«Охота на поросёнка»

…Вы легли на живот и убрали клыки…

В ночь с четырнадцатого на пятнадцатое сентября тысяча девятьсот девяносто девятого года Москва хранила спокойствие. Злые языки утверждали, правда, что оно очень похоже на паралич, а самые злые пророчили третий взрыв, при том этой ночью, так как весь день все органы власти рапортовали, что ситуация — под контролем, бояться нечего. Довод злых языков казался весомым, поскольку это же самое столь же бодро звучало и накануне второго взрыва, на Каширском шоссе, который стал ещё более смертоносным, чем первый, заливший кровью Печатники. Тем не менее, москвичи не запаниковали, прельстившись, видимо, перспективой отправиться в иной мир не как доведётся, а под контролем. Ночь к фатализму располагала — лил дождь, выл ветер. Прожорливая и хитрая смерть по имени Гексоген могла не бояться, что кто-то сквозь барабанную дробь воды услышит её шаги под своими окнами или встретится с ней глазами, даже если она прижмётся лицом к стеклу в дождевых потоках. Мало кто сомневался в том, что она ещё не насытилась и что вой сирен патрульных автомобилей, призраками скользивших по пустым улицам, аппетита ей не испортят.

Во второй половине ночи один из призраков, белый «Форд Кроун Виктория» с буквами ППС, вырулив на Садовое кольцо с Нового Арбата, затормозил напротив жилого дома. Под его узким карнизом стояла, спиной прижавшись к стене, стройная блондинка на шпильках, одетая недвусмысленно: чулки, юбка выше колен, обтягивающая блузка. На плече у неё висела прямоугольная сумочка, во рту тлела длинная сигарета. При виде Форда глаза курильщицы сузились. Элегантно взяв сигарету средним и указательным пальцами и слега округлив красивые губы, она пустила дым кольцами. Содержимое Форда почти минуту не подавало признаков жизни. Потом стекло его правой передней двери скользнуло вниз, и глазам блондинки предстало до тошноты знакомое ей лицо под низко надвинутым козырьком фуражки. Виднелся так же погон с сержантскими лычками. Хищно глядя на девушку, но не узнавая её сквозь стену дождя, сержант пробасил:

— А ну-ка, поди сюда!