появлялась.

Блинов натянул фуражку на самые брови — признак крайнего раздражения — и рявкнул:

— Убрать посторонних с территории!

Это была его традиционная фраза при виде Пономаренко.

— Здравствуйте, Александр Сергеевич, — с набитым ртом произнес Роман. Получилось не слишком внятно.

— Дисциплины никакой! — продолжал греметь полковник. — С утра лыка не вяжешь!

— Я с утра маковой росинки во рту не держал, — огрызнулся Роман.

Он понимал, что в милиции давно не служит, в подчиненных Блинова не числится и только волею случая и по личной просьбе того же Блинова здесь временно находится. Ничего с ним Пушкин сделать не может и кричит скорее для сбрасывания пара.

— Это что? Водка?! — багровея, нагнетал обстановку Блинов. Он и сам понимал, что разносить в пух и прах в этом кабинете некого, но остановиться не мог.

— Мы закрыли сегодня сразу два дела, — скромно доложил Роман, — и решили немного отметить…

Пушкин на мгновение онемел. Потом более осмысленно покосился на водку.

— Празднуете, значит, — уточнил он. — И какое дело обмываете?

— Как «какое»? — вырвалось у Романа. — То, что вы поручили. По двум убийствам получили чистосердечные признания, так что заслужили не водку, а коньячок.

— Ну вы даете! — Блинов подсел к столу. — Говоришь, чистосердечные?

Роман кивнул.

— Наливай, — приказал Блинов.

Забытая всеми Пономаренко долго оставаться в тени не привыкла. Она вдруг ни с того ни с сего брякнула в спину полковнику такое, что Роман от неожиданности чуть не выпустил из рук бутылку.

— Александр Сергеевич, а вы за что пьете? — резко спросила она. — За то, что приложили руку к одному из убийств?

Блинов выпучил глаза от такой наглости и, как рыба, открывал беззвучно рот, фильтруя ненормативную лексику. А так как окромя мата других слов не нашлось, то пламенную ответную речь от начальства так никто и не услышал.

«Рыбий» эффект изрядно испугал Романа.

— Инна Владимировна, откуда такое обвинение? — вступился за честь Пушкина Роман.

— От простой логики. Восстановим события. Любунчик заказала Шпунтику шефа. Тот работу не сделал, а так как Алекса все равно убили, деньги взял. На этом все бы и закончилось для Любаши благополучно, если бы Александру Сергеевичу не захотелось представить смерть Алекса как самоубийство. Помнишь, Ромочка, мы как раз сидели у Верунчика в кабинете, когда от начальства пришла фальшивка о самоубийстве Алекса? Все стали напиваться на радостях. А Любунчик надралась с горя, потому как поняла, что денежки с нее «струсили» зря. Дальнейшее ты знаешь со слов Шпунтика. Любунчик стала требовать от киллера вернуть деньги, и тот ее пристрелил. Если бы не было дезинформации, Любунчик осталась бы жива. Так что вы, Александр Сергеевич, косвенно виноваты в ее смерти.

Наступила долгая пауза.

— Мы все виноваты в смерти Любунчика, — наконец сказал Роман. — Именно вы, Инна Владимировна, озвучили на фирме версию о самоубийстве Алекса, я помню. А потом долго разговаривали с Любунчиком в туалете.

— Я не снимаю с себя вину, — вспыхнула Пономаренко. — Только теперь я понимаю слова Любунчика. Она все время твердила, какая она дура, что и деньги потеряла, и Алекс умер. А я никак не могла их осмыслить. Но теперь ничего не изменишь. Нет человека.

Инна вздохнула, подошла к столу и залпом выпила из своего стакана водку. Выпила и закашлялась.

Мужчины засуетились. Роман подсовывал под нос Инне бублик, а Блинов участливо постукивал по спине и по-отечески ворчал:

— Ох, женщины, нет чтобы дома сидеть, детей воспитывать, мужа с работы ждать, так они лезут убийства раскрывать и водку глушить. А ни то ни другое толком делать не могут! Ну что, полегче стало?

Инна закивала, захрустела бубликом и вдруг сказала:

— Как страшно… Выходит, Любунчик оплатила собственное убийство?

— Выпьем! — приказал Блинов, и все подчинились.

— Александр Сергеевич, скажите, кто вас попросил об этом одолжении? — не унималась Пономаренко.

— О каком одолжении? — Блинов все понял, но тянул время.

— Кто просил представить смерть Алекса как самоубийство?

— Вот настырная баба, — прошептал он.

— Инна Владимировна, по-моему, мы не вправе задавать такие вопросы начальству. Ему, как известно, виднее.

— Помолчи, Рома, — осадила защитника Инна и выжидательно уставилась на полковника.

Блинов помолчал-помолчал и неожиданно для себя решил удовлетворить просьбу журналистки.

— Дело закончено, — начал он, — теперь можно и карты открыть. Обратились серьезные люди и обосновали просьбу вполне логично. Да и помощь вполне весомую предложили в расследовании. Машину, оборудование для следственной группы.

— Так вот откуда у Романа появилась крутая машина и аппаратура для… — успела вставить Инна, но ее быстро перебили, чтоб она, не дай бог, не стала уточнять детали.

— Это все рабочие моменты. — Блинов улыбнулся. — Просьба исходила от Амалии Никифоровны Медведевой.

— Амалии Никифоровны, — эхом повторила Инна.

Как она раньше об этом не догадалась? Ведь Амалия — фактический владелец конкурирующей фирмы. И естественно, не хотела, чтобы из-за убийства Алекса трепали ее имя. Подозрения могли изрядно подмочить репутацию фирмы. Поэтому Амалия не могла допустить, чтобы все, кому не лень, судачили на ее счет. Она поступила правильно. Если есть возможность уберечь себя от излишних проблем, почему бы не воспользоваться своим влиянием? Кто ж знал, что это приведет к смерти Любунчика? Причина и следствие оказались очень далеки друг от друга.

«Причина и следствие. Причина и следствие», — повторяла Инна про себя, до тех пор пока ее не отвлек Роман.

— Инна Владимировна, вы так глубоко задумались, поделитесь, о чем? — спросил он.

Инна очнулась от наваждения и увидела, что пир закончился вместе с водкой. Бутылка была пуста, Блинов ушел, Роман заваривал чай и с интересом поглядывал на отрешенную Пономаренко.

— А где Пушкин? — поинтересовалась она.

— Он, между прочим, с вами вежливо попрощался, потом покрутил головой и покинул филиал психушки. Не обижайтесь, это его слова. Так о чем вы задумались?

— Роман, ты когда-нибудь пазлы складывал?

— Бог миловал от таких идиотских занятий. Вам чай крепкий?

— Именно таким идиотским занятием я и занималась, — призналась Инна. — И кажется, оно не такое уж бесполезное. Да брось ты этот чай! Поехали, Ромочка, поехали.

— Куда, Инна Владимировна? Я же за рулем сейчас как танк без тормозов. Мы же водку пили.

— Нашел когда напиться! — Инна разозлилась. Она, кажется, наконец-то обо всем догадалась, и теперь, чтобы проверить догадку, ей всего-то нужно проехать несколько километров по городу — и, вот невезуха, не на чем. Абсурд!

— Так есть же повод, — оправдывался Роман.

— Нет у тебя никакого повода, есть только иллюзия. Вот за нее ты и пил. А до истины еще докопаться надо. На такси поедем, за твой счет! — рубанула Пономаренко.

— На такси так на такси. — Покорности Романа можно было удивиться, но Инна не снизошла до удивления.

Ее сжигало нетерпение. Она была готова бежать за последним доказательством, за последним пазлом, чтобы невероятная по сложности и запутанности картина стала законченной.

Роман изнывал от жажды и любопытства. Жажду утолить было легко: он, пока тормозил мотор, успел схватить бутылку минералки, а вот вытрясти из Пономаренко хоть крупицу информации оказалось сложнее.

— Хоть намекните, куда мы едем? — ныл Роман.

— В альма-матер, Ромочка, — бросила кость голодной собаке Инна, и все! Больше никаких объяснений.

Всю дорогу Роман старался разговорить Пономаренко и получал в ответ туманные фразы: «Если нам повезет, мы встретимся с очаровательной женщиной, и все станет на свои места, а пока, что бы я ни сказала, ты мне не поверишь».

Они долго бродили по университету, Инна справлялась о некой Лидии Тимофеевне. Роману это имя ничего не говорило, а неизвестная женщина оказалась настоящим неуловимым привидением — все ее видели, причем вот только что она пробегала мимо, но никто не мог сказать, куда она исчезла в следующую секунду. Изрядно вымотавшись — сказывались-таки водка и жара, — Роман на одном из этажей остановился и, вытирая пот, взмолился:

— Пристрелите меня, Инна Владимировна, мы уже десятый круг даем без результата. Давайте остановимся и просто подождем эту Лидию, рано или поздно она пробежит мимо. Поверьте, есть и такой способ охоты: сидеть в засаде и ждать зверя.

— Согласна, — простонала Инна. Она и сама подустала. — Но какова старушка? Десять лет назад ее так же невозможно было поймать. Ничего не изменилось. Придется ждать ее около кабинета. Жаль, хотелось инсценировать случайную встречу, ну уж ладно, как-нибудь отобьемся.

— Что значит «отобьемся»?

Инна засмеялась:

— Лидия Тимофеевна очень любит поговорить со старыми знакомыми. Одно дело, когда столкнулись неожиданно, перебросились мимоходом парочкой фраз и разбежались. А уже если ты пришел специально, значит, время есть, тогда держись, она наговорится всласть и не отпустит, пока не заговорит вусмерть.

— Понял. Я изображу приступ белой горячки, вы только моргните, когда начинать.

По длинному университетскому коридору бежала старушка. Она вклинивалась в поток студентов, как ледокол. Все расступались, и почти все, здороваясь, вежливо кланялись.

— Репетируй поклон, Ромочка, она это любит, — приказала Инна.

— Кто? Мы ждем эту фурию?

— Именно ее. Только она на факультете все знает, все помнит, но не всем сообщает. Так что придется постараться старушке понравиться.

— Пока не поздно, может, шепнете, что мы от нее хотим узнать?

— Поздно, пора кланяться.

Старушка поравнялась с Пономаренко, та с готовностью согнулась пополам и бодренько проскандировала:

— Здравствуйте, Лидия Тимофеевна!

Тимофеевна, не останавливаясь, промчалась мимо, но потом, видно, до нее дошло, кто с ней поздоровался. Она резко развернулась, подбежала к Пономаренко и недоверчиво потрогала ее за руку, будто проверяя целостность и правдивость картинки.

— Лидия приветствует Инну! — напыщенно сказала она. — Тьфу! Чувствуешь, как пошло звучит? То ли дело у древних: «Сенека приветствует Луцилия!» Какая красота, какое благозвучие, какая гармония! А перенеси это на нашу почву? Кажется, то же самое, но слух отнюдь не ласкает. Перечитываю сейчас письма Сенеки, получаю истинное наслаждение. В каждом письме пульсируют мысли философа. У меня возникает давно забытое ощущение, будто разговариваю с умным человеком. Слушай: «Глупо умирать от страха смерти. Пусть приходит убийца — ты жди! Зачем ты спешишь навстречу? Зачем берешь на себя дело чужой жестокости? Завидуешь ты своему палачу, что ли? Или щадишь его?»

Лидия Тимофеевна наблюдала за реакцией слушателей. Пономаренко чуть не грохнулась в обморок. Она, когда получила голубой конверт с цитатой из Эдгара По, малодушно решила, что лучше выброситься из окна, как Лика Медведева, чем попасться в лапы Червей-победителей. Как престарелая профессорша угадала ее настроения?

— Ты, конечно, еще не задумывалась о смерти. Я уже в том возрасте, когда прислушиваются к мудрецам, — продолжила Лидия Тимофеевна. — Они не категоричны, могут сами себе противоречить, но интересны тем, что с ними проходишь весь процесс размышлений на тему жизни и смерти. Вникни: «Жизнь не всегда тем лучше, чем дольше, но смерть всегда чем дольше, тем хуже. Ни в чем мы не должны угождать душе так, как в смерти. Лучшее из устроенного вечным законом то, что он дал нам один путь в жизнь, но множество — прочь из жизни. В одном не вправе мы жаловаться на жизнь: она никого не держит. Тебе нравится жизнь? Живи! Не нравится — можешь вернуться туда, откуда пришел».

— Лика сделала свой выбор, — прошептала Инна. — Вы ее оправдываете?

— Я сразу поняла, зачем ты пришла. — Лидия Тимофеевна покачала седой головой. — Видно, пришло время вспоминать Лику.

— Вы не подскажете тему дипломной работы Лики? — спросила Инна. Именно за этим она и пришла в родные стены, и только Лидия Тимофеевна, научный руководитель Лики, могла помнить такие подробности из их студенческой жизни.

Старушка закивала:

— Я так долго об этом помнила, что теперь забыть не могу. Да и обстоятельства не дают мне забыть. Все время кто-то напоминает. Лика занималась творчеством Эдгара По. «Мотивация жизни и смерти в рассказах Эдгара По» — так звучала тема ее дипломной работы. У меня тоже есть к тебе вопрос: нужен ли тебе был ответ? Ты уверена в этом? Сенека утверждает, что знание никому не достается случайно.

— Не знаю, Лидия Тимофеевна, — честно призналась Инна. — Но все равно, спасибо за память.

— Ты заходи, Инночка, почаще. Читала о некоторых твоих громких делах. Забегай, поговорим не спеша. Сейчас тороплюсь на ученый совет, извини. Бегу.

— А вы, Инна Владимировна, говорили, что от нее придется отбиваться. Очень вежливая матрона. Ответила четко и ясно и отпустила. Только вот я не пойму, что нам дает ее ответ? Какая разница, чем занималась какая-то Лика десять лет назад?

— Лика Медведева — дочь Амалии Никифоровны, — ответила Инна. — Десять лет назад она покончила жизнь самоубийством, выбросилась из окна.

— Ну и что? Я, конечно, сочувствую Амалии Никифоровне, но…

— Роман, у меня есть план: поехали к Амалии, там все и выясним. Мне она не откажет во встрече.

— Чувствую себя как в фильме «Тупой и еще тупее». Ничего не понимаю. Снизойдите, пожалуйста. — Роман умоляюще сложил руки. — Хотите, я сейчас на колени плюхнусь?

Студентки, пробегающие по коридору, стали откровенно «зависать» и нервно похихикивать. Им явно нравился мускулистый торс Романа и совершенно не нравилась стоящая рядом мымра. «И он на нее чуть ли не молится! Чем она его взяла? Может, он плюнет и обратит внимание на меня?..»

— Роман, не доводи будущих журналисток до истерики. Уходим, пока тебя не выкрали. Все объясню по дороге.

Сыщик воспрянул духом. Он снова ловил такси, а Инна договаривалась о встрече. Амалия Никифорова не обрадовалась настойчивости Пономаренко, но и не отказала. Сошлись на том, что Инна приедет сейчас же, но ненадолго. Амалия сослалась на то, что ей необходимо принимать лекарства и отдыхать строго по часам.

— Я предполагаю, что Амалия — именно та главная фигура, которая стоит за всеми событиями. Это ее дьявольский план воплощается в жизнь, — открыла карты Инна, как только они с Романом оказались в машине.

— Зачем же тогда она обратилась к Блинову? — опешил Роман.

— Это легкий вопрос. Она знала, что Алекса убила Верунчик, и вы должны были это раскопать. Она делала все, чтобы помочь поискам. Вы с Коротичем хорошие оперативники, рано или поздно добрались бы до убийцы, но Амалия не хотела ждать и довела Верунчика до признания.

— Чего ждать? — тупо спросил Роман. Он не верил ни одному слову Инны и не скрывал своего настроения.

— Ждать власти. Ждать удовлетворения своих амбиций, ждать кайф от исполнения собственных желаний. Это же бешеный кайф. Пойми, она развлекалась, она играла человеческими судьбами, как Бог. Не удивлюсь, если она признается, что чувствовала себя Демиургом. Да она, припоминаю, уже говорила об этом, только я была не готова понять ее слова. Слушала и не понимала. У Амалии после смерти дочери остался один смысл в жизни — разыгрывать народец и подпитываться его страхами, его адреналином, его метаниями.

— Все это чушь! — не выдержал Роман.

— Нет, Ромочка. Амалия больна, ей нужен психиатр. Теперь только я понимаю, что она так и не смогла оправиться после гибели Лики. Все, буквально все, чем занималась Амалия эти десять лет, было посвящено памяти дочери. И выродилась эта деятельность вот в такую мерзость. Лика изучала творчество Эдгара По, так?

— Предположим, — буркнул Роман.

— И пожалуйста: на головы тех, кого знала Амалия, посыпались письма с отрывками именно из Эдгара По. И письмами, которые потрепали немало нервишек, дело не ограничилось. Вспомни, как закопали живьем Серпантинова. Ты же сам его откапывал, ты видел, в каком он был состоянии. Представь себя на его месте! А Верунчик? Она тоже прошла через розыгрыш под названием «Бочонок амонтильядо». Именно такой рассказ есть у мрачного По. Кстати, сейчас проверим и мое письмецо с намеками на смерть и Червей-победителей, которые с удовольствием будут обгладывать мои кости.

Под хмурое молчание Романа Инна стала звонить Василисе Илларионовне.

— Как идут поиски источника? — спросила она.

— Инночка Владимировна, я перечитала все стихи Эдгара По. Мне кажется, я знаю их наизусть, но вашего фрагмента среди них нет.

— Нет, говорите?

— Вот видите, — встрял Роман. — Вся ваша теория лопнула. Ваше письмо другое.

— Мое письмо я уже разгадала, — отмахнулась Инна и продолжила разговор с Илларионовной: — Проверьте, есть ли у нашего писателя рассказ с названием «Лика» или «Ликея». Мне кажется, что у него нечто подобное было.

— Но это же проза, а у вас в письме стихи, — устало, как ребенку, начала объяснять Илларионовна и вдруг закричала: — Как я раньше об этом не подумала! У По иногда встречаются стихи именно в рассказах. Сейчас, сию же минуту проверю. Я перезвоню.

— Жду, уверена, что я права.

— Я сыщик, Инна Владимировна, я привык доверять только фактам, — упрямо гнул свою линию Роман, — только доказательствам. Причем вещественным, которые можно пощупать, увидеть. А у вас, извините, все на уровне чувств, подсознания. Для меня это филькина грамота, а не доказательства. По-вашему выходит, что Амалия свихнулась на почве гибели дочери и стала всех испытывать на прочность. Может, она считает, что Лика покончила жизнь самоубийством, начитавшись Эдгара По? И теперь проводит над всеми эксперименты: кто еще не выдержит и полезет в петлю? Вы это хотели сказать?

— Не так прямолинейно и не так заоблачно, — уклончиво ответила Инна. — Учти, Амалия — фактический владелец конкурирующей фирмы. Она вполне могла разработать план по уничтожению Алекса и его предприятия, чтобы стать на рынке монополистом, единовластной хозяйкой.

— А Серпантинов ей зачем понадобился?

— Возможно, ей приглянулся «Испанский дворик». Амалия любит этот ресторан.

— Ну а вы? Зачем вам подсовывать голубые конверты?

— Не знаю. Я не на все вопросы знаю ответ. Скорее всего, я единственная из ее окружения, кто помнит Лику… Впрочем, не знаю. И еду, чтобы узнать.

— Так она нам все и скажет! Доказательств у нас никаких. Одни психологические заморочки…

— Есть одно вещественное доказательство, дохлое, но осязаемое.

— Какое? — заинтересовался Роман.

— На моем письме эксперты нашли частички сигарного пепла. Помнишь? Я, грешная, сразу заподозрила Анастасию Назаровну, матушку моего Серпантинова. Уж очень я ей не нравлюсь. У меня так обида кипела внутри, что я и не раздумывала долго, кто еще курит сигары. Напустилась на того, кто больше всех насолил. А ведь Амалия тоже сигары любит.

— Согласен. Это единственное нормальное доказательство, но действительно дохлое. Сигарного пепла кто угодно мог подсыпать. Так что остаются только туманные навороты…

— Я и не считаю его доказательством, — отмахнулась Инна, — для тебя говорила. Мне и так ясно, что это Амалия, Ромочка, именно потому, что у нее больна душа. Знаешь, такие люди иногда сами хотят, чтобы кто-нибудь догадался об их злодействах. Может, угрозами она хотела меня подтолкнуть к ее разоблачению? Она надеялась, что я умнее и соображу значительно раньше. Но я оказалась такой тупой, что меня пришлось подстегивать угрозой еще одного розыгрыша. То есть мне изначально был предназначен пьедестал Фемиды, и она, как могла, воздвигла его, а я взбрыкивала и никак не хотела на него взбираться.

— Нет! — заорал Роман, вконец запутавшись. — Это слишком заумно для моих мозгов, пощадите, Инна Владимировна!

— Мало того, Романчик, я могу предсказать сценарий нашей встречи, — безжалостно продолжала Пономаренко. — Мы приедем, а она уже абсолютно готова к нашей беседе. Ее признание будет коротким и болезненным, а потом…

— Что «потом»?

— Потом? Потом мы умрем. Может быть, и Амалия вместе с нами, — тихо сказала Инна, и Роман подскочил на сиденье как ужаленный.

Мало того, они и не заметили, что водитель такси не на шутку увлекся их содержательным разговором и на последних словах Инны от неожиданности резко вильнул в сторону. Не часто встретишь пассажиров с такими дикими заявлениями.

— Ну вы, блин, даете! — выругался он. — Артисты, што ли? Роль репетируете?

— Артисты, шеф, артисты, ты давай рули и не отвлекайся, — отбрил его Роман.

Зазвонил телефон и ненадолго разрядил обстановку. Действительно ненадолго — пока Инна не закончила разговор.

Звонила Василиса Илларионовна и сообщила, что Инна была права. Есть у Эдгара По рассказ с названием «Лигейя», и именно оттуда взят отрывок стихотворения:

И, вставая, смятенно изрек Бледнеющих ангелов рой, Что трагедия шла — «Человек», В ней же Червь-победитель — герой.

— Вы не могли бы кратко пересказать его? — тихо попросила Инна.

— Да, конечно. Красивую, умную, загадочную деву по имени Лигейя полюбил молодой человек и назвал ее своей женой. Но счастье их было недолгим. Она умерла. Но перед смертью она сочинила стихи, вы догадались, что именно они были присланы вам, Инночка Владимировна, в письме. Молодой человек был безутешен до тех пор, пока не встретил другую женщину и не полюбил ее. Но вскоре и эта жена стала чахнуть и при странных обстоятельствах умерла. Он рыдал над ее телом в склепе целую ночь, а под утро покойница, укрытая саваном, вдруг встала, муж взглянул на нее и вдруг увидел черные, томные, безумные очи своей потерянной любви — госпожи Лигейи.

Василиса Илларионовна замолчала. Роман вытер испарину со лба и спросил:

— А как мы должны умереть?

— Не знаю. Но думаю, что Амалия Никифоровна уже позаботилась об этом.

— Чертовщина какая-то, — прошептал Роман. — Умеете вы нагонять мистику. Тьфу! Вы того, Инна Владимировна, со мной ничего не бойтесь, — стал хорохориться Роман. — У меня с собой оружие, ежели чего, отобьемся. Не из таких ситуаций выпутывались. Вы, главное, мне верьте…

И тут машина резко затормозила.

— Ну вы, блин, даете! — выругался водитель. — Все! Я вас дальше не повезу. Выходите из машины! — приказал он и вытащил из-под сиденья монтировку.

— Повезешь как миленький! — рявкнул Роман. — Куда скажем, туда и повезешь!

— Да я вас в милицию сейчас сдам! — не унимался водитель.

— Я сам милиция! — рассвирепел Роман.

Конечно, можно было и не злиться так на простого водилу. Но у Романа бушевало в крови такое количество адреналина, что удерживаться в рамках приличий он не мог и не хотел. Ему было не по себе, что он так раскис от пономаренковских страшилок. Водитель со своими «взбрыками» подвернулся очень кстати. Вот на ком можно отыграться и восстановить подмоченную минутной испариной репутацию.

После короткой перепалки и нескольких «пассов» водитель стал шелковым и под бдительным оком Романа вез своих чокнутых пассажиров по заданному маршруту без жалоб и предложений.

Амалия ждала их в гостиной. Насупленная и неприветливая — ни дать ни взять пушкинская «пиковая» графиня.

— Что сегодня за день? — стала причитать Амалия. — Племянничек явился без приглашения. Болтун. Ничего дельного не сказал, а времени отнял массу. Зачем приходил, непонятно. Бабу завел. Пришел доложить, что хочет жениться. На ком?! Она его так омерзительно обзывает, фу! Слепец! А вам что это вздумалось наносить визиты?

Амалия строго посмотрела на Пономаренко. Намек был понятен: ходят тут всякие, отвлекают от важных дел.

Инна выдержала взгляд. А Роман? Роман стоял как вкопанный перед странным портретом. Казалось, он и не слышал вступительных речей.

— Кто это? — не ко времени и не к месту вдруг спросил он.

— Это портрет моей дочери, — недовольно поджав губы, ответствовала Графиня.

Инна тоже удивилась бестактности Романа. Она видела этот портрет Лики десятки раз, но никогда не смела заводить о нем разговор.

— Ваша дочь? Это которая… самоубийца?

— Роман! — не выдержала Инна и прикрикнула на сыщика.

— Молодой человек, вы ведете себя скверно! — не осталась в стороне и Графиня.

— Извините, но холст очень странный, он напоминает…

— Холст как холст, — отрезала Амалия. — Инна, кого ты привела? Я дурно себя чувствую и не намерена разговаривать на больные темы. — Она вдруг потеряла терпение и на последних словах истерично взвизгнула.

Роман не обращал никакого внимания на женщин. Он чуть ли не обнюхивал портрет Лики.

— Я знаю, что это, — заявил он, и по лицу Амалии пошли судороги.

— Болван! — заорала она и пошла на него с кулаками. Такой разгневанной Инна никогда ее не видела. Она испугалась, что старуху хватит удар.

— Это не холст. — Роман отпрыгнул от Амалии и, буравя ее глазами, прямо в лицо выдохнул: — Это человеческая кожа. Уж я-то в этом понимаю, поверьте! Вы нарисовали портрет своей умершей дочери на человеческой коже! С какого трупа вы сняли кожу?

Амалия остановилась. Лицо ее посерело, она сморщилась, как сушеная груша.

— Это кожа моей Лики, — прошептала она еле слышно. Но в комнате стояла такая тишина, что этот шепот прозвучал как набат.

— Теперь я верю всему, что говорила Инна, — в свою очередь сделал неуместное признание Роман. — Это вы пугаете всех письмами, где цитируете любимого писателя вашей дочери. И получаете от этого удовольствие!

И тут Графиня стала смеяться. Жутким потусторонним смехом.

Роман замолчал и на всякий случай ощупал пистолет.

Амалия прекратила истеричный смех, повернулась к Инне и отчетливо прошипела:

— Я хочу, чтобы эта гнусная гадина убралась с моих глаз, слушать таких подлостев я больше не желаю, а ты иди за мной.

— Да, конечно, я согласна, — покорно ответила Инна.

«С чем это она согласна? — спросил сам себя Роман. — С тем, что я гнусная гадина?»

Женщины удалились в другую комнату, но Роману казалось, что за ним кто-то наблюдает. И он стал осматривать стены. Ему ли, опытному сыщику, не обнаружить камеру наблюдения?

— Не тревожься за своего спутника, — сказала Амалия, как только они остались одни. — Он занят важным для него делом и нам мешать не будет.

Пономаренко больше тревожилась за себя.

— Я встречалась с Лидией Тимофеевной, — сообщила она Амалии, ни на секунду не выпуская ее из виду. — Она напомнила мне тему дипломной работы Лики.

Амалия устало потерла виски.

— У Эпикура есть два блага, из которых слагается высшее блаженство: отсутствие боли в теле и волнения в душе, — оборвала ее Амалия. Слова были совсем из другой оперы, и это показалось Пономаренко очень подозрительным. — Мое же тело терзают боли, а душу — волнения. Как ты думаешь, легко ли мне живется на белом свете?

— И вы решили развлечься? — вырвалось у Инны.

Раздражало все. Инна злилась на себя, потому что теперь, когда настало время серьезного разговора, у нее куда-то исчезли все правильные, нужные слова. Она никак не могла собраться с мыслями и четко изложить Амалии суть своих обвинений.

Раздражала Амалия, которая, как казалось Инне, играла роль несчастной и больной, слабой женщины. А ведь таковой ее никогда никто не видел. Амалия могла скрутить в бараний рог любого, кого она записывала в ряды врагов.

«Ну вот, опять трет виски, вот-вот от слабости в обморок грохнется, и мне придется бегать вокруг нее, причитать и приводить в чувство. Притворщица!» Инна отвернулась.

— Полчаса назад мне нужно было принять лекарство, врачи настоятельно рекомендуют придерживаться режима, — поделилась Амалия, начисто проигнорировав выпад Инны.

— Лидия Тимофеевна хорошо помнит, что Лика изучала творчество Эдгара По.

— Эх, дорогуша, ты безнадежно глупа, — вздохнула Амалия. — Подойди поближе, посмотри мне в глаза, смотри, смотри внимательно… Разве может мать осквернить память дочери дурными поступками?

Инна отшатнулась. В глазах Амалии были боль, усталость, тоска и никакого азарта, никакого намека на огонь.

Графиня усмехнулась, прикрыла глаза и принялась открывать пузырек с таблетками.

Состояние Инны не поддавалось описанию. Она была раздавлена. Вся ее стройная система доказательств и психологических обоснований разлетелась в пыль от одного взгляда матери, потерявшей ребенка.

Амалия Никифоровна наконец выполнила рекомендации врачей: положила в рот пару таблеток и запила их водой.

— Иди, дорогуша, и поищи серого кардинала в другом месте. Найдешь — я помогу с ним справиться. Все говорит за то, что он тебе не по зубам. Больно хитер и изворотлив, но попытайся, ты упрямая и…

Что хотела добавить Амалия, неизвестно. Лицо ее вдруг посерело, она закашлялась и стала задыхаться.

Инна закричала. В комнату влетел Роман с пистолетом в руке. Не разобравшись в ситуации, он мог запросто пристрелить Графиню, которая, выгнувшись и вытянув шею, отчаянно боролась за глоток воздуха. Ведь он изначально был настроен защищаться от хозяйки дома.

— Ромочка, врача, скорее, — запричитала Инна, — Амалия задыхается.

Роман, как конь в стойле, замотал головой, ничего не понимая.

— Что у вас тут произошло? — спросил он, пряча оружие.

— Врача вызывай, — приказала Инна, — потом все объясню.

Она бросилась к Амалии:

— Чем я могу помочь?

Амалия, теряя сознание, просипела:

— Племянник, племянничек… — Ей тяжело дались эти слова. Они забрали остатки сил, и Амалия потеряла сознание.

Врачи прилетели, будто на вертолете, и мгновенно развернули бурную деятельность. Суетились, словно вокруг президента.

Инна успела тихонько, не привлекая внимания, изъять со стола таблетки и положить их к себе в карман.

— Ну что там? — налетел на нее Роман с расспросами. — Она сама траванулась, да? Вы, Инна Владимировна, ее к стенке прижали, она и сломалась? Ничего, врачи ее промоют, в чувство приведут, а мы тут же повяжем…

— Да при чем здесь Амалия? — вскричала Пономаренко.

Бедный Роман так и застыл с открытым ртом.

— Э-э-э, — наконец обрел он дар речи, — вы же сами говорили: психология, доказательства, душа, опять же таки, больная… Я, как портрет дочери увидел, сразу поверил…

— Ну и зря поверил!

Роман замолчал надолго.

— С вами не соскучишься, — протянул он. — И что же вас убедило, что она не виновна?

— Глаза, — просто ответила Инна. — Ее глаза.

— Ну, знаете, не ожидал от вас такого!

— Напрасно ты, Роман, сомневаешься. Глаза — это зеркало души. Вспомни Шпунтика. Почему я догадалась, что рыбки его напугают до смерти?

— Откуда я знаю? — огрызнулся Роман. Он понял, что сейчас его снова начнут грузить психологией, и боялся, что убедят.

— Кто такой Шпунтик? Преступник. Он с милицией привык сосуществовать. Знает все ваши приемы и готов к ним. Готов, что на допросе его будут бить сапогами, кулаками, ну и так далее. Он психологически готов и выработал защиту. Ничего бы ты своими ментовскими методами из него не выдавил. Ты знал, что делать, он знал, как защищаться. Это своего рода симбиоз. А вот пираньи — это нечто совершенно незнакомое. Он был не готов к рыбам-людоедам, я увидела это по его глазам. Если бы ты достал нож и стал резать его руку по частям, поверь, Шпунтик бы не раскололся. Это входило в его стереотип поведения ментов с такими парнями, как он. Пираньи же напугали его до смерти. Им он и раскололся. Чистая психология.

— И что теперь делать будем? — Роман старался не зациклиться на словах Пономаренко. Еще, чего доброго, придется со всем соглашаться, да он уже почти согласился, и такая податливость ему ужасно не нравилась.

— Думать. Думать, где мы ошиблись, когда пошли по неверному пути.

— Мы?! — иронически хмыкнул Роман. — Я у вас как собачка на поводке. Куда хозяйка пожелает, туда и тащит.

— У тебя хорошая память, Роман. Припомни, пожалуйста, наш разговор с Лидией Тимофеевной.

— Подсластили пилюлю, да? — Роман улыбнулся. — Говорили о письмах Сенеки, она их читает. О жизни и смерти…

— Дальше.

— Дальше перешли к Лике Медведевой, ее дипломной работе.

— Что было перед этим?

Роман нахмурился, потер переносицу и стал методично бормотать:

— Профессорша: «Я сразу поняла, зачем ты пришла, видно, пришло время вспоминать Лику». Вы спросили о дипломной работе. Профессорша: «Я так долго об этом помнила, что теперь забыть не могу. Да и обстоятельства не дают мне забыть. Все время кто-то напоминает. Лика занималась творчеством Эдгара По…»

— Стоп! — прервала Инна. — Вот что мы упустили при разговоре с Лидией Тимофеевной. Ее слова: «Я так долго об этом помнила, что теперь забыть не могу. Да и обстоятельства не дают мне забыть. Все время кто-то напоминает». Она явно мне намекнула, что дипломной темой Лики еще кто-то интересовался. Совсем недавно. А поскольку я не обратила на это внимания, хитрая лиса промолчала. Зачем, если знания не нужны, говорить лишнее?

— Как с вами сложно, — вздохнул Роман. — И кто теперь под подозрением?

— Я должна поговорить с Лидией Тимофеевной, а ты, Роман, позвони племяннику Амалии, Эдуарду Петровичу, она хотела его видеть.

Как ни старался Роман прислушаться к телефонному разговору Пономаренко, ему не удалось разобрать ни единого слова. Только монотонное бубнение. Он уже и не надеялся самостоятельно решить головоломку. Но желание узнать, кто заварил столь хитроумную кашу, толкнуло его на действия, несовместимые с правилами приличия. Он подкрался к Пономаренко и стал подслушивать. Разочарование — вот все, что он получил. Отдельные слова «да», «да», «нет», «да» не могли приоткрыть завесу тайны.

— Роман, да ты подслушивал? — поразилась Инна.

— Кто это? — задал единственный вопрос сыщик.

— Догадайся с трех раз! — в отместку ответила Инна, и Роман взвыл.

— Сжальтесь, Инна Владимировна, на кого указала Лидия Тимофеевна?

— На мертвеца, — загадочно изрекла Пономаренко. — Единственное, что я могу для тебя сделать, сыщик Роман, — это взять с собой. Но такси опять за твой счет.

— Пустяки, — отмахнулся Роман, — я готов нанять самолет, лишь бы быстрее…

Водитель такси попался сверхосторожный и сверхмедлительный. Как такой динозавр смог выжить в бешеном ритме городских улиц — загадка! И эта загадка, на беду, досталась Роману.

— Куда ехать? — спросил водитель.

— Прямо, — уклончиво ответила Инна.

— И рысью, — добавил Роман.

— Рысью так рысью, — согласился водитель.

На второй минуте до Романа дошло, что тридцать километров в час — это не похоже на рысь, и он стал нетерпеливо подгонять водителя. На что получил обстоятельную лекцию на тему безопасности дорожного движения с расхожими истинами: «Тише едешь — целее будешь!»

Пономаренко не принимала участия в перепалке. Ее занимали дела поважнее. Она обнаружила слежку.

Огромный черный блестящий джип прилагал немало усилий, чтобы удержаться за ними на черепашьей скорости. Диссонанс между его возможностями и реальностью был настолько велик, что джип невольно привлекал к себе внимание. Казалось, что в потрепанных «Жигулях» едет чудак хозяин, а на джипе разместилась охрана, которая не смеет обогнать затрапезную колымагу.

— Роман, за нами хвост, — порадовала сыщика Пономаренко.

Роман отвлекся от препирательств с водителем и очень удивился, когда понял, что Пономаренко права.

— Ведут внаглую, открыто!

— А что им остается делать? С нашей-то скоростью за чужими спинами не спрячешься.

— Отец, а ну, сбавь обороты! — приказал Роман. — Больно быстро едем! Как бы в ДТП не влететь!

Водитель не поверил собственным ушам. Неужели ему удалось обратить молодых людей в свою веру? Неужели он так доходчиво объяснял?

«Жигули» сползли на двадцать километров. Джип медленно вывернул на левую полосу и скрылся из вида.

— Ну вот, а вы говорили — хвост, — облегченно вздохнул Роман.

Но он рано обрадовался. Через пять минут джип снова появился в поле зрения. Просто он рванул вперед, успел сделать порядочный круг и вернулся на свое место позади «Жигулей». Выпустил пар, размял «застоявшиеся» колеса — и опять в строй.

— Боюсь, что, как только мы свернем на тихую улочку, нас перестреляют как куропаток, — прошептала Инна.

Водитель, к счастью, ничего не услышал.

— Что делать будем?

— Звонить Коротичу.

Инна достала мобильник.

— Олежек, миленький, — запричитала она, — прикрой нас. За нами следят, и морда у джипа очень неприятная. Роман того же мнения. По-моему, из нас хотят сделать решето.

Нельзя сказать, что Коротич обрадовался просьбе, но все же обещал через полчаса устроить засаду преследователям в тихом, удобном для разборок месте. Все, что требовалось от водителя «Жигулей», — подтянуть свою развалюху в нужное место к нужному времени.

За выполнение условий взялся Роман. Он перелез на переднее сиденье, и бедный дедуля никак не мог взять в толк, чего это его заставляют ехать то быстро, то медленно, то через проходные дворы, а то и вовсе по тротуару. Джип тупо повторял все маневры.

Наконец машины подъехали к заброшенному пустырю.

— Тормози, отец! — приказал Роман. — И если хочешь жить, ложись на сиденье и замри.

Инну просить не надо было. Она сама шустро согнулась и постаралась поглубже зарыться между сиденьями. Роман достал оружие и приоткрыл стекло.

Джип бесшумно остановился чуть поодаль.

«Хоть бы Олег успел», — подумала Инна.

— Началось, — комментировал события Роман, — выползают. Один, два, три… Пушки у них слабоваты. Где же наши орлы? Никого не видно. Хорошо маскируются, научились. Лишь бы не опоздали. А то у нас бывают такие случаи. Пробки на дорогах опять же… Нестыковки… Начальство может вмешаться. Спросят у Олежека: «Кого спасать? Пономаренко? А кто такая Пономаренко? Журналистка? Эта та, которая Блинова допекает? Пусть сама выкручивается…»

— Роман, заткнись! — прошипела Инна из своего окопа. — Это у тебя на нервной почве? Лучше скажи, как там наши преследователи себя ведут.

— Как, как! Окружают. Сейчас палить начнут. А Олега не видно. Черт! Пожалуй, я первый начну, хоть одного да успею уложить.

— Прекрати истерику! Ждать! — постаралась как можно строже приказать Инна, не поднимая головы. Звук получился задавленным и на командирский не тянул.

— Уф, слава богу! — вздохнул Роман и сполз под сиденье, вытирая пот. — Ребятушки появились. Пусть теперь сами разбираются. Нам надо сидеть тихо.

Дальше началось нечто страшное. «Джиповские», вопреки здравому смыслу, не захотели слушаться «спецназовских» и оружие не сложили, а предпочли сопротивление. Или это спецназовцы первыми решили пострелять? Инне из-под сиденья разобраться было трудновато. Пальба длилась недолго и прекратилась внезапно.

Первым зашевелился Роман, и то потому, что открылась дверца и голос Коротича возвестил о завершении «конца света».

— Ты, Инночка, убийцу на свою голову всегда найдешь, — начал он с обвинений. — И кто на этот раз тебя решил пристрелить? Иди смотри.

Инна, с трудом разминая мгновенно затекшие конечности, выползла из машины и с удовольствием потянулась.

— Благодарю, Олежек, — кокетливо сказала она. — Ты не представляешь, как приятно, когда тебя спасает настоящий мужчина.

— Ну, кому ты теперь на больную мозоль наступила? Инна, кажется, мы уже раскрутили эти дела. Верунчик сидит, Шпунтик сидит, кто еще остался на свободе?

— О, капитан, ты отстал от жизни. — Из машины выполз Роман. — Тут такие события… Теперь мы с Инной Владимировной ищем тех, кто придумал этот план. И кажется, кому-то наши замыслы не нравятся. Верный признак, что мы на правильном пути.

— Роман, тебе противопоказано долго общаться с Пономаренко…

Инна осмотрела поле боя. «Джиповские» лежали на земле мордами вниз. Так и должно быть. Мордам грызть землю не нравилось. Один из них все время норовил приподняться и тотчас же получал по ребрам увесистым ботинком. Инна узнала непокорного бугая. Именно этот атлет пытался утащить ее в машину.

— Олег, одного знаю, — доложила она. — Начни расспросы с него. Мне нужно знать имя заказчика.

— Ишь чего захотела!

— А ты, Олежек, попробуй один приемчик, — смеясь, посоветовал Роман. — Я тебя сейчас научу, что делать.

Наконец из стареньких «Жигулей» решился показаться и хозяин. Он осторожно потрогал руками асфальт и только после того, как убедился, что он не на самолете, выпал из машины.

— Ну что, отец, поехали? — предложил Роман.

И получил в ответ забористый мат. Старик жаловался, что после пережитого стресса у него и руки и ноги дрожат и за руль он в таком состоянии не сядет.

— Ну тогда я не побрезгую покрутить баранку твоей колымаги, — объявил Роман. — И без возражений! — прикрикнул он, видя, что водитель готовится к ответной речи.

* * *

— Девчонки, давайте выпьем за Верунчика. Наш гуманный суд, как только узнает, какой сволочью был Алекс, просто обязан ее оправдать. Давайте выпьем! — Зита разлила абсент по стаканам.

Выпили. Девичник был в разгаре.

— И за Любунчика надо выпить. — Надежда прослезилась. Она после больницы часто плакала. Только подумает о чем-нибудь грустном, так слезы и на подходе. Нервы.

— Любунчика жалко, — вздохнула Катерина. — За что ее убили?

Надежда встрепенулась. У нее была собственная теория.

— Алекс подонок! — прошипела она. — Все из-за него!

Марина подняла стакан с абсентом.

— Тяпнем, девки, абсентику, и больше об этой обезьяне ни слова. У нас вся жизнь впереди, мы же не будем тратить ее на черт-те что?

Выпили, и Зита разлила по третьей.

— Опять пьют! — услышали они недовольный голос. Все как по команде повернулись к дверям. Ни дать ни взять террариум на шухере.

На пороге стояли Пономаренко и Роман.

— Не-не-не! — закричала Катерина. — Мужикам входить нельзя! У нас девичник. И вообще, мужики все…

— Сволочи! — хором гаркнул подвыпивший коллектив.

— Я вас за дверью подожду, — попятился Роман. — Зря мы сюда приехали. Опоздали. Они уже налакались. Какой серьезный разговор может быть? Что у них спросишь?

— А мы и на трезвую голову ментам ничего не собираемся рассказывать, — полезла в бутылку Катерина. — А на пьяную можем и поколотить. Девки, давайте мужика побьем, отведем израненные души!

— Если что, я рядом буду, — скороговоркой отбарабанил Роман и скрылся.

— Инночка, садись, — приказала Зита.

— Что празднуете? — поинтересовалась Пономаренко. Она пришла докапываться до истины. И даже обрадовалась, что все действующие лица в сборе и уже навеселе. То, что нужно. Не зря же народная мудрость гласит: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Инна внимательно изучила порозовевшие от алкоголя лица и, ни к кому, собственно, не обращаясь, провозгласила:

— Амалия осталась жива.

— Выпьем за Амалию! — залихватски проскандировала Катька. Ей уже было все равно, за кого пить, был бы повод, а впрочем, можно и без повода. А тут какая-то Амалия жива осталась. Значит, кому-то повезло. Чем не радость? — Ур-р-ра, Амалия!

Никто и ухом не повел. Все дружно приступили к очередной порции.

Только Зита-всевидящая на последнем глотке спросила:

— Эта Амалия наш человек?

Инна понюхала абсент, скривилась и стакан отставила, чем вызвала активное недовольство компании. Об Амалии уже никто не вспоминал. Появились дела поважнее, извечный вопрос: «Уважает она нас или нет?»

— Не могу я пить! — отбивалась Пономаренко. — Мне нужна трезвая голова.

— Зачем? — Удивлению Катерины не было предела. — Мы собрались, чтобы все забыть, а на трезвую голову это не получится. Значит? Значит, Инна, я тебя, конечно, уважаю, но тут тебе делать нечего! — рубанула она, и все согласно закивали.

Реакция у Пономаренко была, мягко говоря, странной. Вместо того чтобы подчиниться воле коллектива и опрокинуть рюмашку абсента, чем наглядно продемонстрировать свое уважение, она открыла рот и опять ляпнула нечто непонятное:

— Голубоглазого атлета, между прочим, повязала милиция и теперь допрашивает. — Журналистка медленно обвела глазами присутствующих. — С пристрастием допрашивает, — добавила она, вспомнив фокус с рыбками-людоедами.

Пономаренко еще на подходе сюда вычислила, к кому, собственно, она идет за истиной. Но ей не хотелось говорить в лоб, не хотелось, закусив удила, гневно выбрасывать обвинения напрямик. Она жаждала психологической игры. Хотелось уловить настороженный взгляд, нервный жест, поймать неверный ход, продиктованный паникой. Ей были нужны хотя бы косвенные доказательства собственной правоты. Ну не может человек быть таким непробиваемым!

— К черту голубоглазых атлетов! — митинговала Катька. — А он точно голубоглазый? — все же заинтересовалась она и задумалась.

Наступила пауза.

И в эту паузу снова вклинилась Инна со своими загадочными и ненормальными, с точки зрения большинства, словами.

— И Эдику недолго осталось гулять на свободе. Ведь это он подменил таблетки? Как только его возьмут, он все скажет как миленький.

И тут, наконец, она поймала взгляд, которого так ждала. Взгляд был молниеносным и торжествующим. Взгляд буквально орал: «Ни черта он не скажет! Дохлый номер!» Неожиданно Инна поняла, почему эта женщина так уверенно держится.

— Я знаю причину твоей уверенности, — выпалила она.

Пономаренко смотрела в окно. Казалось, журналистка разговаривала с воробьем, который сидел на ветке. Для всех она выглядела как человек, у которого только что поехала крыша.

Компания притихла. Даже Катерина молча грызла ломтик лайма — и ни гугу.

— Ты думаешь, что мужики будут молчать как рыбы… — в полной тишине произнесла Инна. — Каждый из них уверен, будто он отец ребенка, которого ты ему родишь. Согласна, гениальный расчет. Беременность — лучший кляп для мужика.

Надюнчик охнула, закашлялась и снова заплакала.

— Но молчать они будут до тех пор, пока не узнают, кто настоящий отец. А я знаю все.

Тут Пономаренко блефовала. Она только предполагала, но это могло оказаться и правдой.

— Знаю и, поверь, открою им глаза. Ведь настоящий отец ребенка — Алекс. Ты этого неродившегося младенца уже ненавидишь! Поэтому и используешь его в темных делишках. — Инна отвернулась от окна и посмотрела на потолок. — Мерзко придумано, но действует. Змея ты, хитрая и злобная.

— Недооценила я тебя, журналисточка, — прошипела змея, сбросив маску невинности.

— «Беременная крыса»! — ответила на вызов Инна.

— Коварная Шамирам, — обрела дар речи Зита-всевидящая. — Как я раньше не догадалась?

— Марина, — пискнула пораженная Катька, — в чем они тебя обвиняют?

— Зря я тебя не придушила. — Марина игнорировала всех, кроме Пономаренко. — Но ты не сомневайся, Червь-победитель еще коснется твоего гниющего тела.

Марина смахнула со стола недопитую бутылку с абсентом. Та упала на пол, не разбилась, завертелась и покатилась прямо Надюнчику под ноги.

Надюнчик завизжала, будто на нее летела граната, и вскочила.

— Сидеть на своих местах! — рявкнула Марина. Она достала из сумочки револьвер и буднично положила его рядом с косметичкой. Потом хладнокровно стала подкрашивать губы.

— Воинственная Шамирам, — прошептала Зита.

— Ты единственный технарь из всей компании. Только ты могла управиться с установкой скрытых камер на квартире Катерины. Ты приходила туда, чтобы забрать пленку с убийством Алекса. Потом смонтировала ее и подбросила Верунчику, чтобы заставить ее во всем признаться. И письмо с угрозой заточить Верунчика в колодец и разрезать пополам — твоих рук дело. Психологически все продумано верно. Верунчик сломалась. Тебя нет на снимках с последним днем Алекса, потому что снимали твои люди. Кто? Уж не тот ли голубоглазый атлет? И зачем ты их подбросила Надюнчику? Знала о ее слабых нервах. Знала, что Надюнчик была на квартире у Алекса. Знала, что она, несчастная, испугается и, если тебе повезет, всю оставшуюся жизнь проведет в психушке.

— Говоришь много, подруга. Ну ничего, у меня есть крюк, на котором я тебя подвешу за задницу. — Марина злобно улыбнулась «окровавленным» ртом. — А я спокойно уйду отсюда.

— За дверью караулит Роман, — напомнила Инна.

— Что Роман? Он твоего Серпантинова не спасет. Только я, слышишь, только я знаю, где он зарыт…

Пономаренко побледнела. Действительно, за всеми этими погонями и разоблачениями она не задумывалась, почему Серпантинов ни разу ей не позвонил. Некогда было.

— Я тебе не верю, — выдохнула Инна.

— В отличие от тебя у меня есть доказательства. — Марина откуда-то извлекла мобильник, помахала им в воздухе и сказала: — Поиграем? Звони Серпантинову, ты же его номер знаешь.

Инна трясущимися руками достала телефон и позвонила. Все загипнотизированно не могли глаз отвести от серебристого кусочка пластмассы в руках Марины. И когда тот откликнулся на звонок Инны заливистым моцартовским «Турецким маршем», испуганно ахнули.

— Убедилась, подруга? Ой, смех на лужайке, да и только. Ну в чем ты можешь меня обвинить? Алекса укокошила Верунчик, Амалию отравил глупый пупсик Эдик, Любунчика пристрелил жадный Шпунтик. Я-то тут при чем?

Инна глотала воздух ртом и никак не могла вдохнуть полной грудью. Внутри засела колючка и не давала дышать.

— Ты соучастница, — выдохнула она с трудом.

— Ой, смех на лужайке. Это Алекс все придумал. Он раскопал и Эдгара По, и сумасшедшую дочку, и просто решил немного поиграть с Амалией. Пощипать ей нервишки. Уж очень она его достала своей властью. Он придумал розыгрыш с письмами. И Серпантинова он закопал. Знал, что Амалия с ним знакома и очень любит посещать его «Испанский дворик». И тебя, дуру, привлек. Все вы друг друга знали. Чистейшей воды розыгрыш. Алекс — злодей гениальный.

Инне наконец удалось справиться с собой. Она глубоко вдохнула. Стало немного легче.

— Ты так правдиво насаживала свою руку на кактус, когда узнала, что Алекс якобы мертв… Так сыграть невозможно…

— Гм… а я и не играла. Вот тогда я единственный раз испугалась, что этот говнюк сдох не вовремя. Я бы вовек не отмылась. — Тут Марина перестала улыбаться и изображать из себя хозяйку положения.

Лицо ее передернуло судорогой гнева. Она схватила револьвер. Руки ее подрагивали, а голос сорвался на истеричный крик:

— Чтоб ты сдохла, Пономаренко! Такой гениальный план испортила! Я, я! Я все придумала. Заставила Верунчика убрать Алекса! Ты должна была только догадаться, что письма с угрозами и цитатами По — дело рук больной на голову Амалии. Которая покончила бы с собой, не выдержав твоих «разоблачений». Мне осталось бы только возглавить обе фирмы. Пупсик Эдик и моргнуть бы не успел. И никто бы никогда ни о чем не догадался. Ты! Ты, журналисточка, разрушила мое будущее. Чтоб ты сдохла!

Дуло револьвера подползло на уровень головы, и Инна испугалась. Если эта истеричка спустит курок — конец.

— Где Серпантинов? — спросила Инна. — Скажи — и уходи. Никто тебя не тронет.

Марина застыла. Она боролась с собой. Ей хотелось выстрелить, убить Пономаренко, но тогда впереди только тюрьма…

Марина зарычала от бессилия и опустила оружие.

И тут зазвонил телефон. Все вздрогнули. И больше всех испугалась Инна. Это ее мобильник взорвал тишину. Она медленно поднесла его к глазам. Номер был незнакомым.

— Кто это может быть? — спросила она.

— Инночка, ты где? — услышала Пономаренко родной голос. — Представляешь, у меня мобилу украли, вот только что добрался до телефона.

Инну затрясло, она застонала, засмеялась, заплакала — и все это одновременно. Серпантинов испугался и лепетал в трубку, как он ее любит и что он сейчас приедет, и приставал с вопросами, где она, почему плачет, кто ее обидел.

А Инна не могла произнести ни слова. Она прекратила разговор, перестала нервно смеяться, вытерла слезы и, глядя прямо в лицо Марине, бросила:

— Все! Это твой последний розыгрыш, гадюка! — И без паузы, не помня себя, заорала: — Роман! На помощь!

Марина вздрогнула и выронила револьвер. На него, как коршун, спикировала Зита. Она прикрыла оружие своим телом, а Марина от бессилия завыла.

Роман, влетев в комнату, не разобрался в ситуации и бросился на гадалку. Та заверещала:

— Не ту хватаешь. Марину вяжи, Марину! Марина закрыла глаза и без сил опустилась на стул.

* * *

— Алешенька, миленький, любименький, родненький… — Инна не переставая обнимала его, целовала, прижимала к груди и никак не могла остановиться.

От такого бурного проявления чувств Серпантинов оторопел. Он глупейше улыбался, млел от удовольствия и никак не мог сообразить, что произошло и отчего это всегда сдержанная Инна так бурно реагирует на его появление, а девчонки все как одна ревут, то ли от радости, то ли от зависти.

— Инночка, что случилось? — наконец придумал Серпантинов вопрос.

Пономаренко прижалась к нему, радостно вздохнула и вдруг предложила:

— Девчонки, а давайте напьемся! Только не абсент! Упаси боже! Час абсента закончился. Алешенька, ты нас приглашаешь?

— Ну конечно! Мы будем пить красное риохское вино. Что может быть лучше красного риохского?

Об авторе

Думаете, историки — люди серьезные, смеяться не любят? Ничего подобного! А если у историка страшно развито любопытство, а пережитых приключений хватит не на одну жизнь? Тогда только держись! Нина Вадченко преподавала, написала более тридцати ну очень умных книг, но чувство юмора все-таки взяло верх. Увлекательные Приключенческие детективы Нины Вадченко — прекрасный подарок всем, кто хочет улыбнуться!

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Примечания

1

Подробнее об этом вы можете прочитать в романе Н. Вадченко «Убить Маргариту».

(обратно)

2

Guapa (исп.) — здесь: красотка.

(обратно)

3

Перевод В. Хинкиса.

(обратно)

4

Перевод О. Холмской.

(обратно)

5

Перевод В. Рогова.

(обратно)

6

Перевод Е. Суриц.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Об авторе Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg