«Охота за царской казной»

Владимир УГРЮМОВ ОХОТА ЗА ЦАРСКОЙ КАЗНОЙ

Глава первая

Машину, как я просил, оставили возле отеля «Европа» со всеми необходимыми причиндалами в ней. 99-я модель «жигулей» как нельзя лучше подходит для моей новой миссии.

К коттеджу подъезжаю не торопясь, осматриваюсь. по сторонам. Из-за высокого забора хорошо видна только верхняя часть второго этажа. Чутье подсказывает мне, мигая красной лампочкой в мозгу, что в коттедже меня ждут. Вот уж когда не нужна белая питерская ночь, так это именно сейчас. Но делать нечего, будем надеяться, что меня прямо с порога валить не станут. Ну, а там уж поглядим, кто есть что.

Торможу возле ворот. Чужих автомобилей на улице нет и во дворе тоже пусто, но это ничего не значит. Жаль, нет рядом Кати, она бы точно сказала, сколько и кто из моих потенциальных противников сейчас находится в доме.

Проверив оружие, подвешиваю маленький «вальтер» на пружинку в рукав пиджака. «Глок» за поясом брюк, а небольшой «джери-хо» в миниатюрной кобуре под брючиной.

Выбираюсь из машины и, открыв калитку, неспешно, с беззаботным видом иду к дому. В окнах, зашторенных жалюзи, никого и ни черта не видно. Если кто-то и следит за мной, то я увидеть наблюдателя не имею возможности.

Отпираю дверь и переступаю порог. Никто в прихожей не пытается влепить мне рукояткой пистолета по затылку, как обычно такие моменты, напряженные — я бы сказал — моменты описывают авторы крутых детективов…

Встречают меня вполне цивилизованно.

В гостиной трое внушительного вида мальчиков, и у каждого в руке по пистолету Макарова с глушителем. Не бог весть какая пушка этот ПМ, но с глушаком лучше пистолета не придумаешь. Медленно поднимаю лапки над головой. Один из троицы аккуратно заходит сбоку, держа свою железку в правой руке, и, уперев ее мне в поясницу, быстро обыскивает. Забирает у меня «глок» и запасной пистолет на ноге. Но, как я и ожидал, в рукав парень заглянуть не удосужился. Делаю вывод, что мальчики — не профессионалы. Уже легче. Один из них сидит в кресле, и его усмешка, благодаря перечеркнувшему рожу парня глубокому шраму, не предвещает ничего хорошего. Но я не в институте благородных девиц проходил свои университеты. На рожи этих ублюдков мне плевать. Пока нужно лишь выждать и посмотреть, есть ли кто-нибудь еще в доме кроме этих троих. Третий типчик стоит возле зашторенного окна. Это он, наверное, наблюдал за моим приближением к коттеджу, так как я четко ощущал на себе чей-то взгляд.

— Пойди проверь, — говорит он парню со шрамом, рассевшемуся в кресле.

Оп-п, ошибочка вышла, не распознал старшого.

Тип у окна — с хмурым скуластым лицом и ледяным, пронзительным даже в сумраке комнаты, взглядом — вижу, может оказаться серьезным противником.

Боец со шрамом мгновенно снимается с кресла и отваливает на улицу выполнять приказ. Обыскивавший меня парень отходит в дальний угол, контролируя оттуда всю комнату.

— Проходите, Герасим, присаживайтесь, — предлагает мне старшой, указывая пистолетом в сторону кресел.

Не суетясь занимаю предложенное место.

— Хотите выпить? — интересуется он, устраиваясь в кресле напротив меня, и кладет пистолет на колено, чтобы сподручней было налить из бутылки коньяк.

— Благодарю. К спиртному равнодушен, — отвечаю спокойно и лезу в карман за сигаретами.

Он краем глаза отмечает движение моей руки, но не дергается, полагая, что оружие у меня уже все изъяли, и продолжает наливать из бутылки себе в фужер.

Достав сигарету, держу ее в руке не прикуривая, как бы в задумчивости.

— Вы настроены на разговор с нами? — спрашивает мужчина, поднимая бокал до уровня глаз, и любуется цветом французского коньяка, пытаясь рассмотреть напиток на слабый свет от окна. — Включи свет, — Приказывает он, не оборачиваясь.

Парень, стоявший у дальней стены, подходит к выключателю, и через секунду гостиная ярко озаряется пятью лампами под большой хрустальной люстрой.

Хлопает входная дверь — это возвращается боевик с изувеченным лицом.

— Порядок, Дак, — докладывает он старшому.

Значит, у главаря погоняло — Дак, запомним.

«Шрам» и другой парень встают возле двери и, достав сигареты, закуривают.

Дак отпивает из бокала, смакуя янтарную жидкость. Бокал у него неразумно находится в правой руке, ствол все так же на колене.

— Ты не ответил, Герасим, — вдруг произносит он, не повышая голоса. — Я спросил, настроен ли ты на искренний разговор с нами? — Он даже опустил руку с бокалом вниз и буравит меня злым взглядом.

— А разве есть выбор? — усмехаюсь я. Дак презрительно хмыкает.

— Тебе не интересно узнать, зачем мы здесь и от кого? — говорит он, разминая сигарету в пальцах.

— Вряд ли вы скажете правду, даже если я и поинтересуюсь, — спокойно отвечаю ему я. — Поэтому я пока помолчу.

Дак, чувствуя себя полным хозяином положения, снисходительно усмехается и снова поднимает бокал.

Парни у дверей переговариваются вполголоса и подносят сигареты ко рту для очередной затяжки. Дак начинает отпивать из бокала. Молниеносный взмах правой руки, и «вальтер», как чертик, выскакивает из моего рукава в ладонь. Два выстрела сливаются в один, и срез ствола уже глядит в лоб Даку, застывшему с бокалом на уровне груди.

Двое мальчиков, получив по своей пуле — один в горло, другой в солнечное сплетение, — валяются на полу.

— Пальчиком скинь свой пистолет на пол, — с безмятежной улыбкой обращаюсь к Даку, как будто ничего не произошло.

Тот медленно ставит бокал на журнальный столик. Сейчас он похож на загипнотизированного змеей кролика.

— Т-ц! — произношу, поднимая предупредительно брови. — Левой рукой… Только левой, малыш… — учу его.

Мне не нужны сюрпризы в виде случайных выстрелов, Дак неохотно, но выполняет мою команду. Пистолет с глухим стуком падает на пышный венгерский палас.

— Вот теперь поговорим, раз уж ты этого хотел, — удовлетворенно подытоживаю вступительную часть нашего скромного симпозиума. — Начинай, Дак, ты же знаешь, с чего начинать, не так ли?

Дак криво усмехается, качая головой:

— Да-а… Нас предупреждали о тебе. Каюсь, лопухнулся я. Не очень-то верил. А выходит — зря, — признается он.

Его личные переживания меня нисколько не интересуют.

— Кто послал? — прерываю его самобичевание.

— Козырев…

Фамилия эта мне ни о чем не говорит.

— Конкретнее…

— Валерий Константинович…

Теперь понятно. У Козыря и фамилия, оказывается, козырная. Но быть ему скоро битой картой, потому что все джокеры — в обоймах моих пистолетов.

— Цель? — требую от него.

— Выбить из тебя признание: на кого ты еще работаешь, — после недолгой паузы отвечает Дак.

— Откуда уверенность, что я работаю еще на кого-то?

Он пожимает мощными плечами:

— Я не в курсе, знаешь… Но шеф уверен и сказал, что ты работаешь то ли на ментов, то ли на ФСБ, но от Москвы — это точно.

Странные представления сложились у Козырева обо мне.

— У него были какие-то люди из Москвы?

Дак мрачно кивает и делает глоток из взятого фужера.

— В связи с чем они посещали Козырева?

Дак опять пожимает плечами:

— Какая-то девчонка… с ней связано что-то серьезное… По словам шефа — она приехала именно к тебе. Одна авторитетная контора делала пробивку по этой девчонке в паспортном столе. Шеф сказал, что ты стал опасен: он тебя перестал понимать.

Ситуация мне ясна. Связи Козырева обширнее и значительнее, чем я полагал.

— Кто стоит за Козыревым? — спрашиваю, —прикуривая сигарету левой рукой и не отводя ни на миг взгляда от Дака.

Тот отрицательно мотает головой:

— Если кто-то и стоит, то я этого точно не знаю. Не в моей это компетенции.

— Чем занимаешься ты? — спрашиваю на всякий случай, хотя это и так ясно.

Дак косится на трупы, образовавшие в углу небольшую кучку мяса, потом с ненавистью смотрит на меня.

— Ладно, давай заканчивай… — говорит он решительно. — Больше мне нечего тебе сказать…

Ему тяжело проигрывать, но нервы у парня — в порядке, надо отдать ему должное. Впрочем, я не настолько сентиментален в подобных случаях, чтобы тут же прослезиться над его стойкостью.

«Вальтер» негромко тявкает, и во лбу Дака появляется небольшое темное отверстие с ровными краями.

Поднимаюсь с кресла и иду в дальний угол, где на диване сложено мое оружие. Распихиваю его на себе по привычным местам. Перезарядив «вальтер», возвращаю его в рукав. Пора убивать господина Козырева — он мне надоел. Но сначала Валерий Константинович должен рассказать все, что знает. А знает он много.

Проходя по всем помещениям первого этажа, не забываю поглядывать в окна. Вроде все спокойно. Заглянув на второй этаж для пущей уверенности, что свидетелей я не оставил, выхожу на улицу.

В бардачке машины лежит сотовый телефон, приготовленный мне Стариком. Набираю номер и связываюсь с одним из посредников. От него узнаю, где оставлены для меня нужные бумаги, и выжимаю сцепление. Будем брать волка в его логове. Туда я сейчас и отправлюсь на ночь глядя.

Глава вторая

Машину оставляю за три дома от нужного мне.

К сожалению, информация по Козыреву у нас практически нулевая. Даже такое мощное ведомство, как наше, не располагает возможностями по ее сбору — в отношении этого человека А это значит, что прикрытие у него солидное и кто-то легко подавляет наши шаги в этом вопросе. Остается только догадываться о его связях и под каким таким флагом окопался данный типчик.

Беру с собой небольшую спортивную сумку, моток тонкого прочного троса с карабинами, узколучевой фонарик, бинокль и запасные обоймы к стволам.

С одной стороны, плохо, что нет возможности переодеться в более подходящую для предстоящей акции одежду. После пальбы возле Невского некогда мне было заниматься своим гардеробом. Впрочем, нет худа без добра — человек в цивильном костюме, при галстуке, в начищенных ботинках особых подозрений на улице не вызывает, поэтому и уходить будет легче.

Вхожу в подъезд одного из домов старого фонда и по темной вонючей лестнице поднимаюсь на последний этаж. Через заросшие пылью и грязью окна почти не пробивается сумрачный свет невской ночи.

Люк на чердак закрыт. Замок присутствует — эта огромная амбарная «собака» висит на хилых скобах, крепящихся обычными шурупами. Достаю из сумки набор отверток и через пару минут оказываюсь на вонючем чердаке, где пахнет кошками, голубями, гарью и еще чем-то совершенно неприемлемым для обоняния нормального человека. Нахожу слуховое окно и, раскрыв загаженные временем створки рамы, в бинокль рассматриваю дом напротив.

У меня есть план нужного дома, и крестиками на нем помечены возможные окна квартиры Валерия Константиновича. Подняться к нему на этаж и посмотреть по расположению дверей, куда выходят все окна его жилища — не получится. Дом охраняется капитально и считается элитным. На входе в подъезд — дежурный охранник, и везде, где только можно, понатыкана записывающая телеаппаратура. Обойдемся без предварительных визитов.

Третье сверху окно открыто, и мафиози, не довольствуясь кондиционерами, наслаждается ночным прохладным воздухом. Это он, конечно, делает зря. Но лично я ничего против такой беспечности не имею. У мафиози гости. Вижу головы двух сидящих в креслах, спиной ко мне, мужчин. Господин Козырев прохаживается перед ними взад-вперед, оживленно жестикулируя. Большая часть гостиной не просматривается из-за плотных штор, но и увиденного вполне достаточно для осуществления намеченных действий.

С другой стороны чердака вылезаю на крышу, делая, прежде всего, глоток свежего воздуха.

Дом, на крыше которого я нахожусь, вплотную стыкуется с элитным. Мягко ступая по ржавым листам, перебираюсь на соседнюю крышу, покрытую новьми листами из импортного материала, имитирующего черепицу.

Где он, черт, мой ориентир? Ага, вот он. Супермодная антенна для приема хреновой тучи каналов в окружении нескольких тарелок спутникового телевидения… и в придачу еще какой-то частокол странного антенного сооружения, по всей видимости, изобретенного одним из наших современных кулибиных.

Зацепив тросик за кирпичную вентиляционную трубу, опутываю себя шлейкой из широких кожаных ремней. Подергав несколько раз трос у основания, пристегиваю карабины с тормозными зажимами. Разматываю трос на нужную длину. Навинтив на «глок» глушитель, вешаю пистолет, на специальной кожаной петле, на шею.

Передернув затвор, снимаю с предохранителя…

Медленно подхожу к краю крыши, наблюдая за окнами в доме напротив и в остальных ответвлениях двора…

Еще раз в бинокль внимательно изучаю окна напротив. Все в порядке — никто за мной не наблюдает. Народ, похоже, уже крепко спит. Лишь в пяти-шести окнах горит свет. Убрав бинокль, начинаю спуск. Повиснув на тросе, начинаю двигаться вниз, и в четыре интервала, скачками, отталкиваясь ногами от стены, добираюсь до окна козыревской квартиры. Заглядываю внутрь, чуть высунувшись из-за стены.

Козырев и два его гостя все так же заняты беседой. Кроме них, в гостиной больше никого нет.

Внизу возле дома народ отсутствует, и охранников среди припаркованных во дворе машин не видно.

Резко оттолкнувшись от стены, влетаю через открытое окно в квартиру. Карлсон, бля, к вам, малыши, с подарками… Резко освободившись от шлеек, захожу сбоку, держа на прицеле всех троих.

Три пары изумленно-испуганных глаз впились в направленный на них срез глушителя.

— Добрый вечер, Валерий Константинович! — приветствую мафиози почти добродушно. — Проходил тут, случайно, мимо и дай, думаю, загляну на огонек.

Вряд ли кто-то из них сейчас в состоянии оценить мою шутку. Но, собственно, у нас тут не КВН и я — не Задорнов, поэтому «ближе к телу», — как говаривал незабвенный Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендер-бей, чей папа вряд ли когда-то был турецкоподданным, а у меня уж точно в родственниках Карлсоны не значились.

— Герасим? — растерянно произносит Козырев.

Два пухлячка с тройными подбородками, вцепившись в валики кресел, напряглись так, что впору предположить, будто они страдают запором.

— Убедительная просьба, господа, не осложнять ваше и без того незавидное положение какими бы то ни было недомолвками или прямым увиливанием от вопросов, которые я вам сейчас буду задавать, — объявляю я им.

Это у меня вроде что-то из области умных вступительных речей, какие и положено говорить в обществе столь солидных дяденек. Присаживаюсь на стул, сработанный, наверное, еще в восемнадцатом веке.

— Присаживайтесь и вы, Валерий Константинович. Не отсвечивайте. В ногах, сами знаете, правды нет, — приказываю мафиози, персонально для него поводя стволом «глока» в направлении пустого кресла.

Козырев не возражает и садится, не сводя с меня глаз.

— Сколько еще человек находится в квартире? — спрашиваю у него.

— Только мы, — отвечает он.

По его глазам вижу, что никогда он так не жалел об отсутствии охраны, как в этот момент. Значит, не врет.

— Хорошо. Какой вопрос стоял на повестке дня, пардон ночи, до моего появления? — интересуюсь у всей святой троицы сразу.

Один из толстяков прокашливается и робко начинает:

— Позвольте спросить… Покачиваю глушителем пистолета.

— Нет-нет, уважаемый, — перебиваю его, — вопросы здесь задавать буду только я. И повторяю, в ваших интересах, жизненных, можно без преувеличения сказать, интересах, отвечать на них правдиво и как можно подробнее, — поясняю свою позицию к их сходняку. — При интересных ответах относительно регламента можете не беспокоиться. Если не ошибаюсь, господа депутаты, вы от московского у нас округа?

Общительный толстяк согласно кивает. Значит, они действительно из Москвы…

— Назовите себя! — требую от него.

— Полозков Юрий Матвеевич, юрист. Приехал из Москвы к своему знакомому, — представляется он.

Киваю доброжелательно. Кажется, он готов к диалогу.

— А вы — кто у нас будете? — обращаюсь ко второму.

Тот сидит насупившись и отвечать, по всей видимости, не собирается. Козырев и Полозков смотрят на него выжидательно.

— Ты не должен отвечать на вопросы этого ублюдка! — вдруг взрывается второй толстяк, выговаривая юристу злым писклявым голоском педераста со стажем.

Мне сразу становится скучно. Полозков, вероятно, его адвокат. Вот он мне и поможет.

— Юрий Матвеевич! — любезно обращаюсь к Полозкову. — Поясните же мне — сделайте такое одолжение — кто ваш клиент и с чем его едят, такого сердитого?

— Я запрещаю вам! — срывается снова на крик второй толстяк, гневно поворачиваясь к Полозкову.

Тот удивленно пожимает плечами:

— Вы что, не понимаете, что мы сейчас не в той ситуации?!

Упрямец снова его перебивает:

— Еще слово — и ты об этом пожалеешь! — угрожает он юристу.

— Мой шеф, — не обращая внимания на его вопли, объясняет мне Полозков. — Президент компании «Баверс». Очень влиятельная фигура в определенных кругах.

Плевать мне на его фигуру, тем более что таковой у президента компании не имеется.

— Я превращу тебя в дерьмо, ублюдок! — кричит на адвоката толстый и поворачивает свое пунцовое от ярости лицо ко мне: — А ты…

Не даю ему доорать… «Глок» чихает, как простуженный, и голова толстяка взрывается мокрыми брызгами в затылочной части. Жалко терять время на выслушивание оскорблений. У дальней стены гостиной от удара пули, пробившей голову толстяка насквозь, раскололся цветочный горшок, и какое-то пышное растение вместе с землей вываливается на яркий ковер. Гринпис меня бы растерзал. Козырев брезгливо морщится, глядя на обмякшее тело.

Внезапную кончину своего собеседника он принимает спокойно.

— Я предупреждал, — говорю тихо, но меня слышат. — Итак, один депутат выбыл из прений. Давайте продолжим. Подведем, что ли, некоторые итоги. — Юрист с громкими позывами своего желудка, зажав рукой рот, лезет под стол. Я ему не препятствую, пусть переболеет.

Сидим с Козыревым молча, наблюдая за тем, как Полозков облевывает ковер и все пространство возле круглого столика.

Наконец он, в изнеможении прикрыв глаза, достает платок и приводит себя в порядок.

Сочувствую, но А ЛЯ ГЕР, КОМ А ЛЯ ГЕР — на войне, как на войне, а война началась. Люди толстяка, которого я только что грохнул, вчера пытались грохнуть меня. Несколько часов назад киллеры Козырева имели также все виды на мое бренное тело. В общем, ребята всячески старались, чтобы древнее изречение «помни о смерти» крепко засело у меня в голове. Я об этом помню ежеминутно, поэтому и банкую в подобных случаях.

— Итак, господин Козырев, — обращаюсь к своему бывшему шефу, — теперь давайте послушаем вас…

Через полчаса мне становятся известными факты, о которых я и генерал могли только догадываться.

Не зная конкретных людей, замешанных в данном деле и остающихся пока в тени, тяжело представить весь механизм работающей машины. Отслеживать действия посредников по всем их незначительным ходам, как водится, дело слишком хлопотное и легко может загнать исследователя в тупик, если все поставлено более чем грамотно. Собственно, тупик уже был. За эти годы генерал несколько раз пытался, используя все возможные средства, внедрить людей в структуру тайной организации, одним из руководителей которой, но не самым крупным, является Валерий Константинович Козырев. Широта и размах организации действительно поражают воображение. Ее структура включает крупные российские и зарубежные фирмы, а также — пять ведущих банков страны. Руководят этим хозяйством всего шесть человек. Через их руки проходят невероятные суммы денег, изначально о происхождении которых можно предположить, что это деньги бывшей руководящей партии бывшего СССР. Курирует работу этих шестерых некий хрен из-за бугра, которого Козырев не знает. Украденные у русского народа деньги, естественно, уплывают за границу.

Самое интересное, что есть в этой структуре, как в воровском мире, «смотрящие», которые живут в теперешней России. Они не занимаются бизнесом и близко не подходят к каким-либо делам. Они только руководят, координируют.

Козырев рассказал мне все, о чем знал. Приходит черед исповедаться юристу. Он говорит долго и складно. Сдает мне всех, кого может. То есть всех, с кем имел дело.

Лишь через полтора часа я выключаю диктофон и закуриваю сигарету. «Глок» дважды чихает, и Козырев отправляется в мир иной.

Юрист открыл было рот, чтобы заорать, но передумал, увидев, как я засовываю пистолет спокойно за пояс. В его взгляде и ужас, и недоверие, и полнейшее желание подчиниться.

— Юрий Матвеевич! — обращаюсь к нему доверительно. — Насколько правдиво, по вашему мнению, звучало все сказанное здесь?

— Послушайте, — лепечет Полозков тяжело дыша, — не могли бы мы перейти в другую комнату?

Указываю ему на диван в другом конце гостиной.

На улице заметно светлеет. Пора мне убираться отсюда.

Полозков семенит к дивану.

— Все, что вы здесь слышали, абсолютно достоверно, — говорит он, падая на мягкое сиденье.

— Позвольте ваши документы, Юрий Матвеевич, — говорю ему подходя. Полозков поспешно вытаскивает из внутреннего кармана пиджака паспорт.

Пролистав документ, возвращаю его обратно.

— Вы сумеете объяснить дознавателю, что здесь произошло? — киваю на трупы в комнате.

Он косится в ту сторону:

— Не беспокойтесь, я знаю, что сказать, — заверяет меня юрист.

— Прекрасно. Тогда я сейчас вас покину, но учтите, связь с вами не теряется. Вы, Юрий Матвеевич, теперь работаете на меня и на нашу контору. Другими словами, вы — платный агент. Не волнуйтесь, при расчетах с вами мы будем учитывать ваши привычки, деньгами обижены не будете.

Первый раз вижу промелькнувшую на лице юриста самодовольную улыбку.

— Я действительно могу быть вам полезен, — подтверждает он крепнущим голосом.

— Вот и договорились.

Указываю на диктофон:

— То, что здесь записано, будем считать гарантией нерушимости нашего договора. Постарайтесь, Юрий Матвеевич, собрать для меня исчерпывающую информацию по некоему Белому. Знаете такого? — спрашиваю его, слегка усмехаясь: ему ли не знать об этом парне. Полозков кивает:

— Все сделаю в лучшем виде. Как мы с вами пересечемся?

Пересекаться мне с ним ни к чему, но кто знает?

— Мой человек вас найдет. Представится как посыльный от Олега из Петербурга. Ему и передадите.

Понятливый юрист еще раз кивает. Подхожу к подоконнику и снова надеваю шлейку. Выглянув в окно, тщательно осматриваю двор, затем окна дома напротив.

Народ спит и видит, наверное, уже десятые сны.

Кивнув на прощание Полозкову, забираюсь на подоконник и начинаю подъем на крышу. Это не так уж сложно, но требует некоторых навыков. Ухожу тем же маршрутом, каким пришел. Так никем и не замеченный, выхожу из подъезда. Возвращаюсь в своей «жульке», размышляя, не погорячился ли я, убрав Козырева. О московском госте можно и забыть, все равно он не представлял для меня интереса, а вот Козырев…

Основные рычаги управления корпорацией ворюг от закона я теперь более или менее уяснил. Есть, правда, несколько белых пятен, но, думаю, в скором времени мы узнаем все.

Вывожу машину на трассу в сторону Карелии.

На КПП ГАИ предъявляю свое настоящее, оформленное по всей форме удостоверение.

Инспектор в чине старлея, сонно козырнув, пропускает меня.

А дальше — серая в утренних сумерках шоссейка, вся в рытвинах и ухабах, как после бомбежки, и темная стена хвойного леса по обеим сторонам дороги почти на всем протяжении моего пути.

Когда подъезжаю к базе, солнце уже вовсю припекает, поднявшись высоко над верхушками елей и разлапистых пышными кронами, высоких мачтовых стволов сосен.

Внушительный забор из серых бетонных плит с пропущенной поверх него колючей проволокой на изоляторах — это лишь первая и далеко не самая сложная из преград, которые защищают базу от незваных гостей и тянутся километра на четыре по периметру.

Въезжаю в ворота контрольно-пропускного пункта и через двести метров останавливаюсь на втором КПП. Здесь я обязан оставить свою машину и, подвергнувшись необходимой процедуре проверки, которая распространяется на любые чины, пересаживаюсь на небольшой двухместный кар.

Проезжаю, уже не торопясь, по дорожке, вьющейся между редких сосен, еще метров шестьсот. Оставив кар на специальной парковке, иду к старинному зданию с классическими колоннами и ажурными балкончиками.

Неподалеку в глубине леса виднеются небольшие коттеджи, а за центральной усадьбой расположено несколько двухэтажных корпусов, каждый из которых имеет еще семь этажей под землей. Система подземных коммуникаций этого сверхсекретного городка столь сложна, что даже старожилы иногда в ней путаются.

Поднимаюсь по гранитным ступенькам парадного хода. В вестибюле дежурный администратор в штатском, ознакомившись с моим удостоверением, поясняет, какой коттедж мне нужен, предварительно сверившись с каким-то служебным журналом.

Выхожу на улицу и пешком добираюсь до указанного домика. Открыв дверь пластиковой ключ-картой, захожу внутрь. Стандартный набор удобной для жилья обстановки в западном стиле. Пройдя в гостиную, включаю телевизор и начинаю раздеваться. О душе я мечтал последние двенадцать часов, как о чем-то уже нереальном…

В шифоньерах в спальне нахожу все, что требуется из одежды, обуви и прочего… Сняв с плечиков халат, собираюсь пройти в ванную. На маленьком столике в гостиной звонит телефон. Постояв немного, слушаю мелодичные звонки, приятные для слуха.

Панасоник не сравнить с той сволочью из сталинской эпохи, которая доставала меня по ночам в квартире историка.

Поднимаю трубку.

— Попробуй только сбежать, не дождавшись меня! — слышу веселый рокот Степаныча в динамике трубки.

— Поздравил бы сначала, казарма, — бурчу я, сдерживая улыбку.

— Но-но! Поговорите у меня, майор! — веселится Старик. — Сейчас приеду, построю и влеплю суток… — «батя» раздумывает, сколько мне влепить.

— Меня нельзя — я зону топтал. Тип с криминальным прошлым уставу не подчиняется, — объявляю смеясь.

— Н-да… — соглашается генерал. — Но все-равно влеплю через двадцать минут.

«Батя» отсоединяется, я же в отличном настроении, напевая под нос «мурку», топаю в душ.

Глава третья

Передав генералу кассету, вкратце пересказываю ее содержание. Некоторые из названных мной фамилий генерала сильно удивляют.

— Это же бывшие высокие чины КГБ, — задумчиво говорит он. — Можно не сомневаться, что служба безопасности их фирм и банков находится на более чем профессиональном уровне и скорее всего укомплектована теми же бывшими кадрами…

Закурив, с вызовом смотрю на своего шефа.

— Думаю, это не помешает нам убрать их к чертовой матери из оборота, — говорю тихо, но зло.

Генерал, перестав вертеть в пальцах сигаретную пачку, поднимает на меня глаза.

— Возможно, — произносит он хмуро, — оружие сейчас валом идет в Чечню. Часть стволов, и серьезная часть, оседает в самой столице. Народ крошит друг друга почем зря. Также серьезная проблема в последние годы возникла с наркотиками. Американизировались, бля, идиоты! — срывается генерал, саданув кулаком по столу.

Даю ему высказать все, что у него наболело. Генерал описывает ситуацию с наркотой, подкрепляя все статистическими данными: каждый второй учащийся, оказывается, уже пробовал какой-нибудь наркотик, включая и школьников младших классов.

— Они же, знаешь, чего теперь у нас делают? — спрашивает меня «батя», имея в виду подростков.

Пожимаю плечами:

— Да они много чего делают. Трахаются уже лет с тринадцати по подворотням…

— Ну и это тоже… — покраснев, соглашается генерал.

Я знаю, что у него дочка и ей сейчас двенадцать лет.

— Тут, понимаешь, идиоты одни книгу выпустили, как наркоту искать и готовить, — продолжает шеф. — В общем, собирают теперь по полям грибки, в которых ЛСД есть, и жрут, пока в окна вылетать не начинают, — он отмахивается, давая понять, что больше говорить на эту тему не желает.

Перехватываю инициативу:

— Согласовывать с Москвой наши действия относительно той шестерки нужно? — спрашиваю его.

— Нет. Кончать с ними пора, — произносит генерал, снова сосредстачиваясь на конкретном деле. — Эти гниды наживают состояния на крови своих соотечественников. Нужно срочно выводить их из игры.

— Что с Жоркой? — вставляю я не совсем к месту, так как в общем уже уяснил позицию шефа.

— А? — не понимает меня «батя» в первый момент, но тут же поправляется: — А-а, понял. Здесь он, в учебном корпусе. И пес его тоже здесь. Хороший, кстати, парень. К тому же и готовить его почти не надо.

Ну что ж, я рад за Жорку, если все так удачно для него сложилось.

— Поговорить с парнем нужно, Степаныч. Если захочет, то я не прочь иметь с ним дело как с напарником, — говорю генералу.

Он кивает:

— Я давно хотел предложить тебе вариант с напарником, но боялся, что обиду выкажешь. Ты у нас слишком уж самостоятельный, — улыбается он. — Чинов не признаешь, на генералов покрикиваешь…

Я смеюсь. «Батя» прекрасно знает, как к нему относятся полевики, но иногда, раз в год, пытается обратить наше внимание на свои погоны. Правда, в форме я видел его один только раз.

— Каюсь, Степаныч, можно и на губу, но чуть попозже. К пенсии, а? — выпрашиваю отсрочку наказания.

Генерал обреченно машет своей лапищей:

— Черт с тобой, но ты у меня все-таки когда-нибудь доиграешься!

— Как девушка? — интересуюсь насчет Кати.

Генерал, перестав улыбаться, чешет пятерней в стриженом затылке.

— М-м-м… Сбежала девчонка… — хмыкнув, сообщает он, не глядя на меня.

— Как сбежала? — не могу понять. — Водитель, что ли, останавливался где-нибудь по дороге? Ему же было приказано доставить ее прямо на базу!

Генерал мнется:

— Довезли-то ее нормально. Она уже отсюда сбежала… Да что ты так на меня смотришь, в самом деле, — защищается он от моего укоризненного взгляда. — Ну да, сбежала! Это же какой-то старик Хоттабыч в юбке, чего тут удивляться… Она позвонила матери в Москву, и та ей сообщила, что ее отца пытались застрелить возле подъезда. Будто бы тот тяжело ранен и теперь находится в больнице. Мы, конечно, эту информацию проверили — деза… Ее отец жив и здоров, но девушку остановить было невозможно.

Генерал закуривает, пыхает дымком:

— Никто здесь и глазом моргнуть не успел, а ее уже и след простыл. Ловко это, кстати, у нее получается. Нам бы такого оперативника, — цокает Степаныч одобрительно.

— Я должен срочно лететь в Москву, — тут же заявляю ему.

Генерал понимающе кивает и говорит, стряхивая пепел в гипсовое изображение черепа, сделанного под пепельницу:

— Можешь. Заодно займешься «шестеркой». Потянешь один?

— Не справлюсь, узнаешь, — отвечаю ему, и генерал кивает.

— А что там у тебя с твоим другом, профессором? — интересуется он.

Совсем вылетело из головы объяснить Степанычу, зачем я попросил выделить охрану историку.

— На него покушались. В каких-то старых бумагах он наткнулся на указание, где спрятана часть золотого царского запаса, считавшаяся утерянной.

Генерал удивленно поднимает брови:

— Казна царской России? Очень интересно. Хочешь сам этим заняться? — интересуется он, лукаво усмехаясь.

— А то нет!.. — смеюсь я. — Не дрейфь, Степаныч, поделимся, век свободы не видать, — щелкаю ногтем большого пальца о зуб, изображая блатняка.

Степаныч морщится.

— Ну, все-все, блатное чадо — убедил! — успокаивает он меня, поднимая руки. — Ладно. От твоих аргументов не открестишься. Освободишься и займешься этим делом и кладом, если он, конечно, существует на самом деле.

Не собираюсь его ни в чем убеждать, но Афанасию Сергеевичу я верю. Он бы не стал суетиться и говорить зря, если б не знал точно.

— Девушка уже четыре часа находится в дороге. Едет поездом. Могу сказать вагон и место, — информирует меня генерал. — Никто из наших ее не ведет. Насколько я понимаю, в данном случае это все равно бесполезно.

Киваю — мол, правильно: обычного оперативника Катя обведет вокруг пальца в два счета.

Генерал поднимается:

— Ну, собирайся тогда, билеты на рейс тебе закажут. В город поедешь вместе со мной — мне все равно нужно сегодня туда возвращаться, — говорит он и тушит сигарету.

Глава четвертая

Через полчаса едем в Питер на новой «волге» Степаныча, и он подробно объясняет мне, где я остановлюсь в Москве. По спутниковой связи генерал дает кому-то команду расконсервировать объект под таким-то номером. Объект этот и есть моя будущая квартира. В ней я найду все, что может понадобиться. А в московском аэропорту меня встретят и передадут в пользование машину.

Зная повадки генерала, интересуюсь, какую «лайбу» он мне подсунет на этот раз и сможет ли то корыто ездить хотя бы два часа в день.

— Не волнуйся, — смеется Степаныч, — будешь летать как белый человек, а не как твой генерал, — шутит он.

Между прочим, на его «волге» я бы согласился сгонять хоть к черту в пекло. Спецзаказ нашей конторы выполнен на «отлично». От серийной машины волжан остался только внешний вид. Остальное — новинки техники и электроники со всего мира. Даже стекла автомобиля, изготовленные в Англии компанией, специализирующейся на бронировании, сделаны более чем добротно и легко выдержат пару-тройку пулеметных очередей.

В городе, попрощавшись с генералом, пересаживаюсь в такси и качу в аэропорт, где меня встречают с билетами на московский рейс.

Пройдя регистрацию, через двадцать минут уже нахожусь в воздухе. Начинается новая полоса препятствий, и на этот раз среда обитания — столица России.

Мне, собственно, без разницы: хоть Щелково, хоть Москва — главное, сделать все правильно, четко и в сроки, которые я сам для себя устанавливал.

В Москве, как и обещал генерал, меня сразу из аэропорта отвозят на новенькой «БМВ» седьмой серии по месту моего временного жительства. Квартира находится в высотном доме в районе между Воробьевским шоссе и Университетским проспектом. До Лужников отсюда — рукой подать. Из окон видны металлические фермы с прожекторами центрального стадиона.

Сходить бы сейчас на футбол… Размечтался!

Быстро оглядев свое новое жилье, смотрю на часы. До прихода поезда с Катей остается полчаса. Скатываюсь по лестнице на улицу, запрыгиваю в «бээмвуху» и даю по газам.

К Ленинградскому вокзалу подъезжаю вовремя, даже ждать приводится минут десять, так как поезда у нас никогда по расписанию не ходят.

Как только проводница открывает дверь, тут же просачиваюсь в вагон, расталкивая пассажиров, недовольных тем, что я мешаю им выходить. Довольны или недовольны, но теснятся.

Кати в вагоне нет. Обращаюсь к проводнице. Описываю ей девушку, и та сразу понимает, о ком я говорю.

— Вышла она, — недовольно отвечает хозяйка вагона в засаленной железнодорожной рубашке с петлицами, которая плотно облегает ее чересчур пышные формы.

— Как это, вышла? — удивляюсь я, зная, что Кате нужна Москва, а не промежуточная станция, откуда замучаешься добираться до столицы, если искать альтернативный транспорт.

— А так и вышла, как все выходят — ножками… — злится проводница, желая побыстрее от меня отвязаться.

Чертова сволочная железнодорожная баба, тупая, как шпала. Но лаяться мне с ней ни к чему. Я даже миролюбиво улыбаюсь и небрежно достаю пятидесятидолларовую купюру. Сую ее в жирную ладонь тетки. Та, моментально подобрев, расплывается в улыбке сытого аллигатора.

— Так бы сразу и сказали, молодой человек, что за сестричку волнуетесь, — изощряется она в юморе. — В Солнечногорске заскочили какие-то двое стриженых битюгов, она с ними и вышла. Как было, так и говорю… — Тетка всматривается в мои глаза, надеясь прочесть в них выражение отчаяния или хотя бы досады. Но повода для плебейской радости в смаковании несчастья ближнего я ей не дам. Наоборот, весело улыбаюсь и облегченно вздыхаю:

— А! Так это братишка Колек постарался. Удивить меня хочет! Ну, тады — ой. Спасибо, мамаша. Значит, будем ждать сюрприза. А я-то сам хотел Светке сюрприз сделать — встретить неожиданно…

Проводница явно разочарована и, что-то буркнув нечленораздельное, лезет в свой вагон. Мысленно послав ее дальше вагона, но ближе чем Владивосток, быстро покидаю территорию вокзала.

В машине по спутниковой связи соединяюсь со Стариком. Генерал заявляет, что снимать девушку с поезда никого не посылал. Значит, где-то у нас вышел прокол. Еще один. Слишком много для одного дня.

Убираю трубку спутникового телефона и снимаю с подставки на панели сотовый. Набираю номер офиса Полозкова. Мне отвечает его секретарша:

— Добрый день! Консультационная фирма ПАН.

— Здравствуйте! Я бы хотел услышать Юрия Матвеевича.

— Будьте добры, представьтесь, пожалуйста, — просит она.

— Передайте, что звонит его старый товарищ, Герасим из Питера.

— Одну минутку, извините, — воркует секретарша своим бархатным голоском и тут же слышу музыкальную паузу.

Секунд через двадцать в трубке раздается:

— М-да? Слушаю, — звучит голос уверенного в себе и твердого в решениях бизнесмена.

— Добрый день, уважаемый Юрий Матвеевич, — говорю я. — Это Олег вас беспокоит. Мы, кажется, недавно с вами виделись…

— Да-да, я вас узнал! — теперь уже елейный, заискивающий голосок слышится в трубке.

— Обстоятельства изменились. Я бы хотел немедленно получить сведения по объекту, о котором у нас с вами был разговор.

— Никаких проблем! — с готовностью восклицает юрист. — Вы сами подъедете?

— Да. Скоро буду у вас, — утешаю его и отсоединяюсь.

Не очень нравятся мне смены интонаций в голосе этого слизняка, но времени на проверку юриста нет.

Что собираются сделать с Катей? Черт его знает. Я уже знаком с ее характером — как бы ей ни было страшно, она будет упорно стоять на своем и скорее предпочтет умереть, нежели подчинится бандюгам.

Утешает мысль, что Белому нужна не сама Катя, а больше — ее способности. Значит наркотики применять бандиты не станут. Наркота ослабляет волю, а безвольная Катя ничего путного сделать для них не сможет. Из этого следует, что Белому нужно время, чтобы попытаться сломить девушку и привязать ее к себе. Сейчас пока вся надежда на юриста и его досье по Белому.

Оставляю машину в городе и до офиса Полозкова добираюсь на такси. Его контора находится в центре, на Большой Никитской улице. Надо же, фирма Юрия Матвеевича оказывает еще и охранные услуги, о чем я узнаю из вывески в холле.

Прохожу в приемную. Секретарша у юриста потрясающая девочка — просто высший пилотаж. Не думаю, чтобы она здесь много работала головой… В приемной томятся двое солидного вида мужчин с брюликами в массивных печатках. Мэны просто пожирают глазами белокурое чудо за секретарским столом. Подхожу к девушке и тихо, чтобы они не слышали, называю свое имя. Блондинка, дежурно улыбнувшись, кивает и идет докладывать шефу. Ее доклад занимает меньше минуты, и она снова появляется в приемной. Бизнесмены, отложив журналы, впиваются глазами в откровенный разрез не такой уж длинной юбки.

— Пройдите, пожалуйста, со мной, — предлагает она мне.

Выходим в коридор и заходим в следующую по коридору дверь. Секретарша пропускает меня в небольшое помещение с парой кожаных глубоких кресел и стеклянным журнальным столиком, на котором навалены кучей проспекты, газеты и модные журналы.

— Сейчас вас примут. Подождите, пожалуйста, минутку. — Улыбнувшись, блондинка уходит.

Щелкает электрический замок, и боковая дверь отворяется. Выходит Полозков. Он так радостно лыбится в приветствии, что можно подумать, будто, кроме меня, у него и друзей нет.

— Рад, очень рад! — твердит юрист, тряся мою руку и весь бултыхаясь своими подбородками. — Пойдемте ко мне.

Кабинет его обставлен с купеческим размахом, особенно та его часть, которая предназначена для отдыха.

— Что будете пить? — услужливо интересуется он.

— Нет, благодарю. Мне нужен материал, — перехожу сразу к делу.

— Один момент, — суетится Полозков и исчезает за углом немецкой стенки.

Присаживаюсь на небольшой мягкий диван и наливаю себе минералки из бутылки, стоящей на низком столике.

Полозков возвращается с пухлой папкой в руках.

— Здесь все, что я смог достать по Белому, — поясняет он, положив папку на столик.

Отставляю стакан и просматриваю содержимое. Фотографии, привычки, среда обитания — все, как и положено в хорошем досье.

— О'кей, это мне подходит.

Протерев салфеткой стакан, из которого пил, поднимаюсь с дивана. Полозков удивлен, что я уже ухожу. Плевать мне на его удивление.

— Я вам позвоню, — бросаю ему не оборачиваясь.

Настроение у меня сейчас такое, что я готов сжирать таких вот полозковых пачками, не запивая. Выйдя из офиса, ловлю такси. За мной увязался «хвост» на 99-й «жульке». Иду пешком, прогуливаюсь по Пречистенке. Народу в этой Москве — не продохнуть, как, впрочем, и машин. Из «жигулей» выбирается паренек и следует за мной. Сворачиваю в Мансуровский переулок и, пройдя немного вперед, резко поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и шагаю в обратную сторону, делая вид, что ищу нужный мне дом. Топтун, чуть не налетев на меня, реагирует мгновенно.

— Вы ищете какой-то дом? — тут же интересуется он.

Неплохой ход у цыпленка, будет здорово, если он мне еще покажет этот дом… «девятка», свернув в переулок, останавливается неподалеку от нас.

Улыбаюсь хитрому топтуну. Вряд ли Полозков успел предупредить парней, что я за фрукт. А если и предупредил, тогда этот здоровенный парнишка слишком большого мнения о своих физических возможностях.

— Да, я первый раз в Москве и, похоже, заблудился, — признаюсь, смущенно разводя руками. — Мне нужен 17-й.

— Нет проблем! — улыбается здоровячок. — Я тут живу рядом и с удовольствием помогу приезжему. Пойдемте, я покажу, где это находится.

Иду за ним, усмехаясь про себя. Думаю, что после нашей встречи уверенный следопыт будет осторожней раз в пять, не меньше…

— Вот ваш дом, а какая квартира вам нужна? — наглеет парень, уверенный теперь, что перед ним потенциальный провинциальный лошара.

Не буду его пока в этом разубеждать.

— Вроде бы тринадцатая, третий этаж. Но я могу и ошибиться, потому что не записал адрес, понадеявшись на свою память, — огорченно признаюсь я.

— Хо! Это же очень просто! — восклицает «Сусанин» почти искренне. — Счас, погодите… Это здесь! — показывает он рукой на ближайший к нам подъезд.

Я и сам знаю, что тринадцатая квартира находится на этой лестнице на третьем этаже — ведь я только что посмотрел на табличку, привинченную над дверью в парадное. Подходим к парадному. Парень услужливо открывает передо мной дверь и пропускает меня вперед. В подъезде я быстро беру его за горло. Чтобы быть более точным — то гораздо ниже… Зажав яйца придурка в кулаке, смотрю на его выпученные от страха и боли глаза.

— Кто послал? — спрашиваю тихо, прислушиваясь, не идет ли кто-нибудь сверху. С улицы на помощь моему провожатому тоже никто не ломится.

— Вы о чем? Черт, бля, отпусти, ты че… — волнуется за свое достояние парнишка.

— «Чо» — по-китайски жопа, — просвещаю его. — А я имею пока только твои яйца, сынок. Ну! — слегка усиливаю нажим.

Парень перебирает в воздухе растопыренными руками.

— Ой, бля! Зав-зав-в-вязывай! Ну, все, бля, хорош! — верещит он, привстав на цыпочки.

Балерун, твою мать…

— Ты меня плохо расслышал? — спрашиваю спокойно.

— Полозков Юрий Матвеевич, бля, гадом буду! — чуть не орёт он на всю лестницу.

— Будешь, — соглашаюсь с ним. — Потому что гад — это некое ползучее, именуемое иначе змеей.

Сейчас топтун тоже станет ползучим. На время, конечно. Резко отпускаю хозяйство пацана. Он не успевает сообразить что к чему, как получает тычок в солнечное сплетение и тотчас в горло. Завершает воспитательную работу удар ребром ладони по аорте. Шум падающего на бетон тела я слышу уже выходя из подъезда. В переулке людей почти нет. Быстро подхожу к «жигулям». В машине только водитель. Ни слова не говоря, открываю переднюю дверцу и устраиваюсь на сиденье рядом с ним.

— Привет, — говорю ему, доброжелательно улыбаясь.

Парень смотрит с недоумением, но сразу же с моим появлением в машине усевшись вполоборота ко мне. Этот мальчик по виду не настолько крепок, как оставленный мной в подъезде здоровячок, но бугрящиеся мозолями, набитые костяшки кулаков подразумевают его скрытые возможности как бойца.

— Приятель твой сейчас отдыхает. Ты его дождись, пожалуйста, — объясняю водиле. — И если после нашего разговора я снова увижу вас у себя за спиной, жить вам останется ровно столько, сколько потребуется мне, чтобы всадить по пуле в дурные ваши головы. А сделаю я это очень быстро, поверь мне на слово. Усек?

Я говорю все без тени улыбки, и парнишка въезжает в тему. Сначала он пожимает плечами, но тут же быстро спохватывается, сообразив, что я жду от него вполне определенного ответа.

— Понял, чего не понять-то? — говорит он.

— Вот и ладушки, — улыбаюсь ему; так, наверное, акула улыбается куску мяса. .

Выбираюсь из машины, аккуратно прикрыв за собой дверцу. На такси еду до места, где запарковал свою бээмвушку. По пути несколько раз меняю такси. Слежка отпала.

Душный вечер опускается над столицей. Народу в центре — как при вавилонском столпотворении. Правда, я его не видел, слава богу, и то хорошо, но Библия рассказывает о имевшем место печальном событии…

Из своей машины по сотовому звоню Полозкову на его трубку:

— Юрий Матвеевич?

— Да, а кто говорит? — голос Полозкова я теперь узнаю сразу.

— Герасим.

— Рад слышать вас, Герасим, — начинает он, но я его прерываю.

— Сейчас вы и не так обрадуетесь, — интригую юриста.

Даже не видя его, могу представить, как он мгновенно весь напрягся.

— Расслабьтесь, Юрий Матвеевич. Ваши мальчики живы, но не поступайте впредь столь опрометчиво.

— Я… я думал… — начинает оправдываться юрист.

— Меня не интересует, что вы думаете, пока я вас об этом не спрошу, — говорю уже довольно сурово. — Не теряйте нюх, Юрий Матвеевич, иначе совсем легко будет потерять жизнь.

— Я все понял, — подавленно отвечает он.

— Вот и хорошо. Подготовьте материал по тем людям, о которых мы с вами беседовали в Питере.

— Я все сделаю! — тут же реагирует юрист.

— Да уж, постарайтесь… Как ваши дела? Не дергают? — интересуюсь, не трогает ли его милиция по питерскому делу.

— Пока все тихо.

— Рад за вас, — говорю напоследок.

— Спасибо, — мямлит Полозков. Он расстроен, и его можно понять. Но всех понимать мне не выгодно.

Кладу трубку на подставку, прицепив к ней шнур питания от прикуривателя — пусть заряжается.

Открыв папку, принимаюсь изучать материалы по Белому. Полозков, как я погляжу, ведет дела подобного рода довольно обстоятельно — чувствуется профессиональная жилка юриста, а не только жулика. Впрочем, подобного рода досье, напичканные компроматом, жульничество подразумевают изначально. Перелистываю «страницы жизни» Гарикова Андрея Викентьевича, более известного под кличкой «Белый», изучаю его связи, близкое окружение, просматриваю фотографии, на которых он вместе с приятелями и подругами, запоминаю адреса… Кати на этих фотографиях нет.

Меня отвлекает требовательный стук в боковое стекло машины. Стекла моей «семерки» тонированы качественно — чтобы увидеть, кто находится внутри автомобиля, нужно почти вплотную приблизить лицо к стеклу. Вижу девчонку, загримированную под столичную проститутку.

Нажимаю кнопку, чуть приспустив стекло вниз.

— Тебе чего?

— Я могла бы поехать с вами, — предлагает она себя. — Недорого. Весь комплект всего лишь двадцать пять долларов. Но обязательно с резинкой.

— Закуришь? — предлагаю ей сигарету и, щелкнув зажигалкой, прикуриваю сам.

Девчонка с надеждой ждет, что я приму ее предложение.

— Кота имеешь? — спрашиваю юную путану.

Девушка кивает, ей лет восемнадцать, не больше.

— Сама-то откуда?

— Я, дядь, с Украины, с Харькова, — улыбается она мне невесело.

— За этим и приехала?

Мне действительно интересно — с путанами я дел никогда не имел. Она отрицательно мотает головой, и ее пушистые волосы треплются на легком ветерке. Отлепив прядку волос с помады на губах, она затягивается сигаретой. На ней короткая вельветовая жилетка без рукавов, оголяющая тонкую талию, и миниатюрная юбчонка со складочками, как у школьницы. Ноги стройные, но рост у девушки невысокий — метр шестьдесят пять, не выше. Миниатюрная куколка, только вот грима больше чем надо.

— Приехала поступать в универ — не поступила. Потом деньги кончились, а работы не найти. После десяти классов ничего не умею, лет мало… — охотно рассказывает она, прислонившись к машине боком. — Попался тут один «добрый» — ну и пошло-поехало… Почти все деньги, гад, отнимает. Говорит, клиенты меня и так кормят, а он одевает. Ну, это, в общем, чтобы я не сбежала…

Она, не докурив, бросает сигарету на асфальт.

— Так что, будем работать или я пойду тогда? У меня ведь план… — горько усмехается девушка.

— Садись.

Девушка, повеселев, обегает капот машины и запрыгивает на переднее сиденье.

— Если не хотите заморачиваться со мною, то тут недалеко, на набережной можно. Народу там нет, легко все и в машине…

— Документы, — требовательным тоном говорю я.

Девчонка тут же скисает.

— Так ты мент, что ли? — съеживается она и обреченно лезет в сумочку. Достав паспорт, подает его мне с презрительной усмешкой. — Все вы, легаши, только на халяву хотите, с-суки! — Отворачивается к окну и что-то еще бормочет невнятно.

Просматриваю паспорт. Девчонка действительно из Харькова. Молча возвращаю ей документ. Она удивленно смотрит, не понимая моих действий. Кидаю папку на заднее сиденье и отруливаю от тротуара. Девчонка тоже молча смотрит на дорогу. Долго пробиваемся к центру в сплошных транспортных пробках.

— Как думаешь, Вика, может у человека жизнь измениться к лучшему? — спрашиваю ее минут через пять.

Девушка пожимает плечами.

— Если у человека появятся деньги, много денег, то, наверное, может… — говорит она вздыхая.

Делаю несколько рывков от светофоров, проверяя, не пасут ли за нами сутенеры. Хвостов нет, зато нарываюсь на гаишника. «Корочку» ему не предъявляю и легко отделываюсь пятьюдесятью баксами. Молодой и пронырливый инспектор усмехается, заметив в машине Вику; ловко приняв деньги, отпускает нас с миром. По боевой экипировке Вики любой тут же поймет, к какому слою населения она относится.

Закрыв машину, поднимаемся ко мне в квартиру. Вика с интересом осматривает обе комнаты, кухню, заглядывает в ванную.

— Неплохо, но не круто, — выносит она вердикт и достает из сумочки презервативы.

Я, усмехаясь над ее деловитостью, топаю в кухню.

— Вика! — зову ее.

Девчонка мигом появляется в дверях.

— Ты любишь этим заниматься на кухне? — удивляется она, оглядывая помещение и пытаясь понять, что это я придумал.

Киваю ей на холодильник:

— Давай-ка сочини ужин и не стесняйся в выборе. Я пока немного поработаю, а ты привыкай — будешь жить здесь.

С папкой под мышкой иду в комнату. У девчонки от изумления глаза становятся как блюдца, она не может произнести ни слова. Оставляю ее в полнейшем ступоре. Почему бы не сделать маленькому человеку сюрприз в жизни. Тем более что из той, хреновой, ее только что выдернули. Остальное уже останется за ней самой. Захочет принять помощь — останется, не захочет — уйдет. Жизнь — лотерея, и каждый вправе сам попытаться вытянуть свой счастливый билет.

Глава пятая

Стук в дверь отвлекает меня от изучения информации по Белому.

— Войди, — разрешаю маленькой даме. Та, открыв дверь, стоит улыбаясь на пороге.

— Мы можем ужинать, — приглашает она. Следую за Викой в кухню. Войдя, просто застываю в изумлении. Стол накрыт как в самом престижном ресторане. В трех подсвечниках горят высокие стеариновые свечи.

— Здорово! — восхищаюсь я. Вика довольна и смущена моей похвалой. Начало девятого вечера, и мне скоро выезжать. Обычно перед серьезным делом я ничего не ем, но сейчас считаю своим долгом попробовать Викину стряпню. Как-никак, девушка старалась. Х-м, оказывается, она прекрасно готовит.

Болтаем с ней просто «за жизнь». Вика рассказывает о своих родителях, подругах, оставшихся в Харькове. С отделением Украины от России жизнь в Харькове тоже стала не сахар. Но там у Вики все-таки было все по-другому и чище. Заканчиваем ужин.

— Мне нужно ехать по делам, — объясняю ей и кладу на стол запасные ключи, — если захочешь уйти, просто захлопни дверь. Если решишь остаться, располагайся в большой комнате и отдыхай. Постельное белье в шкафу. Есть кое-какие книги, фильмы к видику сама найдешь.

Выкладываю на стол пятьсот долларов.

— Меня, возможно, не будет здесь несколько дней. Подбери себе одежду, в общем, что нужно. На первое время тебе хватит.

Вика слушает, в ее глазах, искрящихся под светом свечей, переливаются слезинки. Быстро чмокнув ее в щеку, выхожу из кухни в прихожую. Надевая ботинки, говорю ей:

— Только, ради бога, малыш, не бальзамируйся так круто своей чертовой косметикой. Без нее ты и выглядишь и сохранишься гораздо лучше.

Распрямившись, улыбаюсь девушке, вышедшей провожать меня в коридор. Глаза у нее уже смеются, и она прикрывает лицо ладошками.

— Все, принцесса, я ушел, — отпираю двойные двери.

— Значит, у тебя еще есть и королева? — тихо спрашивает Вика. Быстро она все схватывает.

— Не уверен, — говорю не оборачиваясь и выхожу на лестничную площадку.

— Удачи тебе, — желает мне она вдогонку.

Я уже сбегаю вниз по лестнице. Может, действительно, у этой девушки жизнь изменится к лучшему. Будем надеяться.

Выезжаю по первому адресу. Ресторан на Кутузовском проспекте — одно из мест, где Белый бывает в это время, если верить, конечно, материалам, подготовленным Полозковым. В ресторане бандюгана нет. Объезжаю парочку казино, но и там Белого не нахожу. Скорее всего уже укатил из города, чтобы заняться. Катей… Выезжаю на Волгоградский проспект и еду в Выхино. Свернув на Кузьминскую, углубляюсь в район. Есть тут одна бильярдная. Из досье мне известно, что один из помощников Белого большой любитель погонять шары.

Бильярдная находится в таком мрачном месте, что уверен, парни открывали ее только под себя. Что-то вроде собственного клуба, потому что нормальный человек, пусть даже с приятелем, вряд ли попрется в такое захолустье сыграть ночью партийку-другую.

Перед входом стоят несколько бээмвух-трешек и два пятисотых «мерса». У Белого шестисотка черного цвета, и ее, увы, здесь нет. Вход в логово свободный. Охранник на вахте лениво отрывает глаза от книги, заложив пальцем место, на котором остановился. На обложке замечаю название — «Дикий». Парнишка, видимо, любитель крутых боевиков. Я тоже читал книги этого питерского автора. Могу точно сказать, пишет он со знанием дела. Интересно, чем он занимался до того, как сел за письменный стол?

Небрежно кивнув пацану, захожу в помещение. Парнишка, пожав в недоумении плечами, снова принимается за чтение. Я легко проканал за своего.

В клубе два больших зала, в каждом по шесть столов. Публики не много. Есть стойка бара, и отведен уголок под штук семь столиков, если кто-то захочет перекусить. Абажуры висят низко над столами, и лица игроков, которые не в игре, почти не видны. Но того, кто нужен мне, я замечаю сразу. Он как раз примеривается для удара.

Оценив позицию на столе, понимаю его замысел: «свояка» — в среднюю, и если получится этот шар, то можно загнать «зайцев» в дальнюю правую лузу. Подойдя к бару, заказываю чашку кофе. Бармен, зверского вида детина, которому не за стойкой стоять, а с ручным пулеметом по горам носиться, ставит передо мной чашечку с дымящимся ароматным напитком.

«Свояк» прошел, но «зайцы» срезались. Противник моего клиента играет точнее. Уложив «чужого» в дальнюю от него, он загоняет еще одного от двух бортов, но потом тоже промахивается, по-идиотски не реализовав шар, который уже почти сам зашел в лузу. «Подставку» снимают и выставляют у бортика.

Пью кофе и оцениваю свои шансы на другую игру… Судя по одежде парней, оружия у них при себе нет. Уже легче. Но есть еще четверо в другом зале и бармен, у которого хрен знает что может оказаться за стойкой. Если он после вытянет оттуда четырехствольный вертолетный пулемет, на манер Шварца, черта с два удивлюсь.

— Сыграть желаешь или ждешь кого? — с нескрываемым недружелюбием интересуется бармен у меня за спиной.

Медленно поворачиваюсь, ставлю чашку с кофе на стойку.

— Мечтаешь отличиться? — интересуюсь у него, пристально глядя в бесцветные глаза гориллы.

— Это как? — наивно спрашивает он, заметно теряясь.

'Объяснять ему у меня желания нет. Ухмыльнувшись, снимаюсь с тумбы и подхожу к столу с игроками. Парни как раз начинают новую партию. Останавливаюсь рядом с интересующим меня типом. Он чувствует на себе мой взгляд и заметно напрягается. Ребята за соседним столом прекращают играть и следят за каждым моим движением.

— Ты не хочешь со мной поговорить, Гарик? — обращаюсь к парню лет тридцати с тяжелым квадратным подбородком и тяжелым взглядом серых глаз.

Он опирается на кий и пристально смотрит мне в глаза. Его мальчики начинают подтягиваться, заходя мне в хвост.

— С чего это вдруг? — недобро усмехается Гарик.

— А ты пораскинь мозгами хорошенько…

— Ты от кого? — спрашивает он.

— Вряд ли ты знаешь, — говорю ему серьезно, — но у меня к тебе накопилось несколько неотложных вопросов.

— Это не мент, Гарик, — говорит у меня за спиной один из парней.

— Сам вижу, — бросает тот и кивает в сторону столиков у бара.

— Ну, пойдем побазарим… Садимся за столик друг против друга. Парни подходят поближе к нам.

— Скажи своим, чтобы держались в стороне… — резко говорю Гарику. Тот повелительным жестом отсылает бойцов.

— Говори! — приказывает он.

Слышу знакомые щелчки и краем глаза отмечаю, что не ошибся: бармен передергивает помповушку, а худощавый юнец слева от стойки — затвор «Макарова».

— Где сейчас Белый? — задаю вопрос, не обращая внимания на стволы. Гарик скалится:

— Пять минут, ну, может десять, назад уехал. А ты случаем не приятель той шмары?

— Какой?

Гарик, подумав, трет указательным пальцем нос.

— Катю знаешь? — спрашивает он. Думаю, стоит сыграть с ним в открытую. Все равно этот Гарик от меня так просто теперь не уйдет.

— Догадливый ты, — соглашаюсь с ним. Парень откидывается на спинку стула и оценивающе смотрит на меня. Вытаскивает из кармана сигареты и зажигалку. Жестом подзывает одного из своих.

— Сходи-ка проверь на улице… — приказывает он светловолосому парню с квадратной фигурой и бычьей шеей.

Тот, молча кивнув, уходит выполнять указание, а с ним еще двое. Игравшие в другом зале теперь перешли в этот и трутся возле стойки бара. Оружие вижу пока только в руках у бармена и щуплого.

— Ты хотел бы знать, куда уехал Белый и где твоя подруга? — спрашивает Гарик.

— Угадал, — киваю ему. — Именно так и хочу.

— С чегой-то ты уверен, что я скажу тебе об этом? — удивленно вскидывает он брови.

— У тебя нет другого выбора… — спокойно объясняю ему и, достав из его пачки сигарету, прикуриваю от его же зажигалки.

Гарик просто поражен моей наглостью, но молчит. Ждет, что будет дальше. А дальше будет еще интереснее. Возвращается «квадратный» с парнями и о чем-то быстро шепчет Гарику на ухо. Тот, выслушав, смотрит на меня.

— Рисковый ты, парень, если прикатил сюда один с такими запросами, — почти одобрительно говорит он. — Только знаешь, деловой, сейчас мои ребятки тебя для начала ошмонают, а вот после и поговорим, — усмехается он и кивает своим, показывая в мою сторону.

Трое, отлепившись от стойки, направляются к нашему столику, пятеро остаются в отдалении.

— Зря, — говорю Гарику снисходительно, — после этого тебе будет труднее со мной договориться.

Он удивленно опять вскидывает брови, что, видимо, должно означать: «ну и наглец ты, парень». Ничего страшного, сейчас он удивится и не так. Двое подошедших ко мне получают мощные удары в горло, а третий с разбитыми яйцами гнется к полу, надсадно хрипя. Полсекунды, и я уже около щуплого. Он успел повернуть ствол «пээма» в нужном направлении. Удар пришелся ему в плечо, и «макар» у меня в руке. Ногой посылаю ближнего ко мне бойца отдохнуть на бильярдный стол, уклонившись заодно от кия, который, просвистев у меня над головой, ломается при ударе о стойку. Вертушкой подсекаю напавшего. Падать его, видимо, нигде не учили, так как он шлепается четко на спину, гулко ударяясь затылком о цементный пол. Бармен, растерявшись, держит ружье стволом вверх, не зная — стрелять или нет. Пока он, горемыка, пытается задействовать свою единственную извилину, хватаюсь за ствол ружья и вырываю помповик из рук бармена. В следующем движении бью прикладом ему точно в челюсть — нокаут чистый. Последний из бойцов собрался было драпануть. Быстро поставив ПМ на предохранитель, швыряю его вдогонку убегающему. Восьмисотграммовый кусок железа лупит парня по затылку. Тот не то чтобы спотыкается, скорее даже подлетает и без сознания утыкается мордой в пол. Держа ружье в левой руке, иду за пээмом.

Гарик сидит все в той же позе, нервы у него, похоже, в порядке. Подбираю пистолет. Зову окриком парнишку с вахты и, когда тот появляется в дверях, даю ему задание:

— Запри входные двери и приходи сюда, уберешь в зале.

Вахтер, кивнув, исчезает выполнять распоряжение.

Возвращаюсь, прихватив минералку со стойки бара, и падаю на сиденье стула напротив Гарика. Он прикуривает еще одну сигарету. Поставив бутылку минеральной на столик, засовываю ПМ за пояс брюк и усаживаюсь, держа дробовик стволом в зал.

— Это ты, значит, наших в Питере уделал? — спокойно опрашивает он, как будто здесь только что сыграли партию в бильярд, и не покалечили его людей.

— Опять угадал, — усмехаюсь я. — Такими темпами скоро выиграешь главный приз, — многозначительно похлопываю по стволу дробовика.

Появляется вахтер и замирает на пороге зала, с ужасом оглядывая стонущих приятелей на полу.

— Скажи ему, пусть перетащит их в другой зал и больше нам не мешают, — говорю Гарику.

Тот, повернувшись, рявкает:

— Убери этих придурков, и чтоб я вас тут не видел и не слышал!

Вахтер принимается за дело. Я наливаю себе минеральной.

— Ты знаешь, почему я, несмотря ни на что, веду с тобой все-таки диалог? — спрашиваю Гарика.

Он пожимает плечами и тоже наливает себе минеральной.

— А с кем ты еще можешь поговорить об этом? — удивляется он. — Я тебе нужен, так как знаю, где Белый и твоя подруга…

Смышленый он все-таки парень.

— Дело не только в этом, — играю я свою партию. — Ты знаешь, что Белый тебя подставляет?

Гарик недоверчиво хмыкает:

— Придумай что-нибудь более толковое, Белому я верю.

Достаю из кармана выдержку из досье Белого и несколько фотографий. Бросаю на стол. Гарик берет в руки ксерокопии документов, читает. Долго рассматривает фотографии. Затем откидывается на спинку стула, прикрывая глаза.

— С-су-у-ка! — произносит он с придыханием. — Вот тварь, бля конченая!

То, что я подал Гарику, представляет собой выдержки из протоколов Управления по борьбе с организованной преступностью, где Белый давал показания и предал Гарика со всеми потрохами на десерт. Информация о том, что Белый также приобрел землю в Одинцовском районе, рыночная стоимость которой — более двенадцати миллионов долларов. А своим подельникам сказал, что сделки по земле не состоялись.

— Короче, Гарик, меня не интересуют твои переживания. Где Катя?

Тот словно очнулся от моих слов и странно смотрит на меня.

— Я поеду с тобой, — вдруг заявляет он. Вот такого варианта я, честно говоря, не предусматривал. Даже не знаю, как на это и реагировать. А, собственно, что я теряю? Пусть едет, хрен с ним.

— Лады, поехали, — поднимаюсь со стула.

— Подожди, — говорит Гарик и быстро уходит в помещение за стойкой бара. Через минуту он снова появляется, держа в руках два микроУЗИ с глушителями. За плечом у него болтается сумка, в которой позвякивают железяки. Скорее всего, там запасные обоймы к пистолетам-пулеметам. Один УЗИ он протягивает мне. — Держи, может, по дороге еще и от ментов придется отбиваться…

— Не придется, нас пропустят, — отвечаю ему и кладу помповик за ненадобностью на стойку.

— Так ты — мент все-таки? — удивляется Гарик.

— Менты с нами и рядом не чихали… — поясняю ему и иду на выход. Гарик не отстает. В первом зале парнишка с вахты приводит своих дружков в чувство.

— Смотрите, чтобы здесь порядок был, — на ходу говорит Гарик вахтеру.

— Все будет путем, — откликается тот, накладывая на плечо щуплому эластичную повязку.

С ключицей у того, я уверен, все в порядке. Но я повредил ему плечевые связки, и пару недель он точно помучается.

— Хрен его знает, кто ты такой, но работаешь серьезно, — говорит Гарик, открывая входные двери.

Пакуемся в мою «БМВ». Гарик с уважением смотрит на аппарат спутниковой связи.

— Круто, — соглашается он. — В общем, давай по кольцевой на Ленинградку. После рулим до Солнечногорска, оттуда на Истринское. Там уже покажу, — заявляет он.

От проводницы я уже слышал о Солнечногорске, именно там Катю и сняли с поезда. А держат ее, выходит, где-то на даче у Истринского водохранилища.

— Волыны спрячь, — говорю Гарику, и тот запихивает УЗИ под переднее сиденье вместе с небольшой сумкой.

По Ленинградскому проспекту выскакиваем на Кольцевую и с развязки, ведущей на Люберцы, уходим влево. Пилить нам вокруг Москвы еще порядком. В начале Щелковского шоссе заправляюсь под завязку. Начало первого ночи. Сегодня нужно еще многое успеть, а у меня начинают предательски слипаться глаза. Подремать я успел только в самолете. Паршивое дело.

У развязки от улицы Дыбенко на Долгопрудный вижу каски омоновцев и значки гаишников. Останавливаюсь на отмашку полосатого, светящегося в темноте жезла. К машине со всех сторон подходят бойцы ОМОНа, вооруженные, как всегда, до зубов.

Гарик сбоку напрягся, Что-то пробурчав нечленораздельное. У него, похоже, устойчивая аллергия на представителей власти. Опустив стекло, предъявляю подошедшему капитану удостоверение. Тот, изучив мои «корочки» и запаянный в пластик вкладыш «секретки», молча берет под козырек и показывает рукой, что путь свободен.

— Чей-то ты им показал? — спрашивает Гарик подозрительно. — Депутат, что ли?

— Разве я похож на идиота? — возмущаюсь его нелепой догадке.

Гарик вдруг начинает ржать и доводит себя до слез. Странный у москвичей юмор… я и не думал шутить. Успокоившись, Гарик закуривает.

— Вот ведь, блядь какая, — возмущается он. — Я, ты понимаешь, все по уму, по жизни стараюсь, — говорит он, постепенно озлобляясь. — Все лавэ, что приходят — по равным положенным долям между пацанами. Никакого беспредела, все честно. В казино не играем, виллы в Италии и на Майами не покупаем, братву в зоне греем и в общак, что положено, отстегиваем, ничего не шхерим. Вот ты спроси у меня, что я имею? — разворачивается ко мне Гарик.

— Да мне-то какое дело? — удивляюсь его порыву.

— Что значит — какое?! Нет, ты спроси у меня, что я имею?! — настаивает он, размахивая руками, и тыкает сигаретой в лобовое стекло.

— Пепел не тряси… — замечаю ему. Он отдергивает руку с сигаретой от панели и продолжает выжидательно смотреть на меня.

Обгоняю фуру с морским контейнером.

— Ну ладно, — соглашаюсь я выслушать его излияния. — Что ты, Гарик, имеешь с этого?

— А ни фуя я не имею! — гаркнув, успокаивается он и снова откидывается на сиденье. Усмехаюсь и закуриваю. Тоже мне Дон Кихот…

— Понимаешь, хату купил в Ногатине, у черта на куличках, а не в центре. Ну, обставил ее, тачка есть подержанная — вот и вся лафа. Зато сколько заморочек с ментами, с коммерсантами гнидами! Вложишь лавье — потом зае.-.ся вышибать… Ни хера, короче, не имею, кроме головной боли. Но вот то, что ты показал… Сегодня же предъяву сделаю! Сука! От гад! — не может уняться Гарик.

— Сколько там бойцов? — перехожу к делу.

Гарик задумывается на пару минут.

— Белый взял, короче, троих… Чтобы снять деваху с поезда, послал Беса с пацанами. Значит, еще четверо. И четверо за дачей пасут. Итого одиннадцать рыл личной гвардии моего корешка, — говорит он насмешливо.

— Собираешься по ним шмалять? — интересуюсь у него, так как не совсем представляю картину моего появления на даче Белого с Гариком, желающим разборок со своим компаньоном.

— Он сам набрал пацанов из приезжих, — хмурится тот. — Теперь-то я врубаюсь, на кой хрен он все именно так закрутил… Дернутся — буду валить!.. Эй! Смотри! — показывает он рукой на знак у развилки. — Давай-ка сейчас влево уходи, а то к вам в Питер ненароком укатим, — смеется Гарик и вытаскивает из-под сиденья автомат.

— Не свети пока. Мало ли менты, — страхуюсь я.

Гарик опускает стекло пониже, и поток прохладного, нагретого за день воздуха приятно освежает тело.

— На эту дорогу легавых ночью и за баксы не заманишь, — загадочно произносит Гарик, всматриваясь в мелькающую темноту леса за обочиной.

— Тут что, еще и лесные братья водятся? — спрашиваю просто для поддержания разговора, чтобы не уснуть.

— Не еще, а снова…— усмехается мой спутник, передавая мне УЗИ, — положи на колени и открой окно, — советует он.

Глава шестая

До водохранилища добираемся без приключений, маневрируя по закоулкам местных дачных хозяйств. Строго придерживаюсь инструкций Гарика по маршруту. Интересно, как бы я сам искал эту чертову дачу, где на улицах нет никаких признаков их названий. Наконец компаньон приказывает остановиться и глушить двигатель. Так и делаю. Тормознули мы в каком-то тупичке, где дорога, насыпанная щебнем, упирается в лес.

— Отсюда пойдем пешком, — поясняет Гарик, — а для машины места лучше и не придумаешь. Сюда даже местные рокеры не выезжают — неинтересно им здесь.

Забрав сумку и автомат, он выбирается из машины. Тоже выхожу на воздух, предварительно подняв стекла.

— Вон туда, — неопределенно машет Гарик автоматом в сторону темнеющих деревьев и идет вперед, подавая пример. Нажав кнопку на брелке, ставлю машину на сигнализацию. Бээмвуха, тихо вякнув исторгнув фарами, врубает самозащиту.

Ночь лунная, и фонариком можно не пользоваться. Гарик быстро находит тропинку, и через пять минут мы оказываемся на холме, неподалеку от большого дачного поселка. Оглядываю перспективу. Поселок спит. Вдалеке, за строениями, виднеется темная равнина — там начинается водохранилище. Гарик, остановившись, тыкает автоматом в сторону домов.

— Видишь, вон тот, здоровый, как бы на три части поделенный? — спрашивает он. Киваю.

— Это и есть его хоромы. Белый базарил, что триста тонн баков выложил за все, вместе с землей. Звездит, я врубаюсь теперь, — Гарик сплевывает презрительно. — Тут лавэ надо было грохнуть под полтора лимика, не меньше, чтобы такую сволочь поднять…

Вполне с ним согласен. Не дом, а дворец из трех частей, соединенных большими, светлыми под стеклом переходами.

— Там, в этой хибаре, запутаться можно, — поясняет Гарик. — Но, бля буду, мы ее сейчас пройдем от и до, — повеселев, восклицает он и, кивнув мне, начинает спускаться.

— Объясни-ка, как ты себе представляешь наше появление в этом сарае? — спрашиваю я, идя вслед за ним по довольно широкой тропинке, утрамбованной грибниками и ягодниками.

— А хрен его знает, — сплевывает Гарик, перебрасывая поудобнее УЗИ в руке. — Просто зайдем и всех покрошим, на хер! — не мудрствует он.

— А если тебя разберут еще на подходе? Ты же в руке не цветы несешь. Тут и полный идиот поймет, в чем дело, — пытаюсь направить его мысли в нужное русло.

— Ну-у-у… — тянет Гарик задумываясь и тут же спотыкается о торчащий из земли корень. Через секунду доносится грохот железяк в его сумке и злобная ругань улетевшего куда-то в темный провал парня.

— Ты чего там нашел? — сдерживая улыбку, спрашиваю, подходя к краю довольно глубокой ямы.

Над травой появляется всклокоченная голова Гарика.

— Бляха, понатыкали тут… — ругается он и просит: — Посвети фонариком, у меня гранаты разлетелись…

Тонкий луч выхватывает из темноты яйцеобразные тельца гранат РГД-5. Запалы в них были вставлены.

— Взлететь же мог, придурок, — ворчу я, глядя, как он собирает в сумку свои железяки.

— Херня, они же ручные, — словно из бочки доносится до меня Гариков аргумент.

На это идиотское, по сути, мнение даже мне нечего возразить. Завершив сбор опасного металлолома, горе-террорист появляется на поверхности.

— Сейчас разделим, — заявляет он деловито. — А то, бля, все тут по дороге растеряю и придется колы по старинке выламывать, — ржет он тихо, роясь в своей сумке. Набрал Гарик с собой этого добра столько, сколько, видно, попалось ему под руку. На каждый УЗИ приходится по пять запасных обойм, и одна оказалась неделимой. Гарик забрал ее себе. По четыре гранаты и зачем-то три полные обоймы к ТТ.

— У тебя что, тэтэшка есть? — спрашиваю у него.

— Не-а, — заявляет он. — Видно, давно уже там валялись…

Гарик, повертев обоймы в руках, бросает их обратно в сумку.

Вижу, что типчики Гари энд компани еще те.

— Ну все, потопали, иначе мы так и к следующему утру не доберемся, — говорю ему, рассевшемуся на траве возле ямы, и продолжаю спуск.

Гарик догоняет меня и шагает рядом.

— В общем, так, слушай… — начинаю я тоном, не терпящим возражений. — Держись от меня поблизости, но чуть в стороне, и не пытайся, когда начнется пальба, перегруппировываться в этот момент за моей спиной. Во-первых, я не уверен, что в суматохе ты меня не подстрелишь, а во-вторых, так как мы с тобой вместе никогда не работали, я сам могу срезать тебя чисто машинально, приняв за другого — понял?

— Да понял я, понял… — бурчит Гарик беззлобно. — Кругом спецназ, бля, вздохнуть просто негде от продуманных спецов.

Мне смешно с этого простецкого бандюгана, но сдерживаюсь. Выходим на край поселка. Где-то тявкают собаки во дворах. В неполной от лунного света темноте крадемся вдоль высокого кирпичного забора.

— Сигнализация наверху есть? — спрашиваю у Гарика шепотом.

— Должна быть. Не знаю точно. Я тут пять раз был, но как-то не интересовался, — сознается он.

Придется все познавать на ходу. Оглядываю забор.

— Подставь автомат, — шепчу ему. Гарик, взяв УЗИ за короткий приклад и глушитель, двумя руками держит его на уровне живота, встает спиной к забору и чуть приседает. Встаю одной ногой на его автомат. Гарик разгибается, поднимая меня. Осматриваю верхнюю плоскость забора. Натянутая поверху колючка не подведена к электричеству, но сигнализация может быть. Спрыгиваю вниз.

— Ну ты и битюг, блин… — удивляется Гарик. — Чуть автомат мне не погнул…

— Не плачь, не надорвался, — успокаиваю его. — На территории есть собаки?

— Конечно, есть, — тут же отзывается он. — Я же тебе сказал — их там одиннадцать харь…

— Да я не о людях, — прерываю его. — Животные есть?

— Все они животные, — не унимается мститель.

Чертыхнувшись про себя, уже подумываю, не врезать ли Гарику промеж фар.

— Да нет там собак. Нет. Во всяком случае раньше не было. Одну овчарку сначала привезли, так ее пацаны по пьяни шмальнули — она кого-то за ногу цапнула. Братва псов конвойной породы терпеть не может. У всех же было засижено, — поясняет Гарик местные разборки с овчарками.

— В общем, я сейчас через забор, — прерываю его воспоминания. — А тебе открою калитку, если там, конечно, нет мониторов.

— А если есть? — интересуется он.

— Это даже лучше. Снаружи паси. Мне меньше забот будет в доме. Короче, время теряем…

Гарик снова подставляет автомат. Быстро перемахиваю через забор в сад. Если есть сигнализация, то об этом я узнаю, но чуть позже. А сейчас пока тишина. Держась за кустами акации, прохожу вдоль забора к воротам. Над внешним козырьком, объективом наружу, таращится небольшая телекамера. Возвращаюсь обратно.

— Гарик, — громким шепотом, как в театре, зову парня.

— Да, — тут же отвечает он с той стороны.

— Над воротами «глаз» висит, туда не суйся, держи наружное наблюдение. Все, я пошел, — сообщаю ему.

— Эй!

— Ну, что еще?

— Надери этим сучарам задницу, но Белого оставь мне! — хрипит Гарик. — Я минут через двадцать как-нибудь перекорябаюсь на твою сторону.

— Все! Тихо! Я пошел, — бросаю ему и крадусь по темному саду в направлении дома.

Свет горит только в двух окнах правого крыла здания.

Хрен поймешь этих новых русских, что у них за буйные фантазии на тему обычного жилья: на виллу не похоже, для дворца — слишком маленький, для коттеджа — большой.

Из-за прикрытия кустарника не торопясь осматриваю фасад. Следящих камер больше не видно. И то хлеб. Две короткие перебежки, и я оказываюсь под окнами дома. Пройдя вдоль стены, натыкаюсь на дверь черного хода, запертую изнутри. Приложив ухо, прислушиваюсь. В этом крыле все тихо. Отойдя шагов на пять, прицеливаюсь, нажимаю на спуск. Удары тяжелых пуль выбивают замок из двери. Пнув ее ногой, оказываюсь в коридоре. Коридор узкий, и пользуются им, похоже, не часто.

Кирпичные стены простенько побелены, и пол залит обычный цементом. Пробегаю участок метров в двадцать длиной. Короткая лестница ведет наверх, и я попадаю в затемненный холл с минимумом мебели на американский манер.

Подсвечиваю себе фонариком, потому что окна здесь зашторены, и пытаюсь, приблизительно хотя бы, сориентироваться в трех ведущих из холла дверях. Тыкаюсь в одну из них и оказываюсь в огромной кухне. Черт, не туда попал. Пробую еще одну дверь. Повезло. Опять длинный коридор. Прохожу по нему до конца. В доме полная тишина. Так, еще один холл с уходящей вверх, широкой лестницей. Двигаюсь дальше и попадаю наконец туда, куда мне надо. Застекленный переход в левое крыло напоминает зимний сад. В зелени экзотических растений прячутся уютные диванчики. В конце перехода дверь неплотно прикрыта. До меня доносятся голоса людей и звук работающего телевизора. Крадусь, ступая мягко, как кошка, и приникаю глазом к щели…

Вижу в просторном помещении человек пять, азартно играющих в карты. Еще двое развалились в креслах перед телевизором с огромным экраном. На белом кожаном диване лежат несколько помповых ружей и парочка десантных «акаэмов». У сидящих перед телевизором на коленях короткие девятимиллиметровые «Хеклер и Кох» модели МП5К1. Белого здесь нет. Магазин в своем УЗИ я поменял на полный и собираюсь работать с полной отдачей, а это значит — минимум пленных. Врываюсь в гостиную и поливаю свинцом прежде всего сидящих в креслах автоматчиков. Картежники реагируют на удивление быстро. Не успеваю перенести огонь на их сторону, как двое, бросив карты, падают на пол и уходят с линии огня.

Перемещаясь влево вдоль стены, расстреливаю замешкавшихся за столом… Пули моего УЗИ выбивают темные фонтанчики из груди и голов парней, бьют в стол, расшвыривая игральные карты по воздуху, крошат какой-то шкаф у дальней стены комнаты, в котором звонко лопается и рассыпается стекло. Двоих я все-таки потерял из виду. Ныряю за диван и быстро меняю обойму. На мгновение показываюсь над спинкой дивана и тут же ухожу вниз. Раздается первый выстрел противника. Стреляют из пистолета, судя по звуку, это ПМ. Мгновенно вскидываю УЗИ над спинкой дивана и, не высовываясь, разряжаю полмагазина на звук выстрела. Слышен вскрик, и кто-то падает. Доносится хриплое бульканье заклокотавшей в горле убитого крови. Остается еще один. Жду, когда он созреет. Созрел. Нервы у парня не выдерживают, и он с диким криком летит в мою сторону, судорожно нажимая на спуск пистолета. Рывок обреченного, я бы так это назвал. Резко перекатываюсь по полу и, лежа на спине, стреляю снизу вверх, нашпиговывая свинцом орущего вояку. Тот уже было заскочил ногами на диван, как густая очередь УЗ И ломает его пополам и, развернув, отшвыривает на пол. Меняю магазин и, вскочив, выбегаю в коридор.

Пластик дверного косяка раскалывается под парочкой пущенных в меня пуль. Рикошетом одна из них проходит в каких-то миллиметрах от виска. Падаю, срезая короткой серией выскочившего из дверей в конце коридора. Крутнувшись под ударами пуль, тело боевика отлетает обратно к порогу. Ребята воюют как камикадзе.

— Не стреляйте! — слышу крик.

— Брось оружие! — приказываю противнику, которого пока не вижу. Но наверное, это его счастье, что я его ЕЩЕ не вижу…

В коридор вылетает пистолет, потом еще один.

— Больше нет! — кричит голос из-за угла.

— Выходи! — командую ему, а сам смотрю, что творится в другом конце коридора, позади меня. Ничего не творится.

Появляется парень с поднятыми вверх руками.

— Быстро сюда! — командую ему. Он убыстряет шаг, но рук не опускает. Молодец. Грамотно себя ведет. Краем глаза кошу в другую сторону, чтобы не было обходного маневра. Таким образом с помощью этого типа меня могут отвлечь от нужного мне направления. Но пока все идет нормально. Парень подходит и останавливается метрах в двух. Лицо у него бледное.

— Где Белый?! — рычу на него.

Он глазами показывает себе под ноги:

— В подвале они…

— Вход в подвал? Веди! — приказываю ему. Направляемся обратно, и пацан продолжает держать руки над головой. Боком шурую за ним, то и дело оборачиваясь. Неожиданности мне ни к чему.

— Стой! — торможу его перед углом и, придерживая боевика за шиворот, осторожно высовываюсь из-за угла, прикрываясь парнем, как щитом. Все чисто. — Вперед! — толкаю пленника в спину.

Спускаемся по лестнице и идем по коридору, и снова спускаемся вниз. Широкий проход, площадка и выходим в ярко освещенное помещение.

— Сколько людей? — спрашиваю его.

— Двое — Белый и девушка, — не оборачиваясь отвечает он. — Они были в кегельбане, когда началась вся стрельба, — поясняет парнишка.

Кегельбан здесь? Может, у них и стадиончик имеется? Действительно, мы в кегельбане, но никого здесь нет.

— Куда они смылись? — тыкаю глушителем парню в почки.

— Н-не знаю, — заикаясь говорит он. — Может ушли через гараж?

— Где гараж, сука?! — ору на него в бешенстве.

— Там, — парень тут же показывает рукой на дверь в противоположной стене.

Ударом автомата по затылку вырубаю этого типа. Пусть отдохнет. Возиться с ним некогда. Перебежками, прижимаясь то к одной стене, то к другой, бегу по коридору. Вот и гараж. Картина, открывшаяся моему взгляду, впечатляет: Белый, оказывается, является владельцем кадиллака и черного шестисотого «мерседеса», но в гараже поместилось бы еще больше машин. Штук десять таких же. На цементном полу два трупа — это охранники. Валяются в луже крови и рядом с ними автоматы Калашникова.

Белый, держа руки на затылке, стоит перед Гариком на коленях. Поодаль жмется к стене бледная Катя. Увидев меня, она тут же бросается навстречу. Гарик целится в лоб своему корешку и хищно скалится. Девушка утыкается мне лицом в грудь и плачет навзрыд. Смотрю на Гарика.

— Я их сразу, бля, просек! — говорит он, довольный собой. — Свинтить захотели по-тихому. От меня не уйдешь! — заявляет он Белому и тут же лупит его ботинком по зубам.

— Гарик, стрельбу на улице было слышно? — отвлекаю его от мстительного занятия.

Он смотрит, как Белый пытается подняться с пола:

— Не, братан, тихо, как у негра в жопе. Ты всех, что ли, мочканул?

— Почти. В кегельбане один чудик скоро оклемается, а остальные — вряд ли.

— Лихо! — с нескрываемым восхищением говорит Гарик. — Только тот, что приходит в себя, нужно, чтобы и он ушел…

— Ну, это ты сам разбирайся, — отвечаю и отвожу Катю в дальний конец гаража.

— Как ты? — спрашиваю ее, поглаживая по вздрагивающим плечам.

— Я… я думала, что отец… — всхлипывает она. — А мама… Она меня как не родную подставила…

Говорю ей какие-то слова утешения, а сам прислушиваюсь к разговору за машинами.

Гарик бурно выясняет отношения со своим бывшим подельником. Тот пытается ему что-то объяснить. Мне это не интересно. Пора уходить отсюда. Достав ПМ, подаю его Кате. Она не понимает, чего я от нее хочу.

— Нам еще нужно выйти отсюда, — поясняю, держа пистолет на ладони. — Всякое может случиться, и я не хочу, чтобы ты оказалась беззащитной. Катя осторожно берет у меня «Макарова».

— Патрон в стволе, — объясняю ей. — Если что, сними с предохранителя вот так, — показываю, как это сделать, — и просто нажимай курок.

Катя кивает, левой рукой вытирая слезы.

— Я знаю, я стреляла, — говорит она. — Меня один папин приятель, который работает в ФСК, учил стрелять из такого же.

Будем надеяться, что применять оружие больше не придется.

Гарик все еще слушает оправдания Белого.

— Уходим, — говорю Гарику, глядя на него испытующе: кто знает, о чем они могли тут договориться?

— Сейчас, — кивает он, — пусть добазарит.

Увидев Катю, Белый замолкает, в его глазах вспыхивает злоба.

— Жаль, тварь, я с тобой не поговорил по-серьезному… — бросает он ей.

Девушка вздрагивает от его слов, как от удара, и вдруг, щелкнув предохранителем, направляет пистолет Белому в грудь.

Тот лишь презрительно растягивает губы в оскале:

— Ну-ка, ну-ка, давай, сучка! — хрипит он. — Как это у тебя, интересно, получится?

Раздается выстрел, за ним еще один и еще. Одна из пуль, чиркнув по полу рядом с Белым, ударяет Гарика в ногу. Две другие разрывают джинсовую рубашку на груди Белого в области сердца. С выражением искреннего изумления на лице он падает на спину.

Гарик от удара в бедро выронил УЗИ и осел возле машины, недоуменно уставившись на свою раненную ногу. Подбегаю к нему. Катя, уронив пистолет, стоит, закрыв лицо руками.

— Ты как? — беру Гарика за плечо, чтобы на поднял на меня глаза.

— Порядок, братан. Кажись, в меня что-то залетело, — усмехается он, слегка морщась.

Осматриваю его рану. Пуля вошла в мягкие ткани бедра и выходного отверстия нет. Паршивое дело.

— Продержаться сможешь? — задаю глупый вопрос, так как вскоре шок пройдет и у парня проснется боль.

— Попробую… Не было еще такого, — сознается Гарик.

Подзываю Катю и говорю ей, чтобы взяла ПМ и УЗИ Гарика. Взвалив его себе на плечи, быстро иду на выход. Катя еле поспевает за нами.

Через двадцать минут добираемся до «БМВ». Гарик крепится, терпя боль. Могу себе представить, насколько ему сейчас хреново. Но Гарик держится молодцом и даже по-своему пытается шутить с Катей, но это, знаю, ненадолго. Еще немного, и, как только тронется машина, ему будет совсем не до смеху.

— Слышь, — зовет меня Гарик с заднего сиденья.

Поворачиваюсь к нему.

— Если я того… В общем, передай ребятам, пусть жене с ребенком помогают…

— Рановато ты помирать собрался. Еще покувыркаешься, — отвечаю ему.

Гарик морщится, скрипит зубами:

— Холодно Что-то, а, братан? Слышь, включи печку. В общем, братан, не забудь, если что, а?

— Ты давай не дергайся сейчас, потерпи, — успокаиваю его. — Скоро все будет в ажуре, только дай до города дотянуть.

Гарик застонал и вырубился.

— Катя, быстро лезь на заднее сиденье и не давай ему заснуть. Что хочешь делай, пусть лучше терпит боль, но только не давай ему спать, — приказываю девушке, и она немедля перебирается назад.

Трогаю машину с места. Быстрее бы выбраться на трассу, где можно выжать из бээмвухи те «км в час», на которые она и рассчитана. Уже в пути соединяюсь с нужным мне человеком и приказываю, чтобы мне организовали немедленно медицинскую помощь для моего напарника. Заявка принята. Теперь за Гарика я могу быть спокоен.

Глава седьмая

Проспал я часов семнадцать.

Сдав Гарика по назначению и убедившись, что с ним все будет в порядке, отвез Катю к себе на квартиру. Возле дома сдал одному из наших людей ключи от «БMB» и оружие. Представив Катю Вике, я еще нашел в себе силы принять душ. А вот как добрался до кровати, даже и не помню. Засыпать начал уже в ванной.

За окном темень и в спальне темно. Слышу голоса на кухне. Посмотрев на электронные часы, делаю вывод, что снова наступает ночь. В халате выхожу в кухню. Дамы гоняют чаи. Вика, отмечаю, не теряла времени даром и приоделась так, что закачаешься. Сразу ее не узнать. Вдобавок она что-то сделала с волосами и выглядит теперь прямо как кинозвезда. Обе девушки смотрят на меня улыбаясь.

— Ты, оказывается, потихоньку себе гарем подбираешь, — смеется Катя и наливает чай в подставленную Викой кружку. Чай для меня. Не отвечая ей, топаю Званную, пусть думают что хотят. Почему бы хоть раз в жизни не почувствовать себя эмиром или шейхом?

За ужином интересуюсь у Вики, чем бы она хотела заняться. Вика, конечно же, хочет учиться, но сейчас поступить в институт, нужно или иметь хорошие связи, или заплатить много денег. У кого нет ни того ни другого, может считать себя обреченным на неудачу. Думаю, этот вопрос мы решим легко. Оказывается, Вика мечтает стать журналистом, и не просто, а международником. Неплохая профессия для такой симпатичной девушки.

Чуть позже уединяемся в спальне с Катей. Прошу рассказать ее подробнее, почему бандиты проявляют к ней такой устойчивый интерес. Но сверх того, что я уже знаю, она мне рассказать ничего не может. Правда, в разговоре вдруг всплывает имя некоего интересного типчика, о котором я раньше не слышал. Катя говорит, что этот человек какой-то странный и даже несколько таинственный. Судя по Катиным словам, его боялся даже Белый, хотя и не подавал виду. Но раскусить Белого не представляло труда, а вот тот человек, которого все из окружения Белого называли Толянычем, не поддавался Катиному воздействию. Когда девушку возили на различные деловые встречи, иногда по пути заезжали в офис этого Толяныча. Катя описала его как тщедушного мужчину с внешностью аскета. Тот очень любит разглагольствовать на возвышенные темы, норовя при этом забраться к ней под юбку. Катя всегда достаточно резко пресекала эти поползновения, и Толяныч обязательно приносил ей свои извинения, но всякий раз после общения с ним она чувствовала себя совершенно разбитой. Катя считает Толяныча очень опасным. Его офис находится на проспекте Дежнева в Медведкове, в обычном жилом доме на первом этаже.

Этот человек меня заинтересовал, и я собираюсь в ближайшее время с ним познакомиться.

Проговорив часов до трех ночи, отправляю Катю спать. В большой комнате два больших удобных дивана и девушкам есть где разместиться.

— Ты же не хочешь, чтобы я уходила, — улыбается мне Катя, остановившись на пороге спальни.

Я еще и сам не знаю, хочу этого или нет, поэтому отшучиваюсь:

— Хотеть не вредно, Катюша, вредно уже не хотеть, — изрекаю философски и, подмигнув ей, отворачиваюсь к столу.

Девушка понимает, что аудиенция окончена, хмыкает или фыркает и удаляется, тихо прикрыв за собой дверь. Все-таки Катя на удивление быстро адаптируется к новым условиям. Вот уже одного замочила, другой по ее вине ранен, а ей через сутки все по барабану. Прогресс налицо. Отзваниваюсь своим и узнаю, что в мое пользование предоставлен «мерседес». За ключом нужно спуститься и забрать его в почтовом ящике. Надеваю ботинки и рубашку и выхожу в коридор. Из «девичьей» доносится смех. Катя хоть и гораздо старше Вики, а все одно как девчонка.

— Я выйду на пять минут, — предупреждаю их через дверь.

— Далеко не уходи, милый, — слышу смех Кати.

Ухмыльнувшись, выхожу на лестничную площадку. Мне нужно спуститься на второй этаж, где на стенах висят почтовые ящики. Лифтом я не пользуюсь. На площадке четвертого этажа слышна какая-то возня. Свет нигде не горит. С моим приближением возня стихает, и возле мусоропровода замечаю парня с девчонкой.

Малолеткам пойти некуда, вот и трахаются, как кошки, возле мусорных бачков.

Не обращаю на них внимания. Забрав из почтового ящика ключи, возвращаюсь к себе уже на лифте. Не стоит мешать людям получать удовольствие.

Девушки не спят, они что-то оживленно обсуждают.

Решаю и эту ночь посвятить морфею, потому как неизвестно, когда опять смогу выспаться, завтра буду думать, каким образом лучше всего проникнуть в офис Толяныча. А сделать я это должен непременно.

С утра льет дождь. Катя с Викой умчались в город. Куда женщин носит нелегкая в такую погоду, сказать трудно.

Мне на пейджер поступает сообщение от «бати» — планы, кажется, поменялись. Дана команда прекратить операцию и «большую шестерку» пока не трогать.

Генерал, видимо, хочет еще за ними понаблюдать. Решение в общем верное — избавиться от этих тузов мы всегда успеем, но если удастся взять их деятельность под контроль, то лучше варианта и не придумаешь. Посмотрим, что получится на этот раз.

Мне же дан отбой, а значит, относительно отдыха я, конечно, ничего не имею против, но нужно тогда ехать в Питер к Афанасию Сергеевичу.

Пока поплескался под контрастным душем, 'приготовил свой завтрак, вернулись обе дамы, мокрые, веселые и, разумеется, с покупками.

— Катя, нам нужно с тобой проехаться ненадолго, — объявляю девушке, подходя к дверям их комнаты.

— Через пять минут я буду готова, дорогой, — откликается она. — Только ты сюда не заходи.

— Что я там забыл, — бурчу я и отправляюсь в свою комнату переодеться.

Девушки смеются. Смех, говорят, полезен для здоровья, это залог долголетия. Пусть живут долго.

Наконец Катя выходит в коридор. За ее спиной маячит Вика. Она лукаво улыбается, но что случилось с Катей?

Шикарное стильное платье из тонкого шелка с глубоким откровенным разрезом плотно облегает идеальную фигуру, на плечах невесомая накидка, отороченная мехом. В волосах заколка, напоминающая корону.

Аккуратные туфельки на тонком каблуке. Я давно уже заметил, что Катя признает только каблуки-шпильки. Сейчас она похожа на принцессу из сказки.

У меня нет слов, чтобы выразить свое восхищение, я стою как истукан, глупо улыбаюсь и не знаю, что сказать.

— По-моему, наш падишах еще не выспался, — смеется Вика, определяя по-своему мое состояние.

Катя молча улыбается, но взгляд ее просто лучится от удовольствия и того эффекта, который она произвела на меня.

— Это ты? — выдавливаю из себя, и мне кажется, голос у меня почему-то хрипит. Катя берет меня под руку.

— Пойдем же, дорогой, — говорит она. — Думаю, через часик ты сможешь все-таки сказать, что тебе во мне нравится больше всего. Вика провожает нас до порога.

У Кати новые духи, и их ускользающий тонкий аромат притягивает к ней, как магнит. Что с нами могут сделать женщины? Все! Именно после знакомства с Катей я убеждаюсь в этом все больше и больше. Мне необходимо как можно «быстрее уматывать» в Питер. Катя с ее характером найдет себе в столице достойного ее мужчину.

— Я тоже съезжу в центр, — сообщает нам Вика, — ненадолго. Хочу проведать свою подругу.

— Будь осторожна. Не стоит тебе встречаться с твоими старыми знакомыми, — советую ей.

Вика улыбаясь кивает. Катя чмокает ее в щеку, и мы выходим из квартиры.

Пятисотый «мерседес» не роскошь, а средство передвижения. Впрочем, многие бы со мной не согласились. Да и я сам с этим не совсем согласен.

Машина, как большой корабль, плывет, не замечая рытвин и ям. Катя, достав зеркальце, начинает пудриться.

— Я хочу, чтобы ты показала мне офис того Толяныча, — говорю девушке.

— Я уже все поняла, — отвечает она, пряча пудреницу в сумочку и поворачиваясь ко мне. — А как насчет того, чтобы удрать от меня в Санкт-Петербург? — ехидно интересуется она.

Совсем вылетели из головы ее способности. С Катей нужно постоянно себя контролировать.

— Придумать какую-то чепуху по поводу моего замужества! — возмущается она, но глаза у нее искрятся смехом.

— Не представляю, как можно жить с такой женой, — говорю ей хмурясь. — Ты ведь изведешь человека, от тебя ничего не скроешь.

Катя насмешливо фыркает:

— А зачем скрывать? Я же ничего не скрываю от тебя. Или это у вас, сэр Бонд — профессиональная привычка?

Язва она — еще та.

— Я, между прочим, о тебе как о будущей жене и не думаю. С чего ты это взяла? — удивляюсь я.

— Ты может и пытаешься меня обидеть своими неосторожными словами, дорогой, но, учитывая специфику твоей деятельности, так и быть, я тебя прощаю, — по-королевски снисходительно отвечает она, роняя слова, как некий бесценный дар.

Я только молча хмыкаю про себя, Катя — Это еще тот подарочек…

Глава восьмая

Узнав, где находится офис «аскета», мы на обратном пути заглянули в ресторан и слегка там задержались.

Лишь к пяти вечера вернулись домой.

На темное время суток у меня запланировано некое темное дельце, а пока можно расслабиться и отдохнуть.

Приехав домой, находим Вику в весьма плачевном состоянии. Она лежит, уткнувшись лицом в подушку на диване, и плечи ее мелко вздрагивают.

Доверяю успокоить девушку Кате, потому что при виде женских слез я становлюсь совершенно беспомощным: у меня заплетается язык и на лбу выступает испарина. Иные «знатоки» утверждают, что женским слезам верить не следует. Я и рад бы, да не получается.

Пока Катя занимается Викой, завариваю всем кофе.

Через десять минут Вика проходит в ванную умыться. Разливаю кофе в три чашечки. .

— Что у нее? — интересуюсь у Кати, вошедшей в кухню.

— Судя по всему, она встретила старых, но далеко не добрых знакомых, — поясняет та, принимая от меня чашку.

Все ясно. Подожду, что скажет сама Вика.

Через пару минут Вика уже сидит с нами за столом и рассказывает. Она поехала к подруге, которая, по ее мнению, довольно удачно вышла замуж за какого-то коммерсанта. Лично я всегда с большим подозрением отношусь к нашим новоявленным бизнесменам, но Вику не перебиваю, терпеливо слушая, о чем она говорит.

Вика раньше боялась навещать подругу, ведь если бы та спросила ее, что она делает в Москве, чем занимается, похвастать ей было бы, прямо скажем, нечем. А сегодня Вика решила восстановить дружеские отношения, потому что уверена: жизнь у нее теперь однозначно изменилась и назад дороги нет.

Подругу Вика дома не застала и надумала погулять в центре. Тут-то и нарвалась на своего бывшего сутенера с дружками.

Парни пытались силой затащить ее в машину, но она отбивалась, как могла, и в это время как раз подъехал милицейский патруль.

Парни быстро свели все к шутке, и Вика не стала заявлять на них в милицию. Сутенер, однако, пригрозил ей расправой.

— Не думай о них, — говорю я Вике. — Завтра я свободен, ты мне покажешь этих гавриков, и я с ними побеседую…

Вика, все еще шмыгая носом, кивает. Замечаю неодобрительный взгляд Кати. Это она услышала мои размышления на тему, как поступить с сутенерами, если те не поймут по-хорошему…

Вика сгорбившись сидит, уткнувшись носом в чашку. Я делаю Кате знак, чтобы не лезла в мои мысли. Она улыбается и, погрозив мне пальчиком, тянется за печеньем в вазочку.

— Вик, не сутулься — горбатых замуж не берут, — шучу я.

Девушка послушно распрямляется, хочет улыбнуться, но пока у нее это еще плохо получается.

— Вы поговорите тут у а мне нужно кое-что обдумать, — говорю дамам и с чашкой кофе в руке иду в свою комнату.

Устроившись за письменным столом, набрасываю на бумаге варианты проникновения в офис Толяныча.

Сигнализация у него в конторе имеется — это я видел по датчикам на окнах, защищенных тяжелыми ажурными решетками.

Ничего страшного. Существует много способов войти в дом, не спрашивая у хозяев разрешения.

Со слов Кати мне известно расположение всех комнат в офисе и, в частности, где находится кабинет Толяныча, как в нем стоит мебель, где расположен сейф.

Не могу понять, с чего это вдруг по телевизору стали гонять песни без музыкального сопровождения. Вскоре понимаю, что ТиВи тут совершенно ни при чем. Поют в комнате рядом.

Стучусь в дамские апартаменты. Катя сидит в кресле, наблюдает за танцующей и поющей посредине комнаты Викой. У девушки удивительно приятный, чистый голос. Великолепная пластика.

— Ты занималась всем этим? — спрашиваю ее, когда она заканчивает петь и плюхается на диван.

Вика отрицательно мотает головой.

— Нет. Просто мне все это очень нравится, — смеется она, глядя на наши удивленные лица.

Обмениваемся с Катей многозначительными взглядами. Она у нас, оказывается, талант, да еще какой.

— Я покажу тебя одному человеку, — говорит ей Катя, — он очень опытный и авторитетный человек в шоу-бизнесе. Из тебя получится настоящая звезда!

Вика смущается, но довольна произведенным на нас впечатлением. Иду собираться. В моей комнате есть небольшой сейф, откуда извлекаю необходимые в профессии «медвежатника» инструменты. Засовываю в задний карман брюк маленький «вальтер» и через пятнадцать минут с чемоданчиком в руке и сумкой на плече выхожу на улицу.

Еще не стемнело по-настоящему, но я не тороплюсь.

Не спеша рулю через город к офису «аскета». Припарковав машину за квартал от нужного мне дома, оставшееся расстояние прохожу пешком. Света в окнах конторы Толяныча нет. Вот и славно.

Зайдя в нужный мне подъезд, спускаюсь в подвал. Тщательно осматриваю подвальное помещение. Посторонних не обнаруживаю — значит, мешать никто не будет.

Открыв сумку, надеваю поверх костюма специальный комбинезон с глухим воротником. Натягиваю на голову шапочку-маску. Надеваю очки, какие носили автомобилисты в начале века.

Раскрыв чемоданчик, извлекаю небольшую, но мощную и, что немаловажно, бесшумную электродрель с аккумулятором в рукоятке. Примерившись, начинаю сверлить бетонный потолок.

Через сорок минут мною высверлено нужное количество отверстий по кругу. Отложив сверло, достаю из сумки портативный домкрат с тягой в двадцать пять тонн и телескопическую трубу из титана. Закрепляю на обоих ее концах титановые пластины. Выдвинув и закрепив секции между собой, устанавливаю трубу вертикально, одним концом упирая ее в домкрат, а другим — в центр высверленного мной круга. Начинаю выдавливать бетон. Перекрытия в панельных домах тонки, и бетонная плита поддается быстро. Почти выдавив вверх нужное мне отверстие, достаю из чемоданчика миниатюрную электропилу по металлу и без особого шума удаляю торчащие куски арматуры. Через пять минут лаз готов. Захватив с собой лишь кожаный, напоминающий книгу средних размеров пенал, подтягиваюсь на руках и проникаю в контору «аскета», а если точнее, прямиком в его кабинет. В уголовном кодексе только что совершенные мной действия характеризуются как проникновение со взломом с применением технических средств. Что уже дает мне законное право «сесть» лет так на восемь, учитывая мою первую «судимость». Хотя что об этом говорить, если мне приходится чуть ли не на каждом углу пускать в ход оружие. Если уж брать закон, то нас всех вместе с наводчиком-генералом можно смело приговаривать к «вышке» и «мочить» каждый день лет двадцать, и чтоб всегда до смерти…

Обстановка кабинета вполне соответствует моим представлениям о характере хозяина. Не зря я его прозвал «аскетом». Стол, несколько кресел для посетителей, скромный диванчик. Пол устлан синтетическим ковровым покрытием. Несколько тусклых картин на стенах. На окнах жалюзи и модные гардины.

Прохожу к стене за столом и снимаю с гвоздя серенький пейзажик — открывается вид на небольшой сейф, встроенный в стену. С минуту разглядываю одну из новейших систем для сбережения хозяйских секретов. Но не думаю, чтобы я с ним не договорился. Нас в свое время и не такому обучали. Да и никаких древних цугалтунгов в этом немецком детище не имеется, и все гораздо проще и вряд ли надежней…

Раскрываю на полу кожаный футлярчик и достаю небольшую коробочку. Нажав кнопку и поднеся ее к сейфу, смотрю на электронный индикатор. Сканер, который я держу в руках, с легкостью различает сотни тысяч охранных систем. В данном случае через семьдесят две секунды индикатор «обнолил» табло. Значит, сигнализация в самом сейфе отсутствует. Мне же и легче, справлюсь минут на двадцать раньше. Достаю другой сканер, этот уже имеет форму ноутбука, но размерами раз в пять меньше. Машинку сконструировали в нашем КБ, и она способна просчитывать миллионы комбинаций в кратчайший срок. Подготавливаю прибор к работе. Подсоединяю пучок проводов с датчиками и поочередно закрепляю их на липучках вокруг электронного замка сейфа. Положив прибор на пол, отхожу, чтобы осмотреть рабочий стол «аскета». Сканер занят своим делом, я — своим. При мне набор универсальных отмычек, поэтому легко открываю нехитрые запоры, подсвечивая себе узколучевым фонариком, зажатым в зубах. Бегло просматриваю содержимое ящиков стола. Как я и ожидал, хранящаяся здесь макулатура не представляет для меня интереса. Машина подает сигнал. Оглянувшись, вижу, что дисплей высветил комбинацию кода замка.

Закрываю стол, подхожу к сейфу и набираю на панели расшифрованный код. Замки мягко щелкают, дверца открывается. Стою сбоку от темного провала сейфового нутра. Никаких сюрпризов: ничего не взрывается, меня не фотографируют, самострелы не стреляют. Все чинно и благородно, без лишних эксцессов. Нащупываю внутри сейфа кнопку и включаю подсветку. Вот здесь уже есть чем поживиться. Даже на первый взгляд видно, что документы эти — особенные и хранятся они в специальных металлических папках. С такими портативными сейфами я в своей практике уже сталкивался.

Беру первый сверху и кладу его на стол. Снова пускаю в ход сканер, и чемоданчик из сплава титана и еще какого-то металла, который даже плазмотроном взять трудновато, открывается без проблем и выкрутас. За полчаса успеваю снять на цифровую микровидеокамеру содержимое двух чемоданчиков и одного узкого футляра.

Складываю документы обратно в сейф. Так и этак царапаю дверцу сейфа снаружи, чтобы оставить как можно больше следов якобы безуспешной попытки взлома. Закрываю сейф. Пусть хозяин его пребывает в уверенности, что не зря выложил за эту консервную банку сумму, равную стоимости «жигулей». Впрочем, баксов в утробе сейфа столько, что «аскет» может себе позволить и не такое.

Оставляю машину на стоянке и иду домой. Управился я достаточно оперативно. Начало двенадцатого ночи, и настроение у меня отличное. Как всегда, поднимаюсь по лестнице пешком. На площадке между моим этажом и нижним стоят трое парней. По их серьезному виду сразу понимаю, что они не из тех, кто возится с девочками возле мусоропровода. Только если решат кого-нибудь туда запихнуть.

Достав ключи, подхожу к двери в квартиру. Троица, переглянувшись, снимается с места и начинает подъем по лестнице. Парни не спешат.

Они в себе уверены. У одного из них в руке появляется короткоствольный револьвер, похоже, что игрушка импортная.

Чемоданчик у меня поставлен возле ног.

— Дыши ровнее, козел! — шипит пацан с пистолетом, подходя почти вплотную ко мне.

Если кому-то и нужно дышать ровнее, так это ему самому. И откуда только такая уверенность, что при виде револьвера я тут же подниму лапы вверх или бухнусь на колени, моля о пощаде?

— Насчет «козла» — хорошо подумал? — спрашиваю с усмешкой.

Лестничная площадка — не футбольное поле, и четверым развернуться на ней сложно. Вернее, сложно троим, мне-то в самый раз.

Парень с револьвером открывает рот и хочет, наверно, произнести еще одну фразу, не менее содержательную, чем предыдущая, но у меня слушать его нет ни времени, ни желания.

Мгновенно схватив пушку за ствол, разворачиваю ее на сто восемьдесят градусов и тем самым заставляю ублюдка выпустить оружие.

Он даже не успевает понять, что произошло.

Пальцем правой руки вминаю ему кадык — правда, с учетом, что мне на моей лестничной площадке мусор в виде незапланированных жмуриков абсолютно ни к чему. Через минут десять очухается. Второй хочет провести эффектный удар ногой, но глупо пытаться повторять киношные трюки в реальной ситуации.

Кулаком разбиваю баклану коленную чашечку и ударом под ухо посылаю его в нокаут.

Третий пытается сбежать. В общем-то верное решение, но мне теперь стало интересно, откуда они, такие серьезные, прикатили? В два прыжка настигаю храбреца и, пятерней обхватив ему лицо, резко дергаю его голову на себя. Такой вариант разговора по душам в более жестком поединке предполагает перелом шейных позвонков, но в этой возне трупов не будет. Лишь слегка тряхнув парня, отпускаю его и ударом под сгиб ноги сбиваю с ног. Вот теперь можно и поговорить. Стоя на промежуточной площадке между этажами, слышу, как открывается дверь моей квартиры, это Катя почувствовала, что я поблизости, и вышла меня встречать.

— Как дела, дорогой? — интересуется она, спокойно перешагивая через тела валяющихся без сознания любителей острых ощущений.

— Меня козлом обозвали, — жалуюсь я. С королевской осанкой Катя взирает на нас .сверху, сохраняя серьезный вид.

— Это нехорошее обвинение, — соглашается она. — Надеюсь, ты им не поверил, дорогой?

Прислонив парня к стене, слегка хлопаю его по щеке. От рывка за голову у него помутилось сознание, но это сейчас пройдет. Главное, что бы не мешали соседи.

На площадку выходит Вика. Вижу, как она напугана, и, чтобы не усугублять ее страхи, убираю револьвер в карман пиджака.

— Ты знаешь этих ребят? — спрашиваю девушку.

Она, прижимая кулачки к груди, молча кивает, опасливо смотря на тела на полу.

— Кто они?

Вика собирается с силами и произносит:

— Это друзья Михаила.

Без дальнейшего пояснений понимаю, что Михаил — ее бывший сутенер.

— Его самого здесь нет?

— Нет.

— Очень жаль, что нет. Идите домой, я сейчас приду. Забери дипломат и сумку, —

прошу Катю.

— Как скажешь, дорогой, — говорит она и зовет Вику: — Пойдем домой. Герасим здесь, как всегда, сам обо всем отлично позаботится. Он у нас и не такое может… Тебе нечего бояться, — успокаивает ее Катя.

Дамы уходят. Парень наконец-то пришел в себя.

— Где твой приятель? — спрашиваю у него.

— Кто? — хрипит молодой, пытаясь повернуть шею, чтобы увидеть, что сталось сего дружками.

— Миша где? — поясняю свой вопрос.

— На хате они… Ждут…

— Ждут, когда вы Вику притащите? — Хватаю его за отворот кожаной куртки и резко отталкиваю от себя.

Парень стукается затылком о стену и стонет от боли.

Мне его не жаль. Если бы не дом, где я живу сейчас, пацаны до рассвета не дожили бы. Пусть считают, что сегодня им повезло, крупно подфартило, скажем так, и стоит поблагодарить судьбу за подобную милость.

— Да… — отвечает парень и вдруг шумно выпускает воздух из штанов.

— Слушай сюда, Вонючка, — поднимаюсь на ноги и отступаю на пару шагов от этого скунса. — Сейчас забираешь своих кентов, и чтобы больше я вас на работе не видел. Ни завтра, ни вообще. Сегодня остаешься жить только потому, что не хочу себе портить вечер. Ты все понял или оставить кое-что на память?

— Нет, нет! Я все понял! — спешит меня заверить скунс.

— Базар исчерпан. Дергай отсюда, пока дядя добрый и не передумал на ваш счет, — бросаю ему, поднимаясь по лестнице.

Приятели скунса начинают приходить в себя, потихоньку шевелятся. Пинками скидываю их к мусоропроводу.

— Сваливайте шементом и на хате у Миши не появляйтесь. Сейчас там не до вас будет, — предупреждаю ублюдков.

Надеюсь, они все поняли. Впрочем, плевать на их сообразительность. Если попадутся мне во второй раз, то тогда уже та музыка, которая будет играть для них, мальчиками услышана не будет…

Вхожу в квартиру. Катя весело хлопочет у плиты, рассказывая Вике какую-то смешную историю. Та сидит нахохлившись и при моем появлении смотрит на меня вопросительно. Подмигиваю ей. Девушка невольно улыбается в ответ.

— С твоими бывшими друзьями я обо всем договорился, — сообщаю ей. — Дай мне ориентир, где можно найти Мишу Квакина и его команду.

— Кого? — удивляется Вика. — У него не такая фамилия.

Смеясь, поворачиваюсь к Кате:

— Новое поколение выбирает «пепси», но не Гайдара.

Катя понимающе кивает.

— Почему? — удивляется Вика. — Гайдара тоже выбирают. Он же и сейчас в Кремле…

Катя прыскает в кулачок, я обреченно развожу руками:

— Я пас! Ну так все-таки где они собираются? Твои бывшие дружки?

— Это на Дербеневской набережной. Там дом такой…

Вика объясняет, как я смогу найти Михаила. Получив от нее все необходимые сведения, заношу в свою комнату чемоданчик и сумку. Через пару минут я уже готов и наказываю дамам, чтобы к моему возвращению приготовили что-нибудь посущественнее, а то после ресторана у меня до сих пор дикое чувство голода.

Катя обещает королевский ужин. — С ними нужно осторожно, — предупреждает Вика. — У них даже пистолеты есть. Может, лучше не ездить туда?

О том, насколько прилично мальчики владеют огнестрельным оружием, мнение я уже составил, но высказывать его в присутствии Вики считаю излишним — все равно не поймет.

— Будем считать, что им повезло, если они имеют такие ужасные вещи, — смеюсь я и, подмигнув девушке, недоумевающей над моим веселым настроением перед предстоящей опасностью, выхожу на лестничную площадку.

Недавних придурков и след простыл. Тем лучше для них.

Снова топаю за своим пятисотым кораблем.

Глава девятая

Отыскав нужный мне дом на набережной, оставляю «мерседес» на парковке возле ночного клуба и быстро прохожу дворами.

Загаженный бичами подъезд встречает меня темнотой и удивительно мерзкой вонью. Бесшумно поднимаюсь по бетонным ступенькам на четвертый этаж. На лестничной площадке две квартиры и откуда-то тянет подгоревшей картошкой.

Направляю луч фонарика на дверь — ищу табличку с номером. Эта квартира таблички не имеет. Переношу луч на соседнюю дверь и вижу искомый номер. Здешнюю дверь, похоже, не раз штурмовали, — дермантин весь в рваных дырах, звонок отсутствует, только торчат два скрюченных проводка. Пытаюсь закоротить их, но за дверьми тишина. Пробую аккуратно нажать дверную ручку — закрыто. Из связки отмычек выбираю нужную и открываю дверь.

В квартире темно и тихо. Включив фонарик, пытаюсь сориентироваться в чужой квартире. Справа три двери, ведущие в комнаты. Из узкого, загроможденного всевозможным хламом коридорчика уходит ответвление влево — по всей видимости, в кухню.

Все двери открыты, кроме одной, двигаюсь именно к ней. Старый паркет под ногами предательски поскрипывает. Открываю дверь — это спальня. Диван разобран, и на нем под большим белым одеялом спит девушка.

Заглядываю на всякий случай в другие комнаты и, убедившись, что в них никого нет, возвращаюсь в спальню.

Подхожу к дивану. Возможно, Вика ошиблась и дала мне не тот адрес, но раз пришел, нужно спросить.

Бужу девушку. Ей лет двадцать, не больше. Она медленно просыпается, но и открыв глаза, только через какое-то время приходит в себя.

— Ты кто? — спокойным, чуть хрипловатым со сна голосом спрашивает она.

— Друг, — отвечаю тихо и присаживаюсь на край дивана поверх одеяла. — Где Миша?

— А-а, — тянет она разочарованно и потягивается, выставляя голые руки над головой. — Он поехал к Таньке, сказал, что туда должны прикатить его ребята. Ты торопишься? — вдруг спрашивает она, приподнимаясь на локте и приближая свое лицо ко мне.

Одеяло с нее сползает, вижу пару упругих девичьих грудей.

— Спешу, — киваю ей. — Где живет Таня? Я из Тулы, только что приехал, куча дел, — поясняю ей.

— Вот так всегда, — вздыхает она и откидывается на подушку. — Хороший мужик, и мимо. Танька живет в сто двадцатом. Это рядом. — Девушка подробно объясняет, как туда добраться. — Слушай, а как ты вошел? — спохватывается она.

— Дверь у тебя открыта была. Ничего сложного, — вру ей.

Девушка хмыкает:

— Придурки, не могли захлопнуть за собой, — все так же лениво ругает она своих приятелей. — Дай закурить.

На столе валяется несколько сигарет. Беру одну и даю ее девушке. Щелкаю зажигалкой. Она щурится прикуривая и, не стесняясь, садится в постели, глубоко затягиваясь.

— Пошел я, не скучай, — говорю, поднимаясь на ноги.

— Может, побудешь еще? — с надеждой спрашивает она. — Полчаса, а потом бы поехал…

— Извини, в другой раз, — обещаю, улыбаясь. — Дела ждут.

— Деловые, — усмехается она мне вслед. — Со своими баксами скоро забудете, чем детей делают.

В чем-то она права, кстати.

Скатываюсь по лестнице и спешу к своей машине.

Дом, где живет Таня, подруга «кота» Миши, выглядит более прилично, нежели тот, в котором я только что побывал. Подъезд чистый, на всех лестничных клетках горит свет.

Поднявшись на второй этаж, слышу музыку и оживленные голоса, доносящиеся из квартиры, которая мне и нужна. Машинально потрогав револьвер через материю кармана, несколько раз нажимаю кнопку звонка.

Дверь открывают сразу, даже не спросив. Видно, ждут своих с минуты на минуту.

На пороге парень, каких сейчас тысячи — бритый затылок, злое лицо, широченные плечи.

— Привет! — улыбаюсь ему.

— Здорово, — недоумевает он.

Потеснив его плечом, прохожу в прихожую и осматриваюсь.

— Не, погоди, ты к кому?! — не унимается впустивший меня.

— К тебе, браток, к Мише, ко всем —вам с дружеским визитом, — поясняю ему с издевкой.

Из комнаты, откуда слышна музыка, выходит еще один стриженый микроцефал и смотрит на меня подозрительно.

И чего смотреть-то? Все уже, мальчики, — отвечать пора.

Ногой отсылаю стоявшего позади меня парня в противоположную стенку и быстрым подскоком, увернувшись от выброшенной мне навстречу ступни, вбиваю кулаком второго обратно в комнату. Тот с грохотом обрушивается спиной на стеклянный журнальный столик и остается лежать на полу.

Так вот я иногда захожу к некоторым в гости…

Держа револьвер взведенным, приказываю застывшим в испуге двум девушкам и худому парнишке присесть на диван. Они безропотно выполняют команду, усаживаясь, и с опаской не отрывают взгляда от моего револьвера.

— И кто же из вас Михаил? — интересуюсь, спокойно смотря в упор на худого пацана, к которому испуганно жмутся девушки, причем почти неодетые девушки. Ни одна из них Мишей быть не может, если только это не кличка.

Парнишка молча кивает на микроцефала, развалившегося на полу. Бросаю взгляд в коридор. Бычку, которому я приложил ногой в грудину, сейчас неплохо, он в отрубе. Но приходить ему в себя нужно будет еще постараться.

Поднимаю Михаила рывком за воротник из осколков стекла. Ударом ладони по уху привожу его в чувство.

Он очумело вращает глазами. Напоминаю ему о своем присутствии тычком в нервный узел плеча. Микроцефал вскрикивает и хватается левой рукой за правое плечо.

— Сидеть тихо! — говорю, не оборачиваясь, потому что одна из девушек начинает издавать какие-то нечленораздельные звуки, похожие на рыдания. Воцаряется относительная тишина, магнитофон продолжает орать. — Так ты мечтаешь получить Вику обратно? — спрашиваю Михаила с многообещающим оскалом.

— Нет, нет! Мне ничего не надо! — правильно реагирует он.

Поднимаю его на ноги и швыряю на диван.

Он валится на своих подружек. Те стойко молчат, хотя весу в нем центнер, не меньше.

Беру пульт дистанционного управления музыкальным центром и прибавляю громкость.

Вся компания с ужасом следит за моими действиями.

Снова возвращаюсь к нашим баранам, подхватывая со стола небольшой кухонный нож. До моего появления здесь явно пировали: на столе батарея дорогих бутылок, красная и черная икра, впрочем, не исключено, что сутенеры так ужинают. Почему бы Мишеньке не пожить красиво за счет своих блядей?

— Я тут думал, — говорю Михаилу, — и решил попытаться тебя перевоспитать, но учти, два раза таким, как ты, я одно и то же не говорю и не приезжаю. Не поймешь — пеняй на себя.

Тот со страхом смотрит на мои руки. Там в общем-то есть на что посмотреть. Девушки и дохлый парень забились в дальний угол дивана. Прячу револьвер в карман брюк. С ножом в руке присаживаюсь рядом с Мишей, который все еще держится за плечо.

— Ну, так что, Мишаня, больше не будешь приставать к известной тебе даме? Что делать-то будем? — спрашиваю у него с усмешкой.

Парень сглатывает слюну. По его лбу течет крупная капля пота.

— Я ничего не имею против. Как вам будет угодно, — хрипит он, пряча глаза.

— Да. Мне угодно, чтобы было по-моему. Значит, договорились? Так? — хлопаю его левой рукой по небритой щеке, а правой тут же вгоняю нож по самую рукоятку Михаилу в ляжку.

У Миши мгновенно глаза лезут на лоб, он обеими руками хватается за ногу и воет, как волк на луну.

Наказание и должно быть еще более мерзким к таким, как Миша, а вот тогда можно будет считать, что полное взаимопонимание установлено.

Одна из девушек вскрикивает, я поворачиваюсь к ней, она тут же затыкается.

— А вам бы я советовал больше не иметь дел с этими типами, — говорю ей. — Впрочем, думайте сами.

Блондинка с тонкими волосами до плеч тут же кивает, соглашаясь, а брюнетка быстренько хлопается в обморок.

Миша стонет, держась за торчащую из ноги рукоятку ножа.

— Это тебе на память о нашей приятной встрече, — успокаиваю его и иду к выходу. — Не забудь, о чем мы тут договорились, — бросаю не оборачиваясь.

Останавливаюсь только перед порогом на выходе из комнаты:

— Если с Викой что-нибудь случится, я с тебя шкуру сниму.

Миша уже поплыл и готов вырубиться, как и одна из его телок, но находит в себе силы кивнуть, что он все понял.

Выхожу на улицу. Думаю, мне поверили и вряд ли примут сегодняшнюю встречу за шутку.

На улице еще издали замечаю, что возле моей машины крутятся двое. Они поставили свою «девятку» позади «мерса» и делают вид, что чинят двигатель. У одного в руке маленькая черная коробочка. Скорее всего это сканер, наподобие тех, которые я часа два назад использовал в офисе «аскета». Классом, конечно, неизмеримо ниже, но сигнализацию с машин снять способен.

Перехожу дорогу. Меня заметили, но продолжают спектакль с неисправным двигателем.

Настроение после беседы с Михаилом у меня уже доброе. Тычок пальцев в почку парнишке, и его сканер в моей руке, а незадачливый угонщик корчится на асфальте. Второй отскакивает на проезжую часть.

— Ты че, мужик, охренел? — кричит он.

Нос, я вижу, у парня расплющен. Наверно, этот нос уже не раз нарывался на неприятности, связанные с нелегкой работой его обладателя. Мне думается, хозяева машин, которые ему не удалось угнать, частенько занимались рихтовкой нюхательного прибора худого угонщика. Вот он теперь, наученный горьким опытом, и держится от меня подальше.

Вырываю из трамблера «девятки» высоковольтный провод и, не обращая внимания на парней, иду к своему «мерседесу». Эта шушера меня уже не волнует. На них нет времени, а так бы я посмотрел со стороны за тем, кто завел бы мой автомобиль, предварительно не отключив дополнительную секретку под передней панелью.

Завожу машину и отруливаю от тротуара. Угонщики в бессильной злобе смотрят мне вслед. Надо же, еще и обижаются. Трудно понять людей, когда все только и преследуют свои интересы.

Глава десятая

Еще на насколько дней приходится задержаться в столице. Катя договорилась с продюсером, и Вике устроили пробу.

Ее вокальные данные оценили очень высоко. Продюсер заверил меня, что с девушкой все будет в порядке. Катя подтвердила, что он — человек, на которого можно положиться.

Я связался со своими и получил добро на то, чтобы Вика, пока не устроит свою судьбу, .жила в квартире нашего ведомства.

Степаныч, правда, пообещал сделать мне втык за мое якобы чрезмерное увлечение женщинами.

Обидно, понимаешь. Женщины в моей жизни — постольку-поскольку, а выговоры за мнимые свои похождения я получаю регулярно. На зоне для дела я, оказывается, могу посидеть пару-тройку лет, а устраивать свою личную жизнь, так сразу — «похождения», «чрезмерное увлечение»!.. Хрен там! Черта с два! Вырастили вольного стрелка, будьте добры: услуга за услугу.

Впрочем, на Степаныча грех жаловаться, и это я так, конечно, не со зла. «Батя» хоть и пытается казаться строгим, но всегда, без оглядки на вышестоящих, помогает своим чем может. А возможностей у него и мне всех не перечислить.

Документы «аскета» я все просмотрел. Добыча богатая: новые фамилии, счета в зарубежных банках, списки высокопоставленных чиновников, получающих серьезные взятки. Серьезные — это значит не ниже чем полмиллиона долларов. Также имеются стенограммы переговоров «аскета» с солидными коммерсантами и банкирами, договоры с западными фирмами относительно инвестиций в экономику наших российских производителей, в частности в крупнейшие комбинаты, производящие то, что раньше считалось у нас стратегическим сырьем, и многое другое в подлинниках и копиях, и все это доказывает, что Толяныч — один из «смотрящих» законспирированного клана бывших партийных боссов.

Степанычу теперь решать, когда и как потрясти «аскета» на предмет показаний по его деятельности и его шефов, а меня сейчас интересует, как обстоят дела у Афанасия Сергеевича. Тем более что он провел свою работу в прямом смысле с риском для жизни.

Из последнего разговора с безвременно почившим в бозе Валерием Константиновичем Козыревым мне известно, что он через своих агентов в Париже пронюхал о находке историка Сперанского и его друга Руше. Разумеется, возможность хапнуть царское золото привлекла внимание финансового хищника. Кто же просто так выпустит из рук золотую рыбку?

Козырева я ликвидировал, но существует вероятность, что он поделился тайной с кем-то из своих.

В документах «аскета» есть странная запись. «Аскет» уведомляет кого-то в Бонне, что их общий питерский друг готовит операцию, которая должна принести многие миллионы долларов. Возможно, это сообщение было послано Толянычем согласно информации, полученной от Козырева. Если историка действительно взяли в разработку, то не сомневаюсь, что в поисках сокровищ мне не раз придется столкнуться с этой организацией, возможности которой пока так и не ясны для нас до конца. Одно дело — вскрытые нами источники ее финансирования, пусть даже это и небольшая часть, но и она впечатляет, и совсем другое — знать всю агентурную сеть, связи в общественных кругах, наличие и количество людей, способных грамотно вести силовые методы борьбы с конкурентами, цепочки жизнеобеспечения — в общем все об инфраструктуре, о которой мы не имеем пока ни малейшего понятия.

Имеющиеся на сегодняшний день сведения из-за своей фрагментарности не дают полной картины, и все придется скорее всего выяснять мне. Во всяком случае, не сомневаюсь, что значительную часть будущих сведений Степаныч вменит в обязанность по добыче на мою голову.

Собираюсь в Питер. Катя сказала, что она меня одного не отпустит. Мамочка нашлась… Отвязаться от нее действительно трудно. Катя не желает слушать увещевания, а потому решаю смыться по-английски… В Питере сделаю так, чтобы она меня не нашла, а ведь будет искать — не сомневаюсь.

Узнавал насчет Гарика. Бедолагу подлечили капитально и в скором времени ему предстоит поработать на нас. В стане Белого начался передел, и выгодней иметь в серьезной группировке подконтрольного человека. Почему подконтрольного? Потому что, когда мы сваливали с дачи Белого, по моему сигналу туда, опередив милицию, примчалась наша группа подчищать следы. С охранной пленки снята запись того, как Гарик мочил двоих охранников Белого и разбирался со своим бывшим приятелем. Разумеется, в другие службы пленки с записями с мониторов Белого не попали.

Так что теперь Гарик — на длинном поводке, и никуда он, родной, не денется.

Вике я оставил денег вполне достаточно, чтобы прожить год по столичным меркам. Если у нее все в шоу-бизнесе сложится удачно, то скоро будем любоваться по ящику на нашу «звездочку». Ну и, разумеется, слушать на кассетах.

Отвалил я, как и хотел, тихо и незаметно. Придя домой вечером, дамы меня уже не застанут. Кате отведена комната, где я жил сам, потому как к родителям она возвращаться не хочет. На всякий случай я оставил ей телефон, но предупредил, что им можно воспользоваться, лишь когда дело касается жизни и смерти. На все другие варианты никто не откликнется. Катя побывала на нашей базе и сама прекрасно понимает, что организация, которую я представляю, более чем серьезная.

Но девочка она умная и лишних вопросов не задает.

Итак, пора настраиваться на новую заботу.

Надеюсь, Афанасий Сергеевич поправляется и будет рад вновь заняться поисками царского золота. Никому до него еще не удавалось напасть на след пропавших в смутные для России времена сокровищ.

Я почему-то уверен, что нам повезет. Есть у меня такое предчувствие, но даже если мы и найдем лишь небольшую часть целого, я и этим буду доволен. Мне интересен сам процесс поиска.

Из Пулково отправлялось прямиком в госпиталь к историку. В справочном мне сообщают, что Афанасия Сергеевича выписали и он находится на амбулаторном лечении.

Еду к нему домой, на Гражданский проспект.

Оле и полковнику я решил даже не звонить. Все равно в обозримом будущем мне вряд ли удастся выкроить время для встреч, так что пускай пока каждый из нас занимается своим делом.

Уверен, у них все в порядке, а вот с другом Саней хотелось бы серьезно потолковать, ведь не исключено, что его команда подчиняется людям из окружения «аскета». Степаныч советовал мне прозондировать почву в этом направлении.

Возле подъезда Сперанского торчит черная бээмвуха, в ней сидят два амбала. Это люди генерала. Историка плотно и навязчиво опекают. Стучусь в окошко машины. Быстрым профессиональным взглядом они окидывают меня с ног до головы.

Стекло опускается. Называю промежуточный пароль, то есть годный для любого дня. Один из амбалов набирает номер на сотовом телефоне. Удостоверившись, что соединился правильно, передает мне трубку.

Здороваюсь с генералом.

— Почему сразу не ко мне? — недоволен Старик.

— Если бы ты был ранен, то к тебе примчался бы в первую очередь, — смеюсь я в трубку.

Генерал бурчит что-то об упавшей дисциплине, потом переходит к делу:

— От историка сразу ко мне. Я все время у себя. Передай трубку…

Отдаю сотовый охраннику. Тот, выслушав генерала, кивает мне.

Прохожу в подъезд и поднимаюсь по лестнице. Навстречу вприпрыжку через три ступеньки сбегает шустрый парнишка лет восьми.

— Здрасьте! — приветствует он меня на ходу.

— Привет, — отвечаю ему.

Дети у нас, оказывается, еще не разучились здороваться со старшими.

Юнцы же норовят теперь вместо приветствия заглянуть в карманы своих сограждан. Меняются времена — меняются нравы. Это не я сказал, это кто-то из древних. Наверное, всегда старшее поколение недовольно молодежью. Мне же кажется, что у всех людей есть периоды, причем четко разграниченные определенными отрезками лет. "Вроде бывших у нас в союзе пятилеток. После прохождения одного из периодов начинается как бы новый виток в жизни, и хотя старое не забывается, но многое из ушедшего даже в своем новом поведении — просто не вернуть и не воспроизвести с той искренностью, как это было, скажем, лет десять назад.

Открывает мне дверь Афанасий Сергеевич, но за его плечом высится еще и амбальчик. Афанасий Сергеевич в своем стареньком махровом халате выглядит похудевшим еще больше и еще больше осунувшимся.

Но жизнерадостности в нем как будто даже прибавилось. Он за плечо втягивает меня в квартиру и начинает суетиться, пытаясь найти затерявшиеся под вешалкой тапочки.

— Видите, что вы натворили?! — смеется Афанасий Сергеевич, подавая мне шлепанцы без задников, в просторечии именуемые «ни шагу назад». — Квартира теперь прослушивается и просматривается, и вот такие вот огромные люди чуть ли не ежеминутно деформируют мою хрупкую ауру, — шутит он, кивая на громилу, застывшего в коридоре. Поздоровавшись с охранником, прохожу за историком в его кабинет.

— Афанасий Сергеевич, сделать вам чаю? — басит охранник.

— Да, Андрюша, если вас это не затруднит, и, пожалуйста, к чаю что-нибудь. Олег, наверное, голоден.

— Сейчас все будет, — обещает Андрюша и удаляется в кухню, на некоторое время заслоняя свет в коридоре.

— Вот такие теперь тут ходят, — смущенно говорит Сперанский, провожая взглядом охранника. — Как будто я министр какой-нибудь…

С Афанасием Сергеевичем мы проговорили допоздна и решили, что завтра же будем собираться в дорогу, — техническое обеспечение экспедиции, а также финансовую сторону предприятия вместе с охраной я беру на себя.

Двенадцать ночи, и мне приходится вызывать машину с базы, чтобы в соответствии с приказом явиться пред светлые очи генерала. У меня же сейчас тачки нет, а таксисты даже днем ни за какие деньги не отважатся пилить в карельскую глушь, тем более туда, где нет адреса.

Глава одиннадцатая

— Значит, ты полагаешь, что Толяныч — один из «смотрящих» и, может быть, одна из особо важных персон? — спрашивает генерал, выслушав мой отчет.

Микропленку я ему передал, и позднее Старик сам во всем убедится.

— Думаю, что дело обстоит именно так, — подтверждаю я, закуривая.

Генерал меряет шагами комнату. Мы уже с час ведем неторопливую и обстоятельную беседу.

Мне, если честно, хочется послать его подальше и завалиться спать. Летнее утро, солнце уже начинает золотить верхушки карельских сосен, а разговор наш все никак не может закончиться.

— Как там насчет золота? — вдруг спрашивает Степаныч, останавливаясь. — Я, как ты и просил, этого твоего Сперанского ни о чем не расспрашивал. А между прочим, почему это мне нельзя с ним поговорить? — улыбается хитро Степаныч. — Может, ты уже передумал и решил не делиться со стариком?

Затягиваюсь и выпускаю в потолок парочку голубых колечек дыма. Откидываюсь на спинку кресла.

— А действительно, почему я должен с кем-то делиться? — изрекаю задумчиво. — Каналы у меня есть. Проход в нашем дырявом кордоне я сделаю без проблем. Языки знаем, темой владеем… Слушай, Степаныч, а ведь хорошую идею ты мне подал, черт тебя дери!

Генерал садится напротив меня и наливает в чашки кофе.

— Когда купишь в Тихом океане остров, не забудь меня, старика, в гости пригласить, — вздыхает он. — Яхту за мной пришли или самолет. Мы ведь за границами не бывали. И золотишка все же отсыпь, а то у нас на базе оборудование уже ни к чер-р-т-ту…

Хмыкаю, потому что Степаныч вечно прибедняется, это у него такая манера поведения. У Старика за границей хватит всего, и новейшей техникой в случае чего он может нас обеспечить с избытком, и первоклассных спецов у него роты три наберется легко, ну и так далее. Поворчать по-стариковски он, конечно, любитель, а вот в спортзале с ним до сих пор не каждый, даже из молодых, решится попробовать спаринг.

— Нужно обеспечение, Степаныч, — говорю посерьезнев. — Вседорожник, но не бросающийся в глаза, связь на уровне, оружие, в общем по полной программе на небольшую экспедицию.

Степаныч качает головой, но тут же начинает притворно кашлять:

— Привыкли, понимаешь, на всем, кхе, кхе… готовеньком! «Связь на уровне» им подавай. «Новые русские» по сравнению с вами — нищие. А раньше, между прочим, из глухомани к телеграфу по полмесяца добирались, когда батареи садились. Да еще суток по трое хорошей связи дожидались. А знаешь, во сколько обходится нашим налогоплательщикам минута «спутниковой связи»? — Степаныч поднимает брови, показывая этим значительность той минутки.

Хмыкнув, закуриваю новую сигарету.

— То-то, — продолжает поучать «батя». — А вы чуть ли не анекдоты по связи этой травите или рассказываете друг другу, с какими женщинами на Елисейских полях или в Майами знакомство заимели…

Минут десять приходится слушать разглагольствования генерала о недопустимой расточительности «полевиков», которым созданы сейчас все условия для работы, что они, мол, живут от «вольного» и, слава аллаху, не совсем еще обнаглели и банковских корпораций не учреждают…

В общем, все в таком же духе. Я успеваю допить кофе, покурить, подумать о своем, когда генерал, наконец иссякнув, тянется за сигаретами и закуривает, довольный собой, что выпустил пар.

— Ну, а в напарники кого возьмешь, кроме своего дохлого архивариуса? — как ни в чем не бывало спрашивает Степаныч.

— Никого, — отвечаю решительно. — Там, может, золота тонны на полторы. У людей и не от таких денег крыша улетала.

Генерал кивает задумчиво.

— Возможно, ты и прав, Герасим, — говорит он, что-то прикидывая. — Проведем ваши документы прикрытия по ФАПСИ, и можете ковыряться где хотите. И все-таки надежный напарник тебе не помешал бы, — гнет он свое.

— Ты же знаешь, Степаныч, я ни с кем в паре подолгу не работал. Откуда у меня вдруг возьмется такой надежный и преданный?

Генерал загадочно ухмыляется.

— Может и найдется. — Он снимает трубку телефона внутренней связи: — Пригласите, пожалуйста, ко мне в 253/а, — говорит он диспетчерше.

— Интересно, с каких это пор мой шеф перестал мне доверять? — спрашиваю у него язвительно.

— А кто сказал, что я тебе не доверяю? — удивляется Степаныч, продолжая лукаво улыбаться, — наоборот, всегда безоговорочно доверял твоей интуиции.

Спорить с ним бесполезно, если уже уперся рогом… Посмотрим, что за типчика он мне навяжет. Хорошо, если это будет кто-то из старой гвардии, например Жорка. Впрочем, и в нем я не могу быть уверен на сто процентов, когда дело касается таких огромных денег.

При виде золота утрачивали контроль над собой даже кристально честные люди. А тут речь идет, возможно, о сотнях килограммов. В себе-то я уверен. В Афанасии Сергеевиче тоже. А вот относительно других? Не знаю, не знаю…

Открывается дверь, и так же широко я открываю рот, замолкая на полуслове.

В комнату входит Катя.

Генерал, смотря на меня со стороны, тихо хихикает. Прям пацан какой-то нашкодивший. Этого я от Степаныча не ожидал!

— Добрый день, дорогой! — говорит улыбаясь Катя, подходя к нам.

Поднимаемся с генералом из кресел, встречая даму, как и полагается джентльменам, стоя.

— Присаживайтесь, господа, — разрешает нам Катя и сама устраивается в кресле, закинув ногу на ногу, благо она не в юбке, а в джинсах. — Дорогой, я не успела тебе позвонить, чтобы ты меня встретил, но я не виню тебя за это, — прощает она мне грехи, которых не было.

Улететь я тихо улетел, но черт возьми эту Катю!..

— Вам кофе? — галантно рассыпается перед ней в любезностях генерал. Мне его поведение непонятно.

— Спасибо, Дмитрий Степанович, с удовольствием, — кивает Катя благосклонно.

— Да у вас тут чистой воды сговор! — не выдерживаю я их театральных подмостков. — А ну-ка, колись, Степаныч, ты мне ее подсунул с самого начала?! — пристально смотрю генералу в глаза.

Он улыбается, но взгляд не отводит.

— Что значит подсунул, дорогой?! Разве я вещь какая-нибудь? Ты уж, пожалуйста, выбирай выражения! — обижается Катя.

Полностью игнорирую ее слова, смотря все так же на Степаныча. Жду от него ответа на заданный вопрос.

— Ну, оружием клянусь! — сдается генерал. — Веришь?

Остается только поверить клятве старого вояки. Клятва серьезная. Нахмурившись, молча беру со столика сигареты. Генерал поднимается с кресла.

— Пойду я. Вы тут побеседуйте, скоординируйте свои дальнейшие действия… — драпает Степаныч.

Иду провожать начальника. Выходим на улицу.

— Даже я понимаю, что такая дама в вашей экспедиции может быть просто незаменимой, — начинает генерал, как и положено старшему по званию. — С ее способностями — только у нас и работать.

Я прекрасно понимаю его позицию: лучшая защита — это нападение.

— Незаменимых не бывает, — отвечаю мрачно.

— Не согласен! — возражает он. — Таких, как она — единицы! Ведь все нынешние разрекламированные провидцы и чудотворцы — сплошь и рядом жулье! А тут перед нами настоящий уникум. Она же…

— Да я не о том, — перебиваю его. — Она что, у нас теперь в штате числится?

— При чем здесь это? — искренне удивляется Степаныч. — Нет, конечно. Да пойми ты, я же мог бы накачать твоего архивариуса сывороткой, он бы тогда мне выложил, как миленький, все, что знает с детства. Ну, а людей у нас хватает — отправил бы за золотом этим дивизию. Да только шуму бы было! Москва, как пить дать, узнала бы об этом деле, а ты сам понимаешь, что происходит, когда в серьезные вещи вмешивается столица…

Киваю, с этим доводом я согласен. Там, куда влезают столичные чиновники, пытающиеся контролировать сразу все и везде, хрен что слепишь дельное. А благодаря Кате операцию можно осуществить очень тихо и без лишнего напряга.

— То-то и оно, — Степаныч отечески треплет меня по плечу. — Так что не валяй дурака. К тому же девчонка от тебя без ума.

Генерал начинает спускаться с крыльца. Я молчу.

— Эх, будь я помоложе лет на двадцать, — самодовольно заявляет шеф и, тряхнув седой головой, подмигивает мне. — Так что, давай, лови момент, Герасим… Ладно, отдыхайте. О делах продолжим завтра. Вернее, уже сегодня. В двенадцать ноль-ноль — ко мне. И чтобы не опаздывать! — Он уходит по тропинке к административному корпусу, в котором у него и кабинет и личные апартаменты.

Возвращаюсь в коттедж. Катя делает вид, что с увлечением смотрит телевизор. Просто обалдеть можно от этой дамы. Сверхсекретная база, а она когда захочет — тогда и приходит, захочет, уходит. Никаких ей не требуется пропусков и удостоверений. Фантастика. Может, и прав генерал — с ее способностями только и гоняться за мифом. Да бог с ней, пусть' остается, но разговаривать я с ней не собираюсь. Терпеть не могу, когда мне кто-то навязывается в помощники.

Плюнув в сердцах, иду в ванную. Помоюсь — и спать. Достала меня эта Катя. Все. Никаких дел. Никаких Кать. Я сейчас только отдыхаю.

Глава двенадцатая

Через два дня на казенном «жигуленке» едем с Катей в город, чтобы отвезти Афанасия Сергеевича на базу.

Генерал приготовил нам необходимые документы, оснащение.

Все, что понадобится дополнительно, включая и машину, получим уже в Новосибирске, так как по плану историка в этом городе мы также должны обязательно побывать.

Прежде чем выехать, я позвонил и предупредил, что сегодня с его квартиры снимут наружную охрану. Личный телохранитель Андрюша вместе с нами тоже поедет на базу.

Выезжаю под арку внутрь просторного прямоугольного двора, в центре которого расположено двухэтажное здание детского садика. Разворачиваюсь, не доезжая метров пятидесяти до нужного нам подъезда.

Давняя привычка оставлять машину подальше от «места работы», чтобы она не «светилась» и можно было всегда ею воспользоваться.

Припаркованных автомобилей во дворе не так уж и много. Вылезаем из машины и идем к подъезду.

Я теперь с Катей разговариваю только по делу. Она, конечно, обижена, но это ее проблемы. Добилась своего, навязалась — терпи… Пусть думает обо мне что хочет, мне без разницы! Лето выдалось жаркое, но я вынужден ходить в пиджаке, так как постоянно таскаю с собой пистолет. С «глоком» я не расстаюсь даже в постели. Надо привыкать к сторожевому режиму. Идем не торопясь по тротуару.

— Долго еще ты будешь на меня дуться? — спрашивает Катя грустно.

— Не люблю нахальных «инициативников», — отвечаю бесстрастно, а сам тем временем просматриваю территорию возле дома.

Дежурной машины возле подъезда нет. Парни, как только получили приказ сниматься, выполнили его мгновенно. Прекрасно их понимаю. Кому охота торчать с утра до вечера в прогретой солнцем машине?

Поднимаемся на этаж. Звоню. Проходит минута-другая, а нам никто не собирается открывать. Что за ерунда? Пробую ручку дверей, та легко поддается. Отпихнув Катю к лифту, выхватываю пистолет из-за пояса и, скинув предохранитель, боком по стене просачиваюсь в коридор.

Катя спокойно заходит следом и говорит, что в квартире никого нет ни живых, ни мертвых.

Расслабившись, осматриваю одну за другой все комнаты. По квартире словно ураган пронесся. Из шкафов выброшены на пол вещи, бумаги, книги. В кухне с полок снята посуда и перевернуто вверх дном помойное ведро.

Катя достает из сумочки сотовый телефон и подает его мне. Беру трубку и набираю номер генерала. Пересказываю ему, что здесь произошло. Степаныч говорит, что сейчас пришлет своих оперативников. Отдав Кате трубку, прохожу к окну и открываю раму с одной стороны. В комнате после устроенного кем-то бардака на редкость пыльно и душно.

— Вот черт! — ругаюсь, глядя во двор.

— Ты что, Гера? — спрашивает Катя с другого конца комнаты.

— Смотри! — киваю в окно.

Во двор входят Афанасий Сергеевич и его охранник Андрюша. Они, очевидно, ходили в магазин, так как оба нагружены бумажными и полиэтиленовыми пакетами. Вернее, нагружен охранник — у Афанасия Сергеевича в руке только один пакет, другой рукой он энергично размахивает, что-то рассказывая Андрею.

Андрюша, я вижу, так заслушался, что положил на инструкции, глаз не сводит с историка, вместо того чтобы смотреть по сторонам, и руки у него заняты. Интересно, каким он местом или чем собирается в случае чего доставать свой пистолет?

— Очень тревожно, — вдруг произносит Катя.

Бросив на нее взгляд и заметив, как она бледнеет, мгновенно выхватываю оружие, приводя его в боевую готовность.

Катин индикатор сбоев не дает.

Спрашивать ее, в чем дело, уже не надо.

Вижу, как из-за угла здания детсада выскакивает черная «девятка». Скорость она уже набрала приличную. До Афанасия Сергеевича и охранника остается метров тридцать. Не раздумывая, дважды стреляю в воздух.

Андрей реагирует мгновенно. Пакеты летят на асфальт, а Афанасий Сергеевич, отброшенный могучей рукой, отлетает через низкие кустики на газон, не успев сообразить, что происходит.

А происходит следующее — из «девятки» бьет автоматная очередь. Андрей, несмотря на свое. внушительное телосложение, делает стремительный пируэт, одновременно выпуская несколько пуль по машине. Я сверху дырявлю «девятку», расстреливая ей крышу и лобовое стекло. Охранник, кувырнувшись по асфальту, вдруг выгнулся и упал лицом вниз.

Вгоняю в черный автомобиль всю обойму «глока». Уверен на девяносто девять процентов, что живых в машине не осталось. Тридцать два патрона в цель — это не мало.

«Жигуль» с грохотом врезается в припаркованный у тротуара, пустой «опель». Еще не успел стихнуть звук удара машины об машину, как я несусь по лестнице вниз.

Выскакиваю из подъезда. Афанасий Сергеич уже спешит на помощь лежащему без движения охраннику. На бегу контролирую ситуацию. Из покореженной «девятки» никто не высовывается.

Андрей прошит двумя пулями, и в пиджаке со спины видны два входных отверстия. На асфальте уже растекается лужа крови.

У парня дела могут быть хреновенькие, но точно пока не определить. По асфальту позади меня цокают каблучки Катиных туфель. Приподнимаю голову охранника. Его взгляд туманится, и он тихо стонет.

— Потерпи, Андрюша, потерпи, — успокаиваю его.

Оборачиваюсь на звук разбитого стекла. Катя сотовым телефоном расколола стекло припаркованной неподалеку «мазды» и вытаскивает из нее аптечку. «Мазда» противно визжит сигнализацией.

Хорошо, что во дворе в момент перестрелки по счастливой случайности не оказалось прохожих.

— Как он? — наклоняется ко мне историк. Голос у него дрожит, что неудивительно.

— Не знаю, — говорю что есть. Катя подает аптечку.

— Катя! Быстро с Афанасием Сергеевичем в машину и уезжайте! — приказываю ей.

Больше время на них не трачу. Девушка берет историка под руку и ведет его к нашей машине.

Аккуратно поворачиваю Андрея на бок. Все-таки ему повезло. Ранение сквозное и, по идее, не должно убить парнишку. Опасным может быть только внутреннее кровотечение.

Слышу приближающийся рев милицейской сирены и скорой помощи.

— Терпи, Андрюша, сейчас тебе помогут, — говорю охраннику, но он уже без сознания и меня не слышит.

Опускаю его на асфальт.

Во двор влетает «уазик» группы быстрого реагирования МВД. Пора и мне отсюда отчаливать. После всех моих за истекший месяц выкрутасов с полицией встречаться лишний раз ни к чему.

Отваливаю не спеша к ближней арке. В нее уже въезжает машина скорой помощи. Рукой показываю водителю скорой, куда ему нужно проезжать. Слышен скрип тормозов ментовской машины метрах в пятнадцати от меня.

— Гражданин в сером костюме! Остановитесь! — на весь двор орет в матюгальник мент из «уазика».

Несомненно это ко мне. Не оборачиваясь, захожу под арку. Взвывает двигатель «уазика». Но и мы тоже не пальцем деланные — срываюсь с места, как спринтер на короткой дистанции.

Выскочив на улицу, несусь по проспекту. Людей больше чем надо, но, что самое важное, вдоль проезжей части у тротуара тянутся желтые металлические ограждения. Ментовской машине придется объезжать их метров за двести.

Распугивая прохожих, перемахиваю через ограду и выскакиваю на проезжую часть.

Слышу визг тормозов слева. Отпрыгиваю от мощного капота «форда» и, проскочив под носом у допотопного «москвича», выбегаю на широкую разделительную полосу, устроенную под газон. Через дорогу ко мне спешат двое полицейских с короткоствольными «калашами» в руках.

Увернувшись от «икаруса» и помешав еще парочке автомобилей, которым пришлось резко тормозить, так, что один из «жигулей» развернулся боком, перегородив проезжую часть, выскакиваю на тротуар и мчусь в направлении скопления коммерческих ларьков у перекрестка.

Полицейские не отстают, но и догнать не могут. Стрелять им здесь нельзя — вокруг полно народа, который шарахается от нас, как от прокаженных.

Ныряю в толпу возле ларьков и, расталкивая граждан руками, пробиваюсь к перекрестку.

На моем пути неожиданно вырастают двое милиционеров. Один из них лихорадочно расстегивает кобуру, второй хватается за дубинку.

Делаю вид, что бросаюсь именно на него. Молодой сержант, чувствуя, что не успеет достать пистолет, пытается нанести мне удар в голову. Чуть приседаю и ухожу вправо, поднырнув под его руку. Второй с размаху бьет дубиной, целясь мне в середину корпуса. Но на этом месте меня уже нет. Дубинка со свистом врезается в живот его напарника. Сержант кхекает и складывается пополам. Носком ботинка правой ноги тут же достаю по уху рядового, держащего дубинку, и, пока он оседает вниз, продолжаю бег.

Автоматчики, проталкиваясь через народ, — уже рядом. Публика возле ларьков наконец уяснила, что дело пахнет порохом, и с воплями разбегается в разные стороны. Паника получается отличная. Подныриваю под бегущих и встаю за угол ларька.

Один из автоматчиков пробегает мимо, второй слегка замедляет шаг, запутавшись в скопище мирных граждан. И вот здесь-то я его и вылавливаю, как обезьяна вошку в шерсти. Паренек только пискнул у меня в руках и тотчас затих, рухнув без сознания на заплеванный, в окурках и грязных бумажках асфальт. Отпихиваю ногой его автомат подальше.

Огибаю ларек и, прикрываясь микроавтобусом, стоящим под разгрузкой, ищу взглядом поверх толпы, куда подевался первый автоматчик. Нахожу. Тот растерянно вертит головой, стоя спиной ко мне. От него до меня шагов пять. Вижу, как парень судорожно стискивает автомат в руках. Сейчас у него такое состояние души, что он шмальнет не задумываясь, как только я появлюсь перед ним. Схватив с ближайшего лотка крупное яблоко, слегка высунувшись из-за автобуса, резко запускаю спелый плод в голову автоматчика, пока он смотрит в другую сторону. В тот момент, когда полицейский поворачивается ко мне лицом, яблоко с чмяканьем врезается ему в переносицу. Теперь разоружать его не требуется. Бойца мгновенно вырубает вчистую. Автомат звеня падает на асфальт, и тут же гремит выстрел. Пуля, ударив в бордюр тротуара, отрикошетив, с визгом уходит в небо, по чистой случайности никого не зацепив. Тем и плох «калаш», что имеет такие вот случайные выстрелы от ударов.

Выбегаю к перекрестку. Красный свет. Поток машин замирает. Водители и их пассажиры с интересом наблюдают за суетой вокруг ларьков.

Замечаю среди ожидающих зеленого света автомобилей «мерседес», в котором, кроме водителя, никого нет. Сегодня до кучи не повезет одному из «новых русских».

Лавирую между машин и, подскочив к «мерсу» с левой стороны, рывком открываю переднюю дверцу.

Навороченный мен, лет под сорок, в белом костюме-тройке, разговаривает по мобильному телефону. С удивлением и негодованием поворачивает ко мне заплывшее добрым жирком лицо, но сказать ничего не успевает.

Ударом кулака в нос вырубаю его и вышвыриваю хозяина комфортной лайбы на дорогу. Извини, браток, у меня дела поважнее.

Прыгаю за руль и давлю на педаль акселератора, протискиваясь между новеньким «фольксвагеном» и древним, полусгнившим «запорожцем». Скрежет сбоку, хлопок — и у «фолькса» отлетает правое наружное зеркальце.

Выруливаюсь на трамвайные пути и быстренько, помяв заднее крыло тихо плетущемуся через перекресток сорок первому «москвичу», заложив вираж между грузовичком и рейсовым автобусом, несусь к выезду из города.

Взвывают сирены, и в зеркале заднего вида вижу нерадостную картинку — с перекрестка за мной потянулись сразу две ментовских машины: одна «форд» ГАИ и белая с синими .маяками на крыше «шестерка» патрульно-постовой службы. Таким тачкам тягаться с «мерсом» тяжело на незагруженной трассе, но в городе, и тем более днем, когда движение столь затруднено, что еле умудряюсь не разгромить весь попадающийся мне на пути транспорт, достать меня им будет легче.

Краску я уже содрал не с одной из идущих по моей стороне машин. На «мерседесе» коробка-автомат, что облегчает вождение в плотном потоке транспорта. Но с проспекта нужно уходить. Где-то впереди полицейские наверняка уже начинают блокировать центральные дороги через район.

Перед трамвайной остановкой резко сворачиваю вправо и, подрезав какого-то «чайника» на «волге», с ходу преодолеваю по касательной невысокий бордюр. Тут же беру влево, чтобы не зацепить крылом женщину, гуляющую по газону с маленькой собачкой, и сношу к чертовой матери небольшое деревце.

Прохожие, став свидетелями такого необычного ралли, прячутся в подворотни подальше от возможного направления моего пути.

Я еще и сам не знаю, куда мне здесь ехать. За мной, также не щадя машины, на газон вылетают ментовские тачки. Веселая у нас пошла заморочка.

Хочется курить, но времени ползти в карман за сигаретами нет. На скорости под сотню км приземляюсь на дорожку, ведущую под арку панельного дома. Часто давлю на сигнал, отпугивая случайных пешеходов. Двор — проходной. Посредине что-то строится, окруженное дощатым забором. Слева не объехать — полно припаркованных машин, справа… Успеваю заметить играющих возле подъезда детей.

«Мерседес» проламывает дохлый заборчик, за которым, слава богу, ничего пока не построено и даже яма под фундамент не вырыта. Пролетаю огороженное пространство и тараню забор по другую сторону участка. Небольшой кустарник, парочка сломанных молодых березок — и выскакиваю через арку из двора с другой стороны большого дома.

Менты плотно висят на хвосте. Правда, «жигуль» все же немного отстает от «форда».

Передо мной достаточно длинный участок дороги без машин и людей. Справа тянется пустырь. Нужно попытаться потянуть до виднеющейся вдали товарной станции. Почему попытаться? Именно потому, что один из ментов показался из окна «форда» с «калашем» в руках. Никакой честной игры, заразы, чуть что, сразу стрелять!

Втапливаю газ и бросаю машину влево.

Рушится заднее стекло, и одновременно в лобовом справа от меня и моей головы появляются маленькие дырочки с паутиной трещинок вокруг. Еще несколько выстрелов — и чувствую, что машину повело. Прострелили сученки все-таки покрышки. Мент выпускает по мне целую очередь. Стекло отлетает большим куском вверху, куда вошел рой пуль.

Лихо парни работают, ничего не скажешь. Мочат только на поражение. Вошли в азарт, охотнички!

Машину тянет неумолимо вбок, и с грохотом вылетаю на пустырь, который весь горбатится кочками и кучами песка, мусора да ямами всевозможных калибров. Пару раз машину подбрасывает, как на трамплине, и через несколько секунд «мере», разбив капотом груду мусора, останавливается.

Выскакиваю из машины и, перепрыгивая ямы, несусь к железнодорожным путям, вдоль которых тянется густой, покрытый пылью кустарник.

Справа от меня вырастают фонтанчики поднятой вверх земли и пыли. Слышится автоматная очередь. Тут же грохаюсь на брюхо. Надо мной с веселым чириканьем проносится смерть.

Перекат вбок — и снова рывок вперед на несколько метров. Опять падаю — и опять пули проходят выше над головой. Чертовы идиоты, наберут же ублюдков в ментовку! Таким психам дай волю, они все нас, блядь, перестреляют!

Оглянувшись, вижу, что полицейских аж пятеро. Несутся вприпрыжку и, что самое паршивое, догоняют с вредной для моего здоровья быстротой. Спортсмены, мать…

Ладно, мальчики, пора все-таки охладить ваш пыл.

Рванув из-за пояска «глок», отвечаю преследователям тремя сериями по два выстрела. Валить пацанов не хочу, в отличие от их намерений. Поэтому луплю в землю у них перед ногами.

Полицейские пытаются скрыть свои задницы от неожиданного сопротивления предполагаемого сначала зайца.

Падая, расползаются по щелям. Делаю последний рывок и спрыгиваю, в глубокую пересохшую канаву. Пули запоздало поют над головой. Бегу вдоль сухого русла, через каждые метров десять оглядываюсь. До железнодорожного узла осталось совсем чуть-чуть. Торможу и высовываюсь из канавы.

Менты перебежками, как на боевых, часто залегая, подбираются к месту, где я спрыгнул. Вот придурки! Я уже отбежал метров на шестьдесят в сторону. Пора слегка еще тормознуть бойцов.

Жду, когда они снова начинают двигаться.

Бегут трое. Посылаю им под ноги пятикратное предупреждение. Полицейские снова бухаются на землю, за свои кочки и в ямы. Не знаю, как эти, но опытный боец давно бы понял, что убивать их я не хочу, только лишь отпугиваю. Я стреляю четко у парней перед ногами, а рядом с ними не просвистела ни одна пуля моего «глока». При ином раскладе положить этих сосунков — минутное дело. Хрен с ними — пусть живут.

Не суетясь, продолжаю путь. Наверняка сюда скоро подтянутся ударные силы ОМОНа. Лучше бы они задержались, иначе придется играть уже в серьезные мужские игры. Просто, как зайца, подстрелить себя я никому не позволю, а для этого мне придется демонстрировать ментам, чему учат в элитных спецподразделениях разведки России.

Пахнет смолой, соляркой, мазутом и почему-то луговыми цветами. Ныряю в большую дренажную трубу, проложенную под железнодорожной магистралью.

Слегка пригибаясь, бегу по ней и вскоре оказываюсь по другую сторону рельсов.

Вдоль насыпи устремляюсь к станции, где стоят в ожидании перевозок груженные песком и щебнем, открытые платформы, рефрижераторные секции и обычные грузовые вагоны.

Выглядываю из-за насыпи. Пока можно сказать только одно — мама, не горюй!..

К пятерке легавых присоединяются еще три группы. Из подкативших к станции трех «уазиков» сыплются менты. Сюда же мчится, волоча за собой шлейф пыли, зеленый микроавтобус ОМОНа.

Сейчас меня начнут обкладывать, как распиздяя духа, отбившегося от своего отряда в горах… Только здесь — горы вагонов и песка со щебнем, а вот что касается веселой охоты — думаю, она после еще долго будет сниться этим воякам…

Станционные рабочие в оранжевых жилетах, побросав инструменты, с интересом смотрят на вытягивающиеся вдоль станции полицейские силы.

Проверяю наличие полных обойм к «глоку». Две удлиненные по тридцать три патрона в каждой, правда одна из них уже початая, и две укороченные по девятнадцать зарядов. Ну что же, боеприпасов достаточно. Будем воевать.

Выбираюсь к ближайшему тупику, где на ветке стоят вагоны, груженные мелким речным песком. Где-то рядом отрывисто подает сигнал маневровый дизельный тягач.

Станционный диспетчер, как всегда, абсолютно неразборчиво через громкоговоритель отдает какие-то команды рабочим.

Меня замечает группа ремонтников. Толкая друг друга, они показывают на меня пальцами, улыбаются. Им, видите ли, весело. Что бы они не слишком веселились по моему поводу, грожу им издалека пистолетом. Работяги с криками разбегаются. Сейчас на станции поднимется паника. Вот и хорошо — пусть спрячутся в пристанционных постройках и нос оттуда не высовывают, чтобы не поймать шальную пулю.

Вижу вдали омоновцев в тяжелых армейских бронежилетах и касках с забралами. «Кадаши», естественно, также при них. То обстоятельство, что парни надели «броники», меня даже радует — пуля, выпущенная из «глока», бронежилет не возьмет, но с ног свалит. Главное, вывести владельца «лифчика» из строя, пусть на время, но этого уже достаточно.

Омоновцев человек пятнадцать. Ментов — примерно столько же. «Что-то маловато на одного беглого с пистолетом в руке», — усмехаюсь про себя и навскидку, без интервалов, отстреливаю шестерых бойцов ОМОНа. Удары посланных ной пуль из длинноствольного «глока» настолько сильны, что ребята мгновенно валятся на землю без сознания, уяснив себе на будущее, что такое запредельный удар пули по броне. Остальные быстро залегают.

Прикрываются колесами платформ, но огонь не открывают, так как цели пока не видят.

Не высовываясь, продолжаю продвигаться вдоль насыпи.

Метров через пятнадцать осторожно приподнимаю голову над рельсами. Полицейские короткими перебежками приближаются, часто залегая за колесными парами вагонов.

Сейчас мне стрелять неудобно. Когда бойцы бегут, я вижу только их ноги, а когда залегают — каски и плечи. По головам я, разумеется, стрелять не собираюсь, но по ногам придется, иначе мне живым отсюда не уйти.

Целюсь более тщательно и, прострелив троим бойцам ляжки, бегу дальше. Впереди огороженная проволочным забором свалка металлолома, а за ней начинается лес. Территория большая, и самое главное, что она дальней своей стороной способна вывести меня из переделки.

Треск автоматных очередей и свист пуль над насыпью — все понятно: полицейские стрелки применяют обычную армейскую тактику: прикрывают передвижение основной ударной группы.

Снова высовываюсь, прикрываясь колесом вагона. Посылаю несколько пуль вправо и столько же влево… Еще трое атакующих корчатся на рельсах, держась за ноги.

Пуля ударяет в щебенку совсем рядом со мной, возле головы, и каменная крошка сечет лицо. Хорошо, что глаза остались целы.

Втягиваюсь назад, за насыпь. Слепого эти мальчики точно пристрелят. Они же злые и глупые.

Оцениваю ситуацию: если хвост оцепления продвинется чуть резвее и зайдет мне в тыл, тогда я действительно буду поставлен в трудное положение. А значит, без жертв точно не обойдется. Но никто из ментов не отчаялся пока на такой шаг, и все тянутся цепью, не решаясь провести вышеупомянутый маневр. Парни, я вижу, в герои не лезут. Похоже, они все-таки уяснили, что имеют дело не с простеньким, охреневшим от горя бандитом, и не спешат получить пулю в лоб.

Делаю спринтерский рывок по канаве и через минуту перемахиваю через невысокое ограждение свалки.

Перекатившись по земле, шустро отползаю за груду железа. Мой бросок заметили, и пули акаэмов высекают искры из накиданных в беспорядке друг на друга швеллеров и ржавых чугунных колес. В уши бьет противный визг частых рикошетов.

Выбираю местечко поудобней и, просунув «глок» между железяками, как через амбразуру, методично отстреливаю набегающих. Двоих укладываю попаданиями в бронежилеты, третьему дырявлю ляжку. У патрульных «броники» легкие и ненадежные. «Глок» может их пробить, поэтому не особенно усердствую.

До меня доносятся отрывистые приказания командира отряда ОМОН, у которого бойцов, годных к строевой, на данный момент почти не осталось. Не думаю, чтобы даже такие крепкие парни способны были быстро прийти в себя после ударов пуль о кевлар. Впрочем, всякое бывает.

Полицейские, кажется, залегли теперь прочно и лишь слегка постреливают огрызаясь. Но патроны напрасно не жгут. Вот и пусть подумают, полежат…

— Эй! Стрелок! — орет командир ОМОНа. — Кончай дурить! Бросай пушку, пока серьезных дел не натворил!

Похоже, прижал я их не слабо. Если бы могли взять наскоком, то не стали бы уговаривать. Заложников у меня нет, можно мочить не стесняясь. Можно, но не получается. Сейчас их старшой начнет давить на психику, тянуть время.

— Слышишь?! — продолжает омоновец из-за платформы. — Даю тебе пять минут на размышления!

Смотри какой добрый. Наверняка вызывал подкрепление и дает мне время загнать себя в ловушку. Хрен ты попал, командир. Пора отрываться по-нормальному, пока здесь не появились краповые с вертолетной поддержкой.

Выпустив очередь по вагонам, перескакиваю пригибаясь от одной кучи металлолома к другой, устремляясь в сторону леса. Меня никто не преследует, но это еще ничего не значит.

Неподалеку расположена воинская часть, там народу хватит, чтобы прочесать местность.

Углубляюсь в заросли малины, но уже метров через сто начинается густой ельник.

Решаю двигаться в направлении ближайшей трассы. Нужно успеть ее перескочить, пока не оцеплен весь район.

Впрочем, я особо не волнуюсь, так как знаю — полицейским такую акцию своими силами не осуществить, а чтобы раскачать военных на взаимодействие, потребуется часа два-три. За этот интервал я могу добраться хоть до Северного полюса.

Паршиво, но мой костюм пришел в полную негодность. Весь в мазутных пятнах, ржавчине, глине, и рукав держится на честном слове. В таком виде я, разумеется, в город вернуться не смогу. Придется тогда воевать с каждым полицейским патрулем.

Через десять минут выхожу к трассе и двигаюсь вдоль нее через лес в направлении города. Пройдя с километр, вижу, что дорога уходит вправо. Лес закончился, теперь до горизонта простираются совхозные поля. На открытое пространство выходить не стоит, значит, рридется делать крюк километров с шесть, не меньше, по краю леса.

Чертыхнувшись, собираюсь уже пуститься в обход, но тут меня обгоняет и останавливается черная двадцать четвертая «волга». Из нее выбирается солдат и поднимает капот. С правой стороны вылезает офицер с погонами полковника. Больше никого в машине нет. Трасса, прямо скажем, не перегружена транспортом.

В сторону города пылит только одинокий КамАЗ с прицепом. Дожидаюсь за кустами, пока грузовик проедет мимо. Прогремев металлом кузова и подвесок, КамАЗ уходит за поворот, подняв за собой шлейф пыли.

Выбираюсь на открытое место и, встав так, чтобы меня заметили сразу, вскидываю пистолет, дабы не было сомнений относительно моих намерений:

— А ну-ка быстро ко мне! Оба!

Они, как по команде, поднимают головы от двигателя в мою сторону.

Собственно, команда и была.

Полковник в полном замешательстве, рядовой очумело таращится на мой пистолет и украдкой поглядывает на своего командира.

— Вас что, бля, два раза приглашать?! Бегом сюда!! — рявкаю я.

Полковник неуверенной походкой идет ко мне, потом останавливается.

Рядовой семенит рядом.

Отступаю в кусты, но так, чтобы военные меня видели.

— Идите туда, — говорю им и показываю кивком на заросли ивняка и рябины.

— Что вам нужно? — стараясь не уронить достоинства, спрашивает; полковник.

— Сейчас все узнаете, — отвечаю спокойно. Военные входят в заросли.

— Стоять! — приказываю им. — Солдату — лечь лицом вниз, руки на голову! Полковнику — раздеться!

— Вы в своем уме?! — взрывается офицер, но я не даю ему договорить, тычком пальца в печень заставляю принять позу прачки.

— Я не люблю повторять дважды. Быстро разделся!

Офицер, пыхтя, начинает снимать с себя форму. Он полноват, но если не вылезать из машины, никто и не заметит, что у меня форма на два размера больше чем следует. Правда, для чина полковника я слишком молод, но это уже предрассудки. У меня в кармане удостоверение офицера ФАПСИ и пластиковая карточка с личным кодом и высоким уровнем допуска к особо секретным государственным документам по обороне. Такие «корочки» есть не у каждого генерала. По удостоверению я майор, но полиция в курсе, что мне дано право надевать форму любых родов войск и носить такие погоны, какие понадобятся. У этого полковника эмблемы ракетно-космических войск. Почему бы и нет?

— Что у тебя с машиной, пацан? — спрашиваю уткнувшеюся носом в землю солдата, надевая полковничью рубаху и галстук.

— Трамблер… Бегунок надо менять… — бубнит рядовой.

— Понял… — смотрю на половника. — Машину вам доставят в часть, господин полковник, не беспокойтесь, пожалуйста. И убедительно вас прошу: потерпите и не заявляйте в милицию… — говорю ему, влезая в форменные брюки. Ботинки приходится оставить свои — у офицера неимоверно огромный размер ступни.

— Кто вы такой? — спрашивает он, с трудом влезая в мои брюки. — Что все это значит?

— Обычное недоразумение, какие у нас случаются ежедневно, — поясняю я. — За мной охотятся милиция, ОМОН и бог знает кто еще из питерских силовых структур. К сожалению, у меня нет времени входить с этими парнями в близкий контакт, хотя им этого очень хочется, поэтому приходится использовать столь неординарные способы, чтобы от них оторваться, — улыбаясь, затягиваю узел галстука и облачаюсь в полковничий китель. Перекладываю свои документы и портмоне в карман кителя, а полковнику возвращаю его. — Вы удовлетворены моим ответом? — интересуюсь с усмешкой.

Полковник молча пожимает плечами.

— Назовите номер вашей части… — прошу его. — Машину вернут в целости и сохранности.

Офицер называет, саркастически усмехаясь. Ясное дело, он мне не верит. Убеждать его, что все будет так, как я обещаю, некогда.

— И все-таки потерпите до утра, не заявляйте в милицию, — говорю ему на прощание.

В машине просто сбито зажигание. Поворачиваю бочку трамблера на несколько миллиметров вправо и завожу двигатель. Полковник с солдатом так и не вышли пока к дороге.

Отруливаю от обочины и мчусь в город. По пути меня несколько раз останавливают пикеты ОМОНа, но, рассмотрев мои серьезные корочки, пропускают без лишних вопросов. Из таксофона звоню диспетчеру, сообщаю, где я нахожусь, и прошу, чтобы мне выслали машину. Загнав «волгу» во двор ближайшего дома, включаю музыку в салоне и приготавливаюсь ждать.

Глава тринадцатая

— Это же надо такое устроить?! — мечет громы и молнии Степаныч, сидя за своим рабочим столом, его пристальный «генеральский» взгляд прожигает мою грешную оболочку. — Во дворе Сперанского трое убиты. Ранены девять бойцов ОМОНа и пятеро милиционеров группы быстрого реагирования. Вдобавок ко всему, унижен начальник войсковой части..

— Реагируют они не очень быстро… — бурчу я, с трудом сдерживая смех.

— Что? — не понимает генерал.

— Паршивая, говорю, у них реакция. Любого нашего курсанта против них выставить — десяток ментов положат одной левой. Причем не рукой, а ногой.

Старик хоть и хмурится, но ему, конечно, приятно слышать мои слова.

— М-да… — тянет он якобы неодобрительно, но в его голосе слышится гордость за своих птенцов. — Учу я вас, учу, а вы все одно как волки, — только в лес и смотрите…

Сижу молча, не возражаю. Настроение у Степаныча после моей маленькой войны на окраине Питера отличное.

Старый вояка, прошедший за свою жизнь такое, что многим из нас не снилось даже в кошмарном сне, доволен своими кадрами, хотя старается этого не показать.

— Ладно, к делу, — после недолгой паузы говорит он. — Когда решил отправляться?

Вчера вечером, после того как Катя удачно доставила Афанасия Сергеевича на базу, он вдруг объявил, что нужно съездить в одно место и забрать последнюю тетрадь из дневников царского офицера.

Наверно, никогда за весь период существования базы на ее территории не было столько посторонних людей — аж целых двое!.. Времена меняются, и даже у нас это заметно.

— Придется съездить со Сперанским, — говорю генералу.

— Люди нужны? — спрашивает он, еле заметно усмехаясь.

— Разве что кого-то зарыть там, где мы сначала откопаем… — мрачно шучу я.

— В уголовном розыске, то бишь, как их там теперь? В криминальной милиции на тех троих, кого ты положил во дворе архивариуса, ничего нет. Они для ментов чистые, но документы у них насквозь фальшивые… Машина была угнана в Варшаве три месяца назад… — Степаныч достает ив стола тонкую папку. — Зато у нас на них кое-что имеется… — самодовольно изрекает он и, надев очки в золотой оправе, бросает на меня исподлобья лукавый взгляд.

Жду, что он скажет дальше.

— Судя по данным дактилоскопической экспертизы, один из них поляк, уроженец города Кракова — Юзеф Беленчик. Трижды судим за грабежи у себя на родине. Имеет… теперь уже — имел, небольшую команду, как говорят сейчас — преступно устойчивую и тесно связан с автомобильным рэкетом и преступной группировкой некоего Колоскова из Бреста. Второй, Тадеуш Джоша, венгр по национальности, уроженец города Капувар провинции Дьер-Шопрон. Две судимости за бандитизм. Бежал из тюрьмы, находится в розыске. Активный член бандитской группировки белорусского эмигранта Шмелева, двоюродного брата Колоскова из Бреста. Кто такой третий, неизвестно.

— Неплохо… — одобряю информированность «бати».

— Все плохо, — недоволен Старик. — Непонятно, кто заказал? Почему? И еще тысяча и один вопрос.

— Ну, «почему» — это мы в принципе знаем. «Кто» — тоже можно догадаться. Скорее всего, стреляли в телохранителя, а историка хотели похитить… — поправляю Степаныча.

— Гадают бабки да девицы, а нам нужно знать точно!.. — отбривает меня генерал и, захлопнув папку, убирает ее в стол. — Ты уверен, что там, куда вы сегодня поедете со Сперанским, вас никто не ждет? Может, там уже сшиваются какие-нибудь шведы или австралийцы с богатым прошлым…

— Думаю, с их бумерангом против нашего гранатомета им ловить нечего, — смеюсь я.

— Думай, думай… — бурчит Старик. — Когда поедете за бумагами? Смотрю на часы:

— Через час. Сперанский сказал, что его приятель сегодня туда должен подъехать, чтобы соседи не вызвали милицию, когда мы там станем шататься по двору…

— Можешь идти. Доложишь по возвращении.

— Есть доложить, ваше преосвященство! — вскидываю руку, дурашливо вывернув ладонь. — В смысле, пардон, ваша светлость… — продолжаю балагурить, стоя на вытяжку перед генералом.

— Кыш, вольнодумец! — шипит на меня Степаныч, делая страшное лицо.

Мгновенно испаряюсь из кабинета под его гомерический хохот. Адъютант генерала удивленно смотрит из-за своего стола, когда я метеором проношусь через приемную.

С Катей я помирился, и ее глаза снова колдовски сияют, в них светится любовь, хотя время от времени и мелькают искорки сарказма.

Возвращаюсь в коттедж. Катя забралась с ногами на диван и внимательно слушает историка. Тот пересказывает ей содержание дневников царского генштабиста.

На цыпочках, чтобы им не мешать, прохожу в кухню, наливаю себе уже остывший кофе и возвращаюсь в гостиную. Присаживаюсь в кресло в углу.

Афанасий Сергеевич расхаживает взад и вперед, он уже завершил свое повествование.

— А что же тогда в последней тетради? — помолчав, спрашивает Катя.

— Об этом вы узнаете сегодня вечером, — опять напускает туману историк.

Любит он все-таки тайны и театральные паузы.

Меня наконец замечают. Афанасий Сергеевич поворачивается ко мне.

— Как Андрей? — спрашивает он о состоянии раненого охранника. Киваю ему успокоительно:

— Через пару недель будет как новенький.

Историк облегченно вздыхает и опускается на стул возле окна.

— Как вы думаете, Герасим, — произносит он задумчиво, — сможем мы добраться до этого золота?

Пожимаю плечами:

— А почему бы и нет, пуркуа па, как говорят французы. Если только это золото действительно существует…

Сперанский мотает головой:

— Я не о том… Ведь если уже сейчас идет стрельба на улицах, то, располагая материалами по дневникам, заинтересованные лица могут до определенного предела идти за нами по пятам…

Согласен с ним, что так может случиться, и нам будет более чем нелегко.

— Не исключено… — подтверждаю его предположение.

— Может быть, следовало бы привлечь больше серьезных и обученных людей?

— Вопрос, конечно, интересный, Афанасий Сергеевич… — улыбаюсь я его сомнениям и страхам, вполне, разумеется, обоснованным. — Но как вы себе представляете реакцию толпы вооруженных парней перед сотнями килограммов золота?

Историк удивлен:

— Разве вы не доверяете своим людям?

Развожу руками:

— Не то чтобы не доверяем… Но в настоящее время на базе из старой гвардии только я. Остальные на заданиях. А искушать неискушенных не стоит.

Историк задумчиво кивает:

— Что ж, может быть, вы и правы. Может быть… А вы сами-то не боитесь соблазниться? Ведь вам, наверное, никогда не приходилось иметь дело с сокровищами? — вдруг спрашивает он.

— Ну почему же не приходилось, — улыбаюсь я. — Правда, это были сокровища не в буквальном смысле слова. Однажды я перевозил с товарищем четыреста миллионов долларов в ценных бумагах…

— Я в нем уверена, — встревает в разговор Катя; — Кто-кто, а уж Герасим — стойкий товарищ… — улыбается она, лукаво глядя на меня.

— Мне кажется, Катя, что вы абсолютно правы! — легко соглашается с ней Сперанский, сразу повеселев.

Глава четырнадцатая

Дача приятеля Афанасия Сергеевича находится в Кавголовском садоводстве у озера Хепоярви.

— Как думаете, Афанасий Сергеевич, — спрашиваю историка, повернув по его указанию направо, — ваш друг не мог поинтересоваться, что в тетради?

Афанасий Сергеевич молчал на протяжении всего пути, думая о чем-то своем.

Катю я оставил на базе готовиться к дальней дороге. Согласилась она очень неохотно, и то лишь после того, как я предложил ей смотаться в Питер и купить все, что может понадобиться женщине в дороге. Получив на руки две тысячи долларов, Катя сдалась и осталась ждать, когда ее вызовут на контрольный пункт, откуда пойдет машина, специально для нее выделенная генералом.

— Тетрадь запаяна в полиэтилен и в специальном футляре помещена в мешок с удобрением… — говорит историк. — Мой товарищ об этом не знает, а удобрение оставлено мне на осень. Так что беспокоиться нечего.

Мне приходится признать, что Афанасий Сергеевич поступил как профессиональный конспиратор.

— Вон тот домик с новой крышей, — показывает Сперанский на одноэтажную дачу, сверкающую на солнце новыми оцинкованными листами железа.

Через два дома останавливаю машину. Выбираемся на залитую солнечным светом, пыльную улочку.

Дачники копошатся в грядках на своих участка в шесть соток.

Нас никто не встречает.

— Где же ваш друг? — спрашиваю Афанасия Сергеевича, глядя на закрытую дверь дома.

— Должен был уже приехать… — отвечает историк удивленно. — Обычно он пунктуален. Впрочем, у него нет машины. Возможно, что-то произошло с расписанием электричек.

Проходим в калитку.

— А! Он здесь! Замка на двери нет!.. — радостно восклицает Афанасий Сергеевич, убыстряя шаг. — Или спать завалился, или к соседям пошел поболтать… — объясняет он мне отсутствие встречающих.

Трогаю локтем пистолет за поясом под легкой рубашкой навыпуск. Не нравится мне, когда нужные люди в нужный момент отсутствуют.

Историк толкает входную дверь, она легко поддается. Заходим внутрь.

— Всеволод! — кричит историк с порога.

— Я здесь! — доносится голос из дальней комнаты.

Афанасий Сергеевич, улыбаясь, поворачивается ко мне и подмигивает, мол, он же говорил, что его приятель пунктуален.

— Он курит? — тихо спрашиваю историка.

— Нет, но это, наверно, его сосед забегал, тот вечно дымит своим «беломором», — бросает на ходу Афанасий Сергевич, проходя в большую комнату.

В доме пахнет отнюдь не папиросами отечественного производства… Впрочем, кто знает, может, «беломорщик» перешел теперь на «парламент». Приятель Афанасия Сергеевича садит в кресле с книгой. При нашем появлении он встает.

— Здравствуй, Всеволод! — говорит историк, протягивая приятелю руку.

У приятеля вид, мягко говоря, бледный, как будто его уже сутки мучает понос, но Афанасий Сергеевич этого не замечает.

— Вот заехал с товарищем… — говорит он, оборачиваясь и показывая на меня. — У него здесь недалеко, в Токсове, тоже дача. Он попросил подкинуть ему мешочек-другой с удобрением…

Надо же, как историк умеет, оказывается, гладко врать.

— Сейчас такого в городе не достанешь, так что я заберу парочку… — говорит Афанасий Сергеевич.

— Да конечно же, Сергеич, о чем разговор, ты же их и покупал… — соглашается Всеволод, и руки у него заметно дрожат. Определенно здесь что-то не так. Я уже лезу за оружием. И плевать мне, что обо мне подумает этот Всеволод. Поздно…

— Стоять!! Руки на стену!! — орет, врываясь в комнату, детина с израильским УЗИ гонконгского производства. Вообще-то, такие китайские подделки могут клинить после второго или третьего выстрела, но в тесном помещении хватит и короткой очереди, тем более что вслед за детиной появляются еще двое с такими же игрушками в руках.

Историк ошеломленно смотрит на вооруженных людей. Рожи у гостей как на подбор, такие, какие можно встретить на специальных досках в виде фоторобота с пометкой: «Внимание, их ищет милиция!»

Стою, повернувшись лицом к стене, держу руки на затылке.

— Лбом в стену, ноги назад! — командует чернявый парень с короткой стрижкой боксера.

Выполняю команду. Его самого, могу поручиться, не раз ставили к стене омоновцы. От них и научился малыш специальным командам… Меня обыскивают и находят пистолет.

— Ни фуя себе дачник! — ржет чернявый. — Ах ты, сука! Ментяра позорная! — рычит он и бьет ногой мне в живот.

Пелена застилает глаза, и дыхалка резко куда-то пропадает. Второй удар автоматом в шею, и дневной свет в комнате меркнет… Прихожу в себя уже на полу. Никто мной не занимался, так и оставили лежать у стены. Думаю, без сознания я пробыл минуты две. В голове гудит, лежу, не шевелясь. Приоткрыв глаза, пытаюсь сориентироваться в пространстве.

Возле меня стоит стул, и на нем сидит кто-то из налетчиков, — вижу белые кроссовки с налезающими на высокие задники джинсами. Размер обувки впечатляет.

— Где эта херня, за которой ты прикатил сюда?! — узнаю голос чернявого, он обращается к историку.

Значит, Афанасий Сергеевич тоже здесь, в комнате.

— Я же сказал вам, в сарае. Нам нужно было взять пару мешков удобрений… Если хотите, можете их забрать себе… — говорит историк таким убедительным голосом, что даже я не смог бы заподозрить его в неискренности.

Молодец Афанасий Сергеевич, но его пока не взяли в полный оборот. Если мне не удастся встать, он им все выложит, а потом нас здесь пришьют, как котят.

— Ты мне, чмо, не лепи горабатого! Фуфлыжник фуев! — рычит на историка чернявый, видимо, знакомый с зоновской баландой не по рассказам старших товарищей. — Я тебя, сука, на шнурки сейчас распущу!.. Где эта херня?!

Слышу звук оплеухи. Афанасий Сергеевич кхекает, но не сдается:

— Я же вам говорю, в сарае… Удобрение…

— Ну ты, сука гребаная! — шипит зловеще чернявый. — Счас ты у меня, падла, сам удобрением станешь!

Пора вступать в игру. Издаю глухой стон, но не шевелюсь.

В комнате сразу наступает тишина..

— Че эта тварь там вякает? — после паузы спрашивает чернявый, имея в виду меня.

Меня пинают в бок. Снова издаю слабый стон.

— Очухивается вроде… — басит кто-то надо мной.

— Затащи его в соседнюю шхеру и придави, чтоб не урчал… — выносит чернявый мне приговор.

Меня, схватив за щиколотки, волокут в коридор.

Приходится мордой вытирать пол. Хорошо еще, половицы струганые и покрыты лаком, заноз не будет.

Детина, который собирается меня прикончить в соседней комнате, — не из слабеньких. В его лапищах чувствуется звериная сила. Ударившись лбом о высокий порог, про себя матерю хозяина дома: зачем же ты, балда, сделал такие высокие пороги? Сам ведь, наверняка, спотыкаешься по сто раз на дню… Еще один порог. В очередной раз приложившись многострадальным лбом, решаю, что за это детина мне ответит вдвойне.

Противно, когда тебя, как половую тряпку, таскают по всей квартире… Наконец детина отпускает мои щиколотки. Он делает несколько шагов назад, чтобы закрыть дверь. На УЗИ у налетчиков глушителей не было, значит, кончать меня он намерен руками. Скорее всего, попытается свернуть мне шею. Руки у меня безвольно вытянуты за головой, — продолжаю делать вид, что все еще пребываю в полубессознательном состоянии.

Боевик склоняется надо мной. Сквозь полуприкрытые веки вижу, как он снимает с плеча автомат. Опытный, гад, знает, что, когда он присядет на корточки, рукоятка УЗИ упрется ему в живот. Вот ведь как получается — при определенных обстоятельствах конструкция этого автомата оказывается неудобной. Слышу, как детина кладет автомат на пол. Перекатываюсь в сторону и, подхватив автомат, вскакиваю на ноги. Еще ощущаю легкое головокружение, но, встряхнувшись, окончательно прихожу в себя.

Детина настолько растерян, что остается сидеть на корточках, только в изумлении таращит на меня свои свинячьи буркалы. Типчик он действительно мощный, только одна его ляжка весит, наверно, столько же, сколько весь я, а во мне — около ста кг…

— На колени! — приказываю ему шепотом.

Он выполняет команду. Подхожу к нему и ударом пятки правой ноги по затылку укладываю на пол.

Неслышно пробегаю по коридору и врываюсь в комнату. Короткая очередь — боевик у стола, прошитый четырьмя пулями, рушится вместе со стулом на пол.

Чернявый держит в руке плоскогубцы. Увидев меня, он бросает их и с отчаянным воплем тянется к своему автомату, оставленному на кресле. Вгоняю в его гнилую пасть парочку девятимиллиметровых гостинцев. Несостоявшийся инквизитор, с разлетевшимися по всей комнате мозгами, падает возле окна.

Афанасий Сергеевич и его друг, пристегнутые наручниками к стульям, с ужасом взирают на учиненное мной побоище.

Беру со стола ключи от браслетов и отстегиваю обоих пленников.

— Ищите тетрадь! — приказывают историку. и, чтобы вывести его из ступора, рывком поднимаю со стула, встряхиваю за плечи, как куклу.

Афанасий Сергеевич приходит в себя и уже осмысленно смотрит на меня.

— Да-да, сейчас я все найду… — говорит он. Я подталкиваю его к выходу.

— Как только мы уедем — вызывайте милицию… — говорю Всеволоду.

Ему становится плохо, и сейчас он будет блевать.

Возиться мне с ним некогда. Подхожу к чернявому и вытаскиваю у него из-за пояса свой пистолет. Историк уже ушел во двор. Возвращаюсь к детине. Сцепив ему руки браслетами сзади, привожу в чувство.

— Кто послал?!

— Я не знаю, — отвечает он. — Нас Череп взял на дело… Не знаю…

Череп, скорее всего, — чернявый. Вообще-то кликуха ему подходила — впалые щеки, глубоко запавшие глаза, плотно обтянутые кожей скулы, — действительно череп.

— С кем работал Череп? — тыкаю ствол автомата детине в нос.

— С Пекой.

— Кто такой Пека?

— Деловой с Калининского. Он в авторитете. Его легко можно найти, — детина, не колеблясь, сдает какого-то пахана из Калининского района.

В дверях появляется Афанасий Сергеевич с металлической длинной коробкой в руках.

— Я забрал… — говорит он и с опаской следит за моей рукой, в которой у меня автомат, направленный в голову детине.

— Едем, — бросаю ему и вырубаю детину ударом кулака в висок.

Историк облегченно вздыхает, поняв, что больше крови не будет. Иду за Всеволодом.

Тот стоит на четвереньках у входа в гостиную и уже облевал вокруг все, что только смог.

Не особенно церемонясь, тащу Всеволода за шиворот в коридор и дальше, к входным дверям. Прислонив его спиной к стене возле вешалки, говорю:

— Сейчас пойдете и вызовете милицию. Про нас скажите, что мы были вместе с бандитами, но потом вся банда перессорилась, началась стрельба и двое свалили. Ясно?!

— Я скажу, как надо, — заверяет он меня.

— Всеволод… — обращается историк к приятелю, но я не даю ему договорить, — взяв его за локоть, вывожу на крыльцо. — Что же это такое происходит, Герасим? — семеня рядом, спрашивает историк, чуть не плача.

— Это жизнь, Афанасий Сергеевич. А в данном конкретном случае — борьба за золото.

С соседнего участка на нас удивленно смотрят муж с женой, застывшие среди грядок с молодым луком.

В левой руке у меня — УЗИ. Выстрелы они, конечно, слышали. Плевать, пусть смотрят. Милицию вызовут где-то через полчаса, не раньше — телефона поблизости нет. Пока найдут телефон, пока приедет милиция, мы уже будем далеко.

Показываю огородникам автомат. Те моментально отступают к своему дому. Незачем им запоминать номер моей машины. Забираемся в «жигу ль» и с места давлю на газ. Уходим по объездным дорогам. На базе будем минут через пятьдесят. Главное дело сделали, тетрадь у нас, в целости и сохранности. Историк, слава богу, тоже цел и невредим. Пара оплеух, которые Череп отвесил ему, думаю, смутили Афанасия Сергеевича не сильно. А вот кровь и смерть он видит уже второй раз. В погоне за золотом, уверен, нам предстоит еще достаточно подобных поединков, и Сперанский, наверное, это уже осознал за прошедшие дни. Тем лучше. Психологически он подготовлен. Что касается Кати, то на ее счету уже имеется один мокряк, причем сознательный на сто процентов. Неплохой у меня подбирается коллективчик.

Афанасий Сергеевич вскрывает коробку и достает из нее ксерокопии текста.

— А где сама тетрадь? — спрашиваю, сворачивая на развилке влево, в сторону Лесколово.

— Я ее спрятал, — глухо говорит историк. — На всякий случай…

Пожимаю плечами. Спрятал так спрятал. Главное, материал при нас, и значит, наша экспедиция состоится.

Глава пятнадцатая

Вечером спецрейсом военно-десантного Ан-24 мы улетаем в Омск. Со старым своим приятелем Александром, «папой» одной из крупных питерских группировок, мне так и не удалось встретиться. Впрочем, с ним поговорят от моего имени.

Генерал узнает, что такое Пека, тот, не сомневаюсь, расскажет нашим парням, как и с чем его едят. Я пролистал последнюю тетрадь царского генштабиста и, если честно, не понял, чем она может помочь нам в наших поисках. Офицер достаточно интересно описал свои похождения по России в смутное время с большим отрядом казаков, но о золоте я не нашел в тексте ни строчки.

На мой вопрос, что это значит, историк только хитро усмехнулся, сказав, что позже я сам все пойму…

С военного аэродрома нас доставили в забронированный «люкс» ведомственной гостиницы. В номере две спальни и гостиная, спать в которой, конечно, придется мне. При этом должен заметить, что диван, на котором я попробовал расположиться, на люкс никак не тянет. Но это не суть важно, так как я, кажется, выспался уже лет на пять вперед.

Когда Афанасий Сергеевич и Катя, измученные перелетом, разошлись по своим комнатам, я, подключив трубку к сети, дабы не тратить попусту аккумуляторы, связался по спутнику с генералом. Полшестого утра, но Степаныч, видно, уже поднялся и, судя по голосу, бодр и свеж, • как всегда. Переговорив с ним, решаю прогуляться по утреннему городу, а заодно и посмотреть, где расположен объект, который нам нужен. Часа через два нахожу старое кладбище. Осматриваю его окрестности, но на территорию не прохожу. Возвращаюсь в гостиницу.

К двенадцати дня, начитавшись до одури газет и успев проголодаться, провожу подъем личного состава. Афанасий Сергеевич пытается вымолить у меня еще полчаса. Прыскаю ему в лицо холодной водой из стакана. Он с жалобным криком соскакивает с кровати. На крик выбегает из своей комнаты Катя, она кутается в белый пушистый халатик, глаза у нее испуганные. Узнав, в чем дело, Катя почему-то обзывает меня самураем и снова уходит к себе. Объявляю своим подопечным громко и внятно, что через двадцать минут жду их внизу, в ресторане. Историку обещаю контрастный душ, если он не соберется вовремя.

После завтрака отправляемся в город. Поймав такси, доезжаем до старого кладбища, Возле которого я сегодня уже побывал.

— Нам нужен фамильный склеп князя Юнтловского… — поясняет историк цель поиска.

Припоминаю, что в тетрадях действительно встречалась эта фамилия, но что там с ней было связано, у меня уже вылетело из головы. Посетителей на кладбище не много, но одного типчика я просек сразу. Парень в костюме-тройке, с букетиком в руках, следует за нами на расстоянии и, похоже, не собирается упускать нашу скромную процессию из виду.

Историк поглощен поисками, а Катя придерживает меня за рукав.

— За нами следят… — говорит она мне, улыбаясь, как будто сообщает какую-то необычайно приятную новость.

— Парень в серой тройке?

Катя кивает и смотрит на меня с уважением:

— А ты развиваешься…

— Нет ничего проще, — отвечаю ей и быстрым шагом догоняю историка. Катя едва за мной поспевает.

— Тебе бы еще, дорогой, научиться вежливо вести себя с дамами, тогда цены бы такому мужчине не было, — обиженно говорит мне девушка в спину.

— Мне и так цены нет, красивому и умному… — бросаю ей через плечо.

— Ага… — соглашается Катя. — Потому что ценник ставить просто не на что… Зеро…

В пикировке с ней ни один мужик не выйдет победителем, поэтому предпочитаю отмолчаться.

Через полчаса наконец-то Афанасий Сергеевич находит склеп, ради которого мы и прилетели в Омск, но не задерживается возле него и проходит дальше.

Я предупредил его, что за нами следят, поэтому не стоит открывать то, за чем мы сюда явились.

Парня в серой тройке сменяет другой, в джинсах, футболке, с плейером на поясе, делающий вид, что беззаботно прогуливается и слушает музыку.

При выходе из ворот кладбища замечаю припаркованную неподалеку белую «шестерку». За рулем — парень в сером костюме, которого я сегодня уже видел.

Следят за нами не совсем профессионально, но тем не менее… Возвращаемся в гостиницу. Мои надежды на то, что мы уже сегодня уберемся из Омска, не сбудутся по техническим причинам. Нас пасут, и пасут всерьез. У тех, кто за нами охотится, нет недостатка ни в деньгах, ни в агентах, ни, что очевидно, во времени. Выйти из этой игры живыми и с кладом под мышкой — вот какая задача целиком и полностью лежит на моих плечах. Непосредственные хозяева тех, кто преследует нас, пока не известны. Подключить силы генерала лишь для того, чтобы взять мелкую сошку, которая все равно не знает своих истинных хозяев, — смысла нет. Так мы только разозлим теневиков и будем постоянно подвергаться риску схлопотать снайперскую пулю с любой из близлежащих крыш. Впрочем, есть масса и других вариантов отправить нас на тот свет. Главное, что это касается в первую очередь меня — историк им еще нужен. Поэтому я должен проявлять максимум внимания. Как-никак, речь идет о собственной жизни, рассчитываться с которой у меня нет никакого желания.

До вечера проводим время в своем номере. Решаю оставить историка и Катю в гостинице (пусть наблюдатели думают, что члены экспедиции отдыхают после трудного дня), а сам потихоньку смотаюсь к склепу и поищу то, что нам нужно.

Перед уходом я со специальным приборчиком облазил все закутки нашего номера, пытаясь выявить подслушивающую и подглядывающую аппаратуру. Все чисто. Гостиница от Управления внутренних дел, и в ней посторонним не дадут расшалиться. Или наши противники просто не желают обнаруживать себя раньше времени?

На окна у меня прикреплены антисканеры, не позволяющие снимать звук ни лазером, ни направленным микрофоном.

— Значит, запомните, Герасим, в торце склепа с наружной стороны у основания должны быть выбиты несколько знаков и цифр, — инструктирует меня Афанасий Сергеевич. — Перепишите их, и тогда мы можем спокойно отправиться далее.

— Можно поинтересоваться, что это за знаки? — спрашивает Катя, откладывая дамский журнал.

— Конечно, можно. Эти знаки — геофизическая привязка к месту X. Вернее, одна из привязок. Остальные нам еще предстоит отыскать.

— Афанасий Сергеевич, — беру я слово, — почему в дневниках не содержится ни малейшего намека на то, где находится золото? Как вы вообще узнали, что этот офицер имел какое-то отношение к захоронению золотого запаса России?

Историк улыбается:

— Мы смотрим на вещи разными глазами. Вы, наверное, помните, что к Руше эти тетради попали от бывшей любовницы полковника. Она же сообщила Руше, что незадолго до бегства во Францию полковник поведал ей о том, что он успел вывезти за Урал часть золота царской казны и спрятать его в разных местах, а вот где именно… об этом сказано в тетрадях, но в зашифрованном виде, разумеется. Отыскать золото можно лишь при наличии полного текста дневников и зная при этом ключ к шифру… — Историк замолкает, хитро глядя на нас, с интересом ожидающих продолжения рассказа.

— Но там действительно ничего нет… — говорю я недоверчиво.

— Вы убедитесь, Герасим, что есть, когда спишете знаки со склепа… Ведь о том, что на склепе есть знаки, в дневниках тоже нет указаний, не так ли?

— Нет… — подтверждаю я.

— Совершенно беспочвенная уверенность… — заявляет Афанасий Сергеевич. — Вы знаете, что такое эзопов язык?

— Разумеется.

— Так вот, вы, наверно, заметили, что в дневниках очень много отсылок в область мифологии… — историк поднимает вверх указательный палец, подчеркивая значимость своих слов. — Именно в них и кроется отгадка. Но для того, чтобы понять смысл шифра, нужно знать, на какие историко-литературные источники опирался полковник. Офицеры, выпускники академии генштаба, были людьми весьма эрудированными, многие из них имели ученые звания и степени. Это был цвет российского дворянства. Ну, а так как ваш покорный слуга тоже не полный профан в гуманитарных науках, то и добился расшифровки в довольно короткий срок. Хотя полковник, надо отдать ему должное, постарался закодировать свое сообщение на славу. Теперь осталось только пожинать плоды моих трудов, — заключает историк с гордостью.

— Или пули… — бурчу я тихо.

— Простите, что вы говорите? — переспрашивает Афанасий Сергеевич, уже занятый своими мыслями.

— Ничего особенного… Это я себя ругаю… — говорю ему, смеясь.

Катя улыбается. Уж она-то, не сомневаюсь, меня понимает.

Взяв необходимые для ночной вылазки вещи, иду переодеваться в ванную комнату.

Из гостиницы выхожу через служебный выход и быстро углубляюсь во дворы ближайших домов.

Попетляв по улицам, вижу, что «хвоста» за мной нет. Беру такси. В нескольких кварталах от кладбища отпускаю таксиста. Уже через пять минут иду вдоль ограды кладбища. Под легким ветерком шелестят кроны высоких тополей и берез, во множестве растущих возле старых могил. Невольно вспоминаются старые сказки про оборотней, вурдалаков и прочую нечисть.

На мне темные джинсы и такая же темная спортивная куртка на молнии.

Небо застлано тучами, время близится к полуночи.

Легко перемахнув через ограду и оказавшись по ту сторону, вытаскиваю специальный бесшумный пистолет, сконструированный на базе «Макарова». Узколучевой фонарик у меня в левой руке, но я им не пользуюсь. Вижу пока вроде все, что мне нужно. Глаза уже привыкли к темноте. Быстро и бесшумно иду по аллее, пытаясь сориентироваться по меткам, которые сделал днем.

Минут через десять выхожу на нужную мне аллею. А вот и склеп. Подойти к нему занимает у меня гораздо больше времени, чем весь путь от гостиницы до кладбища. Петляю между могильными оградками и памятниками, приближаясь к склепу так, чтобы просмотреть как можно больше территории вокруг. Вижу высокую стелу и, затаившись за большим кустом, вслушиваюсь в ночную тишину. Что-то мне неспокойно. Проходит минут пятнадцать. Тихо. Но я верю своему чутью, а не тишине. Что это? Слабый шорох заставляет меня насторожиться. Птица? Ерунда. Птицы ночью спят, а сову или филина я бы уже слышал.

Слева от склепа растут деревья с пышными низкими кронами. Легкое, почти неуловимое для глаза перемещение темного пятна в одной из крон привлекает мое внимание. Жаль, нет с собой ПНВ, но зато у возможного противника все может быть. Оглядываю другие деревья. Больше ничего подозрительного не замечаю. Стоп, всматриваюсь в крону, внушающую мне подозрение. Точно! Различаю сгорбленный силуэт человека, примостившегося на нескольких растущих из ствола веером ветвях. В руках у него нечто похожее на карабин. Значит, все-таки засада… Кто-то здесь должен быть еще. Один снайпер — вряд ли… Наверняка стрелок сейчас смотрит на меня через инфракрасный прицел своей винтовки, ждет, когда я выйду из-за кустов и подойду к склепу. Сначала они хотят понять, для чего я сюда явился, и только лишь после этого попытаются меня убрать.

Снова озираюсь по сторонам — нужно определить другие возможные места для засады. Сначала мы поиграем с этими «кукушками» в войну, а там уже посмотрим, кто из нас сюда не зря пришел… Вскинув пистолет, нажимаю три раза подряд на курок и, отскочив в сторону, занимаю позицию между двумя солидными гранитными памятниками. С шумом ломая ветки дерева, снайпер летит вниз. Тут же в памятник слева от меня ударяет пуля, высекая из камня искру.

Мгновенно определив направление выстрела, откатываюсь в кусты. Еще два посланца смерти впиваются в мягкую землю в том месте, где я только что был. Выстрелов я, разумеется, не слышу. Стрелок пользуется глушителем. И стреляет он тоже с дерева. Но с какого? Пока не ясно. Ползу сначала на карачках, прикрываясь гранитом, потом на животе, пока не сваливаюсь в сточную канавку. Воды в ней, слава богу, нет…

Продолжаю ползти и вскоре оказываюсь за широкой гранитной плитой, осевшей одним краем. Вот она-то и убережет меня от пуль. Кустики рядом создают дополнительную маскировку — инфраприцел снайпера теперь почти бессилен. И все-таки высовываться нужно более чем аккуратно. Прикидываю, где может находиться стрелок. Через две минуты прихожу к выводу, что вон те два растущих, как сиамские близнецы, друг из друга дерева идеально подходят для снайперской засады.

Пристально всматриваюсь в темную листву и нахожу-таки второго киллера. «Сейчас ты у меня, сволочь, получишь», — шепчу я, прицеливаясь. На мушке и целике моего пистолета есть фосфоресцирующие точки, с помощью которых я могу даже в темноте стрелять достаточно метко. Что я и делаю. Выпускаю в цель остаток обоймы. Чем еще удобен пистолет с глушителем, так это тем, что, когда придерживаешь его левой рукой за бочонок глушака, как за цевье винтовки, он, этот пистолет, при выстреле почти не дергается от работы затвора. Конечно, для бесшумной стрельбы более всего подходит револьвер, где при выстреле нет бегающих металлических частей, не нужно ползать, собирать гильзы, но боезапаса в нем меньше и неудобней перезаряжать.

Легкий вскрик — и еще один снайпер, как бесформенный куль, валится на землю. Снова обхожу территорию, поглядев заодно на тех, кого я сбил, на предмет возможного у них наличия бронежилетов. Парни были вооружены охотничьими карабинами «лось» с навинченными самодельными глушителями и простенькими ПНВ. Выходит, повезло мне с этими «кукушатами», они оказались любителями и вполне закономерно проиграли в состязании с профессионалом.

Склеп густо зарос травой и совсем не ухожен. Гранитные плиты за долгие десятилетия глубоко просели. Похоже, работа мне здесь предстоит серьезная. Неужели придется снимать слой почвы у основания? Посветив себе фонариком, убеждаюсь, что ничего, слава богу, мне здесь рыть не придется. На задней стене склепа различаю какие-то цифры, выбитые мелким шрифтом, но достаточно четко. Достав носовой платок и намотав его на толстый прут, счищаю слой грязи, а потом лезвием ножа подчищаю то, что не удалось стереть материей.

Записываю и срисовываю все, что вижу, удивляясь про себя, каким образом эти странные каббалистические знаки могут служить географическими привязками. Шибко умные были все эти белые офицеры, потому, наверно, и проиграли большевикам. Ладно, Афанасий Сергеевич сам во всем разберется, а мне пора сматываться.

Но теперь возникает проблема, как добраться до гостиницы, не привлекая внимание милицейских патрулей своим, мягко говоря, неопрятным видом. Не объяснять же им, что ползал в пыли не по собственной воле, а спасая свою жизнь. Тут я, конечно, дал маху — поленился надеть на себя две сменки одежды. Похоже, ночка мне предстоит неспокойная, поэтому пистолет не выкидываю. Город я практически не знаю, а это в моем положении большой минус.

Мысленно обматерив себя, шурую все-таки в центр. Можно где-нибудь переждать до утра, но «сам себе режиссер» во мне сидит крепко. В конце концов, пытать свою судьбу — это моя профессия.

Тенью крадусь вдоль домов. Мне предстоит пропереть через весь город, каковое обстоятельство отнюдь не улучшает настроение. Начало второго ночи. Город спит. Вовремя ныряю под арку темного двора, заметив, что на перекресток в конце улицы выползает полицейский «уазик». Слышу дробное цоканье каблучков по тротуару. Какая-то припозднившаяся дама спешит домой. На всякий случай отступаю поглубже в темноту двора и приседаю за бортом древнего «запорожца». Как назло, девушка заходит именно в этот двор. Что такое?.. Кажется, она от кого-то удирает? Так и есть. За девчонкой, мягко ступая, поспешает какой-то тип довольно крупных размеров, а следом — еще один.

На девушке белая прозрачная блузка, короткая юбочка. Ноги стройные и загорелые. Похоже, ребятам приспичило во что бы то ни стало ее трахнуть. Странно, что девушка не пытается кричать и звать на помощь, только то и дело оборачивается… Может, это у них игра такая? Может, девчонке в кайф играть по ночам в пятнашки? Мужики, войдя во двор, тут же делают рывок. Девушка, прижав к груди сумочку, летит со всех ног к подъезду, неподалеку от которого в кустах прячусь я. Увы, ей не уйти от преследователей, и она это сама понимает. Вижу ее лицо, искаженное ужасом. Нет, играют в другие игры, и как бы странно ни вела себя эта дуреха, ей явно не до смеху.

Вылетаю из кустов и ударом головы в ухо вырубаю первого «ухажера». Дальше уже начинается тема посерьезней. Второй тип, мрачно ухмыляясь, направляет мне в грудь пистолет «Макарова». Ничего забавного в создавшейся ситуации нет, парень об этом еще не знает. Не знает, что он уже без пяти секунд как труп, несмотря на свою артиллерию.

Ныряю с разворотом в сторону и в тот же миг оказываюсь рядом с ним. Звон падающего на камни пистолета. Сдавленный хрип ублюдка, которому я напряженным пальцем левой .руки разбиваю кадык — вот и все. Бил я от души, поэтому у насильника шансы выжить близки к абсолютному нулю.

Оборачиваюсь в полной уверенности, что девчонка уже вбежала в подъезд, поднялась на свой этаж и трясущимися руками открывает дверь квартиры, но нет, она продолжает стоять у входа в подъезд, по-прежнему прижимая к груди сумочку, и смотрит на меня расширенными от ужаса глазами, в которых, впрочем, читаю также и нечто вроде восхищения.

— Идите домой, — говорю ей негромко. — Здесь все в порядке.

Она отрицательно мотает головой и решительно подходит ко мне. Теперь ее лицо мне видно лучше — очень симпатичная девочка. И так доверчиво подошла ко мне.. Только почему она все время молчит? Начинаю догадываться.

— Иди домой… — снова говорю ей, но уже шепотом, раз она рядом. — Я здесь сам управлюсь…

Она опять отрицательно мотает головой и берет меня за руку. Рука у нее теплая, мягкая и влажная.

— Ты не можешь говорить? — спрашиваю ее. Она кивает, подтверждая мое печальное открытие.

— Ты здесь живешь? — показываю на подъезд за ее спиной.

Я опять не угадал — она тянет меня за руку, и мы выходим из двора. От нее пахнет какими-то невероятно приятными духами.

Возможно, она хочет, чтобы я проводил ее до дома. Почему бы и нет? Если я буду с девушкой, менты вряд ли ко мне прицепятся, хоть видок у меня, особенно по сравнению с этой ночной феей, просто «аховый».

Идем по улице до перекрестка. Свернув влево, пересекаем небольшую площадь. Девушка продолжает держать меня за руку, как будто боится, что я от нее сбегу.

Подходим к припаркованному у края тротуара «фольксвагену пассату». Девушка, отключив брелком-пультом сигнализацию, открывает дверцу со стороны водителя, но не садится, а смотрит на меня выжидающе. Открыв дверцу с правой стороны, забираюсь в салон. Девушка улыбается и устраивается за рулем. Улыбка у нее удивительная.

Взглядом выражаю недоумение, мол, что дальше?

Она поднимает руку и дотрагивается до моего лица, потом лезет в сумочку и, достав оттуда платок, начинает стирать с моей щеки грязь.

Платок пахнет все теми же превосходными духами, а прикосновения ее рук настолько легки и нежны, что мне не хочется, чтобы она отнимала их от моего лица.

Закончив наводить на меня глянец, она включает в салоне свет, достает из сумочки блокнот и карандаш. Открыв блокнот, пишет на чистой странице:

«Я бесконечно вам признательна! Кто вы?»

Почерк у нее такой же мягкий и легкий, как и она сама.

— Как вас зовут? — уклоняюсь от ответа.

Девушка пишет:

«Майя».

— Меня — Герасим.

«Вы появились очень неожиданно. Вы прятались?» — читаю в блекнете.

Попала в самую точку. Киваю, подтверждая ее догадку:

— Все верно, Майя. Прятался.

Она удивленно поднимает брови.

— От кого? От милиции, конечно, — усмехаюсь я.

Девушка протягивает руку и гладит мой невольно сжавшийся кулак. Потом снова берет блокнот и спрашивает:

«Откуда вы?»

Неопределенно пожимаю плечами:

— Издалека..

Она понимающе кивает и заводит машину. Я не спрашиваю, куда мы сейчас поедем. Мне все равно. Я не хочу, чтобы наша встреча оказалась лишь мимолетным эпизодом; мне не хочется думать о последствиях, для меня сейчас важно лишь одно — быть рядом с этой удивительной девушкой.

— Вы знаете, Майя, — говорю я, глядя прямо перед собой на дорогу, но даже не пытаясь запомнить улицы, по которым мы проезжаем, — мне кажется, когда вы писали, я слышал ваш голос. У вас, Майя, удивительный голос.

Девушка поворачивается ко мне. В ее глазах благодарность. Она снова улыбается, и я с удивлением отмечаю про себя, что не могу и, что главное, не хочу сопротивляться обаянию этой прелестной незнакомки.

Глава шестнадцатая

Пейзаж за окнами машины меняется — мы выезжаем из города. Проехав мост через Иртыш, уходим вправо. Пост ГАИ как будто вымер. Скорее всего, спят, решив, что нести службу гораздо спокойнее в горизонтальном положении.

На дорожном щите обозначено: ИШИМ — 339, ТАРА — 298, БОЛЬШЕРЕЧЬЕ — 197, ВЕРБЛЮЖЬЕ — 78 км.

Я смотрю в темноту перед машиной, вспарываемую мощным светом галогенных фар «фольксвагена». Трасса пуста. Майя сосредоточенно ведет машину, лишь изредка посматривая в мою сторону. У меня нет никаких мыслей. Мне совершенно не хочется просчитывать варианты наших будущих отношений. Я понимаю, что наша встреча произошла случайно, но, как всегда, где-то в отдаленном уголке сознания мигает красная лампочка тревоги. Что за чертовщина, откуда может взяться опасность? От этой девушки? Чушь! Но привычка доверять себе и не верить в случайности — штука серьезная, она мне порой самому надоедает. Впрочем, без нее я вряд ли дожил бы до сегодняшнего дня. Почему-то я уверен, что от девушки, сидящей рядом, мне не следует ждать никаких неприятностей. Что же тогда внушает мне тревогу? Дорога?

Машина сворачивает на грунтовку. Через три минуты, проехав по дороге, сдавленной с обеих сторон тайгой, останавливаемся перед высоким забором с мощными воротами. Майя, вытащив из сумочки пульт и направив его на ворота, нажимает кнопку. Ворота открываются, и мы въезжаем на территорию, прилегающую к огромному дому, в темноте похожему на старинный рыцарский замок с башенками и зубчатыми прямоугольниками парапетных стенок. Майя тормозит перед широкой лестницей главного входа. По стенам замка со стороны сада включена подсветка, неяркая, но ее достаточно, чтобы оценить вкус хозяина дома. На просторную площадку перед дверьми выходит мужчина в темном костюме и ослепительно белой рубашке. Остановившись, он смотрит на машину сверху вниз.

Выскочив из машины, Майя устремляется вверх по ступенькам и бросается ему на шею. Мужчина нежно обнимает девушку и гладит ее по волосам, что-то шепча ей на ухо. Прикурив сигарету, выбираюсь из «фолькса». Наблюдаю за ними издали, не двигаясь с места.

Мужчина, скорее всего, — отец девушки, судя по его седой голове и чертам лица, хоть и сглаженным у хорошего косметолога, но не скрывающим его возраст.

Впрочем, может, никакой он не отец… У этих «новых русских» все может быть.

Майя, высвободившись из объятий мужчины, лезет к нему в карман пиджака и, достав блокнотик и ручку, что-то пишет. Мужчина читает из-под ее руки. Проходит почти минута, прежде чем он поднимает голову и смотрит в мою сторону.

— Идите к нам… — зовет он меня. Бросив окурок под ноги, поднимаюсь по ступенькам. Мужчина внимательно смотрит на меня, и его щека вдруг начинает слегка подергиваться. Не иначе как заработал нервный тик, воруя свои миллионы. Я уже не верю его спокойствию. Что-то промелькнуло в его глазах такое, что мне тут же захотелось выдернуть из-за пояса пистолет и всадить этому «папику» пулю промеж глаз.

— Проходите в дом, — помедлив, предлагает мужчина сухо и поворачивается к дверям, как бы пропуская меня вперед.

Девушка ободряюще мне улыбается.

— Прямо, пожалуйста… — слышу за спиной.

Интерьер вестибюля стилизован под эпоху рыцарства. По углам стоят муляжи в. рыцарских доспехах, но тут же зачем-то большие греческие вазы, которые только портят вид, выпирая из неглубоких ниш.

Гостиная впечатляет размерами и обстановкой: огромный камин, шкуры животных на полу, мягкая добротная мебель. На высоких стенах ковры и старинное холодное оружие.

Дав мне время рассмотреть убранство помещения, хозяин предлагает одно из огромных кресел с высокой спинкой, стоящих возле камина. Прохожу и устраиваюсь поудобней, расстегнув молнию своей легкой куртки. Девушка, улыбнувшись мне, убегает из зала, видимо, переодеться.

Мужчина садится в кресло напротив.

— Зачем ты сюда пришел? — спрашивает он так, будто мы с ним уже сто лет знакомы. Я несколько удивлен таким обращением.

— Извини, — усмехаюсь в ответ, — что не мог испросить у тебя аудиенцию заранее. Но если меня отвезут обратно в город, буду тебе весьма признателен…

Мужчина хмуро кивает.

— Отвезут… — сухо обещает он. Таким тоном можно обещать только дорогу на кладбище. Я не заметил, чтобы он подал какой-нибудь знак, но дверь в дальнем конце зала открывается и в гостиную входит новый персонаж. Это человек действия, в этом меня убеждает его тренированное тело, бугрящееся мышцами под свободного покроя летним белым пиджаком, легкая упругая походка и волевое лицо с расплющенным носом и пустыми глазами. Национальность его определить трудно, но, скорее всего, он откуда-то с юга.

— Хамед, проводи нашего гостя. Отвези его туда, куда он скажет, — не глядя на слугу, бросает хозяин и вытаскивает из кармана сигареты.

Поднимаюсь с кресла:

— Приятно было познакомиться, — и иду к выходу.

Хамед следует за мной.

Майя, наверно, удивится моему внезапному исчезновению. А может, и нет. Интересно, что мужик этот встретил меня как давно знакомого ему, заклятого врага. Почему? Ревнует к дочке? Или это его «малышка»? За дверью меня встречают две мрачные фигуры с пистолетами в руках. Останавливаюсь.

— Руки за голову! Ноги на ширине плеч! — командует мне Хамед, стоя позади меня.

Выполняю команду.. На моих запястьях щелкают наручники. Проворные руки обыскивают, вытаскивая из-за пояса мой пистолет. Шапочку-маску я выбросил еще в городе, — и то хорошо.

— Пошел! — тычок стволом пистолета в спину, и я послушно топаю, куда указывают.

Спустившись по широкой лестнице в подвал, идем по мрачному, какому-то обшарпанному коридору. Наконец меня вталкивают в комнатушку без окон, напоминающую чулан.

В комнате горит свет, сухо, но нет даже намека на мебель. Дверь за мной захлопывается, и тут же гаснет свет. Слышны удаляющиеся шаги конвоиров.

Лихо здесь дело поставлено. Приезжаешь в гости, тебе хамят, потом швыряют в подвал — и сиди в темноте. Это они грамотно поступили: когда вернутся и включат свет, мне трудно будет быстро сориентироваться. Лампочку не вывернуть, — до нее не дотянуться, к тому же она под колпаком из небьющегося стекла. Утешает единственное: руки мне сковали спереди, а не за спиной. Разгрызаю шов на куртке возле молнии, зубами выдергиваю маленький стандартный ключик от наручников. Через минуту руки у меня свободны. Тяжелые стальные наручники могут теперь стать моим оружием — наподобие нунчак. В конце концов я могу просто запустить ими кому-нибудь в голову — мало не покажется.

Подхожу к двери и прислушиваюсь. Тишина. Склеп намба ту…

Подождем, раз некуда стало спешить. Сигареты, зажигалка, блокнот, даже часы — все при мне. Обыскивали меня довольно поверхностно, изъяли только оружие, но, что самое смешное, запасная обойма к пистолету осталась в заднем кармане джинсов. Правда, в моем положении она совершенно бесполезна. Наверное, и мои тюремщики так же рассудили. Странно-или они полные идиоты, или, наоборот, дьявольски хитры. Скорее всего, последнее. Наверняка, в комнате, где-нибудь под плафонами в потолке, установлена следящая камера. Ладно, пусть глазеют, ну а когда они надумают проведать, я им, бля, устрою здесь сцену из рыцарских времен. Достаю сигарету и, прикуривая, смотрю на часы. Три часа ночи. Весело я сегодня провожу время. Впрочем, это лучше, чем носиться по незнакомому городу, прячась от ментов.

Сажусь на пол и курю, пуская дым в темноту. В тишине надоедливо звенит комар. Залетел, придурок, куда не следовало, перепугался, небось, поначалу, но теперь доволен, — учуял, что есть чем поживиться. Слышу шаги в коридоре. Идут двое. Продолжаю курить, сидя возле самих дверей с плотно закрытыми глазами. Клацанье замка — и полоса света из коридора. Когда включают свет, я уже способен без напряжения смотреть на вошедшего. Это Хамед. Замечаю, что он удивлен моей спокойной реакцией на свет.

— Пойдем! — приказывает Хамед.

Второй стоит в коридоре с моей же пушкой в руке.

Тушу окурок о бетонный пол, поднимаюсь на ноги и подаю Хамеду наручники.

— На вот, держи… — говорю ему. — Надоело таскать.

Тот молча, как ни в чем не бывало, берет браслеты и кладет их себе в карман. Выхожу в коридор. Подобно Юлию Цезарю, люблю делать несколько дел одновременно. Наклон корпуса вперед и — пяткой правой ноги бью в горло Хамеду, а левой рукой перебиваю нервные узлы охранника в его плече. На лету подхватываю падающий пистолет. Распрямляюсь — и снова правой ногой цепляю корчащегося от боли второго за яйца. Финита ла коммэдиа. Захлопнув за ними дверь своей недавней камеры, спешу наверх. Не нравится мне оставаться в долгу, поэтому сейчас я этому «папику» выплачу по векселям. Три часа ночи, и хочется порезвиться, раз уж приглашен на этот бал. Ура! Пришел поручик Ржевский-и все опошлил…

Взбежав по лестнице, быстро осматриваюсь и выбираю путь вправо, противоположный тому, которым меня сюда вели. Первым нарывается на скандал какой-то тип в белой рубашке и темных брюках, вышедший в коридор из боковой двери. Ударом ноги в грудину посылаю его обратно. Заскакиваю в комнату следом. Парень, раскинув руки, лежит на полу в отключке. Больше здесь никого нет. На столе стоит компьютер. Вдоль стен — полки с картотечными ящиками. Выглядываю в коридор. Двое с помповыми ружьями метрах в десяти от меня.

— Брось оружие и выходи! — кричит мне один из них.

Стараясь не высовываться, держу под контролем весь коридор.

Сейчас я все бросил и пошел получать свою пулю. Да, ребятки не без юмора. Не целясь, тремя выстрелами укладываю одного. В ответ гремит ружейный выстрел, и заряд картечи лупит где-то рядом по стене.

«Нервишки у вас, господа, нервишки…» — ворчу я и, высунув руку с пистолетом, делаю пробный выстрел. В ответ один за другим гремят три. Вылетаю в коридор и вижу охранника, отступающего по коридору влево. Падаю на пол и стреляю несколько раз, но ответных выстрелов уже не слышу. Поменяв обойму, вскакиваю и подбегаю к лежащим. Одного я ранил в плечо, второго превратил в дуршлаг — из всех дырок, которые я в нем сделал, хлещет кровь.

В коридоре больше никого нет, и я продолжаю свой путь, передвигаясь перебежками зигзагообразно от стены к стене. Слышу снова чьи-то шаги и прячусь в нишу. В дверном проеме неожиданно появляется хозяин дома. Он покойно идет навстречу мне. Оружия у него в руках нет.

— Остановитесь, Герасим! — громко просит он.

Я не покидаю своей позиции в нише.

— Что тебе от меня надо? — спрашиваю его, краем глаза контролируя ситуацию справа. Там пока пусто.

— Это ошибка! — говорит хозяин. — Я не знал. Точнее, я подозревал, что нападение на мою дочь было подстроено, чтобы ты смог проникнуть в мой дом…

Значит, Майя — действительно его дочь. Замечаю, что справа мелькнула какая-то тень.

Так ты, сволочь, паришь мне мозги, вот оно что?.. Отвлекаешь внимание? Жду, когда тень мелькнет снова. Ждать приходится недолго. Дважды нажимаю на спуск. «Тень» довольно грузно валится на пол.

— Прекратить!! — орет кому-то «папик». — Орехов! Убрать людей!

Ему что-то отвечают издалека.

В обойме еще шесть патронов. Нужен новый ствол. Тот парень, которого я только что подстрелил, был с пистолетом.

— Герасим, стрелять больше никто не будет! Я отвечаю за свои слова! — говорит мне отец Майи.

— С чего это ты так уверен?.. — спрашиваю его, усмехаясь. — В благодарность за твое гостеприимство тебе очень даже стоит всадить пулю промеж рогов…

Выскакиваю из укрытия и в три прыжка покрываю расстояние, отделяющее меня от убитого, оказавшегося мужиком в черном комбинезоне и удивительно худым. Странно даже, что вообще в него попал. А ведь попал, и точнехонько в висок. Поневоле себя зауважаешь. Подбираю с пола швейную машинку типа «бизон» со шнековым механизмом для подачи патрона. В круглом магазине этого отличного пистолета-пулемета помещается шестьдесят «макаровских» патронов. С такой игрушкой я тут весь дом за полчаса усыплю, причем легко.

— Герасим! — не унимается бесстрашный «папик». — Хватит крови! Инцидент исчерпан! Вы вольны делать в этом доме что пожелаете!

Мне смешно, и я смеюсь:

— Я и так могу здесь делать все, что захочу! Даю тебе десять секунд, и если ты не перестанешь меня доставать, пользуясь моим добродушием, то следующий ответ тебе вряд ли удастся переварить на столь ранний завтрак.

Выглянув, вижу: «папик» не уходит. Снова прячусь в нишу.

— Майя! Стой, Майя!! — орет этот придурок, и я слышу дробный стук каблучков.

Выглядываю и вижу, что ко мне бежит Майя в распахнутом домашнем халатике. Ей я тоже не верю, но стрелять в даму не в моих правилах. Подбежав, Майя не обращает внимания на валяющиеся в коридоре тела, подает мне блокнот и смотрит на меня умоляюще. Беру блокнот левой рукой.

«Герасим! Вышло ужасное недоразумение, но сейчас все улажено. Я рассказала папе, как все было. А через пятнадцать минут после того, как вас увели, отцу сообщили, что один из тех двоих, с которыми вы дрались, защищая меня, доставлен в больницу в критическом состоянии, а второй — мертв. Это были люди папиного врага. У них идет самая настоящая война. Поверьте мне! И не надо больше стрелять!»

Возвращаю Майе блокнот.

Что мне ей ответить? Из-за женщин погибли сотни мужчин, доверившись их смазливым личикам. Чем я лучше других? Улыбаюсь ей. Девушка мгновенно озаряется своей неповторимой улыбкой и, качнувшись вперед, подходит ко мне и утыкается мне лицом в грудь. Оля, Катя, Майя. Застрелиться можно. Еще немного, и генерал меня точно спишет на пенсию. Бог мой, какая пенсия! У меня уже, похоже, «шифер» летит с «крыши» косяками и курлычащими клиньями…

— Пойдем… — говорю Майе, и она, отстранясь, улыбается мне. — Посмотрим, что из этого всего получится… — бурчу я себе под нос.

Глава семнадцатая

— Майя потеряла голос два года назад. В тот день ее мать погибла в автокатастрофе, — рассказывает мне Виталий Валерьевич, хозяин дома-замка.

Я сижу в той же гостиной, откуда меня недавно уводили в подвал. Чтобы это не повторилось снова, держу на коленях взведенный «бизон».

Майю на время мужского разговора отослали из гостиной.

— Она — мой единственный ребенок. Ради нее я и построил свою маленькую империю… — Виталий Валерьевич наливает в чашечки принесенный охранником кофе. — Сейчас по вине моего бывшего компаньона, который стал теперь конкурентом, а проще сказать — врагом, — у меня серьезные трудности в бизнесе. Война идет на полное уничтожение одной из сторон. Мне обещали помощь из Москвы в обмен на большую услугу… — Мафиози открывает тонкую красную папку и, развернув ее, пододвигает ко мне.

Внутри папки моя фотография, фото Афанасия Сергеевича и Кати. К ним приложена инструкция, указаны места, где мы можем появиться в Омске. На мой счет приказ однозначный — убрать; из историка ведено выбить необходимые сведения, а с Катей разрешают поступить по своему усмотрению.

Поднимаю глаза на хозяина дома. Он, смущенный, объясняет:

— Видите ли, Герасим, задание действительно несколько странное, но выбора у меня не было. Ко мне прилетел доверенный человек серьезного лица в нашем правительстве…

— Вы можете назвать мне имя заказчика? — спрашиваю мафиози, не надеясь, конечно, услышать положительный ответ.

Виталий Валерьевич отрицательно мотает головой:

— Нет. Даже если вы меня изрешетите, я не назову это имя, потому как сказанное мной будет равноценно выстрелу по всей моей семье…

— Если изрешечу, то уж точно не узнаю… — улыбаюсь я и, отставив «бизон» за кресло, принимаюсь за кофе.

Вот ведь как дело оборачивается. Похоже, выйти отсюда мне все-таки не позволят. Даже если мне это удастся, то от снайперов все равно покоя не будет. И дело даже не в Виталии Валерьевиче — замочить его я могу голыми руками. Но ведь и он — только пешка в этой игре.

— Вы спасли мою дочь… поэтому я помогу вам и вашим друзьям… — говорит мафиози. — Вы беспрепятственно покинете город. Я постараюсь также обезопасить вас от нападения возможной команды дублеров…

Этот бизнесмен-мафиози начинает мне нравиться. Спасая нам жизнь, он лишается серьезной поддержки и, возможно, обречен на поражение. Но я вижу, что говорит он искренне.

— Разве нельзя договориться с вашим бывшим компаньоном? — удивляюсь я. — Ведь денег много, а вас только двое!

Мафиози снисходительно улыбается:

— Здесь немного другое… — Он достает сигарету и закуривает. — Этот господин был когда-то моим лучшим другом. И вот, представьте, за спиной у меня он организовал свою команду, и хотя меня неоднократно предупреждали об этом, я не верил до самого конца… то есть до начала нашей войны.

«Прямо как Сталин верил Гитлеру», — думаю я.

— После одной из сделок с нефтью он открыто отделился от меня, заявив, что более во мне не нуждается…

Виталий Валерьевич грустно усмехается:

— Мы дружим с детства. Я спас его от тюрьмы, — с него сняли наручники прямо в зале суда. Я поднял этого навозного жука на своей ладони так высоко, как ему и не снилось. И тогда он возомнил, что сам умеет летать так же высоко… Однажды выяснилось, что украдена часть моих вложений в акции крупных предприятий Урала, и украл их не кто-нибудь, а мой друг. Он оформил все бумаги на себя, а не на фирму. Я ему доверял и никогда не просматривал те бумаги, которые проходили через него…

— Если бы вы его сейчас устранили, что изменилось бы? — спрашиваю я, так как мне становится действительно интересно.

Мафиози поднимает голову:

— Многое изменилось бы к лучшему. Его нынешний заместитель только и ждет случая переметнуться на мою сторону. Убрать же Колонкова… это фамилия моего бывшего приятеля… пока не представляется возможным. Он окопался в своем доме, и у него только в личной охране более двадцати человек, а общее число боевиков — не меньше двухсот…

Мысленно соглашаюсь с мафиози — армия у его противника серьезная.

— Но я буду драться до последнего… — заявляет Виталий Валерьевич. — До последнего патрона, до последнего доллара. Разумеется, не в ущерб дочери. Майя вчера сбежала в город, она увлекается театром, а в Омске сейчас гастроли Виктюка. Возвращаясь, она нарвалась на одного из людей Колонкова. Тот, кого вы практически отправили на тот свет, работает у Колонкова начальником охраны. Взяв ее в заложники, они бы вынудили меня сдаться. Вы оказались там как нельзя более кстати, — он горько усмехается. — К тому времени вы, правда, застрелили уже двоих из моего скромного войска. Вот уж действительно нет худа без добра. Страшно представить, что было бы с Майей, если бы вас убили на кладбище… у меня бы не осталось тогда вообще никакого выбора, и помощь москвичей, и без того призрачная, была бы не нужна…

— Вы не пробовали возить Майю за бугор к медикам?

Мафиози обреченно машет рукой:

— Были и в Израиле, и в Штатах. Все напрасно! Светила только разводят руками… Смотрели дочь и наши врачи, самые знаменитые, но результат — тот же, только денег дерут больше, чем на Западе, а ни хрена не могут…

Некоторое время молчим, каждый думает о своем. Наконец я прерываю молчание:

— Если вы нас отпустите без заморочек, что же будет с вами?

Виталий Валерьевич пожимает плечами:

— Плевать… Через пять или шесть дней Майя уже будет далеко отсюда. Жизнь я ей обеспечил неплохую, даже по западным меркам… — Он закуривает сигарету. — А что будет со мной, мне уже все равно. Но напоследок я так хлопну дверью, что еще лет двадцать после этого У моих врагов в ушах звон стоять будет…

Допиваю кофе, закуривая новую сигарету:

— Какой голос был у вашей дочери?

Мафиози сразу оживает и, посветлев лицом, поднимается с кресла:

— Вы же не знаете. Майя пела! И как пела! — Он быстро выходит из зала и через минуту возвращается с аудиокассетой в руках. Подходит к музыкальному центру, включает аппаратуру. Удивительно мелодичный и нежный голос доносится из динамиков.

Майя поет старинные романсы под аккомпанемент гитары. Минут десять сидим, завороженно слушая. В гостиную входит Майя. Подойдя к отцу, она садится на подлокотник кресла. Обняв Виталия Валерьевича, нежно гладит его уже редкие и седые волосы.

На глазах мафиози вдруг появляются слезы, и вот он уже рыдает, закрыв лицо руками, и плечи его вздрагивают. Майя тоже плачет. По ее щекам бегут, переливаясь в ярком свете хрустальной люстры, крупные слезы, они, как большие жемчужины, падают на красный японский халатик.

Поднимаюсь с кресла и, взяв сигареты, подхожу к окну. Отодвинув штору, хмуро смотрю в темный сад.

Меня привозят в гостиницу под утро. На мне новенький, с иголочки, костюм и отличные ботинки, подаренные мне Виталием Валерьевичем. Мафиози сообщил мне, когда за нами приедет машина и каким образом нас незаметно вывезут из города.

Катя и Афанасий Сергеевич, конечно, удивлены моим внешним видом.

Афанасий Сергеевич интересуется, увенчалась ли успехом моя ночная «экскурсия» на кладбище, а Катя подозрительно принюхивается.

— Интересно, с какой дамой ты провел эту ночь, дорогой? — спрашивает она саркастически, но в глазах у нее боль.

Черт! Ну ничего от нее не скроешь! Просто ведьма какая-то. Правда, очень красивая ведьма… Ничего не ответив Кате, сразу перехожу к делу, — объясняю, каким образом нам предстоит покинуть Омск.

Отдаю историку листок с перерисованными со склепа значками. Афанасий Сергеевич в полном восторге, он без конца повторяет одну и ту же фразу:

— Я ведь вам говорил!.. Я ведь вам говорил!..

Смотрю на него с недоумением:

— Так вы что, Афанасий Сергеевич, не были уверены, что на склепе есть какие-то знаки? Вы только предполагали?..

Историк смеется:

— Никогда нельзя быть уверенным на сто процентов, особенно когда мы занимаемся делами давно минувших дней.

Я смеюсь вместе с ним:

— Да вы, оказывается, еще тот авантюрист, Афанасий Сергеевич!

Катя не разделяет нашего веселья, она сидит на диване, выпрямив спину и положив руки на колени, и грустно смотрит на меня.

— Катя, что с тобой? — спрашиваю ее и, присев рядом, обнимаю за плечи.

— С этой ночи ты стал отдаляться от меня, и я не знаю, как мне тебя вернуть… — говорит она упавшим голосом. — Я вижу, как ты далеко, и у меня нет сил позвать тебя…

Я нисколько не сомневаюсь в способностях Кати видеть и слышать больше, чем можем мы, простые смертные, но не стоит из всего делать трагедию. Тем более нас не связывают никакие обязательства.

— Катя… — начинаю я.

— Не надо… Пусть лучше так — без слов…— говорит она глухо и отворачивается.

Во дворе, возле служебного входа в мясной магазин, расположенный на улице Богдана Хмельницкого, садимся в присланный Виталием Валерьевичем микроавтобус. От Чкаловского жилмассива выезжаем на Космический проспект, и вот уже перед нами трасса на Новосибирск. Внезапно я понимаю, что не могу сейчас уехать из Омска. Не имею права. Так муторно на душе, как будто я вышел из-под обстрела за счет своих ребят. Выжил, а они остались там, на линии огня…

Катя неожиданно берет меня за руку:

— Не мучайся. Возвращайся… Ты должен это сделать.

С благодарностью смотрю на нее.

— Я не задержусь, — обещаю ей и подхожу к водителю.

Я выхожу в Бланке. Афанасий Сергеевич с Катей едут дальше. Мы договорились, что в Новосибирске они без меня никаких действий предпринимать не будут.

Глава восемнадцатая

На попутном КамАЗе возвращаюсь в Омск, но, как добраться до замка Виталия Валерьевича, не знаю.

Смутно помню кое-какие ориентиры, но вряд ли мне это поможет, когда я буду объяснять таксисту, куда мне, собственно, надо. Наверняка он подумает, что я хочу его мочкануть, заманив в глухое место.

Все-таки решаю попробовать.

В центре, на улице Лермонтова, у гостиницы «Маяк», подхожу к одной из желтых «волг» с шашечками на дверцах. Для убедительности сполоснув рот пивом и держа початую бутылку в руках.

Открыв дверцу тачки, плюхаюсь на сиденье рядом с водилой. Он смотрит на меня выжидающе.

— Здорово, братан! — улыбаюсь ему вымученной, похмельной улыбкой. — Слышишь, как у меня репа трещит? — спрашиваю у него, икая.

Водила понимающе ржет.

— Во! Рубишь тему, — гоню я под бандюгана, якобы мучающегося похмельем. — Я с корешками тут к деляге катался в гости. Ни хера до сих пор не пробью, где, бляха, это было… — С гримасой отвращения швыряю бутылку в открытое окно. Бутылка глухо взрывается осколками и пеной. Возмущаюсь: — Что у вас, бля, за пойло втюхивают рабочему народу?

— Точно, говно какое-то привозят, падлы! — поддерживает беседу таксист, он, видимо, и сам любитель после смены тяпнуть пивка.

К машине подходит молоденький мент с сержантскими нашивками.

— Чтой-то вы здесь, гражданин, распоясались? А ну-ка, выходите из машины! — приказывает он мне.

— Да ты че, командир, все ништяк! Я тебе за базар отвечаю… — как бы не понимая, в чем дело, но в то же время приветливо отвечаю менту, не собираясь покидать машину. — Все путем, начальник, просто эта паскуда из рук вырвалась, ну и упала на асфальт.

— Ничего себе — упала! — восклицает легавый, явно надеясь на взятку. — Это на три метра от машины, называется, упала?

— Да лажа, командир, что ты в натуре, — выбираюсь нехотя из такси, одновременно вытаскивая из кармана пиджака пятидесятидолларовую купюру, причем делаю это так, чтобы таксист ее видел. — Давай, начальник, рисуй штраф, я тебе вот это отлистаю и — краями!

— Вы мне всякое тут не предлагайте! — неуверенно говорит сержант, алчно глядя на американский полтинник. — Вы мне документы свои предъявите!

Достаю паспорт и, вложив туда купюру, отдаю менту.

Тот быстро и внимательно пролистывает документ, купюра с президентом мгновенно исчезает в его кулаке. Возвращает паспорт.

— Смотрите, чтобы больше у вас так бутылки не падали… — удовлетворенно напутствует он меня и, козырнув, уходит.

Падаю обратно на сиденье.

— Сука проколотая… — шиплю Вслед менту и, сплюнув за окно, поворачиваюсь к таксисту.

— Сколько взял? — интересуется водила, хотя и так видел сколько.

— Херня… Не то лавэ, чтоб плакать… — уже смеюсь я.

В глазах водилы уважение.

— С Москвы, что ль? — спрашивает он. Вся Россия знает, что в столице бабки просто бешеные клепают по нынешним временам.

— С югзапдрищенска. Откуда же еще! — хохочу я, хлопая водилу по плечу. — Ты мне, братан, лучше скажи, как добраться до одного здесь терема в пригороде…

— Какого такого терема? — не понимает таксист.

— Бля… — тяну я, прикладывая ладонь к виску, как бы справляясь с головной болью. — Замок такой у Виталика… Дочка у него онемела. ..

— А! — веселеет таксист. — То же Бродский! Кто ж не знает!.. Ты скажи, хоть сейчас туда рванем… — с надеждой смотрит он на меня.

Все-таки удачно получилось. Таксисты народ ушлый и знают городскую жизнь от и до.

— Стошка тебя устроит, стервятник? — смеюсь я.

— Зеленью? — спрашивает таксист, глаза у него горят.

— Ага… с луком, с укропчиком и с президентами. — Продолжая улыбаться, лезу в карман пиджака, оттуда извлекаю купюру в сто долларов. Повертев ее в пальцах, отдаю таксисту.

Тот мигом прячет деньги в недра своей кожаной куртки и врубает зажигание.

— Счас доставим тебя туда в лучшем виде! — обещает ой мне, трогая «волжану» с места.

«Волжана», захлебываясь на перегазовке и гремя клапанами, начинает разгоняться, как холодный утюг по белью.

Виталий Валерьевич удивлен моему неожиданному возвращению.

Охранники меня пропустили без вопросов и даже не пытались обыскать. Вчера все они видели, как я после учиненного мной побоища мило беседовал с их хозяином. Хамед, открывший мне двери, нисколько не обижен. Он даже слегка улыбнулся, пропуская меня в дом.

— Здравствуйте, Герасим. Что-нибудь случилось? Нужна помощь? — встревоженно спрашивает мафиози, быстро идя мне навстречу.

Пожимаем друг другу руки.

— Все в порядке, Виталий Валерьевич, — говорю я. — Мои друзья в дороге, а я вот решил вернуться. Мне кажется, я смогу вам помочь.

Бродский удивлен.

— Вы уверены, Герасим? — спрашивает он недоверчиво.

Проходим в гостиную.

— Не сомневайтесь… — ободряю его. Ищу глазами Майю, но она то ли еще спит, то ли чем-то занята у себя в комнате и еще не знает о моем возвращении.

— Хамед, распорядись насчет завтрака, — говорит Бродский телохранителю.

Мы садимся в кресла друг напротив друга.

— Герасим… — начинает меня разубеждать мафиози, — вы не представляете, как там все охраняется… За минувший месяц на территории Колонкова погибли трое моих людей, а это были опытные солдаты, в свое время прошедшие весь ад Афганистана в десантно-штурмовой бригаде…

— Мне их искренне жаль, Виталий Валерьевич, и все же, если у вас есть данные по местности и желательно по самому дому Колонкова, я бы хотел посмотреть на все это, — говорю ему, не собираясь высказывать мафиози свое мнение о квалификации спецов из ДШБ. Мнение достаточно низкое, надо отметить. А какое еще может быть у меня, диверсанта со стажем из внешней разведки…

— Напрасно вы влезаете в это дело, — мягко говорит Виталий Валерьевич, но дает команду Хамеду принести документы по Колонкову. — Почему все-таки вы вернулись? Из-за Майи?

— Из-за нее тоже, — отвечаю я, но и сам толком не понимаю, почему мне хочется помочь человеку, которого этой ночью собирался пристрелить.

Как-то все так сложно переплелось, что я не знаю, как ответить на этот вопрос. Наверное, потому что у меня, как у профессионального бойца, есть определенные понятия о чести, и если человек рискует своей жизнью ради безопасности других, значит, он может рассчитывать'на мою помощь.

Хамед приносит четыре папки, кладет их перед своим шефом на столик и отходит в дальний конец зала. Что-то мне все-таки не нравится в этом телохранителе, не могу понять, что именно, но некоторые вещи не поддаются объяснению, их просто чувствуешь, и всё… Отец Майи просматривает содержимое всех четырех папок и наконец подает мне несколько листов кальки. На них какие-то схемы.

— Вот это план его дома, — говорит Виталий Валерьевич, — а вот это — план территории, прилегающей к дому.

Внимательно разглядываю чертежи и до завтрака успеваю как следует с ними ознакомиться. Подробные пояснения Виталия Валерьевича оказываются очень полезными, — он не раз бывал в доме своего бывшего друга и хорошо помнит, что там, где и как расположено. Выслушав его, делаю свои выводы, — Колонков не идиот, поэтому мог многое переделать и усилить из того, что показывал когда-то Виталию Валерьевичу. Ведь именно на слабых местах, вернее считавшихся таковыми, сгорели люди Бродского, пытавшиеся застрелить Колонкова в его же логове.

Когда мы идем завтракать, у меня уже имеются кое-какие идеи.

В просторной столовой нам накрывают стол на двоих.

— Виталий Валерьевич, — спрашиваю хозяина дома, — разве Майя не спустится к нам?

Мафиози жестом приглашает меня занять место за столом и отрицательно мотает головой:

— Нет, Герасим. Ее здесь нет. Она уже далеко отсюда…

Вижу, что, отправив Майю из этого дома, он несколько успокоился, и я рад за него.

— Надеюсь, она в безопасности, — говорю Виталию Валерьевичу, присаживаясь к столу.

— Да, в безопасности, хотя, к сожалению, еще не за границей. Появляться в аэропорту или на вокзале ей пока нельзя, даже несмотря на усиленную охрану.

После завтрака мафиози дает Хамеду команду обеспечить меня всем, что я сочту необходимым для осуществления операции, а сам, сославшись на неотложные дела, удаляется в свой кабинет.

Хамед ведет меня в подвал, где я могу подобрать себе вооружение.

Дверь в помещение склада прекрасно замаскирована в обычной стене, целая секция коридора уходит куда-то вглубь, и открывается вход в просторное сухое помещение с микроклиматической установкой внутри. Не могу не удивиться количеству и качеству припасенного Виталием Валерьевичем средств уничтожения себе подобных. Нахожу здесь все, что может мне пригодиться для осуществления задуманной акции. Через час отобранное оружие и снаряжение проверено, смазано, подогнано и разложено мной в надлежащем порядке.

После возни с железом принимаю душ, падаю на диван и прошу передать Виталию Валерьевичу, чтобы меня не беспокоили до вечера. Мою просьбу выполнили, и только в полдевятого спускаюсь в гостиную.

Виталий Валерьевич нервно меряет ее шагами.

Кивнув мне на ходу, он продолжает нарезать круги.

— Да остановитесь же, черт вас побери! —рычу на него. — Что с вами?

Бродский вздрагивает, останавливается и удивленно смотрит на меня.

— Вот так-то лучше, Виталий Валерьевич, — говорю одобрительно. — А теперь объясните, в чем дело? Только поспокойнее, пожалуйста.

Мафиози подходит и молча берет со столика пачку «Мальборо». Вытаскивает сигарету. Руки у него дрожат.

— Я не могу выйти на связь с Майей, — глухо говорит он. — Люди, сопровождавшие ее, должны были сообщить мне, как добрались, все ли в порядке…

— Возможно, они еще не доехали до места? — выдвигаю свою версию. Так как не знаю, куда мафиози отправил дочь. — Сядьте, пожалуйста.

Мафиози послушно садится.

— Все сроки уже вышли… — говорит он, отрешенно глядя в камин.

— Если иначе не узнать, что там случилось, надо туда ехать, — говорю я.

— Надо ехать… — повторяет за мной Бродский и, закрыв глаза, откидывается на спинку кресла.

Тушу окурок в пепельнице.

— Седлайте коней, пока есть какая-то надежда!

Он поднимает голову, в глазах его загорается надежда:

— Вы думаете?

— Уверен, черт побери! Не медлите! Я пошел собираться… — бросаю ему, поднимаясь к себе в комнату за оружием.

Через десять минут со двора замка вылетают два шестисотых «мерседеса» и одна семьсот сороковая «БМВ» из последних моделей.

Сижу на заднем сиденье рядом с Виталием Валерьевичем. Общая численность нашего хорошо вооруженного отряда — четырнадцать человек. Идем на приличной скорости, и расстояние в четыреста с небольшим километров преодолеваем в довольно сжатый срок, тем более что на отдельных участках трассы «мерседесы» выжимают до двухсот тридцати.

Оказывается, Майю отвезли в Юргенское, это где-то на тюменском направлении, и даже не в сам городок, а на благоустроенную таежную заимку, которая от Юргенского в двадцати километрах.

Мне все эти названия ни о чем не говорят. Мафиози молчит, погрузившись в свои мрачные думы.

Еще раз проверяю оружие, гоняю себя мысленно по плану дома Колонкова, проигрывая варианты возможных ситуаций, хотя, один черт, все эти мысленные прогоны — ерунда, потому что жизнь всегда вносит в них свои неожиданные коррективы.

Важно представлять себе общую стратегию действий, все остальное решается на месте.

Глава девятнадцатая

— Подъезжаем, — бросает через плечо водитель, съезжая с асфальта на грунтовку.

Виталий Валерьевич, подавшись вперед, всматривается в темноту, разрываемую светом мощных фар.

По обе стороны дороги чернеет ночная тайга.

«Мерседес» сбавляет ход, мягко преодолевая бугры и выбитые гусеницами тракторов глубокие колеи. Половина двенадцатого ночи. Не доезжая до одного из поворотов вправо, водитель выключает фары и габаритные огни. Машины, идущие вслед за нами, делают то же самое.

— Еще километра два, Виталий Валерьевич, — сообщает водитель своему шефу.

— Быстрее, Гена! — говорит водителю Бродский. — Броня выдержит!

— Понял… — откликается тот и давит на педаль.

Сидящий рядом с водилой Хамед подносит к губам портативную рацию и о чем-то тихо переговаривается с другими экипажами.

Минут через пять машина останавливается.

— Всё! — говорит водила. — Если дальше ехать, то нас засекут…

— Выходим! — отдает команду Бродский. Из машин высыпают боевики, бряцая оружием в ночной тишине.

Небо затянуто тучами и звезд не видно, кажется, поднимается ветер. Дело к дождю.

— Хамед, веди! — приказывает Виталий Валерьевич телохранителю.

Тот машет рукой для всех, и направляемся вперед вдоль дороги.

Растянувшись цепочкой, идем по обочине. Изредка звякает оружие в чьих-то руках или слышится приглушенный мат споткнувшегося боевика.

На мне черный комбинезон и мягкие темные кроссовки. Большинство парней — в камуф-ляжных костюмах, у каждого на голове прибор ночного видения, а за плечом — малогабаритный автомат «вихрь».

Хамед идет первым, за ним Виталий Валерьевич, потом — я. Хамед делает знак рукой «остановиться!».

— Четверо — вон по той ложбине! — распоряжается он.

Парни, видимо, бывали здесь уже не раз и, не требуя пояснений, ныряют в неглубокий овраг.

— Вы, трое, обеспечиваете перекрытие дороги, — говррит Хамед, показывая в другую сторону.

— За тем бугром увидите заимку. Смотрите сами… — тихо говорит мне Бродский.

Возле машин осталось двое парней. Впятером идем дальше. У мафиози в руках «стечкин», у меня — «бизон», пара шнеков к нему в нагрудных карманах комбеза.

Перевалив за бугор, вижу внизу ровное место, огороженное невысоким забором, и большой двухэтажный дом с ярко освещенными окнами. Лампы на столбах, стилизованные под старинные газовые фонари, установлены по периметру территории и неплохо ее освещают.

Несколько хозяйственных построек, сарай, похожий скорее на амбар. Пять легковых импортных машин.

— Три машины не наши… — шепчет мне Виталий Валерьевич, нервно сжимая рукоятку двадцатизарядного АПС.

— Значит, добрались и сюда, — констатирую я очевидный факт.

— Что вы собираетесь делать? — спрашивает Виталий Валерьевич.

— Долго объяснять, — отвечаю я, думая уже о другом. — Перекрывайте отступление тем, кто попытается скрыться. Только постарайтесь не шмальнуть мне в спину. Кстати, чужих машин не три, а четыре… — поправляю я, так как различаю металлический отблеск высокого багажника еще одной иномарки.

— Где вы видите четвертую?

— С другой стороны дома, — отвечает за меня Хамед.

— С той стороны есть выход на веранду, — шепчет Виталий Валерьевич.

— Ну, я пошел… — говорю я и бесшумно спускаюсь по склону.

Во всяком деле важны прежде всего темп и неожиданность.

Выскочив на ровное место, сбрасываю предохранитель автомата. Отмечаю, что в машинах никого нет. Перемахнув через забор несколько раз, перекатываюсь по земле и занимаю позицию возле борта ближнего ко мне автомобиля.

Высунувшись через стекло салона, наблюдаю за домом. Окна зашторены, и довольно-таки плотно.

Слышу какой-то шум и чуть пригибаюсь, но так, чтобы иметь возможность продолжать наблюдение за домом.

Входная дверь открывается, и на крыльцо выходят четверо с «калашами» в руках. Настроение у них, чувствуется, отличное.

— Ты видел, как он дернулся? Я ему, суке, от души привинтил!

— Ага! А тот пидер с мордой, как у моего СААБа, он только прыгнул, а я ему, бля, полрожка — от яиц к хавальнику… Он, умат, чуть пополам не распилился!..

Парни, вероятно, обсуждают недавнюю схватку с людьми Бродского.

— А сучка эта… Бля буду, мужики — ниче коза! — говорит самый длинный из четверки, перекидывая «калаш» за ремень на плечо. — Жаль, Кока не дает, а то я бы ей вдул по самые гланды!

Боевики ржут, закуривая.

— Вы жмуриков в сарай оттащили? — спрашивает длинный.

— Да все путем, Бек. Там они. Я, бля, как хирург — весь лепень красный… Как бы переодеться? — говорит подонок с совершенно лысой головой.

— Будем уезжать, снимешь с тех, в чулане… Им, один хрен, уже не пригодится… — смеется длинный, которого назвали Беком.

Я за время их разговора успел достать метательные ножи. На складе Бродского нашел отличный набор этих ножичков, выполненных из настоящей золингеновской стали, превосходно отбалансированных.

Прислонив «бизон» к дверце машины, беру в левую руку три лезвия, а четвертое правой рукой швыряю в дальнего от меня боевика. Тотчас и остальные получают «подарки», даже не успев понять, что с ними случилось. Вот черт, ошибочка вышла! Лысый, отшатнувшись от хрипящих в предсмертных конвульсиях корешков, споткнулся на ступеньке и с грохотом полетел с крыльца. Четвертое лезвие, не поразив цель, звякнуло о кирпичную стену.

Подхватив «бизон», перепрыгиваю через капот машины и оказываюсь возле пытающегося подняться лысого.

Ударом автомата в блестящий лоб откидываю его с дороги. Взбегаю на крыльцо, мчусь по коридору. Ногой открываю дверь в гостиную. Там двое. Один сидит за столом, второй стоит рядом. Первый хватается за автомат, лежащий у него на коленях. Короткой очередью укладываю его. Второй бросается на пол, пытаясь в падении перевернуться и выстрелить из пээма. Выстрелить он успевает, но все его тело и голову уже рвут тяжелые пули моего автомата. Бряцанье пустых гильз, звон разбитых стекол от срикошетивших пуль, и я, сделав длинный прыжок, оказываюсь на веранде.

Топот ног по лестнице. Оборачиваюсь и очередью разношу вдребезги люстру. Лопаются лампочки, сыплются осколки стекла и хрусталя. Гостиная и веранда погружаются во мрак. С улицы раздается длинная очередь по окнам веранды, со звоном обрушиваются оконные стекла, трещат рамы, расщепляемые ударами пуль.

Ползком продвигаюсь к открытым дверям. Трое подбегают к машине — той, четвертой, которую я заметил, подбираясь к дому. Один из боевиков тащит за руку Майю, двое других, пятясь, лупят из автоматов по веранде. Двумя короткими, по три патрона, очередями срезаю их.

Первый рывком притягивает Майю к себе. Прикрываясь ею, подносит к ее голове пистолет:

— Я убью ее!! — орет он в темноту.

Не думаю, что у него это получится…

Прицелившись, нажимаю на спуск. Пуля ударяет в ногу парня с пистолетом. Он, схватившись за бедро, падает на одно колено. Вторым выстрелом вышибаю ему мозги. Вскочив на ноги, спрыгиваю с крыльца и подбегаю к застывшей на месте девушке. Она бросается мне на грудь. Из-за угла сарая спешат к нам люди Виталия Валерьевича. Сам он вместе с Хамедом появляется на веранде. Девушка рыдает, не в силах оторваться от моего комбинезона, и не смотрит по сторонам.

Держа автомат в правой руке стволом вниз, левой молча глажу вздрагивающие плечи Майи.

Сколько раз за этот месяц мне приходилось вот так гладить плечи рыдающих девушек, и почти всегда в сходной ситуации. Какая-то нескончаемая война у нас в России. Откуда это? Почему?

К нам подходит Бродский, кладет мне руку на плечо и молча смотрит на рыдающую дочь.

Майя наконец замечает отца, всхлипывая, тянется к нему.

Отхожу на несколько шагов, достаю сигареты и, держа автомат под мышкой, щелчком выбиваю одну из пачки. Кто-то из боевиков Бродского услужливо щелкает зажигалкой. Хамед отдает какие-то приказания своим людям по уборке территории. Я молча курю, наблюдая за мафиози и его дочерью.

Майя пытается что-то объяснить отцу. Тот подает девушке блокнот и ручку.

Хамед подходит к Бродскому и как бы невзначай заглядывает в блокнот. Майя почему-то резко отстраняется от телохранителя, но тот уже схватил ее за волосы и рвет на себя. Я вскидываю «бизон», но Хамед прикрылся Майей. Виталий Валерьевич бросается к телохранителю. Тот подается назад вместе с девушкой.

Гремит выстрел. Бродский отлетает на шаг и валится на спину.

— Папа! Не-надо!!! — слышу исполненный горя и отчаяния крик Майи, крик, от которого у меня сжимается сердце.

Даже Хамед на миг растерялся, но этого мига мне более чем достаточно — всаживаю весь оставшийся в шнеке запас патронов ему в брюхо. Хамед отлетает к машине. Ни один патрон не пропал даром. Уже стоя над телом предателя, слышу сухой щелчок сработавшего вхолостую ударника затвора. Отовсюду на выстрелы сбегаются боевики Бродского. Склоняюсь вместе с Майей над Виталием Валерьевичем.

— Быстро аптечку! — приказываю парню, присевшему рядом.

Тот срывается с места. Вокруг мафиози толпятся его люди. Они потрясены и растерянно переминаются.

— Папа! Папа! Ответь!! Как ты?!! — рыдает Майя и нервно гладит то руки, то плечи, то лицо своего отца.

Мафиози, превозмогая боль, улыбается:

— Девочка! Ты заговорила?! — Он тянется к ней окровавленной рукой и теряет сознание.

Приносят аптечку. Быстро делаю противошоковый укол. Наложив на рану тампон, прошу, чтобы окружающие помогли мне. Мафиози приподнимают, чтобы я мог сделать ему перевязку.

Взглядом нахожу боевика, которого видел в доме. Похоже, он среди своих за старшего. Обращаюсь к нему:

— У вас есть врач? Свой врач?

Парень кивает.

— Сейчас вызовем, — говорит он и бежит к одной из построек.

Делаю перевязку. Пуля пробила правый бок. Если Бродскому вовремя окажут квалифицированную медицинскую помощь, он будет жить. Боевики переносят его в дом, укладывают на кровать в одной из комнат. Объясняю приставленным к раненому боевикам, что они должны делать. В помощниках у меня недостатка нет.

Майя не отходит от отца и говорит, говорит не умолкая, успокаивая его. Сознание уже вернулось к нему, он слабо улыбается, слушая журчание ее речи.

Выхожу в коридор. Здесь собрались свободные от поручений боевики.

— Как ваши парни? — спрашиваю их.

— Из тех, кто был с Майей, только двое остались в живых… — отвечает кряжистый, низкорослый паренек, поправляя на плече ремень автомата. — Да и то в паршивом они состоянии.. Пытали их… — злобится он.

Выхожу на веранду. Возвращается парень, которого я посылал вызвать доктора.

— Сейчас все будет в ажуре… — говорит он. — Я по рации связался с домом, объяснил ситуацию. Там Сарыч за старшего остался, он уже договаривается с военными, доктора на вертушке доставят.

— Отлично… — хвалю боевика за расторопность. — Часик-полтора Виталий Валерьевич еще продержится… Теперь вот что… — достаю сигареты и предлагаю парню. — Тебя как зовут?

— Жека… — отвечает он, щелкая зажигалкой.

— Вот что, Жека, подтяни сюда как можно больше людей. Вашего шефа нельзя будет дергать отсюда пару дней. А место это, сам понимаешь, засвечено.

Парень кивает.

— Все сделаем в лучшем виде… — обещает он. — Я из города таких бойцов вызову, хрен нас дивизия возьмет. Все зубы сломают!

— Давай, давай, зубастый, — смеюсь я, хлопая его по плечу.

Снова вхожу в дом. Боевики все так же толкутся возле дверей в комнату, где лежит их раненый шеф. Подзываю кряжистого. Тот мгновенно оказывается рядом, вообще все боевики выполняют мои приказы беспрекословно, и то и дело замечаю на себе их восхищенные взгляды. Еще бы — в одиночку очистил весь дом. Они-то подняли бы своей пальбой шум на всю округу, операция заняла бы часа два, и бог знает, сколько народа зря полегло бы…

— Отправь кого-нибудь за нашими машинами, — говорю кряжистому. — И выставь посты на возможных подходах к заимке.

Вхожу в комнату к раненому Бродскому.

— Герасим… — хрипит мафиози с кровати. Майя вытирает ему лицо мокрым полотенцем. Сажусь возле изголовья на свободный стул.

— Как там? — спрашивает он.

— Не разговаривайте… — советую ему. — Не тратьте силы. Сюда летит вертолет с вашим врачом. Подтягивается подкрепление из города. Все будет нормально. Как только долетит врач, я отлучусь ненадолго. Наведаюсь в гости к вашему «другу»…

Он тянется к моей руке. Опережаю его и сам пожимаю ему руку. Чувствую слабое ответное пожатие.

— Спасибо, Герасим…— шепчет он, закрывая глаза.

Майя с благодарностью смотрит на меня. Выхожу из комнаты.

Лишних людей в коридоре больше нет — все заняты подготовкой к возможной обороне заимки.

Глава двадцатая

В два ночи прилетел вертолет с хирургом. Через полчаса я уже был спокоен за жизнь Виталия Валерьевича. Подзываю к себе Жеку:

— Где дом Колонкова — знаешь?

— Не раз там бывал, — кивает он.

— Подготовь машину, поедешь со мной. Нужно проскочить так, чтобы ни один сонный мент нас не тормознул…

Жека усмехается:

— И так никто не остановит! Менты наши машины знают, тем более ксивы есть «без досмотра» — все как полагается.

Подхожу к Майе. На время операции она перешла в гостиную. Боевики приготовили ей чай, принесли фрукты. Помещение они тоже прибрали и даже помыли полы. Правда, новые стекла вставлять пока никто не собирается. Тепло.

— Я скоро вернусь, — говорю, подходя к Майе.

Девушка порывисто поднимается с дивана и прижимается ко мне всем телом. Волосы у нее почему-то пахнут ландышем.

— Это очень опасно? — тихо спрашивает она, глядя на нагрудный карман комбинезона, из которого топорщится, распирая матерчатый клапан на липучке, шнековый магазин к «бизону».

— Не опасней, чем прогулка под дождем, — шучу я.

— Может, тогда кто-нибудь съездит вместо тебя? — спрашивает она наивно.

— Не уверен, что кто-то другой там придется ко двору, — отвечаю мягко и усаживаю Майю на диван. Присаживаюсь рядом с ней.

— Гера… — говорит она, опуская глаза и теребя рукав моего комбинезона, — не уезжай от меня… никогда…

Даже не знаю, что ей ответить.

— Шеф, машина готова! — докладывает Жека и этим спасает меня от неуместного сейчас разговора.

Упруго поднимаюсь на ноги, подхватываю автомат.

— Мы еще поговорим об этом, Майя, — обещаю девушке и быстро выхожу в коридор. Женька, топоча своими армейскими «берцами», следует за мной.

Оставляю Евгения у машины. Уже светает, и народ в городе скоро потопает на работу. Но здесь, в двенадцати км от Омска, просыпаются пока только птицы.

Огромный домина, с просторным участком вокруг него, окружен высоким кирпичным забором. Я притаился в зарослях дикой малины метрах в ста от забора и уже минут десять наблюдаю за двумя охранниками, которые заняли позицию на выезде в небольшой ямке, заросшей по краям кустиками красной смородины.

Замаскировались ребята неплохо, но по нужде приходится им вылезать из своего укрытия, а это напрочь лишает смысла всю их затею. Я могу ухлопать этих парней тихо и без пыли, но мне нужно узнать, когда у них бывает смена или проверка. Сейчас они решили покемарить на боевом посту, а я терпеливо жду.

Наконец мое ожидание вознаграждается. Слышу, как пикает рация. Один из парней отвечает:

— Да, сидим… Что? Да все в норме, лишних нет. Давай в семь смени. Чего рано? Мы уже сколько на ногах? Пусть Хрящ дежурит. Лады. В семь ждем…

Я лежу в десяти метрах от них и отлично все слышу.

— Сказали, в семь сменят, — говорит охранник напарнику, нисколько не заботясь о том, что его могут подслушать.

— Ну, и ништяк… — отзывается напарник, потягиваясь и зевая. — Скорей бы уж замочили этого Бродского. Делов-то…

— Ага… Попробуй его замочи, — возражает первый. — Сучку эту Майку сегодня должны привезти. Вот тогда он сам, падла, за пулей и прибежит.

— Да уж, бля, приперся бы побыстрее, а то надоело здесь бока пролеживать.

Все, что мне было нужно, я услышал.

Навинчиваю глушитель на ствол пистолета «стечкин». С этой машинкой мне сподручней навести шорох в доме Колонкова.

Два тихих хлопка на фоне утреннего птичьего гомона — и мальчики утыкаются носами в землю.

Проползая мимо них, вижу замаскированный люк коммуникационной линии, которая ведет в дом.

Я тщательно изучил строительные чертежи и схемы подводов коммуникаций и знаю, что проложенная здесь труба имеет достаточно большой диаметр, чтобы я смог по ней передвигаться, по крайней мере, вперед. Дать задний ход уже не получится, но я назад по трубе ползти и не собираюсь, тем более пятясь, как рак.

Открыв люк, проникаю в трубу. Здесь сухо, но тесно — всевозможные провода и кабели разных окрасов и диаметров. Впрочем, они мне не мешают. Ползу и думаю, как все-таки хреново быть кротом: тут просто ползешь, а тому мракобесу еще и рыть надо…

Наконец вижу впереди свет. Еще несколько метров — и я в колодце смотровой шахты, то есть уже во дворе дома Колонкова. По невысокой лестнице понимаюсь у. люку с дыркой посередине и прислушиваюсь. Ни черта не слышу.

Медленно сдвигаю крышку люка, готовый в любой момент соскочить вниз. Случись что, и я окажусь в капитальной ловушке, но других вариантов мы на сегодняшний день не имеем.

Первое, что вижу в образовавшейся щели, это «глаз» охранной камеры на стене дома прямо надо мной. Понатыкали, суки, аппаратуры!

Отодвигаю крышку немного в сторону. Уперевшись левой ногой в стенку колодца и стоя правой на металлической перекладине лестницы, достаю АПС и прицеливаюсь в «глаз» телекамеры.

Хлопок — лупоглазая табакерка вздрагивает и осыпается стеклянными брызгами. Сдвигаю люк до конца.

Вылезаю на поверхность. Больше на этой стене дома камер нет, а со стороны подъездной дороги меня хорошо прикрывают пышные кусты барбариса. Окна первого этажа расположены довольно высоко.

Закрыв крышку люка, подбегаю к стене, присаживаюсь на корточки. Через минуту слышу голоса. Сквозь кусты вижу, как из дома выходят двое. Оба в обычных светлых футболках и джинсах. На поясе у каждого — пээм в открытой кобуре. Охранники несут стремянку, вероятно, собираются починить «глаз».

— Можно было бы утром эту канитель посмотреть… — бурчит первый охранник. — Хрен ее знает, чего это она погасла…

— Ага!.. Чтобы Кнут нам завтра яйца оторвал из-за этого? На фуй! Я уж лучше не посплю… — возражает ему второй.

— Вообще-то верно, — соглашается первый. — Видел, какие пацаны перепуганные из города приезжают? Шугаются всего! Там же сейчас стрельба на каждом углу…

— Вот я и говорю. Лучше сделаем пораньше, чтоб Кнут не серчал, — подтверждает второй. — Эй! Чтой-то с ней?! — удивленно восклицает он, показывая пальцем на раскуроченный «глаз».

— Ни фуя!!! — вторит ему первый.

Охранники тут же бросают стремянку и лезут в кобуры за стволами.

Уж лучше бы сидели где-нибудь в темном закутке и ждали, когда приедет Кнут и настучит им по репе. Встреча со мной обойдется им куда дороже.

«Стечкин» хлопает два раза, и оба охранника валятся на траву. Все. Починили камеру. Выскакиваю из-за кустов и лечу к парадному входу — дверь должна быть сейчас открыта. На крыльце сталкиваюсь с выбегающим из дома боевиком в камуфляже. Стреляю в упор несколько раз и, отшвырнув в сторону не успевшего упасть охранника, резко приседаю. Еще один пятнистый, стоя в дверях, выпускает из АКА длинную очередь, которая проходит у меня над головой.

Короткой ответной очередью срезаю автоматчика.

Дергаясь, как марионетка, парень пятится и валится на спину. Быстро меняю магазин в пистолете. Прыжок вперед — и, проехав несколько метров на брюхе по гладкому, лакированному паркету, расстреливаю двоих, замешкавшихся в дверном проеме. Вскакиваю на ноги и по диагонали пересекаю гостиную. Ухожу влево по стене, одновременно приседая и поворачиваясь на сто восемьдесят градусов, падаю на спину, держа АПС в боевом положении, и отвечаю очередью еще одному невеже, который ворвался в гостиную из коридора и лупит, не стесняясь, по мне из автомата. Слышу противное жужжание пули, прошедшей возле самого уха. Разве так встречают гостей? Я обижен — и боевик, схлопотав пулю в лоб, утыкается мордой в пол.

Рывком, не касаясь руками пола, вскакиваю на ноги и тут же делаю кульбит над спинкой дивана. Весь дом уже разбужен автоматными очередями. Топот, хлопанье дверей, крики. Суета, как в растревоженном улье. Эти пчелки могут кого хочешь зажалить до смерти… Но не меня. Обойдутся. Меня ждет Майя. И Катя… И Оля… М-да, генерал в чем-то, пожалуй, прав…

Занимаю выгодное положение в нише за широким антикварным комодом. Ну и вкус у Колонкова. Комод, пусть даже и красивый, с бронзовыми витыми прибамбасами, в гостиной все-таки неуместен.

Со своего положения я контролирую все три двери в разных концах помещения, в котором готов встретить новых противников. И вот из левой двери уже прет толпа боевиков. Точнее, их пятеро. Странная .у этих оболтусов тактика, честное слово. Неужели они думают, что, навалившись всем скопом, испугают хорошо вооруженного профессионала?

Но меня больше поражает другое. Залетев в гостиную, они открывают ураганный огонь, круша все, что здесь еще уцелело. Складывается впечатление, что бойцы давно хотели разгромить дом своего хозяина, да все никак не выпадало случая…

Одна из срикошетивших пуль ударяет в стену у меня над головой, срезая довольно внушительную по размерам картину в массивной золоченой раме. Рама углом входит мне в поясницу— Ох!.. Вот так и погибают зазря, поскользнувшись перед амбразурой… Разряжаю в придурков весь магазин, — очередь сносит их, как коса луговую траву. Хоть снопы из них вяжи.

Выбираюсь, кряхтя и матерясь, из-под картины и благодарю судьбу, что никто из моих друзей не видел происшедшего. Потом бы всю жизнь вспоминали, зубоскалы…

Покидаю гостиную, мельком взглянув в окно.

Двое несутся куда-то вдоль дома. Хрен с ними, пусть побегают. Но на всякий случай даю по ним очередь через стекло и, что удивительно, в одного все-таки попадаю. Второй залег за дерево. Вот и полежи, пока я не освобожусь…

Осматриваю первый этаж, но никого не нахожу. В доме подозрительная тишина. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить: народ где-то затаился. Вот только где?

Осматриваю второй и третий этажи. Все как сквозь землю провалились… Кстати, очень может быть.

Боевик, которого я выстрелами загнал за дерево, лежит смирно. Смотрю на него из окна третьего этажа. Голову он защитил, а вот все остальное просматривается отлично: спина, задница, ноги… Нет, этот парнишка определенно не боевик. Заглянув на чердак, возвращаюсь к окну. Парень не сдвинулся с места. Я бы уже давно убежал, а этот чего-то ждет. Открыв раму, ору:

— Эй, ты! Дефективный!

Парень вздрагивает, но продолжает лежать на брюхе.

— Я к тебе обращаюсь, придурок! — смеюсь я и, тщательно прицелившись, отстреливаю парню каблук.

Убивать его мне не хочется. На парне камуфляжный костюм, только почему-то с расцветкой для гор. Носят сейчас черт знает что, лишь бы выглядеть покруче.

Парнишка перестает наконец изображать страуса и выглядывает из-за дерева. Физиономия еще совершенно мальчишеская.

— Иди к дому, — приказываю ему, — и жди меня на крыльце!

— Не стреляйте, — кричит он, отшвыривая «калаш» в сторону.

— Да иди давай, балбес! — ору на него.

Парень послушно поднимается и ковыляет к центральному входу.

Спускаюсь на первый этаж. Дом я захватил, да что толку — Колонкова нет.

Пацан стоит на крыльце. Жестом показываю, чтобы он вошел.

— Где твой шеф? — спрашиваю его, как только он, переступив через труп, робко входит в гостиную.

— Наверное, в подвале, — отвечает пацан, косясь на убитого.

— Где в подвале?

— Там… — он неопределенно мотает головой.

— Веди! — приказываю ему.

— Нет! — вскрикивает он, поднимая на меня глаза. — Нас там прикончат! Пожимаю плечами:

— Или ты меня ведешь, или я тебя прямо здесь… Выбирай. Кстати, есть другие выходы из этого дома?

Парень кивает:

— Есть, но не знаю где. Знаю, что уйти можно через подвал, но как… Честное слово, не знаю!

Парень говорит искренне, это у меня не вызывает сомнений. Да, этот насмерть перепуганный мальчишка явно не боец.

— Иди вперед и показывай! — приказываю ему.

Пацан скис окончательно, он дрожит, точно в зимнюю стужу, хотя на улице уже изрядно припекает летнее солнышко.

Неуверенно идет к узкой двери, затейливо инкрустированной соломинками, покрытыми краской и лаком.

— Колонков мог вызвать подмогу? — спрашиваю его.

— Конечно. Может и ОМОН прилететь… — говорит он и замедляет шаг, надеясь, вероятно, что я испугаюсь и решу тут же смотаться.

— Ладно, давай топай… ОМОН…— подгоняю его, усмехаясь.

Спускаемся по узкой бетонной лестнице. В подвале горит свет. Проходим недлинным тоннельчиком и оказываемся в просторном помещении гаража. Здесь никого нет. Только стоит новенький «Лексус 400ЭЛЬ Эс».

Парень с опаской показывает пальцем в угол:

— Там люк, в полу…

Приглядываюсь, но люка не вижу. Он что, меня за идиота держит? Впрочем, виду не подаю.

— Открывай! — приказываю ему. Он подходит к стене и ощупывает ее. Возвращается ко мне и виновато разводит руками.

— Я не знаю… — чуть не плача говорит он, видя, что я поднимаю АПС и направляю глушитель ему в лицо. — Правда!! — Он инстинктивно подается назад, не сводя расширенных от ужаса глаз со среза глушителя.

— Откуда же тебе известно, что здесь есть вход? — начинаю злиться, потому что теряю драгоценное время.

— Мне Генка говорил… — торопится высказаться парень. — Он говорил, что это здесь, а как туда заходят, не показал… Сказал только, что люк — в этой стене… А где именно, я не знаю. Стена как стена… — Он в отчаянии смотрит то на меня, то на мой пистолет.

Опускаю оружие. Мне надоело его пугать.

— Ладно, — говорю миролюбиво, — давай поищем вместе.

Свинчиваю с пистолета глушитель, прячу АПС в специальный карман-кобуру на комбезе. Парень вздыхает с облегчением.

Внимательно осматриваем стены гаража. Никаких скрытых кнопок или хитро спрятанных панелей не обнаруживаем. Для верности простукиваю бетонные плиты. Нет, все бесполезно.

— Может, ты мне просто мозги паришь? — спрашиваю парнишку вкрадчиво.

Он вздрагивает и следит испуганным взглядом за моей рукой, не тянется ли она за оружием. Не тянется, не боись.

— Я вам все сказал, как мне говорили… я ничего не придумал… поверьте…

Я ему верю. Не может он врать в таком состоянии.

Парень с отчаянием в глазах смотрит на стену, покрытую белой известью.

— Зараза! — говорит он и вдруг бросается на стену с кулаками, но наступает на развязавшийся длинный шнурок, спотыкается и падает, нелепо вытянув руки.

Его дурацкое падение неожиданно приносит положительный результат. Парень цепляется за стену, чтобы подняться, и, вот уж действительно — ни сном ни духом, то есть совершенно случайно — сдвигает плиту, закрепленную на шарнирах, которая открывается как в некоторых гаражах, — нижний край уходит вперед, верхний наклоняется в нашу сторону. Вдвоем наваливаемся на плиту и проникаем в небольшое, освещенное одной электрической лампочкой помещение. Вижу впереди стальную дверь, она приоткрыта. Посылаю парня вперед. За дверью — выложенный бетонными плитами коридор, по которому мы тотчас же и устремляемся. Дорогу нам освещают выпуклые плафоны, вделанные в потолок. Иду вслед за моим невольным проводником, держась от него на приличном расстоянии, — кто знает, какие тут могут быть сюрпризы. Благополучно проходим весь этот подземный коридор до конца и через люк выбираемся на поверхность. Кругом нас — лес. На крышке люка закреплен такой прочненький, крепенький пенек — для маскировки.

Присаживаюсь на этот пенек и закуриваю. Предлагаю закурить «проводнику». Тот берет сигарету и садится прямо на сухой мох рядом со мной. Молча курим.

— Разве вы были один? — решается он задать вопрос.

Киваю, дымя сигаретой.

— Ну ни фига себе! — удивляется парень и снова замолкает.

Покуриваю, тушу окурок о подошву и щелчком отбрасываю его подальше. Пора возвращаться к машине.

— Я, кажется, знаю, где они сейчас могут быть.., — говорит вдруг парнишка. Молча жду продолжения.

— Здесь неподалеку есть заимка лесника… — поясняет он. — Мы однажды туда привозили еду и водку. Генка мне сказал, что босс частенько там развлекается с девочками.

— А где он, этот твой Генка? — спрашиваю у него, так как мог ведь я и ухлопать ненароком его дружка.

— Его сейчас нет в городе, — отвечает парень. — Он с поручением поехал в Москву. Босс почти всегда его посылает. Генка у него — доверенное лицо…

— Тебя-то как зовут?

— Димка.

— И как же ты, Димка, оказался у этих?

Он пожимает плечами:

— А чего?.. Работы нет. Семью кормить надо. А у меня образование: я по электронике и разным хитрым системам — специалист. Вот Генка, он мой друг еще со школы, и предложил работу у Колонкова. А что?.. Деньги появились, работа не пыльная, да и в городе уважать стали…

— Ясно, — прерываю его. — Пошли, специалист. Покажешь, где эта избушка на колонковых ножках…

Димка, воспрянув духом, уверенно топает рядом со мной через лес.

Глава двадцать первая

Жека меня заждался и, нервничая, ходит взад-вперед возле машины. Увидев пацана рядом со мной, недовольно что-то пробурчал.

Объясняю ему, что Димка может показать нам, куда свалил Колонков.

— Так вы их всех разогнали, что ли? — удивленно спрашивает Жека, садясь за руль «мерседеса».

— Не всех, разумеется… — уточняю я. — Человек двенадцать там осталось…

Жека недоверчиво смотрит на меня в зеркало заднего обзора.

— Они того? — спрашивает он.

— Они этого… — Я не желаю больше говорить на эту тему.

Димку я посадил впереди, чтобы показывал дорогу. Но Жека, оказывается, хорошо знает и эту заимку, и лесника, и даже моего «проводника», что, впрочем, неудивительно, ведь враждующие стороны были совсем недавно одной командой.

До лесничества добираемся довольно быстро.

Спрятав машину в лесу и замаскировав ее, идем вслед за Жекой. Он действительно неплохо ориентируется в этих местах.

Минут через пять сквозь просветы в деревьях видим строения заимки.

Добротный хозяйский дом, бревенчатый, старой постройки, поодаль — сложенная из свежего бруса просторная банька и несколько хозяйственных построек. Территория огорожена забором из продольно закрепленных на столбах скобами длинных жердей.

Подкравшись поближе, наблюдаем за домом. Совсем близко подходить не стоит, — подступы к дому отлично просматриваются. Придется ждать удобного момента.

У Жеки с собой «вихрь» и семь магазинов к нему. У меня АПС и только две запасные обоймы, не считая уже слегка опустошенной — в рукоятке пистолета. Должно хватить. Навинчиваю на ствол глушитель. Хорошо, что он у меня последнего образца, — не требует смены мембран. Работает от и до.

Димке приказываю оставаться на месте и не соваться под пули. У пацана, оказывается, уже трое детей и жена, естественно, не работает. Обалдеть можно, когда он успел их настругать?

— Хорошо, что нет собак, — замечаю я вслух, — иначе уже бы хай подняли.

— Да есть собака, даже две… — поворачивается ко мне Жека. — Только тут обычно столько народу бывает, особенно когда шашлыки и девочки, что эти псы людей на своих и чужих не делят. Для них все теперь приятели…

— Тоже неплохо… — соглашаюсь с ним. — Тихо!

Со стороны дороги слышен слабый гул двигателей. Прислушиваемся.

— Это Колонков себе подкрепление вызвал из города, — сообщает нам Дмитрий. — Сто процентов. Чужих здесь не может быть.

Вполне с ним согласен, но мне безразлично, сколько людей приедет прикрывать Колонкова. Все уже, господин зарвавшийся делец, игры кончились, — вами занялся Хмурый, а это значит, что вам ничего не поможет. Выкладываю на мох перед собой запасные обоймы. Пристраиваю на бугорке ствол, выбирая упор получше.

— Женя!.. — говорю я, не оборачиваясь.

— А?

— Я начинаю, а ты пока не встревай. Сколько успею — покрошу. Главное, зацепить Колонкова. Если кто-то побежит к лесу, хотя это и маловероятно, тогда гаси сам.

— Понял, — отзывается Жека, клацая затвором. Взяв пример с меня, он тоже пристраивает автомат так, чтобы вести огонь с упора от земли.

Между деревьев и кустарников справа замелькали легковые автомобили. Две «бээмвухи», «мерс» и пара «девяток». Прикрытие прикатило солидное.

Из домика лесника выходит коротко стриженный мужичок лет под сорок.

— Это лесник… — шепотом поясняет Жека. — Служил где-то в спецназе внутренних войск, был наемником…

В руках у лесника помповик. Автомобили выезжают в открытые им ворота и останавливаются на большой поляне возле дома. Из машин выгружаются боевики. Интересно, как это они тут все совершенно безнаказанно минуют с оружием в руках посты ГАИ? Не может же быть, чтобы у всех у них были какие-то серьезные ксивы?

Неплохо поставлено дело у здешних мафиози.

Основная часть боевиков остается возле машин. Почти у всех — пистолеты-пулеметы новейших выпусков: «кипарисы», «кедры», «бизоны» и 105АК. Двое уходят в дом.

— Это Славка пошел… Сука! — комментирует Евгений происходящее. — Я его первого шмальну, он мне, падла, еще за Геру должен.

Я внимательно слежу за передвижениями боевиков по поляне. Никто из них далеко от машин не отходит. Значит, Колонков приехал сюда ненадолго. Выставляю еще раз барабанчик «целика» на нужную дистанцию, прощелкав его пару раз туда-обратно, фиксируется четко. Главное, чтобы не было сбоя в подаче патронов при стрельбе. Перекидываю флажок предохранителя в положение ведения огня очередями.

На крыльце появляется толпа мужиков. Я прицеливаюсь.

— Колонкова среди них нет, — предупреждает меня Жека, — это, видно, те, кто с ним вместе из дома драпанул.

Позволяю себе немного расслабиться. Боевики спускаются с крыльца, приветствуя прикативших на выручку кентов. Но реплики сдержанные, смеха не слышно. Все уже в курсе, что произошло в усадьбе шефа, и постоянно оборачиваются в сторону леса. Правильно делают, именно отсюда, из леса, и придет конец империи Колонкова.

— Вот он! — возбужденно шепчет мне Жека. — Видишь, в джинсовом костюме?

Узнаю Колонкова, я видел его на фотографиях, которые мне показывал Бродский.

Тщательно целюсь. Задерживаю дыхание, тяну спусковую скобу. Слышу шепоток глушителя. Вижу, как пули вырывают клочки материи из джинсовой куртки Колонкова в области сердца, дырявят плечи, шею, голову…

Тело Колонкова, как мешок, валится с крыльца.

Секундная растерянность в рядах боевиков, и тотчас на лес обрушивается свинцовый дождь.

Боевики не рассредотачиваются. Кто где стоял, там и упал, и лупят наугад.

— Не стреляй, — говорю Жеке, заметив, что он собирается ответить очередью. Прижимаюсь к земле. — Подождем…

Тот выполняет команду и делает то же, что и я. Пули поют над нашими головами, вгрызаются в стволы деревьев.

Через минуту стрельба стихает, так как парни не слышат ответных выстрелов.

— Славку, суку, хочу уделать! — кровожадно шепчет Жека. — Он моего брата кончил…

— Лежи, — приказываю я и, высунувшись из укрытия, снова берусь за АПС.

Обойму я уже успел поменять. Взглядом нахожу личного врага Жеки. У меня глушитель, поэтому засечь место, откуда раздается выстрел, не так просто. Прицелившись, нажимаю на спуск, и Славик с пулей в черепе падает возле колеса «Б MB».

— Так ему, падле, — сквозь зубы цедит Жека.

Боевики снова открывают ураганный огонь, но пули идут гораздо выше. Стрелять парни не умеют.

Пережидаем бешеную пальбу. Когда она стихает, осторожно поднимаю голову. Боевики залегли. Всех их можно уделать одной очередью, но сдерживаю себя. Лишняя кровь никому не нужна…

— Как думаешь, этих можно оставить в живых? — интересуюсь у Жеки.

После недолгой паузы Жека отвечает:

— Вообще-то это солдаты. Старших уже нет…

— Тогда попробуем с ними поговорить… — говорю я.

Кричу в сторону лесничества:

— Слушайте все! Если не сложите оружие в течение одной минуты и с поднятыми руками не выстроитесь вдоль забора, все будете уничтожены!!! Время пошло!!!

Ждем, что станут делать боевики, услышав мой вполне доходчивый ультиматум. Слышу, как они совещаются. Наконец один из них поднимается и демонстративно отбрасывает автомат в сторону. Его примеру следуют остальные. Через две минуты вся команда, включая и лесника, положив руки на затылки, стоит возле забора.

Не торопясь подходим к ним. Кивком показываю Жеке на дом, и он, поняв меня без слов, уходит проверять помещения. Обыскиваю боевиков. Больше оружия ни у кого нет. Возвращается Жека. В доме и прилегающих к нему постройках пусто. Последним обыскиваю лесника.

Толчок в плечо! Уворачиваюсь, пригибаясь, от локтя мужика, которым тот метил мне в голову. Тут же следует удар пяткой. Блокирую его, но ответить не улеваю. Лесник делает резкий старт и бежит к груде брошенного боевиками оружия. Не очень мне понятно его поведение. Держа «стечкин» наготове, жду, что будет дальше. Жека, однако, ждать не желает и длинной очередью от бедра дырявит бегущего лесника. Тот спотыкается и крутится на одном месте, но упасть ему не дают удары пуль крупного калибра. Лишь когда очередь обрывается, он падает, чтобы уже никогда не подняться.

Спецназ не сдается… Мысленно снимаю перед лесником шляпу, он погиб, как и положено, — в бою. Жаль, что на другой стороне.

Минут десять Жека толкает речугу перед пленниками. Димке я поручаю перенести захваченное оружие в сарай. Отойдя немного в сторону, сажусь на нижнюю жердину забора и закуриваю. Все, что я собирался сделать в Омске, сделано, и больше ничто здесь меня не держит.

Глава двадцать вторая

И все-таки я остаюсь в Омске еще на день, потому что считаю своим долгом навестить Виталия Валерьевича и Майю. Мафиози поправится быстро и без проблем. Хирург у него отличный, а рана оказалась пустяковой — пуля лишь оцарапала ребра, не задев жизненно важные органы. Во мне таких дырочек в свое время было штук пять, и я о них уже давно забыл. Ночью собираюсь уезжать в Новосибирск.

Итак, война окончена. За старшего в охране теперь Жека. Парень грамотно руководит людьми, и я дал ему несколько ценных советов, которые он принял к сведению и реализовал с фантастической быстротой. Парнишка он способный.

С Майей мы полдня бродили по удивительно живописным окрестностям, искупались в небольшом озере.

Девушка рассказывала мне о себе, и я благодарен ей, что она не требовала того же от меня. Мы договорились, что я постараюсь хотя бы к концу лета выбраться к ним.

Вечером захожу попрощаться с Виталием Валерьевичем. Его временное жилище оборудовано по высшему разряду. Единственное неудобство — сотовый телефон в такой глухомани не работает, а до спутниковой связи даже при всех своих деньгах наши мафиози все-таки еще не доросли. Поэтому используется мощная радиостанция, которая в общем-то мало чем отличается от телефона.

— Жаль, что вы уезжаете, — говорит Бродский. — Очень жаль! Но я не оставляю надежды, что когда-нибудь вы вернетесь. Можете не сомневаться, ваши акции будут только расти. Любая помощь, любые деньги, все, что я в силах, по первому требованию… — заверяет он меня.

Приятно все это слышать, но злоупотреблять щедростью Виталия Валерьевича я не собираюсь. Мне бы хотелось услышать от него кое-что, но я не спрашиваю. Здесь дело посерьезней, и напрягать мафиози, чтобы он выдал мне фамилию московского заказчика из самых верхов — это уже совершенно другое, так мне кажется…

— Знаете, Герасим, — говорит Виталий Валерьевич, — в Москве есть такой бизнесмен, Полозков Юрий Матвеевич…

Стараюсь сохранить как можно более безучастный вид. Мне ли не знать этого толстяка.

— Так вот… — продолжает мафиози, — этот Полозков напрямую связан с… наклонитесь, пожалуйста, — имя, которое он произносит, заставляет меня вздрогнуть и стиснуть кулаки. Это влиятельнейший человек в правительстве, и то, чем он занимается в свободное от законотворчества время, пробуждает во мне дикую ярость.

Я готов голыми руками разорвать эту падаль на куски и бросить его печень воронью. Клянусь, я этого гада выпотрошу, как только доберусь до Москвы.

— Вот так, Герасим, — с горечью подытоживает Виталий Валерьевич, — у вас враги — не чета моим. Кремль штурмом не возьмешь.

Усмехаюсь. Нет на земле таких крепостей, которые при соответствующей подготовке нельзя было бы взять штурмом. А ведь ублюдок, о котором идет речь, живет не в Кремле, и охраны у него кот наплакал. А это значит, он более досягаем, чем я для него. Я мобилен, не привязан к определенному месту. Так что, как говаривал один мой знакомый из Одессы, мы еще «будем посмотреть», чем дело кончится…

— Как вы оправдаетесь перед вашим заказчиком? — спрашиваю мафиози.

Он улыбается и машет рукой, как будто отгоняя мух:

— Ерунда. Скажу, что вы не появились там, где мои люди вас ждали. Проще не бывает.

Ну что же, версия правдоподобная. Действительно, я чаще появляюсь там, где меня не ждут.

— Но будьте осторожны, Герасим. У этих людей достаточно власти и исполнителей хватает. Я не знаю, в чем вы перед ними провинились, но, похоже, они готовы на все, лишь бы вас уничтожить.

Я снова усмехаюсь. Виталий Валерьевич тоже улыбается.

— Поражаюсь я, Герасим, на вас глядя… — говорит он с ноткой восхищения в голосе. — Вы играете со смертью, и у вас это очень даже неплохо получается. Судя по всему, вы превосходный специалист, но боже меня упаси спрашивать, какая организация готовит такие кадры. — Он морщится от боли, держась за раненый бок. — И еще, Герасим, в связи с последними событиями я понял, что совершенно невыгодно и просто опасно быть вашим врагом. Поэтому считайте меня своим другом… — смеется Виталий Валерьевич и я вместе с ним.

Машина готова к дороге. В аэропорт меня отвезет Жека. Майя также собирается ехать с нами, но я ее отговариваю. Не люблю проводы, мне больше нравится, когда меня встречают.

— Я не очень верю, что ты когда-нибудь снова сюда приедешь, — тихо говорит Майя, положив ладони мне на грудь. — Но я буду тебя ждать, Герасим, ждать всю жизнь…

Она приникает ко мне. Я обнимаю ее за талию и целую в мягкие влажные губы. Ее дыхание похоже на шелест полевых цветов.

Кажется, наш поцелуй длился лишь мгновение, но Жека нетерпеливо давит на клаксон. С сожалением отрываемся друг от друга. Смотрю на часы и не верю своим глазам — прошло полчаса.

— До свиданья, Майя, — говорю я, дотрагиваясь до ее волос.

— До свиданья, Гера. Я буду ждать тебя… Всегда… — повторяет она.

Ее взгляд сулит мне бездну наслаждения, но я не могу туда кинуться. Пока не могу. Я еще не разобрался в себе и, черт возьми, не знаю, разберусь ли когда-нибудь.

Не оборачиваясь, иду к машине и забираюсь на заднее сиденье.

Жека тут же газует, и «мерседес» плавно, но мощно срывается с места. Минуту спустя мы уже несемся в ночи, рассекая теплый летний воздух, напоенный пьянящими запахами тайги.

Какой-нибудь писатель, случись ему узнать историю моей жизни, сравнил бы меня, наверное, с диким зверем, обреченным на одиночество и постоянную борьбу за выживание, зверем, для которого дом — вот эти безбрежные таежные дебри, таящие в себе и отдых, и пищу, и вообще все радости жизни…

Глава двадцать третья

Я же говорил, что больше всего люблю, когда меня встречают. Даже если со стволом в руках, все равно приятно, что о тебе помнят.

Обрадованный моим появлением Афанасий Сергеевич трясет мне руку. Катя звонко чмо-кает в щеку. Действительно приятно, черт возьми.

Они, как я им сказал, поселились в гостинице и с нетерпением и тревогой ждали от меня известий.

Слава богу, генерал не выходил с ними на связь и не знает о моих незапланированных подвигах в Омске. Разговор у меня с ним должен состояться лишь после нашего отлета из Новосибирска.

— Как вы съездили, Герасим? Удачно? — волнуется за меня историк. Улыбаясь, киваю.

— Даже еще помада не стерлась… — язвительно говорит Катя.

Машинально дотрагиваюсь до щеки рукой и пытаюсь рассмотреть воротник рубашки. Катя хохочет:

— Специалист по диверсиям! Ребенок ты! Я ведь тебя, как мальчика, поймала!..

Вот ведь прокол! Действительно поймала! Ох, Катя… Ох, ведьма…

— Поймала, — соглашаюсь с ней. Историк понимающе улыбается, слушая нашу перепалку.

— Кстати, насчет умыться и почиститься. Вода горячая в этом богоугодном заведении имеется? — обращаюсь к подопечным.

— Для героев чего тут только нет… — язвительно отвечает Катя, переходя на свой обычный тон.

— Представьте, Гера, мы добыли недостающие знаки, — говорит мне Афанасий Сергеевич.

— Как это, сами? — удивляюсь я.

— Сходили на кладбище и срисовали, — с вызовом подтверждает Катя. — На тебя-то надеяться нельзя — то появишься, то исчезаешь, чтобы выручать какую-нибудь девчонку…

Спорить с Катей бесполезно, она меня ревнует и не может думать ни о чем другом. Обращаюсь с укором к историку:

— Афанасий Сергеевич, я же вас просил!

Историк смущенно разводит руками.

— Ну, а что такого мы сделали? — оправдывается он. — Погуляли с Катюшей, посмотрели… Никто вроде за нами не следил. Мы срисовали все, что нам нужно, и вернулись в гостиницу. За час с небольшим управились.

Пристально гляжу на Катю. Она, потупив взгляд, произносит:

— Там был один… он в стороне стоял, довольно далеко от нас. Мне его трудно было прослушать, но он наблюдал именно за нами, это точно.

Историк с Катей, конечно же, прокололись. Ладно, теперь все равно ничего не сделаешь. Слава богу, хоть живы остались.

— Это было снова на кладбище? — интересуюсь у Афанасия Сергеевича.

Он кивает:

— Полковник выбирал места, которые не подвержены действию времени и не зависят от смены власти. Но Катюша мне ничего не говорила насчет слежки за нами…

— А зачем? — удивляется Катя. — Если уж они взялись следить, то будут это делать и дальше, тем более что места, в которых мы должны появиться, им известны.

Ну все, хорош болтать. Для тех, кто нас сейчас, возможно, слушает, наговорили мы вполне достаточно. Делаю Кате знак рукой. Она тут же замолкает.

— Ладно, о чем разговор… — нарочито безразличным тоном. — Возможно, это простое совпадение. Пойти, что ли, душ принять…

Беру сканер и проверяю комнаты на предмет «жучков». Два «клопа» имеются. Один — в трубке телефона, это уж как полагается, второй — в комнате историка. Катю почему-то прослушивать не захотели. Или у них «клопов» не хватило?

Приняв душ и переодевшись, предлагаю всем прогуляться по городу. Начало восьмого утра, и Катя с Афанасием Сергеевичем смотрят на меня с недоумением. Наконец девушка понимает, что к чему.

— Действительно, почему бы и не прогуляться? — поддерживает сна мое предложение. — Пойдемте, Афанасий Сергеевич, подышим свежим воздухом…

Историк, пожав плечами, идет собираться. Я ставлю сигнальные метки на чемоданах и сумках. После прогулки посмотрим, побывают ли в номере незваные гости за время нашего отсутствия. Впрочем, я не сомневаюсь, что они к нам заглядывают, так как хотят заполучить недостающие страницы дневника. Правда, они не уверены, что историк уже сумел установить местонахождение сокровищ, поэтому предпочитают пока следить. Но это пока. Скоро все должно измениться в худшую сторону. Во всяком случае, от меня они просто мечтают избавиться…

— Дорогой, как тебе нравится мое новое платье? — спрашивает Катя, выходя из, свой комнаты.

Она, как всегда, великолепна. Платье довольно смело декольтировано, в меру короткое, с широким поясом, выгодно подчеркивает талию и смотрится шикарно.

— Изумительно! Я в тебя почти влюбился… — заверяю ее.

— Почти… — повторяет за мной Катя презрительно.

Подхожу к ней, обнимаю за плечи. Чувствую, что девушка мгновенно напряглась. Я хотел ее поцеловать, но теперь делать этого не стоит.

— «Почти» — это значит, что я тебя… Впрочем, нет, тебя любить трудно… — говорю со смущенной улыбкой и, отпустив девушку, отступаю на пару шагов.

— Можно подумать, с тобой все так просто и легко… — сникает Катя, теряя свою обычную выдержку.

Я делаю вид, что хочу пройти у нее за спиной, чтобы задернуть портьеру. Девушка собирается посторониться. Резко повернувшись, подхватываю ее на руки и кружу по комнате. Катя невольно хватается за мою шею, и я наконец целую ее в губы. Катины руки крепче обхватывают меня, и ее губы осторожно отвечают на мой поцелуй. Катя кажется мне легкой, как пушинка, и я мог бы носить ее на руках, наверное, весь день.

Во мне возникает желание… Нет, нельзя! Шумно выдохнув воздух, быстро опускаю девушку. Ох, уж эти женщины.

Появляется историк, хлопая себя по карманам.

— Вы не видели моих очков? — озабоченно спрашивает он у нас.

Я улыбаюсь. Катя весело смеется:

— Афанасий Сергеевич, они же у вас на носу!

Старик дотрагивается рукой до оправы:

— Да, в самом деле. Надо же, какой я стал рассеянный… — сокрушается он.

Не уверен, что историк был когда-нибудь более собранным.

Лишь через двадцать минут мы наконец выходим из гостиницы: сначала Катя долго не может найти помаду, втроем мы ее ищем и совершенно случайно находим на подоконнике за шторами, потом у историка, как на грех, запропастилась куда-то электронная записная книжка, я обнаруживаю ее почему-то в холодильнике — уж не знаю, рассчитана ли она на работу при низкой температуре. В общем, мои напарники стоят один другого. Говорят, с кем поведешься, от того и наберешься. Если я тоже начну забывать все подряд, то… в общем, понятно, что тогда будет. Прогулявшись по набережной, идем в сторону Восточного проспекта.

— За нами «хвост», — объявляет Катя, беря меня за руку.

Слежку я заметил давно, еще до того, как мы вышли на берег Оби. За нами следует молодой парнишка в спортивном костюме, а чуть позади — белая «девятка».

— Пусть потешатся… — бросаю безразлично. Историк идет впереди нас и занят своими мыслями. Не спеша переходим по мосту на левый берег Оби. Оборачиваюсь и вижу, что вот-вот загорится сменка светофора. Как только свет переключается, поднимаю руку и торможу такси. Парень, шедший за нами, бросается назад, к своей машине. На такси доезжаем до улицы Ватутина. Расплатившись, веду своих подопечных дворами. «Хвост» легко срезался. Еще раз убеждаюсь, пасут нас пока дилетанты. Сориентировавшись на местности, оставляю Катю с историком в скверике, а сам, поймав частника, доезжаю до Толмачевского шоссе.

Отпустив водилу, прохожу метров двести и стучусь в калитку низенького частного домика.

Через минуту, обменявшись с хозяином, вышедшим на мой стук, паролем, иду вместе с ним к вместительному сараю-гаражу. Здесь меня дожидается потрепанный с виду УАЗ-3309 — фургон. Вряд ли кто-нибудь, кроме посвященных, догадается, что за техника скрыта под невзрачным корпусом УАЗа. Впрочем, на что способна эта машина, я и сам еще не знаю.

На УАЗе возвращаюсь за Катей и историком. Ход у автомобиля мягкий, почти как у иномарки, — это зависит также от тяжести брони, которую несет машина. Двигателя практически не слышно, так как под кожухом — «мерседесовский» дизель. С остальными наворотами УАЗа разберемся уже в дороге. Салон — как в микроавтобусе, только комфортнее и со спальными складными местами. Есть телевизор с видео, компактный холодильник и на крыше — специальный багажный отсек. В таком варианте машина для нашей экспедиции — лучше не придумаешь.

— Ты уверен, что на этом чудище мы когда-нибудь поедем? — изумленно спрашивает меня Катя, когда я распахиваю перед ней и Афанасием Сергеевичем дверцу салона.

Мне остается только лишний раз удивляться, до какой степени бывают наивны даже очень неглупые женщины.

— Очень надежная машина… — защищает УАЗ историк. — Я ездил на таких в экспедиции, они даже по пескам отлично ходят…

— На таких вы не ездили, — уверяю Афанасия Сергеевича.

Забравшись рядом со мной на сиденье, Катя меняет свое мнение об УАЗе, как только мы трогаемся с места, — сиденья здесь плавно повторяют контуры тела, имеется регулировка. Кондиционер также наличествует.

— Это не «уазик»! — заявляет Катя уверенно.

— А что же тогда? — спрашиваю я с деланным недоумением.

Девушка, осмотрев салон, где на мягком диванчике удобно расположился историк, заявляет.

— Это оборотень из вашей преисподней…

Я смеюсь:

— Обязательно передам Степанычу, как обозвали его любимое детище…

Генерал создавал свою базу практически на энтузиазме полевиков и, курсантов и лишь изредка «пробивал» недостающие средства. Большую их часть мы экспроприировали за границей…

Выезжаю на Богдана Хмельницкого и рулю за город, на Кемеровскую трассу. Катя и историк с удивлением смотрят на меня.

— Наши вещи заберут вечером… — объясняю им. — Мы тут посоветовались, и я решил, что в гостиницу нам возвращаться не стоит.

Мои спутники спокойно переносят это известие. Я действительно решил все в последний момент. Если нас и здесь выследили, то лучше подстраховаться.

Беру трубку спутниковой связи и соединяюсь с генералом.

Вкратце объясняю ситуацию и прошу, чтобы он, ближе к вечеру, послал людей за нашими вещами. Данные, которые я узнал от Виталия Валерьевича, перешлю Старику сразу после полудня, так как их придется кодировать на импульсный сигнал, дабы никто уж точно не перехватил, а это требует времени. Пожелав нам удачи, генерал отсоединился.

Катя, оценив достоинства нашего средства передвижения, в восторге. Перебравшись в салон к Афанасию Сергеевичу, она устраивается за телевизором. Прием телепередач здесь паршивый, поэтому всю дорогу до Кемерова она занимается просмотром видеофильмов.

Почти триста километров проходим за два с небольшим часа.

Катя смотрит первую серию «Унесенных ветром», историк о чем-то сосредоточенно думает, а потом… засыпает.

В Кемерове находим приличный ресторан и плотно обедаем. Предупреждаю своих спутников, что до Ачинска больше остановок не будет (разве что для отправления естественных потребностей).

Вернувшись обратно в машину, кодирую послание. Информация уйдет на спутник, а оттуда одним коротким импульсом протяженностью в доли секунды дойдет по назначению. Так же передаются сигналы «ключ на старт» к стратегическому оружию, несущему ядерные заряды. Такой сигнал может заключать в себе сотни бит информации, а перехватить его практически невозможно.

Глава двадцать четвертая

Еще за обедом в ресторане Афанасий Сергеевич как-то замкнулся, ушел в себя, все время что-то записывал в своем блокноте. Весь путь до Красного Яра он молчит, думает.

Катя ему не мешает, смотрит вторую серию «Унесенных ветром». Мне тоже не до разговоров — полил такой дождь, словно где-то наверху прорвало шлюзы, поэтому с неослабевающим вниманием слежу за дорогой.

— Понял! — вдруг истошно вопит историк. Катя неохотно отрывается от экрана «филипса», с недоумением смотрит на Афанасия Сергеевича.

— Прямо как Архимед, — смеюсь я, наблюдая за историком в зеркальце заднего обзора.

— Я нашел связь, которую раньше не замечал в дневниках! — волнуется он, перелистывая свои записи.

— И чем же нам это может помочь? — интересуюсь я, сбросив газ перед левым поворотом, и прижимаюсь к обочине.

Навстречу летит лесовоз, доверху груженный длинными хлыстами кедрача. Шоферня в этих местах носится на КамАЗах, совсем как в Москве крутизна на «мерсах» — без всяких правил, только здесь подобный придурок может запросто смахнуть встречную машину с трассы, зацепив ее хлыстом на повороте. Нам повезло, лесовоз приходит мимо, не задев нас.

— Понимаете, в записях полковника просматривается определенная тенденция… — говорит историк. — Долго объяснять, но если я прав, то… вот поглядите, сейчас я напишу то, что мы можем увидеть в Ачинске… — довольный собой, он что-то чертит в блокноте.

— Мы и так все это узнаем, уж коли туда едем, — охлаждаю пыл историка. — По-моему, ваше открытие несколько запоздало…

— Вы не поняли… — возражает он. — Есть определенная параллель! Понимаете? ПАРАЛЛЕЛЬ!!!

Хрен с ней, с этой параллелью. Главное, чтобы в Ачинске нас не запараллелили к земле там, где мы обычно и берем эти чертовы отметки…

Предсказания историка сбылись: последняя метка, найденная нами в Ачинске, совпала с его записями в блокноте. В этом городе слежки за нами я не заметил, и это странно. Если наши преследователи расшифровали украденные у историка документы, то должны были явиться и сюда, в Ачинск… Что ж, посмотрим, что будет дальше.

Из Ачинска мы выезжаем ранним вечером. Сойдя с основной трассы, останавливаю машину на лесной дороге. Хочу спокойно перекурить.

— Будем здесь ночевать? — спрашивает Катя, приоткрыв дверь и выглядывая из машины.

— Нет, едем дальше. Остановку сделаем перед Абаканом в Черногорске, там есть где Отдохнуть, — отвечаю ей.

Выбираюсь на свежий воздух, чтобы размять затекшие ноги.

— Даже вещей никаких нет с собой, — сетует Катя. — Переодеться же нужно будет… Пожимаю плечами:

— В Черногорске купим тебе все, что пожелаешь.

Закурив, сажусь на траву. Потом ложусь на спину.

Небо в звездах надо мной. Земля уже успела просохнуть, хотя здесь тоже недавно прошел дождь.

Историк, включив в салоне подсветку, возится со своими записями.

Текст последней тетради вбит в электронную записную книжку, которую ему подарил генерал. Эта хитрая вещица, наподобие тех, что производят япошки, сделана в России. Я думал, что, побывав в холодильнике, наша отечественная электроника выйдет из строя, но ошибся. Выходит, и наши умеют делать, когда захотят…

Катя присаживается рядом со мной и молчит. Мне не хочется разговаривать. Девушка чувствует мое настроение.

— Герасим! — зовет меня из машины Афанасий Сергеевич.

Молча поцеловав Катю в щеку, поднимаюсь на ноги и иду на зов историка.

— Я знаю теперь точные координаты, но нужно сделать привязку по нашим картам!.. — сообщает он, поблескивая очками, долгожданную новость. Вот это уже дело! Забираюсь в салон «уазика» и открываю один из тайников. Достав необходимый пакет в специальном футляре, подаю его историку.

— Здесь — дореволюционные карты Красноярского края, которыми пользовались тогдашние военные ведомства, а также имеются и наши современные, очень подробные, — поясняю Афанасию Сергеевичу.

— Спасибо, Герасим. Я разберусь, — благодарит историк, принимая пакет. — Мы еще постоим?

— Сколько вам будет нужно, столько и будем стоять… — обещаю я и вылезаю из машины. Катя стоит на краю дороги и смешно, как цапля, поджав одну ногу, чешет коленку. Взгляд у нее отрешенный.

— Что с тобой? — спрашиваю, подойдя к ней.

Катя, опустив ногу, смотрит на меня озабоченно.

— Комары едят, — тихо говорит она. — И еще… Там, впереди… — Катя кивает в ту сторону, откуда мы недавно приехали. Зная, что зря говорить она не станет, гляжу в указанном направлении, но ничего не вижу, кроме темнеющего леса и старой леспромхозовской дороги.

— Ты уверена?

Девушка подходит ко мне, продолжая вслушиваться в пространство, окружающее нас. Обняв ее за плечо, жду, что она еще скажет. Назойливый комар пищит над ухом.

— Там кто-то есть… — шепчет Катя, стряхивая оцепенение. — Они опасны… Они нас ждут…

Она нервно вздрагивает. Отвожу ее к машине.

Историк, разложив карты по всему салону, ползает по ним на коленях.

— Афанасий Сергеевич, — обращаюсь к нему, — у нас могут возникнуть проблемы.

— Да-да, обязательно… — бубнит историк, погруженный в свои вычисления.

Хмыкнув, залезаю в машину и извлекаю из тайника «бизон». Историк не обращает на меня внимания, лишь машинально сдвигает карты в сторону, давая мне возможность заняться делом. Навинчиваю глушитель на ствол автомата и, взяв дополнительный шнек с боезапасом, выбираюсь наружу.

— Катя, забирайся в машину и не высовывайся. Автомобиль бронирован, и пока вы внутри, вам бояться нечего… — говорю девушке.

Катя забирается в салон. Пультом дистанционного управления блокирую в УАЗе дверцы и иду вдоль дороги.

Не пройдя и пятидесяти метров, слышу шум двигателя. Темноту леса пронзают фары автомобиля, движущегося в нашем направлении. Занимаю позицию метрах в десяти от УАЗа. Катя задернула занавески, и теперь не видно, сколько человек находится в салоне.

За аккумуляторы я не волнуюсь. Энергии в нашей крепости до черта. Два мощных компактных энергоблока, установленные в багажном отделении, способны работать без перезарядки в течение пяти лет, так как взяты из института, специализирующегося на обеспечении энергией луноходов и космических станций. У «бати» на его «волге» такой же блок работает уже грда три без проблем.

Фары приближаются. «Гости» едут на 99-й модели «жигулей».

Как только свет фар выхватывает из тьмы наш «уазик», машина останавливается. Снимаю автомат с предохранителя. Оставляя фары включенными, из «жигулей» выходят трое. В руках у них — автоматы УЗИ. Парни подбираются к «уазику» очень грамотно. Чувствуется опыт партизанских боев где-то в горячих точках. Впрочем, опыт чисто армейский. Двое заходят с флангов, третий подбегает к «уазику» и стучит кулаком в дверь.

— Открывайте! ОМОН! — рявкает он, всматриваясь в окно.

На омоновцев эти ребята уж никак не похожи.

Катя с историком сидят в машине тихо и шторки не открывают. Парень отступает на несколько шагов и снова орет:

— Выходите по одному! Оружие — на землю! Держать руки над головой! Даю одну минуту! Если не подчинитесь, открываю огонь! Время пошло!

Надоел мне этот крикун. УЗИ в его руках — еще не повод считать себя самым крутым на свете.

— Бросай оружие, суки! — рявкаю на них и тут же ныряю за большой выворотень.

Парни реагируют мгновенно. Три очереди вспарывают ночную тишь, пули лупят по стволам деревьев, на землю сыплются щепки, кора. Пистолеты-пулеметы у них без глушителей. Поэтому легко укладываю двоих, целясь на огоньки, вспыхивающие во мраке. Пальба стихает. Третий на брюхе пытается покинуть зону обстрела. Куда это он, интересно, собрался? Разговор по душам только начался…

— Не двигайся! Брось оружие и подними лапы! — приказываю ему.

В ответ — снова длинная очередь. На этот раз он стреляет на звук точнее, но выворотень с засохшими на мощных корнях пластами земли гасит все пули. Долго возиться с этим горе-снайпером я не намерен. Ответной очередью заставляю парня замолчать навсегда.

Передвигаясь короткими перебежками, осматриваю всех троих. Стрелял я качественно. Ни один не дышит. Подхожу к «уазику».

— Катя, это я… — негромко говорю в дверь и брелоком снимаю блокировку дверей.

Вид у моих спутников — бледнее не бывает. Катя сидит на диване, судорожно сжимая в руке подаренный мной «вальтер ППК». Улыбаюсь:

— Все в порядке, сейчас поедем… Отойдя на шаг от «уазика», даю очередь по горящим фарам «жигулей» и таким бесхитростным способом вырубаю совершенно излишнюю иллюминацию. Забираюсь в салон и сажусь за руль.

— Афанасий Сергеевич, вы все закончили? — как ни в чем не бывало спрашиваю историка, — или, может, мы еще постоим?

— Нет, нет! У меня все готово! — спешит заверить меня историк. — Вполне можем, ехать.

Приоткрыв окно, сплевываю в темноту. Включаю двигатель и вывожу машину на дорогу.

— А что с теми? — спрашивает историк немного дрожащим голосом.

— Они получили то, чего— добивались, — отвечаю туманно.

Через десять минут мы уже несемся по направлению к Ужуру. Красноярск нам не нужен, и лучше объехать его стороной. Ведь не случайно же в крупных городах неизменно оказываемся в зоне чьего-то пристального внимания. Уверен, что хозяева тех, кто нас преследует, задействовали серьезные каналы, чтобы отследить наш маршрут. Возможно, для этого используются посты ГАИ, откуда поступает информация о нашем движении. Задействовать власти напрямую теневики пока не пытаются. Впрочем, откуда мне знать, что происходит у нас за спиной. Документы мы имеем солидные, но это только пока. Стоит, я чувствую, пересечь определенную границу, как за нами пустят всех собак… Границей, скорее всего, должен стать Абакан. Дальше — тайга, и держать нас под контролем будет почти невозможно. Отсюда вывод: именно на этом участке следует ожидать повышенной активности посланных за нами исполнителей. Что ж, я к такому повороту событий давно готов. Поэтому ..мне и нужно как можно быстрее выскочить на периферию. Катя и историк — не бойцы, оставить их даже на короткое время одних я не могу. Вдавливаю педаль акселератора почти до полика. Стрелка спидометра давно ушла за отметку сто двадцать км в час. Спидометр совдеповский и больше показывать не рассчитан, все остальное в УАЗе от «мерседеса», поэтому расстояние до цели стремительно сокращается.

— Герасим, — перебирается ко мне из салона историк, — нам нужно будет идти от Абакана на Сисим. Это такая речка в высокогорье, которая протекает по Козинскому перевалу. Там самая высокая точка между Абаканом и Тайшетом.

— Задача ясна, — киваю. — Золото там? Историк как-то неуверенно пожимает плечами.

— Кто его знает, этого полковника, — задумчиво говорит он, глядя в темноту за лобовым стеклом. — Может быть, и там. А может быть, и нет…

Глава двадцать пятая

В пятом часу утра подъезжаем к городу шахтеров Черногорску. До Абакана около восемнадцати километров.

По неплохой (по российским, конечно, меркам) дороге поднимаемся на высокий холм. Открывается вид на огромную котловину, которую со всех сторон обступили зеленые сопки. Над котловиной, несмотря на солнечное утро, — какая-то странная дымка, сквозь которую с трудом просматривается растянувшийся на несколько километров город. Преимущественно малоэтажные строения, частные дома.

— С чего это вдруг туман? — говорит Катя, глядя в окно.

— Это не туман, это — смог, — поясняю ей.

— Как это смог? Здесь что, Детройт?

— Хуже… — ухмыляюсь я. — А ты была в Детройте?

Катя смущенно мотает головой:

— Конечно, нет. Но я читала…

В открытое окошко влетает чистый утренний воздух, в котором еще нет угольной пыли и песка. Слева, на пологом склоне сопки, пасется отара овец.

Спускаемся долго. Навстречу проходит несколько грузовых машин с прицепами для перевозки животных. Почему-то сразу вспоминается тушенка, которой мы питались на тренировочных занятиях в тайге, — на банках было обозначено место изготовления — Абакан. Обгоняю молоковоз. Сворачиваю с Абаканской трассы и въезжаю в Черногорск. Еду по главной, почти пустой, улице, разделенной широкой аллеей, засаженной деревьями, листва которых зачахла от солнца и угольной пыли. Возле центрального парка сворачиваю влево и рулю дальше, читая названия улиц на табличках домов. Снова поворот вправо. За окном тянутся низкие серые одноэтажные домики с хилыми садовыми деревцами в палисадниках. Доезжаю до переезда. Шлагбаум закрыт, стоим в ожидании. Чертовски хочется спать.

— Ты едешь так, как будто все здесь знаешь, — удивляется Катя.

— Нужно знать свою страну… — отшучиваюсь я.

Девушка замолкает и смотрит на небольшой дизельный тягач, который тащит мимо нас штук пять крытых вагонов.

Переезд открыт, катим дальше мимо совсем уже убогих домишек, среди которых лишь изредка попадаются двух— или трехэтажные. Во дворах и на пыльных, незаасфальтированных улочках полно цыганских детишек. У водонапорной колонки толпятся взрослые цыгане с ведрами и несколько лошадей пьют из большого корыта.

— Почему здесь так много цыган? — спрашивает Катя.

— Шанхай… — бросаю я, Катя смеется:

— Шанхай в Китае!

Объясняю ей, что такие убогие районы, заселенные в основном рабочим или бродяжим людом, существуют почти во всех более или менее крупных городах и везде их называют одинаково — Шанхай. Почему? Вот этого я не знаю. Проехав поселок почти из конца в конец, еле втискиваюсь в узкий переулок с покосившимися, мешающими проезду высокими заборами. На следующей улице сворачиваю вправо и, проехав с десяток метров, останавливаю машину возле большого трехэтажного дома из белого кирпича. Возле расписных деревянных ворот возится в пыли стайка чумазых черноголовых детишек. Наша машина моментально привлекает их внимание, и тотчас вокруг начинается суета и галдеж. Поднимаю стекла и вылезаю из машины.

— Дядя, дай монету! Я тебе погадаю! — подскакивает ко мне босоногая смуглая девчушка лет восьми в длинном запыленном сарафане.

Потрепав девчонку по голове, иду к воротам. Она бежит вслед за мной.

— Хозяин дома? — спрашиваю ее.

— Дома! А вы к нам?

— Конечно, к вам, — отвечаю я. В воротах открывается калитка, и навстречу мне выходит атлет в джинсах, обтягивающих бугрящиеся мышцами ноги, и расстегнутой на груди, черной шелковой рубашке. На заросшей курчавыми волосами груди — массивная золотая цепь и мощный, грамм под сто, золотой крест старой работы, усыпанный бриллиантами. Мужчина седой, но никто ему не дал бы его пятьдесят четыре года, выглядит он гораздо моложе. Удивленно улыбаясь, он подходит ко мне. Молча обнимаемся.

— Вот уж не ожидал… — смеется цыган.

— .Работа у меня такая — появляться неожиданно… — объясняю ему.

— Ты, я вижу, с друзьями, Волк? — спрашивает он, кивая в сторону УАЗа.

— Мы ненадолго. Нужно отдохнуть до темноты… Но только чтобы… — не договариваю. Цыган понимающе кивает:

— Все сделаем, как надо. Считай, все уже забыли, что здесь твоя машина проезжала, — обещает он.

Я ему верю. Если Барон сказал, значит, так в этом огромном оседлом таборе и будет.

С Бароном я познакомился в зоне.

Цыган досиживал свои шесть лет по статье, достойной настоящего цыгана. Он воровал дорогих племенных лошадей с местного, под Черногоркой, конезавода.

В зоне цыган «стоял» довольно круто, и его откровенно побаивались даже самые горячие головы. Но если у тебя много врагов, ты всегда ходишь по лезвию ножа, тем более в таком месте, как лагерь. Так и было с Бароном. Однажды, когда наш отряд работал на промышленной зоне в вечернюю смену, к Барону пришли на разбор. Я тогда еще считался новичком, ко мне пока присматривались, что, мол, за птица, а цыган уже давно катил в отряде и в зоне за авторитета. На разговор с ним собралось двенадцать человек.

Когда в воздухе замелькали заточки, я не раздумывая врезался в толпу. Двоим вогнал в сердце их же оружие, двоим свернул шеи, остальные отделались переломами.

Администрация тогда так и не дозналась, что же произошло на самом деле, и удовлетворилась нашей версией, — дескать, заключенные ввалились в бригаду и учинили между собой небольшой скандальчик. Вот поэтому у нас неожиданно и набралось в бригаде немного лишних трупов… А мы, то есть цыган и я, здесь ни при чем, тем более что оставшиеся в живых это подтвердили.

Тогда Барон и дал мне погоняло — «Волк». Мы скорешились, и больше ни один пес даже не помышлял померяться силами, в одиночку или с командой, против нашего с Бароном тандема.

Незадолго до освобождения цыган нарисовал мне схему, как его найти в Черногорске, я ее запомнил и теперь могу ходить по этому городу без проводников. Цыган говорил, что в таборе его отец был бароном и что он тех же кровей. Я не очень-то этому верил, но не высказывался вслух, чтобы не обидеть приятеля.

Но похоже, я действительно вижу перед собой Барона.

Загоняю машину в огромный сарай. Цыган усмехается, заметив мое удивление при виде новенького шестисотого «мерседеса».

— Так ты теперь немецкими копытами занимаешься? — смеюсь я. Цыган довольно щерится:

— «Чистая» машина! Куплена исключительно на трудовые сбережения моего табора!

— Приятно встретить хоть одного честного человека… — усмехаюсь я, помогая Кате выбраться из «уазика».

— Проходите, гости дорогие! —приглашает нас Барон в дом. — Чем богаты, тем и рады…

Он запирает сараи и цыкает на вьющихся под ногами детей:

— Джа ромалэ! Идите на улицу!

Те со смехом разбегаются по двору.

Барон выделил нам комнаты, куда мы после невероятно сытного угощения и удалились на полусогнутых. За все время нашего визита цыган ни разу не поинтересовался, откуда и зачем мы свалились на его голову, такие все из себя таинственные. Я ценю его тактичность — не каждый способен помогать другу, не спрашивая ни о чем. Барон считает так: если человек захочет, то расскажет сам, не захочет — значит, так надо. Вольному — воля…

Ближе к вечеру выгоняю УАЗ из сарая.

— Жаль, друг, что не можешь остаться на недельку-другую, — сожалеет Барон. — Могу я тебе чем-нибудь помочь?

— Спасибо, ромалэ. Кроме времени, у нас все есть.

Обнимаемся на прощание.

— Не забывай сюда дорогу, Волк. Здесь у тебя много друзей, теперь ты об этом знаешь, — напутствует меня цыган.

Историк и Катя уже забрались в машину.

— Не буду ничего обещать, сам понимаешь, как судьба нами распоряжается, — говорю приятелю и открываю дверцу машины.

— Подожди, брат… — останавливает он меня, снимает с пальца массивный золотой перстень с замысловатым вензелем по черному камню и подает его мне. — Это наше фамильное, и тот, кто его носит, просто обречен на удачу. Носи, брат, и пусть удача тебя никогда не покидает!

Выезжаем за ворота. Вся семья Барона выходит провожать нас на улицу.

— А машина-то у тебя на УАЗ только седлом и похожа… — лукаво улыбается Барон, идя рядом с открытым окном автомобиля и держась рукой за дверцу, — он как будто коня ведет на поводу…

— С конями у нас все в порядке, — усмехаюсь я и втапливаю педаль газа.

В зеркальце заднего обзора вижу, как Барон обнимает свою женщину, а его детишки еще какое-то время бегут за нами с крикам, но, наглотавшись пыли, быстро отстают .

— Интересные у вас знакомые, — говорит мне историк. — Вот уж не думал, не гадал, что когда-нибудь мне придется останавливаться на отдых в доме самого настоящего цыганского барона…

— Считайте, что еще и не останавливались… — говорю ему. — Мой друг не собирал на встречу своих родственников, вы ни песен не слышали, ни музыки и не видели, как они танцуют и веселятся. Возможно, когда-нибудь мы заедем сюда просто отдохнуть на недельку, и вот тогда…

— Это было бы прекрасно… — размечтался историк.

Катя тоже в восторге от цыган и говорит, что теперь в Москве всегда будет давать деньги цыганской детворе.

— Они такие шустрые и веселые, — удивляется она.

— Деньги можешь давать, только сумочку держи покрепче в руках, — смеюсь я над ее наивностью.

Цыгане люди вольные и живут чисто по-вольному: было ваше — стало наше… Так уж повелось. Воровство у них в крови — тем и существуют…

Глава двадцать шестая

Увязавшуюся за нами машину я заметил сразу, как только мы миновали Абакан. Нас остановили на посту ГАИ, но долго не задерживали. Взглянув на удостоверение ФАПСИ, тут же пропустили. Но на выезде из города тормознули снова. Старший лейтенант сделал вид, что никак не может разобрать, что у меня написано в документе. Через пару минут, извинившись, он дал нам зеленую улицу, и вот тогда нам села «на хвост» темная «девятка».

До Минусинска я иду спокойно, а потом пробую оторваться. Возможен ведь вариант, что следом катит случайная машина, которой просто по пути с нами…

Но в случайности меня учили не верить. «Девятка» могла нас обогнать, когда я сбавил скорость. Она этого не сделала. На выезде из Минусинска я врубаю, не стесняясь, по газам. «Девятка» не отстает. У меня уже нет сомнений, что у нее отличный форсированный двигатель. Такая пойдет и под двести, если ее кузов и ходовая подготовлены к подобной скорости.

Восемьдесят километров до Курагино пролетаем по пустой трассе за считанные минуты. «Жигуль» нагло висит «на хвосте». Въезжаю в поселок городского типа, являющийся здесь местным районным центром, мчусь к автовокзалу, от него, свернув влево, метров через двадцать упираюсь в гостиницу.

Оставив своих в машине, иду узнать насчет свободных мест. «Девятка» проехала к маленькой привокзальной площади и там остановилась. Я так быстро шмыгнул в дверь гостиницы, что преследователи в «девятке» вряд ли успели меня идентифицировать. Свободных мест в гостинице полно. Выхожу на улицу и, проскочив вдоль стены, ныряю в кусты акации. Выпрыгиваю далеко от «уазика», быстро иду вперед и, найдя переулок, сворачиваю направо. Через пару минут оказываюсь возле поликлиники, разместившейся в большом бревенчатом здании. В просветах между деревьями вижу здание автовокзала. В это время суток автобусы уже не ходят, народа на площади нет. Начало двенадцатого ночи, пора спать, но я все-таки решаюсь потревожить покой людей, сидящих в «девятке», которую водитель поставил в тени высокого кустарника. Свет уличных фонарей сюда не доходит, а слабая лампочка над закрытым входом в кассу автовокзала освещает практически только саму себя да еще вьющихся вокруг нее комаров.

Незаметно подойти к «девятке» через площадь не получится. Подкрасться через кусты с другой стороны — тоже. Вариант не из лучших: те, кто сидит в машине, не могут не услышать треск раздвигаемых веток.

Стекла в «девятке» тонированы, и не разглядеть, сколько людей в салоне. Ладно, рискнем.

Продираюсь через кусты, громко матерясь и качаясь из стороны в сторону. Пересекаю площадь.

Походкой ужравшегося вдрызг алканавта подвалиливаю к «жигулям» и ногой пинаю дверь:

— Г-ген-ка!! Вы-л-л-ла-зь!

Дверь открывается, но только с другой стороны, и наружу выбирается парнишка с фигурой штангиста.

— Слышь ты, козел, а ну свали на хер отсюда!! — рычит он на меня.

— Эт-то я ко-зел, ик?! — удивленно смотрю на него, как бы не в силах сфокусировать на нем пьяный взгляд. — Ты, че, па-ад-дла, баз-заришь?

Щелкает замок двери с моей стороны. Делаю шаг назад. Теперь открывается задняя дверь, и из «девятки» вылезает второй боевик, еще здоровее, чем первый. Успеваю заметить, что всего их четверо. Даже при открытых дверцах свет в салоне они не включают, то есть действуют вполне грамотно.

— Ты что, плохо понял, урод? — шипит второй.

За поясом у него торчит массивная рукоять многозарядного пистолета, поэтому он чувствует себя хозяином в этой стране — от Москвы до самых до окраин. Сейчас я докажу ему, что он несколько самонадеян. Парень даже не понял, что произошло. Его пистолет уже в моей руке. Пока он растерянно хлопает глазами и ушами, я уже нахожусь в салоне. Выстрел в спину переднего сиденья, еще один — в голову сидевшего рядом с водителем. Крепыш, который выбрался из машины первым, мгновенно уяснив ситуацию, резко пускается наутек. Боевик, у которого я позаимствовал пистолет, все еще не может прийти в себя от изумления.

Стреляю навскидку — выстрел в ночной тишине поселка гремит, как раскат грома. Отбежавший довольно далеко крепыш спотыкается и, выгнув спину, заваливается боком в кусты.

— Быстро вперед! — приказываю оставшемуся в живых, кивнув в сторону УАЗа.

Через пару минут мы уже выезжаем из поселка.

Боевик в «браслетах» лежит в салоне мордой вниз.

Дорога до перевала идет вдоль железнодорожного полотна. Миновав по пути переезд, неподалеку замечаю на возвышении своеобразный памятник неосторожному водителю: искореженная при столкновении с поездом машина непонятной марки, выставленная в назидание всем, кто ездит в этих местах.

Дорога петляет по невысоким холмам. У подножия одного из них, возле реки, замечаю маленькую деревушку.

Останавливаю «уазик». К дороге вплотную подступает тайга. Вытаскиваю пленника из машины. Судя по всему, он смирился со своей участью. Приказываю ему присесть возле заднего колеса машины. Парень выполняет приказ.

— Кто послал? — задаю банальный вопрос.

Он усмехается и сплевывает.

— Дай закурить!

— Обойдешься. Кто послал? — повторяю еще раз.

Его «стечкин» у меня в руке, но с предохранителя я пистолет не снимаю. Катя и историк затаились в машине, ожидая, чем закончится наш разговор.

— Все равно вам никуда не деться, придурки, — любезно сообщает парень, меряя меня презрительным взглядом.

Мой палец на спусковом крючке, но я нахожу в себе силы думать о другом.

— Лучше расскажи по-хорошему, без посторонней помощи, — советую ему хмуро.

— Вы не понимаете, идиоты, с кем связались… — говорит он спокойно. — Все ваши дерьмовые «корочки», которыми вы можете прикрыть себя в столице, здесь не прокатят. Один хер вас возьмут и вывернут наизнанку.

— Не думаю, что у них это получится, — отвечаю спокойно.

— Тут все поставлены на уши. Хочешь поглядеть, с кем ты, козел, разговариваешь? — усмехается он.

— Конечно, хочу, — говорю я, времени? прощая ему «козла».

Парень изгибается, пытаясь залезть в задний карман джинсов. Рывком переворачиваю его мордой вниз и достаю запаянное в целофан удостоверение. Открыв корочку, читаю: «Старший лейтенант Федеральной службы безопасности г. Кемерово». Далее ФИО и прочее. Удостоверение подлинное. Прячу его в карман.

— Нам нужен от Сперанского, — фээсбэшник кивает на салон УАЗа, — точный расклад по картам. Нам пока не удалось установить последнюю искомую точку. Сперанский должен передать нам все имеющиеся у него сведения. Это золото вас не должно касаться. Сейчас вы поедете со мной и до выяснения всех обстоятельств дела будете находиться у нас…

— Неужели в самом деле? — искренне изумляюсь я его наглости.

В другой ситуации его взгляд означал бы для меня приговор…

— Не юродствуй, — цедит он сквозь зубы. — Ты что, совсем идиот? Не понимаешь, какая мы сила?

Как тут не понять. Удивительно все же, что этому молокососу так много известно о цели операции, в которой он принимает участие. Но если рассуждать логически, то почему бы и нет? Он хоть и пешка, но пешки тоже бывают разные.

Дальше происходит нечто незапланированное. Нет, я чувствовал, что этот парень не промах и способен на неожиданные поступки, я даже ждал их от него, но он оказался на редкость проворным. Фээсбэшник резко бросается мне в ноги, сбивает с ног, и пока я лечу спиной в канаву, стараясь сгруппироваться и упасть грамотно, он стремглав кидается в другую сторону и исчезает за бугром. Когда я подбегаю к противоположному краю дороги, беглеца уже не видно и не слышно. За бугром, в низине, топорщатся высокие заросли дикой малины, а дальше темнеет сплошная стена леса.

Возвращаюсь к машине. Катя вышла на шум на дорогу и за ней выбирается историк.

— Что случилось? — спрашивает Афанасий Сергеевич. Катя выжидательно смотрит на меня. Засовываю пистолет за пояс.

— Вам нужно как можно быстрее возвращаться домой, — говорю им. — Вернее, не домой, а в более безопасное место. По нашим следам идут бандиты, облаченные в форму и с максимумом полномочий, оружия, техники…

— Но ведь вы же можете вызвать подкрепление? — недоумевает старик.

Вздохнув, присаживаюсь на ступеньку машины и закуриваю.

— В том-то и дело, Афанасий Сергеевич, что не могу…

Историк и Катя изумленно смотрят на меня.

— Наша фирма, — с горькой усмешкой поясняю им, — не имеет официальных полномочий проводить спецоперации на территории страны. Мы можем использовать как прикрытие другие силовые структуры, но в данном случае именно они и мечтают закопать нас в этой земле. Легально воевать с такими конторами, как ФСБ или ФСК? Нонсенс…

— Но ведь ваши люди могут и умеют делать все нелегально… — удивляется Катя.

— Тогда против нас бросят специальные части антитеррора, подтянут спецназ внутренних войск. Прольется столько крови… Никакое золото не стоит такой дорогой цены…

— Вы правы, — соглашается историк задумчиво. — А если мы прекратим поиски? — вдруг озаряется он идеей.

Отрицательно качаю головой:

— Машина запущена… Хищники почуяли запах крови и будут тропить след до последнего. Поздно, Афанасий Сергеевич, поздно. Пока золото не найдено, вам придется скрываться всю оставшуюся жизнь. Не думаю, что это выход…

— Но как поступить? Если вы останетесь один, это равносильно самоубийству! — восклицает Сперанский, нервно прохаживаясь взад-вперед по обочине. — Вы не справитесь с таким количеством противника в одиночку!

— А у меня и не будет «такого» количества, — улыбаюсь я. — Чтобы убрать одного человека, посылают лишь небольшие группы доверенных людей из личного запаса…

— Я понимаю Геру, — тихо говорит Катя историку. — Из-за нас у него связаны руки. Придется нам, Афанасий Сергеевич, сделать так, как он советует.

— Я и сам вижу, что это единственный выход в сложившейся ситуации. Но послушайте, Герасим, если вы вдруг не найдете в этом районе золото и не будете иметь точных данных по новым ориентирам, мне нужна будет с вами связь. В последних записях я, кажется, нащупал некое звено, до этого ускользавшее от меня. Мне нужно время, дабы все это расшифровать. Полковник был очень изобретателен…

Поднимаюсь и щелчком отбрасываю окурок подальше.

— Связаться со мной, Афанасий Сергеевич, вы сможете, не беспокойтесь. Ведь вы и Катя, пока все не закончится, будете находиться… в общем, в надежном месте…

Залезаю в машину.

— Катя! Афанасий Сергеевич! — зову их. — Поехали!

Миновав село Кордово, останавливаюсь на выезде и соединяюсь с генералом. Степаныч тотчас берет трубку. Не могу понять, спит ли он вообще когда-нибудь.

Обменявшись приветствиями, тут же перехожу к делу. Оказывается, Степаныч уже в курсе.

— У меня тут кое-что намечается, — хмуро говорит он. — Не знаю, как все пойдет дальше, но копнули мы самое что ни на есть дерьмо. Пока еще только вонь пошла, а что дальше будет… не знаю, не знаю.

По настроению генерала понимаю, что для нас наступают не лучшие времена. Уж если такой «туз», как Степаныч, не на шутку озабочен, то, значит, дело и вправду серьезное.

— Что необходимо? — спрашивает генерал, возвращаясь к цели моего звонка.

Историк и Катя притихли в салоне, даже дышать стараются через раз.

— Моих друзей нужно перебросить. Здесь очень жарко, — говорю я. — Но необходима постоянная связь с ними…

— Понял, — отвечает шеф. — Я уже подумывал о том, чтобы начать некоторые действия в том районе. Где ты находишься?

— Берите пеленг.

— Сейчас…

Генерал на несколько секунд отвлекается, подключая аппаратуру. Сейчас спутник выведет на экран подробнейшей электронной карты этого района мое местонахождение.

— Возьмешь чуть дальше… — слышу голос Степаныча, он уже, видно, сориентировался. — Квадрат Эль Зэт три-три. Ост-ост восемь, пять — поправка на единицу…

— Понял. Эль Зэт, три-три, ост-ост восемь, пять поправка один… — повторяю полученные координаты. Достаю портативный электронный атлас, отмечаю место, внося поправку.

— Друзей твоих подберут… — продолжает генерал. — Я открываю «Чащу»…

Мне остается только мысленно присвистнуть. Генерал расконсервирует нашу сверхсекретную базу, о существовании которой не знает даже руководство в Москве. База эта создавалась исключительно силами «батиной» группы «Северо-Запад».

— Что молчишь? — усмехается генерал за пять тысяч километров от меня.

— Неужели все настолько хреново? — задаю глупый вопрос.

— Думаю, справимся. Если вы, конечно… — замолкает Старик, но я понимаю, что он имеет в виду: если мы, то есть наша спецгруппа под командованием Старика, не откажемся от своего командира… Совершенно идиотские мысли, оказывается, могут прийти Степанычу в голову.

Несу его на чем свет стоит, — мол, надо же, какого он мнения о своих воспитанниках. Когда наконец поток ругательств, которые я умудрился проговорить без пауз и не повторяясь, иссякает, слышу раскатистый смех генерала.

— Посмотри наверх! — требует он. Выглядываю из открытого окна машины и пялюсь на звездное небо.

— Видишь? — интересуется «батя».

Не могу понять, куда мне нужно смотреть.

— Ни черта не видно… — объявляю генералу. Генерал снова хохочет.

— Я думал, ты увидишь ту гору мусора, которую только что выкинул в космос… — поясняет он.

Тьфу ты! Все-таки провел, старый змей.

— Ладно. Перемещайся, — обрывает генерал. — Борт ждать не будет, подхватит твоих-и всё… Включи маяк, будем тебя вести. Коды все прежние. Работай спокойно…

— Понял. До связи. — Отключаюсь и убираю трубку, оставив включенным только сигнал радиоэлектронного маячка.

Трогаемся с места.

— Ну ты и выдаешь иногда, дорогой! — с восхищением произносит Катя, перебираясь на сиденье рядом со мной.

— Извини, не сдержался… — говорю, улыбаясь.

— Все в порядке? — озабоченно спрашивает она.

— Все отлично! — заверяю ее. — Вас отвезут в такое место, которое даже ЦРУ неизвестно, — веселюсь я, вписываясь в узкий поворот грунтовой дороги.

Катя тоже улыбается и думает, наверно, что я шучу. Отнюдь нет. Под видом тренировок спецгрупп в таежные районы перебрасывались материалы для постройки базы. «Чаща» находится на одной из сибирских рек на Крайнем Севере и располагается в скалах. Там были нами обнаружены пещеры, представляющие собой естественные лабиринты. На создание базы потребовалось двенадцать лет, зато теперь спецобъект «Чаща» выдержит любой удар, даже ядерный, и практически не поддается обнаружению.

Не снижая скорости, включаю спутниковую привязку — на дисплее моего портативного «дорожника» высвечивается красная точка. Это наш «уазик». Продолжаю движение, пока не раздается звуковой сигнал. На электронной карте вспыхивает маленькая желтая стрелка, указывающая нужное направление.

Послушно поворачиваю вправо. Через пятьдесят метров раздается новый сигнал. На карте высвечивается мигающий желтый квадрат. Красная точка, то есть мы, — внутри него. Значит, стоп. Приехали.

Катя с интересом следит за электронными подсказками.

— Здорово! — восхищается она. — Я думала, что такое возможно только в фантастических фильмах!

Останавливаю машину, выбираюсь наружу. Перед нами — зажатая со всех сторон лесом, широкая прогалина, которую пересекает, деля на две неравные части, старая лесовозная дорога.

— Афанасий Сергеевич, готовьтесь, — предупреждаю историка, который никак не может оторваться от своих бумаг.

— Вот здесь, Герасим, я подготовил для вас данные по маршруту, а также описание места.

Афанасий Сергеевич подает мне карту и показывает, где и что и как.

— Ну, а дальше вы уже разберетесь по обстановке, и если сможете, то постарайтесь со мной связаться. Я уверен, что к тому времени уже буду знать достоверный ответ.

— Не волнуйтесь, Афанасий Сергеевич, — успокаиваю я его. — Все, что мы найдем, вы увидите своими глазами.

— Не это важно, — задумчиво кивает историк. — Важно, чтобы к этому времени вы были сами целы и невредимы…

— Спасибо, — искренне благодарю его. .

— Ну, вы тут с Катюшей тогда поговорите, а я еще поработаю с документами, — улыбаясь, говорит Афанасий Сергеевич, и линзы его очков поблескивают при свете звезд.

Подхожу к Кате, она стоит на краю опушки, ко мне спиной, понуро опустив плечи.

— Что взгрустнула, королева? — шучу я, осторожно обнимая ее за тонкую талию.

Катя, обернувшись, приникает ко мне, и ее теплые нежные руки обвивают мою шею.

— Я люблю тебя… — шепчет она.

Ее волосы пахнут весенним дождем. Я молчу. Не хочу брать на себя никаких обязательств. Мне нельзя. Я — волк. Хищный, матерый зверь, способный нападать, защищаться, грызть, убегать и догонять. Но любить по-настоящему я пока не научился. Мне для этого нужно время. Потому что там, где любовь — другой мир, и в нем мне еще места нет. Но воспользоваться слабостью девушки я тоже не могу. Я чувствую, что Катя это понимает.

Стоим, прижавшись друг к другу, молчим, слушая стук своих сердец, отсчитывающих неумолимый ход времени.

Издалека доносится еле слышный гул. Я знаю, что он означает. Вертолет неумолимо приближается. Оторвавшись от Кати, зову историка.

Ни фары, ни свет в салоне не включаю. Если это наши, они просканируют на тепло сами. Обнаруживать себя я не собираюсь. На всякий случай скидываю предохранитель «стечкина».

Афанасий Сергеевич и Катя, задрав головы, смотрят в небо. Вскоре над верхушками кедрача появляется темный силуэт вертолета МИ-8, у которого вспыхивают сигнальные огни.

Зависнув на несколько секунд, вертушка плавно опускается на прогалину.

Делаю рукой знак Кате и историку: «следуйте за мной». И иду к вертолету. Машина несколько сбросила обороты, но под встречный поток воздуха все равно приходится пробиваться боком. Преодолев узкую зону воздушных завихрений, подхожу к открывшейся навстречу двери. В проеме вижу усатое лицо старого приятеля, с которым не виделся лет пять, не меньше. Знаю, что он долгое время работал на «холоде»…

Сбросив трап, он спрыгивает на землю. Жмем друг другу руки и обнимаемся.

— Давно не виделись! — орет Генка довольно. — Двенадцать!

— Что ты мне все минусуешь? — улыбаясь, хлопаю его по плечу. — Минус два!

В пароле итоговое число должно быть десять. Генка, зараза, еще во времена наших старых рейдов называл свои цифры так, чтобы мне приходилось минусовать к положенной итоговой. Это, видите ли, у него заявка на фарт. Он говорит, что лучше минусовать на цифрах, чем на личном составе группы. Как. тут не согласиться.

Помогаю историку забраться в вертолет. Катя бросается ко мне, мы долго не можем оторваться друг от друга, слившись в затянувшемся поцелуе. Наконец прощание закончено. Отхожу от вертушки.

Генка смотрит на Катю с восхищением и украдкой показывает мне большой палец правой руки, поднятый вверх. Я в свою очередь показываю ему кулак. Генка хохочет, но его не слышно из-за шума двигателя и винтов. Забравшцсь в вертушку, он втаскивает вслед за собой короткий трап. Машет мне рукой. Отвечаю. Посвистывание лопостей сливается в сплошной гул, и МИ-8 по вертикали уходит вверх. Качнувшись — это экипаж приветствует меня, — вертушка взмывает над деревьями и, заложив крутой вираж, ложится на курс. Некоторое время стою не двигаясь, прислушиваюсь к затихающему гулу вертолета.

Кто говорит, что у специалистов-диверсантов нет сердца? У меня как будто отняли часть души, и на этом месте осталась боль. Но ведь я сам этого хотел. Теперь у меня развязаны руки. Я снова один. Совсем один. К этому состоянию, оказывается, всякий раз нужно привыкать заново. Пытаюсь осмыслить свое одиночество. Вокруг тайга, и скоро, очень скоро, за каждым деревом меня будет поджидать враг.

Опускаюсь на землю, перепаханную в этом месте колесами лесовозов и гусеницами трелевочников. Закуриваю, положив пистолет рядом с собой. Нужно дать себе небольшую передышку, подумать. То, чем я последнее время занимаюсь — какая это, если вдуматься, все-таки бесполезная суета… Золото, власть — все это, в сущности, так мелко! Какая разница, кто выше, кто ниже? Почему люди не могут жить нормально, не убивая друг друга? По сравнению с величественной природой — ну кто мы такие? Червяки, микробы… Копошимся в клоаке… Человек — ошибка природы, которую он уничтожает собственными руками, как свидетеля многочисленных преступлений. Мы не раздумываем, да и зачем? Ведь тогда пришлось бы выбирать, что важнее — деньги или природа… Но людям еще предстоит сполна заплатить за неправильно сделанный выбор… Придет время, и потомки проклянут своих бездушных предков.

Затушив окурок, поднимаю с земли АПС и иду к «уазику». Включив в кабине свет, изучаю карты, оставленные Афанасием Сергеевичем. Их придется сейчас уничтожить. Все пометки, сделанные историком, переношу в электронный атлас. Выбравшись из машины, сжигаю карты на термитной шашке. Просто так, как бумагу, их уничтожить нельзя, они сделаны из особого материала и не боятся ни воды, ни щелочи, ни обычного огня.

Смотрю, как термит сжирает прочнейшую синтетическую ткань. Подобно термитной шашке я пройду через всю тайгу, и пусть меня попробуют остановить…

Глава двадцать седьмая

Развернув «уазик», выезжаю на дорогу, ведущую к Артемовску. В этом таежном поселке находится одна из крупнейших старательских партий Красноярского края. Собственно, старатели мне по фигу, просто нужно учесть, что промывочные работы ведутся по правой стороне Сисима, на речушке Ко, то есть неподалеку от нужного мне места. Необходимо быть осторожным.

Саяны богаты золотом, поэтому и диких старателей здесь должно быть до хрена. Я-то ищу золото уже в слитках, мне не придется добывать его по крупицам, но именно с таким товаром проблем больше всего.

Спящий Артемовск я давно миновал, дорога забирается все выше и выше к Козинскому перевалу. Подъем по извилистому «серпантину» вначале спокоен, поэтому нет и надсады в работе движка.

На некоторых участках пути у меня возникает опасение, что машина все-таки не сдюжит, — слишком крут подъем, но мощный дизель «мерса» справляется на отлично. В Черногорске я заправился — шести канистр с дизтопливом мне хватит надолго. Турбину не включаю и лишней горючки не жгу. Небо начинает сереть, когда я въезжаю в Щетинкино. Здесь все еще спят. Вижу Сисим, речку, вдоль которой мне предстоит двигаться дальше.

Оставив справа от себя сельский магазин и леспромхозовскую столовую, спускаюсь к мосту. С левой стороны внизу видны железнодорожная станция и дремлющие в отстойниках электрички, бегающие отсюда в Абакан. Перевал пройден. Далеко впереди виднеются вершины покрытых тайгой гор с лысыми верхушками, где никогда не тает снег. Их здесь называют «гольцами». В жаркий летний период туда уходит марал, спасаясь от гнуса. На гольцах не стихает ветер, поэтому мошкара, оводы и слепни в те места не залетают. На некоторых вершинах видны ребристые пики геофизических вышек-тригопунктов.

Миную железнодорожный переезд, за ним — дорога из насыпного крупного белого гравия. По днищу «уазика» лупят камни, но для моей машины — это детская забава. Дно бронировано и совершенно спокойно выдержит даже разрыв Ф-1. Километров через пять гравий кончается, дорога теперь спокойная — утрамбованный речной песок с берегов Сисима, намытый старательскими драгами.

Проезжаю, как показывает карта, кордон лесничества, справа, на большой поляне — хозпостройки и стога свежескошенного сена. Людей не видно. Или спят, или, как заведено в этих местах, с утра пораньше проверяют поставленные на ночь сети. Рыбы тут должно быть много. Мне лично саянский линок и хариус когда-то пришлись очень даже по вкусу.

Проехав пятнадцать километров по довольно неплохой таежной дороге, останавливаюсь. Вывожу на атлас привязку через спутник. Все сходится. Густо заросшая кедрачем и пихтой гора напротив называется Медвежьей. Она-то мне и нужна. За ней протекает Сисим. Проезжаю еще дальше и снова торможу. Назойливый стрекот, преследовавший меня от кордона лесника, приблизился. Через верхний люк машины пытаюсь рассмотреть, но ничего не вижу. Выбираюсь наружу. Низко и не очень далеко кружит маленький вертолетик МИ-4. Открыв, дверь в салон, забираюсь внутрь и подготавливаю «бизон» к работе. Вертолет уже близко и жужжит, как большая помойная муха. Закрываю верхний люк. По крыше и по лобовому стеклу колотят пули. Недобро усмехнувшись, пережидаю свинцовый ливень. Вертушка, немного отлетев в сторону, заходит сбоку и «приседает» над деревьями. Вижу, как из открытой боковой дверцы какой-то тип тщательно целится из АКа в борт «уазика». Град пуль лупит по корпусу машины и стеклам, не причиняя никакого вреда. Это мне уже начинает надоедать! Выскакиваю из машины с другой стороны и, высунувшись из-за борта, даю очередь по вертолету, вернее по автоматчику. От МИ-4 отделяется темная фигурка и, догоняя свой «акаэм», летит вниз. Вертушка уходит на вираж и отлетает подальше. Одного я все-таки «приземлил». Нечего плеваться свинцом с утра пораньше, когда человек еще не умылся с дороги.

Машину я остановил на полянке, где сохранились следы пребывания людей: старый, покосившийся навес возле небольшого быстрого ручья, следы костра, обложенного камнем, деревянные колышки от палаток и светлые прямоугольники выбитой травы в местах, где эти палатки стояли, короткий шурф, куда сбрасывали мусор, кусочки щепок с карандашными и чернильными метками, оставшиеся от заготовок «пикетов». Ну конечно, здесь когда-то останавливался отряд геофизиков.

Быстро переодеваюсь и собираю рюкзак: минимум еды, максимум боеприпасов и вооружения, трубку спутниковой связи с маленьким, компактным аккумулятором из той же серии космических технологий. Вертушка явно свалила за подмогой, я же, кинув рюкзак на переднее сиденье рядом с собой, продолжаю движение. Переехав вброд не очень глубокий в этом месте ручей, выезжаю на пригорок, который пересекает какая-то старая дорога. Беру правее и качу через пустое от тайги пространство, где трава, обычная трава — выше крыши моего «уазика». По правой стороне — ветхие остовы бревенчатых строений. Здесь когда-то был поселок староверов.

Проезжаю дальше и, загнав машину в тайгу по левую сторону дороги, еще полчаса трачу на маскировку автомобиля. Наломав пышных лапок пихтача, забираю рюкзак, саперную лопатку, автомат и иду заметать следы от машины. Дойдя до ручья, возвращаюсь назад, но уже по кромке тракта, где плотный зеленый подорожник и лопухи. Пробираюсь, стараясь не повредить высокие стебли.

Перепрыгнув через узкий ручей, прозрачный и глубокий, выхожу на открытое место. Это луг, и, видимо, местный лесник использует его для заготовки сена. Вокруг почерневших, древних остовов растут уже вконец одичавшие яблони.

Выношу на экран атласа крупный план и провожу замеры воображаемых углов. Хочу использовать спутник, пусть он подтвердит, что я над целью. При этом нужно и по сторонам поглядывать. Оставляю атлас в режиме подтверждения и прячу его в карман.

Разобравшись, где и как расположены развалины бывших строений, и проведя мысленно прямую, топаю, ведомый интуицией. Пересекаю луг по диагонали и углубляюсь в тайгу. Пока вокруг вроде все тихо, ничего подозрительного не наблюдается. Но уверен, сюда уже на всех парусах, пыхтя и отдуваясь, шпарят боевики. Неважно, кто они и чьи, солдаты мафии или бойцы ФСБ, важно, что эти типы вооружены до зубов и припылят в эти края не на рыбалку, а для того, чтобы замочить меня и завладеть тем, что я сейчас здесь ищу и найду.

Обогнув высоченную пышную пихту, вижу прямо перед собой огромный кусок скалы, обросший рыжим мхом. Он здесь торчит, как айсберг — вокруг ничего подобного я больше не видел. И нет рядом скал, от которых мог бы отколоться этот булыжничек. Значит, это он, родимый, и есть…

Делаю шагов пять вправо, и мой атлас начинает зуммерить. Все верно. Отключаю пищалку. Сняв рюкзак, достаю портативный металлоискатель и хожу с ним вокруг глыбы раз-другой… Никаких результатов. Металлоискателю я могу верить — сбоев эта вещица еще не давала. Делаю новый заход, увеличивая радиус проверяемой территории. Контрольный светодиод горит ровным зеленым светом. Хоть бы раз мигнул!..

Выходит, вышла осечка: или искомое представляет собой какие-нибудь бумаги, помещенные не в металлическую оболочку, или придется сдирать со скалы мох. Возможно, на камне выбиты указательные знаки…

А может, это все-таки не та глыба? Но тогда получается, что спутник ошибся…

Присаживаюсь у камня и закуриваю. Пора готовить оружие, так как скоро припрутся кладоискатели с гранатометами.

На небольшую кочку прямо передо мной выползает маленький таежный пушистик. Бурундук с серыми полосками на рыжей шерстке поднимается столбиком и, смешно гримасничая, принюхивается. Запах оружия ему, видимо, не в кайф, и он, вильнув хвостом, скрывается в кустарнике.

Курю и задумчиво смотрю на коробочку металлоискателя. Что-то в ней не так, но что именно?.. Наконец врубаюсь и, матеря себя, быстро затаптываю окурок. Какой же я идиот! Режим работы металлоискателя почему-то был выведен на удельный вес платины. Долбаная импортная техника, с которой заморочек больше, чем с женой!.. Впрочем, насчет жены — это я просто для красного словца. Не знаю я, как это бывает в семейной жизни…

Перепрограммирую умную машину, и тотчас индикатор начинает часто-часто подмигивать, а в наушнике звучит комариный писк. Перепроверяю. Контакт есть только в одном определенном месте. Прячу прибор в рюкзак, навинчиваю на ствол глушитель. Скинув предохранитель, отхожу от валуна и прислушиваюсь. Пока все тихо. Прислонив автомат к скале, беру в руки лопатку и принимаюсь за работу.

Верхний слой почвы поддается легко, затем идет глина, вязкая, как речь нашего президента, а потом начинается обломочная горная порода. Наверное, наши деды в войну перед надвигающимся боем с такой же бешеной скоростью отрывали для себя индивидуальные окопчики. Бой у меня впереди, а пока…

Не прошло и пятнадцати минут, а я уже углубился в землю штыка на три, — и вот лезвие лопатки звякает, ударившись о какой-то металл. В висках у меня стучит, в горле пересохло, лоб покрылся испариной. Очень я понимаю теперь кладоискателей, о которых читал в приключенческих книжках. Особенно когда знаешь, что с минуты на минуту сюда явится банда желающих отнять у меня мою находку. Извлекаю из ямы небольшой ящичек. Надеюсь, что вояка из царского генштаба мину-ловушку в качестве приза здесь не оставил.

Коробка не очень тяжелая, и вряд ли в ней — все золото, которое мы ищем. Металл проржавел и почти рассыпается у меня в руках. Лопаткой поддеваю крышку, разворачиваю истлевшую тряпку, в которую завернута коробочка поменьше. Замков никаких нет. Почему-то вспоминаются матрешки…

Лезвием лопатки отрываю и эту коробку. В ней — кожаный мешочек, вернее, кошель, покрытый слоем засохшей ружейной смазки и перетянутый сыромятным, хорошо сохранившимся ремешком. Возиться с узлом мне некогда, финкой распарываю мешок. Из него вываливается завернутая в кожаный лоскут жестяная баночка из-под леденцов. Дата изготовления — 1900. А рядом с коробочкой — слиток самого настоящего золота, проштампованный царским гербом, печатями казначейства, номиналом веса в старых мерах и еще чем-то. Весом он чуть потяжелее пистолета «Макарова», я плохо разбираюсь в дореволюционных единицах измерения. Прячу слиток в рюкзак и занимаюсь баночкой из-под леденцов. Ее края чем-то обмазаны, и эта масса так присохла, что приходится действовать ножом, чтобы приподнять крышку. Вот будет смех, если внутри окажутся всего лишь леденцы. Открываю. В темную материю запеленута вещица, похожая на брошь, возле нее лежит леденец. Полковник был не лишен чувства юмора.

Засовываю коробочку в карман комбеза. Леденцы, мать твою… Сладок вкус победы… Застегиваю клапан на липучку. Вскидываю «бизон». Показалось мне или нет? То ли ветер шумит в высоких кронах кедрача, то ли трава шуршит, сминаемая сапогами, там, на краю луга… И вновь интуиция не обманывает меня! Из кустов взвивается в прыжке мощная немецкая овчарка. Встречаю ее очередью — и собаку буквально разрывает пополам в воздухе. Вскинув на плечи рюкзак, быстро перемещаюсь под прикрытие деревьев.

ОНИ идут со стороны тайги. Я неправильно сориентировался по броску овчарки, — она заходила с тыла. Меня уже заметили. Пули вонзаются в стволы деревьев, срезанные ими .ветки падают совсем рядом со мной.

Отвечаю короткой очередью по мелькнувшему между деревьев силуэту и вижу, что попал. Воцаряется тишина, но чувствую: это ненадолго. Ага, вот еще один! Жму на спуск, — и не в меру прыткий пятнистый боец с маской-шапочкой на голове падает, взмахнув руками. Ну, на кой хрен, спрашивается, таскать в тайге эти маски? Тут никто, кроме бурундуков, твою морду все равно не увидит. Укладываю еще одного шустрого. Меня штурмовать, ребята, — вам всем дорого встанет. Дороже того кусочка рыжего металла, который вы хотите у меня отнять. Нет, я не против, раз такой пошел расклад, — давайте штурмуйте…

У атакующих «кипарисы» с глушаками. Бросаюсь в сторону и ухожу от очередей внезапно появившегося слева трио молодых вояк. Нет, так, мальчики, не делается. Так наглеть можно только на учениях, когда сачкуешь обязательную отработку прорыва в тыл противника. Там можно себе позволить попасть под струю воображаемого свинца, а здесь на халяву — только мать-земля сырая. Крошу всю троицу. Впереди замечаю небольшое скопление перемещающихся короткими бросками черных шапочек. В тайге следует надевать в таких случаях каску с маскировочной сеткой. Но не мне их учить…

Сдергиваю с поясной петли однозарядный сорокамиллиметровый гранатомет ГП-25 «костер». Три «выстрела» — и атакующих больше не видно. Может, парни провели летучку, на которой постановили записаться в пацифисты? Да нет, скорее всего, в том месте, где разорвались мои подарки, в живых никого уже нет.

Начинаю осторожно отступать. Никто меня не преследует. Даже как-то скучно становится. Только начали играть в «войнушку» — и так быстро им надоело. Прохожу краем бывшего поселка, — хочу выйти к дороге, оставаясь незамеченным. К дороге выйти удается, я даже успеваю ее перебежать, но тут вижу неприятную для глаза любого собственника картину: возле моей машины копошатся четверо в камуфляжных комбинезонах, увешанные с ног до головы оружием. Все-таки обнаружили «уазик», сволочи… И, наверняка, думают, что меня уже уделали их дружки. Хрен вам. Затаившись за кустами жимолости, оцениваю обстановку. Замечаю наблюдателя, выставленного для шухера, который поленился слиться с окружающей средой. Да и место он выбрал не совсем удачное, поэтому и проворонил мой прыжок через дорогу.

Слева от наблюдателя, метрах в пяти от него, выдвигается к тракту небольшой мшистый холмик с густыми кустами голубики, заслоняя ему обзор. Стреляю навскидку два раза. Наблюдатель дергается и утыкается лицом в мох.

Четверо мародеров настолько увлеклись вскрытием моей машины, что приглушенные хлопки «бизона» не слышали. Тем хуже для них. Очередью гашу всю воровскую компанию. Спецназовцы, как всегда, были слишком уверены в себе, поэтому даже не соизволили надеть бронежилеты. Можно, конечно, их понять: жарко, тайга, много пахать, а задача пустяковая — замочить всем скопом какого-то чудака-одиночку. Привычное дело…

Итак, теперь дорога передо мной отрыта. Хотелось бы знать, каким ветром и откуда занесло сюда этих пятнистых?

Машину все-таки придется бросить, она засвечена, — засечь ее на трассе будет проще простого. Обливаю «уазик» соляркой и поджигаю. Жаль верного товарища…

Забираю вправо от дороги и, ступая мягко, как тигр, поднимаюсь по склону. Горки тут невысокие, утыканные деревьями и в основном пологие. Тем не менее чуть не улетаю в узкую и глубочайшую расселину. Я ее не заметил из-за кустов, буйно разросшихся по краю. Расселина оказалась искусственной, она перерезает гору пополам. Внизу виднеются сгнившие балки, по которым была проложена когда-то узкоколейка для вагонеток к откату пород. Видимо, старатели здесь хотели подцепить жилу, для того и вгрызлись в гору посередине. Может, у них что-нибудь из этой затеи и получилось, кто теперь знает?

Перепрыгнуть глубокий шурф и не сломать себе шею не удастся, поэтому топаю в обход. Пройдя чуть более километра, вижу перекресток дорог. Та, по которой я сюда приехал, уходит правее. За дорогой — когда-то горевшее болото, высокие кочки с жухлой, серой травой, молодой березняк, кое-где сухие, не прижившиеся здесь елки… Метрах в ста от меня различаю темно-зеленый кузов военного «Урала». На нем пятнистые мальчики-наганчики и прикатили. Подобраться к нему довольно сложно — место открытое, обходить — еще скучнее, чертово болото тянется метров на шестьсот по обе стороны дороги. Машина бесспорно заняла выгодную позицию — мимо нее незамеченным не проскочить.

Иду на сближение. Вернее будет сказать, ползу на сближение. Ползу, ползу… Может, змеи и находят в этом занятии какой-то кайф, но у меня уже зевота сводит челюсти. Чтобы пробежать сто метров, и то нужно время, а уж ползти и при этом притворяться одной из местных кочек — совсем скучно. Если меня сейчас видят из «Урала», то они, суки, имеют полное право от души надо мной поприкалываться. Бля! Сук валяющейся сбоку елки предательски хотел выколоть мне глаз. Все! Я так больше не могу! Ну, что за дерьмо я тут изображаю?! Может быть, какой-нибудь ниндзя и подскочил бы к этому «Уралу» под видом сухой елки, а потом порубил бы на дрова всех, кто его не успел распознать. Но подобного узкоглазого спеца из меня, к сожалению, не сделали. И превращаться из Герасима в трос от «Урала» я не умею. Может, шарахнуть по грузовику из подствольника, болтающегося у меня за спиной? Половину расстояния я уже отмахал. Мысль, конечно, интересная. Ползу, ползу… Будет еще смешнее, если к тому времени, когда я приползу, подкатит еще парочка таких же машин с подкреплением. Тогда мне устроят бесплатный показ такого боевика, что не спасет даже кевларовый зонтик слоев этак в семьдесят. ..

Осталось еще двадцать метров. Ого! Тут даже мыши есть! Одна прошмыгнула мимо… Вот кому живется в кайф — никаких ФСБ и спецназов, пулеметов и вертолетов… Хотя — нет, мышке тоже хреново живется. Для нее хищная птица почище «вертушки» будет… Ладно, хватит философствовать. Ближе к делу.

Бросок — рывком открываю дверь кабины грузовика и отскакиваю в сторону, держа автомат наготове. Меня даже не слышат. Нет, это ж надо, сколько я потратил сил и ухищрений на личное принижение героя до уровня болотного ужа. А тут…

Двое молодых пятнистых беззаботно дрыхнут на благо отечества, пуская слюни на сиденье «Урала». Вытаскиваю из кабины их автоматы, расстегиваю у обоих кобуры и лишаю этих горе-вояк пээмов. Заглядываю в кузов — пусто. Открываю пошире дверь и, рванув за шиворот, выкидываю из кабины сначала одного бойца, а затем второго. Собираю обоих в кучку и начинаю дознание.

— Отвечайте быстро и четко. У меня мало времени, — говорю пленникам, сидящим на дороге и в страхе вытаращившим на меня глаза, как на болотное привидение. — Кто вы и откуда?

Слово берет белобрысый, спавший рядом с водилой.

— ФСБ, спецназ… — тихо говорит он, опустив глаза в землю. Мне уже все ясно.

— Бегом по болоту! — рычу на них, показывая «бизоном» направление марш-броска.

— Не стреляй, парень! — вскидывается водила, умоляюще глядя мне в глаза.

— Даю слово. Бегом отсюда! — повторяю приказ.

Бойцы, сначала трусцой, затем убыстряя темп, бегут прочь, лавируя между кочек и берез. Забираюсь в машину и разворачиваю ее в обратную сторону. Теперь только бы свалить подальше.

Миную кордон лесника и на следующем повороте замечаю приткнувшиеся у обочины «жигули». Торможу. Рядом с «восьмеркой» стоят трое в длинных плащах с капюшонами и с опаской смотрят в мою сторону. Это, скорее всего, местные рыболовы-браконьеры.

Выпрыгиваю из кабины и направляю на них ствол «бизона» с глушителем.

— Отойти от тачки! Ключи сюда! — приказываю им. Мужики, стоя, хренеют потихоньку от увиденного. Я увешан оружием, как новогодняя елка: помимо «бизона» у меня на плечах висит парочка «акаэмов», да плю еще два «пээма» за поясом. В общем вылитый Рембо на марше…

— К-к-лючи — т-там… — заикаясь машет рукой на свою машину один из мужиков. .

— Бегом к реке!

Браконьеры, то и дело оглядываясь, семенят в своих болотных сапогах в сторону прибрежного кустарника.

Короткой очередью простреливаю оба передних колеса «Урала». Забравшись в «жульку», включаю двигатель. Судя по показаниям приборов, бензин и масло в норме. «Жигули» вполне подходят. На такой машине мне кататься сподручнее, чем на «Урале».

Несусь по гравийке, камни со страшным грохотом бьют по днищу. У переезда ухожу влево. Дорога ведет на станцию Выезжий Лог. По пути избавляюсь от «акаэмов» и пистолетов, захваченных у фээсбэшников. Хватит мне и моих железяк.

Гоню машину, почти не разбирая дороги. Нужно уйти как можно дальше, пока на помощь фээсбэшникам не подоспели вертолеты.

Восемьдесят километров пролетаю за сорок минут. Похоже, от возможного преследования я оторвался. Не доехав до поселка, загоняю машину в тайгу. Натягиваю поверх комбеза ветровку. Жарко, но ничего — потерпим. Сняв глушитель, прячу «бизон» в рюкзак, за пояс запихиваю «глок», дослав патрон в ствол. На ветровке имеются боковые косые карманы, — прорезав правый, могу теперь под курткой постоянно держать ладонь на рукоятке пистолета.

С рюкзаком за плечами вступаю в поселок. Желательно побыстрее унести ноги из этого глухого угла, где появление нового человека — всегда событие. Светиться в поселке и на железнодорожной станции равносильно самоубийству. Есть, конечно, вариант — вызвать вертушку, но опять же, учитывая сложившиеся обстоятельства, район скоро перекроют, и тогда могут возникнуть лишние проблемы. Нет, выходить нужно самостоятельно. Возле бревенчатого строения с вывеской «Магазин» (бревна почернели от времени, строили, видно, еще при царе Горохе) стоит ГАЗ-66 «вахтовка», а рядом — двое в «энцефалитках» с геологическими эмблемами на рукавах.

— Куда катим, мужики? — спрашиваю у них.

— Своих на Ману забрасывали. Сейчас на базу, — охотно отвечает скуластый паренек с азиатским разрезом глаз.

Второй, пониже росточком, пожилой мужик с фиолетовым носом, пересчитывает на ладони мелкие деньги:

— Ну так я ж две тогда и возьму? — спрашивает он скуластого.

— Давай бери, только быстро! — кивает ему парень.

Мужик убегает в магазин. Предлагаю скуластому сигарету.

— А тебе куда? — интересуется он.

— К Красноярску бы поближе. От своих отстал, а нам нужно в край — «корочки» выправить. Комиссии долбаные заклевали… — сплевываю я зло в песок.

— Это чегой-то у тебя за канитель? — не понимает скуластый.

— Да я ж говорю!.. С Артемовского я, с артели… Бульдозерист. Уже сезон вовсю, только паши, а тут комиссия, бляха, налетела, допуск на технику требует. Ну сам понимаешь…

Парень кивает, врубившись, о чем я ему толкую.

— А я свои «корки» в отпуске посеял… — продолжаю врать. — Нужно было в кадрах оставить, а я — нет, держал на руках. Теперь вот в центр надо срочно переть, восстанавливать… Начальник, сука такая, грозится уволить за раздолбайство. А счас, сам знаешь, попробуй-ка где-нибудь найти лучше пахоту…

— Это точно, — соглашается скуластый. — Начальство, оно всегда через жопу думает. Вот у меня недавно…

Подлетает его приятель с двумя бутылками водки в руках. Скуластый сразу теряет нить своего рассказа.

— Будешь? — спрашивает он меня, кивая на бутылки.

— Тебе ж ехать… — удивляюсь я.

— Да херня! — смеется скуластый. — Нам же только до Шалинского, а тут если и есть менты, то сами вечно синие…

— Не хочу начинать, — с сожалением говорю я. — Начнешь — остановиться трудно будет… А тогда точно — пинком с барщины и — бутылки на вокзал собирать…

— Тогда не надо… — соглашается скуластый. — Мы с Митричем по соточке врежем и — поедем. Слушай! Ты же бульдозерист? — осеняет его.

… — Ну?

— О!! С этим чудом дело имел? — кивает он на свою машину.

— Да сколько раз…

— Тогда давай так… Я сейчас вмажу, а ты поведешь. Так оно надежнее будет, — предлагает он.

— Лады. Давайте бухайте. С рычагами справлюсь… — отвечаю ему.

Через десять минут выезжаем. Я веду «газон». Мужики раскатали пузырь на двоих, и Митрич полез в кузов, сообщив уже заплетающимся языком, что «маненько покемарит».

Скуластого зовут Федором. Пока я рулю, он трещит не переставая о том, что он здесь все места чуть ли не на брюхе исползал с геофизиками.

— Сейчас и дизеля фирменные есть, а мне все на этом бензодрале пахать приходится, — хлопает он ладонью по кожуху двигателя. — Какой на хер «шестисотый мерседес», если мой шарабан по здешним дорогам в перевалы жрет литр на километр! — смеется скуластый. — Я с собой в кузове не канистры таскаю, а пару «двухсотлитровок», чтоб он, змий, не зачах по дороге…

Болтая о том о сем, без помех проезжаем сотню километров до Шалинского. От него мне до Красноярска пилить еще столько же. Загоняю «газон» во двор общежития геофизиков.

— Может, заночуешь у нас? — спрашивает Федор, когда я, закинув рюкзак за плечи, собираюсь отчалить из этой гавани.

— Не, спасибо. Хочу побыстрее добраться до своих… — отказываюсь я. — Все, братишка, пора топать дальше.

— Ну так смотри, ежели что, возвращайся, — кивает понимающе Федор.

В длинном бревенчатом бараке, приспособленном под общежитие, на редкость тихо для вечернего времени.

— У нас тут сейчас никого нет… — смеясь, подтверждает мою догадку Федор. — Все в поле, только мы с Митричем, как ездовые… То привези, то подай…

— Все, пойду я…

— Ну, ладно… Хозяин — барин, — соглашается Федор. — Вот смотри, за тем поворотом свернешь вправо… — показывает он рукой, — а там шпарь прямо вдоль заборов — и упрешься в трассу. Так оно ближе выйдет… Попутки там часто до Тертежа ход ют…

Жмем друг другу руки и расстаемся. Уже выйдя за ограду, слышу веселый голос Федора:

— Митрич! Ебио мать тебя колесом по чайнику! Подъем! Где там у нас вторая пол-литра?..

«Мне бы, мужики, ваши заботы», — усмехаюсь я мысленно.

Нестерпимо хочется рассмотреть содержимое баночки из-под леденцов, но пока мне не до этого. Я стремлюсь вырваться из опасного района. Вряд ли меня скоро обнаружат, но когда найдут «жигули» браконьеров, вычислить мой маршрут станет гораздо проще. Мои следы пока еще, что называется, горят.

На трассе останавливаю попутный КамАЗ. В этих местах любого бродягу подвезут, куда он попросит, без всяких денег, так как живут здесь в основном такие же бродяги с неудавшимися судьбами. А встречаются и просто открытые, бескорыстные люди.

Водила КамАЗа попался разговорчивый, и с полчаса я выслушиваю его откровения, пока не прибываем в Тертеж. Парень ушел вправо от развилки, на УЯР, а я остался голосовать на трассе.

Вечереет. Вокруг уже не тайга, а степь. Далеко на горизонте вздымаются пики таежных гор, золотящиеся сочной зеленью в лучах заходящего солнца. Снежные шапки гольцов четко прорисовываются на бледно-синем небе, но уже видны и багровые от заката тучи, надвигающиеся с запада. Скоро на таежный мир опустится ночь, и, возможно, пойдет дождь.

Глава двадцать восьмая

Одиннадцать вечера. На улицах Красноярска ни одной живой души. Темень, и вдобавок из разверзшихся небес обрушивается шквальный ливень, холодный, мерзкий. Пока я бежал к ближайшему подъезду, на мне и нитки сухой не осталось.

В гостиницу мне нельзя, на бичевской сходняк, в смысле на вокзал, — тоже. Меня нигде не ждут. Отверженные, но не обреченные…

Паршиво в чужом городе одному, без знакомых — некуда сунуться, одежда на мне насквозь промокла, а тут еще подъезд встречает меня промозглой сыростью и холодом. Батареи ни один кретин в такую погоду не затопит. Сейчас бы в горячую ванну, картошечки с зеленью и ростбифом… Тьфу! Лезет всякая глупость в голову. Да еще, откуда ни возьмись, уличный кот желает со мной познакомиться, трется о мою ногу и урчит. Интересно, если бы этот котяра вдруг вырос до размеров тигра, какой бы у меня был коэффициент живучести? Наверно, как у танка в ядерную войну — секунд тридцать…

Пробую сидеть на корточках. На фиг! От каменных стен и от бетона лестничной площадки веет могильным холодом. Склеп намба фри… Картошечка фри… Люля-кебаб… Что это меня на баб потянуло? Не до баб сейчас — это точно… Историк с Катей балдеют на базе, им-в кайф. Там светло, мухи не кусают, вода с потолка не капает… Хочешь, смотри кино по видику или по спутниковому, хочешь — покушай чего-нибудь вкусненького, а именно: картошечки с зеленью, горячий ростбиф…

Стоп! Так дальше нельзя! Ну и положение, однако: стою в подъезде с килограммом золота в рюкзаке, оружия при мне столько, что любой ресторан за минуту в оборот возьму, денег — как у дурака махорки, и деревянные, и зеленые… а толку — ноль.

— Кис! Кис! — зову кота, чтобы отвлечься от неприятных мыслей. Этот хвостатый ни на одно из блюд был не похож.

«Мр-рр-рр…» — отвечает кошак и трется о ладонь.

Сидел, видно, здесь весь день, вот и сухой. А я — мокрый, голодный, бесприютный… — миллионер!..

Бляха! А ведь холодно все-таки… Зараза! Лето на дворе, а я замерзаю, как последний тунгус. Ну-ка, проведем разминочку. Рукопашный бой с воображаемыми противниками. Двух, трех, пяти мне мало. Нужно, чтобы постоянно наседали. Я их вот так! И по-любому! И вот этак! Вроде согрелся…

Кошак, обалдевший от моих интенсивных переживаний, сваливает куда-то вверх по лестнице.

Скоро двенадцать ночи. Худо дело, если дождь зарядил до завтра. Придется мне здесь куковать до открытия магазинов. Часов девять, не меньше. На таком холоде. Веселенькая перспектива. В рюкзаке была пачка галет, я их съел вместе с тушенкой, пока ловил попутку от Тертежа. Эх, а сколько тушенки сгорело в моем «уазике»! Сейчас бы сюда «уазик»… Просушился бы, поспал… Ого, а это еще что такое?

Во двор заруливает ментовский «козел» и останавливается как раз напротив «моего» подъезда. Так-с… Похоже, что мое присутствие кому-то из жильцов этого дома не понравилось. На лестничной клетке — тишина, нигде вроде не гуляли и не скандалили. Дом пятиэтажный, я-на третьем. Двое патрульных вылезают из машины, входят в подъезд. Уходить мне некуда. Чердак закрыт — я проверял. Сажусь на пол у стены и жду, что будет дальше.

Гулко топают шаги по лестничным пролетам. Полицейские шагают молча, только храпит их рация. Вот на площадке появляется первый патрульный, за ним второй. Парни целенаправленно подходят ко мне, останавливаются, глядя на меня сверху вниз.

— Чего сидишь? — хмуро спрашивает сержант, видно, старший в этом наряде. Пожимаю плечами.

— Дождь… — говорю им. — Пережидаю…

Менты недоверчиво смотрят на мое походное снаряжение.

Красноярск — это уже все-таки большой город, с населением за миллион, и я в своем партизанском прикиде, конечно, выгляжу подозрительно, особенно ночью.

— Ваши документы… — требует полицейский.

Вот ведь дилемма… Показать им удостоверение ФАПСИ — это один хрен вызовет подозрение, потребуется проверка. Значит, предложат проехаться с ними и шмонать будут обязательно. А у меня в рюкзаке «бизон», от которого еще тянет порохом, как от бича перегаром. Пистолет опять же, золото, деньги, спутниковая связь, «атлас»… В общем, с таким багажом я тут же перекочую в местный отдел ФСБ. А кто знает, не связаны ли местные фээсбэшники с теми, чьих людей я недавно уделал в тайге? Вывод один: эти патрульные, сами того не желая, нарвались на неприятности. И ничем теперь, ребята, я вам помочь не могу. Все-таки даю им еще один шанс уйти отсюда своими ногами. Вытаскиваю паспорт и водительское удостоверение, где на всех документах мои фотографии, но, разумеется, эти «ксивы» — только прикрытие.

Патрульный листает паспорт. Рассматривает водительские корочки, как будто видит такое первый раз в жизни. Чувствую, он что-то для себя решает. Второй полицейский, такой же молодой, как и его напарник, ждет решения старшего по наряду, теребя микрофон рации. В рации кто-то хрипит и что-то бубнит, но совершенно невозможно разобрать слова, доносящиеся из этого старья.

— Из Москвы, значит?.. — говорит сержант и, закрыв паспорт, хлопает документом по ладони. — К кому сюда приехали? — интересуется он.

— К приятелю в Солнечный… — добродушно отвечаю ему, поднявшись на ноги и закуривая (сигареты были в запечатанной пачке и поэтому не промокли). — Только автобусы туда уже не ходят, вот и приходится пережидать…

— Шли бы тогда в гостиницу… — неуверенно говорит мент: Моя одежда явно вызывает у него подозрение.

— Мы на байдарках по Кану ходили… — отвечаю ему, опережая вопрос о моей странной экипировке. — Друзья в Заозерной остались, а я вот решил к старому приятелю махнуть. Он тут на экскаваторном инженером работает.

— Что у вас в рюкзаке? — интересуется сержант,

С недоумением пожимаю плечами на его странный вопрос:

— Вещи, конечно… побриться, помыться…

— Покажите! — приказывает он и прячет мои документы в карман.

Вижу, что полицейский все-таки решил провести проверку по полной программе. Ну что же, я давал им возможность уехать отсюда без эксцессов.

— Да что там смотреть, командир? — удивляюсь я, разводя руками.

— Встать лицом к стене! — вдруг рявкает Сержант. — К стене, я сказал!!

— Да ладно… ладно… — соглашаюсь я, — смотрите, чего уж там…

Поворачиваюсь к ним спиной и делаю шаг к подоконнику. Второй патрульный подходит к моему рюкзаку, наклоняется… Левой ногой с разворота попадаю в шею сержанта. Тот, хрюкнув, улетает на лестничный пролет. Второй, присевший возле моей поклажи, успевает лишь повернуть ко мне лицо, — открытой ладонью бью его по виску. Полицейская шапочка слетает с его головы. Патрульный, даже не охнув, сначала садится на задницу, потом медленно валится на спину, закатив глаза.

— Вот так, ребята. Досмотру не Подлежит, — говорю вырубившимся полицейским, поднимая рюкзак.

Проверяю у сержанта пульс. Ничего, не смертельно. Скоро оклемается. Извлекаю у него из кармана свои документы. Подъезд освещен паршивенько, но мою физиономию они, конечно, разглядели и запомнили. При желании менты вполне смогут составить мой фоторобот. А желание у них появится, потому что я совершу еще один наглый противоправный поступок — угоню на фиг их драндулет. Там есть печка, хоть согреюсь немного.

В предвкушении этого момента сбегаю вниз, на выход. Из парадной гляжу на ментовскую тачку. В машине никого нет. Выходит, они здесь патрулируют по двое.

Под непрекращающимся ливнем перебегаю из подъезда к «козелку». Забираюсь на скрипящее сиденье водителя. Ключ в зажигании. Здешние полицейские уверены, что никто их машину угнать не посмеет. Напрасно они так думают… Даже если бы и ключа не было, один черт угнал бы. Веселиться, так веселиться…

— Третий! Ответь первому! — хрипит рация в машине.

Ухмыляясь, включаю двигатель. Я не тороплюсь. Медленно выезжаю со двора под сплошной пеленой дождя.

— Виноградов! Почему не отвечаешь?! — надрывается рация.

Скорее всего, Виноградов — это тот сержант. Хотя, может, и второй, — они же не представляются. Беру микрофон в правую руку, левой рулю, выезжая на проспект.

— Третий слушает! — отвечаю.

— Почему долго не выходите на связь?! Что там у вас?! — беспокоится дежурный.

У меня поднимается настроение. То изнывал от одиночества, то — отбоя нет от желающих общаться со мной.

— Занят был, начальник! — смеюсь я в микрофон. — Не до связи было как-то, знаешь. Холодно… мокро… Хреново, в общем…

— Что?! Кто на рации?!! — орет дежурный.

Представляю, как он там сейчас взвился у пульта.

— Как это — кто? — удивляюсь я. — Третий! Их же там двое было, двое и остались. А ты третьего вызываешь. Вот я тебя и слушаю…

— Твою мать!.. — не может прийти в себя дежурный от моей наглости. — Ты… Ну, я тебя!.. Немедленно покинь машину!! — наконец находит он, что сказать.

— Ага, как же! Сейчас я все брошу и под дождем своим ходом потопаю! Не в тему, начальник! Мне здесь тепло…

Можно представить сейчас рожи ментов из других мобильных групп, слушающих нашу перебранку.

— Всем патрульным машинам!! — орет в эфир дежурный. — Провести перехват преступника, завладевшего милицейским УАЗом с государственным номером 437КНВ. Бортовой номер: три.

Слышу поступающие ответы: приказание дежурного принято к исполнению.

Вот сейчас у них шухер и начнется. Нагло рулю в центр города, проезжаю мимо площади и монументального здания краевой власти постсоветской эпохи. Насколько я знаю Красноярск, другое, не менее внушительное строение на краю площади занимал бывший КГБ. Теперь, при демократах, эта организация называется иначе, но с улицы Дзержинского не переехала.

Ментовских тачек возле управы достаточно. На малой скорости гордо продефилировав мимо них, замечаю, что на проспект вылетают две полицейские машины с включенными маячками на крыше. От «жигулей» мне не уйти. Тем не менее втапливаю по газам. «По газам» — это, конечно, громко сказано. Совершенно ясно, что из идиотского патрульного корыта много не выжмешь. Шестьдесят км в час — и радуйся, что шарабан все еще не развалился на заводские составные.

Вильнув в переулок, влетаю под арку старого дома. Даже не заглушив двигатель, бросаю машину. Подхватив рюкзак, ныряю в темноту двора. Рация в «уазике» надрывается, сообщая всем остальным патрулям, что меня заметили и сейчас возьмут…

Заскочив в подъезд, шустро взбегаю на последний этаж. Вход на чердак закрыт на большой амбарный замок. Эта древняя «собака» если кого-то и может остановить, то только не меня. При помощи простейшей из набора отмычек, которые всегда имеют при себе люди моей профессии, легко справляюсь с замком.

На чердаке немногим лучше, чем на улице, — тянет холодом изо всех щелей, крыша во многих местах протекает, и вода льется ручьями. Как тут живут, на верхних этажах? Все эти здания построены бог знает в каких затертых годах, — памятуя об этом, я и не полез на чердак в том доме, откуда так быстро и с такой помпой пришлось смотаться. Но зато теперь я нашел себе занятие — померяться способностями с местной красноперой братией. Заодно и согреюсь, и время весело проведу… Пробегаю по чердаку в дальний его конец и выбираюсь через слуховое окно на крышу. Вот здесь уже нужно вести себя как можно аккуратней: во-первых, не греметь по железу, а во-вторых, смотреть под ноги, чтобы самому не загреметь вниз. По краю крыши ограждений не имеется, и скатиться с нее ничего не стоит. Точно выверяя каждое свое движение, поднимаюсь к коньку крыши. Ливень и сильнейший порывистый ветер так и норовят сбросить меня. Ну уж нет… Не для этого я сюда забрался… Хлоп! Я поскользнулся, не успел уцепиться за низкий бортик в том месте, где листы кровли стянуты между собой, и вот уже съезжаю на брюхе вниз по мокрому и гладкому, словно лед, железу, набирая скорость, как курьерский поезд. Судорожно пытаюсь ухватиться за выступы кровли. Обдираю пальцы о края листового железа. Еще секунда-и мне хана. Отпрыгался, отлазился. Остается только стиснуть зубы, чтобы ментяры внизу даже крика моего, даже стона не услышали… В последний момент, когда я практически нахожусь уже в состоянии свободного падения, правая рука машинально хватается за соломинку. Соломинка оказывается достаточно прочной — это выпирающий из-под крыши длинный ржавый крюк, бог знает для какой цели здесь вбитый, — он и спасает меня от неминуемого падения на асфальт почти с двадцатиметровой высоты. Болтаюсь, как вобла на просушке. Правда, в отличие от нее — под проливным дождем и яростными порывами холодного ветра, который безжалостно сечет лицо водяными струями. На этом чертовом доме нет даже водостоков. Зато есть чудесные крюки. Внизу суета темных фигур в длинных дождевиках. Никто из ментов, разумеется, и не подумает поднять голову, а зря — тот, кого они так усердно ищут, завис на одной руке под самым скатом крыши.

Правая рука начинает затекать. Аккуратно меняю руки и теперь вишу на левой. Будь я мартышкой, тогда, возможно, такое мое новое состояние и было бы вроде вечернего развлечения. Но сейчас я, майор группы специального назначения внешней разведки России, оказался в самом натуральном смысле на крючке… Глупее положения просто и быть не может.

Вижу, что чуть выше крюка, под самой кровлей, возле стропил, есть свободное пространство, куда можно пропихнуть ногу. Большего мне пока не требуется.

Подтягиваюсь, просовываю левую ногу в спасительную щель и носком пытаюсь зацепиться за стропило. Это мне удается. Право слово, натуральная обезьяна в сибирских широтах. Так, более-менее закрепился. Одежда на мне намокла и вместе с рюкзаком весит, наверно, почти столько же, сколько я сам. Не обращая внимания на ветер и без устали льющиеся потоки дождя, снимаю с правого плеча лямку рюкзака и перекидываю его на левый бок, придерживая локтем левой руки, держащейся за крюк, и коленом левой ноги, прочно теперь застрявшей в крыше. Чертовски неудобно висеть вниз головой и при этом еще что-то делать. Нагрузка на левую руку — колоссальная. Ничего, потерплю, лишь бы успеть расстегнуть клапан бокового кармашка рюкзака и вытащить из него специальный трос с карабинчиками.

Тонкий ремешок на кармане рюкзака отсырел и разбух, и мне его никак не расстегнуть. С третьей попытки он все-таки поддается, и я с облегчением чувствую, как прочный моток троса, утяжеленный блоками и карабинами, у меня теперь в правой руке. Я уже просто вспотел и настолько стало жарко от чудовищного напряжения во всем теле, что дождь и ветер в данный момент кажутся чем-то вроде удобного вентилятора в жаркий летний день… Но кровь приливает к голове, и в глазах начинают прыгать темные пятна. Сколько я уже так вишу? Опасный и критический момент, но я знаю, что смогу продержаться еще минуты три, если не больше. Зажав моток троса в зубах, нащупываю необходимый карабин. Поудобней зажав холодный и мокрый металл в руке, отпускаю трос из зубов и тут же защелкиваю карабин на крючке рядом с моим побелевшим кулаком. Левая рука онемела, я ее не чувствую, гляжу на нее как на чужую, как будто кто-то еще, кроме меня, держится за этот крюк… Все, трос закреплен. Ослабляю крайнюю петлю снизу и вытягиваю тросик с еще одним зажимом на себя. Через пару секунд цепляю этот карабин за поясной ремень комбеза, который и рассчитан на подобные альпинистские случаи, имея специальные металлические кольца-петли. Перебросив рюкзак, снова влезаю правым плечом в его широкую лямку. Теперь можно и передохнуть. Крюк должен выдержать, раз уж столько времени продержал на себе не маленький груз.

Уже спокойно гляжу вниз. Менты, .похоже, убрались со двора. Хрен с ними, не до них.. Левой рукой продолжаю держаться за крюк, да мне и трудновато будет ее разжать, она мертвой хваткой вцепилась в крюк. Правой рукой стравливаю трос на нужную длину. Затем цепляю руку в петлю тормозного карабина и прочно в ней закрепляюсь, обхватывая зажим так, как это требуется. Пора вытаскивать ногу. Через минуту я уже завис на руках, упираясь ногами в стену дома, пока цепляю левую кисть в петлю второго блока-зажима. Повиснув на руках вдоль стены, спускаюсь вниз, поочередно отжимая и зажимая два блока. Стальная плетеная нить тросика, поменьше основного, тянется за мной из закрытой катушки от карабина, зацепленного за крюк под крышей. Коснувшись ногами асфальта, дергаю за эту стальную ниточку, предварительно застопорив коробку барабана. Отскакиваю в сторону. Легкий звон упавшего железа на асфальт заглушают рев ветра и шум ливня. Сматываю тросики, то и дело оглядываясь вокруг. Все тихо. Угнанную мной машину полицейские забрали с собой, а жаль… Захожу в парадную. Руки дрожат, как у последнего алкаша. Нужно перекурить. Сигареты почти все отсырели. Руки вытереть нечем, так как на мне все мокрое.

Обсушив пальцы дыханием, нахожу в пачке сухую сигарету и закуриваю. Смотрю на часы.

Ого! Половина второго ночи. Неплохо я тут поболтался на высоте. Выхожу на улицу. В подъезде я вновь начал замерзать в своих насквозь промокших шмутках, а на улице как будто теплее.

Прохожу дворами в надежде увидеть какой-нибудь автомобиль с хозяином внутри. Все тщетно. Ни одной живой души, и даже менты все куда-то подевались. В одном дворе в скверике торчит невысокая бетонная будка с ребристыми металлическими вставками воздухозаборников в боковых стенах. Насколько мне известно, такие будочки являются входами в городскую систему бомбоубежищ. Поковырявшись с нехитрым запором, проникаю внутрь и спускаюсь по лестнице, сваренной из прутьев арматуры, заперев за собой дверь. Спустившись, оказываюсь в бетонной трубе, по которой если и можно идти взрослому человеку, то только на полусогнутых.

Достаю из рюкзака мощный фонарь с водонепроницаемым покрытием. Яркий свет вырывает из темноты перспективу длинного хода по трубе. Что-то быстро прошуршало под ногами. Скорее всего, крыса. На потолке — потеки неизвестного происхождения, почему-то черного цвета .Двигаюсь вперед, моим шагам вторит гулкое эхо. Труба поворачивает влево, и луч фонарика упирается в круглый стальной люк. На штурвальном колесе дверного засова — хитрая распорка с замком, утыкающаяся краями в квадратный бетонный проем. Такие же, только поэстетичней, теперь вешают на рули автомобилей. Поставив фонарик на пол, достаю отмычки и открываю замок. Сняв распорку, поворачиваю колесо до упора, — дверь отворяется. Подняв фонарик и закрыв за собой дверь, иду дальше все по той же бетонной трубе. Прохожу метров тридцать. Снова люк-дверь. Открываю. Короткий переход, и чувствую, что постепенно труба уходит вниз. Воздух здесь сухой и теплый, но не застоявшийся — где-то есть вентиляционные отверстия, обеспечивающие его циркуляцию. Но главная система вентиляции должна находиться глубоко внизу. С поверхности бомбоубежище, рассчитанное на ядерные удары, воздух не забирает.

Во мне разгорается интерес исследователя. Недавно я выступал в амплуа кладоискателя, осталось теперь попробовать себя в роли искателя подземных приключений. Похоже, что с подобными заморочками у меня все в порядке…

Большая прямоугольная бункерная дверь перегораживает проход, который как-то незаметно расширился, и теперь мне не надо пригибаться. Кручу большое штурвальное колесо-засов, — обшитая бронированными листами и, судя по толщине, напичканная внутри свинцовыми пластинами дверь плавно отворяется, — петли хорошо смазаны. Оказываюсь в просторном коридоре. Потолки высокие, и на стенах установлены плафоны, но лампы не горят. Поверху идут плотные ряды кабелей коммуникационной линии. Закрыв за собой дверь, топаю дальше. Коридор разветвляется; теперь передо мной два хода — направо и налево. Выбираю путь влево. Похоже, здесь давно не ступала нога человека — все чисто, сухо, бумажек, мусора и бутылок не наблюдается.

Иду дальше по пологому спуску. Вскоре тоннель вновь разветвляется. На этот раз сворачиваю вправо. Под подошвами моих ботинок иногда громко похрустывают бетонные крошки. Снова массивная бункерная дверь. Открываю ее и тут же выключаю фонарик. Вдалеке замечаю слабый электрический свет. Прикрываю дверь и, опустившись на корточки, снимаю рюкзак. Достаю «бизон», навинчиваю глушитель. Плохо, что не было времени почистить оружие после интенсивной работы. К тому же в него наверняка попала влага.

Прячу фонарик и, закинув рюкзак за плечи, мягко крадусь в направлении желтого пятна света. Кто там может быть? Проверяющий от службы гражданской безопасности? Ремонтники? Бродяги? Вопросов тьма, а ответ впереди, там, где свет. Иду вперед. Голосов ничьих пока не слышу, и это немного успокаивает. Источник света уже близко, он где-то сбоку, а тоннель ведет дальше в темноту. Вижу проем без дверей и оказываюсь в небольшом узком коридорчике, освещенном тусклыми лампами в запыленных плафонах.

Десяток осторожных шагов, и заглядываю в проем в стене, — большое эвакуационное помещение с откидными кроватями; в самом его конце имеется выход влево, и оттуда доносятся чьи-то негромкие голоса. Держу «бизон» наготове и, подкравшись к проему, прислушиваюсь.

— …а потом Чиж как винтанул по кустам, а у тех, в машине, только челюсти поотпадали!..

Когда рассказчик замолкает, слышится приглушенный смех нескольких человек.

— Где эти, бля, придурки ползают?! — говорит раздраженно чей-то грубый голос.

— Да не волнуйся, Михалыч, — отвечает S ему кто-то с ноткой уважения в голосе. — Чинарик все правильно сделает.

— Посмотрим, — недовольно буркает грубый голос.

— А вот, братаны, новый анекдот! Мне Леха вчера приколол, так я чуть не уссался! — слышится еще один веселый голос. — В Москве, бля, на заправку мерсятина шестисотая подкатывает, ну и в очередь встает. С понтом, культурные!.. Ну вот, бля… А впереди мерса еще две тачки очереди дожидаются. Ну, эти не навороченные, а такие, на хрен, попроще. Ну и тут, короче, — «гранд чероки» и без базара в нагляк подкатывает, влезает вперед. Ну вот… Короче, из джипа двое быков выползают, и, ясный хрен, все на рыжье, на пальцах, на понтах и глазами стригут по ближним тачкам, мол, кто не в масть рискнет хавальник открыть. Ясное дело, те, что попроще, в жопу уткнулись и в сторону дышат. Тут, бля, в мерсятине стеклышко тихо так опускается и ручка такая, с лапкой что колесо мерса, на борт, а на ней брюликов карат на тридцать… И из мерса рычат: «Эй, там, на „уазике"! Свалили на хрен!!»

Раздается дружный гогот. Смеется даже тот, кого назвали Михалычем.

На данный момент картина мне ясна. Местные бандюганы облюбовали городское бомбоубежище для обтяпывания своих дел. Не могу сказать, что парни плохо соображают. Место тихое, уединенное, и вряд ли посторонние здесь часто .бывают. Вроде бы пора и сматываться отсюда подальше, но что-то удерживает меня. В первую очередь, пожалуй, мысль, что неплохо бы переодеться в другие шмутки. Мысль очень интересная. Тем более что, судя по голосам, бандюганов человек четверо, не больше.

— …новый русский приходит в Швейцарии в банк, — продолжает травить все тот же весельчак. — Приводят его к пахану, ну, к главному банкиру. Ну, вот… Ну и наш трет, значит: «Дайте, мол, кредит сто баксов, а я вам свой „кадиллак" оставлю в залог на год. Ну, бля, у банкира шары на лоб: ни хера себе кредит! За „кадиллак" всего-то сто долларов просят. В общем, базара нет — дали нашему братану кредит сто долларов под три процента годовых. Ну, бля… А через год новый русский опять прилетает в Швейцарию, идет в банк, отдает сто баксов и сверху три процента и свою тачку забирает. Тут банкир не выдержал и к нашему: так, мол, и так, открой секрет, как можно что-то прокрутить серьезное за сто долларов? Ну, бля, они ж там врубаются за бугром, что наши пацаны хоть и не базарят как они, и жрут с ножа, а мозги имеют все-таки покруче… Ну, вот, а наш уже литряк на грудь принял в самолете и ржет над банкиром: „Да, херня, братан, просто где я другую такую дешевую стоянку на год найду?“

За стеной — снова хохот. Дело прошлое, анекдот и мне понравился. Что-что, а голова у русских работает, где можно хапнуть на халяву без проблем.

За стенкой слышно оживление и топот ног. Кто-то приехал из тех, кого здесь ждали. Черт! Сколько их тут собирается?

— Вот, Михалыч, — слышу голос кого-то из прибывших, — доставили в целости и сохранности. За целку не ручаюсь, а так — даже почти не помяли…

Слышно похохатывание в среде собравшихся.

— Долго ездили! — ворчит Михалыч. — Тебя, Чинар, посылать — себе с нервами дороже будет.

— Да, бля буду, Михалыч! — оправдывается голос. — Пока мы эту шкуру пасли, пока взяли!.. А тут погода — охереть можно. Ветрюга, ливень, и мусора в городе как с цепи сорвались. Им кто-то, видно, на хвост нехило наступил, так они до сих пор на всех кидаются! Нас, бля, тормознули — хорошо, Толик в наряде попался… Эта падла заорать хотела, так он вид сделал, что мы шмару пьяную трахать везем. Предупредил…

— Ладно, хорош бакланить!.. — прерывает его Михалыч. — А ты, че, красавица, так жмешься? Ну-ка, давай-ка сюда подгребай!

Стою, прислушиваясь. Видимо, боевики Михалыча кого-то захватили, и этот «кто-то» — девушка. Надо же, какой я сообразительный, ну просто Шерлок Холмс. Девушки пока не слышно.

—Как думаешь, киска, сколько нам твой дядька должен отвалить за то, чтобы ты домой вернулась? — ехидно спрашивает Михалыч.

Боевики ржут. Девушка молчит.

— Что молчишь? — веселится главарь. — Пол-лимона зашлет зеленью, тогда, глядишь, может, и выйдешь отсюда.

Слышна быстрая возня, затем вскрик.

— Убери руки! Подонок!! — доносится до меня девичий голос.

— Заткнись, сука! — рявкает Михалыч. Слышен глухой звук удара и падение тела на пол.

— Укусила, падла! — злится главарь.

— Давай ее, Михалыч, на круг пустим, — предлагает кто-то из его людей. — У меня «шары» умат стоят. Я ей «шоколадку» на немецкий крест разнесу!..

— Заткни метлу! — рявкает Михалыч. — Чинар!

— Да, Михалыч! — с готовностью отзывается тот, к кому обратился главарь.

— Бери своих и шементом к Елагину! Передашь, что Темный за его племянницу подарок хочет. Пол-лимона грандов — и она дома. Лавэ чтоб завтра было! Куда привозить — сам знаешь.

— Понял, Михалыч…

— Стой! Завтра к пяти часам! В десять минут шестого от этой сучки только помада останется!

— Понял, Михалыч!

— Хули понял! Дергай давай!!

Топот ног. Боевики умчались.

— А ты, падла, — не унимается Михалыч, злобствуя, — смотри, сука, как кусила! Думаешь, выйдешь отсюда?! Заебешься пыль глотать! А ну-ка, держите ее! — командует он своим парням.

Слышны шарканье ног, кряхтенье, злобный мат и отчаянный крик девушки:

— Пустите, гады! Уйдите от меня! Уйдите! Ма-ма!!!

«Ну, ладно, мальчики, повеселились и будет», — бормочу я себе под нос, врываясь в соседнее помещение.

Боевики, видимо, сидели на кроватях, которые так и остались откинутыми. В центре четверо в кожаных куртках, склонившись над девушкой, держали ее за руки и за ноги, распяв на полу. Платье на ней задрано. Между девичьих бедер стоит на коленях спиной ко мне бугай в клетчатой рубашке и джинсах. Рывком своих мощных лап он раздирает на девушке колготки и трусики. Приятели следят.

Щелчок предохранителя «бизона», и стриженые головы одна за другой разлетаются, как спелые арбузы. Михалыч откатывается к стене и замирает, вжимаясь в пол и закрывая голову руками.

Девушка, векочив на ноги, несется ко мне с безумными от ужаса глазами. Она смотрит на меня, потом резко оборачивается, и взгляд ее падает на кровать, где рядом с коричневым пиджаком лежит пистолет Макарова. Девушка бросается к оружию. Я не удерживаю ее. Схватив пистолет, она довольно умело сбрасывает предохранитель, резко передергивает затвор. На пол летит патрон, который был до этого в стволе. Девчонка не теряет времени на проверку. Следующий «масленок» уже в казеннике. До Михалыча три шага — девушка целится в него.

— Смотри, гад, на меня! — говорит она спокойным голосом.

Тот поднимает голову. Вижу, что мужику становится довольно хреново от того, что он видит. Приподнявшись, он упирается спиной в стену и вытягивает руку в направлении девушки. Меня он, кажется, не замечает.

— Ты че? Да все нормально, дуреха! Я же пошутил! — хрипит он срывающимся голосом.

Гремит выстрел. Михалыч с изумлением смотрит, как у него на животе расплывается темно-алое пятно.

— Смотри на меня! — требует девчонка. Михалыч поднимает голову. Изо рта его уже течет кровь.

Еще один выстрел, и снова в живот.

— Что ж ты делаешь? — хрипит Михалыч, на губах у него лопаются розовые пузыри.

Три выстрела подряд. Грудь Михалыча залита кровью. Все помещение уже провоняло сгоревшим порохом.

«Хль-хль-хль», — издает Михалыч звуки, отрыгивая кровь и заваливаясь на бок, дергает ногами, выгибаясь в агонии.

Девчонка подходит к Михалычу почти вплотную и разряжает весь остаток магазина ему в голову. Звинькают, рикошетя, пули, пробив голову и ударяясь о бетонный пол. Воцаряется тишина. Девушка, нагнувшись, сдирает с ног остатки колготок и подбирает с пола разорванные трусики. Я стою, опустив «бизон», и про себя удивляюсь ее спокойствию. Подойдя ко мне, она произносит тихо:

— Спасибо. Нам нужно уходить…

Пистолет с ушедшим на стопор затвором она продолжает сжимать в правой руке, а трусики-в левой. Выходим в коридор. Я веду ее тем же путем, каким пришел сюда.

— Подожди, — говорит она, останавливаясь.

Поворачиваюсь к ней. Глаза у нее закатываются, и я еле успеваю ее подхватить. Девчонка «улетела» в глубокий обморок. Разряженный пистолет выпадает у нее из руки и с гулким стуком ударяется о бетон. «Вот теперь порядок, теперь норма», — говорю я мысленно, опускаясь на колено и поддерживая девушку. Даже я, видавший всякое, был ошарашен тем, с каким хладнокровием юная леди расстреляла матерого бандита. Как будто она только этим всю жизнь и занималась… Но обморок ставит все на свои места. Страх и ненависть толкнули ее на решительные действия, но вот опасность миновала, и передо мной обычная слабая женщина. Прячу пистолет и обрывки одежды в рюкзак и жду, когда она придет в себя.

Теперь я могу ее рассмотреть. Это невысокая, но идеально сложенная блондинка с длинными распущенными волосами. Зеленое, с блестками, платье выгодно оттеняет восхитительный загар, покрывающий ее шелковистую кожу. Аккуратно рукавом стираю брызги крови с ее лица.

Девушка начинает приходить в себя. Через минуту она уже полностью отдает себе отчет в том, что произошло.

— Я убила его?

Голос у нее мягкий и глубокий.

— Лично у меня на этот счет нет никаких сомнений, — говорю ей, слегка усмехаясь. — Вы все сделали правильно.

Девушка грустно качает головой и опускает глаза.

— Это ужасно… — тихо произносит она.

— Ерунда, не берите в голову, — пытаюсь ее ободрить. — Во всяком случае, они бы с вами не церемонились, а выйти отсюда живой и невредимой шансов у вас практически не было.

— Я понимаю это… Но все равно мне очень тяжело.

— Пройдет… Нам нужно уходить отсюда, — серьезно говорю ей. — Могут вернуться те, посланные к вашему дяде или кем он там вам приходится…

Девушка кивает:

— Да. У меня из родственников здесь только мой дядя. Я уже полгода как уехала из Москвы и живу здесь…

— Как вас зовут? — прерываю ее.

— Анжела…

— Давайте так, Анжела… Вы помните, откуда вас привели сюда?

Девушка кивает и с моей помощью поднимается на ноги.

— Да, помню. Но… Я не хочу туда возвращаться. — Она с отвращением смотрит на дверной проем, откуда льется тусклый свет. Я ее прекрасно понимаю, но нам нужно идти именно в ту сторону, откуда в любой момент могут появиться посланцы уже несуществующего главаря.

— Мы можем пройти этим ходом… — показываю рукой на темнеющий тоннель впереди.

— Что вы хотите сделать? — спрашивает она, пристально глядя на свои руки, как будто видит их в первый раз в жизни. Этими руками она только что убила человека…

— Вернутся те, кого он посылал… — объясняю я, — а вас там нет…

Анжела смотрит на меня с ужасом:

— Вы и их собираетесь тоже?.. — не договаривает она.

— А вам бы хотелось, чтобы они снова попытались вас изнасиловать?

Анжела гадливо морщится.

— Никогда! — вырывается у нее, и я вижу, что она ищет взглядом пистолет. Усмехаюсь.

— Тогда пойдемте, — говорю я твердо и достаю фонарик.

Идем по темному тоннелю, который круто забирает вправо. Метров через двадцать повернув влево, вижу впереди слабый свет. Анжела молча идет со мной рядом.

— Кто вы? — вдруг спрашивает она негромко.

Каблучки ее туфель предательски цокают на все подземелье.

— Наверно, это сейчас не так и важно. Для вас я тот человек, который оказался в нужное время в нужном месте…

Девушка молча обдумывает мой уклончивый ответ. Входим в освещенную часть тоннеля.

— Кажется, нам нужно вон туда, — показывает она рукой вперед. — Сначала будет поворот налево, а потом долгий подъем… но он пологий. Потом два шлюза и — выход на улицу через какой-то то ли склад старый, то ли ангар, но пустой… Я не поняла, там темно было…

Дорогу она запомнила хорошо.

— За вас, Анжела, действительно выплатили бы такую сумму? — удивляюсь я. Девушка фыркает:

— Они приехали из Москвы и, видно, связались с местной бандой. Чинарик этот — он из местных. А моя сестричка… — девушка еще раз фыркает. — Скорее всего, она кому-то наболтала, что я уехала к своему дяде в Красноярск, а он тут крупный бизнесмен, миллионер. У меня ведь были неприятности в Москве. Там за мной увивался один тип… Все бы ничего, но только он самый настоящий бандит, и у него целая армия таких же, как он. Он меня просто достал своей наглостью, и я его послала подальше… Тогда он стал мне угрожать, и я решила уехать. А то этот Белый…

— Кто-кто? — удивляюсь я. — Андрей Викентьевич? С фамилией, похожей на имя его подручного?

Девушка смотрит на меня с удивлением, не понимая, кто же я такой, что знаю ее московских знакомых.

— Да. У его помощника имя — Гарик… — подтверждает она. — А вы их знаете?

— Знал… А как Гарик?

Девушка улыбается:

— Гарик — это совсем другое. Он, может, с мужиками и крут, но с женщинами наивен, как ребенок. Да у него и жена такая… Тихая, хорошенькая и скромная. Он от нее без ума. Я Олю хорошо знаю…

Ну что ж, еще раз убеждаюсь, что в Гарике я не ошибся.

— Вы можете смело ехать в Москву, — заявляю ей уверенно. — Белого убили в его собственном доме у Истринского водохранилища… Гарик сейчас заправляет всеми делами. Думаю, у вас, Анжела, с ним проблем не будет.

— Правда?! — как-то по-детски доверчиво спрашивает она.

Молча киваю.

— Но кто же вы?

— Спросите у Гарика о нашей прогулке как-то вечером из бильярдной к его друзьям, — отвечаю ей.

Девушка молчит, но я чувствую, что она запомнила мой ответ. Мы уже почти у цели. Пройдены две шлюзовые двери, и длинная финишная прямая заставляет идти, согнувшись в три погибели. Впрочем, это касается только меня. Девушка лишь слегка пригибается.

— Так вы не ответили насчет своего дяди, — говорю ей, не оборачиваясь. Анжела фыркает:

— Мне предоставлена здесь однокомнатная квартира. Разумеется, на время. Это все, что дядя для меня сделал. Денег он мне никогда не предлагал, да я и сама не просила. Я работаю пока танцовщицей в местном элитном клубе. Нахалов, конечно, много, но в основном публика респектабельная и за рамки не выходит. Так что я сама зарабатываю себе на жизнь. А дядя не даст им ни копейки и вряд ли пальцем пошевелит, чтобы меня найти. Пропала так пропала… Баба с возу — кобыле легче…

Неплохой родственник у девушки, хотя, возможно, она и сгущает краски. Впрочем, это ее дело. Наконец выбираемся наружу и оказываемся в помещении, напоминающем ангар, только стены здесь выложены кирпичом. С потолка льются потоки воды, ветер завывает в строительных конструкциях, и от непросохшей одежды и перепада температур меня невольно передергивает.

Показываю Анжеле на большую груду битого кирпича в дальнем углу. Ворота в той стороне. Выключаю фонарик.

— Нам придется посидеть здесь и подождать… — говорю ей и веду девушку за собой.

Выбираю уголок посуше, но чтобы не было видно от входа. Быстро сооружаю из кирпичей нечто вроде скамейки. Сняв с себя ветровку, надеваю ее на Анжелу. Она благодарно улыбается. Присаживаемся. Груда колотого силикатного кирпича надежно прикрывает нас. К тому же в этом углу почти нет ветра.

— Что здесь за место? — интересуюсь у девушки.

Она зябко жмется ко мне. Положив автомат себе на колени, обнимаю ее одной рукой. От девушки приятно пахнет жасмином, и сейчас ее пушистые волосы нежно щекочут мне лицо.

— Кажется, какое-то заброшенное производство… — отвечает она, уткнувшись мне в грудь носом. Чувствую, что ее слегка знобит. Возможно, от холода, а может, это нервы.

— Не волнуйтесь, — говорю ей как можно мягче. — Скоро поедете домой…

Девушка согласно кивает. На улице слышен шум автомобильного двигателя.

— Сидите здесь тихо, что бы ни случилось, не вылезайте, пока все не закончится… — говорю ей. Отстранившись, поднимаюсь и бегом пересекаю пространство ангара. Останавливаюсь за высоким металлическим щитком от какого-то станка.

Слышно, как скрипят ржавые петли металлической калитки в воротах. В щель вижу, что в ангар входят три человека. Парни быстро приближаются. Оружия в руках у них нет. Когда посланцы Михалыча проходят мимо моего укрытия, выступаю им навстречу, держа «бизон» наготове.

— Чинарик? — спрашиваю идущего впереди высокого худого парня.

Троица в растерянности застывает на месте.

— Я… — удивленно тянет он. — А ты кто?.. Это вопрос мне задают постоянно. Я уже привык на него не отвечать. Усмехаясь, подхожу ближе.

— Привет хотел тебе передать… От Анжелы.

— Атас, пацаны! — гаркает Чинарик и, отскочив назад, тут же падает на пол, одновременно выхватывая пистолет.

Его парни так же резво отпрыгивают в разные стороны. «Неплохо для любителей», — оцениваю реакцию боевиков, но мой «бизон» уже в работе. Чинарик судорожно выгибается под ударами пуль. Достаю еще одного боевика, — он, в момент своей перегруппировки стоя на четвереньках, получает три пули в голову. Последнему почти удалось вытащить пистолет, но скинуть его с предохранителя он не успевает. Горячий свинец отбрасывает парня к стене, по которой он и сползает на пол.

Возвращаюсь за Анжелой. Девушка сидит в углу, спрятав лицо в ладони.

— Пойдем быстрее… — говорю ей. Выходим на улицу. Перед входом стоит черная, сливающаяся с сумерками «девятка». Дверцы открыты, но ключа в зажигании нет. Возвращаться в ангар за ключом мне не хочется. Ударом автомата разбиваю пластмассовое покрытие рулевой колонки и, отыскав нужные проводки, соединяю их. Как только двигатель заводится, разъединяю проводки, чтобы нормально работал генератор.

— Куда ехать? — спрашиваю у Анжелы. Та все еще пребывает в прострации.

— Анжела!! — зову ее.

— Езжайте, я покажу, — очнувшись, отвечает она.

Глава двадцать девятая

До дома Анжелы добираемся без приключений. «Девятку» я бросаю в соседнем дворе.

Анжела приглашает меня зайти. Квартира у нее обставлена со вкусом и чисто по-женски. Уже из прихожей чувствуется аромат девичьей спальни.

Вхожу в кухню, сбросив в прихожей свои не очень чистые, но зато бесконечно мокрые ботинки.

— Как мне называть тебя? Спаситель? — улыбается мне Анжела. Она уже почувствовала себя дома.

— Герасим, — отвечаю я и плюхаюсь на мягкий кухонный уголок.

— Я быстро, Гера, — говорит девушка извиняющимся тоном, — переоденусь и приму душ. Ты посидишь пока?

— Да, конечно… — киваю ей. — Дайте мне телефон вашего дяди — я отменю выплату…

Анжела пишет номер телефона на листке и подает мне.

Достаю из рюкзака свой спутниковый аппарат.

— Это что, — удивляется девушка, — сотовый такой?

Отрицательно мотаю головой и смотрю на часы. Половина пятого утра.

— Это мой такой… — шучу я.

Анжела, хмыкнув, выходит из кухни. Отзваниваюсь и сообщаю ее дяде, который, как мне показалось, спокойно спал, что с его племянницей все в порядке и никому ничего платить уже не требуется.

— Вы кто? — удивляется дядя.

— Друг, — бросаю ему и отсоединяюсь. Нужно бы почистить оружие, но чувствую, что у меня слипаются глаза и веки наливаются свинцовой тяжестью. Кухня начинает расплываться перед глазами. В коридорчике вижу Анжелу, удаляющуюся в ванну с полотенцем в руках. Автоматически достаю из рюкзака «глок», загоняю патрон в ствол и, засунув пистолет за пояс, продолжаю со слабым интересом наблюдать за метаморфозами, происходящими с кухней…

— Гера! Гера! . — кто-то настырно трясет меня за плечо.

Хочу отогнать этого назойливого типа, но лень. Открываю глаза и вижу перед собой чьи-то ноги. Ноги, оказывается, — мои. С трудом поднимаю тяжелую голову. Так я и спал — сидя.

Рядом стоит, улыбаясь, Анжела. Она вся благоухает шампунями и кремами. На ней белое платье, которое обтягивает ее фигурку, как чулок стройную женскую ножку. Анжела — просто очаровательная малышка. У нее великолепная грудь и восхитительные бедра.

— Ты даже сама не знаешь, насколько ты чертовски хороша! — бурчу я, обтирая рукой губы, которые спеклись за время моего провального сна.

Анжела смеется:

— Мне нравится, что ты, еще не придя в себя, делаешь дамам комплименты, а не хватаешься за оружие. А теперь иди в ванную…

Не помню, когда мы перешли на «ты». Мне без разницы. Тащу за собой рюкзак. Анжела снова хохочет. Надо же, как быстро у нее поднялось настроение.

— Да оставь ты свою торбу! — веселится девушка. — Никто не украдет твой любимый автомат! Или, может, у тебя там золото?!

Молча киваю, мол, да, у меня там золото.

— Так вы у нас, оказывается, наследный принц! Принц подземелья! Очень романтично… — Анжела делает шутливый реверанс. — Позвольте, Ваше Величество, я запихаю вашу поклажу к себе под кровать, чтобы вы не волновались. Там надежней, чем в банковском сейфе, — заверяет она смеясь.

Отдаю ей рюкзак и вхожу в ванную. Анжела показывает, чем я могу здесь пользоваться.

Побриться мне действительно не мешает. Вот только ничего из мужских вещей у нее нет. Она говорит, что мужиков в доме не держит. Будем пользоваться тем, что есть.

«Глок» остается со мной в ванной. Я с удовольствием предаюсь водным процедурам. Судя по часам, я проспал, пока Анжела купалась, больше часа. Стоя под струями контрастного душа, ощущаю себя свежим и полным жизненных сил.

После душа влезаю в халат, который дала мне девушка. Это, она сказала, ее самый большой халат. На мне он сидит как рубашка, причем рубашка очень короткая и которая всюду трещит по швам. Руки торчат из рукавов почти по локоть.

Смотрю на себя в зеркало и ухмыляюсь. Когда я в таком виде появляюсь на кухне, Анжела, согнувшись от смеха пополам, лезет под стол. Но я не обращаю на нее внимания. Пусть себе веселится на здоровье. Зато на столе столько всего… Ух! И с зеленью, и с мясом… Сбылась мечта идиота. Нет, все-таки недаром я ползал по бомбоубежищу и болтался под дождем на крючке.

Набрасываюсь на еду. Анжела вяло ковыряет вилкой в тарелке, но больше наблюдает за мной.

— Где же ты так проголодался? — удивляется она. — Ты что, живешь в том подземелье, что ли?

— Угу… Угу… — киваю я с набитым ртом.

— Робин Гуд красноярских подземелий… — мечтательно улыбаясь, произносит Анжела, но тут же вскидывается: — Да подожди же ты!

Она, быстро поднявшись, отбирает у меня тарелку.

— Нельзя же есть селедку с пирожными… — возмущается Анжела, еле сдерживая смех при виде моей обиженной физиономии.

— Пофему нефьзя?.. — еле проговариваю, пережевывая. — Офен дафе мофно…

— Ешь пока вот это… — показывает Анжела. — Десерт и чай — вместе. Может, тебе курочку еще в микроволновке сделать? — осторожно интересуется она.

— Угу… Угу! — показываю ей большой палец, мол, отличная идея.

— Господи! — Анжела смеясь отходит к буфету. — Прям зверь какой-то…

Потом мы пьем чай, и мне кажется, что я сейчас лопну. Но все обходится благополучно, и у Анжелы находится даже пачка дамских сигарет. Сигареты, конечно, не ахти какие, но все же лучше, чем ничего.

— А все-таки, Гера, кто ты и откуда? — вновь спрашивает Анжела.

Ох, уж это женское любопытство… Гляжу в окно и вижу, что дождь кончился и только ветер пока еще продолжает меряться силами со всем человечьим миром. На вопрос Анжелы я не отвечаю.

— У меня только одна кровать… — сообщает мне она с деланным огорчением.

— Ты маленькая, ты мне не помешаешь, — смеюсь я, докуривая сигарету;

Девушка тоже смеется:

— А ты скромный…

— Всегда ценил в себе это качество… — бурчу я, раздавив окурок в пепельнице и поднимаясь. — Ну, я пошел… — объявляю ей и топаю в спальню.

Кровать большая, двуспальная, и так приятно растянуться на шелковой прохладной простыне. Давно я так не отдыхал, и думать сейчас ни о чем не хочется.

В комнату входит Анжела и останавливается перед кроватью. В ее глазах такое…

Она что-то сделала у себя за спиной, и платье, мягко соскользнув, упало к ее ногам. Анжела стоит передо мной совсем голая. Бледный утренний свет оттеняет нежные полукружья ее твердых, высоких грудей с набухшими розовыми сосками, плавные изгибы изумительного тела с шелковистой, гладкой кожей. Она как-то по-особому грациозно восходит на кровать и, опустившись, осторожно стягивает с меня одеяло. Я чувствую, как во мне нарастает возбуждение, и, уже не в силах совладать с собой, протягиваю к ней руки и мягко привлекаю к себе.

Ее рот, теплый и нежный, дарит мне сладкий поцелуй. Анжела с трудом переводит дыхание, когда я на мгновение отрываюсь от ее губ.

— Ты… — только и произносит она. В следующую секунду наши тела сплетаются в яростном объятии. Девушка блаженно стонет, когда я медленно вхожу в нее, и уже не сдерживает себя. Кажется, ее исступленные крики переполняют весь дом. Кончаем мы одновременно, и Анжела на несколько секунд теряет сознание. Потом, придя в себя, смотрит на меня слегка помутившимся взглядом.

— Ты прелесть… — шепчет она и целует мою руку.

Потом все начинается сначала. Засыпаем мы лишь часа через три, когда на улице уже светит солнце и стих ветер. Прежде чем отрубиться, я, поглядев на часы, успеваю подумать, что время — почти десять утра и неплохо бы сходить в магазин и купить себе что-нибудь из одежды…

Проснувшись, первым делом отмечаю два обстоятельства: Анжелы в спальне нет, и электронные часы на туалетном столике показывают шестнадцать тридцать дня. Пора вставать. В дверях появляется улыбающаяся Анжела, Она присаживается на кровать и нежно гладит меня по щеке. У меня словно ток проходит по телу, настолько она меня возбуждает…

— Я бы никогда тебя отсюда не отпустила, — улыбается Анжела. — Но ведь мы обязательно встретимся в Москве?

— Обязательно.

Рывком поднимаюсь и иду в ванную. Анжела меня победила, черт возьми! Впрочем, это, наверно, и к лучшему. Я чувствую себя заново рожденным. Прекрасное ощущение.

Когда после душа я вхожу в комнату, меня ждет сюрприз.

— Я сбегала и купила тут для тебя… — сияет Анжела, довольная произведенным впечатлением.

На кровати лежит новенький темный элегантный костюм в едва заметную полоску, модная дорогущая рубашка со всевозможными наворотами пуговок, косых манжетов и прочего, мягкие кожаные туфли… В общем, полная экипировка, вплоть до нижнего белья. Анжела выкинула кучу денег — она купила все эти вещи в элитном магазине.

— Это же предельно дорого… — укоряю ее. — А тебе предстоит возвращаться в Москву.

— Глупости… — говорит девушка, приникает ко мне и трется щекой о мой живот. — На дорогу денег мне хватит, а большего и не надо.

Поднимаю ее на руки и целую. Девушка страстно обнимает меня. В итоге одеться я смог только через час. —С удовольствием рассматриваю себя в зеркало. Просто денди какой-то!..

— Ты великолепен! — не может сдержать восхищения Анжела. Она веселится, как ребенок.

Благодарю ее и целую. Чертовски жаль с ней расставаться.

Достаю рюкзак из-под кровати. Черт! Совсем вылетело из головы, — надо же почистить оружие! Похоже, теряем квалификацию…

— Анжела! — зову девушку, и та быстро прибегает из кухни на зов.

— Да, милый?

— У тебя нет никакой лишней сумки, чтобы мне переложить пока все из рюкзака?

Девушка, кивнув, быстро бросается к шкафу и достает оттуда небольшой, но вместительный пластиковый чемодан. Он подходит мне как нельзя лучше. Достаю специальный водонепроницаемый футляр и, открыв, вытаскиваю две толстые тугие пачки с президентами. Кладу банкноты на кровать и показываю на них Анжеле.

— Это тебе, малыш, на первое время в Москве… — говорю я, глядя с усмешкой на застывшую в немом изумлении девушку.

— Ты правда принц? — наконец произносит она.

— Нет, я просто бродяга… — почти не вру ей.

Девушка садится на кровать и смотрит, как я перекладываю свои вещи из рюкзака в чемодан.

Увидев брусок золота, она уже не удивляется, а только тихо произносит:

— Не зря я все-таки приехала в Красноярск. Иначе я бы тебя никогда не встретила…

Глава тридцатая

Анжела дала мне кусочки ненужных тряпок, и я тщательно протер все свое оружие. Прочистил стволы специальным, предохраняющим от коррозии раствором. Успокоился только после этой операции. Снова наполнил патронами опустевшие шнеки «бизона».

Анжела не отходит от меня ни на шаг и просит разрешить ей почистить «глок». Даю девушке пистолет, а сам, взяв «спутниковую» трубку, выхожу на связь с генералом.

— У тебя все в порядке? — спрашивает Степаныч.

Отмечаю про себя, что голос у него какой-то напряженный.

— Все нормально. Нашел подтверждение нашей цели.

— Тебе придется теперь самому принимать решения, но долго не задерживайся с этим делом, — просит генерал.

— Что случилось?

— Наше отделение перестало существовать… — глухо говорит «батя».

— Как? — не могу поверить услышанному.

— Долго объяснять. Расскажу при встрече. Вкратце — обложили войсками. С боем уходили в Финляндию. Ушли катакомбами. Я сейчас буду постоянно в «Платто». Вот так вот, Герасим.

Понимаю, что мир перевернулся. Смотрю куда-то перед собой невидящим взглядом. Анжела затихла, почувствовав, что у меня неприятности, и выжидающе смотрит на меня, застывшего с трубкой в руках.

— Как у тебя с семьей? — спрашиваю молчащего шефа.

— Норма. Я успел их перебросить заранее. Я знал, что может случиться что-то подобное, и поэтому нас врасплох не застали.

Молодец, «батя»! Нас так просто не возьмешь.

— Люди?

— Тоже норма. Со мной ушли все. Один только ранен. Народу там положили… Но это не наша вина. Жора твой отличился — он и ранен. Прикрыл парень меня, — говорит генерал тихо, но уже с веселыми интонациями в голосе.

Значит, Старик во Франции. «Платто» — это отель, купленный нами в горах, в департаменте Приморские Альпы, в Ницце…

— С «Чащей» все в порядке, — продолжает шеф. — Можешь в любое время рассчитывать на помощь. Сейчас там четыре звена. Туда я перебросил только «стариков»…

Отлично! Четыре звена — это двадцать человек, способных в считанное время захватить любой объект в любом месте земного шара, пусть даже это будет Белый дом или Кремль…

— «Спутник» наш, — говорит генерал. — Но даже если с ним что-то случится, переключишься на систему «Рамзес», — там полный порядок.

— Все понял…

«Рамзес» — это еще один хитрый ход Степаныча, предусматривающего любые ситуации на много лет вперед. Эта спутниковая система запущена нами через посредников в Египте. Хрен о ней кто догадается…

— И еще… — после паузы говорит Степаныч. — За всем отделом теперь идет охота. Архивы мне из Москвы, сам понимаешь, было не вытащить. Ребят начали отстреливать. Погибли двое. В Брюсселе — Никонов и в Стокгольме — Юдин. Не было никакой возможности их предупредить. Еще четверо могут быть «под колпаком». Мы пока не в состоянии с ними связаться, но делаем все возможное, и уже ушли «тени» для прикрытия.

— Откуда накатила волна?

— Частично из Москвы. Не тяни долго, Герасим, — просит «батя». — Мы сможем выиграть. Я уверен! Но и оставлять им то, что ты делаешь, нельзя. Иди до конца.

— Все понял. Раз они хотят войны — они ее получат! — заверяю я .генерала.

— У нас у всех один настрой, — смеется «батя». — Удачи! До связи.

— До связи.

Отключив трубку, еще некоторое время сижу, осмысливая услышанное. Вот оно — началось. Началась война. Противная сторона также понимает, сколько ей придется задействовать сил и средств, чтобы попытаться уничтожить всю «кухню» Степаныча. Затраты будут колоссальными с обеих сторон, но у них, видимо, есть резервы в бюджете, раз они пошли ва-банк. И все же мне кажется, что легче захватить Европу, чем перебить наш отдел. Что ж, время расставит все по своим местам. А пока впереди — жестокая борьба двух систем. Бой на полное поражение одной из сторон. Зная Степаныча, уверен — альтернативы не будет. Наша прямая задача — выиграть и выжить, выжить ценой гибели противника. Этому нас и учили…

Подмигнув Анжеле и поцеловав ее в макушку, беру пистолет из ее рук и, вставив обойму, прячу «глок» за пояс, в спецкобуру.

— Ты опять на войну? — грустно спрашивает она и, обнимая, просовывает руки мне под пиджак.

— Я с нее и не возвращался, — честно говорю ей, поглаживая пушистые, пахнущие мятой, шелковистые волосы девушки.

— Береги себя… Я тебя очень прошу… — говорит она, поднимая ко мне большие ясные глаза.

Отвечаю ей, что все будет в порядке. В это время раздается дверной звонок.

— Это, наверно, дядя, — вздрогнув, говорит Анжела и убегает открывать.

Захлопнув чемодан, пинком загоняю его под кровать.

В коридоре слышны мужские голоса. Их интонации мне не очень нравятся. В комнату входит растерянная Анжела, а вслед за ней пятеро мужиков. Всем — лет под тридцать, крепкие, с пустыми, ничего не выражающими глазами.

— Ты тоже собирайся! — рявкает мне один из вошедших, отводя якобы невзначай полу пиджака, чтобы я увидел висящий в плечевой кобуре пистолет.

Смотрю на него с усмешкой. Мужик даже не подозревает, что из всех пятерых он — первый, кого я решил отправить на тот свет.

— Что вы здесь раскомандовались?!! — возмущается Анжела. — Выйдите отсюда! Я сейчас позвоню дяде и узнаю, зачем он вас, таких, сюда послал!

Она подходит к телефону и быстро набирает нужный номер. Я внимательно слежу за реакцией вошедших. Они стоят не дергаясь. Только двое из них могут представлять реальную угрозу. Я сужу по наитию, которое меня никогда не обманывает…

— Это Анжела! — кричит девушка в трубку. — Почему ко мне .врываются какие-то люди и сообщают, что хамят от твоего имени?!!

Мужики, рассредоточившись по комнате, мрачно ухмыляются, глядя на девушку.

— Как это?! Да ты в своем уме?!! — кричит Анжела, чуть не плача. — Никого я к тебе не посылала! Меня вообще чуть не убили! Не смей так со мной разговаривать!!!

Все это мне уже начинает надоедать. Подхожу к девушке и беру у нее трубку. Анжела, рыдая, опускается в кресло.

— Что вы хотите от девушки? — спрашиваю спокойно, прерывая поток ругательств на том конце связи.

— Кто у телефона?!! — рычит чертов дядя.

— Неважно… Зачем ты прислал сюда так много своих шавок? — интересуюсь у него.

Боевики, услышав, как я их обласкал, настораживаются и злобно щерятся в мою сторону. Они бы меня сейчас разорвали на месте, но уверены, что никуда я не денусь.

— Я не собираюсь с тобой пререкаться по телефону! — орет голос в трубке. — Если хочешь остаться в живых, лучше делай так, как тебе говорят!!

— Это ты зря сказал… — говорю тихо и кладу трубку.

Двоих я убираю «начисто», молниеносным выпадом двух рук разбивая им кадыки. Третий падает от проникающего удара под сердце, четвертого сношу, дробя ногой его печень. Пятый выхватывает пистолет, но через мгновение его же ствол влетает парню в рот, кроша ему зубы. Он падает к моим ногам с раздробленным носовым хрящом, ушедшим глубоко в его мозг.

Анжела взирает на побоище с кресла, поджав ноги и держа руки возле лица.

Вытаскиваю чемодан из-под кровати.

— Собирайся, малыш, — говорю ей, улыбаясь. — Сейчас поедем в аэропорт. Вылетишь в Москву вечерним рейсом.

Анжела, опасливо косясь на разбросанные по комнате трупы, боком подходит ко мне.

— А они?.. — спрашивает она тихо.

— Хочешь их забрать с собой? — удивляюсь я. — Потом очнутся и уйдут, — вру ей. — Быстро собирайся.

Пока Анжела, осторожно перешагивая через тела боевиков, добирается до своей сумочки, вытаскиваю у одного из парней ключи от машины. Анжела собралась мгновенно. Запихиваю ей в сумочку деньги, и спускаемся вниз.

Возле подъезда стоят две темно-синие «БМВ» пятьсот тридцатой серии. Нажимаю кнопку на брелоке, и крайняя слева отвечает мне тихим щелчком поднявшихся дверных кнопок центрального замка.

Отъезжаем от дома. Анжела, поверив, что все боевики остались живы, смотрит на меня с восхищением.

— Ты просто машина какая-то!.. — говорит она, смеясь.

Улыбаясь, хлопаю по рулю «БМВ»:

— Машина — вот она… машина девушек любить не может, она их давит.

Анжела корчит смешную рожицу:

— А вы оказывается, Ваше Высочество, к тому же еще и пошляк!

— Чему можно научиться под землей?.. — смеюсь я. — Я — старый солдат, и не знаю слов любви… — говорю хрипло, подражая голосу артиста из известного фильма.

— Ты прелесть! — обнимает меня Анжела, не обращая внимания на дорогу. Женщина…

Девушку я проводил до аэропорта и дождался отлета ее самолета. Она мне дала адрес своего дяди. Хочу его навестить.

Возвращаюсь к дому, откуда мы недавно выехали, и, взяв из багажника все необходимое, поднимаюсь наверх.

Вхожу в квартиру. Здесь все осталось, как было. Тела в комнате. Вытряхиваю на пол из всех ящиков бумажки, фотографии и прочую мишуру, оставшуюся, от Анжелы, и обливаю квартиру бензином из двадцатилитровой канистры. Бросив канистру в прихожей, выхожу на лестничную площадку и прислушиваюсь. На лестнице пока все тихо. Поджигаю клочок газеты и забрасываю его в коридор. В прихожей тут же вспыхивает яркое синее пламя.

Захлопываю дверь. Пока потушат, все почти сгорит, а что не сгорит, то испортят сами пожарники. Забираюсь в «бомбу» и еду в гости к хорошему дяденьке. Плевать мне на все его заскоки и кто он в этой жизни. Во избежание дальнейших недоразумений, а таковые могут быть, я собираюсь «зачистить» и эту сторону —'моей красноярской эпопеи. На кой черт мне ждать, пока этот дядя достанет свою племянницу в Москве и начнет ее пытать. Во-первых, я не могу позволить ему издеваться над Анжелой, а во-вторых, так мне самому будет спокойней.

Анжела дала два адреса: один городской, второй — в пригороде. Дядя, скорее всего, в коттедже за городом. Туда и направляюсь. Коттедж расположен недалеко от трассы на Дивногорск, и нахожу его быстро. Анжела мне четко объяснила, как сюда добраться.

Места тут живописнейшие, и неподалеку протекает Мана с ее известными водопадами.

Коттедж в меру навороченный, но выглядит все-таки поскромнее, чем торчащие вокруг здания-монстры местных красноярских нуворишей. Подъехав, сигналю у ворот. Мне открывают. Охранник даже не пытался заглянуть в машину. Видимо, отлично ее знает, да и рассмотреть снаружи, кто находится в салоне, сквозь тонированные стекла «БМВ» практически невозможно.

Проехав по подъездной широкой аллейке с молодыми пушистыми пихтами по обе стороны, загоняю машину в гараж под домом. Выйдя из автомобиля, вижу, что меня никто не встречает. Странно. Впрочем, я не гордый. Может, хозяина нет дома? Мониторов в гараже не наблюдается. Тоже неплохо. Достав «бизон», навинчиваю глушитель.

Через боковую дверь гаража прохожу внутрь коттеджа. Поднявшись по небольшой лесенке, оказываюсь в бильярдной. За столом с кием в руках двое. Один, судя по описанию, и есть дядя Анжелы. Второй вроде бы его секьюрити, в брюках и белой рубашке, в наплечной кобуре висит тяжелый двенадцатизарядный «грач».

Охранник, увидев меня, тут же тянется к пистолету.

«Бизон» ворчит, и белая шелковая рубашка обагряется кровью. Толстяк, выпучив глаза, пятится к окну.

— Ты посылал за племянницей? — спрашиваю его на всякий случай.

— Да… Н-но я н-не… — трясутся его жирный подбородок и пухлые щеки.

Слушать его мне некогда. Тяжелые пули дырявят толстяка с противным чмоканьем, словно какой-то хищник пожирает падаль…

Возвращаюсь в гараж и вывожу «БМВ» наружу. В доме все спокойно. Никто не пытается меня преследовать или поднять тревогу.

Открыв окошко со своей стороны, еду к воротам. В будке охранника только один пятнистый тип. Он подходит к машине. «Бизон» кашляет, и охранник, споткнувшись, падает на ровно подстриженный газон. Сам открываю ворота и покидаю территорию коттеджа.

Убравшись на приличное расстояние, соединяюсь из машины по спутниковой связи с «Чащей». Переговорив коротко в одним из моих старых приятелей, дежурящим сейчас на общей связи, прошу вызвать историка. Обменявшись с ним приветствиями, объясняю, что именно я нашел.

— Это замечательно, Герасим! — радуется Сперанский, словно дитя малое. — Опишите подробней то, что вы нашли в коробочке помимо леденца.

Обстоятельно описываю ему брошь, держа ее в руке. Историк слушает меня внимательно, не перебивая. Закончив, жду, что он скажет.

— Я так примерно и догадывался, — говорит он наконец после продолжительной пау зы. — Теперь я все понял. Слушайте. По знакам на этой броши — место должно находиться в горной Шории. А леденец… полковник оставил его не ради шутки, Герасим. Все дело в том, что… вы можете подождать пару минут, пока я принесу все необходимое?

— Да, конечно. Не беспокойтесь. Небольшая пауза. Я использую ее, чтобы прикурить сигарету.

— Так вот… — снова слышу голос историка, — у меня здесь карты со старыми названиями…

Слышно, как он там шелестит бумагами.

— Ага! Вот! Это озеро! В переводе со старошорского оно называется «Сладкое»…

Теперь и мне все становится понятно. Неясен только один момент: где там золото?

Об этом и спрашиваю у историка.

— Мне думается, что оно спрятано в озере. Полковник ничего не зарывал. Он просто его затопил.

— Мне нужны координаты, Афанасий Сергеевич, — говорю ему. — Передайте карту дежурному, остальное он сделает сам.

— Хорошо. Я сейчас так и поступлю. А вы не хотели бы поговорить с Катей? — интересуется он добродушно.

Про Катю я и забыл… Даже не знаю, что ему ответить.

— В следующий раз, Афанасий Сергеевич. Сейчас просто некогда. Передайте ей мои самые теплые пожелания!

— Обязательно передам! До свиданья! Через семь минут я, подключив «атлас» к спутниковой трубке, переписываю координатные данные прямо на электронную карту. Так будет проще.

Договорившись о связи, отсоединяюсь. Теперь дело за малым — найти золото, но сначала нужно добраться до места, где оно предположительно находится, а это задача не из простых.

Достаю из чемоданчика объемистый футляр и вытаскиваю необходимый инструмент чистые «корочки» удостоверений и еще многое, что мне может сейчас понадобиться.

Через сорок минут меня трудно узнать. Парик изменил цвет волос и прическу. Красивые усы «сидят» как родные. Контактные линзы изменили цвет глаз. Тонкий шрам пересекает левую щеку. На такую рожу у меня уже имеются заранее заготовленные фотографии. Теперь две из них красуются на документах.

В удостоверении, абсолютно подлинном, если не считать того, что оно изготовлено только сейчас, я представлен как майор Федеральной службы безопасности из Центра, то бишь из Москвы. Фамилия, которая значится в удостоверении, существует в том аппарате совершенно официально. Такой человек есть, но он — не я…

Выезжаю на трассу. Через Красноярск возвращаться не придется. Держу курс на Дивногорек, через который трасса идет на Абакан, а оттуда уже дальше, на границу с Кемеровской областью, в таежные дебри горной Шории. Ну, что ж —'Вперед! Как там пелось в старом вестерне: «Золото манит нас, золото, как всегда, манит нас!..»

Конец

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать девятая

Глава тридцатая

Реклама на сайте