«Остров победы»

Сергей Донской Остров победы

Глава 1 Особенности национального экстрима

Сердечко Ани колотилось, как птица в клетке – обезумевшая от страха птица, чувствующая приближение смертельной опасности. Мокрые волосы, облепившие голову и плечи девушки, делали ее похожей на утопленницу или русалку, если допустить, что в природе встречаются русалки с поцарапанными щеками, без рыбьих хвостов, но зато в купальниках.

Некоторое время камышовые заросли, среди которых она скрывалась, оставались неподвижными, но, увы, это продолжалось недолго… не так долго, как ей того бы хотелось. Вскоре хруст стеблей, шорох листьев и плеск воды возобновились. Как будто заработал некий бездушный механизм, перемалывающий судьбу Ани.

Хрясь-хрясь… Шур-шур… Плюх-плюх…

Это означало, что они никуда не делись. Они продолжали искать Аню. Они медленно, но верно приближались к ее убежищу.

Люди-коты.

Оборотни.

Убийцы.

Аня изо всех сил стиснула челюсти, опасаясь выдать себя лязганьем зубов. Вода, доходившая ей до пояса, была теплой, но кожа девушки покрылась пупырышками. Нет, она не ощущала холода, ее лихорадило по другой причине. Просто оборотни уже убили троих спутников Ани, а теперь искали ее, чтобы отнять и у нее жизнь.

Просто убили… Просто искали… Просто?!

Девушка едва подавила истеричный возглас, увидев одного из них. Бредя по мелководью с короткоствольным автоматом в руках, он пока не замечал притаившуюся в камышах жертву, но достаточно ему было слегка повернуть голову вправо, и тогда…

Спаси и сохрани, господи!

Аня осторожно присела, погрузившись в воду по расширившиеся от ужаса глаза. С этой секунды ею управлял не разум, а первобытные инстинкты далеких предков. На них тоже охотились точно в таких же зарослях, точно такими же тихими теплыми вечерами, но они ухитрялись выживать, передавая свой опыт следующим поколениям.

Это называлось борьбой за существование. Одни всегда прятались и убегали, а другие преследовали и настигали. Мужчина с автоматом принадлежал ко второй категории людей. У него тоже имелся свой собственный опыт. Опыт прирожденного убийцы.

Поэтому голос его был голосом доброго дяди, окликающего заигравшуюся девочку:

– Ага, вот ты где! Я тебя вижу!

Допуская, что за ним могут наблюдать из укрытия, мужчина специально не смотрел в одну точку, а скользил взглядом по камышовым дебрям. У него был легкий кавказский акцент и сильное желание закончить игру в прятки как можно быстрее. Указательный палец его правой руки, казалось, сросся со спусковым крючком автомата.

– Выходи, ну! – нетерпеливо прикрикнул он.

Аня не шелохнулась. Ей была хорошо известна эта детская уловка. Ты отсиживаешься в кустах, а тот, кто водит, вдруг ка-ак гаркнет: «Пила-пила, лети, как стрела!» Сдуру выскакиваешь на открытое пространство, а там только этого и дожидаются. Нет уж, при игре в жмурки со смертельным исходом благоразумнее руководствоваться другой присказкой: «Топор-топор, сиди, как вор». Что Аня и делала.

Не добившись своего хитростью, мужчина перешел к тактике увещевания.

– Ау, ты где, дурочка? – ласково спросил он. – Выходи, не бойся. Ничего тебе не будет. Зададим тебе несколько вопросов и отпустим.

Аня продолжала сохранять полную неподвижность. Досадливо скривившись, мужчина стал медленно поворачиваться вокруг оси, пристально всматриваясь в зеленые плавни. Автоматный ствол неотступно следовал за выискивающим цель взглядом. Через несколько секунд глаза девушки и мужчины должны были неминуемо встретиться.

– Все равно тебя найду, – пообещал он.

Это вывело Аню из оцепенения. Ухватившись за толстые осклизлые стебли, торчащие из ила, она сделала короткий вдох и погрузилась в воду по самую макушку. Если бы она нырнула чуточку глубже, ее бы непременно выдали пузырьки воздуха, поднимающиеся от волос. Но мокрые пряди беззвучно расплылись по темной поверхности заводи. Бурые, как водоросли, они не привлекли внимания мужчины.

Завершив полный оборот, он постоял немного, прислушиваясь к звукам, нарушающим тишину майского вечера. Ничего настораживающего. Лишь монотонное зудение комаров да сытое икание лягушек. Мужчина выругался и двинулся дальше, рассекая коленями воду.

Шлеп-шлеп-шлеп…

Ане, в легких которой закончился кислород, пришлось выныривать наобум, не зная, где находится преследователь, но, осторожно высунув голову из воды, она увидела только круги, расходящиеся по поверхности. Мужчина исчез. Как только вода вылилась из ушей девушки, она услышала отдаляющийся плеск и была готова поздравить себя со счастливым спасением, да только радость оказалась преждевременной.

Следом за первым мужчиной шли остальные. Кажется, их было двое: один выдавал себя шорохом камышей, а второй брел по мелководью, хлюпая. Двигаясь параллельным курсом, невидимые преследователи негромко переговаривались. Все, что могла разобрать Аня, это отдельные слова: «сука», «запропастилась» и «найти». Ей не нужно было ломать голову, чтобы уловить общий смысл беседы. Куда-то запропастившейся сукой была она, найти собирались тоже ее, а что произойдет дальше, Аня представляла себе довольно ясно. Судьба, постигшая троих ее спутников, не оставляла сомнений на сей счет.

Они перестали существовать – товарищи Ани. Их больше не было…

Ни Лехи Рябинина, самого опытного яхтсмена из четверки, любившего к месту и не к месту повторять лермонтовские строки про парус одинокий…

Ни Макса Белохвостикова, мастера на все руки, отвечавшего за техническое состояние маленькой флотилии…

Ни его жены Ленки, стойко переносившей тяготы своего первого в жизни путешествия под парусами…

Теперь уже последнего путешествия, потому что для Ленки, для ее мужа и для Лехи Рябинина все кончилось. Уцелела лишь Аня, которая сейчас с ужасом прислушивалась к приближающимся голосам. Когда живы были все четверо, их объединяло страстное увлечение виндсерфингом.

* * *

Они познакомились с этим экзотическим видом спорта три года назад, наутро после выпускного вечера, гуляя в новом микрорайоне Москвы – Строгино. Внимание компании привлек немолодой чудак, упорно стремившийся взгромоздиться на странного вида доску, плавающую посреди пруда. Из доски торчала мачта с ярким треугольным парусом. Всякий раз, когда мужчина делал слишком резкое движение, чтобы сохранить равновесие, суденышко накренялось и сбрасывало его в воду. Очутившись в пруду, он начинал все сначала, дрожащий, смешной и жалкий. Чем-то он напоминал пляжника, балансирующего на надувном матрасе. Вот потеха!

Хмельная компания взялась подбадривать чудака улюлюканьем и гоготом, но насмешки смолкли, когда парус внезапно наполнился ветром и помчал доску к противоположному берегу. Опасно кренясь и лавируя, мужчина пересек пруд, где снова бултыхнулся в воду. Молча наблюдавшие за ним выпускники дружно заржали, скрывая зависть, которую испытали минуту назад. Не смеялись лишь четверо из них: Аня, Леха, Ленка и Макс.

Пару месяцев спустя они сами развлекали отдыхающих на побережье Нового Света, самозабвенно укрощая черноморские волны на самодельном трехсекционном виндсерфере. Однажды ночью за этим занятием их застукали пограничники. Они-то и поведали ребятам, что виндсерфер относится к плавсредствам, подлежащим обязательной регистрации, поскольку на доске под парусом можно совершать очень даже дальние плавания.

Дальние плавания? Ух ты!

Возвратившись домой, ребята вплотную приступили к изучению вопроса. Бродя по интернетовским порталам и сайтам, они невольно вспоминали свои недавние потуги на Черном море и чесали в затылках. Выяснилось, что их подход к освоению парусных досок был слишком дилетантским. Виндсерфингом занимались настоящие профессионалы, устанавливающие и бьющие всевозможные мировые рекорды. Эти загорелые боги пересекали на своих утлых суденышках Па-де-Кале, Ла-Манш и Берингов пролив, они бесстрашно покоряли вершины девятых валов, летали на крыльях ураганов и огибали коварный мыс Горн с такой легкостью, словно стояли не на вертких досках, а на палубах настоящих кораблей. Таким образом, самые маленькие в мире яхты имели поистине грандиозное будущее! Первым сообразил это Леха Рябинин.

Уже следующим летом он совершил свое первое многодневное путешествие на виндсерфере по Азовскому морю. В составе флотилии из семи туристических швертботов и одного катамарана Леха успешно преодолел путь от Геническа до мыса Казантип. В этом походе была апробирована идея размещения груза как на самой доске, так и в специальных термоконтейнерах, выполняющих функции спасательных жилетов. Продемонстрировав товарищам такой чудо-жилет, Леха мимоходом сослался на парус одинокий и предложил совершить автономное плавание на серферах. Не по какой-то там грязной соленой луже, прозывающейся Азовским морем. По Каспию, где шторм бушует триста дней в году.

Почему бы и нет?

Сборы в поход заняли чуть меньше года. Четверка смельчаков собиралась для начала пройти вдоль западного побережья Каспийского моря. Чтобы пересечь его от берега до берега, понадобились бы сложное оборудование для ночевок в открытом море, серьезная спортивная подготовка и сопровождающее судно. Ребята не хотели ждать. Им не терпелось испытать свои силы. Вдоль побережья так вдоль побережья, лишь бы не откладывать затею в долгий ящик.

Несколько дней назад, в последних числах мая, они прибыли в Махачкалу, выбранную в качестве отправной точки великого похода. С вокзальной площади хорошо просматривался порт. Серая морская даль казалась гладкой, как заасфальтированная площадь. Однако проходящие мимо сухогрузы зарывались носом в волны, что напоминало о буйном нраве Каспия.

Проверяя снаряжение на загородном пляже, путешественники познакомились с коварными повадками здешнего ветра. Когда они совершали пробный выход в море на двух досках, стоял полный штиль, но уже через пятнадцать минут на ребят обрушился такой шквал, что им пришлось выброситься на берег в двухстах метрах от места старта. Здесь же четверка получила и первые навыки борьбы с прибоем. Все без исключения получили массу синяков, а Макс в придачу лишился плавок, к полному восторгу дагестанской детворы, наблюдавшей за происходящим.

Испытания лишь раззадорили мореплавателей. На следующее утро в резиновые герметичные мешки были уложены личные вещи, палатка, примус, спальники – все, что могло пригодиться в пути. Багаж надежно привязали к носу и корме виндсерфов. Натянув гидрокостюмы и спасательные жилеты, ребята помахали руками зрителям, волнуясь, как артисты перед ответственной премьерой. Ответом были залихватский свист и пожелания скорейшего возвращения, желательно не только без плавок, но и без купальников. У махачкалинских гаврошей было не так уж много развлечений. Надо полагать, вид голой задницы Макса произвел на них неизгладимое впечатление.

Доски были спущены на воду, мачты – подняты, паруса – наполнены ветром. Легкий бриз подхватил путешественников и понес их вдоль белых бурунов, кипящих над подводными скалами.

Это было незабываемое путешествие. Днем плыли, рассекая барашки волн, по вечерам причаливали к берегу и ставили палатку, раздувающуюся, словно воздушный шар. Ветер пел в капроновых растяжках и швырял в лицо песок, превосходящий колючестью снежную поземку. Самым привычным выражением четырех обветренных физиономий сделался улыбчивый оскал, дополненный прищуренными глазами. Хруст песка на зубах стал таким же обыкновенным явлением, как привкус морской соли на языках. Кожа стремительно задубевала и покрывалась необычайно плотным загаром. Во время ночных купаний казалось, что ребята одеты в белые плавки и купальники, хотя никакой одежды на них не было.

Загаром, кстати, обзаводились не без мучений. Майское солнце припекало вовсю, так что в первые дни процесс снятия гидрокостюмов превращался в настоящую пытку: руки путешественников покрывались волдырями от солнечных ожогов, и разоблачиться без посторонней помощи было невозможно. Но вскоре необходимость надевать рубахи с длинными рукавами поверх гидрокостюмов отпала, а тюбики с противоожоговой синтомициновой эмульсией были выброшены за ненадобностью.

Спали как убитые, просыпались – как заново рождались на свет. Поутру, откопав доски из-под песчаных заносов, перекусывали на скорую руку и вновь пускались в плавание, продвигаясь от Махачкалы в направлении устья Волги. За проливом между Аргаханским полуостровом и островом Чечень ветры ослабли, сделавшись умеренными.

Чертя по морю замысловатые зигзаги, обе команды соревновались в сноровке и скорости, причем молодоженам Белохвостиковым зачастую удавалось обогнать Леху и Аню, считавших себя бесспорными лидерами. Тогда они стали применять коварную тактику, заходя с наветренной стороны, чтобы перекрыть доступ воздушного потока к парусу соперников. Это срабатывало. До тех пор, пока военную хитрость не переняли Белохвостиковы.

Охваченные азартом и духом соперничества, проходили километров по пятьдесят в день. Время летело незаметно. Дни мелькали, как телеграфные столбы за окнами скорого поезда. Пейзаж постепенно менялся. Обрывистые берега, тянувшиеся слева, уступили место пологим холмам, покрытым кустарником. Сразу за Кизлярским заливом начались плавни, а ближе к разветвленной дельте Волги – бесконечные острова и протоки, поросшие камышом.

На одном из таких необитаемых островков решили задержаться подольше, чтобы почувствовать себя Робинзонами. Почувствовали. Но продолжалась эта идиллия недолго. Из четверых островитян, которые еще пару часов назад наслаждались ролью первооткрывателей, в живых осталась только Аня, и шансов увидеть новый день у нее было крайне мало.

* * *

Преследователи никак не желали оставить ее в покое. Времени и упорства им было не занимать. Мужчина, разминувшийся с Аней, дошел до песчаной отмели, на которой не сумела бы спрятаться даже черепаха, и повернул обратно, перекликаясь с двумя сообщниками. Они медленно продвигались ему навстречу, не ленясь прочесывать каждый квадратный метр зарослей. В их поведении угадывалась неумолимость охотничьих псов, идущих по кровавому следу.

Аня попыталась вспомнить какую-нибудь молитву и не сумела. Дальше вступительных слов «Отче наш» дело не пошло. Тогда она не придумала ничего лучше, как по-детски зажмуриться.

Фр-р! Резкий звук, прозвучавший над головой, заставил ее вздрогнуть. Когда к Ане вернулась способность соображать и видеть, она обнаружила, что кусает собственные пальцы, сунутые в рот, чтобы подавить готовый вырваться визг. Прямо перед ней плескался селезень, шумно опустившийся на поверхность заводи. Несколько раз окунув изумрудную головку в воду, он услышал мужские голоса, насторожился и скользнул в камыши.

«Все удрали, а я осталась», – тоскливо подумала Аня.

Она ошиблась. За ней наблюдали крохотные глазки, блестящие, как пара черных бусин, лежащих на земле. Между ними торчал длинный клюв, похожий на сломанный стебель сухой травинки. Это был бекас, втянувший голову и прижавшийся к земле так, чтобы полностью слиться с ней. Когда шлепанье мужских ног зазвучало совсем близко, он не выдержал, с криком вспорхнул из камышей и зигзагами полетел к берегу.

Прогремели выстрелы, бекас будто взорвался в воздухе, разлетевшись в мелкие клочья.

– Нервы не выдержали, – виновато сообщил невидимый стрелок.

– Лечи нервишки, – посоветовали ему.

– Или запишись в общество охотников, – подал голос третий мужчина. – Там тебе будет раздолье. Постреляешь в свое удовольствие.

– По дичи неинтересно. Я на двуногих охотиться люблю.

– Тогда какого хрена бекаса укокошил?

– Что, птичку жалко?

– Патронов, баран. Доллар штука.

– Окупятся.

– Ага, окупятся. Особенно если тебе гусиная стая попадется.

– Ха-ха-ха!..

– Ге-ге-ге!..

– Хо-хо-хо!..

Аня подумала, что через минуту все трое будут стоять над ее трупом, так же жизнерадостно комментируя ее собственную смерть. Но она не дичь для любителей охоты! Она еще поборется за свою жизнь! Утопающий хватается за соломинку, не так ли?

Мысль о соломинке подсказала Ане дальнейшие действия. Склонившись к обломку сухой тростинки, она перегрызла ее у основания и продула полый стебель, проверяя, насколько хорошо тот пропускает воздух. Метелки камышей раскачивались уже совсем рядом, когда Аня, плотно обхватив трубочку для дыхания губами, ушла под воду. Чтобы не всплыть в самый неподходящий момент, она держалась за корни, торчащие из берегового уступа. Сидя на корточках с запрокинутой головой, она гадала, не выдаст ли ее предательское облачко ила, поднявшееся со дна.

Некоторое время из ушей и волос Ани вырывались пузырьки воздуха, но вскоре поверхность над ней сделалась абсолютно гладкой. Лишь мелкие круги расходились от дрожащей тростинки. Неровная тень, падающая на зеленоватую воду от зарослей, маскировала фигуру сжавшейся в комочек девушки. Она благодарила бога за то, что взяла в путешествие практичный темный купальник, а не тот вызывающе белый, приобретенный специально для того, чтобы производить впечатление на мужчин. Сейчас Аня вовсе не жаждала внимания. Наоборот, ей хотелось оставаться как можно более незаметной. Она не возражала бы даже против превращения в лягушку, но волшебников поблизости не наблюдалось: ни добрых, ни злых.

Были только безжалостные убийцы, идущие по следу Ани. Она слышала, как три пары ног рассекают воду и подминают ломкие стебли. Не отваживаясь закрыть глаза, девушка завороженно вглядывалась в полупрозрачную воду над головой. Освещенная косыми лучами вечернего солнца, поверхность покрылась рябью. В ушах Ани зазвучал гулкий бубнеж, напоминающий замедленную магнитофонную запись. Это совещались преследователи, сошедшиеся поблизости.

Инстинктивно стремясь уменьшиться в размерах, Аня скрючилась, как ребенок в материнской утробе. Тростинка в ее губах едва не окунулась в воду. Если бы в этот момент кто-то из мужчин вздумал подойти поближе, Ане пришел бы конец. Достаточно было даже сантиметровой волны, чтобы вода попала в отверстие дыхательной трубочки. Но преследователям надоело прочесывать плавни, и они были уже не так активны, как в начале поисков.

«Ду-ду-ду, – бубнили они, обсуждая свои дальнейшие действия. – Бу-бу-бу. Гу-гу-гу».

Разобрать отдельные слова было невозможно. Ане казалось, что ее голова постепенно заполняется водой, как затонувший батискаф. Стараясь не думать о всякой подводной живности, пробующей на вкус ее кожу, девушка зажмурилась. Под ее ягодицами копошилась какая-то маленькая юркая тварь, упорно намеревающаяся выбраться из ила. Аня едва не перекусила тростинку, представив себе, как тварь начинает ввинчиваться в ее тело, прокладывая себе путь наверх. Поглощенная неприятными ощущениями, она не сразу заметила, как мужчины двинулись дальше. Но и после их ухода она не решилась вынырнуть, позволив себе лишь слегка сместиться в сторону.

Обретшая свободу рыбешка или лягушка устремилась прочь, наградив Аню своим холодным скользким прикосновением. Больше ничего не происходило. Стало тихо. Ни плеска, ни шороха, ни голосов.

Высунувшись из воды, девушка с облегчением перевела дух, озираясь по сторонам. Вокруг не было ни души. Неужели опасность миновала?

«Возможно, – насмешливо сказал Ане внутренний голос. – Но советую не забывать, что ты находишься на острове, отрезанном от материка широкой протокой. Ее, конечно, можно переплыть, хотя эта затея может плохо закончиться. А вдруг твои враги приплыли именно с того берега, куда ты доберешься вплавь? И что ты собираешься делать, если очутишься не на Большой земле, а всего лишь на очередном безымянном клочке суши?»

«Поплыву дальше», – без колебаний решила Аня.

«Что ж, попытай счастья, – предложил внутренний голос. – Желаю удачи. Смотри только, чтобы тебя не поджарили раньше времени».

«Поджарили?»

«Испекли, потушили – какая разница?»

«О чем ты?»

«Разве ты не чувствуешь запах?»

Втянув в себя воздух, Аня завертелась из стороны в сторону, выискивая источник новой опасности. В вечернем воздухе явственно тянуло дымом.

Было слышно, как хрустят камыши, жадно пожираемые пламенем. Машина, перемалывающая судьбу девушки, заработала с удвоенной энергией.

* * *

Можно безропотно отдаваться воле волн, а можно плыть против течения, но рано или поздно ты окажешься именно там, где тебе суждено оказаться по замыслу всевышнего режиссера. У него есть множество способов заполучить нас в нужное время в нужном месте. Одних тащат к неизбежному, как на буксире, других ведут туда за руку, третьих грубо подталкивают, четвертых заманивают обещаниями чего-то прекрасного.

Необитаемый остров в дельте Волги послужил такой приманкой для четверых путешественников, подуставших от многодневного плавания.

Высадившись на берег, они решили, что попали в райские кущи.

– До нас здесь не ступала нога человека! – торжественно провозгласил Макс примерно за шесть часов до смерти.

Ленка, которой было суждено прожить на несколько секунд дольше, скептически возразила:

– Зато сапоги браконьеров тут наверняка ступали, и не раз. Видели затонувшую моторку у берега?

– Человек и браконьер – совсем не одно и то же, – возразил Макс.

– Вот именно. Не думаю, что браконьеры встретят нас с распростертыми объятиями. – Ленка деловито поправила лямки купальника. – А что, если мы вторглись на их территорию?

– Тогда пусть сматываются, пока я добрый, – громко заявил Леха, обращаясь не столько к товарищам, сколько к предполагаемым браконьерам. Для пущей важности он не поленился ударить себя кулаком в грудь, копируя жест самца гориллы, самоутверждающегося в глазах соперников.

«Какой же он все-таки болван, – сердито подумала Аня. – При посторонних геройствует, а наедине со мной только и знает, что рассказывает о пагубном влиянии стероидов на половую потенцию начинающих культуристов. Зачем тогда качаться, хотела бы я знать? Если бицепсы увеличиваются за счет содержимого плавок, то лучше бы настольным теннисом занялся, что ли. Был бы у меня знакомый Кинг-Конг, играющий в пинг-понг».

Мысль была забавной, но Аня не улыбнулась.

– Может, поищем себе другой остров? – предложила она.

Эх, если бы кто-нибудь прислушался к ее рассудительному голосу! Но Ленке срочно приспичило удалять занозу из пальца, а Макс взялся ей помогать, так что отреагировал один Леха, не упустивший удобный повод процитировать любимое стихотворение:

– Что ищет он в стране далекой? Что кинул он в краю родном?

– Не кинул, а бросил, – привычно поправил приятеля Макс, разглядывая извлеченную занозу. – Бросил в краю родном.

– А я говорю: кинул, – так же привычно уперся Леха.

– Бросил!

– Кинул!

– Кидают лохов!

– Родину тоже кидают, за милую душу.

– Детский сад, – вздохнула Ленка.

– Вот именно, – согласилась Аня, оглядываясь на алюминиевую лодку, застывшую на мелководье. Перевернутая вверх днищем, она напоминала выбросившегося на берег дельфина. Это вселяло безотчетную тревогу. Как позже выяснилось, вполне оправданную, но часто ли мы доверяем своей интуиции?

– Тащите вещи на берег, мальчики, – распорядилась Ленка, которой надоело слушать нудные препирательства Макса и Лехи. – Языки чесать потом будете. Сперва надо лагерь разбить.

– Не надо лагерь, – взмолилась Аня. – Не нравится мне ваш остров. Поплыли дальше.

– Не паникуй, подруга, – снисходительно сказал Леха, приобнимая девушку за поникшие плечи. – Я тебя в обиду не дам.

– А меня? – закокетничала Ленка.

– У тебя есть я, – напомнил приосанившийся Макс. Потом покосился на могучие Лехины плечи и добавил: – Бояться нечего. Кто к нам сунется? Нас же четверо, как тех мушкетеров. Один за всех, все за одного.

– Мушкетеров трое было, – авторитетно заявил Леха.

– Четверо, – возразил Макс. – Могу по именам перечислить.

– Хоть по отчествам, мне без разницы. Фильм как называется? «Три мушкетера». – Леха растопырил соответствующее число пальцев. – Три, – въезжаешь? Или у тебя с арифметикой плоховато?

– А д’Артаньяна куда девать? – занервничал Макс.

– В сад запихни своего д’Артаньяна.

– Да ты хоть книгу читал?

– Книгу твою тоже в сад.

– Эй, полегче! – предупредила Ленка. – Будешь выражаться – схлопочешь.

– А чего я такого сказал, чего сказал? – забубнил Леха, живо припоминая школьные годы, когда подобные угрозы мигом приводились в исполнение. – Ну сад, ну и что? Я, чтоб ты знала, вишневый имел в виду. А ты что подумала?

Пока продолжалась эта беззлобная перепалка, Аня успела успокоиться. Неизвестно, как там обстояли дела у мушкетеров, а их на острове было действительно четверо. Целый отряд, способный постоять за себя. Дружная компания, привыкшая преодолевать трудности.

Установив палатку и заготовив дрова, все вместе отправились осматривать свои временные владения. На узкой песчаной косе, выступающей в море, обнаружили крошечное камышовое озерцо, кишащее красноперками и сазанами. Макс, жевавший на ходу черствый ломоть хлеба, бросил туда жменю крошек, и водная гладь буквально вскипела от обилия жадных рыбьих ртов. Рассудив, что уха на ужин им обеспечена, путники двинулись дальше.

Уже заканчивая обход территории, периметр которой составлял никак не меньше пяти километров, они столкнулись то ли с невероятно тощим облезлым псом, то ли с шакалом, неведомо как и зачем проникшим на остров.

– А он, мятежный, ищет бури, – не очень кстати продекламировал Леха, – как будто в бурях есть покой!

Дикая собака, не оценившая красоту поэтического слога, поджала хвост и бросилась наутек, сопровождаемая двумя трескучими сороками, увязавшимися за ней следом.

Никакой другой крупной живности на острове замечено не было, зато, пересекая песчаный бархан, маленькая экспедиция натолкнулась на цепочки черепашьих следов, протянувшиеся от воды до берега. Макс немедленно вознамерился угоститься черепашьим супом или хотя бы яйцами, но большинством голосов охоту перенесли на потом.

На потом, которое так и не настало, как выяснилось вскоре. Правда, время у путешественников еще было. Немного, но было.

Они возвратились в лагерь под вечер, когда нестерпимо яркое сияние солнца сменилось мягко обволакивающим оранжевым светом. От простора, раскинувшегося вокруг, перехватывало дыхание. Солнце казалось неправдоподобно огромным. Его лучи, косо падающие на зеленую воду, разбивались на мириады золотистых бликов, пляшущих по морской ряби. Таинственно шумел камыш. Дым от костра щекотал ноздри, обещая долгожданный ужин.

Благостное состояние путешественников было нарушено треском, с которым выломилась из плавней большая утиная стая. Проносясь над лагерем, утки суетливо падали в дальние камыши. Некоторые из них пролетели прямо над головами, рассекая воздух энергичными взмахами крыльев.

– Такое впечатление, что их кто-то спугнул, – заметил Макс, вглядываясь в заросли.

– Ты и спугнул, – беззаботно сказала Ленка. – У тебя в животе бурчит на всю округу.

– Это отзвуки грома, – пошутил Леха. – Гроза надвигается. Играют волны, ветер свищет, и мачта гнется и скрипит.

Насупившийся Макс не стал вступать в словесную перепалку, а поднес ко рту ложку, приготовившись попробовать похлебку. Он так и замер с губами, вытянутыми трубочкой.

Проследив за направлением его остановившегося взгляда, товарищи увидели еще одного представителя местной фауны. Это был здоровенный, как собака, кот с тонким заостренным хвостом, украшенным черными кольцами. Серо-желтый, на длинных полосатых лапах, он казался ошалевшим от собственной дерзости.

– Упс, – машинально произнесла Ленка, не до конца избавившаяся от девичьих грез о карьере Бритни Спирс.

Заслышав ее голос, кот припал к земле. Выпрыгнув из зарослей на открытое пространство, он явно сделал это не по своей воле, но и возвращаться в камыши почему-то не спешил. Что-то ему там не нравилось. Что-то мешало ему пойти на попятный.

До него было не более тридцати метров. Можно было без труда разглядеть кисточки, которыми заканчивались уши зверя, и острые зубы в его предостерегающе оскаленной пасти.

– Рысь? – спросила Аня таким писклявым голосом, словно от неожиданности помолодела на добрый десяток лет.

– Хаус, – выдохнул оцепеневший Макс.

– House? – изумилась Ленка. – Ты хочешь домой?

– Тебе русским языком сказано: хаус. Камышовый кот.

– А он на нас не бросится? – забеспокоилась Аня.

– Я ему брошусь, – угрожающе пробасил Леха, вооружаясь тлеющим суком, выхваченным из костра.

Зверь исчез даже раньше, чем осыпались искры потревоженного пламени.

– Обделался, – пренебрежительно заметил Макс, выискивая в траве утерянную ложку. В следующее мгновение он застыл снова, безмолвно тыча пальцем в колышущийся занавес камышей. Ложка так и осталась лежать на земле.

– О… – пролепетала Аня, у которой вдруг онемел язык. – Обо… Оборотень…

С котом действительно произошло нечто непостижимое. Юркнув в заросли, он появился оттуда не только на задних лапах, но и значительно увеличившись в размерах. Следом, как из-под земли, выросли еще две идентичные фигуры. Выпрямившись во весь рост, они держали в передних лапах короткие автоматы.

– В чем дело? – рявкнул Леха, первым сообразивший, что видит перед собой не оборотней, а обычных людей, одетых в одинаковые гидрокостюмы, имитирующие окраску камышовых котов.

Кому из четверых не хотелось выяснять, в чем дело, так это Ане, у которой уже давно дрожали поджилки. Взвизгнув, она вскочила и попятилась. Леха, наоборот, шагнул вперед, вскинув свою тлеющую дубинку.

– Кто вы такие, мать-перемать? – спросил он. – Что вам тут, мать-перемать, надо?

Короткая очередь, ударившая из игрушечного с виду автомата, прозвучала совершенно буднично. Будто старомодная швейная машинка прострекотала. Или дробь дятла донеслась из рощи.

– Ты что наделал, мудила? – воскликнул пошатнувшийся Леха.

Не получив ответа, он недоуменно смотрел на свои растопыренные пальцы, которыми прикоснулся к груди. Пальцы и ладони были красными.

Как только до Ани дошло, что это не краска, а кровь, она крутанулась на месте и помчалась вдоль берега, не обращая внимания на колючки, впивающиеся в босые пятки.

Ра-та-та-та-та!

Мужчины в серо-желтых гидрокостюмах открыли огонь из трех стволов одновременно. Споткнувшаяся Аня растянулась на песке, зачарованно прислушиваясь к разбойничьему посвисту над головой. Пули, предназначавшиеся ей, прошили воздух и улетели куда-то в кусты. Максу, оставшемуся сидеть у костра, повезло меньше, вернее, совсем не повезло. На его голой груди появился росчерк, составленный из четырех вишневого цвета клякс. Упав лицом в огонь, он не шевелился. Дым над костром сменил голубоватый цвет на сизый и повалил гуще.

Потом на земле оказались Леха и Ленка. У них это вышло синхронно, словно они решили изобразить какую-то странную пантомиму. Только Леха Рябинин рухнул навзничь, картинно разбросав руки, а Ленка свалилась ничком, очень некрасиво и неуклюже. Никакая актриса, снимающаяся в роли убитой, не позволила бы себе такое бездарное падение. Сделав неудачный дубль, актриса непременно переделывала бы сцену снова и снова, добиваясь кинематографической зрелищности. У Ленки такой возможности не было. Она упала и умерла. Бесповоротно и окончательно.

К счастью Ани, автоматчики в гидрокостюмах не сразу обратили на нее внимание, сочтя ее убитой или тяжелораненой. Пока они расхаживали возле костра, делая контрольные выстрелы в головы Аниных товарищей, она быстро-быстро поползла на четвереньках в сторону зарослей, а как только прибрежный песок взрыхлила запоздалая очередь, кинулась наутек, преодолев открытое пространство чуть ли не со скоростью посланных вдогонку пуль.

Они ее не настигли…

С тех пор прошла целая вечность, а девушка по-прежнему была жива, хотя радоваться было нечему. Дым, стелющийся над водой, делался все гуще, сквозь камыши проглядывали оранжевые языки пламени. В небе носились десятки переполошенных птиц, согнанных с насиженных мест. Если бы не их истошные крики, вечер можно было бы назвать тихим.

Солнце медленно тонуло в сиреневых облаках. Ветер стих. Стеклянно застыла вода. Только пожар буйствовал все сильнее, подбираясь к дрожащей в воде девушке. Если она о чем-то жалела, то о том, что не осталась рядом со своими товарищами, которые погибли страшной, но мгновенной смертью.

Кажется, она плакала, но слезы высыхали раньше, чем успевали скатываться по щекам Ани. Становилось жарко. Слишком жарко для современной городской девушки, всегда полагавшей, что выражение «адское пекло» – это лишь метафора. Оказалось, что пекло существует на самом деле. Прямо на планете Земля, населенной вроде бы не исчадиями ада, а самыми обыкновенными людьми.

Глава 2 От Лубянки до Каспия

Лето обрушилось на Москву под громогласную шумиху грозы, промчавшейся сначала с севера на юго-запад, а потом обратно. Отблески молний напоминали непрерывное сверкание фотовспышек, как если бы где-то там наверху проходила презентация грандиозного небесного блокбастера о грядущем всемирном потопе.

Внизу творилось что-то невообразимое. Ледяные плети дождя беспощадно стегали тысячи застигнутых врасплох прохожих. Те испуганно жались к домам, стоя по щиколотку в бурлящих потоках, запрудивших улицы. Шквальный ветер выворачивал зонты наизнанку, неистово раскачивал деревья и норовил выдавить оконные стекла, обрушиваясь на них с яростью дикого зверя. Вода, хлещущая из водосточных труб, пенилась, словно хлопья, упавшие со взмыленных лошадей.

Грохотало, сверкало, лило. Если бы именно в этот день объявили о конце света, москвичи не слишком бы обрадовались, но и не удивились. Очень уж грозным было это светопреставление, случившееся первого июня.

В такую собачью погоду ни один здравомыслящий человек не выбрался бы из дому по собственной воле, но почти у каждого было множество причин, не позволяющих отсиживаться в тепле и уюте. Что касается начальника специального подразделения Управления контрразведывательных операций ФСБ России, то у него таких причин имелось столько, что без калькулятора не сосчитать. Поэтому ему было достаточно лишь одной. Она была старомодной и называлась чувством долга.

Прежде чем выбраться из черной «Ауди», полковник Роднин пригладил белый пух, росший у него на голове вместо волос, и сказал водителю:

– Сегодня ты мне больше не понадобишься, Семен, так что можешь быть свободен. Завтра утром подъедешь, как обычно, без пятнадцати семь.

– А как же вы, Василий Степанович? – насторожился водитель.

– Ты о чем? – поднял брови Роднин.

– Погода-то собачья. Куда вы без машины? Как домой доберетесь?

– На метро, Семен, на метро.

– А гроза?

– К вечеру закончится.

Роднин уже распахнул дверцу и приготовился ступить в лужу, когда водитель позволил себе вольность, немыслимую в отношениях между подчиненным и начальником.

– Вы как знаете, Василий Степанович, а только я вас все равно ждать буду, – пробурчал он, полируя ладонью рулевое колесо.

– С чего ты взял, что можешь игнорировать мои распоряжения? – недобро удивился Роднин.

– Так промокнете же! – воскликнул водитель. – Не мальчик небось, чтобы под дождем бегать.

– Не сахарный, не растаю.

– Не растаете, так простудитесь!

– А-атставить разговоры! – прикрикнул Роднин. – Я не о твоем здоровье забочусь, а о своем, заруби себе это на носу, Семен. Думаешь, я не заметил, как ты всю дорогу сопли туда-сюда гонял? Заразить меня решил, террорист гриппозный? Не выйдет! – Роднин снова приготовился выбраться из машины, но еще раз задержался, сочтя необходимым предупредить: – И учти, если вздумаешь лечиться народными средствами, то не переусердствуй. Я запах перегара за километр чую.

– Знаю, – шмыгнул носом водитель. – Только вы, Василий Степанович, могли бы про народные средства не напоминать. Обидно даже. Мы ж не первый год вместе работаем.

Вместе работаем!.. Не всякий прапорщик отважился бы сказать такое полковнику, и не всякий полковник отреагировал бы на подобные слова так, как отреагировал Роднин. А сделал он вот что: обернувшись, шутливо ткнул его кулаком в бок и, ухмыльнувшись, сказал:

– Вот именно. Я тебя как облупленного знаю, Семен, так что можешь не изображать оскорбленную добродетель.

Водитель открыл рот, чтобы возразить, но Роднин не стал его слушать, а лишь бросил напоследок «бывай» и вылез из машины под проливной дождь. Зонтика у него отродясь не было, а бегать рысцой на глазах у подчиненного полковник счел ниже своего достоинства, поэтому его любимый синий костюм успел изрядно потемнеть за то время, которое понадобилось для того, чтобы скрыться в дверях служебного входа управления. И только потом водитель уважительно покачал головой и пробормотал:

– Да, вот человек так человек! О своем здоровье он заботится, как же! Жаль, таких нынче мало осталось.

* * *

Роднин не услышал этой лестной характеристики. Добравшись до своего кабинета, он повесил промокший пиджак на спинку кресла, извлек из сейфа початую бутылку болгарской «Плиски», махнул залпом полстакана и, крякнув, пояснил то ли себе самому, то ли неведомым наблюдателям:

– Для профилактики.

Обычно полковник не разрешал себе таких вольностей, но очень уж ему не хотелось слечь в постель с простудой. Отвары, микстуры, таблетки, растирки, припарки – от одной мысли о всей этой фармацевтической канители у Роднина начиналась легкая форма истерии. Уж лучше алкоголь с утра, чем горячее молоко с содой вечером.

Усевшись в кресло, Роднин посидел неподвижно, прислушиваясь к своим ощущениям. Коньяк бодро растекался по жилам, согревая кровь и желудок, но голова, до которой он пока не добрался, по-прежнему побаливала. Помассировав виски, Роднин нажал кнопку интерфона и распорядился:

– Соедините меня с центральной поликлиникой. Попросите к телефону подполковника Молоняна.

– На проводе подполковник Молонян, – бесстрастно доложила секретарша несколько секунд спустя. – Говорите, Карен Арутюнович.

– Здравствуй, дорогой, – прогудел Молонян, когда секретарша отключилась от связи. – Рад тебя слышать. Чем могу быть полезен?

Роднин поморщился. Причиной тому был отнюдь не неистребимый армянский акцент собеседника и даже не южная витиеватость его речи, а чересчур задушевный стиль общения, навязываемый полковником медицинской службы всем и каждому. Поговаривали, что однажды Молонян даже самого начальника Департамента контрразведки ФСБ назвал «дорогим», хотя это казалось маловероятным. Зная нрав генерал-полковника Молотова, можно было предположить, что подобное нарушение субординации закончилось бы не просто выговором, а разжалованием или отставкой. Тем не менее Молонян занимал прежнюю должность и общался со старшим по званию так, как если бы они находились не на рабочих местах, а за праздничным столом.

– Хочу проконсультироваться с вами, Карен Арутюнович, – сухо начал Роднин. – Вы можете уделить мне пять минут?

– Зачем пять? – возмутился Молонян. – Пятьдесят пять, если понадобится. Сто пятьдесят пять! Ты же знаешь, как я к тебе отношусь, дорогой. Все для тебя сделаю, в лепешку расшибусь.

– В лепешку не надо, Карен Арутюнович.

– Слушаю, – поскучнел Молонян, почувствовав дистанцию, упорно сохраняемую собеседником.

– Меня интересует состояние здоровья одного из моих сотрудников, – продолжал Роднин прежним официальным тоном. – Я имею в виду Скифа.

– Капитана Бондаря?

– Забудьте эту фамилию, – раздраженно попросил Роднин. – В агентурных списках он числится Скифом. Договорились? Скиф. Итак, как у него с физической формой?

– Разве вы не получили результатов медицинского освидетельствования? – удивился Молонян. Необходимость перейти на «вы» подействовала на него отрицательно. Он поскучнел, как человек, который собирался произнести отличный тост, а вместо этого был вынужден рассказывать что-то, ему абсолютно не интересное.

– Медицинское заключение у меня на столе. – Для убедительности Роднин похлопал ладонью по оперативной сводке МВД, которую изучал до начала разговора. – Но я плохо разбираюсь в вашей терминологии.

– Нормальная терминология, – сказал разобидевшийся Молонян. – Общепринятая.

– Еще хуже я разбираю почерк, которым написано заключение. Нельзя ли повторить основные тезисы в устной форме?

Последовала короткая пауза, на протяжении которой Молонян шумно сопел в трубку, решая, стоит ли идти навстречу педанту с Лубянки. Врожденная покладистость вкупе с говорливостью не позволила ему ответить на просьбу отказом.

– Физически капитан… гм, Скиф… в отличной форме, – сказал он. – Серьезных ранений у него не было, а гематомы и ссадины давно рассосались. По правде говоря, парень легко отделался. Но…

– Но? – нетерпеливо произнес Роднин.

– Если вы намереваетесь поручить Скифу какое-то ответственное задание, то я бы посоветовал вам повременить. Парню здорово досталось во время прошлой командировки. На нем живого места не было.

– Он служит в спецназе Федеральной службы безопасности, а не в пансионе благородных девиц, – отрезал Роднин. – Вы так и не сказали, он здоров или нет?

– Сложный вопрос, – вздохнул Молонян. – Капитан оказался невероятно выносливым, тем не менее всему есть предел. Шкала для измерения страданий еще не придумана, но, считаю, Скиф получил по максимуму. Ему нужен длительный отдых – вот мое мнение. Если бы вы эксплуатировали таким образом машины, а не людей, то вам пришлось бы ходить пешком.

– Ладно, ладно, – проворчал Роднин, скрывая смущение. – Никто не собирается требовать от Скифа невозможного. Напротив, я хочу предоставить ему что-то вроде отпуска.

– Что-то вроде отпуска! – откликнулся Молонян язвительным эхом. – Так я и думал. Почему бы не дать парню отдохнуть по-настоящему? Людей нельзя заставлять работать на износ. Возможности человеческого организма ограничены. Каждому из нас требуется время для восстановления сил. Скиф не исключение.

– Хотите сказать, что его пора комиссовать по состоянию здоровья?

– Я говорю лишь о полноценном отдыхе.

– Капитан Скиф, – отчеканил Роднин, – отгулял свой очередной отпуск еще в феврале, так что санаторий ему не светит. Единственное, что я могу для него сделать, так это уменьшить нагрузку.

– Где-то я недавно вычитал, – сказал Молонян, – что мужество, как сексуальная потенция – чем больше расходуешь, тем больше остается. Но в один прекрасный день – фьють, – и ты остаешься ни с чем. Отмеренный природой лимит закончился. – Голос Молоняна преисполнился грусти.

– Лимит мужества или потенции? – озабоченно поинтересовался Роднин. – Зачастую это одно и то же. Не знаю, как насчет потенции, а возможность поберечь мужество я Скифу предоставлю, – пообещал Роднин. – Отправлю его погреться на солнышке. – Пресекая попытки собеседника продолжить дискуссию, он поспешил попрощаться, еще раз пообещав не подвергать Скифа чрезмерным испытаниям.

Это было сказано совершенно искренне, но, как известно, человек предполагает, а бог располагает.

Ну, а дьявол вносит в их сложные отношения еще большую неразбериху.

* * *

Сказав секретарше, что в одиннадцать ноль-ноль Скиф должен явиться в его кабинет, Роднин включил компьютер. Его пальцы становились довольно неуклюжими, когда приходилось нажимать клавиши, поэтому он не слишком любил просматривать электронные версии документов, но делать было нечего. Все больше и больше оперативной информации ФСБ хранилось в памяти компьютеров, так что приходилось идти в ногу со временем.

Компьютерная система, к которой подключился полковник Роднин, называлась ОБCС СНГ – Объединенный банк сведений спецслужб СНГ. Запущенная в действие в 1997 году, система состояла из пятнадцати терминалов, размещенных в столицах бывших союзных республик. Центральный сервер находился в Москве. Он функционировал в открытом и закрытом режимах. Если в первом обрабатывалась и хранилась информация из средств массовой информации, то допуск к работе во втором режиме позволял пользоваться данными всех спецслужб без исключения. Нечего и говорить, что у Роднина такой допуск имелся. Благодаря этому он чувствовал себя могущественным чародеем, для которого не существует тайн в прошлом, настоящем и будущем.

Пощелкав клавишами, Роднин открыл последнее заключение аналитиков по поводу распространения наркотиков в России. Главный поток героина по-прежнему шел из Афганистана. Счет шел на тысячи тонн. Крупные мафиози ввозили порошок грузовиками и самолетами, но, как это ни парадоксально, основная часть наркотиков проникала через границу вместе с жалкими на вид оборванцами. Тайники делались в лепешках, тюрбанах, подошвах, даже в переплетах священного Корана. Потому что на самом деле ничего святого для наркоторговцев не было. Они молились Его Зеленому Величеству Бенджамину Франклину со стодолларовой купюры.

Афганистан превратился в страну наркоманов, где детям с младенческого возраста смазывают губы опиумом, чтобы крепче спали. За четверть века бесконечных войн было разрушено две трети городов и деревень, пришли в запустение сотни тысяч гектаров пашни, вымер практически весь скот, зато посевы мака увеличивались год от года.

Тюки с «урожаем» придумали погружать в бочки с густым, тягучим медом. Караваны верблюдов перевозили их через границы беспрепятственно, поскольку аромат меда сбивал с толку натасканных ищеек. Сначала рынками сбыта были маленькие страны Востока и Азии, но потом наркоторговцы взялись за Россию и ее ближайших соседей. «Опиум для врагов ислама страшнее бомбы», – утверждали талибы, и были правы. Героин стал оружием массового поражения куда более грозным, чем гексоген. С его помощью были уничтожены или выведены из строя сотни тысяч молодых россиян в возрасте от четырнадцати до тридцати лет. А война продолжалась. И страна огромная не вставала на смертный бой. Смертельно больная, она могла лишь бессильно наблюдать за тем, как травят ее детей.

Перекрыть доступ белой смерти не удавалось. Более того, ситуация только ухудшилась, когда Иран начал отгораживаться от Афганистана глубокими рвами, сторожевыми башнями и колоссальной стеной высотой с пятиэтажный дом. Полтора миллиона иранцев, успевших пристраститься к зелью, остались без порошка, но излишки тут же хлынули в Россию. Очень способствовали этому азербайджанские соседи, наладившие поставки в десятках грузовых фургонов.

В предыдущем году российские таможенники и пограничники сумели дать укорот этой нечисти, после чего на азербайджанской границе установилось относительное затишье. Заодно были перекрыты традиционные каналы поставок из Казахстана. Тут же резко сократилось количество наркотиков, поступавших в столицу. Добрая половина московских наркоманов была вынуждена перейти на всевозможные заменители героина. Дьявольский порошок подскочил в цене до рекордной отметки. Так продолжалось несколько месяцев кряду, а потом наркотики снова хлынули в Москву, как из рога изобилия. Одновременно возросло количество наркоманов в Астраханской области. Дешевой дури здесь появилось столько, что за ней потянулись гонцы со всех концов страны.

Сопоставив два этих факта, аналитики ФСБ сделали вывод, что поставщики героина разработали новый маршрут, перебрасывая партии своего товара через Каспийское море. Теперь версию предстояло подтвердить оперативникам. Требовалось получить образцы астраханского героина, чтобы сравнить его химический состав с порошком, циркулирующим в столице.

На Лубянке не сомневались, что в Астрахани возникло целое производство по переработке афганского опия. Но, прежде чем приступить к ликвидации нового наркосиндиката, следовало получить подтверждение своим догадкам. Только после этого сверху прозвучит долгожданная команда «фас!», позволяющая применять самые жесткие методы борьбы с героиновой мафией. Она-то, может, и бессмертна, а вот работающие на нее подонки не застрахованы от всяких неожиданностей.

«И это хорошо, – подумал Роднин, – это правильно».

Взглянув на часы, он обнаружил, что до назначенного Скифу времени осталось несколько секунд, и приготовился соединиться с приемной, чтобы выразить свое неудовольствие. Но секретарша его опередила.

– Скиф прибыл, Василий Степанович, – возбужденно доложила она.

– Пусть войдет, – проворчал Роднин, насупившись. Он умел скрывать свои чувства гораздо лучше, чем его секретарша.

* * *

Вошедший в кабинет Скиф натолкнулся на суровый взгляд начальника и ощутил привычный холодок в груди. Он никогда не боялся начальства и тем более не лебезил перед ним, однако полковник Роднин внушал ему уважение, а настоящее уважение никогда не обходится без некоего душевного трепета.

– Прибыл по вашему приказанию, товарищ полковник, – отрапортовал он.

– Садись, – кивнул Роднин на стул.

Скиф расположился перед ним, сохраняя каменное выражение лица.

При росте 183 сантиметра и весе 81 килограмм он казался выше и легче, чем был на самом деле. Тому способствовали его подчеркнуто прямая осанка, развернутые плечи и слегка запавшие щеки. В свои тридцать лет их обладатель двигался не так много, как в молодости, когда участвовал в настоящих боевых рейдах, но и сидеть на месте он не привык. Достаточно было присмотреться к лицу Скифа, чтобы понять: этого человека не часто застанешь валяющимся на диване перед телевизором.

Резко, пожалуй, даже слишком резко, очерченная линия губ, прямой взгляд серо-голубых глаз, подбородок, помеченный горизонтальным шрамом, надменно приподнят, брови сведены к переносице. Если бы не беспощадность к себе и окружающим, сквозившая в облике Скифа, его можно было бы назвать привлекательным. Всегда подтянутый, собранный, настороженный. Прическа – волосок волоску, с прочерченным, как по линеечку, пробором. Представить себе Скифа взъерошенным почему-то не получалось, хотя волосы он носил довольно длинные.

Поймав себя на этой мысли, Роднин машинально прошелся ладонью по седому пуху на голове и спросил:

– Как самочувствие, капитан?

– Нормально, – пожал плечами Скиф, давая понять, что иначе и быть не может.

– Медики утверждают обратное, – заметил Роднин, занявшись перекладыванием бумаг с левой половины стола на правую.

– Они ошибаются.

Скиф закинул ногу на ногу, как человек, чувствующий себя абсолютно уверенно и непринужденно. Его глаза при этом насторожились. Такой взгляд бывает у служебного пса, заподозрившего, что хозяин вознамерился обойтись с ним не самым лучшим образом.

– Ошибаются, значит, – пробормотал Роднин, уставившись на аккуратную стопку бумаг, которую он успел соорудить за время паузы в разговоре. Не зная, чем бы еще занять выложенные на стол руки, он попросту переплел пальцы. Скиф же, ожидая продолжения беседы, принял непринужденную, почти развязную позу и уже намеревался попросить позволения закурить, когда полковник соизволил нарушить затянувшееся молчание:

– Боюсь, тебе не понравится то, что ты сейчас услышишь, капитан.

– Я вам не девица красная, чтобы мне непременно угождать, – дерзко напомнил Скиф. – Говорите как есть.

– Красные девицы, – пророкотал Роднин, – по улицам шляются. – Он показал большим пальцем на мокрое от дождя окно, за которым вряд ли наблюдались гуляющие. – А передо мной сидит мой распоясавшийся вконец подчиненный. Сегодня он ножкой в кабинете начальства болтает, завтра, глядишь, дымить начнет без разрешения. – Роднин откинулся на спинку кресла, как бы желая получше рассмотреть Скифа. – Так?

Тот неохотно обронил:

– Нет.

– Тогда в чем дело? Что за вальяжная поза?

Властный тон Роднина подействовал на Скифа, как холодный душ. Вступление не сулило ничего хорошего. Именно поэтому Скиф вспылил.

– Если вы прикажете мне встать по стойке «смирно», – тихо произнес он, – я встану и вытяну руки по швам. Но мне было предложено сесть, и я сижу. Если я в чем-то провинился, то так и скажите. Но предупреждаю: уходить из оперативников в кабинетные работники я не согласен. Писарь из меня никудышный, товарищ полковник.

Роднин резко подался вперед, словно собираясь боднуть упрямца.

– Это совпадает с моим мнением, – проговорил он обманчиво мягким голосом.

* * *

Несмотря на то что время близилось к полудню, за окном заметно потемнело. В это было трудно поверить, но погода продолжала ухудшаться. Роднин включил настольную лампу, встал, надел просохший пиджак и принялся старательно застегивать пуговицы, словно не было для него занятия более важного и ответственного.

Скиф, внутренне сжавшись от плохого предчувствия, напомнил:

– Вы собирались сказать мне что-то неприятное, товарищ полковник.

Прежде чем ответить, Роднин опустился в кресло, поерзал, усаживаясь поудобнее, и только потом соизволил разжать губы.

– Совершенно верно, – подтвердил он с кислой миной. – Я считаю, что хватит тебе в Москве отсиживаться, капитан. Пора проветриться на свежем воздухе. Завтра утром отправляешься в командировку. Вот так, и никаких гвоздей!

– Василий Степанович!..

– Возражения не принимаются, капитан.

– Какие могут быть возражения? – воскликнул Скиф, проявляя необычное для него оживление.

– Вот именно, – строго произнес Роднин, продолжая наслаждаться ситуацией. Видеть искреннюю радость на лице Скифа было все равно что стать свидетелем проявлений нежных чувств матерого волка.

– А я, признаться, думал… – Не договорив, Скиф покачал головой.

– Что? – поднял брови Роднин.

– Что вы решили отстранить меня от оперативной работы.

– Понадобится – отстраню, не сомневайся.

– Спасибо, товарищ полковник, – с чувством сказал Скиф.

– За что спасибо? – притворно удивился Роднин. – За то, что отстраню от работы?

– За доверие.

– Ну, доверие еще оправдать нужно.

– Оправдаем!

– Поживем – увидим. Для начала ответь мне на такой вопрос: три тысячи шестьсот тонн это много или мало?

– Три тыщи шестьсот тонн чего? – насторожился Скиф.

– Скажем, опиума-сырца, – сказал Роднин, скрестив руки на груди, отчего лацканы его узковатого пиджака некрасиво покоробились.

Если бы он знал, что таким образом выставляет напоказ разводы соли под рукавами, он не стал бы принимать такую рискованную позу, но в быту полковник был сущим ребенком. Он принадлежал к числу тех мужчин, которые до глубокой старости не умеют самостоятельно повязывать галстук и превращают в уголья любое блюдо, поставленное разогреваться на плиту.

– Опиума? – Скиф едва подавил желание присвистнуть. – Это же целый железнодорожный состав, а то и два!

– Совершенно верно, – кивнул Роднин. – Обычно из Афганистана в Россию попадает три тысячи тонн наркотиков в год, но нынче у пуштунов выдался небывалый урожай. Ты хорошо переносишь жару?

Вопрос прозвучал неожиданно.

– Вы собираетесь отправить меня в Афган? – опешил Скиф.

– Ближе.

– К таджикам?

– Таджики могут спать спокойно, – усмехнулся Роднин, исподтишка любуясь своим лучшим сотрудником. – Они ни в чем перед тобой не провинились.

– В Азербайджан? – продолжал гадать воспрянувший духом Скиф. – В Казахстан?

– Тебе когда-нибудь доводилось бывать на Волге?

– Смотря где. Волга большая.

– И впадает она в Каспийское море, – уточнил Роднин, решив, что пора переходить к делу. – В Астрахань поедешь, капитан. Арбузы, правда, еще не созрели, но места там колоритные. – Он мечтательно причмокнул.

– Надеюсь, – произнес Скиф, – вы посылаете меня не с инспекцией бахчевого хозяйства Астраханской области?

– Чем тебе Астрахань не угодила? Нормальный русский город. Областной центр.

– Знаем мы эти областные центры. Сонное царство. Рай для разомлевших на жаре кур и поддатых велосипедистов. Брага, семечки, старухи на завалинках.

– Ошибаешься, – спокойно возразил Роднин. – Благодаря демократическим преобразованиям общества жизнь в Астрахани бьет ключом. Все как в лучших домах Европы – плутократы, киллеры да наркодилеры. Не соскучишься.

– И что я должен делать в Астрахани? – поинтересовался Скиф.

– Задание очень ответственное. – Словно для того, чтобы придать вес своим словам, Роднин прихлопнул ладонью по крышке стола. – Я хочу, чтобы ты привез оттуда как можно больше чеков.

– Чеков? Что это значит? Я должен буду делать контрольные закупки в тамошних магазинах?

– «Чек» – это разовая порция героина на продажу. Примерно одна четвертая грамма. Стандартная доза.

– Стандартная, – с горечью повторил Скиф. – Дожили.

– Давай без размазываний ностальгических соплей. – Рука полковника вторично опустилась на стол. – Менять можно только настоящее и будущее, но никак не вчерашний день. Что было, то было. Что будет, во многом зависит от нас с тобой. Согласен?

– Не думаю, что привезенные мной «чеки» изменят жизнь к лучшему.

– Ошибаешься, капитан. Получена жесткая установка на перекрытие всех каналов поставок наркоты. Эта гадость прет к нам из Афгана через границы с азиатскими республиками, будь они неладны.

* * *

Ситуация, вкратце обрисованная Родниным, была тревожной. Киргизы, таджики и казахи, поставляющие афганскую дурь в Россию, не желали бросать это прибыльное занятие, поскольку в противном случае были обречены на голодную смерть. У них героин стоил невероятно дешево – например, в Казахстане приобрести дозу можно было за 200 тенге, то есть за 40 рублей.

Мужское население бывших братских республик почти поголовно сидело на игле. Шприц в руках молодых азиатов сделался таким же привычным явлением, как пиала с чаем или сигарета. Курили они, кстати, не простой табачок, а анашу – в паузах между героиновыми «приходами». Кололись без зазрения совести где придется – на лавочке перед правительственными учреждениями, в общественном транспорте, на дорожных обочинах, не говоря уже о квартирах, превратившихся в берлоги.

Дети не отставали от взрослых, становясь законченными наркоманами в десятилетнем возрасте. Эпидемия ВИЧ в среднеазиатском регионе приняла такие угрожающие размеры, что о ней запретили упоминать в прессе, хотя аборигены относились к проблеме с философским спокойствием. Им было безразлично, от чего помирать: от СПИДа ли, от передозировки или просто с голодухи.

– Короче, просвещенный Запад крайне взволнован таким положением дел, – заключил Роднин, откашлявшись.

– Неужели? – Правая бровь Скифа недоверчиво приподнялась.

– А ты думал? Они там на Западе спят и видят, когда нечто подобное начнет происходить в России, тогда как наш народ в большинстве своем все же предпочитает водочку.

– Дань традициям.

– Какие, на хрен, традиции! – раздраженно отмахнулся Роднин. – Все дело в цене. Как только стоимость героина в Центральной России снизится хотя бы до ста рублей за «чек», пиши пропало. Сейчас же наркоману приходится платить от 250 до 300 рублей, в зависимости от региона. Иначе говоря, в день ему требуется тысяча рэ, а где их взять?

– Известное дело, – пожал плечами Скиф. – Тянут деньги с родителей, воруют, грабят, подсаживают приятелей, чтобы потом продавать им дурь. Приобщают к культуре, одним словом. – Он поднял взгляд на полковника. – А что, в Астрахани отмечено снижение стоимости героина?

– Правильно мыслишь, капитан, – одобрительно хмыкнул Роднин. – Только речь идет не просто о снижении, а о падении цены почти вдвое. Наряду с этим наблюдается резкое увеличение наркодилеров. В начале года в Астрахани насчитывалось 36 «ям», то есть точек сбыта героина. Теперь есть основания предполагать, что количество «ям» возросло до ста. О чем это говорит?

– Город стал перевалочной базой.

– Вот! – Полковник вскинул указательный палец, подчеркивая важность сказанного. – Думаю, товар доставляют из Туркмении или Азербайджана – морем. Но мы должны знать это наверняка, чтобы бросить все силы в нужном направлении.

– Выявить точки сбыта и уничтожить к едрене фене, – мечтательно произнес Скиф.

– Бесполезно. Новые появятся. Очень уж прибыльный бизнес. Себестоимость изготовления одного грамма героина – 14 центов. Тот же грамм в Москве стоит 30–40 долларов. В розничной продаже. На модных тусовках цена доходит до полутора сотен. – Поразмыслив, Роднин счел нужным уточнить: – Хотя речь не о тусовщиках, а о россиянах в целом. В девяносто восьмом году у нас насчитывалось около полутора миллионов наркоманов, а в двухтысячном их было зарегистрировано в два раза больше. Сегодня эта цифра перевалила уже за шесть миллионов человек. По официальным данным, которые вряд ли отражают действительность.

– Геометрическая прогрессия, – пробормотал Скиф. – Хотя какая, к черту, прогрессия, когда такое творится!

– Проникся? – невесело усмехнулся Роднин. – Вот и ладненько. Оформляй командировку, получай деньги в кассе и дуй в Астрахань. Повторяю, нам нужны образцы, чтобы выявить происхождение героина. Проведем анализ, определим, откуда именно его забрасывают в Астрахань.

– Каким образом?

– По химсоставу, по технологии изготовления. Специалисты разберутся.

– А потом?

– А потом народными умельцами займутся специалисты другого профиля, – подмигнул Роднин. – По очистке воздуха на планете.

Скиф вскинул не одну бровь, а сразу две:

– Ликвидация?

– Тс-с, я ничего такого не говорил! – Роднин выставил перед собой ладони, как бы отмежевываясь от чересчур смелых выводов подчиненного. – У нас ведь правовое государство, разве ты забыл? И вообще, хватит переливать из пустого в порожнее. Если есть вопросы по существу – задавай.

– Табельное оружие брать? – с надеждой спросил Скиф.

– Получишь по возвращении. В Астрахани тебе понадобятся лишь деньги на приобретение героина, смена белья и туалетные принадлежности. Стрельба исключается.

Скиф насупился.

– Другой бы на твоем месте от восторга прыгал, а ты куксишься, – укоризненно сказал Роднин. – Считай, тебе настоящий отпуск выпал. Неужели не рад?

– Чему тут радоваться? – пожал плечами Скиф. – Неужели у вас нет для меня поручения посерьезнее? С этим заданием отлично справятся ребята из астраханского управления. Зачем мне выполнять их работу?

– Во-первых, потому что таков мой приказ. Во-вторых, астраханцы не должны знать о том, что у них под носом шустрит спец с Лубянки.

– Но почему?

– А потому что у нас нет оснований доверять тамошнему руководству, – отрезал Роднин. – Смотри, что получается. В Астрахани настоящий наркотический бум, а нам не поступило оттуда ни одного тревожного сигнала. Почему молчат?

– Рыльце в пуху? – догадался Скиф.

– Рыло, капитан, настоящее свиное рыло. Не знаю, кто именно из руководства УФСБ спускает дело на тормозах, но кто-то этим занимается. Им бы во все колокола бить, а они нам об успешной борьбе с волжскими браконьерами докладывают. – Роднин медленно повел головой из стороны в сторону. – Нет, капитан, нужно самостоятельно во всем разобраться. Никаких контактов с астраханской конторой. Поедешь инкогнито, под видом отдыхающего. Легенду сочини сам, тут особой скрупулезности не требуется. Главное – в ментовку сдуру не попади, а то потом отмазывай тебя… – Роднин встал, опираясь на стол сжатыми в кулаки руками. – Ну, все ясно? У меня дел невпроворот. Куча дел. Вагон и маленькая тележка.

Выпрямившись напротив полковника, Скиф мрачно обронил:

– Не то что у меня, бездельника.

– Кончай митинговать, капитан. Топай в кассу. Раньше сядешь – раньше выйдешь. Надеюсь, на следующей неделе увидимся. И вообще надеюсь, – сделав многозначительную паузу, Роднин закончил мысль: – На тебя.

– Спасибо за доверие, товарищ полковник! – воскликнул Скиф, удало пристукнув каблуками. – Не просрамлю чести мундира. Разрешите идти, товарищ полковник?

– Катись-катись, – махнул рукой Роднин. – Шут гороховый.

– Икорки привезти, Василий Степанович? – вкрадчиво осведомился Скиф, не спеша покинуть кабинет. В его душе кипела обида. Его, опытного спецназовца, отправляют за образцами героиновой дури, словно с этим заданием не справится любой начинающий опер! Где справедливость? Неужели Скифа плавно переводят на скамейку запасных?

Глядя в упор на полковника, он заметил, как тот постепенно меняется в лице, все больше походя на человека, находящегося на грани гипертонического криза.

– Ико… – побледневшие губы Роднина не сразу сумели выговорить простое слово. – Какой икорки?

– Осетровой, – не унимался оскорбленный в лучших чувствах Скиф. Он понимал, что переступает опасную черту, но поделать с собой ничего не мог.

– Вон! – задохнулся Роднин. – С глаз долой! Мальчишка, сопляк! Ты что себе позволяешь? Еще раз повторится подобное – пеняй на себя. Вмиг из органов вышибу. И никаких, понимаешь, гвоздей!

Белый пух на голове полковника вздыбился, от чего голова стала напоминать готовый осыпаться одуванчик. Тихо-тихо, чтобы не потревожить, казалось, наэлектризованный до предела воздух, Скиф попросил:

– Извините, Василий Степанович. Не хотел обидеть.

– Да пошел ты…

Роднин демонстративно отвернулся к окну. Под кожей на его скулах ходили желваки, словно там находилась пара крепких орешков, которые он вознамерился раскусить во что бы то ни стало.

На душе у Скифа стало гаже, чем в привокзальном сортире какого-нибудь занюханного райцентра. Понурившись, как пес, сдуру тяпнувший хозяйскую руку, он поплелся к двери, где был остановлен усталым возгласом:

– Погоди, Женя!

Это было так не похоже на то, чего можно было ожидать от полковника, что Скиф едва не споткнулся.

– Да? – спросил он, оглянувшись через плечо.

– Не геройствуй там, прошу тебя. – Оттого, что Роднин говорил, продолжая смотреть в окно, голос его звучал глухо. – Мне нужны только образцы астраханского героина, и ничего больше. Пора тебе остепениться. Не собираешься же ты размахивать пистолетом до седых волос? – Полковник машинально провел ладонью по голове. – Войны не выигрывают в одиночку. В одиночку, как правило, умирают.

– И живут, – тихо сказал Скиф. – Некоторые живут в одиночку, Василий Степанович. – Точно так же, как умирают.

Ответа не последовало. Что можно было возразить на это? Роднин просто махнул рукой: «иди». К Скифу он так и не повернулся. Ему не хотелось, чтобы подчиненный увидел выражение его глаз. Оно плохо вязалось с непримиримо стиснутыми челюстями начальника оперативного отдела УКРО ФСБ России.

Глава 3 Приятное с полезным

Бабич был суетлив и проворен. Пока так называемые партнеры по так называемой коммерческой деятельности прикидывают бизнес-план, Бабич – шмыг, и в списке российских миллиардеров журнала «Форбс» фигурирует. Генеральная прокуратура Бабичу постановление об аресте, а он ей – удостоверение о неприкосновенности своей депутатской личности. Ему обвинения в незаконной предпринимательской деятельности, а он уже помахивает паспортом гражданина Великобритании. Так и повелось. По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там. Борю Бабича голыми руками не возьмешь, Боря человек ушлый, скользкий. Зато если Борины пальцы сомкнутся на чужой шее, то пиши пропало. Хватка у него железная, бульдожья. О том свидетельствовали скоропостижные смерти тех, кто по каким-либо причинам не устраивал Бабича в качестве партнеров, конкурентов или просто чересчур осведомленных граждан. Достаточно сказать, что женат он был в четвертый раз, а три его экс-супруги покоились в могилах с идентичными трогательными надгробиями: голые херувимчики безутешно рыдают над усопшими, уронив обессиленные крылья на мрамор. Первая мадам Бабич утонула в бассейне, вторая ни с того ни с сего сверзилась с высоты, третья подверглась нападению грабителей.

Жена № 4 ни о чем не догадывалась. Роковая случайность, вздыхала она, когда ей осторожно намекали на подозрительную закономерность. И действительно. Все прискорбные случайности оказываются роковыми, такое уж у них свойство. Усмехаясь своим мыслям, Бабич мчался по загородной английской трассе на своем эксклюзивном «Остин-Мартине Ди-Би-3». По обе стороны тянулись нескончаемые фруктовые сады Фавершема. Между ветвями поблескивала поверхность Темзы, неохотно отражающая солнечные лучи, пробивающиеся сквозь смог. По реке тяжело тащились танкеры, торговые суда, новехонькие голландские баржи. Привычно прикидывая, во сколько бы ему обошлась покупка всех кораблей, находящихся в пределах видимости, Бабич взял с сиденья элегантную металлическую коробку с оттиском «Морланд», достал оттуда сигарету и закурил, не позволяя дыму проникать в легкие.

Он очень трепетно относился к своему здоровью. Его новая жизнь в качестве полноправного британца только начиналась, и Бабич намеревался сделать ее осмысленной и приятной во всех отношениях. Глупо подохнуть от рака, не успев насладиться статусом сильного мира сего. Являясь с недавних пор действительным членом «Комитета 300», Бабич превратился из просто фантастически богатого проныры во всемогущего вершителя судьбы всего человечества. Осознание этого факта окрыляло. В прошлом, когда Бабич семенил по кремлевским коридорам власти, держа в руках кейс с проектами надувательских сделок, он имел обыкновение сутулиться и просительно склонять голову. Теперь изменилась не только его осанка, но и черты лица, в которых проступило что-то хищное, ястребиное.

Выплюнув семидолларовую сигарету в окно «Остин-Мартина», Бабич свернул с Кентерберийского шоссе налево. Здесь начиналась страна вечных каникул, населенная праздными обитателями роскошных бунгало. Уитстабл, Херн-Бей, Бирчингтон, Маргейт – эти названия звучали для британского уха не менее солидно, чем котировки акций ведущих компаний.

Поселившись в Туманном Альбионе, Бабич расположился здесь со всеми удобствами, потеснив местных лордов с графьями, брезгливо морщившими носы. Викторианский особняк Бабича, обошедшийся ему в 10 миллионов фунтов стерлингов, находился в аристократическом предместье Лондона. Восемь спален, огромный парк, конный манеж, теннисный корт и целых три коттеджа для гостей – казалось бы, какого еще рожна Бабичу надо? Задать такой вопрос мог лишь человек, не знающий энергичной натуры российского предпринимателя. Он любил овладевать всем и вся и занимался этим при любой возможности. А возможностей у миллиардера, вошедшего в состав «Комитета 300», было предостаточно.

* * *

«Остин-Мартин» сбросил скорость до пятидесяти миль в час. То же самое проделал водитель машины сопровождения, следующей сзади. Новомодный «мерседесовский» джип был непроницаемо черен и угловат, как гроб на колесах. Покосившись на него, Бабич непроизвольно нахмурился.

Отлаженный двигатель «Остина» работал так тихо, что было отчетливо слышно, как гудят самолеты, взмывающие в небо со взлетной полосы соседнего аэродрома. Доехав до развилки, где торчал дорожный указатель с названием городка Рамсгейт, Бабич высунул руку наружу и лениво помахал ею, показывая, что пришло время расставаться. Джип тут же затормозил и замер как вкопанный. Это было оговорено заранее. В ближайшем будущем Бабич не нуждался в охране. Риск не такое уж благородное дело, как принято думать, но иногда приходится ставить на кон собственную безопасность. Впрочем, Бабич не сомневался, что намеченное дельце пройдет без сучка без задоринки.

Сонный городишко с маленьким портом местного значения ничем не отличался от сотен таких же городишек, разбросанных по побережью Англии. В старые добрые времена на улицах Рамсгейта встречались преимущественно степенные гуси и не менее степенные полисмены. Теперь не было видно ни тех, ни других, зато на каждом углу торчали цветные тинейджеры, наряженные как на бразильский карнавал. Иммиграционная политика открытых дверей неуклонно превращала Великобританию в оплот самого оголтелого космополитизма, который только можно себе представить. Цвет кожи среднестатистического англичанина темнел с каждым годом.

– Дожили, – пробурчал Бабич, словно заправский английский эсквайр, обеспокоенный судьбой Объединенного Королевства.

На самом деле ему было плевать и на Англию, и на английскую королеву, и на паршивый городок Рамсгейт, куда привели его сугубо личные интересы. Его интересовала исключительно собственная персона. Беззаветная любовь к себе и вознесла Бабича на вершину успеха.

Откинувшись на спинку сиденья, он правил одной рукой, поскольку вторая была занята приглаживанием остатков волос на голове. Его черные, как угольки, глаза беспрестанно смотрели по сторонам, выискивая источник возможной угрозы. Инстинкт самосохранения – ничего не попишешь. Бабич ожидал подвоха даже в собственной спальне, что неблагоприятно сказывалось на его потенции, зато помогало избегать любых ловушек. Осмотр окрестностей не выявил никаких настораживающих признаков. Погруженный в дремотную одурь Рамсгейт закончился. Дорога вывела «Остин» за город. Проехав около километра среди зеленых лужаек и кукольных домиков, Бабич затормозил перед воротами с вывеской «Royal St Mark Golf Club». Ниже помещалась еще одна табличка, дословно гласившая по-английски следующее: «Строго воспрещено, кроме действительных членов». Дословный перевод звучал коряво, но Бабича он вполне удовлетворял. В любом случае он являлся самым действительным из всех здешних действительных членов. С недавних пор клуб принадлежал непосредственно ему, хотя Бабич никоим образом это не афишировал. На то имелись веские причины.

Ворота открыл Альфред Вайтинг, загорелое лицо которого расцвело в широкой улыбке:

– Добро пожаловать, мистер Бабич.

– Привет, Фредди, – со снисходительным видом пошевелил пальцами Бабич. – Возьми в багажнике вещи и, смотри, не забудь сумку с клюшками.

– Как можно, сэр?!

Мистер… Сэр… Мог ли мечтать об этом Боря Бабич еще каких-нибудь два-три года назад? Предполагал ли чопорный управляющий аристократическим гольф-клубом, что станет гнуть спину перед русским, презирая его в глубине души? Вы скажете, деньги творят чудеса? Чушь! Чудеса творят люди, располагающие большими деньгами.

– Не отставай, Фредди! – прикрикнул Бабич, размашисто шагая к зданию клуба.

– Вы получили мой последний отчет, сэр? – донесся голос из-за спины.

– Отчет? Ах да, отчет… Наверное, получил.

– Я приложил копии чеков, выписанных за семена травы, и…

– Когда ты, наконец, выучишь русский, Фредди? – строго спросил Бабич, обернувшись на ходу. – Вот я, например, освоил английский язык, а ты топчешься на месте, дорогой мой.

– Нужьен времья, пожалуйста, – засмущался управляющий. – Ньет практик, сэр. Вы так редко наведываетесь к нам. – Последняя фраза прозвучала без ужасающего акцента, поскольку была произнесена по-английски.

– Дела, – важно сказал Бабич. – Много очень важных дел. Однако играть я не разучился. Помнишь мой настильный замах? – Не поленившись остановиться, он изобразил удар воображаемой клюшкой. – Хоп!

– Вы, как всегда, в отличной форме, сэр, – кисло улыбнулся Фред Вайтинг, перебрасывая хозяйский кофр из правой руки в левую. – Несколько месяцев упорных тренировок – и вы станете лучшим игроком на этой площадке. Ваш гандикап сразу поднимется до девяти. Только вам нужно избавиться от привычки забивать мяч как можно дальше.

– Ты действительно так думаешь, Фредди?

– Это лишь мое мнение, сэр.

– Вот именно, Фредди. Всего лишь твое мнение, которое лучше держать при себе. – Не скрывая своего недовольства, Бабич начал подниматься по ступенькам. – Мы, русские, говорим: «Молчание – золото».

– У нас, англичан, такая же поговорка, – пропыхтел управляющий. – Silence is golden.

– Тем более.

Войдя в холл, Бабич сразу плюхнулся на диван, постаравшись занять как можно больше места, чтобы Вайтинг не вздумал сесть рядом. Всяк сверчок знай свой шесток. Интересно, есть ли у этой пословицы английский эквивалент?

Отбросив праздные мысли, Бабич щелкнул пальцами, привлекая к себе внимание Вайтинга. Тот, занятый раскладыванием хозяйских вещей на столе, оглянулся. В его взгляде угадывались остатки не вытравленного до конца достоинства:

– Хотите что-то сказать, сэр?

– Все готово? – осведомился Бабич. – Лишних людей нет?

– Я сделал все, как вы велели, сэр, – ответил управляющий. – Правда, присланные вами парни выглядят староватыми. Да и сложение у них чересчур массивное. Какие-то тяжелоатлеты, а не кэдди.

Имелись в виду мальчики на побегушках, которые обслуживают игроков в гольф, подавая им мячи и клюшки. Бабич понимал, что критика справедлива, но не захотел признать этого.

– Не твое собачье дело, Федя, – пробормотал он по-русски.

– I don’t understand…

– А ты и не должен андестэнд. Ты должен пахать. Работать должен, Федя. На меня работать.

Смысл слов, умышленно произнесенных без всякой эмоциональной окраски, по-прежнему не дошел до управляющего. Страдальчески поморщившись, он развел руками:

– I still don’t understand, sir.

– Не важно, – снисходительно произнес Бабич, вновь переходя на английский. – Заиров ничего не говорил по поводу новых кэдди?

– По-моему, он даже не обратил внимания, – сказал Вайтинг, присаживаясь на краешек кресла.

– Играет по-прежнему по пятницам и воскресеньям?

– Да, сэр. Ждем его с минуты на минуту. Даже не знаю, как он отреагирует, когда узнает, что вместо спарринг-партнера на поле выйдете вы.

– Нормально отреагирует, – усмехнулся Бабич. – Раз у него по графику игра в гольф, значит, она состоится при любой погоде. Этот кавказец упрям и не любит изменять своим привычкам.

– Вы с ним знакомы, сэр? – вежливо приподнял брови Вайтинг.

– Мы встречались, Фредди. Правда, за столом переговоров, а не на поле для гольфа. Почему-то мне кажется, на свежем воздухе Заиров станет более сговорчивым. Я прав?

– Не знаю, не знаю. Это очень упрямый человек, как вы изволили выразиться. А люди, которые его сопровождают, выглядят как персонажи из фильма про русскую мафию.

– Скорее, про чеченскую мафию, – заметил Бабич, любуясь отполированными ногтями.

– О да! – горячо воскликнул Вайтинг. – Не понимаю, о чем думает наш парламент, когда позволяет жить в Британии типам вроде Заирова.

– О том же, о чем думают в любом парламенте.

– Сэр?

– О бабках.

– Сэр?

– Money, Freddie. Bucks.

– Но это ужасно, сэр.

Бабич хотел напомнить управляющему, что тот ничем не лучше английских или русских парламентариев, не упускающих свою выгоду, однако сдержался. У него не было ни времени, ни желания рассуждать на отвлеченные темы. Его интересовал конкретно Заиров, обосновавшийся в Лондоне для того, чтобы вести свой российский бизнес из безопасного далека.

«Беспроигрышная тактика большевиков и боевиков? – подумал Бабич. – Возможно. Но их время кончилось. Миром заправляют совсем другие люди, в сравнении с которыми революционеры прошлого – просто дети».

* * *

Теория и практика тайной организации, в которой имел честь состоять Бабич, разрабатывалась и проводилась в жизнь без всякой помпы, что отнюдь не умаляло эффективности действий заговорщиков. В свое время некто Колеман, отставной офицер британской спецслужбы, опубликовал книгу «Комитет 300, тайны мирового правительства», рассчитывая привлечь внимание общественности к волнующей проблеме. Общественность, как обычно, интересовалась больше интимными подробностями жизни поп-звезд, но нельзя сказать, что Колеман не достиг своей цели. Внимание он-таки к себе привлек, хотя длилось это недолго. Где он теперь? Надо полагать, кормит рыб на дне Темзы. А где его потенциальный бестселлер? Пылится на складах да в библиотечных хранилищах, обхаянный прессой. Читайте про Гарри Поттера и ни о чем не думайте. Без вас есть кому позаботиться о будущем человечества. Оно находится в надежных руках.

В соответствии с планами «Комитета 300» к две тысячи пятидесятому году с лица земли должно было исчезнуть три миллиарда «бесполезных едоков», которые, не являясь стабильными потребителями, ничем не оправдывают свое убогое существование. Лагерей смерти с крематориями для этого не предусматривалось. Меры, разработанные специалистами «Комитета», были гораздо действеннее. Организация локальных войн, разрушение национального самосознания, торможение промышленного производства, создание искусственных экономических кризисов. Большое значение придавалось также оболваниванию массового сознания через средства массовой информации, поэтому «Комитет» стремился к полному контролю над телевидением, радио и прессой. Когда вместо религиозных ценностей люди начинают увлекаться порнографией и мыльными операми, им становится не до размышлений о несправедливости нового мирового порядка. Пережевывая одну и ту же отупляющую жвачку, они превращаются в покорное стадо, а управлять стадом куда проще, чем личностями, сознающими свою индивидуальность.

Голод, эпидемии, безработица и дефолты – все это тоже являлось тайным оружием из арсенала современных властелинов мира, но основной упор делался на разложение народов. Алкоголизм и наркомания, захлестнувшие страны «второго» и «третьего» мира, разрушали их быстрее, чем экономические потрясения. Впрочем, это были звенья одной цепи, ведь планомерное уничтожение промышленного потенциала вело к сокращению трудоспособного населения. Безработные, лишенные средств к существованию, либо искали забвения в наркотиках, либо подавались в криминал, разрушая государственные устои изнутри. Целью номер один оставалась извечная противница Запада – Россия, обладающая несметными природными ресурсами и пустующими территориями, пригодными для захоронения ядерных отходов. Стараниями «Комитета» население бывшей империи значительно сократилось, и это были только цветочки – ядовитые ягодки уже дозревали, готовясь отравить гораздо больше народу. Никакого геноцида, боже упаси! Добровольно и с песнями – прямиком на тот свет. В СССР было всего 46 тысяч наркоманов, а спустя каких-то пятнадцать лет их численность оказалась доведенной до трех миллионов человек, половине из которых не суждено дожить до тридцатилетнего возраста. Чем не оружие массового поражения? Причем, в отличие от ядерных боеголовок, требующих немалых затрат, распространение наркотиков приносит баснословные прибыли. Можно сказать, что постепенно убиваемые жертвы сами оплачивают свою смерть. Наркоманы, алкоголики, зараженные СПИДом гомосексуалисты, страдающие ожирением обжоры, диабетчики-сладкоежки, курильщики канцерогенных сигарет. Каждому свое, не так ли?

Немудрено, что Бабич чувствовал себя властителем мира. Сегодня он намеревался поиграть в гольф, и от исхода партии зависела судьба десятков тысяч людей, не подозревающих об этом. Вертя в руках клюшку номер три, услужливо поданную Фредом Вайтингом, Бабич поинтересовался как бы между прочим:

– Скажи, этот Заиров хорошо играет?

– Так себе, сэр.

– Но лучше меня?

Управляющий клубом безмолвно развел руками, говоря этим: «Ничего не поделаешь».

– Хочешь сказать, что на меня бы ты не поставил, да? – продолжал допытываться Бабич.

– В общем, да, сэр, – выдавил из себя Вайтинг одновременно с извиняющейся улыбкой. – Не то чтобы Заиров был первоклассным игроком, но…

– Но?

– У него в запасе имеется множество всевозможных трюков, благодаря которым он одерживает верх.

– Вот как? – нахмурился Бабич. – Что за трюки?

– Ах, сэр!..

На лице Вайтинга появилось выражение, означавшее, что управляющий не хотел бы разглашать маленькие секреты своих клиентов.

– Смелее, Фредди, – подбодрил его Бабич. – Не думаю, что ты будешь столь деликатен, когда попросишь у меня повышения заработной платы.

– Разве я поднимал этот вопрос? – вскинул голову Вайтинг.

– А разве тебе не хочется?

– Значит ли это, сэр, что я могу…

– Об этом в другой раз, – перебил управляющего Бабич. – Сейчас мы обсуждаем манеру игры Заирова. Я ценю щепетильных людей, Фредди, но еще больше я ценю преданных мне людей. Мне кажется, что ты один из них. Или я ошибаюсь?

– Нет, сэр, – поспешно ответил Вайтинг, голос которого зазвучал глухо, словно он подавился куриной косточкой.

Бабич улыбнулся. Он любил, когда окружающие поступались своими принципами. Особенно приятно было сознавать, что они поступают так по его воле.

– Я внимательно слушаю, Фредди. Давай, выкладывай, что там с ним не так, с этим Заировым?

– Дело в том, – понизил голос Вайтинг, – что ваш соотечественник…

– Мой соотечественник – ты, – сухо напомнил Бабич. – Я – британский подданный.

– Прошу прощения. Я хотел сказать: ваш бывший соотечественник. – Заметив нетерпеливый взгляд, брошенный хозяином на часы, Вайтинг перешел на скороговорку спортивного комментатора Би-би-си. – У Заирова весьма своеобразная манера готовиться к удару. Позвольте, сэр… – Приняв от Бабича клюшку, управляющий начал постукивать ею по полу возле воображаемого мяча, глядя при этом в сторону воображаемой лунки. Голос его изменился. – Посмотрим, посмотрим, – бормотал он, – сумею ли я пробить одним ударом… Как вы считаете? Полагаете, нет? А я все-таки попытаю счастья.

– Что означает твой спектакль? – подал голос Бабич.

Вайтинг прыснул:

– Представьте себе, сэр, что мы находимся не в помещении, а на поле. Пока вы машинально смотрели вдаль вместе со мной, я незаметно подправлял мяч клюшкой. Достаточно закатить его хотя бы на небольшой бугорок, чтобы подготовиться к сильному удару. Банг, и дело сделано. После удара уже невозможно точно определить место, где лежал мяч.

– Почему же ты не объявишь во всеуслышание о том, что Заиров жульничает? – спросил Бабич.

Вайтинг покачал головой:

– Как можно, сэр? Заиров обвинит меня во лжи. Еще хорошо, если он просто натравит на меня адвокатов. А если это будут его телохранители? Видели бы вы этих горилл, сэр!

– Я видел, Фредди.

– Тогда вы меня понимаете.

– У меня предчувствие, что с ними приключится что-то нехорошее, – ханжески сказал Бабич и вздохнул, отбирая у управляющего клюшку. Прохаживаясь по комнате, он то и дело поглядывал в окно, за которым виднелись ворота клуба. – Учитывая опасную профессию этих ребят, всего можно ожидать. – Бабич остановился спиной к Вайтингу, поигрывая клюшкой, как дьявол – хвостом. – Более того, боюсь, что несчастный случай может произойти прямо на поле.

– Мистер Бабич, – воскликнул управляющий, – я законопослушный англичанин, и я не хочу неприятностей!

– Отлично понимаю тебя, Фредди. Ведь я тоже англичанин, как и ты. Подданный Ее Величества Королевы. Мы оба подданные, не так ли?

– Конечно, сэр. – Взгляд Вайтинга ускользнул в сторону.

– А у нас в Англии погода изменчива, как настроение красивой женщины, – продолжал рассуждать вслух Бабич, уставившись в окно. – То солнце, то дождь.

– Да, сэр.

– Немудрено простудиться. Как твое самочувствие, Фредди?

– Отлично, сэр.

– А вот и ошибаешься, Фредди. Ты болен.

– Нет, уверяю вас! – с жаром возразил Вайтинг. Его внимание было приковано к хозяйской клюшке, раскачивающейся из стороны в сторону. Вылитый хвост. Как будто с Люцифером общаешься.

– Не перечь мне. Я этого не люблю.

– Но сэр!..

Стремительно повернувшись вокруг оси, Бабич пристально посмотрел на управляющего клубом. Хотя клюшка скрылась из виду, сходство Бабича с дьяволом не исчезло, а, наоборот, усилилось. Причиной тому были непроницаемо черные глаза, глядящие на Вайтинга в упор. Не глаза, а два уголька, позаимствованные в пекле. В глубине их мерещились крохотные огненные точки. Более того, они, казалось, разрастались по мере того, как Бабич говорил, подчеркивая важность сказанного многозначительными паузами:

– Когда неприятности случаются с разного рода гориллами, – пауза, – никто особенно не расстраивается… Другое дело, если в беду попадает порядочный, всеми уважаемый человек. – Пауза. – По собственной глупости… Если бы он сидел дома, кутая ноги пледом, ничего бы не случилось… Так пусть сидит… Он ведь болен… Какого же черта шляться где попало?.. Глупо… Неосмотрительно…

– Я понял, сэр, – закивал внезапно осипший Вайтинг. – У меня и впрямь что-то побаливает горло. Разрешите мне отправиться домой, сэр. Прямо сейчас.

– Вот видишь, – с укором сказал Бабич, – горло болит, а ты до сих пор здесь.

– Значит, вы меня отпускаете?

– Разумеется, Фредди, – улыбнулся Бабич. – Ведь я забочусь о твоем здоровье не меньше, чем ты сам. Как только встретишь Заирова, кликни кэдди и ступай. Настоятельно рекомендую завернуть по пути в ближайший магазин.

– Зачем, сэр? – жалобно спросил Вайтинг, голова которого не только пошла кругом, но и начала быстро разогреваться от лихорадочных мыслей. Какой-то утюг, а не голова. Тостер.

– Купи себе бутылочку хорошего виски, – мягко посоветовал Бабич.

– Не понимаю, сэр. Честное слово, не понимаю.

«У меня жар, – тоскливо подумал Вайтинг, трогая лоб и переступая с ноги на ногу. – Грипп, наверное. Возможно даже – азиатский. Точнее, сибирский. Ну да, я заразился от этого чертового русского. Подданный Ее Величества? Ха-ха! Прислужник самого дьявола, вот кто он такой! Но тогда кем являюсь я сам, его менеджер?»

– Не понимаю, – повторил Вайтинг, редкие волосики которого успели загадочным образом встопорщиться.

– Экий ты болван, братец, – сказал Бабич по-русски, после чего продолжал на языке Шекспира, каким он себе этот язык представлял: – При простуде необходимо принять небольшую дозу алкоголя. Выпил, уснул, а утром как заново на свет народился. И никаких телефонных звонков.

– Каких звонков, сэр?

– В полицию, Фредди. Или ты предпочитаешь пользоваться услугами Шерлока Холмса?

– Что вы, сэр! – Вайтинг, только что ощупывавший лоб, схватился за сердце.

– Ну вот мы и достигли взаимопонимания, Фредди, – подытожил Бабич. – А при нашей следующей встрече не сочти за труд напомнить мне о том, что я обещал повысить тебе ставку. И учи русский язык. – Бабич погрозил несчастному управляющему пальцем. – Приобщайся к одной из величайших мировых культур. Мы, англичане, должны с уважением относиться к стране, родившей Толстого и Достоевского. Правда, эта же страна родила несметное количество никчемных лодырей, но мы на них найдем управу.

– А вот и мистер Заиров приехал! – провозгласил Вайтинг, указывая на машину, подкатившую к воротам. Он несказанно обрадовался возможности прервать тягостный разговор и решил про себя, что сегодня обязательно угостится виски. Может быть, не самым лучшим, но уж точно не дожидаясь вечера. Приобщаться к русской культуре – так приобщаться. До полного самозабвения.

– Добро пожаловать, мистер Заиров, – осклабился Бабич, демонстрируя два ряда безукоризненных зубных протезов, таких же белоснежных, как те, что сияют во рту голливудских актеров.

Слово «добро» плохо вязалось с его зловещей гримасой. Наскоро попрощавшись, Вайтинг пулей выскочил из помещения и вприпрыжку помчался к воротам, за которыми нетерпеливо гудел лимузин Заирова. Поврежденное в молодости колено похрустывало на ходу, но Вайтинг не обращал на это внимания. Он не сбавил бы скорости и в том случае, если бы был вынужден передвигаться на карачках. Еще никогда ему не хотелось покинуть клуб так сильно, как теперь. И никогда прежде выражение «русская мафия» не казалось ему столь пугающим.

* * *

Вглядываясь в автомобиль, остановившийся подле «Остин-Мартина», Бабич, не отдавая себе в этом отчета, продолжал скалить зубы, словно крыса, забившаяся в угол перед нападением. Раритетный белый «Роллс-Ройс» смотрелся внушительно. На серебряном радиаторе и алюминиевом щите под лобовым стеклом лучились солнечные зайчики. Черная крыша и траурные рамки окон придавали «Роллс-Ройсу» особый шик. Прежде чем Заиров выбрался из утробы своего механического монстра, распахнувшиеся дверцы выпустили наружу троих людей в черном, принявшихся деловито озираться по сторонам. Казалось, они не столько высматривают возможную опасность, сколько ищут зазевавшуюся жертву, в которую можно было бы разрядить спрятанные под пиджаками пистолеты. У всех охранников были лица ярко выраженной кавказской национальности. Для боевиков, еще недавно скрывавшихся в горах, они вели себя довольно прилично. Никто из троих ни разу не сплюнул и не высморкался на зеленую лужайку. Впрочем, это могло быть вызвано тем, что охранники просто не успели проявить себя по-настоящему. Заиров появился сразу после того, как люди в черном распределили между собой сектора возможного обстрела.

Седобородый, моложавый, высокий и сутулый, он напоминал издали профессора из какого-то старого приключенческого фильма. Его взгляд был устремлен вдаль, а мушкетерская бородка надменно торчала вперед, как будто он прибыл в предместье Рамсгейта на машине времени.

Коротко переговорив о чем-то с управляющим, Заиров подозрительно уставился на окно, за которым стоял Бабич. Тот инстинктивно отпрянул назад, хотя увидеть его снаружи было трудновато. К тому моменту, когда один из охранников заглянул в холл, Бабич сидел на диване, задумчиво постукивая клюшкой по паркету. Охранник исчез бесшумно, как кентервилльское привидение, после чего перед Бабичем возник Заиров.

При ближайшем рассмотрении он не был похож ни на чудаковатого профессора, ни на доктора Айболита, ни даже на Дон Кихота. У этой публики не бывает таких откровенно волчьих глаз. Когда взгляды Заирова и Бабича столкнулись, в затененном холле, казалось, промелькнуло нечто вроде электрического заряда, но, если бы подобное и случилось, ни один, ни другой этого не заметили бы: оба были слишком поглощены созерцанием друг друга.

– Добрый день, Ахмет, – улыбнулся первым Бабич. – Удивлен?

– Не очень, – ответил Заиров, заложив руки за спину и раскачиваясь с пятки на носок. – Я видел твою машину на стоянке, Боря. В чем дело? Зачем ты за мной таскаешься? Разве ты забыл мой ответ? Я сказал: нет.

– А вдруг ты все-таки передумал? – спросил Бабич, старательно изображая добродушие.

– Я мужчина, а не баба. Мужчины верны своему слову. – Заиров пожевал губами, словно намереваясь сплюнуть, но не сделал этого. Вращаясь в английском полусвете, он нахватался хороших манер.

– Прежде чем давать слово, – рассудительно произнес Бабич, – мужчины тщательно взвешивают все «за» и «против». Ты же отказал мне просто из вредности, Ахмет.

– Пусть так. Это ничего не меняет. Ты мне не нравишься. Я не хочу иметь с тобой дела.

– А если я предложу тебе что-то совершенно необычное? Ты ведь азартный человек, Ахмет?

– Ну? – в голосе Ахмета прозвучал намек на легкое любопытство.

– Давай сыграем партию в гольф, – продолжал Бабич. – Победитель получает право диктовать любые условия по астраханской проблеме. У меня нет почти никаких шансов одержать верх, так что ты ничем не рискуешь.

– Если у тебя нет никаких шансов, то зачем тебе это надо?

– Я не сказал: «никаких», – обезоруживающе улыбнулся Бабич. – Я сказал: «почти».

– На что ты надеешься? – Взгляд Ахмета, задавшего этот вопрос, смягчился. – Я навел справки у менеджера. По его мнению, тебе еще тренироваться и тренироваться.

– Ох уж этот Вайтинг, – осуждающе покачал головой Бабич. – Язык без костей. Вот и верь после этого в хваленую британскую сдержанность.

– Это не вся информация, которой я владею, – самодовольно сказал Ахмет, оглаживая седую бороду. – Мои охранники переговорили с парнем из обслуги, который шлялся во дворе. Оказывается, ты прибыл сюда без охраны.

– Мы же не в Мытищах, не в Люберцах. Зачем мне охрана?

– Завидую твоей беспечности.

– Это не беспечность, – пожал плечами Бабич, – это правильное понимание ситуации.

Продолжая играть свою роль, он чувствовал нутром, что Заиров взвешивает полученные сведения и вот-вот клюнет. Для того чтобы казаться еще более беспечным, Бабич достал из своей сумки клюшку номер два и принялся натирать рукоятку мелом.

– Сдается мне, что ты замыслил какую-то пакость, – обронил наблюдавший за ним Ахмет.

– Ей-богу, нет! – клятвенно заверил его Бабич.

– Ой, только не приплетай сюда своего бога.

– Хочешь, я поклянусь детьми?

– Только последний дурак поверит твоим клятвам.

– Можно подумать, твои клятвы что-то значат, – обиделся Бабич. – В девяносто восьмом ты бил себя в грудь, обещая поставить состав спирта, а сам смылся с задатком. «Клянусь мамой, клянусь Аллахом», – говорил ты. И что?

Заиров тихонько засмеялся.

– Обещание, данное неверному, – сказал он, – выполнять совсем не обязательно. Никто меня за это не осудит. Ни на этом свете, ни на том.

– Ладно, – махнул клюшкой Бабич. – Кто старое помянет, тому глаз вон. Проехали. Давай лучше обсудим условия игры.

– С чего ты взял, что я стану с тобой играть?

– Потому что ты любишь выигрывать.

Прежде чем ответить, Заиров так долго смотрел на Бабича своими волчьими глазами, что у того возникло ощущение, будто его череп просвечивается рентгеновскими лучами.

– Ну что ж, – произнес Заиров многообещающе, – предлагай свои условия.

– Они предельно просты, – заверил собеседника Бабич, стараясь не выдать своего возбуждения.

– Двойная ставка или один к одному?

– Все или ничего.

– Не пудри мне мозги, Боря. Назови свою ставку. Десять тысяч? Сто? Миллион?

– Не в деньгах счастье, Ахмет.

Заиров раскатисто захохотал, словно услышал самую смешную шутку в своей жизни:

– От кого я это слышу?

– От меня, – скромно ответил Бабич. – Лично меня больше привлекает власть.

– Она покупается за деньги, Боря!

– Это только начальный этап: деньги – власть – деньги. Я его уже прошел. Для меня начался следующий этап.

– Какой же? – полюбопытствовал Заиров, продолжая посмеиваться, хотя теперь это у него получалось несколько натужно.

– Большая власть – большие деньги – неограниченная власть, – отчеканил Бабич. – Но мы отклонились от темы. Вот мои условия. Играем одну партию. В случае твоей победы – ты забираешь кейс, который лежит на столе.

– Что там? – На Бабича смотрели глаза не просто волка, а волка, почуявшего запах крупной добычи. «Мы одной крови, ты и я, но пить будем твою кровь, потому что я сильнее».

Бабич открыл портфель, демонстрируя содержимое, и спокойно пояснил:

– Акции футбольного клуба «Ливерпуль» на сумму двести пятнадцать миллионов фунтов стерлингов. Примерно тридцать процентов общей стоимости. Бумаги не именные, оформлены на предъявителя. – Взяв стопку акций, Бабич помахал ею перед носом приблизившегося собеседника. – Как тебе призовой фонд?

– Круто, – признал Заиров, беспрестанно сглатывая набегающую слюну. – Но ты поступаешь неосмотрительно, Боря. Ведь я могу… – Его протянутая рука зависла в воздухе.

– Не можешь, Ахмет, – возразил Бабич, сопровождая свои слова отеческой улыбкой. – Официальная передача акций невозможна без моих подписей на соответствующих бумагах. Не станешь же ты прикладывать к моему животу раскаленный утюг в присутствии персонала английского клуба? – Губы Бабича покривились, наводя на мысль, что он хорошо осведомлен о том, как проходят переговоры с применением бытовой электротехники, столь популярной в среде российских бизнесменов еще каких-то десять лет назад. – Подписи будут поставлены лишь в случае твоего выигрыша, Ахмет.

– Чего же ты хочешь от меня, Боря? – рассеянно спросил Заиров, внимание которого было приковано к захлопнувшемуся кейсу.

– Ты знаешь.

– Хочу выслушать твои условия еще раз.

– Пожалуйста. – Вздох, выражающий готовность подчиниться неприятной необходимости. – У тебя бизнес в Астрахани. Поставки афганского товара.

– Медикаментов, – поспешил уточнить Заиров, скользнув взглядом по стенам помещения.

– Медикаментов, – легко согласился Бабич. – Ты их поставляешь, ты же их и распределяешь в регионе.

– Мое право.

– Никто не спорит.

– Но ты хочешь подмять сбыт под себя, – напомнил Заиров, нехорошо щурясь. – Ты трижды обращался ко мне с этим требованием, и я трижды тебе отказывал.

– Требованием? – Бабич выставил перед собой ладони, как бы желая оградить себя от незаслуженных обвинений. – Всего лишь деловое предложение. Твоя прибыль от этого нисколько не пострадает. Сколько имел на килограмме, столько и будешь иметь. Но контролировать сбыт хочу я. – Растопыренные пальцы Бабича прикоснулись к груди. – Назовем это распределением обязанностей. Другими словами, если я выиграю… – Бабич подергал себя за влажную нижнюю губу и поправился: – Если я вдруг выиграю, то мы становимся партнерами. Ты доставляешь товар, я его реализую. Будешь снимать пенки. Повторяю: в деньгах ты ничего не теряешь, даже экономишь за счет сокращения расходов. Кроме того, вряд ли я сумею тебя обыграть. – Бабич скромно потупился.

Заиров подергал себя за растительность на подбородке, проверяя, не спит ли он, и спросил напрямик:

– Зачем тебе это надо?

– Просто я люблю гольф.

– Не прикидывайся идиотом, Боря! Или ты отвечаешь мне честно, или я ухожу.

В подтверждение своих слов Заиров даже стал к Бабичу вполоборота. Тот предостерегающе вскинул руку:

– Погоди. Я скажу. У каждого из нас имеются в этой жизни свои высокие цели, так?

– Допустим. – Кивнувший Заиров вспомнил, как резал глотки русским солдатикам ради того, чтобы достичь своего нынешнего положения, и уверенно подтвердил: – Да, без высоких целей жизнь теряет смысл.

– Вот видишь, – обрадовался Бабич. – Я хочу определять ценовую политику в отношении афганского кока…

– Эй, мы говорим о медикаментах!

– Ну да. Я добиваюсь того, чтобы они, эти медикаменты, стоили в России значительно дешевле, чем теперь.

– Собираешься работать себе в убыток? – не поверил Заиров.

– Только на первых порах, – быстро сказал Бабич. – Потом, когда количество потребителей удвоится или даже утроится ввиду дешевизны товара, я свое наверстаю. Ведь товарная масса увеличится, а ее обращаемость ускорится.

– Почему? – тупо спросил Заиров. Сейчас он очень напоминал себя прежнего, того молодого сельского паренька Ахмета, которому втолковывали принцип действия взрывного устройства.

Жестикулируя клюшкой на манер учительской указки, Бабич пояснил:

– Дешевизна товара обеспечивает ему широкий покупательский спрос. Другими словами, чем больше россиян польстится на скидки, тем…

– Тем больше они купят лекарств, – закончил Заиров. Стало ясно, что он все-таки не зря выложил денежки за диплом бакалавра экономических наук.

– И число потребителей будет неуклонно расти, – подсказал Бабич.

– Звучит заманчиво. Но это не для меня. Я не приучен откладывать на завтра то, что можно получить сегодня. А вдруг твои прогнозы не сбудутся, Боря? На все воля Аллаха.

– Вот пусть он нас и рассудит.

– Каким образом?

Бабич похлопал ладонью по крышке кейса:

– Акции – против твоего согласия. Сколько продлится партия в гольф? Час, от силы – полтора. Значит, очень скоро мы выясним мнение твоего Аллаха по этому поводу.

– Ладно, уговорил, – ухмыльнулся Заиров. – Переодевайся и выходи на поле.

– Через пять минут я к твоим услугам.

– И не забудь ручку, которой будешь ставить подписи на бумагах.

– Само собой, – кивнул Бабич.

Заиров, не удостоив его взглядом, вышел. А зря. Ему стоило бы задержаться еще ненадолго, чтобы напоследок заглянуть в глаза Бабича. В них опять разгорались рубиновые огоньки. Это зрелище могло бы заставить Заирова принять совсем другое решение.

* * *

Довольный собой, Бабич зашел в раздевалку и здесь, без свидетелей, дал волю чувствам, победоносно вскинув кулак. Дело сделано! Заиров втянулся в игру с высокими ставками и очень скоро узнает, каково платить по счетам. Бабич был средненьким игроком в гольф, но подготовился к поединку настолько основательно, что не сомневался в победе. Как бы намереваясь почувствовать ее запах, он даже с шумом втянул носом воздух, но в раздевалке витал лишь терпкий дух мужских подмышек, обуви и носков.

Морщась, Бабич натянул бриджи, свитер, вязаные гольфы и сунул ноги в спортивные туфли. Когда он, вооружившись набором клюшек, вышел на площадку, Заиров уже разминался, закатывая в лунку мячи, которые подкатывали ему два дюжих кэдди в фирменных сент-мартиновских футболках клуба. Охранники обританившегося кавказца стояли неподвижно, как истуканы с острова Пасхи. На приветствие Бабича откликнулись лишь кэдди. Заиров был поглощен отработкой короткого удара, наносимого клюшкой между ногами. В лунку попадали восемь мячей из десяти. Парень, которому предстояло обслуживать Бабича, не удержался от восхищенного посвиста. Охранники самодовольно переглянулись и вновь застыли в классических позах бодигардов. Руки всех троих были скрещены под животами. Им бы не хозяина стеречь, а футбольные ворота, по которым вот-вот пробьют пенальти. Подумав так, Бабич нервно хохотнул и поманил к себе кэдди:

– Добрый день, парень. Кажется, тебя зовут Сэмом?

– Я Хоукер, сэр, – почтительно ответил подавальщик мячей. В его речи проскальзывал явственный иностранный акцент, но разве могли определить это сыны гор?

– Привет, Хоукер, – улыбнулся Бабич. – Постараюсь сегодня загонять тебя до седьмого пота.

– Что такое седьмой пот, сэр? – Лицо кэдди сохраняло абсолютную непроницаемость.

– Образное русское выражение. Так говорят о крайней степени усталости.

– Я вынослив, сэр. Но я не знаю русского языка.

– Жаль, Хоукер.

– I am sorry, mister Babich.

Заиров, все это время прислушивавшийся к диалогу, нанес особенно впечатляющий удар, насмешливо воскликнув при этом:

– Хватит болтать, мистеры! Пора приступать!

– Сейчас, – откликнулся Бабич, – только разогреюсь немного.

Повинуясь знаку, Хоукер выбросил к его ногам три пронумерованных мяча. Бабич взял клюшку, взвешивая ее в руке и прикидывая расстояние до дальнего флажка. Подправив мяч, он стремительно замахнулся и ударил. Под смешки охранников мяч взмыл почти вертикально вверх и, превратившись в белую точку, исчез за кронами деревьев.

– Браво, – зааплодировал Заиров.

Бабич сделал вторую попытку, но вперед полетел не мяч, а комок земли, поросший травой. Сплюнув, Заиров направился к первым воротам, откуда должна была начаться игра. Охранники последовали за ним тремя черными молчаливыми тенями. Бабич, подмигнув Хоукеру, плавно занес клюшку и резко ударил. Мяч, подобно маленькому белому ядру, пронесся над самой макушкой идущего впереди Заирова.

– Я нечаянно! – крикнул ему Бабич.

– За нечаянно бьют отчаянно, – процедил кавказец.

На этот раз его плевок был троекратно продублирован охранниками. Они не испытывали ни малейшего уважения к толстенькому, неуклюжему противнику, орудовавшему клюшкой без должной элегантности и сноровки.

Бабич опустил голову, чтобы они не увидели улыбки, тронувшей его губы.

– Отличное представление, шеф, – тихо сказал Хоукер, почему-то перешедший на русский язык.

– Представление только начинается, – пробормотал Бабич, снимаясь с места.

Нагоняя кавказцев, он умышленно торопился изо всех сил, чтобы присоединиться к ним вспотевшим и запыхавшимся. Хоукер и одетый в такую же фирменную футболку Фоуллс, исполнявший роль кэдди Заирова, сохраняли почтительную дистанцию, беседуя, как и положено англичанам, о погоде. Краем уха прислушиваясь к их болтовне, Бабич осмотрел инвентарь Заирова. Тот пользовался новехонькими американскими клюшками, упакованными в черные чехлы. Сумка, в которой они хранились, удовлетворила бы взыскательный вкус любого профессионала. Претенциозная, но впечатляю-щая экипировка. Под стать владельцу.

– Разыграем? – предложил Заиров, не скрывая презрения к вытирающему взопревшую лысину Бабичу.

– Давай, – согласился тот.

– Орел.

– Решка.

Монета, появившаяся в руке Заирова, закувыркалась в воздухе. Прихлопнув ее обеими ладонями, он объявил:

– Я первый. Выпал орел.

– Но ты даже не дал мне посмотреть, – запротестовал Бабич.

– Эй, зачем тебе смотреть? У меня все по-честному. Или ты думаешь, что я вру?

Покосившись на насторожившихся охранников, Бабич неохотно высказался в том смысле, что не имеет никаких оснований не доверять Заирову. Бред, конечно. Шибко доверчивых отстреляли еще в гремящих девяностых, а Бабич, занимавшийся коммерцией с первых дней перестройки, цел и невредим.

Заиров выбрал клюшку и повертел в руке мяч.

– «Данлоп», номер один, – сказал он. – Всегда играю одними и теми же мячами. А ты?

– Предпочитаю «Пенфолд», – откликнулся Бабич.

– Хуенфолд, – пошутил Заиров, который, как все выходцы с Кавказа, обожал каламбурить и играть словами, хотя это получалось у него не так изящно, как у англичан. – Ну, Боря, готов? – повысил он голос. – Приступим?

– Приступим, – согласился Бабич. – По жестким правилам, да?

– Конечно.

– Хорошо. Ты сам напросился. Никто тебя за язык не тянул.

Заиров пошел к воротам, сделав там пару пробных замахов. Это были хорошо отработанные движения человека, потратившего огромные деньги на лучших профессиональных тренеров. Но Бабич, владевший клюшкой значительно хуже, не испытывал комплекса неполноценности. Игра началась задолго до того, как был сделан первый удар, и шла по правилам, не известным Заирову.

* * *

– Смотри, как это делается! Учись, пока я живой! – Заиров примерился, клюшка в его руках описала безупречную дугу, и мяч – паф-ф! – улетел метров на сто пятьдесят вперед. Это был великолепный удар, и Бабич знал, что противник будет повторять его снова и снова разными клюшками, ведя мяч по всем восемнадцати лункам.

Ну-ну. Бабич занял его место, прищурил один глаз и ровным настильным ударом послал мяч вдогонку заировскому. Удар получился что надо. Мяч упал рядом, но прокатился по земле еще сорок метров. Точнее, пятьдесят ярдов, как воскликнул кэдди, отзывающийся на имя Хоукер.

Протянув ему клюшку, Бабич двинулся за нетерпеливым кавказцем, явно недовольным таким развитием событий. Он не любил уступать кому бы то ни было и с трудом подавлял вскипающее раздражение. «Дурак, – беззлобно подумал Бабич. – Лучше бы наслаждался погожим июньским днем, пока есть такая возможность. Травка зеленеет, солнышко блестит, жаворонки щебечут. Живи и радуйся. Хотя бы просто тому, что до сих пор жив».

– А ты, оказывается, не такой пентюх, каким хочешь казаться, – прошипел Заиров, оценив положение мячей. Его отработанный удар получился не таким четким, как предыдущий. Отклонение клюшки на пару миллиметров обернулось в конечном итоге двадцатиметровым недолетом. Воздержавшийся от комментариев Бабич сменил легкую клюшку на среднюю. Взмахнув ею, он умышленно задел песок, осыпавший зрителей. Нечего и говорить, что мяч после такого удара улетел недалеко. Заиров же пробил удачно, попав в лунку. Бабич промазал. Обсуждая начало партии, все дружно зашагали к следующим воротам.

Постепенно Заиров увлекся игрой настолько, что перестал подозрительно следить за каждым шагом Бабича. Меняя клюшки, он наносил удар за ударом, уверенно приближаясь к победе. Проигрывающий по очкам Бабич плелся следом. Иногда ему везло, но чаще мишенью служили окрестные кусты. Его проигрыш казался неизбежным. Ровно в три часа пополудни Заиров скрупулезно осмотрел «данлоповский» мяч, удачно приземлившийся на небольшом возвышении, вытер вспотевшие ладони о штаны и плотно обхватил ими теплую рукоятку клюшки. Он прицелился с особой тщательностью, но в момент удара его отвлекло какое-то звяканье, и это привело к досадному промаху.

Разъяренный Заиров обернулся к Бабичу и его кэдди, помахивающему связкой ключей:

– В чем дело?

– Ни в чем, – невозмутимо ответствовал Хоукер, не прерывая своего занятия.

– Эй, скажи своему приятелю, чтобы он не бренчал своими железяками, – обратился Заиров к Фоуллсу.

– Каждый дрочит, как он хочет, – дерзко заметил тот. Это было произнесено на чистейшем русском языке и без вежливой приставки «сэр», но Заиров не сразу сообразил, что поведение его кэдди не укладывается ни в какие рамки. Вначале он просто попытался отнять ключи у Хоукера, а когда тот встретил его ленивым ударом в челюсть, отшатнулся и поискал взглядом охранников.

Они находились поблизости, хотя не спешили на помощь шефу. Все трое лежали в неловких позах, напоминая издали тряпичных кукол, разбросанных по зеленой лужайке.

Заиров проглотил слюну. Каким образом, черт возьми, Бабичу это удалось? Вывести из строя трех боевиков, прошедших школу партизанской войны, не так-то просто. Отравили их, что ли? Загипнотизировали? Заиров уставился на Бабича и хрипло спросил:

– Что с ними?

Ответил тот, которого вроде бы звали Хоукером:

– Наверное, солнечный удар. – В его голосе звучала издевка.

– Какой, на хер, солнечный удар! – рыкнул Заиров, скосив глаза на кулак строптивого кэдди. Его давно никто не бил. Не потому ли он утратил звериное чутье, позволявшее ему распознавать присутствие опасности?

– И в самом деле, – поддержал кавказца глумливо ухмыляющийся Фоуллс. – Мы не в Чечне, а в Англии. Умеренный климат. О солнечных ударах тут слыхом не слыхивали.

– Ребят просто сморило, – предположил Бабич. – Если хочешь, пойдем взглянем, Ахмет. Может быть, твоим парням нужна помощь.

– «Скорая», – озабоченно добавил Хоукер.

– Вы мне за это ответите, – прошипел Заиров, не сдвинувшийся с места.

Оба кэдди синхронно пожали плечами, считая ниже своего достоинства как-то комментировать столь сомнительную угрозу. Отреагировал лишь Бабич. По мере того как он говорил, в груди Заирова собирался холод, от которого у него по коже побежали мурашки. Оказывается, два сына, дочь и жена кавказца находились вовсе не в уэйбриджском особняке, где он их оставил. Какие-то злоумышленники, переодевшиеся в полицейскую форму, заманили домочадцев Заирова в автофургон и увезли в неизвестном направлении. Их жизнь висела на волоске. Бабич даже показал, как это, по его мнению, должно выглядеть. Его скорбное лицо было преисполнено сочувствия к собеседнику, а глаза отливали красным, как это бывает на снимках, сделанных дешевым фотоаппаратом со вспышкой.

– Почему-то мне кажется, – доверительно обратился он к Заирову, – с твоими близкими не случится ничего плохого. В таких случаях главное – соблюдать благоразумие. Вот съездим вместе в Астрахань, уладим там наши дела, а за это время тут, глядишь, все образуется.

– Никуда я не поеду, – буркнул Заиров. – С места не сдвинусь, пока…

– Как хочешь, – осклабился Хоукер. – Оставайся здесь.

Пародируя позу игрока в гольф, он занес клюшку и несколько раз взмахнул ею над головой. Клюшка рассекала воздух с грозным шмелиным гудением, напоминая Заирову, что у него есть сердце, готовое провалиться в пятки. Бабич обидно засмеялся.

– Выходит, умирать страшней, чем убивать? – Он повернулся к своему кэдди. – Ну что, продолжим игру, Хоукер? Думаю, здесь ты обойдешься парой легких ударов.

– Позвольте мне, – вмешался Фоуллс. – Я проломлю ему висок с одного раза, спорим?

– Подождите, – быстро сказал Заиров. Еще минуту назад он велел себе держаться до последнего, но его решимость растаяла, как случайный снег на ярком солнце. На клюшках обоих парней в клубной униформе отчетливо виднелись пятна бурого цвета. Это была не ржавчина. Металлический сплав, из которого были отлиты клюшки, не боялся коррозии. Человеческой крови тоже.

– Пять ударов на троих, – произнес Бабич, заметивший расширившиеся зрачки Заирова. – Не будем менять результат?

– Нет, – ответил кто-то вместо Заирова. Этот кто-то сидел внутри него и трепетал там, как овечий хвост.

– Нет? – Бабич, который еще совсем недавно выглядел таким потешным и безобидным, разительно переменился. Оказалось, что выдержать его испытующий взгляд не так-то просто.

– Что дальше? – тоскливо поинтересовался Заиров, мужественно подавляя желание упасть на колени и молить о пощаде.

– Никак не решу, в каком качестве ты мне больше подходишь, – признался Бабич. – В качестве покойника или все-таки партнера?

Заиров посмотрел на трупы своих охранников. Их прикончили, пока он ходил от лунки к лунке, упиваясь своим мастерством. Должно быть, парни, заменявшие настоящих кэдди, тоже были асами своего дела. Скорее всего, бывшие спецназовцы ГРУ. Вышколенные головорезы, умеющие непринужденно болтать по-английски и убивать врагов не только с помощью любых подручных средств, но и просто голыми руками.

– Я проиграл, – выдавил из себя Заиров. – Сбыт каспийской наркоты твой.

– Сбыт медикаментов, – иронически поправил Бабич.

– Пусть так. Отпусти мою семью.

– Не сейчас.

– Когда?

– После совместной командировки в Астрахань.

– Что я там не видел? – хмуро спросил Заиров, понимая, что торговаться за свою жизнь придется еще очень и очень долго.

– Партнеры обязаны во всем помогать друг другу, – наставительно произнес Бабич. – Ты должен сориентировать меня на месте. Поплывем на твоей замечательной яхте, которая, если не ошибаюсь, называется «Dear Prudence» и стоит на причале в туркменском порту, загруженная под завязку.

– Откуда ты знаешь?

– Кто владеет информацией, тот владеет миром. – Бабич покровительственно улыбнулся. – Ну-ну, не надо смотреть на меня зверем, Ахмет. Не порть мне романтическое путешествие. Лучше скажи, почему ты дал яхте такое странное название? – Не переставая растягивать губы в улыбке, Бабич наморщил лоб. – Пруденс – это ведь женское имя? У тебя есть любовница-англичанка?

– С этими полудохлыми англичанками пусть санитары из морга трахаются, – грубо произнес Заиров. – А «Диэ Пруденс» переводится как «Драгоценная осмотрительность». Сохранять ее при любых обстоятельствах советовал пророк Мухаммед.

– Очень актуально. – К трем продольным морщинам на лбу Бабича прибавились две поперечные. – Я готов подписаться под этими словами. Осмотрительность, и еще раз осмотрительность!.. Кстати, по пути нам предстоит уладить одну проблему, возникшую в Астрахани.

– В этом городе у меня нет никаких проблем, – возразил Заиров.

– Появилась.

– Что за проблема?

– Она зовется Скиф, – пояснил Бабич.

– Это фамилия?

– Оперативный псевдоним капитана ФСБ, назначенного ставить нам палки в колеса.

– Астраханская «контора» у меня вот где. – Заиров показал стиснутый кулак. – Ручная.

Бабич покачал головой:

– Он москвич. Меня предупредили о его поездке сегодня утром. Держать в кулаке Лубянку еще никому не удавалось, но прикормленные людишки там тоже имеются. Скиф прибудет в Астрахань без легенды и прикрытия, так что вычислить его не составит труда.

– А как от него избавиться? – поинтересовался Заиров.

– Обсудим это по дороге, – произнес хозяйским тоном Бабич и пошел прочь, даже не предложив следовать за ним.

Лже-кэдди выжидательно смотрели на Заирова, держа клюшки наготове. Невольно втягивая голову в плечи, он пристроился за своим новым боссом. Никогда прежде ему не доводилось проигрывать с таким разгромным счетом. Аллах отвернулся от него так же равнодушно, как сделал это Бабич. Что ж, когда к тебе поворачиваются спиной, остается лишь улучить момент, чтобы всадить в эту спину нож. Сказав себе так, Заиров заставил себя распрямиться и ускорил шаг.

Глава 4 Небесное и земное

Сообщив пассажирам, что «Ту-134» российской авиакомпании «Аэрофлот» благополучно начал преодолевать полторы тысячи километров, разделяющих Москву и Астрахань, стюардесса по имени Фатима устроилась в своем зашторенном закутке и наморщила лобик, обычно отличавшийся завораживающей гладкостью. Пошел третий месяц беременности, а кандидата в отцы будущего ребенка до сих пор не было. Истинный виновник затруднительного и не такого уж интересного положения Фатимы, тот, от кого она понесла, гордо восседал за штурвалом самолета и брать на себя ответственность за случившееся не собирался. Более того, командир экипажа Вельяминов предупредил запаниковавшую стюардессу, что любые попытки впутать его в разбирательства по поводу отцовства закончатся плачевно. Не для самого Вельяминова, подчеркнул он, а для стюардессы, которая в два счета вылетит из состава экипажа. Ласточкой. С волчьим билетом в клюве. Так образно выразился Вельяминов, и у Фатимы не было ни малейших оснований не доверять его словам. С другой стороны, командир твердо пообещал ей всяческую поддержку в случае сохранения тайны. Проявив лояльность и снисхождение к маленьким мужским слабостям Вельяминова, она могла рассчитывать на декретный отпуск, материальную поддержку и возвращение в маленький трудовой коллектив. С будущего года экипаж «Ту-134» грозились перекинуть на международные авиалинии, так что Фатиме было над чем призадуматься. Нежная кожа ее лобика напоминала поверхность хорошо пропеченного яблока. Бродившие внутри мысли были невеселыми.

Эх, нужно было сразу делать аборт, а не надеяться, что строгий командир экипажа смилостивится над очередной жертвой. От него беременели все без исключения бортпроводницы, так почему же Фатима решила, что она станет исключением? И с какой стати у Вельяминова должны были взыграть отцовские чувства? Фатима что, особенная? Отправься она вовремя к гинекологу, сейчас не пришлось бы терзаться угрызениями совести. Впрочем, совесть – ерунда. Куда сильнее беспокоило девушку неминуемое объяснение со строгим родителем, воспитывавшим ее в одиночку. Такие понятия, как свобода личности или свобода любви, оставались для него пустым звуком. Как только он обнаружит, что живот дочери подозрительно округлился, грянет буря. Тогда прощай карьера стюардессы и смелые мечты о полетах в дальние страны. Вместо этого Фатиму ожидает нещадная выволочка и домашний арест. Папа не тот человек, который обрадуется внуку, зачатому неизвестно от кого. Единственный способ как-то умаслить его – это предъявить ему жениха в качестве мальчика для битья. Но кого?

Фатима прерывисто вздохнула, перебирая в уме возможные варианты. Кандидатура Вельяминова или любого другого члена экипажа отпадала, поскольку последующие разбирательства закончились бы позорным изгнанием Фатимы с работы. Привести папе кого-нибудь из бывших одноклассников? Нет, этот номер не пройдет. Припертые к стене, они быстро расколются. Очень уж крут характер у Рината Асадуллина. Одно время он верховодил ватагой астраханских браконьеров, и в городе было мало смельчаков, способных пойти наперекор лихому татарину. Фатима таких не знала. Отсюда напрашивался вывод, что козлом отпущения должен стать какой-нибудь случайный командировочный или отдыхающий. Это идея! Познакомить избранника с папой в ходе семейного ужина, попросить родительского благословения, а там – ищи ветра в поле. Когда мнимый жених исчезнет с горизонта, родительский гнев изольется впустую, то есть без особых последствий для Фатимы. Ведь папа, чувствуя себя таким же обманутым, как дочь, не станет винить в случившемся исключительно ее. Безутешная Фатима поплачет на его плече и скажет, что соблазнитель представился ей под вымышленным именем и дал ей неправильные координаты. Папа поймет и простит. А потом будет видно, решила Фатима. Заглядывать слишком далеко вперед она не любила и не умела. Сказано же, что в обычном состоянии ее лобик был очень и очень гладким. Девушка носила на плечах не шар для боулинга, но и не голову мыслителя. И ей ужасно хотелось увидеть большой сказочный мир – пусть даже из окон международных аэропортов.

Выглянув в проход, Фатима окинула испытующим взглядом мужские лица. Половина мест в салоне пустовала, поскольку далеко не каждый россиянин мог позволить себе заплатить 6000 рублей за возможность перенестись из Москвы в Астрахань за два часа двадцать пять минут. Время – деньги? Спросите об этом у тех, кто путешествует по России в плацкартных вагонах. Они объяснят вам, что это полная ерунда. Времени может быть навалом, но карманы от этого не пополняются. Фатима собиралась издать горестный вздох, но так и замерла, с легкими, до предела заполненными воздухом. По проходу между креслами шел пассажир, по сравнению с которым померк Вельяминов в своем самом новом, самом элегантном парадном кителе. Не слишком молодой, но и не из той категории мужиков, которые, обнаружив первые проплешины, начинают талдычить, что они, мол, находятся в полном расцвете сил. Пассажир поднялся с седьмого места и теперь приближался к Фатиме, доставая на ходу сигарету. Встретившись с ней взглядом, он виновато улыбнулся, сделавшись чуточку похожим на набедокурившего мальчишку. Направляясь покурить в туалет, мужчина явно испытывал чувство неловкости и, что приятно поразило девушку, не пытался скрыть этого. «Так уж я устроен, – говорили его глаза. – Терпеть не могу спать в дороге, а усидеть на одном месте два с половиной часа выше моих сил».

Легкая походка, офицерская выправка, аккуратная прическа и белая рубаха, заправленная в черные брюки, придавали мужчине сходство с испанским танцором, приготовившимся исполнить фламенко. Безукоризненные стрелки на штанинах и закатанные до локтей рукава лишь усиливали это впечатление. Смотрелся необычный наряд почему-то не старомодно, а очень даже прикольно, как отметила про себя Фатима. Потому что дело не в одежде, а в том, кто ее носит, сказала она себе, все еще не догадываясь выпустить из груди скопившийся воздух. Она почувствовала, что у нее перехватило дыхание, лишь когда подошедший мужчина обратился к ней.

* * *

Стюардесса была очень хорошенькая и очень молоденькая, хотя, если быть беспристрастным, первое качество являлось лишь следствием второго, увы, следствием недолговечным. Скиф поймал себя на мысли, что робеет перед этой хрупкой девчушкой, преградившей ему путь. Черт подери, неужели она не позволит ему наспех подымить в гальюне? Какие-нибудь новые правила, вызванные нещадной борьбой с международным терроризмом, без которой сегодня и плюнуть нельзя? Скиф понятия не имел. Он давно не летал самолетами и успел отвыкнуть от воздушных пробок в ушах, монотонного гула турбин и однообразного пейзажа, проплывающего под иллюминатором. Тоска смертная. Редко-редко промелькнет в облачных прорехах неправдоподобно далекая земля, расчерченная зелено-коричневыми квадратами полей, и снова тянется сплошная молочная пелена, пялиться на которую надоело бы и медитирующему японцу.

Скифу тоже надоело, и он решил перекурить. Но в начале прохода стояла эта юная стюардессочка с глазами насторожившейся серны и явно собиралась задержать Скифа на подступах к туалету. Страдая без привычной дозы никотина, он снизошел до подобия заискивающей улыбки, однако ответной реакции не последовало. Продолжая преграждать Скифу дорогу, девушка розовела прямо на глазах, а ее раздувшиеся ноздри тревожно трепетали.

– В чем дело? – сухо спросил он.

Вместо того чтобы ответить, она часто задышала, по-рыбьи открывая рот.

– Вам плохо? – обеспокоился Скиф.

– Нет! – поспешила заверить его девушка.

– Тогда разрешите пройти.

– На перекур?

Встречный вопрос прозвучал неприязненно:

– Это запрещено?

– С какой стати? – узкие плечики девушки поднялись и опустились. – Курите на здоровье.

– Ну, здоровья от этого вряд ли прибавится, – успокоился Скиф, протискиваясь между девушкой и сервировочным столиком.

– Между прочим, меня зовут Фатима, – сообщила она.

– Неужели? – Замешкавшийся Скиф замер на месте. Между его животом и грудкой стюардессы оставался чисто символический сантиметровый зазор.

Оба успели ощутить тепло тел друг друга, когда вздрогнувшая Фатима поспешно отпрянула. Задребезжал потревоженный ею столик, опасно накренилась стопка пластмассовых стаканчиков. Подхваченные девушкой, они вернулись на место.

– Извините ради бога, – пробормотала она.

– Все в порядке, – расслабленно махнул рукой Скиф.

Сигарета, выскользнувшая из его пальцев, так и не упала. Фатима поймала ее в нескольких сантиметрах от пола. Девчушка обладала поистине кошачьей реакцией. И грацией, добавил мысленно Скиф.

– Возьмите, пожалуйста.

Продолжая сидеть на корточках, Фатима протянула ему сигарету. Ее форменная юбчонка была слишком коротка и узка для подобных упражнений.

– Спасибо. – Отвернувшийся Скиф не сразу нашел зависшую в воздухе сигарету.

– «Монте-Карло» – это где? – поинтересовалась Фатима, неизвестно когда успевшая прочитать название.

– По-моему, во Франции, – предположил Скиф. – Город миллионеров, что ли.

– Там есть аэропорт?

– Откуда мне знать?

– Если есть, то я там обязательно побываю, – уверенно заявила Фатима.

– Да встаньте же, наконец, – рассердился Скиф, не зная, куда девать глаза. Дурацкая юбчонка! Дурацкая манера общаться, сидя на корточках. Не так-то просто повернуться спиной к симпатичной девчушке, глядящей на тебя снизу вверх. Что ей надо? Прицепилась как банный лист!

– Знаете, как переводится мое имя? – невинно осведомилась она, выпрямляясь в полушаге от Скифа.

– Нет, – буркнул он, отстраненно удивляясь тому обстоятельству, что по-прежнему торчит на месте, выслушивая этот детский лепет.

– Сверкающая, – сказала Фатима, не обращая внимания на неловкое перетаптывание собеседника. – Так звали дочь пророка Мухаммеда, мир ему. Значение имени объяснил пророку не кто-нибудь, а сам ангел.

– Очень интересно, – обронил Скиф, кляня себя за медлительность.

– А еще мое имя означает «девственная». Типа вашей непорочной Девы Марии. – Фатима опустила ресницы и зачем-то провела пальцем по животу. На ее полудетских губах заиграла загадочная улыбка.

– С чем вас и поздравляю, – проворчал Скиф.

– Имя – это только имя, – наставительно произнесла Фатима, – не стоит принимать его всерьез. Вот, например, ваши сигареты называются «Монте-Карло», так? Это же не значит, что их делают во Франции. – Быстрый взгляд, брошенный на собеседника украдкой, сопровождался довольно неожиданным вопросом: – Вам сколько лет?

– Я начал курить в твоем возрасте, – грубо ответил Скиф, – но приставать к взрослым людям отучился значительно раньше. Тебе не говорили, что заговаривать первой с незнакомыми дядями нехорошо?

– Тоже мне, дядя! – фыркнула Фатима. – Бывают и постарше.

Ничего не ответив, Скиф стремительно пошел прочь и ворвался в туалетную кабину с таким ощущением, будто вынужденная задержка длилась не десять минут, а несколько часов. Курил с таким остервенением, что сигарета закончилась раньше, чем он успел как следует отравиться никотином. Пришлось снова лезть за пачкой. Тем более что лукавая мордашка Фатимы никак не вылетала из головы. Хорошенькая стюардесса то дерзко подмигивала Скифу, то скромно улыбалась, пряча глаза под густыми ресницами. Какая там Дева Мария, какие ангелы?! В этой девушке сидел такой порочный бесенок, что согрешить хотелось сразу и бесповоротно.

– Вот тебе и Фатима, – пробормотал Скиф, досадливо качая головой. – Сверкающая, скажите пожалуйста. Каким таким местом, хотел бы я знать?

Ответ, мгновенно пришедший на ум, произносить вслух Скиф воздержался.

* * *

Перекур немного скрасил полет. Возвращаясь из туалета, Скиф даже не взглянул в сторону назойливой стюардессы, но она не только не обиделась, но и успела шепнуть, что подойдет к нему позже. Зачем? Должна же быть какая-то цель. Скиф не питал иллюзий по поводу своей привлекательности для женского пола. Да, многие барышни поглядывали на него с интересом, но после обмена несколькими фразами остывали еще скорей, чем загорались. Знакомясь с женщинами, Скиф не умел быть веселым, беспечным и милым, таким, каким следовало бы быть при знакомстве. Вместо того чтобы рассказать смешной анекдот или сделать двусмысленный комплимент, он мог ляпнуть какую-нибудь бестактность, а то и нагрубить. Кому такое понравится? Уж конечно не молоденькой стюардессе, привыкшей к знакам внимания со стороны пассажиров.

К черту!

Возвратившись на место, Скиф открыл ноутбук, в котором хранились скачанные из Интернета документы, посвященные Астрахани. Откинувшись на спинку сиденья, он скользил взглядом по строкам электронного текста, впитывая полезную и отбрасывая бесполезную информацию.

Астраханская область протянулась узкой полосой вдоль Волго-Ахтубской поймы, повторяя очертания речного русла. «Километров четыреста в ширину, – прикинул Скиф. – Частично область попадает в зону пустынь и полупустынь Прикаспийской низменности. Значит, имеется масса барханов, наползающих на холмы и ложбины. Луга и леса жмутся к самой реке. Растительности не так уж много, но там, где она имеется, густо зеленеют настоящие джунгли: камыш, рогоз, тростник. Дельта Нила по-русски. Не удивлюсь, если там цветет лотос. Не удивлюсь также, если там полно выходцев из Средней Азии, помаленьку оккупирующих приграничный район. Когда закончится это нашествие варваров? Не пора ли возводить что-то вроде Великой Китайской стены?» Увеличив карту, Скиф тщательно изучил местоположение областного центра, раскинувшегося на одиннадцати островах в дельте Волги. Судя по данным последней переписи населения, на пятистах квадратных километрах Астрахани проживало 488 000 представителей ста с лишним различных национальностей. Тысяча квадратных метров на человека – это много или мало? Порядочно, решил Скиф, даже более чем. По десять соток на брата. Другое дело, что братья эти зачастую были не родными и даже не троюродными. Тут тебе и неразумные хазары, и узкоглазые потомки Чингисхана, и половцы, прозванные так за половый, желтый, цвет волос. Настоящее вавилонское столпотворение. Смешались в кучу кони, люди. Интеграция с глобализацией, мать их так. Ты им: «Добро пожаловать, гости дорогие», а они тебе: «Ассалам алейкум, собака неверная. Завтра поглядим, кто тут хозяева, а кто – гости». Чему тут удивляться? Пятьсот лет назад Астрахань была еще не русским городом, а столицей ханства, о чем свидетельствовало ее название. Потом пришли русские и, как водится, первым делом отгрохали на самом высоком холме белокаменный кремль – знай наших. Этот остров, омываемый водами Волги, Кутума, Царева и ерика Казачий, стал историческим центром города. С остальными районами его связывали мосты, перекинутые через реки и ерики.

Более детально вдаваться в историческое прошлое региона Скиф поленился, поскольку это никак не могло помочь ему в работе. Что касается современной Астрахани, то она была чем-то вроде темной лошадки, на которую втихаря делали ставки компетентные люди. Астраханское месторождение нефти являлось пятым или шестым по величине в мире, а это не могло не привлекать сюда многочисленных инвесторов, кишащих в округе, как навозные мухи возле выгребной ямы. Попахивало мультимиллиардными прибылями. Вдоль Каспийского моря рыскали поисковые экспедиции, а в речном порту спешно возводились терминалы и причалы для иностранных танкеров-пиявок, жаждущих насосаться черной крови земли.

Те, кто рылом не вышел, чтобы хлебать из нефтяных скважин, перебивались с красной икры на черную, методично истребляя поголовье осетровых. Совсем уж мелочь пузатая учреждала финансово-промышленные группы, приторговывая землями заповедников.

Затем на глаза Скифу попалась копия сайта «Развлечения в Астрахани», и это снова навело его на мысли о Фатиме. Какого черта она к нему привязалась? Что ей надо? Большой и чистой любви от мужчины, которого она увидала впервые? От мужчины, который старше ее, как минимум, на десять лет?

Темненькая, большеглазая, с выпяченной по-птичьи грудкой – молодость и свежесть ее главные козыри, но если Фатима будет выкладывать их без оглядки, то заветного выигрыша ей не видать как своих ушей. «Провинциальная дурочка, – ругал ее Скиф, стремясь отделаться от навязчивых мыслей о стюардессе. – Тоже мне, охотница за мужскими головами выискалась! Романтики захотелось? Поищи кого-нибудь другого. Лично я – пас. Приключения такого рода не для меня. Хотя… в последнее время жизнь стала чересчур пресной. Тошнит».

Скиф мрачно уставился в иллюминатор, за которым клубились уже не облака, а настоящие грозовые тучи. Прохладный воздух в салоне самолета казался наэлектризованным. Ноздри Скифа уловили густой запах пота, повисший над рядами кресел. Казалось, еще чуть-чуть, и его можно будет увидеть воочию, словно болотный туман. Это выбрасывался наружу адреналин, бурно вырабатывавшийся в организмах напуганных грозой пассажиров. Попеременное мигание света в салоне и молний за окнами напоминало о том, как, в сущности, ненадежна, как тонка скорлупа самолета перед напором грозной стихии.

По рядам пронесся сдавленный ропот, сопровождавший особенно яркую вспышку молнии. Заплакал перепуганный ребенок, но его жалобные стенания оборвал сокрушительный раскат грома. Через несколько секунд плач возобновился уже в два горла – к малышу присоединилась его мать. Скиф обнаружил, что вцепился в подлокотники с такой силой, будто намеревается оторвать их от кресла, и велел себе расслабиться. Тем не менее поза получилась не такой непринужденной, как ему того хотелось бы. В голове проносились мысли, порожденные коллективной паникой, назревающей в салоне. Сколько лет эксплуатировался этот самолет Туполева, помнивший времена своего именитого создателя? Сколько лишних летных часов провел он в воздухе, вопреки инструкциям и техническим стандартам? Не отвалятся ли у него крылья, подточенные чрезмерными нагрузками? Ведь при капитализме от эксплуатации страдают не только люди, но и механизмы. А вдруг двигатель «Ту-134» заартачится, отказываясь работать на новых хозяев, выжимающих из него все возможное и невозможное? Стоило Скифу задать себе этот вопрос, как шум турбин изменился от рокочущего гула до натужного сипения, расшатывающего психику не хуже чем скрежет вилки по дну алюминиевой миски. Плакали уже три женщины и два ребенка; их голоса с трудом пробивались сквозь нарастающее давление на барабанные перепонки.

«Что ж, – сказал себе Скиф, – чему быть, того не миновать». Погибать ни за что ни про что не хотелось, однако ощущение нависшей угрозы сопровождалось приятным щекотанием нервов. Что-то вроде профилактики для организма, впавшего в кабинетный анабиоз. Давно пора. Усыпляющий омут тихой, спокойной жизни затягивал Скифа все глубже и глубже. Будучи человеком действия, он задыхался, когда наступало затишье. А этот грозовой воздух был насыщен озоном и электрическими флюидами.

Фатима, возникшая в начале прохода, выглядела такой бледной, словно провела все это время в борьбе с расстройством желудка.

– Просьба застегнуть ремни, – объявила она в крохотный микрофончик, пришпиленный к воротнику ее блузы.

– А что происходит? – визгливо спросил усатый пассажир.

– Ничего особенного, – вымученно улыбнулась Фатима.

– Тогда зачем пристегиваться?

Ответ последовал извне. Самолет провалился в воздушную яму, вдавливая пассажиров в кресла. Восстанавливая потерянную высоту, он так взревел всеми своими турбинами, что голос усача превратился в комариный писк.

– Пусть командир выйдет и объяснит, что происходит, – надрывался он. – Если самолет терпит крушение, то так и скажите.

Крушение?

Слово моментально облетело весь салон, повторяемое на все лады. Скиф пожалел, что не имеет возможности выкурить сигарету. Самолет опять упал вниз, после чего снаружи стало темно, как ночью. По плексигласу иллюминаторов полил дождь, превративший салон в подобие отсека субмарины. Раскаты грома зазвучали почти непрерывно, напоминая артиллерийскую канонаду. Началась болтанка. Отвратительно запахло рвотой.

Неожиданно для себя Скиф подмигнул Фатиме. Бросив на него недоумевающий взгляд, она попятилась и скрылась в своем закутке. Ей было не до флирта. Скиф проглотил едкую желчь, поднявшуюся из желудка, и откинул голову на спинку кресла. В критические моменты, когда ход событий не зависит от человеческой воли, самое правильное – абстрагироваться от происходящего и отдаться на волю случая. Подобная безучастность избавляла от смятения чувств и ненужной суеты. Скиф попросту ушел в себя.

Не обращая внимания на происходящее вокруг, он задремал.

Глава 5 Окно в Азию

Когда он соизволил открыть глаза, в салоне заметно посветлело. Водяные потоки уже не омывали фюзеляж самолета, а надсадный вой двигателей успел перейти в прежний успокоительный гул. Скиф медленно повернул голову и без особого любопытства взглянул в иллюминатор. Далеко внизу по серой поверхности Каспийского моря скользила крошечная тень выдержавшего испытание самолета. Совершив плавный разворот, он приближался к Астрахани с юга.

Глядя на море, Скиф подумал, что раньше о нем можно было сказать «наше», а теперь необходимо добавлять «на одну пятую». Бывшие советские республики, при поддержке вездесущей Америки, расхватали Каспий по кускам. Азербайджан объявил себя «вторым Кувейтом», а Казахстан, не мудрствуя лукаво, попросил называть его «нефтяным Клондайком». Очень скоро прибой начал выбрасывать на загаженные мазутом пляжи тысячи передохших тюленей и тонны гниющей рыбы. Горизонт затянуло дымом, повсюду выросли громады нефтяных платформ. По волнам умирающего моря, раскроенного на сферы влияния, понеслись боевые катера, на которых все явственнее звучала английская речь. И вот уже США объявили Каспий зоной своих насущных стратегических интересов, понатыкав здесь представительства нефтяных компаний вперемешку с военными базами. Разумеется, между ними беспрепятственно шныряют всякие ваххабитские бандформирования, которые Америка почему-то ищет где угодно, только не у себя под носом. Гадит она тоже по возможности подальше от своих берегов. А Каспию хана. И ни одна либералистическая сволочь не почешется. Как будто так и надо.

Погрузившийся в невеселые размышления Скиф не заметил, как море исчезло из виду. Под крылом самолета проплывали астраханские пустоши, затуманенные дымкой душных испарений. Разверзшиеся хляби спешили возвратиться с земли на небеса. Может быть, дождинки тоже верят в свою реинкарнацию и некое высшее предназначение? Почему бы и нет? Чем они хуже миллиардов людишек, заселяющих планету? Между тем она, планета, приближалась, обретая рельефность, обзаводясь все новыми и новыми узнаваемыми деталями. Уже было видно, что это не цветные букашки ползут по ниточкам, а едут по дорогам автомобили; зеленые пятна превращались в сады, а хаотичные россыпи камушков становились пригородами, поселками. Пронесшись над причудливым переплетением речных рукавов, «Ту-134» закончил разворот над степью, и вскоре его шасси мягко соприкоснулись с бетоном посадочной полосы.

Пока самолет подруливал к зданию аэропорта, оправившаяся Фатима успела проинформировать пассажиров о температуре за бортом и попросила всех оставаться на своих местах до полной остановки двигателей. Внимательно выслушав объявление, большинство пассажиров вывалилось в проход, с удовольствием тесня ближних оттопыренными локтями. Они отыгрывались друг на друге за пережитый страх. Мысли о вечном ушли, сменившись взаимной завистью и злобой. Скиф дождался конца сутолоки, и только потом, подхватив с полки спортивную сумку и запихнув в нее ноутбук, двинулся к выходу. Фатима стояла на том самом месте, где они столкнулись в первый раз, и смотрела на него, дружески улыбаясь. Пройти мимо с каменным лицом не получилось. Замедлив шаг, Скиф вопросительно взглянул на девушку:

– Теперь вы посвятите меня в тайну своей фамилии?

Фатима прыснула:

– Фамилия у меня самая обычная. Асадуллина.

– Выходит, сплоховал ангел? – посочувствовал Скиф. – Об имени позаботился, а фамилию, мол, придумывай сама?

– Она мне от папы досталась. – По лицу девушки пробежала легкая тень, плохо вязавшаяся с ясным взглядом, устремленным на Скифа. – Вас кто-нибудь встречает?

Он, намеревавшийся пожелать Фатиме счастливого пути, поперхнулся заготовленными словами.

– А что? – Этот вопрос сам сорвался с языка.

Она наклонила голову к плечу:

– Заметно, что вы не местный.

– Это потому, что я не сплевываю арбузные косточки и не ношу в карманах черную икру, – предположил Скиф, перекидывая сумку из руки в руку. – Какой из меня астраханец?..

Фатима расхохоталась так, что чуть не уронила карманного формата книжицу, которую держала в руке. На обложке были изображены не лобзающиеся любовники, а дерущиеся мужчины со зверскими рожами отъявленных садистов. Отметив про себя эту странность, Скиф снова собрался откланяться и снова был остановлен вопросом Фатимы:

– Вы где собираетесь остановиться?

– Не знаю, – пожал плечами Скиф.

– У нас в городе семь гостиниц. Самая комфортабельная – «Виктория Палас». Это четырехзвездочный отель, – уточнила Фатима.

– Прямо коньяк какой-то, а не гостиница. Не лучшего качества.

– Ошибаетесь! В «Паласе» стоимость номера люкс за триста баксов зашкаливает.

– За триста баксов я себе лучше юрту куплю, – буркнул Скиф. – Войлочную.

– Если вы такой любитель дикого образа жизни, – улыбнулась Фатима, – то рекомендую дебаркадер.

– Как?

– Дебаркадер. Корабль, стоящий на приколе в дельте Волги. Там много таких.

– Их переоборудовали в гостиницы? – сообразил Скиф.

– Ну да. Очень удобно. Рыбу можно ловить прямо из окна.

– А на диких уток охотиться в ванной.

Фатима опять залилась смехом, запрокинув голову. Звучало это довольно заразительно, но Скиф нахмурился. Он по-прежнему не понимал мотивов, которыми руководствовалась хорошенькая стюардесса, и это заставляло его держаться настороже.

– Мне пора, – сказал он. Смех стих как по мановению волшебной палочки. Или в результате поворота ключа в заводной кукле.

– Постойте! – Удержав уходящего Скифа за плечо, Фатима протянула ему свою книжечку. – Возьмите это.

Он покачал головой:

– Боевиками не увлекаюсь.

– Я тоже. – Фатима говорила все быстрее и быстрее, не давая оборвать себя на полуслове. – Книгу кто-то из пассажиров забыл. – Она уже не говорила, а тараторила. – Смотрите, не потеряйте. На первой странице написан адрес.

– Дебаркадера с видом на волжские просторы? – предположил Скиф.

– Нет, вам больше подойдет гостиница «Астраханская», – ответила Фатима, насильно всовывая ему в руку странный подарок. – Это недалеко отсюда. Доберетесь пятой маршруткой.

– Я произвожу впечатление кретина, который не способен запомнить название гостиницы? – рассердился Скиф.

– Нет. Вы совсем другое впечатление производите.

– Тогда на кой… тогда зачем мне адрес?

– Чтобы вы меня нашли, – тихо сказала Фатима. – В книге записаны мои координаты. Приезжайте обязательно. Сегодня или завтра. Я буду дома. Я буду ждать.

Выпалив эту скороговорку, она резко отвернулась и почти бегом бросилась прочь, как бы ища защиты у летчиков, выбравшихся из кабины.

– «Русская рулетка», – проворчал Скиф, бросивший взгляд на обложку, прежде чем начать спускаться по трапу. – Дурацкое название. Дурацкая книженция. Дурацкая история.

Раздражение было столь сильным, что он едва не выбросил книгу в исходящую паром лужу на бетоне, но внутренний голос посоветовал ему повременить, и Скиф подчинился. В конце концов, это ни к чему его не обязывало. Пока не обязывало.

* * *

В маршрутке было душно, как в тесной парилке, куда вздумалось втиснуться дюжине разнополых граждан, не удосужившихся снять одежду. Судя по миазмам, наполнившим салон микроавтобуса, воду в Астрахани давали с перебоями или же половина астраханцев состояла в тайной секте, запрещавшей адептам принимать душ, – одно из двух.

Динамики, закачивающие в салон фирменную смесь «Радио шансон», хрипели от натуги. Урки оплакивали безвозвратно ушедшую молодость, фраера веселились в ресторанном угаре, шмары влюблялись в тех и других, а менты позорные мешали жить честной братве, за что время от времени получали перо в бок. Поглощенный стенаниями приблатненных бардов, водитель игнорировал голоса пассажиров, а когда до него все-таки умудрялись докричаться, тормозил с таким остервенением, будто вынужденные остановки отвлекали его от основной работы. Дверь маршрутки открывалась плохо, а закрывалась еще хуже. Выходящих водитель раздраженно поторапливал, на входящих орал, выкручивая голову чуть ли не на сто восемьдесят градусов: «Закрой как положено! Сильнее!» Тем же, кто суетливо следовал его инструкциям, доставалось еще больше. «Вот, блин, хлопальщик попался, – возмущался водитель. – Чтоб крышкой твоего гроба так хлопали!»

Завершилось это тем, что дверцу заклинило окончательно. На очередной остановке ее не удалось открыть ни изнутри, ни снаружи. Очутившиеся в ловушке пассажиры заерзали на своих местах, ощущая приближение коллективного приступа клаустрофобии. Динамики оглушительно выдавали что-то про «небо в клетку, в клетку, клетку», позади перегородившей дорогу маршрутки образовалась пробка, автомобили сигналили непрерывно, как в день траура по Леониду Ильичу Брежневу.

Вооружившийся монтировкой водитель выбрался из кабины и занялся дверью, проявляя энтузиазм голодающего с Поволжья, в руки которого попала консервная банка. И монтировка, и сменивший ее гаечный ключ оказались малопригодными инструментами для такого рода упражнений. Не помогала и таинственная египетская сила, к которой беспрестанно взывал водитель. А улица, частично перегороженная маршруткой, была до того узкой, что на ней с трудом разъезжались три автомобиля. И жара стояла невыносимая. И когда матерящийся водитель маршрутки пообещал матерящемуся водителю «Икаруса» разбить монтировкой его поганую рожу вместе с поганым лобовым стеклом, за которым маячила эта рожа, Скиф понял, что с него хватит.

Выбравшись через заднюю дверь, он сунул в рот сигарету и отправился искать гостиницу пешком, мысленно дивясь своему долготерпению. Для человека, прослушавшего концерт шансона в раскалившемся салоне микроавтобуса, он проявил просто-таки необыкновенную выдержку. Почти как тот легендарный спартанский юноша, ничем не выдавший своих чувств, когда спрятанный под хитоном лисенок грыз его внутренности. Хотя, по глубокому убеждению Скифа, за такие штучки ему следовало свернуть шею. Не спартанскому юноше, и даже не лисенку. Водителю маршрутки.

Пройдя пару кварталов по пластилиново-мягким тротуарам пышущего жаром города, Скиф увидел приземистое трехэтажное здание, растянувшееся вдоль улицы, как гармонь в руках осоловевшего на солнце астраханца. Выкрашенное в желтый цвет, оно подозрительно смахивало на сиротский приют или психиатрическую лечебницу. Тем не менее вывеска утверждала, что это именно гостиница «Астраханская» и ничто иное.

Неподалеку от входа деликатно блевал в урну интеллигентного вида постоялец, почему-то не расстающийся с мешающим ему портфелем. Загадка такого странного поведения разрешилась, когда мужчина утер губы и отправился по своим делам, доставая на ходу припрятанную в портфеле бутылку пива.

Прикинув расстояние до следующей урны, Скиф с сомнением покачал головой и проник в гостиницу. Здесь торчали обязательные для такого рода заведений кадки с фикусами и потрепанный швейцар с багровой физиономией отставного милицейского старшины. Достаточно было взглянуть на засиженный мухами лепной потолок и обшарпанный мраморный пол, чтобы распознать в фойе следы былой купеческой роскоши.

Пробравшись сквозь облако перегара, клубящееся вокруг швейцара, Скиф выложил на стойку паспорт и поинтересовался наличием свободных мест. Для начала ему были предложены апартаменты «люкс», стоившие всего каких-то две с половиной тысячи рублей в сутки. Скиф твердо отказался и признался, что его запросы значительно скромнее. Дама за стойкой вздохнула и выделила приезжему одноместный тысячерублевый номер без холодильника, но зато с телевизором. Заполнив гостиничный бланк, он поднялся на третий этаж, открыл дверь ключом с телепающейся деревянной грушей и занялся осмотром помещения.

Номер был обставлен разболтанной мебелью и кроватью-полуторкой, оказавшейся именно такой, какую рассчитывал увидеть Скиф. Стену, к которой была придвинута кровать, покрывали десятки точек от раздавленных насекомых. Что-то вроде Стены Плача для комаров и мух, совершавших сюда паломничества с начала лета. Тщательно изучив бренные останки насекомых, Скиф не обнаружил среди них засохших трупиков клопов и слегка повеселел. Тысячерублевый номер в астраханской гостинице – это вам не президентские апартаменты отеля «Плаза». Тут можно было ожидать чего угодно, вплоть до колоний мокриц или сороконожек. Отсутствие таковых настраивало на оптимистический лад.

Раздевшись догола, Скиф сунул ноги в предусмотрительно прихваченные шлепанцы, взял полотенце, туалетные принадлежности и отправился в ванную, встретившую его насыщенным запахом хлорки. Поворот красноголового крана породил печальный вздох, перешедший в невнятное бормотание. Казалось, гостиничный водопровод жаловался на свою незавидную долю, а может быть, попрекал администрацию, прикарманившую деньги на прокладку новых труб. Дело закончилось тем, что из крана вывалился полудохлый таракан, у которого не хватило силенок выбраться из ванны. Смыв его ржавой струей из душа, Скиф подождал, пока холодная вода приобретет относительную прозрачность, и облился с ног до головы, постанывая от удовольствия. Жара стояла почти тропическая, так что он не поленился намылиться дважды, прежде чем покончил с водными процедурами. Через минуту, кое-как обтершись полотенцем, он выложил на тумбочку сигарету с зажигалкой, упал на кровать и открыл книгу, подаренную Фатимой. Первую страницу с ее домашним адресом Скиф из вредности пропустил. Начал читать с середины. И неожиданно для себя увлекся до такой степени, что благополучно задремал.

Глава 6 Почем опиум для народа?

Сон длился не более получаса, тем не менее этого было вполне достаточно, чтобы Скиф открыл глаза с неспокойной совестью. Роднин сулил ему чуть ли не курортную жизнь, однако вряд ли был бы доволен видом заспанного подчиненного, дрыхнущего среди бела дня. Взбодрившись повторным душем, Скиф натянул брюки, сунул в рот сигарету и вышел на балкон. Солнце было уже низко, бликуя на поверхности Волги, просматривающейся в просветах между крышами и верхушками тополей. Кроме того, Скиф обнаружил, что в Астрахани имеется свой собственный кремль, который, в отличие от московского, приносит городской казне хоть маленькую, да прибыль, а не одни сплошные убытки. Об этом свидетельствовала стайка туристов, входящая в центральные ворота.

Накурившись до приятной горечи во рту, Скиф немного подышал волжским воздухом, в котором наметились первые намеки на вечернюю свежесть, и решил, что пора приступать к исполнению своих служебных обязанностей. Проще всего было бы навести справки о точках, где продают наркотики, у первого попавшегося таксиста, но это могло закончиться ночевкой в КПЗ, поскольку среди таксистов полно милицейских осведомителей. Гораздо безопасней высмотреть на улице какого-нибудь местного наркошу и проследить за ним, чтобы выяснить, где он приобретает свою ежедневную порцию отравы. Потом вычислить другого потребителя героина и произвести аналогичные следственно-оперативные мероприятия – чем жестче, тем лучше. Десятка образцов хватит с лихвой, заключил Скиф. Все равно больше недели он подобного времяпрепровождения не выдержит. Уж очень с гнусным контингентом предстояло иметь дело. Несмотря на острую неприязнь к героиново-кокаиновым подонкам общества, распознавать эту публику Скиф умел неплохо.

Многих наркоманов охватывает сонливость, причем это случается где угодно и в самое неподходящее время. Например, в московском метро, где всегда хватает худосочных тусовщиков, клюющих сопливыми носами. Причем если пьяный или уставший человек отключается полностью, то обколотый беспрестанно просыпается, чтобы дико глянуть по сторонам, то есть «рубится», как изящно выражаются господа наркоманы. Когда такого кайфушу окликают, он моментально включается в разговор, как будто и не спал вовсе.

При этом у него замедленная речь, слова он растягивает не хуже неисправного магнитофона, постоянно соскакивая с темы разговора на какие-то маловразумительные философствования или байки, пересказываемые по нескольку раз со множеством вариаций. С виду оживленный, легкий в общении собеседник, а на деле – безмозглый зомби, у которого в голове тараканы не только завелись, но и передохли, заменяя собой известное серое вещество.

Выговорившись, наркоман впадает в состояние задумчивой рассеянности, грызя ногти, почесываясь или механически шмыгая носом. В таком возвышенном состоянии он способен курить сигарету с горящего конца, вяло удивляясь неприятным ощущениям. Зрачки у него необычайно узкие, они теряют способность расширяться в темноте, поэтому в сумерках наркомана одолевает куриная слепота. Ему это до лампочки. Все равно видит вокруг то, что навязывает ему воспаленное воображение, а не то, что есть на самом деле. Сидит нахохлившись или валяется, бессмысленно пялясь в потолок. Муляж человека, чучело. Дурно пахнущее недоразумение. Сказано же: отброс общества.

Зато во время отходняка, для которого придумали благозвучный термин «абстиненция», наркоман беспокоен, деятелен и лихорадочно возбужден. Он напряжен до предела, тронешь за плечо – подпрыгнет, заорет, шарахнется в сторону. Все его куцые мыслишки сосредоточены на одной цели: «Где достать дозу?.. где достать?.. где?» Правда, бывают исключения, и тогда ход мыслей наркомана несколько иной: «Как раздобыть дозу?.. раздобыть дозу… дозу…»

В поисках героина он готов идти куда попало, закрыть свой дом, а вернувшись, не найти ключа и в сотый раз опять начать сначала поиски дозы, пока не меркнет свет, пока горит свеча… свеча, над пламенем которой так хочется подержать ложку с пузырящимся ширевом. Если предчувствующий ломку наркоман еще не обменял свой мобильник на миллиграммы живительного порошка, то он непременно станет тыкать трясущимися пальцами в кнопочки, обзванивая своих товарищей по несчастью: «Ну, как там? Не гони. Мне нужно. Край, понял? Так я подъеду?»

Перехватывай такого типа на полпути, заводи в укромный уголок, шурши перед его носом денежными купюрами и задавай любые интересующие тебя вопросы – он ответит. Да что там ответит – мать родную продаст, была бы подходящая цена назначена. А если цена не устроит, то отца предложит для полного комплекта, или невесту, или родину. Потому что нет существа более подлого и лживого, чем наркоман. И если бы президент вдруг спросил Скифа, какие он, Скиф, видит пути повышения пресловутого ВВП, то ответ последовал бы незамедлительно. Отнять от общего количества россиян число подсевших на иглу, а потом уж делить национальное достояние. На число оставшихся. Тех, кто этот самый валовой продукт производил, производит или станет производить, вместо того чтобы паразитировать за их счет.

Это мнение, как и многие другие, Скифу приходилось держать при себе. Может быть, именно по этой причине его губы оставались плотно сжатыми, пока он собирался на вечернюю прогулку. А может быть, настроение у него упало по той простой причине, что он вспомнил об отсутствии табельного оружия. От спецназовца ФСБ в этой жизни зависело не так уж много, но то, что от него зависело, он делал. А с пистолетом в руке это получалось намного эффективней, чем без оружия.

* * *

В свежей белой рубахе (ношеная была тщательно постирана и вывешена сушиться на балконе), в немнущихся черных брюках (не хватало еще возиться с утюгом!) и в легких кожаных мокасинах (туфли со шнурками Скиф органически не переносил) он шагал по городу, выискивая наметанным глазом публику, могущую представлять для него интерес.

Центральная часть Астрахани осталась позади, вместе с ее многочисленными памятниками вождям революции и их жертвам. Откровенно гипсовые и крашенные под бронзу, они производили удручающее впечатление. Как и принарядившиеся церквушки, соседствующие с дешевыми забегаловками. Названия улиц тоже свидетельствовали о сумбуре, царящем в головах градоначальников. Пройдясь по улице цареубийцы Желябова, можно было запросто очутиться в скверике невинно убиенного императора Александра Второго, а Литейных проспектов насчитывалось столько, что впору заблудиться.

Скиф остановил выбор на улочке Ширянова, поскольку название показалось ему символическим. Шприцы на тротуаре не валялись, но зато тут имелось открытое кафе, расположенное поблизости от студенческого общежития. Подходящее местечко для рекогносцировки. Какой уважающий себя студент нынче не пыхает «травкой» или не забрасывается «колесами»? А уж от этих полуневинных забав рукой подать до героиновых полетов во сне и наяву.

Несмотря на сгустившуюся темноту, которая, как известно, друг молодежи, кафе почти пустовало. Лишь несколько парней прихлебывали пиво прямо из бутылок, да пара девчонок чинно смачивала губы остывшим кофе, надеясь, что у кого-то возникнет идея угостить их чем-нибудь покрепче.

Осторожно разместившись на кукольном пластмассовом креслице за таким же кукольным столом, Скиф закурил. Звучала ямайская музыка в отечественном исполнении, заманчиво пахло грилем. Агрегат, вращавший желто-коричневые куриные тушки, работал безостановочно, как вечный двигатель. Пристроившийся подле гриля детина ковырялся в носу с аналогичной неутомимостью. Примечательно, что задействована была исключительно его правая ноздря. Должно быть, там успело образоваться что-то вроде винтовой нарезки.

Подошедший к столику официант был молод, прыщав и напорист. Не сумев навязать Скифу водку, он принялся перечислять имеющиеся в ассортименте вина и заметно огорчился, услышав пожелание угоститься холодным пивом.

– А курочку? – с надеждой осведомился он.

Скиф решительно отверг и это предложение. Гурманом он не был. Живя дома, питался чем попало, хотя, конечно, если имелся выбор между домашними пельменями и магазинными, то отдавал предпочтение штучным, так сказать, изделиям. Однако, вырываясь за границы привычного бытия, было глупо не попробовать пару-тройку новых блюд. Поскольку в командировки Скиф ездил, как правило, один, то и питался он в гордом одиночестве, потакая своим капризам. Правда, хорошенько подзакусить было особенно приятно после успешно выполненного задания, когда знатный ужин служил своеобразной наградой за настойчивость и смелость, но в данном случае привередничать не приходилось. Испытаний на прочность не предвиделось даже в отдаленной перспективе, не говоря уже о ближайших часах.

– Я бы предпочел что-нибудь водоплавающее, – честно признался Скиф.

– Уток нет, – заскучал официант.

– Разве в Волге больше некому плавать?

– А! – К официанту возвратилась прежняя оживленность. – Вы о рыбе?

– О ней, – кивнул Скиф. – Где-где, а в Астрахани ее должно быть навалом. Я бы съел ухи.

– Организуем. С пельменями?

– Никогда не слышал про уху с пельменями.

– А слышать и не надо, – улыбнулся официант, – надо пробовать. Уха из судака, а пельмени начинены фаршем из филе осетра. Пальчики оближете.

– Но салфетки все равно не помешают, – предупредил Скиф, кивая на пустой пластмассовый стаканчик.

– Сделаем. Второе будете?

– А пельмени разве подаются не на второе?

– Они плавают в ухе, – пояснил официант голосом доброго волшебника. – А потом предлагаю угоститься семгой в хрустящей картофельной корочке. Наш повар их готовит бесподобно. За уши не оттащишь.

– Повара? – ухмыльнулся Скиф.

– И его тоже.

– Тогда согласен. А для начала холодного пивка.

Через минуту Скиф блаженствовал, чередуя глубокие затяжки дымом с мелкими глотками «Жигулевского» именно в той пропорции, которая ему всегда импонировала больше всего. Потом стало не до пива и сигарет. Поданная уха оказалась выше всяких похвал. Наваристая, хотя и процеженная до полной прозрачности, она сохраняла обжигающую температуру до самого донышка тарелки. Поскольку помимо пельменей порция содержала картошку, морковку и бог знает сколько зелени и приправ, то, покончив с ухой, Скиф почувствовал, что он вполне насытился. Заблуждение рассеялось вместе с появлением второго блюда, источающего неописуемый аромат. Вооружившись вилкой, Скиф набросился на угощение с энтузиазмом изголодавшегося странника, давно не едавшего ничего вкуснее хлебной корочки. Маленькие ядрышки, слепленные из протертого картофеля, скатывались в желудок, почти не задерживаясь во рту. Отменно прожаренные в масле, они буквально таяли на языке. Пережевывать их Скиф догадался не раньше, чем тарелка уже наполовину опустела, о чем запоздало пожалел. Спрятанная внутри картофельных кругляшей семга была восхитительна на вкус. Макать ее в острый красный соус показалось Скифу кощунством, но он все же не удержался от эксперимента, после чего поймал себя на сильном желании попросить добавки. Ведь каждому из нас хочется без конца потакать своим слабостям, не так ли?

Именно эта мысль заставила Скифа остановиться. Заказав еще пива, он расплатился за съеденное, закурил и обвел взглядом посетителей. Их заметно прибавилось. И лихорадочно блестящие глаза некоторых молодых людей говорили о том, что кафе на улице Ширяева выбрано Скифем удачно. Он понял это, когда увидел пару, направляющуюся к его столику.

* * *

Полноватый парень предпочитал прятать глаза за черными очками даже ночью. Самыми броскими деталями его портрета были рассыпчатые льняные волосы с пробором посередине и капризно выпяченная нижняя губа, блестящая от поминутного облизывания языком.

Его сопровождала манерная девица с прической в виде разоренного вороньего гнезда. Парень звал ее Линдой, а она его – Санчесом. Судя по нескольким репликам, которыми они обменялись, усевшись за стол, оба намеревались слегка подзарядиться энергией перед походом в ночной клуб – и не только пепси-колой, которую они заказали. Точнее говоря, запас бодрости требовался в первую очередь Санчесу, который принес бутылку водки. Линда и без того казалась весьма оживленной. Неестественно оживленной. Настолько оживленной, что Скиф моментально сконцентрировал на ней ненавязчивое внимание. Пара присоседилась к нему только по той причине, что других свободных мест в кафе не оказалось, но вела себя так, словно за столом находились они одни. Набулькав в стаканчики водки, они разбавили ее пепси и, проглотив живительную смесь, принялись обсуждать какой-то фильм, с просмотра которого явились. Вернее, темой беседы был не столько сам фильм, сколько зимний сад кинотеатра «Октябрьский», произведший на пару неизгладимое впечатление.

Санчес восхищался тамошними пальмами высотой с трехэтажный дом и утверждал, что однажды Никита Хрущев распорядился перевезти их из Астрахани в Москву, но гигантские размеры деревьев помешали его коварному замыслу.

– А как тебе павлины и прочие страусы? – спрашивала Линда.

– Охренеть можно. Хамелеоны по стенам шныряют, а в аквариуме – пираньи. И все удовольствие за четыре бакса.

– Ну, за четыре бакса можно получить удовольствие и покруче…

Подняв взгляд от пепельницы, успевшей наполниться окурками, Скиф сравнил помутневшие зрачки Санчеса с булавочными зрачками Линды и лишний раз убедился в том, что она попивает пепси-водочный коктейль из приличия, а не для удовольствия. Ее лицо было неподвижным, как посмертная маска, зато ярко накрашенные губы непрерывно подергивались и кривились, живя своей особой жизнью двух жирных красных червяков.

– Хотела бы я, – заявила девица, – чтобы у меня был свой домашний кинотеатр. С большущим-пребольшущим экраном… Я бы от него целыми днями не отходила. Поставила бы рядом кровать – и пошло оно все в задницу.

– А я бы от пираньев… от пираний не отказался, – мечтательно произнес Санчес и даже посмотрел по сторонам: не спешат ли к нему с бесплатными подарками. – Видала зубы? – Не обнаружив признаков халявы, Санчес влил в себя водку, чуть-чуть подкрашенную пепси. – Вот только не врубаюсь, как они кусаются, если у них пасти не закрываются?

– Кто? – рассеянно спросила Линда.

– Пираньи эти.

– Какие пираньи?

– Эй, ты спишь на ходу, что ли? – возмутился Санчес. – Отъезжаешь?

– Уже отъехала, – покривила губы Линда. – Шучу. В смысле: приехала. – Она заглянула в свой стакан, но не притронулась к нему, а отодвинула подальше. – Водка крепкая, в башку шибает. Больше не хочу.

Лицо Санчеса побагровело так стремительно и до такой степени, что стало ясно: этот парень плохо кончит. С его давлением не алкоголем баловаться, а лечебные отвары цедить, не пропуская ежедневных прогнозов погоды.

– С-сука, – с чувством произнес он. – Опять за свое? Мы же договаривались. Ты обещала.

– А в чем дело, в чем дело? – зачастила перетрусившая Линда. – Что за наезды, не понимаю? Завязала я, понял?

Покосившись на Скифа, она догадалась перейти на шепот, хотя слышимость от этого не ухудшилась.

Отметая шипящие оправдания подруги негодующим взмахом руки, Санчес едва не свалился со стула, но это не помешало принять ему еще более рискованную – стоячую позу.

– Сука, – повторил он, пьяно покачиваясь. – Кому ты мозги пудришь, сука? И как это я раньше не врубился? Ты же уже в кино обдолбанная заявилась, с попугайчиков тащилась, как ненормальная.

– Не ори на меня, козел! – ощетинилась Линда.

Присутствующие с интересом уставились на скандалистов. Из домика кафе выглянул молоденький официант, заранее сияя всеми своими прыщами. Кто-то догадался выключить музыку. Пощечина прозвучала в наступившей тишине хлестко и отчетливо.

– Все, знать тебя больше не знаю, падла такая, – провозгласил Санчес. Затем, натыкаясь на столы, он стремительно покинул площадку и растворился в ночи, даже не оглянувшись на недопитую водку. Видать, его возмущение подругой-наркоманкой перешло все границы.

Очутившаяся в центре скрестившихся взглядов, Линда съежилась, словно желая уменьшиться в размерах. Каблуки ее босоножек со скрежетом проехались по цементному полу. Это означало, что она подобрала ноги, готовясь встать. Скиф поморщился, мучительно подыскивая нужные слова, которые могли хоть немного успокоить униженную девушку и удержать ее на месте. Слова нашлись, вернее, одно-единственное слово, позаимствованное Скифом из какого-то молодежного фильма.

– Оттопыримся? – тихо спросил он.

* * *

Линда, приготовившаяся встать, посмотрела на него глазами, отражающими сомнение и робкую надежду на что-то светлое, что-то хорошее.

– Ну не здесь же, – пробормотала она, оглянувшись через плечо на выжидательно притихшую аудиторию.

Скиф пришел ей на помощь. Подняв голову, он наградил немигающим взглядом каждого, кто осмеливался посмотреть ему в глаза. Ответные взоры тускнели и гасли, подобно перегоревшим лампочкам новогодней гирлянды. Официант взялся озабоченно протирать тряпкой столы, которые только что его абсолютно не интересовали. Праздник закончился, не успев толком начаться. Ромашки спрятались, поникли лютики.

Линда с удовольствием проследила за этой метаморфозой и поняла, что уходить из кафе ей пока что не хочется. Пусть свидетели ее позора побудут свидетелями ее триумфа.

– Вообще-то мы тут не оттопыриваемся, дядя, – заметила она, приникая сигаретой к протянутой Скифом зажигалке.

– Вот как? – огорчился он.

– Да, – с достоинством подтвердила Линда. – Мы оттягиваемся.

– А, это совсем другое дело, – понимающе кивнул Скиф.

– Само собой! Оттопыриваются, к примеру, в Питере. В Москве, скажем, прутся или тащатся. А у нас…

– Оттягиваются.

– Ну да.

– Почувствуйте разницу, – задумчиво произнес Скиф.

– Да разницы особой нет, – не стала кривить душой Линда, – просто под каждой крышей свои гашиши, сечешь?

– Секу.

– А ты ничего, дядя. Какие планы на вечер?

– Такие же, как у тебя.

– Ого, какие мы быстрые! – хихикнула Линда.

– Жизнь коротка, – сказал Скиф.

– Философ, да?

– Философы бедные, а я за свои удовольствия готов платить.

– Типа спонсора? – оценивающе прищурилась Линда.

– Типа того, – подтвердил Скиф, привыкая к полуптичьей манере общения, навязываемой собеседницей.

– Тогда поскучай немного один, я скоро вернусь, – сказала Линда, вставая.

– Куда ты?

– В туалет. Да не напрягайся ты, никто линять не собирается, реально.

«Это хорошо, что не собирается, – подумал Скиф, следя за удаляющейся девушкой. – Еще не хватало, чтобы ты линяла, кошка облезлая».

Она возвратилась минут через пять, когда на ее худом бледном лице не осталось ни малейшего намека на отпечаток пятерни Санчеса. Ее настроение резко подпрыгнуло, а радужные оболочки глаз казались начисто лишенными зрачков: до такой степени они уменьшились.

– Валим отсюда, спонсор? – предложила она, набрасывая на плечо ремешок сумки. – Но учти, задаром теперь даже воробьи не чирикают. Это я к тому, чтобы потом недоразумений не было.

«Главное недоразумение – это ты», – мысленно отозвался Скиф, вставая.

* * *

Покинув кафе, они отошли в тень раскидистого дерева, и Линда, убедившись, что их никто не подслушивает, спросила напрямик:

– Выкладывай, что надо? Клубиться с тобой не пойду, предупреждаю сразу – староват ты для клубной жизни. А если хочешь чего, говори сразу.

Подражая собеседнице, Скиф воровато осмотрелся и тихо произнес:

– Герыч нужен. Поможешь?

– Легко, – ответила Линда, многозначительно похлопывая по сумке. – Гони штуку, получишь «чек».

– Ты меня за московского лоха принимаешь? – обиделся Скиф. – У вас тут таких цен сроду не было.

– Уговорил. Полштуки.

– Красная цена твоему товару – две сотни рублей за дозу, – спокойно сказал Скиф. – Я в курсе.

– Это кто ж тебе такое наплел? – поинтересовалась Линда. – Не Ганс Христиан Андерсен?

– Братья Гримм.

– Так у них и покупай.

Линда сделала вид, что собирается уходить. Скиф, притворяясь, что принял это за чистую монету, мягко удержал ее за руку. Идея, осенившая его, позволяла покончить с делами одним махом. Лишь бы не отпугнуть Линду. Лишь бы она ему доверилась.

– Погоди, – попросил он.

– Что? – Она замерла, не оборачиваясь, но и не делая попыток вырваться.

– Сто баксов хочешь?

Линда повернулась к нему лицом:

– Только без анала и минета.

– Ты меня не так поняла, – поморщился Скиф. – Предлагаю тебе стать моим посредником и проводником. Я специально приехал в Астрахань за товаром. Мне нужны образцы.

– Зачем?

– Чтобы выбрать лучшего поставщика. Для оптовой закупки.

– Не майся дурью, – по-дружески посоветовала Линда, которую уже порядком развезло.

Ее непослушные губы вновь превратились в красных червяков, но теперь, как догадывался Скиф, это были очень словоохотливые червяки. Такую возможность упускать было нельзя. Осторожно проведя рукой по вороньему гнезду, заменявшему Линде прическу, Скиф проникновенно произнес:

– Помоги мне, не пожалеешь. Объедем с десяток точек, получишь сто баксов. – Предупреждая возможные возражения, Скиф нетерпеливо щелкнул пальцами. – Ладно, двести. Неплохо за два часа работы, а?

– Бесполезно, – неохотно сказала Линда. – Ты нормальный дядька, а потому ездить по ушам тебе не стану. В Астрахани теперь монополия. Весь товар от одного хозяина. Каждый двигает то, что ему дают, а дают всем одно и то же.

– Кто? – удивился Скиф.

– Не задавай идиотских вопросов.

– Черт, даже не верится.

– Твои проблемы.

– Вот именно что проблемы. Да хозяин меня даже слушать не станет. Прихлопнет, как муху. – Перед мысленным взором Скифа возник полковник Роднин с мухобойкой в руках, но ни один мускул не дрогнул на его лице, пока он продолжал увещевать Линду. – Сказано мне: десяток «чеков», значит, я должен их привезти и выложить. Разных, понимаешь? Неужели во всем городе не осталось старых запасов?

– Не знаю, не знаю, – покачала головой Линда. В ее голосе не было прежней уверенности. Более того, голос этот приобрел мечтательную задумчивость, как нельзя лучше сочетающуюся с затуманившимся взглядом девушки. – Попробовать вообще-то можно. Если речь идет о крупной сделке, то кто-нибудь да снесется. С третьим лишним делиться не каждому охота.

– Третий лишний – это тот, кто рынок сбыта регулирует? – предположил Скиф, приобнимая Линду за плечи.

– Ебстественно, – захихикала она, подаваясь вперед. – Один чечен, который тут бабки лопатой загребает, а сам в Лондоне сидит. Муть мутная.

– Кудесник.

– Козел он, а не кудесник. – Речь Линды учащалась, становясь лихорадочной. – Сегодня «герасим» по дешевке идет, а завтра, когда всех прикормит, цену небось вдвое взвинтит.

– Втрое, – уверенно сказал Скиф, стараясь не вдыхать душный запах жестких волос, щекочущих ему подбородок.

– Наши тоже говорят: втрое. Беспредел.

– Так пусть кислород чечену перекроют.

– Ему перекроешь! У него на острове целая военная база. Хрен сунешься. – Линда провела пальцем по ширинке Скифа. – Слушай, а как у тебя с этим делом? Может, давай лучше трахнемся? Я дорого не запрошу, не бойся.

– А я так вообще бесплатно.

Грубо развернув девушку к себе спиной, Скиф на скорую руку огладил ее, как оглаживают норовистую кобылку, поощряя ее за желание пуститься вскачь. Лифчика Линда не носила по той простой причине, что грудь, как таковая, у нее отсутствовала, однако скромные припухлости оказались весьма отзывчивы на ласку. После небольшого массажа она затрепыхалась в объятиях Скифа скользкой костлявой рыбой и задышала так интенсивно, словно предлагала определить по запаху, какую дрянь она съела нынче на ужин. Что-то не слишком свежее и с луком.

– Эй, поехали ко мне, – предложила она, задыхаясь.

– Обязательно, но позже, – пообещал Скиф, действуя с холодным профессионализмом пианиста, вынужденного играть на дешевом, расстроенном инструменте. Нажимать на нужные клавиши можно не глядя. Весь фокус в том, чтобы предоставить пальцам свободу действий и ни о чем не думать.

– Давай, ну! – потребовала Линда, совсем потерявшая голову. Судорожно стиснутые зубы мешали ей изъясняться членораздельно, поэтому она ограничивалась предельно краткими инструкциями. – Вставляй. Никто не увидит.

Обхватив девушку за талию, Скиф крутанул ее на месте, оторвал от асфальта и прижал спиной к стволу дерева, под которым они любезничали. Очутившись сидящей верхом на его полусогнутом колене, Линда возбужденно мяукнула и потеряла правую босоножку. После небольшой, но энергичной встряски на тротуар шлепнулась левая… Случайный прохожий, сунувшийся сдуру в тень деревьев, выскочил оттуда как ошпаренный и метнулся на другую сторону улицы. Поначалу ему померещилось, что в темноте гнусаво завывает похотливая кошка, но первое впечатление оказалось ошибочным. Пройдя спортивным шагом квартал, прохожий оглянулся и почесал в затылке. Еще минуту назад он намеревался зависнуть в кафе и набраться портвейна по самые брови, но теперь его планы резко изменились. Не замедляя шага, он миновал кафе, свернул во двор, нырнул в свой подъезд и устремился вверх, лихо пересчитывая ступеньки. В кои-то веки он вспомнил, что дома у него имеется жена, которая, если ее приголубить по-хорошему, еще даже очень и очень ничего.

А некоторые еще спрашивают: какой, мол, прок от ночного моциона…

Глава 7 Кремлевские тайны

Прикурив, Скиф поднес пламя зажигалки к правой ноге, на которой недавно ерзала Линда, и с облегчением убедился в том, что штанина не отмечена подозрительными пятнами. Моральный облик наркоманки не выдерживал никакой критики, но надевать трусы она все-таки не забывала. Уже неплохо.

Сплюнув, Скиф посмотрел на подворотню, в которой скрылась его случайная знакомая. Она сказала, что хочет отлить, но он подозревал, что отлучка вызвана потребностью срочно «догнаться». Что ж, попутного ветра, синяя птица. Еще возбудимее и сговорчивее будешь.

Истинные чувства, которые испытывал Скиф к Линде, никоим образом не отразились на его лице, когда она появилась на улице. Пружинистая походка, юбчонка колом, глазенки полыхают в ночи, как те фонарики, – за сто шагов видать. Любо-дорого посмотреть, если не знать, в какую мегеру способна превращаться эта бодрая девчонка, когда ей нечем ширнуться. Дерьмецо в красивой упаковке. Дрянь.

– Наконец-то! – воскликнул Скиф, делая шажок навстречу приближающейся Линде.

– Соскучился? – улыбнулась она.

– Не то слово. Просто извелся в ожидании.

– Странный ты мужчина. – Линда по-вороньи наклонила голову к плечу. – Меня завел, а сам поскромничал. Или не нравлюсь?

– Дело прежде всего, – вздохнул Скиф.

– Сделал дело, гуляй смело?

– Да уж гульнуть бы не отказался. Был бы повод.

– Повод есть, – таинственно сказала Линда.

– Не шутишь?

– Я тут дозвонилась по мобиле одним кентам, которые твоим предложением заинтересовались. Согласились встретиться. – Линда приглашающе кивнула. – Пошли. У меня тачка на стоянке стоит, отсюда пять минут ходу.

Прежде чем последовать за девушкой, Скиф внимательно посмотрел по сторонам. Затем, нагнав ее, поинтересовался:

– А почему ты на машине прямо к кафе не подъехала?

– Так ведь Санчес же со мной был, – фыркнула Линда. – Ему совсем не обязательно знать, что у меня колеса появились. Начнет расспрашивать, где взяла да за какие шиши. – Она неожиданно остановилась, не в силах подавить приступ болтливости. – Скоро я по-настоящему разбогатею. Парни, к которым мы едем, обещают меня в долю взять. Пока что я на подхвате, но не до старости же мне по мелочовке зарабатывать.

– Не до старости, – согласился Скиф, прикидывая про себя, что жить Линде осталось от силы лет десять. Уж очень плотно она подсела на иглу. Не соскочит.

– А теперь о главном, – сказала Линда, возобновляя движение по темной улице, кое-как освещенной светом немногих горящих окон. – До чечена в Астрахани каждый вертел, как хотел, и кое-кому новый порядок не нравится. Короче, у людей пооставались старые концы, связи, рвать которые как-то стрёмно. Они продадут тебе несколько «чеков» на пробу, а об остальном поговорим на месте. – Линда потянула Скифа за рукав, призывая свернуть направо. – Тебе повезло. Знаешь, когда я дозвонилась и сказала, чего ты хочешь, то чуть не обмочилась от страха. По правде говоря, иногда так страшно бывает, что хоть криком кричи. – Она опять остановилась, тревожно вглядываясь в кусты, за которыми виднелись мертво поблескивающие крыши автомобилей и освещенная будка охраны. – Пакость всякая вечно мерещится. Коты всякие. Здоровенные, на задних лапах. Устала я. Надоело. Вот подлохмачусь немного и брошу. Все брошу.

– Ты сказала, что чуть не обмочилась от страха, – напомнил Скиф тоном галантного кавалера.

– Ебстественно, – ответила в уже привычной манере Линда. – Я: «Алло-алло», а в ответ тишина. Ну, думаю, приплыла. Взялась дядьке помогать на свою голову. Может, думаю, кенты мои давно на чечена работают, а тут я со своими закидонами.

– Как, ты сказала, его зовут? – спросил Скиф, машинально поправляя ремень, за которым, к сожалению, не торчал сунутый рукояткой вверх пистолет.

– Никак не сказала, – отрезала Линда, умудрявшаяся сохранять частицу здравого смысла. – Не сказала и не скажу.

* * *

Потребность излить душу возвратилась к ней, когда они втиснулись в разболтанную «Мазду» цвета выцветших чернил. Оказалось, Линда обожает быструю езду и оральный секс в походных условиях.

– Можем прямо на светофоре остановиться, – предложила она, щелкнув ногтем по тонированному стеклу «Мазды». – Снаружи ничего не видно, проверено.

– Проверено, мин нет, – через силу улыбнулся Скиф.

– Как-как? – восхитилась Линда. – Мин нет? Мин-нет… минет…

Ее хохот был настолько безумен, что, водись в Астрахани гиены, они сбежались бы к фиолетовой «Мазде» со всей округи. Прикусив зубами сигаретный фильтр, Скиф смотрел прямо перед собой, чтобы не выдать себя выражением глаз. Машину водило от тротуара до тротуара. Хорошо, что ночные улицы были пустынны. Каждая встречная тумба, каждый фонарь только и ждали возможности столкнуться с ошалелой «Маздой». Зато развязавшийся язык Линды едва поспевал за ее лихорадочными мыслями.

– Я не блядь, ты не думай, – тараторила она, кое-как удерживая прыгающий руль в руках. – И не наркоша конченая. Трахаюсь, да. Двигаюсь иногда под настроение, тоже да. Но это от скуки.

– Давай завтра на природу вырвемся, – предложил Скиф, плавно переводя разговор в интересующее его русло. – Я слышал, тут у вас необитаемых островов – как грязи.

– Островов немерено, – важно подтвердила Линда. Затяжной кивок едва не стоил им жизни. «Мазда» пронеслась впритирку с приткнувшимся к бордюру грузовиком. Скиф озабоченно поскреб подбородок:

– Не сунуться бы сдуру на тот остров, где ваш главный чеченец окопался… Как его?.. Э-э…

Уловка не сработала. Линда отрезала:

– Никак.

– Да я не про чеченца, я про остров. – Скиф демонстративно зевнул. – Остров Надежды, если я не ошибаюсь.

– Какой еще надежды! – Линда снова зашлась гиеньим хохотом. – Откуда? Рачий остров, так он называется.

– Раков много?

– Солдатиков там раком ставили, ха-ха. При Советах на острове ракетчики торчали. Охраняли воздушные рубежи родины, блин. Секретный объект у них там был какой-то. – «Мазда» совершила очередной резкий поворот, выскочив двумя колесами на тротуар. – С подземным бункером. Ка-пе-пе, что ли.

«КП, – пронеслось в мозгу Скифа. – Командный пункт».

– А теперь там, значит, чеченец обосновался, – уточнил он.

– Всякое болтают, – уклончиво сказала Линда. – Собака лает, ветер уносит. Лично меня не колышет. Лично меня больше волнует, как встреча пройдет.

– Нормально пройдет, – буркнул Скиф.

– Гляди, без глупостей. Я кентам тебя описала. Они на черном джипе будут. Познакомитесь.

– Разве ты со мной не останешься?

– Я в сторонке ждать буду, – ответила Линда, от легкомысленного настроения которой и следа не осталось. – Смотри сюда. Мы мимо кремлевской стены катим. Как только свернем за угол, я торможу, ты выходишь и топаешь дальше. Через сто метров останавливаешься. Сначала джип ко мне подъедет, ты стой на месте и не дергайся. Мы перетрем, потом уже до тебя дело дойдет. – Тут Линда выполнила неожиданно плавный поворот. – Бабки приготовь заранее. Без бабок с тобой говорить не станут. – Проехав еще немного, «Мазда» остановилась в тени десятиметровой стены, уставившейся на прибывших всеми своими черными бойницами. – А теперь гони мои двести баксов, – потребовала Линда. – За удовольствие, конечно, спасибо, но письку чесать я и без тебя умею.

– Вот сиди и чеши, – грубо посоветовал ей Скиф. – Я пока что ни кентов твоих не вижу, ни товара.

Дверца хлопнула так, что «Мазда» испуганно содрогнулась.

– Эй, ты мне не веришь?

Успевший отойти от машины Скиф повернулся на оклик, подмигнул высунувшейся из окна Линде и сказал:

– Конечно же нет.

С этими словами он двинулся вдоль стены, мысленно отсчитывая шаги. Досадливо выругавшаяся Линда открыла сумочку и достала оттуда любимый шприц, служивший ей верой и правдой вот уже почти полгода. Не какая-нибудь там одноразовая дешевка с разболтанной иглой. Настоящий стальной поршень на три кубика, которым колоться одно удовольствие.

«Что наша жизнь? – привычно спросила она себя и так же привычно ответила: – Игла!»

Расхожая шутка все еще казалась ей смешной.

* * *

Астраханский кремль многое повидал на своем веку. Почти половину тысячелетия простоял он на холме Заячьем, омываемом нескончаемыми водами Волги. Возвели его по высочайшему повелению Ивана IV, решившего положить конец набегам татар и получить выход в Каспийское море. Была поначалу крепость деревянная, а стала – каменная. Для того чтоб было из чего строить, пришлось разрушить до основания золотоордынскую столицу Сарай-Бату. Разрушили. И увидел Иван Грозный, что это хорошо. И простые русские люди подумали то же самое.

Крепость выстроили в виде исполинского наконечника стрелы, вытянутого вдоль левого берега Волги острием на юго-запад. Могучие белые стены, периметр которых составил полтора километра, ограждали одиннадцать гектаров земли, на которых и зародился город Астрахань. Двенадцатиметровые в высоту, пятиметровые в толщину, стены оказались неприступными и для татарских кочевников, и для турецких янычар, и для всякой прочей нечисти, истлевшей в астраханской земле. Каждая сторона острого треугольника кремля была укреплена громадными сторожевыми башнями, увенчанными зелеными поливными изразцами. Над улицей Желябова, примыкавшей к северо-западной стене, нависали целых четыре башни – две угловые, глухие, плюс две проездные, с массивными воротами, окованными железом. Первые ворота прозывались Никольскими, вторые – Красными. Их разделяло триста метров. Примерно на середине этого отрезка прохаживалась крохотная фигурка человека. Башни, подобно головам великанов в зубчатых коронах, безмолвно взирали на нее свысока. Много повидали они таких вот людишек, жизнь которых была почти такой же скоротечной, как смерть, а смерть – почти такой же бессмысленной, как жизнь. Бунтовали под нерушимыми стенами кремля крестьяне, подбитые Болотниковым требовать у царя земли и воли… (Где они теперь? Где царь? У кого земля и воля? Может, у крестьян?)

Вышибали ворота негодующие толпы, не желающие, чтобы Россией правила шайка изменников во главе с польской приватизаторшей Мариной Мнишек… (Разве изменников меньше стало? Разве народу легче стало от того, что перебрались они в другой кремль, назвавшись другими фамилиями?) А Стенька Разин, продержавшийся в астраханской крепости семнадцать месяцев, он чего добился? Во имя какой высокой цели себя и тысячи сторонников погубил? Где то всеобщее равенство, о котором толковал он денно и нощно, в трезвом уме и спьяну?

Где красногвардейцы, оборонявшие кремль от гидры контрреволюции? Зачем умерли с винтовками в руках, голодные и босые? Чтобы на их могилы презрительно поплевывали потомки, окончательно усвоившие, что жить хорошо, а хорошо жить лучше? Правильно. Не о смерти же думать. Она же не вам лично грозит, а другим. Это их, других, вместе с их потомками, будут мучить реформами, гноить в бараках, бросать под танки, топтать сапогами, морозить в собственных квартирах и сжигать заживо, топить в подлодках и лишать питьевой воды, взрывать в электричках, сгонять с земли, обирать до нитки, присваивая жалкие банковские вклады. Но в первую очередь будут их травить, травить и еще раз травить. Секретными газами и метиловым спиртом, поддельными лекарствами и лживой пропагандой, радиацией и сибирской язвой, тоннами ядохимикатов и миллиграммами наркотических средств.

Так что не бойтесь грядущего апокалипсиса – он не только давно начался, но и идет полным ходом, приближаясь к концу. Что, кому-то не нравится? Есть недовольные? Кто против? Вот этот маленький безоружный человечек, почти незаметный в чернильной тени древнего кремля? Противостоять собирается, значит? Колесо истории вспять поворачивать? Ну-ну, поглядим, как очередного героя по стенке размажут. Башни древнего кремля, выпучивая стрельчатые бойницы, безмолвно наблюдали за Скифом, предвкушая его бесславную смерть.

* * *

Рубиновый огонек окурка улетел в ночь, осыпавшись искрами. Урн на улице Желябова не было, как и на большинстве других астраханских улиц. Дань древним традициям.

Скиф сунул руки в карманы и пошел в обратном направлении. Пятнадцать шагов влево, пятнадцать шагов вправо – вот и весь его нехитрый маршрут. Еще десяток таких ходок, и прощай, деловая наркоманка Линда. Не зря ведь твои дружки долго мялись, прежде чем назначить тебе свидание. Подумали-подумали и решили с тобой не связываться. Мало ли кого приведет на встречу эта дурында, у которой воронье гнездо не только на голове, но и внутри нее. Правда, кое-какие любопытные факты оттуда выудить удалось.

В компетенцию Скифа не входили поиски Рачьего острова, но он не отказался бы выяснить, что за всемогущий чеченец там обосновался. Прямо-таки Гудвин, Великий и Ужасный. Почти открыто заваливает город героиновым порошком, а местные власти даже не чешутся. Или все же чешутся? После совместных оргий, оплаченных чеченцем.

Нет, возразил себе Скиф, повернув обратно. Линда обмолвилась, что героиновый король обосновался в Лондоне. В Астрахани заправляют его доверенные лица. А Рачий остров, надо полагать, используется в качестве перевалочной базы. Подземный командный пункт ПВО – это похлеще гитлеровского бункера будет. Заполучили его небось в годы конверсии, когда все армейское имущество с молотка за гроши уходило. Может, не сам чеченец КП приватизировал, а какой-нибудь местный русак с небольшой, но ухватистой силой. Пути господни неисповедимы. Особенно в смутные времена передела собственности и первичного накопления капитала. Столько всякого дерьма тогда на поверхность вынесло, что за сто лет добела не отмоешься.

Скиф как раз боролся с желанием закурить очередную сигарету, когда асфальт под его ногами заблестел всеми своими слюдяными вкраплениями. Предметы обзавелись шевелящимися тенями, да и у самого Скифа появилась тень, распластавшаяся на тротуаре, позолоченном дальним светом автомобильных фар.

Он повернулся к ним лицом. Автомобиль, появившийся в начале пустынной улицы, медленно приближался. Освещенная им «Мазда» превратилась в четкий черный силуэт. Скиф оглянулся и, не обнаружив за спиной ни единой души, вернулся в исходное положение. В кармане его брюк лежала солидная сумма, полученная в кассе под расписку. Ему не хотелось стать жертвой банального ночного ограбления, а дальнейшее развитие событий могло пойти по самому неожиданному сценарию.

Когда автомобиль остановился и выключил фары, стало видно, что это черный джип с низкой хищной осадкой. Из распахнувшихся дверей выпрыгнули две мужские фигуры, приблизились к «Мазде» с обеих сторон и одновременно исчезли внутри. Скифу почудилось, что его просвечивают рентгеновскими лучами. Не желая показать, что его беспокоят тяжелые недружелюбные взгляды незнакомцев, он не спеша закурил и уставился на небо, словно ничего увлекательнее в своей жизни не видел. Луна в радужном ореоле, щедрые россыпи звезд, приблудное облачко с серебристой каймой. Картина была довольно красивой, но Скиф не забывал изучать окружающую обстановку, хотя со стороны это было незаметно.

* * *

Общение с Линдой длилось около пяти минут. Потом дверцы «Мазды» распахнулись, напоминая куцые крылья диковинной заморской птицы, которой не дано познать радость свободного полета. Глядя на Скифа, мужчины неслышно обменялись фразами и вернулись в джип. Заурчал мотор. Объехав «Мазду», джип покатил вперед, сохраняя скорость быстро идущего человека. Скиф снова огляделся по сторонам, опасаясь подвоха. Никого. На поросшем травой откосе, разделяющем мостовую и стену, высилось несколько елей, но они находились слишком далеко, чтобы принимать их во внимание. И все-таки береженого бог бережет. Если подозрительные субъекты захотели, чтобы Скиф стоял именно в ста метрах от «Мазды», значит, у них имелись на то основания. Если у них имелись на то основания, то нелишне спутать им карты. Хотя бы слегка. На всякий случай. Рассудив так, Скиф двинулся навстречу джипу. Пять метров… десять… пятнадцать… Фары, тлеющие двумя оранжевыми угольками, вспыхнули, словно глаза гигантской кошки, увидевшей добычу. Визг стираемых об асфальт шин слился с ревом запущенного на полную мощность мотора. И все же джип не успел разогнаться до той скорости, которая бы позволила ему сбить Скифа, как тяжелый шар сметает кеглю в желобе боулинга. Ему не хватило тех семнадцати метров, на которые сократилось расстояние до живой мишени. Скифу было не до расчетов. Как бы то ни было, а джип мчался на него быстро, слишком быстро, чтобы обдумывать свои действия. Убегать или искать спасения на газоне было бессмысленно. Шестое чувство велело Скифу подпрыгнуть, и он подчинился. Это произошло непроизвольно. В момент прыжка джип находился в двадцати пяти метрах от взвившегося в воздух Скифа. В следующую секунду его подошвы соприкоснулись с массивным капотом. Последовал второй прыжок, за время которого черная крыша успела промелькнуть под ногами. Правда, восхищаться собственным проворством не пришлось – за взлетом последовало падение. Приземляться пришлось с высоты, превышающей человеческий рост. Несмотря на спружинившие колени, подошвы обожгло резкой болью, словно асфальт, с которым они соприкоснулись, был раскаленным. Сказались последствия сидячего образа жизни.

Екнула лягушкой селезенка, сердце ударилось об ребра. Кувыркнувшись головой вперед, Скиф кое-как вскочил на ноги и побежал вперед, налегая всем корпусом на сделавшийся упругим воздух. Спасительная «Мазда» приближалась не так быстро, как нарастал позади рев развернувшегося джипа. Жаркая волна, которую он гнал перед собой радиатором, коснулась спины Скифа. Оттолкнувшись от мостовой, он ускользнул из-под самого носа преследователей, вытянувшись в отчаянном боковом броске вратаря, прикрывающего нижний угол ворот. Бампер слегка зацепил каблук Скифа, но он благополучно упал на газон, разминувшись с рокочущей черной смертью. Джип пронесло по инерции дальше. Тех секунд, которые потребовались водителю для разворота, как раз хватило Скифу, чтобы достичь «Мазды». Он рванул на себя правую дверцу. Джип уже приближался, явно намереваясь протаранить хлипкую иномарку сзади. Нырять в салон было бессмысленно. Скиф присел, готовясь к очередному кульбиту, но в последний момент замер, удержавшись за дверцу. Безумная коррида закончилась так же внезапно, как началась. Вместо того чтобы попытаться перевернуть «Мазду» на Скифа, водитель джипа сбросил скорость и, вильнув, чинно проехал мимо. Загадка такого странного поведения объяснялась предельно просто. Оторопело глядя вслед джипу, Скиф увидел еще одну машину, приближающуюся оттуда, где он недавно поджидал Линдиных дружков. Фиолетовый маячок на крыше белых «Жигулей» появился как нельзя вовремя, но, заглянув в салон «Мазды», Скиф вспомнил поговорку: из огня да в полымя.

Стараясь не суетиться, он сунул в рот сигарету. Зажигалку пришлось придерживать обеими руками, хотя не ощущалось ни малейшего ветерка, который мог бы помешать процессу прикуривания. Грудь Скифа все еще тяжело вздымалась после пробежки, а руки ходили ходуном от пережитого стресса. Тем не менее он заставил себя принять расслабленную позу, облокотившись на крышу «Мазды». К тому времени, когда патрульная машина поравнялась со Скифом, он сумел даже выпустить относительно правильное кольцо дыма, колышущееся в неподвижном воздухе душной ночи.

– Что делаем? – спросил сидящий за рулем милиционер в форменной рубашке, но без фуражки. Лицо у него было мальчишеское, а взгляд – тяжелый, как у повидавшего виды старика.

– Отношения с подругой выясняем.

Скиф похлопал рукой по фиолетовой крыше «Мазды», мысленно благословляя того неведомого умника, который первым придумал тонировать стекла автомобилей. Пока милиционеры приближались, они могли заметить сидящую за рулем Линду, но теперь она была скрыта от их взглядов.

– Другого места не нашли для выяснения отношений? – строго поинтересовался второй милиционер, выглянувший из-за плеча водителя.

– Ты баб не знаешь? – печально удивился Скиф. – Место у них только одно. То, куда вожжа попадает.

– Ах-ха-ха, – пролаял страж порядка, утапливая педаль газа.

Рубаха взмокла на Скифе – хоть выкручивай. А перепачканная она была – хоть выбрасывай. Хотя собственный внешний вид волновал Скифа в последнюю очередь. Не торопясь соваться в машину, он убедился в том, что его оставили в покое как нарушители законности, так и ее блюстители.

Сунул в карман тщательно затушенный окурок. Опустил закатанный рукав испорченной сорочки, протер белой манжетой ручку дверцы. Наконец, заглянул в салон. Линда сидела, не подавая признаков жизни, и это было не так уж плохо. Потому что, если бы она вдруг вздумала их подавать, признаки жизни, то это было бы уже из области ужасов. Потрясающий сюжет для создателей сериала «Ожившие мертвецы», но чересчур эмоциональное переживание для человека, недавно вырвавшегося из лап смерти.

Беглый осмотр покойницы не выявил каких-либо признаков борьбы или сопротивления. Вначале уединившиеся в «Мазде» просто мирно беседовали. Один мужчина занял место позади Линды, второй сидел рядом. Он-то и оглушил ее расчетливым ударом в висок – вмятина от перстня не кровоточила, хотя характерное синюшное пятно присутствовало. Пока Линда пребывала в отключке, мужчины забрали из машины ее документы и сумочку.

«Жаль, – подумал Скиф, распрямляясь, – чертовски жаль. Теперь мне ни за что не выяснить, кому она звонила перед смертью». Мобильный телефон, хранивший в электронной памяти последних абонентов Линды, исчез. Правда, Скиф запомнил номер джипа, но заниматься частным сыском в чужом городе было бы верхом самонадеянности. Тем более что очень скоро должна была начаться охота за самим Скифом, которого видели возле «Мазды» с сидящим внутри трупом. Словесный портрет. Фоторобот. Ориентировка всем постам.

Ах, как некстати! Стремительно шагая вдоль кремлевской стены, он с горечью подумал, что Линда не прожила даже тех десяти лет, которые он ей мысленно отмерил. Умерла раньше, чем узнала, каково это – соскакивать с иглы и подсаживаться на нее снова и снова. Может, так оно к лучшему? Линда не загнала в могилу отчаявшихся родителей, не выбросила в мусорник новорожденного уродца, не заразилась СПИДом, не угодила за решетку. Смерть пришла к ней если не в милосердном, то в хорошо знакомом облике. Линду убила та самая игла, к которой она пристрастилась. Последний укол, последняя доза кайфа. Бывшие кенты определенно обладали своеобразным юмором. Черным-черным. Всадив Линде шприц в глаз, они не поленились до отказа вдавить поршень, впрыснув героин непосредственно в мозг жертвы. Но даже эта, смертельная, доза вряд ли была дармовой. Наркоманы всегда платят тем, кто их убивает. По полной программе. До последнего вздоха.

Глава 8 Знакомясь с паучьими повадками

В номере было душно, как в деревянном ящике, простоявшем весь день на солнцепеке. Скиф открыл балкон, наспех облился холодной водой и повалился на кровать. Сон пришел не сразу.

После сегодняшних приключений Скиф не отказался бы иметь под рукой хотя бы самый завалящий пистолет. Собирались ли его убить или просто давали понять, что проявляемая им любознательность наказуема? Взвесив все «за» и «против», Скиф пришел к заключению, что намерения злоумышленников были самыми серьезными, но вот профессионализма им явно не хватало. Проще всего было подъехать к жертве вплотную и произвести пару прицельных выстрелов. Значит, мужчины из джипа не имели оружия. Способ, которым они отправили на тот свет Линду, подтверждал это предположение. Ничего удивительного. Как-никак, они являлись наркодилерами, а не киллерами.

Борясь с желанием закурить, Скиф уткнулся носом в стену, чтобы рука не вздумала самовольно потянуться за пачкой сигарет. Глазные яблоки под сомкнутыми веками подрагивали в такт, выдавая непрекращающуюся работу мысли. Итак, предложение Линды совершить левую сделку настолько испугало сообщников, что они решили убить ее вместе с потенциальным клиентом. Страх попасть в немилость к таинственному чеченцу оказался сильнее жажды наживы. Вероятно, дружки Линды уже попадались на чем-то подобном и сделали соответствующие выводы. Иметь подельницу, знающую об их темных делишках, показалось им слишком опасным. Оставлять в живых случайного свидетеля они тоже не хотели, но повторное покушение исключено. Нападавшие понятия не имеют, как зовут Скифа и где его искать. Трезвонить о своем промахе они не станут, прикусят языки и будут отсиживаться где-нибудь на съемной квартире, пока не решат, что опасность миновала. Что ж, тем лучше. И для неизвестных, и для Скифа, которому вовсе не улыбалось, чтобы какие-то самодеятельные артисты путались у него под ногами.

Это была последняя связная мысль, посетившая его той ночью. Он уснул, не успев разгладить вертикальную морщину, пролегшую на лбу. А проснулся, не понимая, что его потревожило.

Светящиеся стрелки показывали без пятнадцати четыре утра. Привстав на локтях, Скиф всмотрелся в полумрак вокруг. В комнате никого не было. Балкон тоже был пуст. Внизу проехала машина, где-то взлаяла дурным голосом собака, и снова все стихло. Давненько уже тишина не казалась Скифу такой гнетущей.

Пытаясь понять, что же его все-таки разбудило, он встал и прошелся по номеру. Ощущение опасности не проходило. Неужели кто-то навестил Скифа, пока он спал? Выйдя на балкон, он посмотрел по сторонам, а потом задрал голову. Крыша нависала над самым балконом, но ни троса, ни каких-либо других приспособлений для альпинизма видно не было. Тогда Скиф вернулся к двери. Она была заперта на ключ, но это ни о чем не говорило. После небольшой практики примитивный замок сумела бы открыть и цирковая обезьяна. Без ключа.

Прислонив к открывающейся внутрь двери накрененный стул, Скиф вернулся в постель и приказал себе спать. Постороннее присутствие ему просто померещилось, не более того. Кому нужно проникать в чужой номер исключительно для того, чтобы полюбоваться спящим постояльцем, а потом удалиться?

Черт! Соскочив с кровати, Скиф метнулся к своей одежде и проверил карманы брюк. Деньги и документы были на месте. Услышав дребезжание раскатившихся по полу монет, Скиф успокоился окончательно. Если бы гостиничный вор взялся за брюки, он бы наделал слишком много шума, чтобы исчезнуть незаметно. «Нервы, – пояснил Скиф своему смутному зеркальному двойнику, – всего лишь нервы, Женя». Отражение молчаливо согласилось. У него не имелось оснований возражать, а у Скифа не было причин бояться темноты и одиночества. Он не верил в призраков, вернее, верил только в одного призрака, который не желал ему зла. Мать… Мама… Мамочка… Упав на кровать, Скиф обнял подушку и зарылся в нее лицом.

* * *

Они совершали утреннюю пробежку по бескрайнему лугу. «Где мои туфли?!» – заорал Скиф, внезапно обнаружив, что бежит босиком. Вот в чем заключалась причина его странной медлительности. Сначала он решил, что его тормозит встречный ветер, вяжущий движения, как резиновый клей, но главная причина была иная. Оказывается, сократив путь, он угодил в отвратительно чавкающее болото. Ноги проваливались в месиво по щиколотку. Вытаскивая их, Скиф вскрикивал от омерзения. Трясина сочилась кровью, пучилась красными пузырями, засасывала все глубже.

«Где мои туфли?»

«Там, где ты их оставил», – печально ответил мамин голос.

«А где я их оставил?» – спросил Скиф.

«Там, где остался сам. Хорошенько посмотри на них перед тем, как будешь обуваться».

«Зачем?»

Ответа не было…

Окончательно проснувшись, Скиф поморгал глазами. Кошмар растаял в утреннем свете, но настоящее облегчение не наступило. Остался тягостный осадок, вызванный не только воспоминаниями о покойной матери.

Приведя себя в порядок, Скиф запихнул грязную рубаху на дно сумки, а сам оделся в неприметные черные джинсы и такую же черную футболку без всяких рисунков и надписей. В таком облачении будет безопаснее перемещаться по городу, в котором уже ищут тридцатилетнего мужчину, замеченного на месте убийства местной жительницы. В утренних сводках наверняка фигурировали и белая рубаха с закатанными рукавами, и серо-голубые глаза подозреваемого, и длинная челка, падающая на лоб. Решив коротко постричься перед выходом из гостиницы, Скиф сел на кровать и принялся обуваться. Он уже натянул левую туфлю и собирался надеть правую, когда в ушах прозвучал предостерегающий голос мамы из сна: «Хорошенько посмотри на них перед тем, как будешь обуваться». – «Какого черта?» – вырвалось у Скифа. «Посмотри!»

Неохотно подчинившись, он встряхнул туфлю и прищурился, разглядывая клок черной шерсти, выпавший оттуда. Клок пошевелился и увеличился в размерах, сделавшись похожим на мохнатую восьмиконечную звезду. Что за наваждение?

Наклонившись ниже, Скиф вскрикнул и топнул обутой ногой, сбрасывая оживший комок с растопыренными лапами. Это был паук, попытавшийся укусить туфлю. Большущий, отвратительный и злобный, он вновь перешел в наступление, когда подошва с хрустом раздавила его на вытертом коврике. Несмотря на то что от твари осталось только мокрое место, Скиф передернулся. Если бы не вещий сон, паук тяпнул бы его за пятку, а в том, что укус его ядовит, Скиф почти не сомневался. Откуда взялся этот членистоногий монстр? Заполз в комнату с балкона, или его умышленно подбросили в туфлю? Неужели ночная тревога была не напрасной? Неужели кто-то побывал в номере, пока Скиф преспокойно дрых? Но если неизвестный желал ему смерти, то почему не воспользовался ножом или удавкой? Не понадеялся на свои силы? Тогда, похоже, затея с пауком принадлежала женщине.

Преодолевая отвращение, Скиф присел рядом с раздавленным насекомым, из жвал которого сочилась мутная желтая жидкость. Яд? Да уж не мед, не амброзия. Лохматые паучьи лапки подергивались в предсмертной агонии, как будто паук еще надеялся добраться до Скифа. Опасная тварь. Почти такая же опасная, как та тварь, которая приготовила для Скифа сюрприз.

Придумать такое мог только кто-то из местных. Оставалась, конечно, вероятность того, что паук по собственной инициативе забрался в туфлю, но Скиф в нее почти не верил. Обувшись, он вышел в коридор и отправился на поиски дежурной по этажу.

* * *

Эта женщина была иссохшей, как вобла, залежавшаяся на солнцепеке. Пахло от нее тоже воблой, и никакие парфюмерные ухищрения не могли скрыть сей прискорбный факт. Было ей далеко за пятьдесят, хотя красилась она так ярко, словно еще надеялась устроить личную жизнь. Заведенная Скифом в номер, она пригляделась к пятну на прикроватном коврике и покачала головой:

– Безобразие!

– Ваше мнение полностью совпадает с моим, – скромно произнес Скиф.

– Откуда взялся этот паук? – спросила дежурная.

– Этот вопрос я хочу задать вам.

– Мне? Почему мне?

– Но не станем же мы беспокоить милицию по такому пустячному поводу, – вкрадчиво сказал Скиф. – Пока что мне будет достаточно ваших объяснений. Если, конечно, на меня не набросится парочка новых тарантулов.

– Это вовсе не тарантул, – уверенно заявила дежурная, – это каракурт, «черная вдова».

– Значит, не вдовец, а именно вдова, – хмыкнул Скиф, глядя на останки раздавленного паука. – И как вам удалось определить половые признаки?

– У самцов каракурта красные крапинки на спине. Они совершенно не опасны. А вот самки… – Дежурная опасливо переступила с ноги на ногу. – Их укус очень опасен. Яд «черной вдовы» сильнее яда гремучей змеи, а противокаракуртную сыворотку сейчас никто не производит.

– Потому что каракуртов стало меньше? – предположил Скиф.

– Потому что всем на все наплевать, – возразила дежурная. – В прошлом году в астраханских степях «черные вдовы» прямо кишмя кишели, и что?

– И что?

– Появились заметки в газетах, этим все и ограничилось. А в области пятнадцать человек скончалось от паучьих укусов.

– Но в вашей гостинице подобных случаев не было?

– Что вы, что вы! – Дежурная замахала руками, отчего запах вяленой рыбы в комнате усилился. – Несчастные случаи происходили в селах, в заповедниках, на природе. Но чтобы каракурт заполз на третий этаж городского здания – о таком мне слышать не доводилось. Где, вы говорите, он сидел?

– В туфле, – ответил Скиф. – В правой.

– Вам повезло.

– Вы так считаете? Встретить каракурта – к счастью?

– Нет, но если бы вы, как все нормальные люди, обули бы сначала правую туфлю, а не левую…

– Просто я сегодня встал не с той ноги, – пояснил Скиф, слегка нахмурившись. – И невинная шутка с пауком не улучшила моего настроения. Обратиться к вашему директору, что ли?

Дежурная дернула щекой.

– Не надо, – попросила она. – Ведь я ни в чем не виновата, а отыграются на мне. У нас существует негласная система штрафов. Снимут половину зарплаты, что тогда делать?

Скиф, внимательно наблюдавший за поведением собеседницы, лишний раз убедился в ее непричастности к инциденту. Она волновалась и пахла воблой, но это была естественная реакция на стресс. В ее возрасте, когда работу искать все труднее, еще и не так запахнешь.

– Как же мне поступить? – задумчиво спросил Скиф, почесывая подбородок.

– Место укуса каракурта советуют немедленно прижигать спичкой, – пролепетала дежурная. – Говорят, помогает.

– Но я не хочу, чтобы меня кусали, неужели не ясно?

– Ясно, – поспешно сказала дежурная, – очень даже ясно. Но не нужно сообщать о случившемся администрации, прошу вас. У нас в гостинице такая текучка кадров, такая текучка…

– Хорошо, – согласился Скиф, – давайте разбираться сами. Вы сами сказали, что паук не мог попасть в мой номер по собственной инициативе. Вряд ли «черные вдовы» подыскивают себе спутников жизни в обуви постояльцев.

– Кто их знает? – заюлила дежурная. – От этих тварей всего можно ожидать. Может, они в город решили перебраться. Может, им тут лучше, чем в степи.

– Минуту назад вы придерживались другой точки зрения.

– А у меня ее нет, точки зрения. Я не биолог, не ведущая передачи «В мире животных». Повадки каракуртов меня мало интересуют. Даже совсем не интересуют, если хотите знать.

– В этом я с вами солидарен, – сказал Скиф, затеяв круговой обход комнаты. – Повадки некоторых человеческих особей куда занимательней.

– Вы на что намекаете? – тревожно воскликнула дежурная, вынужденная непрерывно поворачиваться вокруг оси, чтобы не терять из виду постояльца.

– Я пока что ни на что не намекаю, я просто хочу разобраться. Ночью на этаже вы дежурили?

– Кто же еще? Пересменка через полчаса, в девять.

– Ничего подозрительного не замечали?

– Да что у нас может быть подозрительного, боже ж ты мой?

– Посторонние заходили?

– Не было посторонних, – убежденно заявила дежурная. – Только свои, прописанные.

– Ночью в коридоре никого не видели? – не унимался Скиф, продолжая описывать круги вокруг собеседницы.

– Почему же не видела? Вот вас видела. Вы позже всех заявились.

– А потом?

– А потом спали все.

– И вы? – спросил Скиф, внезапно остановившись напротив дежурной.

Ее губы дрогнули:

– Самую малость прикорнула.

– Мог кто-нибудь воспользоваться запасным ключом, пока вы спали?

– Ни в коем случае, – твердо заявила дежурная. – Я на диван никогда не ложусь, не то что некоторые. Сижу на рабочем месте, как положено. А то, что глаза под утро слипаются, так с этим ничего не поделаешь.

– И долго вы спали? – спросил Скиф, припоминая, что ощущение близкой опасности подняло его в три сорок пять утра.

– До четырех, – последовал ответ.

– Почему именно до четырех?

– Ваша соседка уехала с утра пораньше, – пояснила дежурная. – Только вчера вечером вселилась, а на рассвете съезжать ей, видите ли, приспичило. И какие такие дела могут быть ни свет ни заря?

– Мало ли, – рассеянно произнес Скиф.

Его взгляд снова остановился на раздавленном пауке. Похоже, в его номере действительно побывала непрошеная гостья. Кто она? Чей заказ выполняет? Каким образом вышла на Скифа?

Эти и многие другие вопросы не имели ответов, но проводить частное расследование или выяснять личность подозрительной соседки было чересчур обременительно. Подоплека покушения и без того вырисовывалась вполне отчетливо. Поводом послужил интерес Скифа к астраханскому героину. Кому-то стало известно, что он ищет наркотики отнюдь не для личного употребления, причем это произошло еще до знакомства с Линдой. Дрессировщица пауков вселилась в соседний номер вечером, заранее располагая дубликатом ключа. Вывод напрашивался прискорбный: на Лубянке произошла утечка информации. Скифа ждали в Астрахани и ждали отнюдь не для того, чтобы облегчить ему миссию.

Взглянув на понурившуюся дежурную, не смеющую прервать затянувшуюся паузу, он ободряюще улыбнулся:

– Ладно, не переживайте. Ведь все обошлось, верно?

– Не знаю, не знаю, – произнесла она с сомнением. – Боюсь, это добром не кончится. Съезжали бы вы отсюда.

– Я и сам об этом подумываю, – признался Скиф. – Не люблю пауков. У меня с детства арахнофобия.

– Арах..?

– Не важно. Вот что, предлагаю вам взаимовыгодную сделку. – В пальцах Скифа, как по волшебству, возникла сторублевая купюра. – Вы тихонечко забираете в регистратуре мой паспорт, а я так же тихонечко удаляюсь из гостиницы.

Машинально потянувшись за деньгами, дежурная отдернула руку, словно боясь обжечься.

– Не положено, – сказала она.

– Травить постояльцев каракуртами тоже не положено, – напомнил Скиф, – но я ведь не поднимаю шума. Пока не поднимаю, – добавил он со значением.

Колебания дежурной продлились недолго. Сунув сторублевку в левый карман халата, а спичечный коробок с дохлым пауком – в правый, она удалилась, пообещав вернуться через пятнадцать минут. Упаковавший вещи Скиф развалился в кресле и уже собирался без помех выкурить сигарету, когда резкий телефонный звонок напомнил ему о том, что расслабляться в Астрахани отныне не придется.

Глава 9 В поисках таинственного острова

– Как твоя нога, москвич? Не хромаешь?

Издевательский голос, резонирующий в трубке старомодного гостиничного телефона, был Скифу незнаком, поэтому он воздержался от бурных проявлений радости, буркнув:

– Чего надо?

– Чтобы ты уехал из города, – без обиняков сказал неизвестный.

– Кому я мешаю? – спросил Скиф, прикуривая от зажигалки. Он уловил в голосе собеседника намек на кавказский акцент и решил проверить, так ли это.

– Не задавай лишних вопросов, – посоветовали ему. – Тебя предупредили? Предупредили. Знаешь, что до тебя добраться ничего не стоит? Знаешь. Вот и сматывайся, пока по-хорошему просим.

Ну да, едва различимый акцент присутствовал. Скиф не удивился. После сбивчивых рассказов Линды про чеченца, обосновавшегося на острове Рачьем, он был готов к чему-то в этом роде. Но что же за чеченец такой выдающийся выискался? И что за остров у него, такой таинственный?

– Вы бы еще сороконожку подкинули, – пренебрежительно усмехнулся Скиф, намеренно затягивая разговор. – Или мокрицу.

– С мокрицами, – процедил неизвестный, – познакомишься, когда тебя велят живьем в землю закопать. Но я бы на твоем месте дожидаться не стал. Я бы на твоем месте послушался доброго совета.

– Доброжелатели хреновы! А если бы меня каракурт за ногу тяпнул?

– Повалялся бы часок-другой с температурой и оклемался. Пауку яд сцедили, о твоем здоровье позаботились. – Неизвестный сменил издевательский тон на угрожающий. – Теперь сам о своем здоровье думай. Чтобы не пожалеть потом.

– Но я в Астрахань не на рыбалку приехал, – поднажал Скиф, проверяя еще одну свою догадку. – У меня дела.

– Знаем твои дела, москвич, не сомневайся.

– Откуда?

– От верблюда, – отрезал неизвестный. – Можешь считать, что твоя командировка закончилась, успешно закончилась. На Лубянку вернешься не с пустыми руками. В кармане своей сумки найдешь двенадцать пакетиков порошка, которым ты интересовался. Так что погуляешь где-нибудь за казенный счет, а денежки на представительские расходы спишешь. – Неизвестный хихикнул. – У вас, говорят, отчетность строгая.

– Говорят, что кур доят, – зло бросил Скиф. «Москвич», «Лубянка», «отчетность»… Враги были не только посвящены в детали секретной операции ФСБ, но к тому же бравировали этим, не считая нужным скрывать свою осведомленность. Обнаглели, уроды. Совсем страх потеряли. Уже одной этой причины было достаточно, чтобы задержаться в Астрахани на некоторое время.

– Заглянул в сумку? – полюбопытствовал неизвестный, по-своему расценивший молчание на другом конце провода.

– Ага, – подтвердил Скиф, не сдвинувшийся с места.

– Пакетики пересчитал?

– Пересчитал.

– А конверт побольше нашел?

– Нашел, – буркнул Скиф, взглянув на стоящую поодаль сумку. Он понимал, что собеседник не врет. Он даже знал, каким будет продолжение.

– Открой, – предложил неизвестный.

– Открыл. – Прижимая трубку плечом, Скиф закурил.

– В пачке ровно шесть штук, по пятьсот баксов за каждый «чек», который ты положишь на стол начальству.

– Маловато будет.

– Не зарывайся, капитан, – по-хозяйски прикрикнул неизвестный. – Сначала докажи, что готов на нас работать, потом торгуйся.

– Надо бы встретиться, – невыразительно сказал Скиф, прикидывая, сколько времени займет приобретение оружия в незнакомом городе.

– Встретимся, – многозначительно пообещал неизвестный. – В Москве, куда ты выедешь не позднее двенадцати часов дня. Задержишься – пеняй на себя.

В трубке заныли гудки отбоя. Взвесив ее на ладони, Скиф подумал, что он теперь богат, а потому может позволить себе экстравагантные выходки. Например, расколошматить телефон об пол или даже вышвырнуть его в окно. Эх, если бы там, под окном, прогуливался звонивший, а вместо телефонной трубки в руке Скифа находилась граната!

* * *

В десять тридцать свежевыбритый и коротко остриженный Скиф ловил такси, находясь в двух кварталах от незаметно покинутой гостиницы. Прежде чем уйти, он позвонил в справочное бюро, потом набрал 22-18-22 и выяснил у работницы краеведческого музея адрес.

Полученные координаты оказались довольно забавными: улица Советская, 15, ехать любым видом транспорта до площади Коммунистической. Как в старые добрые времена, когда и подумать было невозможно, что какие-то чеченские бандиты станут брать под контроль областные центры Российской Федерации. Тот прогнивший до основания Союз Советских Социалистических Республик, плевать на руины которого сделалось хорошим демократическим тоном, победил несметные полчища Гитлера, а Россия оказалась бессильной перед горсткой басаевских боевиков. Когда предки нынешних чеченских сепаратистов переметнулись на сторону фашистов, их, таких свободолюбивых, таких гордых и независимых, запихнули в товарные вагоны и вывезли всем скопом к черту на кулички. А когда Путин в яростном порыве обещает мочить в сортире чеченских террористов, он не только не способен привести угрозу в исполнение, но и вынужден брать свои слова обратно, расшаркиваясь перед мировым сообществом.

Израиль уничтожает лидеров палестинского сопротивления ракетами и не несет никакой ответственности за свои действия. Америка подвергает бомбардировкам неугодные страны и нахально разглагольствует о демократии. А русских, посмевших разобраться с полевым командиром чеченских боевиков, пригвождают к позорному столбу. Их судят в каком-то занюханном Каторе, показывая России ее место в современном мире. При таком раскладе не удивительно, что в российских городах сохранились Советские улицы и Коммунистические площади. Рановато их переименовывать в Частнособственнические или Капиталистические. Кто знает, куда кривая выведет на следующем витке исторического развития?

Невесело усмехнувшись, Скиф поставил сумку на асфальт и поднял руку, останавливая раздолбанный «жигуленок». Таксистских шашечек на нем не было, но их заменял красноречивый взгляд водителя, ищущего возможность заработать лишнюю копейку.

Скиф, в кармане которого лежала внушительная пачка долларов, торговался до тех пор, пока парень не отчалил, предварительно сплюнув на пыльный асфальт. Молодой, горячий, измученный отсутствием стабильного заработка и веерными отключениями электричества. Скиф его понимал и не обижался. Не объяснять же парню, что садиться в первую попавшуюся машину нельзя из соображений конспирации. «Боже мой, – подумал Скиф, закуривая, – до чего мы дожили? Представителю самой могущественной спецслужбы России приходится выслушивать угрозы наркоторговцев и скрываться от них, словно дело не в Астрахани происходит, а в Колумбии». Вместо того чтобы демонстративно сжечь грязные деньги подонков, он вынужден оставить их для приобретения оружия у других подонков. А ведь это не просто служебный проступок, это уголовно наказуемое преступление. Стоит ли переступать опасную черту? Да, сказал себе Скиф, стоит. Потому что лучше замараться кровью врага, чем оставаться с виду чистеньким, а на деле – обгадившимся от страха перед коверкающими твой язык выродками. Потому что идет война народная, идет полным ходом, и по-прежнему не смеют крылья черные над Родиной летать. Потому что достали они, крылья черные, ох как достали!

Последняя мысль была произнесена вслух. Сформулированная весьма коротко и весьма энергично, она озадачила притормозившего у обочины частника.

– Это кто ж тебя задолбал? – обиделся он, выглядывая из своей видавшей виды «тачки».

– Не ты, командир, – спохватился Скиф. – Так, некоторые жизненные обстоятельства.

– А, обстоятельства… Это другое дело. Куда тебе?

– Музей знаешь? Краеведческий.

– Сколько платишь?

– Договоримся, – пообещал Скиф, основательно устраиваясь на скрипучем сиденье. – Можешь даже крюк сделать, я не возражаю.

– Крюки нам без надобности, – гордо ответил водитель, берясь за старомодную баранку цвета слоновой кости.

– Тогда просто поезжай не спеша, командир. Хочу порасспросить тебя кое о чем.

– На предмет?

– На предмет астраханской фауны.

– Тебя звери интересуют, что ли? – удивился водитель, трогая машину с места.

– Можно и так сказать, – согласился Скиф, проверяя, нет ли за ним слежки, – звери.

– Охотник?

– Вообще-то пострелять люблю. Было бы из чего и по кому.

– Ну, насчет того, чтобы пострелять, у нас в Астрахани раздолье, – похвастался водитель.

– Догадываюсь, – кивнул Скиф.

– Волжские плавни – они покруче джунглей будут. А острова? Их у побережья сотни, тысячи! Там тебе и водоплавающие, и камышовые коты, и собаки енотовидные, и кабаны, и…

– Чеченцы. – Лаконичное замечание заставило водителя нервно вильнуть перед встречным автобусом. Довольно странная суетливость для солидного пятидесятилетнего дядьки с уверенными манерами и зычным голосом.

– Лично я рыбалку предпочитаю, – заявил он, хорошенько прочистив горло. – Люблю, понимаешь, с удочкой посидеть. Особенно если к удочке пол-литра прилагается.

– А как насчет раков? – полюбопытствовал Скиф. – Я слыхал, раков в пойме видимо-невидимо. Даже остров вроде какой-то особый имеется. Рачий.

Машина резко затормозила, нарисовав на асфальте две черные параллельные линии, которым, как известно, не дано пересечься ни в бесконечности, ни просто на мостовой.

– Вот что я тебе скажу, мужик, – произнес водитель, глядя прямо перед собой. – Кто ты таков, знать не знаю и знать не хочу. Чеченским и каким-либо другим национальным вопросом не интересуюсь. Географией не увлекаюсь тоже. Так что полезным тебе быть не могу, извиняй.

– Как же не можешь, когда мне в музей нужно? – вскинул брови Скиф. – Или ты дорогу забыл от страха?

– При чем здесь страх? – невесело усмехнулся водитель. – Это инстинктом сохранения называется.

– По-моему, одноплюйственно.

– Ошибаешься, мужик. Ну, допустим, существует в природе какой-то остров Рачий, о котором ты чего-то краем уха услышал. Ну, допустим, чеченцы там барашков едят – от них теперь никуда не деться. Что с того? – Закурив мятую «Астру», водитель покосился на Скифа. – С какого боку к проблеме ни подходи, а все равно в задницу уткнешься. Возьмем, опять же, остров, который тебе покоя не дает. Крабий он или, там, Рачий, не суть важно. А важно то, что погранцов, которые туда сунулись, живо отвадили. И рыбнадзор остров тот десятой дорогой обходит, тоже факт. И милиция его бережет как зеницу ока.

– Прямо Сицилия с Корсикой получается, – пробормотал Скиф, задымивший за компанию.

– Хуже, – заверил его водитель, – много хуже. Мой кореш детства однажды по нечаянности в заповедные места сунулся, не будем уточнять, в какие. Еле ушел. Лодку ему из крупнокалиберного пулемета продырявили, ни от кого не таясь, в открытую. Он потом заяву накатал в прокуратуру. И где теперь мой кореш? – Водитель выбросил окурок в окно и ответил на собственный вопрос: – Осужден за браконьерство. Срок тянет. А еще туристы были… Н-да…

– И что с ними? – нарушил тягостное молчание Скиф.

– Были да сплыли, вот и весь сказ. Не пытай меня, паря. Я и так лишнего наговорил. Накипело.

– Спасибо.

– Спасибо в карман не положишь, – проворчал водитель.

– Трогай, – предложил Скиф. – На месте рассчитаюсь.

– А мы давно на месте. Вот он, твой музей. Через дорогу.

Трехэтажное здание из коричневого кирпича имело форму открытой книги с выдранными страницами. Надеясь, что пришедшее на ум сравнение не подтвердится при ближайшем рассмотрении, Скиф щедро расплатился с водителем и выбрался из «Жигулей». Обдав его едким бензиновым выхлопом, машина резво умчалась прочь. Было жарко. Времени, отведенного Скифу, оставалось все меньше, но суетливости в его движениях от этого не появилось. Перебросив сумку через плечо, он скрылся в здании краеведческого музея.

* * *

В директорском кабинете царила прохлада, нагнетаемая одноногим колониальным вентилятором. Воздушный поток трепал бумажные листья на столе и ерошил артистическую шевелюру директора. Казалось, он мчится куда-то на своем кожаном кресле, обдуваемый встречным ветром. Прямоугольные очочки с хлипкой золоченой дужкой выглядели на его лице неуместно. Сюда просились громадные очки мотоциклиста или даже пилота.

– Слушаю вас, – сказал он, водворяя на место мотыляющийся за спиной галстук. Его руки, выложенные на стол, образовали аккуратную башенку из переплетенных пальцев.

Представившись, Скиф вкратце объяснил причину своего визита в краеведческий музей. Еще утром он и сам не подозревал об этом, но теперь пребывал в твердом убеждении, что является старшим младшим сотрудником научно-исследовательского института орнитологии Евгением Николаевичем Сарматовым.

– Очень приятно, – наклонил голову директор. – Павел Павлович Крупицын. Не представляю, право, чем могу быть полезен.

Мэ-нэ-эс Сарматов поспешил заверить его в обратном:

– Можете, еще как можете.

– Хм, – выразил сомнение Крупицын, окинув взглядом футболку и джинсы сидящего напротив визитера. – Уточните, пожалуйста.

– В минувшем году, – вдохновенно произнес Скиф, – мы отправили в ваши края экспедицию. Не стану утомлять вас подробностями, но на одном из островов в районе Волго-Ахтубской поймы сотрудники обнаружили гнездовья розовых фламинго.

– Так-так. Ну и что?

– Они находятся на грани вымирания.

– Сотрудники вашего НИИ? – спросил Крупицин. Шутка показалась ему настолько забавной, что он не преминул осклабиться, демонстрируя здоровые розовые десны.

– Фламинго, – не принял игривого тона Скиф. – Колония этих редкостных птиц находится на острове Рачьем.

– Так-так. Остров Рачий. – Поскучневший Крупицын поправил очки, чтобы они не слетели в процессе качания головой. – Совсем недавно где-то всплывало это название, но где?

– Понятия не имею.

– Я тоже. Чего же вы от меня хотите в таком случае?

– В музее должны храниться карты области.

– Должны. Хранятся. У нас вообще много чего хранится.

Это было произнесено таким тоном, что Скифа осенило: оправа директорских очков не позолоченная, а золотая. Как и элегантные часы на ухоженном запястье. Как и печатка на умеренно волосатом пальце.

Словно бы в задумчивости, Скиф встал и прошелся по кабинету. Двигаясь в направлении окна, он запустил руку в карман джинсов. Повернув обратно, извлек ее со стодолларовой купюрой, зажатой между пальцами.

– Я бы хотел взглянуть на эти карты, – признался он, снова усаживаясь на стул.

– Многие бы хотели, – обронил Крупицын, заботливо протирая очки специальной бархоткой из черепахового футляра.

– Я больше всех.

Улыбнувшись зубастой улыбкой Дэвида Копперфильда, Скиф положил деньги на стол и убрал руку. Подхваченная ветром, купюра была готова спланировать на пол, когда Крупицын сделал неуловимое кошачье движение, в результате которого она чудесным образом исчезла. Потом он поправил галстук, и в нагрудном кармане его легкой летней рубахи зазеленел прямоугольник, которого там прежде не было.

– Так-так, – деловито произнес Крупицын, – мне импонирует ваша настойчивость. Вот если бы все в стране проявляли подобную инициативу, представляете, как бы мы зажили? Не хуже, чем в Швейцарии.

– Лучше, – возразил Скиф, – значительно лучше.

– Я и говорю. – Обратив порозовевшее лицо к двери, Крупицын повысил голос: – Людмила Васильевна! Зайдите-ка на минутку.

Людмила Васильевна – двадцатилетняя дурында на непомерных каблуках – не замедлила заглянуть в кабинет из приемной:

– Да, Пал Палыч?

– Мне срочно нужна подшивка топографических карт области. Позвоните в архив, пусть принесут. Отснимите на ксероксе все, относящееся к острову Щучьему…

– Рачьему, – вставил Скиф.

– Я и говорю: Рачьему, – важно произнес Крупицын. – Копии мне на стол. Идите. – Отпустив секретаршу взмахом руки, Крупицын по-приятельски подмигнул Скифу. – Некоторым барышням ноги заменяют мозги, но Людочка от этого только выигрывает. Между нами говоря, – понизив голос, он упал грудью на стол, – мы своим коллективом тоже совершаем экспедиции на острова. Места у нас сказочные, совершенно необыкновенные места. Один воздух чего стоит. – Ноздри Крупицына раздулись. – Первозданный рай! Главная изюминка – полное отсутствие людей. Хоть голышом купайся. Красота… Кр-расота-а!

– Ну, это смотря кто купается, – рассудительно заметил Скиф.

Крупицын, подобно токующему глухарю, его не расслышал.

– Барханы, – восклицал он, – тополиные леса, заросли ветлы, заливные луга, отмели из чистейшего песка. Нагуляешься, нажаришься на солнце, напотеешься и – в воду – бултых! А за протокой, рукой подать, белые цапли… и громадные сомы всплескивают… и чайки, ах! – Описывая прелести астраханских островов, Крупицын помогал себе жестами, показывая руками и птиц, и рыб, и даже еще что-то непонятное, но явно впечатляющее. – Камыши стеной стоят. Пробираешься по ним, как по джунглям, честное слово! А стебли так и хлещут по телу, так и хлещут! Получи порцию розог!

Скиф живо представил себе охаживаемого розгами директора и подумал, что в обязанности секретарши Людочки входит не только купание голышом, но и выполнение некоторых других прихотей руководства, весьма специфических.

– А на острове Рачьем доводилось бывать? – спросил он.

– На нем белый свет клином не сошелся, – ответил Крупицын, явно подуставший от всплеска эмоций. – Впрочем, дело вкуса. Вот вам, например, фламинго подавай.

– Фламинго, – подтвердил Скиф.

– А, может, нефть? – хитро прищурился Крупицын. – У нас тут многие нефть ищут. Отбоя нет от интересующихся.

Искусственный ветер исправно обдувал его разгоряченное лицо и сорочку со стодолларовой купюрой в просвечивающемся кармашке.

– Вы бы кондиционером обзавелись, – сказал Скиф, заставляя себя отвести налившийся ненавистью взгляд. – Шумный у вас вентилятор. Голова не болит?

– У меня голова болит о том, где брать денежные средства на пополнение экспозиций, – вздохнул Крупицын, явно раскаиваясь в своем недавнем порыве. – Одни нефтяные месторождения открывают, а у других денег на обновление чучел не хватает, так и живем.

Подумав, что, будь его воля, одним чучелом в краеведческом музее стало бы больше, Скиф кашлянул:

– Не могли бы вы поторопить секретаршу? Времени в обрез.

– Да-да, – спохватился Крупицын, – время – деньги. Сейчас выясним… Людмила Васильевна! Где карты?

Впорхнувшая в кабинет секретарша развела руками:

– Нету, Пал Палыч.

– Как «нету»? – возмутился Крупицын. – Что значит «нету?» Они у себя в архиве с ума посходили, что ли?

– Подшивку из архива принесли, – оправдывалась секретарша, – но страницы с шестьсот пятой по шестьсот восьмую вырваны, а там как раз про Рачий остров было, я с оглавлением сверилась.

– Этого не может быть! Кому могли понадобиться карты?

– Не знаю, Пал Палыч.

– А кто знает?

– Не знаю, Пал Палыч.

– Заладила! – рассердился Крупицын. – Марш на рабочее место! Я еще разберусь в этой истории, ох, разберусь! Уф-ф… – Переведя взгляд на Скифа, он пожаловался: – Ну народ, ну сотруднички! С элементарным поручением справиться не могут. Ничего, пропавшие страницы найдутся, обязательно найдутся. – Повернувшись к настенному календарю, Крупицын задумчиво ковырнул мизинцем в ухе и предложил: – Вы вот что, Евгений Николаевич, загляните-ка ко мне послезавтра, а еще лучше – на будущей неделе. Закажем копии в областном архиве, получите их в лучшем виде. Правда, это потребует дополнительных расходов.

Скиф молча встал, обогнул стол и выключил вентилятор, давно действовавший ему на нервы. Не обдуваемый ветром, Крупицын моментально растерял ту лихость, с которой восседал на кресле до сих пор. Всего лишь заурядный, в меру упитанный взяточник, он даже не пошевелился, когда рука Скифа залезла в его нагрудный кармашек и извлекла оттуда зеленую купюру.

Прощальных рукопожатий не последовало. Это был не тот случай, о котором принято писать: «Стороны выразили удовлетворение встречей, прошедшей в теплой дружеской обстановке».

Глава 10 Гостеприимство по-татарски

Район Инициативный, в котором проживала Фатима Асадуллина, встретил Скифа одуряющей жарой, скопившейся между бетонных многоэтажек. Не самое лучшее место на земле, но очень даже подходящее для человека, намеревающегося замести следы. «Всего-навсего попрошусь на постой, и никаких вольностей, – убеждал себя Скиф, стараясь не обращать внимания на насмешливые реплики внутреннего голоса. – Девушка сама зазывала меня в гости, так почему бы не воспользоваться ее любезностью?» – «О, пользоваться любезностью девушки – это так приятно! – прозвучало в мозгу. – Особенно если она молода, красива и в меру наивна».

Велев внутреннему голосу заткнуться, Скиф зашел в гастроном, где разжился тортом «Лучано» и бутылкой шампанского «Новый свет». На соседнем базарчике была приобретена охапка пахнущих свежескошенной травой тюльпанов. Чувствуя себя одновременно полным кретином и растлителем малолетних, Скиф дошел до ближайшего угла и вывалил покупки на землю. Стало легче. Ухаживать за женщинами он не умел и не любил, хотя в академии ФСБ существовала специальная дисциплина, посвященная этому искусству. Пропетляв по дворам и не выявив признаков наружного наблюдения, Скиф остановился возле нужного подъезда, чтобы выкурить сигарету перед свиданием. Конечно, можно было снять квартиру у посторонних людей, но предъявлять им паспорт не хотелось, а отсутствие документов могло закончиться визитом участкового. Когда по телевизору то и дело показывают взорванные террористами дома, люди невольно настраиваются на подозрительный лад. С другой стороны, в эпоху повальной коррупции бандитам ничего не стоит отыскать интересующего их человека по временной прописке. Скиф решил не рисковать, если не считать того маленького обстоятельства, что упрямо игнорировал смертельную опасность, нависшую над ним после того, как он остался в городе. Поставить в известность начальство? Нет, пусть все остается как есть. Если Роднин узнает о последних событиях в Астрахани, он немедленно отзовет сотрудника в Москву, где усадит его за составление отчетов и служебных записок. Опять протирать штаны в кабинете? Нет уж, увольте!

Выбросив окурок, Скиф решительно вошел в подъезд, встретивший его умеренной прохладой и нестерпимой вонью из чрева мусоропровода. Шмыгнувшая в подвал крыса напомнила о существовании стукача на Лубянке, что не улучшило настроения Скифа. К двери романтической стюардессы он подошел с таким мрачным выражением лица, словно явился сюда не по собственной воле, а под конвоем. Позвонил резко, отрывисто. И уставился в глазок, даже не попытавшись изобразить улыбку. Дальнейшие события показали, что такая линия поведения очень даже уместна.

Цельнометаллическую дверь распахнул смуглый сорокалетний гигант с крупным, будто высеченным из гранита лицом и неожиданно крохотными глазками. При виде Скифа он буквально расцвел и приглашающе мотнул курчавой башкой:

– Входи.

– Я к Фатиме, – предупредил Скиф.

– Так я и понял, – осклабился гигант. – Входи, не стесняйся. – Пропустив Скифа внутрь, он поспешил захлопнуть дверь, причем не поленился закрыть ее на верхний замок.

Убранство прихожей свидетельствовало о том, что в квартире живут люди с достатком и своеобразными представлениями о красоте и уюте.

– Я могу увидеть Фатиму? – осведомился Скиф, скользнув взглядом по аляповатым матерчатым розам, торчащим из старинной китайской вазы.

– Я Ринат Асадуллин, ее отец, – заявил гигант таким тоном, словно намеревался ошеломить Скифа своим признанием.

Пришлось представиться все тем же Сарматовым Евгением Николаевичем.

Здоровенная горячая ладонь Рината стиснула руку Скифа до хруста в соприкоснувшихся суставах. Одновременно скрестились взгляды мужчин, испытывая друг друга на твердость. Не заметив в глазах гостя признаков смущения или неловкости, Ринат разочарованно разжал пятерню.

– Пойдем в комнату, – предложил он.

– Пожалуй, я лучше загляну как-нибудь в другой раз, – буркнул Скиф.

– Не выпендривайся, – сказал Ринат тоном привыкшего повелевать человека. – Я тебя со вчерашнего дня жду. Иди за мной. – Он грузно затопал по коридору, давая понять, что возражения не принимаются. Пожав плечами, Скиф двинулся следом. Прекрасный паркетный пол квартиры был тщательно застелен коврами и дорожками с восточными узорами. Они выглядели так же неуместно, как литые бронзовые ручки на пластиковых дверях. Тапочки, которыми шаркал на ходу Ринат, хотелось заменить на мушкетерские ботфорты со шпорами. Было в нем что-то от Портоса, шагающего к месту поединка. Не хватало лишь длинной шпаги на боку. Впрочем, Ринат предпочитал пользоваться более современным оружием.

* * *

Черные зрачки взведенной двустволки смотрели в грудь Скифа, как бы выбирая, куда именно выплюнуть картечь: под левый сосок или чуть выше солнечного сплетения. О том, что ружье заряжено именно картечью, а не чем-нибудь иным, Ринат предупредил гостя, как только тот переступил порог комнаты. И теперь выжидательно смотрел на него, стоя в нескольких шагах, с указательным пальцем, обхватившим оба спусковых крючка.

– «ТОЗ»? – спросил Скиф, полюбовавшись двустволкой.

– Угу, – кивнул Ринат, – «тулка». Двенадцатый калибр. Восемьдесят граммов свинца в двух патронах.

Оглянувшись, Скиф полюбовался сервантом за своей спиной и сокрушенно цокнул языком:

– Посуду вдребезги разнесет, мебель – в щепки. Давай я лучше к стене перейду. Дыры потом заштукатуришь. Когда на свободу выйдешь. С чистой совестью.

– А вот это не твоя забота, женишок, – глухо произнес Ринат. – Лет тебе сколько? Тридцатник? На кисленькое потянуло?

– Кисленькое? – недоуменно переспросил Скиф.

– Ага. То самое, которое молодо-зелено.

– Твоя дочь сама дала мне адрес.

– А ты ее в благодарность обрюхатил, поганец. Отстрелить бы тебе яйца за такие дела. – Двустволка опустилась ниже. – Давно ты с ней познакомился?

– Вчера, – ответил Скиф, глядя поверх направленных на него стволов.

– Врешь!

– Не вижу необходимости. Фатима дала мне адрес и пригласила в гости. Я закурю?

– Обойдешься, – молвил Ринат, качая кудлатой головой.

– Закурю, – сказал Скиф и действительно достал пачку «Монте-Карло».

– Ты думаешь, я с тобой в бирюльки играю?

– Нет. – Это было произнесено не раньше, чем чиркнула зажигалка.

– Жениться собираешься? – спросил Ринат.

– Нет. – Ответ сопровождался выдохом дыма.

– Почему?

– Не хочу.

– Мужчины так не поступают.

– А как они поступают? Встречают безоружных гостей картечью?

– Ладно, – угрожающе произнес Ринат, отставляя двустволку в угол. – Поговорим без оружия. Моя дочь утверждает, что забеременела от тебя.

– Позови ее, – предложил Скиф, стряхивая пепел в хрустальную вазу, обнаруженную на серванте. – Увидишь, что тут кроется какая-то ошибка.

– Я отослал Фатиму к родителям в деревню. Пусть посидит под домашним арестом.

– Позвони ей.

– Я забрал у нее телефон, – проворчал Ринат.

– Она сказала, как меня зовут? – спросил Скиф.

– Сказала. Сарматов Е. Н. Все сходится.

– Впервые слышу, чтобы любовников называли даже не по имени-отчеству, а по инициалам.

– Какая разница?

– Огромная. Так я мог значиться только в списке пассажиров: Сарматов Е. Н.

– Но зачем ей это понадобилось? – вскричал Ринат.

– Чтобы предъявить тебе жениха. Ты, надо полагать, строгий папаша?

– Не без того.

– Фатима испугалась взбучки и задумала использовать меня в качестве громоотвода, – принялся рассуждать Скиф. – Вот почему она стала заигрывать со мной в самолете. Мне это сразу показалось странным. Какого черта молоденькая девчонка строит мне глазки? Почему дает адрес и приглашает в гости?

– И ты приперся, – взревел Ринат, возмущенный в равной мере и вероломством Скифа, и бесстыжим поведением Фатимы. – Не упустил возможности порезвиться на халяву!

– Ты ошибаешься.

– От кого я это слышу? От тридцатилетнего коня в пальто, прискакавшего к моей дочери?

– Не к дочери, – уточнил Скиф, – а к ее отцу. К сорокалетнему сивому мерину, который не хочет понимать очевидных вещей.

– К сивому мерину, значит, – повторил Ринат, проведя рукой по буйной шевелюре, в которой почти не наблюдалось седых волос. – Вот как ты заговорил. А знаешь, что я с тобой сейчас сделаю?

Погасив сигарету, Скиф предложил:

– Покажи на практике. Отчасти я виноват, а потому разрешаю врезать мне от души. Но только один раз.

– А потом?

– А потом вступит в силу один из основных физических законов.

– Какой? – осведомился Ринат.

– Действие встречает противодействие, – произнес Скиф тоном учителя, вынужденного объяснять прописные истины.

– Да после моего удара ты костей не соберешь!

– Возможно.

– Мой отец быка-трехлетку кулаком валил!

– А дед? Слона в зоопарке?

Глаза Рината налились кровью, как у того быка из семейных преданий. Сжимая кулаки, он шагнул вперед.

Рост Скифа превышал метр восемьдесят, но противник, стоящий перед ним, был на полголовы выше и казался гораздо шире в плечах. Обветренное лицо со сломанным носом делало его похожим на бесшабашного бретера, и маленькая золотая серьга в мочке правого уха только усиливала это впечатление. Шансов выстоять против него было не больше, чем при схватке со вставшим на дыбы медведем, и все же Ринат внушал Скифу скорее приязнь, чем антипатию. Правда, это чувство обещало быть очень и очень недолговечным.

* * *

Большое сердце Рината Асадуллина разрывалось от тоски, а рот его был полон желчи. В этом была повинна Фатима, наплевавшая на вековые традиции. Как могла она спутаться неизвестно с кем, подобно мартовской кошке, задирающей хвост перед первым встречным? Зачем обманула родного отца, зачем унизила его в глазах окружающих? Этот русский красавчик, стоявший перед Ринатом, не был повинен в случившемся, но он стал свидетелем позора рода Асадуллиных и должен был поплатиться за это. Жаль. Очень жаль. Все должно было произойти не так, все должно было произойти иначе. Ринат часто мечтал о свадьбе любимой дочери, намереваясь устроить все наилучшим образом.

Жених объявил бы о своем намерении обручиться с Фатимой через священника-газзана, после чего влюбленные потеряли бы право встречаться до самой свадьбы. Ах, эта помолвка, какой красивой, какой радостной была она в грезах Рината! Вот свидетели жениха входят с музыкой в дом Асадуллина, где он щедро одаривает их платками и угощает айратом. А вот, наконец, он получает ответный подарок – расписной поднос, уставленный всевозможным вареньем и сладкой наливкой – татлы ракы. Это значит, что вечером грянет свадьба, которая продлится несколько дней. Фатима, надевшая прабабкино ожерелье из золотых монет, покрыла бы голову специальной накидкой, тувухом, пряча лицо от гостей до конца сабантуя. Выкупанная подругами в ароматной воде, с волосами, заплетенными в мелкие косички, ждала бы она любимого, обязанного явиться если не на горячем жеребце, то с бочонком вина и в сопровождении многочисленных друзей и музыкантов. Грохот даула, перестук бубнов, пронзительные напевы зурны! Присутствующих потчуют кубете – пирогом из сырой баранины. Все дружно славят Рината Асадуллина, вырастившего такую замечательную дочь, жених почтительно склоняет перед ним обритую голову и благодарит за оказанную честь. Фатима на седьмом небе от счастья. Она с отцом своих будущих детей стоит на белой кошме, а гости осыпают обоих монетами, миндалем, сахаром и зерном…

Но нет, не играет музыка, не звенит серебро, не звучат здравицы в адрес Рината и его дочери. Праздник закончился, не начавшись. Мечты рассыпались в прах, обратились в пепел, которым впору голову посыпать. Кто виноват в этом? Кому мстить за крушение надежд?

Тяжелый взгляд Рината буравил переносицу Скифа, словно пытаясь добраться до чужих потаенных мыслей.

– Не понимаю, – пожаловался он, – почему ты стоишь, как столб, почему не защищаешься? Неужели действительно не возражаешь против того, чтобы я припечатал тебя разок?

– Не возражаю, – коротко подтвердил Скиф. – Заслужил. Я ведь чуть не приперся к Фатиме с цветами и шампанским.

– Но ты ведь шел на свидание, – напомнил прищуривший один глаз Ринат.

– Вообще-то я искал место для ночлега.

– Почему именно здесь?

– Так вышло.

– Ты в неладах с милицией?

– Я-то в ладах, – неохотно ответил Скиф. – Просто есть люди, которые не хотят, чтобы я оставался в Астрахани.

– Перешел дорогу крутым? – догадался Ринат.

– Надеюсь, что так.

– Ха, он надеется! А зачем признаешься в этом мне, человеку, которого впервые видишь?

– Пытаюсь оправдаться. Не хочу выглядеть в твоих глазах соблазнителем провинциальных дурех.

Ринат и сам не заметил, как его кулаки разжались.

– Вот шайтан, – выругался он. – Совсем мне голову заморочил. Не могу тебя ударить, хоть тресни!

– Тогда я пошел? – спросил Скиф.

– Как-то очень просто у тебя все получается. Захотел – зашел, захотел – ушел. Нет, брат, шалишь! Сначала я на тебе отыграюсь немного, а потом уже отпущу.

– Условия прежние, – напомнил Скиф, перебарывая инстинктивное стремление принять оборонительную стойку или хотя бы развернуться к противнику вполоборота.

– Условия я диктую, – проворчал Ринат, с треском стаскивая майку. – Про курэш доводилось слыхать?

– Нет.

– Темнота! Это татарская борьба на поясах. Раньше всякий сабантуй заканчивался такими поединками. Победитель получал барана.

– С меня будет достаточно права на ночлег, – нахально заявил Скиф, избавляясь от футболки.

– Договорились, – усмехнулся Ринат, играя мускулами. – Но если коснешься лопатками пола, то расскажешь мне, что за дела у тебя в нашем городе. Без утайки.

– Зачем тебе чужая головная боль?

– Обычное любопытство. Кто владеет информацией, тот контролирует ситуацию, так умные люди говорят.

– Ошибаются твои умные люди. Меньше знаешь – спокойней спишь.

Болтая с противником, Скиф незаметно сместился таким образом, чтобы непосредственно за его спиной оказалась голая стена. На этом строился его расчет. Другого способа одолеть гиганта не было.

– Слушай и запоминай, – сказал Ринат, с удовольствием отметивший про себя, что бороться предстоит не с каким-то городским заморышем, а с плечистым мужчиной, пресс которого бугрится квадратиками напрягшихся мышц. – Никаких подножек и подсечек. Упал на спину – проиграл. Хватать друг друга можно только за ремни. У тебя, надеюсь, прочный? Если нет – скажи сразу. Тогда обвяжемся полотенцами, как кушаками.

– Сойдет и так, – отрезал Скиф, намеревавшийся закончить схватку раньше, чем противник успеет приложить к нему всю свою немалую силищу.

– Как знаешь. А теперь борись до конца, батыр. – Ринат воинственно пригнулся. – Это главное правило курэша.

Распространяя кислый запах пота, он ринулся вперед. Его руки, каждая из которых была толщиной с ляжку мужчины среднего сложения, обхватили Скифа за талию, пальцы сомкнулись вокруг ремня.

– Ыэх-х!

Ринат присел на полусогнутых ногах, готовясь оторвать Скифа от пола. Тот, держась за пояс противника, и не подумал сопротивляться. Наоборот, предугадав начало броска, он подпрыгнул, облегчая противнику задачу.

Ринат, не ожидавший такого подвоха, застыл в неустойчивой позе, наклонившись назад. Его позвонки хрустнули от напряжения. Вместо того чтобы швырнуть русского через себя, татарин был вынужден сохранять равновесие, а Скиф не преминул воспользоваться этим.

– Оп! – ликующе воскликнул он, оттолкнувшись ногами от стены.

Живая пирамида с грохотом обрушилась на пол, вызвав легкое сотрясение всего дома. Почти стокилограммовая туша Рината приземлилась первой – приземлилась на спину, в полном соответствии с военной хитростью Скифа.

– Моя взяла, батыр, – поспешил объявить он, опасаясь, что разъяренный поражением татарин завяжет его узлом и примется месить, как тесто. Ни победить, ни даже просто выжить в подобной рукопашной шансов у Скифа не было. Никаких. Но Ринат не помышлял о реванше.

– Не понимаю, – прогудел он, мотая лежащей на ковре головой. – Этого не может быть.

– Может, как видишь.

Воспользовавшись моментом, Скиф отлепился от потной груди татарина, встал и тут же натянул футболку, давая понять, что продолжать поединок не намерен.

– Как это у тебя получилось? – растерянно спросил Ринат. Приняв сидячую позу, он обхватил руками колени, отчего казался внезапно уменьшившимся в размерах.

– Секрет, – обронил Скиф.

– Шайтан! – Ринат ударил кулаком по полу, усиливая переполох, который наверняка начался у обитателей нижней квартиры. – Сплошные беды на мою голову! Сначала не уследил за дочкой, теперь проиграл какому-то русскому, понятия не имеющему о курэше.

– Ты не проиграл, батыр.

– Что?

– Ты не проиграл, – повторил Скиф.

– Не понимаю, – натужно крякнул Ринат, вставая.

– Уговор помнишь? Ты хотел знать, что за дела у меня в Астрахани. Так вот, – Скиф сунул в рот сигарету, – я тебе расскажу. За это оставишь меня ночевать. Будем считать, что у нас ничья.

На том и порешили, скрепив устный договор новым рукопожатием, уже не таким жестким, как первое.

Глава 11 С приоткрытыми картами

Много было говорено-переговорено в тот вечер. Сперва под водочку, потом под чай, который в доме Асадуллина готовился весьма необычным способом. Бульон, как определил Скиф, когда попробовал напиток, в котором кипяченого молока и сливочного масла было больше, чем, собственно, навара от черного плиточного чая. А вот бармаки, поданные Ринатом на сладкое, оказались на поверку самыми обычными «пальчиками», только начиненными не вареньем или повидлом, а грецкими орехами. Сообщив, что их напекла Фатима, прежде чем сознаться в беременности, Ринат помрачнел. Подсластить горькую пилюлю дочь не сумела. Не помог и подробнейший отчет о полете по маршруту Москва – Астрахань, сделанный Скифом из уважения к хозяину дома. Тот лишь укрепился в мнении, что отца будущего внука ему не видать как своих ушей, и заявил, что по старинному татарскому обычаю гулящая девка подлежит троекратной порке сыромятной плеткой с последующим привязыванием к горячему жеребцу и волочением по степи.

Пока налегали на водку, Ринат утверждал, что именно так он и накажет беспутную дочь, но за чаем признался, что не способен ее даже пальцем тронуть. И как теперь быть? – вопрошал он, поглощая «пальчики» чуть ли не пригоршнями. Где искать Фатиме достойного мужа, который согласится взять ее с чужим ребенком? Татарин, по словам Рината, скорее женится на змее, чем на девушке, потерявшей невинность до свадьбы. Выходит, выдавать Фатиму придется за русского. А много ли среди них мужчин, способных создать настоящую семью и обеспечить ей благосостояние?

О том, чтобы породниться с кем-нибудь из умеренно процветающих коммерсантов, Ринат даже слышать не хотел, зато все пристальней, все внимательней присматривался к Скифу, пока, наконец, не спросил напрямик: женат ли тот. Да, соврал Скиф, после чего чайные пиалы на столе уступили место рюмкам с душистым коньяком, а Ринат сменил тему разговора.

Он признался, что до недавних пор был браконьером, возглавлял целую артель, сколоченную из таких отчаянных людей, что даже местные бандиты не осмеливались обкладывать ее данью.

Это были бывшие рыбнадзоровцы и пограничники, в преобладающем большинстве своем офицеры, которые сами когда-то гонялись за браконьерами, но пришли к выводу, что их усердие не приносит никаких положительных результатов. Ладно бы только зарплату им задерживали месяцами, но ведь этим подлость начальства не ограничивалась. Конфискованный погранцами улов перекупали барыги, полукилометровые сети возвращались за взятки владельцам, задержанные выходили на свободу и снова принимались за разбой.

– А потом и вы к ним подключились, – обронил Скиф, наблюдая за хитросплетениями голубоватого дыма, струящегося от его сигареты.

– Но жить-то как-то было надо, – проворчал Ринат. – Выживать, а не жить. В речку бросили котят, пусть резвятся, как хотят.

– И рыбку ловят.

– Мы никогда без меры осетра не брали, а тех, кто беспредельничал, быстро в чувство приводили. – Ринат влил в глотку коньяк, страдальчески поморщился, закусил и продолжил: – Никто из нас не разбогател, хотя возможностей было предостаточно. – Взять ту же икру, которую мы лопаем. – Ринат зачерпнул ложкой зернистую массу, которой была наполнена средних размеров салатница. – Вот где настоящее черное золото. Французы икру кавьяром называют. За килограмм белужьей икры готовы две штуки баксов отваливать. Осетровая и севрюжья в два раза дешевле, но деньги тоже немалые.

– Да, прибыльное занятие, – согласился Скиф. – И главное – особых затрат не требует. Вспорол белуге брюхо и загребай черное золото ведрами.

– Много ты понимаешь, – обиделся Ринат. – А лодки, а снаряжение, а оружие? И потом, в Астрахани настоящей цены за товар никто не дает, тут перекупщики мазу держат. Я однажды попробовал на настоящих покупателей выйти, на московских. И что?

– И что?

– Гранату мне в окно кинули. Я как раз с одной злокипучей бабенкой кувыркался, но не на кровати, как у всех нормальных людей принято, а на ковре – такая ей блажь в голову взбрела. – Ринат тихонько засмеялся. – Грохнуло аккурат в момент наибольшего накала страстей. Нас не задело, если не считать, что мне всю задницу осколками стекла посекло. Правда, Зойка после того случая умом тронулась. Мужа заставляет петарды взрывать, когда кончает. Иначе, говорит, всплеск эмоций не тот. Я же с ней отношения разорвал, да и на мировой рынок икры перестал стремиться. Слишком опасно. Золото – это золото, хоть черное, хоть какое. – Оборвав смех, Ринат вполне трезво посмотрел на гостя и спросил: – Ты, кстати, не по этому вопросу в Астрахань прибыл?

– Злокипучих баб и в Москве хватает, – прикинулся непонимающим Скиф.

Хозяина дома это задело. Махнув коньяка, он уперся взглядом куда-то в угол и высказался в том духе, что мужчины, забывающие о данном слове, конечно, могут по-прежнему рассчитывать на его, Рината, гостеприимство, но особого дружеского расположения пускай в таком случае не ищут.

Кляня себя за приступ великодушия, Скиф вкратце поведал свою историю, умалчивая те аспекты, которые не подлежали огласке.

– Наркота, значит, – подытожил Ринат, задумчиво теребя пиратскую серьгу в ухе. – Теперь понятно, почему к Рачьему острову подступиться невозможно.

– А ты пробовал? – удивился Скиф.

– Было дело. Мы собирались там базу оборудовать. Чтобы сети хранить, горючку, улов без помех разделывать. Удобное место. Сам остров-то в море расположен, но до плавней оттуда рукой подать. – Ринат уставился в окно, словно там, за кружевными гардинами, не огни ночного города виднелись, а бескрайние волжские просторы. – В плавнях затеряться легко. А вот на острове…

– Продолжай, – потребовал Скиф, напрягшийся, как охотничья собака, сделавшая стойку.

Он даже накрыл ладонью свою рюмку, куда Ринат намеревался плеснуть щедрую порцию коньяка. Правда, жест не помог. Рука Скифа была отстранена с такой снисходительной небрежностью, словно хозяин имел дело с закапризничавшим ребенком, отказывающимся от добавки каши. Пришлось выпить. И только после этого Скиф услышал продолжение заинтриговавшей его истории.

* * *

– На земле много паршивых мест, – говорил Ринат, поглядывая на гостя, – а остров Рачий – худшее из них. Его то ли выкупил, то ли взял в долгосрочную аренду Ахмет Заиров. Чеченец, естественно. Кому же еще в России боговать, как не чеченцам? Нас, татар, власти при каждой возможности щемят, а кавказцев готовы в задницу целовать.

– Сдается мне, был когда-то такой полевой командир – Заиров, – заметил Скиф, отводя тему разговора подальше от скользкого националистического русла. – Из числа тех героев Ичкерии, которые в девяностых годах головами наших солдат в футбол играли.

– По всему выходит, что так оно и есть, – согласился Ринат. – Только теперь Заиров никакой не полевой командир, а гражданин Великобритании, проживающий в Лондоне. Наезжает к нам редко, но метко. В Астрахани им детишек и коммерсантов пугают, будто он бабай какой.

– Карабас-Барабас.

– Вот-вот. Я поначалу тоже посмеивался. А потом убедился: с Заировым шутки плохи. Таких душегубов еще поискать надо.

– Тебе известно что-то конкретное? – нетерпеливо спросил Скиф.

– Неопровержимых фактов не имею, – помрачнел Ринат, – но мне и того, что я знаю, достаточно.

– Мне тоже. Говори.

– После той истории с гранатой, – сказал Ринат, – я почти неделю филейную часть в ванне отмачивал, так что ребятки мои временно без присмотра остались. Ну и сунулись на Рачий остров по собственной инициативе. Возвратились оттуда обалдевшими, с глазами, как у тех раков, выпученными. Мол, и радар посреди острова торчит, и автоматчики вдоль берега шастают, и даже кто-то вроде гидросамолет заприметил.

– Прямо база НАТО, – заметил Скиф.

– Хуже, – отмахнулся Ринат. – Предупреждал я ребятишек: о том, что видели, забудьте, не нарывайтесь на неприятности.

– Не послушались?

– А кто когда умным советам следует? Может быть, ты?

– Наверное, нет, – признался Скиф, выковыривая сигарету из пачки.

– То-то и оно, – вздохнул Ринат. – Короче, ребятишки втайне от меня еще одну вылазку предприняли. Это я уже позже узнал, когда с их женами беседовал. Как уплыли ночью на двух моторках, так и сгинули. Всем коллективом. Подвела их любознательность. Сказано же: погранцы, хоть и бывшие. Все о государстве беспокоились, которое их через колено кинуло. – Ринат покрутил в руке бутылку, влил в себя остатки коньяка и пригорюнился, свесив голову на грудь. – Эх, лучше бы я вместе с ними тогда поплыл.

– Вряд ли от этого что-нибудь изменилось бы, – осторожно предположил Скиф.

– Изменилось бы! – скрипнул зубами Ринат. – Никто не посмел бы намекать, что Асадуллин специально болячки себе придумал, чтобы дома отсидеться. Знаешь, про что за моей спиной шушукаются? Что я братву свою умышленно на погибель послал. От конкурентов, мол, таким макаром избавился. Пришлось прежнее занятие бросить, чтобы слухи эти дурацкие прекратить. Тогда новую сплетню придумали. Будто бы Асадуллин общую кассу единолично заграбастал, поэтому работать ему теперь совсем не обязательно. Так и живу, – закончил Ринат, запуская пальцы в кудлатую шевелюру. – Один, как перст. Словно голый посреди поля – отовсюду видать, со всех сторон продувает… И никуда, никуда мне не деться от этава-а, – затянул Ринат песню, раскачиваясь на стуле, – ночь за окном, во дворе никаво-о…

– Есть предложение, – тихо сказал Скиф.

– Только к утру встанет зорькой завет-на-ю-у…

– Поплыли на остров вместе, – произнес Скиф громче.

Дальнейшее выглядело так, как если бы карусель, закружившая Рината, внезапно остановилась.

– А? – спросил он, схватившись за спинку стула, чтобы не упасть.

– Ты слышал, – сказал Скиф.

– Слышал, – подтвердил Ринат заплетающимся языком. – Но ты все-таки повтори, а то не верится.

– Во что не верится?

– В то, что не я один такой идиот, который готов добровольно совать голову в петлю.

– Голову Заирова, а не свою собственную.

– О! – вскинул Ринат палец. – Золотые слова, батыр.

– Я знаю много других золотых слов, – сказал Скиф, вставая.

– Например?

– Например: утро вечера мудренее. Разовьем эту тему завтра, ладно? Чертовски спать хочется. – Скиф с хрустом потянулся. – Ну, где ты меня положишь? Надеюсь, не на полу?

– Такого гостя? – вскричал Ринат, тяжело выбираясь из-за стола. – Такого дорогого гостя? Да скорее я сам буду спать на полу в своем собственном доме, чем допущу это! – Будто в подтверждение своих слов, он споткнулся и едва не растянулся поперек гостиной. – Ты ляжешь на мою кровать!

Отнекивался Скиф недолго. По жестяным подоконникам барабанили первые капли дождя, тревожно шумели кроны раскачиваемых ветром деревьев, с юга накатывалась гроза, оповещая о своем приближении глухим рокотом, напоминающим бурчание в желудке великана. Не закрыв форточку, но зато укутавшись в одеяло, Скиф уснул еще до того, как ночь озарилась зарницами молний.

Глава 12 У природы нет плохой погоды

С утра ничего не предвещало грозы, разразившейся ночью. Яхта «Dear Prudence» летела как на крыльях, разрезая форштевнем водную гладь Каспия и вздымая тучи брызг, радужно искрящихся на солнце. Это было современное и весьма комфортабельное судно, предназначенное для дальних плаваний. Оснащенное мощным дизельным двигателем, оно шло под парусами, управление которыми осуществлялось автоматически, с капитанского мостика под белым навесом. Бортовой компьютер, прокладывавший курс и задававший яхте оптимальную скорость, позволял идти на «автопилоте», но капитан предпочитал управлять яхтой по старинке, положив руки на медные рожки штурвала. Пожилой бородатый мужчина, он носил шорты и яркую майку с непринужденностью беззаботного мальчугана, которым был лет пятьдесят назад.

Больше никого из экипажа на палубе не было, зато все шезлонги были заняты суровыми мужчинами, совершенно не похожими на отдыхающих пассажиров. Люди Ахмета Заирова, все как один раздетые по пояс, оставались в камуфляжных штанах и высоких ботинках, расшнуровать которые не удосужился никто из них. Бородатые, волосатогрудые, при укороченных автоматах, они неприязненно поглядывали на свиту телохранителей Бабича. Эти носили подчеркнуто штатскую одежду, были подтянуты и гладко выбриты. Если бы не пистолеты в наплечных кобурах, их можно было бы принять за конторских служащих из Сити, вырвавшихся на природу. Жгучее солнце и упругий морской ветер явно раздражали цивильных молодых людей, но их лица сохраняли идентичное выражение холодного высокомерия.

Когда яхта зарывалась в волну и телохранителей Бабича окатывало солеными брызгами, они принимались поочередно протирать свои солнцезащитные очки, действуя таким образом, чтобы люди Заирова не могли застать их врасплох. В такие моменты повязанные косынками головы кавказцев приходили в движение: они обменивались красноречивыми взглядами, но критических замечаний себе не позволяли. Хозяин велел молчать и ждать, вот они молчали и ждали. Заиров, одетый как заправский плантатор, только без плетки, находился на носу яхты, где раз за разом обыгрывал в нарды нервничающего Бабича. Игральные кости подчинялись его воле, как заговоренные. Путешествие уже не казалось Бабичу таким приятным, как вначале.

– Все-таки надо было гидросамолетом лететь, – вздохнул он, не сумев выбросить «тройку» или «единицу», без которых его фишки не имели права сдвинуться с места.

– Товар на такую сумму без присмотра не бросают, – наставительно сказал Заиров и топнул по выскобленной добела палубе. – Под нами медикаментов на сто лимонов с лишним.

– Тогда вертолетом. – Бабич завистливо проследил за тем, как соперник завел в «дом» сразу две фишки. – Летели бы рядом с яхтой.

– Ты, Боря, когда-нибудь сидел в вертушке дольше часа? Нет? Твое счастье. А знаешь, сколько для такого перелета керосина требуется? До хрена и больше.

– Выходит, сэкономили?

– Ох уж мне эти работники умственного труда, – усмехнулся Заиров. – Простых вещей не понимают. В баках горючки на несколько часов лету. Как потом в открытом море заправляться? Кроме того, воздушное пространство силами ПВО контролируется.

– А водное не контролируется? – спросил Бабич, выкинувший дубль из «шестерок», которые ему ничего не давали.

– Погранслужба сама контролируется, – ответил Заиров, встряхивая в кулаке кубики. – Мною.

– Нами, Ахмет. Теперь нами.

– Ну да, мы ведь партнеры.

– Партнеры, – подтвердил Бабич.

– А семья моя где? – сверкнул глазами Заиров.

– Сколько можно? Ничего не случится с членами твоей семьи. За ними ухаживают, как за особами королевской крови.

– Между прочим, в моих жилах действительно течет княжеская кровь.

– Из грязи в князи, – сорвалось с языка расстроенного очередным проигрышем Бабича.

– Что ты сказал? – напружинился Заиров.

– Витязь в тигровой шкуре случайно не твой предок?

– Да уж не Моисей, который свой народ в пустыню завел, а там прокисшей манкой кормил.

– Не забывайся! – взвизгнул Бабич.

В ту же секунду его телохранители вскочили с шезлонгов, держа в руках взведенные пистолеты. Охранники Заирова остались сидеть, но стволы их автоматов приподнялись, готовые изрешетить стоящих напротив.

Обменявшись взглядами, партнеры успокоили гвардейцев жестами и некоторое время молчали, подавляя взаимную неприязнь.

– Как там наш капитан Скиф? – спросил Бабич, решивший нарушить молчание первым. – Угомонился?

– Звонил ему полчаса назад, – буркнул Заиров. – Думаю, он уже в аэропорту, покупает билет на ближайший рейс в Москву.

– А если нет?

– А если нет, то полетит гораздо дальше и выше. – Бросив взгляд на небо, Заиров огладил седую бороду.

«Диэ Пруденс» вспорола гребень зеленой волны, обдав брызгами по-кошачьи зашипевшего Бабича.

– С меня хватит, – заявил он, выбираясь из провисшего шезлонга. – То холодный душ, то солнце шпарит. Хватит с меня солнечных ванн. – Он бросил взгляд на свою покрывшуюся красной сыпью грудь. – Пойду в каюту.

– Э, – негодующе сказал Заиров. – Опять манекенов за собой вниз потащишь? Они накурили так, что не продохнуть, и заблевали мне все ковры.

– Качка, – сказал извиняющимся тоном Бабич. – Меня тоже морская болезнь временами одолевает, ничего не поделаешь.

– Поделаешь, – сварливо возразил Заиров. – Прикажи своим людям оставаться на палубе.

– Хитрый какой! Хочешь оставить меня наедине со своими головорезами?

– Нет, у меня другое предложение. Ты запрещаешь спускаться вниз своим, я – своим. Все по-честному.

– Странная идея, – промямлил Бабич.

– Нормальная идея, – настаивал Заиров. – Пусть матросня и охрана дышат свежим воздухом до конца плавания. Нечего им в каютах делать. Ковры обошлись мне в целое состояние, да и мебель не в комиссионке покупалась. Кроме того, – Заиров перешел на полушепот, – кроме того, нельзя этих архаровцев рядом с товаром оставлять. Сопрут пару мешков – и глазом не моргнут. Знаю я эту публику.

– Мои ребята проверены-перепроверены, – сказал Бабич, подозрительно косясь в сторону охранников. – Я доверяю им, как самому себе.

– Ты считаешь это надежной рекомендацией, Боря?

– Ай, оставь эти обидные намеки, Ахмет.

– Послушай, – произнес Заиров с гримасой человека, вынужденного объяснять прописные истины. – Сам ты на меня не нападешь по той простой причине, что побоишься, а я не сделаю этого, поскольку верен нашим законам гостеприимства.

«За родных своих трясешься, вот и все твое благородство», – подумал Бабич, кивая:

– Предположим.

– Так зачем нам таскать за собой свиту вооруженных парней, которые готовы перегрызть друг другу глотки? – воскликнул Заиров. – Представляешь, что начнется в каютах, если кто-нибудь из них психанет и откроет пальбу? Переборки-то тонкие. Пули прошивают их, как картон.

Собиравшийся машинально кивнуть Бабич опомнился и глянул на собеседника с хитрым прищуром:

– А вдруг мои охранники останутся на палубе, а твои тихонько спустятся в трюм?

– Пусть следят друг за другом, – пожал плечами Заиров. – Пусть одни с других глаз не спускают. Тогда вниз даже мышь не сумеет прошмыгнуть незаметно.

– Хм, резонно.

– Выходит, договорились?

– Договорились, – согласился Бабич. – Но если ты подойдешь к двери моей каюты ближе чем на два метра, я немедленно даю сигнал тревоги.

– По рукам?

– Ну по рукам, по рукам…

Вяло прикоснувшись к выставленной вперед ладони Заирова, Бабич поплелся к своим охранникам, в черных очках которых сверкали солнечные зайчики.

Капитан на мостике перебросил трубку из одного угла рта в другой, скрывая усмешку, тронувшую его губы. На его глазах Заиров обставил партнера по всем статьям: и в нарды, и в куда более сложной игре, негласно ведущейся с тех пор, как барометр предсказал приближение бури.

Поглядывая из-под белесых бровей на небо, капитан ухмылялся. Вот уже два часа подряд изменившая курс яхта двигалась навстречу шторму, и стоящий за штурвалом капитан радовался предстоящей борьбе со стихией. Даже чуточку сильнее, чем премиальным, обещанным Заировым.

* * *

Погода портилась стремительно. Горизонт на западе окрасился в багровый цвет, тогда как противоположная половина небосвода налилась свинцом. Подплывая ближе, клубящиеся тучи становились все более рельефными, все более черными. Стало темно, как ночью, громовая канонада набирала силу, ветер яростно трепал снасти, негодуя из-за предусмотрительности людей, успевших опустить паруса.

Охранники, привыкшие к разным переделкам, притихли. Матросы сосредоточились возле рубки, где капитан вполголоса давал им какие-то инструкции. Накинув длинный прорезиненный плащ и такую же непромокаемую широкополую шляпу, он выглядел настоящим морским волком.

Под стон мачт и свист ветра матросы принялись задраивать люки и двери внутренних отсеков. Проворные, как муравьи, они управились еще до того, как на яхту обрушился косой ливень. Потоки не успевали стекать за борт. Палуба моментально превратилась в одну сплошную лужу, но герметичные прокладки люков не пропускали внутрь ни капли воды. Растерявшие лоск телохранители Бабича жались к капитанскому мостику, завороженно глядя на разбушевавшееся море. Глаза заировских боевиков были неразличимы под козырьками фиделевских кепок. Одежда всех находившихся на палубе промокла до нитки.

Запершийся в отделанной красным деревом каюте Бабич лежал на койке, колыхаясь в такт качке на манер медузы, всем телом и даже по-бульдожьи обвисшими щеками. Ему было худо. Он то проваливался в сонный обморок, то вырывался из удушающего мрака на свет, приходя в себя. От мокрой подушки несло рвотой.

Бабич потянулся за таблетками, якобы помогающими при морской болезни, но вместо этого выпучил глаза, раздул щеки и поспешно свесился с койки головой вниз. Позывы тошноты следовали один за другим, бурно и неудержимо. Не в силах смотреть на изгаженный пол, Бабич зажмурился. Из глаз лились слезы, желудок выворачивало наизнанку. Так продолжалось невыносимо долго. Отплевываясь желчью и утирая дрожащей рукой губы, Бабич снова распластался на койке, выплясывающей что-то невообразимое.

– О-о, – обессиленно простонал он, – умираю… Не могу больше… Не могу…

Липкая пятерня отыскала на тумбочке такой же липкий телефон. Палец вдавил кнопку вызова охраны. Бабич понятия не имел, чем могут помочь ему парни из службы безопасности, но надеялся, что с их появлением затянувшийся кошмар кончится. Бороться с тошнотой в одиночку он больше не мог. Выносить болтанку тоже было невмоготу. Мыслить хоть сколько-нибудь связно и последовательно не получалось. В дверь заколотили, кажется, ногами. Кое-как сползя с койки, Бабич, охая и оскальзываясь на каждом шаге, пересек каюту. Открыв дверь, он увидел перед собой Заирова, но почему-то не испугался. Наверное, потому что чеченец сам выглядел не лучшим образом.

– Блюешь? – спросил он, держась за переборку, чтобы не упасть при очередном крене яхты.

– Блюю, – равнодушно ответил Бабич, опустившийся на четвереньки. Ноги его не слушались. Каюта раскачивалась и кружилась, как после сильного перепоя.

– А мы тонем, – сообщил ему бледный Заиров.

– Как это – тонем?

– Очень просто. Идем ко дну.

– Дурацкая шутка, – простонал Бабич, тщетно пытаясь избавиться от клейкой слюны, протянувшейся от подбородка к полу.

– Пойдем наверх, – предложил Заиров. – Пора надевать спасательные жилеты и садиться в шлюпку.

– Меня проводят. Я вызвал охрану.

– Их всех там посмывало к чертовой матери.

– Этого не может быть, – помотал головой Бабич. В белых трусах и майке он отдаленно напоминал вымотавшегося бегуна, вынужденного сойти с дистанции.

– В левом борту пробоина, – сказал Заиров. – А мотор…

– Что – мотор?

– Заглох к едрене фене.

Подняв голову, Бабич вдруг осознал, что давно не слышит механического стрекота двигателя, означающего, что яхта движется к спасительному берегу. Зато удары волн были очень даже отчетливыми. Словно молотом снаружи садили, беспорядочно, но неутомимо.

– Где тут рация? – взвизгнул Бабич, к которому неожиданно вернулась прежняя энергия, подбросившая его на ноги. – Нельзя терять ни минуты! Надо сигнал SOS подавать! Пропадем!..

– Уже пропали, – заверил его Заиров, удаляющийся по коридору. – Накрылась рация. Если через минуту не сядешь в шлюпку, уплыву без тебя.

– Подожди, Ахмет!

– Да пошел ты, Боря!..

Издав щенячий визг, Бабич ринулся за уходящим партнером. Тот как раз открыл дверь, и в коридор хлынул поток воды, бурлящей под ногами. Ударяясь об стены, Бабич спешил к выходу с проворством крысы, почуявшей приближение смерти. По пути он сорвал со стены спасательный круг, но уронил его при очередном падении, а подхватить снова не сумел. Конечности сделались ватными. Кое-как вскарабкавшись по трапу, Бабич выбрался на палубу то ли ползком, то ли на четвереньках и обмер, очутившись лицом к лицу с разбушевавшейся стихией.

* * *

Несмотря на синие проблески молний, мрак, окружающий яхту, оставался непроглядным. Лоснящиеся громады волн казались отлитыми из вязкой смолы, зато пенистые гребни сияли неистовой белизной – их неверный флуоресцентный свет позволял рассмотреть все то, что Бабичу видеть вовсе не хотелось. То проваливаясь в море по самые борта, то взмывая на головокружительную высоту, «Диэ Пруденс» скрипела и трещала, как готовые развалиться от перегрузки качели. Бабич почувствовал себя сошкой, очутившейся в пустой ореховой скорлупке посреди кипящего моря. Никакие американские горки не могли сравниться с тем, что вытворяла яхта при каждом очередном крене. Ухая в разверзшуюся пучину, она почти скрывалась под водой, а выскакивая поплавком на поверхность, вновь становилась игрушкой многометровых волн.

– Ахмет! – завопил Бабич, не слыша собственного голоса. Вцепившись в леер, он захлебывался морской водой вперемешку с дождевой и тщетно пытался разглядеть хотя бы одного человека, спешащего ему на помощь.

– Я здесь, Боря!

Повернувшись на голос, Бабич увидел несколько блестящих человеческих фигур, выстроившихся вдоль рубки. Распознать Заирова мешали потоки воды, заливающие глаза.

– Помогите! – взмолился Бабич. – Меня сейчас смоет!

– Обязательно! Интересно, сколько… – Тут палубу захлестнуло волной, поэтому продолжение последовало не раньше, чем схлынула вода.

– Интересно, сколько ты продержишься? – донеслось до полуоглохшего и полуослепшего Бабича.

– Спасите! – булькнул он, уходя под воду.

– Пристегните его, – скомандовал Заиров, когда яхта взмыла на новый гребень.

Один из охранников метнулся к Бабичу и проворно набросил на его запястье браслет наручников. Второй браслет сомкнулся на поручнях. Не теряя времени, охранник метнулся обратно. Едва он достиг рубки, как яхта провалилась в расщелину между водяными горами, и вскоре Бабича вновь накрыло с головой. Ослабшие пальцы разжались. Если бы не стальная цепь, у рыб прибавилось бы корма, а на суше стало бы одним человеком меньше.

– Ахмет, родненький! – взмолился этот человек, как только получил возможность дышать и связно излагать мысли. – Вытащи меня отсюда! Я не хочу!

– Зато я хочу! – гневно выкрикнул Заиров, освещенный вспышкой молнии. – Утоплю тебя, как котенка!

Палуба провалилась под воду. Вынырнула. Опять провалилась.

– Охрана! – надрывался Бабич всякий раз, когда убеждался, что пока еще не утонул. – Сюда! Я здесь!

До него не сразу дошел смысл ответных выкриков Заирова, а когда это произошло, Бабич забился в истерике. За него было некому заступиться. Его телохранителей давно смыло за борт – всех до единого. Коварные чеченцы уцелели благодаря наручникам, которыми пристегнулись к поручням рубки. Бабич был пристегнут тоже, но Заиров насмешливо пояснил, что кисть ничего не стоит отрезать ножом, и тогда страховка станет бесполезной.

– Ты обыграл меня в гольф, Боря, – крикнул он, – но теперь счет сравнялся! А очень скоро будет два – один в мою пользу. Когда ты захлебнешься.

– Ты не посмеешь, – взвыл Бабич, торопясь опередить нависшую над ним водяную гору. – Подумай о жене и детях!

Обрушившаяся на палубу волна с легкостью утащила его за борт. Браслет заскрежетал, норовя сорваться с поручней. Прикованный к ним, Бабич беспомощно трепыхался, не в силах забраться обратно. Вместо истошного крика из глотки лилась соленая вода.

Яхта взмыла вверх и замерла на пике пенящегося вала. Над ее мачтой затрепетала ослепительная электрическая дуга. Бабич увидел свои белые пальцы, вцепившиеся в леер, представил, как их будут меланхолично жевать морские обитатели, и с проворством обезьяны вскарабкался на палубу. Через несколько секунд его оттуда смыло. Так повторялось снова и снова, пока обессиленный Бабич не прекратил бессмысленную борьбу. Открыв глаза, он с изумлением увидел над собой неожиданно белый потолок. На его фоне возникло перевернутое лицо Заирова, который долго шевелил губами, но делал это почему-то беззвучно. На всякий случай Бабич попытался кивнуть, но даже такое простое движение оказалось для него непосильным. Тогда его приподняли с раскачивающегося пола и, удерживая в сидячем положении, напоили чем-то обжигающим. Присевший на корточки Заиров задал вопрос. Бессмысленно улыбающийся Бабич показал на уши, которые улавливали лишь смутные звуки. Заиров несколько раз хлестнул его по щекам. Это помогло. Из ушей Бабича потекли струйки теплой воды. Радуясь возвращению слуха, он хотел сказать, что бить его больше не надо, но тут вода хлынула горлом, в результате чего до Заирова донеслось нечленораздельное бульканье.

– Не испытывай мое терпение, – процедил он.

– Я не… – Речь давалась Бабичу с трудом, словно он очнулся от летаргического сна и учился говорить заново. – Не нарочно… Ты…

– Дайте ему водки, – распорядился Заиров.

– Я не буду… Не надо…

Не обращая внимания на протестующие возгласы Бабича, чеченцы повалили его на пол, разжали ему челюсти и влили в открытый рот никак не меньше стакана. Кают-компания подернулась радужной дымкой, голоса собравшихся сделались необыкновенно отчетливыми, в беспрестанной качке появилось нечто убаюкивающее, умиротворяющее.

– За борт хочешь? – полюбопытствовал Заиров, развалившийся в мокрой одежде на диване.

– Нет, – ответил Бабич, разглядывая ободранную до кости руку. Боли не было. В животе разбухал огненный шар.

– Тогда звони. – Возникший, казалось, из ниоткуда мобильный телефон завис перед моргающими глазами Бабича.

– Кому?

– Тем, кто похитил мою семью, – пояснил Заиров, сдерживая клокочущий в груди гнев. – Я хочу, чтобы моих сыновей, дочь и жену немедленно отпустили.

– А потом? – спросил Бабич.

– Когда они перезвонят мне и скажут, что находятся в безопасности, узнаешь, – был ответ.

Мокрые охранники сгрудились вокруг сидящего на полу Бабича. Вода, натекшая из их ботинок, перетекала от стены к стене. Никто не произнес ни единого слова угрозы, но она, казалось, витала в воздухе вместе с шумным дыханием боевиков.

Бабич набрал номер, переговорил с кем-то по-английски, сунул телефон в протянутую сверху руку и робко взглянул на Заирова:

– Все в порядке. Мы квиты, да?

– Посмотрим, – буркнул чеченец.

– Здорово ты меня прижучил, – заискивающе сказал Бабич. – Кто мог подумать, что ты пойдешь на такой риск?

– Мы привыкли рисковать жизнью, – важно произнес Заиров. – И своей собственной, и жизнью наших близких.

– Я не про то! Ты рисковал товаром на сумму в сто миллионов долларов! Уму непостижимо…

– А, вот что тебя беспокоит!

– Конечно.

– Товар не пострадал бы ни в коем случае, – сказал Заиров. – Яхта непотопляемая. Все отсеки герметичны и сделаны из сверхпрочного сплава. Так что под угрозой находились только мои дети и жена. Если бы ты ненароком захлебнулся или раскроил башку, их бы живыми не выпустили, верно?

– Как ты мог подумать такое! – пылко воскликнул Бабич.

Остановив его властным жестом, Заиров схватил зазвонивший телефон. Суть переговоров была ясна и не владеющему чеченским языком. Порядком захмелевший Бабич разулыбался, словно не имел никакого отношения к похищению семьи Заирова. Заметив это, один из охранников пнул его, предупреждая:

– Рано радуешься, собака. Для тебя все только начинается.

* * *

Мрачное пророчество сбылось. Отключив телефон, повеселевший Заиров распорядился влить в Бабича очередную дозу спиртного, после чего заявил буквально следующее:

– Ну что, партнер, пора закрепить наши деловые отношения. Так закрепить, чтобы ты уже никуда не рыпнулся. Ни на море, ни на суше.

– Ты хочешь, чтобы я подписал какие-то финансовые документы или доверенности? – спросил Бабич заплетающимся языком. – Вынужден тебя огорчить, Ахмет. Все эти бумажки не будут иметь юридической силы.

– Это я тебя вынужден огорчить, Боря, – ответил Заиров. – Документы, конечно, вещь хорошая, спору нет, но лично я крючкотворству не слишком доверяю.

– Правильно делаешь. Мои адвокаты…

– Ты не станешь обращаться к адвокатам. Ты вообще постараешься позабыть все, что происходило и произойдет на яхте этой ночью.

– Да, – смиренно кивнул Бабич, – ты прав. Кто старое помянет, тому глаз вон, я всегда повторяю эти мудрые слова. Драгоценная осмотрительность, да? Dear Prudence.

– Я рад, что ты так хорошо все понимаешь, – язвительно произнес Заиров, – но я хочу, чтобы ты понял свое положение еще лучше. Сейчас сюда принесут видеокамеру, отличную цифровую видеокамеру, и ты, глядя в объектив, сделаешь три маленьких заявления. Первое: ты находишься в здравом уме, трезвой памяти и действуешь абсолютно добровольно, без принуждения.

– Без принуждения, – согласился Бабич, решив про себя, что покалеченную руку нужно будет обязательно выставить на первый план.

– Второе, – продолжал Заиров. – Ты признаешься, что финансируешь деятельность исламской террористической организации, ответственной за казнь двух американских заложников в Ираке. Фамилии казненных тебе скажут.

– Но это полная ерунда, – занервничал Бабич, порываясь встать с пола. – Ни один здравомыслящий человек не поверит в мою связь с террористами.

– А если эта связь будет продемонстрирована наглядно? – вкрадчиво поинтересовался Заиров. – Ведь остается еще третье заявление.

– Какое?

– Ты педераст, Боря.

– Вздор! – звонко выкрикнул удерживаемый охранниками Бабич. – Я женат!

– Одно другому не помеха.

– Остановись, Ахмет! Это уже чересчур.

– Чересчур было на поле для гольфа, – взорвался Заиров, вскочивший на ноги. – Чересчур было измываться над дорогими мне людьми. А теперь я просто восстанавливаю справедливость. Ты во всеуслышание признаешься в своих педерастических наклонностях, а потом мои орлы отымеют тебя хором, и ты, тварь, будешь улыбаться в объектив и говорить, как тебе это приятно. Неудачные сцены будут пересниматься.

– Не мешало бы порепетировать немножко, – деловито заявил самый нетерпеливый боевик.

– Нет! – завопил Бабич почти тем самым диким голосом, который прорезался у него во время недавней экзекуции.

Охранники засмеялись, помогая ему встать. Один покровительственно потрепал Бабича по щеке, другой ущипнул его за ягодицу, третий ловко стащил с него влажные трусы.

– Шторм утихает, – сказал Заиров, возвращаясь на прежнее место, – но если ты предпочитаешь искупаться еще разок, то на здоровье. Только теперь без наручников. Я даже не выйду посмотреть, как тебя будет смывать за борт, чтобы у тебя не возникло желания попроситься обратно. А теперь выбирай. – Заиров посмотрел на часы. – В твоем распоряжении пятнадцать… нет, десять секунд. Считать вслух не буду, так что не прозевай момент. Остаешься или уходишь?

Бабич зарыдал и остался.

Глава 13 Хочешь мира – готовься к войне

Утром, выдавшимся пасмурным во всех отношениях, Ринат первым делом приложился к трехлитровой банке напитка, напоминающего простоквашу, и, повеселев, заявил, что холодный айрат – одно из величайших изобретений человечества.

– Лучше всякой живой воды действует, – сказал он, облизываясь.

– Не налегали бы на мертвую, не понадобилась бы живая, – заметил Скиф, угощавшийся сверхкрепким чаем без сахара.

– Старики говорят: не заболеешь, так и не выздоровеешь.

– Но мешать водку с коньяком все же не стоит.

– Э, да нам, татарам, все равно, – приосанился за столом Ринат. – Того, кто к рейду в тылу врага готов, похмельем не испугаешь.

– Значит, помнишь? – уточнил Скиф.

– Обижаешь, командир. Одного в толк не возьму: что мы будем на острове делать? Вдвоем против отряда чеченцев не попрешь. Шкуру продырявят – никакой айрат не поможет.

– Мне нужны точные координаты острова и базы Заирова. Хочу заснять все на видеокамеру. В первую очередь – физиономии действующих лиц.

Ринат присвистнул:

– Собираешься подобраться к осиному гнезду вплотную?

– Не переживай, – сказал Скиф. – Я справлюсь в одиночку. Твоя задача – доставить меня на остров и ждать в укрытии.

– Ай, какой заботливый командир. – Ринат с шумом отодвинул пустую банку и вытер ладонью губы. – А теперь послушай, что скажу тебе я. Или рискуем на равных, или на меня можешь не рассчитывать. Ищи себе другого напарника, которому привычней в кустах отсиживаться.

– Лезешь на рожон? – спросил Скиф, разглядывая цветочный орнамент на чашке.

– Лезу! – Стол затрещал под тяжестью навалившегося на него Рината. – Я реабилитироваться хочу!

– В чьих глазах, батыр?

– В своих! – Заявление сопровождалось красноречивым жестом растопыренных пальцев. – В своих глазах, Женя! Это понятно?

– Это – понятно, – улыбнулся Скиф.

– Тогда военный совет продолжается, – высокопарно объявил Ринат, прежде чем покинуть кухню. Он возвратился с листком бумаги, выложил его перед Скифом и, помогая себе указательным пальцем, принялся комментировать нарисованную от руки карту: – Эти линии – рукава Волги. Вот это ответвление Камызяк называется. У самого побережья Камызяк тоже на рукава делится.

– Выходит, не только Волга впадает в Каспийское море, – пробормотал Скиф, разглядывая чертеж. – В школе меня иначе учили.

– Меня в школе учили, что широка страна моя родная, – вздохнул Ринат, – много в ней лесов, полей и рек.

– Разве это не так?

– Так. Только лесами этими, полями и реками владеет почему-то кучка мудаков, вот они-то и дышат вольно. А все прочие – от Москвы до самых до окраин – их дерьмо расхлебывают. Никакой справедливости.

– Справедливость невозможна в принципе, – произнес Скиф. – Я в нее не верю.

– Какого тогда хрена на остров Рачий лезешь? – удивился Ринат.

– Если нет справедливости, но и несправедливости пусть не будет тоже. Назовем это оптимальным балансом.

– Непонятная твоя философия.

– А я не философ, – тихо сказал Скиф, – я практик. Поэтому давай не отвлекаться, а говорить по существу.

– По существу, ладно. – Смутившийся Ринат прочистил горло и вновь склонился над планом. – Это поселок Каралат, это Кировский. От него рукой подать до моря, а тут острова начинаются. Один большой, три поменьше, а прочие вообще мелюзга.

– Как будто крошки на воде рассыпали, – вставил Скиф.

– Когда-то это был один здоровенный пирог. Потом море его размыло. Образовалось множество островков. Расстояние между ними не превышает десяти километров, а до некоторых вообще можно вброд добраться.

– Покажи-ка мне владения господина Заирова.

– Рачий остров примерно здесь, – ткнул пальцем Ринат. – На местности сориентируюсь, а нарисовать точно затрудняюсь. Площадь острова около пяти кэмэ. По форме ромб напоминает.

– За пару часов обойти можно, – сказал Скиф, прикидывая, что сумма сторон ромба не должна превышать девять километров.

– Шутишь? Вдоль берега камышовые заросли в три человеческих роста, не продерешься. И вообще никто нам не позволит по острову шастать. Тут хитрость нужна. – Скрестив руки на бочкообразной груди, Ринат выпрямился и многозначительно ухмыльнулся, давая понять, что хитрости ему не занимать. – В двух километрах от чеченской базы находится еще один островок, он в два раза меньше. Там и высадимся.

– В бинокль много не высмотришь, – выразил сомнение Скиф.

– Оба острова соединяются между собой подводным перешейком. Я брод знаю.

– Интересно-интересно…

– А то! – важно подтвердил Ринат с видом уверенного в себе полководца. – В темноте переберемся через протоку, затаимся вблизи базы. Днем заснимем все на пленку, а следующей ночью – обратно. Хорошо бы хотя бы одному чечену голову открутить попутно, но это, так сказать, программа-максимум.

– Обойдемся минимумом, – отрезал Скиф, мысленно одобривший план от начала до конца.

– Там поглядим, – уклончиво ответил Ринат. На его припухшей после вчерашних возлияний физиономии не отразилось ничего похожего на смиренную покорность судьбе.

* * *

Обсуждение операции на этом не закончилось. Закурив первую утреннюю сигарету, Скиф пожелал узнать о том, как они будут добираться до острова, и услышал заверение, что об этом Ринат Асадуллин позаботится сам. Более того, он брал на себя приобретение снаряжения и продуктов, но в этом вопросе Скиф оказался не таким сговорчивым. Выложив на стол пачку долларов, он сказал:

– Здесь шесть тысяч. Купишь все необходимое, а сдачу оставишь себе.

– В виде чаевых? – осведомился Ринат, глаза которого превратились в две непроницаемые щели. – Благодарствуем, барин, но мы ходить с протянутой рукой не привыкши.

– Мы к халяве тоже не привыкши, – ответил Скиф в аналогичной манере. – Ладно, давай тогда на равных скинемся.

– На равных не получится.

– Почему?

– Потому что только приличная видеокамера и пистолет на две трети общей суммы потянут, – пояснил Скиф, – а их покупаю я. Кроме того, это грязные деньги, и тратить их как-то иначе мне воспитание не позволяет.

– Хочешь, чтобы нашу экспедицию Заиров оплатил? – сообразил Ринат. – Из собственного кармана?

– Именно так.

– Тогда не возражаю.

Уладив финансовую проблему, перешли в гостиную, где засели за составление списка всего самого необходимого. Продуктов и пресной воды Ринат предложил набрать с запасом, чтобы хватило на пять суток. Памятуя о комплекции и аппетите напарника, Скиф возражать не стал. И вообще, в дальнейшем он полагался на опыт напарника, который гораздо лучше разбирался в стоявшем перед ними вопросе.

Перечень, написанный под диктовку Рината, оказался не таким уж внушительным. Палатка, прорезиненные накидки на тот случай, если ненастье затянется, нож, топорик, алюминиевая посуда для приготовления пищи, высокие охотничьи сапоги…

Наконец, дело дошло до огнестрельного оружия.

– Возьму двустволку, – сказал Ринат. – У меня хорошая двустволка, тульская.

– Я видел, – коротко кивнул Скиф.

Смутившийся Ринат не придумал ничего лучше, чем затеять целую лекцию о преимуществе металлических гильз над картонными, которые в походных условиях имеют скверное обыкновение отсыревать и производить жалкие хлопки вместо полноценных выстрелов. Помогая ему сменить пластинку, Скиф сказал, что сам он привык пользоваться пистолетом.

– Сумеешь раздобыть что-нибудь приличное? – спросил он.

– Могу дать тебе свой «вальтер», – предложил Ринат. – Старенький «ППК», калибр семь и шесть. Для тебя – бесплатно. Устроит?

Скиф насупился:

– Из «ППК» только по воробьям стрелять. Мне бы «девяносто девятый».

– Он дорого стоит.

– Стоп. – Скиф насторожился. – Если ты знаешь, что «вальтер»-П-99 дорого стоит, то, может, знаешь, где его взять?

– Предлагали на днях, – пожал плечами Ринат.

– Ты его собственными глазами видел?

– Как тебя.

– Девятимиллиметровый?

– Кажется.

– Что значит «кажется»? – заволновался Скиф. – Это же пистолет, а не компьютер. Тут надо точно знать. Оружие – это тебе не халям-балям.

– О, как у нас глазки заблестели! – расхохотался Ринат. – Любишь пострелять?

– Смотря из чего.

– А я думал: смотря по кому.

– Ну, подходящих объектов вокруг хватает, а вот хороший ствол найти сложно. – Взявший себя в руки Скиф старался говорить степенно и рассудительно. – Девяносто девятый «вальтер» меня ни разу не подводил, веришь? Идеальная конструкция. Корпус обтекаемый, гладкий, ничего не торчит, все элементы заподлицо выполнены.

– Чтобы курком за кобуру не цеплялся, – вставил Ринат с понимающим видом. Скиф пропустил реплику мимо ушей.

– Взвод автоматический или механический, – продолжал он, – по желанию. Если пистолет новехонький, то идет с комплектом, а в комплекте три сменных «затыльника», это чтобы рукоятку под ладонь подогнать.

– Комплекта нет, – сказал Ринат. – «Вальтер» бывал в употреблении. Мне его один бандюган продал.

– Продал? – спросил Скиф. – Значит, пистолет находится у тебя? Показать можешь? – Сигарета, забытая во рту, давно погасла, но он не замечал этого, охваченный волнением.

Видя состояние напарника, Ринат не стал испытывать его терпение, а молча вышел из комнаты и вернулся со свертком, который аккуратно положил на стол. Трепетно развернув тряпицу, Скиф провел пальцем по стволу и поинтересовался:

– Заряжен?

– А то! – хмыкнул Ринат.

Это означало, что в съемном коробчатом магазине из листовой стали находится шестнадцать мощных девятимиллиметровых патронов. Стандартные пистолеты таких габаритов были куда менее емкими, поскольку их оснащали однорядными, а не двухрядными обоймами. Да и весили они значительно больше «вальтера»-П-99.

– Ты не поверишь, – сказал Скиф, – но это моя любимая марка. Уже только ради этого стоило приехать в Астрахань.

– Я рад, что сумел тебе угодить, – скромно произнес Ринат.

– Теперь я снова чувствую себя полноценным человеком…

Повернув «вальтер» вверх стволом, Скиф вынул обойму, а оставшийся в канале ствола патрон вытряхнул на стол. Передернув затвор, он мягко нажал на спусковой крючок. Раздался щелчок. Скиф вновь оттянул затвор, убеждаясь, что вокруг отшлифованного до игольной остроты бойка нет ни пылинки.

– Покупаю, – сказал он, загоняя патрон в обойму, а обойму – в рукоятку.

– Это подарок, – возразил Ринат.

– Но ты потратил свои деньги!

– Деньги для того и существуют, чтобы их тратить. Как и патроны.

– Иногда их приходится экономить, – возразил Скиф.

– Деньги? – спросил Ринат.

– Патроны.

– Ты не похож на человека, который экономит патроны.

– Тем не менее это так, батыр. Одной обоймы почему-то всегда мало.

С этими словами Скиф сунул «вальтер» за пояс джинсов, встал и подошел к окну, за которым пичуги приветствовали солнце, проглянувшее сквозь лохмотья туч. Затяжная гроза закончилась. День обещал быть солнечным. Ощущая поясницей прикосновение ребристой рукоятки пистолета, Скиф улыбнулся.

Глава 14 На исходную позицию

Три часа спустя загруженная провиантом и снаряжением «Нива» Рината Асадуллина миновала поселок Кировский и свернула на неожиданно гладкую дорогу, приведшую путешественников к распахнутым настежь воротам. Из трубы над аккуратным домиком валил дым. Половину двора, в который въехала «Нива», затенял своеобразный шатер с деревянными столами и лавками. Здесь витали такие одуряющие запахи, что Скиф не смог произнести ни слова, пока не проглотил обильную слюну.

– Что за харчевня? – спросил он, присоединяясь к Ринату, выбравшемуся из машины первым.

– Обижаешь, – ответил татарин. – Не харчевня, а семейный ресторан для своих. Случайная публика сюда почти не заглядывает.

– Прогорят владельцы, – сказал Скиф, окидывая взглядом пустынный двор.

– Типун тебе на язык. Владельцы – мои хорошие друзья. Вечером у них отбоя нет от посетителей. – Ринат мечтательно зажмурился. – Тут так кормят, что знающие люди не только из Астрахани, но даже из Волгограда наезжают.

– Стоит ли терять время?

– Судьбу испытывать на голодный желудок вредно. Врачи не рекомендуют. Нам язвы с гастритами ни к чему.

На это можно было бы возразить, что воевать с полным брюхом еще опаснее, потому что ранение в живот может оказаться смертельным, но Скиф прикусил язык. Зачем портить настроение человеку, который вызвался помогать ему добровольно, на общественных, так сказать, началах? Тем более что закусить как следует действительно не мешало. Кто знает, когда еще доведется поесть горячее… и доведется ли вообще? Последние сомнения рассеялись, как только официант поставил перед гостями поистине восхитительный суп в горшочках. Переливая свою порцию в тарелку, Ринат успел сообщить, что это знаменитая татарская шулпа, после чего лишь мычал да чмокал, обгладывая бараньи косточки. Скиф не отставал, орудуя деревянной ложкой. Не давая им перевести дух, официант притащил следующее блюдо. Это были внушительные ломти рыбы, запеченные в дрожжевом тесте с рисом.

– Бэлиш, – сдавленно произнес Ринат, челюсти которого двигались с неиссякаемой энергией.

– Беляш по-русски, – понимающе кивнул Скиф.

– Не смеши меня. Ты имеешь в виду жалкие комочки теста с мясным фаршем, которыми торгуют на вокзалах? – Возмущенный таким предположением, Ринат даже перестал жевать. – Ты кушаешь настоящую белугу. У нас тут до сих пор шестиметровые рыбины попадаются, весом до двух тонн.

Скиф недоверчиво ухмыльнулся:

– Еще скажи, что ваши белуги ревут, как в той поговорке!

– Не знаю, не слышал. А вот пробовать – пробовал, и это занятие мне никогда не надоедает. Черная икра – тем более, – заявил Ринат, наглядно демонстрируя это с помощью ложки. – Присоединяйся, смелее. Не скажу, что икра в Астрахани дешевле грязи, но уверяю тебя: здесь она стоит не дороже йогурта. Для своих, я имею в виду. С тебя, Женя, содрали бы по прейскуранту.

– Во сколько же нам обойдется обед? – опомнился Скиф. Несмотря на отсутствие спиртного и даже пива, стол буквально ломился от обилия разнообразной посуды.

– Лучше спроси меня, что я сейчас ем? – предложил Ринат, облизывая ложку.

– Икру, что же еще.

– Но какую?

– Черную.

– Скажу тебе по секрету, – понизил голос Ринат, – настоящая черная икра бывает только у севрюги. У всех прочих видов осетровых она или серовато-стальная, или коричневатая, или зеленоватая, или желтоватая.

– А серо-буро-малиновая бывает? – осведомился Скиф, вооружившись мельхиоровой ложкой.

– А то! Икра осетра насчитывает девяносто цветовых оттенков, чтоб ты знал, – важно произнес Ринат.

– Ты гордишься этим так, словно сам мечешь икру.

Громогласно расхохотавшийся Ринат придвинул к себе новое блюдо и сказал:

– Между прочим, число 90 для астраханских осетров – магическое. Не веришь? А вот сам посуди. Астрахань с царских времен дает миру девяносто процентов улова осетровых, ни больше ни меньше. Ровно девяносто процентов из них нынче вылавливается нелегально. Здесь же, в Каспийском бассейне, сосредоточено девяносто процентов мировых запасов осетровых, сам недавно читал. Чертовщина, да и только!

– Настоящая чертовщина начнется, когда будет уничтожено девяносто процентов нерестилищ, – заметил Скиф, отстраняясь от стола.

– Уже, – вздохнул Ринат, – но остальные пропорции все равно сохраняются. Такой уж баланс.

– Хреновый твой баланс, батыр. Можешь обижаться, но скажу тебе прямо: если бы ты по-прежнему браконьерствовал со своей ватагой, вряд ли мы сидели сейчас рядом.

– Побрезговал бы?

– Да нет, – просто сказал Скиф. – Просто у тебя времени бы для меня не нашлось. Вспарывал бы сейчас брюхо осетрам, черпал бы икру ведрами и прикидывал дневную выручку. Я ошибаюсь?

До конца трапезы Ринат громко сопел, обдумывая достойную отповедь, однако так ничего путного и не произнес. Лишь усевшись за руль «Нивы», он проворчал, насупив брови:

– Я тебя уважаю, Женя, но морали мне больше читать не надо. Осетров тебе жалко? А людей? Мы все, как те осетры, которых на берег вытащили. И ходят меж нас ловцы душ человеческих, и долбят по башке, долбят! – Ринат с размаху врезал по баранке ни в чем не повинного вездехода. – Побойся бога! Голосуй, а то проиграешь! Родина в опасности! Повысим вэвэпэ, обгоним и перегоним, вобьем осиновый кол в гроб международного терроризма! Надоело, Женя. Осточертело. Не надо меня агитировать ни за советскую власть, ни за капитализм с человеческим лицом, ни за царя-батюшку. Вот здесь, – пятерня Рината растопырилась на солнечном сплетении, затрагивая одновременно живот и грудь, – вот здесь у меня совесть имеется, и, когда я против нее иду, она меня поедом ест, спать не дает, людям честно в глаза смотреть мешает. Посредники нам ни к чему. Я с совестью своей как-нибудь сам разберусь, договорились?

Не дожидаясь ответа, которого, кстати, так и не последовало, Ринат тронул «Ниву» с места, и она помчалась, бодро гудя мотором. Вот уж кого не терзала совесть, так это ее.

* * *

Они пересекли маленькую сонную деревеньку и поехали вдоль побережья, поросшего низкой жесткой травой. Среди заболоченных участков поблескивали окна воды, дальше виднелись камышовые заросли, за ними раскинулось море, подернутое барашками волн. Некоторое время машину сопровождала стая кроншнепов, издающих свистящие крики: «куфи-куфи». Затем птицы свернули в сторону, и стало тихо.

Проехав несколько километров по грунтовке, раскисшей после вчерашнего дождя, «Нива» остановилась перед оградой из металлической сетки, за которой басовито надрывался мохнатый кобель кавказской овчарки, волочащий по земле обрывок цепи.

– Опять сорвался, – прокомментировал Ринат. – И ворота закрыты. Самое обидное, что сигналить бесполезно.

– Никого нет? – спросил Скиф, разглядывая примыкающую к берегу площадку.

– Есть. Сторож. Его Егорычем кличут.

– Так почему бы его не позвать?

– Раз на шум не вышел, значит, залил сливы и дрыхнет.

– А что нам здесь нужно? – полюбопытствовал Скиф.

– На причале хранится имущество моей команды, – ответил Ринат, выбираясь из машины. – Моей бывшей команды. – Сделав это уточнение, он с ненавистью посмотрел на беснующегося кавказца, с которого при каждом прыжке на сетку летели клочья линялой шерсти и брызги слюны. – Когда-нибудь пристрелю тебя, гада. Знал бы кто, сколько ты мне крови попортил!

– Как его зовут? – поинтересовался Скиф, подойдя к ограде вплотную.

– Уаф! – Кавказец с разбегу ударился об сетку. – Уаф, уаф!

– Зорро, – представил его Ринат. – Соваться к нему даже не думай. Порвет.

– Такой умный, такой воспитанный пес? – удивился Скиф.

– Спроси об этом у тех, кому он задницу располосовал.

– Сами виноваты. Нечего к сторожевой собаке спиной поворачиваться. Зорро таких типов не уважает, верно, Зорро?

– Уаф! – В голосе кавказца прорезались недоумевающие нотки. Отпрянув от пружинящей сетки, он уставился на человека, осмелившегося заговорить с ним приятельским тоном. Спятил он, что ли? Не понимает, с кем имеет дело? – Уаф, уаф!

– И что дальше? – поднял бровь Скиф.

А вот что!

Уаф-ф!!!

Зорро ударился об ограду с такой силой, что, отлетая назад, едва устоял на мощных когтистых лапах.

– Когда я войду, сразу закрой за мной калитку, – сказал Скиф Ринату. Тот опасливо переступил с ноги на ногу и кашлянул:

– Не стоит, Женя. Этот пес – сущий дьявол. Слушается только Егорыча, а всех прочих мечтает разорвать на куски.

Понимая, что речь идет о нем, Зорро разинул пасть, демонстрируя внушительные клыки.

– А вот мы сейчас проверим.

Скиф стащил с себя футболку и туго обмотал ею правое предплечье.

– Думаешь, это поможет? – усомнился Ринат. – Зверюга добрых сорок кило весит. Даже меня запросто с ног сбивает.

– Так ты, оказывается, пытался познакомиться с Зорро поближе?

– Ага, пытался. Егорыч его еле оттащил. Он первым делом в глотку вцепиться норовит, падла такая.

– По-моему, ты просто наговариваешь на милейшего пса, – сказал Скиф, отодвигая засов калитки. – Я прав, Зорро?

Издавая непрерывное ворчание, кавказец занял пост напротив входа. Его косматая шерсть вздыбилась, мокрые губы дрожали, обнажая клыки. Назвать его четвероногим другом человека не поворачивался язык, тем не менее Скиф решительно отворил калитку и шагнул на площадку.

– Эх, надо было ружье достать, – посетовал Ринат, подпирая скрипучую калитку снаружи.

– Ни звука! – тихо сказал Скиф, делая шаг вперед.

Ринат и Зорро умолкли одновременно. Татарин шумно сглотнул слюну. Пес наклонил башку, дивясь наглости чужака. Еще никто не вторгался в его владения безнаказанно. Но никто и не проделывал это с такой невозмутимостью.

– Уаф? – гаркнул он. «Ты уверен, что имеешь право на подобное обращение со мной?»

Скиф наклонил голову, остановившись в метре от напружинившегося кавказца. Он инстинктивно чувствовал, где пролегает та невидимая черта, переступать которую опасно для жизни. И он знал, что ни в коем случае нельзя присесть на корточки, ибо человек, сравнявшийся ростом с собакой, провоцирует ее померяться силами. Вступать в схватку с Зорро было глупо. Даже одолев его, Скиф не избежал бы многочисленных укусов, каждый из которых грозил столбняком или заражением крови.

Уронив на землю клейкую слюну, кавказец подался назад. Это было не отступление, это была подготовка к прыжку, но зато роковая черта отдалилась на несколько сантиметров.

– Фу, – укоризненно произнес Скиф, приближаясь на точно такое же расстояние. – Никто не собирается обижать Зорро или Егорыча. Мы гости. Зорро умный пес. Егорыч любит Зорро, но он любит и гостей. Где Егорыч? Ты можешь позвать Егорыча, Зорро?

Завороженный монотонным повторением знакомых имен, кавказец лязгнул зубами возле обмотанной футболкой руки. Это означало: «не подходи». Но само присутствие Скифа уже не возмущало Зорро. Этот человек не орал, как резаный, не совершал резких движений, не суетился и умел правильно смотреть в глаза. Не настолько пристально, чтобы пробудить в собаке зверя, но и без того заискивания, которое заставляло Зорро чувствовать себя хозяином положения. Главное – от человека не тянуло гнильцой страха, распознаваемого за километр. Он уважал Зорро, однако себя уважал гораздо больше, потому что… Потому что стоял неизмеримо выше. На двух ногах. Во весь рост. Прямо.

– Арф! – сменил интонацию Зорро, поведя лохматым хвостом из стороны в сторону. Усмотревший в этом проявление ярости Ринат истекал потом. Вот от кого исходили волны едва контролируемой паники. Находись гигант на месте Скифа, Зорро не задумываясь атаковал бы его, как делал это прежде. Но перед ним стоял человек другого склада. Властный и дружелюбный одновременно. Излучающий спокойную силу без малейших признаков агрессии.

Упав на живот у ног Скифа, Зорро часто задышал, роняя слюну со свесившегося до земли языка. Характер не позволял ему признать поражение, поэтому он смотрел не на человека, а куда-то вдаль. Случается же так, что даже самых непреклонных сторожевых псов подводит нюх или зрение, или они просто одуревают от жары до такой степени, что забывают нести караульную службу.

Всяко бывает. Зорро протяжно зевнул и уронил башку на передние лапы, притворяясь задремавшим. Иначе как бы он допустил, что мимо него беспрепятственно прошествовал не только удивительный незнакомец, но и переволновавшийся татарин?

* * *

Вдоль причала, увешанного резиновыми покрышками, стояли ржавые катера, списанные рыболовецкие шхуны и дюралевые моторки. Поминутно оглядывающийся Ринат привел Скифа к посудине, отличавшейся от старой калоши лишь наличием капитанской рубки и мачты с сигнальным фонарем. Называлась она «Бегущая по волнам», что наводило на печальные мысли о том, что юность ушедшая хоть и бессмертна, но неминуема.

Грузно перепрыгнув на палубу, Ринат выдвинул оттуда доску с косо набитыми перекладинами.

– Трап подан, командир, – дурашливо доложил он.

С сомнением оглядев доску, Скиф предпочел перенестись на борт судна прыжком.

– «Бегущая по волнам», надо же, – пробормотал он. – Название пора менять, не находишь?

– Нам-то что? – пожал плечами Ринат.

– Сомневаюсь, что плавание на этой галоше будет удачным.

– Не переживай, Женя. Положись на меня.

Скиф лишь вздохнул. Ничего другого ему не оставалось.

Катер был запущенным, как жилище выжившей из ума старухи. Медная рында, висевшая на крюке, подернулась зеленью. Краска на рубке и надстройках облупилась, всюду проглядывала ржавчина. Придерживаясь за натянутый вдоль борта трос, мужчины добрались до входа в хозяйственный отсек и спустились вниз.

Внутри царил кавардак, пахло машинным маслом, крысами и перегаром. Перед открытым иллюминатором, выходящим на причал, стоял топчан, покрытый вытертым леопардовым пледом, а поверх пледа возлежал заросший щетиной старик, в котором угадывался «заливший сливы» Егорыч.

На полу валялись засаленные до тряпичной мягкости карты, окурки и бутылки. Стены каюты были увешаны журнальными страницами с грудастыми тетками и рок-музыкантами начала семидесятых, носившими пышные шевелюры. Опознав на портретах Яна Гиллана и Роберта Планта, Скиф ничуть не удивился тому, что Егорыч дрых в расклешенных джинсах той степени потертости, которая удовлетворила бы самый взыскательный вкус былых хиппи.

Разбудить его поливанием воды из чайника не получилось, но Ринат вспомнил волшебное слово и проорал в ухо бесчувственного Егорыча:

– Похмелишься?

Морской волк немедленно сел, хлопая глазами на нежданных гостей.

– Похмеляться не приучены, – прохрипел он, с трудом преодолевая качку, которую никто, кроме него, не испытывал. – А вот от небольшого аперитива не откажусь.

– Будет тебе аперитив, – пообещал Ринат, – но сначала поработаем немного.

– Вот джулай монин, – расстроился Егорыч. – А наоборот нельзя?

– Наоборот, это если я тебе аперитив в задницу через воронку залью.

– Ладно, джулай монин. Поработаем. Ай кэнт гет ноу сатисфэкшн.

– Тогда айда за плавсредством, – скомандовал Ринат. – Сберег?

– В целости и сохранности, как тот дирижабль, – заверил его Егорыч.

– Какой дирижабль?

– Свинцовый. Лед зеппелин.

Покидая каюту, Скиф посмотрел на коллаж из фотографий и подумал, что воздействие рок-музыки на массовое сознание советского народа до сих пор не оценено по достоинству.

Плавсредство – скатанную в здоровенный рулон резиновую лодку мужчинам пришлось вытаскивать на палубу сообща, такой тяжелой и неудобной она оказалась. Потом Егорыч прилег передохнуть, а Скиф с Ринатом раскатали лодку на берегу.

– Метра четыре будет, – прикинул Скиф. – Знатная бригантина. Вот только чем надувать? Помпа на борту есть?

– На хера козе баян? – удивился Егорыч и, спустившись в моторный отсек, выкинул оттуда резиновый шланг компрессора. – Ловите, джулай монин.

– Ого! – обрадовался Скиф.

– Ковыляем в ногу с техническим прогрессом, – пропыхтел Ринат, прилаживая шланг к надувному клапану.

Зарокотал на холостых оборотах дизельный двигатель, лодка стала набухать, резиновые борта округлились, вызвав приступ бешенства у Зорро, явившегося на шум. Стараясь не поворачиваться к нему задом, Ринат систематически щелкал по резине, пока она не начала издавать звон спелого арбуза.

– Хорош! – крикнул он и занялся установкой деревянных сидений, выполняющих одновременно роль распорок.

– На веслах пойдем? – удивился Скиф, которому было поручено вставлять уключины.

– Последний отрезок пути нужно преодолеть бесшумно, – напомнил Ринат, прикрепляя к корме алюминиевую конструкцию для мотора. – Зато остальное расстояние полетим, как ракета.

– Смо-о-ок он зе во-о-отэ-э! – загорланил выбравшийся на сушу Егорыч.

Предвкушение пьянки придало ему сил и почти юношеского задора. Открыв сарай, он в одиночку выкатил на тележке двигатель в деревянной обшивке, которую Ринат сокрушил голыми руками. Под слоем плотной вощеной бумаги обнаружился закутанный в полиэтилен новехонький двигатель «Ямаха» с дюралевым топливным баком.

– Мэйд ин джапан, – провозгласил Егорыч. – У «Дип-пёрплов» такой альбом был, слыхали?

Ринат послал его вместе с дип-пёрплами так далеко и так энергично, что заступившийся за хозяина Зорро едва не отхватил ему кусок ляжки. Угомонив пса, Егорыч помог загнать «Ниву» во двор. Предметы первой необходимости перенесли в надувную лодку, спущенную на воду. Сумка Скифа осталась в багажнике машины. Решив, что в черной футболке ему будет жарковато на солнце, он переоделся в подпорченную бандитами белую рубаху и тщательно закатал рукава. Ринат в последний раз проверил крепления мотора, подсоединил к нему патрубок топливного бака, прокачал его и объявил, что можно отправляться в путь.

– А аперитив? – всполошился Егорыч.

– В багажнике «Нивы» твой аперитив, – успокоил его Ринат. – На неделю хватит. Никуда не отлучайся, а псину на цепь посади, не то я ее по возвращении угрохаю.

– Придержал бы язык, – посоветовал Скиф, но было поздно.

Услышавший угрозу Зорро забегал по берегу, раздираемый приступом яростного лая. Проявляя неожиданное для своей комплекции проворство, Ринат оттолкнулся от причала и дернул капроновый трос, запускающий мотор.

Японская техника, она и в Астрахани японская. Двигатель завелся с полоборота. Ринат плюхнулся на корму, включил скорость. Задрав легкий резиновый нос, лодка устремилась в открытое море.

* * *

На закате причалили к безымянному островку, где решили дождаться наступления темноты. До базы Заирова оставалось около десяти километров по прямой, но Ринат предупредил, что ночью шум мотора разносится очень далеко, так что лучше не рисковать.

– Придется сделать изрядный крюк, а потом добираться на веслах, зайдя с моря, – сказал он.

Скиф согласился, полагая, что грести будет куда приятней, чем гнуть спину за письменным столом.

– Как называется остров, на котором мы собираемся высадиться? – спросил он, когда совместными усилиями лодка была вытащена на берег.

– Никак, – ответил Ринат, извлекая из рюкзака пятнистый жилет со множеством карманов и всевозможных отделений. Облачившись в него, он затянул пояс потуже и повел плечами.

– Так не пойдет, – пробормотал Скиф.

– Почему не пойдет? Сидит как влитой.

– Я про остров. Нужно название.

– Зачем? – удивился Ринат, беря в руки жестяную банку из-под кофе с патронами к ружью. – Думаешь, благодарные потомки о нас былины слагать станут?

– Не могу же я в отчете писать: «Остров Хрен-его-знает-как», – сказал Скиф. – Если есть координаты, значит, должно быть название.

– Надо подумать… – Опрокинув банку вверх дном, Ринат высыпал патроны на ладонь и принялся рассовывать их по нагрудным карманам. – Пусть будет Малая Земля, – произнес он наконец.

– Почему? – поинтересовался Скиф.

– Дед у меня там погиб. Пал смертью храбрых.

Не услышав возражений, Ринат вновь наклонился над рюкзаком и на этот раз вытащил на свет армейский нож в кожаном чехле. Лезвие его было заточено до остроты бритвы. С тыльной, утолщенной, стороны острыми шипами выступали ножовочные зубья. Вот ими-то и занялся Ринат, припасший точильный брусок.

«Вжик-вжик-вжик», – заскрежетала сталь.

Скиф поежился. Давало знать себя нервное напряжение перед походом, сулящим испытания и трудности. И все же это было приятное волнение. Рядом со Скифом находился надежный друг, у них имелся также общий враг – что еще нужно мужчине, чтобы ощутить полноту жизни?

Рано, ох, рано Роднин записал Скифа в кабинетные работники! Как он изволил выразиться, проводя инструктаж? «Мол, в Астрахани тебе понадобятся лишь командировочные, смена белья и туалетные принадлежности. Стрельба исключается». А под конец еще и подковырнул с отеческой улыбкой: «Считай, тебе настоящий отпуск выпал. Неужели не рад, капитан?»

Еще как рад, товарищ полковник! Просто счастлив без памяти!

Вынув мобильный телефон, Скиф набрал номер Роднина и, услышав знакомый голос, отрапортовал:

– Здравствуйте, Василий Степанович. Женя беспокоит. Командировка проходит нормально, произвожу плановые закупки.

– Наконец-то! – выдохнул Роднин. – Где тебя черти носят? Почему телефон постоянно отключен?

– Подзаряжался, Василий Степанович.

– Я тебя подзаряжу, я тебя так подзаряжу, что как наскипидаренный забегаешь… Погоди-ка…

В трубке раздался щелчок, означающий, что лубянский телефон переключился на секретный режим связи, защищенный от прослушивания. В результате голос полковника исказился до неузнаваемости, приобретя не свойственные ему визгливые нотки:

– Почему не докладываешь, капитан? Припух вдали от начальства?

– Тружусь в поте лица, – начал оправдываться Скиф. – Говорю же, делаю плановые закупки.

– И как успехи?

– По прибытии отчитаюсь в соответствии с полученными товарными чеками, – ответил Скиф, вспомнив подброшенный в сумку героин.

– Можешь не шифроваться, капитан, – сказал Роднин. – Разговор ведется на волне ЗАС.

– Я понял.

– Тогда докладывай четко и ясно.

– Докладываю, – неохотно откликнулся Скиф. – При мне двенадцать пакетиков порошка, но источник происхождения вызывает сомнение.

– Этого и следовало ожидать. – Роднин выругался. – На тебя выходили?

– Да как вам сказать…

– Прямо. Как есть, и никаких гвоздей.

– Ну был контакт, – вздохнул Скиф.

– Тогда собирай манатки и срочно возвращайся в Москву. Наркотики выброси, чтобы в аэропорту не повязали. У нас ЧП. – Роднин выругался, не в силах сдержать негодование. – Внутренняя служба выявила в нашем отделе информатора, продававшего оперативные сведения англичанам. Подробностей пока сообщить не могу, но ты находился под колпаком еще до вылета в Астрахань. Как понял?

– Помехи идут, – пожаловался Скиф, царапая ногтем отверстие микрофона. – Шум какой-то. Скрежещет, слышите?

– Я приказываю тебе, – заорал Роднин, – немедленно возвращайся! Не-мед-лен-но!

Похоже, всем вокруг не терпелось убрать Скифа из Астрахани.

– Что-что? – крикнул он, не переставая водить пальцем по трубке.

– ВОЗВРАЩАЙСЯ!!!

– Плохая слышимость, товарищ полковник, – сказал Скиф, после чего отключил телефон и спрятал его в сумку. Сигарета, которую он закурил, показалась ему непривычно горькой.

* * *

«Вжик-вжик-вжик» – елозил брусок по лезвию ножа.

– Неприятности? – сочувственно спросил Ринат, не прекращая точить зазубренный клинок.

Представив себе Роднина, беснующегося в своем кабинете в полутора тысячах километров от лагеря, Скиф ухмыльнулся:

– Ага, похоже на то.

– Серьезные? – вскинул взгляд Ринат.

– Серьезней не бывает.

– Может, стоит остановиться, пока не поздно?

– Может, и стоит, – согласился Скиф. – Даже наверняка стоит.

– Значит…

– Значит, я не остановлюсь. Благоразумие – не мой конек.

– Тогда мы с тобой два сапога пара.

Сделав такое заключение, Ринат умолк, всецело сосредоточившись на заточке ножа. Чем-то он напоминал степенного косаря, правящего притупившуюся литовку. Закаленная сталь отзывалась сабельным звоном на каждое прикосновение точила. Время от времени Ринат пробовал ногтем клинок, но всякий раз оставался недовольным его остротой и продолжал работу. Казалось, он совершает понятный только ему одному ритуал, плавно водя бруском по лезвию. Смуглое лицо его было задумчиво, губы упрямо сжаты. Если в этот момент Ринат и молился своему богу, то явно не о том, чтобы тот ниспослал ему милосердное отношение к врагу.

– Хватит тебе скрежетать, – не выдержал Скиф. – Мы ведь не собираемся доводить дело до резни. Обычная разведка…

– Боем, – веско произнес Ринат.

Поиграв на ладони ножом, он убрал его в ножны и пристегнул к поясу таким образом, чтобы рукоятка находилась прямо под правой рукой. Убедившись, что выхватить нож и пустить его в ход будет проще простого, Ринат извлек из рюкзака порядком замызганную косынку болотного цвета, свил из нее жгут и повязал на голову, чтобы пот не заливал глаза.

– Вылитый коммандос, – насмешливо прокомментировал Скиф. – То ли Шварценеггер, то ли Сталлоне. Не хватает только ручного пулемета в руках да ракетной установки на плече.

– Ох, как не хватает, – серьезно подтвердил Ринат.

– В таком виде тебе только в сериале про пуленепробиваемых спецназовцев сниматься, – не унимался Скиф.

– Зато ты как на прием к английской королеве собрался, – парировал Ринат. – Случайно не на тайной службе Ее Величества состоишь?

– Очень смешно!

– А то! Конечно смешно. Рубахи потемнее у тебя не нашлось?

– Белая ткань отражает солнечные лучи, – оправдывался Скиф.

– И бросается в глаза за два километра, – напомнил Ринат. – Ну-ка, скидывай рубаху.

– Я сюда не загорать приехал!

– Вот именно.

Ринат был неумолим. Завладев рубашкой Скифа, он намочил ее в воде, вывалял в прибрежной глине, а в довершение побрызгал зеленкой и йодом из склянок, хранившихся в рюкзаке.

– Теперь надевай, – распорядился он, полюбовавшись результатами своих трудов.

– Я буду похож на огородное пугало, – посетовал Скиф, принимая невероятно грязную рубаху, смахивающую на заляпанную робу начинающего маляра, отметившего первую получку и переночевавшего под забором.

– Одежда должна подчеркивать внутреннюю сущность человека, – наставительно изрек Ринат, сохраняя каменное выражение лица.

– Никогда не слыхал, что от камуфляжа должно разить лекарствами.

– Зато все здешние кровососы будут облетать нас десятой дорогой.

– Так ты меня в качестве ходячего фумигатора решил использовать? – догадался Скиф, с неудовольствием принюхиваясь к пятнистой рубахе. – Бесплатного отпугивателя комаров себе нашел?

– Почему бесплатного? – усмехнулся Ринат. – Отменный ужин в качестве компенсации тебя устроит?

– А что на ужин? – воспрянул духом Скиф.

– Секрет. Но пальчики оближешь – гарантирую.

– Только в том случае, если ты не собираешься сдабривать пищу зеленкой и йодом.

– Не беспокойся, – успокоил Скифа Ринат. – Медикаменты нам для других целей понадобятся.

– Сомневаюсь, батыр. Дезинфицировать раны врагам мы не станем, а дырявить себя не позволим.

– Твоими бы устами мед пить.

– Моими бы устами ужин есть, – буркнул Скиф, многозначительно взглянувший на часы. – И не говори мне, что обещанного три года ждут. Я умру голодной смертью гораздо раньше.

– Пару часов продержишься? – озабоченно спросил Ринат.

– Полтора – максимум.

– Тогда крепись, браток. Спасение близко.

Татарин не подвел. Пока Скиф обсыхал возле разведенного костра, он успел наловить полведра огромных серо-зеленых раков. Укропа и лаврового листа в бездонном рюкзаке Рината не нашлось, зато соли там было с избытком, так что угощение получилось на славу. Взламывая оранжевые панцири и дробя зубами шершавые клешни, мужчины не заметили, как остров окутала непроглядная темнота. Расправившись с последним раком, Ринат заглянул в пустое ведро, обсосал пальцы и вздохнул:

– Ну что ж, похоже, нам здесь больше нечего делать. Пора отправляться в путь.

– Я готов, – сказал Скиф, вставая.

Их проводил нестройный хор лягушачьих голосов, тревожно выкрикивающих: «Ку-ак? Ку-эда? Зря, зря!»

«Ш-ш, – шелестели волны, облизывая резиновые борта лодки, – тиш-ше, тиш-ше…»

Скиф с дымящейся сигаретой в руке устроился на передней скамейке, Ринат сел сзади, оттолкнулся веслом от берега. Лодка, направляемая умелой рукой татарина, поплыла вперед. Скиф собирался произнести несколько напутственных слов, но в этот момент ночной воздух завибрировал в такт тарахтению запущенного двигателя. Так что прощальная речь не состоялась. Провожающих на берегу тоже не было.

Глава 15 Одна пятница на двоих робинзонов

Руководствуясь одному ему известными ориентирами, Ринат уверенно отыскивал дорогу среди бесчисленных проток и плесов, окруженных стеной камышей. Иногда лодка выскакивала на открытое пространство, но лишь для того, чтобы нырнуть в очередной лабиринт, пролегающий между островов, песчаных наносов и мелей. Гадая о том, как они будут выбираться отсюда, если напорются на сук или подводную корягу, Скиф ерзал на неудобной скамейке. Сначала он пытался определить курс по звездам, но потом отказался от этой затеи, положившись на спутника. И Ринат не подвел. Обогнув очередной клочок суши, напоминающий спину дремлющего кашалота, он заглушил мотор и негромко объявил:

– Все, мы на финишной прямой. Дальше пойдем на веслах. Только бы радаром нас не засекли.

– Дожили, – покачал головой Скиф. – Сотрудник госбезопасности прячется от бандитов, а не наоборот. – Собственный голос показался ему непривычно звонким, поэтому он заговорил тише: – Ничего, будет и на нашей улице праздник.

В ответ блеснула белая полоска зубов. Ринат улыбнулся:

– Надеюсь, он начнется очень скоро.

Его массивная фигура заслоняла половину огоньков, мерцающих на далеком берегу. Голова казалась черным пятном на фоне Млечного Пути. Когда он погрузил весло в воду, по поверхности разошлись фосфоресцирующие круги.

– Сколько километров до твоей Малой Земли? – спросил Скиф, любуясь изумрудным свечением моря.

– Малая Земля не моя, она общая, – заметил Ринат. – Есть вещи, которые приватизации не подлежат.

– Согласен. Но ты не ответил на мой вопрос.

– К рассвету управимся.

– Отлично, – сказал Скиф, разминая затекшую спину.

– Повторишь это в конце пути, – усмехнулся Ринат. – Когда пересчитаешь волдыри на ладонях. – Вручив спутнику короткое весло, он предупредил: – Гребем одновременно, в полную силу. Весло старайся опускать без плеска, вытаскивай плавно. Первые полчаса я буду приноравливаться к тебе, но потом спуску не дам, учти.

– Жаль, что не бывает бесшумных двигателей, – вздохнул Скиф, перебравшийся на корму.

– Бывают, – толкнул его каменным плечом Ринат. – Это мы с тобой. Сделано в СССР. Со «Знаком качества».

Мужчины одновременно взмахнули веслами. Надувное суденышко поплыло по черной воде. Время от времени Ринат корректировал направление движения, налегая на весло то слабее, то сильнее. Скиф греб равномерно, постепенно привыкая к заданному темпу. Бескрайнее море хлюпало, выражая неудовольствие по поводу того, что кто-то осмелился нарушить его покой.

Очень скоро Скиф испытал на собственной шкуре, каково приходилось рабам на галерах. Представление о времени и пространстве сделалось весьма смутным; лодка словно застыла на месте; каждое движение давалось со скрипом. Преодолевая сопротивление ноющих мускулов, Скиф представлял себя прикованным к вышедшему из-под контроля тренажеру. «Человек способен заменить бесшумный двигатель, но не вечный, – мрачно думал он. – Злопамятный татарин решил взять меня измором. Хочет отквитаться за поражение в борьбе на поясах? Не выйдет! Лучше сдохнуть, чем показать слабину… И р-раз! И д-два!»

– Устал? – поинтересовался шумно отдувающийся Ринат.

– Не больше… не больше, чем ты, – пропыхтел Скиф.

– Может, перекурить хочешь?

– Я только… только во вкус вошел…

– Упрямый, – хмыкнул Ринат.

Скиф промолчал, экономя силы, которых осталось не так уж много. Пот струился по его телу, пощипывая царапины и ссадины. Ладони горели. Пластмассовое весло, казалось, весило чуть ли не тонну. Лодка, которая в начале пути словно летела в ночи, теперь едва двигалась, как будто вода под ней превратилась в вязкий битум.

– Мы можем передохнуть, – предложил Ринат, – а ты расскажешь мне, как тебе удалось уложить меня на лопатки. Идет?

– Не-а, – прохрипел Скиф. – Обожаю греблю… Мой любимый вид спорта…

– И-эх!

Ринат поднатужился, но Скиф, стараясь не обращать внимания на лопнувшие волдыри, не отставал. Его ноздри уловили запах приближающейся земли, который нельзя было спутать ни с чем другим после нескольких часов, проведенных в открытом море. Не сводя глаз с бесформенного пятна, проступившего в темноте, он работал веслом так отчаянно, словно от этого зависела его жизнь. Это продолжалось до тех пор, пока Ринат не был вынужден прошипеть:

– Эй, полегче! Мы у цели.

– Жаль…

Это прозвучало не слишком искренне, да и улыбка, которую выдавил из себя Скиф, не походила на победоносную, однако Ринат слишком вымотался, чтобы замечать подобные тонкости.

– Двужильный какой выискался, – пробурчал он.

– Сделано в СССР, – напомнил Скиф. – Со «Знаком качества».

– Суши весла. Дальше я сам.

– С какой стати?

– Шуму много получается, – пояснил Ринат. – Отдыхай. Без тебя управлюсь.

– Дело хозяйское…

Мокрая ладонь Скифа отклеилась от весла, оставив на рукояти клочок истончившейся кожи. Онемевшие пальцы нащупали в кармане сигаретную пачку и оставили ее в покое. Было бы обидно выдать себя огоньком после такого трудного пути. Еще обиднее было бы вернуться в Астрахань несолоно хлебавши. Проведя языком по саднящей ладони, Скиф решил, что причин повидаться с господином Заировым стало на одну больше.

* * *

Лодку спрятали в прибрежных зарослях, привязав ее нейлоновым тросом к торчащему из земли корневищу. Пока маскировали ее среди камышей, небо посерело, начали подавать голоса проснувшиеся пичуги. В предрассветных сумерках постепенно проступали очертания острова. Это напоминало процесс проявления черно-белой фотографии, поначалу мутной, а потом все более отчетливой и контрастной.

Скиф взглянул на часы и поморгал глазами, прогоняя сонливость, навалившуюся на него после ночного путешествия. Тянуло прилечь на песок и забыться. Опустившись на корточки, он зачерпнул ладонями воду и умылся, что помогло ему слегка взбодриться. Неутомимый Ринат возился с коричневым полотнищем маленькой палатки, извлеченной из лодки. Умудрившись не запутаться в шелковых растяжках, мужчины установили ее на ровном пятачке земли, окруженной кустами. Во избежание шума колышки забивали каблуками, а переговаривались исключительно шепотом. Покончив с работой, поочередно втиснулись в палатку и растянулись на брезенте, соприкасаясь плечами. Уснули почти мгновенно, даже не попытавшись улечься поудобнее.

Первым проснулся Скиф, в ребра которого уперся вытащенный из-за пояса «вальтер». С трудом разлепив веки, он переложил пистолет подальше, приподнял тяжелую голову и посмотрел на часы. Было около десяти утра, солнце припекало вовсю, лениво шелестели волны, набегающие на берег. Покосившись на храпящего Рината, Скиф осторожно выбрался из палатки. Густой кустарник доходил ему до середины груди. Не спеша покидать укрытие, Скиф внимательно осмотрел прилегающую территорию. Судя по тому, как вольготно чувствовали себя кулики, снующие по мелководью, ночная высадка прошла незамеченной. Выждав некоторое время, Скиф сбросил одежду и окунулся в теплую воду, досадуя, что не может позволить себе энергичного утреннего заплыва.

Хотелось также немедленно отправиться на противоположный берег, откуда должен был открываться вид на Рачий остров, но, поколебавшись, Скиф решил дождаться пробуждения татарина. Бросать спящего без предупреждения – последнее дело. Выкурив две сигареты подряд, Скиф натянул джинсы, обулся и двинулся вдоль берега, не выпуская из виду кусты, среди которых стояла палатка. Пройдя шагов тридцать, он наткнулся на полосу выжженного камыша, протянувшуюся далеко вперед. Потрогав обугленный огрызок стебля, Скиф взглянул на пальцы и обнаружил, что они почти не перепачканы. Сажу смыло дождевыми потоками, но на обгорелой земле не наблюдалось зеленых ростков новой поросли. Пожар случился совсем недавно, возможно, накануне недавней грозы.

Следующая находка заставила Скифа насторожиться еще сильней. Возле почерневшего берега виднелась дюралевая лодка, перевернутая вверх дном. Зайдя в воду по колено, Скиф склонился над заинтересовавшими его отверстиями и присвистнул. Они были идеально круглыми и совершенно одинаковыми. Лодку расстреляли из пулемета, причем не жалея патронов и не боясь наделать шуму. Били с близкого расстояния, изрешетив борта и днище. Продырявленная лодка представляла собой нечто вроде огромного дуршлага, на котором и ста метров не проплывешь. Что же приключилось с владельцами плавсредства? Подозревая, что с ними обошлись так же бесцеремонно, как с их лодкой, Скиф приготовился вернуться на сушу и…

…и застыл.

Его подвела безмятежная атмосфера «Малой Земли». Сочтя остров необитаемым, Скиф не прихватил «вальтер» и теперь проклинал себя за беспечность. Хотя положение его было не столь опасным, как померещилось вначале. Складка между бровями Скифа разгладилась, глаза насмешливо сверкнули. На выжженном берегу стояла загорелая тонконогая девушка, выставившая перед собой самодельное копье. Вся ее одежда состояла из узких плавок, под которыми не уместилась бы и детская ладошка. Впалый живот и резко обозначившиеся ребра незнакомки наводили на мысль о том, что охота с копьем способствует похудению лучше любых патентованных лекарств.

– Ты амазонка? – полюбопытствовал Скиф, оставаясь на месте.

– Что? – хрипло переспросила девушка.

Наконечник ее копья дрогнул. Похоже, миролюбивый тон Скифа оказался для нее полной неожиданностью.

– Нет, – сокрушенно вздохнул он. – Амазонки обнажали только одну грудь, а я вижу сразу две.

– Оставь мою грудь в покое, ты, подонок! – истерично взвизгнула девушка. – Вот проткну тебя, тогда узнаешь!

– Ого! – удивился Скиф. – За что такая немилость?

– Но ты ведь из этих… из оборотней?

– Здесь водятся оборотни?

– Можно подумать, ты не понимаешь, о чем идет речь! – недоверчиво прищурилась девушка.

– Не понимаю, – честно признался Скиф, делая пробный шаг вперед.

– Не подходи! Заколю!

– И большая у тебя коллекция?

– Ты о чем?

– О мужчинах, наколотых на твою булавку, – пояснил Скиф, указывая на копье.

– Вздумаешь подойти ближе, узнаешь, что это за булавка, – пригрозила девушка. Эта угроза не могло вызвать ничего, кроме снисходительной улыбки. Поза девушки выглядела куда более воинственной, чем ее оружие. Это была просто длинная палка, заканчивающаяся дешевым кухонным ножом. Примотанный к палке куском фиолетовой ткани, он блестел на солнце. Сравнив цвет тряпицы с плавками девушки, Скиф догадался, что ей пришлось пожертвовать верхней частью купальника. «Хорошо еще, что ей не взбрело в голову смастерить себе пару дротиков про запас, – подумал он. – Беседовать с полуголой нимфой еще куда ни шло, а куда бы я девал глаза, если бы она стояла передо мной нагишом?»

Впрочем, работы глазам и без того хватало. Девушка находилась меньше чем в пяти метрах, ярко освещенная солнцем, агрессивная и беззащитная одновременно. У нее была красивая грудь и глянцевая, цвета кофе с молоком кожа, шелковистая на вид, несмотря на многочисленные ссадины и царапины. Спутанные волосы выгорели местами добела, беспорядочные пряди наполовину скрывали лицо девушки, но оно было очень юным и довольно симпатичным.

Как эта дикарка попала на остров? Что она здесь делает и о каких оборотнях толкует? Взгляд Скифа переметнулся на перевернутую лодку.

– Ты приплыла на этой посудине? – спросил он.

– Не твое дело, – отрезала девушка. – Лучше скажи мне, на чем приплыл ты.

– Тоже не твое дело. Логично?

– Нет. Ты без оружия, а у меня в руках копье. – Девушка встряхнула своей дурацкой пикой. – Если понадобится, я убью тебя, не задумываясь. Как вы убили Леху, Ленку и Макса. Как собираетесь разделаться со мной.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь, – развел руками Скиф.

– Так я тебе и поверила!

– Давай рассуждать логически. Кто кого искал? Я тебя или ты меня?

– Конечно же, ты меня, – убежденно ответила девушка. – Только ты не ожидал, что сам окажешься в ловушке.

– Твое появление для меня полная неожиданность, – согласился Скиф, – но это довольно приятная неожиданность. – Словно бы по рассеянности, он снова шагнул вперед и обезоруживающе улыбнулся. – Вот уж не думал, не гадал, что у меня объявится такая симпатичная соседка… Погоди, сейчас попробую угадать, как тебя зовут. Светлана? – Шажок вперед. – Ольга? Марина?

– Меня зовут Аней, но это ничего не меняет, – предупредила девушка. – В гробу я видала тебя и твои комплименты, ясно? Мне пудрить мозги бесполезно, не на ту напал.

– Я не напал! – поспешил напомнить Скиф, успевший сократить расстояние до трех с половиной метров. – Я человек мирный, изучаю миграцию здешних птиц. Тебе доводилось видеть фламинго?

– Каких фламинго? – изумилась Аня.

– Вот таких… – Скиф развел руки в стороны. – С крыльями. Большущие розовые птицы. – Он ткнул пальцем в небо за плечом девушки. – Как правило, прилетают оттуда…

* * *

Дальнейшее произошло в таком стремительном темпе, что обернувшаяся назад Аня и опомниться не успела, как очутилась на земле, подмятая прыгнувшим на нее Скифем.

– Штыки в землю! – Он без труда завладел копьем, метнув его подальше. – Война окончена. Давай дружить.

– Сволочь! – Аня впилась зубами в плечо противника, рыча от ярости и негодования.

Пришлось как следует дернуть ее за волосы, отрывая от себя.

– Бешеная! – поморщился Скиф, косясь на овальный след укуса, сочащийся кровью. – Вот же психопатка!

– Отпусти! – потребовала Аня, извиваясь как змея.

– Сначала пообещай быть паинькой.

– Я не паинька!

– Это заметно, – сказал Скиф. – Но придется смириться, другого выхода у тебя нет.

Аня уронила руки вдоль туловища и зажмурилась:

– Ладно, твоя взяла. Только побыстрее, пожалуйста.

– Ты о чем? – опешил Скиф, продолжая удерживать девушку за волосы.

Ее лицо исказила презрительная гримаса:

– О том самом. Давай, пользуйся.

– Ты меня неправильно поняла…

– Да все я правильно поняла, – тоскливо произнесла Аня, не открывая глаз. – Птичками он интересуется! Знаем мы этих птичек! – Между ее бровями появилась страдальческая морщинка. – Ну, приступай. Видишь, я не сопротивляюсь.

– Дура! – рявкнул Скиф, отстраняясь так поспешно, словно распростертое под ним тело полыхнуло невыносимым жаром. – Я не насильник, не убийца, не оборотень и не призрак. Я орнитолог.

– Это правда?

В распахнувшихся глазах Ани появился проблеск надежды. Так могла бы смотреть на Скифа маленькая девочка, заблудившаяся в лесу. Но перед ним находился не ребенок, а девушка, лежащая на земле в довольно двусмысленной позе. Он отвернулся, стараясь не смотреть на полуобнаженное тело:

– Вставай и пошли отсюда.

Приподнявшаяся на локтях Аня насторожилась:

– Куда?

– Подальше от берега. Нас могут увидеть.

– А! Так, значит, ты тоже от кого-то прячешься?

– Я видел лодку, продырявленную пулями, – пояснил Скиф, – и это мне не понравилось. Да и твое поведение наводит на определенные размышления. – Он качнул головой, приглашая девушку следовать за собой. – Про каких призраков ты говорила? Кто кого убил на острове? Как и зачем ты здесь оказалась?

– Это длинная история, – сказала Аня, послушно пристраиваясь сзади. – И у меня тоже есть к вам вопросы. Вы приплыли сюда один? На чем?

То, что она начала называть Скифа на «вы», свидетельствовало о доверии, но радости от этого было мало. Он все еще помнил, как соприкасались их тела, и во рту у него было сухо.

– На лодке, на чем же еще, – неохотно ответил Скиф.

– Вы один? – не унималась Аня.

– С товарищем.

– И вы заберете меня отсюда?

– Если ты перестанешь трещать как сорока.

Отойдя от берега на безопасное расстояние, Скиф остановился в тени дерева и повернулся к спутнице. Она замерла в метре от него, выражая всем своим видом готовность подчиняться. Эдакая дворняжка, которую приласкали мимоходом. Это начинало раздражать. Девушка по имени Аня появилась очень некстати, и Скиф не знал, как быть дальше. Возвращаться в Астрахань, даже не увидев владения Заирова, не хотелось. О том, чтобы отправиться на разведку со случайной знакомой, не могло быть и речи. Оставался третий вариант, который Скиф сформулировал так:

– Можешь не волноваться, в беде тебя не бросим. Поплывешь с нами, но сначала мы должны закончить тут кое-какие дела, а ты побудешь одна.

– Я больше не могу одна! – пылко воскликнула Аня. – Это страшное место. Вам приходилось когда-нибудь видеть, как убивают людей? Как ваших лучших друзей убивают?

– Я орнитолог, а не солдат, – напомнил Скиф, нахмурившись.

– Тем более. Нужно немедленно бежать отсюда.

– Не выполнив намеченного? Это не в моих правилах.

– Но на острове нет никаких фламинго, – убежденно заявила Аня. – Я здесь уже несколько дней, и самая большая птица, которую я видела, это утка. Заберите меня отсюда. – Аня умоляюще прижала руки к груди. – Я больше не могу. Если бы вы знали, что мне пришлось пережить…

– Расскажешь об этом за завтраком, – решил Скиф, скользнув взглядом по выпирающим ребрам девушки. – Проголодалась, наверное?

– Как волк! – воскликнула она. – Но я могу потерпеть. Давайте сначала доберемся до берега, а уж потом…

– Никаких «потом». Чем ты питалась?

– Лучше не вспоминать. Улитки, сырая рыба, ящерицы. – Аня передернулась. – Бр-р, такая гадость!..

– Экзотика, – пожал плечами Скиф, направляясь в сторону палатки. – В азиатском ресторане подают то же самое, но за большие деньги.

– Меня теперь туда и на аркане не затащишь.

С этими словами Аня устремилась за Скифом. Спорить с ним было бесполезно, но это не означало, что девушка безоговорочно приняла его условия. У нее возник свой собственный план. За время, проведенное на необитаемом острове, она здорово изменилась и научилась полагаться только на свои собственные силы.

* * *

Ринат спал так крепко, что будить его пришлось добрых пять минут, а когда он открыл глаза, увиденное показалось ему столь неправдоподобным, что он потряс головой:

– Я все еще сплю?

– Нет, – улыбнулся Скиф, – ты валяешься в палатке и пялишься на меня, как баран на новые ворота.

По правде говоря, Ринат смотрел не на товарища, а на его спутницу, уделяя основное внимание не столько ее смущенному лицу, сколько всему, что находилось ниже.

– Кто она такая? – спросил он, покашливая в кулак. – Где ты ее подцепил?

– Места надо знать, – наставительно произнес Скиф. – Держи. – Он швырнул Ане свою рубаху и вновь обратился к напарнику: – Умывайся и открывай закрома. Наша гостья умирает от голода.

– Провизия осталась в лодке, – сказал Ринат, выбираясь из палатки с грацией потревоженного в берлоге медведя. – Я схожу принесу.

Подтянув штаны, татарин потрусил к берегу. Вызвавшаяся помочь Ринату Аня заметно волновалась, но он решил, что причиной тому желание наконец-то поесть по-человечески, и не насторожился.

Вскоре все трое сидели в тени деревьев, уплетая за обе щеки куски вяленого гуся. Обгладывая кости, Ринат сообщил, что мясо было приготовлено по старинному рецепту. Тушку птицы достаточно натереть солью, завернуть в промасленную бумагу и подвесить на чердаке, оберегая от жары, ветра и солнечного света.

Изголодавшаяся Аня пропустила все эти подробности мимо ушей, а Скиф скептически осмотрел полуобгрызенную ножку и пробормотал:

– Не отравиться бы.

– Вяленый гусь может храниться до трех лет, – успокоил его Ринат. – Мои предки кочевали с такими от моря до моря – и ничего.

– История об этом умалчивает, – подключилась к беседе утолившая первый голод Аня. – Может быть, ваши предки поголовно страдали расстройством желудка.

– И справляли нужду, не слезая с коня, – подхватил тему Скиф.

– Мне не нравятся шутки такого рода, – заметил Ринат, обращаясь к обоим собеседникам, но глядя поверх их голов.

– Извините, – смутилась Аня.

Ее подбородок, губы и пальцы блестели от гусиного жира, но, странное дело, это не портило ее, а лишь придавало ей неповторимое очарование. Девушку хотелось опекать, как маленького ребенка. В расстегнутой рубахе, со скрещенными по-турецки ногами, она казалась доверчивой и трогательной. Правда, Скиф не сказал бы, что его влечение к девушке носит исключительно платонический характер. Ринат, испытывавший подобную гамму чувств, с усилием отвел взгляд от ложбинки на груди Ани и глухо предложил:

– Чем юмористов из себя корчить, лучше бы ввели меня в курс событий. Откуда взялась девушка?

– Пусть она нам сама расскажет, – сказал Скиф. – Мы столкнулись случайно, и я могу лишь догадываться, как Аня очутилась на острове и почему собиралась проткнуть меня пикой.

– Пикой? – заинтересовался Ринат. – Эге, да она бедовая девчонка!

– Просто я не видела другого выхода, – потупилась Аня. – Решила, что передо мной один из тех, кто убил моих товарищей.

– Ладно, не оправдывайся, – перебил Скиф. – Выкладывай, что за оборотни тут обитают? Насколько я понял, вас было четверо? Что привело вас на остров? Где ваши вещи, лодка?

– Но я даже не знаю, могу ли вам доверять, – произнесла Аня, не поднимая глаз. – С кем я все-таки имею дело?

– Ты видишь перед собой, – провозгласил выпятивший грудь Ринат, – двух искателей при…

– Приморских фламинго, – закончил Скиф, метнув на напарника предостерегающий взгляд. – Младшие научные сотрудники всероссийского института орнитологии. Ринат и Женя, прошу любить и жаловать.

– Не похожи вы на научных сотрудников, – усомнилась Аня. – Ваш приятель вылитый Рэмбо, только постарше и… и…

– Покрепче, – подсказал Ринат, до отказа втягивая живот. – У меня другая весовая категория. – Он, скромничая, кашлянул. – Если бы я врезал Рэмбо по кумполу…

– Он хочет сказать, что терпеть не может американские боевики, – вмешался Скиф. – А по натуре Ринат добрейшей души человек, мухи не обидит.

– Это сразу видно, – тонко улыбнулась Аня. – Наверное, его скоро назначат старшим научным сотрудником. Но мне почему-то кажется, что копченые гуси интересуют его больше, чем каспийские фламинго.

Ринат крякнул и отдернул руку от остатков грудинки, к которым присматривался на протяжении последних двух минут.

– Да, я люблю птиц, – произнес он с достоинством. – Что в этом плохого?

– Ничего, – заверила его Аня. – Я просто делюсь своими наблюдениями. Вот еще одно. – Она взглянула на Скифа. – От вашей рубахи разит лекарствами, и она такая грязная. В вашем институте все так ходят?

– Исключительно командировочные, – заверил девушку Скиф. – А теперь рассказывай.

Он молча вставил в рот сигарету и поднес к ней зажигалку. Ринат украдкой взял грудинку и принялся отщипывать волокна мяса, притворяясь, что делает это исключительно по рассеянности. Поглядывая то на одного, то на другого, Аня заговорила.

Глава 16 Диарея с летальным исходом

Когда рассказчица смолкла, мужчины одновременно подумали, что она заслуживает не только сочувствия, но и уважения. Девушка, укрощавшая волны на легкой доске под парусом, говорила о своем решении отправиться в поход так просто, словно речь шла об увеселительном круизе на теплоходе. Она обладала не только мужеством, но и завидной выдержкой, позволившей ей не поддаться в панике, пока убийцы прочесывали заросли. Не каждый мужчина сохранил бы трезвый рассудок в такой критической ситуации, а вот Аня додумалась поднырнуть под перевернутую лодку и переждать там пожар. Молодчина, просто молодчина! Не поддалась на провокационные призывы сдаться, не потеряла голову, не опустила руки, оставшись одна – без еды, без одежды, без надежды на помощь. В ее распоряжении имелся лишь не замеченный убийцами нож, но с его помощью она научилась добывать себе пропитание и даже была готова схватиться с врагом, как убедился Скиф.

– Почему ты не попробовала выбраться отсюда вплавь? – спросил он, помогая Ринату убирать остатки завтрака.

– Я хотела, – ответила Аня, обхватывая обеими руками поднятые к подбородку колени. – С другой стороны острова виден противоположный берег. До него километра два или три, я плохо определяю расстояние на глаз.

– Ты плохо плаваешь? – предположил Скиф.

– Я плаваю отлично, но на зрение тоже не жалуюсь.

– И что же ты увидела?

– Там не земля, а точно такой же остров, как наш. – Аня похлопала рукой по траве, на которой сидела. – И на нем обосновались точно такие же типы, как те, которые перестреляли ребят. Они вооружены.

– Да, зрение у тебя орлиное, – заметил Скиф, приученный доверять исключительно фактам. – Просто феноменальное.

– Не верите? Я видела у них автоматы собственными глазами!

– За два километра?

– Они часто плавают вокруг на большом катере, – пояснила Аня, которой мало-помалу начало овладевать уныние. – Патрулируют территорию. Почти все с бородами и в камуфляже, как боевики, которых показывают по телевизору. А на носу катера торчит длинный-предлинный пулемет. Вот такущий…

Она развела руки в стороны, и мужчины поспешили уставиться в землю, чтобы не смущать себя видом двух крепких грудок, открывшихся под распахнувшейся рубахой.

– Гм, – произнес Ринат в поднесенный ко рту кулак, – катер усложняет нашу задачу. Из пулемета они нас на открытом пространстве в капусту покрошат.

– За любовь к птицам? – невинно осведомилась Аня.

– Возможно, они браконьеры, – неуклюже вывернулся Скиф. – Понятно, что лишние свидетели им ни к чему.

– Тем более представители научной общественности, – напыжился Ринат.

– И поэтому двое скромных орнитологов вооружились, – понимающе кивнула Аня. – Я видела в палатке ружье и пистолет, не отпирайтесь. И вы надеетесь победить боевиков с автоматами и пулеметами?

– Пожалуй, что так, – неохотно признался Скиф, отметив про себя, что в очередной раз недооценил девушку. Она оказалась не только храброй, но и наблюдательной.

– Мы с Женей стоим двух таких отрядов, – изрек Ринат, выпрямляясь во весь свой внушительный рост.

Это не произвело должного впечатления на Аню.

– Отвезите меня на берег, а потом поступайте, как знаете, – предложила она негромко. – Моих родителей богатыми не назовешь, но они умеют быть благодарными. – Она со значением посмотрела на Скифа. – Я – тем более. Я буду вашей должницей на всю оставшуюся жизнь.

Он отвернулся и сухо произнес:

– Я не ростовщик.

– Я тоже, – приосанился Ринат.

– Ну почему вы такие упрямые, господи! – воскликнула Аня с отчаянием. – Поставьте себя на мое место. Я не хочу здесь оставаться. Не мо-гу!!!

– Сутки, – бросил Скиф через плечо. – Может быть, даже меньше. Потерпи.

– Мы закончим свои дела и сразу уедем, – прогудел Ринат, нависая над поникшей головой Ани. – Дождись завтрашнего утра. Уже немного осталось.

– Совсем немного, – жалобно отозвалась девушка. – Всего-навсего вечность. Еще одна вечность на этом проклятом острове! – Ее кулачок дважды врезался в землю. – Я не выдержу, неужели не ясно?

– Потерпи, – повторил Скиф, присоединяясь к стоящему Ринату.

Сверху съежившаяся девушка выглядела такой маленькой, такой беззащитной.

– Значит, уговаривать вас бесполезно? – тихо спросила она, перебирая пальцами песок.

– Ты будешь в полной безопасности, – мягко сказал Скиф.

– Здесь?

– Не высовывайся – и все будет в порядке.

– В порядке, – кивнула Аня. – Конечно. – Издав приглушенный стон, она съежилась еще сильнее и стала раскачиваться из стороны в сторону.

– Ты не плачь, – хрипло попросил Ринат. – Плакать не надо.

– Живот…

– Что? – встрепенулся Скиф.

– Живот схватило. – Аня подняла лицо, виновато морщась. – Нельзя было набрасываться на нормальную еду после голодовки.

– У меня есть аптечка, – засуетился Ринат. – Сейчас поищем какие-нибудь таблетки.

– Мне не нужны таблетки. Мне нужно в кусты… – Аня осторожно встала, сутулясь и приобнимая себя скрещенными руками.

– Не ходи к берегу, – предупредил Скиф, когда она засеменила прочь.

– В рощу иди, – посоветовал Ринат. – Там комаров меньше.

– Вы издеваетесь? – Аня остановилась, чтобы смерить мужчин уничтожающим взглядом. – Мне же потом нужно будет искупаться, неужели не понятно?

– Тогда спрячься в камышах, – смутился Скиф.

– Нет, я сяду на открытом месте! – саркастически отозвалась Аня. – На виду у всех. – Она досадливо скривилась. – Да отвернитесь же вы! Проявите хоть капельку деликатности.

Мужчины подчинились с такой поспешностью, словно хотели уберечь глаза от внезапного взрыва. Оба почувствовали себя провинившимися мальчишками, которых застукали возле девчачьей раздевалки. Аня, добивавшаяся именно этого, скрылась в прибрежных зарослях.

* * *

Держась к берегу спиной, Ринат вооружился саперной лопаткой, начертил ею на земле квадрат и пояснил:

– Хочу вырыть яму.

– Кого хороним? – меланхолично полюбопытствовал Скиф.

– Типун тебе на язык! На солнце продукты могут испортиться, а в земле запросто пролежат до завтра.

– Поздновато ты спохватился. Ишь, как девчонку прихватило…

Ринат прислушался к отдаленной возне в камышах и виновато шмыгнул носом:

– Гусь тут ни при чем. Бедняжка налопалась на голодный желудок, вот и мается. – Он с остервенением вогнал штык в песчаную почву. – Все болезни от постов и диет, я всегда говорил. – Лопата замелькала в могучих руках Рината, выворачивая из земли пласт за пластом. – Питайтесь как следует и доживете до ста лет.

Скиф сдержанно улыбнулся:

– В таком случае ты – потенциальный долгожитель.

– А то! – воскликнул Ринат. – Не забывай: мой отец в шестьдесят лет быка кулаком валил, а дед…

– …съедал убитого кулаком быка на завтрак, – предположил Скиф. – Целиком.

– Не вижу ничего смешного. В здоровом теле здоровый дух.

– Старый дух лучше новых двух… – Скиф настороженно вскинул голову. – Слушай, а почему наша боевая подруга так долго в зарослях топчется?

– Укромное местечко выбирает, – пожал плечами Ринат.

– Шумит, как стадо кабанов.

– И действительно. Может, на нее напали? – Лопата вонзилась в землю по самую рукоятку.

– Черт! – Скиф обернулся. – Она видела лодку?

– Видела, – подтвердил Ринат. – Мы же за припасами вместе ходили.

– Ты ей показывал, как заводить мотор?

– А то! Любознательная девчонка. С понятием.

– Зато мы с тобой без понятия! – крикнул резко вскочивший на ноги Скиф. – Остолопы! Два олуха царя небесного!

– Ах, зараза! – Ринат хлопнул себя по лбу с такой силой, что у любого другого случилось бы сотрясение мозга. – Провела! Как желторотых пацанов провела! – Едва поспевая за спутником, метнувшимся к зарослям, он повысил голос до грозного рыка: – Аня! Не смей, Аня! Ноги повыдергиваю!..

Скиф не терял время на увещевания. Продравшись сквозь зеленую чащу, он увидел девушку, толкающую надувную лодку в сторону моря. Воровато оглянувшись, она подпрыгнула и навалилась грудью на борт.

– Стой!

Рассекая воду сначала коленями, а потом и животом, Скиф устремился следом. Взбаламученная вода в заводи пошла волнами. Аня упала в лодку. До мокрого надувного борта оставалось три метра, когда ее голова высунулась наружу, словно из-за бруствера окопа.

– Стой, тебе говорят!

Скиф распластался в прыжке, делая отчаянную попытку дотянуться до лодки. Не хватило каких-нибудь пятнадцати сантиметров. Обрушившись в воду, он услышал рокот запущенного двигателя, а когда вынырнул на поверхность, вспененная струя ударила ему в лицо.

– Уходит! – надрывался отставший Ринат.

– Ушла, – уточнил Скиф, отплевываясь.

– Моя лодка! Как же мы выбираться будем?

– По воде, аки по суху.

– Тебе все хиханьки да хаханьки.

– Ага, просто помираю от смеха…

Приложив ладонь ко лбу, Скиф проводил взглядом лодку, выписывающую зигзаги вдоль отмели, отделяющей ее от моря. Наконец устроившаяся на корме Аня приноровилась к рулю и сумела выровнять суденышко. Пенистый след за кормой вытянулся в белую плавную дугу. Кренясь на правый борт, лодка обогнула отмель и скрылась из виду.

– Звездец, – печально прокомментировал Ринат. – Полный.

– Нет, еще не полный, – угрюмо откликнулся Скиф. – Все только начинается. Слышишь? – Он предостерегающе вскинул палец.

– Что? – встревожился Ринат.

– Мотор тарахтит.

– Как же ему не тарахтеть, когда он запущен на всю катушку?

– Второй мотор. Не лодочный.

– Ах ты ж, ёханый бабай! – схватился за голову Ринат. – Девчонку засекли с катера. Что же теперь будет?

– Я скажу тебе, что будет, – пробормотал Скиф. – Сначала боевики Заирова расстреляют Аню, а потом возьмутся за нас.

– И мы ничем не сможем ей помочь?

– Почему не сможем, сможем. На том свете.

Пригнувшись, Скиф повернул к берегу, откуда можно было наблюдать за морем поверх камышей. Двигатель катера рокотал совсем близко.

* * *

Аня была слишком неопытным мореходом, чтобы уйти от преследования. Угнанное ею суденышко прыгало по волнам довольно резво, но катер, появившийся из-за плавней, пустился не вдогонку, а наперерез. Он уверенно обходил лодку справа, одновременно прижимая ее к острову. Длинный, изящный, стремительный, с обтекаемой кабиной, увенчанной тарелкой спутниковой антенны, он легко справился с задачей. Растерявшаяся Аня совершила довольно неуклюжий разворот на сто восемьдесят градусов и помчалась в обратном направлении.

– Эх, нельзя было поворачивать! – простонал распластавшийся за кустом Ринат. – На полном ходу надо было прорываться! – Его стиснутые кулаки синхронно обрушились на землю, оставив в ней две глубокие вмятины.

– Не прорываться надо было, а слушаться взрослых дядей, – холодно произнес Скиф, не умевший прощать предательства. – Себя погубила, и нас заодно, самонадеянная идиотка. Мы следующие, не забывай.

– Боевики видели Аню раньше, – неуверенно возразил Ринат, следя за маневрами беглянки и ее преследователей. – Ну, когда охотились за ней. Они решат, что она действует в одиночку.

– И резиновую лодку тоже соорудила в одиночку?

– Да, действительно, – сник Ринат, но в следующий момент опять дал волю чувствам: – Вот сукины дети! Ты погляди, что творят!

Скиф и без того не отрывал глаз от разыгравшейся на море драмы. Катер вторично преградил лодке путь, вынуждая ее заложить опасный вираж. Из рубки выбрался бородатый мужчина в шортах и склонился над установленным на палубе пулеметом. Очередь, которую он дал, была предупредительной, но прозвучала весьма внушительно. Вода перед овальным носом лодки коротко вскипела.

– А-а-а!..

До ушей Скифа донесся пронзительный визг, который издала закрывшая голову Аня. Потерявшую управление лодку повело влево. Заметив это, рулевой катера пошел на сближение. Со стороны казалось, что его клиновидный нос движется параллельно лодке, но невольные зрители догадывались, какая опасность подстерегает Аню. Сдавив пальцами загривок приподнявшегося Рината, Скиф предупредил сквозь зубы:

– Ни звука! От нас ничего не зависит.

– Но она же не видит!

– Никто ее с острова не гнал. Сама виновата.

– Совсем еще девчонка, – прошептал Ринат, смахивая выступившие слезы.

– О другой девчонке думай, – сурово сказал Скиф, – о дочери своей. Ты ей сейчас очень нужен. Без мужа проживет, а без отца?

– Никогда себе не прощу. Никогда.

– Бог простит.

Прекрасно сознавая, что лично его никакой бог не избавит от неизбежных угрызений совести, Скиф покрепче стиснул челюсти. Как он и предполагал, катер летел прямо на лодку, гоня перед собой белоснежные буруны. Аня, схватившаяся за руль, изо всех сил пыталась избежать столкновения, однако от нее уже ничего не зависело. Выброситься на берег? Срежут очередью. Проскочить перед надвигающимся носом катера в открытое море? Протаранят. Оставалось лишь лететь прямо вперед, что Аня и делала. Но лодка уступала катеру в скорости, и расстояние между ними неумолимо сокращалось. До вершины условного треугольника, в котором должны были сойтись оба судна, оставались считаные метры.

– Кранты, – горестно прошептал Ринат за секунду до столкновения.

Скиф ожидал, что лодку подбросит вверх, как резиновый мячик, но катер подмял ее под себя и проскочил вперед, тут же начав крутой разворот. Когда проутюженное днищем море выплюнуло лодку, на ней не было ни мотора, ни Ани. Она вынырнула чуть позже, бестолково вертя головой, облепленной мокрыми волосами. На фоне рокочущего двигателя ее голос прозвучал тоньше комариного писка, но по коже обоих мужчин пробежали холодные мурашки, словно зов о помощи прозвучал прямо над их головами. Катер завершил петлю и устремился обратно, нацелив стальной нос на захлебывающуюся жертву. Он не промахнулся. В поднятой им волне исчезла сначала полузатонувшая лодка, потом девушка. Пройдясь по ним, катер повернул у самого берега, чудом не сев на мель. Там, где недавно качалась на волнах голова Ани, осталась лишь широкая полоса вспененной воды.

Солнечные блики не позволяли рассмотреть место трагедии, но Скиф не сомневался в том, что по воде расплывается пятно крови. Девушку, с которой он познакомился несколько часов назад, перемололо винтом. Кровавый фарш вперемешку с резиновыми лохмотьями – вот и все, что осталось от Ани, лодки и вещей, которые там лежали.

– Патроны пожалели, а девчонку нет, – такова была печальная эпитафия Рината, заметно осунувшегося за последние минуты.

– Экономия, – сказал Скиф таким невыразительным тоном, как если бы рассуждал о чем-то малозначительном, к нему не относящемся. – Патроны будут потрачены на нас.

Сбросивший ход катер приближался. Пулеметчик вглядывался в остров, выискивая мишень. Из рубки высунулся второй боевик, поднесший к глазам бинокль.

– Поползли к палатке, – заволновался Ринат. – Засекут и перестреляют, как гусей-лебедей.

– У тебя пуленепробиваемая палатка? – поинтересовался Скиф.

– Там оружие!

– «Вальтер» против крупнокалиберного пулемета?

– У меня ружье!

– Охотничье, – уточнил Скиф. – Гладкоствольное. Уже на расстоянии ста метров картечь разбросает так, что даже рубку не зацепит, не то что человека.

Осторожно выглядывая из укрытия, Ринат оценил дистанцию до выключившего двигатель катера и неуверенно предположил:

– Можно хотя бы отпугнуть их выстрелами.

Это замечание вызвало кривую улыбку на губах Скифа:

– Хочешь, чтобы они доложили на базу про вооруженное сопротивление и вызвали подмогу?

– Как же быть? – тоскливо спросил Ринат.

– Лежать и ждать конца огневой подготовки, – невозмутимо ответил Скиф. – Не обнаруживать себя ни при каких обстоятельствах. Если попадут в меня, оставайся на месте. Я буду делать то же самое. – Он поерзал, поглубже вдавливаясь в песок. – Не трусь, батыр. Судя по всему, боевиков двое, так что высадиться на берег они не рискнут.

– И слава богу, – пробормотал Ринат, тоже укладываясь поудобнее.

– Повторишь эти слова, если уцелеем, – подмигнул ему Скиф, плотно прижимаясь щекой к песку.

Окончание оптимистического пожелания утонуло в грохоте пулемета.

Глава 17 Гроб с музыкой

Очередь за очередью обрушивалась на берег, взметая песок, глину, листья и щепки. Словно ураган прошелся вдоль острова, круша все на своем пути. Стреляли наобум, но со знанием дела. Выпущенные пули ложились кучно: по пять-шесть в одно место. Пулеметчик стремился вспугнуть потенциальных жертв, обратить их в бегство, посеять среди них панику. Судя по крупной дрожи, сотрясавшей спину Рината, он своего отчасти добился. Скиф и сам с трудом подавлял желание вскочить и броситься в рощу, где можно было укрыться за стволами деревьев. Этого требовал инстинкт самосохранения, зародившийся задолго до появления огнестрельного оружия. Беги, спасайся, прячься! Поступить таким образом означало обречь себя на верную гибель, и Скиф сохранял полную неподвижность. Лишь когда пулеметчик взялся заправлять новую ленту, он позволил себе повернуть голову, чтобы подбодрить товарища:

– Вот тебе и Малая Земля, батыр.

– Накаркал, – покаялся Ринат.

– Ничего, – сказал Скиф. – Первый тайм мы уже отыграли.

– Второй покруче будет.

– Как знать, как знать…

В просвет между ветками хорошо просматривалась палуба катера, на которой переговаривались о чем-то два боевика. Тот, у которого на груди висел бинокль, скрылся в рубке, и вскоре по округе прогремел раскатистый металлический голос:

– Прятаться бесполезно. Мы знаем, что вы тут. Деваться вам некуда, сопротивление бесполезно. Предлагаю выйти с поднятыми руками и сдаться. Безопасность гарантируем…

– Красиво излагает, – заметил Ринат, прислушиваясь к речи, льющейся из громкоговорителя.

– Еще бы, – сказал Скиф. – Обратил внимание на чеченский акцент? Этот тип произносит букву «в» мягко, на манер английской «уай». У себя в горах он таких обращений хрен знает сколько прослушал.

– Но с поднятыми руками не вышел.

– Раз живой и на свободе, то не вышел.

– Повторяю, – громыхнул голос с катера, – скрываться не имеет смысла. Вы вторглись на приграничную территорию. Если не сдадитесь добровольно, мы вызовем подкрепление и прочешем остров вдоль и поперек…

– Под пограничников косят, паскуды, – выругался Ринат.

– Обычное дело, – откликнулся Скиф. – На пушку берут.

– На пулемет.

– Да, кажется, словесные аргументы исчерпаны. Все к тому и шло.

Громкоговоритель смолк. Слышался лишь мерный шум усиливающегося прибоя да пронзительные крики чаек, кружащихся над островом. Птицы надеялись на добычу. Она, добыча, была совсем рядом.

Пальцы притаившихся мужчин невольно сжались в кулаки, когда тишину прорезали громкие звуки, но это были не выстрелы, это зазвучал многократно усиленный голос какой-то эстрадной певички.

«Как ее зовут? – спросил себя Скиф, хотя никогда не увлекался музыкой подобного рода. – Лаура? Вероника? Эльвира?» Тем временем певичка перешла к зажигательному рефрену:

На, на, на! Ты просил, и я дала-ла-ла!

Вот тут-то и ударил пулемет, вздымая фонтанчики песка все ближе и ближе к кусту, за которым лежали мужчины. Ударяясь в камни, пули отлетали с отвратительным мяуканьем, вторя разносящейся над берегом песне:

Ну, ну, ну! Я хочу и жду-ду-ду!

«Как же ее зовут, эту голосистую исполнительницу? – вертелось в голове Скифа. – Виктория? Анжелика? Венера?»

На мужчин посыпались листья и ветки, срезанные пулями. Служивший им укрытием куст затрясся, словно кто-то невидимый вознамерился вырвать его с корнем. Механический стрекот пулемета заглушил музыку, и певица продолжала голосить под этот дьявольский аккомпанемент:

Да, да, да! Я хочу всегда-да-да!

Когда огонь был перенесен левее, Скиф собрался перевести дух, но вдруг оцепенел, не в силах пошевелить хотя бы пальцем. В нескольких сантиметрах от его лица раскачивалась плоская змеиная голова. Раздвоенный язык беспрестанно стриг воздух, отчего казалось, что гадюка облизывает свои чешуйчатые губы. Бусины желтых глаз, перечеркнутые вертикальными зрачками, уставились прямо на Скифа, как бы выискивая место для укуса.

– Тс-с-ст…

Покрывшись испариной, он попытался определить размер змеи, но ее длинное тело переплеталось с ветвями кустарника, сливаясь с ними. Впрочем, размер не имел никакого значения. Потревоженная выстрелами гадина была переполнена злобой и ядом, готовыми излиться на каждого, кто находился в пределах досягаемости. Ближе всех был Скиф. Он завороженно смотрел на змею, а в ушах гремели трескучие очереди, перемежающиеся с экстатическими возгласами певицы:

Я, я, я! Вся теперь твоя-я-я!

Змеиная пасть открылась, демонстрируя влажные зубы, таящие в себе смерть. Плоская голова подалась назад и замерла. Дальше должен был последовать бросок, но рука Рината оказалась проворней. Он схватил гадюку не за шею, а за голову, плотно сжимая ее, чтобы обезопасить себя от укуса.

Яростное шипение и хруст змеиного черепа утонули в трескотне пулемета и грохоте музыки. Приглушенный голос Рината был неразборчив, но по его губам Скиф прочитал: «Спокойно, Женя. Без паники».

К счастью, пулеметчик, косивший очередями камыши вдоль берега, не заметил подрагивания кустарника, в котором билась агонизирующая змея. Раздавив ей голову, Ринат вытащил ее на песок и придавил хвост коленом.

– Я у тебя в долгу, – прошептал Скиф, косясь на товарища.

– Кончай херню городить, – буркнул Ринат.

– Ты мне жизнь спас…

– Себе в первую очередь. Если бы гадюка тебя цапнула и ты заорал благим матом…

– Я бы умер молча, – улыбнулся Скиф. – С героическим выражением лица.

– Но я-то этого не знал, – осклабился Ринат. – Знал бы – не рисковал. – Улыбка сползла с его лица. Брови недоуменно поднялись. – Эй, слышишь? Артподготовка закончилась.

И в самом деле: пальба стихла. Воцарившуюся тишину нарушал лишь опостылевший шлягер эстрадной дивы с незапоминающимся именем.

– Лучше бы стреляли, – проворчал Ринат. – Свихнуться немудрено.

Можно было подумать, что его услышали. Музыка смолкла на середине такта, по окрестностям разнесся вполне прозаический голос из динамика:

– Концерт по заявкам гостей окончен. Остался кто живой? Если так, то это поправимо. – В громкоговорителе насмешливо хрюкнуло. – Мы скоро вернемся. Не скучайте.

Заработал двигатель. Катер сорвался с места и, описав дугу, помчался на восток. Море сделалось абсолютно пустым. Ничто не говорило о разыгравшейся тут трагедии.

* * *

Не дожидаясь, пока окончательно смолкнет шум двигателя, Ринат зашвырнул дохлую змею подальше и принялся тереть руки об песок. Скиф сел и потрогал измочаленный куст. Землю вокруг устилали опавшие листья и сломанные ветки.

– Эти сволочи меня чуть до истерики не довели, – признался Ринат, отплевываясь от мусора, набившегося в рот.

– Да, стрельба была знатная, – согласился Скиф, отряхивая волосы от пыли. – По первому разу в штаны наложить можно.

– Ну, к стрельбе мне не привыкать, – заявил Ринат, принимая почти такой же бравый вид, с которым расхаживал по острову до появления катера. – Меня песня задолбала. Одно и то же, одно и то же. Психическая атака, блин… – Он поднялся на ноги. – Разозлить – разозлили, а напугать – вот! – Он энергично поднял сжатую в кулак руку, рубанув ладонью по локтевому сгибу. – Ринат Асадуллин ни тварей ползучих, ни ходячих не боится.

– Если боевики высадятся на остров – нам конец, – спокойно сказал Скиф. – Сопротивление действительно бесполезно.

– Ты что, брат? – возмутился Ринат. – Лапки сложить предлагаешь?

– Нет. Я предлагаю убираться отсюда.

– Опять шутишь? По воде аки посуху, да?

– Ты знаешь брод, – продолжал Скиф, не отрывая взгляда от исполинской сизой тучи, наплывающей с моря. – Переберемся на соседний остров, там отсидимся. Нас там не ждут, согласен?

– Средь бела дня не получится, – посетовал Ринат. – До Рачьего острова по мелководью полтора километра с гаком. Ночи ждать надо.

– Ночи? Давай прикинем вместе. – Скиф сунул в рот сигарету. – Пока катер вернется на базу, пока соберется военный совет, пока командир примет решение, пока боевики вернутся… Сколько времени пройдет?

– Часа два, не меньше, – рассудил Ринат.

– Но и не больше. – Чиркнула зажигалка. – А до темноты еще далеко.

– Как же быть?

– Ждать милости от природы, – улыбнулся Скиф. – Вопреки марксистско-ленинско-мичуринскому учению.

– Поконкретней можно? – спросил насупившийся Ринат.

– Можно. Смотри. – Кивнув на тучу, заслонившую уже половину небосвода, Скиф приподнял брови. – Гроза будет?

– Не просто гроза, буря.

– Как скоро?

– Примерно через час… – Ринат хлопнул себя по ляжкам и расхохотался, не в силах справиться с охватившим его возбуждением. – Въехал, хо-хо! Протоку перейдем во время грозы, там волнам негде разгуляться.

– Я тоже так считаю, – со скромным видом кивнул Скиф. – Значит, будем действовать по твоему плану.

– Согласен. А потом?

– Почему-то мне кажется, что на Рачьем острове хватает и катеров, и лодок.

– Угу, – глубокомысленно произнес Ринат, уверовавший в то, что обсуждаемая идея была выдвинута им.

– Следовательно, – продолжал Скиф, – действуя в соответствии с твоим планом, мы получим возможность не только провести разведку, но и захватить подходящее судно.

– Точно! – просиял Ринат.

– Тогда командуй.

– Что командовать?

– Собрать вещи, – принялся перечислять Скиф, – уничтожить следы пребывания и выступать в путь.

– Так и сделаем, – солидно произнес Ринат, покашливая в кулак. – Собираем вещи, уничтожаем следы пребывания и выступаем.

Подавая напарнику пример, он размашисто зашагал к палатке, мурлыча на ходу песню, едва не ставшую для него реквиемом. Скиф усмехнулся, представив себе, как отреагировала бы певица на столь вольное обращение со своим хитом. Кажется, ее звали Валькирией. Впрочем, плевать было Скифу и на Валькирию, и на ее творчество. Он зациклился на ней лишь потому, чтобы хоть как-то отвлечься от мыслей про другую девушку. Про девушку, чье имя навсегда врезалось в память. Про Аню…

Глава 18 От заката до рассвета

Стояла одуряющая духота. Воздух, казалось, сгустился до кисельной вязкости. Солнце скрылось в зыбком мареве, расплывшись там яичным желтком.

Роща, в которую углубился маленький отряд, настороженно притихла. Птичьи голоса звучали приглушенно, люди тоже старались не производить лишнего шума. Когда они выбрались на открытое пространство, тучи успели закрыть все небо. При каждом шаге из травы разлеталась мошкара, но ни кузнечиков, ни бабочек на лугу не было: то ли попрятались от надвигающейся грозы, то ли уснули, сморенные зноем. Изрядно вспотевший Ринат не расставался с бутылкой воды и шумно отдувался. Доведя Скифа до конца луга, он показал на виднеющееся впереди редколесье и сказал:

– Сразу за деревьями начинается длинная песчаная коса. Она-то нам и нужна.

– Посвежело, – объявил Скиф, ловя ноздрями легкое дуновение ветерка, потянувшего со стороны Каспия. – Дождем пахнет.

– Через полчасика ливанет, – пообещал Ринат.

Осторожно приблизившись к берегу, мужчины залегли на пригорке и приступили к осмотру вражеской территории. Вскоре Ринат деловито извлек из рюкзака видеокамеру и сунул ее Скифу:

– Снимай.

– Что снимать? Красоты родной природы?

– Видишь бухточку? – Ринат бесцеремонно повернул голову товарища налево. – Над камышами торчат мачты.

– Порт пиратов?

– Вроде того. Такие мачты могут принадлежать настоящей пассажирской яхте с приличным водоизмещением. Стоит целое состояние.

– Ты с ней сталкивался прежде? – полюбопытствовал Скиф, наводя камеру на остров и устанавливая режим максимального приближения.

– Ни разу, – признался Ринат. – На яхтах подобного класса в основном по океану плавают. Миллионеры со своими силиконовыми шлюхами.

– Это уже интересно!

– Ты про шлюх?

– Про миллионеров. В частности, про британского подданного Заирова. Не он ли пожаловал на остров собственной персоной?

– Да, – согласился Ринат. – Он себе и яхту может позволить, и самолет, и ракету.

– Вот такая метаморфоза, – буркнул Скиф. – Был боевик с автоматом, стал уважаемый человек с бумажником, полным кредиток. Вшей из бороды выловил и пошел по Лондону гулять.

– Времена такие. Подлые времена.

– Времена всегда одинаковые, батыр. Подлыми только люди бывают. – Скиф вернул видеокамеру и продолжил мысль: – Если позволить им размножаться беспрепятственно, то через сотню лет они всю планету заселят. Хомо паразитикус.

– Крысы, – с чувством произнес Ринат.

– Не скажи. Двуногие вредители куда опаснее.

Разминая в пальцах сигарету, Скиф не отрывал взгляда от острова и протоки. Вода казалась гладкой, как олифа. Мириады метелок камыша постепенно приходили в движение, издавая таинственный шорох. Кроны деревьев, такие зеленые еще недавно, потемнели, сливаясь с небом. И только ивы серебрились вывернутыми наизнанку листьями.

Скиф оглянулся. В недрах гигантской тучи таинственно мерцало и погромыхивало. Сверкнула первая отчетливая молния. Между ней и раскатом грома прошло шесть секунд, а следующая пауза оказалась еще короче.

– Начинается, – возбужденно объявил Ринат. – Айда на берег.

Продираясь сквозь плавни, мужчины энергично месили толстый слой ила, засасывающий ноги до середины голеней. Вода доходила Скифу до пояса, и он нес замотанный в полиэтилен пистолет в руке.

– Главное – не останавливайся, – пропыхтел Ринат.

– Засосет?

– Присосет, хо-хо. Тут пиявок – тьма-тьмущая.

Сверкнуло. Затрещало разорванное пополам небо. Рваные тучи неслись над водой, казалось пожирая друг друга на лету, всполохи молний летели из одного края неба в другой. Следом метался едва поспевающий за ними гром.

Стало темно, как ночью, но на водную гладь не упало ни единой капли дождя. Зато по ней пошли хлестать огненные бичи, поднимая белесые столбы клубящегося пара. Еще, еще, еще! Косые шипящие молнии гвоздили протоку несколько секунд кряду, а потом небесные хляби разверзлись.

– Прибавь ходу! – проорал Ринат. – Мы должны успеть до того, как прояснится.

Скиф, которому ничего не стоило обогнать грузного спутника, промолчал, хватая ртом холодные дождевые струи. Мир утонул в светящейся пелене ливня, пронизанной всполохами молний, которым не было ни конца ни края. Вода вокруг бурлила, порывы ветра швыряли завесу дождя из стороны в сторону, мелкие, но злые волны накатывались сбоку, норовя сбить с ног.

Последний отрезок переправы пришлось преодолевать вплавь, поскольку рельеф дна изменился. Скиф чувствовал себя десантником, высаживающимся на вражеский берег, да так оно, по большому счету, и было. Только на поддержку своих рассчитывать не приходилось. Указывающий путь Ринат сопел и фыркал, как выбившийся из сил морж, но отдать рюкзак спутнику упорно отказывался, утверждая, что ему плавать с грузом не впервой. Погружаясь в воду с головой, он отталкивался от дна ногами и выныривал снова, демонстрируя нечто вроде баттерфляя, только очень судорожного и медленного. Скиф, готовый поддержать товарища в случае необходимости, плыл по-чапаевски, хотя особого смысла в этом не было. Сверху поливало так сильно, что держать пистолет над головой было все равно что окунать его в воду. Гадая, сохранится ли в раскисшей пачке хотя бы одна сигарета, которую можно будет высушить, Скиф мрачно смотрел вперед, начиная подозревать, что никакой суши впереди нет, а есть лишь безбрежное водное пространство, среди которого они затерялись. Громада берега, чернеющего в беспокойном голубоватом сиянии, выросла впереди столь неожиданно, что Скиф, открывший рот, нахлебался воды, от избытка которой его и без того тошнило.

– Остров, – облегченно пропыхтел Ринат, нашедший опору под ногами.

– Вижу, что остров, – откликнулся Скиф.

На самом деле он не был вполне уверен в том, что перед ними находится не какое-нибудь морское чудище типа Левиафана. Очень уж призрачно выглядело все вокруг. Настолько призрачно, что, ступив на землю, Скиф не испытал ничего похожего на торжество или облегчение. Цель была достигнута, но пришло время задать себе вопрос: «А стоило ли стремиться к этой цели?»

Однозначного ответа не было.

* * *

Гроза миновала, однако обсохнуть перед ночевкой путникам было не суждено. Над островом сгущались сумерки, земля промокла, с деревьев капало, раздетый по пояс Скиф мечтал обогреться возле костра и знал, что это неосуществимо. Они с Ринатом старательно выжали одежду и вылили воду из обуви, но теплей от этого не стало. В довершение ко всему дорогая видеокамера оказалась безнадежно испорчена.

– Кина не будет, – прокомментировал Ринат, разбирая содержимое рюкзака с таким брезгливым видом, будто рылся на помойке. – От жратвы одно месиво осталось, к употреблению годны только консервы. Ладно, перебьемся. Все-таки это лучше, чем ничего.

– Но хуже, чем что-нибудь, – сварливо заметил Скиф, страдавший без курева.

– Хлеб к утру просохнет, – вздохнул Ринат, – а остальное подлежит захоронению.

«Главное – чтобы нас с тобой не закопали», – мысленно ответил Скиф, присоединяясь к расположившемуся на камнях Ринату.

Передавая друг другу нож и банку тушенки, они заморили червячка, а потом занялись оружием, нуждавшимся в экстренной чистке и смазке. Это позволило немного отвлечься от мрачных мыслей, лезущих в голову. Промозглые сумерки и сырая одежда не способствовали бодрому расположению духа. Отправляясь на Рачий остров, напарники не предполагали, что окажутся в западне. Разведка потеряла смысл, поскольку пулеметный обстрел подтверждал догадки Скифа в большей мере, чем любые другие факты. Не осталось никаких сомнений в том, что Заиров устроил на острове настоящую военную базу, охраняемую вооруженными до зубов боевиками. Справиться с ними могли разве что спецназовцы, но никак не двое мужчин, как бы они ни храбрились друг перед другом.

– Захватываем лодку и сразу же сматываемся, – сказал Скиф, тщательно протирая патроны и высушивая их собственным дыханием. – Извини, что втянул тебя в эту дурацкую авантюру, батыр. Не следовало соваться сюда без прикрытия.

– Помнишь, я тебе про деда рассказывал? – спросил Ринат, полируя тряпкой спусковой механизм двустволки.

– Помню, – без энтузиазма откликнулся Скиф. – Он бычков забивал голыми руками. Ну и что?

– Не только бычков, Женя. Фашистов тоже. В сорок третьем он погиб на Малой Земле, перед высадкой на Керченский полуостров. Крым уже без него освобождали. – Ринат поочередно щелкнул курками и приник глазом к пустому стволу. – У отца сохранилось его последнее письмо, пришедшее из госпиталя следом за похоронкой. Он его часто читал вслух. Одно место я наизусть помню. Хочешь послушать?

– Конечно, – кивнул Скиф, понимая, как важно Ринату излить душу.

Тот отложил ружье и заговорил, произнося слова негромко и очень отчетливо:

– Запомни сам и передай детям, а они пусть передадут своим детям… Смерти нет, сынок. Каждый, кто готов умереть за правое дело, уже победил. Врага победил и смерть тоже. А смирившийся со смертью умирает при жизни. – Ринат пристально посмотрел на Скифа и признался: – Если честно, я здорово перетрусил, когда по нам били из пулемета. Но потом представил себе, что должны были испытывать солдаты на фронте, и спросил себя: «Чем ты хуже, Ринат Асадуллин?»

– Ты ничем не хуже, Ринат Асадуллин, – медленно произнес Скиф. – Скажу больше. Когда в атаку идут тысячи и вокруг погибают тысячи, человеку легче преодолеть страх. Война всех стрижет под одну гребенку. Совсем другое – рисковать шкурой в мирное время. Тебе с утра до вечера талдычат, что геройствовать и упираться глупо, ведь вокруг так много удовольствий, только не зевай, лови удачу за хвост. – Скиф досадливо поморщился. – Нам внушают, что счастье состоит в том, чтобы набить пузо, пальцем о палец не ударив для этого. Нам с утра до вечера показывают довольные ряшки избранных, живущих за счет оболваненных миллионов. Быть трудолюбивым и честным становится стыдно, отстаивать принципы – глупо, самоотверженность вызывает презрительные улыбки. – Вогнав обойму в рукоять «вальтера», Скиф встал. – С точки зрения нормального обывателя, мы с тобой парочка кретинов, действующих вопреки логике. Еще недавно я бы лишь посмеялся над ними. Но сегодня…

– Что? – порывисто спросил Ринат.

Скиф отвел взгляд. Он не мог сказать, что смерть Ани деморализовала его, но он не мог также утверждать, что случившееся настроило его на воинственный лад. Все, чего он желал сейчас, это не допустить еще одной гибели – гибели товарища. Рината ждала дочь, такая же молодая и симпатичная, как та девчонка, которой Скиф пожертвовал во имя дела. Не правильней ли было усадить Аню в лодку и уплыть с ней подальше от владений боевиков? Она ведь неоднократно просила об этом.

– Не знаю, – тоскливо произнес Скиф. – Честное слово, не знаю.

– Врешь, – отрезал Ринат. – У тебя все на физиономии написано. Ты переживаешь, что затащил меня сюда, но хочу напомнить: уговаривать меня не понадобилось, верно? Кроме того, – приблизившись к Скифу, татарин тронул его за плечо, – кроме того, сегодня мы стали свидетелями того, как отнимают только одну, – он выставил палец, – одну-единственную молодую жизнь. Наркотики убивают тысячами, десятками тысяч. Не так откровенно, не так наглядно, согласен. Но разве от этого легче?

Взглянув на сильную руку, лежащую на плече, Скиф поднял лицо и посмотрел Ринату в глаза:

– Черт подери, не думал, что мне понадобится нянька. Ты меня сегодня целый день опекаешь.

– Пустое, – отмахнулся татарин.

– Я снова у тебя в долгу. Вторично.

– Да пошел ты со своими подсчетами, – огрызнулся Ринат, отдергивая руку. – Я тебе не председатель Центробанка.

И это была чистая правда.

* * *

Спали сидя на камнях, откинувшись на спины друг друга. Приказавший себе проснуться ровно в четыре утра, Скиф открыл глаза за минуту до назначенного срока и подумал, что часы, должно быть, немного спешат.

Было не столько холодно, сколько сыро. На сером, очистившемся от туч небе сияли несколько последних звездочек, казавшихся снизу восхитительно яркими, словно омытыми дождем. Одежда на мужчинах почти просохла, и, что самое приятное, ни один, ни другой не схватил насморка.

Посовещавшись сиплыми голосами, решили двигаться к бухте не вдоль побережья, где должны были дежурить часовые, наблюдающие за морем, а через середину острова. В лесу легче затеряться, чем на практически открытом пространстве. Стволы деревьев укроют и от пуль, и от чужих глаз. В придачу к этому командный пункт, облюбованный боевиками, явно размещался где-то в центре территории, а не на отшибе. Скиф не собирался вступать в бой с превосходящими силами противника и все же был не прочь взглянуть на логово Заирова. Хотя бы краешком глаза. Чтобы чувство вины за безрассудную авантюру было не столь острым.

Пока что, даже при благополучном исходе операции, у Скифа не имелось достаточно веских аргументов для оправдания перед руководством своих действий. Порученное задание он не выполнил, приказ немедленно возвращаться в Москву проигнорировал, к тому же впутал в дела ФСБ постороннего человека, за что по головке не погладят. Куда ни кинь, всюду клин.

С другой стороны, располагая точными данными о местонахождении перевалочной базы наркодельцов, Скиф сразу превращался из злостного нарушителя дисциплины в победителя, которого, как известно, не судят. Если бы не присутствие Рината, он бы не так спешил завладеть лодкой или катером, чтобы спешно ретироваться с острова. Но девать татарина было некуда. И, поглядывая на его широкую спину, обтянутую камуфляжем, Скиф дал себе слово не рисковать жизнью спутника. Ринат продвигался вперед с неожиданной для его комплекции грацией, бесшумно переступая через кучи валежника и ловко подныривая под преграждающие путь ветки. Двустволка выглядела в его руках игрушечной. На обращенной к Скифу щеке татарина алела свежая царапина, но он игнорировал ее, как игнорировал настырных комаров и паутину, липнущую к лицу. Его маленькие глазки настороженно бегали по сторонам, выискивая признаки возможной опасности. Скиф тоже не зевал, держа «вальтер» наготове. Он с удовольствием вдыхал ароматы утреннего леса, мало-помалу наполнявшегося птичьим щебетом. Промокшие от росы ноги и холодные капли воды, то и дело срывавшиеся с потревоженных листьев, не позволяли расслабляться. И предостерегающе поднятая рука Рината заставила Скифа присесть со вскинутым пистолетом.

– Смотри, – позвал его татарин, показывая на землю у своих ног.

– Нашел что-то?

– Тут кто-то был.

Приблизившийся Скиф поднял влажноватый окурок, развернул обгоревшие края папиросной бумаги, понюхал остатки табака.

– Анаша, – определил он, поднося ладонь с крошками к носу спутника, дабы тот удостоверился, что он говорит правду. – Курили еще до грозы.

– Двое их было, – прошептал Ринат, исследуя ребристые следы на сырой земле. – Ботинки одинаковые, армейские, но разного размера.

– Дальше первым иду я, батыр, – заявил Скиф. – Держись в трех шагах позади. Никакой самодеятельности. И не вздумай стрелять первым. Только после меня.

Ловя каждый звук, каждый шорох, мужчины двинулись дальше, однако вскоре были вынуждены сделать еще одну остановку. Впереди расстилалась широкая прогалина, поросшая травой в треть человеческого роста. Солнце еще не поднялось над вершинами деревьев, и над лугом дымился утренний туман. Он выглядел абсолютно мирным и безлюдным, но именно это обстоятельство побудило Скифа присесть за кустом, внимательно вглядываясь в чащу напротив. Очень уж подходящее место для дозора видел перед собой Скиф. Как выяснилось через несколько секунд, интуиция его не подвела.

Глава 19 Глупое сердце, не бейся!

Ринат Асадуллин не верил в бессмертие, о котором говорил со Скифом накануне. Хотел верить, но не мог. Весь его опыт свидетельствовал о том, что умершие уходят навсегда, становятся никем и ничем, что бы там ни твердили имамы и муфтии. Если человеку и суждено жить после смерти, то лишь в воспоминаниях окружающих, полагал Ринат.

Вот почему он старался вести себя так, чтобы не нашлось желающих плевать на его могилу. Пусть лучше поминают добрым словом, уважительно цокая языками: «Ах, какой замечательный человек был этот Ринат Асадуллин, какой честный и храбрый». Вот для чего живет человек на этой земле. Не ради мифических гурий в райских садах наслаждений. Ведь если бы загробный мир действительно существовал, то там собирались бы те самые люди, которые терзали, мучили и убивали друг друга при жизни. И что тогда? Опять все сначала? Куда потом? В следующий рай, в следующий ад? Глупо. Аллах не мог сотворить мир подобным образом.

Так полагал Ринат, и это не мешало ему жить по совести. Отправляясь на Рачий остров вместе с малознакомым человеком, он заботился не о выгоде, а о своем добром имени. Не самое разумное решение, однако иного способа вернуть уважение окружающих Ринат не видел. Его посчитали трусом? Что ж, он докажет обратное. И когда Скиф приказал ему следовать сзади, Ринат воспринял это как унижение. Глядя через плечо спутника на пустынную прогалину, он пытался представить себе, как повел бы себя в подобной ситуации дед. Стал бы он дожидаться, пока кто-нибудь другой выйдет вперед, подавая пример?

– Мы теряем время, – глухо произнес Ринат. – Нужно идти, пока все спят.

– Не твоего ума дело, – оборвал его Скиф. – Помолчи.

Ему почудилось, что он видит слабое шевеление зелени на другой стороне, поэтому его голос прозвучал излишне отрывисто. На вытянувшейся физиономии Рината проступили два больших красных пятна, словно его только что отхлестали по щекам. Стиснув зубы, он шагнул вперед, раздвигая телом ветви кустарника.

– Назад! – прошипел Скиф.

Даже не повернув головы, Ринат пошел через прогалину, шурша травой. Капли росы отлетали от его ног, как сверкающие алмазы. Краешек солнца, показавшийся над дальней рощей, был румян и светел. Ринат ухмыльнулся, предвкушая, как помашет рукой с противоположного конца луга, подзывая Скифа к себе. С этой ухмылкой он осел на землю, еще не понимая, что за напасть с ним приключилась. Кажется, впереди дважды громко хрустнула ветка. Ну и что? Почему же отказали ноги? Попытавшийся встать Ринат охнул и повалился в траву. Ладонь, которой он прикоснулся к левому бедру, стала красной. Правая штанина тоже набухала от крови.

– Бросай пушку и выходи, – прозвучал возглас над поляной.

И снова Ринат ничего не понял. Ружье и без того валялось в густой траве, выпавшее из ослабших пальцев. Ходить он не мог при всем желании. Повернувшись назад, он поискал глазами напарника, оставшегося в кустах. На его лице застыла гримаса муки и недоумения:

«Как же так, Женя?»

«Все очень просто, – подумал Скиф, испытывая горечь и опустошение, знакомые каждому проигравшему. – Снайпер перебил тебе обе ноги, батыр. Любимый прием чеченских боевиков. Подло, но очень эффективно. Теперь они будут играть на моих дружеских чувствах к раненому, а я вряд ли сумею проявить профессиональное хладнокровие. Или сумею? Должен. Обязан».

– Выходи, или мы твоего дружка на ремни порежем, – донеслось из засады. – Ему не уйти. Он у нас под прицелом.

«Откуда они знают, что Ринат не один? – пронеслось в голове Скифа. – Ах да, я ведь привстал, пытаясь его остановить. Но сейчас они меня не видят. Ничего не стоит скрыться и уйти в одиночку. С раненым не получится. А вот в одиночку есть шансы выбраться с острова».

– Сматывайся, – процедил приподнявшийся из травы Ринат. Его лицо было таким белым, как будто он умудрился перепачкаться известкой. – Сматывайся отсюда к такой матери, Женя.

– Считаю до трех, – предупредил невидимый снайпер. – Потом продырявлю твоего дружка еще разок, чтобы соображал быстрее… Раз…

– Пошел на хрен, мудак, – прошептал Скиф.

– Два…

– Не вздумай! – простонал Ринат, догадавшийся о том, что сейчас произойдет, по шевелению кустов.

– Доброе утро, граждане бандиты, – сказал Скиф не так хрипло, как это получилось бы у Глеба Жеглова, но с той же характерной интонацией.

Оружия в его руках не было. Прежде чем выйти из укрытия, он зашвырнул «вальтер» подальше, не потрудившись запомнить ориентиры. Он знал, что никогда больше не вернется на проклятый остров. Он не сомневался также в том, что не покинет его до самой смерти. И она, смерть, была не за горами.

* * *

– Не падай духом, батыр, выкрутимся, – сказал Скиф лежащему у его ног Ринату.

– А то! – откликнулся истекающий кровью татарин. – Выкрутимся, никто не сомневается.

Оба знали, что это ложь, но перемигнулись, желая внушить друг другу уверенность, которую никто из них не испытывал.

На кромке леса появились две мужские фигуры в камуфляже и с автоматами у бедра. Оставаясь на месте, они велели Скифу поднять руки и не двигаться. Третий боевик продолжал держать пленников на мушке: в зарослях промелькнул отблеск оптического прицела. Это уже ничего не меняло. Какая разница, пулей из какого оружия положат?

– Ты как? – спросил Скиф, с тревогой глядя в покрывшееся смертельной бледностью лицо товарища.

Тот облизал пересохшие губы:

– Сносно. До дочкиной свадьбы заживет. – Бросив взгляд в сторону приближающихся боевиков, он снова повернулся к товарищу: – Хочу попросить тебя кое о чем…

– Я твой должник, – тихо сказал Скиф. – Проси о чем угодно.

– Тогда… при нашей первой встрече… – Голос Рината звучал все тише, земля под ним чернела от набегающей крови. – Как ты меня поборол?..

– Хитростью.

– Правда?

– Правда, Ринат.

– Значит, не было никакого приема?

– Я оттолкнулся от стенки ногами, – признался Скиф. – Иначе мне бы тебя ни за что не повалить. Ты ведь у нас настоящий батыр.

– Да, сил мне не занимать, – согласился Ринат, укладываясь на спину. Его глаза, устремленные в небо, остекленели.

– Эй! – тревожно воскликнул Скиф.

– Все в порядке, Женя. – Одеревеневшие губы плохо слушались Рината, он досадливо поморщился. – Просто я устал. Знал бы ты, как я устал, Женя.

– Я знаю.

– Нет… Ник… никто… Я один…

– Его надо срочно перевязать! – заорал Скиф, с ненавистью глядя на приблизившихся боевиков. – Быстрее!

– Не опускай руки, собака, – процедил тот, который стоял ближе. Кряжистый, заросший бородой до самых глаз, он многозначительно повел автоматом. – Не то ляжешь рядом со своим дружком.

– Его надо перевязать, – упрямо повторил Скиф. – Стреляй, если хочешь. – С этими словами он упал на колени и приподнял Рината, чтобы вытащить из-под его спины рюкзак.

– Оставь его, – равнодушно посоветовал второй боевик, напоминающий в своей фуражке молодого Фиделя Кастро, только уж очень тощего и со зрачками заядлого наркомана. – Уже ничем не поможешь. Подох он.

– Как подох?

– Молча. Пуля артерию на бедре продырявила. Разрывная. Хана.

– Хана, говоришь?

– Эй, эй! – встревожился крепыш, перехвативший изменившийся взгляд пленника. – Не дергайся. – Он демонстративно лязгнул затвором, хотя никакой нужды в этом не было.

Скиф посмотрел на товарища. «Я один», – сказал Ринат напоследок, и это было самое точное определение смерти, которое когда-либо слышал Скиф. Правда, теперь он тоже остался один.

Прогремел одиночный автоматный выстрел, пуля впилась в землю в сантиметре от преклоненных коленей Скифа. Он медленно поднял голову и посмотрел в полубезумные зрачки обкуренного боевика, сузившиеся до размера маковых зернышек.

– Встать! – приказал тот, непроизвольно попятившись.

– Живо, ну! – брызнул слюной второй боевик, лицо которому заменяла густая борода. Его заскорузлый палец беспрестанно оглаживал спусковой крючок, и без того отполированный до тусклого блеска.

До его высоких шнурованных ботинок было рукой подать.

Скиф перевел взгляд на снайпера, держащего его на мушке с расстояния семи шагов. Вот кто был третьим лишним. С автоматчиками, торчавшими рядом, можно было справиться. Резко дернуть на себя ноги крепыша, повалить «Фиделя», устроить свалку. Начнется пальба, но суматошная, бестолковая, при которой боевики запросто могут перестрелять друг друга. А если завладеть ружьем Рината и жахнуть картечью из обоих стволов, то от противников вообще мокрое место останется. Но до снайпера не добраться. Он расчетливо влепит пулю в затылок или в лоб Скифа, и на этом все кончится. Подошва армейского ботинка разотрет мозги, вывалившиеся на землю. Информация, хранящаяся в них, никогда не попадет на Лубянку. Скифа и Рината закопают в землю или скормят собакам, всласть поглумившись над их телами. Мешки героина беспрепятственно потекут с Рачьего острова дальше, возвращаясь обильными денежными потоками. На эти деньги станут создаваться все новые отряды боевиков, закупаться партии оружия, совершаться теракты… А Скиф будет покоиться в могиле, безучастный к творящемуся вокруг беспределу… Правильно ли это?

Нет!

Закрыв веки убитому, Скиф легко поднялся и, отряхивая джинсы, распорядился:

– Вот что, граждане сепаратисты, ведите-ка меня к своему главарю. Как там его?.. Задуев?.. Задаев?..

Такая активность гражданам сепаратистам не понравилась. Несостоявшийся Фидель подскочил к Скифу и ткнул его прикладом автомата, запальчиво поинтересовавшись при этом:

– Кто ты такой, чтобы тут командовать? Представитель президента по Южному округу? – Собственная шутка показалась боевику настолько смешной, что, замахнувшись, он так и не нанес повторный удар, а расхохотался.

Скиф выплюнул на ладонь осколок бокового зуба и представился так, как если бы ничего особенного не произошло:

– Оперативный сотрудник главного управления ФСБ России.

– Что за шутки? – опешили боевики, а снайпер невольно подошел поближе, ловя каждое слово Скифа.

Он не замедлил удовлетворить всеобщее любопытство:

– Это не шутка. Я тот самый москвич, которого просили убраться из Астрахани.

– Что-то было такое, – наморщил лоб «Фидель». – Я слыхал краем уха. Звание у тебя какое?

– Капитан, – ответил Скиф.

Он не видел причин сохранять инкогнито. Заиров знал о его прибытии в город и, возможно, лично звонил ему в гостиницу, предлагая сделку. Документы Скифа хранились в заднем кармане его джинсов, избавиться от них незаметно было трудно. Даже если номер удастся, то что дальше? Рассказывать чеченцам байки про фламинго? Они выслушают и расстреляют, сочтя слишком мелкой сошкой, чтобы отнимать время у Заирова. Умереть Скиф был готов, но не так скоро. Его планы на ближайшее будущее были иными. Он не сопротивлялся, когда его погнали вперед, подталкивая стволами в спину. Не оглядывался назад, потому что лицо мертвого Рината и без того стояло перед его мысленным взором. Со стороны казалось, что пленник смирился со своей судьбой, и отчасти это было так. Вот только судьба эта виделась ему не такой, какой она представлялась захватившим его врагам.

Глава 20 Пауки в банке

За время, проведенное в подземном бункере, Бабич осунулся, как будто его морили голодом, но в действительности кормежка была сносной, да и аппетит, как ни странно, не пропал, а даже вроде бы усилился. Приближаясь к зеркалу, Бабич видел в нем сильно постаревшего и усохшего мужчину, похожего на него, прежнего, не больше, чем сильно поношенный костюм напоминает ту щегольскую обновку, которая когда-то радовала глаз. Содержание, может, и остается прежним, а вот форма… Вздохнув, Бабич продолжил утреннюю прогулку, пролегающую по неизменному маршруту: от входа в убежище, вокруг холма, под которым оно находилось, и обратно. Ахмет Заиров не кривил душой, когда утверждал, что заботится о здоровье партнера. Помещение, выделенное Бабичу, было не лишено комфорта, приставленные к нему часовые вели себя почтительно, регулярные инъекции героина производила хорошенькая медсестричка, не скрывавшая, что в ее обязанности входят и более деликатные услуги. Но секс абсолютно не интересовал Бабича. После памятной штормовой ночи на яхте ему даже думать на эту тему было противно. Героин – другое дело. Бабич провел языком по пересохшим губам, прикидывая, как долго ждать укола. Его сознание раздваивалось. Одна часть ужасалась столь стремительному привыканию к наркотику, а другая жаждала очередной дозы, и ничего больше. Все дело в химическом составе героина, как любезно пояснил Заиров вчера за обедом. Два-три сеанса – и ты на игле. Очень способствует развитию бизнеса, не так ли? С этим трудно было не согласиться. Когда воздействие героина заканчивалось, Бабич места себе не находил в ожидании медсестры. В эти моменты отрезвления он понимал, что его песенка спета. Его интеллект, его воля разрушались с каждым новым уколом. Пройдет не так много времени, и он потеряет человеческий облик, готовый на все ради заветной дозы. Пока что он нужен Заирову, поскольку один имел доступ к финансам, хранящимся в различных банках. А через неделю, через месяц? Обретя над Бабичем полный контроль, так называемый партнер перекачает деньги на свои счета, и их дальнейшие деловые отношения потеряют всяческий смысл.

Гортанный голос часового вывел Бабича из задумчивости:

– Пора домой.

Возвращение к реальности было ничем не лучше горестных размышлений. Машинально обратив взгляд к небу, Бабич увидел над собой не голубое небо, а маскировочную сеть, растянутую над входом в бункер. Прежде чем массивная бронированная дверь, ведущая в бетонные недра, распахнулась, Бабича и его охранника долго рассматривали через систему наружного слежения. Глаз видеокамеры не только нацелился на стоящих внизу людей, но и прошелся по окрестностям, проверяя, нет ли поблизости посторонних.

Наконец зажужжал механизм, открывающий запоры. Перед Бабичем возник черный зев бункера и ступени, ведущие вниз. «Путешествие к центру Земли», – сказал он себе, спускаясь.

Лестница вывела его к следующей двери, возле которой следовало нажать кнопку вызова и представиться. Перешагнув порог, Бабич собирался продолжить спуск, но был остановлен фамильярным окриком охранника:

– Эй, тебе не туда. К Заирову иди – вызывает.

– Но у меня процедуры, – забеспокоился Бабич.

– Знаем мы твои процедуры, – захохотал карауливший дверь пожилой чеченец с потертым автоматом и рацией на груди. – Я уколов не боюсь, если надо, уколюсь, да?

– В заднее место, – подхватил шутку юноша, сопровождавший Бабича.

Требовать уважения к своей персоне было бесполезно. Все боевики были осведомлены о том, что пришлось пережить Бабичу на яхте, и смотрели на него с веселым презрением. Никакого сочувствия к чужой беде. Дикий народ, грубый, жестокий и бессердечный.

Путь к личным апартаментам Заирова был неблизким. Стараясь не спотыкаться в тусклом свете редких люминесцентных светильников, Бабич засеменил по длинному коридору, протянувшемуся под землей до противоположного склона холма. Коридор был совершенно пуст, если не считать квадратной вентиляционной трубы, идущей параллельно полу. Окрашенная в такой же грязно-зеленый цвет, как стены, она была столь широка, что по ней можно было запросто прокатиться на велосипеде. Что касается десятков кабелей различного назначения, то они были упрятаны под откидными щитами, почти незаметными на полу.

«Да, в советские времена умели строить, – отметил про себя Бабич. – Но получать прибыли от прежних грандиозных сооружений научились лишь при капитализме. Дурак спину гнет, а умный денежки гребет».

Зал, который предстояло пересечь Бабичу, был огромен и мрачен. Справа высилось стеклянное панно с изображением карты юга Астраханской области. Собственно говоря, это была не карта, а контурные очертания берега, островов и части Каспийского моря, разбитые на квадраты.

Во время совместной прогулки Заиров пояснил Бабичу, что с другой стороны панно установлены лестницы и леса, наподобие строительных. Когда-то по ним круглосуточно ползали солдаты в наушниках. За каждым был закреплен какой-нибудь летающий объект, пересекший границы территории, контролируемой с командного пункта. Вооружившись разноцветными стеклографами, солдаты вели каждый свою линию, повторяя маршруты самолетов. Офицеры, дежурившие в зале, видели не людей, а только линии: желтые, зеленые, синие и красные, в зависимости от характеристики объекта. Это называлось охраной воздушных рубежей Родины, и, надо признать, даже стая птиц не могла пролететь над границей СССР незамеченной. Но где этот Союз нерушимый республик свободных? Где могучая армия, внушавшая страх всему миру? Где войска ПВО, державшие под контролем каждый метр границы?

Теперь в полутемном зале хозяйничали бородатые чеченцы, стоящие на страже не какой-то там мифической Родины, а на страже интересов своего хозяина. Над столом, за которым они резались в карты, клубился сизый сигаретный дым, с экрана маленького телевизора проникновенно вещал политический обозреватель, кажется, пугал зрителей «Аль-Каидой», распустившей щупальца по всему свету.

Повернувшиеся на звук шагов боевики уставились на Бабича с таким вожделением, словно он был голой стриптизершей. Провожаемый их скабрезными шуточками, он ускорил шаг и стал подниматься по лестнице, сваренной из рифленых металлических листов, громыхающих под ногами.

На верхней площадке торчал парень в камуфляже и лихо заломленном берете, держа в руках взведенный автомат. Проходя мимо него, Бабич покосился на ряд стальных дверей, за которыми денно и нощно трудились люди в белых халатах, шапочках и респираторах. Там светили яркие, точно в операционной, светильники и стояли длинные столы для фасовки белого порошка, не менее ценного, чем алмазная крошка. В коридоре слышался мерный гул механизмов и аппаратуры, обеспечивающих жизнедеятельность бункера. Работы в подземной лаборатории шли полным ходом.

Приблизившись к нужной двери, Бабич нажал кнопку звонка. Внутри отрывисто звякнуло. За дверью, расплющив нос о стекло окошка, возникла физиономия одного из личных телохранителей Заирова. Осклабившись, он отодвинул засов и впустил посетителя в крохотный тамбур.

Следующая дверь открылась беспрепятственно, как только Бабич помахал рукой в объектив видеокамеры. Шагнув внутрь, он невольно зажмурился от обилия света и стал похож на придворного, ослепленного великолепием царских покоев.

* * *

Когда глаза Бабича привыкли к яркому освещению, он увидел восседающего на кожаном диване Заирова, одетого в короткий бордовый халат, небрежно перетянутый пояском. В левой руке он держал пакет апельсинового сока, а правую тянул навстречу визитеру, давая понять, что намерен осчастливить его дружеским рукопожатием.

Приблизившись, Бабич почтительно потряс ладонь Заирова и опустился в стоящее рядом с диваном кресло. Обстановка помещения напоминала холл отеля с претензией на фешенебельность. Затянутые шелком стены, подвесной потолок с бесшумно вращающимся вентилятором, пушистый ковер с восточным узором. Но у Заирова хватило ума понатыкать по углам кадки с экзотическими растениями, и пол вокруг них устилали опавшие лепестки. Неуместно выглядел также залапанный жирными пальцами стеклянный столик, на котором высились стопка порнографических журналов и пустые коньячные бутылки.

– У меня к тебе вопрос, Боря, – сказал Заиров, сминая пустой пакет из-под сока и смахивая оранжевые капли с бороды. – Кто за тобой стоит? Что за таинственный «Комитет 300»?

– Почему ты об этом спрашиваешь? – осторожно спросил Бабич, желая выиграть время.

Он был не готов к подобному обороту событий. Недавние восторги по поводу членства в «Комитете» сменились унынием. Те, кто поздравлял Бабича с выходом на новый головокружительный уровень, ничем не могли помочь ему в беде, – так казалось. И вдруг Заиров поднимает эту тему, а в его глазах, если присмотреться, отражается тщательно скрываемая тревога.

– Почему ты спрашиваешь? – повторил вопрос Бабич, в душе которого зародилась слабая надежда на перемены к лучшему.

– Вот! – Заиров пнул валявшийся на полу ноутбук, в котором явно заключался источник его раздражения. – Вчера на мой адрес пришло электронное письмо с точно такими же требованиями, которые ты выдвигал мне после нашей незабываемой партии в гольф. – Заиров нервно хохотнул. – Письмо было подписано «Комитетом 300», а в приписке мне настоятельно советовали следовать твоим, Боря, рекомендациям. В противном случае…

– Что? – заерзал Бабич.

– Эти анонимные ублюдки угрожали заморозить мои капиталы, представляешь? – воскликнул Заиров, словно надеясь найти сочувствие у партнера. – Я, как ты понимаешь, не придал этому значения. А сегодня позвонил управляющий лондонским «Титтенхэрст-банком» и известил меня о том, что проводится инспекция моего счета. То же самое повторилось в «Суисс-банке», куда я позвонил десять минут назад. – Заиров забегал по комнате, мелькая бледными волосатыми ногами. – Счета блокированы также на Кипре и, надо полагать, в Штатах, хотя там глубокая ночь, и я не имею возможности проверить. Что происходит, Боря? Ты опять за свои штучки? – Остановившись в центре помещения, Заиров подбоченился и грозно нахмурился. – Я подарил тебе жизнь, а ты пакостить мне вздумал? Да понимаешь ли ты, что стоит мне пошевелить пальцами, вот так, – Заиров продемонстрировал, – и от тебя даже кучки дерьма не останется?

Наступил решающий момент. Внутренне подобравшись, Бабич провел языком по шершавым губам и тихо произнес:

– Это может случиться с каждым.

– Ты?.. – задохнулся Заиров. – Мне?.. Угрожаешь?..

– Я просто напоминаю, что все мы смертны.

– Настоящий чеченец не боится умереть.

– А пойти по миру с протянутой рукой настоящий чеченец боится? – осведомился похолодевший от неожиданной решимости Бабич. – «Комитет 300» ворочает такими суммами, что ты в сравнении с ним… мы оба в сравнении с ним – жалкие козявки. Это три сотни самых богатых и могущественных кланов, объединенных одной великой целью. Становиться у них на пути – все равно что ложиться под поезд.

– Выходит, ты триста первый? – недоверчиво спросил Заиров.

– Количество доверенных лиц постоянно варьируется, Ахмет. Название условное.

– И что за великая цель у этого вашего «Комитета»?

Бабич незаметно перевел дух, сообразив, что немедленной расправы не последует. Скорее всего, Заиров успел навести справки и удостоверился в реальности организации, да и заморозка денежных счетов свидетельствовала о власти, сосредоточенной в руках «Комитета 300». Теперь оставалось убедить Заирова в том, что Бабич является важной составной частью механизма, а не жалким винтиком, который можно заменить точно таким же.

– Тебе приходилось слышать о теории «Золотого миллиарда»? – спросил Бабич, принимая довольно вальяжную, хотя и не вызывающую позу.

– Планета для избранных? – скривился вернувшийся на место Заиров.

– Вот именно, – важно подтвердил Бабич. – К 2020 году природные ресурсы Запада будут истощены, в этом мнении сходятся все эксперты. Где же потом брать нефть, газ, уголь, лес, руду?

– Где?

– Например, в России, Ахмет. Здесь. – Бабич топнул ногой. – Вот естественная кладовая для Америки и Западной Европы. Сейчас в России царит полный бардак, но со временем мы наведем порядок. – Произнеся гордое «мы», Бабич расправил плечи. – Никаких атомных бомб, никаких танков. Наше главное секретное оружие – экономические рычаги. Плюс к этому алкоголь и наркотики.

– Размечтался, – буркнул Заиров. – Гитлер с Россией не справился, а они туда же… Ничего у вас не выйдет.

– Вспомни СССР, – быстро сказал Бабич, заподозривший, что сейчас его отведут вниз, уколют и оставят валяться на кровати, неподвижного и бесчувственного, как овощ, превращаться в который ему не хотелось. – На его разрушение, проходившее под кодовым названием «Перестройка», были брошены сотни миллиардов долларов. Вложенные деньги окупились сторицей. Теперь то же самое продолжается в России. Цель – сократить население в десять раз.

Заиров почесал волосатую ляжку, едва прикрытую полой халата:

– Так у вас что-то вроде масонской ложи?

Бабич тонко улыбнулся:

– Ты когда-нибудь слышал о масонах, способных влиять на управляющих швейцарскими или английскими банками?

– Не думаю, что твои покровители захотят иметь с тобой дело, когда увидят копии фильма, снятого на яхте, – произнес Заиров, теребя седую бороду. – Им может не понравиться роль, которую ты сыграл.

– Ха-ха-ха, – делано рассмеялся Бабич. – В дело вложены миллиарды… триллионы… Нет, Ахмет, твой номер не пройдет. «Комитету» нет дела ни до моего морального облика, ни до чьего-либо другого. Деньги и власть, власть и деньги – вот что имеет значение. Остальное – вздор, труха. – Бабич небрежно пошевелил пальцами. – Если «Комитет» решил завалить Россию горами дешевого героина, это будет сделано, как бы ты ни упирался. Попытаешься противиться – размажут по стенке, как таракана.

– А вот я сейчас позову своих ребят, – процедил Заиров, – и тогда поглядим, кто из нас таракан. Не слишком ли ты раздухарился, Боря?

Это был резонный вопрос. Бабич понятия не имел, насколько сильно заинтересован «Комитет» в том, чтобы героиновую акцию курировал именно он, а не кто-нибудь другой. В настоящий момент высокие покровители встревожены исчезновением своего представителя, но ничто не мешает им договориться напрямую с Заировым, а на Бабиче поставить крест. Возможно, дело к тому и шло, и замораживание банковских счетов было произведено для того, чтобы чеченец стал более сговорчивым. Но признать это означало подписать себе смертный приговор. Напустив на себя равнодушие, которого он не испытывал, Бабич забросил ногу на ногу и заявил:

– Конечно, сейчас я нахожусь в твоей власти, Ахмет. Но без моей доброй воли тебе не вернуть ни цента из своих вкладов. Ты можешь приказать меня убить, и что дальше? Чего ты стоишь без денег, Ахмет? Тебя сожрут с потрохами, а твой бизнес перейдет другому. – Переведя дух, Бабич продолжал, украдкой наблюдая за реакцией собеседника: – Не выгоднее ли статус-кво? Начнем сначала. Я повторяю свое предложение, сделанное в Рамсгейте, а ты его принимаешь.

Прежде чем ответить, Заиров долго смотрел на партнера, выискивая в его облике хотя бы малейший признак неуверенности, но Бабич даже глазом не моргнул. Он снова умудрился переиграть партнера, и осознание этого факта заставило Заирова отвести взгляд.

– Ладно, – буркнул он. – Твоя взяла. Звони своим благодетелям. Скажи, что проблема улажена, пусть разблокируют мои счета.

– Не смеши меня, Ахмет. Звонить я буду из Лондона, сидя в собственном офисе.

– А как насчет укольчика, Боря? – вкрадчиво осведомился Заиров, как бы невзначай извлекая из кармана маленькую упаковку героина. – Тебя ведь ломает, признайся. Промариную тебя без дозы до вечера – станешь сговорчивее.

– Попробуй, – согласился Бабич. – Только пока ты будешь проводить свои эксперименты, твои денежки могут тю-тю, – он пошевелил пальцами, – улетучиться. Возвратят ли их тебе потом? Не уверен. А ты уверен?

– Ох ты и жук, – с чувством произнес Заиров. – Жучара. Сколько таких, как ты, ни дави, все равно выкрутятся.

– Естественный отбор. Нас истребляют – мы учимся выживать.

– Как те паразиты…

– Следующее высказывание подобного рода обойдется тебе в кругленькую сумму, – пригрозил осмелевший Бабич. – Уж я найду способ, не сомневайся.

– Не сомневаюсь, – скривился Заиров, беря в руку телефонную трубку. – Все, проехали. Начинаем наши отношения с чистого листа. Как ты тогда сказал в Рамсгейте? Кто старое помянет, тому глаз вон…

– Два, Ахмет. Оба глаза.

– Я запомнил. Учти, у нас, чеченцев, такие вещи воспринимаются буквально.

– У нас тоже. Кстати говоря, принцип «око за око» впервые сформулирован в Ветхом Завете.

– В Коране он тоже сформулирован, – проворчал Заиров, готовясь набрать телефонный номер.

– Куда ты собираешься звонить? – поинтересовался Бабич. – Надеюсь, не капитану яхты? Хватит с меня морских путешествий.

– Успокойся, я распоряжусь подготовить к вылету гидросамолет. На это уйдет часа два, но зато к вечеру мы уже будем в Баку, а оттуда есть прямые рейсы до Лондона… – Переговорив с помощником, Заиров отключил телефон и снова обратился к Бабичу: – Скоротаем время за обедом, но сначала давай познакомимся с тем самым фээсбэшником, о котором я тебе рассказывал.

– Скиф? – удивился Бабич, демонстрируя превосходную память. – Но, если я не ошибаюсь, он должен был убраться восвояси.

– Должен был, но не убрался, – процедил Заиров. – Наоборот, заявился на мой остров, как к себе домой. Ничего, это даже хорошо.

– Что же в этом хорошего?

– Но ведь не на тебе же злость срывать, Боря. Мы с тобой деловые партнеры, нам ссориться не пристало. Так что отыграюсь на Скифе.

По глазам Заирова было заметно, что он предпочел бы поквитаться с сидящим рядом человеком, считавшимся его деловым партнером. Однако пока что Бабич находился в относительной безопасности. Тем хуже было тому, кому предстояло очутиться на его месте. Капитану Скифу.

Глава 21 Коридоры кончаются стенкой, а туннели выводят на свет

Закованный в наручники, с завязанными глазами, он чувствовал, что находится под землей, но не мог определить, на какой глубине. Десять метров? Двадцать? Пятьдесят? Ноги шагали то по бетону, то по железным ступеням. В беспросветном мраке, окружавшем Скифа, звучали враждебные голоса. Сменяющиеся конвоиры говорили между собой по-чеченски, а ругательства предпочитали русские, и все они адресовались пленнику. Он молчал. Его фигура была понурой, а походка шаркающей. Если враги добивались именно этого, не упуская ни малейшей возможности ударить, пнуть или хотя бы оскорбить Скифа, то они могли быть довольны. Он не оказывал сопротивления и не огрызался. Просто шел туда, куда его вели, и все. После того как он добровольно бросил оружие, других вариантов не осталось.

Когда с него сорвали повязку, Скиф подслеповато прищурился и заслонил лицо скованными руками. То ли от режущего света закрывался, то ли оберегал лицо от ударов – не разберешь. Еще не до конца сломленный, но явно подавленный и запуганный человек. Заирову это понравилось.

Приказав остаться в комнате вооруженному телохранителю, он обошел Скифа по кругу, как бы размышляя, стоит ли тратить на него время.

– Ну, что скажешь? – спросил он, закончив осмотр и останавливаясь напротив Скифа.

Тот дернул плечами:

– Хорошо устроились.

– На обустройство ушел почти миллион долларов, – похвастался Заиров, сунув руки в карманы халата. – Я люблю комфорт.

– Это заметно.

– Догадываешься, кто я такой?

– Я узнал вас по голосу. Вы звонили мне в гостиницу.

– Звонил, – подтвердил Заиров, – и велел тебе возвращаться в Москву, но ты не послушался. И чего ты хочешь от меня теперь? Зачем напросился на встречу?

Скиф кашлянул, собираясь с мыслями, а заодно оценивая обстановку и присутствующих. Стоящий напротив чеченец был крепок и жилист, смотрел прямо, властно, не мигая – такого на испуг не возьмешь. Прислонившийся к стене телохранитель выглядел скучающим, но это была напускная расслабленность барса, готового отреагировать на любую неожиданность. В плешивом мужчине с заостренным носом и угольками глаз, который безучастно сидел в сторонке, Скиф с удивлением опознал мультимиллионера Бабича, частенько мелькающего на телеэкране.

– Ты долго будешь испытывать мое терпение? – резко спросил Заиров, сочтя затянувшуюся паузу проявлением неуважения к своей персоне.

– Я только хотел убедиться, – потупился Скиф.

– В чем?

– В том, что свалял дурака.

– Убедился?

– На все сто.

Ответ польстил самолюбию Заирова. Запрокинув обрамленную седой бородой голову, он расхохотался.

– Приятно иметь дело с самокритичным противником. Но еще приятнее иметь дело с мертвым противником. – Оборвав смех, Заиров достал из кармана халата пакетик с белым порошком и поднес его к носу пленника. – Знаешь, что это такое?

– Героин? – угрюмо предположил Скиф.

– Власть над сотнями тысяч таких, как ты, капитан. Деньги, которые тебе и не снились. – Заиров спрятал пакетик и качнулся с пятки на носок. – Ты повел себя, как последний идиот. Проворонил свое счастье.

– У меня был приказ. Я выполнял долг.

– Долг? Перед кем? Перед своей конторой? Да я могу всех вас с потрохами купить, капитан, если захочу. Оптом. Только мне это не нужно.

– Тогда купите меня одного, – тихо сказал Скиф, – в розницу.

– Зачем? – ухмыльнулся Заиров.

– Пригожусь.

– Но я уже заплатил тебе шесть тысяч долларов и не получил никакой отдачи. А я не привык выбрасывать деньги на ветер.

Скиф взглянул исподлобья на ковыряющего в зубах охранника и снова уставился в пол.

– Больше не повторится, – сказал он.

– Вот тут ты попал в точку, – важно согласился Заиров, прогуливаясь по ковру от стены до стены. – Не повторяется такое никогда, как поется в одной старой песне. И вообще, для чего мне дополнительные расходы?.. Ты любишь делать дополнительные расходы, Боря?

Бабич, не сразу сообразивший, что обращаются к нему, вздрогнул и энергично помотал головой:

– Нет, Ахмет, не люблю. Мне нравится тратить мало, а получать много. И еще мне нравится обедать вовремя. Долго ты еще будешь возиться с этим чекистом? – Скользнув взглядом по Скифу, он поморщился. – Какой от него прок? Жалкая, ничтожная личность.

– На стол накроют через пятнадцать минут, – сказал сверившийся с часами Заиров. – Надо ведь как-то скрасить это время. Ну что, москвич? – Он остановился в дальнем конце комнаты и заинтересованно склонил голову к плечу. – Какой смертью умереть предпочитаешь? От ножа или от пули?

– Удавить его, и дело с концом, – буркнул телохранитель, реплика которого осталась без внимания.

Скиф дернул кадыком. Волнение, охватившее его, было неподдельным, голос сел, сделавшись хриплым.

– Убить меня легко, но это рискованно, – сказал он.

– Неужели? – изумился Заиров.

– В ФСБ этого так не оставят.

– Э, брось. Со мной целая армия не справится, не то что твои дружки-фээсбэшники. Эта крепость неприступна. – Увлекшийся Заиров двинул в стену кулаком и тут же подул на него, морщась. – Думаешь, я с бухты-барахты тут обосновался? Нет, москвич, все продумано. Смотри. – Он распахнул дверцы шкафа, за которыми скрывалась контрольная панель с кнопками, рубильниками и рычажками переключателей. – Ракеты «земля – воздух», к сожалению, демонтировали, но все остальное функционирует, как часики. Не выходя из комнаты, я могу заблокировать все двери, и тогда меня из бункера ни одна падла не выкурит. – Заиров прикоснулся к красной кнопке. – Жратвы здесь до второго потопа хватит. Кстати, о потопе. – Он положил руку на рукоять рубильника. – Прежние советские вояки предусмотрительнее нынешних были, в этом им не откажешь. Поскольку командный пункт находится на острове, они позаботились о возможности экстренного затопления. На всякий пожарный случай.

– Не увлекайся, Ахмет, – попросил встревоженный Бабич.

– Очко играет, Боря? – ухмыльнулся Заиров. – И правильно. Если верить тому генералу, у которого я КП принимал, то дельфинарий тут за час с небольшим устроить можно. Проверим?

Притворившись, что он собирается привести угрозу в исполнение, Заиров залился безумным смехом, отчасти объяснявшим, для какой такой надобности он носит героин в кармане своего халата. Бабич шумно выпустил воздух и укоризненно покачал головой. Охранник, сунув пистолет под мышку, невозмутимо вычищал грязь из-под ногтей. Заиров посмотрел на часы, сокрушенно цокнул языком:

– Ух ты! Заболтались мы с тобой, москвич. Пора закругляться. – Выдвинув верхний ящик письменного стола, он извлек оттуда американский десантный нож и признался: – Давненько федералам головы не отрезал, но вот, наконец, представляется удобный случай. Не возражаешь? – Он возбужденно хихикнул, пробуя зазубрины, способные перепиливать не только кости, но и металл. – После стрельбы долго воняет порохом, а у меня от этого запаха аппетит портится.

– Ковер, – меланхолично напомнил охранник.

– Э, ковер!.. Его всегда заменить можно. Это тебе не голова.

– Прекрати, Ахмет, – взмолился Бабич. – Что за дикость? Неужели нельзя устранить проблему цивилизованным способом?

– Мужчина не должен бояться крови, – наставительно сказал Заиров. – Верно я говорю, москвич? Ну, что молчишь?

Скиф медленно опустился на колени, уронил сведенные вместе руки и наклонил голову. Предстояло совершить самое трудное. Вымолвить одно-единственное слово, которое никак не желало срываться с языка. И все же Скиф переборол себя.

– Пощади, – с усилием произнес он.

* * *

Дальше все происходило легко и стремительно. Запястья Скифа были скованы браслетами наручников, но пальцы оставались свободными, и он не забывал об этом ни на миг – с самого начала аудиенции, которую надменный чеченец решил провести в махровом халате на голое тело.

И очень хорошо, что решил. Просто замечательно. То, что Заирову захотелось вспомнить старые добрые времена, когда он собственноручно казнил русских солдат, тоже устраивало Скифа.

Бесшумно ступая босыми ногами по пушистому ковру, чеченец приблизился к пленнику со спины, занес нож и деловито распорядился:

– Голову подними. Разок чикну, и готово. Тебе же лучше. Не почувствуешь, как башку отрезать буду.

Скиф повиновался, но без особого рвения. Подбородок по-прежнему прикрывал горло, что вызвало искреннее возмущение со стороны Заирова.

– Не упрямься, баран. Это же совсем не больно. Знал бы ты, скольких я ваших-х-ххх….

Крутанувшись волчком, Скиф запустил руки под халат чеченца и стиснул теплую телепающуюся мошонку.

– Хххх… – Запнувшийся на последнем слоге Заиров выронил нож, но даже не заметил этого. Все его мысли сосредоточились на ошеломляющей боли, сконцентрировавшейся между ног. – Х-х…

– Ну ты! – бессмысленно произнес охранник, ловя непослушными руками такой же непослушный пистолет.

– Стреляй! – пискнул Бабич, вжимаясь спиной в кресло.

Бледный как полотно Заиров сделал слабую попытку освободиться от стальных пальцев, терзающих его плоть, но мышцы не повиновались.

Не ослабляя хватки, Скиф уперся головой в живот Заирова и, толкая его перед собой, заставил пятиться к двери, возле которой суетился охранник. Это было странное, в чем-то даже комическое зрелище, однако присутствующим было не до смеха. Бабич, на которого никто не обращал внимания, инстинктивно поджал согнутые в коленях ноги.

Охранник вскинул пистолет, его взмокший палец нащупал спусковой крючок, но выстрел не прозвучал. Прикрываясь живым щитом, Скиф оставался неуязвимым для пуль. Обмирающий от шока, ничего не соображающий Заиров перебирал ногами все быстрее и быстрее, валясь спиной на растерявшегося охранника. Столкновение было неминуемо, и оно состоялось. Припечатанный к стене, парень автоматически спустил курок. Выстрел в упор был не громче хлопка в ладоши. Пуля пронзила хозяйское тело, засев внутри. Скиф в последний раз стиснул пальцы, услышав звук, напоминающий омерзительный хруст, с которым лопнула змеиная голова в кулаке Рината Асадуллина. Эх, Ринат, Ринат…

Заиров еще не успел растянуться на ковре, когда сомкнутые в замок кулаки Скифа врезались в висок охранника. Справа налево – у-ух! Слева направо – гах-х! За Рината… за Аню… еще раз за Рината… еще раз за Аню…

Голова парня моталась из стороны в сторону, словно неживая. При последнем ударе из его рта полетели брызги крови, окропившие стену. Без труда завладев пистолетом, Скиф завершил дело тремя выстрелами в упор, не сводя взгляда с округлившихся глаз врага.

– Мама, – прошептал тот.

– Ты о чужих матерях много думал? – Отшвырнув тело охранника, Скиф аккуратно положил пистолет на пол и последовательно запер все три замка, установленные на бронированной двери. Наклонился. Поднял пистолет. Сунул его за пояс рукояткой вверх. Тщательно вытер ладони о джинсы. Вернулся на середину комнаты и нагнулся за ножом.

Наблюдавший за ним Бабич издал нечто вроде блеяния, в котором угадывалась мольба сохранить ему жизнь.

Покосившись на него, Скиф вставил острие клинка в замочную скважину наручников. Цепь сковывала его движения, поэтому пришлось слегка повозиться. Высвободив из стальных браслетов руки, помеченные отпечатками красных полос, Скиф бегло растер затекшие запястья и подошел к контрольному щиту.

– Что уставился, морда твоя олигархическая? Страшно?

– Я оказался тут совершенно случайно, – пролепетал Бабич. Ему хотелось немедленно вскочить с кресла и вытянуться по стойке «смирно», однако ноги не повиновались хозяину. Владелец контрольного пакета акций «Сибалюминия», чье состояние оценивалось в полтора миллиарда долларов, превратился в беспомощного паралитика, пускающего под себя прерывистые горячие струйки. – Заиров похитил меня, требовал выкуп, – мямлил он, неотрывно следя за действиями страшного человека, расправившегося с двумя вооруженными противниками с такой легкостью, словно они были не грозными чеченцами, а жалкими пигмеями. – Я страдал, я мучался…

– Считай, отмучался, – заверил его Скиф, блокируя входы и выходы командного пункта. – Как ты недавно выразился? Проблему можно устранить цивилизованным способом?

– Вы неправильно истолковали мои слова! – страстно воскликнул Бабич. – Я просто призывал Ахмета отпустить вас на свободу, клянусь!

– Темницы рухнут – и свобода нас встретит радостно у входа, – рассеянно пробормотал Скиф, берясь за рубильник. – Любишь поэзию, магнат?

– Да! – крикнул Бабич.

– А я нет. Врут они все, поэты. Какая, на хрен, свобода, когда люки задраены? – Рванув рычаг, Скиф прислушался к едва различимому гулу в недрах бункера, удовлетворенно кивнул и посмотрел на Бабича. – Господь мешкает с новым всемирным потопом, но это дело поправимое, верно?

– Да… Что?..

– Встань-ка, герой нового времени.

Ноги Бабича сами собой выпрямились, когда он увидел направленный на него пистолет.

– Я постоянно занимаюсь благотворительностью, – сказал он. – Об этом много пишут в прессе.

– В купленной тобой прессе, – уточнил Скиф. – Подойди к двери, меценат… Так, теперь попробуй открыть замки.

– Они не поворачиваются, – доложил Бабич после серии бесплодных попыток.

– Отлично. Держи…

На пол упали наручники.

– Зачем? – тупо спросил Бабич.

– Один браслет защелкни на руке, а второй – на дужке засова, – распорядился Скиф. – Угу… угу… Молодец.

Бабич, только теперь осознавший всю безвыходность своего положения, задергался, звеня цепью.

– Вы… Вы собираетесь меня застрелить?

Скиф посмотрел на пистолет, вернул его за пояс и с сожалением ответил:

– Патронов в обрез. Хотя, в принципе, на такого, как ты, целую обойму потратить не жалко. Только этого мало. Понимаешь, что я имею в виду, кот ученый?

– Нет, – честно признался Бабич. – Не понимаю.

– Это поправимо.

Скиф поднял нож, полюбовался тыльной стороной лезвия, ощетинившейся остро отточенными зазубринами из сверхпрочной стали.

– Не смей! – Бабич повис на цепи, болтаясь на ней, подобно уродливой елочной игрушке, не способной доставить радости ни взрослым, ни детям. – Немедленно освободи меня! Я британский подданный!

– Что ж тебе не сиделось на Пикадилли? – Приблизившись к двери, Скиф оттащил труп охранника подальше, осмотрел пустое пространство вокруг обмершего Бабича и произнес: – Несколько месяцев назад я оказался в точно таком же положении… – Оттянув штанину на голени, Скиф воткнул в нее нож, просунул острие наружу, снова проткнул, снова просунул. Получилось нечто вроде импровизированных ножен. Убедившись в их надежности, Скиф посмотрел Бабичу в глаза и закончил: – Мне посоветовали поступить, как поступает лиса, попавшая в капкан. Она отгрызает себе лапу.

– Нет! – Бабич ударился головой об дверь. – Нет! Нет! Нет!

– Да. Я навел справки. Это чистая правда.

– Отпустите меня!

– Потомки мне этого не простят. Счастливо оставаться, отец русской плутократии.

С этими словами Скиф повернулся к пленнику спиной и направился к контрольной панели. Ему было не до воплей Очень Важной Персоны, оглашающих комнату. Настало время позаботиться о своей собственной персоне.

* * *

Вентиляция в бункере Заирова работала исправно, Скиф отметил это с самого начала, не обнаружив на стенах ни единого следа плесени, как часто бывает в подземных строениях. Обесточивать ее пришлось методом проб и ошибок. Когда Скиф экспериментировал с выключателями, он случайно привел в действие аварийную сирену, но, поразмыслив, решил, что это очень даже кстати. Пусть бое-вики, отрезанные от внешнего мира, как следует попаникуют, прежде чем захлебнутся в стремительно прибывающей воде. «Террор» означает в переводе «ужас». Кому, как не террористам, прочувствовать это на своей шкуре? Кроме того, протяжное завывание сирены должно было заглушить шум, с которым предстояло выбираться Скифу.

«Уау-у… уау-у» – неслось отовсюду. Прикованный к двери Бабич надрывался в иной тональности, но тоже громко. В общей какофонии угадывались отдаленные удары, громыхание железа, топот, приглушенные крики. Народу в подземелье скопилось много, но Скиф надеялся, что никто из воинства Заирова не служил в армии и не дежурил в таких вот командных пунктах, как тот, в котором они несли службу совсем другого рода. Подземная лаборатория по производству наркотиков? А как насчет подводной? Разобрав съемную секцию вентиляционной трубы, Скиф аккуратно положил ее на пол, присел и просунул голову в отверстие. Квадратная нора была устлана множеством окурков, оставшихся здесь с незапамятных времен. Когда-то Скиф тоже курил возле точно такой же трубы, пуская дым в зарешеченное окошко, чтобы не унюхали отцы-командиры. На широких трубах, спрятанных за шкафами с аппаратурой, солдаты писали письма, украдкой дремали, жевали черный хлеб и грызли кукурузные початки, сваренные в чайнике. Самые неугомонные использовали вентиляционную систему для путешествий по КП, навещая земляков из других подразделений или даже гражданских телефонисток, дежуривших на коммутаторе. Скиф, правда, в подобных вылазках участия не принимал. На втором месяце службы его перевели в другую часть, оказавшуюся вовсе даже не воинской, но это совсем другая история.

Провожаемый отчаянными воплями Бабича, он протиснулся в лаз и перевернулся на спину. Листовое железо слегка прогнулось под тяжестью Скифа, ребристый стык впился в его поясницу. Слегка выгибаясь и отталкиваясь от днища каблуками, он пополз в темноту, совершенно не представляя себе, как станет выбираться обратно, если наткнется на непреодолимую преграду.

«А никак, – с готовностью подсказала интуиция. – С этого момента только вперед. Обратного хода нет».

Глава 22 Над всей Россией безоблачное небо

Одномоторный восьмиместный гидросамолет покачивался на волнах, растопырив водные лыжи и широко раскинув крылья, как громадная чайка, приготовившаяся взмыть в небо. На самом деле до взлета оставалось примерно минут сорок.

– Ди-ли-ли, да-ла-ла, – подпевал магнитофону Гейдар Физулин, выставив локоть в открытое окно. Это делало его похожим на обычного таксиста, но Физулин был не таксистом, а пилотом и гордился этим, как если бы сам изобрел или сконструировал самолет, в котором сидел, дожидаясь хозяина.

– Ла-ди-да, да-ду-ди…

Он любил свою работу, обеспечивающую его не хуже, чем собственный продуктовый магазинчик. «Держись поближе к деньгам, и сам всегда будешь при деньгах», – учил его отец. Жаль, что старик не дожил до этого дня. Вот бы порадовался за сына! Опрятный, в голубой рубашке с галстуком, брюки наглажены, туфли начищены, носки почти новенькие, с единственной дыркой на пятке, но ее никто не заметит, потому что разуется Физулин не скоро, он не для того посажен за штурвал, чтобы разуваться и лениво шевелить пальцами, как это любят делать разные бездельники.

– Ла-ли-лей, на-ни-най…

Метрах в трехстах от самолета находилась бухточка, в которой сосредоточилась флотилия физулинского хозяина, господина Заирова. Среди катеров, лодок и обшарпанных барж выделялась шикарная яхта с иностранным названием. На пристани происходила непонятная суматоха. Чеченцы сбегались туда со всех концов острова и, спешно погружаясь на судна, уплывали в открытое море. Всего остров покинуло не менее полутора десятков человек, после чего бухта опустела. «Опять тревога, опять сложности, – подумал нахмурившийся Физулин. – Заниматься бизнесом трудно, каждый норовит ставить палки в колеса. Вот тебе и свобода частноперепере… частнопредпринимательской деятельности, вот тебе и деловая инициатива. Сегодня ты с прибылью, а завтра в сплошных убытках. Нет, уж лучше я буду летчиком. Принял на борт груз или пассажиров, доставил по назначению, и гуляй, Гейдар, радуйся жизни».

Хорошо!

Включив крохотный декоративный вентилятор на приборной панели, Физулин посмотрелся в зеркало, наслюнявил палец и пригладил усы, а заодно и брови, которые имели обыкновение топорщиться. Красавец, просто красавец. Поворачиваясь к зеркалу то так, то эдак, Физулин в который раз подивился своему сходству с молодым Саддамом Хусейном. Хоть гаремом обзаводись.

Нет, гарем Физулину не прокормить. Он зарабатывает много – до двухсот долларов в месяц, однако при нынешних ценах волей-неволей будешь однолюбом.

Физулин улыбнулся своим мыслям и тронул пальцем клавишу старенького магнитофона. Заиграла музыка.

Эх, хорошо!

– Ущелье глубже голубых небе-е-ес, – заныл Физулин, вторя звучавшему из магнитофона голосу певца, – вершины гор, как старики, седы-ы-ы, и гроздьями свисает виногра-а-ад…

Он пел на родном языке, мечтательно жмурясь, чтобы лучше представлять себе и небеса, и горы, и виноград. Внезапная тишина заставила его запнуться на середине слова. Открыв глаза, он увидел покрытую ссадинами мужскую руку, протянувшуюся через его плечо к клавише магнитофона. Рука исчезла, однако облегчения Физулин не испытал. Потому что в его затылок уперся металлический предмет, и это прикосновение сопровождалось характерным щелчком для затвора, от которого похолодело в животе.

– Кто здесь? – спросил Физулин по-азербайджански. Ответа не последовало.

– Ты русский язык понимаешь? – осведомился мужской голос за спиной.

Проще всего было в знак согласия кивнуть, однако Физулин решил, что как раз этого делать не следует. Застыв в напряженной позе водоноши, опасающегося пролить воду из установленного на голове кувшина, Физулин отозвался утробным, неприятно поразившим его самого голосом:

– Я понимаю и говорю по-русски.

– Похвально, – сказал незнакомец, но пистолет не убрал.

– Хорошо понимаю и говорю.

– Молодец, молодец, успокойся.

Физулин приказал себе заткнуться и тут же произнес:

– У меня в школе всегда была пятерка по русскому языку.

– Не нервничай, – посоветовал незнакомец, – ты не на экзамене. Тебя как звать?

– Гей… – Голос Физулина оборвался.

– Я тебя не про сексуальную ориентацию спрашиваю.

– Гейдар меня зовут.

– Не сексуальное, значит, меньшинство?

– Обычное, – сипло ответил Физулин. – Нормальное меньшинство.

Пистолет отстранился от затылка.

– Тогда можешь оглянуться. Смелее.

Физулин повернул голову и увидел раздетого до пояса мужчину, исцарапанного так, словно он чудом вырвался из клетки с барсом. Сероглазый, черноволосый, с ввалившимися щеками и трехдневной щетиной на лице, он выглядел совершенно спокойным и очень-очень опасным.

– Надеюсь, ты летаешь не хуже, чем разговариваешь по-русски? – осведомился мужчина, отбрасывая со лба пряди мокрых волос.

Физулин дал себе слово, что больше никогда не будет слушать музыку, находясь за штурвалом вверенного ему самолета. Не пел бы про горы и виноград, услышал бы, как на борт забирается подозрительный тип, вооруженный не только пистолетом, а еще и ножом в придачу. Что теперь делать? Как вести себя, чтобы не возвратиться домой в наспех сколоченном ящике?

– Я хороший летчик, – выдавил из себя Физулин.

– Заирова возишь? – продолжал допрос мужчина.

– Он мой хозяин.

– А как насчет героина?

– Какого героина? – фальшивому удивлению Физулина не поверил бы даже трехлетний ребенок.

Мужчина тоже не поверил. И строго произнес, глядя Физулину в глаза:

– На этот раз тебе повезло, но не рассчитывай, что так будет всегда. Ты мне симпатичен, поэтому ограничусь устным внушением. Беги отсюда и больше никогда не связывайся с наркотиками.

– Заиров не отпустит, – сокрушенно вздохнул Физулин.

– Нет больше твоего Заирова. И героина больше нет. И острову конец. – Угол рта незнакомца улыбчиво приподнялся. – Понимаешь?

– Понимаю.

Кивнув, Физулин оглянулся на зеленую громаду острова и решил, что имеет дело с самым настоящим психом. Все было по-прежнему: бухта, холм, ржавый локатор на вершине. Сказать об этом собеседнику или воздержаться? Колебания Физулина длились недолго.

– Понимаю, – повторил он. – Острову конец, его больше нет.

– Приятно иметь дело с таким сообразительным парнем, – сказал мужчина, – но времени у меня мало.

Его пистолет примагничивал взгляд Физулина.

– Я могу доставить вас куда угодно, – поспешно произнес Гейдар.

– В этом нет необходимости, – заверил его мужчина. – Меня когда-то учили пилотировать самолеты, так что достаточно будет немного освежить память. Ты готов?

– Готов!.. То есть? К чему готов? – Физулин перевел взгляд с пистолетной рукоятки на широкое лезвие ножа.

– Я хочу, чтобы ты провел маленький инструктаж, – мягко сказал мужчина, светлые зрачки которого излучали почти физически ощутимый холод. – Больше от тебя ничего не потребуется.

– Не потребуется?

Уф… Словно гора свалилась с плеч Физулина. Правда, вторая гора, такая же тяжелая, осталась. Ему никогда не доводилось слышать о милосердии вооруженных до зубов мужчин с холодными льдинками вместо глаз.

* * *

Путешествие по недрам вентиляционной системы, проделанное Скифом, было не из тех, о которых хочется хранить воспоминания. Духота, теснота, темнота, крысы, покидающие затапливаемый бункер – вынести все это и не впасть в истерику, застревая на поворотах, сумел бы не каждый.

Один раз по трубе открыли огонь, пули прошивали железную обшивку, как картон, оставив не меньше десятка отверстий, сквозь которые еще долго тянуло пороховой гарью. Потом где-то рядом грохнуло несколько гранат одновременно – заживо погребенные боевики пытались вышибить дверь, но, судя по воплям, не добились ничего, кроме множественных осколочных ранений. Скиф тогда едва не вывалился вместе с секцией поврежденной трубы и еще долго не слышал ничего, кроме раздражающего звона в ушах. Но самым трудным оказался последний отрезок пути, когда, протиснувшись в каменную расщелину, Скиф занялся перепиливанием болтов, на которых держалась двухсоткилограммовая махина воздухозаборника. Ему казалось, что он находится внутри турбины реактивного двигателя, столь сильным был поток воздуха. В какой-то момент бешено вращающиеся лопасти едва не втянули Скифа внутрь гигантской мясорубки, но он успел упереться ногами в решетку и удержался.

К счастью, конструкция проржавела до основания и рухнула, как только были перепилены два верхних болта. Протиснувшись наружу, Скиф долго хлопал глазами, полуоглохший и слепой, как крот, но все равно счастливо улыбающийся солнцу, восхитительно свежему ветру и еще более восхитительному ощущению свободы. Эйфория прошла, когда он увидел самолет, стоящий на воде у песчаной косы, выдающейся в море. Скиф по-прежнему находился на острове, откуда нужно было выбираться, чем скорее, тем лучше.

Через каких-то двадцать минут он оказался у цели. Гидросамолет не охранялся. Боевики, остававшиеся на поверхности, удирали на катерах и лодках, заподозрив начало крупномасштабной операции. Скорее всего, это была реакция на панические призывы о помощи, поступающие из бункера по телефонам или рациям.

«В проворстве им не откажешь, но крысы все же очухались раньше», – подумал Скиф, в очередной раз обозревая окрестности.

Холм, увенчанный древним локатором, выглядел совершенно безлюдным, постепенно превращаясь в могильный курган для всех тех, кто остался под ним. На острове не было видно ни души. Далеко на горизонте маячил последний катер, увозящий остатки гвардии всемогущего наркокороля и его министра финансов.

Внимательно выслушав сбивчивые пояснения летчика, Скиф удовлетворенно кивнул и сказал:

– Молодец. Благодарю за службу.

– Тебе тоже спасибо, дорогой, за твою доброту, ай спасибо! – Оливковые глаза Физулина маслянисто заблестели от выступивших слез. – Я тебя никогда не забуду, клянусь Аллахом. Мой дом – твой дом. Приезжай в Баку, спроси летчика Физулина, тебе всякий дорогу покажет. Летчик Физулин и весь род его тебе по гроб жизни обязан будет…

– Прекрати, – нахмурился Скиф. – Я уже и так в долгу у лучшего друга. В неоплатном.

– Как это – в неоплатном? Почему?

– Друга нет, а долг остался… Курево найдется?

– Не курю, – ответил Физулин с удрученным видом. – Надо будет купить блок сигарет и держать в самолете. – Он неожиданно оживился. – Да, так и сделаю. Чтобы не пришлось в следующий раз отказывать хорошему человеку.

– Не такой уж я хороший. – Улыбка Скифа была лучшим подтверждением его слов. – Просто тебе повезло.

– Да-да, – понимающе закивал Физулин. – Очень повезло.

– Нет. Не очень.

Физулин по-рыбьи глотнул воздух и уставился на пистолет, торчащий из-за пояса собеседника.

– Я не могу взять тебя с собой, – негромко произнес Скиф. – Ты не должен знать, куда я полечу и где приземлюсь.

– А как же моя жена? – с отчаянием выкрикнул Физулин. – Как же мои дети?

– Ты меня неправильно понял, пилот. Я полечу один, а ты доберешься до берега на какой-нибудь лодке.

– Ну конечно! Зачем мне с тобой лететь? Глупо даже. – Физулин облегченно расхохотался. – Чего я в небе не видел? Облака, облака… Лучше по морю. Для здоровья полезней.

– Значит, договорились, – пробормотал Скиф, устраиваясь за штурвалом. – Прощай.

– До свидания, – просиял Физулин. – Только ты не сразу взлетай, дорогой, подожди, пока я рукой помашу.

– К чему эти церемонии?

– Я двигатель регулировал, а кожух потом как следует не закрыл. – Физулин достал из багажника отвертку и гаечный ключ, демонстрируя их собеседнику. – Две минуты, не больше.

– Договорились, – бросил Скиф через плечо. Пробежав глазами по приборной доске, он нашел стартер и, затаив дыхание, утопил кнопку. Мотор затарахтел, стрелки приборов ожили. Винт стремительно завращался, поднимая рябь на воде.

– Ты скоро? – крикнул Скиф, высунувшись в окно.

– Сейчас, дорогой! – донесся снизу возглас.

– Баки заправлены?

– Под завязку, дорогой, – откликнулся невидимый Физулин. – На тысячу километров хватит. – Его перепачканные машинным маслом пальцы раскачали и выдернули шплинт из топливного патрубка. – Если у тебя есть жена и дети, то тоже передавай им привет от летчика Физулина! – Подавая голос, он скрутил крепежную гайку, оставив ее держаться на самом краешке резьбы, чтобы потоки керосина из бака не хлынули раньше, чем самолет поднимется в небо. – Да благословит вас всех Аллах! – крикнул Физулин, выбираясь из-под самолета на отмель и размахивая над головой обеими руками. – Счастливого пути!

– Бывай, – подмигнул летчику Скиф и двинул рукоять вперед.

* * *

Самолет бежал по воде все быстрее и быстрее, подпрыгивая на волнах, как на ухабах. Сделавшийся прозрачным пропеллер со свистом рассекал воздух. Плавно прибавляя обороты и неотрывно наблюдая за стрелкой тахометра, подползающей к красной отметке, Скиф потянул на себя рычаг набора высоты.

Уши заложило от усилившегося воя двигателя, тело вдавило в кресло. Подпрыгнув, амфибия тяжело оторвалась от воды, задрала нос и взмыла вверх.

Взявшись обеими руками за штурвал, Скиф постепенно приноравливался к самолету, отзывающемуся креном на малейшее неосторожное движение. Это было все равно что объезжать горячего скакуна, не желающего признавать нового седока. Чуть зазеваешься – встанет на дыбы или кувыркнется через голову.

– Не балуй, – тихо попросил Скиф. – Если навернемся, то вместе, неужели ты не понимаешь?

Самолет еще немного покапризничал и выровнялся, повинуясь человеку. Может быть, он истосковался по доброму слову?

– Хорошая машина, – прошептал Скиф, словно опасаясь, что кто-то посторонний может его услышать и записать в сумасшедшие.

Поймав себя на этой мысли, он улыбнулся. Давние навыки возвращались, напряжение сменялось удовольствием от полета. Машину слегка покачивали встречные потоки воздуха, но эта небольшая болтанка была даже приятной. Держась трехсотметровой высоты, Скиф уверенно держал курс на юго-запад, предполагая дотянуть до Махачкалы, куда вряд ли долетели оперативные сводки о последних событиях в Астраханской области.

Но через несколько минут гул мотора сделался прерывистым; чихая и кашляя, он начал сбиваться с ритма, вынуждая самолет то проваливаться, то набирать заданную высоту снова. Бросив взгляд на приборы, Скиф присвистнул:

– Эге! А куда подевалось горючее?

Стрелка на топливном датчике нервно подрагивала у нулевой отметки, сигнальная красная лампочка предупреждающе мигала. Это означало, что пусты оба бака, которые, по словам Физулина, были заправлены под завязку. Вспомнив лоснящуюся физиономию азербайджанца, Скиф подумал, что неплохо бы воспользоваться приглашением и нагрянуть в Баку. Только вряд ли каждый встречный укажет дорогу к дому Гейдара Физулина. Еще менее вероятно, что полет с пустыми баками закончится благополучно.

Оглядевшись по сторонам, Скиф не увидел за стеклом кабины ничего, кроме безоблачного неба и моря, расстилающегося от горизонта до горизонта. Совершить вынужденную посадку на воде?

Стрелка на датчике топливного бака уже не дрожала, а мертво лежала на нуле. Светодиод не мигал, беспрестанно горел красным цветом. В топливных артериях иссякли последние капли керосина, пропеллер замедлял вращение, в кабине сделалось тихо, если не считать свиста рассекаемого воздуха. Самолет планировал с полукилометровой высоты.

– Вот тебе и долг по гроб жизни, – пробормотал Скиф, безрезультатно пытаясь выровнять неуправляемую машину. – Сволочью ты оказался, Гейдар Физулин…

Самолет затрясся и клюнул носом, готовясь войти в штопор. Штурвал дергался, как живой, до морской глади оставалось не более трехсот метров, стрелка высотомера с бешеной скоростью крутилась назад, приближаясь к нулю, за которым последует удар о воду и еще одна нулевая отметка – после которой уже ничего не будет: ни горестей, ни радостей.

Кто-то огромный, невидимый, всезнающий и всемогущий бесстрастно наблюдал за крошечным человечком, доживающим последние секунды отмеренной ему жизни. Этот кто-то все выверил, просчитал, свел воедино.

– А не пошел бы ты!..

Цепляясь за все, что попадалось под руки, Скиф устремился в салон, наклонившийся под углом в сорок пять градусов. Самолет падал вниз, а Скиф карабкался вверх: кто быстрее? По проходу покатился сорвавшийся с креплений огнетушитель, следом посыпался всякий хлам, запрыгали коньячные бутылки, зашелестели страницами яркие бабочки иллюстрированных журналов.

Делай раз! Скиф прихватил спасательный пенопластовый жилет, стиснул оранжевую материю зубами.

Делай два! Он распахнул обеими руками дверь и, прижимая к груди жилет, высунулся навстречу неистовому ветру, высекшему слезы из глаз.

Три…

Воздушный поток подхватил Скифа, прыгнувшего с пятнадцатиметровой высоты. Дыхание перехватило. Зависнув в воздухе в обнимку со спасательным жилетом, Скиф ухнул вниз, войдя в зеленоватую бездну моря солдатиком, чтобы не расши-биться об воду.

Воздуха в легких едва-едва хватило для всплытия. Вынырнув сразу за поплавком жилета, Скиф успел увидеть уготованный ему конец.

Снижающийся под тупым углом самолет коснулся поверхности лыжами, растерял их, как теряют тапочки споткнувшиеся люди, зарылся мордой в воду и кувыркнулся через кабину, мелькнув белым брюхом и нелепо растопыренными крыльями. Раздался громкий всплеск, забурлила вода, повсюду вздымались и опадали пузыри вырывающегося из самолета воздуха.

Пока Скиф натягивал и застегивал жилет, все было кончено. Хвост самолета целиком погрузился в море, оставив на поверхности масляные пятна и плавающие обломки фюзеляжа.

Скиф посмотрел по сторонам, пытаясь определить, в какой стороне находится берег, решил, что плыть следует на запад и только тогда удостоил взгляда сыгравшие с ним злую шутку небеса.

– Что, не вышло? – крикнул он, запрокинув голову.

Сверху не откликнулись. То ли там не было никого, то ли небожители считали ниже своего достоинства отвечать каждому человеку, осмеливающемуся тревожить их покой.

– Ну и хрен с вами, – сказал Скиф, ложась на воду.

Ему было не до выяснений отношений со Всевышним. Нужно было плыть вперед и вперед, полагаясь только на собственные силы.

Как всегда.

Всем и каждому.

Оглавление

Глава 1 Особенности национального экстрима

Глава 2 От Лубянки до Каспия

Глава 3 Приятное с полезным

Глава 4 Небесное и земное

Глава 5 Окно в Азию

Глава 6 Почем опиум для народа?

Глава 7 Кремлевские тайны

Глава 8 Знакомясь с паучьими повадками

Глава 9 В поисках таинственного острова

Глава 10 Гостеприимство по-татарски

Глава 11 С приоткрытыми картами

Глава 12 У природы нет плохой погоды

Глава 13 Хочешь мира – готовься к войне

Глава 14 На исходную позицию

Глава 15 Одна пятница на двоих робинзонов

Глава 16 Диарея с летальным исходом

Глава 17 Гроб с музыкой

Глава 18 От заката до рассвета

Глава 19 Глупое сердце, не бейся!

Глава 20 Пауки в банке

Глава 21 Коридоры кончаются стенкой, а туннели выводят на свет

Глава 22 Над всей Россией безоблачное небо

Реклама на сайте