«Размороженная зона»

Размороженная зона (fb2) - Размороженная зона (Блатной [Серегин]) 1548K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Михаил Георгиевич Серегин

Михаил СЕРЕГИН Размороженная зона

1

Осень в Колымском краю – совсем не то же самое, что в европейской части России. Здесь в это время года нет ни дождей, ни листопадов – на землю давно и прочно лег снег, а температура воздуха не поднимается выше минус двадцати.

Да и это только в самом начале сентября, а дальше отличить колымскую осень от зимы и вовсе нельзя. Неяркое солнце почти не греет. Оно кажется совсем маленьким и далеким, на него можно спокойно смотреть не прищуриваясь, и даже не верится, что этот же маленький шарик светит над тропиками, над экватором. Мир становится монохромным, в тундре царствует белый цвет, цвет покрывшего все снега. Ни звука, ни движения. Только иногда со стороны виднеющихся на горизонте сопок налетает короткий порыв холодного северного ветра. Он поднимает в воздух мелкую снежную пыль, несет колючее облако над тундрой и, неожиданно выбившись из сил, снова роняет. И опять все тихо, неподвижно и неизменно. Жизнь в тундре на это время замирает и прячется. До того времени, когда короткая весна и лето растопят снег и сделают тундру пригодной для жизни, остается десять долгих месяцев, прожить которые очень непросто.

Но есть все же одно исключение из этого правила. И это исключение – человек, вторгшийся в жизнь сурового дикого края. В паре километров от заснеженных сопок, посреди белой равнины, виднелось несколько темных пятен. Это был лагерь. Один из многих лагерей, расположенных в Магаданской области, ничем на первый взгляд не примечательный. Судя по архаического вида вышкам для часовых, стоявшим по углам обтянутого колючей проволокой высокого забора, лагерь был довольно старым, может быть, помнившим времена наркомов – Берии или даже Ежова. Это тоже было совершенно нормально, с тех пор новых лагерей на Колыме не строили и тех, что есть, было вполне достаточно, большую часть даже закрывать пришлось.

Над лагерем поднималось несколько столбов густого черного дыма, быстро растворяющегося в сером небе. В стылом воздухе раздавался хриплый лай овчарок и невнятные окрики конвоиров, гнавших зэков на утренний развод.

– Пошевеливайся! – рявкнул здоровенный детина в новеньком тулупе, поддавая кулаком между лопатками отставшему от своей колонны зэку. Тот бросил на конвоира злобный взгляд, но ускорил шаги. Конвоир явно был новеньким и поэтому особенно рьяным, не успевшим, видимо, еще осознать, что практически он находится с зэками в одних и тех же условиях – север есть север, а лагерь есть лагерь. Разница только в том, что зэки знают, за что они здесь, а ему просто так уж повезло.

Привычно успокоив себя этими мыслями, зэк встал в общий строй, переминавшийся с ноги на ногу на плацу. Было холодно – минус двадцать пять, а держали здесь их уже дольше, чем обычно, и отпускать пока явно не собирались. Вообще все шло не как всегда. Даже конвоиров было раза в три больше, чем в обычные дни. В лагере, где жизнь размеренна и предсказуема, любое изменение мгновенно вызывает интерес и беспокойство – перемен к лучшему зэки ждать не привыкли. В рядах уже слышался ропот:

– Чего стоим-то?

– Кого ждем?

– Опять хрень какую-то придумали…

Конвоиры, к которым несколько зэков уже обращались с вопросами, стояли молча, с непроницаемыми лицами. Впрочем, как прекрасно понимали заключенные поопытнее, они и сами наверняка ничего не знали. С какой стати лагерное начальство будет рядовым вертухаям о своих планах докладывать?

Наконец рядом с возвышавшейся над плацем стеклянной башенкой ДПНК показалась знакомая всем арестантам фигура. Это был начальник лагеря подполковник Алексей Иванович Васильев. Он был невысок, толст и краснолиц, одет в новый, блестящий овчинный полушубок, меховые рукавицы и расписной якутский малахай. Как начальник лагеря он мог позволить себе одеваться не по форме.

Зэки Васильева очень не любили. Конечно, трудно ожидать, что арестанты будут хорошо относиться к своему главному тюремщику, но в данном случае дело было не только в этом. Начальники ведь бывают разные. Есть такие, которые просто точно исполняют приказы начальства, потому что это их служба. Но бывают и другие, которые еще и получают от этого удовольствие, пытаются выслужиться. Выслужиться же на такой должности можно только за счет заключенных. Подполковник Васильев был как раз из таких.

– Появился, вонючка, – раздался в строю чей-то негромкий голос. – Чего он еще выдумал?

– Всем молчать! – грозно рыкнул конвоир.

Строй затих. Правда, не столько потому, что испугался вертухая, сколько для того, чтобы получше услышать то, что собирается сказать гражданин начальник. В этот момент со стороны бараков охраны к плацу подошли еще десятка полтора вертухаев, четверо из них вели на поводках здоровенных овчарок, натасканных на зэков. Теперь здесь находились почти все охранники лагеря. Напряжение, повисшее над плацем, сгущалось, как грозовая туча, и ощущалось все отчетливее. Было совершенно ясно, что назревает что-то нехорошее.

Васильев тем временем вошел в башенку ДПНК, поднялся наверх, и теперь его силуэт виднелся за стеклом. Раздался характерный треск, с каким включались старые динамики, висевшие на башенке, и над плацем разнесся голос начальника:

– Слушайте меня все очень внимательно, повторять не буду. В ГУИН Минюста наконец приняли решение, которое уже давно нужно было принять. И теперь порядки у нас тут будут совсем другие.

Васильев сделал небольшую паузу, чтобы его слушатели получше осознали сказанное.

– Здесь у вас была так называемая «черная» зона. И жили вы тут не как полагается по законам России, а по вашим воровским понятиям. Кто отказывался от работы – не работал, кто хотел на волю записку передать – передавал, в карты резались как хотели да и жрали вы не только пайку. Так вот я вам говорю – теперь с этими порядками кончено. Зона тут будет «красная». Работать будут все, а ваши уголовные запреты администрации до лампочки. Закон для всех вас будет один – устав! А те, кому это не нравится, будут крыть своими дырявыми легкими и вшивыми спинами цемент в ШИЗО и в карцере! И все эти смотрящие, паханы и подпаханники – в первую очередь! На свободу вы, быдло, выйдете или с чистой совестью, или ходячими трупами! А для особенно упертых у нас тут участок номер четыре имеется. Ну а чтобы вы не думали, что вас просто пугают, я вам сейчас устрою небольшую демонстрацию серьезности намерений.

Голос начальника смолк, и его силуэт за стеклом исчез. Васильев явно спускался вниз. Над плацем висела мертвая тишина. Заключенные настороженно переглядывались, они еще не поняли, насколько все это серьезно. То ли действительно администрация решила ввести новые порядки, то ли их просто пугают, на понт пытаются взять. Взгляды зэков все чаще обращались в сторону стоявшей в первой пятерке фигуры в новом черном клифте. Это был высокий старик с умными серыми глазами, глубокими морщинами на лице, золотой фиксой и густо татуированными пальцами. В отличие от большинства арестантов, внешне он был совершенно спокоен, хотя именно его сказанное Васильевым и должно было коснуться в первую очередь. Просто потому, что он был смотрящим этой зоны. И не только ее.

Старика звали Вячеслав Сестринский, но куда больше он был известен как Батя, теневой хозяин всего Колымского края, имеющий право карать и миловать кого угодно прямо с этой зоны, куда он несколько месяцев назад попал своим хотением – нужно было разрулить кое-какие косяки и навести здесь порядок. Все приближенные тогда советовали Бате послать кого-нибудь другого, не ходить самому – все-таки возраст есть возраст, а зона есть зона. Но смотрящий решил иначе. Он считал, что правильный блатной не должен перекладывать свои дела на других, особенно в такое время, как сейчас, когда людей, живущих по понятиям, становится все меньше. Все косяки он тогда разрулил за неделю, и после этого на зоне воцарились покой и порядок.

Вплоть до сегодняшнего дня.

Сейчас Батя молча стоял в шеренге, сохраняя полное спокойствие на лице. Но до его ушей уже доносился нарастающий недовольный ропот и перешептывания.

– На фиг нам надо «красную» зону. Лучше уж на «черной» жить…

– Точно. И беспредела нет, даже «петухов» просто так не трогают… – эти слова донеслись до смотрящего справа, со стороны, где стояли не блатные, а обычные «мужики» и «шерстяные». Батя едва заметно кивнул. Он знал, что слова Васильева не вызовут энтузиазма даже у них, не говоря уже о правильных блатарях.

– Молчать! – снова раздался громкий окрик конвоира. – Всем молчать! – Он шагнул вправо и врезал одному из зэков кулаком под дых.

– Сука… – раздалось из задних рядов.

– Кто сказал?! – Конвоир злобно оскалился, выискивая взглядом смельчака.

– Отставить! – раздался у него за спиной начальственный окрик.

– Есть! – мгновенно отозвался конвоир и шагнул в сторону, устремив преданный взгляд на подошедшего сзади Васильева.

– Не нужно торопиться, – спокойно сказал начальник лагеря. – Законопослушных мы трогать не будем, а остальных успеем еще. Никуда они от нас не денутся.

Он резко развернулся на каблуках и неторопливо пошел вдоль строя заключенных, заложив руки за спину. Со стороны Васильев очень напоминал эсэсовца в Освенциме – такая же сытая довольная рожа на фоне шеренги полуголодных зэков, такие же хозяйские замашки. Снег слегка поскрипывал у него под ногами, здесь этот звук казался неуместным, лишним.

– Есть ли среди вас так называемые блатные? – громко спросил Васильев, останавливаясь напротив центра шеренги, как раз там, где и стояли самые авторитетные блатари зоны, которых он, разумеется, всех знал пофамильно. Вопрос был чистой формальностью.

Из шеренги немедленно вышел здоровенный плечистый парень с густо татуированными руками и волевым лицом. Он возвышался над низеньким начальником лагеря больше чем на голову и смотрел прямо ему в глаза, сверху вниз.

– Ну, я блатной, – громко и с подчеркнутым вызовом сказал он, зло оскалившись. – Что сделаешь, гражданин начальник?

Зэки затихли. Все они, от последнего «петуха» до блатных, прекрасно понимали, что если сейчас Васильев не сумеет достойно ответить на этот вызов, то и все нововведения останутся пустой формальностью. На самом деле зона как была «черной», так «черной» и останется, а вышедший из строя Казак, один из помощников смотрящего, станет героем «черной» масти. Но Васильев был готов. Он подчеркнуто неторопливо опустил руку в карман полушубка и вытащил оттуда красную повязку. Потом поднял руку, подавая сигнал. Тут же со стороны башенки ДПНК к нему подошел один из офицеров, несущий в руках грабли. Васильев взял их у него и шагнул к зэку, протягивая ему повязку.

– Был блатным, а станешь примерным заключенным, – сказал он с недоброй ухмылкой. – Надевай повязку, бери грабли и иди разравнивай контрольно-следовую полосу на предзоннике.

Такого Казак явно не ожидал. Можно было предположить, что его попытаются просто заставить работать, такое иногда бывало. Но разравнивать КСП – ничего оскорбительнее для блатного придумать нельзя! В глазах зэка сверкнула ярость, он подался вперед, но стоявшие за спиной начальника лагеря охранники прикрыли «хозяина», а два других вертухая сделали по шагу вперед. Добраться до Васильева ему не дали бы.

– Так что, наденешь повязку?

– Воздержусь, – ответил Казак, с трудом усмиряя гнев. Он понимал, что сейчас, проявляя его, он только потешит Васильева, а значит, нужно говорить спокойно. – Я, гражданин начальник, родился, чтобы воровать.

– Уверен?

– Уверен. Пусть тебе КСП «суки» разравнивают, а я правильный блатной. Я буду жить как жил, как наш закон велит.

Васильев не ответил. Он повернулся в сторону здания лагерного штаба и кивнул. Тут же от штаба отделились четыре фигуры в зэковских телогрейках. Они направились к шеренге, и зэки мгновенно узнали их. «Суки„. Активисты. Самые верные шестерки администрации из числа заключенных. Именно они делали для „хозяина“ и для „кума“ все самые грязные дела, которые охранникам поручать не стоило. Четверка приближалась к вышедшему из строя зэку. Они были больше похожи не на людей, а на человекообразных обезьян, лица «сук“ были такого гнусного вида, что их трудно было назвать лицами – звериные морды, да и только.

– Никому не шевелиться! – громко крикнул Васильев. – Имейте в виду, охрана на вышках проинструктирована, если кто дернется, стрелять будут без предупреждения.

Он повернулся к четверке активистов и снова кивнул.

Все четверо одновременно бросились на непокорного зэка. Первого он встретил мощным встречным ударом в челюсть, активист отлетел назад и упал на снег, но в этот момент второй и третий повисли у блатного на плечах, а четвертый, здоровенный бритый детина со скошенным лбом и выступающими надбровными дугами, сильно ударил его в солнечное сплетение. Зэк согнулся, державший его справа подсек ему ноги, и он повалился лицом вперед. Но упасть до кон-ца ему не дали. «Суки» сноровисто схватили его под руки и поставили на колени. Двое держали его сзади – каждый двумя руками изо всех сил заламывал одну руку блатного за спину, а ногой упирался ему в сгиб колена. Третий, самый здоровый, навалился Казаку сверху на плечи, не давая дернуться.

– Давай, Чалый! – хрипло скомандовал здоровяк, обращаясь к четвертому активисту, отброшенному ударом кулака, но уже успевшему подняться с земли. Тот рукавом вытер кровь с подбородка и шагнул к зэку. Встав перед ним, он расстегнул ширинку и вытащил член. Казак яростно захрипел, дернулся, но державшие его знали свое дело, пошевелиться он не мог. Понимая, что с ним собираются сделать, блатной нагнул голову и что было сил уперся в грудь подбородком, но стоявший сзади активист схватил его за волосы и насильно поднял голову. Четвертый из «сук» шагнул вперед и мазнул зэка членом по губам.

Казак взревел, как раненый медведь, и рванулся так, что даже опытные в таких делах «суки» едва удержали его. Но было поздно – он уже был «законтачен«, и все это видели.

– Был Мишей, а стал Машей, – громко сказал Васильев, глядя на опущенного блатаря. – Нормальный «вафел». В «сучий» отряд пойдет, в СВП. Уведите его!

К «законтаченному» подошли несколько вертухаев и, умело приняв его от активистов, потащили в сторону «сучьего» барака. Зэк яростно сопротивлялся, даже сумел мощным ударом головой назад разбить нос кому-то из охранников, но тут же получил по почкам и обвис на руках конвоиров.

– Есть ли среди вас еще так называемые блатные? – все с той же усмешкой спросил Васильев, глядя на притихший строй, ошарашенный увиденным беспределом.

Взгляды всех зэков снова обратились к смотрящему. Каждый зэк, неважно, блатной или «мужик», прекрасно понимал: если Батя сейчас промолчит, не вступится, то его авторитету конец, какой он тогда смотрящий? Да и не только авторитету его конец – конец тогда, пожалуй, и всем «черным» порядкам на этой зоне. Но если он вступится, тогда с ним сделают то же самое, что и с Казаком, вышедшим из строя первым! И тогда он уже будет не блатной в авторитете, а опущенный, не лучше «петуха»! Ни один блатарь ему тогда руки не подаст, за стол с собой не посадит, в этом воровской закон строг.

Смотрящий шагнул вперед.

– Батя, вор российский, – по всем правилам представился он, глядя на Васильева.

– И что, вор российский, – эти слова «хозяин» произнес с явной насмешкой, – будешь КСП разравнивать? Повязку наденешь?

Из спины у смотрящего словно вытащили какой-то жесткий стержень. Он опустил плечи, ссутулился и кивнул:

– Надену, начальник.

Напрягшиеся вертухаи слегка расслабились и немного ослабили бдительность. Не такой уж он и крутой оказался, этот смотрящий! Сломался, как сухое печенье! Хотя, с другой стороны, куда ему еще деваться было? В СВП-то, наверное, не хочется.

Васильев протянул Бате красную повязку. Блатной покорно взял ее. С другой стороны офицер протянул смотрящему грабли. И тут словно туго сжатая пружина распрямилась перед застывшим строем. С неожиданным для его возраста проворством смотрящий выхватил у офицера грабли, резко ткнул рукояткой его в живот, а на обратном движении со всего размаху заехал рабочей частью инструмента по загривку Васильева. Целился-то Батя по башке, но гражданин начальник успел чуть пригнуться. Следующим молниеносным ударом Батя подсек Васильева под колени, повалил на снег и что было сил пнул в лицо. Опомнившиеся вертухаи кинулись на блатного, но первый тут же получил тычок граблями в лоб, а второй боковой удар в голову, на несколько секунд оглушивший его. Смотрящий навалился на Васильева и продолжал пинать ногами. Это само по себе было страшным оскорблением, ногами на зоне бьют только «петухов», о которых западло руки марать. Навалившиеся сзади охранники и активисты никак не могли оттащить Батю, а оружия у них не было. По служебным инструкциям приносить на зону оружие нельзя, чтобы зэки не отобрали.

– Вышка, стреляй! – истошно заорал Васильев, силясь освободиться. – Стреляй!

Но вертухай на вышке не мог ничего поделать, смотрящего от него закрывали спины навалившихся на него сзади «сук» и охранников. Единственное, что он мог, это не позволить другим зэкам вступить в драку, предотвратить общий бунт. В стылом воздухе над плацем раздался грохот, и длинная очередь взрыла землю перед уже качнувшимся было вперед строем. Зэки застыли – по инструкции, при бунте охрана на вышках имеет право открывать огонь на поражение, им потом за это и медалей понавесят.

Батя успел напоследок пару раз пнуть Васильева, прежде чем со всех сторон набежали еще несколько вертухаев и начали его метелить уже по всем правилам. Смотрящий врезал кому-то кулаком в челюсть, размахнулся граблями, но за них ухватилась чья-то рука, к ней тут же прибавилась вторая, третья, грабли вывернули у него из рук, а сзади, на плечах, уже повис кто-то здоровенный. Батя вывернулся, но тут же получил прямой удар в лоб, отшатнулся, наугад ткнул назад локтем, попал во что-то мягкое, но тут же получил сзади по голове, раз, другой… Свет перед глазами блатного помутился, и он осел на землю, а озверелые вертухаи со всех сторон навалились на него, пиная лежащего.

– Стоять! – раздался сзади громкий окрик. – Не убейте его, уроды! Под трибунал пойдете! – Васильев с помощью одного из офицеров уже привстал с земли и немного опомнился. – Стоять, кому сказано!

Разгоряченные охранники остановились, непонимающе глядя на начальство. Почему стоять? Этот урод еще и половины своей порции не получил. Ему после такого надо навалить так, чтобы он навсегда это запомнил, на весь остаток жизни!

– Стойте, – уже спокойнее сказал Васильев, медленно подходя к распростертому на снегу смотрящему. – Еще насмерть ненароком запинаете. А я не хочу, чтобы он так легко отделался. Я специально для него что-нибудь такое придумаю, что по всей Колыме легенды ходить будут… В ШИЗО его пока! Быстро!

Вертухаи взяли окровавленного старика под руки и потащили в сторону штрафного изолятора, а Васильев опять повернулся лицом к строю. Верхняя губа у него была разбита, а правый глаз стремительно заплывал огромным синяком, но выражение лица снова стало самоуверенным. По большому счету, происшедшее можно было назвать его победой. Пара синяков – это не так уж страшно, зато его самый опасный противник теперь обезврежен.

– Этот урод будет сидеть в ШИЗО до тех пор, пока я не решу, что с ним делать, – сказал Васильев, обращаясь к строю. – Может, там его и сгною, а может, и что поинтереснее придумаю. И имейте в виду, шмонать его будут каждые два часа. А если я узнаю, что вы к нему дорогу проложили… Вся зона у меня на кукане будет вертеться! Никаких «дачек», никаких свиданок! Вы у меня еще попляшете! Это только начало! – Голос Васильева становился все злее, ярость рвалась наружу, распирала его. – Всех сгною, суки! Всех! До единого!

* * *

– Открывай давай, – отрывисто сказал один из конвоиров, державших неподвижного Батю под руки, дежурному по ШИЗО.

– Открываю, открываю, – отозвался тот, грохоча связкой ключей. – Давайте заносите…

Из распахнутой двери изолятора пахнуло сыростью и холодом, температура там была градусов на пять ниже, чем в коридоре. Сделано это было специально для максимального воздействия на попавших сюда зэков, решившихся пойти против лагерной администрации. Конвоиры вошли в камеру и словно мешок с тряпьем бросили все еще не пришедшего в сознание смотрящего на цементный пол. Через несколько секунд дверь изолятора захлопнулась.

Штрафной изолятор официально предназначен для того, чтобы наказывать провинившихся заключенных, а неофициально – чтобы ломать непокорных. Но если прочитать официальное описание ШИЗО, то может показаться, что наказать или тем более сломать им не очень-то просто. Подумаешь, одиночное заключение и сниженная пайка. Зато никакой работы, никаких тычков от конвоиров, а двухнедельное одиночество не такое уж страшное испытание.

Все это так, но существует и обратная сторона. Хитроумная лагерная администрация давным-давно сообразила – для того чтобы пронять матерых зэков, нужно что-то большее, и приняла соответствующие меры. Конечно, правилами регламентируется, что температура воздуха в тюремных помещениях, в том числе и в ШИЗО, должна поддерживаться не ниже плюс восемнадцати градусов. Но ведь всем известно, что с теплоснабжением бывают сбои даже в больших городах, что уж про зону говорить.

Так что в случае, если в лагерь неожиданно приедет какая-нибудь комиссия, то близкая к нулю, а то и отрицательная температура в ШИЗО будет объяснена именно так: нехватка топлива, прорыв трубы, сбои со снабжением… Но не извольте беспокоиться, это ЧП, мы прилагаем все усилия, чтобы его ликвидировать, а обычно у нас все в порядке.

Но зэки прекрасно знают, что обычно как раз так и бывает. Холод – один из самых надежных союзников администрации в ее вечной войне с отрицаловом. В стенах любого ШИЗО есть щели, и это не случайная погрешность строителей, а железная закономерность. В условиях почти полной неподвижности и постоянного недоедания холод действует очень быстро и эффективно. А ведь кроме него есть и многое другое.

Сквозь бетонные стены изолятора кое-где проступали белые пятна. Это была соль, которую при строительстве нарочно подмешивали в цемент, чтобы помочь нарушителю поскорее получить какую-нибудь замечательную болезнь типа туберкулеза или катара дыхательных путей. Выйти-то из ШИЗО зэк, может, и выйдет, но полным доходягой, и всю оставшуюся жизнь лечиться будет, да и сколько той жизни останется-то? Года два-три, если повезет и братва на хороших врачей скинется.

Лежащий на мерзлом полу старик пошевелился. Сначала он с трудом приподнялся на руках, поднял голову, осмотрелся. В ШИЗО смотрящий попадал не в первый раз и, несмотря на головокружение и сильную боль, моментально сообразил, где он. С негромким стоном, глухо прозвучавшим сквозь стиснутые зубы, Батя поднялся сначала на колени, потом на ноги. Его сильно качнуло, под черепом словно взорвалась небольшая граната, а в животе как будто раскаленное сверло повернулось. Батя шагнул к стене, оперся о нее плечом и переждал приступ боли.

Больше всего ему сейчас хотелось снова опуститься на пол, но он знал, что лежать на ледяном цементе нельзя ни в коем случае. Час-полтора – и ты инвалид. Собрав в кулак всю свою волю, он выпрямился и отошел от стены. Так, кажется, ничего жизненно важного ему не отшибли, бывало и похуже. Значит, можно еще побарахтаться.

Несколько минут смотрящий неподвижно стоял посреди камеры, окончательно приходя в себя. Потом он послюнил палец и принялся водить им перед собой вверх-вниз, определяя, откуда сквозняки. Батя был опытен. У зэков есть свои приемы выживания в тех непригодных для людей условиях, в какие их помещает администрация. Выяснив, откуда дует сильнее всего, смотрящий оторвал от своего клифта карманы, аккуратно разорвал каждый из них пополам и тщательно законопатил щели. После этого он шагнул к каменному столбику, находившемуся посреди камеры, постелил на него сложенный вдвое клифт и уселся сверху. Плечи и спина сразу стали мерзнуть, но это было лучше, чем сидеть на голом камне. Смотрящий сложил руки на коленях и застыл – теперь главным было поменьше двигаться, сохраняя драгоценные калории. Сделать он больше ничего не мог, оставалось только ждать. Что ж, ждать старый блатарь умел.

По внутреннему чувству времени Бати прошло около часа, когда в кормушку послышался осторожный стук. Смотрящий встал со своего места, не забыв накинуть клифт на плечи, и подошел к двери:

– Кто?

– Это я, пахан, Абельханов.

Абельханов был прикормленным коридорным вертухаем. Через него и еще пару таких же, как он, «селитр» блатные прокладывали «дорогу» к попавшим в ШИЗО корешам, передавали им теплую одежду и калорийную пищу. Без этого, несмотря ни на какие хитрости, выжить в ШИЗО больше недели и не стать полным доходягой было невозможно.

– Тебе твои пацаны «дачку» подогнали… Табак, бациллы… – в щели «кормушки» появился кусок сала, за ним пачка папирос. – Обещали, что скоро свитер подгонят, шарф шерстяной, еще чего…

– А шмон когда? – лаконично спросил смотрящий, принимая «дачку». Он понимал, что Васильев не дурак и не хуже его самого знает лагерные порядки, а раз уж он решил идти на обострение с блатными, то может попытаться и «дорогу» перекрыть. Собственно, так оно и было. Просто, когда «хозяин» говорил об этом, Батя лежал в отключке.

– «Хозяин» сказал, что каждые два часа шмонать будут, – ответил вертухай.

– Тогда забери все назад, – решительно проговорил смотрящий, пропихивая сало обратно. – Если при шмоне что найдут, у всей зоны проблемы начнутся. Нечего пацанов подставлять.

– А как же я… Они же сказали…

– Передашь им, что я сам отказался. – Смотрящий немного помолчал и добавил: – Подгони-ка мне лучше бумагу и карандашный грифель. Передашь от меня несколько маляв – братва тебя не забудет.

– Базара нет… – растерянно отозвался вертухай, принимая обратно остаток «дачки». Он закрыл «кормушку» и пошел по коридору к выходу, удивленно покачивая головой. За весь срок своей службы здесь он еще не видел, чтобы кто-то, сидя в ШИЗО, отказывался от «дачки». Конечно, если при шмоне что-то находили, то администрация принимала меры, но ведь своя рубашка всегда ближе к телу. Хотя вот выходит, что не всегда…

2

Высокая черноволосая девушка стояла у открытого окна, опершись ладонями на подоконник, и смотрела вниз. С высоты десятого этажа Авлабари, один из самых старинных районов Тбилиси, смотрелся очень живописно. Маленькие дворики, множество балконов, черепичные крыши одноэтажных и двухэтажных домов и окутывающие их зелеными облаками кроны деревьев – эта картинка просто просилась на страницы какой-нибудь детской книжки. Ведь с высоты того, что играющие во дворах дети грязны и оборваны, а их матери, развешивающие на веревках белье, усталы и понуры, видно не было. В целом картину можно было описать двумя словами – живописная нищета.

Авлабари населяли далеко не самые обеспеченные жители города, и только в последние два года тут начались какие-то изменения. Одна из крупных строительных фирм обратила внимание на этот район, и здесь принялись строить несколько высотных домов со всеми удобствами. В квартире одного из них, совсем недавно законченного, и находилась сейчас девушка.

Влетевший в открытое окно порыв теплого воздуха растрепал черные волосы. Девушка небрежным движением поправила их и, чуть приподняв голову, посмотрела дальше, за дома, на переливающуюся в солнечных лучах поверхность Куры, на берегу которой располагался этот район. Смотреть на речку было приятней, чем на двор. Постоянное движение воды, игра солнечных бликов, если глядеть на них подольше, порождали особенное, ни с чем не сравнимое настроение, чуть-чуть грустное, но все же скорее приятное.

– Софико! Софико, поди сюда! – раздался из соседней комнаты надтреснутый мужской голос. Услышав его, девушка мгновенно прикрыла окно и легким движением выскользнула из комнаты.

– Иду, дядя Вахтанг! – Под высокими потолками огромной квартиры звонкий голос девушки прозвучал неожиданно гулко. Она быстро прошла по длинному коридору и, дойдя до середины, свернула в открытую дверь гостиной.

В дальнем углу просторной комнаты, казавшейся еще больше из-за того, что в ней почти не было мебели, горел камин. Рядом с ним в низком мягком кресле сидел одетый в длинный черный халат пожилой мужчина с проседью в густых черных волосах. На горбатом, типично грузинском носу у него красовались очки, а в руках он держал газету.

– У тебя там окошко открыто, Софико? – спросил мужчина.

– Уже закрыла, дядя Вахтанг, – с теплотой в голосе ответила девушка. – Я совсем ненадолго открыла, проветрить.

– Ничего, ничего, девочка, хочешь, так открывай. Мне сейчас, наоборот, слишком жарко стало. Софико, отгреби угли от решетки, – попросил Вахтанг.

Девушка послушно шагнула к камину, взяла кочергу и принялась отгребать угли. Камин был самый настоящий. Не дешевый муляж с искусственными бревнами, работающий от сети, а с живым огнем. Именно для того, чтобы в доме можно было устроить камин, дядя девушки и купил квартиру на последнем этаже.

Конечно, возни с камином было много, но девушка привыкла с пониманием относиться к причудам дяди. К тому же их у него было не слишком много, и право на них он, как она считала, заслужил. Впрочем, в этом ее мнение сильно расходилось с оценкой родственников, самые старшие из которых отказались от Вахтанга, еще когда он в первый раз, по малолетке, попал за решетку, а остальные со временем только поддерживали их в этом решении.

– Спасибо, доченька, – поблагодарил девушку старик. – И принеси мне еще сыру.

Девушка кивнула, вышла из комнаты и через пару минут вернулась с аккуратно порезанным сыром на блюдце. Поставив его на низенький столик, стоявший справа от дяди, она подняла на него глаза в немом вопросе – не надо ли еще чего? Пожилой грузин молчал, но отпускать девушку не спешил. Это было странно. София почувствовала, что дядя Вахтанг собирается о чем-то с ней поговорить.

– Сядь, Софико, – наконец произнес он, указывая девушке на стоящее рядом второе кресло.

Она села. Вахтанг снова замолчал, глядя на играющие в камине языки пламени. Девушка заволновалась. Может, у дяди что со здоровьем?

– С тобой все в порядке, дядя Вахтанг? – обеспокоенно спросила она, чуть подаваясь вперед. – Может быть, мне доктору Ревазу позвонить?

– Не надо, Софико, – решительно покачал головой Вахтанг. – Просто я поговорить с тобой хочу. Я, Софико, уже совсем старый стал. Скоро и помирать пора будет.

– Что ты, дядя… – громко и решительно запротестовала девушка. – Ты же сам мне рассказывал, что в нашем роду все мужчины жили долго! И твой отец, и дед Ираклий, и братья их! Да и мой отец…

Старик слегка поморщился. Он очень не любил, когда его племянница упоминала при нем о своем отце, его старшем брате, который отказался считать его родней.

– А тебе и шестидесяти не исполнилось! – закончила девушка. – Ты, дядя Вахтанг, еще совсем молодой!

– Ох, Софико, Софико, – тяжело вздохнул грузин. – Мои шестьдесят – это не то же, что у отца, деда или кого из братьев. Из них-то никто зоны и не нюхал, а я всю молодость по кичам да шизерькам провел, да и потом тоже. Полжизни, считай, за колючкой пробыл. Все здоровье мое там осталось. Так что, боюсь, мне долгожителем не стать. Ну да ладно, я сейчас не обо мне поговорить хотел, а о тебе. Ты – единственная из всей родни, кто меня помнит, кто от меня не отказался. Даже отцу наперекор пошла, а не бросила старика. Я перед смертью должен о тебе позаботиться, больше-то ведь некому. Сейчас ты ни в чем нужды не знаешь, но как помру, дело уже будет другое. Ты ведь молодая, тебе замуж надо. А что тебе в наследство оставить по-крупному – понятия не имею! Ну, дом этот, ну, машину, деньги… Впрочем, обожди…

Старик поманил девушку рукой, она наклонилась к нему, и он что-то зашептал ей на ухо. Зачем старику это понадобилось, было совершенно непонятно, ведь во всей огромной квартире, кроме них с племянницей, никого не было.

– Сумеешь правильно распорядиться, будешь очень богатым человеком, – закончил грузин уже громко, распрямляясь. – А главное – все тебя будут бояться! Это ведь важнее денег. Деньги – тьфу! Ерунда. Их я тебе и так много оставить могу. Но авторитет не завещаешь, всех корешей к тебе, как ко мне, относиться не заставишь. А с этим разговор другой будет. Я в это дело в девяносто восьмом все свои сбережения вложил! Была у меня тогда такая возможность. И думаю, я не прогадал.

– Спасибо, дядя, – на лице девушки явственно отражалось сразу несколько сильных чувств. И благодарность, и удивление, и страх, все одновременно. – Я постараюсь все правильно сделать… Но я так надеюсь, что это не понадобится, что ты еще долго проживешь! И на свадьбе моей погуляешь, и детей в руках подержишь!

– Ох, Софико, – покачал головой Вахтанг. – Я тоже надеюсь. Но мало у меня надежды, мало. Здоровье-то у меня чем дальше, тем больше сдает. И сердце, и легкие, и почки… Все, считай, на севере оставил, на Колыме.

Глаза девушки повлажнели. Она моргнула, и по щеке покатилась слеза, маленькая и прозрачная, словно жемчужина.

– Софико! Что ты! Не плачь, девочка, успокойся! – громко воскликнул грузин. – Было бы о чем! Я свое отжил и ни о чем не жалею. Есть что вспомнить… И как гуляли мы в молодости, и дела свои. Ну, давай, вытри слезы, налей себе вина… – Грузин с неожиданным проворством поднялся из кресла и налил в высокий бокал темно-красного вина из большой бутылки безо всяких этикеток – вино было не магазинное.

Сделав пару глотков, девушка и впрямь немного успокоилась. Дядя Вахтанг выглядел ничуть не хуже, чем обычно. Может, он все-таки преувеличивает? За окном потемнело. Приплывшие с запада тучи закрыли солнце, и в комнате с наполовину занавешенным окном воцарился приятный полумрак.

– Я, Софико, правда ведь ни о чем не жалею, – говорил тем временем Вахтанг, наливая и себе вина. – Я жизнь прожил такую, какую мало кому прожить дано.

– Но ты же сам, дядя, говорил, что полжизни в тюрьме провел.

– Ну и что? И кроме тюрьмы много чего было, я ж туда не за неправильный переход улицы попадал. Вот, помню, бомбанули мы раз сберкассу в Новосибирске в семьдесят девятом, повязали меня одного, а следователь решил на меня еще две кассы повесить, которых мы не трогали. И ладно бы так, но ведь одну из них кто-то борзой взял, там одного из охранников положили, так что статья другая шла, и сроки светили уже не те…

Девушка пригубила вина и устроилась в кресле поудобнее.

Она знала, что дядя Вахтанг очень любит рассказывать о своей молодости и о тогдашних похождениях. Его любимые истории она слышала уже не по одному и не по два раза, но никогда не напоминала дяде об этом. Впрочем, то, о чем он рассказывал сейчас, она вроде бы еще не слышала.

– И представь, – продолжал Вахтанг, – третий допрос, и следователь мне заявляет, что у него есть свидетель того, как я в ту кассу заходил, где холодного оставили. А меня в тот день еще и в городе-то не было, мы в Новосибирск тогда на гастроль поехали, на несколько дней. Я, понятное дело, в полную несознанку. Мол, где вы меня с поличным взяли, гражданин начальник, там я все признаю. А чужого мне не шейте. Он орет, кулаком по столу стучит, грозит расстрельной статьей. Я не колюсь. Он мне: «Очную ставку с тем свидетелем завтра устроим!» И в камеру отправляет. Я за ночь всю голову сломал, думал, что делать. Как следаки таких липовых свидетелей набирают, я уже и тогда знал, но толку-то с того? Судье же ничего не докажешь, а у меня тем более тогда репутация уже солидная была, вор-рецидивист, три ходки, побег из-под стражи… В общем, думал я, думал и решил, что бежать надо, другого выхода нет. И тут мне пацаны, соседи по камере, маляву передают, а там написано, чтоб я не дергался и ждал очной ставки. И подпись незнакомая – Батя. Я тогда такого погоняла не знал. Ну, решил подождать. И представь – приводят на очную ставку вместо свидетеля одного из пацанов, с которым я кассу брал. Я его до дела и не знал, его местные с собой привели, порекомендовали. Я напрягся, жду. Этот пацан такой тихонький, скромненький сидит, на все вопросы следователя кивает, а потом, как тот стал протокол заполнять, пацанчик как двинет ему по башке! Тот сразу в нокаут – я даже не ожидал, следак был боров здоровенный. Ну, я, конечно, в непонятках. Следака вырубить – это, считай, ничего не сделать. Нужно еще из здания выбраться, а там на каждом углу по мусору. Но пацан мне говорит, мол, спокуха, все продумано. Я решил, что он хочет конвоиров в кабинет вызвать, их вырубить и нам в их формы влезть. Шансов мало, ясное дело, но что еще придумаешь? Но он правильный оказался – сказал, что в ментовскую форму западло влезать, у него план получше. Подошел к двери, запер ее изнутри и к окошку. Вытащил какую-то тряпку из кармана, махнул и в дальний угол метнулся сразу, а мне заранее сказал, чтобы я там стоял. Тут на улице рев, и стенка, где окно было, рушится. Грохот, треск, пыль столбом, а в проломе – кузов грузовика. Водитель, видать, с места дал задний ход на полную катушку и стенку проломил, она там хлипкая была. Ну, мы с пацаном оба в грузовик, на дно падаем, и понеслась машина! За нами не гнались даже. Мне этот пацан потом рассказал, что ментовским машинам, которые у ворот стояли, шины прокололи, а остальным выезжать долго было. Так мы и смылись, а про то, как Батя полментовки разрушил, потом блатные по всей стране рассказывали, – Вахтанг улыбнулся своим воспоминаниям и пригубил вина из бокала.

– Дядя Вахтанг, а что это был за Батя? Тот самый твой друг, о котором ты мне уже рассказывал? Ну, из Магадана который?

– Он, Софико, он самый, – кивнул грузин. – Так мы с ним познакомились, а потом у нас дел общих много было. Я его сразу запомнил. Ведь все мои старые кореша разбежались, а он меня и не знал совсем, а не бросил подельника. Да и хитер оказался, свидетелю липовому еще у него в подъезде по башке дал и под его видом в ментовку пролез. И правильно, кто там его в лицо-то знает? Там же со свидетелями во время следствия все как? Вы гражданин такой-то? Пройдите в кабинет, номер которого в вашей повестке указан, – грузин коротко хохотнул. Воспоминания изрядно подняли ему настроение, он даже забыл на время о ноющих почках и дающем перебои сердце.

– А когда ты его последний раз видел, дядя Вахтанг? – спросила девушка.

– Кого? Батю? Ох, давно, Софико. Лет семь назад, а то и побольше. От Магадана до нас, сама понимаешь, сколько, а теперь мы к тому же и заграница…

Грузин отхлебнул еще вина и набрал в грудь побольше воздуха. Софико уже знала, о чем он сейчас заговорит. После воспоминаний о молодости у дяди всегда шли рассуждения о том, как плохо, что большая страна, в которой, по дядиным словам, даже уголовники были людьми порядочными, распалась на много маленьких, в каждой из которых теперь царит полный беспредел. Но заговорить об этом пожилой грузин не успел. В кармане его халата запищал мобильник. Вахтанг вытащил телефон и поднес его к уху:

– Да, я. – Он нахмурился и замолчал, внимательно слушая своего собеседника. На щеках пожилого грузина, только что казавшегося обычным вспоминающим молодость стариком, заиграли желваки, а глаза прищурились, он сразу словно бы скинул десяток лет и стал похож на насторожившегося хищного зверя. Новости явно были не из числа приятных.

– Понятно, – наконец сказал Вахтанг. – Положи, где обычно. Я посмотрю.

Он выключил мобильник, спрятал его в карман и виновато посмотрел на племянницу:

– Прости, Софико, но у меня дела, так что допивать ее, – грузин кивнул на бутылку с вином, – тебе одной придется. Мне ехать надо.

– Надолго, дядя Вахтанг? – спросила девушка.

– Не знаю, доченька. Может быть, и надолго.

3

Невысокий, сухопарый мужчина лет тридцати пяти сидел за столом и внимательно рассматривал микроскопический обрывок бумаги, лежащий перед ним. Его острое хищное лицо с резкими чертами было нахмурено, а татуированные пальцы правой руки негромко барабанили по поверхности стола. Кроме него, на небольшой кухоньке однокомнатной квартиры, расположенной на рабочей окраине Магадана, никого не было. Звали этого человека Николай Иванович Степанов, но куда больше в Магаданской области он был известен как Коля Колыма, один из самых авторитетных блатных, правая рука Бати, смотрящего по краю.

Коля Колыма обладал совершенно незапятнанной репутацией, по его биографии можно было молодежь учить, как жить по понятиям. Четыре ходки, все четыре за кражи, все от звонка до звонка, не сотрудничая с администрацией, не выходя на работу и бдительно следя за исполнением всех блатных законов. Первый раз, как и большинство блатных, он сел за мелкую кражу и получил всего полтора года. Второй срок ему дали за соучастие в краже недельной выручки крупного магазина – как и многие другие, Коля Колыма прошел в зоне своего рода «курсы повышения квалификации». Следующие два срока Колыма получил за кассы – одну крупного завода, а вторую ресторана.

Кроме всех этих ходок, Колыма был известен как участник войны, которую группировка блатных два года назад вела с ингушами и спортсменами, перехватившими у них большую часть прибылей с черной золотодобычи. В то время репутация Колымы пошатнулась. Один из людей Бати оказался «сукой» и пытался его подставить, но Коля сумел оправдаться. «Сука» получил свое, а авторитет Колымы после этого только возрос.

Сейчас, когда смотрящий по области сидел, Коля Колыма фактически исполнял все его обязанности на воле – следил за бизнесом, разруливал возникающие конфликты, помогал братве на зонах. Но поскольку Колыма все же был пока не в законе и только помощником смотрящего, он периодически получал от Бати указания и поручения. Связь с зоной, которую сейчас топтал смотрящий, была налажена давно и работала без перебоев. Примерно раз в две недели Коля Колыма посылал пахану маляву, в которой рассказывал о всех вольных делах, и вскоре получал от Бати ответ.

Жизнь шла размеренно и налаженно до сегодняшнего дня, когда Колыма получил от смотрящего маляву не в положенный срок. Ту самую маляву, которая сейчас лежала перед ним на кухонном столе.

Колыма еще сильнее сдвинул брови. Малява, внимательно прочитанная уже трижды, требовала от него действий, притом решительных и немедленных. Смотрящий писал, что в зоне начался полный беспредел. Мусора гнобят братву почем зря, а у барина и вовсе крыша, по всему видать, съехала. И для того, чтобы спасти братву от беспредела, Колыме нужно срочно лететь в Грузию, в Тбилиси, к Свану, старому грузинскому законнику и хорошему корешу смотрящего, и забрать у него какой-то «груз». Что это за «груз», в маляве написано не было – мол, Сван уже в курсе. Но спасти пацанов может только этот «груз».

Колыма еще раз внимательно посмотрел на клочок бумаги. Он колебался не потому, что не хотел подчиняться смотрящему. Нет, дело было не в этом. Если бы Колыма был твердо уверен, что малява и правда от Бати, то он и секунды раздумывать бы не стал, слово пахана закон.

Но блатной был в курсе, что последнее время менты наловчились подделывать малявы – ссучили несколько блатарей и заставили на себя пахать. А накрыть канал передачи и совсем просто. Надо только поймать ссученного вертухая за руку и предложить простой выбор: или самому зону топтать, или гнать дезу. Колыма знал, что уже была пара провокаций как раз такого типа. Менты присылали блатарям малявы, в которых требовали каких-то срочных действий, а потом оказывалось, что это подстава, и пацаны надолго приземлялись за колючкой.

Конечно, проще всего было позвонить Бате, даже на зоне у него был при себе мобильник, как раз для таких вот экстренных случаев. Но если верить маляве, то смотрящий сейчас в ШИЗО, а уж туда-то он бы телефон не пронес. А если маляву все-таки подкинули мусора, то они не могли не позаботиться о том, чтобы не позволить Колыме легко ее проверить.

«С другой стороны, попытка не пытка, – подумал Колыма. – Попробовать можно, а там уж посмотрю, как выйдет». Он достал мобильник и быстро набрал номер смотрящего. Но, как и следовало ожидать, трубку никто не взял. Колыма спрятал телефон. Что ж, раз не вышло проверить самым простым способом, придется потрудиться.

Он встал из-за стола, вышел из кухни и спустя пару минут вернулся, неся в одной руке мощную лупу, примерно такую, с какой принято изображать на картинках Шерлока Холмса, а в другой несколько мелких клочков бумаги, как две капли воды похожих на тот, что лежал перед ним на столе. Подделать почерк Бати так, чтобы нельзя было этого заметить, менты бы не смогли, в этом Колыма был уверен. Кроме того, именно для таких серьезных случаев у них с паханом были оговорены несколько секретных знаков, которые Батя должен был поставить в маляве.

Колыма разложил прежние малявы пахана справа от себя, а прямо перед собой положил новую, поднес к ней лупу и принялся снова внимательно вглядываться в самое начало записки: «Привет, братуха! Бродяги шестнадцатой зоны желают здоровья, счастья и радостей в твой дом…» Колыма тщательно сравнивал каждую букву с буквами из других маляв и с каждой секундой все больше убеждался, что малява подлинная. Ну да, вот и секретка – маленькая, почти незаметная и неразличимая без лупы точка под четвертой буквой в первом предложении. А вот и вторая – черточка под третьим словом перед концом второго предложения… Точно, малява от Бати.

Колыма поднял голову и отложил лупу. Недоверчивое выражение на его лице сменилось обеспокоенностью. И на то были причины. Колыма давно считал смотрящего кем-то вроде отца. В отличие от настоящего папаши, который бросил семью, когда Коле было восемь лет, Батя куда больше заслуживал такого к себе отношения.

– Эх, ведь говорил же я ему, не ходи сам… – прошептал себе под нос Колыма. Он и в самом деле несколько раз предлагал Бате пойти на зону вместо него, все же у него и возраст не такой, и здоровье покрепче. Но старик отказался. А теперь неизвестно, выйдет ли он живым из изолятора, а если выйдет, то что с ним будет дальше. Одно дело, если в лагере идет налаженная жизнь, и совсем другое, если конфликты с администрацией начались. Они ведь всегда по законникам бьют сильнее всего и в самую первую очередь.

Но долго предаваться бессмысленным переживаниям Колыма себе не позволил. Он был человеком действия – раз уж не смог тогда отговорить старика от очередной ходки, то надо сейчас сделать все, чтобы он ее пережил. То есть быстро выполнить его поручение: поехать в Тбилиси, найти Свана, забрать у него «груз» и привезти этот «груз» сюда.

Колыма на секунду задумался, припоминая все, что он знал о Сване. Этот человек был одним из самых авторитетных воров в законе всей Грузии и пользовался в преступном мире непререкаемым авторитетом. Про то, что его с Батей связывает давняя, уходящая корнями еще в советские времена дружба, Колыма хорошо знал. Что ж, значит, и у него со Сваном проблем не будет. Батя с кем попало не кентуется. Колыма мельком вспомнил, что однажды при нем Батя даже заметил, что Сван куда умнее, хитрее и расчетливее его самого. Правда, сам Колыма ни тогда, ни сейчас отнестись к этим словам смотрящего серьезно не мог – разве может кто-то оказаться хитрее хозяина Колымского края?

«Ну да ладно – это дело десятое. Вот познакомлюсь с ним и все узнаю. А сейчас нужно дело делать», – подумал Колыма и снова достал телефон. Он набрал номер справочной магаданского аэропорта и, дождавшись произнесенного женским голосом равнодушного «алло», спросил:

– Скажите, пожалуйста, когда ближайший рейс на Москву?

– Девятнадцать сорок.

– Привезите мне билет на этот рейс.

– ФИО и паспортные данные, пожалуйста.

Колыма продиктовал все, что было нужно, назвал адрес, куда привезти билет, и выключил мобильник. После этого он спрятал телефон в карман и, не забыв аккуратно собрать со стола все малявы, вышел из кухни. До отправления самолета на Москву оставалось четыре часа, а ему еще нужно было собраться. Конечно, сами сборы матерого блатного, привыкшего обходиться малым, никогда не были особенно долгими, но следовало еще предупредить об отъезде всех людей и оставить кого-то за себя, так что дел ему хватит.

«Интересно, что это за „груз“ такой? – думал Колыма, собирая вещи. – Что у Свана может быть такое, чего у нас самих нет? Хотя что голову зря ломать – привезу и узнаю».

4

Поселок Горный располагался в четырех километрах от лагеря, в котором сейчас сидел Батя. И большая часть лагерной администрации жила не за колючкой, а здесь. Ехать несколько минут, машина и горючка казенные, а тут и магазин есть, и бабы, да и побезопаснее все-таки, чем в лагере. Правда, разница между обитателями поселка и зэками была невелика. Подавляющее большинство посельчан было из бывших заключенных, которым после откидки оказалось не к кому ехать на материк, или из тех, кому выезжать за пределы Магаданской области было на какое-то время запрещено. Поселок был невелик – несколько десятков одноэтажных домов да двухэтажное административное здание, в котором мирно уживались фельдшерский пункт, почта, магазин и помещение для собраний поселкового Совета. Впрочем, последняя из этих комнат была давным-давно превращена во что-то типа склада, поскольку последнее собрание поселкового Совета было в Горном еще при советской власти, а с тех пор охотников заниматься такого рода вещами среди местных жителей не находилось.

Из торчащих над крышами домов печных труб шел густой дым. Он поднимался в небо строго вертикально, обещая на завтра ясную погоду, и растворялся в холодном воздухе метрах в десяти от земли. На улицах поселка не было ни души – время уже позднее, все люди сидели по домам, в тепле, и никакие дела не могли выгнать их оттуда до утра. Над поселком висела тишина, изредка нарушаемая только собачьим лаем.

– Чего это они так разбрехались? – лениво спросил невысокий плотный мужик с большими, слегка обвисшими щеками и двойным подбородком, сидевший за накрытым столом в самом лучшем доме поселка, расположенном в центре, рядом с административным зданием.

– Волков чуют, не иначе, – отозвался сидевший на другом конце стола подполковник Васильев, хозяин этого дома. Кроме них с гостем, в просторной, теплой и хорошо освещенной комнате никого не было, Васильев жил один.

– Что, серьезно? – удивленно приподнял брови гость, услышав ответ хозяина.

– Куда уж серьезнее, – отозвался Васильев. – Здесь же север, не забывай. Волки сейчас как раз в стаи собираются, а жрать им нечего, вот и кружат у поселков да лагерей. Прошлой зимой у нас одного мужика чуть прямо тут не загрызли. Он в сортир вышел, а на него во дворе набросились. Хорошо, трезвый был, успел глотку рукой прикрыть и заорать, народ из домов повыскакивал, шуганули серых. Но лечился Прокоша потом долго, да не здесь, а в Магадане. Ему эти твари на руке кости перекусили, плечо порвали и ногу.

– Ни фига себе… Весело вы тут живете, нечего сказать, – покачал головой вислощекий. В его голосе отчетливо слышался московский «акающий» акцент. Да и внешне он совершенно не был похож на человека, проведшего здесь хоть пару лет. На нем не было видно той печати, которую ставит на людях дальний север.

– Еще бы не весело. Тут тебе, Николай Петрович, не Москва.

В голосе начальника лагеря звучало если не заискивание, то уж по меньшей мере уважение к собеседнику. Подполковник говорил с ним как с равным. Это было странно – за несколько сот километров от Магадана, вдалеке от своих непосредственных начальников, Васильев был сам себе голова. Ни в лагере, ни в поселке важнее его никого не было.

– Правда, и у нас кое-что хорошее есть. Взять хотя бы вот это, – продолжил Васильев, широким жестом обводя накрытый стол. Посмотреть там и впрямь было на что, особенно жителю материка, привыкшему к тому, что куропаток, например, можно получить только в крутом ресторане и за очень нехилые деньги.

Вяленая медвежатина, прасол из нельмы и горбуши, еще пара сортов дорогой рыбы, те же куропатки, да не обычные, а северные, в полтора раза крупнее любой, какую можно найти в более южных широтах, – всего этого на столе было столько, что хватило бы на взвод.

– Это да. Мяса я тут у тебя, чувствую, так наемся, что потом долго не захочется. Единственное, чего не понимаю, на фиг ты здесь, рядом с такими разносолами, эту дрянь поставил? – Толстощекий Николай Петрович брезгливо кивнул на стоящую на краю стола открытую консервную банку с армейской тушенкой.

– Э, не скажи, – покачал головой Васильев. – Это тебе сейчас дрянь. А посидишь на этих разносолах годик-другой, так обычной говядины захочется, что сил нет.

– Ну, разве что, – пожал плечами собеседник Васильева.

Несколько минут хозяин с гостем молча жевали. Потрескивающий в печке огонь и еле слышно бубнящий что-то в углу радиоприемник создавали уютную, домашнюю атмосферу.

– Ладно, – сказал Васильев, отодвигая от себя еду. – Поесть – поели, теперь выпить надо. Давай за удачу. – Он привстал из-за стола и откуда-то из угла вытащил здоровенную бутыль без этикеток.

– А что это?

– Как что? Спирт медицинский.

– Э, погодь, – решительно помотал головой толстолицый гость. – Закуска ваша северная – дело хорошее, не спорю, но эту дрянь ты убери. Я с собой нормального продукта привез. – Он поднялся из-за стола, достал из стоявшего у дальней стены портфеля две бутылки водки и поставил их на стол.

Немного обиженный Васильев убрал спирт на место и с легкой подковыркой поинтересовался:

– Ты что же, это дело везде с собой возишь?

– Не везде. Только сюда, – ухмыльнулся толстощекий, свинчивая пробку с одной из бутылок. – Знающие люди предупредили, что у вас с нормальной выпивкой туго, и вот, вижу, не соврали.

– Что ж, ты прямо из Москвы водяру вез?

– Зачем из Москвы? Уж ее-то и в аэропорту купить недолго, а бабки у меня все равно казенные. Ну что, будем?

– Будем, – кивнул Васильев, взяв со стола свою рюмку. – Хотя, помяни мое слово, прежде чем уедешь, спирт распробуешь еще. На все время-то водярой не запасешься.

– Так я ж сюда не квасить приехал, а дело делать, – ответил москвич, опрокидывая рюмку. – Ух, хороша…

Слегка помотав головой и закусив водку куском медвежатины, гость снова поднял глаза на Васильева.

– Кстати, о деле. Поели, выпили, пора и о серьезных вещах поговорить. Я вот о чем подумал – ты мне сказал, что этот ваш смотрящий… как его… Батя, что ли?.. В общем, что он маляву из ШИЗО послал.

– Да, – кивнул Васильев. Лицо его моментально стало серьезным и сосредоточенным, а при упоминании Бати он невольно приподнял руку и прикоснулся к огромному синяку под глазом.

– Я одного не понимаю – зачем ты этой его маляве дальнейший ход дал? Ведь мог же перехватить, я правильно понимаю?

– Совершенно правильно. Но в том-то весь и смысл был, чтобы ее не перехватывать, – Васильев подлил себе водки. – Если мы этот канал ему отрежем, Батя себе другой найдет, у блатных с этим никогда проблем не бывает. И тогда мы уже ничего не узнаем. А так разговор другой. Долгоиграющая оперативная комбинация. Малява-то ушла, но мы знаем кому, зачем, что в ней написано. А то для чего было бы весь этот цирк с перевоспитанием начинать? Я-то практический работник, опыт есть. Задумка какая была? Сперва затянули гайки. Окунули смотрящего в ШИЗО – то, что он вмешается в это дело, я с самого начала знал, мы же с ним не первый день знакомы. И что ему дальше делать? Конечно, с вольняшкой отношения устанавливать. Получается, мы предугадали его дальнейший ход и спровоцировали на поступок, выгодный нам.

– Умно, – хмыкнул собеседник Васильева. – Ну а какие результаты? Ты говорил, уже есть кое-что, но не хотел в лагере об этом разговаривать.

– Есть результаты, есть, – кивнул Васильев. – И даже очень интересные. Батя ведь не одну маляву написал. Есть вторая. И знаешь, куда она?

– Ну?

– В Тбилиси. Сейчас покажу, кому.

Васильев вылез из-за стола, погремел в углу какими-то ключами и вскоре вернулся, неся в руках толстую папку с грифом Минюста – с девяносто восьмого года именно Минюсту, а не МВД подчинены все пенитенциарные учреждения России.

– Вахтанг Киприани, погоняло Сван, кентуха Бати, – сказал Васильев, вытаскивая из папки крупную фотографию грузина средних лет. – Авторитетный блатной. Правда, сейчас-то он постарше, эта фотка с тех времен, когда он у нас чалился, а с тех пор времени прошло изрядно.

Гость из Москвы придвинул к себе фотографию и принялся внимательно рассматривать. Это заняло у него почти минуту, он явно не просто смотрел, а запоминал, мысленно составлял словесный портрет, прикидывал, как этот человек может выглядеть сейчас.

– Думаешь, «грузняк» у него? – наконец спросил он с сомнением.

– Больше и не у кого ему быть, – уверенно сказал Васильев. – А то зачем человек от Бати в Тбилиси летит? Конечно, смотрящий не дурак, что именно этот пацан у Свана забрать должен, он в маляве не пишет, но что это еще может быть, как не то, чем ты интересуешься? Не бывает таких совпадений!

– Хм. Пожалуй, ты прав, – согласился москвич. – Если Батя своего человека в Грузию шлет, да еще именно к этому Свану, то ничего другого предположить нельзя. Во-от оно что, значит, – это Николай Петрович сказал значительно тише, словно уже не Васильеву, а самому себе. – Мы эту срань по всем оперативным просторам России ищем, все ноги сбили, а она вон где… У грузина какого-то! Да, это осложняет дело. Здесь-то мы бы эту скотину по-любому дожали, есть методы, никакие блатные кореша бы его не спасли, власть есть власть, против государства не очень-то попрешь. Но в Грузии особо не разбежишься. У них же теперь суверенитет, национальная гордость и все тридцать три удовольствия. Боевиков-то чеченских и то выдают со скрипом, а тут и вообще разговаривать не будут.

Несколько секунд москвич помолчал, обдумывая ситуацию, а потом спросил:

– Ты говоришь, Батя в Тбилиси своего человека посылает? А что это за человек?

– Некто Степанов Николай Иванович, – отозвался Васильев. – Четыре судимости, в серьезном авторитете. Погоняло – Коля Колыма. Правая рука смотрящего.

– В законе?

– Пока нет, но все блатари уверены, что скоро будет. Вообще, после Бати главным у наших уголовников наверняка он и станет.

– Так, может, договориться с ним? Он нам по-хорошему отдает «грузняк», а мы Батю в ШИЗО немножко подольше помаринуем. Много ли старичку надо-то? И станет этот Коля счастливым наследником, причем рук не замарав, никто не подкопается.

– Нет, – с сожалением покачал головой Васильев. – Хорошо бы, конечно, так сделать, но не получится. Я этого кадра знаю, не пойдет он на такое. Пахана он не предаст.

– Что-то сомнительна мне такая верность, – покачал головой москвич. – Ну да ладно, это дела ваши, местные, тут ты спец. Но сам-то тогда что предлагаешь?

– Отследить Колыму и на обратном пути «грузняк» забрать, – решительно сказал Васильев. – Ему ведь от границы Грузии до Магадана еще через всю Россию проехать надо. А возможностей у твоего ведомства много.

– Возможностей-то много, – ответил москвич. – Но ты хоть примерно представляешь себе, что может случиться при малейшем косяке, если все это наружу выплывет?! Какой будет жуткий скандал, какие головы в МВД и в Минюсте полететь могут?! Этого нельзя допустить!

– Нельзя, – спокойно согласился Васильев. – Значит, нужно операцию получше спланировать, задействовать ваши лучшие силы. А другого способа я все равно не вижу.

Москвич сидел, опустив голову и глядя в стол. Он явно колебался, никак не мог принять решение.

– Не менжуйся, – успокаивающим тоном сказал Васильев, наливая из бутылки еще по пятьдесят граммов в обе рюмки. – Все пройдет как по маслу. Не Терминатор же этот Коля Колыма! Сделаем мы его, никуда не денется! Давай выпьем за успех!

Николай Петрович еще несколько секунд сидел неподвижно, потом поднял голову, взял рюмку и, решившись, повторил тост:

– За успех!

Оба выпили, закусили.

– Если у нас все получится, – сказал москвич спустя несколько секунд, – то ты получишь перевод в Москву. Это я тебе твердо обещаю. Квартира в депутатском доме, госдача, почет и уважение. И в отставку уйдешь не «хозяином» этого медвежьего угла, а генералом!

– Хорошо бы, – хмыкнул Васильев, наливая себе еще водки.

Важное решение было принято, и теперь можно было расслабиться по-настоящему. Несколько минут Васильев молчал, осмысливая перспективы, открывающиеся перед ним в случае благоприятного исхода этого дела. Квартира, госдача – это все здорово, но на этом он останавливаться не собирается. Он пойдет дальше. Мозгов у него точно не меньше, чем у столичных жителей, а это дело послужит ему отличным трамплином. Васильев помотал головой – нет, пока об этом думать рано, сначала нужно хорошо сделать то, за что они взялись.

– А как этот «груз» вообще на свет появился? И как блатари на него лапу наложить умудрились? – спросил он.

Москвич, уже слегка опьяневший, сделал несколько мощных движений челюстями, перемалывая кусок нельмы, и невнятно ответил:

– Долго рассказывать. Короче, когда в девяносто восьмом тюрьмы и лагеря переводили из системы МВД в систему Минюста, начался страшный бардак. Реорганизация, сокращения, уплотнения… Среди наших тогда несколько продажных шкур оказалось. Вот кто-то из воров этим и воспользовался. Денег они, конечно, в это вбухали немерено, но и результат того стоит. Компромат на таких людей… И ведь главное, очень может быть, что он уже работает!

– А откуда все это стало известно? – поинтересовался Васильев. – Ну, насчет смотрящего.

– Что ваш Батя ко всему этому имеет отношение? По крупицам собирали. Радиоперехват, законспирированные информаторы, косвенные улики. В общем, оперативные источники. Да и одного шкуру-полковника из архивного управления крутанули как следует. Ладно – наливай! – Москвич явно был не очень-то расположен продолжать эту тему.

Васильев не стал настаивать. В конце концов, его задачи это прямо не касается, не хочет – пусть не говорит.

– Ну, за что мы еще не пили? – спросил Васильев, протягивая гостю полную рюмку.

– За удачу! – отозвался тот, совершенно забыв, что один раз за удачу они уже пили, а два раза за вечер произносить один и тот же тост не стоит. Примета плохая.

5

По извилистой и грязной улице Цулукидзе, мимо страховидных хрущоб и попадающихся кое-где ржавых остовов машин, с трудом лавируя между грудами гниющего мусора и дырами в дорожном покрытии, медленно ехал неприметный серый джип. Впрочем, для Мэрвэ Полхщи, этого окраинного трущобного микрорайона Тбилиси, название которого переводится как «Восьмой полк», и такая машина могла считаться невиданной роскошью. Обитавший здесь народ в большинстве своем привык передвигаться на своих двоих. Денег, даже на общественный транспорт, здесь почти ни у кого не водилось, трущобы и есть трущобы, они во всех городах похожи, как и населяющие их люди.

Городские власти на этот район давным-давно махнули рукой, предоставив его жителям решать свои проблемы самостоятельно. Ничего хорошего из этого, как и следовало ожидать, не вышло. Кроме славы самого бедного, Мэрвэ Полхщи обладал еще и не менее печальной славой самого криминогенного района столицы Грузии. Полицейские патрули заглядывали сюда крайне редко, да и то в усиленном варианте – по трое вместо двоих, и ходили исключительно по двум главным улицам района.

Назначение сюда на дежурство считалось в полиции одним из видов наказания, и довольно суровым, кстати сказать. В среднем за месяц здесь случалось три-четыре нападения на полицейских, и то, что все виновные несли заслуженное наказание, ничуть не утешало патрульных, получивших по башке кирпичом, бутылкой или какой-то странной железной штукой, которая, как упорно твердил ее задержанный владелец, была деталью космического корабля, потерпевшего крушение на соседнем пустыре.

Впрочем, посмотрев на этот самый пустырь, в эти слова можно было и поверить. Среди куч всевозможного мусора там иногда попадались такие вещи, о назначении которых можно было только гадать, в то, что их мог сделать человек, не верилось совершенно, а местные жители с первого взгляда производили впечатление народа, способного любой боевой крейсер какой угодно галактической империи за полчаса разобрать на винтики и продать на местном базаре. А деталью, которую никто купить не пожелал, мента по затылку двинуть.

Добропорядочные граждане, как правило, не рисковали соваться на территорию Мэрвэ Полхщи даже днем, не говоря уже о вечере или ночи. Но водителя серого джипа слава этого района, судя по всему, нисколько не смущала. Вахтанг Киприани сам провел здесь немалую часть своей жизни – далеко не всегда у него было достаточно денег, чтобы найти себе приличное жилье, а после первой ходки, когда вся родня дружно отреклась от него, ему и вовсе было некуда податься.

Как раз тогда он попал в этот район, прожил здесь несколько лет, узнал его законы и его обитателей. И хотя те времена давно прошли, Вахтанг и сейчас не чувствовал себя здесь неуверенно. Все старые кореша его знают и помнят, молодежь тоже в курсе, кто такой Сван, ну а если какие отморозки попадутся… Что ж, тогда им придется на собственной шкуре убедиться, что он еще далеко не старик.

Старый блатной усмехнулся, ему вспомнилось, как полгода назад несколько малолетних придурков прицепились к нему, когда он с Софико поздним вечером возвращался домой с юбилея одного старого друга. Погода была хорошая, и ему захотелось немного пройтись пешком, подышать свежим воздухом. Шакалят было с десяток, и они наверняка считали, что старичок с девушкой не смогут оказать им никакого сопротивления, а правильным понятиям их явно не учили. Что ж, зато тот урок они точно запомнят. Хотя не все, далеко не все. Троих он тогда уложил качественно.

Сван снова усмехнулся. Самым забавным ему казалось то, что оставшиеся в живых юные отморозки додумались еще и накатать на него телегу в ментуру – дескать, сумасшедший дед со стволом ни с того ни с сего набросился на бедных детишек. Правда, Вахтанг узнал об этом только через неделю, да и то в качестве анекдота. Менты сразу даже беспокоить его не стали, а попросту объяснили молодежи, на кого они нарвались, и посоветовали притихнуть самим, и по-хорошему. А то ведь с этим могут и помочь.

Еще раз улыбнувшись воспоминаниям, Вахтанг притормозил и выглянул из машины. Он старался разглядеть номер чернеющего слева пятиэтажного дома, но это было трудно – единственным источником света на всей улице были фары его джипа. Электричества в районе не было из-за так называемого веерного отключения, которое по загадочной закономерности постоянно приходилось на окраины и почти никогда на центр, а луна скрылась за тучами, принесенными западным ветром несколько часов назад. Пришлось разворачивать машину и врубать дальний свет, чтобы осветить стену дома.

– Семьдесят седьмой, – негромко пробормотал Вахтанг. – Едем дальше.

Следующие несколько минут джип останавливался часто, чуть ли не через каждые два дома. Нумерация на этой улице была довольно причудливой, к тому же на половине домов табличек с номерами просто не было, и хорошо, если хоть кому-нибудь из их жителей приходила в голову светлая идея намалевать этот самый номер на фасаде. Но чаще не было и этого. Остановившись то ли в седьмой, то ли в восьмой раз и осветив стену очередного дома, Сван удовлетворенно хмыкнул себе под нос:

– Ага… Сто тринадцатый. Значит, сейчас поворот на бензозаправку, а за ним… – его бормотание стало совсем невнятным.

Джип поехал дальше. Он был метрах в десяти от ближайшего угла, того самого, за которым располагались поворот на заправочную станцию и ведущая под довольно резким углом вверх улица, когда с той стороны послышался быстро приближающийся странный шум.

От бензоколонки медленно, но с каждой секундой разгоняясь все быстрее, вниз катилась здоровенная цистерна на автомобильном шасси. Если бы хоть кто-нибудь увидел это со стороны, первое впечатление было бы совершенно однозначным – с тормоза сорвалась. Разогнавшись к концу спуска до очень солидной скорости, цистерна на всем ходу въехала в серый джип.

В темноте узкой улочки вспыхнул ярко-оранжевый клубок огня, и раздался мощный грохот. А вслед за ним прозвучал второй взрыв, в несколько раз мощнее первого – цистерна оказалась не пустой. Так бывает в голливудских блокбастерах, в реальной жизни при столкновении машины взрываются нечасто, это легко подтвердит любой гаишник, но на этот раз получилось именно так. Багровые сполохи пламени ярко озарили ночную улицу, моментально оказавшуюся усыпанной осколками вылетевших стекол, осветили черные проемы окон и бледные, заспанные физиономии хозяев квартир.

Через полминуты самые отважные и любопытные начали появляться из подъездов, желая посмотреть на диковинное зрелище. Через несколько минут вдали раздались приближающиеся звуки ментовской сирены. Кто-то не поленился позвонить в полицию, и она среагировала оперативно. В общем, это и неудивительно – так обычно реагируют на любое необычное происшествие. А взрыв на Цулукидзе, разумеется, сразу показался ментам делом необычным. Вот если бы там кого ножиком пырнули или бутылкой череп проломили, тогда дело другое.

Когда менты подъехали к месту происшествия, столкнувшиеся машины все еще полыхали.

– Мать вашу так, пожарных вызвать кто-нибудь догадался?! Сержант! Пожарным позвони! – громко закричал толстый майор, едва выбравшись из машины. И уже потише продолжил: – Ну ни фига ж себе картинка!

Картинка и правда была та еще. Обе машины растворялись в еще не опавшем пламени, словно рафинад в горячем чае. Над огнем поднимался черный вонючий дым.

– Интересно, кому это так повезло? – пробормотал себе под нос майор, прежде чем начать отдавать дальнейшие распоряжения.

* * *

Вечером следующего дня во дворе недавно достроенного десятиэтажного дома в Авлабари было многолюдно. У крайнего подъезда теснилась толпа, состоящая из самых разных людей, от серьезных пожилых мужчин с неподдельной скорбью на лицах, окруженных плечистыми мальчиками, в которых сразу узнавались секьюрити, до местных тетушек и бабушек в длинных юбках и цветных платках, с чумазыми детишками, держащимися за их руки. На их лицах особого горя не было, они пришли посмотреть на вынос гроба с телом Вахтанга Киприани из любопытства и от нечего делать. У подъезда стоял автобус с распахнутыми задними дверцами и эмблемой какого-то тбилисского похоронного агентства на боку.

Грузины – веселый, шумный народ, и когда их собирается много, обычно сразу начинаются объятия и разговоры. Но здесь было тихо. Все разговоры велись шепотом, а большинство народу и вовсе молчало. Слишком печальным был повод встречи всех этих людей, по крайней мере тех, кто действительно близко знал покойного. Переговаривались в основном старухи.

– Это его дочка, да? – шепотом спросила одна из теток свою соседку, кивая на стоящую у самой двери подъезда высокую черноволосую девушку с совершенно измученным, заплаканным лицом. Было видно, что она держится из последних сил.

– Откуда я знаю, ты лучше Тамару спроси, она в этом же подъезде живет…

– Не дочка, а племянница, – тихо прошептала Тамара, наклоняясь к своим подругам.

На ее лице скорби не было никакой, скорее уж любопытство, приправленное изрядной толикой злорадства. Они же тоже не совсем темные, знают, кем покойный Вахтанг был. Авторитет, вор… Вот и отпрыгался голубчик, нечего было высовываться!

– А что ж из родни-то больше нет никого? – спросила первая из теток.

– Говорят, все от него отказались…

– А смотрите, какие люди собрались, – еще тише прошептала старуха. – Все с этими… как их… телохранителями!

– Ничего, у этого тоже небось телохранители были, а не спасли! От судьбы не уйдешь!

– Да… Говорят, в закрытом гробу его понесут, сожгло его так, что смотреть невозможно…

– Да, я тоже слышала. Интересно, за что его убили?

– Наверное, наркотиками торговал, вот конкуренты и убрали. Я вчера в одном фильме видела…

– Нет, это милиция. Мне зять сказал, что у них есть секретный приказ убивать бандитов.

– Бабушка, а кого убили? – Чумазый малыш лет пяти явно не осознавал серьезности момента и говорил в полный голос, а он у него оказался хоть и тонким, но громким и пронзительным.

– Тише! Тише, Тенгиз, кому сказала! Домой отведу!

– Ну, бабушка!

– Тише! Тише! Несут, кажется!

Шепотки в толпе смолкли. Дверь подъезда открылась, и из нее показались два высоких молодых парня, держащих на плечах гроб. Они стали медленно спускаться по лестнице, из подъезда показалась вторая пара, а за ней третья. Все парни были похожи, как горошины из одного стручка, и все выглядели опечаленными по-настоящему. Это были люди из бригады Свана, и у них были очень серьезные причины для скорби. Со смертью законника их положение становилось намного более шатким. Хорошо, если найдется какой-нибудь его старый кореш, согласится взять к себе. А если нет? Тогда ведь только в пехоту идти.

Цинковый гроб вынесли из подъезда, и представитель похоронного агентства предложил всем родным и близким проститься с Вахтангом Киприани. Раздались причитания, плач. Первыми пустили слезу те самые старухи, которые только что оживленно обсуждали покойного, а София, его племянница, держалась почти до конца, но все же не выдержала и согнулась над закрытым гробом, прижав руки к лицу. Но продолжалось это недолго, через считаные секунды девушка справилась с собой и кивнула людям из агентства.

Спустя пять минут у подъезда остались только несколько местных теток да их дети.

– Ну что, пойдем? – нерешительно сказала одна, делая шаг в сторону.

– Пойдем, – отозвалась другая. – Ой, кажется, зеленщик едет, слышите? Пойдемте скорей, а то не успеем!

С противоположной стороны улицы и правда раздавался громкий крик зеленщика, а вскоре после него должен был прийти молочник. Жизнь продолжалась.

6

Пресс-хата в лагере – это место с особыми законами. Или, вернее, почти совсем без них. Как правило, здесь царит полный беспредел, в этом и назначение пресс-хаты – путем беспредела насаждать «красные» порядки. Конечно, если лагерь живет более-менее спокойно, блатные и администрация особенно не конфликтуют, то обитатели пресс-хаты почти не пересекаются с обычными зэками. Чтобы попасть в это сучье логово, зэку нужно отмочить что-то уж совсем запредельное, довести начальника лагеря до полного озверения.

Но если начинается обострение отношений, то пресс-хата становится мощным оружием в руках администрации. Посадить туда можно любого, формально это даже не наказание, ведь по документам сучий барак, отделенный от всей остальной зоны локалкой, ничем не отличается от прочих. Но это только по документам. На деле населяет сучий барак последнее отребье из числа тягунов-долгосрочников, в основном маньяки и насильники, которых преступный мир уже приговорил. И они идут в СВП, секцию внутреннего правопорядка, становятся на путь исправления, как это именуется официально.

Разумеется, любой правильный блатарь, попавший в сучий барак, оказывается в совершенно безвыходном положении. Единственная надежда – умудриться протащить туда за губой мойку, половинку лезвия бритвы, и полоснуть себя по вене. При удаче можно загреметь в лазарет, перекантоваться недельку-другую там. Правда, удаются такие финты редко, «суки» прекрасно знают обо всех этих блатных хитростях и на входе в свое логово тщательнейшим образом обыскивают каждого вновь прибывшего.

Но попавший после утреннего развода в пресс-хату Казак оказался лишен и этой призрачной возможности. Когда утром зэков выводили на плац, мойки он с собой, разумеется, не прихватил – с какой стати? Ведь ничто не предвещало никаких неприятностей, перевоспитание грянуло как гром среди ясного неба.

Сквозь полуприкрытые глаза Казак рассматривал помещение, в котором только что очнулся. Он уже успел понять, что притащили его в сучье логово, но поскольку раньше он здесь, разумеется, никогда не был, нужно было оценить обстановку. В первую очередь выяснить, много ли тут народу и нет ли чего-нибудь хоть отдаленно напоминающего оружие. Один хрен подыхать, так хоть не задаром.

В голову блатного и мысли не пришло о том, что можно попытаться как-то прогнуться и выжить. Его жизнь закончилась несколько часов назад, перед строем, когда его «законтачили».

Теперь жить, как раньше, он уже не сможет, даже если сумеет как-то отсюда выбраться. Блатные его не примут – закон не позволит. А становиться сукой… Ни за что!

Ничего похожего на оружие поблизости не было. Даже стула какого-нибудь – все они были собраны в противоположном конце барака, где собрались суки. Казак попытался их пересчитать, но получалось у него плохо, перед глазами все еще стояла мутная пелена, а главное, трудно было издали отличить «сук» от живших с ними «петухов», ими же и опущенных.

«Кажется, их штук десять», – подумал блатной.

Именно так – даже мысленно назвать «суку» человеком он не мог, считал их на штуки, как вещи. Вдруг одна из темных фигур, сидевших в конце барака, поднялась с места и направилась к нему. Следом поднялись еще двое и тоже приблизились к Казаку. Блатной сразу узнал их, и жгучая ненависть мгновенно перекрыла боль. Он почувствовал, что силы возвращаются к нему. Те самые хмыри, которые его «законтачили»!

Стоявший впереди здоровенный мужик со скошенным лбом и выступающими надбровными дугами ткнул лежащего Казака ногой в бок и сказал:

– Не притворяйся, урод! Очухался ты уже, зашевелился, я видел. Открывай зенки, побазарим.

Казак скрипнул зубами, но послушно открыл глаза. Он с огромным трудом удержался от того, чтобы сразу броситься на «суку» – пинок ногой сам по себе был страшным оскорблением. Но мощным усилием воли он справился с собой. Глупо было кидаться прямо сейчас, когда он еще толком не пришел в себя, нужно немного выждать.

– О, молодец, послушный какой… Может, ты и в остальном послушный будешь? «Хозяин» порадуется, что его воспитательная работа такие хорошие результаты дает. Так что, встанешь добровольно на путь исправления? Смотри, серьезно предлагаю. Блатари тебя теперь за человека считать никогда не будут, а здесь нормально жить станешь. Что, наденешь повязку?

Казак ничего другого и не ожидал. Ссучить «законтаченного» – самое логичное продолжение утреннего представления. Говорить ему было трудно, но он напрягся и, с трудом шевеля разбитыми распухшими губами, негромко выговорил:

– Чтоб тебе, суке поганой, твои же «петухи» очко на немецкий крест порвали. Твари вы, мрази, ублюдки! До вас еще пацаны…

Договорить ему не удалось. Все три «суки», шагнув к нему с разных сторон, принялись пинать лежащего. Казак скорчился, прикрывая пах и голову, а через несколько секунд в глазах снова потемнело.

– Стойте! – скомандовал косолобый. – Так до смерти запинаем раньше времени. Чалый, тащи ведро.

Один из «сук» отошел в сторону и вскоре вернулся с полным ведром холодной воды.

– Обливай!

На голову лежащего зэка обрушился холодный водопад. Он шевельнулся, приоткрыл глаза.

– Поднимите его, – потребовал старший из «сук».

Двое других под руки вздернули Казака с пола. Главный размахнулся и сильно ударил его в печень. Раз, другой, третий – между ударами он делал интервалы секунд по пять, не давая блатному снова потерять сознание, а державшие его под руки помощники не позволяли упасть.

– Обезьян, осторожней, насмерть же пришибешь! – подал голос один из державших Казака.

– Учить ты меня еще будешь… – презрительно хмыкнул названный Обезьяном. Кличка очень подходила ему. Он действительно напоминал здоровенную человекообразную обезьяну, даже руки у него были длиннее, чем полагалось бы при таком росте. – Не пришибу, не впервой, чай.

– Значит, не хочешь на путь исправления вставать? – спросил он Казака после очередного удара. – Ну что молчишь-то? Отвечай, когда спрашивают, молчуны мне никогда доверия не внушали.

Казак беззвучно шевельнул губами, а потом, с трудом приподняв голову, выдохнул:

– «Сука»… – в одном этом слове было столько ненависти, что Обезьян невольно отшагнул назад. Но самоуверенность очень быстро вернулась к нему.

– Тебе же хуже, – с деланым сожалением произнес он. – Эй, пацаны, отпустите-ка его и приведите сюда какого-нибудь «петуха».

Державшие Казака «суки» отпустили его, и блатной, как куль с песком, повалился на пол. «Суки» пошли в дальний конец барака и вернулись, гоня перед собой хлипкого мужичка совершенно забитого вида.

– Открой парашу, – приказал ему Обезьян.

Мужичок безропотно поднял крышку стоящей в этом же углу параши.

– Набери говна и корми этого, – Обезьян кивнул на лежащего на полу Казака.

– Обезьян, может… – неуверенно начал один из его помощников, но старший шикнул на него:

– Я сказал! Давай, петушатина!

Невзрачный мужичок наклонился над парашей и сунул в нее руку. В этот момент Казак, видевший все эти приготовления и прекрасно понявший, несмотря на затуманенный побоями рассудок, что за ними последует, нашел в себе силы привстать. Но больше он не смог ничего – стоявшие у него за спиной «суки» навалились на плечи и снова положили его на пол.

– Он рот не открывает, – тихо проговорил «петух», подойдя к блатному.

– Чалый, открой ему рот, – скомандовал Обезьян. Его помощник принялся разжимать крепко сжатые челюсти Казака.

– Ах ты, коз-зел, давай открывай пасть… Ну! А-а-а! Сука!! – Чалый отскочил, тряся рукой. – Укусил, урод поганый!

Указательный палец на его правой руке был прокушен до кости, с него капала кровь. Человек хоть и не хищник, но если постарается, укусить может очень неслабо.

– Ах ты, урод! – взбешенный Чалый метнулся к блатному и со всего размаху врезал ему носком сапога по голове. На этот раз отливание холодной водой не помогло. Казак отключился серьезно, и продолжение сучьего перевоспитания пришлось отложить.

– Осторожнее надо, Чалый, – поучал Обезьян своего морщившегося от боли помощника. – На фиг ты ему по башке бил? Врезал бы в бок, под ребра, он бы и не отрубился.

– Он, сука, так в палец вцепился, что я…

– Так осторожнее надо. Не хрен ему было лапы в рот совать. Зажми нос – захочет подышать, сам пасть откроет. Ладно, иди сейчас к фельдшеру, пусть тебе лапу чем-нибудь намажет, а то хреново может быть. У человека укус опасный. А мы, пока этот урод не очухался, в стиры перекинемся.

Чалый вышел из барака, а Обезьян со своим помощником присоединились к прочим «сукам», игравшим в секу.

– Ну как, перевоспитали синего? – спросил у подошедших тасующий самодельные карты хмырь с бегающими глазками и острым лицом, здорово напоминавшим крысиную морду.

– Упрямится пока. Чалого за руку цапнул, как кобель цепной, – ответил Обезьян, усаживаясь на лучшее место, которое в его отсутствие никто не занимал. Он считался в этом бараке главным, и прочие «суки» боялись навлечь на себя его гнев.

Несколько часов «суки» гоняли чифирь и резались в карты. Оставленные на время в покое «петухи» спешили хоть немного поспать. Они прекрасно знали, что стоит любому из «сук» захотеть поразвлечься, как будет уже не до сна. В отличие от «черной» зоны, где даже у «петухов» есть хоть и очень куцые, но права, и притеснять их по беспределу не положено, здесь это как раз было правилом. Конечно, и при «черных» порядках случались косяки, и крайне редко пахан, которому «петух» жаловался на кого-то из блатных, принимал меры. Но все же он хоть пожаловаться имел право! Да и притеснять «петухов» для блатных было западло. Здесь же эти притеснения были нормой, и никаких жалоб не могло быть в принципе.

– Эй, Шрам, глянь, как там наш синий. Не очухался? – Обезьян отбросил надоевшие стиры и повелительно махнул рукой одному из подчиненных. Невысокий мужичок со здоровенным шрамом на левой щеке встал, подошел к валявшемуся в углу у параши Казаку, пару раз лениво ткнул его сапогом и вернулся к старшему.

– Нет еще. Похоже, нехило вы его отоварили.

Обезьян кивнул. Он сразу поверил Шраму, а зря. На самом деле Казак пришел в себя уже с час назад, но не шевелился и никак не показывал, что уже в сознании. Только наблюдал за суками полуприкрытыми глазами, а когда заметил, что кто-то идет к нему, закрыл их совсем. Он понимал, что нужно прийти в себя, накопить побольше сил для того, чтобы суметь дать «сукам» отпор. Может, получится хоть сдохнуть в драке, а то ведь запинают как собаку.

– Что, раздаем по новой? – раздался голос кого-то из «сук».

– На фиг, – решительно ответил Обезьян. – Надоело. Мы лучше сейчас петушиные бои устроим. Давайте стулья в центр.

«Суки» оживились и зашумели, предвкушая одну из своих любимых забав. Кто-то потащил стулья к центру барака, кто-то пошел пинками поднимать «петухов», а сам Обезьян и несколько его приближенных уселись посреди барака в важных позах. «Петушиными боями» они называли драки между опущенными, что-то вроде гладиаторских боев. Разумеется, «петухи» дрались не добровольно, а под угрозой избиения или чего похуже.

Извращенная фантазия «сук» каждый раз подсказывала им что-нибудь новое. То они заставляли «петухов» драться, стоя на четвереньках: с громким рычанием, изображая из себя собак, то сажали одного на шею другому, давали ему в руки швабру и выставляли против него двоих, то придумывали еще что-нибудь в этом же роде. При этом «суки» делали ставки, и горе тому «петуху», который не оправдывал возложенных на него надежд, особенно если проигрывал Обезьян или кто-то из его приближенных. Пару раз бывало, что неудачливого гладиатора забивали до смерти.

Через минуту к Обезьяну подогнали разбуженных «петухов».

– Ну что, добровольцы есть? – спросил «сука» с деланым добродушием. – Давайте вызывайтесь сами, каждому добровольцу по полпачки чая, я обещаю.

«Петухи» молчали. Они уже успели узнать цену обещаниям Обезьяна и не верили им ни на грош.

– Ни одного добровольца?! Ну вы и твари неблагодарные! – Обезьян сделал вид, что рассердился, хотя именно на это и рассчитывал. – Ну-ка лизать пол! Быстро! Кто не будет, на месте уроем!

«Петухи» стали медленно опускаться на четвереньки. Они знали, что Обезьян может легко привести свою угрозу в исполнение.

– А ты ноги мне лижи! – скомандовал «сука» оказавшемуся к нему ближе всех «петуху». – Давай быстро!

Забитый «петух» повиновался. Ему уже было все едино – что грязный пол, что грязные кирзачи.

– Будете чистоту наводить, пока не появятся добровольцы! – заявил Обезьян. – Насильно я вас драться не заставлю, вы же знаете, какой я добрый! Но и без зрелища братву оставлять я не собираюсь!

Лежащий в углу Казак скрипнул зубами. «Вы не братва. Вы – плесень, грязь, – подумал он. – А грязь надо убирать. Ладно, я сделаю, что смогу, а что не смогу, то пацаны доделают. Батя в курсах, на него вся надежда. Он разрулит, не впервой ему косяки исправлять. Но такого беспредела здесь не будет!»

Пальцы Казака непроизвольно сжались в кулак – хорошо, что все «суки» были слишком увлечены зрелищем и никто не смотрел в его сторону. Но в следующую секунду Казак разжал руку, он чувствовал, что еще слишком слаб, нужно полежать еще хоть немного. Только бы за это время к нему не подошел кто-нибудь повнимательнее того хмыря со шрамом, а то ведь заметят, что он уже в сознании.

Но»сукам» пока было не до него.

– Я доброволец, – один из лизавших пол «петухов» приподнялся с четверенек.

– Хорошо, – одобрил Обезьян, – можешь встать. Нам нужны еще двое.

Почти сразу же поднялись еще два «петуха» – все понимали, что деваться некуда.

– Отлично! Сегодня у нас будет бой «гладиатора» с двумя «львами», – провозгласил Обезьян. – «Гладиатором» будешь ты, – он ткнул в «петуха», поднявшегося первым, – а вы «львами». Дайте «гладиатору» шлем и меч.

Один из младших «сук» отошел в сторону и вернулся с требуемым – что такое «шлем и меч», все давно знали. На голову «гладиатору» надели жестяное ведро, а в руки дали швабру. Разумеется, с ведром на голове «петух„ ничего не видел, но «суки“ считали, что так даже интереснее.

– «Львы» ходят только на четвереньках, – объявлял правила Обезьян. – Кулаками и ногами драться не можете, только кусаться и царапаться. «Гладиатор» не может снимать шлем. Кто победит, получит пачку чаю.

«Суки» зашумели:

– Ставлю на «львов»!

– А я на «гладиатора» полпачки «Примы»!

– Согласен!

– И я на «гладиатора» целую пачку!

Через пару минут все ставки были сделаны, и Обезьян крикнул ожидающим в центре барака «петухам»:

– Начинайте! Да смотрите, без поддавков, замечу, вам же хуже будет!

Оба «льва» встали на четвереньки и поползли к «гладиатору». Тот не видел их, но, слыша шум движений, схватил швабру поближе к рабочей части и начал бешено размахивать перед собой противоположным концом. «Львы» замерли, но тут «гладиатор» сам скакнул вперед и вскользь попал одному из «львов» концом швабры по голове. Тот попятился назад, но медленно, «гладиатор» попробовал ударить его еще раз и промахнулся. В это время второй «лев» подполз к нему с другой стороны и попытался укусить за ногу. Но «гладиатор» как раз в этот момент шагнул назад, споткнулся обо «льва» и чуть не упал. Ведро свалилось с его головы.

– Стоп! – заорал Обезьян. – Надень шлем!

«Петух» подобрал ведро, снова нахлобучил себе на голову, и «бой» продолжился. Оба «льва» двигались еле-еле, голодные, невыспавшиеся, они толком не могли передвигаться на четвереньках, не говоря уже о том, чтобы драться. «Гладиатору» было полегче, но и он не мог ничего сделать, потому что не видел своих противников. Впрочем, никто из «бойцов» и не выказывал особого пыла – «петухам» совершенно не нужно было калечить друг друга на потеху «сукам». «Представление» грозило затянуться, и Обезьяну это не нравилось.

– Стойте! Ну-ка, ты, «лев» вшивый, иди сюда, – скомандовал он одному из стоявших на четвереньках «петухов», который уже почти перестал двигаться, от недоедания и недосыпа у него кружилась голова и темнело перед глазами.

– На четвереньках ползи!

«Лев» подполз к «суке», и тот, не вставая со стула, сильно пнул его ногой в лицо, раз, другой.

– Не будешь драться, еще получишь! Понял, царь зверей?! Пошел на место! Так, теперь ты, «гладиатор» сраный! Ко мне!

«Петух» с ведром на голове двинулся к Обезьяну, и в этот же момент в дальнем углу барака Казак поднялся с пола. Двигался он почти беззвучно, освещены углы «сучьего» логова были плохо, а все внимание «сук» было приковано к происходящему в центре. Его движения никто не заметил. Внутри у блатного все болело, но эту боль можно было терпеть, тем более что она не имела уже никакого значения. Какое дело до отбитых внутренностей человеку, который уверен, что и ближайшего часа не проживет? Зато уже почти не кружилась голова и не мутилось перед глазами.

Казак осторожно, крадучись, пошел к «сукам», сидевшим спинами к нему. С каждым шагом он чувствовал, как тело наливается силой, а в голове не остается ничего, кроме злости и лютой ненависти к беспредельщикам. Взгляд Казака был прикован к швабре, которую держал в руке «гладиатор». Палка… Не самое лучшее оружие, но ему-то выбирать не из чего!

Тем временем Обезьян привстал со стула и пнул «гладиатора» под колено:

– Шустрей двигайся! Я на тебя поставил, если проиграю, убью! Маши своей палкой, рано или поздно попадешь! И посильнее маши…

Стул с Обезьяном отлетел в сторону. Вырвавшийся из-за спин «сук» Казак выхватил из рук ничего не видящего «петуха» швабру и мгновенно сломал ее об колено сантиметрах в двадцати от основания. Теперь в его руках была длинная палка с острым концом. Этим-то концом Казак и ткнул изо всех сил в рожу того самого мужика со шрамом на левой щеке, который ходил смотреть, не очнулся ли он. Острие пропороло тому правую скулу, почти симметрично старому шраму. В следующее мгновение Казак кинулся на упавшего Обезьяна. Тот успел прикрыть голову, подставив под мощный удар палки правую руку, и привстать с пола.

Казак размахнулся для следующего удара, но, почувствовав сзади движение воздуха, отскочил в сторону. Бивший ему в спину финкой Чалый промахнулся. Зато Казак не промахнулся, он ударил «суку» точно по кисти руки, державшей нож, и, когда финка вылетела из разжавшихся пальцев, подхватил ее. Все это заняло считаные секунды. Когда в руках у блатного оказался нож, большая часть «сук» еще только успела повскакать со своих мест.

– Мочи его! – раздался дружный вопль, и вся толпа ломанулась на Казака.

Однако драться с вооруженным и решившим дорого продать свою жизнь блатарем – совсем не то, что издеваться над безропотными «петухами». Казак сам шагнул навстречу нападавшим. Его палка воткнулась кому-то в солнечное сплетение, а нож проехался по чьей-то оскаленной физиономии. В следующую секунду он отскочил назад и прижался спиной к стене.

– А ну пропусти!!! – раздался дикий рев.

«Суки» расступились, и на Казака кинулся сам Обезьян, двумя руками поднимая над головой стул. Казак метнулся в сторону, и удар просвистел мимо, но ткнуть финкой Обезьяна он не успел. Сбоку на него навалились еще трое, им удалось наконец втянуть блатного в борьбу. Под тяжестью их тел Казак рухнул на пол, несколько раз вслепую взмахнул ножом, чувствуя, как ему в бока и спину втыкаются лезвия, но совершенно не ощущая боли. Нож вывернули у него из руки, но он сумел зацепить кого-то пальцами за угол губ и рвануть изо всех сил. Брызнувшая кровь залила ему лицо, смешавшись с его собственной.

Но «сук» было слишком много. Казак сумел нанести еще пару ударов, но на каждый его удар в него попадало по семь-восемь уколов заточками и ножами. Через несколько мгновений перед глазами у него стало темно, руки ослабели, сделались ватными и отказались повиноваться хозяину. Еще через секунду Казак покинул этот мир.

Правда, «суки» заметили это не сразу. Они еще долго полосовали Казака «пиками», а через несколько секунд после того, как блатной окончательно обмяк, совершенно озверевший Обезьян распихал всех своих помощников и в дикой ярости принялся раз за разом протыкать неподвижное тело заточенной арматуриной, что-то невнятно хрипя и брызгая слюной. Только через пару минут, совсем обессилев, он пришел в себя. До тех пор никто не решался его тронуть.

– Сучара… – прохрипел он, сплюнув на труп. – Соскочил все-таки. – Он тяжело, со свистом выдохнул и, подняв голову, крикнул: – Что стоите, уроды?! Фельдшера зовите, «хозяина»! Этот гад хоть насмерть никого не порезал?!

Как выяснилось, насмерть Казак не порезал никого. У троих «сук» были раны на руках, у одного – серьезная, глубокая и затронувшая вену. Еще одному Казак сумел ткнуть финкой в грудь, но поскольку на руках у него в это время уже висели, нож вошел всего пальца на три, и угрозы для жизни рана не представляла. Шраму он пропорол палкой от швабры скулу и еще одному порвал щеку. Мелочи вроде пары выбитых зубов и рассеченных бровей никто не считал. Сам Обезьян отделался довольно легко. У него, как установил вызванный фельдшер, оказалась всего лишь трещина лучевой кости на правой руке.

Вместе с фельдшером в «сучье» логово явился и «хозяин» – подполковник Васильев, вместе со своей свитой.

– Что ж ты так неосторожно? – спросил он у Обезьяна, когда фельдшер закончил осмотр.

– Так уж получилось, начальник, – «сука» неловко развел руками. – Борзой он оказался слишком.

– Ты ж тоже не новичок. Мог бы и справиться. Как он «пик» достал?

Обезьян сморщился. Рассказывать, как было на самом деле, не хотелось, но и врать, что блатарь ее пронес с собой, было не лучше. Почему не обыскал тогда?

– Так уж вышло… У Чалого отнял.

Васильев недовольно поморщился. Наказывать «сук» было не с руки. Сейчас для установления «красных» порядков они ему были нужны как никогда.

– Ладно… Смотри, чтобы дальше таких косяков не было, – сказал он.

– Алексей Иванович, что в заключении писать? – раздался голос фельдшера. Он закончил осмотр раненых «сук» и присел над телом Казака. – Какую причину смерти указывать? На нем шестьдесят с лишним колотых и резаных ран, но…

Фельдшер не договорил, всем и так было все ясно. Если в заключении о смерти указать настоящую ее причину, то придется заводить дело и кого-то наказывать. А в данном случае это совершенно незачем.

– Пиши – инфаркт. Так по зоне и объявим, – решил Васильев.

Когда «хозяин» уже возвращался из «сучьего» логова в административное здание, начальник оперчасти подошел к нему и негромко сказал:

– Алексей Иванович, по оперативным данным, блатные готовят «разморозку». Может, не стоит так сильно гайки закручивать? – «Кум» говорил очень уважительно, но твердо.

– Думаешь, я сам не понимаю? – отозвался Васильев, глядя себе под ноги. – Прекрасно понимаю, и про «разморозку» тоже. Но мне нужно именно сейчас гайки закрутить потуже.

– Зачем?

Васильев усмехнулся:

– Оперативная необходимость… Уж ты-то должен понимать, что это такое.

«Кум» кивнул. Он прекрасно понял, что объяснять ему причины своих поступков начальник лагеря не собирается. Но он и сам не совсем идиот. Наверняка эта самая «оперативная необходимость» связана с недавно приехавшим человеком.

Говорят, он даже не из Магадана, а из самой Москвы…

Впрочем, это уже не его компетенция.

– Необходимость – необходимостью, – негромко, словно и не Васильеву, а самому себе, проговорил «кум», – а если «разморозка» все-таки будет, всем несладко придется.

– Постараемся до этого не доводить, – ответил Васильев. По решительному тону было ясно, что это его последнее слово.

7

Из динамиков раздалось несколько мелодичных звуков, а за ними приятный женский голос объявил:

– Уважаемые пассажиры! Пристегните, пожалуйста, ремни, самолет идет на посадку. Компания «Российские авиалинии» благодарит вас за то, что вы воспользовались нашими услугами, и желает удачи во всех ваших делах. – Потом снова послышались те же несколько нот, что и в начале, а за ними какая-то реклама.

Колыма пристегнул ремень и повернул голову к окну. По России он успел поездить немало, но в Грузию его не заносило до сих пор никогда, и ему было интересно посмотреть, на что похожа эта страна, из которой вышла чуть ли не пятая часть всех советских воров в законе. Но с высоты ничего особенно интересного видно не было. Зелено-бурая земля, рассеченная синей черточкой какой-то небольшой речки и тонкими черными ниточками дорог, неровные квадраты и прямоугольники полей…

Земля чуть накренилась – самолет повернулся, ложась на крыло и заходя на посадку. Пейзаж сменился, теперь были видны дальние горы, величественные заснеженные вершины.

Самолет слегка тряхнуло, на мгновение тело Колымы стало невесомым, сердце ухнуло, а желудок словно бы подскочил к горлу, но все эти неприятные ощущения тут же исчезли. Колыма оглянулся, окинул взглядом салон. Он искал глазами того типа, на которого обратил внимание еще в Москве, когда пересаживался с магаданского рейса на тбилисский.

Вернее, типов было вроде бы даже двое. Сначала появился один, но потом, как раз когда Колыма начал подозревать что-то неладное, он исчез. Зато при посадке в самолет блатной заметил, что вместе с ним в него садится какой-то другой носатый мужик в бежевом костюме, который на протяжении последних десяти-пятнадцати минут уже пару раз попадался ему на глаза. Конечно, может, это было случайностью, но, может, и нет. Хотя слежке вроде бы взяться неоткуда…

Колыма задумчиво покачал головой. С другой стороны, бывает и так, что тому, за кем следят, кажется, что он в безопасности и никто не знает, куда он едет и зачем, а на самом деле это не так. Лучше уж перестраховаться. Самый простой способ – когда народ пойдет на выход, подождать как можно дольше, постараться выйти из самолета одним из последних. Если этот подозрительный мужик в бежевом костюме тоже будет ждать, значит, дело точно нечисто, а если спокойно выйдет раньше, то, пожалуй, можно вздохнуть спокойно.

Колыма почувствовал несильный толчок, когда колеса самолета коснулись земли. Спустя несколько минут началась высадка. Нетерпеливые пассажиры рванули к двери, но Колыма не спешил, боковым зрением наблюдая за проходящими мимо него. Тот мужик сидел дальше от выхода, чем он, значит, пройдет мимо…

Через несколько секунд ожидание закончилось.

«Бежевый костюм» спокойно прошел к выходу, даже не покосившись на блатного. Колыма слегка расслабился. Отлично, значит, у него просто подозрительность разыгралась. А то он уже начал думать, как стряхивать этот «хвост». Встречаться со Сваном, притащив за собой топтунов, было никак нельзя, слишком дело важное. А в чужом городе избавляться от слежки трудно, это в Магадане он как рыба в воде… Ладно, проблемы надо решать по мере возникновения, пронесло на этот раз и хорошо.

Колыма поднялся с места и тоже двинулся к выходу. Получение багажа и прохождение через таможню не отняло у него много времени. У него с собой была только небольшая сумка через плечо и «дипломат». Единственное, что угнетало блатного, – то, что он не мог захватить с собой никакого оружия, даже пера, без которого он и в сортир-то обычно не ходил. Но проверки на международных рейсах очень суровые, все боятся террористов, так что лучше не рисковать.

Ладно, местные помогут чем-нибудь обзавестись, решил Колыма, подходя к грязному, похожему на сарай двухэтажному зданию тбилисского аэропорта. «Странно, – подумал он, – помню, Батя про грузинский аэропорт рассказывал, так он говорил, что здесь очень даже ничего. Но он здесь еще при Союзе был, с тех пор многое могло измениться…»

Сейчас аэропорт и правда производил не лучшее впечатление. Огромная толпа народу, беспорядочно мечущегося туда-сюда, шум, суета, толкотня, многоголосая громкая речь вперемешку на русском и грузинском языках.

Колыма вошел в аэропорт, прошел его насквозь и вышел с другой стороны. К нему тут же бросились полтора десятка грузин разного возраста, наперебой предлагая такси. За свои услуги они требовали не меньше, чем их коллеги в Москве. Да, пожалуй, в этом смысле Тбилиси стал настоящей столицей независимого государства.

Колыма решительно помотал головой, отказываясь от услуг таксистов, и отошел на несколько шагов от входа в аэропорт, на место, где его было бы хорошо видно издалека. Его должна была встречать местная братва, люди Свана, и он постарался насколько можно облегчить им жизнь. Хотя, может, они его уже ждут?

Колыма внимательно осмотрелся по сторонам.

Синяя «Волга»? Нет, не похоже. Может, этот здоровенный вишневый джип? Нет, вон два грузина, они явно к нему направляются. Точно, водила их встречает.

Появившийся на дороге черный «Мерседес» резко затормозил перед зданием аэропорта. Из него выскочил высокий широкоплечий грузин в белом костюме и двинулся прямо к Колыме. «Ага, вот и встречающий».

Блатной присмотрелся и подумал, что с этим парнем он уже где-то виделся… Точно! Краснопресненская пересылка! Они тогда вместе сидели, ждали этапа! Вроде бы его погоняло Горец.

В этот момент блатному снова показалось, что у входа в вокзал мелькнула какая-то фигура, которую он уже видел, и чуть ли не в Москве, но разглядеть ее получше он не успел – Горец подошел к нему.

– Коля! Здравствуй, дорогой! – Грузин широко раскинул руки, обнял Колыму и поцеловал в щеку. Блатной ответил ему тем же, он знал, что у грузин даже при встрече малознакомых людей принято обниматься и целоваться. Такие уж обычаи в стране, что поделаешь. – Как долетел? Все хорошо? – с характерным грузинским акцентом спросил Горец.

– Здравствуй, Горец! – ответил Колыма. – Долетел нормально, спасибо.

– Вай, я смотрю, ты меня помнишь даже! – сверкнул белоснежными зубами грузин.

– Как не помнить, двое суток вместе сидели, – Колыма знал, что сразу, едва встретившись, говорить о деле здесь считается невежливым, и поэтому не спешил. – Помнишь краснопресненскую пересылку?

– Как же, как же, – закивал грузин. – Слушай, Коля, тебе деньги нужны?

– Нет, – отрицательно помотал головой Колыма. – У меня все есть, ни с гостиницей, ни с чем другим проблем не будет.

– Вах, дорогой, какая гостиница?! – искренне возмутился Горец. – Никакой гостиницы. Ты гость и жить будешь дома, как полагается!

– Ну, спасибо, – кивнул Колыма.

Горец ему понравился. У него и от их давней встречи осталось хорошее впечатление – правильный блатной, перед администрацией спину не гнул, не беспредельничал, да и репутация у него была незапятнана, но в роли гостеприимного хозяина грузин был еще лучше.

– Тогда давай поедем? – предложил Колыма.

– Поедем, – кивнул Горец. Но лицо у него при этом стало печальным.

– Что такое? – спросил Колыма. – Проблемы какие?

– Это уже и не проблемы. Это по-другому называется, – вздохнул грузин. – У меня ведь для тебя плохие новости, брат.

– Что случилось?

– Убили Свана вчера…

Колыма застыл, как громом пораженный. Несколько секунд он просто никак не мог до конца осмыслить услышанное, но когда смог…

Он мгновенно понял, что таких случайностей не бывает. Это наверняка связано с его делом, не зря ему, значит, слежка мерещилась. Или все-таки зря? Может, здесь все развивалось независимо от него? Если загадочный «груз», который он должен забрать, хранился здесь, у Свана, то про него вполне мог знать кто-то из местных. Ладно, что толку гадать!

– Кто убил, известно? – спросил блатной.

– Нет, – покачал головой Горец. – Мы тут ментов на уши поставили, да и сами сложа руки не сидим, но пока бесполезно.

– Расскажи, как все было.

– Сейчас, только давай в машину сядем.

Оба сели в «мерс», Горец включил мотор, но с места трогать пока не стал. Колыма кивнул – не иначе дистанционных микрофонов грузин опасается, вот и врубил движок, чтобы вибрации все смазывали. Разумно, он и сам так всегда поступает, даже когда не боится подслушки, просто по привычке.

– Короче, так дело было. Он зачем-то заехал ночью в Мэрвэ Полхщи…

– Куда? – переспросил Колыма.

– Мэрвэ Полхщи. Это у нас район на окраине так называется. Не знаю, что Свану там понадобилось, и никто не знает. Но там есть такое место, где к улице, по которой он ехал, идет крутой спуск. А наверху этого спуска – автозаправка. Вот от этой заправки вниз, под горку, покатила цистерна с горючим и прямо в его тачку вмазалась. Внешне похоже на несчастный случай, но никто из наших в это, конечно, не верит. Сейчас ищем хозяев цистерны, но я думаю, они ни при чем. Скорее всего, просто оставили свое имущество на ночь постоять, а кто-то им и воспользовался. Хозяин заправки сказал, что вечером там никакая цистерна не стояла, значит, уже ночью пригнали.

– Ясно, – кивнул Колыма.

– Я думал, может, ты что расскажешь, – сказал грузин с выжидательной ноткой в голосе. – Ты же к Свану ехал, может, его смерть с твоим делом связана. Что у тебя за дело к нему было, скажешь?

Колыма молча вытащил из кармана маляву Бати и протянул ее Горцу. Тот внимательно прочитал и поднял на Колыму глаза, явно собираясь задать какой-то вопрос.

– Теперь ты знаешь столько же, сколько я, – опередил его Колыма. – Я должен был забрать «груз». Какой – не знаю, сам видишь, Батя пишет, что Сван в курсе. Может, ты мне скажешь, что я забрать должен? Ты же теперь за Свана?

– Нет, это не ко мне, – отрицательно покачал головой Горец. В голосе его Колыме послышалась затаенная досада. – У Свана правопреемники остались, – слово «правопреемники» Горец произнес так, словно лично он очень сомневался в том, что они этого достойны, но не мог спорить с решением пахана.

– А кто? – поинтересовался Колыма.

– Скоро узнаешь, – коротко ответил Горец. – Сван, кстати, и завещание написал.

– И что?

– Сейчас приедем, посмотришь. Даже я пока ничего не знаю. Ладно, поехали, что ли…

Горец нажал на газ, и «Мерседес» тронулся с места.

8

В трубке телефона послышались короткие гудки. Подполковник Васильев озадаченно нахмурился. Его собеседник только что оборвал связь. Васильев встряхнул головой, потянулся было к аппарату, чтобы набрать номер того, с кем только что говорил, но его рука остановилась на полдороге. Если Еременцев, дорогой московский гость, пребывающий сейчас в Тбилиси, не рассказал никаких подробностей, то, скорее всего, это означает, что подробностей он пока и сам не знает, а следовательно, и теребить его незачем. Пусть лучше напрягает свои столичные связи, выясняет, что там и как.

Васильев положил трубку на аппарат и еще раз попытался осознать только что услышанную новость: Свана убили. В голове у «хозяина» словно строчка из песни на заевшем проигрывателе вертелись последние сказанные Николаем Петровичем слова: «Ситуация выходит из-под контроля! Видимо, „грузом“ интересуется еще кто-то, кроме нас с тобой и Бати. Те, кто Свана убил!»

Васильев невесело усмехнулся. Да, что и говорить, сильный вывод. Чтобы это понять, не нужно быть гением, и так ясно, что не может такое оказаться случайностью – не успели они заинтересоваться «грузом», не успел смотрящий по Магадану послать за ним своего человека, как того, кто этот «груз» хранил, убивают.

Ясно, что «грузом» интересуется кто-то еще, ясно, что это те же люди, которые убили Свана, весь вопрос в том, кто они? Васильев снова поднял трубку телефона, накрутил короткий внутренний номер и резко сказал дежурному:

– Меня ни для кого нет. Если возникнут какие проблемы, решайте без моего участия. Понятно?

– Так точно… – договорить дежурный прапор не успел, Васильев положил трубку. Ему было необходимо как следует поразмыслить, а он терпеть не мог, когда в такие моменты кто-то отвлекал. Он потом долго не мог снова сосредоточиться на том, о чем следовало подумать. Все дежурные прапоры давно знали об этой причуде и нисколько подобным приказам не удивлялись.

Васильев взял карандаш и принялся выводить на лежащем перед ним на столе листке чистой бумаги замысловатые узоры. Делал он это совершенно автоматически всегда, когда о чем-то глубоко задумывался. Сейчас же предмет для раздумий был очень непростой. Об обстоятельствах гибели Свана Еременцев не сообщил ему практически ничего – только то, что грузина вроде бы взорвали в его собственной машине.

«Кто же это мог быть? – думал Васильев. – Может, Батя каким-то чудом успел… Нет, не может такого быть. Уж кому-кому, а смотрящему это убийство невыгодно в первую очередь. Ему бы Сван „груз“ отдал добровольно, они были старые кореша, а вот что будет теперь – бабушка надвое сказала. Может быть, наследники старого грузина окажутся не такими сговорчивыми и бескорыстными. Да и не успел бы никак Батя. Когда грузина убили, его посланник еще только-только из Магадана вылетал. Правда, если он послал маляву еще кому-то из своих…»

Да нет, нереально. Во-первых, не посылал он больше никому маляв, кроме Колымы и Свана, иначе они с Еременцевым про это знали бы, а во-вторых, даже если бы каким-то чудом умудрился, этот посланник никак раньше Колымы в Грузию бы не успел, самолетов других не было в это время. Нет, это определенно не Батя. У него не было ни мотива, ни возможности.

Тогда кто? Может, грузинские органы правопорядка это дело устроили? Как они там теперь называются, то ли полиция, то ли жандармерия? В общем, неважно, как бы ни назывались, но компромат на высокопоставленных российских чиновников из МВД и Минюста им бы точно не помешал. На худой конец его продать можно за очень нехилые бабки. Но тогда сразу напрашивается вопрос – если они знали о «грузняке», то почему не отобрали его у Свана раньше? Им-то до него добраться было куда проще, чем российским властям. И к тому же, если бы им нужен был «груз», то взрывать Свана в машине они бы не стали – толку-то с его трупа, он же «груз» не в кармане носил. Хотя, если они сначала его как следует прижали, а потом, как раз для того, чтобы скрыть следы, и устроили этот взрыв…

Васильев задумчиво нахмурил брови.

Нет, все равно не стыкуется. Неясно, откуда они могли узнать о том, что «груз» надо забирать именно сейчас, и чего раньше ждали. Нет, не они. Но кто тогда? Может, кто из России, какой-нибудь конкурент его московского гостя? Хм… Маловероятно. Для этого загадочный конкурент должен был бы знать о том, что происходило здесь, в лагере. Посторонних тут последние полгода, кроме самого Николая Петровича Еременцева, не было никаких, а в то, что какая-то хитрая спецслужба молниеносно завербовала одного из прапорщиков, ему совершенно не верится – жизнь все-таки не голливудский боевик.

Кто тогда остается из возможных кандидатов в убийцы? Какие-нибудь местные конкуренты Свана? Узнали, скажем, про то, что он хочет отдать обладающий немалой ценностью «груз» магаданскому корешу, и решили помешать. Хм, в этой версии что-то есть… Сван вполне мог сообщить о своем решении соратникам, а тем оно могло не понравиться. Или даже…

Да, так, пожалуй, совсем похоже на истину – убить Свана могли его наследники. В самом деле, о «грузе» они наверняка знали, а когда оказалось, что Сван намерен его за просто так отдать, им это не понравилось. Ведь они, скорее всего, считали его главной частью своего наследства – в руках понимающего человека «груз» дороже золота. Да, пожалуй, именно наследники Свана могли спланировать и осуществить его устранение. Теперь, после его смерти, «груз» достанется им, и они уже могут с Бати за него денег потребовать. Они же с ним давней дружбой не связаны, одну зону не топтали.

Васильев довольно усмехнулся. Что ж, голова у него по-прежнему работает неплохо. Конечно, версия – всего лишь версия, но, учитывая то, как мало у него данных, вполне правдоподобная. Нужно будет рассказать Еременцеву, это ему может помочь. Пусть узнает, кто наследовал Свану, и присмотрится к ним повнимательнее.

Но хорошее настроение, вызванное собственной сообразительностью, продержалось у Васильева очень недолго. Спустя пару минут на смену ему пришла озабоченность. По зрелом размышлении, из-за убийства Свана начальник лагеря попадал в не очень-то приятную ситуацию. С одной стороны, стать генералом, переехать с этого долбаного севера в Москву и начать делать карьеру там очень хочется. К тому же приказы Еременцева он должен выполнять, как-никак тот ему начальник. И последнее, но самое главное – «груз» может иметь непосредственное отношение и к нему са-мому.

Точно этого, конечно, даже Еременцев не знает, но вероятность существует очень большая.

Так что продолжать игру, как задумано, вполне в его интересах. Но с другой стороны… С другой стороны, все выглядит несколько иначе. Со смертью Свана ситуация осложняется. Не исключено, что «груз» Коле Колыме так просто не отдадут, что он застрянет в Грузии, и так легко, как они с Еременцевым планировали, его оттуда вытащить не удастся. Кроме того, раз в игру вступила некая непонятная сила, от нее можно ожидать самых неожиданных и неприятных ходов. И в любом случае все затягивается. Закончить операцию в ближайшие день-два уже явно не удастся.

А ведь до тех пор, пока они не заполучат «груз», основная его задача – удерживать зону в напряжении. И выполнение этой задачи с каждым днем все больше напоминает сидение на пороховой бочке с зажженным фитилем. Ситуация того и гляди может выйти из-под контроля. Если зэки взбунтуются…

Когда Васильев в своих размышлениях дошел до этого места, его передернуло. Он давно работал в пенитенциарной системе РФ и слишком ясно представлял себе, на что похож хорошо подготовленный бунт в зоне. Самое лучшее, на что может рассчитывать начальник такого взбунтовавшегося лагеря – это на отставку. А как правило, бывает и хуже. Можно пойти под суд или вовсе жизни лишиться. Семь лет назад в одном из соседних лагерей во время «разморозки» зэкам удалось добраться до «хозяина» и «кума». Про то, что они с ними сделали, ходят разные слухи, но тел потом просто не нашли, хоронили пустые гробы.

Васильев встряхнул головой, отгоняя мрачные мысли. Ладно, как-нибудь обойдется. Он ко всему готов, а раз так, то с проблемами справится. Но дела все равно плохи – даже если бунт он успешно подавит своими силами, проблем по службе потом не оберешься. Он заранее представлял, что скажет ему начальник УИН области: «А почему это, подполковник Васильев, ни у кого по всей Колыме заключенные не бунтуют, только у вас?»

Не объяснишь же ему, что он комбинации с москвичом крутил, не ставя начальство в известность. А сам Еременцев его прикрывать не станет, не та порода. Если жареным запахнет, упорхнет к себе в столицу, словно и не было его тут. А ведь до этого, может быть, уже немного осталось. Смерть этого блатаря, которого идиоты «суки» зарезали, – это, пожалуй, была предпоследняя капля. Еще чуть-чуть, и чаша переполнится. Да к тому же пора Батю выпускать из ШИЗО.

И получат тогда блатари умного и расчетливого вождя, да еще вышедшего из очередного конфликта с администрацией героем. А если не выпустить, то именно это может «разморозку» и спровоцировать, они же не могут не понимать, что грозит старику после еще одного срока в изоляторе. А блатари его любят, это точно известно. Может, как раз для того, чтобы смотрящего спасти, они тут и решат все вверх ногами перевернуть. Ядрена вошь, прямо не знаешь, как лучше! Или попробовать договориться с Батей? Нет, так тоже нельзя, нужно зону в напряжении держать. Но сколько еще такое подвешенное состояние продлится?

Васильев встал из-за стола и, заложив руки за спину, закружил по комнате. Мысли его пошли по второму кругу, начальник лагеря находился в полнейшей растерянности.

9

Машина Горца неторопливо катила по проспекту Руставели – одной из центральных улиц грузинской столицы. Колыма, несмотря на всю серьезность момента, не мог сдержать естественного любопытства и посматривал в окошко то на причудливой формы здание из красного кирпича с маленькими башенками по углам, то на огромный фонтан, то на роскошную вывеску какого-то ресторана. Она была написана и по-грузински, и по-русски, так что Колыма смог прочитать название: «Царь Давид». Дальше небольшая церквушка с золотыми крестами на куполах. Увидев ее, Колыма особенно удивился.

– Горец, а церковь у вас тут откуда взялась? – недоуменно спросил он.

– Как откуда, дорогой? Построили! Давно построили, лет двести назад или триста, я точно не знаю. Это нужно у кого-то из умных спросить. Я такими делами никогда не интересовался.

– Нет, я понимаю, но церковь-то с крестом, а вы… – Колыма не договорил. Он всегда считал, что все кавказцы – мусульмане, но теперь засомневался.

– Конечно, с крестом, – кивнул Горец. – Наша страна христианство приняла раньше России. Мы потому когда-то к вам и присоединились, что от персов и турок житья не было, защита была нужна. А ты что думал?

– Да так, не в курсах просто был, – неопределенно ответил Колыма, не вдаваясь в подробности.

Объяснять, как он думал раньше, ему совершенно не хотелось. Он знал, что все грузины, даже блатные, националисты, и если об этом зайдет разговор, Горец наверняка станет его грузить древней историей своей страны, что сейчас было бы не очень кстати.

Колыма снова посмотрел в окошко на какой-то здоровенный памятник, и в этот момент опытный взгляд блатного самым краешком зацепил красную «шестерку«, которую он, кажется, уже видел где-то около аэропорта. Точно! Когда они только-только оттуда отъехали, проезжали мимо какой-то автозаправки, там эта тачка и стояла. Выходит, она с тех пор за ними тащится…

– Слышь, Горец, – негромко сказал Колыма. – Глянь в зеркальце.

– Что такое? – недоуменно спросил грузин, чуть поворачивая голову.

– Видишь красную тачку? «Шестерку»?

– Ну.

– Она за нами, похоже, почти от самого аэропорта чешет. Я там на заправке такую же видел, да и по пути она, кажется, пару раз у нас на хвосте мелькала. Слежка за нами, не иначе.

– Да-а? – недоверчиво протянул грузин. – Коля, а ты уверен? Ты номер ее запомнил?

– Нет. Какой номер… Когда я ее первый раз заметил, то особого внимания не обратил, а сейчас номер и не разглядишь.

– Показалось тебе, брат, – успокаивающим голосом сказал Горец. – Мало ли в Тбилиси красных «шестерок»? А если это даже и та самая, то, может, ей прос-то в ту же сторону, что и нам?

– Может, конечно, и так, – кивнул Колыма.

В самом деле, могло оказаться, что грузин прав. Ему уже пару раз сегодня чудилось, что за ним следят, но при проверке тревоги оказывались ложными. Но все же… Волчье чутье блатного подсказывало ему, что дело нечисто. Если те, кто убил Свана, знают о нем, то они вполне могли оставить кого-нибудь подежурить у аэропорта, а уж понять, кто он такой, несложно. Случайного человека Горец не стал бы встречать и на своей тачке в город везти.

– Не отцепляется «шестерка», – сказал Колыма через пару минут, внимательно глядя в зеркальце заднего вида.

– Да брось ты! – легкомысленно отмахнулся грузин. – Вон «Волга» чешет, она тоже за нами уже минут пять катит, что ж, нам и ее в хвосты записать? Просто здесь улица такая, всем в одну сторону, в один район, поворотов мало… Поверь ты мне, я этот город знаю!

Колыма кивнул, хоть и с неохотой, но признав про себя правоту Горца. В самом деле, если у них в Магадане с северного конца города до морского порта добираться, то нормальная дорога тоже всего одна, и две машины могут друг за другом минут двадцать катить. Нет, действительно отвлечься надо, а то так и параноиком заделаться недолго.

– Горец, расскажи поподробнее про смерть Свана, – попросил Колыма, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей о слежке. – Может, мне что в голову дельное придет.

– Да я уж тебе вроде рассказал все, – отозвался грузин. Впрочем, ответил он охотно, об этом явно и сам был не прочь поговорить.

– Что ему нужно было в этом районе, где его взорвали, ты не в курсах?

– Ох, дорогой! Если бы я знал! – воскликнул Горец, притормаживая перед очередным светофором. – Сван никому ничего не сказал, просто сел за руль и поехал.

– Когда вернется, не говорил?

– Нет.

– А раньше он так делал?

– Бывало, конечно. Не будет же пахан каждый раз докладывать, куда он поехал, к кому да зачем, – Горец пожал плечами. – Но в Мэрвэ Полхщи… Да еще ночью, в одиночку. Ума не приложу, что ему там могло понадобиться! Думаю, кто-то сумел пахана в ловушку заманить.

Колыма вспомнил слова Бати про то, что Сван умнее и хитрее его самого, и невесело усмехнулся. Да, выходит, в этом смотрящий все же ошибался, как он и предполагал. Все, кто до сих пор пробовал обмануть или заманить в ловушку Батю, лежали сейчас в метре под землей… Или не под землей, это уж кому как повезло. А Сван вот, выходит, попался.

Тем временем Горец продолжал:

– Ему вечером того дня перед убийством кто-то на мобильник позвонил. Племянница при этом была, но она думала, это кто-то из своих, не забеспокоилась. А как беда случилась, мы всех своих опросили. Никто Свана в Мэрвэ Полхщи не вызывал. Так что не знаю, что и думать. Мы всех жильцов окрестных домов опрашивали, никто ничего не знает. Причем, если уж нам сказали, что не знают, значит, это правда, мы ж не менты, нам бы тамошние врать не стали, знают, с кем дело имеют.

– А у вас тут никаких местных косяков не было? Может, поссорились с кем, а тот и решил со Сваном разобраться?

– Да нет, – пожал плечами Горец. – Косяки есть, конечно, как без них, но все мелкие. А по большому счету Свана все серьезные люди уважали, никто бы его мочить не стал. Нет, Коля, это как-то с вашими делами связано. Может, он «груз», тот самый, что тебе передать должен был, там прятал, может, еще чего… Надо тебе с его правопреемниками поговорить, может, от них что важное узнаешь, а до тех пор все без толку.

Колыма кивнул. Несколько минут они ехали молча, но тема их разговора явно не давала Горцу покоя.

– Что же ему все-таки там понадобилось? Кто бы подсказал… – себе под нос пробормотал он.

– Может, у пахана были там дела, о которых, кроме него, никто не должен был знать? – Колыма почувствовал, что они начинают говорить о том, о чем уже говорили несколько минут назад.

– Наверное, – вздохнул Горец. – Ну, если так, то теперь уже никто и не узнает. Пятнадцать килограммов от Свана осталось! Чуть ли не ложками его от машины отскребали. И хоронили в закрытом гробу – ты же понимаешь.

Колыма мрачно кивнул. Еще бы не понимать – такие вещи не только в Тбилиси случаются. Ему и самому в таких похоронах пару раз участвовать доводилось. Дальше Колыма и Горец ехали в полном молчании. Говорить больше было не о чем, а переливать из пустого в порожнее оба не любили.

10

За железной дверью штрафного изолятора раздался приближающийся топот сапог. Через несколько секунд загромыхал отпираемый замок, и дверь открылась, издав при этом противный скрежет. В камеру один за другим вошли дежурный надзиратель ШИЗО, пара коридорных вертухаев, еще двое охранников, а за ними наконец и сам «хозяин», подполковник Васильев собственной персоной. Батя, сидящий на сложенном вдвое ватнике, чуть приподнял голову и бросил на гостей тяжелый взгляд исподлобья. Кроме этого, он не сделал ни единого движения, показывающего, что он заметил вошедших.

Один из коридорных метнулся к нему и рявкнул:

– Когда заходит начальник, положено вставать!

– Без понта… – равнодушно отозвался Батя, даже не пошевелившись.

За проведенное в изоляторе время старик изрядно сдал. Несколько раз он все же принимал «дачки» от братвы, совсем помалу, чтобы можно было съесть как можно быстрее, без этого смотрящий просто не выжил бы. Но ни теплой одежды, ни курева Батя так и не взял, чтобы не подставить корешей. Шмонали его, как и обещал Васильев, каждые два часа, даже по ночам. Выглядел Батя ужасно, недельная щетина, торчащая в разные стороны на ввалившихся щеках старика, была похожа на опаленную шерсть, кожа потемнела, вокруг глаз огромные синяки, а сами глаза покраснели.

Неподвижность смотрящего была уже скорее вынужденной, чем сознательной. Двигаться ему было все труднее, сказывались постоянный холод и недоедание, медленно, но верно подтачивающие силы. Только серые глаза, глядящие зло и упрямо, говорили о том, что старик не сдался, что он готов бороться до последнего. Но до этого самого последнего оставалось совсем чуть-чуть. Уже сейчас смотрящего можно было безо всякого грима снимать в фильме об узниках какого-нибудь Бухенвальда или Освенцима. Рядом с ним здоровенные, сытые и тепло одетые вертухаи с круглыми румяными рожами выглядели особенно отвратительно.

Охранник замахнулся, намереваясь в ответ на дерзкий ответ врезать старику под ребра, но его остановил резкий окрик Васильева:

– Стой!

Охранник послушно опустил руку. А Батя даже не дернулся.

Сил на то, чтобы сопротивляться по-настоящему, у него не было, а пытаться увернуться он считал ниже своего достоинства.

– Не надо, – продолжил Васильев, делая шаг вперед. – Я пришел по-хорошему с ним поговорить, зачем же с самого начала так грубо?

Он несколько секунд внимательно осматривал неподвижно сидящего блатного, а потом, видимо, что-то решив для себя, скомандовал своим подчиненным:

– Стул сюда принесите! И выйдите все из камеры.

Один из коридорных тут же выскочил за дверь, а здоровенный сержант, из тех двоих, что пришли в СИЗО вместе с Васильевым, шагнул к начальнику.

– Как всем выйти, Алексей Иванович? – недоуменно спросил он. – Вы что же, вдвоем с ним тут останетесь?

– Боишься, что набросится на меня и в клочки порвет? – хмыкнул начальник. – Не трусь, Степа. Ты посмотри на него, он сейчас и таракана-то не раздавит. Поубавилось прыти, я гляжу, у нашего смотрящего, ой как поубавилось. Так что давайте выходите.

– Но как же… Если он… – растерянно забормотал сержант. – Мы же отвечать будем!

– Не за что отвечать будет, сказано тебе! – уже с раздражением произнес Васильев. – Выйди! Это приказ!

Больше сержант спорить не пытался, козырнул и вслед за остальными вертухаями покинул камеру. На пороге он чуть не столкнулся с несущим стул коридорным.

– Ага, вот сюда поставь, – кивнул ему Васильев и уселся на установленный рядом с дверью стул.

– И тоже вали отсюда. Дверь закрой, но не запирай, сам будь поблизости и конвойным, которые должны этого кадра в барак отводить, скажи, чтоб приготовились.

– Так ему же только через четыре часа выходить, – неуверенно возразил коридорный вертухай.

– Делай, как я сказал! – прикрикнул на него Васильев. – Что-то вы все много воли забрали, спорить со мной стали слишком часто! Вперед!

Коридорный выскочил из камеры и с лязгом захлопнул за собой тяжелую дверь. Только теперь Васильев повернулся к смотрящему, бесстрастно слушавшему его разговор с охраной. Несмотря на то, что Батя молчал, Васильев знал, что тот прекрасно слышал его слова про конвоиров и правильно их понял. Сидеть здесь ему оставалось несколько часов – про это блатной тоже знал, а такой приказ начальника мог означать только то, что его могут выпустить чуть пораньше.

Хотя важны, конечно, были не столько эти несколько часов, сколько то, что его вообще собираются выпускать. То, что срок кончился, еще ничего не значило, так же легко, как и первый, Васильев мог накинуть ему и второй, выдумать повод – дело нехитрое. Так что возможность немедленного освобождения была для смотрящего единственной надеждой на жизнь, но блатной, разумеется, не мог не понимать, что его не выпустят за просто так.

Васильев держал паузу, ему хотелось, чтобы Батя заговорил первым. Но блатной неподвижно сидел на своем месте, даже не глядя на гражданина начальника, и было ясно, что просидеть так он может еще очень долго. Через пару минут такого молчания Васильев все-таки не выдержал, заговорил первым.

– Что-то холодновато тут у тебя, Батя, – издевательски-сочувственным тоном сказал он. – Ну да ты ведь понимаешь, это я не со зла, перебои со снабжением, топлива не хватает… – «хозяин» виновато развел руками.

– Что тебе надо, начальник? Зачем пришел? – не поднимая головы, спросил смотрящий.

Голос его тоже сильно изменился, он стал хриплым, каркающим, словно у старого ворона. В конце фразы блатной закашлялся, но быстро справился с приступом и затих.

– Зачем пришел? – переспросил Васильев. – Поговорить я с тобой захотел, Батя. Серьезно и откровенно, начистоту.

Смотрящий молчал, и Васильеву пришлось продолжать:

– Так что, согласен?

– Давай поговорим, начальник. Других-то развлечений у меня тут нет, сам понимаешь, – Батя усмехнулся. На его веку это был далеко не первый откровенный разговор с кем-то из лагерной администрации, и все уловки Васильева он видел насквозь.

Но следующие слова «хозяина» заставили Батю сильно забеспокоиться, хотя внешне этого бывалый блатной, разумеется, никак не проявил.

– У тебя ведь кент есть один, Сван его погоняло…

– У меня много кентов, – внешне совершенно спокойно отозвался Батя, следуя известному принципу не отвечать менту ни да, ни нет.

– Другие меня пока не интересуют, сейчас я про Свана говорю, кореша твоего старого. Ну, то есть бывшего кореша, – начальник лагеря снова сделал паузу.

– То есть как это бывшего?

– Убили его недавно, – с притворным сожалением сказал Васильев.

Смотрящий недоверчиво хмыкнул.

– Батя, ты меня за дите малое держишь, что ли? – с притворным возмущением сказал Васильев. – Стал бы я тебе гнать туфту, которую проверить легче легкого. Не веришь – могу фотки тебе показать или запись новостей с грузинского телевидения. Я уже достал, специально для тебя расстарался.

Батя молчал. Ему очень не нравился уверенный тон Васильева. Похоже, насчет смерти Свана начальник не врет, вот уж чего-чего, а отличать правду от лжи за свою долгую жизнь старик научился.

– Так я почему о нем заговорил-то? – не обращая внимания на молчание блатного, продолжал Васильев. – Так бы убили и убили, одним больше, одним меньше, корешей у тебя много, как ты сам говоришь. Но Сван-то наследство после себя оставил. И ты за ним своего кентуху отправил, Колю Колыму.

– С чего ты взял? – Батя недоуменно поднял брови. Это выглядело так убедительно, что если бы Васильев собственными глазами не читал его маляву, то, пожалуй, мог бы и поверить, что смотрящий первый раз об этом слышит и вообще не при делах.

«Да, хороший бы из него актер получился», – мелькнула в голове начальника непрошеная мысль, но он тут же отогнал ее, сейчас было не время для абстрактных раздумий, нужно было делать дело.

– Как с чего? Коля Колыма сигнализировал. Похоже, он Свана и завалил. На себя, видать, решил прикуп сбить. И неудивительно, ты ведь понимаешь, сколько этот «грузняк» потянет?

– Ну? – снова недоверчиво хмыкнул Батя.

– И я понимаю, – по-прежнему не обращая внимания на такую реакцию смотрящего, продолжал Васильев. – Так что ничего тебе, Батя, не светит, поверь мне. Идея твоя с «грузом» не удалась. Поэтому я и пришел сообщить тебе эту радостную новость. И дать заодно хороший совет: если не хочешь здесь сгнить, возвращайся в отряд, бери грабли, разравнивай предзонник с красной повязкой на руке. И агитируй братву тем же самым заниматься. Тогда еще поживешь. Сколько вашего брата ссучилось и ничего – жизнь на этом ни у кого не кончалась. Так что скажешь?

– Гонишь ты, гражданин начальник, – равнодушно ответил Батя, ни на секунду не задумываясь. – Не такой Коля Колыма пацан, чтобы своего пахана кинуть. Я перед ним и так в долгу – было уже два раза, что не по делу я его подозревал. Так вот третьего раза не будет! – Голос смотрящего звучал решительно. В самом деле, все аргументы Васильева насчет Коли Колымы звучали как типичнейшая мусорская прокладка, ловиться на такие и верить параше, которую мент гонит на кореша, Батя отучился давным-давно.

– А откуда ж я тогда про «грузняк» узнал? – с наигранной иронией в голосе спросил Васильев.

– А мало ли… Может, «селитра» на «кума» пашет, может, еще кто. А Колыме я верю.

– Убедишься сам, – зловеще пообещал «хозяин», подаваясь вперед. – Когда я тебе «грузняк» покажу, тогда и убедишься. Получить-то я его могу только от Коли Колымы. Ладно, пора кончать базар. За старое мы, будем считать, в расчете. Если согласишься сотрудничать, я тебя прямо сейчас отсюда выпускаю. Не согласишься – твои проблемы. Последний раз тебя спрашиваю, будешь ровнять предзонник?

– А пошел ты, гражданин начальник, – так же равнодушно, как и до этого, отчего его слова прозвучали еще оскорбительнее, сказал Батя. – Зачем ты на свою жопу приключений ищешь? Плохо ведь это кончится. Живи спокойно. Или забыл старую поговорку: на вольняшке порядки ментовские, а на киче – воровские? «Разморозки», что ли, дожидаешься? Так ведь дождешься. И хреново будет тебе в первую очередь.

– Нет, Батя, – почти шепотом ответил Васильев. – В первую очередь хреново будет тебе, уж поверь моему богатому опыту. Покантуешься в ШИЗО еще десять суток, тогда поговорим. Если доживешь, конечно.

Он встал со стула, распахнул дверь и крикнул:

– Эй, сержант! Стул забери. Этому кадру – еще десять суток. Режим прежний. И смотри, если хоть на одном шмоне у него что лишнее найдут, сядешь на его место. И не говори, что я тебя не предупреждал!

Смотрящий выдержал понт до конца – так и не пошевелился, пока за вышедшим начальником не закрылась дверь. А после этого он еле слышно произнес:

– Это ты, начальник, считаешь, что мы в расчете. А я по-другому думаю. Совсем по-другому. Ну да ничего, разочтемся еще…

11

– Вот этот примерьте, может быть, вам подойдет, – высокая черноволосая девушка с бледным лицом и кругами вокруг покрасневших глаз протянула Коле Колыме плечики с надетым на них белым пиджаком. На ней самой было длинное белое платье.

Колыма послушно попытался влезть в пиджак, но он был как минимум на два размера меньше, чем нужно, и затрещал, едва блатной попытался свести руки. Этот костюм был уже третьим, который Колыма мерил за последние пять минут. Они с Горцем приехали в квартиру Софии, племянницы Свана, очень вовремя – там как раз собирались люди, чтобы узнать последнюю волю покойного. На оглашении завещания, написанного Сваном буквально за несколько дней до смерти – словно знал! – разумеется, должен был присутствовать и он, но неожиданно обнаружилось одно препятствие. Траурный цвет у грузин белый, а у Колымы, естественно, белого костюма с собой не оказалось. София сказала, что попробует подобрать ему что-нибудь подходящее, и увела в эту небольшую, скромно обставленную комнату.

– Нет, не пойдет. Маловат, – сказал Колыма, стаскивая пиджак.

София хотела что-то ответить, но не успела. Неожиданно дверь комнаты приоткрылась, и на пороге появился Горец, который, представив Колыму племяннице покойного пахана, прошел потом в гостиную, поздороваться с уже прибывшими друзьями Свана.

– Вах, Коля, что ты делаешь?! – едва переступив порог, воскликнул он.

– Как что? Мне София сказала, что костюм нужен белый, у вас же траур.

– Ай, ладно, ты же только прилетел, все понимают. Да ты и не грузин.

– Нет, Горец, я у вас в гостях, значит, должен делать, как у вас положено, – решительно сказал Колыма. – Я Свана сам не знал, только по словам Бати, но уважал его как правильного блатного.

Горец явно хотел что-то возразить, но в последнюю секунду передумал:

– Ладно, Коля, ты правильно говоришь. Но зачем ты старый костюм ему даешь, женщина? – На этот раз он обратился к девушке в белом. – Сейчас мы лучше сделаем!

Горец выхватил из кармана мобильник, быстро набрал какой-то номер и произнес несколько фраз по-грузински. Потом спрятал телефон и снова обратился к Колыме с белозубой улыбкой на лице:

– Все сейчас будет, Коля! До начала еще минут сорок, успеем! Прямо сюда сейчас все привезут. И пиджак, и брюки из лучшего магазина Тбилиси! А это старье брось! – Он взял из рук Колымы белый пиджак и презрительно отшвырнул в угол.

– Шалва! Не смей! – резко воскликнула девушка, бросаясь в угол и бережно поднимая упавшую вещь. – Это дядин пиджак!

– Да?! Ах, Софико, прости, я не знал!

И снова Колыме показалось, что Горец сказал не то, что сначала хотел. Девушка ничего не ответила, только бросила на молодого грузина гневный взгляд, отряхнула пиджак, повесила его на плечики и вернула в шкаф.

– Сейчас, как вещи принесут, я тебя поведу познакомлю с людьми, – сказал Горец Колыме. – Там все самые близкие люди Свана собрались, все в авторитете.

– А нотариус уже приехал, Шалва? – спросила девушка.

– Нет еще, – коротко ответил тот и снова повернулся к Колыме, хотел что-то сказать, но девушка его опередила:

– Может быть, вам тогда что-нибудь поесть дать? Вы же только что с дороги, проголодались, наверное…

Колыма, который действительно последний раз перекусил еще в Москве, с благодарностью кивнул. Девушка вышла из комнаты, но скоро вернулась с какой-то едой, название которой Колыма с ходу не запомнил. Горец от еды отказался и снова вышел из комнаты в гостиную. Колыма быстро насытился, а потом в дверь квартиры позвонили. Это принесли заказанный Горцем костюм. Через несколько минут Колыма переоделся и был полностью готов. Снова появившийся Горец повел его в гостиную знакомить с людьми.

Народу оказалось не слишком много – человек десять. Видимо, присутствовать при оглашении завещания было позволено далеко не всем, а только самым близким людям Свана. Горец представил Колыму по всем правилам блатного этикета, Коля вежливо обнялся с каждым из присутствующих, но с ходу всех все равно не запомнил. Вообще-то память у блатного была натренированная, но все грузины казались ему очень похожими друг на друга, а их имена и погоняла представлялись бессмысленным набором звуков.

Тут до Колымы неожиданно дошло, что, когда будут читать завещание, он ничего не поймет. Вряд ли ради него одного читать будут на русском языке. Он оглянулся, но Горца поблизости уже не было, была только девушка в белом.

– София, вы сможете мне переводить, когда будут читать завещание? – негромко спросил Колыма.

– Конечно, – кивнула девушка. – Вы садитесь, сейчас уже начнется, нотариус приехал.

Колыма устроился на одном из стульев, девушка села рядом с ним. Вскоре в гостиную вошел невысокий пожилой грузин очень важного вида с толстой папкой в руках. Рядом с ним, что-то быстро ему втолковывая, шел Горец. Нотариус кивал и отвечал односложно. Горец проводил его до стола, вежливо придвинул стул, а потом отошел и занял место среди прочих ожидавших оглашения последней воли Свана.

Грузин за столом достал очки, надел их, потом открыл папку, вынул оттуда несколько листков бумаги и принялся громко читать.

– Сейчас просто традиционные слова, имя, фамилия, в здравом уме и твердой памяти, – зашептала Колыме девушка. Блатной благодарно кивнул.

Грузин за столом сделал паузу, а потом громко и четко произнес несколько предложений.

– Говорит, что дядя завещал все движимое и недвижимое имущество Софии Киприани, – сказала девушка.

Колыма ничем не проявил удивления, но это стоило ему немалых усилий. Выходит, эта спокойная, молчаливая девушка и есть правопреемник Свана? Ничего себе! Но она сама, кажется, не очень-то удивлена, видимо, заранее знала о том, что написано в завещании дяди.

Грузин тем временем читал дальше.

– Сейчас ничего особенно важного, он перечисляет собственность, называет документы…

Взгляд Колымы ненароком упал на Горца. На лице молодого грузина застыла яростная гримаса. Да, для него-то, похоже, завещание пахана оказалось полной неожиданностью. И притом неприятной. Горец, краем глаза заметив, что на него смотрят, тут же справился с собой, и его лицо приняло непроницаемое выражение, но Колыма уже успел сделать свои выводы.

Еще минут пять нотариус читал документ, а девушка молчала. Видимо, список собственности покойного был довольно длинным. Что ж, это и неудивительно. Наконец грузин снова сделал паузу, потом прочитал еще несколько фраз, после каждой из которых слушавшие его люди вели себя все беспокойнее и беспокойнее. Они стали переглядываться, обмениваться короткими фразами, кто-то даже переспросил нотариуса. Слов Колыма не понял, но интонация была совершенно ясна.

– Что такое? Что он прочитал? – тихо спросил он у девушки.

– Последнее желание дяди, – ответила она. – Он пишет, что хочет, чтобы его похоронили у вас на севере, в Магадане, на какой-то блатной аллейке Приморского кладбища.

– Не Приморского, а Морского, – поправил ее Колыма, сразу поняв, о чем идет речь. В Магадане действительно было такое кладбище, а на нем такая аллейка, и похоронены там были люди непростые – сплошь воры, блатные, лагерные и вольные авторитеты. Быть похороненным там считалось великой честью, не меньшей, пожалуй, чем воровская корона. Словно звезда героя посмертно. Так что как раз Колыме это желание Свана было очень понятно.

– Ну да, – кивнула девушка. – Я просто так перевела. Дядя пишет, что там, на Колыме, прошла большая часть его жизни, что там он познакомился с хорошими людьми, многих из которых уже нет в живых, и что он хочет лежать с ними в одной земле.

Тем временем волнение среди слушателей нарастало, и нотариусу даже пришлось повысить голос, чтобы дочитать последний оставшийся у него в руках листок.

– А почему они все так заволновались? – тихо спросил у девушки Колыма. – Захотел Сван, чтоб его у нас похоронили – его право.

– У нас другие традиции, – коротко отозвалась София. Она явно хотела объяснить поподробнее, но нотариус снова начал читать, и она затихла.

На этот раз читал нотариус недолго, а закончив, снял очки и принялся складывать свои бумаги. Было ясно, что завещание дочитано до конца. Не дожидаясь вопросов Колымы, девушка перевела:

– Он прочитал имена свидетелей и тех, кому дядя поручил проследить за тем, чтобы его воля была исполнена. Это Мамука Султушвили и Тенгиз Санвоани, они его помощники. А его похоронами он поручил заняться мне. Свидетели, которые присутствовали при подписании завещания, это тоже мы трое.

– Ясно, – кивнул Колыма и огляделся.

Нотариус собирался уходить, а большая часть грузин осаждала двоих солидных пожилых мужиков, рядом с каждым из которых было по здоровому молодому парню. Колыма сразу узнал телохранителей. Было ясно, что это и есть Мамука и Тенгиз, фактически наследники Свана. Насколько Колыма понял, предусмотрительный старик велел им проконтролировать, чтобы его наследницу не обобрали, и им же поручил дальше вести дела группировки. Такие вещи в официальном завещании не напишешь, но и так все понятно – они свидетели, они же за переоформлением следят, они же наверняка и управляющими всех фирм Свана назначены.

Колыма про себя усмехнулся. Кажется, он даже понимает, почему их именно двое. Один бы испытал слишком большое искушение сбить прикуп на себя – что ему сумеет противопоставить женщина? А пока их двое, каждый будет за другим присматривать. Что ж, умно придумано. Однако к кому теперь ему обращаться со своим делом? К кому-то из них или… Или все-таки к Софии?

Про «груз» в завещании, естественно, ничего не сказано, но Горец говорил, что никто из местной братвы не в курсах.

«Ладно, поговорю с Софьей, а если она не знает, то с этими», – решил Колыма.

Тем временем народ начал расходиться. Первым ушел нотариус, оставив Софии как наследнице свою папку с завещанием Свана, а за ним потянулись все остальные. Правда, процесс этот растянулся надолго, каждый прощался с племянницей покойного и с Горцем, что-то им говорил. Особенно долго и эмоционально прощался Горец с Мамукой и Тенгизом, но Колыма так и не сумел понять, то ли они ссорятся, то ли разговаривать так громко у горячих южан положено. Но всему приходит конец, и через полчаса в квартире остались только трое: Колыма, Горец и София. Следом за девушкой они прошли в небольшую комнату, где Колыма ел и переодевался.

София была совершенно спокойна, а Горец, напротив, возбужден до предела. Едва успев устроиться в кресле, он громко заговорил:

– Вах, я ничего не понимаю! Почему Сван хочет, чтобы его хоронили в Магадане?! Его родина здесь, в Грузии!

– Э, Горец, там место особое, – ответил Колыма. – На блатной аллейке Морского хоронят не всякого, только серьезных авторитетов, это большой почет. Знаешь, какие там люди лежат?

– Коля, я понимаю, – Горец прижал руки к груди, – но и ты пойми, у вас свои традиции, у нас свои. Для тбилисца нет могилы желанней, чем на кладбище Вакэ! Там все Чавчавадзе похоронены, Константинэ Гамсахурдиа, Джаба Иоселиани и мать Сталина тоже там! И для блатных место у нас там свое есть! Там десятки законников, сотни авторитетов! Все уважаемые люди! Свана тоже надо там хоронить! Иначе никак нельзя!

– Мы должны сделать так, как сам дядя хотел, – твердо сказала София.

– Дай я посмотрю завещание, – неожиданно потребовал Горец.

Девушка спокойно отдала ему папку, которую получила от нотариуса.

– Все правильно вроде, – удивленно сказал Горец, внимательно осмотрев все печати и подписи. – Только дата странная, он что же, получается, за несколько дней до смерти его составил?

– Может, предчувствовал дядя Вахтанг, – спокойно ответила девушка, забирая папку.

– А может, он перед смертью малость… – Горец сделал многозначительную паузу. – Малость того? – Он выразительно покрутил пальцем у виска.

– Все с дядей было в порядке. Завещание в моем присутствии писалось, – резко ответила девушка. – И при Мамуке с Тенгизом. Это его последняя воля, и мы должны ее выполнить!

Горец секунду помолчал, а потом неожиданно заговорил намного мягче:

– Конечно! Конечно, сестренка!

Колыма уже знал с собственных слов Горца, что на самом деле она ему не сестра, а очень дальняя родственница по материнской линии. А Горец продолжал:

– Конечно, мы все сделаем, какой разговор! Я тебе помогу, одной тебе трудно будет справиться, не женское это все же дело.

– За помощь спасибо, – девушка тепло улыбнулась Горцу.

«Да, – подумал Колыма, – вот они и решили, как хоронить Свана будут. А Батя говорил – самый умный, самый хитрый, хитрее его самого, встретишь когда, сам убедишься… Я бы так не сказал!»

* * *

Спустя полчаса, сидя в той же комнате за низеньким столиком с чаем и какими-то булками, Колыма решил, что, пожалуй, пришло время выяснить, знает ли наследница Свана про «груз». Он вытащил из кармана маляву Бати и протянул ее девушке.

– София, – ему было неудобно произносить это имя так, на грузинский лад, но Колыма старался быть вежливым, – София, прочитайте эту бумагу и скажите…

– Вах, Коля, что ты делаешь?! – громко спросил Горец, который уже довольно давно молчал, явно думая о чем-то своем. – Что может женщина знать о таких делах?! Тебе нужно поговорить… – грузин замолк.

– Да, дядя мне говорил про это, – кивнула София.

– Мне нужно… – начал Колыма, но девушка перебила его.

– Я знаю. Пойдемте.

Она встала с места и вышла из комнаты. Колыма с радостным удивлением пошел за ней. С души блатного словно тяжелый камень свалился – оказывается, все так просто. А он уже думал, что сначала замучится «груз» искать, а потом еще неизвестно, чем кончится разговор с его нынешним владельцем. А девушка, оказывается, полностью в курсах! Просто не верится в такую удачу! Следом за Софией и Колымой из комнаты вышел и Горец. Поскольку он тоже был в курсе происходящего, Колыма принял это как должное.

Девушка подошла к какой-то белой двери в стене, порылась в стоящем рядом шкафу, вытащила ключ и открыла ее. За дверью оказалась крошечная каморка, обыкновенная кладовка, правда, довольно вместительная. Девушка широким жестом показала Колыме на здоровенный чемодан на колесиках, стоявший там. По многим незаметным неопытному глазу, но сразу очевидным для него признакам Колыма понял, что сделали этот чемодан не где-нибудь, а на зоновской «промке».

– Это он и есть, – сказала девушка. – Вы ведь его, кажется, забрать должны?

– Да, – кивнул блатной.

– А повезете к себе, в Магадан?

Колыма снова кивнул.

– Значит, мы на Колыму вместе поедем, – в глазах девушки неожиданно блеснула радость. – Поможете мне с похоронами дяди?

– Какой разговор!

– София, не беспокойся, я все устрою, – в голосе Горца Колыме почудилось скрытое раздражение. Впрочем, здесь он понимал грузина. Тот ведь уже обещал Софии свою помощь, а девушка обращается еще к кому-то, значит, не верит в его силы. Какому мужчине такое приятно? Тем более южанину.

– Ничего, одна голова хорошо, а две лучше. Дядя любил так говорить, – отозвалась девушка. – Коля же местный, всех там знает, зачем от помощи отказываться?

– В натуре, брат, – кивнул Колыма. – Там-то уже вы у меня в гостях будете!

– Это да, – широко улыбнулся Горец. – Тогда, конечно, базару нет.

– Вот и здорово, что договорились, – обрадованно сказала девушка, закрывая дверь кладовки.

12

Николай Петрович Еременцев лениво привстал с дивана и взял с маленького столика рюмку коньяку. Выпил, закусил тонким кусочком ветчины, поставил рюмку на место и зашарил рукой по дивану, пытаясь найти пульт от стоявшего в углу комнаты телевизора. Тот отыскался быстро, но, недолго потыкав в кнопки, Еременцев снова отбросил его в дальний конец дивана. Большая часть каналов, которые ловил телевизор, были местными, грузинскими, и понять ничего было невозможно, а российских каналов всего два, и то плохо видно.

Еременцев тяжело вздохнул. Ему было скучно. Все дела, ради которых он приехал в Тбилиси, были улажены, шестеренки отлаженного им механизма вертелись совершенно самостоятельно, не требуя его вмешательства, теперь оставалось только ждать результатов. Этим Еременцев сейчас и занимался. Дело приятное, конечно, но немного утомительное, особенно когда ждать приходится долго.

Еременцев широко зевнул и снова потянулся к рюмке, но так и не прикоснулся к ней – передумал. В самом деле, за последние два часа он и так уже полбутылки выпил, а коньяк хороший, крепкий, так что пора тормознуться. Ему нужно быть в форме, новости могут появиться в любую минуту, следует быть к этому готовым.

«Бабу, что ли, снять? – лениво подумал москвич. – Какое-никакое, а развлечение… И по мозгам не бьет. Или в кабак спуститься? Еще какого-нибудь их местного деликатеса попробовать, будет потом что в Моск-ве рассказать. Кабак тут хороший…»

Ресторан в гостинице «Иберия», где снял номер Еременцев, и правда был отличный. Вообще, в советские времена эта гостиница считалась лучшей во всей Грузии, тогда здесь селили приезжающих в город партийных боссов и прочих самых дорогих гостей. В те времена постороннему человеку снять здесь номер было невозможно. Но за последние годы многое изменилось, в том числе и «Иберия». В Тбилиси, ставшем столицей независимого государства, стали открываться новые гостиницы, началась жесткая конкуренция, а лишенная государственной поддержки «Иберия» оказалась к этому не готова. Сейчас когда-то роскошное высотное здание, в котором располагалась гостиница, выглядело довольно облезлым. Денег на ремонт не хватало. Постояльцев все время было меньше, чем свободных номеров, а сдавать часть гостиницы под что-то другое, например, под офисы, не позволяла гордость.

Еременцев, разумеется, всех этих тонкостей грузинской столичной жизни не знал. Но он еще помнил советские времена и поэтому, оказавшись в тбилисском аэропорту, не задумываясь, велел водителю такси везти его именно сюда. Впрочем, он об этом и не жалел. В «Иберии» многие традиции, оставшиеся еще со времен Грузинской Советской Социалистической Республики, пока не угасли, чем не могли похвастать владельцы новых гостиниц.

Еременцев сел на диване, спустил ноги на пол. Он окончательно решил сходить в ресторан, но было лень шевелиться, одеваться. В его характере была такая черта – если приходилось вынужденно бездельничать, как сейчас, например, то на него через какое-то время накатывалась жуткая лень, расслабленность, усиливающаяся с каждым часом. Еще и поэтому он сейчас решил прогуляться вниз, до ресторана, а то совсем к дивану приклеишься.

Еременцев еще раз зевнул. «Странно, – лениво подумал он, – вроде и спать не хочется, я сегодня хорошо выспался. Что ж я тогда зеваю, как кобель на завалинке? Может, кислороду не хватает? На балкон, что ли, выйти…»

Он встал с дивана, шагнул к двери, ведущей на балкон, и открыл ее. Порыв свежего воздуха дунул в лицо, растрепал волосы. Еременцев вышел на балкон, облокотился на перила и посмотрел вниз. Заселяясь в «Иберию», он специально взял номер на самом последнем этаже, отсюда открывался прекрасный вид на столицу Грузии. Зеленые парки, красивые старинные дома, футбольный стадион имени Михаила Месхи – Еременцев узнал новое название стадиона только вчера вечером, раньше стадион носил имя Лаврентия Павловича Берии. С высоты Тбилиси казался удивительно красивым городом.

Еще раз вдохнув свежего воздуха, москвич поднял голову вверх и посмотрел на синее небо, на неторопливо плывущие по нему белые облака, на небольшую стайку каких-то птиц, кружащих над зданием гостиницы… Еременцев был не слишком склонен к романтике, но сейчас его лицо расплылось в довольной улыбке. Впрочем, продержалась эта улыбка недолго. Ее прогнал громкий писк мобильника – того, по которому Еременцеву должны были докладывать обо всех новостях, связанных с его здешними делами.

Москвич вытащил телефон и поднес его к уху.

– Да, слушаю, – его лицо стало серьезным, а через секунду на нем снова появилась улыбка, но уже не такая, как та, с которой он смотрел на кружащих в небе птиц, а совсем другая, жесткая. – Во-от оно что! – протянул он. – Ясно. Значит, следишь? Хорошо, продолжай… Выясни, когда они вылетают в Москву… Уже выяснил? Совсем молодец. Значит, через пять дней? Уже и билеты купили? А эта тетка из аэропорта не предупредит, что ты ими интересовался? Ладно, поверю, тут тебе, конечно, виднее. Но смотри мне! Я тебе плачу хорошие бабки и ожидаю таких же результатов… Пока да, пока ты все делал без косяков, но я хочу, чтобы их и дальше не было… Хорошо… Да, как обычно… И следи внимательно – это народ хитрый, они могли и два комплекта билетов взять, сначала один на рейс через пять дней, чтобы все следящие расслабились, а второй на завтра… Это ты думаешь, что они не знают про слежку, а если они заметили, догадались? Еще раз тебе говорю – не держи их за идиотов, это люди битые. У них осторожность в крови, как у волков… Хорошо. Значит, проверишь все еще раз на десять кругов и если что новое узнаешь, то сразу же позвонишь мне… Ладно, давай…

Еременцев выключил телефон и спрятал его в карман. Его круглое толстое лицо, на первый взгляд совершенно не производящее опасного впечатления, приобрело довольное и одновременно хищное выражение. Он был очень похож на кота, который сидит у дырки в стене и прекрасно знает, что мышке деваться некуда, рано или поздно она выйдет и попадет к нему в лапы, надо только набраться терпения и еще немного подождать.

– Через пять дней… – пробормотал себе под нос Еременцев, возвращаясь в комнату и подходя к шкафу, где висела его одежда. – Кошмар! Выходит, мне здесь еще пять дней париться… Так с ума сойти можно или спиться от скуки.

Но лицо у москвича при этом было по-прежнему очень довольное.

13

Весь день над зоной шел снег, но к вечеру снегопад сначала ослаб, а потом и совсем кончился. Стих и ветер – белый дым, поднимающийся над армейской кухней, уходил вверх ровным столбом, а российский государственный флаг, висевший над зданием штаба, обвис и напоминал старое выцветшее полотенце, повешенное сушиться после стирки. Из-за казарм, со стороны питомников раздавался хриплый, злобный лай овчарок. Дрессировавший их инструктор считал, что псов на ночь нужно кормить похуже, а можно и вовсе не кормить, чтобы были злее. Эта методика давала результаты – злее собаки и правда становились. Их учили ненавидеть зэков, бросаться на них, но полуголодные псы ненавидели и вертухаев, и офицеров, и, кажется, всех людей до единого. Ходить мимо вольеров было опасно, а охранники боялись собак чуть ли не больше, чем заключенные. Именно поэтому они часто нарушали устав и не брали собак с собой в наряд. С зэками еще можно договориться, а если не договориться, то справиться, а собаке все равно.

От казармы отделились четыре фигуры в теплых форменных шапках и зеленых телогрейках. Они прошли через свалку до штрафного изолятора, а там разделились. Одна пара обошла свалку, а другая пошла прямо. Вертухаи патрулировали простреливаемый коридор – хорошо освещенное пространство между стенами бараков и забором. Они шли навстречу друг другу, чтобы встретиться где-нибудь посередине. По уставу, они должны были патрулировать вдвоем, но начальник лагеря прекрасно понимал, что обстановка напряженная и патрули лучше усилить. Кроме того, когда вертухаи выходили парами, то часто они вообще не обходили зону, а оставались у вахты. Сейчас этого допустить было нельзя – инструктируя служебный наряд, разводящий потребовал к простреливаемому коридору особого внимания и предупредил, что если при проверке будет замечено, что охранники волынят, то проблем у них будет куча. И это было правдой. У лагерной администрации было много методов давления на подчиненных и много способов осложнить им жизнь.

– Постой, Сема, – один из вертухаев остановился и показал напарнику на темную тень рядом с огромным сугробом, наметенным под самые окна одного из бараков. – Смотри! Кто-то там шевельнулся!

– Фигня, показалось тебе, Игорь, пусто там, – отозвался второй. На самом деле он был не так уж в этом и уверен, но идти и проверять совершенно не хотелось. Если там нет никого – только зря силы тратить, по нетоптанному снегу мотаться. А если есть… Тогда тем более не стоит соваться, нарываться на сложности. Через забор ведь никто лезть не пытается, значит, не о чем и беспокоиться. А если попытается кто, так его с вышки снимут, как в тире.

– Может, проверим, Сема? – уже менее уверенным голосом спросил первый вертухай.

– На фиг надо, – решительно ответил второй. – Никто сюда не сунется, зэки дураки, что ли, по-твоему? Они ж и про нас в курсе, и про вышки. Если кто между бараков мотается, так и хрен с ним, надоест – сам на место вернется. А нам нарываться без толку не стоит. Сейчас зэки злые, «хозяин» их крепко прижал. Пошли!

– Эх, мать… – негромко, но с чувством выругался первый, трогаясь с места. – И зачем наш подпол всю эту бодягу замутил?! Делать ему, что ли, нечего? Жили спокойно и жили, так нет, надо было ему всю эту муть затевать…

– Помолчал бы, – досадливо сказал его напарник. – И без тебя тошно.

Через несколько минут пары патрульных встретились и снова разошлись. Ничего подозрительного, кроме показавшегося Игорю в тени у барака шевеления, никто не заметил, и наряд спокойно продолжил патрулирование.

Когда вертухаи прошли мимо, скрывшийся в тени сугроба тощий зэк в драном черном бушлате беззвучно привстал и скрылся за бараком. Он увидел все, что надо, и теперь пора было возвращаться. Добравшись до своего барака, он тихонько стукнул в дверь костяшками пальцев.

Она чуть-чуть приоткрылась.

– Ну что?

– Порядок, – прошептал разведчик. – Все как обычно, лишь патрули усиленные. У локалки никого нет, коридоры только патрулируют.

– Собаки есть?

– Собак нет, Рука.

– Ясно. Поднимай остальные бараки. Двигаем, братва! – Эти слова прозвучали глуше, говорящий отвернулся от двери в глубь барака. Впрочем, разведчик их все равно уже не услышал бы – он тенью скользнул к черневшему в темноте соседнему зданию.

Тем временем дверь барака открылась пошире, и из проема начали одна за другой выскальзывать темные фигуры. Зэки были похожи на призраков, они двигались совершенно бесшумно, плавно и уверенно, даже снег не скрипел у них под ногами.

Первым вышел здоровенный коренастый мужик с непокрытой головой, тот самый, что говорил с разведчиком. Левый рукав его бушлата болтался свободно. Он и получил погоняло за то, что, когда два года назад администрация шестнадцатой зоны пыталась заставить его работать, отрубил себе левую руку чуть ниже локтя.

Рука дождался, пока все его люди выйдут наружу, и двинулся направо, огибая барак. Зайдя за угол, он остановился, приподнял здоровую правую руку, останавливая зэков, и внимательно всмотрелся во тьму. Давно привыкший к плохому освещению, он прекрасно видел в темноте, света луны и звезд для него было вполне достаточно. Вот чернеет соседний барак, вроде все спокойно, никого нет… Значит, надо подождать, Чиж еще не успел их поднять. Так, а это что… Ага! Порядок!

Из-за соседнего барака появилась темная фигура. Рука махнул ей и двинулся вперед.

Это были свои из третьего барака. Через несколько секунд две группы встретились, их предводители несколько секунд пошептались, а потом повели людей в глубь лагеря, туда, где располагалась отгороженная локалкой от всей прочей территории пресс-хата. По пути к зэкам еще дважды присоединялись группы из других бараков, все так же уверенно и беззвучно. Когда они подошли к локалке, их было уже несколько десятков. Казалось совершенно немыслимым, что такое количество людей может двигаться настолько тихо и незаметно, но это было так.

– Дыра готова?! – шепотом спросил чуть прихрамывающий на левую ногу коренастый зэк у Руки, барак которого поднялся первым.

– Готова, Хромой. Днем еще сделали. Вот она. – Рука шагнул вправо и отодвинул прислоненный к локалке лист обледеневшей фанеры, за которым и правда обнаружилась дыра. – Лезем!

Один за другим зэки ныряли в дыру и проходили на территорию «сук». Вылезая из дыры, каждый тут же шагал в сторону, чтобы не мешать следующему, и вытаскивал из-под бушлата какое-нибудь оружие: обрезок трубы, арматурину, «пику», заточку.

– Не спят, гады, – глядя на ярко освещенные окна «сучьего» логова, с ненавистью прошептал хромой зэк и покрепче сжал в ладони «пику». – Не спят… Ничего, скоро вы все по-другому заснете.

– Всех валим? – раздался сзади чей-то шепот.

– Всех! – одновременно отозвались Рука и Хромой. А Хромой еще добавил:

– Они за Казака ответят! – Казак был из барака, где Хромой считался старшим, они были давними корешами.

– Окружаем их! – скомандовал Рука. – Со всех сторон, чтобы ни одна «сука» не ушла. Хромой, веди своих направо. Челюсть, ты со своими сзади встанешь. Корень, ты слева зайди.

Толпа зэков быстро разделилась на несколько небольших групп, каждую из которых возглавлял старший одного из бараков. Группы быстро обошли «сучье» логово с разных сторон.

– Ну, начали, – хрипло прошептал себе под нос Рука, двинувшись по нетронутому снегу вперед, к одному из светящихся окон. Следом за ним бесшумно потянулись остальные, и то же самое происходило сейчас со всех сторон.

14

Рядом с одной из посадочных полос аэропорта Домодедово стояли несколько машин. У всех были открыты окошки, из всех окошек в воздух поднимались густые клубы сигаретного дыма, а возле красного джипа «Чероки» стоял здоровенный парень с классической внешностью рядового «быка» какой-нибудь среднего пошиба группировки: широченные плечи с сидящей прямо на них, кажется, вообще без шеи маленькой головой, тяжелая нижняя челюсть, узкий лоб и тупой взгляд.

По правилам, ни ему, ни прочим посторонним людям находиться здесь не полагалось, но, как известно, в России – впрочем, и не только в ней – правила для всех разные, и эта картина была легко объяснима. Граждане России, достаточно крутые для того, чтобы проникнуть прямо на аэродромное поле, встречали здесь друзей, родственников и знакомых, чтобы прямо с самолета посадить в машину и увезти куда надо.

Но внезапно их спокойное ожидание было нарушено. Со стороны здания аэропорта раздался пронзительный вой милицейской сирены, он быстро приближался. Ждущие в машинах занервничали, как минимум у половины из них были очень весомые причины не любить представителей органов правопорядка и встреч с ними по возможности избегать. Широкоплечий здоровяк, стоявший около «Чероки», нерешительно повертел головой и залез внутрь своего джипа. Здесь он чувствовал себя как-то увереннее.

Через несколько секунд прямо на бетонных плитах взлетно-посадочной полосы резко затормозил милицейский «луноход» в полной боевой раскраске. Следом за ним подъехали два автобуса с зарешеченными окнами. Едва они успели остановиться, двери распахнулись, и из автобусов посыпались здоровенные мужики в камуфляжных штанах и куртках, шлемах и кевларовых бронежилетах, с короткоствольными автоматами в руках. На рукавах у них были нашивки с единственным словом: «Сатурн».

– Ни хрена себе… Эти-то тут откуда?! – с удивлением спросил у своего соседа сидящий в черной «Тойоте» седой мужик с решительным лицом и цепким взглядом. – Это же «Сатурн»!

– Точно! – так же удивленно отозвался сидящий за рулем парень помоложе.

Их недоумение было совершенно законным – элитное спецподразделение ГУИНа «Сатурн» было предназначено для подавления бунтов в следственных изоляторах, тюрьмах, лагерях, а на аэродроме им делать было совершенно нечего.

– Всем посторонним немедленно покинуть полосу! Всем посторонним немедленно покинуть полосу! – ожил динамик ментовской машины.

– Валим отсюда! – приказал старик молодому. – Кажется, это не по нашу душу, значит, нечего нарываться. Подождем Вальку в самом аэропорту, она в Москве не первый раз.

Черная «Тойота» дала задний ход, развернулась и покатила к аэропорту. Следом за ней потянулись и остальные машины – спецназовцы выглядели решительно, и связываться с ними никто не захотел. Только обретший уверенность в себе парень в красном «Чероки» задержался.

– Неясно, что ли, тебе?! Вали давай! – рявкнул на него подбежавший мент с капитанскими погонами.

– А что такое?! Я не понял… – начал парень, но капитан, не слушая, резким движением просунул руку в открытое окошко машины, сграбастал его за волосы и приложил лицом об руль.

– Теперь понял?! Вали, тебе сказано!

По решительному лицу мента было ясно, что он готов и на более серьезные меры, но они не понадобились. Парень мгновенно присмирел и послушно закивал:

– Все, все, начальник, я понял! Уезжаю, все…

«Чероки» рванулся с места, а капитан подбежал к одному из автобусов, рядом с которым стоял высокий человек в бронежилете с нашивкой «Сатурн» на рукаве, но без оружия и шлема. Это был командир посланной в аэропорт группы, получившей задание прямо на выходе из самолета задержать Николая Ивановича Степанова, Софию Киприани и Шалву Свеогадзе.

– Все свалили, порядок, – доложил старшему милицейский капитан.

Сатурновец кивнул, недовольно поморщившись. Ему не нравилось это задание. Отряд «Сатурн» был предназначен совершенно не для того, чтобы кого-то задерживать, однако приказы начальства испокон веков обсуждать не принято. Особенно если начальник решил выполнение приказа лично проконтролировать.

Спецназовец покосился на автобус, где сидел пославший их сюда Николай Петрович Еременцев. Да, он-то, пожалуй, знает, зачем этих людей брать надо. Хотя не исключено, что и он всего лишь промежуточное звено в цепочке и над ним есть кто-то, кто знает больше. А, ладно, что об этом думать! Думать сейчас надо о том, как приказ лучше выполнить. Хорошо еще, что хоть ментов каких-то в помощь дали. Людей-то они и сами возьмут, но приказано обратить особое внимание на их багаж, а если это и правда блатные, то могли с багажом и что-нибудь хитрое придумать, они на это мастера. Вот пусть менты с этим и разбираются, а при неудаче и отвечают. В конце концов, это их профессия, бунты в изоляторах подавлять их не заставляют.

– А они точно на этом самолете летят? – спросил милиционер, нарушив ход мыслей спецназовца.

Командир сатурновцев неохотно кивнул.

– Капитан, когда самолет сядет, пусть ваши люди обратят особое внимание на багаж наших клиентов, – негромко сказал он. – У них там что-то важное, так что не пропустите. И имейте в виду, меня начальство пре-дупредило, что взять их «груз» чуть ли не важнее, чем задержать их самих.

– А что там у них?

– Не знаю. Секретная информация, – пожал плечами сатурновец. – У нас с вами простой приказ – взять людей и их багаж, а знать, что в этом багаже, совершенно необязательно.

Милиционер кивнул и больше с сатурновцем не заговаривал. Нынешнее задание и ему было не особенно по душе, особенно то, что приходилось подчиняться непонятно кому и непонятно зачем. С какой вообще стати нужно брать этих людей? Что у них за «груз»? Оружие? Наркота? Еще что-нибудь в этом роде?

Капитан слегка помотал головой, отгоняя ненужные мысли. В конце концов, какая разница? Нужно просто выполнить приказ, и пусть с этим «грузом» и его владельцами разбираются те, кто этот приказ отдавал, а ему можно будет вернуться к обычным делам.

* * *

По длинному подземному переходу, наполненному шумной толпой, осторожно, вдоль стенки пробирался невысокий бородатый мужчина в изрядно потрепанном длинном сером плаще и старомодной шляпе. Его постоянно толкали несущиеся мимо люди, но он только вежливо извинялся. Дойдя до конца перехода, мужчина свернул направо, там, около нескольких ларьков, было более-менее свободное пространство, этакая тихая заводь в текущей под землей бурной человеческой речке. Он поставил свой портфель под один из стоявших здесь высоких столов, за которыми полагается есть и пить стоя, и вытащил из кармана мобильный телефон.

Стоявший у одного из соседних столиков молодой парень с любопытством покосился на мужчину. Вернее, не столько на него самого, сколько на мобильник. Парня удивило странное несоответствие. Судя по обтерханному плащику, старой шляпе и осторожным повадкам мужика, он был в лучшем случае каким-нибудь слесарем-сантехником, которому года через два выходить на пенсию. Но телефон, который мужик держал в руке, даже с расстояния нескольких шагов выглядел очень крутым и дорогим, таких у пролетариев, как правило, не водится. Мужик тем временем набрал на своем мобильнике какой-то номер и поднес телефон к уху. Парень прислушался – странный мужичок вызвал интерес, и ему было любопытно узнать, о чем это он говорит. Но у ларьков было очень шумно, и расслышать ничего не удавалось. Парень напряг слух, даже чуть подвинулся в сторону говорящего, и до него донесся странный обрывок какого-то предложения:

– Дороги на секе…

Больше ничего услышать не удалось. Как раз в этот момент мужичок закончил разговор, отключил телефон, спрятал его в карман, поднял с пола свой портфель такого же непрезентабельного вида, как и его одежда, и двинулся к выходу наверх. Парень проводил его взглядом, потом пожал плечами и вернулся к недоеденной пицце и пиву. Через пару минут он уже забыл о странном мужичке. В конце концов, не настолько уж сильно тот разбередил его любопытство.

15

Колыма сидел в кресле, прислонившись лбом к прохладному стеклу иллюминатора, и тихонько насвистывал сквозь зубы какой-то незамысловатый мотивчик. Было скучно. Разговоры, как это обычно и бывает в пути, закончились в течение первых тридцати минут полета, тем более что говорить о чем-то серьезном в самолете не стоило, а просто так болтать ни Колыма, ни Горец, ни, как выяснилось, София не любили. Снаружи тоже не было ничего интересного. За иллюминатором простиралось сплошное белое поле облаков, очень сильно напоминавших Колыме знакомые пейзажи Колымского края. Заснеженная тундра, ни дать ни взять, того и гляди какая-нибудь фигура или машина из-за очередного снежного бугра появится.

Коля подумал, что уже часов через пятнадцать будет у себя, в Магадане. Да, задание Бати в итоге оказалось довольно легким, несмотря на неожиданную смерть Свана. Хотя, мысленно перебил себя Колыма, он ведь еще не в Магадане. С другой стороны, теперь опасаться особенно нечего – основная опасность скорее была в Грузии.

Колыма до последней минуты перед посадкой в самолет опасался, что кто-нибудь из грузинских авторитетов, корешей Свана, узнает про «груз» и попробует помешать увезти его.

Но, к счастью, этого не случилось – то ли просто повезло, то ли Сван и правда все так хорошо просчитал. Да и София, его душеприказчица, оказалась девушкой решительной и неболтливой. За те несколько дней, что Колыма провел у нее в гостях, он успел проникнуться к наследнице Свана искренним уважением и решил, что старый грузин, пожалуй, правильно сделал, назначив своей наследницей именно ее.

Горец за эти дни еще пару раз пытался возразить против того, чтобы тело Свана везли в Магадан, один раз даже привлек к этому делу остальных родственников покойного, которые в свое время отреклись от него, в том числе и его родного брата, отца Софии. Но девушка была непреклонна.

Дядя хотел, чтобы его похоронили в Магадане, и они обязаны исполнить его последнюю волю. А если не хотят, то она все сделает сама. В конце концов Горцу пришлось сдаться.

Сейчас цинковый гроб с телом старого грузина летел с ними этим же рейсом – ради того, чтобы добиться разрешения везти гроб на самолете, совершающем международный перелет, Софии пришлось приложить массу усилий и потратить изрядное количество денег.

«Как прилетим в Магадан, нужно будет помочь ей с похоронами, – в который раз подумал Колыма. – Чтобы ни с властями у нее косяков не было, ни с нашими пацанами. Вот разберусь с „грузом“ и сразу этим займусь».

Самолет клюнул носом и чуть накренился. Колыма посмотрел на часы.

– К Ростову подлетаем, Коля, – сказал сидевший рядом с ним Горец. – Кажется, на снижение уже пошли.

Колыма молча кивнул. Самолет «Ту-134», на котором они вылетели из Тбилиси, действительно должен был сесть в Ростове-на-Дону, высадить часть пассажиров и дозаправиться. Об этой посадке было известно заранее, именно из-за нее Колыма и не стал засыпать. Ну и еще был уверен, что успеет выспаться во время перелета из Москвы в Магадан, занимающего двенадцать часов.

– Уважаемые пассажиры, пристегните ремни. Наш самолет совершит посадку в Ростове-на-Дону.

Колыма пристегнул ремень и оглянулся на сидящую позади них с Горцем Софию. Девушка сидела с закрытыми глазами, дремала.

– София, пристегни ремни, на посадку идем, – сказал Колыма.

Девушка открыла глаза и благодарно кивнула.

Самолет плавно спускался вниз, словно катился с высокой пологой горки. Через несколько минут он прошел через слой облаков, ненадолго залепивших все иллюминаторы, и вынырнул под ними. Теперь внизу была видна земля, квадратики полей и крохотные пятнышки машин, движущиеся по тонким ниточкам дорог.

– Жаль, прямого рейса из Тбилиси в Магадан нет, – негромко сказал Колыма.

– Нет уж, Коля, нисколько не жалко, – со смешком отозвался Горец. – Знаешь, как в фильме: «Лучше уж вы к нам!»

Колыма улыбнулся скорее из вежливости, шутка не показалась ему ни уместной, ни особенно смешной. Еще минут через пять самолет наконец коснулся земли и покатил по аэродромной полосе.

– Сколько стоять будем? – спросил Колыма белокурую стюардессу, когда «Ту-134» окончательно замер.

– Пятьдесят минут, – ответила девушка. – Проходите в накопитель, сейчас мы дозаправляться будем.

Колыма, Горец и София встали с мест и вместе с прочими пассажирами двинулись к выходу из самолета.

– Поедем в аэропорт вместе с теми, кто здесь выходит, – сказала София, когда они уже спускались по трапу, кивнув в сторону подъехавшего к самолету автобуса.

– Конечно, поедем! Не в накопителе же нам час сидеть! – кивнул Горец.

Через несколько минут они уже были на втором этаже ростовского аэровокзала, за столиком небольшого ресторанчика. Горец увлеченно погрузился в изучение меню, а София, не просидев и минуты, неожиданно встала и отошла в сторону. Но ушла она недалеко – до перил, находившихся слева от огромного квадрата кресел зала ожидания. Там девушка вытащила из сумочки сотовый телефон.

– Куда это она пошла, интересно? Кому звонит? – недоуменно спросил Горец, поднимая глаза от меню. Он уже начал подниматься из-за стола.

– Погоди, сейчас вернется и сама скажет, – отозвался Колыма. – Заказ лучше сделай, вон и официант идет.

Девушка и правда разговаривала по телефону очень недолго, спустя минуту она уже спрятала мобильник и вернулась к столу. Горец закончил разговор с официантом и, едва девушка села, набросился на нее:

– Ты куда ходила?!

– Просто отошла ненадолго, – спокойно и твердо ответила София. – Все в порядке, Шалва, что ты беспокоишься?

Горец открыл рот, но ничего не сказал. Зато снова заговорила София:

– Шалва, Коля, мы вместе с телом дяди и «грузом» должны сойти здесь.

– Что?! Как это здесь?! – недоумевающе воскликнул Горец.

Колыма ничего не сказал, но посмотрел на девушку вопросительно.

– Здесь, в Ростове-на-Дону. В Москву этим рейсом мы не полетим.

– Постой, – от неожиданности Горец приоткрыл рот и широко раскрыл глаза. – Как так?! Нам ведь в Магадан надо! А в Магадан лететь нужно из Москвы! Мы же не сюда летели, а в Москву, да?!

– Этим рейсом мы в Москву не полетим, – упрямо сказала девушка. – Как-нибудь по-другому до Магадана доберемся.

– Но почему, София? – вступил в разговор Колыма. – Это же самый удобный способ, мы ведь на этот самолет как раз поэтому и сели! Так мы прилетаем в Москву за три часа до магаданского рейса, спокойно на него садимся, и порядок.

– У меня есть причины, чтобы не лететь этим рейсом до Москвы, а сойти здесь, – твердо ответила девушка.

– Вах! – Горец поднял вверх и глаза, и руки. – Не иначе еще одно завещание Свана обнаружилось, где написано, что он хочет, чтобы его в Ростове похоронили! Ох уж мне эти женские капризы! Так я и знал, что зря Сван тебе доверил…

– Шалва! – Голос Софии прозвучал как щелчок кнута. – Я тебя не заставляю мне помогать. Если хочешь, можешь хоть прямо сейчас взять билет обратно, до Тбилиси. А с похоронами дяди я сама справлюсь. Я его душеприказчик! Я, а не ты! А уж правильно ли он поступал, когда так решил, это не тебе судить!

– Софико… Но как же… Ты одна… – забормотал Горец. Он явно не ожидал такого решительного отпора и был растерян. – Как же ты одна справишься? Ты ведь в Магадане не была никогда.

– Справлюсь, не беспокойся, – все так же жестко ответила девушка. – Вот Коля мне поможет, если что.

Колыма хотел подтвердить, что в случае необходимости София может на него рассчитывать, но в последнюю секунду передумал. Горец еще решит, что он это делает специально, поддерживая девушку против него. А портить отношения с Горцем незачем. Он, в общем, правильный пацан, а то, что он не согласен с Софией, вполне понятно. Колыма и сам не понимал, что за муха укусила девушку, почему она решила отступить от их первоначального плана.

Но в одном он был уверен – дело здесь не в обыкновенных женских капризах, у Софии наверняка есть какие-то серьезные причины поступать именно так. А если она не хочет говорить, какие именно причины… Что ж, это ее право.

«Да, – подумал Колыма, – а София, оказывается, девушка решительная. А с первого взгляда и не скажешь. Надо же, как она Горца в бараний рог скрутила! Царица Тамара прямо, ни дать ни взять!»

Тем временем Горец пошел на попятную:

– Что ты, Софико, что ты! – уже совершенно другим голосом говорил он. – Как ты могла подумать, что я тебя брошу! Конечно, я помогу всем, чем смогу! Только я не могу понять, почему ты хочешь здесь остаться?! Ведь из Москвы лететь удобно, а отсюда я и не знаю, как мы до Магадана добираться будем.

– Вот об этом сейчас и надо подумать, – ответила девушка. – Если, конечно, ты по-прежнему летишь со мной.

– Конечно, с тобой, конечно… – Горец все еще пребывал в несколько ошарашенном состоянии, но спорить с Софией уже не пытался. Положение у него и в самом деле было проигрышное. Душеприказчицей покойного назначена София, значит, и делать она будет то, что сама сочтет нужным.

– Если мы точно решили, что в Москву не полетим, – вступил в разговор Колыма, – то нам нужно сделать два дела. Во-первых, забрать с самолета наши вещи, а во-вторых, выяснить, какие есть отсюда рейсы в сторону Магадана на ближайшее время.

– Правильно, – благодарно кивнула блатному София. – Давайте мы с Шалвой вещи заберем, а вы выясните, что с самолетами.

– Нет проблем, – кивнул Колыма. – Тогда пойдемте, что время-то тянуть.

– А вещи мы куда денем? – мрачно спросил Горец, поднимаясь из-за стола. – Гроб, да еще «груз»… Не в руках же таскать!

– Сдадим в камеру хранения, – отозвалась девушка.

– А гроб?! «Грузняк»-то еще ладно, но гроб у нас точно не примут!

– Примут. Если хорошенько попросить, они живого бегемота примут, – с улыбкой ответила София.

Колыма про себя тоже улыбнулся. Он был согласен с девушкой. За взятку, даже не очень большую, в камере хранения примут все, что угодно, вплоть до стратегической ракеты с ядерной боеголовкой, не то что запаянный цинковый гроб.

– А встретимся где? – все так же мрачно спросил Горец.

– Давайте здесь же, – предложил Колыма. – Как заканчиваем дело, прямо за этот столик и возвращаемся. Кто придет первый, других подождет.

София кивнула и решительно двинулась к лестнице, ведущей вниз. За ней неохотно последовал Горец, всем своим видом показывая, что мир к нему несправедлив. Колыма пошел к лестнице, находившейся в противоположном конце зала, он собирался зайти к начальнику аэропорта. Подошедший через пару минут к опустевшему столику официант застыл в удивлении. Он работал здесь уже долго, но первый раз видел, чтобы приличного вида люди, без всяких проблем типа приближающихся ментов, сделали заказ и ушли через несколько минут, не дождавшись его.

Колыма справился со своим делом довольно быстро. Через двадцать минут он уже знал все необходимое. Единственным рейсом в нужную сторону был самолет, следующий до Якутска с несколькими посадками. Колыму это вполне устраивало, ему доводилось бывать в Якутске, и он хорошо представлял себе, как оттуда добраться до Магадана.

Правда, в ходе беседы с начальником аэропорта возникли проблемы, связанные с нестандартным багажом. Услышав про гроб, начальник ужасно возмутился и заявил, что с гробом их в самолет не пустит. Однако после того, как некоторая сумма в зелененьких бумажках перекочевала от Колымы к начальнику, выяснилось, что неразрешимых проблем нет. Он кому-то позвонил, кого-то предупредил, на кого-то наорал, и в результате Колыма получил необходимое разрешение.

– Только прежде чем в самолет этот твой гроб грузить, его обязательно надо просветить рентгеном и проверить детекторами взрывчатки. Кто тебя знает, может, ты террорист, хочешь самолет взорвать! – пре-дупредил Колыму начальник, прежде чем блатной вышел из кабинета.

– Проверяйте, просвечивайте, – спокойно ответил Колыма. – Не террористы мы, чем хочешь клянусь.

– Ну а раз не террористы, то и никаких проблем не будет.

Покинув кабинет начальника аэровокзала, Колыма спустился на второй этаж и подошел к тому же столику, из-за которого недавно вышел. Горец и София уже сидели там.

– Ну что? Есть что-нибудь подходящее? – нетерпеливо спросила Колыму девушка, едва он успел сесть за стол и придвинуть к себе тарелку с грибным супом, который официант, удивленный возвращением гостей чуть ли не больше, чем их исчезновением, все-таки доставил заказчикам.

– Через три часа отсюда вылетает самолет до Якутска, – ответил Колыма. – Я уже взял билеты на нас всех, с гробом и «грузом» тоже все разрулил. Единственное, что начальник аэродрома требует, это чтобы все вещи, особенно гроб, просветили рентгеном и проверили детекторами взрывчатки. Террористов боится.

София нахмурилась и уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но ее опередил Горец:

– Пусть просвечивают, сколько влезет! В «грузе» взрывчатки точно нет, в гробу Свана – тем более. А вообще, дурак этот начальник. Гроб-то цинковый. Даже если бы мы туда тротила напихали по самую крышку, от просвечивания толку бы никакого не было. Цинк ни один рентген не возьмет, а чего покруче у него тут наверняка нет. Вот детектор взрывчатки – это дело другое, от него толк бы был, если бы мы и правда террористами оказались.

София так ничего и не сказала. Колыме показалось, что слова Горца почему-то заставили ее промолчать. А ведь она определенно была чем-то недовольна. Ну да ладно. Захочет, сама скажет, а нет – значит, не так уж это и важно.

– В хранение-то хоть у вас гроб без проблем приняли? – спросил Колыма.

– Без проблем. Там тетка какая-то поныла немного, но мы ей бабок отстегнули, она и замолчала.

– Коля, – заговорила София, переходя к делу. – Ты сказал, что мы отсюда до Якутска полетим, да?

Колыма кивнул.

– А от Якутска до Магадана как добираться будем?

– Ну, это уже не проблема, – ответил блатной. – Я пару раз в Якутске был, у меня там знакомые есть. Самый надежный способ – это арендовать вертушку и лететь прямо до Магадана. С двумя дозаправками спокойно долетим. Я именно так из Якутска домой и добирался.

– Хорошо, – кивнула девушка. – Значит, так и сделаем.

В ее голосе звучали уверенность и твердость. Колыма почувствовал, что если бы предложенный вариант ее чем-то не устроил, она без колебаний отвергла бы его. «Ну точно царица Тамара вылитая, – снова подумал Коля. – Пожалуй, не ошибся Сван, когда ее своей душеприказчицей назначил».

16

Батя неподвижно сидел на сложенном клифте, обхватив ноги руками и прижавшись грудью к коленям. Такая поза позволяла сохранить хоть какие-то остатки тепла. За те несколько дней, что прошли после визита Васильева, состояние Бати стало критическим. Опытный блатной прекрасно понимал, что еще несколько дней, и сам он отсюда не выйдет. Его вынесут. Причем вперед ногами.

«Может, все-таки взять что-нибудь теплое от пацанов?» – подумал смотрящий.

Прикормленный коридорный вертухай каждый раз таскал ему теплые вещи, переданные братвой, и от их лица просил, чтобы смотрящий взял. В прошлый раз он приносил теплый шерстяной свитер и шарф.

«Нет, нельзя», – сам себе ответил смотрящий.

Он брал у вертухая кое-какую еду, просто потому, что без этого не прожил бы в ШИЗО и недели, но ровно по столько, чтобы можно было за один раз засунуть в рот. Брать больше было нельзя. Как и обещал Васильев, шмонали его каждые два часа, а подставлять братву Батя не мог. По тем же причинам он отказывался и от теплых вещей.

«Все равно же толку не будет, – подумал смотрящий. – Ну, возьму я этот свитерок, так при следующем же шмоне отнимут. А у пацанов будут проблемы. Нет, если даже я начну братву подставлять, то это полный абзац. Не дождется Васильев этого!»

Ход мыслей смотрящего прервал длинный приступ кашля. С каждым днем такие приступы случались все чаще и становились длиннее. Подмешанная в цемент стен соль делала свое дело, помогая постоянному холоду, сырости и недоеданию. Кашель сотрясал смотрящего минут пять, а когда приступ закончился, Батя провел ладонью по губам и безо всякого удивления увидел на руке кровь.

«Точно, несколько дней мне осталось, если не выберусь отсюда», – подумал он.

Батя был смелым человеком. Трусы не дорастают до того положения, которое занимал он. Но даже самые смелые люди подвластны страху, просто им хватает сил, чтобы не позволять этому чувству полностью овладеть собой и начать диктовать, какие совершать поступки. Но от того, что страху не дается права голоса, он никуда не девается. Словно маленький, скользкий зверек с острыми зубами, он сидит в глубине души и гложет.

Бате было легче справляться с этим мерзким чувством, когда у него была надежда на Колю Колыму и «груз». Но теперь, после визита «хозяина», эта надежда сильно пошатнулась. Правда, судя по его словам, Васильев еще не заполучил «груз» в свои руки, но уже то, что он о нем знает, очень плохо. А самое главное – непонятно, откуда «хозяин» узнал про «грузняк» и про то, что за ним отправился Коля Колыма.

Смотрящий прикрыл глаза. Над этим вопросом он думал уже не первый день, а времени на размышления у него хватало. И от ответа зависела его судьба. Да, пожалуй, и не только его – всех правильных пацанов на этой зоне.

Смотрящий еще раз перебрал в уме все варианты. В предательство Колымы он не верил. Этот человек уже столько раз доказывал ему свою верность в таких ситуациях, когда предательство казалось выгодным и безопасным, что теперь заслуживал полного доверия. Именно поэтому смотрящий и поручил ему доставить «груз» – только Колыме он мог доверять, как самому себе. Слова же «хозяина» для Бати значили мало – обычные ментовские штучки, он за свою жизнь на них насмотрелся.

«Но если не Колыма, то кто?» – в который раз спросил себя смотрящий. Ответа на этот вопрос не было. Больше всего похожим на истину казалось, что Васильеву каким-то образом удалось перехватить маляву, адресованную Коле Колыме. Цепочка, по которой малявы из лагеря идут на вольняшку, длинная, видимо, какое-то из звеньев оказалось слабым. Знать бы еще только, какое…

Батя тяжело вздохнул. Да, если Васильев перехватил маляву, то надеяться на Колю Колыму и «груз» нельзя. Колыма тогда и не знает, что пахану нужна его помощь. «Хотя, с другой стороны, – подумал смотрящий, – неизвестно, что именно сделал с малявой Васильев. Может, он ее не перехватил, а просто прочитал и велел отправить по цепочке дальше?»

Батя крепко стиснул зубы от мгновенно накатившей злости.

Этот вариант был ничем не лучше первого – если это так, то Васильев попытается перехватить «груз» у Колымы на обратном пути. Есть, конечно, шанс, что ему это не удастся, но Колыма-то не знает, что за ним началась охота!

Батя подумал, что здесь есть и еще одна странность – непонятно, каким образом Васильев собирается ловить Колыму и перехватывать «груз». Сам он из лагеря не высовывается, никого из своих на вольняшку за последнее время не посылал…

Может, он не сам по себе работает? Но с кем? Знать бы это – насколько все тогда понятнее сделалось бы. «Точно он не один, – подумал смотрящий. – Не решился бы какой-то поганый подпол такую мутку затевать без поддержки сверху».

От этих мыслей Бате стало совсем невесело. Все-таки одно дело – играть против известного и привычного противника и совершенно другое – против укрывшегося у него за спиной неизвестно кого. От самого Васильева Колыма еще, может, как-нибудь и ускользнул бы, в конце концов, у начальника лагеря не такие уж и богатые возможности, особенно за пределами области. Но уйти от загадочных хозяев Васильева будет труднее…

Хотя, может, Колыме и не придется ни с кем в прятки играть, подумал смотрящий. Если Васильев не соврал и Свана действительно замочили, то «груз» ему могут просто не отдать. Мысли о том, правда ли, что Свана убили, тоже занимали важное место в голове Бати. В этом случае он был склонен верить Васильеву – за свою долгую жизнь смотрящий научился неплохо разбираться в людях и умел определять, когда человек врет, а когда нет.

Васильев, когда говорил о том, что Свана убили, был очень уверен в себе. Да и записи грузинских новостей обещал показать. Нет, вряд ли ему имело смысл врать – ведь такую информацию несложно проверить. Но если Свана убили, то кто это сделал? Колыма, как сказал Васильев?

Батя с сомнением качнул головой.

Вряд ли. Зачем Колыме это нужно? Разве что он и правда решил прикуп на себя сбить… Нет! Не могло такого быть! Колыма правильный пацан. Да, молодец товарищ подполковник, хорошо врет, сумел даже его заставить в самом верном человеке усомниться. Но нет. Это кроме всего прочего еще и нелогично – Колыме Сван «груз» и так бы отдал. Значит, Коле Свана мочить по-любому было невыгодно. Но тогда кто это сделал?

Грузинские блатные, когда узнали, что Сван собирается «груз» на Колыму отправить? Или местные силовые органы?

Батя снова крепко стиснул зубы. Ему было очень трудно продумывать ситуацию, катастрофически не хватало информации. Все, что он знал, стало ему известным со слов Васильева, а значит, верить в это нельзя и наполовину.

«Нужно заслать маляву на вольняшку и все проверить, – подумал Батя. – Правда, если Васильев сумел ту прочитать, он и эту перехватить сможет, но это не проблема. Составлю маляву так, чтобы никого не подставить».

Приняв решение, Батя снова переключился на мысли о положении на зоне и о себе самом. Сейчас точно можно было сказать только одно – рассчитывать на помощь с воли не стоит. Даже малява, которую он зашлет, сколько еще будет в одну сторону идти и сколько обратно. Если за это время в лагере ничего не переменится, то когда придет ответ, он его уже не прочитает. Выходит, нужно справляться своими силами.

Батя поморщился, как от зубной боли.

Конечно, существовали отработанные механизмы, при помощи которых зэки боролись с администрацией, когда та нажимала на них слишком сильно. Самый надежный из них – бунт, «разморозка». Но у этого способа был один очень важный недостаток – блатные страдали от «разморозки» больше, чем администрация. Любой бунт рано или поздно подавлялся, и участвовавшие в нем блатные платили за «разморозку» довесками к срокам, а те, кому особенно не повезло, и жизнями. Положение после этого, правда, смягчалось, но цена была высока. Именно из-за этого Батя и хотел разрулить косяк, не прибегая к бунту. Но получалось, что теперь другого выхода не остается.

«Значит, будем „размораживать“ зону, – решил смотрящий. – Только надо это дело подробнее продумать».

Бате за свою долгую жизнь уже доводилось участвовать в массовых выступлениях зэков против администрации, и опыт у него был. Смотрящий знал, что главное – не бунтовать необдуманно, без плана. В этом случае толку будет мало, а крови много. «Разморозку» нужно готовить. Один из самых лучших вариантов – захватить заложников. Да, наверное, так и стоит поступить.

Но кого брать? Рядовых вертухаев, патрулирующих зону по ночам? Пожалуй, не стоит. Невелики птицы, а взять их будет трудно. Они и сами не дураки, понимают, что обстановка на зоне напряженная, так что будут все время начеку. Патрули к тому же сейчас наверняка ходят усиленные, а часовые на вышках проинструктированы немедленно открывать огонь на поражение. Так половину пацанов уложишь, а толку никакого. Значит, вертухаи отпадают. Кого тогда? Можно попробовать взять лагерного лепилу.

Несколько секунд смотрящий колебался, обдумывая этот вариант, но потом решительно качнул головой. Нет, врача трогать не стоит. Западло. Врач – единственный союзник зэка на всей зоне. Он же сам, когда слышал, что при бунте в одном из сибирских лагерей пацаны лепилу завалили, их осуждал. Значит, и самому нельзя понятия нарушать. Кто еще остается из кандидатов в заложники?

Эх, хорошо бы самого Васильева взять или кого-то из его замов, но это дело совсем нереальное. Днем они все время под охраной, а ночью уезжают в поселок. Хм, уезжают в поселок… А что, если…

Мысли в голове смотрящего побежали быстрее.

Да, действительно, а что, если сначала взять шофера того «уазика», на котором граждане начальники в поселок ездят? Напасть на шофера прямо у гаража, его-то не так круто охраняют, шансы есть. А потом спокойно подъехать на захваченной машине к штабу и, когда Васильев влезет, приставить ему «пику» к глотке. А ведь это идея! Конечно, не все так просто, нужно продумать детали, но в целом…

Довести эту мысль до конца и продумать детали операции смотрящий не успел. В коридоре послышался быстро приближающийся топот сапог. Опять шмон, подумал Батя, внимательно окидывая взглядом камеру – не завалялась ли где крошка белого хлеба, которую могут заметить вертухаи. Время было уже позднее, и ничего, кроме шмона, приближающиеся шаги означать не могли.

Но когда шаги стихли, вместо грохота отпираемого замка раздался негромкий стук в «кормушку» и голос прикормленного коридорного вертухая:

– Батя! Пахан! Слышишь меня?

Батя с трудом поднялся со своего места и подошел к двери:

– Слышу. Чего тебе?

– Пахан, вроде бы «разморозка»…

– Тьфу ты! Идиоты! Ну зачем?! Подождали бы пару дней, я бы все решил!

– Батя, я тебя прошу, скажи своим, чтобы меня не трогали,– торопливо зашептал вертухай. – Ты же знаешь, я вам всегда чем мог помогал…

Опасения «селитры» были совершенно обоснованными. Он прекрасно знал, что во время бунтов зэки редко щадят тех, кто помогал им в обычной жизни. Логика у них простая – ты нам помогал не по доброте душевной, а за бабки. Значит, никто никому ничего не должен.

– Не менжуйся! Решим… – отмахнулся от вертухая Батя, быстро соображая, что ему делать. – Тащи лучше сюда бумагу и карандаш, передашь пару маляв!

– Да у меня все с собой, все здесь, держи, пахан, – отозвался вертухай, протягивая смотрящему бумагу и карандашный грифель. – Ты же знаешь, я всегда…

– Тихо! Не мешай! – Батя, с полминуты подумав, принялся быстро писать. Он понимал, что, пока есть возможность отправить маляву, нужно ею пользоваться. «Разморозка» – вещь совершенно непредсказуемая, что будет через час, сказать невозможно.

– Держи! – Смотрящий протянул бумажки вертухаю. – Эта на вольняшку, а эта для пацанов. И давай быстро!

– Конечно, пахан, – «селитра» забрал обе записки и грифель. – Только ты за меня замолви слово, если что…

– Там видно будет. Иди давай!

«Кормушка» захлопнулась, а в коридоре послышались торопливые шаги, удаляющиеся от камеры.

Батя усмехнулся. Конечно, не очень хорошо, что пацаны начали «разморозку» раньше времени и без его приказа. Но, с другой стороны, Рука, Хромой, Степан – пацаны опытные, он их хорошо учил. Они сделают все, что смогут, а могут они не так уж и мало. И как знать, не прибежит ли к нему утром гражданин начальник с такой же рожей, с какой сейчас прибежал этот несчастный вертухай. Как знать…

Смотрящий вернулся на свое место и сел на сложенный клифт. Ему казалось, что в камере даже стало немного теплее. Наверное, согревала появившаяся надежда.

17

– Николай Петрович! Садится! – крикнул командир группы захвата, заглядывая в дверь автобуса, и тут же шагнул влево, освобождая место выпрыгнувшему из автобуса Еременцеву. Одет Еременцев был в такую же черную форму, как и у сатурновцев, только без нашивки на рукаве. И еще на нем не было шлема. На фоне здоровенных спецназовцев невысокий, полный и вислощекий Еременцев выглядел довольно комично. Но это с лихвой компенсировалось тем, что держался он уверенно, а отданные им приказы командир группы захвата выполнял мгновенно и без малейших колебаний.

Снижающийся самолет наконец коснулся земли и покатился по бетонной полосе аэродрома. Зрелище это было величественное и даже немного пугающее – огромная железная птица, мчащаяся, кажется, как раз на маленькую группку людей и совершенно несерьезных по сравнению с ней машин. Еременцев невольно отступил на два шага назад. Умом он понимал, что самолет остановится на полосе, в добрых пятидесяти метрах от него, но чувства оказались сильнее. Чтобы снова обрести уверенность в себе, Еременцев на-чал громко отдавать приказы, хотя нужды в этом не было никакой. При подготовке операции все уже было рассчитано и разжевано.

– Прикажи своим: как только сядет – пусть немедленно окружают самолет, – сказал командиру сатурновцев Еременцев. – Это «Ту-134», у него две двери, так что подели своих на две группы. И смотри, чтобы не только двери контролировали, а весь самолет. А то была пара случаев, когда блатарям удавалось иллюминатор каким-то чудом расколоть и через него вылезти.

– Сделаем, Николай Петрович, – отозвался командир спецназа.

– За выходящими следите повнимательнее. Помните, эти блатари люди битые. Когда увидят, что их ждет теплая встреча, могут внешность в темпе изменить, они на это мастаки. Так что любого, кто хоть немного подозрительным покажется, немедленно задерживайте до точного выяснения личности.

«А то бы мы без тебя не сообразили! – усмехнулся про себя командир. – Можно подумать, только ты в курсе, что блатные умеют, а чего не умеют, а мы так, погулять вышли». Но, разумеется, внешне сатурновец этих мыслей никак не проявил, напротив, кивал с таким видом, как будто слышал сейчас из уст начальства крайне ценные указания.

– Еще вот что важно: до тех пор, пока блатные не будут здесь, – Еременцев ткнул большим пальцем назад, на стоящий у него за спиной автобус, – никого из пассажиров с поля не выпускать. Пропускайте с трапов, а там придерживайте.

– Возмущаться народ будет.

– Ничего, пусть повозмущаются, – решительно сказал Еременцев. – Не сделается с ними ничего страшного, если подождут лишних десять минут. Мы в конечном итоге об их же безопасности заботимся!

Командир группы захвата здорово сомневался, что Еременцев, планируя эту операцию, думал в первую очередь о безопасности простых российских граждан. Скорее уж о какой-то своей выгоде, иначе с чего бы ему так суетиться, лично на место проведения операции заявляться. Но эти рассуждения он снова оставил при себе. Жизнь давно приучила к тому, что лучше держать язык за зубами.

– И самое главное – обратить особое внимание на их багаж.

– Николай Петрович, вы же приказали багажом ментам заниматься.

– Ну да… Но если им что-то понадобится…

– Разумеется, Николай Петрович, все, что в наших силах, сделаем, – отозвался сатурновец, глядя через плечо Еременцева на уже остановившийся самолет, к которому приближались два трапа. – Разрешите выполнять?

Еременцев оглянулся и, тоже увидев, что самолет остановился, кивнул спецназовцу. Тот побежал к самолету, по пути короткими жестами отдавая команды своим людям. Мужики, управлявшие подъезжавшими к самолету трапами, смотрели на суету здоровенных вооруженных парней с любопытством, но без особого удивления. Начальство предупредило их, что при посадке рейса «Тбилиси–Ростов-на-Дону–Москва» правоохранительные органы будут производить задержание каких-то опасных преступников.

Не удивились торжественной встрече и первыми показавшиеся из самолета стюардессы. Начальство аэропорта связалось с экипажем по радио и сообщило ему об ожидающих на земле силовиках.

Зато для пассажиров, появившихся из открытых дверей самолета, направленные на них стволы автоматов оказались полнейшим сюрпризом. Пилот то ли не сообразил предупредить пассажиров, то ли не захотел, а скорее всего, просто имел прямое указание с земли этого не делать, чтобы не испугать дичь заранее, не дать ей времени на подготовку.

– Ой! Что же это творится такое! За что?! – заголосила толстуха в цветастом платье, первой вышедшая из задней двери самолета. – Помогите! Террористы! – И с неожиданной для женщины ее габаритов скоростью и энергией толстуха ломанулась назад, отпихнула идущего за ней мужика и попыталась протиснуться обратно в салон.

– Женщина, не толкайтесь!

– Что вы делаете?! Куда вы?!

– Террористы! Террористы!

Высунувшийся из-за спины тетки мужик тоже увидел автоматчиков и так же решительно сдал назад. В дверях образовалась пробка, все одновременно что-то кричали, совершенно не слыша ни друг друга, ни надрывающуюся стюардессу, изо всех сил старавшуюся навести порядок:

– Граждане пассажиры! Все в порядке! Это не террористы! Это обычная проверка документов! Граждане пассажиры…

То же самое творилось сейчас и у передней двери самолета.

Успевшие увидеть спецназовцев рванулись назад, задние напирали, кого-то уже сильно стиснули, кто-то задыхался…

– Прекратить панику! Всем пассажирам приготовить документы для проверки! – хрипло заговорили динамики ментовской машины, только усиливая начавшуюся неразбериху.

Наконец, спустя минут пять совместными усилиями пилота, стюардесс, ментов и спецназовцев ситуацию удалось взять под контроль. Недовольные, но немного успокоившиеся пассажиры двумя цепочками потянулись по трапам, держа наготове раскрытые паспорта, которые внимательно осматривали сатурновцы. Подчиняясь приказам начальства, спецназовцы хватали всех, кто казался им хоть немного подозрительным, а прочих пропускали, но метрах в тридцати от самолета стопорили, ожидая, когда задержат разыскиваемых лиц.

В число показавшихся спецназовцам подозрительными и тут же задержанных граждан, кстати сказать, попала и толстуха в цветастом платье, первой начавшая крик. Не то чтобы она выглядела особенно подозрительно, но сатурновцы прекрасно знали, что один из любимых вариантов перевоплощения у блатных – это именно толстая шумная женщина, на которую подумают в последнюю очередь. Задержанная толстуха, само собой, и сейчас молчать не собиралась.

– Как вы смеете? – как пожарная сирена, взвыла она, когда один из сатурновцев вполне вежливо предложил ей отойти в сторону для проверки личности. – Да вы знаете, кто я?! Я жена депутата Ростовской городской думы. Вас завтра же всех поувольняют!

Сатурновец, ненавязчиво контролируя дулом автомата пышную даму, слегка усмехнулся. Надо же, жена депутата Ростовской городской думы. Серьезная фигура, что и говорить. Немудрено испугаться. Увидевшая усмешку и истолковавшая ее совершенно правильно толстуха разразилась новой порцией воплей, но внимания на нее никто не обращал.

Тем временем вереницы пассажиров, спускавшихся по трапам, сначала поредели, а через минуту и вовсе иссякли. А никого из тех, кого искали, так и не нашли.

– Их нет, Николай Петрович, – доложил командир группы захвата, подходя к Еременцеву.

– Как нет? – взревел тот. Его лицо мгновенно налилось кровью, будь поблизости доктор, он наверняка подумал бы, что Еременцева того и гляди хватит апоплексический удар.

– Разыскиваемые лица не выходили из самолета, – максимально официальным тоном доложил сатурновец. – Моими людьми задержаны несколько подозрительных граждан, но ни Николая Степанова, ни Шалвы Свеогадзе среди них нет.

– А «груз»?! – рявкнул Еременцев, брызнув слюной.

– Какой «груз»? – недоуменно переспросил спецназовец.

– Тьфу ты! Багаж их!

– Не знаю, Николай Петрович, багажом ведь менты занимаются.

– Свяжись с их главным! Немедленно!

Сатурновец мгновенно выхватил из нагрудного кармана рацию, поднес ее к уху, вызвал милицейского капитана, несколько секунд слушал.

– Вещей разыскиваемых лиц милиционеры пока не обнаружили, – доложил он. – Продолжают поиски.

– Мать вашу… – прохрипел Еременцев, еще больше покраснев. Он рванул верхнюю пуговицу формы, как будто она мешала ему дышать, сделал несколько мощных вдохов и выдохов, помотал головой.

– Немедленно за мной! – приказал он командиру сатурновцев уже более спокойным голосом и почти бегом рванулся к трапу. – Нужно немедленно обыскать весь самолет. Они могли спрятаться где-нибудь там – в сортире, в буфете, в кабине пилота, в кладовке какой-нибудь! Где угодно! Надо их найти!

Еременцев, командир сатурновцев и несколько последовавших за ними спецназовцев, растолкав начавшую уже возмущаться толпу пассажиров, подбежали к трапу. Еременцев единым духом взлетел по нему вверх. Трудно было поверить, что уже не слишком молодой и довольно грузный мужчина может двигаться с такой скоростью. За ним последовали все остальные.

– Обыскать салон! – приказал Еременцев, внимательно всматриваясь в промежутки между креслами. – Они где-то здесь!

Но спустя минуту они со стопроцентной точностью выяснили, что в салоне никого нет.

– Обыскать весь самолет! Хоть по винтикам его разберите, но найдите их! Стюардесс возьмите, пусть они вам покажут все места, где может человек спрятаться. И смотри, – с этими словами Еременцев обращался уже конкретно к командиру группы захвата, – если эти блатари заложников взять умудрятся, пойдешь под суд, я тебе это гарантирую!

– Не возьмут, Николай Петрович, – отозвался сатурновец и вслед за своими людьми исчез в двери, ведущей в буфет и во второй салон.

А Еременцев тяжело опустился в одно из крайних кресел. Вспышка энергии далась ему нелегко, да и нервных клеток, сгоревших за последние пять минут, при нормальной жизни ему бы на год хватило. Он прикрыл глаза и тяжело вздохнул.

«Неужели ушли? – билось у него в голове. – Но как? Не с парашютом же спрыгнули! Нет, не могли они никуда деться! Просто спрятались где-то, сейчас ребята их найдут. Сейчас…»

Еременцеву очень хотелось верить в то, что блатные сейчас отыщутся. Но в глубине души он понимал, что уже почти попавшая ему в руки добыча каким-то чудом умудрилась ускользнуть.

Через несколько минут это предчувствие подтвердилось. Дверь в салон открылась, и появился командир сатурновцев.

– Нет их на борту, Николай Петрович, – негромко, но твердо сказал он.

– Вы все обыскали? – хватаясь за последнюю соломинку, спросил Еременцев.

– Все, Николай Петрович. Тут и мест-то, где спрятаться можно, почти нет, все-таки это не морской лайнер. Нет их тут.

– Ну, сука… – злобно прошипел Еременцев, непонятно к кому обращаясь. Его пальцы так сжали подлокотники кресла, что побелели.

– А они точно этим рейсом летели, Николай Петрович? – спросил спецназовец. – Не могли они просто взять билеты, а в самолет не сесть?

– Я точно знаю, что в Тбилиси они в этот самолет сели, – ответил Еременцев.

– А промежуточных посадок у этого рейса не было? – осторожно спросил сатурновец.

Еременцев снова покраснел. Несколько секунд он сидел и молчал, тяжело и хрипло дыша. Потом заговорил:

– Прикажи кому-нибудь из своих еще раз тщательнейшим образом проверить всех, кто вам показался подозрительным. Не найдут – пусть проверяют остальных по второму разу. Еще скажи ментам, чтобы продолжали перетряхивать багаж. А сам возьмешь двоих парней и пойдешь со мной. Нужно срочно идти к начальнику аэропорта, пробить документы и сделать запрос в Ростов-на-Дону. Там эта птичка садилась…

«А раньше сообразить, что и в Ростове кордон неплохо бы поставить, слабо было? – презрительно подумал командир отряда, шагая за Еременцевым. – Эх, начальники, начальники, никакой от вас пользы, кроме вреда!»

У начальника вокзала, в кабинете которого они оказались через несколько минут, Еременцев очень быстро выяснил, что в Ростове-на-Дону интересующие его люди и правда сошли, а обратно на борт следующего в Москву лайнера не поднимались.

– Почему мне не сообщили?! – яростно выдохнул Еременцев в лицо начальнику вокзала.

– Потому что вы не запрашивали, – спокойно и холодно ответил начальник.

Он, конечно, понимал, что сотрудничать с правоохранительными органами необходимо, но и вот так орать на себя позволять не собирался. Начальник одного из московских аэропортов – должность очень нехилая.

– Как не запрашивал?! Они же сошли в Ростове, а у меня информация, что у них билеты до Москвы.

– У них и были билеты до Москвы, – все так же спокойно объяснил начальник. – И они их не меняли и не сдавали. Просто не явились ко времени отлета. Такое часто бывает, между прочим – опоздает человек, или плохо ему неожиданно станет, вот и не приходит на свой рейс. Совершенно обычное явление, пилот ни ждать, ни докладывать об этом никому не обязан, это личное дело пассажира, мы тут ни при чем. Это ваш прокол, что вы про Ростов не подумали и не поставили там своих людей.

Еременцев побагровел. Командир сатурновцев наблюдал за этим со скрытым злорадством. Сейчас начальник аэропорта говорил Еременцеву все то, что он очень хотел бы сказать сам, и сделать ему Николай Петрович ничего не мог. Более того, если он сейчас сорвется и начнет орать, то хуже только себе сделает, сейчас ему сотрудничество начальника аэропорта совершенно необходимо – для выяснения, куда делись нужные ему люди из Ростова.

Видимо, это понимал и сам Еременцев. За несколько секунд он сумел справиться с собой, подавить гнев и досаду, и когда снова заговорил, голос уже был вполне спокойным и вежливым.

– Да, наверное, вы правы. Извините, я перенервничал.

Начальник аэропорта величественно кивнул, принимая извинения.

– Мне нужна ваша помощь, – продолжал Еременцев. – Из Ростова интересующие меня люди тоже наверняка собираются улетать. Скажите, можно как-нибудь отсюда узнать, брали ли они билеты, и если да, то на какой рейс?

– Конечно. Существует база данных, там фиксируются ФИО всех пассажиров. Сейчас, секундочку…

Начальник нажал кнопку селектора и сказал в него:

– Сонечка, зайди сюда.

В кабинет вошла высокая светловолосая девушка в аэрофлотовской форме.

– Соня, проводи этих господ в ВЦ и скажи нашим, чтобы помогли им во всем, о чем они попросят.

Еременцев и командир спецназовцев вышли вслед за девушкой в коридор и спустились за ней на второй этаж здания аэропорта, где она отвела их в комнату, на которой висела табличка: «Вычислительный центр».

База данных оказалась очень удобной штукой. Через пять минут Еременцев уже знал, что Николай Степанов, София Киприани и Шалва Свеогадзе взяли билет на рейс, следующий из Ростова-на-Дону до Якутска.

– Вы свободны, благодарю за службу, – сказал он командиру сатурновцев, выйдя из вычислительного центра. – Отпустите всех задержанных и можете возвращаться по домам.

– Так точно! – повеселевшим голосом отозвался спецназовец и, развернувшись, двинулся к выходу. А Еременцев снова пошел к лестнице на третий этаж, к начальнику аэровокзала. Он прекрасно понимал, что Якутск – это только перевалочная база по пути на Колыму. Значит, нужно лететь не в Якутск, там он их вряд ли догонит, а сразу в Магадан. Ближайшим же рейсом. Тогда у него еще будет шанс исправить совершенную ошибку.

– Ничего, я до тебя еще доберусь, – сквозь зубы прошептал Еременцев непонятно кому, торопливо поднимаясь по лестнице.

18

В тихом холодном северном воздухе звук разбившегося стекла прозвучал как-то особенно громко и отчетливо. А мгновением позже тишина ночи была взорвана дружным ревом, практически одновременно вылетевшим из нескольких десятков глоток. Этот рев перекрыл звон остальных выбитых окон «сучьего» логова и все прочие звуки, раздавшиеся, когда блатные и примкнувшие к ним «мужики» ворвались в пресс-хату.

Расположенное достаточно низко окно оказалось только с одной стороны, где командовал Рука. Именно он первым влетел в пресс-хату и сразу метнулся к дальнему углу, тому самому, который в нормальных бараках считается «блатным», а здесь наверняка был «сучьим». Мощным движением руки блатной сдернул со шконки кого-то, едва успевшего приподнять голову, швырнул его на пол и принялся бешено пинать.

«Сука» дернулся в сторону, попытался встать, но мощный пинок в лицо опрокинул его на спину, а в следующую секунду Рука изо всех сил опустил ему на грудь кирзовый сапог, так что раздался мерзкий хруст продавленной грудной клетки. Мимо него с громким азартным криком пронеслись еще несколько черных теней, и в темноте послышались глухие удары и жалобные вопли. Это был триумф отрицалова, момент, когда блатные возвращали «сукам» все долги, мстили за всех, кого те загнобили в своей пресс-хате. Мощный рев становился все громче и громче. Со всего лагеря сюда бежали зэки, чтобы принять участие в долгожданной расправе над активистами.

К пожарному щиту, висевшему как раз на огороженной локалкой территории «сучьего» логова, подбежали несколько зэков. Они сорвали со щита лом, багор, лопаты, пожарный топор и даже ведро с острым дном – все то, что могло хоть как-то сойти за оружие. В обычный день покушение на пожарный щит обошлось бы виновному как минимум в пятнадцать суток ШИЗО, после которых он если бы и выжил, то стал бы полным доходягой, но сейчас все было можно, все дозволено.

Вооруженные пожарным инструментом блатари метнулись к пресс-хате. Навстречу, прямо им под ноги, через одно из окон вывалилось окровавленное тело кого-то из «сук». Упавший привстал и попытался ползти, но мощный пинок в бок швырнул его на истоптанный снег. В следующую секунду удар лома обрушился ему на спину. «Сука» дико взвыл, как-то странно перекосившись, рывком повернулся на бок – то ли снова встать пытался, то ли увернуться от следующего удара. Но ни то, ни другое ему не удалось. Один из зэков ударом топора развалил ему череп надвое.

В бараке в это время те «суки», до которых не добрались в первые же секунды, опомнились и осознали, что происходит. Началось хаотичное, беспорядочное побоище, в котором пощады активистам не было. Вопли боли, яростный рев, звуки ударов, треск ломающихся костей, нечленораздельные возгласы – все это сливалось в дикую смесь звуков, в один кошмарный гам, из которого трудно было выделить что-то отдельное.

«Сук» били беспощадно. Шрам – тот самый, что несколько дней назад проверял, жив ли избитый Казак, успел соскользнуть со своей шконки на пол и юркнуть под нее, но в его ноги тут же вцепились чьи-то цепкие пальцы, и бешено орущего активиста поволокли наружу. С неожиданной ловкостью он сумел извернуться и пнуть одного из державших его блатных в лицо.

– Гады! Гады! – истошно заорал он, но в этот момент прямо в его раскрытый рот врезался обрезок железной трубы, вынесший половину зубов и забивший истошный крик «суке» обратно в глотку. Шрам рухнул на колени, с подбородка его стекала кровь вперемешку с осколками зубов.

– Бери за шиворот! – крикнул один из блатных другому.

Шрама подняли в воздух за пояс и за шиворот и принялись методично молотить его головой о бревенчатую стену барака. Сначала «сука» еще пытался как-то сопротивляться, размахивал руками и ногами, потом только верещал как заяц, а еще через два удара окончательно стих. Участь прочих «сук» была не лучше. Чалого, который тоже успел вскочить со своего места и метнуться к выходу из барака, перехватили двое блатных. «Сука» в панике взмахнул перед собой выхваченной из рукава финкой с диким воплем:

– Уйдите, падлы! Убью!

Но блатные, не обращая внимания на его истошный вопль, слаженно двинулись вперед. Первый из них повернулся, пропуская мимо себя «пику» Чалого, а второй бросился активисту под ноги и подсек под колени. Чалый с воплем рухнул на пол, но успел откатиться в сторону, и пинок первого из налетевших на него блатарей прошел мимо.

Воспользовавшись этим, Чалый на четвереньках метнулся к одному из окон, но на его несчастье в этот же момент к окну подскочил еще один из «сук». Отпихивая друг друга, они потеряли несколько драгоценных мгновений, и подлетевшая сзади толпа блатных накрыла их. Помешавший Чалому получил по затылку обрезком трубы, и тут же в спину ему вошли две «пики» и одна заточка. Он рухнул под ноги нападавшим, один из блатных споткнулся об него. Сапог наступил на лицо корчащегося в предсмертных судорогах «суки» и соскользнул, сорвав кожу со щеки.

Чалому сначала повезло чуть больше. Он почти сумел выскользнуть в окно, но один из блатарей успел вцепиться ему в штанину и рвануть на себя. На помощь ему пришли еще двое. Чалый изо всех сил лягался свободной ногой, один из его ударов попал в лоб кому-то из блатных и на секунду оглушил, но на его место сразу встал другой, а еще через секунду лягающуюся ногу Чалого тоже удалось прихватить за штанину, и «суку» потянули обратно в барак.

Активист отчаянно взвыл. Будь он чуть похудее, ему, возможно, удалось бы выскользнуть из штанов и свалиться наружу, за окно, а там и добраться до дыры в локалке, но, как и большинство прочих активистов, Чалый успел неплохо разъесться от щедрот начальника лагеря, кормившего «сук» совсем не так, как обычных заключенных.

Чалый свалился на пол барака. Град ударов кирзовыми сапогами обрушился на него со всех сторон. Чалый пытался прикрыть пах, вжимал голову в плечи, но толку от этого было мало, озверевшие блатари били, чтобы убить. Они так рвались замочить «суку», что мешали друг другу, и поэтому окончательно перестал дергаться Чалый лишь минуты через две.

Только одному из «сук» удалось вырваться из барака невредимым. Это был Крыс – небольшой мужичок с маленькими темными глазками и выдающимися вперед передними зубами, за которые он и получил свое погоняло. Он всегда был в «сучьем» логове самым умным и хитрым, вот и сейчас, едва проснувшись, мгновенно сообразил, что делать.

Соскочив со шконки, он сначала рванулся не к двери или одному из окон, а к шконке соседа и принялся ожесточенно пинать еще не успевшего толком проснуться здоровяка. К нему мгновенно присоединились двое блатных, в темноте принявших его за своего, и они втроем запинали соседа расторопного активиста. После этого Крыс метнулся к толпе, лупившей возле окна все еще шевелящегося Чалого, и тоже успел пару раз врезать бывшему приятелю. Сейчас было не до старых отношений – нужно было спасать собственную шкуру, которая Крысу была дороже всего на свете.

Когда Чалый перестал трепыхаться и толпа блатных двинулась в глубь барака, Крыс умело поотстал и мгновенным движением юркнул за окно. Но, оказавшись снаружи, он не побежал сразу, как сделал бы кто-нибудь более глупый, а выждал пару секунд, проверяя, не заметил ли кто-нибудь его побега. Он прекрасно понимал, что нужно только выскочить за пределы огороженного локалкой пространства, превратившегося теперь в ловушку, и добраться до любого из вертухаев. Лагерная охрана уже наверняка поднята по тревоге – Крыс слышал отчаянный лай собак, шум и громкие крики возле казарм конвойных войск. Нужно только добраться туда.

Но как пройти через локалку? А очень просто! Так же, как сюда прошли блатари, наверняка есть какая-то дыра! Крыс, пригнувшись, метнулся к локалке и побежал вдоль нее, разыскивая дыру. Он был так уверен в том, что его побега никто не заметил, что совершил ошибку. Как оказалось – последнюю в жизни. Он не заметил, как от дверей барака, откуда все еще доносились дикие крики и шум драки, отделились несколько темных фигур и бросились ему наперерез. Когда он увидел их, было уже поздно, дорога к спасительной дыре в локалке оказалась перекрыта.

Предельная опасность пробуждает храбрость даже в самых отчаянных трусах. Крыс выхватил финку и пригнулся, злобно оскалившись. Но когда спустя секунду лица бегущих к нему людей осветила луна, его пальцы сами собой разжались, и финка нырнула в снег. Это были не блатные. Это были даже не пришедшие вместе с ними зоновские «мужики». Это были «петухи» из «сучьего» логова. Те самые, услугами которых так любил пользоваться Крыс, попавший в лагерь за изнасилование.

В руках «петухов» не было никакого оружия, но на лицах их было такое выражение, что у Крыса мгновенно подогнулись колени. Он рухнул в снег и что-то жалобно заскулил. «Петухи» окружили его. Секунду все они молчали, а потом раздался хриплый голос – до сих пор Крыс его никогда не слышал, в пресс-хате «петухам» очень редко позволяли открыть рот.

– Помнишь, как ты нас спрашивал? Сам раком встанешь или тебе помочь?

– Сам! Сам! Только не убивайте! Пощадите! – Крыс лихорадочно завозился со своими штанами, пытаясь трясущимися пальцами расстегнуть пуговицу.

На лице шагнувшего вперед «петуха» появилась улыбка, больше всего она была похожа на оскал мертвеца, несколько лет пролежавшего в могиле. Остальные стали выстраиваться во что-то вроде очереди. А когда через Крыса прошли все, «петухи» распороли ему живот его же финкой. Через десять минут Крыс умер.

В бараке в это время тоже было уже почти все кончено. Тела «сук» валялись повсюду, в живых остались только два активиста – сам Обезьян и его приближенный, зэк откуда-то с Востока, за желтую кожу получивший погоняло Лимон.

На Обезьяна было страшно смотреть. Его оскаленная харя совершенно не походила на человеческое лицо, скорее уж и правда на морду какой-то огромной человекообразной обезьяны.

Из рассеченной брови и разбитого носа Обезьяна стекала кровь, дышал он хрипло, с трудом. Как главный в бараке он спал в самом дальнем углу, на козырном месте, и поэтому когда ворвавшиеся в пресс-хату блатари добрались до него, уже успел приготовиться, и как раз в это время к нему за спину проскользнул спавший рядом Лимон.

Когда блатные бросились на Обезьяна, двоих он сумел отбросить, третьего оглушить, еще одного ранить в грудь заточкой, потом волна блатных откатилась, и Обезьян успел двумя мощными рывками повернуть соседние шконки так, чтобы они отгораживали его угол наподобие баррикады. Теперь добраться до него можно было, только перепрыгнув через них. А это было опасно – в придачу к своей заточке здоровенный активист подобрал с пола сделанную из обрезка трубы дубинку одного из нападавших.

– Ну, волки тряпочные, – хрипло зарычал он. – Давай, подходи! Всех перемочу!

В голове Обезьяна мелькнула мысль, что если ему удастся отбиваться от блатных еще хотя бы пару минут, то на помощь может успеть лагерная охрана, которую уже наверняка подняли по тревоге. Надежда придала ему сил – в двух блатарей, рванувшихся растаскивать шконки, Обезьян неожиданно швырнул тумбочку, сбившую одного из них с ног. Второй отступил на шаг, и «сука» выиграл еще несколько драгоценных секунд.

Но это была только отсрочка. К углу, в который вжался главный активист, кинулись Рука, Степан и Хромой, а за ними еще несколько самых авторитетных блатарей. Шконки полетели в стороны, а через секунду толпа навалилась на «сук». Но было тесно, и блатные не могли полностью использовать численное преимущество. Первые несколько секунд Обезьян отбивался довольно успешно. Он взмахнул трубой, и под ударом хрустнула чья-то прикрывшая голову рука, следующим ударом вышиб из руки Хромого «пику», но в этот момент Рука, поднырнувший под руку Обезьяна, в которой тот сжимал заточку, мощно ударил его под ребра.

Рука у блатного была всего одна, но силы в ней было побольше, чем у некоторых в двух. Обезьян пошатнулся, откинулся назад. Рука замахнулся второй раз, но тут на него сбоку набросился Лимон, пытаясь полоснуть финкой по лицу. Рука уклонился, но в это время Обезьян успел прийти в себя и опять взмахнуть своей дубинкой – удар просвистел в сантиметре от головы Руки, и блатному снова пришлось попятиться. Но Лимону не повезло. Рванувшийся вперед Степан не стал ни бить, ни колоть «суку» «пикой», он просто схватил его за рукав и рванул на себя так, что активист вылетел из спасительного угла и рухнул под ноги нападавших. Раздались глухие удары, треск ломаемых костей и громкий вопль – последний звук, изданный Лимоном.

Оставшийся один Обезьян еще крепче втиснулся в угол спиной и бешено завращал перед собой обрезком трубы.

– Поубиваю, па-адлы! – взвыл он. В уголках губ «суки» показались белые клочья пены.

Но для того, чтобы запугать блатных, нужно было что-то большее, чем простая истерика. Степан ринулся вперед, ловко поднырнул под дубинку Обезьяна и перехватил его левую руку с заточкой. За другую руку активиста тут же схватил другой блатарь. Обезьян до предела напряг мышцы и почти сумел освободиться от державших его блатных – главный из «сук» был все же очень силен, а прочие зэки толком не могли ничем помочь своим из-за того, что в углу не было места. Но в этот момент маленький юркий и верткий блатарь, тот самый, что перед налетом на «сучье» логово ходил на разведку, поднырнул под сплетенными руками, проскользнул вдоль стены и, оказавшись сбоку от Обезьяна, коротким точным движением воткнул ему в горло заточку.

Обезьян захрипел, по всему его телу пробежала судорога, а потом мышцы расслабились, он рухнул на пол и задергался, размахивая руками и брызгая кровью из раны. Блатные со всех сторон насели на его тело, и в Обезьяна стали втыкаться «пики» и заточки. Сцена была как две капли воды похожа на недавно случившуюся здесь же гибель Казака. Выдергивать оружие из тела «суки» никто из блатных не стал – по понятиям это считалось западло.

– В окно его! – приказал Рука, когда последний из блатных отошел от мертвого тела.

Окровавленного Обезьяна подняли с пола и перевалили через подоконник. Один из блатных, не удержавшись, прямо из окна помочился на его тело.

Потом в это же окно вылетели несколько матрасов, а еще через минуту кто-то их поджег. На белых сугробах заплясали мрачные отблески пламени. Во всей этой картине было что-то варварское, дикарское. Не верилось, что происходит это в двадцать первом веке, в далеко не самой малоразвитой стране.

– Эй, тут еще один дергается! – послышался из барака чей-то азартный крик, но его тут же заглушил другой, донесшийся со стороны локалки, от проделанной блатными дыры:

– Эй, люди! Рука, Степан, Хромой! Вертухаи идут!

19

– А еще дядя Вахтанг рассказывал, как они с вашим Батей познакомились. Он тогда заднюю стену какого-то новосибирского отделения милиции грузовиком разломал и его освободил. Вы знаете эту историю? – София немного грустно улыбнулась своим воспоминаниям.

– Как не знать! – отозвался Колыма. – Правда, я не в курсах был, что там у следака именно Сван сидел, а так-то, конечно, знаю. Батя про тот случай любит рассказывать.

В салоне самолета «Ан-26», с дозаправками следующего из Ростова-на-Дону в Якутск, было немноголюдно. Большая часть севших в Ростове пассажиров сошли во время первой и второй дозаправок, а садилось там людей меньше, чем сходило. Сейчас небольшой салон был полупустым, вокруг сидевших в самом хвосте самолета Колымы, Софии и Горца никого не было, и разговаривать можно было вполне свободно. Именно этим последние полчаса они и занимались. До этого все трое спали, а сейчас, проснувшись и выпив кофе, негромко беседовали. В основном разговор шел между Колымой и Софией, Горец все больше отмалчивался.

Девушка неожиданно оказалась довольно интересной собеседницей. Более того, к огромному удивлению Колымы, она выказывала очень хорошую осведомленность о Бате – разумеется, в основном о его прошлых делах, но все-таки. Видимо, Сван крепко доверял этой девушке, коли ей такое рассказывал. По кое-каким делам, о которых София вскользь упоминала, срок давности до сих пор не вышел. Причем разговаривала она об этом сама, по собственному желанию, безо всяких наводящих вопросов со стороны Колымы. Похоже, ей было просто приятно вспомнить Свана и то, что он ей рассказывал.

– Да, – сказала девушка, – дядя тоже очень любил про вашего Батю рассказывать. Говорил, что это его лучший друг, что он очень многим ему помог, а когда они вместе сидели в каком-то из лагерей у вас на Колыме, он даже жизнь ему спас.

– Да? – удивленно поднял брови Колыма. – А вот про это я не знаю, не слышал никогда.

– Дядя говорил, что тогда Бате пришлось из-за него с одним из своих расправиться. Дядя тогда только что попал в лагерь, и кто-то из местных, он говорил, Муха его звали, к нему прицепился из-за того, что дядя грузин. Смотрящим по камере как раз Батя был, а этот Муха, который с дядей поссорился, был его помощником. Дядя рассказывал, что, когда они с Мухой подрались, все блатные в камере требовали, чтобы Батя признал, что виноват дядя. Он объяснял, мол, тот был им свой, из семьи, а он пришлый.

– Ясно, – кивнул Колыма. Он прекрасно понимал, о чем идет речь. В самом деле, если вновь прибывший еще не успел войти в семью, а уже подрался с кем-то из местных, пусть даже не по своей инициативе, симпатии постоянных обитателей камеры будут не на его стороне, хотя по понятиям это и неправильно. – Но это не по понятиям, – вслух сказал он.

– Вот! – обрадованно кивнула девушка. – Дядя рассказывал, что как раз так тогда Батя и сказал. Что настоящий блатной не должен сам ваших правил нарушать, а если нарушает, то он не прав. Ну, то есть не не прав, а… – София прикусила нижнюю губу. – Дядя как-то по-другому говорил.

– Наверное, что косяк за ним, – подсказал Колыма.

– Да, точно! Дядя Вахтанг мне тогда так же сказал! Батя им объяснил, что за этим Мухой косяк, а дядю принял в семью. Тогда этот блатной взбунтовался, и Бате пришлось его убить.

Колыма согласно качнул головой. Он не знал этой истории, но рассказанное было очень похоже на Батю. Для него понятия всегда были святы. В отличие от многих других смотрящих, которые со временем переставали оглядываться на воровской закон и решали, что правильно, а что неправильно, для себя и своих приближенных сами, Батя всегда соблюдал закон и требовал того же от других. Именно поэтому, кстати сказать, Колыма в свое время и пошел за ним. Коля с детства ненавидел беспредел во всех формах и считал, что хоть какой-нибудь порядок обязательно нужен. А кроме того, Батя всегда терпеть не мог националистов среди своих. Он считал, что блатной – это сама по себе национальность, не хуже любой другой.

– И правильно сделал, – кивнул Колыма. – Узнаю Батю. Я бы на его месте точно так же поступил бы.

Неожиданно сидевший рядом Горец что-то негромко сказал по-грузински, обращаясь к Софии. Смысла его слов Колыма, разумеется, не понял, но интонация явно была вопросительной.

– Говори по-русски, Шалва, – ответила девушка и, повернувшись к Колыме, перевела: – Шалва спрашивает, зачем Бате сейчас «груз» понадобился.

Колыме показалось, что Горец недоволен тем, что его вопрос перевели, но он промолчал. В конце концов, имеет же тот право поговорить с Софией на родном языке. То, что девушка перевела для него вопрос, делает ей честь, но это вовсе не обязательно. Тем временем София ответила Горцу, по-русски же:

– Я не знаю, Шалва. Мне дядя Вахтанг говорил, что Бате понадобился «груз», и еще говорил, что раз он просит, то надо отдать, а зачем – не говорил. Может быть, он и сам не знал.

На секунду повисла неловкая тишина. София выжидательно смотрела на Колыму, явно думая, что сейчас он ответит на вопрос Горца, но Колыма молчал, ведь спрашивали-то не его.

Да и что он может сказать – в этом деле он простой исполнитель воли смотрящего.

– А вы, Коля, не знаете? – нарушила неловкое молчание София. Горец снова чуть поморщился.

– Не в курсах, – развел руками Колыма. – Мое дело «груз» привезти, выполнить, что Батя велел. В маляве он написал только, что этот «груз» может его спасти. И его, и прочих пацанов на зоне.

– От чего спасти? – Глаза девушки широко открылись.

– Там администрация их прессовать начала, – ответил Колыма. – Причем Батя пишет, что оборзел «хозяин» конкретно – одного из правильных пацанов прямо перед строем «суки» «законтачили», самого Батю пытались заставить КСП ровнять, а когда он отказался, в ШИЗО посадили. А ШИЗО у нас на Колыме… Ну, это долго рассказывать, но сама понимаешь – далеко не санаторий.

– Погоди, Коля, это они что же, смотрящего по области хотели заставить КСП разравнивать? – вступил в разговор Горец. – Или они не знали, с кем дело имеют?

– Как не знали, – покачал головой Колыма. – Батю у нас в области каждая собака знает, про «хозяина» лагеря я уж не говорю. Нет, тут все непросто. Зачем-то ему это понадобилось, а зачем – неясно. Но маляву мне Батя кинул из ШИЗО. София-то ладно, но ты говорил, что у нас когда-то чалился, значит, должен понимать, что это такое, тем более для старика.

– Еще бы, – покрутил головой Горец. – А еще одного пацана «законтачили», говоришь?

– Точно. Прямо перед строем.

– Ничего себе…

– А как «груз» может Бате помочь? – спросила София.

– Это уж я не знаю. Это только сам Батя в курсах, – развел руками Колыма.

После этого Колыма замолчал. Разговор всколыхнул у него в душе все то, о чем он последнее время старался думать поменьше. Если Батю все еще не выпустили из ШИЗО, то выходит, он там уже вторую неделю. Еще несколько дней, и он просто умрет, если его оттуда не вытащить. А если администрация лагеря и правда так оборзела, то она может на это пойти. Эх, знать бы, кто стоит за «хозяином», ведь не мог он такую штуку только по своей воле замутить. Просто побоялся бы.

Невеселые размышления Колымы нарушил Горец. Он снова что-то сказал Софии по-грузински.

– Шалва! Ты понимаешь, невежливо говорить на языке, которого Коля не понимает!

– Да ничего, София, все нормально, – попытался возразить Колыма, но девушка не обратила на это внимания.

– Шалва спрашивает, что Сван собирался от Бати взамен «груза» получить.

Лицо Колымы осталось неподвижным, но вопрос ему здорово не понравился. Как и то, что задал его Горец по-своему. Не иначе специально говорил именно по-грузински, чтобы он не понимал, о чем идет речь. Не очень-то это хорошо. Но вслух Колыма ничего не сказал и вообще воздержался от своей оценки происходящего. Тем временем София ответила на вопрос:

– Не знаю, Шалва. Про это дядя Вахтанг ничего мне не говорил. Он только сказал, что «груз» нужно отдать.

Горец снова произнес какую-то непонятную фразу по-грузински. На этот раз София не стала делать ему замечаний, а просто сразу перевела:

– Шалва говорит, это странно, потому что «груз» немало стоит. Ну и что? Ты не понимаешь, что дядя Вахтанг жизнью Бате обязан?! Разве после этого деньгами считаются? Да и не останется Батя в долгу, не такой он человек! Не зря же дядя мне столько про него рассказывал.

– Рассказывал – это одно, а жизнь – другое, – негромко сказал Горец, теперь уже по-русски. Видимо, он наконец понял, что переходить на грузинский язык бесполезно, все равно София переводит все его слова.

– А это уж не твое дело, – уже совсем другим, жестким и решительным голосом сказала девушка. – Душеприказчиком своим дядя Вахтанг меня назначил.

– Я понимаю, София, но и ты должна понять. Ты хоть представляешь, сколько, – на этом слове Горец сделал особенно четкое ударение, – этот «груз» стоит?

– Они были лучшими друзьями, – негромко ответила девушка и отвернулась к иллюминатору, ясно давая понять, что разговаривать на эту тему больше не желает.

Горец что-то пробормотал себе под нос и опустил голову. Колыма, по-прежнему сохраняя полное внешнее спокойствие, про себя хмыкнул. Да, Горец-то, оказывается, очень себе на уме. Мотивы-то его, конечно, понятны, но все равно это нехорошо. «Груз» не его, а значит, не о чем ему и беспокоиться. И говорить по-грузински пытался… Нехило же его припекло, если он решился об этом при нем говорить.

С другой стороны, как раз все понятно. Это ведь, наверное, его последний шанс переубедить племянницу Свана. Странно только, что он раньше не попытался. Хотя стоп! С чего это он взял, что не попытался? В Тбилиси у Горца было сколько угодно возможностей поговорить с Софией наедине, после того как он узнал, что у Колымы в Грузии за дело. Наверняка он и там с ней об этом разговаривал, а София не поддалась. Ну девчонка, ну молодец!

Колыма с теплотой покосился на глядящую в иллюминатор девушку. Точно, царица Тамара, да и только.

Следующие часа полтора все трое только изредка обменивались короткими односложными репликами.

– Огоньки какие-то внизу, – наконец нарушила долгое молчание София.

Колыма тоже выглянул в иллюминатор. Под крылом самолета и правда проплывали разреженные огоньки какого-то довольно крупного города. Блатной посмотрел на часы.

– К Якутску подлетаем, – сказал он. – Сейчас на посадку будем заходить.

20

– Достукались, мать вашу так! Доигрался подпол! – Высокий капитан с непокрытой головой и с автоматом в руках зло плюнул в снег. – Вот вам это сраное перевоспитание! Вот вам «красная» зона!

– Товарищ капитан! – К офицеру подлетел молодой вохровец-кинолог. – Пускать собак?

– Нет!! – Капитан рявкнул так, что слышно его было метров за двадцать. – Никаких собак!

Развернувшись, он крикнул еще громче:

– Никакой стрельбы! Близко к локалке не подходить! Держать дыру под прицелом! Ждем начальство! – И уже тише добавил: – Васильев это дерьмо заварил, он пусть его и расхлебывает.

Капитана можно было понять. Ночью, когда все высшее лагерное начальство уезжало в поселок, он оставался старшим по званию на всей территории зоны и нисколько не сомневался, что, если он сейчас допустит хотя бы малейший промах, Васильев найдет способ свалить на него вину за бунт.

Именно поэтому, подняв по тревоге бойцов и подведя их к огороженной локалкой территории, капитан и не подумал скомандовать немедленный штурм, а просто расставил вертухаев с автоматами вокруг и приказал не соваться близко к забору. Он прекрасно видел багровые отсветы от горящего за локалкой огня, но был уверен в том, что спасать там уже некого. Да и не особенно рвался капитан спасать лагерных активистов – уж он-то хорошо знал, что они собой представляют, и в глубине души даже испытывал определенное удовлетворение при мысли о том, что эти подонки наконец-то получили свое.

– Машину за Васильевым отправили? – резко спросил он стоявшего рядом сержанта.

– Так точно. Они уже наверняка сюда едут, тут всего-то пять минут туда, пять обратно.

«Плюс еще минут десять наш товарищ подполковник просыпаться будет, – подумал капитан. – Хотя нет. Это я зря. Уж сегодня-то он наверняка встанет побыстрее, когда услышит, какие у нас тут новости».

Капитан едва заметно скривил губы в злорадной усмешке. Ему с самого начала не нравилась затея с перевоспитанием, о чем он честно и предупредил Васильева, когда тот давал им приказ. Но субординация – вещь в армии нерушимая. Васильев – подполковник, а он всего лишь капитан, так что его мнением «хозяин» спо-койно пренебрег. С другой стороны, возможно, и сам Васильев затеял все это не по своей инициативе. То-то к нему незадолго до начала «перевоспитания» какой-то непонятный тип приехал. Кто он такой, никто не знал, но повадки у гостя были явно начальственные.

В проеме дыры, напротив которой и стоял капитан, неожиданно мелькнула какая-то черная тень. Стоявший впереди и чуть справа солдат вскинул автомат.

– Не стрелять!! – Капитан рванулся вперед и ребром ладони подбил ствол автомата вверх. Впрочем, этого можно было и не делать – солдат успел услышать команду и спуск не нажал.

– Я же ясно сказал, не стрелять!

– Но там же… – начал вертухай.

– Если они из дыры вылезут и на нас кинутся – тогда пали. А до тех пор вообще забудь, что у тебя автомат есть! Эй, сержант! Быстро пробеги вокруг, еще раз всех предупреди – если хоть один выстрел услышу, то мне все равно, попал или не попал, два года дисбата я стрелку обеспечу.

Сержант кивнул и скрылся в темноте. В этот момент сзади раздался приближающийся шум мотора, и на пространство перед локалкой выехал «уазик», осветивший все перед собой ярким светом фар.

Увидев, как из машины вываливаются Васильев и лагерный «кум», капитан испытал ни с чем не сравнимое чувство облегчения – кажется, обошлось. Теперь за то, что случится дальше, отвечает уже не он, а подполковник Васильев. Его же дело маленькое – приказы выполнять. А еще через секунду, рассмотрев в ярком свете фар лицо Васильева, капитан, кроме облегчения, испытал и злорадство. Васильев был бледен как мраморная статуя, уголки губ у него подергивались, а походка была неровной, словно подполковник хромал одновременно на обе ноги. «Явился, перевоспитатель. Ну вот, теперь полюбуйся на то, чего ты достиг», – промелькнуло в голове офицера.

– Колосов! В чем тут у вас дело?! – В конце этого короткого вопроса голос Васильева сорвался.

– Зэки бунтуют, товарищ подполковник! Захватили шестой барак, – доложил капитан. Шестым бараком официально именовалась пресс-хата.

– Как… Почему… – Васильев ни одного вопроса толком не мог довести до конца. То ли из-за того, что губы тряслись, то ли потому, что он сам прекрасно понимал, почему взбунтовались зэки.

– Что вы предприняли? – почти нормальным голосом спросил вышедший из-за спины начальника лагеря «кум». Этот выглядел поспокойнее. Оно и понятно – он, в общем, тоже за введение новых порядков не отвечал, даже пытался отговорить «хозяина».

– Поднял бойцов по тревоге, окружил территорию, на которой располагаются бунтующие.

– Туда не лезли?

– Нет.

– А в переговоры с заключенными вступали?

– Нет, ждали вас.

«Кум„ кивнул. По выражению его лица капитан видел, что начальник оперчасти прекрасно понял, почему он ждал начальство, и вполне одобряет это решение. «Кум“ повернулся к Васильеву и спросил:

– Что делать будем, Алексей Иванович?

Васильев несколько раз беззвучно открыл и закрыл рот, словно вытащенная из воды рыба. Он был в полной растерянности. Начальник лагеря очень надеялся, что все обойдется, что зэки не решатся на бунт. И теперь, когда «разморозка» все-таки началась, просто не знал, что делать.

– Прожекторы направьте сюда, на локалку! – приказал он.

Приказ прозвучал тихо, и его, конечно, никто бы не услышал, но исполнительные сержанты с лужеными глотками тут же подхватили его, и через несколько секунд прожекторы с вышек ярко осветили пространство перед продырявленной локалкой, напрягшихся бойцов с автоматами наготове, рвущихся с поводков, бешено хрипящих, роняющих с клыков на снег пену овчарок и группу начальства перед «уазиком», прикрываемую несколькими вооруженными вертухаями.

Быстрое и четкое исполнение его приказа придало Васильеву сил и уверенности в себе. Он собрался с духом и заговорил почти нормальным командным голосом:

– Мегафон мне принесите быстро. Бойцов сюда побольше, и чтобы оружие у всех было в боевой готовности.

Один из вертухаев помчался за мегафоном, а отступивший чуть назад капитан еще раз незаметно вздохнул с облегчением.

Вообще-то вносить оружие на территорию зоны строго запрещено. Но он, когда поднимал бойцов, приказал им взять автоматы – иначе бы совсем глупо получилось, на подавление бунта без оружия не ходят. Да его могли и попросту не послушаться. А теперь, когда тот же приказ отдал старший по званию, ответственность за автоматы ложилась на него же.

Через несколько минут запыхавшийся солдат притащил Васильеву мегафон, а рядом с ним собрался внушительный отряд бойцов.

– Что вы собираетесь делать? – спросил подполковника «кум». Но «хозяин» только досадливо отмахнулся и поднял ко рту мегафон.

– Заключенные! – раздался над зоной усиленный мегафоном голос. – С вами говорит начальник лагеря! Приказываю немедленно сдать все оружие и выходить с огороженной территории по одному, держа руки за головой! В противном случае в зону будет введен спецназ внутренних войск! Гарантирую объективное рассмотрение всех ваших дел! – Васильев замолчал, переводя дух, а спустя секунду из-за локалки ему ответил чей-то громкий голос, хоть и не усиленный динамиком мегафона, но все равно слышимый немногим хуже:

– Где ты спецназ тут возьмешь, гражданин начальник?! Тебе его надо из Магадана вызывать, а там, как о твоих делах узнают, прежде чем спецназ сюда послать, тебе жопу на британский флаг порвут! А со своими вертухаями соваться не советую, худо будет!

Васильев яростно выдохнул. Зэки сразу угодили в уязвимое место – вызывать подмогу ему совершенно не хотелось. Если начальник лагеря не только доводил своих зэков до бунта, но еще и не мог справиться с ними своими силами, шансов легко отделаться у него не оставалось.

– Чего вы хотите? – хрипло пролаял он в мегафон.

– Вот об этом и поговорим, – раздалось из-за локалки. – Давай так – от вас пять человек, от нас пять человек, встречаемся посередине и говорим. Ты даешь гарантию, что вертухаи стрелять не будут.

– Согласен! – тут же отозвался Васильев. Ему самому меньше всего хотелось вести переговоры так, чтобы их слышал весь лагерь.

– Так, со мной идете ты, ты, ты и ты, – Васильев опустил мегафон и ткнул пальцем в «кума», дежурного помощника начальника колонии, капитана и одного из сержантов с автоматом. – Всем быть начеку, оружие держать наготове, но не стрелять. Слышите?! – Васильев повысил голос. – Никому не стрелять! Пошли!

Группка из пяти человек двинулась к локалке. Тут же из дыры начали одна за другой выныривать фигуры в черных зэковских клифтах. Тоже пятеро. Они двинулись навстречу администрации лагеря. В двух шагах друг от друга зэки и Васильев со своими сопровождающими замерли.

– Наши требования такие, – безо всякого вступления начал выступивший вперед Рука. Но договорить он не успел. Под ногу блатному подвернулся какой-то камень, он споткнулся, подался вперед, неловко взмахнул единственной рукой…

На одной из вышек вспыхнул пульсирующий огонек, и стылый воздух разорвал треск автоматной очереди. Перепуганный вертухай был не виноват, ему показалось, что блатной шагнул к Васильеву и замахнулся на него, все остальное сделали вбитые в подкорку рефлексы, оказавшиеся быстрее разума. Рука пошатнулся и рухнул наземь, упал и стоявший у него за правым плечом Хромой, получивший единственную пулю, зато точно в сердце. В следующую секунду остальные трое блатных рванулись на начальников, а из дыры в заборе ломанулись еще несколько человек.

«Кум» прыгнул назад, вскидывая пистолет. Коротко тявкнул выстрел из «макарова», еще один блатарь рухнул в снег, держась за простреленную грудь, но остальные два зэка добрались до замешкавшихся начальников. Васильев все же сумел отпрыгнуть в сторону, но Клебанов, дежурный помощник начальника колонии, не успел. Здоровенный Степан сграбастал его за ворот шинели, мгновенно развернул к себе спиной и прижал к горлу заточку. За спиной Степана тут же укрылся пятый зэк, выскочившие за локалку мгновенно сориентировались в ситуации и полезли обратно.

Все произошло так быстро, что большая часть вертухаев, от которых блатных заслоняли спины их же собственного начальства, просто не успели ничего понять. А когда поняли, было уже поздно – Степан медленно пятился к дыре в локалке, держа заточку у горла застывшего от ужаса Клебанова.

Стрелять было нельзя. Снайперов, способных с тридцати метров попасть в глаз или лоб зэка, среди вертухаев не было, а если бы и были – перехватить горло заложнику Степан все равно успел бы. А не он, так спрятавшийся у него за спиной Чиж.

– Если выстрелите, замочу его! – рявкнул Степан, и почти одновременно раздался истошный вопль Васильева:

– Не стрелять!

Степан сделал еще несколько шагов и, пятясь задом, влез в дыру, а потом рывком втащил за собой пленника. На пространстве, разделяющем территорию бывшего «сучьего» логова и бойцов лагерной охраны, остались только три лежащие на снегу черные фигуры.

– Кто выстрелил?! Какой урод стрелял?! – раздался бешеный крик Васильева. – Я же приказал не стрелять! Сгною, мать вашу! Кто?!

– Это с вышки, товарищ подполковник, – подал голос капитан.

– С какой?!

– С левой угловой, кажется, – включился «кум». – Тьфу ты, да какая сейчас разница?! С этим еще разберемся! Успеем! Ты понимаешь, что они заложника взяли?! Клебанова! Ты понимаешь, в каком мы говне?! – От перехлестывавшего через край возбуждения «кум» перешел на «ты». Но его можно было понять. Когда бунтующие зэки умудряются захватить заложника из числа офицеров – это полный абзац. У них появляется мощное средство давления на администрацию.

– Бери мегафон, что ты стоишь?! – рявкнул «кум», тряхнув за плечо Васильева. Тот, немного опомнившись, взял протянутый мегафон и поднял его ко рту:

– Заключенные! Это была ошибка! Я приказал не стрелять, вы все это слышали! Виновный будет наказан! Предлагаю продолжить переговоры…

– Иди ты в задницу, урод! – раздался бешеный крик из-за локалки. – За пацанов ты ответишь! Будут тебе сейчас переговоры, слушай! Слушайте все! Наши требования: смягчить режим, убрать отсюда Васильева, прислать представителя Минюста из Москвы! Наказать виновных в беспределе офицеров! Еще – выдать нам сюда всех оставшихся «сук», здесь были не все! Немедленно выпустить Батю из ШИЗО! И еще – обязательно присутствие независимых теле– и радиожурналистов! Все, больше никаких переговоров, пока не прибудет представитель Минюста. А если требования не выполните – заложнику хана!

Васильев не успел ничего ответить, практически в тот же момент, когда блатной за локалкой смолк, его постучали сзади по плечу.

– Чего надо? – яростно зарычал «хозяин», развернувшись и увидев перед собой начальника режима.

– Там к вам приехали…

– Кого еще принесло?! Ты подождать не мог?! Не видишь, положение какое?!

– Там Николай Петрович, вы сами велели доложить сразу, как он появится, даже если вы спать будете…

– Кто?! Еременцев?!

Начальник режима кивнул.

Васильев секунду помолчал, а потом повернулся к «куму»:

– Я сейчас ненадолго уйду. Вы держите блокаду. Никого оттуда не выпускать, если сунутся, стреляйте. В переговоры без меня не вступать.

«Кум» кивнул, и Васильев почти побежал к зданию штаба.

Через несколько секунд он уже открывал тяжелую дверь.

– Что у вас тут творится? – даже не поздоровавшись, с порога спросил его Еременцев, едва успевший снять тяжелое пальто и шапку.

– Что-что! – рявкнул в ответ Васильев. – Бунт! «Разморозка»! Достукались мы с этим планом и перевоспитанием! Теперь с меня начальство погоны снимет, как пить дать, и хорошо еще, если только этим обойдется! Могут и под суд отдать! Зэки шестой барак захватили, «сук» наверняка перерезали!

– Ясно…

– Тебе ясно! А мне вот неясно, что дальше делать! Ты лучше скажи, – Васильев затаил дыхание, – «груз« взяли?

Москвич нахмурился и коротко проронил:

– Пока нет. Но это дело ближайших дней.

– Ядрена вошь! Ты же говорил, что…

– Не вышло пока! Ладно, не волнуйся…

– Как мне не волноваться! Ты понимаешь, что у меня «разморозка» началась?!

– Да, пожалуй, перестарались мы с этим насаждением устава, – задумчиво сказал Еременцев. Теперь он и правда немного сожалел, что они так круто надавили на зэков. Но ведь нельзя было иначе! Никак нельзя! Слишком важен «груз», чтобы ограничиваться полумерами!

– Что мы! Тебе-то по фигу, свалишь к себе в столицу, и порядок! А я тут за все отвечай! Там, – Васильев ткнул пальцем себе за спину, – уже три трупа только мы положили, и еще хрен знает сколько народу блатари в пресс-хате вальнули! Всем я в причине смерти инфаркт не напишу!

– Если мы «груз» все-таки получим, то тебе и не такое простят.

– «Груз» еще то ли будет, то ли нет, а у меня тут уже куча трупов и заложник! Они Клебанова взяли, не мог этот придурок несчастный в сторону отскочить!

– А что требуют? – деловито спросил Еременцев.

– Выпустить Батю, отдать им оставшихся в живых «сук», наказать виновных в беспределе. Еще требуют сюда журналистов и представителя Минюста из Москвы, только с ним они дальше разговаривать согласны. В общем – полный абзац! Если сюда еще и журналюги понаедут, то мне точно крышка. Судить будут – сто пудов. А если они Клебанова убьют, тоже не лучше.

– Успокойся, – серьезно и удивительно хладнокровно отозвался москвич. – Я ведь тоже кое-что могу. Прикрою. Постараюсь, чтобы это дело в Москве спустили на тормозах.

– Да? – с надеждой переспросил Васильев. – Ну, хорошо, если так, – теперь в его словах звучало легкое недоверие. – А что теперь с этим татуированным быдлом делать?

– Скажи этим уголовным рожам, что представитель Минюста уже на месте и эта часть их требований выполнена, – решительно ответил Еременцев. – С заместителем министра юстиции они будут говорить. Надеюсь, это не слишком мелко для них? Так что я сейчас пойду к ним, а ты, как про меня скажешь, иди к Бате, попробуй договориться. Он, насколько я понял, не совсем дурак, должен сообразить, что компромисс в такой ситуации выгоден всем.

– Хорошо, – кивнул Васильев.

Еременцеву удалось немного успокоить его, и когда он вышел из штаба, руки уже не тряслись, а лицо приняло почти нормальное выражение. Следом за ним, накинув на плечи пальто, шагнул в северную ночь и замминистра юстиции.

21

Приземлившись в Якутске, получив все свои вещи и за небольшую взятку уговорив толстую тетку, отвечавшую здесь за камеру хранения, принять их, Коля Колыма, Горец и София поднялись на второй этаж якутского аэровокзала и прошли в небольшой ресторанчик, располагавшийся в том же самом месте, что и тот, в котором они сидели в Ростове-на-Дону. Словно и не летели никуда. На самом деле объяснялось это просто: больше половины всех аэровокзалов России строилось по единому образцу, невесть кем спроектированному еще в советские времена, так что, научившись ориентироваться в одном из таких вокзалов, можно было легко найти все, что тебе нужно, и в другом.

На этот раз блатные и девушка дождались сделанного заказа и, прежде чем заводить разговор о делах, поели. В самолете они только пили кофе, потому успели изрядно проголодаться.

– А что теперь, Коля? – спросила София, первой отодвинув от себя тарелку. – Ты говорил, что отсюда легко до Магадана добраться.

Колыма кивнул.

– Я тут был несколько раз, кое-кого знаю, договоримся. Сейчас доедим и сходим к начальнику вокзала, выясним, что есть до Колымы.

– Может, ты один лучше сходишь, Коля? – предложил Горец. – А мы с Софико пока тут посидим. Зачем к начальнику в кабинет втроем заваливаться?

– Лады, – отозвался Колыма.

Больше вслух он ничего не сказал, хотя, как ему показалось, понял, почему Горец не хочет идти с ним. Скорее всего, оставшись наедине с девушкой, он еще раз попытается убедить ее, что не стоит отдавать «груз» за просто так. Ну что ж, пусть попробует. Если он правильно оценил характер Софии, то ничего у Горца не получится. Колыма куском хлеба собрал с тарелки остатки мясной подливки – лагерная привычка доедать все до крошки не покидала его и на воле – и встал из-за стола.

– Тогда ждите, я постараюсь побыстрее, – и блатной зашагал к лестнице, ведущей на третий этаж.

В Якутске он и правда уже несколько раз бывал, и здесь у него были знакомые. Среди них Александр Петров, пилот вертолета «Ми-24». Именно с ним Колыма и договаривался раньше, летая из Якутска в Магадан. Саньку Петрова Колыма знал давно, с лагеря – тот однажды попал на год по малолетке, но потом завязал. На материке с судимостью его, разумеется, к вертолетам и близко бы не подпустили, но на севере к таким вещам относятся проще. Здесь с судимостями столько народа, что если всех в правах ограничивать, то полноправных и вовсе не останется. Пилотом Санька Петров был отличным, маршрут знал хорошо, стало быть, никаких накладок не предвиделось. Сейчас Колыма собирался узнать у начальника аэродрома, как найти Петрова и договориться с ним.

– Лев Игнатьевич не принимает, – недружелюбно встретила Колыму приподнявшаяся из-за стола в приемной секретарша. Но блатной, даже не повернув головы в ее сторону, прошел к высокой двери.

Секретарша, видимо, успела сообщить своему шефу о неожиданном визитере, так как начальник аэродрома встретил Колыму не очень-то вежливо:

– Кто вы такой? Чего надо? Написано же русским языком – прием по личным вопросам с трех до четырех!

Колыма молча шагнул вперед и протянул начальнику заранее заготовленную зеленую пятисотенную бумажку.

– Кхм… Ну, конечно, в некоторых случаях можно сделать исключение. Чем я могу вам помочь?

– Мне нужен Александр Петров, – сказал Колыма. – Вызовите его сюда.

– А Петрова сейчас нет, – покачал головой начальник. – Он в рейсе.

– А когда будет? – спросил Колыма. Да, выходит, все не так просто, как он думал. Вылететь надо бы поскорее. Если Петрова долго ждать, то придется искать какой-нибудь другой вариант.

– Завтра утром, часов в десять. Никак не раньше, рейс дальний, – ответил начальник. – А зачем он вам? Может быть, я смогу чем-нибудь помочь?

Колыма помолчал несколько секунд, обдумывая разные возможности. Ждать до утра весьма нежелательно. Пожалуй, стоит воспользоваться предложением начальника. Возможно, у него и правда найдется что-нибудь подходящее.

– Мне нужно в Магадан, – сказал он. – Чем скорее, тем лучше.

– Есть сегодня рейс на Магадан. Гражданский самолет «Л-410», вылет через два с половиной часа. Правда, там уже нет мест, но… – начальник многозначительно замолчал.

– С деньгами проблем не будет, – решительно сказал Колыма. – Только я не один. Нас трое, и у нас багаж необычный.

– Что за багаж? – насторожился начальник.

Его беспокойство было вполне оправданным. На севере, где авиация – это основной тип транспорта, самолетами что только не пытаются перевозить. Например, с его аэродрома год назад один мужик пытался переправить на материк живого медведя, причем даже без клетки. Мужик утверждал, что медведь ручной и никого не тронет. Получить согласие начальника ему, правда, так и не удалось, но сам факт попытки говорил о многом.

– Гроб, – коротко ответил Колыма, не упоминая о прочем багаже, а главное, о «грузе».

– Гроб?! – удивился начальник. – Пустой?

– Нет, с телом. Но он цинковый, запаянный, проблем не будет, мы его в самолете уже везли.

– Так вы везли, наверное, в багажном отсеке! А «Л-410» – он же мелкий совсем. Меньше «кукурузника«. Там в салоне придется везти, пассажиры против будут.

– Что, никак не договоримся? – спросил Колыма, снова опуская руку в карман.

– Договориться, конечно, всегда можно, – многозначительно ответил начальник, но в этот момент Колыма передумал. Он решил, что, прежде чем принимать решение, надо все-таки посоветоваться с Софией и Горцем – может быть, они и не захотят лететь обычным рейсом. Все-таки гроб в салоне будет привлекать к ним нездоровое внимание, да и «грузняк» слишком ценен, чтобы перевозить его в открытую. Так что, может быть, лучше подождать Саньку Петрова и лететь завтра. На вертолете и без лишних свидетелей.

– Я сейчас схожу, поговорю с друзьями, потом решим. А места в самолете вы придержите пока.

– Хорошо, – кивнул начальник.

Колыма вытащил из кармана еще одну зеленую бумажку, положил начальнику на стол и вышел из кабинета. На этот раз секретарша сделала вид, что его не заметила.

Когда Колыма вернулся к ресторанному столику, грузины сидели в напряжении, не глядя друг на друга. «Поговорили, видать», – подумал Колыма.

– Короче, так, – начал он, садясь к столу. – Есть два варианта. Либо летим сегодня, обычным рейсом, и тогда гроб придется в салоне везти. Либо на вертолете, но это только завтра, мой кореш сейчас в рейсе. Зато будет полная конфиденциальность. У него «сарай». Что делать будем?

– Что за вертолет у твоего друга? – спросил Горец.

– «Сарай». Мы тут так «Ми-24» называем, – объяснил Колыма.

– Нам нужно скорее попасть в Магадан, – сказала София, не поднимая глаз. – Но лететь в самолете, с гробом прямо в салоне… Ох, не знаю… А какой самолет?

– «Л-410». Это чешский самолетик, маленький, типа «кукурузника», только поменьше.

– Не надо в самолете, – решительно сказал Горец. – София, хоть сейчас меня послушай – нельзя «грузняк» открыто везти. Да и гроб… Нас ведь все запомнят, кто этим рейсом полетит.

На этот раз слова грузина явно достигли цели, девушка заколебалась.

– Горец правильно говорит, – поддержал его Колыма. – Единственное, что плохо, – задержка на день. Батя нас ждет, для него сейчас каждый час на вес золота, от нашей скорости его жизнь зависит. Он же, наверное, так в ШИЗО и сидит. Да и Свана хоронить надо, сколько уж он в гробу лежит… Но светиться тоже нельзя – можем вместо того, чтобы раньше приехать, все дело запороть.

Колыма немного помолчал, обдумывая проблему.

– Эх, жалко, что я не могу сейчас один в Магадан полететь на этом самолете, – сказал он после паузы. – Я бы там маляву Бате кинул, что его приказ выполнен, да и с братвой поговорил, чтобы к вашему прибытию с похоронами все уладили – ну там, место на кладбище, разрешение и все такие дела.

– А почему вы не можете лететь, Коля? – спросила девушка. – Мы тут как-нибудь…

– Нет, – отрицательно покачал головой Колыма. – Без меня вы тут с Петровым не договоритесь, он с незнакомыми людьми дела иметь не будет. Тем более гроб не повезет.

С минуту все трое молчали, обдумывая положение. Неожиданно молчание нарушил Горец.

– Коля, а что, если я в Магадан вместо тебя полечу? – негромко спросил он.

– Как это? – непонимающе поднял брови Колыма.

– Да очень просто. Ты останешься здесь, с Софико, «грузняком» и гробом, завтра договоришься со своим корешем. И вы прилетите на вертолете, спокойно. А я пока полечу в Магадан на самолете, сделаю все, что ты говорил. Напишешь своим пацанам маляву, чтобы они мне помогли, дашь маляву для Бати, и порядок. Я и с похоронами все подготовлю, если ваши местные мне помогут.

Колыма на секунду задумался. Вроде и правда мысль неплохая. Кажется, Горец наконец оставил надежду уговорить Софию не отдавать «грузняк» бесплатно и искренне решил ей помочь.

– София, согласишься вдвоем с Колей остаться? – спросил Горец девушку.

– Конечно, – тут же с улыбкой кивнула та. За последние несколько дней она успела неплохо узнать Колыму и вполне ему доверяла. Тем более кое-что слышала о нем и от дяди.

– Ну, тогда вообще никаких проблем, – заключил Горец. – Напишешь маляву своим, Коля?

– Давай, – кивнул Колыма. – Так и сделаем. Телефоны пацанов и малявы я тебе сейчас дам, если что понадобится – обращайся смело. Пацаны у меня золотые. Что хочешь – все достанут! Ну, да ты местных знаешь, говорил ведь, что сам два года под Ягодным оттянул.

– Было дело, – нехотя кивнул Горец. Говорить об этом ему явно было неприятно. – Да у меня самого тоже тут кенты кое-какие остались.

– Совсем хорошо, – улыбнулся Колыма. – Сейчас, погоди-ка…

Он вытащил потертую записную книжку и карандаш. Вырвал из книжки страницу, быстро написал на ней несколько слов и телефонных номеров, протянул Горцу:

– Тут телефоны и погоняла наших самых надежных пацанов. Как приедешь, сразу звони, говори, что от меня. Сейчас я тебе еще малявы напишу, для подтверждения.

Колыма вырвал еще одну страничку, аккуратно разорвал ее надвое и начал что-то очень мелко писать. Через десять минут все было готово, и Коля отдал Горцу две записки.

– Эта пацанам, – Колыма показал на одну из половинок блокнотной странички. – А вторая для Бати. Передашь ее Семе Косильщику, его телефон у тебя первым записан. Что дальше делать, он знает, у нас канал наработанный.

– Спасибо, Коля, – сказал Горец, принимая малявы и пряча их в карман. – Все сделаю. И встречу вам приготовлю, и малявы смотрящему отошлю. Кстати, вы когда прилетите-то? Завтра, а когда именно?

– Начальник вокзала сказал, что Санька завтра часов в десять вернется. Значит, в Магадане мы будем к вечеру. Нужно будет еще посадку для дозаправки делать в Ключах…

– Где? – переспросил Горец.

– В Ключах. Это поселок такой в горах. Санька всегда там заправляется, когда в Магадан летает. Ему вообще-то нужно две дозаправки делать, но для первой он в разных местах садится, а вот для второй – всегда в Ключах. Сам-то поселок паршивый, там, кроме старателей, и нет никого, но место удобное, там аэродром МЧС. До Магадана от Ключей километров двести.

– Странно, ты говоришь, что поселок маленький совсем, а там аэродром, – удивился Горец.

– Ну, аэродром – это громко сказано, – усмехнулся Колыма. – Просто ровная площадка, где сесть без проб-лем можно. И пара цистерн с горючим. Эмчеэсовцы там тоже дозаправляются, но и чужой заправиться может, если заплатит. Причем все вполне официально.

– Ясно, – кивнул Горец. – Ну что, тогда я пойду билеты на этот самолет брать, а вам – счастливо оставаться!

– Сразу к начальнику иди, так тебе не продадут. Он говорил, на этот рейс с местами проблема, – посоветовал Колыма.

– Вах, Коля! – весело воскликнул Горец. – Не учи ученого! Здесь, конечно, не Грузия, но в тот день, когда я не смогу взять билет на самолет, меня можно будет хоронить!

22

Подполковник Васильев сидел за столом в своем кабинете с совершенно отрешенным видом. Глаза его были открыты, но ни на чем не сфокусированы. Они напоминали две оловянные пуговицы. Такие бессмысленные глаза бывают или у слепых, или у совсем маленьких детей, или у сумасшедших. Но Васильев за последние полчаса не ослеп, не впал в детство и не сошел с ума – просто сейчас он был настолько погружен в свои мысли, что совершенно не замечал окружающей его реальности и не реагировал на нее.

Он только что вернулся в штаб лагеря, проводив Еременцева к локалке и прокричав бунтующим зэкам в мегафон, что представитель Минюста к ним прибыл. По дороге в штаб он успел отправить одного из сержантов в ШИЗО, приказав немедленно привести к нему Батю, и теперь, пока смотрящего не привели, у «хозяина» было несколько минут, чтобы прокачать ситуацию и подумать, что делать дальше. Правда, чем больше Васильев об этом думал, тем меньше находил поводов для оптимизма.

Единственной его надеждой было обещание Еременцева все разрулить, но обещанию этому верить было трудно, хотя и очень хотелось. Васильев не обманывал себя – он понимал, что нужен москвичу только как средство воздействия на Батю и прочих арестантов. Не более и не менее. Как только «груз» окажется в руках Еременцева, их связь порвется. Конечно, обещанное москвич выполнит – иногда бывают ситуации, когда быть честным просто выгодно. Но вот полностью прикрывать его от всех неприятностей Еременцев, скорее всего, не станет. А кроме того… «Грузняка»-то пока нет. А ведь Еременцев, когда уезжал, был уверен, что заполучит его в ближайшее время. Видимо, Коля Колыма оказался не так-то прост. Эх, а ведь он же предупреждал Еременцева, чтобы тот отнесся к блатному серьезно!

Васильеву послышались шаги в коридоре, но через секунду они стали удаляться. Нет, это еще не Батя. «Хозяин„ склонил голову и вернулся к своим мыслям. Ладно, что будет с «грузом“, пока неясно, но на Еременцева лучше всерьез не рассчитывать. Надо прикинуть, что можно сделать своими силами. Дойдя в своих мыслях до этого места, Васильев скрипнул зубами. Сам он сделать сейчас может очень немного. И самое разумное – вызвать подмогу из Магадана, хотя делать этого ему очень не хочется. Но своими силами справиться с бунтующими он не сможет – подчиненные ему вертухаи просто не проходили соответствующей подготовки, да и не так уж их много. Кроме того, у блатных – заложник. Вспомнив о заложнике, Васильев скрипнул зубами еще сильнее. Если Клебанова убьют, то он точно пойдет под суд. Васильев поежился. Бывшим работникам ГУИН и прочих правоохранительных органов попадать в места лишения свободы было попросту нельзя. Вообще-то для них существовала своя, ментовская зона, но выжить на ней было не легче, чем на обычной. А на жизнь заключенных Васильев достаточно насмотрелся.

«Стоп! – оборвал начальник лагеря свои панические мысли. – Какая зона?! Какой суд?! Хрен им всем! Не возьмут!» Усилием воли он сконцентрировал все свое внимание на решаемой проблеме. В первую очередь нельзя допустить гибели заложника. А для этого… Для этого нужно выполнить требования блатных. Ну, или хотя бы какую-то их часть. Хорошо, что Еременцев приехал, хоть с представителем Минюста проблем нет. Что еще? Отдать им Батю? Тоже можно, хотя здесь он еще поторгуется. Если подумать, Батя тоже неплохой заложник, только он-то в его руках. Что еще требовали зэки? Наказать виновных в беспределе? Ну, это можно. Найти пару сержантов, пару рядовых, повесить вину за самые серьезные косяки на них, а самому или перевестись в другой лагерь, или, если Еременцев все-таки получит «груз» и поможет, в Москву.

Еще зэки требовали журналистов. Нет, вот их-то сюда допускать точно нельзя. Если эта история получит огласку, то и замминистра юстиции ему ничем не поможет. Просто побоится вмешиваться – и не такие шишки после скандалов, поднятых в средствах массовой информации, в отставку за день вылетали со свистом. Ладно, насчет того, чтобы журналюг тут не было, с зэками можно поторговаться. А недобитых «сук», которых они требовали, пожалуй, можно и выдать – как кость голодной собаке кидают.

В «сучьем» логове и правда были перебиты не все лагерные активисты. Трое из них в эту ночь были отпущены начальником лагеря в поселок – это была одна из многих причитавшихся «сукам» поблажек. Но Васильев вполне резонно считал, что если выдать этих троих блатарям, то никто потом не разберется, что в ночь бунта их не было в бараке. Отпускал-то он их неофициально, по личному приказу. А в документах ничего такого не зафиксировано.

«Решено, – подумал Васильев. – Отдать им „сук“, поторговаться за Батю, наказать пару вертухаев, особенно того урода, который с вышки огонь открыл, пообещать, что сам я в отставку уйду, но поставить условие – никаких журналистов. А если будут напряги – не рассчитывать на помощь Еременцева и вызывать войска».

Приняв решение, Васильев немного успокоился и, когда в коридоре послышались шаги, дверь в его кабинет открылась и два вертухая втащили Батю, сумел даже встретить его хоть и кривой, но все же улыбкой. Впрочем, окинув смотрящего более пристальным взглядом, Васильев улыбнулся чуть шире. Было видно, что противостояние с администрацией далось старику недешево. Батя с трудом держался на ногах, а чтобы дойти до стула, на который ему радушным жестом гостеприимного хозяина указал Васильев, смотрящему пришлось сделать над собой усилие, пожалуй, не меньшее, чем делает какой-нибудь спортсмен, борясь за мировой рекорд. Но железная воля старика до сих пор была не сломлена, и взгляд «хозяина» он встретил спокойно и твердо. В кабинете было тепло, и у смотрящего уже начали болеть мышцы, в которых кровь побежала быстрее. Но и этого Батя никак не показал, хотя с каждой секундой терпеть боль становилось все труднее.

Васильев уже хотел отпустить какую-нибудь из своих привычных шуточек про неважный внешний вид смотрящего, но успел остановить себя. Сейчас было не время издеваться – если они смогут найти общий язык, то этот изможденный старик снимет очень большую часть его проблем.

– Здравствуй, Батя, – сказал Васильев, не понимая, что сказанные им эти слова сейчас звучат особенно злой издевкой.

– И ты не кашляй, гражданин начальник, – негромко отозвался блатной.

– Принесите чаю горячего две чашки, быстро, – скомандовал Васильев приведшим Батю вертухаям. Они скрылись за дверью, а начальник лагеря открыл ящик стола и вытащил большую коробку шоколадных конфет и пачку печенья.

– Ешь, – предложил он, открывая коробку.

Смотрящий даже не пошевелился. Брать еду, кроме законной пайки, из рук мента было западло.

– Что, не будешь? – искренне удивился начальник. – Ты что, Батя! Ты ж на скелет похож! Ешь!

– Западло, – коротко ответил смотрящий. – Ты же знаешь наши законы, начальник. И за чаем ты своих шестерок зря послал.

– Ладно тебе! Ты почти две недели в ШИЗО сидел! И никто тебя сейчас не увидит!

Батя промолчал.

– Ладно, чаю не будешь, может, тебе спирта налить? Согреешься… – Васильев натянуто улыбнулся. Он предлагал Бате еду и прочее без какой-то конкретной цели, просто чтобы наладить с блатарем контакт. И совершенно не ожидал, что истощенный старик откажется.

– Не ломай комедию, гражданин начальник, – спокойно ответил Батя. – Говори лучше, что надо. Не просто ж так ты среди ночи встал и меня сюда приволочь приказал.

– Как будто сам не понимаешь! – резко ответил Васильев. Но тут же, вспомнив, что ситуация не самая подходящая, сбавил тон. – Ты наверняка уже в курсе, что твои кореша взбунтовались.

– И что?

– Как – что? Успокой их. Ты единственный, кого они послушаются. Пусть расходятся по баракам. А того вертухая, который с вышки огонь открыл, я своими руками – слово офицера! – Васильев схватился за пустую кобуру.

– С чего ты взял, что они меня послушаются?

– Как с чего? Ты же смотрящий! Да не только по этой зоне – по всей области! И авторитет у тебя такой, что никто против не пойдет! Батя, – самым проникновенным голосом, на какой только был способен, сказал Васильев, – я обещаю: если люди разойдутся по баракам, никто их не тронет. А насчет «сук», которых они перемочили… Я по документам оформлю, что у них между собой драка была. Только пусть заложника отпустят!

– А они что, заложника взяли? – Первый раз за весь разговор Батя слегка улыбнулся. – Молодцы, пацаны! Не ожидал!

Васильев мысленно обругал себя последними словами: надо же было так проговориться! Но тут же решил сделать хорошую мину при плохой игре:

– Видишь, Батя, я с тобой полностью откровенен. Давай на мировую – конфликт и вам невыгоден, и мне.

– Где ж ты раньше был такой умный, гражданин начальник, – хмыкнул Батя. – Поздно теперь. Не надо было выпускать джинна из бутылки. Я тебя честно предупреждал. Ты ведь «грузняк» получить хотел?

– Ну? – напряженно отозвался Васильев.

– Получишь. Только в такой форме, что о-о-очень об этом пожалеешь.

Дверь открылась, и на пороге кабинета появился вертухай с двумя чашками чаю. Он поставил их на стол и, повинуясь жесту Васильева, тут же вышел.

– Ну, ты чаю не хочешь, а я попью, – с показной беззаботностью сказал «хозяин», придвигая к себе одну из чашек и делая маленький глоток. При этом он исподлобья наблюдал за Батей – ну не из железа же он сделан, этот проклятый блатарь! Не может он сейчас не хотеть выпить горячего и съесть что-нибудь калорийное, не может не бояться возвращения в ШИЗО! Но Батя, казалось, вообще не смотрел на Васильева, он опустил глаза и сидел так, словно был в комнате один.

Медленно, напоказ сжевав печенье из пачки и запив его чаем, Васильев снова заговорил:

– Батя, я же знаю: ты – умный человек. Ты прекрасно понимаешь, что я ведь тоже могу кое-какие меры принять. Лучше бы нам с тобой договориться, но если нет… У меня и другой выход есть. Я могу вызвать спецназ внутренних войск из Магадана. Не буду врать – я не хочу этого делать. Но посуди сам: я в этом случае максимум вылечу в отставку, а что с твоими корешами будет? Ты понимаешь, спецназ есть спецназ, им по фигу. Будет кровь, невинные жертвы. А ведь арестантов ждут дома мамы, дети и жены. Если не дождутся, это будет на твоей совести! Ты же знаешь, я могу это устроить!

Васильев умело давил на эмоции, но Батя был опытен. По многим мелким признакам он видел, что «хозяин« боится. А когда противник боится, это значит, что выигрыш уже твой.

– Давай сделаем так, – задумчиво сказал Батя. – Ты обещаешь, что никаких войск тут не будет. А я постараюсь развести рамсы краями. Только края будут ближе ко мне, чем к тебе.

Фраза эта была сказана с явным подтекстом, однако Васильев этого не заметил.

– Ладно. Ночь досидишь, а утром я тебя выпущу, – ответил он. – Сидеть будешь не в ШИЗО, не беспокойся. Заодно и отогреешься.

Васильев вызвал конвой, отдал вертухаям приказ, и Батю увели. А Васильев оперся подбородком о сцепленные в замок руки и снова задумался. В его решении не отпускать Батю прямо сейчас, а придержать до утра не все было так просто. Васильев очень не хотел лишаться ценного пленника и старался по возможности оттянуть этот момент. Тем более что туманное обещание смотрящего – дело не очень-то надежное. А если его отпустить, то зэки получат умного, хитрого и пользующегося среди них непререкаемым авторитетом вождя – это факт.

«Посмотрим, что к утру будет, – подумал он. – Может, зэки что новое скажут – или Еременцев с ними как-нибудь договорится, или сами что решат. Им ведь там, кроме всего прочего, еще и жрать нечего. Оголодают – поумнеют. Эх, елки-палки… Вот влип я. Может, не мучиться, а просто вызвать войска из Магадана, и пусть эти блатари с ними разбираются?»

23

В северных городах аэропорты очень напоминают железнодорожные вокзалы европейской части России. На материке основной вид транспорта для собравшихся ехать в другой населенный пункт – поезд, на севере – самолет. На большей части северо-востока страны железнодорожных линий просто не проложено – это невыгодно. Сложности работы по прокладке путей плюс постоянные снегопады, продолжающиеся большую часть года, – все это делает железную дорогу нерентабельной. И место поездов занимают самолеты или вертолеты. Заработки на севере вполне позволяют даже не самым обеспеченным людям пользоваться услугами воздушного транспорта, если нужно поехать куда-нибудь дальше, чем в расположенный километрах в сорока ближайший поселок.

Не стал исключением из общего правила и магаданский аэропорт. С утра до вечера его заполняла шумная разномастная толпа, состоящая из старателей, зимовщиков, бывших зэков, отправляющихся на материк, нефтяников, промысловиков, геологов и прочей публики. У входа на летное поле на корточках сидело полтора десятка молодых ребят в камуфляжных куртках и штанах, и кряжистый черноусый мужик лет тридцати, сержант погранвойск, сопровождал по домам комиссованных по состоянию здоровья моряков Северного пограничного флота.

Недалеко от них устроилась небольшая компания геологов – эти, наоборот, только что прилетели в Магадан и теперь дожидались вертолета, который должен был доставить их на место работы. Рядом с геологами лежала, опустив голову на передние лапы, крупная серая собака, по виду которой было ясно, что какой-то не очень дальний ее предок был волком. Намордника на собаке не было, но никого из окружающих это не смущало. Все знали, что у геологов собаки всегда умные, зря никого не тронут.

Чуть в стороне прогуливались трое ментов, внимательно присматривающихся ко всем появляющимся рядом с летным полем людям. Это был усиленный наряд ППС, в задачу которого входило отслеживать, не появился ли в аэропорту кто-нибудь из длинного списка находящихся в розыске преступников или беглых зэков. В общем, магаданский аэропорт ничуть не напоминал своих чистых и ухоженных европейских собратьев. Было в нем что-то, неуловимо напоминающее шумный азиатский рынок, с поправкой на то, что тут ничего не продавали. Ну и на погоду, естественно. Минус двадцать пять. Для Магадана это совершенно нормальная температура воздуха в октябре.

– Произвел посадку самолет «Ил-86», прибывший из Москвы, выход пассажиров через второй терминал… – разнесся над аэропортом громкий голос диктора, не слишком разборчивый из-за плохих динамиков. Большинство ожидающих не обратило на сообщение никакого внимания. Только несколько человек куда-то заторопились – видимо, встречать.

Самолет «Ил-86» сел на самую ближнюю к ограде аэропорта полосу. Поэтому подавать пассажирам автобус никто, разумеется, и не подумал – чай, не графья, и так дойдут. Стюардесса первой появилась на выходе. Она с трудом выдавила устало-профессиональную улыбку – после нескольких часов полета она, казалось, просто приклеилась к ее лицу. Мимо девушки по вытертым до белизны металлическим ступенькам трапа один за другим заспешили пассажиры рейса.

– Пропусти! – рявкнул здоровенный парень в куртке с надписью: «Аляска», протискиваясь мимо уже шагнувшего перед ним в дверь человека. Стюардесса поморщилась. Этот парень все время полета испытывал ее нервы на прочность. Вот и теперь ведет себя по-свински. Самое главное – толку от того никакого нет. Ну, окажется он на земле на полминуты раньше. Неужели это ему настолько важно? И не скажешь ему ничего – пассажир есть пассажир, вести себя с ним следует вежливо и предупредительно.

– Пропусти, дед! – Парень шагнул вниз по трапу и попытался отпихнуть невысокого пожилого бородатого мужчину в очках и с палочкой, одетого в видавший виды серый плащ и шляпу. Парень выглядел раза в два массивнее мужичка, и стюардессе на секунду показалось, что одетый в серый плащ человек сейчас отлетит в сторону. И хорошо, если не свалится с трапа. Но старик неожиданно ловким и быстрым движением слегка присел, сбросил с плеча руку парня, развернулся и негромко сказал:

– Не торопись, пацан. Тише едешь – дальше будешь, – и, отвернувшись, спокойно пошел дальше. Но в голосе его было что-то такое, что заставило нахального парня на секунду остановиться, а придя в себя, двинуться вперед уже куда спокойнее. Стюардесса негромко хмыкнула. Надо же, какой дедок серьезный, кто бы мог подумать, при такой-то внешности. И одет бедно, и лицо… Тут девушка сообразила, что лица старика она толком и не рассмотрела. Верхняя его часть была скрыта полями шляпы и очками с толстыми стеклами, а нижнюю прикрывал шарф. «Зачем ему шарф? – мельком подумала девушка. – Хотя здесь же холодно, может, он откуда-нибудь с юга…» Сама стюардесса была местной, и для нее минус двадцать пять градусов и холодный северный ветер не были чем-то непривыч-ным.

Тем временем странный мужичок в сером плаще дошел до выхода с взлетно-посадочного поля. Кроме небольшого чемодана, который он держал в руке, вещей у него с собой не оказалось, и, не задерживаясь в здании вокзала, мужчина вышел в город.

– Такси! Такси! – наперебой зашумели рванувшиеся к нему со всех сторон водители стоявших неподалеку машин, несмотря на то, что непрезентабельный внешний вид приезжего не позволял рассчитывать на особо богатую добычу.

Мужчина спокойно кивнул одному из таксистов и, не спрашивая о цене, двинулся за ним к стоявшей неподалеку старенькой серой «Хонде». Такая марка машины в Магадане говорила не о богатстве владельца. Скорее наоборот. Большую часть местного автопарка составляли именно такие подержанные японские машины.

– Куда везти? – спросил шофер, оказавшись на своем месте.

– Какая у вас тут гостиница самая лучшая? – вопросом на вопрос ответил пассажир.

– Самая лучшая? – с сомнением в голосе переспросил водила, косясь на невзрачный серенький плащ пассажира и его обтерханный портфель. – «Север». Только у них самый дешевый номер стоит…

– Это меня не волнует, – оборвал его мужик. – Вези в «Север». Плачу сто баксов.

«Ничего себе! – про себя подумал водила, выжимая сцепление. – Интересно, кто же это такой? Одет хрен знает во что, а жить в „Севере“ собирается и за такси сто баксов платит! Странно… Такие обычно вообще такси не пользуются, их у аэропорта встречают, а кого и прямо у самолета».

Но вслух водила ни одного вопроса за весь путь до гостиницы «Север» так и не задал. Подрабатывал частным извозом он довольно давно, а эта профессия быстро учит некоторым нехитрым жизненным премудростям. В том числе и такой: меньше знаешь – крепче спишь.

– Приехали… – сказал таксист, останавливая машину возле гостиницы и с подозрением глядя на сидевшего рядом мужика. Мало ли… Может, он просто дурака валял, крутым прикидывался, а сейчас заявит, что у него денег нет. Муж сестры таксиста, например, любил зайти в ресторан, сделать заказ на кругленькую сумму, а потом показать пустые карманы. Били его за это пару раз, конечно, но с придурью этой он так и не расстался, просто вскоре пускать в приличные места его перестали. Может, и этот дедок из таких шутников? Тогда…

Но додумать, что тогда, водитель не успел. Мужичок спокойно достал из внутреннего кармана серо-зеленую стодолларовую банкноту, протянул водиле и, прежде чем тот успел убедиться, что баксы настоящие, вылез из машины. Впрочем, внакладе водила не остался – после, проверив банкноту, он убедился, что напечатали ее все же не в Урюпинске, а за океаном.

Войдя в гостиницу, мужичок в сером плаще решительно подошел к портье и распорядился:

– Одноместный номер. Самый лучший.

Портье, неоднократно видавший серьезных клиентов и более непрезентабельного вида, почтительно кивнул, и через пять минут новый постоялец уже обозревал свои временные владения. Номер и правда был роскошный, достойный гостиницы, построенной при Сталине и принадлежавшей в советские времена обкому партии. Мужчина прошелся по комнатам. Гостиная, кабинет, спальня – все в идеальной чистоте и образцовом порядке. Он пару раз довольно хмыкнул, а потом поставил возле кожаного дивана свой портфельчик, сел за стол, придвинул к себе телефон и нажал единицу, связываясь с портье:

– Да, я, из двадцать шестого номера… Нет, никаких женщин не надо. А надо вот что – пусть мне кто-нибудь принесет список телефонов всех корпунктов федеральных телекомпаний, какие есть в вашем городе. И побыстрее.

Сказав это, мужчина положил трубку и принялся раздеваться.

24

Над заснеженными сопками неторопливо плыл вертолет «Ми-24». Впрочем, неторопливым его движение казалось только со стороны, да и то для непривычного глаза. На самом деле скорость у вертушки была очень даже внушительная – около трехсот километров в час. По опознавательным знакам на серой тушке легко было определить, что вертолет из Якутска. Зрелище было красивое: темно-голубое небо, белые вершины сопок, белые облака и летящая на их фоне железная птица, созданная человеком. Жаль, что любоваться этой картиной было некому – вертолет пролетал сейчас над самыми безлюдными районами севера, где нога человека не ступала лет тридцать–сорок, а может, и того больше. Не исключено, что последними бывавшими здесь людьми были якутские белопартизаны, до сорокового года прятавшиеся от советской власти, но переловленные таки упорными чекистами. А может, и не столько переловленные, сколько перемершие от голода, холода и болезней – места здесь были для людей совершенно непригодные. Голая тундра, выглядевшая красиво с высоты, вблизи оказывалась жестокой и коварной.

Вертолет, миновав редкую цепочку сопок, полетел над ровной, как стол, покрытой толстым слоем снега тундрой. Вертушка летела в сторону Магадана. В салоне вертолета сидели всего два человека – Коля Колыма и София Киприани. В другом конце салона был надежно закреплен цинковый гроб с телом Свана и здоровенный чемодан на колесиках – «грузняк». Колыма и София разговаривали, не повышая голоса, несмотря на гул мотора, – привыкли уже.

– …Так что, когда отец второй раз женился, мне дома совсем житья не стало, – продолжала девушка свой рассказ. Заняться в долгом перелете было особенно нечем, и на вопрос Колымы, почему она жила с дядей, а не с родителями и почему на похоронах Свана, кроме нее, не было никаких других его родственников, девушка ответила подробно. По сути дела, она просто рассказывала Колыме историю своей жизни. – Мачеха меня не любила – ну знаете, прямо как в сказке про Золушку получается. Только в жизни все проще – бить она меня, конечно, не била и куском хлеба не попрекала, но относилась как к чужой и отца стала против меня настраивать. Получалось это у нее неплохо. Она меня старше-то была лет на пять и относилась не как к дочери, а как к сопернице. Я тогда еще совсем девчонка была – пятнадцать лет только исполнилось, и мне было очень плохо, – глаза девушки потемнели, видимо, вспоминать это время ей было неприятно.

– И тогда тебе Сван помог? – спросил Колыма.

– Нет, не тогда. Тогда я о дяде Вахтанге даже не знала, представляете?

– Как это?

– А вот так. Ни отец, ни его сестра, ни дед с бабкой мне никогда не говорили о том, что у меня дядя есть.

– Почему? – Колыма был искренне удивлен. – Прямо как в сериале получается!

– Совсем не как в сериале, – покачала головой девушка. – Просто они все от дяди Вахтанга отказались, когда он первый раз в тюрьму попал. Перестали его за родственника считать, все фотографии повыбрасывали и никогда о нем не упоминали в разговорах. Понимаете, Коля, наши предки были довольно знатными людьми в Сванетии…

– Где? – переспросил Колыма.

– В Сванетии. Это район Грузии, кстати, у дяди и прозвище – от этого названия. Так вот, они были довольно знатными людьми, ну вроде как ваши дворяне. Даже после революции остались очень уважаемыми – прадед был профессором, а дед генералом. И они все считали, что дядя Вахтанг – позор для нашей семьи. Поэтому и отказались от него.

Колыма с удивлением покачал головой. Да, как только не бывает в мире. У них, на Колыме, судимость есть у каждого пятого, а если только по взрослым мужикам смотреть, то, наверное, у каждого третьего. И от попавших за колючку никто не отказывается.

– А как же ты про него узнала? Или Сван сам тебя нашел? – спросил Колыма.

– Нет. Это моей мачехе спасибо сказать надо. Я где-то год прожила с ней и с отцом, а потом как раз время пришло школу заканчивать и поступать куда-нибудь. И тут выяснилось, что отец мне ничем помочь не может. Я знаю, это она его так настроила. Мы с мачехой стали ссориться еще чаще, чуть ли не каждый день, а отец постоянно ее сторону принимал. Как-то она меня совсем до ручки довела, и я ей сказала… Ну, то есть не сказала, а прокричала скорее сквозь слезы, что, если бы хоть какая-нибудь каморка у меня была, хоть конура собачья, я бы туда ушла, лишь бы с ней не жить. А она сама тоже только этого и хотела – чтобы я из дома ушла. И сказала мне – мол, ну и иди тогда жить к этому уголовнику, от которого вся семья отказалась. Я спросила, о ком это она, а она и объяснила.

– А сама-то твоя мачеха откуда про Свана знала?

– Ну, у нее-то с моим отцом отношения другие были, наверное, он ей и рассказал. В общем, как я узнала про дядю Вахтанга, тут же стала его искать. Это уже не очень трудно было, да и отец не особенно возражал, к тому времени я и ему надоела. Через два дня я уже узнала дядин адрес. Еще день колебалась, все-таки я совершенно не знала, что это за человек, как он ко мне отнесется. Но дома совсем невозможно жить стало, и я решилась. Пришла к дяде и рассказала, кто я.

– А он? – заинтересованно спросил Колыма.

София улыбнулась.

– Он очень обрадовался. Понимаешь, в Грузии считается ужасным позором, если от тебя семья откажется, если человек без родни. И дядя был очень рад, что хоть кто-то из родственников его нашел и от него не отказывается. Он мне сразу помог – поселил в своем доме, помог поступить в наш университет на медицинский факультет, покупал вещи, денег давал. И вообще – относился как к родной, а мне тогда, кроме этого, ничего и не надо было, наверное. Ну и я ему тем же отвечала.

– И давно это было?

– Семь лет назад.

София снова очень тепло улыбнулась, а Колыма про себя поразился ее выдержке. Выходит, Сван был единственным по-настоящему близким ей человеком, единственным родственником, а она со времени его смерти ни слезинки не пролила. Хотя, может быть, она просто не показывает своего горя на людях… Что ж, тогда это делает ей честь. Колыма сам не привык проявлять эмоции и с уважением относился к тем, кто поступал так же. А уж для женщины подобное качество было и вовсе большой редкостью.

– Ясно, – сказал Колыма. – Понятно, почему он именно тебя назначил своей душеприказчицей и про «груз» именно тебе рассказал.

– Да, – кивнула девушка. – Дядя знал, что я все сделаю, как он хочет. Он ведь вообще-то хотел «груз» тоже мне завещать, но когда от Бати малява пришла, сказал, что этому человеку отказать не может.

«Ничего себе, – подумал Колыма. – Выходит, она ради того, чтобы выполнить волю покойного, от части своего наследства отказывается! И от нехилой части – стоит „груз“ явно немало. Молодец девка! Редко такие люди попадаются».

– А ты знаешь, что там? – спросил Колыма, кивнув на стоящий в дальнем конце салона чемодан на колесиках.

– Да, – кивнула девушка.

Она явно ждала следующего вопроса, но Колыма промолчал. Ему, разумеется, было интересно узнать, что же это за «груз», который может спасти Батю и всю зону от беспредела администрации, но блатной был уверен: если бы ему было нужно это знать, Батя написал бы об этом в маляве. А раз не написал, значит, и торопиться некуда. Его задача сейчас – доставить тело покойного Свана в Магадан, договориться о нормальных похоронах, связаться с Батей и отчитаться, что «груз» из Тбилиси доставлен. А там уж видно будет – что смотрящий прикажет, то он и сделает.

– Кажется, на посадку идем, – сказал блатной, чувствуя, что вертолет пошел вниз.

– На дозаправку? – спросила девушка.

– Ну да. Сейчас дозаправимся, потом так же сядем в Ключах, а следующая остановка – уже Магадан.

25

Строго на север от Магадана идет знаменитая «серпантинка». Это шоссе, проложенное зэками в советские годы, еще до смерти Сталина, во времена наркомов Ежова и Берии. В самом прямом смысле слова можно сказать, что это дорога, проложенная по костям. Без преувеличения, каждый метр этого шоссе оплачен человеческой жизнью. Такая своеобразная достопримечательность Колымского края. Впрочем, не только достопримечательность, разумеется, но и единственная транспортная артерия, связывающая город и область. Другого наземного пути из Магадана во все прочие населенные пункты края нет. Правда, несмотря на это, загружено шоссе не особенно сильно. Область мало заселена, к тому же ездить из Магадана на север особенно незачем. Ни дач, ни приусадебных участков здесь нет и не было, да и родственники в каком-нибудь из окрестных поселков – большая редкость. В поселках в основном живут расконвоированные зэки и административно-ссыльные.

Впрочем, из всякого правила есть исключения. Ранним утром на шоссе в нескольких километрах от перевала безнадежно ковырялся во внутренностях своей заглохшей «Тойоты» невзрачный мужичок, представлявший собой как раз одно из таких исключений. Мать его была русской, а отец якутом, и сегодня мужичок решил съездить к родным отца в Омсукчанский район, привезти в город мороженой оленины. Выехал он рано утром, чтобы успеть вернуться в Магадан к вечеру, и вот результат – «Тойота» заглохла, и даже помощи попросить не у кого. На шоссе, скорее всего, еще часа два пусто будет.

– Ну что там? Мы едем или нет? И зачем я с тобой поехала?! – раздался из машины визгливый голос спутницы жизни незадачливого мужика. Он прикусил губу и коротко огрызнулся:

– Себя спроси! Я тебя не звал, сама навязалась! – Раздражение уже захлестывало мужика с головой. Он тут, как идиот, на морозе возится с мотором, все руки уже отморозил, а эта дура сидит в тепле и еще чем-то недовольна.

– Идиот несчастный! Машину починить не может, лопух!

Обычно такие реплики жены мужик оставлял без ответа, но на этот раз его терпение лопнуло, и он решительно шагнул к дверце, собираясь пару раз врезать дражайшей супруге по загривку и объяснить ей, что иногда лучше попридержать язык за зубами.

Но когда дверца «Тойоты» уже распахнулась, женщина неожиданно нахмурилась и вместо очередного склочного вопля почти спокойно сказала:

– Сергей, смотри, едет кто-то.

Мужик обернулся. Жене не показалось – из-за поворота дороги и правда выворачивало тупое рыло огромного «Урала» с кунгом. Когда грузовик справился с поворотом, следом за ним показался второй такой же, а за ним третий. На кунге первого грузовика мужик увидел табличку «люди», а на выкрашенном зеленой краской борту – эмблему внутренних войск.

– Чего ты ждешь? Тормози его скорее, может, помогут чем! – уже более привычным, визгливым голосом закричала у него за спиной жена, но мужик не обратил на нее никакого внимания. Он осторожно влез в свою машину, радуясь, что она стоит на обочине, а значит, не мешает проезду грузовиков.

– Тормози! – снова потребовала жена. – Или мы с тобой тут до вечера торчать собираемся?

– Тихо, дура, – негромко отозвался мужик, на которого появление колонны «Уралов» каким-то странным образом оказало успокаивающее воздействие. – Не надо нам их останавливать, пусть себе едут.

– Почему? Может, они…

– Потому. Это внутренние войска – видишь эмблему на борту?

– Ну и что?

– Ну и то. Сама подумай, – мужик был так непривычно спокоен, что скандальная баба замолчала.

Сергей был глубоко уверен, что поступает правильно. С малых лет у него было глубокое и крепкое убеждение: с ментами, пограничниками, внутренними войсками и прочими силовыми органами лучше не связываться. Только себе боком выйдет. Самое обычное убеждение для жителя Магадана, выросшего во дворе, где у половины пацанов были приводы, а у другой половины и ходки по малолетке. К тому же если подумать, то претензии у правоохранительных органов могли найтись и лично к нему. Работая на судоремонтном заводе, он не один раз выносил оттуда что-нибудь ценное. Конечно, мужик понимал, что никто из случайных ментов об этом не знает и разбираться с этим не будет, но подстраховаться не помешает. Меньше связываешься с ними – спокойнее живешь.

Колонна тем временем полностью вышла из-за поворота. Она состояла из четырех «Уралов» с одинаковыми кунгами и замыкающего колонну «БТРа». Машины неторопливо проползли мимо крохотной по сравнению с ними «Тойоты» и двинулись дальше. Строго на север.

– Что это за тачка была, интересно? – подумал вслух сидевший за рулем переднего «Урала» молодой парень в форме внутренних войск и с одинокой ефрейторской лычкой на плече.

– За дорогой следи, урод! Все тебе интересно! – рявкнул на водилу сидевший рядом с ним лейтенант.

Водила дебильно ухмыльнулся, и лейтенант прошептал себе под нос:

– Ох, не зря в учебке говорили, что лучше дочь проститутка, чем сын ефрейтор.

Водила услышал и покраснел от обиды, но в этот момент перед машиной оказался следующий поворот, и внимание пришлось переключить на дорогу.

Через несколько минут колонна внутренних войск благополучно миновала перевал, находящийся в тридцати километрах от Магадана. Вскоре показался въезд в тоннель.

Передний грузовик сбавил скорость и нырнул в него.

– Резко не тормози, не дрова везешь, – прикрикнул на водилу лейтенант.

– Товарищ лейтенант, я…

– Придурок, я о тебе же забочусь. Ты не новобранцев везешь. Там спецназ – как на место приедем, они прежде чем зэкам рога пообломать, могут и тебе пару раз вмазать. Чтобы впредь водил поаккуратнее. И не знаю, скоро ли ты после тех двух раз встанешь.

Водила умолк. Впереди замаячило пятно бледного дневного света – выезд из тоннеля. Выехав наружу, водила повернул руль налево, но тут же притормозил – еще резче, чем когда въезжал в тоннель. Лейтенант открыл рот, чтобы в очередной раз выматерить придурка, но, увидев, что дорогу им перекрывает какой-то вездеход, не стал. Водитель вездехода тем временем, правильно оценив ситуацию, дал задний ход. Вездеход сполз с дороги, давая проехать «Уралам». Лейтенант с интересом отметил про себя, что на борту вездехода красуется эмблема МЧС. «Интересно, эти-то здесь что потеряли? – подумал лейтенант. – Вроде никаких ЧП не было. Ни потопов, ни землетрясений, ни ураганов. Ладно, мне-то какое до этого дело? У них свои проблемы, у нас свои».

Вездеход, вежливо пропустив колонну внутренних войск, уже тронулся было с места, но снова был вынужден притормозить. Из тоннеля одна за другой вылетели четыре машины – два микроавтобуса, бежевая «Хонда» и черный джип. На обоих микроавтобусах было намалевано, каким телекомпаниям принадлежат машины, но даже если бы сидевшие в вездеходе хотели это прочитать, все равно не успели бы.

Микроавтобусы на полной скорости пролетели мимо вездехода и скрылись за поворотом. Создалось такое впечатление, что они догоняют колонну внутренних войск. Так же быстро за поворотом скрылись и легковушки, явно бывшие с телевизионными микроавтобусами в одной компании. Подождав несколько секунд и, видимо, убедившись, что путь наконец-то свободен, вездеход тронулся с места.

А в нескольких километрах от тоннеля сидящий на корточках у своей упорно не желавшей заводиться «Тойоты» Сергей задумчиво смотрел на север и бормотал себе под нос:

– Внутренние войска, телевизионщики, да по сколько всех… Интересно, что же там стряслось такое? Надо будет обязательно сегодня вечером «Новости» посмотреть…

26

Заселившийся в двадцать шестой номер гостиницы «Север» бородатый мужчина лежал на широкой застеленной кровати, негромко и размеренно похрапывая. Время было уже не раннее, почти два часа дня. Бородач был не молод, а в таком возрасте желание поспать днем совершенно естественно. Еще несколько минут мужчина спокойно спал, а потом старинные настенные часы пробили два часа, и в тот же момент стоявший на низеньком столике у кровати телефон зазвонил.

Бородач мгновенно открыл глаза, в которых совсем не было того легкого одурения, какое свойственно внезапно разбуженным людям. Наоборот – взгляд лежащего был на удивление ясным. Приподнявшись с кровати, мужчина взял трубку телефона и поднес ее к уху.

– Это портье, – раздался в трубке извиняющийся голос. – Вы просили разбудить вас в два часа.

– Да, спасибо, – голос бородача, в котором явственно слышался кавказский акцент, прозвучал хрипло. Видимо, в этом отношении бородач не отличался от прочих людей, и его голос после сна не сразу приходил в норму. Сейчас даже акцент был заметнее, чем прежде.

Бородач положил трубку и сел на кровати. Слегка скривился и помассировал себе ладонью левый бок – похоже было, что у него что-то болит. Посидев минуты две, мужчина встал и прошел в гостиную, где в одной из стен располагался очень приличный бар. Стоимость всех находившихся там напитков входила в стоимость номера. Бородач достал бутылку вина, на которой было написано «Киндзмараули», налил его в стакан и выпил одним глотком, как лекарство. Снова поморщился.

– Тьфу ты, подделка, – пробормотал он, возвращая бутылку на место. – И как можно хороший виноград так испохабить…

Сейчас бородач выглядел совершенно иначе, чем когда только что прилетел в Магадан. Его непритязательная верхняя одежда висела в шкафу, а на нем был длинный черный халат, в котором он почему-то напоминал какого-то средневекового восточного вельможу или шейха. Хотя дело было не столько в халате и роскошной обстановке, сколько в выражении лица и уверенном поведении бородача. Чувствовалось, что он знает себе цену, и обстановка лучшего номера «Севера» для него не роскошь, а норма.

Бородач вернулся в спальню, снова опустился на кровать и покосился на висевшие на стене часы. Стрелки показывали четверть третьего. Бородач зевнул, потом, немного привстав, взял со столика, где стоял телефон, дистанционный пульт и включил находившийся в углу комнаты телевизор. Впрочем, судя по тому, как невнимательно он смотрел на экран и как постоянно поглядывал на часы, было ясно, что бородач просто убивает время, чего-то ждет. Наконец минутная стрелка доползла до середины круга, показав половину третьего. Бородач тут же убавил звук телевизора до минимума и взял со стола мобильный телефон. Можно было, конечно, воспользоваться и гостиничным, но ему он не доверял.

Быстро набрав номер, бородач поднес мобильник к уху. Несколько секунд ждал, потом негромко сказал:

– Здравствуй. Да, я, а кто же еще в это время? – В его голосе отчетливо слышался кавказский акцент. – Говори спокойно, сейчас можно… Да? Вот как? – Черные брови бородача поползли вверх, а в голосе прозвучало предельное удивление. – С ума сошли, да? О, щени дэда мовтхэн! – Грузинская матерщина звучала предельно эмоционально. – Мама моя, ну зачем некоторым людям голова, я просто поражаюсь… Да. Так и передай: через два-три дня все рассосется. Совершенно точно. Разведем рамсы краями. Только края будут ближе к нам.

27

Еременцев сидел в кабинете одного из заместителей начальника лагеря, которому пришлось уступить свое место московскому гостю по прямому приказу Васильева. Выглядел Еременцев неважно – под глазами у него были набрякшие мешки, сами глаза покраснели, а движения были неуверенными и заторможенными. В общем, ничего удивительного, если учесть, что половину ночи он добирался до расположенного в тундре лагеря, а вторую половину пытался разрулить косяки с взбунтовавшимися зэками. Сейчас было раннее утро, но дел была куча, и Еременцев не мог позволить себе подремать даже часок.

Москвич взял со стола мобильник, набрал номер и поднес телефон к уху. Некоторое время слушал длинные гудки, с каждой секундой мрачнея, а потом раздраженно ткнул в кнопку сброса.

– Где этого урода носит? – зло прошипел он себе под нос. Подождал несколько минут, потом снова набрал номер.

Результат был тот же. Еременцев заскрипел зубами, а за сорвавшиеся с его губ слова по нынешним законам РФ его вполне можно было привлечь к административной ответственности. Еременцев встал из-за стола и, заложив руки за спину, нервно закружил по кабинету, постоянно поглядывая то на часы, то на лежащий на столе сотовый. Минут через пять он снова взял телефон в руки и набрал тот же номер. На этот раз трубку взяли почти сразу же.

– Где тебя носило, урод?! – злобно рявкнул Еременцев, едва услышав голос ответившего человека. – Что? Слушай, я тебе столько бабок плачу, что ты должен и в сортир с телефоном ходить, заруби на носу… Ладно, проехали. Выкладывай, что у тебя по нашему делу. Да? Сегодня получишь? И мне сегодня же передашь? – На лице Еременцева отразились радость и облегчение. – Вот и хорошо… – довольным голосом сказал он. – Ты ведь понимаешь – я тебя в средствах не ограничиваю… Что? Аванс ты получил, а остальное, когда дело будет сделано. Действуй! Да, мне по-любому надо! Давай, ни пуха тебе!

Еременцев отключил телефон и спрятал его в карман. Теперь лицо его производило совершенно другое впечатление, чем несколько минут назад. Ну да, уставший, да, невыспавшийся, но зато вполне довольный жизнью человек. Еременцев сладко зевнул, потянулся и покосился на стоявшие в углу стулья – его сейчас сильно интересовало, нельзя ли из этой убогой мебели составить что-то хотя бы отдаленно напоминающее лежанку и маленько передохнуть. В свете полученных новостей дела, которые совсем недавно висели у него над душой, стали казаться не такими уж и важными. Приняв, видимо, какое-то решение, москвич встал из-за стола и двинулся к стоящим в углу стульям, но в этот момент в дверь кабинета постучали.

– Кто еще там? – недовольно спросил Еременцев. – Ну входите, что ли!

Дверь открылась, и на пороге появился молоденький парнишка в зеленой телогрейке и форменной шапке, один из рядовых лагерных вертухаев.

– Чего надо? – спросил Еременцев.

– Подполковник Васильев просил вас зайти к нему! – выпалил парень.

Еременцев тяжело вздохнул, с сожалением покосился на стулья и шагнул к выходу. «Ладно, нет худа без добра, – подумал он, – может, Васильев мне покажет, где здесь хоть какой-нибудь диван паршивый есть или еще что в таком роде».

Васильев сидел за столом в своем кабинете, и выражение лица у него было примерно такое же, как у Еременцева несколько минут назад. Когда «хозяин» увидел довольное лицо своего московского гостя, у него скулы свело от злости. «Довольный, козел, радостный! – подумал Васильев. – Интересно, чему это он так рад?»

Еременцев широко зевнул и присел на один из стоящих в кабинете стульев.

– Зачем я тебе понадобился? – благодушно спросил он у Васильева.

Начальник лагеря с огромным трудом сдержался, чтобы не рявкнуть на москвича во всю глотку. Сейчас это было бы крайне неразумно – обстановка и так напряженная, не хватало еще между собой пособачиться. Но как хотелось!

Зевает, падла, улыбается, как кот, сметаны нажравшийся. Ему-то ничего не грозит, в любой момент может в Москву слинять и сделать вид, что он вообще не при делах, что его тут и не было.

– Я сейчас говорил с «кумом» и с прочими офицерами, – почти спокойно сказал Васильев. – Все советуют вызывать войска из Магадана. Считают, что Батиным обещаниям верить нельзя, да и обещал он мне что-то очень уж туманное.

– А что он тебе сказал?

– Что постарается развести рамсы краями. Но как, не объяснил.

– Ты его уже выпустил? – Еременцев еще не успел поговорить с Васильевым с тех пор, как они разошлись: один – рулить с зэками, а второй – договариваться со смотрящим.

– Нет, до утра решил подождать. А все офицеры мне советуют и не выпускать его, а вызывать войска.

– Правильно советуют, – Еременцев еще раз зевнул, прикрыв рот ладонью. – А войска сюда уже идут.

– Как – идут? – недоуменно нахмурился Васильев.

– Очень просто. Я как пообщался с зэками, понял, что по-доброму с ними не договориться. Слишком они озлоблены, слишком многого требуют. Вот я и позвонил в Магадан, вызвал войска, власти на это у меня, сам понимаешь, хватает. Кстати, можешь не волноваться – особых косяков из-за того, что ты своими силами с зэками не справился, у тебя не будет, я, как и обещал, все разрулил.

– Серьезно? – недоверчиво спросил Васильев.

– Ну делать мне больше нечего – шутки с тобой шутить!

– Значит, войска уже идут сюда?

– Именно. И это еще не все хорошие новости. Самую лучшую я припас напоследок. Слушай…

И Еременцев поделился с Васильевым последней хорошей новостью.

28

– Ужас! Как в таких местах люди жить могут! – с искренним непониманием сказала София.

Вертолет, на котором они с Колымой летели в Магадан, только взлетел после первой дозаправки. Пока пилот заправлял машину, София и Колыма вышли наружу подышать свежим воздухом и поразмяться. Правда, длилась эта прогулка очень недолго – несмотря на теплую одежду, София уже через минуту замерзла и вернулась в вертолет. Теперь она делилась с Колымой впечатлениями.

– Как живут… Нормально, – отозвался Колыма.

– Кошмар какой! Ведь сейчас даже не зима еще, а уже какой холод! Что же тут месяца через два будет? – В голосе девушки, всю жизнь прожившей в теплой Грузии, звучал страх.

– Сейчас здесь разве холодно? – спокойно ответил Колыма. – Минус двадцать пять, – это нормально. Зимой у нас кое-где по области до минус пятидесяти доходит, вот это да, это холод.

– Минус пятьдесят?!

– Ну, это редко. Но минус сорок зимой – совершенно нормальное дело.

Девушка покачала головой. В ее глазах были одновременно страх и недоверие.

– Нет, я не понимаю, как тут жить можно. И дядя Вахтанг здесь в лагере сидел… Как же он выжил?

– Человек, София, это такая скотинка, что ко всему привыкает, – наставительно сказал Колыма. – Поначалу тем, кто с юга сюда попадает, трудно, конечно. Но потом ничего, привыкают.

– Я бы тут точно в первую же неделю умерла, – убежденно сказала девушка.

– Здесь не только в лагерях люди живут. Якуты, эвенки – они здесь всю жизнь проводят.

– Ну, это другое дело… – начала девушка.

– Конечно, другое, – перебил ее Колыма. – Они ходят в теплом, едят досыта, дома у них тоже нормальные, по сравнению с зоновскими бараками просто отпад. Хоть и тесно, да тепло.

– Нет, дядя Вахтанг просто герой, что здесь выжил.

– Если так, тогда слишком много героев получается, – хмыкнул Колыма. – Что за примером далеко ходить – вон, Горец тоже из Грузии, два года под Ягодным оттянул, и ничего, выжил. Тоже герой, выходит.

Девушка ничего не ответила, только слегка поморщилась. Проницательный блатной понял, что это реакция на упоминание о Горце. Да, отношения у них явно непростые. Кстати, интересно, кем Горец ей приходится? Ведет он себя как родственник, но, судя по тому, что София ему недавно рассказала, со всеми родственниками, кроме Свана, она никаких отношений не поддерживала.

– Кстати, София, а Горец тебе кто? – спросил Колыма. – Родственник?

Девушка секунду помолчала. Отвечать ей явно было не очень-то приятно, но она все же справилась с собой.

– Родственник… Правда, дальний очень и по материнской линии. У мамы была троюродная сестра, он ее сын.

– А у вас с ним что-то неладно? Горец тебя чем-то обидел?

– Ничем он меня не обидел! – почти грубо ответила девушка. – Просто… Понимаете, Коля, с дядей Вахтангом он через меня познакомился. Тоже считал себя его родственником – хотя какое тут родство, по крови он Киприани не родня. Но дядя его все равно принял, потом Шалва стал ему помогать, у них общие дела появились.

– Ну и что? Это же хорошо! – удивленно сказал Колыма.

– Хорошо-то хорошо, – невесело улыбнулась девушка. – Но понимаете, Шалва считал, что дядя Вахтанг именно его наследником назначит. Он, конечно, более дальний родственник, чем я, да еще и не по крови, но зато мужчина. Понимаете? У нас, в Грузии, это важно. Но и родство тоже имеет значение. Я племянница дяде Вахтангу, а Шалва кто? Сам Шалва говорил, что он у дяди правая рука. Но это неправда. Правой рукой у дяди был Тенгиз Санвоани, уж я-то знаю! И Тенгиз не возражал, что дядя меня наследницей назначил, он знал, что я ему как дочь была! А Шалва недоволен. Его ущемили в правах, бабу вместо него выбрали. Понимаете?

– Чего ж тут не понять, – кивнул Колыма. Он и в самом деле понимал, причем обоих – и Софию, и Горца. Мужчине, конечно, должно быть очень обидно, что ему предпочли женщину. Он помнит, как вел себя Горец, когда завещание Свана зачитали. Но и София права – если они со Сваном были так близки, то она и должна стать его наследницей.

– Мы и раньше-то никогда особых родственных чувств друг к другу не питали, – продолжала девушка, – а теперь и подавно.

Колыма хотел сказать что-нибудь успокаивающее, но в этот момент из кабины пилота раздался голос:

– Колян! Иди сюда!

Колыма встал и осторожно, придерживаясь за стену, подошел к открытой двери в кабину и заглянул туда. За ним последовала и София.

– Что такое, Саня? – спросил блатной у сидевшего за приборами пилота.

– Тут передали по радио, что на какой-то зоне бунт, – сказал пилот, оборачиваясь к Колыме. – Я подумал, может, это тебя заинтересует.

– А на какой именно, не сказали? – быстро спросил Колыма.

– Может, и говорили, но я не слышал. Я слушал-то не с начала.

– Ясно. Саня, я тебя прошу, постарайся побыстрее нас в Магадан доставить.

– Я и так делаю, что могу, Колян, – пожал плечами пилот. – Все, что можно, я из машины выжимаю, а больше – не обессудь. Минут через тридцать мы в Ключах сядем на эмчеэсовский аэродром, дозаправимся и еще минут через сорок уже в Магадане будем.

– Давай, Саня. Постарайся, – сказал Колыма. – Это очень важно.

Пилот кивнул, и блатной, чтобы не мешать ему, вернулся на свое место в салон.

– Думаете, это на той самой зоне бунт, где Батя? – спросила его София.

Колыма молча кивнул.

– Может, на другой какой? – неуверенно сказала девушка. – Здесь же много лагерей, да?

– До песьей бабушки, – кивнул Колыма. – Но бунтуют наверняка там. Просто так, без причин, бунт ни-кто устраивать не будет. А в той зоне, где Батя чалится, причины есть – там же администрация гнулово устроила, из-за которого он меня за «грузом» и послал. Эх, ядрена вошь, чуть-чуть мы опоздали! Прилетели бы хоть на день раньше – успели бы!

– Может, еще ничего страшного не случилось… – робко сказала девушка.

– Может быть, – сквозь зубы ответил Колыма. – Так… Ну-ка, прикинем. До Ключей еще полчаса, там дозаправимся. Да потом еще сорок минут. В общем, через два часа мы точно в Магадане будем. Ладно, посмотрим, может, еще и не поздно…

29

Вездеход с эмблемой МЧС на борту, подпрыгнув на ухабе, выехал на «серпантинку» с одного из боковых ответвлений, ведущих в горы, и остановился. Из машины вылез невысокий, плюгавый мужик в шлемофоне и очках, с поднятым воротником и шарфом, намотанным так, что нижней части лица видно не было. Собственно, лица не было видно практически совсем – только нос. В руках мужик держал сложенную в несколько раз карту Магаданской области. Что-то раздраженно бормоча себе под нос, он развернул ее, прижал к борту вездехода и принялся внимательно рассматривать. Судя по всему, мужик изрядно нервничал. Заблудился, скорее всего.

Издалека послышался шум приближающегося мотора. Мгновенно свернув карту, мужик в шлемофоне встал у обочины и поднял руку. Но появившийся через полминуты серый джип даже не притормозил – его водитель не был дураком и, увидев эмчеэсовский вездеход, решил не связываться. Так же поступил и появившийся через несколько минут грузовик, и еще одна легковушка. Мужик в шлемофоне явно нервничал все больше. Наконец он раздраженно сплюнул, подбежал к вездеходу и запрыгнул внутрь. Через несколько секунд мотор машины глухо заурчал, вездеход медленно прополз несколько метров и встал боком, практически полностью перегородив собой проезжую часть. Мужик снова выскочил из машины, встал рядом и вытащил из кармана красные корочки.

Ждать пришлось недолго, и на этот раз у водителя появившегося грузовичка не было выбора. Пришлось остановиться. Мужик из вездехода подбежал к грузовику и требовательно застучал в дверцу водительской кабины.

– Ну! Чего надо? – Из раскрывшейся дверцы грузовика высунулась небритая рожа водилы. – Я еду спокойно, ничего не нарушаю…

– Министерство по чрезвычайным ситуациям, – рявкнул в ответ мужик, тыкая в лицо водилы корочками с тисненым двуглавым орлом и прочими прибамбасами. Правда, открывать книжечку он не стал. Но водиле и так хватило. Лицо его приняло покорное выражение. С привычкой спорить с представителями власти водитель расстался давно.

– Дорогу на Ключи знаешь? – убирая корочки, резко спросил у водилы мужик в шлемофоне.

– На Ключи? – переспросил тот. Соображал водила довольно туго, и ответа ждать пришлось секунд десять. – А! Так тебе в Ключи нужно! Это ж совсем рядом!

– Где? – По голосу мужика из вездехода было ясно, что он с трудом сдерживает рвущийся наружу гнев.

– А вот проедешь еще километров пять, там будет поворот в горы. Туда и свернешь.

– Какой по счету поворот?

– Чего? – Водила явно не понял, о чем его спрашивают.

– Какой по счету поворот? Первый? Второй? Третий?

– А! Понял! Да хрен его знает! Там табличка висит, не ошибешься!

– Ясно, – мужик из вездехода вздохнул с облегчением.

Значит, порядок. Он не заблудился, а просто немного не доехал до нужного поворота. Развернувшись, он подошел к вездеходу, влез внутрь, и через несколько секунд машина отползла в сторону, освобождая грузовику дорогу. Грузовик тронулся с места, миновал вездеход и скрылся за поворотом. А вездеход двинулся в ту сторону, откуда ехал грузовик. Минут через десять впереди и правда показался стоящий возле поворота в гору дорожный указатель: «Ключи. 20 км».

Вездеход свернул в сторону Ключей.

30

– Товарищ подполковник! Товарищ подполковник!

Васильев почувствовал, что кто-то несильно, но настойчиво трясет его за плечо. С трудом продрав глаза, он увидел лицо одного из сержантов.

– Чего надо?! – злобно спросил начальник лагеря. – Я только глаза закрыл!

– Товарищ подполковник, вы приказали немедленно докладывать, если зэки чего-нибудь потребуют.

Васильев уже успел немного прийти в себя и сообразить, что он явно не только что закрыл глаза, а проспал как минимум часа четыре – за окном было уже светло. Вчера вечером… Или сегодня утром… Ну, в общем, ночью, после разговора с Еременцевым, он решил все-таки немного вздремнуть, чтобы на следующий день быть хоть на что-то годным. Но приказ будить его, если что, он действительно отдавал – сержант все правильно сделал.

– Что там такое? – спросил Васильев, тяжело поднимаясь с узкой кушетки. Штаб лагеря был совершенно не предназначен для отдыха, и поэтому, чтобы поспать, пришлось идти в медпункт и ложиться на тамошнюю койку.

– Зэки хотят поговорить с вами или с представителем министерства, – ответил сержант.

– Ясно. Никаких косяков больше за ночь не случалось?

– Нет. Они сидели за локалкой, только какие-то завалы в проходах между бараками устроили.

– Завалы? – Васильев шагнул к двери. Спал он не раздеваясь, поэтому был уже готов идти на переговоры к зэкам. – Ну ладно, посмотрим сейчас, что там за завалы.

Выйдя в коридор, Васильев нос к носу столкнулся с Еременцевым, явно тоже только что разбуженным – вид у замминистра юстиции был помятый, а на правой щеке отчетливо пропечатались какие-то неровности стула, на который ему пришлось класть голову.

– Интересно, чего они потребуют? – вслух подумал Еременцев после того, как обменялся с начальником лагеря приветствиями.

– Сейчас узнаем, – зевнув, отозвался Васильев. Теперь он был уже несколько более спокоен и уверен в себе, чем вчера вечером, – помогли новости, сообщенные москвичом на сон грядущий.

Начальники вышли во двор, где их уже ждал отряд вооруженных вертухаев под предводительством капитана Колосова и начальника режима. Рядом с ними, но сам по себе, стоял и «кум» с двумя своими оперативниками. Васильев коротко кивнул всем и двинулся к локалке.

За ночь пространство перед «сучьим» логовом претерпело значительные изменения. Зэки и правда завалили чем-то типа баррикад два прохода между бараками, по которым до них было легче всего добраться. В баррикады пошел весь доступный блатным подручный материал – в основном шконари и матрацы, а еще и козлы для пилки дров, пожарный щит, оконные рамы с высаженными стеклами, листы обледеневшей фанеры и так далее.

За баррикадами при дневном свете хорошо просматривалось открытое пространство, на котором дотлевали костры и валялись трупы «сук» с торчащими из них заточками – вынимать из них оружие блатным было западло. Сами бунтующие зэки на открытое пространство предусмотрительно не высовывались, скрываясь кто за самим «сучьим» логовом, кто за локалкой, кто за баррикадами. Метрах в тридцати от линии обороны блатных находился заслон – бойцы лагерной охраны с автоматами на изготовку.

– Крикните им, что я пришел, – приказал Васильев стоящему позади бойцов лейтенанту, держащему в руках мегафон.

Лейтенант козырнул, сделал несколько шагов вперед, включил мегафон и прокричал в него:

– Начальник лагеря здесь!

Несколько секунд ничего не происходило, а потом над одной из баррикад появилась какая-то палка с привязанной к концу белой тряпкой.

– Эт-то еще что за хрень? – нахмурил брови Васильев.

– Белый флаг, надо полагать, – хмыкнул Еременцев. – Ну дают, артисты!

Москвич оказался прав. Сначала палка поколыхалась вправо-влево, а потом из-за баррикады показалась чья-то голова.

Один из стоящих перед начальством офицеров тут же вскинул автомат, но Васильев прикрикнул:

– Не стрелять! Успеем еще. Лучше послушаем, что этот клоун нам скажет.

– Эй! Я – парламентер! Не стреляйте! – прокричал появившийся из-за баррикады зэк.

– Слова-то какие выучили блатари. Парламентер! – снова хмыкнул Еременцев.

– Дай-ка мегафон, – потребовал Васильев у лейтенанта. Тот охотно отдал начальнику требуемое.

– Я – подполковник Васильев! – крикнул начальник лагеря. – Стрелять не будут, выходи!

Зэк перелез баррикаду, осторожно спустился на землю и преспокойно зашагал по направлению к напряженно застывшим бойцам и стоящим у них за спинами начальникам.

– Сегодня даже не торгуются насчет скольких-то там шагов. Странно это, – негромко проговорил «кум». – Что-то мне эта наглость не нравится.

Васильеву самоуверенное поведение зэка тоже не нравилось, но сказать было нечего – ведь он же себя ставит в затруднительное положение, не их.

– Товарищ подполковник, помните, у них пистолет Клебанова, – напряженно сказал начальнику лагеря капитан.

– Ерунда, – снова обретая уверенность в себе, сказал Васильев. – Видишь же – в руках у него, кроме этого дурацкого белого флага, ничего нет. Прежде чем он ствол достанет, в нем уже столько дырок сделают, что за решето сойдет.

В словах Васильева была логика, и капитан замолчал. Тем временем парламентер – тот самый маленький, верткий блатарь, что ночью выходил на разведку, а во время резни в пресс-хате воткнул заточку в горло Обезьяну – подошел к вертухаям шагов на пять и спокойно остановился, не обращая ни малейшего внимания на направленные ему в грудь стволы автоматов.

– Где ты, гражданин начальничек? – весело крикнул он. – Ты меня видишь, а я тебя нет. Не бойся – оружия у меня нету, а твои шестерки все с трещотками.

Васильев сделал несколько шагов вперед, однако из-за спин стоящих впереди трех автоматчиков не вышел – дураком «хозяин» никогда не был, и взять его на примитивное слабо было не очень-то легко. Но теперь блатной прекрасно видел Васильева.

– Ну вот, теперь ты меня видишь. Давай, говори, чего вам надо, – делано безразличным голосом сказал Васильев.

– Нам надо совсем немного, гражданин начальник, – по-прежнему ненатуральным веселым тоном, слегка выделываясь, сказал блатной. – Первое и самое легкое – чтобы нам пожрать принесли. Второе – чтобы всех, кто беспредел на зоне устраивал последнее время, под суд отдали. И тебя, гражданин начальник, первого. Заметь – много мы не просим. Не просим, например, чтобы тебя по нашим законам судили. Нет – пусть с тобой менты же и разбираются.

– Это все? – совершенно спокойным голосом спросил Васильев.

– Как же все?! Нет, дорогой начальничек, что-то у тебя память плохая стала! Стареешь, не иначе. Тебе же вчера ясно сказали – нам нужно присутствие представителя Минюста и независимых журналистов. Представителя Минюста привели, отлично. Но журналистов до сих пор нет.

– На фиг вам журналисты? – все еще довольно спокойно спросил Васильев. – Зачем нам шум вокруг этого дела? Думаете, вам от этого лучше будет? Вы бунт устроили, народу кучу положили, вон сколько трупов валяется, – Васильев кивнул на тела «сук». – Если большой скандал поднимется, то никто из вас до конца жизни из лагерей не вылезет. И сам понимаешь, не обычных – участникам бунтов строгач полагается.

– Умный ты, гражданин начальник, – отозвался блатной, уже без улыбки. – Но и мы не дурнее. Зачем нам журналисты – объясню. Расскажем в камеру о том, что последнюю неделю на зоне творилось, а там уж будь что будет. Но тебя, падла, мы точно уроем! – Голос блатаря стал жестким. – Мы, говоришь, до конца жизни из лагерей не выйдем? Так тебе самому туда же дорога! Или ты думаешь, мы не знаем, что за такие художества положено?

Спокойствие наконец-то изменило Васильеву.

– Урод! – взревел он. – Да мы вас, уголовные рожи, из огнеметов сожжем! И этот мусор, который вы навалили, вам не поможет! А тебя, придурок, пристрелим прямо сейчас, как собаку!

Зэк высоко поднял правую руку. Он сделал это совершенно спокойно и нарочито медленно, чтобы движение не выглядело угрожающим и никто из вертухаев сдуру не открыл огонь. – Начальник, посмотри, кто за моей спиной! – улыбнулся блатарь, показав выбитые через один зубы. – Только прикажи своим шестеркам не стрелять, а то своего замочите, а свидетелей до фига, не отопрешься, что я тебя не предупреждал.

Васильев ничего не сказал, но вертухаи и сами успели понять, что стрелять без четкого приказа не стоит – потом крайним окажешься.

Над баррикадой, из-за которой недавно вылез парламентер, снова появилась чья-то голова. За ней плечи и туловище, но это было не самое интересное. Самым интересным было то, что появившийся из-за баррикады человек был привязан к столу, повернутому столешницей вперед. Собственно, стол зэки и поднимали. Лицо привязанного, которое хоть и с трудом, но можно было рассмотреть, было знакомым. Это был Клебанов, взятый зэками ночью дежурный помощник начальника колонии.

Даже не оборачиваясь, по лицам своих противников поняв, что сзади все в порядке, блатной снова улыбнулся:

– Ты, гражданин начальник, представляешь, что произойдет, если с ним, – зэк ткнул большим пальцем себе за спину, – что-нибудь случится?

Васильев молчал. Его лицо покраснело, а губы сжались в ниточку. Блатари сразу выложили свой самый крупный козырь. В самом деле, если заложник погибнет, то он, Васильев, пойдет под суд и будет отвечать за его смерть.

– Так как, начальник, выполнишь наши требования?

Васильев не успел ничего ответить – да, собственно, он и не знал, что сказать. За спиной у него раздался какой-то шум, и кто-то тронул его сзади за плечо. Начальник лагеря обернулся. Перед ним был офицер, контролировавший сейчас въезд на территорию лагеря.

– Что такое? – спросил Васильев.

Этот офицер был одним из любимчиков Васильева и потому заговорил довольно фамильярно:

– Как в анекдоте, Алексей Иванович. Есть две новости: хорошая и плохая.

– Ну? Давай, выкладывай!

– Хорошая: наконец-то прибыли внутренние войска. У ворот стоят.

– А плохая?

– Там вместе с ними журналисты с телекамерами.

– Как – вместе с ними?

– Ну, не вместе, но они тоже у ворот. Две группы с центральных каналов, какие-то придурки с радио и пара корреспондентов из газет.

– Мать… – выдохнул Васильев. От страха у него затряслись все поджилки. Если здесь журналюги, то Еременцев уже не поможет, они все вызнают. И тогда…

– Начальник! – раздался голос зэка-парламентера. – Ты оглох, что ли? Если не ответишь, я считаю, что ты нам отказал!

– Погодь! – крикнул Васильев. – Мне нужно время, чтобы подумать.

– Без проблем! – отозвался блатарь. – Но два условия. Первое – думать недолго. И второе – еду нам принесут немедленно. Или мы заложнику глотку перережем.

– Согласен! – крикнул Васильев.

Тут же он схватил за рукав лейтенанта и приказал:

– Распорядись, чтобы им жратвы дали! Быстро!

– Есть!

Васильев шагнул назад, распихивая свою свиту. Навстречу ему шагнул Еременцев.

– Ну? Что делать будем? – с истерическими нотками в голосе спросил начальник лагеря. – Журналюги тут!

– Их нельзя сюда впускать, – решительно ответил Еременцев.

– Но ведь требования… Блатари же замочат Клебанова, меня посадят за него! И скандала все равно не миновать!

– Нужно как-то Клебанова вытащить, – сказал Еременцев. Слова были довольно глупые – как будто и так было непонятно, что заложника надо освободить, но они почему-то сыграли роль спички, поднесенной к кучке пороха. Васильева осенило.

– Есть! Я знаю, что надо делать! – Он чуть не подпрыгнул от радости. – Надо предложить этим уголовникам обменять нашего офицера на Батю. Неужели блатари от такого откажутся? Ведь он смотрящий – и не только по этой зоне, по всей области! Как только обменяем, сразу введем в зону войска и усмирим мятеж. А журналистов сначала не пустим сюда, а потом, как все кончено будет, свою версию происходящего расскажем – дескать, уголовники начали беспредельничать, а когда администрация лагеря их усмирить попыталась, взбунтовались. После ввода спецназа возразить-то нам уже некому будет! А если и останутся живые, то кто им поверит – блатные каких только сказок не придумывают!

– Хм… Неплохая мысль, – отозвался Еременцев. – Но что делать, если блатные все-таки не согласятся? Если решат, что скоро и так смотрящего выручат?

Васильев зло оскалился:

– Согласятся. Мне сейчас терять нечего – если будут ерепениться, я им объясню, что их Батя в ШИЗО и повеситься может…

31

Ключи – очень маленький и очень бедный старательский поселок. Соответственно, и дорогу к нему нормальную никто проложить не озаботился – только первые два километра от «серпантинки» она была хоть на что-то похожа, а дальше уже шла раздолбанная колея, пробитая году в пятидесятом, да так с тех пор и не подвергавшаяся особенным изменениям. Колея постоянно ныряла в многочисленные ложбинки, взбиралась на невысокие пологие сопки, а более крутые обходила, петляя, как уходящий от погони заяц. В общем, не дорога, а наказание.

Но вездеход потому так и называется, что предназначен для мест, где есть или такие дороги, или вовсе никаких. Эмчеэсовский вездеход медленно, но верно двигался по направлению к Ключам. Если бы кто-то из жителей поселка увидел машину, он бы наверняка сильно удивился – никаких чрезвычайных происшествий, требовавших вмешательства властей, в Ключах не происходило давным-давно.

С тех самых пор, пожалуй, как несколько старателей, упившись самогоном, видели неподалеку от поселка снежного человека. Хотя как раз тогда Семена Лаптева, позвонившего куда-то в город – куда именно, он, протрезвев, и сам не вспомнил, – послали матерно, посоветовали лучше закусывать и бросили трубку. А сейчас нате вам – ни снежного человека, ни каких других катаклизмов, а эмчеэсники едут. Впрочем, никто из поселковых жителей вездехода пока увидеть не мог.

Здоровенная машина только начала медленно, с громким урчанием, взбираться по склону высокой, но пологой сопки, расположенной километрах в шести от поселка.

Немного не доехав до вершины сопки, вездеход остановился. Несколько секунд ничего не происходило, а потом люк приподнялся, и из машины показалась голова в очках, шлемофоне и с замотанным шарфом подбородком. Высунувшийся человек повертел головой, внимательно осматривая местность, а потом оперся руками о края люка и выпрыгнул наружу. Оказавшись снаружи, мужик в шлемофоне еще раз осторожно осмотрелся. Затем наклонился к открытому люку, что-то сказал. Из люка появился толстый черный ствол какого-то солидного оружия. Мужик сноровисто принял его и соскочил с вездехода. В руках у него был ПЗРК «Игла» – российский аналог «Стингера„, который, как признавали все знающие люди, во многом превосходил своего заокеанского братишку. Мужик двинулся вверх, по все той же разбитой колее. На вершине сопки он осмотрелся, подошел к здоровенному серому валуну, находившемуся метрах в десяти от дороги, и закурил, оперев «Иглу“ о камень. Если бы не внушительное оружие, выглядел бы мужик предельно мирно – невысокий, худой и довольно невзрачный.

Раздавшийся вдалеке еле слышный стрекот приближающегося вертолета заставил курящего насторожиться. Мужик мгновенно потушил сигарету и растер в невесомую пыль серые столбики пепла, валявшиеся под ногами. Окурок он не бросил на землю, а сунул в карман, явно не желая оставлять за собой следов. Стрекот вертолета быстро приближался. Мужик в шлемофоне поднял ПЗРК и обошел валун – теперь он стоял со стороны, противоположной той, откуда приближалась вертушка. Потом он несуетливо проверил свое оружие и, видимо, оставшись довольным результатами проверки, опустил «Иглу». Но теперь поза его была напряженной – за одну-две секунды он легко мог подготовиться к выстрелу.

Рассчитана засада была идеально. Прежде чем опуститься на вертолетную площадку, подлетающий борт должен будет взмыть и зависнуть над сопкой, чтобы не врезаться в нее. Некоторое время вертолет будет висеть в воздухе. Отличная мишень, промазать просто невозможно.

Вероятно, мужик из вездехода думал именно так. Он был абсолютно спокоен.

32

– Вот так мы, короче, того придурка и притушили, – закончил свой рассказ широкоплечий мужик с татуированными пальцами, сидящий на водительском месте «Магируса» – здоровенного карьерного самосвала, пользующегося на севере очень большой популярностью. Грузовик катил по «серпантинке» на север с очень приличной скоростью. Рядом с водилой сидел пассажир – пожилой бородатый мужик в шляпе, очках и закрывающем нижнюю половину лица шарфе. Именно к нему и был обращен длинный монолог водилы, упоенно повествовавшего о подвигах своей боевой юности. Собственно, он и взял пассажира не столько ради денег, сколько для того, чтобы был слушатель.

– А еще у нас, короче, такой случай был, – начал водила. – Я тогда попал по малолетке, мы с корешами ларек бомбанули, но прикинь, вышло так…

– Слышь, друг, – перебил его пассажир. – А ты про бунт на зоне ничего не слышал? Ну, сейчас про него все заговорили, на пятой зоне. Ты, смотрю, человек бывалый. Что думаешь?

– Да что тут думать?! – воскликнул словоохотливый водила. – Просто менты – козлы. Долбают пацанов своим уставом сраным, вот и нарываются на неприятности. Из-за этого по жизни все бунты и бывают на зонах. Вот прикинь: у меня один кореш срок мотал под Ягодном. Блатной был, правильный пацан. Так его эти уроды в погонах сразу, как он к ним попал, работать заставить пытались. Он им объяснил, что блатной и не может, они не отцепляются. В ШИЗО его на неделю засунули, потом в ПКТ на месяц. Там его активисты перевоспитывать пытались, но он кому-то башку проломил. Его снова под суд и еще срок накинули. Так все эти хреновины и случаются. Мусора лезут, куда не надо, а пацаны от этого страдают.

Водила явно противоречил сам себе – совсем недавно он говорил, что на неприятности нарываются мусора, а теперь у него страдали пацаны. Впрочем, с другой стороны, и то, и другое было правдой – во время бунтов достается всем.

Пассажир кивнул.

– Да, прав ты. Так обычно и бывает. Хотя и мусорам несладко приходится.

– Точно! – охотно кивнул водила. – Мне один пацан знакомый рассказывал, что, когда бунт на «восьмерке» был, они до «кума» с «хозяином» добрались… – водила сделал паузу, явно ожидая дальнейших вопросов. Пассажир его не разочаровал:

– И что сделали? Мочканули?

– Конечно! Но не просто так – обоих посадили в железные бочки, бензином облили и подожгли. Хоронили этих уродов потом в закрытых гробах.

– Круто…

– Еще бы! Так их и было за что. Они в зоне беспредел устроили жесткий.

Пассажир еле заметно усмехнулся. Очень уж забавно было слушать, как водила с уверенным видом пересказывает услышанные где-то сплетни. Впрочем, ничего плохого в этом, конечно, нет. Дорога длинная, делать нечего.

– И ты, значит, думаешь, что и сейчас на пятой зоне та же фигня? – спросил пассажир, никак не проявляя внешне своего скептического отношения к услышанному. – Думаешь, менты пацанов сами спровоцировали?

– Конечно! Кстати, ты в курсах, – водила понизил голос до шепота, хотя в машине, кроме них двоих, никого не было, – на этой зоне сам Батя сейчас срок мотает. Смотрящий по всему краю!

– Серьезно? – переспросил бородач.

– А то как же! Может, поэтому именно на той зоне и «разморозка». Наш смотрящий – человек серьезный, беспредела не допускает.

– Да, наверное, – снова поддакнул бородач. – А ты сам смотрящего знаешь?

– Ну, видел, конечно, пару раз, в лицо знаю, – со значительным видом кивнул водила. – Но общаться не доводилось. Сам понимаешь: смотрящий по всей Колыме – это такая фигура… Но когда я срок мотал, то от пацанов про него много слышал. Такого рассказывали, что про кого другого я бы и не поверил. Например, что один раз Батя…

Но бородач, которому, видимо, надоело слушать рассказы водилы, снова перебил его:

– Слушай, Сеня, я все хотел спросить: ты на какой зоне сидел?

– А ты что, следователь, чтобы мне такие вопросы задавать? – неожиданно агрессивно отозвался водила, поворачиваясь к пассажиру.

– Базар фильтруй, – совершенно другим, жестким и решительным голосом ответил мужик и опустил шарфик, скрывавший нижнюю часть его лица.

Физиономия водилы «Магируса» мгновенно вытянулась от удивления, брови приподнялись, а глаза выпучились так, что чуть не вылезли из орбит.

– Ты-ы-ы? – изумленно протянул он. – Извини, не узнал.

– Это хорошо, что ты меня не узнал, – спокойно ответил бородач, возвращая шарфик на место. – Давай, за дорогой следи. А то сейчас в поворот не впишемся.

Татуированный водила наконец замолчал и сосредоточился на дороге, но все равно постоянно кидал на своего пассажира опасливые и одновременно уважительные взгляды. Бородач не обращал на это никакого внимания. Он спокойно смотрел на летящую под колесами «Магируса» дорогу да что-то насвистывал себе под нос. Сейчас в нем снова никак нельзя было заподозрить серьезного человека. Тем более такого, который способен одним предложением заткнуть рот здоровенному детине с уголовным прошлым.

33

– Все, считай, прилетели, – сказал Софии Колыма, привстав и выглянув в иллюминатор. – Вон сопка, сейчас ее перелетим, и уже через минуту будут Ключи.

– После них мы, кажется, нигде больше садиться не будем? – спросила девушка.

– Нет, – покачал головой Колыма, слегка поморщившись.

– Что с вами, Коля? – обеспокоенно спросила София.

– Да так… Ничего особенного, – отмахнулся Колыма.

Блатного неожиданно пронизало острое чувство опасности. То самое звериное чутье, которое не раз выручало блатного в самых трудных ситуациях. Сам Колыма этому чутью верил, но говорить о нем вслух не любил. Чего метлой зря махать? Если знаешь что-то конкретное – говори, нет – помалкивай. Особенно в таких случаях, как сейчас, – когда чувство совершенно неопределенное, и непонятно, что делать. «Но сейчас-то нам вроде ничего не угрожает, – подумал блатной. – Чужих в вертолете нет, дозаправиться мы успеваем, врезаться тоже ни во что не врежемся: Санька – пилот опытный. Нет, зря я, наверное, дергаюсь. Старею, не иначе. Нервным становлюсь».

В этот момент мужик в шлемофоне, стоящий за валуном на вершине сопки с ПЗРК «Игла» наперевес, двумя движениями привел свое оружие в окончательную боевую готовность и поймал стволом тушку вертолета, находившуюся сейчас меньше чем в тридцати метрах от него и уже погасившую скорость почти до нуля.

– А дозаправляться нам долго? – спросила София, чтобы отвлечь Колыму от каких-то явно не слишком приятных мыслей.

– Минут десять примерно, – ответил блатной. – Если только…

Договорить он не успел. В дно зависшей над сопкой вертушки пришелся мощнейший удар. Раздался громкий хруст, вертолет подпрыгнул в воздухе, пол под ногами провалился, и Колыма с Софией кувырком полетели в дальний угол, прямо на цинковый гроб и «грузняк». Несколько секунд подбитый вертолет еще боролся за жизнь. Но тут раздался взрыв, окончательно разворотивший двигатель «Ми-24», в который и целился выстреливший. Во все стороны брызнули скрученные и перекореженные раскаленные осколки железа, в металлическом кожухе надсадно взревел захлебывающийся ротор, загрохотал, а через мгновение, прошибив стенку кожуха, ротор вылетел наружу, пробил обшивку и полетел вниз. Вертолет окончательно потерял управление и, клюнув носом, рухнул на землю.

За те несколько секунд, пока подбитый вертолет еще удерживался в воздухе, в салоне успело произойти очень много событий. Колыма, падая, здорово ударился бедром об угол чемодана с «грузом» и головой о стенку. На мгновение в глазах блатного потемнело. София упала на Колыму, и поэтому ей досталось меньше. Охваченная паникой девушка, не рассуждая, вскочила и рванулась к двери вертолета – если бы потом ее спросили, зачем она это сделала, ответить София бы не смогла. Просто в ту секунду она была убеждена, что из вертолета надо выпрыгнуть.

– Стой! – Опомнившийся Колыма бросился за ней и успел схватить девушку сзади за рукав. – Не смей! Порубит!

В отличие от самолетов, любой вертолет при аварии в воздухе падает брюхом вверх. Дело в том, что двигатель расположен вверху, под несущим винтом, и центр тяжести у любой вертушки находится очень высоко. Как только двигатель перестает работать, немедленно исчезает тяга, и центр тяжести мгновенно смещается, вертолет переворачивается тяжелым винтом вниз. Именно поэтому выпрыгивать из падающего вертолета нельзя – винтом на куски порубит.

Но на этот раз до конца перевернуться вертолет не успел – слишком небольшой была высота, с которой он падал. Метров двадцать пять, не больше. Он успел повернуться только наполовину и врезался в землю носом, пропахав склон и высекая искры из базальта, находившегося под тонким слоем почвы. Во все стороны полетели комья земли. Оказавшееся на пути подбитого вертолета деревце было сметено в сторону. Метров через семь вертолет остановился, пропахав в земле огромную борозду, словно здесь прошел плуг какого-то великана. Кабина пилотов смялась в гармошку, но хвост, где в момент удара о землю находились Колыма и София, уцелел. И девушка, и блатной снова пролетели через весь салон и упали на переднюю стенку, ставшую теперь полом. На этот раз внизу оказалась София, но Колыме это не помогло. Что-то твердое врезалось ему в голову чуть выше виска, и блатной отключился.

Как правило, после таких крушений не выживает никто. Но Колыме и девушке повезло – «Ми-24» как раз шел на дозаправку, его баки для горючего были почти пусты и поэтому не взорвались.

* * *

Опустив «Иглу», мужик в шлемофоне внимательно наблюдал за предсмертной агонией подбитого вертолета. Когда вертушка рухнула вниз, скрылась из виду и до ушей стрелявшего донесся глухой удар, мужик негромко, но довольно хмыкнул себе под нос и совершенно спокойно пошел вниз, к поджидающему его вездеходу. Из люка машины торчала чья-то голова в таком же, как и у стрелявшего, шлемофоне.

– Порядок? – сипло спросил высунувшийся.

– Сам не видел, что ли? – отозвался стрелок. – Когда я берусь за дело, то делаю его хорошо и довожу до конца.

– Ну да… Расскажи кому другому, я-то тебя давно знаю. Почему взрыва не было?

– Ты больше голливудских боевиков смотри, – с насмешкой ответил стрелок, протягивая своему собеседнику «Иглу». – Взрывы не всегда бывают. Они же здесь дозаправляться вроде как собирались, значит, баки пустые. Нечему взрываться.

– А… – протянул второй мужик.

– Вот тебе и «а», – передразнил подельника стрелок. – Ну, чего рот раскрыл? Возьми бандуру! Или я, по-твоему, прямо с ней в машину полезу? – В этой паре стрелок явно был старшим.

– Давай, – опомнившись, отозвался мужик из машины, принял от стрелявшего ПЗРК и скрылся в люке. Стрелок запрыгнул в машину, опустил в раскрытый люк ноги и через секунду тоже исчез внутри.

– Заметил, куда они сверзились? – не оборачиваясь, спросил его подельник, уже взявшийся за рычаги управления. – Мне отсюда ни фига видно не было. Только звук слышал слева.

– Слева он и упал, – ответил стрелок. – Он, зараза, когда я его подбил, еще трепыхаться пытался, вот и отлетел в сторону.

– Показывай тогда давай.

– Чуть спуститься надо и налево. То есть направо. Если мы развернемся, то направо надо.

– То налево, то направо…

– Рули давай!

Вездеход тронулся с места, развернулся и медленно пополз сквозь хилый лесок к месту падения вертолета.

34

– Порядок! – крикнул один из зэков, выглядывавших из-за края баррикады. – Это он! Живой! Сам идет!

– Разойдитесь, пацаны! Дорогу ему дайте! – громко крикнул Степан. – И не кидайтесь на него сразу, пахан в ШИЗО две недели, считай, отмотал. Его сначала в жилку отвести надо, согреть…

Степан сам не раз попадал в ШИЗО и прекрасно знал, что в первую очередь необходимо вышедшему из изолятора. Даже не еда – тепло. Повинуясь жестам Степана, зэки отошли на несколько шагов от баррикады и освободили место. Через несколько секунд раздался хруст снега под ногами, и за баррикаду зашел Батя. Он сделал два шага, остановился и покачнулся.

– Батя! – Степан рванулся к смотрящему, но тот остановил его, подняв руку вперед ладонью. И Степан, и вся качнувшаяся вместе с ним вперед толпа застыли. Еще секунду Батя молчал, а потом тихо, с ощутимым трудом сказал:

– Не надо, Степан. Дойду.

Это было не пустое хвастовство. Смотрящий и правда чувствовал, что еще в силах идти сам, а значит, и принимать помощь от пацанов не нужно. Это был один из принципов Бати – до тех пор, пока это возможно, полагаться только на себя, не просить ничьей помощи.

В это время за спиной Бати из-за баррикады показались еще двое блатных – это были те, кто отводил на обмен Клебанова. Соглашаясь на это, пацаны рисковали жизнями – никто не мог помешать «хозяину» отдать вертухаям приказ пристрелить их, как только они отпустят заложника. Только сейчас, когда обмен уже произошел, они могли вздохнуть спокойно.

Обменять смотрящего на Клебанова взбунтовавшиеся блатные согласились сразу, не раздумывая. Но переговоры насчет того, как этот обмен состоится, заняли больше часа. Ни администрация, ни блатари не доверяли друг другу ни на грош.

Васильев хотел, чтобы сначала зэки отпустили взятого ими в заложники офицера, а уж потом он выпустит Батю. Блатные, разумеется, требовали, чтобы все происходило наоборот: сначала Васильев отпускает смотрящего, а потом они отдадут ему своего заложника. Переговоры уперлись в тупик, и обеим сторонам пришлось идти на уступки. Васильев предложил, чтобы обмен произошел на середине свободного пространства между ментовским заслоном и баррикадами блатных. Два блатных ведут Клебанова, два охранника – Батю. На середине они обмениваются и расходятся каждый к своим.

Подумав, блатные согласились, но поставили два условия. Первое – чтобы обмен произошел не посередине открытого пространства, а в нескольких шагах от их баррикады. Второе – чтобы вертухаи шли без оружия. В этом случае после обмена вертухаи из заслона стрелять в блатных не смогли бы – их бы прикрывали те, кто вел Батю, и освобожденный Клебанов. Конечно, риск все равно был, но так его удалось свести к минимуму. Начальник лагеря согласился. Он так хотел этого обмена, что был рад любому варианту, на который согласны блатные. Он даже не собирался никого обманывать. Зачем, если через полчаса после обмена всех этих уголовников все равно перемочат спецназовцы?

И вот теперь обмен был произведен, и освобожденный Батя стоял среди своих.

– Пойдем в жилку, пахан! – крикнул Степан. – Эй, пацаны, дайте дорогу!

По-прежнему чуть покачиваясь, Батя пошел следом за Степаном, Чижом и еще парой авторитетных пацанов. Смотрящий сам вошел в жилую зону и опустился на единственный во всем помещении стул – пацаны специально для смотрящего вытащили его из баррикады.

– Держи, Батя, – к смотрящему подскочил Чиж и протянул ему стакан горячего чая, тоже приготовленного специально для пахана. С продуктами, чаем и даже куревом у блатных пока проблем не было – два часа назад их всем обеспечил Васильев, когда ему пригрозили смертью заложника. Вообще-то еще больше продуктов и прочих полезных вещей было в захваченной пресс-хате, но пользоваться чем-то, что раньше принадлежало «сукам», блатным было западло. И поэтому многие бесценные по лагерным меркам вещи – табак, чай, сало, лук – просто выбросили на снег.

– Спасибо, Чиж, – поблагодарил пацана Батя, принимая стакан и неторопливо отпивая глоток горячего, почти обжигающего напитка. Только сам Батя знал, чего ему стоили эти спокойствие и неторопливость. Следом за Батей, Степаном и Чижом в барак прошли еще четыре наиболее авторитетных пацана, прочие остались снаружи. Сейчас все они стояли и молча ждали, пока смотрящий немного придет в себя – что такое ШИЗО, никому из них объяснять было не надо.

Батя раз за разом отхлебывал чай, заедая маленькими кусочками протянутого Степаном черного хлеба. С каждым проглоченным куском и с каждым глотком чая к Бате возвращались силы. Он снова выжил, снова справился и теперь был среди своих. А то, что положение тяжелое… Так когда оно легким-то бывало?

– Ну, пацаны, рассказывайте, что у вас тут, – сказал Батя, допив чай. – А то я знаю только то, что мне «хозяин» гнал.

– Погоди, пахан. Поешь еще, попей, успеем о делах поговорить, – сказал Степан.

– Нет, – решительно помотал головой Батя. – Время дорого. Давайте рассказывайте.

Чиж быстро, короткими четкими предложениями пересказал пахану все то, что случилось на зоне за последние сутки. Более ранние новости Батя и так знал – даже в ШИЗО он поддерживал связь с пацанами через прикормленного вертухая.

– Ясно… – протянул смотрящий, когда Чиж замолчал. – И что вы теперь делать собираетесь?

– А не знаем толком, – ответил Чиж. – Я думаю, нужно продолжать журналистов сюда требовать. Расскажем в камеру о том, что «хозяин» здесь творил последние две недели. Как только этот наш рассказ по какому-нибудь центральному каналу покажут, «хозяина», сучару, под суд отдадут свои же. Показать такие кадры журналюги захотят обязательно – сенсация выйдет нехилая. И с нами после такого выступления уже ничего сделать не посмеют – максимум к срокам по годику накинут.

– Это все хорошо, но кто тебе сюда журналистов вызовет? – спросил Степан, только на секунду опередив Батю.

– Ну как, – отозвался Чиж. – Мы от этого требования не откажемся, а штурмовать нас «хозяин» не решится. Силы у него здесь не те.

– Сам-то он, может, и правда не решится, – кивнул Степан. – Но зато, когда поймет, что мы от своего не откажемся, он же сюда спецназ введет! А с этими падлами не особо повоюешь. Прикатят пару «БТРов», и что тогда? С броней мы ничего не сделаем.

– Не захочет «хозяин» спецназ вызывать. Хотел бы – так сразу и вызвал бы. Он боится, что после этого его из начальников попрут на фиг.

– Если так, то на журналистов он тоже не согласится. После такого скандала его тоже попрут, да еще и покруче.

– А ты сам-то что предлагаешь?

– Есть у меня одна мысль, – желваки на скулах Степана шевельнулись. – Пока «хозяин» колеблется, надо его атаковать.

– Как это?

– А вот так. Просто. Нас тут раз в десять больше, чем вертухаев. Неужели не справимся?

Чиж выглядел изумленным до предела.

– Так у них же трещотки! – возмущенно сказал он. – А у нас что? «Пики» только, трубы, да «макарка» этого придурка, – Чиж кивнул в сторону выхода, явно имея в виду только что отпущенного Клебанова.

– Ничего. И с «пиками» справимся, – недобро усмехнулся Степан.

– Да ты понимаешь, что мы половину пацанов положим, пока до вертухаев добежим?

– Если спецназ придет, то мы все тут ляжем. А так хоть кто-то прорвется. А заодно и до «хозяина» добраться шанс неплохой есть.

– Слышь, Чиж, а Степан прав, – сказал один из молчавших до сих пор пацанов. – Нет у нас другого выхода. Ведь все равно не согласится «хозяин» сюда журналистов пустить, что мы ни делай.

– Нет, люди, вы не правы. Ну, положим мы половину наших, доберемся до вертухаев, порежем их всех. И «кума» с «хозяином» порежем. А дальше что? Куда нам дальше деваться?

– Найдется, куда. Колыма большая.

– Большая-то большая, но сейчас зима. Все поселки будут под контролем, а в тундре мы долго не протянем. Померзнем или с голоду перемрем.

Батя молча слушал пацанов. Как он и ожидал, никакого приличного плана у них не было. И то, что предлагал Чиж, и то, что говорил Степан, было в равной степени безнадежно и гибельно. Что пнем по сове, что совой о пень. Но теперь что-то менять было уже поздно.

– Пацаны, на фиг же вы тогда «разморозку» начали, если не знаете, что дальше делать? – негромко спросил смотрящий. – Подождали бы еще чуток, я бы все решил.

На секунду повисло молчание, а потом Чиж так же тихо, но решительно ответил:

– Сил уже никаких терпеть не было, пахан. Совсем «хозяин» оборзел. Сколько я зон топтал, но такого нигде не бывало. Да и ты… Мы ж знали, что ты в ШИЗО уже почти две недели.

– И больше бывало.

– Это ты про Сусуман? – спросил Степан. – Помню я Сусуман, помню, каким ты из ШИЗО вышел. А ведь ты тогда, Батя, помоложе был. И сидел известно за что, а не как сейчас, по беспределу. В Сусумане ты оттянул в ШИЗО пятнадцать суток, и все, а тут даже если бы прокантовался вторую неделю, «хозяин» бы тебя на третью спокойно оставил. Скажешь, не так?

Смотрящий не успел ответить – дверь барака немного приоткрылась, и в щель просунулась чья-то голова.

– Пахан! – раздался от двери громкий голос. – Там пацаны на крышу блока залезли, видели у ворот тачку телевизионщиков.

– Я же говорил! – радостно воскликнул Чиж. – Есть журналюги! Приехали!

– А с чего вы решили, что это с телевидения? – спросил Батя у заглянувшего с улицы блатаря.

– Так там же написано! Буквы ТВ и эмблема первого канала. Пахан, но это еще не все. Там какие-то грузовики здоровые, армейские, кажется, и «БТР».

– Ядрена вошь… – сквозь зубы процедил Степан. – Дождались.

– Братва спрашивает: что делать будем? – спросил зэк от двери.

– Скажи пацанам, что сейчас мы все решим, – ответил Батя.

Через секунду дверь закрылась.

– Все, поздно теперь, – мрачно сказал Степан.

– Какое поздно! Журналисты здесь! – Чиж явно не придал большого значения появлению внутренних войск. – Хрен нам теперь что сделают!

– Так говоришь, будто эти журналисты уже перед тобой! – огрызнулся Степан. – Их-то «хозяин» на зону не пустит. А спецназ – пожалуйста.

– Батя, а что ты молчишь? – Чиж повернулся к смотрящему. – Хоть ты скажи, что делать будем.

Смотрящий несколько секунд молчал, а потом поднял голову и негромко произнес:

– Нам нужно выполнить требования администрации. Сложить оружие.

Секунду в бараке висела изумленная тишина, а потом она взорвалась хором возмущенных голосов:

– Как так – сложить оружие?!

– Да ты что, пахан!

– Под «хозяина» нам, что ли, идти?

– Зачем это, Батя?

– Делайте, что я сказал! – чуть повысил голос смотрящий. – Все равно мы останемся в выигрыше!

Прозвучали эти слова точь-в-точь как знаменитое: «Наше дело правое, победа будет за нами!»

35

По «серпантинке» быстро катил старенький «уазик„. По его номерам любой гаишник легко определил бы, что машина принадлежит Министерству юстиции. „Уазик“ действительно был собственностью этого ведомства. Ведь в девяносто восьмом пенитенциарные учреждения были переведены из ведения МВД в ведение Минюста, так что теперь все зоновские машины проходили именно по этому ведомству. В том числе и катящий сейчас по „серпантинке“ „уазик“ подполковника Васильева, «хозяина“ пятой зоны.

Но за рулем машины сидел не Васильев, а его московский гость, Николай Петрович Еременцев. Лицо его было напряжено, подбородок выпячен, губы крепко сжаты, глаза чуть прищурены, а взгляд сосредоточен на дороге. Время от времени Еременцев косился на лежащую на соседнем сиденье рацию. Судя по всему, он ждал, что кто-то вызовет его. Но пока рация молчала.

Дорога поднималась в гору. Скоро по сторонам стали появляться боковые ответвления, и Еременцев сбавил скорость, внимательно приглядываясь к поворотам и обозначавшим их указателям.

Неожиданно Еременцев чуть приподнял голову, прислушиваясь к едва уловимым звукам, доносящимся до него из радиоприемника, – звук был убавлен до минимума. Через секунду он протянул к приемнику руку и прибавил громкость.

– …все еще продолжается, – раздался хорошо поставленный женский голос. – До сих пор неизвестно, чем был вызван этот бунт, каковы требования заключенных и есть ли среди них или среди охраны жертвы. Начальник информационного отдела областного ГУИНа отказался от комментариев, заявив, что на данный момент не располагает достоверной информацией по этому вопросу. Сейчас на связи со студией наш корреспондент Игорь Завражный, который утром отправился к бунтующей зоне. Игорь, вы меня слышите?

Еременцев поморщился, словно надкусил лимон. Оперативно работают, ничего не скажешь. Интересно, что сейчас этот Игорь расскажет? Когда он выезжал с зоны, журналистов близко к ней не подпускали. Только бы не оказалось, что ситуация успела измениться, и они уже что-то пронюхали…

– Здравствуйте, Ирина, – послышался тем временем из радиоприемника делано-мужественный голос.

– Игорь, что вы можете нам рассказать о бунте на пятой зоне?

– Пока почти ничего определенного. Начальник лагеря категорически отказался пропустить на территорию съемочную группу или даже кого-то одного из журналистов. Как вы знаете, я здесь не один, тут еще наши коллеги с первого канала, с НТВ, из газет…

– Да, понятно. Игорь, начальник лагеря объяснил, почему вас туда не пускают?

– Да. Он сказал, что это опасно, что заключенные могут пойти на захват заложников.

– Согласно полученной нами информации, они уже захватили одного заложника, офицера из охраны лагеря. Что вы об этом знаете?

– Нет, эта информация не подтвердилась. По словам всех, с кем я говорил, заложников у бунтующих нет.

– Что говорит о происшедшем начальник лагеря?

– Он отказался от комментариев. Но, как говорит один из офицеров, дело в том, что в последнее время заключенные очень часто нарушали режим. И этот бунт – ответ так называемых блатных на попытку администрации навести в зоне порядок.

– Спасибо, Игорь. Уважаемые радиослушатели, мы и дальше будем держать вас в курсе событий. А сейчас перейдем к другим новостям…

Еременцев с облегченным вздохом снова убавил звук. Кажется, пока журналюгам ничего толком не известно. Это хорошо. Но стоит им добраться хоть до одного живого блатаря, как начнется такое… Не исключено, что скандал зацепит не только Васильева, но и его самого. А этого допускать никак нельзя. Никакой высокий пост не защищает абсолютно надежно – чем выше залез, тем больше людей, которым было бы выгодно твое падение, и тем сами они высокопоставленней. Еременцев снова поморщился. Ладно, может, еще пронесет и ничего журналисты не узнают. Или узнают отредактированную им и Васильевым версию произошедшего. Да, остается надеяться, что Васильев успеет со штурмом. И что он сам успеет со своим делом.

Еременцев снова покосился на молчащую рацию, а потом перевел взгляд на дорогу. Мимо как раз пролетел очередной поворот.

«Так, – Еременцев напряг память. – Кажется, следующий поворот как раз на Ключи… Не пропустить бы».

«Уазик» еще немного сбавил скорость. До поворота на Ключи Еременцев доехал минут через пять. И, разумеется, его не пропустил.

36

Здоровенный «Магирус» вывернул из-за поворота дороги. В нескольких десятках метров впереди от «серпантинки» отходило ответвление, рядом с которым стоял указатель: «Ключи. 20 км».

– Притормози-ка! – сказал здоровенному татуированному водиле бородатый пассажир в сером плаще и шляпе. Водила тут же нажал на тормоз, и метрах в двадцати от указателя грузовик остановился.

– Ты говорил, тебе в Ключи надо? – спросил бородач. – Это здесь, что ли, сворачивать нужно?

– Да, – водила несколько раз энергично кивнул, глядя на бородача, как новобранец на верховного главнокомандующего. Его простое, грубое лицо было совершенно не предназначено для таких выражений, и смотрелось это немного смешно. – А тебе куда? – продолжил он. По взгляду водилы и по его интонации чувствовалось, что он готов беспрекословно исполнить любое пожелание своего странного пассажира.

– Мне вообще-то в Горный, – спокойно ответил бородач.

– В Горный? Погоди, этот тот самый поселок, что ли, который рядом с пятой зоной? Ну, где бунт?

– Тот самый, – кивнул бородач.

– Ясно… – в голосе водилы звучало неподдельное уважение. – Вот ты, значит, куда едешь. Так, Горный – это в другую сторону… Но все равно довезу!

Если бы кто-то из многочисленных приятелей водилы увидел его сейчас, он наверняка решил бы, что пацана подменили какие-нибудь марсиане. Таким услужливым, вежливым и доброжелательным он не был никогда и ни с кем, не исключая жены и матери. Так что, наблюдай эту картину кто-то из его знакомых, он бы наверняка подумал, что странный пассажир в очень серьезном авторитете, не иначе. И более того – личность известная, раз его с первого взгляда узнать можно.

– Нет, не надо, – решительно покачал головой бородач в ответ на предложение водилы. – Езжай, куда тебе нужно.

– Да ладно тебе! Я тебя без проблем довезу.

– Сказал же – не нужно! – недовольно поморщился бородач.

– Базара нет! – развел руками водила. – Как скажешь! Но только давай я тебя хоть на какую-нибудь другую тачку посажу. Сейчас вылезу, тормозну кого-нибудь, – водила открыл дверцу и выпрыгнул из грузовика.

– А останавливаются здесь? – уже в спину ему спросил пассажир.

– А как же, – отозвался водила. – Здесь так принято – водители друг друга должны выручать, если что.

Водила оказался прав. Первый же грузовик, появившийся минут через пять, остановился.

– Слышь, друг, – сказал водитель «Магируса», когда из остановленного грузовика высунулся какой-то светловолосый мужик, – подвези, пожалуйста, кореша моего до Горного. Тебе ж в ту сторону?

– В ту, – отозвался блондин. – Но не точно до Горного.

– Ну, договоритесь уж с ним. Только знаешь что, – водила понизил голос, – ты имей в виду, это большой человек.

На лице блондина отразилось некоторое сомнение в услышанном. Обычно серьезные люди ездят на своих машинах с личными шоферами, а не тормозят попутные грузовики. Но все эти соображения не отменяли правила шоферской взаимовыручки.

– Ладно, пусть садится, подвезу, – сказал блондин.

Водила «Магируса» тут же позвал бородача в сером плаще. Бородач забрался в остановленный грузовик, и через пару секунд машина тронулась с места. Водитель «Магируса» проводил уходящий грузовик взглядом и вернулся в кабину своего гиганта. Что-то шепча себе под нос и покачивая головой, он тронулся с места, проехал до указателя «Ключи» и свернул с «серпантинки» на ответвление.

37

Первым, что услышал Колыма, придя в сознание, был глухой стон. Стонала женщина. Через секунду к блатному вернулась обычная ясность мысли. Он вспомнил все, что было до того, как он отключился, и понял, что стонет София.

Колыма попытался пошевелиться, встать. Сильно болела левая нога выше колена и грудь, но серьезных травм, кажется, не было, и тело его слушалось. С трудом отпихнув в сторону какой-то тюк, придавивший ему ноги, и чемодан с «грузняком», Колыма приподнялся и отполз в сторону. Развернулся, приподнялся на коленях. В голове тут же словно взорвалась небольшая граната – весь череп пронзила мгновенная и очень острая боль. Колыма пошатнулся, но, опершись о стенку, удержался. Он уже полностью осознал происшедшее. Вертолет подбили. Значит, надо сматываться, и поскорее. Люди, у которых хватило наглости сбить вертушку, наверняка уже едут сюда проверить работу.

Из-под кучи барахла, свалившегося в дальний конец салона, снова раздался громкий стон.

– София! – Колыма, покрываясь холодным потом, наклонился над грудой тюков, свертков и прочего барахла, которые перевозили из Якутска в Магадан пилоты, делая какие-то свои дела.

«Жива! – мелькнуло в голове блатного. – Только бы идти сама смогла! Тогда есть шанс». Он отбросил несколько каких-то свертков, перетянутый изолентой мешок, пару коробок.

София была без сознания. На лбу у нее виднелась кровавая ссадина, а лицо было похоже на гипсовый слепок – такое же белое и безжизненное.

– София, вставай! Вставай, бежать надо! – Колыма знал, что нужно делать, чтобы привести человека в сознание, но сейчас у него под рукой не было ничего подходящего, а времени было мало. Поэтому он прибег к самому простому и грубому способу – несколько раз сильно хлестнул раскрытой ладонью девушку по щекам. Старое средство не подвело. София раскрыла глаза – сначала пустые, как у куклы, но тут же ставшие осмысленными.

– Больно… – с трудом выговорила она.

– Бежать надо! Вставай! – Колыма схватил девушку за руку и мощным рывком поднял с пола. София пошатнулась.

– Нога… Больно…

– Плевать! Бежим скорее, убьют ведь! Ну! Я ведь не унесу тебя, давай, соберись!

Колыма был почти в отчаянии – бросить девушку он не мог, бросать своих было не в его правилах. Но и сопротивляться тем, кто сейчас сюда неминуемо нагрянет, он был не в состоянии – ни оружия, ни возможности для маневра, да и перед глазами все еще плывут цветные круги. Остаться – значило погибнуть. И притом совершенно бессмысленно. Утащить девушку на себе было нереально. Единственная надежда – на то, что она оклемается и сможет идти сама.

– Ну! Давай! – рыкнул блатной. Девушка, до сих пор стоявшая на правой ноге, оперлась на левую, зажмурилась, прикусила губу и снова застонала.

– Можешь идти?

София кивнула, с трудом шагнула вперед, но тут же оступилась – дно упавшего вертолета сильно перекосилось, так что теперь здесь и здоровый перемещаться бы смог с трудом. Колыма подхватил девушку, не позволив ей упасть.

– Давай!

София сделала еще один шаг, уже сама, без поддержки. Опять застонала – глухо, сквозь стиснутые зубы. Пошатнулась, но устояла.

– Молодец!

Колыма шагнул к дверке ведущего наружу люка, рванул засов. «Только бы не заклинило!» – взмолился про себя блатной и что было сил пнул дверку. Та скрежетнула, слегка поддалась, но не открылась до конца – вертолет покорежило изрядно, даже здесь металл деформировался. Колыма пнул дверь второй раз. С противным взвизгом та распахнулась.

– Давай наружу! – выпалил блатной и рванулся к противоположной двери, ведущей в кабину пилота. Там были его кореша, и о них тоже надо было позаботиться.

– Коля… – София что-то сказала ему, но Колыма не расслышал. До его слуха уже доносился какой-то звук, очень напоминающий шум приближающегося мотора, и Колыма не мог отвлекаться.

– Наружу! Скорее! – рявкнул он девушке и рванул на себя дверь пилотской кабины. Как ни странно, открылась она легко – при ударе о землю ее почти вышибло, и теперь она держалась на честном слове. Одного взгляда туда, где раньше была кабина, было достаточно, чтобы понять – здесь ловить нечего.

Напарник Сашки неподвижно лежал на полу рядом с пилотским креслом в совершенно неестественной позе, а сам Сашка уткнулся лицом в свои сложные приборы. Голова его была окровавлена. Он тихо стонал, а пальцы на откинутой в сторону руке слегка подергивались. Колыма дернулся к нему, но тут же застыл. Он в своей жизни видел много смертельно раненных и понимал – сейчас перед ним как раз такой случай. Если он попытается вытащить Сашку, то выиграет для него максимум пару часов – ровно столько тот проживет с такой раной без квалифицированной медицинской помощи. И при этом, скорее всего, он погибнет сам – звук приближающегося мотора уже нельзя было ни с чем спутать, а предполагать, что эта машина не имеет ничего общего со сбившими их, было просто смешно. С раненым на плечах он от погони не уйдет.

Колыма колебался не больше секунды. Он был правильным пацаном, но не был ни дураком, ни героем. В таких ситуациях понятия не осуждали тех, кто спасался сам. Все равно умирающего не спасти.

Развернувшись, Колыма выскочил из кабины в салон. София все еще стояла у открытой дверцы люка, придерживаясь за стенку рукой.

– Ты почему здесь? Вылезай! Мотаем, в темпе! – рявкнул Колыма. – Сюда едут, не слышишь, что ли? И не затем, чтобы нас плюшками накормить, поверь моему опыту!

– Коля, гроб… – тихо проговорила София.

– Что – гроб? – Блатной быстро, в два шага пересек салон и оказался у груды вещей, из-под которой вытащил девушку. Ухватив за ручку чемодан с «грузняком», он уже встал, когда сзади прозвучало:

– Гроб с телом дяди… Его надо забрать. Обязательно. Или я никуда не пойду, – говорила девушка по-прежнему тихо, с трудом. Но в ее голосе уже снова звучала привычная твердость. Колыма мгновенно понял – это всерьез. И правда не пойдет. А времени на споры и объяснения нет – мотор уже совсем близко!

– На фиг гроб… – предпринял все же отчаянную попытку блатной. – Пусть остается здесь! Что ему сделается? Берем «грузняк» и валим!

– Без гроба я никуда не пойду, – так же твердо сказала девушка. И тут же молящим голосом совсем тихо прошептала: – Коля, вынеси его! Поверь мне! Так нужно! Я знаю, правда! Ну пожалуйста, поверь!

Если бы у блатного было хоть полминуты на раздумье, он, скорее всего, послал бы Софию туда, куда в таких случаях посылать и положено. Все-таки джентльменство и идиотизм – вещи разные. Но времени не было, и он действовал, повинуясь интуиции, которая приказывала ему поверить девушке и поступить так, как она скажет.

Колыма метнулся в другой конец салона. Гроб был единственным предметом, который, как оказалось, был закреплен достаточно прочно и поэтому не оказался в общей куче вещей. Колыма рванул одну веревку, другую, но крепкие узлы не поддавались. Прохрипев какое-то ругательство, он выхватил финку – глядящая на него София даже не заметила, откуда – и полоснул по веревкам. Гроб поехал вниз по наклонному полу.

– Вылезай! Быстро! – крикнул Колыма, подхватывая гроб.

На этот раз девушка повиновалась и с трудом перебралась через порог.

– Я помогу! – Она попыталась подхватить появившийся из дверцы гроб.

– Справлюсь! – бросил Колыма, высовываясь наружу. – Беги! Быстрее!

В голосе его было что-то такое, что девушка мгновенно поняла: сейчас лучше не спорить. Она развернулась и захромала в сторону росших неподалеку зарослей можжевельника. Двигаться с каждым шагом становилось все больнее. Сначала девушка стонала сквозь крепко стиснутые зубы, потом начала вскрикивать.

– Тихо! Они сейчас появятся! – Колыма, тащивший на себе гроб, нагнал ее. – Прячемся сюда! – И он первым нырнул за куст можжевельника и стоявшие рядом с ним несколько чахлых деревьев. София последовала за ним.

Они успели вовремя – буквально через секунду после этого с противоположной стороны появился петляющий между деревьями вездеход, медленно ползущий к вертолету.

– Хорошо, что лесок здесь есть, хоть и реденький, – пробормотал Колыма не столько Софии, сколько самому себе. – Если бы деревья не объезжали, давно бы уже здесь были…

София снова застонала.

– Тихо! – прошипел Колыма. – Если жить хочешь – терпи! Услышат – замочат.

Девушка кивнула и что было сил сжала губы, давя крик. После пробежки от вертолета боль в левой ноге, и так острая, стала почти нестерпимой. Но сила воли у Софии была. Девушка сумела справиться с собой и не издала ни звука.

Тем временем вездеход подъехал к покореженной вертушке и остановился.

«Ни фига себе! – подумал Колыма, заметив эмблему МЧС на борту вездехода. – Кто же это такие?»

Люк вездехода открылся, и наружу выскочил невысокий мужик с лицом, скрытым шлемофоном, очками и поднятым почти до носа шарфом. Даже если это был кто-то знакомый, узнать его в таком виде было невозможно. В руке мужик держал какой-то ствол, что именно это было, рассмотреть было трудно, но Колыме показалось, что обычный «ТТ». Несколько секунд мужик стоял, глядя на разбитый вертолет, вспаханную землю и поломанные деревья. Из вездехода в это время показался второй, по телосложению похожий на своего напарника и так же экипированный.

«Стволы точно „ТТ“, – подумал Колыма. – Странно. У людей из МЧС вроде таких быть не должно…» Впрочем, ничего особенно странного тут не было – Колыма вспомнил, что за последние несколько лет в области было много случаев, когда за представителей официальных структур себя выдавал кто-то, никакого отношения к этим структурам не имеющий. Взять хотя бы ингушей, которых два года назад перемочили, – они очень любили в ментов переодеваться. Так что, возможно, эти эмчеэсовцы на самом деле имеют к МЧС такое же отношение, как он к пожарной охране. Скорее всего, так и есть – МЧС многое позволено, но палить из чего-то весьма мощного в мирно летящий вертолет они вряд ли бы стали.

Двое вышедших из вездехода мужиков один за другим скрылись в вертолете. Держались они осторожно, но никакого сопротивления явно не ожидали. Колыма даже на секунду пожалел, что не остался в вертолете, – пожалуй, у него был бы шанс. «Нет, правильно я все сделал, – тут же одернул себя блатной. – Пером против „пушек“ не очень-то повоюешь. К тому же неизвестно, может, в машине еще кто есть». Его размышления прервал донесшийся из вертолета негромкий хлопок. Это был пистолетный выстрел, и Колыме не нужно было долго думать, чтобы понять, зачем стреляли. Они добили Сашку. Устранили опасного для них свидетеля. Колыма скрипнул зубами. Сашка был его корешем – не то чтобы самым близким, но все же. Он с трудом сдержал порыв выскочить из-за кустов, броситься к вертолету и встать у дверцы с финкой наготове. Нет, нельзя. Слишком опасно – что, если в вездеходе и правда еще кто-то есть? Тогда его срежут на полпути, как мишень в тире.

Несколько минут все было тихо. До ушей Колымы доносилось только прерывистое дыхание Софии, которая лежала рядом, прикрыв глаза. Ей было очень больно, но девушка держалась.

Послышавшиеся от подбитого борта звуки снова привлекли внимание Колымы к вертолету. Оттуда показались оба мужика. Один из них с натугой тащил чемодан с «грузняком».

«Мать вашу! – выругался про себя Колыма. – Откуда они знали?»

Мужики и правда явно были в курсе, что в этом чемодане, иначе не тащили бы его так уверенно. В конце концов разных вещей в салоне подбитой вертушки была куча, а взяли они только «грузняк». Значит, заранее знали, за чем шли. Колыма до крови прикусил губу. На секунду его охватило мучительное чувство полного бессилия – какие-то суки забирали «груз», а он ничего не мог сделать. Но блатной усилием воли подавил ненужные сейчас эмоции и плотнее прижался к земле – вышедшие из вертолета осматривались по сторонам. От Колымы их отделяло всего метров двадцать, поэтому, когда один из них заговорил, блатной услышал его слова:

– Ну и где их искать? Если сами ушли, то могли уже на километр отвалить…

– Зачем они нам нужны? – отозвался второй, тот, у которого был чемодан с «грузняком». – Пошли! – Он шагнул к вездеходу.

– Как так? Раз их на борту нет, значит, живы остались!

– А нам какая разница? Нам что сказано? «Угол» доставить. За это филки и получены. А про них разговора никакого не было…

– Но…

– Хорош базарить! Если хочешь – можешь их поискать. А я еду, – мужик с «грузняком» вскочил на вездеход, бережно опустил в раскрытый люк чемодан и скользнул следом. Первый, поколебавшись еще секунду, последовал за своим напарником. Люк закрылся, мотор вездехода заурчал, машина развернулась и покатила назад.

Колыма проводил уходящий вездеход долгим взглядом. Для гарантии еще несколько минут он лежал за кустом, прижимаясь к земле, потом, убедившись, что вездеход уехал, встал.

– София, ты в порядке? – Блатной наклонился над девушкой.

– Коля… Коля, гроб… – тихо отозвалась она.

– Тьфу! Дался тебе этот гроб, – раздраженно бросил Колыма. – Ты скажи, сама-то как? Идти сможешь?

– Не знаю… Коля, надо обязательно гроб с собой унести. Обязательно…

Колыма не ответил. Ситуация была простой и паршивой до полной безнадежности. До Ключей, ближайшего населенного пункта, километров шесть. Один он бы, конечно, добрался легко, но бросать Софию нельзя. Да еще этот гроб, в который она так вцепилась… Ладно, надо осмотреть Софию, выяснить, что у нее с ногой, и немного подождать. Если у нее просто ушиб и она хоть как-то сможет идти сама, то к вечеру, глядишь, они до Ключей и доковыляют. А если нет… Думать о том, что будет, если идти сама София не сможет, Колыме не хотелось.

«Что тут думать, проверить надо, что с ней», – решил блатной. Кое-как разбираться в травмах он умел, и настало время применить эти знания на практике. Колыма передвинулся чуть в сторону, чтобы больная нога девушки оказалась напротив.

– Сейчас я посмотрю, что с тобой, – сказал он и несильно надавил Софии на ногу чуть выше колена. – Так больно?

38

– Я бы на вашем месте подождал Каретина из Магадана. Может быть, он с вашими бунтовщиками договориться сможет, – голос командира спецназа внутренних войск, прибывшего на зону номер пять, был очень недовольным. Подполковник Васильев, начальник этого лагеря, только что велел ему атаковать построенные зэками баррикады, а спецназовец считал, что возможности решить дело миром еще не исчерпаны. Тем более что, по его сведениям, из Магадана то ли уже выехал, то ли с минуты на минуту должен был выехать Каретин – замначальника ГУИНа по области.

– Командуйте штурм, я вам говорю, – непреклонно ответил Васильев. – Не договоришься с ними. Каретин тут не поможет.

– Ну, это уж ему виднее.

– Вы приказ исполнять будете или нет?

На лице спецназовца явственно отразилось все, что он думает по поводу таких приказов, тех, кто их отдает, и тех, кто доводит свой лагерь до «разморозки». Но вслух он все же этого не сказал – положение командира спецназа было сложным. Непосредственный начальник велел ему выполнять приказы замминистра юстиции Еременцева, а Еременцев переподчинил этому подполковнику.

– Будем… – нехотя выдавил спецназовец. – Только сначала все же разведку проведем.

– Никакой разведки, – решительно покачал головой Васильев. – Штурм должен быть начат самое позднее через полчаса.

– Почему это? – резко спросил спецназовец. – В том, как штурмовать, я уж сам разберусь!

– В том, как – разберетесь. А в том, когда… Выполните мой приказ. Или мне просить Еременцева, чтобы он его вам повторил?

– Ваш же собственный начальник режима мне говорил, что ночью со стороны зоны какая-то подозрительная возня слышалась! Надо проверить, что блатари там наворотили.

– Да ладно! Ну что они могли наворотить?

– Мало ли…

– В общем, делайте что хотите, но через полчаса должен начаться штурм.

Несколько секунд спецназовец молчал. Потом наклонил голову:

– Хорошо. Отводите своих людей.

Васильев удовлетворенно кивнул, жестом подозвал двух своих офицеров, стоявших поодаль, и скомандовал:

– Отводите всех наших! Сейчас будет штурмовать спецназ.

На лицах офицеров появилось нескрываемое облегчение – до последней секунды вся лагерная охрана, и они в том числе, опасались, что на готовящийся штурм пошлют не только спецназ, но и их. А у них ни опыта соответствующего, ни снаряжения… Да и платят не как спецвойскам. Офицеры козырнули и бегом бросились к держащим заслон вертухаям, а Васильев снова повернулся к командиру спецназовцев.

– Вы, когда будете штурмовать, работайте пожестче, – сказал он. – Без либерализма. Чем больше этих уголовников вы при штурме перебьете, тем легче нам потом будет жить.

– Вот это уж мы сами как-нибудь разберемся, – резко ответил спецназовец. – Нашей работе можете нас не учить, своей бы лучше поучились. Уже три года ни у кого на всей Колыме заключенные не бунтуют, только у вас.

Ответить Васильев не успел – спецназовец развернулся и пошел к своим людям. На самом деле сказанное Васильевым вполне соответствовало его собственным убеждениям, но он не собирался позволять какому-то подполковнику себя учить. Если он обязан ему подчиняться, то он подчинится, но слушать все эти глупости его никто не заставит. Пожестче действовать… Надо же, умный какой! Что сам-то тогда не действовал? Нет, у них, у спецназа, есть своя инструкция – лишних жертв по возможности избегать. Конечно, строго никто не спросит – бунт есть бунт, но класть трупы штабелями все-таки не стоит.

– Действуем по варианту А, под прикрытием «коробочки», – сказал командир спецвойск, подходя к нескольким своим подчиненным. – Давайте команду людям.

Спецназовцы и зоновские охранники засуетились, как потревоженные муравьи. Лагерные вертухаи отходили назад, а спецназовцы, наоборот, выступали на передние позиции. С глухим урчанием от ворот подъехала «коробочка» – тот самый «БТР», который в пути замыкал колонну внутренних войск. Баррикады зэков молчали – сейчас за ними наверняка происходила лихорадочная подготовка к отражению штурма, но снаружи этого было не видно. Тем временем спецназовцы построились в соответствии с планом А – в двойную цепь с усиленными краями. В центре, перед цепью, должен был идти «БТР». Несколько снайперов со своими громоздкими винтовками двигались в сторону вахты и вышек – занять удобные для стрельбы позиции.

– Нехилая у них снаряга, – тихо сказал своему напарнику один из рядовых вертухаев, кивая на пробегающего мимо спецназовца.

– Да… – ответил второй вертухай. – Нам бы такую.

Снаряжены спецвойска были и правда неслабо. Кевларовые бронежилеты, шлемы, огромные прозрачные щиты из прочного, но очень легкого пластика, дубинки, короткие десантные автоматы. Но самым главным, пожалуй, было то, что спецназовцы выглядели крайне решительно. Это всегда чувствуется и значит не меньше, чем оружие и защитное снаряжение.

– Зря зэчары все это замутили… Покрошат их сейчас в капусту… – подвел итог первый вертухай, глядя сзади на уже практически готовый строй.

На этот же строй смотрел и командир спецназа. «Ну, кажется, все готово, можно начинать», – подумал он.

– Вперед! – Командир спецназа махнул рукой, и через секунду «БТР» и строй двинулись вперед, к баррикаде. Двойная цепь спецназовцев, прикрывающих друг друга щитами, двигалась под прикрытием неторопливо ползущего к баррикаде «БТРа». Вот «БТР» прополз треть расстояния… Половину… Двигающаяся за ним цепь плотнее сомкнула ряды, приготовилась – все бойцы спецвойск уже не раз принимали участие в подавлении бунтов и понимали, что отсутствие реакции со стороны зэков – лишь затишье перед бурей.

Они были правы. Через секунду буря грянула.

На вершине баррикады одновременно появилось несколько десятков зэков. В надвигающуюся цепь и «БТР» полетели булыжники. Пока спецназовцы были относительно далеко, в ход шли довольно маленькие камни, которые легко отражали щиты.

Но стоило цепи подойти чуть поближе, как в нее полетели очень даже нехилые булыжники. Баррикада была довольно высока, и хорошо брошенный увесистый камень представлял собой нешуточную опасность. Тем более что, повинуясь приказу своего командира, бойцы спецвойск пока не применяли огнестрельного оружия.

Первому не повезло крайнему справа спецназовцу. Как раз напротив него на баррикаде появился огромный, широкий мужик с длинными руками и выпуклой грудью, похожей на бочку. Размахнувшись, он двумя руками швырнул в спецназовца здоровенный булыжник. Спецназовец принял камень на щит, но удар был так силен, что спецназовец не смог устоять на ногах, упал и на секунду раскрылся. В него тут же полетели другие камни. Один, пущенный особенно удачно, угодил прямо в шлем и сбил его с головы – ремешок оказался слаб. А в следующую секунду тот же длиннорукий блатарь, что бросил опрокинувший спецназовца булыжник, одной рукой швырнул в него камень поменьше, но с огромной силой. Попав прямо в лоб бойцу, камень расшиб ему голову, и спецназовец рухнул на снег.

Стоявший на вахте снайпер опоздал буквально на секунду. Он поймал в прицел бочкообразную грудь блатаря как раз в тот момент, когда он уже швырял камень. Спасти своего он не успел, но отомстил. Длиннорукий блатарь, едва успев увидеть, что его бросок достиг цели, рухнул замертво – пуля из «СВД» попала ему точно в левую половину груди, разорвав сердце.

Но массово спецназовцы огнестрельное оружие пока не применяли. И приказ выполнять надо было, да и несподручно – впереди баррикада. Когда же они добрались до самой баррикады и попытались взобраться на нее, град камней стал еще гуще. Держать строй было уже невозможно, а с каждым спецназовцем поодиночке справиться было довольно просто. Три-четыре здоровенных камня, брошенных одновременно, и он падает вниз. Конечно, не всем бойцам не везло так, как тому, с которого сбили шлем, но пара сломанных рук среди атакующих уже была.

А самое главное – баррикада при попытках влезть на нее расползалась, ни за что нельзя было надежно ухватиться.

– Отходим! – скомандовал командующий цепью старлей. – Пусть «коробочка» свое сделает!

Под градом камней цепь спецназовцев отступила назад. Отдаляясь от цепи и словно принюхиваясь к земле пулеметными стволами, к баррикаде пополз «БТР». Камни полетели и в него, но против бронированной машины это было совершенно несерьезно. «БТР» преодолел последние метры и с громким треском протаранил баррикаду. Стена просела, прогнулась. «БТР» дал задний ход и опять двинулся вперед. Но теперь, когда «коробочка» протаранила баррикаду, ее защитники оказались к этому готовы. На вершине появилось несколько темных фигур с чем-то белым в руках и, прежде чем «БТР» успел снова дать задний ход, мятежники запрыгнули на него и набросили на триплексы механика и смотровые щели простыни.

– Назад! – заорал кто-то из-за баррикады. – Назад, из пулеметов посекут!

– Стрелять не будут – у ментов патроны холостые! – откликнулся чей-то голос.

В это время ослепленный «БТР» остановился, попытался дать задний ход, но ведущее колесо застряло, и тронуться с места «коробочке» не удалось. Поняв, что задним ходом не выбраться, водитель «БТРа», видимо, решил доделать начатое – окончательно развалить баррикаду. «БТР» рванулся вперед. Под мощным напором многотонной туши шконари, столы и фанера, из которых в основном состояла баррикада, разлетелись в стороны. «БТР» проехал немного, зэки разбежались в стороны от его тупого рыла, но вдруг машина просела и сильно накренилась.

– Что за хрень? – Командир спецназовцев, следивший со стороны за операцией, нахмурил брови. – Что с машиной?

Ни один из стоявших рядом с ним офицеров не ответил. А «БТР» тем временем просел еще сильнее. Надрывно взревел мотор, но машина больше не шевелилась. Она была поймана в надежную ловушку – ночью зэки, предвидя, что против них погонят технику, выкопали яму, прикрыли ее сверху присыпанными землей досками, а внутрь бросили несколько бетонных блоков – именно они сейчас и блокировали ведущие колеса «БТР», не давая машине выбраться из ямы.

На несколько секунд сложилась патовая ситуация – «БТР» был обездвижен, но находившимся внутри бронированной машины спецназовцам зэки ничего сделать не могли. Но у спецназовцев не выдержали нервы. Люк распахнулся, и из него один за другим вылетели все члены экипажа машины. Зэки им не препятствовали, но когда последний спецназовец спрыгнул вниз, на «БТР» снова прыгнули несколько блатарей. Трое из них тут же осели и попадали на землю – снайперы сработали четко. Но четвертый успел нырнуть в люк. Через несколько секунд башня «БТРа» угрожающе повернулась в сторону спецназа.

– Огонь! – Команда начальника спецназовцев прозвучала громко и четко, ее слышали все.

Спецназовцы мгновенно вскинули автоматы, и на баррикаду обрушился плотный свинцовый ливень. С баррикады посыпались трупы блатных. Один из упавших попытался ползти, оставляя за собой извилистый и широкий кровавый след, но автоматная очередь вдребезги разнесла ему череп, забрызгав кровью и сгустками мозга основание баррикады. Зэки попрятались. Но и за баррикадой было не полностью безопасно – она уже была порядочно подпорчена, то одна, то другая пуля находили дорогу к цели. Вот, схватившись за живот, осел на землю один блатарь. Вот из шеи другого пуля вырвала кусок мяса, и смертельно раненный зэк рухнул на баррикаду, зачем-то цепляясь за нее руками и заливая все вокруг кровью. Вот еще кому-то прилетело точно под ключицу, а выходя, пуля вырвала из спины кусок мяса размером с кулак.

Но тут пролезший внутрь «БТРа» блатной наконец разобрался с управлением. Коротко громыхнула пулеметная очередь, два спецназовца осели на снег – против пулеметных пуль кевларовый бронежилет был не надежнее жестянки. Спецназовцы бросились в разные стороны – у них-то не было даже такой ненадежной защиты, как зэковская баррикада. Башня «БТРа» повернулась вслед одной из групп беглецов, и пулемет снова загромыхал. На этот раз очередь была длинная, и из пяти бойцов до спасительного угла барака добежать успел только один. Башня снова пошевелилась, но все возможные цели уже попрятались. По броне рядом со смотровой щелью ударила выпущенная одним из снайперов пуля. Но так просто «БТР» было не взять, и сами спецназовцы это прекрасно понимали.

В рядах атакующих воцарилось полное смятение.

* * *

– Пахан! – В барак, где сидел смотрящий, влетел Степан. – Пахан, пацаны «БТР» ментовский захватили. Сработала моя придумка с ямой, точно туда эти придурки «БТР» и загнали!

Степан ожидал, что смотрящий обрадуется, но Батя даже не пошевелился и ничего не сказал. Смотрящий был умен и опытен. Он твердо знал, что бороться с государством впрямую – без толку. Слишком мощная это машина. И если борешься с ней прямо, то нужно быть готовым столкнуться со всей ее мощью. То, что пацаны захватили «БТР», конечно, неплохо. Но что дальше? Менты могут сюда еще пять таких подогнать, если нужно будет. А могут и десять. Если ты отбился от части сил государства, то это приведет только к тому, что оно спустит на тебя еще большую силу. Отбиться полностью можно, только имея настоящую армию – да и то не всегда. А любой такой бунт, как тот, что подняли они, обречен заранее. Бороться с государством надо иначе. Хитрее. И, кажется, он знает, как это сделать в данном случае. Лишь бы пацаны не помешали.

– Пахан! Что с тобой? Наша же берет! Мы теперь им покажем! – Степан явно был расстроен отсутствием реакции на радостную новость со стороны Бати.

– Что покажем? – Голос Бати был мрачен. – Я, Степан, не понимаю, чему я вас всех учил. Не так нужно с ментами бороться, совсем не так. Просто воевать смысла нет – рано или поздно они нас задавят. Нужно было начинать переговоры. Но ничего, может, еще не поздно. Я знаю, как нашу проблему решить.

Смотрящий встал, подошел к одному из шконарей, стянул с него простыню и намотал на ножку от стула.

– Ты что, Батя? Куда ты? – удивленно спросил Степан.

– На баррикаду, – бросил Батя через плечо, выходя из барака.

– Зачем, пахан? Ты же еще после ШИЗО не оклемался! – Степан выскочил из барака вслед за смотрящим.

– Я не драться, – усмехнулся Батя. – Я поговорить с ментами хочу. Видишь, – он качнул ножкой от стула с простыней, – видишь, белый флаг приготовил.

Навстречу Бате и Степану от баррикады побежал Чиж.

– Куда ты, пахан?

– На переговоры.

– Пахан! Не надо! Завалят ведь тебя на хрен! Да у нас же теперь «БТР» в руках! Его уже из ямы вытащили!

– Вытащили? – В голосе смотрящего прозвучал интерес. – Как?

– Бетон вытащили, земли под колеса набросали, поднатужились, и порядок. Да мы всех мусоров в капусту перешмаляем!

– Идиоты, – выдохнул Батя. – Вы меня не послушали. Но я ваш пахан, как скажу, так и будет. Не мешайте, я все решу.

Батя подошел к баррикаде и, подняв над головой белый флаг, стал подниматься по ней наверх.

39

– Тут мне сворачивать, – сказал водитель грузовика, сбавляя скорость и прижимая свою машину к обочине рядом с очередным поворотом. В отличие от водилы «Магируса», этот мужик оказался неразговорчивым – за весь путь он не произнес и десятка слов, сказал только, что зовут его Серега. Поскольку бородач в сером плаще тоже болтливостью не страдал, ехали они практически в полном молчании.

– А до Горного отсюда далеко? – спросил бородач.

– Нет. Километров пять осталось. Если даже не тормознешь никого, за час так дойдешь, – сказал Серега, останавливая грузовик. – Ну, удачи тебе.

– Слушай, подбрось до Горного, – сказал бородач, вытаскивая из кармана несколько серо-зеленых бумажек. – Триста баксов с меня.

Водитель недоверчиво хмыкнул – на человека, готового так просто выложить три сотни долларов, его пассажир был совершенно не похож.

– Сам, что ли, печатаешь? – с усмешкой спросил он.

– Проверь, – спокойно отозвался пассажир.

Серега внимательно осмотрел стодолларовые бумажки – деньги выглядели совершенно настоящими, никаких косяков в глаза не бросалось. Но даже больше, чем сами купюры, его убеждал внешний вид бородача. Пассажир выглядел совершенно спокойным и уверенным в себе, а эти качества присущи только по-настоящему серьезным людям. Подделать такое трудно. А потрепанный костюм и древняя шляпа… Что ж, и у серьезных людей бывают свои причуды. Кстати, может, и не причуды, а дела – если вспомнить, что рядом с Горным находится пятая зона и что сейчас на ней творится, то многое становится ясным.

– Ну давай, – согласился водитель, пряча баксы в карман и снова трогая с места.

Но спокойно доехать до самого Горного им, разумеется, не дали. Меньше чем в километре от поселка на дороге показались ментовский «уазик» и несколько камуфляжников с автоматами на плечах. Один из камуфляжников двинулся наперерез грузовику, взмахнул рукой, требуя, чтобы он остановился.

Водила оглянулся на бородача.

– Тормози, – велел тот. – Сейчас лучше по-хорошему договориться, а то резанет по колесам из трещотки. Сам сиди, не высовывайся, а с ментами я все разрулю.

Серега охотно послушался своего странного пассажира и, когда грузовик встал, с места не сдвинулся. Зато пассажир с неожиданной легкостью распахнул дверцу и выпрыгнул наружу. Менты бдительно вскинули автоматы, но бородач показал им раскрытые пустые ладони, и они немного успокоились, отвели стволы трещоток в стороны.

– Проезд закрыт! – решительно сказал один из автоматчиков, когда бородач подошел к ним. – Район оцеплен, разворачивайся, папаша.

– Кто у вас тут за старшего? – спросил бородач, словно и не услышав сказанного.

– Ну, я, – из-за спин автоматчиков вышел высокий черноволосый мужик в камуфляже без нашивок. – Чего надо?

– Командир, давай отойдем, поговорить надо, – просительным тоном сказал бородач.

Мент оценивающим взглядом смерил одетую в невзрачный серый плащ фигуру и, видимо, решив, что никакой опасности для него этот кадр не представляет, кивнул:

– Ну отойдем, если тебе так хочется, – в первую очередь начальником поста руководили скука и любопытство. Стоять в оцеплении было тоскливо, а тут хоть какое-то развлечение.

– Командир, пойми, очень проехать надо, – сказал бородач, когда они с ментом отошли от «уазика» и автоматчиков на два десятка шагов и скрылись за грузовиком.

– Нельзя, – ответил офицер. – Проезд закрыт. Только по спецразрешениям. Документы!

– Да у меня этих документов целый десяток! –Бородач вытащил из кармана паспорт и протянул его менту. Паспорт казался подозрительно толстым. Открыв его, офицер непонимающе уставился на зеленые стодолларовые бумажки с портретом Франклина.

– Ну что? Похож? – иронично спросил бородач. – Ровно десять документов, командир, можешь не пересчитывать. Так как, пропустишь по такому спецразрешению?

– Чего тебе там надо?

– Это уж мое дело. Ни оружия у меня нет, ни взрывчатки, ничего опасного. Хочешь – обыщи машину.

– Не надо, – по уверенному тону бородача мент понял, что тот не врет. Ни у него, ни в машине нет ничего опасного.

Значит, дело и правда только в том, что ему самому нужно попасть за оцепление. Что ж, от этого, пожалуй, большого вреда не будет. Мент вернул бородачу паспорт уже без долларов. Он не был таким уж продажным – попытайся кто-нибудь провезти мимо него оружие, он бы не согласился и на вдесятеро большую сумму. Но много ли вреда будет от какого-то старика? Пусть едет…

– Проезжайте, – сказал мент, развернулся и пошел к «уазику» и своим людям.

Бородач вернулся в машину, и через полминуты грузовик благополучно миновал пост, оказавшись за линией оцепления.

40

«Уазик» подполковника Васильева стоял метрах в пятистах от указателя поворота на Ключи. Ровно на таком расстоянии, чтобы из проезжающих по «серпантинке» машин его не было видно. За рулем сидел Еременцев и курил уже двенадцатую за час сигарету. Во рту было сухо и горько, но остановиться замминистра юстиции не мог. Нервы играли, слишком многое было поставлено на карту. Он докурил очередную сигарету до фильтра и раздавил бычок в пепельнице. Там лежали и все остальные – ни одного окурка Еременцев не выбросил наружу. Что окурка – даже пепел он ни разу за окошко не стряхнул.

Еременцев громко замурлыкал что-то себе под нос, побарабанил пальцами по рулю. Ожидание становилось все невыносимее, нервы не выдерживали. Он снова потянулся к почти закончившейся пачке с сигаретами, но в этот момент ему показалось, что он слышит далекий звук мотора. Еременцев тут же прекратил мурлыкать и прислушался. Показалось? Или нет? Несколько секунд он колебался, но потом звук стал более громким и четким – со стороны Ключей приближалась машина.

Еременцев выдохнул, спрятал сигареты и зачем-то похлопал себя по левому боку. Шум мотора становился все громче, и вскоре из-за поворота дороги показался вездеход с эмблемой МЧС на борту. Еременцев облегченно вздохнул и на секунду прикрыл глаза. Так, кажется, пока все в порядке…

Подъехав к «уазику» метров на десять, вездеход остановился. Люк открылся, и из него показался мужик в шлемофоне, за ним – второй. Еременцев нахмурился – лиц было не разобрать, но по телосложению ни тот, ни другой были совершенно не похожи на того, кого он здесь ждал. Оба мелкие, плюгавые. В следующую секунду все стало ясно. Из вездехода появился третий человек. Высокий, широкоплечий, черноволосый и без шлемофона, с открытым лицом. Шалва Свеогадзе, больше известный как Горец, спрыгнул с вездехода и широкими шагами пошел к «уазику», в котором сидел Еременцев, жестом приказав двум другим подождать его. Еременцев вылез из машины и шагнул навстречу Горцу.

– Ну? Порядок? – напряженным голосом спросил он, не тратя времени на приветствия.

– Полный порядок, начальник, – широко улыбнулся Горец.

– Забрали «грузняк»?

– А как же! Я обещал – я сделал. Теперь твоя очередь обещания выполнять. Давай лавэ, начальник!

– Не проблема, – голос Еременцева стал спокойным. – Тащи сюда «груз», получишь деньги, как договаривались. Кстати, а кто это с тобой? – Еременцев кивнул на оставшихся около вездехода мужиков в шлемофонах. – Я думал, ты один все сделаешь.

– Одному, начальник, только в сортир ходить хорошо, – снова улыбнулся Горец. – Я бы один и не справился – а с этими пацанами, сам видишь, все как по маслу прошло.

– А кто они?

– Мои старые знакомые. Я ж тут, было дело, срок мотал в зоне под Ягодном. С тех пор кое-какие связи остались. Вот я их и напряг, мы с этими пацанами в одном отряде были. А то откуда, ты думаешь, я эту машинку взял? – Горец кивнул на вездеход. – Да и «Иглу», сам понимаешь, не из Грузии привез. Все они постарались, достали, что нужно.

– А не продадут?

– Какой им смысл? – пожал плечами Горец. – Я ж им не объяснял ничего. Они ни тебя не знают, ни тех, кого сбили…

– Так вертушку сбивали они?

– Ну да. А я их по дороге сюда ждал. Подобрали меня и поехали на встречу с тобой, начальник, за деньгами.

– Про бабки для них разговора не было, – сказал Еременцев.

– Так я и не прошу! С пацанами я, начальник, и сам рассчитаюсь, ты, главное, мне заплати, что обещал.

– Неси «груз», – кивнул Еременцев, засовывая руку в карман куртки и доставая длинный конверт.

Горец развернулся, подошел к вездеходу, скрылся в люке, а через несколько секунд снова вылез наружу. В руке у него был здоровенный чемодан на колесиках. Горец подтащил чемодан к «уазику» и, повинуясь жесту Еременцева, забросил в салон.

– Фу-у! – Горец расправил плечи. – Тяжелый, зараза!

– Это точно «груз»? – спросил Еременцев.

– Точно, – уверенно ответил Горец. – Не сомневайся, начальник – я сто раз видел, как Сван этот угол открывал, видел, что там хранится.

– Ладно… Кстати, а что с уголовной рожей и девкой?

– Пацаны говорят, что и Колыма, и София при падении вертушки того… Разбились.

– Вот и хорошо, – Еременцев удовлетворенно кивнул и протянул Горцу толстый конверт с деньгами. – Вот твои башли. Заработал.

Горец разорвал конверт и принялся пересчитывать купюры, слюнявя пальцы. При этом, как заметил Еременцев, Горец краем глаза следил за ним. Но москвич стоял в расслабленной позе, и через полминуты грузин успокоился.

– Тут даже больше, чем надо, – удивленно сказал он, досчитав деньги и поднимая голову.

– Я знаю, – кивнул Еременцев. – Считай, это тебе премия за хорошую работу.

– Да, начальник, с тобой можно дело иметь… – уважительно протянул Горец. – Я-то слегка менжевался, думал, как бы ты не решил меня списать как опасного свидетеля. Да и деньги сэкономить.

– Зачем? – улыбнулся Еременцев. – Серьезные люди на таких вещах не экономят. Ты хорошо поработал, я тебе хорошо заплатил. К тому же ты мне еще пригодишься, да и пацаны твои тоже. Кстати, позови их сюда, их я тоже премировать хочу.

– Эй, пацаны! – Горец повернулся к вездеходу и махнул рукой. – Идите сюда! – Еременцев заметил, что на этот раз Горец спокойно повернулся к нему спиной.

Оба плюгавых мужика подошли к «уазику».

– Вы хорошо поработали, пацаны, – сказал Еременцев, доставая из кармана еще пачку долларов, потоньше, чем та, которую он отдал Горцу, но тоже весьма внушительную. – Держите! – Он протянул деньги мужикам. – А еще от него получите, – он кивнул на Горца, – я ему тоже на вас дал.

Один из мужиков неуверенно взял деньги, принялся пересчитывать. Второй заглядывал ему через плечо. В глазах их горела жадность – сумма была очень внушительная, таких денег оба чмошника, которых в Магадане к серьезным делам не допускали, до сих пор ни разу не видели.

– Ни хрена себе! Круто! – восторженно присвистнул тот, что пересчитывал баксы.

Успокоенный Горец тоже повернулся к ним, глядя на деньги.

Еременцев отступил на два шага назад. Его правая рука скользнула во внутренний карман куртки и через мгновение снова вынырнула наружу. Но не пустой. В руке Еременцева оказался «стечкин» с длинным наростом глушителя. Горец, краем глаза заметивший резкое движение, вскинул голову, но сделать ничего уже не успел. Последним, что он видел в жизни, был венчик пламени, вспыхнувший вокруг ствола пистолета. Пуля попала Горцу в середину лба и вышла наружу, вышибив кусок затылочной кости.

В следующую секунду одной длинной очередью Еременцев срезал обоих мужиков в шлемофонах – скорострельность пистолета-пулемета была отменной, и шансов у чмошников не было. Все произошло быстро – с момента, когда Еременцев шагнул назад, до момента, когда последний из подстреленных упал на землю, прошло не больше трех секунд. Все выстрелы прозвучали тихо – не громче, чем хлопок пробки от шампанского. Даже если в этот момент по «серпантинке» кто-то проезжал, он бы ничего не услышал.

Опустив пистолет, Еременцев внимательно наблюдал за лежащими в натекающих лужах крови телами. Вроде никто не двигается. Но на всякий случай… Москвич снова поднял ствол и выпустил еще по одной пуле в голову каждого из корешей Горца. Самого грузина добивать уже не требовалось.

– Вот так и поступают серьезные люди, – пробормотал себе под нос Еременцев. – А исполнителей я в случае чего и других найду, этого добра всегда хватает.

Он решительно развернулся, обошел «уазик», вытащил из багажника канистру с бензином и оранжевые резиновые перчатки по локоть. Поставив канистру на землю, он подошел к трупам, хозяйственно прибрал все разбросанные по земле деньги и одного за другим оттащил убитых к вездеходу. Чтобы загрузить всех троих внутрь, Еременцеву пришлось изрядно попотеть, особенно он намучился со здоровенным Горцем. Но минут через пять он все же справился.

После этого он вернулся к «уазику», взял канистру с бензином, подошел с ней к вездеходу и стал щедро его поливать. Выплеснув примерно полканистры, он стал пятиться назад, поливая бензином землю. Так он отошел шагов на тридцать. Получилась ведущая к вездеходу бензиновая дорожка. Закончив с ней, Еременцев снова подошел к вездеходу, прицелился и забросил открытую канистру с оставшимся бензином точно в открытый люк. Снял перчатки, бросил на вездеход. Туда же полетел «стечкин». Еременцев еще несколько секунд спокойно стоял, размышляя. Вроде бы он ничего не забыл. Когда обгорелые трупы найдут, связать их с ним никто не сможет. Вот и отлично. Еременцев вытащил сигареты, закурил. А через минуту, чуть-чуть не докурив сигарету до конца, он бросил окурок на бензиновую дорожку.

Бледное пламя метнулось по земле к вездеходу и мгновенно взлетело над ним жаркими языками. Еременцев спокойно повернулся к нему спиной и сел в «уазик». Через минуту он уже ехал к «серпантинке», изредка поглядывая в зеркальце заднего вида на пляшущие отблески пламени. Впрочем, куда чаще Еременцев посматривал на стоящий на заднем сиденье чемодан с «грузом», число погибших из-за которого только что увеличилось еще на трех человек.

41

Со стороны картина выглядела диковато: заснеженная сопка, покрытая редкими деревьями и зарослями кустарника, спокойное синее небо с плывущими по нему облаками… И все еще дымящийся разбитый вертолет на белом снегу. Рядом с вертолетом на каком-то вытащенном из салона тюке сидел Коля Колыма. Рядом с ним, облокотившись на картонные коробки, полулежала София, обеими руками обхватившая цинковый гроб. И тюки, и коробки Колыма вытащил из вертолета, убедившись, что вездеход уехал и что взрываться вертушка не собирается. Все же сидеть на каком-то барахле было куда лучше, чем на снегу.

Да и Софии лежать было и удобнее, и мягче. Колыма мрачно посмотрел на девушку. Он уже выяснил, что у нее с ногой. Сильный вывих – ничего смертельно опасного, но, судя по тому, как нога распухла, передвигаться в ближайшие дни самостоятельно она не сможет. Колыма удивлялся и тому, что она сумела сама выйти из вертолета и доковылять до кустов. Впрочем, при угрозе жизни человек иногда оказывается способен и не на такие чудеса. Но сама дойти до Ключей девушка не сможет, тут и говорить не о чем.

Выход из положения, конечно, был, и довольно простой. С его помощью София как-то передвигаться все же сможет. До Ключей всего километров шесть. Часов за шесть-семь добраться туда вполне реально. Ну, если и не за шесть-семь, то уж за девять-десять точно. А в Ключах можно будет найти и какую-нибудь машину, и, может быть, даже фельдшера. Именно это Колыма и предложил девушке сразу после того, как выяснил, что у нее с ногой. Но тут оказалось, что все не так просто.

София категорически отказывалась двигаться в путь без гроба с телом покойного дяди. Нет, Колыма прекрасно понимал, что уважение к праху родственника – дело святое. Но всему же есть предел! Ничего в конце концов не сделается запаянному гробу, если он сутки-другие постоит здесь. Звери его не откроют, да и нет здесь сейчас никаких хищников, все, какие были, южнее подались, тут им сейчас совсем жрать нечего. Но на Софию все эти аргументы Колымы не произвели никакого впечатления. Без гроба она никуда не пойдет. Гроб нужно взять с собой. Блатной пробовал объяснить девушке, что одновременно тащить тяжеленный гроб и помогать ей идти он никак не сможет. Но девушка была непреклонна – если гроб остается здесь, то она остается с ним.

Отчаявшись переубедить ее, Колыма замолчал, надеясь, что ему в голову придет что-нибудь дельное. Но никаких хороших идей не было – уж больно ситуация была поганая. А ведь еще неизвестно, что дальше будет. Не ровен час, к месту падения вертолета подъедут менты, пожарные или МЧС… О том, что произошло ЧП, уже могут знать: вертолет исчез с экранов радаров около часа назад! Конечно, возможно, что этого никто не заметил, но рассчитывать на это опасно. Из Магадана уже могли выслать спасателей. А если их застанут здесь… Тогда придется объясняться насчет трупов в вертолете, давать показания и так далее. В общем, время будет потеряно, а этого сейчас себе позволить нельзя. Нужно валить.

– София! – снова обратился Колыма к девушке. – Может быть, все-таки оставим гроб здесь? Я могу его спрятать, снегом забросать, ничего с ним не случится, через пару дней вернемся за ним и заберем.

Девушка молча покачала головой.

– Ну что ж нам, здесь сидеть, пока от голода не загнемся или спасатели за нами не приедут?

– Коля, идите в поселок один, – сказала девушка. – Один вы быстро доберетесь. Может быть, вы там сумеете какой-нибудь транспорт найти. И вернетесь за мной.

– А ты тут, что ли, останешься? С гробом?

– Да.

– Зачем?

Девушка не ответила. Колыма покачал головой. Что ж, если она наотрез отказывается, значит, действительно придется идти одному. Дорога здесь тяжелая, но часа за два-три он доберется. А там видно будет. Может, в Ключах и правда найдется какая-нибудь машина, которую можно будет нанять. Тогда он вернется сюда и заберет девушку вместе с гробом, если уж она с ним расстаться не желает.

– Хорошо. Так и сделаем, – сказал блатной и поднялся с тюка, на котором сидел. Резкое движение отдалось сильной болью в голове. По всему телу разлилась противная слабость, Колыма поморщился. «Самому бы дойти, – подумал он. – Если у меня сотрясение мозга, то веселого мало». Но говорить об этом вслух Колыма не стал.

– Если все будет нормально, то часа через четыре я вернусь на машине, – сказал он. – Жди.

– Хорошо, – кивнула девушка.

– Тебе еще что-нибудь из вертушки принести?

– Не надо.

Колыма развернулся и медленно пошел в сторону поселка. Пройдя шагов сто, блатной обернулся – он все еще надеялся, что девушка передумает и отправится с ним. София лежала там же, где он ее оставил, поднеся к голове правую руку. Колыма присмотрелся и заметил, что в руке у нее маленький сотовый телефон. Колымская область покрыта мобильной связью где-то на треть, а роуминг может быть любым. «Кому это она названивает?» – подумал блатной. В его памяти тут же всплыл момент, когда в Ростове-на-Дону София отошла в сторону и тоже кому-то звонила. Может, она и сейчас пытается связаться с тем же человеком? Да, скорее всего, так. Интересно только, с кем именно?

42

Невысокий мужик в куртке с буквами ТВ на спине и меховой шапке стоял, опершись спиной на микроавтобус с эмблемой одного из магаданских каналов на боку, и неторопливо курил, наблюдая за суетой около ворот пятой зоны. Там беспорядочно мельтешили менты, спецназовцы, вертухаи, какие-то уж совсем непонятные камуфляжники безо всяких опознавательных знаков на форме, но зато в масках и бронежилетах, несколько врачей из трех подъехавших сюда час назад машин «Скорой помощи». Как раз сейчас к зоне подкатила пожарная машина. Оттуда выскочил какой-то мужик и тоже включился в общую суматоху – побежал с деловым видом к воротам, явно собираясь кого-то найти.

Курящий сплюнул на снег и переступил с ноги на ногу. Стоял так он уже довольно долго – его начальник сейчас тоже пытался кого-то найти, с кем-то договориться, взять у кого-то интервью, а он, скромный видеоинженер и по совместительству оператор, скучал – съемки пока категорически запретили, предупредив, что у нарушителей отберут аппаратуру, а самих выставят за оцепление. После этого все без исключения приехавшие к зоне журналисты принялись наперегонки гоняться за всевозможным начальством, пытаясь получить необходимое разрешение. А технический персонал скучал.

Из ворот зоны показался низенький человек в белой куртке. Видеоинженер прищурился. Ага, точно. господин Марзенков, ведущий уголовной хроники, его непосредственный начальник. Бежит сюда. Да быстро-то как! Не иначе есть какие-то новости. Толстяк в белой куртке и правда несся так, словно за ним волки гнались. На круглом лице был написан азарт.

– Гриша, расчехляй аппаратуру! – закричал он, еще даже не добежав до автобуса.

Видеоинженер сделал последнюю затяжку и бросил сигарету на землю.

– Разрешили снимать? – спросил он.

– Разрешили, – тяжело дыша, сказал журналист. – Пока только нам. Нужно скорее начинать, тогда успеем в вечерние новости сюжет вставить.

Видеоинженер полез в кузов автобуса, начал вытаскивать аппаратуру. Журналист помогал ему, не замолкая при этом ни на секунду:

– Внутрь нас пока не пустят. Но надо хоть снять то, что здесь, за забором творится… Ментов, спецвойска, вид на зону снаружи… Еще нужно постараться интервью у кого-нибудь из вертухаев взять. Спросить о причинах бунта. А внутрь потом пройдем, сейчас главное – начать…

– А что там вообще происходит? – спросил видеоинженер.

– Не поймешь… Кажется, штурм пока откладывают. Я слышал, что зэки «БТР» захватили и теперь спецназовцы туда лезть боятся. Там же пулеметы, жертвы будут на десятки считать. Правда, начальник спецназовцев это не подтвердил, но то, что штурм откладывается, это точно.

– Если зэки правда «БТР» захватили, то здесь дело затянется, – задумчиво сказал инженер, расчехляя камеру. – Против этой «коробочки» напролом не попрешься. Кстати, Аркадий Михайлович, смотрите, это, кажется, к нам идут…

К ним и в самом деле решительно шагали два здоровенных мужика в камуфляже и с автоматами.

– Почему аппаратуру достали? – резко спросил один из них, подойдя к журналистам. – Вам же сказали – никаких съемок.

– Но нам разрешили! Начальник лагеря…

– Ничего не знаю, – автоматчик был непреклонен. – Нам приказ не изменяли – никаких съемок не допускать. Спрячьте аппаратуру! Немедленно!

Журналист попытался что-то возмущенно возразить, но видеоинженер перебил его:

– Аркадий Михайлович, у них же тут не один начальник. Сходите еще раз к тому, с кем вы договаривались, и попросите, чтобы он всех остальных известил.

Журналист кивнул.

– Хорошо. Аппаратуру далеко не убирай, я сейчас вернусь, – и он снова побежал к воротам зоны.

– Видите, я ничего не снимаю, – сказал видеоинженер автоматчикам. – Полный порядок. Кстати, скажите, это правда, что зэки «БТР» захватили?

Автоматчики не ответили. Они развернулись и отошли от машины. А видеоинженер вздохнул, снова прислонился к автобусу и вытащил очередную сигарету.

Со стороны поселка послышался шум мотора, а через полминуты на дороге появился грузовик безо всяких эмблем и с обычным номером. Он остановился поодаль от ворот зоны, и внимания на него никто особенного не обратил – раз уж машина прошла за оцепление, значит, она имеет на это право. Из остановившегося грузовика вышел бородатый мужик в сером плаще и шляпе. Видеоинженер посмотрел на него с любопытством. А это, интересно, кто такой? Одет в цивильное, значит, может оказаться солидной шишкой. Хотя, с другой стороны, плащ потрепан, шляпа старая, да и грузовик явно еще Хрущева помнит. Кто же это может быть?

Тем временем бородач осмотрелся и решительно пошел к автобусу, возле которого курил видеоинженер.

– Здорово, – подойдя, бородач протянул ему руку. – Закурить есть?

Видеоинженер, которого мужик слегка заинтересовал, вытащил пачку и молча протянул ему. Бородач вытащил сигарету, прикурил, выпустил в воздух струю синего дыма и спросил:

– Ты с телевидения?

– Ага, – меланхолично ответил видеоинженер. – А ты откуда?

– Неважно. Короче, у меня к тебе есть предложение. Я тебе даю эксклюзивную информацию…

– Погодь, – остановил его видеоинженер. – Я не журналист, я оператор, видеоинженер. Тебе надо с журналистом поговорить.

– А он где?

– С ментами рулить пошел. Нам разрешение делать передачу про бунт дали, но тут куча народу, одного начальника нет, вот и получается путаница. Одни разрешили, а другие нет. Он и пошел разруливать. Скоро вернется.

– Ясно… – бородач окинул взглядом другие машины телевизионщиков. Оператор, угадав его следующий вопрос, сказал:

– Да у всех сейчас так. Все рулят. Подожди лучше здесь, Марзенков мужик пробивной, сейчас вернется.

– Ладно, – согласился бородач. – А что здесь происходит вообще? Штурм будет?

– Один раз менты уже зэков штурмовали вроде, – отозвался оператор. – Но без толку, отступить пришлось. Говорят, зэки «БТР» захватили, но непонятно, то ли это правда, то ли нет. Но вроде как именно из-за этого «БТРа» спецназ на второй штурм пока не идет. Боятся, что жертв много будет, на «БТРе» же пулеметы стоят.

Бородач явно хотел спросить еще о чем-то, но тут оператор заметил показавшегося из-за ворот зоны Марзенкова.

– А вот и мой начальник. С ним и поговори, – он кивнул бородачу на приближающегося журналиста.

– Гриша, готовь все! Порядок, я все уладил, снимаем! – крикнул Марзенков, подбегая.

– Одну секунду, – вежливо, но твердо сказал бородач, шагая навстречу журналисту. – Мне нужно с вами поговорить, давайте ненадолго отойдем в сторону.

– О чем поговорить? Не видите, я занят! Потом, потом, как съемки закончим…

– У меня есть для вас эксклюзивная информация, касающаяся этого бунта, – сказал бородач. Говорил он очень серьезно, и Марзенков, как и любой журналист, мгновенно клюющий на слово «эксклюзив», остановился.

– Ну давайте, только недолго, – в голосе его причудливо смешивались раздражение и любопытство. – Гриша, а ты расчехляй аппаратуру.

Бородач и журналист отошли шагов на двадцать, и видеоинженер, распаковывая камеру и прочую аппаратуру, внимательно наблюдал за ними. Сначала что-то тихо говорил бородач. Потом Марзенков замахал руками и что-то затараторил в ответ. Но бородач перебил его какой-то короткой фразой, из которой до ушей оператора донеслось только одно слово: «сенсация». Казалось, это столь привлекательное для любого журналиста слово только напугало Марзенкова. Он отступил на несколько шагов назад и еще сильнее замахал руками. Его слова оператор услышал почти полностью – журналист сильно повысил голос.

– Да вы что! Да меня за такое с работы под зад сраной метлой! И моментально!

Марзенков сделал еще несколько шагов в сторону автобуса, бородач шагнул за ним и громко сказал:

– Журналистское расследование, коррупция в верхних эшелонах власти. Такой удачи у тебя больше не будет! Никогда не будет! Но если не хочешь, я тебя не заставляю. Вон, журналюг вокруг много, – бородач кивнул на стоявшие невдалеке автобусы других каналов. – Не захочешь ты – найду кого-нибудь посмелее.

На лице Марзенкова отразилась ожесточенная внутренняя борьба, но видеоинженер уже понял, чем она закончится. Он не знал, что именно предложил Марзенкову бородач, но понимал, что предложение очень заманчивое и опасное. А заманчивые предложения любой хороший журналист принимает, несмотря на любую опасность. Марзенков был хорошим журналистом – это видеоинженер знал наверняка. Он спокойно подсоединил к камере последний провод, понимая, что теперь скучать не придется, и настроился на серьезную работу.

43

Над баррикадой показался белый флаг. Намотанную на ножку от стула простыню трепал ветер, так что со стороны флаг выглядел вполне прилично, как в фильмах про войну. Впрочем, неизвестно еще, что использовали в качестве белого флага на настоящих войнах. Не исключено, что такие же простыни. А то и портянки.

Через несколько секунд вслед за флагом из-за края баррикады показалась голова смотрящего. Он громко крикнул:

– Эй! Кто-нибудь! Поговорить надо!

– Ну говори! – отозвался в мегафон один из отвечавших за оцепление офицеров. Пока многочисленные начальники строили планы, вертухаям было поручено следить за тем, чтобы зэки не высовывались.

– Передайте «хозяину» – мы предлагаем обменять «БТР» на спутниковый телефон! Только не обычный мобильник, а именно спутниковый! И чтобы исправный был!

Офицер с мегафоном так удивился, что несколько секунд просто стоял с открытым ртом, не зная, что сказать. А Батя продолжил:

– Давай скорее, пока мы не передумали! Таких цен на технику нет даже в «Росвооружении», так что пусть поторопятся! – После этого голова смотрящего скрылась за баррикадой.

– Мы свяжемся с подполковником Васильевым! – запоздало крикнул в мегафон офицер, но ему никто не ответил. Он опустил мегафон и повернулся к стоящему рядом лейтенанту:

– Все слышал?

– Так точно, товарищ капитан!

– Дуй к Васильеву и сообщи! Быстро!

– Есть! – Лейтенант козырнул и со всех ног бросился к зданию лагерного штаба, в котором сейчас собрались все начальники.

– Куда? – рявкнул лейтенанту спецназовец, заслоняя дверь штаба. – Там совещание!

Казенное, канцелярское слово посреди охваченной бунтом зоны прозвучало совершенно нелепо. Совещание – это кожаные кресла, солидные люди в костюмах, приемная с секретаршей. Ну, или на крайний случай кабинет какого-нибудь начальника, внимательные подчиненные. Но никак не одноэтажное бревенчатое здание, в котором несколько чинов из разных ведомств пытаются решить, что им делать с бунтующими зэками. Разумеется, ни лейтенант, ни спецназовец неуместности слова не почувствовали – не до того им было.

– У меня важное сообщение! Зэки выставили новые условия!

– А у меня приказ никого не пускать.

– Я твоим приказам не подчиняюсь! У меня свое начальство! Кто тебя, урода, сюда поставил? – Лейтенант, которого не пускали в штаб лагеря, в котором он служил уже более двух лет, был взбешен.

Спецназовец не ответил. Он просто недвусмысленно направил ствол автомата на лейтенанта. Тот яростно сплюнул на снег и бросился к одному из окон здания. Он знал, что это окно кабинета Васильева, начальники сейчас наверняка сидят там. Лейтенант сильно постучал по железной решетке, прикрывавшей окно. Через несколько секунд за стеклом появилось удивленное и рассерженное лицо Васильева.

– Товарищ подполковник! Прикажите, чтобы меня пропустили! Важные новости! – крикнул лейтенант.

Видимо, начальник лагеря его расслышал – он кивнул и пропал из окна. А когда лейтенант снова подошел к крыльцу, к спецназовцу как раз вышел его командир.

– Пропустить, – он кивнул на лейтенанта.

Громко топая сапогами, лейтенант пробежал по коридору до кабинета Васильева, распахнул дверь. Внутри находилось человек семь, из которых в лицо он знал только самого Васильева, «кума» и начальника режима. Все остальные были не местные.

– Товарищ подполковник! Зэки предлагают обменять «БТР» на спутниковый телефон! – выпалил лейтенант.

– Это что, шутка такая? – зловеще спросил кто-то из незнакомцев.

– Никак нет! Смотрящий с белым флагом высунулся и сказал. И еще сказал, чтобы вы решали поскорее, они могут передумать.

– Если они серьезно, то надо немедленно соглашаться, – сказал командир спецназа. Он был заинтересован в таком обмене больше всех прочих: если «БТР» удастся быстро вернуть, то захват его зэками можно будет как-нибудь замять, а если не удастся… За потерю машины его никто не похвалит. Но отнимать «БТР» силой было крайне сложно – как раз об этом они сейчас и говорили. И ничего мало-мальски разумного не придумали. Пулеметы есть пулеметы. Не класть же при штурме три десятка спецназовцев!

– Конечно, соглашаться, – поддержал спецназовца начальник режима. – Если мы «БТР» обратно получим, то к ногтю этих уголовников взять можно будет за полчаса.

– Но зачем им спутниковый телефон понадобился? – недоуменно спросил «кум». – Да еще так сильно, что они готовы за него «БТР» отдать?

– Какая разница! – рявкнул спецназовец. – Пользы им от него все равно больше, чем от «БТРа», не будет. Журналистам хотят позвонить, скорее всего. И пусть звонят – что бы они ни наговорили, мы потом сможем все опровергнуть.

– Но… – нерешительно начал «кум».

Васильев перебил его:

– Нужно меняться. – Он повернулся к лейтенанту: – Иди к своему начальнику и скажи: пусть передаст зэкам, что мы согласны. Если они такие дураки и не знают, что ценнее – «БТР» или телефон, то глупо этим не воспользоваться.

В это же самое время в жилой зоне блатные говорили о том же.

– Батя, – громко сказал Степан, – глупо отдавать ментам «БТР»! Так они к нам сунуться боятся. И правильно – мы их из пулеметов в фарш покрошим. А если отдадим, то они опять на штурм пойдут, и второй раз нам уже так не повезет, дважды в одну и ту же ловушку они не попадутся.

Степану было очень обидно, что захваченный благодаря его идее «БТР» смотрящий готов отдать так просто.

– Правильно Степан говорит, – поддержал его Чиж. – А самое главное – на фиг нам телефон? Зачем он тебе, пахан, так сильно нужен? Журналисты и так здесь, продержаться только надо, пока они скандал раздуют! А чтобы продержаться, нам «БТР» нужен! Без него нас задавят!

– Пацаны… – холодно и спокойно ответил Батя. – Я вас никогда не подводил и не подставлял. И сейчас знаю, что делаю, верьте мне. Так что не мешайте. Или выбирайте себе другого смотрящего.

Никто из пацанов не возразил. Все же авторитет Бати был непререкаем. Он уже столько раз умудрялся вырулить из самых трудных и опасных ситуаций, что верить ему стало привычкой.

– Чиж, ты проследишь, чтобы обмен прошел без косяков, – скомандовал Батя после недолгой паузы. – Степан, поможешь ему. Когда телефон получите, сразу тащите ко мне. Да проверьте как следует, чтобы он работал, чтобы батареи были не подсажены.

– Батя! – раздался громкий крик снаружи. – Менты согласны!

– Идите, пацаны, – сказал смотрящий. А когда все его приближенные вышли из жилки, опустил голову на грудь и прикрыл глаза. Никто, кроме самого смотрящего, не знал, как ему сейчас трудно держаться.

Обмен «БТРа» на телефон произошел без косяков. Ментам обманывать было невыгодно – они и так были в выигрыше, а растерянным блатным смотрящий просто не отдавал приказа попытаться кинуть ментов. Через десять минут в жилую зону снова вошли Степан, Чиж и несколько других пацанов. Степан подошел к Бате и протянул ему телефон:

– Держи, пахан. Работает, сам проверял. А «БТР» у ментов.

Смотрящий кивнул и, движением руки приказав пацанам оставаться на месте, прошел в дальний конец барака. Поднял трубку к уху, набрал какой-то номер…

Через пару минут, закончив разговор, Батя вернулся к пацанам и сказал:

– Пойдемте к баррикаде. Мне нужно с «хозяином» побазарить.

У баррикады Батя снова взял белый флаг и полез наверх.

– Эй! Позовите «хозяина», скажите, Батя с ним один на один поговорить хочет! – крикнул смотрящий.

– Я здесь, – раздался через пару секунд усиленный мегафоном голос Васильева. – Чего надо?

– Я ж сказал: поговорить! – надсаживаясь, ответил Батя. – Я обещаю: крови больше не будет! Давай поговорим! Если согласен – скажи!

Васильев ответил не сразу. Он совершенно не хотел разговаривать со смотрящим, ему казалось, что Батя с помощью всех этих переговоров просто тянет время. Васильев считал, что надо скорее начинать штурм. Но где-то глубоко внутри его все же грыз червячок сомнения. Зачем Батя отдал «БТР» за телефон? Ведь смотрящий далеко не дурак, значит, у него была какая-то своя цель. Кому он собирался звонить? Зачем? Неужели правда журналистам? Или кому-то другому? И зачем он сейчас с ним один на один говорить захотел? Скорее всего, и правда время тянет. А если нет? Что, если он действительно хочет что-то важное сообщить?

Васильев тяжело вздохнул и поднес мегафон ко рту. Он решил согласиться. На всякий случай. Если он почувствует, что смотрящий только тянет время, то в любой момент сможет закончить разговор. Но когда Васильев уже открыл рот, сзади послышался оклик:

– Товарищ подполковник!

Начальник лагеря обернулся и увидел пробирающегося к нему через толпу вертухаев офицера, отвечавшего за главные ворота.

– Что такое? – спросил Васильев.

– Товарищ Еременцев приехал! Хочет вас видеть! Вы говорили, что если он приедет, то немедленно сообщить…

Губы Васильева расплылись в улыбке, больше похожей на звериный оскал. Так могла бы улыбаться лисица, после долгих трудов сумевшая таки пробраться ночью в курятник. Еременцев приехал! Значит, «грузняк» получен, иначе москвич поехал бы не сюда, а в Магадан, рулить с областным ГУИНом. А раз «грузняк» теперь у них, то у них и все козыри! Теперь им все спишется!

Он повернулся к баррикаде и громко крикнул в мегафон:

– Обождешь! Я когда-то тебе предлагал беседовать! Ты отказался! Рамсы хотел краями развести? Вот и посмотрим, к кому края будут ближе!

– Посмотрим, к кому края будут ближе! – отозвался из-за баррикады Батя. Голос его звучал зловеще, но радостный Васильев если и заметил это, то не обратил никакого внимания. Он развернулся и быстро зашагал к штабу.

44

Колыма с трудом брел по неровной, бугристой дороге. Оказалось, что он несколько переоценил свои силы и, наоборот, недооценил силу удара, пришедшегося ему по голове во время падения вертолета. Идти было трудно – Колыму мутило, шатало, от каждого шага в голове вспыхивала сильная боль. Но блатной упрямо продвигался вперед. В конце концов, с ним бывало и похуже, но все равно выкарабкивался. Выкарабкается и сейчас. Тем более что вдалеке уже видны столбы дыма, поднимающиеся над Ключами. Значит, идти осталось совсем недалеко.

Дорога сворачивала, огибая невысокую сопку, и Колыма решил, завернув за поворот, немного отдохнуть – чтобы, появившись в поселке, быть в форме. Места здесь специфические – на территорию, легко вместившую бы в себя пару каких-нибудь Португалий, приходится два участковых, да и то оба пьют, не просыхая. Так что с соблюдением законов здесь не очень, и постоять за себя надо уметь самому. А еще лучше не производить впечатления легкой добычи.

Но за поворотом Колыму ждал сюрприз. У обочины дороги стоял огромный «Магирус», в моторе которого ожесточенно копался какой-то здоровенный мужик. Колыма на секунду остановился, прикидывая, как лучше поступить. Мужик, кажется, один, так что договориться с ним даже лучше, чем идти до поселка. Уж с одним-то он в случае чего как-нибудь сладит. Но, с другой стороны, у него машина явно не в порядке. «А, ладно, – подумал Колыма. – Не прятаться же, все равно мимо идти. Поздороваемся, а там видно будет…»

Блатной зашагал вперед, напружинившись и приготовившись в случае необходимости мгновенно выхватить и метнуть финку. Метать нож Колыма умел хорошо, а на дистанции меньше десяти метров, пожалуй, даже предпочел бы перо пистолету. Подойдя к «Магирусу» метров на пятнадцать, Колыма негромко свистнул, чтобы предупредить копающегося в моторе мужика о своем появлении. Реакция у того оказалась отменной. Он мгновенно развернулся, а в руке у него непонятно откуда оказалась монтировка. Видимо, насчет здешних нравов он тоже был в курсе. Но, увидев Колыму, он тут же опустил свое импровизированное оружие и удивленно приоткрыл рот:

– Колян! Ты, что ли?

– Нептун! Ты здесь откуда? – с неменьшим удивлением воскликнул Колыма. Он знал этого пацана. Друзьями они не были, но когда-то вместе тянули срок на одной из колымских зон. Таких знакомых у Колымы была половина области. Магаданский край – довольно специфическое место, уголовное прошлое здесь имеет чуть ли не четверть населения.

– Я в Ключи ехал, да вот, видишь, машина встала, – первым отозвался пацан, которого Колыма назвал Нептуном. Это погоняло он получил за то, что до первой ходки некоторое время работал в магаданском порту водолазом. – А ты откуда? И что с тобой? У тебя на башке кровь, ты в курсах? Ты случаем не с той вертушки, которая только что грохнулась?

– С нее, – коротко кивнул Колыма. – В Ключи топал, хотел машину какую раздобыть, там, у вертолета, еще один человек остался. Слышь, Нептун, а ты мне не поможешь? Подбрось, куда надо, за лавэ дело не станет!

– Брось, Колян, какие лавэ! Я б тебе и так помог, но видишь, машина встала. Никак починить не могу! Хрен знает, сколько еще провожусь, я ж водилой работать совсем недавно начал, в этом агрегате разбираться еще толком не научился.

– Может, я чем помогу? – предложил Колыма. – Пусти, посмотрю.

За свою жизнь Колыма научился многим полезным вещам. В том числе и кое-как разбираться в двигателях. Он понимал, что когда-нибудь эти знания могут пригодиться. И вот такой момент настал. Колыма хоть и не сразу, но сообразил, что случилось с грузовиком.

– У тебя, похоже, движок пересосал, – сказал он. – Ты останавливался, прежде чем он у тебя сломался?

– Останавливался. Отлить вышел, а обратно вернулся – не заводится.

– Точно пересосал. Попробуй газ выжать до упора и крутить ключ, может, заведется.

Нептун влез в кабину и последовал совету Колымы. Через несколько секунд мотор заработал.

– Спасибо, Колян! – громко крикнул водила, высовываясь из кабины. – Садись сюда, говори, куда тебе надо, доедем!

Колыма не стал выпендриваться и принял приглашение.

– Куда тебе? – спросил Нептун, когда Колыма захлопнул за собой дверцу.

– Во-он, видишь, та сопка? – Колыма показал направление. – Туда надо.

Грузовик тронулся с места, развернулся и покатил в нужном направлении.

– А что с вертушкой-то случилось? – спросил Нептун.

– Хрен ее знает, – отозвался Колыма. – Это ж не грузовик, я в таких делах не секу.

– А как же ты жив остался?

– Высота небольшая была, повезло. Только башкой приложился, кажется, сотряс получил.

– Это фигня, вот у меня раз был сотряс, – начал водила очередную историю из своей жизни, но Колыма перебил его:

– Нептун, постарайся побыстрее. Там баба одна осталась, у нее нога вывихнута, надо ее скорее забрать.

– Какой разговор! – ответил Нептун и сильнее притопил педаль газа.

Грузовик на полной скорости мчался к месту падения «Ми-24».

45

– Здесь меня ждите, – приказал Васильев «куму» и прочим своим сопровождающим. Повинуясь приказу начальника лагеря, они остановились и с недоумением смотрели, как Васильев почти бежит навстречу въезжающему в зону «уазику». Своему собственному, кстати сказать. На полпути Васильев немного сдержал себя и пошел медленнее, с достоинством. «Уазик» притормозил. Через лобовое стекло был виден Еременцев. Васильев облегченно вздохнул. Он до этого самого момента сильно опасался, что Еременцев не справится. Но, видимо, толстяк оказался куда проворнее, чем можно было бы предположить по его внешнему виду. Впрочем, кто знает, что у него в прошлом, мало ли откуда он пришел в Минюст? Васильев распахнул дверцу и забрался в салон.

– Здравствуй, Алексей Иванович, – встретил его широкой улыбкой Еременцев. – А ты уже небось думал, что я и не приеду?

– Была такая мысль, – признался Васильев. – Что ты «груз» зажилить решишь, я не думал, но боялся, как бы этот грузин сам тебя не мочканул. Зря ты все-таки один ездил.

– Ну, как видишь, не зря. И грузин меня не мочканул, и его подельнички, хотя их-то увидеть я и не ожидал. А главное – «груз» я забрал!

– Где он? – нетерпеливо спросил Васильев. – Это, что ли? – он кивнул на стоящий на полу в салоне чемодан на колесиках.

– Он самый, – кивнул Еременцев. – Так что можешь уже думать, какой орден тебе больше нравится и в каком московском магазине ты будешь новые звездочки на погоны покупать.

Васильев только головой покачал. Открывающиеся перспективы ослепляли – он уже успел и со своим нынешним местом распрощаться, надеялся только под суд не попасть, а тут все, о чем они с Еременцевым договаривались, становится реальностью!

– У тебя как, монтировка есть какая-нибудь? – деловито спросил Еременцев. – А то на этом ящике замки крепкие, я открыть пробовал – не поддаются. Ломать придется.

– А? Что? – Васильев не сразу среагировал на вопрос, он уже успел слишком далеко уйти в своих мечтах, чтобы легко вернуться к прозе жизни.

– Монтировка у тебя есть в машине? Если есть – доставай. Сейчас мы на наш «груз» хоть посмотрим.

Васильев кивнул, наклонился и вытащил из-под какой-то промасленной тряпки, лежавшей у стены, монтировку.

– Вот, держи, – он протянул инструмент Еременцеву.

Тот взял ломик, ловко поддел крышку чемодана и надавил.

Что-то хрустнуло, но крышка не поддалась, зато сам чемодан поехал по полу.

– Придержи-ка его! – скомандовал Еременцев.

Васильев послушно присел и крепко взял чемодан за углы. Москвич снова поддел крышку ломом, и она с хрустом откинулась. Чуть не стукнувшись лбами, Еременцев и Васильев подались вперед, заглядывая в чемодан.

И застыли, как каменные статуи, словно их мгновенно парализовало.

– Что это за дерьмо? – тихим, севшим голосом спросил Еременцев.

– Ты меня спрашиваешь?! – В голосе Васильева послышались истерические нотки. – Кто эту хрень сюда приволок? Я, что ли?

На дне чемодана лежали силикатные кирпичи. Штук двадцать – ровно столько, сколько необходимо для того, чтобы чемодан по весу казался наполненным под самую крышку.

– Это и есть твой бесценный «груз»?! – еще истеричнее, с надрывом в голосе спросил Васильев. – Тот самый, из-за которого я весь лагерь на уши поставил? За который полковника получить должен был и место в Москве? Это, да?! Может, они золотые внутри, эти кирпичи? Ну, что молчишь, придурок?

– Не ори, урод! – рявкнул Еременцев. – В рыло дам!

Еременцев схватил чемодан за края, перевернул его. Кирпичи со стуком высыпались на пол машины. Больше в чемодане ничего не было. Еременцева охватила дикая злость, бешенство. Глаза налились кровью, кулаки сами собой сжались, ему мучительно хотелось выплеснуть на кого-нибудь свой гнев. Он поднял голову.

Увидев лицо Еременцева, Васильев отступил, лихорадочно зашарил по дверце, нащупывая ручку.

– Эй! Ты что? Смотри, если мне что сделаешь, сядешь, тут свидетелей до фига.

Этот заполошный крик немного отрезвил Еременцева.

– Успокойся, недоумок, – рыкнул он. – Успокойся и подумай, что нам теперь делать.

Увидев, что прямая опасность исчезла, Васильев тоже чуть успокоился и снова обрел способность соображать.

– Ясно, что делать, – сказал он. – Нужно договариваться с Батей. Он мне как раз предложил с ним с глазу на глаз встретиться, когда ты приехал, – лицо Васильева искривила горькая усмешка – он вспомнил, как обрадовался тогда этой новости. Но теперь все было кончено – Васильев ясно понимал, что проиграл и нужно спасать все, что еще можно.

Он распахнул дверцу «уазика», выскочил наружу и побежал к линии оцепления вокруг бунтующих зэков.

– Что-то наш начальник совсем сдурел, – сказал «кум« стоявшему рядом с ним капитану охраны, глядя, как Васильев пересекает плац. – То в одну сторону бежит, то в другую. И совершенно неясно, зачем. Интересно, у него с головой все в порядке? В самом прямом смысле, в медицинском?

Капитан пожал плечами. Этот вопрос последние сутки интересовал и его. Когда в действиях человека нет никакой логики, то это наводит на определенные мысли. Окончательно убедился в том, что Васильев не в порядке, капитан минут пять назад, когда Васильев отказался от переговоров с Батей. Ведь это азы – если переговоры предлагают, на них надо соглашаться. И Васильев эти азы прекрасно знает, чай, не первый год начальником зоны работает. Может, у него и правда крыша поехала? Или в его поступках есть какой-то другой смысл, которого они все не понимают?

– Узнаем, – негромко сказал капитан. – И думаю, уже скоро. Я, кстати сказать, вышестоящему начальству уже написал рапорт о происходящем.

– Я тоже, – ответил «кум».

И они с полным пониманием переглянулись.

46

Кабина «Магируса» легко вмещала трех человек, даже с учетом того, что одному из этих троих приходилось тщательно оберегать вывихнутую ногу. Нептун сидел за рулем, справа от него разместилась София. И с края, у дверцы – Коля Колыма. Гроб с телом Свана уже был погружен в кузов, можно было отправляться.

– Куда едем? – спросил Нептун у Колымы.

Блатной на секунду задумался, но прежде чем он успел заговорить, София решительно сказала:

– Нужно ехать к пятой зоне. Ну, где Батя сидит, где бунт.

Водила от удивления приоткрыл рот. Он никак не ожидал, что какая-то баба попытается командовать, да еще так нагло. Но, с другой стороны, тем более он не ожидал, что она знает Батю и ей известно про бунт на зоне. Коля Колыма удивился чуть меньше, но и он не понимал – откуда София все знает? Откуда она знает номер зоны, где сидит Батя? Он ей этого не говорил.

– Я не тебя спрашиваю, – придя в себя, огрызнулся Нептун. – Колян, куда едем?

– Делай, как она сказала, – спокойно проговорил Колыма. Он еще не совсем понимал, что происходит, но детали головоломки уже начали складываться, и он чувствовал, что София знает, что делает.

Водила удивленно покачал головой, но спорить не стал. Он утопил педаль газа, и «Магирус» плавно тронулся с места.

«Что же ей на зоне надо? – думал Колыма, рассеянно глядя за окно. – И зачем она так настаивала, чтобы мы гроб с собой взяли? Не на зоновском же „участке номер пять“ она дядю хоронить собралась!» Колыма уже совсем собрался прямо спросить об этом Софию, но, повернувшись к девушке, обнаружил, что она сидит с закрытыми глазами и дремлет. Будить ее он не захотел и решил отложить вопросы на потом.

– Зачем мы в зону-то едем, Колян? – спросил водила, тоже покосившись на дремлющую девушку. – И что это за баба?

– Дочь… То есть не дочь, а племянница одного хорошего человека, – отозвался Колыма.

– А почему она командует? А ты слушаешься?

– Сам до конца не понимаю, Нептун, – честно ответил Колыма. – Но чувствую – так надо.

– Ну, если так, то ладно, – с сомнением в голосе протянул водила. – Я почему спросил – нас же к зоне все равно сейчас не пустят, там ментовское оцепление наверняка.

– С оцеплением мы что-нибудь придумаем, – спокойно сказал Колыма. В том, что с этим проблем не возникнет, блатной был совершенно уверен – денег у него с собой было достаточно, чтобы пол-оцепления подкупить.

– Ну, смотри… Может, и придумаешь, – с еще большим сомнением пожал плечами Нептун. – Слушай, Коля, а что это за гроб? Ну, который мы в кузов погрузили?

– Это тело того самого хорошего человека, дяди этой девушки, – сказал Колыма. – Он хотел, чтобы его у нас похоронили, на блатной аллейке, вот она его последнюю волю и выполняет.

– Ясно, – с легкой гордостью за родную область кивнул Нептун. – Кстати, Колян, я ж тебе еще не рассказывал! Знаешь, кого я сегодня подвозил?

– Кого? – без особого интереса спросил Колыма.

Нептун наклонился к его уху и что-то тихо прошептал.

– Что?! – Колыма широко раскрыл глаза, брови его поехали вверх. – Дури, что ли, накурился, крыша съехала?

– Жопой клянусь! Я его сам сперва не признал: борода, очки, вывеска шарфом замотана, а потом он шарф опустил, я и врубился.

– Ошибся ты, Нептун, – уже спокойнее сказал Колыма. – Никак этого быть не могло.

– Точно тебе говорю. Не мог я ошибиться.

Колыма недоверчиво покачал головой, но больше возражать не стал.

Через пару минут Колыма услышал быстро приближающийся гул. Прислушавшись, блатной убедился – летит вертолет.

– Слышишь? – спросил Колыму водила. – Вертушка какая-то чешет. Не за вами?

– Может, и за нами, – отозвался Колыма. – Хорошо, что ты мне попался, а то спасатели бы нагрянули, я бы с ними еще неделю объяснялся и показания давал.

– Точно, туда летит, – через пару секунд сказал водила. – Интересно…

– Погодь-ка… – напряженным голосом перебил его Колыма. – Нептун, слушай, а это еще что? – Колыма кивнул на дорогу впереди. По ней навстречу им ехали два вездехода. До них было еще далеко, но Колыма, помня о тех, кто приезжал на эмчеэсовском вездеходе к подбитому вертолету, был уверен, что лучше дернуться заранее, тогда есть шанс снова где-нибудь в кустах укрыться.

– Спасатели, – равнодушно сказал Нептун.

«Может, на вездеходах и правда спасатели, – подумал Колыма. – А может, и нет». Блатной толкнул Софию и, едва девушка открыла глаза, быстро проговорил:

– Впереди вездеходы. Может, и не за нами, но будь готова.

София молча кивнула. Прежде чем Нептун начал задавать вопросы, Колыма продолжил:

– Нептун, если они нас тормознут, не останавливайся. Вали через обочину и врубай полную скорость.

– Зачем?

– Так нужно. Поверь мне. Сам знаешь, я зря не болтаю.

– Так если по целине уходить, машину угробим!

– Плевать! Куда надо дотянем, а там я тебе за нее как за новую заплачу!

Тем временем расстояние до вездеходов сократилось вдвое. Машины были как две капли воды похожи на ту, в которой уехали сбившие вертолет мужики, но Колыма понимал, что это может оказаться совпадением – в конце концов, все вездеходы одинаковой марки и выглядят одинаково. Тем более сейчас здесь спасателям есть что делать, и вездеходов два.

– Оп! Смотри-ка, Колян! – Голос Нептуна был веселым. – Это ж из Ключей люди!

Со стороны, противоположной той, с которой ехали вездеходы, на дорогу вывернул древний обшарпанный грузовик и помчался навстречу.

– Точно! Я и машину узнаю. Она в Ключах одна! Грабить твою вертушку поехали, не иначе!

«Магирус» и грузовик из Ключей разминулись так быстро, что Колыма ничего не сумел толком рассмотреть. Заметил только разномастную толпу с азартными лицами в кузове да болтающуюся на честном слове дверцу кабины водителя. А еще через несколько секунд «Магирус» благополучно разминулся с вездеходами, и Колыма наконец-то вздохнул свободно. Расслабилась и София.

Тем временем водила продолжал веселиться:

– Ну, люди! Ну, молодцы! Как успели-то? Вертолет ведь совсем недавно упал, а у их машины постоянно что-нибудь сломано! Халяву почувствовали!

– Они что, едут к вертолету? – неожиданно спросила София.

– А куда же еще? Не иначе надеются, что там золото везли.

– А почему же они не затормозили, когда вездеходы увидели? Они же их остановят!

– Э, девушка, вы наших мест не знаете. Они, пока спасатели их остановят, много наворотить успеют. А было бы в вашей вертушке и правда золото, так никакие спасатели им бы не помешали. У нас тут в восемьдесят девятом случай был: на подлете к Магадану разбился вертолет какой-то. Геологи там летели. И кто-то пустил слух, что там приисковое золото перевозили. Ну, народ из окрестных поселков быстро сообразил, что к чему, там же все люди тертые, больше, чем у половины, ходки, да не по одной. Короче, нашли грузовики, поехали к вертолету. Золота не обнаружили, но когда менты подъехали, то больше суток с пацанами справиться не могли. Те из охотничьих ружей отстреливались, да так, что пришлось спецназ внутренних войск вызывать. И это когда было – при Союзе еще, тогда порядок был крепче. А сейчас что им спасатели! Золота там нет, но они хоть одежду какую найдут. Или еще что полезное. Если б им никто не помешал, они бы за неделю весь вертолет по винтику разобрали.

Водила рассказывал что-то дальше, но ни София, ни Колыма больше его не слушали. Напряжение, державшее их несколько последних часов, ослабло, и они позволили себе немного отдохнуть.

– Слышь, Нептун, – сказал Колыма, на полуслове прерывая какую-то очередную историю. – Когда до зоны-то доедем?

– Часа через полтора.

– Я вздремну малость, разбудишь, как приедем.

– Лады, – отозвался немного обиженный Нептун, но этого Колыма уже не услышал. Не успев закрыть глаза, он провалился в глубокий сон без сновидений.

47

Батя быстро набирал длинный номер на спутниковом телефоне, полученном в обмен на «БТР». Вокруг него в сушилке барака, превращенного бунтующими зэками во что-то типа штаба восстания, стояло несколько блатных.

– Батя, «хозяин» эту трубку наверняка слушает, – предупредил смотрящего Чиж.

Батя коротко хмыкнул:

– Ты что, Чиж, думаешь, я совсем старый стал? Из ума выжил, самых простых вещей не понимаю?

– Да нет…

– А раз нет, что ж ты мне тогда советы даешь, как салаге? Пусть «хозяин» хоть обслушается, толку ему с того не будет.

Смотрящий нажал кнопку вызова и поднес телефон к уху.

– Здравствуй, это я. Узнал? Вот и хорошо… Ты уже здесь? А… Понимаю, нетелефонное. В общем, все в силе.

Не успел смотрящий отключить телефон, как он запищал. Пожав плечами, Батя поднес трубку к уху:

– Да, слушаю.

– Батя, это я, подполковник Васильев, – раздался в трубке голос начальника лагеря. «Хозяин» очень старался, чтобы его голос звучал спокойно и уверенно, но удавалось ему это плохо. В конце предложения голос сорвался, и впечатление сказанные им слова произвели жалкое.

– Чего тебе, гражданин начальник, надо? – с издевкой спросил смотрящий. Ему для того, чтобы говорить спокойно, не приходилось прилагать ни малейших усилий.

– Ты хотел со мной поговорить? Давай договоримся где, я согласен, – теперь в интонациях Васильева не чувствовалось и следа былого превосходства. Батя жестко усмехнулся – ему вспомнилось, с какой физиономией «хозяин» смотрел на то, как «суки» перед строем «законтачивали» Казака. Что ж, теперь пришла пора платить, гражданин начальник.

– Мне что-то расхотелось, – спокойно ответил смотрящий.

– Ты мне обещал, что крови не будет, – голос начальника лагеря снова дрогнул.

– Надо же, ты запомнил? – с деланым удивлением сказал Батя. – Ну что ж, я от своих слов не отказываюсь. Сегодня наши пацаны выйдут за зону. С поднятыми руками. Надеюсь, у тебя хватит ума не применять спецсредства и не прессовать людей? Журналисты вокруг, все видят, им ты рты не заткнешь.

– Вы сдадитесь? – не веря в то, что не ослышался, переспросил Васильев.

– Сдадимся, сдадимся, – с усмешкой отозвался смотрящий. – Вот только радости тебе с того мало будет, уж поверь старику.

Договорив, Батя отключил телефон и повернулся к выжидательно смотрящим на него пацанам:

– А теперь, братва, я вам все объясню. И скажу, что мы будем делать…

48

«Магирус» притормозил и, проехав по инерции еще несколько метров, остановился.

– Помогите мне выйти, Коля, – попросила София Колыму.

– Сиди лучше здесь, – ответил блатной. – У тебя же нога вывихнута, лучше ее зря не тревожить.

– Мне нужно выйти, – повторила девушка. – Действительно нужно, Коля.

Колыма выпрыгнул из машины и протянул девушке руки. Та подвинулась на сиденье, оперлась о них и осторожно спустилась вниз.

– Ну вот и вышла, – сказал блатной, поддерживая девушку под руку. – И что теперь?

Этот вопрос был не праздным – Коля Колыма и в самом деле не знал, ни зачем они сюда приехали, ни что будут делать дальше. Но был уверен: София знает, что делает. Девушка тем временем внимательно оглядывала пространство перед воротами зоны, стоявшие тут и там машины, суетившихся людей. Вдруг она радостно вскрикнула:

– Смотрите, Коля! Едет!

Колыма посмотрел в указанную Софией сторону. Один из микроавтобусов тележурналистов и правда тронулся с места и покатил к ним. Но что в этом такого хорошего? Вряд ли сейчас журналисты им так уж сильно помогут.

– Пойдемте! – София решительно двинулась навстречу автобусу, и Колыме пришлось идти с ней, чтобы девушка не упала. Кроме тех, кто приближался в автобусе, на них, кажется, никто не обратил внимания.

Автобус остановился в нескольких шагах от блатного и Софии. Его дверца открылась, и первым оттуда выпрыгнул невысокий мужичок с круглым румяным лицом. А за ним второй. В сером плаще, шляпе, очках и с бородой. Колыме показалось, что кого-то этот человек ему сильно напоминает, но додумать эту мысль до конца не успел.

– Дядя! – София со всех сил рванулась вперед, к незнакомцу в плаще. Круглолицый толстяк деликатно отстал на несколько шагов и отвернулся, а бородач шагнул навстречу девушке и обнял ее – если бы не это, София, наверное, упала бы. Вывихнутая нога все еще не слушалась ее.

– Софико! – гортанно воскликнул бородач.

Колыма остолбенел. Он ничего не понимал и, видимо, это отразилось на его лице. Бородач, продолжая одной рукой обнимать девушку, второй рванул себя за бороду. Борода осталась в руке, а спустя мгновение полетела в сторону. Туда же отлетели очки и шляпа, и Колыма наконец-то понял, кто перед ним, хотя и никогда не видел этого человека. Только на фотографии.

– Сван? – нерешительно сказал Колыма, чувствуя, как его нижняя челюсть неудержимо движется вниз и ложится на грудь. – Ты?! Но ты же… Но тебя же… Тебя же взорвали!

Пожилой грузин широко улыбнулся:

– Как видишь, не совсем взорвали, Коля. Трудно меня убить, но иногда бывает выгодно, чтобы все думали, будто кому-то это удалось.

– Но как же… – Колыма все еще не мог прийти в себя от удивления. – Как же взрыв? Твоя машина? Пятнадцать килограммов органики же осталось! Как ты выжил?

– Не было меня в машине, Коля, когда она взорвалась, – усмехнулся Сван. – Выпрыгнул я. Хоть и нелегко мне, старику, стало такие трюки проделывать, но справился.

– Как же ты успел? – Колыма чувствовал, что спрашивает не про то, но он еще не успел сориентироваться, на языке было то, что на уме.

– Конечно, успел, – спокойно ответил грузин, гладя по голове Софию. – Ведь я сам ту катастрофу и устроил.

– Зачем?

– Иногда бывает очень выгодно, чтобы все думали, будто ты мертв. От мертвеца не ждут никаких неожиданных ходов, никаких неприятностей. Мертвые не кусаются, хе-хе, – смех Свана был старческим, хрипловатым.

– Так, значит, тебе София и звонила? – догадался Колыма. – Там, в Ростове, и тут?

– Конечно, мне. И приказал ей не лететь в Москву тоже я.

– Но почему? Полетели мы через Якутск, и вот что получилось…

– Но добрались же? А если бы вы в Москву полетели, то было бы хуже. Вас там прямо на аэродроме спецназ ждал. Сатурновцы. Я их своими глазами видел.

– Но как же… Горец говорил…

Лицо Свана стало жестким.

– А про него ты мне, Коля, не напоминай! – Сван резко сказал несколько слов по-грузински, и это явно были не те слова, что украшают грузинский язык.

– А что с ним такое? – недоуменно спросил Колыма.

Сван горько усмехнулся:

– Ничего необычного, как ни печально. Время сейчас такое – сучатся люди один за другим. Я давно подозревал, что он на сторону смотрит, но не думал, что дело так далеко зашло. Он же вас предал, Коля. Никакая братва вас в Москве не ждала, только спецназовцы. Их хозяевам он вас сдал. И хорошо, что всего он не знал, я заранее предупредил Софико, чтобы она ему не доверяла.

Колыма ничего не ответил. В его памяти один за другим всплывали разные связанные с Горцем моменты. Вот он странно ведет себя при оглашении завещания Свана, вот спорит с Софией, пытается отговорить ее бесплатно отдавать «грузняк»… Вот, значит, чем все это объяснялось!

– Вертолет тоже, скорее всего, он сбил, – сказал Сван. – Больше некому, да и не зря он с вами не полетел.

Колыма кивнул. Он вспомнил, как говорил при Горце о том, что второй раз на дозаправку летящий в Магадан вертолет сядет в Ключах. Все сходится!

– Значит, он добился своего… – медленно сказал Колыма. – Значит, «грузняк» теперь у него…

– А вот тут ты ошибся, Коля! Не у него! – снова широко улыбнулся Сван.

– Как так? Если вертолет он подбил, то и «грузняк» он забрал. Ведь те же люди чемодан унесли!

– Не было никакого «грузняка» в чемодане, Коля, – сказала София, повернувшись лицом к блатному. – Там десятка два кирпичей лежало, и все.

– А «груз»?! Что же, мы так его из Грузии и не привезли? Но Батя…

– Не торопись, Коля, – Сван усмехнулся. – На месте «груз», как раз там, куда его Батя доставить и хотел.

– Но… – начал Колыма, и тут его осенило. Он вспомнил всю дорогу, вспомнил, что было крепче всего закреплено в вертолете, с чем не могла расстаться София…

– Гроб твой?! – уже понимая, что угадал, спросил Колыма.

– Правильно, батоно Коля! – снова улыбнулся Сван. – Мой гроб. Интерес всех заинтересованных лиц был сфокусирован на чемодане, а про гроб бедного Свана все забыли. Кому он нужен, кроме его племянницы? Так что теперь «груз» на месте и сейчас сделает то, ради чего вы его сюда и везли. Эй! – Сван махнул рукой ожидающему в сторонке круглолицему мужику. – Пойдем с нами.

По дороге к машине в голове Колымы окончательно прояснилось, и он наконец-то все понял. Видимо, Сван заранее предвидел, что за «грузняком» начнется охота, и решил, что переправлять его через полконтинента открыто нельзя. Для этого и отвлек внимание всех охотников на пустой чемодан. Хитро, ничего не скажешь!

– Где он тут у вас, прах бедного Вахтанга Киприани? – весело спросил Сван, забираясь в кузов грузовика. – Ага, вот он! – Грузин подошел к цинковому гробу и присел рядом с ним на корточки. – Ну-ка, Коля, дай мне ломик какой-нибудь! Свой гроб я вскрою сам!

Колыма взял из угла ломик и протянул Свану. Но прежде чем грузин успел начать вскрывать гроб, из-за спины у Колымы раздался негромкий голос толстого журналиста, вслед за остальными взобравшегося в кузов «Магируса».

– Послушайте, может быть, вы все же объясните мне, что происходит? – Он обращался к Свану. – Вы обещали мне сенсацию, компромат на крупных чиновников, а то, что я до сих пор видел, напоминает скорее плохой спектакль! Объясните, что вы собираетесь делать! И зачем?

– Объясняю, – охотно повернулся к журналисту грузин. – Раз уж ты не отказался от этого дела, то имеешь право знать, откуда взялось то, что ты сейчас получишь. В этом ящике, – Сван легонько пнул цинковый бок гроба, – тот самый компромат. Почему его сюда доставили именно так, и неважно, и неинтересно. Важнее, что это за компромат и откуда он взялся.

– Да, это, конечно, важнее, – отозвался журналист, вытаскивая записную книжку и ручку.

– Началось это еще при Андропове, – стал излагать Сван. – Тогда проводилась большая чистка аппарата МВД, слышал, наверное.

Журналист кивнул, помечая себе что-то в блокноте.

– Короче, тогда в ГУИНе появилась спецчасть, которая должна была контролировать начальственный, конвойный и особенно оперсостав СИЗО и лагерей. Ну, сам понимаешь, зона – место хлебное и всегда таким было. Подробно тебе рассказать, кому там за что дают, или сам знаешь? Прапорщики берут за «перевес» «дачек», «хозяева» – за представление на УДО, рядовые вертухаи – за то, что малявы на вольняшку передают. В общем, коррупция цветет пышным цветом…

– Простите, но этим сейчас никого не удивишь, – сказал журналист, на этот раз ничего не помечая. – На сенсацию это никак не тянет.

– Будет тебе сейчас сенсация, слушай. Ловить всех этих «хозяев», «кумовьев» и «попкарей» было легко, но толку бы с того было мало – на их место пришлось бы брать новых, и все пошло бы сначала, другие были бы ничем не лучше. Здесь коррупция не столько из-за людей идет, сколько из-за системы ГУИНа. Вот и решила эта новая спецчасть никого особенно не сажать, но на самых злостных накопить компромат и в случае нужды просто сдувать пыль с определенной папочки. Такой короткий поводок получается – чуть дернешься, и конец тебе. Но самое интересное произошло в девяносто восьмом году, когда реорганизация у нас началась. К тому времени компромата уже накопилось немало, да к тому же многие из тех, на кого папочки давно хранились, серьезные чины и должности получили. И, короче, получилось так, что в девяносто восьмом во время реорганизации часть этих документов попала ко мне. Подробно я тебе о том, как это у меня получилось, рассказывать не буду, но уж поверь – нелегко это далось.

– То есть воры получили возможность влиять на самых отпетых взяточников из Минюста и МВД? – уточнил журналист, что-то лихорадочно строча в своей записной книжке.

– Я тебе ничего такого не говорил, – усмехнулся старый грузин. – Какие воры? Не было никаких воров. И нас тут нет – мы тебе мерещимся, как призраки. Вот отдадим все бумажки и окончательно исчезнем, как порядочным привидениям и положено. Собственно, тебе так даже лучше – ты сам все эти документы как-то отрыл, такой уж ты молодец, пробивной журналист.

– А условия? – осторожно спросил толстяк. – Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, я это давно понял.

– И молодец, что понял! – кивнул Сван. – Но кто тебе сказал, что сыр у меня бесплатный? Условий три. Первое – мы сами выбираем, какие бумаги тебе отдать. Второе – по всем, какие ты получишь, немедленно раздуешь грандиозный скандал. Чем громче, тем лучше. Особенно сложно это не будет – матерьяльчик интересный, сам увидишь, но все же постарайся. И третье – когда будешь делать передачи про этот бунт, пристегнешь к нему наш компромат и сделаешь так, чтобы зэки выглядели ни в чем не виноватыми. Кстати, по секрету тебе скажу, так оно на самом деле и есть. Просто кое-кто из Минюста и ГУИНа про мои бумаги знал и решил на моих друзей надавить, компромат выманить и перехватить. Ну, в общем, своего они добились – выманить материалы им у меня удалось. Правда, не совсем так, как они планировали.

– Согласен, – решительно ответил журналист. – Ну, давайте ваши бумаги. А то пока мы только разговариваем.

Сван молча повернулся к гробу и принялся его вскрывать. Колыма помог старому грузину, и через пять минут они осторожно отставили покореженную крышку в сторону. Внутри оказалось несколько толстых папок и кирпичи, положенные, видимо, для веса.

– Это все, что у меня было по УИНу Магаданской области, – спокойно сказал Сван, доставая папки из гроба. – И не так уж тут мало… Почти на всех ваших чиновников есть материал. А вот в этой, – он протянул журналисту темно-бордовую папку, – самое интересное. Материал по начальнику этого лагеря и по Еременцеву Николаю Петровичу, одному из заместителей министра юстиции России.

Журналист негромко присвистнул.

– Про них материал должен пойти самым первым.

– Хорошо, – явно не без внутреннего сопротивления сказал журналист. – Я слово держу.

По лицу журналюги было видно, что дело, конечно, в первую очередь не в слове, а в том, что чем выше шишка, на которую пришел компромат, тем круче сенсация и тем больше достанется раздувшему скандал журналисту. Сван был прав – если бы этот струсил, искать другого желающего долго бы не пришлось. Скорее уж эти желающие в очередь бы выстроились, знай они, что могут получить.

– Эй! Коля! – раздался снаружи громкий крик Нептуна, про которого все забыли. – Сюда какая-то тачка катит! Номера прокурорские.

– Пойдемте, – скомандовал Сван и первым выпрыгнул из кузова.

Из остановившейся напротив «Магируса» черной «Волги» вышли четыре человека. Два почти одинаковых парня, в которых сразу угадывались телохранители, подполковник Васильев и… Четвертым человеком был прокурор области. Начальник лагеря решил пойти на отчаянный шаг, ударить из самого крупного калибра.

– Что здесь происходит? – громко спросил прокурор. – Что эта машина здесь делает? Кто вас через оцепление пропустил?

– Что происходит, спрашиваешь? – вкрадчиво заговорил Сван. – Объясню. Журналист одного из магаданских каналов только что получил сенсационный материал о коррупции в ГУИНе и Минюсте. В основном материалы касаются начальника пятой зоны подполковника Васильева и Николая Петровича Еременцева, замминистра юстиции.

– Я же вам говорил… – с напускной грустью в голосе сказал прокурору Васильев.

– Что вы себе позволяете, – рявкнул облпрокурор. – Вы понимаете…

– Мы все понимаем, – перебил его грузин. – Надеюсь, ты тоже понимаешь и не будешь мешать дать этим материалам законную огласку. А то ведь может оказаться так, что журналисты обнаружат сведения относительно нескольких эпизодов биографии еще одного человека…

Прокурор мгновенно сдулся, словно проколотый воздушный шарик.

– У тебя что, и на меня компромат есть? – севшим голосом спросил он.

– Не без этого, – довольно кивнул Сван. – Но главное – на Васильева. Ого! – Сван взвесил на ладони бордовую папку. – Лет на восемь потянет!

Позади прокурора раздался какой-то странный булькающий звук. Он обернулся и увидел, как подполковник Васильев с совершенно белым лицом оседает на землю, держась руками за сердце.

49

Из ворот пятой зоны вышел невысокий человек в черном ватнике, с заложенными за голову руками. За ним второй, третий… Цепочка была длинной. Операторы всех журналистских групп, прибывших к зоне, припали к своим камерам, снимая этот момент – добровольную сдачу бунтовщиков. Вышедших зэков спецназовцы и вертухаи разводили в разные стороны, шмонали, группировали по «мастям» и сажали в снег.

Конечно, особой вежливости менты при этом не проявляли, но и бить зэков не осмеливались. Когда один из вертухаев привычно замахнулся на одного из зэков, который, как ему показалось, шел недостаточно быстро, в его сторону тут же развернулась одна из камер, и вертухай опустил руку, так и не ударив. Попасть под раздачу не хотелось никому. А в том, что эта самая раздача предстоит, сомнений не было – уже поползли смутные слухи, что начальника зоны посадят, что под суд вместе с ним пойдет какая-то шишка из Москвы и еще кое-кто из Магадана.

– Все равно отмажутся, – ответил капитан охранных войск только что сообщившему ему эти новости командиру спецназа.

– Вряд ли… – покачал головой спецназовец. – Я слышал, что этим заинтересовался ваш областной уполномоченный по защите прав человека, а ведь ему свою зарплату тоже как-то отрабатывать надо. А тут такой случай! Нет, он с вашего «хозяина» с живого не слезет. Да и журналюги носятся довольные и наглые – не иначе нарыли что-то. Да ты сам на своего начальника посмотри! – Спецназовец кивнул в сторону стоявшего поодаль Васильева.

Он стоял один – вся свита «хозяина», едва услышав про то, что их шеф того и гляди пойдет под суд, мгновенно куда-то испарилась. Вид у него был жалкий. Голова «хозяина» была не покрыта – шапку он где-то уронил и поднимать не стал. Холодный ветер свистел в ушах, но Васильеву было все равно. Он ссутулился, уронил голову на грудь, засунул руки в карманы и неподвижно стоял, глядя на выходящих из ворот зоны зэков. У тех вид был как раз довольный – они понимали, что выиграли. В голове Васильева, как строчка из песни на заигранной пластинке, билась одна-единственная мысль: «Проиграл. Не надо было с Еременцевым связываться. Проиграл…»

– Да… – с удивлением в голосе протянул капитан. – Никогда его таким не видел… Похоже, и правда не сумеет отмазаться, иначе бы он не стоял сейчас, а бегал.

Один из журналистов, видимо знавший Васильева в лицо, направил объектив камеры на него. «Хозяин« даже не попытался отвернуться. Казалось, он просто не воспринимает окружающую реальность.

Но это было не совсем так. Через несколько минут колонна зэков, выходящих с территории лагеря, закончилась. Последним шел Батя. Смотрящий шагал широко, расправив плечи и гордо подняв голову. Странно, не прошло и двух суток, как он освободился из ШИЗО. Проведи он это время в больнице, как и полагается в таком состоянии, пахан сейчас бы еле ходил. Но необходимость руководить братвой, действовать оказалась полезнее любого лечения – сейчас только по сильной худобе можно было определить, что с ним было.

Батя еще выше поднял голову, взглядом выискивая кого-то в толпе. Наконец он увидел Колыму и приветственно помахал ему рукой. Колыма ответил смотрящему тем же. В этот момент «хозяин», заметив Батю, утратил свое спокойствие и бросился к нему. Два вертухая нерешительно шагнули наперерез, но так и не осмелились тронуть подполковника, который формально все еще оставался их начальником.

Васильев сам не знал, зачем он кинулся к смотрящему. То ли крикнуть что-то, то ли даже ударить… Но когда он встретился взглядом со спокойными глазами Бати, ноги Васильева сами собой пошли медленнее, и в двух шагах от оставшегося неподвижным блатного он остановился.

– Ты… – начал он, но запнулся, не найдя, что сказать.

– Что, гражданин начальник? – весело спросил Батя. – Я ведь тебе говорил, что разведу рамсы краями? А края получились в нашу пользу…

И Батя равнодушно, как мимо пустого места, прошел дальше.

50

– Пресс-служба прокуратуры Магаданской области сообщила нашему корреспонденту, что по всем фактам нарушения закона на территории пятой ИТК возбуждены уголовные дела и все виновные будут наказаны. Пока начальник колонии подполковник Васильев отстранен от занимаемой им должности и помещен в следственный изолятор для работников правоохранительных органов. Из неофициальных источников нам стало известно, что виновной в бунте была лагерная администрация, по попустительству которой в ИТК систематически нарушались закрепленные Конституцией Российской Федерации права человека. Мы попросили прокомментировать эту информацию Игоря Колесниченко, уполномоченного по правам человека в нашей области…

На экране телевизора появился уполномоченный и тут же принялся распространяться о нерушимости прав человека, даже преступившего однажды закон. Слушать это было скучно, и Колыма убавил звук. Сейчас Коля Колыма, София и Сван находились на втором этаже магаданского аэропорта, в комнате отдыха. До рейса на Москву оставалось чуть больше получаса, и они с удовольствием смотрели по всем каналам все, касающееся истории, в которой они принимали непосредственное участие.

– А почему про Еременцева ничего не сказали? – спросила София, глядя на экран.

– Замминистра как-никак, – отозвался Сван. – С ним все не так просто. Но дело уже идет – приказ об его отстранении от должности подписан, а дело на него еще через пару дней заведут. Жалко, что вы не видели «Криминальные новости» – там ведущий как раз тот парень, которому я компромат отдал. Вот там что творится… Лет пятнадцать Еременцеву светит, поверь моему опыту. Васильеву примерно столько же – сейчас ведь из них свои же козлов отпущения делают, не вытаскивают, а наоборот, топят.

– А что с Батей будет? – спросила девушка.

– Пахан будет свой срок доматывать, – ответил Колыма. – Но довеска ему не накинули, и другим пацанам тоже. Всех, кого пацаны во время «разморозки» положили, менты на «сук» списали. Они-то уже возражать не могут.

– Ну да, – кивнул Сван. – Они сначала хотели пацанов все-таки прижать, но я напомнил кое-кому о том, что у нас есть, и оказалось, что можно найти другой выход.

– Прокурор? – понимающе спросил Колыма.

Сван только усмехнулся.

– А кто на той зоне теперь начальником будет? – спросила София.

– А никто. Расформировали пятую зону, а пацанов по другим разбросали, – сказал Колыма. – И правильно. Чем меньше лагерей, тем чище воздух.

– Правильно говоришь, Коля, – серьезно сказал Сван. Он с уважением посмотрел на Колыму, думая, что надо к этому пацану приглядеться получше. Он и так тут был в авторитете, а после этой истории его еще больше уважать будут. А ведь Батя не вечный, нужно думать о том, что будет дальше, кто сменит старика, когда придет его время. Отношения с Колымским краем – вещь важная.

Колыма посмотрел на часы и встал со своего места.

– Пойдемте, что ли, – сказал он. – Пора на посадку идти…

51

Грузинское застолье – это совершенно особенное дело. Тем более когда происходит оно не за границей, а в самой Грузии, под ярким южным солнцем, на свежем горном воздухе.

Колыма принимал участие в таком празднике первый раз в жизни и, хотя, кроме него самого, за столом сидели только Сван и София, разочарованным себя не чувствовал. Они уже успели отдать должное всем изыскам традиционной грузинской кухни: из нескольких десятков непривычных названий Колыма запомнил только пхали да сациви, но был уверен, что вкуса всех прочих блюд не забудет никогда, несмотря на то, что названия их не удержались у него в памяти.

За едой о делах – неважно, о прошлых или будущих – Сван разговаривать не захотел, но теперь, когда София налила и ему, и Колыме молодого вина, Сван наконец вспомнил о том, как они с Колымой познакомились.

Он встал из-за стола, поднял свой бокал и громко сказал:

– Батоно Коля! Когда-то давно на Востоке один умный человек сказал: сто друзей – мало, один враг – много. Он сказал хорошо, но бывает и по-другому. И сейчас я скажу: один друг – много, если это такой человек, как ты, Коля, и на сто врагов наплевать, если они все такие, каким был Шалва! Коля! Я много слышал о тебе от Бати, но скажу – он не говорил мне всего! Наверное, боялся, что если узнаю, что в Магадане есть такой человек, то захочу его переманить к себе, а без тебя он не справится. Давай, Коля, выпьем за то, чтобы все пацаны, с которыми нам когда-нибудь придется иметь дело, были похожи на тебя. Чтобы они помнили понятия, слушали старших и не гнались за лавэ! Таких всегда было мало, но я верю, никогда не будет так, что таких не останется совсем. Без них мир обеднеет. Выпьем, Коля!

Намного позже Колыма узнал: только потому, что праздник был семейный, для самого узкого круга, Сван ограничился «таким коротким тостом». А узнав, поразился – а что тогда было бы длинным?

А сейчас он, не найдя, что ответить, молча поднял свой бокал, и над террасой раздался тонкий звон, словно качнулся на ветру маленький серебряный колокольчик. Блатной не умел говорить красиво и цветисто, поэтому, когда София налила им еще вина, он встал и коротко произнес:

– Батя когда-то сказал, что ты гораздо умней, хитрей и расчетливей его самого, Сван. Теперь я ему верю. Выпьем за тебя!

– Спасибо, Коля! – сказал Сван, выпив вино до дна. – Спасибо! Но Батя все-таки склонен к преувеличению…

– Сван, а можно один вопрос? – спросил Колыма. – Раз уж заговорили. Как ты в Тбилиси узнал, что Бате «грузняк» нужен?

Грузин усмехнулся и ответил:

– Батя догадывался, что вертухай в ШИЗО на «хозяина» работает. Но он нашел способ связаться со мной по другой «дороге». И все, что я делал, я делал по его совету. Он мне посоветовал открыто «груз» не пускать. Я был простым исполнителем его воли, как и ты.

– А как же… – начал Колыма, но не успел договорить. В кармане Свана запищал мобильник. Грузин вытащил телефон, поднес его к уху.

– Да, я… Батя! Как не узнать! И тебе того же! Как здоровье? Ну что ты, Батя, ты еще молодых переживешь! Спасибо… Коля? Да он тут прямо передо мной сидит… Конечно, передам… А с ним самим… Понимаю. Подробности не по телефону… Хорошо… Удачи тебе, Батя!

Спрятав телефон в карман, Сван поднял глаза на Колыму:

– Звонил Батя. Сказал, чтобы ты поскорее вылетал в Магадан, ты ему там срочно нужен…

Оглавление

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

42

43

44

45

46

47

48

49

50

51 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg