«Парящая в небесах»

Светлана Алешина Парящая в небесах

Глава 1

Все было довольно просто. До сегодняшнего дня. Потому что именно сегодня она позвонила. Он долго слушал ее голос – то, что ему сообщалось, казалось неправильным, злым, гадким, – но в то же время осознавал, что она не может не сказать этого.

Все было закономерно.

Он долго ходил по комнате, пытаясь успокоиться, – ничего не выходило. Сердце готово было выскочить из груди, а в глаза будто кинули горсть песку.

Впрочем, бросили…

Отодвинув занавеску, он посмотрел в окно. Над городом сгущался туман, из которого, как в хичкоковском фильме, выплывали черные фигурки, напоминающие ему тараканов.

Фигурки двигались по мокрому асфальту, упрямые, сосредоточенные, уверенные на все сто процентов в правильности и необходимости этих движений.

Отныне он в этом уверен не был.

Если кто-то собирается изменить твою жизнь к худшему и ты знаешь, что исправить уже ничего нельзя, хотя бы опереди того, кто стремится это сделать.

Измени ее сам.

По крайней мере, ты сам обречешь себя на тернии. Пусть это называют гордыней – но ему такой ход по нраву…

* * *

– И получается вот такая штука – взгляни-ка сам, Андрей!

Я веером разбросала перед боссом результаты своих «творческих» изысканий.

Он просмотрел фотографии, медленно перебирая одну за другой, потом поднял на меня глаза и присвистнул.

– Ни-че-го себе! То есть господин Мещерский прав?

– Как видишь, – подтвердила я.

На фотографиях был высококачественный компромат. Борцы с наркотиками сами же и торговали ими. Если бы я захотела – я тут же подпортила бы господину Мещерскому его политическую карьеру.

– Ну? Что будем делать, Александра Сергеевна?

Ларчик откинулся на спинку стула и постукивал кончиком своего «Ронсона» по краю стола.

– Лариков, а зачем тебе этот «Ронсон»? – спросила я нежно. – Ты ведь не куришь…

– Это подарок, – ответил Лариков.

– От Мещерского, – кивнула я. – Продаетесь, милейший! За понюшку, можно так выразиться, табаку!

– Ага, продаюсь, – усмехнулся он. – Ну так делать-то что будем?

– А совесть тебе что подсказывает?

– Я же частный детектив, – развел он руками. – Когда отправляешься в частный сыск, о совести надо забыть.

– А я и не знала. Представь себе, не успела расстаться с этим атавизмом!

– То есть ты хочешь предложить мне подарить эти фотографии газетам?

– Нет, миленький! Газеты я не люблю, они все уже давно продаются и покупаются! Прокуратуре, солнышко! Мы этого вот замечательного юношу должны передать именно в их ведение!

– Слушай, наивная крошка, ты всерьез считаешь, что нас с тобой погладят потом по головке? – усмехнулся Лариков. – Завтра к ним придет Мещерский, ему с готовностью расскажут, кто презентовал в фонд прокуратуры вот эти фотографии, – да он и сам без труда догадается! А потом, Сашенька, наши с тобой красивые и молодые трупы обнаружат на городской свалке – еще одно нераскрытое дельце, не больше! Все остается на своих местах! Наш мальчик по-прежнему развлекается, успешно зашибая баксы, и все дружно делают вид, что нас с тобой на свете никогда не было!

– А ты не задумывался о карьере «мастера ужасов»? – улыбнулась я.

– А ты никогда не работала в прокуратуре, – напомнил он. – Ты сидела спокойно дома, изучая творчество Франсуа Вийона и старофранцузский язык. Твои глаза видят только светлые краски.

– За время общения с тобой, Ларчик, я начала различать и оттенки черного. Только я буду не я, если позволю этому типу остаться на воле!

– И каким же это образом? – хмыкнул Лариков.

– Повешу на него какое-нибудь убийство, – поделилась я своими далеко идущими планами. – Сфабрикую улики. Умело его подставлю! Посмотри на эту мразь – ты хочешь увидеть его вместе с папашей на «грандовом» политическом подиуме?

– А там все примерно такие, – махнул рукой на общество Лариков. – Так что парень этот один из многих, Саша. Не более того…

– Да не спорю, – отмахнулась я. – По сравнению с Баркашовым-то он просто лапушка. Воплощение невинности и христианских добродетелей…

– Я познакомлю тебя с одним человечком, Сашенька, – произнес Лариков после достаточно утомительного молчания. – Может быть, он просветит тебя в этом отношении… Тогда ты поймешь, что лучший выход для нас с тобой, девочка, отдать фотографии Мещерскому, и пускай со своим потомком сам разбирается. Так что в темпе создавай подробный отчет и не бери все это в голову.

Ладно… Не стану же я откровенно бунтовать!

Я обратила свой правдолюбивый взор на экран монитора. Немного потружусь, и мое досье будет готово.

«Мещерский Владислав Николаевич. Год рождения – 1972. Причина расследования – обращение отца. Подозрение в связях с группировкой «ТМ».

– Пакостная организация, – поморщилась я. – Слушай, ему что, делать нечего? У папочки денег куры не клюют, а он вползает в эту группу агрессивных дебилов и рэкетирует старушек, торгующих семечками. Малышу явно некуда приткнуть свои огромные силы!

– Власть, – коротко бросил Лариков. – Пацану хотелось доказать свою значимость!

– Да не пацан он, – ответила я. – Гаденыш. Мне он за пару суток тесного соседства показался хуже рвотного порошка!

– Сашка, я тебя уволю, – вздохнул Лариков. – Тебе надо работать не у меня. – Нет, именно у тебя. Поскольку я представляю светлое и совестливое начало.

– Спасибо. Я, значит, начало темное и бессовестное.

– Конечно. Иначе согласился бы со мной и посадил не только мальчугана, но и всю его компанию. А заодно с ними и папу. Потому как я подозреваю, что у папеньки нашего дружки не лучше. Постарше – может быть, но та же примерно фактура. Вот, сам погляди, экий красавчик!

Я ткнула пальцем в физиономию на фотографии. Владик Мещерский с этим типом обнимался. Судя по их радостным физиономиям, они были в восторге друг от друга!

А физиономия-то принадлежала личности весьма и весьма знаменитой! А именно – крутому малому, который пас «бандитствующее» стадо микрорайона Рабочий, известное тупой и малоосмысленной жестокостью. Меня бы и под пушками не загнали в этот достославный район вечером без пулемета.

– Какого черта он к нам обратился? – проворчала я.

– Чтобы прихватиться к выборам, – объяснил Лариков. – Понять, чего можно ожидать от противников. Поняла?

– Ох, а сколько он тут наговорил красивых речей! – возмутилась я. – »Спасите ребенка! Ребенок в дурном обществе!» А если взглянуть на этого вот «ребеночка» – в коленках дрожь появляется! Интересно, а «детские утреннички» для маленьких дружков своего сынишки он устраивает?

– Второй вариант. Он этого действительно не знал!

– А я не знаю, сколько будет дважды два, – хмыкнула я. – Если тебе так хочется!

– Сашка, работай, – попросил он. – И не лезь ты в политику, ради Христа! Ты еще слишком маленькая…

– Я в нее не лезу. Просто терпеть не могу вот этих ребят. И никакого желания отдавать им мое место под солнцем без боя не имею!

Ах, если бы я в тот момент знала, что за бои мне предстоят!

Может, отказалась бы от места под солнцем добровольно!

* * *

Владик Мещерский был, на мой взгляд, из той породы людей, от отсутствия которых человечество ничего бы не потеряло.

Хорошо откормленный, с румянцем во всю щечку. Одетый с иголочки. Во взгляде его красивых очей явственно читалось чувство хорошо осознанного и взлелеянного превосходства над нами, серыми и недоразвитыми «лохами». Конечно, я могла понять это его заблуждение на свой счет. Если разобраться, большинство народонаселения внимало речам его папеньки с полным и неослабевающим восторгом, тогда как для мало-мальски сообразительного человеческого существа набор фраз, используемых в надлежащих речах, показался бы просто полной абракадаброй.

Но я если и испытывала некоторое недоумение, то скорее оно все-таки касалось именно его папахена и самого «дитяти». Поскольку, как бы ни сожалела я об умственных способностях тех, кто верил каждому слову из «проповедей», мне и в голову не пришло бы творить то, что творил Владинька.

Два дня я наблюдала такие вещи, от которых меня тошнило, как от тухлой рыбы. Да и сам Владик с его «непроницаемым лицом» и ухмылкой, позаимствованной у Клинта Иствуда, казался мне существом низшего порядка. Куда более низшего, чем те, кого он почитал за «лохов».

Воспоминания явно собирались загнать меня в плохое настроение. А оно и так оставляло желать лучшего.

Моя мамочка, твердо решив, что я куда более самостоятельна, чем моя старшая сестрица, проживающая в столице в обществе мужа и хорошенькой дочки, отбыла в их направлении. Дом ждал меня абсолютно пустой и неприветливый, по этой причине я старалась бывать там еще реже – все равно за два лишних часа мне не заполнить его дыханием. Кроме того, это будет лишь мое собственное дыхание. А его я и так слышу, одиночества же практически не переношу.

По причине полного вакуума в жилище, где ты никому не нужен, родные пенаты нисколько меня не манили. Правда, надо кормить попугая, ведь и он, бедняга, так же обречен на одиночество, как и я.

Мысль о несчастной птице подействовала на меня как холодная вода утром.

«Та-ак… Берем себя в руки, засовываем обидки на старшую сестрицу подальше – вообще нет на свете человека, который бы не страдал от старших. Старшие сестры и братья пребывают в непоколебимой уверенности в том, что они родились закономерно, а остальные, после них, появились на свет случайно, как ошибки природы, и по этой причине не имеют права на существование. Психология почти как у Владика Мещерского».

– «… по этой причине можно заключить, что все подозрения в его адрес следует считать вполне обоснованными». Имена вписывать? – Хватит фотографий, – сказал Лариков. – Пусть сам разбирается, он и так уже достал.

* * *

– Все, – выдохнула я счастливо. – Получите ваши «неоспоримые свидетельства», Андрей Петрович.

Положила ему на стол папку.

– Можешь идти, – кивнул он.

– Неохота, – пожала я плечами. – Знаешь, там такая пустыня. Впору подумать об отшельничестве всерьез!

– А попугай? – поднял он на меня глаза. – И Пенс опять же… Их тебе не хватает?

– Попугай разгуливает по клетке, оповещая мир о своей красоте. Как всегда. А Пенс молчит и свято уходит домой, стоит лишь часам пробить полночь. Как привидение наоборот…

Я вздохнула.

– Но все-таки пойду. Долг перед попугаем превыше всего.

– Завтра можешь поспать, – обрадовал меня Ларчик. – У тебя вид усталый. А с Мещерским я управлюсь сам.

Я кивнула, чмокнула его в щеку и начала собирать сумку.

– Может, тебе тоже съездить в Москву? – задумчиво спросил шеф.

– Это еще за каким чертом? – спросила я.

– Развеяться!

– Думаю, тебя посетила идиотская идея. Во-первых, у меня там начинается комплекс неполноценности – поскольку мне сразу кажется, что я глупенькая девчонка из провинции. У меня ведь такого важного лица, как у Владика Мещерского, вовек не получится. А во-вторых, что ты тут без меня делать будешь?

– Ладно, малышка! Время, знаешь ли, движется. Стрелки стучат. Будет и на твоей улице праздник!

– Не верится, – вздохнула я. – Ладно, босс, кончай сеанс жалости! А то и впрямь начну чувствовать себя самой несчастной на свете…

* * *

Когда я открыла дверь, телефон надрывался, пытаясь соперничать с несчастным попугаем. Не успев даже снять ботинки, я схватила трубку.

– Сашка? – услышала бодрый голос своей сестрицы. – Мама просила передать, что все нормально. Не шляйся по ночам и перестань пахать на этого своего Ларикова. Мне кажется, он использует тебя почем зря… А денег платит мало!

– Так ему и передам. Может, он тебя послушается, – пробурчала я. – А где, собственно, сама маман?

– Дай ты ей от себя передохнуть, – взвилась моя сестрица.

Я набрала побольше воздуху и несколько раз пробормотала: «Господи, помилуй». После того как моя ярость улеглась, выдохнула:

– Даю.

После чего резко повесила трубку.

Потом поставила чайник и набрала номер Пенса. Он как будто дожидался моего звонка и сразу поднял трубку.

– Алло?

– Пенс, я стражду, – пожаловалась я ему. – Почему все считают меня неполноценным существом?

– Я не считаю, – сразу заверил Пенс.

– Так приходи, – попросила я. – Иначе закомплексую. Мне срочно нужно услышать что-нибудь лестное о собственной персоне.

После этого повесила трубку и уже сделала было шаг в сторону кухни, как телефонный звонок вновь разорвал тишину.

– Да, – вздохнув, проговорила я.

– Нас прервали, – холодно сказала моя сестрица. – Что там у тебя за настроение?

– Ты мне мешаешь, – сообщила я ей. – Я успешно предавалась разврату в мамочкино отсутствие. У меня тут трое любовников – сплошная групповуха. Позвони часа в три ночи – может быть, я устану и смогу обсудить с тобой всю подлость натуры моего босса. Хотя не могу понять, чем он тебе досадил.

Я снова повесила трубку – надоест же ей когда-нибудь звонить? Но, немного подумав, выдернула телефонный шнур из розетки. Для верности.

Только так я могла предаться своим, пусть и немного грустным, размышлениям.

* * *

– Такая дурная вся эта история, Пенс, ты б только знал! – пожаловалась я, когда он возник на пороге.

Я так была ему рада, что мне хотелось запрыгать вокруг него, как ребенок вокруг рождественской елки. Не хватало лишь украсить его красненькими шарами, право слово!

До его прихода мысли мои уныло топтались вокруг этой безобразной истории с Мещерским, да еще и одиночество действовало совсем не так, как обычно.

Вообще-то я к одиночеству отношусь благосклонно – можно курить на кухне и прекратить все эти бездарные уборки. Но с другой стороны – сидишь какое-то время с чашкой кофе, наслаждаешься покоем, и тут начинают приходить ОНИ. Эти вот самые мысли.

И отвлечь тебя некому.

А мысли заставляют тебя подчиниться им – все дальше, и больше, и глубже засаживая в омут.

Мысли для думающего человека – все равно что наркота. Через некоторое время ты уже находишь даже определенный кайф в плохом настроении. А плохое это настроение привели с собой все те же мысли. И вызвано оно тем, что ты только что столкнулся с преступлением – тщательно скрытым, но твоя задача не раскрывать это преступление, а напротив – тщательно заретушировать, придав ему благообразный вид, и выдать за благородное деяние. За подвиг во имя Родины, черт бы не видел этих Мещерских…

– Вот пусть он и забирает их себе, – вслух изрекла я недоброе благопожелание и улыбнулась Пенсу, который стоял в дверях, пытаясь понять, к чему это я, собственно…

– Кого? – осторожно переспросил он.

– А, – отмахнулась я. – Неважно. Если я стану сейчас тебе рассказывать, снова погружусь. А мне надоело. Все равно исправить ничего я не смогу. Лариков сказал, что, если бы мне довелось поработать в прокуратуре, я была бы куда более смиреннее и терпимей. Но я – детектив кустарный, поэтому «пепел Клааса» стучит в мое сердце и жаждет справедливости.

– Это тебе здорово помешает напоить меня кофе? – спросил он. – А то кофе ужасно хочется, а дома у меня только этот паршивый «Традициональ».

– Напою, конечно, – успокоила я его. – Использую свою огнедышащую энергию для кипячения воды.

– Лучше уж на газу, – вздохнул он. – Мне твою энергию жалко!

* * *

Уже через несколько минут мне стало хорошо. Я даже немного развеселилась.

Загадочная все-таки личность мой Пенс! По натуре он человек молчаливый и спокойный, как танк. А окажешься в его компании – и тебе легко и весело. Как будто до встречи с ним ты был сдувшимся воздушным шариком и ужасно грустил по этому поводу, а теперь вот появился Пенс и запустил тебя прямо в облака!

Уф, ну и сравнение получилось! Я представила себя парящей в небесах и рассмеялась. Ну и какое же облако меня выдержит?

– Так что там за история-то?

– Обычная, – ответила я на его вопрос. – Два ужасно неприятных типа. Один по мере сил рвется во главу угла, то бишь страны. При этом, насколько мне известно, весьма и весьма нечистоплотный типчик. Но мерзость его просто меркнет, когда знакомишься с его отпрыском. Вот уж парень что надо!

Меня передернуло.

– Отвращение во плоти! Набор подлостей, которые он ежедневно совершает, уже лишил его места на небесах. Это при том, что он наш с тобой ровесник. Ума не приложу, сколько гадостей он натворит еще за свою долгую жизнь!

– И почему это так расстраивает тебя? В мире полно подобных людей!

– Я с ними, по счастью, не встречаюсь. А встретилась с этим конкретным типом и теперь должна смиренно все компроматы отдать его папеньке, дабы тот смог покрыть преступления сынишки и спокойно занять свое уютное креслице в Думе.

– А тебе этого совершенно не хочется, – без особого труда догадался Пенс.

– Еще как, – вздохнула я. – Ты и представить себе не можешь, до какой степени мне этого не хочется!

– А что думает Андрей?

– Он думает, что я маленькая и наивная девочка, которая непременно решила «растаять под огнем пулемета». Все ведь на первый взгляд очень просто – я отдаю сделанные снимки в газету. И тип-топ! Мальчик за двое суток успел так нарисоваться, что папуля может навсегда забыть о «высокопоставленном» кресле! Но вот Ларчик считает, что это самоубийство!

– Из-за папы?

– О нет! Сейчас я тебя удивлю, Пенс! Не из-за папы!

Я помолчала, выдерживая эффектную паузу, и зловеще сообщила:

– Из-за самого этого сынишки. Потому что, милый ты мой Пенсик, сынишка круче своего паханчика раз в сто! Потому что, представь себе, это – уже законченный убийца, осталось всего полшага, чтобы он стал им физически! Если…

За окном кружились снежинки. Сегодня, говорят, был метеоритный дождь. Наверное, это было очень красиво. Только я не видела метеоритных дождей. Волей бога я вообще гораздо чаще наблюдаю уродство, нежели красоту.

– Если он уже не совершил его, – закончила я свою мысль. – Просто мы пока не знаем об этом.

Глава 2

Он ждал.

«Мне необходимо это сделать. Ты слышишь? Все это – неправильно, неверно, но как я могу это объяснить тебе, если твой путь начат?»

Стиснув кулаки, он стоял в тени дома. Там, в маленьком прогале между деревьями и этой стеной, его фигурка была невидна. Но кому она вообще видна – его фигурка? Именно – фигурка. Маленькая. Щуплая. Несуразная и невзрачная.

Привычным жестом он поправил очки. Чертовы окуляры в самый неподходящий момент норовили сползти на кончик носа.

Слишком привычный жест. Из прошлой жизни. Рождающий воспоминания, делающие новое существование еще более паршивым.

Подъехавший к дому джип разбавил холодный воздух тишины громкими звуками музыки. «Очередная бессмыслица, понятная только таким же безмозглым людям, – усмехнулся он. – «Если бросишь ты Муму…» Господи, и как они слушают этот бред? Впрочем, они и сами воплощение этого бреда!»

Из джипа вылез парень. Короткая стрижка, ровные мускулы. Красивый парень. Но вот глаза у этого парня… Сейчас-то, в наступившей темноте, их не видать. Но он-то помнил. Он помнил их безжалостную сталь, холодную насмешку. Он помнил все…

Поэтому дрожащими пальцами стиснул револьвер, проклиная себя за вот эту, накатившую так внезапно, волну страха и жалости.

Ровный затылок.

– До завтра, – махнул рукой парень.

Джип отъехал, увозя с собой музыкальное сопровождение.

Парень быстрыми шагами направился к дому.

– Даже в этом я не могу тебе помочь, – грустно пробормотал человек с револьвером. – Даже в этом. Я не могу убивать. Не умею…

* * *

– Вот и создается ощущение, что имеешь дело с полной безнадегой, – вздохнула я.

– Почему? Кажется, именно ты учила меня, что признать ситуацию безнадежной можно только в случае смерти.

– Хорошо, – кивнула я. Поднявшись, подошла к своей сумке и достала оттуда пленку. Видно-то было плохо, но я протянула ее Пенсу.

– Снимки остались у Ларикова. Поэтому на славные деяния героического отпрыска посмотри так.

Он включил настольную лампу, чтобы лучше рассмотреть.

– Сейчас я лишь умножаю твою печаль, – грустно сказала я. – Поскольку от такого вот знания ее у тебя уж точно не станет меньше! Он просмотрел пленку совершенно спокойно и вернул мне ее.

– Ну и что? – спросил Пенс. – Ты хочешь сказать, что впервые столкнулась с «бритоголовыми»? По-моему, никто, кроме полных идиотов, не считает их «славными ребятами».

– Просто мерзко…

– Понятное дело. Очень даже мерзко. До тошноты.

– Да и не в этом дело. А в том, что Лариков запретил мне ввязываться. Ну сам посмотри этот кадр… Налицо состав преступления. Фактически рэкет, причем рэкет у слабого. Нищая, больная ДЦП. У нее отбирают деньги, при этом вот на этом снимке видно, как ее еще и бьют ногой. Бьет этот Владик, лично. Вокруг народ делает вид, что ничего не происходит. Потому как боится.

– А ты, конечно, вылезла?

– Конечно, – грустно согласилась я. – И не смогла снять следующий кадр – прямую угрозу в мой адрес. И знаешь, что мне сказали?

– Подожди, – нахмурился Пенс. – Ты что, имела такую вот дикую глупость – не просто встряла, но и нарисовалась?

– Ну неужели же я откажусь от удовольствия врезать этой скотине по роже?

– А Лариков знает?

– Не-а.

– Они тебя запомнили?

– Надеюсь, – самодовольно улыбнулась я.

– Сашка, ты понимаешь, что ты наделала?

Пенс смотрел на меня с откровенным ужасом.

– А что? – невинно так отвечаю. – Дала подлецу оплеуху, когда все молчали. Не могу же я равнодушно взирать, как на моих глазах обижают слабое существо!

– Они же могли тебя убить!

– Может, и убьют. Потому что…

Я замолчала. У Пенса на лице был такой ужас, что дальнейший мой рассказ скорее всего заставил бы его грохнуться в обморок.

Дело же в том, что один из этой «милой компании» был моим одноклассником. И прекрасно знал, где я живу. Кто я.

А так как в школе мы с ним откровенно ненавидели друг друга, поскольку для него я была «мерзкой хиппушкой», не думаю, что он не сообщил другу по партии мои координаты.

– Почему?

Пенс не сводил с меня глаз.

– Да ничего. Просто так, – попробовала я уйти от откровенности.

– Са-шка! Они же полные уроды! У меня только одна надежда, что они не знают, где ты живешь! О господи, Сашка, ты еще к тому же совершенно одна сейчас!

Пенс выглядел напуганным и растерянным.

– Да перестань ты, – поморщилась я. – У меня и так уши позакладывало от твоего крика. Если голос у тебя громкий, иди на эстраду.

– Ага, она выкидывает фортели, за которые можно поплатиться жизнью, а я должен молчать!

– Да не буду я платиться жизнью, успокойся! И не из таких ситуаций выкручивались! И потом – ты хорошо себе это представляешь? Я что, должна была стоять и наблюдать, как он издевается над людьми? Прости, Пенс, но так не могу! Ты же знаешь, что у меня действие опережает мысль! Поэтому я, как всегда, подчинилась первому порыву. И мне даже не страшно, в отличие от тебя!

Хотя мне-то на самом деле было страшно. Еще как. Только вот виду показывать абсолютно не хотелось.

* * *

Мне и не надо было рассказывать, как я влипла. Не маленькая, понимаю.

А Пенс все продолжал свирепо вращать глазами и предсказывать мне мое будущее, как вконец обезумевшая Кассандра. Я даже начала подозревать его в остром приступе человеконенавистничества – такие мрачные перспективы он живописал мне! Возможно, я бы и не обратила на это особого внимания, но все, увы, касалось меня. Поэтому внимала ему с благоговейным ужасом, как он того и ждал.

– Ну, и что я должна была делать? – спросила я, когда он кончил разворачивать перед моим мысленным взором всю картину «радужных» перспектив.

– Не знаю, – честно признался Пенс. – Наверное, и сам бы точно так же сглупил!

– Вот-вот. Мне кажется, твои возмущенные вопли не имеют права на существование. Лучше придумай, как с этим быть.

– А ты уверена, что он тебя узнал?

– На все сто.

Я усмехнулась. Видел бы он свою довольную физиономию! У Нещадова в тот момент во взгляде было столько обещанного, что любое сердце забилось бы бешено, не то что мое, женское!

– Это еще ни о чем не говорит! Нещадов может промолчать, – с надеждой в голосе произнес Пенс.

У меня таких надежд не было, но я промолчала.

В конце концов, зачем волновать людей? Судя по поведению Пенса, у него и так с нервами не все в порядке.

* * *

Явно озадаченный сверх меры Пенс сидел на кухне, не собираясь покидать выбранный «плацдарм».

Я посмотрела на часы. Стрелки приближались к половине первого ночи, и если Пенс думал, что бессонное бдение входит в мои планы, то он жестоко ошибался.

– Пенс, – протянула я. – Времени уже знаешь сколько?

– Ну? – спросил он.

– Так тебе вроде бы домой пора, – намекнула я.

– Ты что, считаешь, я оставлю тебя одну? Зная, что Нещадов может нагрянуть в любую минуту?

– Он уже спит сладким сном, твой идиотский Нещадов, – сказала я. – И думать про меня забыл… У него и без того есть о чем помечтать. А вот что подумает про нас с тобой моя соседка, куда интереснее! Она, в отличие от Нещадова, по моим наблюдениям, вообще думает исключительно обо мне, сообщая о своих наблюдениях маме. И мне абсолютно не нужно, чтобы ты в ее глазах размножился, а маме по приезде сообщили, что я падшая женщина и в ее отсутствие ко мне ходили ночевать гусарские полки!

Пенс посмотрел на меня взглядом просительным и нежным, но я сделала вид, что у меня каменное сердце, и он, вздохнув, поднялся.

– Ладно, может, ты и права. Вряд ли этот козел потащится к тебе ночью. Но на всякий случай не открывай дверь! – Что ты, милый, открою дверь каждому, кто захочет посетить меня глубокой ночью! – улыбнулась я. – Судя по всему, ты считаешь меня полной идиоткой, способной на такой подвиг!

Он глянул в мою сторону с сомнением. Наверное, у него все-таки были настойчивые опасения по поводу моей психики. Потом, все-таки решив, что я еще не в критическом состоянии, поцеловал меня в щеку и ушел.

Я осталась одна…

* * *

Знаете, какой это, оказывается, кайф – сидеть ночью на кухне с чашкой чая и сигаретой и смотреть в окно? По радио передавали Колтрейна. Его музыка вполне отвечала моему нынешнему состоянию безмятежного покоя!

Ура покою!

Иногда его можно достигнуть не сном, а вот таким расслабленным распиванием чая ночью, под тихий джаз, в полном одиночестве.

Мерзкие физиономии Мещерского со товарищи отошли на второй план. В конце концов, я сдала свой отчет и больше всю эту «гвардию агрессивных дебилов» не увижу. Разве что в страшных снах!

От разлитой в воздухе расслабляющей неги хотелось зажмуриться и полностью отдаться пофигизму. Сон начал побеждать меня раньше, чем я осознала это и приготовилась к сопротивлению.

– Ну и ладно, – сказала себе. – Что ж мне теперь, вообще отказаться от сна? Завтра тоже будет день. И, к моему великому сожалению, рабочий.

Встала, потянулась и поплелась в сторону кровати.

Разобрав ее, залезла под теплое одеяло и начала уплывать в сонное пространство – легко и спокойно, как невинное дитя.

Последнее, о чем я еще успела подумать, было то, что Нещадов как помнился мне идиотом, так им и остался, только теперь стал он каким-то печальным идиотом.

Во всяком случае, радостный кретинизм, который пер из него в школе, куда-то испарился.

– Надо же, – сонно-удивленно пробормотала я. – Жизнь ломает даже нещадовых… В их глазах появляется тень разума или печали. Впрочем, умножающий знание всегда умножает печаль… А может, печаль в его глазах совсем не от знания, а просто оттого, что денег не хватает?

Так и не разобравшись в этом сложнейшем вопросе, я погрузилась в сон.

* * *

Сны у меня бывают разные. То совсем непонятные, а то бывают и пророческие. Только я никак не могу разобраться сразу, какой сон прост, а какой с умыслом, поэтому на всякий случай запоминаю все.

Впрочем, вынуждена признать, что практика эта не срабатывает.

В данный момент мне снилась совершенная чушь.

Я была одета в костюм пейзанки и ангельским голоском распевала известную песенку «Мой миленький дружок – любезный пастушок!». Вид при этом у меня был невинный и трогательный до тошноты. А в роли неверного «пастушка», не соизволившего прийти «плясать», представьте, выступал Нещадов! При этом Нещадов почему-то не нарядился в костюм пастушка, а гнусавил свою партию в тривиальной одежде киллера, правда, при этом к его черной шапочке был присобачен красный бантик, который, как я заподозрила, Нещадов просто-напросто сохранил с первомайской демонстрации. Поэтому, проснувшись, я совершенно спокойно рассудила, что сон сей достоин скорого забвения, поскольку вызван, очевидно, исключительно назойливым присутствием в моих вечерних раздумьях нетленного нещадовского образа.

Посему я предпочла забыть его и не забивать голову ненужной информацией.

За окном вовсю шпарило солнце. Люди тем не менее шли быстро, пряча носы, как кошки, из чего я заключила, что, увы, наступили неизбежные морозы.

Выловив из кучи барахла в шкафу теплый свитер, я натянула его и отправилась на кухню, потому что перенести наступление следующего рабочего дня без кофе была не в состоянии. Я еще просто-напросто не проснулась.

И как раз в тот момент, когда я, исполненная радостных предчувствий, налила кофе себе в чашку, в дверь позвонили.

– Черт!

Сомнений в том, что уж наверняка это не Пенс, у меня не было. Пенс звонит спокойно и уверенно. Этот же трезвон совсем не в его характере… Если, конечно, за Пенсом не гонятся стаи нещадовых с револьверами. Впрочем, он и тогда хранил бы спокойствие, поскольку, по моим личным наблюдениям, вывести Пенса из равновесия удавалось только одному человеку на свете. Не стану из ложной скромности умалчивать, кто этот человек. Конечно, Александра Сергеевна Данич, дай ей господь счастья, здоровья и прочих маленьких радостей!

Итак, в мою дверь звонил некто мне неизвестный, судя по звонку, чрезвычайно взволнованный, и делал он это в семь часов утра.

Я подошла к двери и посмотрела в «глазок». Там ни черта видно не было, как будто его закрыли пальцем.

– Та-а-ак, – протянула я. Открывать дверь мне резко расхотелось. Если человек закрывает пальцем «глазок», следовательно, он не хочет, чтобы его увидели. Поэтому вполне можно и не открывать. Не горю желанием видеть его…

Отошла от двери. Звонки меня нервировали, но я молча терпела. Даже выпила еще глоточек кофе. Но любопытство победило.

Я осторожно подошла к двери, накинула цепочку и открыла.

Увидев на пороге Нещадова собственной персоной, я всхлипнула от мимолетного страха и попыталась закрыть дверь. Но хитрый Нещадов мне этого не дал, вставив в щель ногу.

– Саш, – неожиданно беспомощным голосом попросил он. – Открой, а? Мне помощь нужна твоя.

– Ну и говори оттуда. А то твои дружбаны выглянут из-за спины, и меня начнет тошнить.

– Я один, честное слово! – вскричал несчастный Нещадов. – И в такой заднице, что и не знаю, как оттуда выбраться!

Что-то в его глазах заставило меня поверить ему. Забыв при этом все наставления Пенса быть предельно осторожной, я вздохнула, сняла цепочку и открыла дверь. – Входи, – пригласила его жестом. – Чего ж теперь делать!..

* * *

Он вошел, напоминая мне калику перехожего из старого фильма. Так же вертел кепочку в руках и озирался с видом столь же благоговейным, сколь и тупым.

– Кофе будешь? – осведомилась я, заставив его вздрогнуть.

– А? – захлопал он на меня своими короткими ресницами.

– Кофе?

– Ага, – кивнул без промедления.

«Почти такой же немногословный, как Пенс», – отметила я. Правда, у Пенса это связано с постоянными мыслительными процессами, именуемыми «задумчивостью», и тем, что он всю сознательную жизнь общался со мной, а Нещадов просто был «тормозом» по жизни.

Я налила ему кофе, который он осушил одним глотком, и спросила:

– Ну? Что там у тебя за беда? Проблемы со старофранцузским?

Абсолютно не отреагировав на мою иронию, он вздохнул так тяжело, что я поняла, сколь многого ему стоило переступить через самого себя, чтоб обратиться ко мне.

– Сестра у меня, – произнес он.

– Я знаю. Но ничем помочь не могу – она была прежде тебя, а убить ее я не смогу.

– Она в затруднении, – снова доступно объяснил Нещадов.

– Опять же ничем не могу помочь. Обратись к гинекологу.

– Да не в том затруднении! – поморщившись, отмахнулся он. – Там полный кошмар! А ты у нас детектив…

Я чуть не подавилась кофе. Вытаращившись на Нещадова, тихо спросила:

– И откуда ж такие сведения?

– Ленка Балыкова сказала, – объяснил он столь быстрое распространение сведений о моей «тайной» жизни. – В общем, Сашка, я тебе заплачу. Сколько ты там берешь за час?

Я поперхнулась.

– Ты путаешь, Нещадов. Я не в той области работаю, где оплата почасовая. У нас сутки. И работаю в основном не я, а некий Андрей Петрович Лариков. Вот с ним тебе и надо встретиться, поскольку без его распоряжений я существо несамостоятельное. Так что, если ничего против не имеешь, именно к нему и отправимся. Если у твоей сестры действительно настолько серьезные проблемы, что ты не можешь их решить сам, без помощи детективного агентства.

– Ее могут убить, – мрачно проговорил Нещадов. – Во всяком случае, она вляпалась именно в такую историю, где этим все кончается.

Ого! Если Нещадов нашел в себе силы выговорить столь длинную фразу, дело и впрямь серьезное!

Я поднялась и скомандовала:

– Пошли. Расскажешь по дороге… А то мой босс терпеть не может, когда я опаздываю.

Глава 3

Разгуливать по улицам с Нещадовым – то еще развлечение. Ну, представьте себе сами этакого быка на выгуле – крутолобый парнишка, идет, глядя на окружающих как на потенциальных врагов, вынашивающих коварные планы, а вслед за этим чудным образцом «гомо гоблинус» семеню я! Прямо скажем, подходили мы друг другу не очень. Неэстетичная из нас получалась парочка!

Он двигался быстро, рассекая пространство, как ледокол, и мне на ум сразу приходили какие-то мрачные сравнения типа «и под пятой его трещали черепа».

Уж не знаю, как черепа окружающих, но мой очень скоро начал трещать от холода, поскольку впопыхах и без материнского присмотра девушка оделась чрезвычайно легко. Особенно это касалось головы, поскольку на нее я нахлобучила легкомысленный берет и теперь ощущала себя замерзающим пингвином.

Нещадов задумчиво прищурился и решительным жестом сорвал с меня берет.

– Что ты… – начала я возмущенную речь, но он столь же хладнокровно стащил с себя специфическую шапку и водрузил ее мне на голову, пробурчав:

– Все потеплее будет…

Я буркнула:

– Спасибо.

Хотя, если честно, особого восторга от того, что теперь мой вид совершенно не вяжется с традиционным представлением о молодой и интеллигентной даме, я не испытывала. Зато ушам сразу стало тепло, и я ощутила к Нещадову застенчивое чувство благодарности.

Наконец мы добрались до лариковского обиталища.

– Это ж дом жилой! – недоуменно протянул Нещадов.

– И что теперь? – возмутилась я. – А наш офис расположен в квартире! И, смею тебя заверить, это даже удобно!

Не знаю уж, почему я так возмущалась. Мне и самой не слишком нравилось, что все у нас не как у приличных детективов. Но из глубокого антинещадовского настроения выбраться мне не удавалось. Потому что никак не могла забыть, в какой компании я имела честь лицезреть его…

Чертовы «скины». Они же «хейды»!

То, что сейчас рядом со мной торчит один из них, совершенно не грело мою душу. Есть разряд людей, которых она на дух не переносит рядом с собой. И Нещадов…

Я взглянула на него украдкой. Глаза парня были сейчас печальными и озабоченными. И тем не менее Нещадов был из тех людей, которых напрочь отказывается воспринимать моя капризная душа!

* * *

Открыв дверь, я поняла, что конца моим испытаниям не предвидится. Похоже, на меня за что-то прогневались небеса!

Из комнаты доносился ровный и настойчивый голос господина Мещерского.

– О нет, – прошептала я. – Только не это!

Может же мое терпение иметь границы? Вынести их двоих!

В щелку мне было видно плечо Мещерского и его профиль. Вернее, самую выдающуюся часть оного – довольно внушительный нос.

– Вот такие дела, господин Мещерский. Думаю, дальше уже вам решать, что можно с этим всем поделать!

Лариков говорил, как всегда, умело-бесстрастно. Кажется, зря я не сходила поучиться в его любимую прокуратуру – чему-чему, а выдержке там обучают по высшему разряду!

Мещерский помолчал, нервно теребя уголок пакета с фотографиями. Отсюда были неплохо видны круглые пальцы с аккуратно обработанными ногтями.

– Это кто? – шепотом спросил Нещадов, пытаясь рассмотреть нашего «высокого гостя» через мое плечо. С этой целью он вытягивал свою короткую и толстую шею, отчего приобретал сходство с разжиревшим страусом.

– Конь в пальто, – хмыкнула я. – А может, и без пальто. Мы не выдаем инкогнито наших посетителей. Пошли в комнату.

Но он уже узнал его. И переменился в лице.

– Ни черта себе, – озадаченно молвил Нещадов. – Только вот этого хмыря мне и не хватало. Чего он тут делает?

«Можно подумать, что моя жизнь без этих двоих была пуста и омерзительна», – подумала я и, собрав все свои силы, втащила Нещадова в комнату, закрыв дверь.

– Даже если ты его и увидел, это не повод орать на всю вселенную, – строго предупредила Нещадова. – Не порть реноме фирмы, к которой ты сам обратился за помощью! Понятно?

– Понятно, – кивнул Нещадов, но по его нахмуренному лбу я поняла, что мысль сия пока еще находится на полдороге к самому сознанию.

– Так что пока там они секретничают, можешь начинать рассказ о горькой судьбе твоей сестры, – развела я руками. – Может, трагизм ситуации всего лишь плод твоей фантазии, тогда я выполню миссию психоаналитика и отправлю тебя домой распивать чаи. Или пиво.

– Нет, Сашка, если бы не знать, что Людка вляпалась по первое число, я тебя не обеспокоил бы, – помотал он головой. – Там такая история, что и не знаю, как у вас получится в ней разобраться!

* * *

Я пошла за электрическим чайником, помаячив в дверях, дабы обратить на себя внимание босса.

Лариков окинул меня мечтательным взглядом и едва уловимым жестом указал на Мещерского. Я кивнула в ответ и жестом же ответила, что искренне сочувствую, но в соседней комнате меня ждут. Лариков удивленно вскинул правую бровь, я пожала плечами – наш молчаливый обмен новостями прошел быстро и незаметно.

Соревнуясь в бесшумности с Каспером-призраком, я скользнула на кухню, забрала банку с кофе, чайник и вернулась к моему однокласснику, скорбно озиравшему стену, украшенную ненавистным ему Бергером из фильма Формана «Волосы». В отличие от меня, Нещадов к Бергеру никакой симпатии не испытывал, поскольку Бергер был любим более прогрессивной частью юного человечества.

– Ты, Данич, по-прежнему длинноволосыми обезьянами увлекаешься? – спросил он.

От обиды за Бергера я сцепила зубы, но сдержалась. В конце концов, последнее увлечение Ларикова побуждало его обучать меня терпимости. «Надо жалеть людей, – внушал мне шеф. – Особенно несчастны те, кто считает свою собственную истину конечной и не терпит возражений».

Кроме того, жалеть Нещадова куда спокойнее, чем препираться с ним. Бергер бы его простил, будь он жив.

– Ты по делу ведь явился, Нещадов? По делу… Так что давай не будем вести комсомольские диспуты, почему Саша Данич не хочет быть такой же, как все. Слава богу, школа успела уже даже растаять в моей памяти. Не станем вспоминать тот страшный сон, хотя ты для меня просто посланник из ада, если честно.

– Да ладно тебе, – пробормотал этот тип, едва закончилась моя гневная речь. – Я ведь не хотел тебя обидеть… А что у вас этот тип делает?

– Какой?

– Отец Владика?

– По делу, – ответила сухо я. – И не будем вдаваться в подробности. Каждый человек имеет право хранить свою личную жизнь в тайне…

– Ну да, – понимающе кивнул головой Нещадов. – Пришел полюбопытствовать относительно путей-дорог своей любовницы. Не совпадает ли маршрут ее передвижений с Владиком, так?

Мысль о любовнице показалась мне занимательной, но я выразительно поглядела на Нещадова и ласково посоветовала ему все-таки заняться собственной проблемой.

Тем более что пришел он ко мне все-таки не из-за неприятностей господина Мещерского. Кажется, у него и свои заморочки были? Или я ошибаюсь?

– Да не знаю, с чего начать, – развел он руками. – Вот думаю – скажу тебе, а ты не поверишь. Подумаешь, что разыгрываю.

– Знаешь, Нещадов, я так ни за что не подумаю, – заверила его. – Для того чтобы разыгрывать, нужно чувство юмора. А ты и юмор – вещи несовместимые, насколько я успела уразуметь за время общения с тобой.

Прикусила губу. Зря не удержалась от совершенно необязательной язвительности!

Но Нещадов мой выпад не заметил. Наоборот.

– История совершенно дикая, Саша. Поэтому, если ты мне веришь…

Он крякнул и опять беспомощно уставился в окно.

– Я вообще, когда тебя увидел, решил, что бог тебя послал! Потому что самому мне не разобраться с этим! Надо же, думаю, утром случилось, а в полдень и Сашка появилась!

– Нещадов, – остановила его я. – Прелюдии о провидении и личном вмешательстве господа в твои дела оставим на потом. Поскольку мне все-таки безусловно интересно, что у вас там такое стряслось?

– Мертвец, – прошептал Нещадов, тараща глаза, полные ужаса. – Мертвец у Люськи в ванной. Вот что стряслось…

* * *

После столь ошеломляющего сообщения он вскочил и начал нервно расхаживать по комнате, размахивая руками, как ветряная мельница. Хорошо еще, что они у него были короткие. А то всенепременно заехал бы мне по носу!

А то, что он только что сообщил, было и так достаточно ошеломительным.

– То есть в ванной у твоей сестрицы ты обнаружил труп? Я тебя правильно поняла? – переспросила, поскольку уж больно ситуация получалась нестандартная. Нет, может быть, для вас это в порядке вещей, но меня пока господь от таких казусов хранил, за что я ему вполне благодарна!

– Ну да! Только не я! Сама Люська. Потом она позвонила мне, я и прискакал. Сначала подумал, что у Люськи просто крыша поехала. Или она решила так нестандартно пошутить, с утра пораньше.

Я усмехнулась. Конечно, нещадовская сестрица была особой, на мой взгляд, нестандартной, но уж шутить подобным образом не стала бы ни за какие коврижки!

– Короче, поехал туда. Приезжаю, заваливаюсь в ее комнату, разъяренный, и вижу ее. То есть я рот-то открыл, но больше ничего и не сказал. Потому что она была такая белая, как стена в сортире, и тушь по щекам размазана. А еще трясло ее! Она всхлипнула и, не говоря ни слова, потащила меня в ванную… Ну, тут я его и увидел…

Он замолчал, нервно поглаживая внушительной ладонью коротко стриженный затылок.

– Ох, Сашка, страшный такой!

И снова замолчал после этой многозначительной фразы.

– И кто он такой?

– В том-то и дело! Не знаю, кто он! Я его не знаю! И Люська тоже не знает! Более того, ни она, ни я понятия не имеем, как он мог там оказаться!

– Чего? – не поверила я своим ушам. – Как это так? Он валяется у твоей сестры в ванне, а вы меня пытаетесь уверить, что понятия не имеете, кто это и откуда он у вас появился?

– Именно, – беспомощно развел он руками. – Я этого мужика вообще никогда не видел! В жизни! И Люська уверяет, что тоже никогда не видела!

– Тогда почему он избрал местом упокоения именно вашу ванну? – резонно спросила я.

– Он не выбирал, – мрачно объявил Нещадов. – Место за него выбрали.

– И что ты хочешь этим сказать?

– Что его…

Он снова умолк, вскинув на меня свои утопленные в складочках глазки, беспомощно развел руками и закончил мрачным шепотом:

– Его, Саш, убили. Убитый он там лежит, понимаешь?..

* * *

За окном сияло солнце, освещая первый снег, наконец-то покрывший землю более-менее основательно. За окном шла нормальная жизнь, и вряд ли большинство людей, идущих по своим мирным делам, сталкивались с трупами неизвестных в собственной ванной.

Я очень внимательно посмотрела в нещадовские глаза, пытаясь понять, насколько он серьезен – нет ли вообще розыгрыша в его словах?

Он смотрел озадаченно, и в глубине его глаз таился страх – перед необъяснимостью происшествия.

– Та-а-ак, – протянула я, сдаваясь перед очевидностью факта. – Тебе придется рассказать мне все в подробностях.

– А поехать ты не можешь? – робко попросил Нещадов.

– Куда? В милицию?

– Зачем? К Люське…

Я вытаращилась на него с ужасом.

– Ты что, хочешь сказать, что он все еще там? И вы не обратились в милицию?

Он молчал.

– Ты не позвонил ментам? – переспросила я. – Вы в своем уме?

– Они ж Люську обвинят, – слабо запротестовал он. – Ты что, не понимаешь?

– Вы психи. Теперь вас точно обвинят. Сколько он там плавает, в этой вашей ванне?

– Не знаю. Нашли утром.

– Каким утром? Вчера? Позавчера? Год назад?

– Сегодня.

– Уф, – с облегчением выдохнула я. – Еще не смертельно, по счастью. И чего ты от меня хочешь? Чтобы я его спрятала? Если мысль про милицию тебе так отвратительна!

– Нет, – мотнул он головой. – Просто посмотри на него. И проведи расследование.

Я понимала, что спорить с ним безнадежно. В принципе, люди серьезно думают, что сыщику достаточно взглянуть разок и он сразу все поймет. Кто убил, кого убили, почему это сделали! Главное – логика. Но большинство преступлений лишены логики. Они абсурдны. А сыщик не волшебник…

– Ладно, поехали, – решилась я на глупость.

И почему я всегда легко решаюсь именно на глупости?

* * *

Из лариковского кабинета все еще доносились голоса. Беседа с Мещерским продолжалась. Мещерский, кажется, имел наглость жаловаться на жизнь и вечную нехватку средств.

– Пожертвовать ему, что ли? – пробурчала я, внедряя ногу в ботинок. – Не могу слышать такие речи. Сердце сжимается от жалости!

Сначала Нещадов не понял моего юмора, поскольку сообщил мне радостно, что у Мещерских с наличностью куда лучше, чем у нас обоих вместе взятых. Но, когда я ответила на это, что дело не в наличности, а в потребностях, которые растут параллельно с наличностью и умудряются обгонять рост последней, он сделал жалкую попытку рассмеяться.

– А ты босса своего предупреждать не будешь?

Я задумалась. Конечно, надо бы предупредить… Но ведь скорее всего он будет крайне недоволен и даже попытается запретить мне сей любопытный экскурс, а мне уже интересно!

– Потом позвоню, если будет нужен, – опрометчиво решила я. – Как я понимаю, надо спешить. Твоя сестра уже, наверное, устала сидеть в обществе безвестного трупа одна. Все-таки не самое это приятное общество на свете!

– Это верно, – вздохнув, согласился со мной Нещадов.

Мы вышли из спокойного офиса и отправились бог знает куда, навстречу бог знает каким приключениям.

* * *

Довольно быстро мы добрались до дома, где жила нещадовская сестрица.

Дом был старый. Единственный плюс состоял в том, что он все-таки находился в непосредственной близости от набережной и Волги, поэтому, если продраться сквозь шеренгу мусорных контейнеров, из которых отвратительно пахло гнилью, можно насладиться свежим речным воздухом и чудным видом.

Квартира находилась на третьем этаже среднего подъезда. То бишь располагалась как раз посередине этого полуразвалившегося здания.

Мы поднялись по ступенькам деревянной лестницы – я такие уже сто лет не видела! Остановились перед дверью с кожаной обивкой. Дверь смотрелась довольно нахально – скромные обшарпанные двери соседей вокруг нее выглядели бедными родственницами.

Нещадов позвонил.

– Кто? – раздался испуганный голос.

– Люся, это я. Открой, – проговорил Нещадов.

Дверь скрипнула и открылась.

Из темноты коридора выступила фигурка женщины с обезумевшими глазами. Женщина простонала:

– Я больше не могу, не могу, не могу!

С этими словами она упала в нещадовские объятия.

* * *

– Люська, ну ты чо? – ласково забормотал Нещадов. – Я вот детектива привел… Все хорошо будет, вот увидишь. Ну, Люська…

Она вняла его мольбам и подняла на меня глаза.

– Это вот она детектив? – удивилась Люська.

– Помощник, – поправила я. – Но это, наверное, не самая важная вещь на свете!

Пока Люська рассматривала меня с оттенком легкого недоверия, я рассматривала квартиру.

Типичная старая квартира. Длиннющий и темный коридор, как у Грина, вел в «никуда». Если какими-то нехитрыми путями сюда и проникал свет, то он быстро таял в темноте, сдаваясь без особого сопротивления.

Люська, видимо, очень доверяла своему братцу, поскольку все-таки смирилась с моей кандидатурой на роль следователя и щелкнула выключателем.

– Вон там ванная, – кивнула она в глубь этой бесконечности. – И там этот тип… Господи! И как только он тут оказался?

Я прошла к дверям ванной и потянула на себя дверь. Она оказалась ужасно тяжелой и открылась не сразу.

– Черт побери, – вырвалось у меня, когда зрелище предстало моим глазам.

К горлу волной подкатила тошнота. Повинуясь первому порыву, я отшатнулась и закрыла глаза.

Но надо было взять себя в руки.

– Спокойно, Саша, это Дубровский, поэтому все у нас будет хорошо…

Открыв глаза, я встретилась с безмятежным взором мертвых темных глаз. Казалось, он ухмыляется, забавляясь нашей неадекватной реакцией на его присутствие в этой ванной.

Честно говоря, я на его месте отнеслась бы к факту собственной смерти немного серьезнее!

Глава 4

Тело, лежащее передо мной в ванне в весьма вальяжной позе, принадлежало обнаженному мужчине лет сорока пяти. Густые волосы темно-каштанового цвета были коротко подстрижены, и по тонкому запаху, исходящему от них, можно предположить, что незадолго перед своей кончиной в чужой ванной он посетил парикмахерскую. Аромат свидетельствовал, что весьма хорошую и дорогую парикмахерскую. Кроме того, судя по его холеным рукам и немного презрительной складке возле губ, несчастный в недалеком прошлом относился к счастливым обладателям крупного капитала. Губы его были полными и чувственными, что явно указывало на склонность к плотским развлечениям. На переносице темнело пятно.

Он был застрелен. И застрелен скорее всего из дамского револьвера – маленького и изящного.

В целом я бы могла уже составить картину преступления – если бы не одно «но».

Предположим, что этот человек просто снял какую-то особу женского пола, пошел принять ванну перед сеансом здорового секса, но тут явилась она и по совершенно неведомым мне причинам нажала на курок изящным пальчиком.

Но…

Какого черта они оказались тут – у нещадовской сестрицы, которая совершенно не подходила на роль любовницы этого холеного «трупа»? Может быть, мои впечатления о его сестрице немного скоропалительны, но мне она показалась похожей на встрепанную курицу, только что снятую с насеста и весьма этим недовольную!

Я внимательно осмотрела ванную комнату. Старая, с обшарпанными стенами. Окно чрезвычайно узенькое – вряд ли у неведомого убийцы была возможность протащить сюда труп. Туда и грудного ребенка не втащишь! А дяденька, лежащий в ванне с улыбкой снисходительной вежливости, относился к людям довольно крупной комплекции. Так что вероятность того, что некто затащил его в форточку, была, простите за каламбур, абсолютно невероятной.

Значит, они пришли через дверь, и остается только узнать у Люси Нещадовой, не давала ли она кому-то ключей от своей квартиры?

Я вышла в темный коридор и осмотрелась. Судя по пробивающейся из-под двери полоски света, Нещадовы находились именно там. Я решительно направилась к ним, но на половине дороги остановилась и еще раз осмотрелась.

Вторая дверь была тщательно закупорена. Судя по всему, здесь еще недавно кто-то жил. Квартира еще не так давно соответствовала гордому званию коммуналки.

Подойдя поближе, я потрогала ручку.

Нет, там была только пыль. Судя по всему, эту дверь не открывали уже давно.

Я разочарованно присвистнула и вернулась в комнату, где прятались от сложностей жизни брат и сестра Нещадовы.

* * *

Они сидели, приблизившись друг к другу почти вплотную, и молчали. Рука Нещадова обнимала плечи сестрицы – он успокаивал ее.

На меня они посмотрели с надеждой и страхом.

– Ну? – почти неслышно спросил Нещадов.

Я пожала плечами и достала сигарету. Люся неодобрительно покосилась на меня, но решила сдержаться.

– Я вынуждена вас огорчить, – сказала я, закуривая. – Милицию вам все-таки вызвать придется. Поскольку в мои планы перетаскивание и прятание трупов не входит.

– Нет! – завопила Люся отчаянно. – Я…

Она осеклась и, опустив глаза, уже совсем тихо проговорила:

– Без милиции нельзя обойтись?

– Нет, – безжалостно отрезала я. – Вы и так уже три часа утаиваете у себя труп по совершенно непонятным мне причинам. Может быть, он так дорог вашему сердцу, я, право, не знаю. Но факт убийства налицо. И с каждым часом у меня лично возникают все более уверенные подозрения, что этого парня грохнули именно вы. Так как мое мышление, увы, стандартно, я не думаю, что у ментов не появятся такие же подозрения. А вот если вы сами сообщите, возможно, они будут послабее.

– Я не могу, – простонала Люся. – Как вы не понимаете?

– Пусть Нещадов вызовет. Но, вы уж меня простите, я ничего с этим трупом поделать не могу.

Я затушила сигарету и осмотрелась в поисках телефона. Вот и он – странно выделяющийся на общем фоне бедности навороченный и нахальный аппарат. «Панасоник», между прочим.

– Можно от вас позвонить? – спросила я.

– Можно, – кивнула Люся.

«Только не в милицию», – умолял ее взгляд. Что она натворила такого, что теперь боялась обратиться туда? Конечно, они запросто могли повесить на нее это убийство, но я-то тут и, в конце концов, вместе с Лариковым смогу попытаться найти истинного убийцу!

Хотя, если честно, ситуация, в которой оказались хозяева, препакостная! Не хотела бы я оказаться на их месте…

Я набрала номер Ларикова.

Он поднял трубку сразу.

– Сашка, где тебя черти носят? – недовольно зарычал он, услышав мой голос.

– У меня тут возникла проблема. Наверное, нужна будет твоя помощь. Ты от Мещерского освободился?

– Да, по счастью. Как он меня утомил, если б ты знала!

– Сочувствую, – хмыкнула я. – Сможешь подъехать?

Продиктовала адрес.

– А что случилось?

– Труп в ванной комнате, Андрей, – вздохнула я. – И без твоей помощи мне не обойтись.

Он некоторое время озадаченно молчал, потом протянул:

– Ты это серьезно? Насчет трупа?

– Куда как, – развела я руками. – Серьезнее может быть только сам труп, но вот он-то как раз насмешливо улыбается. По этой причине могу совершенно спокойно заверить тебя в том, что я намного серьезнее его…

– Еду, – бросил в трубку Лариков.

Разговор был закончен.

Я посмотрела на хозяйку квартиры и попросила:

– Люся, давайте расскажите, как вы его нашли? И знаете ли вы, кто этот человек?

* * *

Мой вопрос можно было сравнить с выстрелом. Люся морщила лоб и таращилась на меня такими беспомощно-умоляющими глазами, что только святая уверенность в том, что моя «жестокость» оправдана и более того – необходима, помешала мне тут же в ответ на ее безмолвные мольбы снять сей бестактнейший вопрос с повестки дня.

– Люся, – терпеливо повторила я. – Понимаю, что вам сейчас хочется уйти от всего этого – и от моих вопросов, и от страшной находки. Ваш привычный и уютный мир разрушен. Вы хотите защититься незнанием. Но вам никуда не деться от фактов. И вы, Люся, уж простите меня, идете в качестве подозреваемой номер один.

Она вздрогнула.

– Нет, я не убивала его…

– Тогда докажите мне это! Расскажите все – как вы нашли его, где вы были, кто он такой…

– Я не знаю, кто это такой! – закричала она. – Как вы не понимаете? Я вижу этого человека первый раз в своей жизни!

– Замечательно, – кивнула я. – Я же не настаиваю, что это ваш хороший знакомый.

Нещадов посмотрел на меня осуждающе – еще бы, я мучила его несчастную сестру!

– Саш, ты бы поосторожнее! У нее и так нервы на пределе! Может, не надо ее мучить расспросами?

– Давай я не буду ее мучить, – согласилась я. – Вызывай милицию, пусть они ее мучают. А я, собственно, вполне могу идти по своим делам. И эта идея была бы просто замечательной, потому что, если честно, мне совсем не нравится эта ваша история с найденным трупом!

Я поднялась со стула.

– Нет, – проговорила Люся. – Останьтесь. Я попробую все рассказать.

Ну вот… И почему люди понимают только резкий тон? Я села на место.

И Люся начала свой рассказ.

* * *

– Неделю назад я уехала из города. К подруге, в Покровск. Домой должна была вернуться только завтра, но мне там надоело. Знаете, там детишки, целых трое, и шум с гамом целые дни… Устала я. Вот и решила не дожидаться, когда ее муж отвезет меня на машине, а села на электричку и приехала… На свою голову!

Она прикусила нижнюю губу, глядя в сторону ванной.

– Ладно, – махнула она рукой. – Я приехала сюда в шесть утра. Открыла дверь…

– Дверь вела себя нормально? У вас не сложилось ощущения, что с замком что-то не в порядке?

– Нет, – покачала она головой. – Все было вообще точно так же, как и всегда. Я зашла, бросила сумки и решила поставить чайник. Налила воду – боже мой, и все это время он был рядом!

Она поежилась.

– После этого решила принять душ. А он там лежит… Вот и вся история. Я сразу позвонила брату, и он приехал.

– Люся, а ключи еще у кого-то были?

– У него, – она указала на Нещадова. – Потом, у моей соседки. Которую сейчас переселяют. И у… моего друга. Все.

– Вам придется дать мне адрес соседки и друга.

– О нет! Они не могли!

– Вполне вероятно. Но ведь разгадку-то надо найти. Может быть, они что-то заметили? Если посещали квартиру в ваше отсутствие?

– Но… Вряд ли они это делали. Соседка не появляется уже около месяца. А мой приятель вряд ли пришел бы. Ему незачем.

– И все-таки это может быть необходимым. Мы же должны использовать любые возможности, чтобы просчитать все варианты, разве нет?

– Да, но… Мне не хотелось бы никого беспокоить!

– Люся, ваше положение достаточно серьезно, как вы этого не понимаете? Если никого не хотите беспокоить, пожалуйста! Давайте все прекратим, вызовем милицию и посмотрим, что из всего этого получится!

– Они же обвинят меня! – вскрикнула она.

– Обвинят, – согласилась я. – И что вы предлагаете мне? Чтобы я вынесла этот труп из квартиры и спрятала? Нет, Люся, этого я делать не стану! Хотя бы потому, что все, вы уж меня простите, указывает на вас!

Она вздрогнула. Подняла на меня глаза, полные ужаса.

– Я его не трогала, – прошептала она. – Я вообще не знаю, кто он такой.

– Тогда давайте все-таки поговорим с теми, кто имел доступ в вашу квартиру. Другого выхода пока нет.

– Хорошо, – согласилась она.

– И еще один вопрос. Почему вы поехали из Покровска ночной электричкой?

– Я не хотела бы отвечать… Тем более что это вряд ли относится к делу.

О боже! Разговаривать с ней было чрезвычайно трудно.

С виду такая вот домашняя «овечка» с тусклой химией на голове и наивными глазками маленькой девочки, совершенно не подходящими к ее внушительной комплекции, – и сплошные тайны! Причем, судя по тому, как она отводит глазки, тайны у нее все насквозь порочные.

Я начинала терять терпение. Больше всего хотелось развернуться и уйти отсюда прочь. Пусть себе сидят со своим трупом, сколько заблагорассудится, честное слово!

Слава богу, наш совершенно бессмысленный, приводящий меня в бешенство разговор прервал звонок в дверь. Нещадов пошел открывать. К моему облегчению, на пороге возникла длинная фигура Андрея Петровича Ларикова.

* * *

– Пойдем, – сказала я ему, чтобы опередить взрыв эмоций с его стороны.

– Куда?

– В ванную, – пожала я плечами. – Труп все еще там.

– Так ты что, не шутила?

– Я похожа на кретинку?

– Да уж…

Лариков прошел в ванную и опустился на корточки, внимательно рассматривая нашего «купальщика».

– А милицию вызвали? – спросил он.

– Пока нет. Людмила боится, что в убийстве обвинят ее.

– Правильно боится, – безжалостно подтвердил ее опасения мой босс. – Лично у меня сразу возникают такие подозрения. А у них эти подозрения станут настойчивыми до маниакальности… И все-таки милицию я вызову. Поскольку мне нужно заключение судмедэкспертизы, а где я ее возьму, кроме как у наших правоохранительных органов?

– Но ведь ее посадят, и мы лишимся ценного свидетеля, – возмутилась я.

– Попробую уговорить их повременить с приговором, – вздохнул Лариков. – Хотя ничего утешительного сказать ей не могу. Вполне закономерно обвинить ее в убийстве, поскольку…

– Есть еще двое, которых точно так же можно в этом обвинить, – мрачно сообщила я. – А Людмила, к слову сказать, вообще этой ночью отсутствовала. Была в Покровске.

– Кстати, кто этот человек?

Он встал в полный рост и задумчиво рассматривал лицо покойника.

– Никто сей тайны не открыл, увы, – развела я руками. – Более того, вся собравшаяся тут компания уверяет, что личность убиенного им неизвестна. Я могу только заключить из собственных наблюдений, что человек этот относится к «новым русским», то есть к «новым восточным». Судя по его крупному носу и длинным ресницам, а также по темному оттенку кожи.

– Значит, кто-то должен был видеть его машину, – хмуро кивнул Лариков. – «Новые русские» без машины даже в туалет не ходят.

– А если он прибыл сюда ночью?

– Зачем?

– Господи, Андрей! – возмутилась я. – Ну откуда мне знать, зачем он сюда притащился? Я пока вообще ничего не понимаю в этой истории…

– Ладно. Делаем так. Я все-таки вызываю ментуру, а ты едешь домой и ждешь меня. Может быть, когда нам удастся выяснить что-то о времени его гибели, мы сможем действовать уже более целенаправленно.

Я была благодарна ему за то, что он без лишних слов понял, что я уже немного устала созерцать этот труп.

Сколько ни работаю, а к этому зрелищу привыкнуть трудно.

* * *

Оставив Нещадовых на попечение Ларикова, я удалилась. Может, не слишком-то вежливо, но находиться в этой квартире я уже больше не могла. Моему мозгу необходим был свежий воздух, ибо от утренних потрясений он скорее напоминал «туманность Андромеды», нежели рабочий орган моей головы.

Во дворе было пустынно – только голоса с набережной доносились сюда, приглушаясь.

Я обошла весь двор в поисках хотя бы одного живого лица, но тщетно!

Казалось, жизнь тут вымерла. Впрочем, рабочий день кончился, все ушли – еще одна незадача!

Впрочем, очень скоро подъехала «ментовская» машина, и высунувшийся оттуда круглолицый опер спросил меня:

– Девочка, это дом семь?

Я кивнула.

Менты выскочили из машины и рванули в нещадовский подъезд, громко цокая ботинками.

Шофер остался, заинтересованно рассматривая меня. Он даже дерзко подмигнул, на что я решила не обращать внимания. Пусть себе… Общаться мне с ними не хотелось – на это у нас есть сэр Лариков, а у меня дела поважнее.

Я вышла на набережную и поплелась к троллейбусной остановке.

История совсем мне не нравилась. Сестрицу нещадовскую, конечно, было жалко, но влипать из-за нее в неприятности совсем не хотелось.

Кроме того, меня не оставляла мысль, что Люсенька пытается что-то скрыть. Но вот что?

Сам факт присутствия в ее затхлой квартирке этого «нувориша» был странным и пока необъяснимым. С чего бы ему выползать из своего «джакузи» и отправляться в старую обшарпанную ванну без крайней на то нужды?

Итак, я дождалась троллейбуса и, все еще чувствуя себя немного разбитой от утренних впечатлений, поехала вовсе не домой. Поскольку был еще один человек, который совсем неплохо знал Нещадовых и мог просветить меня насчет Людмилы.

Владик Мещерский.

Именно к нему я и направлялась сейчас, наблюдая сквозь запотевшее стекло, как старые дома сменяются красивыми особняками, в одном из которых и проживал Владик собственной персоной. Вместе со своим супер-пупер-папочкой.

Хорошо, что за время моего пристального наблюдения за жизнью юного Мещерского я успела его довольно неплохо изучить.

Доехав до конечной, вышла и осмотрелась.

Дом белел недалеко от остановки – украшенный, как водится, спутниковыми антеннами и прочими мульками.

Двери надеждо защищал домофон. «Да уж, к Мещерским вот никто не подкинет подарочек в виде трупа, – усмехнулась я. – Странно, как это Нещадов с его пролетарским самосознанием выносит рядом с собой этого «новорусского» барчука?»

Я выбрала симпатичную лавку, откуда видела все, но не слишком-то видели меня – опять же благодаря своей подлой деятельности, я уже совсем неплохо знакома была с окрестностями. И стала ждать, когда наш замечательный юноша появится в конце улицы, возвращаясь из своего колледжа.

* * *

Было ужасно холодно. Вы, кстати, не обращали внимания на то, что зима наступает внезапно?

Даже никогда не успеваешь к ней толком подготовиться!

Я начинала замерзать. Поэтому вылезла из своего укрытия и стала разгуливать вокруг дома, топая замерзшими ногами, чтобы снова ощущать их.

Владик все не появлялся, хотя, по моим подсчетам, он явно задерживался.

Я посмотрела на часы. Если Лариков начнет мне сейчас звонить, ничего хорошего из этого не выйдет.

Поэтому я решительно двинулась в сторону подъезда, рискуя быть изгнанной за пределы привилегированной храмины.

К моему удивлению, дверь была открыта.

Я толкнула ее и вошла.

Крик сорвался с моих губ, как только я увидела его. И раньше, чем успела сообразить что-либо, мои ноги уже вынесли меня из подъезда. Организм уже, видимо, устал от потрясений за сегодняшнее утро.

Я летела к остановке, назад, не обращая внимания на гололед, и, что самое удивительное, ни разу не поскользнулась.

По счастью, сразу же подошел автобус, и, все еще слабо давая себе отчет в совершенных действиях, я запрыгнула в него.

«Ох, Лариков, пожалуйста, будь на месте, а?»

Если у меня еще запланирована на сегодня хотя бы маленькая удача – за сегодняшние кошмары, – может быть, Лариков все-таки и окажется этой удачей?

Я не знала, что мне делать. Совершенно не знала.

Потому что в своем подъезде, на ступеньках, лежал Владик Мещерский собственной персоной. И был он мертв. Как говорится, мертвее некуда.

А еще вернее – убит. Точно так же, как и тот мужчина в ванной.

Будто в насмешку, по радио в автобусе вдруг зазвучала детская песенка про ежика.

И немного слащаво два голоса пропели:

С дырочкой в правом боку…

Только дырочка у них обоих была не в боку. Прямо между глаз – на переносице.

* * *

Ларикова не было в офисе. Я почему-то чувствовала озноб и была не столь наивна, чтобы приписывать эту дрожь лишь своему нервному состоянию.

Конечно, в квартире было немного подозрительно холодно. Но не могла же я поверить в то, что этим зверям хватило ума ко всем моим несчастьям еще и отключить отопление в четырнадцатиградусный мороз!

Когда я все-таки решилась потрогать батарею, то просто пришла в ужас. Они были ледяные!

– Ну вот, – окончательно захлестнуло меня уныние. – Мало мне убийств сегодня с утра, так еще и заморозить меня решили! Просто какое-то наступление на мою несчастную психику!

Найдя у Ларикова одеяло, я закуталась в него и достала фотографии.

Те самые, которые делала в течение трех недель, неотступно следуя за Владиком Мещерским, ныне покойным.

Помимо меня за ним следовал кто-то еще. Равно как и за тем неизвестным, которого Люся Нещадова нашла в собственной квартире.

Пока, кроме сходности убийств, не было ничего общего. Кроме того разве, что обоих убитых связывал Нещадов.

Не так много, но и не так мало, Александра!

Я всматривалась в лица на фотографиях, пытаясь определить по ним, кто мог это сделать. Совсем необязательно, что кто-то из них, и все-таки…

Дрожь не унималась. Мне было так холодно, что я закуталась еще глубже. За окном завывала начинавшаяся вьюга. Стало темно.

– Кофе, – вспомнила я и тут же прогнала мысль о кофе.

После сегодняшних впечатлений меня от него запросто вытошнит. Так что уж лучше попытаться согреться без него…

Ну и денек нынче выдался. Просто хуже не бывает…

Глава 5

– Зачем же ты к нему пошла?

Лариков встретил известие о смерти Мещерского-младшего стоически. Единственное, что его интересовало, – это отчего вдруг мне пришло в голову податься туда?

– Потому что я не верю, что Нещадовы не знают этого человека, – ответила я. – Но, по моему наблюдению, ни тот, ни другая не собираются откровенничать. Вот поэтому я туда и пошла. К Мещерскому. Он все-таки близкий друг младшего Нещадова, так? Значит, мог что-то знать. Да и знал – иначе зачем его было убивать точно так же?

– А зачем тогда Нещадову было тащиться к тебе?

– Вот уж не знаю, – развела я руками. – Может, решил, что я полная идиотка и можно запудрить мне мозги… Ладно, что там менты сказали?

– Ни-че-го, – вздохнул Лариков. – Подозревают, как и ты, Людмилу Нещадову. Кто этот мужик, пока еще не установили. Единственное, что мне удалось почерпнуть, – что он, в общем-то, не ожидал смерти. Более того, ванну он действительно принимал, что еще более сгущает тучи подозрений над Людмилиной головой.

– Лично у меня просто голова идет кругом, – призналась я. – Какая-то история запутанная… Если бы не Мещерский, я бы тоже думала на Людмилу. Но Мещерский был убит в то время, когда я лично разговаривала с ней! Если только его не перетащили позже, что опять же отпадает. Кто его мог перетащить? И Людмила, и Нещадов были у меня перед глазами. Они же не могли раздвоиться, правда?

Судя по лариковскому лицу, он в этом совсем не был уверен!

– И вообще, когда они включат отопление? Я скоро превращусь в ледышку, честное слово! Это же садизм – выключать его в такую холодрыгу!

– А там внизу какой-то мажор себе офис делает, – сообщил Лариков. – Только не такой, как у нас с тобой. Он, кажется, главврач восьмой горбольницы и изображает у себя кабинет для частной практики. Сейчас вот наращивает батареи.

– Ага, он, значит, их наращивает, а мне надо мерзнуть, – отказалась я понимать нужды главврача. – А потом я заболею туберкулезом ему на радость и приду в тот самый кабинет. Он решил заодно позаботиться и о клиентуре?

– У тебя денег не хватит, – успокоил меня Лариков. – Я его видел. Не советую к нему обращаться. У него наитипичнейшая внешность убийцы.

– Вот и повод избавиться от него, – проворчала я. – Сейчас звоним и сообщаем, что именно он и почикал Владика и этого неизвестного. Таким нехитрым способом мы от него избавимся – и нам включат отопление!

– Сашка, ты сейчас напоминаешь мне обиженного ребенка! – вздохнул он. – Я не знаю, надо ли мне смеяться над твоей шуткой или оплакать твою горькую судьбину.

– Ну и что? Я и есть обиженный и брошенный ребенок. Может, мне этим воспользоваться?

– Чем?

– Брошенностью, – мстительно усмехнулась я. – Брошусь в ответ я в пучину разврата!

– Лучше делом займись, – посоветовал Лариков. – А именно – посмотри, нет ли среди вот этих фотографий нашего знакомого из ванны?

С этими словами он бросил передо мной пачку разнокалиберных фотографий.

– Кто это у нас?

– Все крупные бизнесмены, так или иначе подозреваемые в продаже наркотиков.

– Ну так всех в этом подозревать надо, – протянула я. – Деньги в хороших руках не растут! Они, как трюфеля, растут в дерьме, а свиньи разыскивают их, разыскивают, разыскивают!

– Да уж, настроение у тебя нынче, – вздохнул Лариков. – Просто кошмар какой-то!

– Было бы странно, если бы оно было у меня безоблачным и радостным после сегодняшних впечатлений, – заметила я. – Так что терпи, если не хочешь остаться наедине с собственными мыслями!

– Не хочу, – честно признался он. – Лучше уж терпеть твои инсинуации и фрустрации! Уж больно мысли у меня сегодня мерзкие, чтобы оставаться с ними наедине!

– Ага! – обрадовалась я. – Тогда почему ворчишь на меня? Со мной ведь куда больше неприятностей случилось в это утро, между прочим!

– Ладно, успокойся, бедный ребенок! Сейчас сварю тебе кофе, чтобы ты немного согрелась! А то руки уже у тебя стали похожи на ледышки!

Он ушел на кухню, а я благодарно вздохнула.

Все-таки хорошего ты мне босса послал, господи! Что бы я без него делала?

* * *

Лица на фотографиях изо всех сил пытались казаться приятными и интеллигентными, но почему-то у них это не получалось.

Со вздохом признавшись, что мне придется всю жизнь провести в трудах, поскольку в противном случае надо выйти замуж за «крутого», а судя по этим фотографиям, никто из них не отвечает моим эстетическим претензиям, я отложила фотки в сторону.

Нашего «незнакомца» там не было.

Когда Лариков появился на пороге с чашечками горячего и ароматного кофе, я как раз просмотрела их еще раз и теперь сидела, обдумывая наше положение.

– Его там нет, – сообщила я Ларикову неприятное известие.

– Странно, – пожал он плечом. – Судя по впечатлению, которое у нас сложилось, он из этой компании.

– Может, приезжий? – предположила я, отпивая глоточек кофе. Тепло проникло внутрь, и мне стало немного легче. Даже голова прояснилась. – Между прочим, холод влияет на мой мозг. Я не могу раскрывать преступлений. Как ты считаешь, можно мне обратиться по этому поводу в суд с иском?

– К главврачу? – спросил Лариков. – Его не переиграешь…

– Вот уж кто наверняка наращивает богатства благодаря наркоте, – смело предположила я. – Доступ у него неограниченный… Наворует в родной больнице наркотиков – и толкнет вот этому…

Я указала на щуплого очкарика с вороватой физиономией.

– Этот самый крутой, – усмехнулся Лариков. – Он твоего главврача знаешь где видал?

– А с виду прямо-таки душка, – удивилась я.

– Они все душки, когда спят зубами к стенке. И желательно на нарах.

– Так вот, какие еще могут быть ниточки?

– Без понятия. Надо бы проверить саму Людмилу.

– Опять!

– Саша, ну ты же сама понимаешь, что она все еще входит в число подозреваемых!

– А соседка?

– Кстати, о соседке… Она сейчас проживает на Мамонтова. Это недалеко от тебя. Северный район.

– Ну конечно, – хмыкнула я. – Совсем недалеко. Просто ближний свет! Это вообще другой район. Но я буду доброй и заеду к ней.

– Только завтра. Потому что сегодня я ей уже звонил. Ее нет, она придет поздно. Как мне сообщила ее мать.

– Ладно, завтра так завтра… Кстати, как ее зовут? И кто она такая?

– Зовут ее Мариной Андреевной. Она искусствовед. Так что вам легко будет найти общий язык.

– Да уж легче, чем с твоими наркодельцами.

– А напрасно, – рассмеялся Лариков и достал из кипы одну фотографию. – Вот этот парень тебе бы понравился.

– Почему это? – спросила я, рассматривая лицо на фотографии. Кстати, он и впрямь был симпатичным. Неожиданно для меня.

– Потому что он, ма шер, огромный поклонник Франсуа Вийона, – ехидно заметил Лариков. – Что, впрочем, не мешает ему быть самым безнравственным из этой компании…

– Ох и вредный же ты тип, – возмутилась я, – только бы посмеяться над бедной девушкой! Кстати, наш милый Франсуа тоже был довольно безнравственным типом. И твои ехидства по поводу моей наивности и порочности этих людей меня не трогают. Если ты именно этого добивался.

– Да нет, просто хотел сказать, что они вовсе не тупые. Вот этот обладает кандидатской степенью. Это я говорю, чтоб ты не заблуждалась. Вся эта компания – люди очень хитрые и умные.

«И жестокие», – подумала я.

– А почему ты связываешь их с Мещерским? Потому что их компания отлавливала наркоманов?

– Может быть, – проговорил Лариков. – А может, дело не только в этом. Оказывается, у ментов есть определенные подозрения, что вся Владикова компания сама не прочь была разбогатеть за счет зелья. Конкуренция, моя милая девочка! Это вещь жестокая, особенно среди них… Там платят головой, в этом чертовом наркобизнесе.

– И тем не менее у нас нет доказательств, что младший Мещерский этим занимался, – задумчиво прознесла я. – Хотя он и не вызывал у меня особых симпатий, но я все-таки не уверена в этом.

* * *

Я шла по заснеженному проспекту, мимо людей, прячущих носы в воротники, и, как это ни странно, не замечала холода.

Наверное, так основательно промерзла в офисе, что теперь мне уже все равно.

Завтрашний день уже был расписан по минутам – ох уж эта мне работа! По дороге я не удержалась от соблазна и купила себе парочку пирожных. Все равно вряд ли я буду способна на такие подвиги, как приготовление серьезной пищи.

То здесь, то там раздавались голоса и смех, и я улыбнулась. «Скоро Рождество, – напомнила сама себе. – И неважно, что ты будешь встречать его в гордом одиночестве – вместе с попугаем. И с Пенсом».

Резкий удар в плечо заставил меня вскрикнуть от боли.

– Ослеп, что ли? – услышала я за своей спиной женский голос.

Обернулась я скорее на этот голос, чем на того придурка, который толкнул меня.

В этот миг меня снова толкнули – на этот раз сильнее. Обернувшись, я увидела сузившиеся глаза и черную шапочку, круглую, с ушками.

– Отодвинься, – процедил несчастный обладатель протокольной морды и помчался вслед за тем парнем, который толкнул меня первым.

Тот удалялся с такой быстротой, как будто преследователь представлял для него смертельную угрозу.

Противный тип в шапке развил совершенно потрясающую для своей коренастой фигуры скорость. Я присвистнула.

– Надо же, – пробормотала. – Какая у них интересная жизнь! Сплошные погони и перестрелки…

– Молодцы, – одобрительно высказалась женщина. По тембру голоса я определила, что первую фразу тоже изрекли ее уста.

– Кто? – переспросила я.

– Да «трудовики». Это ж он за наркоманом побег. Сейчас поймает и поучит жизни…

Удовлетворенная женщина пошла дальше, с достоинством неся свое внушительное тело над скользким тротуаром.

– Интересно, – пробормотала я. – Похоже, либо последователей Владика Мещерского развилось неимоверное количество, либо они преследуют меня…

Догнать их уже нет никакой возможности. Разве что на самолете… Самолета у меня не было, а были усталость и два пирожных, обещавших приятный вечер.

Поэтому я решила не встревать в разборки между наркоманами и «трудовиками» и побрела дальше.

* * *

Как всегда в начале расследования, меня обуревала хандра. Стоишь перед загадкой, да еще связанной с двумя убийствами, и думаешь: «Да справитесь ли вы, любезнейшая моя, со всей этой трагической галиматьей?»

В принципе, все закономерно. Владик Мещерский свел ценность человеческой жизни до минимума, и его жизнь сама стала стоить недорого… Но все чаще и чаще я начинаю задаваться вопросом: неужели люди не задумываются об этом? Или всерьез уверены в собственной исключительности в глазах господа?

В моей сумке лежал пакет с фотографиями, и я еще сама не знала, почему я пытаюсь найти ответ на проклятущую загадку именно там.

Интуиция? О, как часто спала моя интуиция, как безгрешное дитя, выталкивая меня совершенно на другой берег океана вопросов и зыбких ответов!

Где-то завыла милицейская сирена, словно отвечая моему настроению. Больше всего мне не хотелось сейчас домой. Если бы там была мама, с ее безгрешно-ироничным отношением ко всему на свете, с ее проблемочками, которые она выдвигала передо мной в качестве неоспоримого доказательства, что простая, реальная жизнь довольно суетна, но приятна!

А я открою дверь в темную квартиру, зажгу свет и останусь наедине с уродливой стороной жизни, от которой никто не поможет мне сбежать! Только попугай встретит меня немного сварливым «Паша красивый!».

Воспоминание о попугае заставило меня прибавить шагу. Бедная моя тропическая птица сейчас трагически мерзнет в темной квартире, и ей одиноко. Я опять бросила Пашу на целый день!

– И не думай о двух трупах, – приказала я себе. – На ночь это вредно. Тебе приснятся кошмары, ты заорешь и напугаешь беднягу Пафнутия!

Толкнув дверь, я вошла в подъезд. И сразу же увидала знакомую фигуру, подпирающую стенку. Фигура отделилась от стены почти бесшумной тенью.

Я, подчиняясь первому импульсу, немного подалась назад.

– Саша? – услышала приглушенный голос. – Я жду тебя уже почти час…

– Зачем? – поинтересовалась, рассматривая озабоченное нещадовское лицо. – Мы же договорились на завтра… Пока я ничего не знаю.

– Владика убили, – грустно сказал он. – Не нравится мне все это. Я, Сашка, начал бояться…

Я могла бы ответить ему резко, объяснив, что все происходящее теперь закономерно. Но почему-то осеклась – мне было его жалко. Слишком вдруг стал беззащитен этот «Буффало Билл» с крутым лбом и глубоко посаженными глазами.

– Проходи, – сказала, открывая дверь в свою темную квартиру.

По крайней мере, все-таки не буду одна в этот вечер! Правда, грядущий вечер в обществе Нещадова напоминал мне пародию на «Красавицу и Чудовище», впрочем, чудовище было симпатичнее.

Но не выгонять же замерзшего и испуганного человека, не укрепив его слабую душу поддержкой!

* * *

Я щелкнула выключателем. Моя пустынная квартира осветилась холодным светом. Пафнутий тут же выдал свое коронное и ворчливое: «Паша красивый». Почему-то прозвучало это у него как ругательство. Кажется, это произвело впечатление на моего гостя, поскольку он резко остановился и начал испуганно озираться по сторонам.

– Не бойся, – сказала я, стаскивая ботинки. – Это мой попугай. Наследство от несостоявшегося брака с вором в законе… Потом как-нибудь расскажу тебе эту душещипательную историю.

Нещадов мялся на пороге, как ходок к Ленину, сжимая в руках отвратительную черную шапочку.

– А это удобно, что я пришел? – неуверенно спросил он.

– Но ведь уже пришел, – вздохнула я. – Так что решать вопросы этикета уже неуместно. Проходи…

Он обрадовался. И достал из сумки бутылку водки.

– А это еще зачем? – грозно округлила я глаза.

– Э… Надо бы Владика помянуть, – прогундосил он.

– Я твоего Владика не знала, – мотнула я головой. – Но если ты хочешь, чтобы я его помянула, так и быть – разорюсь на свечку в церкви.

– Ладно тебе, Сашка, – улыбнулся он мне. Наверное, эта улыбка шла у него в разряде наиболее обаятельных, но меня не тронула. Скрестив руки на груди, я смотрела на него с безжалостным отрицанием.

– Нещадов, я не пью, – холодно подчеркнула. – Даже в лютые морозы. Так что поминай своего друга один. Тем более что моим другом он не был.

– Ладно, – расстроился Нещадов, убирая свою злосчастную бутылку назад. – Ты, Данич, все-таки странная баба. Все у тебя не как у людей…

– Да уж какая есть, – мрачно сказала я. – И кончай хамить. Я не баба. Понял? Бабы были у вас с Владиком.

С этими словами я прошла в кухню и включила огонь под чайником.

– А живешь ты бедно, – снова раздался голос Нещадова. – Вроде бы детективы не так живут.

– Смотря какие, – меланхолично ответила я, твердо решив не обижаться на него. Дурак он, что с него возьмешь?

– Хочешь к нам пойти?

– Нет, не хочу. Мне и у себя неплохо.

– Саш, ты только не обижайся, ладно? Но вот что я тебе скажу – неправильно ты живешь! Сейчас люди другие стали. Я одного сыщика знаю. Он знаешь сколько огребает? У него уже особняк в Раздуеве.

– Не хочу особняк, – ответила я. – И дырку промеж глаз мне тоже не надо. Лучше жить в скромности, но подольше. Да и Лариков мне куда симпатичнее, чем твои дружбаны.

Он сидел в кресле, вальяжно раскинувшись.

– Саш, а мне выпить можно?

О боже! Я возвела глаза к небесам. И какого черта пустила в свой дом этого кретина? Сидела бы сейчас спокойненько, смотрела кино идиотское какое-нибудь! Так нет же, не хотелось одной оставаться!

– Так можно?

– Оставь меня в покое, – пробормотала я. – Можешь пить. Но в двенадцать ты должен отсюда отчалить. Понял?

– Понял, – кивнул он с преувеличенной готовностью. И налил себе в стакан этой своей паршивой водки.

– Ну, поехали, – подмигнул он мне. – Чтоб Владьке земля была пухом…

Выпив, он крякнул и тоскливо посмотрел на пустой стол.

– Сашк, а у тебя жратвы нет?

– Нет, – отрезала я. – Сижу на диете.

– Ну и ладно. И кто мог Владьку шлепнуть, ума не приложу… Вроде врагов у него не было.

– Ну конечно. Тебя послушать, так он был ангелом с крылышками!

– Да не ангел, Саш. Я знаю, на что ты намекаешь. Но ведь эти наркоманы – гады, разве нет?

– А по мне, они просто больные люди, – изложила я ему собственную точку зрения. – И то, что вы с ними делаете, прости уж меня, не нравится мне.

– Потому что у тебя среди этой швали дружки, да? – недобро сощурился он.

– Нет, не поэтому, – вздохнула я. – Потому что твой Владик был довольно гнусным типом. И деньги, которые вы так любите, зарабатывал на этих самых наркотиках.

– Ты что? – спросил он зловещим шепотом. – Зачем зря парня порочишь?

Я усмехнулась и достала одну из фотографий.

– Сам посмотри. Куда как мило – одной рукой он «травку» продает, а другой указывает нам назидательно на «порок наркомании», объявляя себя спасителем отечества от «энтой западной заразы»! Так что был он просто гаденышем, к тому же до отвращения жадным гаденышем. Но кто его убил, мне и самой интересно. Поскольку думаю, что тот парень, который полоскался в вашей ванне, убит тем же человеком… Если, конечно, ты еще хочешь, чтоб я помогала тебе.

Он рассматривал фотографию, и его лоб теперь прорезали морщины. «Кажется, для него сегодня чересчур много потрясений, – констатировала я очевидный и грустный факт. – Как бы парень не лишился рассудка».

Вернув мне снимок, он некоторое время молчал, беззвучно шевеля губами.

– А Люську подозревают, – проговорил наконец. – С нее подписку о невыезде взяли. Ты ей сможешь помочь?

– Если ты поможешь мне, – ответила я. – Например, расскажешь мне все о вашей компании «классных ребят». И о ваших последних подвигах.

– Я сначала должен все обдумать. Не имею права разглашать чужие тайны. Это договор…

– Подумай. Времени у тебя, правда, не так уж много. Но я не настаиваю. Могу ведь и не лезть в эти дела, андэстенд? Мне вся эта история не нравится ни в какой степени. Даже в самой маленькой…

Он понял по моему тону, что на сегодня разговор закончен. Тем более что часы уже показывали без десяти двенадцать.

Поэтому он покорно встал. Спрятал свою бутылку. И пошел к двери.

– Пока, – махнул мне на прощание. – Завтра перезвоню. Или зайти?

– Как хочешь…

Он вышел. Я закрыла за ним дверь и пожала плечами. Интересно, будет ли он готов к полному освещению пресловутых «чужих тайн»?

Все, Данич, пора отвлечься. А то от черного юмора нашей жизни тебя снова потянет в андеграунд, примкнешь, неровен час, к анархистам или к панкам, и тогда все твое светлое будущее, которое ты сама себе наобещала, покатится в тартарары.

Я включила телевизор. Показывали какую-то китайскую муть, но мне было все равно. Бегал там какой-то китаец с веселым лицом и очень лихо размахивал ногами, отчего все окружающие валились замертво с непристойными звуками. Смысла было так же мало, как в песне «Ветер с моря дул», и мне это даже нравилось. Я могла предаваться размышлениям, не отвлекаясь от сюжета, поскольку его там все равно не было, а безумный китаец двигался с долей грации и непринужденности, не оскорбляя мои чувства врожденного эстетизма.

Я не могла уйти от мыслей. Мне вдруг неизвестно почему стало ужасно жаль Нещадова – такого дурного и такого неловкого!

Я щелкнула пультом, выгоняя несносных китайцев в темноту экрана. Стало тихо – только бурчание Пафнутия и вой ночного ветра.

Где-то хлопнула дверца машины. Потом мир окончательно погрузился в тишину.

* * *

Он ждал.

Когда Третий вышел из подъезда, он с удивлением обнаружил, что в зрелище убийства больше нет ничего страшного. Как будто он вместе с ней перешел какую-то невидимую грань.

Он видел сейчас его коренастую фигуру очень хорошо. Последнее время он уже не испытывал никаких эмоций. Внутри жил холод.

Парень остановился. Затолкав бутылку поглубже, пошел к остановке. Осталось немного. Один шаг.

Легкая фигурка выскользнула из укрытия и замерла, немного расставив ноги и направив револьвер прямо в середину его лба – туда, где брови сходились над переносицей.

Заметив фигуру, парень остановился. Недоуменно вытаращился на нее, потом вздрогнул. В глазах появился страх.

– Что вам…

Он не успел договорить.

Выстрела не было слышно. Парень странно ойкнул и с распахнутыми от удивления глазищами повалился на снег.

Опять ему не удалось остановить это…

Он развернулся и пошел прочь – такой же спокойный, как прежде, будто все происходящее было таким же серым и будничным, как дни и ночи, словно его палец и не нажимал только что на курок. Остался лишь слабый запах пороха и ничего больше… Раньше он не мог бы представить себе такого.

Что-то изменилось в этом мире…

Он посмотрел в ночное небо и сам удивился собственному спокойствию.

«Бог – это пустота в небе, – вспомнил он Сартра. – Бог – это одиночество людей…»

Глава 6

Я проснулась и поняла, что на улице валит снег. Голова раскалывалась – так бывало всегда, когда на улице буйствовал снегопад.

С трудом открыв глаза, я поднялась. Боль в глазных яблоках была почти нестерпимой. В комнате темень, а за окном действительно крупными хлопьями падал снег.

Настроение было совсем плохое и явно не собиралось улучшаться. Все-таки почему рыжие не могут долго существовать в пространстве без солнечных лучей?

– Господь дал нам электричество, – напомнила я себе, расправляясь с серой сумрачностью самым простеньким путем – а именно включая свет.

После этого выпила таблетку и сварила себе кофе. Планомерное наступление на головную боль прошло успешно. Очень скоро мне было почти наплевать на снегопад.

Наоборот, я была захвачена романтическим чувством – говоря словами Цветаевой, «мне захотелось в ночь, туда, в метель»…

Впрочем, ночь уже кончилась. Сейчас все события вчерашнего дня утратили оглушающую реальность, казались размытыми и смутными, как вчерашний фильм.

Включив приемник, подразнила несчастного попугая, пытаясь убедить его, что поет вовсе не Эмма Чапплин, а я. Но он не поверил мне и ужасно разозленно изрек, что все ужасно мило.

– Я понимаю, что тебе довольно скучно сидеть тут одному, – посочувствовала попугаю, – но если моя неверная мамахен решила там задержаться, дабы увеличить в объемах шубу своей внучки, с этим я ничего поделать не могу. Сам понимаешь, мне без нее тоже несладко. Может, стоит завести ей внучку здесь, в Тарасове, чтобы не моталась по разным там столицам?

«Вопрос только – когда мне этим заняться, – горько хмыкнула я. – На такой важный акт, как произведение на свет себе подобной, нужно время, а его-то у меня как раз и нет…»

Кофе окончательно расправился с головной болью, и теперь я уже могла спокойно думать.

Пафнутий, предчувствуя, что скоро его опять оставят в одиночестве, пытался понравиться мне и переубедить в моих решениях. «Ну давай ты сегодня побудешь дома, – говорил его взгляд. – Там погода плохая… Мы телевизор посмотрим. Скажи боссу, что у тебя голова болит».

– Честно говоря, – сказала я ему, – мне и самой куда больше по вкусу спокойная и размеренная жизнь. Но ты же хочешь «Трилл». А на него надо зарабатывать. Поэтому нам придется все-таки еще немного помучиться, а потом позволим себе немного отдыха. Ладно, маленький птенчик?

Он простонал в ответ. Ей-богу, не пойму, как в такой маленькой головке помещается столько мозгов? Иногда мне кажется, что мой попугай умнее меня!

Однако суперумный попугай никак не желал торчать тут один, в холодной квартире, без музыки и света.

Поэтому стоны его стали еще жалобнее.

– Ну и что мне с тобой делать? – отчаялась я, глядя на моего дружка с сочувствием.

И в этот момент в мою дверь позвонили. Очень настойчиво. Раз восемь нажав на кнопку звонка.

Так могла звонить только моя подруга Эльвира. Ей вечно не хватало терпения просто дождаться, когда я смогу подойти к двери.

– Сейчас, – проворчала я.

Открыв дверь, впустила ее и сразу сообщила:

– А времени у меня нет. Только на одну чашку кофе.

– Ну и ладно, – невозмутимо ответила Эльвира, – не настаиваю на обществе. Просто замерзла – там холодно. А ключи от квартиры я, конечно же, забыла. Сейчас позвоню папочке, он пришлет кого-нибудь… А пока у тебя потусуюсь, ладно?

– Замечательно, – обрадовалась я. – Ничего не имела бы против, если б ты проторчала тут до моего прихода. И вообще осталась ночевать.

– Я с удовольствием, – не стала лицемерить моя эксцентричная подруга. – Потому что, если честно, предки мне порядочно надоели. Я даже вынашиваю план выйти замуж за какого-нибудь отдаленного иностранца, чтобы они отстали от меня навечно. Вот только колеблюсь, кому отдать предпочтение – африканцу из племени людоедов, чтобы мамаша не тащилась в джунгли, справедливо опасаясь, что ее сожрут, или наоборот – выйти замуж за чукчу, чтобы оба моих предка испугались морозов.

– Надо же, – вздохнула я. – А мне вот моей мамашки не хватает.

– Это потому, что ты ведешь неправильный образ жизни. Вместо того чтобы предаться развлечениям…

– Сомнительным? – поинтересовалась я.

– Можно и сомнительным, – кивнула Эльвира. – Смотря что тебе интересно. Так вот, вместо того чтобы развлекаться на полную катушку, ты бегаешь за преступным элементом и неверными женами. Естественно, когда ты появляешься дома, что бывает крайне редко, тебе хочется заботы и участия. Хотя опять же, призвала бы Пенса! И жили бы вы душа в душу. И никакая мамочка не была бы нужна тебе, бедной моей малышке! Ладно, давай свой кофе и препоручай мне заботы о жилище. А то ты явно смотришь на дверь… Кстати, там у вас неподалеку какого-то парня застрелили. Вот кошмар, правда? Я буду тут рисковать жизнью! И все это ради тебя и твоего попугая.

– Подожди, – попросила я. – Какого парня? Где и когда?

– Ночью, кажется, – пожала Эльвира плечами. – Бабки там переваривают это происшествие, прибавляя что-то от себя. Так что не знаю, как это было на самом деле. Но утром его обнаружила дворничиха, бедненького… А что это ты так растерялась? Признавайся, подлая, не твоих ли рук это дело?

– Как он выглядел? – спросила я. – В черной шапочке и кожаной куртке с меховым воротником? Такой коренастый и крутолобый?

– Уж наверное, – махнула рукой Эльвира. – Кто ж еще в разборках перестреливается? Я его не видела. А откуда ты знаешь, как он выглядел? Неужели, Данич, это ты его замочила?

Мне было вовсе не до смеха, я постаралась успокоиться. В конце концов, это ведь может быть и не Нещадов.

– Бабки говорят, ему прямо между глаз выстрелили, – разбила мои иллюзии безжалостная Эльвира. – Прикидываешь, какой эффект?

В тот момент я поняла, что значит медленно оседать. Со мной именно это и произошло. Я просто-напросто сползла на стул и застыла, глядя на Эльвиру. Эльвира причем стала какой-то туманной, как фантастическое видение. Или у меня со зрением не все в порядке?

– Между… глаз? – еще пытаясь сопротивляться очевидному факту, пробормотала я.

– Да что с тобой, Сашка? – вытаращилась Эльвира. – Это что, твой знакомый?

– Еще не знаю, – помотала я головой. – Но вполне может оказаться знакомым… Господи, что ж это за маньяк такой? И где его нашли?

– Маньяка? – переспросила Эльвира.

– Да нет, парня!

– Рядом со школой, – сказала Эльвира. – В переходе. Он на ступеньках лежал. Но я же ничего не знаю, это у бабок надо спрашивать.

– Черт. Если это Нещадов, я уже вообще ничего не понимаю!

– Может быть, его Пенс убил? Из ревности? Если он так поздно шел от тебя, то несчастный Пенс мог подумать все, что угодно, – констатировала подруга. – Вот, подумал он, идет любовник от моей Александрины. И пальнул, недолго думая…

Особенность Эльвириного характера заключалась в ее полнейшей неспособности отнестись к чему-то серьезно. Она принадлежала к той породе людей, которые даже к собственной смерти отнесутся с долей иронии, что уж говорить о других.

– Элька, ради бога, побудь тут, а? – взмолилась я.

– Я же сказала, что побуду. Могу даже остаться тут до приезда Галины Михайловны, если хочешь. Объясню предкам, что нанялась к тебе бодигардом…

– Было бы совсем недурно, – сказала я. – Вдвоем веселее.

– С тобой, знаешь, тоже приятнее, чем с моими родителями, – Эльвира одарила меня ответной любезностью.

* * *

Мне было страшно. Я шла по направлению к офису, и мне было страшно. Больше всего боялась, что Лариков и правда скажет об убийстве Нещадова.

– Черт побери, в какую же историю мы вляпываемся?

– Что?

Я подняла глаза. Ну вот тебе и здрасьте! Приплыли. Александра Сергеевна Данич уже разговаривает сама с собой, стоя на автобусной остановке!

– Ничего, – ответила я человеку, смотрящему на меня с участием. – Просто обстоятельства моей многогрешной жизни вынуждают иногда обсуждать мои проблемы с умным человеком, коим я, без сомнения, являюсь в своих глазах.

– А у вас проблемы? – не отставал парень.

– Найдите мне человека, у которого их нет, – взмолилась я. – Думаю, у вас не получится.

– Дети, – улыбнулся он.

– У детей тоже найдется парочка проблем. Мы живем в конце тысячелетия, мир рушится, и все убивают друг друга так легко, что хочется громко выматериться.

– Убивать, мне кажется, нелегко, – сказал мужчина, поправляя сползающие на нос очки. Получилось у него весьма убедительно, как будто он этим каждый день занимался.

Я заинтересованно взглянула на него. Внешность учителя. Вряд ли этот щуплый человечек работает киллером. Впрочем, кто его знает? Мир так основательно перевернулся, что в нем все может быть!

– Вы киллер? – поинтересовалась я.

Он рассмеялся.

– Нет, просто я много… думал об этом.

– А мне приходится думать об этом по долгу службы, – развела я руками. – Постоянно! Представляете?

– Значит, это вы – киллер, – обрадовался он.

– Нет, я детектив, – призналась честно.

– Я бы никогда не подумал, – произнес он, как мне показалось, с некоторой долей недоверия. – Вы такая молоденькая…

– И уже такая испорченная, – развела я руками. – Мой автобус, извините…

Рванула сквозь толпу прямо к небольшому «частничку» с голубыми полосками.

Уже оказавшись в салоне, я посмотрела в окно.

Мой собеседник стоял и смотрел мне вслед. «Забавный тип, – подумала я. – Жаль, что мы больше никогда с ним не увидимся… Что-то в нем есть такое – непонятное, но любопытное. Неуловимое. Во всяком случае, ему удалось справиться с моей внутренней истерикой, хотя он сам того не ведал!»

* * *

– Саша, – проговорил Лариков, когда я открыла дверь и застыла на пороге.

По его взгляду я все поняла.

– Нещадов? – спросила. – Это все-таки был он?

Лариков посмотрел на меня жалостливо, как будто Нещадов был моим близким родственником и я вознамерилась немедленно рухнуть в обморок на его глазах.

– Ты уже знаешь…

– Ну, не совсем знаю, но догадывалась, что это он. А ты-то откуда знаешь?

– Люся, – выдохнул Лариков. – Она здесь. Вся в соплях и слезах. Что с ней делать, ума не приложу…

– Зато теперь с нее будут сняты все обвинения. Не могла же она это сделать?

– Она в комнате. Поговори с ней, – попросил меня Лариков. – У меня уже сил нет…

Я прошла к Люсе. Она сидела, выпрямившись и уставившись в одну точку. Ее руки комкали какой-то ужасный, видавший лучшие дни платок в клетку, и по ее щекам текли черные разводы. «Видимо, Люся пользуется плохой косметикой», – почему-то подумалось мне.

– Люся, – подходя к ней, я мягко дотронулась до ее плеча.

– Вы не смогли его уберечь, – проговорила она глухо, с ненавистью. – Вы его не уберегли…

Я вздохнула. Сейчас Люся Нещадова находилась в таком состоянии, что возражать и убеждать ее в обратном было полнейшей бессмыслицей.

– Успокойтесь, – сказала я еще одну бессмысленность. Не пойму, почему людям, переживающим сильный стресс, утрату, всегда говорят ее, прекрасно зная, что от некоторых ран единственный лекарь – время?

Пока это время еще не коснулось Люси своей чудодейственной рукой.

– У меня никого не было, только он, – проговорила она, продолжая смотреть мимо меня. – Я почти вырастила его. Он был очень добрый паренек, знаете?

Я кивнула в ответ. Не стану же рассказывать, чем занимался «добрый паренек» на досуге с такими же, как он, «добрыми пареньками»?

Подумаешь, издевались над нищими.

– Я хочу, чтобы вы нашли его убийцу, – медленно проговорила она. Кажется, слова давались ей с трудом. А в глазах уже горел огонек мрачной решимости. – Я хочу отомстить за смерть моего брата. Милиция не найдет его. А если и найдет, то просто посадит. А я хочу увидеть его смерть своими глазами. Вы меня поняли?

Она смотрела теперь на меня, но таким взглядом, что по коже забегали мурашки.

«Хорошо, что не я грохнула Нещадова, – пришла в голову совершенно кретинская мысль. – Не хотела бы оказаться на месте его убийцы…»

* * *

Я вышла на кухню, где сидел абсолютно раздавленный Лариков, и мне даже показалось, что сидит он в Люсиной позе.

Правда, завидев меня, Андрей обрадовался и вскочил.

– Ну как?

– Хреново, – честно и откровенно произнесла я. – У нее странная позиция – найдите убийцу, но позвольте мне оставить мои маленькие тайны при себе. За те полчаса, что я с ней провела, она рассказала мне в подробностях о детских годах Нещадова, но стоило мне поинтересоваться, знала ли она что-то о нещадовской компании, как вся подобралась, ощерилась и начала шипеть, что я должна искать убийцу, а не рыться в грязном белье ее братца! То есть я просто должна, по ее разумению, сама придумать убийцу и привести его к ней.

– Значит, она не желает рассказывать о нещадовских друзьях?

– Нормально у тебя с соображением, – похвалила я. – Не желает. Утверждает, что они к делу не относятся.

– А ежели наша Люсьен догадывается о том, что они не ангелочки с крылышками?

– Даже в этом случае рассказала бы. У меня вот родилась совершенно дикая мысль, но проверить ее не мешает…

Я замолчала, обдумывая эту самую дикую мысль и пытаясь представить себе, какое впечатление она произведет на Ларикова.

– А если во всех их играх на свежем воздухе она сама замешана!

– Ты что? – округлил глаза Лариков. – Хочешь уверить меня, что добропорядочная Люся моталась вместе с «трудовиками» по улицам, очищая город от «швали»?

– Упаси господи, – признала я свою ошибку. – Люся вряд ли развлекалась бы этим. Она, как мне показалось, боязлива сверх меры. Нет, но… Кстати, с ее «утопленником» ничего не выяснили?

– Нет, – покачал головой Лариков. – Ни-че-го… Такое ощущение, что это вообще пришелец из космоса.

– Ладно, попробую еще что-нибудь почерпнуть из беседы с нещадовской соседкой по квартире. Должно же мне где-то повезти! Иначе придется примкнуть к «трудовикам». Чего мне, как ты сам понимаешь, совсем не хочется.

Я встала.

– Справишься тут без меня?

Он поднял глаза, удивляясь моей наглости.

– Александра Сергеевна, справиться без вас мне будет тяжело, но я попытаюсь, – ответил с еле уловимой улыбкой. – Хотя, конечно, ты иногда ставишь меня в тупик.

– Я же тебя иногда и вывожу оттуда, если припомнишь, – самоуверенно произнесла я и, дабы оставить за собой последнее слово, вылетела за дверь, накинув на себя куртку.

* * *

Марина Андреевна Верескова проживала теперь в новой квартирке, расположенной на пятом этаже многоэтажной «большой деревни». Добралась я до ее «спального района» довольно быстро, так как теперь туда ходило огромное количество автобусов.

Она открыла мне дверь сразу, близоруко прищурилась, пытаясь определить, когда мы с ней имели счастье встречаться, но я помогла ей.

– Здравствуйте, Марина. Меня зовут Александра, я частный детектив.

– Здравствуйте, – удивленно протянула моя новая знакомая. – И чем же я заинтересовала частный розыск?

Она сразу понравилась мне. Не очень-то красивая, но ужасно милая. Есть такие женщины – они сразу притягивают, несмотря на то что совершенно лишены ярких красок. Просто вот эта их акварельная бледность удивительно тонка и благородна. Кроме того, в глазах Марины читался ум, поэтому моя симпатия кинулась ей навстречу, обгоняя все «ищейские» наклонности.

– Да не вы, а ваша соседка.

– Люся? Ах да… Я слышала. У нее какие-то неприятности? Да проходите, не собираетесь же вы разговаривать на пороге…

Все это она проговорила быстро и спокойно, буквально втаскивая меня в комнату.

– Правда, не знаю, чем я могу вам помочь. Будете чай? А то на улице такая холодрыга – я даже рада, что простыла и мне не нужно вылезать на улицу.

Она уже, не дожидаясь моего согласия, наливала чай и резала лимон.

– Садитесь.

«Если так пойдет дальше, – подумала я, – расспрашивать и допрашивать, похоже, будет она. А я буду молчать и вставлять односложные слова. А мне-то думалось, что по словесному извержению трудно найти большую мастерицу, чем моя Эльвира!»

– Во-первых, я терпеть не могу Люсю. Она типичная ханжа. Причем очень мерзкая ханжа, потому что пытается обвинить человека в том, что делает сама. Сколько я ее знаю, столько не перестаю удивляться. Знаете, она устраивала мне дикие скандалы. Когда я приводила, пардон, аманта, она кричала, что я проститутка. Причем это было самое приличное слово из ее лексикона. А сама в то же время занималась таким грязным делом, что – господи, прости! В конце концов я перебралась жить сюда, к родителям, в ожидании того светлого дня, когда мы наконец-то разъедемся с госпожой Нещадовой. Жить с ней в коммуналке совершенно невыносимо! Впрочем, вы это, наверное, и сами знаете?

Я попыталась вставить, что не знаю, но она уже продолжала:

– А ее братец? Это же гоблин какой-то! Да вся их компания. Я просто рада до безумия, что больше их не вижу! У меня теперь просто райская жизнь – никто не появляется с загадочными рожами, прося меня не выходить в течение вечера, потому что у них какие-то таинственные гости! Я один раз выглянула из чистого любопытства в щелочку и, представьте себе, такой кошмар увидела!

Какой-то голый мужик лет пятидесяти, с полотенцем на бедрах, обнимался с вульгарнейшей девицей, и оба явно чувствовали себя как дома! Это я вынуждена была прятаться в собственном жилище. Наутро попросила Люсю объяснить мне все это безобразие. А она выпялилась на меня и начала орать. Вы знаете эту ее манеру? Ей задаешь вопрос, а она орет на тебя! Что-то там про то, что у нее нет богатого любовника и родители не подумали о ее образовании, а на базаре она стоять не может, потому что у нее больная спина! Жить же вроде как ей тоже охота, я вон себе на картинках квартиру сделала, и она не хуже может! Господи, Саша, она такая странная – все у нее должно быть лучше всех, а если не получается, от зависти готова просто уничтожить человека! Еще чаю?

Я кивнула.

– Но что это я все болтаю? Что там у нее случилось, у моей фурии-соседки?

– В ванной обнаружили труп, – сказала я. – А сегодня убили брата.

– О боже, – выдохнула она. – Я так и знала, что этим кончится! А чей был труп?

– Вот я и думала, что вы можете мне помочь. Потому что сама Людмила утверждает, что никогда раньше не видела этого человека.

Я достала фотографию.

– Подождите, возьму очки.

Она встала, надела очки и взяла фотографию. Почти сразу же у нее вырвалось:

– Нет, о боже! Нет, только не это!

Она опустила руки. Потом пробормотала:

– Простите, я сейчас вернусь…

Быстрыми шагами она скрылась в ванной. Оттуда донесся шум воды и тихие всхлипывания. Потом, спустя несколько минут, Марина показалась на пороге, уже спокойная, только красные веки свидетельствовали о том, что она плакала.

– Он… убит?

– Да, – кивнула я.

Она снова взяла у меня из рук фотографию и посмотрела на нее – так грустно и с такой нежностью, что у меня от жалости защемило сердце.

– Я знала, что этим все кончится, – прошептала она. – Я предчувствовала…

– Вы его знаете?

– Да, – почти неслышно сказала она, поднимая на меня глаза, полные боли. – Это Юра. Юра Шахинов. Художник. Он… Мой бывший возлюбленный.

– Простите, но создается ощущение, что Шахинов в вашей квартире жил. Это так?

– У Юры последнее время были нелады с женой, – вздохнула она. – Моя комната ведь все равно пустует. Я отдала ему ключи. Потом он долго не появлялся, и Люся сказала, что никого не было. Я подумала, что все наладилось, а ключи Юра просто забыл мне отдать – он такой безалаберный и эгоистичный, с него станется… Честно говоря, последнее время он был мне в тягость. Часто повышал голос, мог и ударить. Он же всю жизнь воображал себя гением, на самом же деле был просто средненьким художником. К тому же в последнее время начал зарабатывать огромные деньги. Черт его знает, как у него получалось, – мне он не исповедовался. Просто пару раз затащил меня в мажорские рестораны. И еще у него постоянно бегали глаза – он чего-то ужасно боялся…

– Люся была с ним знакома?

– Нет, – покачала головой. – Она могла его увидеть один раз, чисто случайно… Но знакомы они не были. Поэтому она запросто могла не понять, кого…

Судорожно всхлипнула, отводя глаза.

– Кого убили в ее драгоценной ванной…

– Марина, когда вы сказали, что ожидали для него такого конца, что вы имели в виду?

– Деньги, Саша. Я не думаю, что эти деньги можно было заработать честно. Все началось с того момента, как он возомнил себя великим дизайнером и начал оформлять особняк этого типа… Господи, не помню. Он все время сейчас мелькает по телевизору. И у него, кажется, убили сына. Что-то такое я слышала от девочек в музее. Мещеряков, что ли?

– Мещерский? – затаив дыхание, уточнила я.

– Да, именно. Он оформлял его особняк, когда мы еще были вместе. У него появились деньги. Кажется, он очень подружился с сыном Мещерского. Потому что я много раз видела их вместе. У них были какие-то странные дела. Этот мальчик казался мне немного не таким, как Юра. Да и какие могут быть отношения между восемнадцатилетним пацаном и взрослым мужчиной? Я даже подозревала, что они – геи. А потом поняла, что у них просто общие дела, и я очень боюсь, Саша, что это…

Она снова замолчала, как бы не решаясь сказать мне то, что думала, – таким ужасным ей это казалось.

Потом решилась и выпалила:

– Я боюсь, это были наркотики!

* * *

Меня уже трудно было чем-либо удивить после убийства Нещадова, которое, как вы сами понимаете, произвело на меня неизгладимое впечатление, но у Марины это получилось.

Я смотрела на нее, совершенно ошарашенная, даже не тем, что ее знакомый, оказавшийся в ванной убитым, был наркодельцом или кем-то из той же самой компании, – нет! Даже его появление в ванной не было теперь загадкой.

Меня удивило совершенно другое.

Тот самый клубок, в котором нашлось место и для Мещерского, и для незнакомого мне художника. И этот клубок был так отвратительно запутан, что надо было срочно отыскать какую-нибудь Ариадну, поскольку сама я не считала себя способной распутать его без посторонней помощи.

– Скажите, Марина, а у вашего Юры…

– Он уже не мой, – запротестовала она.

– Ну не вашего. У него мог быть близкий человек, которому он доверился бы настолько, что отдал бы ключи от вашей квартиры?

– Нет, – покачала она головой. – Может, у него была подружка, но вряд ли он отдал бы ей мои ключи. Он был не таким уж непорядочным человеком…

Вы можете заблуждаться, любезнейшая, вздохнула я про себя. Ведь был же в Люсиной квартире еще кто-то, проникший туда не без помощи ключа – вполне возможно, что и вашего – с определенной целью. А именно – всадить пулю в вашего, Марина, «порядочного» друга. Значит, на этом маленьком островке, где сплелись воедино линии жизни самых разных людей, был некто, с кем Юра, Мещерский и Нещадов обошлись не очень порядочно?

Или это просто междуусобные разборки?

Ответа не было. Пока не было.

Но в моих руках уже был клубок, из которого выглядывал конец тоненькой нити.

Я могла схватиться не за тот – это так. В том и заключается трудность моей работы. Найти именно ту деталь, которая поможет распутать все нагромождения, сделанные старательным «Мистером Икс», не желающим открывать лица.

Сейчас все на первый взгляд выглядело просто. Все были повязаны одной веревкой – возьмите, Александра Сергеевна, и всего лишь найдите связь!

Ах, как было бы просто, если бы я умела, скажем, читать мысли!

Например, Марина… Она вполне могла пробраться на свою квартиру, зная, что там сейчас Шахинов, и выстрелить в него.

Но зачем тогда ей были остальные? Мещерский, например?

Самое интересное, что убийцей мог оказаться совершенно неизвестный человек, которого я не видела ни разу в жизни. Или один раз, случайно, на остановке, например. Вроде того смешного дяденьки в очках…

Я усмехнулась. Ну и мысли у меня!

– Спасибо за помощь, – сказала я Марине, поднимаясь. – Если вы вспомните еще что-то важное, что сейчас ушло из вашей памяти, позвоните нам, пожалуйста, хорошо?

Я протянула визитку.

– Ладно, позвоню, хотя и не уверена, что мне удастся вспомнить еще что-то интересное для вас… Но если вспомню, позвоню обязательно.

Мы уже стояли в дверях, когда она подняла на меня глаза и сказала:

– А вы не думаете, что это могла быть сама Люся? Впрочем, вряд ли…

– Зачем ей? – удивилась я.

– Люся – темная лошадка, – покачала головой Марина. – Кто ее знает, что за бизнес был у нее…

– Попробую это выяснить, – сказала я и из уютной и теплой квартиры вышла на промозглый холод зимней улицы.

* * *

Итак, я шла по заснеженной улице, проклиная гололед – мои ботинки были абсолютно неприспособлены к передвижению по скользкой поверхности, и я то и дело норовила шлепнуться. В моей руке был адрес шахиновской жены, которая скорее всего не имела ни малейшего представления как о ночных похождениях, так и о способах заработка своего супруга – но рискнуть стоило, – а в голове царила полная неразбериха. Мне оставалось уповать на его величество Случай, который поможет мне обнаружить маленький след, благодаря чему я наконец-то смогу сообразить, кому так не понравились трое мужчин разного возраста, что этот кто-то решил избавить человечество от их общества навсегда.

– Вот если бы Нещадов или его дражайшая Люся обладали бы таким великолепным качеством, как правдивость, у меня никаких проблем не было бы. Да и Нещадов с этим самым Мещерским, вполне возможно, распивали бы сейчас пиво в каком-нибудь притоне, – проворчала я. – Но так как они предпочитали умалчивать о своих темных делишках, получилось, что над этой шарадой придется ломать голову мне. И еще неизвестно, до чего я доломаюсь. Может, умру, как Джордж Гершвин или Моцарт, в раннем возрасте, только в отличие от них я не успею оставить свой след в умах человечества! Мне надо срочно домой, написать какую-нибудь там «Рапсодию в стиле Блюз» или «Реквием», а уж потом бог с ней, с моей ранней смертью!

Человечество не обращало на меня никакого внимания, озабоченное холодом и мечтами о теплом доме и горячем чае.

Я остановилась у автобусной остановки и от нечего делать начала разглядывать объявления, коими был украшен павильон. Объявления были похожи на лохмотья и дисгармонировали с аккуратным и новеньким павильоном.

Автобус где-то явно задерживался.

Я успела прочесть все объявления и даже подумала, не купить ли мне голубого пуделя, грустная мордашка которого смотрела на меня с приклеенной фотографии, как кто-то довольно грубо оттолкнул меня в сторону.

– Черт, – пробормотала я, оглядываясь. – Мне сегодня положительно везет на хамов…

«Хам» не обратил на меня никакого внимания. Мазнув по столбу кистью с клеем, он лихо прибацал какой-то плакат, на котором я увидела зловещий череп.

После этого «хам» так же спокойно отчалил в сторону, присматривая новое «поле деятельности».

Я подошла поближе и прочитала:

«Мы поможем тебе избавиться от пагубной страсти! Мы твои братья! Приди к нам – не верь, что от наркотиков нельзя избавиться!»

Внизу сей призыв украшало изображение головы Адама, что наводило на грустные размышления. Оглянувшись, я попыталась найти «брата», но он уже исчез, торопясь спасти как можно больше несчастных наркоманов.

Впрочем, теперь у меня были телефон и адрес. А уж подпись на листовке заставила меня лихорадочно начать поиск блокнота, записывая этот номер и адрес.

Под листовочным текстом маленькими красными буквами сияла надпись: «Трудовая молодежь».

* * *

Ну вот тебе и привет от Владика, дорогая Сашенька! Не знаю отчего, только на меня эта дурацкая листовка подействовала крайне отрицательно. И так настроение на нуле, а уж после встречи с представителем «трудовиков» и вовсе захотелось спрятаться в свою норку с томиком Вийона, включить Моцарта или Альбинони и представить себе, что ты один. Остального мира с его вопиющими вульгарностями – как все на свете владики и нещадовы со своими сестрами и отцами, думающие, что им ведом ответ, – просто нет…

Впрочем, теперь в нем нет и всезнающих Владика с Нещадовым.

– Может быть, они просто кого-то основательно достали своей самоуверенной тупостью, – сказала я, отходя от столба с омерзительной листовкой.

Автобус подъехал, но я передумала садиться в него. «Мне захотелось в ночь, туда, в метель»… Наивное желание оказаться в снежном тумане, позволив себе непозволительную роскошь одиночества хотя бы на десять минут, это то, что было мне сейчас необходимо!

Я шла по заснеженному проспекту, не обращая внимания на прохожих. Для меня существовала только метель и где-то играла музыка. Странно, но это была не какая-нибудь новомодная гризетка, с детским усердием выводящая нотки нехитрого мотивчика, а тот самый Альбинони, которого я так хотела услышать. Правда, подойдя поближе, я услышала голос Джима Моррисона и поняла, что это «Американская молитва». Его посмертная запись. Своеобразный «Реквием». Грустный, немного воздушный, напоминающий своим адажио о жизни, смерти, любви… Если ко всему этому прибавить слово «осмысленный» – осмысленная жизнь, осмысленная смерть, осмысленная любовь… – тогда все становится прекрасным, как этот пушистый снег.

Я подошла к лотку с кассетами. Парень стоял, явно равнодушный к окружающему миру. Совсем как и я.

– Это Моррисон, – пояснил он, видя мою искреннюю заинтересованность. – Не продается. Личная коллекция.

– Ну и ладно, – ответила я. – У меня он тоже есть. Хотя мне казалось, что это Альбинони.

– Да, но в данный момент это Моррисон. «Американская молитва».

В принципе я и сама это знала, но скромно промолчала. Хотя на мой взгляд Альбинони все равно останется Альбинони, кто бы его ни играл.

Рядом с этой музыкой все померкло. Мне казалось, что все происшедшее со мной – просто дурной сон.

Я понимаю, это не так. Но хотя бы на минуточку я могла себе это позволить?

Я подошла к консерватории. Ее высокий шпиль, напоминающий готический замок с привидениями, возвышался над проспектом гордо и немного отстраненно. В фойе висели афиши.

«Альбинони, Моцарт, Вивальди», – прочитала я. Камерный оркестр. Концерт состоится сегодня, в шесть вечера. И я пойду, несмотря ни на что. Потому что в этом увидела перст судьбы. Если тебе ужасно хочется послушать Альбинони и ты можешь это сделать в этот же вечер, значит, надо это сделать.

Может быть, появятся нужные мысли!

До концерта мне надо еще было сделать два дела. Первое – явиться к обожаемому шефу… Шефу, шефу…

О черт! Лучше бы я не вспоминала этого! Вся детская радость от кружащегося снега и предчувствия музыкального пиршества растаяла. Там, у моего шефа, сидела заплаканная сестра Нещадова. Убитого Нещадова. Смерть ворвалась в мои мысли и начала усмехаться, наслаждаясь триумфом.

– Не дождешься, – процедила я сквозь зубы. – Все равно буду весь день жить предчувствием приятного вечера!

С этими благими мыслями я и отправилась к Ларчику, дабы поделиться с ним полученными сведениями и выбить из него парочку мыслей по этому поводу.

Глава 7

Лариков был на месте, правда, судя по мокрому пальто, пришел совсем недавно.

– О, снегурочка, – улыбнулся он мне. – Как дела?

– Ларчик, сейчас ты упадешь, – сообщила я. – Поэтому мне хотелось бы, чтоб ты сел. Так я буду спокойнее.

– Хорошо, – кивнул он. – Как вам будет угодно, миледи…

– А куда ты ходил? – поинтересовалась я.

– К Мещерскому, выражал соболезнование. Как ты понимаешь, не без пользы.

– А я-то с какой пользой! И кто поделится полученными «конфетами» на этом «хеллоуине» первым?

– Давай ты, – по-джентльменски уступил мне пальму первенства Лариков.

– Ну ладно. Давай я. Только за это ты отпустишь меня пораньше.

– Это почему?

– Потом объясню.

Я начала рассказывать. Ларчик слушал, не отрывая от меня взора, иногда его глаза округлялись. Я торжествовала! Вот ведь какая умная у него помощница!

– То есть этот твой Шахинов находился в квартире закономерно?

– Выходит, так… Только вот кто еще там находился? Надо додумать. У меня пока от холода мыслительные процессы на нуле. Так что давай теперь рассказывай ты. Что тебе удалось узнать?

– Меньше, чем тебе, – признался сокрушенно Лариков. – В основном я любовался детскими фотографиями Владика и выслушивал панегирики в его адрес. Маменька у него особа любопытная – такая толстушка, с испуганными глазами. По-моему, очень боится своего властительного супруга. Пока я покорно выслушивал рассказы и разглядывал Владикову физиономию, вспоминая тебя…

– Это почему ты решил повспоминать меня?

– Просто представил себе, как бы ты разозлилась. Тебе, по-моему, и так хватило этого мальчика? Так вот, я увидел там одну очень любопытную фотографию. Мне ее почему-то объяснять отказались, мгновенно спрятав. Догадайся, что на ней было?

– Обнаженные красотки, – сказала я. – А Владик среди них возлежал, подобно Калигуле, обмотавшись красным знаменем трудовой молодежи…

– Нет, милая. Фотография была из зала суда. И Владик сидел там в том самом загончике, куда прячут нарушивших закон!

– Это интересно. То есть фактически наш Владик должен был всплыть в каком-нибудь районном околотке?

– Фи, как ты выражаешься! Но примерно так оно и есть. Поэтому я помчался сразу после этого к Ванцову, презрев свою нелюбовь к этому типу, и попросил его помочь. Он помог. Довольно быстро. Выяснилось вот что…

Он достал из папки несколько листков и протянул мне.

– Вот, посмотри. Оказывается, Владик действительно совместно с другими товарищами по своей партии фигурировал в деле о смерти некоего Игоря Константиновича Затонского. Этот юноша, вполне возможно, немного увлекался наркотиками. И как-то раз нечаянно попал в руки наших «блюстителей нравственности». Они его, в профилактическом порядке, очень сильно побили и приковали наручниками в подвале. Как выяснилось, у них такой способ отучения от наркотика. Тебя приковывают, и ты там торчишь в этой компании, а вместо наркотиков и еды тебя угощают побоями. Игорь оказался слабеньким. Он этой методы педагогической не вынес и умер.

– Кошмар, – выдохнула я.

– Еще какой, лапочка моя! Если бы ты знала, какие виды пыток там использовались, у тебя бы мороз по коже не так бегал! Это я твою младую психику щажу. Так что, не углубляясь в эти средневековые инквизиторские способы, перейду к самому интересному. Мещерский своего сынишку вытащил, дали бедняжке два года условно, и это время он вел себя тише воды ниже травы. Фотографию эту они, бог знает почему, хранили – может, как воспоминание о страданиях бедного мальчика… Был еще один момент, когда прозвучало в устах маменьки имя Нещадова, но Мещерский посмотрел на нее, сурово сдвинув брови, и она тут же замолчала. Еще одна странность – оба они предпочли бы это дело замять.

– Как это? – не поняла я. – У них убили сына, а они не хотят найти убийцу?

– Да хотят, – махнул рукой Лариков, – но боятся огласки. Или хрен их там знает, чего они боятся. Может, того, что будут вытащены на свет темные делишки их милого малютки. Поэтому от милиции они отмахиваются как могут. Папенька вообще страшно недоволен тем, что сынишку угрохали так не вовремя и некстати.

– Слушая тебя, можно подумать, что они не люди.

– А они и не люди, – хмыкнул Лариков. – Я, выйдя от них, чувствовал огромное облегчение. Будто выполз из заплеванного подземелья со скелетами на свет божий! Так что будем делать с Затонским, деточка моя? Не там ли кроется ответ на нашу загадку?

– Вряд ли, – засомневалась я. – Но проверить придется… И у меня есть еще одна идея, но она покажется тебе безумной. Поэтому расскажу тебе о ней завтра, когда все обдумаю… Кстати, кто у нас наниматель? Люся Нещадова?

– К сожалению, – развел руками Андрей. – Хотя эта дамочка меня тоже сегодня утомила.

– Как бы заставить ее поделиться с нами способами своего заработка? Из Марининого рассказа выходит, что у нее там был чуть ли не дом свиданий…

– Тогда она вряд ли пустится в откровенные беседы, – засмеялся Ларчик. – Не тот это род деятельности, чтобы гордиться им.

– Это у тебя, милый… А вот недавно по телевизору сутенершу показывали, так она собой весьма довольна и охотно обо всем рассказывала.

– Это ненормальная сутенерша, – объяснил Ларчик. – Может, у нее острый комплекс какой-нибудь…

– Ладно, Ларчик, мне еще домой заскочить надо. Ты ведь меня отпускаешь?

– А куда ты собираешься?

– Бог мой, да на концерт! – возмутилась я. – На классический концерт. Надо же самосохраняться на нашей ужасной работе!

– Иди, – махнул рукой Лариков. – Самосохраняйся. Хотя могла бы мне тоже билетик взять.

– Ты не выдержишь двух часов классики, – вздохнула я. – Вот если бы на концерт «Рамштайна» или «Скутера» там. А это ж Альбинони, милый!

С этими словами я натянула куртку и, послав Ларчику воздушный поцелуй, вылетела из офиса.

На сегодня моя работа закончилась! Свобода от мрачных смертей и не менее мрачных жизней!

Я вдохнула полной грудью зимний воздух.

– «В такую бездну страх я зашвырнул, что не боюсь гадюк, сплетенных вместе…» – пробормотала я, пробуя губами на вкус снежинки. – Господи, и почему люди не могут жить спокойно и счастливо? В этакой-то сумасшедшей красоте! А они, как бездомные крысы, тянутся во мрак, прижимаясь к ночи, в которой, как ни смотри, не найдешь смысла!

С этими глубокими философскими раздумьями я и отправилась домой, проведать мою Эльвиру…

* * *

Проходя мимо гаражей, я свернула на узкую дорожку. Из Пенсова обиталища доносились ранние «Дип Пепл». Кроме того, узкая полоска света, выбивающаяся из-под двери, подсказывала, что верный мой рыцарь именно там – в обнимку с железным своим конем, и, увы, вполне счастлив, предпочитая общество своего мотоцикла моим объятиям.

До чего же неромантичны современные рыцари, донны! Никакого тебе боя с соперником, ни тебе завалящего дракона. От обиды за судьбу, которой было угодно выплеснуть твое прелестное тело в конец второго тысячелетия, просто плакать хочется!

Я толкнула массивную дверь и, конечно же, была разочарована сверх меры. Пенс поднял на одно мгновение абсолютно спокойные глаза – ну хоть бы огонек радости или восхищения мелькнул, нет!

– Привет, – бросил он. И снова углубился в это творение человеческих рук, рычащее и фыркающее, хотя, если быть честной, вызывающее временами и мое восхищение.

– Привет, – ответила я, присаживаясь напротив.

– Всех поймали? – осведомился мой друг.

– Нет, осталось совсем немного. Диллинджер ушел из-под носа. Впрочем, я всегда неровно дышала к старому пройдохе, поэтому послала ему вслед воздушный поцелуй… Ты не знаешь, кстати, где тусуются в нерабочее время «трудовики»?

Он поднял на меня глаза и коротко мотнул головой.

– И знал бы, не сказал. Нечего приличной девушке по злачным местам болтаться.

– Надо отдать тебе должное, сегодня ты вреден более обычного, – фыркнула я.

– Ты сама выбрала меня, – развел он руками. – Я же тебя предупреждал, что тип я мрачный.

– Ты не тип, ты просто колесо от байка. Обиделся?

– Не надейся, – рассмеялся он. – Я на тебя хронически не обижаюсь. Слишком бессмысленная трата сил, мне это определенно кажется глупым.

– Пойдем со мной на концерт? – предложила я.

– На что? – переспросил он.

– Послушаем Альбинони, – мечтательно закатила глаза. – Пойдем, а? – Приеду к концу, – деловито ответил Пенс, вытирая руки такой грязной тряпицей, что лучше б он этого и не делал никогда. – Целый час слушать твои скрипочки с виолончелями я просто не в силах. Засну и буду мешать твоему эстетическому наслаждению мужественным храпом. Когда кончается эта твоя классическая радость?

– Часов в десять. Точно не знаю. Придется заводить роман со стареющим интеллигентом, который будет в состоянии понять мою тонкую душу.

– Он умрет от инфаркта, – презрительно фыркнул этот тип. – Вынести твои приколы в состоянии лишь единицы. А вернее – единица. То есть я.

– Ладно, мне пора. Ты приедешь?

– Конечно, – кивнул он.

– Кстати, – обернулась уже на пороге, – ты про Нещадова слышал?

– Нет.

– Его убили, – грустно сказала я. – Как ты думаешь, это я несу смерть окружающим?

– Нет, не думаю, – совершенно серьезно ответил он. – Думаю, что такие, как Нещадов, сами носят смерть за плечами. Я обязательно за тобой приеду. Не нравится мне вся эта лубочная картинка! Тебе вообще-то обязательно идти на этот концерт?

– Обязательно, – кивнула. – Иначе начну растворяться в атмосфере окружающего меня мрака.

– Тогда иди, – он легко коснулся губами моей щеки. – Но дождись меня, если опоздаю на минуту.

Но я прекрасно знала – мой грубиян никогда не опоздает. Он начнет дежурить у консерватории уже за час до конца.

Лишь бы с его Принцессой ничего не случилось.

* * *

Дома меня ждала Эльвира, старательно подражающая маме. С этой целью она даже напялила на себя мамин фартук со странными надписями, которые я в шутку именовала «тайными заклинаниями». Фартук Эльвире абсолютно не шел, был совсем некстати и не к месту, поэтому я иронически хмыкнула, наблюдая, как моя подруга, более склонная к легкой жизни, развлекает себя несвойственными ее натуре кухонными заботами.

– Хорошо, что ты явилась, – сказала она. – Меня совершенно замучил твой своенравный питомец. Слушая его вопли, я подумала, что в последнем увлечении моей матушки «рерихианством» есть одна мысль, которая начала мне нравиться. «Птицам не место в доме».

– Еще слово, и я выкину тебя вместе с твоими глупыми «рерихианами», – заявила я. – Потому что ничего глупее придумать нельзя. Такие дикие мысли могут прийти в голову только твоей маме. Попугай – тварь божия. Ее выкидывать нельзя.

– Не выкинешь, – возразила Эльвира.

– Почему?

– Потому что я тоже тварь божия. И вовсе не я увлекаюсь разными глупостями, а моя мама. Я этого их Даниила Андреева толком и прочитать не смогла. Он на каком-то языке идиотском пишет. Ему, наверное, надо было в клинику лечь. У него заболевание мозга, так мне показалось. Какие-то непонятные Жругры и Игвы Друккарги – без тренировки не выговоришь.

– Жругр – это, наверное, Мещерский, – задумчиво молвила я. – Ему очень это имя подходит. Все «жру-гр», и «жру-гр», и никак не нажругрится. Ладно, ты лучше скажи, тебя мама твоя отпустила? Или в свете ее новых теософических увлечений порешила, что незачем ее чистой дочери со всякими там православными девицами общаться?

– Она еще не посвященная, поэтому отпустила. Вот когда посвятится, тогда уж не обессудь. Начнем встречаться тайком, в черных очках и с газетками.

Мы обе рассмеялись.

– Тогда тебе придется побыть в гордом одиночестве этот вечер, – огорчила я Эльвиру. – Мне надо поразмыслить в медитативной стихии музыки.

– Ты решила провести вечер у маминых «рерихианцев»? – ужаснулась Эльвира. – Иначе как понять твое намерение погрязнуть в медитацию?

– Нет, они Альбинони не слушают, – успокоила я. – А медитации у меня строго связаны с мыслительными процессами. Просто под музыку приходят некоторые умные мысли, да еще и отдыхаешь при этом.

– Ладно уж, поскучаю в одиночестве. Тем более что я «Мумию» купила. Пока ты там просветляешься и духовно растешь, я буду падать в пучину бездуховности. А тебе придется потом влиять на мое расстроенное сознание.

– Сначала мне придется просмотреть твою «Мумию», – вздохнула я и чмокнула ее в щеку. – Пока, не скучай и жди меня.

– Иди, – махнула она рукой. – Скучать скорее всего будешь ты. Я не понимаю, как ты эти скрипочки слушаешь и не засыпаешь.

– Потом объясню, – пообещала я и выбежала из квартиры. Из-за того, что мы так долго болтали, я уже начинала опаздывать.

* * *

В фойе консерватории уже стал собираться нарядно одетый народ, и я в своих джинсах и свитере поначалу даже почувствовала себя гадким утенком. Ох уж эта моя привычка не придавать значения внешнему облику!

Дамы переливались блестинками, как елочные игрушки, и источали запахи Франции, а я быстренько прошла в зал и, найдя свое место, уселась, пытаясь спрятаться от посторонних глаз – в конце концов, пришла не на светский раут. Я пришла послушать Альбинони, и вряд ли ему важно, как я оделась на эту свою встречу с ним!

На сцене появились оркестранты – тихо переговариваясь, заняли свои места. Зал начал быстро заполняться.

Рядом со мной с левой стороны сидела пожилая чета, а правое кресло оставалось свободным даже тогда, когда на сцене появилась женщина с высокой прической, объявившая состав оркестра и рассказавшая об Альбинони.

Наконец она ушла, и в зале повисла тишина, в которую тихо полились первые звуки адажио.

Я закрыла глаза, чтобы мир, окружающий меня, не мешал растворяться в этой восхитительной и грустной купели звуков, как вдруг мне помешали.

– Простите, – вторгся в мое отстранение шепот.

Кто-то уселся рядом, но я по-прежнему не открывала глаз, сопротивляясь попытке мира вернуть меня себе.

– О, здравствуйте, – обрадовался мой сосед.

Уже собираясь проворчать что-то типа «не мешайте», я открыла глаза и замерла от удивления.

Как ни странно, я сразу узнала его. Того человека, который встретился мне на остановке.

* * *

Первое отделение концерта закончилось.

Стоило только звукам музыки замереть, я обернулась к нему.

– Честно говоря, совсем не ожидала вас тут увидеть, – сказала я шепотом.

– А я – вас, – улыбнулся он мне. – Такая современная девица, и со слезами на глазах слушает старинную музыку! Лишний раз заставляете меня пересмотреть некоторые вещи!

– Взгляды и созданы для того, чтобы иногда их пересматривать, – парировала я. – Кстати, если присмотритесь к публике, то обнаружите здесь достаточно много молодежи.

– Они консерваторцы, – отмахнулся он. – А вы – маленькая и забавная представительница той части, которую я бы назвал «нонконформистской». По-моему, вы должны куда больше приходить в восторг от музыки типа «Лайбаха»?

– Я терпеть их не могу, – обиделась я. – Но «Лайбах» любит Пенс.

– Пенс? – удивленно переспросил мой новый знакомец. – Это монетка?

– Нет, Пенс – мой друг. Кстати, меня зовут Александра.

– Мечтательное имя, – кивнул он и представился в ответ: – Я – Аркадий. Вам как, отчество нужно?

– Нет, – покачала я головой. – Вы же нестарый.

– Это как посмотреть. Кстати, странно, что мы снова встретились и снова случайно. Почему у вас такие грустные глаза, Александра? Странно – такая радостная, солнечная внешность, и грусть в глазах!

– Это проблемы, окружающие меня со всех сторон на работе, и музыка, – ответила я. – Хотя я тешила себя наивной мыслью, что моя вселенская печаль не заметна для посторонних глаз.

Он с удивлением посмотрел на меня и отметил:

– Вы еще и красиво говорить умеете…

– Я филолог. У меня странная и непригодная к существованию специальность. Старофранцузский язык. Франсуа Вийон. Слышали о таком?

– «От жажды умираю над ручьем, смеюсь сквозь слезы и тружусь, играя, – продекламировал Аркадий с едва заметной улыбкой. – Куда бы ни пошел, везде мой дом. Чужбина мне – страна моя родная…» Вы, Александра, существо из другого мира? Везде властвует тупая жестокость, а вы наслаждаетесь звуками скрипки и стихами, которые трудно понять среднестатистическому человеку… А вы знаете, что этот мир населен «анималами», главная задача которых ухватить себе кусок мяса побольше?

– Может, вы все-таки ошибаетесь? И в этом мире живут люди, а не, как вы изволили выразиться, «анималы»? Люди, созданные по образу и подобию божию, просто немного заблудились и не знают, как им выйти из этого леса?

Ой, как я сказала-то умно! Самой понравилось!

– Вы христианка, девочка?

– Естественно, – передернула я плечами. – Существо я здравомыслящее, поэтому полагаю, что, если мне нужна вера, выберу ту, в которой есть здравый смысл и свободная воля.

– За последние несколько прожитых мною дней вы самое милое существо, которое мне встретилось, – сказал он, смотря на меня немного отстраненным взглядом.

– Господи, где же вы блуждали? – испугалась я за него.

– Блуждал? – коротко рассмеялся он. – Ах да… Я «блуждал» среди нормальных «анималов» с большими зубами. И устал так, что понял: если не услышу музыку, то мое безумие наверняка дойдет до апогея. Я пришел сюда и встретил вас. Еще одна минута, и я начну верить в промысел божий…

– Знаете, у меня аналогичная ситуация. Я тоже бродила среди «анималов», – тихо призналась я. И осеклась.

Мне нравился этот человек с прозрачно-зелеными глазами. И…

Мне ужасно не хотелось, чтобы он вот так же просто ушел. В ту неведомую мне реальность, из которой явился. И я, записав свой телефон, протянула ему.

– Вы мне позвоните?

Он кивнул.

– Может быть…

Мы вышли из консерватории. Вдали маячила фигура Пенса. Он стоял, прислонившись к стене, и курил. Завидев меня, затушил сигарету и пошел навстречу.

– Так позвоните, – попросила я. – Мы еще поговорим.

– Конечно, поговорим, – странно усмехнулся Аркадий, глядя на высокую и немного нескладную фигуру приближающегося к нам Пенса. – Я позвоню…

Глава 8

Всю ночь я спала как младенец. Так крепко, что, когда утром меня начала трясти за плечо Эльвира, с трудом осознала, где нахожусь.

– Сашка, судя по твоему умиротворенному виду, классика и в самом деле оказывает благотворное влияние на нервную систему, – глубокомысленно заметила подруга.

– Естественно, – потянулась я. – Вот только вставать, Эльвирочка, совершенно не хочется. Еще бы дня два проспать, наплевав на сложные жизненные коллизии, – сколько бы радости было!

И тем не менее дела требовали от меня незамедлительного вмешательства в чужие жизни. Собственно, я совсем не горела желанием вмешиваться.

Но перед моими духовными очами маячила суровая необходимость встретиться с Затонскими, потом с женой Шахинова, а уж после попытаться найти этот дурацкий штаб «трудовиков».

Неплохой у меня получался денек, а? Насыщенный и увлекательный. И вместо вчерашней утонченной музыки и приятного в общении Аркадия мне оставалась озадаченность перед тремя убиенными. «О, люди-братья, мы взываем к вам!»

Так как ко мне взывали они, а еще более всех взывали оставшаяся в живых Людмила Нещадова и мой босс Лариков, я не могла бросить их без внимания.

Наскоро глотнув кофе под ироническим взором Эльвиры, рванулась к двери.

– Это что, весь твой завтрак? – поинтересовалась Эльвира, которая все больше и больше входила в роль моей опекунши.

– Конечно, – кивнула. – Я всегда так завтракаю.

– Странно, почему ты тогда до сих пор не стала похожей на скелет!

– Я вечером питаюсь, – поспешила заверить ее.

– Ага, то есть питаешься самым что ни на есть вредным образом, – фыркнула моя подруга.

– Эличка, – жалобно проговорила я. – Давай ты все-таки останешься мне подругой и передумаешь превращаться в суровую воспитательницу. Я, честное слово, буду есть правильно, как только расправлюсь с этим гадким делом!

– Тогда появится другое дело, – смотря на меня в упор с неодобрением, заявила Эльвира. – Еще более гадкое. Твой образ жизни сведет тебя в могилу.

– Знаешь, Эличка, мои скромные наблюдения показали мне, что в могилу сводит любой образ жизни, – ответила я ей. – Даже самый правильный. Вот как ни живи, а никто еще вечным не остался. Агасфер же, кстати, говорят, жил абсолютно неправильно. Так что вечная жизнь, Эличка, может быть, все-таки не связана с нашим питанием?

– Тебе вредно слушать музыку, – заявила Эльвира. – В голове у тебя, Данич, полный винегрет. Причем еще и философский, что самое печальное. Но я все равно почему-то люблю тебя. Есть в твоей дурной особе что-то ужасно обаятельное и привлекательное.

– Я тоже тебя люблю, Эличка, – заверила я и для подтверждения чмокнула ее в нос.

– Постарайся вернуться пораньше. И, пожалуйста, Данич, береги себя. Ладно?

Я кивнула. Конечно. В конце концов, ничего особо опасного в моих планах на сегодняшний день не значилось.

* * *

Константин Александрович Затонский жил недалеко от меня – всего одна остановка.

Его дом стоял на самом углу улицы, очень симпатичный и милый. Бывают такие четырехэтажки. Самые обычные, а вот почему-то кажутся тебе живыми, с собственным дыханием.

Я подошла к подъезду, в котором жили родители Игоря Затонского, и почему-то вдруг кольнуло сердце. Прикрыла глаза. Сейчас войду в дом, где поселилась большая беда. Я должна буду выпытывать у этих людей, совсем недавно потерявших сына, все подробности. Может, они хотят все забыть. Может быть, вообще это его отец мстит за гибель сына. Насколько ты права, Саша Данич, в своем стремлении найти убийцу? Конечно, преступление должно быть наказано, но ведь и этот человек может считать точно так же!

И самое ужасное, что мне куда симпатичнее этот мальчик, которого я никогда не видела, чем Мещерский со товарищи!

Поэтому я остановилась и попыталась справиться с охватившей меня паникой.

«Что поделаешь, Саша, – строго сказала себе. – Это работа. И почему ты так уверена, что Затонский бегает по городу с револьвером?»

– Вы меня пропустите? – услышала за своей спиной и обернулась.

Человек спокойно улыбался мне, без тени раздражения дожидаясь, когда я отойду в сторону или продолжу движение. Мягкие черты лица, яркие и ясные голубые глаза, которые не могли скрыть даже уродливые очки, да, впрочем, и эти очки, придающие его лицу что-то необъяснимо симпатичное, делающие его похожим на старого учителя «гимназии», – все в нем располагало.

– Да, конечно, – пролепетала я, пропуская его вперед, и двинулась за ним.

Он шел, прыгая через две ступеньки, как мальчишка. Вообще он напоминал мне подростка, небольшого роста, худого, в такой смешной шапочке с козырьком.

Но представьте себе мое изумление, когда он остановился прямо перед дверью квартиры Затонских!

Более того, он достал ключ и начал открывать дверь.

Я остановилась за его спиной. Он обернулся:

– А вы… – начал он.

– Вы – Константин Александрович? – спросила я.

– Да, – кивнул он, рассматривая меня с легким оттенком недоумения, что тем не менее не мешало ему доброжелательно улыбаться.

– Значит, я к вам. Я из частного детективного агентства. Александра Данич. По поводу одного…

Говорить дальше я не решалась, опустила глаза и начала внимательно изучать пол. Но он удивил меня еще больше.

– Вы об Игоре, да? – тихо спросил. – Что-нибудь случилось с кем-то из его друзей?

– Нет, – помотала я головой. – Скорее с его врагами…

Он какое-то время молчал, стиснув губы, потом коротко кивнул и открыл дверь:

– Проходите.

* * *

Я оказалась в довольно большой квартире, немного темноватой из-за отсутствия больших окон, но очень уютной.

Он помог мне снять куртку и жестом пригласил в центральную комнату. Старая мебель с немного обтрепавшейся обивкой свидетельствовала о скромном достатке, а обилие книг на стеллажах заставляло думать, что для хозяев этой квартиры обивка мебели – не самое главное в жизни.

– Располагайтесь, – сказал мне хозяин. – К сожалению, Ирины, моей жены, сейчас нет в городе. Но я постараюсь помочь вам, если, конечно, смогу. Вы будете чай?

– Да, если можно.

Он скрылся, а я, подгоняемая любопытством, подошла к книжным стеллажам.

О, какие тут были книги! Мое сердце несколько раз встрепенулось и начало биться в учащенном темпе. Увидев на самом верху томик Китса, я потянулась к нему. Китс был на английском языке.

Дотянувшись, я сняла его и раскрыла на первой попавшейся странице.

– «He was a hansome man, and I wan’t to know, how do you like you’re blueyed boy, Mister Death?» – прочла я.

– Вы тоже любите Китса? – спросил вошедший в комнату Затонский.

– Нет, – я положила книгу на стол. – Я больше люблю французскую поэзию. Но Китс мне нравится.

– «Он был красивым парнем, и я хотел бы знать, как вам ваше голубоглазое приобретение, Мистер Смерть», – задумчиво проговорил Затонский, смотря вдаль, мимо меня своими удивительными глазами. – Китс. Как это бывает близко к тому, что испытываю я. И непонятно, как удалось этому далекому от меня во временном отношении англичанину узнать о таких же чувствах. Одиночество, горечь несправедливости и жажда выкрикнуть эти слова Мистеру Смерти! Но он прячется от тебя или принимает иной облик и выжидает, чтобы нанести следующий удар…

Я замерла. То, что он говорил, напоминало краткую исповедь. Попытку высказать то, что уже давно лежало на душе. Мне? Совершенно постороннему человеку?

– Ладно, – коротко махнул он рукой, словно почувствовав мое напряжение. – Давайте пить чай и говорить о том, что интересует вас, а не меня. Как я понял, с теми, кто когда-то поиграл с моим сыном, случилось то же самое. С ними тоже решили поиграть. Так?

– Примерно.

– И вы хотите, чтобы я подсказал вам, кто решил с ними поиграть, или сам бы в этом признался…

– Нет, – покачала я головой. – Я вообще плохо знаю, что случилось с вашим сыном. Мне надо знать именно это. Желательно подробнее, хотя понимаю, что вспоминать о таком больно. Но тогда просто скажите мне об этом, я пойму и уйду. Те, кого убили сейчас, – это те самые люди, которые расправились с Игорем. Вы не обязаны мне помогать.

– Убили? – тихо спросил он. – Кого?

– Нещадова. Мещерского. Шахинова.

Он присвистнул.

– Хороший урожай нынче у служителей ада, – пробормотал Затонский.

Потом некоторое время молчал, рассматривая стену с таким интересом, как будто не было на свете ничего важнее этой стены.

Я бы никогда не решилась утверждать, что гибель нашей «жертвенной троицы» его сильно огорчила.

– Все трое – мерзавцы, – усмехнулся он. – Никого из них не жалко. Разве что Нещадова – этот из всей троицы был более-менее приличным. Думаю, что тот, кто их убил, приятнее их.

– Извините, что побеспокоила вас, – сказала я, поднимаясь. Вряд ли он станет мне помогать. Было совершенно глупо надеяться.

– Нет, подождите. Я же не сказал, что не стану помогать. Я странный человек. Нещадов… Такой коренастый, похожий на медведя, да?

– Скорее на медвежонка…

– Ну, неважно. Сядьте, поговорим. Может быть, я и вспомню что-то важное в процессе нашей беседы. Только не думайте, что помогаю вам из-за Нещадова. Он мне тоже не нравился.

– Тогда почему?

– Мне нравитесь вы, – просто ответил он. – Вы чем-то похожи на подружку моего сына.

* * *

– «В такую бездну страх я зашвырнул, что не боюсь гадюк, сплетенных вместе», – проговорил Затонский. – Саша, вся эта компания – клубок этих самых гадюк. Раньше я их боялся – понимаете, Саша, после того, как твой сын погибает, ты начинаешь бояться за всех остальных: за свою племянницу, за жену, за весь мир. Тем более что…

– Им дали маленькие сроки, – заметила я. – Нещадову совсем ничего не было. Я представляю вашу обиду.

– Да нет, – усмехнулся он. – Дело в том… я просто отказался от собственных обвинений. Признал, что Игорь действительно был виноват сам – вызвал их тогда на драку.

– Что? И это было так?

Я не поверила своим ушам.

– Давайте я начну с самого начала, – предложил он.

– Да, конечно.

– Как вы можете догадаться, Игорь никого на драку не провоцировал. Я не знаю точно, что там произошло. Могу только предполагать. Зная моего сына, могу сразу вас заверить, что и наркоманом он не был. Просто мальчик, с восторгом бродящий вокруг крутых хипповых дяденек. Да, у него были длинные волосы. Но кто вам сказал, что это обязательный признак наркомании? И вообще, к тому моменту, когда, к моему великому облегчению, я перестал общаться с господами Мещерским и Шахиновым, я вдруг начал подозревать, что они просто так сводили счеты. Хотя и сама идея подобного «лечения» мне отвратительна. Вы знаете, как они это делали?

– Не совсем. Мне рассказывали, что они сажали человека в холодном подвале на цепь, приковывая наручниками…

– После чего били этого человека, прижигали ему сигаретными окурками гениталии и насиловали – независимо от того, кто был перед ними. Мальчик, девочка – какая разница? Потом жертву выбрасывали, предупредив, что, если она вякнет, так же поступят, например, с матерью жертвы. С братом жертвы. С сестрой жертвы. И все молчали. Кроме Игоря. Он после первого раза решил попытаться найти на них «управу». И попал к ним в лапы во второй раз, но оттуда уже не вернулся…

Он закурил, и, когда зажигал сигарету, я заметила, как дрожат его руки.

Знаете, иногда человек прекрасно держит себя в этих вот самых руках – он так справляется с собственным лицом, голосом, что начинает казаться, будто переживания вообще обошли его стороной. Но те же самые руки, в которые он взял себя, – они почему-то не желают лицемерить. Или, может быть, дрожат, не в состоянии справиться с тем напряжением, которое обрушивается на них?

– Если вы не хотите больше говорить, давайте прекратим наш разговор, – предложила я едва слышно, стараясь скрыть от него мой невольный и пристальный взгляд. Не все люди желают быть объектами жалости, не так ли?

– Нет, – упрямо мотнул он головой. – Я хочу, чтобы вы это знали. Может быть, не стоит искать убийцу этих, простите за черный каламбур, убийц? Может быть, он куда лучше их? Не скрою, то, что делает убийца, не кажется мне неправильным. Даже если он… мстит. А мстить им есть за что. Так что я продолжу, хотя бы затем, чтоб вы имели представление, с каким гнильем вы связываетесь.

* * *

За окном падал тихий снег.

То, что рассказывал Затонский, казалось таким нереально-страшным, что мне не хотелось бы в это верить, но я знала, что там нет ни слова лжи. Своеобразное отношение – да. Но как бы вы отнеслись к этому сами?

– Сейчас показывают много триллеров. Там бегают совершенно нестрашные монстры, с которыми легко справиться. Нарисуйте пентаграмму, покажите крест, на худой конец, выставьте вперед кошку – и монстр уничтожен…

Он рассмеялся с оттенком горечи и раздавил в пепельнице окурок.

– А в жизни монстры страшнее. Они обладают иногда огромной властью. И с ними не справишься с помощью креста, пентаграммы или кошки. Иногда я задаю себе логичный вопрос – а можно ли справиться с ними вообще? Мой сын именно это и попытался сделать. Он пришел в милицию. В прокуратуру, если быть точным. Глупый мальчик рассказал там об этой компании, о том, как они издеваются над людьми.

Собственно, я узнал обо всем уже вечером. Он пришел странный, притихший и сел в углу дивана. Долго молчал, смотрел в одну точку и, когда я дотронулся до его руки, дернулся и посмотрел на меня так, что я, наверное, никогда не смогу забыть его взгляд. Глазами побитой собаки. «Папа, все нормально», – попытался он улыбнуться мне успокаивающе, но улыбка его была больше похожа на гримасу. «Почему тогда у тебя такой вид, будто ты проглотил змею?» – спросил я. «Не змею, – помотал он головой. – Я, папа, проглотил, кажется, целый клубок змей. Гадюк, сплетенных вместе».

Что там произошло, я могу только догадываться. Но на следующий день мой сын пропал. И нашли его уже умирающим, понимаете? Напрашиваются выводы о том, что некто дал ему понять, что «трудовики» полезнее обществу, чем такие, как мой сын! Собственно, мне намекнули на то же. Только прямо указали на жену. Мол, с ней случится то же, что и с твоим сыном, старый козел, если не откажешься от обвинений в адрес «трудовиков». И я оказался слабаком. Я решил сдаться – ради моей жены.

– Кто угрожал вам?

– Не знаю, – пожал он плечами. – Мне звонили по телефону. А потом доказали, что угрозы их вполне реальны. В тот же вечер избили мою жену. Знаете, так подло избили – чтобы я не мог заявить, чтобы не было следов, чтобы не сильно, но достаточно унизительно для нас обоих. Вечером опять позвонили, спросили глумливо: «Ну как?» Я попросил встречи. Мне было отказано. Я попытался следить за ними и убедился в одном – они, Саша, имеют серьезную поддержку. Прикрытие, как отряд террористов. Способны они на многое зло, я это видел. Но кто стоит за ними – не знаю. Догадываюсь, но… Саша, если вы каким-то образом встанете на их пути, вас не ожидает ничего хорошего. А тот человек, который расправляется с этими ребятами, может быть, и немного глуп, потому что убивает он пешек, но уж поверьте мне, я бы ему зла не хотел.

– И все-таки он убийца, – возразила я.

– Может быть, не только «трудовикам» свойственно брать на себя функции судии? – улыбнулся он.

– Я хотела бы еще узнать имя подружки вашего сына, – попросила я.

– Ах да… Ее зовут Таня. Таня Глухарева. Она живет недалеко отсюда, но сейчас, должно быть, она на лекциях. Впрочем, попытайтесь. Вполне возможно, что ей известно больше, чем мне.

– А Шахинов? – вспомнила я. – Какое отношение к этой компании имел он? Он-то ведь не был бритоголовым?

– Знаете, Саша, Шахинов – фигура немного странная и непонятная. В нем сквозит некоторая покорность, рабская согнутость, но… Я бы не удивился, если бы узнал, что Шахинов одно время был для них своеобразным «фюрером».

– Почему? – искренне удивилась я.

– Потому что когда я наблюдал за ними, то обнаружил, что его боятся. Очень боятся. Может быть, все дело в наркотиках, которыми он торговал? Вы, кстати, знаете, что большинство наших «пионеров-героев», борясь истово с наркоманами, сами торговали наркотиками? И, как я могу предположить, баловались ими?

– Да, – вздохнула я. – Более того, у меня есть доказательства этого.

– Лучше уничтожьте, – попросил он. – Чтобы не стать их следующей жертвой.

* * *

Я вышла на улицу, посмотрела на часы. Мы довольно долго проговорили с Затонским. Почти два часа.

Мне показалось, что время пролетело куда быстрее.

Дом, где жила Таня Глухарева, был по пути к остановке.

Я зашла в подъезд.

И почему после рассказа Затонского мне хочется обернуться через плечо с некоторой опаской, чтобы убедиться, что тебя не преследуют новоиспеченные «монстры»?

Мне было не страшно, нет! Просто неприятно – в моей душе, как в песенке Никольского, появился «осадок зла», и пока я ничего не могла с этим поделать.

Поднявшись на один лестничный марш, я остановилась перед дверью, которую украшал гордый «пасифик», и улыбнулась.

Похоже, эта девочка не боялась «трудовиков». Может быть, она вообще никого не боялась.

– А вы кого ищете? – послышался голос за моей спиной.

– Таню Глухареву, – обернувшись на него, сказала я полненькой обладательнице этого звучного голоса. Не знаю, зачем я начала ей отчитываться. Просто есть что-то в этих дамах, заставляющее сразу почувствовать себя провинившейся школьницей.

Кажется, Таня Глухарева была для этой женщины чем-то вроде бельма на глазу, потому что ее и без того маленькие глазки сузились, губы превратились в тонкую линию, и она, окончательно став похожей на гадюку, злобно прошипела:

– Нету вашей Таньки тут. Слава богу, уехала куда-то. Звони не звони, а нету. И ты давай отсюда, хватит вас, наркоманов, жалеть. Есть на вас управа. Всю страну разрушили, вон что творится…

После такого содержательного монолога дама прошествовала далее, а я все-таки попыталась достучаться до Глухаревых.

Бесполезно. Никого там не было. Оставалась возможность найти Таню в университете, но уже после того, как познакомлюсь с супругой Юрия Шахинова.

Когда я вышла во двор, ко мне снова вернулось ощущение злобного взгляда в спину. Оно было настолько сильным, что я поежилась и обернулась.

На этот раз я действительно столкнулась с этим взглядом. Правда, занавеска в окне сразу закрылась, но я почти не сомневалась в том, что у той, кто смотрел мне в спину таким взглядом, толстая белая коса, закрученная на затылке, маленькие круглые глаза, способные сузиться до щелок в приступе злости, и круглые формы.

За что все-таки эта женщина так ненавидит всех, кто хоть немного похож на Таню Глухареву?

Глава 9

По дороге я забежала в кафе, выпила чашечку кофе, торопливо затолкала в себя пирожное и позвонила Ларикову, чтобы босс не подумал, что я до сей поры нежусь в постели, в то время как он в поте лица своего отлавливает преступников.

Кстати, о преступниках у меня появились совсем иные мысли, чем раньше. Наверное, повлиял на меня рассказ Константина Александровича или окончательно сформировались все ранние впечатления от компании Мещерский – Шахинов – Нещадов, но мне совершенно расхотелось разыскивать нашего «неизвестного».

Лариков поднял трубку мгновенно, как будто ждал моего звонка, и сразу же, стоило только ему услышать мой голос, спросил:

– Ну, что там нового?

– Куча, – меланхолично заметила я. – В принципе все это только подтверждает наши с тобой догадки, но… Немного смещают акценты.

– Так. Ты забежишь?

– Наверное, пока нет. Сначала зайду к Шахиновой. А уж потом явлюсь пред твои очи. У меня к тебе просьба. Узнай, кто вел дело Игоря Затонского, если тебе нетрудно.

– Нетрудно, – легко согласился мой босс. – Значит, на тебе остается Шахинова, на мне – тот следователь, который успешно запорол дело Затонского. Ты думаешь, все убийства напрямую связаны с этим фактом?

– А ты?

– Аналогично. Как я понял, у тебя почти нет сомнений на сей счет.

– Знаешь, если они и есть, то в данный момент я наблюдаю, как они тают в воздухе. Ладно, если мне повезет, через три часа приеду. И мы наконец-то подробно обо всем с тобой поговорим.

Я повесила трубку и с предельным вниманием уставилась на листок, который изучала, пока разговаривала с Лариковым по телефону.

«Мы избавим мир от гнилья в лице наркоманов и гомиков».

«Господи, – усмехнулась я. – Хоть бы писали в литературной форме, а то ведь от их разгульного примитивизма начинает тошнить».

Внизу был записан опять тот же номер телефона. Судя по первым цифрам, их штаб-квартира находилась в непосредственной близости отсюда.

Я записала телефон в книжку и, не в силах справиться с искушением, опустила в узкую щель таксофона новый жетон. Набрав номер, сначала слышала долгие гудки, а потом мужской голос произнес:

– Говорите… Я вас слушаю.

Сказано это было внушительно, с тем оттенком превосходства, которое свойственно «умникам от политики». И вообще, этот голос показался мне знакомым. Где-то я слышала эти вот раскатистые нотки в произношении буквы «р»?

– Я хочу с вами встретиться. Как вас найти? – брякнула я.

На другом конце провода какое-то время молчали, а потом спросили:

– Проблема?

– Какая проблема? – не поняла я.

– Почему вы к нам обратились?

– Мой муж гомик, – радостно сообщила я.

– Адрес?

Черт!

Я подумала, что, кажется, перебарщиваю.

– Нет, скажите мне свой, – сделала ответный ход, надеясь, что мне повезет.

– Мы не даем наш адрес. Это вы должны дать нам свой, и мы приедем, – отрезал неизвестный.

– Мне бы хотелось наоборот, – попробовала переубедить его я. Мне совсем не хотелось, чтобы эта странная компания знала, где меня можно найти.

– Мало ли чего вам хотелось, – рявкнул неизвестный и повесил трубку.

«А к вам, ребята, не так уж просто попасть, – подумала я. – И почему я уверена, что уже слышала этот голос?»

* * *

Ну что ж… Что-то не горели желанием там со мной познакомиться!

Оставалась хрупкая надежда проникнуть в их серпентарий с помощью Людочки Нещадовой. Или, скажем, случайная встреча. На этот раз я не жалея сил буду бежать за «трудовиком», какой бы марафон он ни затеял!

Я вышла из телефонной будки, осмотрелась. От столкновения со зловещими ребятами-»трудовиками» мне было немного не по себе. «Тень от чужого зла коснулась меня крылом, и я тщетно смотрел в небеса, пытаясь ухватить за кончик солнечный луч…»

Солнечных лучей сегодня на небесах не было и, судя по серому небу, не предвиделось. Поэтому справляться со своими негативными эмоциями мне никто помогать не собирался. К Шахиновой идти совсем не хотелось – я не была уверена, что она сможет ощутимо обогатить меня новыми сведениями.

Я уже и без того начала догадываться, что супруг ее зарабатывал нечестным способом. Вообще меня напрягала эта лицемерная компания – с одной стороны, подайте нам наркоманов, а с другой – мы и сами не прочь подзаработать на этих самых наркоманах. Или у них это хорошо продуманный процесс? Например, один помогает другому пополнять ряды потенциальных клиентов, заодно набивая кошелек неправедными «баксами»?

Бр-р-р… На редкость противные получались ребята!

Тем не менее – покорство воле босса есть основное условие моей работы. И ежели ему пришло в голову, что мне так необходимо побеседовать с Шахиновой, я вынуждена с ним согласиться.

Так что, вздохнув, я все-таки села в автобус и поехала к сей даме, заранее предвкушая бессмысленность своего поступка.

* * *

Шахинова оказалась почти такой же, какой я ее и представляла.

Богемная дама с большим сексуальным ртом и немного коровьими глазами с поволокой.

Мой визит она восприняла без особого удивления, впрочем, как вообще все в происходящих с ней событиях воспринимала лишь с легким ленивым недоумением.

– Ах да, – проговорила она с очаровательным зевком. – Вы детектив, и вас интересует, кто мог убить моего мужа.

Мне сразу захотелось задать ей вопрос: «А вас? Вас это совсем не интересует?» Но вопрос был бы лишним, поскольку Шахинова и не собиралась делать вид, что ее это действительно занимает. Отнюдь.

– Ну, проходите, – молвила она, причем у меня возникло подозрение, что я подняла ее с постели, куда она незамедлительно вернется, стоит мне только уйти.

При всем при том Шахинова обладала несомненной сексуальной привлекательностью. Она передвигалась с грацией кошки, такой полусонной и ленивой, но все-таки чрезвычайно красивой и соблазнительной.

Пройдя за ней вслед теми же замедленными шагами, я очутилась в огромной комнате, все стены которой были увешаны картинами, которые я со свойственной мне бестактной прямолинейностью назвала бы бездарными.

Впрочем, сама же Шахинова это и произнесла.

– Это безобразие принадлежит моему мужу, – обвела она картины медленным жестом. – Честно говоря, я его никогда не понимала. С чего ему пришла в голову бредовая мысль, что он талантлив?

Она тихо рассмеялась, прикрыв глаза.

– Только не заикайтесь мне о том, что вам это понравилось, потому что я потеряю к вам всякий интерес и нам не о чем будет разговаривать. Вы или наврете, или у вас дурной вкус. Нравиться эта мазня не может.

– А зачем вы тогда держите ее на стенах?

– Из вежливости, – хихикнула она. – Если я выкину всю эту дребедень в подвал, меня осудит все человечество в лице друзей и соседей. В принципе это можно бы продать, но боюсь, что затрачу куда больше средств, чем приобрету. Поэтому приходится терпеть эти бесконечно-муторные пейзажи, втайне надеясь, что какой-нибудь идиот решит поджечь мою квартиру, заранее об том предупредив. Тогда я смогу разыграть безутешное горе и успокоиться.

Она принесла кофе и с любопытством принялась рассматривать меня.

– Вы хорошенькая, – сообщила Шахинова после некоторого экскурса. – Надеюсь, что еще и не лишены ума, раз вас потянуло на такую нетривиальную работу?

– Ну, это уж не мне судить. Хочется верить, что не глупа.

– Так что вас интересует? Мой муж как личность? Его подозрительные преступные связи? Личности, которые его окружали в последнее время? Сразу предупреждаю, мне они неизвестны. К своему счастью, в последнее время я уже не входила в число этих личностей. И нельзя сказать, что испытывала от этого чувство потери.

– Меня интересует все. И в частности…

Я посмотрела на нее, прикидывая, насколько она будет способна к откровенности – ее теперешняя готовность могла запросто оказаться всего лишь бравадой.

– Его связь с Мещерским и группировкой, которая известна под названием «Трудовая молодежь», – решилась я.

В ее глазах вспыхнул огонек удивления и интереса.

– Ага, – кивнула она. – Значит, странные знакомцы моего экс-супруга не остались скрытыми от вашего любопытного взора. Ну что ж… Постараюсь рассказать вам, что там произошло. Тем более что его знакомство с ними, собственно, явилось одной из причин моего окончательного решения отказаться от дальнейшего присутствия Юрия в моей жизни…

* * *

– Наверное, надо сразу сказать, что мы поженились, когда мне было только восемнадцать, а ему уже под тридцать. Я была студенткой училища, в котором он начинал преподавать. Если быть честной, то звезд с неба я никогда не хватала, но, в отличие от моих сокурсников, прекрасно отдавала себе в этом отчет. Намалевать парочку средних пейзажиков совершенно не означает вероятность того, что лет через двадцать ты вырвешься в Левитаны. А Юрию всегда казалось, что он гений. Ну, непризнанный, конечно…

Она рассмеялась.

– Самое смешное, что сначала я тоже так считала. Смотрела на него распахнутыми глазами. Все, что он вещал, безоговорочно принималось мной на веру. Светлые идеалы, немного банального диссидентства – но это сейчас я научилась различать верные тона от лживых. Да ведь и сам он верил в ту муть, которую нес, поэтому, наверное, у него и выходило все так убедительно. Особенно для такой наивной дурочки, какой я, безо всякого сомнения, была в то время.

Ну да это вам неважно. Просто такова преамбула, дабы вы легче могли понять, что произошло с неформальным нашим художником Юрочкой Шахиновым, который вдруг ни с того ни с сего начал приторговывать наркотой – да, да! Я об этом знала. Но к тому времени я уже, слава богу, окончательно отрешилась от всех иллюзий на его счет, предоставив себе возможность только наблюдать за ним, как наблюдают, скажем, за обезьяной в зоопарке.

Довольно интересно наблюдать деградацию личности столь быструю, что в конце концов назревает вопрос – а был ли «мальчик»? То есть – была ли вообще личность? Так вот, все эти таинственные «масончики» местного толка объявились около двух лет назад. Довольно большой срок, скажете вы? Появились они в тот момент, когда наш драгоценный Юрочка, отчаявшийся получить прижизненное признание от своих неблагодарных соотечественников и доселе игравший роль этого самого «гения и пророка», вдруг обнаружил, что в холодильнике пусто, а слава все не пришла.

Никому не интересно, что он вообще делает в этой жизни и есть ли он в ней вообще. Я, конечно, как существо не столь одаренное, какие-то грошики зарабатывала, переквалифицировавшись в буквальном смысле в «управдомы». То есть просто-напросто я смиренно торговала на базарчике яйцами, и уж по крайней мере битые яйца присутствовали в доме постоянно. Потом я встретила одного человека… И моя жизнь изменилась.

В ее глазах появился оттенок мечтательности. «Так, – подумалось мне. – Где-то у нашей красавицы Шахиновой есть возлюбленный…»

– Он нашел мне работу. Я стала проектировать квартиры – то есть обустраивать домашний быт «новых русских» под родной им офисный стиль, чтобы они чувствовали себя дома, как на работе. Мы рушили стенки, срывали двери, занимались и не таким еще вандализмом, за который мне стали платить совсем неплохо, а мой друг не отставал и однажды признался, что не может жить без меня. Дома меня ждал мой супруг, которого начало злить, что такая полная дуреха, как я, зарабатывает, в отличие от него, достаточно, чтобы не только кормить его, но и становиться независимой. И если с первым постулатом он был согласен, то второе условие его просто бесило. Поэтому, возвращаясь, я слышала угрозы, нытье, пустой треп. И если думаете, что моя выдержка была безгранична, то вы ошибаетесь.

Она встала. Совершенно неожиданно обернулась ко мне и сказала:

– Черт его знает, почему я с вами так разоткровенничалась, но раз уж пошла такая музыка, давайте хотя бы выпьем на брудершафт. А то у меня получается исповедь перед «следователем» накануне ареста. Меня, кстати, зовут Лерой. А вас?

– Сашей.

– С ума сойти, – рассмеялась она. – Теперь понятно, почему меня так расслабило перед вами в чувстве безграничной симпатии. У нас с вами мужские имена. Валерия – Александра. С такими именами трудно мириться с тем положением, которое пытаются навязать тебе представители «сильного» пола.

– Да уж, это точно, – согласилась я. – Мне все время хочется доказать, что я не «чайник».

– Мне тоже. Наверное, поэтому все так и произошло. То есть немного по моей вине. Если бы я была такой, как все, то есть слабой женщиной, неспособной к бунту, Шахинов был бы жив-здоров.

– Мне кажется, вы берете на себя слишком много. Если это не вы, конечно, выстрелили в него, когда он решил принять ванну в чужом доме…

– Да побойтесь бога, – прыснула она. – Я и стрелять-то не умею! К тому же прекрасно понимаю, что за такую «драгоценность», как Шахинов, мне пришлось бы пойти «по этапу», а я не Катюша Маслова. Страсть к этой скотине умерла во мне уже через месяц после заключения брака. Меня хватило только на красивый жест и слова: «Пошел прочь, мерзавец!» Причем, хоть убейте, не помню, получились ли у меня эти слова достаточно внушительными и раскатистыми или я их робко пропищала. Поскольку связываться с Шахиновым было уже подвигом – этот зануда был способен на многие пакости. Что, в принципе, он и не замедлил устроить мне по полной программе.

Как только я выставила его за дверь, так и началось. То письма подметные, то ночные звонки в дверь и какие-то узколобые, обезьяноподобные «пацаны» на пороге… В общем, я уже давно должна была лежать в психушке под неусыпным надзором психиатров с диагнозом «мания преследования». В конце концов он успокоился и ушел к своей бывшей любовнице на квартиру. А я успокоилась, поскольку наконец-то смогла дышать полной грудью.

Она налила вина в бокалы и протянула мне один.

– С моими пространными монологами мы можем забыть про эту благословенную янтарную жидкость. Кстати, я чуть не спилась из-за Юрочки. Ну, так переходим на «ты»?

Я улыбнулась. Сейчас, когда ее маска полусонной кошки спала, Лера Шахинова стала мне очень симпатична.

– Кстати, ты уверена, Саша, что убийцу моего мужа надо искать? – спросила она задумчиво. – Только не надо так испуганно округлять глаза! Просто иногда бывают случаи, когда убийца достойнее убитого.

– Знаю, – кивнула я. – Но заповедь «не убий» нарушать нельзя.

– А если она уже нарушена? Если мой муж был убийцей?

– Что? – Я поставила фужер на столик.

Лера смотрела на меня совершенно ясными и спокойными глазами. Нет, я знала о вине Мещерского. Даже Нещадов был далеко не ангелом! Но этот художник, разве он был убийцей? Мне доселе казалось, что он всего лишь неудачник, слабая личность, оказавшаяся под пятой у подонков! Может быть, он был слабым, может, ему не хватало мужества и честности, но убийцей?!

– Мой муж убил человека, – сказала Лера. – Повторить еще раз?

* * *

«Господи, как же стало быстро темнеть», – думала Людмила Нещадова, возвращаясь домой по улице, которая с неумолимой быстротой темнела и приобретала зловещие очертания.

Впрочем, а что после смерти брата осталось для Люси нормальным? Теперь она не могла доверять даже своей квартире.

Мой дом – моя крепость… Ха-ха. У кого-то есть ключ от Люсиной крепости, и поэтому она ощущает себя там так же беспокойно, как и на улице. А может, там ей еще страшнее?

С проспекта доносились голоса, такие беспечные, что Люся от зависти была готова провалиться. Ей тоже хотелось стать беспечной.

Но…

Она шла не торопясь, не отдавая себе отчета, что нарочно замедляет ход, лишь бы оттянуть возвращение в «родной дом-крепость», где не доверяешь собственным стенам и вздрагиваешь от любого подозрительного шороха.

Ничего, успокоила она себя. Через час поменяют замок, ей обещали прислать мастера. Мастер придет, все сделает – и тогда она будет уверена в том, что больше никто не сможет войти в дом. В ее дом. В ее крепость… А за час с ней вряд ли что может случиться.

Она вошла в подъезд. Темнота осталась за ее спиной, став еще более тяжелой и сумрачной.

* * *

Наблюдая, как женщина вошла в дом, он напрягся. «Последнее время я стал сам себе напоминать стервятника, который ждет, когда очередная жертва поманит его запахом пролитой крови», – мрачно усмехнулся он.

Она была бесцветной и неуклюжей, лишенной того очарования, которое присуще людям духовно озаренным. В ней озарения не было. Только жадность и глупость. И равнодушие.

«Тебе ее жаль?»

Он не знал ответа. Да, наверное. Жаль, потому что она тоже человеческое существо. Жаль, потому что у нее опущены плечи. Когда она обернулась невзначай, он ясно различил в ее глазах вспыхнувший на мгновение страх.

Жаль, но остановить ход событий он не может. Ему это неподвластно.

«Либо вы, либо…»

Он не додумал. У него не было времени.

Как в насмешку, из соседнего окна доносились пьяные голоса, скандирующие с хохотом известную строчку из «Битлз» – «Все, что вам нужно, это любовь».

Последние дни его любовь приобрела цвета красного и черного. Смесь этих цветов давала траур. И ему уже не хотелось снова стать молодым и радостным настолько, чтобы подпевать этой песне, с уверенностью, что так оно все и есть. Все, что нам нужно, это…

Резко выбросив сигарету, он какое-то время понаблюдал траекторию полета этого крошечного красного огонька в черной, неумолимо надвигающейся ночи и, когда огонек поглотили разливающиеся чернила, шагнул в тот самый подъезд, где только что скрылась усталая и напуганная женщина по имени Людмила Нещадова.

* * *

Она включила свет в прихожей раньше, чем закрыла дверь.

Так она делала теперь всегда. Как будто пыталась ухватиться за электрический свет с лестничной площадки, как утопающий за соломинку.

Опустив сумку, выдохнула с облегчением.

– Ну вот и дома, – проговорила.

Шорох… Слабый, почти неуловимый шорох в комнате рядом с ванной в самом конце коридора заставил ее вздрогнуть. По спине прокатилась капелька холодного пота. Она невольно отступила назад, к входной двери. Ее руки легли на дверную ручку, и она почувствовала, как рука страха впилась ей в сердце и не желает отпускать, хотя Людмиле становилось все труднее дышать.

– Кто тут? – пролепетала она, осознавая, что вопрос останется без ответа, повиснет в воздухе.

Собравшись с силами, Людмила сделала шаг, потом еще шаг… Теперь она находилась уже совсем рядом с тем местом, откуда ранее ей послышались звуки, напоминающие сдерживаемое человеческое дыхание.

– Никого, – нарочито громко, облегченно вымолвила Людмила, поворачивая выключатель.

Кухня мгновенно осветилась ярким светом. Но Людмила застыла на пороге, пытаясь справиться с ужасом, мгновенно охватившим ее. Ноги подкосились.

– По-мо… – просипела она, медленно сползая на пол.

Фигура, стоявшая у окна, медленно повернулась. Но Людмила уже ничего не видела…

Глава 10

В комнате еще властвовала тишина. Я боялась посмотреть в насмешливые глаза Леры Шахиновой – такие откровения мне были немного неприятны.

– Лера, кого он убил? – спросила я. – Вы понимаете, что это довольно страшно – обвинить человека в убийстве? Даже если он вам неприятен так, что очень хочется, чтобы он был самым мерзким на свете существом? Вы уверены, что он убил человека? Или просто одержимы мыслью о мести за то, что он испортил вам жизнь?

Она расхохоталась. Сначала просто сидела и смотрела на меня со злым прищуром, как будто я своей волей разрушила ту доверительность, которая возникла между нами. Она очень ненавидела своего бывшего мужа – так сильно, что у меня были основания ей не верить. А потом расхохоталась зло и снова вернулась к «вы», вслед за мной, как бы заново проводя между нами четкую разделяющую границу.

– Саша, я говорю вам истинную правду! Он убил, и убил он, девочка моя, что самое отвратительное… ребенка.

Последнее было произнесено шепотом. В ее глазах стояли слезы. Она приблизила ко мне свое лицо так, что теперь ее глаза находились прямо напротив моих. Приоткрыла слегка губы, намереваясь сказать что-то еще, но передумала и встала. Подойдя к окну, постояла немного, сжав руки в кулаки, и мне показалось, что она пытается справиться со слезами. Потом, резко обернувшись, повторила:

– Он убил ребенка. Подростка. И убил из «великого» чувства рабства. Потому что ему приказали, понимаете, Сашенька! При-ка-за-ли! «Кто платит, тот и музыку заказывает», не так ли? Пошлая мораль, но сколь много людей охотно соглашаются с этим, даже тогда, когда музыка-то сплошь «похоронные марши»!

– Лера, успокойся, – я снова вернулась к сердечному «ты». – Расскажи мне, что это за история. Потому что, возможно, именно там и кроется ключ. Кого он убил? Кто ему велел?

– Мальчика, – сказала Лера. – Лет восемнадцати. Точного возраста этого Игоря я не знаю. Но в том, что его убил именно мой драгоценный супруг, – в этом я нисколько не сомневаюсь! Потому что я видела его в тот вечер. Именно там. Понимаешь, Саша? Я его там видела!

* * *

Вот так со мной бывает всегда… Я и не надеялась услышать откровения подобного рода из уст Леры Шахиновой, и вот тебе пожалуйста!

Ее тонкие пальцы, сжимавшие ножку фужера, побелели от напряжения. Можно было предположить, что Лера все это просто выдумывает или выдумала так хорошо, что и сама во все поверила… Но тогда откуда она знает это имя?

– Лера, – попросила я, дотрагиваясь до ее руки, – если можно, расскажи об этом подробнее. Только успокойся. Никто не причинит тебе вреда. Поверь мне, больше никто не причинит тебе вреда.

Она немного странно усмехнулась, смотря на меня как на неразумное дитя.

– Саша, ты еще очень юная. Ты не знаешь, что это за люди. Я никогда их не видела, но мне хватает моего мужа. Того, что они сделали с ним, сначала нравственно сломав настолько, что он перестал различать границы добра и зла, озабоченный только собственной безопасностью. А потом они разрушили и его иллюзию безопасности. Я ни на минуту не сомневаюсь, что они его и убили. Как и двух остальных. Чем-то они стали им мешать.

– Тебя они не тронут.

– Хотелось бы так думать!

Она посмотрела на меня уже спокойно, как бы смирившись с моей истиной, и сказала:

– Так вот, Игорь… Не знаю, с чего началась эта история. Однажды он тут появился. Стоял на пороге и смотрел таким странным взглядом – растерянным и в то же время решительным. Как будто решился на поступок, который может стоить ему жизни, но иной выход ему неизвестен. «Мне нужен Юрий», – сказал он. Юрия тогда дома не было, я попросила подождать. Он окинул меня немного оценивающим взглядом, как бы решая, приличный ли я человек. Наверное, я показалась ему нормальной, потому что он кивнул и сказал: «Хорошо». Я предложила ему кофе, он отказался. Просто сидел, углубившись в себя, и ждал. Так готовятся к бою, Саша. И сейчас мне кажется, что он именно к нему и готовился.

* * *

– Когда в дверь позвонили, он дернулся, как будто наступил на оголенный провод. Я открыла. Вошел Юрий и, заметив Игоря, остановился на пороге, с таким ужасом и удивлением. «Что вы тут делаете?» – спросил он. «Я должен вам кое-что сказать», – ответил мальчик. Юрий оглянулся на меня, бросил, как всегда, что-то хамское и предложил мне скрыться, поскольку разговор должен быть конфиденциальным. Потом втащил мальчика в комнату и закрыл дверь.

– И вы ничего не слышали…

– Нет, я слышала пару фраз. Юрий и так был, на мой взгляд, чересчур горласт, а уж когда он выходил из себя, его голос становился подобием трубы иерихонской! Так что пару фраз я уловила совершенно спокойно, разогревая чайник на кухне, и мне даже не надо было подслушивать. Первая фраза была: «Это не твое дело», а вторая – «Захочу – отстану, а нет – Таня будет со мной!».

– Таня? – переспросила я.

– Да, – кивнула Лера. – Я очень хорошо это запомнила, потому что тогда я еще только собиралась расстаться с моим дражайшим супругом и неведомая Таня могла вполне мне в этом помочь. Надобно знать характер моего мужа – то, что он считал своей неоспоримой собственностью, не имело права на самовольный уход. А тут получалось, что в связи с появлением этой вот Тани он и сам мог уйти.

А потом мальчик ушел. Правда, на пороге обернулся и задумчиво спросил: «Интересно, неужели в вас уже не осталось ничего человеческого?» Мой муж позеленел и уже открыл рот, чтобы ответить в своем духе, но, оглянувшись на меня, замолк. Видимо, в его планы не входило посвящать меня в свои маленькие тайны. После ухода незваного гостя муж бросился к телефону, набрал какой-то номер и начал говорить что-то в трубку, очень тихо – уже этот факт показался мне удивительным, поскольку доселе мой супруг по телефону говорил громко.

Не знаю, до чего он там договорился. Наверное, ни до чего хорошего, потому что весь вечер бродил по своей комнате, что-то бормоча, и не выходил до одиннадцати вечера. Потом вышел, оделся и, ни слова не говоря, ушел. Меня разбирало любопытство, и я отправилась за ним.

Он шел по улице очень сосредоточенный и лично мне напоминал какого-то маньяка, в голову которого пришла мысль срочно сублимироваться в убийстве. Так оно, как я потом уже поняла, и было. Мы довольно долго шли, затем он остановился возле высотного дома, зашел внутрь, и больше я его преследовать не могла. Я вернулась. Сидела дома, меня всю трясло.

Не знаю, слышали ли вы, что иногда человек физически ощущает, что в данный момент совершается убийство. Я не отдавала себе тогда в этом отчета. Просто отчего-то мне было очень плохо. Я даже не смогу подобрать слова для определения этого состояния. Страх? Нет, хотя и страх тоже. Что-то хуже, чем страх. Какой-то внутренний холод, расползающийся по тебе, как клубок гадюк или скарабеев, заживо пожирающих тебя изнутри.

Потом хлопнула дверь. Я машинально взглянула на часы и увидела, что провела в таком взвешенном состоянии два часа как минимум. Мой муж стоял на пороге и смотрел на меня каким-то странным взглядом. «Почему ты еще не спишь?» – поинтересовался он. «Не хочу», – ответила я. Он усмехнулся и прошел в ванную. Там он включил душ и очень долго не выходил. Его настроение было необычным. Обычно он поет под душем, совершенно не стесняясь окружающих. На этот раз процедура омовения проходила в гробовой тишине, причем мне ни к селу ни к городу вспомнилась та сцена из «Макбета», где леди Макбет моет руки, пытаясь оттереть кровь. Наутро я побежала по той же ночной дороге и остановилась перед тем самым домом, куда зашел мой муж. Там уже было полно милиции, и, когда я спросила, что тут произошло, мне ответили зеваки, что убили парня. В подвале найден его труп. Парень был прикован наручниками к лестнице, и…

Она прикрыла глаза.

– Я развернулась и побежала прочь. После этого я сказала своему мужу только одно – я никому не скажу, что видела, как он шел туда. Но больше оставаться со мной он не может. И он ушел. Чтобы его нашло возмездие. Я не знаю, Сашенька, кто убил их троих. Но мне кажется, этот человек имеет право на снисхождение. Они были куда преступнее этого несчастного.

Лера закончила свой рассказ. Ее глаза были полуприкрыты, и я не знала, что ей сказать. «Все сказанное будет глупо, поскольку боль не уберешь словами».

Я могла упрекнуть ее в том, что она не бросилась в милицию, но тогдашнее состояние не позволяло ей этого. Да и, в общем-то, она ведь не была уверена ни в чем.

– Лера, а если это не он? – осторожно спросила я.

Она вскинула на меня свои огромные глаза и рассмеялась.

– Саша, даже если он и не сам убил этого мальчика, то уж наверняка подослал кого-то. Как вы не понимаете?

Я понимала все слишком хорошо.

И мне сейчас нужна была неведомая Таня, а моя интуиция подсказывала, что это скорее всего может быть именно та самая девушка. Таня Глухарева.

* * *

Да уж, знать бы мне об этом раньше, я бы сразу поспешила в университет! Сейчас, увы, был уже вечер. Впрочем, попытаться стоило.

Я зашла в центральный корпус, пытаясь найти биофак, где обучалась тонкостям психоанализа Таня Глухарева. Сейчас там было довольно пусто, хотя деканат еще работал. Оттуда вышла симпатичная молодая леди в красном платье и доброжелательно посмотрела на меня.

– Вы к нам? – спросила она, заметив мое топтание у дверей и, очевидно, приняв меня за студентку.

Я кивнула в ответ.

– Проходите, – сказала она.

В комнате, кроме нее, присутствовала еще молоденькая девица. Она что-то быстро писала и, обернувшись на стук двери, быстро затараторила:

– Я уже почти все написала, Лидия Сергевна! Совсем чуточку осталось.

– Рита, если ты напишешь объяснительную записку, как в прошлый раз, я за тебя заступаться не стану, – отрезала Лидия Сергеевна и пригласила меня сесть.

– А что я там такого написала? – обиделась девушка.

– Давай не будем, – поморщилась Лидия Сергеевна, хотя глаза ее смеялись. – Я всего лишь секретарь, а вот декану твои вирши отчего-то не нравятся.

– Ладно, не буду рифмовать, – смирилась девица с невосприимчивостью декана к стихосложению.

– Так что вас интересует? Хотите восстановиться, поступить, отчислиться?

– Нет, я ищу одну девушку. Дома ее нет, а соседка утверждает, что нет ее уже давно. Я знаю, что она учится у вас на биологическом факультете на отделении психологии.

«Рифмоплетка» явно заинтересовалась нашим разговором.

– А я там тоже учусь, – сообщила она. – На каком курсе учится ваша знакомая?

– На втором.

– И я. Как ее зовут? Потому что занятия еще не кончились. Может, я вам ее позову?

– Пиши, – строго посоветовала Лидия Сергеевна. – Попробуем без тебя разобраться. Так как зовут вашу девочку?

– Таня, – сказала я. – Ее зовут Таня Глухарева.

В комнате сразу повисла тишина. «Поэтесса» вылупилась на меня с неослабевающим интересом. Лидия Сергеевна первой нарушила возникшую «минуту молчания».

– Знаете, странно, что вас заинтересовала Танечка. Потому что две недели назад произошла очень странная вещь. Наша отличница Глухарева вдруг решила уйти из университета.

– Как это?

– Она забрала документы. По ее виду я заключила, что у нее что-то случилось.

– У нее парня убили, – тихо сказала Танина однокурсница.

– Да, кажется. Я предложила ей взять академотпуск, но она отказалась. Сказала, что теперь ее жизнь очень изменилась. И она не может уйти от реальности. Вообще она говорила какие-то странные вещи, но от прямых ответов старательно уходила. Вы говорите, ее нет дома?

– Да, – кивнула я.

– Может быть, она и в самом деле куда-нибудь уехала? – предположила Лидия Сергеевна. – Попробуйте найти Машу Берестову. Они, кажется, были лучшими подругами. Сейчас Маша должна быть здесь.

Я поблагодарила ее. И пошла разыскивать Танину подружку.

* * *

Мне повезло. Звонок возвестил о перерыве, и из аудитории начали выходить люди.

– Не скажете, как мне найти Машу Берестову? – обратилась я с вопросом к парню в наушниках.

Освободив одно ухо, он вопросительно посмотрел на меня:

– Вы что-то спросили?

– Маша Берестова, – повторила я. – Не скажете, как мне ее найти?

– Вон она, – кивнул головой парень в сторону двери.

Наверное, я бы и сама догадалась, что это и есть подруга Тани. Длинные волосы были распущены по плечам. Свитер пятидесятого размера свободно болтался на хрупкой фигурке.

«Мальчишка, болтавшийся около «хиппов». И его подружки, которые должны были нести на себе ту же печать – тот же стиль свободных интеллектуалов».

Я подошла к ней.

– Добрый вечер, Маша.

Она остановилась и, распахнув в удивлении глаза, уставилась на меня.

– Добрый вечер, – озадаченно протянула девушка. – А вы кто?

– Я Александра Данич. Частный детектив.

Мне показалось, что она немного испугалась. Но быстро взяла себя в руки и улыбнулась.

– И чем я так заинтересовала частный сыск?

– Не вы, – заверила ее я. – Ваша подруга. Таня Глухарева.

Она опять напряглась и беспомощно обвела взглядом коридор, как будто искала поддержки.

– Она… Она исчезла. Я не знаю, где Таня. У нее что-то случилось. Какая-то беда. Но она не посвящала меня в подробности. Просто сказала, что все случилось по ее вине… Кажется, погиб ее парень, потому что какой-то козел положил на Таню глаз… Я не знаю подробностей.

Мне показалось, что девушка говорит неправду. Что ей о Таниной судьбе известно немного больше, чем она хочет показать.

Почему?

Естественное недоверие к «сыскарям»? Но я не из «ментуры»!

Тогда, может быть, ее напугали? И Таня похищена?

– Что вы знаете о неонацистской группировке с названием «Трудовая молодежь»? – спросила я. И поняла, что попала в точку.

Маша покраснела, вздохнула и отвела взгляд в сторону.

– Идиоты, – пробормотала она. – Это все, что я о них знаю, но в этом я уверена на все сто!

– Маша, а Таня… Она была с ними каким-то образом связана?

Резко обернувшись ко мне, Маша выпалила:

– Знаете, вот и спросите об этом у Тани. Если найдете ее! Я, честное слово, не знаю ничего о Таниных делах и ее странных знакомых! Простите, но я спешу…

Не дождавшись моего ответа, девушка быстро пошла по коридору, причем меня не оставляло подозрение, что она готова перейти на быстрый бег.

Интересно, чем я ее так напугала?

* * *

Итак, озадаченная странной реакцией на меня вполне симпатичной девушки, с которой мы вполне могли бы подружиться, я возвращалась в родной офис, дабы отчитаться Ларикову о своих «военных действиях». В конце концов, теперь я знаю, где можно найти Машу. Она, вполне может статься, завтра придет в себя и будет более склонна к общению со мной, а ежели это светлое озарение ее минует, я всегда смогу за ней последить.

Потому что, я чувствую, она знает, где наша Таня прячется. Или – что уже немного хуже – где нашу Таню прячут!

Босса на месте не оказалось, но на зеркале висела приклеенная скотчем записка:

«Ангел мой, Саша! Увы, обстоятельства заставили меня покинуть сие удобное для отдыха место, и я отправился навстречу опасностям. Шучу… Хотя и мрачно, поскольку обстоятельства не становятся светлее. Напротив, приобретают черный оттенок. Надеюсь явиться сюда часам к семи, а также смею надеяться, что ты меня все-таки дождешься. Позвони Эльвире – она просила. Лариков».

– Что ж, – усмехнулась я. – Общение со мной все-таки принесло свои плоды – мой босс начал изъясняться высоким штилем, или, по крайней мере, пытается обучиться!

Я разделась и прошла в комнату. Справедливо решив, что чайник стоит поставить раньше, я так и поступила и лишь после этого набрала свой номер.

Эльвира долго не подходила, наконец в трубке зазвучал ее веселый голосок:

– Сашка? Привет. Все нормально. Только что тебе звонил какой-то Аркадий. Что-то от тебя очень сильно хотел – во всяком случае, я от него успела устать. Запиши номер, пожалуйста! Я его клятвенно заверила, что ты обязательно позвонишь ему!

– Диктуй, – сказала я, отыскивая карандаш. Что ему, интересно, так от меня понадобилось?

Записав номер, я пообещала Эльвире, что постараюсь вернуться пораньше, чтобы развеять ее скуку, на которую бедная девушка жаловалась, и повесила трубку.

Чайник уже кипел вовсю. Налив себе чаю, я поразмыслила, сколько может продержаться человек, если в его рацион входит исключительно вода и чуточка пирожных? Решив, что схимники держались довольно долго, причем без пирожных, я успокоилась. До мамашки дотяну. Кстати, о мамашке…

Я вздохнула. Набрала ее номер. Плевать, что московский, – Ларчик расплатится.

В трубке были длинные гудки. Ее не было. Черт побери, ну почему, когда она так нужна, ее нет?

Бросив трубку, уставилась в окно. Над городом сгустились сумерки. И отчего это в моем сердце поселились тревога и близкое ощущение опасности?

– Ты просто устала, – сказала самой себе. – Всего лишь. Нынче день был слишком насыщенным, а теперь ты пожинаешь плоды своей активности.

Решив, что Аркадий вполне в состоянии подождать еще немного моего звонка, я достала томик «Geuvres». Лучший способ отвлечься от тяжелых мыслей.

– «Вот истины наоборот, – прочитала, открыв книжку наугад. – Лишь подлый слабых бережет, один насильник судит право, и только шут себя блюдет. Осел достойней всех поет – и лишь влюбленный мыслит здраво».

«Вряд ли сии строки относятся к разряду полезных в моем нынешнем дельце», – мрачно усмехнулась я. Но, по крайней мере, я на одно мгновение очутилась в другом мире. Хотя как сказать, любезный моему сердцу поэт-пройдоха! Вполне возможно, окажись ты в нашем мире сейчас – мне пришлось бы охотиться именно за тобой?

По радио зазвучала песенка, которую последнее время я очень любила. «Que da do corason». Я закрыла глаза. Музыка была немного грустной и нежной.

Ладно, позвоню этому Аркадию. Хотя отчего-то под эту песенку мне вспомнился мой Пенс, а не Аркадий.

Я набрала номер, который записала с Эльвириных слов. После долгих гудков трубку взяли, и мужской голос произнес:

– Да.

– Здравствуйте. Пригласите, пожалуйста, Аркадия.

– Я слушаю, – снова произнес голос, теперь показавшийся мне странно знакомым. – Это Александра?

Господи, этот голос я где-то уже слышала! По телефону – но где?

– Да, это я. Вы просили меня позвонить.

– Да, просил. Я по вас соскучился. Честное слово! Может быть, мы встретимся? Завтра в филармонии концерт Вивальди. Я возьму билеты?

Мой мозг напряженно пытался определить, где, когда и почему я слышала именно этот голос, именно по телефону, и почему с ним связаны неприятные эмоции?!

Черт! Вспомнила!

«Не может быть, – хотелось закричать мне. – Этого просто не может быть! Мне показалось!»

Я взяла себя в руки. Стараясь быть доброжелательной и спокойной, ответила:

– Да, конечно. Я очень люблю… Вивальди. * * *

Повесив трубку, долго сидела, не в состоянии поверить самой себе.

«Ты же могла обмануться, – говорил мой внутренний голос. – Телефоны иногда до неузнаваемости искажают голоса. Хочешь – проверь себя сама. Ну, давай, набери номер…»

– И наберу, – проворчала я. – Хотя его там сейчас нет. Если только в том месте не стоит два телефонных аппарата… А если он узнает твой голос? Точно так же, как ты узнала его? Если это, конечно, был именно его голос и ты не ошиблась.

– Но он не должен быть с ними, – отчаянно сопротивлялась моя наивная душа. – Как может совместить человек музыку и убожество? Тупую жестокость и такую тонкую склонность к лирике?!

«А вот этот очень любит Вийона, – вспомнились слова Ларчика. – Я к тому, что не думай, будто все они тупые».

– Я и не думаю, – упрямо сказала я. – Ничего такого не думаю. Но верить в это мне тоже не хочется! Может быть, я кажусь глупой и наивной, но не хочется!

Я достала сигареты. Закурив, проследила за ленивым парением дыма и в очередной раз сказала себе:

– Знаете, чего вам недостает, милейшая Александрина? Решительности. Простой решительности. Один звонок способен рассеять ваши подозрения или укрепить их. Так, может, стоит рискнуть? Конечно, это кретинизм – звонить этим людям с домашнего телефона, они же могут вычислить тебя потом, но кто не рискует, тот ведь не пьет шампанского, не так ли?

Затушив окурок, я набрала номер.

Трубку взяли сразу. И мои сомнения растаяли столь же стремительно, сколь и дым от сигареты.

* * *

– Алло, – голос звучал недоуменно и настороженно. – Я вас слушаю…

Я смотрела на телефонный аппарат с ненавистью.

– Алло, говорите.

Что, собственно, мне сказать?

Что я люблю Вивальди?

Я усмехнулась. Можно сказать и об этом. Можно спросить, где находится Таня Глухарева. Можно спросить, зачем понадобилось убивать троих людей, которые так преданно и верно несли знамя «Трудовой молодежи». Можно вообще в открытую поинтересоваться, что это за мерзкая организация? Наркокартель или все-таки оазис борьбы за «чистоту нравов»? Или это странное сообщество живет лозунгом «одно другому не мешает»?

Мои снимки лежали передо мной. Я рассматривала их. «Из них можно создать совсем недурственный коллаж, – рассмеялась я про себя с оттенком злости. – Только вот нет там почему-то того человека, который отвечает сейчас на мой звонок».

– Алло, вы будете говорить?

Мой абонент начинал терять терпение.

– Буду, – сказала я, приглушив свой голос. – У меня кое-что есть, что может вас заинтересовать.

На другом конце провода воцарилось зловещее молчание.

– Что именно?

– Фотографии, – сообщила я все тем же голосом. – Очень интересные фотографии. Как вы думаете, какая газета сможет купить подороже у меня снимки, на которых запечатлены лидеры «Трудовой молодежи», торгующие наркотиками?

Он какое-то время молчал, как бы соображая, о чем речь.

– Я понимаю, что это не ваше дело, – продолжала я атаку. – Но видите ли, в чем проблема. Так исторически сложилось, что еще вчера я бы отдала эти фотографии и бесплатно, так как глубоко презираю вашу тусовочку. Но в силу того, что мне нужно от вас кое-что, я, пожалуй, отдам эти снимки вам. С одним условием…

– Кто у вас на снимках? – хрипло спросил голос.

– Ах, один джентльмен. Вполне респектабельный. У него очень красивые очки и весьма интеллигентная внешность. Вот только рядом с ним находится парень, совершенно не подходящий для его компании. Такой, знаете ли, грубоватый. В черной шапочке.

– Вы занимаетесь шантажом, – пробормотал мой абонент.

– Кто чем, – рассмеялась я. – Кто шантажом, кто наркотиками, а кто… киднеппингом.

– Чем?

– Киднеппингом, – повторила я. – Вот меня это и интересует больше всего. Вы говорите мне, куда делась одна девушка, я отдаю вам фотографии. Как вам сделка?

– Шантажистка, – снова пробормотал голос.

– Вы на это уже намекали.

– Я не знаю, о чем вы говорите… Я не занимаюсь киднеппингом.

– А Таня Глухарева?

Мне показалось, что он грязно выругался.

– Хорошо, давайте встретимся и поговорим.

– Замечательно, – обрадовалась я. – Завтра. Около десяти… – я набрала в легкие побольше воздуха. Утра? О, как бы мне этого хотелось! Но мое нетерпение может повредить, лишая нашу встречу должного эффекта. – Вечера. Возле консерватории. Пойдет?

Там помолчали, обдумывая странности моего поведения. Потом коротко бросили:

– Хорошо. Как я вас узнаю?

– Вы узнаете, – пообещала я и повесила трубку.

Ну вот, милые мои…

Теперь нам осталось совсем мало времени – о, очень мало! – на наши «таинственные игры». Наступает время предельной ясности. Подведение итогов, так сказать!

– А дело все в том, что я просто очень люблю Вивальди, – пробормотала я, сдерживая подступившие к глазам злые слезы. – Всего лишь в этом!..

Глава 11

Я курила пятую сигарету и уже начинала чувствовать, что их количество начинает сказываться на качестве моих несчастных легких.

Ларикова не было. Я стала терять терпение.

– Человек беспросветно одинок в этом мире, – мрачно констатировала я, глядя в черное окно. – И никакой доктор не едет. Славная песенка, но, похоже, мне с моей печалью и тоской придется доживать весь мой остаток дней.

Ну вот, Александра! Тебя потянуло на мрачные философские измышления! Именно так начинается депрессия.

– Просто все вокруг построено на лжи, – сообщила я темному окну. – И никто не собирается с этой пакостью бороться. Только я, как Жанна д’Арк, сижу тут в темной комнате, ожидая приговора.

Правда, я не помню, в какой темной комнате сидела бедная святая Иоанна, но уж в какой-нибудь точно сидела. Только сигарет у нее не было.

А в какой темной комнате сейчас сидит Таня Глухарева? И почему ее, черт возьми, никто не ищет? Как будто пропажа человека – дело житейское, так себе, маленький пустячок!

Где ее родители? Должна же у нее быть мать?

Впрочем, вполне возможно, что ее мать привыкла к исчезновениям Тани.

Такое тоже случается.

От размышлений меня оторвал стук двери. Я подняла глаза. На пороге стоял грустный и озадаченный Лариков.

– Хорошо, что ты дождалась меня, – сказал он, плюхаясь в кресло и не потрудившись снять пальто. – У нас крупные неприятности…

Я не удивилась. Чего еще можно было дождаться, кроме каких-то там неприятностей! Мне и так казалось, что их достаточно, чтобы отучиться просыпаться с улыбкой, ан нет! Вам еще принесли немножко неприятностей!

– Люда Нещадова в больнице. Пока без сознания. Ее очень сильно напугали в собственной квартире.

– На-пу-га-ли?

– У нее слабое сердце, – пожал он плечами. – Черт его знает, как это там называется. Но она пока еще в полной прострации и зрит ангелов. Кто-то из соседей сказал, что видел, как Люда зашла в квартиру. Потом услышал ее крик, рванул туда. Клянется, что видел мелькнувшую фигуру – бросился за ней. Но этот тип был стремительным и худым, а наш сосед – толстяк с ужасной одышкой. Он уверяет, кстати, что это подросток! Представляешь? Он скрылся из виду, мужчина наш плюнул в сердцах и вернулся к Нещадовой, надеясь, что там все в порядке. Квартира была открыта, он вбежал. Люся лежала на полу. Лицо синее, глаза распахнуты – он сначала подумал, что она уже отошла в мир иной. Но, слава богу, обошлось. Он вызвал «Скорую» с милицией. Вот такие дела, брат…

– Так грустно, что хочется курить, – сказала я. – Потрясений у меня за сегодняшний день на сто жизней вперед! Можно поделиться.

– Поделись, – предложил он.

– Сначала сними с себя это холодное пальто, – предложила я. – А то от тебя морозно.

* * *

Делилась я с ним своими «потрясениями» весьма основательно, но он терпеливо выслушал меня и, когда я закончила, сообщил:

– Цены вам нет, моя маленькая Александрина!

– Да уж, – саркастично усмехнулась я. – В смысле бестолковее меня не сыщещь?

– Брось, – отмахнулся он. – Ты с самого начала невзлюбила «трудовиков», так?

– Их вообще-то чрезвычайно трудно полюбить.

– Но именно ты настаивала на том, что все это связано!

– Ты особо не протестовал.

– Ладно, оставь свои скромные взглядики в пол! Теперь у нас все наконец-то складывается! И это благодаря тебе.

– Да не мне, а случайности. Понимаешь, этот тип встретился со мной случайно!

– А если нет?

– То есть как это?

– А если все дело в фотографиях? Смотри сама. Нещадов тебя видел. Так? Мещерский тоже тебя видел. Ты вообще с этой девочкой нарисовалась. Значит, ты им была известна. Он знал, что ты детектив.

– Нет, – начала протестовать я, но остановилась.

А ведь знал! Я же сказала ему это в нашу первую встречу! Сказала и забыла! Так ли случайно, что Аркадий оказался со мной рядом? А если он, черт бы его побрал – поскольку нельзя же столь цинично играть девичьими чувствами, – за мной следил?

– Какая же я дура, Ларчик! – простонала я. – Какая дура!

– Нормально, – кивнул головой Ларчик. – Ты не дура. Ты просто еще местами ребенок. Умненький, но ребенок. Но позволь мне договорить. Значит, он знает, что у тебя на руках компромат. «Трудовики» начали баллотироваться. Наркоманы никого не проймут. А вот… Ты сфотографировала их в тот момент, когда они издевались над этой девчонкой-инвалидкой?

– Конечно. Как я могла остаться без такого кадра?

– Вот он и напрягся. Не пойму только, с чего им вдруг пришло в голову убивать соратников.

– Этого и я не могу понять, – развела я руками. – Как и того, зачем они спрятали Таню Глухареву.

– Ну, Таня эта тут может быть вообще ни при чем. Ты же сама сказала, что он удивился!

– Или сделал вид, что удивлен. Эта Таня вообще странная. Например, где ее родители? Почему ее ищу только я? Она что, никому, кроме меня, не нужна?

– Постой, – сказал Ларчик. – Ты говоришь, она сама ушла из университета…

– Да.

– А это значит…

Он замолчал.

– Что это значит? – спросила я.

– Что они вполне могут не знать, где она. Она спряталась. Человек, которого похищают, сам из университета не уйдет! Только если по определенным причинам этот человек не хочет, чтобы окружающие знали, где он находится! А это говорит об одном – Таня прячется. А почему она это делает – нам пока, увы, неизвестно. Ладно, лучше поведай мне, встретит ли тебя Пенс?

– Нет, но…

– Значит, я тебя провожу.

– Зачем?

– Саша, – мягко сказал Лариков. – Не задавай глупых вопросов, о’кей? Скажем так – мне просто хочется тебя проводить! Мне кажется, что своим нонконформизмом ты потревожила изрядный клубок гадюк, а они, как показывает нам предыдущий опыт общения с ними, весьма опасны!

* * *

Не очень-то я и напугалась!

Хотя, конечно, вру. Это ведь только супермены и идиоты ничего не боятся, а я ни то ни другое! Если уж та же святая Жанна боялась костра, то я тоже весьма боязливое существо. Но показать это – никогда, боже упаси!

Мы шли по темным улицам, и я просто чудеса являла, дабы не показать своего страха. На самом-то деле сердечко мое трепетало, стоило лишь темной тени показаться в конце проспекта. И хотя тень эта при приближении оказывалась обычной женщиной с сумкой или пьяным мужчиной, я еще долго приходила в себя.

Лариков если и чувствовал мой страх, то тактично помалкивал, не отпуская, впрочем, из своих лапищ мою руку.

Только у самого дома он остановился и, смотря в другую сторону, сказал:

– Может быть, мы найдем другой выход?

– Ты о чем? – спросила я.

– Думаю, твоя идея относительно вашего завтрашнего рандеву не самая лучшая на свете…

– Ларчик, через минуту ты станешь говорить, что их нужно оставить в покое, – сказала я, глядя ему в глаза. – Даже, вполне возможно, произнесешь мне известную поговорку, оканчивающуюся словами «оно и не воняет». Да?

– Я к этому склоняюсь. Люди, которые умеют и любят убивать, Саша…

– Люди, которые умеют и любят убивать, Ларчик, – прервала я его глубокомысленную тираду, – весьма и весьма опасные существа. Поскольку, мой милый, завтра они могут развлекать себя подобным способом уже во вселенских масштабах. И тогда наша с тобой жизнь превратится в сплошной патологический страх.

– Ты слишком глобально мыслишь, – попытался образумить меня Лариков. – Они не так уж опасны. Сидят и тявкают из подполья.

– Знаешь, в двадцатые годы в Германии тоже некоторые рассуждали так же. И в семнадцатом в России. А потом гнили в концлагерях, потому что эти мелкие шавки именно за счет отсутствия серьезного отношения к проблеме смогли оказаться над теми, у кого как раз со здравым смыслом все в порядке. Я не отличаюсь особенно здравым смыслом, поэтому постараюсь поспособствовать тому, чего они, на мой взгляд, заслуживают. Уголовного наказания.

Вот как я сказала! Светло улыбнувшись Ларикову, шагнула в квартиру, как на костер. Впрочем, перед костром можно было позволить себе еще чашечку кофе.

* * *

Эльвира расположилась в кресле, поставив рядом с собой клетку с Пафнутием.

– Наконец-то! – проворчала она, отрывая глаза от книги. – Это у нас называется «я приду сегодня пораньше…». У тебя как с ощущением временной реальности, радость моя?

– Реальность всегда временна, – заметила я.

– Знаешь, Данич, тебя все равно не переспоришь. Господь наделил тебя умом и гордыней. Зачем тебе второе, ума не приложу, поскольку сие грех, но не мне с моим умишком понимать его замыслы!

– Чтобы было с чем бороться, – рассмеялась я. – Третья составная часть моего характера – поиски бурь, которым можно сопротивляться!

– Понятно. «А Сашка, мятежная, ищет бури, как будто в бурях есть покой». Ну и как? Поиски увенчались успехом?

– Конечно, – усмехнулась я. – «Кто ищет, тот всегда найдет!» Ладно, давай кончим наш цитатно-софистический диспут, поскольку я тебя обыграю. Не зря же торчала в стенах филологического, старательно изучая литературу. Лучше расскажи мне о том, в чем я не сильна.

– О физике? – испугалась Элька. – Прости, дорогая, я в физике тоже совсем не шарю! У меня даже нет представления о том, что там решил представить нашему вниманию Бойль совместно с Мариоттом!

– Не-ет, – протянула я. – Меня интересуют твои «рерихианцы». Их кружок местного значения.

– Не мои, а мамины. Я существо свободное. Сдамся только в религию отцов, то есть в православие. А то ты еще ненароком причислишь меня к атеистам! А об этих «рерихианцах» я ничего не знаю особо. Только то, что они какие-то бредовые ребята и читают полную смурь. Впрочем, я сейчас тоже смурь читаю, которая уже надоела мне.

Она со вздохом отложила красивую голубую книжку.

– Вроде бы мужик пишет интересно местами, но местами становится таким же странноватым, как Даниил Андреев или Блаватская. И тут уж его читать совсем никакой возможности! Сразу начинает казаться, что он тоже какой-то заумный «рерихианец»!

Я взяла книгу в руки. Перевернула. И вздрогнула.

«Аркадий Воробьевский. На пороге».

– Фотографии нет, – разочарованно протянула я.

– Да зачем тебе? Он бывает, кстати, в маменькином сообществе полных кретинов. Представь себе, этот гений освещает своим присутствием наш скромный Тарасов!

– А ты его видела?

– Угу, – кивнула Эльвира. – Мне повезло. Я даже коснулась живой легенды. Вернее, он коснулся меня и, как мне показалось, с весьма похотливыми намерениями. Собственно, книжку эту он мне и подарил. Если откроешь титульный лист, увидишь автограф. По этой причине я ее и не выкинула. А вдруг удастся загнать поклонникам?

Размашистым почерком на титуле стояло: «Эльвире, нашей надежде. Аркадий».

Перевернув страницу, я наткнулась на следующую строчку:

«Все пошло от славян. И надобно помнить и гордиться этим, поскольку наша раса единственная стоит на пороге Нового Бытия, и мы возродим наши верования – Перун снова встанет на свое главное место. Нет нужды чистому славянскому сердцу в религии сумасшедших евреев!»

– Прелесть-то какая, – пробормотала я. – А он на меня производил впечатление психически нормального человека! Мало того, что бабник и обманщик, так еще и псих!..

Грустно мне стало. Поскольку я теперь нисколько не сомневалась, что фамилия моего утонченного любителя Альбинони и есть Воробьевский!

* * *

Мы проговорили еще два часа. За это время я уже узнала от Эльвиры столько, что и сама запросто могла бы слабать книжицу в духе господина Воробьевского.

Удивительно, как у него получалось властвовать над неразвитыми умами! Его, оказывается, почитали за живого классика, да он и не сопротивлялся особенно… Правда, не гнушался и помощью со стороны, поскольку многие его книжицы были написаны его «учениками». Правда, он этим ученикам не платил и упоминал их вскользь, как бы между прочим: «В написании книги мне оказали неоценимую помощь Витя, Саша, Миша», хотя означенные написали как минимум по пять глав.

Эльвира над этим смеялась, а мне было не по себе. Все еще не представлялся мне образ «гуру-плагиатора» с изрядной манией величия и мягкого человека, что слушает музыку Альбинони.

Хотя Эльвира сказала, что с иллюзиями всегда чрезвычайно трудно расставаться!

Заснули мы только в два часа ночи. Мне снились какие-то первохристианские катакомбы, где я почему-то была одной из самых яростных проповедниц, но потом появился Аркадий. В одной руке он держал пластинку с «Адажио» Альбинони, а в другой – поднос в виде свастики, на котором лежала голова неизвестной девушки. Голова смотрела на меня совершенно живыми глазами и улыбалась. А мой «поклонник» протягивал мне ее и говорил: «Такая же участь ожидает тебя. Ты наркоманка». – «Я не наркоманка, – попыталась возразить я. – Может быть, я однажды и выкурила папироску с анашой, но это не значит, что я всю жизнь их курю. А уж тем более колоться… Я с детства боюсь уколов! Даже если мне и захотелось бы стать наркоманкой, я не смогла бы преступить этот страх!»

Кажется, зря я это сказала… Потому что мой враг обрадовался и пропел, мерзко ухмыляясь:

– Теперь я знаю, что с тобой делать, чтобы заставить отдать мне мое!

В его руках появился огромный шприц, и он стал приближаться ко мне. Я заорала и стала пятиться.

В это время голова девушки посмотрела на меня так, что я умолкла, стараясь унять дрожь, и произнесла четко и внятно:

– Не одна ты такая. Так что не ори…

* * *

– Сашка, не ори!

Я проснулась оттого, что Эльвира трясла меня за плечо.

– Ты даже попугая своими воплями разбудила, – неодобрительно произнесла она. – И еще кого-то, потому что теперь тебе звонят по телефону. Кажется, твой Лариков.

Я открыла глаза. За окном уже было светло, и я облегченно выдохнула:

– Значит, это только сон…

«Сон, который сегодня станет явью», – подумала, вспомнив о сегодняшнем своем «предназначении».

– Уходи, уходи, уходи, – пробормотала я.

– Кто? Я? – удивилась Эльвира. – Ты нахалка, Данич!

– Да не ты, – поморщилась я. – Гадкую мысль прогоняю. Чтобы она не отравляла мне…

«Последние минуты твоей жизни!»

– Вот зараза, – выругалась я. – Элька, что ты делаешь с гадкими мыслями, когда они отказываются тебя слушаться?

– По совету Раневской иду в туалет, матерюсь в унитаз и смываю, – поделилась таким нетривиальным способом Элька.

– Сначала мне придется поговорить с Ларчиком, – вздохнула я и прошлепала босыми ногами к телефону. – Алло, – проговорила в трубку.

– Сашка? Все, наверное, меняется…

– Как меняется? Я уже подготовилась, а ты все меняешь? Ну уж нет! – взбунтовалась я.

– Людмила Нещадова пришла в себя. И сказала одну вещь…

– Ларчик, ты можешь не интриговать, а говорить яснее?

– Тот человек, который ее напугал, был…

Он опять умолк.

– Ларчик, – взмолилась я. – Говори быстрее, а?

– Вернее… была женщина!

Глава 12

По описаниям Людмилы Нещадовой, женщина была молодой, с фигуркой тонкой, как у подростка, а вот что до лица – так в этом Людмила не разобралась, поскольку на девице сей была надета черная шапочка, из тех, которые запросто можно прикупить в «Подземке» и «Готике» – шапочка надевается на лицо, и смотришь себе на мир сквозь две дырочки, а дышишь и говоришь сквозь третью. Вот такая шапочка-маска, и стоит она всего-то девяносто рублей! О том же, что перед ней девица, Людмила Нещадова догадалась по голосу и очертаниям фигурки. Убивать ее девица не собиралась, поскольку, по словам Люды, «грехов в ней было меньше, чем в других».

На вопрос, что еще сказала ей такого девица, Людмила отвечать отказалась, горько заплакав. Сказала только, что девица эта послана господом, чтобы покарать и образумить Людмилу, поскольку ее грехи уже превзошли всякие границы. В частности, она сказала, что когда-то помогала «трудовикам» находить будущие жертвы.

Однако я не поняла, почему это событие должно круто изменить мои первоначальные планы.

Конечно, в свете их я должна была нанести еще один визит. Но времени у меня было вполне достаточно. Напротив, я твердо вознамерилась провести свою боевую операцию. Поскольку, если честно, к тому моменту меня куда больше убийств и нападений занимали сами «жертвы». Да и кто знает – девица та вполне могла оказаться из породы «чистых трудовых славянок». А это значило, что я вполне могу ее встретить в тусовке Воробьевского и пообщаться с ней вволю о смысле жизни!

Поэтому речи Ларчика, пытавшегося как-то образумить меня, я нагло оставила без внимания и сейчас наслаждалась утренним кофе уже вполне проснувшаяся и готовая к подвигам.

Мои сны под влиянием солнечного утра отошли в область забытого, оставив после себя лишь неприятные ощущения. Дабы расправиться с ними, я взяла в руки томик Шекспира. Тот сонет стал для меня в некотором роде ключиком к загадке – так пусть послужит и зарядом!

Однако мой взгляд наткнулся на другие строчки.

Зачем же мне бояться худших бед, Когда мне смертью меньшая грозит?

От этакого предсказания сразу захотелось спрятаться! Впрочем, верить предсказаниям – это язычество. Вот пусть господин Воробьевский со своими перунами в них и верит! Я девица нормальная, спокойная и разумная…

Быстро оделась, не обращая внимания на удивленный взгляд Эльвиры.

– Ты вроде бы сказала, что до вечера…

– Элька, – перебила я. – Если позвонит Лариков и будет спрашивать меня, скажи, что я… Ну, придумай что-нибудь! Пока не уверюсь в своей правоте, я не хотела бы о чем-то с ним говорить. Пусть ставит прогул, но так надо! А потом попробуй найти Пенса и попроси его к десяти часам подъехать к консерватории, но стоять в отдалении и ко мне не подходить. Только когда я позову!

С этими словами быстро чмокнула мало что понявшую Эльвиру в нос и выскочила из квартиры.

«Бог его знает, вернусь ли я сюда когда-нибудь», – грустно подумала, глядя на захлопнувшуюся за моей спиной дверь отчего дома.

* * *

Он открыл мне дверь сразу. Причем не удивившись. Удивилась я, когда он сказал:

– Я вас ждал. Проходите.

Он вел себя очень спокойно. Налил мне чаю, потом почему-то попросил:

– Ответьте мне на один вопрос. Почему в теперешних девчонках столько одержимости? Мальчишки куда более склонны к медлительности и рассуждениям, а вы как выпущенные в небо ракеты – и даже мысль о том, что сгорите раньше, чем успеете загореться, вас не останавливает! Как вы обо всем догадались?

– Честно говоря, не так уж сразу, как хотелось бы, – пожала я плечами. – Смутно подозревала это, но не хотела верить в очевидность. Только после того, как Люда Нещадова сказала, что то была женщина, я поняла, что мои первоначальные опасения имеют смысл. Вы знали об этом?

Константин Александрович Затонский спрятал взгляд.

– Я пытался ее остановить, вы верите мне? Я говорил ей, что она нарушает заповедь «не убий». Но она только смотрела мне в глаза и тихо смеялась. «Они бесы, – сказала она. – Это не я так назвала их. Еще Достоевский. А по отношению к бесам заповедь эта недействительна». Ее можно понять.

– Они разбили ей жизнь, – вздохнула я.

– Нет, дело не в этом, – поморщился он. – С этим бы она смирилась. Но эта девочка – немного Жанна д’Арк, понимаете? Когда она узнала, что уже очень многие из них заседают в Думе, а остальная часть туда собирается; когда поняла, что книги их лидера Воробьевского никто не собирается запрещать, а наоборот – они издаются куда большими тиражами, чем, скажем, стихотворения ее любимого Китса, она плакала целый вечер. Вот на этом диване. А наутро позвонила мне. И сказала, что у нее нет иного выхода. Для достижения своей цели она даже разыграла увлеченность Шахиновым – чтобы раздобыть ключ… Накануне мне по глупости казалось, что я почти убедил ее в том, что все задуманное ею – неверный путь. Мне казалось, что я с этим справился и теперь все будет просто. Знаете, купить на рынке пистолет сейчас не проблема, а стрелять Танечка умела. Она славилась своей меткостью еще в школе… Потом она стала другой, более мягкой, что ли, забыв про детское увлечение. И все-таки я надеялся, что она образумится.

Но вышло по-иному. На следующий день я узнал о смерти Шахинова. И понял – она начала свой путь. Они ее недооценивали, эту девочку. Этакий пренебрежительный взгляд – что могут сделать нам эти недоделанные интеллигенты? Ан нет, господа хорошие, оказывается! Стрелять, например, умеют получше вашего… Мне хотелось ее остановить. Верьте мне, Саша! Я взывал: «Опомнись! Ведь ты становишься, как они!» А она убежденно и твердо шептала: «Нет! Вы не правы…» – и уходила. Что я мог сделать, кроме как пытаться встать на ее пути, зная, кто окажется жертвой следующего удара? Я… Я же ходил за ней, как привязанный! Один раз даже сам хотел убить, чтобы снять с ее души хоть один грех. Все видел, все знал. Исправить ничего не мог. И все-таки в случае с Людой она не смогла нажать на курок. Хотя… Она очень изменилась, Саша. Очень. В ней уже почти ничего не осталось от той девочки с ясными глазами. Да, и знаете что? Иногда я думал, что рад тому, что они получают по заслугам! Может быть, надо было опередить ее, взять в руки оружие самому, но я в отличие от Тани никогда не умел стрелять! Каждый раз, когда я шел за ней, я ловил себя на том, что раздваиваюсь – один Затонский говорит: «Опомнись! Останови это, потому что преступление всегда останется преступлением». А другой… Другой, Саша, гордился ею и смотрел на происходящее с радостью. Ему нравилось, как они падают, поверженные. Этот второй был рядом с Таней и нажимал курок вместе с ней. Пока я не понял одну вещь. Страшную вещь!..

Он помолчал. А потом проговорил:

– Я боюсь ее в той же мере, в какой – боюсь за нее. Я не знаю, что мне делать. После смерти Игоря она заменила мне его, став дочерью. Тем более что ее родители пять лет назад погибли в автомобильной катастрофе. Не обижайте ее, Саша, хотя бы потому, что она все-таки сирота, а сироту обижать грешно!

– Я постараюсь ей помочь. Правда, постараюсь!

– Вы с ней чем-то схожи.

– Вы об этом уже говорили мне. Жаль, тогда я не обратила на это внимания!

* * *

«Сегодня вечером мне надо быть во всеоружии», – сказала я себе, подкрашивая ресницы почти высохшей тушью «Вандер Керл».

Кокетливо изогнутые ресницы, алые губы, зовущие к поцелую, и…

Что-то я забыла. Ах да…

Я засунула во внутренний карман куртки револьвер, который навязал мне Лариков. Сама я не люблю оружия, но эти ребята не понимают красоты, поэтому вполне вероятно, что придется доказывать свою индивидуальность с помощью этой славной маленькой «игрушки»…

Теперь я была готова к бою.

Из зеркала на меня смотрела вполне хорошенькая фемина – надо же, что способна сделать с людьми косметика!

Телефон надрывался. Отсутствие Эльвиры пагубно сказывалось на необходимости оторваться от самосозерцания.

Я подняла трубку.

– Сашка, мы же договорились! – заорал Лариков.

– Да, – улыбнулась я. – Правда, не помню о чем.

– Сашка, зачем тебе это все? Ты же знаешь, что убийства не их рук дело!

– А Игорь Затонский? – спросила я в ответ. – А будущие убийства, которые они, смею тебя заверить, совершат? Знаешь, Ларчик, канализационную трубу лучше вовремя перекрыть. Чтобы потом не воняло!

– С тобой напрасно спорить?

– Ага. Я весьма упрямая девица.

– Хотя бы скажи, где вы встречаетесь.

– В консерватории, – призналась я. – У нас общий вкус. Оба любим Вивальди… Правда, странно?

* * *

«В такую бездну страх я зашвырнул, что не боюсь гадюк, сплетенных вместе».

На протяжении всего концерта я повторяла про себя эту фразу.

Он смотрел на меня искоса, явно пытаясь понять, сколь долго я еще буду играть.

Аркадий Воробьевский.

Такой утонченный, цитирующий Сартра и тем еще более отвратительный.

Я сидела с закрытыми глазами, чтобы не встречаться с ним взглядом. Обсуждать моего любимого Вивальди с этим человеком казалось мне глубочайшим оскорблением памяти композитора.

Прозвучал финал. Зал взорвался аплодисментами. Оркестранты вышли на третий поклон.

«Ваше время истекает», – сказал мой внутренний голос.

Я поднялась. Мне показалось, что в публике мелькнули три очень хорошо знакомых мне лица. Но всех троих заподозрить в интересе к классике я никак не могла, ибо от них слышала очень нелестные отзывы о моих «скрипочках».

Лицемерный Воробьевский помог мне надеть куртку. Я подняла на него глаза. Он улыбался.

Честное слово, такая у него была улыбочка, что меня передернуло!

Мы вышли на улицу. Я остановилась и достала сигарету. Стоп!

Мой карман был пуст!

«Ну и дура ты, Сашка, – ругнула себя. – С твоей наивностью только в библиотеке работать! Как же ты могла его там оставить?»

Но с другой стороны – куда бы я его еще дела?

– Да, Саша, револьвера там больше нет, – услышала я голос позади себя. – Неужели вы думали, что, подавая вам куртку, я не проверю кармашек?

Я обернулась. Воробьевский смотрел на меня холодными и насмешливыми глазами. Может быть, если бы не это его дурацкое высокомерие, я бы напугалась. Но обычно в такие моменты меня разбирает холодная злость и я начинаю переходить границы разумного.

– Надо было думать, что вам хватит подлости шарить по чужим карманам, – усмехнулась я. – Моя беда в том, что я вечно думаю о людях лучше, чем они есть на самом деле.

– Фотографии, – протянул он руку. – Вы грозились принести мне фотографии…

– А зачем они вам?

– За-чем?

Он округлил глаза.

– Да затем, что так надо, милая девочка. Я борюсь за ваше будущее.

– Серьезно?

Я рассмеялась.

– Что тут смешного?

Его глаза сузились.

– Просто я охотнее представляю себе свое будущее без вашего в нем участия!

– Потому что вам не хватает широты взглядов. Ладно, давайте не будем вести наш спор. Вы отдаете мне фотографии, и мы расходимся. Вас это устроит?

– А Таня Глухарева?

– При чем тут она? Я не знаю, где эта ваша Таня!

– Тогда о чем речь? – пожала я плечами. – Мы собирались обменяться, разве нет? Я отдаю вам ваши бесценные «компроматы» на вашего любимого Мещерского, вы мне – Таню. Кстати, а что ж вы сами не стремитесь к власти? Ах да… Так безопаснее – управлять из-за спины. В случае чего всю собственную дурость свалите на Мещерского… Кстати, странная у вас компания. Как это вас на всех хватает? Ах да, быть лидером общества и быть свободным от общества никак нельзя… Вот и якшаетесь то с «трудовиками», то с «рерихианцами», то с наркоманами, которых потом подставляете. Это называется – «мы сидим себе, а денежки идут».

– Мне кажется, вам недостает интеллигентности.

– А мне кажется, что ее недостает именно вам, – парировала я. – Уж как вы в ваших книжонках корежите русский язык, с ума сойти! Что у вас там за «изгой еси молодцы»? А с историей вы уж точно не в ладах! С какого, простите, перепугу Стоунхендж князь Олег построил? Ничего странного в том, что темные массы подростков рванули за вами! Странно только, что при этом вы слушаете Вивальди! Или он тоже тайный славянин? И в его «Временах года» вам мерещатся напевы языческих славян? Надо быть последовательным!

– Фотографии!

Ого! Развоевался…

– Только не надо приказывать, – поморщилась я. – А то я становлюсь неуправляемой!

Он сказал уже тише:

– Фотографии!

– А на колени? – предложила я. – Давайте вы на коленях попросите! А то очень обидно, никто никогда не стоял передо мной на коленях! А ведь я этого заслуживаю!

– Фо-то-графии, – процедил он сквозь зубы, и я почувствовала, как в бок мне ткнулось что-то твердое.

Черт! Мой собственный револьверчик!

– Какая гадость… эта ваша заливная рыба, – пробормотала я. «В такую бездну страх я зашвырнул…» – Я заору, – предупредила его.

– А я выстрелю, – усмехнулся он, и я ни на минуту не засомневалась, что он это сделает.

– Хорошо, но фотографии у меня дома.

– Пошли, – коротко приказал он.

Я обернулась. Из фойе консерватории вылетел Пенс. Наверное, Ларчик больше не мог его сдерживать. Он несся на Воробьевского, как древний рыцарь на нечестивого сарацина. Я даже замерла в восхищении!

– Сашка!

Зря только он закричал. Я понимаю, нервы у него сдали. Но последнее было ужасно.

Воробьевский развернулся, и теперь дуло револьвера смотрело на Пенса, при этом гад Воробьевский схватил меня за шею, прикрываясь мной.

– Пенс, остановись! – заорала я.

Наше представление уже собрало достаточное количество зевак. Только проку от них не было совершенно.

Одна тетка, правда, издала тихий вопль про милицию, но он как-то растаял в тумане.

Пенс продолжал нестись на Воробьевского, игнорируя мой револьвер, отчего мне было глубоко не по себе.

Выстрел заставил меня закрыть глаза от ужаса.

– Сережка, – простонала я. – За-чем?

Но, к собственному удивлению, вдруг обнаружила, что Воробьевский падает.

Я свободна?

Открыв глаза, увидела, что Пенс совершенно жив и более-менее здоров.

И еще я увидела фигурку девушки. Или подростка. В темноте, знаете ли, не разберешься!

Да и вообще – была ли «девочка»-то? На суде я вряд ли поручусь, что видела именно девушку.

В конце концов, если мне когда-нибудь придется встретиться с Таней Глухаревой, я в первую очередь скажу ей спасибо. Но я поняла, что Воробьевский был последним.

Потому что в наступившей тишине я отчетливо услышала это:

– Последний, – сказала Таня, уходя в ночь…

* * *

Когда мы пришли и я все еще не могла отделаться от мерзкого запаха пороха, телефон надрывался вовсю.

До этого я была спокойна. Но, сняв трубку и услышав мамин голос, почувствовала, что сейчас со мной точно случится истерика.

– Мам? Когда же ты приедешь? – только спросила я.

– Сашка, ты же большая девочка! А тут маленькая внучка, и Алиска с ней не управляется! С тобой-то ничего не случится, ты большая девочка!

Я стояла, прислонившись к стене, и по моим щекам ползли слезы.

Да, мама, со мной… никогда… ничего… не случается!

Я и правда большая…

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg