«Бомба под президентский кортеж»

Бомба под президентский кортеж (fb2) - Бомба под президентский кортеж 1154K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Максим Анатольевич Шахов

Максим Шахов Бомба под президентский кортеж

© Шахов М., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Глава 1

Сон был тревожный, мучительный. Да и не сон это был, а бесконечное плутание в наркотическом дурмане. И опять, как всегда, мокрая подушка, мокрые подмышки, кислая вонь пота и отвратительный привкус во рту.

Он стиснул голову руками и застонал, повернувшись на бок на своем ложе из досок, двух рваных, прогнивших от времени матрацев и ватной подушки, которая пропахла грязью. Опять самым ярким воспоминанием этого наполовину сна, а наполовину бреда была вспышка выстрела и разлетающиеся по стене палатки темные брызги. Голова «туриста» дернулась, и он повалился вперед, комком окровавленного тряпья ткнулся в траву.

Зачем? Мобильник, фотоаппарат, две тысячи рублей… и карточка, чтоб ее век не видеть! Хоть ты тресни, а снять с нее ничего не снимешь. И не за это ведь убил, не из-за денег, а потому что обидел сильно, посчитал его, Леху Костенева, не за человека. Выпить не захотел, сука! Это было как наваждение, как будто туман застлал башку и глаза. Где-то в этой башке гвоздем засела злоба и мыслишка какая-то. Нет! Сразу про деньги и мобильник он не подумал, нет! Это потом уже он придумал забрать все ценное, что можно толкнуть через знакомых. Или сразу так придумал? Ох, не помню, ломало меня тогда, хотел хоть водочкой подлечиться да с мужиком иногородним побазарить. Ну, может, бабла бы одолжил… Я б потом ему выслал. По почте. А он… Сука!

Леха сполз с лежанки, нашарил под ногами рваные калоши, в которых вчера бродил в темноте с Владькой по его участку в поисках огурцов. Теперь мысль насчет огородов показалась страшной. Лехе вообще уже второй день было страшно. Страшно после того, как выстрелил в затылок проезжему и заночевавшему в палатке мотоциклисту. Страшно после того, как обшарил и припрятал кое-что из его вещей. Страшно было катить по краю леса этот странный мотоцикл или скутер, как там их называют. Страшно было копать яму и затаскивать туда труп. Зачем прямо за огородами, зачем такую мелкую выкопал? Ведь собаки или лисы обязательно выроют. А-а, вспомнил, сил не было и светать должно было уже. Пока сообразил, что труп прятать надо, пока лопату стянул в поселке…

До зорьки вчера с Владькой засиделись, а сейчас уже… семь вечера? Леха побродил по дому, спотыкаясь о табуретки, нашел наконец початую бутылку портвейна. Сделав несколько глотков и вытерев ладонью рот, он сидел на краю лежанки и тупо смотрел в стену. В голове понемногу прояснялось, мысли становились четче, выстроились в жиденькую шеренгу и потекли в голове… потекли.

Труп придется выкапывать и… лучше сжечь! Ага, сжечь! Хрен кто его опознает, подумают, что бомж какой-нибудь. А еще лучше, чтобы подумали, что он сам сгорел. Грелся и сгорел! Леха схватил себя за голые плечи, худые ключицы, торчавшие из-под серой от грязи майки. Его опять начало трясти. Сначала он подумал, что от радости от удачной мысли, но потом понял, что все равно от страха. Страшно! Страшно, как будто мертвец схватит за руку! Схватит и спросит: «А зачем ты меня убил?»

До часу ночи Леха таскал от шиномонтажной мастерской в балку старые покрышки. Тяжело было, но он все таскал и таскал. Леха обливался потом, спотыкался, останавливался, чтобы отдышаться, но все равно перетащил десять автомобильных покрышек. Потом он далеко обошел огороды, нашарил в темноте портвейн и выпил в два присеста целую бутылку. Сразу потеплело, сразу стало спокойнее и даже как-то веселее на душе. Фигня, кто его найдет! Делов-то на два часа, а потом живи и радуйся. И Владька обещал толкнуть в Жарково «мобилу» и «фотик». Какой-то кореш у него там нарисовался, обещал помочь.

Леха поднялся на ноги, пошатнулся и оперся на черенок чужой лопаты. Спокойно! Надо сходить и доделать это дело. Лехе показалась смешной придуманная фраза. Он хмыкал, крутил головой и шел, задевая лопатой за кусты. И только когда он подошел к чернеющему среди травы небольшому холмику, ему опять стало страшно. Выкопать он выкопает, а как тащить? Вот ведь дела! В обнимку, что ли? Или на хребте? Леху снова стал бить озноб.

На негнущихся ногах он добежал до дома, кое-как открыл дверь дровяного сарая и долго рылся в темноте, пока не нашел то, что искал. Старый брезент… вот хорошо, что не выбросил! Трясущимися руками свернул пропахшую мышами толстую ткань и снова поспешил к огородам. Только ноги уже так быстро не несли.

Потом с лязгом зубов Леха втыкал в землю лопату и отбрасывал в сторону комья, втыкал и отбрасывал. А потом лопата ткнулась в мягкое. Леха вытер рукавом нос, сплюнул и стал работать аккуратнее, больше отгребал, чем рыл. И когда наконец показались носки ботинок с толстой подошвой, Леха облегченно вздохнул. Ухватившись обеими руками за ботинки, он принялся тянуть. Он падал, вставал, снова хватался и тянул. Ботинки выскальзывали из потных рук, дыхание стало прерывистым, а сердце билось так, что готово было выскочить из груди.

Наконец тело поддалось, пошло, раздвигая землю. Закоченелые мертвые руки как будто цеплялись пальцами за рыхлую землю, а лицо было черным, черной дырой зиял приоткрытый рот. Леха кое-как затащил тело на брезент, повернулся, ухватил через плечо один конец и, пошатываясь от напряжения, с натугой потащил свой страшный груз. Потом опомнился, бросил брезент и снова вернулся к яме. Очень старательно закопал, разровнял землю и чуть было сдуру не притоптал ногами.

Потом снова вернулся и поволок по траве тело. В балке с одышкой и сердцебиением он долго обкладывал труп покрышками, потом долго пытался поджечь. Покрышки занимались плохо, чадили. Лехе хотелось вернуться, проломить дверь в мастерской и найти там бутылку с бензином или соляркой. Что-то там такое было.

Постепенно балка осветилась разгоревшимися наконец покрышками. В небо поднялся черный столб, который было видно даже на фоне беззвездного неба. Вонь горевших покрышек стала смешиваться с тошнотворным запахом горелой плоти. От этого запаха, от напряжения и страха, от выпитого за день Леху вывернуло наизнанку. Рвало долго. Он пытался уйти из балки, падал на колени и снова содрогался в диких спазмах. И только отойдя почти на километр, он немного успокоился. Теперь все, теперь страх уйдет… Теперь бы… чего-нибудь такого, для поддержания организма!

Андрей Владимирович Прощерин не любил скоропалительных решений, неподготовленных встреч и непродуманных поступков. Оттого-то сегодняшняя встреча вызывала у него только раздражение. Хотя причин для раздражения хватало и без этого.

Старший советник юстиции Александр Сергеевич Козлин был давним знакомым Прощерина. Можно было бы даже сказать, что и старым другом, только язык не поворачивался называть другом человека, все отношения с которым выстраивались исключительно на взаимовыгодной основе. Более того, по своей форме их отношения выглядели как отношения работодателя и работника. Козлин выполнял просьбы и поручения Прощерина, а Прощерин платил ему. Но говорить такое вслух было не принято. Особенно в присутствии Козлина. Как же! Офицер, офицерская честь! Прощерину иногда казалось, что это не сотрудник краевой прокуратуры попал в зависимость от местного крупного предпринимателя, а наоборот. Столько самомнения и спеси было в Козлине. Правда, просьбы он выполнял всегда и со стопроцентным успехом.

– Так, что у тебя? – начальственным тоном спросил Козлин, когда Прощерин пересел к нему в машину на берегу Читинки неподалеку от Парка Победы.

Андрей Владимирович посмотрел на остроносое, с маленьким подбородком, лицо прокурорского работника и на миг замер, собираясь с мыслями и отгоняя опять нахлынувшее раздражение. Когда это началось? Лет десять назад, когда молодой начинающий и очень упертый предприниматель Андрей Прощерин впервые столкнулся с непреодолимым препятствием в борьбе за победу в конкурсе на крупный подряд в бюджетной сфере. Тогда он все взвесил и пришел к выводу, что помочь ему сможет кто-то, кто в состоянии провернуть дело с нарушением закона в деятельности главного конкурента. И такого человека он нашел в лице молодого и деятельного Александра Козлина, тогда всего лишь юриста 2-го класса.

Да, примерно за десять лет они выросли оба бок о бок. Прощерин в крупного бизнесмена, владельца нескольких специализированных фирм строительного профиля. В том числе он выполнял подряды и на строительстве трассы М-58 «Амур». А Козлин поднялся до старшего советника юстиции, что в соотношении с армейским рангом соответствует полковнику. И работал он теперь в краевой прокуратуре, что открывало широчайшие возможности. Перед одним – в желании решить кое-какие проблемы, перед другим – в возможности их решить.

Только вот с годами Козлин поменял деловитые и энергичные интонации в беседе с Прощериным на лениво-начальственные. Как же! Хозяин жизни! И именно он, а не бизнесмен. Бизнесмен умеет только зарабатывать деньги, а вот перед законом он гол, как новорожденный. А Козлин этим законом крутит как хочет. И даже Прощерин к нему бежит за помощью. Так-то!

– Так что у тебя?

– В двух словах и не расскажешь, – вздохнул Прощерин, крепко пожимая протянутую ему узкую ладонь.

– Большой бизнес – большие проблемы, – со знанием дела ответил Козлин. – Живи проще, и не будет проблем.

– Так, как живешь ты? – не сдержался от злой иронии Прощерин.

– А что? – рассмеялся собеседник. – У меня проблем нет. У меня работа другая, я – прокуратура! А это в нашей стране что-то да значит. И еще долго будет значить.

– Понятно, – угрюмо кивнул Прощерин, у которого стало пропадать желание говорить. Зато очень четко проявилось желание послать всю свою жизнь к чертям кошачьим и сдать этого зажравшегося, зазнавшегося хлыща с полковничьими погонами.

Андрей Владимирович потер переносицу и взял себя в руки. Хорошо бы, конечно, посмотреть, как этот тип будет сидеть на скамье подсудимых за взяточничество и использование служебного положения в целях наживы. Хорошо посмотреть, как он будет жалобно и уныло лупать глазами из застекленной кабинки в суде, как он будет смотреться между двумя прапорщиками из конвоя. Плечистые детины с бесстрастными лицами и этот осунувшийся, жалкий, со следами слезшей с него позолоты… Скотина!

– Ладно, ладно, – похлопал Прощерина по руке Козлин, – давай рассказывай. Есть проблемы – решим. Чай, не чужие!

Прощерин сдержал вздох, собрался с духом, чтобы интонации его голоса не звучали просительно, и начал рассказывать. Рассказывать, как складывались его контракты, как удалось зацепиться за госконтракты на трассе «Амур», сколько пришлось откатывать на разных уровнях. О том, что выполнение работ буксует из-за нехватки финансирования. Оставшихся по смете после откатов денег, естественно, не хватает на то, чтобы соблюдать все технологии. Приходится их нарушать, а это вскроется в первый же год эксплуатации. А проблемы кое с кем в аппарате местного федерального округа появляются уже сейчас. Там аппетиты дикие даже по масштабам округа. И если идти им навстречу, то фирма обанкротится полностью. Если не идти, то покрывать финансовые аферы там не будут. Но тогда получится, что все откаты были сделаны напрасно и крайним останется руководство фирмы-подрядчика. В данном случае это сам Прощерин и его партнер Паша Волков.

– И вся проблема заключается в одном человеке! – заключил свой рассказ Прощерин.

– В этом, в твоем партнере?

Прощерин помедлил немного, потом ответил:

– В одном сотруднике аппарата представителя президента в нашем федеральном округе. Либо я нахожу с ним общий язык, либо я нахожу рычаги против него. Видимо, в Москве у него приличная крыша, потому что действует он без боязни и очень уверенно.

– И ты хочешь, чтобы я на него наехал? Это на человека с такими связями. Извини, но тут краевая прокуратура бессильна, тут заниматься, если коснется, будет Генеральная прокуратура.

– Я и не прошу тебя с ним связываться, – покачал головой Прощерин. – Тут нужна иная схема.

– Например?

– Вот смотри! У нас в Забайкалье хорошо живет лишь тот, кто сидит на бюджетных деньгах, а в целом край довольно посредственный, население нищее, но среда в целом благоприятная. Полиция ни хрена не работает, твои товарищи, извини меня, тоже «бамбук курят». Остальные вяло и монотонно дерут деньгу с населения. Сколько лет уже трассу строят!

– Ну, ты еще вспомни, что начали ее строить в 60-е, – рассмеялся Козлин.

– А ты знаешь, как трассу «Амур» в народе называют? «Дорога смерти»!

– Это чего так?

– Ты в краевом центре сидишь, с высоты своего кабинета многого не видишь и уж точно не слышишь, потому что вслух такое рассказывать нельзя. Иначе благоприятное представление о Забайкалье пропадет. А у меня шоферов больше сотни, а они с дальнобойщиками общаются, а дальнобойщики с местными, кто кафе держат, кто на заправках работают. Разбой, Саша, у нас на дорогах, самый настоящий разбой. А еще у нас убитые дороги, гнилые мосты. Ну, о причинах мы с тобой только что говорили. А вот если дальше на восток проехать, то постепенно количество европеоидных лиц станет встречаться все меньше и меньше. А все чаще начнут мелькать китайские лица. А потом и не мелькать даже, а просто смотреть на тебя в основной массе прохожих. Так что, Саша, у нас тут на востоке страны вообще никто не работает, а когда государственные структуры не работают, то вместо них начинают работать криминальные структуры. Вот это мы и имеем. Скоро опомниться не успеем, как окажемся живущими в Китае, да еще бесправными гражданами. Не боишься в один прекрасный день проснуться в Китае?

– Типун тебе на язык!

Они еще долго обсуждали положение в крае и вообще на востоке страны. Прощерин говорил, а сам все думал о своем партнере. В каких бы они тесных отношениях с Козлиным ни были, а о своих подозрениях все равно рассказывать не стоит. И тот предаст, если ему будет выгодно, и этот. А дело серьезное, и как выбраться из этой сложной ситуации, Андрей Владимирович пока не знал.

Альберт Лоскутов сидел у окна за приставным столиком в зале заседания правительства. Таких, как Лоскутов, называли «чернорабочими аппарата» или «ответственными за все». Правда, сами «чернорабочие» предпочитали о своей работе думать и говорить как о работе офицеров для особых поручений или адъютантов. Обязанности в соответствии с текущей проблемой, ответственность в соответствии с порученным конкретным заданием. Помнить все, заранее предвидеть и готовить информацию, быть постоянно в курсе развития событий.

Формально Лоскутов числился по Департаменту протокола администрации президента, но фактически балансировал между этим департаментом, секретариатом и ФСО. А зачастую еще и между другими департаментами и службами, из сотрудников которых, как говорилось в официальных документах, шло «формирование подготовительных и передовых групп, осуществляющих подготовку поездок в субъекты Российской Федерации и визитов за рубеж президента Российской Федерации».

Сложно. Но сложно в Москве, а в регионах проще, потому что громоподобный звонок из Кремля – и тебя встречают как самого… и магическое сопроводительное письмо и удостоверение тоже действует. Полномочия всегда на разном уровне, но это уже зависит от твоего личного опыта. Обычно Лоскутов подчинялся руководителю группы, координировавшего предстоящую поездку главы правительства. А также отвечающему за регламент во время ее прохождения. Сегодня его отправили на заседание, а это значит, что возможен приказ о подготовке визита.

Президент был раздражен, хотя и скрывал свое раздражение за едкой вежливостью в обращении к министрам и руководителям департаментов. Хотя, насколько Лоскутов уже убедился, у президента видимое настроение не всегда соответствовало истинному. Очень часто это была тщательно продуманная и подготовленная акция. Каждый разнос, как бы спонтанно он ни проходил на заседании правительства, был спланирован заранее, срежессирован. И не всегда означал то, что виделось. Реприманды в адрес одного министерства могли означать, что недовольство имеет гораздо более глубокие корни и что истинная вина лежит совсем в иной плоскости. Хорошо, если многие понимали эту цепочку, связку проблемы. Те, кто не понимал, обычно покидали свои кресла.

– Проблемы Сибири и Дальнего Востока, – в обычной своей манере лектора говорил президент, – имеют для страны стратегическое значение. Это стратегические проблемы, и решать их необходимо не походя, когда руки дойдут, а целенаправленно, в рамках существующих целевых программ. Прошло полгода, а я так и не вижу результатов работы соответствующих министерств и департаментов по тем моим распоряжениям, которые я давал еще в апреле.

Переход к невыполненным поручениям был, как всегда, неожиданным и угрожающим, несмотря на мягкость тона. Многие зашевелились в зале и стали обмениваться многозначительными взглядами с коллегами, референтами, помощниками.

– Я попросил поднять для меня некоторые цифры и данные по выполнению строительных работ на трассе «Амур», – продолжал президент, обводя присутствующих взглядом. – Результаты меня, мягко говоря, не впечатлили. За полгода можно было трассу закончить совсем, а я вижу такие цифры, от которых оторопь берет. Или у нас финансирование утекло куда-то в сторону, или на местах работать не хотят. Тогда непонятно, зачем было бороться подрядчикам за наши госконтракты? Ну и сидели бы по своим офисам и поплевывали в потолок.

Где-то защелкали клавиши на ноутбуках, где-то зашелестели листки бумаги. Информация, заметки, жирные вопросы, памятки, обведенные двойным и даже тройным угрожающим кружком фамилии и наименования организаций…

– Далее, – продолжал президент, бросив взгляд на листки со своими конспектами. – Все более и более угрожающая информация поступает у нас с Дальневосточного региона. Бесконтрольная миграция граждан сопредельного Китая начинает приобретать просто мифические очертания. У нас что, граница там открылась? Могли бы и меня в известность поставить! Или она у нас такая дырявая? По-моему, мы весной говорили о квотах, о подготовке двустороннего договора с китайской стороной. Или соответствующий департамент считает, что проблема уже снялась? Может, начнем наконец работать!

То, что было произнесено не «министерство», а «соответствующий департамент», означало, что претензии не лично к министру, хотя мог бы и проконтролировать. Мало ли что он находился в отъезде. А заместители на что? Вот на чью исполнительность надо обратить внимание.

– И еще мне хотелось бы обратить ваше внимание, – сосредоточенно повел президент бровями, – на тот факт, что поток машин с правым рулем, или, как их в народе называют, «праворулек», заметно вырос. Я давал поручение разработать не только экономические рычаги по противодействию потоку старых машин с востока, но и поддержанию отечественного производителя. Стимулирование производства можно проводить и без дотаций и других госвливаний в производителя. Так он у нас совсем перестанет сам думать о развитии. Нужны и иные меры и способы продвижения отечественной автомобильной продукции на рынке, повышения ее престижа.

Многие в зале переглянулись. Третий вопрос выглядел несколько странно на фоне стратегических проблем Восточной Сибири и Дальнего Востока. Тем более что многие помнили о вопросе с отечественным автопроизводителем. Он ставился на повестку дня всего лишь два месяца назад.

– Так, уважаемые коллеги, работать нельзя, – вдруг подвел итог президент. – У меня около недели осталось времени до совещания во Владивостоке? Вот я сам и проедусь по трассе, лично посмотрю проблему изнутри. Истинное состояние проблемы! Прошу подготовить поездку через три дня…

Лоскутов поймал на себе взгляд своего шефа и кивнул. Значит, аврал! Вообще-то они готовили поездку президента на Дальний Восток, но готовили в штатном режиме. И речь шла о совещании по итогам строительства объектов саммита АТЭС. Проводить его планировалось в офисе ФГУ «Дальневосточная дирекция Министерства регионального развития РФ». Это тоже было приказом президента, хотя сама дирекция официально в подготовке объектов саммита не участвовала. Значит, речь пойдет и о координации работы на Дальнем Востоке. Значит, дирекция только официально не принимала участие, а фактически несла ответственность. Вот откуда информация.

Телефон в кармане завибрировал, и Лоскутов быстро посмотрел на экран, продолжая думать об изменениях регламента поездки. Звонила жена…

Такси остановилось прямо напротив арки на четной стороне Красной Пресни. На тротуар вышел статный плечистый человек в хорошем костюме с небольшим кейсом в руке. От бросил взгляд вправо и исчез в арке между двумя домами. Чувствовалось в его осанке, в посадке головы, что этот человек привык командовать, принимать решения и нести высокую ответственность. Такое чувствуется всегда, но даже не у всех больших чиновников. Некоторые создают немного иное впечатление. Например, такое, что в случае опасности, в случае грозы, которая может разразиться сверху, со стороны верхних эшелонов власти, этот человек сумеет увильнуть, отскочить, ловко вывернуться. Возможно, подставить ближнего своего. Такое видно по взгляду. Одни привыкли быть в ответе за все, другие ни за что.

Пройдя дворами, человек подошел к зданию, на фасаде которого по обеим сторонам входных дверей висели таблички приемной ФСО. Возле турникета его ожидал молодой человек с безразличным лицом и цепкими взглядом.

– Роман Дмитриевич? Пойдемте со мной.

Они не пошли через турникет, не двинулись к окошкам бюро пропусков, а свернули в боковой коридор. Молодой человек шел впереди и только в самом конце коридора остановился и открыл перед визитером дверь без таблички.

– Ну, здорово! – улыбнулся гость и снял темные очки.

– Здравствуй, Рома, – с улыбкой поднялся из-за стола моложавый мужчина средних лет с седыми висками и шрамом на подбородке. – Давненько не виделись.

Крепкое мужское рукопожатие, короткий обмен многозначительными взглядами, легкий хлопок по плечу – вот и все, что могло сказать о давнем знакомстве и отношении друг к другу этих двух мужчин.

– Проходи. Если хочешь, я пороюсь тут насчет чайку или кофе. Хуже нет встречать старых друзей в чужих кабинетах.

– А ты бы принял в своем, – улыбнулся гость. – Ты же теперь генерал! Ты просто обязан иметь кабинет и секретаршу с длинными ногами. А? Как насчет секретарши, Сергей Иванович?

– Ладно тебе, – мужчина сделал вид, что смутился. – Да и дело, по которому я тебя позвал… лучше не мелькать тебе в наших коридорах и кабинетах.

– Это я понял, – кивнул гость и уселся в кресло возле небольшого столика у окна. – Я понял, что ты меня пригласил не пивка попить и кубок лиги посмотреть, и не на шашлычок приглашал. Что-то случилось?

– Пока нет.

Вопрос прозвучал спокойно, но в нем было столько понимания, такая глубина осознания проблемы, которые могли быть присущи только специалисту. И хозяин – человек, которого назвали Сергей Иванович, ответил в тех же интонациях. В его ответе было достаточно много информации, которую мог понять и оценить лишь специалист. Пока не случилось, но случиться может с очень высокой степенью вероятности. С такой высокой, что это становится серьезной опасностью. И специалисты понимают, что нужно принимать все возможные меры.

Сергеем Ивановичем называли генерала ФСО Кравцова. Его гостем был бывший коллега, с которым они начинали работать много лет назад еще зелеными несмышлеными лейтенантами. Роман Дмитриевич Громов был генералом в отставке и возглавлял частное охранное агентство «Панцирь».

– Я помню, Рома, как создавалось твое агентство, – разглядывая ногти на правой руке, сказал Кравцов. – Идея была хорошая, особенно что касалось большей свободы в выборе методов работы в частности и свободы действий вообще.

– Ты был в курсе? – с улыбкой спросил Громов. – Однако! А мы секретились по полной программе.

– Я тебе ребят подбирал, – очень серьезно ответил Кравцов. – До меня довели, что вы будете специализироваться на элитных заказах. Суперсложные операции. Ну, и супердорогие. И финансироваться вы будете сами. Но это уже история.

– Давай тогда, Сережа, возвращаться к действительности.

– Давай, – согласился Кравцов. – Нам, Рома, нужна твоя активная помощь. Через три дня президент собирается в авральном порядке прибыть в район работ по реконструкции автомагистрали «Амур». Это две с лишним тысячи километров через тайгу от Читы до Хабаровска. Сам понимаешь, что качественно подготовиться мы не успеваем, а безопасность обеспечивать нужно.

– Что это он? – вскинул брови Громов. – Вроде опытный человек… Да-а, такие променажи готовятся месяцами. В рамках запланированных поездок. Изучить район, освоить ландшафтные особенности, вписаться в желаемый маршрут босса, разработать схемы физической безопасности и транзитного эскортирования, изучить криминогенную обстановку, расстановку сил внутриполитических и коммерческих, отработать внешние связи.

– Вот именно, а у нас людей не хватит, потому что все силы в плановом порядке занимаются Владивостоком. Его ведь тоже не бросишь.

– Подготовка к саммиту АТЭС?

Кравцов кивнул.

– Сережа, а ты ведь недоговариваешь, – укоризненно заметил Громов. – Я ведь тебя, старого плута, хорошо знаю, ты ведь когда пытаешься убедить человека, то всегда в глаза смотришь, с ногами туда забираешься и душу пальчиками щупаешь.

– Верно, – снова кивнул Кравцов, вздохнул, убрал руку и посмотрел Громову в глаза. – Верно, Рома, верно. Мог бы поднять на уши территориальные органы ФСБ, местные ГУВД. Вообще-то, мы их уже подняли. ФСБ в открытую, ГУВД втемную. Но… у тебя, говорят, в лаборатории хитрую охранную систему ребятки собрали?

– Н-ну ты… – Громов расхохотался и хлопнул себя ладонью по колену. – Ай Сергей Иваныч, ай жук! Узнали? Ну, я шкуры поспускаю со своих болтунов. Секретная лаборатория, секретная организация…

– Ты вообще-то сам хвалился, – напомнил Кравцов без признаков веселья в голосе, – пару недель назад. В одном высокопоставленном загородном доме. Ты мне тут цирк не разыгрывай, ты же себе рекламу делал.

– Да-а? – сделал сконфуженное лицо Громов. – Пожалуй. А тебе, значит, аппаратура моя нужна? Вообще-то это решение, но лишь закрывающее часть вопросов.

– Эта часть – наша страшная головная боль. Президенту же там придется с населением встречаться. Массово!

– Да, это самое неприятное. Мы всегда за голову хватались, когда наши подопечные в народ шли. В страшном сне не приснится: вокруг человек двести народу, а вокруг «объекта» всего пятеро твоих ребят, и в толпе пытаются осмотреться еще столько же. Чердаков неосмотренных в округе штук десять, припаркованных машин тоже с десяток… жуть!

– Жуть, жуть, – согласился генерал. – Так что? Подключишься? О ваших расценках мы в курсе, источником финансирования располагаем, начальство «добро» дает.

– Ладно, подключимся, – согласился Громов. – Работа интересная, только есть обязательное условие: с аппаратурой работать будет мой оператор. А значит, он должен быть все время рядом, в основной группе.

– Разумеется.

– Не знаю как, но куратор всей поездки должен соглашаться на наши условия по ходу работы.

– Ты нашего президента знаешь, он решения принимает неожиданно и без согласования. Так что не от куратора все зависит.

– Ну, это тоже неплохо. Неожиданные решения – они для всех неожиданные. И все же.

– Ладно, договоримся. Только это не все, Роман. Мне нужна там твоя оперативная группа. Уже завтра утром. Гнилое это место, там пошерстить надо.

– Ну, это само собой. Проведем разведку, выкладки доложим. Аналитиков уже сегодня включу в работу.

– Рома, мне Рокотов нужен.

– Что-о? Рокотов? Почему он?

– Мы с Вениамином тогда в Украине вместе работали. Помнишь, когда покушение на «главного» готовилось?

– Помню, – прищурился Громов. – Но тогда ведь почти всех взяли? И «подругу» мы тогда по договоренности со сцены убрали. Разве там точку не поставили? Она сидит, президент лояльный, НАТО больше не суется. Все довольны, все смеются!

– Не совсем. По оперативным данным, кое-кто из организаторов и идеологов той операции остался на свободе. Мы тогда не всю верхушку срубили. Есть основания полагать, что будет «дубль-два».

– Ладно, будет тебе Лев, – покусывая губу, протянул задумчиво Громов. – Только какая разница…

– Есть разница. Рома. Лев единственный, кто видел этого человека.

– В лицо? – быстро спросил Громов.

– Нет, – покачал головой генерал.

Этот быстрый обмен сказал многое обоим. Узнать в лицо человека, которого хоть раз в жизни видел, может любой. Не вспомнит сам, так есть специальные способы помочь в этом. Но только профессионал высочайшего класса способен опознать человека, которого он видел со спины. Здесь нужен огромный опыт и специальная подготовка. Нужна невероятная наблюдательность и очень цепкий глаз, чтобы узнать по характерному жесту, посадке головы, по знакомому повороту, другим мелочам, которых могут быть тысячи. Причем не сравнить с одним предоставленным тебе объектом, а выбирать, выбирать и выбирать. Постоянно, ежеминутно, ежесекундно. Из десятков людей, которые постоянно проходят перед тобой.

– Ладно, подготовьте ему приличную легенду.

– Есть легенда. Он будет числиться представителем пресс-службы.

– И он будет руководить группой!

– Как скажешь, Роман.

Альберт Николаевич Лоскутов выскочил на служебную парковку и еще раз бегло глянул на часы. Большого смысла в этом не было. Времени как было 16.45, так и осталось. Он смотрел на часы меньше минуты назад, но сознаваться самому себе, что нервничает, Лоскутову не хотелось. Это всегда неприятно, когда свыкаешься постепенно с мыслью о том, что ты личность, что ты сильный мужик, что ты значимый человек, что у тебя статус, и вдруг… Часто Лоскутов начинал убеждать себя, что слабости есть у всех. Брежнев вон иномарками увлекался, целый гараж собрал. Ельцин любил выпить, даже в ущерб работе. А нынешний… Лоскутов вспомнил только что закончившееся совещание. У нынешнего, пожалуй, слабости найти трудно. Говорят, с женой что-то не ладится, но кто же точно знает!

Нет, успею, решительно подумал Лоскутов, усевшись в новенькую «Тойоту Камри», точно успею. Он получил задание от руководства доехать до Минтранспорта на Рождественке и решить пару вопросов в связи с предстоящей поездкой. Точнее, вопросов дополнительных, о которых по телефону лучше не говорить. Рождественка и Цветной бульвар совсем рядом. В министерство, потом домой, потом назад к себе. В двадцать один ноль-ноль совещание по предстоящей поездке. Уже решено, что Лоскутов едет. Видимо, ночью.

Рука нервно вытащила телефон, и пальцы забегали по интерактивному экрану, передвигая символы.

– Люба! Что звонила? Я был на заседании правительства…

– Алик, ты со своим правительством совсем не думаешь о семье! – ворвался в голову пронзительный голос жены.

Лоскутова примерно год бесило то, что Люба стала называть его Аликом. Иного ласкательного от имени Альберт она придумать не смогла с тех пор, когда они познакомились, когда стали впервые близки. Потом поженились, прошло уже почти двадцать лет с тех пор, Лоскутов давно привык к этому «Алику», но нет-нет да и всколыхнется антипатия к этой кличке.

И к этому голосу он тоже давно привык. Раньше, в молодости, голос Любы казался ему звонким, задорным. Потом он стал понимать, что голос к ее годам не очень стал подходить. Вроде женщина с положением, вроде за тридцать уже, одевается в стиле бизнес-леди. Потом то же самое он думал, когда им стало за сорок, потом привык. Тем более что Люба умела разговаривать и другим голосом. Это бывало, когда она что-то у мужа выпрашивала, тем более когда выпросить не получилось иными способами. Например, с помощью своих истошных возмущенных визгов. Вот в постели она совсем иные звуки издавала, это у нее уже напоминает кошачье мурлыканье. Грудной глубокий голос, бархатистый такой, обволакивающий. От этого голоса Лоскутова до сих бросало в пучину возбуждения, как мальчишку.

– Что опять не так? – недовольно спросил Лоскутов, стараясь вспомнить, а что же он такое забыл и в чем проявилась его «незабота» о семье.

– Ты про Лешку опять забыл, я тебя когда просила вмешаться? Алик! Два дня уже прошло, а ты так ничего и не сделал! Неужели так трудно поднять трубку и набрать номер. Да там одного твоего слова достаточно, чтобы все стояли на задних лапках. Неужели трудно попросить кого-нибудь из твоих… коллег. Ты вспомни, где работаешь!

Лоскутов поморщился и внутренне застонал. Опять она с этим оболтусом. Вот угораздило ее с родственниками своими. Где она их только берет! Устроил сопляка в МГУ, так за один год уже третий раз вытаскивать приходится. Теперь еще у него в ночном клубе наркотики нашли. Две дозы! А это ведь уже на «распространение» тянет, тут не скажешь, что для себя самого купил. А еще два предыдущих привода! Тогда Лоскутов не особенно афишировал свое вмешательство, тогда удалось малой кровью обойтись и попросить рядовых сотрудников из мэрии.

Это хорошо, подумал Лоскутов, это просто здорово, что я тогда не стал себя выпячивать. Теперь бы кое-кто с удовольствием вспомнил, что Лоскутов из аппарата федерального правительства за наркомана и хулигана впрягается.

– Алик, ты должен срочно приехать, – странным голосом заявила жена. – Ну что тебе стоит?

Лоскутов, который и так запланировал заскочить домой на пару минут, решил немного помотать супруге нервы. Маленькая месть.

– Не сходи с ума, Люба! Я на работе. Ты же сама всегда говоришь, что я не в ЖЭКе работаю.

– Ну Али-ик, – перешла жена на сюсюканье, – ну пожалуйста. Ну мне очень надо. Я кое-что нам купила!

Лоскутов шумно выдохнул и машинально посмотрел на свое отражение в зеркало на лобовом стекле. Нет, сдержался! Не выдал эмоций лицом! За этим он следил всегда и тщательно. Работа в правительстве – это как игра в покер. Всегда нужно помнить о лице, всегда блефовать, всегда нужно иметь хорошую мину при… различной игре. Вот и сейчас на него смотрело узкое холеное лицо, сосредоточенный взор. Немного бледноватое, но бледность вполне аристократичная. Холодные серые глаза, точеный нос, узкий подбородок, плотно сжатые тонкие губы и, как всегда, до блеска выбритое лицо.

Есть от чего переживать. Если бы жена сказала, что она что-то купила себе. На худой конец, если бы она что-то без разрешения купила ему самому, то страшного особенно ничего бы в этом не было. Самое большее – шуба, пусть тысяч за сто, за сто пятьдесят, пусть колье! Он для того ей на карточку деньги и кладет, чтобы она их тратила. Жаль, что сразу и все.

Но когда Люба что-то покупала не для себя и не для него, это всегда для них. В прошлый раз это было антикварное бюро, за которое он должен был внести деньги в течение трех дней. Но не это была самая большая беда. Неприятность была в том, что она перехватила это чертово бюро, которое сейчас стоит дома в кабинете Лоскутова. И перехватила она его у любовницы замминистра. Таких склок ему только и не хватало на работе.

А до этого она ввязалась в покупку участка земли в престижном районе. И вляпалась в скандал, потому что продавцами оказались аферисты. Хорошо еще, что денег на этом не потеряли, а вот на зуб журналистам попали. С трудом удалось выйти на руководство нескольких изданий и нивелировать информацию. Что теперь? Что она еще придумала?

Домой Лоскутов попал только около шести вечера. Открыв дверь своим ключом, он вошел в холл. Жена тут же выпорхнула откуда-то со стороны кухни, откуда ароматно пахло кофе и ликером. Люба была хороша, что и говорить. Умела она следить за собой, подавать себя в обществе без пошлости и вульгарщины. Игривость и флирт в пределах допустимого, зато демонстрация своего вкуса, своей фигуры – это уже по полной программе. Лоскутов знал, что Люба даже уроки пластики и сценического движения брала у какого-то преподавателя Щукинского училища: отрабатывала походку, манеру поворота головы, движения рук, умение красиво сидеть, стоять, лежать.

Вот и сейчас она возникла перед ним выгодно освещенная нижним светом, туманно светясь нежной кожей, чуть смуглой после курса солярия. И фигура у женщины была на зависть многим. Чуть появившаяся полнота в тазу и бедрах была под контролем фитнес-тренера, но эти округлости сглаживали не только восприятие, но и здравый смысл, потому что Лоскутову почти постоянно хотелось притянуть Любу к себе, ощутить ее тело, прижаться губами к плечу, груди. Кризис среднего возраста, сопровождающийся повышенной сексуальной активностью, бес в ребро? Так он не «налево», он… Хотя такое Лоскутов ощущал, кажется, лет в двадцать-тридцать.

– Алик, пошли, – с придыханием заговорила жена, вцепившись Лоскутову в рукав. – Это вообще нечто! Шедевр! Вот увидишь, тебе понравится.

Посреди двухуровневой гостиной красовался весь в бронзе и позолоте камин. Здоровенная игрушка с затемненным стеклом на передней дверке. Как, кто, какого… Вереница вопросов, мыслей и ругательств пронеслась в голове Лоскутова. Потом подавил в себе раздражение и не глядя сел в кресло.

– Что это? – с усталой обреченностью спросил Лоскутов. – И, самое главное, на хрена это?

– Алик, ну что за плебейские выражения, – капризно надула губки Любовь. – Это камин, это модно, это стильно и радует глаз. Ты только представь, как возле него приятно будет сидеть долгими зимними вечерами и смотреть на огонь. Это же сказка, это так умиротворяет.

– Ну какой камин, Любаша! Это же городская квартира, тут все вытяжные каналы уже построены и ни одного лишнего тебе никто не приготовил. Трубу на улицу выводить?

– Ты не понимаешь, – обрадованно заворковала Любовь, подсев к нему и беря под локоток своими нежными ладошками. – Это биокамин, ему не нужно трубы, ему не нужны дрова. Там, понимаешь, горит такая жидкость… Это даже не пожароопасно!

– Он даже не настоящий, – покачал головой Лоскутов. – Ну что ты делаешь, Люба! И сколько это чудовище стоит?

– Алик, это ты чудовище! – взбеленилась вдруг жена. – Я из кожи лезу, чтобы обустроить наше жилище, чтобы сделать его уютным, чтобы…

Потянулась целая цепь того, что старается сделать Любовь. Лоскутов обвел взглядом «жилище» площадью почти сто пятьдесят квадратных метров, состоящее из трех комнат, большой гостиной, плавно переходящей в кухню и столовую. Вложено было в квартиру немало. И в мебель, и в отделку, и в милые «мелочи», которые ее украшают.

– Люба! – хмуро остановил излияния жены Лоскутов. – Сколько стоит этот… камин?

– Ой, нисколько, – как-то слишком легкомысленно отмахнулась жена. – Это вообще подарок.

– Что-то? Какой подарок, от кого?

– Алик, ты только не ругайся, – затараторила Люба. – Ребята так просили, так хорошо говорили. Короче, это за какой-то там тендер, который они выиграли. Ну-у… в общем, благодаря тебе.

– Как это мне, какой тендер?

– Алик не сердись, я просто позвонила Пряхину и сказала, что ты не против. А они привезли и подарили. Я же понимаю, что тебе лично не стоит, чтобы не фигурировать. А так все получилось замечательно. Тебе же какая разница, кто там будет строить этот путепровод на МКАДе!

Лоскутов раскрыл было рот, чтобы обрушиться на жену с негодованием. Как ей объяснить, что из-за ее дурацкой выходки под удар может быть поставлена вся его карьера. Он и так выбился из рядовых сотрудников в правительство благодаря своим личным качествам, а не связям, как другие. Связи, конечно, тоже были, но его никто не тащил, как, скажем…

Но ругаться Лоскутов так и не начал. Хитрая бестия Люба блеснула глазами, шевельнула бедрами, поняв настроение мужа, и вот она уже возле него, жарко дышащая в шею и жадно шарящая ладошкой по его груди под пиджаком. Лоскутов смотрел в бесстыжие глаза сорокалетней женщины и понимал, что снова проваливается в пучину нахлынувшего желания. Как она могла, как чувствовала… Ее бедра обхватили его колено, жаркое тело терлось о его ногу, а пальчики уже расстегивали пуговицы на рубашке.

Это было как наваждение, как колдовство. Сердце начало колотиться в груди, руки задрожали и обхватили женщину за плечи. Лоскутов в этот момент не думал ни о работе, ни о камине, ни о звонке жены от его имени. Сейчас для него существовало только ее тело, только оно было важнее всего, только желание снова и снова обладать им, наслаждаться им. Он снова почувствовал себя прыщавым юнцом, который впервые прикоснулся к женской груди, ощутил вкус поцелуя, прикоснулся к запретному, тайному.

Ему вновь захотелось почувствовать себя молодым парнем, который потерял девственность со взрослой опытной женщиной. Ему было сладко фантазировать, что сейчас он снова пройдет через то совращение, которому поддался когда-то, он млел, представляя, что сейчас в его объятиях та самая бесстыжая женщина, которая когда-то затащила его в постель, которая отдалась ему властно, снисходительно. Она называла его хорошим мальчиком, она хищно улыбалась и говорила, что все повторится, если он будет вести себя хорошо.

Она была соседкой по лестничной клетке, и юный Лоскутов ощущал тогда целый калейдоскоп чувств. Он как будто крал чужое, овладевая той женщиной. Это была сладкая кража, это была сладкая тайна от матери, хранить ее было тоже так сладко, так восхитительно. Это было запретно! А что может быть слаще запретного плода?

Лоскутов лежал и тяжело дышал, пытаясь вытереть потный лоб о сбившуюся и сползшую набок подушку. Его еще потрясывало немного от проходящего возбуждения, а пальцы гладили и легко теребили обнаженную грудь жены. Он размазывал бисеринки пота на ее теле, и ничего приятнее этого занятия для него сейчас не было. Для него вообще не существовало чего-то более важного, чем лежать сейчас на этой женщине, такой же потной и уставшей, и тихо гладить ее податливое тело. Он многое мог бы отдать за то, чтобы оно оставалось податливым, чтобы оно продолжало принадлежать ему, чтобы можно было вот так неожиданно отдаваться страсти…

– Ладно, Алик, – кошачьим мурлыканьем раздался над ухом голос жены, – не мучайся, я насчет племянничка все решила. Это я уж так тебе говорила, чтобы ты не отмахивался. Мои родственники ведь не только мои, но и твои.

Нежная рука потеребила Лоскутова по затылку, а потом притянула его голову к себе так, что лицо мужа уткнулось в мягкую грудь. Лоскутову ничего не оставалось, кроме как впиться в нее поцелуем, найти губами сосок.

– Ну хватит, хватит, – заволновался голос жены, – ненасытный! Пока ты там собирался, я за него кому надо на лапу дала. Теперь вопрос закрыт.

– Как? – взвился Лоскутов, моментально отрезвев и вернувшись в мир истинной действительности. – Как дала, кому? В полицию?

– Ну что ты? – попыталась ласкою успокоить мужа Любовь. – Перестань. Все уже решено, тебя уважают и…

– Люба! – с мольбой в голосе произнес Лоскутов и бессильно уронил на постель руки, которые миг назад были подняты в гневе. – Люба, ну сколько я тебя просил не играть моим именем, моим положением. Ты же в любой момент можешь навредить моей карьере.

– Алик, – сладко улыбнулась женщина и приникла к его теплому сильному плечу, – ну я же не совсем дурочка, я же умею разбираться в людях. Если человек просто жаждет оказать услугу, если для человека твоя фамилия как дурман-трава, то чего же не воспользоваться. Глупый, один раз живем…

Дура, дура… закрыв глаза думал Лоскутов. И тут же начинал ругать самого себя. И я ведь дурак, раз связался с такой стервой. Но зато какая сладкая… Что же я за тряпка такая, раз за постель могу ей все простить! А как приятно быть с ней тряпкой, как сладко, как томно…

Глава 2

Закхай Валииди оставил на просеке свои старенькие неприметные «Жигули». Да, неприметные! Почти все прорабы на трассе «Амур» знали эти «Жигули», и Али, который на них ездил и который поставлял дешевую и безотказную рабочую силу. Многие побаивались, многие не верили Али, считая, что он чуть ли не «подстава» со стороны прокуратуры. Но кое-кто с ним активно работал, складывая в карман большую часть денег, подлежащих выплате рабочим. Проводили наряды своим, выполняли таджики, но за треть стоимости.

Но самым примечательным было то, что про Али все молчали. И те, кто с ним сотрудничал, и те, кто не хотел связываться. Первые потому, что имели с этого сотрудничества хороший куш, вторые потому, что боялись попасть под месть первых и тех, кто им покровительствовал. Никто же не верил, что большое начальство «не в доле». И вот на этом лезвии бритвы Али и балансировал уже несколько месяцев. Точнее, не Али, Закхай Валииди.

Сейчас он ехал на праворульном «Ниссане», которых от Забайкалья до самого Приморья было пруд пруди. Поглядывая на навигатор, лежавший на коленях, Закхай наконец притормозил у поворота на очень плохой узкий асфальт. Судя по ржавому указателю, это был поворот на Константиновское, большой поселок с молокозаводом, колбасным цехом и колледжем лесного хозяйства. Закхай хорошо владел русским языком. У него вообще была склонность к иностранным языкам и великолепная память. Если бы он не стал в ряды вооруженной оппозиции, то, наверное, стал бы учителем или ученым-лингвистом. Но сейчас страна требовала от него борьбы, и он сражался и вел за собой других. И не просто сражался, а старался по своему разумению перестроить этот мир, из-за чего у него частенько случались стычки с высшим руководством. Пока ему верили, несмотря на его своенравие и собственное видение будущего родины.

«Уазик» местной полиции он увидел издалека. Машина стояла на обочине с включенными мигающими аварийными огнями, которые очень хорошо были видны издалека. Закхай подъехал, заглушил двигатель своей машины и выпрыгнул на сырую траву. Русский майор и его помощник старший лейтенант стояли на другой стороне дороги и смотрели вниз. Там в кювете парила развороченным от удара капотом легковая автомашина.

Закхай нахмурился и стиснул зубы. Гневайся или не гневайся, а других помощников пока нет. Глупы, но исполнительны!

Он прошел мимо офицеров полиции, отметив, что те уже поняли манеру общения и перестали каждый раз кидаться к Закхаю с протянутой рукой. Рук он им никогда не пожимал, хотя старался делать вид, что относится с уважением к их помощи.

– Выключите аварийный сигнал! – бросил он короткий приказ и подошел к краю дороги.

Да, сделано было чисто! Наверное, эти двое полицейских на большой скорости прижали легковушку своим «уазиком» к обочине, а потом резко его подрезали поворотом руля. Хасан явно не ожидал такого оборота и не справился с управлением. Вон и два бетонных столбика сбил, и в низинку улетел вместе с машиной. Живой? Кажется, живой: вон рука торчит из-за скомканной открытой передней двери. Стонет и пытается выбраться. Движения сильные, значит, не очень сильно пострадал.

Закхай обернулся, посмотрел на старшего лейтенанта, который хлопнул дверью своего служебного «уазика». Аварийные огни погасли и больше не привлекали внимания. Ну что же, этим двоим не обязательно знать, о чем пойдет разговор. Закхай примерился и легко спрыгнул в кювет. Скользя на влажной траве, он сбежал со склона и подошел к машине. И тут же встретился взглядом с Хасаном. Мужчина страдал от боли, страдал сильно, но, как настоящий мужчина, скрывал это. Его лицо с рассеченным лбом и лихорадочно блестящими черными глазами было бледно, губа закушена, а левая рука упорно цеплялась за край изуродованной автомобильной дверцы и тащила тело наружу.

Закхай улыбнулся и присел рядом с раненым. Дела Хасана были плохи. Правая рука, видимо, была сломана. И как бы не в двух местах. А еще у него сквозь рубашку торчала белая кость в правой нижней части груди. Сломанное ребро проткнуло мышцы, кожу и вышло наружу. Кровь изо рта не шла, хотя это и не говорило о том, что не повреждены легкие. И вообще у Хасана просто не могло не быть внутреннего кровотечения.

– Потерпи, брат, – сказал Закхай, – я помогу тебе.

Он взял раненого под мышки и стал медленно тянуть, старясь давать нагрузки на позвоночник. Особенно крутящей нагрузки. Хасан захрипел, прикусил губу, но каким-то страшным усилием воли удержал крик, готовый сорваться с его губ. Еще несколько секунд, и Закхай уложил раненого на траву лицом вверх. Он сел рядом на корточки и посмотрел ему в глаза.

– Ну, что? Больно тебе, брат?

Хасан все еще лежал со стиснутыми зубами, а по подбородку у него бежала струйка крови из прокушенной губы. Закхай протянул руку, приподнял полу рубашки и вытянул из-за ремня Хасана потертый 12-зарядный «ПММ».

– Знаю, что больно, – кивнул Закхай головой. – Вот видишь, Хасан, а я что тебе говорил? Аллах все видит, Аллах ни один поступок человека на земле не оставляет без внимания. Ты хотел меня предать, и что из этого получилось?

– Не кощунствуй насчет Аллаха, – прохрипел Хасан.

– Мой путь праведен, Хасан, – возразил Закхай, – потому что мой путь – это путь борьбы за истину, за веру, за мой народ. И ты знаешь это. Но ты решил шантажировать меня, ты решил построить на наших отношениях бизнес. Это низко для правоверного, это позор!

– Убей меня, – снова прохрипел Хасан, – убей. Я бы тебя убил, окажись ты на моем месте.

– Я понимаю, – сквозь зубы процедил Закхай, поднимаясь в полный рост. – Но я тебя убивать не буду. Только Аллах решает, и только Аллаху позволено давать жизнь и забирать жизнь. Иногда я беру на себя его обязанности, но не сейчас. Ты умрешь сам, Хасан! В муках! Ты еще долго будешь мучиться, может, час или два часа. Я подожду. И все это время ты будешь знать, за что ты принимаешь такие муки.

Закхай повернулся и пошел по склону наверх. Он слышал, как за его спиной захрипел и болезненно закашлялся раненый, пытаясь изрыгнуть проклятья. Нет, он заставит его умолять о смерти, он заставит его плакать и унижаться.

Полицейские стояли наверху, нарушив все инструкции. Закхай сдержался от резких высказываний и просто отослал старшего лейтенанта к машине, чтобы он слушал рацию. Майор остался рядом и выжидающе смотрел на Закхая.

– Все, умер? – наконец спросил русский.

– Нет пока. Но умрет.

Неожиданно молодой полицейский выскочил из «уазика» и громко закричал:

– Шеф, аврал! Нас вызывает начальник ОВД. К нам проверяющий из районной управы. Приказано через полчаса быть в Константиновском. Они уже выехали…

– Это значит, что они поедут здесь? – насторожился Закхай.

– Другой дороги нет, – согласился майор и кивнул вниз. – Что с этим делать?

– Значит, его надо убить. У него было оружие, он в тебя целился, ты в целях самообороны выстрелил первым. Так у вас положено действовать?

– Э-э, нет! На такое я не подвязывался, Али. Твои дела, сам и разруливай! А чтобы я себя с тобой кровью вязал… Не дождешься! Может, ты чеченский террорист, может, ты нашего президента тут караулишь, чтобы террористический акт устроить? Таджиками на трассе торговать – это пожалуйста, в разборках твоих тебе помогать – тоже. Но… Извини!

– За те деньги, что ты от меня получил, майор, можно было бы быть и покладистей, – прищурился Закхай.

– А ты докажи, что мне деньги давал, – вдруг ощерился майор и упер руки в бока, ненароком обнажив кобуру на ремне форменных брюк. – Ты на меня не дави, засранец! А то ведь я могу взять тебя за химок да отволочь… Э-э, ты куда? Я с тобой разговариваю, урод…

Закхай отошел на несколько шагов к самому краю дороги, потом резко повернулся и выстрелил из пистолета Хасана. Пуля угодила майору точно в лоб чуть левее переносицы. Пошатнувшись, русский вскинул руки к лицу, но смерть сковала его движения, и он так и повалился на бок на траву обочины с согнутыми перед лицом руками. Закхай смотрел на тело, как оно лежало, уставившись открытыми глазами в траву и зияя огромной буро-серо-красной дырой на месте затылка. Шея и форменная куртка на спине были залиты кровью, которая стекала и стекала на траву.

– Ё… – старший лейтенант подбежал и уставился на майора, не сделав даже попытки вытащить свое оружие. – Ты чего? Че не поделили? Нам же…

Закхай с интересом посмотрел на молодого офицера. Странно, но он не боится, у него, кажется, в голове даже и мысли нет, что он сейчас ляжет тут вторым трупом. Почему? Вера в общность интересов, в то, что Закхаю очень нужны толковые помощники. Или этот старший лейтенант понимает, что перед ним не какой-то там мелкий делец Али?

– Слушай меня, Миша, – строго сказал Закхай. – Его доля теперь твоя, если будешь помогать мне. Он, шакал, он решил, что меня можно продать, обмануть. Ты, Миша, умный, ты умеешь держать слово!

– Слово-то я держать умею! – согласился старший лейтенант, глядя на труп напарника вытаращенными от удивления глазами. – Только что мне теперь с ним делать, как все это… Дурак ты, Али! Натворил делов…

– Все просто, и тебе ничего не грозит, – горячо заговорил Закхай. – Будешь мне помогать? Говори, хочешь много денег?

– Ё… да за бабки я много на что готов…

– Тогда слушай и трясись от страха! Я сейчас спущусь вниз, вложу пистолет в руку Хасана. Все будут думать, что он выстрелил в твоего майора, а потом застрелился сам. От страха. А когда ты подбежал, то все было кончено. Понял меня?

– Понять-то я понял, – замялся полицейский. – Только вот верить тебе сложно. Ты со своими глупыми выходками и меня подставишь, и сам сгоришь. Опыта у тебя нет!

Закхай левой рукой схватил русского за воротник куртки и притянул к себе. Полицейский испуганно смотрел в полыхающие огнем глаза Али. Кажется, он только теперь стал понимать, что Али – это не Али. Не тот человек, за которого он себя выдает.

– Я не таджик! – сказал Закхай. – И не узбек. Правда, моя мать была сирийской туркменкой. Слушай меня, Миша, внимательно, потому что я человек серьезный. Я прибыл сюда из-за границы, откуда, тебе знать не обязательно. Я должен устроить здесь террористический акт, я должен убить вашего президента, который едет по трассе. Тебе ничто не грозит ни в случае моей удачи, ни в случае моего поражения. Но если я сделаю то, что должен, ты получишь столько денег, что сможешь жить и не работать до самой смерти. И твоя жена, и твои дети тоже. Это дорого стоит, и ты за это получишь. Ну, согласен?

– Ты серьезно, Али? – громким шепотом спросил русский. И судя по лихорадочному блеску его глаз, по тому, как пересохли его губы, он был готов на все ради таких баснословных сумм. – Это правда?

– Правда! – заверил его Закхай. – Если хочешь, то я прямо сейчас заплачу тебе пятьдесят тысяч. Долларов! А когда я закончу, то ты получишь десять миллионов.

– Ё… это же… А как же я… Это же…

– Я понимаю тебя, – голос Закхая стал почти ласковым. – Никто же не говорит, чтобы ты с такими деньгами оставался в России. Зачем? Ты поедешь за границу, скажем, в туристический тур. А там ты получишь новые документы, счет с этими деньгами. Там ты сам решишь, в какой стране жить, потому что гражданство мы тебе организуем в любой стране. Или ты хочешь остаться в России? Тогда…

– Не-е, Али! – засмеялся русский. – На фиг она мне сдалась!

Второй выстрел прогремел среди крон деревьев. Потом старший лейтенант полиции сел за рацию в своей служебной машине и взволнованным голосом стал вызывать оперативного дежурного, чтобы доложить о случившемся несчастье. О том, как они преследовали подозрительного человека, как тот слетел с дороги, не справившись с управлением, как он, будучи раненным, застрелил майора полиции, а потом выстрелил себе в голову…

День начинался тяжело, даже как-то нехотя. Сначала солнце, повисшее в кронах елей между двумя сопками на востоке, не желало подниматься выше, потом оно лениво и сонно оторвалось от еловых лап и остроконечных вершин и поползло в мареве, светя блеклым болезненным ликом. Было душно и липко. Мошкара как осатанелая лезла в нос, рот, глаза и уши. Хотелось бить себя по лицу, хотелось драть его ногтями прямо по не унимающемуся зуду. И только прошлый опыт подсказывал, что лучше перетерпеть, что лучше использовать какие-нибудь средства, а к обеду натиск мошки утихнет. Многие приезжие рабочие знали, что от пота и расчесывания ногтями через два дня лицо на скулах и шее покроется болячками.

Прораб дорожно-строительного участка Чернышев ругал геодезистов на чем свет стоит. Они опоздали на двое суток, а это значит, что почти двое суток бездействовала тяжелая техника. А простой стоит… если учесть еще и зарплаты водителей… Чернышев шел по пыльной обочине, матерясь и сверкая глазами. Многие на участке знали его характер и в такие минуты старались не попадаться под горячую руку.

Впрочем, гнев был лишь дежурной реакцией на недостатки в работе. И геодезисты не были его подчиненными, а относились к проектной группе, и простоя как такового тоже не было. Умелый прораб всегда найдет, как скрыть такие косяки. Тем более что их всегда можно использовать в корыстных целях. Например, можно умело доказать руководству, у которого таких участков десятки, что проектировщики не учли характер грунтов, что позавчерашние дожди подмыли непрочные грунты в низинке… Много чего может сообразить опытный прораб, чтобы оправдать незапланированное использование тяжелой техники, которого и не было. А водители? Водители будут молчать, потому что «ночные», которые он им оформил, не все пошли ему в карман, кое-чем он с водителями поделился. Таков порядок на строительстве.

Невысокий коренастый Али в серой бейсболке с эмблемой фирмы «Найк» ждал Чернышева у скрепера, лениво облокотившись плечом о большое колесо. Выглядел «нерусский», как между собой Али называли бригадиры, равнодушным, спокойным, почти сонным. И темные его глаза при разговоре смотрели как будто не на тебя, а куда-то дальше, как будто сквозь тебя. Поэтому с Али было трудно разговаривать, как будто его перед тобой не было, или как будто тебя перед ним не было. А еще потому, что Али трудно переспорить, почти невозможно. Возникало ощущение, что этот человек, коверкающий русский язык, знает все твои мысли и заранее приготовил все возражения, с которыми ты просто не сможешь не согласиться.

– Здравствуй начальник, – старательно выговорил Али. – Ты обещал моим рабочим заплатить деньги вчера. Вчера закончилось, сегодня наступило.

– Слушай, Али, – отмахнулся Чернышев, не останавливаясь, – не до тебя. Не помрут твои рабочие пару деньков без денег. Не до них сейчас.

– А если помрут? – резонно заметил Али и двинулся за прорабом следом. – Всякое может случиться. Всякую дрянь есть станут, животами мучиться станут, врачи приедут, дизентерию увидят. Вопросы задавать будут, прорабу задавать будут.

– Да что ж ты за человек такой, а! – возмутился Чернышев и остановился так резко, что Али, шедший следом, ткнулся козырьком бейсболки ему в грудь. – Ну понимать ты когда-нибудь научишься? Мы же с тобой не в трудовые отношения играем! Я тебя и твоих обормотов в штат не зачисляю. Мы как договаривались? Ты приводишь своих узбеков, я даю работу. Они работу делают, я нахожу деньги и плачу. И им, и тебе, как поставщику дешевой рабочей силы.

– Ты наряды закрывал две недели назад, дополнительные работы на своих людей закрывал, которые они не делали. Деньги привозили, я видел. Почему не платишь?

– Как ты меня достал, Али!

– Два месяца ты платил вовремя, я молчал. Сейчас ты не платишь, я за тобой хожу и напоминаю. Почему «достал»? Чернышев, если ты платить не будешь, мои люди уйдут. Вот прямо сейчас бросят работу и уйдут. Хочешь, чтобы ушли?

Умело ударил Али, очень умело. Чернышев поморщился и еле сдержался от матерной ругани и оскорблений. Ах… морда твоя азиатская… Как нарочно подгадал момент! Если его землячки бросят прямо сейчас работу, он не закончит расчистку и подготовку на трех пересечениях с местными дорогами. А по современным нормам въезд на шоссе с покрытием должен быть с участка тоже с покрытием, хоть и вся дорога грунтовая. А это нивелировка, это «подушка», это те же самые откосы и обочины. Да начальство с самого Чернышева шкуру спустит! Вот гад этот Али.

– Слышь, Али, – прораб поскреб небритый подбородок и посмотрел на посветлевший лик солнца, – ты не обижайся на меня. Закрутился, работы много. Тут про себя забываешь, не то что… Но про твоих я помню. Хорошие ребята, работают, как звери. Ты, главное, не дави на меня. Чем хочешь поклянусь, но послезавтра утром зарплата всем будет. И тебе! С премиальными! За счет фирмы!

Чернышев расхохотался своей шутке, но Али или не понял ее, или у него в голове были какие-то свои, непонятные для окружающих мысли.

– Зачем премия? – равнодушно спросил он. – Премию не надо, потому что мы про премию не договаривались.

– Так договоримся! – с энтузиазмом воскликнул Чернышев.

– Не надо договариваться, – снова затянул свое Али. – Сегодня ты про премию говоришь, завтра скажешь, что плохо работали и заплатишь меньше. Нет, давай, как договаривались. Мы делаем, что сказал, ты платишь, сколько сказал.

Возразить было трудно. Тем более что даже узбеку, жившему здесь на непонятных основаниях, сложно доказать свою доброту и отваливать премиальные из своего кармана. Он узбек, но не дурак. Хотя… и на узбека он не очень похож. И не важно, где он берет этих работяг без документов, главное, что его бригады неквалифицированной, а самое главное, дешевой рабочей силы поступают регулярно, работают хорошо. И выполненные ими объемы вполне удается записывать на других рабочих. И деньги, полученные за эти работы по закрытым нарядам, вполне прилично делятся между заинтересованными сторонами.

Чернышев очень бы удивился, если бы узнал, что в пятидесяти километрах от него, на участке другой подрядной фирмы тот же самый Али тоже выступает как нелегальный поставщик дешевой рабочей силы. Но совершенно на иных условиях.

И сегодня Али, решив все проблемы с Чернышевым, приехал туда на старенькой «шестерке» как раз перед обедом. То, что он увидел на строительной площадке, ему очень не понравилось. Двое в форме, оба с погонами майоров. Только один был в форме полицейского, а второй в форме с эмблемой Федеральной миграционной службы на рукаве. Замешательство Али было почти секундным. Он лишь ненадолго ослабил давление на педаль акселератора, а потом снова надавил. Его оранжевая «шестерка» остановилась прямо у ног двух блюстителей порядка. Офицеры замерли с ухмылками на лицах, глядя, как Али выбирается из своей старенькой машины.

– Вот он, собственной персоной, – кивнул в сторону Али полицейский. – Сам пожаловал, поставщик мертвых душ.

– Почему мертвых? – удивился Али, подходя к офицерам. – Зачем обижаешь, начальник. Все здоровые, все работают хорошо.

– Это правда, что ты никаких денег не берешь? – осведомился второй майор. – Обычно за такие аферы берут проценты или с рабочих, или с прораба, который на них наживается. А ты что же? Бессребреник какой-то!

– Какие деньги, начальник? – удивился Али. – Я же для земляков стараюсь, у нас так принято. Каждый делает для своих что может, а Аллах потом каждому воздаст по его трудам.

– Ты мне тут не болтай! – нахмурился майор и как-то воровато оглянулся по сторонам. – Ну-ка, документики мне свои покажи, гость с Востока.

Али, не моргнув глазом, послушно полез в карман. Он протянул майору не только паспорт, но и стопку официальных бумаг с печатями ФМС, таможенного контроля, ГУВД. Майор принял бумаги с брезгливым выражением лица и стал разворачивать и внимательно знакомиться с каждой. Знакомство заняло не более трех минут.

– Ну и что ты мне всю эту макулатуру суешь? – задрал удивленно брови майор, переглянувшись со своим коллегой из полиции. – У тебя регистрация закончилась две недели назад. Ты сейчас где должен быть, клоун? Ты сейчас должен сидеть и размазывать сопли по жалобному лицу в коридоре моего ведомства. И клянчить продления срока временной регистрации. Или в поезде уже подъезжать к своему родному аулу.

– Зачем к аулу? – без всякого выражения спросил Али. – Я в Ташкенте живу.

– Слушай, Али, – рассмеялся полицейский, – а ведь нам пора тебя арестовывать или отправлять в ФСБ.

– Зачем арестовывать, зачем в ФСБ? – обиделся Али. – Я кому плохое сделал? Я кому вред принес? Я немного с документами опоздал, я своим землякам помогаю, я вам на строительстве помогаю! Я кому что плохое сделал?

– А ведь ты не узбек, Али? – прищурился второй майор. – Не похож ты на узбека. Я пятнадцать лет вожусь с вашим братом, могу с ходу вас различить.

– Я не узбек, – дернул плечом Али. – Почему узбек? Я каракалпак.

– Все они там одинаковые, – махнул рукой полицейский.

– Ладно, Али, – снова бегло глянул вокруг второй майор. – Если не хочешь загреметь в кутузку, то выход у тебя один. Догадываешься, о чем я говорю? Ты там распинался, что хочешь пользу приносить, вот и приноси. Только вступительный взнос в партию народных помощников внеси, и можешь продолжать в том же духе.

– Это штраф, да? – догадался Али и наконец заулыбался. – Я понимаю! В большом государстве должен быть большой порядок. Если один человек нарушил, второй нарушил, то какой же это порядок. Штрафовать нужно обязательно.

– Ты гляди, какой сознательный, – тихо добавил полицейский. – Одно удовольствие с такими дело иметь. Ну-ка, пошли к нам в машину.

Через пятнадцать минут Али вышел из полицейского «уазика» с тем же постным лицом, с каким и приехал. Ничего особенного не произошло. Просто это такая страна, Россия называется. Здесь так всегда было и будет. Несколько узбеков, сидевшие под деревьями и настороженно наблюдавшие за событиями, поднялись, когда Али подошел к ним.

– Нимага сиз ишлаяпсиз? Тез боринглар ишлаш![1] – неожиданно грубым голосом сказал Али.

Паша Алексеев сидел на каменном парапете Краснопресненской набережной и глазел на девушек. День был отличный, солнечный, девушки были симпатичные, длинноногие, и от этого настроение у Паши было приподнятое. Вообще-то, оно у него было хорошим и по другой причине. На прошлой неделе закончились наконец восемь месяцев его переподготовки в учебном центре «Панцирь».

Где-то там далеко остался научный центр «Байкал», осталась его четвертая лаборатория. Далеко в памяти и далеко, если смотреть по карте. Сейчас, когда прошел почти год со времени тех зловещих событий с похищением из лаборатории новейшего нанопрепарата, все вспоминалось без прежней остроты. И неожиданное предложение бросить науку и перейти на работу в эту загадочную охранную организацию тоже теперь воспринималось иначе. Это тогда Паша мучился, взвешивал, сравнивал, прислушивался к себе, к своим внутренним потребностям. А сейчас? Сейчас мир казался ему простым и понятным.

Правда, понятным не совсем до конца. Например, Паша был удивлен, когда он все же дал согласие уйти из науки в «Панцирь», ему предложили сначала закончить обучение в аспирантуре. Паша согласился, что несколько месяцев действительно погоды не делают, а образование – оно никогда не помешает.

Потом, когда пролетели эти тяжелейшие восемь месяцев, когда за плечами остались почти ежедневные огромные физические нагрузки, когда кончились эти бесконечные тренинги по запоминанию, тренировки по использованию огромного количества приборов и технических средств, имевшихся у «Панциря», Паше неожиданно предложили подумать и решить еще одну дилемму. Идти ли на оперативную работу или остаться в научной лаборатории «Панциря». Там, где эти приборы и спецсредства изобретались, разрабатывались и испытывались.

Но Паша, уже настроившись и мысленно порвав с наукой, ответил категорическим отказом. На что Кирилл Андреевич, большой и всегда взлохмаченный завлабораторией, сокрушенно покачал головой.

– Бегать и стрелять у нас всегда есть кому. И еще долго будет кому, – говорил он Паше. – А вот кому головой работать, тут у нас всегда будет голод. И не только у нас. Это беда всей страны…

С этими словами Кирилл Андреевич повернулся и пошел от Паши по коридору, громко топая своими большими ступнями. Паше даже показалось, что ученый обиделся на его отказ. Но это было тогда, почти две недели назад. А потом случилось много всякого. Например, потом его нашел Бугор.

– Ну, как успехи? – по привычке хмуря свои кустистые брови, спросил Рокотов, заходя в комнату общежития, где Паша собирал свои вещи.

Паша растерялся немного и закрутился среди разбросанных рубашек в поисках места, куда можно было посадить гостя. Две кровати его соседей по комнате были аккуратно застелены, и пришлось срочно сгребать вещи с одного из кресел у окна. Лев смотрел равнодушно на терзания молодого оперативника и не делал попыток разрядить ситуацию. Так и не дождавшись предложения не суетиться, Паша свалил кучу одежды в чемодан и захлопнул крышку.

– Успехи? – почесал он в затылке, не зная, стоит ли хвалить себя самому. – Нормальные.

– Вообще-то, про твои успехи я знаю, – соизволил наконец усесться в кресло Рокотов. – Справлялся. Ты лучше скажи мне, что надумал про предложение Кирилла Андреевича.

– Честно?

Вместо ответа Лев глянул из-под своих знаменитых бровей так, что Паше сделалось неуютно. Ясно, что по-иному тут не отвечают.

– Если честно, – мужественно ответил Паша, – то думаю отказаться.

– Что так?

– Я от этого ушел, и к этому теперь снова возвращаться? Смысл?

– Ну ладно, – пожал плечами Лев без всякого энтузиазма и встал. – Если так, то ты поступаешь в мою группу. Можешь не благодарить…

Паша как-то интуитивно понял, что это была шутка.

– …Из комнаты пока не съезжай, комендант в курсе. Завтра в девять утра Серж тебя будет ждать у моста на Краснопресненской набережной.

Дверь хлопнула, и в комнате воцарилась странная тишина. Вот манеры, подумал Паша весело. Ни здрасьте, ни до свидания. Пришел, пробубнил, бровями пошевелил, и все. И это что же получается? Получается, что завтра я приступаю к работе? С нашими ребятами в одной группе?

И вот он в указанном месте сидит на парапете и таращится на проходящих мимо девушек. Девушки ему нравились. Мост ему тоже нравился: двухъярусное крытое сооружение из стекла и бетона длиной более двухсот метров перекинулось через Москву-реку и соединило две набережных.

– Балдеешь? – раздался сбоку голос.

Паша от неожиданности так резко повернул голову, что шейные позвонки хрустнули. Черт, только что рядом никого не было! Ничего себе, результаты подготовки. Серый стоял рядом и с довольным видом теребил свой нос. В привычках Коневского ничего не изменилось, и его нос оставался самой заметной частью его личности.

– Привет, – расплылся Паша в улыбке и спрыгнул с парапета.

Коневский принял его в объятия, пару раз ощутимо хлопнув по спине.

– Значит, Бугор тебя к нам сосватал! – констатировал Серый. – Отлично! А то ходят слухи, что ты к нашему армянину в подельники пошел.

– Да отказался я, – торопливо перебил Паша Коневского. – Что вы все про вашего Андреевича…

– Ну, может, и зря отказался, – неожиданно сказал Коневский.

– Как это? – не понял Паша. – Почему?

Коневский повернулся к мосту, посмотрел на него, потом толкнул Пашу локтем и ткнул пальцем в сторону моста.

– Ты знаешь, как он называется?

– Мост? Понятия не имею.

– Это творение знаменитого архитектора Тхора названо в честь Петра Ивановича Багратиона. Знаешь такого?

– Конечно, – рассмеялся Паша. – Кто же не слышал про генерала Багратиона, героя войны 1812 года?

– А ты никогда не задумывался, почему грузинского князя называют русским полководцем?

Паша открыл рот и спустя минуту закрыл его, так и не найдя, что ответить. Вопрос имел явно второе дно и второй смысл.

– Вот, – задумчиво протянул Коневский. – Резоннее было бы сказать, что он был грузинским полководцем.

– Тогда бы, – предположил Паша, – все думали, что Багратион воевал от имени Грузии и за Грузию.

– Правильно мыслишь, – кивнул Коневский. – То, что иногда режет слух дотошного слушателя, не всегда есть отсутствие истины. Воевал он в русской армии, а ее принято было называть тогда русской, а не российской. Вот и сложилось понятие – русский полководец, русский генерал. И не важна нам его национальность, правда? Главное что, не важно, где ты воюешь, главное – как воюешь. Воевал бы ты в лаборатории у Кирилла Андреевича, а славу имел, как и мы. Полевую! С его же приборами, с его снаряжением и с его примочками мы работаем во время заданий. Вот и ты имел бы к ним отношение.

– Я лучше с вами, – вздохнул Паша.

– Ну и правильно! – махнул вдруг рукой Коневский. – Это я так. Для порядка. Теперь слушай, что за задание нам светит. Как раз по твоей квалификации. Мы будем охранять президента во время его поездки в тайгу.

– Кого? – опешил Паша. – Президента? Какого… в смысле чьего?

– Нашего, – удивился Коневский. – Разумеется, что нашего президента. А что ты так реагируешь? Тебе еще в прошлом году говорили, что это наш уровень, что мы фигней и мелочами не занимаемся. Так вот, в этой операции мы с тобой работаем в паре. Слушай сюда, как говорят в Одессе…

За окном стемнело, и за сборами Альберт Лоскутов даже не заметил, когда жена включила свет. Вообще Люба сегодня была какая-то тихая, она как будто по квартире передвигалась на цыпочках. И все время молчала. Лоскутов, отрываясь от документов, иногда подумывал, что Люба в этот его отъезд какая-то не такая. Наверное, грустно оставаться одной.

До самолета оставалось три часа, и пора было проверять чемоданы. Вот-вот должна прийти машина, и нужно спешить. Лоскутов захлопнул папку, решив, что с другими материалами у него будет время познакомиться в самолете. Все равно он теперь не уснет. Привычка такая, не мог он спать во время командировок. Даже по ночам, когда удавалось лечь, он долго лежал и думал о работе. Пока еще организм справлялся с такими нагрузками.

– Алик, – жена подошла и присела рядом на подлокотник старинного кресла. – Алик, ты в этот раз надолго?

– Недели две, а там не знаю, – пожал плечами Лоскутов. – Президент у нас непредсказуемый. Он может запросто объявить военные учения по округу и остаться на них до конца. А может нас и отправить домой. Хотя бывало, что потом просто улетали без предупреждения в другой регион. Как тогда в Украину.

– Вы можете полететь в Украину? – отстранилась Люба и стала всматриваться в глаза мужа.

– Ну, это я так, – улыбнулся Лоскутов и поправил завиток волос на виске у жены. – К слову.

– А-а, – понимающе ответила Люба.

И тут запиликал и заверещал у входной двери сигнал домофона. Лоскутов мягко отстранил жену и поднялся.

– Ну! Это, наверное, машина, – решил он.

– Я сейчас, я схожу, – сорвалась с кресла Люба и упорхнула из кабинета.

Лоскутов привычно похлопал себя по карманам. Паспорт здесь, бумажник здесь, ключи от квартиры… мобильник, «зарядник» от него в сумке… точно клал. Ну, кажется, все! Пора двигать…

– Алик! – позвала жена.

– Да, Любаша, иду! – громко ответил ей Лоскутов. – Машина пришла?

Подхватив с кресла модную сумку-планшет, Лоскутов вышел из кабинета и увидел у входной двери жену и молодого человека лет тридцати, который почему-то разувался. Водитель? Зачем он проходит в квартиру? Эти мысли привычно мелькнули в голове Лоскутова. Неприятно было думать, что этому типу приспичило в туалет. Лоскутов терпеть не мог, когда чужие люди ходят в его туалет. Его от одной мысли, что кто-то снимает штаны и садится на унитаз, а потом самому Лоскутову после него…

– Алик, познакомься, – расплылась Люба в широкой и слишком радушной улыбке, – это Володя, Вовик! Он муж моей сестры. Ну, той, что живет в Краснодаре!

– Здравствуйте, Альберт Николаевич, – жизнерадостно протянул Лоскутову широкую ладонь высокий и довольно симпатичный Володя. – Рад познакомиться!

– А-а… ну да. – Лоскутов пожал прохладную ладонь Владимира и вопросительно посмотрел на жену. – Я, знаете ли, уезжаю сейчас в командировку, так что, извините… не могу… э-э…

– Я знаю, – кивнул Володя с готовностью, – вы в Забайкалье едете с правительственной делегацией.

Лоскутов поперхнулся и закашлялся, глядя на жену с выражением. Что она еще сболтнула! Родственник-то он родственник, но все равно болтать о его командировках! Но жена только расплылась в ответ в льстивой улыбке. Все это следовало понимать так, что никакой машины еще за Лоскутовым не пришло. Люба тут же подтвердила это умозаключение:

– Это Володя в домофон звонил, а машины еще нет, Алик. Может, посидите на дорожку? Я вам чайку сделаю. Или коньячку за знакомство?

– А что, – потер с готовностью руки Владимир и бросил взгляд в глубокий вырез блузки Любы, – я бы не отказался! Намотался за день по вашей Москве. Аж ноги отваливаются.

– Как хотите, – сухо ответил Лоскутов, которому этот взгляд на груди жены не понравился. – Я перед дорогой пить не могу. Мне еще работать.

Однако правила приличия заставили его положить портфель и пройти в гостиную, где жена уже расставляла чашки. Володя жизнерадостно осматривался и все потирал и потирал руки. Он остановился перед двумя картинами. Это были, естественно, оригиналы: ранняя работа Никаса Сафронова – портрет молодой девушки в ретро-стиле – и вполне приличный пейзаж какого-то подмосковного художника.

– Я приехал по делам бизнеса, – начал рассказывать Владимир, рассматривая портрет. – Бизнес у меня, надо крутиться и вертеться.

– Да, Алик, – появилась у стола жена с заварочным чайником, – я все хотела с тобой поговорить. Ты бы помог Володе. Тебе ведь ничего не стоит замолвить словечко где нужно. А у него, глядишь, и дела пойдут лучше. Мы же не чужие.

– Да, – мгновенно развернулся и подсел к столу Владимир. – От вас многое зависит. Я завтра тоже вылетаю в Забайкалье…

Лоскутов нахмурился еще больше. Это уже не лезло вообще ни в какие ворота. Они чего себе думают! Что он там едет развлекаться?

– Я ведь в том числе и лесом занимаюсь, Альберт Николаевич, – глядя Лоскутову в глаза своим невинным взором, продолжал говорить Володя. – От вас ведь ничего особенного не требуется. Вы там все равно будете встречаться с местным руководством. Вы просто скажите соответствующему человеку, что я ваш родственник и мне надо помочь. А уж я сам дальше. Мне бы только крючок туда запустить, а рыбка сама клюнет.

– Если ты, Алик, сомневаешься, – затараторила рядом Люба, – то не сомневайся. Володя человек порядочный, и бизнесмен он правильный, не как эти… современные. Он о людях думает, о рабочих своих.

Лоскутов вздохнул. Прерывать при постороннем, пусть и родственнике, он жену не хотел. Непонятно было, чего она так старается? Эта ее Галка из… Краснодара, с которой она тысячу лет не виделась и, по-моему, не стремится… Непонятно.

– Ой, пойду руки помою, – вдруг вскочил со стула и виновато улыбнулся Володя.

Люба проводила молодого человека взглядом, а потом пересела поближе к мужу.

– Алик, ну пожалуйста! – горячо зашептала она. – Надо помочь парню. Ты ведь ничем не обязан и ничего тебе это стоить не будет. Пару раз скажешь кому надо словечко и забудь. А Вова сам пробьется, он сообразит, как свое знакомство с тобой использовать, даже не знакомство, родственные связи. Ты ведь не письменно за него просишь! А этих людей, больших бизнесменов всяких из той дыры, ты их еще сто лет не увидишь. Ну, Алик!

– Неприятный он какой-то, – начал сдаваться Лоскутов. – Наглый. И что это твоя Галька все время мужей меняет?

– Он не наглый! – снова зашептала Люба. – Это тебе показалось. А на самом деле он скромный и стеснительный. Это он от смущения так тебе показался.

– Ой, Любаша, – покачал снисходительно головой Лоскутов и погладил жену по щеке. – Какая ты наивная. Не бывает бизнесменов скромных, стеснительных, смущающихся. Либо он бизнесмен, либо все остальное. Там через людей перешагивают, там глотки рвут. В бизнесе-то!

Глава 3

– Не понимаю, – ворчал Коневский, просматривая новостную ленту в Интернете, – хоть ты тресни, а я не понимаю.

– Чего ты не понимаешь? – вытирая руки тряпкой, поинтересовался Паша.

Они уже двое суток прочесывали населенные пункты, расположенные вдоль трассы «Амур» в Жарковском районе. Видавший виды «уазик» выглядел убого только внешне. Все, что касалось ходовой части и двигателя, было исправно и много раз проверено и отрегулировано. Танкер лично в Москве проверял перед отправкой все машины, на которых будет работать группа в Забайкалье. В лаборатории инженеры потрудились на славу, и этот монстр мог выдержать и не такие пробежки, хоть участвовать в ралли Париж – Дакар. А при желании на нем можно было развить скорость до… Правда, никто не собирался этого делать, потому что «уазик» – это вездеход, а не гоночный болид. И на своих жестких рессорах он на уклонах начинает так скакать, что удержать его на дороге бывает невероятно сложно. Не зря их зовут в народе «козликами».

Сейчас Паше пришлось менять пробитое колесо, с этим ничего не поделаешь, и даже на проселках в тайге можно поймать штырь или гвоздь. Теперь придется ехать и искать шиномонтаж, чтобы не остаться без запаски в непроходимых местах. А ездить им придется еще много. Первое, с чем столкнулась пара оперативников, обследуя местность, где предстояло проезжать президенту, это известие об исчезновении мотоциклиста-путешественника. Последний раз он выходил на связь из этих мест, а потом как в воду канул. И теперь придется заниматься еще и этим фактом, потому что неизвестно, что за ним стоит, а оставлять за спиной огромный район с такими криминальными характеристиками нельзя, если ты взялся охранять такое значимое лицо, на которое, кстати, возможно покушение. Значит, нужно разобраться, установить причины произошедшего, сделать выводы, удостовериться, что это не имеет отношения к их охранной миссии, что это не часть чего-то опасного для «объекта».

– Так что ты не понимаешь? – спросил Паша, усаживаясь на водительское сиденье.

– Всего не понимаю, – снова проворчал напарник. – Знать эти места по рассказам друзей и все-таки поехать одному, знать, что тут опасно, и так рисковать? Смысл, Паша, какой смысл?

– Ты прагматик, Серый, – пожал Паша плечами, – тебе не понять, что такое путешествие, что такое ехать и ехать в незнакомую даль, что такое оседлать мотоцикл и отправиться на нем путешествовать. И не какой-то там мощный и сверхскоростной байк, а вот такую простую «Ямаху», обыкновенный скутер. И ехать неторопливо, любуясь природой, вдыхая воздух природы, наслаждаясь, ночуя в палатке, снимая на камеру все дивные места, которые повстречаются на пути. Для этого, Серый, надо быть романтиком! А они все романтики – эти поклонники мотоциклов. Это не сообщество любителей – это именно поклонники, адепты собственной религии, это целая культура внутри национальной, а скорее межнациональной культуры.

– Это называется субкультура, – без всякого энтузиазма вставил Коневский.

– Да, и с этим надо считаться и уважать их носителей.

– Я и не возражаю против увлечений, пусть они и охватывают очень большие массы народа. Я против беспечности, Паша. Против бессмысленного риска. Ты посмотри, что теперь творится! Его друзья и единомышленники всех на уши поставили, сюда уже едут группы волонтеров, чтобы начать поиски своими силами. Потому что местная полиция, видимо, не чешется.

– И все-таки я не понимаю, Серый, что нас в этом деле должно волновать. Как-то ты пространно объяснил.

– Чего же непонятного? А если это не просто проявление бандитизма? Если этот парень стал свидетелем того, чего видеть никому было нельзя. Например, подготовки к покушению на президента? Может, он ехал, а они фугас маскировали на трассе. Не думал об этом? Нас с тобой, дружок, все должно волновать, что выходит за рамки обыденности! А еще больше то, что ничего за эти рамки не выходит.

– Слишком хорошо тоже не хорошо? – рассмеялся Паша, заводя мотор «уазика». – Ладно, поехали искать шиномонтаж. Их тут кот наплакал, тут вообще ничего нет, хоть караул кричи. Важная трасса, а инфраструктуры никакой.

Рев моторов минут через тридцать возвестил о том, что где-то рядом кипит жизнь, работает техника. Паша вывернул руль, выскочил из глубокой колеи на лесной дороге и повел машину по правому краю, почти задевая придорожные кусты. Здесь было посуше и «уазик» не кидало из стороны в сторону.

Коневский, умудрившийся прикусить язык во время этой дикой тряски, держался за поручень перед собой двумя руками и тихо матерился. Однако попыток забрать руль у Паши Алексеева не делал: понимал, что Паша таежный житель, Паша тайгу знает с детства и лучше него машину тут никто не проведет.

Как-то неожиданно деревья расступились широким коридором, обнажив огромную лужу с изрытыми большими колесами берегами. И в этой луже, как океанский лайнер, красовалась большая синяя фура. Точнее, она не красовалась, степенно переваливаясь на волнах, а дергалась, рычала, дымила соляркой и вообще создавала вокруг себя столько шума, как будто тут располагался большой автопарк.

– Повезло парню, – прокомментировал Паша, забирая правее, чтобы объехать забуксовавшего дальнобойщика по траве. – Мозгов нет – считай, калека.

– Ну-ка, причаливай! – вдруг заинтересовался Коневский, перейдя, видимо, тоже из-за родственных ассоциаций, на морскую тематику.

– Чего, помочь хочешь? – вяло поинтересовался Паша, глядя с сомнением на большую и глубокую лужу. – У нас день пропадет, если тут задержимся.

– Эх ты! Выпускник ускоренных курсов! – похлопал Коневский его по плечу. – Кто общительнее всех на свете? Шофера! Тем более дальнобойщики. Но при каких условиях? Ясно, что с незнакомыми они болтать лишнего не будут. А вот с теми, кто из беды выручил, они, дорогой мой, наизнанку вывернутся. Учись, салага!

Коневский выскочил из «уазика» и побежал к застрявшему «КамАЗу». Остановившись перед лужей, он присел, заглянул под колеса машины, потом суетливо прошелся вдоль берега, что-то прикидывая. По всему было видно, что он готов помочь. Наверняка он демонстрировал это желание перед водителем «КамАЗа» и его напарником. Получалось убедительно.

«КамАЗ» перестал реветь и дергаться. Двигатель замолчал, прошипев несколько невнятных слов пневматикой и гидравликой. Потом распахнулась дверца кабины, из нее показался крупный мужчина с мясистым носом и обширной лысиной между атоллом седых непослушных волос.

– Слышь, земляк, – хрипло прокричал водитель. – Тут трактор найти есть где? Вроде где-то дорогу делали!

– Хрен ты чего сейчас найдешь, – зычно крикнул Коневский и махнул рукой. – Там уже все на автобусе уехали. До утра тебе куковать!

Открылась вторая дверь, и на подножку выбрался напарник камазиста – щуплый мужичок в комбинезоне и черной засаленной бейсболке. Он осмотрел лужу, прикинул что-то в голове и стал тихо ругаться.

– У вас трос есть? – поинтересовался Коневский.

– Ты че? – удивился лысый. – Твоей таратайкой мои восемь тонн? Из болота бегемота?

– Идея есть, – спокойно ответил Коневский. – Сапоги есть? Выплывай на берег, обсудим.

Паша заинтересовался. Он решил, что будет странным, если он останется сидеть в машине. Неторопливо он вылез на подножку и спрыгнул на мокрую траву. Идей в его голове не было, и что придумал Серый Коневский, оставалось только гадать. Он подошел к группе, когда они обсуждали предложение.

– Это дело испытанное, – спокойно рассказывал Коневский. – Я три года назад участвовал в пробеге через Алтай, так мы там один раз так сели… Короче! Закрепляем трос на ведущем колесе, вытягиваем вон до того дерева и там закрепляем жестко. Ты начинаешь потихоньку газовать, колесо в грязи буксует, но крутится. Трос наматывается, как в лебедке. Вот ты сам себя и вытащишь. Самое неприятное в этом деле – это потом лазить на четвереньках возле грязного колеса и трос выпутывать.

– Ёшкин кот! – почесал обширную лысину камазист. – А ведь дело! Хреново, что троса у нас… Сколько, Михалыч? Ты как-то перемерял…

– Шесть, – вяло отозвался напарник. – И запасной, старый наш – четыре. А тут метров двадцать надо!

– А вот это мы с дорожниками сейчас порешаем! – подмигнул Коневский и хлопнул Пашу по плечу, подталкивая к «уазику». – Сейчас сгоняем. Там сторожа по-любому есть возле техники. Уболтаем!

– Слышь, земляк! – щуплый камазист прошлепал в сапогах к машине, порылся, перегнувшись через сиденье, а потом спрыгнул в воду, держа в руках две бутылки водки. – На, подмажь мужиков. Так вернее!

Через два часа многострадальный «КамАЗ» стоял на сухом твердом грунте, а с его боков и днища контейнера стекала грязная вода и отваливались комки грязи. Поняв намек Коневского, Паша развел костер на опушке возле двух старых пней. Камазисты выволокли складной столик и два легких складных стульчика. Переодевшись в сухое и чистое, они оказались приличными и очень разговорчивыми дядьками. А уж когда Коневский вернул обе бутылки водки, которые сторожа на трассе у него не взяли, то разговор пошел совсем душевно.

Лысый оказался дядей Васей, щуплый назвался попросту Михалычем, и оба они были из небольшого поселка под Хабаровском. Но эти места знали хорошо, потому что уже больше десяти лет крутили баранку и по этой трассе, и по многим другим в Восточной Сибири, в Приморье, на Дальнем Востоке. И даже несколько раз мотались на Урал.

– Всякого повидали, – сплевывая сквозь зубы и показывая многочисленные наколки на руках, рассказывал Михалыч. – Довелось мне отсидеть за… короче, за аварию… с последствиями. И там, – Михалыч кивнул куда-то за спину, – народец непростой. Но там имеются понятия, и по этим понятиям народец пытается жить. Бывало всякое, но такого, чтобы…

Михалыч закурил «Приму», сплюнул снова, потом снял с языка табачные крошки и стал смотреть в огонь.

– Да, было одно дельце, – подтвердил дядя Вася, покосившись на напарника. – Это ему вспоминать неприятно. Его чуть снова не замели тогда. Судимый, сразу подозрения! А дело было такое: напали на нас, когда мы ночью остановились поспать. Туман был сильный, такой, что в двух шагах ничего не видно. И стояло нас три фуры на опушке.

А дальше был рассказ, как ночью в дверку постучали, как Михалыч решил, что это водилы с другой фуры, и открыл дверь. Как его схватили за воротник и вышвырнули из машины. Дядя Вася спал на заднем спальном месте и не сразу понял, что произошло. А когда понял, то стал драться. Он хоть и невысок ростом, но был силен. Сказывалась служба в молодости в морфлоте.

И пока с ним дрались трое бандитов, пока они пытались выволочь его из кабины, то совсем забыли про щупленького мужичка, которого выкинули на землю первым. А Михалыч, очухавшись после сна и падения о землю, первым делом осмотрелся и кинулся к другим машинам. За помощью. А там…

– Одна-то под утро, видать, ушла, – вставил Михалыч. – Как холодком туман прибило, так и ушла. Видать, сроки их поджимали. А вторая стояла. Я как увидел, что дверь с водительской стороны открыта, так и понял, что беда. Один головой свесился на противоположную сторону, и только нога у него подергивалась. Нехорошо подергивалась. Я сразу понял, что у живых так не бывает. А напарник его как лежал сзади, так и остался. Только глаза стеклянные в потолок уставил. И столько в них боли было, в этих мертвых глазах… Я сразу семью вспомнил, сразу подумал, а как мои узнают, что я вот такой же холодный лежу в тайге. И до того меня злобой страшной заполнило, что…

Двоих Михалыч убил голыми руками. Точнее, одного он убил, запрыгнув ему на спину и крутанув голову как умел. Не сразу получилось, противно захрустело, но обмяк один бандит. А второй все понял и кинулся на Михалыча из кабины. И получилось так, что они, схватившись, так и рухнули вниз вместе. Михалыч-то плечом ударился, вывих получил. А бандит головой. Говорят, что перелом основания черепа.

А третьего дядя Вася скрутил. Потом, когда уже вовсю следствие шло, когда Михалыча как подозреваемого уже арестовали, опер один, молодой такой, порядочный, сказал:

– Эх, мужики! Лучше бы вы и третьего кончили там в лесу. Проще вывернуться бы вам было.

Разговор был о том, что оставшийся в живых бандит был самым молоденьким, бывшим студентом. И повернул он со своим адвокатом так, что это Михалыч с дядей Васей убили других камазистов, а еще хотели несчастных заблудившихся путников убить и ограбить. А «путники» всего лишь просились погреться в кабину.

– Обошлось? – спросил Коневский.

– Не знаю уж, каким чудом, – тихо ответил Михалыч. – Ну, наша братва, конечно, в дело ввязалась. Петиции писали в прокуратуру. Даже пикет перед зданием местной полиции устраивали. Может, это помогло. А может, доказательства какие нашлись на этих упырей.

– Такие вот тут места, ребятки, – заключил дядя Вася. – У нас ведь как в стране. Если порядок, если все ровно и гладко, тогда и на дорогах порядок. А как только кризис какой экономический или контроля нет, так сразу всякое дерьмо повылазит из углов. Тут ведь никто не работает. Полиция, прокуратуры всякие – эти не работают, но зарплату получают. А народец местный? Работать негде, а кто и работает, то у тех зарплаты маленькие. И первым делом на дорогу с кистенем. Или свистнуть чего, что плохо лежит. Провода вон со столбов тащат, железо с баз. Так вот.

– А еще дорога такая, что убиться можно, – проворчал Михалыч. – Вы по ней отмахайте две с половиной тысячи верст и посмотрите, что с вашим аппаратом станет. Это мы тут давно ездим, каждый ухаб, каждую яму знаем. А тот, кому в диковинку? А мосты? А весной, когда речушки разлились, а осенью, когда дожди неделями моросят? То-то. Потому трассу «Амур» в народе зовут не иначе как «Дорога смерти». Кого убьют, кто сам убьется, кто машину замордует до смерти. Так-то…

Стас Бахтеев имел большие и очень белые зубы. Был он парнем обычным и ничем не выделяющимся. И роста среднего, и лицом обычен. Но вот зубная эмаль какая-то у него была особенная или в организме чего-то было в избытке, но эти зубы были видны всем и почти всегда. Любил Стас их скалить по поводу и без повода. Ребята частенько звали его Клык или Зубы. Но это так, за глаза и в шутку, а позывной Стас имел Кусок. Прилепился этот псевдоним за ним давно, еще с тех пор, как уволился в запас после службы по контракту в звании старшины.

В «Панцирь» Бахтеева взяли потому, что он был, как когда-то выразился с уважением Бугор, если не богом, то уж его заместителем по взрывному делу точно. Стас мог намудрить с разноцветными проводками такого, что ни один инженер не разберет, что тут и от чего зависит. И взорвать он мог с минимальным количеством взрывчатки практически все, что угодно.

С таким же успехом Стас разбирался и в чужих самоделках. Он взрывное устройство чувствовал нутром, как будто саму суть видел каким-то внутренним взором. По крайней мере, так о нем отзывался Лев. А еще Лев, как за густые брови, тяжелый взгляд и происхождение из города Новороссийска звали командира в группе, ценил Бахтеева не только за это. Кусок умел и любил учиться. Он при каждом удобном случае усаживался в сторонке с какой-то брошюрой, книжкой. Когда был свободен компьютер, то лез в Интернет. Как-то незаметно Стас Бахтеев стал в группе незаменимым электротехником, прибористом и электроником. Даже с «Барьером», который рождался в муках лаборатории Кирилла Андреевича, Стас успел поработать больше других. Увлекшись идеей, он фактически участвовал в его разработке, пропадая дни и ночи в лаборатории, благо что группа была задействована в операциях, а Стас, по причине ранения ноги, оставался в категории выздоравливающих, которым уже не нужен был постельный режим.

Эскорт президента мчался по трассе «Амур». Как и положено – впереди шла машина охраны, позади шла машина охраны. И сбоку шли три машины, умело отсекая в сторону встречный поток машин. Стас сидел в задней машине охраны, разложив на коленях экран прибора с двумя джойстиками по краям. Этими джойстиками он управлял датчиками, которые были размещены не только на всех машинах, но и на каждом офицере охраны. Датчик был даже на ярко-желтой «Ладе Калине», на которой президент собственноручно обкатывал новый асфальт трассы.

– Так что это за хрень? – не удержался наконец от вопроса один из офицеров ФСО, который сидел на переднем сиденье машины. – Что-то совсем заумное изобрели? Мысли читает?

Бахтеев удивленно посмотрел на мужчину, которому на вид было сильно за тридцать. Вроде на наивного юнца не похож. Шутник?

– Ага, – снова уткнулся в экран Бахтеев. – В основном похабные мысли.

– Ё-моё! – офицер сделал вид, что испугался и зажал рот руками. Его напарник, который вел машину, сдержанно рассмеялся, продолжая держать под контролем свой сектор движения.

– Вообще-то, ничего суперсложного тут нет, – решил пояснить Стас. – В основе обычная разработка. Западная. Только на всякий случай замечу, что мы ничего не украли, а воспользовались идеей, которая была официально опубликована. В основе работа радара, который с помощью поляризованных радиоволн определяет наличие металла на теле человека[2].

– Как это?

– Ну-у, дело в том, что радиоизлучение меняет свою поляризацию при отражении от металлических объектов. Измерив степень изменения поляризации, можно установить, несет ли на себе человек оружие или нет.

– Прошлый век, – спокойно добавил водитель. – Принцип классического полицейского радара. Прибор облучает движущийся объект, а затем записывает отраженный им сигнал. Эффект Доплера.

Но тут на виске возле уха у Бахтеева заработал микродинамик. Голос Бугра предупредил, что эскорт входит в понижение рельефа. Это означало, что зону охвата прибора следовало увеличить по вертикали.

– Фигня все это, – заключил офицер на переднем сиденье. – Полумеры.

– Фигни не держим, – хмыкнул Бахтеев. – Если интересно, то могу пояснить. Сначала, как и в случае с автомобилями, тут вы верно подметили. Прибор за счет эффекта Доплера определяет скорость человека, что помогает отделить его сигнал от сигналов других объектов. Но у нас полученные данные проходят более сложную компьютерную обработку, которая позволяет отличить отражение радиоизлучения от торса и других частей тела. Метод такой обработки мы выбирали в ходе экспериментов с манекенами в специальной изолированной камере. В результате аппаратура выдает степень изменения поляризации, которая позволяет судить о наличии на теле человека металлических объектов. У нас быстродействие очень большое. К вашему сведению, сканирование одного «подозреваемого» занимает не более секунды.

– А расстояние?

– Несколько сотен метров от прибора.

– Ничего себе! – наконец проявил признаки эмоций водитель. – Забавная вещица.

– Фигня, – снова небрежно бросил офицер с переднего сиденья. – Это хорошо снайпера искать по крышам, только снайпер лежит неподвижно, да сканировать всех, кто в здание правительства входит. А при нашей работе, если осуществляется физическая охрана? Вот выйдет наш «объект» к народу, тогда я посмотрю, как твой прибор в толпе справится.

– А мы его и разрабатывали прежде всего для определения металла в толпе, – снова весело хмыкнул Бахтеев. – Компьютерная обработка сигнала и точность работы дает возможность улавливать малейшее движение человека с металлом на теле. Достаточно просто переступить с ноги на ногу. Останется незаметным разве что мертвый. Помимо этого наша аппаратура позволяет в местах скопления большого количества людей определять пары всех известных контактных ядов и отравляющих веществ. Любая микроутечка из контейнера киллера определяется на уровне нескольких молекул в воздухе.

– А неизвестных? – спросил водитель.

– По мере появления их можно внести коррекцию. Нужен образец и некоторое время лаборатории для работы с ним.

Рука Бахтеева моментально дернулась, фокусируя объект в направлении тридцати с небольшим градусов вправо от дороги.

– Внимание, Бугор! – тут же доложил он Рокотову, который ехал в головной машине охраны. – Справа «тридцать» металл.

Произошло неуловимое перестроение машин, и желтая «Лада Калина» мгновенно оказалась прикрыта с потенциально опасной стороны корпусами двух бронированных внедорожников. Еще две минуты, и справа на проселке показался забрызганный до невозможности квадроцикл. Судя по развевающимся под шлемами волосам, на нем развлекались на бездорожье две девушки.

Еще несколько минут прошло в полном молчании, прежде чем с головной неприметной машины, шедшей на удалении трехсот метров впереди, сообщили о встречном потоке машин большой интенсивности. И тут же на пустынном шоссе снова произошло перестроение. Теперь два внедорожника вышли на встречную полосу движения и включили проблесковые маяки. Для движения встречных машин они оставили лишь одну крайнюю полосу, а сами прикрыли желтую «Калину» президента собственными бронированными корпусами. Бахтеев видел, как встречные машины боязливо жмутся к обочине, а водители выворачивают шеи, пытаясь понять, кто же это проехал такой важный. Видимо, еще не все знали о визите в регион президента России. С не меньшим изумлением они смотрели и на желтую «Ладу Калину» в середине эскорта.

– Внимание, Кусок, впереди плановая остановка, – послышался спокойный голос Бугра.

– Понял, – отозвался Бахтеев в свой коммуникатор. – Подходим к новой развязке.

– Ну, началось, – проворчал офицер на переднем сиденье. – Теперь только глаз да глаз. Как они любят в народ ходить!

– А вам бы, чтобы объект из кабинета не выходил? – улыбнулся Бахтеев. – Эгоисты!

– Будешь тут…

Офицер охраны не успел договорить, потому что в коммуникаторах началось сущее светопреставление. Посыпались команды группам, в ответ послышались торопливые доклады о готовности, о состоянии в секторах. Бахтеев напряженно смотрел на экран и показания приборов. Плохо, что рядом столько железной техники – точность падает в разы. Хоть бы догадались подальше отойти.

Как будто услышав его мольбы, президент пожал несколько рук встречающих начальников и тут же пошел от обочины, где возле грейдеров и катков остановился кортеж, в сторону путепровода на новой автомобильной развязке. Хвост сопровождающих лиц растянулся следом, часть рабочих облегченно двинулась в сторону и полезла за сигаретами. Возле президента то и дело взмахивали руками, вытирая носовыми платками пот со лбов. Видимо, разговор пошел серьезный. Насколько Бахтеев успел понять, на этом участке значительно срывали сроки сдачи, и оправданий этому производители работ придумать вряд ли смогут. Финансы им поступили вовремя, потому что объект очень важный, объект находится под личным контролем первого лица государства.

Вениамин Рокотов находился в трех шагах от президента. Он видел, как напряженно работает охрана. Ребята фиксировали всех, кто находился сейчас в непосредственной близости от своего «объекта». Несколько человек находились среди окружающих людей. Всего-то три десятка человек местного начальства и их помощников, а расслабляться нельзя. И нужно иметь в виду возможность работы снайпера. Хотя это вряд ли, потому что в пределах пары километров вокруг не было ни одного постороннего человека, на участке строительства территориальные органы ФСБ все вывернули наизнанку. И все же!

Это «и все же» всегда оставалось, как мизерный процент случайности, как чисто статистический процент, который невозможно учесть. Рокотов знал это прекрасно, потому что еще не так давно он был подполковником ФСО. И он был одним из тех, кто охранял президента в ту злополучную поездку в Украину. Предотвратить покушение удалось чудом. Хотя чудом ли? Скорее, просто результат хорошей подготовки, результат настоящего профессионализма. Наверное, покушение не удалось потому, что оно не должно было удасться.

Это потом средства массовой информации узнают и опубликуют фамилии Ильи Пьянзина, Руслана Мадаева. О том, что они прилетели из Арабских Эмиратов со специальными инструкциями Доку Умарова. Но мало кто знает, что взрыв в одной из квартир Одессы был не случайным, что это была не совсем оплошность террористов во время подготовки взрывного устройства. Мало кто знает, какая планировалась сложная операция по закладке мин на возможных путях передвижения российского президента. И не только на территории России. Это была всеобъемлющая, сложнейшая операция террористов, завершиться которой было не суждено. И мало кто знает, что планировались не только взрывы, что террористы пытались применить несколько дублирующих вариантов покушения. Или во время визита президента в Украину, или позднее в Москве, или во время визита его в Европу. И никто не знает, какую сложнейшую и кропотливую работу пришлось проделать нашим спецслужбам, чтобы убедиться, что в попытке покушения не замешаны международные арабские экстремистские круги. Что «ноги растут» все же из своих, внутренних проблем.

Это было перед началом пресс-конференции в Киеве. Сведения о возможной новой попытке покушения на президента Федеральная служба охраны имела. Хотя, учитывая то, что имелось больше десяти предыдущих попыток, предотвращенных на самых различных стадиях подготовки и реализации, расслабляться вообще не стоило. Но президент настоял на том, чтобы пресс-конференцию проводить. Это было очень важно политически, нужно было показать уверенность в своих силах.

Зал удалось негласно, втайне даже от украинских спецслужб, нашпиговать камерами. Несколько микрокамер имелись на одежде охраны в зале. Сканирование шло постоянно, начиная с момента подготовки зала, когда еще уборщицы с салфетками только протирали все поверхности. Металлодетекторы устанавливать у входа было нетактично, но охрана нашла выход. Ручные детекторы с удаленными датчиками имелись примерно у десятка офицеров, которые умудрялись фиксировать практически каждого входящего.

Примерно за десять минут до выхода президента один из ручных детекторов сработал. Рокотов находился у левой стены, это был его сектор, за который он отвечал с двумя помощниками. В ушной раковине, куда глубоко был вставлен микрофон, раздался встревоженный голос:

– Внимание! Металл в зале!

Это могло означать что угодно. В девяноста девяти и девяти десятых процента случаев так и бывало. Но всегда оставался шанс, что детектор засек именно оружие. Глаза десятка сотрудников охраны, что находились в заполненном журналистами зале, забегали по рядам стульев.

– Третий ряд, – уточнил голос все того же офицера, – второе место. Молодой мужчина в сером костюме и очках.

Привлекать внимание было нельзя. Категорически! Даже если опасность для «объекта» была реальна, все равно нельзя создавать ситуацию, в результате которой все средства массовой информации взорвутся темой задержания киллера в зале. Никто не в состоянии предсказать политического резонанса факта попытки покушения. Это может стать поводом для раздувания истерии по факту недовольства президентом в собственной стране, для развития темы наличия в России мощной оппозиции существующему правительству и тому подобное. Определенные международные круги и подконтрольные им издания только и ждут чего-то подобного, чтобы снова кинуться в бой за сферы влияния, за ресурсы. До сих пор не утихли отзвуки августа 2008 года, споры и околонаучные схватки по поводу огромных месторождений нефти и газа на арктическом шельфе.

Рокотов быстро нашел глазами человека, о котором сообщил офицер с детектором. На это ушло мгновение, все подобные действия были отрепетированы, натренированы, глаза действовали автоматически. И этой секунды, а может, и меньше, Рокотову хватило на то, чтобы заметить выходившего из зала человека. Это он потом уже вспомнил о нем, когда разобрались с человеком в сером костюме. Потом, а в этот момент каждый соотнес свое положение с возможностью подстраховки, а пара, которая обязана была «брать» объект, мгновенно оказалась рядом. Как мгновенно сгруппировались пары, прикрывающие отход, блокирующие возможную помощь других террористов, которые могли оказаться в зале.

Двое в костюмах подошли к человеку в очках и сером костюме: один сбоку, со стороны правой руки и ближайшей двери, второй со спины и чуть ближе к левому плечу. Рука офицера, подошедшего справа, властно протянулась к кофру с фотоаппаратом человека.

– Простите, вам нужно пройти с нами. Проверка аккредитации, – беглая фраза тихим, но внятным голосом.

Естественно, человек показывает удивление и не выражает готовности встать и следовать за охраной. В таком случае охрана очень быстро действует на психику. Тут важны легкие прикосновения, интонации: все то, что в комплексе подсказывает на уровне подсознания подозреваемого, что он в серьезном положении, что с ним не шутят, что слушаться не просто следует, но и обязательно. Что с ним вообще церемониться не будут! Вежливые улыбки, протянутая рука, ничего подозрительного для окружающих.

Через пару минут в комнате, отведенной охране, из кофра журналиста выудили самодельное двухзарядное стреляющее устройство. Очень простое устройство. Фактически короткая направляющая и система спуска курка с ударным механизмом. Все остальное – это усиленный заряд двухэтапного действия. Выстрел – и заряд вылетает из устройства в сторону цели. И в воздухе, под воздействием высокой температуры уже другого продолжающего сгорать взрывчатого вещества инерционного действия, обгорает обертка заряда, и он рассыпается горстью поражающих элементов. Все просто, и не нужен длинный ствол, как у охотничьего ружья, не нужен даже ствол, как у пистолета. Кучно, мощно, надежно. Смертельно, учитывая, что киллер мог сделать два прицельных выстрела очень быстро, потому что устройство снабжено двумя спусковыми скобами, как у двустволки.

Очень быстро всем стало ясно, что журналист представления не имеет о происхождении в его кофре этого устройства. Парню даже плохо стало, когда он понял, что ему подсунули. И тут в памяти Рокотова всплыла внешность человека, который выходил из зала с противоположной от него стороны. Если это был киллер, то он почувствовал опасность за пару секунд до того, как понял, что его устройство вот-вот обнаружат. И охрана обнаружила металл, но уже после того, как он сунул его в кофр находившегося рядом журналиста. Но как он почувствовал опасность?

– Еще раз, Вениамин! – напирал командир. – Вспомни все в деталях.

Рокотов только отрицательно крутил головой и морщил лоб. Все, что он видел, – это стриженый затылок. Не салонная, но вполне приличная стрижка примерно недельной или двухнедельной давности. Форма затылка правильная, не выделяющаяся скосом верхней части или особой выпуклостью. И уши ничем не выделяются. Может, показалось, что мочка маленькая, округлая. Не сросшаяся, не отсутствующая, а очень маленькая. Все было в норме у этого человека в фигуре и в отдельных частях тела.

– Тут не опишешь, – угрюмо отвечал Рокотов, – тут показывать надо. Он шел… как-то чуть наклонившись вперед. Вроде и не спешил, а все равно была в походке, в положении тела какая-то стремительность. Это бросилось в глаза. Потом руки! Они у него не двигались, как у большинства людей, вдоль тела при ходьбе. И не прижаты к бокам. Скорее они у него, наоборот, были оттопырены.

– У него что-то просматривалось под одеждой?

– В том-то и дело, что ничего не просматривалось. Там, пожалуй, ничего и не было, а просто это манера такая. Это как находиться постоянно в боевой готовности, в боевой стойке. Руки готовы блокировать удары с любой стороны. А еще пружинистый шаг. Это я уж показать не смогу, это как рисунок, который не воспроизведешь, потому что рисовать не умеешь. Есть еще деталь! Он голову поворачивает не плавно, а как будто рывками. Может, это было потому, что ситуация для него опасная, а может, он всегда ее так поворачивает.

Не вставал вопрос о том, как киллер, если это был он, пронес свое устройство в здание. На главном входе был установлен металлодетектор, на входе с лестницы в коридор тоже стояли люди с ручными приборами. Там бы он не прошел. Все иные входы были надежно перекрыты. Значит, киллер откуда-то знал, что именно на входе в зал стационарного оборудования не будет. И значит, он свое устройство принес заранее и спрятал где-то совсем рядом от зала.

Рокотов доказал это очень легко, он вышел в коридор, открыл дверь последнего кабинета у торцевого окна и продемонстрировал, что в этот момент декоративная панель, прикрывающая батарею отопления под подоконником, со стороны коридора не видна. Вполне можно снять ее, сунуть руку и вытащить устройство. Другое дело, что помещение еще утром проверялось на возможность закладки взрывного устройства. Значит, был сообщник, который после этого мероприятия вложил устройство в тайник.

И сейчас на дороге Рокотов очень внимательно всматривался в каждого. Это только кажется, что можно внешне не выдать своих намерений. На самом деле человека выдают десятки признаков, существуют такие, которые просто не скрыть. Например, если ты готов вытащить пистолет и выстрелить в жертву, то ты просто обязан бросить хотя бы один характерный взгляд вокруг, чтобы убедиться, что рядом нет кого-то из охраны, кто вовремя перехватит твою руку с оружием. Ты просто обязан переместиться и занять такую позицию, в которой тебе не помешают, пусть и случайно, окружающие тебя люди. Профессионалы из охраны эти признаки знают хорошо и оценивают вовремя.

И Рокотов, которому напомнили тот случай в Киеве и которого поставили в известность, что возможна вторая попытка покушения с украинским следом, смотрел и вспоминал того человека, примеряя еле заметные признаки почти на каждого, кто подходит по половозрастным признакам.

Глава 4

Альберт Николаевич Лоскутов мог бы пройти мимо мероприятия, которое проходило в конференц-зале гостиницы. По большому счету его эти дела не касались, ведь Лоскутов отвечал за официальную часть визита президента. А эти все бизнесмены с их проектами развития региона, с инвестиционными планами… Это все игры для губернаторов и полномочных представителей президента в федеральных округах. Они на этом делают себе лицо, делают цифры в отчетах по эффективности своей работы, они набирают себе баллы в будущих играх на приз депутатского кресла какого-нибудь масштаба. Не важно какого, потому что для опытного и разворотливого человека любое начальственное кресло – кормушка. А уж депутатская, когда ты напрямую ни за что не отвечаешь, тем более.

Альберт Николаевич замедлил шаг и прислушался. Кажется, мероприятие заканчивалось, и, значит, участники совещания начнут расходиться. А ведь это шанс! Черт бы побрал этого Любашиного родственника, но помогать все равно придется. Куда же денешься! А тут как раз вся элита региона собралась. Лоскутов принял решение и свернул к входу в конференц-зал. Главное, успеть придумать повод, главное, чтобы это не выглядело праздным любопытством. Какое же может быть любопытство у высокопоставленного работника аппарата правительства!

– Владимир Павлович! – не очень громко окликнул Лоскутов одного из организаторов и ведущих совещания коммерсантов по вопросам инвестиционной политики.

Невысокий человек в очках с тонкой оправой и остреньким потным носом оборвал разговор с двумя мужчинами и повернулся на голос. Это был Владимир Павлович Черемханов – из Департамента по вопросам экономической политики аппарата Полномочного представителя президента в федеральном округе. Лоскутов знал его с прошлого года, когда они встречались по поводу отчетов и планирования распределения федеральных поступлений в регион.

– Альберт Николаевич! – улыбнулся Черемханов, показывая мелкие зубы. – Я все думаю, как это без вас обошлись? Ан нет! И вы здесь!

Кивнув собеседникам, Черемханов вытянул две руки для приветствия и пошел навстречу Лоскутову. Четверо или пятеро бизнесменов внимательно смотрели со стороны, с кем это так радушно здоровается Черемханов. Все знали, что в регионе с рабочей поездкой находится президент, и раз Черемханов так рассыпается, значит, человек из Москвы, из круга приближенных.

– Ну, как же без меня, – пошутил в ответ Лоскутов, изображая благодушие. – Как говорится, и кисель не ссядется. А вы, я посмотрю, все в делах, да все в крупных. Что за представительное собрание?

– Работаем потихоньку, – скромно ответил Черемханов и оглянулся на пустеющий зал. – Пытаемся по мере сил поднимать регион. Что делать! Нужны инвестиции, нужны новые рабочие места, нужно производство, нужно эффективное освоение природных ресурсов, нужно решать проблемы в социальной сфере. Вот и шевелим тех, кто умеет зарабатывать деньги, у кого они есть.

– Непростое занятие, – кивнул Лоскутов и позволил увлечь себя в холл в сторону дверей ресторана. – Значит, вы все на той же стезе в аппарате представителя президента?

– Пока нужен, пока ценят, я на посту. Может, зайдем? По чашечке кофе, вы мне про столичные новости и тенденции, я вам местные сплетни.

Такая игривая форма сотрудничества у них сложилась еще с позапрошлого года. И обоих это устраивало. Лоскутов посвящал местного чиновника в ситуацию и возможные пути ее развития. Это касалось федеральных интересов и намерений применительно к региону. Какие вопросы муссируются, какое настроение преобладает, каково мнение президента лично. Разумеется, и сам представитель президента во многом владел этими вопросами, что ему было положено по статусу. Более того, он большее количество тем и инициировал. Но свой аппарат на месте он предпочитал держать в некотором неведении. Наверное, во избежание утечки информации. И готовность одного из своих чиновников к решению тех или иных задач, поставленных центром, владение ситуацией он полагал не меньше как прозорливостью и профессионализмом.

И плата за информацию Лоскутову была не особенно велика. Это вся подноготная местной краевой власти. Причем Черемханов никогда не врал и не приукрашивал ситуацию. Несколько раз Лоскутов воспользовался его информацией, и она на поверку оказалась точной. Это было ценно, потому что выражалось в качестве служебных дел самого Лоскутова, а его служебные дела все чаще и чаще касались восточных регионов страны.

Они беседовали минут тридцать на обычные темы. И только в конце разговора Лоскутов решился задать главный вопрос.

– А кто у вас тут больше всего оскандалился на госконтрактах? Не поверю, что все работы ведутся и сдаются без сучка и задоринки.

– Ну, Альберт Николаевич, – покачал головой Черемханов. – Вы такие вопросы задаете! Вообще-то это не в моей компетенции, я как бы и не касаюсь непосредственно приемки работ на трассе и тем более исполнения условий контрактов на дорожные работы…

– Я вас услышал, – вставил Лоскутов.

– Ну хорошо. Довольно приличный объем выполняет некто Прощерин Андрей Владимирович. Он генеральный директор и совладелец специализированной компании. Я не особо владею информацией, но есть кое-какие основания полагать, что выпутываться Прощерину будет не очень просто. Это ведь знаете как…

Лоскутов не стал выслушивать до конца, как это бывает, и перевел разговор на другую тему, не связанную с дорожным строительством. А потом и вовсе заторопился по неотложным делам.

Спустя четыре часа Лоскутов в составе группы чиновников ехал с президентом по трассе и встречался с руководством строительных компаний, выражавшим намерения закончить работы с высоким качеством и в срок, общался с рабочими, выражавшими неподдельное счастье оттого, что они причастны к такому великому делу, как восстановление стратегической трассы, связывающей Дальний Восток и Сибирь, с населением, выражавшим восторг вообще оттого, что в их края пришла наконец жизнь.

На одном из участков они наконец встретили представителей компании, которой руководил Прощерин. Собственно, он и сам был здесь, с готовностью рапортовать об успехах и преодоленных трудностях. Лоскутов протерся сквозь свиту поближе к генеральному директору и, выждав момент, когда слово дали инженерам, отвечающим за технологию, коснулся рукава Прощерина.

– Андрей Владимирович, нам с вами надо бы пообщаться вечерком.

– Без вопросов, – с готовностью, но без подобострастия ответил бизнесмен. – Где предпочитаете? У вас в гостинице или ресторанчик приличный посоветовать?

Лоскутову понравилось это сильное и заметно усталое лицо. Но, как говорится, своя рубашка ближе к телу.

– Я к вам в офис подъеду, – тихо сказал Лоскутов. – Часиков в восемь. Устроит?

– Да, вполне. Я вам сейчас визитку дам: там телефон, адрес…

– Не утруждайтесь, – улыбнулся одними губами Лоскутов. – Я уж выясню как-нибудь сам.

Они обменялись кивками и разошлись по своим делам. А ровно в восемь Лоскутов подъехал на такси к новенькому жилому дому элитной планировки, где в цокольном этаже размещался офис строительной компании. Один из охранников тут же провел его по гулким пустым коридорам к лестнице, ведущей на второй этаж. Тут Лоскутов отпустил его и поднялся наверх один.

Оказывается, и часть второго этажа была занята офисами, о чем с улицы догадаться было трудно. Наверное, перепланирована часть квартир. Вот и красивый эркер, весь в экзотической зелени, и дверь без таблички. Но, судя по качеству двери и красоте холла перед эркером, она не могла вести в иное место, кроме как в кабинет генерального директора. Лоскутов вошел в просторную приемную и увидел открытую дверь в кабинет.

– А, это вы, – раздался из глубины кабинета голос, и на пороге появился Прощерин в рубашке и с распущенным узлом галстука. – Прошу! Если не ошибаюсь, вас зовут Альберт Николаевич?

– Навели справочки? – осматриваясь в кабинете, спросил Лоскутов.

– Разумеется. Должен же я немного приготовиться к беседе.

Кабинет был светлый, современный, с обилием фотографий готовых участков трассы, различных дипломов и свидетельств в рамках. Несколько фото хозяина кабинета с чиновниками различного уровня. Лоскутов узнал двоих москвичей. И еще он обратил внимание, что Прощерин почти всегда фотографировался в паре с другим мужчиной. Сухощавый, смуглолицый, с внимательными глазами и прищуром чуть-чуть на один глаз.

– Ну, раз подготовились, Андрей Владимирович, значит, обойдемся без околичностей.

– Чай, кофе? – привычно спросил Прощерин, дождавшись, когда Лоскутов сядет, и усаживаясь тоже в свое кресло. – А может, в конце рабочего дня чего-нибудь покрепче?

– Предпочитаю о делах говорить на ясную голову.

– Ну, тогда я вас слушаю.

И Лоскутов начал неторопливо излагать. Он продумал за день свой монолог вплоть до каждой многозначительной паузы и теперь говорил хрипловатым усталым голосом, как будто исполнял скучную обязанность. Он говорил о недовольстве президента ходом строительных работ, о грядущих доскональных проверках. Лоскутов знал, о чем говорил, потому что был не раз свидетелем подобных мероприятий и прекрасно знал, куда и каким образом деваются бюджетные деньги. Если у бизнесмена нет крыши, если его никто не поддерживает наверху, то бизнесу его конец. Разорят штрафными санкциями, разденут до последней рубашки.

Вообще-то, это все образные выражения, потому что по закону претензии предъявляются юридическому лицу, арестовываются активы юридического лица, если, конечно, не возбуждено уголовное дело против его руководителя. В любом случае учредитель несет ответственность в пределах своего пая в данной организации. Скорее всего, в уставном фонде все еще числится пара десятков тысяч рублей, вот и весь риск. И ни один бизнесмен не держит «все яйца в одной корзине». Есть у него и другие фирмы, дающие стабильный доход, есть какие-то акции, есть недвижимость. Опытного, разворотливого дельца разорить сложно. Сколько их живет за границей, до кого руки не дотягиваются. Или которых уже не возьмешь, потому что уже предъявить нечего. Он, милок, жирует там на скопленные миллионы долларов и потихоньку вкладывает их в выгодные операции.

Единственное, на что Лоскутов мог рассчитывать, это на нежелание любого бизнесмена менять образ жизни. Каждый не любит терять деньги, каждый привыкает жить так, как привык. Потеря любой фирмы – это ненужные разборки, суды. И лишние гарантии избежать всего этого не могут не привлекать.

Лоскутов наконец закончил свое повествование, радуясь, что Прощерин слушает внимательно, не перебивает, не возмущается. Умный человек! С умными работать одно удовольствие. Наконец Прощерин уловил момент, когда предполагался его ответ. Собственно, не ответ, потому что вопросов ему не задавали, а ответ в смысле ответного хода.

– Я не очень понимаю, к чему вы все это мне рассказали, – спокойно произнес Прощерин. – Но за информацию все равно спасибо. В нашем деле, как вы точно подметили, очень сложно обойтись без нарушений. Речь не идет о грубейших нарушениях, но всегда есть за что нас пожурить. Да если взяться, то накопать можно на любого, это вы точно заметили. Только зачем? У кого-то есть особое желание, конкретная цель?

– Это желание появится через несколько месяцев, максимум на следующую весну, когда новая дорога начнет сыпаться и разваливаться. Я не новичок в этих делах и прекрасно знаю, до какой степени нарушаются сейчас здесь технологии дорожного строительства. Частично из-за поджимающих сроков, частично из-за нехватки средств, потому что до двух третей полученных федеральных денег уходит на откаты.

Лоскутов помедлил, сцепил пальцы перед собой и продолжил более спокойным тоном, как будто говорил о скучных вещах.

– Когда это время придет, – говорил он, – то реагировать соответствующим органам придется, потому что приказ придет из аппарата правительства и с подачи президента. И придется кого-то сдавать. Это закон госслужбы: прикрывать свой собственный зад и подставлять соседний. В данном случае пойдут под пресс менее угодные и провинившиеся. Но я, собственно, пришел не для этих разговоров, а с просьбой к вам, Андрей Владимирович.

– С просьбой? – наконец проявил эмоции и спросил с удивлением Прощерин.

– Да, мелочишка одна. Я думаю, что она для вас будет не особенно обременительной. Дело в том, что нужно помочь одному молодому человеку. Его зовут Владимир Лукин, он из Краснодара, предприниматель. И у него есть определенный интерес в вашем регионе. Вот я и хочу вас попросить встретиться с ним, побеседовать, выслушать, помочь советом. Но в том случае, если лично вам его предложения и проекты покажутся привлекательными. А я в свою очередь помогу вам, если дело дойдет до кары небесной.

– Вы все-таки убеждены, что меня она коснется? – улыбнулся Прощерин.

– Я вам смогу помочь даже в том случае, – заверил Лоскутов, пропустив вопрос мимо ушей, – если будет возбуждено уголовное дело против вас. Я слов на ветер не бросаю и пустых обещаний не даю. Ну, по рукам?

Лоскутов встал и протянул руку через стол бизнесмену. Прощерин медлил всего пару секунд. Потом встал и пожал протянутую руку.

– Пусть приходит, – кивнул он, – конечно. Какие могут быть разговоры. Молодых и энергичных нужно поддерживать – они будущее нашей страны, будущее нашей экономики. Тем более что вы говорите, что меня самого могут заинтересовать его проекты.

Приличия были соблюдены, все иносказания поняты, намеки произнесены с надлежащим выражением лица. Прощерин, как и положено хозяину, проводил гостя до двери, постоял немного, глядя в пространство и глубоко засунув руки в карманы брюк. Идея ему не нравилась, хотя опыт работы подсказывал, что успешные проекты порой имеют обыкновение выскакивать из самых неожиданных мест, как черт из табакерки. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Извечная истина!

Вернувшись к столу, Прощерин взял свой мобильник и набрал номер компаньона.

– Удобно говорить, Павел Николаевич? Слушай, Паша, тут парень интересный объявился в Чите, гость с южных широт. Почему обязательно нерусский? Нет, предприниматель из Краснодара с предложениями. И мы его чем-то заинтересовали… Не знаю, Паша, надо встречаться. Вот и я о том же! Ну, давай… Ты в городе? Если что, я перезвоню.

Встреча состоялась на следующий же день, что Прощерина порадовало. Если бы этот загадочный протеже Лоскутова не дал о себе знать хотя бы пару дней, то бизнесмен бы вычеркнул его интуитивно из списка важных контактов. Значит, «пустышка», значит, ничего серьезного в нем нет. В крае не так много серьезных фирм, чтобы откладывать встречи с владельцами на несколько дней. Чем он может заниматься здесь еще? Какие более важные встречи у него могут быть? Ну, в краевом правительстве, ну, с парой концернов высокого уровня, тех, кто является по сути экономическими хозяевами края. Для делового человека это занятие на сутки, не больше. К таким поездкам готовятся тщательно и во время визитов в другом регионе не теряют и минуты.

Лукин позвонил на следующее утро и тут же изъявил желание встретиться в любое удобное для Прощерина время. Речь у молодого человека была уверенная, правильная, без инфантильных интонаций и жаргонных словечек. Вполне приличный парень, если судить по голосу.

В половине первого они сидели втроем в пустом ресторане. Паша Волков щурился и смотрел на гостя настороженно. Прощерину даже казалось, что компаньон заранее не одобряет все то, что предложит предприниматель из Краснодара. Впрочем, этот парень ничего особенного и не предлагал. Во-первых, турецкие линии для приготовления асфальтобетона. Причем как варианты покупки или лизинга, так и долевого участия турецкой компании в строительстве. Предлагал он на аналогичных условиях и дорожную технику. Этот Лукин с легкостью произносил сложные названия зарубежных фирм и специальные термины, но все равно не покидало ощущение, что он обычный посредник. Пожалуй, в обычных условиях Прощерин бы и не заинтересовался этим человеком и его предложениями. Их на рынке сотни и тысячи, и занимается у Прощерина этим служба главного инженера, отдел развития, отдел маркетинга.

Прощерину стало скучно, но он не хотел, чтобы Володя Лукин при случае высказал своему покровителю из Москвы, что местные приняли его равнодушно. Пусть все выглядит серьезно! И Паша Волков… И только тут Прощерин понял, что упустил какой-то момент в беседе. А Паша-то почему-то заинтересовался, он даже стал проявлять некое нетерпение. Интересно, что у Паши в голове? Он ведь всегда был человеком односторонним, любителем решать все кардинально. Не идет бизнес? Значит, надо его или продавать, или полностью перепрофилировать. А тут предложения как раз в рамках существующего направления. Заинтересовался? Чем?

Павел Волков в их давнишнем тандеме всегда был «толкачом», а Прощерин производственником, управленцем. Паша искал заказы, Паша заводил связи, выбивал контракты, а Прощерин руководил работой предприятия. Значит, Паша что-то учуял.

Наконец, они распрощались. После горячих рукопожатий и заверений Лукин ушел. Волков двинулся было следом, но Прощерни остановил его и сам снова уселся в кресло.

– Слушай, – спросил он Волкова, – я не понял. Ты что-то интересное нашел в его предложениях?

– С чего ты взял? – дернул плечом партнер и с шумом выпил бокал минеральной воды.

– Вижу, – усмехнулся Прощерин. – Вначале ты только что не зевал в голос, а потом тебя стало лихорадить. Извини, я саму границу перехода твоего настроения упустил. Так как он тебе?

– Голый номер! – отрезал Волков, чем очень удивил своего партнера.

Если бы Волков стал говорить туманно, если бы начал соглашаться и путано объяснять, что же его привлекло в этом молодом человеке из Краснодара и в его предложениях, Прощерин бы еще мог поверить. Пашка всегда был себе на уме, и он редко раскрывал все карты, пока дело не доходило до логического конца. Даже перед Прощериным не раскрывал. Морщился, крутил носом, ухмылялся и отнекивался. Все это продолжалось до тех пор, пока его договоренности не доходили до заключения договоров. Вот тогда он довольно улыбался, как кот, тогда он был словоохотлив, тогда он тащил Прощерина на переговоры и с удовольствием смотрел, как производственник спорит по условиями предстоящего договора. Он принес золотое яичко, а партнер старается теперь это яичко не разбить, высидеть его, заставить снова нести золотые яйца.

Прощерин понял, что расспрашивать бесполезно. Если Пашка что-то видит в этом, то пусть гостя с юга и раскручивает. Но Пашка снова удивил его, продолжив оправдываться и убеждать.

– Нового этот твой Лукин ничего не предложил. И по ценам и по условиями. Таких предложений в Интернете море и маленькая лужица. Голый номер, бесполезняк!

– Значит, больше не общаемся?

– Ну, ты же говорил, что за него просили? Пусть, как и договорились, несет в отдел маркетинга материалы, письменные предложения, буклеты, технические описания, проекты договоров. Ребята позанимаются, составят аргументированный отказ. Тебя же никто не просил в ущерб бизнесу с этим Лукиным возиться? Ну вот и все. Ладно, я помчался… Дел сегодня невпроворот.

Прощерин и не догадывался и даже предположить не мог, что его партнер по бизнесу, его давний приятель, с которым они общались еще со студенческой скамьи, выйдя из ресторана, торопливо сядет в свою машину, сделает круг вокруг двух кварталов и снова вернется на эту же улицу, где возле сквера его ждал краснодарский предприниматель Владимир Лукин.

Они проехали уже несколько кварталов, потом Волков свернул в сторону озера Кенон, и только теперь он заметил, что у Владимира Лукина совсем иное выражение лица. Как будто рядом сидел совершенно другой человек. Более уверенный, более жесткий, более циничный. И губы у него уже не растягивались с готовностью в добродушную улыбку, и глаза не сверкали веселыми искорками в ответ на шутки бизнесменов. Глаза у Лукина, если честно, стали совсем стеклянными, ничего не выражающими. Как у манекена в бутике.

Волков свернул к берегу в безлюдном месте, остановил машину и выключил двигатель. Он открыл дверь со своей стороны и прислушался к шуму ветерка в соснах и шелесту воды на прибрежных камнях. Даже птиц тут сейчас почему-то не было. Все угрюмо, сыро, зябко. Лукин выбрался из машины, подобрал какую-то хворостину и пошел вдоль берега, похлопывая себя по штанине. Волков вылез и двинулся следом. Они остановились возле огромного валуна, покрытого зеленым мхом.

– Значит, ты тот самый исполнитель и есть? – не глядя на Лукина, спросил Волков.

– Говорите прямо, – усмехнулся Лукин. – Эта профессия называется киллер. К чему околичности?

– Ну да, – кивнул Волков, – если решение принято, то лучше называть вещи своими именами.

– Только я посредник, – напомнил Лукин. – Исполнители не любят светиться перед заказчиками. Таковы правила. Итак, кто?

– Я не готов был сегодня к встрече. У меня приготовлены и фотографии, и кое-какие описания…

– Это подождет, – прервал его Лукин. – В случае необходимости мы можем и сами справки навести. Речь ведь идет не о слесаре из ЖЭКа дяде Васе, который вашей жене по попке вчера хлопнул в лифте.

– Его фамилия Черемханов. Владимир Павлович Черемханов. Он работает в аппарате полномочного представителя президента в нашем федеральном округе.

– Понятно. Еще вопрос, Павел Николаевич, о вашей неприязни к Черемханову знает еще кто-то?

– Нет, – после короткой паузы ответил Волков. – Собственно, и неприязни нет как таковой. У этого человека есть рычаги против нашей фирмы. Исчезнет он, исчезнут и рычаги. Просто его вес превышает вес тех, кто мог бы попытаться отстоять нашу фирму. Многие с этой чертовой дорогой у нас на грани банкротства, ободрали откатами как липок, а теперь угрожают. Но не будет этого – не будет и желающих наезжать на нас с Андреем.

– А Андрей Владимирович? – покосился Лукин на собеседника. – Он как на это дело смотрит?

– Никак. Он не знает о моей затее. Точнее, я как-то заикался чисто теоретически, но он сразу уперся, как баран. Думаю, что Андрей и забыл уже об этом разговоре. Он сторонник более цивилизованных способов выхода из кризиса. Любит он договариваться, хотя не всегда это у него получается.

– Ладно, про меня что говорил ваш Прощерин, когда я ушел?

– Как потенциальный партнер по бизнесу вы его не вдохновили.

– Ну и хорошо. Будем считать, что я к вам сунулся, покрутился и пошел других «окучивать». Ничего, если я в ваш отдел маркетинга не стану приносить материалы?

– Да, лучше этого уже не делать. Я скажу, что мы разговаривали по телефону и я вам отказал в сотрудничестве.

– Ну и хорошо. Теперь давайте решим, когда и где вы мне передадите материалы и фотографии Черемханова…

В таком деле самое главное – кто успеет первым. Дима Колыванов, в синем комбинезоне неопределенной принадлежности, обвешанный поясом с инструментами, поднимался в люльке автовышки перед входом в здание Центра национальных культур. Тоша Кораблев уверенно командовал внизу, давая указания водителю, который и без того знал, как ему поднимать человека и в какой момент остановиться. Колыванову было смешно смотреть на напарника, он старался не выдавать веселья. Во-первых, они делали одно общее дело и каждый разыгрывал свою роль в этой пьесе. А во-вторых, медвежья силища Тошки могла сыграть с насмешником злую шутку. Как там говорит Тоша? Я не шаман, но в бубен дать могу!

Это здание было в списке их пары четвертым объектом, посещение которого президентом запланировано. Три объекта они уже негласно оснастили камерами видеонаблюдения. В лаборатории перед отъездом на это задание их снабдили незаметными, очень компактными и совсем не похожими на камеры приборами в достаточном количестве. Оставалось их установить, включить, провести настройку где-нибудь в сторонке от здания, убедиться, что сигнал исправно поступает на приемник, размером с большой мобильник, и что запись идет на компьютер. Компьютер автоматически сверяет внешность каждого появившегося перед камерой хотя бы на четверть секунды с изображениями в своей базе данных. Базу предоставили без лишних разговоров еще в Москве. Там есть все: от международных террористов до разыскиваемых педофилов.

Все, камера установлена, включена. Теперь легенда! Колыванов ведь не просто так сюда залез, они ведь приехали вместо специализированной бригады. Тоша Кораблев два часа слушал телефонные разговоры и остановил свой выбор на вызове мастеров, которые должны были поправить рекламную растяжку над стене. Уж очень некрасиво выглядела она с обвисшим верхним углом. Что подумают специалисты, которые приедут? Скорее всего, им будет не до удивления. Кто-то поправил, ну и фиг с ним. Им же меньше работы. Так начальству и доложат.

– Все, майна! – махнул Колыванов рукой.

Выпрыгнув из люльки, он пошел к машине, которая стояла за углом. Кораблев расплатился с водителем автовышки и побежал догонять Колыванова.

– Ну, как? – плюхнувшись рядом на лавку в салоне автофургона, спросил он. – Фурычит?

– Куда она денется, – весело ответил Колыванов, глядя на экран одного из мониторов. – Вон, пошел процесс сравнения.

Глухой салон фургона был сплошь заставлен аппаратурой. Каждая камера выводила изображение на свой экран, и было их тут сорок восемь. Был еще один большой, на который можно было вывести изображение с любой камеры дополнительно. Внизу под изображением мигали информационные значки, подтверждающие, что сканирование идет. О! 15 %, 8 %, 9 %… Это процент совпадения внешности человека, появившегося перед камерой, с внешностью кого-то в базе данных. Мелочь! Как предупредил Кирилл Андреевич, внимания стоит совпадение не ниже семидесяти процентов. И то в большинстве случаев это будет просто похожий человек.

– Куда теперь по твоему плану? – спросил Колыванов, не отрывая взгляда от мониторов.

– Теперь у нас детская инфекционная больница, а потом фермерское хозяйство, век бы его не видеть. Туда наш «объект» собирается сегодня вечером. Лев особо намекал.

– Боишься, что нас не пустят на территорию? – рассмеялся Колыванов. – Ничего, придумаем что-нибудь. Например, поголовная вакцинация! «В районе свирепствует вирус ящура»! Помнишь «Кавказскую пленницу»?

– Там Никулина, Вицина и Моргунова не будет. Там запросто могут оказаться здоровенные собаки.

– Ничего, придумаем! Например, не обязательно вешать камеры на стены. Мы можем прикинуться ботаниками, которые отбирают пробы коры деревьев для анализа. Сделать тебе удостоверение?

– Общаться сам будешь, – проворчал Кораблев, вставая и берясь за ручку двери. – Ты же у нас Француз!

Микроавтобус долго толкался в пробках, выстаивал очереди у светофоров, пока наконец не выкатил за город. Кораблев поглядывал на экран навигатора, прикидывая, за сколько они смогут добраться до нужного фермерского хозяйства. И тут заработал коммуникатор, укрепленный на его голове.

– Танкер, это Француз!

Голос Колыванова был напряженный, и это Николаю не очень понравилось. Они служили не в армии, и порядки в их организации были немного иными и менее строгими, если это не касалось выполнения задания непосредственно или боевой ситуации. Очень часто сотрудники «Панциря» общались по коммуникаторам, пользуясь не своими позывными, а просто называя друг друга по именам или прозвищам. То, что Димка Колыванов поступал строго по инструкции, могло что-то означать.

– Слушаю, я Танкер, – машинально ответил Антон.

– Танкер, пошли совпадения! – быстро заговорил Колыванов. – 68 % – Силаев Николай, восьмидесятого года рождения, уроженец Ростова-на-Дону, бывший сержант спецназа внутренних войск, член бандподполья в Чечне, инструктор базы по подготовке боевиков.

– Ни хрена себе!

– Дальше! Габуния Арчил, семьдесят второго года рождения, уроженец Новороссийска, дважды судимый за тяжкие преступления, включая и наркоторговлю. Косвенно причастен к снабжению боевиков на Кавказе оружием и снаряжением.

– Отправляй запросы. Где они попались на глаза нашей аппаратуре?

– Первый возле здания Комитета по дорожному строительству, второй на последней точке – возле Центра национальных культур. Сейчас запросы отправлю…

– Давай, а я Бугру сам сообщу.

Независимо от ответа на запрос в ФСБ, сейчас кому-то придется действовать. И делать это нужно срочно. А вдруг опасность реальная, а если компьютер показал такой низкий процент совпадения с внешностью опасного бандита потому, что этот бандит достаточно хитер, потому, что этот бандит прекрасно осведомлен о современных технических способах розыска? Вдруг бандит умышленно поворачивался в сторону возможного размещения камер видеонаблюдения таким образом, что сличение было усложнено.

Установка камер в пределах перемещения президента на территории фермерского хозяйства проходила успешно. Кораблев остановил машину возле заброшенного фундамента какого-то строения. Отсюда открывался прекрасный вид на ферму и загон для скота, отсюда уходила в сторону трассы накатанная грунтовка, отсюда виднелись пышные стога, заготовленные этим летом.

– Хорошее место, – довольно сказал он в коммуникатор и заглушил двигатель. – Шуруй, Француз, а я буду посматривать.

Колыванов откатил дверь и спрыгнул на траву, изображая, что он разминает затекшее тело. Одновременно он окинул взглядом окрестности. Антон выбрал место отличное. Одну камеру можно установить где-то вон на тех деревьях, метрах в пятнадцати от входа в животноводческий комплекс. Президент же его посетит, ему в коттедж фермера идти незачем. А вторую камеру надо где-то поставить у самого входа. Причем в таком ракурсе, чтобы был виден подъезжающий кортеж.

Обменявшись с напарником понимающим взглядом, Колыванов в очередной раз провел руками по карманам своего комбинезона. Камеры есть, крепеж есть, чем замаскировать, найдется на месте. На дерево можно повесить прибор побольше, а вот на стену надо вешать самую «микропипельную», как любил говорить Тоша. Там и охват нужен не очень большой. Там, на стене, главное незаметность.

Колыванов затрусил к деревьям, для начала изображая, что ему нужно по естественной надобности. Он не шутил, когда предлагал изображать экологов. И за сорок минут, пока они ехали сюда, напечатал на принтере вполне сносный документ, подтверждающий, что они сотрудники экологической лаборатории Забайкальского филиала АН РФ. В соответствии с этим документом они с Кораблевым значились кандидатами биологических наук. Правда, в отместку за постоянные насмешки Колыванов сделал Антона младшим научным сотрудником, а себя старшим. Наверное, все это в глазах настоящих специалистов выглядело бы чушью несусветной, но для простого смертного и полиции вполне сошло бы. Тем более что он с максимальной точностью сканировал все печати и штампы из Интернета.

Кораблев стащил с головы коммуникатор и зажал его в кулаке. Он смотрел, как Колыванов «справлял нужду» и успевал осматривать окрестности, чтобы вовремя подать сигнал опасности. Колыванов походил среди крайних от дороги деревьев, выбрал нужный ракурс и вытащил складной нож. Отколупнув на стволе молодого дубка жесткую кору, он с помощью тонких гвоздиков укрепил в выемке камеру, а потом по кусочкам восстановил кору, приклеивая их эпоксидным быстросохнущим клеем. Все! Теперь, если не знать, где установлена камера, ее практически невозможно найти.

– Тоша, порядок! – сообщил Колыванов по коммуникатору. – Как обстановка?

– Нормально, – поднеся кулак к лицу, ответил Кораблев. – Дуй ко входу, пока никого нет.

Колыванов, засунув руки в карманы, небрежной походкой пересек грунтовую дорогу, прошел, аккуратно ставя ноги между коровьих лепешек, ко входу в комплекс. Новое кирпичное здание с окнами из стеклоблоков и широкими воротами с торцовой части для въезда мини-техники. Фермер, видимо, хозяйствовал успешно. Ворота новые, кирпич новый, замаскировать кнопку камеры практически негде. Она хоть и размером меньше ногтя мизинца, а все равно на ровной гладкой поверхности может быть замечена.

Нижняя часть двери, да и стены тоже забрызганы грязью, местами на поверхности насохли целые комки. Ненадежно. А если отвалится вместе с комком. Можно припечатать специальной липучкой и измазать грязью. Но! Это извечное гадкое «но». Ворота могут открыть нараспашку во время визита президента, и тогда камера будет закрыта створкой. А если она была в этот момент на воротине, то смотреть она будет в стену. Да и низко слишком, ниже уровня колен.

На петлю? Та же история. В щель между… нет, не пойдет… Светильник! Идея! Вполне приличный светильник над входом, прозрачное защитное стекло. Его задача от повреждений защищать лампу и выполнять требования пожарного надзора о применении пожаробезопасных, защищенных светильников. Подставить перевернутый железный бак, взобраться на него и маленьким, размером с толстую авторучку, шуруповертом отвернуть четыре винта. Так, теперь на внутреннюю часть укрепить камеру и завернуть.

Колыванов сунул инструмент в боковой карман и полюбовался своей работой. Порядок, камеру даже и не видно, а качество изображения электроника подкорректирует. Главное – обзор отличный и угол… Порадоваться своей и идее до конца Колыванов не успел, потому что в этот момент дверь, врезанная в створку ворот, распахнулась, ударив его по ногам и по перевернутому баку. Не удержавшись, Колыванов полетел на спину, пытаясь в воздухе сгруппироваться.

Упал он на бок, но упал грамотно – с отбивкой рукой по земле, чтобы смягчить удар тела. И от этого удара, а особенно удачно он шлепнул ладонью, в лицо ему полетели брызги свежего навоза. Человек, появившийся из двери, стоял перед Колывановым и смотрел на него пристально и совсем не дружелюбно. Одет он был в обычные джинсы, летнюю куртку, прическу имел короткую и челюсть сильную. Ничем, короче, не примечательный человек.

Интуиция почему-то сразу подсказала, что это не фермер. Наверное, Колыванов представлял себе наших фермеров как-то по-особенному, и во внешности этого человека было что-то не соответствующее, не сразу сформулировавшееся в его мозгу. И вести себя нужно было в рамках легенды серьезно. Тут не скажешь, что хотел водички набрать, чтобы в радиатор налить. Там в сторонке хоть и стоит потрепанный «Соболь», но все равно это вам не 21-я «Волга», не «Победа» и задрипанный 412-й «Москвич», куда практически с самого начала эксплуатации лили воду, а не тосол и не антифриз.

– Тебе чего, землячок? – спросил человек, глянув на перевернутый бак.

Срочно нужно было выпутываться, чтобы не вызвать подозрений. И выпутываться правдоподобно. Колыванов угрюмо принял вертикальное положение, насколько это было возможно в его положении, то есть попросту сел. Осмотрев свою правую руку в навозе, а заодно и ногу, потому что он все-таки умудрился наступить в одну из лепешек. Это было кстати!

– Вот, – глядя на свою руку, сказал Колыванов, – хотел бачок взять, водички налить да ботинок отмыть. Не тащить же в машину эту гадость. А теперь вот…

Человек снова посмотрел на бак, потом на уличную поилку для коров, в которую тонкой струйкой текла вода, потом на ноги Колыванова.

– Теперь тебя точно в машину сажать нельзя, – заключил он без улыбки. – Теперь тебе пешком идти до дома. А что за машина?

– Хорошая машина, чистая, – проворчал Колыванов, с кряхтением поднимаясь и делая вид, что не понимает повышенного любопытства этого странного человека.

– А ты кто такой, здесь зачем?

– А тебе-то что? – изобразил негодование Колыванов, пытаясь оценить статус незнакомца и степень внимания, которое он вызывал у Кораблева. – Я у тебя красть ничего не собрался. Только ботинок помыть! А ты тут… как слон. Мог бы вообще убить меня дверью.

– А ты не ходил бы под чужими дверями, вот и не пострадал бы. Твоя машина? А это кто с тобой? Водитель?

– Что-то ты много вопросов задаешь! – огрызнулся Колыванов, пытаясь направиться к машине. – Тут что, режимный объект? Развелось вас, кулаков-мироедов, приличному гражданину не подойти! Сразу дверью…

– Ну-ка, приличный гражданин, – незнакомец отработанным движением выдернул из кармана куртки служебное удостоверение.

На Колыванова особого впечатления не произвело, что на корочке четко виднелась надпись «ФСБ России». Мало ли в наше веселое время откуда можно взять такое удостоверение. На хорошей аппаратуре денежные купюры делают такого качества, что банкоматы их глотают не задумываясь. А тут всего лишь удостоверение! Голограмма там, видите ли!

– Документы есть? – снова поинтересовался незнакомец, опуская удостоверение и вставая так, чтобы Колыванов оказался между ним и машиной, возле которой топтался с невозмутимым видом Кораблев.

– Точно режимный объект, – сквозь зубы процедил Колыванов. – Ты что, фермером подрабатываешь? Пошли, предъявлю тебе документ. Дурдом какой-то! Коровы гадят, фермеры фээсбэшниками работают, фээсбэшники дверями дерутся…

Продолжая ворчать, он пошел к машине, мысленно советуя напарнику не горячиться. Если тут есть один сотрудник ФСБ, то могут оказаться и другие. Все-таки подготовка к визиту президента. А могут эти ребята быть и «липовыми». Правда, кое-какие признаки Колыванова устраивали, есть такие мелочи, по которым оперативники узнают своих, узнают специфическую подготовку и сложившиеся привычки. У этого они выдавали своего. Правда, не было гарантии, что этот свой не «бывший». Чего греха таить, ренегаты всегда были и всегда будут.

Так «гуськом» они подошли к машине. Кораблев стоял, засунув руки в карманы, и смотрел пристально на незнакомца.

– Вот, Тоша, – торжественно доложил Колыванов, – товарищ к нам! Извалял меня в дерьме, а теперь документы требует.

– Ну и что? – равнодушно пробасил Кораблев.

– В смысле? – возмутился Колыванов. – Как это «ну и что»? Ну и что, что в дерьме извалял?

– Ну-у, – пожал Кораблев плечами, – это поправимо.

– Ваши документы, – сделав серьезное лицо, протянул открытое удостоверение незнакомец. – И откройте машину. Что у вас там в фургоне?

Его рука по-хозяйски протянулась к ручке откатной двери, но тут же наткнулась на мощное плечо Кораблева. Незнакомец попытался отодвинуть «водителя», но с таким же успехом можно было отодвинуть и саму машину.

– Ага, – равнодушно кивнул Кораблев, – документы. Сейчас.

Он поднес руку к уху, и только теперь Колыванов заметил, что в руке напарника был зажат мобильный телефон. Мобильники в группе были особенные, многофункциональные. Например, они могли поддерживать одновременно и аудиосвязь, и видео. Судя по тому, как Кораблев оттопырил локоть, он пытался объективом поймать физиономию фээсбэшника.

– Але, это заведующий экологической лабораторией? – елейным голосом осведомился Кораблев в трубку. – Это мы с Диманоидом. Тут к нам какой-то тип цепляется, мешает производить отбор образцов для спектрального анализа. Как вы сказали?

Судя по тому, как менялось лицо фээсбэшника, он начинал понимать, что эти двое валяют дурака. Только он пока не пришел к выводу, как ему с этими парнями поступить. Собственно, ему и времени для этого не дали. Кораблев вдруг расплылся в самодовольной улыбке и протянул фээсбэшнику свой телефон.

– Вас-с, – слащаво произнес он. – Сначала вон на экранчик поглядите, гражданин начальник. Может, знакомого кого увидите. А уж потом к ушку его прикладывайте.

Фээсбэшник посмотрел на экран и нахмурился. Кажется, узнал. Для быстрой координации действий и для улаживания всяких мелочей в оперативном порядке с группой охраны президента всегда находился человек из местного управления. И сейчас он давал указания своему сотруднику.

– Да, – кивал фээсбэшник, – я понял. Да!

Вернув телефон Кораблеву, он выразительно посмотрел на него, потом перевел взгляд на Колыванова.

– А сразу можно было сказать и не выделываться? – поинтересовался фээсбэшник. – Этот-то ладно, свинья грязи всегда найдет, а ты-то!

– Так скучно, – улыбнулся Кораблев и демонстративно протянул Колыванову чистый носовой платок.

Колыванов сплюнул, отошел в сторону и стал снимать с себя комбинезон, стараясь не испачкать одежду под ним.

Отъехав метров на триста от хозяйства, они снова остановились и занялись регулировкой и проверкой, посмеиваясь и вспоминая свою встречу с парнем из ФСБ. Колыванов никак не мог избавиться от ощущения, что от него пахнет навозом. Он нет-нет да и подносил руки к носу. И тут появился символ нового сообщения на экране монитора.

– Че там? – насторожился Кораблев. – И шеф молчит!

– Сейчас, – открывая сообщение, сказал Колыванов. – Так… интересно, отправитель скрыт! Ну понятно, это ответ из ФСБ. И что мы имеем?

Сообщение порадовало, как порадовала и скорость, с которой был дан ответ на запрос. Чувствовалось, что весь механизм взаимодействия силовых ведомств в настоящий момент работал слаженно и охотно сотрудничал на всех уровнях. Из сообщения следовало, что Николай Силаев два года назад погиб во время проведения спецоперации на территории Афганистана. Операция проводилась силами спецподразделения Центра по борьбе с международным терроризмом. Целью ее было уничтожение базы по подготовке террористов и захват материалов, из которых можно было получить сведения об уже подготовленных и отправленных для выполнения задания террористов. Тело Силаева было опознано в результате свидетельских показаний, сличения по имеющимся видео– и фотоматериалам, а также в результате проведения генетической экспертизы. Тут вопрос закрыт, и в кадр аппаратуры в Забайкалье попал лишь внешне похожий на Силаева человек.

Арчил Габуния был жив, хотя нельзя сказать, что «и здоров». Он отбывал пожизненное заключение в «Вологодском пятаке»[3] уже на протяжении одиннадцати лет за участие в одном из террористических актов на территории России. Как следовало из справки, осужденный Габуния вот уже два года имел именную красную карточку на двери камеры, свидетельствующую об особой агрессивности, склонности к нарушению порядка, а следовательно, потенциальной его опасности. Штатный психиатр констатирует устойчивые психические изменения. Короче, не жилец.

– Значит, совпадения, – то ли с облегчением, то ли с жалостью констатировал Кораблев. – Ладно. Будем иметь в виду.

– Я же говорил, что процент совпадения слишком низок, – развел руками Колыванов. – Кирилл Андреевич, когда нас инструкти…

Голос Колыванова замер на полуслове. Кораблев, собиравшийся выйти из фургона, тут же повернулся и забегал глазами по экрану. Красный значок внизу страницы подсказывал, что найдено новое совпадение. 82 процента! Рука Николая стиснула плечо напарника. Колыванов поморщился, но промолчал, открывая сообщение для прочтения полностью. Новое совпадение было зафиксировано камерой у входа в Детскую инфекционную больницу. Компьютер ссылался на базу данных ФСБ, в частности на фигурировавшего в ней Ахмада Калоева. Оба уставились на одно короткое слово, написанное в тексте заглавными буквами. РОЗЫСК!

Читать подробности о том, каким образом осужденному удалось бежать из специального вагона поезда, перевозившего осужденных к местам отбывания заключения, не было необходимости. Главное, что по инструкции такой высокий процент совпадения внешности следовало расценивать как практически полную идентификацию.

Дальше оперативники действовали почти не сговариваясь. Кораблев вскочил и выпрыгнул из фургона, с грохотом закрыв откатную дверь. Буквально через несколько секунд заработал двигатель машины и она рванула с места. Колыванов, держась одной рукой за столешницу, вызывал Рокотова.

– Бугор, это Француз! Прошу срочно на связь!

– Я Бугор, – ответил невозмутимый голос командира. – Что у тебя, Француз?

– Система видеоконтроля дала положительный результат в «красном» диапазоне! – выпалил Колыванов.

– Где?

– Городская детская инфекционная больница, три минуты назад. Фигурант Ахмад Калоев, проходит по базе ФСБ, терроризм. Числится во всесоюзном розыске.

– Вы где?

– Пятнадцать километров от города, направляемся к больнице.

– Понял, – в воздухе повисла короткая пауза. – Значит, так, Француз! Ваша пара сейчас ближе всех к «объекту», поэтому работать вам. Переадресуй информацию, поступающую с камер наблюдения, на планшетник Бахтеева. Он со своей аппаратурой рядом со мной, и я буду в курсе. Действуйте!

– Федералы подключатся?

– Не ваша забота! Они обезопасят объект и визит отменят. Рисковать никто не намерен. А ваша задача – этот Калоев.

Ночные улицы неслись навстречу, разбегаясь в стороны стволами деревьев, высаженными вдоль улиц, и мелькающими огнями светофоров. Большая часть их работала в ночном режиме и мигала желтым. Но иногда приходилось маневрировать, выскакивая на перекрестки на красный свет. Кораблев, наклонив свою крупную голову, хмуро смотрел вперед и орудовал рулем и рычагом коробки передач. Вслед, наверное, неслись проклятия и густой тяжелый мат. Хорошо, что ни разу на пути не встретилось патрульных машин ДПС. Любая, пусть самая короткая разборка привела бы к огромной потере времени.

Колыванов сидел перед экраном и пытался соотнести изображение, записанное камерой, со схемой планировки больницы, которую он разыскал в Интернете. Судя по камере, Калоев через главный вход в медицинское учреждение не входил. Он покрутился перед дверью и ушел куда-то вправо от камеры. Было это полчаса назад, когда на улице уже стемнело. Правда, перед фасадом больницы были фонари, и улица освещена в ночное время, а вот справа!

– Ну, что накопал? – послышался голос Кораблева из коммуникатора на голове.

– Если он и вошел внутрь, то не через главный вход. Другие входы – это приемное отделение, но оно в ракурсе камеры слева. Запасной выход, двери которого выходят во двор территории, тоже ближе к левой стороне. И территория закрытая. По крайней мере на ночь она закрывается. Там у них служебный гараж, хозблок.

– Что, справа совсем никаких дверей? А-а, мать!..

– Ты чего? – снова схватился Колыванов за столешницу, но теперь уже двумя руками, потому что машина вильнула и чуть ли не встала на два колеса.

– Ничего, скоро уже подъедем, – спокойно ответил Кораблев. – Не отвлекайся.

– Справа по ракурсу камеры, Тоша, у них дверей нет. Есть только окна первого этажа. И принадлежат они коридору, потому что кабинеты администрации и специалистов выходят на главный фасад. И их на первом этаже не так много. Значит, он пошел к окнам. Вопрос! Он приступил к реализации какого-то плана или только осматривает здание на предмет разработки такового плана?

Машина резко замедлила ход, потом ощутимо присела на правую сторону, свернула куда-то и встала как вкопанная. Двигатель замолчал. В коммуникаторе послышалось, как Кораблев с шумом выдохнул. Он посидел с минуту молча, наверное, перестраивался с бешеной гонки на осторожную ходьбу в темноте.

– Ну? – наконец сказал он. – Пошли, погуляем.

Ночь встретила их прохладой и свежим ветерком, колышущим кустарник и нижние ветви деревьев. Пахло влажной хвоей и какими-то цветами. На небе ни звездочки, на улице редкие машины, проносившиеся на приличной скорости. На противоположной стороне высилось четырехэтажное здание больницы, постройки, наверное, начала двадцатого века. Высокие арочные окна, обилие архитектурных элементов на фасаде, которые за долгие годы эксплуатации здания удалось сохранить. Кстати, благодаря именно этим архитектурным элементам и удалось легко спрятать камеру у самого входа в больницу.

Кораблев остановил Колыванова за старой ивой, откуда все здание было видно как на ладони.

– Ну, от чего начнем плясать? – тихо спросил он. – Ты за какой вариант, Диман?

– Вообще-то, за первый, – так же тихо ответил Колыванов. – Ты, Тоша, сам бы на его месте стал соваться к зданию, если у тебя в голове ни коня, ни воза. Я вот без труда раздобыл в сетях планировку здания, фото внутренних помещений, функциональное предназначение, режим работы. Даже режим энергоснабжения.

– Это тебе зачем?

– Про электроснабжение – это я так, к слову. А вообще, прежде чем проникать на какой-то объект, его долго изучают со стороны. А если пробное проникновение и делают, то происходит это иными способами.

– Например?

– Например, изменив внешность, прийти сюда днем под какой-то правдоподобной легендой и пройтись по помещениям, убедиться в правоте своих доводов и точности своей информации. Высший пилотаж, если прийти под видом пожарного инспектора. Но можно и под видом какого-то папаши, чей ребенок тут лежит. Или за справкой для выписавшегося ребенка. Мало ли. Хоть в санитара переодеться, хоть в слесаря-сантехника.

– Значит, ты считаешь, что он появился тут ночью потому, что приступил к реализации своего плана? Логично. Много чего полезного ты нахватался в своих заграницах.

– Преступники везде одинаковые, и криминальное мышление у всех одно. Просто наши с большей выдумкой подходят к этому делу. И что же мы с тобой, Тоша, решим? Президент должен тут появиться с визитом послезавтра, террорист это, видимо, выяснил. И что он предпримет, чтобы успешно реализовать покушение?

– Чаще всего используют взрывное устройство. Эффективно во многих отношениях.

– Да уж, – согласился Колыванов. – И «объект» ликвидирован, и акцию не скроешь от внимания общественности и журналистов. Шум на весь мир. Поэтому они взрывы так и любят, потому что резонанс по всему миру. Одна беда – камера сняла Калоева с пустыми руками, а для эффективного взрыва ему нужно нечто объемное, что в нагрудный карман рубашки не спрячешь.

– Ну, тут ты не прав. Помнишь, недавно в Дербенте взрыв был? Машину, «Ладу»-«семерку», взорвали. Так вот, по фотографии марку машины было уже не определить, так мало от нее осталось. А взрывное устройство, между прочим, было всего лишь в пятьсот граммов в тротиловом эквиваленте. А что такое полкило взрывчатки? Это не мешок и не чемодан. И учти, что кроме тротила и пластита, есть еще более мощное вещество – гексоген. Его фугасное действие вдвое выше, чем у других. Вот и думай. А еще остается вариант предварительного посещения и возможность оставления взрывчатки в здании. А теперь он пытается проникнуть и установить взрывное устройство в нужном месте.

– Значит? – Колыванов вопрошающе посмотрел на напарника.

– Значит, надо идти и проверять места возможного проникновения в здание. А дальше действуем по обстоятельствам.

– А если он не в здании, если он все еще кругами ходит? – возразил Колыванов. – Мы как два олуха полезем в окно, а он будет наблюдать за нами со стороны и хихикать?

Кораблев выразительно посмотрел на него и, повернувшись, молча ушел к машине. Через пару минут он вернулся с модифицированным в лаборатории «Панциря» ночным биноклем. Прибор не только выделял объекты с повышенной относительно окружающего фона теплоотдачей, но и интерпретировал их благодаря встроенному компьютеру. Он мог скорректировать изображение человека в кустах по, скажем, одной ноге и плечу с головой. Ему достаточно, чтобы части тела человека излучали тепло, пусть и неодинаково.

Колыванов терпеливо ждал, пока напарник осмотрит все окрестности. Минут десять они стояли в полном молчании. Наконец Кораблев уверенно заявил, что людей поблизости нет и никто за углом и под лавкой не прячется. Из чердачных окон тоже никто не смотрит. Это замечание касалось одной старой пятиэтажки с двускатной шиферной крышей.

– Давай так, – предложил Кораблев. – Я немного того… великоват, чтобы по окнам лазить. Предлагаю разделиться: я прикрываю тебя и веду наблюдение снаружи, а ты проникаешь в здание и проверяешь все возможные места установки взрывного устройства. Имей в виду, что президент не собирался ходить по всему зданию вдоль и поперек, и Калоев это наверняка знает. В таких случаях визит проходит по очень простой схеме: приезд, встреча, фотографирование у входа, потом следование по маршруту. Маршрут тоже не сложный: подъем на этаж в заранее выбранную палату к детишкам. Лифт исключается. Потом посещение какого-нибудь помещения, оснащенного по последнему слову медицинский техники, потом выход и короткое интервью журналистам у входа и общение с медперсоналом, который для этого тщательно отобран.

– Учту, – кивнул Колыванов и двинулся к дальнему углу здания, придерживаясь темной стороны улицы.

Он понимал, что самая большая проблема, которая ему предстоит, определить палату, в которую должны будут привести президента. А от этого зависит и маршрут, по которому президента повели бы. И яснее ясного, что за какое-то время перед визитом здание проверят со всей тщательностью на предмет взрывного устройства. И Калоев это знает. Значит, он должен сделать что-то такое, что невозможно будет определить. Или очень сложно будет определить.

Колыванов поправил коммуникатор и тихо спросил:

– Как обстановка, Танкер?

– Тишина.

– Я выхожу к окнам. Если обнаружу открытое, то сразу проникаю внутрь без предупреждения. Я тут и так торчу, как…

– Давай!

Колыванов пошел вдоль стены, проверяя рукой створки окон. Окна тут стояли хорошие, одностворчатые с двухкамерными стеклопакетами и форточкой в неоткрывающейся створке. Дорого, но проветривать удобно… Рука провалилась вглубь вслед за открывшейся створкой. Колыванов замер, прислушиваясь к темноте в коридоре первого этажа. Где-то в начале коридора и в конце угадывался свет двух дежурных фонарей аварийного освещения. Руки легли на нижнюю часть створки, нога уперлась в канавку горизонтального руста на стене под окном. Рывок, и он лег животом на подоконник, еще рывок, и его тело оказалось внутри. Мягко приземлившись на ноги, Колыванов некоторое время сидел на корточках, слушая и осматриваясь. Открытое окно, это важно! Это может говорить о многом!

Кораблев сдвинул на затылок коммуникатор, понимая, что сейчас разговаривать с Французом нельзя. И долго будет нельзя, потому что ему в здании нужна абсолютная тишина. Если только случится что-то из ряда вон… Он то смотрел в бинокль, то опускал его и осматривался невооруженным взглядом. Странно, но прохожих на улице почти не было. Дважды прошли небольшие группы молодежи, да одна парочка несколько минут целовалась на аллее. Десяток припаркованных машин были пустыми. За пару часов любая машина в это время суток остынет так, что светиться в приборе будет лишь капот да человек внутри, если таковой есть.

Боковым зрением Кораблев уловил движение и тут же повернул голову к стене, в одном из окон которой недавно исчез Колыванов. Антон не сразу понял, что же привлекло его внимание, потом он увидел, что ветерком распахнуло окно. Как раз то, в которое Колыванов и влез. Черт бы побрал этот ветер! Дурацкая случайность! Окно запирать изнутри было нельзя, чтобы не спугнуть террориста, если тот появится. Теперь, если приглядеться, можно было увидеть, что створка распахнута, с расстояния метров в пятьдесят. Правда, под определенным углом. Любая полицейская патрульная машина сейчас может оказаться некстати. И появление террориста тоже. Как он поведет себя, увидев распахнутое и подготовленное для себя окно? Если он уже не внутри, конечно.

Кораблев ругнулся про себя и снова приложил бинокль к глазам… И почти сразу увидел человека. Кто-то стоял за деревом и смотрел в сторону больницы. Откуда он там появился? До ближайшего угла здания было метров тридцать. Быстрым шагом это расстояние можно преодолеть почти за секунды, но тогда бы Кораблев его увидел боковым зрением. Оно у него развито отлично. Рост, телосложение? Прикидка в уме и соотнесение с информацией из базы данных ФСБ показали, что это мог быть Калоев. И стоял он не шевелясь долго. Простой прохожий так стоять не будет, если только он не следит… например, за своей женой. А справа дико и нелепо зияло открытой створкой окно.

Принимать решение нужно, и срочно. Француза трогать нельзя, потому что он там как мышь передвигается, вызывать никого из своих смысла нет. Пока доберутся, Калоева и след простынет. И как с ним сблизиться, если он тоже сейчас стоит и улавливает малейшее движение вокруг. И тут случилось такое, что Кораблев чуть ли не застонал от досады. Из-за угла медленно выкатилась патрульная полицейская машина.

Калоев, если это был он, тут же повернул голову в сторону машины, осветившей его фарами, но не шевельнулся. Теперь Кораблев хорошо увидел сухощавую фигуру, одетую в темные брюки и темную куртку. И на голове у него была темная вязаная шапочка. Белый «Форд» с надписью «Полиция» на боку подкатился и замер возле неизвестного. Дверь машины распахнулась, но оттуда никто не вышел. Кораблев понял, что полицейский прямо из машины разговаривал с человеком, стоящим у дерева.

– Ну, парни, – шепотом произнес Кораблев, – проверьте у него документы! Он же в розыске, ну же!

А потом там что-то произошло. Дерево, за которым стоял неизвестный, частично скрывало полицейскую машину, поэтому Кораблев не все видел. Человек, похожий на Калоева, вдруг резко выбросил ногу в сторону, ударив в дверь машины. Видимо, он сделал это в тот момент, когда полицейский собирался вылезти из машины. И своим ударом он, кажется, нанес сильный ушиб полицейскому. Неизвестный бросился бежать, перемахнув через ограждение сквера и через одну из лавок. Полицейская машина дернулась было догонять, но водитель вовремя понял, что это бесполезно. Объезжать сквер по дороге ему придется около ста метров, а потом выезжать на дорогу со встречным односторонним движением. За это время преступник успеет скрыться через дворы в жилом массиве.

Из машины выскочил крупный полицейский и, прихрамывая, побежал догонять незнакомца. Кораблев сразу понял бесполезность этой затеи и стал лихорадочно прикидывать свои возможности. Если он прямо сейчас бросится догонять этого человека, тот выдаст свое присутствие. Их разделяет метров тридцать, и неизвестный вполне сумеет изменить направление движения. Но и стоять без дела было обидно и вредно для дела.

И тут судьба преподнесла один из редких своих подарков. Какая-то мысль пришла преследуемому в голову, и он резко свернул налево и помчался прямо по аллее в сторону того места, где за толстым вязом стоял Кораблев. Антон понял суть маневра, бросив один лишь взгляд вправо. Незнакомец, видимо, хорошо изучил окрестности больницы и давно имел в виду невысокий кирпичный забор в узком проходе между старыми двухэтажными домами. За забором явно был общий двор дома, а потом выход на соседнюю улицу. И хромающему полицейскому этот забор не преодолеть. А машина, пока объедет квартал, обязательно потеряет преследуемого.

Кораблев не сдержался и широко улыбнулся сам себе. Вот такие приятные сюрпризы иногда судьба подкидывает. Наверное, для того, чтобы жизнь твоя не была однообразно серой и унылой. Так сказать, для самоутверждения, для короткого пребывания в когорте героев. По крайней мере, в глазах окружающих.

В нужный момент из-за толстого ствола старого дерева метнулась мощная рука. Она в горизонтальном положении, как шлагбаум, врезалась в грудь бегущего человека. Болезненный выдох вперемешку с удивленным возгласом – и человек опрокинулся на спину. Даже не на спину, а почти на голову, взбрыкнув в воздухе обеими ногами – настолько силен был удар.

Кораблев навалился всем телом, нащупал правую руку незнакомца и рывком вывернул ее за спину, переворачивая стонущее тело на живот. Вторая рука задержанного скребла асфальт и нелепо трепыхалась, пока Кораблев не поймал и ее. Обе кисти незнакомца уместились в его широкой ручище, стиснутые как клещами.

– Ну-ка… – задыхаясь от бега, сказал подбежавший полицейский, – придержи его.

В темноте тускло блеснул металл наручников, легкий скрежет запорного устройства, и Кораблев вместе с полицейским одним движением поставили беглеца на ноги. На них смотрело лицо с явными признаками кавказской крови, а глаза блестели болью и ненавистью. Кораблев, пока полицейский обыскивал беглеца, достал свой мобильник и включил фонарик. Вот и вторая сторона подарка судьбы – это же точно Калоев. Характерная горбинка носа, которая первым делом запоминается при взгляде на фотографию, немного оттопыренные уши, узкое лицо и крупные зубы.

– Поздравляю тебя, командир, – с улыбкой сказал Кораблев полицейскому, – премия за этот месяц обеспечена. А может, чего и побольше. Это Ахмад Калоев, находящийся во всесоюзном розыске.

– Да? – полицейский постоял немного, разглядывая лицо задержанного, потом повернулся к Кораблеву. – Ладно, а ты кто? Документы есть?

Минут через тридцать Кораблев докладывал Рокотову о задержании Калоева, о том, что предварительная проверка показала отсутствие у Калоева намерений совершить террористический акт. Он всего лишь высматривал возможность проникновения в больницу с целью поиска наркотиков. И что Француз при негласном осмотре внутренних помещений на вероятном маршруте президента признаков закладки взрывного устройства не обнаружил.

Глава 5

Лоскутов подъехал к зданию краевого правительства в половине восьмого утра. Дорогу перед зданием все еще асфальтировали. Кто-то даже в этой ситуации проявил нерасторопность, хотя приказ был успеть с дорожными работами до приезда президента. Лоскутов слышал тихие разговоры служащих отеля:

– Господи, сделай так, чтобы президент приезжал к нам хотя бы раз в три месяца!

И смех! Да, народ не обманешь, какими бы красивыми словами ни прикрывались власти. Все видно, все понятно, все очевидно. Лоскутову стало неприятно от этих мыслей. Одно утешение, что он почти не общается с простыми людьми, а обслуживающий персонал в правительственных зданиях и правительственной инфраструктуре молчалив… И счастлив. Счастлив, потому что там высокие зарплаты, потому что там связи, там возможность решить кое-какие насущные проблемы, которые так и останутся недосягаемыми для большей части населения страны. Например, той части, которая живет за пределами МКАДа.

Да, многие в правительстве просто не понимают, что там есть жизнь, не понимают того, какая там жизнь, чем живет население глубинки и живет ли. Лоскутов помнил разговор, свидетелем которого он был. Кто-то из общественников разговаривал с заместителем министра сельского хозяйства. Речь шла о повышении отчислений в пенсионный фонд для индивидуальных предпринимателей. Общественник пытался объяснить, что новая планка в тридцать пять тысяч в год непосильная, например, для большей части фермеров российской глубинки.

Это было что-то! Замминистра улыбнулся снисходительно и заявил, что это вообще не сумма. Что такое тридцать пять тысяч рублей? Тьфу, мелочь! А когда ему сказали, что большая часть фермеров имеет личный доход, который он может потратить на семью, в среднем десять тысяч рублей в месяц, он не поверил.

И это человек, который просто обязан знать такую статистику. А что говорить о простых москвичах, что говорить о ведущих теле– и радиоканалов, о различных «специалистах» в разных областях, которые ходят с канала на канал и вещают, дают умные советы, просвещают и учат. Лоскутов помнил, как один из таких умников в условиях кризиса посоветовал некие шаги по снижению расходов семьи. Он говорил в эфире на всю страну. И одним из главных шагов он назвал… реже посещать бары! Вы это скажите в глаза жителям Курильских островов, Камчатки, вот этих же вот забайкальских поселков, якутских поселков, в которых замерзают сотни тысяч жителей.

От таких мыслей настроение портилось, появилось чувство раздвоения. С одной стороны, Лоскутову нравилась его работа, нравился свой статус, свое положение в обществе и отношение к себе людей своего круга, людей кругов ниже его по статусу. Но с другой стороны, его часто посещало чувство неудобства. И тогда он хмурился и искал причины. Проще всего их было найти в своей жене. Здесь тоже было раздвоение. С одной стороны, почти животная страсть, желание обладать, чувство собственности, а с другой – глухое раздражение, понимание, что интеллект ее гораздо ниже, чем хотелось бы, что ее поступки зачастую дискредитируют его. И прежде всего в собственных глазах.

– Здрасьте, Альберт Николаевич! – раздался рядом неприятный, но очень знакомый голос.

Лоскутов вздрогнул и не удержался от того, чтобы не повернуться на голос. Лучше бы он буркнул в ответ и прошел мимо. Или вообще бы не отвечал, сделав, по обыкновению, вид, что не слышит, не видит. А, чтоб тебя! У стены с приветливой открытой улыбкой торчал, конечно же, Володя Лукин. Очередной муж непутевой свояченицы из Краснодара. Одно счастье, что Лоскутов ни разу в жизни с сестрой жены не встречался и в глаза ее не видел. И то хорошо!

– Ты чего тут? – постарался скрыть неприязнь Лоскутов.

– Вас жду, Альберт Николаевич! – осчастливил признанием Лукин. – Тут такое дело… Я подумал, а может, вы еще кому про меня можете сказать… Ну, посоветовать или еще как намекнуть, что стоило бы повстречаться, прислушаться к предложениям, подумать серьезнее о сотрудничестве.

– Слушай, Володя, – сказал Лоскутов, взяв Лукина за пуговицу пиджака и потянув его в сторону от шедших мимо людей. – Я ведь насчет тебя уже разговаривал с местными, э-э… деловыми кругами. Если у тебя что-то не получается, то, может, причина в тебе, в твоем бизнесе? Я ведь не могу до бесконечности тащить тебя на буксире и буквально заставлять людей сотрудничать с тобой.

– Нет, ну вы же обещали, – сделал по-детски обиженное лицо Лукин. – Я бы и не поехал, если бы вы сразу предупредили, что не будете помогать. Я такие деньги потратил, времени угрохал на поездку сюда. Вам-то хорошо, вы за казенный счет приехали, вас бесплатно кормят, возят. А я каждый день деньги из своего кармана вытаскиваю и отдаю. А они имеют обыкновение заканчиваться.

– Так тебе еще и денег дать? – проворчал Лоскутов, понимая, что сдается.

– Ну, зачем вы так. Я же о деле. Дело не только же во мне, у меня же наемные работники есть, рабочие места в Краснодаре. Они-то ни в чем не виноваты. Им-то не объяснишь, что государство и власть в нашей стране…

– Ну-у, затянул шарманку, – нахмурился еще сильнее Лоскутов. – Все вам государство и власть обязаны, а вам бы на печи лежать и семечки лузгать. Ладно, поговорю еще…

Лоскутов поднимался на лифте и думал о Лукине. Точнее, он думал об их беседе, которая состоялась только что под стенами здания краевого правительства. Опять поднималось в груди недовольство собой. Вроде всю жизнь считал себя человеком демократических принципов, принципов гуманизма, а сейчас внизу вон какими словами бросался. «Государство, власть вам обязаны»… Вообще-то, обязаны. Вообще-то, они добровольно взвалили на себя груз обязанности все улаживать, создавать условия, заботиться о гражданах. Именно о них, а не… Именно власть ответственна за то, что неумело распоряжается огромными ресурсами, огромным хозяйством огромной страны. Лоскутов вспомнил негласные данные о том, что разворовывается в стране ежегодно столько, что эта сумма соизмерима с годовым бюджетом страны. И сразу расхотелось думать на эту тему, потому что он был одним из винтиков, от которого в этой стране многое зависело, от механизма, в котором он был одним из винтиков. Стыдно, что ли, стало, подумал он напоследок и тут же вспомнил жену Любу с ее потребностями.

Поговорить о предложениях Володи Лукина удалось в Департаменте по делам территориальных образований края. Там к просьбе отнеслись почти с энтузиазмом. Почему же не помочь, если это практически разговор о внешних инвестициях. Если предприниматель из Краснодара начнет здесь активно сотрудничать, то… Только вот, Альберт Николаевич, есть к вам встречная просьбочка. Нам нужна помощь в федеральном правительстве. Там, видите ли, подвис один вопрос, который нужно подтолкнуть. Вопрос пустяковый, всего-то ему цена пара миллиардов отечественных бумажек. Даже и не вопрос, а дело принципа.

И так далее и тому подобное. Лоскутов сидел, барабанил пальцами по столу, он старательно делал умное солидное лицо. Он все понимал, понимал, что это правила игры. Эти дяди из местного правительства вхожи в высокие кабинеты правительства федерального. Но там иные правила игры. Если решение принято наверху, если оно в рамках какого-то решения, какой-то программы, то ты хоть застрелись, а деньги получишь. А вот если это делается все в рабочем порядке, если это многолетние плановые отчисления и распределения по итогам чего-то там эдакого…

Ох, как не терпел Лоскутов ввязываться в эти межведомственные и внутриведомственные игры, потому что они всегда в итоге приводили к дележке. И не всегда «белой». И в случае чего ему так по башке дадут в Москве, что он полез не в свое дело, не по своему департаменту. И пришлось ему сидеть и «делать лицо». Местным-то что! Поможет – хорошо. Можно даже немного отстегнуть от полученной выгоды. А не поможет, так и убыли никому нет. А сейчас и пообещать можно что угодно. Кто он им, этот Лоскутов? Человек из аппарата правительства. Так не министр же! А таких «человеков» там, которые на вторых, третьих… десятых ролях, но с гонором похлеще министерского, хоть пруд пруди. Видали всяких!

Андрей Владимирович Прощерин в местный департамент экономического развития и инвестиционной политики заехал вне всяких планов. Просто случайно в разговоре с одним из чиновников он узнал, что в край пришло наконец разъяснение по федеральной программе развития культуры и туризма регионов. Федеральная программа – это гарантированное финансирование. Влезть в нее – мечта любого делового человека. Главное, вовремя продумать схему, главное, опередить других предприимчивых людей. Это вам не потуги друга и партнера Волкова по поиску заказчиков и выбивание участия в госконтрактах. Это дело на годы, это программа, это федеральное финансирование до 2020 года, это капитальное строительство по всему краю, это гарантия занятости населения, это гарантия фонда заработной платы в его предприятии. Тут дело не в прибылях, а в устойчивом и долгосрочном заказе. А с такого заказа потихоньку можно и парк техники подновить, и инструментальную базу.

Прощерин не сразу понял, что его остановило. Вроде бы он только что про своего Волкова подумал, и он его же сейчас увидел в конце коридора. Ну, видеть партнера по бизнесу в здании правительства – это хорошо, это значит, что у него есть повод сюда прийти, значит, нарыл какие-то дела, появились какие-то зацепки. Только…

Он хорошо помнил этого молодого человека, с которым они с Волковым встречались не так давно по просьбе чиновника из аппарата федерального правительства по фамилии Лоскутов. Они побеседовали и пришли вместе с Волковым к выводу, что предложения этого коммерсанта из Краснодара не отличаются привлекательностью. Иметь с ним дел они не намеревались. И даже сам Волков первым высказал такую мысль.

Сейчас Паша Волков стоял и очень энергично разговаривал с этим краснодарским парнем… Владимиром Лукиным. Серьезная у них беседа. И Лукин сейчас не выглядит олухом, а вполне серьезный молодой человек. Он как будто приказывает что-то Волкову. Бред, конечно. Может, они ругаются? Но и эта мысль не заставила Прощерина подойти к мужчинам. Что-то все равно вызывало у него беспокойство. И даже то, как Волков и этот Лукин расстались и разошлись в разные стороны! Как-будто не знакомы друг с другом.

Прощерин зашел в канцелярию и сразу поставил свой портфель на стул у стены и принялся в нем копаться, как-будто принес какую-то корреспонденцию. Мысли неслись в его голове, сталкивались, разлетались и снова соединялись. Беспорядочное беспокойство приняло форму устойчивого подозрения. Он знал Волкова давно, знал как облупленного и… никогда не верил до конца. Можно, конечно, спросить себя самого, а зачем тогда ты замутил с ним совместный бизнес? Если ты ему не веришь, то как ты решился строить свое финансовое будущее пополам с этим человеком. Ответ был прост. Прощерин Волкову был нужен, очень нужен. Волков без Прощерина был никто, сам Волков этого бизнеса не поднял бы, не смог бы им руководить столь успешно.

И Волков был не дурак, потому что понимал, что наемный топ-менеджер на месте Прощерина и половины бы не сделал из того, что сделал Прощерин, как собственник бизнеса. И все, что Волков делал и будет делать впредь, никоим образом не должно идти во вред Прощерину лично, потому что это будет во вред бизнесу и ударит по карману самого Волкова. Тогда что?

И этот ответ тоже пришел быстро. Волков, при его склонности к аферам и рискам, может предать друга и партнера только в одном случае: если выгода того будет стоить. Например, если он получит за свою долю в бизнесе настолько много, насколько это необходимо для чего-то более доходного. Например, вложиться в другой бизнес, может, за границей, может, в Москве. И тут Прощерину вдруг стало страшно. Страшно от мысли, что он столько лет верил Волкову, ходил как под дамокловым мечом, а ведь Волков мог сделать подлянку, ох как мог.

С Александром Сергеевичем Козлиным они встретились вечером за городом. Это был закрытый клуб, в котором сложился свой круг людей, близких к власти. Они сидели на берегу большого пруда, в котором разводились изумительные карпы. Но сейчас удочки лежали просто так на траве, а мужчины вели неторопливую беседу, развалившись в плетеных креслах на фоне бледного, вялого, безрадостного заката.

– Единственное, что мне сейчас кажется наиболее приемлемым, – говорил Прощерин, – это попытаться прощупать, а что же из себя представляет этот самый Лукин в Краснодаре. Может, срочный запрос какой-нибудь организовать на предмет его возможной причастности к темным делам, криминалу.

– Из всего, что ты рассказал, Андрей, – покачал головой прокурор, – я не вижу вытекающего беспокойства. Как-то все это у тебя на чувствах, на эмоциях. Дела идут плохо? Виноватых ищешь?

Это замечание показалось Прощерину символичным. Как предупреждение. Например, если ты прогоришь, то на помощь не рассчитывай. Даже не исключено, что я против тебя что-то сделаю, если заплатят больше. Этот сделает, подумал Прощерин, покосившись на двойной подбородок Козлина.

– Знаешь, Александр Сергеевич, – миролюбивым тоном ответил Прощерин, – я ведь углубляться в свои подозрения специально не хочу. Зачем тебя вводить в грех непринятия мер при получении сведений о преступлении. Шучу, конечно. Незачем мне тебя грузить фактами, вот и думай, что это подозрения. Подозрения, что Лукин авантюрист и человек с криминальными наклонностями, подозрения, что мой Волков что-то замышляет против меня, моего бизнеса и против твоего закона.

– «Моего» закона? – хмыкнул прокурор.

– Твоего, твоего. Это в тебе профессиональное, это тебя кормит. А когда у людей много денег, то они немного иначе смотрят на порядок вещей. Закон для массового применения, а я придерживаюсь прецедентных принципов. Если кому-то можно было до меня, то значит, можно и мне. При определенных обстоятельствах.

Подполковник Афонин не был алкоголиком, он не имел связей в преступном мире и не имел счетов в банках, наполненных деньгами грязного происхождения. Этот невысокий человек с кривоватыми ногами и выпуклым животиком всего в жизни добился сам. Он сам пробивался по служебной лестнице, он своей работоспособностью, старательностью, исполнительностью проложил себе путь наверх и в результате занял должность начальника ОВД. Не ахти какая должность, но это десятки подчиненных, это полковничья должность, это своего рода трамплин для перехода в будущем в штат краевого ГУВД.

Афонин всегда очень серьезно относился не только к приказам начальства, но и к просьбам и пожеланиям. Главное, не задумываться о причинах и возможных последствиях. Главное, безропотно принимать все как есть и исполнять. Начальство оценит и прикроет, если ты окажешься в поле зрения тех, кто обязан следить за законностью. Пожалуй, это лучше всего характеризовало подполковника Афонина – приоритеты, которые он сам себе определил. Сначала исполнение приказа, просьбы или пожелания (разницы для тебя быть не должно), а потом уже все остальное. Например, последствия.

Но Афонин в своей линии поведения не ошибся. Начальство никогда не давало его в обиду, никогда не сдавало на растерзание прокуратуре или управлению собственной безопасности. Его ценили за крайнюю исполнительность и обязательность. И просьба поработать с приезжим предпринимателем было подполковником расценена как некий оперативный прием. Да, элементы нарушения законности тут были, но ведь только элементы. А в случае успеха его подразделение могло записать в свой актив разоблачение крупной аферы заезжих преступников. А если это не преступники, то это не его, Афонина, дело. Начальство прика… э-э, попросило, надо выполнить. И все.

Владимир Лукин ехал на скромной, но ухоженной «пятнашке» по новому участку трассы. Он разогнал машину до сотни, потом до ста двадцати, ста тридцати. На пустынной дороге и новом асфальте машина шла просто отлично, отлично держала дорогу. Хорошую машину ему сдали в аренду в специализированной фирме за взятку. Мастер сам выбрал ему эту «Ладу» пятнадцатой модели. Неприметная, надежная, юркая. Можно не вызывать подозрений и пролететь по всему новому участку трассы «Амур», а потом рассказывать, что наслаждался новым асфальтом. Хотя в Краснодарском крае дороги не чета этим, даже сравнивать не стоит. Кто знает, может не поверить.

Откуда взялся пост ГИБДД, было непонятно. Лукин всего минут тридцать назад проезжал здесь в противоположном направлении и никого не видел. Он нажал на педаль тормоза, но вышедший к самой кромке дороги инспектор уже поднял жезл, приказывая свернуть на обочину и остановиться.

Когда Лукин выполнил распоряжение и остановился, то увидел, что черная «Мицубиси», стоявшая рядом с полицейским «Фордом», совсем не задержанная машина очередного нарушителя. Из нее шустро выбрались трое парней в кожаных куртках, а из-за патрульной машины вышел лейтенант с автоматом на изготовку.

– Прошу вас выйти из машины, – приказал один из парней, сунув под нос красную книжечку. – Уголовный розыск.

– Вы меня с кем-то попутали, ребята, – небрежно ответил Лукин, неторопливо отстегивая ремень безопасности и выбираясь из машины.

Его насторожило то, что вдруг появилась на дороге еще одна машина. Старенький «Москвич-412» появился как-будто из ниоткуда. Лукин пролетел около пяти километров и не видел ни одной примыкающей дороги, даже грунтовой. И он не обгонял ни одной машины на этом участке. Этот старичок не мог преодолеть пять километров за пару минут.

Инспектор вытянул руку с жезлом, приказывая водителю «Москвича» остановиться. Он подошел со стороны водительской дверцы, приложил руку к фуражке и что-то стал говорить. Из «Москвича» вылез мужик лет шестидесяти и баба таких же лет. И теперь Лукин услышал, что инспектор приглашал этих двоих стать понятыми при осмотре задержанной машины.

Дальше все произошло быстро. Лукина вдруг грубо и без церемоний развернули лицом к его машине, заставили положить руки на капот и ударом ноги раздвинули его ноги шире уровня плеч. Парни в кожаных куртках ловко и умело стали его обыскивать, выкладывая все из карманов прямо на капот машины. Один из них громко комментировал и показывал все это понятым. Потом стали обыскивать машину. Полиэтиленовый пакет с белым порошком, обмотанный еще и скотчем, был найден в багажнике его «пятнашки» в нише запасного колеса.

Никто не обратил внимания на то, что задержанный водитель Владимир Лукин как-то сразу успокоился, когда увидел этот пакет. Он даже понимающе улыбнулся парням из уголовного розыска. Примерно через час Лукин уже сидел в камере местного ОВД. Точнее, лежал на лавке и смотрел в потолок. Он машинально глянул на запястье, но тут же вспомнил, что все личные вещи вместе с часами и брючным ремнем у него отобрали в дежурной части.

Гулко отдались под потолком уверенные шаги, потом с лязгом провернулся ключ в замке. Лукин открыл глаза и повернул голову. Рядом с помощником дежурного стояли двое оперативников. Задавать вопросы было излишним, и Лукин молча поднялся, демонстративно заложил руки за спину и вышел в коридор. Если кому-то хочется разыгрывать спектакль, то пожалуйста. Можно и подыграть. Или, может, эти люди ждут иной реакции? Например, криков и угроз. Или рыданий и падания в ноги, с обещаниями больше так не делать?

Кабинет, в который Лукина привели, располагался на втором этаже. Пока он шел сюда в сопровождении двух молчавших оперативников, то успел прочитать несколько табличек на дверях. Все правильно! Никакого отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков, просто уголовный розыск.

– Садись, – приказал молодой человек с погонами капитана полиции на форменной рубашке. Оперативники расположились за спиной Лукина на других стульях.

Кабинет маленький, но стол один. Дверь, когда Лукина сюда заводили, была открыта, и он не прочитал надписи на табличке. Но он знал, что опера по одному в кабинетах не сидят – непозволительная роскошь. Значит, этот человек перед ним не меньше чем начальник уголовного розыска.

– Ну, давай поговорим, – предложил капитан, пододвинув к Лукину пачку сигарет. – Как мне доложили, вел ты все это время себя прилично: очень спокойно, уравновешенно. Понял, что дело твое труба?

– Если честно, – пожал плечами Лукин, – то я вообще ничего не понял.

– И чего же ты не понял? – откинулся на спинку кресла капитан и весело глянул на молчаливых помощников.

– Я же говорю, что всего. Вы что, глухой? Если вы разыграли этот спектакль на дороге, то должно быть и второе действие. Так переходите к нему. Чего вы время теряете? Что вам от меня нужно, зачем вы все это проделали?

Лукин умышленно вел себя агрессивно и даже нагло. Он хотел выяснить предел намерений полицейских. Их поведение от их целей обычно отделяет всего шаг. И сейчас он получил частично ответ на свои вопросы. Один из оперативников за спиной вдруг ткнул, и довольно чувствительно, Лукина в затылок.

– Слышь, утырок! Рот откроешь, когда тебя спрашивать будут!

Лукин поморщился и посмотрел на капитана. Тот бросил недовольный взгляд на своего помощника, и от Лукина не укрылось, что этот взгляд был вполне искренним. Капитан не переигрывал.

– Значит, так, Лукин, – сказал он. – Дело твое плохо. Сам понимаешь, что такое количество героина в твоей машине обязательно приведет тебя к определенному сроку тюремного заключения. Тут и к гадалке не ходи.

– Естественно, – усмехнулся Лукин.

– Все выполнено по закону, – продолжил капитан, – комар носа не подточит. Поэтому у судьи и сомнений не возникнет, а уж со следователем мы как-нибудь договоримся.

– Да понял я, понял.

– А раз понял, тогда слушай. Делать тебе в нашем регионе нечего. Жил ты в своем Краснодаре до этого, вот и живи дальше. Уж больно твои визиты и встречи с уважаемыми бизнесменами похожи на аферы и разводы.

Лукин вполне мог бы возразить, что заявлений на его счет от потерпевших нет, что никаких противоправных действий он не совершал. Что работники уголовного розыска вряд ли способны отличить обычную коммерцию от коммерческих афер. Опыта у них нет. И соответствующего образования. Ладно были бы тут оперативники из отдела экономических преступлений. Сказали бы уж честно, кого я тут не устроил и кому мешаю.

Но спрашивать об этом не стоило, как не стоило обострять отношений. Выяснил, что бить не будут, а ограничатся полуофициальными обвинениями, вот и уймись. Не нужно, чтобы его выпускали с «хвостами» за спиной, оставив за ним надзор. Это в планы Лукина совсем не входило.

– Сутки тебе на улаживание дел, покупку билетов, и вали отсюда, как черт от ладана.

– Хорошо, – кивнул Лукин. – Раз уж вы так настроены. А можно вопрос?

– А смысл? – удивился капитан.

– Кто хочет, чтобы я отсюда уехал? – пропустил Лукин мимо ушей ехидный вопрос.

– Я хочу, – расплылся капитан в улыбке до ушей. – Этого достаточно? Надеюсь, ты веришь, что я могу закатать тебя на нары лет на пять-восемь без особого труда. Да еще и благодарность получу от начальства. Так что, парень, посидишь до утра у нас, а утром в гостиницу за вещами и на вокзал.

– Почему до утра?

– Порядок такой. Должны же мы немного навести о тебе справочки, запросики всякие отправить, ответы получить. Может, ты там у себя в Краснодаре через день в пьяных драках участвуешь да подозреваешься в наркоторговле. Опять же, пальчики твои снять надо, с картотекой сверить. Ну-ка, парни, организуйте дактилоскопирование, – кивнул он помощникам.

– Санек вчера еще бланки взял и валик с подушечкой, – проворчал один из оперов. – Не вернул.

– У вас что, – нахмурился капитан, – один комплект на пять кабинетов? Работнички!

Лукин еле сдержался, чтобы не вздохнуть облегченно. Чего-чего, а пальчики свои оставлять здесь в его планы не входило. Один из оперов снова вернул Лукина на первый этаж и сдал помощнику дежурного для водворения снова в камеру. Когда они подошли к решетчатой стене камеры, Лукин оглянулся, убедившись, что их никто не видит и не слышит.

– Слышь, прапорщик, – тихо сказал он. – Позвони одному человеку. Сделай доброе дело. А я сделаю тебе доброе дело. Хочешь триста зеленых за эту услугу?

Помощник дежурного как будто не слышал. Он подтолкнул Лукина внутрь, захлопнул дверь и дважды повернул ключ. Однако что-то в его глазах мелькнуло такое, что дало Лукину надежду. Да и не спешил прапорщик уходить в дежурку за стеклянную стену. Клюнул?

– Сто сейчас, и двести, когда за мной приедут, – заговорил торопливо Лукин. – Соглашайся!

Он наступил одним ботинком на пятку второго, сбросил его, нагнулся и отогнул стельку. Там в полиэтиленовом пакетике лежала зеленая стодолларовая купюра. Лукин вытащил ее и протянул прапорщику.

– Ну, позвонишь?

– Номер говори, – тихо ответил прапорщик, принимая деньги. – Но учти, что я сначала проверю ее на предмет подлинности.

– За что я люблю нашу полицию, – улыбнулся Лукин, – так это за бдительность.

Когда Лоскутов посмотрел на номер, высветившийся на экране его мобильника, то очень удивился. Местный, городской? Откуда. Откуда тут вообще кто-то знает его номер. А когда строгий, но почему-то приглушенный голос сообщил, что известный ему Владимир Лукин задержан и находится в камере ближайшего ОВД, Лоскутов выругался. Он вообще редко позволял себе такую несдержанность. Матерную ругань он полагал прерогативой низшего сословия. А также тех, кто из этого сословия выбрался в верха, но так и не избавился от низких привычек. Но сейчас не выругаться самому было сложно. Этот родственник его жены постоянно путается под ногами, постоянно заставляет заниматься его делами. Первая же мысль была оставить все как есть или даже намекнуть, чтобы Лукина продержали подольше. Но потом Лоскутов снова вспомнил о Любушке, о том, как она просила за Лукина. А еще он представил, как Люба будет возмущена тем, что он Лукина не вытащил из полиции. А возмущаться она умеет. И первым делом отлучает от постели. А Альберту Николаевичу в такие минуту почему-то особенно хочется затащить жену в постель.

Подполковник Афонин был удивлен до крайности, когда по прямому телефону из краевого ГУВД на него без всяких представлений и вступлений обрушился град оскорблений и угроз. Только через пару минут до подполковника дошло, что «погоны ему засунут в задницу», что его «сгноят в дежурке самого гнилого угла Забайкалья» из-за задержанного его помощниками некоего Лукина, приехавшего из Краснодара.

И как-то совсем почти без перехода бешеная ругань перекочевала с темы незаконно задержанного человека с дикими связями в Москве на найденный недавно на опушке леса распотрошенный скутер с иногородними номерами. Руки так и не дошли заняться выяснением того, кому он принадлежит и как там оказался. Афонин даже не знал, что скутер забросили в кузов и отвезли в ближайшее крытое помещение в округе – в контейнер на складе ближайшей железнодорожной станции. Афонин напрочь забыл, что у него промелькнула мыслишка, когда все уляжется, подарить этот скутер племяннику в дальний поселок. Пусть пацан по лесными дорогам катается. Покатался!

Глава 6

Злополучный скутер еще вчера нашли Паша Алексеев и Коневский. Они прочесывали очередной участок, когда Паша, отошедший от машины метров на двадцать, вдруг повел носом и стал крутиться на месте, ловя носом ветерок. Тянуло со стороны дороги.

– Чувствуешь? – покрутил Паша возле своего носа пальцами. – Бензин.

– Это от нашего допотопного «уазика» воняет, – ответил Коневский, но своим большим крючкообразным носом все же немного повел. – Или вообще соляркой.

– Нет, не соляркой. Бензин разлили. Я напрямик, а ты догоняй по проселку.

– Чего ты, – проворчал Сергей, двинувшись к «уазику». – Карбюратор кто-нибудь на дороге промывает. Ну и нюх у тебя!

Когда, поскакав вдоволь на кочках и рытвинах, Коневский наконец вывел «уазик» из леса, то увидел Пашу, стоявшего на опушке в состоянии глубокой задумчивости. Коневский был голоден, а потому зол. Он развернулся через разбитый асфальт и подъехал к Паше. И тут же увидел скутер, валявшийся на боку. Большие сумки позади сиденья водителя были раскрыты, и из них торчали какие-то тряпки или вещи. Бензином в самом деле пахло.

– Нашли, значит, – констатировал Коневский, подходя и вставая рядом.

– Наверное, – согласился Паша. – Не те у нас места, чтобы скутеры десятками по лесам валялись. Это где-нибудь под Рязанью может быть, под Нижним Новгородом. А здесь… Я в Чите их видел не больше десятка. Баловство это для города, а у нас любят технику посерьезнее.

– Бензин кто-то недавно сливал, – кивнул Коневский на скутер. – И в вещах рылся. Точнее, в остатках вещей. Наверное, тряпку искал подходящую, для ветоши.

– Вон глянь, – показал Паша рукой влево. – Видишь, грязь подсохла. У нас сколько тут дождей не было? Недели две. Оттуда его катили.

Они подошли к единственному следу на земле и сравнили отпечаток с рисунком протектора колеса скутера. И так было понятно, что катили его. Выкатили из леса и бросили.

– Вот тебе и ответ! – проворчал Коневский и сплюнул от злости. – Хозяин этого сделать не мог. Не стал бы делать. Значит, сделал это либо убийца, либо случайно нашедший в лесу скутер человек.

– Случайному незачем катить его из леса сюда, – возразил Паша.

– Тоже верно. Надо Князю сообщить. Кажется, байкера мы живым уже не найдем.

– Хорошо, что друзья его приезжают. С волонтерами удастся прочесать местность. Хоть какие-то зацепки всплывут, а то мы с тобой тут до зимы будем плутать вдвоем.

– До зимы не будем. Нам важно выяснить, что пропажа байкера не связана с подготовкой некой преступной группы к покушению на президента.

– Я помню. Серый, давай так. Я пойду пешком по следу, попытаюсь выяснить, откуда и как его катили, а ты переезжай на машине на километр западнее и жди меня на проселке. Помнишь, мы по нему ехали из деревни? Как ее, Казаково?

– Ладно, может, там и пожрем.

Больше следов Паша так и не нашел. Видимо, скутер перегнали сюда еще по сухой погоде и бросили в лесу. По крайней мере, в одном месте он нашел еще один след колеса. Покрутившись по лесу, Паша решил, что нужно все-таки привлекать местное население. Он решительно зашагал в сторону дороги.

Коневский ждал его в условленном месте, расхаживая с телефоном возле машины, и докладывал Льву результаты поисков. Когда Паша подошел, Серый закончил свой доклад, сложил трубку и выслушал напарника.

– Ладно, давай по горячим следам. Погнали в это Козаково.

На этот раз им повезло и участковый уполномоченный был в своем «офисе». Об этом уведомили человек пять по дороге, когда узнали, кого ищут парни на грязном «уазике». Чувствовалось, что Макарыча, как все называли участкового, тут уважают. И на незнакомцев, разыскивающих участкового, смотрели с грустной симпатией. По мнению жителей этой глубинки, люди ищут полицейского потому, что у них беда.

Начинающий грузнеть немолодой майор сидел за старомодным письменным столом и писал какой-то рапорт, попыхивая трубкой. Коневский и Паша переглянулись. Местный Шерлок Холмс? Кто там еще из великих сыщиков курил трубку? Мегрэ? Однако до иронии было далеко, учитывая страшную находку в лесу.

– Вы Лосев Алексей Макарович? – сухо спросил Коневский.

– Я майор Лосев, – не поднимая глаз от бумаги, ответил участковый равнодушным тоном. – Что за нужда до меня?

– Нужда бывает при несварении желудка, – проворчал Коневский, тщательно придерживаясь выбранной роли и поглядывая на часы.

Еще пара минут такой перепалки, и майор либо выгонит их из участкового пункта, либо посадит под замок до выяснения личностей. Все дело в своевременности звонка. Рокотов обещал, что звонок Лосеву от начальства будет никак не позже… Мобильник в кармане участкового завибрировал, потом разразился музыкальной игривой темой. Майор глянул на визитеров грозно и достал телефон.

– Слушаю, майор Лосев! – бодро отрапортовал он в трубку, видимо, узнав номер телефона, с которого ему звонили. – Так точно, я… Есть… Я понял, да…

Кажется ему не давали рта открыть и разговаривали с ним очень строго. Строгость и неприступность сползали с майора, как форма с погонами, оставляя перед гостями лишь пижаму добродушного дядьки, которого все на деревне любят и уважают.

– Подполковник Коневский, Главное управление уголовного розыска МВД, – без тени смущения выпалил Сергей. – Хорошие дела у вас творятся в округе, майор Лосев! Сами вы разобраться не могли, даже попытки не сделали. Обязательно из Москвы приезжать надо, чтобы вас расталкивать здесь?

Такой напор был нужен для того, чтобы майору не взбрело в голову проверить наличие служебного удостоверения у «подполковника Коневского». Которого, естественно, не было. Мало ли что там позвонили из управления и приказали оказать все возможное содействие. Более того, на участке именно Лосева найден скутер пропавшего без вести иногороднего байкера. И скандал с его исчезновением все набирает и набирает обороты.

– Прошу, – поднявшись со стула и обведя кабинет рукой, произнес степенно майор. – Располагайтесь, товарищи офицеры. Так что произошло? Какая помощь требуется?

– Опишите криминогенную обстановку на вашем участке, – потребовал Коневский, усаживаясь спиной к окну.

– А что обстановка? – подумав немного, майор снова опустился на свой стул. – Обстановка как обстановка. Как всегда. Кто напился, кто подрался, у кого коза в чужом огороде урожай капусты попортила. Дела известные, деревенские.

– Гибель участкового уполномоченного майора Щукина при задержании преступника – это тоже обычные деревенские дела? Произошло это вчера на дороге и в пределах вашей территории.

– Так на дороге ж! А Щукин, он же из Константиновского…

– На дороге он погиб, а преступник Хасан Гарлоев, застреливший участкового, крутился на вашей территории. А он, между прочим, числится среди участников незаконных бандформирований. И что он тут делал с пистолетом за поясом? А еще в этом районе пропал иногородний мотоциклист. А его скутер мы только что нашли в пяти километрах отсюда на опушке леса на дороге, примыкающей к трассе «Амур». Это тоже в пределах деревенской нормы? Что у вас творится на участке, товарищ майор?

И майор с готовностью кинулся защищаться. Он солидно и уверенно вещал о количестве наград, благодарностей и иных поощрений со стороны руководства и местных муниципальных властей, он показывал на грамоту лучшего участкового на стене, которую получил четыре года назад по итогам работы. Он ссылался на огромную загруженность и баснословный перечень должностных обязанностей участкового уполномоченного. Он распинался с недовольством и о том, что у нас участковые имеют территорию исходя не из площади, а из количества жителей. И что у него подопечная территория разбросана… И так далее и тому подобное!

– Будем организационные вопросы обсуждать? – с грустным сожалением спросил Коневский. – То есть виновато ваше начальство, виноваты пьяницы мужики из ваших деревень, и козы тоже виноваты, потому что капусту любят. Все виноваты, а майор Лосев ангел с крылышками.

– Ну почему! – начал остывать майор. – Я с себя вины не снимаю. Если начальство посчитает…

– Да не начальство вас должно посчитать кем-то, а служебный долг должен в вас говорить, принятая когда-то присяга, чувство ответственности за все здесь происходящее. А у вас люди пропадают, у вас бандитизм на дорогах. Может, этим занимаются приезжие, «челноки», «гастролеры». А может, и люди, живущие на вашей территории. И вместо того чтобы самостоятельно и без указки сверху начать эти версии отрабатывать, вы прикрываетесь различными субъективными причинами. Не можете, не успеваете – тогда почему вы здесь? Смените работу на ту, где вы будете успевать и мочь. А если не хотите, то… – Коневский многозначительно развел руками. – Я, конечно, далек от мысли, что вы сами погрязли в криминале вдали от начальства и муниципальных властей, но кто-то же так может подумать. Из тех, кто вас совсем не знает.

Лосев вспыхнул, его лицо налилось кровью, кулаки стиснулись. Паша смотрел на участкового, на спектакль, который разыграл Коневский, и подумал, что он, пожалуй, майору верит. В чем в чем, а в криминале он не замешан. Расслабился, заелся на этой должности. А может, просто стареет мужик.

– Ладно, давайте к делу, – сменил тон Коневский. – Нужно организовать прочесывание местности. Сколько человек вы можете поднять в деревнях?

– Да никого я не подниму, – махнул рукой участковый. – Вы думаете, что сейчас народ по свистку кинется помогать полиции. Кончились те времена. Меня тут уважают лишь потому, что я справедливо в их спорах разбираюсь да с пониманием отношусь к нарушителям, а не караю огульно и всех под одну гребенку. А чтобы в лес идти, чтобы свои дела бросать… Нет, это надо связываться с моим руководством, писать рапорт, а они уж, если убедительно будет, поднимут курсантов, патрульно-постовую службу, может, военных. Только уж вы мне поверьте, я нашу глубинку лучше знаю. Никто не станет такой шорох наводить, потому что узнают об этом выше и начнут требовать сначала обоснованности, а потом результатов. А потом еще к вам в Москву на контроль попадет.

Через час Коневский, Паша и майор Лосев были на трассе, где недавно лежал скутер. Сейчас скутера не было.

Какой осел и из каких соображений это сделал, было непонятно. Здоровенный скрепер стоял поперек шоссе с отвалившимся карданом, заливая маслом новенький асфальт. И тут же с проселка на шоссе пер гусеничный трактор. Хорошо, что вовремя нашелся кто-то из здравомыслящих, кто представил себе, что будет со вчерашним асфальтом, если на него въедет гусеничный трактор. И это перед самым носом эскорта президента. Можно, конечно, предположить, что кто-то исключительно из благих намерений решил убрать дорожную технику с глаз долой с места встречи рабочих с президентом, но проделано все было глупо, коряво и со скандалом.

Начальник участка в дорогом костюме и крокодиловых полуботинках, исторгая площадную матерщину и размахивая руками, как взбесившийся регулировщик, кинулся наперерез трактору. Кто-то из рабочих, а может, и офицеры ФСО из передней дозорной машины, ехавшей на полкилометра впереди эскорта, догадались выгнать на шоссе вахтовый «Урал», но тут из-за поворота выскочила группа машин с желтой «Калиной» в центре эскорта. По дороге медленно расползалась гробовая тишина.

Рокотов был свидетелем тихой паники, возникшей в среде охраны президента. С одной стороны, вся эта заминка могла означать лишь последствия русской безалаберности и неорганизованности. И ничего страшного не сулила. Если только в отношении строительного начальства. Но, с другой стороны, а если это все умышленно подстроено? Тогда возможно, что от охраны как раз и ждут немедленной остановки на шоссе и разворота в противоположную сторону. И тут-то можно отлично нарваться не только на автоматные очереди, выстрел из гранатомета или «шайтан-трубы»[4]. Этих, допустим, засекут странные ребята с секретным прибором-металлоискателем, что едут в задней машине. А если фугас? А если расчет как раз на то, что опытная охрана не станет останавливаться, а будет прорываться вперед? А если все сюрпризы как раз там, впереди? И решение нужно принимать мгновенно. А впереди грейдер поперек дороги!

– Кусок, приготовься, – резко бросил Рокотов в микрофон коммуникатора. – Работаем с большим количеством людей.

– Твою ж мать, – процедил сквозь зубы офицер, сидевший за рулем машины, в которой ехал Бахтеев с прибором. Он вглядывался в затор впереди и видел, что эскорт тормозит, а черные бронированные внедорожники окружают плотным кольцом желтую «Ладу Калину».

– Ребята, – попросил Бахтеев, – поставьте машину так, чтобы вся железная техника была у меня на одном румбе. Я толпу не вижу.

Водитель под удивленными взглядами своих товарищей выехал вперед и прижался боком к беспомощно и нелепо застывшему грейдеру. Кажется, у него в коммуникаторе стали различимы крики начальства по поводу неправильных действий замыкающей машины. Бахтеев бросил взгляд на группу рабочих и начальства, которые встречали президента, на россыпь охраны, которая разделилась на прикрывающих и рассредоточившихся в толпе. Их метки он хорошо различал на экране. А метка Рокотова вдруг сместилась за спины дорожников и стала курсировать вдоль обочины.

И тут прибор сработал, показав еще один отраженный сигнал. Вот сигнал потускнел, пропал, вот он снова стал заметным. Это значит, что человек с металлом под одеждой перемещается. И перемещается он за спинами других людей вправо. Бахтеев ругнулся и тут же услышал через коммуникатор голос командира:

– Ты что, Кусок?

– Бугор, есть посторонний металл, – напряженным голосом сказал Бахтеев. Напрягаться было от чего, потому что не каждый день ты охраняешь президента и не каждый день возникают на новом приборе страшные метки.

– Спокойно, Кусок, спокойно. Дай координаты.

– От меня право тридцать… внешняя линия… перемещается вправо.

– Понял, хорошо. Объем металла можешь определить?

– Помех много, – проворчал Бахтеев. – Как в железном ангаре работаем.

– Сейчас? – вдруг быстро спросил Рокотов.

– Пошел! – выпалил Бахтеев. – Вправо пошел. Вы с ним сейчас на одной линии!

Рокотов понимал без лишних объяснений то, что говорил Стас Бахтеев. Они достаточно отрепетировали работу своей пары, пока готовились к этой командировке. И то, что подозрительный человек находился сейчас на одной линии, означало, что эта линия проходит через две точки. Точку, где был сейчас Бахтеев, и точку, где сейчас стоял Рокотов. И метка подозрительного человека с металлом под одеждой совместилась с этой линией.

Теперь Рокотов окончательно убедился, что речь идет вон о том невысоком коренастом человеке лет сорока пяти – пятидесяти с трехдневной небритостью на лице. Он не был одет, как большинство рабочих, в яркую, почти новую спецовку и комбинезон. На нем мешком сидел старенький заношенный рабочий костюм.

Мужчина вдруг воровато оглянулся по сторонам и поймал на себе взгляд Рокотова. И тут же этот странный рабочий сделал шаг влево, потом еще пару шагов и скрылся за большим бульдозером, который торчал с приподнятым отвалочным ножом на обочине. Рокотов бросил последний взгляд на ситуацию на дороге. Там все было мирно, почти идиллия. Президент что-то говорил собравшимся людям, разговор шел активный. И один из офицеров охраны уловил действия самого Рокотова и его озабоченность. Рокотов кивнул ему на бульдозер.

Взяли они его вдвоем и очень тихо. Когда Рокотов неслышно и по-кошачьи плавно сместился к бульдозеру, офицер из охраны президента был уже у другой его гусеницы. Рокотов резко бросил свое тело за машину. Мужчина был там, и он зачем-то снял куртку, оставшись в одной грязной пропотевшей футболке. Он оглянулся, на миг опешив от неожиданности, потом сбросил рабочую куртку на землю и бросился было бежать к лесу, но тут офицер охраны появился перед ним.

Одно неуловимое движение, и мужчина перелетел через собственную голову, грохнувшись о землю, как куль с картошкой. Этот удар оглушил его на некоторое время и обездвижил. Щелкнули наручники за его спиной, скрепляя заведенные назад руки. Причем цепочка наручников была продета под ремень рабочих штанов. Так что трюк с пропусканием ног через скованные наручниками руки не пройдет.

Рокотов вернулся к рабочей куртке и поднял ее с земли. Со стуком на землю вывалился старый ржавый широкий винтовочный штык. Больше в куртке ничего не было, кроме сигарет и дешевой зажигалки. Офицер охраны быстро и качественно обыскал рабочего, ворочая его, как мешок, из стороны в сторону и не пропуская ни сантиметра его тела.

– Кто такой? – рявкнул охранник. – Где числишься?

– Мужики, вы че? – наконец выдавил из себя перепуганный рабочий. – Вы не подумайте чего! Это я нашел… Вы, небось, решили, что я эта… его этим, что ли, хочу… Да вы че! Да я…

– Кусок! – позвал Рокотов, выпрямляясь и отходя в сторону от задержанного. – Как там на экране?

– Пока ничего нового. Посторонних сигналов не вижу. С этим разобрались?

– Не отвлекайся! Твое дело смотреть.

Пока президент общался с рабочими, пока они прошли по новому участку, прораба взяли «за жабры». Перепуганный прораб, прижатый тут же к бульдозеру, то бледнел, то краснел. Растрепанный и потный представитель строительного управления со съехавшим набок галстуком пытался объяснить, что рабочих рук не хватает, что сметы жесткие, что расценки ниже некуда и приходится иногда привлекать к выполнению работ низкоквалифицированную рабочую силу из местных. Да, кое-какие нарушения в этом есть, но дело-то общегосударственное, а как выкручиваться управлению, если дикие сроки и дикие требования.

Старший охраны стоял и смотрел на представителя подрядчика угрюмым и не обещающим ничего хорошего взором. Наконец подбежал один из офицеров с телефоном спутниковой связи. За двадцать минут из Хабаровского края пришел ответ, что Миткин Олег Геннадьевич шестидесятого года рождения действительно прописан в поселке Полина Осипенко, что уже шесть месяцев он разыскивается полицией как лицо, уклоняющееся от выплаты трех кредитов местным банкам. В другой руке офицер держал планшетник, на экране которого красовалась фотография на странице паспорта Миткина.

Миткин в двадцатый раз пытался воззвать к здравому смыслу и поверить, что старый немецкий штык он нашел в лесу, который, наверное, остался тут еще от белочехов. И что он от кредиторов не прятался, а пытался, наоборот, заработать и отдать долги.

А еще через пятнадцать минут подлетели «Хонда» и черный «Мерседес» с частными номерами, откуда выскочили четверо, раскрывшие удостоверения офицеров местного Управления ФСБ. Миткина, так и не сняв с него наручников, затолкали в «Хонду», прораба в «Мерседес», и обе машины тут же унеслись в сторону Читы. Потный и взъерошенный представитель подрядчика нервно закурил и пошел к своей машине. Через минуту он тоже вырулил на шоссе и рванул догонять машины ФСБ. Из окна его машины вылетел и, разбрасывая искры, запрыгал по асфальту окурок. Все!

Рокотов вздохнул и подошел к начальнику охраны. Тот молча протянул ему планшетник. Из сведений, представленных из Хабаровска, следовало, что Миткин вот уже лет десять вообще не выезжал из своего поселка дальше делянок лесозаготовительного участка, где он и работал машинистом трелевочной техники.

– Слушай, Антон, – Колыванов запрыгнул на переднее сиденье, когда они остановились на светофоре. – А чего президент сюда вообще приехал? Чего он рассекает на отечественной машине? Ему заплатили за рекламу, что ли?

– Очень смешно, – буркнул Кораблев. – У него и так денег по должности… Да и мараться при таком статусе никто не будет. Сам подумай головой.

– Ну, если головой, тогда я думаю, что это не очень плохой способ попытаться поднять престиж отечественного производителя. Сколько мы с тобой тут «праворулек» и вообще «японок» видели. Запрудили все. Как огромные ворота через границу по пересылке к нам этого разваливающегося дешевого хлама.

– Принцип-то простой, Диман. Чем больше покупают наших машин, тем больше денег будет на доведение каждой модели до уровня Запада.

– Ты сам-то веришь в это?

– Почему нет? – пожал плечами Кораблев. – Когда-то кто-то найдется в руководстве Автоваза и среди крупных акционеров, кто поймет, что надо брать качеством, а не административными мерами. Типа приказа пересадить всех чиновников на отечественные машины.

– Понятно. Значит – приятное с полезным. И подстегнуть со строительством стратегической трассы и распропагандировать «Калину». Только надо было две запасные машины от глаз обывателя спрятать. А то как-то получается, что президент сам не верит в качество рекламируемого автомобиля.

– А чего верить, – рассмеялся Кораблев, – вчера «Калина» у него не завелась.

– Совсем?

– С шестого раза.

Колыванов вдруг приложил руку к уху и поднял большой палец. Кораблев тут же поправил на голове коммуникатор, который до этого сдвигал на затылок. На связь вышел командир.

– Танкер, я Бугор, как у вас?

– В норме. Места визитов отработали. Шесть совпадений отправили местным коллегам. Подтверждений ноль.

– Кто додумался на Ленина, 84[5] поставить камеру? – рявкнул Лев.

Кораблев поморщился, а Колыванов притворно схватился за голову. Его раздирало от смеха, потому что он вспомнил, как они эту камеру устанавливали, чтобы она была направлена на фасад и вход. И как они наблюдали местных чекистов, которые эту камеру с помощью своих приборов обнаружили, как они всполошились, как наблюдали, пытались перехватить сигнал. А когда сигнал пропал, они эту камеру с особыми предосторожностями снимали.

– Бугор, это производственная необходимость, – вставил Кораблев, гневно глянув на Колыванова, который зажимал рукой рот и корчился от смеха рядом на сиденье. – Задержанных для проверки они забирали себе, а мы решили, что кто-то может поинтересоваться личностями привозимых к ним людей.

– Их в любом случае во двор привозят, а не через главный вход заводят, – терпеливо пояснил Лев. – Сами не доперли? И лиц задержанных никто посторонним не покажет. Это для вас новость? Как дети! Они развлекаются, а я объясняйся…

– Шеф, а вы как объясняли? – не удержался Колыванов от вопроса.

В коммуникаторе что-то хрюкнуло, кашлянуло, потом голос Рокотова уже нормальным тоном ответил:

– Так же, как и вы, оболтусы! Шлангом прикинулся… гофрированным. Пожурили, правда мягко, что не согласовал. Они бы сами… Ладно, слушай приказ, парни! Нацепить камеры на одежду и пройтись по всем этажам и прошерстить хорошенько отель «Монблан».

– Там остановится «объект»? – удивленно спросил Кораблев.

– Вряд ли. Там живет большинство сопровождающих лиц. Особенно те, кто готовил визит и приехал до… того как.

– Поняли, Бугор. Выполняем.

Закхая Валииди огорчила смерть одного из главных своих помощников. Хасан был хорошим боевиком. Он имел прекрасную подготовку, железные нервы, он прекрасно сходился с людьми и не позволял ненависти брать верх над здравым смыслом. Хотя в последнее время Закхай все чаще задумывался, а есть ли у Хасана настоящая ненависть к России, к русским. Или это все не более чем поза, роль, маска, приличная для молодого чеченца.

Хасан играл в деле Закхая одну из ключевых ролей, но теперь его нет. Глупо, непонятно. Неужели он так долго морочил всем голову, а на самом деле его интересовали в жизни только деньги, лишь одни деньги и ничего, кроме денег? Непостижимо! Рядом с людьми, для которых это священная борьба, для которых это дело всей жизни, быть рядом с людьми, которые осознанно лишили себя семьи, спокойной жизни, и так вот…

Да, Хасан решил его шантажировать, решил заработать денег и скрыться. Скрыться? Неужели он так глуп, неужели он думал, что ему удастся скрыться? Нет! Другое у него было на уме. Он бы попытался убить меня, а потом все подать как результат деятельности российских спецслужб. А ведь Хасан проходил подготовку, проходил проверки, ему доверяли. Он считался одним из самых надежных исполнителей, буквально эталоном чеченской ненависти к России. И что в результате?

Ладно, что случилось, того не изменить. Беда сейчас не с этой стороны. После гибели Хасана очень опасно будет прибегать к помощи его людей, его цепочки. А если он был с кем-то в сговоре из своих? Теперь придется отсекать значительный сегмент подготовленной операции и почти половину всей работы начинать заново. Хорошо еще, что пару своих, преданных, очень надежных людей Закхай разместил на трассе. Нет времени на подготовку новой операции, нужно исходить из того, что есть, и принимать решение сейчас, завтра, послезавтра.

Закхай сидел в ресторане отеля и смотрел на улицу сквозь огромное окно. Вот они, русские люди. Идут, живут своей русской жизнью в своей странной огромной стране. Почему? Как они могут столетиями жить все вместе, десятками различных национальностей и этнических групп, вперемешку от океана до океана, от пустынь до джунглей? Жить и не перессориться! Хотя империя ведь развалилась.

Закхай опустил голову и отрицательно покачал ею. Опять он повторяет то, что пытаются внушить заботливые американцы. Ничего не развалилось. Отпала просто шелуха, отвалилось то, что плохо держалось, то, что было плохо прицеплено к основному телу. Дорвались мелкие политики со своими местечковыми интересами. Думали, что отдельно от России они будут жить сыто и свободно.

Ладно, не о них речь. Речь о тех, кто остался. Сильная страна осталась. Митинги и брожения кончились, лидеры с хитрыми глазами тоже исчезли. Теперь Россия занимает все более сильные позиции в мире. Она уже не стесняется заявлять, что это сфера моих интересов и никому я не позволю прикасаться к этому. Они очень долго держали свой погранотряд в Средней Азии, фактически на территории чужого государства. Они не постеснялись дать пинка Грузии в 2008 году. Теперь арабский мир.

Наши лидеры боятся России, боятся, что она выдавит Америку из нефтеносного региона. А это значит, что России нужны будут свои послушные лидеры в арабском мире. Вот в чем дело! Вот чего боятся наши лидеры, вот за что они ненавидят Россию. Они боятся оказаться в стороне от жирного пирога. От американцев им хоть что-то перепадет, а от России?

Да, у России сейчас сильный лидер, у власти сильная команда, которая очень уверена в своих силах. Это естественное решение подорвать основание мощного построения власти. Нет лидера – и сразу начнутся бешеные попытки занять его место. Вот она, слабость русских. У них к власти рвутся не те, кто уверен, что справится с этой работой, а те, кто жаждет быть у власти, кто хочет результатов этой власти. А у нас не так? А мы лучше? А наши лидеры рвутся к власти из любви к народу? Все хотят обогащения, всем власть нужна хоть на какое-то время, чтобы успеть…

К столу подошел высокий смуглый человек и без лишних вопросов сразу уселся напротив Закхая. Это была запланированная встреча. Закхай откинулся на спинку кресла, покрутил в руках высокий стакан и поставил его на стол. Вот и еще один помощник, человек, чьи предки прожили в этой стране не одну сотню лет. И вот он сидит здесь и ждет от меня денег за работу, за предательство, за смерть граждан этой страны. Можно ли доверять предателям? Говорят, что предавший однажды предаст и во второй раз.

Закхай вдруг понял, что думает о всех своих помощниках, набранных из граждан России, как о предателях. Значит, идея не в счет? Значит, он полагает, что за идею уже никто не борется? Вот оно, растление идейного движения, вот она, дискредитация светлых воззрений.

– Скажи, Магомед, – сказал Закхай, разглядывая человека напротив, – ты ведь сражаешься за свою родину и за свой народ?

– И во имя Аллаха! – уверенно блеснул глазами собеседник.

– Скажи, Магомед, а ты хотел бы стать президентом России?

– Всей России?

– Да, всей огромной России.

– А зачем? Чтобы управлять русскими?

Закхай понял, что задал слишком сложный вопрос. Надо оперировать понятными терминами и масштабами. Он неплохо изучил историю горцев, прежде чем приезжать сюда.

– Был один выходец с Кавказа, который вполне успешно управлял этой огромной страной, – шевельнул бровью Закхай.

– Не говори мне про Сталина! – набычился Магомед. – Он хотел весь мой народ… Он всех выслал из родных домов в Сибирь!

– Ладно, успокойся, – махнул рукой Закхай. – Его можно понять. Когда во время войны вместо восьмидесяти тысяч призывников он получил едва две с половиной тысячи, это не могло его не насторожить. А когда на Восточном фронте стали действовать против русских целые батальоны, набранные из чеченцев и ингушей, когда большая часть дезертиров ушла в горы и леса и стала укрывать немецких парашютистов, он не мог поступить иначе. Это естественно. Немцам нужен был Кавказ и нефть Закавказья. Тогда скажи мне, Магомед, а захотел бы ты стать президентом Чечни?

– Да! – опять уверенно блеснул глазами горец. – Конечно!

– Даже если бы тебе сказали, что ты будешь править десять лет, а потом тебя казнят?

– За что? – опешил Магомед.

– Ни за что. Просто это цена такая. Ты за десять лет постараешься принести как можно больше пользы своей родине, ты сможешь выполнять невыполнимое для блага своего народа, но потом тебя казнят. Такая плата.

– Не-ет, зачем казнить? Если я пользу родине принесу, то за это не казнят. Или русские казнят?

Закхай с сожалением смотрел на собеседника. И что это он так мгновенно отупел. Все понимал нормально, по-русски говорит правильно и чисто. А тут перестал понимать. Нет, друг мой, и ты власти хотел бы, но не для того, чтобы что-то для народа сделать, а просто ради самой власти, ради обогащения. Вот так всегда. И во всем мире.

Лоскутов изредка поглядывал на часы. Он успевал, и это было приятно. Что значит опыт в таких делах! Подготовка пресс-конференции президента – это вам не шутка. Тут надо учесть десятки факторов. Помимо тех, кто будет задавать удобные вопросы, нужны и те, кто будет задавать вопросы неудобные, но… заранее известные. И вообще, тематика должна быть негласно озвучена аккредитованным журналистам, лояльность должна быть установлена. И президенту совсем не обязательно знать, каким образом эта пресс-конференция готовится. Просто так принято, и возможно, что он догадывается об этом. Тем не менее пресс-конференция – это политический ход, от того, как она пройдет, в какой атмосфере, будет зависеть многое. В том числе и рейтинг президента.

– Так, это не пойдет, – резко отбросил в сторону лист бумаги Лоскутов.

Девушка с чересчур сильно накрашенными глазами дернулась, но осталась сидеть. Лоскутов увидел, как ее глаза медленно наполняются слезами. Девчушка была с местного телевизионного канала, и перечень ее вопросов был слишком агрессивным.

– Почему? – стиснув зубки, прошептала девчушка. – Это что, цензура?

– Это порядок, – поправил ее Лоскутов. – Любое действо должно быть хорошо отрежиссировано. Мы видим одну тему, ее и пустим в эфир.

– Это… это неправильно! – выпалила девчонка.

– Это нормально, – устало ответил Лоскутов. – Это обычная практика. Это политика.

– Если вы… – девушка покраснела как свекла и заговорила тихим дрожащим голоском, – если вы не пропустите наши вопросы, то мы с редактором в новостях так пройдемся по вашему подходу к работе с журналистами…

– Если вы это сделаете, – с сожалением посмотрел Лоскутов на девушку, – то ни вам, ни вашему выпускающему редактору в средствах массовой информации больше не работать. Как и вашему каналу больше не выходить. Будет принято решение о его покупке более крупными органами либо принято решение о банкротстве. Только я думаю, что вы там единственная такая наивная. Ваш руководитель-то знает, что вы сюда пришли?

– Нет, – опустила девушка голову. – Я хотела сама… доказать. А можно мне с другими вопросами… ну, которые вы утвердите…

– Теперь нельзя, – вздохнул Лоскутов. – Таких хитрых мы тоже видали.

Сделав знак рукой, он подозвал одного из офицеров охраны, потом указал на журналистку.

– Этот детский сад близко не подпускать, а то нам всем… – Лоскутов многозначительно покачал головой.

Офицер понимающе улыбнулся и пригласил рукой журналистку встать. Та поднялась, все еще пристыженно не поднимая глаз. Офицер провел вдоль ее тела рукой с зажатым в ней прибором. Тихо пискнуло. Офицер усмехнулся, взял из рук девушки ее сумочку и извлек наружу включенный диктофон.

– Вот видите, – развел руками Лоскутов. – Когда речь идет о главе правительства, то никаких неожиданностей быть не должно. Тут все серьезно. А вы еще и беседу нашу хотели записать. Ай-яй-яй!

Он проводил взглядом хлюпающую носом журналистку, которой не удалось проявить себя самостоятельной и активной, которую выводили из холла. И тут Лоскутов увидел в дверях знакомую фигуру, которая препиралась с охраной и активно жестикулировала, тыкая периодически рукой в сторону Лоскутова.

– Пропустите, – обреченно разрешил Альберт Николаевич, – это ко мне!

Володя Лукин почти подбежал к столу, освещая все вокруг жизнерадостной улыбкой. Он плюхнулся на стул и облокотился на стол локтями.

– Здрасьте! Альберт Николаевич! В последний раз, не в службу, а в дружбу, по-родственному, а?

– Ну, что еще?

– На пресс-конференцию! – радостно ответил Лукин.

– Господи, тебе-то это зачем? Ты же не журналист?

– Так у вас же не только журналисты, у вас же еще общественность будет, актив городской, представители от края. Я так понимаю, что лимит времени, и вы все в одну кучу и все разом хотите провести. Так сказать, встреча с народом!

– Это откуда у тебя такие сведения?

– Я же не дурак, да и просочилось кое-что наружу через ваши административные рогатки. Честно, мне надо! Только я не хочу вопросов задавать, я так, для престижа. Мне надо попасть на фото с президентом. Или в ролике засветиться.

– Ты что, Володя, спятил? – удивился Лоскутов.

– Не-не, я все продумал! – уверенно заговорил Лукин. – Я даже не буду пытаться задавать вопросы и вообще доставлять неприятности охране. Я просто постараюсь попасть крупно в кадр. Все! Это моя задача номер один. И единственная, между прочим. Альберт Николаевич, пожалуйста. Мне это важно, ведь покажут все по центральному телевидению: встреча с президентом, приглашены уважаемые люди, солидный бизнес, высокие чиновники, пресса… и я. Это же престижно, это статус!

– Да что же сегодня за детский сад такой лезет из всех щелей, – рассмеялся Лоскутов. – Только одну принципиальную вывели, тут еще позер лезет. Ты хоть понимаешь, Володя, что будет со мной, если ты хоть на йоту…

– Ни на микрон! – заверил Лукин, восторженно поедая Лоскутова взглядом. – Я ж с понятиями! А этих не включили в список? Прощерина с его дружком угрюмым? Я скажу вам, Альберт Николаевич, пренеприятнейший тип этот Волков. Да и сам Прощерин не лучше. Ничего у меня с ними не получилось, не убедил я их. Зато с другими каналами все, кажется, просто отлично. Это благодаря вам, ваше протеже! Я прямо не знаю, как вас отблагодарю. Вот нагряну к вам с Любой… Любовью Михайловной и закачу вам праздник после этой командировки!

Лоскутов чуть не брякнул, что только этого еще не хватало, что только не это, но сдержался. Кажется, это теперь будет проблема – отвязаться от этого настырного родственника. Может, Любушкина сестра и этого скоро выгонит. Хорошо бы.

– Записаны, записаны, – отмахнулся Лоскутов. – Как раз Волков и записан. У него в программе вопрос президенту. Так что он прозвучит по центральному телевидению, а не ты. Извини.

– Да и черт с ними! Мне главное лицом засветиться, – весело вскочил со стула Лукин. – Ладно, я побежал. До встречи…

Глава 7

На эту делянку Коневский с Пашей вышли, ориентируясь по звуку бензопилы. Оставив машину на просеке, они двинулись дальше пешком, обходя свежие и прошлогодние пни и груды обрубленных сосновых лап. Низкорослый и невзрачный участок смешанной растительности здесь тянулся по краям просеки недалеко. Чуть дальше вздымались в небо стройные сосны, а пространство между стволами как бы раздвинулось и наполнилось солнцем. Идти было удобно по толстому ковру опавшей хвои. А картина прошлогодней делянки справа начинала даже угнетать.

– Бардак у них тут несусветный, – ворчал Паша, озираясь по сторонам. – Обычно корни корчуют сразу, в этот же сезон. Расчищают и высаживают семенные. А тут вон с прошлого года еще… Если не с позапрошлого.

– Я, кстати, и следов трактора не видел, – добавил Коневский. – Пилить-то они пилят, а как вывозят? Или вертолетом?

– Да ну на фиг! Какой вертолет. Это же шабашники! Скорее всего, у них расчищена просека на юг. Там до грунтовки ближе, а она сразу на старое шоссе выходит, а оттуда к станции.

– И что они тут наработают, какие-то масштабы смешные, – с сомнением сказал Коневский. Если уж заготавливают лес, то… как-то все это серьезнее происходит, фундаментальнее.

– Э-э, Серый, ты про массовые заготовки думаешь, а это частники. Они разрешение на кубатуру получили, на заготовку для частных нужд. Например, для строительства сруба дома, может, нескольких домов. Вот им делянку выделили, и возитесь как можете. А заказчик нашел пару алкашей, которые за копейки тут работать будут… Вон они!

Между стволами мачтовых сосен зажелтела песчаная почва, потянуло дымком, а потом показалась и сложенная из бревен небольшая избушка с крытой рубероидом крышей. Была она неказистой, немного покосившейся, с торчащей из стыков бревен паклей и наполовину сгнившим мхом.

Два мужика в майках, серых от стирки хозяйственным мылом, а может, и от грязи, удаляли ветки поваленных стволов. Один обрубал мелочь топором, а второй шел с бензопилой и лихо смахивал толстые лапы поверженных великанов.

– Здорово, мужики, – приветствовал Паша, который по договоренности должен был взять на себя роль «первой скрипки». – Как служба?

Опустив топор, крайний посмотрел внимательно на визитеров и что-то сказал напарнику. Чихнув два раза, бензопила утробно заурчала, сбавляя обороты, и наконец замолчала. В лесу установилась аж звенящая тишина. Казалось, что вот-вот защебечут, засвистят успокоившиеся птицы, застучат по стволам гулко и с долгим эхом дятлы. Но ничего не происходило. Лес уныло, глухо и неприязненно молчал, взирая на поваленные стволы и груды высохшего лапника.

Так же неприязненно взирали на незнакомцев и двое лесорубов. Паша не мог понять, чего же в их взглядах было больше: неприязни или настороженности. И понятно, если к ним, как следует из логики нашего государства, чуть ли не каждый день должны шастать различные проверяющие, экологи, лесоводы и лесоохранники, не говоря уже о хулиганствующих «зеленых» различного толка.

– Хорошая деляночка вам попалась, – открыто улыбаясь и подходя ближе, сказал Паша. – Повезло. На себя горбатитесь или нанял кто?

Мужики при ближайшем рассмотрении оказались не такими уж и мужиками. Просто грузные фигуры да заросшие, привыкшие морщиться и щуриться лица создавали такое впечатление. Тому, что был с топором, рыжеватому и с клочкастой бородой и облезлым веснушчатым носом, было, наверное, лет тридцать пять. Худощавый, но жилистый, он часто сплевывал, как это делают люди, привыкшие жевать табак. Второй, управляющийся с бензопилой, лет на пять постарше, был, наоборот, низок ростом, широкоплеч. Смуглый от солнца и с белыми плечами и спиной, он выглядел комично, если бы не густая короткая борода и такая же густая нечесаная шевелюра, в которой обильно торчала осыпавшаяся хвоя, опилки, мелкие ветки. И маленькие недобрые глаза как будто тоже торчали из лица, буравили незнакомцев.

– Слышь, мужики, – предложил подошедший Коневский, – мы тут второй день по лесам бродим. Ноги все сбили. Вы не против, если у вас передохнем. Есть у нас кое-что и для души, и для здоровья!

Взгляд рыжего мгновенно потеплел, он призывно глянул на напарника. Тот хмуро еле заметно кивнул и взвалил бензопилу на плечо. Порядок лесорубы чтили. Не курили во время работы где попало, чтобы, не приведи господь, пожара не устроить. Инструмент не бросали на делянке. Прекратив работу на время, обязательно тащили все к своему срубу и складывали под навесом у дверей.

– А че бродите-то? – первым стал задавать вопросы рыжий. – Че выглядываете или ищете?

– Делянку хотим вот тоже подобрать. Вроде разрешили нам в Чите, а на месте все равно каждый участок оговаривать надо отдельно.

– А на кой вам, – низким хрипловатым голосом осведомился второй лесоруб. – На продажу, что ль, аль строитесь?

– И так и эдак, – засмеялся Паша, с удовольствием узнавая деревенский говор, который был приятен слуху с детства.

Паша привык к тому, как говорили в деревнях. Старики всякие байки рассказывали про тайгу, про леших, домовых, овинных, банных. И старухи, которые любили рассказывать свои не то сказки, не то приукрашенные истории из жизни. «Как в энти временна жил тут, говорят, купец, а у него был молодой приказчик…»

– Бревно нам нужно калиброванное, – начал объяснять Коневский, – бизнес у нас простой: рубим баньки, простые избы. Сейчас люди, у которых чуть денежки завелись, все норовят из города выбраться, на лоне природы обстроиться. Кто загородными домами интересуется, кто только летним жильем.

За разговором выяснилось, что Паша с Коневским нагрянули «в гости» очень вовремя. Как раз в двенадцать коренастый Никола и рыжий Серега «шабашат». Суп или щи стоят в горячей печи, каша тоже. Приправляют все консервами, тушенкой, салом. Есть у них тут и простой погреб, где температура держится не выше восьми градусов. Работают они на заготовке лет пять уже. Специалист от «фирмы», как они называли организацию-работодателя, приезжает раз в неделю, обходит делянку и отмечает новые деревья, подлежащие вырубке. И так каждое лето на новом месте.

Бутылка водки, а за ней и вторая очень расположили лесорубов к гостям. А уж палка дорогой колбасы, магазинный белый хлеб совсем сделали беседу душевной, разбавив однообразный рацион лесорубов. Да и гостям неудобно было объедать хозяев. Паша распинался, как самый опытный в таежных лесах, о «работе», о том, как ищут, валят и готовят бревна, как из них рубят строения, как придают товарный вид и какие есть современные средства против гниения древесины. Коневский лишь поддакивал, подыгрывал да подливал.

Никола и Серега не особенно пьянели. Просто Никола стал еще больше щуриться и чаще курить, а Серега, наоборот, стал больше болтать. И тут Коневский повел себя странно. Паша покосился на напарника, но промолчал, когда тот вдруг засуетился, стал искать в сумке какой-то особенный плавленый сырок. Он рылся, обещая показать, какой бывает у плавленых сыров чудесный вкус. Он даже выложил на землю рядом с собой их мощный ноутбук. Зачем-то достал бумажник и порылся в нем. Таблетка, что ли, некачественная попалась.

Как Паша понял, все оперативники «Панциря» при выходе на задание обязательно получали в лаборатории у Кирилла Андреевича кое-какие препараты. Обязательная медицинская аптечка, в которой преобладали обезболивающие, обеззараживающие, противошоковые препараты и различные стимуляторы. Были тут и средства для нейтрализации действия алкоголя. Насколько Паша смог понять за время подготовки в учебном центре «Панцирь», Кирилл Андреевич имел обширные связи в научном мире. Возможно, руководство «Панциря» тоже прилагало к этому руку и стремилось расширить научные контакты своего ведущего ученого. Интересно только, в каком статусе его подавали представителям научного мирового сообщества?

Паша знал о некоторых вариантах подобных препаратов, которые создавались во многих странах. Например, усилиями ученых из США и Австралии был создан препарат, который позволяет нейтрализовать действие алкоголя на головной мозг и тем самым избежать опьянения. За несколько лет кропотливой работы специалисты изучили клетки головного мозга, на которые действует алкоголь, и создали химическое соединение, способное их временно блокировать. Кирилл Андреевич отзывался об этой методике крайне негативно, полагая, что воздействие на клетки головного мозга никогда не проходит бесследно. Паша, как специалист по нанобиомедицинским технологиям, отчасти был с ним согласен.

За основу разработки своего препарата лаборатория «Панциря» взяла опыт израильского медицинского центра «Хадаса Эйн Керем». В результате было найдено средство именно против опьянения. Основано оно было на методоксине – веществе, использующемся для лечения алкоголизма. Как оказалось, методоксин значительно снижает действие алкоголя. Паша, как и все оперативники, прошел курс определения переносимости препарата и узнал его действие на себе. После ста граммов выпитой водки на голодный желудок он попал под пристальный осмотр ученых и серию различных, довольно глубоких тестов. Они показали, что в период очень короткого расчетного времени концентрация алкоголя в крови быстро пошла на убыль, и тест на симуляторе вождения Паша прошел успешно. С моторикой и когнитивной функцией тоже все было в полном порядке.

Сейчас Паша с Коневским лишь изображали, что их развезло «с устатку», и болтали на различные абсолютно нейтральные темы. О лесе, современных инструментах, о жизни в краю, зарплатах, чиновниках. Паша никак не мог понять, куда же клонит его напарник, а спросить возможности не было. И зачем он так старательно демонстрировал ноутбук, пачку денег в бумажнике? Хочет показать, что мы солидные и крутые парни? Зачем ему рисоваться перед этими…

– Я это… – неопределенно махнул рукой Никола, – щас приду. Че-то не очень с пузом.

Он поднялся и тяжело двинулся к покосившейся избушке. От Паши не укрылось, как удивленно посмотрел вслед дружку Серега. Он болтал без умолку, то дергая себя за нос и сплевывая рядом на землю, то теребил большой неуклюжий перстень на безымянном пальце. Паша давно заметил это сомнительное украшение. Самодельщина, причем очень низкого пошиба. Или в зоне делали, или армейские мастера на срочной службе. Перстень изображал череп и перекрещенные кости. Там, кажется, даже было что-то написано, но очень мелко.

Паша собрался разлить по кружкам остатки водки, когда откуда-то из-за дома раздался призывный голос Николы.

– Серега! Слышь, иди сюда! Че-то я тут не пойму…

– Ща, пацаны, – все еще продолжая довольно лыбиться, сказал Серега. – Видать, опять какая-то сука пыталась в погреб подкоп делать. Ща я…

Он поднялся и пошел на голос приятеля довольно уверенно. Коневский смотрел вслед лесорубу пристально, аккуратно вытирая руки о носовой платок. Откуда он взялся и когда Коневский его достал, Паша за разговором и не понял. Как-то не очень уместно он тут смотрелся. Это как в детстве летом в деревне носки. Или брючки со стрелками.

– Понял, нет? – быстро спросил Коневский. – На перстень обратил внимание?

– Не понял? Ты о чем?

– Дурила, ориентировки забыл? – беззлобно прошипел Коневский. – По одному из грабежей на трассе проходит такой перстень, как на пальце этого рыжего.

– Перстень? Я…

Паше пришлось признаться самому себе, что он зря не вчитывался в ориентировки так тщательно, как это делал тот же Коневский. Паша пытался запомнить приметы грабителей, когда они фигурировали, особенности оставленных грабителями следов, а похищенное… Паша полагал, что похищенное всплывет теперь далеко отсюда или просто не очень скоро. Это же улики, кто же с ними станет валандаться непосредственно после грабежа и в районе, где он совершен. Попытки вспомнить ориентировки на грабителей ни к чему не привели. Примет почти не было.

– Серый, а ведь у них лошади есть, – вдруг дошло до Паши.

– Как? Откуда знаешь? – оживился Коневский и навис над Пашей своим знаменитым носом. – Ну-ка, колись!

– Вон, видишь, валяется возле крыльца надорванный ремешок. Это недоуздок[6]. И пахнет он конским потом. До меня только сейчас дошло, что это за знакомый запах.

– Точно? – взвился Коневский. – Ну, ты голова! А ведь точно, теперь все сходится. Давай, а то вдруг они насторожились. Не дай бог уйдут. Мало ли что мы личность установим, а искать их кто будет. И будут ли!

– Ты хочешь сказать, что подозреваешь этих двоих в совершении разбоев на трассе?

– Паша, – схватив Алексеева за грудки и успевая осматриваться по сторонам, прошипел Коневский, – зуб даю, что они при делах. А еще у них есть оружие! Ну-ка, давай разделимся и вперед. Ты справа обходишь их хибару, а я отсюда. Попробую внаглую, типа, я в соплю пьяный.

– А может, они нас грабануть решили? – предположил Паша, вставая на ноги. – Ты вон тряс нашим имуществом…

– Наконец дошло! Специально и тряс.

– Может, подождем, когда они начнут сами? Ну, например, нападут на нас.

– Паша, они кричать «руки вверх» не будут. Они нас застрелят, выпотрошат карманы и сумки, а потом закопают. Давай, вперед! И осторожнее, а то пьяные иногда чаще по дурости попадают в цель, чем трезвые.

Паша еще раз посмотрел на напарника, но потом решил не задавать больше вопросов.

Если эта парочка ни в чем не виновата, то ничего и не произойдет. А если они нападут, если они будут стрелять, то тогда совесть Паши будет чиста. Он ведь, кроме всего прочего, еще и оборонялся.

Он не стал обходить сруб, как посоветовал Коневский. Паша сразу в кувырке преодолел открытое пространство и исчез справа за кустарником. Сделав большой крюк метров в пятнадцать, он мысленно похвалил себя, что прошел это расстояние практически неслышно. На четвереньках Паша подошел к краю кустарника и прижался к стволу большого старого дуба. Восстановив дыхание, он осторожно выглянул.

Сейчас он находился как раз за избушкой лесорубов. Правее виднелся их погреб с двускатной надстройкой крыши. А правее и ближе к Паше – куча мусора. Тут были и мелкие ветки, и какое-то истлевшее рванье, и прогнившее ведро. Одним словом, мусорка, помойка. Только располагалась она на дощатом щите, который сейчас с этим мусором был сдвинут в сторону. А под щитом, укрытый полиэтиленом, был спрятан ящик. И из этого ящика Никола доставал и подавал Сереге обрез охотничьей двустволки и черный пистолет, в котором Паша разглядел старенький «макаров».

Первым порывом Паши было кинуться на парней, но потом он трезво оценил ситуацию, представил суд, на котором адвокат, решивший устроить себе личный пиар, выгораживает двух мирных лесорубов, которые испугались незнакомцев и решили их прогнать с помощью оружия. Да, они хранили его незаконно, да, они заслуживают наказания за это, но ведь они думали, что Алекссев и Коневский бандиты. Ведь в районе трассы процветает бандитизм, а граждане имеют право бояться за свою жизнь и защищаться. У них нет работы, они брошены государством, они выживают, как могут. И можно ли их строго судить, если полиция не в состоянии навести порядок, победить криминал в районе. И виноватые совсем не виноватые и заслуживают по одному году условно.

Паша нахмурился. Картинка была очень натуральной и убедительной, и он не шевельнулся. Беспокоило, как поведет себя Коневский и не подставит ли Паша напарника со своим гуманизмом и перестраховкой. Парни у ямы прислушались, глядя в сторону своей хижины. Серега переломил ружье и сунул в каждый ствол по патрону. Никола осторожно отвел затвор пистолета и плавно вернул на место. Паша собрался и приготовился к прыжку.

Намерения парней были очевидны. Они, мягко шагая, двинулись в обход дома. Паша, дождавшись, пока оба скроются за углом, выскочил и перебежал открытое пространство. Прижавшись спиной к бревенчатой стене, он выждал с минуту, потом передвинулся к другому углу и выглянул наружу. Черт! Коневский сидел с невозмутимым видом у самодельного стола, где они вчетвером только что пили водку и мирно беседовали.

– О, хлопцы! – приветливо поднял руку Серый и расплылся в пьяной улыбке. – Вы куда пропали? А у меня еще одна есть… беленькая!

– А где второй? – тут же спросил приятеля Серега, видимо, сидевшего у стола человека не воспринимая уже всерьез. – Он же тут был?

Никола ответить не успел или не собирался. Наверное, в его голове были какие-то свои соображения, и, видимо, он в этой паре был главным. Он поднял пистолет, но выстрелить в Коневского не успел. Паша, оттолкнувшись ногами, как при тройном прыжке, мгновенно оказался за спинами обоих бандитов и применил единственный прием, который позволял свалить двоих человек одновременно.

Он обхватил шеи лесорубов, проскочил всем корпусом между их телами, а потом завалил на себя Николу, как самого тяжелого, уперев ему бедро в спину. Серега упал на спину сам под тяжестью двух тел. Тишину тайги прорезал пистолетный выстрел, но пуля, как показалось Паше, ушла в воздух. Перевалившись на правый бок, он схватил кисть руки Николы с пистолетом, не давая повернуть ствол в свою сторону и сторону Коневского. Ногами Паша старательно сжимал горло Сереги и его руку с обрезом. Обрез своими дулами смотрел на Николу, что Пашу вполне устраивало, если рыжий окажется слабонервным и решит выстрелить.

Что-то метнулось в воздухе, и Серега перестал сопротивляться, обмякнув и выронив обрез. Сильные руки «протрезвевшего» Коневского прижали Николу к земле. Паша свернул ему кисть к предплечью, подобрал выпавший пистолет и встал на ноги.

– Уф, ты чего под пулю лез? – возмутился Паша, глядя, как корчится от боли в руке Никола. – Мы же договорились с двух сторон их взять.

– Разве? – удивился Коневский. – А по-моему, и так неплохо получилось. Этот вот даже выстрелить успел. Наша совесть чиста.

– Чиста, – передразнил Паша, начиная остывать. – А ты знаешь, что у них там под ворохом мусора что-то спрятано? Вот и оружие оттуда. Пошли, глянем?

Коневский снисходительно потрепал Николу по щеке, потом схватил за шиворот и подтащил к одному из столбов, подпирающих дровяной навес. Посадив лесоруба на землю, он завел ему руки на спину, обхватил ими столб и затянул на запястьях пластиковый хомут для скрепления кабелей и проводов у электромонтажников. Универсальная вещь. Не развязывается и не ослабляется в принципе, потому что вещь одноразового использования и порвать ее невозможно. Только разрезать.

Паша оценил идею и потащил за руку валявшегося без сознания оглушенного Серегу. С ним пришлось проделать ту же процедуру, но потом привести в чувство. Серега закрутил головой, увидел напарника, сидевшего рядом с перекошенным от боли и злобы лицом, и начал истерику. У уголовников это называется «психовать». Он выл, рвался, истерично кричал, угрожал, призывал различные кары на головы двух козлов, описывал, что он с ними сделает, когда освободится, но потом под воздействием пинка Серега замолчал.

Паша с Коневским обошли дом и остановились возле небольшой ямы. Придумано было хорошо. В сыпучем легком грунте бандиты вырыли яму метра полтора глубиной. Чтобы края ямы не осыпались, парни сбили из щитов четыре стены. В яме стояли два ящика, накрытые толстым полиэтиленом. Сейчас он был отброшен в сторону, и в ящике виднелись еще два пистолета. Один «макаров» в стандартной закрытой кобуре, а второй – затертый до белого цвета «наган». Было тут и два магазина от автомата Калашникова, и горсть патронов для охотничьего ружья. Была даже граната РГД-5.

– Ни фига себе арсенал, – присвистнул Паша. – Значит, ты не ошибся в них. Давай поднимем этот ящик и посмотрим, что под ним?

– Э, нет! Пусть этим занимается полиция, – запротестовал Коневский. – Сейчас с Львом свяжемся, а он организует «кавалерию», как говорят в американских фильмах. Так что больше ничего руками не трогаем.

Оперативно-следственная группа прибыла через час, что крайне удивило. Сначала дактилоскопировали задержанных, чтобы вовремя получить данные на них. Кстати, оба оказались несудимыми, и в базе МВД отпечатков пальцев обоих лесорубов не оказалось. Зато один отпечаток Сереги остался на месте разбойного нападения на водителя легковушки две недели назад.

А потом полиция вытащила и вскрыла второй ящик. И по содержимому, в основном золотым украшениям, дорогим наручным часам и мобильным телефонам, быстро определили, что они как минимум с трех «разбоев», совершенных за последние несколько месяцев. А если учесть, что часть вещей подельники сумели уже сбыть, а часть не проходила по сводкам, то «дел» на этой паре было гораздо больше. И минимум четыре трупа.

Паша с одним из полицейских сходил в тайгу и на поляне метрах в пятистах нашли трех стреноженных лошадей. Там же под навесом, сложенным из лапника, были седла и упряжь. Эксперты сразу стали снимать следы конских копыт. Судя по следам на копытах, подковы с них были сняты не далее как полгода назад.

Коневский сидел на бревне и с наслаждением слушал, как следователь рассказывал, что они долго не могли понять, куда же деваются следы грабителей с мест преступлений. Думали, что те уезжают на машинах, пару раз объявляли план перехвата, но никаких машин в зоне ограбления не нашли. И следы собака брала, но они уходили сначала по обочине дороги в сторону, а потом в лес. А вскоре собака след теряла. Дважды был не очень опытный кинолог, а потом приехал опытный и сразу по поведению собаки понял, что след присыпан. Больно уж она шарахалась от этого места и фыркала. Полазили с лупой и нашли крупинки табака и черного перца. Значит, след действительно присыпали.

– Лошадки, – задумчиво кивал головой следователь. – Теперь уже следов не найдешь, и понятно, почему мы сразу их не находили. Нет следов подков, вот и не поняли. Не было у нас в группе ни разу опытного таежника, не посоветовались ни с кем.

После коротких допросов было установлено, что Никола и Серега к пропаже байкера отношения, скорее всего, не имеют. Они в тот день, точнее, в ночь, перед которой он в последний раз связывался со своими друзьями по телефону, находились в полиции по поводу пьяного дебоша.

– А вам-то какая корысть тут лазить? – спросил напоследок прибывший с группой заместитель начальника местного ОВД. – Нас предупредили, что вы имеете отношение к безопасности визита президента в наш край.

– Ну, если серьезно говорить, – пожал Коневский плечами, – то всегда есть возможность привлечения вот таких отморозков к подготовке покушения. Например, фугас заложить, информацию раздобыть, украсть чего-нибудь. Если покушение готовится, то ведь инициаторами будут не местные, согласитесь. Местные могут быть помощниками. Вот и изучаем ситуацию, возможность и так далее.

– Ну… – полицейский замялся, – все равно спасибо вам за этих. Так сказать, по ходу раскрыли.

– Пожалуйста.

Коневский с Пашей двинулись в лес к своей машине. Оба думали, что можно было этому полицейскому начальнику ответить, что надо заставлять работать участковых, оперативников, в чьем ведении этот район. Ведь в планах работ у всех должны были быть пункты, предполагавшие обследование глухих участков тайги на предмет поиска людей, которые там живут, работают, прячутся. В округе достаточно и просто старых охотничьих зимовий, где могут прятаться преступники. А ведь настоящие преступники вполне легально трудились в тайге, и никто о них не подумал.

Рокотов битый час доказывал начальнику охраны президента, что в его идее есть рациональное зерно. Они таким образом убивают двух зайцев. И обеспечивают безопасность, и дают возможность вхолостую сработать машине покушения, если таковая существует на самом деле. Фактически эта операция даст почти полную гарантию дальнейшей безопасности.

Идея был до предела проста. Пустой эскорт, где будут только водители машин охраны и в середине одна из желтых «Калин». Естественно, без президента. Его роль будет исполнять Кусок, который внешне немного на президента похож. Сам Рокотов с прибором поедет в передней машине. В случае попытки покушения никто не пострадает, наверное…

Начальник охраны категорически отказался отдавать машины эскорта. Но совместно выход они все же нашли. В Чите разыскали четыре «Мерседеса» той же модели, что и использовались в эскорте. Изготовили дубликаты номеров настоящих машин охраны, а Рокотов постарался распространить информацию о еще одной поездке президента по трассе. Поскольку президент планов менять не собирался, то и водителей из состава его охраны использовать было нельзя. Помогло руководство краевого УФСБ, подобрав опытных водителей из числа своих офицеров.

Выехали в шесть утра. Время было выбрано не случайно, потому что в восемь должен был отправиться настоящий кортеж президента. И на всех любопытствующих эта демонстрация была и рассчитана. Рокотов сидел на заднем сиденье передней машины и неотрывно смотрел на экран прибора. Пока металла проносилось мимо слишком много, чтобы можно было начать работать. Офицеры на всех четырех машинах имели коммуникаторы и постоянно докладывали ситуацию. Фразы были скупыми, пока дежурными, но в этом была необходимость. Те, кто был за рулем, не имели права расслабляться и должны были вести свой анализ. Плюс командир, которым сейчас был Рокотов, должен был видеть и слышать все, что видели и слышали водители. Причем не отрываясь от экрана. Поручить работу с прибором он тоже никому не мог. Тут нужен был навык, как у него или как у Бахтеева.

– Выходим на М4, – доложил водитель с переднего сиденья. – Впереди чисто. Две фуры на подъеме – сбавляем скорость. При ограниченной видимости не обгонять. По моему сигналу «Форма два» перестраиваемся и обходим фуры. Четвертый – внимание при завершении обгона.

– Я Третий! Справа с прилегающей две иномарки. Нас пропускают, но ведут себя нервно. Первая черная «Ауди», вторая черная, марки не разглядел.

– Я Четвертый, взял на контроль. Первая черная «Ауди», номер три семерки, вторая серая «Хонда», 352.

– Первый, я Бугор, – почти не отрываясь от экрана, только мельком бросив взгляд по сторонам, произнес Рокотов. – После подъема свертки есть?

– Грунтовки.

– Я Третий, метров через пятьсот будет поворот. Новый асфальт к объездной сделали в этом году.

– Всем, я Бугор! Фуры обгонять не будем, уйдем на новую дорогу и по объездной направо, на трассу «Амур».

– Всем, я Первый! Встречные! Перестраиваемся!

Тут же вторая и третья машины вышли влево на осевую линию и прикрыли желтую «Калину» со стороны встречных машин, оттесняя их почти на самую обочину. Теперь дополнительно к работающим проблесковым маячкам несколько раз взвизгнула сирена. Две легковушки, несшиеся навстречу, испуганно сбавили скорость и прижались к обочине. Причем вторая, которая до этого пристраивалась выйти на обгон, так резко притормозила, что ее немного протащило юзом.

– Дебил, – проворчал водитель первой машины, забыв, что на голове у него включенный коммуникатор. Он покосился в зеркало на командира и тихо извинился: – Пардон!

Проскочив развязку, кортеж свернул на новый асфальт. Четырехполосная трасса была разделена только двумя сплошными. До другой разметки руки у строителей, видимо, не дошли. Рокотов усмехнулся, подумав, а что будет, если они остановятся и пожурят кого-нибудь из дорожного начальства? Узнают, что это не настоящий президент? Узнают. А если ему не выходить из машины?

– Кусок, как аппарат? – отогнав неуместные мысли, спросил Рокотов в коммуникатор.

– Нормально, Бугор, пока едет. А что, есть сомнения?

– Ты забыл? – хмыкнул Рокотов, напоминая о том, что позавчера пришлось президенту менять машину, потому что на той, на которой он ехал, сгорело реле.

– Нельзя так не доверять родному автопрому, – пошутил Бахтеев. – Как мы там в Интернете читали слоганы мировых автомобильных брендов? «Тойота» – управляй мечтой, «Ниссан» – превосходя ожидания, «Ауди» – превосходство высоких технологий, «ВАЗ» – не ссы, доедем…

– Не отвлекайся! – строго приказал Рокотов, потому что в коммуникаторе два или три голоса коротко хохотнули. Офицеры развлекались!

Минут десять ехали в полном молчании, а потом неожиданно началась чехарда. Откуда-то сбоку вылезла вереница фур дальнобойщиков, потом пошел сплошной поток встречных, которых водители кортежа принялись старательно отсекать. Чувствовалось, что опыта в таком деле у них маловато, и пару раз чуть не дошло до аварии. Рокотов приказал сбросить скорость до девяноста.

Потом опять был пустой участок, а потом прибор показал справа металл. Несмотря на то что Рокотов готовил себя к такой возможности, на миг это для него все равно стало неожиданностью.

– Всем внимание, я Бугор! – выпалил он в коммуникатор. – Справа сорок пять металл! Перестроение!

Машины мгновенно притормозили, пропуская «Калину» в левый ряд. Два «Мерседеса» тут же заняли правую позицию, закрывая своими корпусами «объект». Рокотов очень остро почувствовал в этот момент, что его четыре «мерса» не бронированы, как в кортеже президента. Любая пуля прошьет насквозь.

Что там, стал он лихорадочно соображать. Машина в кустах, куда заехал кто-то по нужде, таксист с бабой уединился, ДПС с радаром? Может, остановить всех и цепью прочесать участок впереди? Но тогда сразу все поймут, что кортеж липовый. А если это в самом деле проверка, если кто-то там сидит и следит, а как поведут себя водители? Как обычно поступают водители кортежа или нелепо, как поступают новички. Вот выскочит сейчас на дорогу мотоциклист! Или трактор «Беларусь»! И мы лопухнемся, а они посмеются там. И передадут по телефону другим, настоящим, чтобы атаковали второй кортеж, который выехал на два часа позже. Что именно тот настоящий!

Рокотов стиснул зубы и стал смотреть в сторону, где прибор уловил металл. И тут ему показалось, что он увидел отблеск. Снайпер? Нет, слишком большая площадь стекла и отблеск двигался. Вот опять! Машина… уезжающая от дороги машина. Причем по бездорожью и очень быстро.

– Внимание всем, я Бугор…

Они поравнялись с «Калиной», и Рокотов бросил свой прибор в открытое окно Бахтееву. Мотор «Мерседеса» взревел, и машина кинулась в кювет, выбросив вверх комок дерна, вырванного бампером…

Закхай сидел в обычной русской «Ниве», о которой ему все говорили как о машине с самой хорошей проходимостью. Сегодня он принял решение, сегодня он был готов, наконец, совершить задуманное. Буря сомнений металась в его голове, но они не перевешивали пока на весах решимости исполнить свой долг.

Около шести завибрировал мобильный телефон. Наблюдатель сообщил, что кортеж выехал и пересекает город в восточном направлении. Потом, в половине седьмого, второй наблюдатель сообщил, что кортеж на большой скорости выехал за пределы города. Потом поступило сообщение, что еще один кортеж покинул закрытую территорию. Близнецы? Закхай передал приказ вести оба кортежа, сблизиться и установить, который из них настоящий, а который отвлекающий.

Что это? Закхай был хмур и зол. Ведь ничто не предвещало осложнений, ведь все шло хорошо. Сначала предательство Хасана, потом вот это. Неужели охрана почувствовала опасность и устроила проверку? Раньше такого он не замечал. А может, разведка сработала, может, где-то в его окружении, в цепочке завелся «крот». И значит, сидеть здесь ему просто опасно. А если к нему едет настоящий кортеж? Тогда он просто здорово все рассчитал, тогда одно нажатие кнопки, и фугас на обочине разнесет в клочья три крайних машины кортежа. Включая и эту желтую!

И тут сообщение, что кортеж пустой! Закхай стиснул голову руками и мысленно обратился к Аллаху. Почему, почему? Что происходит, за что ему эти неудачи? Разве он не правоверный мусульманин, разве он не борется… Надо было уходить и начинать думать сначала. Уходить.

Закхай бросил на сиденье передатчик, с помощью которого он должен был взорвать заряд на дороге, и завел мотор белой забрызганной для конспирации грязью «Нивы». Вывернув руль, он нажал педаль газа, и короткая машина послушно полезла в гору, зарываясь большими колесами в щебень. Выше, выше и вправо. Закхая кидало из стороны в сторону, но он упорно гнал машину на предельной скорости. Вот еще прямой и относительно ровный участок. Главное, не пропустить хитрый поворот, где проходит траншея, выкопанная для прокладки кабеля местными службами.

И на этом участке Закхай увидел в зеркале заднего вида машину. Он даже застонал от злости и обреченности. Это не может быть случайностью, это не случайно. Там маячил черный высокий «Мерседес» из кортежа русского президента. И он гнался за белой «Нивой». Иного объяснения просто не существовало. И как хорошо, что Закхай привык перестраховываться, принимать меры предосторожности даже в самых, казалось, надежных случаях.

Вот он, этот поворот. Узкая грунтовка изобиловала кочками и ямами, наполненными грязной жижей. Доски, которые лежали поперек траншеи, были сухими и широкими. Закхай уверенно проскочил по ним на другую сторону, а затем резко нажал на тормоз и выпрыгнул из машины. Он открыл дверь багажника, потом схватил одну доску, и засунул в машину сзади. Пусть торчит, теперь можно ехать не так быстро. По одной доске им все равно траншею не преодолеть. Он снова сел в машину и тронулся.

Где-то там сзади бегали люди и сильно ругались. Это Закхай чувствовал и представлял себе. Но они бессильны. Они могут передать, чтобы этот район блокировали, чтобы задерживали все белые «Нивы». Но они не успеют, потому что машину Закхай скоро бросит и пересядет на другую. Не это страшно, страшно сознавать, что акция не удалась и, возможно, не удастся. Чутье, которое никогда не подводило Закхая, подсказывало ему сейчас, что кто-то вот-вот станет наступать ему на пятки. Кто-то догадывается о его намерении или даже знает о нем. Сегодняшняя неудача тому подтверждение.

Глава 8

Скутер пропавшего байкера найти удалось. И удивительно быстро. Участковый майор Лосев включился с завидной энергией в это дело и за час поднял всех на ноги своими запросами. Оказалось, что экипаж ДПС увидел брошенный скутер, доложил в свою дежурку и получил приказ. Они остановили пустую бортовую «Газель», забросили скутер туда и отвезли в ближайшее место, где можно было обеспечить технике хоть какое-то подобие сохранности. Это была ближайшая железнодорожная станция, где в одном из грузовых контейнеров скутеру нашлось место.

Экипаж прибыл на станцию через тридцать минут. Старший лейтенант и лейтенант выглядели недовольными и усталыми. Усталость можно было отнести на счет конца суточного дежурства, после которого им не пришлось ехать по домам отдыхать, а снова нужно было куда-то отправляться, объясняться с какими-то представителями из Москвы или откуда-то еще. И главное, строго приказано отвечать на вопросы. Но это уже приказывалось руководством из краевого ГУВД. А свое начальство, непосредственное, молчало! И что отвечать?

Коневский стоял перед открытым контейнером и смотрел на скутер, когда подъехала машина с частными номерами. Он глянул на офицеров, дождался, когда они подойдут, и, не став выслушивать представлений, кивнул на скутер.

– Этот привозили?

– Т… да, – ответил старший лейтенант, решив отказаться от привычной формы «так точно». Все-таки не начальство, не представились по форме, да и независимость свою можно показать. Все-таки не сами самовольничали, а приказали так. Вот с них и спрашивайте. А что не так, то рапорт на стол и айда по домам!

– Кому докладывали о находке?

– Своему дежурному. Тогда оперативным дежурным был… э-э…

– Не важно, – оборвал старшего лейтенанта Коневский. – Что он приказал вам? Дословно.

– Поймать транспорт и отправить мотоцикл куда-нибудь неподалеку, где его можно оставить в сохранности.

– Вы сказали, что по номерам он числится в розыске?

– Виноват, но в розыск его не объявляли. Информация проходила о пропаже… якобы.

– Якобы! – ехидно повторил Коневский, переглянувшись с Пашей. – Душевно тут работают. Человек пропал, и никому и дела нет.

– К нам какие претензии? – влез в разговор лейтенант. – Не мы принимаем решение о возбуждении дела о пропавшем без вести. Для этого есть уполномоченные по розыску.

– А вам странным не показалось, что скутер вам приказали вести не в ОВД, а бросить где-то поблизости, пусть и под замком?

– А че удивляться? Чуть позже мы и узнали от наших мужиков, что Афонин хотел его своему племяшу отдать.

– Это подполковник Афонин? Начальник вашего ОВД?

– Да. Только мы вам ничего не говорили. Это не для протокола, а то нам тут еще работать.

– Значит, вы увидели его на обочине. Как он выглядел, может, кого-то видели неподалеку, какие вещи остались в лесу, которые вы не взяли с собой? Ну, вспоминайте.

– Да… – старший лейтенант помялся, глянул на своего товарища, – кажется, ничего не оставалось там. Скутер лежал на боку. Вон, полотенце грязное как торчало из сумки, так и торчит. Сумка из-под инструментов открыта была, это мы еще там заметили сразу. Первым делом кто-то все вытащил. Если вы имеете в виду, что мы взяли, то, положа руку на сердце, скажу, что не брали ничего.

– Честно? – вскинул брови Коневский.

– Хотели бы, да не взяли, – добавил лейтенант. – Когда вещь с криминалом, то лучше не рисковать. Себе дороже. Это Афонин отмажется и отбрешется, что он там хотел скутер прикарманить, а нас прикрывать некому, нам еще служить и характеристики зарабатывать. Нет уж! А людей не видели. Ни когда подъехали, ни когда «Газель» останавливали, ни когда грузили.

– Да и ехали когда к станции – ни одной машины не встретилось, – добавил старший лейтенант.

– Ладно, – заключил Коневский. – Возьмите лист бумаги и напишите свои номера телефонов. Если понадобитесь, то конфиденциально вас вызовем. Постараемся вас начальству не подставлять, но если что вспомните, то сразу сообщить.

Инспектора сели в машину и долго о чем-то там разговаривали. Паша привычно сел за руль ставшего почти уже родным замызганного «уазика» и вывел машину с территории станции. Они с полчаса ехали к трассе, обсуждая находку. Возможно, что криминалисты найдут какие-то отпечатки пальцев на скутере, но после такой погрузки-разгрузки там все смазано и уничтожено. Вот вам и цена такой работы полиции.

– Смотри, Паша, – вдруг оборвал свое ворчание Коневский и показал вперед, где на трассе стояла иногородняя фура и «Беларусь» с тракторной тележкой.

В тележке виднелись большие бочки, литров по двести каждая. И из одной шлангом переливали, явно солярку, в бак «КамАЗа». Коневский мгновенно прищурился, хмыкнул и полез за телефоном.

– Ну-ка, сбавь скорость, – велел он Паше и набрал номер старшего лейтенанта из ДПС, который сейчас ехал с напарником где-то недалеко сзади. – Слушайте, парни! Тут на трассе нам на глаза попались интересные мужички, которые явно торгуют ворованной солярой. Нужна ваша помощь. Отлично, давайте, газуйте! Мы постараемся их разным посторонним трепом задержать, а вы поспешите.

Мужик в тракторной тележке и камазист возле топливного бака своей фуры посматривали на дорогу, но особенно, кажется, не беспокоились. Бояться им нечего, дело привычное. И не только для этих мест. По всей большой России дальнобойщики норовят сэкономить и снизить расходы на каждый рейс левой соляркой, купленной у трактористов и иных шустрых мужиков из тех, кто к ней имеет доступ на местах. И обычный «уазик» не вызвал у них абсолютно никаких эмоций. Мало ли их по российской глубинке ездит.

Паша свернул и поставил машину прямо возле задних колес фуры. Коневский со счастливым видом вылился из кабины и кинулся выражать радость по поводу того, что тут стоит трактор, а в тракторной тележке есть бочки с соляркой, а у них «КамАЗ» стоит в паре километров отсюда, и у него кончилось горючее, и никакого иного выхода, кроме как подвезти солярку туда, он не видит. Главным образом Коневский приплясывал от радости и нетерпения возле камазиста, потому что отпускать эту машину было нельзя. Какой же протокол может быть без второй стороны: один продает солярку, второй покупает. Вот и вся сделка налицо.

– Слушай, – стал приставать Коневский с озабоченным видом к камазисту, – у меня тяга пропала. Тыщу верст прошел нормально, а как назад порожняком пошел, так не тянет, и все. И, главное, не пойму закономерности. То и в гору легко бежит, а то и на ровном месте на раскочегаришь…

– Ты недавно, что ль, на «КамАЗ» сел? – солидно и снисходительно ответил мужик, поглядывая в бак и прикидывая уровень уже налитого топлива.

– Да, – признался Коневский, – если честно, то «КамАЗы» я плохо знаю…

– И один поехал? – уставился на него мужик как на идиота. – Надо было хоть напарника себе взять опытного, раз сам не кумекаешь…

И пошли перепалки, обсуждения, предположения, технические вопросы, в которых, как знал Паша, Коневский был не очень силен. Скажем, на уровне простого автолюбителя. Идея сработала, потому что камазист увлекся обсуждением и желанием помочь непутевому коллеге. Так его можно было продержать минут десять или пятнадцать, а за это время вполне могут успеть подъехать ребята из ДПС.

Хуже дело обстояло с трактористом. У него практически все бочки были пустыми, и лишь в одной бочке осталось литров двадцать для своих нужд. Кому-то он домой в деревню обещал. И торопился тракторист сильно. Убедить его, что для «КамАЗа» и двадцать литров не помеха, если позволит доехать до ближайшей заправки, было нереально. Тракторист только рукой махал и утверждал, что ближайшая заправка находится километрах в ста пятидесяти отсюда и никаких двадцати литров «КамАЗу» не хватит.

Паша понял, что пора включаться в игру, и полез из машины уговаривать тракториста. Он упорно пытался убедить его, объясняя, что, купив литров по десять с проезжающих «КамАЗов», он наберет все же нужный объем топлива, чтобы докатиться до заправки. Тракторист резонно замечал, что в этом случае и двадцать литров погоды не сделают, если все равно останавливать машины на дороге и покупать. Только он не стал говорить, что машин тут почти нет и многие все еще едут по объездной.

Перепалка и уговоры длились уже минут двадцать, когда наконец появилась машина с двумя офицерами из ДПС. Коневский облегченно вздохнул и вытер пот рукавом. Паша, намеревавшийся уже силой вытаскивать тракториста из кабины, куда тот уже полез, тоже оставил свои попытки. Старший лейтенант поставил свою машину так, чтобы ни «КамАЗу», ни трактору было не двинуться с места, и они с напарником вылезли.

Тракторист перепугался и понуро стоял возле своей тележки. Камазист оказался мужиком опытным и настырным. Он резонно заметил, что инспекторам ДПС на личных автомашинах работать запрещено. И что, извините, конечно, вы, наверное, на карман пытаетесь сработать. Пришлось подключаться Коневскому и выдумывать некий рейд, на который собрали всех, даже на кого и служебных машин не хватало. Старший лейтенант сообразил и стал делать вид, что вызывает оперативников для фиксации кражи и реализации солярки со стройки. И что он задержит водителей до приезда оперативно-следственной группы.

Наконец сник и камазист. Доводы показались и ему убедительными. Тем более что старший лейтенант якобы получил приказ начать снимать объяснения с обеих сторон до приезда группы. И после того как тракторист письменно признался, что украл солярку на стройке и только что продал водителю «КамАЗа» с такими-то номерами за такую-то сумму и получил за эту сделку от него деньги в сумме такой-то и такими-то купюрами, камазист сплюнул и тоже стал давать показания. Он пытался повернуть ситуацию таким образом, что у него якобы не было выхода, что ему было не доехать, что, по слухам, ближайшую заправку закрыли и что ехать придется до следующей аж… и так далее и тому подобное. Паша с Коневским выступали как понятые, как члены оперативного отряда дружинников при ГУВД, которое якобы было наконец создано в прошлом году.

Потом, подчиняясь незаметному знаку Коневского, старший лейтенант быстро изобразил новый телефонный звонок. Якобы им срочно нужно было сниматься и куда-то выезжать на более важное дело. И что он оставляет на месте до приезда группы дружинников. Выглядело с точки зрения профессионализма, конечно, глупо. Но водители были уже в таком состоянии, что логично думать не могли.

– Ну, что, – деловито осведомился Коневский, просматривая только что заполненные «объяснения». – Ждать нам предстоит долго. Курите пока, мужики.

За этим предложением, как водится, последовали ответные предложения простить, порвать и отпустить. Естественно, за некую благодарность, исчисляемую в отечественных денежных знаках. Коневский внял мольбам спустя минут двадцать. Он отпустил камазиста, категорически отказавшись брать с него деньги. Пришлось, правда, отвести его в сторону и немного порасспрашивать про криминальную обстановку на трассе. Камазист ничего нового к уже известному не добавил, скутера на дороге не видел. И вообще он тут бывает в лучшем случае пару раз в год. Обычно он колесит по Приморью.

С трактористом разговор пошел на иную тему. Мужик совсем опустил голову, когда «КамАЗ» уехал и он остался один с двумя неподкупными «дружинниками». На вопросы он стал отвечать охотно, тем более что никто ничего не записывал.

– Чего вы от нее ждете, – махал он с горячностью рукой, – какая федеральная трасса! Вот уедет президент, и все снова будет как раньше. Непонятно, что ли, почему все так красиво и шустро делается. Для понтов, для показухи! Я дороги строю уже тридцать лет. Я вам скажу так, что эта трасса и года не простоит.

– Так все плохо? – засмеялся Коневский.

– Хуже, чем плохо! Я понимаю, что можно где-то от технологии отступить, где-то схитрить, когда сроки поджимают, когда денег сэкономить хочется. Но тут ведь такое творится!

И тракторист стал загибать пальцы и рассказывать, как нарушаются технологии. Коневский с Пашей понимающе кивали головами, сокрушенно ими крутили и цокали языками в нужные моменты, подогревая рассказчика. Наконец мужик дошел до вещей по-настоящему интересных.

– А на зарплате как экономят! Прорабы своевольничают, набирают азиатов каких-то, которые за копейки работать согласны, а наряды закрывают как положено, на всю катушку, да на своих людей. Он с ними делится, конечно, но на карман у него прилично остается. И плевать мне на него, дело в том, что они настроят, эти азиаты.

– А где он их берет? – со смехом поинтересовался Паша. – В Среднюю Азию, что ли, ездит?

– Да крутится тут один посредник. Али его зовут, что ли? Он все с прорабами шушукается и откуда-то земляков своих привозит. Аферюга еще тот!

– Почему аферюга? – спокойно возразил Коневский. – Бизнесмен! А может, он, наоборот, добрый дядька, который землякам помогает в России заработать.

– Я бы с тобой согласился, – вздохнул тракторист. – Только не похож он на сердобольного односельчанина, помогающего землячкам. Я пару раз сам его в городе видел, и водилы наши тоже видели. Это он тут на разбитой «Ниве» ездит да ржавой «шестерке». А в городе он на иномарках катается. Я его на «Ниссане» видел, мужики наши на «Тойоте». Это еще тот делец!

Камазист, которого отпустил Коневский, остановился возле дорожников километров через пять.

– Слышь, мужики! – подбежал он к рабочим, возившимся возле большого дорожного катка. – А где у вас прораб?

– А вон, – кивнул один из рабочих на новенькую синюю бытовку и закричал кому-то: – Вовка! Чернышев там? Там он, в прорабской.

Камазист почесал в затылке, но потом, видимо, решил, что уж делать доброе дело, так до конца. А так и останавливаться не стоило. А раз уж остановился, то… глядишь, и его заодно с трактористом отмажут. Ведь говорят же, что на трассе работают не все, кто ни попадя, а фирмы, которые с властями в дружбе. Уж, наверное, своих не оставят.

Он подошел к бытовке, потоптался у открытой двери, потом решительно шагнул. Возле стола, за которым сидел человек в очках, стоял легкий гомон. При появлении постороннего ничего не изменилось, никто даже не оглянулся. Пришлось громко прокашляться, но и это внимания к водителю «КамАЗа» не привлекло.

– Мужики, а кто из вас прораб? – решился он. – Чернышев?

Человек в очках поднял голову от бумаг, глянув поверх стекол на незнакомца. На этом внимание и закончилось, потому что бригадиры, толпившиеся у стола, продолжали решать свои дела, настаивать на своих объемах за день.

– Там ваш мужик, тракторист, в переделку попал, – сказал водитель громко.

Тут уж на него наконец обратили внимание все. Тишина продлилась не долго. Все присутствующие накинулись на прораба, на гостя с расспросами, но Чернышев, видимо, все понял, потому что тракторист вряд ли без его ведома уехал продавать дальнобойщикам солярку. Он тут же на всех прикрикнул, и бытовка опустела за несколько секунд.

Выпроводив последнего из бригадиров, прораб подошел к двери, плотно ее прикрыл и повернулся к незнакомцу.

– Чего там случилось?

– Твой там на «Беларуси» с тракторной тележкой соляру продавал? Менты повязали… в смысле, полиция. Рейд у них какой-то, я так понял. Меня тоже, когда я покупал, захомутали, показания взяли. Такие вот дела!

– Показания? – насторожился Чернышев. – Он показания давал? Письменные?

– Давал! – разозлился водитель «КамАЗа». – Еще как давал. И мне пришлось в сознанку идти. Мутно там как-то все. Полиция уехала, дружинников оставили. А они меня отпустили, а его кружить чего-то начали. Ну, этого – твоего тракториста.

– Ничего не понял! Дружинники его кружить начали? А они точно дружинники?

– Точно, раз в понятые их записывали.

– Где это? На трассе? – заторопился Чернышев.

– На трассе. Километров пять отсюда. Так что, есть у тебя кто, чтобы отмазал?

– Ты… езжай давай, мужик, – вдруг похлопал его по плечу прораб и стал подталкивать к двери. – Спасибо тебе за информацию… теперь как-нибудь сами выкрутимся.

– Так я не потому что… – попытался начать объяснять водитель.

– Понятно, понятно! Если дело удастся замять, то и ты фигурировать там не будешь. Езжай, езжай.

Выпроводив дальнобойщика, Чернышев запер изнутри дверь в своей бытовке и достал мобильный телефон. Но еще с минуту он мерил помещение шагами, прежде чем начал набирать номер.

– Толя? Чернышев говорит. Слушай, тут какие-то люди, то ли полиция, то ли не полиция, повязали на трассе моего тракториста и дальнобойщика одного. Что? Нет, солярку сливал. У меня не подкопаешься, у меня перерасход обоснованный. Хреново, если они с этой стороны начнут на меня наезжать. Яснее ясного, что бабок захотят. И главное, странное дело, полиция привезла с собой дружинников, составили какие-то бумаги, а сами уехали. А с этими бумагами оставили там дружинников. Такое ощущение, что это аферисты. Да еще залетные. Наши бы на трассу не полезли. Понял… километров пять не доезжая до нашего участка… Слушай, Толя, а чем там закончилось с майором твоим, со Щукиным, которого застрелили? Ладно, не по телефону!

Коневский слушал и теребил свой крючкообразный нос и переглядывался с Пашей. Тракторист рассказывал интересные вещи. И не потому, что хотел заслужить прощение. Чувствовалось, что наболело у мужика, что не хочет он так работать, что хочет гордиться сделанной работой. И солярой он торгует не сам по себе. Наверняка ведь прораб в курсе. Или даже прораб и послал его.

– Значит, Али зовут его? – задумчиво спросил Коневский. – Ладно, мужик. Поступим следующим образом: мы тебя не видели, ты нас не видел. Бумажечки эти рвать не будем. Мало ли что – может, пригодятся еще. Например, вопросы к тебе возникнут, а ты отвечать не захочешь.

– Шантажировать будете? – угрюмо спросил мужик. – А вы кто ж на самом деле-то будете?

– Дружинники мы, дядя, дружинники! – веско заявил Коневский, вставая и хлопая мужика по спине. – Не слышал разве, что снова возрождают эту достойную и эффективную организацию?

– Так я поехал?

– Езжай. Только помалкивай про наши беседы, понял?

– Че ж непонятного. Наболтал я вам тут лишнего…

– Ну-ну! Не лишнее это. Еще отблагодарим тебя.

«Беларусь» затарахтел, но тут Паша сорвался с места, сунув по пути в руки Коневскому свою сумку, откуда он достал планшетник. Он подбежал к трактористу, открыл дверь и пару минут о чем-то с ним разговаривал. Потом дверь захлопнулась, и трактор поволок свою тележку, гремя железом и скрипя деревянными бортами. Паша вернулся и, отмахиваясь от солярного чада, сунул планшетник напарнику.

– Смотри, он его опознал. Это тот самый Али, который тут крутится, рабочую силу поставляет. И дружит со всеми прорабами. Тайно!

Коневский внимательно посмотрел на Пашу, потом перевернул экран в нормальное положение и посмотрел на фотографию мужчины с заметными азиатскими чертами, снятого вполоборота на фоне каких-то полуразрушенных домов и грязных босоногих детей.

– Закхай Валииди, – прочитал он. – Снимок сделан в аравийской деревне возле базы боевиков Абу Айша. А на этом фото он с кем? Что за дама? Известный сирийский оппозиционер Басма Кодмани, представитель СНС[7] в Париже. Так он узнал Валииди? Ты хочешь сказать, что этот известный сирийский экстремист сейчас здесь?

– Как видишь, – пожал Паша плечами.

– Ну, ты голова! А почему ты на него подумал? У нас в базе этих террористов как собак нерезаных.

– У него мать туркменка, он не очень на араба похож. Помнишь, в особых приметах?

– Слушай, память у тебя, я скажу! – восхитился Коневский.

– Наука, – улыбнулся Паша. – Она, знаешь ли, очень тренирует память. Крайне, так сказать, способствует. Звони Льву. Кажется, мы в самом деле с тобой нашли что-то стоящее. Я уж думал, что мы так и будем по лесам мотаться и фигней страдать. От ребят неудобно. Они там, можно сказать, под пули подставляются, а если коснись, то и под фугас, а мы тут… водку пьем, колбасу жрем.

– Ты все это прекращай! – весело возмутился Коневский. – Мы с тобой скутер нашли, мы с тобой несколько преступлений раскрыли. Грабежей, между прочим! Мы с тобой… ты Валииди вычислил, в конце концов!

– Кто это? – неожиданно уставился Паша на дорогу за спину напарника.

Коневский мгновенно обернулся. Два полицейских «уазика» летели по трассе с выключенной сигнализацией, но с явным превышением скорости. Паша быстро сунул планшетник в сумку.

– Что-то мне это не очень нравится, – сказал он. – Особенно в свете недавних событий и псевдозадержания тракториста с солярой. Мы полицию с тобой не ждали.

– Посмотрим, – проворчал Коневский.

Обе машины подлетели и, скрипнув амортизаторами, встали на дороге, перегородив выезд уазику оперативников «Панциря». Намерения были очевидны. Особенно когда практически одновременно открылись дверки машин и на асфальт выскочили старший лейтенант и двое сержантов с автоматами «АКСУ» на ремнях.

– Ваши документы! – потребовал старший лейтенант, мельком осмотрев пустой «уазик». – Откуда едете?

Коневский покосился на сумку в руках у Паши, в которой, кроме всего прочего, было спрятано удостоверение подполковника полиции с фотографией его самого. Рисковать и показывать в этой ситуации поддельное удостоверение не стоило.

– А вы разве не должны сами представиться? – начал Коневский наглеть. – Если вы нас в чем-то и подозреваете, то вину все равно устанавливает суд. Не так ли? В отечественной юриспруденции это называется презумпция невиновности. Пока не доказана вина, человек считается невиновным. Это…

– Старший лейтенант Волошук, участковый уполномоченный, – перебил его полицейский, едва коснувшись пальцами козырька форменной фуражки. – Прошу вас предъявить документы.

– Ладно, – довольный Коневский полез во внутренний карман, где лежал бумажник и пластиковое водительское удостоверение. Но когда сержанты дернулись дулами автоматов в его сторону, он тут же сбавил темп движений. – Спокойно, парни, спокойно. Мы же не преступники.

Старший лейтенант взял права Коневского, потом протянутые Пашей, некоторое время рассматривал их, а затем сунул в нагрудный карман.

– Эй, эй! – запротестовал Коневский.

– Вам придется проехать со мной, – заявил полицейский безапелляционно. – Ну-ка, вашу сумку!

– А понятые? – недовольно огрызнулся Паша не выпуская сумки из рук. – Это обыск?

– Слышь, ты, – вдруг повысил голос старший лейтенант, – не наглей! Вы тут какие-то аферы устраиваете с арестами водителей, протоколами… Деньги шакалите, под полицию работаете? Ну, где ваши протоколы, что вы заполняли недавно на водителя «КамАЗа» и тракториста?

– Отдай ему, – тихо разрешил Коневский, – пусть успокоится.

Паша удивленно посмотрел на напарника, но послушался. Он сунул руку в боковой карман сумки, вытянул оттуда листки бумаги и протянул участковому. Тот схватил их с жадностью, явно не ожидая, что эти двое окажутся такими покладистыми. Он стал просматривать содержимое и невольно расплылся в улыбке.

– Значит, с вами еще двое работали? Ловко! И они в форме были? В полицейской форме? Грузите их в «собачник», – велел старший лейтенант сержантам. – Один – за руль моей машины и гоните в участковый пункт обе машины. А я осмотрю их машину и догоню. Ключи?

Коневский кивнул Паше, и тот нехотя полез в карман за ключами зажигания. Нехотя он полез только потому, что не хотел настораживать полицейского. На самом деле старший лейтенант не смог бы завести их «уазик», не зная маленького секрета. Кораблев все машины, которыми пользовались оперативники группы в этой операции, снабдил маленькими секретами. Под панелью в кабине у всех машин стоял переключатель, разъединяющий и соединяющий электрическую цепь. Паша с первого дня привык, перед тем как выйти из машины, совать руку под панель и щелкать переключателем.

Задержанные стояли ближе к задней машине, поэтому и садиться их заставили в заднюю машину. В так называемый «собачник», то есть изолированный задний отсек, запирающийся снаружи. Коневский, имевший приличный опыт работы, в отличие от Паши, сразу понял ошибку сержантов – они не обыскали задержанных. Или эти парни с автоматами не верили в серьезность проступка задержанных, или они вообще были разгильдяями по службе?

Нарушение грубейшее. С их стороны, но им лучше воспользоваться. Тем более что по контрольному сообщению, которое прислал им Лев, в деле убитого при задержании чеченского боевика Хасана Гарлоева фигурировала фамилия этого старшего лейтенанта – Волошук. Он остался жив, а ехавший с ним в машине майор Щукин погиб. Один этот факт ни о чем другом не говорит, кроме как о случайности. Но в свете связи Волошука с прорабом организации, ведущей тут дорожные работы (ведь приехал он очень быстро), все выглядело уже немного иначе.

Во-первых, погиб второй офицер полиции при задержании бандита, который долгое время непонятно почему торчал в этих местах. А этот факт теперь установлен, как сообщил Лев. Во-вторых, его напарник остался жив, а террорист был убит. В-третьих, этот оставшийся жить Волошук связан с криминалом на дороге, и связан сильно. Видимо, он крышует все криминальные операции здесь. И при задержании одного из рабочих приехал очень быстро. С ним связался и попросил помочь кто-то из прорабов? В-четвертых, прорабы на дороге связаны с неким Али криминальным бизнесом: нелегальная рабочая сила (читай – нелегальная миграция), махинации с нарядами и зарплатами. И пятое, этот Али оказался сирийским экстремистом Закхаем Валииди, который почему-то выполняет тут эту роль. Шестое – это, конечно же, визит на строительство трассы президента, на которого уже имелось больше десяти покушений за несколько последних лет. Совершенно очевидно, что «в-шестых» придется связывать с «первым» – погибшим чеченским боевиком, «вторым» – погибшим майором и оставшимся в живых Волошуком и так далее снова до «шестого».

– Давай, давай! – покрикивали сержанты, подталкивая задержанных к задней раскрытой дверке машины. – Пошевеливайся!

Паша отчетливо видел, что Коневский напряженно что-то прикидывал в голове. На всякий случай он собрался и был готов к любой неожиданности. Например, к попытке освобождения, если поступит такая команда, или вовсе без команды. И поэтому он был не особенно удивлен, когда Коневский вдруг неуклюже споткнулся и упал на землю. Сержанты тут же насторожились и отпрянули в стороны, наведя на задержанных автоматы. Коневский, поднимаясь и ругаясь на свою неуклюжесть, никаким способом Паше сигнала к атаке не подавал. Наоборот, он стал настойчиво заталкивать его в машину первым.

Паше ничего не оставалось, как залезть в «собачник» и усесться на откидном сиденье. Коневский лез следом, пару раз оступившись. Он поднял глаза на Пашу и неожиданно задорно ему подмигнул. Недовольные сержанты раздраженно захлопнули дверь машины, а Коневский вдруг приник к зарешеченному стеклу, старясь выяснить, чем же занят старший лейтенант.

Теперь Паша понял, зачем падал Коневский. Небольшой кусок тонкого металла, видимо, обрезок крышки консервной банки, из которой кто-то из шоферов когда-то тут на дороге что-то вырезал. Коневский увидел его на земле и поднял во время своего «нечаянного» падения. Теперь, когда сержанты захлопывали за задержанными дверь, Коневский успел сунуть этот кусочек металла между дверным замком и кузовом. Язычок замка так и не вошел в нужный паз. Фактически дверь сейчас не была заперта, и Коневский старательно держал ее за решетку на окне, чтобы никто снаружи этого не заметил.

Подняв вверх указательный палец, Коневский продолжал выворачивать шею, глядя в окно и прислушиваясь. Паша тоже слушал разговоры, доносившиеся с улицы. Там что-то обсуждали эти сержанты с автоматами. Вот хлопнула дверь второго «уазика», заработал мотор, и Коневский открыл дверь!

Паша, повинуясь знаку, мгновенно скользнул наружу и исчез в кювете, прижимаясь животом к мокрой траве. Коневский аккуратно прижал дверь, вставив все ту же железку снаружи. Главное, чтобы дверь не открылась на ходу. Или открылась, но не сразу. Через пару секунд Коневский неслышно скользнул по траве рядом с Пашей и замер.

Заработал мотор второй машины, и «уазики» унеслись в сторону поселка Константиновского. Теперь было слышно, как громко ругается Волошук. Судя по возгласам, он нашел-таки в сумке поддельное удостоверение подполковника полиции, да еще из аппарата МВД. Коневский показал Паше пальцами вдоль склона кювета, а сам бесшумно скользнул наверх и выпрямился на асфальте в полный рост, отряхивая штаны.

Когда Паша сменил позицию и оказался с другой стороны их машины, то увидел, что Коневский свободной походкой идет к старшему лейтенанту. Полицейский наверняка услышал шаги за спиной и резко обернулся. Судя по тому, как Коневский расплылся в довольной улыбке, удивления и растерянности на лице Волошука было более чем достаточно.

– Так… – рука старшего лейтенант метнулась сначала к кобуре на поясе, потом к карману, где лежал телефон.

Коневский молча вырвал из руки полицейского свое удостоверение и сунул в нагрудный карман своей куртки. Вторая рука уверенно протянулась к кобуре. Волошук даже не попытался сопротивляться, когда пистолет был вытащен и исчез за поясным ремнем Коневского. Паша подошел сзади и откашлялся. Волошук дернулся, как от удара, но Коневский не дал ему возможности отшатнуться даже на шаг.

– Теперь, товарищ старший лейтенант, – приказал Коневский, – неторопливо и без резких движений к лесу. И не бежать, а то я очень хорошо стреляю навскидку. Будешь вести себя хорошо – останешься жить.

– Вы кто? – выдавил из себя Волошук, пятясь в сторону обочины.

Паша подобрал с сиденья свою сумку с планшетником и двинулся было следом.

– Заводи и спускайся вон там, правее, – остановил его Коневский. – И заезжай в лес поглубже, чтобы с дороги было не видно машины. Там и поговорим с этим Толиком.

Паша нашел удобный съезд и скатился с обочины трассы по каменистому откосу. Лавируя между кустами, он смотрел в зеркало назад и радовался, что не оставляет следов. Стоило ему только чуть забуксовать или скатиться юзом, и любому, даже самому неискушенному человеку станет понятно, что тут съезжала машина. И даже по лесу нужно ехать плавно, «внатяг», как говорится у водителей.

Остановившись метрах в ста от шоссе, Паша заглушил двигатель и прислушался. Ни звуков машин, ни голосов. Коммуникаторы лежат в сумке, поэтому с Коневским связь не установишь. Точнее, установишь, но по старинке. Паша трижды протяжно свистнул и стал слушать. Ответ пришел почти сразу – один протяжный свист. Это означало «я иду к тебе». Аналогия простая, и тот, кто придумывал эти коды для оперативников «Панциря», долго голову не ломал. Испокон веков в полиции при использовании свистка означало: один длинный свист – «задерживаю», серия коротких – «ко мне», «на помощь».

Минуты через три появился старший лейтенант с понурой головой и фуражкой в руках, следом, метрах в трех, шел Коневский, похлопывая себя прутиком по ноге. Подведя полицейского к машине, Коневский ловко расстегнул ему форменные брюки и рывком спустил ниже колен. Потом он достал пластиковые вязки и стянул Волошуку руки за спиной. Все, теперь если пленник и решит сбежать, то не сможет этого сделать. Со спущенными штанами не побегаешь, а со связанными за спиной руками штанов не подтянешь.

– Будем говорить? – поинтересовался Коневский, отходя на пару шагов и любуясь своей работой. – Для удобства поступим так: я спрашиваю, ты отвечаешь.

– Кто вы такие? – наконец сорвался Волошук на нервный крик. – Вы из полиции, из Москвы? Почему удостоверение прячете? Что вообще происходит?

– В нашем деле это главное, – усмехнулся Коневский. – Главное – грамотно поставить вопрос. Вот с него и начнем! Так что здесь происходит? Почему ты, участковый уполномоченный, поощряешь воровство, творишь беспредел в отношении законопослушных граждан, устраиваешь незаконные обыски и задержания?

– Полиция имеет право в случае… – начал было возражать полицейский, но Коневский его прервал, рывком раскрыв перед носом сумку, в которой лежал планшетник и другие вещи группы.

– Ты мне про полицию не трепи! – крикнул он Волошуку в лицо. – Я знаю, что она имеет право на законных основаниях, а чего не имеет. Это что? Это ты подложил нам на законных основаниях, сука?

Паша с интересом подошел и глянул в сумку. Там лежало два пакетика с белым порошком. Очень характерные пакетики. За такие пакетики сроки дают до трех лет[8]. Особенно если ты не сотрудничаешь со следствием и не выдаешь наркотики добровольно. Но обычно в таких случаях люди выкатывают глаза и с пеной у рта доказывают, что они ни сном ни духом… Старый избитый ход с шантажом!

Волошук стиснул зубы, опустил голову и замолчал. Парень явно понял, что не та ситуация, чтобы обвинять этих двоих в чем-то. Коневский сунул Паше в руки сумки и стоял перед связанным полицейским, засунув руки в карманы и раскачиваясь с пяток на носок.

– Значит, так, Толик! – заговорил он глухим голосом с угрожающими интонациями. – Я тебе сейчас расскажу, почему ты тут стоишь без штанов с голой задницей. А заодно расскажу, какие приключения ты еще на эту задницу себе нашел. Это чтобы ты свое будущее немного представил там, в колонии, куда тебя поместят.

Короткими рублеными фразами Коневский изложил всю цепочку взаимосвязей и доказал знакомство Волошука с сирийским экстремистом. Получалось, что обвинение на Волошука можно повесить чуть ли не до измены Родине. Правда, Коневский кое-какие места излагал немного туманно, чтобы у преступника не возникло желания поразмышлять над доказательной базой. Но в целом он вел себя так, как будто в самом деле представлял аппарат МВД и сам в составе секретной группы расследует тут преступления сотрудников местной полиции и ее связь с криминалом и международным терроризмом. Получилось весьма убедительно. Главное, что Волошук понял – в Москве знают про Али. И главное, что Коневский так и не стал ничего спрашивать, а сам рассказал все в деталях, кое-что даже просто домыслив, и попал в «десятку».

– Вы хотите, чтобы я себя под «вышку» подвел? – с болью и отчаянием в голосе сказал Волошук.

– Дурак! – рявкнул Коневский. – Два раза дурак! Первый раз потому, что связался со всем этим, на бабки большие позарился, не подумав, что никто тебе ничего платить не будет. Нашли бы тебя холодного на полу со следами передозировки наркотиков в крови, и все. А второй раз дурак потому, что не понимаешь своего спасения сейчас. На хрена нам тебя топить? Какая в этом выгода? Ты пустое место, не ты нам нужен, а нужны нам концы, нам террориста за руку поймать надо, теракт предотвратить. Мы не они, мы тебе можем нарисовать явку с повинной и добровольное сотрудничество со следствием. Тебя могли запугать, и никто у нас пожизненного заключения не даст за отсутствие мужества. Испугался, стыдно, но не по идейным же соображениям, не купился, не за деньги!

– И что будет?

– Отделаешься минимумом, а если еще поверит тебе кое-кто из высокого начальства, то можешь пройти свидетелем. Главное, что ты ни одного преступления не совершил, просто искал способ предупредить органы. И чтобы террористы об этом не узнали. Чтобы не спугнуть, понимаешь, придурок?

Волошук угрюмо кивнул головой. Было видно, как в его голове судорожно мечутся мысли, как он переваривает все услышанное. И загадочные «объяснения», что взяли эти непонятные офицеры ДПС у камазиста и тракториста из дорожно-строительной фирмы, которые потом уехали и оставили этих двоих. Явно же, что творится что-то из ряда вон выходящее. И многое они знают про Али. И главное, про убийство майора Щукина, про убийство Хасана. Нет, главное, что они могут защитить от Али, сделать так, чтобы его руки не дотянулись до Волошука.

– Ребята, – лицо старшего лейтенанта вдруг стало жалобным, просящим, – штаны на меня наденьте, а? Неудобно же…

И Волошук стал рассказывать. Как они со Щукиным познакомились с Али. Собственно, Щукин и начал с ним сотрудничать, отдавая часть полученных денег Волошуку. Рассказал, как Хасан хотел предать Али, как все произошло на дороге на самом деле. Рассказал он и то, что Али живет в городе в гостинице, где-то в центре.

Рокотов приехал через три часа на одной из машин кортежа президента. Он дважды прослушал запись показаний Волошука на диктофоне, разглядывая старшего лейтенанта, который торчал перед ним со связанными за спиной руками, но уже в нормальном виде – в штанах.

– Немного опоздал ты, парень, – наконец сказал Лев, отметив, как метнулись испуганно глаза Волошука. – Еще немного, и ты окончательно бы опоздал. Безвозвратно. И не твоя заслуга, что этого не произошло. Это наша заслуга. Если бы не мы, и лежать нашему президенту сейчас на трассе обгорелому до костей рядом с развороченной машиной.

– Что случилось? – спросил Паша.

– Чуть на фугас не нарвались. Сделали ложный выезд с пустым кортежем и чуть не нарвались. То ли этот Валииди узнал, что президента в машине нет, то ли еще что-то. Эксперты там сейчас на дороге взрывное устройство разбирают и думают.

– В машине Кусок был? – догадался Коневский.

– Ну, ты у нас лицом не вышел, а он похож, – вздохнул Рокотов, вылезая из машины и устало разминая ноги. – Забирайте этого и поехали. Надо докладывать и принимать решение.

Глава 9

– Ну? – Коневский смотрел шефу в глаза и по привычке теребил свой нос. – Какое решение принял большой босс?

Рокотов опустил телефонную трубку, посмотрел на своего заместителя и неожиданно улыбнулся.

– Эх, Серый, если бы не твои привычки, быть бы тебе великим разведчиком. У тебя нос и так заметный, а ты к нему еще и внимание привлекаешь руками. Теребил бы что-нибудь другое.

– Это тебе большой босс сказал?

– Нет, это чисто мое, – уже без улыбки ответил Рокотов. – Президент принял решение. На встречу пойду я.

– Почему ты? – нахмурился Коневский. – Отдал бы приказ, и Валииди повязали бы в два мгновения. Или пусть шел бы кто-нибудь из его охраны.

– Они давно примелькались, – покачал головой Рокотов, – любого еще на подходе засекут, идентифицируют и… ничего не получится.

– А местные чекисты?

– Там возможна утечка, раз Валииди так свободно рассекает по трассе. Президент профессионал и это понимает прекрасно.

– А он тебя вспомнил? По Украине?

– Конечно. Я же тогда в основной группе был.

– Ладно, тебе решать. А что скажет Громов?

– Сейчас ситуация складывается так, что дело не в наших ведомственных интересах. Это, так сказать, мое личное дело, гражданский долг. И ответ на просьбу президента. И хватит болтать, Серый. Ты людей собрал?

– Собрал. Кто пойдет?

– Пойдешь со мной ты и Француз. У него реакция, как у…

– Кораблев машинку собрал. Может, сначала пусть он или Кусок пройдутся на предмет взрывчатки, подслушивающих устройств?

– Вспугнем. Это тебе не чеченец, который год как из горного аула. Этот террорист международного масштаба, его лидеры в лицо знают и ценят. Он вас просчитает в два счета. Только сразу, по-наглому, вопреки всем правилам разведки.

К отелю «Монблан», располагавшемуся совсем недалеко от здания правительства Забайкальского края, Рокотов подошел пешком. Маленький шарик, вставленный в ухо, не умолкал почти ни на минуту. Паша Алексеев, Тоша Кораблев и Стас Бахтеев вели наблюдение с трех точек и докладывали постоянно. То ли о том, что ничего не изменилось и никого подозрительного нет, то ли о том, что Валииди спустился в ресторан завтракать.

Рокотов знал, что президент запретил проводить любую проверку в отеле. Даже выяснять, под какой фамилией, по какой легенде и по какому паспорту Валииди тут остановился. Единственное, что удалось выяснить, что он, находясь в отеле, менял свою внешность очень простым и радикальным способом. Судя по описанию наблюдателей, которые пользовались очень мощной аппаратурой, он каким-то клеящим гелем стягивал уголки глаз вниз, а на зубы накладывал тонкие протезы. Был у него какой-то герметизирующий крем для этого. И, видимо, очень эффективный. Валииди с этими зубами имел иной прикус, меняющий вообще форму нижней челюсти, мимику и даже манеру говорить. А еще он с этими накладными зубами вполне нормально ел в ресторане.

Изменение внешности обмануло даже компьютер. Рокотов не сомневался, что при подготовке операции Валииди проверял свою внешность на подобной аппаратуре, которая сравнивала новый образ со старым. Аппаратура «Панциря», например, выдала сходство на уровне шестидесяти пяти процентов. Вот почему Валииди не боялся попасться на глаза контрразведчикам и их приборам, вот почему он безбоязненно перемещался вдоль трассы и заводил агентуру. Это, кстати, он тоже делать умел профессионально. Тем более что финансовая сторона его не лимитировала. Почему президент не приказал просто задержать Валииди? Потом в камере веди хоть какие беседы!

Когда Рокотов подошел на расстояние метров в двадцать, к входу в гостиницу подкатила грузовая «Газель», расписанная по бортам рекламой местной транспортной компании. Рокотов выругался. Более дурацкой ситуации придумать было нельзя. Все разведчики всего мира прекрасно знают, что это лучший способ подготовки ареста, или внедрения аппаратуры слежения и фиксации, или внедрения наблюдателей. И Валииди обязательно насторожится. Возможно, попытается моментально покинуть ресторан. Глупейшая случайность. И кому приспичило что-то доставлять в отель именно в этот момент. Ну! Ну, кто-нибудь! Сообразите же!

Самому Рокотову было ни в коем случае нельзя прибавлять шаг или иным способом привлекать к себе возможное внимание. У Валииди могли быть помощники, наблюдатели, которые подадут знак. И тут как из-под земли возник Дима Колыванов. Пока водитель «Газели» доставал накладные из папки на сиденье, Колыванов открыл дверь кабины и встал одной ногой на подножку.

– Быстро заводи мотор и вали отсюда, – тихо, но со зловещей угрозой прозвучал в коммуникаторе голос Колыванова.

Рокотов прекрасно видел лицо своего сотрудника. Оно было простецки приветливым, даже каким-то блаженно-счастливым. И с этим выражением лица он сейчас умудрялся разговаривать таким тоном. Рокотов представил, как это выглядит в глазах водителя, и понял, что тот должен быть очень сильно озадачен. А Колыванов-то каков!

– Че-е? – недовольно и не менее угрожающе прозвучал второй голос, наверное, голос водителя «Газели».

– Идиот! Заводи мотор! У тебя под днищем бомба с хронометром. И взрыв через пять минут. У!

– Че-е? – снова послышался голос, причем с теми же интонациями, что и в первый раз.

Понятно, что газелиста заколодило. Он и верил и не верил одновременно. Он знал, что такие вещи в мире случаются, даже в нашей стране случаются, но чтобы вот так, чтобы он сам стал участником этого страшного дела. Тут не всякий адекватно отнесется.

– У тебя есть время, чтобы медленно отъехать от отеля и уйти от машины, – чеканными фразами говорил Колыванов. – Спокойно заводи… Молодец, теперь первую передачу. И плавно… плавно трогайся. Ничего, не обращай внимания на меня, я не упаду. Я тебе помогу.

Машина тронулась, с парой рывков, но все же тронулась. Она катилась вдоль улицы, и прохожие только с противоположной стороны видели, что дверь водителя приоткрыта, а на подножке стоит какой-то парень. Еще несколько секунд, и машина свернула за угол.

Рокотов подошел к двери и прикинул, сколько времени понадобится Французу, чтобы неторопливо выйти из-за угла и дойти до ресторана. Он играл одну из важных ролей в прикрытии встречи. Ага, вот и он! Интересно, а как сейчас улепетывает водитель от своей машины. Вообще-то, там за углом должны быть ребята из охраны. Они в этой ситуации обязаны были подстраховать.

Валииди сидел за вторым столиком от окна и потягивал сок, просматривая утренние газеты. Сидел он профессионально, это Рокотов оценил мгновенно. Даже не поворачивая головы, он имел полный обзор всей стены с огромными окнами. Под сорок пять градусов от линии глаз стеклянные двери входа. Примерно под сто градусов – вход в коридор администрации и кухни. А это небольшой поворот головы или видение любого движения на грани бокового зрения. И чтобы не пугать раньше времени сирийца, Рокотов должен подойти к нему с самой неопасной стороны. Со стороны окна.

Успешно преодолев один столик, второй, Рокотов вышел как раз к нужному месту, когда к нему все-таки подошел официант.

– Вы покушать? Один?

– Да, если можно, завтрак.

– Вот сюда, пожалуйста, – показал официант на вполне подходящий столик, соседствующий со столиком Валииди и находящийся между ним и окном. – Я принесу вам меню.

Рокотов сделал вид, что проголодался, потер в предвкушении руки и взялся за спинку стула. Вполне закономерно никто бы не мог ожидать от него ничего иного, кроме как отодвигания стула, усаживания на него и… например, закуривания сигареты. Эти действия вполне алгоритмизируются с ситуацией и помещением. И в этот момент Рокотов как раз и нарушил алгоритм.

Один шаг в сторону, и в его руке уже нет спинки стула, а он сам садится на свободный стул напротив Валииди. И в руке, что легла на скатерть, было нечто, скрытое белым носовым платком. Это нечто характерно было развернуто в сторону сирийца и чуть приподнято и нацелено ему в грудь.

– Надо поговорить, – твердо, но тихо сказал Рокотов. – Сидеть, руки держать на столе. Меня страхуют мои люди, и их много. Будем говорить?

– Кто вы и что вам от меня нужно? – с похвальным спокойствием спросил Валииди. Он даже выпустил из руки стакан, который в этой ситуации мог быть использован для неожиданного нападения.

– Не важно. Я человек, который вас знает, и человек, который может повлиять на вашу судьбу. Главное, что я знаю, кто вы такой, Закхай Валииди.

– И вы не боитесь мне это говорить?

Фраза прозвучала с равнодушными интонациями, но в ней было сразу несколько смыслов. Рокотов все их понял и решил идти напролом. Нужен был диалог, срочный диалог, и каждая лишняя минута препирательства могла окончиться бедой. Никто не знал, что у Валииди с собой, что у него в номере. Вдруг там пять кило взрывчатки. Или у него на поясе. Оценит ситуацию как хреновую (или как там у них это звучит по-арабски) и нажмет кнопку. А нажать ее в наше время можно и пяткой в ботинке, и локтем на боку, и зубом на пломбе.

– Не боюсь, – ответил Рокотов, – потому что я пришел поговорить с вами по поручению того человека, ради которого вы сюда приехали. Он знает о вас и знает вас лично.

– Меня? – тут же спросил сириец, но поправился. – Хотя… понятно. Что вам поручено мне передать?

– Чтобы вы отказались от покушения.

– И он поверит тому, что я скажу? Поверит на слово? Или у вас предусмотрена какая-то хитрость?

– Этот человек считает вас умным человеком, Валииди, он поверит вашему слову, которое вы дадите, если дадите, конечно.

– Это угроза? Я даю слово, и меня выпускают живым. Не даю и со мной расправляются.

– Он считает, что вы не до конца владеете ситуацией, как ею владеет он сам. Надеюсь, его возможности вам известны. И он хотел бы остаться другом вашей страны. Это вас, как патриота, должно удовлетворить. Даже обрадовать. Вы, как патриот своей страны, хотите иметь такого партнера, как Россия, не только в международной торговле, но и в международной политике?

– И вам нужна нефть!

– Да плевать на нее, – засмеялся Рокотов. – Важнее то, чтобы на нее не наложил жадную лапу кто-то другой. Понимаете кто? У нас хватает своих ресурсов, а скоро их будет еще больше. Хотите подтверждения? Вот, пожалуйста!

Рокотов двумя пальцами вытащил из нагрудного кармана пиджака флешку и бросил через стол Валииди. Сириец некоторое время молча смотрел на флешку, потом взял в руки и покрутил между пальцами.

– Что здесь? – спросил он равнодушно.

– Материалы заседаний правительства России, последующие материалы прессы по этим вопросам, электронные копии документов: приказов, распоряжений и постановлений. Там же фотографии. Посудите сами, Закхай, что ни я, ни мое руководство не могли заранее знать об этой встрече и подготовить огромную «дезу» не могли. Все это надергано в Москве спешно и за два часа. И именно для нашей с вами встречи. Здесь материалы, подтверждающие начало разработок наших Ямальских месторождений, которые были заморожены пять лет назад, здесь материалы по подготовке разработки шельфовых месторождений в Заполярье, по строительству военных баз на архипелагах северных границ России и созданию мощного «Росатомфлота» для обслуживания буровиков и караванов судов, которые будут круглогодично ходить по северному морскому пути.

Валииди смотрел на флешку и молчал. Рокотов мог только догадываться, какую работу проделывал мозг этого человека. Он лишний раз убеждался, что перед ним не фанатик, а человек с убеждениями, человек, который умел оценивать ситуацию, просчитывать ее, который умел думать, а не просто ненавидеть.

– Пока вы думаете, – сказал Рокотов, демонстративно убирая руку с платком со стола, – я добавлю еще немного информации. Президент не боится смерти, он достаточно опытный специалист и политик, чтобы прослыть человеком хладнокровным. Дело не в этом. Дело в том, что его убийство нанесет огромный вред тем силам, которые опираются сейчас на международной арене на мощь России, на ее авторитет, на ее решимость. Напомнить вам 2008 год, напомнить вам…

– Мне ближе своя страна, свой народ, а не Грузия или Украина, – возразил Валииди.

– Хорошо, поговорим о вашей стране. Мы вам не враги, и в подтверждение этого заявления я могу добавить не только слова. На этой флешке вы найдете материалы, подтверждающие то, что по наущению США Саудовская Аравия предоставила химическое оружие для террористических групп, связанных с «Аль-Каидой», которые виновны в проведении 21 августа химической атаки в регионе. Кстати, там есть вполне официальные интервью с врачами, представителями антиправительственных сил и простых жителей Гуты. И все они говорят о террористах, которые получали химическое оружие от Саудовской Аравии. И есть там материалы, подтверждающие, что занимался этим лично начальник разведки принц Бандар бин Султан. Который, кстати, пытался уговорить нашего президента выступить совместно против Сирии.

– Даже так? – впервые пристально посмотрел в глаза Рокотову Валииди. – Это очень серьезное заявление с вашей стороны. Или вы умышленно сейчас пытаетесь все поставить, как это у вас говорят, с ног на голову, или…

– Или, уважаемый Закхай, или! Мы пытаемся открыть вам глаза на то, что в самом деле творится в вашем сопротивлении и кто стоит за ним. Вы посмотрите, посмотрите материалы. Если хотите, то вам сейчас же принесут компьютер.

– Я бы хотел сначала услышать вашу версию, а потом оценить характер предоставленных вами материалов.

– Оценивайте, – улыбнулся Рокотов. – Там есть что оценивать. Там не только простые люди обличают негодяев, там есть очень интересные заявления. Например, отец одного боевика рассказал, как его сын и еще 12 человек были поражены в туннеле, используемом для хранения оружия, поставляемого из Саудии. Так вот, этот старик описал оружие, имеющее внешний вид трубки, и другие, имеющие вид больших газовых баллонов. Это свидетельства участников антиправительственных сил, и у них был резон скрывать все это. А они открыто жаловались, что не были информированы о характере оружия, не получали инструкций по пользованию им, мерам предосторожности.

– Басма Кодмани меня предупреждала еще несколько месяцев назад, – тихо проговорил Валииди, глядя в окно отрешенным взглядом.

– Она умная женщина, – кивнул Рокотов. – И как женщина она не может не испытывать ужаса от того, что происходит у вас на родине. Среди материалов, которые мы вам предоставили, есть один сюжет, снятый самими повстанцами. Он пока не попал в руки журналистов, но попадет.

– Что там?

– Там, Закхай, истинное лицо тех, кто рвется к власти, кто хочет стать во главе вашего народа, – ответил Рокотов и добавил, брезгливо морщась: – Там есть кадры, на которых ваш ближайший помощник – командир повстанческой бригады Абу-Саккар вырезает из груди убитого солдата правительственной армии сердце и печень и демонстративно поедает их. Он специально работает на камеру и рекомендует всем своим соратникам последовать его примеру. Вы, Закхай, насколько я знаю, правоверный мусульманин…

Рокотов хорошо видел, что рассказ о сюжете, снятом повстанцами, не особенно удивил Валииди. Значит, он знал или догадывался о подобных выходках в повстанческой среде. Имел представление о чистоте рядов своих соратников.

– Что он от меня хочет? – наконец поднял глаза Валииди.

– От вас? Чтобы вы не наделали глупостей, Закхай. Вы нужнее там, в Сирии. Ваша война никому не нужна, кроме международных корпораций и США, государственный бюджет которых вот-вот рухнет. Президент хочет, чтобы в вашем регионе наступила стабильность, а у власти осталось законное правительство. Не нужно революций, не нужно интервенций. Нужны демократические преобразования, нужна власть в стране, а не хаос, легитимная власть. И если вас и ваших сторонников, как часть населения, она не устраивает, то добивайтесь смены ее конституционным путем, а не руками вурдалаков и каннибалов. И еще. Президент готов встретиться с вами лично, Закхай.

Молчание затянулось. Рокотов понимал, что сейчас решается не просто судьба одного человека, не просто судьба задания одного иностранного киллера. Валииди имеет вес в своей среде, он сильный человек, он может повести за собой сторонников. Это сильный союзник, если он им станет. В какой-то мере сейчас решалась судьба Сирии. Не кардинально, конечно, но избежать многих жертв страна могла благодаря решению, которое примет Валииди.

– А пока я арестован? – наконец спросил сириец.

– Нет. Вам даны сутки на размышление и на то, чтобы покинуть Россию. Если вы не пойдете на сотрудничество, то спецслужбы будут по-прежнему считать вас врагом и экстремистом. Но страну вам покинуть дадут беспрепятственно. Это с нашей стороны определенная фора, если хотите.

– Я должен не покидать отеля?

– Вы его должны покинуть в течение двух часов. Сами понимаете, что в таком людном месте и в такой близости от здания местного правительства вас никто не оставит. Вам рекомендовано переселиться в маленький отель «Амур» на окраине. И, естественно, вы будете находиться все это время под наблюдением. Надеюсь, вас это не обидит, учитывая миссию, с которой вы к нам прибыли.

Последнюю фразу Рокотов вставил с легкой улыбкой. Валииди снова пристально посмотрел ему в глаза и понимающе кивнул. Он встал и двинулся к выходу из ресторана. Рокотов не заметил, чтобы после ухода сирийца кто-то еще поднялся и вышел. Или на улице произошли какие-то перемещения. Храбрый человек, уверенный. Неужели он сидел тут без прикрытия? Или он уже никому не верит и мы пришли к нему с предложением вовремя? А президент-то молодец, просчитал ситуацию. Хотя профессиональный опыт не пропьешь…

В нем все было от пижона: и манера говорить, и жесты, и ухмылка. Он любил рисоваться перед всеми, особенно перед собой. И кличку ему дали в зоне еще шесть лет назад такую же пижонскую – Майкл. Легко открыв два простеньких замка входной двери, Майкл шагнул в комнату, плавно, но не до конца притворив за собой дверь. Это хорошо, что квартира не богатая. Проще будет разобраться с жильцами. «Мокруха» – дело опасное, но этот Бизон такие бабки платит за зачистку именно этой квартиры, которая окнами выходит на гостиницу. Ясно, что киллер, только это не наше дело, думал Майкл, входя в комнату.

Старик сидел на полу, стащив, видимо нечаянно, за собой плед. Это был явно больной человек, беспомощный, и он был один дома. Лучше и не придумаешь. И Майкл не торопился, все так же грязно ухмыляясь и вытягивая из-за спины пистолет. Откуда в руках старика появилось оружие, он даже и не понял, он просто не ожидал, что все так сложится. И выстрел грохнул, ударил по ушам, отозвался звоном в старой стеклянной люстре под потолком. В руку ударило как кувалдой, и выше локтя она сразу же онемела. Комнату заволокло сизой кислой вонью. Майкл упал на пол, матерясь и хрипя. Он откатился в сторону, вскочил на четвереньки и тут встретился взглядом со стариком.

Это был уже не тот старый смертельно больной человек с потухшим взором. Глаза хозяина квартиры полыхали гневом, смертельной ненавистью и силой. Откуда она взялась, из каких тайников, этого Майкл понять не мог. Он только понимал, что если не уберется из комнаты, то получит всю обойму. И что старик не промахнется, ведь Майкл в два счета уже получил одну маслину в мякоть выше локтя. И кровища уже наполняла рукав дорогой куртки, а с ней начинала уходить и сила.

Вскинув перед собой небольшой иностранный пистолет, который достался ему в прошлом году во время ограбления квартиры генерала МВД, Майкл выстрелил не глядя и снова откатился к двери. Вслед ему ударили один за другим три выстрела. Рыча от боли, Майкл кое-как вскочил на ноги и вывалился на лестничную площадку.

И тут он столкнулся нос к носу с девушкой. Как-то сразу стало понятно, что она тоже живет в этой квартире и что она просто не могла не слышать выстрелов. От боли и дикой злобы Майкл не сразу осознал, что не только девушка слышала выстрелы. Их слышала половина дома. Она видит его в лицо, она все поняла… Но реакция раненого человека была слаба, слабее страха перепуганной девушки. И она уже кинулась вниз по лестнице.

Это была паника, это был животный страх, страх человека, который вдруг увидел свою смерть в глазах окровавленного человека, вывалившегося из твоей же квартиры. И естественный порыв кинул девушку на улицу, туда, где люди, туда, где жизнь. Этот страшный парень, наверное грабитель, не станет стрелять на улице, главное, выскочить на улицу. Он убежит, и тогда придет полиция, тогда приедет «Скорая помощь», ведь в доме больной дед.

Она не понимала, даже не задумывалась о том, почему преследователь не стреляет ей вслед. Она слышала его надсадное дыхание, топот его ног по ступеням, но думала только о том, чтобы быстрее достичь выхода из подъезда. А потом закричать, кричать громко и всем! Чтобы сбегались со всех сторон люди, чтобы этот…

Ее сильно и больно ударило в спину ниже левой лопатки. Настя не поняла, что это было, она не видела, что бандит на бегу сорвал пиджак, завернул в него ствол пистолета и выстрелил в нее дважды. Выстрелы прозвучали глухо, и вряд ли кто на улице услышал их. Один раз пуля попала в цель, вторая пронеслась мимо и вдребезги разнесла боковое стекло припаркованной напротив подъезда машины. Взвыла сигнализация, заквакали, заверещали соседние машины. Настя чувствовала, что у нее неожиданно стали подгибаться ноги, что ей нечем было дышать, она поняла, что не сможет убежать. Но звук автомобильной сигнализации навел ее на радостную мысль. Надо успеть нашуметь, всполошить всех, сделать так, чтобы люди обратили внимание на нее и на ее преследователя. Ей уже все равно, но дедушка там в квартире…

Настя споткнулась, упала на четвереньки, но она была почти счастлива. Вот он: серый, грязный обломок кирпича, который кто-то из водителей подкладывал под колесо своего автомобиля. Это счастье, потому что это как раз то, что нужно. И Настя подобрала с асфальта кусок кирпича. Стоя на коленях, она собрала остатки сил, она собрала в комок все, что в ней осталось от жизни, и швырнула обломок в стекло окна первого этажа небольшой гостиницы, что соседствовала с ее домом. Она знала, что эти небольшие беленькие брусочки на стекле – сигнализация, что сейчас где-то в недрах здания замигает лампочка или зазвенит звонок, что прибегут…

Кровь хлынула изо рта девушки, она уже пульсировала и вытекала из круглой дырочки на спине. Сердце просто остановилось, а в мертвых глазах было успокоение – она сделала все правильно, теперь дедушке помогут. Единственному близкому человеку, человеку, которому нужна была помощь…

Танкер и Француз знали всю группу наблюдения из состава офицеров местного Управления ФСБ в лицо. Как и те знали в лицо сотрудников «Панциря» вместе с их командиром Рокотовым. Сегодня Валииди должен был дать ответ, и независимо от его решения он сегодня же должен был покинуть пределы страны. Танкер и Француз прибыли за полчаса до встречи Валииди с Князем. Они должны были убедиться, что никаких контактов не было, что обстановка соответствует норме. Всю эту информацию можно было бы получить и у руководства ФСБ, но дело в том, что здесь располагался со своей аппаратурой еще и Кусок. Несколько установленных камер по периметру, пара микрофонов направленного действия и запись, которая велась в течение суток. Вот с результатами этой записи парни и должны были ознакомиться, прежде чем доложить Льву, что все в норме и он может идти на встречу.

Они как раз подходили к зданию отеля «Амур», когда в переулке между зданием гостиницы и старым жилым трехэтажным домом послышался шум. Оперативники мгновенно обернулись на отчаянные вопли автомобильных сигнализаций, когда увидели девушку. Было понятно, что она действует из последних сил. И когда она вдруг подняла с земли камень и, падая лицом вниз, швырнула его в стекло окна напротив, из подъезда выскочил парень с окровавленным плечом и скомканным пиджаком в руках.

Кораблев толкнул напарника в направлении девушки, а сам кинулся наперерез незнакомцу. Все произошедшее было настолько очевидным, что сомневаться в том, что это парень убийца, не было оснований. Кораблев быстро сокращал расстояние между собой и бегущим парнем. Он понимал, что тот не успеет свернуть за угол. И скорости у него необходимой нет, и лицо бледновато. Видимо, от потери крови.

И в этот момент парень вдруг поднял руки с зажатым в них скомканным пиджаком. Старые штучки, с усмешкой подумал Кораблев. Можно рискнуть, тем более что вот уже два дня, как Лев приказал всем носить «броники» и «пушки». Кирилл Андреевич, конечно, хорошие бронежилеты разработал, вон Француз полгода назад под какой град попал – и ничего. Но, с другой стороны, пулю можно словить и в лобешник. Ничего, у этого типа по роже видно, что нервы, как тряпки, и от дырки в плече он ослабел. Ни фига не попадет. Главное, самому не лопухнуться.

И Кораблев со свирепым выражением лица кинулся наперерез парню с пистолетом. Он не сомневался, что там в пиджаке завернут именно пистолет и что пиджак он использует как глушитель. И когда две руки поднялись ему навстречу, Кораблев тут же выхватил пистолет и сделал движение стволом вперед, как будто сам собирался выстрелить. Провокация для дилетанта удалась. Сквозь пиджак глухо хлопнул выстрел, но Кораблев уже отпрянул в сторону. Он успел почувствовать, как пуля вскользь прошила рубашку на его груди, не зацепив даже бронежилета под ней. Не сказать, чтобы это было приятно.

Давать в себя стрелять достаточно долго не стоило. Даже последний рохля с перепугу может попасть, а тут… Кораблев тут же выстрелил в ответ, целясь на уровне груди и сантиметров на пятьдесят в сторону по ходу противника. По его расчету, пуля ударится в кирпичную стену дома, напугает бандита, заставит метаться, а может, и сдаться, бросив пистолет.

Но тут случилось совсем непредвиденное. Кораблев заорал от злости, когда увидел, что раненый успевает присесть и метнуться головой вперед. Это он таким образом пытался увернуться от пули. И самым замечательным образом ее же и поймал. Вытаращенные глаза бандита вдруг стали стеклянными, а он сам, размазывая по стене кровь вперемешку с мозгами, стал сползать и валиться на бок.

Справа бежали двое из местного УФСБ с пистолетами, а им навстречу грохотали выстрелы. Кораблев присел перед мертвым телом, прикладывая по привычке пальцы к сонной артерии, а сам смотрел на неожиданно развернувшееся сражение прямо посреди улицы. Серый внедорожник с эмблемой «Мицубиси» рванул с места, оттуда полыхнули несколько выстрелов. Ребята из ФСБ присели, разделились, разбегаясь по разным сторонам улицы. Один из них поднял пистолет на уровне глаз и прямо с колена сделал три выстрела по машине. К большому удивлению Кораблева, из открывшейся задней дверки вывалилось тело и покатилось по асфальту.

Молодой парень с синими наколками на руках пытался встать, но окровавленная нога его не слушалась. Кораблев прикинул расстояние и решил, что успеет добежать до этого типа первым. Тем более что раненый все свое внимание сосредоточил на тех двух, что бежали к машине и стреляли в нее.

Он успел в самый последний момент, когда рука с пистолетом поднялась, а за спиной одного из оперативников как раз появились две женщины с детской коляской. Они метались и не понимали, что происходит и куда бежать. Ударом ноги Кораблев выбил пистолет, а потом упал, обхватив горло бандита ногами и зажав его правую руку в тисках своих мощных рук. Подбежавшие фээсбэшники ловко обшарили пленника и положили его лицом на асфальт. Один стал выдирать из штанов раненого ремень и накладывать ему жгут выше раны в бедре.

– Ну все тебе, сука, – заорал Кораблев прямо в ухо задержанного и суя ему ствол пистолета в ноздри. Он сообразил, что сейчас от раненого можно получить максимум информации. – Все тебе, падла! Ты двоих наших парней завалил! Я тебе прямо здесь сейчас мозги по асфальту распущу.

То ли он орал сильно, то ли запах сгоревшего пороха, который забивал пленнику ноздри, то ли боль в ноге и вся безвыходность ситуации подействовали, но тот начал орать в ответ, причем орать «по делу».

– Я не стрелял… я стрелял просто так, для острастки! Это все Майкл с этим… с Бизоном… они тут что-то мутили! Я только на шухере должен был…

Через пару минут выяснилось, что раненого зовут Клыком, что Майкл, как называли первого убитого, который бежал из переулка, нашел его два дня назад и предложил дело. Обещал бабла много, потому что могло кончиться «мокрым» делом. А Бизона он не знает, да и не сидел Бизон, как ему показалось. А еще в машине, на которой Бизон сейчас уехал, лежал какой-то странный, толстый цилиндрический предмет. В таком в кино всякие чуваки в очках бумаги и чертежи всякие носят. Только у Бизона там было железо, и тяжелый он был. Клык решил, что Бизон – киллер и Майкл помогал ему тут кого-то пришить.

И тут Кораблев вспомнил девушку и Колыванова, которого сам толкнул к ней узнать, в чем дело, и оказать помощь.

– Берегите его, парни, – гаркнул Кораблев, – он последний свидетель.

Выбежав за угол, он увидел Колыванова, стоявшего на одном колене рядом с телом. Двое мужчин и заплаканная женщина что-то объясняли ему, сокрушенно крутя головами и размахивая руками. Из разбитого окна гостиницы уже таращились люди в униформе какой-то службы охраны.

– Что тут… – начал было Кораблев, но замолчал на полуслове.

Тут было все плохо. Девушка лежала на животе, неестественно вывернув голову набок, так что ее щека лежала на асфальте. Она как будто специально старалась прижаться к нему щекой. И на ее спине расплывалось вокруг маленькой дырочки на куртке большое кровавое пятно. И из приоткрытого рта тоже натекло прилично крови. Мертвые глаза смотрели жалобно и просяще.

– Тут все уже, – хмуро ответил Колыванов, поднимаясь с колен. – Люди вот говорят, что она из этого подъезда. И что тот парень выскочил за ней следом. Пойду гляну. Может, кому еще помощь нужна, может, там раненые.

– Старик там у нее был, – подсказал один из мужчин. – Дед ее, бывший военный. Она из больницы привезла его недавно.

Колыванов кивнул, посмотрел на напарника и прибавил шагу. Он зашел в подъезд, глянул вверх, насколько можно было что-то увидеть между лестничными маршами, и вытянул из кобуры под мышкой пистолет. Специальные кобуры позволяли одним рывком вниз привести оружие в боевое положение. Пистолет проскакивал вниз сквозь крепеж, где установленные жесткие небольшие упоры сдвигали во время этого движения предохранитель, а потом и удерживали затвор в заднем положении до полного извлечения оружия. Потом затвор вставал на место, вгоняя патрон в патронник. Удобная штука. Только что ты был безоружен, а потом один рывок пистолетом вниз сквозь кобуру – и в твоей руке уже оружие со взведенным курком и патроном в патроннике. Можно сразу стрелять.

Но сейчас это было бы слишком шумно. Тем более в тишине пустого подъезда старого трехэтажного дома. Прислушиваясь, Колыванов мягко взбежал на один пролет, потом на второй. Он без происшествий добрался до третьего этажа и сразу увидел приоткрытую дверь одной из квартир и дверной косяк, по которому провезли окровавленной пятерней. Все ясно. Значит, это его здесь ранили. А если его здесь ранили, значит, в квартире находится кто-то с пистолетом. Может быть, живой. И трудно признаться себе: то ли будет хорошо, что живой, то ли лучше не надо. Живой обязательно начнет стрелять. Обычно начинает.

Колыванов встал плечом к косяку и рукой стал плавно открывать дверь от себя внутрь квартиры. Тихий, но вполне различимый скрип заставил его поморщиться. Значит, остаться неуслышанным не удалось! В коридоре было светло из-за света, который попадал сюда справа через открытую дверь кухни. И в конце коридора хорошо были видны пятна крови. Может быть, раненый там пытался встать на ноги. Если так, то стреляли из комнаты, а комната вон за той двупольной остекленной дверью.

Наступая на край стопы и плавно перенося тяжесть с одной ноги на другую, Колыванов преодолел расстояние в половину коридора, увидел, что в кухне пусто и что двери в ванную и туалет плотно закрыты. Не факт, что там никого нет, но… Из комнаты доносились шорох, звуки тяжелого, с бульканьем, дыхания и постанывания. Интуиция подсказывала, что единственный живой и вообще единственный человек, который есть в этой квартире, находится сейчас вон в той комнате. Ну и запашок! Кошка у них там сдохла, что ли!

Колыванов подошел к двери и прислушался. Точно, звуки раздаются откуда-то из середины комнаты. Он видел край кресла неподалеку от открытой балконной двери. Взяв пистолет двумя руками и согнув руки в локтях, Колыванов покрутил плечами, проверяя подвижность и примериваясь, как он будет обстреливать сектор градусов в сто, если придется это делать.

Высовывался он рывками. Голова наружу и сразу назад – обзор всего помещения, выявление опасных участков, секторов и возможных целей, второй рывок – и прицеливание в мужчину, который сидел на полу, прислонившись спиной к старенькому письменному столу. Да, обстановка была тут нездоровой. Очень старая и давно вышедшая из моды обстановка, а посреди очень старый человек или сильно больной старик. Скорее второе.

Колыванов смотрел на старика поверх пистолета и недоумевал. Худ он был, и воняло, похоже, от него. Плед висел, зацепившись за спинку стула, и закрывал ноги старика, а поверх пледа лежала его желтая и тонкая, как у мумии, рука, в которой он сжимал пистолет. Вообще-то уже не сжимал, а просто красивый никелированный «ТТ» лежал рукоятью в его расслабленной ладони. А еще в боку у старика была огнестрельная рана. Не смертельная, но учитывая его состояние…

Не сразу Колыванов понял, что старик смотрит ему в глаза, а когда понял, то медленно опустил оружие.

– Ты с ними? – процедил старик сквозь зубы, то ли из-за боли, то ли из чувства презрения. – Не-ет, не с ним… Ты не волчара, хотя стрельнешь и не поморщишься. Из уголовки? Или из «конторы»?

– Это вы подстрелили парня, который отсюда выбежал как угорелый? – спросил Колыванов, стараясь дышать ртом. – Как вы? Сильно зацепило вас?

– Со мной все, – тихо ответил старик и прикрыл глаза.

– Ну-ну, дед, мы тебя вылечим, на ноги поставим, внуков еще нянчить будешь, – осматриваясь в помещении, возразил Колыванов.

Он пытался понять, что это за старик и откуда у него боевой пистолет прошлого века. Фронтовик? Наградное оружие? А может, просто так еще с войны прячет. По внешнему виду ему вполне может быть лет восемьдесят – девяносто. Или мальчишкой во время войны был, или успел даже захватить самый конец солдатом.

– Внучка у меня, – вдруг с каким-то подъемом заговорил старик, – понимаете… внучка.

– Ладно тебе, дед, – успокаиваясь и засовывая пистолет в кобуру, заговорил Колыванов, подсаживаясь к старику на пол. – Чего в жизни не бывает.

– Ты не понял! – грозно прохрипел старик, и пистолет окончательно выпал из его руки. Колыванов теперь ощутил запах сгоревшего пороха и понял, что старик недавно стрелял из этого пистолета, значит, он в того парня и попал.

– Ты не понял… я всю жизнь отдал армии, оружие вот наградное имею… это еще с 48-го! А когда пришла болезнь, то понял, что такое остаться одному. Она же одна останется. Ты не поймешь. А тут… когда жить осталось совсем… вот осознал. Она такая чистая девочка, одинокая. Ты не говори ей сразу, а?

Голос старика стал просящим и оттого неестественным. Видно было, что он никогда и никого в жизни ни о чем не просил. Служил, выполнял приказы, отдавал приказы. Вот вся его философия жизни.

– Так что случилось, в кого вы стреляли? – рассматривая рану старика, спросил Колыванов.

– Не, не говори ей!

– Эх, дядя, – вздохнул Колыванов, – а может, «Скорую» вызовем?

– Стой, не надо! Я ведь убить себя хотел, потому и пистолет вытащил. Невмоготу стало… А тут этот… окно ему нужно было зачем-то, чтобы выходило на гостиницу. Я сразу понял, что уголовник, что затеяли что-то… Вот я в него и… а он в меня попал. Не надо врачей, подыхать мне пора… А ты-то кто сам? С каких органов, парень?

– Из частных, – пожал Колыванов плечами.

– А раньше, видать, в государственных служил. Видно по тебе!

– Служил.

– Где? Ясно, что не в ментовке и не в «конторе». У тех глаз другой.

– Эх, дедок, дедок. Служил я за границей. Чужие секреты нам передавал, наши секреты от них берег. В меня стреляли, я в них стрелял, товарищей терял, по родимым березкам скучал.

– Вона как, значит? Разведка! Ну, и то дело, не мне чета. Уважаю. Так ты поклянись мне, офицер, перед смертью моей поклянись, что внучке ничегошеньки про мое прошлое не скажешь. Не надо ей это!

– Что с тобой поделаешь, старик, умеешь ты уговаривать, – горько усмехнулся Колыванов. – Так и быть – могу поклясться, что ничего твоей внучке не расскажу.

– Испугался я за внучку мою, – слабеющим голосом продолжал говорить старик. – Ты офицер, скажи там кому надо… Много у меня на душе разного, много чего таскать приходится… За внучку боюсь…

Колыванов встал и подошел к окну. Отсюда, с третьего этажа, он видел как на ладони весь боковой фасад гостиницы. И судя по одинаковым портьерам, это были как раз гостиничные номера. А ведь здесь жил Валииди! Совпадение? Совпадение, что Валииди здесь живет, или то, что этот самый Майкл пришел к старому больному вору в квартиру, окна которой выходят именно на гостиницу «Амур». Это стоило обсудить, и для этого старика стоило передать в руки врачам. Есть о чем с ним еще поговорить…

Сунув руку в карман и нащупав коммуникатор, Колыванов обернулся к старику, решив настаивать на госпитализации, а заодно и сообщить Кораблеву о некоторых обстоятельствах этого странного дела. Рука замерла на половине дороги к карману.

– Старик! Ты чего?

Колыванов присел на корточки, посмотрел в невидящие глаза старика и все понял. Он приложил пальцы к артерии, но, естественно, никакого признака пульса не обнаружил. Да живые так и не смотрят. Взгляд, устремленный в пустоту, в никуда. Вот так закончилась жизнь двух людей! Колыванов хотел выругаться вслух, но решил, что в присутствии покойника этого делать не стоит. Если это из-за Валииди, то будь он еще трижды проклят. Кто его сюда звал, кто дал ему право сеять вокруг себя смерть? Живи у себя, воюй у себя, разбирайся с соотечественниками! Так нет!

На пороге Колыванов столкнулся с полицейскими в сопровождении одного из офицеров местного УФСБ. Тот выжидающе посмотрел на Колыванова, дождался отрицательного угрюмого покачивания головой и махнул полицейским, чтобы заходили. Колыванов вышел на улицу и подошел к Кораблеву.

– Что там? – спросил Антон, всматриваясь в лицо напарника. – Судя по твоему лицу, еще один труп?

– Не наш сегодня день, Тоша!

– Не совсем, – Кораблев потащил Колыванова в сторону. – Перехватили того ухаря с тубусом, сюда везут. Сейчас Лев приедет, устроим очную ставку.

– Какого ухаря, с каким тубусом? – не понял Колыванов.

– Похоже, что киллер. А что киллеру ошиваться возле маленькой и не очень солидной гостиницы, где не живут миллионеры и депутаты?

Колыванов покосился еще на одно тело с простреленной головой, которое лежало возле самого угла, и узнал в нем того парня, что стрелял в девушку. Теперь многое вставало на свои места.

– Это точно, Тоша, вон тот парень, которого ты так умело ухлопал, – заговорил Колыванов, глядя, как Кораблев нахмурился и стал смотреть в сторону, – пришел к ее больному деду. Им зачем-то окно нужно было с выходом на этот фасад. А дед этой несчастной – бывший военный и имеет наградное оружие. Перестрелка оказалась не в пользу старика. Так про какого типа с тубусом ты говоришь?

Рокотов приехал через пять минут. Хмурый, с насупленными густыми бровями, из-за которых парни и дали ему кличку Лев, Рокотов вышел из машины с несколькими охранниками президента. Оперативники местного ФСБ подогнали микроавтобус «Форд Транзит» с частными номерами и теперь ждали только Рокотова, как полномочного представителя президента. Или как особо доверенное лицо.

Посмотрев на своих подчиненных, Рокотов коротко бросил:

– Француз, Кусок! Со мной.

В небольшом салоне микроавтобуса было оборудование для оперативного руководства практически любой операцией. Хоть ведение комплексного наблюдения за человеком, машиной или иным транспортным средством, хоть системное прослушивание объектов недвижимости. Впрочем, возможны были и комбинации. Сейчас все оборудование и приборы были зачехлены или скрыты плотными занавесками.

На откидной лавке лежал человек крупного телосложения с перевязанными грудью и правым плечом. У изголовья была установлена капельница, возле которой дежурил собственный медик Управления. Еще один оперативник стоял в ногах и контролировал поведение раненого. Прямо у входа на столе лежал большой, видимо, специально сделанный на заказ псевдотубус. Тут же лежала разобранная снайперская винтовка.

– Его? – спросил Рокотов у оперативника из ФСБ.

– Да, в тубусе была. И тубус по специальному заказу делали под нее. Фанерная основа, вставки под форму деталей.

– А ты что скажешь, Кусок?

– Хорошо чувака подготовили, – усмехнулся Бахтеев. – Машинка американская, дорогая – «Ремингтон Р11». Под винчестерский патрон 7,62, компактная – метр без глушителя, семь кило без магазина, магазин на двадцать патронов. С хорошей позиции взвод можно положить за тридцать секунд.

– Значит, американская, – повторил Рокотов, подходя к раненому и усаживаясь возле него на откидной табурет. – Ну, приятель, давай знакомиться. Кто ты, откуда и с какой целью прибыл?

– Какие гарантии? – пробасил киллер, глядя в потолок.

– А жизнь разве плохая цена за информацию, которой ты располагаешь? – удивился Рокотов.

– Вы официальные органы, государственные силовые структуры. Вы не можете работать вне законов вашей страны, – скривился киллер.

– Первый ответ, хорошо, – кивнул Рокотов. – Ты сказал «вашей страны», значит, ты не из нашей страны, не гражданин России. И твоя уголовная кличка Бизон лишь прикрытие, так? Да и акцент выдает в тебе совсем не кавказца и не уроженца Средней Азии. У тебя акцент человека, который чаще привык говорить по-английски.

– Так что, он остался жив? – наконец посмотрел на Рокотова раненый.

– Кто? – вскинул Рокотов брови. – Давай говорить о тебе, а не о других. Каждый отвечает за себя. Итак, ты хочешь гарантий. Но ты забыл, что ввязался в шпионские игры, а тут есть свои правила, международные. И ставка довольно высока, чтобы мы сидели тут и играли в гуманистов. Не выйдет. Ты сдаешь своих хозяев, и мы судим тебя по минимуму. Ты же не успел воспользоваться винтовкой? Значит, не совершил этого преступления. И если на территории нашей страны на тебе крови нет, то ты пойдешь лишь за незаконное хранение оружия. Ну, может, еще и нелегальный ввоз. Потом, где-нибудь через год, тебя потребуют экстрадировать твои земляки, какая-нибудь арабская община. И мы соглашаемся.

– А если есть кровь?

– Тогда будем думать вместе с тобой. Ты чистосердечно все рассказываешь, все свои грехи выкладываешь, а мы помогаем тебе остаться в живых. Но это при условии полного сотрудничества. Только тогда работает высокая цена. А на «нет», как говорят у нас, и суда нет.

– Я должен подумать, – нахмурился киллер, лицо которого начало заметно бледнеть. Наверное, кончалось действие медикаментов.

– Думать тебе некогда, – резко ответил Рокотов. – Не дадим мы тебе времени думать. У тебя два выхода: либо ты молчишь и мы применяем непопулярные методы, а потом зарываем твой труп где-нибудь в укромном месте. Здесь их, кстати, очень много, а ты живой представляешь собой реальную угрозу. Либо ты начинаешь честно и с энтузиазмом отвечать на наши вопросы. Тогда мы выясняем все и передаем дело со своими комментариями в судебные инстанции. О дальнейшей твоей судьбе я уже говорил.

Киллер стиснул зубы в каком-то непонятном оскале, но промолчал. Рокотов выждал около минуты, потом с сожалением хлопнул себя двумя ладонями по коленям и рывком поднялся на ноги.

– Он сам за себя решил! Начинайте выжимать из него все, что можно, под диктофон и на камеру. К вечеру материалы затребует президент.

– Подождите, – вдруг сказал киллер, смахнув со лба испарину.

– Я уже ждал, – ответил, не оборачиваясь, Рокотов. – Больше, извини, не располагаю временем. Я сказал тебе, что дело в цене.

– Подождите же, – уже взволнованно заговорил киллер, – я буду добровольно сотрудничать с вами. Задавайте ваши вопросы.

– Я тебе не попугай, – оборвал раненого Рокотов. – Вопросы были заданы, теперь твоя очередь открывать кран и извергать поток информации. Ну, впечатли меня!

– Валииди все равно покойник. Вы правильно поняли, что я прибыл для того, чтобы устранить его. Там, в Сирии, его считают ненадежным. Но ситуация в стране и внутри оппозиционных структур такова, что прислали меня, а не доверили акцию местным. Даже вашим чеченцам не доверили. Вы взяли меня, но они пришлют другого. Он попытается вернуться на родину, но его, скорее всего, перехватят по дороге. И попытки устранить вашего президента будут повторяться. Такое решение принято в руководстве.

– Есть ощущение, что ваше руководство куда-то торопится. Нет?

– Я догадываюсь, но не могу гарантировать. Скорее всего, в нашем руководстве кое-кто боится, что их соратники по движению первыми договорятся с Россией. Такая тенденция уже существует.

– А ты неплохо осведомлен для простого наемного убийцы.

– Я не простой наемный убийца, я инструктор элитного центра по подготовке спецподразделений. И участник движения.

Глава 10

Ночь, проведенная в деревне, дала положительные результаты. Майор Лосев не подвел и добросовестно возил Коневского и Пашу по дальним хуторам и заимкам, помогал беседовать с мужиками, они трижды останавливались у придорожных кафе. Информации получили о безобразиях на трассе много, но о пропавшем байкере ничего нового так и не узнали.

Зато ночь в чистом доме одинокой женщины – тети Василины, – на старинных пуховых перинах, в которые твое чистое тело погружается, как в волны нежной морской пены, откуда вышла Венера. Баня, сто граммов под холодец и соления и пять часов отдыха! Сказка!

Утром хмурый Коневский растолкал Пашу и ошарашил тем, что на часах было уже половина восьмого. С учетом того, что легли они в час ночи и планировали подняться в шесть утра, это было катастрофой. Столько дел, такие прогоны на этот день были запланированы, что теперь хоть не ешь, а только нагоняй и нагоняй упущенное время.

Наскоро умывшись у колодца с ледяной водой и позавтракав свежими, с жару, котлетами с домашней лапшой, оперативники сердечно попрощались с тетей Василиной, рассыпаясь в благодарностях и комплиментах. Хозяйке было не больше пятидесяти, но в деревне ее все звали не как обычно принято в деревнях – по отчеству. «Матвеевна» или «Матвевна» к ней абсолютно не шло. Это был образ типичной доброй, сердобольной тетушки. В нем было все: и пышное тело, и румяная улыбка, и необыкновенно теплые глаза. Так и виделось, что в эти двери то и дело шныряют местные босоногие пацанята, а тетя Василина угощает их горячими пирожками или ватрушками.

Хозяйка только укоризненно махала чистым полотенцем на гостей, мол, за гостеприимство не благодарят. Но ее как раз благодарить хотелось. Повеселевший Коневский особенно разошелся в рассыпании благодарностей, видимо, смирившись с тем, что дневной график еще больше уплотнился, как вдруг в их машине отчетливо раздался звонок мобильного телефона.

– Это что… – пробормотал Паша, нащупывая в кармане свой телефон, – в смысле, чей?

– Ни фига себе, – с тем же недоумением ответил Коневский, держа в руке свой телефон и нащупывая на поясе служебный спутниковый. – Мистика какая-то!

– Кто у нас был в машине вчера? – посмотрел на напарника Паша. – Кто мог оставить или выронить телефон? Участковый, Лосев?

– Он при мне звонил, когда мы уже и машину заперли, – возразил Коневский, – а больше за весь день никого посторонних мы…

Они подошли к машине и, открыв дверь, заглянули на пол у задних сидений. Там вибрировал на резиновом коврике и перекатывался с места на место черный и довольно приличный телефон. Стоил он не меньше восьми – десяти тысяч, значит, не лесоруб какой-то его оставил, не рабочий с киномонтажа.

– Это телефон Волошука, – вспомнил Коневский. – Вот мы лопухи с тобой! Я же когда ее обыскивал, кидал вещи на сиденье. Ничего необычного в его карманах не нашли, а потом мы его отдали местным операм из ФСБ. А телефон, видимо, упал на пол, и мы это не заметили.

– Если бы мы его допрашивали, – кивнул Паша, – если бы мы раскручивали его дело, то сразу же подумали о телефоне и его контактах. Они там тоже об этом подумают, но когда к нам обратятся с вопросом, а был ли у него телефон?

Коневский почесал свой крючкообразный нос, ругнулся тихо и взял телефон в руки.

– Да, – ответил он, пытаясь копировать голос Волошука.

– Толик, ты? Чего трубу не берешь? – отозвался в трубке высокий торопливый голос. – Давай к нам в темпе! Ждем уже час, а нам ехать весь световой день. Ты нас без крыши оставить хочешь.

– Башка трещит, – ответил Коневский, придумав, как объяснить то, что его голос не совсем похож на голос Волошука.

– Иди ты со своей башкой! – взорвался голос на том конце. – Ты совсем зажрался, как только тебя пристегнули. Бабки тебя портят, Толя! Через сколько будешь, а то мы уже погрузку начали?

– Я уже в машине…

– Давай в темпе! А то нам все еще уничтожить надо перед отъездом.

Коневский некоторое время послушал короткие гудки, а потом опустил руку с телефоном. Он пересказал дословно весь разговор Паше и замолчал, хмуро глядя на телефон.

– Ну и в каком разговоре я участвовал, что мы обсуждали?

– Ясно, что речь идет о перевозке чего-то не совсем законного, – пожал плечами Паша. – Ясно, что Волошук нужен был им как сопровождающее лицо, которое будет прикрывать груз перед возможными проверками на дороге.

– А что он нам упоминал о Хасане и карьере? – заулыбался Коневский. – Помнишь, про курьеров он говорил, что они по всему краю разъезжают. Что они могли возить от Хасана?

– Хасан не лидер местного бандподполья, – покачал головой Паша, – он не идеолог повстанческого движения. А если учесть его разногласия с Валииди, что он его начал шантажировать, то Хасан был только бандитом и дела у него были соответствующие.

– Точно, – еще шире заулыбался Коневский. – И более гнусного дела, чем распространение наркотиков, придумать сложно. Самый доходный бизнес во все времена. Ну, абориген, вспоминай, где у вас под Читой есть карьеры.

– Карьеров много, у нас тут работает целый горно-обогатительный комбинат. Только нам же нужен заброшенный карьер. И который отсюда недалеко. Тот, кто звонил, он ждет Волошука быстро. Мне так показалось.

– Конечно.

– Тогда это Мартовский карьер, – уверенно заявил Паша. – Там добывали флюорит еще в советские времена. Теперь он зарос, частично заполнился водой.

– Там строения какие-нибудь остались со времен работы карьера?

– Кажется, остались. Я там в последний раз был еще пацаном, но помню кирпичные здания.

Коневский, как старший в их паре, имел право принимать решение самостоятельно, но он понимал, что они сейчас ввязываются в дело, на котором завязаны и местные чекисты, и другие силовые структуры. Но, с другой стороны, спешить тоже надо было, потому что звонивший по телефону почти открытым текстом сказал, что вывезено будет нечто, имеющее ценность, а следы будут уничтожены.

Связавшись с Рокотовым, Коневский коротко объяснил ситуацию. Услышав про найденный в машине телефон, Лев энергично высказался по поводу профессионализма обоих своих оперативников. Затем он разрешил ехать в Мартовский карьер и действовать там по обстоятельствам. Главная задача – сохранить веские доказательства преступной деятельности кого бы то ни было в этом месте, а также получить возможность свидетельских показаний. То есть нужны живые свидетели и участники. Помощь Лев обещал прислать следом.

– Я предлагаю поступить следующим образом, – энергично крутя руль и ведя машину по лесной дороге, предлагал Паша. – Они «уазик» узнают по звуку, не думаю, что кто-то сразу насторожится. А издалека, если у них и есть такая возможность наблюдать за подходами, они полицейский «уазик» от нашего не отличат. Тем более что у Волошука был обычный зеленый цвет кузова, и только надпись «полиция» по борту.

– И что?

– Действуем по принципу классической десантной операции. Въезжаем в самую гущу и начинаем…

– Что начинаем? Паша, это хорошо, если в нас тут же начнут стрелять, а если они будут продолжать таскать ящики и не будут обращать на нас внимание? «Ребята, предъявите ваши документы»? «А ты кто такой, чтобы их проверять и не пошел бы ты»? Как тебе такая реакция? Потом ты расслабляешься, потом раздается взрыв, хоронящий все улики, а потом ты получаешь пулю в затылок или нож под лопатку. Это уже как получится.

– Ладно, твой вариант.

– Подъезжаем тихо и топаем пешком, но разными тропками с коммуникаторами на головах. Оцениваем ситуацию, предпринимаем попытки помешать взрыву лаборатории, если это лаборатория, и вывозу того, что они собирались тайно вывезти. Учти, что теперь крыши у них нет и машина или машины поедут без сопровождения Волошука. Передаем Льву номера машин и направление движения, а он организует там перехват.

– Ну, вот на это я бы особенно рассчеты не строил. Они могут лесными дорогами уйти незаметно и очень далеко. Сил не хватит вот так просто найти в тайге одинокую машину, хоть три машины, если они разделятся.

– Ладно, ладно! – засмеялся Коневский. – Уговорил, машинам уехать не даем.

Доехать им не удалось. Судя по навигатору, до карьера ехать было еще метров пятьсот, когда Паша сбавил скорость и стал вглядываться в кустарник, растянувшийся вдоль дороги.

– Слушай, я там кого-то видел, – тихо сказал он напарнику. – Как будто человек с дерева слез и в кустах укрылся.

– Где? – сразу насторожился Коневский.

– Вон там, видишь, береза поваленная?

– Ничего себе! И ты на таком расстоянии кого-то увидел?

– Говорю тебе! – стал настаивать Паша. – Если у них тут серьезный объект, если они опытные люди, то вполне могли устроить пост наблюдения.

– Вообще-то, ты прав, – согласился Коневский. – Давай я выскочу, а ты пойдешь на маленькой скорости. Я успею опередить тебя и проверить.

– Как ты выскочишь? Они же увидят этот маневр.

– А ты вон ту лужу объезжай справа, да правым бортом прямо по веткам. На несколько секунд они этот бок машины видеть не будут.

– Ладно, давай попробуем.

Паша переключился с третьей на вторую передачу и пополз, подвывая мотором и объезжая рытвины. Перед лужей он круто вывернул руль вправо, заехал одним колесом в кустарник и сбросил газ. Пока он имитировал сложности с переключением передач, Коневский открыл дверь, выбрался на подножку и умудрился, даже исхлестанный кустарником, плотно, без стука, закрыть дверь, потом он метнулся в сторону и исчез.

Паша снова вырулил на лесную дорогу и теперь ехал, внимательно глядя вперед, туда, где видел человека. Одна рука лежала на руле, вторая держала ручку открывания двери. Сейчас могло случиться нечто, что может заставить срочно покидать машину. Например, автоматная очередь, которая начнет прошивать металл корпуса «уазика», вдребезги разносить стекла.

До опасного места осталось всего метров двадцать или пятнадцать. Паша прикинул, что Коневский за это время вполне мог уже добежать до неизвестного и зайти ему в тыл. Место тут с буйной растительностью, много подроста и густого кустарника. Вполне мог успеть добраться незамеченным. Беда только в том, что если это блокпост перед лабораторией, то тут может оказаться и не один человек. Серый человек опытный, ловкий, умелый стрелок, но, как говорится, против лома нет приема. А его могут встретить автоматами. Хорошо, если есть где вжаться в землю…

Человек поднялся над кустами мгновенно и очень неожиданно. Паша успел отметить это для себя как момент неприятный. И навыки, приобретенные за время службы в десантных войсках, сработали первыми, нажимая его рукой на ручку двери и бросая тело из машины вперед головой. Толчок был неплох, но Паша понял, что не успевает. Из кустов поднялся человек с небольшой трубой защитного цвета. И было это не что иное, как реактивный пехотный огнемет «Шмель». За пару секунд Паша ни за что не успеет убраться на расстояние в несколько десятков метров от машины. А меньшее расстояние для этой дьявольской штуки…

Паша только потом понял, что перед выстрелом огнемета он различил звук короткой очереди из «стечкина». Коневский любил «стечкин» и Паше рекомендовал вооружаться на время операций только им. По его мнению, в скоротечных огневых контактах нет ничего более удобного, как обрушить на противника шквал свинца.

Вспышки Паша не видел. Он каким-то чудом умудрился миновать грязную лужу и упасть на сухую землю. Инстинкт самосохранения заставил его вскочить и снова отправить свое тело в длинный полет, прикрываясь корпусом «уазика». Если не было вспышки, значит, не было и выстрела огнемета, значит, Коневский успел вовремя!

Паша решил рискнуть и вскочить на ноги, прижавшись плечом к заднему крылу «уазика» с пистолетом в руке. Ну, Серый… Снова автоматная очередь, потом вторая. И им в ответ трижды выстрелил почти без пауз пистолет Коневского. А война началась серьезная, подумал Паша. Идиоты, напоролись на засаду аж из трех человек. Теряю навыки! Серый ладно, Серый охранник, все они специалисты по охране, а я-то десантник.

И Паша кинулся головой в кусты вправо от машины. Он рассчитывал, пока его не видят или пока про него забыли, подобраться ближе к позиции бандитов. Пробежав метров пять на четвереньках, Паша приподнял голову и прислушался. Прямо перед ним кто-то шуршал в траве. Подняв пистолет, Паша замер, стоя на коленях и готовясь отпрыгнуть в сторону.

Ближайший куст раздвинулся, и на Пашу в упор глянуло лицо с трехдневной густой щетиной. Лицо было с явными кавказскими чертами. Взгляды двух мужчин встретились. Паша смотрел спокойно, он выжидал, он был уверен в своей реакции. Кавказец смотрел на него без ненависти, а с каким-то странным выражением. Что-то среднее между досадой и просто желанием убить.

Паша отрицательно покачал головой, когда рука кавказца шевельнулась и потянула что-то из травы. А потом все произошло за одну секунду или за половину секунды. Кавказец рванул из травы автомат, и Паше не оставалось ничего другого, как только дважды, как учили, нажать на курок. Противник застонал с хрипом и ткнулся головой в траву.

И тут же справа зачастил еще один «АКСУ», а ему ответил трижды «стечкин». «АКСУ» захлебнулся и замолчал. Все? Кто стрелял последним? Ответом прозвучал голос Коневского:

– Ты долго там собрался пузо отлеживать? Поднимайся, теперь нам побегать придется.

– Да уж, – вставая на ноги, согласился Паша. – Шуму мы наделали тут порядочно. До самой Читы все взбаламутили.

Он увидел еще двоих убитых. Первый, которого Коневский свалил в момент подготовки выстрела из огнемета, лежал на спине, так и не выпустив из рук тубуса «Шмеля». Другой скорчился правее, видимо, получив несколько пуль в живот. Этот умер не сразу.

Коневский деловито подобрал брошенный автомат, пару магазинов, кинув один из них Паше.

– Придется побегать. Давай вооружайся и рванем.

– Есть предложение. Давай метров пятьдесят пройдем рядом, чтобы по отдельности с направления не сбиться, а потом разделяемся и пойдем параллельными курсами. Так безопаснее, а то снова нарвемся на охранение. Второй раз может не повезти.

Паша вышел к карьеру со стороны старой дороги. Даже сейчас по ней можно было проехать, так укатали ее за время работы карьера еще в советские времена. Когда-то тут ходили «БелАЗы», и когда-то тут два раз в год грейдерами выравнивали дорогу. Сейчас все заросло кустарником и древесным подростом, который все же пробился сквозь уплотненный грунт.

Паша увидел «ГАЗ-66», в который человек шесть мужиков грузили какие-то ящики и белые мешки. Водитель то топтался возле них, то подходил к машине и что-то перебирал под сиденьем. Паша решил, что именно этот человек и есть водитель, потому что он не занят погрузкой. И на начальника он не похож, начальник бы вел себя по-другому. Погрузка шла из низкого бетонного сооружения со сводчатой крышей. Это единственное строение, которое еще осталось в приличном виде. Остальные кирпичные и деревянные здания развалились еще тогда, когда Паша был пацаном.

– Всем, я Бугор! – вдруг раздалось в коммуникаторе. – Доложить свою позицию.

– Бугор, я Серж, – тут же послышался голос Коневского. – Я на северо-западе. Ориентир – большой сухой дуб.

– Я Бутон, – сказал Паша в микрофон. – Нахожусь на дороге в десяти метрах от машины.

– Всех понял. Начинаем атаку по моему сигналу. Задача: Серж и Бутон – машина. Хотя бы водителя взять живым. Он может знать условия передачи груза и местонахождение конечной цели. Мы со Стасом работаем по бетонному ангару. Осторожнее там со стрельбой в нашем направлении. Особый приказ: никому в ангар за нами не соваться. Доложить готовность?

– Серж готов.

– Я Бутон. Готов.

– Тогда всем вперед.

Паша не стал сразу кидаться в атаку. Он знал, что прекрасно успеет со своей позиции положить всех шестерых «грузчиков». Сначала вон тех двоих, что периодически скрываются за кузовом «Газона», а потом вот этих троих, а потом шестого. Но тогда Паша сможет навредить Рокотову и Бахтееву. И спутает все карты Коневскому, у которого позиция относительно машины еще лучше.

Десант – это всегда неожиданность для врага, сказал Паша сам себе и поднялся в полный рост, отряхивая штаны и рукава куртки. И этот парень, который должен быть водителем, не сразу сообразит, что человек, который открыто идет к нему, не враг. Да, недавно стреляли, но ведь там было охранение. И не сразу он свяжет стрельбы в лесу и появление спокойно идущего к нему человека. А когда сообразит…

– Оставь покурить, – махнул рукой Паша водителю, заметив, что тот выбрасывает окурок в траву, а еще уловив движение в том месте, где должен был быть Коневский.

Водитель замер на месте, глядя то на Пашу, то на своих товарищей, которым Паша еще не был виден. И тут лесную тишину прорезали автоматные очереди и хлопки пистолетных выстрелов. Паша успел заметить, как двое, а потом еще один «грузчик» повалились в высокую траву в самых неестественных позах. И тут водитель испугался и заметался, не зная, в каком направлении бежать. Паша прыгнул вперед, роняя автомат и хватая водителя за ноги.

Схватка была короткой и не очень ожесточенной. Парень, видимо, был трусоват, а может, понял ситуацию довольно точно. Поэтому и перестал сопротивляться. Положив его на живот и стянув пластиковыми вязками ему кисти за спиной, Паша осмотрелся по сторонам. Коневский, продолжая водить по сторонам стволом автомата, появился из-за машины, кивнул Паше и ушел на другую сторону. Где-то в недрах ангара раздалось несколько выстрелов, потом установилась тишина, которую не нарушали даже перепуганные птицы.

Коневский занял положение у двери ангара на случай, если оттуда попытается выскочить бандит. Паша подтащил к дверям связанного водителя, потом стал собирать оружие убитых.

– Это Бугор, – раздалось в коммуникаторе. – Как наверху?

– Чисто, – ответил Коневский. – Водилу взяли целым, есть шесть «двухсотых».

– Понял. Берегите водителя и не отходить от двери.

– Бугор, территорию бы проверить, – попытался возразить Коневский.

– Пока нет! Пусть Бутон спустится сюда, а ты, Серж, в охранении.

Паша посмотрел на Коневского и, наклонившись в низком дверном проеме, вошел в ангар. Низкий коридор, заваленный вдоль стен какими-то коробками, остатками сломанной мебели, ржавым лабораторным оборудованием еще во времена добычи в карьере. Потом он увидел впереди еще одни двери и пошел к ним.

Огромный зал, в который свет проникал через грязные стекла под потолком, был заставлен столами. Здесь пахло чем-то знакомым. Над столами висели лампы, а в сторону уходили провода. Наверное, тут освещение было устроено от автономного генератора, а вон и человек, которого Бугор и Кусок держат под прицелом…

И тут до Паши дошло, что имеет место неприятное положение. Когда он подошел к легкому креслу, в котором сидел человек с бледным лицом в белом халате и больших очках, Рокотов предупреждающе поднял руку. Теперь Паша понял, что Стас Бахтеев неспроста ходит вокруг кресла кругами и чешет в затылке. Кресло было заминировано. То ли кнопку кто-то должен был нажать, то ли вставать этому человеку было нельзя.

– Собери вон с того стола журналы с записями, – показал рукой Бугор. – И дуй наверх. Встречайте там оперативников и группу разминирования.

– А этот? – Паша кивнул на человека в халате.

– А этот получил расплату. Видишь, Паша, какие бывают ученые. Кто-то ради науки себя не жалеет, а этот ради денег. Решил бабла срубить, а вон они как с ним обошлись. Не хотели в живых оставить ведущего специалиста по синтезу зелья. Стас говорит, что можно попытаться.

– Все, мотайте отсюда, – появился рядом Бахтеев, беря со стола тонкую отвертку и кусачки. – Там килограмма два взрывчатки, так что за дверь всем.

Через полчаса к ангару подкатили машины со спецназом МВД, взрывниками и оперативниками ФСБ. Бахтеев курил, щурясь на солнечное небо, сидя прямо на земле у входа. Паша заметил, что руки у него чуть подрагивали, поэтому он сигарету держал большим и указательным пальцами, «по-зэковски», чтобы не была видна дрожь. А стоявший рядом ученый взахлеб рассказывал, как и что они тут производили и как его запугали и склонили к работе.

– Понимаете, – облизывая пересохшие губы, торопливо говорил ученый, – торопиться надо. Они ведь меня не столько из-за денег, не потому, что платить мне не хотели… Они поняли, что я разговор подслушал. Там… покушение на президента готовится, на нашего президента. У них тут Хасан был за старшего, только он наркотиками занимался тайно от своих хозяев. Это я тоже понял… И еще какого-то Леху Костенева они собирались убрать… из местных, знает много, он кого-то убил…

– Давайте, парни, – подошел Рокотов к Коневскому и Паше, – дуйте по своим делам. Осталось нам тут пара дней, и все. На рожон не лезть, ясно?

Валииди привели на встречу с президентом в этот же день. На конспиративной квартире решили встречи не проводить. Мало ли что. И в лес выезжать не стоило. Решили просто устроить все в той же машине, в которой допрашивали раненого киллера. Да и времени до пресс-конференции оставалось очень мало. Некогда было ездить по дорогам и лесам.

Президент сидел и что-то горячо обсуждал с начальником охраны в дальнем конце салона микроавтобуса. Валииди зашел, с него сняли наручники и указали на кресло. Он сел, щурясь на направленные на него две лампы. Президент встал, пружинистой походкой прошел к креслу и уселся напротив.

– Так, значит, вы и есть Закхай Валииди, – спросил он. – Решительный вы человек. Вам удобно говорить по-русски? Или, может, перейдем на другой язык?

– Нет, вполне подойдет русский язык, – тщательно подбирая слова, ответил Валииди.

– Хорошо, – кивнул президент. – Так что вы решили, Валииди? Будете продолжать борьбу или примете мое предложение? Вам, кажется, его изложили очень подробно?

– Да, мне его изложили подробно. И прежде чем ответить вам о моем решении, я хотел бы услышать вашу позицию в сирийском вопросе.

– И вы готовы поверить мне на слово?

– Вы же готовы поверить мне на слово, – парировал Валииди.

– Хорошо. Моя позиция ничуть не изменилась за последние пять лет. Россия была и будет гарантом мира и конституционного строя любой страны, с которой будет достигнуто соответствующее соглашение. Но сотрудничать мы считаем возможным лишь с законным правительством. Надеюсь, это понятно.

– Вы не побоитесь вооруженного конфликта с НАТО?

– А его не будет, – мгновенно ответил президент. – У нас есть одна поговорка, которую я могу вам перевести, если вы не уловите ее смысл на русском языке. У нас говорят, что после драки кулаками не машут. Примерно такую ситуацию мы и создадим. Вы опытный в таких вопросах человек, Валииди, вы знаете, как происходит вторжение в выбранную для этого страну. Сначала подавляется система ПВО и противоракетной обороны, потом наносится удар по линейным войскам, выдвинутым на позиции, потом удар наносится по военной инфраструктуре: заводы, аэродромы, склады и так далее.

– Я это прекрасно знаю.

– Отлично. Нынешняя система противоракетной обороны, которая стоит на вооружении сирийской армии, вполне надежна, но она не гарантирует безопасности страны против массовой атаки с воздуха. А НАТО такую атаку вполне может организовать. А ваши передвижные установки не дают дальности определения объекта. Если события будут накаляться, Валииди, мне будет достаточно отправить к вашим берегам современный ракетный крейсер и небольшой эскорт судов обеспечения. Слабенькая группа кораблей, которая не может противостоять американскому Шестому флоту, но… Один ракетный крейсер с его системой противоракетной обороны в состоянии интегрироваться в вашу разрушенную систему и раскинуть противоракетный зонтик над всей Сирией. В радиусе пятисот километров, а для Сирии это практически спасение.

– Но американцам ничего не стоит одним ударом потопить ваш крейсер, и все кончится.

– А вы думаете, они станут это делать? После заявления Обамы, что он только в том случае готов на агрессию, если это не повлечет за собой серьезных потерь? Вы думаете, что современный ракетный крейсер легко потопить? А вы знаете, почему наши крейсера называют убийцами авианосцев? Потери от такой атаки будут ошеломляющими. У нас есть ракеты, которые американский авианосец засечет только за четыре секунды до попадания и взрыва. Нация не простит Обаме таких потерь. Да, мы потеряем крейсер, погибнут наши моряки, но потери американского флота будут до такой степени колоссальными, что…

– Что Обама никогда не отдаст приказа стрелять в русских?

– Конечно, не отдаст. Он же не идиот, – уверенно сказал президент. – Любой нормальный руководитель знает, что современную войну, крупномасштабную войну с государством, равным по военной мощи, не выдержит ни один государственный бюджет. Это катастрофа! Вы знаете, сколько стоит один самолето-вылет, вы знаете, во сколько обходится одномесячный поход одного подводного ракетного крейсера? То-то!

– Вы обещаете прикрыть Сирию своим крейсером, если НАТО решит атаковать?

– Обещаю. Я обещаю не отдать Сирию США и сделать все, чтобы предотвратить агрессию в вашу страну.

– Я рад, господин президент, что не нажал на курок, – сказал Валииди. – И если мне удастся добраться домой, то наша борьба повернется в иное русло.

– Скажите, Валииди, почему вас хотели убить свои же?

– По двум причинам. Во-первых, меня хотели убрать как свидетеля этого преступления. Единственного человека, который знал, что оно исходит из среды сирийской оппозиции. Во-вторых, у нас перестали верить в мою лояльность, меня уже считают опасным. Если бы я выполнил задачу, меня просто убили бы. Если бы не выполнил, то меня убрали бы и другой киллер приступил бы к подготовке покушения.

– Значит, нам ждать второго? То есть теперь третьего?

– Думаю, что я успею многое изменить и поднять свой голос в вашу пользу.

– Хочу вам верить. Вы энергичный человек, вы умудрились подготовить и почти провести покушение за две недели своего пребывания здесь. Вы так и не скажете, откуда вам известно о моей этой поездке?

– Это не мой источник. Я получил задание вместе с информацией, что вы готовы выехать.

Президент кивнул, и один из офицеров охраны положил перед Валииди стопку фотографий.

– Посмотрите, здесь все ваши помощники, которых вы навербовали в нашей стране?

Валииди стал просматривать фотографии, отложив две из них в сторону.

– Да, это люди Хасана, которые мне помогали в подготовке. Остальные завербованы втемную, как те два офицера полиции и кое-кто из информаторов на дороге. Этих двоих я не знаю. Видимо, из людей Хасана, которых он мне не показывал.

До пресс-конференции оставалось чуть меньше часа. Рокотов чувствовал себя снова, как тогда в Украине. Он ходил по залу, который готовили к мероприятию, и снова велика была опасность. Кое-кто из журналистов уже прибыл, они заглядывали в зал, обменивались мнениями, пытались разговорить кое-кого из представителей администрации. Стали появляться и предприниматели, как понял Рокотов по дорогим костюмам. Этот вон из московского аппарата, как его… Лоскутов? Уже кого-то ведет, руками места показывает…

Рокотов напрягся. Мозг работал четко, как старинный арифмометр. Поворот рычага, сдвиг меток, снова поворот рычага. И в памяти шаг за шагом восстанавливались события того лета в Киеве. Вот он! Этот поворот головы, движение плечом. Взмах руки и… замедление, пальцами за мочку уха, и рука снова ползла вниз. Так он делал вид, что шутит с окружающими, а сам осматривается, оценивает ситуацию.

– Всем, я Бугор! Вторая дверь слева от президиума. Мужчина в темно-сером костюме рядом с сотрудником аппарата Лоскутовым. Это киллер. Это цепочка с Украины.

И все. Механизм, отработанный в деталях и вариациях до мелочей, закрутился; завертелся маховик охраны. Офицеры ФСО, которые были в этот момент в зале и в коридоре возле зала, заняли нужные позиции, препятствующие попыткам «объекта» скрыться. Были блокированы окна, двери, лестничные пролеты, входы в другие помещения. И никаких напряженных взглядов, никаких хмурых лиц. Все как всегда, только…

В какой-то момент нужный человек все же почувствовал опасность. Он только что разговаривал с одним из бизнесменов, с представителем из Москвы, и вот его уже нет в поле зрения. Короткая суета, а потом в коммуникаторе кто-то коротко доложил «взяли». Рокотов поспешил к начальнику охраны и чуть не споткнулся о тело человека.

– Быстро, быстро, – командовал кто-то из старших офицеров, – пока тело никто не увидел. Уводите журналистов! Придумайте любой повод, хоть самый дурацкий.

– Кто это? – спросил Рокотов.

– Это? Местный предприниматель, один из совладельцев дорожно-строительной фирмы. Видите след на руке? Контактный яд. Вот что они приготовили.

– За своих не боитесь, они же голыми руками киллера брали?

– Не боюсь, – рассмеялся начальник охраны. – Они его электрошокером завалили. Зря ты, Веня, от нас ушел. Сейчас бы дырочку под орден сверлили. Тут целая цепочка образовалась. Вон, видишь бледного мужчину у стены?

– Он из аппарата, его фамилия Лоскутов, – кивнул Рокотов.

– Вот, а киллер – его родственник по линии жены. Точнее, легенда у него такая. Так что, копать нам и копать. И спасибо тебе. Если бы не ты… Ну и память у тебя!

Человека, называвшего себя Владимиром Лукиным, завели в изолированную комнату. Теперь Рокотов был совершенно уверен в том, что это именно тот человек, который ушел от них в Киеве, когда подготовка к покушению была раскрыта.

– От кого вы получили задание? – начался допрос офицерами охраны президента.

Лукин промолчал, опустив голову.

– Слушайте, вы, – не выдержал Рокотов, – учитывайте наши законы и наше к вам отношение. Ваша молчанка приведет лишь к тому, что нам придется докапываться до всего самим. Мы вас остановили тогда в Киеве, остановили и сейчас. Только потом не хватайтесь за голову, когда услышите срок заключения годочков в двадцать – двадцать пять. Откуда приказ?

– От Доку Умарова. Было приказано под угрозой смерти довести дело до конца. Это после неудачи в Киеве.

– А просто скрыться совесть не позволила? – рассмеялся один из офицеров.

– Он бы нашел. У него везде свои люди, он им хорошо платит.

– Тебя сюда ввели по наводке или ты сам устанавливал планы президента?

– Сам. Меня просто навели на удобных людей в Москве. Информацию выболтала жена этого вашего Лоскутова.

– На нее ты как вышел?

– В Краснодаре у нее любовник новый, бизнесменом мелким прикидывается. Сестра жены Лоскутова звонила в Москву. Я под его именем прибыл.

– Ловко. Сколько у тебя здесь помощников?

– Ни одного. Я не стал рисковать и все решил проделать сам. Второго провала и потери еще одной группы мне бы не простили. Только информаторы.

– Как ты хотел провести покушение?

– Волков должен был подойти с вопросом к президенту после пресс-конференции. Он есть в списке. Я должен был дать ему салфетку, чтобы он вытер ладони – у этого Волкова все время потели руки. Яд начинает действовать через три минуты. Должен был успеть.

– А ты как же? Как ты ее ему подал бы?

– Салфетка, пропитанная контактным ядом, у меня в кармане была в пакетике. Ваши отобрали. Я тренировался, как можно незаметно натянуть хирургическую перчатку только на пальцы и пальцами вытянуть салфетку из кармана. Собственно, так я и сделал.

– Так зачем вы Волкова убили?

– Я понял, что охрана знает о предстоящем покушении. Волков многое мог рассказать о наших с ним контактах, и вы на меня через него все равно вышли бы.

– Умаров связан с сирийцами?

– Не знаю. Думаю, что нет. Он получает деньги через Афганистан, через свой наркотрафик. Не думаю, что сирийцы ему нужны…

Леха Костенев пожал плечами, глядя куда-то вверх, на кроны деревьев. Его привезли сегодня утром. Кое-как выйдя из запоя, с больной головой и перегоревшим страхом, он выглядел апатичным, почти равнодушным. Казалось, что этому тщедушному парню больше всего хотелось лечь прямо здесь и уснуть.

Паша прошел по склону балки, разглядывая местность. Он представлял, как этот местный урод тащил тело убитого им байкера, как во второй раз копал яму, как приносил покрышки, как поджигал, как потом все это снова закапывал. Следы, должны быть соответствующие следы. Даже если Костенев прикрывал яму дерном, то он по цвету все равно отличается. Дождей было немного за это время.

«Дорога смерти»! И когда же это кончится у нас, когда перестанут гибнуть люди там, где гибнуть не должны. Ладно, с Лехой все понятно. Ему приказали, на него решили это свалить, потому что байкеру не вовремя пришлось увидеть, как кто-то закладывает фугас на трассе. А ведь он даже не понял, что это был фугас. Просто видел, как люди явно тайком что-то копают возле нового асфальта. И помощники Хасана перестраховались, только сами мараться не стали, решили Леху подставить. И…

И тут он увидел.

– Лосев, Серж! Идите сюда!

– Чего нашел? – крикнул Коневский нехотя.

– Тело, здесь тело спрятано.

Коневский подбежал и замер рядом. Тяжело дыша, подошел Лосев. Обгорелое тело и в самом деле было плохо присыпано землей вместе с остатками автомобильных покрышек.

Президент давно уехал во Владивосток, а группа писала бумаги и давала показания. Паша не ошибся, они в самом деле нашли тело того самого байкера. И на следующий день в Константиновском взяли еще и Владика Жимарова, который подтвердил, что Леха застрелил мотоциклиста и пытался спрятать тело. Нашлись у Владика и улики – кое-что из вещей убитого, которые он не успел продать.

Еще неделю группа Рокотова проторчала в Чите, чтобы покончить со всей официальной бумажной частью. И перед тем как прибыть в аэропорт, они решили еще раз проехать по трассе «Амур». Новый асфальт шуршал под колесами автомашины, как будто что-то нашептывал. И было непонятно, что он шепчет: то ли теперь все будет по-другому, теперь тут начнется другая жизнь, то ли он тихо усмехался, что ничего нового эти места не ждет, потому что тут остались те же самые люди. И те же начальники и бизнесмены, кому нет дела до людей, нет дела до происшествий и смертей, кому наплевать, что в народе трассу М-58 прозвали «Дорогой смерти».

Примечания

1

Почему вы не работаете? Быстро отправляйтесь работать! (узб.)

(обратно)

2

Разработка Камала Сарабанди (Университет штата Мичиган, США).

(обратно)

3

ИК-5, расположенная в бывшем мужском Кирилло-Новоезерском монастыре XVI века на озере Новом (Огненный) под городом Белозерском в Вологодской области. С 1997 года и по настоящее время – одна из пяти колоний для осужденных к пожизненному заключению в России. Всего в тюрьме содержится около 193 заключенных.

(обратно)

4

Во время войны в Афганистане так прозвали стоявший на вооружении Советской армии реактивный пехотный огнемет РПО «Шмель». При взрыве высокотемпературный импульс сопровождается резким перепадом давления, образующимся из-за взрыва топливо-воздушной смеси. Эффективен как против легкобронированной и автомобильной техники, так и против живой силы противника (на открытой местности или в укрытии, даже негерметичном). Уничтожает все живое в объеме до 80 м3. Площадь поражения на открытой местности одним выстрелом около 50 м2.

(обратно)

5

Чита, ул. Ленина, 84. Здание, где размещается Управление ФСБ РФ по Забайкальскому краю.

(обратно)

6

Недоуздок – ремешок, представляющий собой уздечку, но без удил. Предназначен для содержания лошади на привязи.

(обратно)

7

Сирийский национальный совет – коалиционный орган сирийской оппозиции, созданный в 2011 году в ходе восстания в Сирии против правительства Башара аль-Асада.

(обратно)

8

Статья 228 Уголовного Кодекса РФ, предусматривающая наказание за незаконное приобретение, перевозку, хранение, изготовление и переработку для употребления в личных целях психотропных и наркотических веществ и аналогов этих веществ.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg