«Тень Дракона»

Александр Золотько ТЕНЬ ДРАКОНА 

Часть 1

Глава 1

Муха упрямо пыталась пробить стекло. Раз за разом она наносила удар в окно, и всякий раз отлетала назад. После каждой третьей попытки, муха делала несколько кругов пешком по подоконнику и вновь возобновляла усилия.

Вообще у Шатова сложилось впечатление, что комната, в которой он сидел вот уже три часа, внушала своим обитателям, временным и постоянным, невероятное упрямство. Вспомнилась дурацкая детская шутка о сверхупрямстве. Нужно было взять в рот комара и биться головой о стену, пока у того не случится сотрясение мозга. Собеседнику Шатова, похоже, эта процедура удавалась неоднократно.

– Шатов, Евгений Сергеевич, – в который раз за время беседы с вопросительной интонацией произнес хозяин кабинета.

– Да, – первые три или четыре раза Шатова это даже забавляло, теперь осталось только раздражение.

– Тридцать семь лет, – собеседник выговаривал все слова очень четко и ясно.

– Тридцать семь лет, – тяжело вздохнув, подтвердил Шатов.

– Род занятий?

– Журналист, – сказал Шатов и приготовился в очередной раз рассказать историю о своем уходе из редакции еженедельника «Новости», но ошибся.

Собеседник, которого Шатов на пятнадцатой минуте беседы мысленно обозвал Занудой, внезапно откинулся на спинку стула и расстегнул верхнюю пуговицу рубахи. Муха с треском врезалась в стекло и упала на подоконник.

Шатов мельком глянул на беднягу. Муха приступила к обязательным кругам.

– Шатов, Евгений Сергеевич, – сказал Зануда.

– Совершенно верно, – кивнул Шатов.

– Тридцати семи лет отроду, – Зануда принялся раскачиваться на стуле.

У Шатова возник соблазн перегнуться через стол и толкнуть собеседника. Грохот внес бы приятное разнообразие в беседу.

– Род занятий.

– Журналист.

Муха с надсадным гудением взлетела и стала набирать высоту для очередного тарана. Шатов прикрыл глаза.

Удар в стекло, пауза, гудение, удар, пауза, гудение, удар…

– Шатов Евгений Сергеевич, – утвердительным тоном для разнообразия произнес Зануда.

– Шатов. Евгений. Сергеевич.

– Оч-чень интересно, – произнес Зануда, – очень.

– Тридцати семи лет, – подсказал Шатов.

– Что вы говорите? – Зануда всплеснул руками и чуть не потерял равновесие. Ножки стула громко стукнули об пол.

– И журналист? – Зануда даже ткнул пальцем в сторону Шатова.

– Гадом буду, – Шатов понял, что уже минут пятнадцать прошло с того момента, как он потерял чувство реальности.

Муха, кабинет, Зануда и его совершенно идиотские, настойчиво повторяющиеся вопросы.

– Шатов, Евгений Сергеевич, – Зануда широко улыбнулся.

На всемирном конкурсе улыбок этот шедевр занял бы второе место. Сразу же после широченной улыбки Шатова:

– Тридцать семь лет.

– И журналист!

– И журналист.

– И Шатов.

– И Шатов.

– И Евгений Александрович.

– И Евгений… Стоп, – Шатов вздрогнул, – ни хрена, Евгений Сергеевич. Тридцать семь лет. Журналист. Шатов Евгений Сергеевич.

– Бочкарев, Игорь Владимирович, тридцать пять лет, собеседник.

Муха снова врезалась в окно.

– Что? – спросил Шатов.

– А почему за все время нашего очень содержательного разговора вы не поинтересовались, как зовут меня? – Зануда, как примерный ученик, сложил руки на столе и вопросительно склонил голову к левому плечу. – Я вас три часа восемнадцать минут мучаю самым бессовестным образом. Явно корчу из себя идиота, заставляю вас чувствовать себя не лучшим образом, а вы спокойно отвечаете на постоянно повторяющиеся вопросы и даже не пытаетесь выяснить, как зовут того мерзавца, который…

– Зануда, – спокойно сказал Шатов.

– Простите?

– Я назвал вас Занудой, – пояснил Шатов, – через двадцать минут после начала нашего содержательного разговора, Игорь Владимирович.

– А как вы назвали Арсения Ильича? – вопрос был задан обыденным тоном, словно Бочкарев собирался запустить разговор по еще одному бессмысленному кругу.

– Арсением Ильичем, – как можно спокойнее произнес Шатов.

– И только?

– Поначалу – только Арсением Ильичем.

– Поначалу – это до какого момента?

– Извините, я неточно выразился, – Шатов нервно постучал пальцами по столу.

– Выразитесь точнее, – предложил Бочкарев.

– Мысленно я называл его Арсением Ильичем, просто Арсением или просто Ильичем. Сволочью, кажется, называл. Потом…

– С какого момента?

– После того, как понял, что это он убивал всех этих людей… – Шатову показалось, что в кабинете вдруг потянуло влажным холодом предрассветного леса. Заныло тело.

Шатов механически погладил запястье правой руки. Шрама не осталось, но холодное прикосновение наручника сохранилось.

– Сразу после этого… – тихо сказал Шатов, – … и до самой его смерти.

– А как вы его стали называть?

– Драконом, – слово пришлось выдавливать сквозь зубы, потому что мышцы лица свело судорогой.

– Драконом… – словно смакуя, протянул Бочкарев, – Драконом. Вот так вот, с большой буквы?

– Нет. Одними большими буквами. ДРАКОНОМ.

– Ага… – Бочкарев почесал правую бровь.

Муха зажужжала снова.

– Надоела, – раздраженно сказал Бочкарев, не глядя, взмахнул рукой.

Жужжание разом прекратилось.

Бочкарев легко встал со своего стула, подошел к окну и, открыв форточку, выбросил муху на улицу.

– Она теперь начнется стучать в окно со двора, – предупредил Шатов.

– Не станет. На дворе достаточно прохладно. Скоро замерзнет, – Бочкарев вернулся к столу. – Так о чем это мы?

– Шатов, Евгений Сергеевич, тридцать семь, журналист…

– Бывший журналист, – поправил Бочкарев.

– Я все еще член союза журналистов.

– Я неверно выразился. Бывший журналист еженедельника «Новости», а ныне…

– Независимый журналист, – сказал твердо Шатов.

– И на какие информационные структуры работаете?

– На разные.

– Угу, – Бочкарев снова почесал лицо, на этот раз кончик носа. – А ночным сторожем подрабатываете в рамках операции «Журналист меняет профессию»?

– Это исключительно мое дело, чем и в каких рамках я подрабатываю, – голос Шатова чуть дрогнул.

– Эмоции, – поднял палец Бочкарев, – эмоции.

Удовлетворенно он это произнес, подумал Шатов, как будто конфетку получил.

– И вам хватает? – поинтересовался Бочкарев.

– Еще и остается, – отрезал Шатов, вспомнив старую армейскую шутку.

– А куда деваете то, что остается? – спросил Бочкарев, и сам себе ответил, – съедаете, еще и не хватает. Правильно?

– Правильно.

– А почему же вы ни куда не устроились на работу? – Бочкарев произнес последнее слово звонко и по слогам: «ра-бо-ту».

– Это мое дело.

– Не совсем, Евгений Сергеевич, не совсем. Еще это, как минимум, дело еще и Лилии… э-э…

– Во всяком случае, это не ваше дело, – Шатов почувствовал, как сами собой сжались кулаки, и заставил их разжаться. – Это не ваше дело.

– И снова эмоции, – удовлетворенно улыбнулся Бочкарев. – Очень эффектно, знаете ли, такое мужественное равнодушие и – вдруг – вспышка эмоций! Замечательно.

– Уважаемый Игорь Владимирович!… – начал Шатов.

– Можно без ненужной вежливости.

– Игорь Владимирович.

– Не верю! – Бочкарев театрально заломил руки.

– Мать, сучок недоделанный, – Шатов набрал воздух в легкие и внятно, подробно изложил все, что думал о самом Бочкареве, его вопросах, его кабинете, структуре, которую Бочкарев представлял, и…

– А почему просто не врезали в рожу? – неожиданно спокойно спросил Бочкарев.

– На меня произвел впечатление инцидент с мухой, – подумав, признался Шатов.

– А отсюда следует, что вы можете контролировать свои эмоции в случае потенциальной опасности, – констатировал Бочкарев. – Можете, когда хотите. И кстати, почему Дракон?

Шатов молчал почти с минуту. Бочкарев его не торопил. Шатову показалось, что сейчас нужно что-то делать – закричать, броситься в драку, закатить истерику… Он был уже на грани, но потом ясно представил себе, как Бочкарев бесшумно похлопает в ладоши и снова скажет что-нибудь о восхитительных эмоциях.

– Просто Дракон.

– Вам хотелось почувствовать себя прекрасным рыцарем?

– Мне хотелось сменить нижнее белье. И еще мне хотелось убежать и спрятаться, а еще мне хотелось…

– Убить.

– Нет.

– Совсем не хотелось?

– Не хотелось. Его… Или хотел, но… Не знаю, – Шатов с ужасом понял, что действительно не может ответить на этот вопрос.

И это вовсе не значило, что он не помнит той ночи. Наоборот, ту ночь он помнил в мельчайших подробностях. Неоднократно видел ее в ночных кошмарах, десятки раз вспоминал ее на допросах и собеседованиях. Но не мог сказать даже себе, хотелось ему убить Арсения Ильича или нет.

– А что вы почувствовали после убийства?

– Это было не убийство.

– Вот как? А что? Как называется то, что вы сначала столкнули человека в болото, а потом не пришли ему на помощь. Ведь, если верить вашим же рассказам, он просил о помощи?

«Шатов…» – донеслось из тумана. Потом еще раз – «Шатов…». И, наконец: «Я вернусь, Шатов…». И тишина. И легкий всплеск. А потом туман рассеялся, и Шатов увидел… Шатов не увидел ничего, кроме кругов на поверхности болота. И заросшие мхом туши мертвых деревьев.

– Вы не считаете это убийством? – повторил вопрос Бочкарев.

Шатов сидел с закрытыми глазами. Губы шевельнулись.

– Нет? – спросил Бочкарев.

– Не знаю… – еле слышно произнес Шатов.

– Но если бы вы снова оказались там, и Дракон снова попросил бы вас о помощи… Вы бы помогли?

Шатов сжал зубы. Помог бы? Или нет? Откуда он знает? И зачем было бы помогать? Или все-таки помог бы? Хотя бы ради того, чтобы точно знать, что…

– Кстати, – фразы Бочкарева стали резкими и точными, как скальпель. – Кстати, мобильник с вами?

– Телефон? – Шатов вздрогнул, кивнул, потом торопливо достал из кармана аппарат и положил его на стол. – Вот.

– Это тот самый телефон, который вам дал Дракон для связи, – сказал Бочкарев, – и только он знал номер этого телефона. Так?

– Так, – Шатов разом охрип, попытался откашляться, – да.

– И со времени смерти Дракона по нему к вам никто не звонил?

– Никто.

– А вы не выяснили номер аппарата? И где он зарегистрирован. И главное – на кого?

– Н-нет…

– Но зачем-то продолжаете носить его с собой… – Бочкарев полез во внутренний карман пиджака и достал сложенный вчетверо листок бумаги. – Вы можете мне объяснить, зачем вы постоянно подзаряжаете и носите с собой телефон, по которому к вам может позвонить только один человек… Один человек, которого вы сами и убили.

Шатов промолчал. Взял со стола телефон и спрятал его в карман.

– Или вы полагаете, что Дракон мог выжить? – спросил Бочкарев.

– Я…

– Да или нет?

– Не знаю…

– Да или нет?

– Идите вы к черту! – выкрикнул Шатов, вскакивая и опрокидывая стул. – Что вам от меня нужно? Что? Я уже рассказал все, что мог. Меня уже допросили все, кто желал покопаться у меня в мозгу. Я даже дал согласие на допрос под гипнозом. Вы допрашивали меня и мою жену… Что вам еще от меня нужно? Да, я таскаю с собой этот проклятый телефон. Да, я не знаю, зачем это делаю. Я не знаю… Мог он выжить или не мог. Я знаю, что он убил более тридцати человек. Я знаю, что почти десяток из них он убил на моих глазах. Я помню, как он падал в болото. И я не видел, как он захлебывался. Ко мне никто больше не звонил по этому проклятому телефону…

– Один звонок был, – спокойным голосом напомнил Бочкарев, и Шатову показалось, что эти простые слова ледяным дождем обрушились на него. – Ведь был звонок?

– Был… – прошептал Шатов. – Но я не знаю, кто звонил. Никто не ответил. Просто тишина в трубке. Тишина, потрескивание помех. И – все. Отключились. Короткие гудки.

– Вы поэтому так нервничаете?

– Извините, – Шатов наклонился, поднял стул и поставил его на ножки.

– Почему вы назвали его Драконом? – снова спросил Бочкарев, подождав, пока Шатов сядет на стул.

– Да не знаю я. Не знаю. Может быть, из-за того, что он метил свои жертвы вырезанным из картона драконом… Или, может, из-за моего сна…

– Я читал о вашем сне, – кивнул Бочкарев.

– Не знаю. Дракон и все.

– А сам себя он называл…

– Арсений Ильич.

– Нет, кроме этого.

– Охотником, – сказал Шатов. – Он называл себя охотником. А нас всех – животными, на которых он охотится. И еще он говорил, что не потерпит браконьеров в своих угодьях.

– И не потерпел, и не потерпел… Это прибавило к общему списку еще пять трупов и чуть не стоило вам жизни, – Бочкарев продолжал крутить в руках листок, сложенный вчетверо.

– У вас есть ко мне еще вопросы?

– Да, – кивнул Бочкарев, – или вы уже устали?

– Ну что вы, – устало улыбнулся Шатов, – в вашей компании я провел четыре самых содержательных часа в своей жизни.

– Вот и хорошо. Сейчас я вам задам вопрос. Чисто гипотетический, но все-таки. Вопрос. И мне очень хотелось, чтобы вы ответили на него как можно более честно. Даже если он покажется вам нелепым…

– Шатов, Евгений Сергеевич, тридцать семь… – деревянным голосом отбарабанил Шатов.

– И тем ни менее. Если мы предположим, только предположим, подчеркиваю, что Дракон каким-то образом выжил. Только предположим…

– Да что вы заладили – предположим, предположим! – взорвался Шатов. – Не делайте из меня дебила, господин Бочкарев!

– Хорошо, – легко согласился Бочкарев, – если тот, кого вы называли Арсением Ильичем, остался в живых… Он бы попытался найти вас?

– Да, – не задумываясь, ответил Шатов.

– Вы в этом твердо уверены?

– Да, я в этом твердо уверен.

– И зачем он попытался бы вас найти?

– Не знаю… Отомстить… Не знаю, – пожал плечами Шатов, – Честно – не знаю.

– А если отомстить, то за что?

– За то, что я его…

– Убили? – быстро спросил Бочкарев.

– Да, за то, что я его убил, – твердо произнес Шатов. – За то, что я его убил. И за то, что я каким-то образом умудрился не выполнить того, что он запланировал. И что я…

– Отомстить… – тихо повторил за Шатовым Бочкарев. – Только вам?

– Вы имеете ввиду… Моей жене?

– Не только…

– Не знаю, – Шатов чувствовал, что разговор снова становится каким-то нереальным, сумеречным.

Начала болеть голова, и Шатов потер виски.

– Прошло уже полтора месяца, – Бочкарев все крутил в руках сложенный вчетверо листок, крутил с таким видом, будто в листке этом скрыта некая тайна, которая…

– Он не пытался со мной связаться. Не пытался, – Шатов прикусил губу, а потом снова сказал, – не пытался.

– Подождите меня, пожалуйста, – попросил, вставая, Бочкарев. – Я вернусь через пять-десять минут.

Листок остался на столе.

Шатов помассировал виски. Болит. Безумный день. Безумный разговор. Нелепый человек… Хотя, слово нелепый, как и определение «Зануда», больше не подходили к Бочкареву. За полчаса этот человек сумел скомкать и выбросить в окно все самообладание и уверенность Шатова.

Странный человек. И странный листок.

Шатов попытался отвернуться к окну, но взгляд все равно вернулся к листку бумаги.

Там не может быть ничего интересного, сказал себе Шатов. Ничего. И это не мой листок. И это просто глупо – заглядывать в этот нелепый листок бумаги. И, в конце концов, неизвестно, как может отреагировать Бочкарев на то, что Шатов…

Рука Шатова остановилась над бумагой.

Не нужно.

Листок по краям немного потерт, словно его долго носили в кармане.

Не нужно.

Пальцы ощутили шероховатость бумаги.

Не нужно, слышишь, Шатов, не нужно. Это не для тебя… Не нужно.

Листок развернулся. Раз и еще раз. Обычный стандартный листок для машинописи. И размашисто, через весь лист, в длину, фломастером, надпись: «Если бы вам осталось жить меньше часа, что бы вы сделали?».

Шатов прочитал фразу несколько раз, прежде чем обратил внимание на подпись. «Евгений Шатов». И число – второе октября.

Если бы вам осталось жить меньше часа, что бы вы сделали? Евгений Шатов. Меньше часа. Второе октября…

Это не его почерк. И двойку он писал всегда без этой кокетливой петельки. И что за нелепая фраза?

Второе октября… Что он делал второго октября? Второго октября он… Да, действительно, позавчера, второго, он был на работе. С шести вечера до восьми утра. Он был на работе.

Какая-то глупая шутка!

Шатов снова свернул листок и положил его наместо. Задумался и чуть подвинул. Черт, какой стороной этот проклятый листок лежал к нему? Сгибом или уголками? Черт…

И он не писал этой записки. Не писал.

Шатов оглянулся на дверь – где там ходит этот Бочкарев? Ему нужно сказать, что не писал Шатов этого, что второго октября…

Словно озноб пробежал по телу. Что произошло? Что может значить этот листок, если Шатова вызвали для разговора. Странного, бредового разговора.

Шатов потер руки.

Где же этот Бочкарев? Где он? Где?

Шатов встал и прошелся по кабинету.

Стол, два стула и зеркало на стене. Почти метр в длину. Зеркало! Шатов засмеялся, понимая, что это больше похоже на истерику. Он ведь, как только вошел в комнату, сразу же обратил внимание на это зеркало, еще и мысль мелькнула, что вот именно из-за таких зеркал в штатовских фильмах наблюдают за допросами.

Купили! Его все-таки купили.

Шатов подошел к зеркалу и постучал в него костяшками пальцев, как в окно. Поманил пальцем.

Хватит с ним играть в прятки. Хватит. Он уже созрел для серьезного разговора. Уже не нужно подталкивать его и манипулировать его настроением… Подумав об этом, Шатов снова засмеялся. Этот Бочкарев – мастер своего дела. Молодец. Здорово, если вдуматься, он растрепал внутреннюю защиту Шатова, по бревнышку раскатал. Молодец.

– Где вы там! – позвал Шатов, снова постучав по зеркалу. – Клиент уже созрел.

– Не нужно так кричать! – спокойно сказал кто-то от двери, – Я и в первый раз все прекрасно слышал.

Шатов обернулся:

– Здравствуй, Хорунжий.

– Привет, Женя, – Хорунжий протянул руку, и Шатов ее пожал, – посидим, покалякаем?

– Опять?

– Ну, извини! Обряд должен быть выполнен, а Игорек его у нас выполняет лучше всех, – развел руками Хорунжий.

– А чего он не вернулся?

– А он бы вернулся, если б ты не прочитал писульку.

– Экзамен мне устроили? – Шатов сел на стул и закинул ногу за ногу. Стул подозрительно треснул, и Шатов поспешил сменить позу на более спокойную.

– Тест, – Хорунжий щелчком подтолкнул листок к Шатову, – на выживание.

– То бишь?

– Если бы ты не стал читать чужие бумаги, вошел бы Игорь, забрал записку и попрощался бы с тобой. И ты бы спокойно ушел отсюда, – Хорунжий сделал демонстративную паузу, рассматривая ногти.

– Не томи, Миша, я уже достаточно отбит, можно обваливать в сухарях и равномерно обжаривать. Кстати, записку я так и не понял. Я ее, во всяком случае, не писал.

– Это мы знаем, – медленно сказал Хорунжий, – это мы выяснили. Почерк не просто не твой, никто даже и не пытался подделывать твой почерк.

– Тогда в чем дело? – спросил Шатов, чувствуя, как мышцы живота напряглись, словно в ожидании удара.

– Дело в том, что тот человек, который получил эту записку в двадцать один час второго октября, в двадцать два часа умер, – Хорунжий твердо взглянул в лицо Шатову, – правда, смешно?

– Обхохочешься… – протянул Шатов. – До мокрых штанов.

Хорунжий выдвинул ящик стола, извлек папку и аккуратно положил ее перед Шатовым:

– Почитаешь, или я изложу своими словами?

Папка была вызывающе тонкая, пластиковая, с каким-то затейливым вензелем в левом верхнем углу. Такие обычно выдают на презентациях фирм средней руки с комплектом рекламных материалов и пресс-релизов.

Наверняка там хранится потрясающая подборка из косноязычного протокола, нескольких свидетельских показаний, пары рапортов и приятных снимков с покойником на первом плане, подумал Шатов. Не хочу. Ничего не хочу. Хочу просто жить. Просто жить, пусть даже впроголодь и не имея интересной работы. Не хочу…

– Давай я лучше перескажу, – предложил Хорунжий, – читать там особенно нечего, это во-первых, а во-вторых…

– А во вторых, – неожиданно для себя подхватил Шатов, – я смогу читать это еще неоднократно. Так?

– Так, – Хорунжий немного растерянно почесал в затылке, – только вместо «неоднократно» я хотел произнести «многажды».

– Я смогу читать это многажды?

– Неоднократно, – подтвердил Хорунжий.

– А если я не захочу?

– Захочешь, – уверенно сказал Хорунжий. – Уже захотел.

– Это ваш собеседник Бочкарев вам сказал?

– И он тоже.

– А если он ошибся?

– А если ты решишь играть в гордого и свободного, мы тебе подыграем, и ты уйдешь отсюда гордый и свободный… Только, извини, не знаю надолго ли, – Шатов покачал головой, демонстрируя, насколько он будет опечален.

– Это угроза?

– Дурак вы, ваше благородие, какие угрозы? Просто иногда для человека наступает момент, когда от его желания или нежелания не зависит ровным счетом ничего. Даже если такой человек захочет вдруг наложить на себя руки, чтобы выйти из игры, то руки до горла не достанут. Пистолет не выстрелит, веревка порвется… И так далее. Для тебя такой момент наступил.

– Настал момент такой… – Шатов улыбнулся невесело, сообразив, что ответил цитатой из мюзикла «Али-баба и сорок разбойников».

Нужно решать… Поверить на слово Хорунжему, и просто пуститься в плаванье по течению. Открыть папочку и окунуться с головой… Во что? В приключение? Или в дерьмо? Или…

Шатов придвинул к себе папку, провел рукой по ее поверхности. Хорунжий молчал, подперев щеку рукой. На лице – неподдельный интерес. Или выпендривается. У него странная привычка вести себя почти с детской непосредственностью в самые ответственные моменты. Хотя, возможно, те моменты, в которые его видел Шатов, ответственными были только для Шатова.

Шатов открыл папку, помедлил с секунду, потом захлопнул:

– Рассказывай. Почитаю потом. Если захочу.

– Захочешь-захочешь, – пообещал Хорунжий.

– Рассказывай, – сказал Шатов.

– Значит так, – Хорунжий легко хлопнул ладонью по столу, – дело было в кинотеатре еще с советских времен носившем название «Второй комсомольский»…

Шатов хорошо знал этот кинотеатр, как знал и то, что по выходным традиционно в нем выступают всяческие экстрасенсы и целители. Второго октября по многочисленным просьбам людей, как было обозначено в афише, выступал белый колдун, маг, целитель, некто Илия, в паспорте, впрочем, значившийся как Илья Афанасьевич Перегон.

Особого ажиотажа выступление, как обычно, не вызвало, но человек около двухсот в зале собралось.

Перегон имел вид изысканно библейский, не смотря на достаточно молодой возраст. Черная аккуратная борода, бледное лицо и странный немигающий взгляд темных глаз производили на многих довольно сильное впечатление.

Сам белый колдун все свои выступления строил по принципу шоу, сознательно подражая актерам, проводящим свой творческий вечер где-нибудь в доме культуры работников животноводства. Вступительная речь, немного демонстрации таланта и умения – в этот раз удачно прошел рассказ об излечении запущенного рака и исцеление на глазах у зрителей человека, страдавшего сильнейшей головной болью – затем быстрое обследование трех-четырех добровольцев с точной постановкой диагноза, и, наконец, ответы на записки всех желающих.

Вопросы были однотипными, часть из них была подготовлена лично Перегоном и его помощниками, зал реагировал нормально, и можно было ожидать десятка два заказа на оказание помощи. Два десятка, как минимум.

Потом белый колдун открыл одну записку и вначале про себя, а затем и вслух, прочитал тот самый сакраментальный вопрос: «Если бы вам осталось жить меньше часа, что бы вы сделали?».

Для Перегона вопрос послужил удачной платформой для пятиминутной лекции о смысле жизни и рекламы своего умения видеть будущее. Через пятнадцать минут Перегон сообщил, что устал, что целебная энергия, излучаемая им в течение всего сеанса может превысить оптимальную дозу для зрителей, посоветовал всем покупать свои фотографии и аудиозаписи, отправил всех желающих получить исцеление из его рук на запись к помощнику, а сам отправился за кулисы, что отдохнуть и перекурить.

Страждущих оказалось почти три десятка, пока ассистент мага записывал их данные, прошло полчаса. Зал опустел, ассистент собрал свои записи, сгреб со стола записки и отправился в комнату к Перегону.

Маг и волшебник лежал, скорчившись, на полу. Из проломленного виска жирно текла кровь.

Ассистент вначале выронил бумаги и подбежал к Перегону, потом вскрикнул, потом выбежал в коридор и закричал истошным голосом, созывая людей на помощь…

– … Приехала «скорая», констатировала смерть, приехали ребята из милиции, обнаружили, что на углу стола имеется кровь и волосы погибшего. На полу была разлита вода, и все практически сразу же решили, что смерть наступила в результате несчастного случая, – Хорунжий пробарабанил пальцами дробь по крышке стола. – Несчастного случая. Так бы оно все и прошло по бумагам, но ассистент оказался человеком вдумчивым и настойчивым. Он потребовал, чтобы записку приобщили к делу.

– И все с радостью?.. – спросил Шатов.

– Конечно, нет. От этого глухаря начали отмахиваться как от осы. И даже почти отмахнулись, если бы кто-то из знающих людей не обратил внимания на подпись.

– И поэтому меня вызвали сюда и в течение вот уже трех часов компостируют мне мозги, намекая при этом, что проводят для меня тест на выживание, и угрожая, что мне еще неоднократно… извините, многажды, придется читать материалы этого дела о гибели мага и волшебника… – Шатов отпихнул папку от себя, она проехала по столу и упала бы на пол, если бы не рука Хорунжего.

– Поэтому, – коротко подтвердил Хорунжий. – Именно поэтому. И если ты немного успокоишься, то сможешь понять…

– А я уже понял! – почти выкрикнул Шатов. – Вы хотите сказать, что Арсений Ильич остался жив, что…

Хорунжий молча рассматривал папку и никак не отреагировал на то, что Шатов замолчал.

– Что… – снова выдавил из себя Шатов.

Черт, это… Нет, этого не может быть. Это нелепость. Дракон мертв. Его тело лежит в болоте…

– Это ведь не похоже на его почерк, – сказал, наконец, Шатов.

– Бог его знает! – пожал плечами Хорунжий.

– Он убивал так, чтобы все выглядело как…

– Как несчастный случай, или случайность, – закончил фразу Шатова Хорунжий.

– Как несчастный случай, – пробормотал Шатов.

– И он оставлял на месте преступления фигурку дракона из бумаги, – Хорунжий говорил без нажима, простоя констатируя факты.

– Что, был найден дракон?

– Нет, была найдена записка с твоим именем.

– И вы решили, что…

– Мы пока еще ничего не решили. Мы вообще предпочитаем вначале действовать, а потом раздумывать, – развел руками Хорунжий.

– Кстати, вы – это кто? Милиция? Чекисты? Кто?

– Очень своевременный вопрос, – сказал Хорунжий.

– Да, своевременный, вы корчите из себя крутых пацанов, но при этом всячески стараетесь держаться в тени, словно официальные структуры вам противопоказаны.

– А если это и вправду так? – поинтересовался Хорунжий.

– Вы хотите сказать, что стоите по ту сторону баррикад? Что уголовники… что братва создала свою службу безопасности?

– Я ничего не хочу сказать. Наша место с системе силовых структур тебя должна волновать меньше всего…

– А что же должно волновать меня более всего? – спросил Шатов.

– А более всего тебя должно волновать, что из всего происходящего следует для тебя и твоей жены.

Шатов глубоко вздохнул и задержал дыхание. Для него и его жены. Для Виты. Четко взвешенный и хорошо поставленный удар. Молодцы. Чтоб вы все сдохли, сволочи. Чтоб вы все…

Хорунжий потер лоб, поморщившись.

Головка бо-бо, злорадно подумал Шатов. Не у меня одного головная боль. Это почти приятно. Это почти примиряет Шатова с мирозданием. Но чего ждет Хорунжий? Он ведь явно ждет от Шатова какой-то реакции, ждет терпеливо, словно паук… или словно кот перед мышиной норой… Боже, какие пошлые и избитые сравнения приходят в голову к журналисту Шатову. К бывшему журналисту Шатову, помимо воли, поправил себя Шатов. После того, как журналист Евгений Шатов избил главного редактора своей газеты, после того, как этот самый главный редактор попал в больницу со множественными переломами и сотрясением мозга в больницу, после всего журналист Евгений Шатов сделал несколько попыток устроиться на работу по специальности. И безуспешно.

Чудо еще, что главный редактор еженедельника «Новости» не подал на Шатова в суд. Чудо, но рукотворное. И одним из автором его был вот этот самый Михаил Хорунжий, который сейчас делает вид, что ждет реакции Шатова, а на самом деле…

Стоп! Он ждет реакции Шатова. Реакции…

А что можно сказать о странной реакции официальных органов на странную смерть этого колдуна? Странная реакция? Что же в ней странного?

Шатов, прикрыл глаза, чтобы сосредоточиться.

Нужно попытаться все сложить в кучу. Второго числа погиб Перегон, и была обнаружена записка. Через два дня Шатова вызывают на беседу неофициальные, но, судя по всему, достаточно влиятельные товарищи, чтобы предупредить и… И… Что еще? И что в этот момент делают товарищи официальные?

Если бы сам Шатов попал на место следователя, или кто там сейчас ведет это дело, как бы он повел себя? Как?

Слишком быстро к нему пришли. Есть смыл последить немного, потоптаться вокруг Шатова, прикинуть, не придут ли к нему автор записки… А вдруг совпадение? Вдруг в зале сидел действительно тезка и однофамилец? И случайно совпали текст записки и нелепая смерть колдуна? Могло быть? Могло. Точно – могло.

Но Шатова зачем-то вызвали, на что-то намекают…

Что? Что им от него нужно?

Ну, погиб человек. Ну, нашли знакомую фамилию. Что дальше, почему они решили, что это Дракон? Да, он использовал для своих целей Шатова, да, он мог бы желать отомстить Шатову… если бы остался жить. Почему они устроили такую панику по единичному случаю? Такое чувство, что они ждали… Стоп. Не ждали. Не поэтому. Почему Шатов сейчас решил, что по единичному случаю?

Или…

– Еще кто-то погиб? – спросил Шатов хриплым голосом.

Хорунжий демонстративно посмотрел на часы:

– Десять минут. Неплохо.

– Неплохо? – Шатов скрипнул зубами, стараясь удержаться от очередной вспышки ярости.

– Неплохо, – спокойно подтвердил Хорунжий и достал из ящика стола еще три пластиковые папки.

Шатов зачарованно смотрел на его руки, перебирающие листы бумаги.

– Еще три случая. Минимум три случая, – тяжело вздохнул Хорунжий, – понимаешь, Женя, если бы все упиралось только в этого Перегона, тебя бы просто вызвали в райотдел, сняли показания, проверили алиби и поставили бы этот случай на учет. Но…

– Что «но»?

– Вчера было обнаружено тело некоего гражданина, перерезавшего себе вены в ванне, – Хорунжий извлек из папки фотографию и положил ее перед Шатовым, – он пролежал в воде почти два дня. На полу, рядом с ванной, лежали подписанные конверты с прощальными письмами. Два конверта. Один – для жены. Второй – для некоего Евгения Шатова.

Хорунжий сделал паузу, ожидая реакции Шатова, но тот промолчал.

– В первом конверте три четыре слова о невозможности больше жить. Во втором… – Хорунжий положил поверх фотографии ксерокопию записки.

Шатов еле сдержался, чтобы не вскрикнуть.

Я вернусь, было написано в записке.

Те же слова, которые прозвучали в предрассветном лесу. Я вернусь, сказал Дракон.

Шатов помотал головой, отгоняя видение.

Этого не может быть. Не может быть. Он не мог выбраться из болота. Не мог. Или…

– Кто третий? – выдавил из себя Шатов.

– Прошлой ночью несколько человек перелопачивали недавние дела, надеясь найти хоть что-нибудь, на всякий случай. И нашли.

– Что? Да не тычь мне фотографии, просто скажи…

– Просто скажу, – кивнул Хорунжий. – Неделю назад на улице был убит гражданин… короче, лицо кавказской национальности. Обрезком трубы по голове. Аккуратно, в висок. Обрезок был завернут в газету, которую приобщили к делу в качестве вещественного доказательства. На ней были какие-то отпечатки пальцев.

– Мои?

– Не, не твои. Газета была давняя, еще весенняя. «Новости». На первой странице…

– Полосе, – механически поправил Шатов.

– На первой полосе была твоя статься. Большая, с фотографией.

– Мало ли, где они ее взяли…

– Мало, ой, брат, мало. Но для начала небольшой паники вполне хватило.

– И меня теперь привлекут как подозреваемого?

– Нет, брат, не привлекут. Вернее, – поправил себя Хорунжий, – привлекут, но не в качестве подозреваемого, а в качестве помощника.

– Что? – Хорунжему показалось, что он ослышался.

– Помощника. Добровольного. Создана группа, которая будет расследовать это дело. И тебя решено в эту группу включить как человека, который был лично знаком с Арсением Ильичем, и к которому у Арсения Ильича, буде это он, может быть особый интерес.

Как сказал, подумал Шатов, как завернул лихо! Помощником! На живца решили ловить. На живца… Хотя для этого вовсе не нужно ничего говорить Шатову. Берут молча мелкую рыбешку, насаживают ее на крючок и забрасывают в воду, где завелась зубастая щука.

Щука кушает живца, глотает крючок, и рыбаки имеют возможность кушать гордость еврейской кухни – фаршированную щуку. Фаршированную, в том числе, и живцом.

Могли его запустить втемную? Могли. Но… Черт, Шатов сегодня просто тормозит. Просто изо всех сил. Ему ведь ясно было сказано, что беседа Бочкарева с ним имела своей целью определить… В общем, Зануда в течение двух часов определял, предупреждать Шатова о том, что его насадили на крючок, или нет, компенсируя недостаток информированности естественностью поведения.

Ублюдки.

– Эксперименты надо мной ставите? – поинтересовался Шатов.

– Вы слишком нервничаете, господин Шатов, и оттого допускаете языковые неточности. Эксперименты нельзя ставить над кем-то. На ком-то – да, можно. И с кем-то – тоже можно…

– Я уже посылал тебя к бениной маме? – спросил Шатов.

– Сегодня – нет, – признался Хорунжий.

– Так вот…

– Извини, брат, но сегодня я никуда не пойду. Извини – дела. Мне еще нужно успеть тебя проинструктировать, договориться о связи и взаимодействии.

– А если… – снова начал Шатов, и снова Хорунжий его проигнорировал.

– Еще ты должен успеть уволиться с работы и устроиться на новую. Кроме этого необходимо, чтобы ты успел предупредить свою жену…

– О чем? – Шатову не нравилось, когда кто-то вообще пытался заговорить о Вите, сегодня же ее постоянно вспоминают в связи с событиями неприятными и грязными.

– С твоей женой тебе нужно договориться о том, что не позднее завтрашнего утра она должна уехать на отдых… ну, скажем… – Шатов посмотрел на потолок, – в общем, за границу.

– Я больше не желаю… – Шатов встал со стула.

– Сидеть! – негромко приказал Хорунжий. – Не нужно корчить из себя гимназистку. Ты хочешь, чтобы она присоединилась к этому списку?

Хорунжий толкнул папки, они слетели на пол, разбрасывая по комнате листы бумаги и фотографии.

Один из снимков лег к ногам Шатова. Залитое кровью лицо. Шатов сел на стул и отвернулся.

– Твой Арсений Ильич собирался убить тебя и ее, забыл?

– Пытался.

– Пытался… Ты и она – единственные, кто из намеченных им жертв остались живы. Во всяком случае, из тех, кого мы знаем.

– Ну и что? Дракон умер. Утонул. Вы искали в болоте?

– Искали. Нашли несколько трупов в разной стадии разложения. Но тело, которое можно было идентифицировать как тело маньяка, найдено не было.

Шатова словно оглушило. Не нашли… Дракона не нашли… Этого не может быть. Он умер. Он утонул. Он…

– Это ничего не значит, – сказал Хорунжий. – В этом проклятом болоте может быть что угодно и искать мы его будем до скончания века. Трясина, коряги… Чудо, что мы вообще что-то нашли…

– Но сейчас вы будете искать?

– Нет.

– Но почему? – Шатов ударил кулаком по столу. – Почему не будете искать?

– Нет смысла, – спокойно ответил Хорунжий. – Нету. Смысла.

Хорунжий достал из кармана пиджака ручку и красиво вывел на листе бумаги: «Нету смысла». Подумал и приписал еще с полтора десятка восклицательных знаков.

– Как это – нету смысла? – Шатов рванул листок бумаги из-под рук Хорунжего, скомкал и швырнул в угол. – Ты обо мне говоришь! Обо мне и о моей жене. Ты этого не забыл?

– Не забыл, – Хорунжий встал, подошел к скомканному листку, поднял его, вернулся к столу и попытался разгладить.

– Я сейчас…

– Понимаешь, Женя, после того, как ты сообщил о гибели Арсения Ильича, мы, естественно, приняли все это к сведению, но вели себя исходя из того, что он жив. На всякий случай. Фоторобот, описание, вокзалы, больницы, то, се… С результатом, близком к нулевому.

– Что нашли? – оживился Шатов.

– Когда я сказал «близко к нулевому», я не сказал с какой стороны. Знаешь – отрицательный результат, это тоже результат. То бишь, мы не нашли ничего, но это как раз и заставило нас больше всего насторожиться. Чтобы там не писали писатели и не снимали киношники, нужны слаженные усилия очень многих людей, чтобы человек пропал бесследно. Вынырнул ниоткуда и ушел никуда. А тут, с одной стороны, мы точно знали, что он был. И более того, действовал активно и эффективно. И мы не нашли ни единого его следа. Ни малюсенького.

А дом, телефон, квартира, в которую он меня поселил – это как он умудрился? – незаметно для себя втягиваясь в рассуждения, поинтересовался Шатов.

– Загадка природы, брат. Все, что у нас на него есть – это благодаря тебе. Описание, образцы тканей и крови…

– Откуда? Хотя, понял…

– Вот именно, ты очень удачно ткнул его тем колом в лицо. У нас есть волосы с его головы, но у нас нет ни единой фотографии и ни одного самого завалящего отпечатка пальцев.

– То есть, результатом ваших поисков стало убеждение в его гибели?

– Ни хрена. Если бы он только пропал бесследно. Мы не смогли узнать откуда он взялся и сколько времени вообще здесь был, – теперь уже Хорунжий скатала из многострадального листка бумаги шарик и запустил им в зеркало за спиной. – И хрен бы мы его нашли, если бы он не захотел подать нам знак…

Хорунжий замолчал, давая возможность Шатову обдумать сказанное и высказать свое к этому отношение.

Обдумать и высказать. Высказать и обдумать. Обдумать… Голова уже просто не варит. Совсем не варит. Абсолютно. Не требуют от живца разумного поведения. Не требуют. И не заставляют понимать, для чего в него засовывают крючок.

– Подожди, Миша, – Шатов с некоторым удивлением понял, чего именно добивался Хорунжий, какую мысль пытался внушить, – почему ты решил, что это знак от него?

– Вот! – удовлетворенно протянул Хорунжий, – вот именно. Мы вели себя так, будто он жив. А теперь почему бы нам не вести себя так, будто он мертв.

– Стоп, стоп, стоп! – Шатов поднял руки. – Я перестал понимать что-либо. Как это?

– Это не важно.

– Как это не важно? Вы хотите сделать из меня наживку, а я…

Хорунжий смотрел на Шатова с демонстративным вниманием. Смотрел молча.

– Я… – Шатов снова задумался, потом, вздрогнув, – спросил, – ты хочешь сказать, что я наживка, но не ваша? Я его наживка?

– Его – это кого? – переспросил Хорунжий.

– Того, кто убил этих людей.

– Кого? – снова спросил Хорунжий.

– Что ты от меня хочешь услышать?

– Ты думаешь, что это Дракон? – тихо спросил Шатов.

– Не знаю. Никто не знает.

– Что тебе нужно от меня? – Хорунжий промолчал.

– Что вы все от меня хотите? Вы думаете, что я смогу вас привести к нему? Что вы ждете все? – Шатову хотелось кричать, но все это он только прошептал.

– Ты не сможешь привести нас к нему. Он не позволит.

– Все-таки, вы верите, что этот маньяк остался жив?

– Это не важно, во что мы верим. И если говорить о тебе как о наживке, то…

– То я не ваша наживка, а его? – Шатову показалось, что время замерло, превратилось в кристалл, в янтарь. И в глубине застывшей массы закован Шатов, пузырьки его страха, пылинки его надежды…

– Может быть – да, – сказал Хорунжий. – Может быть – нет. Я не знаю, чего именно захотят от тебя менты. Честно – не знаю. Сегодняшний разговор был нужен для того, чтобы…

– Чтобы завести меня? Чтобы я на крючке вел себя по бойчее? Или как?

– И для этого тоже, – честно признался Хорунжий.

– А для чего еще?

– Для чего?.. – Хорунжий усмехнулся. – Ты должен знать, что мы…

– Вы?

– Да, мы – я и кое-кто другой, будем тебя подстраховывать. На всякий случай.

– Из чистого альтруизма?

– Из соображений выгоды. Мы обеспечим безопасность твоей жены. Если запахнет паленым – тебя мы тоже попытаемся вытащить.

– Мне не нравится слово «попытаемся».

– Мне тоже, представь себе.

– И все это только для того, чтобы поймать одного маньяка? – спросил Шатов.

– А тебе какая разница? Может быть, все это делается для того, чтобы спасти тебе жизнь?

– Не смеши, Михаил, не нужно, – Шатов даже смог засмеяться, не смотря на куски люда, в которые превратились его мозг и сердце. – Если вам понадобится моя жизнь…

– Мы попросим у тебя разрешения, – пообещал Хорунжий, вставая из-за стола.

– Не смешно, – Шатов тоже встал, – теперь куда?

– Теперь с тобой снова пообщается Бочкарев, а я пойду – дела, – Хорунжий протянул руку Шатову.

– Не боишься, что не пожму? – спросил Шатов.

– Боюсь.

Шатов пожал руку Хорунжему:

– Пока.

Хорунжий подошел к двери, остановился, обернулся к Шатову:

– Извини, если что не так.

– Бог простит, – ответил Шатов.

– На это вся надежда.

Глава 2

Шатов открыл дверь квартиры своим ключом. Они с Витой всегда открывали дверь самостоятельно, не нажимая на кнопку звонка. У каждого из них был свой ключ, каждый из них имел право самостоятельно решать – приходить или нет. Все это напоминало игру, но Шатов знал, что Вита относится к этому очень серьезно.

Она не хотела быть обузой. Она не хотела превращаться в привычку. Она… Шатов это понимал, но точно также он понимал, что больше всего Вита боится, что Шатов может превратиться в привычку или обузу. Каждый раз, возвращаясь домой, Шатов боялся, что увидит в ее глазах разочарование. Каждый раз…

Он называл Виту своей женой, но никакого официального закрепления их отношений Вита не разрешила.

– Я хочу любить тебя только за то, что ты – Евгений Шатов, – сказала Вита, – и я не хочу, чтобы ты превращался в мужа, а я – в жену. Ты имеешь право меня любить, и я не хочу, чтобы это право превращалось в обязанность.

Шатов смирился не сразу, пришлось выдержать несколько очень напряженных разговоров, прежде чем стало понятно – никакого другого варианта их отношений Вита не примет.

– Я пришел, – сказал Шатов, сняв куртку и туфли, – встречайте.

– Здравствуй, Евгений Шатов, – Вита остановилась на пороге комнаты.

– Понимаешь… – Шатов нервно потер руки, – я был очень занят и не смог перезвонить…

Вита молча улыбнулась, разглядывая Шатова.

– Я… Ну правда, не мог… Был очень напряженный день… – по дороге домой Шатов решил, что о предстоящем расставании лучше сказать сразу, но все приготовленные аргументы разом испарились. Как исчезла и уверенность в том, что отъезд Виты вообще нужен.

Я не смогу приходить в пустую квартиру, подумал Шатов. Я не смогу…

– Прости меня, пожалуйста… – жалобно протянул Шатов, протягивая руки.

– Я вас прощу, Евгений Шатов, при точном выполнении вами ряда тяжелых и унизительных условий.

– Согласен, – не задумываясь, кивнул Шатов, – приказывай, госпожа!

– Для начала… – капризно протянула Вита, – вам придется отправиться в ванную и смыть с себя пыль и скверну.

– Уже бегу.

Горячая вода была, Шатов торопливо разделся и стал под душ. Хорошо. Не душ, хотя душ – это тоже неплохо. Хорошо то, что у него есть Вита. Хорошо, что он любит Виту. Хорошо, что Вита, похоже, тоже любит его. Не смотря ни на что. Не смотря на то, что журналист превратился в ночного сторожа, что какой бы маленькой ни была ее зарплата, его жалованье было еще меньше. Не смотря на то, что Шатов так и не объяснил ей, кто и почему разгромил ее квартиру, и что именно произошло тогда с Шатовым.

Я не могу объяснить, сказал тогда Шатов, и она просто кивнула, соглашаясь. Когда он вернулся домой, избив главного редактора «Новостей» и ждал приезда милиции, Вита сидела на диване рядом с ним и молча, ни о чем не спрашивая, гладила его по руке.

Шатов вытерся, надел спортивный костюм и вышел из ванной:

– Жду твоих дальнейших указаний, госпожа.

– И ты их сейчас получишь, Евгений Шатов, – Вита поманила Шатова пальцем, ушла в комнату и села в кресло.

– Ужина не будет, – сказала Вита, когда Шатов вошел. – Во-первых, уже слишком поздно для еды. А во-вторых, у нас нет денег. Мне задержали зарплату.

Вита сказала это просто, без надрыва или обиды. Просто констатировала факт. Шатов сжал зубы и сел на пол возле ее ног:

– Извини.

– Чушь. Голодание – это полезно для здоровья.

– Конечно, – согласился Шатов, – конечно. Но ты все равно меня извини.

– Хорошо, я тебя извиняю, – Вита провела рукой по влажным волосам Шатова. – Я тебя извиняю и требую выполнения моих условий.

– Только прикажи, – Шатов закрыл глаза, прислушиваясь к тому, как ее пальцы осторожно прикасаются к его лицу.

– Приказываю немедленно сообщить, зачем мне сегодня пришлось бежать в фотоателье и фотографироваться для заграничного паспорта.

– Что? – Шатов попытался обернуться к Вите, но она его мягко остановила. – Ты фотографировалась?

– Да. Сразу после обеда ко мне в аптеку пришел тот самый парень… Который привозил к тебе врача в то утро.

– Хорунжий…

– Он что – казак? – весело удивилась Вита.

– Это у него такая фамилия, – автоматически ответил Шатов.

– Да, а зовут его Михаил.

– Михаил.

– Пришел Михаил и попросил меня немедленно сходить к фотографу. Причем – в срочное фото. Сказал, что это ты распорядился все сделать так быстро, очень удивился, что ты не перезвонил мне, отобрал у меня квитанцию, и сам, насколько я понимаю, получил снимки. А я отправилась в аптеку.

– Он больше ничего не говорил? – стараясь оставаться спокойным, спросил Шатов.

– В общем – нет. Только просил передать тебе вот это, – Шатов почувствовал, как Вита потянулась куда-то, не вставая с кресла. – Деньги.

Деньги. Шатов взял из рук Виты несколько свернутых в двое стодолларовых купюр, зачем-то повертел деньги в руках.

– Что это может означать, Евгений Шатов? – спросила Вита.

– Это… – протянул Шатов, лихорадочно пытаясь придумать хоть что-нибудь. – Это означает, что я…

– Ну-ка, ну-ка, – подбодрила Вита, – ты всегда был особенно силен в экспромтах.

– Это означает, что я нашел, наконец, нормальную работу, и вот даже получил аванс, – Шатов пересчитал деньги и подумал, что исходя из суммы аванса, называть должность меньше, чем управляющий серьезного банка, нельзя.

– Тысяча долларов – это очень хороший аванс, – сказала Вита.

– Да, – кивнул Шатов. – Понимаешь…

Вита засмеялась:

– Обожаю слушать, как ты врешь.

– Я не вру, я действительно работаю теперь в другом месте. Только сегодня все решилось.

– И где же ты работаешь?

– В газете. Я работаю в газете, в должности редактора отдела. И… Я не хотел тебя обнадеживать заранее… Я вот сегодня уволился из магазина и положил трудовую книжку в редакцию… – Шатов говорил извиняющимся тоном, надеясь, что не слишком фальшивит.

В принципе, он не слишком искажал истинное положение дел. Действительно, сегодня в его трудовой книжке появилась запись о том, что он отныне редактор отдела расследований. В газете «Контраст». Правда, до его прихода в газету, там не было не то что редактора отдела расследований, но и самого отдела. А вся редакция состояла из главного редактора, компьютерщика, корректора и двух корреспондентов, по совместительству еще и выполнявших обязанности наборщиков.

И еще Шатов надеялся, что Вите не придется заходить в пропахшую чем-то прелым и немытым комнату в коммуналке, именуемую редакцией. С тысячей долларов аванса все это сочеталось слабо.

– Мне даже выдали удостоверение, – спохватился Шатов, и попытался встать, – хочешь, покажу?

– Я тебе верю, Евгений Шатов, – прохладная рука коснулась губ Шатова, – хотя ты совершенно не умеешь врать. И даже то, что ты стал редактором отдела, вовсе не внесло ясность в то, что я ходила к фотографу.

– Ну как же? – Шатов умудрился придать своему голосу удивление. – Не исключено, что мне придется ехать в командировку за границу. В длительную. А без супруги… Кстати, а почему это ты сказала, что у нас нет денег и оставила меня без ужина? А доллары?

– Это твои деньги, – спокойно ответила Вита. – И не мне решать, что с ними делать.

– А с ними делать… – Шатову вдруг показалось, что он нашел замечательный вариант, – давай плюнем на все и махнем сейчас в какой-нибудь клуб. На всю ночь. А потом, утром, ты позвонишь на работу и скажешь, что берешь отгул, а потом…

– А потом еще и ты позвонишь на свое новое место работы и сообщишь, что решил начать свою трудовую деятельность с прогула, – в тон ему подхватила Вита. – Нет уж, Евгений Шатов, сегодня у тебя тяжелая судьба – отправляться в постель с въедливой женщиной, которая внезапно обнаружила, что твое присутствие ее возбуждает. Намек понятен?

– Еще как! – Шатов поцеловал Виту в ладонь. – Этот намек спасает сегодня тебя от изнасилования, а меня от статьи за вступление в половую связь с применением силы, угрозы силы, беспомощного состояния жертвы или своего служебного положения.

– Какой ужас! Ты собирался сделать все это сразу?

– По очереди, – Шатов обернулся и встал на колени. – Вначале угроза, потом сила, потом беспомощное состояние, потом…

– Ловлю на слове, – Вита увернулась от поцелуя Шатова и встала с кресла. – Ты пока подготовь постель, а я схожу в душ, чтобы…

Зазвонил телефон. Шатов застонал.

– К вам звонят, господин редактор отдела, – сказала Вита, вставая, – постарайтесь говорить кратко и лаконично, иначе это вы подвергнетесь насилию. И я подозреваю – в извращенной форме.

– Да, – сказал в трубку Шатов, проводив Виту взглядом.

– Это Хорунжий.

Шатов глубоко вздохнул:

– Вы мне хотите что-то объяснить?

– Я хочу вас предупредить. Завтра в восемь часов тридцать минут за вами заедет такси. К этому моменту вы должны будете вместе с женой собраться вроде как для пикника. Вы уже переговорили с женой о ее загранпоездке?

– Еще нет.

– Плохо, но не страшно. Вы…

– Не страшно? Какого черта ты поперся к ней? И что это за деньги? И…

– Я поперся к ней для того, чтобы ускорить процесс. Деньги, которые я ей передал для вас – это как раз сумма, которую она должна будет взять с собой, чтобы задекларировать на таможне. И, пожалуйста, пусть она ничего не берет с собой лишнего. Пусть она вообще ничего не берет с собой, кроме того, что взяла бы в обычную поездку в лес.

– Что ты задумал? – срывающимся шепотом спросил Шатов, оглядываясь на дверь комнаты.

– Мы уже обо всем переговорили, господин Шатов. У вас есть время до утра, чтобы все оговорить с женой. Только…

– Что только? – перебил Шатов, – Что только?

– Я не думаю, что стоит ей все объяснять подробно. Она произвела на меня впечатление очень разумного человека. Поэтому – не мудрствуйте, а просто попросите выполнить…

– Не лезь в наши отношения! – уже почти выкрикнул Шатов.

– Извини, – в голосе Хорунжего действительно прозвучало искреннее раскаянье. – У нас просто очень мало времени. Мне сегодня с трудом удалось передвинуть срок твоего включения в группу на один день. Завтра к вечеру ты должен будешь…

В комнату вошла Вита, и Шатов не стал дослушивать Хорунжего до конца.

– Хорошо, я понял, – очень деловым тоном сказал Шатов. – До завтра.

– До завтра, – отозвался Хорунжий.

– Знаешь, какая у меня есть мечта? – спросила Вита.

– Не знаю, – Шатов снял покрывало с тахты, достал из шкафа постель.

– Я хочу, чтобы ты стал безработным.

– Ага, или пенсионером по инвалидности, – подхватил Шатов.

– Зато ты был бы всегда дома, и не вел длинные деловые разговоры по телефону вместо того, чтобы…

– Готово, – отрапортовал Шатов.

Вита села на постель, поправила волосы:

– С чего мы собирались начинать? Кажется, с применения силы?..

– С угрозы применения.

…Тело Виты еле заметно вздрогнуло. Заснула, понял Шатов. Вита всегда засыпала вот так, внезапно, чуть вздрогнув. Теперь главное – не разбудить ее неловким движением.

Шатов прикрыл глаза. Спать не хотелось. Возбуждение спадало медленно, сердце все еще билось учащенно. Прошло три месяца с их первой ночи, но всякий раз это происходило как… Нет, не как первый раз. Все происходило так, будто когда-то они были одним целым, потом надолго расстались, а потом встретились снова. В минуты близости они не ощущали себя парой, это Шатов знал точно, они были одним существом, купающимся в потоке наслаждения.

Вита еле слышно что-то пробормотала. Шатов не разобрал что именно, но в душе защемило. Не нужно ей никуда уезжать. Не нужно. Все это только наваждение. Бред. Ночной кошмар.

Не мог выжить Дракон. Не имел права. Шатов не хотел, чтобы Дракон остался в живых. Он мертв.

Шатов сжал кулаки, и Вита, почувствовав сквозь сон движение его мышц, снова что-то тихонько сказала.

Он слишком поверил в свое везение. Он почему-то решил, что достаточно только его желания. Стоит только захотеть, и они смогут быть счастливы.

Шатов открыл глаза. В комнате было темно, но ему показалось, что между стен плавают обрывки тумана. И словно потянуло ледяной промозглостью болота. И словно темная тень мелькнула в глубине. И голос.

– Я вернусь, – сказал голос.

Шатов попытался ответить, но горло не слушалось.

– Я вернусь, – снова повторил голос. – Ты ничего не можешь с этим поделать. Я приду сегодня, завтра, вчера… Я никуда не уходил. Если бы я ушел – ты тоже исчез бы, ведь ты – только моя тень… Слышишь? Возомнившая невесть что тень…

– Нет… – одними губами прошептал Шатов. – Я…

– Ты. Что ты?

– Я…

– Ты даже сказать ничего не можешь, только шелестишь, как сгоревшая бумага. Ты сжег бумажного дракона? И сам стал пеплом. Ты бросил меня умирать в болоте – и сам остался там же. Теперь ты будешь тонуть в нем, медленно захлебываться грязью, терять опору под ногами, звать помощь – и не получать ее, – голос из темноты становился то тише, то громче.

Шатову захотелось зажать уши руками, но на его плече спала Вита.

Туман сгущался. Теперь его космы ощутимо скользили по лицу Шатова, оставляя влажный холодный след. Ледяной комок опустился на лицо Шатова, мешая вздохнуть.

Нет, подумал Шатов. Сказать этого он уже не мог – губы не подчинялись. Нет. Нет…

– Нет! – Шатов проснулся от собственного крика.

– Что случилось? – спросила Вита.

Шатов промолчал, тяжело дыша.

– Тебе что-то приснилось?

– Да, – выдохнул Шатов.

– Что?

– Просто кошмар. Я даже и не помню…

– Успокойся, Евгений Шатов, я рядом, я тебя смогу защитить. Ты поспи, а я посторожу. Хочешь? – Вита прикоснулась губами к его лицу.

– Не знаю. Я ничего не знаю. Я… – Шатов вдруг решил, что вот именно сейчас нужно все Вите объяснить, рассказать обо всем и предупредить об отъезде. – Я…

– Что?

– Вита, – голос прозвучал фальшиво и слабо.

– Я слушаю тебя.

– Понимаешь, Вита, – Шатов провел рукой по ее плечу, – я не сказал тебе…

Вита молча ждала.

– Я должен был… но… я…

Молчание.

– Тебе… Я… – Шатов замолчал, поняв, что все равно не сможет ничего внятно объяснить.

Захотелось заплакать от бессилия. Как он может рассказать Вите, что ее летом чуть не убили из-за него? Как он сможет ей объяснить, что из-за него погибло несколько человек, а одного он убил своими руками? И как он сможет ей объяснить, что тот, убитый им лично, не умер, а вернулся? И что ее жизнь снова под угрозой? Как? Как? Как?

– Все будет хорошо, – тихо сказала Вита, – я сделаю все, что ты попросишь. Я смогу. Ты мне ничего не объясняй. Скажи только что нужно сделать.

Шатов застонал.

– Не нужно, Евгений Шатов. Все будет хорошо. Все…

В дверь позвонили. Когда-то Шатову пришла в голову мысль поставить звонок с трелью соловья. И вот теперь птица подала голос. Потом, после секундной паузы – снова. И снова.

– К нам пришли, – немного растерянно произнесла Вита.

– К нам пришли, – вслед за ней повторил Шатов.

– Нужно открыть, – сказала Вита.

– Я сейчас, – Шатов встал с дивана и попытался нашарить на кресле одежду. – Черт!

Щелкнул выключатель бра.

Соловей в прихожей заливался настойчиво.

– Черт, – повторил Шатов, натянув спортивные брюки.

Это приперся Хорунжий, подумал он. Мише снова пришла в голову замечательная идея, и он ринулся ее осуществлять. Убью, подумал Шатов.

– Убью, – сказал Шатов вслух, подходя к двери. – Кто?

Из-за двери невнятно что-то ответил мужской голос. «Евгений Шатов» – это все, что удалось разобрать.

– Ну я – Евгений Шатов, – Шатов щелкнул засовом, открыл замок и распахнул дверь.

Только после этого в голову вдруг ледяной струйкой просочился страх. А что если?..

Перед дверью стояли двое. Первым – высокий парень в кожанке, надетой поверх адидасовского спортивного костюма. Крепко сколоченный парень, отметил про себя Шатов. И парня этого крепко сколачивали с головы. И при этом не особо следили за эстетикой. Голова в результате получилась бугристая, с оврагами и промоинами. Непаханая целина.

Из-за его плеча выглядывало создание более утонченное. Во всяком случае, внешне. Возраст создания легко укладывался в диапазон от шестнадцати до тридцати. Ни девушкой, ни дамой подобную красотку Шатов бы назвать не решился. Он всегда старался слова употреблять точно.

– Евгений Шатов, типа? – спросил парень, заглянув в бумажку.

– В натуре, – кивнул Шатов.

– Я квартиру гляну, – сообщил спортсмен.

– Я тебе щас гляну, – пообещал Шатов.

– Не понял? – мышцы на лице спортсмена чуть дрогнули, пытаясь изобразить удивление.

– Тебе чего нужно? – спросил Шатов.

Создание за спиной парня выдуло изо рта пузырь жвачки.

– Это Поперечная? – спросил парень, заглянув в бумажку.

– Поперечная, бывшая Продольная. Что дальше?

– Дом пять, квартира сто три?

– Сто три.

– Ну так чо? – парень протянул бумажку Шатову.

Жвачка лопнула, облепив ярко накрашенные губы.

Шатов подавил легкий приступ тошноты и заглянул в протянутый обрывок бумаги. Адрес был написан его. И Фамилия с именем тоже.

– Ну? – спросил Шатов, протягивая бумажку назад.

– Обслуживание заказывали? – покопавшись в памяти, спросил спортсмен.

Фраза далась ему с видимым трудом.

– Вот это? – Шатов указал мизинцем на красотку.

– Его, – кивнул парень, – то есть, ее. На всю ночь.

– Проститутку? – уточнил Шатов.

– Служба эмоциональной разгрузки, – справившись, наконец, со жвачкой, выпалило создание.

Голосок был заслуженный, с хрипотцой, что сразу же сузило диапазон возраста до интервала двадцать пять-тридцать.

– Это вы меня хотите эмоционально разгружать? – Шатову стало смешно.

– Чего, типа, прикалываешься? – спортсмен насупился. – Заказывал шалаву?

– Не заказывал, – покачал головой Шатов.

– Что там у тебя? – из глубины квартиры спросила Вита.

– Ты мне шлюху не заказывала случайно? – не оборачиваясь, спросил Шатов.

– Не помню. А что – принесли? – Вита подошла к двери и положила руку на плечо Шатова.

Спортсмен несколько ошалело посмотрел на Виту, потом перевел взгляд на Шатова:

– Не заказывали?

– Абсолютно.

– А, может, друзья… – пробормотал парень.

– Я женатый человек, – сообщил Шатов.

– Может, напутали чего? – лицо спортсмена, напрягшись, изобразило растерянность. – Тогда – извини.

– Ничего-ничего, – Шатов закрыл дверь и обнял Виту.

– Да, Евгений Шатов, – сказала Вита, – не подозревала, что вы настолько развратны.

– Ужасно.

– Ужасно развратны, – Вита улыбнулась, – так вот куда уходят все ваши деньги.

– Гусары за любовь не платят, – заявил Шатов, – и даже женам денег не дают.

– Да, это аргумент, – согласилась Вита, – это очень веский аргумент. Значит, у тебя есть щедрые друзья, со странным чувством юмора.

– Друзья? – переспросил Шатов, с ужасом ощущая, как веселость испаряется и на ее место приходит…

– Что с тобой? – голос Виты долетел до Шатова словно издалека, словно между ними внезапно встала стена. – Что случилось?..

…Лифт не работает, и они пошел пешком. Наташка плетется следом за Душком. Пока они поднимались на восьмой этаж, она еще помалкивала, лишь один раз, споткнувшись, разразилась руганью. Теперь она ругается беспрерывно.

Говенная ночь, гребанный заказ, траханный мужик, недоделанные ступеньки…

И вонь из мусоропровода.

Блин, снова чуть каблук не своротила, твою мать.

Душок на ругань не реагировал, тяжело перекатывая в голове булыжники мыслей. Какого хрена? И адрес тот, и фамилия у мудака та же… Не заказывал!..

И баба дома…

Душок успел подхватить в очередной раз споткнувшуюся Наташку:

– Осторожнее ноги ставь!

– Ноги? Тут раком ползти нужно, чтобы не навернуться! – Наташка сплюнула. – Темень, как у негра в заднице, блин!

Душок снова промолчал.

Нужно будет разобраться, чего это диспетчер напутал. Козел. Если это он ошибся – будет битый. Пехом на восьмой этаж переться! Козел.

Или это мужик соврал? Типа, заказал девочку, а тут жена приехала. Бывает.

Дверь подъезда открылась со скрипом, Душок огляделся. Наташка, воспользовавшись паузой, достала из сумочки сигарету и закурила.

Сегодняшний водила, Ерема, машину поставил на стоянке метрах в пятидесяти от подъезда. И кемарит, наверное, не глядя по сторонам. Вон, даже фары не горят.

Душок свистнул, эхо отразилось от стоящих квадратом домов.

– Спит, сука, – сказал Душок.

– Пошли, разбудим, – предложила Наташка, затягиваясь сигаретой.

– Пошли, – Душок потянулся, хрустнув суставами.

Ерема сейчас схлопочет, решил Душок, должен же кто-то сейчас схлопотать по хлебалу. Сто раз сказано было козлу, что нужно следить за подъездом на случай ментов или другой какой неприятности. Следить, а если нужно – и подписаться в разборку. Мудак.

Душок ускорил шаг, Наташка запротестовала невнятно, но Душок на это внимания не обратил. Догонит, шалава.

Подойдя к машине, Душок хлопнул ладонью по капоту, но Ерема, видать, совсем вырубился, не отреагировал на такое вопиющее неуважение к тачке.

– Просыпайся, козел! – гаркнул Душок, распахивая дверцу.

Свет в салоне не зажегся, что-то темное мешком сползло к ногам Душка с водительского места.

– Твою мать! – Душок инстинктивно наклонился, подхватывая тело.

Что это мертвое тело, он сообразил только на второй секунде, попытался оттолкнуть труп и выпрямиться, но успел только первое. Рядом с ним вдруг шевельнулась темнота, и провела чем-то раскаленным по горлу.

Душок всхлипнул и упал на колени. Темнота полыхнула беззвучно, слепящая вспышка поглотила все вокруг: машину, дома, деревья, ночь… Умирая, Душок почувствовал, что и его самого сожгла эта вспышка.

Наташка не заметила почти ничего. Дверца щелкнула замком, что-то просипел Душок, словно лишившись речи. Показалось, будто что-то тяжело упало.

Вытащил Ерему из машины, подумала Наташка, теперь отмудохает немного…

– Ты там не очень… – сказала Наташка и осеклась, когда кто-то резко шагнул к ней навстречу. – Чего?..

И умерла. Умерла еще до того, как тело ее упало на асфальт. Ей повезло – не успела даже испугаться…

…-Что с тобой? Шатов!

– Ничего, – простонал Шатов.

Он стоял в коридоре, упершись руками в стену, а Вита стояла рядом, гладя его по щекам.

– Тебе плохо?

– Не повезло тебе с мужиком, Вита, – Шатов прислонился к стене спиной, – достался какой-то припадочный.

– Пойдем, ляжешь.

– Сейчас, – Шатов взглянул на свои руки, – трясутся…

– Все пройдет, тебе нужно лечь, – Вита схватила руки Шатова в свои, сжала, словно пытаясь унять их дрожь, – пойдем, все будет хорошо.

– Нет. Не будет, – Шатов сел на пол, – не будет. Будет только хуже. Гораздо хуже.

– Что с тобой, Женя? – Вита стала на колени возле Шатова.

– Пока – ничего. Пока я просто схожу с ума. Пока я просто еду крышей. Сегодня. А ты завтра едешь за границу.

– Ну, миленький, ну, хорошенький, – жалобным голосом попросила Вита, – ну пожалуйста…

– Помоги добраться к телефону, – Шатов попытался встать, и Вита подхватила его под руку.

Нужно добраться до телефона – эта мысль пришла в голову разом, отбросив в сторону все возможные сомнения. Позвонить Хорунжему. Позвонить Хорунжему и рассказать о…

О чем? О странном визите? С этим можно подождать до утра. О трех трупах возле дома? А с чего он взял, что возле дома три трупа? С чего он вообще решил, что совершено убийство? Привиделось?

Ну и что? У тебя, Евгений Шатов, сегодня был слишком напряженный день. Ты сегодня ничего не жрал с самого утра. Ты сегодня узнал, что жив человек, которого ты считал мертвым. Ты сегодня…

У него уже было такое, тогда, ночью в лесу. Когда вдруг реальность сменилась бредом. Когда он, оставаясь Шатовым, почувствовал себя одновременно и Драконом и его жертвой, увидел то, чего не мог видеть.

Видение? Бред, оказавшийся потом правдой? И сейчас оно снова вернулось к нему? Зачем? За что?

И что сказать Хорунжему?

Шатов сел в кресло, взял на колени телефон. Что сказать?

– Да? – после первого же гудка ответил Хорунжий.

– Это Шатов.

– Слушаю, – голос Хорунжего не выразил ни удивления, ни недовольства.

– У меня, кажется, проблемы… – тихо сказал Шатов, оглянувшись на Виту.

– Конкретнее, – потребовал Хорунжий.

Шатов коротко рассказал о визите. Вита, не отрываясь, смотрела на него, сложив руки на коленях.

– Это все? – спросил Хорунжий.

– Нет… Понимаешь… Мне кажется… – Шатов отвел взгляд от Виты, – мне кажется, что этих двоих и водителя только что убили…

– Ты что-то слышал?

– Нет… Не слышал… Я, – Шатов облизал губы, – я… мне показалось… Померещилось… Как тогда, в лесу, помнишь, я рассказывал? Помнишь?

Пауза.

– Помню. Никому не открывай. Впустишь только меня. И, на всякий случай, пусть твоя жена подготовится к отъезду.

– Я…

– Ты меня понял?

– Понял…

– Жди, – Хорунжий положил трубку, Шатов, помедлив, тоже.

– Что происходит, Евгений Шатов? – спросила Вита.

Шатов потер лицо.

– Я жду ответа, Евгений Шатов.

– Понимаешь, – Шатов посмотрел на свои дрожащие пальцы и сжал руки в кулаки, – в городе погибло три человека… Их, кажется, убили. И, понимаешь…

– Не понимаю.

– Я тоже не слишком понимаю… Тут… Тот, кто убивал… Убийца… Он связал все эти убийства со мной. С моим именем и фамилией. И милиция…

– Они думают, что это ты убивал?

– Нет, что ты, – Шатов сумел заставить себя улыбнуться, – нет. Они хотят выяснить, что за этим всем стоит… И для этого…

– Для этого нужно чтобы я уехала за границу?

– Да.

– А что еще?

– Не знаю. Вернее, нет, знаю, меня приставят к специальной группе, которая будет разыскивать убийцу…

– Почему именно ты?

Шатов вздохнул.

– Почему именно ты? – повторила свой вопрос Вита.

– Я… Ты помнишь, как ко мне по мобильному телефону звонил Арсений Ильич? В тот день, когда мы познакомились?

– Твой приятель?

– Приятель? – дрогнувшим голосом переспросил Шатов. – Нет, не приятель. Он… Как бы тебе это объяснить… Он… Убийца. Он убивал людей. Он убил почти три десятка человек за полгода…

– Тридцать человек?.. – переспросила Вита.

– Да. И он захотел использовать меня… Как приманку… Потому что кто-то стал убивать людей, подбрасывая его знак – бумажного дракона. И он решил выпустить меня, как наживку… Так получилось… Я не знал, думал, что… Там уже от меня ничего не зависело… Почти ничего… И он через меня нашел тех, других, убил, но со мной получилась накладка… Я… Мне повезло, и погиб он… Я думал, что он погиб. А теперь вот…

– Почему ты не сказал мне всего этого? – напряженным голосом спросила Вита.

– Я пытался… Но не смог. Я мог только попытаться защитить тебя…

– Так ты не шутил, когда говорил, что сражался за жизнь прекрасной дамы?

– Не шутил… Извини.

– За что? За то, что спас мне жизнь?

– За то, что чуть не сгубил тебя…

– Глупости, – сказала Вита, – глупости…

– Нет, это не глупости. Тебе придется уехать. Прямо сейчас. За тобой приедет Хорунжий. Ты уедешь… Хорошо?

– Тебе нужно, чтобы я уехала? Ты этого хочешь?

– Да. То есть, нет – не хочу. Но нужно…

– Иди ко мне, – позвала Вита Шатова, – иди ко мне…

– Он сейчас придет, – сказал Шатов, – Хорунжий сейчас придет.

– Иди, я тебя пожалею, – Вита протянула руки к Шатову.

– Не нужно. Я не могу. Я… Понимаешь, у меня такое ощущение, что это на моих руках кровь. Что я и тебя могу запачкать… Они ведь мертвы – эта проститутка и парень. И убили их только из-за меня. И я не знаю – зачем. И я могу только с ужасом догадываться – кто. И я… – Шатов прижал руки к лицу, – я словно заражен смертельным вирусом. И я не хочу заразить им еще и тебя.

– Глупости, – Вита встала с дивана и подошла к Шатову, – у меня иммунитет. Слышишь?

– Слышу, – Шатов посадил Витту к себе на колени и обнял за плечи, – слышу.

– Глупый, зачем ты это носил в себе? Мы же с тобой вместе… Зачем ты скрывал?

– Не знаю…

– Глупый…

– Да, глупый… Ты уедешь?

– Я не хочу…

– Ты уедешь?

– Я не хочу, но если ты скажешь – уеду.

– Ты уедешь… – прошептал Шатов.

– Я уеду, – ответила одними губами Вита.

– И вернешься, когда все уже будет позади. Когда Дракон исчезнет…

– Когда ты победишь дракона?

– Когда я…

В прихожей вскрикнул соловей.

– Это Хорунжий, – сказал Шатов.

– Я открою, – предложила Вита, вставая.

– Нет, я сам, – Шатов встал с кресла и только дойдя до входной двери понял, что двигался осторожно, вдоль стенки.

– Кто? – спросил Шатов.

– Хорунжий.

Шатов протянул руку к замку, но замер:

– Где мы с тобой познакомились?

– Тебя били в клинике «Гиппократ» как раз перед моим приездом.

Шатов открыл замок, дверь и отошел в сторону.

Первым вошел Хорунжий, за ним – девушка.

– Кто это? – спросил Шатов, рассматривая длинные черные волосы гостьи.

– Потом объясню, – Хорунжий огляделся, – все нормально?

– Наверное, да.

– Ты уже все объяснил жене?

– Он мне уже все объяснил, – сказала Вита, – я собираю вещи.

Хорунжий оглянулся на свою попутчицу:

– Проинструктируй, а мы пока пообщаемся на кухне.

Шатов протянул руку к выключателю, но Хорунжий его остановил:

– Лучше в темноте.

– Как скажешь.

– Так и скажу, – Хорунжий осторожно прошел на кухню и сел на табурет. – Такие дела.

– Можно точнее? – поинтересовался Шатов.

Слабость и неуверенность куда-то девались, оставив только злость и раздражение. Шатов даже не пытался анализировать смены своего настроения.

– Можно точнее, – согласился Хорунжий. – У тебя во дворе три трупа. Ты угадал.

– Угадал… – протянул Шатов, – в машине?

– В машине. Чем думаешь, их убили?

– Водителя ножом в шею, сутенеру перерезали горло, а шлюхе ткнули в сердце… – чуть прикрыв глаза, сказал Шатов.

– А шлюхе в сердце, каменное сердце… – напевно произнес Хорунжий, – тебе бы, Шатов, в цирке выступать.

– Угадал? – у Шатова все оборвалось внутри.

До последней секунды он надеялся, что это неправда, что это ему примерещилось, что он просто поддался страху.

– Угадал. И у меня такое чувство, что твой приятель сейчас сидит возле дома и ждет реакции с твоей стороны.

– Дракон?

– А не знаю! Тот, кто затеял эти игрища.

– А почему он уверен в моей реакции?

– А он и не уверен. Он ждет. Или не ждет.

– Но я ведь не могу знать об убийстве, – неожиданно для себя выпалил Шатов. – Вернее, он не может знать, что я могу знать об…

– На хрена ему это знать? Ты бы позвонил мне в любом случае, сразу после визита проститутки.

– Тебе?

– Ну, не мне, а кому-то другому… Тому, кто тебе помогал выпутываться из летних передряг.

– Чушь.

– Нет, не чушь. Тебя до сих пор еще не выдернули из грядки, хотя прошло уже несколько дней с первой засветки твоего славного имени. Так?

– Так.

– Вот твой доброжелатель и решил убить сразу трех зайцев… – Хорунжий сделал паузу, поняв, что невольно получился мрачный каламбур, – подбросить еще раз тебя в поле зрение милиции, проверить, к кому ты бросишься, или кого к себе вызовешь.

– А третий?

– Третий… Ему просто нравится убивать, – лица Хорунжего видно не было, но голос немного напрягся.

– И выходит, что мы пошли у него на поводу?

– С чего бы это?

– Ты приехал, осмотрел машину, потом пошел в мой подъезд…

– Ни фига. Через десять минут после твоего звонка на стоянку подъехал автомобиль с двумя пассажирами на борту. Они заметили трупы, ужасно испугались, достаточно громко обсудили эту проблему и решив, что с ментами лучше не связываться, резво отбыли в неизвестном направлении. Если же кто-то решил уточнить, куда именно они уехали, и прицепился сзади, то выяснит только, что два приятеля прибыли в Центр досуга, где и просидели до утра, время о времени с ужасом в голосе обсуждая свою находку.

Но хвоста за ними не было. Значит, доброжелатель мог сидеть к одном из домов и наблюдать, как через пять минут после первой машины к дому подъехал шикарный «мерс» и остановился возле второго подъезда твоего дома. Из «мерса» вышла слегка подвыпившая парочка, попросили водителя подождать пятнадцать минут и вошли в дом.

Водитель даже мотор не глушит. Ждет меня и мою даму.

– А как вы…

– Попали в третий подъезд? Очень просто. Еще в августе, после твоего счастливого возвращения, мы сняли, соответственно, трехкомнатную квартиру на пятом этаже второго подъезда и трехкомнатную квартиру пятом этаже твоего подъезда. У этих квартир смежный балкон, разгороженный лишь листом шифера. Дальше понятно?

– Понятно… – Шатов поморщился, все это напоминало глупые шпионские книги. – А твоя дама…

– А моя дама останется с тобой.

– Что?

– Что слышал. Мы хотели все это провернуть завтра утром, подменить твою супругу на вылазке. Но пришлось делать сегодня.

– Мы готовы, – позвала Вита.

– Пошли! – Хорунжий встал с табурета и вышел в коридор.

Шатов – следом.

Вита стояла спиной к Шатову. Дама Хорунжего стояла перед зеркалом, поправляя что-то в прическе.

– Прощайтесь, – сказал Хорунжий.

Шатов протянул руку к плечу Виты, но остановился. Движение плеч? Осанка? Запах? Что-то остановило его движение.

– Вита? – Шатов прикоснулся к длинным черным волосам.

– Узнал, – засмеялась Вита. – А я боялась.

– Это парик, – сказал Хорунжий. – В дом вошла брюнетка и выйдет брюнетка. В доме была блондинка и останется блондинка.

– Светло-русая, – поправила Вита.

– Светло-русая, – согласился Хорунжий.

– Меня зовут Вика, – сказала женщина, приехавшая с Хорунжим.

– Я Вике все рассказала, что делать по хозяйству, – Вита подошла к Шатову и погладила его по щеке. – Вика обещала о тебе заботится.

– Я постараюсь, – Вика посмотрела Шатову в глаза и улыбнулась.

У нее была такая же прическа как у Виты, и фигура тоже была очень похожа.

– Нам пора ехать, – напомнил Хорунжий. – Вика все объяснит после нашего отъезда.

– Проинструктирует, – выдавил Шатов.

– Все будет хорошо, – прошептала Вита ему на ухо.

– Я буду скучать.

Хорунжий открыл дверь. Вика прошла на кухню.

– Это так нужно? – тихо спросил у Хорунжего Шатов.

– Помнишь, как он угрожал убить ее? – вместо ответа спросил Хорунжий.

Шатов кивнул. Он помнил, как волна безысходности и бессилия захлестнула его в тот момент. Помнил он также, как метался по промокшему городу, когда показалось ему, что Виту похитили, как готов был совершать глупости, как терял над собой контроль…

– Куда вы ее повезете? – спросил Шатов.

– Не знаю.

– Не ври.

– Честно – не знаю.

– Я ее не отпущу.

– Отпустишь. Подумаешь – отпустишь.

Шатов беспомощно взглянул на Виту, которая стояла, опустив руки, и молча слушала их диалог.

– Когда она вернется?

– Не знаю…

– Да что же это такое? Ты не знаешь куда, ты не знаешь когда…

– Существует вероятность, что меня могут расспросить с пристрастием. И существует вероятность, что я проболтаюсь. Ты хотел бы, чтобы от меня узнали, где находится Вита? – спокойно спросил Хорунжий.

– Нет, но я…

– А ты хотел бы, чтобы от тебя узнали, где находится Вита?

– Так будет лучше, – сказала Вита и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала Шатова.

– Утром к тебе наверно придут ребята из милиции, – предупредил Хорунжий. – Кто-то найдет трупы, звякнет ментам, те приедут, найдут указание в твой адрес…

– Стой, – Шатов шагнул к Вите, обнял ее за плечи и поцеловал, – все это скоро закончится. Скоро. Не больше месяца. Я обещаю.

– Я верю.

– Все будет хорошо. Слышишь?

– Я знаю.

Вита отстранилась и начала спускаться по ступенькам. Хорунжий протянул руку Шатову:

– Удачи.

– Прощаешься? – спросил Шатов.

– Подозреваю, что мы с тобой некоторое время не увидимся. Связь через Вику.

– Понял, – Шатов смотрел, как Вита медленно исчезает в темноте.

– Я люблю тебя, Евгений Шатов, – сказала темнота голосом Виты.

Шатов не ответил. Молча стоял он на лестничной площадке, слушая как удаляются шаги. Потом стукнула дверь на пятом этаже, и все стихло.

Вита ушла. У него отобрали Виту. У него отобрали опору. У него…

Запершило в горле, словно уголек затлел в гортани. Вита… Проклятый день. Безумный день. Проклятый Дракон…

Зачем? За что?

Только из-за того, что он отказался умирать той августовской ночью? Только из-за того, что он посмел нарушить расчеты Дракона? Только из-за этого Дракон вернулся из его кошмаров?

Шатов вошел в квартиру, закрыл за собой дверь, в который раз за ночь…

– У нас проблема, – даже голос у нее немного похож.

– Еще одна?

– Да. У вас в квартире только один диван, – сообщила Вика.

– Двуспальный, – сказал Шатов.

Сейчас Вита спускается по лестнице второго подъезда. Ей что-то громко говорит Хорунжий.

Шатов присел на край дивана.

Вот сейчас они вышли на крыльцо. Спустились. Подошли к машине. Хорунжий наверняка смеется, рассказывает что-то громким пьяным голосом. От него ведь пахло алкоголем. Хорунжий очень аккуратный человек, внимательный к мелочам.

Вита также постарается выглядеть естественной, что-то скажет Хорунжему в ответ. И если кто-то действительно наблюдает за домом, то все будет выглядеть очень естественно. Очень естественно.

– Что? – переспросил Шатов.

– Раскладушки в доме нет? – повторила вопрос Вика.

– Нет. Молодожены не покупают раскладушек.

– Понятно, – кивнула Вика, – кому-то из нас придется спать на полу?

– У тебя есть привычка бросаться на чужих мужиков при первом удобном случае? – спросил Шатов.

– Нет.

– И у меня, поверь, нет настроения залазить на первую попавшуюся бабу. Просто ложись и спи. Я возьму еще одно одеяло.

– Ты с краю или к стене?

– С краю.

Вика молча сняла халат, оставшись в ночной рубашке, которую Шатов когда-то подарил Вите. Легла в постель.

– Ты мне ничего не должна сказать? – спросил Шатов.

– Этим утром тебе сообщат, что прикрепляют к группе майора Сергиевского в целях опознания и так далее. В общем, как единственного человека, знавшего убийцу в лицо и выжившего после этого.

– Покойников найдут ваши?

– Вряд ли. Пусть это сделают люди посторонние. Случайные прохожие или дворник.

– Резонно, – согласился Шатов задумчиво.

– Попытайся поспать, – сказала Вика.

– Сейчас, – какая-то мысль шевелилась в голове Шатова.

Что-то он подумал такое, важное. Что-то…

– Что-то случилось? – Вика приподнялась на локте.

– Хрен его знает… – Шатов пожал плечами, – как-то провисает все в этой комбинации. Кто-нибудь, утром, найдет…

– Почему нет?

– Не похоже это на Дракона. Он предпочитал все контролировать жестко. Очень жестко. С двойной гарантией. Он ничего не делал случайно. Все действующие лица его пьес отбирались очень точно, – Шатов взлохматил рукой волосы на голове. – Зачем присылать проститутку, если можно было убить кого угодно перед домом с тем же результатом.

– Нужно было, чтобы они пришли к тебе.

– Нужно было… Прислал бы цветы… Мало ли что? Мальчишку с запиской. А он прислал шлюху с пацаном. Зачем?

Вика с интересом смотрела на Шатова.

Тот встал с дивана и прошел по комнате:

– Имеем необходимость вспугнуть меня, натравить на меня милицию, причем, как можно быстрее… Что это нам дает?

– Что? – спросила Вика.

– Шалаву привезли мне на всю ночь… Значит, сутенер должен был вернуться на базу, а потом, утром, вернуться сюда… – Шатов снова сел на диван. – А он на базу не вернулся. Значит, его будут искать. Звякнут для начала на трубу, он не ответит, естественно, покойники по мобиле не разговаривают. Тогда они сверятся по записям заказов и приедут по адресу улица Поперечная дом пять, квартира сто три. То есть, ко мне.

И вот тогда…

В дверь постучали, уверенно и громко.

– Вот и приехали, – сказал Шатов. – Подъем.

Глава 3

Шатова поташнивало. Желудок вздрагивал в такт толчкам микроавтобуса, противная волна подкатывала к горлу, и требовалось усилие, чтобы ее остановить.

Тошнота. Это чувство не оставляло Шатова уже неделю, с той самой ночи, когда к нему вначале начали ломиться пацаны в поисках проститутки, а потом появились ребята из группы Сергиевского.

Резкие ребята майора Сергиевского… Как-то сразу у них и Шатова возникло взаимное чувство антипатии. С Шатовым не церемонились, Шатова не стеснялись, Шатову постоянно указывали на его место. Шатов терпел.

Его не стошнило возле машины, залитой кровью. Его не стошнило на следующий день, когда ночью его подняли из постели и заставили рассматривать в морге останки девушки, обнаруженные в лесу. Труп пролежал уже недели две, над ним поработали какие-то грызуны, но листок бумаги с инициалами Е.Ш., приколотый к груди отверткой, сохранился.

– Ты ее знаешь? Присмотрись. Получше присмотрись. Нет? Не вспомнил?

Потом, через два дня, Шатов стоял в квартире и смотрел на тела трех человек, отравившихся угарным газом. Два алкоголика крепко выпили с подругой, кто-то из них не загасил сигарету, огонь попал на диван… Обычная история. Банальная. Опасно засыпать с не загашенной сигаретой. Особенно, если на столе между пустых бутылок валяется конверт, подписанный: «Е.Шатов».

– Ты их знаешь? Встречался? Нет? А почему?

– Не почему… – Шатов сдержался, не стал устраивать истерики.

Шатов ждал. Это только начало, знал Шатов, это только начало. Дракон – живой дракон или его призрак – только играется. Только подталкивает Шатова. Даже игра еще толком не началась. Не началась.

Как не началась она и через день у отравившейся в кафе пятнадцатилетней девчонки. Школьнице стало плохо после выпитого чая, перед смертью она успела встать и сделать несколько шагов к двери. Ни в карманах, ни в сумочке ничего, связывающего ее смерть с Шатовым не было.

Салфетка с написанными красным фломастером его именем и фамилией аккуратно лежала на соседнем столике.

– Ты ее знаешь? Знаешь?

Тошнота.

Днем и ночью.

Каждую минуту.

И мысль – когда? Когда Дракон закончит подготовку и нанесет удар? Шатов не боялся этого. За последнюю неделю он стал этого хотеть. Чтобы… Чтобы у него появился шанс сделать хоть что-нибудь. Чтобы у него появилась возможность снова почувствовать себя человеком, а не тенью.

Сегодня погибла участковый врач. Шатов несколько раз вызывал ее к себе домой. Помнил только фамилию, не удосужившись тогда запомнить имя и отчество. Светлана Семеновна Фетисова, сказал Дима Климов. Сорок семь лет. Разведена.

Она не смогла дойти от двухэтажного здания поликлиники до троллейбусной остановки. Из фраз, которыми перебрасывались опера из группы Сергиевского, Шатов понял, что Фетисова вышла из поликлиники в половину девятого. В двадцать тридцать. У нее была вторая смена.

Саня Балазанов, старший лейтенант и единственный из группы с кем у Шатова не было пока открытого столкновения, глубокомысленно рассмотрев труп, заявил, что врачица, по-видимому, отошла метров на пятьдесят от здания, кого-то увидела, испугалась и попыталась вернуться в поликлинику. Ее нагнали и ударили чем-то тяжелым по затылку. Ударили очень сильно и точно – хватило одного удара.

Климов при этом посмотрел на Шатова так, будто это Шатов убил женщину.

Сергиевский стоял в стороне, безучастно рассматривая все происходящее, поэтому был единственным, кто услышал тихую реплику Шатова.

– Что ты сказал? – переспросил майор.

– Его кто-то спугнул, – повторил Шатов чуть громче.

– О! – восхитился Климов. – Наш интеллектуал изволил сделать заключение!

– Господин Шатов сейчас еще скажут нам, где прячется злоумышленник! – подхватил Балазанов.

Оба подошли к Шатову.

Шатов демонстративно смотрел мимо них, на Сергиевского. Это все ерунда. Эти подколки ничего не значили. Эти подколки – мелочь, по сравнению с тем, что творится в душе у Шатова. Ерунда. Чушь. Мелочь…

– С чего ты взял? – не оборачиваясь спросил Сергиевский.

– Он даже не оттащил ее с дорожки. Чуть в сторону ее отодвинуть – и все, неделю бы искали.

– Пока не завонялась бы, – вставил Климов.

Балазанов хмыкнул.

– А ее нашли минут через пятнадцать после убийства, – сказал Сергиевский. – И сразу же позвонили по ноль-два. И клянутся, что никого возле тела не видели.

– Выходит, что какой-то сознательный прохожий заметил процесс, сдрейфил и убыл в неизвестном направлении… – подвел итог Балазанов. – А мы снова имеем труп.

– И этого засранца, – добавил Климов, с интересом глянув на Шатова.

Похоже, они поспорили, на ком первом сорвется Шатов. Фиг вам, подумал Шатов, не дождетесь.

– Поехали, – майор оглянулся на поликлинику, из которой как раз появился еще один опер, старлей, которого все звали Рыжим.

– Что там? – спросил Рыжего Климов.

– Наша дама.

– Письмо? Записка?

– Он записан к ней на прием. На восемнадцать двадцать.

– Приболел, значит… – усмехнулся Климов.

Шатов, скрипнув зубами, отвернулся и пошел к микроавтобусу.

– Рыжий, останешься здесь, – приказал Сергиевский, – всех опросишь – там в регистратуре, на входе.

– Понял…

– Не слышу энтузиазма.

– Никто не следит за листами самозаписи, – кисло протянул Рыжий. – За сегодня прошло сотни две больных.

– Печально, – согласился Сергиевский, – но ничего не попишешь. Заодно посети всех, кто был на сегодня записан к Фетисовой, пообщайся, выясни, не видели ли они того, кто записался на восемнадцать двадцать.

– Фигня все это, – вмешался Балазанов, – снова пустышка.

– Глухарем больше – глухарем меньше… – философски сказал Климов. – Если хотите знать мое мнение…

– Не хочу, – отрезал Сергиевский. – В машину.

– Жрать охота, – сообщил Климов, захлопнув за собой дверцу микроавтобуса.

Шатов привычно устроился на заднем сидении. Машина несколько не соответствовала нищему имиджу отечественной милиции. Микроавтобус «мицубиси» цвета «металлик» с кондиционером и аудиосистемой мог принадлежать крутой фирме, но никак не органам внутренних дел, и уж тем более не мог быть передан группе оперов, привыкших либо к «бобику» либо к общественному транспорту.

Вообще в группе Сергиевского была некая нарочитость переходящая в шик. Дислоцировалась группа не в казенном здании, а в двухэтажном свежепостроенном доме почти в самом центре города, как раз на стыке парка культуры и отдыха и сохранившегося с прежних времен участка частной застройки.

Бабушек и дедушек оттуда постепенно выживали, и еще дореволюционные развалюхи постепенно сменялись особняками и офисами. В одном из таких офисов размещалась группа Сергиевского.

То, что не могло быть у ментов такой базы, Шатов понял еще при первом своем визите. Ни одна смета не выдержала бы бронированных стекол, евроремонта, камер внешнего наблюдения, итальянской мебели, видеотехники и крутых компьютеров. И «мицубиси» в огороженном двухметровым забором дворе.

Душевые, небольшой бассейн и комнаты отдыха на втором этаже, спутниковые антенны и кондиционер с ароматизатором также не слишком вязались с тем, что Шатов знал о милиции.

И совсем не мог себе представить Шатов милицейского генерала, разрешившего майору Сергиевскому восседать в кабинете с кожаной мебелью и прочими признаками жизненного успеха. Генералы во все времена предпочитали сами занимать подобную роскошь.

Но вопросов по этому поводу Шатов задавать не стал. Он вообще старался не задавать вопросов и не выказывать свое отношение к происходящему. И старался не замечать невинных детских шалостей шести оперов.

Ему выделили комнату в глубине дома, возле кухни и столовой. Из мебели Шатову оставили черный письменный стол и хлипкий деревянный стул, который на второй день приволок откуда-то Климов. «Не фиг шиковать», – сказал он в пространство, вынося из комнаты кресло.

Зато после каждого обнаруженного трупа стену перед столом Шатова украшали новой фотографией с места преступления. А то и двумя.

Поначалу Шатов пытался найти объяснение, понять, почему опера повели себя именно так, но потом перестал ломать над этим голову. Черт с ними. Раздражали фотографии. Мертвые лица, тела, кровь – все это постоянно было перед глазами днем и преследовало ночью.

Когда опера собиралась обедать, демонстративно не пригласив Шатова, он им был даже благодарен. Аппетита не было совершенно.

Сегодня они прицепят на стену еще и фотографию Фетисовой, подумал Шатов, глядя на проплывающие за окном машины, дома, людей. И они сами не смогут объяснить, зачем это делают. Делают – и все.

И они не могут объяснить, зачем вообще происходят убийства. И зачем их связывают друг с другом именно через Шатова.

Бред. Вся его жизнь превратилась в бред. От смерти до смерти. На мгновение Шатову показалось, что там, за окном машины движутся не живые люди, а только призраки, только тени людей, которые могут в любой момент превратится в пепел, в клочья тумана, в сломанных кукол. Для этого им достаточно только прикоснуться к Шатову. Оказаться у него на пути. Просто дышать с ним одним воздухом.

И так будет продолжаться до тех пор, пока не умрут все. Пока на пустынных улицах не останется только Шатов и Дракон. И оперативная группа майора Сергиевского. И тогда произойдет финальная битва. А потом все они умрут, и останется только Шатов. Только журналист-неудачник Шатов. Никому не нужный победитель драконов.

И никуда нельзя было спрятаться от этих мыслей и видений. Дома? Дома его ждал призрак Виты. Подделка. Очень похожая, старательная, но все же подделка. Они даже имя подобрали похожее – Вика. Для них похожее. Для всех похожее, кроме Шатова. Вика – Виктория – Победа. Вита – жизнь. Он не хотел побеждать. Он хотел жить.

Вика старалась. Она честно готовила завтраки и ужины, даже стирала его белье, но Шатов не разговаривал с ней. «Здравствуй» – «Пока» – «Спасибо».

Но домой нужно было возвращаться. Нужно было даже звонить иногда в присутствии оперов и предупреждать жену, что задерживается.

Шатов закрыл глаза, но тут же открыл их. Тошно. Боже, как тошно!

– Останови здесь, – майор хлопнул по плечу Балазанова, который сегодня выполнял обязанности водителя. Из группы только трое водили машину – Балазанов, Рыжий и оставшийся сегодня в офисе Егор Шорохов, по прозвищу Гремлин.

– Зачем? – спросил Балазанов притормаживая.

– Пройдусь в управление, – Сергиевский застегнул куртку, оглядел салон и кивнул Шатову – вы со мной.

– Ага, – сказал Шатов, – хорошо.

– Через сколько ждать? – спросил Климов.

– До утра, – отрезал майор.

– Так мы ужинаем без вас?

– Без нас, – майор вышел из машины и, не дожидаясь Шатова, пошел к подземному переходу.

– Шатов! – окликнул Шатова Климов, когда тот выходил из машины.

– Что?

– Береги себя, засранец!

Шатов молча улыбнулся, глядя в глаза Климова.

– Что уставился?

– Я могу идти?

– Иди, милый, иди… – Климов отвернулся, всем своим видом выражая полное пренебрежение, – Саня, тормознешь возле «Надежды», нужно будет жратвы взять и пару бутылочек.

Жратвы и пару бутылочек, повторил про себя Шатов. Пару бутылочек и жратву. Им наплевать на Шатова. Им наплевать на то, что только что они стояли возле трупа. Им наплевать, что завтра, наверное, им снова придется ехать по вызову. И снова натыкаться на глухую стену – никто ничего не видел и не может сказать. Не может. Или – не хочет.

Шатов бегом спустился в переход и чуть не натолкнулся на Сергиевского. Тот стоял, задумчиво глядя на рекламный плакат какого-то турагенства. Загорелая девушка загадочно улыбалась на фоне заката неземной красоты.

– Есть хотите? – Сергиевский с Шатовым говорил неизменно ровно, не стремясь перейти, подобно своим подчиненным, на «ты».

Шатов судорожно сглотнул и помотал головой:

– Нет.

– А кофе?

– Кофе? Наверное…

– Тогда пошли, – Сергиевский резко повернулся и пошел по ступенькам наверх, туда, откуда только что спустился Шатов.

– А управление?

Майор вопрос проигнорировал.

Твое дело, товарищ майор, подумал Шатов. Сегодня товарищ майор решил вести себя неординарно. Он даже пригласил Шатова попить кофе. И он даже… Черт, он даже зачем-то соврал своим подчиненным о том, что идет в управление. Совсем странно.

Сергиевский за все время знакомства, если не считать двух длинных допросов, обменялся с Шатовым от силы двумя десятками фраз. Шатов догнал Сергиевского и пошел с ним рядом.

Сказать, что Шатов симпатизировал Сергиевскому было нельзя. Просто в майоре было то, чего так не хватало сейчас Шатову – спокойствие и уверенность. И не было в нем желания досадить чем-то Шатову, хотя и своим подчиненным доставать Шатова он также не мешал.

Сергиевский остановился возле подвальчика со светящейся вывеской «Самшит» над железной дверью.

Да, внутренне усмехнулся Шатов, вкус у майора так себе. Бар не относился ни к перворазрядным заведениям, ни даже к заведениям второго сорта. Сюда приходили только те, кто хотел выпить, закусить чем попало, купить втихую «травки» или таблеток или те, кто хотел нарваться на потасовку.

– И кофе у них полная фигня, – сказал Шатов, когда потасканного вида официантка принесла им чашки.

– Фигня, – согласился Сергиевский, отодвигая свой кофе в сторону.

Говорить приходилось громко – ревела музыка, и пьяная компания в углу, сдвинув два столика вместе, пыталась что-то петь.

– Тогда зачем мы сюда пришли? – Шатов сделал еще глоток и поморщился.

– Как? А культурно отдохнуть? – Шатов не сразу понял, что стал свидетелем первой на своей памяти шутки майора.

– Предлагаете спеть?

– Лучше пригласите меня на танец, господин Шатов, – майор достал из кармана сигареты, прикурил. Спичку бросил в свою чашку.

– Вы не в моем вкусе.

– Обидно.

– И все-таки, – Шатов чуть наклонился к столу, чтобы лучше расслышать ответ, – зачем мы сюда пришли?

– Поговорить. Поболтать.

В компании что-то случилось, завизжала девица. Кто-то захохотал.

– Спрашивайте, – сказал Шатов.

Майор стряхнул пепел в чашку, чуть прищурился, поглядев на компанию:

– Как вам все это?

– Это? – Шатов оглянулся. – Эти красавцы?

– Нет, как вам мои красавцы?

– Вы о своих операх? – осторожно спросил Шатов. Скользкий вопрос. Отвечать правду? А кому это нужно?

– О моих операх, – майор чуть улыбнулся. – Нравятся?

– Ублюдки, – неожиданно для себя выпалил Шатов, отхлебнул сгоряча кофе и сплюнул на пол, – какая гадость!

– Гадость – это кофе? – уточнил Сергиевский. – А ублюдки – это оперативные сотрудники из моей группы?

– Точно. Именно оперативные сотрудники и именно вашей группы. И не просто ублюдки, а ублюдки коллекционные, тщательно подобранные человеком с несколько своеобразным чувством юмора.

– Спасибо, – хмыкнул майор.

– Не за что, – Шатов попытался выдержать прямой взгляд Сергиевского, но в углу что-то стеклянное со звоном врезалось в стену, с грохотом отлетел в сторону стул, отвлекая внимание.

– Твою мать! – пьяно взревел бас.

Хрясь! Один из гуляк, не вставая, приложил в челюсть приятелю, и тот опрокинулся навзничь, завывая и матерясь. Явно назревала драка, но на Сергиевского это впечатления не произвело:

– Группу, между прочим, набирал лично я.

Шатов откашлялся в кулак.

– Ничего, не стесняйтесь, – сказал Сергиевский.

– Я и не стесняюсь.

– Тогда поясните свою точку зрения по поводу группы несколько конкретнее.

К мужским матам добавились женские хоровые вопли. Снова разбилось что-то стеклянное, и кто-то рухнул, роняя мебель.

– Конкретнее? – переспросил Шатов. – Совершенно конкретные ублюдки. Пожрать, выпить, покурить, поменьше поработать, побольше отдохнуть… И если есть возможность потоптаться по кому-то – сделают это с большим удовольствием.

– Сильно сказано, – Сергиевский кивнул с видимым удовлетворением. – А внешне – почти не заметно.

– То, что они ублюдки, заметно с расстояния в километр в условиях сильного тумана темной полярной ночью.

– Да нет, я не об этом. Я о том, что вы неплохо владеете своими нервами. Ваше отношение к ребятам внешне почти не проявляется. Ну там, поиграть желваками, строго глянуть… Молодец!

«Эмоция!» – вспомнил Шатов Бочкарева. Еще один экспериментатор. Прикладной психолог. Только на этот раз в погонах.

Скандал в зале, между тем, переходил в шумную стадию общей потасовки, но бармен, уныло маячивший за стойкой, ни каких действий по его пресечению не предпринимал. Когда один из веселящихся врезался в стойку бара, бармен, особо не торопясь, снял с нее все стеклянное.

Шатов бросил быстрый взгляд через плечо майора на дерущихся.

– Еще минут десять у нас есть, – спокойно сказал Сергиевский.

– На что?

– На то, чтобы вы все-таки сказали мне, отчего это так не любите ментов. Причем, у меня такое чувство, что не конкретно моих коллекционных ублюдков. Тяжелая юность правонарушителя?

– Я не люблю ментов с той самой поры, когда они чуть не отправили меня на тот свет, – Шатов твердо посмотрел в глаза Сергиевскому. – Когда пятеро уродов решили угробить меня для того, чтобы никто не узнал об их небольшом бизнесе. Продолжать?

– Продолжать, – не отводя взгляда, кивнул Сергиевский.

– Да, собственно, продолжать особо и нечего. Когда защитники закона начали подрабатывать убийствами… – Шатов ударил кулаком по столу.

– Вас это поразило? То, что они стали подрабатывать убийствами? Или то, что они хотели убить конкретно Евгения Шатова?

– Да какая, на хер, разница?

– Существенная, – майор уже почти кричал, чтобы хоть как-то перекрыть грохот сражения. – За державу обидно, или за себя страшно?

– За себя, за свою жену… Этого мало?

– То есть, если бы эти конкретные менты не попытались конкретно убить конкретно вас, то…

– Майор, это вы всегда выражаетесь так запутанно и вычурно? Или сделали для меня исключение?

– Сделал исключение… – продолжить майор не смог – битва, наконец, докатилась до их столика.

Два бойца, обнявшись, попытались перевести схватку в нижний партер, толкнули майора в спину.

Шатов напрягся.

– Вот именно за это я люблю наших граждан, – недобро улыбнулся Сергиевский.

– Ма-ать! – отлетел в сторону стул, спина в джинсовой куртке смела со столика на пол всю посуду.

Ручеек кофе потек в сторону Шатова.

– Ты, козел! – джинсовая куртка нанесла ответный удар, и Шатову пришлось вскочить из-за стола, чтобы увернуться от парня в кожанке.

Тот был уже в светлом состоянии, когда все равно куда бить и на кого бросаться. Поскольку «джинса», потеряв равновесие, временно исчезла из поля зрения кожанки, Шатов оказался единственной доступной целью.

– Сука, – внятно произнес парень и ударил.

Особо крутым боксером он, видимо, не был, кулак стартовал вяло и не так чтобы прицельно. Можно было просто уклониться. Но Шатов уклоняться не стал.

Значит, драться? Отлично! У него как раз за последнюю неделю подсознательно сложилось желание набить кому-нибудь рожу. Лучше бы, конечно, Климову. Или Рыжему. Или…

Шатов левой рукой блокировал удар и правой врезал кожаному в лицо. Не кулаком, Шатов решил поберечь пальцы. Нижней, мясистой частью ладони Шатов припечатал парню в лоб.

Как в стену. Голова противника даже не качнулась. Он что-то прорычал и вцепился левой рукой в одежду Шатова.

Еще раз в лоб. И еще раз. Лобовая броня у пацана почище чем на «королевском тигре», мелькнула дурацкая мысль.

Как там учили артиллеристов? В борт или в корму? Или по гусеницам? Размышляя, Шатов потерял темп, перешел к обороне, отбивая вялые, но настойчивые удары.

Левая рука пацана как-то незаметно оказалась на горле у Шатова. Блин. Значит, Отелло прибыло, и мы будем изображать Дездемону?

Шатов зацепил левую руку душителя за запястье, шагнул с поворотом вправо, выворачивая ее. Резче и жестче, приказал себе Шатов. Резче и жестче! Локоть кожаного хрустнул где-то под мышкой у Шатова.

– И запястье! – Шатов понял, что комментирует свои действия вслух, и засмеялся. – Теперь – запястье.

Парень был пьян совершенно конкретно. Иначе понял бы всю бесперспективность дальнейшего трепыхания сразу. И это позволило бы Шатову не доводить прием до разрушительного финала. Кожаный допустил ошибку.

Вместо того чтобы покорно опуститься на колени, он дернулся. Шатов всем телом нажал на локоть левой руки, одновременно выворачивая кисть. Парень дернулся снова.

Шатов надавил сильнее.

Парень заматерился, попытался выпрямиться.

– Сиди, урод! – пробормотал Шатов. – Не заставляй…

Парень взмахнул правой рукой и в неверном свете бара Шатов увидел нож. Не обращая внимания на скрипящие от боли суставы, кожаный пытался достать Шатова ножом.

Все. Шатов перестал воспринимать кожаного как человека. Все. Перед ним был убийца. Снова кто-то попытался ударить Шатова ножом. Все.

Шатов надавил сильнее, заваливая парня на пол. Стал на колено, напрягся и рванул руку кожаного вверх. Противный влажный хруст. И истошный вопль. И судорожный рывок тела.

Это уже не была попытка высвободиться. Это тело реагировало на боль, Но Шатов не захотел этого понимать. Он рванул руку еще раз, выворачивая ее из сустава.

И снова вопль. Такой, что его услышали все, не смотря на азарт драки и рев музыки.

Шатов оттолкнул в сторону обмякшее тело и встал. Обвел взглядом зал. Вытер руки об одежду. Почувствовал, как колотится сердце, как царапает горло воздух при каждом вздохе.

– Получили? – спросил Шатов шепотом. – Получили?

Музыка стихла. Разом. То ли бармен решил, что хватит музыкального сопровождения, то ли просто закончилась кассета. Шатов стоял посреди тишины, глядя на замерших приятелей и подруг кожаного. Он нарушил правила. Он не имел права бить члена их компании. Право на дружеский обмен синяками имели только они. А никак не какой-то урод со стороны.

Внутренний конфликт сразу отошел на задний план. В конце концов, додраться можно было и потом. После того, как проучат чужого.

– Он Толика покалечил! – завизжала девка с малиновыми волосами.

Три крепко выпивших парня и пять разъяренных дам, автоматически пересчитал Шатов. Шансов, в общем, мало. Тем более что он таки действительно искалечил Толика.

Три парня и пять дам… С Толиком – четыре парня. Не парное число. Шатов даже улыбнулся этой нелепой мысли. Через минуту…

От удара он все-таки уклонился. Бил тот самый противник Толика, одетый в джинсовую куртку. И боксерский класс был у него повыше, чем у кожаного приятеля. Шатов, заметив краем глаза движение слева, успел подставить руку.

Мимо. Еще раз. Болезненный удар в плечо. Уклониться. Что-то прочесало по скуле. Твою мать! Шатов ударил. Ударил из всех сил. В лицо.

Боль отозвалась в запястье и плече. Еще удар, с левой. И снова в лицо. Головы им всем отливают на танкостроительных заводах, что ли?

Тогда – по ходовой части. Шатов ударил ногой в голень, под коленную чашечку. Ударил не глядя, не отводя взгляда от лица противника. И попал.

Джинсовый заорал, наклоняясь, чтобы схватиться за ушибленное место. Движение настолько же естественное, насколько в этой ситуации глупое. Редко кто откажется ударить ногой в лицо. В такой позиции это очень удобно. Шатов отказаться не смог.

Ногой. В лицо. И еще раз. И добавить. И еще раз, пока не упал навзничь. И… Шатов понял, что стоит над лежащим парнем, лицо которого залито кровью, который пытается отползти, но не может, а только елозит ногами по полу.

Рот Шатова наполнился горечью. Он снова сорвался. Снова… Черт.

О том, что в баре, кроме него есть еще и другие Шатов вспомнил не сразу. И удивился. Его еще не смяли. «Странно…» – медленно проползло в мозгу. Все мысли Шатова отчего-то стали медленными и неторопливыми. И равнодушными.

Свалят? На здоровье. Забьют? Такова жизнь: либо се ля ви, либо се ля вас.

Шатов медленно обернулся к остаткам компании. И удивился. Медленно и равнодушно. Остатки стояли на прежнем месте, хотя должны были уже навалиться и смять. И пинать от всей души. И…

Стоп, одернул себя Шатов. А кто это стоит между ним и компанией? Шатов его знает… А, майор Сергиевский… Душка майор Сергиевский. И как это ему удалось их остановить? Добрым словом?

Шатов тряхнул головой, отгоняя оцепенение. Как там говаривал Ал Капоне? Добрым словом и пистолетом можно сделать гораздо больше чем просто добрым словом. Сергиевский, похоже, применил средство в полном объеме.

В руке был пистолет, и что-то майор еще говорил стоящим. Шатов из-за шума в ушах не мог разобрать, что именно, но слова были явно доходчивыми и находили живой отклик в душах слушателей.

– Все нормально? – майор повысил голос.

– Нормально, – сказал Шатов.

– Тогда двигайтесь, пожалуйста, на выход.

На выход, так на выход, пожал плечами Шатов.

Он ничего не забыл тут на месте сражения? Шатов огляделся. Кажется ничего. Ну и славно. Ну и хорошо. На выход.

Шатов медленно подошел к двери, медленно открыл ее, с трудом преодолевая сопротивление пружины, медленно поднялся по ступенькам на улицу…

Холодает. Бабье лето прошло, и осень начала мелко сеять воду сквозь решето туч. Шатов подставил лицо под мелкие, почти невесомые капли.

Небо ощупывало его лицо сотнями крохотных лапок. Сотнями крохотных холодных лапок. Небо хочет познакомиться с ним?

Снова глупые мысли. Небу нет до него дела. Небу все равно. Небу наплевать на всех, кто поднимает к нему лицо. Небо не ощупывает запрокинутые лица людей, оно отталкивает их. Отталкивает дождем, или пытается завалить снегом.

За спиной громко лязгнула дверь.

Толчок в спину:

– Ходу.

– Что?

– Ходу, – повторил Сергиевский, – почти бегом.

– Хорошо, – кивнул Шатов.

– Да, в общем, хорошего-то, как раз, и мало. Вы не умеете драться, господин Шатов.

– Как это не умею?

– Совершенно не умеете, – Сергиевский похлопал Шатова рукой по плечу. – Искусство пьяной драки состоит именно в том, чтобы и душу отвести, и никого особо не повредить.

– Извините, я был трезвым, – сухо поправил Шатов.

– Это недочет, – согласился Сергиевский, – но для трезвого в пьяной драке также есть набор правил.

– Что вы говорите?

– Именно то, что я говорю. Правило номер один – вообще не встревать в пьяные драки. Просто взять и убежать.

Шатов промолчал.

– Второе правило, если убежать сразу не получилось, вали ближайшего и снова убегай. Причем валить нужно того, кто стоит на пути вашего отступления, и валить нужно либо хорошо поставленным ударом своей конечности, либо чем-нибудь тяжелым. Можно стулом.

– И снова – бежать? – уточнил Шатов.

– И снова бежать. В людное место. Так как пьяный обычно бегает плохо, и также плохо отличает одно лицо от другого. В толпе он вас просто потеряет.

– Как все просто!

– Абсолютно просто. А что сделали вы? Встряли в драку. Искалечили двух человек…

– Какая жалость!

– Искалечили двух человек и даже не попытались смыться, – закончил свою мысль Сергиевский.

– Следующий раз попытаюсь исправиться, – Шатов остановился и несколько раз глубоко вдохнул.

– Зацепили?

– Нет. Просто хреново. Все хреново. Меня от всего этого тошнит. Ненавижу.

– Ментов?

– И ментов тоже.

– А еще?

– Что вы лезете ко мне с этими идиотскими вопросами? – Шатов наклонился, борясь с приступом тошноты.

– Вы сегодня что-нибудь ели? – спокойно спросил Сергиевский.

– Ваше какое дело?

– Почти никакого. Но если не кушали, то и рвота вам не угрожает. За время нашего знакомства я ни разу не видел, чтобы вы обедали. Это привычка или нервы?

Шатов сплюнул вязкой слюной и выпрямился:

– Это нервы, а что? Плохо?

– Плохо, – Сергиевский остановился, повертел головой, – а не зайти ли нам в кафе?

– Опять? – Шатов даже не улыбнулся.

Сергиевский сегодня словно решил вывалить на Шатова массу нелепых замечаний и поступков.

– Вы еще не напились кофе в «Самшите»? Или вам было мало зрелищ?

– Мы еще не поговорили толком, – ответил Сергиевский спокойно, – а мне еще нужно решить некоторые проблемы и поужинать заодно.

– Нам сегодня обязательно возвращаться на базу?

– Обязательно.

– А то можно было бы поужинать у меня, – Вике, в конце концов, тоже было бы интересно послушать их беседу для передачи Хорунжему.

– Нет, спасибо. Поужинать, наверное, можно было бы, но я не смогу решить своих дел, – Сергиевский глянул на часы.

– Торопимся?

– В общем, да. Побежали.

Бежать пришлось недалеко. По Пушкинской вверх всего метров сто, потом вправо, на Дарвина, еще столько же.

На этот раз точка общепита называлась «Нота», светилась огнями, и на стоянке перед кафе стояло несколько автомобилей. За стеклянной дверью маячил высокий подтянутый парень в черном костюме.

– Прибежали… – протянул Сергиевский и постучал в стекло.

Охранник подошел, узнав Сергиевского, заулыбался и открыл дверь:

– Добрый вечер, Сергей Викторович!

– Привет, Сережа, как дела? – Сергиевский пожал охраннику руку, кивнул на Шатова, – знакомься, это журналист Шатов.

– Очень приятно, Сергей.

– Евгений, – Шатов ответил на сильное, уверенное рукопожатие.

– Вас ждут, Сергей Викторович. В кабинете.

– Хорошо, я пойду, а ты пока прими гостя.

– Обязательно, – охранник закрыл дверь на засов, подождал, пока майор скроется за обитой кожей дверью в глубине холла, и обернулся к Шатову. – Вам, кажется, нужно посетить туалет.

– Не понял?

– Туалет, прямо по коридору и направо. Аптечку вам сейчас принесут.

– Аптечку? – Шатов подошел к зеркалу возле раздевалки.

Черт, ему таки досталось в «Самшите». На скуле имела место свежая ссадина. Чем же это он меня? Просто кулаком? Однако, шершава рука у люмпен-пролетариата.

– Говорите, направо?

– Да.

Направо так на право. Шатов прошел в туалет. Цивилизованные люди, они и в сортире поддерживают цивилизацию. Чисто, приятно пахнет, даже как-то уютно.

Шатов посмотрел на свое отражение в зеркале. Осунулся мужик, несколько похудел даже. И еще эта ссадина… Вика наверняка поинтересуется, что и откуда. Ей нужно что-то сообщать Хорунжему. Не Дракон ли? Не Дракон? Нет, покачал головой мужик в зеркале, не Дракон. Просто группа простых граждан реализовывавших свое простое право на простой отдых.

Шатов открыл кран, сполоснул руки. Задумчиво посмотрел на них, вспомнил пропитанный ревущей музыкой смрад бара, потную руку на своем горле, хруст кости… Отражение зябко передернуло плечами.

И мыло у них здесь импортное, пахнет чертовски приятно, славно мылится… Шатов несколько раз тщательно вымыл руки с мылом, вытер бумажными полотенцами из пластиковой коробки на стене. Еще раз присмотрелся к зеркалу – на шее царапин и ссадин не осталось. И на обуви, слава Аллаху, крови не было.

– Где раненный? – голос был женским, приятным и молодым.

Шатов оглянулся.

– Можете не отвечать, – улыбнулась девушка, стоящая на пороге, – кроме этой замечательной ссадины повреждений, я надеюсь, нет.

– Нет, – подтвердил Шатов.

– А вот мы ее сейчас перекисью, – девушка поставила аптечку на полку перед зеркалом, достала вату и пузырек.

– А больно не будет?

– А мы подуем на ранку, и больно совсем не будет, – пообещала сестра милосердия, – меня, кстати, зовут Яной.

– Евгений.

– Так официально? – Яна открыла пузырек, смочила ватку и осторожно прикоснулась к ссадине.

– Это не официально. Это мания величия. Две первых буквы проглатываются, и звучит льстящее мою самолюбию: «Гений».

– Тогда понятно, Гений, – засмеялась Яна, – но вы как-то скованы. Неужели больно?

– Нет, просто я впервые беседую с девушкой в мужском туалете.

– Мы уже заканчиваем. Жить вы явно будете…

– Во всяком случае, некоторое время, – сказал Шатов и еле заметно поморщился.

Дурак. Что-то он зациклился на этом. Что-то он не может думать ни о чем другом, кроме как о жизни и смерти. О жизни в том смысле, что она все равно рано или поздно кончится.

– Ну, раз у нас все так хорошо, – Яна закрыла аптечку, – разрешите пригласить вас в кабинет.

– Вот так сразу?

– А чего тянуть? Прямо в кабинет. А там уж и…

– Что? – Шатов с удивлением отметил, что в присутствии Яны его настроение улучшилось, и мир стал выглядеть немного приветливей. – Что там уж?

– Там уж вы сами решите, чем вам приятно заниматься в одиночестве в отдельном кабинете, – засмеялась Яна и вышла.

Засмеялся и Шатов.

Кабинет был крохотный, собственно даже и не кабинет, а ниша в стене зала. Столики в зале были заполнены почти все. Посетители были одеты более чем пристойно, музыка была ненавязчивой, освещение мягким, а официанты вежливы без хамской подобострастности.

– Присаживайтесь, – официант включил маленькую лампу на столике и положил на стол папку с меню. – Будете что-то заказывать, или подождете Сергея Викторовича?

– Я подожду Сергея Викторовича, – ответил Шатов, и официант удалился.

Вот такие пироги, Евгений Шатов. Майор оказался не просто Сергиевским, а еще и Сергеем Сергеевским. И весьма уважаемым человеком в весьма респектабельном ресторане. И что это значит? Наверное, для майора это что-то значит. Не исключено, что это что-то должно значить и для Шатова. Но пока не значило ничего.

Разве что… Разве что, майор хочет продемонстрировать Шатову свое высокое общественное положение? Зачем? Их отношения до сегодняшнего дня великолепно устраивали Шатова, не мешая ожидать личного пришествия Дракона и всеобщей катастрофы.

Майора, выходит, не устраивали. Его проблемы. А у Шатова есть проблемы свои. Нужно время от времени обдумывать все происходящее. Хотя бы для того, чтобы понять в какую очередную кучу дерьма он попал. Эта драка…

Шатов прислушался к своим ощущениям и с удивлением обнаружил, что не испытывает отвращения или раскаянья. Ничего подобного. Сейчас, вспоминая все, что произошло в баре, Шатов с удивлением обнаружил, что совершенно спокоен или даже умиротворен.

Выброс адреналина словно обмыл его мозг, и сейчас было только… удовлетворение, что ли. Хотелось просто расслабленно посидеть, наслаждаясь покоем.

Все закончилось хорошо. Все закончилось очень хорошо. Что бы там не говорил Сергиевский, ему удалось выйти из пьяной драки с минимальными потерями. Шатов потрогал ссадину. С минимальными. Правда, благодаря вмешательству Сергиевского. Спасибо ему…

Что-что? Шатов щелкнул пальцами. Спасибо? Как-то не тянет благодарить. Ведь умный и проницательный майор, специалист по пьяным дракам, мог пресечь драку в самом зародыше. Пусть не общую свалку компании, хотя и с ней он потом легко справился, но драку Шатов с кожаным, а потом и с джинсовым он мог остановить демонстрацией либо удостоверения, либо пистолета. А он…

Сергей Сергиевский добродушно позволил Шатову немного размяться в товарищеской драке. С участием ножа, кстати. Зачем? Просто так? Не хотел мешать? А сам визит в бар? Ведь все это совершенно бессмысленно, ведь ни поговорить, ни даже попить кофе они там не смогли. И даже не могли вообще.

Майор ведь прекрасно знал, что через несколько минут им придется идти сюда, в «Ноту». Знал и, тем не менее, вначале привел Шатова в тот серпентарий. Зачем? Чтобы спросить его мнение о своей группе? Чушь. Полная чушь. Чушь в степени… Шатов задумался. В степени чуши.

Господи, да ведь даже те сволочи, которые летом пытались убить Шатова, тот ныне покойный оперативно-поисковый отдел, и то выглядели значительно профессиональнее и деловитее. Они не занимались фигней, они целенаправленно двигались к нужному результату, не устраивая клоунады.

И начальник их, также майор милиции, не вел душеспасительных бесед. Он давил, угрожал, пугал. А потом перешел от слов к делу, и не его была в том вина, что Дракон умел это делать лучше.

– Все в порядке? – Незаметно подошедший Сергиевский, сел напротив Шатова боком к залу. – Не скучали?

– Вашими молитвами.

– Значит – не скучали. Я позволил себе сделать заказ и для вас тоже.

– Я не голоден, – не совсем уверенно ответил Шатов.

– Ну, значит, они потом унесут ваш ужин, – Сергиевский поправил салфетки в вазочке посреди стола.

– Значит, унесут.

– Хотите, я угадаю о чем вы думали сейчас до моего прихода? – неожиданно спросил Сергиевский.

– А если я скажу «нет», и вы потеряете возможность блеснуть проницательностью?

– Я переживу, а вы еще долгое время будете себя пилить, так и не узнав, правильно я вас просчитал или нет. Так говорить?

– Говорить.

– Вы сидели и думали, зачем я вас таскал в «Самшит», если можно было сразу прийти сюда? Так?

– И еще я думал, какого черта вы не остановили драку, а позволили мне принять в ней участие. Я, кстати, чуть не схлопотал удар ножа.

– Вот это было бы совсем некстати, – майор отодвинулся от стола, чтобы не мешать подошедшему с подносом официанту.

Естественно, некстати, подумал Шатов. Меня бы пришлось везти в больницу, накрылся бы деловой визит в «Ноту», да еще пришлось бы объяснять высокому начальству, как именно важный свидетель получил ножевое ранение… Некстати. А уж как самому важному свидетелю это ранение было бы некстати…

– Салат называется «Мозаика», – майор подвинул к себе тарелку.

– Ага, – Шатов посмотрел на свою порцию, – крабовые палочки, консервированная кукуруза, свежие огурцы…

– Угадали, только мясо тут действительно крабовое, а не поддельные палочки прибалтийского производства.

– Серьезно?

– И очень вкусно. Вы попробуйте…

И сколько же это может стоить? И сколько таких порций может позволить себе майор милиции на свое жалование? Шатов подвинул к себе тарелку.

– И не смотрите на нее так, – майор налил себе в бокал минеральной воды. – Это не взятка. Это честно заработанный ужин.

– Честно заработанный?

– А вы думаете, что я уж и не могу честно заработать?

– Чем? Или вы выполняете роль крыши?

Майор не торопясь, допил воду и кивнул:

– Угадали. Именно крыши.

– И вы мне это так спокойно говорите? – осведомился Шатов.

– А почему бы и нет? Или вы напишете обо мне статью? Жуткую разоблачительную статью, которая прервет мою карьеру? – Сергиевский улыбнулся. – Сомневаюсь…

– Сомневаетесь, что напишу?

– Сомневаюсь, что подорвет.

– Вы так уверенны в своей неуязвимости?

– Я уверен в том, что моей карьере хуже не будет. Хуже некуда, – Сергиевский замолчал, давая возможность Шатову подумать над репликой.

Шатов молча доел салат и заговорил только после того, как официант убрал пустые тарелки и принес что-то запеченное под майонезом.

– Мясо по-французски, – представил Сергиевский блюдо.

– Евгений Шатов, очень приятно, – представился блюду Шатов.

– Вы повеселели, я смотрю.

– А я смотрю и думаю, когда вы перейдете к интересующей вас теме, – Шатов отодвинул тарелку с мясом и подпер щеку кулаком, – я внимательно слушаю.

– Да вы ешьте, его нужно есть горячим, а я тем временем отвечу на ваши вопросы, – предложил Сергиевский.

– На все? – приподнял бровь Шатов.

– Кроме слишком интимных.

– Ага, – Шатов придвинул тарелку и взял в руки нож и вилку, – тогда – по порядку.

– Поехали! – майор отрезал кусок от своей порции и отправил в рот. – Ведь вкусно же!

– Вкусно, – согласился Шатов, проглотив первый кусок, – какое, кстати, у вас образование?

– Истфак, спецназ, органы, юридический заочно. А что? – спокойно спросил Сергиевский.

– Ничего, – Шатов не подавился мясом только потому, что успел тщательно прожевать свой кусок.

– Внешность обманчива? – поинтересовался Сергиевский.

– Честно – да.

– Понятно. Поехали дальше.

– Тогда поясните, почему мы отправились в «Самшит»?

– Мне нужно было проверить некоторые свои психологические наблюдения, – майор ответил серьезно, чуть подумав перед ответом.

– Вы хотите сказать, что знали о возможной драке? – Шатов отложил вилку и нож.

– Не знал. Не волнуйтесь вы так, кушайте.

– Не знали…

– Не знал, но очень на нее надеялся, – уточнил майор.

– То есть?

– «Самшит», как вы, наверное, знаете, место достаточно специфическое.

– Слышал.

– Вот. Нормальные клиенты туда не ходят. Местная сявота расписала дни посещения бара между собой, что обеспечивает хозяйке заведения некоторую стабильность дохода. Сегодня был день кодлы Сени Шрама и даже более того, день его рождения. Понятно, что компания будет веселая и если не передерется между собой, то попытается оторваться на посторонних. Либо одно, либо другое.

– А если бы ни то и ни другое? – Шатов почувствовал, как появившийся было аппетит медленно уходит.

– Я всегда мог задеть легкоранимое самолюбие этих уродов. С тем же результатом.

– Зачем? Какого хрена вам эта драка дала? – Шатов бросил вилку.

– Тише, не стоит кричать в приличном заведении, – Сергиевский приложил палец к губам, – эмоции можно выражать и тихим голосом. И даже нормативной лексикой.

– Зачем вам понадобилась драка? – тише спросил Шатов.

– Зайдем издалека, – предложил майор.

– Зайдем, – согласился Шатов.

– Итак, почти две недели назад я узнаю о существовании некоего журналиста, который почему-то завязан с целой серией убийств. Вернее, смертей, которые могут быть и убийствами в том числе. И начальство на этого журналиста реагирует странно.

– Как именно?

– Вместо того, чтобы взять его за там и прокрутить по полной программе, мне рекомендовано привлечь журналиста Шатова к деятельности группы, которую я, кстати, должен собрать самостоятельно, тут мне начальство дает полный карт-бланш.

– И что здесь особо удивительного? – поинтересовался Шатов.

– В принципе – ничего. Так бывает, или, во всяком случае, могло бы быть. Фокус в том, что на моей памяти такого не было ни разу. Свидетелей привлекали, но для этого вовсе не обязательно практически включать его в группу. Можно вызывать время от времени на допросы и опознания. Старшему группы разрешали высказать свои предложения по составу, иногда даже полностью эти предложения принимали, но не с такой формулировкой – карт-бланш.

Далее, группу зачем-то решили отодвинуть подальше от тела родных внутренних органов и посоветовали мне поискать помещение.

– Кстати, примите мои поздравления, – улыбнулся Шатов, – помещение вам удалось на славу.

– Да, это тоже странно. Честно говоря, я решил повыеживаться перед начальством. Тот офис принадлежит одному… конкретному пацану, – Сергиевский растопырил пальцы, демонстрируя конкретность пацана. – Я попросил его об услуге, и он согласился пустить нас в только что оснащенное помещение на полгодика. И начальство мое, осмотрев базу группы, ничего не сказало по этому поводу. Даже не поинтересовалось, как именно я этого конкретного пацана уговорил.

– А как, если не секрет?

– Есть некоторая информация, которая… ну, и так далее…

– Шантаж?

– Зачем шантаж? Шантаж или наезд – это повод для разборки либо с участием адвоката, либо с участием представителя крыши. А информация…

– Все равно шантаж… – упрямо повторил Шатов.

– Ну хрен с ним, пусть будет шантаж, не стоит спорить о терминах. Но сам факт! – Сергиевский поднял палец. – Сам факт!

– Интересный, но, тем не менее, не объясняющий вашего странного поведения.

– Вы всегда так торопитесь?

– Часто.

– Тогда побежали дальше, – майор сделал паузу, официант снова убрал посуду и принес кофе, – я сказал вам о своей карьере… Собственно, с карьерой моей – все. То есть, совсем. На такое дело могли поставить только человека, которого особо не жалко.

– А если вдруг вы его раскроете?

– Только если вдруг. Вы вообще в курсе, сколько обычно длиться среднестатистическое дело о таких вот убийствах?

– Думаю – долго.

– Вашего дракона совершенно безрезультатно искали полгода.

– Моего дракона искали люди, которые не хотели его найти, – поправил Шатов.

– Ничего подобного. Вашего дракона искали люди, которые очень хотели его найти. Им было жизненно важно его найти и убить, чтобы не всплыла разница в показаниях. Вдруг на допросе ваш приятель сообщил бы, что уконтрапупил сотню, а обнаружено было, скажем, полторы сотни?

– Всего три десятка.

– Это за полгода. А искали бы его еще года три. Если бы не больше. И представьте себе, те менты, которые вас чуть не угробили, были не самыми бесталанными операми. Далеко не самыми бесталанными. И ничего не нашли. Так что, продолжать поиски дракона могли поручить человеку одновременно толковому и ненужному. Понятно?

– В общих чертах.

– Тогда продолжим. Этому ненужному грамотею дают возможность самому сформировать группу, обеспечить базу, самую крутую из всех возможных, кстати… И теперь скажите мне пожалуйста, если он при всем этом не смог найти убийцу, то кто в этом виноват? Можете не отвечать.

– Вы расцениваете это все как заговор лично против вас, – с иронией спросил Шатов.

– Нет. Я рассматриваю это все, как попытку на всякий случай прикрыть задницу себе и очень высокому начальству. Это ж они целые полгода скрывали от общественности существование серийного убийцы. И, кстати, до сих пор скрывают. Ведь уверены, что это тот же самый сейчас использует вас вместо бумажного дракона. И тем не менее…

– И причем здесь сегодняшняя драка?

– Драка, в общем-то, не при чем. Мне представили вас как человека, который не просто смог найти дракона, не просто смог выжить при этой разборке оперативно-поискового отдела с ним, но и даже самого неуловимого убийцу сумел чуть ли не замочить.

– Вы мне льстите… – засмеялся Шатов.

– Нет, это я решил, что мне врут. Существо с рыбьей кровью, которое вы изображаете уже неделю, не могло в той ситуации выжить. Чтобы вы там не говорили. Мне нужно было посмотреть на вас в деле, чтобы принять окончательное решение, – майор вернул Шатову вежливую улыбку.

– Решение, простите, о чем?

– О вас, господин Шатов, о вашей роли в этом смешном деле.

– В смысле?

– В смысле – вы сказали, что все ребята в моей группе просто коллекционные ублюдки.

– Сказал и продолжаю настаивать на своем мнении. Или это тоже плановое психологическое мероприятие с целью принятия решения по моему поводу?

– Психологическое, но только не мероприятие. Это – психологическое явление. Вы как полагаете, вселенная это зеркало, в котором человек видит свое отражение, или человек – это зеркало, отражающее вселенную…

– Как вам все это время удавалось свое гуманитарное образование, майор?

– Я старался. Так все же?

– Вселенная – зеркало, – только философских рассуждений не хватало сегодня Шатову.

– Вам не кажется, что в ребятах вы видите только свое отражение?

– Так это я – коллекционный ублюдок? Спасибо, родной.

– Пожалуйста. А как прикажете реагировать на вас операм? Им приходится общаться с человеком, который ни разу даже не попытался подать руки. Который брезгливо отодвигается, когда вы приближаетесь к нему. Как прикажете?

– Ну знаете…

– Что? Что я должен знать? Сами вспомните.

Шатов задумался. Неужели правда? Неужели это он умудрился настроить против себя всех этих… Ерунда. Еще одна чушь. Наглая беспардонная ложь. Майор переучился. Майору два его высших образования на пользу не пошли. Или в спецназе ему повредили голову. Как бы все они повели себя на месте Шатова? Любить их? Восхищаться?

– Можете мне не верить, – спокойно сказал Сергиевский. – Хозяин – барин. Тогда перейдем к следующему пункту. Вы могли быть благодарны им хотя бы за то, что они каждую ночь дежурят у вас перед домом, охраняя безмятежный сон вас и вашей жены.

– Они толкутся перед моим домом?

– А вы как думали? У меня очень строгий приказ – не выпускать вас из виду двадцать четыре часа в сутки.

– Можно было поставить меня в известность…

– И вы бы перестали вести себя как институтка, попавшая в бордель? И даже стали бы приглашать их на чашку чая?

– Именно поэтому, каждый раз, как только я переступаю порог квартиры, кто-нибудь из ваших орлов звонит мне по телефону?

Сергиевский молча пожал плечами.

Значит из-за этого, понял Шатов. А он думал, что эти идиоты просто достают его таким незатейливым образом.

– То есть, ваши ребята охраняют меня и обижаются, что я им за это не благодарен? А я об этом знал? О том, что меня оберегают?

– Не просто оберегают, милый Евгений Шатов, они еще и здорово рискуют жизнью. Находится возле вас просто опасно. Мы все помним, как состоялось наше первое знакомство. Человек в машине – существо уязвимое. Как те проститутка, водитель и сутенер.

Шатов невесело улыбнулся:

– Значит, подразумевается, что после нашей сегодняшней беседы я стану относится к вашей группе как к сообществу самых близких мне людей, а они, в свою очередь, будут расточать мне свои положительные чувства.

– Подразумевается, что после нашего сегодняшнего разговора, вы будете сотрудничать с группой от всей души, так как от этого будет зависеть ваша жизнь.

– Что касается моей жизни…

– Что касается вашей жизни, Шатов, то попытайтесь ответить мне сейчас – зачем вас приставили к нашей группе, а группа в свою очередь, беспрерывно вас караулит?

– Зачем? – Шатов почесал переносицу. – Зачем…

Действительно, зачем многоопытное начальство повело себя так, а не иначе? Почему майор Сергей Сергиевский построил их беседу именно так, именно в такой последовательности изложил факты и задал последний вопрос именно таким образом?

Может, сам не знает ответа? На пушку берет, мент поганый? Вряд ли… Майор говорил достаточно искренне. Он пришел к какому-то выводу и теперь хочет проверить его на Шатове.

Почему на Шатове? Почему…

Значит Шатов может прийти к такому же выводу. И сможет его оценить.

Умный, но ненужный руководитель группы, свободный в выборе помощников. Единственное вмешательство в его самостоятельность – требование постоянного пребывания Шатова в их поле зрения. Результат – за Шатовым постоянно кто-то следит. И убийца имеет на Шатова зуб. И всячески метит именем Шатова свои жертвы. И… Нет. Не правда.

Этого быть не может. Или Шатов просто этого не хочется? В разговоре с Хорунжим он упоминал ловлю на живца. Похоже, начальство Сергиевского пришло к тому же решению. Каким бы отбитым не был Дракон, как бы он ни хотел помучить Шатова, рано или поздно он придет за Шатовым. Или попытается его убить. И тогда…

Шатов посмотрел на Сергиевского. Тот усмехнулся:

– Вот такие пироги. Либо мы его берем. Либо мы его убиваем. Либо мы вас спасаем. Либо вы гибнете. Либо он умудряется уйти. Во всех случаях виноват майор Сергиевский. В случае вашей гибели велика степень вероятности, что больше Дракон в нашем городе промышлять не будет. Согласны?

– Со своей гибелью?

– Со степенью вероятности.

– Со степенью? – Шатов задумался. – Со степенью вероятности – согласен.

Сергиевский посмотрел на часы:

– Нам пора.

– Это все, что вы хотели мне сказать?

– Не все. Просто всему свое время. А нам – время ехать на базу. Сегодня – общий сбор.

Шатов встал из-за стола. В голову пришла мысль, заставившая оглянуться на Сергиевского:

– Я допущен на совещание группы?

– Вы приглашены на совещание, – поправил его Сергиевский, – хватит волынить, пора работать.

– И все это по результатам моей драки в баре?

– Не только. Вчера я переговорил с человеком, которого очень уважаю. Так вот он посоветовал не использовать вас в слепую. Более того, настоятельно рекомендовал расспросить вас о странной способности видеть сны наяву. Я, честно говоря, так и не понял, что он имел ввиду.

Интересные у майора знакомые, думал Шатов, проходя через зал к раздевалке и забирая куртку. Знают даже о том, что Шатов сообщал только Хорунжему и его ребятам. Хорунжий делится информацией с Сергиевским? Или просто решили таким образом подтолкнуть майора к нужным действиям?

Интересно. И еще интересно, знал ли Хорунжий о видах на роль Шатова в деятельности группы? Знал или нет? Сознательно подставил или случайно? И что вообще собирается предпринимать по этому поводу?

Вопросы, вопросы, вопросы… и ни одного ответа.

Шатов вышел на улицу и даже не удивился, увидев почти родной серебристый «мицубиси». Майор, не останавливаясь, прошел мимо Шатова к машине, сел возле водителя.

Плюнуть на все, тоскливо подумал Шатов, и поехать домой. Что они, руки ему заломают? И скованного бросят в машину? А что дома?

Дождь усилился. Лужи недовольно плевались под ногами Шатова, пока он медленно шел к машине.

Странно. Никто не хочет спросить его, Шатова, а что он думает обо всем этом. Почему никто не интересуется, хочет ли Шатов принимать активное участие в работе группы. И есть ли, по его мнению, у группы хоть малейший шанс найти Дракона, с помощью Шатова или без нее?

Фигня все это, господа, если хотите знать мнение Шатова по этому поводу. Все мы только предполагаем, а Дракон уже все рассчитал и принял решение. А им всем предстоит только сыграть написанные роли. Вот что обидно.

– Вот что обидно, – сказал Шатов, сев в машину.

– Что именно? – спросил Сергиевский.

– Именно это, – ответил Шатов и засмеялся.

Глава 4

– Рыжий еще не приехал, – сообщил Климов, как только Сергиевский появился на пороге. – Звякнул минут тридцать назад, что у него может быть для нас сюрприз. Объяснять не стал.

– Конкретнее ничего не говорил?

– Только это, – развел руками Климов, – вы ж его знаете.

– Знаю, – тяжело вздохнул Сергиевский. – Где остальные?

– Сашка с Гремлином в столовой хавают, Димка и Пирог отдыхают перед… – Климов быстро глянул на Шатова, – … перед ночью.

– Поднимай обоих, – приказал Сергиевский, – и ко мне в кабинет.

– Другой бы спорил – я не буду, – пробормотал Климов, снова бросив, уходя, взгляд на Шатова.

– Вот так и работаем, – улыбнулся Сергиевский и покачал головой, – твою мать.

– Что так тяжело? – поинтересовался Шатов.

– Не нравиться мне этот звонок Рыжего… Умный парень, но любит повыпендриваться, – Сергиевский открыл дверь кабинета и жестом пригласил Шатова войти, – и мне совершенно не нравится обещанный им сюрприз.

Шатов задумчиво постоял посреди кабинета, выбирая место для посадки. Фокус в том, чтобы не занять привычное место кого-нибудь из группы. Не хватало еще нелепых разборок типа «вас здесь не сидело». Климов сможет сварганить из этой ситуации несколько весьма напряженных минут. А у Шатова совсем не было настроения спокойно сносить подколки и шуточки. Руки все еще зудели, а хмель от драки из головы все еще не выветрился.

В кабинете кроме письменного стола и кресла возле него, был еще низкий кожаный диван, два таких же кресла возле журнального столика, вращающийся стул возле стола с компьютером и еще два стула возле книжного шкафа.

Ну вперед, господин Шатов, прояви проницательность. Где кто может сидеть?

Майор, ясное дело, за столом. Климов… Верткий и непоседливый Климов на диване смотреться будет не очень естественно, особенно, если кроме него туда сядет еще кто-то. А вот двухметровый Гремлин на этом же диване будет в самый раз. Браво, Шатов, одного мы вычислили.

Дальше приятели Коля Таранов и Пирог. Пирог, кстати, это не кличка, а фамилия, удобная в обращении настолько, что имени его за неделю общения Шатов так ни разу и не услышал. И Таранов и Пирог в группу, насколько понял Шатов, прибыли из одного райотдела, посему держались парой. И сидеть им выпадало на стульях возле стены. Можно и пошептаться и обсудить проблемы.

Балазанов и Климов… Остались без жилплощади Климов и Балазанов. И Рыжий. А хрен его знает, товарищ майор, где они могут сидеть. Шатов подошел к креслам.

Рыжий и Балазанов у нас будут сидеть здесь, а Климов на вращающемся стуле возле компьютера. Да, тогда картина будет выглядеть гармонично настолько, что Шатову придется идти за своим стулом.

Шатов оглянулся на Сергиевского и обнаружил, что тот с интересом наблюдает за его перемещениями по кабинету.

– Выбрали? – спросил майор.

– Не получается, – признался Шатов, – придется идти за своим.

Дверь кабинета распахнулась, вошел Климов:

– Я…

– Подожди за дверью, – скомандовал Сергиевский.

– Секретничаем? – с ехидцей поинтересовался Климов и вышел, хлопнув дверью.

– Так что говорите – места не хватает? – Сергиевский встал из-за стола, подошел к Шатову и обозрел кабинет с его места. – Почему?

– Гремлин, Рыжий, Таранов, Пирог, Балазанов, Климов, – называя оперов, Шатов указывал пальцем на место, которое по его мнению они занимают в кабинете.

– Такой вот расклад… – майор хмыкнул и вернулся к письменному столу.

– Что-то не так?

– Ну… – протянул майор.

– Сколько процентов попаданий? – Шатову неожиданно стало обидно.

Как же это так? Неужели он мог настолько промазать в своих рассуждениях?

– Так я схожу за стулом? – спросил Шатов.

– Ради бога!

Шатов вышел из кабинета, пропустил мимо ушей замечание Климова, поддержанное Пирогом и Тарановым. Ну и хрен с ними. Ну не угадал. В конце концов, от этого угадывания ничего особо не зависит. Но обидно…

И не нужно особо торопиться. Куртку снять, расчесать влажные из-под дождя волосы, успокоиться по поводу своего промаха – нет, мелочь, но как неприятно – и только после этого взять свой сиротский стульчик и прийти с ним на совещание.

На пороге кабинета Шатов замер. Да… Действительно промазал капитально. Гремлин сидел в кресле вытянув ноги, в другом кресле сидел Пирог, Таранов сидел на вращающемся стуле перед компьютером, Балазанов одиноко размещался на стуле возле стены, а Климов, не смотря на пустующее место возле Балазанова и на диване, сидел на столе, возле компьютера.

И Шатов со своим стулом в руках выглядел несколько нелепо. Сцепив зубы Шатов прошел через весь кабинет к окну, поставил стул и сел на него верхом, хотя такую позу не любил ужасно. Ты должен быть наказан, Женечка! Хотя бы вот таким образом.

Появление Шатова явно прервало какой-то обмен репликами. По недовольному выражению лица Климова можно было судить, что речь шла об изменении статуса Шатова в группе. И группа это явно не слишком горячо приветствовала.

– Ну вот, почти все в сборе, за исключением Рыжего уехавшего за сюрпризом, – сказал майор, – можно начинать.

– Начать – не кончить, – громко прошептал Климов.

– Вот именно, – Сергиевский сказал это с нажимом так, что всем стало понятно – лучше придержать лирику при себе.

Климов скрестил руки на груди, Пирог стал рассматривать что-то на потолке, Гремлин откашлялся, глянул на Шатова и снова замер в кресле.

– Начнем по порядку, – майор похлопал ладонью по столу. – С этого момента Шатов будет присутствовать на наших совещаниях. И будет принимать участие в обсуждении. Вопросы?

Вопросов не было.

– Вот и отлично. Тогда дальше. Все вы читали дело о так называемом бумажном драконе. И присутствовали на беседах с… – майор указал рукой на Шатова. – Теперь я хотел бы, чтобы господин Шатов рассказал свою историю еще раз, только теперь мы его не перебиваем, не умничаем по поводу и без повода, и все вопросы задаем потом, по окончанию. Есть другие предложения?

Других предложений также не было.

– Слово предоставляется господину Шатову.

Шатов встал.

Только этого ему сейчас до полного счастья не хватало. История его отношений с Арсением Ильичем уже навязла Шатову в зубах. И Шатов даже боялся себе представить реакцию оперов на некоторые подробности. Чертов Сергиевский.

– Да… – протянул Шатов и приступил к изложению.

Через пять минут Шатов с ужасом убедился, что даже многократные пересказы всей этой истории не притупили остроты ощущений. Нет, Шатов не переживал все заново, но чувства, которые он испытывал тогда – страх, ужас неопределенности, бессилие – все это, оказывается, оставалось в нем, дожидаясь малейшей возможности выплеснуться наружу и затопить мозг.

Шатов говорил размеренно, стараясь придать голосу равнодушие и отстраненность. Было и было. Прошло. Он сильный и опытный мужик. У него не может дрожать голос и трястись руки от одного только воспоминания. Не могут. Шатов спрятал руки в карманы.

Опера слушали молча, не перебивая и не выражая своих эмоций. Они умели слушать, эти опера. Шатову показалось, что каждое его слово они выхватывали, фиксировали, сортировали и укладывали куда-то в свои внутренние архивы, уже прошнуровав и зарегистрировав.

Раз или два Климов тяжело вздохнул, Шатов даже сделал небольшую паузу, но тот промолчал. Слово майора было законом.

– Вот, в общем, и все, – закончил свой монолог Шатов и посмотрел на стенные часы.

Он говорил почти полтора часа. Длинная история.

– Я работал с Ямпольским, – медленно сказал Балазанов, – еще в райотделе.

– И что? – спросил Климов.

– И ничего.

– Значит, – спросил Пирог, – Дракон утверждал, что работал один?

– Да, – коротко ответил Шатов.

– А Ямпольский и его отдел стали мочить народ под прикрытием этого значка? – это снова Пирог.

– Да, они подкладывали на место своих убийств вырезанный из бумаги силуэт дракона.

– И это тебе сказал сам Ямпольский? – губы Климова искривила ироничная гримаса.

– Сам майор Ямпольский, – Шатов отвечал спокойно, хотя в душе у него творилось черт знает что.

События августа снова пронеслись перед ним. И та, последняя ночь, и туман, и болото, и голос из вязкого белого месива, и…

– И тебя подставил этот самый Охотник, чтобы вычислить, кто браконьерствует на его участке?

– В его охотничьих угодьях, – поправил Шатов.

– Понятно, – кивнул Гремлин.

Прозвучало еще несколько вопросов, больше касавшихся технической стороны – как поддерживали связь с Драконом, внешность Дракона, какие-то мелкие привычки, манера говорить, двигаться.

– Все? – спросил Сергиевский, когда наступила тишина.

– Все, – за всех ответил Климов.

– Вы ничего не хотите добавить? – спросил майор у Шатова.

Шатов покачал головой.

– Переходим ко второй части нашего мероприятия.

Майор встал из-за стола, подождал, пока Шатов вернется на свой стул возле окна, и объявил:

– А сейчас мы обсудим, почему господин Шатов говорит неправду.

– То есть как это – неправду? – Шатов вскочил со стула. – Вы полагаете, что я вру?

– Спокойно, милый, мы тебя не перебивали, – противным голосом сказал Климов.

– Хорошо, – кивнул Шатов, – хорошо. Продолжайте. Я послушаю.

– Я начну, – сказал Климов. – Можно?

– Давай, – разрешил майор.

– Шатов, ты видел все материалы? По всем покойникам?

– Нет. Мельком глянул в кабинете у Ямпольского.

– Понятно. Тогда вот послушай. Мы тут просмотрели все это и попытались составить портрет убийцы по признакам и прочим мелочам. В большинстве случаев, понятно, ничего особого не всплыло. Хрен поймешь, каким нужно быть внешне человеку, подрезающему шланг в тормозной системе, или подсыпающего яд в стакан. Но в ряде случаев, все ж таки, у нас получилось. – Климов улыбнулся, демонстрируя, как он рад тому, что получилось. – А получилась полная фигня.

– Не понял? – Шатов удивленно посмотрел на Климова.

– Скажем, один покойник схлопотал нож под ребро. Мы прикинули и так, и по-другому – выходит, что бил твой дракон с левой руки. Левша. А в другом случае – проломил прохожему голову ломиком и бил, между прочим, справа, как нормальный человек. Только еще выходит, что росточка он был ниже среднего и не так чтоб очень сильный – голову проломил только с третьего или четвертого удара.

А в третьем случае – отнес он свою жертву практически на руках метров на сто в сторону. А в четвертом с земли дотянулся до форточки. А тут рост нужен как у Гремлина вон.

Гремлин кивнул, соглашаясь.

– Вот и выходит, что передает господин Шатов полную фигню, – подвел итог Климов.

– Точнее, – потребовал Сергиевский.

– А чего тут уточнять? Выходит по всему, что не мог один этот самый Дракон всех этих людей убивать. Просто не получилось бы. Фокусничать, перекладывая оружие из одной руки в другую можно дома, на досуге. А на дело пойти нужно так, чтобы грохнуть человека с первого раза. Чтобы без крика и шума. Свидетелей-то нет… – Климов развел руками.

– Кто следующий? – Сергиевский посмотрел на Шатова и отвел взгляд.

– Я, – сказал Балазанов.

– Давай.

– Я переговорил с психологами. Типа, кто и как убивает, что за этим стоит.

– С Инной говорил? – переспросил Пирог.

– И с ней тоже. Вот, интересное дело получается. Во всех эпизодах как бы участвуют два человека. Не в том смысле, что приходят они вдвоем и мочат. Нет, тут все похоже на одиночку. А вот в другом смысле…

Шатов сидел, закрыв глаза. Да, Климов прав. Климов прав на все сто процентов. Никто не станет настолько извращаться, чтобы изображать из себя то левшу, то низкорослого. У Дракона должно было хватить ума, чтобы маскироваться не так, чтобы выбирать такие способы убийства, в которых не так явно выражаются физические особенности убийцы. Но ведь он ясно сказал, что действовал один… Ему тогда не было смысла врать – Шатов все равно был уже почти покойник. Шатов вздрогнул, поняв, что прослушал слова Балазанова:

– Извините, что вы сказали о другом смысле?

Климов усмехнулся.

– В другом смысле, – повторил Балазанов, – выходит, что Дракон ваш от убийства к убийству как бы менялся психологически. Если взять именно убийства, не подделку под несчастный случай или самоубийство, а самое обычное убийство.

В одном случае – убийца словно боится крови. В другом – масса ненужных ранений, будто он не мог остановиться, потерял над собой контроль. Один раз мужик был кастрирован после убийства, а это немного смахивает на действия женщины. Во всяком случае, подобные сексуальные мотивы в других случаях не фигурировали, – Балазанов потер мочку уха, – если кратко, то это все. Остальное в отчете.

Сергиевский кивнул, похлопав рукой по папке на столе перед собой:

– Потом все почитают. Шатов, у вас вопросы есть?

– Один.

– Прошу.

– Саша, вы сказали, что Дракон как бы раздваивается при убийствах…

– Я неточно сказал. Он как бы меняется от одного убийства к другому.

– Понятно. А что сказали психологи по планированию? Там есть что-то общее в подходах, выборе жертвы и тому подобном?

– Я этого не выяснял, – Балазанов виновато глянул на Сергиевского, – могу уточнить, если нужно…

– Уточни, – сказал майор и кивнул Шатову, – спасибо.

Шатов поймал на себе взгляд Балазанова. Неудобно получилось, будто он специально постарался унизить старшего лейтенанта. А Саша, похоже, неплохо поработал. И, судя по реакции остальных, для них отчет Балазанова такая же неожиданность, как и для Шатова. И Климов, похоже, своими сомнениями с коллегами до сегодняшнего вечера не делился.

Все выглядит так, будто майор дал каждому из своих парней, или некоторым из них, персональное задание, а теперь все это сводит воедино.

– Подводя итог двух первых выступлений, можно прийти к выводу, что действовал не один человек, а группа людей, – Сергиевский взял со стола ручку и покрутил ее между пальцев. – Есть возражения?

Шатов готов был поклясться, что возражений не будет, но который раз за вечер ошибся. Руку поднял Гремлин.

Гремлин вообще производил сильное впечатление. При двух метрах роста и весе за сто двадцать килограммов Егор Шорохов одним своим видом внушал страх, пробуждая какие-то древние инстинкты в мозгу у Шатова. Не исключено, что дальний предок Шатова вот так же с опаской поглядывал на здоровяка-питекантропа и уступал ему дорогу. В результате чего имел возможность передать Шатову свои гены.

Поднятая рука Гремлина не будила воспоминания о школе. Это был, скорее, прерванный удар. От человека с такой внешностью обычно не ожидают внятной речи или глубины мысли. В случае с Гремлином это также было ошибкой.

– Фигня, – сказа Гремлин спокойно.

– Что фигня? – переспросил Балазанов.

– И то, что твои психологи сказали, и то, что напридумывал Димка с экспертами.

– Это через почему? – Климов спрыгнул со стола и подошел к Гремлину. – Чего это фигня?

– Объясняю, – Гремлин потянулся, раскинув руки, отчего Климов попятился, – если то, что они сказали, правда, то у Дракона должна быть группа. Компания друзей-единомышленников. Ага?

– Выходит, – согласился Климов, снова усевшийся на стол.

– Не меньше трех – четырех человек.

– Психологи полагают, что между пятью и восьмью, – вставил Балазанов.

– Хорошо, пятью и восьмью. Пусть будет шесть. Так?

– Да ну, пусть будет, не тяни, – почти выкрикнул Климов.

– Вот, – поднял палец Гремлин, – мы ничего не можем обсудить, чтобы Димка не стал в позу.

– Пошел ты!

– Во, живой пример. Я это к чему? Я это к тому, что наличие группы подразумевает взаимоотношения внутри ее. Нравится – не нравится. Настроение плохое – настроение хорошее. И так далее… А теперь представьте себе, что начинают появляться чужие бумажные драконы, которых подкладывают ребята Ямпольского. Покойные ребята покойного Ямпольского. Что бы произошло у нас, ежели б это мы мочили народ? Димка вцепился бы в меня, я в Балазанова вон, или в Пирога… Короче, пока не разобрались бы между собой – фиг бы пошли на новое дело. Нет?

Никто возражать не стал. Было в замечании Гремлина рациональное зерно.

– А Дракон продолжал убивать людей параллельно оперативно-поисковому отделу. Так все выглядит, что он ни на секунду не усомнился в том, что убийца…

– Браконьер, – подал реплику Шатов.

– Браконьер, – согласился Гремлин, – что браконьер со стороны. Это мое первое возражение. Второе мое возражение связано с Шатовым.

– Наконец-то, – Климов, не вставая, поклонился Шатову.

– И возражение вот какое, – невозмутимо продолжил Гремлин, – Шатов сказал, что, по его мнению, Дракон, когда говорил о том, что убивал в одиночку, не врал. Ведь не врал?

– Не врал. Точно, – Шатов вспомнил выражение лица Арсения Ильича. – Не врал.

– Да и зачем ему врать?

– А черт его знает! – взорвался Климов. – Может сам Шатов врет! Нет? А кто докажет? Он докажет? Шатов сказал то, Шатов сказал се! Это Шатов вам так сказал и поведал о героизме и своем беспримерном подвиге на берегу безымянного болота. А кто еще может подтвердить? Покойный Арсений Иванович, или как там его? Давайте я тоже скажу, что-нибудь! Сказать?

– Лучше помолчи, Дима, остынь, – Гремлин хлопнул по ручке кресла, – я еще не закончил. Тут есть еще один момент. Деньги.

– Какие деньги? – не сдержался Шатов.

– Обычные, бумажные. Их у Дракона должно было иметься в достаточном количестве. Прикиньте, человек развлекается убийствами. И не просто так веселится, а тщательно готовится, аккуратно подбирает жертву, следит за ней… Так?

– Так, – за всех сказал Пирог.

– Тогда прикинь – он в одиночку должен пасти свои жертвы – привычки, режим работы, график передвижений… И так далее, – Гремлин улыбнулся, – сами все понимаете, как оно в одиночку хвостом ходить. А уж примелькаться можно за пару дней так, что все соседи здороваться будут.

– Сам ведь говоришь, что в одиночку хрен получится такое, – прервал Гремлина Климов.

– Дима, – ласково сказал Гремлин, – еще слово и я проведу с тобой сеанс одновременной игры на ребрах. Не перебивай.

– Ладно, – махнул рукой Климов.

– Вот. Хоть Климов и балаболка, но тут он ляпнул к месту.

– Спасибо большое, – Климов шутовски, не вставая, поклонился и помахал Гремлину рукой.

– Не засветиться Дракон мог в двух случаях – если был крутым специалистом…

– Очень крутым, – пробормотал Пирог.

– Очень. И второй вариант – кого-то Дракон мог использовать для наблюдения. Мелочь всякую, – Гремлин снова усмехнулся. – А мелочи нужно платить.

– А засветиться перед «шестерками”? – поинтересовался Балазанов. – Слух о фраере, который платит бабки за наблюдение, до тебя самого дошел бы на второй день.

– Но не дошел… – протянул задумчиво Пирог.

Залегла тишина. Опера явно копались в памяти, пытаясь вспомнить – действительно ли не было подобных слухов. Шатов прикрыл глаза.

Странно все получается. Странно… Стоило майору устроить мозговой штурм, как все начало рушиться. Убийца-одиночка, гордящийся своей независимостью, превращался в руководителя организации, а потом организация разваливалась, оставляя вместо себя монстра, вмещающего в своем больном мозгу с десяток других сознаний. А потом…

– Не было такой информации, – уверенно сказал Таранов, – точно – не было. Я бы помнил.

– В том-то и дело… – Гремлин поднял указательный палец. – А что это значит?

– А хрен его знает, что оно значит, – заявил Климов со своей обычной непосредственностью. – Сам-то понимаешь?

– Не совсем. Но к этому можно вернуться потом. А пока смотрите сюда. Шатову Дракон заплатил конкретно. Плюс снял квартиру, плюс выдал мобильный телефон, оплаченный на длительное время. И телефон, как я понял, крутой. Так.

– Так, – с трудом выдавил Шатов, всем телом ощутивший вдруг тяжесть лежащего в кармане телефона.

– Тех двух оглоедов, которые чуть не замочили Шатова…

– Они должны были меня только припугнуть.

– Хорошо, припугнуть. Но бабки они за это явно получили.

– И, кстати, – подал голос Таранов, – попытки выяснить, куда подевались тела Мирона и Васеньки, так ни к чему и не привели. И даже не удалось выяснить, кто их нанимал. А брали ребята, по моим данным, денежки немалые.

– И хата его в лесу тоже стоила немалых бабок, – Гремлин потер ладони, – и выяснить, кто конкретно этот домик строил и кому он толком принадлежит…

– Это как раз понятно, – молчавший до этого майор достал из ящика стола еще одну пластиковую папку. – Владельцем двухэтажного здания в лесу является господин Гаврилин, Евгений Сергеевич. И владеет он этим зданием уже год, о чем имеется запись, сделанная в частной нотариальной конторе, и договор купли-продажи. А еще вот свидетельство о кончине бывшего владельца дома, и о трагической гибели нотариуса. Все налоги в государство уплачены. И сумма там, поверьте, достаточно большая. И еще, господин Шатов не просто заплатил деньги, он перевел их на счет бывшего владельца, так что дальняя родственница покойного владельца дома оказалась богатой наследницей.

Шатову показалось, что перед ним распахнулась раскаленная топка. Кровь мгновенно бросилась к лицу. Этого не может быть. Не может. Главное – не смотреть в глаза оперов. Ничего хорошего там сейчас нет. А в глазах Сергиевского также не отражается ничего. Два маленьких серых зеркала, в которых отражается вселенная.

– Вот это номер, – как-то даже радостно протянул Климов. – Неужто все и решилось? Так я был прав, Женечка?

– Пошел ты, – вырвалось у Шатова.

– Это я пошел? – Климов медленно встал со стола. – Я иду…

Климов медленно приблизился к Шатову.

– Я пришел… – процедил Климов сквозь зубы.

Краем глаза Шатов заметил, что Гремлин попытался вмешаться, и что Сергиевский жестом остановил его.

– Ты мне что-то хотел сказать, Женечка? – Климову теперь мало было просто ссоры. Старшему лейтенанту милиции очень хотелось спровоцировать Шатова на какую-нибудь глупость.

– Тебе я ничего говорить не собирался и не собираюсь, – тяжело сказал Шатов.

– Серьезно? – Климов наклонился к Шатову и положил правую руку ему на плечо.

Пальцы больно впились в мышцу, Шатов дернул плечом, но Климов пальцев не разжал. Климов хотел разборки. Очень хотел, это читалось в его глазах, это сквозило в каждом его слове. Он невзлюбил Шатова сразу и теперь получил подтверждение своей прозорливости.

– Расскажи нам, Женечка, нахрена ты затеял всю эту историю? Думал, не всплывет правда? Ошибочка выш…

Климов хотел спровоцировать Шатова. Климов был уверен, что Шатов все-таки сорвется, если не из-за разоблачения, то хотя бы от боли. Но Климов не знал, что этим вечером Шатов уже имел достаточную разминку.

Вставать и пытаться сбросить руку Климова Шатов не стал. Голова была кристально чистой, а мысли холодными и твердыми. Значит так? Значит, все это было нужно только для того, чтобы прижать Шатова? Застать врасплох?

Значит, сейчас Шатов по замыслу Сергиевского должен расколоться и начать рассказывать всю правду?

И снова время застыло. Медленно Гремлин поворачивает тяжелую голову к майору, майор тягучим движением приподнимает руку, на лице Пирога и Таранова проступает то ли удивление, то ли интерес… Климов продолжает тянуть бесконечное «вышла»…

Один удар. Не вставая со стула. Костяшками пальцев. Мерзкий удар, Шатов использовал его в жизни пару раз и хотел больше не применять. Но Климов слишком хотел, Климов давил, Климов исчерпал ресурс терпения Шатова за неделю знакомства. Резкий удар в горло.

Время пошло с обычной скоростью.

Майор хлопнул ладонью по столу, Гремлин произносит какой-то неразборчивый звук… Только Климов ведет себя так, будто все еще находится в том, замерзшем времени.

Хрип. В глазах – Шатов видит их всего в нескольких сантиметрах от своего лица – изумление и боль. Климов начинает медленно оседать на пол.

– Твою мать! – произносит ошарашено Балазанов и бросается к Климову.

Тот хрипит, заваливаясь на бок, кажется, что он хочет что-то сказать, но на самом деле просто пытается дышать.

Вскакивают Таранов и Пирог, Климова подхватывают и укладывают на диван. А Шатов просто сидит и смотрит на это. Отстраненно и безучастно.

Через несколько секунд Климов снова сможет дышать. И что-то произойдет с Шатовым. Что будет происходить. Ему вспомнят все. Ему предъявят бумаги, и он ничего не сможет доказать. Что будет дальше? Что?

Шатов потер костяшки пальцев. Хватит. Он сегодня уже достаточно искалечил людей. Он выполнил свою многолетнюю норму по дракам. Хватит. Теперь он будет держать себя в руках что бы не случилось.

– Все нормально? – не вставая из-за стола, спросил Сергиевский.

– Сейчас отдышится, – ответил от дивана кто-то из оперов.

– Тогда по местам. Продолжаем разговор.

– А этот? – Таранеов мотнул головой в сторону Шатова.

– А что этот? – поинтересовался майор. – Продолжим.

Опера сели на свои места. Никто из них не взглянул на Шатова.

– Дима прервал меня на том месте, когда я рассказывал о недвижимости Евгения Шатова. Так вот, – Сергиевский открыл папочку и извлек лист бумаги, – экспертиза утверждает, что на всех документах по этой сделке почерк гражданина Шатова Е.С. – подделан. И отпечатков пальцев гражданина Шатова на документах также нет.

Климов надсадно закашлялся.

– Пользуясь случаем, я хочу извиниться перед Евгением Шатовым за невыдержанность моего подчиненного, а своему подчиненному… – майор потер подбородок, – … своим подчиненным напомнить, что имею право вышвырнуть любого провинившегося из группы с такой скоростью, что звезды с погон встречным ветром снесет к чертовой матери. Понятно?

Все промолчали.

– Повторяю вопрос. – Сергиевский повысил голос, – Понятно?

– Понятно, – почти хором сказали опера.

Климов тоже попытался что-то сказать, но снова закашлялся.

– Так вот, – Гремлин развел руками, – денег у Дракона много и тратил он их широко. А где брал? Как зарабатывал? Киллерствовал потихоньку? Фигня. Почти никто из убиенных драконом не мог быть выгодным клиентом. Во всяком разе – если брать на них заказы даже пучком, то вряд ли они перекроют стоимость дома в лесу. Так?

– Не перекроют, – подтвердил майор.

– Что выходит? Выходит, что Дракон был человеком богатым, но сдвинутым на убийствах.

– Он говорил, – Шатов сказал это тихо, почти шепотом, но все оглянулись, – он сказал, что заработал достаточно денег, чтобы заняться любимым делом. Что-то вроде этого.

– А у нас все богатые люди наперечет. Очень трудно быть богатым и неизвестным.

Климов сел на диване, продолжая растирать горло.

– На твоем месте, Дима, – посоветовал майор, – я бы извинился перед журналистом.

– По-шел он, – просипел Климов.

– Рискуешь, брат. Сеня Шрам из твоих подопечных?

Климов молча кивнул.

– Сегодня Сеня Шрам и Колобок попытались наехать на нашего свидетеля. В присутствии дам и товарищей. Оба, я полагаю, сейчас у хирурга. И я подозреваю – надолго.

Рот Шатова наполнился горечью. Спасибо, товарищ майор. Продолжаете эксперименты?

– Но к делу это не относится, – Сергиевский встал с кресла и вышел из-за стола. – Можно подвести некоторый итог. Дракон – будем называть его так – выглядит следующим образом. Достаточно богат, но источник денег не понятен. Информирован, но не засвечен. Убийства совершались разными людьми при полной невозможности существования группы. Почерк убийства всегда разный, а мы имеем очень веские аргументы в поддержку версии об убийце-одиночке. Причем, зацикленном на идее своего превосходства над другими. В лицо его никто не видел, кроме одного человека.

– Двух, – сказал Шатов, и сердце у него сжалось. – Еще моя жена.

– Двух, – кивнул Сергиевский. – Но особых примет Дракона они сообщить не смогли.

– У него может быть шрам на лице. Я ударил…

– Да, и еще мы знаем группу крови, можем произвести анализ ДНК если припечет. И все, – майор остановился посреди кабинета и развел руками. – Все.

– Не все, – Таранов поднял руку, – еще мы знаем, что Дракон почему-то хочет достать Шатова. Но не убить сразу. Зачем-то он его вытащил на свет, хотя мог просто уничтожить обоих – его и жену.

Все посмотрели на Шатова.

Интересно поглядеть на покойничка, мелькнуло в голове у Шатова. Даже если он еще ходит, дышит, может врезать, если достанут. Все равно интересно, как он отреагирует на обсуждение предстоящей смерти его и его жены.

– Есть еще дополнения?

– Есть предложение подвести черту, – буркнул Гремлин. – Завтра снова в бега.

– Логично, – согласился майор, – но меня интересует Рыжий.

– Мамочки! – Пирог вскочил с места, – я же звонок возле входной двери отключил.

Пирог открыл дверь кабинета, и все услышали отдаленные удары.

– Ломится, бедняга, – засмеялся Балазанов, пока Пирог ушел открывать дверь, – не пускают бедного домой.

Рыжий пришел не один. Перед собой в кабинет он втолкнул девчонку лет семнадцати, в черной клепаной куртке на несколько размеров больше и мини-юбке в обтяжку. Черные чулки, устрашающего вида кроссовки на толстенной подошве и наручники довершали гардероб.

Еще внимание привлекали черные с лиловым отливом всколоченные волосы и опухшая щека с явными следами здоровенной пятерни.

– Знакомьтесь, – Рыжий вытолкнул девицу на середину, – это Лялечка.

– Руки убери, козел! – выпалила Лялечка.

Дальнейший текст содержал в себе мало фактов, но изобиловал информацией об эмоциональном состоянии гостьи, ее мнением о моральных и физических данных всех ментов в общем, и Рыжего в частности. Характеристика Рыжего была особенно подробной и насыщенной личными предположениями Лялечки.

Рыжий сел на диван возле Климова и слушал почти с восхищенным выражением лица.

Рассказав о совершенно нетрадиционной сексуальной ориентации Рыжего, Лялечка неожиданно замолчала, обвела взглядом кабинет и поинтересовалась, сплюнув на палас:

– А вы какого хрена уставились, козлы?

– Пасть закрой, – мягко посоветовал Сергиевский, – поворачиваясь к Рыжему. – Пояснить ничего не хочешь?

– Чо пояснить? – взвизгнула Лялечка. – Вломился, падел, в компанию, кайф всем сломал, а Телику нос, мне, сука, руку выламывал, а потом еще и по роже засадил, мудак. Я вот в суд подам…

– Егор! – скомандовал Сергиевский.

Гремлин встал с кресла, подошел к брызгающей слюной красавице и аккуратно взял ее за плечо.

– Чо? – Лялечка разом затихла.

– Посиди на стуле, – тихо попросил Гремлин, – молча посиди.

И дама безропотно выполнила приказание.

– Теперь говори.

И Рыжий рассказал.

Ему повезло. Действительно повезло так, как может повезти только оперу, не один год топчущему обувь по делам службы.

В поликлинике, как и следовало ожидать, никто и ничего не заметил. Кроме Шатова на прием было записано двадцать три человека, и Рыжий несколько расстроился. Предстоял утомительный бессмысленный вечер и такой же утомительный бессмысленный следующий день.

Нужно было выбирать, к кому идти в первую очередь, а к кому – потом. Люди, это Рыжий знал наверняка, сейчас мало оглядываются по сторонам. У них и так много своих проблем. Исключение составляют люди пожилые, у которых времени свободного много и торопиться которые не любят.

Таких в списке было семь человек, причем записались на прием недалеко от Шатова – три старушки, семидесяти, семидесяти трех и семидесяти пяти лет отроду. Справившись по их медицинским карточкам, Рыжий понял, что все три в маразм пока еще не впали и могли не только что-нибудь увидеть, но и запомнить.

Две из них жили практически возле самой поликлиники, а вот третья – в четырех троллейбусных остановках.

Рыжий решил было начать с ближайших, но что-то его подтолкнуло ехать к той, что жила подальше, Евдокии Степановне Малышевой. Почему, Рыжий смог объяснить уже только в кабинете Сергиевского:

– Тут в чем дело – записались все три старухи почти на одно и то же время. На вечер, в самом конце приема. Ясный хрен, дальняя отправилась в поликлинику загодя, чтобы не опоздать. Значит, записалась на тогда, когда хотела. Так? А те, что поближе приперлись, когда смогли, им то что, живут рядом, не успеют сейчас – запишутся на потом. Вот и выходит, что Малышева могла выбирать где записаться, а значит, сразу после Шатова вписалась сознательно, то есть его графа была уже заполнена.

В этом месте рассказа Балазанов хмыкнул, а Пирог дипломатично откашлялся. Такая аргументация их явно удовлетворила не слишком, посему Рыжий быстро перешел к основной части рассказа, опуская свои логические построения.

Оказалось, что бабка действительно видела того, вернее, ту, кто делал запись. Оказалось это после напряженного получасового разговора, постоянных переспросов и подозрительных замечаний пенсионерки.

– Чуть крышей не съехал, пока мы с ней дошли до того, кто записывался перед ней. А потом – просто понесло старушку.

«Девка была, шалава из нынешних. Жвачку свою жевала беспрерывно, задницу оттопырила,» – старушка собралась было остановиться на моральном облике современной молодежи, но Рыжий попросил назвать приметы шалавы.

И вот когда после живого описания короткой, «до пупа» юбки, кожаной куртки и дикого оттенка волос Евдокия Степановна упомянула вытатуированную за ухом бабочку, Рыжий «сделал стойку», задал несколько наводящих вопросов и вылетел из квартиры пулей.

Ровно две недели назад, перед самым переходом в группу Сергиевского, Рыжий имел счастье общаться с группой завсегдатаев ночного клуба «Брюхо». В третьесортном клубе помимо танцев шла активная торговля наркотой и девочками, произошла драка с применением ножа и всех, кого удалось поймать допрашивали в качестве свидетелей. Среди задержанных оказалась и Лялька, шестнадцатилетняя начинающая наркоманка и проститутка.

Знал ее Рыжий и раньше, несколько раз имел с ней безрезультатные душеспасительные беседы, но в тот вечер обратил внимание на обновку Ляльки – татуировку за правым ухом. Поскольку все остальные приметы также соответствовали, то Рыжий перезвонил на базу и отправился по адресам, где могла тусоваться Лялька.

С третьей попытки он оказался в полуразгромленной квартире очередного приятеля Ляльки, вломился посреди вечеринки, дал в харю не вовремя расхрабрившемуся пареньку и забрал Ляльку с торжества. На лестничной клетке она попыталась вцепиться ногтями в лицо Рыжему, за что получила оплеуху и наручники.

– Вот такое кино, – закончил свой рассказ Рыжей.

– Кино, – выразил общее мнение Таранов. – Кино и немцы.

Насколько понял Шатов, опера испытывали то же самое, что и он. Еще пять минут назад они обсуждали как именно работает Дракон. Еще пять минут назад Шатов был уверен, что Дракон не оставляет следов, что только чудом можно выйти на него. И вот чудо свершилось.

– Железяки снимите, – сказала, воспользовавшись паузой, Лялька.

– Сними, – кивнул майор.

– И поссать отпустите, – потребовала девчонка, едва наручники были сняты.

– Обязательно, – пообещал Рыжий, – как только – так сразу. Ты нам отвечаешь на вопросы – мы отводим тебя в сортир.

– А если я вам прямо на стул?

– Во-первых, твоими шмотками здесь все вытрем, а потом мыться не дадим. Усекла?

– Усекла… А чего ты ко мне вообще прицепился? Какого беса тебе нужно? Я ничего не знаю и ответить на твои вопросы не смогу.

– Мы ж еще ничего не спрашивали… – засмеялся Рыжий.

– А я ничего не знаю. Ничего. Ни хрена. Ни…

– Хреново, Лялечка, – со вздохом заметил Балазанов, – тогда тебе прямая дорога соучастницей идти, а не свидетельницей.

– Не бери на понт, – резко обернулась к нему Лялька, – ничего ты на меня не повесишь. В чем соучастница? В том, что в больницу ходила? Так меня этот, как его, Шитов и попросил.

– Не Шитов, а Шатов, – поправил Таранов.

– Не один хрен?

– Не один. Поскольку Шатов Евгений Сергеевич в настоящий момент сидит напротив тебя. И он тебя об этом не просил.

Лялька стрельнула глазами в сторону Шатова и пожала плечами:

– Не этот просил. Другой. А мне какая, на хрен, разница? Я что, его паспорт смотрела? Дал бумажку, заплатил. Я и сходила.

– Можешь его описать? – спросил Шатов.

Сейчас все прояснится. Жив дракон или нет. Он это или кто-то другой решил поиграть с Шатовым. Или…

– Парень и парень, – ответила Лялька. – Лет, может, двадцать пять. Высокий такой…

Лялька подняла над головой руку. Выходило, что парень был метров двух.

– Такой как этот? – Сергиевский указал на Гремлина.

– Не, тот был не такой здоровый…

– Рост, – Гремлин встал.

– Не, – глянув на него, помотала головой Лялька, – меньше. Сантиметров на пятнадцать. А может – на двадцать… Я не разобрала. Темно было.

– Где было темно?

– Да в «Брюхе» же, где еще? Подвалил, спросил, хочу я подработать или нет. Я думала, он пистон хочет мне вставить. Пошла с ним в машину…

– Какая машина?

– А хрен ее разберет… Вроде – наша. В смысле, типа «жигуля».

– Цвет?

– Да говорю ж вам, темно там было, блин. Фонари не горят, около двенадцати ночи, да еще дождь. Я уж и куртец стала снимать, а он говорит, что трахать меня пока не будет, что пока он хочет, чтобы я сходила в поликлинику и записала его… – Лялька снова посмотрела на Шатова, – или вот этого на прием к врачу.

– Зачем не сказал?

– А мне один хрен. Он мне дал… – Лялька замялась.

– Говори, не стесняйся, – подбодрил Балазанов, – таблеточку? Две?

– Ну и что? Я ж не торговала ими. Я для себя. А это…

– Да знаем, знаем, – махнул рукой Рыжий. – Дальше.

– А все. Сказал, что вот пока половина. Когда сделаешь – получишь остальное.

– Когда? – этот вопрос выдохнули разом все присутствовавшие в комнате.

Даже Климов попытался что-то спросить, но снова закашлялся.

– Так сегодня, – растерянно сказала Лялька. – Сказал, что снова в ночь.

Все посмотрели на часы. Двадцать три двадцать.

– Где? Точно говори? Полночь?

– Нет, в половину третьего, на стройке. Возле «Брюха» там стройка старая…

– Спорткомплекс, – сказал Рыжий. – Студенческий. Еще с советских времен заморожен. Едем?

– Где конкретно встречаетесь? – спросил Сергиевский.

– Там в зале. Ступеньки на второй этаж, – наморщив лоб, вспомнила Лялька.

– Какого черта так поздно встречаетесь? – просипел Климов.

– Я его тоже спросила, а он заржал и сказал, что ему так нравится. А если я боюсь, то могу своего пацана привести. А мне по сараю, все равно в «Брюхе» до утра тусоваться.

– Пацана… – Рыжий посмотрел на Сергиевского.

– Пацана, говоришь… – майор медленно встал из-за стола, – пацана.

– Пацана, пацана, – Лялька заелозила ногами по полу, – ссать хочу, блин. Обещали ведь.

– Сопроводи свою подругу, – приказал Сергиевский Рыжему, проводил обоих задумчивым взглядом и обернулся к группе, – какие будут предложения?

– Какие предложения! – Таранов потер руки. – Брать надо.

– А пацаном к ней могу пойти я, – предложил Гремлин.

– Ага, – засмеялся Балазанов, – к тебе ни один нормальный человек ночью разговаривать не выйдет. Нужно идти Рыжему. Он у нас и выглядит помоложе, и рукопашными делами занимается специально.

– Время, майор! – напомнил Таранов.

– Знаю…

– Может, подкрепление возьмем? – спросил Гремлин. – Знаю я те места – можно хоть сотню Драконов потерять.

– Чтобы там все оцепить – нужно пару эскадронов вызывать, – возразил Таранов, – нужно идти нам. Рыжий и Лялька на место встречи, мы прикрываем.

– Близко не подойдем, может засечь…

– Мы аккуратно. Парами. Повезет – его Рыжий зацепит, а мы подойдем. Нет – потеряем ночь.

– Еще мы можем потерять и Рыжего, и Ляльку, – сказал вставая со стула Шатов. – Вы забыли, что он положил пятерых из группы Ямпольского. Один – пятерых.

– Так то Дракон, – Таранов засмеялся, – а этот не похож. Сам ведь слышал описание. Молодой, спортивный. А Дракон, если верить тебе, имеет рост средний и лет ему за сорок. Не он.

– Мы пришли, – объявил Рыжий, пропуская в кабинет Ляльку, – что решили?

– Хочешь стать Лялькиным пацаном? – спросил Сергиевский.

– Всю жизнь мечтал.

– Оденете «броники». В случае чего – стреляй на поражение, не стесняйся. Вопросы есть?

– Кто останется на базе? – спросил Балазанов.

– Шатов, – коротко ответил Сергиевский, и все встали.

– Нет.

– Что значит «нет»? – переспросил Шатова Сергиевский.

– «Нет» – это значит, что я должен ехать с вами, – Шатов решил, что если придется настаивать, то он пойдет до конца. – Я единственный из вас, кто видел Дракона в лицо.

– Сказали же тебе, что это не Дракон. Не Дракон.

– Этот парень – не Дракон, но кто сказал, что он придет один? – упрямо возразил Шатов. – И кто гарантировал, что Дракон не будет контролировать встречу? Кто это вам сказал? И кто сказал, что вы просто не разминетесь с Драконом на подходе к спорткомплексу? Он с вами раскланяется и уйдет.

– Чего это вдруг ему контролировать встречу?

– Да потому, что на этой встрече Ляльку могут попытаться убить, вы этого что, не понимаете?

– Как это убить? – переполошилась Лялька. – Ни куда я не пойду, хрен с ними, с таблетками. Я жить хочу! Я вам вообще ничего не говорила. Я вообще ничего не знаю!

Ее голос перешел в визг.

– Заткнись, дура, – не выдержал Рыжий, – никто тебя не убьет. Я буду рядом. Вместе с тобой. И мы на тебя наденем бронежилет. Видела в кино? Хрен ты его пробьешь. Поняла?

– Да, а…

– Потом вопросы, пошли в машину, – Рыжий решительно взял Ляльку под руку и вывел из кабинета.

– Ты думаешь, он хочет ее убрать? – спросил у Шатова майор.

– А зачем еще назначена встреча? Есть другие варианты? Потому никто и не видел Дракона, что он подготовительную работу ведет через вот такие вот подставы. Использовал и убрал. Можно – сразу. Нет – назначает встречу потом. Вы же сами все об этом подумали, – Шатов обвел глазами оперов, – сами ведь это прекрасно понимаете.

– Не получится у него ничего, – задумчиво сказал Таранов, – при том освещении снайпер в голову не попадет даже с пятидесяти метров. Ночной прицел – фигня. Он еще ни разу не применял ничего сложнее пистолета с глушителем. Жилеты остановят пули из пистолета…

– На «ТТ» можно нарваться. И привет бронежилету! – сказал Балазанов.

– Можно нарваться. Только это каким стрелком нужно быть, чтобы вот так вот ночью стрелять наверняка с большой дистанции? А Рыжий будет готов. Шансов у Дракона или не Дракона практически ни каких.

Майор молча посмотрел на Шатова. Тот покачал головой.

– Что?

– Он действует наверняка. Всегда подстраховывается и не допускает промашек. Если он решил убирать, выбрал время и место, то это значит только одно – он готов. У него есть несколько вариантов действий и путей отхода.

– Он готовился убрать клубную шалаву и ее обкуренного приятеля, – Таранов щелкнул пальцами, – а ни как не готового к нападению опера. Время, майор!

– Время, – кивнул Сергиевский, – дверь закроете на замок. Шатов едет с нами. В машину.

– За автоматами в райотдел заскочим? – на ходу спросил Балазанов.

– Не успеем. Постараемся обойтись без стрельбы.

Глава 5

Крыши у спортзала еще не было. Заваленную строительным мусором площадку от дождя прикрывали только голые ребра перекрытий. Похолодало, усилился ветер, и дождь крупными холодными каплями стучал по бетонным блокам и тянул бесконечную барабанную дробь по измятым железным бочкам.

Сам напросился, Шатов, сам. Теперь терпи сырость и холод. Не обращай внимания на воду, стекающую по непокрытой голове за ворот куртки.

Туфли еще не промокли, но ноги все равно замерзли. Или это нервы? Обстановка способствовала учащенному сердцебиению. Словно декорации к боевику или триллеру.

За некрашеными бетонными стенами ничего нет, кроме ночи, ветра и дождя. И страха, который напирает снаружи, заставляя скрипеть ребра колонн. И в это бетонной скорлупе заключен Шатов, семь человек из группы Сергиевского, несовершеннолетняя проститутка и еще кто-то.

Кто-то, кого Шатов не знает. Кто-то, кто знает Шатова. Или он знает только его фамилию? Его также используют вслепую? Тогда где-то здесь находится еще и Дракон, во плоти или только дух, отягощенный грехами и жаждой мести.

Шатов поднял воротник и попытался плотнее вжаться в стену, под узкий козырек. От дождя это прикрывало слабо, но создавало иллюзия убежища.

Рыжему сейчас было значительно хуже. Они с Лялькой стояли сейчас на первом лестничном пролете, ведущем наверх. Капли дождя, похоже, не попадали на них, но Шатов не хотел бы сейчас быть на их месте. Открыты со всех сторон для жалящих прикосновений темноты. В любой момент мрак может нанести удар. И нельзя даже предположить, как и откуда этот удар будет нанесен. Вся надежда на бронежилеты и реакцию Рыжего.

То, что в зале оказалось неожиданно светло, успокаивало слабо. Поднятые высоко над землей фонари железнодорожного вокзала заливали все вокруг мертвенным светом, покрывая стены и пол мозаикой теней.

Шатов с большим трудом смог вслед за Тарановым пробраться вдоль стены в зал, не зашумев и не споткнувшись. Он не видел, как проникали на свои места остальные члены группы, и это немного обнадеживало. Был шанс, что тот, кто назначил свидание, также прозевал эти передвижения.

Лялька и Рыжий Шатову были не видны, под лестницей царил мрак, и это тоже было неплохо. Если кто-то пойдет через зал – его заметят все. Если станет спускаться по лестнице – Рыжий услышит его еще издалека, не смотря на ветер и дождь.

Пальцы на руках застыли, и Шатов осторожно поднес их к губам. Подышал. Не поможет. Руки лучше спрятать в карманы. Шатов засунул кулаки в карманы куртки и тут же почувствовал себя упакованным в смирительную рубаху. Лучше уж пусть мерзнут.

– Ты вправду сегодня вырубил Шрама и Колобка?

Шатов вздрогнул и оглянулся, Таранов осторожно подошел к нему и присел на корточки.

– Вправду, – тихо ответил Шатов. – А нас не услышат?

– Ты кого-нибудь слышишь?

– Только ветер и дождь. И как стучат мои зубы.

– То-то и оно. Как это у тебя со Шрамом получилось?

– Майор удружил, – не стал распространяться Шатов. – В баре «Самшит».

– Майор… – со странным выражением прошептал Таранов.

– Что? Что-то не так?

– Да нет, с майором все всегда так, – Таранов помолчал и добавил, – майор у нас исключительный.

И не прозвучало в его голосе ни одобрения, ни просто симпатии. Шатов с удивлением отметил это, открыл рот, чтобы переспросить, но в глубине комплекса что-то с шелестом просыпалось на пол.

– Черт! – Шатов увидел, как из-под самого потолка, с четвертого яруса посыпалась пыль. – Что там?

– Хрен его знает! Может птица. А может – кошка или собака. Посмотрим.

Все стихло, белесое облако на месте падения мусора быстро прибил дождь.

– Ты как-то без оптимизма говорил о Сергиевском, – Шатов наклонился к Таранову, стараясь при этом не выпускать из поля зрения лестницу, под которой стояли Рыжий и Лялька.

– С чего бы это? – переспросил Таранов.

– Мне так показалось.

– Крестись, помогает.

– И тем не менее.

– Достал! – Таранов сплюнул. – Ты знаешь, как Сергиевского называют друзья?

– Откуда я это могу знать? Меня еще не записали в это почетное общество.

– Его называют камикадзе. Такой вот грузинской фамилией. Понятно?

– Не так, чтобы очень, – Шатову показалось, что возле противоположной стены что-то шевельнулось.

Дракон? Его посланец? Или кто-то из оперов? А, может, просто показалось. Показалось. Шатов закрыл глаза, но и под веками темноты не было. Скользили какие-то тени, мелькали искорки, будто глаза хищников в ночи.

– Ему наплевать на карьеру. Ему наплевать на всех, кроме себя. И на себя, правда, ему тоже наплевать. Он может пойти на все, чтобы только доказать свою правоту. Боже тебя упаси только показать при нем, что ты способен испугаться, отступить, просто поддаться уговорам. Зверь, – Таранов потер щеку. – Есть люди, с которыми хорошо дружить и враждовать. Они придерживаются правил с врагами и готовы подохнуть за друга. А вот с нашим майором… Враг для него – вообще не человек. Друг? Друг для майора это тот, кому он может разрешить умереть рядом с собой.

– Интересно, – равнодушно сказал Шатов.

– Очень. Ему уже терять нечего. Если бы не твое дело – он бы уже документы на пенсию оформлял. А так – получил возможность возглавить прогулку по минному полю.

– Но тебя-то он в группу выбрал…

– Приятно, конечно, но… Ты думаешь, он исходил из своих симпатий? Ни хрена! Простой рациональный расчет. Балазанов у нас, считай, среди оперов лучший психолог. Так как он – никто не может преступника ни просчитать, ни разговорить. Гремлин…

– Тут понятно.

– Ни хрена тебе не понятно. Думаешь, Гремлин – это тупая сила таранного типа? Егор – опер от бога. У него самая надежная сеть осведомителей. Если он не знает, то не знает никто, – Таранов повысил голос, но потом спохватился и заговорил тише. – Климов твой любимый – спец по фактам и фактикам. С ним и экспертов не нужно. Чует он все это, что ли. Он глянет на место преступления и может сказать, что и как здесь происходило.

– Чинганчгук.

– Что-то вроде, – согласился Таранов.

– Пирог? – апатия медленно заполняла Шатова.

Все это напрасно. И эта засада, и вся эта суета. Напрасно…

– Пирог? Наружное наблюдение и фотографическая память. Рыжий – тоже наружка, но в комплекте с задержанием. Ручки-ножки у Рыжего могут работать за пятерых.

– А ты?

– Я… Всего понемножку. И плюс компьютер, работа с базами данных, поиск информации.

– Так почему такая нелюбовь к Сергиевскому?

– Любовь – не любовь, – проворчал Таранов. – Ни я, ни другие на пенсию не собираются. Для майора это дело – последнее.

– Боишься, что он не будет стараться?

– Ни хрена ты не понял. Помнишь, в конце прошлого года эпопею с Солдатом? Ну, с теми отморозками, которые мочили всех подряд почти два месяца, и никто не мог их найти.

– Помню.

– Майор наш тогда оказался ловчее всех и вышел на ту группу. Честно, без дураков. Сам все провернул. И предоставил информацию начальству. Нужно было только брать…

– И что? – прервал паузу Шатов.

– Ничего. На квартире уже никого не было, а в майора, когда он вез семью в машине, стреляли. Уцелел только он…

– Смотри! – Таранов внезапно толкнул Шатова в бок.

Вначале Шатов ничего не заметил:

– Что?

– На второй ярус смотри.

Вдоль самого не огороженного края второго яруса двигалась тень, черное на сером.

– Он? – спросил шепотом Таранов.

– Я не филин.

– Блин, остальные его могли не заметить! Ракурс для них неудачный.

– Он к лестнице идет… Значит, будет спускаться. Что делаем мы?

– Ты в любом случае остаешься на месте. А я двигаюсь туда только после сигнала майора. Рыжий подает знак только для майора, Климова и Гремлина. Остальные подключаются по команде майора или отсекают пути отступления. Ты ж в машине был, все слышал.

– Слышал, слышал, – Шатов нервно потер руки.

В висках застучало, в груди стал разгораться холодный огонь. Сейчас. Еще несколько минут. Еще чуть-чуть…

Ничего не слышно только. Может быть, Рыжий уже заметил чужого. Или Лялька его уже окликнула. На втором ярусе тени уже не было.

Таранов подался вперед, оглянулся на Шатова:

– Если что – отходишь к машине.

– Если что?

– Что угодно! В драку не лезь, без тебя будет тесно.

– Хорошо, – Шатов кивнул и ответил с трудом.

Не лезть в драку – это правильно. С него хватит драк на сегодня. И на год. И на всю жизнь. С него хватит трупов и с него хватит ненавидящих взглядов. Все. Сегодня, чем бы это все не закончилось, он объявит Сергиевскому, что не хочет больше принимать участие…

«Я вернусь…» – прозвучало в ушах.

Шатов схватился за голову, пытаясь унять или хотя бы уменьшить внезапный приступ боли. К горлу подкатила тошнота. Шатов вдохнул тяжело, медленно выдохнул, борясь с тошнотой и головокружением.

Все вокруг снова стало нереальным. Фантастическое сочетание бреда и ужаса. Снова Шатову начало казаться, что время остановилось…

Что-то здесь не так. Не так.

Таранов, напряженно всматривается в глубину зала, ожидая команды. Сгусток темноты под лестничными пролетами, проглотивший Лильку и Рыжего, тени, в которых прячутся опера… Место и время выбрано Драконом.

Это он решал, где и как он хочет убить мелкую шлюшку, выполнившую его приказ. Шатов вспомнил выражение лица Дракона, его голос… Тягучая уверенность в себе и своем извращенном уме. Способность все рассчитать так, что ни какие неожиданности не смогут нарушить планы.

Ночь. Недостроенный спорткомплекс. Он назначил встречу именно здесь. Он уверен, что все получится… Почему он был уверен?

Он сказал Ляльке… Не он, а кто-то, действующий от его имени… Ляльке сказали, что она должна прийти сюда в определенное время и стать на определенное место. И еще сказали, что она может привести с собой своего приятеля…

Приятеля…

Шатов тихонько застонал. Мысли были похожи на кристаллы с острыми краями. Каждое их движение отдавалось ослепительной болью в мозгу. И за ними тянулся раскаленный след, сочащийся болью.

Таранов что-то сказал шепотом, но Шатов не расслышал что именно. Мысли скакали лихорадочно, заполняя мозг осколками боли.

Время и место. И можно прийти с приятелем… Время и место… И уверенность, что все пройдет по плану. Как? Он ведь не мог исключать возможность того, что Ляльку все-таки задержат. Или что она приведет с собой не одного обкуренного приятеля, а двух-трех. Грех не бомбануть лоха, припершегося ночью на заброшенную стройку с наркотой в кармане. А если у него еще будут и бабки…

Он мог просто планировать уйти в случае неожиданности… Мог? Шатов закрыл лицо руками. Нет, не мог. Он должен убить Ляльку. Дракон не оставлял после себя свидетелей. И эта…

Шатов выдохнул и выпрямился. Под ногой что-то с шумом просело, но Шатов не обратил на это внимание. Как не обратил внимания и на движение Таранова.

Опер хочет его предупредить о необходимости соблюдать тишину? Что-то сказать о необходимости ждать сигнала? Или просто хочет страстным шепотом выматерить неуклюжего урода…

– Рыжий, уходи оттуда! – крикнул Шатов надсадно.

Звук голоса метнулся через заваленную строительным мусором площадку, ударился плечом о колонны и бессильно рухнул где-то возле дальней стены.

– Уходи, Рыжий! – Шатов сделал несколько шагов вперед, споткнулся и, падая, выкрикнул еще раз, – Уходи немедленно! Рыжий!

Под колено попал какой-то обломок бетона, боль резанула тело, но Шатов тут же вскочил:

– Рыжий!

Кто-то рванул Шатова за ворот куртки, помогая встать на ноги. Таранов? Шатов не глядя его оттолкнул и снова побежал, спотыкаясь, но продолжая кричать.

«…ди-ди-ди!» – эхо изо всех сил старалось помочь Шатову, или наоборот пыталось скомкать его слова, оплести их собой, исказить смысл…

Медленно, очень медленно бежал Шатов, медленно, слишком медленно его слова преодолевали пространство, путаясь в дожде, пыли и ужасе. Медленно…

Где-то впереди словно всхрапнул ночной хищник, громадный, привыкший одним движением лапы ломать шею буйволам. Уверенный хрип глотки, захлебывающейся слюной, яростью и предвкушением крови.

Так ревет только зверь, который уверен в успехе, тот, который знает – ничто уже не спасет жертву… Всхрип, прыжок, удар.

Звук тяжелого, с хрустом, приправленного шлейфом смертельной неотвратимости, удара остановил Шатова. Поздно…

Взрывом взметнулась пыль, вырываясь из глубины лестничного колодца. Мертвенно серое в нереальном освещении облако выкатилось на середину зала и замерло, подрагивая, словно переваривая то, что успело поглотить.

Шатов споткнулся снова, взмахнул руками, но не упал, Таранов поддержал его сзади:

– Что это?

И снова удар, на этот раз множественный, усиливающийся с каждым новым перекатом. И облако вспухло, словно стараясь заполнить собой все пространство между мокрыми бетонными стенами, опрокинуть их и обрушиться на застигнутую врасплох вселенную.

Кто-то закричал слева. Шатов не отрываясь смотрел на пыль, не в силах отвести взгляд. Метнулась тень. Еще несколько. Крик, слабый и беспомощный после грохота рушащегося бетона.

Это Сергиевский, отстраненно подумал Шатов. Он попытается спасти Рыжего.

Все разом уменьшилось, улетая куда-то вниз. Шатов словно увидел все происходящее откуда-то сверху, из-под самых перекрытий… Оседающий гнойник пыли, маленькие, нелепые фигурки, бегущие к нему… И удовлетворение. Упоение собой, своей предусмотрительностью, неотразимостью плана.

Дракон.

Шатов резко оглянулся, пытаясь рассмотреть хоть что-нибудь там, наверху, на четвертом ярусе. Бессмысленно. Лишь резкая черная полоса тени под серым отчерком бетона. И все-таки, он там. Он там. Он пришел, чтобы увидеть. Чтобы контролировать.

– Рыжий! – это, кажется, кричит Гремлин.

И скрывается в облаке, которое все еще стоит, сыто подрагивая.

– Давайте за помощью! – выкрикнул Сергиевский.

Что-то кричит Пирог, бросаясь вслед за Гремлином.

Туда же двинулся Таранов, но Шатов схватил его за плечо:

– Он здесь!

– Что?

– Он здесь! – крикнул Шатов, указывая рукой на четвертый ярус. – Здесь Дракон.

Таранов беспомощно перевел взгляд с лица Шатова туда, куда указывала его рука.

– Точно?

– Он там, – Шатов почувствовал, что задыхается. – Там. Он ждет исполнителя. И потом они уйдут.

Крик из мрака. Сергиевский? Или Пирог? Никого из них не видно. Только голоса и шелест чего-то мелкого, падающего с высоты.

– Мы не попадем наверх! – в голосе Таранова мелькнула обида.

– Не наверх, – Шатов потянул за собой Таранова, – не здесь.

Он и сам не мог понять, откуда появилась эта уверенность. Он не думал, он знал, и это знание не имело ничего общего с его умом. Нюх? Инстинкт?

Нужно бежать туда. Потом свернуть вправо и подняться по лестнице… Откуда он знает об этой лестнице? Бегом! Шатов оглянулся на Таранова, споткнулся. Опер обогнал Шатова, вырывая на ходу из-под куртки пистолет. Шатов не видел этого в темноте, просто угадал по легкому оттенку шороха.

– На второй этаж! – крикнул Шатов. – На второй и направо.

Боль свела правую ногу, пришлось схватиться за металлические перила, покрытые испариной. И каждую ступень брать приступом. Раз за разом. Еще…

Все нормально, боль – это только иллюзия. Шатов выбрался на второй этаж, вышел в коридор. Тут, по-видимому, подразумевалось размещение дирекции будущего стадиона. Или медицинские кабинеты. Или бухгалтерия.

Темный, заполненный холодом влажного мрака, коридор.

– Шатов, куда дальше? – Таранов дышал надсадно, но произнес это тихо.

Шатов оглянулся по сторонам. Одинаково темно и гулко. И ни единой мысли куда идти.

– Не знаю, – пробормотал Шатов.

– Черт, – Таранов подошел ближе, И Шатов почувствовал его запах – смесь сигарет, мокрой одежды и неуверенности. – Пошли назад…

– Нет, – Шатов обернулся резко и увидел, как в одном из проемов – светлом прямоугольнике, освещенном светом огней вокзала, что-то сдвинулось с места.

Тень? Силуэт?

Шатов тронул Таранова за плечо и указал на дверной проем.

– Понял, – шепнул Таранов, – не лезь вперед.

Пол коридора не был засыпан мусором, Таранову удалось почти бесшумно подойти к двери и заглянуть.

– Стоять, милиция! – скомандовал Таранов громко и вошел в комнату.

Шатов вошел следом.

В помещении было светло – окна выходили в сторону вокзала. На фоне окна замер силуэт с поднятыми руками. Напротив него, держа пистолет двумя руками, стоял Таранов.

– Не двигаться, – предупредил Таранов. – Оружие есть?

– Нет, – глухо ответил силуэт.

– Руки за спину, – скомандовал Таранов. – Живее!

Шатов осторожно вдоль стены прошел мимо Таранова в комнату.

– Не подходи к нему, – чуть задыхаясь, сказал Таранов.

– Хорошо, – Шатов посмотрел на стоящего возле окна, пытаясь рассмотреть его лицо.

– Он? – Таранов левой рукой полез в карман и достал наручники.

Он? Шатов сделал осторожный шаг. Не похож. Черты лица не рассмотреть, но фигура, рост… И нет того ощущения угрозы, которое всегда исходило от Дракона. Не он? Но где тогда?…

– Не он, – выдохнул Шатов.

– Ну и черт с ним, потом разберемся, – сказал Таранов, – нужно забирать и идти к нашим, вниз. Что там у Рыжего.

– Рыжего? – Шатов почувствовал, как к горлу подкатила тошнота. – Я думаю, что…

– Что? – Таранов подошел к стоящему возле окна, звякнул метал.

Шатов успел заметить, как что-то мелькнуло, силуэт метнулся в сторону.

– Мать, – вскрикнул Таранов.

Всего несколько секунд – Таранов взмахивает рукой, Шатову показалось, что просто для того, что удержать равновесие, но рука с пистолетом резко опустилась, припечатывая голову противника. Глухой удар и звук падения тяжелого тела.

– Урод, – негромко сказал Таранов, – бегать надумал.

Тело у ног Таранова лежало неподвижно.

– Сильно ты его приложил… – без выражения произнес Шатов.

– А не хрен играть в догонялки. Сказали – стоять.

«Сказали – стоять,» – голос Таранова как-то странно исказился, словно произнес это оперативник не в двух шагах, а в нескольких десятках метров от Шатова.

И словно туман заполнил комнату.

Шатов потер глаза. Нет, он видел все четко, насколько позволяло освещение, но одновременно словно пелена скользила перед глазами, словно второй кадр наложился на картинку, и кадр этот был темным, состоящим из сумрака, теней и отблесков света.

– Сейчас мы его упакуем, – наклоняясь к лежащему, сказал Таранов.

Звякнули наручники, сухо щелкнули, застегиваясь.

Голос Таранова звучал напряженно, азарт преследования еще не прошел. Шатов перевел взгляд с опера на дверной проем, разом лишившись возможности двигаться и говорить.

Дверь была прямоугольником темноты и одновременно светлым пятном на черном фоне. Она оставалась неподвижной и одновременно приближалась…

Нет. Шатов попытался выкрикнуть это, но голос не подчинился. Получился только какой-то болезненный выдох, похожий на стон. Нет. Нет.

Что-то произносит Таранов, глядя на Шатова.

Слишком сильно ударил? Кажется, это сейчас беспокоит Таранова? Или он просит Шатова помочь оттащить этого человека вниз?

Шатов переводит взгляд на лицо лежащего. Свет сейчас падает на него, и это незнакомое лицо. Этого человека Шатов никогда прежде не видел. И это лицо совершенно не похоже на лицо Дракона.

Что-то темное, почти фиолетовое, густо и тягуче стекает по виску лежащего. Кровь? Тогда Таранов действительно ударил слишком сильно.

Дверь.

Нужно предупредить Таранова. Нужно сказать, что… Что? И как, если горло парализовано ужасом так, что каждый вздох дается с неимоверным трудом. Это просто страх.

Это просто страх, попытался убедить себя Шатов. Этого не может быть…

Снова Таранов что-то говорит и наклоняется к лежащему, но Шатов не видит зачем. Шатов не может оторвать взгляда от двери. Это свыше его сил. Это слишком для него…

Шатов, не отводя взгляда от двери, резко бьет кулаком в стену. Больно. Еще раз. И еще… Бетон рвет плоть, раздирает кожу, и боль от этого вернула дыхание Шатову.

– Таранов, – выдавливает Шатов.

Оперативник оглянулся на голос, потом медленно, слишком медленно стал оборачиваться в ту сторону, куда указывала рука Шатова.

Медленно, слишком медленно. Все происходит слишком медленно.

Таранов, наверное, успел заметить вспышку в темном проеме. Он даже успел начать движение в сторону, которое могло бы его увести с линии выстрела, если бы началось чуть раньше. И было бы чуть быстрее.

Шатов увидел, как вспучилась материя куртки сзади на плече у Таранова, как распахнулась лепестками, выплескивая наружу мелкие капли черной, маслянисто отсвечивающей в неверном свете жидкости.

Тело Таранова медленно запрокинулось на бок. Опустилось на пол.

Рука взметнулась и бессильно упала.

Щелкнул еще один выстрел. Тихий, как у игрушечного пистолета. Пуля ударила в бетонный пол возле самой головы Таранова, подняв белесое облачко, и с противным звуком ушла рикошетом куда-то в глубину комнаты.

Вот и все, мелькнуло в голове Шатова. Вот и все. Это уже когда-то было. И пустой дом, и тихие выстрелы, и два тела на полу, и…

– Дракон, – сказал Шатов, и голос прозвучал неожиданно громко и отчетливо.

– Интересная встреча, – сказал знакомый голос из темноты. – Забавная. И даже немного парадоксальная… Мы снова встретились с вами, господин Шатов.

От мрака за дверью отслоилась тень, бесшумно качнулась и перетекла в комнату, обретая объем. Темная фигура без лица.

Шатов вздрогнул, противный страх мазнул по спине липким щупальцем. Нет лица… Нет… Спокойно, это только капюшон. На нем надета куртка с капюшоном. Успокоиться. Все нормально. Только вот сейчас перестанет колотиться сердце, и слабость уйдет из тела, и…

– Откуда это вы? – в голосе Дракона прозвучала ирония. – Вот уж не думал, что кто-то будет ждать меня в этом месте, кроме моего…

Дракон сделал паузу, словно подбирая слово.

– Моего знакомого. А тут такая неожиданность – мой старый друг и, как я понял, представитель наших героических правоохранительных органов. Ведь это мент?

– Да, – ответ вырвался неожиданно для Шатова и помимо его воли.

– Из группы майора Сергиевского… – интонация удовлетворенная, словно он испытывает нечто вроде гордости, констатируя успешный результат своего эксперимента. – Не ожидал такой прыти. Не ожидал. Я вообще не думал, что они смогут так быстро найти ту девочку. Упокой, господь, ее беспутную душу. А уж то, что вы умудрились из всей громады этого долгостроя выбрать именно ту комнату, которую я выбрал для отхода… Впечатляет.

Шатов попытался встать, молясь про себя, чтобы ноги выдержали. И чтобы дыхания хватило для этой чудовищной работы – поднять его тело, выпрямить спину. Встать. Нужно встать. А там… В любом случае, это финал.

Однажды ему удалось, чудом удалось остаться живым. Сейчас…

Таранов застонал.

– А ваш приятель счастливчик, – Дракон присел возле Таранова. – Я редко промахиваюсь, а тут… А…

В голосе Дракона промелькнуло некоторое разочарование:

– Опер пришел за мной без бронежилета… А я, наивный, целился в голову. Ну да ладно. Вы как себя чувствуете?

Шатов оперся спиной о стену:

– Нормально.

– Вот и славно. Вот и замечательно, – Дракон наклонился над тем, кого назвал своим знакомым, – а вот тут не слишком хорошо…

В голосе прозвучало даже не разочарование, а что-то вроде боли, или обиды.

– Как же это вы так не аккуратно с ним. Он же был без оружия, а вы ему чуть ли не проломили голову.

– Так уж получилось, – услышал Шатов и удивился, поняв, что ответил он сам.

– Получилось… – Дракон присел возле лежащих, – всегда все происходит только так, как планируется. Если планируется правильно…

– Выходит, что так планировалось, – Шатов сглотнул вязкую слюну, – только, как я понял, не вами.

– Не нами, ой, не нами… Мы планировали все просто и понятно. Шалава из клуба со своим приятелем отправляется в три часа ночи на стройку, чтобы… Ну, мало ли за чем могла отправиться несчастная девушка на стройку… Покурить, заняться тем, что они называют любовью… А арматура здесь местами сильно проржавела, и рухнули лестничные пролеты внезапно… – Дракон легонько похлопал своего знакомого по щеке и разочаровано поцокал языком. – Почему ты, Шатов, так все усложняешь? Ее никто даже и не хватился бы. Нашли бы через пару-тройку дней, зарыли где-нибудь в углу кладбища в общей могиле… Как ее вообще смогли вычислить менты?

– Случайно, – ровным голосом ответил Шатов, – совершенно случайно.

До Дракона метра два. Один прыжок. Оттолкнуться от стены и обрушиться на него в тот момент, когда он снова будет рассматривать своего приятеля. Шатов сжал кулаки. Тут полно всякого хлама – схватить хотя бы вон тот кусок арматуры… Или вон тот кусок бетона…

– Не нужно… – Дракон сказал это ровным голосом. – Не стоит экспериментировать. Я выстрелю – и все. И ты умрешь. Просто умрешь.

Просто умру, подумал Шатов. В этом что-то есть. Благородно и просто умереть от пули Дракона. И больше ничего не будет волновать Шатова. Совершенно ничего. Вита? Поплачет и забудет.

Всего один бросок. Шатов понимал, что накручивает себя, собирается совершенно сознательно закончить свою жизнь здесь, на втором этаже давно заброшенной стройки. И понимал, что ему совершенно не страшно, что он готов переступить черту, за которой не будет ничего, и которая обрежет все угрозы и все смерти. Всего один бросок…

– Подумай, Шатов, – тихо произнес Дракон, – ты сейчас прыгнешь на меня. Оттолкнешься от стены, на это уйдет доля секунды, еще секунду будешь лететь ко мне. А я нажму на спуск. И ты умрешь.

Шатов глубоко вдохнул.

– А, – Дракон засмеялся, – ты решил, что можешь умереть, и все прекратится? А свою жену ты оставишь вдовой? Нет. Она будет расплачиваться по твоим долгам.

– Сука.

– Нет, я просто коллекционер. Я ведь вам говорил, что коллекционирую разные редкости. И как всякий коллекционер я всегда готов к обмену, к компромиссу. Я вам, предположим, смерть, а вы мне что взамен?

– Я еще что-то должен тебе за свою смерть?

– Не за смерть, за покой. Я ведь исчезну только для тебя, я не пойду за тобой на тот свет. Я останусь. И все будет продолжаться. Эти недоумки никогда не смогут меня найти. Я – охотник, а они – стадо потенциальной добычи. Мишени. И только я буду решать, кто из них доживет до завтра, а кто – умрет. Только я… Я знаю, ты не задумываясь обменяешь свою жизнь на мою… Ведь обменяешь?

Шатов не ответил.

– Обменяешь. Но ты готов умереть просто так, отдать мне для развлечения свою супругу? Ты ведь гуманист. И даже где-то альтруист. И я предлагаю тебе небольшой эксперимент.

Шатов попытался понять, что изменилось в голосе Дракона за последнюю минуту. Ушла растерянность? А она разве была? Появилась уверенность? Голос стал чуть тверже? Дракон принял решение. И остается выбрать – все-таки бросаться на него, или… Что?

– Мы перенесем твои моральные искания в реальную плоскость. Ты уже решил, что моя жизнь стоит твоей. А теперь тебе предстоит выбрать, стоит ли моей жизни чья-нибудь жизнь вообще. Вот смотри.

Легкий щелчок. В блеклом свете ртутно блеснуло лезвие ножа.

– Твой приятель, в отличие от моего, скоро может прийти в себя. Болевой шок не так надежен, как сотрясение мозга. И мне придется смотреть за двумя пленниками, за тобой и за ним. А это не есть хорошо. У меня есть еще дело, и наш разговор еще не окончен… Так что, делаем так, – Дракон взмахнул ножом, и Шатов услышал треск разрезаемой ткани.

– Не нервничай, это только рубашка твоего приятеля-мента. Лови!

Шатов автоматически поймал летящий комок ткани:

– Зачем?

– Вот и ты заинтересовался условиями игры, молодец, – Дракон за наручники оттащил своего напарника поближе к окну и вернулся к Таранову. – Теперь смотри внимательно.

Дракон опустился на колено:

– Человек очень уязвимое существо, не слишком удачно устроенное. И если плохо знать его анатомию, человека одинаково трудно убить и вылечить. Теперь делаем вот что…

Шатов не успел вскрикнуть. Горло разом сжалось, когда лезвие ножа с легким хлюпающим звуком вошло в плоть Таранова.

– Стоять! – повысил голос Дракон. – Стоять, милый. Твой дружок еще жив. Просто я немного его подрезал. Ровно на столько, чтобы ты мог сохранить ему жизнь. Шатов!

– Что? – выдавил Шатов.

– Я сейчас выну нож и отойду к окну. У тебя будет несколько секунд для того, чтобы подойти к оперу и зажать его рану. Условие его выживания – ты давишь в двух сантиметрах над раной и, естественно, закрываешь рану той тряпкой, которую я тебе бросил. Или ты уходишь из комнаты, бежишь к ментам в зал и возвращаешься с ними сюда. Может быть, у вас получиться меня схватить. Может быть – нет. Но этот мент истечет кровью. Это я тебе гарантирую. Выбирай. Игру начинаем на счет «три». Раз, – Дракон коротко хохотнул, – два. Три.

Шатов бросился вперед, к Таранову, нащупал рану. В двух сантиметрах выше пореза. Надавить.

Горячая липкая кровь. И запах. И частые удары сердца Таранова, которые своими пальцами ощущал Шатов. Будь ты проклят, подонок.

– Будь ты проклят! – выкрикнул Шатов.

– А вот крики в условия игры не входили, – в голосу Дракона плескалась ирония, – если ты будешь кричать, я тебя… Нет, не убью, я тебя просто оглушу, не сильно, минут на десять. За это время твой пациент истечет кровью. Понял? Я не слышу. Понял?

– Понял, – Шатов задыхался, сердце подкатилось к самому горлу и оглушительно грохотало в ушах.

– Хорошо, что понял. Теперь мой ход, – Дракон перевернул своего напарника лицом вверх.

Черная кровь залила почти все лицо.

– Его зовут Дмитрий, – сказал Дракон, – он производил впечатление человека разумного. Но – не повезло. На охоте так бывает. На охоте бывает по-разному. Как мне теперь быть, не подскажешь?

Шатов не ответил. Для него сейчас существовал только Таранов, рана на его теле и запах крови.

– Не отвечаешь? Напрасно. Не хочешь брать на себя ответственность? Или тебе не до моих вопросов? Со временем тебе придется пересмотреть такое отношение к серьезным предложениям. Пока просто прими небольшой урок, – Дракон снова засмеялся, только смех на этот раз напоминал рычание. – Что я сейчас делаю?

Шатов снова промолчал. Он не хотел разговаривать с Драконом, участвовать в этом жутком диалоге.

– Шатов, ты обязан отвечать, иначе умрет твой дружок. Не ты, а дружок. Ты останешься жив, даже если мне придется тебя ранить, а потом ждать твоего выздоровления. А я дождусь и начну игру снова. Итак, что я сейчас делаю?

– Поднял нож.

– Правильно, я поднял нож. Если тебе когда-нибудь предоставят выбор способа смерти, попроси, чтобы тебе перерезали горло. Это не больно. Всего несколько секунд – и мозг, лишенный крови и кислорода, заснет. Ты проспишь собственную смерть. Только попроси, чтобы резал специалист. Никогда не доверяй дилетантам. Особенно испуганным дилетантам. Понял? Это только кажется, что все так просто, на самом деле за внешней простотой стоят годы тренировки. Вот, смотри, правда выглядит изящно?

Нож в руке Дракона описал плавную дугу, прочертив на белом горле Дмитрия тонкую черную полоску. Секунда и полоска стала расширяться. Кровь потекла из раны на пол. Дракон немного отстранился.

– В принципе, можно было на этом и остановиться. Его даже немедленное вмешательство не спасет. Но… – Дракон за волосы приподнял голову убитого, – я ведь не просто хотел его убить. Я хотел убить его с определенной целью. С совершенно определенной целью, поэтому одного движения ножа будет мало. Мы проведем лезвием еще раз. А потом еще, а потом…

Шатов попытался отвести взгляд в сторону, но его словно парализовало. Рана на горле убитого становилась шире, голова запрокидывалась все дальше и дальше. И каждое движение ножа отдавалось в мозгу Шатова.

– А потом, самое интересное, – в голосе Дракона проступило что-то вязкое и липкое, словно кровь, смешанная с патокой.

Наслаждение? Радость? Удовлетворение? Или чувство, которое Шатов никогда не испытывал и потому не мог определить.

– Теперь – позвоночник. Вообще, если честно, то есть еще один безболезненный способ убить ближнего своего. Нужно перерезать ему спинной мозг. Но для этого нужно особое умение. У меня оно есть, но я предпочитаю все-таки начинать с горла… Не забывай давить на артерию, Шатов. Его жизнь в твоих руках. Причем, совершенно буквально. Шатов!

Шатов вздрогнул. Он чуть не потерял сознание. Держаться. Он ведь не хлюпик. Он выдержит. Он все сможет вытерпеть, только бы продолжало биться сердце Таранова. Шатов несколько раз глубоко вздохнул.

– Вот-вот, дыхание – залог успеха. А у нас тут залог успеха – точность движения. Нужно попасть лезвием ножа между позвонками. Вот так. После чего еще пара движений ножом и голова отделена. Вот так. Вот таким вот образом, – Дракон поднял отрезанную голову за волосы.

Шатов услышал, как гулко шлепают капли крови, падающие с нее на обезглавленное тело. Это безумие. И черный силуэт, рассматривающий голову в призрачном свете фонарей – это часть безумия.

– Вот так! – Дракон разжал пальцы, голова упала на пол, в лужу крови.

Глухой удар.

– Теперь продолжим, – сказал Дракон.

Голос его чуть подрагивал. Дракону словно не хватало воздуха. Запыхался.

– Как будут строиться наши с тобой отношения в дальнейшем, господин Шатов?

– Никак… – пробормотал Шатов.

Спокойно. Держать руки. Два сантиметра над раной. Держать.

– Ошибаешься. Будут. И никто не сможет их прервать, только я. А я не хочу их прерывать. Ты мог все закончить еще возле болота, но ты не захотел. Ты мог бы просто подойти ко мне тогда и добить. Или вытащить меня из трясины. Так, что это ты начал игру. Телефончик, кстати, все еще у тебя? – Дракон засмеялся. – Можешь не отвечать, у тебя. Ты никогда его не смог бы выбросить после того звонка. Ты ведь испугался, Шатов. И предпочитаешь носить свой страх с собой. Как напоминание. Носи и дальше. Я решил снова начать с тобой разговаривать. Так интереснее. Так намного интереснее.

– Я…

– А ты не отвечай. Ты держи руки напряженными. Не отвлекайся. Я все скажу сам. Понимаешь, Шатов… – Дракон прошелся по комнате, – я ведь не собирался тебя убивать. Я ведь хотел тебя уничтожить. И это не одно и то же. Я хотел стереть тебя, вычеркнуть тебя из жизни еще до того, как ты перестал бы дышать. Вытереть ластиком. Как карандашный рисунок. Линию за линией, штришок за штришком. Пока не остался бы чистый бумажный лист. А тебя – нету. Пропал. В этом было даже что-то возвышенное, а, Шатов?

Спокойно. Держи руки. Думай только об этом. Руки. Рана. Кровь. Руки. Где Сергиевский? Вряд ли. Они сейчас роются в завале. Им не до того, чтобы искать Таранова и Шатова. Тем более что это противоположное крыло.

И не слушать, что говорит Дракон. Или наоборот, слушать внимательно? Ведь новая интонация в его голосе – это опьянение. Властью? Силой? Запахом крови? Он может проболтаться.

– Да, и я бы смог тебя стереть. От тебя уже осталось не так много, как тебе может казаться. Попытайся после сегодняшнего убийства врача вызвать теперь к себе на дом медика. Или запишись на прием. А завтра о твоей опасной фамилии будут знать все жители твоего района. Соседи начнут от тебя шарахаться. На тебя станут обращать внимание на улице, и никто не решиться заговорить с тобой или сесть в одну машину. Только менты будет тебя допрашивать. Кто? Зачем? Вы уверены? А если вдруг и у них начнутся из-за тебя проблемы? Вот уже один получил удар ножом… И, кстати, там, под обломками, ведь тоже опер?

– Опер, – прохрипел Шатов.

– Мне приятно, конечно, что за мной пустили целую свору, но передай им от меня, что те, кто подходит ко мне слишком близко – умирают. И те, кто слишком близок тебе – умирает. И приятели тех, кто слишком близок к тебе, также могут умереть. И родственники… Ты предупреди их, Шатов.

– Я предупрежу.

– Вот и хорошо, – Дракон снова присел возле мертвого тела, – теперь закончим с Димой. У него были очень сильные руки. Спортсмен, по-видимому. Жалко такие оставлять в наручниках. Человек должен уходить из жизни свободным.

Шатов понял, что сейчас произойдет, но ужаса уже не испытывал. Навалилась беспредельная усталость.

Дракон прав – от Шатова сейчас не зависит ничего. И ничего никогда не зависело. Руки. Держать руки. Два сантиметра выше раны.

Холодно. Кровь застыла на руках Шатова. Пальцы склеились густеющей кровью.

– Тут нужно попасть между суставами. Одним движением. Раз. И еще раз. И наручники можете забрать себе, господин журналист, – Дракон бросил на пол наручники.

Отрезанные кисти рук лежали на полу, чуть в сторону, соприкасаясь, словно пожимая друг друга.

– Вот такие дела.

Спокойно. Держать руки. Думать только о ране Таранова. Только о ней.

– Я хотел тебя стереть, но передумал. Теперь ты сам себя сотрешь. Сам. Я буду приказывать, а ты будешь стирать. Как собака Павлова. Сигнал – рефлекс. Ты будешь делать все, что скажу я. Все, что я скажу и так, как я скажу.

– Ты меня заставишь? – голос Шатова сорвался, но Шатов упрямо заставил себя повторить. – Ты меня заставишь?

– Да. Более того, ты сам захочешь этого. Ты привыкнешь к этому, как наркоман. И ты растворишься во мне.

– Ты – сумасшедший!

– Да? С чего ты взял?

– Ты убиваешь…

– Тогда я убийца, наверное?

– Ты получаешь от убийств удовольствие.

– А почему бы и нет? Разве только сумасшедший получает от убийства удовольствие? А ваши герои? А охотники? Они ведь тоже убивают. И, кроме этого, если убийство приносит кому-то радость, то это уже не убийство.

– Радость? От того, что ты только что убил трех человек…

– А хоть сто пятьдесят! Я никогда не убиваю без причины. Вас ведь никто сюда не тянул. Погибнуть должна была только наркоманка. Но вы пришли. Ладно. Я и вот он, – Дракон пнул ногой отрезанную голову, – должны были просто уйти. Но вы пришли… Кстати, кто из вас придумал, куда нужно двигаться?

– Я.

– Отлично. Мои поздравления. Это что-то особенное. Как тогда, в доме? Так же, как ты узнал о смерти тех двоих?

Шатов сплюнул. Руки. Кровь. Холод. Рана.

– Это уже интересно. Мой талант и твоя странная особенность. Это интересно. Но все-таки, ты привел сюда мента и в результате Дмитрий умер, а твой приятель умирает. Это ведь не я виноват. Это твоя вина. И это все поймут. Это скоро поймут все. И тогда, в финале нашей с тобой игры, ты останешься один. И ты либо сам убьешь себя, либо будешь умолять меня об этом. Но и это не самое главное в игре, – Дракон еще раз ударил голову носком туфля.

Голова откатилась к окну.

– Главный приз в этой игре для меня… – Дракон оборвал фразу. – Пусть это для тебя станет сюрпризом, Шатов. Пусть это для тебя будет приятным сюрпризом. А мне пора уходить. Извини.

Таранов еле слышно застонал.

– Ваш приятель, кажется, может скоро прийти в себя, – участливо произнес Дракон, – это будет так больно. Я ему сочувствую. Мужайся, Шатов. Игра начата.

– Я…

– Что?

– Я тебя убью.

– Вот как? А ты ведь меня уже один раз убил. Теперь моя очередь. Теперь я должен убить тебя. Это будет честно. Ты ведь честный человек? – разговаривая, Дракон достал из-под одежды сумку, небрежно бросил в нее голову и руки убитого. – Я перезвоню.

Шатов почувствовал, как под его руками вздрогнуло тело Таранова.

– Лежи, не шевелись…

Таранов застонал. Громче.

Дракон легко вскочил на подоконник, сделал шаг на улицу, и Шатов услышал, как скрипнула доска. Еще скрип. Потом шорох и глухой удар о землю. Дракон сбросил на землю доску, по которой ушел.

– Больно… – прошептал Таранов.

– Лежи.

– Больно! – Таранов дернулся, засучил ногами.

– Умрешь, лежи, – Шатов навалился всем телом, – послушай меня, прошу…

– Больно…

– Я знаю, но если я отпущу руку, ты умрешь. Не двигайся.

Таранов дышал часто, с хрипом.

Боже, холодно то как.

– Где он? – спросил Таранов.

– Не разговаривай. Просто дыши. Мне нужно придумать…

Что придумать, оборвал себя Шатов. Кричать?

– Эй! – крик получился слабый и неуверенный.

Шатов закашлялся.

– Мужики! – Шатову показалось, что голос его натолкнулся на темноту в дверном проеме и отлетел назад, в комнату.

Таранов что-то прошептал.

– Не разговаривай, – снова попросил Шатов.

– Ствол, – еле слышно прошептал Таранов.

– Что?

– Где мой ствол?

– Ствол? Пистолет?

– Я… его уронил… когда…

– Да, я сейчас, – Шатов огляделся.

Темно. Сразу не рассмотришь. Стоп.

Таранов стоял вон там, когда прозвучал первый выстрел. Потом… Потом упал. Успел схватиться за оружие. И пистолет отлетел. Куда? Если далеко, то все напрасно, он не сможет оставить Таранова ни на секунду.

Пистолет… Где?… Черт, возле самой стены. Возле самой долбанной далекой стены.

– Ствол, – повторил Таранов со стоном.

– Да-да, – пробормотал Шатов, – я его вижу.

– Возьми…

– Я не могу. Если я отпущу рану…

– Я подержу сам… – голос Таранова дрогнул, – я… я смогу.

– Сможешь? – переспросил Шатов.

Таранов застонал, напрягаясь, его руки легли на руки Шатова на ране, надавили.

– Так?

– Да, – сказал Шатов, все еще не решаясь, – вот так.

– Давай. Патрон в патроннике… Нужно просто снять с предохранителя… Это слева… сразу над рукоятью, – руки Таранова на мгновение ослабли.

– Что?

– Нормально… Я удержусь… Только… – голос Таранова стал почти неслышным, – … только быстрее.

Шатов осторожно высвободил свои руки, рывком преодолел расстояние до пистолета, тем самым рывком, который собирался сделать к Дракону.

Схватил пистолет, сдвинул предохранитель. Вот так.

Теперь назад. Быстро.

Таранов что-то простонал.

Шатов упал на колени возле него, левой рукой прижал тряпку к ране:

– Я здесь…

Руки Таранова ослабли.

– Все хорошо, – пробормотал Шатов, – все хорошо.

Повернув ствол пистолета к окну, Шатов нажал на спуск.

Выстрел.

Грохот заполнил комнату, больно ударил по ушам. Отдача подбросила оружие вверх. Еще выстрел. И снова вспышка и грохот. И удар отдачи в руку.

Сколько патронов в магазине? Восемь? Или это усовершенствованный «макаров», с магазином на двенадцать патронов?

Выстрел.

Где вы там все? Тут умирает человек. Где вы там?

Выстрел.

Оглохли вы все там, что ли?

Выстрел.

Таранов затих, сердце его билось теперь частыми мелкими ударами.

Выстрел.

– Где же вы? – закричал Шатов, – где вы?

Выстрел.

Какой-то шум со стороны коридора? Шатов обернулся. Показалось. Снова поднял пистолет. Нет, из коридора действительно…

Выстрел.

– Брось оружие!

Это кричат из коридора, понял Шатов. Они пришли. Шатов замахнулся и бросил пистолет, целясь в дверной проем.

– Срочно нужен врач, – сказал Шатов. – Ему срочно нужен врач.

Глава 6

Шатову дали только два часа на то, чтобы он почистился и переоделся. Пока он мылся в ванной у себя дома, мрачный Балазанов сидел на кухне, а два незнакомых Шатову опера – в машине напротив подъезда.

Кровь с рук отмывалась плохо. Особенно долго Шатов провозился, пытаясь вычистить ее из-под ногтей. Голова была пустой и звонкой. Таранова увезла машина «скорой». На вопрос Шатова о Рыжем, Балазанов молча отвернулся, скрипнув зубами.

Сергиевский был слишком занят, остальные члены группы не проявили особого желания общаться с Шатовым.

В дверь ванной постучали.

– Что? – не отрывая взгляда от зеркала, спросил Шатов.

– Женя, я принесла тебе чистое белье, открой.

Шатов, не одеваясь, открыл на двери задвижку.

– Что случилось? – тихо, одними губами, спросила Вика.

– Что случилось? – громко переспросил Шатов. – Ничего особенного. Появился Дракон… Помнишь, я тебе рассказывал? Вот появился покойный Дракон и убил несовершеннолетнюю шлюху и мента. Второго очень сильно подрезал, и никто не знает, выживет ли он. А я отделался легким испугом и промоченными ногами. И еще испачканной в чужую кровь одеждой. А еще я видел, как человеку отрезали голову простым ножом. Чик-чик, как кусок колбасы… И руки. Кисти рук… При мне… Всего в нескольких сантиметрах от меня…

Шатов почувствовал, как все плывет вокруг него, как качаются стены, и как странно мерцает свет.

– Женя… – руки Вики подхватили его.

Какие у нее сильные руки, подумал Шатов. И у Виты тоже сильные руки. Ему везет на женщин с сильными руками.

– Все нормально, – сказал Шатов, – я не буду падать в обморок. Все нормально. Это нормальная человеческая реакция.

Шатов сел в пустую ванну, обхватил голову руками.

– Тебе помочь? – спросила Вика.

– Мне? Помочь? У тебя есть порция яда? Или пистолет с одним патроном?

– Я помогу тебе вымыться.

– Не надо, я сам…

– Сиди и не мешай, – Вика открыла воду, включила душ.

Дракон пообещал, что игра будет продолжаться. Какая игра? Шатов сам должен себя стереть? Как? Что за чушь? И не просто умереть или убить себя, а именно стереть и только по приказу Дракона. И Дракон не сказал, какой именно главный приз ожидает победителя в финале. Легкая смерть?

Все, кто имеют хоть какое-то отношение к Шатову, подвергаются опасности. Каждый. Это сказал Дракон, и Шатов пообещал передать это операм.

– Вика!

– Да, – Вика осторожно намыливала ему голову, – я слушаю.

– Он будет убивать. Передай, он будет убивать много и часто. Он сорвался с нарезки. Это уже не тот холодный убийца, который был раньше. Если бы ты слышала, каким тоном он разговаривал со мной. Передай Хорунжему – нужно что-то немедленно предпринимать…

– Что?

– Не знаю…

Вика смыла пену.

– Ему нужен только я… Он затеял игру со мной. Я не знаю зачем, но он сказал, что в случае моего выхода… Не важно, самоубийства или бегства, он начнет уничтожать моих близких. Жену…

– Я передам.

Шатов встал, взял полотенце:

– Мне нужно ехать. Мне, по-видимому, зададут много вопросов. Домой я постараюсь сегодня вернуться, так что, пусть, наверное, Хорунжий придет сюда. Или меня допросишь ты?

– Я передам, – бесстрастным тоном сказала Вика, подошла к двери, но потом вернулась к Шатову и погладила его рукой по щеке, – держись, Женя.

– Держаться? – Шатов заставил себя улыбнуться. – Ради бога! Я спокоен. Совершенно спокоен. Я…

– Не наделай глупостей.

– Никогда, что ты, я очень разумный человек. И еще я альтруист, – Шатов медленно опустился на колени, закрыл лицо руками. – Я не хочу этого.

Вика молча стояла рядом.

– Мерзкое это зрелище – сопливый от страха мужик. Правда? – Шатов поднялся с колен.

Вика спокойно посмотрела ему в глаза:

– Дурак ты, Женька. И даже сам не понимаешь какой.

– Точнее.

– Точнее? – улыбка чуть тронула уголки губ Вики. – Ты к своейжене относишься хорошо?

– Некорректный вопрос.

– И тем не менее.

– Я ее люблю.

– А она тебя? Только не кокетничай, говори прямо.

– Любит, – неуверенно сказал Шатов и повторил уже тверже, – любит.

– И как ты полагаешь, могла она полюбить сопливое от страха чучело?

– Не могла?

– Это я тебя спрашиваю, Шатов.

– Не могла.

– Почему вы, мужики считаете, что мы можем любить только вырезанного из дерева чурбана? И только орла с чугунной челюстью и стальными нервами?

– А вы любите только нервных мальчиков, впадающих в депрессию по любому поводу?

– А мы любим просто людей. Которые живут и чувствуют, а не переходят от одной позы к другой.

– Это обнадеживает, – сказал Шатов и открыл дверь ванны.

– Трусы надеть забыл, красавчик, – напомнила Вика.

– Извини, – Шатов торопливо оделся.

– И поешь, я обещала Вите, что буду за тобой присматривать.

– И за это тоже спасибо.

Составить компанию Балазанов отказался. Ну и хрен с тобой, подумал Шатов.

Нам нужно поддерживать силы. Мы еще будем бороться, искать, найти и не сдаваться. И, кстати, в оригинале, на могиле полярного путешественника Скотта эта фраза выглядит иначе: «Бороть, искать, не найти и не сдаваться!». Уловили разницу? Не найти и все равно не сдаваться.

Шатов поел, оделся, поцеловал Вику и молча спустился к машине. Балазанов безмолвным призраком последовал за ним.

– В управление, – коротко сказал Балазанов, сев вслед за Шатовым в машину.

В управление так в управление. Снова начинается период обильных вопросов. Как, что, зачем? Наверняка Сергиевский уже имел счастье излагать свое виденье проблемы и пояснять, почему это отправился на задержание, не вызвав подмоги.

А что будут спрашивать у Шатова? Как? Почему? И самый главный вопрос – кто? Кто это был? Как, Дракон?

Но вы же, уважаемый господин Шатов говорили, что убили его. И все-таки он? Вы его видели? Что? Вы не видели его лица? Было темно?

Темно. И он не откинул с головы капюшон. То есть, лица его вы не видели? Не видели. Только голос… И вы еще сказали, что вас снова посетило видение? Отлично! Но ведь он хотел вас убить, отчего же не воспользовался такой потрясающей возможностью? Сказал, что вы сами себя сотрете?

Шатов невесело засмеялся, вызвав недоуменные взгляды попутчиков.

К вечеру желание смеяться у Шатова прошло окончательно. С ним беседовали. Душевно и не очень, выражая сочувствие и требуя искренности, обещая защиту и угрожая. Менялись люди и кабинеты. И Шатов отвечал. Тусклым бесцветным голосом, не обращая внимания на попытки унизить, оскорбить или испугать. Или пытаясь не обращать на них внимания.

Они и не должны ему верить. Он и сам бы себе не поверил. Все это слишком напоминает сценарий плохого триллера – маньяк зацикливается на одном объекте и до самоых финальных титров всячески пытается его убить, предварительно попортив нервов жертве и зрителям.

К восьми часам вечера Шатову разрешили быть свободным. Настолько свободным, что даже разрешили отправиться домой. Правда, не на городском транспорте, а на видавшей виды двадцать четвертой «волге» и в сопровождении той же малоразговорчивой пары оперов.

– Из дому никуда не выходи, – предупредил водитель на прощание, а второй опер проводил Шатова до самой двери квартиры, не вынимая руку из кармана куртки.

– Вот такие пироги, – сказал Шатов, закрыв за собой входную дверь.

– Раздевайся, – Вика помахала Шатову мокрой рукой из кухни, – я скоро освобожусь.

– Хорошо, – Шатов снял туфли, повесил на вешалку куртку, вымыл в ванной руки и прошел на кухню.

– Я сейчас, я быстро, – пообещала Вика, – немного завозилась со стиркой…

Шатов достал из ящика стола нож и сел к кухонному столу:

– Давненько я не чистил картошки.

Вика с секунду постояла, рассматривая Шатова, улыбнулась и отвернулась к печке.

– Не спрашиваешь? – поинтересовался Шатов. – И правильно. Я свободно могу вцепиться в горло каждому, кто задаст вопрос.

– Устал?

– Не то слово. Одних генералов сегодня пришлось ублажить языком штуки четыре. Не считая полковников и всякой прочей административной мелочи. Что показательно – никого из группы Сергиевского я сегодня так и не увидел. Кроме утреннего Балазанова. И тот исчез сразу после приезда в управление. Я так полагаю, что им сегодня досталось не меньше моего. Если не больше.

Вика молча пожала плечами.

– Ты со мной не разговариваешь? – удивился Шатов.

– Не хочу, чтобы ты вцепился в мое горло. Оно мне еще понадобится.

– Разумно, – похвалил Шатов бросая очищенную картофелину в кастрюльку с водой. – Сколько я картошки в армии перечистил…

– Плохой солдат?

– Нормальный. У нас в наряд по столовой ставили всех подряд. А после смены замполита роты – так даже и дедов туда начали совать. Для равноправия. А картошки почистили потому, что в наряд отправляли шесть человек на семьсот ртов. Вот полную ванну картошки вшестером и чистили. И что показательно – успевали еще и несколько часов ночью поспать.

– Ты бы, кстати, поспал, Женя, – предложила Вика, – я тут пока закончу, а потом тебя разбужу…

– В переводе на обычный язык это звучит так, что мне ночью предстоит еще одна длительная беседа. И лучше бы мне немного вздремнуть, чтобы не уснуть во время допроса… пардон, собеседования. Говорить со мной будет часом не ваш специалист Бочкарев?

– Не знаю, – Вика прикрыла шипящую сковороду крышкой и села напротив Шатова. – Честно – не знаю.

– Картошку не трогай, – предупредил Шатов, – я ее сам.

– Как скажешь, хозяин, – Вика скрестила руки на груди.

– Как скажу, и не иначе, – Шатов бросил очередную картофелину в воду, – знаешь, когда руки заняты, в голове такое спокойствие.

– Легкость мыслей в голове необыкновенная, – процитировала Вика.

– Именно, просто как у Хлестакова.

Еще одна картофелина упала в кастрюлю, подняв фонтан из брызг.

Вика переклонилась через стол и погладила Шатова по голове:

– Не нужно, не демонстрируй своего спокойствия. Расслабься.

– Да что же вы все проницательные такие? – всплеснул руками Шатов, – просто насквозь меня видите! А если и вправду такие душевные, отчего вам мне не подыграть? Немного, совсем чуть-чуть. Анекдот рассказать?

– А ты хочешь, чтобы тебе подыграли?

– Хочу. Нет. Не хочу. Сам не знаю, – Шатов отбросил картофелину и нож, вскочил и прошелся по кухне, – сам не знаю чего хочу. Понимаешь, пока все это происходило там, в спорткомплексе, я просто боялся и думал о том, чтобы даже не самому выжить… Честно, сам бы не поверил, но мне было наплевать на свою жизнь. Думал только о том, чтобы Таранов выжил. Только об этом. И ни о чем другом. Гада этого, Дракона, слушал краем уха. А вот пока меня допрашивали, когда все это повторил раз двадцать, мысли самые разные в голову стали лезть.

– Ты о них рассказал?

– Кому? Генералу, которого интересует только то, что он сам думает по этому поводу? Они все спрашивали меня только о том, как это происходило, и ни один даже не попытался поинтересоваться, почему все это происходило.

Шатов остановился возле печки:

– У тебя тут на сковороде ничего не сгорит?

– Я все выключила, – успокоила его Вика, – а у тебя есть версия?

– Нету у меня версии, у меня только есть вопросы. А там вопросы задавал не я. И мои вопросы могут идти вместе со мной в жопу! – Шатов сел на табурет, побарабанил пальцами по столу. – Извини.

– За что?

– За жопу. Перед женщинами таких слов я обычно избегаю.

– Это да, это ты сегодня продвинулся в наших отношениях очень далеко. Вот сейчас сказал грубое слово «жопа» при мне, а утром совершенно бесстыдно сверкал этим бранным словом передо мной в ванной, – Вика подперла щеку кулаком, – или ты собираешься озвучить сегодня все, что демонстрировал мне сегодня в ванной?

– Извини, – помолчав, выдавил Шатов.

– Ничего, ты что-то говорил о своих вопросах?

– А вопросах? Да, говорил. Прикинь… Хотя, лучше я тебе все расскажу по порядку. Ты ведь не в курсе всего, что произошло сегодня ночью?

Вика слушать умела. Не перебивая Шатова, она вместе с тем несколько раз короткими репликами или вопросами уточняла подробности, а один раз даже попросила повторить эпизод, когда Дракон отрезал голову и руки.

Шатов с удивлением обнаружил, что за очень короткий срок умудрился рассказать Вике все и гораздо более подробно, чем на допросах. Или это он сам за целый день репетиций сумел создать удобоваримый и связный рассказ?

– И у тебя в результате всего этого возникли вопросы, – напомнила Вика, когда Шатов закончил.

– Да. Самый первый – у Дракона есть соучастник. А мне он говорил, что действовал в одиночку. Мы с ребятами из группы Сергиевского обсуждали подобную возможность, но пришли к выводу, что существование организации или банды невозможно по ряду причин.

– Он тебе врал.

– Нет, не врал. Вот тут загвоздка получается. На прием меня записывала Лялька, и ее он собирался убрать. Руками этого несчастного обезглавленного Димы. Так?

– Наверное, так, – Вика взяла нож и стала чистить картошку.

– Вот.

– Но, кстати, Диму он тоже убрал. То есть, он убирает всех своих помощников.

– Нет, я видел, что он убил этого Диму неохотно… – Шатов поморщился.

Неудачное слово «неохотно». На охоте происходит все, что угодно, вспомнил Шатов. Так, или почти так сказал Дракон. Он о смерти Ляльки говорил спокойно и равнодушно, о будущей смерти Шатова с предвкушением, а вот о Дмитрии…

– Он не собирался убивать его. Дракона вынудили к этому обстоятельства. Понимаешь?

– Пытаюсь.

– Он сказал, что в той комнате они должны были встретиться с Дмитрием. Встретиться… И по словам Ляльки, покойничек с ней беседовал самостоятельно. Не в том смысле, что один, а очень уверенно.

– Ну, мало ли… Характер у него был такой, уверенный.

– Нет, тут что-то не так. Если Дима был также приспособлением на один раз, то почему его не отправил Дракон в поликлинику записывать меня на прием?

– Не знаю. Может, этот Дима тоже был в поликлинике, потом, вечером.

– И это он убил врача, – закончил Шатов мысль Вики. – А потом убил Ляльку. Но Дракон утверждал, что убивал сам. Всех убивал сам. Ничего не понимаю.

Шатов взъерошил волосы. Ведь было же что-то еще в том ночном разговоре. Было. Очень банальное по форме и наверняка очень естественное в той обстановке. Какие-то слова, обмолвки, которые показались в тот момент самыми обычными и Дракону и Шатову. Какие-то слова, которые могут помочь все расставить на свои места. Вспомнить.

Ночь. Холод. Вздрагивающее тело Таранова. Запах крови.

И голос Дракона из темного провала под капюшоном. Дракон комментирует свои действия. Ему хочется порисоваться перед Шатовым и немного покуражиться. Продемонстрировать свое преимущество и в очередной раз ткнуть Шатова мордой в дерьмо.

Должна была умереть эта шлюшка. И ее приятель. Мало ли зачем они могли пойти на стройку. Покурить. Или заняться тем, что они называют любовью. А арматура не выдержала…

– Он не собирался метить это убийство, – медленно выговорил Шатов.

– Какое?

– Ляльки. Он хотел все это представить как несчастный случай. Без привязки его ко мне. И Лялька не была свидетелем для Дракона. Если он собирался убить потом и Дмитрия, то не было смысла убивать Ляльку. Более того, ее показания запутали бы всех окончательно, поставив меня окончательно в дурацкое положение.

– Дмитрий – его соучастник? Они вместе убивают? – Вика встала из-за стола, помыла картошку, залила водой и поставила кастрюлю на огонь. – Они давно работают вместе.

– Нет, – Шатов потер руки, – тоже неправда. Как он там сказал? У Димы очень сильные руки, наверное – спортсмен. Наверное – спортсмен. Понятно?

– Он с ним знаком не очень хорошо?

– Именно. Но вместе с тем отчего-то доверяет ему. Странно? Ведь странно же? – Шатов почувствовал, как какой-то странный азарт охватывает его.

Где-то здесь спрятана разгадка. Вот где-то рядом. Нужно просто все вспомнить. И придет понимание. Все уже есть на руках, все части головоломки. Или еще не все?

Дракон безумен. Но очень четко все планирует. Бывает? Бывает. Ни кому не доверяет, но, тем не менее, минимум в одном случае работает через малознакомого человека. Которого не собирался убивать, но убил, когда возникла такая необходимость.

И способ убийства…

Он отрезал голову и руки, чтобы исключить всякую возможность идентификации. Ни лица, ни отпечатков пальцев. Зачем? Выходит, что этот самый Дмитрий мог вывести на Дракона? Их видели вместе? Или что-то еще?

Видели вместе? Чушь. Дракон никогда не допустил бы такой ошибки. Тогда что?

– Хорунжий придет сегодня? – спросил Шатов.

Вика пожала плечами:

– Не знаю. Я ему все передала, но он ничего не сказал. Нужно подождать.

– Не могу. Зуд во всем теле. Вот тут он, рядом, – Шатов помахал рукой в воздухе, словно пытаясь отогнать Дракона. – Нужно просто сосредоточиться и понять. Я понимаю, что ответ рядом, но ничего не могу с этим поделать. У тебя так бывает?

– Бывает.

– И что ты делаешь в такой ситуации?

– Пытаюсь отвлечься. На что угодно. Это как будто ищешь обходной путь на ощупь. Не нужно тыкаться головой в стену.

– Можно голову расшибить… Разнести тыкву вдребезги, – Шатов вышел из кухни и прошел в комнату, которая считалась его кабинетом. Вита никогда не входила туда одна, демонстрируя независимость Шатова, подчеркивая, что… Шатов помотал головой – не нужно о Вите. Вита сейчас далеко. Рядом – Вика. Подделка.

Хотя… Сегодня, после первого нормального разговора с Викой, Шатов вдруг почувствовал, что Вика вовсе не манекен, заменяющий живую и теплую Виту. Они просто разные. Обе живые, но – разные. И он должен быть благодарен Вике за то, что Вита сейчас в безопасности. И он даже начал ощущать благодарность к Вике.

Шатов остановился перед книжным стеллажом. Читать совершенно не хотелось, но часто стоя перед стеллажом и рассматривая корешки книг, Шатов находил решения своих проблем, или подсказку, или просто объяснение.

«Трое в лодке». Давно он не читал Джерома. Раньше, бывало, он брал эту потертую книгу в бумажной обложке всякий раз, когда портилось настроение, и всякий раз после двух-трех страниц плохое настроение уходило.

«Степной волк»… Еще одна книга, определившая его характер. И, не исключено, что определившая, в какой-то мере, и его судьбу. Люди, по Гессе, делились на две категории – самоубийц и людей обычных.

Самоубийцы вовсе не обязательно были меланхоликами, и не обязательно накладывали на себя руки. Они даже были обычно веселее и жизнерадостнее остальных людей. Для них не было безвыходных ситуаций. Они всегда имели за пазухой выход из любого тупика. Раз – и все позади.

Шатов тогда решил, что относится к самоубийцам. Но однажды пришлось сделать выбор, и стало понятно, что безвыходные ситуации все-таки существуют.

«Сто лет криминалистики». Поучительное и развивающее чтение вышло из под пера господина Торвальда. Шатов перечитывал книгу неоднократно и в журналистские расследования полез, во многом, благодаря этому труду. Его поразило в свое время то, что невозможно было идентифицировать две пули, как выпущенные из одного ствола, пока не был изобретен специальный микроскоп, способный свести вместе два изображения. Вот тогда и становились заметны все различия. И все сходные черты. Наложить изображения…

А мысль интересная. Очень интересная.

Мы имеем два разных Дракона. Тот, который был Арсением Ильичем, и тот, который воскрес. Оба эти Дракона похожи и не похожи одновременно.

Первый бросал вызов всему миру, совершая почти идеальные убийства и оставляющий значок, чтобы все знали, что это не самоубийства и несчастные случаи, а дело его рук. Его. И только его.

Второй сосредоточился на одном Шатове. Только на нем. И его не интересует, что думает весь мир. Более того, он берет мир в свои сообщники, пытается весь мир обрушить на Шатова, дает возможность Шатову хоть на мгновение стать героем, противостоящим всему миру. То есть, помогает ему занять место, которое считал только своим.

Чушь. Шатов покачал головой. Чушь.

Раньше Шатов был для Дракона просто гончей, которая должна была выполнять приказы и только. И умереть, если этого захочет охотник. Не мог он, чтобы там ни произошло, так разительно измениться. Не мог.

Совместить два изображения. И все станет понятно. Понятно?

Зазвонил телефон. Шатов замер, не веря себе. В кармане куртки, еле слышно. Сотовый телефон.

Шатов сделал шаг к двери. Остановился. Нет. Показалось.

– Женя, – Вика вышла из кухни и остановилась возле вешалки.

– Слышу, – Шатов осторожно достал телефон. – Да.

– У вас все нормально?

Шатов закрыл глаза.

– Я не слышу?

– У меня все нормально, – Шатов оглянулся на Вику и кивнул.

– Я обещал перезвонить. Вот и перезваниваю, – голос в телефоне излучал уверенность и спокойствие. – Днем решил вас не беспокоить, и без меня было много желающих с вами пообщаться. А теперь у вас найдется пара минут и для старого друга.

Шатов потер ладонью щеку. Пальцы дрожат, черт. Ну и бог с ними. Это не от страха. Это от злости. От желания встретиться с этим призраком лицом к лицу, пусть даже снова возле болота. Пусть…

– Вы не забыли, господин Шатов, что мы с вами затеяли интересную игру? Не забыли?

– Не забыл.

– Тогда вам предстоит делать выбор, господин Шатов.

– Это если я захочу.

– Я снова слышу упрямые нотки. Это плохо. Как только вы начинаете упрямиться – у ваших знакомых начинаются проблемы. Обратили внимание?

– Что тебе нужно?

– Вам, господин Шатов. Давайте будем вежливы и не станем переходить на вульгарный мат.

– Что вам нужно?

– Нам нужно, чтобы вы сейчас сделали небольшой выбор. Старая или новая?

– Что? – растерянно переспросил Шатов.

– Старая или новая?

– Что «старая или новая»?

– А это вас не должно интересовать. Это вы узнаете завтра. Или, если повезет, сегодня, попозже. Итак – старая или новая?

– Я не стану выбирать, пока не узнаю…

– Вы, похоже, не верите в мою серьезность. Делаю последнюю попытку, – Дракон тяжело вздохнул. – У вас во дворе ежедневно гуляет около пятнадцати детей в возрасте от пяти до четырнадцати лет. Это если не считать мам с груднячками. Если вы не соизволите сделать выбор между старой и новой, то кто-нибудь из этих деток тихо умрет. Знаете, как оно бывает сейчас… Да и много ли нужно симпатичной девчушке? Особенно, если умеючи. Только не вздумайте мне сейчас рассказывать, что сообщите все в милицию. Вы ведь совершенно не гарантированы от того, что сейчас кто-нибудь из деток не стоит возле меня. Так что, выбирайте, а не то проиграете. Старая или новая?

Шатов молчал.

– Решайтесь, иначе…

– Я…

– Старая или новая? Считаю до пяти. Раз.

– Подожди…

– Подождите. Два.

– Подождите!

– Не могу, мало времени. Три.

– Да прекратите же! – закричал Шатов.

– Как только вы выберете. Четыре.

– Ста… – Шатов осекся, ему вдруг показалось, что Дракон говорит о его жене.

Каким-то чудом он узнал о подмене, нашел Виту и теперь требует выбрать… Что? Кого убить или кого оставить в живых?

– Пять!

– Новую! – выкрикнул Шатов.

– Ставки сделаны, – удовлетворенно произнес Дракон, и связь прервалась.

– Что он требовал? – спросила Вика.

– Не знаю, – Шатов дрожащей рукой засунул телефон в карман куртки. – Сказал, чтобы я выбрал между старой и новой.

– Старой и новой чем?

– Не знаю. Но если бы я не выбрал, то он убил бы ребенка из моего двора, – Шатов почувствовал, что задыхается. – Он считал до пяти, а ребенок мог быть возле него.

– И ты выбрал новую.

– Да. А у меня был выбор?

– Мог выбрать старую, – задумчиво произнесла Вика.

– И какая разница?

– Потом узнаем, – Вика заглянула мельком в зеркало. – У нас, похоже, закончился лук. Я схожу к соседям на пятый этаж, спрошу. Ты дверь откроешь только мне или Хорунжему. Лады?

Шатов закрыл за Викой дверь.

Он сделал выбор. Он сделал выбор. Пошел на поводу у Дракона. Не мог не пойти.

Старая или новая.

Жена? Нет, жена у него одна, нельзя называть Вику женой. Или он имел ввиду новую и старую женщину? Чушь, нужно говорить о бывшей и нынешней. Хотя и это ерунда. И его попытки понять, что скрывается за этими словами – также глупость.

Новая – старая. Старая – новая.

Улица, дорога, юбка, собака, машина… Машина с операми? Вряд ли.

Шапка, картошка, рука, рана – все, что угодно. Дракон мог загадать все, что угодно.

Блин.

Он узнает об этом только завтра. Или сегодня. Так обещал Дракон. А его обещаниям можно верить. Можно?

На кухне что-то жутко зашипело. Шатов замер, а потом сообразил, что это закипела кастрюля и попыталась залить огонь. Черт, ужина еще только не хватало!

Где там Вика? Долго она там будет просить лук?

Шатов уменьшил огонь и прошел по коридору.

Старая или новая?

Черт, черт, черт, черт. Сто тысяч чертей! Пальцы трясутся, во рту пересохло. Ведь именно сейчас Дракон… Именно сейчас?

Шатов сел в кресло и прикрыл глаза. Если Дракон сейчас собирается кого-нибудь убить, то… Почему именно убить? Дракон собирался убить ребенка только после того, как Шатов откажется выбрать. Или он собирался убить любого, если Шатов не выберет кого-то конкретного. Ребенка, например.

Как может ассоциироваться ребенок со словом старая или новая? Ребенок. Старая, новая… девочка? Он говорил о девочке…

Старая или новая девочка? Чушь, чушь и еще раз чушь. Что?

Улица? Нету здесь Старой и Новой улицы. Нету. А он где-то здесь. Он ведь не просто пугал, он был готов свою угрозу осуществить. Завтра прийти во двор он не мог бы, потому, что Шатов неизбежно сообщил бы о разговоре в милицию… Почему не сообщил уже?

Шатов протянул руку к телефону. Замер. Стоп. Старая и новая школа. Старая и новая школа! Их так называют, хотя новая школа построена уже более двадцати лет назад.

Новая школа и старая. Они расположены почти на одинаковом расстоянии от дома Шатова. Он выбрал новую. Что именно? Дракон ее сожжет? Взорвет?

Шатов вскочил с кресла.

Ждать он не будет. Может быть, уже сейчас Дракон возле школы. Это шанс.

Одеть туфли, куртку… Вика сказала, что вернется скоро, ключей не взяла. И черт с ней, с дверью и квартирой. Шатов, закрыл, не прихлопывая, дверь и побежал по ступенькам вниз. На пятом этаже остановился было, но задерживаться не стал. Некогда. Пока объяснит, пока соберутся.

Эти два опера в машине. Могут попытаться остановить. И хрен с ними.

Шатов побежал. Сзади, от стоянки, послышался автомобильный сигнал, потом крик. Хлопнула дверца, и завелся двигатель.

И черт с вами. Следуйте за мной, господа опера. Только вот тут вам не проехать, подумал Шатов, сворачивая налево, между домами. Здесь у нас не так давно врыли стоймя трубы, чтобы особо умные водители не развозили грязь. Кстати, о грязи.

Шатов поскользнулся и упал на колено. Твою мать!

Бегом.

Сзади поджимают опера. Как бы сгоряча не затеяли драку с Шатовым. Им пока объяснишь!

Трехэтажное здание школы стояло на отшибе. Окна темные, понятно, какие уроки в десять часов вечера.

Кусты по периметру, высокие, густые, все еще в листьях.

– Шатов, стой! – это сзади.

Это кричат опера. Ничего, догонят – объяснимся.

Шатов вбежал в школьный двор, взлетел по ступенькам на крыльцо.

Дверь, с жестью на месте стекол, гулко загремела под ударами кулаков. Спит там дежурный, что ли? У них вроде бы охранное агентство с недавних пор держит пост.

– Чего нужно? – недовольно спросил голос из-за двери.

– У тебя все из школы вышли?

– Тебе зачем?

– Не выпендривайся – все или нет?

– Все, – грохнул засов и на крыльцо вышел парень в черной форме с фонариком в руке.

Луч света уперся в лицо Шатова. Тот прикрылся рукой:

– Убери свет, козел!

– Чего? – охранник явно обиделся, но фонарик в сторону отвел.

– Кто-нибудь из взрослых – мужик лет сорока, к школе не подходил?

– Не слежу, – луч фонаря скользнул за плечо Шатова. – А это кто?

– Убери свет, дятел, – потребовал один из подбегавших оперов.

– Охренели совсем? – охранник попятился, нащупывая на поясе резиновую дубинку.

– Остынь, розыск, – опер вытащил удостоверение, – ты чего разбегался, Шатов?

– Нужно обыскать двор, – сказал Шатов.

– Что так?

– Мне звонил Дракон…

– Кто? – по тону вопроса Шатов понял, что опера не знают ничего.

Велено им было только следить за подъездом и пресекать всякие попытки Шатова выйти из-под контроля и наблюдения.

– Возле школы сейчас может произойти что-то…

– Что?

– Не знаю… – почти простонал Шатов. – Убийство.

– Остынь, приятель, – опер положил руку на плечо Шатову.

– Убийство, – Шатов отбросил руку. – Ребенка.

– И тебе об этом сообщили по телефону… – второй опер недобро усмехнулся.

– Вам что – трудно? Просто пройти по периметру, посмотреть.

– Нам нужно вернуться домой и сидеть там тихо, – сказал опер.

– Ублюдок, – вырвалось у Шатова, – ты же потом без звездочек останешься, если девчонку еще можно было спасти.

– Девчонку, значит… Тебе и об этом сообщили по телефону?

– И об этом. Пошли.

Опера переглянулись.

– Ладно, – решил старший, – ты возвращайся к машине, а я прогуляюсь с очень нервным гражданином. Сообщи там…

– Понял.

Шатов спустился по ступенькам крыльца.

– Слышь, – оперативник обернулся к охраннику, – одолжи фонарик. Верну после обхода.

– Держи, – охранник отдал фонарь и быстро захлопнул дверь. Щелкнул засов.

– Пошли, – сказал оперативник, – показывай, где убийство.

– Не знаю. Где-то в районе школы.

Темно. Времена, когда периметр школы освещался всю ночь, давно прошли. Ветер шумно треплет пожухлую листву на деревьях и кустах.

– Хорошо, хоть дождя нет, – проворчал милиционер.

Это хорошо, мысленно согласился Шатов. Хорошо. Сараи. И мусоросборник. Если Дракон все уже успел, то мог ли он засыпать тело мусором? Мог? Значит, нужно сейчас рыться здесь?

Оперативник быстро обвел сарай лучом света:

– Никого.

– А глубже?

– Мусор лежалый, его уже дня два никто не трогал. Или убийство произошло так давно?

Иронизирует опер. А что ему? Он не был сегодня ночью в спорткомплексе. У него на глазах никто никому не отрезал голову. Он видит только взрослого мужика, испуганного до неприличия и бормочущего что-то об убийстве. Как еще он может реагировать?

Старую разгромленную оранжерею они также прошли быстро – пусто.

– Ну, где еще?

– Не знаю, – Шатов прислушался к своим ощущениям.

Ничего. Только нервно стучит сердце.

– Тогда – по домам.

– Стой, – Шатов поднял руку. – Спортгородок.

– Чего?

– Спортгородок, – повторил Шатов, – за школой.

– Ну, давай, – неохотно согласился оперативник, – последняя попытка.

– Не последняя, – взорвался Шатов, – не последняя, а очередная. Нужно будет – станешь здесь все носом рыть, в каждый люк канализации заглянешь!

– Какие мы резкие! Сейчас все брошу и буду выполнять твои указания, блин.

– Слышь, опер, я тебя прошу, как человека прошу – помоги. Тебе потом все объяснят. Если ничего не найдем – я первый свечку в церкви поставлю. Слышишь? Нужно искать.

– Искать, – милиционер выдохнул и почесал в затылке, – давай искать.

Спортивная площадка была не слишком большая и не так чтобы обильно заставлена брусьями, лестницами и перекладинами.

– Пусто, – констатировал оперативник, через десять минут осмотра площадки. – Теперь можно сваливать отсюда?

Шатов еще раз огляделся.

Где еще? Где еще он мог… Или все-таки Шатов ошибся? И вся эта паника напрасна. Старая, новая… Все это притянуто за уши. Шатову так примерещилось, очень захотелось, чтобы… Захотелось? Шатов вздрогнул. Просто он ждет только самого страшного. Самого страшного.

Ты сам себе сотрешь, сказал Дракон. Вот ты уже и теряешь ощущение реальности, сказал себе Шатов. Тебе показалось, и ты решил, что так оно и есть. Дракону вовсе не нужно будет тебя запугивать, Шатов. Ты сам доведешь себя до безумия. Сам сломаешь свою психику.

Ты забыл, как этим летом ты бросался по любому намеку Арсения Ильича, и как легко у него получалось тобой манипулировать. Ты ничему не научился с тех пор, Шатов. Ты снова мечешься, снова потерял опору…

Ведь если остановиться, то…

Дракон сказал – старая или новая. И упомянул ребенка, девочку. Шатов решил, что это новая школа. Потом, обойдя школу, он вспомнил, что последняя встреча с Драконом у него состоялась в спорткомплексе. И они обыскали спортплощадку. Безрезультатно. Что-то еще Шатов упустил из виду. Что-то еще…

Они только стадо потенциальной добычи, сказал Дракон. И только он решит, когда настанет момент умирать. Так он, кажется, сказал? Или…

Мишени. Стадо потенциальной добычи, сказал Дракон. И добавил – мишени. Мишени.

Шатов резко обернулся.

Трансформаторная будка возле стадиона. Ее задняя стенка выходит как раз на спортплощадку и на ней уже очень давно нарисованы круглые мишени. В них собирались метать мячики.

Новая школа. Спортплощадка. Мишени.

– Туда, – махнул рукой Шатов и побежал.

– Куда? – на ходу спросил милиционер.

– К трансформаторной будке… Туда.

Возле самой стены Шатов замедлил шаг. Потом остановился. Кусты. Высокие жесткие стебли какой-то травы ржаво хрустнули под ногами.

– Посвети, – тихо сказал Шатов.

Желтый круг стек по стене, по выцвевшей краске мишеней, по коричневым хлопающим в ладоши листьям. Замер.

– Твою мать… – пробормотал оперативник.

Шатов сел на землю:

– Вызывай своих, я покараулю.

Так может лежать только мертвый. Тело небрежно брошено и как будто смято. Как потерянная игрушка.

Как мертвая девочка, одернул себя Шатов. Она не игрушка, что бы там ни говорил Дракон. Она просто девочка, которую убил безумец. В горле запершило.

Спокойно. Сейчас придут официальные лица со своими неизбежными вопросами. Сейчас может прийти мать этой девочки. Хорошо, что он не видит ее лица.

– Женя!

Шатов оглянулся на голос.

– Вика… Я опоздал. Все правильно понял, но опоздал.

Вика остановилась возле Шатова, словно невзначай коснулась его щеки. Шатов мотнул головой, отгоняя прикосновение, как муху.

Вика подошла к телудевочки, присела.

– Я опоздал, – повторил Шатов. – Мог успеть, но опоздал.

– Ты не мог успеть, Женя, кровь уже запеклась. Когда вы разговаривали по телефону, она уже была мертва.

– Что? – Шатов медленно встал.

– Она уже была мертва на момент вашего разговора. Эксперты скажут точнее, но я практически уверена.

– Уже была…

Вика осторожно коснулась головы убитой.

– Что там?

– Маленькая рана на шее сзади. Как будто укол, и крови почти нет.

– Безболезненно, – пробормотал Шатов. – Дракон говорил, что это безболезненный удар.

Вика выпрямилась:

– Я пойду домой, а ты дождись милицию. Тебя не поволокут для допросов, все перенесут на завтра.

– Ты гарантируешь?

– Я гарантирую, – твердо сказала Вика.

– И на том спасибо.

– Держись.

Держаться. За что? За себя? За свой страх? Или за свой инстинкт самосохранения?

Держаться.

Дракон сжульничал.

– Дракон сжульничал, – сказал Шатов вслух.

Есть такой карточный фокус, когда зрителю вроде бы предоставляется выбор, но всякий раз фокусник выбор делает сам.

– Вам нравится черная масть или красная? Красная? Тогда у нас остается черная. Нравится трефа или пика? Трефа? Замечательно. Трефовые картинки или цифры?

И так до тех пор, пока зритель не назовет вслух карту, которую фокусник уже давно держит в руке. Он бы выбрал старую? Ну и что, тогда считалось бы, что…

Зазвонил мобильный телефон в кармане.

– Да, – как можно спокойнее сказал Шатов.

– Вы не напомните, – почти ласковым голосом произнес Дракон, – мы с вами выбрали старую или новую?

– Новую, – сказал Шатов.

– Ну, тогда вы можете…

– Уже нет, – оборвал Дракона Шатов.

– Что значит – уже?

– Это значит, что я уже нахожусь возле стадиона за трансформаторной будкой. И я уже нашел тело. И я знаю, что ты мне солгал, урод. Ты мне соврал. И что бы я ни выбрал – все равно эта девочка уже была мертва. Если бы я сказал «старая», ты просто сообщил бы мне, что остается все равно новая. Так? А если бы я отказался выбирать, так и в этом случае оказалось бы, что девочка эта несчастная из моего двора. Ведь так? Не молчи, шуллер! Или ты снова начнешь плести мне о доблести, чести, охотниках и добыче? Я не слышу, жулик! Что ты замолчал?

– Я… – Шатов впервые услышал в голосе Дракона неуверенность, граничащую со страхом. – Я не должен перед тобой отчитываться, Шатов. Это…

– Что это? Это твоя игра? Ты собираешься играть по таким правилам? Тогда мне нет смысла участвовать в ней. И так и так кто-то умрет. Тогда пусть это происходит без моего участия. Без. Моего. Участия.

– Не смей на меня повышать голос!

– Что? – Шатов даже растерялся, услышав нотки истерики. – У нас эмоции?

Шатов постарался сказать это голосом Бочкарева. Эмоции – отлично!

– Мы нервничаем? Нас поймали за руку?

– Никто меня не ловил…

– Серьезно? Неуловимый грозный охотник передергивает, – сухо сказал Шатов. – как последний мелкий жулик. И знаешь почему? Потому, что он элементарно струсил. Конечно, если бы вдруг я взял и позвонил в милицию, а она приехала оперативно, то перекрыла бы выезд из моего микрорайона. Я ведь очень неудобно живу, для беглецов. Одна дорога. И тебе стало страшно! И ты решил подстраховаться, убить, а потом позвонить издалека, покуражиться… Какой молодец! Герой… И ты после этого хочешь продолжать игру? Ты после этого собираешься стереть меня? Это ты исчезаешь, растворяешься в тумане. Ты, а не я… И это ты подохнешь от страха, а не я. Ты, безымянная тварь.

– Я…

– Да, именно ты.

С минуту Шатов слышал только тяжелое дыхание в трубке. Дракон получил удар. Получил и теперь пытается удержаться на ногах. Мелочь, потенциальная добыча вдруг ударила в очень болезненное место…

– Ты хочешь настоящей игры? И тебе кажется, что ты смог меня унизить, – сказал, наконец, Дракон. – Ты заблуждаешься, Шатов. Ты хочешь честной игры…

– Я не хочу честной игры, потому, что ты не можешь играть честно, – Шатов почувствовав слабину, продолжал жать, но голос Дракона окреп.

– Ладно. Ты…

– Я думаю, что ты выбираешь свои жертвы среди самых слабых и беспомощных.

– Я выбираю свои жертвы как хочу.

– Но хочешь ты убить слабого.

– А кто по-твоему сильный? Ты? Твои приятели опера из славной группы майора Сергиевского? Таранов твой сильный? Или покойный старший лейтенант Рыжов, которого вы очень интеллектуально прозвали Рыжим? Беднягу будут хоронить завтра в закрытом гробу. Тебя уже пригласили на панихиду? Ты собрался вместе с ними уничтожить меня? Молодец. Тогда передай остальным, самому Сергиевскому, Климову, Балазанову, Пирогу и конечно несокрушимому Гремлину, что у них есть время до послезавтра. Либо они уходят из группы самостоятельно, либо…

– Либо что?

– Либо на них распространяется твое проклятие. На них и их близких. Понятно?

– А не слишком ли мы…

– Не слишком. И всякий, кто попытается помочь тебе, будет наказан.

– А всякий, кто будет помогать тебе – обезглавлен? – Шатов сказал это сознательно, словно плеснул в костер бензина. – И руки ему отрежут. Сильные руки спортсмена… Так?

Дракон выругался. Невозмутимый и холодный Дракон выматерился самым вульгарным образом.

– У нас снова приступ нервной болезни? – осведомился Шатов.

– Я все сказал, – дрожащим от ярости голосом произнес Дракон.

– Я все услышал, – спокойно ответил Шатов. Я услышал даже то, чего ты не хотел говорить.

– Все передай ментам, – повторил Дракон.

– Я передам. А ты запомни, что рано или поздно ты подохнешь. Не потому, что тебя кто-то убьет в честном поединке. Ты захлебнешься своим страхом. Ты трус и только потому – убийца. И даже сегодня ночью ты не убил меня только потому, что испугался.

– Тебя? – быстро переспросил Дракон. Слишком быстро.

– Нет, не меня. Что-то есть такое, чего ты боишься даже больше чем меня, боишься сильнее, чем достойного противника…

– И что же это?

– Я пока не знаю. К сожалению – не знаю. Но я найду это. И тогда ты подохнешь. Я клянусь, что найду этот ужас трусливых драконов. Я найду. Найду.

Шатов продолжал говорить даже тогда, когда телефон захныкал короткими частыми гудками.

– Я найду, найду.

Издалека послышался звук милицейской сирены.

Глава 7

Панихида началась в десять утра. Шатов приехал без десяти, поэтому пришлось потоптаться перед Домом культуры работников милиции. Старый, еще дореволюционный особняк стоял на тихой улице в паре кварталов от областного управления, движения там и обычно было мало, а в это утро не было вообще – посты перекрыли проезд всем, кроме специальных машин.

Два майора размахивали полосатыми жезлами на углу Пушкинской. Шлагбаум или пару майоров потолковее, вспомнил Шатов старую шутку. Или пару майоров потолковее…

Возле особняка мелькнул Сергиевский, но Шатов не стал к нему подходить. Успеем. Не то настроение, чтобы трепаться. Из подъехавшего автобуса быстро высыпался десяток камуфлированных парней с автоматами. Почетный караул. Все должно проходить согласно ритуала, медленно и постепенно. Первыми, как обычно, пройдут генералы и штабные ребята, которые самого Рыжего и не помнили особо, но несколько теплых слов для покойного найдут обязательно.

На посту, мужественно, вечно в наших сердцах… Шатов тяжело вздохнул. С самого утра он не мог отделаться от ощущения, что Рыжий погиб из-за него, Шатова, из-за неудачника, который не может сам разобраться в своих делах.

Подкатил микроавтобус и выгрузил съемочную группу службы новостей. Длинный оператор привычно осмотрел местность на предмет точек съемки, засек Шатова, кивнул и что-то сказал журналисту. Журналист, лицо которого Шатов помнил, а вот имя с фамилией уже забывал раз пять, торопливо поискал Шатова глазами, увидел и тоже кивнул.

На лице его отразилось легкое сомнение, будто он решался, куда направить свои стопы – к гробу убитого мента, о котором журналист ничего не знал, да и особо помнить не собирался, или к Шатову.

И Шатову показалось, что если бы не своевременное вмешательство инспектора Центра общественный связей, то выбор был бы сделан в пользу безработного журналиста. Странно, подумал Шатов. С чего бы это такая популярность? Или то, о чем вчера предупреждал Дракон уже начало осуществляться? Или это он просто себя снова накручивает?

Телевизионщики скрылись в здании и через несколько минут двери открылись для всех. Пошел и Шатов.

Играла музыка, тихо переговаривались люди. Погон было немного – крупнозвездочное начальство прошло вперед, а опера, составлявшие большую часть публики, медленно рассредоточились вдоль стен зала.

Четыре автоматчика стояли по углам гробы, чуть в стороне, на стуле сидела молодая женщина.

– Хорошо, хоть детей не было, – сказал кто-то тихо за спиной Шатова.

– Это ты жене… вдове объясни, – ответил второй голос.

– Товарищи, – сочным басом сказал милицейский генерал.

Выступать генерал явно умел и, судя по всему, любил. А то, что он не перепоручил первого слова своему заму, должно было свидетельствовать еще о демократизме и заботе о подчиненных.

Сейчас он скажет о боевом посту. Генералы всегда говорят о боевом посту, потому, что… Потому, что так всегда говорят генералы. Потому, что…

– Выполнил свой гражданский долг, – сказал генерал. – Бросился спасать человека, но…

Как это – бросился спасать? Шатов обвел зал недоуменным взглядом, выискивая оперов из группы Сергиевского. Как это – спасать? Что за чушь? Что за фокусы?

Кто придумал эту прелесть – погиб спасая? Начальство, или лично майор Сергиевский?

В любом случае получается лихо. Не в результате ошибки при планирования операции, а так… Проходил старший лейтенант милиции мимо спорткомплекса, услышал легкий треск рвущейся арматуры и бросился спасать шестнадцатилетнюю школьницу. Но не успел.

А что же тогда случилось с Тарановым? Упал на гвоздь? И никого из знакомых… Нет, есть. Справа, возле стены над всеми возвышался Гремлин. Возле него мелькнуло лицо Пирога. Все? А где?..

Майор находился чуть ближе к начальству, но в общую группу руководства не затесался. Не допущен…

После генерала слово взял кто-то из областных чиновников, повторил в общих чертах уже сказанное, но напоследок сообщил, что вдове будет предоставлена однокомнатная квартира. Стоявший рядом полковник чуть было не зааплодировал, но вовремя сдержался и потер руки.

Шатов устало душно.

Вот и все. Был старший лейтенант Рыжов, специалист по задержанию, и нет старшего лейтенанта. Нет и его жены – осталась только вдова.

Комок поднялся по горлу. Зачем все это? Эта нелепая панихида, высокопарные выступления, замаскированные под душевность? И стоявшие вдоль стен опера пришли вовсе не за тем, чтобы слушать эти речи, и уж тем более не за тем, чтобы их произносить.

Бросить последний взгляд, секунду постоять перед закрытым гробом и уйти работать. Под дождь, под презрительные взгляды, под ножи и падающие бетонные плиты. Шутить возле трупов, бить мелких жуликов без свидетелей и умирать, если не повезет. Вот такой расклад.

– Шатов, – прошептал кто-то сзади.

Оборачиваясь, Шатов уже знал, кто подошел к нему. Журналист. Разрешил оператору поснимать видеоряд самостоятельно, а сам отправился поболтать с коллегой.

– Не сейчас, – одними губами прошептал Шатов.

– Отойдем, – потребовал… Коля? Вася? Владимир.

Точно, Владимир Романов, служба новостей. Не из самых глупых, вспомнил Шатов, как Романова характеризовал кто-то из коллег, без понтов, но цену себе знает.

– Отойдем, – согласился Шатов.

Находиться в этом зале, заполненном фальшью и печалью он больше не мог. Куда честнее было бы просто молча выпить водки возле гроба, или после того, как его забросают землей.

– Чего тебе? – спросил Шатов, выйдя в вестибюль.

– Ты его знал? – спросил Романов.

– Нет, здесь нахожусь по служебной надобности, как редактор отдела расследований еженедельника «Контраст». Буду писать статью о гибели при попытке. Еще вопросы есть?

Романов помолчал несколько ошарашенный таким отпором. Потом, кашлянув, сказал:

– Пошел слушок, что ты… Тебя…

– Рожай быстрее, – Шатов сам удивился, каким неприятным стал его голос.

Слушок пошел? Какой? О больнице и роковой записи на прием? Или что-то о двенадцатилетней девочке вчера возле школы? Или о том, что Шатова включили в оперативную группу?

– В твоей районной больнице…

– Убили участковую, – закончил за Романова Шатов. – Да, убили. Дальше.

На скулах Романова проступил скандальный румянец, но, сделав над собой усилие телевизионщик удержался в рамках светского доверительного тона:

– И ты был к ней записан.

– Это откуда информация?

– У нашего техника в поликлинике работает мать.

– Тогда за комментариями – к технической матери.

– И ты, говорят, там был позавчера.

– И я там был, мед-пиво пил…

– Шатов, не выкобенивайся!

– Что значит «не выкобенивайся»? Какого черта ты лезешь ко мне с идиотскими вопросами? Хочешь узнать подробности – ищи. Накопаешь – все твое. Только смотри, может завалить на хрен, – Шатов посмотрело в упор в глаза Романова, – не лезь ты ко мне. Понял?

– А вот это уже, – зрачки Романова превратились в крошечные черные точки, – не твое дело. Я подошел к тебе как к человеку. Не хочешь нормально разговаривать – пошел…

– Вот и слава богу. Я пойду туда, куда ты меня послал, а ты двинешься в противоположную сторону, Вовочка, – Шатов сгреб Романова за отвороты серого плаща, – но если я услышу свою фамилию в твоем репортаже. Или, боже упаси, узнаю, что ты поддерживаешь обо мне слухи – пеняй на себя. Ты меня понял?

Романов попытался оттолкнуть Шатова, затрещали нитки.

– Руки убери… – прошипел Романов.

– Давай взаимно – я уберу руки, а ты не станешь протягивать свои, – Шатов был выше телевизионщика сантиметров на тридцать, поэтому Романову пришлось встать на носки, чтобы плащ не порвался. – Если не веришь, что можешь нарваться на неприятности, спроси в «Новостях» что произошло с их редактором, когда он попытался меня подставить.

Выражение лица Романова изменилось. Он явно помнил эти жуткие истории разъяренном Шатове и избитом редакторе. И истории произвели на него сильное впечатление.

– Мы поняли друг друга? – поинтересовался Шатов, отпуская Романова.

– По-поняли.

– Вот и отлично.

Двери зала распахнулись, и люди, переговариваясь, двинулись через вестибюль к выходу.

– Шатов, майор приказал тебе идти в машину, – негромко сказал Гремлин, остановившись рядом. – Пошли.

– Иду, – кивнул Шатов и пошел к машине, не оглядываясь на Романова.

Вряд ли таким путем удастся остановить разговоры. Не нужно было так срываться. Романов, в конце концов, тут ни при чем. Работа у него такая. Сам Шатов также неоднократно нарывался на попытки набить ему физиономию из-за назойливых вопросов.

«Мицубиси» стоял на соседней улице. Гремлин молча сел за руль, Шатов, так же молча, сел на свое заднее сидение.

Через десять минут появились Сергиевский и Пирог.

– На базу, – скомандовал майор.

Это были единственные слова, прозвучавшие в машине, пока она добиралась до места. Сергиевский смотрел прямо перед собой, Пирог сидел с закрытыми глазами, будто дремал.

Когда ворота открылись, Шатов обнаружил, что с позавчерашнего вечера произошли изменения. Во дворе был часовой. Самый настоящий боец, в бронежилете, каске и с коротким автоматом в руке.

Второй маячил на крыльце, рассматривая пассажиров микроавтобуса. Ворота за машиной закрылись, автоматчик на крыльце, по-видимому, пришел к выводу, что в машине только свои, и скрылся в доме.

Вопросов Шатов задавать не стал.

В небольшой прихожей, возле самой двери, в креслах расположились трое автоматчиков – сержант, выходивший на крыльцо, и два других.

– Это наш, – негромко сказал Сергиевский, указав большим пальцем на Шатова. – Евгений Шатов. Пропускать в любое время.

– А выпускать? – спросил сержант.

– Тоже. До дальнейших указаний. Кто-то из наших приехал?

– Климов и Балазанов. И еще Барановский, из информационного центра.

– Барановский где?

– Вместе с остальными в столовой.

– Хорошо, – Сергиевский открыл дверь своего кабинета и оглянулся на Пирога, – всех ко мне.

– Мне нужно с вами поговорить, – Шатов облизал губы, – наедине.

– Всех ко мне, – повторил майор, – через десять минут. Проходи.

Шатов вошел в кабинет, нерешительности постоял, потом взял свой стул и поставил его перед столом.

– Слушаю, – Сергиевский сел в кресло.

– Со мной вчера связывался по телефону Дракон, – без вступления сказал Шатов.

– Интересно, – бесцветным голосом сказал майор.

– Я не стал вам вчера говорить всего. Эта девочка…

– Без лирики, – оборвал Шатова Сергиевский, – точнее.

Шатов нервно потер руки. В горле пересохло.

– Я… в какой-то мере спровоцировал Дракона…

– Спровоцировал.

– Не совсем… Получился неприятный разговор. Я не сдержался, наговорил всякого… И так вышло, что, кажется, ткнул его в старую болячку. Он заявил, что теперь будет рассматривать еще и вашу группу, как своих личных врагов… И это отразится на ваших близких – семьях, друзьях, знакомых.

– Интересно, – снова произнес Сергиевский, глядя мимо Шатова. – Что-то еще?

– Да, – Шатов откашлялся, – мне кажется, что в том разговоре я смог кое-что понять о Драконе, о его побудительных мотивах.

– Это – когда соберутся все. Больше ничего?

– Еще одно – на него кто-то работает в управлении, – Шатов ожидал от майора хоть какой-нибудь реакции, но ошибся – Сергиевский был невозмутим. – Вы ничего не хотите предпринять по этому поводу?

– Что? Учинить допросы с пристрастием всем сотрудникам Управления? То, что на него кто-то из наших работает было понятно давно.

– Как это?

– Не корчите из себя идиота, Шатов, – резко сказал Сергиевский, – вы меня прекрасно поняли. Естественно, что он позаботился об источнике информации внутри структуры, раз уж вообще оказался таким проницательным и информированным.

– Он вчера назвал не только фамилии, но и клички…

– Что тоже не есть военная тайна. Еще что-то?

– Все.

– Входите, – повысил голос майор, и дверь открылась.

Первым вошел незнакомый парень лет двадцати пяти, огляделся и сел на вращающийся стул перед компьютером.

«Барановский из информационного центра» – вспомнил Шатов слова сержанта.

Майор дал всем время рассесться по местам, потом встал, тяжело опершись руками о крышку стола:

– Дима, как там дела у Таранова?

– Стабильное состояние, – коротко ответил Климов.

– Точнее, – потребовал Сергиевский.

– Сделали переливание крови. Врач сказал, что пока все вроде бы без особых осложнений. Пуля прошла навылет, нож… Ну, в общем, состояние стабильное, – Климов развел руками.

– Что-нибудь нужно?

– Нет, всем нормально.

– Димка сдал кровь, – сказал Балазанов, – у них группа совпала.

– Сколько? – быстро спросил Сергиевский.

– Да какая разница? – Климов поерзал на диване.

– Четыреста, – сказал Балазанов.

– После совещания пойдешь домой и поспишь, – майор сказал это тоном, не терпящим возражения. – Теперь организационный вопрос. На место выбывшего Таранова к нам в группу включен лейтенант Барановский Илья Федорович, из Информационного центра. Опыта оперативной работы нет, но с компьютером работает хорошо. Тем более что вызвался добровольцем.

Барановский встал со своего места и отвесил полупоклон.

– На хрена? – спросил Пирог.

– Работать с базами данных, – сказал Сергиевский.

– На хрена поперся добровольцем? – уточнил свой вопрос Пирог.

Барановский улыбнулся. Шатову улыбка не понравилась. Вообще лейтенант относился к тому типу людей, который всегда вызывал у Шатова взаимную антипатию. Худощавый, с плавными движениями и вальяжными интонациями.

Судя по выражению лиц оперов, пополнение также не вызвало у них приступа оптимизма.

– Я давно хотел поработать с опера… тивниками, – протянул Барановский.

– Ага, – кивнул Климов, – и еще хочешь поймать кайф от оружия на постоянном ношении.

– Нет, ну почему… – лейтенант механически поправил под пиджаком лямку от кобуры.

– Вот и я об этом, – удовлетворенно сказал Климов.

– Присаживайся, Барановский, – разрешил Сергиевский и обернулся к Шатову, – вчера мы выезжали на убийство…

Шатов услышал, как скрипнули чьи-то зубы.

Они приезжали к школе. Все. И все слышали вой матери, которая бросилась к своей дочери и вдруг поняла, что дочь мертва, что это на самом деле и что чуда произойти не может.

Красивая тридцатилетняя женщина извивалась в грязи, пытаясь дотянуться до тела дочери, оперативники держали ее, а Гремлин что-то пытался ей сказать.

А потом мать хлестнула оперативника ладонью по лицу, потом еще раз, а Гремлин стоял перед ней, даже не пытаясь защититься.

– Шатов хочет что-то сообщить нам по поводу этого убийства. И что-то еще в связи с позавчерашними делами, – Сергиевский сел.

Шатов встал со стула. Откашлялся.

Снова он говорит. Как позавчера. Рыжего не было, он как раз тащил упирающуюся Ляльку сюда. А Таранов сидел перед компьютером…

Только сейчас Шатов вдруг понял, что Рыжий мертв. Только сейчас. Рука поднялась к горлу. Рыжий мертв. И не вина Шатова была в этом, но…

Он слишком поздно бросился тогда через зал. Слишком поздно сообразил. Но ведь мог предугадать и предупредить. Нужно было просто задуматься. Не комплексовать, не слушать рассказ Таранова, а думать. Вычислять действия Дракона.

Опера выслушали Шатова молча. О вчерашних телефонных разговорах Шатов рассказал кратко, не вдаваясь в подробности, и рассказ получился лаконичным и стройным. С выводами и рассуждениями получилось значительно хуже. Несколько раз Шатов сбивался, противоречил сам себе. Но опера слушали молча.

Лучше бы они перебивали. Или возражали. Пусть бы Климов, срываясь на крик, обвинял Шатова во лжи. Опера молчали.

Барановский только собрался было что-то спросить, но в последний момент, уловив общее настроение, тоже промолчал.

– Вопросы есть? – спросил Сергиевский, как только Шатов замолчал.

Тишина.

– В индивидуальном порядке, – сказал Сергиевский. – Дальше…

– Скажите им, – Шатов продолжал стоять, глядя в лицо майора.

– Задания на сегодня…

Майор попытался продолжить, но Шатов повторил:

– Скажите им. Сейчас.

– Сказать? – Сергиевский усмехнулся. – Сами говорите! Я не буду мешать.

– Хорошо… – Шатов посмотрел на оперов. – Я должен вам всем передать. Дракон…

– Кто? – переспросил Барановский.

– Убийца. Убийца просил передать, что те из вас, кто до завтра останется в группе, попадут под его удар. Ваши семьи, родные, близкие. И он не врет. И не шутит. Он сдержит свое слово.

– Вы о ком? – Барановский оглянулся на майора.

– Мы о серийном убийце, отправившем на тот свет несколько десятков человек в этом году, – ответил Сергиевский. – Наш друг, Евгений Шатов, именует убийцу Драконом. И вот теперь Дракон решил разобраться лично с каждым из нас. Подразумевается, что мы можем покинуть группу, чтобы не рисковать. Есть желающие подать рапорт? Я подпишу.

Снова тишина в кабинете.

Шатов ждал.

– Дракон предупреждает… – без выражения произнес Пирог.

– Если верить этому… – Климов чуть не сплюнул на ковер, но сдержался. – Какой заботливый.

– Просто людоед какой-то! – засмеялся Балазанов, но смех у него оказался каким-то тревожным и неуверенным.

Они не понимают, подумал Шатов. Они просто не могут понять, что кто-то может открыть охоту на них. Они привыкли, что в игре сыщики-разбойники роль преследователей всегда выпадает им. И никто не может охотиться за ними. Что бы Шатов сейчас не сказал, все будет воспринято, как проявление его собственного страха или еще хуже – его заподозрят в попытке запугать. Запугать их – крутых, уверенных в себе оперов.

– Вы меня не поняли, – Шатов откашлялся. – Дракон сошел с ума. Потерял всякое человеческое подобие. Он теперь готов просто убивать. Ему уже не нужно будет оставлять значки и метки. Он хочет заставить меня самому выбирать будущие жертвы. А может попытаться надавить на вас!

Пустые слова. Язык словно перестал слушаться Шатова, мысли путались. Как им объяснить? Как их – заставить поверить в то, что опасность реальна и что с ними Дракон будет играть по своим правилам? Как их убедить, что девочка, убитая вчера, это только черновой набросок полотна, которое собирается нарисовать Дракон?

– Он больше не станет ждать, пока вы станете его искать. Он выйдет на любого из вас…

– Пусть выходит, – спокойно сказал Балазанов.

– Садитесь, Шатов! – приказал Сергиевский.

– Но…

– Садитесь! – майор хлопнул ладонью по столу.

Шатов замолчал и сел на стул.

– Кое в чем Шатов прав, – неожиданно сказал Сергиевский. – И вчера в управлении уже было принято решение. Охрану нашу все уже видели. Это раз. Во-вторых, наши коллеги из внутренней безопасности получили задание прикрыть группу в случае возникновения прямой угрозы ее членам…

– Не хватало еще и их… – простонал Пирог.

– Не хватало. Свои замечания можете оставить при себе. И, кстати, помните, тут Шатов тоже совершенно прав, кто-то просветил Дракона по поводу состава группы, фамилий, имен, кличек. И я полагаю – адресов. Так что, предупредите своих. Понятно?

Опера не ответили.

– Поняли. Тогда я в последний раз спрашиваю – никто не хочет уйти из группы? Барановский?

– А? Нет.

– Егор?

Гремлин задумался, потом медленно покачал головой:

– Нет.

– Пирог?

– Хрен ему.

– Дима?

– Сейчас, только разгонюсь как следует!

– Понял. Балазанов?

– А чего тут думать? – искренне улыбнулся Балазанов. – Вор должен сидеть. Я сказал!

Шатов откинулся на спинку стула.

Все напрасно. Дракон превосходно представлял себе реакцию оперов. Очень хорошо представлял. И рассчитывал именно на эту реакцию. И Шатов снова оказался слепым исполнителем воли Дракона. Что будет дальше? Что предпримет Дракон и как нанесет свой удар?

– Шатов!

– Что?

– Не стоит спать, – напомнил Сергиевский.

– Тем более что за нами охотится огнедышащий Дракон, – негромко сказал Климов.

– Еще раз повторяю, – майор многозначительно посмотрел на Шатова, – если кому-нибудь из вас только покажется, что за ним следят, то нужно немедленно сообщить мне. Без ложной скромности и понтов.

– Дядя, мне страшно, – снова подал голос Климов, – меня журналист напугал.

– Горло не болит? – не глядя ни на кого, поинтересовался Шатов.

– Что? – вспыхнул Климов.

– Голос, я смотрю, прорезался, – Шатов внимательно посмотрел в глаза Климову.

Климов вскочил, шагнул было к Шатову, но замер, увидев, что тот тоже вскочил и взял стул за спинку.

– Шевельнешься – и я нанесу непоправимый ущерб имуществу, – процедил сквозь зубы Шатов, – а у тебя будет здорово болеть голова.

– Обоим – заткнуться, – скомандовал Сергиевский.

– Я…

– Климов, я сказал – закройте пасть. Еще раз сцепитесь – пожалеете оба. Сесть.

Шатов подчинился. Поколебавшись долю секунды, сел и Климов.

Сергиевский прошелся по кабинету:

– Для усиления нашей группы выделено подкрепление. Мы можем задействовать силы райотделов, патрульной службы, участковых. На вокзалах и блок-постах имеются фотороботы преступника, сделанные со слов Шатова и его жены.

– Кстати… – нерешительно произнес Гоблин.

– Что?

– Дракон сильно изменился?

– Отвечайте, Шатов, – махнул рукой Сергиевский.

– Не знаю, – пожал плечами Шатов. – Я не смог рассмотреть его лица. Капюшон, я же говорил.

– Капюшон… – Климов все-таки сплюнул, – какого хера ему нужно было прятать от Шатова лицо? Он ведь все равно его видел.

– Видел… – кивнул Шатов.

Это действительно было странно. Зачем скрывать лицо? Голос, фигура – это было знакомо. А вот лицо…

– У него ведь должен быть шрам на лице… – сказал Балазанов и добавил, оглянувшись на Климова, – если верить Шатову.

– Должен быть шрам, – твердо сказал Шатов. – Рана была глубокая.

– Странно… – протянул Пирог.

– Что странно? – Сергиевский взял со стола карандаш и принялся крутить его в руках.

– Что, в городе много людей такого возраста и телосложения со шрамом на лице? Во всех гостиницах, на вокзалах и у патрулей есть описание, но еще никто его не видел.

– Несколько раз брали похожих – пустышка, – напомнил Балазанов.

– Он сделал операцию.

Все оглянулись на Шатова.

– Он сделал операцию, – повторил Шатов, – пластическую.

– Ага. И еще сменил отпечатки пальцев и рост, – зло бросил Климов.

– Он сделал пластическую операцию, – упрямо повторил Шатов. – Смотрите, с момента его исчезновения и до возвращения прошло как раз столько времени, сколько нужно для того, чтобы швы после операции зажили. Еще он прятал от меня лицо… Именно для того, чтобы я не видел его нового лица. Понимаете?

– Очень может быть, – согласился Гремлин.

– Тогда мы снова чешим впустую… – Пирог развел руками, – и портрет можно выбросить в сортир.

– У нас остается описание того парня, которому Дракон отрезал голову, – напомнил Шатов, – его описание я вчера тоже давал. И нам нужно…

– Не нужно, – оборвал Сергиевский, – со вчерашнего вечера вместе с данными на Дракона были розданы и описания всадника без головы. И пока все без толку… И наша задача теперь – не бегать, а думать. Считать, прикидывать, искать зацепки. В прошлом, в настоящем…

– И в будущем, – сказал тихо Шатов, но майор услышал.

– И в будущем! Что качаете головой, Шатов? Что-то не нравится?

– Не нравится. Мы можем только ждать. И пытаться реагировать на его действия. И надеяться, что он допустит ошибку.

– А он ошибок не допускает? – в голосе Климова прозвучали ирония и презрение.

– Допускает, но не слишком часто. Вчера… – Шатов не смог договорить, потому что Климов снова вскочил.

– Вчера? Что вчера? Мы вчера потеряли Рыжего! И ты мне еще не все объяснил, что же там произошло вчера. Ты кричал Рыжему, чтобы он уходил. Откуда ты знал, что рухнет лестница? Откуда?

– Я это понял…

– Понял! Он, видите ли, понял. А как вы с Тарановым попали в ту комнату? Ты тоже понял? Озарение на тебя снизошло? Ты не просто пошел в другую сторону, но еще и зашел на нужный этаж и в нужную комнату, – Климов хлопнул в ладони, – прорицатель какой! А вот когда Таранова подстрелили, ты ничего не почувствовал. И как все на самом деле происходило…

– Спроси у Таранова.

– Я спрошу. Как только он придет в себя, так сразу и спрошу. Но сейчас я спрашиваю у тебя – как так вышло, что твой закадычный враг не стал тебя убивать? Просто стрельнуть в тебя и все, привет!

– Я уже объяснял…

– Засунь свое объяснение себе в жопу, Шатов. Я не верю тебе. Ни единому твоему слову не верю…

В кармане шатовской куртки зазвонил сотовый телефон. Шатов замер, так и не ответив Климову.

Телефон.

Кровь отлила от щек. Дракон решил позвонить… Поставить новое условие? Или сделать очередной ход в игре? Или…

– Телефон, – подсказал Сергиевский.

– Да, – Шатов поднес трубку к уху, надеясь, что услышит только молчание, как в то утро, когда вернулся домой из лесу. Тогда молчание потрясло его до глубины души. Сейчас он надеялся на это молчание. Напрасно.

– Здравствуйте, Евгений Сергеевич, – спокойно поздоровался Дракон.

– Я слушаю тебя, – ответил Шатов и кивнул на немой вопрос Сергиевского.

– Я вас не оторвал от чего-нибудь важного? – осведомился Дракон.

– Нет, не оторвал. Мы всего лишь обсуждали твои действия.

– Это полезно. Может быть, это чему-нибудь вас научит. Но мне не нравится, что вы, Евгений Сергеевич, не вежливы со мной. Я говорю вам «вы», а вы мне тыкаете. Не хорошо!

– Я говорю так, как считаю нужным.

– Напрасно. Нужно, что вы говорили так, как считаю нужным я.

– Да пошел ты…

– И снова вы не правы, Евгений Сергеевич. И мне придется вас наказать, милостивый государь.

Шатов вздрогнул.

– У вас там случайно нет оперативной сводки за прошлые сутки? – очень ровным и даже участливым тоном спросил Дракон.

– У нас есть сегодняшние сводки? – спросил Шатов у Сергиевского.

– Нет, а что?

– Он говорит, что хочет наказать меня за невежливое к нему отношение. И хочет, чтобы мы нашли сводку.

– Нужна сводка? – переспросил Барановский.

– Да.

– Минуту.

– Минуту, – сказал Шатов в телефон.

– Я подожду, – согласился Дракон.

Барановский несколько раз щелкнул «мышкой», отбарабанил что-то на клавиатуре и повернул монитор Сергиевскому:

– Прошу.

– Есть сводка, – сказал Шатов.

– Очень хорошо, – Дракон даже коротко хохотнул, – поищите там в рубрике несчастных случаев. Дорожно-транспортное происшествие. Нашли?

– Дорожно-транспортное происшествие, – прошептал Шатов.

– Да вы не стесняйтесь, говорите со своими приятелями громко. На углу Пятидесятилетий ВЛКСМ и СССР. Нашли?

Шатов подошел к монитору, переложил телефон в левую руку, а правой взял «мышку»:

– Женщина пятидесяти семи лет была смертельно травмирована грузовым автомобилем «Зил». Водитель задержан. Следствие ведется…

– Следствие ведется, – подхватил Дракон. – И долго еще будет вестись. Но я хочу, чтобы вы знали на будущее – либо вы начинаете относиться ко мне с должным уважением, либо каждый день будете читать подобное послание от меня. Мне ведь не трудно слегка подтолкнуть человека в метро в час пик, или вот такую женщину к грузовику… Вы меня поняли?

– Да…

– Точнее!

– Я ВАС понял! – почти выкрикнул Шатов.

– Вот и славно. Вот так и продолжайте. Вы, кстати, передали мое предупреждение своим новым приятелям?

Шатов сглотнул, оглянулся на Сергиевского, мельком глянул на всех оперов:

– Да.

– И какое решение они приняли?

– Он еще раз спрашивает, какое решение вы приняли.

– Дай я ему сам отвечу, – Климов протянул руку к телефону.

– Шатов! – окликнул Дракон. – Я буду разговаривать только с вами.

– Он будет разговаривать только со мной.

– А мне насрать…

– Климов, сядь, – Сергиевский подошел к Шатову. – Передайте ему, что мы не испугались.

– Они не…

– Я слышал ответ. Это кто ответил, случайно не майор Сергей Сергиевский?

– Да, он.

– Очень хорошо. Тогда мы, наверное, перейдем к новому этапу игры, – Дракон сделал паузу. – Поступим следующим образом – я продиктую вам условие, вы передадите его оперативникам, а я перезвоню ровно через пять минут, чтобы услышать ваше решение.

– Я не знаю.

– Теперь знаете, и я не собираюсь вступать с вами в прения. Просто слушайте, – Дракон откашлялся, – вам предстоит выбрать между западом и севером очага культуры. Запомните? Между западом и севером очага культуры. До встречи.

Шатов выключил телефон.

– Что он сказал? – спросил кто-то из оперов.

– Через пять минут мы должны сообщить ему свой выбор – север или запад очага культуры, – ровным голосом сказал Шатов.

– Что за фигня? – недоуменно пожал плечами Пирог.

– Не знаю… Он так сказал.

– Очаг культуры… – Гремлин хрустнул суставами пальцев. – И у него есть запад и север… Какие есть варианты?

– Он прикалывается!

– Может быть он и прикалывется, Дима, но я не хочу рисковать, – Сергиевский постучал карандашом по столу. – Запад и север. И очаг культуры.

– Какие бывают очаги культуры? – сам у себя спросил Балазанов.

Какие бывают очаги культуры? Шатов почувствовал, как снова заколотилось сердце. Театры? Цирк? Музеи? Выбор более чем достаточный. Казино тоже очаг культуры. И публичный дом. И стадион… Хотя, стадион вряд ли. Стадион уже был сегодня. Вчера… И позавчера. Не станет Дракон так повторяться. Север и запад. И очаг культуры… Библиотека. Зоопарк. Планетарий. Господи, полный город очагов культуры. Но он дал три точки – очаг, запад и север.

– Цирк… – протянул Балазанов. – Но при чем здесь запад и север. Ни хрена не понимаю!

– Перечисляй все названия, которые связаны с западом и севером, – Гремлин обернулся к Пирогу.

– Я могу прогнать через компьютер. Есть электронная адресная книга, – предложил Барановкий.

– Да что ж ты тянешь, – Климов оказался возле Барановского, – давай.

– По какому слову запускать поиск?

– Давай «запад».

– Давай…

Не искать нужно, а думать. Думать. Шатов стукнул себя кулаком по ладони. Думать… Запад, север. Очаг. Очаг источник тепла. Центр. Центр. Центр.

– Гремлин! – Шатов вскочил и подбежал к оперу.

– Что?

– Ты центр города хорошо знаешь?

– Да, моя зона.

– Вспоминай, что там связано с культурой.

– Да все там связано с культурой. Исторический центр… – лицо Гремлина вдруг изменилось. – Твою мать – площадь Культуры. Слышь? Площадь Культуры. И там есть кафе «Север». Первый этаж высотки – кафе «Север».

Гремлин эту фразу почти выкрикнул.

– Спокойно, – скомандовал Сергиевский, – без паники. Остался запад.

– На площади Культуры расположено западное отделение «Интер-банка», – Барановский откинулся на спинку кресла.

– Банк и кафе. Что будем выбирать? – Пирог покрутил головой, пытаясь посмотреть в лицо всех присутствующих.

Шатову показалось, что воздух в кабинете зазвенел от напряжения. Это шанс. Если они правильно поняли, то Дракон сейчас имеет все шансы влипнуть. Слишком легкую задачку он задал. Или это снова ловушка?

Майор набрал на телефоне номер:

– Привет. Да, Сергиевский. Распоряжение генерала вчерашнее читал? Молодец. Быстро, людей на площадь Культуры к кафе «Север» и к западному отделению «Интер-банка»… Что? А хрен его знает. Просто ждать и смотреть в оба. Ну не знаю я! Мы будем через… Скоро будем.

Сергиевский бросил телефонную трубку.

– Ждем звонка? – спросил Климов.

– В машину, по дороге поговорим. На базе остается Барановский.

Шатов застегнул на ходу куртку. Это майор молодец. Это он правильно придумал. Не хрен ломать голову над проблемой запада и севера. Нужно перекрыть все – и дело с концом. Кафе и банк. С банком Дракон вообще может здорово влипнуть. Там и охрана, и камеры наблюдения. Что он может там изобразить?

Телефон зазвонил, когда Шатов уже сел в микроавтобус.

– Да?

– Вы уже приняли решение? – очень любезным голосом осведомился Дракон.

– Что? – одними губами спросил Шатов у майора.

– Север, – тихо сказал майор.

– Север, – повторил Шатов в трубку.

– Хороший выбор, – голос Дракона не дрогнул. – Очень хорошо. Север, значит…

– Есть проблемы?

– Ни каких. Мы ведь с вами договорились играть честно. Вы выбрали север. Интересно, почему?

Шатов в который раз захотелось раздавить телефон в руке или швырнуть его на пол и растереть в пыль каблуком.

– А, в прочем, это все равно, – сказал Дракон, – до следующего тура.

Микроавтобус вынырнул из переулка на проспект. Балазанов, сидевший за рулем, включил серену.

– Как думаешь, что он удумал? – тихо спросил Климов у Гремлина.

– Не знаю.

– Но все-таки…

– Отцепись, Димка, не до тебя. Вообще непонятно, правильно мы его поняли или нет.

– Правильно поняли, – уверенно сказал Климов, – гадом буду – правильно.

Микроавтобус сильно вильнул, уклоняясь от встречного троллейбуса.

– Осторожнее там! – недовольно бросил Сергиевский.

Смешной бы получился финал. Шатов усмехнулся – вся опергруппа превращается в кашу. В мелкое какаду, как говаривал один знакомый писатель. И что тогда станет делать Дракон? Приходить помочиться на братскую могилу?

Шатова швырнуло к стене.

– За дорогой смотри! – это, кажется, Пирог подал голос.

Все напряжены. Все волнуются. Интересно, Дракон ожидает такой мгновенной реакции? Или нет? Лучше бы, чтоб не ожидал. На всякого мудреца довольно простоты. Одно плохо – не факт, что Дракон нанесет свой удар именно сегодня. Ему вполне хватит подлости, чтобы отложить свой ход на день. Или на два. Хотя… Нет. Шатов покачал головой. Сегодня, непременно сегодня. Если бы Дракон не приготовился сегодня, то не стал бы звонить так рано. В конце концов, он же сам давал группе время на размышления до завтра.

Микроавтобус завизжал тормозами и остановился. Кафе «Север». Приехали. Через секунду Шатов остался один в пустой машине, вскочил и заторопился к выходу.

Столиков возле «Севера» по причине плохой погоды уже не было, хотя сине-белые зонтики все еще стояли на своих местах. Пирог и Гремлин скрылись за стеклянной дверью кафе. Климов и Балазанов бегом направились к углам девятиэтажки, на первом этаже которой, помимо кафе размещался еще продовольственный магазин.

К Сергиевскому подбежал поджарый парень, телосложением похожий на гончую:

– Привет! Во что играем?

– А хрен его знает! – пожал плечами Сергиевский. – Сколько у тебя людей?

– Восемь оперов и десятка полтора примкнувших. Вырвал всех, кого смог.

– Лады, – Сергиевский запрокинул голову, разглядывая окна верхних этажей дома. – Перекрой все выходы из дома. Никого не выпускать. Никого.

– Понял.

– Раз понял – выполняй.

Быстро мы, Шатов огляделся по сторонам. Ну, где ты, Дракон? Куда ты спрятался? Или ты уже в доме и теперь тебе предстоит выбираться наружу? Это было бы неплохо.

Где ты, Дракон? Где?

Гремлин вынырнул из кафе:

– Майор, там все чисто! Пирог двинулся к заднему входу.

– Хорошо, – кивнул Сергиевский. – Очень хорошо. Как считаете, Шатов, он пойдет напролом? Или отступит, признает проигрыш?

– Не знаю, – Шатов зябко потер руки. – Если он решил…

– Будет прорываться? Выигрывать любой ценой?

Из-за угла вылетел автобус, затормозил сразу за «мицубиси». Из автобуса выпрыгнул капитан в камуфляже, бронежилете и с автоматом:

– Сергиевский, куда моих ставить?

– А по периметру, милый, по периметру, – майор описал круг в воздухе. – И на каждый этаж по два твоих орла. Народу хватит?

– Сорок человек.

– Хватит, тут всего два подъезда, – Сергиевский посмотрел на часы. – У вас ровно одна минута.

– Понял, поехали, – капитан что-то скомандовал, и шоу-группа высыпалась из автобуса и скрылась за углом дома, оставив четырех автоматчиков редкой цепочкой перед фасадом.

– Вот что-что, а бегать мы научились быстро, – пробормотал Сергиевский.

– Не нужно было так шуметь, – недовольно сказал Климов, вышедший из-за угла.

– Думаешь? А если он, нас не заметивши, кого-нибудь убьет? А так, глядишь, мы кому жизнь и спасем…

С другого конца площади послышался визг, гулкий удар и звон стекла.

– Банк! – выкрикнул Климов. – Он нас кинул!

– Сбегай, посмотри, – приказал майор. – Гоблин, с ним!

За машинами и остановившемся на перекрестке автобусом Шатов не смог рассмотреть, что именно произошло возле банка. Опера, лавируя между машинами, скрылись из виду.

– Как полагаешь, Дракон нас кинул? – негромко спросил Сергиевский у Шатова.

– Не знаю, – повторил Шатов. – Не думаю. Это или случайность, или для отвода глаз.

Звон стекла. На этот раз не за потоком машин, а откуда-то сверху. Над головой. Шатов поднял голову.

Что-то обрушилось сверху на пустое летнее кафе, расшвыривая в стороны солнцезащитные зонтики. Тело.

Шатов задохнулся от ужаса. Женское обнаженное тело лежало возле смятого зонта среди осколков стекла. Из кафе выбежала женщина, замерла. Истошный визг перекрыл все остальные звуки.

Шатов как загипнотизированный шагнул к трупу.

Лет двадцать пять… Тело исполосовано стеклами. Руки связаны за спиной. Из-под головы быстро растекается лужа крови. Темно-красное на сером граните.

Ноги неестественно вывернуты.

Шатов собрал все силы и отвернулся.

– Волков! Волков!

Это майор, понял Шатов, он что-то приказывает… Девятый этаж. Шатов поднял голову и увидел, что одно из окон девятого этажа зияет проломом.

Выбросил. Дракон вышвырнул женщину с девятого этажа, не боясь, что его схватят. Он не мог не слышать сирены и не обратить внимания на автобус. И все-таки нанес удар.

– Все этажи проверь, каждую комнату. Чердак и подвал. Мусоропровод и лифтовую шахту.

Он ушел, вдруг подумал Шатов. Он ушел. Я не знаю как именно, но ушел. Его уже здесь нет, иначе я бы его почувствовал. И теперь мы виноваты, что погибла именно эта женщина. Это мы выбрали север.

Это мы выбрали север. Это мы выбрали север. Это мы выбрали север!

Шатов не понял, что выкрикивает эти слова в полный голос:

– Это мы выбрали север! Это мы выбрали север.

– Шатов! – кто-то рванул Шатова за плечо.

– Это мы выбрали!..

– Шатов! – две пощечины, одна за другой обожгли лицо Шатова. – Очнись!

– Что «очнись»? Это ты ей скажи, пусть она очнется! Пусть встанет! Слышишь? Пусть она встанет! Подними ее, если такой умный! Думаешь, у тебя получится? – Шатов оттолкнул Сергиевского и пошел к погибшей. – Вставай, красавица! Проснись! Жизнь прекрасна! Отчего люди не летают?

Чьи-то руки вцепились Шатову в левую руку, но Шатов ударил правой, не глядя.

– Ты же красивая, – сказал Шатов, опускаясь на гранит возле обнаженного мертвого тела, – ты еще должна была жить. У тебя красивые волосы…

Пальцы Шатова осторожно коснулись волос погибшей.

Она не успела закрыть глаза. Сколько длился ее полет? Секунду? Две? Она просто не успела зажмуриться и видела все. Видела, как приближался гранит, видела, как Шатов и майор стояли там, внизу, и даже не пытались ее спасти…

Шатов протянул руку к ее лицу. Нужно закрыть ей глаза. Пусть она поспит… Она, наверное, очень устала, пока долетела до земли…

Но закрыть ей глаза Шатову не дали. Ему жестко зажали руки, завернули их за спину. Они думают, что он будет сопротивляться! Эта мысль показалась Шатову смешной. Они думают, что Шатов попытается отбиться от них… Чушь! Ему нужно беречь силы. Он должен найти Дракона.

Шатова втолкнули в микроавтобус.

Он найдет Дракона. Он найдет. Не они, не опера. Не люди таинственного Хорунжего и странного Гаврилина. Он сам. Он один.

Ему закатили рукав, чем-то протерли. Укол. Ну и хорошо. Хорошо все, что помогает ему восстановить силы. Ему нужно совсем немного времени.

Подожди, Дракон, я приду к тебе. Я приду к тебе, сказал Шатов.

– Я жду, – ответил Дракон.

– Это только между нами, – сказал Шатов, – ты не должен…

– Слово «должен» не для меня, – прервал Шатова Дракон, – только я один устанавливаю правила. И животные будут умирать так, как этого хочу я. Я!

– Я найду тебя, – прошептал Шатов.

– Ты меня найдешь, – пообещал Дракон. – Обязательно найдешь. И проклянешь этот момент.

Часть 2.

Глава 8

– За Рыжего, – Сергиевский поднял стакан и встал.

Встали остальные, и вместе с ними поднялся со стула и Шатов. Он не мог ни говорить, ни даже отвечать на вопросы. Слова запеклись в горле, взялись коркой, словно кровь на ране. В голове и сердце зияла пустота. Шатов устал от смертей.

Устал оттого, что смерть наносит свои удары, минуя его, используя его даже не как орудие, а как игральную кость – для жребия. Смерть по имени Дракон.

На площади он их обманул. В квартире, откуда выпала женщина, никого не было. Сама квартира была снята еще месяц назад, и соседи по лестничной площадке видели только высокого спортивного парня лет двадцати пяти. По описанию соседи опознали того, кто был обезглавлен в спорткомплексе. И ни каких следов.

Погибшая оказалась проституткой, промышлявшей неподалеку, в ночном клубе «Адмирал». Когда она выпала в окно – Дракона рядом уже не было. Перед уходом он соорудил простое устройство из веревки, стула на подоконнике и свечи. Проститутка около получаса могла наблюдать, как огонь свечи приближается к веревке.

В этом случае Дракон играл честно – если бы выбор пал на запад, то он вполне успевал вернуться и погасить свечу. Но Сергиевский выбрал север, и двадцатидевятилетняя проститутка погибла. А пятнадцатилетний мальчишка Коля Быстров остался жив.

Машина, протаранившая автобус возле банка на момент удара уже была пустой. Дракон вытащил Быстрова из багажника, комбинацию из камня, веревки и свечи на педалях – оставил. Как доказательство своей честности.

Мальчишка ничего толком объяснить не смог, кто-то ударил его сзади по голове, очнулся он уже на асфальте в арке. О том, что у него было пятьдесят процентов вероятности погибнуть, ему, естественно, не сказали.

Обо всем этом Шатов узнал только к вечеру. Врач, сопровождавший автоматчиков, вкатил Шатову слоновью дозу успокоительного. Сновидений не было.

Шатов вначале провалился куда-то, а потом также внезапно вынырнул. Осталась только головная боль. И чувство пустоты.

Опера молча выпили и сели на свои места за столом.

Сергиевский покрутил стакан в руках, покусывая губы. Оглянулся на Барановского:

– Сходи погуляй…

– Что? – не понял лейтенант.

Он как раз потянулся за бутербродом, намериваясь закусить водку.

– Или пойди поработай, мы тебя позовем.

Компьютерщик неопределенно пожал плечами, встал и вышел из столовой, зацепив плечом сидящего возле двери Шатова.

– Для тех, кто еще не знает, – тихо сказал Сергиевский, – мы поминаем старшего лейтенанта милиции Рыжова, погибшего при исполнении служебных обязанностей. Мы получили сообщение о местонахождении преступника, убившего участкового врача, прибыли на место, завязалась перестрелка, в результате которой был ранен старший лейтенант Таранов, который и раненый пытался задержать преступника. Получил удар ножом. Жизнь ему спас журналист Шатов. В ходе преследования старший лейтенант Рыжов заметил, что случайная свидетельница подвергается риску, и попытался вывести ее из опасной зоны. Лестница рухнула.

Один из преступников был убит старшим лейтенантом Тарановым, второй, воспользовавшись ранением оперативного работника, ушел, отрезав голову и руки своему мертвому подельнику с целью затруднить опознание.

Пирог кашлянул негромко.

– У кого есть вопросы? – спросил майор.

Тишина в ответ. Шатову показалось, что никто даже не дышал. Тишина.

– Всем все понятно? – Сергиевский надавил на слово «всем» так, словно хотел втереть его в память намертво.

Шатов поймал на себе взгляды оперов.

Это майор о нем, о Шатове. Все – это Шатов. С остальными Сергиевский уже это обсудил. И Барановскому, которому не стоит забивать себе голову лишней информацией, было разрешено покинуть помещение. Все – согласны. А Шатов?

Шатову все равно. Наверное – все равно. В голове легкий звон. Словно мысли собираются у него в голове каплями и раз за разом срываются, исчезая в опустошенной душе. Кап. Кап. Кап.

Старший лейтенант Рыжов погиб, спасая Ляльку. Кап. Таранов был ранен в перестрелке. Как. Голову Дракон отрезал застреленному соучастнику. Кап. И словно эхом, отзвуком падения этих капель тихонько прошуршало: «Зачем?».

– Зачем? – сказал Шатов.

– Что «зачем»? – майор сел на свое место.

– Зачем врать?

– Врать? – медленно переспросил Сергиевский. – А кто врет?

– Вы, – Шатов посмотрело в глаза майора, – вы и врете. Не было преследования. И перестрелки не было. И Ляльку эту никто не собирался спасать. Мы ее подставили. Взяли и подставили. А чтобы она не боялась, подставили еще и Рыжего.

– Рот свой поганый закрой… – с угрозой прошептал Климов.

– Это чтобы не порочить нашего друга? – спросил Шатов. – Нашего незабвенного старшего лейтенанта милиции Рыжова? А как я его опорочу? Это вы все сводите к случайности. Он ведь сознательно пошел на риск. Сам выбрал. А вы хотите отобрать у него это? Вы все почему-то решили, что гораздо благороднее ему будет умереть случайно, а не из-за нашей с вами ошибки? Кого мы прикрываем? Кого вы прикрываете? Его? Нет. Вы прикрываете майора Сергиевского. Вы себя прикрываете от гнева начальства.

Шатов говорил это ровным голосом, глядя перед собой, куда-то между Пирогом и Гремлином. Ему было наплевать на то, что сейчас может произойти – сорвется Климов, ударит кулаком по столу майор… Все равно. Он говорил то, что думал. И ему было наплевать на то, что думают об этом другие. Они не понимают, что унижают себя и Рыжего? Их дело. Шатов больше не собирается…

– Что я прикрываю? – переспросил Сергиевский. – Я объясню.

– Да мне… – начал было Шатов, но Сергиевский перебил его.

– Я защищаю. Да, защищаю. Таранова защищаю, которому иначе придется объяснять, как он умудрился проломить череп безоружному человеку. Жену Рыжова защищаю, – Сергиевский налил себе водки и залпом выпил, – дите их не рожденное защищаю. Им обещали дать квартиру. Понимаешь? Если это подвиг – Рита сможет переехать в однокомнатную. Если это наша лажа – о ней забудут.

– Какое благородство! – Шатов взмахнул руками. – Какой шикарный жест! А что под ним? Что под твоим благородством, майор?

Что-то попытался сказать Балазанов, но Сергиевский остановил его резким жестом:

– Пусть говорит.

– А я скажу, – Шатову вдруг показалось, что с каждым словом, брошенным в лицо операм, в лицо майора уходит из души безысходность, – я скажу…

И нет среди оперов единодушия, подумал Шатов, нету. Вон, Гремлин отвернулся к окну, что-то пытается там рассмотреть сквозь закрытые жалюзи. С Климовым как раз все понятно, он ненавидит Шатова хотя бы потому, что это Шатов. Желваки на лице гуляют, руки сжимаются в кулаки. Ничего, Климов, потерпи, майор приказал молчать.

А вот Пирог, похоже, сомневается. Он никогда не станет возражать майору, но и Шатова он перебивать не станет. Господи, кто же придумал, что менты все на одно лицо? Чушь. Каждый из них…

– Вам же не нужна правда! Вы не защищаете правду, вы защищаете себя, в лучшем случае, друг друга, а остальных – если хватит времени, – Шатов потянулся к бутылке, но не взял.

Не нужно ему пить. Не нужно. Сама возможность бросить им в лицо все, что уже давно накопилось, кружила голову. Не сдерживаться! Можно швырять в их замершие лица…

– Ребенка будущего пожалели? А тех, кого Дракон убьет – пожалели?

– Причем здесь Дракон? – не поднимая взгляда от крышки стола, спросил тихо Пирог.

– При чем? А как вы собираетесь его ловить, если начинаете врать? Вы хотите уничтожить подонка, но сами при этом становитесь такими же, как он. Нет? – Шатов обвел взглядом всех. – Не так?

– Не так, – сказал Сергиевский. – Не так. Не нужно высоких слов, Шатов. Ты не Шарапов, а я не Жеглов. Я не защищаю закон. Я не собираюсь защищать правду. У меня просто не хватит на это сил. Я могу защищать конкретных людей. И справедливость я могу восстанавливать только в конкретном, отдельно взятом случае. И мне наплевать, что мое понимание справедливости не совпадает с твоим. И что закон мне велит закрыть глаза на судьбу одного конкретного человека…

– Наплевать? А чем же ты тогда лучше тех, кого ловишь? Чем? Ты крутой майор, на твоей стороне система. А кто против тебя? Урка? Преступник, который по определению хуже тебя, потому, что его система не поддерживает? Вы же нацелены на то, чтобы хватать, гнать, вцепиться в горло и не выпускать, пока вам не дадут команду «фу». Наплевать на закон? Замечательно. Это – правда. Вам наплевать на закон. Он для вас только прикрытие, повод продемонстрировать свою крутизну, – Шатов даже не кричал.

Он спокойно проговаривал слова, делал паузы и даже чуть улыбался, самым уголком рта. Вот и все, билось в голове, теперь он не сможет работать в группе. Теперь Сергиевский вышвырнет его, брезгливо сплюнув на прощание. Кто он такой, этот Шатов, чтобы так разговаривать с майором Сергиевским?

И все молчали, словно решив дать Шатову выговориться.

– Вы не понимаете, что, соврав, вы подыгрываете Дракону. Что рано или поздно ваша ложь повиснет у вас на плечах, и вы не сможете ни повернуться, ни бежать. Вы сами себя опутаете ложью, станете играть в политику, вместо того, чтобы защищать справедливость. Даже ту убогую справедливость, которую придумать. Вспомните, Сергиевский, Дракон смог убить несколько десятков человек только потому, что ваше высокое начальство из самых высоких соображений решило не говорить простым людям там, внизу, что они стали объектом охоты, что кто-то убивает их из чистого спортивного азарта. И ваш оперативно-поисковый отдел также стал убивать людей, прячась за значок бумажного дракона только потому, что… Да вы сами все это великолепно понимаете!

Шатов тяжело вздохнул.

– Вы все понимаете, каждый из вас хоть раз, а прессовал бестолкового козла, который не хотел колоться. Нет? Скажите, что я соврал, что вы никогда не передергивали, что вы никогда не давили, не врали для того, чтобы закончить дело или не повесить на себя «глухаря»? Кто-нибудь из вас сможет сейчас сказать мне, что я не прав? Давайте, говорите!

Шатов встал и прошел по комнате.

Странно получилось. Он вовсе не собирался читать им всем мораль. Он хотел говорить совсем о другом, о том, что они впускают Дракона в себя, обманывая и выискивая обходные пути. А получилась лекция о… черт знает о чем!

Журналист Шатов вышагивает перед операми и стыдит их, прижигает каленым железом, так сказать, язвы общества. С ума сошел журналист Шатов, совсем спятил. Он ведь должен сейчас волком выть, пытаясь поймать за хвост мысль, зудящую в мозгу, мысль, которая вот уже почти сутки бьется в черепе и никак не может достучаться до здравого смысла.

А опера молчат. Признают его правоту или не хотят мешать майору лично объяснить зарвавшемуся уроду, в чем состоит их ментовская правда.

– Жарко, – прошептал Шатов.

И тихо.

Гудит кондиционер, Гремлин перекатывает между ладоней стакан, Пирог постукивает пальцами по столу, Климов сцепил руки под столом и тоже молчит. Как Балазанов и майор.

Шатов потер лицо:

– Почему вы молчите?

Нелепый вопрос. Собственно, весь разговор нелеп и абсурден. Так что – все нормально, все в общей тональности.

– Мы не молчим.

Это Гремлин. Его Шатов ожидал услышать сейчас в последнюю очередь. Климов, Балазанов, майор. Но заговорил Гремлин.

– Ты все правильно сказал, Шатов. Все точно. И прессовали, и вещдоки прятали. Не буду я тебе грузить, как мы отмазывали от суда пацанов, первый раз залетевших по глупости. Не буду толдычить про то, как сами, без суда ставили на место крутых и подкрученных, которые думали, что остальные – быдло. Я тебе, Шатов, скажу о другом. Ты почему не говоришь о том, как нас прессуют? А?

– А ему это не интересно, – усмехнулся Климов, – это не укладывается в его концепцию.

Слово «концепция» прозвучало у Климова как ругательство. Как грязное, матерное ругательство.

– Ты мне не тычь пальцем в дерьмо. В мое дерьмо, – оторвал наконец взгляд от стола Пирог, – я его вонь чую и днем и ночью. Правда, справедливость – фигня все это. Это для тех самых политиков, о которых ты так красиво говорил. Мы не работаем, мы живем здесь. Понимаешь? Живем. И возле нас живут еще многие разные субъекты. Ты думаешь, сколько их нарушает закон для удовольствия? Сто процентов? Девяносто? А сколько лезут во всякую дрянь только потому, что мы – и ты, и я – их туда толкнули. И сами можем там оказаться в любую секунду. Чик – и мы по ту сторону закона. И мы после этого перестанем быть людьми? У нас перестанет болеть печень, и мы лишимся права на жизнь? Ты все правильно говоришь, но только жизнь у нас такая, что выполняй мы законы полностью, или не выполняй их вовсе – пострадавших будет одинаковое количество. С точностью до человека. Это я тебе говорю.

– И вы решаете, где включать закон, а где нет? – переспросил Шатов.

– А о нас вспоминают тогда, когда нужно защитить себя хорошего, или при каждом нарушении закона? – в тон Шатову спросил Сергиевский. – Ты же сам не захочешь, чтобы все законы выполнялись на сто процентов. Не захочешь ведь? Потому, что мы с тобой в любой момент сможем найти пунктик, по которому ты провинился перед законом. Не перед людьми, богом и государством, а перед бумажкой, на которой какой-то умник начертать изволил пару предложений. Причем, заметь, из самых лучших побуждений. Да еще для того, чтобы хорошо выглядеть в глазах мировой общественности. Что там врали о перестройке? Цепь подлиннее, миску подальше и лаять можешь сколько угодно? Так вот сейчас, у нас, ментов, все наоборот. Цепь короткая, ошейник узкий, гавкнуть не смей, а миска пустая. И мы защищаем что-то возвышенное.

Шатов почувствовал, как кровь прилила к лицу. Не стыд, не осознание своей неправоты, а понимание того, что помимо его правды, есть еще и правда Сергиевского, и правда Климова, и правда Гремлина… А еще есть правда их начальства. А это значит, что есть еще и правда Дракона. Что наверняка есть нечто, что оправдывает его в собственных глазах и вполне может оправдать еще в чьих-нибудь. И получается, что более прав из них тот, кто сильнее?

– Вы еще что-нибудь хотите сказать, Шатов? – после минутной паузы совершенно деловым тоном спросил Сергиевский.

– Нет, – Шатов мотнул головой, – я могу идти?

– Куда? – Сергиевский приподнял удивленно правую бровь.

Очень здорово у него получается приподнимать правую бровь, превращая пустяковый вопрос в очень глубокомысленное замечание.

Куда? Действительно, куда может уйти Шатов. Домой? Там не Вита, там Вика. И Хорунжий ждет, когда Шатов принесет в гнездышко еще кусочек информации, или щепотку выводов. Все чего-то ждут от Шатова.

– Я еще не отпускал никого из членов группы, – сказал Сергиевский.

– Я думал, что…

– Что после этой истерики я вычеркну из состава группы единственного человека, лично разговаривавшего с Драконом и, если верить слухам, чувствующего Дракона на расстоянии? Я, может быть, двуличен и коррумпирован, но я не идиот. И ради того, чтобы иметь удовольствие заглянуть Дракону в глаза, я воспользуюсь помощью кого угодно. И мне будет наплевать на то, из какого источника ко мне это пришло. Наплевать. И если для того, чтобы выйти на этого твоего Дракона мне нужно будет врать и изворачиваться – я буду изворачиваться и врать. И всех вас заставлю делать это вместе со мной. Я доступно объясняю?

Сергиевский хрустнул пальцами.

– Дракон вне закона. Он живет за границей этого самого закона и поймать его можно одним способом из двух. Либо ждать, пока он пойдет на нашу территорию, либо самим пойти к нему. Посему я прекращаю прения и рассуждения на тему морально нравственных категорий и предлагаю работать. Тем более, что сейчас мы можем использовать практически неограниченные силы. Наша задача – думать.

– Тогда получается, что главная задача Дракона – не дать нам думать, – эта фраза вырвалась у Шатова почти произвольно. – Он будет делать все, чтобы вывести нас из равновесия. И действовать теперь он будет своими руками. Только своими.

Шатов прикрыл глаза рукой.

Только своими. Что там говорилось о странностях всех преступлений Дракона? Будто бы там действовали разные люди. Не он один, а разные. И он, естественно, не мог менять обличье, он находил способ заставлять людей все делать за него. Как тогда, когда он заставил Шатова играть роль гончей собаки и подсадной утки одновременно. И все в этом случае становится на свои места – он сказал, что убивал всех лично. Лично.

А охотник, отправляющийся на травлю зверя со сворой собак, разве не говорит, что лично затравил этого зверя. Вопрос только в том, как он умудряется содержать свою псарню, и где берет собак?

Если это так, то смерть того парня в спорткомплексе может что-то значить. Что?

– Шатов! Шатов! – майор повысил голос, пытаясь привлечь внимание Шатова.

– Да? Извините…

– О чем задумались?

– Так, ерунда.

– Я вас очень прошу – все версии выкладывать на стол. Самые фантастические и бредовые, – Сергиевский кашлянул, – у нас что-то нет ничего достаточно безумного.

– Я не знаю… – задумчиво протянул Шатов. – Пришла в голову мысль…

– Точнее.

– Помните, мы обсуждали внешность Дракона исходя из того, как совершались преступления? У вас в кабинете.

Сергиевский кивнул.

– Скажите, а подходит ли этот, без головы, на роль преступника? – Шатов оглянулся на Климова. – По всем параметрам?

Климов ответил не сразу. Вначале посмотрел на майора, словно ожидая разрешения или поддержки, но, не дождавшись, дернул щекой и тяжело вздохнул:

– Я точно не смотрел. Но на вскидку – не так чтобы полностью. Один из – может быть. Все преступления – с той же вероятностью, что и Дракон.

– Понятно… – протянул задумчиво Шатов.

– Что понятно?

– После смерти этого парня, Дракон совершил еще два убийства. И оба – своими руками.

– Оба – это какие ты имеешь ввиду? – переспросил Пирог. – Три.

– Два, – ответил Шатов, – девочку у меня во дворе и женщину возле «Севера»…

– А ту, которую он столкнул под машину?

– Ту, что под машину?

Действительно. Шатов отчего-то не вспомнил ее. Просто напрочь выбросил из головы, хотя не должен был.

– Не важно, – сказал Балазанов, – двое-трое, важно что всех своими руками. Только что это дает?

– Не знаю. Не знаю… – Шатов медленно встал. – Мне нужна распечатка сегодняшней сводки. Той самой, с погибшей под машиной. И я подумаю… Что-то крутится в голове…

– Скажите Барановскому, чтобы распечатал.

– Хорошо… – Шатов встал и медленно вышел из комнаты. Как в тумане. В холодном липком тумане из кошмара. Где-то в нем прячется Дракон. И Шатову предстоит шарить руками в этом тумане, раздвигать его рыхлые пряди и рисковать столкнуться с Драконом лицом к лицу.

Но почему ему понадобилась сводка? Что он хочет в ней найти? Очередная шутка подсознания. Словно что-то толкает его в нужном направлении. Как той ночью, в спорткомплексе. Озарение. А потом – вздрагивающая от боли плоть, выстрелы, отдача пистолета и вонь от сгоревшего пороха, смешивающаяся с пряным запахом крови. И кто-то расплачивается за озарение Шатова, расплачивается своей кровью.

Барановский сидел перед компьютером, надев наушники. По экрану монитора металось какое-то чудовище, лейтенант энергично елозил «мышкой», дробно щелкая кнопкой.

Шатов откашлялся, но Барановский то ли не услышал, то ли проигнорировал. Чудовище на экране рухнуло, расплескав вокруг фонтаны крови.

– Илья, – позвал Шатов, подождал и окликнул уже громче, – Барановский!

– А?

– Хрен на, – чуть не выпалил Шатовы, но сдержался, – распечатайте мне сводку. Сегодняшнюю.

– ДСП, – улыбнулся вежливо Барановский.

– Что? – не понял сразу Шатов, но потом вспомнил – для служебного пользования. – Мне можно.

– Извините, но… – Барановский развел руками и снова вернулся к своей игре.

– Ты не понял… – Шатов задохнулся от неожиданности.

На мониторе заплясал очередной монстр.

– Барановский!

– Только с личного разрешения майора, – не, отрывая взгляда от экрана, сказал лейтенант. – Потому что – нельзя.

Шатов осторожно положил руку на плечо Барановского. Тот, не глядя, стряхнул. Можно было, конечно, вернуться за майором, но в последнее время Шатова перестали привлекать обычные пути. Пару дней назад Шатову показалось, что он уже выплеснул наружу годовую дозу своей злости. Но что-то у него повысилась производительность желез, отвечающих за злость и ярость. Или это обстановка располагает?

Оплеуха свалила лейтенанта на пол. С грохотом отлетевшего стула и недоуменным вскриком пострадавшего. Шатов резко присел на корточки возле Барановского, надавил коленом на его правую руку и сжал лейтенанту горло пальцами.

– Тебе еще не говорили, что я не люблю ментов? – Шатов постарался это сказать вкрадчивым тоном. – А еще я не люблю компьютерщиков. А ментов-компьютерщиков я просто ненавижу.

Барановский дернулся. Шатов напряг пальцы:

– Лежать. Ты решил, что стал крутым опером? Я ведь тебе русским языком сказал, что мне нужна сводка. Сказал ведь?

Барановский захрипел, и Шатов ослабил хватку.

– Я тебе вежливо сказал, интеллигентно. А ты решил поиграть со мной в служаку? Что-то со мной в последнее время все пытаются играть в разные игры. И мне это чертовски надоело. Ты меня понял?

Барановский моргнул.

– Вот и отлично. Сейчас ты встанешь и сделаешь то, о чем я тебя попросил. А потом, если захочешь, сам сходишь к майору и спросишь, имею ли я право эти сводки читать. А если после этого ты захочешь выяснить, свалил я тебя только благодаря внезапности или смогу это сделать в любой момент – милости просим на разборку. Только предупреждаю – я человек ленивый, драться долго не люблю. Поэтому искалечу тебя в первую же минуту. Во всяком случае, приложу к этому максимум усилий. Понимаешь?

– Да.

– И последнее, чтобы ты не умничал, я наш с тобой разговор закреплю воспитанием у тебя рефлексов, – Шатов вытащил из—под пиджака Барановского пистолет.

– Пистолет! – запротестовал лейтенант.

– Пистолет, – согласился Шатов, вставая. – Пистолет «макарова», калибр девять миллиметров, емкость магазина – восемь патронов.

Щелкнул затвор, еще раз. Патрон, вылетев из пистолета, стукнулся об экран монитора и упал на пол. Еще раз щелчок – второй патрон покатился по столу.

– Ты чего, охренел? – Барановский вскочил и протянул руку к оружию.

– Вас не учили, что нельзя хвататься за взведенное оружие? – осведомился Шатов, и еще два патрона полетели по кабинету. – Ты бы лучше занялся делом пока.

Барановский постоял несколько секунд, взвешивая свои шансы и прикидывая возможные варианты. Шатов еще дважды передернул затвор.

– Мне нужна сводка, – сказал Шатов.

Лейтенант молча кивнул, поднял опрокинутый стул и сел к компьютеру.

Дверь кабинета открылась, и заглянул сержант:

– Егора Шорохова здесь нет?

– Как видишь, – пряча за спину руку с пистолетом, ответил Шатов.

Не хватало еще, чтобы сержант заподозрил неладное и бросился обезоруживать нарушителя. Майор ведь разрешил Шатова впускать и выпускать, а о том, чтобы угрожать отобранным пистолетом сотруднику милиции – такого уговору не было.

– А где он?

– В столовой, – Шатов неопределенно взмахнул левой рукой. – А что?

– К нему мать приехала, – сообщил сержант и исчез.

Загудел принтер.

Шатов задумчиво посмотрел на дверь. Ну, приехала к человеку мать. Ну и что? К Шатову приезжать некому. Так уж сложилось.

– Готово, – буркнул Баранвский и бросил на стол листки распечатки.

– Премного благодарны, – Шатов еще дважды щелкнул затвором. – Возвращаю вам табельное оружие. Я не помешаю вам, если устроюсь на диване?

Барановский молча взял пистолет и наклонился за патроном.

Сводка. Шатов сел на диван. Видел он такие. Ничего особенного. Суконным языком о банальных делах. На почве неприязненных отношений после совместного распития. Какого черта его потянуло на развлекательное чтение?

И что-то у него с нервами. Слишком легко он переходит от одного состояния души к другому. Едва не пустил патетическую слезу в столовой и через минуту чуть не запинал сотрудника милиции. Это, кстати, был бы уже второй член группы, оказавшийся жертвой испортившегося характера Шатова. На него бы надели намордник.

Барановский внятно выругался, пытаясь добраться за патроном под шкаф.

– Ругаться нехорошо, – сказал назидательно Шатов.

А еще эта истерика возле «Севера». Шатов потряс головой, отгоняя видение окровавленного обнаженного тела. Нет, не нужно вспоминать. Лучше сосредоточиться на сводке. Что тут у нас? У них.

Как всегда – ничего особенного. Все предельно просто и обыденно. Полуторамиллионный город за сутки неизбежно даст материал на пять шесть машинописных листков. Где тут жертва Дракона?

Дзержинский район, перекресток двух полтинников. Смертельно травмирована. И что?

Шатов быстро просмотрел сводку, вернулся к первому листку. Сутки, судя по всему, выдались достаточно спокойными. Убийств и тяжких телесных почти нет. Точнее – убийств два. Оба – на бытовой почве, классические нигде не работающий и ранее судимый. И находящийся в состоянии сильного алкогольного опьянения. В обоих случаях убивцы задержаны по горячим следам.

Тяжкие телесные… Три. Один случай – со смертельным исходом. И опять таки взяли всех. Тем более что в одном случае преступник заснул прямо на месте преступления, а в двух других дождался приезда сотрудников милиции. Спокойные сутки. Кражи и хулиганство – не в счет. Вот на дорогах было не спокойно. Три ДТП со смертельным исходом. В двух случаях – машины столкнулись со встречным автобусом и спокойно стоящим деревом по вине водителя. И только женщина, которую столкнул под колеса Дракон…

Еще раз перечитать. И дальше что? Дракон столкнул женщину под машину. И грозится вести себя так и дальше, если с ним перестанут играть в его увлекательную игру. Это ведь так просто – толкнуть, ударить ножом…

Стоп. Шатов еще раз просмотрел сводку. А вот это уже, кажется, интересно…

В кабинет вошел Сергиевский.

– Есть идея! – вскочил Шатов.

– Потом, – майор подошел к столу и снял телефонную трубку.

– Дежурный? Это Сергиевский. Что значит «какой»? Сергиевский. Да вынь ты банан изо рта, в конце концов. Слушай внимательно. Сейчас поднимешь по тревоге кого сможешь и прочешешь все вокруг моей базы. Да, от Авиаторов до Фанинского. Все. Искать серую «волгу». Вроде бы тридцать первую. А я откуда знаю? Водила лет тридцати, брюнет, с сильными залысинами. Сам знаю, что десятки. И с дорожниками свяжись. И… еще, с линейным отделением Центрального вокзала свяжись, он там может ошиваться. Все. И давай быстрее. – Сергиевский бросил трубку.

– Что случилось? – спросил Шатов.

– Что случилось? – Сергиевский потер щеку, поморщился. – Двое суток не брился. Ничего особо страшного. К Егору приехала мама.

– И что?

– В общем, ничего особого. Просто, кажется, ее сюда доставил Дракон.

Мать Гремлина оказалась маленькой сухонькой старушкой, в белом платочке и неопределенного цвета пальто, снимать которое она напрочь отказалась. От чая она тоже отказалась, только сидела на стуле возле Гремлина и держала его за руку.

На лице Гремлина дрожало странное выражение, нечто среднее между радостью и ужасом.

– У меня все в порядке, мама, – который раз подряд говорил Егор, и который раз подряд мать тяжело вздыхала, качала головой и просила ничего не скрывать.

– Ты лучче скажи, Егорка. Не сильно тебя подстрелили? Куда? Ты правду скажи, – мать ощупывала Гремлина, а тот косился на окружающих и смущенно пытался отвести ее руку.

– Да все нормально, мама. Правда, все нормально. Никто меня не подстрелил. Наврали тебе.

– Да как же это – наврали? – старушка всплеснула руками. – Так ведь приехал человек, нашел меня, езжай, говорит, Никифоровна в город, там сына твоего сильно ранили. Как бы не смертельно. И билеты привез на поезд, и за машину заплатил от нас до райцентра. И потом возле вокзала такси нанял, адрес дал на бумажке и отправил меня сюда. Как же обманул? Деньги ведь какие потратил! Быстрее говорит, езжай. И вежливый такой. Сумки нес, даже за постель сам заплатил. И вагон этот, купейный. На два места. Чаем угощал. Как же – соврал?

В голову матери Гремлина явно не могло вместится то, что кто-то способен так обмануть и еще при этом потратить ради обмана столько сил и денег. Не могло такого быть. Это ее непутевый Егорка что-то от нее скрывает, не говорит и рану свою тяжелую не показывает.

Выслушав историю, Шатов почувствовал, как желудок сдавило чем-то ледяным. Дракон. Это Дракон. И совершенно понятно для чего он это сделал. Еще одна демонстрация силы и того, что он не остановится ни перед чем. Абсолютно ни перед чем.

Гремлин осторожно погладил мать по голове. Шатов отвернулся.

– Выйдем поговорим, – сказал Сергиевский. – Пусть Егор с мамой посидит.

В дверях Шатов обернулся. Егор что-то шептал матери, а в глазах его светилось отчаяние.

– Климов и Балазанов – на вокзал, – войдя в кабинет, приказал Сергиевский. – И все позвоните домой, предупредите, чтобы никуда не выходили пока.

– Пока что? – спросил Пирог.

– Пока не приедет машина. Этим займешься ты, – Сергиевский подвинул к себе телефон, набрал номер.

Это правильно, подумал Шатов, нужно вывезти семьи оперов. Нужно было это сделать сразу, но они не поверили в серьезность угрозы. Теперь – поверили.

Майор договорился с кем-то об автобусе, потом перезвонил куда-то и потребовал, чтобы семьи приняли в общежитии на территории какого-то охраняемого объекта. В выражениях майор не стеснялся. Потом позвонил своему начальнику и доложил о произошедшем.

Начальство действия Сергиевского, насколько понял Шатов, одобрило. Во всяком случае, повесив трубку, Сергиевский никак не прокомментировал разговора.

– Возьми двух наших автоматчиков, – сказал майор Пирогу, – и дуй на микроавтобусе к управлению. Там пересядешь в автобус, а автоматчиков на «мицубиси» вернешь сюда. Охраной в управлении автобус обеспечат. И не ходи по улице один. Куда ехать – понял?

– Да.

– Тогда бегом. Стой, – Сергиевский обернулся к Барановскому, – ты двигай с ним. Ни на шаг не отоходить.

– Есть, – лейтенант встал со стула, одернул пиджак, потоптался, глядя на монитор.

– Что-то не понял?

– Нет, все нормально.

– Тогда не задерживай. А ты, Шатов, садись, поговорим.

Барановский вышел.

– Как тебе приключение? – осведомился майор.

– Не ожидал. Хотя ждать стоило, – честно признался Шатов. – У Гремлина мать живет дальше всех?

– Да. И это значит, что нам демонстрируют свои широкие возможности, – констатировал Сергиевский. – Мол, любого могу достать.

– Похоже на то… Мать описала попутчика, или только таксиста?

– Как она могла его описать? Молодой, лет сорок. Среднего роста. Что еще? Очень вежливый и заботливый. Лысоват с затылка. Но, в общем, волосы густые.

– Да… – протянул Шатов.

– В том-то и дело. Будем надеяться, что хоть водитель его запомнил лучше. И проводницы в вагоне. Так что ты хотел сказать?

– Сколько до нее добираться?

– До матери? Считай – сутки. И там нужно еще часов двенадцать ждать проходящего поезда. Выходит – двое с половиной суток в пути.

– Не Дракон, – покачал головой Шатов.

– Сам понял, не дурак. Так полагаю, если мы попутчика даже найдем, ничего он нам не скажет толком. Его тоже, видимо, наняли.

– Похоже на то. Похоже. А вот эту женщину ночью под машину Дракон не толкал.

– С чего такая уверенность?

– Не толкал и все, – Шатов пожал плечами и недовольно поморщился.

Как это еще объяснить? Не похоже это на Дракона.

– Мы же только что говорили, что нам сейчас нужно думать. А он должен нам помешать. Спугнуть, пустить по ложному следу. Просто запугать…

– Не убеждает.

– Не убеждает? А если так – он остался один, без помощников. И теперь ему всю подготовительную работу приходиться проделывать самому. Отсюда и то, что он попытался обмануть меня с той девочкой возле школы. Попытался отделаться одним трупом при всех вариантах. Я в разговоре его зацепил, и на площади Культуры он уже действовал в рамках собственной игры, почти по правилам. Но здорово при этом рисковал. Его могли заметить, или еще что-нибудь… И он действовал в одиночку. У него пока кончились помощники.

– Исчерпал запас… А тот, что ездил за матерью в село?

– Этого он использует в темную. А вот тех, кто убивал, почему-то нету. Почему?

Действительно, почему, подумал Шатов. Все шло по плану, все было нормально. Дракон опережал их на два шага, и вдруг прокол в спорткомплексе все меняет. Начинается игра. И все производится только собственными руками.

– Вы посмотрите сводку, – Шатов протянул листы Сергиевскому.

– И что я должен здесь увидеть?

– Посмотрите и скажите, если бы кто-нибудь хотел соврать и взять на себя чужое преступление – что бы он выбрал? Со смертью или, на худой конец, с тяжкими телесными… Прикиньте.

В комнате снова воцарилась тишина.

Сергиевский читал сводки, аккуратно перекладывая листки с места на место.

Майор думает. И правильно. Думать нужно всегда. И сколько бы он не вчитывался в текст, ничего более подходящего, чем случай с женщиной, он не найдет.

Дракон не дурак. Он понимает, что действуя в одиночку он рискует просто случайно влипнуть. Банально напороться на патруль. Или вдруг прохожие совсем сойдут с ума и бросятся ловить преступника и вдруг даже поймают. А паузу Дракон делать не может. Пауза дает возможность группе Сергиевского и Шатову сократить дистанцию.

Назвавшись Драконом нужно поддерживать реноме. Ни дня без убийств. Тем более что приезд матери Гремлина был спланирован. Кстати…

– Согласен, – Сергиевский отложил листки в сторону. – И что из этого следует?

– Из этого следует, что он не хочет рисковать и перешел на резервный план. Чтобы и темп поддерживать, и не рисковать больше необходимого. Ему нужно выдержать паузу.

– Зачем?

– Не знаю. И, кстати, не знаю, почему он решил мать Гремлина привезти, а не просто убить там, на месте. Не могу себе даже представить…

– А я могу, пожалуй, – майор улыбнулся как-то тяжело, словно лицо свело судорогой.

– Если не секрет…

– Тебе скажу. Только больше ни с кем не трепись об этом.

Шатов кивнул. Это уже интересно – у майора появились секреты от собственной группы. Группы, которую он сам же и отбирал. Очень интересно.

– Я тебе не все сказал, когда доносил официальную версию. Не только Рита и не только Таранов, – Сергиевский снова улыбнулся, но на этот раз устало. – Представь себе – оперативная группа ведет дело. Гибнет один сотрудник. И не просто гибнет, а попадает в подготовленную ловушку. Второй получает пулю в спину плюс удар ножом. Группу свободно могут расформировать. Что бы ты там о начальстве ни думал. И каким бы оно на самом деле ни было плохим, но рисковать всей группой оно не станет. Это вредно для карьеры. Убрать нас, поставить других.

– И что здесь плохого?

– Плохо то, что и меня отстранят.

– А это так плохо?

– Плохо. Я тебе пытался объяснить в кафе. Если кто-то и найдет дракона, то это только я.

– Ошибочка, – засмеялся Шатов, – только я. Вы все – не в счет.

– Интересная версия. Это тот самый случай, когда наживка хочет сожрать рыбу.

– А хоть бы и так.

– У меня нет настроения спорить.

– И что это значит? И почему все-таки не убили мать Гремлина?

– После этого нашу группу расформировали бы со стопроцентной гарантией. Без сомнения, – майор замолчал, откинувшись в кресле и рассматривая Шатова.

Ну и что? Расформировали – кто опечалился бы? Сергиевский? Так Дракону плевать на мнение майора милиции. Шатов? Так его все равно бы воткнули в качестве наживки и добровольного помощника в новый состав группы. И это было бы, кроме всего прочего, выгодно и Дракону. Эта была бы та самая пауза, которой он добивается… Если Шатов правильно его понял. Так что, не желая убивать мать Гремлина, Дракон не желает расформировывать группу?

Почему он сегодня такой тупой? Майор вот, например, все понял сразу. Молодец. Быстро отреагировал. И понятно, почему начал секретничать, прятать информацию от своих.

Выходит, что он может на сто процентов сейчас доверять только себе и Шатову. Потому, что расформирование группы мешало Дракону только в одном случае – когда в группе кто-то работает на него, на Дракона.

Остается только выяснить – кто?

– Есть варианты? – спросил Шатов, стараясь оставаться спокойным.

– Рыжего можно вычеркнуть, – майор вынул из ящика стола лист бумаги и нарисовал на нем крест.

– И Таранова.

– И Таранова, – на листе появился еще один крест.

– И меня, – подсказал Шатов.

– И тебя, пожалуй, тоже, – третий крест.

– Гремлин?

– Не знаю. Может быть – да. А если история с матерью только прикрытие? Она ведь в этом случае ничем не рискует. А на нас это производит неизгладимое впечатление.

Когда сотовый телефон в кармане куртки зазвонил, Шатов не задумываясь вынул его, нажал кнопку и, не слушая, сказал:

– Мне некогда. Пошел к черту, и раньше чем через час не звони.

И Шатов выключил телефон. И замер, ошарашено разглядывая аппарат. Потом медленно перевел взгляд на Сергиевского. Словно в зеркало посмотрелся. Растерянность и удивление.

Шатов отключил телефон и осторожно положил его на край стола.

– Что это было? – спросил Сергиевский.

– Вы о звонке?

– Я об ответе.

– Не знаю, – Шатов растерянно пожал плечами. – Само вырвалось.

– Включи телефон, он перезвонит.

– Не включу. Я же сказал – через час, – Шатов спрятал телефон в карман.

– Он же кого-нибудь убьет.

– Он и так кого-нибудь убьет. Мы ведь в смешном положении – какое бы решение не приняли, он все равно убивает человека. У него на рулетке нет «зеро». И я думаю, что он позвонит именно через час, – Шатов говорил тихо, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. – В крайнем случае – перезвонит на другой телефон. На ваш, или на телефон в комнате у оперов…

Шатов замолчал.

Все это у него действительно вырвалось случайно.

– Да, – сказал Сергиевский, – это как в анекдоте о психиатре. Сегодня у меня оговорочка вышла, точно по Фрейду. Хотел за завтраком попросить жену подать чай, а сказал: «Сука, блин, ты мне всю жизнь изгадила!».

Странное тепло начало распространяться от телефона, лежащего во внутреннем кармане куртки. Тепло, переходящее в жар. Шатов слишком привык относиться к телефону и звонкам Дракона как к чему-то жизненно важному. Это не правильно – вот так вот обрывать разговор. Это ведь Дракон! Дракон!

Ну и что? Что из этого, спросил себя Шатов. Ну – Дракон. Ну, соизволил позвонить. Хочет продолжить игру? Подождет. Если ему хочется услышать реакцию на приезд старушки – подождет. Подождет…

– Что у нас дальше по личному составу, – как можно более спокойным голосом спросил Шатов.

– Пирог, Балазанов, Климов… – на листе бумаги появились три вопросительных знака. – Не знаю. Любой из них.

– Климов с меньшей степенью вероятности может работать на Дракона.

– Это почему?

– Он слишком провоцирует меня на конфликты. Слишком демонстрирует свою антипатию ко мне. Я, кстати, так и не понял почему.

– То, что он демонстрирует – это ничего не значит. Он для того может и отрываться, чтобы снять с себя подозрение. А тебя он не любит… Ты плохо относишься к ментам из-за того, что они тебя чуть не убили? А он не может забыть, как такой же, как ты журналист чуть не вышиб его из органов. Он нарвался на компанию пятнадцатилетних пацанов, здорово угашенных. Они полезли в драку. Малолетки с ножами – все, как положено. Он одному из них сломал руку. Второму организовал сотрясение мозга. Все, в общем, в пределах разумного. Но одного из мальчиков решили отмазать, а для этого нужно было затоптать мента. И журналист поднял кампанию против жестокости и превышения… Не с чего Димке вас любить, господин журналист.

– Не с чего, – согласился Шатов. – И кто же стучит Дракону? А, чуть не забыл, Барановского тоже можно вычеркнуть из списка подозреваемых.

– Что так? Неужто из-за того, что он только сегодня появился в группе.

– Ну…

– Он пришел из информационного центра. А там, понимаешь, можно получить данные на любого из нас. И, кстати, сводку Дракону там добыть очень даже просто. Нет?

– Да, – Шатову вдруг пришла в голову забавная мысль, – а ведь и я мог бы…

– Мог. Только в вашей истории, господин Шатов, слишком много эмоционального. Такое трудно придумать. Кроме этого, у меня есть другие источники.

– Кстати, об источниках…

– Без комментариев.

– Вот даже как? Тогда поясните мне, почему это не может быть майор Сергей Сергиевский?

Майор ответил не сразу, тщательно взвесил эту мысль и цыкнул зубом:

– Может. Совершенно спокойно может. А разговоры о «кроте» ведет только для того, чтобы запудрить мозги Шатову. Сергиевский вообще мог бы всю группу укомплектовать своими людьми, убийца к убийце. И выходит, что у меня положение чуть легче, чем у Евгения Шатова. Я могу верить себе и ему, а Шатов – только себе. Тяжело ему будет.

– Справлюсь, – резко ответил Шатов.

Снова – слишком резко. И снова кровь очень легко бросилась в лицо. И кулаки сжались. И заколотилось сердце. Что это с ним? Ведь не было никакого повода. Просто разговор. Просто обсуждение проблемы…

А какого черта майор прицепился? Что за намеки и ирония? Считает, что может все? Козел в погонах! Шатов торопливо отвел глаза. Не нужно, чтобы Сергиевский увидел их выражение. Совершенно не нужно. Да чего же Шатов так трясется перед майором? На фиг! Ни минуты. Ни секунды. Сейчас я выскажу Сергиевскому…

Спокойно! Спокойно, Шатов. Что с тобой? Это напоминает безумие. Ты бросаешься в драку по любому поводу, ты срываешься из-за пустяка. Сейчас успокойся, глубоко вдохни и выдохни. И разожми пальцы. Молодец. А теперь посмотри в глаза майору. Спокойно, уверенно. Ты сможешь.

– Что случилось? – спросил майор.

– Ни-че-го… – по слогам произнес Шатов.

– Я же вижу.

– Да!… – спокойно, – нервы. Просто нервы. Я в последнее время слишком близко все принимаю к сердцу.

Зазвонил телефон, не сотовый в кармане, а тот, что стоял на столе. Шатов напрягся. Дракон все-таки перезвонил?

– Майор Сергиевский. Да. – Сергиевский посмотрел на Шатова и еле заметно покачал головой – не Дракон. – Да, Пирог. Старший лейтенант. Да, с ведома Ознобишина. Да что ты ко мне прицепился. Перезвони генералу, узнай. Да. С вами не то, что в бутылку, в за… куда угодно полезешь. И не задерживай их там. Пока.

Не Дракон. Кровожадный безумный маньяк терпеливо ждет назначенного времени. Смешно? Очень. Обхохочешься. Изойдешь смехом.

– Перезвони своей жене, – сказал майор. – Чтобы подготовилась к приезду Пирога, вещи там собрала, самое необходимое.

Вещи… Вывезти ее вместе со всеми… Это будет забавно, подумал Шатов. Хорунжий будет биться в истерике, узнав, что его тщательно спланированная и скрупулезно исполненная операция прикрытия получит такое развитие.

– Нет, – сказал Шатов.

– В смысле? Тебе не жалко жены?

– Он ее не тронет.

– Откуда такая уверенность? Он что – предупреждал?

– Не знаю… Если сейчас исчезну я, или я спрячу ее, то Дракон отреагирует болезненно. Он хочет, чтобы я знал, чтобы я каждую секунду чувствовал свою уязвимость. Я себе даже представить не могу, что он сделает… Я… – Шатов почувствовал, что теряет мысль, что объяснение выходит путаное и невнятное.

Но не может же он, в конце концов, просто заявить, что Вика на службе и не может покинуть своего боевого поста. И самое главное – он не собирается отчитываться перед майором, пусть у него даже два высших образования и спецназ. Плевать! Он всегда сможет заткнуть пасть этому майору…

Стоп.

И еще раз – стоп. Что-то тут не так. Нервы. Он слишком издергался и срывается от малейшего толчка. Так нельзя. Нельзя. Нужно просто уйти отсюда. Выйти на улицу. Здесь слишком душно. Давят стены и потолок. Душно…

Шатов потянул ворот рубахи. Что-то треснуло. На улицу… Ему нужно уходить. Все бросить и уходить. Домой. Там нет Виты, но это и не важно. Просто уйти отсюда.

Шатов встал.

– Что случилось? – спросил Сергиевский.

– Ничего. Просто мне нужно идти домой. Ждет жена.

– Нельзя.

– А кто мне помешает? Ты, майор? Попробуй. Думаешь, твое спецназовское прошлое сможет меня остановить? Я тебе вобью его в глотку, только сунься, – Шатов засмеялся. – Я буду делать только то, что решил я сам. И лучше не становись на моем пути. Въехал?

– Въехал, – Сергиевский сказал это очень-очень тихо.

– Вот так, милейший, я пошел. Если что – звоните, но не на сотовый, а на мой домашний. И – все.

Шатов шагнул к двери. Остановился. Немного поколебался, потом оглянулся. Сергиевский смотрел ему вслед, и во взгляде его читался не страх. Нет. Напряжение? Настороженность?

– Извините, – сказал Шатов неожиданно для себя. – Не обращайте внимания. Это нервы. Это просто нервы.

Глава 9

Город затих. Еще густо светились окна домов, еще двигались тени по задернутым шторам, но на улицах уже почти никого не было. На пути к Центральному парку Шатову попалась только одна парочка, слишком увлеченная собой, чтобы бояться темных закоулков.

А Шатов еще помнил время, когда по вечерам Парк был ярко освещен, и до одиннадцати часов вечера в нем работали аттракционы. Сотни людей стояли в очередях на карусели и колесо обозрения. На танцплощадке, ее тогда называли «болото», было людно и шумно.

Куда все это подевалось? Кому это мешало? Прошло всего лет пятнадцать. И все. И не узнать парка.

Вот там, вспомнил Шатов, там, где сейчас стоит павильон автодрома, стоял старый, еще деревянный кинотеатр «Парк». А вот там, где сейчас автодром поменьше, было колесо обозрения. Не то здоровенное, которое поставили не так давно, с сидениями из металла и пластика, а уютное, с деревянными лавочками, как в парке. И поднимало это колесо не хрен знает куда, а только к вершинам сосен.

Шатов зажмурился и остановился – так ярко вдруг нахлынули детские воспоминания. Они пришли в парк. Они на каждый праздник приходили в этот парк, как тысячи и тысячи других горожан. Карусель с уютными и симпатичными лошадками, цепи, крутившиеся с умопомрачительной скоростью… А вот там, в самой глубине, два заветных аттракциона, мечта каждого мальчишки – крохотные самолетики, крутящие мертвую петлю и иммельман. Но там кататься нельзя, туда пускают только взрослых. А мальчишки могут только стоять и смотреть с завистью.

И еще печенье, слоеное печенье под названием «Союзное». Он очень любил это печенье, и ему всегда покупали его. Всегда, когда приходили в парк.

Сейчас он в парк не приходит. Сейчас ему некогда. Он может только пройти по старым аллеям для того, чтобы срезать расстояние. Шатов глубоко втянул воздух.

Хорошо! Осень – его любимая пора года. Наверное, это признак старости, раз он может точно сказать, какое именно время года ему нравится. Осень. Бабье лето и листопад, который следует за ним.

В воздухе пахло дымом. Жгут листья. Шатов принюхался и засмеялся. И это тоже запах его детства.

Шатов поднял голову и только после этого обнаружил, что с неба сеется мелкий безвкусный дождик. Мельчайший, легкий, словно пыль.

– Который час не подскажете?

Шатов вздрогнул, обернулся на голос. Еще одна парочка. Сопляки лет восемнадцати. Им наплевать на дождь, на темноту и на то, что в парке теперь можно нарваться на кого угодно. Они даже останавливают одиноких прохожих, чтобы спросить время. Безумцы.

– Двадцать два – двадцать.

– Спасибо, – пискнула девчонка и обвинительным тоном обратилась к своему кавалеру, – Я же говорила, что уже поздно. А ты…

Что там пробормотал в свое оправдание кавалер, Шатов выслушивать не стал. Потянуло зябким октябрьским ветром, и его холодная лапа размазала по лицу капли дождя. Прошло уже больше часа с того момента, когда он оборвал телефонный звонок Дракона.

Шатов вытащил из кармана телефон, взвесил его на руке. Сколько раз он уже хотел зашвырнуть проклятый аппарат подальше. Или растоптать. Или бросить его в огонь и смотреть, как пластик будет корежится, словно змея, попавшая в огонь, или Дракон, застигнутый всепоглощающим пламенем.

И каждый раз что-то останавливало. Шатов так и не придумал названия этому чувству. Не страх. Точно – не страх.

Телефон подал голос, как только Шатов его включил. Как Дракон хочет позвонить! Как он жаждет поговорить.

– Да.

– Вы ведете себя не корректно…

– И вы за это меня накажете?

– Я… Я не потерплю…

– Потерпите. Час же потерпели, потерпите и еще.

– Вы заставляете меня думать, что терпение мое слишком затянулось. А оно не безгранично, уверяю вас.

– Ну и что? Что произойдет, когда ваше терпение закончится? Вы начнете убивать всех подряд? Вы разрушите город, снесете каждый его дом, изнасилуете каждую женщину и девушку? И все для того, чтобы продемонстрировать мне свою ярость? Не смешите!

Шатову вдруг действительно показалась вся эта ситуация очень смешной. Что, в конце концов, происходит? Кто-то убивает людей? Какой ужас… Нужно теперь забыть обо всем и посыпать себе главу пеплом? Бросаться выполнять приказы Дракона, играть в его игру? Чушь.

– Что-то с вами произошло, – констатировал Дракон. – Это плохо.

– Конечно, плохо.

– Это плохо не для меня. Вы ведь обратили внимание – до последнего времени я максимально корректно вел себя по отношению к ближнему окружению и вашему, и ваших друзей. Я даже организовал для одного из них встречу с матерью. Представляете, он не встречался с ней уже больше двух лет! И еще я дал вашим друзьям возможность продемонстрировать своим родным заботу о них. Придется, правда, некоторое время пожить в общежитии, но это такая малость по сравнению с тем, что случилось с Анатолием Петровичем Изотовым…

– Я не знаю никакого Изотова…

– Это и не важно. Просто запомните эту фамилию. Остальное будет в сводках. И запомните, что это – цена часового перерыва в нашем с вами общении, – в голосе Дракона громыхнула сталь, – кстати, вы можете быть свидетелем последнего вздоха Анатолия Петровича.

– Что за… – начал было Шатов, но замолчал.

В трубке послышалось чье-то дыхание, стон, отдаленный голос Дракона: «Его зовут Евгений Шатов».

– Евгений Шатов… – сказал незнакомый голос в трубке.

Потом всхрип, что-то похожее на бульканье, какой-то шум. И тишина.

Ножом по горлу. Это не больно. Если вам доведется выбирать – попросите, чтобы ножом по горлу. Так ему говорил Дракон в комнате, освещенной белым мертвым светом и пропитанной запахом смерти. И снова… Он снова стал свидетелем. И снова ничего не мог поделать.

– Если вам кажется, что своим хамством вы сможете меня уязвить и заставить делать ошибки – ошибаетесь сами, – сказал Дракон в телефоне. – Не нужно прикидываться, что вы стали вдруг равнодушны к чужим смертям. Вам мало одной? Хорошо. Я вам перезвоню завтра и сообщу дополнительную информацию, кто еще умер с вашим именем на устах. А пока можете отдыхать. Спокойной ночи.

– Маша, ну еще полчаса! – просительно протянул парень неподалеку.

– Я обещала быть дома вовремя, – отрезала Маша, и пара быстро направилась к выходу из парка. Туда, где раньше стояла высокая колоннада, а сейчас просто зияла пустота между деревьев.

Изотов Анатолий Петрович. Он умер только что, Шатов слышал его предсмертный хрип и ничего не мог поделать. Даже сейчас он может только ждать. Только ждать.

Шатов набрал номер.

Длинный гудок. Еще один. Еще. Да где же ты, Сергиевский? Гудок.

– Майор Сергиевский.

– Это Шатов.

– Слушаю.

– Мне только что звонил Дракон. И только что он убил человека…

Пауза. Сергиевский ничего не сказал, просто молчал и ждал продолжения.

– Изотов Анатолий Петрович. Я слышал, как Дракон его убил. Прямо возле телефона. И еще он сказал, что до утра убьет еще кого-нибудь.

– Где он убил?

– Откуда я знаю? Он не сказал. Предложил читать сводки.

– Вы где?

– Это тоже не важно – я иду домой, – сказал Шатов. – А вы – ищите. Объявляйте «Перехват», «Сирену» или что у вас там положено объявлять в таких случаях. А я иду домой. К жене. А завтра я приду. Или не приду. И вообще, идите вы к черту!

К черту! Идите вы все к черту! Подохните все! Почему Шатов должен думать о всех вас?

Почему Шатов должен чувствовать себя виноватым в смерти и еще этого неизвестно мужика? Дракон. Неужели нельзя было все сделать проще? Просто убить. Просто заставить умереть.

Ты хочешь, чтобы я себе стер? Или ты…

Шатов сел на мокрую скамью на краю аллеи.

Он слишком много времени теряет на самокопание. Дракон беспрерывно подбрасывает ему пищу для самобичевания. Шатов уже захлебывается чувством вины. И эти нервные срывы.

Успокоиться. Слышь, Шатов, тебе нужно просто успокоиться. Не дергаться, а думать. Дракон ведь потому и лупит по тебе, что ты можешь его понять, можешь если не просчитать, то хотя бы почувствовать его душу. А почувствовав ты сможешь предчувствовать. Давай, Шатов. Давай.

Ты уже стоишь на грани. Либо ты все поймешь и сможешь остановить Дракона, либо сойдешь с ума.

Шатов почувствовал, как мелкий озноб начал трясти все его тело. Не сырость и холод, те пробирали бы его тело снаружи. Озноб шел изнутри, заставляя дрожать вначале сердце, а потом уж пальцы на руках.

Черт. Успокойся. Не ты их убиваешь. Не ты. Тебя просто делают виновным. Но ты чувствуешь, что это дело твоих рук.

Дело твоих рук. Ты убиваешь, не прикасаясь. Эта мысль уже приходила сегодня Шатову в голову. Охотник и свора собак. Собакой у Дракона Шатов уже был. Был. И знает, какая у того хватка. И знает, как может тот все просчитать и заставить действовать.

Он ничего не делал случайно. А теперь ведет себя, будто вынужден импровизировать. И вообще, зачем он вернулся?

Отомстить? Бред. Он мог убить Шатова, но вместо этого затеял игру. А ведь как все это было просто – убить. Или искалечить. Подранить, а потом сломать позвоночник. Или ослепить. Он бы смог. Он очень хорошо знает человеческую анатомию…

Шатов вздрогнул. След? Нужно искать человека с медицинским образованием? Бессмыслица. Где искать?

Итак, Дракон возвращается. Хотя мог продолжать прикидываться мертвым. Ладно, первый звонок по телефону он сделал сгоряча, просто от яростного желания напугать Шатова напоследок. Но потом… Зачем? Ведь он мог даже вернуться и продолжить свою охоту на людей, при этом не рискуя, не афишируя себя.

Ведь он так талантливо инсценировал самоубийства и несчастные случаи… И опять – стоп. Не он. Не инсценировал. Ведь убивал не он один. Или даже он вообще не убивал. Кроме редких случаев острой необходимости. Как с оперативно-поисковым отделом. Не убивал он. Он только планировал эти убийства.

Как хозяин псарни.

А потом говорил, что своими руками… Что убивал своими руками. И говорил правду. Все это было до их поединка возле болота.

Лес, туман, удар палкой в лицо, плеск болотной жижи и обещание вернуться…

Но после возвращения Дракон словно стал другим. Он не планирует убийства… Стоп. Планировал до тех пор, пока не убил своего помощника. Явно не единственного. И – как отрезало. Дракон начинает действовать самостоятельно. Своими руками. Охотник сам бросается из засады на дичь, не выпускает свору, а подстерегает самолично. И даже пытается выдать несчастный случай за дело своих рук.

Чем это вызвано? Безумием?

И то, что он прячет свое лицо… Прятал свое лицо от Шатова. Действительно изменил лицо? Деньги и место. Деньги ладно, похоже, это для него не проблема. А вот место…

Шатов знает только одно более-менее подходящее место для этого. Клиника «Гиппократ». Место, где не действуют никакие законы, кроме установленных братвой, а следит за выполнением этих законов некто Александр Гаврилин. Вернее, Михаил Хорунжий от имени Александра Гаврилина по кличке Наблюдатель.

И в свое время Гаврилин просил помочь найти Дракона. И аргументировал это тем, что Дракон, или тот, кто действовал под его видом, убил человека в клинике. Если бы Дракон появился в «Гиппократе» с разорванным лицом, то быстро попал бы к Хорунжему. Любое другое лечебное заведение сдало бы Дракона ментам.

Частник? Отчего-то Шатову кажется, что Хорунжий перетряс всех местных специалистов. И милиция также искала очень тщательно. Выходит, что Дракон выезжал после ранения за пределы города.

И вернулся. Из спокойного, надежного места вернулся туда, где его знают в лицо. Хотя, Шатов встал со скамейки и потер руки, новое его лицо никто не видел. Даже Шатов.

И убить Дракон успел многих. Или смог организовать убийство многих?

Пока это выглядит так – Дракон выбирает жертву, не подходя особенно близко, нацеливает на нее человека, чтобы тот все изучил, а потом дает команду этому человеку…

Почему именно этому человеку? Шатов сплюнул. Если предположить, что у Дракона целая цепочка исполнителей, то логичнее все выглядело бы так – один проводит разведку, а второй убивает. Потом следующий разведывает, а первый наносит удар. И так далее. Разведку проводит один, а убивает другой. И Дракон над всем этим в роли мозга.

Похоже. С одним только допущением, что очередь убийц не иссякнет. Очередь убийц.

Убийц. Очередь.

Шатов оглянулся в глубину парка. Там раньше стоял тир. Длинное каменное сооружение, с жестяными фигурками внутри. И маленький Женька выпрашивавший у матери денежки, на то, чтобы стрельнуть из воздушки в плывущих уток, или заставить жестяного медведя забарабанить в помятый барабан. И Женька был готов терпеливо ждать, пока освободится ружье, пока счастливчики, пришедшие раньше, получат удовольствие от стрельбы. Три копейки за пульку.

Вода с волос потекла за шиворот. Нужно идти домой, не хватало еще схлопотать простуду. И еще нужно обсудить с Викой некоторые моменты. Не хочет Хорунжий появляться – его дело. Но кое-что выполнить мы его заставим…

Телефон. Он подал голос неожиданно. Дракон ведь обещал позвонить только завтра. Завтра… Это не он. Это точно не его звонок.

– Да.

– Я не отвлек ни от чего важного?

– Нет, – слово далось трудно.

– Вот и хорошо. Просто у меня для вас новость. Не знаю – хорошая или плохая… Я вдруг подумал, что мы играем не совсем по правилам. Выбирает вы или нет – погибает всего один человек. Поэтому я предлагаю… Вернее, даже настаиваю. Или нет, я просто ввожу новые правила – если вы не угадываете или отказываетесь выбирать, то штраф с вас взимается в трехкратном размере. Это должно будет сделать нашу игру интересней и увлекательней, – Дракон засмеялся.

Шатов молча ждал продолжения.

– Молчите? И правильно. Вы же не знаете, за что я могу вас оштрафовать. Так вот, тут с вами решила поговорить по телефону милая дама.

– Кто?

– Вы ее не знаете. Я, собственно, тоже. Вижу ее первый раз в жизни и, я уверен, в последний. Зовут ее… как вас зовут, милая? – в сторону спросил Дракон. – Вот сюда, в телефонную трубку.

– Алена, – всхлипнул женский голос.

– Хорошее имя! – восхитился Дракон. А теперь – игра. Алена, вы хотите жить?

– Да.

– Вы слышали ее ответ, Шатов?

– Слышал.

– А вы хотите, чтобы она выжила?

– Хочу.

– У нее есть шанс.

– Какой, к черту, шанс? – вырвалось у Шатова. – Если она видела твое лицо…

– Ваше, – поправил Дракон.

– Ваше лицо. Если она его видела…

– Вы тоже его видели.

– Но не после пластической операции, – выдохнул Шатов.

Попал или нет? Попал или…

– Молодец, – практически без паузы ответил Дракон. – Сам догадался?

– Сам.

– Молодец. И что вы будете с этой информацией делать дальше?

– Не знаю.

– Ну, подумайте на досуге, а пока вернемся к нашей игре. Скажите нашему приятелю, Алена, вы видели мое лицо? Не стесняйтесь, честно скажите.

– Нет, он в капюшоне.

– Так что, шанс у нее есть. Вы готовы, Женя? Или просто ее убить? – из трубки донесся то ли всхлип, то ли стон. – Выбирайте, у нас все – по честному.

Шатов затаил дыхание.

– Смелее, Евгений. Вот и Алена просит.

– Пожалуйста, – почти выкрикнула Алена, – играйте.

Играйте. Шатов сжал зубы. Играйте. Пожалуйста, играйте. А если я не хочу, подумал Шатов.

– Вы, кстати, можете и не играть, – сказал Дракон, будто прочитав мысли Шатова, – откажитесь. Алена просто и безболезненно умрет, а я постараюсь выполнить свое обещание о трехкратном размере. Итак – считаем до трех. Два с половиной.

– Согласен, – Шатов сошел с аллеи и прислонился плечом к дереву.

– Я задаю вам десять вопросов, отвечать на которые вы будете без размышлений. Если вы наберете три неправильных ответа, то Алена… Вы меня понимаете. Да?

– Понимаю.

– Вот и хорошо. Вопрос первый – сколько лет Алене. Быстрее.

Сколько ей лет? Молодая. Голос достаточно взрослый, но интонации…

– Возраст? – напомнил Дриакон.

– Шестнадцать.

– Сколько нам лет, Алена? Сколько? Громче!

– В декабре – шестнадцать.

– У нас проблема, – сказал Дракон. – Засчитывать или не засчитывать этот ответ как правильный? С одной стороны – ей всего лишь пятнадцать лет и десять месяцев. С другой стороны, всего два месяца…

Шатов закрыл глаза и сглотнул.

– Хорошо, будем благородны. Зачтем. Вопрос номер два – какой рост у нашей красавицы?

– Метр шестьдесят пять… семь, – выпалил Шатов.

Дракон что-то невнятно спросил, засмеялся. Шатов ждал, затаив дыхание.

– Метр шестьдесят… пять. Нужно больше доверять своей интуиции, Женя. Если бы просто ошиблись на два сантиметра, я бы, честное слово, эту ошибку простил, но вы вначале назвали правильное число, а потом исправили его на ошибочное. Проигрыш. Цвет волос нашей милой Алены?

Шатов зажмурился. До боли в глазах и до появления огненных сполохов под веками. У него же получалось… Он же чувствовал Дракона. И в лесу, и в спорткомплексе он, кажется, видел его глазами, мог почувствовать то, что чувствует Дракон…

– Брюнетка, – прошептал Шатов. – Брюнетка, но…

– Что «но»? – быстро переспросил Дракон.

– Она крашенная брюнетка. А натуральный цвет – темно русый.

Сейчас все красятся в черный цвет. А русый – это часто встречающийся в наших местах цвет волос. Есть шанс, подумал Шатов, есть шанс.

– Ну, Женя, вы снова меня потрясли. Действительно – черный. И действительно – русый. Но – светло-русый, – Дракон сделал паузу, словно раздумывая, – ну, да бог с вами. Зачтено. Но вы не расслабляйтесь, времени мало. На Алене надето пальто. Симпатичное такое демисезонное пальто. Цвет?

– Черный.

– Правильно, черный, сейчас все носят черный цвет. А вот какой сейчас все носят цвет глаз?

– Серый, – светло-русые волосы – должны быть серые или голубые глаза.

– Не правильно. У нашей дамы глаза карие. Очень красивого оттенка. Возьмите себя в руки, Шатов. Еще одна ошибка – и вы проиграете. Сосредоточьтесь, от вас зависит жизнь девушки. Красивой, надо сказать, девушки. Изящной. Немного невезучей, но тут уж как судьба рассудит. Брюки или юбка?

– Брюки… Нет, юбка… Или… – Шатов понял, что потерял над собой контроль. Успокоиться. – Брюки. Да, брюки. Брюки!

Шатов выкрикнул это слово, как заклинание.

– Да, – сказал Дракон после молчания. – Да. Плохо вы знаете нынешнюю моду. Юбка с разрезом до бедра. Вы проиграли…

– Стойте, еще раз… Дайте еще шанс! Я просто оговорился. Я… – Шатов заторопился, сбиваясь на просительный тон, – пожалуйста.

– Извините, Евгений, но я не думал, что вы станете просить вторую попытку. Вы же у нас человек слова, решительный и несгибаемый охотник на драконов. Алена уже умерла. Извините еще раз. До свидания.

Шатов опустился на корточки. Сжал голову руками и застонал. Сколько можно? Сколько он еще может вытерпеть? Алена. Он ее не знает. И теперь он будет помнить только ее имя и возраст. И рост. И цвет волос. И цвет глаз. И то, что она была одета в черное пальто и юбку с разрезом до бедра.

За что?

Шатов выпрямился, опираясь о ствол дерева. Спрятал телефон в карман.

Просто жить дальше. Просто жить.

С тошнотой, кровью, ненавистью к себе… Жить. И увидеть Виту, стать перед ней на колени и извиниться за то, что… что… что он появился на свет, что не умер там возле болота.

Исчез запах паленных листьев и мокрой хвои. Только запах крови. Запах этот заполнил все вокруг. И капли усилившегося дождя пахли кровью. Шатов поймал несколько капель губами. И вкус у них, как у крови – солоноватый металлический вкус.

Ехать к Вике? Рассказать обо всем? Поплакать? А она потом все это расскажет Хорунжему. Или они уже установили парочку микрофонов у него в квартире, чтобы ни крошки информации не просыпать. Чтобы все заботливо сложить в корзину.

Словно на автопилоте Шатов вышел из парка. Остановился. Куда? Домой? А хоть и домой…

Шатов свернул налево и пошел к троллейбусной остановке. Тут недалеко, тут всего сто метров и перейти через улицу. Тут у нас останавливаются и троллейбусы, и автобусы. Даже маршрутки тут у нас останавливаются.

Мы можем остановить все, что угодно. Даже танк мы можем остановить. Только Драконов мы остановить не в состоянии. Шатов поднял голову, словно ожидая увидеть летящего над дорогой дракона с окровавленной пастью.

Темнота. Она непроницаемым сводом сомкнулась над уличными фонарями. Только стиранная и ношеная фата осеннего дождя свисала из темноты до самого асфальта.

Изотов. Алена. Это из-за тебя, Шатов. И выброшенная из окна проститутка тоже из-за тебя. Ты не смог убить Дракона тогда, когда была такая возможность. Не смог – и Дракон вернулся. Он сменил лицо, у него изменились повадки, но он все равно остался Драконом.

Шатов не заметил, как перешел дорогу и сел в подошедший автобус. Только когда кондуктор окликнул его во второй или третий раз, Шатов понял, что нужно заплатить за проезд и вынул из кармана деньги.

Полупустой автобус. Освещенный и теплый. Один из тех импортных обносков, которые постепенно заполонили улицы города.

Знакомых лиц нет. Шатов никого из пассажиров не знает. Или не помнит. Какая разница?

Им только по пути. Через пятнадцать минут он выйдет из автобуса, и остальные так и не узнают, что ехали со смертельно больным человеком. И что болезнь его – заразна. И что любой из них может в любой момент умереть.

Какого цвета глаза у той девушки справа? А рост у парня с книгой? А вес о дородного мужика на переднем сидении? Не знаешь, Шатов? Тогда они умрут.

Шатов прошел в самый конец салона и стал лицом назад, глядя в заднее стекло.

Ночь. Фонари. Пренебрежительные взгляды светофоров вдогонку. И редкие люди на остановках. Живые. Пока еще живые. Пока.

На них еще не обратил внимания Дракон. Еще не поставил их на кон.

Напиться и забыть обо всем. Проснуться утром – и снова напиться. И так изо дня в день. Напиться…

– Ало, Вика? – Шатов прижал телефон к уху. – Слышишь меня?

– Да, Женя. Ты где?

– Я еду домой. Извини, не предупредил, что опаздываю.

– Ничего. Ты голодный?

– Нет, – Шатов подавил приступ тошноты, – я не голоден.

– Ты скоро?

– Минут через десять, я уже в автобусе. Вика…

– Да.

– У нас в доме есть что-нибудь из алкоголя?

– Вроде бы нет. А что?

– Ничего, – сказал Шатов, – я скоро приеду.

Он скоро приедет.

Можно, конечно, зайти в кабак или бар и остограммиться там. Но Шатов не был уверен, что снова не ввяжется в потасовку. Он слишком легко начал срываться. Слишком издергал себя. Он на самой грани.

Не проехать бы свою остановку, автобус как раз свернул направо. Ночью он останавливается только по требованию. Значит, нужно вовремя потребовать.

– Водитель! – крикнул Шатов, подойдя к средней двери.

Открылась дверь, и Шатов вышел под дождь. Как в пропасть шагнул.

Через дорогу светилась вывеска магазина. Это хорошо, что есть в природе круглосуточные торговые точки. Это очень здорово. Вот сейчас он купит пойла, и ему станет легче. Даже мысль об этом погнала теплую волну по жилам.

– Добрый вечер! – поздоровался Шатов с продавцом.

– Добрый вечер, – ответила девушка.

Шатов так и не удосужился выучить ее имя, хотя покупал у нее часто.

– Водку, пожалуйста, – Шатов наугад ткнул в сторону полок.

Девушка поставила бутылку на прилавок, потянулась за кульком.

– Не нужно, – Шатов положил на прилавок деньги, и пока продавец выбирала сдачу, отвинтил крышку на бутылке. – Ваше здоровье!

Глоток. Еще. И еще.

– Сдача, пожалуйста.

– Потом, сейчас вы мне скажите, что, например, вы сами предпочитаете из выпивки?

– Крепкое?

– Крепкое, – Шатов снова отхлебнул из бутылки.

– Водку.

– Отличный выбор! – похвалил Шатов. – Тогда дайте мне еще пару бутылок такой же. А лучше – три. И коньяк. У вас как – коньяк не поддельный?

– Дам хороший.

– Отлично. И все это в кулек. И скажите, какую шоколадку вы предпочитаете? – Шатов с удивлением обнаружил, что в руках у него пустая бутылка. – Бывает. Сколько с меня? Сами выберите.

Шатов выгреб из кармана все деньги, высыпал их на прилавок и задумался, не открыть ли еще бутылку. Странно, но водка еще не подействовала. Она еще не могла подействовать, а Шатов убедил себя в том, что приятная легкость уже разлилась по всему телу. Хотелось… Бог его знает, чего ему хотелось. Хотелось жить.

Шатов забрал остаток денег, кулек, потом хлопнул себя по лбу и вынул из кулька плитку шоколада:

– Чуть не забыл – это вам!

– Спасибо, – засмеялась продавец. – Выиграли что-нибудь?

– Проиграл, – пробормотал Шатов. – Проиграл.

– Следующий раз повезет.

– Обязательно.

Следующий раз он обязательно угадает, какого цвета нижнее белье у очередной жертвы. И спасет ей этим жизнь. И всем спасет жизнь. И…

Шатов понял, что водка все-таки начала действовать. Он не ел с самого утра. И начал пить, когда поминали Рыжего. И ни чем не закусил.

Ну и что? Ну и напился. Ему есть, кого поминать. Он, правда, отчего-то не помнит, можно ли поминать умершего до похорон. И не важно.

– Не важно! – прокричал Шатов, запрокинув голову.

Чем скорее его развезет, тем быстрее он сможет забыться. Тем быстрее… Подавить желание прямо тут, на улице, откупорить еще одну бутылку оказалось непросто.

Становишься алкоголиком, Женя, вон как сосет под ложечкой в предвкушении. И руки трясутся от вожделения. Алкоголик. И трус, мелькнуло в голове, и это была последняя трезвая мысль.

Потом все вдруг как-то сместилось, в голове словно лопнула перепонка, и Шатова окатила волна покоя. Он даже остановился на мгновение. Раньше так моряки выливали масло на разбушевавшиеся волны, чтобы успокоить шторм.

Умиротворяли стихию. А он умиротворяет свои взбесившиеся мысли. И они послушно замирают. Ка-акие молодцы!

Все хорошо. Замечательно. Сказочно и волшебно. Он жив, Вита жива, Вика – тоже жива.

Вон, ты смотри, даже двое дежурных в машине перед домом – тоже живы.

– Привет, ребята! Меня зовут Евгений Шатов, это вы меня охраняете. Молодцы, – Шатова качнуло, кулек в руке ударился о дверцу машины. – О!

Шатов сунул руку в кулек и достал бутылку.

– Это, ребята, водка. Замечательная вещь, если вдуматься. Выпил – и уже хорошо. Если не стошнило. А от этой не стошнит. Девушка гаран… гарантировала, что хорошая… Или это она коньяк? Не важно, я одну бутылку уже приговорил – нормально. Берите. Как это – нет? Чо, с ума сошли? А помянуть? Рыжего помянуть? Изотова, Алену… Меня, в конце концов… Вы не помните, можно поминать еще не похороненного? А еще пока не убитого? Да берите вы бутылку! Или коньяку захотели? Берите коньяк… Ну, как знаете… – Шатов со стуком поставил бутылку на капот «девятки» и помахал оперативникам рукой. – Пока.

Вот такие дела! Не хотят пить – будут тренировать силу воли. Это не просто высидеть целую ночь, глядя на бутылку перед самыми глазами. А выбросить они ее не смогут, какой мужик сможет разбить бутылку водки?

Вывод почему-то развеселил Шатова. Разбить бутылку. Смешно. И то, что ступенька чуть не выпорхнула из-под ноги, тоже несказанно развеселило Шатова. Очень забавно забормотал лифт, открывая двери. Отлично. А теперь еще раз! Хорошо, молодец. Еще!

Поехали! Он сказал: «Поехали!», и я сказал – «Поехали!».

Перед дверью квартиры Шатов похлопал себя по карманам, в поисках ключа, а потом махнул рукой. Это они с Витой так играли, а с Викой… Можно и просто позвонить в звонок. Пусть и птичка поработает…

– Привет, Вика! – Шатов шагнул в квартиру, стукнул коленом о кулек.

Бутылки звякнули.

– Динь-дилинь, – сказал Шатов. – Возьми их, пожалуйста, и поставь в холодильник. Или… это… Водку в холодильник, а коньяк в холодильник ставить не нужно. Коньяк нужно хранить при комнатной температуре. И пить, согревая в руках, чтобы он пах… Это если хороший. А это хороший коньяк, мне это обещала девушка в магазине. Представляешь, я так и не узнал ее имя.

Шнурки на туфлях отчего-то запутались.

– Ч-черт! – Шатов сел на пол и принялся стягивать туфли. – А я ноги промочил!

Один туфель, второй туфель. До завтра высохнут. Теперь встать. Слышишь, Жека? Подъем! В смысле – встать! И снять куртку.

Божечки, ведь выпил всего бутылку! Ка-кой крепкий напиток. Просто с ног валит. Шатов встал, постоял, прислушиваясь к выводам своего вестибулярного аппарата. Нет, не валит. Во всем теле – тишь да гладь. Координация движений – отлично. Это в голову шандарахнуло.

– Привет, Вика! – Шатов вошел на кухню, сел на табурет и обнаружил, что куртку все еще держит в руках. – А я куртку приволок!

– Что случилось, Женя? – Вика села напротив Шатова.

– Ничего, просто я выпил немного. Бутылочку.

– Это я заметила. По какому поводу?

– А что, нужен повод? – удивился Шатов. – Чтобы человека замочить – повод не нужен, нужно просто желание. Чик, бац! Ты, кстати, знаешь, что перере-ре… тьфу ты, перерезание горла – один из самых гуманный способов казни? Человек вроде бы даже и не мучается почти. Просто засыпает…

– Женя…

– Ага. Вместо колыбельной – ножом по горлу. Очень эффективно…

– Женя…

– Да что ты заладила – Женя, Женя! Меня Вита так не называла. Она меня называла Евгений Шатов. Понимаешь? Ни черта ты не понимаешь, Вика, потому, что ты только подмена. Восковая кукла перед окном. Как у Шерлока Холмса. Помнишь?

– Я помню.

– Вот и замечательно. Ты мне еще скажи, почему девки сейчас не носят брюки, а надевают юбки с разрезом для бедра… До бедра. Почему? Это же опасно для жизни. И не смотри на меня так, Вика. Ну, напился! Хотя, если честно, – Шатов понизил голос до шепота, – это я еще не совсем напился, это я еще притворяюсь. Но очень хочу напиться, потому что устал притворяться. Имею я право устать притворяться? Имею. Куда я бутылки дел?

– Ты отдал их мне, чтобы я поставила в холодильник, – ровным голосом ответила Вика.

– Правильно. Ты думала, что я забыл? Ничего подобного. Это я тебя проверял. Доставай бутылку. И два стакана, – Шатов на всякий случай поднял два пальца. – Мне и тебе. Ты же составишь мне компанию? Я не хочу пить в оди…ночку. Это похоже на название тюремной камеры – одиночка. И еще…

Шатов наклонился к лежащей на полу куртке, достал из кармана телефон:

– Поставь, пожалуйста, на подзарядку. А то вдруг позвонит кто-нибудь, предложит сыграть…

Нужно срочно добавить. Ощущение легкости начало потихоньку уходить. Быстро пьянеешь – быстро трезвеешь, Шатов. Только деньги зря тратишь.

Нужно налить. Бутылка, оказывается, уже стояла на столе. И стаканы. Два. Какая умница, эта Вика. Только вот имя немного подкачало. Вика. Нет, одна буква все может изменить.

– Давай, Вика, выпьем за Виту. За мою Виту! – Шатов поднял стакан. – Давай. А теперь – за тебя. И после – за меня…

– Не нужно так часто, – тихо сказала Вика.

– В точку попала. Не нужно так часто. И уби-вать так часто – тоже не нужно! Зачем так часто? Зачем вообще убивать? – Шатов вытер рот. – Я не могу понять. И никто не может понять. Даже Сергиевский понять не может. И Хорунжий тоже не может, иначе не прятался бы от меня. Давай выпьем за Хорунжего? Ты не можешь отказаться, он твое начальство. Вот и славно. Черт!

Шатов посмотрел на свои руки и обнаружил, что они в грязи. Это когда он снимал туфли…

– Свинья, – сказал Шатов. – Я – свинья. Напился до свинского состояния. Я сейчас, только руки помою. Сейчас.

Кран в ванной поддался сразу. Пошла теплая вода.

Шатов подставил под струю руки и с интересом смотрел, как вода по крупинке смывает успевшую подсохнуть грязь. Он умывает руки. Он умывает руки, не желая… Чего он, собственно, не желает, Шатов додумывать не стал. В голову вдруг пришла идея, что душ – это то, что нужно.

Ему нужно принять душ. Немедленно.

Шатов расстегнул рубаху. Одна пуговица заупрямилась, и за это была оторвана.

– Что там у тебя, Женя? – из-за двери спросила Вика.

– Все нормально, просто я решил принять душ и уронил тазик. Все нормально.

Шатов осторожно стал в ванну и задернул занавеску.

Вначале – горячую. Пошел пар. Хорошо они сегодня раскачегарили. Почти кипяток. Теперь добавить холодной. Еще. А вот теперь начать потихоньку выключать горячую. Совсем понемногу, миллиметр за миллиметром.

Холоднее, еще холоднее. Человек может привыкнуть к чему угодно, если привыкать по чуть-чуть. Вот как сейчас – горячая вода перекрыта, только холодная, а он стоит и даже не вскрикнул.

Так ты привыкнешь и к убийствам. И чувство вины уйдет от тебя. По чуть-чуть. Сегодня не обрати внимание на выброшенную из окна женщину. С утра. А к вечеру не принимай близко к сердцу то, что шестнадцатилетней девчонке перерезали горло… Или воткнули нож в позвоночник. Наплевать.

И потихоньку ты перестанешь воспринимать все это слишком лично. И тогда ты… Шатов выключил воду, растерся полотенцем. Тогда ты перестанешь быть человеком, Женя Шатов. Или Дракон имел ввиду именно это? Ты перестанешь быть человеком? Ты сделаешь выбор и перестанешь дергаться по поводу его игры. Откажешься – и никто не сможет заставить тебя ее продолжить. А то, что он будет штрафовать тебя в тройном размере… Это его проблемы, и проблемы тех, кто ему подвернется по руку. И, кстати, у Дракона появляется куда больше возможностей, чтобы ошибиться и попасться.

Что-то он протрезвел. Это не входит в его планы на сегодня. Он хочет напиться.

Шатов обернулся в полотенце и вышел из ванной.

Вики на кухне не было. Бутылка и стаканы стояли на столе.

– Вика, ты где? – крикнул Шатов.

– Стелю постель.

– Я сейчас приду, только вот захвачу бутылку и стаканы.

Пить не обязательно на кухне. Пить можно и в комнате.

Вика сидела в кресле, завернувшись в халат. При неуверенном свете ночника она была особенно похожа на Виту. Шатов торопливо отвел взгляд и сел на постель:

– Тебе налить?

– Это обязательно? – спросила Вика.

Шатов хмыкнул:

– Еще пятнадцать минут назад я думал, что обязательно.

– А сейчас?

Шатов посмотрел на бутылку:

– Не знаю. Как хочешь. Я, например, выпью, если ты не возражаешь.

– А это что-нибудь изменит? – Вика встала с кресла. – Ты делай что хочешь, а я схожу под душ. Чистое белье – в шкафу, как обычно.

– Хорошо, – Шатов поставил один стакан на пол, к стене, во второй налил водки, грамм пятьдесят. Поднес стакан к губам.

Зажмурился. Это ведь ничего не меняет. Ровным счетом ничего. От этого никто не оживет. Никто не восстанет из мертвых. Это просто он отгородится от них и от памяти о них зыбкой стеной опьянения. А завтра… Завтра либо снова пить, либо помнить.

Как мерзко пахнет водка. А он этого не замечал. Просто пил. Потому, что хотел забыться. Мерзость какая. Шатов почувствовал, как к горлу подкатила тошнота.

Выпить? Допить эту бутылку? Шатов сглотнул. А потом отправиться дразниться с унитазом.

Черт! Шатов встал, пристроил стакан на журнальный столик и открыл шкаф. Хотя бы трусы надел, моралист алкоголичный. Неудобно перед посторонней женщиной.

Шатов лег в постель, закинув руки за голову. Закрыл глаза и тут же почувствовал, как комната резко провернулась. Так с ним бывает часто. Положительный компонент опьянения, то, ради чего он вливал в себя водку, уходил быстро, оставляя тошноту и головокружение. Его давний приятель называл такие ощущения ночными полетами.

А Шатову не нужны ночные полеты. Шатов просто хотел забыться. Просто испытать облегчение. Если бы можно было выплакать все это, просто разреветься.

Отчего мужики не плачут? Отчего люди не летают, вопрошала героиня старой пьесы. А потом – хрясь с высокого волжского берега.

В комнату вошла Вика:

– Будем спать?

– Будем, – коротко ответил Шатов.

Вика сняла халат, оставшись в ночной рубашке, осторожно, чтобы не прикоснуться к Шатову, легла в постель, к стене.

Шатов на ощупь, не глядя, нашарил выключатель ночника, нажал на кнопку.

– Спокойной ночи, Вика – сказал Шатов.

– Спокойной ночи, Евгений Шатов.

Евгений Шатов. Она приняла к сведению его пожелания. Евгений Шатов. Так к нему обращалась Вита. И еще запах. Шатов понял, что Вика воспользовалась духами Виты. «Дюна».

Напрасно это она. Все это бессмысленно. Она никогда не станет Витой.

– Не нужно, – сказал Шатов, почувствовав, как Вика легонько провела рукой по его плечу. – Не нужно.

– Почему? – чуть охрипшим голосом спросила Вика.

– Ты не Вита.

– А почему я должна быть Витой? Я не восковая кукла. Я живая баба, и меня тоже может разозлить мужик, который спит со мной в одной постели которую ночь и даже не попытался…

– Не нужно, – повторил Шатов.

– Это ты говоришь. Это только слова. А что ты чувствуешь? Что? – Вика положила руку к нему на грудь. – У тебя колотится сердце.

– Я знаю. Еще у меня кружится голова и мне тошно. Я слишком торопливо пил.

– Только это? – рука скользнула по его лицу, пальцы прикоснулись к губам. – Только водка?

– Не только, – Шатов лежал неподвижно, даже не пытаясь отстраниться или оттолкнуть ее руку. – Еще три свежих трупа. Ты уже знаешь о площади Культуры?

– Да, – губы Вики почти коснулись его уха.

– А пока я шел домой через Парк, ко мне дважды позвонил Дракон. Первый раз дал мне послушать последний вздох человека по фамилии Изотов, а во второй раз, всего через пятнадцать минут, заставил меня отвечать на вопросы. Я ошибся в ответе и умерла Алена, которой не хватило двух месяцев до шестнадцатилетия. Ты полагаешь, что это должно возбуждать?

– И ты поэтому решил напиться?

– И я поэтому решил напиться. И даже этого толком не сумел сделать. Типичный неудачник.

– Типичный, – Вика потерлась щекой о его плечо.

Шатов почувствовал, что задыхается. Вздохнул раз, другой, словно всхлипнул. В горле запершило, и что-то едкое попало на глаза. Больно. Это не слезы, нет, это…

Отвернуться, хотя в темноте она все равно не заметит. Мужик он или нет…

Рядом с ним не Вита. Не Вита. Не Вита… Он не хочет, он не имеет права, он не может…

Он не ответил на ее поцелуй. Она просто притворяется. Ей приказали. Она выполняет инструкцию по поддержанию поднадзорного в нормальном психическом состоянии… Сейчас – она прошепчет: «Евгений Шатов», и он убедится, что его элементарно…

Какие у нее настойчивые губы… Ее учили целоваться на специальных курсах. Искусство обольщение мужиков. Глава вторая – женатые, раздел третий – жена в отъезде, пункт пятый – средняя стадия отравления алкоголем. Шлюха. Она просто шлюха… Ей приказали… Она трахнет любого, на кого ей укажет Хорунжий. И ляжет под любого… И…

– Женя, – прошептала Вика.

– Я…

– Молчи. И не смей обо мне думать плохо, – Вика чуть отстранилась, – не смей. Я знаю, что ты думаешь.

– Я не…

– Не ври. Ты думаешь, что мне приказали.

– А тебе не приказывали? – Шатов смотрел в темноту, пытаясь разглядеть Вику. – Не приказывали?

– Мне рекомендовали… Оставили на мое усмотрение.

– И ты сегодня усмотрела…

Резкая пощечина зажгла перед глазами Шатова гроздь огоньков.

– Еще добавить? – спросила Вика.

– А если фонарь подвесишь?

– Скажешь, что по пьяному делу на дверь налетел.

– Хорошая идея. И что теперь?

– А что теперь?

– Теперь мы будем спать? Или ты еще раз мне врежешь, чтобы доказать искренность своих чувств?

Перед глазами снова полыхнуло.

– Однако, – оценил Шатов, – хорошо удар поставлен.

– Хочешь еще?

– Искалечишь объект домоганий… – новый удар Шатов отбить успел и тут же пропустил следующую пощечину. – Отлично. А как насчет пистолета к виску? Только не волосы!

– За прическу боишься? – Вика наклонилась к самому его лицу. – Боишься?

Шатов попытался пошевелиться, но Вика крепко сжала его лицо ладонями:

– Боишься?

Ее губы шептали, чуть прикасаясь к его губам.

– Вика, – его губы пошевелились, и это был почти ответ на поцелуй.

– Ты ведь хочешь меня, – это был не вопрос, это было утверждение. – Хочешь. Сейчас, сию минуту. Я знаю…

– Не…

– Молчи, – ее губы стали требовательными, и от них стало просто невозможно отстранится.

А потом – оторваться.

Шатов попытался оттолкнуть ее тело, сжал плечи… И привлек ее к себе.

– Вот так, – выдохнула Вика, – вот так.

– Я…

– Молчи, молчи, не смей ничего говорить… Вот так… Вот так…

Кажется, она в последний момент закричала. Ее ногти скользнули по его спине, но и на это он не обратил внимания. Еще рывок, еще… Он застонал, чувствуя, как каждое движение ее тела обдает его жаром, как засасывает его в пылающий водоворот… Еще… Он вскрикнул, и разом все исчезло.

Только пустота, темная комната и тошнота, подкатившая внезапно к горлу. Шатов почти упал с дивана, борясь с позывами к рвоте. Встал с колен и на неверных ногах пошел в туалет.

Мысли разлетелись в клочья, только тошнота и отвращение к себе. И мерзкий вкус во рту. Не нужно было…

Что? Пить? Трахаться?

Шатов вышел из туалета и вошел в ванную. Наклонился над умывальником.

Не нужно было… Ничего не нужно было… Ничего.

Он не может даже шагу ступить, чтобы не ухудшить и без того хреновую жизнь. Мало ему было вины перед погибшими. Мало? Теперь он будет всем телом ощущать липкую пленку измены.

Шатов подставил голову под воду. Под ледяную воду. Закрыл кран, вытер волосы.

Возвращаться в постель? Как там отражение в зеркале? Живой. Помятый, но живой.

Что он сейчас скажет Вике? Просто придет в комнату, молча ляжет рядом с ней… Пожелать спокойной ночи? Или сказать, что все это было ошибкой… Ошибкой и изменой. И не может измена принести облегчения. И не может… Ни чем она не может быть.

А ему не дано быть в мире с самим собой.

Он пытается, честно пытается, но не может. Ведь мог он просто оттолкнуть Вику. Мог. Но не оттолкнул, понимал умом, что должен, но не смог… Самец.

Шатов прошел в комнату.

Тишина. Даже дыхания Вики не слышно. Затаила. Она сейчас ждет, что скажет он, как обидит. И она сейчас не агент Хорунжего, не восковая кукла, а просто баба, которая сжалась в ожидании удара или оскорбления.

И, наверное, правильно было бы сейчас сказать, что вышла ошибка, что больше этого не нужно, что он…

Но нельзя. Не может он вот так просто ее оттолкнуть.

Осторожно протянул руку в темноту, коснулся ее тела. Вика вздрогнула, словно от удара тока. Попыталась отодвинуться, но Шатов удержал ее. Наклонился и поцеловал в щеку. Во влажную от слез щеку.

– Извини, – сказал Шатов.

– За что?

– За водку, – Шатов осторожно привлек к себе Вику, погладил по голове, – я выпил слишком много водки…

– И полез из-за этого на чужую бабу?

– И полез из-за этого дразниться с унитазом. Извини.

Вика еле слышно всхлипнула, ее тело расслабилось.

– Извини, Вика – повторил Шатов.

Это я виноват. Только я.

Она поцеловала его в губы.

– Можно, я усну? – спросила Вика.

– Конечно.

– Вот так, прижавшись? – голос стал жалобным и просительным.

– Конечно, глупая.

– Спасибо, – еле слышно пробормотала Вика.

– Спокойной ночи, – Шатов осторожно погладил ее по плечу. – Спи.

Спи, подумал Шатов. Все будет хорошо. Завтра утром мы не вспомним об этой ночи. Завтра утром мы снова станем настороженными и злыми. И исполосованными собственными мыслями и собственными ошибками.

Завтра утром. А пока – спокойной ночи, подумал Шатов, проваливаясь в сон.

Глава 10

Играет музыка. Она далеко разносится из колоколов-громкоговорителей, развешанных по всему парку. И толпа людей. Центральная аллея забита народом.

Женька смеется. Ему сегодня не нужна веская причина. Ему радостно с самого утра, потому, что они идут в парк. Первый раз в этом году.

Первое мая. На демонстрацию он не ходил, но дома с самого утра витал запах праздника.

Они живут в коммуналке, в двух комнатах. В одной – бабушка. В другой – Женька Шатов, мама и старшая сестра. С самого утра мама готовила праздничный стол, а они с сестрой надували и развешивали в комнате воздушные шарики.

Потом пришли гости, Женькина тетя с мужем и сыном, и к запахам праздничной еды примешались запахи крепкого одеколона и духов. Его мама не пользовалась духами. А весь дом тети был пропитан запахами парфюмерии. Ядреной, отечественной.

Они посидели за столом, подняли несколько тостов, а Женька ждал «наполеона» с компотом или лимонадом из бутылки темного стекла. И еще он ждал поездки в парк.

Одиннадцатый, седьмой, пятый трамваи – все, казалось едет в Парк, и все люди едут в Парк. Потому, что сегодня открываются аттракционы в первый раз после прошлогоднего седьмого ноября.

Остро пахнут молодые листья на деревьях. И сосны разогрелись от солнечного тепла. Женька счастливо смеется, на мгновение умолкая лишь возле кондитерского киоска. Там очередь, но мама становится в нее. Что тебе купить, спрашивает мама, и Женька отвечает – не знаю.

Он всегда так отвечает, потому что у мамы может не оказаться денег. Нет, на первомайский парк она всегда откладывает намного денег, но Женька всегда боится, что их не хватит. Что если он попросит печенье или мороженное, то не хватит денег на лодочки или на тир.

Мать тянет их одна, так говорят воспитатели в детском саду. И денег до зарплаты с семидесяти маминых рублей никогда не хватает. Женька слышал, как тетя выговаривала маме, что та не заставила свою дочь, а Женькину старшую сестру, идти после восьмого класса на работу.

И вот Женька получает кулек с печеньем и приступает к обряду деления его между всеми. Маме, сестре…

И быстрее к качелям. К колесу обозрения.

Мама скажет, что не хочет кататься. Женька знает, это потому, что взрослый билет стоит десять копеек. А детский – всего пять. И мама экономит. Она и печенья съест только кусочек, оставив все Женьке и его сестре.

Какие везде громадные очереди! Здоровенные. Билеты куплены в кассе, на два рубля. И Женька понимает, что это очень много. Он знает, что мама тратит сегодня все, что может. И все-таки обидно, когда ему говорят о том, что билеты закончились. Все, вечер.

И тут Женька вспоминает, что еще не заходил в тир. И еще он вспоминает, что мама к тиру относится неодобрительно. Один выстрел – три копейки. Одного выстрела, конечно, мало, но один выстрел – это три копейки. Два выстрела – и Женя мог бы покататься на карусели еще раз. А тут просто два раза нажмет на спусковой крючок. Тир в смету не включен, тем более, что они собрались идти в кино. По двадцать пять копеек билет в первом ряду. Женьку мама возьмет на колени.

Тир. Женька оглядывается на него. И снова. И снова.

– Мама, – говорит сестра, – ты пока купи билеты, а мы с Женей сходим в тир.

Сестра учится в десятом классе. И у нее иногда бывают карманные деньги.

– Я только посмотрю, – жалобно тянет Женька.

– Идите, – говорит мама.

И они входят в тир.

Женьку поражает запах оружейного масла. Гр-рохот выстрелов. Это же воздушка! Она стреляет так громко, что закладывает уши. Бах! Бах!

Сестра протягивает Женьке монетку. Пятнадцать копеек. Он может купит целых пять выстрелов. Скорее. Патроны продают в комнатке слева от входа. Пульки маленькие, скользкие, и чтобы они не потерялись, Женька сжимает их в кулаке. Потом, когда он их все выстреляет, рука еще долго будет пахнуть остро и волнующе.

Только вот к барьеру, на котором разложены воздушные ружья, не протолкнуться. Там стоят и взрослые, и дети. Отцы показывают своим чадам, как правильно целиться, молодые люди демонстрируют своим подругам меткость глаза и твердость руки. И всем совершенно наплевать, что семилетний Женька чуть не плачет от бессилия.

Но вот кто-то отошел, и сестра подталкивает Женьку вперед. Он хватает тяжеленное ружье, пытается зарядить его, но сил еще пока хватает не совсем, и сестра помогает. Женька отталкивает ее, вставляет пульку, защелкивает ружье, кладет его ствол на подставку и замирает, выбирая цель.

И не обнаруживает привычных жестяных мишеней. Там, в глубине тира Женька видит город. Дома, улицы, машины, люди… Женька удивленно и испуганно оглядывается на сестру, но ее нет. И нет давки возле стола. Есть Женька и рядом с ним стоит человек, сжимая в руках такое же как у Женьки ружье, а за спиной у него стоит очередь, десятки и сотни людей, хвост очереди теряется где-то далеко, в тумане. Туман обступает Женьку и того, человека, который стоит рядом, и Женьке кажется, что в тумане стоит еще кто-то.

Его лицо нельзя рассмотреть, но он что-то говорит стоящему в очереди первым, указывает рукой на город. Человек кивает, прижимает приклад к плечу. Выстрел, и Женька с ужасом видит, что один из человечков между игрушечных домиков вдруг падает, бьется в агонии и замирает.

Стрелок смеется, тот, что скрыт в тумане, хлопает его по плечу, и место стрелка занимает другой, тот, кто стоял у него за спиной.

Этот второй достает из кармана деньги, и Женька поражается, увидев, что тот дает целых десять рублей. Это очень много денег. На эти деньги они с мамой, сестрой и бабушкой могут прожить целую неделю. Женька знает, что колбаса стоит два рубля двадцать копеек. А ту – десятка. С портретом Ленина.

Тот, что в тумане, берет деньги и выдает новому стрелку пульку. Одну пульку за десять рублей. Стрелок целится, нажимает на спуск, и еще один человечек падает мертвый. Это девочка. Женька видит, что он одета в странное черное пальто. И он видит, как у нее из раны течет кровь.

Подходит очередь третьего, он шепчет что-то в туман и вместо пульки в обмен на красную купюру получает нож. Открывается дверца в барьере, и человек с ножом подходит к городку, из тумана доносится голос, Женька не может разобрать, что именно говорит этот голос, но понимает, что тот указывает на одного из человечков. Взмах ножом – человечек умирает.

Но его не успевают убрать, потому что приходит новый, дает деньги и подносит спичку к одному из домиков. Крыша вспыхивает, Женька слышит крики и плач, видит, как мечутся крохотные фигурки в дыму.

А к городку подходит следующий.

Женька кричит. Не нужно, кричит Женька, остановись. Но мальчишка, ровесник Женьки, отдает тому, кто в тумане, деньги и щелчком раздавливает еще одного обитателя городка. А те даже не пытаются прятаться. Они словно не видят, что время от времени кто-то из них погибает.

А мальчишка вытаскивает из кармана еще одну красную купюру, и заносит руку над еще одним человечком. И Женька не выдерживает.

Выстрел.

Мальчишка вскрикивает, оборачивается и падает. Не так, как это показывают в кино, и не так, как падают мальчишки, играя в войнуху. Он не запрокидывает картинно руку, не хватается за сердце. Он валится как подкошенный. Быстро и неотвратимо. Женька видит, как подскакивает голова мальчишки, ударившись о цементный пол.

– Нехорошо, – говорит незнакомый голос над самым ухом Женьки.

Туман сгустился настолько, что даже вблизи Женька не может рассмотреть лица хозяина тира.

Женька беспомощно оглядывается, но они остались только вдвоем.

– Ты зачем его убил? – спрашивает хозяин тира.

У него очень неприятный голос, холодный и скользкий. И туман, окружающий его, тоже очень холодный и скользкий на ощупь.

Женька оглядывается на лежащего мальчишку. Убил? Рука мальчишки шевельнулась, дрогнули веки.

– Он живой, – говорит Женька, – он живой.

Маленькие человечки из города вдруг замирают, и небольшая группка их отправляется к мальчишке.

– Он живой, – повторяет Женька. – Он шевелится.

Хозяин тира поворачивает голову, секунду смотрит, а потом вдруг оказывается возле лежащего мальчишки.

– Он живой, – кричит Женька, но хозяин тира вынимает нож и склоняется над раненым.

– Нет, не нужно, – снова кричит Женька. – Он ведь живой!

– Это не больно, – говорит хозяин тира.

Женька не может отвернуться, он как зачарованный смотрит на все происходящее. Вот нож, отразив лезвием свет лампы, опускается на горло мальчишки. Еле слышный хруст.

– Ему не больно, – говорит хозяин тира, отрезая еще и кисти рук.

– Мне не больно, – говорит отрезанная голова.

А маленькие человечки из города подходят к обезглавленному телу, рассматривают его, недоуменно разводят своими крохотными руками…

– Тебя зовут Женя Шатов, – говорит хозяин тира.

– Да.

– Ты знаешь, что наделал?

– Я выстрелил в мальчика.

– Нет, ты помешал работе тира, милый Женя. Что я теперь скажу папе мальчишки, в которого ты выстрелил? Давай мы скажем, что его убили эти человечки? Давай?

На мгновение туман рассеивается, и Женьке кажется, что он видит лицо хозяина тира. Только на мгновение. Но этой секунды хватает, чтобы увидеть нечеловеческие глаза и оскал острых зубов.

– Ты Дракон! – кричит Женька.

– Я Дракон, – говорит Дракон.

– Я хочу уйти, – говорит Женька.

– Нет, нельзя, – Дракон улыбается, и туман вокруг них становится плотнее. – А то ведь, если они услышат, что выстрелов в тире нет, то могут подумать, что я плохо работаю.

Дракон взял ружье, зарядил его и навел на городок:

– В кого из них выстрелить?

Женька растерянно переводит взгляд с ружья на город. Человечки суетятся, бегут куда-то по своим делам. Дракон стреляет.

– Нет! – кричит Женька.

– Да, – говорит Дракон.

– Пожалуйста!

– Ты сам виноват. Сам. И теперь должен расплатиться, – Дракон наклоняется к Женьке, и того обдает волна холода и какого-то отвратительного запаха. Так пахнет вода в болоте.

– Давай договоримся. Ты выберешь человечка, а я в него выстрелю.

– Я не хочу! – кричит Женька, – Не хочу!

– Тот, что возле машины, или тот, что в окне? – не обращая внимания на Женькины крики, – спрашивает Дракон.

– Никто! – визжит Женька.

– Тогда оба, – два выстрела опрокидывают два силуэта. – Теперь женщину, или мальчишку?

Женька пытается закрыть глаза ладонями, но щупальца тумана оплели его крепко, не разорвать.

– Женщину или мальчишку? Ты должен выбрать, иначе я просто перестреляю всех. Ну?

– Я не буду…

– Это плохо, – смеется Дракон, – но теперь я знаю, что сказать родителям погибшего мальчика. Я скажу им, что это ты виноват, что благодаря твоей помощи человечки убили их сына. А ты убежал в городок и спрятался. И они станут тебя искать, а человечки не будут тебе помогать, потому, что им я скажу, что это ты виноват во всем…

Дракон потянулся к Женьке рукой. Длинной, когтистой, покрытой ржавой чешуей.

И некуда бежать. И нет возможности увернуться. И даже кричать Женька не может.

Дракон легко подхватывает Женьку и швыряет через стол, домики все ближе, они растут с угрожающей скоростью…

– Нет! – кричит Женька…

…-Нет, – вскрикивает Шатов и просыпается.

Только сон. Это был только сон. Шатов перевел дыхание. Только сон.

И ночью он не может спрятаться о Драконе. Хотя ночной кошмар – как раз и место для Дракона.

Сколько там времени? Восемь пятнадцать. А где Вика?

Шатов оглянулся – только примятая подушка.

– Нужно вставать, – неуверенно сказал Шатов. – Пора вставать.

Высушенная и выглаженная одежда лежала на кресле возле дивана. Шатов оделся, убрал постель.

Значит, ведем себя так, будто ничего не случилось. Доброе утро, спасибо за завтрак, до свидания. Ничего не произошло. Запомнил? Все нормально. Они снова в который раз спали в одной постели.

Плохо только то, что вечером он хлебнул лишнего. Вкус во рту – будто всю ночь носки жевал. Но то, что голова почти не болит, уже хорошо. Легкий зуд от виска к виску в счет не идет.

Шатов остановился перед дверью и покачал головой.

Значит, еще раз – доброе утро. Как спалось? Нет, эту фразу лучше опустить, как провокационную. Просто – доброе утро.

– Доброе утро! – сказал Шатов, входя на кухню.

– Доброе утро, – ответила Вика спокойно.

– Привет! – помахал рукой Хорунжий, – долго спишь, я уж заждался совсем.

Выглядел Хорунжий уверенно и жизнерадостно, как, впрочем, и всегда, напомнил себе Шатов. Хорунжий умудряется иметь хорошее настроение и утром и вечером.

– Завтракать будешь? – спросила Вика.

– Сейчас, я только приму душ.

Не слишком ли это похоже на бегство, спросил у себя Шатов. Зачем пришел Хорунжий? Вика не смогла ему сообщить всех подробностей, и он решил уточнить? И что я ему могу сказать? Снова об убитых и о том, что сил больше нет никаких терпеть? Старая песня, надоевшая уже даже самому Шатову. И потрясающая только своей безысходностью.

Спешить нам некуда, напомнил себе Шатов, посему после душа тщательно побреемся, вон заросли как! В детстве его очень занимал сам процесс бритья, то, как взрослые мужчины зачем-то скребут себе лицо. Шатов замер и помотал головой, отгоняя от себя воспоминания о сне.

Как навалились воспоминания и подействовала поздняя прогулка по Парку… Правда, Дракон умудрился пробраться и туда. Нелепый и сумбурный сон. Шатов смыл мыло с лица. Сумбурный и нелепый…

Нетушки, что значит – сумбурный и нелепый? Очень даже лепый сон. Можно даже сказать, очень логичный и просто-таки вещий… И Хорунжий вовремя пришел, как будто угадал.

Значит, тир, говоришь? Червончик за выстрел? Ну, Дракоша, ну фокусник.

Шатов вернулся на кухню и сел к столу.

– С легким паром, – поздравил его Хорунжий.

Его тарелку Вика уже убрала, и теперь Михаил размешивал сахар в чашке чая:

– Не поверишь – пожрать некогда.

– Поверю.

– Ты смотри! – Хорунжий сделал удивленное лицо и обернулся к Вике, – он всегда с утра такой добрый, или для меня сделал исключение?

– Сделал исключение, – Вика поставила перед Шатовым тарелку с яичницей, быстро взглянула в его глаза и отвернулась.

– Начинаю чувствовать гордость, – Хорунжий улыбнулся и отхлебнул из чашки.

– Ничем не обоснованную гордость, – поправила его Вика, – вы тут доедайте, а я пойду займусь своими маленькими женскими делами. Женя, чай себе сам нальешь?

– Естественно.

– Да, – сказал Хорунжий, наблюдая, как Шатов не торопясь ест.

– Что «да»?

– Я опасался увидеть несколько другого Шатова.

– Какого же?

– Сломанного и спивающегося, – Хорунжий отодвинул пустую чашку. – И жалобно скулящего.

– Хочешь, чтобы я поскулил? – поинтересовался Шатов.

– Ты настаиваешь?

– Пошел ты к черту! – Шатов со стуком положил вилку на стол. – Говори, чего приперся? Снова тест проводить, или настал черед новых инструкций?

– Приперся… Творческого человека каждый обидеть может, а вот понять его…

– Оценить по заслугам, – закончил цитату Шатов. – Говори.

– Что значит – говори? А что, я не мог просто так заскочить в гости? Тем более что я живу здесь рядом, в соседнем подъезде. По-соседски вот и заскочил. Чайку попить, с женой соседа поговорить…

– По поводу жены…

– Извини, – лицо Хорунжего стало серьезным, – не в тему пошутил. Хотя…

Рука Хорунжего скользнула во внутренний карман и вернулась на свет с конвертом.

– Это тебе, – Хорунжий положил конверт на стол. – От Виты.

Вовремя, подумал Шатов, очень вовремя. А почему не вчера? Случайно так получилось? Совпало. Они продолжают ставить на нем эксперименты. Это ведь так поучительно – раскачать психику человека и делать ставки – рухнет или нет.

Шатов осторожно взял в руки конверт без марки и адреса. Чистый белый конверт. Ясное дело – конспирация. Он даже не должен догадываться, где сейчас Вита.

– Ты ее видел? – не вскрывая конверта, спросил Шатов.

– Конечно, нет. Мне такая информация не положена. Я ж тебе говорил.

– И как там она…

– У тебя письмо.

Шатов посмотрел конверт на свет, осторожно оторвал край. Всего пол-листка аккуратным почерком. Только сейчас Шатов понял, что в первый раз видит ее почерк. Их отношения сложились как-то так, что письмами и записками они не обменивались.

«Здравствуй, Евгений Шатов!».

Комок подкатился к горлу. Это после сегодняшней ночи. Обман. Обман. Обман. А она не знает, она прислала письмо. Здравствуй, Евгений Шатов.

Все у нее нормально. Отдыхает. Немного скучно, но терпеть можно. Часто ходит на пляж. Загорает.

По всему видно, она понимает, что письмо могут прочесть чужие. Поэтому – никакой лирики, ни слова о любви. Она просто не хочет объясняться при посторонних, это Шатов понимал, но сейчас ему казалось, что такая отстраненность – знак того, что Вита чувствовала, что она знала…

Подпись – «Целую, Вита!».

– Прочитал? – поинтересовался Хорунжий.

– Да.

– Если хочешь – прочти еще раз.

– Это приказ?

– Это совет. Прочти, а потом аккуратно сожги.

– С ума сошел? Нашел секретный документ. Может быть мне его нужно было сжечь перед прочтением? Или лучше его съесть? – вспылил Шатов.

– Есть не нужно – бумага плотная, а твой желудок нам еще понадобится. Кстати, если ты полагаешь, что съесть бумагу, это также надежно, как и сжечь, то вынужден тебя разочаровать. В истории известны случаи, когда слопавшим серьезные документы вскрывали животы…

– Давай без подробностей, – попросил Шатов, – и ближе к делу. – Ты же не ради вручения письма сюда пришел.

– Точно. Письмо я мог передать и с Викой. И инструкции тебе тоже я мог передать через нее. Но решил пообщаться с тобой лично.

– Тебе стуканули, что я пришел пьян и растерян?

– Не без того. Особо сильное впечатление произвело твое вчерашнее братание с охраной.

– Бутылку они, кстати, употребили?

– С капота сняли и спрятали в салон. Что с ней сделали дальше – не имею не малейшего понятия. Выяснить?

Шатов усмехнулся. Это ему прибавило бы любви в сердцах оперативников. Вызывают ребят в кабинет и начинают допытываться, куда они дели бутылку.

– У меня проблемы, – сказал Шатов.

– Точнее.

– Точнее – у меня все это вот тут уже, – Шатов провел ребром ладони по горлу.

– Не показывай, плохая примета, – предупредил Хорунжий.

Это не больно, вспомнил Шатов. И отрезанная голова тоже подтвердила – не больно.

– Есть новости?

– Ну, – Хорунжий развел руками, – новости, к сожалению, есть всегда. В сегодняшние сводки попадет убийство с целью ограбления частника-таксиста Изотова Анатолия Петровича, сорока восьми лет.

– Нашли?

– Еще в три часа ночи. Патрульные обратили внимание на машину с приоткрытой передней дверцей. Тело с перерезанным горлом было на переднем сидении. Сразу же вызвали твоих во главе с Сергиевским, но следов не нашли ни каких. Вернее, следы сорок четвертого размера в салоне обнаружены были, но это и все. Ни отпечатков, ни орудия преступления. Если бы не твой звонок – решили бы, что это просто нападение на таксиста.

Просто нападение на таксиста. Это так просто – перерезать таксисту глотку. Чик! А если провести ножом несколько раз, то голову можно и отрезать. И взять себе на память… Шатов облизал губы, откашлялся.

– Говори, – подсказал Хорунжий. – Ты уже минут десять как хочешь мне что-то сказать, это если не считать матов и прочих художеств. Не держи в себе.

– И скажу… – Шатов взял со стола вилку, покрутил в руках, – мне показалось, что Дракон не сам убивал всех этих людей…

– Это мы уже прокачали и согласны с операми – почерк разный, – кивнул Хорунжий.

– Но мы уперлись в то, что невозможно скрыть организацию такого масштаба.

– И опять-таки мы с вами согласны.

– И как вы все это увязываете?

– Никак пока. Вот ждем твоих предложений.

Предложений они ждут, как же! Они просто не желают по какой-то причине раскрывать перед Шатовым все карты, норовят припрятать информацию. Есть уже у вас десятка полтора разных версий. Только голову морочите…

– Так что у тебя по этому поводу? – спросил Хорунжий.

– А если… – Шатов вспомнил свой сон и вдруг решил не говорить о нем Хорунжему.

Просто подчинился рефлексу. Они не говорят ему всего – он тоже пока не станет с ними откровенничать. Потом, может быть, когда все немного конкретизуется.

– Вы уже изучали весь список жертв Дракона на предмет заказов?

– Не работал ли Дракон по заказам? – переспросил Хорунжий.

– Да.

– Смотрели, – Хорунжий покачал головой. – Не похоже. Есть, конечно, пара-тройка более или менее подходящих кандидатур, но не более того. А у тебя что, появились версии на этот счет?

– Но ведь у него были деньги, у Дракона. Вон, мне давал, дом купил. Жил, опять-таки, на что-то. Деньги были. Где-то он их брал. Где?

– Хороший вопрос, – оценил Хорунжий. – Сильный и неотразимый. Ни каких следов. Прокрутили все, что можно было. Бывший преступник, сорвавший перед пенсией хороший куш и убивающий для души, свихнувшийся богач… Еще с десяток вариантов. Глухо как в танке. Ни у нас, ни у соседей кандидат не найден. Но и зарабатывать на убийствах у него вряд ли получилось бы. Этот бизнес подразумевает, во-первых, клиентуру, во-вторых, денежные цели. А тут у него проблема.

– Понятно…

– Ничего не понятно, Женя. Ровным счетом ничего.

– И пластического хирурга вы тоже как бы не нашли?

– Ни боже мой. Одно знаем с точностью до девяносто пяти процентов – если операция и имела место, то не у нас в городе.

– Частники?

– Нет. Пять процентов вероятности оставили из чувства скромности. Никто не любит стопроцентных гарантий. В них не верят.

Шатов встал из-за стола, взял свою тарелку и вилку, сгреб остатки еды в мусорное ведро и принялся мыть посуду. Хорунжий молча протянул ему свою чашку.

– А скажи, Миша, вы проверяли список кандидатов на заказ только из тех, кто был помечен бумажным драконом?

– Да.

– А нельзя поскрести по сусекам и подготовить списочек смертей за тот же период. Те, кто умер, погиб, покончил с собой, но при этом мог бы быть объектом заказа. И отдельно – есть ли среди них такие убийства, исполнитель в которых не был бы найден?

– То бишь, точно известно, что убийство, но убийца скрылся?

– Именно, – Хорунжий поставил тарелки в сушку и вернулся к столу.

– Ты намекаешь, что Дракон…

– Я ни на что не намекаю. Мне нужна информация, и чем скорее – тем лучше.

– Будет, полагаю, сегодня к обеду.

– И сводку за вчерашние сутки, – добавил Шатов.

– И сводку… Стоп, ты что, не собираешься идти на работу? – брови Хорунжего удивленно приподнялись.

– Будем считать, что я заболел. Очень хочется закрыться и подумать. Может быть, даже выключить все телефоны.

– Кстати, о телефонах. Мне Вика сказала, что вчера тебе Дракон звонил не только по поводу Изотова…

– Вчера мне еще звонил Дракон по поводу девушки Алены, – Шатов сжато пересказал ход телефонной викторины, выбирая неэмоциональные выражения и старательно избегая оценок. Просто факты.

– Сергиевскому я не звонил, – закончил свой рассказ Шатов. – Нужно посмотреть в сводке кого-нибудь по имени Алена. Будешь меня спрашивать еще и по поводу водки?

Хорунжий отвел взгляд.

– Ладно, – легко хлопнул ладонью по столу Шатов, – снова о деле. Вчера в разговоре с майором мы пришли к выводу, что кто-то в группе стучит Дракону. Вы в курсе?

– Мы также об этом думали…

– Молодцы. Есть кандидаты?

– Все.

– Тоже правильно. А если повесить на всех их наблюдение? Тихонько так?

– Не выйдет. Во-первых, опера не дети малые и могут наблюдение засечь. Во-вторых, за ними уже следят парни из внутренней безопасности. В целях охраны. А эти еще один хвост заметят сразу. Нам только перестрелки не хватало.

– Телефоны?

– Обижаешь… Все и уже давно. Еще просьбы? – Хорунжий посмотрело на часы, и на его лице появилось озабоченное выражение.

– Последняя.

– Не надо так трагически! – запротестовал Хорунжий.

– Последняя на сегодня.

– Давай.

Шатов потер щеку:

– У меня несколько необычная просьба…

– Давай, сыпь, – разрешил Хорунжий.

– Прошлой ночью… позапрошлой, на перекрестке Пятидесятилетия СССР и Пятидесятилетия ВЛКСМ была сбита машиной женщина.

– Так.

– Мне нужно, чтобы вдруг откуда ни возьмись появился свидетель.

– Стоп. Что значит – откуда ни возьмись? И свидетель чего?

– Свидетель того, что женщина попала под машину самостоятельно, без посторонней помощи. Поскользнулась, споткнулась, прыгнула с разбегу, но самостоятельно. Так, чтобы в радиусе ста метров от нее никого не было.

– И где я тебе найду такого свидетеля? Тем более, насколько я знаю, Дракон взял эту смерть на себя…

– А мне насрать, где ты этого свидетеля найдешь, – ровно сказал Шатов, – можешь хоть сам идти в свидетели. Но свидетель должен быть. И попасть он должен к ментам совершенно естественным путем, чтобы ничьи уши из-за него не торчали.

– И что по этому поводу скажет Дракон?

– А вот это уж станет понятно, когда появится свидетель.

– И как он, по-твоему, на это все отреагирует? Если это действительно он, то может здорово обидеться. А это чревато…

– А вам не все равно? Трупом больше – трупом меньше. Какая вам разница? Совершенно никакой. Или ты хочешь сказать, что ночи не спишь, оплакивая безвинно убиенных?

– Не поверишь, – неожиданно серьезно сказал Хорунжий, – даже винноубиенных помню. И радости мне это особой не доставляет.

– Значит, я ошибся. Ты производишь впечатление спокойного и уравновешенного человека.

– Мало ли что я произвожу? Ты вон тоже похож на гнилого интеллигента. А в морду даешь без предупреждения и…

Шатов вздрогнул. Это да. И как это Хорунжий не добавил, что в последнее время это происходит все чаще и чаще.

– Ладно, – Хорунжий встал из-за стола им потянулся. – Засиделся у вас в гостях. Время пролетело просто незаметно. Спасибо за угощение. Вика!

– Что? – отозвалась Вика.

– Спасибо за угощение!

– Пожалуйста. Ты уже уходишь?

– Да, – Хорунжий вышел в коридор, – и поэтому поводу хочу, чтобы ты вышла на лестницу и посмотрела по сторонам.

– Иду.

– Чуть не забыл, – Хорунжий вернулся на кухню, – ты сам сожжешь письмо, или мне это сделать?

– Письмо? – Шатов взял в руки бумагу. – Я сам.

– Жду.

Шатов тяжело вздохнул, подошел к печи. Перевернул лист и вдруг обнаружил приписку на обратной стороне. Тем же ровным почерком. Всего одна строчка.

Я очень просила ее о тебе позаботиться.

Слово «очень» было подчеркнуто двумя линиями.

Рука сжалась, комкая письмо. Очень просила. Вита очень просила ее позаботиться. О нем.

И эта ночь была результатом просьбы и заботы?

Шатов поднес листок к огню.

Он должен испытать чувство облегчения или сгорать от стыда? Или то унижение, которое он сейчас испытывает – единственно правильная эмоция? Позаботиться.

Горящая бумага упала в умывальник. Шатов немного подождал, пока она прогорит, и открыл кран, заливая огонь.

– Ты точно решил остаться дома? – спросил после паузы Хорунжий.

– Да. Если, конечно, Сергиевский не пришлет за мной автоматчиков. Мог я вчера простудиться? – не отводя взгляда от пепла, ответил Шатов.

– Тогда не забудь перезвонить майору, чтобы он не волновался. И об Алене тоже скажи.

– Хорошо…

– И… Женя, в следующий раз, пожалуйста, говори все, что собираешься сказать. Не нужно от меня прятаться…

– Ты о чем?

– Я о сегодняшнем разговоре.

– Я сказал все, – вода терзала пепел, разрывая его в клочья, а потом эти клочья измельчая в порошок.

– Вы, Штирлиц, сегодня были со мной не достаточно откровенны, – осуждающим тоном сказал Хорунжий.

– Ну что вы, группенфюрер, я был искренен, как на исповеди.

– На которой никогда не был. Ладно, подумай. Днем, полагаю, мы еще встретимся.

Первой из квартиры вышла Вика с мусорным ведром. Потом, не прощаясь, вышел Хорунжий.

Шатов закрыл кран.

Лучше обо всем этом не думать. Просто сосредоточиться на Драконе. И на том, что не сказал Хорунжему. Вот это нужно тщательно обдумать. Очень подробноо.

Шатов прошел в кабинет, тщательно прикрыл за собой дверь, потом вспомнил, что нужно перезвонить Сергиевскому, вернулся к телефону. Набрал номер.

Прошло минуты две, прежде чем трубку сняли, и незнакомый голос сказал:

– Да.

– Мне нужен Сергиевский.

– Он на выезде. Что-то передать? – спросил голос.

Кто это может быть? Кто-то из сержантов? Телефон стоит в кабинете.

– С кем я говорю? – спросил Шатов.

– А я с кем?

– Это Шатов.

– Это лейтенант Барановский, – голос лейтенанта даже сквозь телефонную трубку обжег холодом.

– Тогда передай майору, лейтенант Барановский, что Евгений Шатов вчера простудился и планирует этот день провести дома. Все понятно?

– Записал, – процедил Барановский.

– Молодец. Неси службу, – Шатов повесил трубку.

Ну не нравится ему этот компьютерщик. Совершенно не нравится. И даже не возникает желания эту свою неприязнь скрывать. В чем-то ты становишься похож на Диму Климова, Женя Шатов. Тот также невзлюбил тебя с первой секунды.

Ты еще ужасно удивлялся этому! Всего несколько дней назад. Дней? Шатов задумался и понял вдруг, что жизнь до второго появления Дракона стала забываться. Все, что было до беседы с Бочкаревым, до его упрямого кабинета и безумно упрямой мухи – все это подернулось дымкой. Словно память покрылась сеткой мельчайших трещинок. Более-менее явственно сквозь эти морщины проступала летняя история – Арсений Ильич, оперативно-поисковый отдел, лес, болото. Даже знакомство с Витой казалось чем-то нереальным.

Ее отъезд, казавшийся катастрофой, теперь выглядел… Теперь он никак не выглядел. Просто отъезд. Просто Вита вдруг вышла из комнаты, а из зеркала вышло ее отражение.

А сам он? Сам Евгений Шатов? Кто он? Может быть, и его тоже увезли? Настоящего Шатова увезли, а в квартире оставили его отражение. Или его манекен, в который вложили несколько другие черты. И манекен стал жестче и злее.

Хотя почему манекен? Марионетка.

Шатов посмотрел на свои руки. Веревочек нет. Или он их просто не видит? Может быть, марионеткам просто не дано видеть свои веревочки?

Тогда их слишком много, желающих управлять движениями Шатова. Дракон, Хорунжий, Сергиевский… Как только веревочки не перепутываются?

Или все-таки перепутываются?

И у него едет крыша. Он получает разные команды, веревочки дергают в разные стороны. Путаница. Страшная путаница вокруг него и страшная путаница внутри.

Он больше никому не верит. Он даже себе не верит. Ему все хотят помочь? Даже Дракон хочет ему помочь…

Шатов остановился перед книжным стеллажом.

Нужно что-то предпринимать. Что-то такое, что разом оборвет все эти шнурочки и веревочки, даст возможность действовать самостоятельно.

Скрипнуло за спиной. Вика открыла дверь в комнату:

– Тебе что-нибудь нужно?

– Побыть одному, – резко, слишком резко ответил Шатов.

Вика молча закрыла дверь.

Обиделась? Ну и хрен с ней, с обидчивой. Перепихнулись и что теперь? Он должен все время плясать вокруг нее на цыпочках? Хватит, наплясались. Жаль, что Виты нет, он бы и ей сказал все, что думает по поводу такого заботливого отношения.

Черт, это первый раз, когда он плохо подумал о ней. Нельзя так. Нельзя. Вита – это его точка опоры. Только она одна… Если бы тогда летом Дракон не угрожал ее жизни, Шатов бы не нашел в себе силы выжить. Если бы она сейчас была рядом. Он бы не искал себе опору в злости. Он бы…

– Я принесла тебе телефоны, – сказала Вика.

Телефоны. Сотовый и домашний, с длинным шнуром. Вика оставила их на стуле возле двери, словно не желая входить в комнату.

– Спасибо, – сказала Шатов закрывшейся двери.

И ладно, обижается – пусть обижается.

Шатов сел за письменный стол поставив телефон справа от себя. Мобильник – слева. Можно устраивать соревнования – кто первый позвонит, Дракон или Сергиевский.

А пока можно подумать. Именно ту мысль, которую он не высказал в разговоре с Хорунжим. Хитрый и проницательный Хорунжий все-таки въехал в то, что Шатов не договаривает, но пусть он идет подальше со своей догадливостью.

Тир.

Воспоминание детства, обернувшееся вдруг ночным кошмаром. Очередь желающих убить ближнего своего. И платящих за это большие деньги. Целый советский червонец.

Длинющая очередь из людей, сладострастно сжимающих в руке денежку. Дядя, а можно я его просто ножичком пырну? Можно деточка. Плати, деточка, и режь их хоть всех.

И деточка бьет ножом, или поджигает дом, или стреляет. А если деточке нравится, то она затягивает петлю или кастрирует. Был ведь такой случай у Дракона? Был.

Вот тогда все становится на свои места. Абсолютно все!

Есть Дракон, который оказывает людям услуги. За деньги можно купить все. Крутые пацаны уже задолбались ездить в Африку на сафари, чтобы всадить пулю в пыльного тамошнего льва или одуревшего от жары буйвола. Душно, далеко, негритоски, больные СПИДом, так что никого и не трахнешь толком. А везти курву с собой – на хрена тогда вообще ехать?

И вдруг такой замечательный аттракцион. Заплатил, Дракон получает бабки и выводит тебя на цель, в зависимости от твоего желания.

Беззащитную девчонку – сколько угодно. Она так смешно будет корчиться в кафе, умирая от яда, который ты подсыпал ей в кофе. А еще можно догнать беднягу по пути домой и врезать ему по голове обрезком трубы. Это если тебе нравится звук лопающегося черепа.

Это ведь возвышает над толпой. Говорят, сразу после революции кто-то из русских поэтов-лириков получал по дружбе от чекиста Блюмкина приглашения на расстрелы. И даже сам принимал в них участие. Какой богатейший опыт для инженера человеческих душ!

Они могут все! После этого возникает чувство окрыленности, почти всесилия.

Шатов пробарабанил что-то пальцами по столу.

Может быть? Вполне. Вон по этому поводу снято множество фильмов и написано громадное количество книг. Выпускают человека и ну его гнать по тайге! Только потом один из загнанных оказывается супер-пупер-героем, бойцом спецподразделения, или ему просто нечеловечески везет по воле автора, и он героически уничтожает организаторов охоты.

Все это слишком похоже на кино и книги. За одним небольшим отличием.

Зачем гнать зверя? Зачем предупреждать, что его хотят убить? Просто выследить. И просто убить. Ведь сколько существует прекрасных видов охоты. По уткам, из засады, капканы… Зачем рисковать?

Ведь если жертва знает, что ее гонят, то она может и убежать вдруг. Кроме того, заказчики будут знать организатора охоты в лицо. Кроме этого нужно иметь штат помощников, организующих похищение и транспортировку будущей добычи.

А если Дракон придумал все по-другому? Есть город, есть люди. Они живут и ничего не подозревают. А есть Дракон, который решает организовать небольшой бизнес. Крохотный такой. Человека на три – четыре в месяц.

Он называл себя охотником? Фигня. Он, скорее, егерь. Организатор охоты. Приезжий может даже не знать Дракона в лицо. Он приезжает в город, селится по определенному адресу. Хотя бы в той самой квартире над «Севером». И ждет сообщений.

Можно даже, чтобы в самой начале охоты он получил сотовый телефон и в дальнейшем общался с Драконом только так.

По телефону ему сообщают координаты жертвы. По телефону принимают от него информацию… или даже не так.

Шатов встал из-за стола и подошел к окну. Снова дождь. Сад во дворе напоминал акварельный пейзажик, забытый кем-то под дождем. Капли падают на нарисованные листья и заставляют их сбегать ручейками и каплями в желто-коричневые лужицы.

Не нужно, чтобы один человек выслеживал и убивал. Так можно действительно привлечь внимание к себе. Это опера в кабинете Сергиевского верно говорили. Кроме этого, ведь заказчик может просто с непривычки испугаться, наделать ошибок. А вот если принимать заказ сразу от двоих одновременно, то тут все можно контролировать.

Они готовят добычу друг для друга, даже не зная, для кого именно. Если кто-то из них допускает слабину – ему рекомендуется убраться восвояси. А на разведанную территорию приглашается новый претендент.

Сколько может стоить такое убийство?

Тут Хорунжий прав – в списке жертв Дракона практически нет никого, за чье убийство могли бы заплатить. Но, простите, мало кто станет платить большие деньги за то, чтобы утка, или лось, или дикий кабан был застрелен. А вот за лицензию на право самому этого зверя пристрелить…

Это может стоить денег.

Шатов вздохнул.

Все это похоже на правду. Нужно, наверное, радоваться, но в душе – пустота. Даже азарта нет. Не возбуждает мысль о том, что он, наконец, уцепился за край драконьего крыла.

Сколько может зажравшийся гад заплатить за право убить человека? В зеленых? Тысячу? Две? Десять? Наверное, дороже. Нет смысла брать мало, так как слишком маленький гонорар вызовет подозрение. В крутом магазине и шмотки должны быть крутыми.

Тысяч двадцать, по нашим нищим временам. Хотя, может быть и больше. Пусть двадцать. Своим знаком Дракон пометил больше тридцати убитых. Тридцать умножить на двадцать? Шестьсот. За полгода. Стоит игра свеч? Более чем.

Тут весь набор местной экзотики для тех, кто понимает. Адреналин начинает выделяться еще до приезда в город. Это, кстати, тоже важно – охотятся только приезжие, чтобы случайно не напороться на знакомого.

Человек, привыкший к шикарной жизни, одевается в базарный ширпотреб, садится в поезд… В общий вагон, например, или в плацкартный. Приезжает, селится неизвестно где, получает телефон, указания. Сердце колотится, когда он издалека высматривает кого-то. А потом приказ. Или разрешение. Такого-то и таким-то образом.

Он идет и убивает.

Ножом или камнем. Или веревкой. Насиловать нельзя, остаются следы, по которым потом можно найти. А так – любую фантазию. И нет сообщников, которые потом заложат. И нет никакой возможности сдать егеря, потому, что ты его не видел никогда. И…

А при чем здесь вырезанный из бумаги силуэт дракона? Зачем егерю метить все убийства? Чушь.

Дракон говорил, что ему доставляет удовольствие противостоять всему человечеству. Он исполняет идеальное убийство, замаскированное под самоубийство, и все равно оставляет бумажного дракона. Идиотизм.

Но только в том случае, если он все делает своими руками. А если он только планирует?

Что из того, что бумажный дракон связывает все эти смерти воедино? Дракон имеет возможность на каждый из них организовывать себе алиби. Или хотя бы на некоторые. И даже самый суровый суд пойдет в задницу, если хоть что-то из совершенного нельзя будет повесить на Дракона. Гарантия – вещь страшная.

И все-таки значки выглядят как-то излишне. Без них было бы значительно проще. И безопаснее.

Вот тут что-то не стыкуется. Шатов чувствовал, что упускает из виду какую-то деталь, маленькую, но способную придать картине законченность. Она где-то рядом, эта пылинка. Совсем близко.

Зазвонил телефон.

Если кто-то ставил на звонок Дракона, то проиграл. Это звонил домашний телефон.

– Да.

– Шатов, ты?

– Знаете, товарищ майор, нам нужно определиться, мы с вами на «ты» или на «вы». Неопределенность раздражает.

– Вы мне звонили и передали, что заболели. Это что за новый финт?

– Почему сразу финт? – Шатов поморщился.

Не вовремя позвонил Сергиевский. Еще секунда и он бы понял. Еще секунда.

– Вчера вы были здоровы.

– Я вчера, если помните, был раздражителен и издерган. Нервы, если помните.

– Хорошо. Дракон вам не звонил?

– Пока нет. Сегодня нет. А вчера, после нашего с вами разговора…

– Кстати, мы его нашли.

– Кого?

– Изотова. Частник, таксовал помаленьку. Вчера ему не повезло – подобрал на дороге Дракона.

– Понятно, – Шатов еле удержался, чтобы не ляпнуть нечто вроде: «Я уже знаю».

Майора это могло сильно огорчить.

– После того, как я вам перезвонил, со мной связался Дракон…

Сергиевский выслушал Шатова не перебивая.

– Алена – это все?

– В декабре должно было исполниться шестнадцать. Одежду и приметы я описал.

– Почему не перезвонили вчера?

– А смысл? Вы бы все равно ее не нашли. Или бы все равно нашли. Посмотрите в сводке.

– Барановский, – в сторону сказал майор, – сводку.

Значит, Барановский на своем боевом посту. Трудится, не покладая рук. Он еще не выработал привычку распечатывать сводку сразу после поступления. Хотя, нет, кажется подсуетился.

– Нету здесь никого похожего, – сказал Сергиевский. – Ничего не напутали?

– Я сказал только то, что слышал.

– Значит, еще не нашли, – заключил майор. – Он через какое время перезвонил после убийства Изотова?

– Минут через пятнадцать.

– И разговаривал спокойно?

– Насколько это можно назвать спокойствием.

– Понятно. Труп Изотова нашли в переулке недалеко от проспекта Ленина. Выезд на улицу Чичибабина. Это у нас Дзержинский район. Через пятнадцать минут он уже имел в своем распоряжении девушку и место. То есть, он не боялся, что ему могут помешать. Убил, вышел из машины, по дороге… Ладно, – оборвал свои рассуждения Сергиевский, – если что – перезвоните.

– Хорошо, – согласился Шатов, – перезвоню.

И положил трубку.

Сейчас майор будет искать тело Алены. И не только он один. На ноги будет поднят как минимум один райотдел милиции. И обшаривать начнут подвалы, стройки и чердаки.

Ладно.

Шатов посмотрел на сотовый телефон.

Ладно, еще есть время подумать. Додумать.

На чем меня прервал Сергиевский?

Зачем Дракону оставлять бумажные фигурки, если он все обеспечил с соблюдением всех предосторожностей?

Мелькнуло же в голове у Шатова какое-то слово. Слово. Очень важное словечко. Вспомнить – и все встанет на свои места.

Так, отвлечемся.

Что может угрожать такому веселому бизнесу? Заложит один из клиентов. Кишка окажется тонка, и он пойдет и заявит. И что дальше? Он ведь не знает, кто именно взял его деньги. Попытаться выйти на Дракона через жертву? А он их выбирает произвольно. А еще у него есть стукачек в органах. И может быть не один. Ловите, только не запыхайтесь.

Еще что?

Во время убийства охотничек ошибается. Не смог уйти, не смотря на все просчитанные варианты. Ну не получилось. Неудачно спрыгнул с крыши и сломал ногу. И был схвачен.

Дальше? Дракона он сдать не сможет. Максимум, что произойдет, это станет известно о существовании такого бизнеса. И известно это станет не слишком широкому кругу людей. Даже информацию о существовании Дракона и ту умудрились засекретить. А рассказать об охоте на людей, да притом ясно сознавая, что шансов ее пресечь нет практически никаких… Выйдет себе дороже.

Можно, правда, попытаться проследить Дракона со стороны заказа, ведь не дух святой привел заказчика к Дракону. Был кто-то, кто нашел потенциального заказчика, провел с ним первые переговоры… Хотя и тут Шатов мог бы сходу придумать пару-тройку вариантов, как подстраховать процесс с этой стороны.

И кроме всего прочего, Дракон не связан с уголовниками. Они для его бизнеса не нужны. Даже опасны. Им замочить ближнего своего – раз плюнуть. И конкурентами они для Дракона не будут, ибо они не могут дать заказчику гарантию, что не сдадут его при первой же возможности.

Гарантия. Вот то слово, которое мучительно вспоминал Шатов. Гарантия. Вряд ли кто-то из охотников станет трепаться о своих успехах. Опять-таки, сдать в случае чего Дракона он не сможет, а попасть под суд за преднамеренное убийство – свободно.

Отсутствие свидетелей, ясное дело, момент положительный, но очень способствовало бы наплыву клиентов некая рекламная акция, демонстрирующая надежность системы. Нечто вроде надписи на гербе фирмы: «Основана в тысяча восемьсот затертом году». Или справка о том, что с момента основания фирмы рекламаций не было.

Предположим, Шатов прошел по комнате, я агитирую себя же принять участие в охоте на человека.

– Милостивый государь, пожалуйста, вы сможете почувствовать всю полноту жизни, вдохнуть воздух реальности, испытать на себе закон джунглей и просто захлебнуться адреналином. Конфиденциальность гарантируется вот таким вот образом. Оцените.

– М-да, завлекательно, очень завлекательно. Великолепно. И деньги не очень большие… Только вот…

– Что? В чем загвоздка?

Шатов ясно представил себе задумчивое выражение лица потенциального клиента. И хочется, и колется. Вот если бы подстраховаться…

– Вы говорите, что уже обслужили тридцать клиентов?

– Тридцать два.

– А чем докажете?

И вот тут и всплывают бумажные драконы.

– Изволите видеть – тридцать два дракончика, и ни по одному из них у следствия нет результата. И никогда не будет.

– Точно?

– Как на духу, ваша светлость!

– А если?

– Поинтересуйтесь аккуратно через кого-нибудь о бумажных драконах. Только аккуратно и у хороших знакомых. Они вам и скажут. А если вы вдруг привлечете внимание – ничего страшного, просто отмените заказ. Гарантия полная. У нас фирма уважаемая…

Смешная получается история.

Если предположить, что Шатов сейчас напридумывал правду, то все выглядит достаточно логично. Можно, конечно, еще немного подшлифовать… Но и так все понятно. Общая идея ясна, и особых противоречий не наблюдается.

То есть, весь бизнес Дракона до той сцены у болота очень хорошо укладывается в схему. Даже то, что Дракон заставил Шатова искать, кто убивает под его прикрытием, также объяснимо. Ведь эти идиоты, решившие убивать и подкладывать бумажного дракона без всякого на то права, могли попасться. Они ведь не так умны, как Дракон. И убивать они пойдут своими руками, а на этом можно попасться.

Как потом клиентам объяснишь, что это не его вина? Придется много работать, восстанавливая бизнес. А это тяжело, и это потеря больших денег.

Браконьеров нужно найти и наказать. Это еще раз продемонстрирует, что с Драконом можно вести серьезные дела.

Какой я умный, подумал Шатов. Все насквозь понял. Все просчитал. И что теперь с этим делать? Рассказать Сергиевскому? Что это может дать его расследованию? И как это может помочь Шатову выпутаться из этой жуткой игры? И уничтожить Дракона.

И…

А вот теперь зазвонил долгожданный сотовый.

– Да.

– Вы меня пугаете, Евгений Сергеевич.

Даже забота и участие прозвучали в голосе Дракона. Шатов еле слышно скрипнул зубами.

– Вы меня слышите, Евгений Сергеевич?

– Слышу.

– Ну, слава богу, вы хоть можете говорить, а то ведь простуда, это такая страшная вещь. От нее даже умирают некоторые. Надеюсь, у вас ничего особо опасного?

– Просто нездоровится…

– Да-да-да-да, и вы решили поберечься. Правильно. Согласен с вами. Вы обратили внимание, мы с вами начинаем понимать друг друга. Я вот, например, совершенно не обиделся на вас. А ведь мог бы подумать, что вы просто уклоняетесь от нашей с вами игры и отреагировать соответственно. Но я вам верю, и готов принять от вас ставки даже из постели. Вы готовы?

– Почему вы решили, что я вас понимаю? – спросил Шатов. Он был готов говорить что угодно, лишь бы оттянуть время, хотя бы на секунду.

– Как почему я решил? Вы мне это дали совершенно ясно, не отправив свою жену вместе со всеми в общежитие под охрану. Вы ведь понимаете, что я бы на это не согласился. Это бы меня унизило. Это ведь между нами. Пока вы играете по правилам, вашей жене нечего бояться. Да и, кроме того, вы ведь можете надеяться, что я приду к вам домой за вашей женой и попаду в засаду… Нужно же и вам иметь надежду. Но вернемся к игре. Пока мы с вами беседовали, участники нашего нового этапа уже успели устать и промокнуть. Погода мерзкая, противная. Стоять на ящике с петлей на шее – мероприятие не слишком веселое.

– Послушайте, – только и смог выдавить Шатов.

– Это вы послушайте, Евгений Сергеевич. К сожалению, я не могу дать вам возможность лично поговорить с нашими участниками, рты у них завязаны. Но вы поверите мне на слово. Верите?

– Верю.

– Замечательно. Я же говорил вам, что у нас наметилось взаимопонимание. Итак, слева стоит мальчик, справа – девочка. Они сбежали с уроков, чтобы пошляться по лесу. Понятное желание. Глаза у них также завязаны, если вас это все еще волнует. А вот теперь вы мне скажете, кого из этих деток мы с вами пощадим.

– Нет!

– Что значит нет? Мы не будем щадить никого? Это жестоко, Шатов. Им только по двенадцать лет.

В трубке послышался какой-то странный звук, словно крик слона.

– Вы это слышали? – спросил Дракон.

– Да.

– Не ломайте голову. Знаете, как в триллерах бывает, сидят умные люди и ломают голову над тем, что это за звук наложился на разговор. Это звук сигнала маневрового тепловоза. Недалеко от нас проходит железнодорожная ветка. Если вам это что-нибудь дает – позвоните вашему другу Сергиевскому. Он, если я не ошибаюсь, сейчас ищет Алену.

Шатов чуть не выругался. Дракон дает понять, он просто тычет Шатову в лицо, что в группе кто-то работает на него, Дракона. Голос Дракона просто сочится самодовольством. И провоцирует… К чему?

– Но давайте выбирать – мальчик или девочка? Шатов! Я не слышу ответа.

– Послушайте, зачем это вам? – спросил Шатов.

– Ну, предположим, что мне это нравится.

– Вам нравится убивать? Или вам доставляет удовольствие издеваться надо мной?

– Почему издеваться? Глупости, мы сами играем. В очень интересную игру. И вам рано или поздно станет понятно, что ставка в игре не чья-нибудь жизнь, и даже не ваша собственная. Ставка в игре – ваша бессмертная душа. Каждый раз, независимо от того, выиграете вы, или проиграете, вы профукаете кусочек этой бестелесной субстанции. Мальчик или девочка? Быстрее, я не могу здесь ждать до бесконечности. Мальчик или девочка?

Шатов прикусил губу. Мысли лихорадочно скакали, цепляясь друг за друга, сердце бешено гнало кровь, которая молотом билась в висках. Мальчик или девочка. Двенадцать лет. Мальчик или девочка. Или оба? Или… Что сделать? Что может остановить смерть?

– Я…

– Девочка? Симпатичная такая. Немного не ухоженная, семья, видимо, не из богатых…

Что ему сказать? Выпалить, что я знаю о его бизнесе? Что я знаю о том, что именно произошло в этом году? А где гарантия, что это правда? И кто сказал, что, услышав правду, он остановится? Дракон скажет что-нибудь банальное и сообщит о проигрыше Шатова.

– Я вам помогу, – участливо произнес Дракон, – если бы выбирал я… Если бы я имел право выбора, то отпустил бы девочку. Честно. Мальчишка очень уж неприятен. И труслив. Он, видите ли, описался самым пошлым образом. Лучше девочку. С другой стороны, каково ей будет жить потом с такой душевной травмой…

– Решайте быстрее!

Не хочу, подумал Шатов, я не буду… Двое. Одного я могу спасти. Кого? Девчонку? Мальчишку?

Он сейчас выберет, и это будет значить, что второго он приговорил. Шатов застонал.

– Я не расслышал! – сказал Дракон.

– Подождите…

– Не могу. Честное слово – не могу. Может появиться кто-нибудь, а это не входит в мои планы. Мальчик или девочка?

Шатов ударил себя по лицу. Еще раз. Решай, решай быстрее.

– Я вынужден вас поторопить, Женя. Считаю до трех. Раз.

– Да подождите же, – почти взмолился Шатов, – вам ведь нужен я, я приду, куда вы скажете…

– Нет, вы мне как раз не нужны. Мне нужна ваша бессмертная душа. Два.

– Но ведь это вам ничего не дает!

– Еще как дает, мне нравится, что в вашем голосе появилось отчаяние. И мне нравится, как эти детки закачаются в петлях. Три.

– Нет! – закричал Шатов. – Не-ет!

– Подождите, – слабым голосом сказал Дракон, – не мешайте. Они как раз умирают. Это так трогательно. Ноги у них дрожат… Это нужно видеть, Шатов. Немного неприятно, когда сфинктор слабеет, но совершенства на свете нет. Но как это замечательно. Отнимать жизнь, это почти также волнующе, как и зачинать ее. Это возбуждает. Не так, как постель и женщина. Там возбуждение спадает после акта, а тут наоборот, после того, как наступила смерть от ваших рук, возбуждение только усиливается. Но это чистое возбуждение, оно освобождено от телесных желаний. Это чистая энергия уничтожения… Вы слышите меня, Шатов?

– Слышу, – Шатов ответил, не открывая глаз, чувствуя, как ногти врезаются в ладони.

– Вы хотите, чтобы я перенес следующий наш тур игры на послезавтра? Я вам пообещаю, что никого не убью до послезавтра, если вы не расскажите о нашей сегодняшней игре никому. То есть, совершенно никому. В первую очередь – милиции. Согласны? Решайте! Вы почти двое суток не будете выбирать между жизнью и смертью. Согласны?

– А если?..

– Два варианта. Первый – вы не соглашаетесь. Просто не соглашаетесь. Тогда не позднее завтрашнего утра, а то и сегодняшнего вечера, мы с вами сыграем снова. Если же вы согласитесь, но проболтаетесь – вы помните размер нашего штрафа. Один к трем. Решайте.

– Согласен, – сказал Шатов.

– Вот и отлично. Лечитесь. А я пока отдохну.

Телефон отключился.

Шатов откинулся на спинку стула. Все тело болело так, будто его били, долго и вдумчиво. Шатов ладонью вытер пот со лба. Словно он бежал несколько километров. Одежда пропиталась потом.

Будь ты проклят, Дракон. Будь ты проклят. То, что ты перенес игру на послезавтра вовсе не награда. Теперь Шатов будет мучиться в неведенье о том, кто погиб по его вине. Кого он не смог, не стал спасать.

Мог или не мог? Если Дракон не врал, то одного ребенка Шатов мог спасти. А если врал? Но Шатов даже не попытался. Не попытался. Не смог. У него просто не хватило сил.

Шатов расстегнул рубашку. Душно.

Встал и двинулся к двери. Умыться, стащить с себя одежду и встать под душ. Под ледяной душ. И смыть с себя эти бессилие и позор.

Возле самой двери Шатова остановил телефон.

Снова сотовый.

Шатов поднес трубку к уху.

– Это снова я, – почти веселым тоном сообщил Дракон. – Забыл вам сказать. Первой умерла девочка. Они в этом возрасте тяжелее мальчиков, поэтому петля врезалась сильнее у нее. А мальчишка еще секунд тридцать порхал, никак не мог остановиться.

– Что еще? – смог выдавить из себя Шатов.

– А это, собственно, и все. До послезавтра.

Шатов ударил кулаком в стену. Потом еще раз. И еще. На обоях остались красные пятна от разбитой руки.

– Сука! – Шатов ударил снова, изо всей силы. – Сука!

– Женя, не нужно!

Кто это? А, Вика! Изволили прийти посмотреть, кто это лупит в стену. Пожалуйста! Еще удар.

– Шатов, да прекрати же, что случилось?

– Не лезь под руку, красавица. Ты свое обо мне уже отзаботилась сегодня ночью!

– Женька, – Вика схватила его за руку.

– Отойди, – Шатов ударил с левой, без замаха, выронив телефон.

Пощечина отбросила Вику к стене.

И снова – кулаком в стену.

– Женька! – снова она.

На тебе еще раз! Шатов снова дал пощечину, но Вика на этот раз уклонилась:

– Прекрати!

– Тебе стену жалко? Или руку? Или у тебя в инструкции записано, что я не могу нанести себе повреждений? Я…

– Пожалуйста, прекрати! Я прошу тебя…

– Прекратить? – Шатов обернулся к Вике. – Значит, прекратить… Это приказ. Мы приказываем…

Шатов протянул руку к лицу Вики, сжал подбородок.

Вика не отводила взгляда от его глаз, стоял неподвижно.

– Прекратить… – Шатов погладил ее рукой по щеке, оставляя кровавый след. – Ты думаешь, что я стану теперь кого-нибудь слушать?

– Делай что хочешь, только не сходи с ума.

– А если мне уже не с чего сходить? Если я уже с него сошел? Прикажешь мне теперь на него подняться?

Капли крови с разбитой руки пачкали халат Вики.

Нет, подумал Шатов, не Вики, а Виты. Он сейчас пачкает кровью халат Виты.

– Извини, – прохрипел Шатов, отдернув руку. – Мне нужно в ванную, смыть кровь.

– Я принесу йод.

– Принеси, – согласился Шатов. – Принеси.

Начала болеть рука. Разбил. Снова истерика, снова он потерял контроль над собой. Снова…

Подошла Вика, коснулась плеча:

– Давай, я помогу.

– Помоги, – Шатов подался в сторону, пропуская Вику к умывальнику.

– Ты сильно разбил, – сказала Вика.

– Я знаю. Жаль, что не голову.

– Что случилось?

– Ничего.

– Звонил Дракон?

– Угадай с двух попыток, – Шатов зашипел, когда йод коснулся раны.

– Терпи, Евгений Шатов, – сказала Вика.

– Еще раз – извини. Я не очень сильно тебя ударил?

– Нормально, синяка не будет, – по-мальчишечьи шмыгнула носом Вика. – Мне не привыкать. Да и дерешься ты как девчонка.

Шатов напрягся. Как девчонка. Та, что умерла в петле первой. Она тоже, наверное, так дралась.

– Больно? – спросила Вика.

– Больно, – честно сказал Шатов.

– Все уже, обработала. Завязать?

– Само засохнет, – Шатов закрыл кран.

Вика стояла, глядя на Шатова снизу вверх.

– Я пойду в комнату.

– Подожди, – сказала Вика.

– Что?

– Ты что-то прочитал в письме? Обо мне?

– Это не важно.

– Важно.

– Прочитал.

– Что?

– Вита написала, что очень просила тебя позаботиться обо мне.

– И что из этого следует?

– Ничего. Ровным счетом ничего, – Шатов попытался пройти мимо Вики, но она не пропустила. – Что-то еще?

– Я не знаю, что тебе сказал Дракон по телефону. Наверное, что-то страшное, раз ты так сорвался. Я понимаю, что каждый из нас имеет право на нервы и ошибки. Но ты не имеешь права думать плохо ни обо мне, ни о ней.

– Это мое дело…

– Нет, это наше дело. Ты не выживешь в одиночку. Ты просто сгоришь…

– Сотру себя и свою бессмертную душу.

– Это ты сказал. Но это понимает она.

– И поэтому разрешила тебе…

– Она не разрешила, она попросила. Попытаться тебе помочь, – Вика заглянула Шатову в глаза. – Если я не смогла этого сделать осторожно – извини. Но…

– Что «но»?

– Но я не дам тебе сгореть, извини.

– Даже если это будет идти в разрез с прямыми указаниями начальства? – тихо спросил Шатов.

– У меня есть одно указание – помочь тебе. И от начальства и от Виты.

– У меня что-то с головой, – пробормотал Шатов. – Я не могу себя контролировать. Не получается. Знаю, что нельзя так, но иначе не могу.

– И оплеуху мне влепил не со зла? – уголки губ Вики чуть приподнялись.

– Я могу еще раз извиниться.

– Ага, хорошо, – кивнула Вика, – извинишься. И меня извини.

– За что?

– Вот за это! – Вика хлестнула его ладонью по лицу, потом еще раз.

Удары последовали один за другим, стремительно и жестко. Шатов даже не успел дернуться.

Вика приподнялась на носочках и поцеловала Шатова:

– И никогда не поднимай руку на женщину.

Глава 11

И никто не звонит. Совершенно никто. И даже Хорунжий не приходил. Вика около часа спустилась на пятый этаж и вернулась с целым ворохом бумаг. Не звонил ни Дракон, ни Сергиевский.

Шатов даже не сдержался, перезвонил, но снова попал на Барановского. На выезде, сказал Барановский, что передать. Ничего, холодно ответил Шатов, я перезвоню. Как только телефон во время разговора не покрылся инеем!

С Сергиевским стоило поговорить. Сейчас реально они могут только рассчитывать на то, чтобы вычислить и зацепить стукача.

Странно, похоже на то, Дракон тоже хочет сдать им стукача. Или не сдать, поправил себя Шатов, заставить их искать гада, смотреть друг на друга с подозрением. И парализовать деятельность группы. И не только группы, но и тех сил, которые на нее завязаны.

Что-то уж слишком глобально у Дракона задумано. Слишком глобально.

А вот жертвы он выбирал мелкие, не денежные. Хорунжий все верно сказал, на этом денег не заработаешь. Хоть тресни. Значит, прав Шатов. И это тоже ничего не дает. Ровным счетом – ничего.

И это никак не объясняет того, что Дракон вернулся. Нет, не то, что он вернулся, а то, что он вернулся так явно. Не возобновил свой бизнес…

Ага, еще одно подтверждение гениальности Евгения Шатов. Бизнес под знаком бумажного дракона так или иначе пришлось свернуть. Репутация марки подмочена. Очередное убийство с этим значком неминуемо вызвало такую же тревогу, как и нынешние действия Дракона.

Понятненько. Значит, если Дракон занимался егерской деятельностью, то он мог возродить бизнес или под знаком бумажного дракона, или под другим знаком. Например, под именем и фамилией Шатова.

Открыв это для себя, Шатов некоторое время пустым взглядом смотрел на стену перед собой. Стать символом убийств – это не слишком хорошая перспектива. Тут уже чувствуется личное отношение Дракона… Ненавижу настолько, что готов даже рисковать. Ненавижу…

Подождите, Шатов сцепил пальцы рук, а как это все выглядело до тех пор, пока Шатова не пришла в голову мысль о тире? У мужика, который убивал кого попало, отобрали любимую игрушку. Он теперь не может отправлять на тот свет людей, размахивая изображением дракона. Он еще и в рожу колом получил, его еще чуть не утопили в болоте. И он настолько обезумел от ярости, что даже вернулся, рискуя жизнью, чтобы отомстить.

И стал вместо дракона везде оставлять указания на Шатова. Полный кретин и маньяк. И ловят именно кретина и маньяка. Все решают, что Дракон мстит Шатову. И даже косвенным образом подставляют Шатова в качестве приманки.

А на самом деле у них под носом просто восстанавливается егерская сеть. Под новым именем.

Просто и красиво.

Если прав Шатов. А он прав?

Шатов встал со стула и принялся ходить по комнате. Прав или нет?

Это действует маньяк, или очень умный человек формирует образ маньяка? Мол, чего тут особо ломать голову? Этот придурок мочит кого попало и рано или поздно попадется или выгорит сам. А до тех пор лучше подождать, не прекращая, естественно, поисков, и время от времени устраивать рейды и проверки документов на дорогах.

Позвонил Сергиевский.

– Там рядом никого из группы нет? – спросил Шатов.

– Барановский, сходи отдохни, чайку попей, – приказал Серигиевский и через секунду сообщил, – никого.

– Девчонку нашли?

– Ищем.

– Скажите, майор… – Шатов замялся, подбирая формулировку, – кому вы сказали, что я заболел? Кому из группы и когда?

– Почти сразу…

– Все были на месте?

– Барановский, Пирог, Балазанов, Климов… Шумова не было, он устраивает мать в общежитие, пытается ей объяснить, что нужно немного посидеть взаперти.

– Понятно… Тогда, пожалуй, можно Гремлина вычеркнуть из списка подозреваемых. При одном условии.

– Что произошло?

– Ничего. После вашего звонка мне перезвонил Дракон и посочувствовал моему нездоровью. И даже дал мне время до послезавтра на восстановление здоровья, – Шатов эту фразу произнес осторожно, тщательно взвешивая каждое слово.

Он не должен говорить только о состоявшемся туре игры. И все. А о самом звонке он молчать не обязан.

– Интересно, – произнес майор, – а при каком условии мы можем перестать подозревать Егора?

– При том, что у вас в группе только один человек работает на Дракона.

– А не два, – задумчиво произнес Сергиевский. – Или больше.

– Или не вся группа, – в том ему сказал Шатов.

– Это мы уже обсуждали.

– Обсуждали, – согласился Шатов.

– Есть какие-нибудь варианты?

– Нет. Пока – полная пустота. Абсолютная, – Шатов надеялся, что голос не дрогнул.

Он начинает врать всем. В первую очередь тем, кто мог бы ему помочь. Похоже, Дракон может добиться своего, Шатов останется в одиночестве.

– Кстати, а что у тебя произошло с Барановским? – внезапно спросил майор и застал Шатова врасплох.

– С компьютерщиком?

– С ним, родимым.

– А что он сам говорит?

– Он не говорит, он дышит, огнем и дымом попеременно. Упоминание твоего имени действует на него, как красная тряпка на антикоммуниста. И Балазанов и Пирог уже жаловались, что только и разговоров, что о тебе. Почему, зачем, откуда… Даже Климов, насколько в тебя влюблен – и тот не выдержал, послал Барановского на хрен, чтобы за едой не портил аппетит упоминанием о тебе. Так что случилось?

– Спросите у Брановского.

– Я спрошу, но хотелось бы услышать твою версию. Сам знаешь, можно все трактовать по разному.

– Не придавайте столько значения этой ерунде.

– Извините, господин Шатов, но я должен реагировать на любые нелады в группе. На любые, особенно в свете этого нашего разговора. Я понятно излагаю?

– Абсолютно понятно.

– И что же?

– Я немного ударил его по самолюбию. Он не хотел давать мне сводку (помните, я за ней ходил?), а у меня настроение было не для дискуссий. В общем, я его немного повалял по полу, отобрал пистолет и, извините, разбросал патроны по всему кабинету.

– М-да, – протянул Сергиевский, – срочную службу проходили?

– Сержант, замкомвзвода.

– Чувствуется рука мастера. За дедовство не разжаловали?

– Нет, дембельнулся с честью.

– Понятно. Тогда прощаемся, у Барановского я поспрашиваю его версию и попрошу, чтобы он свою антипатию держал при себе. Если что – перезвоню.

Не хватало еще гнилых разборок с Барановским, подумал Шатов, положив телефонную трубку. Ну и бог с ним, в конце концов.

Шатову и так есть чем занять голову.

Вот, например, отчего это Дракон сейчас всех убивает только своими руками? Нет заказчиков? Или семилетний мальчик Женя случайно подстрелил заказчика…

Да.

Дракон не стал оставлять раненого. Убил, отрезал голову и руки. И Дракон не слишком хорошо знал своего помощника. «Сильные руки, кажется он был спортсменом» – сказал Дракон. Или что-то в этом роде. Кажется.

И после этого – как отрезало. И залихорадило. Единственный изящный ход – приезд матери Гремлина. Да и тот был запланирован заранее, еще до срыва.

Почему он перестал использовать охотников? Закончилась очередь? Почему? Ведь пожелавшие немного поохотиться вовсе не обязательно информируются о существовании других клиентов. И вовсе не обязательно рассказывать остальным, что один из них облажался и потерял голову. Что случилось? Что произошло в той комнате спорткомплекса?

Шатову начало казаться, что понять это – будет значит понять все. А понять все – найти оружие против Дракона. Выкопать волшебный меч, способный проткнуть неуязвимую шкуру чудовища. И заставить его выйти из тени. И сразиться с ним, один на один.

Ладно, ответ придет сам. Шатову нужно только отвлечься, заняться чем-то другим. Порешать загадки полегче. Зачем, например, он потребовал привезти помимо дел с бумажным драконом еще и те дела об убийствах, в которых не были найдены убийцы? Даже самому Шатову интересно, отчего так странно трансформировались его желания.

Хорошо еще, что не так много подобных дел накопилось за полгода деятельности Дракона. Всего три.

Классический расстрел «мерседеса». Автомат с близкой дистанции, стрелял один. Четыре человека, включая босса, двух охранников и секретаршу были расстреляны прямо посреди улицы. Боссу еще и разнесли голову в упор. Время было позднее, свидетелей не было, по горячим следам ничего найти не смогли. На Дракона это совершенно не похоже.

Второе дело так же на почерк Дракона похоже не было. Некто прошел через систему безопасности особняка, зарезал охранника и вспорол брюхо местному авторитету. Его подругу, мирно спавшую после трудов праведных, только оглушил и связал.

Вот третье было похоже немного больше. Подрезан тормозной шланг, и машина вылетела на встречную полосу, лоб в лоб с дальнобойщиком. Дельце это мог провернуть и сам Дракон, и кто-то из его клиентов, подумал вначале Шатов, но, перечитав бумаги, покачал головой – нет, любитель не смог бы проникнуть в охраняемый гараж.

И на хрена это все Шатов рассматривает? На фига тебе все это, Жека? Мало тебе реальных покойников от реального Дракона?

Достаточно. Естественно, достаточно, но Шатов упрямо переписал фабулу всех трех дел. Что там у нас еще?

Молодец Хорунжий. Он аккуратно разложил все дела. Большая часть – дела Дракона, три папочки – неизвестные киллеры и еще четыре папки – случаи, которые могут быть и результатом несчастного случая и злым умыслом. И все четыре человека, погибшие таким образом, могли быть объектом заказы.

И все.

Шатов переложил папки с места на место еще раз. Ничего нового из них не высыпалось. Совершенно. Абсолютно. А раз ничего из этого не следует, то и остается только ждать до послезавтра и надеяться, что рано или поздно Дракон совершит ошибку. Роковую.

И это значит, что снова придется принимать решение кому жить, а кому умирать. И отвечать на вопросы Дракона, и расплачиваться кусочками души. И…

Черт его побери, этого Дракона.

Черт его побери…

С кем-нибудь посоветоваться… Но он не хочет и не может никому доверять. Это его личное дело…

Дождь за окном усилился, стало совсем темно, и Шатов включил свет.

Дракон дал ему двое суток. За это время нужно успеть что-то придумать. Что-то… Почему это Дракон ему дал двое суток? С таким же успехом можно сказать, что Дракон взял двое суток, что Дракону зачем-то нужна передышка…

Пауза. Для того чтобы подготовить новый ход или в ожидании результата хода предыдущего? Время, чтобы группа от всей души смогла поискать врага внутри себя. Потом – новый виток. И появятся помощники. Снова выстроится очередь в тир, и снова мальчики с денежками в руках будут просить дядю-дракона…

Стоп-стоп-стоп-стоп. И еще тысячу раз стоп. Нужно верить своим снам. Они не соврут. Они – это результат подсознательной работы мозга.

Что там сказал Дракон в тире? Нужно стрелять, чтобы они не подумали, что тир закрыт. Продолжать отстрел, чтобы кто-то не подумал, что бизнес закрылся… Кто? Потенциальные заказчики? Они узнают о существовании аттракциона только тогда, когда уже будут принимать решение.

Есть еще кто-то, кто может приказывать Дракону?

Мороз пробежал по спине у Шатова. Странная мысль. Дракон не может ни на кого работать, потому, что… А почему? Почему он не может? Потому, что Шатов так решил. Потому, что Дракон неоднократно говорил о своей независимости. И все.

На кого, например, работал в советские времена директор тира? Не был же он самым главным. Кто-то ему разрешал работать, предоставлял оружие и пули, мишени. И забирал деньги. Дирекция парка или комитет ДОСААФ. Именно такой начальник мог подумать, что тир бездействует, раз из него не доносятся выстрелы.

А в случае несчастного случая… Бред, ну и фразочки получаются у Шатова, просто сказочные: «В случае случая»… Молодец. Но какие бы идиотские фразы не произносил Шатов, факт остается фактом – несчастный случай в тире мгновенно повлек бы за собой расследование. И горе тому директору тира, который попал бы под такую раздачу… А если еще и родители пострадавшего ребенка надавили на начальство! И если бы эти родители имели достаточный вес и влияние…

Директор бы и чирикнуть не успел!

Директор тира. Егерь. И егерь, кстати, тоже не является хозяином охотничьих угодий. Он работает в них. Принимает охотников, обеспечивает процесс и заодно отслеживает, не появился ли браконьер.

Что, не правда? Шатов стукнул кулаком по столу и зашипел от боли. Ручка бо-бо. Не нужно было стены пробивать, нужно было думать. Шевелить мозговой извилиной, а не биться в истерике. Все же лежит на поверхности. Все. Лежит. На поверхности. Нужно только открыть глаза и посмотреть.

Только вот что дальше? Предположим, наши рассуждения попали в точку. Предположим. И Дракон, наш загадочный и неуловимый Дракон всего лишь мелкий служащий, егерь. И егерь этот ужасно боится, что его попрут с работы. Уберут.

Интересно.

Получается, что если пожаловаться кому надо, то зарвавшегося егеря уберут. Как в старые добрые времена. Заявят о неполном служебном соответствии. И – на пенсию. Или даже в тюрьму.

Пожаловаться.

Отлично, прекрасно. Кому? Сергиевскому? Хорунжему?

Блин горелый, кому ж можно пожаловаться?

И тут снова зазвонил телефон.

– Да.

– Шатов, сейчас за тобой заедет машина…

– Я болен.

– А мне по барабану состояние твоего здоровья, – резко ответил Сергиевский, – ты молча сядешь в машину.

– Что случилось?

– Мы нашли Алену. Хочу, чтобы ты посмотрел. Минут через десять за тобой заедут Балазанов и Климов.

Шатов повертел в руках телефонную трубку, сжал ее в кулаке, будто собирался задушить ее, заставить умолкнуть короткие гудки.

Нашли Алену. И одновременно нашли что-то такое, что нужно немедленно показать Шатову. Смотреть на Изотова они его не возили.

– Вика, за мной сейчас заедут менты. Нашли ту девчонку.

– Я поняла, – кивнула Вика.

– Какая-то там проблема возникла, у Сергиевского был очень неприятный голос.

– Я предупрежу Хорунжего.

– Спасибо.

Шатов обулся, надел свитер и кожаную куртку, спохватился и попросил Вику принести мобилку. Как быстро и из-за пустяка испортилось настроение. Только что он был триумфатором. Всего десять минут назад. И вот теперь…

Позвонили в дверь.

– Кто там? – спросила Вика.

– Балазанов, – глухо ответили из-за двери.

Вика открыла дверь.

– Готов? – не переступая порога, спросил Балазанов.

– Да, – Шатов задержался возле Вики, поцеловал ее в щеку и вышел.

– Что случилось? – спросил Шатов в лифте.

– Ничего, – коротко ответил Балазанов, не оборачиваясь.

Понятно. С ним разговаривать не собираются. И объяснять ничего не хотят. Сами не хотят, или получили такое указание.

Перед подъездом стеной стоял дождь.

– Однако, – поежился Шатов.

Балазанов молча поднял воротник и словно нырнул в водопад. Шатов пошел за ним. Хотя «мицубиси» оказался прямо перед подъездом, вымокнуть Шатов успел до нитки.

– Замечательная погодка, – ни к кому конкретно не обращаясь, сказал Шатов и вытер лицо руками.

Машина тронулась с места.

Вот такие пироги. В отношениях с группой мы снова отброшены на исходные позиции. Или еще дальше. Ранее они всячески его доставали. Теперь просто игнорируют.

Что же все-таки случилось? И куда это мы едем? Дзержинский район – совсем в другую сторону. Направо, они же едут налево. Но там тупик. В том смысле, что по этой дороге можно попасть только в район Даниловки.

Алену они искали в Дзержинском районе. А нашли?

– Приехали, – коротко бросил Балазанов, открывая дверь в салоне, – на выход.

Это старый пункт приема посуды, узнал Шатов, стоит здесь с незапамятных советских времен, и им давно никто не пользуется. В дверном проеме маячит кто-то в форме.

– Давай во внутрь, – приказал Балазанов.

Шатов молча выполнил приказ. В обычное время он послал бы Балазанова подальше или потребовал бы немного вежливости. Сейчас явно было не подходящее время для борьбы за свое человеческое достоинство.

Грохот внутри приемного пункта стоял неимоверный. Дождь немилосердно избивал проржавевшие листы крыши. Пахло ржавчиной, сыростью, мокрой одеждой, табачным дымом и кровью. Шатов остановился, пытаясь рассмотреть, что происходит. Свет в помещение проникал через выбитую раму. Остальные были заколочены подгнившими досками из прессованных опилок.

Силуэты расступились, и Шатов увидел ее. Он сразу понял, что черное пятно в углу – это и есть Алена.

– Подойди поближе, – сказал кто-то голосом Сергиевского.

Шатов подошел. Под ногой что-то скрипнуло.

Голова трупа была опущена, так, будто перед смертью девушка пыталась прочитать, что же именно написано на табличке у нее на груди. Крупными печатными буквами: «Позвоните майору Сергиевскому». Потом – номер телефона. И в самом низу – «Евгений Шатов».

– Что скажешь? – громко спросил Сергиевский, перекрикивая грохот дождя по крыше.

– А что я должен сказать? – пожал плечами Шатов.

– Ничего? – переспросил Сергиевский.

– Мне что, расплакаться здесь?

– Через сколько времени после звонка Дракона о Изотове ты мне перезвонил?

– Сразу же.

– А он тебе через сколько перезвонил во второй раз?

– Минут через пятнадцать после первого звонка.

Сергиевский подошел в Шатову в плотную, взял за отворот расстегнутой куртки:

– И как он смог за пятнадцать минут добраться от проспекта Ленина сюда? Да еще успел найти уединенное место и подобрать девчонку? Можешь объяснить?

Шатов посмотрел за спину майору, на мертвое тело. Черное длинное пальто аккуратно прикрывало ноги убитой. Дракон позаботился.

– Я не могу этого объяснить, – наконец пожал плечами Шатов. – Не могу. Что дальше?

– Дальше будет то, что ты постараешься придумать, как все это могло произойти…

– Как-как… Не знаю.

– Подумай.

Подумай. Шатов осторожно высвободил куртку и снова подошел к телу. Он сам слышал, как хрипел Изотов. Потом сам же разговаривал с девушкой. Через пятнадцать минут. И… А почему он решил, что слышит именно хрип умирающего? Дракон мог издать этот звук и сам. Совершенно свободно.

Убил таксиста, позвонил Шатову, но тот как раз говорил с Сергиевским, оборвал разговор, сказал, что включит телефон только через час.

И включил его с небольшим опозданием. И Дракон…

Шатов обернулся к Сергиевскому:

– Он убил его раньше. Дракон убил Изотова как раз перед тем, как позвонил мне. Я сорвался, вы помните, и он решил воспользоваться моментом таким вот образом. Нужно выяснить, в каких местах обычно работал Изотов.

– Зачем?

– А если он подрабатывал и здесь? Тогда Дракон его тут нанял, поехал на Чичибабина, там убил, а потом вернулся…

– На хрена такие сложности?

– А что, он Алену из воздуха вынул, как фокусник? У него времени не так много. Он мог приехать сюда, поближе ко мне, чтобы еще раз продемонстрировать мою уязвимость, схватил Алену, оглушил, связал, потом съездил на проспект Ленина, убил таксиста и вернулся назад.

– Все складно, только вот зачем? Зачем ему такие сложности? И зачем ему делать вид, что он убивает Изотова прямо в твоем присутствии?

– Не знаю… Может быть он действительно собирался убить водителя при мне, дать мне услышать его последнее дыхание. Но я не стал слушать… Он приготовил Алену, нанял такси, приехал в другой район, а я вдруг поступил непредсказуемо. Ему пришлось импровизировать. Или я что-то не так говорю?

– Ты говоришь все правильно, как всегда. Все правильно. Эксперты сейчас уточняют время смерти Изотова.

– А потом?

– Потом будет видно.

– И что прикажете мне делать сейчас?

– Можете быть свободны.

– Пока? – спросил Шатов.

– Просто свободны. И еще, – Сергиевский поманил Шатова пальцем, – у Барановского несколько другая версия вашего конфликта.

– Вот как?

– Вот так. Барановский сказал, что вы потребовали у него код для доступа в компьютер, аргументируя тем, что сами хотите извлекать сводки.

– А лейтенант, естественно, мне это запретил.

– Естественно, запретил, – кивнул майор.

– И я полез в драку… А почему он сразу не сообщил об этом вопиющем случае?

– Ему было стыдно. Мне даже пришлось его припугнуть, прежде чем он мне все это рассказал. А то уперся – ничего особенного… – майор твердо смотрел в лицо Шатову.

– Выходит, что я вру, а он говорит правду? – недобро усмехнулся Шатов.

– Не исключено.

– И опять-таки, что дальше?

– Дальше меня будет интересовать, зачем тебе код доступа.

– Не нужен он мне…

– Наверное, но некоторым может показаться странным, что у тебя все время возникают проблемы с компьютерщиками. Таранов чуть не умер, Барановского ты чуть не придушил.

– С Тарановым у меня не было конфликта! – почти выкрикнул Шатов, чувствуя, как волна ярости заливает его. – Не было. И код мне не нужен. Я вообще о коде не спрашивал.

– Может быть и так, – кивнул Сергиевский. – Разберемся.

– Я могу идти? – спросил Шатов.

– На все четыре стороны.

На все четыре стороны. Вот, значит, как? Значит, я хотел получить доступ в компьютер? Мне это нужно было для того, чтобы добраться до страшных ментовских тайн. Только на хрена мне эти тайны?

Шатов не останавливаясь на пороге вышел под дождь.

Посмотрим? Посмотрим, естественно, посмотрим. Мы на все будем внимательно смотреть! Еще и под ноги будем обязательно смотреть, чтобы не влететь снова в лужу. Шатов поперся напрямую, не обращая внимания на грязь. А здесь она черноземная, жирная и жадная. Теперь бы туфли не потерять!

Дождь заливал глаза. Как хотелось двинуть майору в рожу, как зудела рука… Шатов сжал кулак, и снова боль напомнила ему о разбитой руке.

Кого он больше ненавидит? Дракона или ментов, которые вместо того, чтобы искать Дракона, занимаются мелкими внутренними разборками. И эта сволочь Барановский…

Зачем ему это понадобилось? Решил отомстить? Странный способ. Очень странный способ. Взял бы и подбросил мне распечатку с секретными данными. А тут такая прямая подстава. Не он часом работает на Дракона?

Тогда это еще страньше… Чем дальше, тем страньше… Если он работает на Дракона, то почему так нелепо? Блин. А тут еще Дракон просто тычет пальцем в группу с криком: «А у меня есть свой человечек среди вас».

Шатов поскользнулся в грязи и чуть не упал.

Твою мать!

Ничего не понятно. Ничего. Все как в бреду! Как в ночном кошмаре.

Они бегут по кругу, толпясь и спотыкаясь, налетая друг на друга, пинаясь и переругиваясь. А Дракон стоит рядом и подгоняет их, подгоняет…

Бегать они будут до полного изнеможения. Будут ползти к финишу, зубами будут цепляться за землю, но Дракон так и останется одним из сотен зрителей. Все лишь одним из сотен.

Шатов продрог. Наплевать. Чем хуже – тем лучше. Сколько тут осталось идти до дома? Минут пять. По такой погоде – целая вечность.

Погоду такую тоже организовал Дракон. Чтобы досадить Шатову. И чтобы замочить всех людей в городе. Похоронный такой каламбурчик. Могильный. Но что-то делать все равно нужно. Подвести, например, итоги.

Дракон не убивал всех этих людей. Во всяком случае не всех. Он организовывал охоту для богатеньких сволочей, жаждущих острых ощущений при полной безопасности. Не факт даже то, что он сам получал деньги. Не исключено, что кто-то был над ним, организовывал весь бизнес, находил клиентов и контролировал Дракона.

Бумажные дракончики вполне могли быть не только в будущем рекламкой, но и контрольным талоном сегодня. Появление лишних, не оплаченных дракончиков вызвало у главного… Как его, кстати, называть? Старший Дракон? Укротитель дракона?

Ладно, этот укротитель переполошился, что Дракон начал левачить? И еще, что браконьеры могут испортить имидж всего предприятия…

Шатов остановился, не обращая внимания на дождь и тяжелые удары капель по голове. Они что, настолько не доверяют Дракону? Он что, начав прирабатывать на стороне, стал бы по привычке помечать и эти тела? Он что, ненормальный? Действительно маньяк? Маньяк на службе Ее Величества. Звучит неплохо.

А как на самом деле?

Нужно быстрее бежать домой, с медленной прогулкой домой он погорячился. Не хватало еще действительно простудиться. Бегом!

Шатов попытался выполнить собственную команду, но поскользнулся и чуть снова не грохнулся в грязь.

Не судьба.

Два паровоза с двух сторон въехали в один тоннель, но не столкнулись. Почему? Правильный ответ – не судьба.

Очень философская загадка, наглядно демонстрирующая несовершенство этого мира. Не получилось? Не судьба. Успокойся, не от тебя это зависит, а от судьбы…

Тут осталось идти всего ничего… Вон, уже дом виден. Потерпим.

Нужно просто не обращать внимания на дождь, вернуться к своим размышлениям… Не получается. Не получается. Ледяная вода пропитала уже не только одежду и обувь Шатова, но и все его тело. Даже кровь теперь, по-видимому, наполовину состоит из дождевой воды. И мозги набухли влагой, по извилинам мчатся потоки, низвергаясь в позвоночник.

Шатов побежал.

Очень хочется согреться. На бегу это не получится. На бегу он только вдыхает дождевые капли. А вот дома он вполне… Только не водка! От одной мысли стало плохо, тошнота привычно скользнула из желудка к губам.

Не думать о… О ней не думать. Думать о горячем чае, о сухой одежде и, может быть, о горячем душе, если горячую воду не отключили.

Что там видят в такую погоду опера из машины перед домом? Ровным счетом ничего. И финишный рывок Шатова они сейчас проморгают…

Как же, как же… Вот они, оба красавца расположились на крыльце.

– День добрый! – вежливо поздоровался Шатов.

Приветствие было проигнорировано.

Те, что были ночью? Тогда они просто свиньи неблагодарные. Или это другая смена? И бог с ними.

Шатов, ожидая, пока приедет лифт, снял с себя куртку и попытался вытряхнуть. Куртка весила килограммов десять, кожа набухла, и подкладка также была мокрой. В туфлях чавкало.

Вика сориентировалась быстро:

– Раздевайся!

– Я…

– Быстро раздевайся. Догола, – потребовала Вика.

Шатов попытался повесить куртку на вешалку, но Вика выхватила ее и бросила на пол:

– Джемпер, рубаху, брюки – все сбрасывай.

– Можно, я и туфли сниму? – жалобным голосом попросил Шатов.

– Снимай.

– Хорошо, – Шатов снял туфли, с трудом отодрал от себя мокрую одежду и белье и замер посреди коридора.

– Аполлон, – собирая его одежду, оценила Вика. – Только в пупырышках.

– Холодно, – простучал зубами Шатов.

– Возьми в ванной полотенце и разотрись, я пока чай поставлю греться.

Шатов вошел в ванную, взял полотенце и, растираясь на ходу, прошел в спальню.

– Если я залезу в постель, это не будет слишком вызывающим? – спросил Шатов у Вики.

– Не будет, – успокоила его Вика из кухни, – но лучше ты просто укройся пледом. Он у вас шерстяной. А перед этим все-таки вытрись, не ложись на диван мокрым.

Шатов выполнил распоряжение, укутался в плед, но ложиться не стал.

Он слишком возбужден, чтобы лежать.

Он пытается шутить с Викой, но это тоже признаки возбуждения. Тело начало колотить. Холодно. Жутко холодно.

Шатов прошел по комнате.

Холодно и страшно.

Все, к чему прикасается Дракон, излучает ужас и холод. И сам Шатов также начинает себя ощущать сгустком холода и ужаса.

Все его домыслы останутся только пустой игра ума, если он не поймет Дракона. Кто он? Наемник, утративший человеческий облик настолько, что может убивать, не чувствуя угрызения совести? Или маньяк, притворяющийся человеком?

Как он рассказывал сегодня об убийстве, как дрогнул его голос при этом. Чистая энергия, мать его. Он там почти кончил, возле тех детей…

Все поплыло перед глазами Шатова, и слабость разлилась по телу. Он превращается в истеричку, не может контролировать свои эмоции. Просто нужно забыть, не вспоминать, не думать об этом. Не подыгрывать Дракону, который запустил в него этот вирус и ждет, когда болезнь разъест Шатова изнутри.

Не поддаваться. Он сможет. У него получится. Нужно только понимать, что Дракон – это вне его. Что все происходящее имеет смысл только в том случае, если Шатов сможет уничтожить Дракона. Не сойти с ума, а вычислить слабое место этой сволочи и заставить Дракона выйти на свет.

Или самому шагнуть в темноту. Что-то подобное ему говорил Сергиевский. Шатов выругался. Он начинает становиться таким, как майор. Это что, первая стадия превращения в Дракона?

Как в старой китайской сказке – всякий, кто приходил сражаться с драконом, обязательно убивал его, но после этого сам превращался в дракона. И его также приходили убивать, потому, что героев всегда много. И в результате дракон жил вечно. И вечно шли к нему герои.

Я не герой, подумал Шатов, герой не может так трястись и балансировать на грани обморока. Герой не должен испытывать угрызений и колебаний. Вон, Сергиевский может быть героем. Он четко знает, кто его враг и идет к цели, не сворачивая и не выбирая средств и методов. Все средства хороши. Обман, ложь…

И он, наверное, прав. Но так можно стать Драконом. Или дракона может убить только дракон?

– Прикрой ноги, – скомандовала Вика, протягивая Шатову большую дымящуюся чашку.

– Есть, – Шатов поджал под себя ноги, плотнее запахнул плед. – Давай чай!

Кипяток. Шатов осторожно пригубил. С малиной.

Вика села на диван возле Шатова:

– Зачем тебя вызывали?

– Они нашли тело Алены, но не там, где искали. Я не стал выяснять, как именно они ее отыскали… Кто-то, наверное, вошел в этот павильон случайно… Дракон на теле оставил записку с телефоном Сергиевского и с моей фамилией.

– Это где-то рядом?

– Почти под боком, – Шатов с шумом втянул в себя чай.

– Не сербай, – строгим голосом сказала Вика.

– Не – что?

– Не делай с чаем того, что ты сейчас сделал.

– Вот так? – Шатов снова втянул чай.

– Вот так, – подтвердила Вика.

– Это называется сербать?

– Да, в украинском языке.

– А… – протянул Шатов, – тады понятно. Только он очень горячий.

– Ничего, это не повод, чтобы свинствовать.

– Согласен.

Шатов бесшумно отпил маленький глоток, покосился на Вику и гулко проглотил. За что получил подзатыльник.

– Нельзя бить по голове, – запротестовал Шатов.

– А по чем? – спокойно спросила Вика и снова замахнулась.

– Убедила, – Шатов тяжело вздохнул. – Бей.

– Почему она оказалась здесь? Ты же говорил, что ее ищут в Дзержинском районе? Дракон бы не успел сюда приехать…

– Вот для того, чтобы задать мне этот вопрос, меня и вытащил из дому Сергиевский.

– И что ты ему ответил?

– Предположил, что Изотов был убит на час раньше, а убийство девушки было подготовлено даже перед этим.

– Зачем такие сложности?

Шатов сделал еще один глоток и вздохнул:

– Вика, ты часом, не майор милиции?

– Нет.

– А вопросы задаешь чисто майорские.

– И что ты ответил на этот вопрос?

– Ничего, за что и был выгнан под дождь, – Шатов сжал горячую чашку двумя руками, пытаясь впитать тепло. – Вика, у меня есть одна просьба…

– Слушаю.

– Мне нужно получить данные на лейтенанта Барановского. Сможешь?

– Это ваш новенький?

– Это наш новенький, сука такая. Извини.

– Сказано было энергично, – оценила Вика. – А что за проблемы?

– Чувство взаимной антипатии пронзило нас с первого взгляда, – патетически сказал Шатов, – и мы были сражены этим взаимным чувством навылет.

– И?

– В результате он мне нахамил, я ему потузил, а он сообщил Сергиевскому, что все это произошло из-за моего желания получить код для доступа к ментовским базам данным.

– А тебе нужен доступ?

– Издеваешься?

– В общем, нет, – Вика взяла из рук Шатова пустую чашку и попыталась встать.

– Посиди еще, – попросил Шатов.

– Хорошо, – Вика поставила чашку на пол, – я посижу.

Шатов посмотрел на нее искоса, прикидывая, как лучше начать.

– Давай, говори, – предложила Вика, – не мучайся.

– Ты убивала когда-нибудь? – спросил Шатов.

Вика могла возмутиться, спросить обиженно, что именно в ее поведении дало повод так думать… Но она ответила коротко:

– Нет.

– А если бы убивала, ты мне призналась бы?

– Нет.

– А ты знала людей, которые…

– Нет.

Шатов засмеялся:

– Мне нужно с кем-то посоветоваться. Лучше – с тобой.

– Как лучше убивать?

– Нет, я хочу уяснить для себя – может ли человек убивать и оставаться при этом нормальным?

– Может, наверное, – Вика наклонилась и поправила чашку.

– Это серьезно, Вика.

– Серьезно? Ты видел хоть одного совершенно нормального человека в своей жизни?

– Я не об этом… – досадливо поморщился Шатов.

– А я об этом. Сотни людей, тысячи, а во время войны и миллионы, убивают. И не являются при этом сумасшедшими. И нормальными, правда, при этом они не бывают тоже.

– Я не имею ввиду бой или что-то подобное. Я имею ввиду человека, который убивает непосредственно, по своей воле…

– Маньяки?

– Нет, просто… – Шатов замолчал, подбирая слова, – просто люди, убивающие себе подобных. Грабители, киллеры, палачи…

– Интересный у тебя подбор просто людей… И тебя интересует, становятся ли они убийцами уже сойдя с ума, или едут крышей, уже став убийцей?

– Да, но не только. Еще могут ли они остаться нормальными, начав убивать людей? Сохранить ясность мыслей… Вообще, человеческий облик.

– И все-таки ты о Драконе, – Вика посмотрела в глаза Шатову.

– Не только. Но и о нем тоже.

Вика поправила волосы:

– Все зависит от мотивации. Ты упомянул палачей… Я не слышала, чтобы кто-нибудь из них сходил с ума. Они не принимали все происходящее близко к сердцу, они только выполняли решение суда. Их не мучили кошмары, а должность городского палача передавалась из поколения в поколение. И дети с самого малого возраста знали, кем будут, когда вырастут. Убийцы, которые могут отправить на тот свет ради наживы, во время ограбления, или для того, чтобы заткнуть рот свидетелю или конкуренту, рассматривают убийство как метод. И опять-таки, не испытывают при этом угрызений совести. Эффективно – значит возможно. Они тоже не зацикливаются на этом. Для них это образ жизни. Это очень естественно – убрать помеху быстро и эффективно.

– Киллеры?

– Киллеры… Тут тоже все достаточно просто. Для киллеров это заработок. Способ добычи средств для существования. В большинстве своем. Бывают, конечно, исключения. Но они редки. Естественно, и киллеры, и уголовники предрасположены к насилию. Нужно, чтобы был внутренний позыв к насилию, к убийству… – Вика покачала головой, – ты лучше поговори об этом с Хорунжим. Он по этой теме знает больше чем я.

– Последний вопрос, – пообещал Шатов. – Самый последний.

– Ладно, давай, – разрешила Вика.

– Ты читала романы Флеминга о Джеймсе Бонде?

– Да. Это последний вопрос?

– Нет, это часть вопроса. Если помнишь, в первом романе есть персонаж, англичанин, которому нравилось убивать. Чтобы его не разоблачили, он перебежал в Союз, и тут ему дали профессию палача. Так как обычные люди неизбежно сходили с ума, убивая и мучая, то такой специалист СМЕРШу был ужасно нужен. Они только изменили знак, полярность. Если раньше он убивал, чтобы получить удовлетворение, то они стали разрешать ему убийства в качестве поощрений. Помнишь?

– Помню, – кивнула Вика.

– Это похоже на правду? Такое реально?

– Один очень опытный человек, работавший раньше за кордоном, сказал как-то, что Флеминг в своих романах разболтал слишком много правды. Не исключено, что в этом случае – тоже.

– Не исключено… – пробормотал Шатов.

– Это все? – спросила Вика.

– Все. Все. Я уже немного согрелся, и меня потянуло в сон. Не будешь возражать?

– Что отвечать на звонки? – Вика взяла с пола чашку и встала с дивана.

– Умер.

– Когда похороны? – хладнокровно уточнила Вика.

– Это ты у Хорунжего поинтересуйся, у него в таких делах опыт побольше, – ответил Шатов.

Вика вышла, не ответив.

Спать. Это он, пожалуй, погорячился. Уснуть с отбойным молотком в груди и в голове довольно трудно. Шатов лег на спину, заложив руки за голову.

Хреновое у него образование. Литературно-киношное. И версии свои он строит исходя из литературно-киношного опыта. Охота на людей вначале и шпионские романы на закуску. А Дракон – существо реально. И нет ни какой гарантии, что он подходит под кино-литературную модель.

Нет никакой гарантии.

Как говорил один знакомый Шатова, милиционер, в жизни все выглядит куда проще и грязнее. В реальной жизни никто не строит сумасшедших планов, никто не рассчитывает на много ходов вперед. Убийца прост, как его орудие преступления. Их на этом и ловят.

Мотив – преступник.

Знакомых, ловивших маньяка, у Шатова не было. Вика не демонстрировала особого желания поделиться информацией, даже если ее имела. Хорунжий? Попросить его прочитать лекцию на тему «Как я убивал и не сошел с ума». Или посоветовать толкового лектора.

А, может, попросить об этом Дракона?

Тем более, что версию Шатов слепил достаточно убедительную. Немного подрихтовать, и можно ее… Куда?

Все жалобы – в лигу сексуальных реформ, советовал Бендер.

Советские люди писали свои жалобы в ЦК, народный контроль и…

Шатов сел.

Козел.

Полный идиот.

Это ж надо было настолько утратить профессиональные навыки! Куда жаловаться? Какая проблема! Если мы не знаем, кто конкретно стоит за Драконом!

Шатов вскочил с дивана, спохватился, что так и не оделся и полез в шкаф. Хорошо. Очень хорошо.

Что мы имеем с гуся? С гуся мы имеем следующее – Дракон ведет себя странно. Если его поведение до сцены в спорткомплексе еще можно как-то объяснить, то после нее все как-то не клеится. А если ввести сюда небольшую вводную – Дракон боится. Не Шатова, а кого-то другого.

И… Проклятый склеротик, он же сам ляпнул Дракону по телефону, что тот чего-то боится. И пообещал это узнать и Дракона уничтожить. И Дракон тогда запсиховал. Немного, потом сумел успокоиться…

Нетушки, не успокоился он. От убийства к убийству он едет крышей. Это похоже на действия наркомана, который долго был в завязке, но потом снова попробовал и сорвался.

Как он млел возле повешенных… И игра становится все более изощренной. Извращенной.

Нет?

Да, господин Шатов, да! Дракон пытается сделать вид, что хочет отомстить Шатову, но на самом деле он не убил его вовсе не поэтому. Ему нужен был повод для убийств. Повод, который оправдает его перед кем-то наверху, над Драконом.

Не бред?

Это легко проверить. Очень легко проверить.

Шатов натянул брюки и свитер, сухие носки. Мы не можем говорить с Драконом, когда захотим, у нас односторонняя связь. Замечательно.

Тогда мы воспользуемся намеками Дракона. Доставим ему удовольствие.

Шатов прошел в кабинет, сел к столу и набрал номер телефона:

– Лейтенант Барановский.

– Где Сергиевский? – спросил Шатов спокойным голосом, хотя внутри у него все колотилось.

Это как перед прыжком с вышки. Сейчас сделаешь шаг, и уже ничего нельзя будет изменить. Ничего. От тебя больше ничего не будет зависеть. Ровным счетом ничего. И цена ошибки тут может быть самой высокой.

– Сергиевский на выезде, – отрезал Барановский.

– Жаль. Очень жаль. У меня для него очень важная информация. Запиши, лейтенант. Как только он появится, пусть прочитает. Пишешь?

– Минуту, – недовольным тоном произнес Барановский. – Давай.

– Давай-те! – поправил лейтенанта Шатов.

– Записываю.

– Сегодня, в первой половине дня мне звонил Дракон и предложил сыграть очередной тур, – Шатов сглотнул и облизал губы.

Остается только надеяться, что результат оправдает цену. Но почему появилось чувство, что он совершает подлость и преступление? Почему? Может быть оттого, что в результате этого шага кто-то обязательно погибнет? Оттого, что Шатов сейчас убивает неизвестного ему человека. Не одного. Один к трем, вспомнил Шатов.

Один к трем, но он не может ждать до послезавтра. Не может и не хочет. Он принял решение – чтобы убить Дракона, не нужно ждать, пока он выйдет на свет. Нужно идти к нему в тень.

– Что дальше? – спросил Барановский.

– Дракон предложил мне выбрать между жизнями двух детей двенадцати лет – мальчика и девочки. Я не смог сделать выбор, и Дракон повесил их обоих, – Шатов перевел дыхание. – Все это происходило недалеко от железной дороги в лесопосадке, если судить по тому, что где-то рядом подавал сигнал маневровый тепловоз.

– Тепловоз… – повторил вслед за Шатовым Барановский. – Все?

– Все. – Ответил Шатов, но потом спохватился. – Передай майору, что я связывался со своим знакомым в автоинспекции. Есть свидетель того, что женщину под машину никто не толкал.

– Какую женщину?

– Это неважно. Скажи – Дракон врет. Он пытается убедить нас, что вездесущ, – Шатов выдохнул. – Теперь все.

И положил трубку.

Вот такие пироги.

Теперь нужно ждать. Кто-нибудь позвонит обязательно. Или Дракон, или майор. Или оба по очереди. Они имеют странную привычку звонить подряд. Словно получают информацию из одного источника.

Как поведет себя Дракон, узнав, что Шатов нарушил договор? Вначале подготовит убийство, а потом позвонит? Или на это уйдет слишком много времени? Но отреагировать он должен неизбежно. Неизбежно.

Так, начинаем думать. Лучше быть готовым к любой неожиданности. Попытаться просчитать.

Предположим, что Барановский не «крот», а просто мелкий засранец, решивший отомстить Шатову. Тогда он честно все передаст Сергиевскому. И тот перезвонит или припрется сам. Разбираться.

Если же Барановский работает на Дракона, то он свяжется и с Драконом, и с майором. Но первым все равно позвонит майор. В любом случае, иначе Дракон прост о укажет – Барановский – ссученый.

Хотя термин этот, поправил себя Шатов, вроде бы как раз означает противоположное явление. Уголовник, стучащий ментам. Кажется.

Зазвонил телефон. Не сотовый. Значит, как и предполагалось, первым отреагировал Сергиевский.

– Да.

– Мне только что перезвонил Барановский, – напряженным голосом сказал майор. – Это правда?

– То, что Дракон повесил двух детей?

– Да. Правда.

– И то, что ты об этом мне не сказал?

– Тоже, естественно, правда.

Майор выматерился.

– Ты понимаешь, Шатов, что переступаешь черту?

– Я все понимаю, майор. Ты лучше сейчас заткнись и послушай.

– Да ты…

– Еще раз говорю – заткнись и послушай.

– Ладно, – с угрозой процедил Сергиевский.

– У твоих орлов есть мобильники? – Шатов спросил и даже зажмурился, в ожидании взрыва, но майор ответил спокойно.

– После смерти Рыжего – у всех. Нас снабдили связью.

– Хорошо. Вы все еще возле Алены?

– Да.

– Опера не разбежались по заданиям?

– Еще нет, – по голосу Сергиевского стало понятно, что сдерживается он с большим трудом.

– Тогда ты сейчас расскажи им о моем звонке. Всем. В самых сильных выражениях. Можешь не сдерживаться. Скажи и отпусти по делам. Только не спрашивай у меня, зачем мне это нужно. Все понял?

– Все, – коротко ответил майор.

– И не забудь перезвонить об этом Гремлину.

– А за базар ответишь?

– Отвечу, я всегда отвечаю за базар, как все конкретные пацаны. И не забудь выматериться на прощание.

– Пошел ты!.. – майор выполнил просьбу Шатова с огоньком и фантазией.

– Уже в пути, – Шатов положил трубку.

Теперь будем ждать.

Глава 12

Дракон перезвонил через час. Эти шестьдесят минут показались Шатову бесконечностью. Секунды тянулись и тянулись… Затягивая комнату липкой паутиной.

Заглянула Вика, но увидев выражение лица Шатова ничего не сказала и закрыла дверь.

Когда телефон все-таки подал голос, Шатов нашел в себе силы не брать его в руки почти минуту. Потом нажал на кнопку:

– Да.

– Вы нарушаете слово? – холодным голосом спросил Дракон.

– А только у вас есть такое право?

Дракон проигнорировал вопрос.

– Вы понимаете, что теперь будете наказаны?

– Вы поставите меня в угол? – вот так, только с такой наглой интонацией.

Мы нашли средство борьбы с драконами и теперь ничего не боимся. Во всяком случае, хотим это продемонстрировать.

Дракон почувствовал новые интонации и сделал паузу.

– Чего это вы замолчали, милейший? – развязным тоном поинтересовался Шатов. – Прикидываете, где взять для меня розги?

– Прикидываю, что из последних событий могло так на вас повлиять.

– Во-первых, то, что вы изображали по телефону предсмертный стон таксиста. Вы его поймали тут, у нас, недалеко от меня? Алену вы к тому моменту уже связали и оглушили, а сами взяли такси и поехали на Чичибабина. Сразу не получилось, вы убили водителя и вернулись к девушке. И от нее уже мне перезвонили. Дважды, с интервалом в пятнадцать минут. Так?

– Браво! – чуть помедлив, сказал Дракон. – Но вы не станете отрицать, что сами виноваты в такой перестановке событий.

– Не стану. Виноват, наверное, я, – Шатов постарался произнести эту фразу спокойно, без нервов.

– И что же вас подвигло во-вторых на откровенное хамство?

– Появление свидетеля дорожно-транспортного происшествия. У меня еще сохранились связи в автоинспекции. Не вы, господин Дракон, ее убили. Вы как мелкий жулик попытались присвоить себе это убийство. Но я понимаю, на все не хватает рук. Нет помощников… – Шатов сделал паузу, – или вы их называете заказчиками? Или клиентами? А может – охотниками? Хотя это вряд ли, охотником вы именовали себя. Но если честно, то по роду деятельности вы больше похожи на егеря. Или на проводника в сафари, такой себе местный абориген, или европеец, изрядно одичавший среди саванн…

Шатов сделал паузу. Молчал и Дракон.

– Что там у нас случилось? – участливо спросил Шатов. – Проблемы? Мы не можем понять, как это недобитая гончая узнала о таких вещах? Да?

– Да, – на этот раз в голосе Дракона прозвучало неприкрытое напряжение. – Это интересно.

– Это не очень интересно, любезный. Это просто констатация факта. И чек о предоставленной услуге в виде маленького бумажного дракона. Это нужно и для того, чтобы демонстрировать клиентам неуловимость, а заодно и для контроля за егерем. Это ведь не вы захотели выяснить, кто там браконьерствовал в нашем городе. Это у вас потребовали. И вы наняли меня. Не повезло, и Дракон самым пошлым образом схлопотал по рылу и чуть не утонул в болоте. Пришлось прятаться, зализывать рану… Но тут вам помогли… – Шатов напрягся, понимая, что вот сейчас Дракон может и обидеться. Просто обязан обидеться. Если обиды не будет, то собаке под хвост могут пойти все умственные построения.

– Тут вам помогли хозяева.

Шатов выделил интонацией – ХОЗЯЕВА.

– У меня нет хозяев, – ответ последовал слишком быстро, Дракон завизировал версию Шатова.

– Есть, и вы это прекрасно знаете. И еще вы прекрасно знаете, что они вам не доверяют. Их тоже можно понять – нельзя доверять психически ненормальному человеку.

– Что? – вот теперь гнев прорвался наружу. – Что ты сказал?

– Никто не может доверять полностью психически ненормальному человеку. Я где-то ошибся? – под ложечкой у Шатова засосало.

Не ошибся, не мог он ошибиться. Дракон немного не в том состоянии, чтобы скрывать свои эмоции. И, похоже, понимает это, вон какая длинная получилась пауза. Он молчит, но связь не прерывает. Ждет, что еще скажет Шатов. Хорошо.

– Ты ведь никто без своих хозяев, так, мизерный маньяк, каких сотни по всему миру. Ты теряешь голову, когда убиваешь… Тебя нужно контролировать. Чтобы ты мог выполнять свои нехитрые егерские обязанности, тебя нужно поставить на должность. Тогда ты просто будешь планировать убийства. Это приносит деньги, но не приносит удовлетворения. Ты, небось, втихую от хозяев промышлял понемногу. В болоте нашли несколько твоих поделок… Хозяева ведь не знали, что ты развлекаешься возле своего лесного домика? Не знали?

И снова тишина.

– Ты хоть бы голос подавал время от времени, Дракоша. Типа – ага, я еще не умер от сердечного приступа.

– Я не вижу повода для такого веселья, – медленно произнес Дракон.

– Представьте себе – я тоже. Честно. Все, что изложил до сих пор – особой опасности для вас не представляет. Кто мне поверит? Даже если я соберу столько глупости, чтобы кому-нибудь об этом сказать. Вам ведь достаточно перестать цепляться ко мне, чтобы обезопасить и себя, и бизнес. С новым лицом, не выходя за рамки среднестатистических цифр по смертям… А то, что вы грешили по маленькой и вовсе пустяк. Вам сделают замечание и оставят на прежней должности. Вы и город знаете, и людей. И в ментовке у вас есть прикормленные. Вон, даже сводки вам регулярно сбрасывают.

– Вы сказали «все, что изложил до сих пор». Есть еще что-то за пазухой? И вы собрались со мной торговаться?

– Была такая мысль. Мне не хочется чувствовать себя виновным в смертях, а вам не нужны мелкие производственные проблемы. Повредить они вам не смогут, но нервы портить тоже никто не хочет. Даже психически больные люди.

– Но теперь эта мысль уже прошла? – голос стал немного спокойнее, и это тоже устраивало Шатова.

– Прошла. Я даже подумал, что вас можно немного пошантажировать. За деньги. Или ваших хозяев. Они явно внимательно наблюдают за всем происходящим в городе. Тем более после того, как вы убили одного из клиентов.

– Что? – Дракон почти выкрикнул этот вопрос. – Что вы сказали?

– После того как вы убили своего клиента.

– Тут вы ошибаетесь, Шатов. Он был застрелен при перестрелке. Несчастный случай. Пуля попала ему в голову. Мне пришлось отрезать голову и руки, чтобы никто не смог выйти на семью погибшего. Понятно?

– Это вы ошибаетесь, Дракон. Я как-никак, свидетель.

– Это вам так кажется. Это только ваши слова. Мало ли что может ляпнуть безработный журналист, чтобы вернуться в прессу. Люди и не такое выдумывают…

– А я и не собираюсь ничего подобного говорить. Мы с вами будем играть на вашем поле и вашими картами, – тихим голосом сказал Шатов.

– А точнее?

– Точнее? Я решил тебя уничтожить. И если у меня не получится сделать это лично, то я постараюсь сделать это чужими руками. И теперь не я, а ты будешь дергаться от неизвестности. И не я, а ты будешь искать выход, терять голову и видеть по ночам кошмары…

– Это сильное утверждение.

– Это правда. Если мне не хватит правды, я воспользуюсь ложью. У меня получится. У меня был лучший в этой области учитель. Но что самое главное, меня не будут мучить угрызения совести. Таких как ты нужно уничтожать любыми средствами. Любыми! – почти выкрикнул Шатов и прервал разговор.

Он перезвонит, сказал себе Шатов. Он обязательно перезвонит. Он не может не перезвонить и не задать вопроса или, хотя бы, ответить на угрозу. Он слишком долго обходился без зрителей. И он слишком оскорблен. И оскорбление это тем болезненнее, чем оно справедливее.

Звонок.

– Да, все-таки ты перезвонил, – сказал Шатов.

– Ты напрасно думаешь, что можешь вести себя таким образом…

– Почему? Я имею такую возможность. И желание этой возможностью воспользоваться. Понятно?

– У тебя нет ничего против меня, кроме твоих домыслов. Но это будет только одна из гипотез.

– Для всех посторонних – да. А для твоих работодателей? Или лучше называть их дрессировщиками?

– Называй их как хочешь…

– Тогда – дрессировщиками. Как ты думаешь, если вдруг станет известно, что ты подрабатываешь еще и наемным киллером.

– При чем здесь киллер?

– Ты не торопись. Не нужно. Я же сказал, если не хватит правды – я буду использовать ложь. По моим сведениям, за период с Нового года по август, до нашей с тобой драки, в городе случилось три громких нераскрытых убийства, и четыре случая могут трактоваться и как убийства в том числе. Ты можешь доказать, что не делал этого? Можешь? А это уже не тихий промысел, не удовлетворение своих потребностей в чистой энергии. Это работа на других хозяев. Это прямая угроза бизнесу, приносящему хорошие деньги. Если я все это сведу воедино и обнародую, как полагаешь, во что-нибудь поверят? Твои дрессировщики. Не исключаю, что они решат все разом закончить, выбросить все, не отделяя зерна от плевел.

– А ты не исключаешь, что все это может стоить слишком дорого? – вкрадчивым голосом спросил Дракон.

– Мне?

– Нет. Всем вам.

– Нам – это кому?

– Людям.

– Тебе не кажется, что этот разговор у нас уже был? Не кажется? Это, значит, у меня дежа вю. Ложная память. Ты уже не сможешь мне ничего сделать. Убивать людей? Ерунда. Я потерплю. Не так много времени пройдет, прежде чем до тебя доберутся твои дрессировщики.

– А если не доберутся?

– Без их помощи ты не продержишься долго. Рано или поздно…

– Скорее поздно, – сказал Дракон. – Поздно для всех вас. И для тебя.

– Не думаю.

– И не надо, – голос Дракона окреп, стал увереннее.

Шатов почувствовал, что теряет инициативу, что разговор выходит из-под его контроля. Не нужно было давить так сильно. Дракон теперь…

– Ты что-то сказал о средствах борьбы со мной… Но ты еще не столкнулся и с половиной моих средств. Вы устроили свой мир так, что мне даже не нужно будет уничтожать тебя своими руками. Деньги, страх, ненависть – тебя может убить любое из этих проявлений вашего мира. Это я безумен? Ошибаешься. Это ваш мир безумен. И чтобы в вашем мире выжить, нужно ненавидеть этот мир. Каждую его частицу, каждое существо из этого мира. А ты пытаешься его любить, Шатов. Давай попробуем. Да, ты можешь обнародовать свои измышления. Не исключено, что в них поверят. Но это не будет финалом. Это будет началом ада для тебя. Ты разве не слышал, что Драконы умеют оживлять свои тени? Не слышал? А чтобы наш спор сделать интереснее, я продиктую тебе номер моего телефона. Сразу предупреждаю, это не мой основной телефон, если вы его выключите, я все равно смогу с тобой созваниваться, а ты такую возможность потеряешь. Записывай.

Шатов автоматически взял ручку, лист бумаги. Записал.

– А теперь, – сказал Дракон, – добро пожаловать в мир теней.

Ты хотел сразиться, спросил себя Шатов. Пожалуйста. Начинай. Только почему у тебя не особо счастливое выражение лица? Что-то пошло не так. А чего ты хотел, Женя Шатов, возомнивший себя охотником на драконов?

Ты думал, что он так испугается, что… А что? Бросит все и убежит? Или испугается настолько, что покончит с собой.

Да, он испугался. Но от страха он не ослабел. Он стал еще опаснее. И он…

– Напрасно ты это, Шатов, – прозвучало за спиной.

Шатов резко обернулся. Хорунжий.

Шатов медленно встал со стула.

– Чего там, сиди, – махнул рукой Хорунжий.

За его спиной маячил незнакомый парень крепкого вида.

– Сиди, Шатов, и я с тобой посижу, – Хорунжий взял стул, стоявший возле двери, и поставил его посреди комнаты.

Шатов сел на свой стул и молча посмотрел на Хорунжего. Те же и Хорунжий. Действие третье. Или четвертое. Все, как положено. Стоило ему предпринять самостоятельные шаги, как появился добрый дядя, опекавший его все время. И, похоже, собрался напомнить о долге. И не исключено, что о Вите, которая отдыхает где-то на море за границей. В полной их власти.

Спокойно. Еще ничего не произошло.

Хорунжий потер переносицу, тяжело вздохнул.

– Напрасно ты это сделал… – Хорунжий осуждающе покачал головой.

– Подслушивали? – удивляясь своему спокойствию, спросил Шатов.

– Естественно.

– И чем недовольны?

– Ты мог вначале посоветоваться? – устало спросил Хорунжий.

– А вы мне разрешили бы действовать?

– Конечно, нет.

– Хотя бы честно… – признал Шатов. – А почему?

– Ты хочешь уничтожить Дракона?

– Да.

– Любыми средствами?

– Ты слышал мой с ним разговор.

– Слышал.

– Вы что, все знали с самого начала?

– Нет. Можешь гордиться, наших аналитиков ты обошел.

– Ваших аналитиков, – саркастически засмеялся Шатов, – у уголовников появились аналитики.

– Представь себе – да. Появились. Но мы – не уголовники.

– Но не можете сказать мне, кто вы такие, – утвердительно произнес Шатов.

– Не можем.

– Но вы и не официальные органы…

– Давай, не будем об органах. Лучше давай поговорим о том, что мне теперь делать.

– Со мной?

– И с тобой тоже.

– У вас на Дракона другие планы?

– У нас на Дракона масса разных планов. И среди них нет ни одного, связанного с его похоронами, – Шатов энергично развел руками, стул под ним скрипнул.

– Осторожнее, стул хлипкий.

– Спасибо за предупреждение. Нам не нужен Дракон как таковой, – сказал Хорунжий. – Он нам нужен как возможность выхода через него наверх.

– Так вы все-таки знали, что за Драконом кто-то стоит.

– Мы не верим в существование всемогущих одиночек, вот в чем проблема, – покачал еще раз головой Хорунжий. – Принципиально не верим.

Естественно, они не верят. Они сами – организация. И им унизительно и совершенно непонятно, как может одиночка противостоять целой системе. И они такого не допускают. Они делают все, чтобы система всегда побеждала. И за каждым отдельным случаем им мерещится призрак другой системы, зловещей, мощной и враждебной.

Они все просыпаются среди ночи с криком, представив себе, что такая система вдруг возникнет, что найдется организация, которую они проморгали.

Шатов усмехнулся.

– И, между прочим, ничего смешного здесь нет, – сказал Хорунжий. – Мы планировали, что Дракон рано или поздно окончательно съедет крышей и пойдет на тебя в лоб. А тут мы его и примем.

– А теперь?

– А теперь он на тебя сам не полезет. Теперь он начнет заваливать тебя разными тяжелыми предметами.

– Можно конкретнее?

– Можно. Сколько у нас сейчас стоит заказать человека?

– Это вам виднее, это вы контролируете уголовников.

– Не контролируем, а пытаемся регулировать. И это большая разница. Очень большая. Мы, например, тоже не смогли выяснить, кто заказал одного из трех убитых, и двух из четырех, погибших в результате несчастных случаев. Из той подборки, которую ты получил через Вику.

– А трех, значит, выявили, но до широкой общественности не донесли? – констатировал Шатов.

– До тех, кого это касалось, информация дошла.

– Остальные обойдутся…

– Естественно. Обошлись.

– И вы планировали, что Дракон вам скажет все?

– Мы планировали, что сможем найти средства убедить его сказать все.

– А при чем здесь заказ на человека?

– А при том, что Дракону теперь вовсе не обязательно лично убивать тебя. Он может заплатить денежку, и тебя убьют.

Шатов засмеялся.

– С удовольствием поддержал бы тебя, но не вижу причин хохотать, – немного обиженно произнес Хорунжий.

– Но вы же контролирует, пардон, регулируете эту сферу общественной жизни. Как только вы узнаете, что меня заказали, то…

– То ничего не сможем сделать. Совершенно. Нас не существует. В наши планы вовсе не входит, чтобы о нас говорили все подряд. А если мы задавим одного-двух желающих на тебе заработать, то Дракон поймет сам и проинформирует своих хозяев.

– Дрессировщиков, – поправил Шатов.

– Пошел ты, со своими фигурами речи, милый фраер.

– Сочувствую. Теперь же все будет выглядеть так: вы мне заломите руки за спину, увезете к черту на кулички, ибо мне теперь нельзя попасть в руки Дракона.

– Дурак, тебе и раньше нельзя было попадать в его руки.

– Тогда что?

– Если ты не осуществишь свою угрозу по отношению к Дракону, то он поймет, что тебя кто-то отговорил. И почует опасность…

– Какую, к черту, опасность! Его и так все пытаются поймать.

– Пытаются, но о них он знает, а о нас – нет. И, между прочим, сделанная нами ставка на тебя, сработала.

– На меня еще менты поставили…

Хорунжий словно и не услышал этого замечания. Хорунжий думал, на лице его явно проступала напряженная работа мысли.

– Но если ты свою угрозу осуществишь, Дракон потеряет контакт с хозяевами, они его даже могут постараться убрать…

– А вы ему позвоните, – внезапно предложил Шатов, – предложите бартер – вы ему жизнь, а он вам – своих хозяев.

Хорунжий изумленно посмотрел на Шатова.

– А что? – Шатов развел руками. – Дракон оставил свой телефон – звоните, сколько угодно.

– Интересная идея, – оценил Хорунжий, – как крайний вариант ее можно будет использовать. Ты уж, если нам всем не повезет, и ты все-таки попадешься Дракону, постарайся ему шепнуть такой вариант, раз уж все равно о нас проболтаешься. Но мы, со своей стороны, постараемся не допустить такого варианта. И начнем мы с того, что увезем тебя отсюда.

– Как интересно, – восхитился Шатов, – и что мы скажем Сергиевскому.

– Не твое дело, – грубо ответил Хорунжий и встал. – Ты тут посиди, не дергайся, а я пока подумаю и предприму. Кстати, тот молодой человек, что в коридоре, имеет в отношении тебя самые широкие полномочия.

– Вплоть до стрельбы? – поинтересовался Шатов.

– Вплоть до того, чтобы не довести до стрельбы. Если для этого понадобится сотрясение мозга у одного журналиста, мы с этим смиримся, – Хорунжий вышел в коридор, хлопнул себя по лбу и вернулся в комнату. – Только что пришло в голову… Прежде чем ты стал бы обнародовать свое открытие, тебе в голову могла прийти одна смешная мысль. И не исключено, что, подумав именно об этом, Дракон так быстро преодолел шок.

– И что же это за мысль?

– Предположим, что ты найдешь способ все свои открытия слить в прессу или на телевидение. Тебе придется сообщить, что все, кто общаются с Евгением Шатов – смертельно рискуют. Иначе ты просто не сможешь всего объяснить.

– Ну и что?

– Ты готов превратиться на всю жизнь в изгоя? Дракона-то ведь могут и не поймать. Или его уберут, но тихо, и ты никогда не узнаешь, что он мертв. И будешь ждать, что он нанесет свой удар. Готов? И все будут ждать. А защиты от милиции ждать не придется, они тоже будут не в восторге, если ты вытащишь на свет божий историю с бумажными драконами. Прости за банальность – но нужно полностью поставить на себе крест, чтобы осуществить твою угрозу. Ты готов? – Хорунжий подождал несколько секунд с ответом, пожал плечами и вышел.

– Готов ли я? – отстраненно подумал Шатов. Он не подумал об этом варианте. А Хорунжий подумал. И Дракон наверняка подумал. Да и сам Шатов наверняка додумался бы. Чуть позже.

Он ведь не дурак, Евгений Шатов. Он просто поздно включается. Чтобы не сказать – слишком поздно. Если бы он все-таки поговорил с Хорунжим перед своим звонком к Дракону… Это ничего бы не дало. Ровным счетом ничего.

Зазвонил телефон. Шатов потянулся за трубкой, но спокойный голос от двери его остановил:

– Не стоит.

Вошла Вика, не глядя на Шатова сняла с телефона трубку:

– Ало? Да. Нет. Он принял снотворное и уснул. Что-то важное? Понятно. Хорошо, я передам. До свидания.

Вика положила трубку.

– Ты мне сейчас передашь, или подождешь, пока я проснусь? – поинтересовался Шатов.

– Они нашли детей, сразу за городом, на север. В лесополосе.

Вика вышла.

Шатов задумчиво посмотрел на телефоны. Так не пойдет. Ему слишком многого стоило принять такое решение и даже если оно неправильное, то он все равно дойдет до конца. Нужно просто заставить себя не боятся.

Стать изгоем?

Там посмотрим. Это сейчас не главное. Главное – это остаться человеком, не расползтись медузой. А там посмотрим. Слишком вас много, желающих мной покомандовать. Нужно решать.

Если дергать марионетку в разные стороны, то она может оторваться. Не в том смысле, что на всех оторваться, а просто плюнуть на веревки и уйти, куда глаза глядят. Если получится.

– Слышь, мужик, – окликнул Шатов парня в дверях.

– Слышу, – спокойно сказал парень.

– Я тут наглухо сижу, в этой комнате, или отлить в туалет я тоже могу сходить?

– Можешь, – согласился парень, прошел к туалету, заглянул в него, включив свет, стукнул дверцей тамошнего шкафчика. – Заходи.

– Премного вам благодарен, – буркнул Шатов.

Аккуратно, главное – не греметь шкафчиком. Как славно, что он такой ленивый и давно не наводил порядка в туалете. Теперь нужно немного подождать, затем спустить воду. Туалетной бумагой можно не шелестеть, повод для посещения был заявлен не такой весомый.

Теперь – на выход.

Если парень, оставленный Хорунжим, человек методичный, то, увидев Шатова, идущего в ванную, он поступит…

– Минутку, – сказал парень, открыл дверь в ванную, шагнул во внутрь, потом обернулся, собираясь дать Шатову добро.

Он явно нарушил пару-тройку пунктов инструкции о том, как караулить задержанных. Просто не воспринял Шатова всерьез. Иначе Шатову не удалось бы так легко направить ему в лицо баллончик освежителя воздуха.

Ничего особо страшного в освежителе не было. Но шипел он совершенно конкретно, резко пахнущую струю гнал настойчиво, так что парень закрыл лицо руками.

Давно ему не прыскали в рожу, злорадно подумал Шатов, и пнул парня в пах. От всей души. Еще не разу в своей жизни Шатов не слышал, чтобы после такого удара мужик закричал. После такого удара можно только согнуться, вот как этот парень с самыми широкими полномочиями, засипеть надсадно и схлопотать еще раз.

На этот раз – по голове. Это только в кино человек может парировать головой десятки ударов. В настоящей разборке один пропущенный толковый удар в голову все ставит на свои места. Вот, как сейчас.

Парень упал на пол лицом в низ. Хорошо лежит, неподвижно, оценил Шатов. На этом фронте временно все в порядке. Шатов быстро обыскал лежащего. Ничего. Ни оружия, ни документов, ни плохоньких наручников.

Даже обидно – поручили охранять крутого Евгения Шатова совершенно безоружному часовому.

Вика.

Шатов вышел в коридор.

– Ты хорошо подумал? – еле слышно спросила Вика.

– Да.

Вика покачала головой.

– Будешь меня останавливать? – прошептал Шатов.

Квартиру прослушивают, не нужно громко разговаривать. И Вика тоже не хочет его останавливать. Она еще раз покачала головой и ушла в спальню.

Нужно делать ноги. И лучше, если ноги обутые. В его туфлях сейчас хорошо рис выращивать, влажно и тепло. Шатов вытащил из-под шкафа ботинки, обулся. Куртка, черт, мокрая насквозь. Придется смириться.

В коридор снова вышла Вика, молча протянула Шатову его старую кожанку.

Неплохая мысль. Шатов даже поблагодарил бы Вику, но нет ни времени, ни сил. Быстрее.

Вика подошла вплотную и очень тихо сказала:

– Я останусь здесь. Если что – звони. Не делай глупостей.

– Я постараюсь, – Шатов повернулся к двери.

– Я положила в карман деньги и твои документы. О Вите не беспокойся, ей никто не причинит вреда.

Шатов, не оборачиваясь, глубоко вздохнул и вышел из квартиры.

Ушел гордо, красиво. Что дальше? На крыльце – опера. И мало ли кто еще там может быть. Хорунжий вдруг подстраховался и поставил еще пару своих орлов. И менты начнут тузить ребят Хорунжего, а те – давать сдачи. Но уйти не получится все равно.

Шатов нажал кнопку вызова лифта. Пешком, конечно, надежнее, но можно встретиться с возвращающимся Хорунжим. Первый этаж.

С первого этажа, кстати, тоже нужно будет как-то выбираться. Шатов вышел из лифта, огляделся. Никого.

Интересно, как это все будет выглядеть со стороны? Шатов нажал на кнопку звонка двухкомнатной квартиры.

– Кто?

– Сосед с восьмого этажа, Шатов.

Дверь открыл хозяин, сорокалетний временно неработающий Гриша. Совершенно классический экземпляр, сочетающий пролетарскую гордость с патологической ленью.

– Гриша, мне нужно выпрыгнуть с твоего балкона, – без всяких обиняков сообщил Шатов.

– Чего? – не понял Гриша.

– Потом объясню, – Шатов легонько отодвинул благоухающего перегаром хозяина с дороги, и прошел к балкону.

С ободранного дивана возле стены на Шатова уставилась потрепанного вида мадам.

– Я на секунду, – зачем-то пробормотал Шатов, вышел на балкон и осмотрелся.

Балкончик высокий, от края перил до земли – метра три с половиной.

Шатов сел на перила, свесив ноги наружу. Спрыгнул, придерживаясь правой рукой.

– Пьяный, что ли? – спросил Гриша, выглядывая с балкона.

– С похмелья, – ответил Шатов.

Дождь, слава богу, немного стих. Капли крупные, но редкие. Если бы Шатову немного изворотливости – прошел бы между ними. Как политик из анекдота.

Бежать не нужно, напомнил себе Шатов. Это привлекает всеобщее внимание. И не так страшно, что всеобщее, как то – что внимание конкретных заинтересованных личностей.

Пока все идет нормально. Ушибленный парень в ванной еще в себя не пришел. Вика… Как она все это будет объяснять? Ладно, проехали.

Шатов вышел к дороге, посмотрел по сторонам. Автобус и троллейбус нам противопоказан. Будем ловить «тачку». Если остановится первая – значит, сегодня мне повезет, загадал Шатов. Если только вторая… Везти мне будет до самой смерти, оборвал грустные мысли Шатов.

Из дождя вынырнули «жигули» и с готовностью притормозили возле Шатова.

– Далеко? – спросил водитель.

– В центр, – немного поколебавшись, сказал Шатов.

Переднее сидение… Шатов, поколебавшись, захлопнул переднюю дверцу и сел на заднее сидение. Так спокойнее. Мало ли что… Тут вот вчера таксисту горло перерезали. А вдруг таксисты решили сравнять счет?

Глупости лезут в голову беспрерывно. От них приходится отбиваться, распихивать их в разные стороны, чтобы освободить место в мозгу для мыслей трезвых. Куда, например, направить свои стопы Евгению Шатову?

И это не самый простой вопрос.

Хорунжий – человек энергичный. И возможности у него достаточно широкие. Громадные возможности. Найти Шатова в городе за час он не сможет, но если очень захочет, то…

– Район Динамовской знаете? – спросил Шатов.

– Да, – не оборачиваясь, кивнул водитель.

– Не доезжая Авиаторов, на углу.

– Понял.

Хорошо, когда попадается понятливый таксист. И спокойный. Не лезет с расспросами, следит за дорогой, притормаживает на перекрестках и пропускает пешеходов.

А зачем ты, Евгений Шатов, собрался на базу к майору Сергиевскому? Можешь объяснить? Особой нежности они к нему не испытывают, это Шатов знал очень хорошо. Ну и пусть. Зато и Хорунжий не полезет, не станет нарушать свое инкогнито.

– Полный город ментов, – пробормотал водитель, – ловят кого?

На повороте возле парка стояла машина, возле нее маячили двое в бронежилетах, касках и с автоматами.

– И так везде? – спросил Шатов.

– По всему городу. И патрули ходят. Слух пошел, что ловят убийцу таксиста.

И слух не врет, подумал Шатов. Действительно, ловят убийцу таксиста. И таксиста в том числе.

Что он будет говорить Сергиевскому? Расскажет о Хорунжем? А если…

У Шатова по спине пробежал холодок. А ведь Сергиевский давал понять, что имеет информацию, которой располагал только Хорунжий. Черт! Остановить машину, мелькнула паническая мысль, и, словно подчиняясь ей, «жигули» остановились.

– Приехали, – сказал водитель.

Шатов автоматически сунул руку во внутренний карман куртки. И ведь остановился возле самого дома, как раз напротив ворот.

Где же деньги? Шатов, начал торопливо обследовать карманы куртки. Если Вика пошутила, то это будет смешно. Есть. Шатов обнаружил в боковом кармане свой паспорт, удостоверение союза журналистов и… Мама, где ж она столько денег взяла? И наши, и с прозеленью.

– Спасибо, – Шатов протянул купюру и вышел из машины.

Можно было, конечно, не выходить, а попросить отвезти в другое место, но что-то подсказывало Шатову, что постоявший просто так автомобиль, может вызвать интерес у часового внутри. И он свяжется с блокпостом на углу. И вот тогда Шатов станет рассказывать сказки народов мира.

С другой стороны, то, что Сергиевский работает на Хорунжего, еще не факт, а если и факт, то сразу, в лоб, он не станет Шатова отдавать Хорунжему. В присутствии других оперов Шатов сможет связаться с Управлением и попросить, чтобы с ним поговорил кто-то из начальства. А оно Сергиевского не любит.

Но это – на крайний случай.

И дождь практически стих. Светлее от этого не стало, не май месяц, но стало как-то комфортнее. Улица перед домом освещается ярко, дежурный сержант, небось, смотрит на монитор и удивляется, чего это Шатов топчется на улице, а в дом не идет.

Идет, уже идет.

Шатов постучал в металлическую калитку. Она открылась сразу, автоматчик молча кивнул, поежился и закрыл за Шатовым.

Не повезло бедняге, в такую погоду торчать на улице. Одно утешение – каска не промокает.

– Кто на базе, – спросил Шатов.

– Летеха.

– Барановский?

– Он.

– А остальные?

– Как днем выехали, так и не возвращались.

Еще не возвращались.

Теперь по ступенькам на крыльцо…

Черт! Шатов обернулся к часовому:

– Никто не подходил, не проезжал медленно мимо дома?

– Вроде нет… Так, чтобы обратить внимание, – гримаса милиционера должна была обозначать, что он не собирается запоминать всех прохожих и проезжих.

– Открой калитку, – попросил Шатов.

– Уходить собрались?

– Нет, просто выгляну на улицу.

Пусто. Шатову стало зябко, он поднял воротник куртки, посмотрел по сторонам. Почему ему кажется, что на него кто-то смотрит? Нервы.

Дом напротив стоит темный, окна не светятся. Дальше по улице – окна освещены. Не все. Вон третий или четвертый дом также стоит с темными окнами.

Нервы, Жека. Нервы.

Шатов вернулся во двор, поднялся по ступенькам на крыльцо. Нажал на кнопку звонка.

Открывай, Сова, медведь пришел.

Спите вы там, что ли?

Адреналин – штука пьянящая. Куда там водке. Сейчас в крови Шатова этого адреналина столько, что… В анализах вашего адреналина обнаружены следы крови, перефразировал Шатов старый анекдот.

За бронированной дверью лязгнуло.

– Свои-свои, открывай, – обернувшись к видеоглазку сказал Шатов.

Дверь медленно открылась, и на пороге возник сержант. Молодцы, службу несут бдительно, не расслабляются, одобрил мысленно Шатов.

– Привет!

– Вечер добрый, – сержант привычно глянул за спину Шатову и посторонился, пропуская.

Но разминуться они не успели.

Открылась дверь из кабинета Сергиевского в прихожую. Барановский, поправляя пальто, шагнул через порог…

Он увидел Шатова. Замер, словно его кто-то толкнул в грудь. Шатову даже показалось, что Барановский сейчас шагнет назад и захлопнет дверь. Лицо лейтенанта дрогнуло, словно он хотел закричать… Или заплакать…

Обида, понял Шатов. На лице Барановского отразилась детская обида, словно он внезапно понял, что его обманули, что обещанный подарок оказался всего лишь шуткой, издевкой.

Черты лица Барановского поплыли и снова застыли. И Шатов успел понять, что это ненависть.

Маленький портфельчик, который нес в правой руке Барановский, упал на пол. Шатов проследил его падение взглядом, поэтому упустил начало движения правой руки Барановского. К сердцу. Словно лейтенант вдруг почувствовал укол в сердце.

Пальто было расстегнуто, рука легко скользнула под него, замерла. Потом медленно пошла назад, наружу.

Медленно. Очень медленно двигается рука, медленно бьется сердце у Шатова. Исчезли звуки, они просто не успевали, увязнув в этих медленных движениях. Тягуче двигался сержант, пытаясь уступить дорогу Шатову, сам Шатов все никак не мог перенести ногу через порог.

И медленно поднималась правая рука Барановского с пистолетом.

Шатов уже успел все понять, уже мозг, возбужденный адреналином, успел ужаснуться, но тело все еще продолжало двигаться по инерции, и мышцы лица все еще изображали улыбку.

Потом палец Барановского надавил на спусковой крючок пистолета. Медленно пошла пуля, ввинчиваясь в неподвижный густой воздух, из дула не торопясь выплеснулось пламя, медленно поехала назад ствольная коробка и, кувыркаясь, неторопливо взлетела в воздух гильза.

Даже зажмуриться Шатов не успел.

Пуля ударила в спину сержанта, который так и не успел уступить дорогу ни ей, ни Шатову. Сержанта ударом бросило вперед, на Шатова. Время пошло с обычной скоростью, Шатов успел подставить руки, но удержать сержанта не смог. Шатов еще успел понять, что теряет равновесие и то, что Барановский снова жмет на спусковой крючок. Теперь – два раза подряд.

По лицу Шатова больно стеганули осколки кирпича.

– Ты что делаешь? – крикнул кто-то внутри дома.

Шатов вцепился в дверной косяк, устоял на ногах, сержант упал возле его ног лицом вниз, открывая Шатова для следующих выстрелов.

Но Барановский отчего-то повернул пистолет в сторону, целясь куда-то вправо, выстрелил. Грохот снова заполнил небольшое помещение. Барановский открыл рот, то ли собираясь крикнуть что-то, то ли просто задыхаясь, но ничего больше сделать не смог.

Длинная автоматная очередь прошила его тело снизу, от живота к лицу. Несколько пуль простучали по стене и потолку, заполняя воздух мелкой белой пылью.

Тело Барановского рухнуло навзничь.

Сильный удар в спину швырнул Шатова вовнутрь, он даже не успел подставить руки и упал, больно ударившись лицом.

На пороге стоял часовой от калитки.

Слева, от кресла, стоявшего в глубине холла, чуть пригнувшись, не отводя ствола автомата от лежащего Барановского, приблизился младший сержант.

Часовой шагнул вперед, и Шатов почувствовал, как между лопаток уперся ствол автомата.

– Не тот, – коротко бросил младший сержант, подходя к Барановскому.

– Летеха? – спросил часовой. – Он что, крышей поехал?

– Хрен его знает, посмотри, что там у Лешки.

– Броник вроде бы целый, сам без сознания…

– Я могу встать? – спросил Шатов.

– Давай, – разрешил младший сержант. – Ты хоть понял, что произошло?

– Не успел… – признался Шатов, поднимаясь.

Лицо саднило. Шатов провел по нему рукой и почувствовал что-то мокрое. Кровь. Шатов посмотрел на окровавленную руку и выругался.

– Зацепило? – оглянулся на Шатова младший сержант.

– Не знаю, – пожал плечами Шатов. – Точно – не пуля. А, кирпич… Пуля ударила в стену.

Часовой перевернул сержанта на спину. Стал возле него на колено. К нему подошел младший сержант.

Барановский им уже не интересен. Шатов подошел к Барановскому. К телу Барановского. Одна пуля попала на два сантиметра над переносицей, не оставляя иллюзий. Шатов подошел к мертвому телу Барановского.

Что же ты, лейтенант? Зачем? За что?

Шатов сел на пол, почувствовав слабость. В нескольких сантиметрах. Всего в нескольких сантиметрах. Если бы не сержант со своим бронежилетом, то это Шатов сейчас лежал бы вот так на спине, раскинув руки и уставившись незрячими глазами в потолок. Или извивался бы сейчас от боли.

За что?

– …А я смотрю, блин, а он стреляет Лешке в спину. А я в кресле сижу, прикинь, автомат на коленях… Что, твою мать, говорю, делаешь? А он разворачивается и стреляет в меня, сука… Вот так вот над головой пуля прошло. Я, не вставая, и врезал в ответ.

– Хорошо врезал, – оценил часовой.

Кто-то застонал.

– Лешка, как у тебя?

И никто не спросит, как у меня, тоскливо подумал Шатов. Вот ведь счастье какое – остался жив. Что теперь дальше с этим счастьем делать?

Шатов прикинул, сможет ли встать, и решил посидеть еще немного. Ногу нужно только отодвинуть, чтобы кровь не достала. Вон ее сколько натекло из-под убитого.

– Ребята, тряпка есть какая-нибудь? – спросил Шатов.

– Ну, Лешка, ты нас и напугал. Жилету спасибо скажи, – радостно сказал младший сержант.

– Тряпку дайте, мужики, – громче попросил Шатов.

Кровь из рассеченного лба начала заливать глаза.

– Тряпку, блин…

– Сейчас.

Сейчас.

Шатов закрыл глаза.

Ваш мир устроен так, прозвучало в ушах, что мне даже не придется убивать тебя своими руками. Дракон. Нашел способ.

Драконы умеют оживлять свои тени.

В руку Шатова что-то сунули. Полотенце, на ощупь понял Шатов. Отер лицо.

Больно.

– Помочь встать? – спросил младший сержант.

– Не помешало бы, – ответил Шатов и почувствовал, что его легко поднимают с пола и ставят на ноги.

Нужно сообщить Сергиевскому.

– Нужно сообщить Сергиевскому, – вслух повторил Шатов.

Нужно, чтобы Сергиевский приехал и все здесь осмотрел. И принял решение. И заодно подсказал, что делать Шатову.

Шатов оттолкнулся от стены и, аккуратно переступив руку Барановского, вошел в кабинет.

А здесь имеют место следы спешки, подумал Шатов.

Вон, даже из своей любимой игры лейтенант выйти не успел, так и бросил своего бойца на съедение монстрам. Наушники свисали со стола на проводе, и Шатову даже показалось, что они медленно покачиваются.

Несколько листов бумаги валялись на полу.

Шатов еще раз осторожно промокнул кровь с лица. Сел на диван.

Вот такие пироги. И даже ни капли и не смешно. Он сюда ехал, кажется, в надежде спрятаться, отсидеться и принять решение. Вот, можешь и отсидеться, и принять решение.

Есть такая уникальная возможность. Но если мы имеем возможность, то не имеем желания.

Совсем рядом. Пройди пуля чуть выше и… Шатов улыбнулся. Везунчик ты, Шатов. Просто неприлично даже как-то.

Тебя только что пытались убить, а ты просто сидишь и лыбишься, тупо глядя перед собой. Как Дракон смог заставить?..

Телефон. Сотовый. Подарок от Дракона. Снова звонит. Слышишь, Шатов? Тебе звонит твой старый приятель.

Шатов достал телефон:

– Да.

– Вот даже как… – протянул голос Дракона.

– Как?

– А я все пытаюсь дозвониться на трубку Барановского. А, выходит, выжил ты?

– Выходит.

– Да, не все так получается, как хочется… – немного разочаровано сказал Дракон. – Но как тебе понравился твой друг?

– Ты о ком?..

– Как о ком, о Барановском, естественно.

Шатов облегченно вздохнул, ему вдруг показалось, что сейчас Дракон скажет о Хорунжем, об их небольшой размолвке.

– Барановский никогда не был мне другом.

– Я в курсе. Меня лейтенант предупреждал об этом. И тут тебе, кстати, большое спасибо, Шатов.

– За что?

– Ты мне подыграл. Умеешь ты расположить к себе людей. Барановский – сволочь. Всегда был сволочью и будет… Или не будет?

Шатов механически посмотрел в сторону двери.

– Что молчишь, Шатов? – спросил Дракон. – Не будет?

– А какая разница? – устало спросил Шатов.

– Скорее всего – не будет, – сказал Дракон. – Все правильно, четыре выстрела из пистолета и длинная очередь из автомата. Убили, скорее всего.

– Что? – переспросил Шатов.

– Не дергайся, Шатов, меня возле вас уже нет, я уже ушел. Но был, всего несколько минут назад. Ты зачем выходил на улицу, Шатов?

Наблюдал, подумал Шатов. Был рядом, совсем рядом, видел, как Шатов приехал, видел, как выходил на улицу. Где же ты был, Дракон?

– Немного сценарий ты подпортил, Шатов. Я рассчитывал, что ты успеешь войти в кабинет, что он пристрелит тебя в упор, а потом успеет закрыться в кабинете и немного поперестреливаться с коллегами. И это был бы конец группы. И конец моих приключений. Группа расформировывается, Шатов убит – все довольны.

– Сука, – без выражения сказал Шатов.

– Я сука? Извини, но я не согласен. Ты думаешь, мне было трудно заставить Барановского работать на меня? Нет, не на Дракона. Он даже не поинтересовался, куда идет информация от него. Его интересовала только своевременность оплаты и то, чтобы я не сдал его прежних и нынешних грешков. Ты очень удачно с ним не сошелся характерами. Мне пришлось лишь чуть-чуть подправить его настроение. Потом позвонить ему сегодня и вначале предупредить, что ты через своих приятелей в органах его вычислил и теперь собираешься его сдать. Когда ты подъехал в машине, я звякнул Барановскому и сказал, что ты будешь с минуту на минуту. Жаль, что ты задержался на улице. Неужели почувствовал опасность?

– Тебя почувствовал, твою вонь, ублюдок.

– Это мне не нравится, – серьезно сказал Дракон. – Совершенно не нравится. Но у меня нет выбора.

– У тебя нет выбора, – согласился Шатов. – Я все равно найду тебя и уничтожу. Или это сделают твои дрессировщики.

– Ты…

– Я не буду молчать… Мне уже все равно. Ты думаешь, что я испугаюсь одиночества? Что я убоюсь сообщить всем окружающим о том, что это из-за меня, из-за Евгения Шатова, погибло столько людей? Ни на секунду. Я… Тебя интересует, как я это смогу сделать? У нас в городе почти полтора десятка телеканалов. Половина из них временами работает в прямом эфире. Есть еще радиостанции. Как ты полагаешь, я найду возможность попасть в эфир? Я не говорю уже об интернете и газетах. Ты сможешь перекрыть все эти каналы? Я выполню свое обещание, потому, что жить так больше не могу. И тебе не могу позволить жить. Слышишь, Дракон?

– Слышу, – тихо ответил Дракон.

– Тогда почему молчишь?

– А что я должен говорить? Спорить с тобой? Доказывать, что ничего у тебя не получится? Что тебе наступят на горло все подряд – и милиция, и политики. И те, кого ты называешь дрессировщиками. Может быть, у них это и получится. А, может, нет. Ты везучий, Шатов… – в голосе Дракона прозвучала какая-то странная нотка, чуть ли не тоска. – А у меня нет выбора, Шатов. Честно – совершенно нет выбора. Ты мне его не оставил. Либо ты замолчишь, либо мне придется прятаться от всех. Ты все правильно просчитал, Шатов. Все совершенно правильно. И что бы ты делал на моем месте?

– Повесился.

– Нет, извини. Это не для меня. Ты правильно все понял, только не до конца. И бумажный дракон, и мое возвращение – все правильно. Только с одним маленьким упущением. Это не я решал, возвращаться или нет. И не я решал, втягивать тебя или нет…

– Не ты? – с иронией спросил Шатов.

– Не только я. Если бы мне приказали тебя не трогать – я бы подчинился. Не забыл бы тебя, но подчинился. А им хотелось, чтобы история с бумажным драконом продолжилась. И я…

– И ты ее продолжил.

– И я ее продолжил. А что я мог делать? Это для тебя все так просто. А я… Я…

– Тебе нравится убивать, Дракон.

– А мне… нет, не нравится… Я не могу без этого. Это как наркотик, как причащение к всемогуществу… Шатов, ты ведь никогда не убивал, тебе этого не понять…

– Куда уж мне.

– Действительно, куда… – голос Дракона сорвался.

– Ты там не плачешь, Дракоша?

– Нет, не плачу. Драконы не умеют плакать. Шатов!

– Что?

– А представь себе, Шатов, что это ты не можешь не убивать. Ты же журналист, человек с фантазией. Вот и представь себе это. Ты же слышал о наркоманах. Их признали больными людьми… Не преступниками, а больными людьми. И вот у тебя возникает неодолимое желание убивать. Своими руками. Лишать жизни этих человеков.

– Я не могу себе этого представить. И не хочу…

– Жаль. Ты не хочешь… Тогда я тебе попытаюсь рассказать… Ты идешь по улице и смотришь на людей. Просто идешь и просто смотришь. И видишь, как они улыбаются, и как с этими улыбками на лицах совершают разные гнусности. Или даже не совершают, а позволяют этим гнусностям совершаться…

– Не ври, – перебил Дракона Шатов, – не рассказывай мне о порочности мира.

– Хорошо, – после нескольких секунд молчания согласился Дракон, – не буду. Мне наплевать на пороки мира. Но у меня есть выбор – убивать избирательно, незаметно, или сорваться и начать крушить всех подряд, не скрываясь. И подохнуть. А я хочу жить. Я хочу жить, слышишь?

– Слышу.

– Вот такие дела, Шатов. Для того чтобы жить, мне нужно убивать. Лишать жизни других.

– Если бы захотел, то…

– Сдаться? И сидеть в дурдоме по соседству с Наполеоном… Перспектива, мягко говоря, не самая привлекательная.

– Почему мне тебя не жалко? – спросил устало Шатов.

Все это обретало черты фарса. Бесконечные звонки Дракона, и его жалоба на несправедливость вселенной. И самое неприятное во всем этом было то, что и ответить ему Шатов ничего не мог. Он не мог найти аргументов, чтобы объяснить… Чтобы просто предложить другой выход.

– А меня вдруг нашли и предложили жизнь. Мне предложили стать, как ты это назвал, егерем. Я не мог отказаться. Я просто не имел ни сил, ни желания. Я мог жить…

– Получая дозы своего наркотика из рук дрессировщика.

– А почему нет? Не дозу я получал из их рук, а жизнь. И все продолжалось бы так, если бы не вы…

– Кто – мы?

– Люди. Вначале оперативно-поисковый отдел. Потом – ты.

– Я не захотел умирать? И в этом моя вина?

– А моя вина в том же самом. В том, что я не захотел умирать. Чем ты лучше меня? Ты выжил, и в результате погибло множество людей. Это честно? С твоей точки зрения – честно? Я хочу выжить и становлюсь преступником. И ты хочешь выжить, но кем ты становишься при этом? Ответь, Шатов?

– Я…

– Ты. Именно ты мне ответь, Шатов. Ты исполнишь свою угрозу, и я исчезну. Они нашли меня один раз, найдут и второй. Перед этим я, правда, пущусь в загул… Сколько убитых ты сочтешь нормальной платой за мою смерть? Десять? Двадцать? Пятьдесят? Это ведь просто. Начать убивать людей. Сколько я продержусь? День? Два? Сколько я смогу убить людей, если просто выйду на улицу и начну убивать? Посчитай. И через сколько времени меня смогут остановить? Вы запретите людям выходить из домов? Вы парализуете жизнь города? Брось, Шатов, все это чушь. Никто из-за одного маньяка не станет на каждом углу ставить часового. А если даже и поставят, то не сразу. Десять трупов? Двадцать? Сколько, Шатов? И все только потому, что журналист Шатов хочет жить и отрицает это право для меня.

– Я ничего не…

– Ты ничего не отрицаешь? Да? А почему же умирают люди? Почему ты хочешь уничтожить меня и не хочешь найти их? Тех, кто разрешил мне охоту. Тех, кто прислал меня сюда во второй раз, чтобы для всех я остался живым, чтобы все помнили сумасшедшего, который настолько обезумел, что вступил в борьбу с группой майора Сергиевского и победил. И потом от моего имени начнут совершать все, что угодно. И вы не станете искать логики в убийствах, вы не станете искать настоящих убийц. Дракон. Их всех убил Дракон!

– Ты этого добиваешься? – спросил, коротко хохотнув, Дракон. – Ты этого почти добился. Ты вывел нашу игру в эндшпиль, Шатов. Но ты не можешь выиграть в ней. Мы уничтожим все фигуры на доске, но не сможем победить. Ни ты, ни я. А время идет, часы тикают… Подумай, Шатов.

О чем? Шатов посмотрел на телефон, лежащий на ладони. О чем подумать? О бренности бытия. Им обоим не выиграть… Что имеет ввиду Дракон?

Не предлагает же он… Ничья?

– Ты предлагаешь ничью?

Дракон засмеялся, и смех у него получился болезненный и невеселый:

– А ты мне поверишь, если я предложу?

– Не… Не знаю, – честно сказал Шатов.

Ничья с Драконом… Чушь, абсурд. Забыть все, простить все… И только ради того, чтобы…

– Ты готов сказать мне, кто твои дрессировщики? – не веря себе, спросил Шатов.

– А ты готов мне поверить?

– Нет.

– Вот видишь, значит, не судьба.

– Подожди, – Шатов почувствовал, как першит в горле, – подожди.

– А чего мне ждать? Пока ты поверишь? И что после этого? Даже если ты поверишь мне, то поверю ли тебе я? Вот ведь вопрос какой. И что ты потом будешь делать? К кому пойдешь? Постараешься найти их самостоятельно? Тут не хватит даже твоего везения, Шатов. Я не уверен, что ты сможешь обратиться за помощью и не подохнуть. Мои… – Дракон сделал паузу, потом вздохнул и продолжил, – дрессировщики – слишком серьезные люди, чтобы полагаться только на меня. И слишком уж меня нарочито ищут. Не согласен?

– Я не знаю, – почти выкрикнул Шатов.

Он действительно не знает. Он не мог себе даже представить, что его разговор с Драконом вдруг заведет в такие дебри. Чего от него хочет Дракон? Чтобы Шатов спас ему жизнь? Чтобы Шатов защитил его от дрессировщиков? Он действительно сумасшедший. Безумец. Убийца, возомнивший себя сверхчеловеком, а потом попросивший защиты у Шатова.

Это настолько безумно, что может быть правдой. Может?

Шатов застонал. Еще несколько часов назад все казалось простым и ясным. Пожертвовать собой и уничтожить Дракона. Пожертвовать и уничтожить. Теперь все выглядит куда как сложнее. Принять решение… И к чему оно приведет? Кем сделает – жертвой или соучастником? И даст ли что-нибудь вообще…

Он заставил себе забыть о том, что Дракон может убивать невинных людей, прежде чем его настигнут дрессировщики. Он решил, что за уничтожение Дракона можно заплатить такую цену. А Дракон предлагает другую сделку и просит другую цену.

Выйти на тех, кто стоит за Драконом, для кого этот ночной кошмар только орудие, только средство достижения неизвестной цели. С точки зрения которых и сам Дракон, и Шатов, и сотни других людей – только мельчайшие жучки, на которых можно не обращать внимания, которых можно давить сотнями только одним движением ноги. Растоптать.

– Что ты хочешь от меня, Дракон? – спросил Шатов. – Защиты?

Дракон снова засмеялся:

– Я предлагаю встретиться и поговорить. Обсудить. Выход должен быть. Просто обязан быть выход.

– Да, например – моя смерть. И для тебя все становится на свои места. Ты снова можешь жить. Так, Дракон?

– Это интересный вариант. Но он, кажется, не устраивает тебя.

– Не устраивает.

– Тогда возьми с собой своих друзей-ментов. Они тебя прикроют.

– Один раз ты уже такое предлагал. Ляльке. Она тоже могла взять с собой приятеля. И взяла старшего лейтенанта Рыжова.

– Да. Но тогда я выбирал место. Сейчас место выберите вы. Любое, в черте города. Но там можешь быть либо ты один, либо ты и группа Сергиевского. Если я увижу чужого, или не увижу тебя, то не выйду. И перестану тебе звонить. И мы посмотрим, сколько фигур уцелеет в эндшпиле. Согласен?

– Любое место?

– Назовите несколько вариантов, так, чтобы до каждого из них можно было бы добраться из любой точки города в течение получаса. Я выбираю, и через полчаса вы должны будете быть там. Я подойду чуть позже. Осмотревшись.

– И ты не попытаешься обмануть?

– А ты попробуй. Что ты теряешь? Жизнь? Так я все равно тебя настигну. Или это буду не я… Но ты все равно умрешь. Если вы меня схватите – получите только меня. И я вам ничего не скажу. Во всяком случае, до тех пор, пока меня от вас не заберут. А там… Люди умирают и в камерах предварительного заключения.

– А если мы вызовем подкрепление?

– Я уже говорил – ты не можешь гарантировать, что наверху никто не играет за дрессировщиков.

– А ты уверен, что я обращусь за помощью в официальные структуры?

Дракон задумался.

– Можешь, хоть я и не представляю к кому именно. Меня возьмут… Меня попытаются взять. А вот смогут ли… У тебя есть час. Думай. Кстати, за вашим особняком я наблюдал из дома напротив.

Глава 13

– Четыре трупа, – выкрикнул Климов, – в доме – четыре трупа: мать, отец и двое детей. А ты сидел и трепался по телефону, давая возможность ему уйти. А ведь делов-то всего было – попросить сержанта, чтобы он вызвал людей. Понимаешь? Ты меня понимаешь?

И Климов прав, подумал Шатов, Дракон был совсем рядом. Когда Барановский выстрелил в первый раз, и когда его тело рвала автоматная очередь – Дракон слышал все. Он ушел не торопясь, спокойно переговариваясь с Шатовым по телефону. А Шатову даже и в голову не пришло, что достаточно протянуть руку, чтобы дотянуться до ненавистного горла. Чтобы вырвать тухлое драконье сердце. Чтобы…

И все бы прекратилось. Абсолютно все.

И не пришлось бы сидеть сейчас на стуле, горбясь под тяжелыми взглядами. И не пришлось бы ломать голову, искренне говорил Дракон, или просто тянул время. Просто издевался над Шатовым.

– И, тем не менее, – задумчиво сказал Сергиевский, – нам нужно что-то решать.

– А что тут решать? – резко обернулся к нему Климов. – Решать тут нечего. Наша песня хороша – начинай сначала. Будем искать дальше.

– Нет, Дима, дальше в любом случае искать будем не мы, – Балазанов развел руками. – Дальше его будет искать кто-нибудь другой.

– Это точно, – поддержал Пирог. – Группу после всего этого расформируют к ядреной Фене.

– И что?

– И ничего… Ты своих долго прятать будешь? – спросил Пирог у Климова. – Думаешь, на всю оставшуюся жизнь к ним охрану прикрепят? Хрена лысого! Дракону нужно только подождать с месяц – и все. Ты же знаешь, что происходит с делами, работа над которыми не приносит сразу этих гребаных результатов?

– Вы предлагаете идти к Дракону?

Как легко они стали произносить это слово. Поначалу они называли его сволочью или уродом. Потом – с легкой неловкой улыбкой, не забывая произносить: «Как его называет Шатов»… А теперь вот так просто – Дракон.

«Как вы его называли?» – вспомнил Шатов вопрос, прозвучавший в кабинете, словно мхом обросшем скукой и упрямством. Выходит, очень важно, как ты называешь своего противника. Дракон.

– Я предлагаю решать, – майор припечатал ладонь к крышке письменного стола, – идти до конца, или…

В кабинете их было пятеро. Гремлин так и не появился. Выходило, что решать им предстоит пятерым. Четверым, поправил себя Шатов, с ним они советоваться не будут.

– Если мы сейчас сообщим в Управление о стрельбе и еще четырех убитых, то больше ничего решать не придется. Сюда приедут очень важные люди и очень надежно усадят нас за составление тысяч рапортов и отчетов. Нам предложат сообщить, как это мы проморгали Барановского.

– Не мы одни проморгали, – поднял голову Пирог.

– А объяснений потребуют у нас, – спокойно произнес Сергиевский.

– Но нам в любом случае придется увидеть парней из внутренней безопасности и вести с ними длинные разговоры, пытаясь объяснить, что мы не верблюды, – Балазанов с хрустом размял пальцы рук.

– Это завтра, – напомнил майор. – А сегодня у нас еще есть возможность… Последняя возможность.

Он уже решил, понял Шатов, он уже сделал свой выбор и теперь ждет решения остальных. И, независимо от этого решения, Сергиевский будет действовать. Как бы все это ни выглядело. Даже если он и контачит с Хорунжим, то и в этом случае майор сегодня будет действовать самостоятельно.

– Он еще может не перезвонить, – напомнил Пирог.

– Может, – кивнул Сергиевский.

Пирог стукнул кулаком по колену:

– И как все это будет выглядеть?

– Точно – не знаю, – майор потер руки. – Выберем место, лучше открытое. Пойдет Шатов… В бронежилете. С ним пойду я.

– Такое уже было.

– Ну и что?

– Не стоит рисковать двоим, – Шатов словно со стороны услышал свой голос и удивился, как спокойно и холодно он звучит.

– Хочешь пожертвовать собой? – осведомился Климов.

– Хочу разобраться до конца, – поправил его Шатов.

– Может, ты уже и место выбрал?

– Да. Площадь Свободы. Возле памятника.

– Он не пойдет на середину площади.

– Это пусть сам Дракон и решает, – Шатов посмотрел в глаза Пирогу, и тот отвел взгляд. – В другое место я не пойду.

– Он не выйдет.

– Если вправду ищет шанс уцелеть – выйдет. Это он предложил договариваться.

Сергиевский устало вздохнул:

– Будем голосовать?

– Голосования не будет, – Шатов встал и оказался лицом к лицу с майором. – Решать буду я, извините. Без меня он ни с кем разговаривать не станет.

– Да пошел ты, – чуть снова не сорвался на крик Климов, но майор его остановил.

– Он прав. Я могу только доложить наверх о том, что у нас в холле лежит застреленный младшим сержантом милиции лейтенант Барановский. И на этом наш выбор закончится. Есть другие варианты?

– А что мы делаем, пока Шатов будет топтаться посреди площади? – спросил Климов.

– А мы будем за ним наблюдать и ждать.

– А если Дракон появиться, мы все равно будем ждать?

– Да.

– Он же никуда не сможет уйти с площади. Мы его на машине достанем мгновенно.

– Сам придумай, что может предпринять Дракон, – предложил Сергиевский. – Может, например, выйти не один, а с заложником.

– Или устроить такую же штуку, как возле «Севера». Не уйдет вовремя с площади – кто-нибудь погибнет, – Балазанов похлопал себя по карманам, достал пачку сигарет, покрутил ее в руках и сунул обратно. – Он придумает. Он сейчас все это и готовит. Ему зачем час понадобился, по вашему?

Балазанов прав, Дракон может придумать кучу разных забавных способов обезопасить себя. Он в выборе средств не ограничен. Он сможет… Он все, что угодно сможет. Где-то перекрыть вентиль, или оставить где-то зажженную свечу. Шатов брал как-то интервью у миротворца, вернувшегося из Югославии. Там беженцы, оставляя свои дома, открывали на первом этаже газ, зажигали на втором свечу. И через час все взрывалось.

Дракона трогать на площади будет нельзя.

– Время, – сказал Пирог, глядя на часы.

Сотовый телефон, который Шатов положил на письменный стол, подал голос.

– Что отвечать? – спросил Шатов.

– На площади.

– Да, – сказал Шатов в трубку.

– Решили где встречаемся?

– Площадь Свободы. Возле памятника, – ответил Шатов.

– Согласен, – Дракон задумался лишь на секунду. – В полночь.

– Почему так поздно?

– У меня есть на то свои резоны. И хочется добавить немного драматизма.

– И нужно подготовить запасные варианты?

– И это тоже. Мы друг друга понимаем. Ты будешь один?

– На площади – один. Но за нами будут наблюдать, – Шатов оглянулся на Сергиевского.

Тот кивнул.

– Тогда жди, – сказал Дракон.

Короткие гудки.

– Сказал, чтобы я его ждал. В полночь.

– Сейчас, – Климов посмотрел на часы, – около двадцати двух. До площади нам добираться отсюда на «мицубиси» пятнадцать минут. Имеем час сорок пять на то, чтобы покурить и оправиться. Какие будут предложения? Едем все?

– Нет, – покачал головой Сергиевский. – Один останется на телефоне. Есть желающие?

Климов хмыкнул, Балазанов снова хрустнул пальцами. Пирог откашлялся:

– Я останусь.

Шатов быстро отвел взгляд от его лица. Он имеет право отказаться. Так должен поступить любой нормальный человек. Должен. Потому, что все хотят жить. Потому, что уже надрывались криком, пытаясь поднять бетонные плиты и уже поминали Рыжего.

Они уже прятали глаза от настойчивых вопрос своих семей – зачем их срывают из дома и везут в общежитие под охраной автоматчиков. В любой момент они могли достигнуть своего предела. Пирог уже достиг. Остальным проще, у Сергиевского уже нет семьи, у Балазанова – еще. Климов недавно женился и смотрит на эти проблемы несколько проще. Он вообще на все смотрит несколько проще. Гремлину повезло больше остальных – он вообще освобожден от выбора. Ну а Шатов…

Шатов сел на диван, закрыл глаза, попытался представить себе Виту и вдруг с ужасом понял, что не может, что перед глазами встает Вика. Они похожи, но… Он не помнит лицо Виты. Совершенно не помнит. Будто тысяча лет прошла с тех пор, когда Вита ушла. Сколько прошло времени?

Невозможно вспомнить. Невозможно. Неделя? Две? Месяц? Шатову стало страшно. Он утратил чувство времени, и чувство реальности также ушло от него. Он собирается разговаривать с Драконом. Договариваться с воплощенной смертью, с порождением ночного кошмара.

…Диван мягко подался под Шатовым, превратился в месиво из грязи, полусгнившей травы и водорослей. Грязь утробно чавкнула, принимая тело Шатова. Шатов рванулся, но грязь не отпустила его, а деловито принялась засасывать его поглубже.

Но это было не болото. Не то болото, которое Шатов неоднократно видел во сне. Это была просто куча грязи, одна из сотен куч, простирающихся до самого горизонта. Хотя, до горизонта здесь было совсем близко. Просто рукой можно было дотянуться до линии, где вязкая грязь прогибалась под весом свинцовой полусферы неба.

Шатов снова попытался освободиться и снова безрезультатно.

– Не получится, – сказал голос рядом. Знакомый голос. Ненавистный голос. Голос Дракона.

– Получится, – упрямо возразил Шатов.

– Нет, – Шатов оглянулся на этот новый голос и увидел Хорунжего.

– Ты тоже здесь? – удивился Шатов, хотя самым краем сознания понимал, что удивляться здесь бессмысленно, что здесь может происходить все, что угодно.

– А здесь все. Все. Оглянись, – предложил Хорунжий.

Все здесь. Все, донеслись голоса со всех сторон.

И живые и мертвые. Все мы остаемся здесь. Все. Эти слова пришли отовсюду и ниоткуда одновременно.

– Я не останусь здесь, – Шатов попытался опереться на руку, но та утонула в грязи легко, словно в тумане, даже не ощутив сопротивления.

– Не думай, что ты лучше других, – вкрадчиво произнес кто-то, лежащий в грязи рядом с Шатовым.

Его лица и его голоса Шатов узнать не смог.

– Я… – начал Шатов, но грязь угрожающе качнулась возле самого его рта.

Не захлебнись, посоветовал кто-то сзади.

– Не захлебнись, – крикнул Хорунжий.

– Рот нужно держать закрытым!

– Иначе захлебнешься.

– Иначе нечем будет дышать…

Еще голоса…

И еще. И еще.

– Хочешь выбраться? – спросил Дракон.

– Да, – вырвалось у Шатова.

– Это легко, – усмехнулся Дракон, выгибая шею.

Странно, но Шатов не мог понять видит ли он Дракона в человечьем обличье, или тот не скрывает своего лица. Секунда – и это был человек. Еще секунда – и тяжелые бронзовые складки покрывают его лицо.

– Это легко, – повторил Дракон, – нужно просто опереться на кого-нибудь. Подстелить его под себя, как гать на болоте.

– Я думал, ты живешь на болоте, – сказал Шатов.

– Я живу везде, Шатов. Драконы могут жить везде, а вот ты, Шатов, не сможешь жить нигде. Если не научишься складывать гать из других людей. Это очень просто… Смотри…

– Не хочу, – Шатов снова рванулся, и снова понял, что грязь сильнее.

– Просто протяни человеку руку. Пообещай ему помощь, а когда он протянет свою руку тебе навстречу – не упускай шанса. Иначе ты просто захлебнешься… Знаешь, сколько тут таких, которые пытались выбраться из этого, не пожертвовав ни кем?

– Я не буду…

– Просто у тебя еще есть немного времени, – голос Дракона стал сочувствующим, – ты еще не почувствовал вкус этой грязи. После первого глотка ты сделаешь все, лишь бы отсюда выбраться. И если это тебя утешит – ты не будешь одинок. Если к тебе протянется чья-то рука, это может значить, что он хочет тебя швырнуть себе под ноги.

– Уйди, – попросил Шатов.

– Извини, но…

– Убирайся! – крикнул Шатов, и от его крика качнулось небо, и выгнулся горизонт.

– Осторожно, – предупредил Дракон, – никто не любит болтунов.

– Убирайся! – еще громче крикнул Шатов. – Убирайся, убирайся… Убирайся!

Небо вздрогнуло, раздался глубокий металлический звук, словно медленно-медленно треснул гигантский бронзовый колокол.

– Напрасно, – прошептал Дракон.

По небу стремительным росчерком вдруг пробежала трещина, небо просело, выворачивая края разлома наружу, и оттуда медленно потекла белая клубящаяся масса.

Туман, с ужасом понял Шатов, снова безрезультатно рванувшись, ледяной туман Дракона.

– Нет! – выкрикнул Шатов.

– А я ведь тебе соврал, – голос Дракона почти потерялся в тумане. – Даже если бы ты и стал укладывать гать – это бы тебе не помогло. И знаешь почему?

Шатов не ответил, упрямо разгребая смрадную жижу.

– Ты бы укладывал ее не для себя. А знаешь для кого? – туман уже почти заглушил все звуки, кроме тяжелых частых ударов крови в висках.

– Оглянись, – еле заметно качнулся туман.

Шатов оглянулся и увидел силуэт. Человеческий? Или… Новый Дракон?

– Так мы рождаемся, Шатов, – сказал новый Дракон. – Только так. Один из вас превращается в одного из нас. Только так… А ты…

…-Проснись, Шатов, – Балазанов тряхнул Шатова за плечо. – Пора.

Шатов встал с дивана, тряхнул головой, пытаясь избавиться от липкого чувства кошмара:

– А остальные?..

– Остальные уже в машине, – Балазанов застегнул молнию на куртке и вышел.

Прошло уже полтора часа, понял Шатов. Нужно ехать на площадь.

Пирог вошел в кабинет и молча сел за письменный стол.

– Пока, – сказал Шатов.

– Удачи, – негромко ответил Пирог.

Удачи. Она нам не помешает. Она мне не помешает. Шатов вышел на крыльцо и отшатнулся. Туман. Месиво из воды и призраков. Густой, непроницаемый, словно молчание.

Шатов замер на крыльце, ему показалось, что если он попытается шагнуть, то туман упруго отшвырнет его. Или втянет его в себя, стиснет и высосет до капли.

Прядь тумана качнулась, отступая в сторону, и появился сержант:

– Там вас ждут.

– Хорошо, – туман это только туман.

И ничего более. Все остальное за него придумывает испуганный и уставший мозг Шатова. Ничего. Осталось совсем немного, напомнил себе Шатов.

Осталось совсем немного, повторил про себя Шатов, когда сел в микроавтобус и дверь, закрывшись, легко отрезала прядь тумана.

Шатов готов был поклясться, что прядь еле слышно вскрикнула и билась в предсмертных судорогах до тех пор, пока совсем не растворилась в воздухе.

Молчал не только Шатов. Ни словом не обменялись и Сергиевский с Балазановым и Климовым. Балазанов был за рулем, майор неподвижно сидел возле него, и Шатов не мог понять – дремлет Сергиевский или просто задумался.

Климов вынул из пистолета магазин, извлек из него патроны и тщательно стал их перетирать. Это напоминало обряд. Каждый патрон Климов подносил к губам, дышал на него, тер о рукав куртки и вставлял в обойму. Двенадцать, автоматически пересчитал Шатов. Несколько раз передернув затвор и щелкнув курком, Климов вставил магазин в рукоять пистолета. Потом положил пистолет в боковой карман куртки и принялся разминать кисти рук.

– Приехали, – коротко сказал Балазанов.

Шатов вздрогнул, огляделся.

Снаружи, сквозь туман, пробивался свет фонарей. Мелькали какие-то тени.

– Пора, – сказал Сергиевский.

– Я пошел.

Он пошел. Дверь за собой закрывать не стал. Им тоже выходить. Они должны следить за тем, чтобы Дракон… Чтобы что? Не убил Шатова?

Это правильно, Шатова убивать нельзя.

Микроавтобус остановился за сквером, с другой стороны которого возвышался памятник. Памятника видно не было.

Вообще ничего не было видно, кроме нескольких деревьев с краю.

Шатов поднял воротник.

Холодно. Он вдыхает туман. Впускает холод в себя.

Смотри под ноги, Шатов. Ступай аккуратно и смотри под ноги, чтобы не споткнуться или не поскользнуться. Это было бы не слишком здорово, явиться на встречу к дракону с ног до головы перемазанным грязью.

Грязью, вздрогнул Шатов.

Он и так перемазан грязью. Все они перемазаны грязью, копошатся в ней, пытаясь соорудить друг из друга… Это было во сне. Не нужно об этом.

Площадь освещалась по периметру. Фонарей видно не было, просто светился туман. Был туман, были лоснящиеся от пота булыжники мостовой, и был Шатов.

И тишина.

Туман надежно глушил все звуки. Как во сне.

Шатов повертел головой, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Не получилось. Он сам выбрал это место для встречи. Сам. И сейчас проклинал себя за это. У него совершенно беззащитная спина. Здесь нет даже стены, чтобы прижаться к ней и получить хотя бы иллюзию безопасности.

Откуда выйдет Дракон? Метро уже не работает. Из парка или со стороны гостиницы. Откуда угодно.

Он выйдет, приблизится к Шатову, легко взмахнет рукой… Горло Шатова обожжет огонь… Это не больно, сказала отрезанная голова.

Шатов резко оглянулся, ему показалось, что сзади кто-то есть. Показалось, дробно простучало сердце. Только показалось.

А потом туман исчез, разом, как во сне. И Шатов оказался посреди мокрой площади, под светом фонарей. И никого. На другом конце площади, мимо бывшего обкома партии, время от времени проезжали машины.

Интересно, сколько времени? Шатов оглянулся на здание университета и сплюнул, часы на нем не освещались. Сколько он уже ждет? Полчаса? Час?

Шатов хлопнул себя ладонью по лбу, достал из кармана телефон, нажал на кнопку и посмотрело на время. Всего восемнадцать минут первого.

Или уже восемнадцать минут? Дракон решил не приходить, опасаясь ловушки, или все еще ходит вокруг, высматривая засаду.

Как холодно. Руки застыли совершенно. Шатов спрятал их в карманы. Интересно, знобит его от страха или от холода. Он не боится. Это точно. Он просто ждет встречи. Короткой, как взмах ножа, или долгой… Он устал прятаться. Он хочет ясности. Он…

– Шатов, – неожиданно звонко прозвучало сзади, от памятника. – Он не придет.

Балазанов легко спустился по ступенькам и потер руки:

– Напрасно мерзли и психовали. Дракон позвонил майору на мобилу, сказал, что передумал встречаться.

– А почему не мне?

– А ты у него спроси, если свидишься, – засмеялся Балазанов. – Не знаю как у тебя, а у меня словно здоровенная каменюка с души свалилась. Поехали на базу, майор уже перезвонил в управление, будем дерьмо разгребать. Вот уж на нас покуражатся!

– Он сказал, почему не пришел?

– С ним майор разговаривал, выключил телефон и выматерился. Все. Спросишь у самого, – Балазанов быстро пошел через сквер к микроавтобусу.

Не пришел. Все-таки – не пришел. Передумал. Или испугался. Или даже и не собирался, а действительно тянул время. Теперь это уже не выяснить. Теперь – все. До самой смерти. Больше Шатов не станет играть в его игры. Теперь Шатов должен исполнить свое обещание. Кто даст ему эфир? Нужно подумать.

Балазанов подошел к машине, открыл дверцу и энергичным жестом пригласил Шатова во внутрь.

Шатов подошел, взялся за ручку, поставил ногу на подножку.

– Не выхолаживай салон, – сказал Балазанов.

Запах.

Шатов наклонив голову хотел было шагнуть во внутрь салона, но запах его остановил. Кровь? Кровь…

– Что? – Закончить вопрос Шатов не успел – удар обрушился на затылок и толкнул Шатова в темноту…

…-Вспоминай, потребовал голос.

– Что?

Вспоминай…

Мне нечего вспоминать, сказал Шатов. У меня очень болит голова.

– Так тебе нечего вспоминать, или у тебя болит голова?

У меня болит голова. У меня дико болит голова. Меня ударили по ней…

– Кто?

Не знаю, подумал Шатов.

– Ты не хочешь об этом думать.

Я не знаю, подумал Шатов, губы и язык ему не подчинялись.

– Знаешь, никто другой этого не мог сделать.

Балазанов, подумал Шатов.

– Правильно. Тебя ведь предупреждали…

…На собственном опыте Шатов неоднократно убеждался, что приходить в сознание очень больно. Сознание имело скверную привычку за время отсутствия раздуваться, распухать неимоверно, а потом, возвращаясь назад, в череп, оно долго не могло уменьшиться, ворочалось недовольно, рискуя череп разорвать.

Шатов застонал, пытаясь поднести руку ко лбу, но рук не почувствовал.

Темно, хоть глаз выколи. И больно. Как чертовски больно! И еще тошнота. Язык распух так, что заполнил собой весь рот, раздирая челюсти. Это не язык.

Поздравляю вас, господин Шатов, вы впервые удостоились кляпа во рту. Резать вас уже пытались, стрелять тоже, наручники к вам применяли… Теперь вы получили кляп. А это значит, что руки не просто так отнялись, их связали. Еще это значит, что кто-то очень не хочет дать вам возможность шевелиться или говорить…

И то, что вы ничего не видите, вовсе не значит, что вы ослепли или находитесь в кромешной темноте. Вам просто могли завязать глаза.

Балазанов, сука!

Вы не только Барановского проглядели, майор, вы еще и Саню Балазанова прозевали. А ведь сами отбирали, между прочим.

Не нужно нервничать, Шатов! Просто лежи и жди, когда сможешь хотя бы выматериться внятно, а не пропитывать слюной тряпку во рту. Мерзкое, если вдуматься, это изобретение – кляп. Хорошо еще, что нос не заложен. А то ведь задохнулся бы Шатов, и досталось бы Дракону для разговора только мертвое тело.

А Дракон очень хочет с нами поговорить. Ужасно. И ты пошел ему навстречу, и поволок с собой людей. Им тоже предстоит… Или уже нет? Ведь пахло в машине кровью. Пахло. Если бы голова Шатова соображала чуть быстрее, то… То Шатов попытался бы в машину не сесть и, скорее всего, схлопотал бы пулю за плохое поведение.

Он не чувствует рук, лежит на левом боку, и бок уже изрядно замерз. Максимально точное описание его положения. Не густо. Забыл. Еще один момент. И не маловажный. Он жив.

Мысли, правда, у него короткие, потому, что длинные мысли в его голову не вмещаются. В нее еще не совсем вместилось сознание.

Шаги. Кто-то подошел к нему и стоит рядом. Шатов чувствует запах обувного крема. Ну что стоишь, подумал Шатов, ты же хотел поговорить. А с кляпом во рту я не смогу тебе ничего сказать. Даже если захочу.

Рывок поднял Шатова на ноги. Должен был поднять, но ноги не держали. Считай, нет у Шатова ног. И рук.

Шатова прислонили к стене, затылок болезненно соприкоснулся с твердой поверхностью. Потом боль пронзила челюсть. Кто-то вытаскивал кляп.

Как больно. И так можно сломать челюсть. Зато как хорошо, когда его вынули! Шатов глубоко вздохнул и закашлялся.

– Вот и встретились.

– Угу, – Шатов попытался произнести что-нибудь членораздельное, но речевой аппарат пока еще пребывал в несколько парализованном состоянии.

– Да ты не спеши, все придет само собой, – Дракон стоял прямо возле Шатова, голос его звучал сверху, – мы еще наговоримся.

– По-шел ты… – медленно, по разделениям произнес Шатов, – к…

– И ты полагаешь, что я сразу пойду по указанному тобой направлению? Тебе нужно выразить свои эмоции – на здоровье. Я, опять-таки, подожду. Вот посижу рядом, полюбуюсь.

– Повязку бы снял, – сказал Шатов.

Речь практически восстановилась.

– Но ты же сам говорил, что у тех, кто не видел моего нового лица, больше шансов остаться в живых, – по голосу было понятно, что Дракон получает удовольствие от разговора. – А вдруг я тебя отпущу?

Шатов задохнулся смехом, закашлялся:

– Ты меня отпустишь? Я, конечно, влип в эту историю как последний идиот, но не нужно меня вот так вот раскатывать тоньше блина. Я уйду отсюда, только если ты останешься. Или нет?

– Или да.

– Тогда сними повязку.

– Ну, хорошо, уговорил, – шаги приблизились, Шатов почувствовал прикосновение к голове и на всякий случай закрыл глаза.

На кого сейчас похож Дракон? А если на дракона? Пластическая операция просто вернула ему первоначальный облик, и Шатов сейчас взглянет в лицо, покрытое чешуей и складками кожи. И увидит хищный оскал.

Открывай глаза, Шатов. Ты пришел на площадь для того, чтобы все прекратить, чтобы поговорить с Драконом. Ты почему-то поверил в невозможное. Наслаждайся результатом своих поступков.

Большое помещение, похожее на складское. Или на ангар. Потолка нет, есть переплетение балок и крыша. Фонарь свисает на длинном шнуре. На табурете в нескольких метрах от Шатова сидит человек.

Человек как человек. Встретив его в трамвае, Шатов не обратил бы особого внимания.

– Здравствуй, Шатов, – сказал незнакомый человек голосом Дракона.

Все-таки, Дракон, усмехнулся Шатов.

– Привет.

– Я же говорил, нам нужно встретиться, – Дракон щелкнул пальцами. – Я – человек слова.

– Ты здорово изменился, – сказал Шатов, – просто разительно.

Дракон пошевелил губами, но промолчал.

– Предыдущая рожа, правда, была немного породистей, было в ней нечто от дворянина. А сейчас… – Шатов прищурился, – так у тебя даже брюки не глажены, Дракоша. И готов поспорить, что ты сегодня не брился. Что так? Где гордость, где чванство, чувство превосходства и собственного достоинства. Я вот тоже не успел сегодня побриться, но у меня были веские причины. За мной охотился маньяк и убийца.

– У меня было много дел.

– Ты убивал, – понимающе кивнул Шатов, – это отнимает много сил и времени.

– Представь себе…

– А можно вопрос? – спросил Шатов.

– Можно. Это только в официальных кабинетах отвечают, что здесь вопросы задают другие. Мы с тобой в неофициальной обстановке, – в голосе Дракона ирония.

Он подыгрывает Шатову, которому только и остается, что делать хорошую мину при плохой игре. Почему бы не дать бедняге немного поиграть. Пусть расслабится. Тем интереснее будет его вдруг поставить на место.

– Ты очень возбуждаешься, когда убиваешь? – Шатов внимательно смотрел в лицо Дракона, стараясь не упустить ничего.

Пауза в полсекунды, чуть вздрогнули ресницы… Черт, зрачков не видно, зато желваки немного напряглись. А в остальном Дракон свою реакцию скрыл. Но реакция была, это Шатов почувствовал.

– Нет, если ты не хочешь – отвечать – твое дело, – быстро проговорил Шатов, – в конце концов, это ты меня поймал. Здесь ты задаешь вопросы.

– Возбуждаюсь, – проговорил Дракон.

– Сильно?

– Сильно.

– Тогда все понятно… – улыбнулся Шатов и замолчал, разглядывая себя.

Ноги стянуты проволокой на щиколотках. Руки за спиной. Кажется за спиной. Давненько они не подавали признаков жизни. На Дракона не смотреть. Не нужно. Покупка, в общем, детская, запустить информацию и ждать, пока любопытство не возьмет верх. А там…

– Что понятно?

Шатов бы поаплодировал бы Дракону, если бы не руки.

– Понятно, почему брюки не глажены. Тебе пришлось их сегодня слишком часто менять. Глаженные закончились.

Вот теперь желваки обозначились значительно четче. Зубовного скрежета добиться не удалось, но Дракон сказал, что у них много времени. А положение у Дракона не слишком приятное. На оскорбление нужно реагировать. Хоть как-нибудь. Промолчать по его поводу, или перевести разговор на другое – это тоже значит отреагировать.

– Другие в таких случаях подошли бы и врезали с носока, – подсказал Шатов, – но для тебя с этим проблема. Если ты начнешь меня бить, то не сможешь остановиться. Будешь меня убивать, потом весь обкончаешься, придется бежать за чистым бельем… В мокром-то себя особо возвышенным не почувствуешь. Или все-таки не сможешь отказать себе в удовольствии?

Дракон резко встал с табурета и подошел к Шатову. Первые два шага получились быстрыми, но потом движение замедлилось. Быстро умеет брать себя в руки, покачал головой Шатов. Быстро. А все могло закончиться.

Закончиться? Так ты уже решил умирать, Шатов! Ты же просто торопишь события, ты не хочешь долго мучиться. Ты хочешь умереть быстро… Не смей, Шатов. Он очень долго тебя мучил, Шатов. У тебе есть шанс отплатить. Немного, совсем чуть-чуть, но отплатить.

– Не получиться, Шатов, – чуть охрипшим голосом произнес Дракон. – Не получится.

– У тебя что, одеколон кончился? – как ни в чем ни бывало поинтересовался Шатов. – Раньше от тебя так не разило потом. Устал? Или возбудился?

Дракон присел возле Шатова, заглянул к нему в лицо. Внимательно посмотрел в глаза:

– Если бы я просто хотел тебя убить, то просто убил бы. Раньше.

– В спорткомплексе?

– И там тоже.

– Но ты хочешь меня не просто убить?

Дракон сделал неуловимое движение, и в руке у него появился нож:

– Не просто убить… А ты думаешь, что не просто убить это так просто?

– Каламбурщик из тебя никакой, – оценил Шатов и поцокал языком, стараясь не смотреть на лезвие.

Оно холодное и твердое. И наверняка острое. Голова закружилась: ночь, спорткомлекс, равномерные неторопливые движения ножа и приторный запах крови.

– А я и не особенно об этом сожалею. Стихи – это не моя стихия, – Дракон осекся.

– Что это тебя проняло, Дракон? Ты выглядишь странно, с ножом в руке декламируя низкосортные литературные опыты. Заранее готовился, чтобы меня поразить, или экспромтом решил блеснуть?

Главное – не закрывать глаза и следить за каждым его движением. И прислушиваться к дыханию и к интонациям. И не бояться.

Хотя, какая, к черту, боязнь? Шатов совершенно не боится Дракона. Абсолютно. Дракона – не боится. Вот его ножа…

– Не надейся, ты не умрешь быстро и безболезненно, – Шатов вздрогнул, почувствовав на своем лице дыхание Дракона, – ты расплатишься за все. И за тот шрам… Его убрали с лица, но он все равно остался.

Лезвие коснулось щеки Шатова.

– Шрам начался здесь…

Укол. Легкий, просто прикосновение. Шатов понял, что затаил дыхание и заставил себя глубоко вздохнуть и выдохнуть.

– А потом он пошел вправо, я слышал, как рвалась моя кожа, – острие ножа легко, чуть прикасаясь к лицу Шатова, скользнуло к виску. – Это ведь я должен был убить тебя. Я… А ты умудрился…

Шатов вздрогнул от боли, когда Дракон поддел кончиком ножа кожу на виске и рассек ее.

– Не приятно, правда?

– Ничего, – Шатов заставил себя улыбнуться, – можно привыкнуть…

– Да? А так? – нож впился в край пореза и потянул его чуть ниже.

– Одна просьба…

– Да?

– Будешь кончать – отойди. Меня такие вещи не возбуждают.

Нож замер.

Вот сейчас. Только одно движение. Взмах руки.

Дракон встал и отошел.

Шатов позволил себе на мгновенье закрыть глаза и облизал губы. Почти ведь получилось. Еще совсем немного оставалось. Чик – и все.

Дракон простоял спиной к Шатову почти минуту, держа нож в опущенной руке. Потом обернулся.

Лицо белое, словно гипсовое. Губы искривились. Кажется, он надеется, что это похоже на улыбку. Не очень. Это похоже на гримасу ярости. Подтолкнуть…

– Так что там у тебя было со шрамом дальше? Пока то, что ты мне продемонстрировал, особо не поразило. Может, поищешь подходящую палку? Заточишь ее и проведешь по моему лицу борозду. Рвущаяся кожа, запах крови, брызги… Ну и так далее и тому подобное. Это же так возбуждает.

Дракон тяжело вздохнул, поднял руку с ножом вверх, словно собирался метнуть его в Шатова. Потом медленно поднял левую руку и закрыл нож.

– Не сейчас… – пробормотал Дракон.

– Что так? Заратустра не позволяет? – Шатов засмеялся.

Кровь теплым ручейком стекала по щеке, но боли почти не было. Шатову было необычно легко. Об этом он мечтал – только он и Дракон. Только они вдвоем. И максимум, что может сделать Дракон – это убить Шатова. Легко или мучительно – не важно. Только убить. И некого взять в качестве жертвы.

Дракон переставил табурет почти к самым ногам Шатова и сел.

– Мне кажется, что теперь мы будем разговаривать. Не понятно только о чем, – Шатов подмигнул Дракону правым глазом и поморщился – рана все-таки дала о себе знать.

– Я и сам не рассчитывал на длительный разговор, – хрипло сказал Дракон. – Вначале твоя смерть была вопросом чисто прикладным. Показательным выступлением. Дракон пообещал наказать Шатова и ментов из группы Сергиевского и свое обещание выполнил. Вас нашли бы… Вас найдут обезображенными и со следами пыток. Так, для создания образа.

– Именно сегодня?

– Или завтра, или через неделю… Вопрос об этом не стоял так остро, поверь. Все шло по плану. Все шло точно по плану… Убийства, группа, ты в качестве свидетеля, снова убийства, потом приезд матери вашего Гремлина, паника… Неуловимый и неуязвимый Дракон, издевающийся над героическими сыщиками…

– Чушь.

– Ничего подобного – вполне реальная вещь. Потом умер бы ты и кто-то из группы. Лучше – все. И я исчез бы. Испарился. А потом, месяца через четыре-пять, снова появился бы бумажный дракон. И ты полагаешь, что кто-нибудь из руководителей города решился бы придать это гласности? Милый мой. Они бы сидели тише воды и ниже травы, надеясь только на то, что их минет чаша сия. И бумажные драконы опять исчезли бы, – Дракон засмеялся хрипло, – на время. Чтобы появиться снова, но уже в виде визитных карточек и почтовых открыток. И всякий, получивший такое послание, поспешил бы выполнить просьбу. Поэтому вы должны были не просто умереть, но умереть страшно, так, чтобы никто не мог выдать это за героическую схватку с преступником.

Шатов попытался изменить позу, но у него ничего не получилось.

– Не дергайся, – посоветовал Дракон, – без толку.

– Красиво говоришь, – Шатов хотел сказать это легко, с улыбкой, и у него получилось. – Только планчик дал сбой. Да? И ты был вынужден импровизировать на ходу. А импровизация – не твоя стихия. Ты испугался и убил заказчика. Спортсмена.

– Я его не убивал, – усмехнулся Дракон.

– Мы уже об этом говорили, не повторяйся.

– Это ты повторяешься, Шатов. Это вы его убили в перестрелке. Вернее, Таранов его убил. А я только спас его семью от позора. Вашему майору в голову пришла замечательная идея – пожалеть жену и еще не родившегося ребенка Рыжова. И то, что ты свидетель…

– Понятно, – кивнул Шатов, – это только ускорило развязку.

– Именно. Ты решил стать жертвенным животным и начать громко кричать о наших с тобой интимных делах.

– И ты испугался!

– Я не испугался… – сказал Дракон.

– Испугался, ты смертельно испугался, Дракон. Ты ведь любишь жизнь, хоть и не можешь жить без смерти.

– А если и испугался? Что из того? Что? Все мы хотим жить. Даже такая дрянь как ты хочет жить.

– Честно? – устало спросил Шатов. – Уже не хочу. Ты добился того, чего хотел. Ты начал стирать меня. Я сам начал себя стирать, черту за чертой, все, как ты сказал, только…

– Что только?

– Только я начал это делать с инстинкта самосохранения. Я не боюсь умереть. Если бы я сейчас мог обменять мою жизнь на твою…

– Если бы мог, Шатов, – Дракон встал. – Но пора заканчивать преамбулу.

– И переходить к амбуле, – подсказал Шатов.

Дракон, не ответив, пересек помещение и скрылся за дверью.

Конец первого действия, констатировал Шатов.

Вообще-то, по правилам и канонам он должен сейчас тянуть время в надежде на помощь. Их хватятся, Пирог знает, что они поехали на площадь… Хватятся, как же.

Вначале Пирог будет ждать. Час, два, три. Потом… Что потом? Потом он попытается дозвониться до майора, или до Климова, или до Балазанова. Майор и Климов не ответят, а Балазанов… Может и ответить, сказать, что Сергиевский и Димка пошли за Шатовым, оставив Балазанова возле машины.

Это еще пара часов. Потом…

Это уже в зависимости от желания Дракона. Можно даже позвонить Пирогу и вызвать его немедленно на встречу. И Гремлина можно вызвать. И обоих убить.

Вот это будет интересно. Уничтожить всю группу. Об этом толдычил Дракон. Замечательно. Как все может замечательно для Дракона закончиться.

Есть другие варианты?

Конечно, меня бросается искать Хорунжий. Прошлый раз он прицепил ко мне микропередатчик и почти успел догнать меня в лесу. Почти. Сейчас же… Шатов засмеялся. Потом резко оборвал смех, чтобы остановить истерику.

Он же сам сегодня переоделся во все сухое. Сменил обувь и куртку. Если что-то такое и было в одежде, то… Одна надежда на Вику, на то, что она не забыла… Если вообще собиралась.

Похоже на то, что с этой стороны помощи также ожидать не приходится. Что и следовало доказать. Значит, единственное, что остается Шатову – красиво умереть. Героически. Во всяком случае, попытаться не путаться в соплях и просьбах о пощаде.

Дверь распахнулась, и Дракон волоком втащил мешок. Тяжелый. Мешок застонал.

Майор или Климов.

Следом появился Балазанов. Он втащил второго.

Все в сборе. Всех нас собрал Дракон. Всех.

И теперь начинается…

Балазанов подтащил обоих оперативников поближе к Шатову. Глаза завязаны, во рту у обоих – кляп. Руки за спиной скованы наручниками.

– Убери повязки и кляпы, – распорядился Дракон.

Майор откашлялся, а Климов застонал, заваливаясь на бок. Ему досталось больше других. Кровь черными потеками застыла по всему лицу.

Балазанов прислонил Климова спиной к стене, похлопал по щеке. Огляделся по сторонам, встал и подошел в угол помещения, к луже, натекшей из-под стены. Набрал в горсть воды и плеснул ее в лицо Климову:

– Оживай, Дима!

Климов пробормотал что-то невнятное, веки его приподнялись, но видны были только белки. Два белых полумесяца на темном лице.

– Бедняга… – Балазанов наконец посмотрел на Шатова. – Жизнь полна неожиданностей.

– И сволочей.

– Не без того, Женя. Так уж все получилось.

– Вот что значит не сделанный вовремя аборт, – сказал Сергиевский.

Балазанов засмеялся:

– Не нужно так злиться. Дураком оказался не я, а вы, товарищ майор.

– Время покажет, Саня. Еще не вечер.

– Уже не вечер, товарищ майор. Уже не вечер. Уже ночь. Самое зловещее время суток, – Балазанов оглянулся на Дракона. – С кого начинаем?

– Что там с Климовым? – спросил, не приближаясь, Дракон.

– Я его слишком сильно приложил. Похоже – сильное сотрясение мозга.

– Жаль, я планировал начать с него. Тогда мы пообщаемся с майором.

– Что тебе нужно? – спросил Шатов, понимая, что сейчас произойдет нечто такое, чему он не сможет помешать.

– Практически ничего. Мне нужно твое внимание. Приступайте, Дима, – Дракон сел на табуретку, немного демонстративно скрестив руки на груди.

Балазанов огляделся.

– Балазанов, – окликнул его Шатов.

– Чего? – Балазанов взял в углу ящик и принес его к Сергиевскому.

– Чего тебе нужно во всем этом? Бабки?

– Острых ощущений ему нужно, – сказал майор.

Балазанов сел на ящик.

– Он же в ментовку пошел ради этого. Ему все равно, на какой стороне играть в эту игру, в сыщики-разбойники. Правда, Саня?

– Не правда, – Балазанов достал из кармана зажигалку и сигареты, закурил. – Мне не нравится убегать. Мне нравится только догонять. А правила мне мешают.

– Прекращайте разговоры, – бросил Дракон.

– А ты мне рот закрой, – засмеялся Шатов. – Хочу и разговариваю. Это ты вон Балазанову запрещай, он у тебя сегодня в собаках. А завтра он в чем будет? В чем ты завтра будешь, Балазанов?

– В гробу он завтра будет, – сходу принял подачу Сергиевский, – сегодня он Дракону нужен, а завтра будет мешать.

– Тем более что он и лицо новое Дракона видел.

– И еще знает, что это Дракон убил того парня в спорткомплексе. Своими руками. Хотя мог спасти, никто ему в спину не дышал, – сказал Шатов. – Кстати, а кто подсказал вам, майор, блестящую идею о перестрелке?

– Будешь смеяться – никто. Сам придумал. Но поддержал ее Саня сразу. Обеими руками.

– Саня, – Шатов повысил голос, – а ты уже тогда знал, что Дракону не нужна правда о том, что произошло в спорткомплексе?

Балазанов молча докурил сигарету, выпустил вверх струйку дыма и отбросил окурок.

– Балазанов! – позвал Шатов. – Слышь, Балазанов? А ведь Дракон убивает всех, кто может быть для него опасен. Не боишься?

– Начинай, – коротко приказал Дракон.

Балазанов встал с ящика, переставил его поближе к майору.

– Просто так убивать будете, или для порядка хоть что-то попытаетесь выяснить у нас. Страшную военную тайну, например, – голос майора был слишком спокойным для того, чтобы в это спокойствие можно было поверить.

– А что вы можете мне рассказать? – тихим голосом спросил Дракон. – Номер своего табельного оружия? Так я могу его и сам посмотреть.

Балазанов небрежно перевернул Сергиевского лицом вниз, дернул за наручники.

– Ты сильнее рви, – посоветовал Сергиевский, – кисти у меня затекли, и локти, в общем, тоже. Можешь попрактиковаться на плечевых суставах.

Увидев, что Балазанов замешкался, Дракон усмехнулся:

– Делайте, что говорит старший по званию.

Руки Сергиевского пошли вверх.

– Твою мать, – простонал майор, – в средние века, черт, и не только… Для этих целей использовали дыбу. Эффективно и…

Суставы захрустели.

– … и очень просто, – закончил майор. – А ты, Балазанов, козел. Ты ж мне так суставы толком не вывернешь, блин горелый. Это на дыбе когда подвешивали, там руки выворачивались, а тело оставалось неподвижным… Иногда даже специально привешивали груз к ногам… или бревно на ноги… и палачи цеплялись с двух сторон, чтобы руки, значит… Твою мать!

Шатов отвернулся, но заставить себя не слышать не мог.

– Не сопи так, Саня. Мне больно, но не настолько… – майор зашипел от боли. – У меня же тело подвижно. Тебе нужно меня чем-нибудь прижать к полу, а потом уж руки ломать… Слышишь?

Шатов сцепил зубы, чтобы не застонать. Снова хрустнули суставы.

– Ну не мучайся, Саня. Две руки ты мне не вывернешь, не получится. По одной нужно. Слышал?

Послышался глухой звук удара, еще раз.

– Вот это по-нашему, по-ментовскому, – простонал майор, – чтобы бить с носка – много ума не надо. Достаточно школы милиции.

Снова удар, Сергиевский закашлялся.

Балазанов ударил снова.

– Мо… лодец, хорошо… работаешь, – с трудом произнес Сергиевский. – А теперь попробуй с левой ноги… Вот так!

Удар.

– Как же я… тебя к себе в группу… взял? Ты же бить не умеешь, – Сергиевский сплюнул. – Ну, как ты толком пробьешь лежащего на боку человека, если у него руки за спиной скованы? Ты ж так ни до почек, ни до печени толком не достанешь… Тело должно быть вытянуто… Иначе…

Удар. Еще один удар.

– Иначе все без толку… Забыл этот фокус с форточкой? Чему вас только учат теперь? Слышишь, Дракон хренов, молодежь сейчас совершенно забывает об истоках профессии… Сколько поколений ментов просили вначале закрыть форточку, и только потом били по почкам или по печени… Оп-па…

Майор снова закашлялся, на этот раз надолго.

– Это неплохо, совсем не плохо… Растешь, Балазанов. Слышь, Шатов, учти, у Сани неплохо получается удар с правой ноги в солнечное сплетение… И…

Удар прервал фразу.

– Хватит бить, – сказал Дракон.

– А что? – запыхавшись, спросил Балазанов.

– За физической формой следить нужно, – простонал Сергиевский, – вон, дыхалка ни к черту.

– Попытайтесь поработать огнем, – предложил Дракон.

Сам не вмешивается, подумал Шатов. Сам стоит в стороне. Стоит, не смог усидеть на табурете. Волнуется. Еще бы, наркоман смотрит, как другой принимает дозу. Балазанов, правда, особого кайфа не испытывает. Никак не может найти зажигалку.

– В правом кармане, – засмеялся майор, – забыл, щенок, куда сунул? Или страшно стало?

Балазанов вытащил зажигалку. Щелчок.

– И снова дурак! Я же тебе кретину говорил, что не чувствую рук. Козел!

– Попробуйте лицо, – посоветовал Дракон.

– Слушай, сучок, заслуженную сволочь, – сказал майор, – слушай… А-а!

Запахло паленым.

– Вот это да… А-а… – майор захрипел и дернулся, – вот это – боль. Спасибо фирме… А-а-а!

На этот раз крик все тянулся и тянулся, запах стал непереносимым, Шатов рванулся и тоже закричал:

– Прекратите, прекратите!

– Что так, Шатов? – холодно осведомился Дракон. – Веселье только началось.

– Не лезь, Шатов, – простонал Сергиевский, – не нужно. Они свое получат. Вначале – Балазанов, потом и сам этот урод. Пока пусть порадуются. Балазанов, ты хоть подумал, как выкрутишься из этой ситуации. Подумал? Он же тебя грохнет. Вначале ты убьешь нас, потом по мобильникам вызовешь Гремлина и Пирога. А потом? На хрена ты ему будешь нужен?

Снова щелкнула зажигалка.

– Стой, – приказал Дракон, – а это замечательная идея, майор.

– Какая?

– Та, что вы сейчас мне подбросили. Отличная. Вызвать сюда остальных членов группы. Пирога и Гремлина, – Дракон подошел к Сергиевскому и тронул его носком туфля, – браво, майор! Слышали, Александр? С кого начнем?

– Суки, – выкрикнул майор.

Не повезло Сергиевскому, так подставил ребят. Шатов помотал головой. Не повезло. Майор сгоряча сказал лишнее. Он думал, что Дракон этот вариант тоже просчитал. И теперь…

– Кому позвоним первому? – спросил Дракон. – Пирог или Гремлин? Кстати, что-то я давно не видел Егора.

– Он с матерью, – негромко сказал Балазанов, оглядываясь на Сергиевского.

– С матерью, – Дракон снова щелкнул пальцами. – С него и начнем. Пирог должен оставаться возле телефона как можно дольше. Значит, вы находитесь возле машины, удалось меня проследить до… Где у нас сейчас может находиться Гремлин?

– Общежитие. На…

– Знаю. Это всего минут пятнадцать отсюда. Назначьте ему встречу где-нибудь поблизости. Куда я мог спрятаться? Ну, хоть… – Дракон пошевелил пальцами, … – в развалинах клуба, например. И майор Сергиевский хочет все сделать силами только группы, чтобы реабилитировать себя за Барановского. Похоже?

– Да, – кивнул Балазанов.

– Приступайте, Александр. И больше естественности, вы же психолог, – Дракон стоял над Сергиевским, перекатываясь с носка на пятку. – Только позвоните откуда-нибудь за дверью. Не хотелось бы, чтобы кто-то из наших друзей попытался докричаться.

Шатов выдохнул. Эту возможность Дракон предусмотрел. Теперь кричи – не кричи…

И, кстати, где это мы? Дракон сказал, что мы в пятнадцати минутах от общежития. И еще тут неподалеку развалины клуба… Какого? И главное – зачем Шатов эта информация? Чтобы знать, где умрет? Вот тут, в этом ангаре…

В ангаре… Или в складе? Если в складе, то мы можем находиться…

Вернулся Балазанов.

– Через двадцать минут в сквере, – дышит Балазанов тяжело, словно только что выполнил тяжелую работу. – Возле бюста.

Сквер, бюст, склад – и все это в пятнадцати минутах от общежития. Прицепилась мысль, не отвяжется.

– Вопросов не задавал?

– Нет. Уточнил где и сказал через сколько приедет.

– Не удивлялся, что без усиления?

– Он ни каким приказам майора не удивляется. Они с ним уже несколько лет вместе работают. Его Сергиевский вытащил из неприятности, так что теперь Егор ради него…

– Хорошее качество, – удовлетворенно сказал Дракон. – Но, насколько я помню, Гремлин существо крупное и физически сильное.

– Еще как, – выдохнул Балазанов.

– Придется сразу стрелять, Александр. Только я вас умоляю – в голову. Из всей вашей компании только Шатов оказался без бронежилета. Так что вы уж постарайтесь. Поздороваться, пропустить вперед и выстрелить в затылок. Только не из своего табельного. Воспользуйтесь тем, что я вам дал, с глушителем.

Балазанов вышел.

– Да, – задумчиво произнес Дракон, глядя на закрывшуюся дверь, – а тут вы правы, работник из Балазанова абсолютно никакой. Бездарность.

– Пошел ты, – бросил майор.

– Не пойду, – улыбнулся Дракон, и Шатов почувствовал, как по спине у него пробежали мурашки. – Он неплохо сделал свою работу в группе. Красиво накрутил всех против Шатова, потом поддерживал Барановского во взведенном состоянии. Барановский, кстати, о нем не знал ничего. Если бы у Шуры было немного побольше времени, то он, может быть, стал бы профессионалом. Это ведь так просто…

Дракон присел на корточки возле Сергиевского.

– Да, руки занемели, утратили чувствительность. Но это поверхностно. Кости это онемение не затронуло. А костей в руках более чем достаточно. И Балазанов мог довольно долго играть с ними…

Раздался сухой треск, майор закричал.

– И еще раз!

И снова треск ломающейся кости и крик. И снова – треск и крик.

– Это только пальцы, – почти прошептал Дракон, – а сколько еще костей только в руках… Можно даже не ломать новых, а поиграть уже сломанными.

– Сука! – закричал майор.

– Вот это и отличает профессионала от любителя, Шатов, – Дракон выпрямился и подошел к Шатову, – хоть он и любитель, но удовольствия от работы не получает. А профессионал…

– Ты не профессионал, ты убийца. И даже не убийца, ты… – Шатов замолчал подбирая слова.

– Я маньяк. Я сумасшедший, – подсказал Дракон. – Еще чем-нибудь меня удивишь?

– А я тебе почти поверил…

– Когда? По телефону?

– Да.

– А я почти говорил правду, – Дракон наклонился над Шатовым, – почти все, что я говорил – правда. Мы с вами поставлены в такие условия, что делаем только то, что должны. Все так устроено, что мы не можем делать финтов вправо и влево. Только вперед. И мы бежим по этому коридору, понимая, что остановиться равносильно смерти. Кто-то попался на пути – снести, растоптать, убить. Иного выхода нет.

– А если бы был? – спросил Шатов, чувствуя себя подонком. – Если бы я указал такую возможность?

Дракон заглянул Шатову в глаза:

– А ведь похоже, что ты веришь в то, что говоришь.

Глаза Дракона были светло-серого цвета. Как льдышки. И такие же холодные.

– Я говорю правду. У тебя есть шанс все изменить. Есть люди…

– Всегда есть люди. В последнюю минуту всегда находятся люди, которые могут что-то изменить и в чем-то помочь. И у них всегда есть наготове предложение. И почему-то об этом вспоминают только в последний момент, – Дракон засмеялся.

– Это правда. Тебе пощадят жизнь, если ты отдашь дрессировщиков. Ты ведь не испытываешь к ним особой любви.

Зрачки глаз у Дракона сжались в точки.

– Не испытываю…

– Свяжись…

– Подожди, Шатов, кто тебе сказал, что я их сдам, даже если и не люблю их? Без них я не могу жить, ты ведь знаешь. Или твои знакомые также позволят мне убивать?

«Спроси у Хорунжего, – сто лет назад сказала Вика, – у него в этом опыт больше». Найдет он работу Дракону? Найдет? Ведь для него не важен Дракон, не страшно то, что он убивал людей. Важно найти тех, кто за этим стоит, кто все это придумал и осуществил. И ради этого Дракона могут отпустить. Или приберечь, пока не настанет момент натравить его на дрессировщиков.

– Сейчас ты мне скажешь, что нужно подъехать вместе с тобой в одно место, и ты гарантируешь мне, что ничего мне там угрожать не будет. Так?

– Не так. Тебе нужно будет позвонить…

– Молчи, Шатов! – крикнул Сергиевский. – Как только он узнает номер телефона, он нас убьет. Тебя – в первую очередь.

– Точно! – Дракон засмеялся. – Именно на это я и рассчитываю. Шатов мне говорит номер телефона и умирает. Чисто и красиво. И даже раньше вас, товарищ майор. Хочешь, Шатов? Махнемся? Ты же просто хотел умереть, просто просил меня об этом. И в этом случае я действительно получу удовольствие. Шатов? Скажешь номер телефона спасителей?

И убийства прекратятся, напомнил себе Шатов. Если он договорится с Хорунжим, то убийства прекратятся. Только вот ты этого не узнаешь, ты будешь кормить червей своим бренным телом на самом заштатном кладбище. Готов, Шатов?

– Я…

– Он тебя все равно обманет, Шатов, – напряженным голосом сказал Сергиевский, – даже тут. Ты говоришь номер, а он все равно тебя убивает медленно.

– Тебе придется рискнуть, Шатов.

– А давай, я сам позвоню, – Шатов снова посмотрел в ледышки, – сам наберу номер, поговорю, а потом…

Дракон засмеялся:

– Хорошая попытка, браво. Но освобождать тебе руки я не буду. Не хочешь говорить сейчас, скажешь немного позже.

– Дракон, – позвал Сергиевский. – Эй, Дракон.

– Я вас слушаю.

Вот теперь это прежний Дракон, уверенный в себе, властный, напористый, презирающий всех вокруг. Он уверен в себе.

– Иди сюда, – Сергиевский дышал хрипло, со стоном.

– Тоже предложишь мне обмен? – Дракон подошел к майору. – У тебя тоже есть кто-то, кто сможет меня защитить?

– У меня… – тихо сказал майор, – у меня есть…

Шатов не ожидал от майора такого, тело Сергиевского вдруг выгнулось, связанные ноги с силой ударили Дракона в грудь.

Дракон отлетел в сторону, проехал спиной по полу. Сергиевский, выгнулся еще раз, перекатился к Дракону, закричал от боли, ударившись сломанными пальцами об пол, еще раз поднял связанные ноги и ударил. Но удар пришелся в пустоту.

– Хорошая попытка, – выдохнул Дракон, поднимаясь с бетонного пола. – Отличная… И почти получилось. Так ты не случайно проболтался о Гремлине, майор? Решил заплатить за свою жизнь его? Видишь, Шатов? Жизнь за жизнь. Все по честному… Пока Балазанов убивает Гремлина, Сергиевский убивает Дракона. Хороший удар.

Дракон прижал руку к груди.

– Чуть сильнее – и все. Мне нужно было это предусмотреть.

Сергиевский застонал.

– Обидно? – участливо спросил Дракон. – Придется мне немного подстраховаться.

Шатов напрягся. Сейчас…

Дракон ударил ногой.

Громкий треск и вопль боли.

Нога. Брюки майора под коленной чашечкой потемнели.

– Это открытый перелом, майор. Это – открытый перелом, и с ним вы уже не сможете проделывать такие впечатляющие трюки. Учитесь, Шатов. Бороться до последней секунды. До последней возможности.

– Сволочь, – сказал Шатов.

Дракон подмигнул ему.

– Подонок.

– Вы когда-нибудь обращали внимание, как скуден запас ругательств и оскорблений. Мы гордимся нашим матом, а ведь он совершенно не приспособлен именно к оскорблению. Он только выражает эмоциональное состояние говорящего, – Дракон полез во внутренний карман своего пальто. – Такой героизм должен быть вознагражден.

Он достал пистолет, взвесил его на руке:

– Будем считать, майор, что одного из вас от пыток вы спасли. Климова. Он все равно без сознания, так что особого удовольствия от него получить не удастся. Некоторым нравятся жертвы, молчаливые. А мне, извините, нужна обратная реакция. Движение моей руки – стон. Или крик. Как заслуженная награда.

Его повело, ронял Шатов. Дракон не выдержал, и безумие, которое он кое-как контролировал, вырвалось наружу. Вернее, это не Дракон не выдержал, это не выдержала уздечка, которую на Дракона надевали дрессировщики. Теперь Дракон выпрямился и готов нанести удар, готов впиться в жертву.

Климову повезло, он не будет присутствовать при своей смерти. А Шатову предстоит увидеть все. Он стоит последним в этой очереди.

Дракон поднял пистолет.

Майор стонал, извиваясь на полу.

Щелкнул предохранитель.

– Я скажу номер телефона! – крикнул Шатов.

– Скажешь, – не опуская оружия, сказал Дракон. – Ты все скажешь, а он – не сможет. Поэтому он мне не интересен.

– Не стреляй!

– Шатов, не мельчи. Ты неплохо начал нашу игру, имей силы закончить ее также. Индейцы через пытки демонстрировали свое уважение пленному врагу. Чем достойнее враг, тем изощреннее пытки. Я надеялся, что ты заслужил самые изощренные. Ты ведь воин, Шатов, ты даже смог победить меня. Один раз. Мог даже убить, но не убил. Это почти оскорбление, Шатов. Почти оскорбление.

Распахнулась дверь.

– А вот и… – начал Дракон.

Оглушительно грохнул выстрел. Откуда взялся Гремлин? Но взялся он чертовски вовремя. Шатов закричал что-то нечленораздельное. Он и сам не понял – от восторга или для того, чтобы отвлечь внимание Дракона.

Гремлин выстрелил снова, его пистолет прогрохотал дважды, одна пуля гулко ударила в стену, почти над самой головой Шатова, а вторая высекла искры из бетонного пола. Поднялось облачко пыли.

Щелкнул пистолет Дракона.

Гремлин пошатнулся, хватаясь левой рукой за стену. Снова выстрелил.

Дракон побежал.

Грохот, Дракон спотыкается, что-то кричит, ударяется плечом в стену и, обернувшись, снова стреляет. Щелк, щелк. У него пистолет с глушителем. Щелк.

Пуля зацепила какую-то металлическую конструкцию и с визгом ушла вверх, продырявив крышу.

Шатов смотрел, как Дракон оттолкнулся от стену и побежал, тяжело прихрамывая к дальней двери. Тяжело и медленно.

– Стреляй, Гремлин! – крикнул Шатов. – Стреляй!

Хлопнула дверь.

– Да что же ты, Гремлин.

– Как стреляет, – сказал Гремлин, садясь на пол возле Шатова. – На вскидку, подраненный… И две пули в ростовую мишень. Молодец.

Куртка на груди Гремлина была пробита в двух местах.

– Не захватил бронежилета, – пожаловался Гремлин.

А Дракон снова уходит, толкнула Шатова мысль. Прихрамывая, волоча простреленную ногу, но уходит. И растворится в темноту. Драконы умеют растворяться в темноте и тумане. А потом он снова вернется.

– Ноги развяжи, – сказала Шатов.

– Ага… – Гремлин протянул руку к ногам Шатова.

– Быстрее… У тебя есть ключи от наручников?

– Сейчас, – Гремлин тяжело перевел дыхание, вытер кровь в уголке рта, – сейчас.

Щелкнули наручники, Шатов отшвырнул их в сторону.

– Дай пистолет.

Гремлин, не спрашивая, протянул свой:

– Еще восемь патронов в обойме.

– Понял, – Шатов взял пистолет.

Попытался взять, ватные пальцы скользнули по металлу. Он не чувствует рук. Он совершенно не чувствует рук.

– Сунь мне в карман! – приказал Шатов.

– Осторожнее, – прохрипел Гремлин и закашлялся.

– Вызови подкрепление, – на ходу крикнул Шатов. – обязательно позвони моей жене. Скажи где мы. Обязательно!

– Хорошо.

Шатов распахнул дверь ударом ноги и как в воду нырнул в темноту. Грязь. Мокрая и холодная. Не потерять бы пистолета. Тут он, нормально.

Теперь встать и осмотреться. Где это он?

Кромешная темнота, запах мокрой земли и ржавчины. Снова пошел дождь. Прислушаться, не слышно ли чего. Шатов потряс руками. Словно тряпки. И он не слышит ничего, кроме своего дыхания. Его дыхание слышно на много километров вокруг. Уж Дракон его наверняка слышит.

Ну и хорошо. Его нужно остановить. Задержать. Пусть он знает, что за ним гонится Шатов. Пусть знает. Пусть обернется, выстрелит и потеряет время.

Гремлин вызовет подмогу. Он ее уже, наверное, вызвал. Умница Гремлин. Расколол Балазанова. Умница.

Шатов шагнул в сторону и по колено провалился в лужу. Сверху вода и снизу вода. Он почти не потерял времени на наручники и проволоку, Дракон шел медленно. Значит, он где-то неподалеку.

– Здесь нет болота, Дракон! – крикнул Шатов, пытаясь растереть руки. – Тебе негде спрятаться. Дракон!

Ветер. И влажные аплодисменты промокших листьев на деревьях. Где это я?

Еще шаг и снова всплеск. И снова по колено.

Тебе отсюда не вырваться! Все мы в этой грязи. Так появляются новые Драконы. Кто-то из вас превращается в нас.

Шатов вытащил из кармана пистолет, шагнул и ударился плечом о какую-то металлическую конструкцию. Справа смутно серел штабель бетонных плит. Что-то хрустнуло. Или зашуршало… Шатов вскинул пистолет. Он его не видит. Он не видит даже своего пистолета.

Дождевая вода заливала лицо, Шатов вытер его левой рукой и снова вскрикнул, зацепив рану. Где же ты, Дракон? Он не станет драться, он попытается скрыться, чтобы потом… Не будет «потом». Не будет.

Шатов споткнулся и упал на колени.

Не получится. У него снова ничего не получится. Снова Дракон уйдет.

Больше никого нет на свете – только они вдвоем. Шатов и Дракон.

Как тогда, в лесу, возле болота. Только теперь не Шатов пытается спастись, а Дракон. Он ползет прочь, пытаясь совладать с сердцебиением и дыханием. Он боится, что Шатов его услышит.

Шатов осторожно поднес руку к лицу, провел по глазам. Дождевая вода стекала по лицу, заставляя все двоиться, колебаться и дрожать. Картинка перед глазами качнулась, словно он снова оступился.

А может, это Дракон оступился?

Бред.

Шатов снова огляделся. Темнота.

Вправо. Ему нужно идти вправо. Там будет сарай, полуразвалившийся деревянный сарай. Думать некогда, нужно идти. Идти.

Какой тяжелый пистолет. Рука… Шатов потер кисть правой руки. Нормально.

Сарай.

Шатов засмеялся. Сарай. А от него теперь нужно свернуть к куче металлолома. Зачем? Не раздумывай. Кажется, Дракон сказал, что они начинают понимать друг друга. Наверное, он прав.

А за металлоломом – канализационный люк. Дракон не успел его плотно прикрыть, вон щель осталась.

Шатов огляделся. Ладно, поехали. Шатов осторожно сунул пальцы левой руки в щель и потянул крышку люка в сторону. Пальцы соскользнули. Еще раз, приказал им Шатов.

– Не отлынивать! – Шатов отодвинул крышку, наклонился над черной круглой дырой.

Звук бегущей воды и четкий щелчок. И звон о металл, и искра, полыхнувшая перед самым лицом Шатов на краю люка.

– Дракон, – отшатнувшись от края, крикнул Шатов, – я пришел!

– Спускайся, – голос Дракона почти смешался с шумом воды.

– Ты не сможешь уйти, Дракон, – снова крикнул Шатов.

– А ты не сможешь меня взять.

– Я и не буду. Я с тобой немного поговорю, а потом мы вместе встретим автоматчиков. Ты готов, Дракон?

Только шум воды.

Шатов подвинулся к люку, быстро заглянул. Темнота.

– Дракон!

Ушел, мелькнула мысль, ушел. Не стал разговаривать и дожидаться. Левая рука быстро ощупала грязь возле люка. Камень. Хорошо, теперь камень спустится вниз.

Стук, потом всплеск. И снова только шум бегущей воды.

– Надо спускаться, – прошептал Шатов.

Надо спуститься. И стать прекрасной мишенью для Дракона. Где он станет? Выстрелит в живот или в спину? А ведь нужно всего-то посидеть и подождать, пока приедут ребята в бронежилетах. Это им платят за то, чтобы они лезли вот в такие дыры.

– Дракон, – шепотом позвал Шатов.

Шум воды.

Шатов сел на краю люка, нащупал ногой скобу ступеньки. Сердце колотится прямо в горле. И он не может надышаться. Вдох-выдох, вдох-выдох. Как маятник часов. Вдох-выдох.

Прыгать нельзя, черт его знает, сколько там до дна. Ступенька, еще одна. Качается. Шатов опустил руку с пистолетом. Еще ступенька.

Тоннель идет справа налево.

Шатов слышит его, но не видит ничего.

Левая рука вцепилась в ступеньку, пальцы не хотят разжиматься.

Давай, не веси тут, как мишень. Давай. Пальцы разжались. Вода. По пояс. Шатов поднял над головой пистолет, покрутил головой. Вправо или влево?

Куда пошел Дракон? Вправо или влево? И пошел ли он куда-нибудь. Может, он сейчас стоит, подняв пистолет и ждет, когда Шатов подойдет совсем в упор.

И выстрелит в упор. Упор упадет навзничь. Взничь вскочит… Бред. Спокойно.

Шатов шагнул по течению.

Где ты, Дракон? Шатов подавил желание крикнуть. Не нужно. Тут все может решить один выстрел. Не нужно рисковать. Нарваться на выстрел… Он ведь даже может и не понять, что Дракон стреляет. Не услышать. Вон как шумит вода!

Дно трубы скользкое, под ноги попадают какие-то камни и палки. И ничего не видно.

Шатов оглянулся назад, люка уже не видно. Там, наверху, тоже темно… Если он будет возвращаться, то свободно может пройти мимо люка… Нет, не может. Как бы там, на верху, ни было темно, здесь все равно темнее. Он увидит светлый круг…

Стоп. Шатов замер.

Взгляд. Полный ненависти и страха взгляд резанул по затылку. Шатов затаил дыхание, медленно повернулся как лицом к раскаленной печке.

От этого взгляда раскалились стенки трубы, вода, с шумом бегущая мимо, превратилась в кипяток. По всему телу прокатилась волна судороги.

Он здесь. Рядом. Почти совсем рядом.

Шатов поднял пистолет. Выстрелить? Промах и он выдаст себя. Выдаст и получит пулю в ответ. Прямо в лицо. И придет смерть.

Мысли затравлено метались в мозгу. Ты сам пошел, вопила одна. Ты этого хотел, кричала другая. Беги, беги, беги!

И…

Шатов поднес пистолет к лицу, прикоснулся к металлу губами. Провел рукой по волосам.

– Дракон, – неожиданно для самого себя сказал Шатов, – это все!

И нажал на спуск.

Полыхнула вспышка, отдача рванула руку.

Шумящая водой темнота.

Шатов засмеялся.

Вспышка была мгновенной, но Шатов успел заметить напряженное лицо Дракона, пистолет в поднятой руке… И даже отблески выстрела в светло-серых ледяных глазах Шатов успел заметить.

Пуля попала в грудь.

Шатов шагнул вперед, протянув левую руку.

– Ша-тов… – донеслось из темноты.

Пальцы нащупали одежду, вцепились в нее.

– Шатов, – повторил Дракон.

– Я тебя нашел, – сказал Шатов.

– Больно, – пожаловался Дракон.

– Я тебе верю, – Шатов наклонился вперед, к самому лицу Дракона – Ты больше никого не убьешь.

– Я выживу, – еле слышно пробормотал Дракон.

– Я не слышу.

– Я выживу! – голос Дракона стал чуть громче.

– Нет, не получится.

– Что ты хочешь сделать, Шатов?

– Угадай.

– Забери меня с собой, Шатов, – попросил Дракон.

– Нет.

– Пожалуйста… Я смогу тебе помочь найти моих…

– Мне они не нужны.

– Я все расскажу, только не оставляй меня здесь…

– И ты вернешься ко мне снова? – улыбнулся в темноту Шатов.

– Нет, я не вернусь. Я не смогу… Дай мне шанс… Не оставляй.

– Я тебя не оставлю здесь, Дракон, – сказал Шатов.

Дыхание Дракона было частым и прерывистым. Он закашлялся, вначале подумал Шатов, но потом понял, что Дракон смеется.

– Ты решил попробовать моего безумия, Шатов? Решил сыграть во всемогущего?

– Я не всемогущий, – покачал головой Шатов, – я только могу убить тебя.

Тяжелые частые вздохи.

– И ты думаешь, что на этом все и закончится? – прошептал Дракон. – Полагаешь, что меня можно просто так убить и спокойно жить после этого?

– Думаю – да. Жить спокойно не убив тебя, я не смог. Попробую по-другому.

– Давай-давай, – выкрикнул Дракон, закашлялся и капли его слюну попали на лицо Шатову, – все не так просто. Ты ничего не понял. Я ведь только егерь… Никто не смеет убивать королевских егерей… Убийцу ждет наказание.

– Мы слишком долго говорим.

– Ничего, еще минута. Минутой больше, минутой меньше…

– Я не хочу рисковать, – сказал Шатов.

Резкая боль полоснула по щеке, скользнула к горлу…

Палец на спусковом крючке дернулся сам собой.

Грохот, вспышка.

В лицо Шатову брызнуло чем-то теплым.

Грохот, вспышка.

Грохот, вспышка.

Грохот, вспышка. Визг пули, отлетевшей от стенки трубы.

Шатов разжал пальцы левой руки.

Дракон умер. Он видел то, что осталось от лица Дракона после четырех выстрелов в упор.

Дракон умер, и тело его вода понесла куда-то вниз.

Не выронить пистолет, напомнил себе Шатов, его нужно будет отдать Гремлину. Это его табельное оружие.

Щеку жгло немилосердно.

Шатов осторожно ощупал рану. Чуть-чуть не попал в глаз. И чуть-чуть не дотянулся до горла.

Больно.

Шатов спрятал пистолет во внутренний карман куртки. Теперь нужно идти против течения. И внимательно смотреть наверх. Нельзя пропустить люк. Никак нельзя.

Шатова качнуло. Он провел рукой по лицу.

Все повторяется. Преследование, схватка… И даже рана на лице.

Дракон слышал, как рвалась его кожа. Шатова просто обожгло, словно раскаленным металлом.

Люк.

Шатов нащупал рукой лесенку, подтянулся и поставил ногу. А тело Дракона сейчас тащит дождевая вода.

Тело с размозженным лицом. Тело без лица.

Четыре девятимиллиметровые пули. Клочья плоти и осколки черепа.

Голова закружилась, Шатов с трудом удержался на лесенке.

Еще немного.

Шатов выбрался наружу, подставил лицо под капли дождя. Лицо горело, но холодные капли падали на него, не остужая.

Серена. И всполохи проблесковых фонарей.

Приехала подмога, Шатов. Иди. Тебе придется рассказывать, как ты героически победил Дракона.

Снова качнуло.

Нервы, Шатов. Нервы. И ты, кажется, теряешь кровь. А ты не привык терять кровь. Шатов присел на бетонную плиту. Куда девался весь адреналин? Когда он нужен, его никогда нет.

Шатов тяжело встал. Пошли, нас кажется, ищут.

Вон, сколько их набежало. Где вы были пятнадцать минут назад, герои…

Вначале на Шатова не обратили внимания. Потом кто-то из парней с автоматом вдруг бросил на него взгляд и замер, что-то выкрикнув.

– Привет, – сказал Шатов. – Как вам погодка?

Шатова дернули за плечо, он обернулся и увидел, как медленно изменилось выражения лица капитана. Это он, кажется, приезжал с орлами на автобусе к «Северу».

– Капитан, – с трудом сглотнув, сказал Шатов, – тут где-то должен был быть майор Сергиевский и Гремлин. И Дима Климов. Не видел?

Капитан махнул рукой в сторону ангара.

– Спасибо, вы мне очень помогли, – Шатов поклонился.

Несколько капель крови упали в лужу, освещенную фарами машин.

В ангаре было людно.

Несколько человек топтались в углу, там, где остались опера.

– Гремлин! – крикнул Шатов, – Я тебе пистолет принес!

На полу в углу сидел Сергиевский.

Климова и Гремлина не было.

– Я вернулся, – сказал Шатов и сел на бетон возле Сергиевского. – Пистолет вот принес Гремлину.

– Гремлина увезли уже, – бесцветным голосом сказал Сергиевский. – У него пробито легкое.

– А я ему пистолет принес, – тупо повторил Шатов.

– А у Климова – сильное сотрясение мозга.

– Плохо, – сказал Шатов. – Как нога?

– Открытый перелом. И четыре пальца на левой руке. Мне вкатили какую-то фигню, так что мне теперь почти хорошо.

– Рад за тебя, – попытался улыбнуться Шатов и застонал.

– С лицом у тебя проблемы.

– Я знаю.

Они помолчали, не обращая внимания на стоящих вокруг людей.

– И как? – спросил Сергиевский.

– Ага, – ответил Шатов.

– За базар ответишь? – спросил Сергиевский.

– Я всегда отвечаю за базар.

– Мужик, – улыбнулся Сергиевский.

– Я старался.

– Спать хочу, – сказал Сергиевский устало, – уже четвертую ночь.

– Поспи, – разрешил Шатов.

Боль усилилась.

– Мужики, – спросил Шатов, глядя перед собой, – а мне нельзя вкатить тоже самое, что и майору.

Перед глазами все поплыло.

– Тут я слегка порезался, – сказал Шатов. – Совсем чуть-чуть.

Ему помогли встать. Под руки отвели к какой-то машине.

Подошедший врач сделал несколько уколов.

Когда машина тронулась с места, Шатов прикрыл глаза, но вдруг спохватился и спросил:

– Где это мы были?

Ответа он слушать не стал.

Глава 14

Зима в этом году выдалась ранняя и снежная. Город заметало основательно. К Новому Году – по крыши заметет, подумал Шатов. И люди будут прокапывать перед собой тоннели в снегу.

Сегодня Шатов не планировал никуда идти. Хотел посидеть дома, поработать над статьей. Работа нашлась. Шатов после всего, произошедшего в октябре, стал лицом достаточно известным, его несколько раз показывали по телевизору, а один раз даже пригласили в ток-шоу. Потом перестали, потому, что Шатов на вопросы отвечал коротко, большей частью пожимал плечами и разводил руками.

Почему так и не нашли тела Дракона? Вода, дождь, канализация… Но вы его убили? Я в него стрелял, отвечал Шатов. Но попали? Я в него стрелял. А ваша рана? А он ударил меня ножом. Но он точно погиб? Вода, дождь, канализация.

Шатов был уверен в смерти, а остальным… Пусть думают, что хотят. Общественности удачно скормили рассказ о том, что журналист готовил материал о деятельности сыщиков, случайно оказался на линии, так сказать, огня и проявил героизм.

Ордена не дали, ограничились именными часами. Потом к Шатову обратились ребята из одного информационного агентства, предложили поработать на испытательном сроке, а неделю назад сообщили, что Шатова взяли в штат.

Послезавтра нужно было сдать статью.

Но почти в полдень вдруг позвонил Хорунжий и попросил прийти в ресторан «Нота». Очень попросил.

Первым желанием Шатова было послать Хорунжего куда подальше, потом… Потом Шатов согласился. Хорунжий очень просил. Не требовал, не угрожал, а именно просил.

Шатов не видел Хорунжего с последнего разговора в кабинете. Вернувшись домой после больницы, Шатов не застал ни Вики, ни Хорунжего. Потом, через два дня приехала Вита. Действительно загоревшая.

Холодно. Шатов так и не собрался купить меховую шапку, бегал в кожаной кепке. От метро до ресторана было недалеко, но уши мороз прихватить успел.

Перед рестораном было светло и очищено от снега. Всего одна машина стояла перед входом.

С последнего посещения «Ноты», ресторан не изменился. Только снег и светящиеся гирлянды на елочках перед входом.

Шатов отряхнул с ботинок снег, поднялся на крыльцо. Постучал в стеклянную дверь.

Высокий смуглый парень в строгом черном костюме без вопросов открыл дверь и впустил Шатова во внутрь.

– Вас ждут, – сказал парень.

Узнал по описанию, усмехнулся Шатов. Его теперь легко узнать по описанию. Шатов снял куртку и кепку, отдал их гардеробщику. Остановился перед зеркалом.

Говорят, что шрамы украшают мужчин. Тогда Шатов может считаться красавцем.

Вита, впервые увидев шрам, замерла, потом осторожно прикоснулась к нему пальцами и поцеловала. Шрам. Очень осторожно. Закрыв глаза.

Шатов тогда ушел в ванную и долго стоял перед зеркалом, пытаясь привыкнуть к тому, что это теперь его лицо.

Шрам почти не беспокоил, поначалу, когда заживал, чесался немилосердно. И на морозе белел, пересекая правую сторону лица Шатова резкой полосой.

К шраму привыкла и Вита. А вот Шатов так и не смог привыкнуть к тому, что Вита привыкла к шраму.

Глупость, конечно.

Шатов расчесал волосы и оглянулся на парня.

– В зал, пожалуйста, – указал тот рукой.

В зал так в зал.

В зале все было, как и прошлый раз. Даже елку не поставили. Также тихо играла музыка, царил такой же полумрак. Только сегодня зал был пуст.

Шатов поискал глазами.

Он так и предполагал. Не мог Хорунжий назначить Шатову встречу в «Ноте» без умысла.

Сергиевский изменился. Исчезла с лица напряженность, выражение стало более штатским, что ли.

– Добрый вечер, – сказал, вставая, Хорунжий.

– Привет, – Шатов спокойно ответил на рукопожатие. Пожал руку Сергиевскому и сел на свободный стул.

Хорунжий молчал, барабаня по столу пальцами.

Сергиевский сделал неуловимое движение, и к столику, мягко ступая, приблизился официант.

– Что-нибудь попить, – сказал Сергиевский.

– Начинай, Миша, – сказал Шатов. – Не мучайся.

– Так заметно? – удивленно приподнял брови Хорунжий.

– Заметно, – чуть улыбнулся Сергиевский.

– Понимаешь, – сказал Шатов, – я пришел сюда и выполняю функции гостя. Майор – функции хозяина. А какие функции выполняешь ты – непонятно. Мне, во всяком случае.

– Намек понял, – Хорунжий почесал кончик носа. – Как самочувствие?

Шатов молча посмотрел на Хорунжего.

– Извини, – Хорунжий откашлялся. – Я, собственно, собрал вас здесь…

– Чтобы сообщить пренеприятнейшее известие, – закончил Шатов.

– Нет, чтобы расставить точки над разными буквами алфавита.

Подошел официант, поставил на стол фужеры и бутылку сухого вина.

– Мы тут сами, – сказал Сергиевский, и официант ушел.

– Как нога? – спросил Шатов.

Сергиевский усмехнулся:

– Была нога. А теперь… Вышел на пенсию.

– А Гремлин?

– Уволился из рядов.

– И куда именно уволился?

– Помнишь «Самшит»?

Шатов засмеялся, почесал по привычке шрам.

– Все-таки, нарвался на нож, – сказал Сергиевский.

– Судьба такая, – пожал плечами Шатов. – Судьба.

– Как жена?

– Видимся, – ответил Шатов коротко.

– Понятно… – Сергиевский протянул руку за бутылкой, разлил вино в бокалы. – За что выпьем?

– Каждый за свое, – предложил Шатов.

– Хороший тост, – согласился Сергиевский.

Звякнули бокалы.

– Я выйду на минуту, – Хорунжий встал из-за стола и вышел.

– Что это он? – удивился Шатов.

– В общем, это я просил о встрече, – Сергиевский покрутил в руках бокал.

– Зачем?

– Нам так и не выпало поговорить после всего…

– Я был в больнице, ты был в больнице… Да и о чем говорить?

– Я слышал, ты заходил к Гремлину и Климову…

– Климов меня послал на хрен, а у Гремлина… Мать на меня так смотрела, будто это я в него стрелял, – Шатов улыбнулся и покачал головой.

– А ко мне ты не зашел… Почему?

Шатов снова пригубил бокал.

– Колись, Шатов. Ты же имеешь ко мне вопрос. Имеешь?

– Нет… – протянул Шатов. – Или, наверное, все-таки имею… Ты с Егором общаешься?

– Естественно.

– И тебе не бывает страшно, что ты разговариваешь с человеком, которого подставил? Ты отправил Балазанова к Гремлину, зная, что тот его убьет. Тебе очень хотелось выжить?

– А если бы я не сделал этого, ты сейчас бы сидел здесь? Гремлин остался жив. Если бы он надел тогда бронежилет, то тебе не пришлось бы лезть в канализацию.

– Но ты ведь…

– Что я? Подонок? А почему ты, Шатов, не спросил у меня, что мне пришлось пережить? Ты уже все решил, все знаешь? – Сергиевский говорил не повышая голоса, ровно и тихо.

– Ты просто потерял тогда голову, – сказал Шатов, – поэтому я и разговариваю сейчас с тобой. Наверное, мы все имеем право терять голову. Но то, что ты решил расплатиться…

– Жизнью Гремлина, – закончил Фразу Шатова Сергиевский. – Ни хрена ты не понял, Шатов. Ни хрена.

– Тогда объясни.

– Ты когда понял, что в группе кто-то стучит Дракону?

– Когда он назвал мне по телефону имена, фамилии, клички…

– А я знал это немного раньше. Почувствовал. Появилось предположение. Помнишь, мы с тобой обсуждали, кто именно может продавать?

– Помню…

– Все выводило на Барановского. Он был единственным добровольцем в группе. Какого черта было переться ему к смертникам?

– Но ты поверил, когда он обвинил меня…

– Не поверил, – спокойно сказал Сергиевский. – Ни на минуту. Тем более, что у меня в кабинете была установлена система наблюдения.

– Хорунжий постарался?

– Хорунжий, – кивнул Сергиевский.

– И это он рекомендовал тебе дать понять…

– Что мы с ним знакомы. Ты должен был мне доверять.

– И ты вытащил меня тогда под дождь, чтобы…

– Чтобы тот, кто все это задумал, убедился – мы у него на веревочке.

– Бред, – покачал головой Шатов.

– А жизнь какая? Единственный, кому я мог доверять полностью – Егор. Я как раз искал повод, но тут приехала его мать. Все сложилось удачно. Егор занимался делами матери. А на самом деле он ждал. Я вывел его за скобки, чтобы убрать из-под контроля стукача.

– Ты знал, что их двое?

– А ты бы стал сдавать своего единственного осведомителя? – вопросом на вопрос ответил Сергиевский. – Задача у Гремлина была следующая – сидеть и ждать.

– Чего?

– Звонка. Вызова. Визита. Чего угодно. Тот из наших, кто обратился бы к нему без моего предупреждения, но от моего имени… Продолжать?

– Ты хочешь сказать, что знал?..

– Если бы ты мне говорил все, то я бы знал. Еще налить вина?

– Давай, – Шатов подставил бокал, потом поднял и сказал, – за вовремя заданные вопросы.

– Ничего, – сказал Сергиевский. – Одно обидно – тела так и не нашли…

– Нашли, – сказал подошедший незаметно Хорунжий. – Мы нашли. Четыре пули в голове – все как положено.

– Но тело спрятали. Зачем?

– Для коллекции, – Хорунжий налил себе вина.

– Все-таки?

Хорунжий снова почесал кончик носа:

– Вы в курсе, что случилось с Балазановым?

Шатов вопросительно посмотрел на Хорунжего, перевел взгляд на Сергиевского.

– Вчера покончил с собой. Прямо в камере. Хрен знает где нашел обломок лезвия и вскрыл вены, – Хорунжий набрал в рот вина, подержал немного и проглотил. – А вы говорите – тело Дракона. А еще я хотел извиниться перед Шатовым. При свидетеле.

– Извиняйся, – разрешил Шатов.

– Извини, Женя.

– За что?

– За все. Извини. Дурацкая у меня работа, делать плохо людям, которые мне симпатичны… – Хорунжий потер переносицу. – Выходит, что подставил я тебя.

– Я это понял еще тогда, – Шатов допил вино из бокала. – Ты мне все очень внятно объяснил. Сразу перед тем, когда я врезал по яйцам твоему подчиненному.

– Игорьку? Его была очередь по яйцам получать, не фиг было на мизере играть, – Хорунжий снова налил себе вина и выпил. – Хорошее вино. Где берете?

– Я тебе подарю бутылку, – пообещал Сергиевский.

– Ловлю на слове.

Шатов недоверчиво посмотрел на Хорунжего:

– Ты хочешь сказать, что…

– Это не ты сбежал из дому, это мы тебя вытолкали. С курткой накладка получилась, но кто мог предполагать, что ты так промокнешь благодаря нашему общему другу.

– Спасибо на добром слове.

– Не за что, – Хорунжий тяжело вздохнул. – Нам нужно было заставить Дракона действовать. А тут у тебя так удачно подвернулось прозрение и желание высказать все это Дракону. Наши аналитики, кстати, до сих пор тебе аплодируют.

– Вы раскачивали меня, чтобы…

– А тебя предупреждали, Шатов. Помнишь? В кабинете у Бочкарева? Честно предупреждали, что ты будешь приманкой. И Сергиевский тебя предупреждал, вот прямо здесь. И о том же. Вспомни, Шатов.

– А…

– Сережа, если тебе не трудно, прогуляйся, – попросил Хорунжий.

– Схожу на кухню, проверю что они там нам на ужин приготовили, – Серигиевский тяжело поднялся, опираясь на палочку и, сильно прихрамывая, прошел через зал.

– Он здорово переживал, – сказал Хорунжий.

– Мы уже объяснились, – Шатов передвинул вазу с салфетками с места на место. – Я хотел спросить…

– О Вике?

– Да.

– И что?

– У тебя не было шансов отвертеться. Ни малейших. Извини, но Вика специалист.

– И это было только задание? – Шатову стало себя отчего-то безумно жаль.

– Тебе будет легче, если я скажу, что после завершения этапа операции, она попыталась уйти из моей группы?

– Не знаю…

– А тебе будет легче, если я скажу, что твоя жена не писала того письма?

– Что? – кровь бросилась в лицо Шатову.

– А ты не спрашивал у нее?

– Нет. Не нашел повода, – Шатов замялся.

– Не хотел говорить о Вике?

– Да.

– Извини, – сказал Хорунжий, – ты был нужен нам полностью невменяемым. Чтобы Дракон и тот, кто на него работал, поверил в это.

– Какая же ты сволочь, Хорунжий.

– Я знаю.

– Это все, что ты хотел мне сказать?

– Нет, не все, – Хорунжий перевернул пустой бокал и поставил его на стол вверх ножкой. – Вчера покончил с собой Балазанов…

– Ты это уже говорил.

– Говорил. Ты все правильно просчитал по поводу хозяев Дракона…

– И это ты мне уже говорил, ваши аналитики до сих пор аплодируют, – мысли Шатова были в этот момент далеко.

Почему он не поговорил с Витой? Ему стало неприятно, что она так легко и просто привыкла к его шраму. Идиотизм. Он просто не мог ей простить того письма. Письма, которого она не писала.

– Мне нужно идти, – сказал Шатов.

– Еще пять минут, – попросил Хорунжий.

– Пять минут, – кивнул Шатов.

– Ты все правильно просчитал – это бизнес. Довольно прибыльный бизнес. И то, что тебе потом говорил Дракон, о визитных карточках и контроле – тоже правда, отчасти. Ты отказался встречаться со мной, но моему человеку все это рассказал. Странные причуды человеческого характера, – развел руками Хорунжий.

– Осталось три минуты.

– Я успею. Наши аналитики, в перерыве между аплодисментами, пришли к выводу, что охота идет не только в нашем городе. И в каждом есть свой егерь. Только вот у нас почему-то решили начать достаточно нелепую историю с бумажным драконом. Как думаешь, почему?

– Не знаю. Эксперимент ставили?

– Вот и мы так подумали. И результатом этого эксперимента стал провал и гибель егеря. Что из этого следует?

– Что следует? – переспросил Шатов. – Понятия не имею.

– А из этого, по мнению наших аналитиков, следует, что кто-то недополучает больших денег. И еще… – Хорунжий чуть понизил голос, – кто-то ищет замену Дракону. В нашем городе.

Шатову показалось, что по залу прошелся сквозняк.

– Мы набросали в общих чертах портрет потенциального кандидата, – глядя на скатерть перед собой, произнес Хорунжий. – Это должен быть местный, со связями и опытом. Не уголовник. Человек с фантазией. И способный на решительные поступки. И на него подозрение должно пасть в последнюю очередь.

– Мне пора, – сказал Шатов и встал.

– А еще – простое любопытство, – поднялся из-за стола Хорунжий.

– Чье любопытство?

– Дрессировщиков, как ты их назвал. Ведь с их точки зрения, их планы нарушили два человека – неизвестный никому журналист и никому не нужный милиционер.

– Мне пора.

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросил Хорунжий.

– Ничего…

– Они придут к тебе, Шатов.

Шатов, не прощаясь, пошел к двери.

– Они придут к тебе, Шатов, – сказал вдогонку Хорунжий, – и ты должен быть готов ответить.

– Пошел ты, Хорунжий, – сказал Шатов.

– Они к тебе обязательно придут, – крикнул Хорунжий.

Придут.

Они к нему придут.

Шатов поверил в это сразу. Они придут.

Но это будет потом. Потом.

Сейчас у него есть очень важное дело. Неотложное.

Шатов поймал такси и назвал адрес.

Они придут.

Придут обязательно. Неизбежно.

Чего добивался Хорунжий, когда говорил это? Хотел подготовить? Испугать?

Они придут. Шатов знал это с той минуты, когда…

Он всегда знал это. Наверное, с самого рождения. Они придут.

Шатов расплатился с таксистом. Поднялся по ступенькам на лестничную клетку. Протянул руку к звонку, но замер. У него еще остался ключ.

Когда-то ему было сказано, что он может прийти в любой момент и открыть дверь своим ключом. Если его не захотят видеть, то сменят замок.

Шатов достал из внутреннего кармана ключ.

Дверь скрипнула, открываясь.

Вита выглянула с кухни, помахала рукой:

– Привет. Раздевайся, сейчас будет ужин.

Шатов замер в прихожей.

– Приходил Хорунжий, – сказала Вита, – предупредил, что ты сегодня обязательно придешь к этому времени. И просил передать тебе посылку. Она возле зеркала.

Приходил, значит. Предупреждал. Шатов беззвучно засмеялся. Разулся, снял кепку и куртку. Включил свет.

На полочке перед зеркалом лежал бумажный пакет.

Шатов осторожно взял его в руку.

Увесистую вещь принес Хорунжий. Что тут у нас?

Молоток и… Шатов прислонился к стене спиной. И тот самый телефон.

Шатов осторожно положил телефон на пол, взял в руки молоток…

– Ты что-то разбил? – спросила Вита.

– Еще как, – ответил Шатов.

– На ужин сегодня… – начала Вита, когда Шатов вошел на кухню.

– Все, что угодно, – сказал Шатов, обнимая Виту за плечи. – Я люблю тебя, Вита.

– Я тоже люблю тебя, Евгений Шатов, – сказала Вита, обернувшись к Шатову.

– Извини, – сказал Шатов.

– Извиняю, – очень серьезно сказала Вита, – а за что?

– За все.

Они придут. Они придут обязательно.

Пусть приходят.

Пусть приходят.

Оглавление

Часть 1

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

Часть 2.

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

Реклама на сайте