«Зачеркнутому верить»

Зачеркнутому верить (fb2) - Зачеркнутому верить (Лицензия на убийство - 3) 769K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Сергей Васильевич Самаров

Сергей Васильевич Самаров Зачеркнутому верить

Пролог

Вертолета ФСБ долго ждать не пришлось. Я едва успел передать командиру автороты капитану Полуэктову свой «Мустанг» вместе с документами. Полуэктов человек по своей природе дотошный, хотя передача планировалась и без акта, он, как говорится, на всякий пожарный, составил акт, дал полное описание машины, всего, что в ней находилось — домкрата, инструментов, запасного колеса на легкосплавном диске, не таком, как установленные на машине, но в общем схожем настолько, что в движении разницы не было бы заметно. Перечислил и описал все повреждения. Оставил несколько строк для внесения данных о скрытых повреждениях (но скрытые повреждения, согласно сноске в акте, могли быть внесены только при согласовании со мной) и дал мне акт на подпись. После чего сначала подписал сам, потом позвонил майору Оглоблину и договорился об утверждении акта.

При этом в акте никак не оговаривалась дальнейшая судьба спортивной машины. Мы даже поговорить на этот счет не успели, потому что мне позвонил диспетчер с вертолетной площадки и сообщил, что легкий вертолет «Bell 407» прибыл за мной и за старшим лейтенантом Аграриевым, который сдавал «Мустанг» вместе со мной.

Я попросил капитана Полуэктова разрешить добраться до вертолетной площадки на «Мустанге». Капитан согласился и сел с нами в машину с тем, чтобы потом отогнать ее в гараж, где команда автослесарей примет машину в работу и попытается сделать из нее что-то лицеприятное. На прощание я пролетел по военному городку как вихрь. До этого на таких скоростях я ездил только на учебном автодроме ФСО, обучаясь умению разворачиваться на месте с помощью дрифта. Здесь я словно бы пробовал, на что способна машина, с которой я расстаюсь, так и не успев к ней привыкнуть и сильно привязаться.

Что человек способен привязаться к автомобилю, я не сомневался. Пусть это и неодушевленный предмет, тем не менее привязывается же он к дому, в котором живет много лет, к городу или к родной деревне.

Точно так же обстоит дело и с автомобилем. Я помню, у нас в батальонном штабе был один капитан, который купил себе «Шевроле Ниву», и сначала ругался из-за долгого разгона и низкой скорости, но потом привык, оценил внедорожные качества машины и уже не желал менять ее даже на самую современную иномарку. Как он сам признавался, привязался, прикипел душой. Правда, потом этот капитан привязался к люстре и умер, но это другой вопрос.

У меня же просто еще не было времени, чтобы привязаться к «Мустангу». Оценить я его успел, и восторг некоторый почувствовал, особенно в начале разгона, когда сила рывка при наборе скорости вдавливает тебя в кресло. Но так, чтобы плохо себя без этой машины чувствовать — такого не было. Мне при этом казалось, что старший лейтенант Аграриев, который даже за руль ни разу не сел, привязался к «Мустангу» больше меня. По крайней мере, об этом говорил его взгляд, когда я уступил место за рулем капитану Полуэктову, а сам направился на площадку, где стоял с открытым люком вертолет «Bell 407». Сначала Аграриев пошел со мной рядом, потом стал оборачиваться на «Мустанг» и в итоге оказался у меня за спиной.

Меня, признаться, слегка удивило, что Аграриев и наш начальник штаба майор Оглоблин прекрасно друг друга знают. Более того, они даже разговаривают на «ты». Я, конечно, помнил, что Оглоблин был когда-то командиром роты, в которой Аграриев командовал взводом. Но сам мой напарник словом не обмолвился о добрых отношениях с начальником штаба сводного отряда. И когда я высказал свое удивление вслух, сам майор сообщил:

— Мы с Анатолием когда-то в одном доме жили в военном городке. И жены у нас, скажем так, слегка в то время дружили.

Я знал, что в военных городках часто строятся типовые дома на две семьи — дом один, а входы разные, с противоположных торцов. Но Аграриев, когда у нас в оперативном отделе «Сектора «Эль» зашел разговор об Оглоблине, словом об этом не обмолвился. Таковы отношения между людьми в «Секторе «Эль», где превыше всего ставится умение хранить тайну как собственную, так и чужую. И потому я, уловив, что Оглоблин назвал старшего лейтенанта по имени, понял, что это настоящее имя, но внимания на этом не заострил, словно бы и не заметил.

А вот имени неразговорчивого пилота вертолета я в прошлый с ним полет так и не узнал. И в этот раз не видел необходимости спрашивать. Если нужно будет, сам скажет. Судя по возрасту, пилот должен быть из старших офицеров. А меня служба отучила задавать лишние вопросы вообще. Тем более — старшим офицерам. Если задашь вопрос младшему по званию или равному себе, то ответ может прозвучать хотя бы по принципу элементарной человеческой вежливости и уважения к армейской субординации. А старший по званию уже имеет право вопрос просто проигнорировать и на вежливость ему по большому счету наплевать. Это тоже субординация, только с другого конца.

Тем не менее, завидев нас, пилот вертолета вышел из кабины и энергично шагнул нам навстречу, поздоровался за руку, но выглядел он, как мне показалось, еще более мрачно, чем в первый раз.

— Что ты с подполковником Саенковым не поделил, капитан? — спросил меня вертолетчик, как только мы поднялись в VIP-салон, где Аграриев восхищался удобством кресел.

— Я? С Валентином Валентиновичем? — переспросил я с откровенным удивлением, выходя из салона за рюкзаками. Пилот шел за мной, привязанный разговором. — Мы с ним давно уже, кстати, не встречались и даже не созванивались… Последний наш разговор был ночью, перед тем как вы меня в Моздок доставляли, товарищ… — я словно бы спрашивал звание. И даже без «словно бы» — спрашивал.

— Подполковник Сокуров, — представился вертолетчик, оправдывая мои ожидания относительно его звания.

— Товарищ подполковник, — повторил я. — А откуда у вас, разрешите спросить, такие сведения? Если они идут не с моей стороны, то, следовательно, могут идти только со стороны подполковника Саенкова.

— Подполковник Саенков у нас в управлении считается штатным хреновым шутником, — мрачно сообщил вертолетчик. — Хотя у нас он только прикомандирован на полгода из Московского областного управления и скоро уже должен будет возвращаться домой. Когда он давал мне задание на повторную доставку вас в Моздок, то шутя сказал, что я имею право выбросить вас на половине пути и вернуться…

— Даже так… — я к подобной шутке отнесся вполне серьезно. Не менее серьезно, чем сам пилот вертолета. Но обеспокоенности своей не показал. А пилот объяснил свое настроение:

— Беда в том, что подобную же шутку подполковник Саенков выдал почти полгода назад, в самом начале своего пребывания здесь, когда на Ми-4 вывозили отдельную мобильную офицерскую группу. Тоже, кстати, в Моздок. Пять офицеров спецназа ГРУ, которые не поладили с Саенковым по какому-то вопросу. Подполковник тогда точно так же сказал пилотам. Вертолет в пути потерпел аварию и упал на склон хребта. Высота была небольшая, но приземлиться было невозможно. Места для приземления не нашлось. С хребта в пропасть летели. Потом тела по ДНК определяли. Но там уже от тел-то ничего не осталось. А экипаж опытный был. Лучшие, считай, вертолетчики нашего отряда. И что случилось с машиной, никто выяснить не сумел. По склону хребта все по винтику разлетелось. Подполковник Саенков накаркал… Ладно, шуткам час, а работу делать все равно надо. Летим… В кабину сядешь, капитан, как в прошлый раз, со мной?

Я оглянулся на старшего лейтенанта Аграриева. Тот понял и согласно кивнул.

— Я пока вздремну в салоне. Глаза сами закрываются. Ночью на скале холодно было, я спать не мог. Все зарядкой грелся. А после зарядки совсем не уснешь…

Старший лейтенант забросил на одно плечо лямку своего рюкзака, на второе — лямки двух моих рюкзаков — с «Вампиром» и двумя оставшимися «выстрелами» для него, оставив мой персональный рюкзак мне, и полез в удобный салон. А я забрался на привычное уже кресло слева от пилота. Аграриев с помощью подполковника закрыл входной люк, пилот сел на свое место и завел двигатель.

— Меня тоже все в сон клонит, — сказал подполковник. — Давление стало подводить. Гипотония начинается, возрастная.

— Рановато, — посочувствовал я.

— Меньше чем через год думаю на пенсию отправиться. Буду молодежь учить.

Пока мрачный пилот не застегнул на горле ларингофон, он говорил слишком много. Мне так показалось, по крайней мере. Но впечатление о его мрачности и неразговорчивости сложилось еще во время первого совместного полета, когда он вообще больше молчал, разговаривая только по необходимости.

Переговоры с диспетчером много времени не заняли. Нам дали «чистое небо», и легкий вертолет стремительно стал набирать высоту. Еще во время первого полета до Моздока я понял, что горные пейзажи по курсу большей частью схожи и потому особого интереса не представляют. Поэтому за стекло своей прозрачной дверцы почти не смотрел.

Признаться, меня слегка озадачили слова пилота о том, что я якобы что-то не поделил с подполковником Саенковым. Вспомнилось, что и полковник Самокатова сказала мне, что я своей короткой очередью в голову следователя Халидова, когда две пули вошли в темя и через шею в тело, сорвал операцию ФСБ, которая готовилась восемь месяцев. То есть начала́ готовиться здесь же еще до приезда самого Саенкова. И готовилась, видимо, кем-то другим. Но разве есть моя вина в том, что так сложились обстоятельства? Я ведь не в Халидова стрелял, а в человека, который мог вот-вот обнаружить, что за аварией скрывается ловушка. А это могло значить, что меня пристрелят. Тот же подполковник Халидов собственноручно сделал бы это с превеликим удовольствием. Но сам я не мог узнать Халидова в том положении, в каком находился. Да и машина была заполнена дымом. Не ради же Халидова я этот дым задумывал. Узнать человека в этой ситуации можно было бы, только обняв его, хотя и не обязательно дружески. А о том, что Халидов должен ехать в кортеже, меня никто не предупредил. А сам я узнать такое, естественно, не мог. Именно эта смерть следователя Следственного комитета могла стать причиной неудовольствия подполковника Саенкова. Другой причины я не видел. Но и это тоже сильно меня не испугало. Так всегда бывает, когда делаешь свое дело — кому-то оно придется по душе, а кого-то твои действия могут и не устраивать. У каждой стороны обычно бывают собственные соображения о результате и собственный интерес в результате.

Однако объяснять все это пилоту вертолета я не посчитал необходимым. Тем более что он, как и в первый наш полет, сидел с совершенно мрачным лицом и поджимал губы.

Задняя дверь, ведущая из кабины в салон, была открыта настежь и в таком положении зафиксирована защелкой. Я видел, как развалился в кресле, вытянув ноги, старший лейтенант Аграриев. Он и в самом деле сразу заснул. Умеет, видимо, как и я, как и все офицеры спецназа ГРУ, засыпать по собственному приказу, хотя почему-то не мог этого сделать на скале ночью. Видимо, правда, ночной горный холод мешал. Я, честно говоря, в настоящий момент спать не хотел. Но был уверен, что если понадобится, то дам себе приказ, и организм, привыкший приказам мозга подчиняться, сможет уснуть. Мысли о том, что в полете следует выспаться, меня посещали.

Однако что-то мне мешало. Я не сразу понял, что мешает подполковник Сокуров. Я не смотрел на него, но периферийным зрением уловил несколько движений, которых не должно было быть. Подполковник должен был держать только ручку управления, и все. Но он несколько раз подряд протягивал левую руку и щелкал какими-то тумблерами, хотя, по моему мнению, щелкать ими было незачем.

Я искоса посмотрел на Сокурова. И сразу отметил его посиневшее лицо и плотно сжатые темно-фиолетовые губы. Это было заметно даже на загорелом лице пилота.

— Что с вами, товарищ подполковник? — спросил я, понимая, что происходит что-то экстраординарное.

— Сердце… — прохрипел Сокуров, не выпуская из рук рычаг управления.

— Надо лекарство…

— У нас обороты падают, — едва слышно сообщил подполковник. — Что-то с двигателем… Я даже не понимаю… Не отказал, но и не тянет…

Вертолет имел двойное управление. То есть, видимо, был рассчитан на инструктора и курсанта — перед моим сиденьем тоже располагался рычаг управления. Я положил на него руку, так же уверенно, как подполковник Сокуров.

— Умеешь вертолет водить? — спросил подполковник. Но вопрос его звучал не столько вопросительно, сколько утвердительно. Похоже, он знал обо мне немало.

— Взлетаю и летаю уверенно, чего не могу сказать про посадку…

— А тебе, похоже, придется именно посадку совершать. Самый сложный вид посадки! На авторотации…[1]

— Этому меня даже не обучали, — сознался я, хотя понятие об авторотации вертолета имел. Но благодаря не обучению, а своему любопытству и желанию учиться.

— Я буду обучать. В реальном аварийном времени, — сказал Сокуров твердо. — Но что же с двигателем?.. Странно как-то себя ведет…

Хорошо, что мы уже успели набрать приличную высоту.

— Держи ручку крепко… — потребовал подполковник.

Но я и без того держал ее крепко.

— Шаг лопастей уменьши на один-два градуса…

Я вопросительно показал рукой, как это делается на незнакомом мне вертолете. Подполковник согласно кивнул.

— Да, здесь… Теперь скорость гаси… Восемьдесят — девяносто километров в час, не больше… Нос задирай… Ручку от себя… Так скорость гасится…

Это я и так знал. И делал это старательно, надеясь не перевернуть машину в «мертвую петлю», удерживая ее в опасном положении, потому что для вертолета, да ко всему прочему еще и неисправного, эта петля обязательно станет «мертвой».

— И сразу место внизу выбирай, — подполковник говорил жестко и конкретно, хотя и слабым голосом. На громкие слова у него просто не хватало сил, как, видимо, и воздуха в груди. — Не знаю, смогу ли я дотянуть до посадки. Запоминай… На высоте четыре-шесть метров выравнивай корпус. Ручкой… Ручку на себя возьмешь…

— Скорость резко возрастет, — попробовал я возразить.

— Не успеет, ты тут же сядешь… Выбирай место заранее. Сейчас. Лучше пусть место будет хуже, но ближе. Дальше можем не дотянуть…

Мне вспомнился роман Олдриджа «Последний дюйм», где мальчишка сажал самолет в то время, как рядом умирал его едва живой отец, покусанный акулами. И я ощутил себя тем же маленьким мальчиком, ребенком. Но мужской ответственности я с себя не снимал.

За моей спиной из двери салона не вошел, а только переступил одной ногой порог старший лейтенант Аграриев.

— Что случилось?

— С двигателем что-то… Обороты падают, глохнет… А у товарища подполковника сердечный приступ.

— Падаем? — почти равнодушно спросил старший лейтенант, словно уже согласился с участью погибшего в авиакатастрофе.

— Попытаемся сесть на авторотации… Я, правда, ни разу не пробовал, но когда-то приходится все делать впервые, и это тоже сделаю… Садись в кресло и пристегнись хорошенько…

Мне захотелось назвать его по имени. Я всегда звал его Саней, но майор Оглоблин называл его Анатолием. А Оглоблин знает его настоящее имя.

— Садись, Анатолий… Я попробую остаться в живых и вам с товарищем подполковником жизни спасти. Надеюсь, получится…

— Пожить-то еще хотелось бы… — спокойно сказал Аграриев и ушел в салон, чтобы сесть в мягкое кресло и пристегнуться.

— Мне тоже еще нужно дочь жизни научить… — не оборачиваясь, сказал я.

Подполковник Сокуров, кажется, совсем потерял сознание. А на меня легла дополнительная ответственность. Ответственность за жизни всех троих. При этом я понимал, что, даже посадив вертолет, помочь Сокурову своими силами смогу едва ли. Здесь специалист нужен, а я не врач и даже не санинструктор. Его срочно необходимо доставить в ближайшую больницу. Хорошо бы на этом же вертолете, но это, отдавал я себе полный отчет, едва ли возможно. Я не авиамеханик и отремонтировать незнакомый механизм не смогу.

Не знаю, как у других, но у меня чисто русский характер, я крепчаю, когда меня бьют. И потому в момент повышенной ответственности наступает и повышенная концентрация всех чувств и сил. У меня повышается внимательность, работоспособность, обостряются память и сообразительность. И это все, вместе взятое, часто выручало меня, как и тех, с кем я был связан. В данном же случае дополнительно на меня легла ответственность за жизни двух человек. Значит, я тем более обязан справиться.

Сверху мне было хорошо видно пространство. Недалеко выделялся удобный плоский пригорок, покрытый невысокой травой. Я прикинул расстояние и понял, что машина, если сейчас какое-то время не сбрасывать скорость, дотуда дотянет. Надеясь получить совет, я глянул на подполковника Сокурова. Он, мне показалось, даже не дышал. Я протянул руку к его горлу. Пальцы легли чуть выше ларингофона. Там отчетливо прослушивался пульс. Сонная артерия работала, значит, мозг не отключился, не умер. Следовательно, и сам человек был еще жив. Хотя горло показалось мне ледяным, даже пальцы холодом обдало. Я взял подполковника за руку. Она была ледяной. Обычно это бывает при инфаркте. Я еще раз посмотрел на площадку, которую наметил для посадки. Потом коротко глянул на Сокурова и понял, что нести его оттуда до дороги будет сложно. Подполковник широкоплечий и массивный, а значит, тяжелый. Конечно, вдвоем с Аграриевым мы донесем его до дороги. Но… Я еще раз посмотрел вниз. И решил, что садиться лучше рядом с дорогой. Так будет возможность остановить любую проходящую мимо машину и отправить больного в ближайшую больницу.

Закрепленный на груди коммуникатор «Стрелец» истерично замигал зеленой лампочкой. Внутренняя связь группы… Или Аграриев не желает отстегиваться, но хочет что-то важное, с его точки зрения, спросить, или Сережа Логунов желает пообщаться. Я нажал на кнопку.

— Командир! Ты где потерялся? — раздалось в наушниках шлема.

Старший лейтенант Логунов говорил радостно и вообще, судя по голосу, был довольный. А ему-то что расстраиваться! Он свою часть работы выполнил безукоризненно, что я, как командир группы, обязан отметить в рапорте на имя полковника Самокатовой. Генерал убит. Племянник тоже. Должно быть, полковник Самокатова встретит Сережу радостной улыбкой и отправит на недельку отдохнуть с семьей. Нас же с Аграриевым, судя по всему, ждет внутреннее расследование. Хотя, Аграриеву, вероятно, это расследование ничем не грозит. Он может в расследовании участвовать только в качестве стороннего свидетеля. Он по большому счету тоже свою часть работы выполнил идеально. Только у меня одного вышел «прокол». Принесла же нелегкая этого старшего следователя Халидова! Как раз туда принесла, где мои пули ждали противника.

— Сережа! — строгим голосом вмешался в разговор Аграриев, Он умел, когда хотел, говорить строго и властно. — Не мешай командиру. У нас нештатная ситуация. Отказал двигатель вертолета, а у пилота сердечный приступ. Командир пытается посадить машину в режиме авторотации. Не сбивай его, он никогда еще таких посадок не совершал и потому, наверное, сильно потеет…

А я и не заметил, пока не услышал эти слова. По лбу у меня действительно обильно катился пот и даже глаза щипал. Аграриев увидел это, только на несколько секунд заглянув в кабину.

— Ты где, Сережа? — спросил я.

— В Моздоке. Совершил посадку, только что вернулся с летного поля в гостиницу. Узнал, что вас еще нет. Тут тоже вертолет ждут. А самолет уже котлы кипятит, пар нагоняет. Тоже нас ждет.

Ко мне вдруг пришло ясное осознание неслучайности данной ситуации. Слова подполковника Саенкова совместились с его же словами, сказанными другому экипажу вертолета. И повторение ситуации никак не может быть случайностью. Нас с Аграриевым просто пытаются уничтожить. И даже не пожалели при этом подполковника Сокурова. Что с двигателем, пилот вертолета понять не мог. Здесь, я думаю, поработали специалисты. В принципе моего знания автомобильного двигателя хватало для того, чтобы предположить аналогию с двигателем вертолетным. К примеру, там, в вертолете, тоже должна быть дроссельная заслонка. Если на зажиме тросика, который двигает эту заслонку, с болта просто снять гайку вместе с шайбой, вибрация выбросит болтик из гнезда, и тросик будет свободно болтаться, не выполняя свою функцию. Автомобиль не поедет. Что-то подобное легко было выполнить, как я подумал, и в вертолетном двигателе. Только здесь вибрация на порядок сильнее, что неудивительно при высокой мощности летающих машин, а крепления обычно бывают облегчены. Следует только знать, что и в каком месте следует ослабить, и дело будет сделано. Для этого не надо иметь семь пядей во лбу, если даже я сразу предположил вариант подготовки аварии в полете, то что же говорить о специалисте, который сразу пятьдесят вариантов назовет. А специалистов в ФСБ хватает на все случаи!

При этом я отчетливо понимал, что убить пытались именно меня, вероятно, как виновника срыва операции ФСБ. И не пожалели при этом ни старшего лейтенанта Аграриева, ни подполковника Сокурова. Они просто должны были умереть вместе со мной, попутно и не вызывая подозрений. При попытке прямого убийства я мог оказать серьезное сопротивление, а это могло вызвать скандал. Теперь меня интересовал только один вопрос: полковник Самокатова была заодно со своим родственником подполковником Саенковым или нет? Ответ на этот вопрос мог подсказать мне, стоит ли доверяться Алевтине Борисовне. С одной стороны, полковник в состоянии обеспечить мощное прикрытие, если в этом появится необходимость. Кроме «Сектора «Эль» никто, пожалуй, не сможет у нас в стране прикрыть от ФСБ. Разве что еще ГРУ с соизволения центрального аппарата. Причем прикрытие может быть любого уровня, от смены всех данных до отправки на службу куда-нибудь далеко-далеко, вплоть до чужой страны. А вот если полковник с Саенковым заодно, то я даже не представляю, как мне поступить. В любом случае опускать руки и ждать, когда кто-то поднимет на меня оружие и нажмет на спусковой крючок, — это совсем не в моем стиле.

Вообще я многократно убеждался, что самые верные, часто неожиданные мысли и откровения приходят всегда не вовремя. То есть тогда, когда думать о чем-то постороннем, даже если это постороннее — твоя жизнь, никак нельзя, просто некогда думать о постороннем. Возможно, этому есть какое-то эзотерическое объяснение. Может, какой-нибудь особый центр в сознании открывается именно в момент наибольшей опасности.

Короче говоря, думать об этом было некогда, а не думать — никак нельзя. Если думать о том, что авария вертолета умышленно подстроена, чтобы меня убрать, то человек, который распорядился подстроить аварию, своей цели добьется. Когда мысли мечутся, невозможно сконцентрироваться на необходимых действиях. И я силой воли отбросил от себя то, что мешало спасению. И моему собственному спасению, и спасению старшего лейтенанта Аграриева, и подполковника Сокурова, если, конечно, его возможно спасти, то есть если он доживет до момента встречи с врачами-кардиологами. Однако передать подполковника врачам-специалистам в воздухе было невозможно хотя бы потому, что они летать не умеют как ангелы и вообще чаще всего даже по характеру совсем не ангелы. А чтобы передать, мне требовалось приземлиться. И я нашел новое место для приземления. Рядом с дорогой. Площадка там была с небольшим уклоном: я мог зацепиться хвостом за поверхность. Но приходилось рисковать. Пусть и хвост отломится — это не так страшно. ФСБ найдет средства для покрытия издержек. Но человека можно будет спасти.

Внезапно мне в голову пришла интересная мысль.

— Анатолий! — позвал я по связи.

Аграриев не отозвался. Я посмотрел на свой коммуникатор и включил общий внутренний вызов, видимо, Аграриев предпочитал сидеть без шлема, а потому и связь отключил. Но я даже обернуться к двери не успел, как он ответил:

— Слушаю, командир.

— Спроси Лабу, сможет он снова вылететь и нас с тобой забрать с дороги? Если сможет, передай ему на планшетник наши координаты. Мы недалеко. Главное, чтобы его воздушный велосипед нас двоих забрать сумел.

Я слышал, как Аграриев беседовал с Лабой, который должен был мой вопрос тоже слышать. Но Лаба ждал объяснений в необходимости своего полета. Потом стал объяснять. Проблем с весом для двоих, как выяснилось, не было. Была проблема только в размещении. Можно было одного посадить на колени к другому. Но можно было и другую возможность использовать. Именно этот автожир «Егерь» имел дополнительный грузовой контейнер между стабилизатором и толкающим маршевым винтом. Если кто-то из нас согласится лететь, согнувшись в три погибели в грузовом контейнере, то Лаба заберет нас. А может забрать и по одному, если расстояние невелико. А по моим расчетам, мы преодолели уже больше половины пути от Махачкалы до Моздока, то есть оставалось километров сто шестьдесят — сто семьдесят[2], хотя в штурманскую карту я не заглядывал, а ориентировался только по ощущениям после первого полета.

— Прилетай срочно. Смотри координаты в планшетнике, я отмечаю приблизительную точку. Мы почти падаем, — сообщал Аграриев. — Если командир сумеет выровнять машину, век буду на него молиться. Я верю, он нас спасет. Если нет, то ты тела заберешь. В последний полет…

— Молись… — сказал я в микрофон и начал выравнивание корпуса, как и требовал от меня подполковник Сокуров. Расстояние до земли было около пяти метров, как я хорошо видел сквозь свою прозрачную дверь, даже не заглядывая в альтиметр. Этот прибор такую высоту не в состоянии уловить[3] и показать.

При выравнивании корпуса в параллельный земле полет резко увеличилась скорость. Вертолет рванул так, что меня, как за рулем «Мустанга», вдавило в кресло. Но почти сразу же сила инерции меня от кресла оторвала, потому что вертолет коснулся полозьями земли и заскользил по траве. Торможение было сильным, энергичным, и хорошо, что подполковник Сокуров, как и я, был пристегнут к креслу. Иначе можно было бы вылететь через фонарь остекления. Была и опасность перевернуться, чего я, честно говоря, больше всего опасался. Но опасался при этом не столько за себя, сколько за подполковника Сокурова, которому, как мне думалось, всякие акробатические эффекты противопоказаны по состоянию здоровья. Я же сам, уже повертевшись в «Мустанге», кувыркаться не слишком опасался. Правда, машина могла загореться, и тогда нужно будет покинуть ее как можно быстрее всем троим. Но мы не перевернулись. Едва торможение сошло на нет, я обернулся, и сквозь дверной проем увидел, как старший лейтенант Аграриев сидит, прижав к себе двумя руками мой рюкзак с двумя оставшимися гранатами от «Вампира». Видимо, тоже опасался переворота, при котором «выстрелы» могут сдетонировать и разнести вертолет в клочья. Причем, возможно, вместе с нами, потому что одна из гранат была термобарическая.

— Анатолий! Как ты?

— Нормально. «Живее всех живых». Как подполковник?

— Нужно срочно останавливать любую машину, чтобы отвезли его в ближайшую больницу. Выходим!

Мы извлекли из кресла подполковника Сокурова и понесли его к дороге, до которой было около тридцати метров. Подполковник оказался не таким тяжелым, как думалось сначала, хотя и легким его тоже назвать было трудно. Активных признаков жизни он не подавал, прерывисто дышал, и дыхание его чувствовалось на наших руках.

Сверху я видел, что движение на этой дороге есть, хотя и не такое интенсивное, как на федеральных трассах. Ждать пришлось минуты три. Первым в нашу сторону ехал большой внедорожник «Мицубиши Паджеро». На мою поднятую руку водитель внимания не обратил и так газанул, что я едва успел отскочить с дороги. Чуть не сбил! Я успел рассмотреть наглую самодовольную ухмылку водителя. А вот это уже была игра без правил! И первым на такую игру отреагировал старший лейтенант Аграриев. Его пистолет-пулемет с глушителем сорвался с плеча, Аграриев с возмущением дал очередь от пояса. Заднее колесо внедорожника просто развалилось на части. Мощные пули не только пробили резину, но и проломили диск.

При всем моем уважении к автотранспорту, я ни разу в жизни не наблюдал, как большие машины ездят без одного заднего колеса. Хотя и слышал такие разговоры. Внедорожник газанул, сорвался с места, рассыпая останки разваленного колеса по дороге, и быстро скрылся за поворотом, прикрытым скалой. На автоматную очередь водитель отреагировал более адекватно, чем на мою поднятую руку и лежащего на обочине человека.

— Еще машина! — сказал Аграриев, но я уже и сам слышал тяжелый надсадный гул. Большая фура «Volvo» была, видимо, сильно перегружена и ехала медленно. Увидев мою поднятую руку и человека, лежащего на обочине, водитель-дальнобойщик сразу включил сигнал поворота и остановился.

— Братишка, у пилота вертолета, похоже, инфаркт случился. В ближайшую больницу его надо отправить…

— До больницы километров пятнадцать. С ним кто поедет? — уговаривать водителя не пришлось.

— Одного доставить не сможешь?

— Сейчас сменщика разбужу… Доставим…

В кабине было, видимо, и спальное место. Через минуту на дорогу выпрыгнул человек в спортивном костюме.

— Загрузить его помогите… — попросил сменный водитель. — Подавайте нам. Мы в кабине примем.

Уже через минуту подполковника Сокурова, пристегнутого ремнями безопасности, чтобы не падал, повезли в больницу. Мы со старшим лейтенантом остались ждать Сережу Логунова. Забрали из вертолета свои вещи и уселись неподалеку. Вскоре в небе раздался звук двигателя. Очень быстро для автожира, отметил я про себя. Самого «Егеря» видно еще не было. Хотя горы здесь и были невысокими, они все же часть горизонта скрывали. Но мне при этом показалось, что звук, идущий с неба, не слишком похож на звук двигателя «Егеря», хотя я тот звук и не слышал. И Аграриев, похоже, одновременно со мной подумал так же.

— Командир! Это боевой вертолет. Какой-то штурмовик. Нам бы лучше спрятаться…

— А кого нам бояться? — не понял я. — Почему мы должны бояться вертолетов? Это, скорее, помощь нам…

Но что-то во взгляде Анатолия было такое, что я молча согласился, взял свои рюкзаки и первым нырнул в расщелину между скал. И, едва за мной туда же успел нырнуть старший лейтенант Аграриев, вертолет показался из-за пригорка. Это был в самом деле боевой штурмовик «Ми-8».

— «Вампира» собери, командир, — зачем-то потребовал Аграриев.

— Вертолет армейский, пусть и не спецназ ГРУ. Зачем нам «Вампир»?

— Командир, — Анатолий опустил взгляд в землю. — Перед тем как ты приказал запросить Логунова, на меня вышла по связи полковник Самокатова.

— Так… Вот, значит, почему ты не сразу ответил… И что?

— Она приказала мне расстрелять тебя при первом же удобном случае. Я сказал, что приказ понял, хотя не сказал, что выполнять его не собираюсь. Полковник спросила, где мы находимся. Потом сама же сказала, что видит на мониторе… Она была уверена, что мы проведем успешную посадку. А теперь, думаю, прислала боевой вертолет, чтобы уничтожить нас обоих.

— Смысл? — сказал я. — Не вижу смысла…

Аграриев пожал плечами.

— Следы заметают. Генерал все-таки был ликвидирован, не какой-нибудь сержант…

— А тебе, чтобы выкрутиться, следует меня ликвидировать…

— Я же обещал за тебя молиться, — ответил Анатолий с укором.

Боевой вертолет тем временем совершил круг, рыская носом, как собака, потом вышел на боевое пикирование и несколькими выстрелами из НУРСов[4] размозжил наш «Bell 407». Стрелял прицельно и выверенно. Увидев это, я стал торопливо собирать гранатомет. Аграриев готовился зарядить тубу, как и полагается второму номеру гранатометного расчета. Я обратил внимание, что это была тупорылая термобарическая граната[5].

Вертолет между тем завершал уже второй круг над горящим «Bell 407», но любоваться плодом своей работы дальше, кажется, не собирался.

— Нас в тепловизор ищет.

— Сейчас найдет, — согласился я, устраивая тубу на камне-валуне и прижимаясь глазом к резиновому наглазнику прибора управления огнем.

Тепловизор штурмовика увидел нас, вертолет увеличил скорость, стремительно сближаясь и выходя на позицию для атаки НУРСами. Я заметил, как на подкрылках шевельнулись кассеты с ракетами, отыскивая цель по нашему тепловому свечению, хотя светились у нас только лица и руки — костюм «Ратник» свечение скрывал.

Я опередил вертолетчика, может быть, на мгновение и послал гранату навстречу летящей машине. Наверное, в вертолете было чему взрываться и помимо термобарической гранаты. Вспышка была яркой, грохот был жутким, а осколки винтокрылой машины полетели в разные стороны. Наверное, далеко полетели. Хотя это зависело от тяжести каждого отдельного осколка. Так, одна лопасть упала на скалы, за которыми мы прятались, то есть далеко улететь не смогла, хотя сама по себе не такая тяжелая, как кажется. Лопасть делается из специальной пропитанной лаком и клеем пленки, намотанной на каркас. Но удар лопасти оказался ощутимым даже для каменной скалы, с которой полетели в разные стороны обломки камня и каменная крошка. Полетели, в том числе и мне в лицо, из-за чего пришлось зажмуриться. Но глаза не пострадали, и это было главное.

Однажды в детстве я видел сон, в котором полностью ослеп. С тех пор слепота для меня казалась самым страшным злом, какое может со мной когда-либо произойти. Я даже подполковнику Халидову мысленно посочувствовал, когда узнал, что пуля вошла ему в глаз, сделав одноглазым. И вообще я боялся любой травмы глаза, кроме, естественно, синяка или рассечения брови, что со мной время от времени случалось на тренировках по рукопашному бою. Бывало, даже солдаты, с которыми я занимался, умудрялись поставить мне синяк. Особенно если они имели предварительную подготовку боксеров или рукопашников. А такие встречались в нашем деле, как я убедился, все чаще и чаще. Хотя лично я обычно предпочитал брать к себе сначала во взвод, а потом и в роту не рукопашников, а лыжников или бегунов-стайеров, которые умели терпеть, умели превозмогать собственное «нет сил» простым усилием воли, умели заставлять себя.

Рукопашному бою лично я могу обучить любого, кто имеет хотя бы мало-мальскую спортивную подготовку, исключая, наверное, настольный теннис и шахматы с шашками. А вот научить бойцов терпению намного сложнее. А современные сроки службы слишком коротки, чтобы проводить полноценное обучение. Мы успеваем обучить солдат-срочников только самым азам службы в спецназе, как им уже подходит время увольняться в запас.

Другое дело — контрактники. Эти проходят полноценное обучение. А солдаты срочной службы, если почуяли вкус к работе спецназа, с удовольствием остаются служить по контракту. Жалко бывает, что не все этот вкус получают. У многих есть в жизни собственные приоритеты, и они отдают предпочтение им. Особенно жалко, когда в запас уходит человек, в котором открывается большой потенциал. А такое случается часто. Но сами эти парни видят свой потенциал в другом, и часто они оказываются правы, становясь успешными специалистами в гражданской жизни. Но это их собственная жизнь, и командиру не стоит в эту жизнь вмешиваться.

Я не думал обо всем этом, когда пыль и осколки камней ударили мне в лицо. Все промелькнуло одной цельной мыслью, в то время как старший лейтенант Аграриев за моим плечом просто перекрестился. Видимо, мысленно произнес «за упокой» душам погибших пилотов вертолета. Я тоже прекрасно понимал, что погибшие пилоты нам со старшим лейтенантом — не враги. Просто они получили приказ. Точно так же, как мы получали. И отправились его выполнять. Мы в данном случае вышли победителями в схватке с летающим чудовищем, только что уничтожившим вертолет «Bell 407» и готовым уничтожить нас. А зачем был уничтожен «Bell 407», мне было понятно. Если подполковник Сокуров поправится, если он решит попытаться понять, что с вертолетом произошло, почему вдруг потребовалась аварийная посадка в режиме авторотации, он будет в состоянии поднять на ноги немалые силы, и тогда, вполне возможно, всплывет подноготная уничтожения генерала Шарабутдинова и его племянника. По крайней мере, отдельные подробности этой операции всплывут. И кто-то за это получит не удар, а подзатыльник. Да и то не за то, что совершил, а за то, что не сработал чисто. Это обычное дело в нашей действительности. И тогда придется подчищать все и всех, чтобы некому было давать показания. Возможно, понимание этого и толкнуло Аграриева сообщить мне о приказе полковника Самокатовой о моей ликвидации. Если ликвидируют одного, следом обязательно будет ликвидирован второй и третий.

Старший лейтенант часто дышал у меня за плечом. Я сел за камень, поставив гранатомет между колен, ожидая, когда осядет пыль и дым после взрыва вертолета. Старший лейтенант смотрел на меня. Но не с испугом или сомнением во взгляде, а жестко, требовательно, с пониманием того, что мы с ним были вынуждены защищаться. И он готов был защищать свою жизнь не менее старательно, чем я свою.

— Так что еще тебе говорила Алевтина Борисовна? — спросил я.

— Больше ничего. Только коротко отдала приказ о твоей ликвидации. Переспросила, все ли я правильно понял, и осталась довольна.

— То есть других приказов не давала? И ничего не говорила про убитого мной подполковника Халидова?

— Нет, не давала. И ни про какого подполковника не говорила. Не упомянула даже.

— Приказала пристрелить меня… То есть, перед тем как отправить сюда боевой вертолет, она уже могла рассчитывать, что ты приказ выполнил?

— Естественно. И вертолет прилетел ликвидировать уже одного меня. Конечно, я горжусь, что на меня одного вертолет послали, тем не менее не сильно радуюсь. Гордость в гробу, если удастся куски мяса в гроб собрать, неуместна.

Сам я это только что понял. А старший лейтенант сообразил быстрее, поскольку дело касалось его напрямую. И потому потребовал встретить вертолет «Вампиром». С такой дистанции убойной силы хватило бы даже, думаю, у РПГ-7, который воевать начал, когда я еще пешком под стол ходил, а на вооружение был принят еще задолго до моего рождения[6]. Но понял я и другое: и «Сектор «Эль» во главе с полковником, и ФСБ Дагестана в лице подполковника Саенкова намереваются нас всех троих ликвидировать вовсе не потому, что я застрелил следователя Халидова, а только как исполнителей расстрела генерала Шарабутдинова. Халидов здесь вообще выбран исключительно как причина. Из этого напрашивался вывод, что еще до начала операции нас было решено уничтожить. А уже из главного вывода можно было и еще кое-что вытащить.

— Хреновенькая у нас с тобой ситуация, — признал я. — Значит, на нас объявлена большая охота!

— Да, — согласился Аграриев. — Неприятно быть дичью. Но такие у нас законы. Правила игры, как говорит Самокатова.

— А если я не желаю играть по ее правилам? Если я желаю собственные установить?

— Это тоже следует суметь. Нужно суметь заставить ее принять твои правила. Проще, мне кажется, вообще играть без правил.

— Самое плохое в этой ситуации, что под ударом находится моя семья, — назвал я свою больную точку. — Не знаю, как у тебя. У тебя как вообще с семейным положением?

— Моя половина сразу после суда, еще до «зоны», сообщила мне, что замуж выходит, и попросила мирно дать ей развод. Я согласился. Пусть живет, как может. У сына сейчас другой отец, сын не знает, что отец не родной. Меня наверняка не помнит. Ему тогда семь месяцев было. С этой стороны я недосягаем для Самокатовой. И рад этому. А вообще я считаю, что женщина была создана исключительно для того, чтобы мужик не сдох от счастья. Без них живется куда как легче.

— Да, тебе проще, — согласился я. — А мне следует как-то спрятать и жену, и дочь. Майор Апухтин должен был сегодня утром их с поезда встретить. Самокатова обещала, что Служба квартиру выделяет. И новые документы для них и даже для собаки. С собачьими была какая-то временная неувязка, и Самокатова обещала дело с кинологической федерацией утрясти.

— Я не уверен, что она заранее не просчитывала наше уничтожение. Она умеет все просчитывать. И такими обещаниями просто усыпляла твою бдительность. Особенно в такой ситуации любая деталь на психику давит. Как с собачьими документами. А что, собака — жутко породистая?

— Да. Очень даже породистая. Всеми возможными титулами в России владеет. Чемпион пяти соседних стран. А насчет Самокатовой… Это возможный вариант. Но я бы связался как-то с майором Апухтиным, чтобы уточнить ситуацию. Дмитрий Евгеньевич показался мне человеком достойным. У него взгляд прямой. С таким взглядом трудно обманывать. Ему самому бывает трудно обманывать. Мне он показался хорошим офицером, которому не чуждо понятие чести.

— Не обольщайся насчет Дмитрия Евгеньевича. Он человек сложный, и сам часто не знает, что делает. И чрезвычайно жадный. Он свою высокую зарплату отрабатывает полностью. Когда жалованье получает, все до копейки пересчитывает.

— С этой стороной его характера я, к счастью, не сталкивался.

— Да, есть за ним такой грех. А позвонить ему можно. У меня есть его номер. Только лучше звонить попозже, когда он домой уедет, чтобы сразу с Самокатовой не поговорил. По простому телефону такие дела он обсуждать не будет. Апухтин службу знает. Да и Алевтина Борисовна сама не будет. Ей проще приехать. Она же понимает, что тоже находится под жестким контролем.

— Мне бы только узнать, давала Самокатова майору поручение мою жену встретить или это ее бредни. Только один вопрос, который все объяснит. Но ты прав, лучше спросить об этом ближе к вечеру. Он когда домой уезжает?

— Рабочий день у майора ненормированный, как у всех в «Секторе». Обычно до пяти работают, если нет каких-то срочных дел. И Самокатова не всегда на ночь остается. Как правило, ровно в пять уезжает. Она — человек пунктуальный.

— Где она живет, знает, наверное, только ее водитель?

— Я с водителем разговаривал как-то. Водитель сам рассказал, без моих вопросов. Он отвозит ее только до метро. А дальше она сама добирается. Осторожная.

— А ее муж?

— Майор Стукалов? Он у нас в «Секторе» отвечает за общую физическую подготовку. Бывший спортсмен. Мастер спорта международного класса по боевому самбо. Говорят, с ним лучше не связываться в серьезной ситуации. Но я на тренировке по «рукопашке» научился ему противостоять. Он хорошо себя показывает в стандартных ситуациях, когда есть возможность прием или удар провести. А любая нестандартная ситуация его из колеи выбивает — теряется иногда. Например, резкий разрыв дистанции с последующей быстрой атакой. Стукалов вообще быстротой не отличается, слишком тяжелые у него мышцы. Этим грех не воспользоваться, если вдруг придется столкнуться.

— Что-то долго Сережа не летит, — сказал я. — Пора бы уж ему…

— Есть у меня опасения, что он вообще не прилетит. Двигатель откажет.

— Автожир более приспособлен для авторотации, чем вертолет, — подсказал я выход, надел на голову шлем и включил внутреннюю связь. — Сережа! Сережа! Ты где?

Ответом мне была тишина. Наушники не донесли даже дыхания старшего лейтенанта Логунова. Аграриев тоже с вниманием прислушивался к своим наушникам, хотя шлем держал на коленях. Но и его наушники оказались «неразговорчивыми».

— Боюсь, ты прав, — согласился я и выключил свой коммуникатор. Это движение не осталось незамеченным старшим лейтенантом, и Анатолий выключил свой.

— Время вышло, — решил он. — Мой призыв к Логунову, скорее всего, прослушивался. Ему, я думаю, для отвлечения дали приказ расстрелять нас с тобой, если мы каким-то чудом убежим от вертолета. А сами тем временем что-то сотворили с автожиром. Сережа, думаю, приказ принял, хотя исполнять и не думал, но, как нас учили, возражать не стал и сделал вид, что согласился. Но он же главное действующее лицо в уничтожении генерала. Его никак не отпустят. Скорее всего, и не отпустили. Короче, командир… Пора нам отсюда уходить. А то высадят скоро взвод спецназа ФСБ. Да еще в придачу пару взводов спецназа МВД из местных, которые все тропы здесь животом изучали. От этих волков уйти будет трудно. Они не умением, так количеством могут задавить. Как обычно и делают. Двигать будем в сторону Моздока?

— Мы сейчас в Чечне находимся, — задумался я. — Было бы лучше в Махачкалу вернуться, хотя это намного дальше. Я Оглоблину верю. Он сумеет прикрыть и не сдаст… А через Чечню выходить опасно. Здесь слишком много постов, и все они будут предупреждены. Стрелять будут сразу на поражение. Надо подумать. Давай пока просто удалимся отсюда подальше. По дороге уже четыре машины одна за другой проехали. Могли видеть, как вертолет стрелял по вертолету на земле, потом могли видеть, как после нашего выстрела большой вертолет взорвался. Картина, конечно, интересная — не каждый день такое увидишь. Водилы могут ментам на ближайшем посту сообщить, а те по инстанции… И спецназ прилетит сюда. А мне им и сказать нечего. Уходим…

Анатолий вытащил из рюкзака последнюю гранату и зарядил гранатомет. Пустой рюкзак аккуратно сложил и придавил камнем. По большому счету нам не стоило бояться оставлять следы, поскольку обломки двух вертолетов сами место показывают. Тем не менее у Аграриева сработала привычка. И у меня тоже. Я не стал разбирать уже заряженный «Вампир» на две части, а просто положил длинную тубу себе на плечо и понес так. А рюкзак от гранатомета перед этим по примеру Аграриева засунул под камень.

Ушли мы не далеко, чтобы иметь возможность вернуться, если вдруг случится чудо и прилетит старший лейтенант Сережа Логунов. Изначально двинулись в сторону гор. Но чеченские горы сильно отличаются от дагестанских. Здесь только на юге республики настоящие горы, а в центре и на севере отсутствуют большие вершины, сами же горы и даже хребты густо заросли лесом. Мы, как я видел по карте, находились на самой границе горных и степных районов. Но даже те сравнительно невысокие горы, что были здесь, не давали обзора дороги. Требовалось еще какое-то время вести наблюдение, чтобы точно удостовериться в отсутствии автожира.

Наблюдать решили еще в течение часа, хотя время взяли, на мой взгляд, с большим, может быть, даже двойным запасом. Если бы Логунов имел возможность прилететь, он прилетел бы в течение ближайших минут. При этом мы договорились, что первые полчаса я сижу на дереве, потом полчаса проводит там старший лейтенант Аграриев. Осталось только дерево выбрать. Я выбрал старую елку. По елке взбираться чрезвычайно сложно. Ель — дерево с великим множеством ветвей. Но я, помню, читал как-то, что наши предки, новгородские словене, применяли для наблюдений именно ели, винтом срубая часть ветвей, начиная снизу, и делали что-то похожее на винтовую лестницу. Топора для работы у меня не было, но малая саперная лопатка, отточенная так, что позволяла использовать ее вместо бритвы, легко топор заменяла. Да и по весу была такая, что рука не уставала ее держать. Нижнюю часть лесенки мне помогал делать старший лейтенант, поскольку нижние сучья были самыми толстыми и крепкими. Дальше я уже полез сам. Не имея соответствующей сноровки, я все же, размахивая лопаткой, умудрился ни разу не свалиться. Впрочем, это было и не особенно сложно — так много на стволе было ветвей. Гораздо сложнее было бы свалиться. При этом забираться на самый верх я не собирался, потому что там был бы заметен мой силуэт. Я постоянно посматривал, оценивая возможности наблюдения. Одолев две трети ствола, я убедился, что уже могу видеть участок дороги, который меня интересовал, от одного поворота до следующего, и устроился боком на крепкой и гибкой ветке.

Анатолий стоял внизу. Но связь мы договорились не включать, чтобы не давать возможности определить свои координаты. Вообще-то, как нам когда-то доходчиво объясняли, координаты могли показать только планшетники, но никак не коммуникатор, тем не менее, не зная всех возможностей этой техники, мы перестраховались. Ведь нас предупреждали еще при испытании экипировки «Ратник», что прослушать переговоры внутри группы или подразделения невозможно. Тем не менее у Аграриева сложилось впечатление, что полковник Самокатова имела возможность нас прослушивать. И потому мы решили обходиться без электронной связи, обмениваясь только «живыми» словами и знаками. Оба мы не относили себя к болтунам, и потому коротких слов и понятных знаков нам должно было хватить. Тем более от дороги мы отошли километра, пожалуй, на три, и услышать нас оттуда, если там кто-то появится, конечно же, было нельзя. А появиться там какие-то недружественные нам силы должны были обязательно.

И они вскоре появились. Сначала подъехал грузовик и шесть боевых машин пехоты. Я поднял к глазам бинокль и увидел, как на обочину дороги выпрыгивают менты. Их было немногим меньше сотни. Вероятно, три взвода. Спецназ чеченской полиции. Серьезные и недобрые ребята, в свое время уничтожившие немало российских солдат, но потом перешедшие на нашу сторону и теперь уверяющие, что служат России.

Потом послышался звук вертолетного двигателя — одного, второго. В бинокль я рассмотрел два «Ми-8», но это были не стандартные боевые штурмовики, а военно-транспортные машины, хотя и имеющие на подкрылках круглые кассеты с НУРСами. Вертолеты летели не прямо над нами, а в стороне. И посадку совершили рядом с дорогой, недалеко от полностью уже сгоревшего «Bell 407».

Это прилетел, как я понял, спецназ ФСБ Дагестана. С чеченской полицией этот спецназ смешиваться не стал. Бойцы как приземлились в полусотне метров в стороне, так там же и построились, тогда как полицейский спецназ осматривал то, что осталось от «Bell 407» после нескольких неуправляемых ракет вертолета-штурмовика, а потом и то, что осталось от самого штурмовика, хотя от него остались только обгоревшие обломки. Сколько я ни пытался рассмотреть в бинокль, даже обгоревших тел пилотов найти мне не удалось. И раньше, когда мы находились близко, я этих тел не видел. Должно быть, взрывом их отбросило куда-то очень далеко. Может быть, даже за дорогу, где не было леса, но стояло множество столбообразных выветренных скал. Если тело забросит туда, оно запросто может застрять где-то наверху, и достать его без специального снаряжения будет проблематично.

Полицейский спецназ собирал, что мог, в большие пластиковые мешки и относил к дороге. Мешки загружали в грузовик. Искать нас со старшим лейтенантом Аграриевым, кажется, никто из ментов не собирался. Эту задачу, после разговора двух командиров, что произошел на обочине дороги, видимо, взял на себя спецназ ФСБ Дагестана. Мне даже показалось, что я узнал высокую худощавую фигуру командира спецназа ФСБ. Человек этот при изучении его в бинокль походил на майора Алексеенко, который желал помочь мне сбежать из СИЗО Махачкалы.

Когда-то я спас его старшего брата, и майор был мне благодарен за это. Оставалась надежда, что, если нас найдут и поймают, с майором удастся договориться. Хотя я и понимал прекрасно, что служба есть служба, и, если майору приказали ликвидировать нас, он нас ликвидирует. Иначе его самого могут ждать большие неприятности. Служба у нас такая! Возможно, что ликвидацией он лично заниматься не будет, но передаст приказ руководства своим подчиненным.

Но до того как нас ликвидировать, нас следовало еще поймать. А в этом была определенная сложность. И состояла она в том, что подготовленного человека сложно поймать, если он сам того не желает. А мы со старшим лейтенантом Аграриевым ничуть не походили на самоубийц, которые готовы прямо сейчас выйти из леса с поднятыми руками.

Время я контролировал привычно головой и собственными ощущениями. И потому посмотрел на часы только тогда, когда мне сидеть наверху оставалось только две минуты. Как раз в это время командир отряда спецназа ФСБ закончил инструктаж младших командиров и убрал карту в большущий карман на бедре. Наверное, кому-то нравится носить такие карманы и пользоваться ими. Но мне они обычно не подходят по той простой причине, что я ношу на бедре специально для этого сделанную кобуру. В гражданской одежде я прячу кобуру за брючный ремень на спине и прикрываю рукоятку пистолета курткой. И кобура у меня особая, купленная по случаю в одной научно-производственной фирме, которая ее и разработала. Но заказы на изготовление ни от армии, ни от полиции, ни от спецслужб получить ей не удалось. Не было в фирме людей, которые смогли бы обеспечить производство заказами. И тогда были распроданы опытные образцы. Вот такой опытный образец достался мне. Сама кобура была достаточно плотной, хотя и легкой, сделанной из легких полимеров. Но главное удобство заключалось в том, что пистолет держался в кобуре прочно и не норовил вывалиться. А чтобы вытащить оружие, требовалось только ухватить его за рукоятку, вдавить в саму кобуру, и сразу срабатывал механизм, отщелкивающий пистолет в руку. Более того, при нажиме пистолета предохранитель упирался в специальный выступ и передвигался в боевое положение. И сразу можно было стрелять. А патрон я всегда ношу досланным в патронник. И хотя в боевой обстановке мне не доводилось пользоваться пистолетом, на учебных практических стрельбах за счет быстрого извлечения оружия у меня появлялась пара лишних секунд на прицеливание. Кто знает, что такое практические стрельбы, поймет важность этой пары секунд.

Однако пока у меня не было необходимости браться за рукоятку пистолета. Я видел, что командир отряда спецназа ФСБ дал группам задание, после чего те разошлись в разные стороны. В нашу сторону, к счастью этих спецназовцев, никто не пошел. Людей в группе не хватало, чтобы все пространство охватить, и командир выбрал приоритетные направления.

— О! — позвал я стоящего под деревом Анатолия.

Старший лейтенант поднял голову, и я постучал пальцем по циферблату часов. Он понял и стал взбираться по подготовленной мной «винтовой лестнице». Причем делал это ловко, быстро переставляя ноги и перебрасывая руки с ветку на ветку. Я освободил ему сук, на котором сидел, и протянул свой бинокль.

— Тепловизором пользоваться умеешь?

— Доводилось…

— Спецназ ФСБ ушел на наши поиски. Но не в нашу сторону. Однако это не значит, что они потом не свернут сюда. Смотри внимательно. Особенно по сторонам.

И в это время в небе раздался негромкий шум двигателя. Я отчаянно вытянул шею и увидел, как с другой стороны дороги, как раз в направлении на Моздок, показался небольшой летательный аппарат. Это был автожир «Егерь», а управлять им мог только старший лейтенант Логунов. У дороги засуетились менты. Судя по тому, как они себя вели, они уже что-то знали и имели приказ относительно автожира и его пилота. Командир спецназа МВД сообщил что-то в переговорное устройство. От одной из боевых машин пехоты стремительно отделился коротконогий коренастый крепыш с длинной винтовкой в руках. Но только забрав у Аграриева бинокль, я утвердился в том, что подозревал. Это был снайпер, он нес крупнокалиберную антиматериальную винтовку[7] с оптическим прицелом.

От нас до снайпера расстояние было слишком велико, чтобы попробовать подстрелить его. Пистолет-пулемет «ПП-2000», даже имея оптический прицел, не приспособлен для такой стрельбы. Простой пистолет тем более бесполезен. Здесь могла бы помочь только снайперская винтовка старшего лейтенанта Логунова, но она была, я надеялся на это, у него в автожире. Но старший лейтенант был занят управлением летательным аппаратом и потому стрелять не мог. Автопилота, насколько я понимал, в «Егере» не было. Там управление простейшее, без «наворотов». Тяжело было чувствовать свою беспомощность и невозможность помочь товарищу.

Аграриев взял мой бинокль, не спросив согласия, — не до разговоров было. Посмотрел и сразу оценил ситуацию.

— Думаешь, сможет подстрелить? В летящий объект с оптикой стрелять сложно.

— Если снайпер опытный, может попасть… Там главное — правильно опережение взять. Скорость, если на глазок определять, около сотни километров в час. Может, чуть больше… Для опытного снайпера это нормальная скорость… Можно рассчитать и опережение. Если в вертолеты попадают, то уж в автожир и подавно. Хотя он и меньше размером. Это для «оптики» не проблема. Главное — опережение…

Мы сидели на дереве и нервничали. Еще больше занервничали, когда снайпер остановился, облокотился на крупный валун, получив, видимо, команду открыть стрельбу.

Я вспомнил про связь и включил коммуникатор «Стрелец» в надежде, что сам Логунов в это время в шлеме и с включенной связью. А как иначе он может искать нас, только через систему связи!

— Сережа! Сережа! — позвал я.

— Наконец-то! Слушаю, командир!

Голос старшего лейтенанта был радостным.

— Снайпер внизу, в тебя прицеливается…

— Я его давно наблюдаю. И готов скорость резко добавить. Пусть сначала пристроится. А я постараюсь момент поймать. Он на встречном курсе стрелять собирается. Это сложно… Пора!

Даже нам, на земле, было видно, как резко прибавил скорость автожир.

— Какая у «Егеря» максималка? — забыв, что я на связи, обратился я к Аграриеву.

Старший лейтенант плечами пожал. Он никогда на автожирах, как и я, не летал. Ответил Логунов, услышав вопрос и считая, что спрашивают его:

— Сто пятьдесят. Жму на полной. Первые два выстрела — мимо.

Ментовский снайпер стрелял из «громкой» винтовки, тем не менее расстояние звук выстрелов скрадывало. Но сам Логунов каким-то образом определил их. Может быть, по вздрагиванию ствола, потому что крупный калибр ствол всегда подбрасывает.

Нам оставалось только ждать, что произойдет в дальнейшем, не имея возможности хоть как-то помочь старшему лейтенанту Логунову. А «Егерь» тем временем резко лег на крыло и ушел в сторону, покинув зону обстрела. При этом Сережа летел на предельно малой высоте, рискуя зацепиться за придорожные скалы, которые одновременно его и скрывали.

Я включил «планшетник», чтобы глянуть на карту. При этом предварительно выключил коммуникатор «Стрелец», чтобы избежать возможности определить нас со старшим лейтенантом Аграриевым на местности. «Планшетник» и без коммуникатора легко справлялся со спутниковой системой навигации. Видя мои действия, Анатолий тоже свой коммуникатор выключил, но «планшетник» включать не стал, а только ко мне приблизился, чтобы в монитор через плечо заглянуть. Ветка под нами согнулась сильнее, но не затрещала — ель всегда считалась выносливым и гибким деревом. Но садиться на ветку Аграриев не стал и даже с той ветки, на которую опирались мои ноги, переступил на новую. И все это вслепую, продолжая рассматривать в мониторе карту. И сам показал мне пальцем на карте место, подходящее для посадки «Егеря». Место это было достаточно ровным. Единственным недостатком была близость дороги. Те же ментовские боевые машины пехоты за пару минут окажутся рядом. Но другого подходящего места поблизости не просматривалось.

Я вытащил лопатку и обрубил еще несколько ветвей, чтобы подняться выше. Так мне стало видно автожир «Егерь», который совершил круг и, как мне показалось, собирался вернуться к месту, которое осматривали чеченские спецназовцы МВД.

Я включил коммуникатор.

— Сережа! Видишь под тобой вдоль дороги ровную полосу?

— Вижу! Для посадки место удобное.

— Вот и садись там. Отъехать до леса своим ходом сможешь?

— Без проблем.

— Действуй. В лесу жди нас. Мы бегом к тебе…

Я начал торопливый, но аккуратный спуск. Не глядя, чувствовал, что старший лейтенант Аграриев спускается следом.

Я спрыгнул с высоты метра в два и сразу отошел в сторону, чтобы освободить место напарнику. Аграриев спрыгнул со своей высоты, выше меня еще на пару метров. Но завершили прыжки мы удачно. Прыгать с высоты оба обучены хорошо, колени у нас не старческие, прыжки выдерживают. И сразу, перебросив пистолет-пулеметы в боевое положение для бега, то есть удерживая их на груди и опирая на оружие руки, мы побежали. Анатолий слышал, как я пообещал Логунову, что мы выдвигаемся к нему бегом. И потому действовал без задержки. Те три с половиной километра, что отделяли нас от третьего члена нашей группы, мы преодолели стремительно, хотя в лесу приходилось лавировать между деревьями и кустами, кое-где пришлось перепрыгивать через лежащие стволы старых деревьев, а где-то пригибаться, чтобы не разбить лоб о горизонтально растущую толстую ветвь. Хорошо, что лес был в основном хвойным, и горизонтальные ветви принадлежали только редким здесь березам.

Бежали мы быстро и добежали скоро. Застали Логунова в момент, когда он, загнав машину в кусты на опушке леса, уходящего в гору, вытаскивал из багажного контейнера своего «Егеря» большое полотно и маскировочную сетку, которыми укрывал автожир на хребте рядом с аулом. Предосторожность не лишняя — автожир мог еще нам службу сослужить, и мы с Аграриевым вдвоем принялись энергично помогать Сереже.

Вместе справились быстро и, как оказалось, вовремя, потому что командир чеченского ментовского спецназа, видимо, связался с командиром дагестанского спецназа ФСБ, и тот поднял в воздух оба вертолета, на которых дагестанцы прилетели. Вертолеты, скорее всего, имели тепловизионные приборы, они летали вдоль дороги, не удаляясь далеко, делали круги, но найти автожир не могли. Ткань надежно защищала «Егеря» от назойливого взгляда приборов, несмотря на то, что двигатель автожира был, вне всякого сомнения, горячим и, возможно, даже перегретым, потому что пилот гнал машину на предельной скорости, уворачиваясь от выстрелов снайпера.

Но и нам следовало спрятаться от тепловизоров вертолетов. Наши костюмы не пропускали тепло. Но у нас не оказалось с собой ни специальных масок, которые оставляют открытыми только глаза, ни перчаток, сшитых из той же ткани. И потому слабое свечение тепловизоры могли обнаружить. Конечно, такое свечение легко принять за бегающую по лесу мышь. Тем не менее поберечься стоило. Если Логунов забрал с собой свою попону, сшитую из двух плащ-палаток, и его увидеть было невозможно, потому что он с приближением хлопающего шума двигателей набрасывал попону на себя и продолжал движение, то мы с Аграриевым в опасные моменты вынуждены были ложиться лицом в землю, прятать под грудь руки и прижимать лицо к локтевым суставам. Причем эту позу мы придумали одновременно, каждый сам по себе. Я на всякий случай старался засунуть куда-нибудь за камни заряженный гранатомет «Вампир».

Точно я не знал, насколько мощная матрица стоит на вертолетных тепловизорах, но я опасался, что тепловизор определит слабое свечение аккумулятора. Это бывает обычно, когда в тепловизорах используется мощная микроболометрическая матрица[8] американского или французского производства. Слышал я, что и китайцы в последние годы стали делать мощные матрицы, но наши спецы научились добиваться высокого результата не за счет матрицы, а за счет применения стекла из оптического германия, которое не поглощает инфракрасное излучение. Какие приборы стоят в вертолетах, нам никто не докладывал, но в таких случаях я всегда предпочитаю перестраховаться и предположить самый невыгодный для себя вариант.

И предосторожность свое дело сделала. Совершив по шесть кругов, вертолеты никого не нашли, посчитали, видимо, что автожир улетел, и решили устроить погоню. Поднявшись высоко и никого вдали не увидев, вертолеты направились в разные стороны.

Я предположил, что они долетят до какого-нибудь аэродрома, там совершат посадку для заправки топливом и только после этого вернутся за дагестанскими спецназовцами, которые обшаривали близлежащие горы, впрочем, без особого результата. Может быть, хоть грибов домой наберут — все не без толку летали. На тех аэродромах, где вертолеты будут заправляться, пилоты предупредят других летчиков о том, кого следует найти и уничтожить. Таким образом для нас попытаются полностью перекрыть небо. Старшие лейтенанты с моим мнением согласились.

Мы разговаривали в открытую, отключив свои коммуникаторы, чтобы не дать возможности со стороны определить наше местоположение. Чувствовать себя дичью было, признаюсь, не слишком приятно.

Сережа Логунов передал Аграриеву свою «жестянку» с патронами, а сам нес нелегкую длинную снайперскую винтовку в дополнение к штатному пистолету-пулемету. Но если прицел пистолета-пулемета был прикрыт только крышками со стороны окуляров, то прицел винтовки был спрятан под специальным пластиковым чехлом, достаточно жестким, чтобы выдержать несильный удар, предохраняющий от столкновений с ветвями деревьев. Ствол винтовки и глушитель были обмотаны зеленой камуфлированной тряпкой, местами свисающей лохмотьями. Если бы винтовка не была спрятана в пластиковый кейс, издали создавалось бы впечатление, что Логунов несет на плече ствол молодого дерева. А что переносится в кейсе, было понятно только специалисту. Мы шли, сами не зная куда, но главное — подальше от преследователей.

И только когда остановились на короткий привал, я спросил у старшего лейтенанта Логунова:

— Ты где так сильно задержался? Мы уж подумали, что Самокатова дала приказ тебя ликвидировать. И приказ был выполнен.

— Да, она отдала такой приказ. Только не знаю кому. Но это и не столь важно, — хмуро ответил Сережа.

Дальше он рассказывать не хотел, но Аграриев заинтересовался и поторопил товарища:

— Рассказывай, чего молчишь!

— Полковник сама связалась со мной. Приказала вылететь по вашему вызову и ликвидировать вас. Я сразу не сообразил, что напрямую отказываться опасно, и потому неуверенно заявил, что я не палач, а вы не осужденные на смертную казнь. Самокатова даже зафыркала в трубку и стала сетовать, как некоторые мужчины плохо относятся к своим семьям и даже детей не любят. Тут я сообразил, что веду себя неправильно. И сказал нарочито грубо, что буду только рад, если полковник поможет мне от семьи избавиться. А про себя решил оставить в винтовке одну пулю для Самокатовой. Ей, правда, ничего не сказал. Всегда считал любые угрозы глупым занятием, смеялся, когда мне грозили, и сам никогда этим не занимался.

— Это правильно, — согласился я. — А вот с отказом ты поторопился.

— Кто может, тот делает, а кто не может, тот только грозит… Это веками проверено… — добавил Аграриев. — И что дальше?

— Честно говоря, я не ожидал каких-то активных действий против себя. Потом мне позвонили на трубку, позвали на аэродром, к «Егерю». Дескать, сейчас приедет авиамеханик, надо будет ему машину сдать и забрать оттуда свои вещи. Как-то я сразу не сообразил, что номер моей трубки в Моздоке никто не знает. И вдруг звонят… Я, короче говоря, вышел из гостиницы, и в тот же момент в дверь рядом с моей головой пуля ударила. Помните, там входные двери металлические. Так пуля эту дверь насквозь прошила. Значит, стрелял снайпер бронебойной пулей. Я спокойно помахал снайперу рукой и нырнул за дверь. После чего собрал свое оружие, личные вещи и вышел через окно в противоположной стене. Там неподалеку уже часовой стоял. Солдат, плохо обученный. Позволил мне приблизиться на расстояние скачка. Я со скачка его в горло ногой ударил — боюсь, кадык сломал, пострадал парень только за выполнение глупого приказа, то есть ни за что. Я, честно говоря, не люблю, когда солдат бьют. И сам никогда не бил, когда взводом командовал. Но мне тоже жить хочется. Сейчас стыдно, но тогда все казалось естественным. Побежал по низинке, пригнувшись. Там за гостиницей низинка есть. Второй часовой стоял у прохода на аэродром. Его я просто основанием ладони в челюсть ударил. И прошел спокойно к ангару. Залил бензина под завязку, канистру с собой про запас взял. Но тут бригада механиков пришла. Солдаты — и срочники, и контрактники. Не знаю, насколько они в курсе дела были, но я категорично потребовал, чтобы они ворота ангара открыли и створки подержали. И попросил четверых помочь мне «Егеря» выкатить. Растерялись — все-таки офицер приказывает, и помогли. Я и полетел с часовым опозданием. Боялся, что вы уже далеко ушли.

— Но нас все равно нашел… — констатировал я. — Втроем легче выжить, чем поодиночке, но троих и искать легче. Вместе мы уже серьезную силу представляем. И опасность. Пусть Самокатова нас боится. Пусть прячется хоть в сейфе, хоть под столом, пусть хоть дома под ванну залезет, если поместится. Это ее не спасет…

— У тебя есть план? — спросил Аграриев. — Или хотя бы представление о том, что нам делать… Я лично не представляю…

— Давайте размышлять логически, — предложил я. — Первый вопрос для всех. И самый важный вопрос, от которого мы, как от печки, дальше плясать должны. Почему возникла необходимость нас убить? И насколько эта необходимость важна?

Старший лейтенант Аграриев сердито хмыкнул.

— Я уже давно об этом думаю. И про твоего подполковника Халидова тоже…

— Это кто такой? — спросил Логунов.

— Следователь следственного комитета Дагестана, — вынужден был объяснить я. — Ехал в генеральском кортеже и первым сунулся в мою перевернутую машину. Пришлось его пристрелить. А раньше он вел против меня уголовное дело и даже убить меня планировал. Прямо в СИЗО убийц подсылал. И Самокатова предупреждала, чтобы я не вздумал мстить Халидову. Якобы на нем завязана операция ФСБ, которая готовилась восемь месяцев. Про операцию она уже потом сказала, когда дело было сделано. А я даже не знал, что он в генеральском кортеже будет. И не видел в дыму, кого пристрелил…

— Это может быть только деталь, но не главная причина, — здраво рассудил Логунов. — Если бы дело только в этого подполковника упиралось, какой смысл убирать всех троих? Одного бы хватило, и все.

— Согласен, — мрачно наклонил голову Аграриев. — Следак здесь — сбоку припека!

— Это точно, — согласился я. — Халидов здесь ни при чем. Какая еще может быть причина? Я не слышал, чтобы в «Секторе «Эль» существовала такая добрая традиция. Иначе хрен кто согласился бы там служить…

— Я в четырех ликвидациях участвовал, — признался Аграриев. — И всегда нас старались вытащить. Даже следы за нами подметали.

— Я в трех участвовал, — подтвердил Логунов. — Никаких эксцессов с командованием.

— А теперь эксцессы есть, — подвел я итог. — И пока мы не поймем причину, мы не можем ничего решить, не можем сообразить, кто нам друг, а кто враг. То есть можем только на себя рассчитывать. И друг на друга, поскольку мы в одинаковом хреновом положении.

— Каждому следует серьезно подумать, а потом устроить коллективный «разбор полетов», — предложил Сережа. — Только при коллективном разборе мы сможем что-то выяснить.

— С этим нельзя не согласиться, — я пересел с земли на камень, — но кто сможет мне объяснить обстановку на базе «Сектора «Эль». Я сразу заметил, что курсанты друг друга боятся, инструкторов боятся, все свои способности скрывают, как свое прошлое.

— Это-то как раз понятно, — решил Аграриев. — Самокатовой необходим не коллектив, а самостоятельные боевые единицы, которые не будут ничем делиться друг с другом. Как в нашем случае, когда мы должны были друг друга уничтожить. Если нас ничто не связывает, уничтожить легче. Как я мог уничтожить командира, когда он взял на себя вопрос моего спасения, как и спасения пилота вертолета, которому, как я сейчас понимаю, скорее всего, какой-то «химией» обеспечили инфаркт. Командир меня, по сути дела, спас, а я должен стрелять в него! Я лучше буду на него молиться! Чес-с слово…

Это все было сказано на одном дыхании и прозвучало как выстрел из глубины души старшего лейтенанта.

— А мне вот, по натуре моей, — напротив, медленно произнес старший лейтенант Логунов, — коллектив всегда требуется, поддержка плеча идущего рядом. Мне хочется быть верным и надежным, и от идущего рядом я того же жду. И потому взаимоотношения в «Секторе «Эль» меня тоже не устраивали. Просто у меня характер для такой службы неподходящий — меня так сначала книги воспитывали, потом родители, потом армия. Я больше всего в людях надежность ценю. Надежность и чувство взаимопонимания. И сейчас, надеюсь, у нас троих такие взаимоотношения сложатся.

— Я тоже надеюсь, — согласился я, тронутый простотой и незамысловатостью этих слов. — Кроме нас самих, нас никто не поддержит. Но что касается планов на будущее, мы обязаны понять причину попытки нашего уничтожения. И после этого, я думаю, у нас будет аргумент, с которым мы можем обратиться напрямую к командующему войсками спецназа ГРУ. Он сам из простых офицеров, поймет наше положение…

Глава первая

Я первым встал, показывая, что нам следует двигаться дальше. Но не потому, что мы куда-то опаздывали или куда-то стремились попасть как можно быстрее. И даже не потому, что задержка на одном месте таила в себе опасность. Вовсе нет. Вертолеты улетели, спецназ ФСБ Дагестана искал нас в местах, где нас не было. Чеченские менты были заняты сбором обгоревших обломков двух вертолетов и, видимо, задерживаться на месте не намеревались. Но мы уже удалились достаточно далеко и не видели, чем в действительности занят спецназ МВД Чечни, уехал он или нет. Просто мне казалось, как и в этот момент, что движение всегда является необходимым атрибутом для достижения цели. Даже если цель, как у нас, туманна.

Старшие лейтенанты следом за мной встали одновременно. При этом я смотрел на их лица. Искал следы недовольства, испуга или загнанности, но, к своему удовольствию, не нашел. Особенно я боялся увидеть следы загнанности. Именно она заставляет многих людей смотреть на жизнь исключительно сквозь призму собственного «Я» и выражается в готовности перешагнуть через все препятствия, чтобы себя спасти. Здесь такого не просматривалось. Каждый из старших лейтенантов был готов постоять за себя и за товарища с оружием в руках. Смотрели оба жестко и сердито, были сосредоточены.

Вертолеты дагестанских спецназовцев уже давно скрылись за горизонтом, хотя то, что ты видишь в лесу, трудно назвать настоящим горизонтом. Но радовало уже то, что мы не слышали шума их двигателей. Наверное, далеко улетели, хотя об этом говорить можно было только условно, поскольку лес гасит все звуки, смешивая их с шелестом листвы, хвои и гудением ветра. Сам же ветер в горах обычно ориентируется только на направление ущелий, извиваясь под воздействием изгибов горных хребтов, ограничиваясь в пространстве. Ветер налетал на скалы, отражался под углом, выдерживающим критику физических законов, и стремительно летел до соприкосновения со следующими скалами.

Мы пошли в том же высоком темпе, в котором шли раньше, только теперь уже не ложились в траву лицом и не прятались от тепловизионных приборов вертолетов. Куда идти, мы пока не решили, но двигались на юго-восток, даже больше на восток, потому что я, как командир, выдвигаясь первым и задавая темп, выбрал именно это направление. А почему я его выбрал, было неизвестно даже мне. Не потому, что здесь путь был легче — это точно. Я двигался через лес, не обращая ни малейшего внимания на его густоту.

Через два часа движения, когда мы вышли к автомобильной дороге, дождались интервала между машинами и перебежали через старое разбитое шоссе, по которому я еще совсем недавно проезжал на относительно новом, не изувеченном аварией «Мустанге», я начал понимать, что мы интуитивно направляемся в Дагестан. То есть туда, откуда мы, согласно логике, должны стремительно бежать. И откуда мы бежать уже начали. Перехватить-то нас пытались в Чечне на пути к Моздоку, где нас тоже ждали. Я думаю, что даже шикарный самолет «Dassault Falcon 7X» наши преследователи на пожалели бы, как не пожалели до этого вертолет «Bell 407» и его пилота подполковника Сокурова, не пожалели бы экипаж самолета, пилотов которых я не видел, и бортпроводницу. Может быть, самолет сбили бы на взлете из ПЗРК[9], а потом списали бы это на действия бандитов, пришедших из Сирии или из Ирака вместе со своим оружием. Хотя самолет, принадлежащий Министерству обороны, может быть, и пожалели бы. А нас уничтожили бы уже под Москвой после приземления. Одного выстрела в «уазик» из гранатомета хватило бы вполне. Эти мысли промелькнули в моей голове, когда я первым перебегал дорогу Моздок — Грозный и нырял в кусты с противоположной стороны знакомого шоссе.

За поворотом гудел двигателем большегрузный автомобиль, с натугой одолевая крутой подъем. Аграриев с Логуновым дождались, пока грузовик проедет, за ним пропустили два идущих следом похожих друг на друга черных кроссовера «Порше Кайен».

А я лежал в кустах и осмысливал свои действия. Тогда, при первом знакомстве с этой дорогой, на переднем пассажирском сиденье тихо дремал старший лейтенант Аграриев, настоящую фамилию которого я не знал до сих пор. Он себя не называл, а я не спрашивал. И это не было отголосками отношений среди курсантов «Сектора «Эль». Это не было даже элементом собственной безопасности каждого, когда каждый соблюдает собственное инкогнито. В спецназе принято не обращать внимания на не имеющие значения факторы. И мы не обращали, потому что все трое были спецназовцами по своему духу, хотя официально и расстались со своими армейскими должностями в разное время.

Аграриев тогда дремал на переднем пассажирском сиденье, и ни он, ни я не знали, что будет через полтора суток, не задумывались о том, что из преследователей генерала мы превратимся в таких же преследуемых, как и он, только у нас не будет возможности получить бронированный кортеж сопровождения, да он нам был по большому счету и ни к чему, поскольку мы прекрасно знали, как легко этот кортеж можно уничтожить.

На складах «Сектора «Эль» найдется немало гранатометов РПГ-29 «Вампир» и «выстрелов» к ним. Найдутся там же и исполнители. И не будут способны спасти нас посты ментов на дороге, как не смогли они спасти генерала Шарабутдинова. Вся разница между нами и генералом Шарабутдиновым заключается в том, что он сам не в состоянии себя защитить, он не специалист, а мы за себя постоять в состоянии, мы такие же специалисты, как и те, кого пришлют нас уничтожить. Но чтобы нас уничтожить, надо просчитать наши действия, найти нас, да и тогда это будет опасно, потому что мы сами неплохие специалисты по уничтожению противника…

* * *

— Куда двинем? — спросил старший лейтенант Аграриев, прислонившись спиной к стволу сосны, словно собираясь почесаться, как это делают медведи.

— Туда… — кивнул я в сторону Дагестана, куда уходила дорога. — В той стороне нас будут искать в последнюю очередь.

— Пешком будем еще пару дней топать, — посчитал Анатолий.

— Вызови такси, — предложил я.

— Когда мы этим путем на «Мустанге» проезжали, я несколько раз видел самопальные стоянки для дальнобойщиков. Там много машин стоит. Костры жгут. Кое-где местные жители для них кафе и магазины поставили. Или просто палатки. На других нет даже будки туалета. Просто выбрали себе место, где много машин рядом помещается, и все.

— Было такое дело, — согласился я. — Я тоже видел.

— Нужно место найти. А там подумаем, как в машину забраться…

— Можно попробовать. Все лучше, чем ногами сотню километров мерить… — поддержал товарища старший лейтенант Логунов. — А, командир? Если уж мы моего «Егеря» спрятали, то надо искать, на чем добираться.

— Я разве возражаю… — пожал я плечами. Я в самом деле не имел ничего против того, чтобы сменить пеший ход на кузов грузовика, где можно было и ноги вытянуть, и не стаптывать подошвы берцев. Опасения вызывало только то, что посты ДПС могут грузовики проверить. Но если нас ищут, то проверять они должны те машины, что едут из Дагестана. Да и всем постам ДПС давно уже сообщили, что беглецов засекли вблизи Моздока, куда они могут направляться. О том, что в Моздоке беглецов могут ждать, инспекторам ГИБДД знать, вероятно, не стоило. Да и кто будет им сообщать! Снимут задание, и все — без уточнения деталей, как обычно это делается. В таких случаях более серьезными подразделениями применяется простая команда: «Отбой!» И этого обычно бывает достаточно. — Двинули! Будем искать дальнобойщиков…

Я опять поднялся первым. И снова всмотрелся в лица бойцов своей группы. Только сейчас пытался отыскать в них уже физическую усталость. Но «функционалка», то бишь физическая подготовка, у старших лейтенантов была соответствующая. Поднимались легко, не морщились и взгляд не прятали, как бывает с молодыми солдатами-призывниками.

У солдат как… Если морщится, значит, духом слаб, не умеет себя перебарывать и намеренно демонстрирует свою слабость. Нытик, одним словом. Такие солдаты в спецназе ГРУ надолго не задерживались. Их быстро отправляли к новому месту службы, где они уже выделялись своим физическим уровнем подготовки среди других, как во время службы в спецназе другие выделялись своим уровнем рядом с ними. А если солдат устал, но духом крепок, то он взгляд отводит. Этот чего-то стоит, только с ним заниматься необходимо, чтобы подогнать под необходимый уровень. У меня не было ни времени, ни необходимости подгонять под какой-то уровень бойцов своей группы. Но знать, на что они способны, я был должен. И потому смотрел внимательно.

На месте ведущего меня сменил старший лейтенант Аграриев. Он сразу же взял темп даже выше моего. Мы с Сережей Логуновым такой темп поддержали без проблем. И когда Аграриев переходил с быстрого шага на легкий бег, мы сразу реагировали — переходили тоже.

Так мы преодолели около десяти километров прямо по опушке леса, что тянулся вдоль дороги. Вернее, дорогу, как я подумал, строили вдоль хребта, поросшего лесом. Но к концу этого отрезка пути уже стало заметно, что и сам лес стал более редким, и кустов стало значительно больше. Это уже говорило о приближении Дагестана. Еще не горного, но уже менее лесистого. Впереди еще было несколько больших чеченских городов во главе со столицей республики. А они считаются в народе расположенными в местности горной.

К стоянке дальнобойщиков мы подошли незаметно, петляя, как зайцы, выбирая кусты повыше и погуще. Там стояла только одна машина — фура с длинным металлическим кузовом-рефрижератором. Нас такой кузов не устраивал. Такой кузов закрывается снаружи, а внутри недолго и в замороженный куриный окорочок превратиться. Все-таки там работает сильная холодильная установка, позволяющая сохранять скоропортящиеся продукты.

— Время суток, видимо, такое, — решил Аграриев. — Машины еще в пути. Они привыкли поздно ужинать, когда уже на ночь остановятся. Скоро начнут собираться.

Как раз в это время на стоянку свернула еще одна фура. На сей раз это был трейлер, который с натугой тащил два громадных бульдозера «Катерпиллер». Бульдозеры были без крыши, без верхней части дверей и без стекол, которые, видимо, везли на другой машине. Но не из-за тяжести, а из-за габаритов. Видимо, высокая крыша бульдозера, поставленного на трейлер, могла зацепиться где-то на дорожной развязке за верхний уровень. Габариты на таких дорогах следует соблюдать, иначе и сам груз повредишь, и за ремонт автомобильной развязки платить замучаешься. Уже бывали случаи, когда на развязках таким образом ломали автодорожные мосты. Я сам однажды видел, как самосвал поехал, не опустив высокий кузов, и снес часть моста в одном направлении. Благо кузов самосвала сам вовремя отвалился, а то снес бы весь мост полностью. Водитель сразу газанул резко и не успел затормозить.

— Располагаемся здесь. Будем ждать и машину выбирать, — решил я, показывая на густые и высокие кусты. — Наблюдаем по очереди. По часу. Я — первый…

Я предполагал, что мое дежурство будет единственным, поскольку, как только мои бойцы начали устраиваться на отдых, приехали сразу две машины с длинными тентованными кузовами. Это было то, что нам нужно. Вопрос только в том, какой именно груз на посту ДПС будут проверять, а какой нет. Здесь приходилось полагаться не на знания, а на удачу. Но у той и другой фуры рессоры были не продавлены, как, например, у трейлера, значит, груз был легкий.

Водители вытаскивали из кабин внешне одинаковые солярочные горелки-печи, что-то готовили, варили. Обычная обеденная обстановка. За первый час на стоянку прибыло еще четыре машины. Видимо, мы сразу попали на удачное место. Восемь грузовиков — было из чего выбрать, хотя три из них сразу отпадали — это были рефрижераторы.

Ждать дольше не стоило. Следовало выбирать машину и без билета отправляться в дорогу. Я разбудил старших лейтенантов. Для этого не было необходимости включать связь. Каждый легко просыпался от одного толчка в плечо. И просыпались, сразу готовые к любой неожиданности. Спали, держа руку на оружии. А открыв глаза, сразу поднимали ствол. Хорошо, что ни в кого не стреляли. Я этому только радовался. У меня до сих пор слегка побаливали ребра от автоматной очереди, которую выпустил в мой бронежилет генерал Шарабутдинов. Хотя эта боль и не мешала мне чувствовать себя полноценным бойцом спецназа.

— Пора работать, — дал я краткую характеристику ситуации.

Оба старших лейтенанта встали, поправили на себе одежду, показывая этим, что они офицеры и обязательной аккуратности не подзабыли. Хотелось надеяться, что они не подзабыли и остальных своих привычек…

* * *

— Я пойду смотреть, — вызвался старший лейтенант Аграриев. Ни у меня, ни у Логунова возражений не возникло.

Анатолий снял шлем, передал его на временное хранение Логунову, отдал мне из рук в руки свой пистолет-пулемет, предпочитая идти в разведку только с пистолетом и ножом. Каждый из этих видов оружия в умелых руках обладал убийственной силой. Но применять эту силу, конечно, Аграриев не намеревался, если только не придется защищать себя.

Мы находились на небольшом, вытянутом вдоль дороги пригорке, нам за кустами не было видно дальнобойщиков, что сидели у своих печей и у костра, хотя хорошо было видно машины, что стояли в стороне, ближе к проезжей части. Тем не менее и за водителями предстояло присматривать, и потому мы с Сережей сместились в сторону, на соседний склон горы, где приходилось вести себя осторожнее. Там видно было всех водителей, но и сами водители могли заметить нас, если мы рискнем вдруг встать в полный рост. И потому наблюдать приходилось сидя на корточках и время от времени перемещаться в одну или в другую сторону, чтобы увидеть тех, кого скрывали кусты.

Мы с Логуновым сразу, не договариваясь, разделили водителей на две равные группы. Поскольку старший лейтенант находился от меня слева, ему досталось для контроля четыре пары водителей, что сидели отдельной группой за солярочными печами. Я присматривал за теми четырьмя парами, что сидели у костра. Одновременно нам приходилось посматривать и за старшим лейтенантом Аграриевым. Но взгляду перебегать с одного объекта наблюдения на другой было несложно. Сложность могла бы возникнуть, находись мы ближе. Расстояние же позволяло видеть одновременно оба объекта наблюдения, поочередно концентрируясь то на одном, то на другом.

От старшего лейтенанта мы, естественно, ждали приглашающего знака. Он сначала спустился с нашей горки, потом пробрался по краю стоянки до дороги, перебежал на другую сторону и, укрываясь за мощными колесами фур от взгляда водителей, пробежал к машинам. Его при этом могли видеть с нескольких едущих друг за другом легковых машин. Но костюм цвета «камуфляж» часто носят и сами дальнобойщики, считая его удобным для езды на дальние расстояния, когда нет возможности постирать одежду, и потому Аграриева могли принять за одного из водителей, что вполне естественно. Рассмотреть же из быстро проезжающей машины погоны было проблематично. Он быстро скрылся среди машин и вышел из-под нашего наблюдения. Но нам требовалась внимательность и для того, чтобы за водителями наблюдать. Они, впрочем, привычки выставлять постовых не имеют, и потому пока старшему лейтенанту Аграриеву ничто не угрожало. Тем не менее любой нечаянный звук вполне мог привлечь их внимание, и тогда Анатолию могла бы понадобиться наша помощь.

Мы продолжали наблюдение и ждали приглашения от Аграриева, готовые повторить его путь через дорогу и обратно. Наконец, это приглашение последовало. Аграриев показался нам из-за кузова, оставаясь при этом абсолютно невидимым для водителей. Сначала он показал сжатый кулак согнутой в локте руки. Этот знак означал: «Быстро». Потом ладонь разжалась, и старший лейтенант сделал движение пальцами, словно подгонял к себе воздух. Он звал нас к себе. Мы прекрасно его поняли. Взяв вещи и оружие, пригнувшись, стали пробираться сквозь кусты гусиным шагом.

Я много раз слышал от солдат, когда их заставляли гусиным шагом передвигаться, слова недовольства. Многие считали это ненужным упражнением, развивающим только мышцы задней части бедра, тогда как простые приседания со штангой или с товарищем на плечах развивают эти мышцы гораздо интенсивнее. Но попав в боевую обстановку, солдаты начинают понимать, что передвижение гусиным шагом является важным элементом скрытного передвижения, как и ползание, которое они тоже сильно не любят. И только научившись ползать со скоростью, с которой обыкновенный человек передвигается на ногах, ползать беззвучно и незаметно, солдаты начинают входить во вкус. На это, как показывает практика, уходит около полугода службы.

Мы с Сережей Логуновым шли, скрываясь за кустами, в определенных местах вставали, и, пригибаясь, перебегали короткие открытые участки, иногда совершали обход открытых мест. В итоге вышли к дороге. Нам пришлось труднее, чем Аграриеву. Он шел без оружия и без каски и потому не слишком опасался легковых машин. А нам пришлось подолгу выжидать, когда представится возможность перебежать дорогу и скрыться на обочине противоположной стороны. Там мы опять перешли на гусиный шаг, сдвинулись в сторону, чтобы спрятаться от дальнобойщиков за их же грузовиками. И потом снова пришлось выжидать паузу в движении по довольно загруженному шоссе, так называемой трассе Р-307, что ведет сначала в Грозный, потом дальше в Аргун и Гудермес. Мне, честно говоря, не очень хотелось посещать большие города, но выбора не было. Не я составлял маршрут для фур.

Как только в движении по трассе образовалась пауза, мы перебежали, залегли и перекатились под кузов ближайшей машины, потому что движение на шоссе возобновилось, а мы желали остаться незамеченными или в любом случае не идентифицированными как военнослужащие. По крайней мере, мы постарались закрыть собой оружие. Это получилось, хотя Логунову прятать его длинную винтовку в кейсе было сложно, и потому он ее просто протолкнул подальше, уперев приклад себе в колено. Так винтовку из проезжающих машин видно не было. Точно так же я поступил и с более массивным гранатометом. А пистолеты-пулеметы «ПП-2000» были сами по себе слишком компактные, чтобы бросаться в глаза, даже когда они висят на плече. Тем более во время движения машины. Конечно, могли привлечь внимание наши каски, но снять их сразу мы не успели, да и руки были заняты. Я тащил гранатомет с последним «выстрелом» и «жестянку» с патронами для снайперской винтовки, а старший лейтенант Логунов — каску и пистолет-пулемет Анатолия — в одной руке, в другой — свою снайперскую винтовку, а на спине у него болтался его собственный пистолет-пулемет. Каски мы сняли уже под кузовом грузовика. И сразу полезли дальше, туда, где виднелись ноги старшего лейтенанта Аграриева. Анатолий нас увидел, сделал знак пальцем, корректируя направление нашего движения. Мы выбрались из-под кузова и поднялись на ноги, но встали намеренно так, чтобы нас прикрывали многоосные колеса трейлера.

— Что так долго копался? — проворчал я. — Мы уже не знали, что и думать…

— По кабинам лазил. Документы смотрел. Из тентованных машин только одна дальше Грозного едет. До Аргуна. Значит, они все нам не подходят…

— Предлагаешь ехать в рефрижераторе? — спросил Логунов с легкой насмешкой в голосе. — Мечтаешь всей группе обеспечить насморк и безостановочное чихание? Хорошенькое дельце. Всю жизнь об этом мечтал, как человек по натуре чрезвычайно теплолюбивый.

— Рефрижераторы я даже не смотрел. Не знаю, куда они едут, — спокойно возразил Анатолий. — Таким образом, у нас остается только один маршрут — вместе с бульдозерами. Я уже забирался наверх. Сиденья там удобные, мягкие, с комфортом поедем. Только бульдозеров два, а нас трое. Одному придется на педали ложиться. По крайней мере, вплотную к ним. Там место есть. Любой поместится. Правда, груз большой, и машина поедет не в нужном темпе, но это можно перетерпеть…

— Куда бульдозеры везут? — задал я естественный вопрос.

— Село Темиргое, Кумторкалинский район Дагестана, если я правильно название района запомнил. На железнодорожную станцию.

— Правильно запомнил, — утвердительно кивнул я. — Есть там такая станция. От Махачкалы километров тридцать, кажется.

— Пешком дойдем… — предложил Логунов.

— Пешком там сложно идти, — позволил я себе не согласиться. — Местность там уже степная. Кусты и деревья только по берегам каналов, речушек и ручьев. Каналов там много. Но если вдоль дороги идти, спрятаться будет просто негде.

— Придется бульдозер угонять… — вздохнул старший лейтенант Аграриев.

А я сразу представил себе картину, как громадный и тяжеленный «Катерпиллер», кроша гусеницами асфальт, едет по улицам Махачкалы в окружении целой своры машин ДПС, из которых раз за разом требуют в громкоговоритель от бульдозериста остановки, но мощный двигатель так тарахтит, что инспекторы сами себя не слышат.

— Проще сделаем. Тем более нас прямо на станцию доставят. Там в грузовой состав заскочим и доберемся до Махачкалы. Главное, никому на глаза не попадаться. А дальше уже будем думать. Может, раньше выпрыгнем…

— Значит, едем, — согласился со мной Логунов.

— Едем, — сказал, как подписался, Аграриев. — Только, чур, мое место на сиденье.

— Привык в вертолете к мягкому… — ворчливо отметил я. — А это примета нехорошая. Трейлер в аварию попадет. По твоей вине…

Старший лейтенант внезапно нахмурился, что-то вспоминая.

— А ведь точно, — ударился он внезапно в воспоминания. — Как устроюсь ехать с комфортом, так обязательно в аварию попаду. Вместе с вертолетом — уже четвертый случай. Система! Ладно, командир, уговорил. Лягу на пол. Уступаю тебе место…

— Винтовку мне подай, — попросил старший лейтенант Логунов, уже забравшийся на трейлер и выглядывающий за бульдозерный двигатель на обедающих водителей. — Кажется, наши уже начали посуду мыть. Занимаем места согласно купленным билетам…

Глава вторая

Долго нам разлеживаться в самом деле не дали. Два водителя-дальнобойщика первыми из всей компании обедающих покинули стоянку. Их мощная немецкая машина «МАN» все же предпочла бы тащить один «Катерпиллер», но владелец груза, как это обычно случается, предпочел сэкономить и отправил на одной машине сразу два трактора. «МАN» с трудом, но справлялся с насилием и не жаловался, хотя и ехал совсем небыстро, особенно в гору. Да и дорога пока была сплошь с крутыми спусками и подъемами, что не позволяло грузовику разгоняться. Дальше, после Аргуна и даже после Гудермеса, который миновать тоже никак не удастся, дорога уйдет в степные районы Дагестана, где можно будет ехать быстрее. Жалко только, что ехать нам уже останется не так много.

Я мог себе позволить лежать вполне удобно на мягком сиденье «Катерпиллера», хотя и не получалось вытянуть ноги — не хватало пространства. Пришлось подогнуть колени. Внизу, между сиденьем, педалями и рычагами управления, на боку устроился старший лейтенант Аграриев. Положение его было не самым удобным, и уже через несколько километров пути Анатолий поспешил повернуться на другой бок, для чего передал мне и гранатомет «Вампир», который я положил на него, и свой пистолет-пулемет, и даже шлем. Когда старший лейтенант устроился в новой позе, груз я ему вернул. Не выставлять же его поверх бульдозера.

На подъезде к Грозному я почувствовал, что машина тормозит, и слегка приподнял голову, чтобы изучить обстановку. И вовремя — увидел стационарный пост дорожно-патрульной службы, где нас взмахом жезла останавливал инспектор. Беда была в том, что пост оказался двухэтажным, и верхний этаж имел большие окна. Если бы «МАN» подъехал близко к посту, нас можно было бы рассмотреть через верхнее окно.

Я предупредил Аграриева, но вот старшего лейтенанта Логунова предупредить возможности не имел, потому что мы решили отказаться от внутренней связи, подозревая, что полковник Самокатова может нас прослушать и каким-то образом запеленговать. Естественно, не сама, а через технические службы «Сектора «Эль». В том, что она будет пользоваться для этого спутниками космического управления ГРУ, у меня были сомнения. Если эти сомнения не верны, то нам, я думаю, бесполезно пытаться бороться за свою жизнь теми способами, на которые я рассчитывал. По крайней мере, тем способом, который единственно пришел мне в голову.

Если против нас будут не отдельные лица, а вся система ГРУ, ФСБ и МВД, нас все равно выследят и уничтожат. Когда это произойдет, сразу или не сразу — дела не меняет. Но пока об этом не было необходимости думать. Пока следовало добраться до сводного отряда спецназа ГРУ, а там уже решить проблему тем или иным способом. При этом я осознавал свою ошибку.

Офицеров своей группы я заставил выбросить sim-карты телефонных трубок, а из своей трубки, имеющей две «симки», выбросил только ту, через которую держал открытую связь, в том числе и с подполковником Саенковым. Но у меня оставалась еще одна «симка», через которую я пока разговаривал только с одним майором Гребенщиковым из разведцентра ГРУ в Махачкале. Трудно было предположить, что кто-то будет задавать вопросы обо мне Гребенщикову и узнает у него этот номер. А по номеру определить мое местоположение можно простыми средствами СОРМа. Мне неизвестно, имеет ли подполковник Саенков доступ к системе СОРМ. Но даже если имеет, опасности в этом случае не больше чем на десять процентов. Это допустимый вариант. Нас еще в училище обучали, что, если с твоей стороны есть десять процентов на успех, на то ты и спецназовец, чтобы эти десять процентов использовать и успеха добиться, хотя всегда принято считать, что меньше половины шансов — это авантюра. Но мы по крови своей все авантюристы и привыкли делать то, что для других считается невозможным. А в данном случае на моей, на нашей то есть, стороне было девяносто процентов. Значит, я мог позволить себе работать. Аккуратно, с опаской, тем не менее работать. И я сберег эту «симку», рассчитывая на нее.

Наш трейлер, к моему удовольствию, заезжать под здание поста ГИБДД, где нас могли рассмотреть сверху, не стал. У водителей проверили документы на машину и на груз, после чего мы поехали дальше. И все обошлось без стрельбы, хотя мы со старшим лейтенантом Аграриевым готовы были атаковать инспекторов. Я даже мысленно просчитал свои дальнейшие действия — после атаки следовало отцепить трейлер, и втроем уехать на освободившемся от такой тяжести грузовике «МAN». Сильная машина позволила бы нам на большой скорости добраться почти до самого Аргуна. Там мы должны были бы ее бросить и двинуться в обход города. При этом избежать жертв было бы, скорее всего, невозможно, поскольку чеченские менты — парни боевые и просто под угрозой стволов свои автоматы не бросят. Наверняка попытаются устроить бой, в котором они будут обречены. Что касается водителей, то они перед стволами, я был уверен, отступят и даже не будут возражать против нашего желания уехать на их машине. Более того, даже помогут нам трейлер отцепить, чтобы хотя бы груз сохранить в целости.

И это все при том, что любые посторонние жертвы мне претили. Даже если это были менты, которых могут уважать и любить разве что только в их родных семьях. Но я к этим семьям не принадлежу. А когда случалось по долгу службы сотрудничать со спецназом МВД, я всегда думал, что лучше бы было не иметь таких союзников…

* * *

Соблюдая прежний порядок, мы поехали дальше. То, что ситуация разрешилась без стрельбы и вообще без любого насилия, заметно вдохновляло нас. Только старший лейтенант Аграриев выглядел как человек несчастный. Видимо, он уже устал лежать в таком положении. Этим был вызван его вопрос:

— До Аргуна из Грозного сколько километров?

— Если память не изменяет, по дороге — двадцать два километра. Потерпи. Мы еще из Грозного не выехали. Как выедем, поменяемся местами.

Скоро мы покинули Грозный. У меня вырвался тяжелый вздох облегчения, который Аграриев понял правильно:

— Пора уже, командир?

— Пора. Забирайся на сиденье.

Он передал мне гранатомет и оружие, забрался на сиденье, а я боком втиснулся в узкое пространство между сиденьем и рычагами бульдозера, чтобы утрамбовать себя сверху гранатометом и пистолетом-пулеметом. Было очень неудобно, но я терпел до последнего, и только после выезда из Аргуна сменил позу, перевернувшись на другой бок. Время постепенно тянулось, приближая вечер, но темнеть на дороге вроде бы должно было не скоро. По крайней мере, Гудермес мы миновали еще засветло. А перед Гудермесом нас снова останавливали на посту ДПС. На сей раз это был передвижной пост. По правилам, машины останавливать разрешается только на стационарном посту. Но какой водитель пожелает ругаться с инспекторами! И все останавливаются, когда им делают знак жезлом.

Проверка документов прошла в штатном режиме. Никаких эксцессов не возникло, мы въехали в город и миновали его достаточно быстро. Дальше дорога уже вела в Дагестан, в Хасавюрт, до которого было чуть больше сорока километров.

Здесь трасса была уже более ровная, и потому машина ехала довольно быстро. Хотя в самом Дагестане, как только мы пересекли административную границу, непонятно мне, по какой причине появилось множество машин дорожно-патрульной службы. Причем останавливали транспорт, едущий в основном из Дагестана. Но и про нас не забыли. От стеллы, обозначающей границу республики, до Хасавюрта нас останавливали трижды. Один раз инспектор даже подошел к трейлеру и легонько постучал металлическим прикладом своего «тупорылого» автомата[10] по гусенице «Катерпиллера», словно на слух проверяя, насколько качественный металл идет на изготовление гусениц. Инспектор сообщил что-то своему коллеге-напарнику, сидящему безвылазно в машине, тот ответил, но мы, по незнанию языка, ничего не поняли. Мы не поняли бы даже тогда, когда инспектор, обнаружив нас, сообщил бы об этом и стал бы стрелять по тракторам из своего автомата.

Но нас в этот раз никто обстреливать, к своему собственному счастью, не стал. Не берусь судить о старшем лейтенанте Логунове, которого я в первом тракторе не видел, но во втором мы со старшим лейтенантом Аграриевым даже затворы своих пистолетов-пулеметов передернули. Это естественная реакция спецназовца на слова, сказанные в сложной ситуации на чужом языке. И здесь главную роль играет не интонация, а само их произношение. Инспектор ДПС мог обладать присущей горцам хитростью и совершенно равнодушным тоном предупредить напарника о том, что можно будет начать стрелять, как только уйдет за машину. Он ушел и даже в машину сел, лишая себя возможности маневра, а это уже само по себе значило, что стрелять он не намеревался и никакой опасности для себя и для напарника не видит.

«MAN», медленно набирая скорость, двинулся дальше, в сторону Хасавюрта. Я хорошо знал, что Хасавюрт, как и следующий за ним город Кизилюрт — сравнительно небольшие, но выглядят большими за счет окружающих их поселков, состоящих из частных домов, через которые, скорее всего, и поедет наша машина. Это было нам только на руку, потому что неизвестно, кто может увидеть нас в кабинах бульдозеров с высоты своего этажа, если машина проедет через район высотной застройки, и куда этот человек позвонит, чтобы сообщить о странных пассажирах.

В каких домах живут менты, в каких сотрудники ФСБ или Следственного комитета, мне знать было не дано. И потому, когда мы проезжали через Хасавюрт, а потом и Кизилюрт, мы, понимая ситуацию, лежали на своих местах, не шевелясь. У меня, честно говоря, оба бока уже болели от неудобства. Я в глубине души надеялся, что старший лейтенант Логунов сменит меня на моем месте, уступив свое в первом бульдозере на трейлере. Но для того чтобы он перешел из первого во второй, а я, соответственно, из второго в первый, необходимо было каким-то образом прикрыть заднее стекло кабины «MAN». Оно было только наполовину прикрыто занавесками изнутри, но занавески не сходились в середине, и все, что происходило позади, можно было видеть в зеркало заднего вида.

Я знал по своей практике, что любое движение, улавливаемое зеркалом заднего вида, сразу привлекает внимание. И потому приходилось терпеть. Терпеть и сочувствовать старшему лейтенанту Аграриеву, который уже свое оттерпел и предоставил это «удовольствие» мне. Но терпеть я был хорошо обучен и не жаловался даже Анатолию, который был рядом.

Была, правда, надежда, что трейлер остановится на ужин с наступлением темноты, которая уже подступала. Но надежда эта была слаба, поскольку я уже хорошо знал, что ужинают дальнобойщики обычно перед тем, как лечь спать, то есть после остановки на ночь. И когда мой нос наконец-то уловил запах костра, я поднял голову.

Да, нос меня не обманул, мы проезжали мимо придорожной стоянки дальнобойщиков. Там остановилось больше десятка машин — водители ужинали и отдыхали перед завтрашним днем, когда им предстоял трудный путь через горы, возможно, через Дагестан в Азербайджан, возможно, дальше — в Армению, возможно, напрямую через государственную границу, в Грузию.

Наша машина проехала мимо, не пожелав присоединиться к компании водителей. А это давало два варианта развития событий. При первом варианте машина может остановиться где-то дальше, скажем, на следующей подобной стоянке, которые хорошо известны только дальнобойщикам. При втором варианте, самом удобном для моей группы, но неудобном для меня лично по причине неудобства моего «спального места», дальнобойщики нашего «MAN» решили сегодняшней ночью завершить маршрут. Для этого они захватят часть ночи с тем, чтобы ночью разгрузиться, а завтра, не теряя времени, попытаться найти попутный груз в обратную сторону. И чем раньше они это сумеют сделать, тем прибыльнее будет их поездка. Дальнобойщика, как известно, кормят километры, как волка — исключительно его ноги.

Я бы, честно говоря, предпочел пешком идти вдоль дороги, отстреливаясь от преследователей из всех видов наличного оружия и прячась от их обстрела, чем дальше ехать в том положении, в котором ехал. Но приходилось терпеть.

Стемнело очень быстро: солнце свалилось за горы на западе как раз к моменту, когда мы выехали из Кизилюрта. Старший лейтенант Аграриев, выглянув наружу, сообщил:

— Мимо какой-то дорожной развязки проезжаем. Здесь эстакада…

— Понятно, — ответил я. — Кизилюрт миновали. Дорожная развязка расположена у Нижнего Чирюрта. Нам прямо. Как ты умудряешься что-то в темноте видеть?

— Машины едут. Подсвечивают. И вообще я в темноте вижу как кошка. У меня глаза такие…

На восток от нас располагалось Каспийское море, над которым каждое утро встают плавные мягкие рассветы. А закаты здесь лишены таинственной магии медленного превращения света в темень.

Самая густая темень была там, где лежал я. Мне даже звезды не всегда было видно в зависимости от положения моего тела. Тем не менее я как-то изловчился, вытащил и включил свой «планшетник» и по карте посмотрел расстояние от Кизилюрта до станции Темиргое. Путь по автомобильной дороге обозначился в двадцать три километра. Допустимо потерпеть двадцать минут и не меняться местами, пользуясь темнотой, со старшим лейтенантом Логуновым. Хотя в зеркало заднего вида ничего и не будет видно, тем не менее фары любой встречной машины могут осветить человеческую фигуру. Тогда дальнобойщики остановятся, захотят выяснить отношения.

Дальнобойщики — ребята «крутые», могут в руки взять и бейсбольную биту, и металлическую монтировку. А наши пистолеты-пулеметы в темноте могут не произвести нужного впечатления. Значит, придется стрелять. А первый выстрел предполагает и последующие, чтобы не возникло разговоров о нас. Следы нужно убирать. А могут, заметив конфликт, и встречные, и попутные машины остановиться. Тогда дело опять чревато лишними жертвами. И им больно, и нам больно будет об этом вспоминать. Кроме того, баллистическая и трасологическая экспертизы могут показать тип оружия, из которого стреляли, и это может навести на наш след. Наши стволы наверняка зарегистрированы в «Секторе «Эль». Хотя пистолет-пулемет «ПП-2000» стреляет с использованием пистолетных патронов калибра 9 мм, то есть таких же, как патроны от пистолета Макарова. Неопытный эксперт или просто эксперт-торопыга, после того как вместе с пулями ему предоставили бы еще и стреляные гильзы, которые нам в темноте и при дефиците времени полностью собрать не удастся, сделал бы однозначный вывод, что стреляли из пистолетов Макарова. Судя по количеству гильз — из нескольких сразу. А умный эксперт сделал бы запрос в Главный экспертный центр МВД России, где могут находиться все данные пистолетов-пулеметов моей группы.

Полковник Самокатова, думается, с радостью эти данные передаст экспертам. Туда они по большому счету должны были бы поступить уже после того, как начался наш поиск. Кроме того, и я, и Аграриев стреляли из пистолетов-пулеметов на дороге в генеральский кортеж. Данные на пули и гильзы могли быть и в Дагестане тоже. И это подтвердило бы наше возвращение. А куда мы можем возвратиться? В какое место в первую очередь пойдут три бывших офицера спецназа ГРУ? Тем более один из них раньше был здесь же в командировке… Вывод прост — в военный городок спецназа ГРУ. И нам перекроют путь в конечный пункт назначения.

Это уже само по себе значило, что нам следует избегать всякого обострения ситуации и не допускать применения огнестрельного оружия, чтобы не «засветиться». Конечно, умный человек не полезет с бейсбольной битой против автомата. Но темнота многое скрывает и изменяет сознание. Кого-то остановит короткая очередь в асфальт, а кого-то, напротив, из себя выведет. Тем более очередь из пистолета-пулемета с глушителем, делающим этот звук схожим с выстрелом из пневматики. Если противник сразу не стреляет на поражение, значит, боится стрелять. Такой последует вывод. И, как следствие, вызовет необходимость применения оружия «на поражение».

Но все эти размышления посетили мою голову только для того, чтобы скрасить время в пути и не думать о неудобствах позы. Это вообще идеальное средство — не думать об усталости или о боли, например, при ранении, загружать голову другими, лучше всего радостными мыслями. Так за своими неторопливыми раздумьями я и не заметил бы, как мы свернули с трассы «Кавказ», как иначе называли трассу Р-217, в сторону Темиргое, если бы мне не подсказал это Анатолий. Значит, почти приехали, потому что дорога до станции короткая, даже для пешехода. Мысли сразу переключились на другое. Когда будет осуществляться разгрузка? Хотелось думать, что не ночью. Скорее всего, водители поставят машину на станции, а сами отправятся до утра отдыхать. Где находится сельская гостиница, я не знал, но на станции существует своя гостиница для машинистов подвижного состава. Начальник станции или хотя бы дежурный в состоянии своей властью поместить водителей туда, чтобы они отдохнули после долгой и трудной дороги.

Так, видимо, и случилось. Машину загнали на какую-то площадку. Мы слышали разговоры водителей с местными служащими. Все разговоры велись негромко, но отдельные слова и даже целые фразы разобрать было возможно, поскольку разговор велся на русском языке. Речь шла о восьми часах утра. Это время было озвучено трижды за две минуты. Потом шаги стали удаляться. Тяжелые шаги уставших мужиков. Их, видимо, кто-то сопровождал, но этот кто-то ступал почти беззвучно, только громко шмыгал носом. Днями на улице стояла теплая погода, и простыть можно было только на работе в ночную смену. А у железнодорожников смены, как известно, длятся по двенадцать часов. За это время простыть реально.

Минут пять мы выжидали, прислушиваясь. Потом старший лейтенант Аграриев на сиденье зашевелился, но не встал, а только сильнее в сиденье вжался. Потом раздался шуршащий звук, и чья-то тень закрыла звезды в небе над моей головой. Для меня закрыла, лежащего, словно в колодце. После чего я увидел, как выпрямилась рука Анатолия, схватила кого-то и рывком втащила в кабину. Это было очень мощное движение, потому что втащить человека в кабину одной рукой было трудно, даже если этот человек весил как ребенок.

Только после этого я заметил, что и старший лейтенант Логунов находится тут же, рядом с нашим бульдозером. Он, видимо, подхватил человека под ноги и помог Аграриеву. Я, в свою очередь, тоже помог: протянул руку через гранатомет и зажал незнакомцу рот, чтобы он не крикнул. Но это было лишним. Сильные пальцы Аграриева сдавливали горло неизвестного так, что тот дышать не мог, не то что кричать. Но темнота не позволяла рассмотреть, кто же к нам в кабину пожаловал.

— Вор, говоришь? — шепотом спросил Аграриев, ослабляя хватку на горле противника, чтобы тот мог хоть что-то произнести.

Кого он спрашивал, было непонятно. Ни я, ни наш общий противник ничего такого не говорили, да и Логунов ни слова еще не произнес.

— Я только посмотреть хотел. Только посмотреть, — с сильным акцентом ответил человек. — Никогда таких больших тракторов не видел. Посмотреть.

Моя рука легла ему на плечо, и я почувствовал под пальцами погон.

— А какого хрена тогда от железнодорожников и водителей прятался, если не вор? — в свою очередь спросил Логунов.

Погон навел меня на мысль. Рука сама собой метнулась к поясу незнакомца и перехватила сначала его руку, расстегивающую кобуру, потом и сам пистолет из кобуры вытащила. Но неудобство позы меня сильно стесняло, и я стал выбираться из-под рычагов.

Аграриев тем временем приподнял незнакомца за грудки, чтобы лучше рассмотреть, и посадил рядом с собой. Перед нами был сержант полиции.

— А вы кто? — спросил он с удивлением, глядя на пистолет-пулемет Логунова, что глушителем уперся ему в горло. — А… Я понял… Это вас утром ловили по всем дорогам. Потом «отбой» дали, сказали, что вас в Чечне видели. Я никому не скажу, мамой клянусь, никому не скажу. Только не убивайте.

Лучше бы он этого не говорил…

Я сел рядом с ним, перебросил левую руку через плечо, но не для того, чтобы обнять, а только для того, чтобы захватить ладонью подбородок. Вторая рука тут же легла на затылок, последовал одновременный рывок двух рук в одном круговом направлении. Шейный позвонок громко хрустнул. Голова упала на плечо.

Я сунул в кобуру менту его пистолет. Так, возможно, и большого поиска не будет.

— Оставим его здесь. Теперь он никому не скажет, где нас видел. Мало ли кто мог ему шею сломать. На ментов народ зол. Подвернулся под горячую руку, и сломали бедняжке цыплячью шею… Уходим к рельсам, будем место для посадки искать и поезда ждать…

Мы быстро собрали свои вещи и спрыгнули на бетонное покрытие двора. Железнодорожные пути проходили там, где горели фонари, это было понятно, но нам не хотелось появляться перед фонарями. По крайней мере, гулять под их светом мы не намеревались. И потому быстро нашли металлическую будку, где хранился какой-то инструмент — лопаты, кирка, кувалда и еще что-то. Там в тесноте мы кое-как смогли спрятаться.

Надежда была на то, что путейские рабочие обычно трудятся при свете дня. Следовательно, ночью они в эту будку не придут. Осталось только поезда дождаться. Насколько я помнил расписание, ночью пассажирские поезда в Махачкалу не приходили. Впрочем, я железнодорожное расписание специально не изучал. Просто однажды провожал на поезд солдата своей роты, у которого отец находился в тяжелом состоянии — телеграмму переслали из бригады. Солдату дали отпуск на десять дней без учета дороги. И без учета того, что его требовалось отправить сначала в батальон, куда я его и отправлял, хотя по пути туда полагалось проехать мимо дома, а из батальона, где проходило оформление документов, он уже поехал бы в родительский дом. Но это не важно.

Важно то, что я, провожая солдата, попал на вокзал. Когда мы ждали посадки на поезд, я от нечего делать поинтересовался расписанием. Просто остановился и стал читать то, что меня по большому счету совершенно не интересовало. Вообще-то я особо и не интересовался, просто пробежал глазами, и все.

Как я сейчас вспомнил, поезда начинали прибывать в восемь с чем-то утра, а последний уходил в восьмом часу вечера. Такое расписание подразумевало, что грузовые поезда проходят здесь ночью. Так оно у нас в Темиргое и получилось.

Долго ждать, сидя в тесной, провонявшей креозотом металлической будке, нам не пришлось. Издали донесся предупреждающий гудок. Поезд приближался к станции. Я чуть-чуть приоткрыл дверь в будку, чтобы в щель наблюдать за поездом. И видел, как он снижает скорость.

Локомотив прошел мимо нас, мы могли бы уже выйти, но я все еще придерживал дверь. И не напрасно. Скорость поезда все еще казалась мне высокой. Я предполагал, что рядом с нами остановятся хвостовые вагоны, но они вообще не остановились. Поезд проследовал мимо, только немного притормозив на территории станции.

— Похоже, они здесь вообще не останавливаются… — предположил старший лейтенант Логунов. — Но скорость такая, что заскочить можно. Главное, когда догоняешь вагон, на столб электропередачи не налететь.

— Столбы жалеешь! — осуждающе промолвил Аграриев.

— И столбы, и еще немножко свой лоб, — улыбнулся в ответ Сережа.

— Прекратили болтовню, — изрек я строго. — Ждем следующего поезда. Если не остановится, будем смотреть удобное место, чтобы на ходу забираться. Лучше всего, конечно, в полувагон[11], желательно, чтобы доски перевозил. Если что, следим друг за другом, потом соберемся в один вагон. Наверху осторожнее, провода желательно головой не сбивать, там напряжение высокое…

Глава третья

Следующий поезд предупредил о своем приближении таким же гудком, как и предыдущий. Сдвоенный электровоз, что тащил состав, светил фарами, и выйти из будки для того, чтобы подготовиться, возможности не было. После того как мы оставили за спиной труп сержанта местной полиции, показываться в форме и с оружием перед машинистом и помощником машиниста было неразумно. Их обязательно будут опрашивать.

Этот состав снижал скорость резче предыдущего, и я понял, что он все-таки остановится. Видимо, будет здесь менять локомотивную бригаду. Приехавшие отправятся в гостиницу, чтобы потом вернуться с другим составом на станцию своей приписки, а здесь отдохнувшая бригада сменит их.

Все так и получилось. Состав остановился. Мы не спешили выходить, потому что видели мелькающий между вагонных пар луч фонарика и слышали стук металла о металл. Мимо нашей будки шел обходчик с молотком на длинной рукоятке и стучал по колесам, по звуку определяя их состояние. Рядом с нами обходчик не задержался, проследовав в сторону электровоза.

— За мной, — скомандовал я только тогда, когда луч фонарика уже стал почти невидимым, а стук металла о металл стих. — Ищем вагон с наибольшими удобствами.

Об удобстве я заговорил, видимо, после поездки в бульдозере между сиденьем и рычагами. Такого места я себе больше не желал. И вообще, еще раньше мне очень хотелось, чтобы поезд остановился, потому что трудно заскакивать в вагон с длинным гранатометом в руках. А старшему лейтенанту Логунову обязательно помешала бы его длинная снайперская винтовка. И только старшему лейтенанту Аграриеву было легче. Он умудрился засунуть в свой рюкзак «жестянку» с патронами для винтовки Логунова, и потому руки у него были свободные.

К сожалению, заглянуть во все вагоны было невозможно из-за высоких бортов. Но некоторые грузы выдавал запах. Несколько первых вагонов, которые мы осмотрели, пахли углем, а потому не стоило даже забираться наверх, чтобы в этом убедиться. Если сейчас там уголь и не перевозили, то вагоны оставались покрытыми угольной пылью, и, значит, дышать в таком вагоне было трудно и небезопасно.

Потом сразу два вагона имели откровенный запах каких-то химических удобрений или чего-то похожего. Мы, как и договорились, искали вагоны с лесоматериалами. И только миновав более десятка вагонов, мы остановились перед тем, откуда шел запах свежих опилок.

Передав гранатомет в руки старшего лейтенанта Аграриева, я полез по лесенке на торцевой стороне вагона и сразу увидел, что внутри лежат доски. Причем вагон был наполовину пустым. Я сделал знак бойцам своей группы. Сначала мне, когда я сел на стенку вагона верхом, передали мой гранатомет, и я опустил его аккуратно на доски, прислонив к борту. Затем поставил рядом длинный кейс с винтовкой старшего лейтенанта Логунова и лишь после этого спрыгнул внутрь. Оба старших лейтенанта за секунды преодолели то же препятствие и оказались рядом.

— Устраиваемся, — предложил я, вытащил свой «планшетник» и включил навигатор с картой, чтобы сориентироваться, в каком месте нам необходимо будет покинуть вагон. Это тоже был вопрос в нашей ситуации не проходной, но решение пришло сразу.

Лучше всего нам было высадиться в поселке Шамхал, где должна была состояться последняя остановка перед Махачкалой. Решение это не было случайным — от поселка удобнее всего было добираться до городка спецназа ГРУ хоть напрямую, хоть по автомобильной дороге. Шамхал считается более значимой железнодорожной станцией, чем Темиргое, он является станцией сортировочной, и там, почему-то подумал я, поезд должен обязательно остановиться.

Обычно в составе бывают вагоны, идущие по разным направлениям. На сортировочных станциях существуют так называемые железнодорожные горки четного и нечетного направлений, где формируют новые составы, идущие в одну из сторон. А я как раз перед этим раздумывал о том, как буду спрыгивать на ходу с гранатометом в руках. И как будет покидать вагон старший лейтенант Логунов со своей длинной винтовкой.

Проблема заключалась в том, что нам было необходимо после прыжка с движущегося поезда погасить силу инерции собственного тела, имеющего скорость движущегося вагона. Если после прыжка бежать вдоль состава, идущего на высокой скорости, то погасить инерцию не получится, обязательно упадешь плашмя, что само по себе небезопасно, не говоря уже о грузе, который несешь.

Потому у нас были выработаны навыки при прыжке с идущего на полной скорости поезда или какого-то другого скоростного транспортного средства, и это отрабатывалось на тренировках. Мы умели, предварительно сгруппировавшись, несколько раз переворачиваться по направлению движения. Инерция при этом гасилась стремительно и безболезненно. Причем мы проделывали это с автоматами в руках. А в завершение переворотов та же самая инерция ставила нас сразу на ноги в боевое положение.

Но автомат намного короче гранатомета, и кувыркаться с ним проще. А что может получиться, если, предположим, граната ляжет на рельс, и на нее наедет колесо вагона! Взрыв в этом случае неизбежен. А взрыв гранаты от «Вампира» в состоянии разнести на кусочки целый вагон. Тогда и поезд полетит под откос. Это в наши планы никак не входило.

Но простое разрешение вопроса могло всех только обрадовать. Время в пути до станции Шамхал было меньше, чем от Кизилюрта до Темиргое, поскольку расстояние несколько меньше, а поезд шел значительно быстрее перегруженного грузовика. По этой причине мы даже не стали устраиваться на отдых. Только присели на деревянные брусья и доски, которыми был до половины загружен вагон, посмотрели, поддержали друг друга взглядом и стали ждать металлического скрипа тормозов, чтобы приготовиться к высадке.

Я предусмотрел вариант, при котором состав не остановится на станции Шамхал, и предупредил об этом своих бойцов. Мало ли что, мы же не знаем всех правил железной дороги… Тогда придется в любом случае прыгать, только необходимо будет особенно внимательно контролировать длинномерное оружие. Возможно, даже придется после приземления сбросить его как можно мягче, чтобы не мешало кувыркаться. И делать это придется сразу после проезда станции, когда поезд еще не наберет полную скорость.

А прозевать станцию мы не сможем никак. Я был там и помнил, что на самой станции между столбами существуют перемычки-пролеты, на которых укреплены приборы освещения. Это, конечно, не современные светодиодные лампочки, но какие-то лампочки стоят и светят вполне сносно, освещая железнодорожные пути в пределах самой станции. Конечно, мало хорошего в том, чтобы выбираться из вагона на свету, когда из темноты тебя может увидеть любой, а ты при этом даже знать не будешь, кто на тебя смотрит. Хорошо, если это проснется какой-нибудь пьяный железнодорожник, рассмотрит наше оружие и решит, что пора с выпивкой завязывать.

Но это может быть и мент из местных, а мы пока не знаем, нашли или нет в кабине бульдозера сержанта со сломанной шеей. Если нашли, то могли уже и сообщить на соседние станции. И тогда мы можем ждать пару пистолетных выстрелов или даже автоматную очередь из темноты. Пару выстрелов потому, что после пары выстрелов кто-то из нас уже среагирует и, предотвращая третий выстрел, даст ответную очередь из пистолета-пулемета. И эта очередь может оказаться решающей. Но куда и в кого попадут пистолетные пули мента — неизвестно.

Бронежилет даже вкупе со шлемом не защищает человека полностью. Учитывая, как плохо стреляют обычно менты, можно предположить, что этот будет целиться в голову одному, а попадет в ногу другому. А наши пластиковые наколенники в состоянии защитить от осколка гранаты, направленного по касательной, но не от пули.

И потому я решил, что высаживаться будем до полной остановки состава, если, конечно, он надумает останавливаться. То есть до того, как состав войдет в освещенную зону. Как только начнет тормозить, мы будем готовиться. Желательно никому из нас не попасть в полосу света, то есть под самые лампы освещения.

Но до того как покинуть вагон, следует провести рекогносцировку. Я буду в тепловизор бинокля контролировать одну сторону вагона, два старших лейтенанта в тепловизоры своих прицелов — вторую сторону. Смотреть надо и вперед, и назад, где тоже кто-нибудь может случайно появиться.

Едва я закончил толкование своего приказа, как сразу же начали сначала легонько, потом все сильнее и сильнее скрипеть тормоза. Без обсуждения мы заняли позиции наблюдения. Я со своей стороны опасности не обнаружил. Ничего не нашли и старшие лейтенанты. Поскольку передвигаться нам предстояло в сторону поселка, то есть вправо от направления нашего движения, выпрыгивать из вагона тоже лучше было вправо. Тем более именно с той стороны находилась лесенка.

Понимая, что с заряженным гранатометом выпрыгивать даже на небольшой скорости все равно опасно, я послал вперед старших лейтенантов. Если при моем приземлении произойдет взрыв, они будут уже далеко от состава.

— Вперед! Друг за другом!

Анатолий Аграриев двинулся первым. Я стоял внутри вагона и потому не видел момента его приземления, не знал, насколько он оказался удачным. Но, судя по тому, как уверенно последовал за ним Сережа Логунов, «за бортом» все прошло нормально. Пока Логунов перебирался на лестницу, я уже подтянулся, сел на борт верхом и подтащил следом за собой гранатомет. Посмотрел на железнодорожную насыпь, поросшую травой. Трава была многолетней, старой, и вполне могла скрывать в себе и камни, и вообще все, что угодно. Кувыркаться там было, возможно, и не слишком жестко, но существовала вероятность покалечиться при встрече с каким-то невидимым предметом.

Я на глазок прикинул скорость состава, который все еще продолжал тормозить.

Анатолия Аграриева видно не было. Пути поворачивали, и он скрылся за поворотом. А освещенный участок станции неумолимо приближался.

— Прыгай! — поторопил я Логунова.

Старший лейтенант спрыгнул и побежал вслед за вагоном, постепенно отставая. Длинный кейс своей винтовки он держал при этом выставленным вперед, зажав его под мышкой, как рыцарь копье перед атакой.

Хорошо зная, что долгие раздумья вызывают сомнения, я не стал выжидать наиболее удобного момента, как делал это Логунов, только перехватил поудобнее нелегкий гранатомет и спрыгнул сразу, как только снова заскрипели тормоза. Теперь уже состав двигался почти с той скоростью, с которой я бежал, хотя бежать мне пришлось изо всех сил. Это дало мне возможность даже некоторое время придержаться рукой за край вагона, только постепенно отставая.

Снова заскрипели тормоза, состав поехал еще медленнее, и я уже мог бы догнать свой вагон. Подумалось, что сейчас бы вот самое время для прыжка, но впереди уже были освещенные участки путей, и я стал останавливаться, чтобы не забежать в свет.

И вовремя остановился, потому что увидел впереди несколько человек в оранжевых железнодорожных жилетах. Люди что-то ставили на рельсы между колесными парами. Я понял, что там работает бригада «башмачников»[12]. Встречаться ни с кем у меня желания не было, и я свернул в высокую траву, где почти сразу умудрился наступить на обломок бетонного пустотелого столба. И хорошо, что я решил не кувыркаться в этой траве. О такой обломок можно было и голову расколоть вместе с каской. По крайней мере, спину сломать было очень легко, несмотря на крепость бронежилета.

В траве я остановился и присел, оставшись незамеченным железнодорожными рабочими. Судя по громким голосам, я бы сказал, неестественно громким, они были сильно навеселе. При их работе это считалось, как я слышал, вполне естественным делом. Жизнью «башмачники» рисковали даже больше, чем спецназовцы. Все-таки бойцы спецназа предпочитают о своей безопасности заботиться в отличие от «башмачников». Я вообще не представляю, как бы мои подчиненные солдаты шли в бой, приняв хотя бы по сто граммов водки. А железнодорожные рабочие принимают, и несравнимо больше.

Но рассматривать бригаду за работой у меня интереса не было. Пользуясь тем, что «башмачники» были на свету, а я еще в зоне темноты, я двинулся в обратную от движения поезда сторону и быстро увидел двух старших лейтенантов своей группы, которые уже нашли друг друга и вместе искали меня.

— Все в порядке? — спросил я.

— Пистолет при кувыркании потерял, — пожаловался Аграриев. — Когда через голову летел, ничего не чувствовал, все мысли были, как бы ноги сложить правильно, чтобы ничего не сломать. Скорость тогда была еще приличная. Потом хватился. Искать пошел. Еле нашел. Не думал, что так далеко убежал. Видимо, при первом кувырке вывалился.

— В войну за потерю оружия расстреливали, — напомнил Логунов.

— В войну воевали чем придется, — возразил Анатолий. — У меня дед рассказывал, что у него три пистолета было. И ППШ[13] в придачу. ППШ свой, пистолеты — трофейные: «Парабеллум» и два «Вальтера». А мне по большому счету за пистолет сейчас отчитываться не перед кем…

— Будем надеяться, что вернется еще необходимость перед кем-то отчитываться, — возразил я. — А пока отчитываешься перед своим непосредственным командиром. Передо мной то есть… И потому, как командир довольно мягкий, даже, думаю, неприлично мягкий, делаю тебе пока только устное замечание…

Я никогда не был мягким командиром и даже, напротив, считал, что порой своей повышенной требовательностью вызываю недовольство не только солдат, но и офицеров. Но в данном случае пистолет нашелся, и показывать высокую требовательность необходимости не было. Хотя, если бы потом кто-то подобрал этот пистолет, могли бы возникнуть серьезные неприятности. Население здесь в округе воинственное, мужчины перед оружием трепещут, никто не понес бы находку сдавать в полицию, что для нас, естественно, большой плюс, иначе соответствующие структуры могли бы выяснить, где мы были, и связать наше пребывание с гибелью сержанта полиции на станции Темиргое. Но потом нашедший пистолет, оставив его у себя, мог бы когда-то его и применить. И неизвестно, против кого. Не все же понимают, что оружие в руках еще не дает лицензии на убийство, точно так же, как и погоны на плечах…

Я вытащил из кармана свой включенный «планшетник», и он показал, что меня несколько раз кто-то пытался вызвать на связь. Коммуникатор «Стрелец» у нас был выключен, и потому вызова мы не слышали.

Я предполагал, что разыскивает меня полковник Самокатова. Но что она может сказать мне? Хорошего, доброго слова от нее я не услышу, это ясно. Алевтина Борисовна надеется на мою наивность, она желает запеленговать меня в момент осуществления связи, чтобы узнать местонахождение группы. Что мы сейчас уже все трое объединились, она должна предполагать. По крайней мере, точно знает, что мы объединились, вернее, не разъединились со старшим лейтенантом Аграриевым. Что вертолет «Bell 407» совершил удачную посадку с помощью авторотации, она уже, вероятно, знает. Это узнать несложно.

Подполковника Сокурова должны были уже доставить в ближайшую больницу. Оттуда его наверняка переведут в госпиталь. Поскольку от самого вертолета «Bell 407» ничего практически не осталось, кроме обгоревших обломков, смысла убирать Сокурова нет. Никто не сможет доказать, что вертолет был умышленно поврежден для того, чтобы в воздухе произошла авария. Подполковника подлечат и выпишут. Скорее всего, он после инфаркта выйдет на пенсию. По крайней мере, к полетам его больше не допустят.

Обо мне и старшем лейтенанте Аграриеве он ничего толком не знает. Что мы за люди? Почему нас требовалось срочно доставить в Моздок? Значит, жизнь подполковника вне опасности. Но допросить его обязательно допросят. Хотя бы люди Самокатовой или люди Валентина Валентиновича Саенкова. И Сокуров подтвердит, что мы с Анатолием остались живы и здоровы. Это же подтвердят и двое дальнобойщиков, что доставляли Сокурова в больницу. Возможно, найдут и возьмут показания и у водителя того внедорожника, что не остановился по нашему требованию после посадки вертолета «Bell 407», в результате чего был обстрелян.

Все они подтвердят, что нас двое. Двое — это опаснее, чем один. А трое — это намного опаснее, чем один или два. Для той же Самокатовой, вероятно, опаснее. Для подполковника Саенкова опаснее. Иначе нас не стремились бы уничтожить. И хорошо, что мы выключили коммуникаторы. Самокатовой и ее компании ни к чему знать, что нас трое. Если противник будет знать нашу численность, он сможет против троих выставить больше сил, чем против двоих. Хотя, говоря честно, те силы, что были выставлены на дороге, когда прилетел Сережа Логунов, были подходящими для поиска целого взвода, не говоря уже о трех офицерах.

— В «планшетники» себе загляните, — потребовал я. — Кто-то многократно вызывал меня на связь. И это в течение последних пятнадцати минут. Когда я в вагоне смотрел карту, сообщений еще не было. Подозреваю, это волнуется Самокатова. Пусть поволнуется, у меня нет настроения с ней беседовать. У кого что техника показывает?

Старлеи приказание выполнили, в «планшетники» посмотрели. Ни у того, ни у другого вызовов не было. Но полковник могла пожелать поговорить со мной как с командиром группы. Вовсе не обязательно, что она будет пытаться добраться до всех троих. Сережа Логунов для нее вообще пропал, как в воду вместе с автожиром канул. Вылетел из Моздока с применением силовых методов. Но дальше его следы появляются только один раз, когда он искал нас и был обстрелян снайпером.

Самокатова обязана была предположить, что мы с Аграриевым, увидев мощный десант МВД Чечни и ФСБ Дагестана, стремительно покинули место, не дождавшись автожира Логунова. То, что нас не нашли вертолеты ФСБ, Алевтину Борисовну никак не убедит. Она сама наблюдала в тепловизор, как на полигоне базы делался невидимым для чутких приборов снайпер группы. Так же мы могли спрятаться и от вертолетов ФСБ. Это полковник должна была понимать.

Здесь важное значение имеет формулировка «могли», потому что мы могли и не прятаться, а просто далеко уйти. Так далеко, что нас не нашли поисковики. Но мы в той ситуации могли с Логуновым и не встретиться. И никаких доказательств того, что группа сейчас состоит из трех бойцов, как состояла изначально, не существует. Нас не видели ни чеченские менты, ни спецназовцы ФСБ Дагестана, ни посты ГИБДД на дорогах, ни дальнобойщики, невольно ставшие нашими помощниками. Только один сержант полиции на станции Темиргое видел нас троих, но он уже не в состоянии никому ничего сообщить. Шею ломать я умею профессионально, а на лице, как и на затылке, которых я касался рукой, отпечатков пальцев не осталось. Правда, они могли остаться на кобуре и на пистолете сержанта. Но связать эти отпечатки со мной будет трудно. И вообще, кто будет снимать отпечатки с пистолета, который остался при мертвом… Просто посчитают это ненужным делом.

Решение вопроса с поиском меня по связи никак не задерживало нас на станции Шамхал. Посмотрев в «планшетнике» карту, я убрал его, не выключая, в карман и рукой показал направление движения. Жест требовал молчаливого выполнения команды, и старшие лейтенанты двинулись за мной.

Обойдя по полю поселок городского типа и слушая лай собак за заборами частных дворов, не углубляясь в улицы, мы по мосту перешли канал, вышли к шоссе и двинулись не по старому разбитому асфальту, а в стороне от него. Света звезд и луны хватало для того, чтобы идти и не спотыкаться на каменистых холмах кавказского предгорья. Машины в это время суток на шоссе были редкостью, и мы не опасались попасть в свет фар. Если бы на дороге появилась машина, мы всегда могли бы вовремя залечь и остаться незамеченными. Да и двигались мы от шоссе метрах в пятидесяти, что само по себе давало определенную гарантию безопасности.

Сверившись с навигатором в «планшетнике», я сам «планшетник» наконец-то выключил, чтобы поберечь заряд аккумулятора. Я и без навигатора хорошо знал эту местность. И потому дважды срезал путь, удаляясь от шоссе, но приближаясь к городку сводного отряда спецназа ГРУ. Так мы обошли стороной еще два населенных пункта, которые считались то частью Махачкалы, то пригородными поселками — все зависело от того, кто и с какой целью их называл. Новое шоссе, на которое мы вышли, даже не попав на перекресток, повело нас в нужном направлении. Но шли мы опять не по самому шоссе, а сбоку, по другую сторону обочины, впрочем, от дороги не отдаляясь.

Идти нам предстояло немногим более шестнадцати километров, а сил еще хватило бы даже на то, чтобы пробежать это расстояние. Но пришлось остановиться и залечь, потому что по дороге со стороны Махачкалы двигалась целая колонна.

Я присмотрелся и по конфигурации фар пришел к выводу, что едут несколько бронетранспортеров, боевых машин пехоты и три грузовика. В голову пришла смелая мысль, и я, оставив своих старших лейтенантов лежать в стороне, перебежал ближе к дорожному полотну. И сумел при боковом свете луны рассмотреть на башне передовой боевой машины пехоты эмблему с изображением летучей мыши. Это ехала колонна из нашего отряда. После этого я вышел на дорогу в открытую и спокойно поднял руку.

Вторая БМП остановилась, а за ней и вся колонна. Но люк БМП не открылся. Видимо, шел разговор по связи с командиром. А командир, если колонна движется не в боевом порядке, обычно едет во главе подразделения.

Первая машина тут же сдала задом. Только тогда открылся люк, из которого показался офицер. Он спрыгнул на дорогу и направился в мою сторону. По фигуре и по движениям, когда офицер спрыгивал с брони, узнал старшего лейтенанта Шершнева. Значит, это была колонна бывшей моей роты. Меня в темноте дороги, похоже, не узнали. Узнал только Шершнев, когда подошел вплотную. Но Николай держался почему-то непривычно холодно.

— Здравия желаю, товарищ капитан, — сдержанно пожал он мне руку.

— Я тут с товарищами в отряд направляюсь. Возьмешь попутчиков?

— Вы знаете, товарищ капитан, что вы и ваши товарищи, если это они самые, находитесь во всероссийском и международном розыске?

— Слышал что-то такое, правда, только про местный розыск. Считал, что до международного еще не дорос. Но тем больше мне чести, если в международный объявили. Может быть, я просто догадываюсь, что так должно было быть. Нас просто круто и крупно подставили — направили на операцию, и теперь, когда мы все выполнили, пытаются за выполнение приказа уничтожить. Видимо, мы выполняли то, что нужно было определенным лицам, но не высшему командованию. Задерживать нас, если случай подвернется, не будут, сразу откроют огонь на поражение, чтобы мы не смогли дать показаний. Я так понимаю ситуацию. А у тебя откуда сведения?

— У нас в отряде вчера днем был подполковник Саенков, следователь следственного отдела ФСБ. Он так объявил майору Оглоблину. В моем присутствии. И потребовал вашего задержания, если вы появитесь в расположении отряда. Начальник штаба пообещал ему. Не знаю, насколько серьезно, но слово прозвучало…

Глава четвертая

— Ну вот, а я как раз хотел обратиться к Оглоблину с просьбой о помощи. Значит, был приказ о задержании? Не на уничтожение? Это точно?

Шершнев замялся. Он сам заметил странность приказа:

— Оглоблин пообещал задержать и допросить, на что подполковник резко возразил, что никакие допросы недопустимы, поскольку спецназ ГРУ не обладает следственными функциями. И допрос не знающих ситуацию людей может только все испортить.

— Ты, надеюсь, задерживать меня не будешь?

— Никак нет, товарищ капитан, — наконец-то старший лейтенант улыбнулся. Но и бросаться ко мне с объятиями мой преемник на посту командира роты не спешил.

— Может, предварительно позвонить начальнику штаба? Как думаешь?

— А вы что, не знаете?

— Что я должен знать?

— Майора Оглоблина срочно отозвали в Москву. Он должен был улететь еще час назад. Или час назад уехать из части… Я точно не знаю. Меня уже в части в момент его выезда не было. Попробуйте, может, дозвонитесь. Возможно, они с командиром приняли какоето решение.

Я вытащил трубку и набрал по памяти номер начальника штаба отряда. Голос компьютерного робота сообщил мне, что трубка абонента выключена или находится вне зоны досягаемости связи. Наверное, Оглоблин, как и полагается, выключил трубку в самолете. Эта новость была не из приятных. Обращаться к командиру отряда я не решался. Он казался мне не таким категоричным спецназовцем, как майор Оглоблин, и вообще человеком недостаточно решительным, чтобы пойти на риск. Тем не менее именно это предложил мне старший лейтенант Шершнев:

— Виктору Алексеевичу позвоните. Оглоблин как раз перед моим отъездом с ним долго наедине беседовал. Терять все равно нечего…

— Номер не знаю.

— Через дежурного…

— Не хочу на связь через свой коммуникатор выходить. Есть опасения, что меня могут запеленговать, — признался я честно.

В ответ старший лейтенант Шершнев снял свой шлем и передал мне.

— Включаю вызов дежурного по узлу связи, — и нажал кнопку на своем коммуникаторе.

Я вынужден был разговаривать, хотя надежд на командира отряда подполковника Желтонова не возлагал никаких. Слишком он был мягок и нерешителен, на мой взгляд. И вообще в отряде, где распоряжался всем, по сути дела, начальник штаба майор Оглоблин, ходили слухи, что Желтонова прислали сюда из Москвы перед выходом на пенсию только для того, чтобы обеспечить человеку перед пенсией боевой стаж, возможно, и награды какой удостоить, но никак не для дальнейшего продвижения по службе.

— Слушаю, дежурный по узлу связи, — отозвался голос в наушниках. Голос был знакомый, но я не мог идентифицировать его ни с кем из знакомых офицеров.

— Я хотел бы поговорить с подполковником Желтоновым.

— Его уже нет в кабинете. Спать ушел давно…

— Я понимаю, что на улице ночь. Но прошу соединить… И срочно!

— Будить?

— Конечно…

— Кто вызывает? Что сказать?

— Капитан Онучин.

— Привет, Макс Викторович! Мне показалось, голос твой. Но про тебя тут всякие слухи ходят… Я не думал, что ты объявишься…

— Объявился, — сказал я коротко, но внушительно и не спросил, с кем говорю, словно бы узнал человека по голосу. Пусть считает, что узнал.

— Подожди двадцать секунд…

Я стал ждать.

— Слушаю тебя, Макс Викторович, — уже через десять секунд раздался совсем не сонный голос подполковника Желтонова. — Ты где?

— На половине дороги от Махачкалы до вас, товарищ подполковник. Встретился с колонной своей роты. Бывшей своей роты…

— Приезжай. Я распоряжусь, чтобы тебя пропустили. Разговор у нас с тобой предстоит не эфирный.

— Понял. Еду, товарищ подполковник…

— И о гарантиях безопасности не спрашиваешь?

— Я верю в вашу порядочность. Конец связи…

— Конец связи…

Сняв шлем, я передал его Шершневу и предупредил старшего лейтенанта:

— Со мной еще два офицера. Члены моей группы. Они подождут меня за пределами городка. Только их подвезти надо бы…

— Зовите, товарищ капитан.

Я поднял согнутую в локте руку и подал знак. И сразу увидел движение в темноте. Движение, которое невозможно увидеть, если не знаешь, что оно должно быть. Мои старшие лейтенанты приблизились стремительно. И хотя держались привычно настороженно, тем не менее я видел по их глазам, что они рады оказаться среди бойцов спецназа ГРУ, видя в них свою безопасность.

— На броне первой БМП доедете до городка спецназа. И вне пределов городка ждете меня. Я отправляюсь на разговор с командиром.

— Есть ждать вне пределов военного городка, — как всегда, за двоих ответил старший лейтенант Аграриев.

Старший лейтенант Шершнев поехал на броне вместе с нами. Как я понял, он не желал отвечать по связи никому из командиров взводов и потому выключил свой коммуникатор «Стрелец». Внутри БМП существовала другая система связи, и командиры взводов могли ею воспользоваться. Но Коля не знал, что ему отвечать, потому что не знал уровня информированности командиров взводов. Все зависело от того, как встретит меня подполковник Желтонов и какое решение относительно меня примет. Когда будет командирское решение, тогда свое решение может принять и Шершнев.

Такая осторожность была совсем не в моем духе, тем не менее я Шершнева не осуждал. У него свой характер, и если уж у меня офицерская карьера непонятно в каком состоянии и на какой стадии, то он своей карьерой дорожил. Может быть, это с общечеловеческой точки зрения было и правильно. Я старался никогда не судить людей, сравнивая их поступки со своими. У меня свой характер, своя жизнь и собственные жизненные уроки. И у каждого они свои, и каждого человека именно эти уроки формируют, создавая индивидуальный характер. И потому невозможно всех грести под одну гребенку, даже солдат. И я старшего лейтенанта Шершнева понимал.

Доехали мы быстро. Ехать на БМП — это не пешком идти. Мне никто при этом не мешал продумать разговор с подполковником Желтоновым. Я прекрасно понимал, что требуется сказать Виктору Алексеевичу, но при этом у меня не было уверенности, что подполковник поймет меня так, как мог бы, к примеру, понять майор Оглоблин, который сам имел склонность к резким поступкам. Тем не менее хотя бы на какое-то незначительное время, хотя бы на время, нужное для согласования поведения с командованием спецназа ГРУ, и Желтонов, мне думалось, сумеет нас прикрыть и спрятать от преследования. Это даст нам значительную передышку. А в последующем нам предстоит дождаться решения своей судьбы уже от командующего войсками спецназа ГРУ, потому что я не знал другой силы, способной защитить нас от полковника Самокатовой и подполковника Саенкова, наших главных преследователей.

Передовая боевая машина пехоты, видимо, по приказу старшего лейтенанта Шершнева остановилась перед главным входом, тогда как вся колонна двинулась к воротам, чтобы заехать внутрь. Мы спрыгнули на асфальт. Шершнев залез в башню, и БМП уехала вслед за всей колонной. Машинный двор располагался от КПП на другом конце городка, и лязганье узких гусениц слышалось даже за территорией городка еще долго.

Против главного входа располагался бульварный скверик со множеством кустов вокруг тротуара.

— Там ждите… — махнул я рукой. — Самое большее — сорок минут. Через сорок минут можете уходить. Будете сами о себе заботиться. Если я не выйду, значит, меня повязали. Кто-то другой вместо меня выйдет, вы не показываетесь, даже если будут по именам звать и мамой клясться, что вы в безопасности.

— Не веришь Николаю Михайловичу? — спросил Аграриев.

— Майора Оглоблина срочно вызвали в Москву. Уже улетел. А на командира я не очень надеюсь, — признался я. — Он какой-то невнятный у нас… Московский кадр…

— Осторожный? — спросил Логунов. — Москвичи часто излишне осторожны, я уже замечал, когда встречался. Причем не только военные. Это характер их «национальности».

Логунов, видимо, как и я, считал москвичей не русскими людьми, а москвичами «по национальности». В них русский характер не просматривается даже в бинокль.

— Вроде бы и не излишне осторожный, но я его не понимаю… Ждите, короче говоря.

Я повернулся и двинулся через двери главного входа, за которыми меня встретил дежурный по части.

— Что, Макс Викторович, дорогу к кабинету командира еще не забыл? Или тебе провожатого выделить? — недобро ухмыльнулся майор из штабной «секретки».

Я коротко козырнул и улыбнулся.

Дежурный был сердит, что его разбудили среди ночи. Но моя улыбка его обезоружила.

— Найду дорогу, товарищ майор…

— Иди, иди… — майор уже ворчал добродушно. Он вообще был незлой человек.

Я прошел в штабной корпус.

Там на первом этаже сидел дежурный по штабу, который приветственно поднял руку и махнул ею:

— Товарищ подполковник у себя. Ждет…

Никаких приготовлений к своему задержанию я не заметил, хотя смотрел внимательно. Эти приготовления я увидел бы в напряженных взглядах дежурных. Видимо, задержание не планировалось, и я зря беспокоился. При этом я был не в курсе, знает ли командир отряда о том, каким методом освобождал меня из машины СИЗО майор Оглоблин с двумя сержантами бывшей моей роты. Но об этом знали полковник Самокатова и, вероятно, подполковник Саенков. И они не упустили бы возможность шантажировать майора такой жесткой работой по вызволению своего подчиненного. Расстрел «вертухаев» мог бы обернуться обвинениями в адрес самого начальника штаба и сержантов, которые выполняли такой рискованный приказ только из уважения к своему бывшему командиру роты. Это в разговоре с командиром отряда могло сыграть в любую из сторон. И неизвестно, за какую сторону пожелает играть подполковник Желтонов, за чью команду.

Я поднялся на третий этаж и постучал в дверь.

— Входи, — негромко разрешил подполковник. У него вообще от природы голос негромкий и негрозный. И при этом не хитрый, как у многих профессиональных разведчиков, никогда не сходит до змеиного шипения.

Подполковник сидел за своим рабочим столом перед включенным компьютером, и я успел увидеть в мониторе открытую почтовую программу до того, как он опустил изображение в строку состояния. На столе лежал шлем от «Ратника», а сам костюм был на подполковнике, причем даже коммуникатор «Стрелец» висел на своей специальной клипсе около левого плеча. Но коммуникатор не был включен, это я понял по тому, что не горела ни одна из диодных лампочек. Через почтовый сервер запрашивать инструкции подполковник не будет. Это не шифрованная связь, и он, как командир, это прекрасно понимает и сам следит за соблюдением режима секретности, причем следит обычно строго. И не стоило ждать от Виктора Алексеевича такого нарушения. Наверное, общался с кем-то на бытовом уровне. Может быть, с женой или детьми. Но это его личное дело, которое меня касаться не могло.

По моему вопросу Желтонов мог бы консультироваться, вероятно, только по закрытым каналам связи, через тот же коммуникатор «Стрелец», и я не уверен, что полковник Самокатова рискнула бы прослушивать разговоры, скажем, командующего войсками спецназа ГРУ, в чьем прямом подчинении находился сводный отряд в регионе Северного Кавказа. Полковник Мочилов, несмотря на предпенсионный, если еще не пенсионный возраст, имел репутацию офицера чрезвычайно решительного и крутого, способного на самые кардинальные шаги. И связываться с человеком, имеющим подобную репутацию, командование «Сектора «Эль» едва ли решилось бы.

— Присаживайся. Располагайся удобнее. — Виктор Алексеевич показал мне не на обычный стул за приставным столом для заседаний, куда обычно сажают подчиненных, а на стоящее у стены мягкое кресло, в которое я уселся с великим удовольствием.

— На отсутствие удобств в нашей службе, товарищ подполковник, жаловаться не принято, тем не менее могу просто сказать, что их в последнее время не было…

— Я догадываюсь. Объясни мне только, почему ты вернулся именно сюда, в Дагестан, где тебя ищут?

— Меня уже видели по дороге в Моздок, в Чечне, где потерпел аварию вертолет ФСБ, на котором меня отправили. И потому я решил, что здесь поиски уже завершены, следовательно, здесь самое безопасное место.

— Резонно. Насколько мне известно, спецназ ФСБ вместе со спецназом МВД в настоящий момент берет под контроль в Москве все станции метро, которые, — подполковник посмотрел на часы, — скоро уже откроются, все остановки общественного транспорта поблизости от здания ГРУ, чтобы перехватить тебя и твоих сообщников, как они зовут офицеров твоей группы. Считают, что ты вместе с ними до Москвы добираешься. Этот вот вопрос меня больше всего и смущает.

— Что вас смущает, товарищ подполковник? — поинтересовался я, благодарный Желтонову за так ненавязчиво высказанное предупреждение.

— Поскольку приказать нам ФСБ не имеет права, нам передали настоятельную просьбу провести твое и твоих офицеров задержание. Но…

Я, естественно, сразу насторожился, и сам почувствовал некоторое напряжение в теле. На задержание в отряде спецназа ГРУ я не рассчитывал. И хотя я насторожился, в глубине души я понимал, что задержания произведено не будет. Об этом же говорила и длительная пауза, взятая командиром сводного отряда после многозначительного, хотя и короткого «но». И я ждал, что за этим «но» последует.

— Но, по непонятной для нас причине, следователь ФСБ очень испугался, по словам начальника штаба, что мы самостоятельно проведем твой допрос. Это уже говорит о том, что в этом деле со стороны ФСБ не все чисто. А теперь из Москвы сообщили, что бойцы спецназа ФСБ, причем там замечены в основном бойцы дагестанского спецназа ФСБ, почему эта информация и дошла до нас, берут под контроль станции метро рядом со зданием ГРУ, проходы, ведущие к зданию, и остановки общественного транспорта. Сидят в машинах на улицах, караулят. Причем заняли позиции еще ночью. С ними вместе работают бойцы спецназа МВД Дагестана. И задействовано большое количество снайперов. Сажают их даже в квартирах, предупреждая хозяев, что охотятся за чрезвычайно опасным убийцей. Это все неспроста. Неспроста тебя не желают допустить до командования ГРУ. Из этого я делаю вывод, что ты являешься носителем информации, которая в состоянии навредить некоторым определенным силам. Причем убирать намереваются не только тебя одного, но и офицеров, которые с тобой работали. А здесь, как я вижу, существует, возможно, два варианта. Первый вариант, вы все трое являетесь носителями этой информации. То есть все трое причастны к событиям, которые определенные круги желают скрыть. По второму варианту, причастен только ты, но есть опасения, что ты что-то рассказал своим компаньонам, и потому принято решение ликвидировать всех троих. Я думаю, о задержании сейчас речи не идет. Даже если задержание будет произведено здесь, в городке отряда спецназа ГРУ, тебя не довезут до кабинета следователя. Остановят машину, застрелят водителя и охрану и расстреляют тебя. А при местной криминогенной ситуации найти следы окажется невозможно. Если ты попытаешься прорваться в Москву, то там тебя застрелит снайпер. Прямо на улице, из окна. Думаю, даже если ты загримируешься, найдутся способы тебя опознать. По трубке, по отпечаткам пальцев, по походке в конце-то концов. Даже если ты начнешь ноги подволакивать…

— Не самая приятная ситуация, — признал я. — Но в данный момент меня больше беспокоит судьба семьи. Полковник Самокатова грозила мне в случае выхода из-под ее контроля расправой над семьей…

— В этом отношении можешь быть спокоен. Командующий войсками спецназа ГРУ отдал категоричный приказ взять под защиту твою жену с дочерью. Весь твой батальон в этом случае становится гарантом их безопасности и не подпустит к семье ни людей Самокатовой, ни людей из ФСБ. Но меня, признаюсь честно, больше твоя судьба, капитан, беспокоит. И та информация, носитель которой стал опасен и для Самокатовой, и для Саенкова. И еще мне сильно интересно, что эти две фигуры связывает. Как они вообще нашли общий язык?

— Насчет общего языка, думаю, все просто. Подполковник Саенков женат на старшей сестре Алевтины Борисовны, на Альбине Борисовне Самокатовой, известном адвокате.

— А… Это та, что наркоторговцев защищает? Это ее профиль работы — крупные наркоторговцы. Интересная информация. А это точно? Откуда тебе такое известно?

— Мне сам подполковник Саенков сказал. Может быть, нечаянно проболтался, но сказал. Я, честно говоря, на это внимания не обратил. Но я не знал, на чем специализируется Самокатова-старшая, на каких уголовных делах. А тут связь просматривается достаточно очевидная.

— Какая связь?

— Сначала подполковник Следственного комитета Дагестана Наби Омаханович Халидов… Тот, что изначально вел мое дело. Он, как я понял, охотился за рюкзаком с героином, что пронесли из-за границы бандиты. И подполковник Саенков тоже за ним охотился. Но захватили его мы со старшим лейтенантом Шершневым. Потом выплывает генерал Шарабутдинов. Он, как мне говорила Самокатова, «крышует» всю оптовую торговлю наркотиками в Дагестане. Опять наркотики. И адвокат Самокатова работает с наркоторговцами. Какая-то связь здесь определенно существует. Только я не знаю, товарищ подполковник, какая именно. Налицо только факт, что меня и двух старших лейтенантов пытались использовать в своих целях полковник Самокатова и подполковник Саенков. Чтобы что-то выяснить, следует сначала узнать, от кого получает инструкции полковник Самокатова. Было ли дано ей задание на ликвидацию генерала Шарабутдинова? Подозреваю, что это личная инициатива Самокатовой и Саенкова.

— Я понял тебя, капитан. Я отошлю данные шифротелеграммой. А пока расскажи мне все, что с тобой произошло с того момента, как на нашей вертолетной площадке ты во второй раз сел в вертолет ФСБ. Все по порядку…

Я начал рассказывать. Но вовремя хватился, что взял у своих старших лейтенантов только сорок минут на разговор. А сорок минут уже подходили к концу. И потому, вынужденно извинившись перед командиром отряда, я объяснил ему причину, по которой мне необходимо было выйти.

— Дежурному позвони, он их позовет…

— Они войдут, только если увидят меня лично. Дежурному не поверят.

— Хорошо. Веди их сюда.

Пришлось быстро сбегать к выходу и вместе с Аграриевым и Логуновым вернуться к подполковнику Желтонову. И уже в присутствии старших лейтенантов продолжить рассказ о наших злоключениях с места, на котором я прервался. Но рассказывать о том, что в бульдозер на станции Темиргое пытался забраться сержант полиции, я не стал. Зачем брать на себя еще одну смерть, если тебя в ней пока никто не обвиняет. Или, если судить иначе, зачем обвинять в попытке воровства того, кто должен от воров людей защищать. Это могло выглядеть некрасивой попыткой себя обелить. Дескать, все вокруг плохие, только я один невиновный и честный. Все остальное я рассказал короткими доходчивыми фразами, вплоть до встречи со своей бывшей ротой на дороге, когда рота возвращалась с задания. Что за задание было у роты, я не спрашивал ни у нового ее командира, ни у командира отряда. Я был уже вне отрядных дел.

По окончании моего рассказа подполковник какое-то время жевал свои вставные челюсти, потом сказал:

— Понятно. Скорее всего, ты в своих подозрениях прав…

После этого он снял трубку внутреннего телефона, позвонил дежурному по отряду и распорядился устроить нас троих на отдых в помещении моей бывшей роты. В казарме всегда были, как я хорошо знал, свободные кубрики. Солдатские кубрики обычно бывают большими, и в них располагается целиком отделение. Офицерские обычно меньше размерами, имеют меньше кроватей, но как часть солдатских кубриков пустует, когда какой-то взвод отправляется на задание, так обычно пустует и часть офицерских кубриков, когда офицеры вылетают или выезжают на задания вместе со своими подразделениями. Существует практика задействовать в одной операции взводы одной роты. Считается и, на мой взгляд, считается справедливо, что солдаты одной роты лучше понимают друг друга, между командирами взводов существует налаженное взаимодействие, и от этого выигрывает общее дело. Я мысленно просчитал транспорт колонны, что привезла нас в городок спецназа, и получилось, что три взвода в настоящий момент были вне расположения роты, то есть находились в отдалении на выездном задании. Это явление достаточно частое. Но оно же означало, что есть три спальных места в офицерских кубриках, что обычно бывают заняты командирами взводов.

— Дорогу в роту найдешь? Провожатого не требуется? — спросил подполковник.

— Не забыл еще…

— Отдыхайте пока. Я свяжусь с командующим. Его мнение сообщу, когда отоспитесь. Идите…

* * *

Дежурный по роте, а это, как правило, был один из заместителей командиров взводов, старший сержант, получил, видимо, предупреждение дежурного по части и приготовил нам каждому по комплекту постельного белья и проводил в отдельный кубрик, где стояли четыре кровати.

— А четвертый где? — поинтересовался я.

— Дежурит по столовой. Ночевать сегодня не придет. Отдыхайте, товарищ капитан. Если что понадобится, зовите меня или дневального. Ключ в двери, можете изнутри закрыться, чтобы никто не побеспокоил.

Мы, даже не в целях безопасности, а чисто машинально, все же закрылись изнутри. Устроились и сразу легли отдыхать. Усталость сказалась и физическая, и в большей степени — психологическая.

Проснулся я от дважды прогремевшего тройного выстрела пушки, прозвучавшего чуть в отдалении. И безошибочно определил, что стреляла автоматическая тридцатимиллиметровая башенная пушка боевой машины пехоты. Стреляла очередями, как в боевой обстановке. Потом прозвучала еще одна точно такая же строенная очередь…

Глава пятая

На территории городка сводного отряда спецназа ГРУ в обычной, мирной обстановке башенное автоматическое орудие БМП стрелять не должно. По крайней мере, за все время моего пребывания здесь за последние несколько лет, пусть и не подряд, а с полугодовыми перерывами, такого не случалось. И если бы во время моего отсутствия происходило — я бы точно об этом слышал.

Я легко вскочил на ноги, сначала нашарил рукой свой пистолет-пулемет, нашел его в полном порядке там, где и оставлял, и только после этого начал одеваться. Оба старших лейтенанта поступили точно так же. Оружие они нащупали раньше, чем сунули ноги в штанины. То есть готовы были к бою, готовы были принять его даже без одежды. Это было показателем боевой готовности обоих офицеров. Меня такое товарищество могло только радовать. Я в своих подчиненных не разочаровался.

Однако эти радостные мысли ничуть не умаляли ощущения беспокойства, что возникло после того, как все мы проснулись от стрельбы автоматической пушки. Каждый определил и идентифицировал эту стрельбу самостоятельно, и каждый понял, что случилось нечто неординарное, что, возможно, имеет к нам непосредственное отношение.

Одевшись и вооружившись, мы выскочили в казарменный коридор, где в настоящий момент находился только дневальный.

— Что там случилось? — спросил я у него.

Солдат только пожал плечами:

— Не могу знать, товарищ капитан. Старший лейтенант Шершнев поднял роту «в ружье». Выехала бронетехника, стреляют. Кажется, вертолеты поднялись. А что там произошло — я не знаю.

Но мы должны были узнать обязательно. Выбежали на улицу. Место, откуда стреляли, все трое определили на слух правильно. И потому, едва спрыгнув с крыльца, сразу свернули с бетонной дорожки и побежали прямо по газону. Выбрались на тротуар только после того, как существенно срезали угол. Бежали, как полагается во время боя, пригибаясь и меняя углы движения, то есть используя давно отработанный дриблинг[14], при котором стрелку, который попытается в тебя попасть, трудно правильно прицелиться, потому что он не знает, в какую сторону в следующую секунду ты сделаешь рывок всем корпусом.

Бежали мы в сторону ворот КПП. Там стояли три БМП, позади которых, как я сразу определил, залегли полукругом около двухсот бойцов — видимо, все наличные силы, что были в данный момент в городке. А в воздух уже поднялись пять штурмовых вертолетов-ракетоносцев, все наличные силы, что были в отряде на постоянной приписке, и зависли с опущенными носами в воздухе, готовые вести прицельную стрельбу.

Металлические ворота были распахнуты, прямо за воротами, закрывая проезд, стоял бронетранспортер с развороченными колесами правого борта. Догадаться было нетрудно: колеса бронетранспортеру разворотила выстрелами из автоматической тридцатимиллиметровой пушки боевая машина пехоты, что стояла во главе солдатской цепи по центру и чуть-чуть впереди других. Стрельба велась не на поражение, а на повреждение, хотя пушка БМП была в состоянии пробить броню бронетранспортера как картонную коробку. На самом бронетранспортере башенный пулемет вертел стволом из стороны в сторону, словно рассчитывал напугать пушку, которая замерла, нацеленная как раз на эту башню. И если бы пулемет бронетранспортера рискнул бы дать очередь в любую из сторон, которые рассматривал, пушка сразу снесла бы с бронетранспортера башню вместе со оператором-наводчиком. И потому пулемет предусмотрительно молчал.

Рядом с будкой КПП стояли и беседовали люди. Но кто там стоит и кто с кем беседует, я разобрать не мог. Еще недостаточно рассвело. В предгорьях рассвет наступает постепенно.

Я нашел взглядом старшего лейтенанта Шершнева, причем не по внешнему виду, который в лежачей цепи выделить было трудно, а по тому месту, где должен был находиться командир в момент боя, как я сам когда-то учил его. Николай был там, где нужно, — в середине и чуть в отдалении от самой солдатской цепи.

Я перебежал к нему. Залег рядом прямо на асфальт, положив глушитель пистолета-пулемета на бордюр тротуара. Тут же рядом со мной оказались и Аграриев с Логуновым. Они предпочитали не расставаться со мной, своим командиром, ни при каких обстоятельствах, даже во время боя, если он начнется. Впрочем, бой пока не начинался. Выстрелы автоматической пушки были, видимо, только предупреждением.

— Николай, что тут происходит? Введи в курс дела…

И сам почувствовал, сколько удивления в моем голосе. А удивляться было чему. Никогда еще во всей предыдущей практике сводного отряда не было случая, чтобы нашлись какие-то силы, что рискнули бы атаковать военный городок спецназа ГРУ. Нужно быть отъявленным и наглым самоубийцей, чтобы решиться на такое. Ведь в нашей армии нет не только адекватно подготовленных войск, но и войск, вооруженных настолько же хорошо, как спецназ ГРУ. А в том, что атаковали городок не бандиты с гор, сомневаться не приходилось. У бандитов нет бронетранспортеров, которых, как я видел, за воротами стояло несколько штук. По крайней мере, их было три. Бойцы в черной униформе суетились, пытаясь зацепить на фаркоп трос тому, что застрял в воротах.

— Спецназ ФСБ вместе со спецназом МВД за вами, товарищ капитан, пожаловали. Внаглую пытались в городок въехать. А у нас как раз группа на выезд готовилась. С этой стороны ворот стояла. Подполковник Желтонов приказал в случае обострения ситуации стрелять на поражение техники. Как только ворота открылись, гости наши решили заехать, хотя мы открывали тем, кто выезжал. Наш пушкарь не промахнулся. Парой очередей их бронетранспортер остановил. Десант сразу выскочил и — назад. Поняли, что дело серьезное, после следующей очереди бронетранспортер сам загорится…

— Подполковник Желтонов приказал стрелять по машинам ФСБ? — Для меня это прозвучало как сообщение о том, что мне танк на голову наехал. — Никак не ожидал от подполковника такой решительности! Что с ним такое случилось?

— Вы его, товарищ капитан, плохо знаете. Он еще приказал и вертолеты в воздух поднять. С полным боекомплектом. И дал приказ вертолетам в случае попытки прорыва уничтожить противника.

Я посмотрел в небо. Кассеты с НУРСами выглядели угрожающе.

— А рота? — спросил я.

— А роту уже я сам поднял. И соседнюю тоже. Общую тревогу объявил.

— Главный вход… — напомнил я.

— Я туда отделение гранатометчиков направил. И пару ручных пулеметов в придачу. И к воротам автороты тоже. Там ворота старые, деревянные. А к воротам складов целый взвод определил. Там прорваться легче.

Старший лейтенант Шершнев решительностью ничуть не уступал командиру отряда и сделал все, что требовалось. Сделал все правильно. Это значило, что я не ошибся в выборе, предлагая Шершнева на свое место командира роты. Он действовал так же, как в этой обстановке действовал бы я сам. Может быть, даже жестче.

— Где сейчас Желтонов?

— Переговоры ведет с командиром спецназа ФСБ. Командир ментовского спецназа, как только его БТР подстрелили, стал куда-то звонить, после чего спрятался. Начальство, похоже, подзатыльников надавало.

Я поднял бинокль. И увидел подполковника Желтонова, который стоял рядом с крыльцом КПП, поставив ногу на ступеньку и опершись локтем на колено. Рядом с ним стоял человек, показавшийся мне знакомым. Подрегулировав резкость и увеличив силу матрицы, я рассмотрел майора Алексеенко. Стало легче. Я уже по фигуре командира спецназа ФСБ определил, что руководит операцией не подполковник Саенков. Подполковник, похоже, не любит своего кабинета покидать и не выезжает туда, где стреляют или хотя бы могут стрелять. Наш подполковник выглядел решительным, не знающим сомнений человеком. Его оппонент, напротив, казался слегка растерянным.

Майор Алексеенко как раз в этот момент стал кому-то звонить. Очевидно, докладывал начальству о развитии ситуации. В это время к подполковнику Желтонову подбежал сержант и протянул лист бумаги, как я понял, с принтерной распечаткой. Я узнал сержанта. Он служил в шифровальном отделении у капитана Слонова. Значит, командиру отряда пришла какая-то важная шифротелеграмма, которая, вероятно, решала судьбу этого чрезвычайного происшествия. Сержант принес ее прямо в руки командира в самый решающий момент.

А решить вопрос могла только шифротелеграмма от прямого руководителя отряда — командующего войсками спецназа ГРУ полковника Мочилова. И эта шифротелеграмма должна была решить одновременно мою собственную судьбу, как и судьбу моих старших лейтенантов. Командующий мог одинаково и разрешить нашу выдачу в ФСБ, и приказать дать вооруженный отпор спецназу ФСБ.

Я видел, как подполковник Желтонов прочитал шифротелеграмму вслух, специально, видимо, для майора Алексеенко. Тот с невозмутимым видом, никак не показывая своих эмоций, передал слова подполковника своему абоненту, после чего трубку убрал, отдал Желтонову честь, попрощался вежливым рукопожатием и вышел через ворота КПП. Бронетранспортер в воротах тем временем взяли на буксир два других бронетранспортера и утащили с дороги. Там его, видимо, собирались ремонтировать, если это возможно, менять колеса, от которых остались одни резиновые лохмотья.

Подполковник Желтонов пошел в нашу сторону. Мы поднялись в полный рост, как и другие офицеры. Только солдаты, поскольку приказа не прозвучало, так и лежали в цепи, направив оружие в сторону ворот.

Командир подошел.

— Солдат кто поднял? Ты, Максим Викторович?

— Никак нет, товарищ подполковник, — спокойно ответил я. — Я бы, честно говоря, с удовольствием, но я свое ими уже откомандовал. У меня нет больше такой власти.

— Ты сам своей власти над людьми не знаешь… Если ради тебя спецназы ФСБ и МВД собирались штурмом брать городок спецназа ГРУ, это уже говорит о важности твоей фигуры. И что бы за дело мне до этого… Так нет, влез на старости лет в авантюру. Мало того, что приказал ментовский бронетранспортер изуродовать. А потом еще и на прямой подлог пошел…

— Как это? — не понял я.

— Это я две роты поднял, — попытался перебить меня старший лейтенант Шершнев, думая исправить неважное настроение командира, отвлечь его от признаний, о которых сам он впоследствии, может быть, будет сожалеть.

— Молодец, правильно сделал, — констатировал командир отряда и повернулся ко мне. — Как это, спрашиваешь? А просто. Как только я отправил твою группу отдыхать, я написал командующему шифротелеграмму. Когда мне сообщили о попытке прорыва на нашу территорию спецназов ФСБ и МВД, я по дороге к проходной сделал два звонка. Первым приказал открыть огонь по головному бронетранспортеру, вторым попросил капитана Слонова звонком через ЗАС предупредить командующего о ситуации и о моих мерах противодействия. Слонов дальше пошел. Он сам написал мне якобы ответ командующего с приказом открыть огонь на поражение всеми имеющимися у меня средствами, включая вертолетную штурмовую авиацию. И прислал с поддельной шифротелеграммой сержанта. Сержант шепнул мне, что до командующего дозвониться не удалось, его ночью в кабинете нет, но срочная шифротелеграмма в его адрес уже отослана, а предыдущая, написанная мной, командующему была доложена несколько часов назад. Сержант передал якобы ответ командующего, написанный капитаном Слоновым. Сержант умница, тонко прочувствовал момент, когда майор из ФСБ внимательно слушает свое руководство. Успел объяснить. А Слонов — хорош! Ну, капитан! Ну, молодец! Писатель! Отдельные строчки я зачитал майору Алексеенко. О вертолетах в том числе. Он как раз разговаривал со своим командованием и после моих слов, которые по телефону передал, сразу получил приказ на «отбой».

Меня тем не менее грызло сомнение.

— Я не понимаю нерешительности спецназа ФСБ. Если двинулись, если начали, почему остановились?

— БМП начала стрелять до моего приказа, — ответил подполковник. — Менты сразу испугались. А спецназ ФСБ, похоже, только на свою репутацию рассчитывал. Нахрапом думал взять. За счет наглости. Не думали, что на сопротивление нарвутся. Да их и мало было. Как застряли, как остановились, все у них насмарку пошло. А тут и я подошел, переговоры начал и категорично предупредил о последствиях нападения на армию. Обещал рассматривать это как террористический акт. И майор Алексеенко, кажется, был не сильно решительно настроен. А на прощание сказал, что хотел бы, чтобы за него так же стояли, как за капитана Онучина. Просил тебе привет передать. Ты с ним знаком?

— Перед моим побегом из автозака майор Алексеенко, одевая на меня наручники, сунул мне в руку ключ от них. А за какое-то время до этого я во время совместной со спецназом ФСБ операции на своих плечах вынес с поля боя майора Алексеенко, старшего брата нынешнего майора…

— Опять сержант бежит… — заметил старший лейтенант Шершнев, перебивая мой рассказ. — Теперь, похоже, настоящая шифротелеграмма пришла…

Так и оказалось. За настоящую шифротелеграмму подполковнику Желтонову пришлось расписаться в журнале регистрации. И он сразу начал читать, хмуря брови. Но хмурился он недолго. Посмотрел на всех нас светлым взглядом.

— Командующий почти слово в слово подтвердил то, что я сообщил этому майору из ФСБ. И даже касательно вертолетной авиации… А что касается тебя, Максим Викторович, пойдем в кабинет, если выспался. Я тебе кое-что расскажу. Старлеев своих с собой бери. Их этот вопрос тоже, наверное, волнует.

А как он мог их не волновать, если речь шла об их жизни и смерти. Откуда среди людей, особенно военных, пренебрежение жизнью и смертью тех, кто младше по званию? Но это часто встречающееся явление. А о жизнях и интересах людей невоенных я вообще не говорю…

* * *

В кабинете подполковника Желтонова свет горел, похоже, всю ночь. По крайней мере, не пришлось включать его, когда подполковник вошел первым. Я вошел вторым и сразу направился к мягкому креслу, в котором уже сидел раньше. Не стал ждать, когда мне предложат, поскольку сидеть в этом кресле мне понравилось. Аграриев и Логунов сели рядом друг с другом лицом ко мне на стулья за приставным столом. Командир, естественно, занял свой рабочий стол с офисным креслом.

— Значит, дело у нас такое. Сразу командующий ответить не мог, потому что выяснял ситуацию в агентурном управлении, которому «Сектор «Эль» вместе с полковником Самокатовой подчиняется напрямую. Приказа на ликвидацию генерала Шарабутдинова Самокатовой никто не давал. В настоящий момент в отношении Алевтины Борисовны будет проведена негласная проверка, но на время проверки она не будет отстранена от исполнения своих обязанностей, следовательно, руки ее развязаны. Относительно подполковника Саенкова послан запрос в республиканское ФСБ, хотя он служит в Московском областном управлении, откуда и был на полгода откомандирован в Махачкалу. Будет проведена проверка и жены Саенкова адвоката Альбины Борисовны Самокатовой. Но это вовсе не означает, что ситуация для вас троих упростилась.

Если какие-то силы начали на вас охоту, они могут ее продолжить даже после возможного ареста сестер Самокатовых и Саенкова. Они же не самостоятельно всю черновую работу выполняли. Кто-то им помогал, и этот кто-то будет продолжать начатое. Более того, если раньше вы были только носителями опасной информации, которую могли разгласить, а могли и не разгласить, то теперь вы становитесь опасными свидетелями обвинения, которое могут полковнику и подполковнику предъявить. А это значит, что опасность для вас троих возрастает многократно. Можно отправить вас вертолетом прямиком в здание ГРУ, где есть собственная вертолетная площадка. Но, во-первых, у нас имеются только штурмовые вертолеты, пролет которых над Москвой разрешается только исключительно во время праздничных парадов военной техники, а во-вторых, командующий опасается применения против вертолета ПЗРК. Против вертолета это реальный, как вы знаете, шанс. Сам он желает с вами пообщаться как можно быстрее, но предпочитает потерпеть в целях безопасности. Через три дня вернется в свою бригаду майор Оглоблин. Вернется уже в звании подполковника и будет принимать батальон. К нему, как к новому комбату, полетит командующий. Сам будет представлять его батальону. Сможете вы за три дня самостоятельно добраться до десятой бригады?

— Сможем, — пообещал я твердо. — Конечно, не пешком, но доберемся. Нам бы сначала до автожира, который мы, не доезжая до Моздока, припрятали, как-то доехать. А по воздуху мы намного быстрее двинем. В небе в последнее время постов ГИБДД не наблюдается. А три дня — большой срок. Через час и пойдем. Но у меня есть вопрос, товарищ подполковник. Как стало известно, что мы находимся в городке? В отряде есть осведомитель ФСБ? Кто-то же передает им сведения.

— Меня тоже этот вопрос смутил, — поморщился Желтонов. — И я напрямую спросил у того майора из спецназа ФСБ, с чего он вдруг взял, что вы находитесь у нас? Думал сначала дело миром разрешить, потому и открещивался.

— И что?

— Майор твердо сказал, что прослушиваются все наши телефоны. Абсолютно все… А я по внутреннему телефону звонил дежурному, требуя устроить вас троих на отдых. Правда, я фамилии не называл, тем не менее в ФСБ поняли. Выходит, я вас подставил… Надеюсь, переживете и простите старика.

— Понятно, товарищ подполковник. Переживем… Главное, нет «крота». Разрешите идти готовиться к выступлению? — вздохнул я, вставая из мягкого кресла, одновременно вспоминая, как ехал в бульдозере. От такого воспоминания даже мурашки по коже пробежали.

— Готовьтесь. Я пока по своим каналам попытаюсь что-нибудь подыскать вам попутное. Позвоню в казарму, приглашу вас, если что найду. Не найду, все равно позвоню, чтобы до двери проводить. У меня рука легкая, всегда удачу приносит…

* * *

Наша подготовка была короткой. Сходить в казарму, чтобы умыться, потому что в боевую цепь мы прибежали прямо из постелей. В казарме же следовало забрать свои оставшиеся вещи — мой гранатомет и снайперскую винтовку старшего лейтенанта Логунова вместе с запасом патронов к ней. И можно было выходить, поскольку дорога предстояла не самая близкая — следовало преодолеть более семисот километров[15]. Надо было ждать звонка подполковника Желтонова. Ждать пришлось, впрочем, не долго. Подполковник позвонил и, не называя фамилий, вызвал нас через дневального к себе в кабинет. Пошли мы во всеоружии, готовые сразу из кабинета отправиться в нужном направлении. Я даже успел просчитать пеший маршрут до места, где мы спрятали автожир. В моем понимании часть пути нам следовало преодолеть по воздуху, причем желательно избегая местности, где летают и военные, и гражданские воздушные суда, и вообще лететь постоянно в режиме «бреющего полета». Это позволит нам избежать непредвиденных встреч с представителями власти, таких как, например, с сержантом полиции на станции Темиргое. И вообще на «бреющем полете» автожир будет менее заметен. Его смогут рассмотреть только те, над кем он пролетает, тогда как летящую высоко машину видно со всех сторон.

Подполковник, когда мы вошли в его кабинет, менял в трубке sim-карту. И сам, без вопросов, объяснил нам:

— Я договорился насчет машины. Вас заберут с шоссе — это на случай, если где-то поблизости сидят наблюдатели ФСБ или МВД и контролируют ваш выход из городка. Вас посадят в фуру, под замок, довезут точно до места, которое вы предварительно на карте навигатора водителю покажите. Запоминайте номер машины… — он назвал номер, который записывать, естественно, мы не стали. — Звонил я с чужой sim-карты другого региона. В управлении ФСБ знают только наши местные номера. Если и знают московские, то только мой и кое-кого из старших офицеров. Эти номера могут прослушивать. Я взял «симку» у одного из солдат. Солдат сначала сменил номер в бригаде, потом здесь, чтобы разговоры не в роуминге были. А домашняя «симка» у него нетронутая осталась. Я и воспользовался, договорился с владельцем автопредприятия. Он по гроб жизни мне обязан. Выручит, как когда-то я его выручил, по сути дела, и от смерти, и от тюрьмы спас. Это местный кадр, а у них законы чести в силе. Уверен, что не предаст. А водителем — его двоюродный брат, зовут его Гази-Магомед. Сам водитель — бывший мент и напарник тоже. Напарника зовут Садык. Оба из числа «гиббонов». Всех ментов по дороге знают. Хозяин за водил головой ручается. Они же привезут вам две канистры с бензином. Сорок литров вам на перелет, надеюсь, хватит.

Но это все второй этап. Теперь вернемся к первому. До шоссе, где вас в фуру посадят, вас отвезет БМП в нашей колонне. Два взвода выезжают на задание. Едут три БМП и грузовик. Солдаты на броне расположатся, вы — внутри. На всякий случай, чтобы сбить с толку возможных преследователей, я пошлю якобы на разведку в одно из дальних ущелий два «Ночных охотника». Будет подозрение, что вы с вертолетом улетели. Но атаковать боевой вертолет из ПЗРК не каждый решится. Тем более неизвестно, в каком из них вы находитесь. У «Ночного охотника» есть посадочные места только в фюзеляже — но больше четырех человек там не поместится. Трое — легко. Там нет иллюминаторов, и никто не поймет, кого вертолеты везут и везут ли вообще. Если при использовании ПЗРК будет промах или сработает защита, а тепловую защиту «штурмовики» будут регулярно отстреливать, пока не удалятся от нас километров на сто, вертолеты разнесут место, откуда стреляли, в пыль. Вместе с людьми разнесут. Даже если смогут один вертолет сбить, второй разнесет. Боезапаса ему хватит. У меня все. Выходите к воротам. Командиры взводов предупреждены, ждут вас.

Я, признаться, сразу подумал, что на выезд должны отправиться те БМП, что так вовремя оказались у ворот городка и смогли остановить БТР полицейского спецназа.

Когда мы вышли из казармы после звонка подполковника, я обратил внимание, что они стоят там же, где и раньше. Только рядом с ними еще и грузовик под тентом появился.

— Спасибо, товарищ подполковник, — за всю группу поблагодарил я командира.

— Не за что… Обычное дело для спецназа ГРУ. Не забудьте, командующий будет ждать вас через три дня в расположении десятой бригады. Вы знаете, где она базируется. Преодолеть вам за три дня требуется около семисот километров. Чуть-чуть больше, чем семьсот. Уложитесь по времени?

— Уложимся, товарищ подполковник, не переживайте…

— По моим прикидкам, даже намного раньше там будем, — гарантировал старший лейтенант Логунов.

— Раньше тоже не надо бы… Кроме подполковника Оглоблина, никто вас там встретить не сможет. Лучше переждать и попасть ко времени, чтобы всем про наши дела не рассказывать. Да и командующего так подставить можно.

Подполковник на прощание пожал нам поочередно руки и подтолкнул к двери, направляя на выход. Мы вышли и сразу направились в сторону КПП, где стояли три боевые машины пехоты и грузовик. Два лейтенанта, не задавая вопросов, сразу распорядились, чтобы все солдаты забрались на броню. Для единообразия это было выполнено на всех трех БМП. Мы со старшими лейтенантами разместились в десантном отделении БМП, что стояла ближе других к воротам, но, когда поехали, я не мог бы точно утверждать, что едем мы в головной машине, потому что до того, как мы тронулись, я слышал звук двигателей и лязганье гусениц. Этот звук, конечно, мог раздаваться и сзади нас. Когда открыты все люки, непонятно, откуда доносится звук. Впрочем, это не имело принципиального значения. Мы поехали навстречу новым испытаниям, и это был факт, не подлежащий сомнению…

Глава шестая

Кто ездил в боевой машине пехоты, тот хорошо знает, что этот вид армейской техники не располагает ко сну, разве что если человек страдает от хронического недосыпания и готов уснуть стоя, а уж если присядет, то глаза закрываются сами собой даже при самой важной встрече. Кого-то особо сонливого может укачать даже в бронетранспортере, у которого ход намного тише и плавнее, но я не слышал, чтобы кто-то засыпал в БМП. Тем более мы, которые после бессонной первой половины ночи поспали почти три часа, то есть лишь час не дотянули до обычной спецназовской нормы. Но и трехчасовой сон для офицеров спецназа — дело привычное.

Я слышал, что раньше, еще в советские времена, во время рейдов по глубоким тылам противника, когда спецназ ГРУ присутствовал во многих горячих точках мира, спецназовцы сорок пять минут шли, потом пятнадцать минут спали. И такой рваный ритм соблюдали в течение многих дней. В день подразделение находилось в марше по шестнадцать-восемнадцать часов. Таким образом получалось, что на сон в сутки уходило от четырех до шести с половиной часов. Остальное время отводилось не на отдых, а на завтрак, обед и ужин и на разведку местности. И при соблюдении такого ритма передвижения бойцы после сорока пяти минут хода не ворочались с боку на бок, а засыпали сразу.

Войти в такой ритм несложно, труднее выйти из него, когда подразделение возвращалось на базу, а организм, привычный к определенному расписанию, требовал движения перед отдыхом и без этого не мог нормально уснуть.

Вообще привычный жизненный ритм — это очень мощная вещь. Рассказывали мне про одного хронического алкоголика, который пил каждый день. Организм привык утром просыпаться с похмелья, и это было его естественным состоянием. И когда алкоголик вдруг резко бросил пить, он по утрам страдал от настоящего похмелья. Организм не привык просыпаться здоровым и потому сигнализировал неприятными ощущениями. И так длилось очень долго.

Можно, наверное, привыкнуть и к тряске и шуму БМП. К этому можно не привыкать механику-водителю за своим монитором управления. А остальные пусть привыкают, в этом нет ничего страшного. Ведь есть же прецедент, когда в Афганистане во времена войны солдаты спецназа ГРУ спали только в вертолетах, потому что другого времени на сон им не отводилось. Вернувшись с одного задания, они сразу вылетали на следующее. А вертолет немногим лучше боевой машины пехоты. И трясет там так же, и звуки он издает такие же.

Поехали мы с двумя взводами не моей роты. Тем не менее солдаты знали меня в лицо, обращались несколько раз по званию, но ни один из них не задал лишнего вопроса: куда и с какой целью мы направляемся. Так солдаты спецназа ГРУ приучены изначально. Они не только офицеров, они даже своего брата солдата не спросят о том, куда тот выезжал и как прошла операция. Говорят, эта привычка у солдат сохраняется на всю оставшуюся жизнь. Они не бывают излишне болтливыми или излишне любопытными.

Мы ехали спокойно, не гнали, а я жалел, что сразу не сообразил взять со склада сводного отряда еще хотя бы пару гранат для своего «Вампира». Это на случай встречи с новым вертолетом. Но при определенных обстоятельствах с вертолетом сможет справиться и бронебойный патрон снайперской винтовки старшего лейтенанта Логунова. И даже не только с вертолетом, может и что-то более серьезное подбить. Например, бронированную машину «Тигр», хотя в этом у меня уверенности не было.

Винтовку требовалось испытывать. Например, пулю, даже бронебойную, от снайперской винтовки Драгунова «Тигр» держал без проблем. Однако винтовка DXL-4 «Севастополь» и патрон имела более мощный, и калибр соответствующий. Сам ее патрон уже обещал многое. Я лично из подобного оружия не стрелял ни разу, хотя, думаю, при необходимости сумел бы такой винтовкой воспользоваться. Тем более что снайперский прицел мне знаком.

— Командир, — старший лейтенант Аграриев тронул меня за руку и кивнул в сторону механика-водителя. Тот показывал вперед, в свой монитор, мне невидимый. Разговаривать вне внутренней танковой системы связи было бессмысленно. Слышимость была нормальной, но только если говорить прямо в ухо, как только что сделал Аграриев. Я по времени уже понял, что мы прибываем на место своей первой пересадки — из БМП в кузов «дальнобойной» фуры. И потому кивнул механику-водителю. БМП стала притормаживать, а потом и вовсе остановилась. Я открыл заднюю дверцу десантного отделения и вышел. Фура стояла у обочины. Номер машины совпадал с тем, что назвал нам подполковник Желтонов.

— На выход! — дал я команду через плечо, обращаясь внутрь десантного отделения. Оттуда сначала подали мне мой гранатомет, потом выбрался старший лейтенант Логунов, получивший в руки кейс со своей винтовкой, последним к нам присоединился старший лейтенант Аграриев.

Стоящий впереди дальнобойщик шагнул ко мне, протянул руку, представился:

— Гази-Магомед…

— Виктор, — назвался я своим последним именем.

Выпрыгнул из кабины и поспешил к нам знакомиться и напарник Гази-Магомеда. Сразу протянул крепкую ладонь, в которой могли уместиться две мои:

— Садык.

Мои старшие лейтенанты представились так, как их звали по документам — Сергеем и Александром. Причем Аграриев намеренно громко называл свое имя, чтобы я не назвал его при посторонних Анатолием. Предосторожность была бы не лишней, если бы я страдал провалами памяти. Но я ими не страдал и знал, кого и как следует называть.

Садык принес с собой навигатор. Протянул мне.

— Точку высадки отметьте.

К нам приблизился старший лейтенант Логунов. Я показал ему навигатор. Сережа уверенно ткнул пальцем, на экране сразу же образовался сдвоенный круг с красной точкой посредине. Садык включил какую-то опцию, и от круга по нитке дороги пролегла линия. Это был наш путь. Причем Сережа Логунов правильно сориентировался и показал не точку вне дороги, где был спрятан автожир «Егерь», а точку на дороге неподалеку. То есть место, где нас необходимо было высадить, чтобы дальше мы прошли пешком одни. Идти от дороги было недалеко, не больше полутора километров.

— Коньяком сильно не увлекаетесь? — спросил Гази-Магомед.

— В меру… — шутливо отреагировал Аграриев. — И исключительно под хорошую закуску.

— Тогда много не выпьете… Закуски для вас не припасли. Шашлык не делали…

Он подошел к кабине, вытащил из кармана дверцы с внутренней стороны темно-бурый пластиковый пакет, в котором что-то металлически загремело, и двинулся к торцу длинного металлического кузова. Я пошел за ним. Там ключом из пакета Гази-Магомед открыл внутренний замок, беззастенчиво сорвав пломбу.

— А пломба? — спросил я.

Водитель молча вытащил из пакета и показал устройство для установки пломб, после чего потянул за ручку и открыл распашную дверь. Кузов был доверху забит коробками с коньячными бутылками. Дагестанский коньяк хотя и не имеет такой репутации, как армянский или грузинский, тем не менее редко уступает им по вкусовым качествам. Рядом со входом стояло с десяток полиэтиленовых канистр, среди них две металлические.

По кивку Гази-Магомеда его напарник забрал пару полиэтиленовых канистр в кабину.

— Это что? — поинтересовался я.

— «Собака»… Коньячная эссенция. Это для взяток по дороге.

— Люди это пьют? — удивился я. — Эссенцию?

— Люди пьют даже стеклоочиститель. А «собаку» просто разбавляют водой по вкусу, и тогда кажется, что пьешь коньяк. И крепость та же самая. На постах ДПС всегда ждут «собаку». Чистый коньяк не берут…

— Груз считается опасным? — спросил я.

— Если ночью ехать, да… Могут тормознуть. Особенно в Чечне. Чеченцы сами мало пьют, больше продают…

— Если опасность будет, какие-то сигналы возможны?

— Только аварийная сигнализация. Ее слышно и видно. У вас там будет окошко зарешеченное. Прямо над головами. Вентиляция. Если выглянуть, аварийку видно. И слышно будет.

— Значит, нам туда? — кивнул я внутрь кузова.

— В самый конец пробирайтесь. Там скамейка есть. Садитесь. До точки вашей высадки нас должны трижды тормознуть. Соблюдайте тишину. На постах знакомые парни служат. Но лучше, чтобы вас не видели.

С этим трудно было не согласиться…

* * *

Дверцы захлопнулись у нас за спиной. Мы боком протиснулись между коробками и бортами кузова в самый конец, где на трех старых колесных дисках лежали две широкие доски. На них можно было при необходимости даже спать, но только по одному, и при этом сильно не ворочаться, чтобы не упасть. Хотя высота была ниже колена и упасть с импровизированной скамейки было не страшно. Последствиями в виде серьезных ушибов и переломов это не грозило.

Ряды коробок были стянуты широкой плетеной синтетической лентой, похожей на буксирную, только с особым приспособлением для стягивания, коробки по высоте, помимо такой же ленты, скреплялись одна с другой скотчем, и трудно было рассчитывать, что стеллажи развалятся, придавят и утопят нас, хотя плавать мы все умеем, но лично мне ни разу не доводилось тонуть в коньяке. До верха фургона коробки тоже не доставали. От них до потолка было еще сантиметров семьдесят. Тем не менее средний человеческий рост стеллажи превышали, и было бы не очень приятно принять такую коробку на голову.

— Вот бы пара-тройка ящиков сверху свалилась… — размечтался старший лейтенант Аграриев, рассматривая стеллажи.

— Что, доводилось коньячные ванны принимать? — спросил я Анатолия.

— Нет. Но один мой знакомый, сосед бывший, как сейчас помню, решил по какому-то поводу или даже без повода, так просто, от широты душевной, устроить жене праздник, когда неожиданно много денег получил. Не рассчитывал на такую сумму, а тут сразу свалилось на голову. «Крыша» и «поехала». Выпил с друзьями крепко и, чтобы не ругалась, решил сделать широкий жест. Сделал… Налил ей полную ванну шампанского. Причем шампанское покупал дорогое. Только на минуту, говорит, отвернулся, потом смотрит, ванна наполовину опустела. Жена выпила до того, как туда нырнуть. Потом «Скорую помощь» ей вызывал. Плохо бабе стало. Вот такие жены бывают. Потому я после развода и остаюсь холостяком, чтобы шампанское не покупать и жену не откачивать…

Мы с Логуновым не засмеялись, только устроились поудобнее. Мне это место понравилось, особенно когда я вспомнил, как ехал в бульдозере. Но тут машину качнуло, она поехала под гору, а двигатель водители завели только уже на ходу, Аграриев свои мечтания прервал и сел рядом с нами.

Машина была загружена не до предела, и потому особой жесткости на ямах не ощущалось. Или просто амортизаторы были хорошие. Но укачивало в кузове несравненно сильнее, чем в боевой машине пехоты. Клонило в сон. Ощущая безопасность своего убежища, мое подсознание позволяло мне слегка дремать. Хотя я такое состояние и не любил, потому что в случае чего из этого состояния резко выходить намного сложнее, чем из состояния полного сна.

Я посмотрел поочередно на обоих старших лейтенантов. Они сонливости не показывали, сидели спокойно, погруженные в собственные мысли. И тогда я разрешил себе расслабиться. И полностью задремал. Но проснулся, как только машина остановилась. Анатолий после остановки встал, вытянул голову в сторону зарешеченного окошка, слушая разговор рядом с кабиной. Голоса были спокойные, и Аграриев тоже успокоился, сел.

— Менты друг друга понимают, — изрек он философски. — Когда знаешь систему изнутри, можешь любые вопросы решить.

Я задремал снова, а когда на следующей остановке проснулся, старший лейтенант Аграриев слушал разговор уже более внимательно. Когда он сел, я спросил:

— Что интересного услышал?

— Разговаривали между собой почему-то по-русски. На прошлой остановке я ни слова не понял. Здесь слышал все. Женам приветы передают. Давно друг друга знают. Но говорят только по-русски…

Я посмотрел на часы.

— Судя по времени, мы уже в Чечне. На посту чеченцы, водилы — дагестанцы. Потому и общаются по-русски. Что еще говорили?

— Менты говорили, что прошлой ночью на этом участке дороги две машины ограбили. Предупреждали об осторожности. Гази-Магомед смеется. Говорит, что ночами не ездит…

— Кавказ… — понимая ситуацию, оценил Сережа Логунов. — Абреки кругом…

Я заснул опять и даже не открыл глаза, когда машина остановилась в третий раз. Гази-Магомед так и обещал — три остановки в пути. Но что-то изменилось — машина сдавала задом. Аграриев, когда я посмотрел на него, выглядел настороженным. В этот момент за зарешеченным окошком что-то замигало и стали слышны звуки сирены. Это работала аварийная сигнализация.

— Нападение! — сообщил Анатолий. — Менты напали…

Он встал на доску и выглянул в окошко. Снаружи доносился крепкий русский мат и лишь изредка визгливые голоса на незнакомом языке.

В кузове добавилось света — это открылись задние дверцы. А их не должны были открывать до прибытия на место. Я среагировал резко.

— Руки, — шепотом потребовал я и для наглядности поднял ногу. Старшие лейтенанты поняли, скрестили руки, чтобы я мог на них встать. Крепко вцепились один другому в запястья. И, как только я встал в полный рост, приподняли меня. Я легко взлетел на коробки. Сверху мне было видно, что рядом стоит другая такая же фура с раскрытыми дверцами, кто-то, видимо, соображает, как лучше перегружать коробки: стоит ли резать крепящие ленты или не стоит.

— «Вампир»! — потребовал я, наклонив голову к старшим лейтенантам. Мне подали гранатомет. Я жестами послал своих бойцов вдоль бортов к выходу: — Вперед! Стрелять только после меня. По моей команде.

Мне для стрельбы не требовалось пробираться к выходу. Это было даже опасно, потому что в кузове стоящей рядом машины копошились, освобождая место для груза, трое ментов с надписью на спине: «Спецназ». Я же, пока находился в темной глубине кузова, был для них невидим. Я перебросил за спину свой пистолет-пулемет, быстро привел в боевое состояние гранатомет и, не пользуясь прибором управления огнем, не прикладываясь к наглазнику, произвел выстрел в передний борт. Граната проломила и борт, и кабину, и двигатель, и взорвалась где-то внутри, разнеся машину на куски.

— Огонь! — дал я команду и схватился за свой пистолет-пулемет.

Грохот взрыва не позволил мне сразу услышать стрельбу. Только когда все стихло, я различил лязганье затворов. Сам я на четвереньках переместился к выходу и успел все же дать очередь в голову бородатому менту в бронежилете, который пытался убежать в сторону нашей кабины. Мои старшие лейтенанты уже покинули кузов и стреляли по тем, за кем хотел последовать бородатый мент. Двух последних пули догнали уже в кустах в стороне от дороги, не позволив им скрыться. Для этого старшим лейтенантам пришлось прикладываться к оптическим прицелам. Убегали местные спецназовцы резво, демонстрируя свою неплохую физическую подготовку.

Я прошел к кабине. В ней никого не было. Гази-Магомед и Садык лежали на обочине, заложив руки на затылок, лицом в землю. Следов пуль на них не было. Оба дышали тяжело и испуганно. И головы от земли не отрывали.

— Живы? — спросил я. — Вставайте. Их больше нет. Уехали, не вернутся.

— Улетели… — поправил меня Аграриев. — Их души улетели.

— Скорее, отлетели, — в свою очередь, добавил Логунов.

Но Гази-Магомед не пошевелился. Я почувствовал недоброе. И поза у него была какая-то неестественная. Словно он приподнимал только зад, лежа вниз лицом.

Ухватив за плечо, я перевернул водителя. В его животе торчал нож. Гази-Магомед был еще жив, но жить ему оставалось недолго, понял я. Если нож вытащить, он умрет сразу. Лезвие пока не допускает внутреннего кровоизлияния.

В это время громадная кисть Садыка сорвалась с головы и стала с силой сгребать пальцами траву. Это было усилие, после которого из-под груди парня струей побежала кровь. Его перевернул Аграриев. В груди Садыка было три ножевых ранения. Он тоже доживал последние мгновения.

— Уходим… Уходим… — торопил Логунов.

Пора было уходить. Со стороны Дагестана раздавался гул двигателя другой фуры. Нам «светиться» здесь не хотелось. И встречаться с ментами из Чечни тоже большого желания не было. Нельзя забывать, что мы в розыске. Старшие лейтенанты без напоминания — толковые! — захватили канистры с бензином и побежали в гору, в сторону леса.

Я заскочил в кабину, нашел навигатор, в котором была отмечена точка нашей высадки. Сунул его в карман и выскочил с другой стороны, через вторую дверцу, сразу в кювет, чтобы из появившегося на подъеме грузовика меня не увидели. Прикрытый двумя тесно стоящими друг к другу грузовиками, быстро стал перемещаться за камни, где меня трудно было различить.

Куча тел на дороге, разнесенная взрывом машина — все это, видимо, так сильно подействовало на водителя фуры, что он резко газанул и поспешил скрыться с места происшествия. Но все же я успел заметить, что человек, сидящий рядом с водителем, поднял к уху трубку сотового телефона — похоже, вызывал полицию. Останавливаться они не пожелали, машина быстро ушла под горку. Естественная в общем-то реакция для здешних условий.

Это дало мне возможность вернуться в свою фуру, залезть в кузов, в котором мы ехали, забрать свой уже полностью разряженный гранатомет, вытереть, где они могли оставаться, наши отпечатки пальцев, чтобы эту бойню не связали с нами и не навешали на нас новые трупы. И только после этого бегом догнал своих старших лейтенантов. Впрочем, это было нетрудно. Они шли быстро, но постоянно оглядывались и останавливались, давая мне возможность их догнать. К тому же оба были с грузом — несли канистры, а у Логунова в одной руке был еще и кейс с винтовкой.

Мы поднялись на гору, там я лопаткой выкопал яму под большим валуном, разобрал на две части гранатомет и спрятал его под камень. Сверху, чтобы не было видно следов, уложил несколько покрытых мхом камней. Создавалось впечатление, что мох то ли с большого камня сползает на маленькие, то ли с маленьких тянется на большой. Уж чему-чему, а умению маскировать следы в спецназе ГРУ учат основательно. И я свои навыки продемонстрировал вполне. Отступил на пару шагов, посмотрел и остался доволен: никогда бы не подумал, что под валуном может что-то храниться…

Старшие лейтенанты присели на камни в стороне, поджидая меня. Я вытащил из кармана навигатор и посмотрел в небольшой монитор. Оказывается, мы уже почти преодолели свой маршрут. Остались только какие-то пять километров до точки нашей высадки. Сказал об этом старшим лейтенантам, желая подбодрить их, несущих тяжелые канистры.

— То-то мне место показалось знакомым, — сообщил Аграриев. — Мы же здесь уже проходили, когда стоянку дальнобойщиков искали.

— Теперь искать бесполезно, — посетовал Логунов. — После сегодняшней бойни дальнобойщики будут часовых выставлять.

— А менты, — Анатолий показал большим пальцем себе за спину, где с невидимой уже для нас дороги слышались звуки ментовских сирен, — будут долго голову ломать, кто все это устроил? Кто такой наглый, что их трижды хваленого спецназа не испугался и такую гору тел навалил…

— Сколько там человек лежит? — спросил я.

— Восьмерых мы общими усилиями расстреляли на дороге рядом с машиной, — начал считать Логунов. — Троих командир в кузове завалил, и двое еще в кабине сидели. Двое убежать пытались, в стороне лежат. Итого пятнадцать бандитов в ментовской форме и два дальнобойщика.

— Ты уверен, что это были бандиты в ментовской форме, а не настоящие менты? — спросил я. — Здесь Кавказ. Здесь абрек всегда в почете, какую бы форму он ни носил. Каждый мент в глубине души мечтает стать абреком, чтобы его жена и дети уважали.

— Кто их знает, — пожал плечами Сережа. — Пусть сами менты разбираются. Пусть думают, кто всех этих завалил. Посчитают, что большая сила по горам шастает. Только эта сила почему-то коньяком поживиться не пожелала. Не иначе, злобные исламисты из Сирии приехали специально, чтобы такую бойню устроить. Исламисты, известное дело, не пьют.

— Не пьют они только помалу, а когда целая машина, сейчас бы около нее валялись, — возразил Анатолий.

— Хорош трепаться! — приказал я. — Встали и пошли…

* * *

Я шел первым, отчасти радуясь, что избавился от неудобного дополнительного груза в виде гранатомета, отчасти расстраиваясь по той же самой причине, поскольку «Вампир» был чрезвычайно мощным оружием и мог бы еще сослужить нам службу, если бы были в запасе «выстрелы» к нему. Оба старших лейтенанта послушно двигались за мной. Но темп я умышленно задал такой, чтобы никому не хотелось попусту болтать. Такой темп по большому счету могли выдержать только офицеры. Солдатам он был бы не под силу, если учесть, что идти приходилось с грузом.

Но мои бойцы упорно держали его, не отставая. А я, пользуясь тем, что мне не досталось канистры, время от времени даже переходил на бег, превращая простое пешее передвижение в классический марш-бросок. Это дополнительно увеличило скорость.

В одном месте мне пришлось сменить направление и сделать обходной полукруг. Такая необходимость была вызвана тем, что место, которое мы преодолевали, просматривалось с дороги, по которой время от времени проходили машины. А время уже наступило такое, что на трассе во множестве появились не только большегрузные фуры, что обычно открывают движение, но и легковые машины, и особенно популярные и престижные на Северном Кавказе внедорожники и разного рода кроссоверы.

Если тяжелый грузовик было слышно издалека и ехал он достаточно медленно, что давало возможность залечь, спрятаться и не шевелиться, то легковые машины ехали и тихо, и быстро. И пусть у них не было на крышах проблесковых маячков, мы не знали, кто в этих автомобилях едет.

И потому я решил обезопасить себя и группу и совершить небольшой полукруг, изменив маршрут движения. Но от дороги мы отдалились недалеко. Чтобы не включать свой «планшетник», я пользовался пока навигатором из фуры. Но он быстро тратил заряд и требовал подключения к источнику питания. Потому в машине его и соединяют с «прикуривателем». Собственный аккумулятор там был очень слабым и для пешего марша непригодным.

Скоро пошли совсем знакомые места. Первым обнаружил это старший лейтенант Аграриев, на бегу наклонившись, что-то подняв и молча показав мне. Я, словно у меня были на затылке глаза, обернулся на движение старшего лейтенанта и посмотрел. Это был вертолетный блистер[16], который отлетел достаточно далеко после взрыва.

А вскоре стали попадаться небольшие куски металла и пластика. Я никогда не думал, что в вертолете так много пластика. Но подняв кусок из-под ног, понял по весу, что это и не пластик вовсе, а часть металлокерамического бронирования вертолета. Внешне металлокерамика походила на пластик и отличалась только весом и прочностью. Чеченские менты, что собирали останки вертолетов, почему-то оставили слишком много частей корпуса. Просто не пожелали «зачищать» всю немалую территорию разлета осколков и обломков после взрыва.

Мы приблизились к месту, где когда-то стоял наш злополучный «Bell 407». Вот там не было видно ни одного осколка или обломка, только обгоревший остов показывал проезжающим автомобилистам свои изуродованные «кости». Здесь все было подчищено. Видимо, этот приказ был строгим. Виновники нашей аварии уничтожали следы своей деятельности.

Но мы, признаться, особо и не искали. Наша цель была дальше. Тем более на дороге неподалеку стояла какая-то машина — внедорожник, рассмотреть марку которого не позволяло расстояние. Людей видно не было. Могло быть так, что водитель почувствовал, что его клонит в сон, и остановился отоспаться, чтобы потом ехать дальше по опасной горной дороге с ясной головой.

А могло быть и так, что за нами кто-то наблюдал, «караулил место». Но нас интересовал не чужой внедорожник, а наш спрятанный автожир, стоящий как раз против внедорожника и скрытый от него складками местности.

Я направился сразу туда. Память и умение ориентироваться не подвели. Замаскированный автожир мы нашли сразу. Сняли с него маскировочную сетку и не пропускающее тепловое излучение камуфлированное полотно, убрали ветки, что набросали сверху. Ветки при близком рассмотрении выглядели уже несвежими. Видимо, нам всем необходимо было лучше изучать ботанику и в следующий раз выбирать ветки кустов, которые вянут не так быстро. Это я отметил у себя в памяти, как задачу на будущее. Но тут же остановился и замер, различив на земле, неподалеку от двигателя отпечаток каблука.

— Сережа, подойди…

Логунов быстро оказался рядом.

— Отпечаток оставь…

Старший лейтенант посмотрел на след и рядом с ним вдавил землю каблуком. Его каблук был намного меньше. Отпечаток ботинка Аграриева был иным по рисунку, это я уже давно запомнил.

— Все… Все в сторону. Подальше! — дал я команду. — Вместе с канистрами… Я — «Контакт», вы — «Прикрытие»…[17]

Старшие лейтенанты выполнили команду стремительно и без лишних вопросов. Оба понимали, что такие команды случайными не бывают. Я же, посматривая под ноги, чтобы не наступить на «растяжку», если такая установлена в кустах, двинулся ближе к автожиру. Сначала ничего не обнаружил. Только мне сразу почему-то не понравился провод, вплетенный в сетчатый проволочный защитный кожух винта, расположенный позади кабины прямо перед грузовым контейнером, в котором предстояло лететь кому-то из нас. После поездки в бульдозере «Катерпиллер», хотелось надеяться, что не мне…

Глава седьмая

Заглянув в контейнер, я ничего не обнаружил. Сетку и маскирующее полотно мы еще не успели туда убрать. Тогда я стал смотреть, куда идет провод. Он был одного цвета с проволокой, из которой был сделан защитный кожух. Только в кожухе использовалась проволока жесткая, сталистая, не гнущаяся. Эта же была мягкой, легко плелась и загибалась. И явно выглядела здесь инородным телом, хотя, чтобы заметить этот провод, следовало иметь тренированный глаз спецназовца, способный уловить любое несоответствие.

Провод шел под двигатель. Я посветил тактическим фонарем. Тем самым, маленьким, что получал на складе «Сектора «Эль». И легко нашел прикрепленную скотчем к корпусу небольшую пластиковую коробочку. Разрезав скотч, извлек коробочку, стараясь не оторвать ведущий к ней провод.

Отверстие для провода было проделано грубо и наспех. Похоже, простым шилом. Потом я выплел провод из кожуха винта, и все вместе отнес подальше от автожира, на пригорок.

Устроившись там под деревом, я аккуратно поддел ножом крышку коробочки, вскрыл ее и увидел то, что ожидал. Обыкновенная стограммовая тротиловая шашка, в которую был вставлен взрыватель, активируемый радиосигналом. Работать с такими приспособлениями нас обучали, и я уроков инструктора-сапера не забыл. Тротиловая шашка несильная, но в воздухе она разнесла бы не только двигатель автожира, но и самого «Егеря», далеко разбросав наши тела по окрестностям.

Обычно такие самопальные взрывные устройства устанавливали бандиты в горах, и потому мне встречаться с подобными приспособлениями для убийства приходилось несколько раз. Возникал вопрос: кто поставил взрывное устройство на автожир? Бандиты? Или менты, нашедшие нашего «Егеря»? Впрочем, все эти настоящие менты, эти хваленые спецназовцы — они же вчерашние бандиты, убивавшие российских солдат во время чеченских войн. Но вот офицеров российского спецназа им уничтожить не удалось!

Закрывать коробочку я не стал. Просто оставил ее на пригорке и спустился к автожиру. Взрывное устройство было вынесено за пределы опасной зоны. Но что-то меня все-таки смущало. И я вдруг понял, что именно — нарочитая видимость провода, который как будто играл роль антенны. Не нужна такая длинная антенна на таком примитивном приспособлении. Здесь хватило бы куска длиной в вершок, который можно было бы там же под двигателем и оставить, обмотав им только коробочку. Антенна свое предназначение все равно бы выполнила.

Это прозрение пришло как-то неожиданно. И дало возможность сделать соответствующие выводы. И я стал искать. В автожире был установлен электрический стартер. То есть заводился двигатель от аккумулятора. Аккумулятор найти несложно. Их даже было два, собранных в единую батарею. От аккумуляторов шли провода заводской проводки к стартеру. Так я и нашел стартер, хотя он был спрятан глубоко, не сразу и определишь. Внешне стартер походил на автомобильный. Да здесь и сомневаться на приходилось, поскольку на самом блоке двигателя стояла маркировка. Двигатель был от японской фирмы «Субару», выпускающей отличные машины. С такими автомобилями я имел дело. И даже помогал одному товарищу стартер в машине менять. И потому легко нашел провод, который был здесь абсолютно лишним. Более того, он и внешне отличался от остальных, которые были покрыты слоем масла и пыли, хотя откуда пыль в воздухе, мне лично непонятно. Наверное, при взлете и посадке проникает.

Провод был двужильным, концы каждой жилы были прикреплены к разным контактам. Значит, делал знающий спец. И провода закрепил мастерски, согнув кольцом и привинтив гайкой. Я стал искать, куда идет провод, и нашел его конец в кабине, позади установленных рядом сидений. Такие взрыватели активируются при подаче тока от стартера. Обрезал, не опасаясь. После чего вытащил и само взрывное устройство, состоящее уже из трех стограммовых шашек и болтов с гайками в качестве поражающих элементов. Это было тоже самопальное, но уже серьезное оружие.

Первое взрывное устройство, как я понял, специально задумывалось как отвлекающий маневр. Нашли спецназовцы такую хреновину, несказанно обрадовались и больше искать не стали… Зачем еще время тратить, если уже нашли! Потом в автожир сели, завели двигатель и взорвались…

Обычно в таких случаях третьего взрывного устройства не бывает. Тем не менее я осмотрел автожир, но ничего не нашел.

— Ко мне! — дал я команду.

Старшие лейтенанты быстро оказались рядом.

— Выкатываем технику! — приказал я, хватаясь за грузовой ящик, установленный между пропеллером маршевого двигателя и стабилизатором. Втроем мы легко выкатили «Егерь» из кустов, куда его загнал старший лейтенант Логунов. Загонял своим ходом. И хотя у двигателя было сто семьдесят лошадиных сил, у нас троих табун оказался мощнее, справились мы с работой без проблем. Выкатили и развернули в нужном направлении.

— Что там было, командир? — спросил Анатолий Аграриев.

— Два взрывных устройства. Первое — заметное, фугас для испуга. Это простая «подстава», чтобы отвлечь нас. Второе — серьезное. Взрыв от стартера. С поражающими элементами.

— Старая тактика. Кстати, та машина, что на дороге стоит, — объяснил Анатолий. — Я видел, как один по надобности выходил. Машина с местными ментами, которые нас здесь искали. Это они мины установили. И ждут, когда мы полетим. Чего доброго, еще и из автоматов поливать начнут, раз взорвать не сумели. Может, у них в машине и пулемет есть. Я так думаю, надо себя обезопасить.

— Надо бы, — согласился я. — Один пойдешь или поддержка нужна?

— Там всего двое или трое. Схожу… — Анатолий согласился почти равнодушно, словно вызывался выполнить скучную повседневную работу. — Подойду, поговорю, гранату в машину заброшу…

— А если издали узнают? — поинтересовался Логунов. — Наши фотографии ментам, думаю, давно показали. И в гриме и без грима. Проще мне отсюда отработать. Из винтовки. Тем более машина, похоже, даже не бронирована.

— С чего ты взял? — проявил свое сомнение я.

— Вижу, клиренс[18] большой. Бронированные — тяжелые. У них клиренс всегда занижается. Сам по себе занижается, даже если амортизаторы мощные, усиленные, а то и двойные. Они их обязательно ставят. Но для моей винтовки и бронированная машина — не проблема.

— Работай… — разрешил я снайперу.

— Начни с водителя, чтобы не уехали, — посоветовал Аграриев.

Винтовка была извлечена из кейса за секунды. С характерным щелчком зафиксировалась в держателе обойма на пять патронов. Только после этого старший лейтенант Логинов снял чехол с прицела и двинулся в направлении, откуда ему будет видно машину. Прошел, согнувшись, низинкой, потом поднялся на складку склона. Там, присев за кустом, навел винтовку на дорогу.

Прицеливался старший лейтенант недолго. Глушитель отработал неплохо, хотя нам, находящимся поблизости, выстрел было почти слышно. «Почти», потому что он сопровождался громким звуком удара. Пуля пробила стекло в машине и угодила в водителя.

Прошло не более двух-трех секунд, как прозвучал второй выстрел. Снова звук выстрела смешался со звоном пробитого лобового стекла.

Однако до того как снайпер выстрелил в третий раз, у нас за спинами раздался взрыв. В машине было, видимо, трое ментов, как и говорил Аграриев. И последний, понимая, что и его сейчас застрелят, активировал взрывное устройство с радиоуправляемым взрывателем, стремясь хоть как-то навредить нам. Надежда была на то, что мы не успели найти «сюрпризы».

Но я не зря относил взрывное устройство на ближайшую горку. От нас взрыв раздался достаточно далеко и повредить ни нам, ни автожиру он не мог, хотя и поднял над склоном тучу пыли, которую ветром несло на нас.

Снайпер посмотрел через плечо. Но не на место взрыва, а на меня и Анатолия, только чтобы убедиться в нашей безопасности. И тут же произвел три последовательных выстрела. Я догадался, что третьего противника в машине видно не было. И на заднем сиденье потребовалось прострелить все три пассажирских места.

Отстреляв обойму, старший лейтенант Логунов сразу сменил ее на новую, вытащил из-за спины пистолет-пулемет и дополнительно послал несколько очередей во внедорожник. Я догадался, что Сережа просто стекла бьет, чтобы убедиться в результативности своей стрельбы.

Завершив обстрел, он некоторое время рассматривал машину в оптику пистолета-пулемета, после чего быстро захватил свое оружие и перебежал к нам. Хотя наблюдать за ним сейчас было некому, перебегал старший лейтенант все равно пригнувшись, стараясь укрыться за высокой травой. И выпрямился только рядом с «Егерем», в кабину которого сразу убрал, пристроив между сиденьями, аккуратно уложенную в кейс винтовку. Сережа относился к винтовке как к живому существу, и я видел, как он перед первым выстрелом ладонью погладил ствольную коробку и что-то прошептал.

— Готовы… Все трое… Последнего пулей даже из машины выбросило. Он дверцу приоткрыл, выйти, похоже, хотел, чтобы за машиной спрятаться. Я его прямо через дверцу подстрелил. Лежит — ногами в кабине, головой на дороге…

— Нормально! — дал я оценку, хотя всегда не любил словесного смакования положения тел убитых. Люди умирают там, где их смерть застанет. И никто перед этим не думает, что сейчас будет убит. Лишь редким людям удается ощутить приближение смерти, но все равно большинство не успевают к ней приготовиться. Смерть — известная торопыга… Именно потому позы и выражения лиц убитых бывают, как правило, уродливы в отличие от тех, кто умирает в постели без мук. — Сережа! Командуй парадом! Лететь пора. А то внизу скоро новые менты появятся. На своих убитых посмотреть захотят…

— Бензин залейте. Одной канистры пока хватит. Вторую — в грузовой контейнер. Кто там полетит, попрошу не прикладываться. Это не коньяк и даже не «собака»!

— Емкость топливного бака? — спросил я.

— Кажется, восемьдесят пять литров. Но механик советовал полный не заливать. Тем более мы втроем летим. Вес лишний…

— Можно подумать, мы вторую канистру с собой не берем. И не залитый бензин ничего не весит… — проворчал Аграриев, но вторую канистру поставил в самый конец контейнера, а сам принялся заправлять автожир из первой.

— Я просто на слова механика ссылаюсь, — оправдываясь, объяснил Логунов.

Сам он обошел автожир по кругу, рассматривая его на предмет каких-либо повреждений. Повреждений не нашел, после чего сел в кабину с правой стороны, как в вертолете, каковым автожир частично и являлся. И стал работать педалями управления. Я наблюдал снаружи, желая прокомментировать положение и движение подкрылков и стабилизатора. Но все это, к моему удивлению, оказалось монолитным и неподвижным, шевелился только один вертикальный стабилизатор, и шевелился он синхронно, как мне было заметно, с передним колесом, что, вероятно, позволяло управлять автожиром и на земле, используя его как автотранспорт. Только позже я увидел, что на крыльях существуют еще и триммеры[19], которые тоже шевелятся.

Но пока еще я не понимал, чем и как управляется «Егерь». Однако старший лейтенант Логунов уже летал на нем и летал, судя по всему, неплохо. Я решил ему довериться, хотя и сам думал подучиться. В нашей службе сгодиться может многое, никогда заранее не знаешь, что и когда именно.

— Аграриев! Готовься к полету! — Я предложил старшему лейтенанту занять место в багажном отсеке, где было явно тесно, кроме того, там сильно дуло от винта, расположенного прямо перед тобой, если садиться лицом вперед. При этом у меня была надежда, что старший лейтенант не рискнет усесться в кабину, оставив открытое ветрам место для командира.

Анатолий со своей участью уже, кажется, смирился, только притащил из кустов маскировочную сетку, постелил в металлический ящик, чтобы было мягче, залез туда, невообразимым образом сложился до предельно компактных размеров и даже умудрился укрыться сверху маскировочным покрывалом. Причем укрылся так, что само покрывало частично оказалось под ним и не могло в полете вырваться наружу, чтобы флагом развеваться на ветру. Второй конец покрывала старший лейтенант тоже как-то умудрился под себя подсунуть. А от ветра трехлопастного толкающего винта лицо защищали противоосколочные очки, который Анатолий опустил со своего шлема на лицо. Очки оставляли открытыми только нос и рот, больше чем наполовину закрывая и щеки. Приходилось надеяться, что во время полета он не будет сильно раскрывать рот и его не накачает ветром до размеров воздушного шара.

Я сел в кабину слева и со стуком закрыл за собой дверцу. Закрывалась она, как у машин советского автопрома, с громким звуком и основательным усилием. Логунов только что захлопнул свою дверцу и уже держал руку на ключе зажигания. Сразу повернул его, раскручивая сначала стартер, а потом включил еще что-то достаточно шумное, что заставило вибрировать весь «Егерь».

— Что это за зверь так воет? — поинтересовался я, надеясь освоить автожир хотя бы на начальном уровне. Пусть пока теоретическом.

— Ротор раскручивается. Чтобы вертолетный винт завертелся. Без него разгон будет слишком большим. В воздухе ротор выключится, и винт перейдет в свободное вращение.

— Какие здесь приборы? — указал я на панель управления, в сравнении с панелью приборов вертолета совершенно простую. Почти все было мне понятно. — Полетели и рассказывай мне, что делаешь.

— Купить такой хочешь, командир? — спросил Сережа.

— Все может быть. Главное, научиться хочу. В жизни все может сгодиться. Все под богом ходим и не знаем, что нас за углом ждет — автожир или космический корабль. Говорят, после нашей жизни новая нам неизвестностью грозит…

Логунов, кажется, слегка обиделся.

— Не рано ли, товарищ капитан, меня хоронить собрался? Я думаю, что буду еще на что-то годен. — Старший лейтенант, видимо, вовремя понял абсурдность своих подозрений и резко пошел на попятную. — Хотя научить простейшим вещам сам могу, без инструктора. Тому, чему меня самого научили. Управление, как и в вертолете, осуществляется педалями и рычагом. — Он показал на рычаг глазами, но шевелить им не стал, хотя мы еще стояли на земле, где можно было демонстрировать управление без опаски. — Педали управляют триммерами, которые, в свою очередь, позволяют совершать маневры. Идем дальше. Вот здесь, на рычаге, прямо под пальцами, джойстики электродвигателей, которые помогают производить тангаж[20], крен или поворот в горизонтальной плоскости, то есть то же самое, что у вертолета. Как я понимаю, вся система управления у вертолета и позаимствована, хотя утверждать не буду, поскольку вертолетом управлять не доводилось и лицензии я не имею. Даже не обучался. Обещали направить когда-то на курсы, но потом обстоятельства некоторые помешали, в другое место меня отправили. Но ты, командир, эту систему должен знать отлично.

Я не помнил, говорил ли я при Логунове о том, что имею лицензию на управление вертолетом, но он это откуда-то, похоже, знал. Может быть, от Аграриева.

— Полагаю, что я с ней знаком, — ответил я скромно.

— Но это только система управления, а система механики другая. И тангаж, и крен производятся за счет смещения оси втулки ротора, за счет чего верхний винт смещается в нужном направлении. Это основное, что нужно запомнить. Это и само включение ротора до взлета. Остальное я покажу уже во время полета. Но сильные крены делать здесь невозможно, тем более нам. А то выроним Аграриева из ящика. А он уверен, что ему «в ящик играть» еще рано… И в грузовом контейнере нет ремней безопасности, пристегнуться Аграриеву нечем. Ну что, пошли на разгон?

— Пошли… — Набычившись, согласился я угрюмо. Угрюмо потому, что подумалось: наш взлет может быть замечен ментами, которые около фур находятся, и теми, кто, возможно, едет им в подкрепление. Насчет расстрела внедорожника рядом с «Егерем» уже наверняка известно. Мимо уже много машин проехало. Кто-то, если сам не остановился, желая оказать помощь, позвонил в полицию. А если остановился, тем более позвонил, потому что после пули калибра десять и три десятых миллиметра помощь уже никому не потребуется. А калибр этот совсем не армейский. Такой может быть только у спецназа. Значит, могут догадаться, кто здесь действовал. Да и автожир «Егерь», который был заминирован, вероятно, уже полиции известен. Так что в полете нас могут засечь.

Когда мы выкатили «Егерь», то поставили его так, чтобы он мог разгоняться почти по ровной поверхности. Эта поверхность тянулась немногим больше, чем на сотню метров, как я проверил по дальномеру прицела на своем пистолете-пулемете.

— Дистанция разгона на взлете? — спросил я.

— При полном безветрии — до сотни метров. Сейчас ветер встречный, хватит и половины даже с перегрузом. «Егерь» терпит боковой ветер до скорости шесть метров в секунду. А вообще полеты совершаются даже при ветре пятнадцать метров в секунду. В штормовых условиях. Но тогда летают только асы…

— То есть, когда уже ни самолеты, ни вертолеты не летают?

— Да.

— Вот бы нам сейчас такой…

— Командир, я еще далеко не ас.

— Обстоятельства заставят, станешь асом. Я тоже никогда не совершал посадку вертолета на авторотации. Но пришлось — и сделал. И ты — придется лететь, полетишь и в шторм.

— А что, управление здесь простое, я бы согласился попробовать, — заявил Сережа.

— Управление простое… Почему же тогда автожиры не ставят на вооружение армии? Хотя бы в спецназ.

— В нашу армию — не ставят. В китайской, к примеру, они служат. А китайцы далеко не дураки. Они знают, что армии нужно. Я слышал, что сейчас в Ваханском коридоре в Афганистане[21] летает целый полк китайских автожиров. Уйгур с воздуха бьют, которые ИГИЛ присягнули и в Афган сбежали.

Тем временем «Егерь» начал разгон, но взлететь не мог долго, только метров через восемьдесят оторвал колеса от земли.

— Ну да, конечно, — сам себе сказал старший лейтенант Логунов. — Я думаю, взлетать не хочет. Но ведь раньше я один летал или с инструктором. А теперь нас трое. Вы вдвоем с Аграриевым килограммов сто шестьдесят весите…

* * *

Что мне сразу в автожире понравилось, так это возможность визуального контроля уровня топлива. Прозрачная трубка выходила прями в салон, и пилоту легко было посмотреть, сколько топлива у него в наличии. Не требовалось ориентироваться на показания приборов, которые даже в автомобиле часто врут.

Мы уже находились где-то в Ставропольском крае, когда старший лейтенант Логунов сообщил:

— Здесь место для посадки есть. А дальше будет или не будет, неизвестно.

Я посмотрел в навигатор своего «планшетника». Хотя карта там была подробная, топографическая, она не давала представления о том, пригодны ли поля и луга, что лежали впереди, для посадки. На карте вполне могла выглядеть степной равниной обычная пашня. А совершить посадку на пашне может, пожалуй, только автожир с тракторными колесами. Да и в этом случае посадка может оказаться рискованной.

— Лететь устал? — спросил я.

— Хуже. Бензин не совсем на исходе, но лучше долить, — Сережа пальцем показал на прозрачную трубку, на которую обращал мое внимание еще раньше. — Сядем, канистру зальем и дальше двинемся…

— Дашь покататься? — попросил я.

— Хочешь, командир, попробовать посадку совершить? Как на вертолете во время обучения? У нас Аграриев не вылетит из своей коробки? А то потеряем коллегу…

Значит, если я не сообщал, как учился, то об этом рассказал ему Аграриев. Иначе откуда Сережа мог знать такие подробности. Не от Самокатовой же.

Сережа не проявлял желания стать инструктором летного дела. Я, впрочем, и не настаивал. Хотя время свободное у нас было, и его как-то следовало убивать. Но лучше убивать время, чем живых людей.

Примерно в это же время мне на трубку позвонили с неизвестного номера. Я почему-то подумал, что звонит жена, хотя она моего нового номера не знала, но пути разведки не публикуются в прессе, их не знает никто, и в батальоне какими-то путями могли уже узнать и этот номер, а потом передать жене, чтобы со мной связалась. Но я ответил, на всякий случай, аккуратно, себя не называя:

— Слушаю вас внимательно…

— Макс Викторович, — я узнал голос подполковника Желтонова, на голос моей жены совершенно не похожий. — Меня тут спрашивают, что на дороге случилось? Как погиб Гази-Магомед, кто убил его и Садыка?

— Напали люди в форме спецназа полиции. Мы их перебили, когда они открыли нашу машину, чтобы перегрузить коньяк в другую фуру. Простые грабители. Сами мы изнутри выйти не могли. И не могли им помешать убивать водителей. Мы просто не успели. Когда вышли, водители уже были ранены. Смертельно…

— Понял. Я примерно это и предполагал. Но в полиции всю вину пытаются переложить на вас. То есть на вас пытаются «повесить» еще кучу смертей. В том числе и смерть водителей. Это одна из версий. Есть еще версия, что напали обычные исламисты, которые коньяком брезгуют. Им спиртное потреблять Коран не велит.

— Бандитов в ментовской форме или настоящих ментов, не знаю уж, кто напал, мы перебили. Относительно водителей — это не наша работа. Но вопрос разрешить просто. Нож оставался в животе Гази-Магомеда. На рукоятке наверняка есть отпечатки пальцев. Следует снять отпечатки пальцев с рук всех убитых бандитов.

— Мне не говорили ни о каком ноже, найденном на месте бойни…

— Там был нож. Я не стал вытаскивать его, потому что сам Гази-Магомед еще был жив, а после извлечения ножа моментально началось бы внутреннее кровоизлияние. Нож можно извлекать только в операционной…

— Видимо, менты, что были на месте, почувствовали себя хирургами, — сделал категоричный вывод подполковник. — Вы летите или едете?

— Летим, — я не стал сообщать подробности. Все-таки мы пользовались открытой связью, и ни к чему было упоминать Ставропольский край, чтобы не привлечь внимание своих преследователей. Руки у них, как я уже понял, длинные, а возможности большие. Звонок подполковника, даже если он пользовался солдатской «симкой», был делом рискованным, так как у меня не было гарантии, что мой номер не выудили у майора Гребенщикова. Майор вообще-то по профессии своей умеет тайну хранить. Но и подполковник ФСБ Саенков умеет быть хитрым и ловким.

— Вовремя к месту успеете?

— На месте будем даже раньше. Двое суток будет в запасе.

— Николая Михайловича на месте еще не будет.

Хорошо, что подполковник Желтонов догадался не называть фамилию майора Оглоблина. А одно имя-отчество еще ни о чем не говорило.

— Где-нибудь придется пережидать. Но мы сумеем спрятаться.

— Добро. Ко мне в дверь стучат. Удачи! Конец связи…

— Конец связи…

Я убрал трубку. Пока я разговаривал, автожир уже начал заход на посадку в чистой степи. Хотелось надеяться, что среди травы, достаточно высокой, не будет камня, который поломает нам шасси. Идущая через степь проселочная дорога когда-то, видимо в период затяжных дождей, была продавлена до глубокой колеи, не подходящей для наших колес. И потому садиться приходилось в траву.

Мы летели низко над землей, и я смотрел за фонарь кабины, пытаясь увидеть камни. Но то ли трава прикрывала их хорошо, то ли скорость была слишком велика, ничего нельзя было разобрать, хотя спидометр показывал минимально допустимую скорость полета — тридцать километров в час.

— Чисто? — спросил старший лейтенант.

— Мне кажется, чисто. По крайней мере, позади нас.

— Иду на посадку. Посматривай, командир, в окно: как там Аграриев? Не вывалится?

— Есть, товарищ старший лейтенант, посматривать в окно.

Поскольку стекла не опускались, пришлось приоткрыть дверцу. Ремни безопасности держали меня в кресле прочно, но все же я умудрился слегка повернуться корпусом, и потом уже повернуть голову. Аграриев сидел в своей металлической коробке, кажется, не испытывая неудобств…

Глава восьмая

Посадка на автожире совершалась легко и без лишних хлопот. Выключался маршевый двигатель, постепенно замирал толкающий винт, «Егерь», управляемый втулкой ротора, переходил в режим авторотации, слегка задирал нос. Тормоза сработали безупречно. Но удар о землю был чувствительным.

Я однажды прыгал с горки на армейском «уазике». Но тогда, мне показалось, соприкосновение с землей было более мягким, хотя амортизацию «уазика» мягкой никто назвать не решится.

В нашем случае приземление совершалось с большей, чем на «уазике», высоты, а скорость снижения у автожира при выключенном маршевом двигателе равняется четырем с половиной метрам в секунду, как сообщил мне старший лейтенант Логунов. Это далеко не падение, но и не слишком мягкая посадка. При этом пробег по полю был совсем небольшим — метра в три, хотя трудно назвать его мягким, потому что земля, видимая из кабины, и земля под колесами были друг на друга не похожи. Это невозможно было сравнить с ездой даже по нормальной проселочной дороге. Но мы в спецназе ГРУ — люди терпеливые, нас трудно смутить неудобствами, тем более при поездке на такую короткую дистанцию.

Едва «Егерь» остановился, я, одним движением отстегнув ремни безопасности, а они проходили через пояс и через оба плеча, выпрыгнул наружу. И сразу несколько раз присел, чтобы размять затекшие ноги. Кровь разогналась по конечностям легко, и уже через минуту я забыл, что чувствовал в полете усталость. Подошел к грузовому контейнеру, из которого не торопился выбраться старший лейтенант Аграриев. С другой стороны к контейнеру приблизился старший лейтенант Логунов:

— Канистру с бензином подай!

Хотя Аграриев внешне и не казался цирковым атлетом, он все же без труда вытащил у себя из-за спины одной рукой двадцатилитровую канистру с бензином и протянул Логунову. Хотел было и сам встать, чтобы помочь заправить автожир, но Сережа сделал жест ладонью:

— Сиди, сиди. Пригрелся, наверное. Я сам залью. — Это был одновременный намек на то, что Аграриева в контейнере никто не сменит и в кабину он не переберется. Логунов принял канистру так же легко одной рукой, хотя казался рядом с Анатолием Аграриевым человеком даже слегка щуплым. — Если что, командир поможет.

Командир, то есть я, видел, как в прошлый раз заливали бензин из такой же канистры с помощью специального бензонасоса, вытащил его из инструментального ящика под креслом, присоединил к аккумулятору и протянул конец одного шланга Сереже, который сразу заправил его в канистру. Второй конец шланга, сняв крышку бензобака, я засунул в горловину, после чего включил насос. Конечно, быстрее бы получилось перелить бензин вручную, но для этого потребовалась бы воронка, которой у нас не было, и потому приходилось использовать специальный бензонасос. Когда насос характерным звуком показал, что почти все перекачал, Логунов наклонил канистру и поправил шланг так, чтобы тот забрал остатки топлива из нижнего угла емкости.

Вся процедура заправки прошла очень быстро. Когда Аграриев убрал пустую канистру и снова занял свое место в контейнере, я, воспользовавшись тем, что Логунов был рядом, объявил:

— Маленькое совещание перед взлетом…

Старшие лейтенанты смотрели на меня ожидающе. Аграриев даже поднял на шлем противоосколочные очки, которые спасали его во время полета от ветра, а Логунов облокотился на горизонтальный стабилизатор, который иногда называют крылом или подкрылком, хотя он не является ни тем, ни другим.

— На месте мы будем через несколько часов. Еще до наступления темноты. Но нас там не ждут. В запасе у нас два дня, которые следует как-то провести. Идти в ресторан я не рекомендую. Тем более на два дня. Особенно если на два дня сразу. Сухим пайком мы обеспечены. Следует найти место, где можно будет пару дней отлежаться. Это первый вопрос.

Второй вопрос. Что будем делать с «Егерем»? Ну, предположим, после посадки закатим его куда-нибудь в «зеленку», как в первый раз, замаскируем. Но не бросать же такое богатство просто так! Если передавать десятой бригаде, еще вопрос, возьмут ли там технику на свой баланс. Захочет ли командир бригады ссориться с полковником Самокатовой, хотя она скоро будет, как я понимаю, не в фаворе. Тем не менее… А наличие автожира на балансе бригады сразу покажет, что десятая бригада помогала нам выкрутиться из ситуации.

И третий вопрос. Куда мы летим? У нас три варианта. Первый — сразу в бригаду. Но, повторяю, там нас пока еще не ждут и, предполагаю, даже не слышали. Следовательно, могут не принять с распростертыми объятиями. Можно, конечно, обратиться с запросом к командующему. Но это тоже не всякому командиру бригады понравится. Лишний раз «наверх» обращаться не все любят. Кроме того — два дня нам придется болтаться по бригадному городку, показываться на глаза лишним людям до того, как нас надежно спрячут, мне кажется лишним.

Второй вариант. Можно лететь до Краснодара, утопить в Кубани «Егерь», чтобы следы замести, а оттуда уже добираться до бригады любым доступным способом. С одной стороны, в городе мы будем заметны. Тем более мы при оружии, да еще со снайперской винтовкой. С другой стороны, среди людей мы будем менее заметны. Но мне такой вариант не слишком улыбается. Любой патруль может поинтересоваться вооруженными людьми, а мы не знаем действительных масштабов охоты на нас. И как командующий отнесется, скажем, к запросу из городской комендатуры.

Есть третий вариант — лететь в окрестности Майкопа. Этот вариант близок ко второму и имеет те же плюсы и минусы, хотя как город Майкоп меньше. Сам я в данной ситуации предпочел бы отлежаться пару дней где-нибудь на берегу речки в горах рядом с Майкопом. Места там красивые, располагают к отдыху. Но места те имеют достаточно высокую плотность населения, легко попасть кому-нибудь на глаза. Идеальным было бы, если бы у кого-то из нас оказались в ближайшей местности родственники или друзья, или даже просто хорошие знакомые, на которых можно положиться, что не сдадут ментам и спрячут на пару дней. Пусть даже в прохладном погребе. Мы перетерпим. У меня, к сожалению, таких связей нет, сразу заявляю. Ваше слово, товарищи старшие лейтенанты…

— Я — пас, — сразу сообщил Анатолий. — Я всю свою сознательную жизнь провел по ту сторону Уральского хребта, родственников и друзей имею только в той стороне. А здесь вообще человек не просто посторонний, но даже заметный из-за того, что не говорю с местным акцентом.

— А служил ты вместе с Оглоблиным… — напомнил я с иронией в голосе.

— …в двадцать четвертой бригаде, в Забайкалье… Он там ротой командовал… Это сейчас и он, и я в десятой бригаде числимся. Он — теперь уже комбатом, я — инструктором по «рукопашке». Правда, без конкретной точки приписки к батальону. Может, попросят офицеров штаба бригады «погонять». Я соглашусь. Мне нравится, когда старшие офицеры друг другу синяки ставят…

Я на эту болтовню не отреагировал, просто пропустил мимо ушей. Видел, что Сережа Логунов о чем-то задумался, хотя радости его глаза не выдавали. А нам предстояло найти важное решение.

— Что сказать хочешь, пилот?

— Соображаю…

Соображал он долго…

— Выкладывай. Вместе, может, лучше получится…

— На троих, — не к месту пошутил Аграриев.

Я и эту фразу пропустил мимо ушей.

— Есть один человек, но человек этот — слишком серьезный, к нему просто так обращаться сложно. Я даже не знаю, как… Хотя, если с другой стороны посмотреть…

— Говори конкретно, — поторопил я старлея.

— С нашей «зоны». Со мной вместе «срок тянул». Выйти должен был через две недели после меня.

— Побег? — спросил я о том, о чем раньше спрашивать не решался.

— Побег, — согласно кивнул Сережа. — Напросился к следователю на допрос. Якобы новые обстоятельства дела хочу сообщить, и по дороге меня освободили…

Он морщился, когда говорил. Морщился и Аграриев. Я догадался.

— Ты освобождал? — спросил я Анатолия.

— А как не выручить человека, если меня самого точно таким же манером «вытаскивали». Выручили… И сразу к Самокатовой отправили…

— Тем же самолетом бизнес-класса, что нас в Моздок доставлял?

— Нет, простым военно-транспортным. Но тоже в Чкаловский…

По тому, как неохотно говорили и тот и другой, я догадался, что мне лучше не задавать лишних вопросов, хотя мы все трое уже играли не на стороне полковника Самокатовой. И не по придуманным ею правилам. То есть играли вообще без правил. Но и это тоже было особым правилом, которое на любой стороне действовало. Правилом — не соваться в чужие дела, которые тебя непосредственно не касаются. Я это осознал и расспросы о прошлом старших лейтенантов прекратил. Тем не менее избежать прошлого в разговоре о настоящем было, видимо, невозможно. И Логунов под моим взглядом продолжил:

— Был в нашем отряде такой тип — Шурик Суббота. Фамилия у него Субботин, но Субботой его звали не по этому поводу. Он, когда впервые «по малолетке» на «зону» отправился, по совету своего адвоката захватил с собой «Талмуд», разыгрывал на «зоне» верующего иудея и потому категорично отказывался работать по субботам. А его тогда в бригаду определили, бригада в воскресенье не работала, и Суббота так стал себе два выходных устраивать. Дважды или даже трижды его за это в ШИЗО[22] отправляли. Перетерпел, и отстали.

Но авторитет он себе уже тогда заработал. Упертый… Не ломался под давлением. Потом снова «ходку» за «ходкой» делал. «Вором» он так и не стал, не короновали его по какой-то причине — кажется, с кем-то он сильно не ладил, но авторитет у него покруче, чем у некоторых коронованных воров. Какое-то время ходил в «положенцах»[23]. Говорят, сам попросился на ранг ниже. Его все эти звания мало волнуют. С Субботой считаются. Он живет, как я слышал, на отдельном хуторе под Горячим Ключом. Официально считается «смотрящим»[24] в Туапсинском районе. Раньше здесь был не «смотрящий», а настоящий «вор». Он за порядком и следил. Но с местными беспредельщиками не поладил. Они здесь в районной власти. Его подмяли, а потом посадили. Долго в Туапсинский район желающих найти не могли. Потом хватились, что здесь Суббота живет. Его и поставили на сходке. Не «вор» поставил, а сходка. Он тоже с местными конфликтует, но круто себя поставил и пока держится. Если к нему попасть, он точно ментам не сдаст. Но мы с Субботой на «зоне» конфликтовали. Он ко мне своих парней послал, а я их слегка изуродовал. Почему и согласился на побег, хотя мне до конца срока меньше года оставалось.

— Подробные у тебя, однако, сведения. Словно ты в гостях бывал у этого Субботы.

Старший лейтенант смотрел в землю.

— Я понимаю, что обязан был об этом доложить Самокатовой, но не стал тогда. Пожалел мужика. Его бы в этом случае из Москвы не выпустили. Так бы и сгинул. Короче говоря, однажды в Москве человека встретил. С нашей же «зоны», с моего отряда. По делам приехал. Меня сразу узнал. Он у Субботы работает. Он все и рассказал. Мне не хотелось, чтобы он «случайно» под машину попал — нас как раз обучали, как это делать, когда человек рядом с дорогой на светофор останавливается. И я про Кота «забыл» прочно.

— Про кого?

— Про Кота. «Погоняло»[25] у него такое.

— Фамилия, что ли, Котов? Или Котовский…

— Нет, зовут Васькой. Потому и стал Котом.

— Как его найти, знаешь?

— Он телефон мне давал.

— Помнишь?

— Вспомню. Ни разу не пользовался номером, но вспомню. Мне минуту надо. Я только сосредоточусь и вспомню.

— Вспоминай…

Я отвернулся, посмотрел в монитор навигатора. Оказалось, там уже кончился заряд аккумулятора, и гаджет работать отказывался. Но у меня с собой было еще три навигатора. Один в планшетнике и два на смартфоне. Я воспользовался смартфоном и определил, где мы находимся.

Сережа Логунов тем временем отошел в сторону, сел, поджав под себя ноги, в позу «лотоса» и положил на колени руки ладонями вверх. С техниками из восточных мудрствований, как я их называл, я частично был знаком, хотя сам использовал только некоторые моменты, привязанные к нашей современной действительности. Беда в том, что я не люблю все заумное. Но кому-то так проще. Минута прошла, Сережа подошел ко мне и протянул руку.

— Дай трубку. Я позвоню. Вспомнил номер.

Я молча протянул ему смартфон, и старший лейтенант уверенно набрал номер. Видимо, действительно вспомнил. Долго ждал ответа. Но ему так никто и не ответил.

— Может, «симку» сменил… — неуверенно предположил Логунов. — Тогда вариант отпадает. Кот для нас недоступен. Давайте думать…

— Неудачная попытка — тоже попытка. Давайте думать дальше. Как поступим?

— Как командир прикажет, — сделал вывод старший лейтенант Аграриев. — А он уже свое желание высказал. На берегу речки, у костра. Романтика… Уже, кстати, и темнеть начинает. Еще бы картошки где стащить! И пачку соли. Напекли бы в углях…

Анатолий мечтал. А я думал, где нам лучше искать подходящее место. Я склонялся к тому, чтобы около какого-нибудь хутора найти себе уютное местечко или у маленького, богом и людьми забытого села. Главное, чтобы людьми забытого… Чтобы там жили, скажем, три пары стариков, и все…

Мои мысли прервал телефонный звонок. Я на всякий случай показал номер старшему лейтенанту Логунову.

— Это Кот! — обрадовался Сережа, бросив взгляд на монитор смартфона.

Смартфон у меня громкий, но мне было слышно только часть слов, что произносил Кот, хотя я слышал все, что говорил Логунов.

— Привет, Кот! Это Серый! Забыл, что ли, сам мне в Москве номер давал. Я уж думал, что перепутал. Звоню, звоню, а ты не отвечаешь… Так… Так… Понял… Он в своем амплуа. Нормально. Да, конечно… Нас тут трое. Поможем, если сможем. Мы рядом. В гости к тебе заехать думали. Или к Субботе… Так… Так… Понятно все. Говори, где найти.

Я раскрыл свой планшетник с картой, и старший лейтенант, сдвигая пальцем карту, нашел нужное место.

— Понятно. Повторяю для ясности. Если что не так, исправь. Следует ехать по дороге со стороны Краснодара в Горячий Ключ, проехать через станицу Саратовскую. Дальше до заправки «Роснефти». От заправки вперед семь километров, поворот направо на второстепенную дорогу. Это не доезжая Горячего Ключа, — я тоже смотрел в монитор и отмечал пальцем ключевые точки, еще не понимая, что нам требуется делать, но уже догадавшись по тону Сережи, что зовут нас не на отдых, а для каких-то серьезных дел. — Еще через восемь километров снова направо. Знак стоит — пересечение с второстепенной дорогой, но дороги одинаковые по покрытию. Так. Поворачиваем направо. Едем еще 15 километров, поворачиваем на проселок с указателем «На озеро Лесное». Не доезжаем до озера пару километров, снова направо, и — километр через лес к воротам двора. К самому озеру лезть не стоит. Там VIP-санаторий. Я понял. Жди нас. Мы быстро летаем. Привет Субботе, если он меня помнит…

Старший лейтенант отключился от разговора и вернул мне смартфон. Сам посмотрел при этом виновато.

— Рассказывай… — опережая меня, потребовал Аграриев.

— Там, командир, у Субботы большие неприятности. А грядут еще большие… Приехали сегодня два районных авторитета из беспредельщиков. Оба депутаты. Один районный, второй краевой. Стали права качать, потребовали не соваться не в свое, дескать, дело. А Суббота недавно взял под свою «крышу» какое-то фермерское хозяйство. Фермер сам к нему приезжал, просил выручить. Только деньгами он за «крышу» расплачиваться не может, обещал продуктами.

Здесь, в районе, «общак» находится. И Суббота поставил условия, что фермер будет всю зиму поставлять свежие овощи на местную «зону». На том и договорились. А беспредельщики уже много лет это хозяйство «доили». Овощи их не интересовали. Деньги требовали, заставляли кредиты брать, которые отдавать было нечем. Они же сами потом и ездили, проценты за кредиты с людей вытрясали. Хозяйство уже было на грани разорения. Дойное стадо хотели под нож пускать. Вот беспредельщики и приехали к Субботе, который их парней шуганул от хозяйства. Начали депутатскими удостоверениями махать, обещали самого «смотрящего» отправить далеко и надолго… А Суббота мужик крутой. Одному его депутатский нос сломал, второго пинками до ворот гнал. После таких пинков долго на всех заседаниях только стоять сможет. Уехали. Но обещали сегодня же ночью вернуться, дом сжечь, а самого Субботу пристрелить. Кот говорит, эти беспредельщики обычно вместе с ментами работают. Менты их «крышуют». А одних беспредельщиков человек пятнадцать наберется, из тех, кто на серьезное дело пойдет. И ментов с пяток, если не больше. Кот просит помочь, помнит, что я имел на «зоне» некоторую боевую славу. У них у самих только три двустволки в наличии и ножи. Против автоматов беспредельщиков это ничто. Ружье вообще против автомата работает только в руках спецназовцев. Я помочь согласился.

Старший лейтенант Логунов поочередно посмотрел на меня, потом на Аграриева, потом снова на меня. Вообще-то я слышал, как он согласился не только от своего имени, но и от нашего. Спорный вопрос о его праве на такое согласие остался открытым.

— Я согласился, — сказал Сережа громко, делая ударение на слове «я». — Вы можете не согласиться. Это ваше право. Но я отказаться не могу, хотя ничем им не обязан, а даже наоборот…

— И ты нас здесь бросишь на растерзание местным беспредельщикам? — с насмешкой в голове спросил Анатолий.

— Я потом за вами прилечу. Только о месте встречи договоримся.

— А что ты с Субботой на «зоне» не поделил? — поинтересовался я, посматривая на небо, которое стремительно темнело. — Из-за чего между вами конфликт был?

— С самим Субботой я по тому поводу даже не разговаривал. Я сначала с одним из его парней сцепился. Из-за своего земляка. Потом другие подвалили. Парни Субботы. Я со всеми и разобрался. Может, слишком жестко, но так уж меня учили.

— Тебя Аграриев тренировал? — не удержался я от колкости.

— С ним мы тогда еще не были даже знакомы. У нас было кому потренировать.

— Я слышал, как ты сказал Коту, что нас трое, — напомнил я.

— Ну и что… Скажу, что друзья предпочли без драки отдохнуть… Обещал я помочь, командир, значит, я и должен помочь. На меня люди надеются…

— В принципе я не против того, чтобы к тебе присоединиться, — пытаясь поймать мой взгляд, сказал Аграриев. — Что командир скажет? Возражений не будет?

— Одного меня бросить хотите? Нет, я тоже с вами. Так мне за вас спокойнее будет. А то потеряетесь еще. Да и дров без меня наломаете…

— Тогда — летим… — Старший лейтенант Логунов обрадовался так, что чуть руками не всплеснул, словно желал на собственных крыльях лететь. Но собственных крыльев он себе еще не отрастил, и потому мы с ним прошли к кабине автожира. А Анатолий так и не покидал свой грузовой контейнер.

По дороге в кабину я сильно укрупнил карту на мониторе планшетника, вывел на середину озеро Лесное и поверх карты вывел электронный компас, который мог помочь нам не плутать по дороге, а лететь прямиком к этому озеру. Потом вообще переключил планшетник на навигатор. Так ориентироваться было еще удобнее.

— Время уже позднее, — взял я командование на себя. Привычка, видимо, сработала. — Если что-то там затевается, то должно вот-вот начаться. Разведку проводим сверху. Сможешь высоко подняться? Чтобы в тепловизор можно было местность осмотреть?

— Без проблем. Я не знаю даже, какой у «Егеря» потолок, мне об этом никто не говорил. Но я летал над высокими горами и хребтами. Здесь высоты хватит. Больших гор здесь нет. Так… отголоски Кавказского хребта…

— А на альтиметр ты в полете не смотрел?

— Смотрел. Почти до трех с половиной тысяч поднимался. Но там уже холодно было, и я опускался ниже. Печку не включал, опасался, что при низкой температуре «Егерь» поведет себя нештатно.

— Нам для разведки и тысячи хватит. Тем более в темноте. Нас услышать снизу смогут? Как считаешь?

— Трудно сказать. Но двигатель не самый тихий.

— Тогда на полторы тысячи поднимайся.

— Без проблем, командир. Летим? Пока совсем не стемнело.

— Летим…

Глава девятая

Набор высоты начался сразу. Кабина у нас была с подогревом. Там стояла обыкновенная, похожая на автомобильную, печка. Так что мы могли бы себе позволить и выше подниматься, если бы печку включили. Но старший лейтенант Аграриев находился вне кабины, и отморозить ему пальцы или нос в наши планы не входило. А у него не было не только печки, но даже одной-разъединственной коробки коньяка. Более того, даже бутылки не было. Зато, помимо низкой температуры, был еще и бьющий в лицо ветер от винта маршевого двигателя. Так что мы Анатолия берегли и высоко не поднимались.

Я со своего места смотрел на альтиметр, собираясь прекратить подъем при понижении температуры за бортом, и к своему носу присматривался. Нос обычно лучше всего чувствует, когда есть угроза замерзнуть. Потому его, видимо, и обмораживают в первую очередь. Однако Сережа, как только альтиметр показал полтора километра высоты, подъем прекратил сам.

Я пристроил свой планшетник на передней панели. Конечно, он закрывал часть приборов, но основные все равно оставались открытыми, и потому планшетник мешал Логунову не сильно. А помогал существенно.

Оказалось, что не только при пешем и автомобильном передвижении по земле навигатором удобно пользоваться. Автожир «Егерь» за неимением навигатора собственного с удовольствием подчинялся пилоту, который смотрел в монитор чаще, чем вперед. Но чистое небо — это совсем не то же самое, что шоссейная и уж тем более городская дорога, где машин всегда много. Нам пока за все время полета в этот день не удалось увидеть ни одного постороннего летательного аппарата — ни самолета, ни вертолета. Даже издали. Здесь можно было позволить себе смотреть не вперед, а в монитор, который показывал, куда нам лететь.

Мы летели правильно. И настолько быстро, насколько это было возможно. Так, уже скоро мы, если верить карте в навигаторе, пересекли административную границу Ставропольского края и оказались в крае Краснодарском.

Избегая возможности попасть в города, где может существовать собственная авиация, мы облетели с севера сначала Лабинск, потом Майкоп и двинулись в сторону Горячего Ключа. Сам Горячий Ключ облетели тоже с севера, пересекли трассу М-4 «Дон» между самим Горячим Ключом и станицей Саратовской и двинулись в сторону озера.

Внизу по дороге шли подряд четыре большие машины. Я вытащил из футляра бинокль, включил тепловизор и попытался рассмотреть их. Бинокль у меня был мощный, имел двенадцатикратный цифровой зум. Тем не менее высота была такая, что разобрать что-то было сложно.

— Сережа, на триста хотя бы метров ниже. Или, думаешь, услышат?

— Едва ли… «Егерь» же не вертолет. А если и услышат, подумают, что машина едет. У нас габариты небольшие, сигнальные огни я включать не буду, фары тоже. Если будут в небо смотреть, нас не увидят.

Я следил за большой «минутной» стрелкой альтиметра и, как только высота оказалась в тысячу двести метров, снова поднес бинокль к глазам. Машины были уже не под нами, но Логунов тоже их видел, и потому сделал плавный полукруг, чтобы мне было легче автомобили рассмотреть.

— Судя по очертаниям, — два «Лендкрузера» или два «Лексуса», за ними «Туарег», а последним едет микроавтобус. Я бы принял его за «Фольксваген». Не это ли гости к твоему другу Субботе?

— Это могут быть какие-то VIP-хрены из санатория «Лесное озеро». Стрелять сразу нельзя. Разве что в двигатель из моей винтовки… Пусть встанут. Кто на таких машинах ездит, всегда имеет средства на ремонт.

Я вытащил трубку и, не отрывая глаз от бинокля, протянул Сереже.

— Позвони Коту. На чем к Субботе депутаты приезжали?

Номер набирать необходимости не было. Сережа сообразил, нашел номер последнего звонка и послал вызов. Я определил это по единичному звуку. У меня трубка каждое касание сенсорного монитора озвучивает. В этот раз Кот ответил сразу, но мне услышать даже отдельные его слова мешал шум двигателя. Но вопрос старшего лейтенанта Логунова я слышал. Разговор был недолгим. Сережа пообещал вскоре прибыть с друзьями, отключил трубку и протянул ее мне.

— Депутаты приезжали на микроавтобусе «Фольксваген», — сообщил Сережа. — С водителем. Как будем проверять?

— Я лично только один вариант вижу. Выстрел сверху в двигатель. Лучше всего попасть в аккумулятор. В случае чего, если мы ошиблись, не так дорого будет ремонтировать. Знаешь, где у «Лендкрузера» аккумулятор стоит?

— А если это «Лексус»?

— С «Лексусом» я дела не имел, не знаю. Но «Лексус» — это бренд «Тойоты». Предполагаю, компоновка двигателя та же самая.

— Где аккумулятор?

— Сразу за левой блок-фарой. Если лампочку в фаре менять, аккумулятор мешается. Приходилось делать. Помню, как руку себе выворачивал и посоветовал потом хозяину аккумулятор снимать. Так удобнее работать. Сможешь попасть?

— Без проблем. Только, думаю, пуля и капот, и аккумулятор пробьет, и то, что под ним. Если под углом стрелять, это будет колесо. Если угол сделать предельно тупым, попаду в тормозной цилиндр. Если стрелять сверху и чуть-чуть сзади, разобью рулевые тяги.

— Готовь винтовку. Я беру на себя управление, — сказал я, чувствуя в своем голосе нотки радости. Очень уж мне хотелось самому попробовать поуправлять автожиром. Даже больше, чем стрелять из винтовки. А такое желание тоже присутствовало. — Лучше всего попасть в колесо. Если там едут непричастные к делу люди, не слишком дорого ремонт обойдется. Не хочется посторонним вредить.

Я с удовольствием опробовал систему управления «Егерем», памятуя при этом, что старший лейтенант Аграриев сидит в грузовом контейнере не пристегнутый ремнями безопасности, следовательно, излишне крутой вираж закладывать было невозможно из-за опасения потерять Анатолия. Сделав круг, я повернулся дверцей Логунова в сторону колонны машин.

Сережа открыл свою дверцу и выставил ствол винтовки. Стрелять было неудобно. Приклад просил упора в левое плечо, как стреляют левши, но Логунов был правшой, то есть при стрельбе прицеливался правым глазом, а левый зажмуривал. В результате старшему лейтенанту пришлось отстегнуть ремни и развернуться, а потом и вообще встать на сиденье одним коленом. Тем не менее выстрел он произвел.

— Точно? — спросил он меня.

Головная машина остановилась. Наверное, генератор еще вырабатывал энергию, и машина могла бы ехать какое-то время, по крайней мере, до первой остановки, и без аккумулятора. Я рассчитывал на то, что водитель отреагирует на звук удара пули в капот и остановится, чтобы посмотреть. Вопрос был только в том, заглушит он во время такой остановки двигатель или не заглушит. Но лучше зная тактико-технические характеристики своей винтовки, старший лейтенант Логунов предположил, что сможет пробить не только капот и аккумулятор, но и колесо. Так, видимо, и получилось.

Колонна машин ехала на приличной скорости. Головная машина вдруг завиляла. Хорошо, что в это время не было встречного движения, иначе избежать лобового столкновения было бы трудно. «Лендкрузер» потащило влево, на встречную полосу. Наконец машина остановилась.

Логунов убрал винтовку и снова взялся за рычаг управления. Я это почувствовал, несмотря на то что наблюдал в это время, что происходит внизу, и снял руку с рычага. Сережа сразу набрал высоту, поскольку видел, наверное, в прицел, как из внедорожника вышли несколько человек и остановились возле подбитой машины. Открыли капот, увидели дырявый аккумулятор и стали жестикулировать, вероятно, сильно ругаясь. Предположить, что это прилетела пуля, было невозможно, стрелять сверху по машинам никто, по их мнению, не мог. Догадаться, что кто-то летает над ними, эти люди не могли: шума автожира с такого расстояния не было слышно. Тем более Логунов сразу и резко поднялся выше, до полутора километров. Он развернул «Егерь», совершив, как и я перед этим, плавный круг. Я стал смотреть в тепловизор бинокля, но видно было плохо.

— Высоковато мы. Снижайся… — попросил я пилота.

Логунов команду выполнил сразу, но, чтобы мне посмотреть, пришлось сделать новый круг.

Я стал наблюдать. Внедорожник уже поддомкратили, сняли из-под багажника прикрепленную «запаску» и подкатили ее к передней дверце. Принялись снимать пробитое колесо. Интересно было то, что у каждого из парней «Лендкрузера» был с собой автомат, как и у парней из второй и третьей машин, которые подошли помочь. Кто-то, тоже с автоматом, стоял рядом со сдвижной дверцей салона микроавтобуса. Видимо, рассказывал пассажирам, что произошло.

— Они… — определил я по наличию оружия. — Серьезная банда. Но ментов не видно.

— Тем лучше для ментов, — сделал вывод старший лейтенант.

С этим трудно было не согласиться. Я в этот момент смотрел в монитор планшетника и потому не ответил. А рассматривал я местность, над которой мы кружили. И прикидывал, что для нас лучше — атаковать бандитов прямо здесь, на дороге, или долететь до дома Субботы и там держать оборону. Второй вариант показался мне менее подходящим хотя бы потому, что там, вероятно, придется не столько об уничтожении противника думать, сколько о том, как союзников защитить. Я вообще никогда не любил операции, которые приходилось проводить совместно с кем-то из других «силовиков». Всегда приходилось прикрывать чужой спецназ больше, чем самому вести боевые действия. И потому выбрал первый вариант, самый активный. Но для его выполнения требовалось совершить посадку, а подходящих для этого мест было мало. Разве что прямо на дорогу садиться. А так кругом лес да пригорки.

Я протянул планшетник старшему лейтенанту:

— Где сможешь приземлиться?

— Да где угодно, командир. Я имею возможность совершать посадку вообще без пробега. Главное, как потом взлететь! А с этих мелких пролысин в лесу не взлетишь. У них диаметр не больше десяти метров. Для этого нужен «прыгающий автожир», есть, кстати, и такие… А «Егеря», если где-то здесь сядем, придется на месте посадки бросить.

— А на дороге? Время позднее, машин мало…

— Какой-нибудь пьяный тракторист поедет, гайку на грузило для рыбалки открутит, и все, свалимся потом сверху… Разве что…

— Говори, — поторопил я.

— Вот тут есть проселочная дорога «в никуда». Кончается перед лесом. Дальше там, за лесом, поле. Может, полевой стан стоит.

— На пашню сесть хочешь? С нее тоже не взлетишь, если к тому моменту подпрыгивать вместе с «Егерем» не научишься.

Это было одно из немногих мест на топографической карте, где обозначалась пашня. Чаще пашню от поля отличить было невозможно.

— На саму дорогу. Надеюсь, она без колеи. И куда-нибудь в кусты «Егеря» затолкаем. Все остальное далеко. Час до машин бегом бежать придется.

— Можно попробовать. Только сначала, думаю, надо беспредельщиков озадачить. И хотя бы частично их общее количество уменьшить. У меня только одна граната есть. У тебя?

— У меня две. У Аграриева тоже две. Только как ему сообщить! У него коммуникатор выключен. А включать рискованно.

— Покажу ему. Может, увидит. Сигнал сначала подам. Фонариком…

Недолго думая, я открыл свою дверцу, сначала высунул фонарик и мигнул дважды. Световой сигнал в темноте обязан был привлечь внимание старлея. После этого, изогнувшись, но не отстегивая ремни, я высунул вторую руку с гранатой и посветил на нее. Анатолий в ответ дважды мигнул фонариком. Он понял задачу. Конечно, был риск, что внизу кто-то голову задерет в самый неподходящий момент и свет фонариков заметит. Но такой шанс был слишком невелик. Да и понять, что это высоко в небе мигает, вряд ли кто сможет. Подумают, где-то высоко самолет летит. У нас все-таки высота была полтора километра.

Я поставил задачу Сереже:

— Делаешь круг, выходишь на дорогу и выключаешь двигатель. Прикинь так, чтобы мы пролетели над машинами метрах в ста. Надеюсь, нас осколками не достанет. Как пролетим мимо, гранаты сбросим, сразу двигатель включай и — на место посадки…

— Понял. Работаю…

* * *

Авиационная атака с помощью гранат, как я понимал, слегка отличается от классического бомбометания, поскольку бомба взрывается от соприкосновения с объектом, а граната — через три и две десятых — четыре и две десятых секунды после отделения прижимного рычага, то есть после того, как она расстанется с рукой. Сто метров — слишком большая высота для того, чтобы граната успела долететь до земли. Значит, взорвется она над машинами, и осколки полетят как вниз, так и вверх. Надежда была на то, что мы сумеем удалиться к тому моменту, когда произойдут взрывы. Кроме того, летящим вверх осколкам придется бороться и с силой гравитации, значит, их удар, если он нас настигнет, будет ослабленным.

Страшные рассказы об ударной силе гранаты «Ф-1» сильно преувеличены. Я лично знаю случай, когда граната взорвалась в башне танка, много чего посекла осколками, но никого из экипажа не задела, только стрелку-наводчику оторвало осколком каблук.

Чтобы Сереже Логунову не отрываться от управления автожиром, потому что в данном случае он наводил нас на цель, я взял у него две его гранаты. Уложил у себя на коленях.

— Готовьсь! — скомандовал старший лейтенант Логунов и выключил маршевый двигатель «Егеря». Автожир задрал нос, потерял скорость и стал плавно снижаться.

Пора было работать…

Я сначала дал сигнал фонариком себе за спину, а потом сорвал кольца поочередно с двух гранат. Гранаты держал в обеих руках. Сам прикидывал, сколько пролетит граната по инерции. И левой рукой, добавляя им скорость, бросал гранаты в сторону дороги. К двум первым добавил третью. После чего Логунов сразу включил маршевый двигатель, и автожир стремительно стал набирать скорость.

Одновременно внизу раздалось пять взрывов — значит, старший лейтенант Аграриев мой сигнал увидел и метнул гранаты куда следовало. Ему было удобнее бросать, не нужно было тянуться за дверцу. А машины на дороге были хорошо видны все, кроме первой, у которой уже погас свет вследствие пробитого мощной пулей аккумулятора.

Сначала, как и полагается, мы увидели только свет вспышек, а потом донесся грохот взрывов. Рвались гранаты как раз над тесно стоящими автомобилями. Глазомер нас не подвел. Рассчет был точным.

Мы стремительно удалялись, набирая высоту. Я поднял к глазам бинокль. Осколки пяти гранат, насколько я видел в тепловизор, сильно изуродовали машины, прошив их крыши. Металл столкнулся с металлом, в результате этого выделилось тепло, которое и уловил своей микроболометрической матрицей тепловизор. Осколки сыпались на людей и машины, как дождь, но, естественно, не с такой интенсивностью, хотя и с несравненно большей скоростью и силой. Три человека в результате лежали на дороге, распластав руки, один лежал на боку, неестественно вывернув шею, словно осколком, как кулаком, ему сломало четвертый позвонок. Один стоял на четвереньках и держался двумя руками за голову, за самое темечко, тоже, видимо, пробитое осколком. Если он и жилец, то уж точно не боец.

Пять гранат — пять человек выведено из строя. Это как минимум. Вполне вероятно, что, пробив крышу автомобиля, осколки кого-то и внутри задели. На крыше металл слабый, а ударная сила осколков гранаты «Ф-1» значительная.

Но самое главное — это эффект неожиданности, непонимания, который должен был испугать и остановить этих парней, не позволить им ехать дальше. Их убивало, они несли потери. Но не понимали, отчего, от какого оружия. О применении против них авиации они даже подумать не могли. А о такой малой авиации, что использовалась нами, — тем более авиации, способной подлетать и скрыться без звука.

Мы были уже далеко, мне стало неудобно поворачиваться, чтобы вести наблюдение. Последнее, что я видел, это момент, когда из микроавтобуса, идущего последним, вышел человек и ногой брезгливо столкнул с дороги того, что стоял на четвереньках. И тут же резко махнул рукой, что-то приказывая. Мне показалось, что в руках у этого человека был автомат, а сам он был в мундире — военном или в прокурорском, а может быть, в полицейском. За ним из микроавтобуса вышли еще трое с автоматами. Это точно были менты. Значит, все-таки они присутствовали в этой компании…

* * *

Автожир начал резко снижаться. Я посмотрел в навигатор своего планшетника, которым сейчас пользовался старший лейтенант Логунов. Мы приближались к заветной проселочной дороге. Когда длинная стрелка альтиметра, показывающая высоту в сотнях метров, прочно встала на двенадцатичасовую отметку, иначе говоря, на ноль, я понял, что до земли осталось меньше ста метров и следить за снижением теперь следовало уже визуально.

Сережа включил фары, которые светили вперед и вниз. Это позволяло различать дорогу, идущую через лес. Маршевый двигатель был уже выключен, отчего «Егерь» задрал нос и цеплялся за воздух вертолетным винтом, работающим в режиме авторотации. Посадка на дорогу прошла в штатном режиме — дорога это позволяла. Только пыли мы подняли много. Я дождался, пока она осядет, чтобы покинуть кабину. А когда покинул, рядом с моей дверцей уже стоял старший лейтенант Аграриев. Он оказался здесь так неожиданно, что я даже пистолет-пулемет вскинул, но, слава богу, выстрелить не успел.

— Не пугай меня так, командир, — только и сказал Анатолий и пальцем отвел в сторону ствол. — А то я могу подумать, что ты с нашим полковником связывался…

— Каким образом? — поинтересовался я, показывая на свой отключенный коммуникатор.

— Из нас троих рабочая трубка только у тебя одного осталась. Можешь и связаться…

— Не могу. Возможность имею, но не могу. Мы с ней по разным правилам играем, хотя и в одну и ту же игру. И потому нам трудно друг друга понять.

Аграриев не стал развивать эту больную тему. Тем более что Сережа Логунов уже покинул кабину и показал направление, куда следовало затолкать «Егерь».

— А что, своим ходом не можешь? — спросил Аграриев.

— Своим ходом в темноте можно не туда въехать. У автожира скорость не регулируется. В темноте это опасно.

Фары были уже выключены. Мы подсветили фонариками направление, убедились, что деревьев на пути нет, и легко затолкали машину в кусты. После чего накрыли ее полотном и маскировочной сеткой.

— От любопытных трактористов… — объяснил Логунов. — На ночь скроем, а со светом, надеюсь, уже вернемся.

— Взлететь здесь сможешь? — спросил Аграриев.

— Я по карте смотрел. Прямой участок дороги на сто семнадцать метров. Без проблем…

Оставляя «Егерь» без присмотра, мы рисковали малым. Все равно его предстояло вскоре бросить. Возможно, утопить в реке, чтобы следов не осталось. Возможно, спрятать у кого-то во дворе или в сарае — это лучший вариант. Возможно, передать для использования в десятую бригаду спецназа ГРУ. Если, конечно, комбат Оглоблин решится взять такую заметную вещь без постановки на баланс. Но свои вещи мы не решились оставить в «Егере» даже на короткое время. Впрочем, вещей у нас было немного.

Собрались мы быстро. Мы всегда собираемся быстро. Выступили в сторону асфальтированной дороги, а потом двинулись рядом с ней, чтобы случайно не попасть в свет фар некстати появившейся машины. Но дорога в эти ночные часы была пустынна, если не считать ту небольшую автоколонну, что ждала нас впереди. Но она, кажется, застряла надолго.

Я дважды сверялся с навигатором и дважды срезал углы, проходя прямиком через лес. Так сокращал путь. Особенно на самом последнем участке, когда пришлось сначала через горку перейти, а потом и ручей с небольшим, метровой величины и метровой же ширины, водопадом миновать. Но ориентацию не потерял и точно вывел свою группу к нужному участку дороги. Не по дороге вывел, а сбоку, через лес. И обращенной за спину ладонью остановил старших лейтенантов, собираясь рассмотреть, что там, на дороге, делается.

Бинокль с мощным тепловизором у нас был один на троих. Конечно, все могли пользоваться тепловизорами своих оптических прицелов на пистолетах-пулеметах, а старший лейтенант Логунов мог при необходимости и тепловизором снайперской винтовки воспользоваться. Но пока в этом необходимости не было, и старшие лейтенанты доверяли глазам своего командира. Он скажет, что делать.

Я присмотрелся. Пробитое пулей колесо в передней машине уже заменили на запаску — это дело недолгое. А вот запасного аккумулятора ни у кого с собой, естественно, не было. Кто будет возить в машине лишнюю тяжесть? И потому головную машину завести не смогли, хотя, конечно же, пробовали. Если бы водитель сразу не выключил двигатель, внедорожник мог бы сейчас продолжать путь. Но снова завести его без аккумулятора было невозможно. Мы подошли как раз в тот момент, когда по встречной полосе к первому подъехал второй внедорожник, у которого тоже открыли капот, и я понял, что заводить будут от чужого аккумулятора через «прикуриватель»[26]. Действительно, через двигатель второй машины протянули провода. Водитель первого внедорожника пошел в кабину на свое место. Так они могли через минуту уехать…

Глава десятая

Признаться, я ожидал, что наше гранатометание создаст по-настоящему нервную обстановку и бандиты-беспредельщики предпочтут ретироваться. Тогда бы они остались живы. И даже думал, что при бегстве они бросят поврежденную машину, чтобы вернуться за ней на свету, возможно, с большими силами полиции.

Но ни одна из машин не готовилась к развороту. Более того, бандиты и менты, их прикрывающие, не зная, откуда их могут атаковать в следующий раз, почти все, кроме тех, кто был занят ремонтом машины, расселись по автомобилям и опустили стекла окон, ощетинившись стволами автоматов. Мой тепловизор хорошо это показывал. Двое бандитов вышли на обочину и залегли в кустах, рассчитывая, что кто-то пойдет на них в атаку. Наверное, и по другую сторону дороги была выставлена такая же охрана.

— Оружие к бою! Беглый огонь! — дал я команду и сам приготовил свой пистолет-пулемет. Дистанция до дороги была чуть больше пятидесяти метров. До охранной пары — около тридцати пяти метров. Наполовину слепой и то не промахнется. Эту пару я сразу поймал в прицел, дал беззвучную очередь в два патрона, сначала по одному, потом по второму противнику. Позы охранников показали, что мои очереди достигли цели: несчастные ткнулись носами в землю.

— Логунов! — позвал я.

— Слушаю, командир, — отозвался старший лейтенант, успев уже дать три очереди из пистолета-пулемета по окнам машин.

— Обеспечь блокировку движения всего транспорта!

— Понял. Работаю. — Сережа вытащил из кейса снайперскую винтовку и пристроил ее на сошки перед собой. Мне всегда казалось неудобным стрелять с помощью сошек, хотя при длине ствола винтовки, наверное, это — существенная помощь. Удержать длинный и нелегкий ствол в строго горизонтальном положении во время прицеливания сложно. А мне такими винтовками пользоваться не доводилось. Из оружия, имеющего сошки, я был знаком только с ручным пулеметом Калашникова. Но и из него предпочитал стрелять от пояса. Хотя и это доводилось делать не часто.

— Колес их лишать? — поинтересовался Логунов.

— Тебе виднее, куда стрелять. Командир дал приказ — выполняй.

— Понял. Работаю, — повторил Сережа.

— Опять колеса… — почему-то недовольно проворчал Анатолий и скрипнул зубами. Но развивать тему не стал и принялся посылать одну за другой короткие очереди в сторону дороги, как во время интенсивного боя.

Я старался стрелять сначала прицельно, наверное, как и Анатолий, но скоро противник понял, что обстрел идет только с одной стороны. Догадаться об этом было нетрудно. Во-первых, пули били только в правую сторону, во-вторых, два водителя, что пытались завести головной внедорожник, спрятались за машинами по другую сторону и оставались невредимыми до поры до времени, пока снайпер не нашел их под днищем машины и не уложил на землю, где и добил. Пуля калибра десять и три миллиметра практически не оставляет раненых. Попадая в ногу, когда все остальное тело прикрыто, она ее просто отрывает. А потом и самого человека, когда он уже лежит, добивает. Даже если в руку попадет лежачему, прошивает ее насквозь и все равно попадает в тело. Кость не в состоянии эту мощную пулю остановить.

Первым решил покинуть поле боя микроавтобус. Он начал разворачиваться даже с пробитым колесом. На малой скорости ему это почти удалось. Но когда водительская дверца, за которую водитель и пытался спрятаться, оказалась с нашей стороны, Сережа послал в нее пулю. Да так удачно, что пуля, пробив дверцу, заставила водителя дернуться в конвульсии и нажать на акселератор. Микроавтобус рванулся вперед и свалился с дороги. Хорошо, что свалился в нашу сторону. Перевернувшись на высоком откосе, он лег не на бок, а остался лежать кверху колесами. Сдвижная дверца салона при этом оставалась на противоположной стороне. Каким-то образом ее удалось открыть или выбить, и три человека, выскочив из микроавтобуса, бросились в сторону дороги. Одного я успел подстрелить. Заметив на нем бронежилет, стрелял по ногам. Он упал. А двое других тем временем успели с перепугу очень быстро перескочить дорогу и спрятаться за насыпью. И уже оттуда стали посылать очередь за очередью непонятно куда. Не в нашу сторону, поскольку нас они не видели.

— Анатолий, давай в обход. На ту сторону, — приказал я.

Конечно, по большому счету отправить туда Аграриева следовало раньше. Но мы только вышли на позицию, как пришлось вступить в бой, потому что машину могли завести и уехать. Причем уехать не в обратную сторону, а туда, куда они и направлялись. Даже двух машин, предположив, что в них осталось хотя бы по три человека с автоматами, а не по пять, как было вначале, вполне хватило бы, чтобы уничтожить и Субботу, с которым я даже не успел познакомиться, и тех, кто был с ним. Шесть автоматов против трех охотничьих ружей — это несерьезно. Окажись эти ружья в руках спецназовцев, еще можно было бы ожидать успешных действий. Но в руках простых уголовников… Результат боя казался мне предсказуемым. А мы в это время завязли бы в перестрелке на дороге и не успели бы прийти на помощь…

* * *

Старший лейтенант Аграриев был скор на ногу. И уже вскоре по поведению бандитов я понял, что он стреляет с противоположной стороны. Те, что перескочили дорогу и спрятались за насыпью, внезапно выскочили оттуда. Один из них приволакивал ногу. Значит, одна пуля Анатолия все-таки достала противника. Достала и вторая, когда бандит встал в полный рост. Я поймал в прицел другого и увидел, что это немолодой мент в бронежилете, с «тупорылым» автоматом. Сразу обратил внимание, что в руке у него что-то светится.

Я выстрелил ему в ногу. Мент упал на дорогу и выронил то, что светилось у него в руке. Я не столько увидел, сколько догадался, что это была трубка смартфона. Мент кому-то звонил. Скорее всего, вызывал помощь. Значит, надо здесь закругляться. И я покончил с ментом короткой очередью в голову, после чего отстрелял последние патроны магазина в последний из внедорожников. При этом я знал, что бензобак у «Лендкрузера» находится с правой стороны. Вернее, там находится горловина бензобака, а сам он, достаточно плоский, располагается под сиденьями второго ряда. Я стрелял, стремясь попасть именно туда, при этом прекрасно понимал, что пули чаще всего просто пробивают бензобак, не вызывая возгорания. Чтобы произошло возгорание, требовалось, чтобы пуля попала в ребро жесткости, что вызовет искру.

Я определил, что бензин все-таки вытекает. Значит, бензобак я пробил. Тогда я попросил старшего лейтенанта Логунова:

— Сережа! Искра нужна! Стреляй в заднее колесо!

Логунов понял меня с полуслова, прицелился, сделал выстрел, как мне показалось, в никелированный порог, и машина тут же загорелась, освещая дорогу. Из нее выскочил только один человек.

— Следующей машиной займемся! — крикнул я и дал несколько очередей в район бензобака второго внедорожника.

Но Сереже стрелять не пришлось. Последний «Лендкрузер» взорвался, и тут же вспыхнул его сосед. Бензин, видимо, уже пролился в достаточном количестве. Из этой машины никто не выпрыгнул. Или предпочел сгореть, или просто выпрыгивать уже было некому.

Остались только две передние машины. Причем одна из них прикрывала вторую, не позволяя ее обстреливать напрямую, хотя пули снайперской винтовки, скорее всего, доставали и ее. Но из той машины никто не отстреливался. Только из первой, которую мы подбили еще с «Егеря», время от времени стреляли из-за разбитого стекла над третьим рядом сидений, если там был третий ряд, а если не было, то из багажника. Стреляли из двух автоматов, поочередно, но — наугад. Ни наши пистолеты-пулеметы, ни снайперская винтовка Логунова не давали им ориентиров.

Я снова попытался прострелить бензобак, надеясь, что внедорожник воспламенится от горящего соседа. Но это была, вероятно, дизельная машина, а солярка не так легко разгорается, как бензин. Бой грозил затянуться, но тут взревел двигатель соседней машины, что была прикрыта корпусом первой, и она, как стояла с поднятым капотом, так и рванула вперед. Мы посылали вслед пулю за пулей, но это внедорожник не останавливало. Не остановило его даже пробитое пулей снайпера заднее колесо. Но поднятый капот не позволял водителю видеть дорогу, а пробитое колесо заставляло машину сильно вилять с увеличением скорости. А скорость возрастала стремительно. И уже через тридцать метров машина слетела с дороги и уткнулась носом в землю. Из машины никто не вышел.

Некому, похоже, было выходить.

— Командир! Не стрелять! — раздался голос старшего лейтенанта Аграриева. Он замахал нам рукой от последней оставшейся машины.

Я понял, что произошло. Уезжающий внедорожник отвлек внимание не только мое и Логунова, но и стрелков из соседней машины. Они, видимо, с завистью следили за удаляющимся «Лендкрузером», и это позволило старшему лейтенанту Аграриеву подбежать вплотную к машине и в упор расстрелять оставшихся стрелков. Глушитель пистолета-пулемета не позволил нам услышать расстрела.

— Командир! — Сережа внезапно перенес ствол своей винтовки совсем в другую сторону и выстрелил почти сразу. И второй выстрел произвел еще до того, как я успел понять, что привлекло его внимание.

В наступающем рассвете я увидел, как вылетает с дороги обычный «уазик» с полицейской символикой. В стекле против водителя зияла пробоина. Второй «уазик», как показал мне прицел, имел точно такую же пробоину, но там водитель в момент попадания не завалился вместе с рулем на бок, и потому машина удержалась на дороге. Водителя, видимо, как гвоздем, прибило к сиденью пулей.

Из машины выскочили четверо омоновцев. Еще двое выбежали на дорогу там, где свалился первый «уазик». Больше из машины никто, похоже, выбраться не смог. Но вояки из омоновцев, хотя внешне они и выглядят угрожающе, неважные. Они больше годятся для того, чтобы митинги разгонять, бить дубинками женщин и хилым компьютерщикам руки выворачивать.

Даже потеряв первых, наскочивших на наши пули, остальные неразумно продолжали бежать по дороге, избегая малейшего дриблинга и не меняя направления. Расстреливать их можно было как мишени в тире. Я первой же очередью уложил самого легкого на ногу. Сережа сделал точный выстрел из винтовки и взялся за пистолет-пулемет. Глаза старшего лейтенанта горели, он словно испытывал удовольствие, расстреливая ментов. Зная его прошлое, понять старшего лейтенанта было нетрудно. Ненависти к ментам у него накопилось, надо полагать, немало. Если уж у меня за несколько дней пребывания в СИЗО это чувство появилось и окрепло, то что же говорить о людях, которые провели за решеткой годы.

Дав несколько точных очередей по ментам, перебежал и залег между мной и Логуновым старший лейтенант Аграриев.

Мне показалось, что в живых остался только один омоновец. Он упал и не шевелился. Играл, похоже, в убитого, хотя, вероятно, готов был дать очередь в того, кто приблизится. По крайней мере, автомат остался у него в руках.

Сережа Логунов опять поднял винтовку и стал смотреть на дорогу в прицел.

Я поднял бинокль. Но еще до того, как я успел навести резкость, старший лейтенант выложил не самую приятную новость:

— Грузовик и БМП… На БМП эмблема спецназа ГРУ. Похоже, менты помощи в десятой бригаде запросили. Помощь была где-то рядом. Операцию или учения проводили. Может быть, с боевыми стрельбами. Вот и поторопились. Так, что? Уходим, командир?

Старший лейтенант уже убирал свою винтовку в кейс и рассовывал по карманам оставшиеся патроны, чтобы не тащить с собой надоевшую «жестянку». Ее Сережа закопал в том месте, где лежал. Место это найдут, по характерно примятой траве определят, что лежал стрелок, а копать, скорее всего, не догадаются. Тем более маскировку Сережа сделал правильную. Он снял кусок дерна, под ним сделал ямку и этим же дерном накрыл. И траву примял, чтобы следа лопатки видно не было.

— Уходим! — дал я команду.

Собираться долго не пришлось. Пригибаясь и прячась за кустами, мы быстро углубились в ближайший лес. Воевать против хорошо подготовленного взвода спецназа ГРУ мы не планировали. Это было нам не по силам. Если бы ехал грузовик с ментами, мы бы могли устроить им веселую жизнь, а потом незаметно удалиться. Но со спецназом это не пройдет. У спецназовцев наверняка и техническое оснащение не хуже нашего. Да ни у меня, ни у старших лейтенантов, я думаю, рука не поднялась бы стрелять в солдат спецназа ГРУ, точно таких же мальчишек, как те, которых мы когда-то воспитывали…

* * *

Углубившись в лес, мы нашли подходящую ложбинку, чтобы головы наши не «светились» в тепловизоре[27] спецназа ГРУ, что приехал на место побоища, и по ней устремились в нужном направлении. Перешли знакомый ручей, но теперь — выше по течению, не у водопада, где были в начале ночи. А дальше двинулись прямиком через лес, не заглядывая в свои навигаторы. У каждого из нас навигатор был в голове, и мы легко ориентировались.

Шли быстро, часто переходя на бег, но дышали при этом легко. Недавний бой, превратившийся, по сути дела, в избиение неподготовленных для серьезных действий, но уверенных в своем праве иметь все за счет других людей, никак не сказался на нашем психическом настрое. Мы даже свою правоту в какой-то мере чувствовали. Рассчитывали, что сделали нужное дело, избавили район от группы негодяев.

Конечно, я не считал, что уголовный мир намного лучше, чем клан местных беспредельщиков и ментов. Но в данном случае разговор шел не об их характеристике, а о сугубо конкретных делах. Выручали мы по большому счету не «смотрящего» Субботу, а местного фермера, который попросил у Субботы защиту…

При этом я допускал, что и среди убитых ментов могли оказаться честные и порядочные люди. Такое ведь тоже случается. Я сам встречал несколько раз в жизни порядочных ментов. Но эти люди на дороге были при оружии, были готовы убить и нас, и «смотрящего» Субботу, и Кота, и фермера, который попросил защиты от беспредела.

Оружие в руках кажется аргументом силы. Оно таковым и является. Только им еще нужно уметь владеть. А в нашем случае победила хорошая подготовка и лучшая техническая оснащенность. Хотя убить могли и нас. Но мы не пожелали «подставляться», убитые менты не стали бы с нами разбираться. Они стремились уничтожить нас по преступному приказу своего начальства. Мою группу тоже обвиняли в выполнении преступного приказа нашего начальства. Здесь было то же самое. Но мы защищали свои жизни. И защищали их достаточно продуктивно, профессионально. И своей вины я в этом не видел.

Я сам часто удивлялся собственной способности и способности других офицеров спецназа точно определять свое место в пространстве. И в этот раз произошло все точно так же. Мы вышли к проселочной дороге не левее на двадцать метров, не правее на двадцать метров, а точно к месту, где был спрятан наш «Егерь». И ни разу ни один из нас троих не заглянул в навигатор.

Памятуя недавний случай с «сюрпризом», мы сначала внимательно осмотрели траву рядом с автожиром. Кроме своих следов не нашли ничего. И только тогда спокойно и быстро сняли маскировку и выкатили автожир на дорогу. Рассаживались в том же порядке, в котором летели сюда. Старший лейтенант Аграриев, кажется, уже сроднился со своим контейнером и, похоже, уже считал его удобным средством передвижения. На сей раз, при достаточном встречном ветре, автожир взлетел быстрее.

Уже в воздухе Сережа Логунов сказал:

— Командир, я помню, куда лететь. Есть опасения, что на подлете в нас начнут из охотничьих ружей шмалять. Надо бы Коту позвонить…

Я молча вытащил смартфон и нажал на изображение трубки рядом с последним номером в списке звонков. Как только Кот ответил, я передал смартфон старшему лейтенанту. Сережа разговаривал недолго, предупредил Кота о виде транспорта, на котором мы прибываем, спросил об обстановке. Ничего рассказывать о происшествии на дороге не стал.

— Что там? — спросил я.

— Ждать, говорят, устали. К ним, кстати, подкрепление прибыло. Сам фермер с охотничьим ружьем, его жена со спортивным луком и семеро рабочих фермы с вилами.

— Вилы против автоматов? Мило… — Я улыбнулся.

Нервное напряжение все же сказывалось. Я почувствовал усталость. Наверное, и старшие лейтенанты тоже. Но если у Аграриева и у меня была возможность спокойно уснуть, то старший лейтенант Логунов должен был держаться. Он находился «за рулем».

— Скоро долетим?

— Думаю, минут за пять уложимся. Медленно лечу. Не хочу большую нагрузку на движок давать. Топлива мало осталось. Обидно будет прийти к Субботе пешком, когда обещал свалиться с неба…

* * *

Посадка прошла в штатном режиме, с быстрой остановкой в тридцати сантиметрах от ворот большого двора Субботы. Наверное, старший лейтенант Логунов решил проявить лихость и слегка напугать тех, кто нас ждал.

«Егерь» садился, задрав нос и тем самым гася скорость. Но если бы Сережа немного ошибся в своих расчетах, а они всегда делаются «на глазок», автожир мог бы и ворота выбить, и сам от такого столкновения развалиться. Вернее, развалиться могла кабина. Пострадали бы мы с Логуновым — и от ворот, которые тоже не очень мягкие, и от остекления кабины, которое обязательно раскололось бы и порезало нам осколками лица и руки. И что самое неприятное, двигатель и винт, сорвавшись с креплений, ударили бы нас в спину и припечатали бы к тому, что осталось от ворот, то есть к мощным доскам-«пятидесяткам».

Но Сережа справился, не довел до аварии. А вертолетный винт, не успев полностью остановиться, еще долго вращался над воротными створками.

— Надо же, и топлива хватило как раз до ворот, — Сережа ткнул пальцем в пустую прозрачную трубку, которая показывала уровень топлива. А красная лампочка на приборной панели горела уже давно, как только мы взлетели. Сережа ее, конечно, видел, но не реагировал. Не реагировал и я, считая, что пилоту виднее и не стоит ему надоедать. Тем более завершение полета проходило в уже привычном для автожира режиме авторотации, когда бензин не требовался.

Встретить нас вышел человек, в котором я сразу определил уголовника. Но не по татуировкам на руках, не по впалым щекам и острым скулам — это все у него было, а по взгляду — заметно напряженному и сдержанному. Уже достаточно рассвело, напрягать зрение не было необходимости. А он напрягал. Такой взгляд обычно бывает у людей настороженных, ожидающих, что их могут обидеть, ждущих враждебного отношения к себе. Обычно такой взгляд бывает у людей, многократно битых и тертых жизнью.

За спиной человека стоял высокий, немного полный мужик в камуфлированной майке и такой же камуфлированной бейсбольной кепке. В руках он держал охотничье ружье с вертикальным расположением стволов, как я сразу определил, двенадцатого калибра.

Рядом с ним находилась сухощавая женщина, сжимающая в руках спортивный блочный лук[28] с наложенной на тетиву длинной стрелой из алюминиевой трубки. Стрела была без наконечника, но имела срез под острым углом — спортивная стрела. Я понял, что этот фермер с женой решили свое право на жизнь отстаивать серьезно и до конца, всеми имеющимися у них средствами. Но без нас они сделать этого не смогли бы. И это было еще одним оправданием наших действий.

Сережа выпрыгнул из кабины, шагнул навстречу хозяевам, протягивая руку. Лицо встречающего нас человека расслабилось. Рукопожатие было искренним.

— Не приехали? — спросил Сережа. — И не приедут…

— Почему не приедут? — раздался за воротами сухой и властный голос. — Приедут, и еще не раз, но нарвутся на то же самое. Они не привыкли получать отказы, но придется привыкать.

— Вот потому и не приедут… Боятся отпора… И авторитет твой сработал!

Из калитки вышел спокойный немолодой и полностью седой человек. Такой же худощавый и жилистый, как Кот, но имеющий более жесткий и властный взгляд. Взгляд, не признающий унижения. Я без труда догадался, что это и есть Суббота — «смотрящий» Туапсинского района.

Мы внутри группы заранее не договаривались хранить тайну побоища на дороге. Это казалось мне естественной необходимостью. Я сначала даже подумал, что ошибся в Логунове, и он, расслабившись, начнет рассказывать. Но он же профессиональный военный разведчик, который не говорит лишнего. И здесь должны играть свою роль две причины. Первая, и основная — ни к чему посторонним людям знать, кто сотворил все то, что произошло на дороге. На нас и без того понавешали много разного, в чем мы и не виноваты вовсе. И лишний груз нам на свои плечи брать не следует. Даже если мы сами этот груз создали. А разговоры обязательно пойдут. Здесь же, на хуторе, много людей, не имеющих отношения ни к «зоне», ни к спецназу ГРУ. Те же рабочие с фермы… А людям свойственно делиться информацией, которой не обладают другие. Это их над другими вроде бы как приподнимает. Мне такое положение казалось естественным и понятным, и я считал, что понятно оно должно быть всем в группе.

Вторая причина. Это дело обязательно вывело бы наших преследователей на наш след. И подтвердилось бы, что мы ищем контакты с десятой бригадой спецназа. Она же квартирует всего в двадцати пяти километрах от Горячего Ключа. С кем мы там могли поддерживать контакты? Только с новоиспеченным подполковником Оглоблиным. То есть, рассказывая о своих делах на хуторе, мы подставляли бы тем самым Николая Михайловича. И чтобы каким-то образом воздействовать на нового комбата, могли бы припомнить историю моего освобождения из автозака в Дагестане. Тогда угроза нависла бы и еще над двумя людьми: старшим сержантом Сережей Горюновым и сержантом Колей Лаптевым, которые тоже принимали участие в моем освобождении.

А дальше история раскручивалась бы по иной траектории. Моих старших лейтенантов отправили бы назад в «зону», и скорее всего вместе с Субботой и Котом, которые, пусть и не участвовали в побоище на дороге, тем не менее инициировали его.

Думаю, самому Субботе, как и нам, такое развитие событий было не по душе. И потому я только порадовался немногословности старшего лейтенанта Логунова…

Эпилог

Чтобы скрыть от хозяев хутора и их помощников настоящее положение вещей, нам потребовалось проявить настоящие актерские таланты. То есть устроиться отдыхать, поскольку бессонная ночь и нервное напряжение боя вызвали усталость организма, и никто не знает, когда нам потребуются силы, а, значит, восстановить их необходимо. И сделать это требовалось так, чтобы показать свою готовность к встрече с противником. При этом мы знали, что противник не появится, и не должны были своего знания выдать. При этом были опасения, что бойцам спецназа ГРУ, что прибыли на место, был дан и адрес, по которому менты и бандиты следовали, значит, их можно было ожидать на хуторе. А для такой встречи необходимо было спрятать оружие так, чтобы его даже спецназовцы найти не смогли.

В первую очередь мы закатили во двор «Егерь». Суббота выкатил из старого сарая с провисающей крышей мотоцикл «Урал» с коляской. Этот сарай он предоставил автожиру как временное место стоянки. Машина «смотрящего» стояла в расположенном рядом металлическом гараже. В гараж «Егерь» мог не поместиться. То есть внутри места было достаточно, но ворота были слишком низки. Старший лейтенант Логунов подтвердил это:

— Здесь от силы высота два двадцать. А у «Егеря» три метра вместе с ротором и винтом. Демонтировать винт несложно, но снимать ротор я не берусь. Вернее, снять-то я смогу, но вот правильно поставить назад — сомневаюсь.

Хватило и сарая.

— Здесь раньше колесный трактор стоял. Он высокий… — подтвердил Кот, избегая смотреть мне, как и старшим лейтенантам, в глаза. — Под него сарай и строили.

Чтобы не толкать «Егерь» сразу, не зная, пройдет ли он в ворота, Анатолий Аграриев шестом измерил высоту ворот. Сравнил с автожиром.

— Поместится…

Второй сарай располагался рядом. Он был решетчатым. Там хранились дрова. Решетчатые стены для того и делаются, чтобы дрова продувало ветром и они не гнили.

По другую сторону от большого деревянного дома стоял еще один сарай. Суббота спросил:

— На сеновале будете отсыпаться или в доме?

Старшие лейтенанты посмотрели на меня, словно спрашивая разрешения.

— На сеновале, — решил я.

Решение обосновывать не пришлось. Местных оно не интересовало, а старшие лейтенанты и сами понимали, что если кто-то приедет по нашу душу, то сразу попытается пройти к дому. А мы окажемся в тылу приехавших.

Мы заглянули в сарай, нашли его вполне приемлемым для отдыха. Сена было много, пахло оно приятной свежестью. Но под сеновал была отведена только половина сарая. Вторая половина, отгороженная не достающей до жидкого дощатого потолка деревянной перегородкой, была отдана трем коровам и молодому бычку. Это я увидел, забравшись наверх и посмотрев за перегородку.

Оставалось решить вопрос с оружием. Коротко переговорив со старшими лейтенантами, я решил, что пистолеты мы оставим при себе. А под пистолеты-пулеметы по совету Кота мы стали готовить под стеной тайник. Вырыли длинную яму, выложили землю сеном, вниз устроили кейс со снайперской винтовкой, а на него сложили свои пистолеты-пулеметы и запасные магазины к ним. Сережа Логунов не забыл туда же ссыпать и все патроны от своей винтовки, что раньше пересыпал из жестянки в карманы.

После этого Кот принес доски, мы накрыли тайник, присыпали его сверху землей и забросали сеном. Логунов устроился спать рядом, никому не доверяя место рядом со своей винтовкой, с которой он как будто сдружился. Анатолий Аграриев лег у другой стены, я, как командир, посередине. Перед этим мы дружно отказались от завтрака, но не отказались от молока, которое в трехлитровой банке принесла нам женщина, отложившая на время свой лук и стрелы.

— Туалет по другую сторону дома, в огороде, — предупредила она и ушла, оставив банку, которую мы сразу не осилили.

Наши организмы легче переносят привычное обезвоживание, чем избыток жидкости.

— Отбой! — скомандовал я и откинулся на сено, потом повернулся на бок, потому что спать на спине не приучен. Спящие на спине часто храпят, а храпящих бойцов в спецназе не держат.

Уснули мы почти сразу, словно провалились куда-то. По крайней мере, именно так уснул я. Думаю, и бойцы моей группы тоже чувствовали усталость. Я проснулся, когда заскрипела дверь сарая. Внутрь заглянул Кот. Но голос женщины, с которой мы еще, видимо, не общались, сказал с местным акцентом:

— А пусть еще поспят. Проснутся, я обед подогрею. Мне недолго…

Кот вышел. Я понял, что он приходил звать нас на обед. Я уже успел отоспаться, но лежал и не шевелился, давая полноценно отдохнуть своим старшим лейтенантам. И в этом состоянии сам не заметил, как снова задремал. Я не спал, а именно дремал, но думал, что сплю и вижу сны. Мне снились полеты на автожире, причем за его рулем. А где-то в стороне, как я слышал во сне, тарахтел двигатель вертолета. Я вертел головой чуть не на триста шестьдесят градусов, но вертолет увидеть никак не мог. Потом он вынырнул из облака где-то впереди и выше, и я даже издали узнал компактный «Bell 407». И даже удивился во сне, как сразу не узнал его по звуку двигателя. Ведь у любого большого вертолета, особенно у мощных штурмовиков, двигатели звучат совсем иначе. Но этот «Bell 407» улетел куда-то выше и в сторону и снова скрылся в облаках. И звук двигателя стих.

Я опять проснулся. На сеновале стояла тишина, в сарае был полумрак, где-то за воротами, во дворе, слышался тихий, похоже, умышленно приглушенный разговор. Слов я разобрать не мог. Но скоро послышались тяжелые уверенные шаги. Они приближались к воротам сеновала. Кот ходил не так, и Суббота ходил не так. Как ходит фермер, я не помнил, но только потому, что не слышал. А эти шаги были уверенными, целенаправленными, более того, они были знакомыми, но оставались неузнанными.

Наконец, раскрылась одна створка ворот, и вошел человек. Я сделал вид, что не проснулся и повернулся с боку на бок. Это дало мне возможность положить руку на рукоятку пистолета и вдавить ее в кобуру. Теперь я мог сделать выстрел через полсекунды.

Я узнал майора Апухтина. А он, войдя со света в полумрак, сразу не сумел ничего увидеть и не распознал моего движения. Может быть, и увидел, что я с боку на бок поворачиваюсь, но не понял главного — что я вооружился.

— Спят, Дмитрий Евгеньевич? — из-за ворот громким полушепотом спросил Кот. И я догадался, почему он избегал встречаться со мной взглядом. Кот знал майора по имени-отчеству. Кот работал на Апухтина. И встреча его с Сережей Логуновым в Москве была не случайной. Это была проверка старшего лейтенанта, и он эту проверку не выдержал, не сдал Кота, как не понял, что его проверяют. Может быть, именно потому его и передали в мою группу, собираясь уничтожить нас после выполнения задания. А мы, как последние лохи, бросились помогать каким-то уголовникам, не чувствуя, что суем голову в петлю.

Апухтин не ответил. Мне показалось, что держался он настороженно. И пистолет-пулемет «ПП-2000» находился у него под рукой, словно майор всегда был готов применить его, если вдруг понадобится. Наверное, это был его табельный пистолет-пулемет.

Мне вдруг пришла в голову мысль, что под стеной, где мы спрятали оружие, нашего оружия уже нет. Кот совершенно спокойно мог подкопать землю с другой стороны и вытащить его из нашего тайника. Вытащить и передать Апухтину и тем, кто прибыл с ним. Помнится, именно Кот предложил устроить тайник под стеной.

Я, слегка поворочавшись и не открывая глаз, вытащил пистолет из кобуры и прижал его бедром, до поры не поднимая ствол. Апухтин был в бронежилете, необходимо было попасть ему в голову. Но он человек опытный — среагирует, если ствол увидит.

Продолжаться так долго не могло. Напряжение чувствовалось с обеих сторон. Майор предполагал, что кто-то из нас не спит. Возможно, даже ощущал, что его держат на прицеле. Мое напряжение тоже мне мешало. Но первым не выдержал Апухтин.

— Виктор Федорович! — позвал он меня последним моим именем, которым я представлялся Коту и Субботе. — Я знаю, что ты готов стрелять, но повремени…

Я глаза не открыл. Но спросил в ответ:

— Что вы имеете мне сообщить, Дмитрий Евгеньевич? Говорите, но имейте в виду, что ствол моего пистолета смотрит вам прямо в левый глаз. Я умею стрелять быстро и точно. Если вы только попытаетесь прикоснуться к своему оружию, вы проститесь с жизнью.

— А мой пистолет смотрит в правый глаз, — заметил старший лейтенант Логунов. — Если с двумя пулями в голове и живут, то недолго, Дмитрий Евгеньевич.

Сережа, оказывается, тоже не спал. И не только он, подал голос и старший лейтенант Аграриев:

— Мой пистолет тоже наготове. Мне понравился выстрел нашего командира в гаражном кооперативе. И я хочу попробовать повторить его. Из пистолета я стреляю тоже неплохо, могу вас, товарищ майор, уверить. И травматическую кастрацию вам обеспечу.

— Не торопитесь стрелять. Я пришел с добрыми вестями… — примирительный тон майора Апухтина говорил не о добрых вестях, а о его желании избежать сразу нескольких пуль. Он понимал, что стрелять мы умеем все трое на твердую «пятерку». Хотя сомнения все же у майора были, и сомнения оправданные. Я, например, не имел возможности сделать прицельный выстрел в левый глаз, как обещал, потому что мой пистолет вместе с рукой был придавлен бедром к сену. Стрелять из-под ноги я еще ни разу в жизни не пытался, хотя «ковбойскому методу»[29] стрельбы обучение проходил, и это позволяло надеяться на точный выстрел из любого положения. Не знаю, как старшие лейтенанты, они лежали у противоположных стен, возможно, они имели возможность стрелять прицельно, то есть смогли подготовиться незаметно для майора.

— Мы слушаем вас, товарищ майор. Только говорите быстрее, а то нам обедать пора.

— Я спешу сообщить вам решение коллегии «Сектора «Эль». Да, есть у нас такой орган, хотя он и совещательный, а решающее слово все равно остается за полковником Самокатовой. Она коллегию и возглавляет. Коллегия дала рекомендации полковнику, и она согласилась с этой рекомендацией. Ваша группа признается прошедшей испытание на выживание. Ваша дальнейшая служба будет проходить в составе отдельного подразделения, которому доступно все. Сейчас я приглашаю вас в вертолет к полковнику, она желает лично высказать свое удовлетворение вашими действиями. Кстати, вместе с Самокатовой прилетел и командующий войсками спецназа ГРУ. Тоже желает вам что-то сказать.

— Вертолет «Bell 407»? — почему-то спросил Логунов.

— Да, вертолет VIP-класса. Полковник Самокатова имеет право пользоваться такими вертолетами. Кто знает, может быть, и вы когда-нибудь будете пользоваться такими более успешно, чем в прошлый раз.

— Кстати, товарищ майор, — спросил старший лейтенант Аграриев. — А что с подполковником Сокуровым. Это тот пилот с «Bell 407» управления ФСБ Дагестана.

— К сожалению, подполковник Сокуров умер от инфаркта миокарда, не доезжая до больницы. Это порой случается с людьми, которые злоупотребляют кофе…

— Особенно если в кофе подмешивают «химию», — заметил Аграриев тихо.

Про полковника Мочилова майор сказал зря. Наверное, это была его импровизация. Мы-то знали, когда командующий прибывает в десятую бригаду. И даже знали, с кем прибывает и по какому поводу. Значит, майор готовил нам ловушку, нас планировали расстрелять, вероятно, как только мы приблизимся к вертолету, который должен стоять где-то неподалеку. Но вида, что все понял, я не подал.

— Все это прекрасно, товарищ майор, — ответил я за всех, — хотя я и соглашусь, что испытания были излишне жесткими и стоили жизни слишком многим посторонним людям, что как-то не вяжется с миссией, которую мы на себя возлагали, принимая присягу Родине в военном училище. Кроме того, согласно нашим данным, полковник Самокатова посылала нас на выполнение задания, которого ей никто не давал. А сама она не вправе распоряжаться жизнью и смертью не только генералов Следственного комитета, но даже простых старших лейтенантов, впрочем, как и солдат. Алевтина Борисовна, как я думаю, дослуживает в своей должности последние дни, точно так же, как и муж ее сестры. Дальнейшая ситуация мне видится так. Самокатову просто уберут, поскольку она знает настолько много, что отправлять ее на «зону», где ей и место, рискованно. Таких людей отправляют туда, где они ничего сказать не смогут.

Во время моего ответа на речь майора, хорошо, видимо, продуманную и отрепетированную, чтобы выглядеть убедительной, я услышал несколько торопливых звуков за стеной. Тут же старший лейтенант Логунов перекатился и дал через тонкие доски подряд три выстрела. За стеной кто-то молча упал.

Майор Апухтин «рыбкой» прыгнул вперед, перевернулся и уже вставал на одно колено с поднятым в боевое положение пистолетом-пулеметом, как сразу три выстрела слились в один, и все три пули попали в майора. Две угодили в голову, видимо, в оба глаза, и вышли через затылок, сорвав с Апухтина шлем вместе с противоосколочными очками. Ремни крепления шлема не выдержали удара пуль. А третья, как Аграриев и обещал, попала куда следовало. Только самого майора Апухтина этот факт уже волновать не мог.

Но тут возникла новая опасность. Я еще минуту назад услышал звук двигателя боевой машины пехоты и более мягкий звук двигателя грузовика. И догадался, что прибыли те парни из десятой бригады, которых вызывали на спасение ментов на дороге. А после стрельбы со стороны ворот слышался топот бегущей воинской колонны. Колонну всегда слышно, в отличие от одного человека. Аграриев махнул рукой в сторону коровника, показывая направление возможного отхода.

— Отставить! — запретил я. — Это спецназ ГРУ. Солдаты уже взяли сарай в кольцо.

— Бросайте оружие и выходите! — раздался снаружи молодой голос.

— Заходите сюда, — ответил я, присаживаясь на сено. — Мы не стреляем…

Ворота сарая, а это были именно ворота, а не дверь, распахнулись. На нас смотрели стволы не менее чем десятка компактных автоматов 9А-91. Впереди стоял молоденький веснушчатый лейтенант с чрезвычайно звонким голосом.

— Вы кто такие? — прозвучал вопрос.

Сам лейтенант, не дожидаясь ответа, сразу подошел к лежащему навзничь с подогнутыми в коленях ногами майору Апухтину, но даже не наклонился посмотреть, жив тот или нет. Все было ясно и так: вместо глаз на лейтенанта смотрели два кровавых отверстия.

— Повторяю вопрос: кто вы такие? — его смущала наша экипировка и нарукавные эмблемы.

— Спецназ ГРУ, — коротко ответил я.

— А это кто? — лейтенант ногой толкнул Апухтина.

— Майор Апухтин, представитель «Сектора «Эль» ГРУ. Агентурное управление…

— Понятно… Вы его убили?

— Были вынуждены.

— А тот человек, по ту сторону стены? Он кто? Вы в него, надо полагать, через стену стреляли… При нем три пистолета-пулемета «ПП-2000». Многовато для одного. Мне показалось, он не сумел курок взвести.

— Думаю, что это уголовник-рецидивист по кличке Кот. Один из людей майора Апухтина.

— Ваши документы… — лейтенант шагнул ко мне.

— Какие? — спросил я откровенно. — У меня в левом внутреннем кармане лежат документы на одно имя, в правом внутреннем кармане — на другое. Какие вам предъявить?

— Настоящие… — лейтенант, как и положено молодому веснушчатому человеку, очень желал казаться грозным, и потому позволил себе повысить голос.

— Вы где служите?

— В спецназе ГРУ.

— Тогда не задавайте глупых вопросов. Когда люди отправляются на серьезное задание, они не берут с собой настоящие документы. И не повышайте голос, товарищ лейтенант, я старше вас и по возрасту, и по званию, и по должности. И потому попрошу вас соблюдать субординацию. Я полагаю, вы из десятой бригады.

— Так точно, товарищ капитан, — погоны мои лейтенанту были видны, так как я сидел прямо против распахнутых ворот, через которые в сарай проникал свет. — Десятая бригада, разведрота второго батальона.

— Не к вам ли новый комбат завтра прибывает?

— Так точно. К нам.

— Вот с ним мы завтра и должны встретиться. И с командующим войсками спецназа ГРУ, который прилетит вместе с подполковником Оглоблиным. Командующий назначил нам встречу в бригаде. Доставьте нас к своему командиру бригады. Мы будем с ним говорить.

В это время в небе пророкотал двигатель вертолета. «Bell 407» сделал круг над хутором и начал стремительно удаляться. Полковник Самокатова не стала дожидаться майора Апухтина. Видимо, в Москве у нее были более важные дела.

— Оружие сдайте и поедем… — распорядился лейтенант. Потом решил сменить серьезный тон на более дружественный. — Где предпочитаете, в грузовике или в БМП?

— Лучше в кузове…

* * *

Однако встретиться с полковником Лучковским, командиром бригады, нам сразу не удалось. У полковника, как нам объяснили, семья проживала в Краснодаре, куда должен был ближе к утру прилететь спецрейсом командующий войсками спецназа ГРУ полковник Мочилов. И потому Лучковский уехал в Краснодар раньше времени, чтобы побыть хотя бы день с семьей, ночью встретить командующего и вместе с ним и с новым комбатом вернуться в бригаду на следующее утро.

Нас отвели к начальнику штаба бригады. Худощавый подполковник Маврин выглядел аскетом, тоже сразу потребовал документы, но с недоверием отнесся к тому, что настоящих документов ни у кого из нас не оказалось. А больше всего полковника смутили документы старшего лейтенанта Аграриева, согласно которым старший лейтенант являлся офицером десятой бригады спецназа ГРУ. То есть входил в непосредственное подчинение подполковника Маврина.

— Извините, товарищ подполковник, но вы задаете слишком много вопросов для офицера ГРУ. Если завтра командующий найдет необходимым объяснить вам суть нашей ситуации, он объяснит. Если посчитает это лишним, не обессудьте…

Маврин сделал вид, что понял, позвонил дежурному и приказал разместить нас в бригадной гостинице.

— Отдыхайте до завтра. Ваши документы и оружие я пока оставлю у себя. Передам командующему. Он рано приедет. От Краснодара до нас добираться не больше часа — сорок километров всего. Свободны!

* * *

Полковник Мочилов выслушал нас молча, постукивая тупым концом карандаша по настольному стеклу. Хмурился особенно сильно, когда я рассказывал о встрече с чеченскими бандитами на горной дороге. Но не так сильно хмурился, когда мой рассказ коснулся местных бандитов и ментов. И опять нахмурился, когда я стал рассказывать о майоре Апухтине. Я предпочел ничего не скрывать от командующего. Он это понял и оценил.

— Задали вы мне задачу. Из-за вас троих я в агентурном управлении и в федеральном управлении ФСБ времени проводил больше, чем в своем кабинете. Но вопрос решился. Отстоять вас я сумел. Однако спрятаться вам на два-три месяца все равно будет необходимо. Пока идет скрытое следствие относительно подполковника Саенкова и сестер Самокатовых. Факты собираются медленно. Чтобы надежно вас упрятать, мне предложили три варианта: первый — достаточно мирный, который мне самому, честно говоря, не нравится, — устроить вас временно в «зону» в качестве «вертухаев»… Возражения есть?

— Так точно, товарищ полковник, — за всех ответил Анатолий. — Категорически не подходит. Лучше ночными сторожами в морге работать. Или на кладбище…

— Я так и предположил, хотя ФСБ предлагало «красную зону» в Нижнем Тагиле. Знаете, наверное, ИК-13, «строгая» для ментов и прочих, кому на простую «зону» попадать опасно.

— Какая разница, товарищ полковник… — сказал я. — Какие еще варианты?

— Первый вариант, как я говорил, относительно мирный. Два другие — боевые. Сначала предложу дальнюю командировку. Сирия. Советниками к бригадному генералу Сухелю Аль-Хасану, слышали про такого?

— Слышали, товарищ полковник. Это тот, который командует сирийской бригадой спецназа «Силы тигра»?

— Он самый. И не просто командует. Он сам своих бойцов в атаку водит. И знает лично каждого бойца. Правда, в этом варианте есть одно значительное «но»: Аль-Хасан просил, чтобы ему прислали советников мусульманского вероисповедания. Таким, говорит, будет легче с его бойцами общаться. Наверное, в этом есть свой резон. Остается еще один вариант. Какой — вы уже, наверное, понимаете…

— Донбасс, товарищ полковник? — спросил присутствующий при разговоре подполковник Оглоблин.

— Он самый… Инструкторами по подготовке разведывательно-диверсионных групп. Устроит такой вариант? Нас бы он больше всего устроил, потому что вам, видимо, придется неоднократно возвращаться в Москву, чтобы давать показания в ФСБ.

— Меня лично такой вариант больше всего устраивает, — согласился я.

— Я только с командиром вместе, — сразу заявил Аграриев.

— И я, — подтвердил Сережа Логунов.

— Тогда я позвоню, чтобы вам привезли сюда документы. А теперь давайте думать, что вам в такой поездке понадобится.

— Гранатомет «Вампир» с запасом гранат побольше, — уверенно заявил я.

— Автожир «Егерь» и моя винтовка, — без раздумий определился Логунов.

— А мне только командир и Сережа в компанию, — Анатолий оказался из нас троих самым оригинальным…

Примечания

1

При обычном движении вертолета используется сила воздушных потоков, которые попадают на винт сверху, почему нос вертолета в нормальном полете всегда выглядит слегка опущенным. Двигатель вращает лопасти, они преодолевают сопротивление воздуха и цепляются за него. На эффекте авторотации, то есть свободного движения винта, построена работа автожира в полете. Вперед его толкает другой винт — самолетный, а вертолетный помогает держаться в воздухе за счет эффекта авторотации, поскольку он не имеет своего двигателя. Если во время полета у вертолета отказывает двигатель, он может совершить посадку за счет эффекта авторотации. При этом нос вертолета задирается с тем, чтобы лопасти винта, вращающиеся сами по себе, при вращении цеплялись за потоки воздуха, идущие снизу.

(обратно)

2

По прямой линии путь от Махачкалы до Моздока составляет 245 километров.

(обратно)

3

Внешне альтиметр напоминает часы и имеет похожий циферблат, который обычно разделен на 10 секторов, но встречаются и 12 секторов, как в часах. Альтиметр имеет две стрелки, тоже как в часах. Маленькая (часовая) показывает высоту в километрах, а большая (минутная) в сотнях метров. Высоту в пять метров ни один альтиметр не в состоянии определить. В современных летательных аппаратах существуют другие системы измерения высоты, работающие по иным принципам.

(обратно)

4

НУРС — неуправляемый реактивный снаряд.

(обратно)

5

Тупорылая термобарическая граната — термобарическая граната отличается своей формой от других надкалиберных гранат для гранатометов тем, что имеет тупой передний конец.

(обратно)

6

Советский гранатомет РПГ-7 был принят на вооружение в 1961 году и до сих пор является основным гранатометом в армиях целого ряда стран, кроме России, еще 102 государства официально используют в своей армии РПГ-7, не говоря уже о различных незаконных вооруженных формированиях. Совершенствуются со временем в основном гранаты, но сам гранатомет, благодаря своей удачной конструкции, остается, как и прежде, востребованным оружием, хотя тоже время от времени модернизируется.

(обратно)

7

Антиматериальная снайперская винтовка — как правило, винтовка калибром 12,7 миллиметра и больше, дальнобойная. Часто предназначается для уничтожения материальных средств противника — автотранспорта, РЛС, бензозаправщиков и тому подобного. Для стрельбы по людям такая винтовка используется редко, причем чаще всего стреляют по группам людей, находящихся на дистанции около двух километров.

(обратно)

8

Микроболометрическая матрица — приемник тепловых излучений.

(обратно)

9

ПЗРК — переносной зенитный ракетный комплекс.

(обратно)

10

«Тупорылый» автомат — АКС-74У, автомат Калашникова специальный, укороченный, имеет на коротком стволе раструб-пламегаситель, из-за чего и прозван «тупорылым». Создавался как оружие для тех, кому ношение полноценного автомата может помешать выполнению функциональных обязанностей, то есть танкистам, артиллеристам, водителям бронемашин, пилотам вертолетов. Был принят в качестве основного оружия и в органах МВД.

(обратно)

11

Полувагон — железнодорожный грузовой вагон без крыши и с высокими бортами, предназначен для перевозки сыпучих грузов, не боящихся атмосферных осадков, лесоматериалов. В России для перевозок по железной дороге, помимо пассажирских, используются грузовые вагоны, имеющие много различных типов. К основным относятся крытые вагоны, полувагоны, изотермические, платформы, наливные цистерны и множество других вагонов специального назначения, например для перевозки автомобилей, контейнеровозы, самосвальные вагоны и прочие.

(обратно)

12

«Башмачники» — железнодорожные рабочие, занятые торможением составов и отдельных вагонов за счет выставления на рельсы перед колесами металлических колодок, называемых в просторечье из-за своей формы «башмаками», которые, притормозив вагон, вылетают на стыке рельсов. По правилам «башмаки» полагается выставлять с помощью специального приспособления — металлической вилки на металлической трубке. Но профессиональные «башмачники» считают для себя позорным пользоваться этими приспособлениями и ставят «башмаки» только руками. Из-за чего часто становятся безрукими инвалидами или вообще гибнут. «Башмачник» — самая опасная профессия среди железнодорожных рабочих.

(обратно)

13

ППШ — пистолет-пулемет Шпагина, основное оружие советского солдата в годы Второй мировой войны, во второй ее половине.

(обратно)

14

Дриблинг — переменное движение в армии и в спорте. В боевой обстановке не позволяет противнику вести прицельную стрельбу, в спорте, например в боксе или в боевых единоборствах, не позволяет противнику нанести точный прицельный удар навстречу движению.

(обратно)

15

Расстояние от Махачкалы до Краснодара семьсот двадцать километров по прямой линии. Но десятая бригада спецназа ГРУ базируется не в самом Краснодаре, а в хуторе Молькино, расположенном ближе к Кавказу.

(обратно)

16

Блистер — как правило, выпуклая прозрачная накладка на стекло в кабине вертолета, возможно, сдвижная форточка. Иногда блистерами зовут все детали остекления вертолета, вплоть до иллюминаторов, хотя это и неправильно.

(обратно)

17

«Контакт» и «Прикрытие» — техника работы спецназа в паре или в группе. В этом случае тот, кто стал «Контактом», ведет активную работу, а «Прикрытие» обеспечивает его безопасность от любого воздействия со стороны. Подобные действия обычно отрабатываются на длительных тренировках, и результат считается приемлемым только тогда, когда все действия понимаются коллегами с полуслова или даже с простого знака.

(обратно)

18

Клиренс — расстояние от нижней части автомобиля до дорожного покрытия.

(обратно)

19

Триммер — небольшая отклоняющаяся поверхность в хвостовой части руля или элерона летательного аппарата. Служит для уменьшения усилий в системе управления аппарата. Обычно управляется с помощью вспомогательных электродвигателей. Практически то же самое, что подкрылки на самолете.

(обратно)

20

Тангаж — угловое движение летательного аппарата или судна относительно главной (горизонтальной) поперечной оси инерции

(обратно)

21

Ваханский коридор в Афганистане — вытянутый рукавом горный участок территории Афганистана (район Вахан провинции Бадахшан) был передан Афганистану в конце девятнадцатого века, чтобы разделить две великие империи — Россию и Великобританию, которой тогда принадлежала Индия (включая Пакистан). В настоящее время Ваханский коридор разделяет Таджикистан на севере, Китай на востоке от Пакистана и Индии на юге. Тянется на двести девяносто пять километров в длину и имеет ширину от пятнадцати до пятидесяти семи километров. Протяженность границы Афганистана с КНР в этом месте составляет шестьдесят километров. Там, в Ваханском коридоре, орудуют банды уйгурских сепаратистов, присягнувших ИГИЛ. С ними и воюет Китай, которому принадлежит территория Синьцзян-Уйгурского района на западе КНР. Власть Кабула просто не в состоянии дотянуться до Ваханского коридора, где по состоянию на 2010 год проживало около двенадцати тысяч жителей. В той местности до сих пор не существует ни одной школы, больницы, почты, продуктового рынка, аптеки, поликлиники. Жители живут в абсолютной изоляции от внешнего мира.

(обратно)

22

ШИЗО — штрафной изолятор, карцер, несущий заключенным серьезные ограничения в правах. Правовой режим ШИЗО раскрыт в статье 118 Уголовно-исполнительного кодекса: «Условия содержания осужденных к лишению свободы в штрафных изоляторах, помещениях камерного типа, единых помещениях камерного типа и одиночных камерах». ШИЗО является одним из самых тяжелых наказаний в исправительных учреждениях.

(обратно)

23

«Положенец» — в уголовной иерархии вторая величина после «вора в законе», замещает «вора» во время его отсутствия, является кандидатом на коронование в «воры». Имеет право назначать «смотрящих».

(обратно)

24

«Смотрящий» — третье лицо в уголовной иерархии после «вора в законе» и «положенца». Уполномочен решать спорные вопросы, обычно находящиеся в ведении «воров», и следить за ситуацией во вверенном ему районе. Назначается «вором» или «положенцем».

(обратно)

25

«Погоняло» — кличка.

(обратно)

26

«Прикуриватель» — специальный комплект двух проводов с клеммами на всех окончаниях, чтобы заводить машину и запускать генератор от постороннего аккумулятора.

(обратно)

27

Хороший тепловизор способен выделить живые организмы и сквозь листву, и сквозь кусты.

(обратно)

28

Блочный лук (в спорте — «компаунд» от англ. compound — смесь, соединение) — современная конструкция лука, которая не имеет аналогов в истории. Он был создан в США в конце 1980-х годов. Ключевой особенностью конструкции являются два блочных механизма на концах плеч (модели с одним блоком распространения не получили), которые перераспределяют нагрузку тяги таким образом, что к концу она очень сильно ослабевает. В результате, хотя нагрузка такого лука может доходить до более чем 35 кг, лучник может спокойно стоять с натянутым луком, ощущая не более 3 кг. Также блоки осуществляют более «правильный» разгон стрелы, когда нагрузка на нее растет с ростом скорости, что сильно снижает стартовую деформацию и повышает КПД лука. На блочные луки ставят оптические прицелы с двумя точками прицеливания — одна на рукоятке, другая на тетиве. Саму тетиву лучник пальцами не держит. Тетива удерживается релизом (или релайсингом) — механизмом, который аналогичен спусковому механизму в арбалете (наличие релиза — прерогатива спортивных блочных луков, в охотничьих и в боевых, как правило, не используется). Чаще всего релиз представляет собой напульсник, крепящийся на запястье и захватывающий часть ладони и имеющий простейший спусковой механизм. Хотя существуют релизы и такие, которые держат тремя пальцами — мизинцем, безымянным и средним, а указательным нажимают на спусковой крючок спускового механизма. Это позволяет полностью убрать негативный эффект скатывания тетивы с пальцев в классике, и стрела летит очень устойчиво. Сама же блочная система позволяет уменьшить длину лука при сохранении прежней длины стрелы и мощности поражения цели. При равной натяжке и длине стрелы начальная скорость полета стрелы блочного лука будет примерно в два раза выше, чем у обычного спортивного лука.

(обратно)

29

«Ковбойский метод стрельбы» — метод стрельбы из пистолета, когда указательный палец ложится вдоль ствола под затвором, а спусковой крючок нажимается средним пальцем. При этом за основу методики берется тот факт, что интуитивный показ указательным пальцем на какой-то предмет, как правило, бывает точным. Пуля ложится туда, куда ткнет указательный палец. Однако само название метода является неверным. Ковбои Дикого Запада США стреляли не из пистолетов, а из револьверов, в которых барабан не позволял использовать указательный палец. Метод же под таким неточным названием изначально был разработан в израильских спецслужбах, где его назвали «полицейским методом стрельбы». Однако по мировым спецслужбам метод разошелся под американизированным названием.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg