«Рок-н-ролл со смертью»

Б.К. Седов Рок-н-ролл со смертью

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ДВЕНАДЦАТЬ ЧЕЛОВЕК НА СУНДУК МЕРТВЕЦА

Глава 1 ОБМАНУТЫЙ ЛГУН

Двое мужчин с бесстрастными лицами проследовали за доктором по широкой лестнице наверх, пересекли коридор и вошли в палату, сквозь окна которой начал пробиваться солнечный свет. Дежурство подходило к концу, и следователю с участковым уполномоченным необходимо было обработать последнюю заявку – сообщение из районной клинической больницы о необычайном потерпевшем. Что это за потерпевший и кто он такой, выяснить на месте, с пульта, не удалось. Дежурный врач твердил что-то об амнезии и нервном истощении.

Этого хорошо одетого, пахнущего дорогим одеколоном мужчину нашли в лесу. Объяснить, что с ним произошло, он не смог, потому что не помнил. Такое случается нечасто, а потому начальник РОВД, не слишком полагаясь на молодого, полгода проработавшего в органах участкового, велел следователю Бабушкину собираться и ехать с ним.

Поворчав для виду, Бабушкин прихватил папку и спустился к крыльцу, где его поджидал «уазик» райотдела. Уже через полторы минуты они причалили к крыльцу Ордынской РКБ.

Вот так началось это обычное для поселка городского типа утро. Как оно продолжится и чем закончится день – не знал никто.

Бабушкин долго рассматривал потерпевшего. За двадцать лет работы следователем через его руки прошли сотни уголовных дел, он легко угадывал, что собой представляет тот или иной собеседник, но сейчас, сколько ни силился, увидеть в глазах незнакомца суету или испуг не мог.

– Как вас зовут?

Человек помедлил и ответил:

– Лайер. Это я помню. Лайер.

– Где вы живете? Откуда приехали? Я спрашиваю, потому что точно знаю – ордынцем вы быть не можете.

– Я тоже это знаю. Однако первые два вопроса ставят меня в тупик.

– Как вы оказались в лесу, в километре от Ордынска?

– Этот разговор можно продолжать сколь угодно долго, – вмешался врач. – Он и на более простые вопросы ответить не может. Я думаю, его нужно доставить в область.

Бабушкин не любил, когда из его рук кого-то забирали и доставляли в область или куда бы то ни было. Покосившись на врача, он бросил:

– Что при нем было?

Врач выдвинул из-под кровати картонную коробку, в которых обычно поступают в больницу стандартные емкости с лекарством для капельниц.

– Может, меня ограбили? – предположил больной, не поднимая головы с подушки.

Наклонившись, Бабушкин рассмотрел содержимое коробки и снова уставился долгим взглядом в лицо пациента. Первое, что он выделил для себя, было множество шрамов, которые при дневном свете не бросались в глаза, при сиянии же люминесцентных ламп казались штрихами к портрету, пропущенными мастером и не закрашенными. Чуть приплюснутые надбровные дуги, сломанные уши, свернутый и вправленный обратно нос – типичная внешность покинувшего ринг боксера. Между тем в глазах незнакомца светился ум, а такое среди боксеров встречается крайне редко. А мелированные, растрепанные волосы придавали общей картине некую веселость. Росту в мужчине было что-то около ста восьмидесяти, может, чуть больше, телосложение атлетическое, кулаки… да, конечно, – отметил про себя Бабушкин, кулаки, сбитые, налитые силой, пудовые. У следователя сразу заболела голова. За все годы службы ему ни разу не пришлось схватиться с преступником в рукопашную, а в нерабочее время он даже ни разу не дрался на улице. Вместе с тем Бабушкин знал: хороший боксер способен ударить так, что у жертвы происходит отслоение мышц лица от костного ложа. Бабушкин, будь его воля, уравнял бы мастеровитых боксеров с собаками бойцовских пород, ножами и кастетами. Захотел на улицу выйти – на тебе разовую лицензию. Нарушил – садись. В общем, не понравился Бабушкину потерпевший. И главным образом потому, что росту в следователе было около ста семидесяти, может быть, даже чуть меньше, и телосложения он был астенического, то есть практически никакого, сплошное «теловычитание».

– Как-то странно вас ограбили, – сказал Бабушкин. – Золотые «Ролекс», бумажник, в котором что-то около пятидесяти тысяч рублей и несколько сот долларов, кредитки «Виза» и «Маэстро» – все цело. А это что? – наклонившись, следователь с отвращением, словно вытягивал за хвост змею, поднял из коробки золотую цепь толщиною в мизинец. Золотые цепи Бабушкин признавал только на груди монархов или персях батюшек. Все остальное от лукавого, то есть от организованных преступных сообществ, считал он. Но, несмотря на то что на груди этого человека Бабушкину хорошо были видны верхушки синих церковных куполов, к священнослужителям потерпевшего вряд ли можно было отнести.

– Интересная вы птица.

– Послушайте, орнитолог, – заговорил незнакомец, и в его голосе послышались металлические нотки, – мне было бы интересно побеседовать с вами о перьях, но есть дела поважнее. Задавайте свои вопросы, я напишу: «С моих слов записано верно, мною прочитано» и распишусь.

– Он знает, что такое «орнитология»? – удивился Бабушкин, повернувшись к доктору.

– Он же не разум потерял, а память, – объяснил врач. – Некоторый период времени вылетел у него из головы, вот и все. Больше всего меня сейчас волнуют результаты томографии головного мозга. Внутричерепное давление налицо, но это не смертельно. Берусь назвать имена пяти известных в районе людей, которые с этим диагнозом продолжают руководить и править.

– Руководить и править – это одно и то же, – поморщился Бабушкин. – Что последнее запечатлелось в вашей памяти?

Он повернулся к потерпевшему, и тот, не задумываясь, ответил:

– Неразгибаемое колено синтетической курицы в салоне самолета.

– А куда вы летели на самолете?

– Во Владивосток.

– Уже теплее, – заметил Бабушкин. – А откуда вы летели?

– Из Москвы. Бабушкин пожевал губами:

– Почему же среди ваших вещей я не вижу ни паспорта, ни билета?

– А вы что, подозреваете, что я выпал из самолета?

– Так, юмор им… уже хорошо, – пробормотал следователь и спросил у врача: – У нас тут падения авиалайнеров не фиксировалось?

– Об этом у вас надо спросить, – заметил доктор, поглядывая на часы.

– На какое число у вас был взят билет на рейс? – обратился Бабушкин к потерпевшему.

– На десятое июля.

Сегодня было девятнадцатое. Девять дней – вот тот отрезок времени, который выпал из памяти потерпевшего, если только он не притворяется. За девять дней в городе и области было совершено много преступлений, и никто не может дать гарантии, что этот спокойный, несомненно, авторитетный в криминальном мире тип ни к одному из них не причастен. Ему лет сорок – сорок пять на вид. В зоне бывал как минимум дважды. Оба раза, надо полагать, не за кражи велосипедов. Такие росписи на тела «бакланов» [1] и «кротов» [2] не наносятся. Словом, подумал Бабушкин, надо взять этого парня на карандаш.

– Перспективы на выздоровление и возврат памяти имеются? – поинтересовался он у врача.

– Понимаете ли в чем дело, – поделился опытом врач, – последствия посттравматической амнезии таковы, что она может стать первопричиной аменции. Деятельность больного попадает под диктат инстинктов, и для того, чтобы правильно диагностировать состояние пациента, необходимо провести томографию, ряд других исследований…

– If I am sleeping when you finished, wake me up [3] , – саркастически проговорил следователь.

– Что вы сказали?..

– А вы что сказали? Я спросил вас, может ли к нему вернуться память!

– Скорее да, чем нет. Сознание ясно, спутанности мыслей не наблюдается.

– Спасибо за исчерпывающий ответ, – пробормотал Бабушкин и снова занес ручку над бумагой.

Переговорив с потерпевшим еще с четверть часа, больше для приличия, он окончательно убедился в том, что имеет дело с «понятливым» человеком. Потерпевший говорил много, но никакой существенной информации получить из сказанного было решительно невозможно. Так обычно разговаривают на зоне авторитетные люди, которых администрация задерживает с топором, лезвие которого погружено в голову другого заключенного, но в ходе допроса становится совершенно очевидно, что главный подозреваемый к топору если и притрагивался, то лишь затем, чтобы извлечь его из черепа жертвы, дабы облегчить ее страдания. Всадил же топор кто-то другой, причем задержанный описывает его так подробно, что у администрации возникает уверенность: найти убийцу будет не так сложно. Разумеется, уверенность эта вскоре исчезает. Беседа с такими персонажами у следователя обычно заканчивается головной болью и желанием немедленно оставить службу в связи с полным несоответствием занимаемой должности.

Бабушкин школу эту давно прошел, потому время на глупые разговоры не тратил. Описав и изъяв вещи потерпевшего, он забрал их с собой, будучи твердо убежден, что теперь тот от него никуда не денется. Завершение карьеры раскрытием громкого преступления – предел мечтаний любого следователя предпенсионного возраста, и нарушать традиции Бабушкин не собирался. Пожелав потерпевшему скорейшего выздоровления и объяснив, в каком кабинете РОВД его следует искать, он удалился, не сомневаясь, что через пару дней выздоровевший и восстановивший память незнакомец по имени Антон Лайер войдет в его кабинет.

– Лайер, Лайер, – бормотал Бабушкин, спускаясь по лестнице и держа под мышкой коробку. – Где-то я слышал эту фамилию…

Проверка фигуранта по информационному центру ГУВД области никаких результатов не дала. Точнее, результат был, но для работы никак не годился. Человек по имени Антон Павлович Лайер ни одним из судов области осужден не был и среди задержанных также не значился. При наличии таких качественных лагерных тату, подтверждающих высокий статус их владельца в уголовном мире, это могло означать только одно: А. П. Лайер задерживался и был осужден в другом регионе, то есть информация о нем должна содержаться в Главном ИЦ МВД России.

Дома он долго лежал на диване и читал сводку происшествий и преступлений за неделю в области, выданную в дежурной части. «Давай мне все, включая и административную практику, – сказал он коллеге-сверстнику. – Даже если лошадь старика Фомина нагадила где-нибудь, я хочу об этом знать». Звучало это все, конечно, как в худшей из пародий на боевики Голливуда. Но Бабушкин действительно хотел сейчас знать все даже про лошадь Фомина. Слушая доносящееся из кухни шкворчанье котлет на сковороде, переворачиваемых женой, он цепким взглядом сквозь линзы сдвинутых на нос очков всматривался в тексты сводок, ища ответ на свой вопрос.

Оперативка хрустела, сворачивалась, разворачивалась, и к концу второго часа ее изучения Бабушкин понял, что потерпевший Лайер мог быть причастен к чему угодно. Как к убийству мелкого бизнесмена в Верхней Ирмени, так и к обносу антиквара на улице Пархоменко в Новосибирске, или к мордобою на танцплощадке в Ордынске.

Когда между восемью и девятью вечера затрещала телефонная трубка, оставленная на полу перед диваном, Бабушкин вскинулся и быстро вышел на связь. Он надеялся, что не ошибся, и надежды его оправдались. На отправленный в срочном порядке телефонный запрос в Москву ответ поступил в дежурную часть Ордынского РОВД быстро.

«Недолго фраер танцевал», – злорадно отметил про себя Бабушкин, готовясь выслушать сообщение нового дежурного.

– Значит, так, – сказал тот, – в ИЦ на этого парня ничего нет.

Короче доклада Бабушкин еще не слыхал. С дежурным спорить он не стал, просто изумился и положил трубку. Значит, в больнице его «кинули». Нет такого судимого по фамилии Лайер.

На что надеется потерпевший, совершенно непонятно. Завтра же следователь вышлет наряд в РКБ, и этого амнезийного привезут в РОВД. Там выяснится, что амнезии нет, что он не Лайер, и все станет на свои места.

Сняв очки, Бабушкин подумал о том, что он стал бы делать, если бы натолкнулся на дело всей жизни. Ситуация сейчас такова, что начальство к нему уже давно не пристает с расспросами о планах на текущий день или делах, находящихся у него в производстве. Знают – сделает все как надо. И случись так, что у него на столе оказалось бы «темное» дело с весьма слабоватой фабулой – а ему перед пенсией сейчас отписывают только такие, а он вдруг раскопал бы мощную подоплеку и под конец службы породил бы такую сенсацию, что ему подарили бы не часы с гравировкой «От Министра внутренних дел», а попросили бы принять орден за заслуги. Бабушкин служил не за звания и не за ордена, его волновал сам процесс работы, но доказать всему миру или как минимум областному ГУВД свою значимость он считал необходимым. Это называется здоровым карьеризмом, и Бабушкин болел им давно и всерьез.

Яростно разминая челюстями котлету, он слушал болтовню жены и жалел, что не женился на глухонемой. Бог если что-то забирает, то обязательно что-то дает взамен. Если бы жена была глуха и нема, то, возможно, была бы умной. Двадцать пять лет назад он выбрал противоположный вариант и до сегодняшнего дня об этом не жалел. Сейчас же в голову лезли богопротивные мысли, и все из-за какого-то зека, найденного добрыми гражданами в лесу. Опоздай они на полчаса, и сообщение из РКБ прилетело бы в другую смену. И тогда Бабушкин мог бы запросто закончить карьеру, не терзаясь мыслями, что не сделал главного. Но убеждение в том, что странный пациент РКБ это и есть тот самый шанс, который Господь дает один раз в жизни, его не покидало и даже крепло.

Оставив гарнир недоеденным, Бабушкин ушел в комнату и развалился перед телевизором. Быть может, мужик просто гонит? Действительно, шел человек по лесу… с картами «Виза» и «Маэстро»… искал ранние грибы… в костюме за тысячу долларов… а тут появились злодеи, избили… ничего не взяли… ушли…

Бредятина!

До автотрассы – пять верст! До ближайшего аэропорта – сто! До населенного пункта – одна! Выходит, шел из Ордынска?

Оперативка захрустела, снова разматываясь в руках. Задержание бандгруппы на проспекте Революции в Ордынском… Столкновение под Шарапом цистерны с бензином… погибли три инкассатора…

Все это не то. Бабушкин выезжал и на то происшествие, и на другое. В первом случае начальник из РУБОП, приехавший из Новосибирска, брал какого-то Гулько с его людьми. Бабушкин с Метлицким – это фамилия начальника – разговаривал, тот уверял, что взял всех и просил не лезть в его дела, сволочь. Во втором случае Бабушкин надеялся, что в инкассаторском броневике были деньги, но денег не оказалось. Броневик разворотило, три тела сгорели заживо. Водитель цистерны «Вольво» отправлен в Новосибирск с ожогами и психическим расстройством.

Решив успокоиться и представить ситуацию реально, Бабушкин стал размышлять логически. Как мог оказаться в лесу человек с банковскими кредитками? Может быть, дело было так… Он ехал на своей машине… Гнал ее из Владивостока, где купил задарма, покупателю в Москве. «Лэнд Крузеры» с правым рулем в Москве куда дешевле, чем с левым, а суть одна респектабельность. Автогонщики-перекупщики очень часто и деньги при себе имеют, и цепи золотые. Тем паче – если из Москвы. Допустим, Лайер – «гонщик под заказ», с хорошей репутацией. Клиентов никогда не подводит, а потому и деньги имеет. Реноме в автобизнесе значит много.

Остановился бедолага где-нибудь под Шарапом перекусить, его «приняла» местная братва, они не поняли друг друга, получился скандал, закончившийся ударом по голове. Джипа нет, удостоверения водительского нет, документов на машину – тоже. Мужика увезли в лес, выбросили. Джип угнан в Новосибирск. «Терпила» очнулся, не понял, что случилось и где – и пошел куда глаза глядят. Не дошел до Ордынска ровно километр и потерял фазу. Очнулся в больнице. Ничего не помнит.

И почему бы ему не быть Антоном Павловичем Лайером, спрашивается? Его нет в ИЦ? Ничего удивительного! Бабушкина тоже нет в ИЦ, но ведь это не означает, что он вводил потерпевшего в заблуждение, представляясь таким образом. Отсутствие в ИЦ фигуранта означает не то, что он врет, а то, что он не судим.

Словом, поднимется на ноги, нужно будет с извинениями отдать ему кредитки и деньги. Бабушкин всегда извинялся, когда оказывался не прав. Быть может, потому и не поднялся выше Ордынска. Если бы врал и был наглым, как другие, быть может, уже давно сидел бы в ГУВД области, и Галка бы не так пилила.

– Что-то ты больно подозрительным стал, Дима, – с иронией обратился Бабушкин к себе, лежащему на диване. – Скоро за женой следить начнешь. Или соседа в подвале караулить. Человеку бы сочувствие высказать, поддержать – денег-то немалых, поди, лишился, а ты, сволочь, гнешь свое…

– С кем это ты там беседуешь, Бабушкин? – спросила его, входя в комнату после уборки, жена. Мужа она всегда называла по фамилии, и в устах ее это звучало совсем не официально, а наоборот, как-то особенно по-домашнему. В свои сорок пять она была очень хороша собой, и сейчас, глядя на нее снизу вверх, пятидесятилетний Бабушкин понял, что еще два года службы, и он окончательно озвереет. Если он уже сейчас долдонит себе, что жена у него глупая курица, что же будет дальше? А все это пресловутое «последнее» дело, чтоб его… – Издержки служебной деятельности? – присев к нему на диван, она провела рукой по его волосам, давно тоскующим по парикмахеру, и поцеловала в голову. – Давай уедем отсюда, а, Дима? Деньги есть, квартира в Томске есть, что еще надо? Будешь у меня карасей удить, на велосипеде кататься, собаку заведем, Лабрадора. Хватит за жульем гоняться. Напиши завтра рапорт, а?..

Галина вышла за Бабушкина сразу после окончания института. Можно сказать, по нелепости. Ее возлюбленный, за которого она собиралась выйти замуж, взял в жены первую красавицу с младшего курса юрфака и уехал, даже не попрощавшись. Она погоревала, а тот вдруг вернулся и кочетом налетел с признаниями в любви. Оказывается, не сложилось, сучка стала пропадать из дома в межсезонье, а после и вовсе попалась на нехорошем. И то, что в Галине до этого момента страдало и плакало, вдруг воспламенилось и взорвалось от гнева. Чтобы досадить предателю, вышла за самого неказистого паренька на курсе – Диму Бабушкина. Был он тихий, себе на уме, на вечеринках не появлялся и все время что-то читал. Галка все подсматривала – что. И с удивлением замечала в руках будущего юриста то Булгакова, то Брэдбери, то, черт побери, античную драму. Сначала Галка относилась к нему иронически, но после того как оказалась под фатой, ей стало ясно, что она угодила в самую десятку. Дима Бабушкин оказался преумнейшим парнем, причем с бесовщинкой, потому что ему ничего не стоило, оказывается, и на руках ее пронести, и в бассейн с десятиметровой вышки прыгнуть. Жаль, ни разу не удалось увидеть, как он бьет кому-нибудь морду, но с годами это желание исчезло, и Галина только удивлялась, как она могла о такой глупости мечтать.

С Бабушкиным ей жилось легко и весело. Мужик оказался с чувством юмора, что, вообще-то, не характерно для тихонь, никогда не устраивал сцен ревности, догадываясь, видимо, почему она за него пошла. Но годы шли, и Галина убедилась окончательно – она любит этого сумасшедшего, с азартом разгадывающего чужие тайны мужчину. Понимала его, а потому никогда не лезла в душу. Однако теперь, когда пора уже было остепениться и отдохнуть от ребусов на крови, Галина стала со свойственной всем умным женщинам осторожностью убеждать мужа уйти на покой. Разведбеседа за год до пенсии принесла удручающие результаты – Бабушкин не собирался никуда уходить, кроме как по утрам на службу. Через шесть месяцев, после того как он отслужил последний день из двадцати лет, его пригласили на торжественное мероприятие, где, по сведениям от источника, заслуживающего Галиного доверия, ее мужу наконец-то должны были подарить золотые часы и вручить пенсионное удостоверение МВД со всеми вытекающими из этого последствиями.

– Я вечером буду немного пьян, – завязывая под воротником белоснежной рубашки галстук, сообщил Бабушкин сияющей от радости супруге. Голос его при этом был грустен и тих. Так отправляются в последний путь смертники в полосатом клифте на острове Огненном.

Галина накрыла на стол, пригласила лучших друзей, коих было немного, и когда раздался звонок в дверь и первая пробка из бутылки шампанского ударила в потолок, она метнулась в прихожую и распахнула дверь со счастливой улыбкой.

В проеме стоял, опершись на косяк, Бабушкин. Галстук был растянут и сбит на бок, рубашка расстегнута, и правая пола ее выглядывала из-под пиджака. Над следователем клубились пары сивушных масел, и красноречивый взгляд его убеждал жену, что завтра с постели он не встанет ни при каких обстоятельствах. Кроме того, в глазах его читалась информация о том, что никаких радостных известий он в дом не принес.

– Меня попросили остаться старшим следователем, – сообщил он. – Я согласился.

– А бухой-то тогда почему? – невпопад спросила Галина.

– Потому и бухой, – ответил Бабушкин и, войдя, объявил застолье начавшимся.

Но Галина была настоящей женщиной. А настоящие женщины, как известно, просто так от своих намерений не отказываются. Обработка зарвавшегося следователя продолжалась методически и наконец дошла до той стадии, когда даже Бабушкину должно было стать очевидным – лучше действительно уйти с работы, чем слушать эту нудную болтовню про карасей. Он сказал жене месяц назад: «Расследую что-нибудь существенное и ухожу. Слово даю».

Галина знала – слову его верить можно, и с этого момента жизнь Бабушкина превратилась в кошмар. Каждый день жена стала встречать его фразой: «Что-нибудь существенное было?» Чтобы хоть чем-то разнообразить встречу дома, Бабушкин с порога сообщал: «Ничего существенного».

И сейчас, чувствуя, как рука Галины гладит его по волосам, он вдруг решил разобраться в причинах, заставляющих его издеваться над близким ему человеком, и понял – причин нет. Есть только он и она. Две трети жизни прожито, а что случилось, на самом деле, существенного? Съездили они хоть раз за эти годы за границу? – Нет. – Может быть, обзавелись машиной? – Нет. – Когда он был с нею последний раз в театре? – В 1995-м, на «Юноне и Авось», с Караченцовым. В отпуск ездили к теще его, в Одинцово. Ни денег, ни положения…

– Галя, – подумав, сказал Бабушкин, – я решил.

– Что? – дрогнувшим голосом спросила она.

– Уйти. Сегодня решил. Совсем уйти. Завтра пишу рапорт. Съездим в Грецию?

– В Афины? – прошептала Галина и взметнула руки к лицу, поняв, что по нему бегут вырвавшиеся из многолетнего плена слезы. – Дима… Значит, больше не будет этих… Сборов, командировок и совещаний? Ничего не будет?

– Ничего, – и он решительно замотал головой.

И Галина ожила. Она почувствовала себя моложе лет на двадцать. Пять минут хватило на объяснение плана будущих действий. Все проблемы превратились в ничто. Осталось главное – он и она.

Бабушкин смотрел на нее и смеялся, как ребенок. И она, словно впервые увидев своего мужчину с побитыми сединой висками хохотала, как безумная.

– Мы сегодня будем смотреть фильмы! – объявила она, скрылась в коридоре и вынырнула оттуда с пакетом в руках. – Я на завтра набрала себе дисков, чтобы скучно не было, но теперь мы будем смотреть их вместе!

Он не успел возразить. Перед ним засверкали яркие упаковки компакт-дисков с фотографиями главных героев и батальных сцен. Галка любила на DVD все.

– Вот, смотри, чудо природы! – звонко прокричала она, бросая на колени усевшемуся на диване Бабушкину диск. – «Код да Винчи»! Том Хэнке еще не сыграл на съемках последний эпизод, а наши уже выпустили готовый фильм!

– А что это? – устало пробормотал Бабушкин. – Про Леонардо? Скукота.

– Это детектив, Бабушкин, тебе пора браться за ум и книги.

– Не хочу никаких детективов. Тошнит.

– Тогда – комедию? С Керри? Старую, но невероятно смешную?

– Давай комедию, – согласился Бабушкин, догадываясь, что в противном случае придется ответить еще на пару-тройку вопросов.

Керри в фильме играл коварного адвоката. Играл, как всегда, уморительно и неповторимо. Бабушкин считал, что он всегда переигрывает и выходит за рамки сценария, однако всякий раз соглашался и с тем, что от этой керриевской отсебятины фильмы только выигрывают.

Галина хохотала и была счастлива настолько, что он боялся даже пошевелиться, чтобы напомнить о том, что все еще является действующим следователем. Взгляд его был рассеян, он думал о том, как войдет завтра в здание РОВД и направится к начальнику с бумагой, как встретит сначала его удивленный, а потом и понимающий взгляд …

Он с грустью представил, как каждый день будет проходить мимо этого здания и с какой невероятной силой его будет тянуть внутрь.

Бабушкин опустил голову, взгляд его стал блуждать по рассыпанным по паласу квадратным упаковкам. Некоторое время он читал названия фильмов, а потом…

А потом взгляд его вспыхнул. Отстранившись от жены, он с хрустом рванул на себя распечатку и стал водить по ней нетерпеливым взглядом. Найдя искомое, быстро перечитал (в двадцатый или в тридцатый раз за этот вечер):

«Информация ГИБДД ГУВД Новосибирской области. 16.07.2005 г. КПП „Ордынское“. Административный протокол за нарушение ПДД составлен в отношении гражданина Иванова С. А., Никифорова П. Т., Заславши Н. Н, гражданина США Э. Мартенсона».

Гражданина США Э. Мартенсона!

«Liar, Liar» – было написано на одном из дисков, купленных Галиной Бабушкиной. Фильм про пройдоху-адвоката, так удачно сыгранного Джимом Керри.

Подняв с пола трубку, следователь набрал номер дежурной части и попросил дежурную группу немедленно выехать в РКБ. Выслушав подтверждение, он сверился со справочником и набрал номер больницы.

– Соедините с нейрохирургическим отделением, – велел он дежурной. Когда же услышал голос заведующей, сказал четко и властно: – Следователь Бабушкин. Войдите в пятую палату к найденному сегодня в лесу пациенту и не выпускайте его из поля зрения, пока не прибудет наряд.

– Следователь Бабушкин? – растерянно переспросила врач. – Как же так? Больной сказал мне, что вы велели ему прибыть к вам…

– Где он?!

– Он ушел!.. Два часа назад. Как и было велено, ему выдали вещи, и он направился к вам…

– Кем было велено?! – прохрипел в трубку Бабушкин, невероятно пугая жену.

– Вами, – ответила заведующая.

– А кому я велел?

– Больному… Он так сказал.

Отключив связь, следователь Бабушкин бросил трубку на кровать и закусил губу.

– Ты обманул меня, – тихо и разочарованно сказала Галина.

– Галя, я тебе обещаю, это последнее, чем я займусь. Клянусь тебе!

– Ты меня обманул. – Под хохот Керри Галина встала и молча направилась на кухню. – Ты мне солгал. Ты лгун, Бабушкин. Я люблю тебя, но ты лгун. И будь проклята эта жизнь.

Но Бабушкин этого не слышал. Он стоял, кусал губу и смотрел на красочную упаковку компакт-диска. «Liar, Liar», – значилось на ней.

Лайер, Лайер. По-английски.

Лгун, Лгун – если перевести на русский.

Глава 2 КРОШКА И КЕЙС

Мартынов вышел из больницы, испытывая легкое недомогание. Вызвано это было более серьезными причинами, чем просто боязнь, что его задержат. Мартынов, он же Мартенсон, пока не сделал ничего такого, чтобы его прятать в русскую кутузку.

Не сделал… Свежо предание, да верится с трудом.

То, что мент приехал в больницу, – не самое страшное. Он не мог не приехать, коль скоро поступило сообщение из больницы. Мартынов слишком долго прожил в СССР и России, чтобы не знать здешние порядки. Два срока за спиной, и все от звонка до звонка отбытые в колониях строгого режима, – это тоже какая-никакая, да школа. Говори много, заводи рака за камень, крути луну и наблюдай, как у следователя образуется в мозгу раковая опухоль. Продержишься так трое суток – считай, что отскочил.

Так что приезд мента – обыденное явление. Хуже другое…

«Нет, сначала лучше о хорошем», – подумал Мартынов, направляясь по не слишком освещенным заходящим солнцем улицам к автовокзалу.

Во-первых, все, что с ним случилось, никаких последствий для его организма не вызвало. Внутричерепная гипертензия – эка невидаль! А когда у него ги-пертензии не было? Разве что лет семь назад, когда гипертензия называлась гипертонией. Переломов нет, ушибов головного мозга нет, внутренности целы, так что… Так что ничего страшного.

Кстати, где здесь вокзал?

Он шел к вокзалу, совершенно не думая о том, что понятия не имеет, где тот находится. «Наверное, где-то в центре поселка», – решил беглец и направился в сторону скопления пятиэтажных домов, являющихся местными Empire State Buildings.

«Еще было бы хорошо иметь пару знакомых, – с тоской подумал Андрей, заходя в тень и пропуская милицейский „уазик-таблетку“, – но это уже совсем из области фантастики. Тогда бы еще пара кредиток не помешала и мелочь на дорогу до… На дорогу куда?!»

Успокоившись после внезапного приступа отчаяния, Мартынов направился было в лес, но вдруг увидел по правую руку от себя и приземистое здание с вывеской «Вокзал», и несколько рядов скамеек на улице. Он пришел туда, куда ему было нужно, но пытаться договориться с кем-нибудь из водителей о поездке в селение с более развитой инфраструктурой пока не торопился. Свернув в лес, он выбрал место поудобнее, откуда можно было наблюдать за движениями на вокзале, уселся под огромную сосну и посмотрел наверх.

«Невероятно высокая… если постараться, то по ней можно взобраться на небо», – не к месту пришла ему в голову глупая мысль.

Он уже давно приметил на одной из скамеек молодую женщину, сидящую лицом к площадке прибытия автобусов. В этом же направлении, впрочем, находился и въезд в поселок. Рядом с ней на скамье стоял кейс, стоимость которого Мартенсон определил в пятьсот долларов, то есть кейс представлял собой вещь, на этом вокзале совершенно неуместную. Что делать красивой плачущей женщине на скамье автовокзала с хромированным чемоданчиком, в которых спортивные менеджеры в Вегасе перевозят крупные суммы денег и документы? Такой кейс не горит в огне, его практически невозможно утопить, и если он надежно заперт хозяйской рукой, то не вскрывается даже ломом. С чего бы этой крошке в джинсах сидеть здесь и реветь белугой, поставив рядом с собой пятисотдолларовый чемодан? Опоздала на автобус? Боже мой, через час пойдет следующий!

Она поднялась со скамьи. Мартынов проводил уходящую девушку взглядом и через минуту навсегда, как он был уверен, забыл о ней. Пора было подумать о насущном.

Ему предстояло решить проблему. Очень серьезную проблему.

Отсутствие денег, документов и машины – все было мелочью по сравнению с той проблемой, которая давила сейчас на Андрея с такой силой, словно собиралась расплющить в лепешку.

Во время разговора со следователем, назвавшимся смешной фамилией Бабушкин, Эндрю Мартенсон, он же Андрей Петрович Мартынов, один раз все-таки был искренен.

Он помнил всю свою жизнь. Он мог подробно рассказать о всех годах, проведенных за решеткой, о тех, кто с ним был в это время. Мог перечислить, загибая пальцы на руках, всех своих врагов. Он точно знал, что работает на мистера Малкольма, президента крупнейшей компании спортивных менеджеров. Ровно месяц назад Малкольм поручил ему убыть в Россию и отыскать сына известного всему спортивному миру планеты боксера Малькова. И Мартынов полетел в Россию. Десятого июля он находился на борту авиалайнера, который нес его через океан. И последнее, что Мартынов помнил, это действительно была куриная ножка, которую он повертел в руке и оставил в контейнере для обеда.

Это было все, что он помнил. Но как он, Андрей Мартынов, оказался в каком-то Ордынске?!. А были вопросы и посложнее. Например, нашел он этого Малькова-младшего или нет? А если не получилось, тогда чем он занимался эти девять дней одного года? И почему рожа у него сейчас такая же, как после рейтингового поединка с Джоном Карришем?

Он и не знал, что такое бывает. Амнезия… Слава богу, она не охватывает тот период, когда он общался с бывшими лагерными друзьями. Один, кажется, живет в Новосибирске. И телефонный его номерок Мартынов помнит. Только откуда позвонить?.. Подкатиться к той крошке в джинсах и напроситься на звонок? Еще можно догнать… Подумав об этом, Мартенсон усмехнулся. Когда она обернется и увидит, кто к ней обращается с такой странной просьбой… Через минуту его будет вязать все мужское население этого Ордынска.

Однако же звонить все-таки откуда-то нужно.

И Мартынов, поднявшись с земли, направился к вокзалу.

Глава 3 КОД ДА ВИНЧИ – ПОЛ-ЛИТРА

Остановившись у входа в здание вокзала, чуть в стороне от билетных касс, он прислонился к стене и стал ждать. К сожалению, время играло не на него. Как только Бабушкин получит информацию о его исчезновении из больницы, первым делом будут перекрыты вокзал и та часть междугородней автотрассы, что прилегает к поселку. В условиях, когда Мартынов совершенно не помнил происходившего с ним в течение девяти дней, разговор со следователем мог запросто сойти за некую оперативную игру – лишить фигуранта средств и посмотреть, что он будет делать. Если начнет возвращаться к совершенному в течение этих девяти дней, то станет очевидно – никакая у него не амнезия, а воспаление хитрости, и его следует брать немедленно и организовывать лечение уже в камере ИВС.

Андрей не знал, с чем связаны следы побоев на его лице, не помнил, где он был, с кем и что при этом делал. Курьезность ситуации заключалась не в том, что любой проходящий мимо мог сейчас заорать: «Держи, это он! – убийца (грабитель, вымогатель)!», а в невозможности Мартынова первым среагировать на встречу.

Репутация менеджера спортивной корпорации «Хэммет Старс» Эндрю Мартенсона была безупречной, его невозможно было заподозрить ни в убийстве, ни в грабеже, ни в чем другом, в равной степени жестко преследуемом законодательством США и России, однако Мартынов помнил, что находился он на родине, где самое понятие «завязал и забыл» теряет всякий смысл в экстремальных ситуациях.

«Только бы не кровь, – прошептал Андрей, – только бы не замараться…»

Все годы, с тех пор как он оставил Россию, Мартынов жаждал только одного – забыть о кошмаре прошлых лет и обрести свободу и себя в ней. Кажется, это получилось. Были драки, была грызня за кусок хлеба в Вегасе и Нью-Йорке, был и кое-какой опыт вымогательства, хотя в США это выглядит настолько забавно, что похоже больше на козу десятиклассника первокласснику. Но он уже понимал – нельзя стрелять, нельзя резать. Добывать деньги можно, наверное, и другими способами… И убеждался всякий раз – можно. Стоит только подключить голову, и необходимость резать и стрелять отпадает. Тем и жил.

И вот теперь ему было страшно – страшно стоять здесь, на русском вокзале, в какой-то богом забытой дыре, и чего-то ждать. Тебя освещают лучи заходящего солнца, а ты чувствуешь себя настолько беспомощным, что боишься даже собственной тени.

Город Новосибирск. Сёма Холод, друг по хатангинскому лагерю строгого режима. Вот то, что ему сейчас нужно. Пытаться просить кого-то подбросить до столицы Сибири глупо. С такой рожей нужно лежать в лесу неделю и зализывать швы. Но и потом без денег никто не повезет.

Нужен один телефонный звонок. Номер мобильной трубки Холода Андрей знал наизусть, но для того чтобы его набрать, нужен как минимум телефон.

С тоской в глазах Андрей провожал взглядом снующих туда-сюда прохожих. В его положении какой-нибудь уличный отморозок поступил бы следующим образом: тупо завел бы за угол приглянувшегося фраера с телефоном и впечатал апперкот в печень. Времени хватило бы и на разговор, и на сигарету, если таковая в карманах фраера нашлась бы. Впрочем, отморозком Мартынов никогда не был.

Вторым вариантом можно было считать банальный «подрез» сумки, но и «щипать» Мартынов брезговал даже в худшие времена.

Попросить трубку у первого встречного тоже не удастся. Это в Вегасе можно подойти с разбитым лицом к кому угодно и сказать: так, мол, и так, напали, избили, забрали деньги, паспорт и карточку социального страхования. Нужно, дескать, срочно связаться с адвокатом. И – дадут!

Здесь не дадут. Начнут кричать «грабят!» или что-нибудь в этом роде, чтобы привлечь внимание толпы и ментов. Россия!

Но если и дадут, то обязательно запомнят внешность и потом, когда подвернется случай – а он подвернется сразу, как только милиция начнет спрашивать – опишут. Милиция изымет у них трубку, вычислит номер, и уже через час Холод будет отвечать на вопросы. Ответит, конечно, еще как ответит. Но нужны ли Холоду такие заморочки?

Вспомнив о том, что включение головы порой спасает от реального срока, Андрей осмотрелся и двинулся к стихийному рынку, раскинувшемуся у правого крыла вокзала. По дороге он едва не столкнулся с привлекательной женщиной лет сорока, покупавшей в киоске диски для DVD. «Код да Винчи», «Фантоцци против всех», еще что-то, но последним в окошечке показался диск «Лгун, Лгун» с Джимом Керри. Мартынов усмехнулся.

Проблема русских следователей заключается в том, что они не знают английского. Проблема американских копов – в незнании русского. Кем только Андрей не назывался в первые месяцы пребывания в США, когда был без работы! Его задерживали за драку с неграми в Queen, он представлялся копу и терпеливо ждал, когда тот напечатает на машинке названную фамилию – Raspinayzhopenko.

А когда начиналось выяснение подробностей: почему русский белый парень сломал челюсть одному афроамериканцу и нос другому, Мартынов перегибался через стол и совершенно спокойно отвечал на этот вопрос на русском, хотя уже тогда сносно знал английский. «What is this „poshol na kher?“», – уточнял коп, и Мартынов объяснял, что так в России общаются друзья.

«Как ваша фамилия?» – спросил сегодня Бабушкин, и Мартенсон ответил: «Лгун».

– Извините, – буркнул он женщине с дисками и прошел в вещевые ряды. Он готов был отдать голову на отсечение – весь день сегодня Бабушкин пытался выяснить, каким судом, когда и за что был осужден подозреваемый с еврейской фамилией Лайер.

Времени на раздумья уже не оставалось. Нужно было действовать. Стремительно выискав взглядом китайца у широкого прилавка с джинсами, Мартынов подошел и поинтересовался:

– Кому платишь, веснушчатый?

Китаец завел песнь, знакомую Андрею с Чайна-тауна, поэтому пришлось навалиться бедром на прилавок так, что тот покосился. Схватив двумя пальцами торговца за воротник, Мартынов дернул его на себя, и кривоногое тело поехало к нему по прилавку, сметая на землю товар.

– Ты, балаболка, находишься на территории Российской Федерации, – сообщил он переставшему верещать китайцу. – Китайский здесь не катит. Повторять вопрос не буду, но если услышу еще хоть слово не на русском, окончательно заклею шары, – и в доказательство своих слов Мартынов свободной рукой дотянулся до лежащего на соседнем торговом столике тюбика клея «Момент» и поднес его к лицу жертвы.

– Бычков. Бычков Вова, – сказал китаец на чистом русском. Предполагать, что китайца зовут Бычков Вова, было бы безумием, поэтому Мартынов ослабил хватку и приказал:

– Звони.

Китаец с третьего раза сумел набрать номер на своем мобильном и стал говорить Вове Бычкову, что он бы рад отдать сегодня деньги, но это вряд ли получится, поскольку если торговать лежа, то никакой торговли получиться не может. «Крышующий», Вова видимо, попросил отдать трубку тому, кто поставил его клиента в такое неудобное для бизнеса положение, потому что китаец, несколько приободрившись, протянул мобильник Мартынову.

– Ну, – сказал Андрей.

– Ты кто? – спросил Вова Бычков.

– Конь в пальто. Сейчас я этого гундосого отпускаю, но в десять жду тебя у вокзала для разговора, – отключился и набрал нужный номер. – Сёма?..

– Мартын?!

– Ни слова больше. Я на автовокзале в Ордынске. У меня ни копейки, меня могут «принять» в любой момент.

– Через час за тобой приедет машина. Убери себя подальше и выйди только тогда, когда увидишь черный «Крузер». Мои люди проверят вокзал и, если все в порядке, стекло на задней левой двери будет опущено. Смело выходи и садись. Я буду рад тебя видеть…

Бросив на прилавок телефон, Андрей оглянулся и понял, что вопрос, которым он терзал себя на протяжении всего полета из Нью-Йорка в Москву, получил свой ответ. «Что изменилось в России за те пять лет, что я там не был?» – думал он, разглядывая облака над Атлантикой.

Ничего не изменилось. Поступок, из-за которого он мог оказаться в полицейском участке в Вегасе уже через пять минут после совершения, на рынке в Ордынском был по-прежнему обычным делом. И то, что могло оказаться незамеченным в Вегасе, здесь или в любом другом городе бывшей Страны Советов могло стать причиной его задержания.

Сейчас его точно не запомнят и не опишут. Сдают тех, кто проявляет слабость – просит телефон, умоляет, убеждает. Сильных здесь по-прежнему не сдают. Наоборот, отводят взгляд, чтобы не получить в лоб: «Чего уставился?»

Через пятьдесят пять минут Андрей увидел, как на площадь въехал черный джип. Из него быстро вышли двое приземистых молодых людей и растворились в толчее вокзала. Еще через десять минут они вышли и уселись в машину. Через две секунды подъемник на левой задней двери плавно съехал вниз…

В тот момент, когда джип с Мартыновым и тремя людьми Сёмы Холода выбрался на трассу и начал разгон, пятьюстами метрами вверх по течению реки Орды произошло довольно странное для этих мест событие.

Сторож лодочной станции Фомин, старик шестидесяти с небольшим лет, спустился к реке, чтобы проверить поставленные с утра сети. Домик лодочника стоял на отшибе, последним в череде домишек, торчащих на берегу словно пеньки лесоповала, поэтому особых иллюзий относительно улова Фомин не питал. Все живое, что шло в обратном направлении от Ордынска, попадало в сети тех, кто перегородил реку до него. Однако всякий раз добычей старика становились то щучка с парой окуньков, то пара лещей. А большего ему было и не нужно, поскольку торговлей Фомин не занимался. Был бы ужин и пол-литра к нему – вот и все, что заботило человека, которого постоянно видели выпивающим, но никогда – пьяным.

Итак, старик на своей плоскодонке приблизился к колышку, вбитому в дно, и стал привычными движениями вытягивать сеть.

Когда в лодку бухнулся сначала огромный язь, а потом и щука килограмма на два, у Фомина потеплело на душе, и он вспомнил о заветной «Пшеничной», дожидающейся его возвращения дома, в холодильнике.

Внезапно взгляд Фомина привлекло нечто, что находилось на водной глади неподалеку от него. Плоский чемоданчик, бликуя под красными лучами почти скрывшегося за верхушками сосен солнца, покачивался на воде и двигался мимо лодки.

«Деньги», – подумал старик, отпуская сеть и начиная погоню. Минут через пять, со скоростью, превышающей ту, с которой обычно двигаются в своей ежегодной регате восьмерки Кембриджа и Оксфорда, он настиг металлический чемодан и погрузил его в лодку. Ослепленный хромом язь, распушив плавники и перепутав, видимо, чемоданчик с поверхностью реки, дернулся в надежде и забил по блестящей металлической поверхности хвостом.

– Тю, сволочь! – строго приказал Фомин, взвешивая чемодан в руке. «Не деньги», – с досадой констатировал он и попытался открыть замки. Поняв, что дело это долгое, а течение ждать не будет, лодочник придавил кейс ногой и отправился в обратное плавание.

Уже дома он попробовал применить сначала стамеску, а после и гвоздодер, но ничего у него не получилось – чемоданчик оставался неприступным. В течение двух часов после полуночи из светящихся окон дома лодочника не раздавалось ничего, кроме лязга металла и беспрерывного мата.

В начале третьего ночи Фомин, трижды умывшись потом, вспомнил, что он русский человек, и решил подойти к делу применив смекалку. Мастер, создававший этот кейс с двумя шифровыми замками, вряд ли предполагал, что когда-нибудь он окажется в руках русского старика с тремя классами образования. По тому же принципу у нас на севере пьют тормозную жидкость, а янки изумляются, почему русские от этого не умирают. Все просто. Перед тем как пить тормозуху, ее нужно слить через сильно охлажденный лом. Тяжелые фракции задерживаются на поверхности стали, а чистый спирт стекает в посудину. Пей не хочу. Эта русская смекалка часто ставит в неудобное положение многие фирмы-производители.

Кто бы мог подумать, что пуленепробиваемый кейс, выдерживающий температуру в 400 градусов по Цельсию, открыть очень просто?

Фомин выпил стакан «Пшеничной», захрустел огурцом, подумал и набрал на одном замке кейса с тремя дисками «001» и на другом сделал то же самое. И щелкнул замками. Не вышло.

Тогда Фомин набрал: «002» и «002».

Не получилось.

Через полчаса, когда цифры на обоих замках были установлены в положение «399» – «399», а «Пшеничная» уже явила взору донышко, внутри чемодана раздался щелчок.

Старик поднял замки и откинул крышку.

Разочарованию его не было предела. Дебильный чемодан хранил в себе несколько десятков бумаг на иностранном языке, листки с какими-то цифрами и несколько бланков с отпечатками пальцев. Все они были исполнены в черном цвете, а один – в коричневом. Так выглядит засохшая кровь.

Плюнув, Фомин ногой задвинул чемодан под кровать, включил телевизор и стал смотреть «Ночные вести». Ни хрена хорошего, как обычно, не происходило. В Ираке взрывы, президент опять встретился с каким-то монархом, в Петербурге рухнула крыша, наши проиграли 1:5.

– Не страна, а сортир, – сказал Фомин, выключил TV, свет и улегся спать.

Глава 4 СЕКС БЕЗ ПАМЯТИ

Мартынов и Холод сидели в полумраке ночного кафе, и Андрея не покидало ощущение, что ему снится дурной сон. Девять дней жизни слишком малый срок для того, чтобы впасть в депрессию по поводу утраченной части жизни, но он достаточно велик, когда счет идет на часы. Для возвращения памяти нужен покой, концентрация, а какая, к черту, может быть концентрация, если перед глазами постоянно новые люди и смена мест пребывания происходит каждый час?! Еще сто двадцать минут назад он сидел в особняке у Холода, они взахлеб разговаривали о прошлом и настоящем, и Сёма в своем атласном халате выглядел как венгерский помещик. Он ревел и хватал Мартынова за руку: «Я хожу дома, Мартын, как барин! Непременно в брюках и халате!.. Хочешь, и тебе велю принести такой?» Сейчас же на нем был строгий костюм от Армани, и сидели они не в его кабинете, а в мерцающем огоньками интерьера кафе.

Постоянно оглядываясь, Мартынов привлекал к себе внимание гораздо больше, чем если бы сидел спокойно, и это обстоятельство заставило Холода улыбнуться и, дотянувшись через стол, хлопнуть товарища по плечу.

– Здесь не бывает ментов, – успокоил он, догадавшись о причине беспокойства старого друга. – В дверях такой «фейс-контроль», что только чудо может завести сюда «красного».

Разлив виски по пузатым рюмкам, он пробурчал:

– Да, дела… Значит, ты летел сюда за сыном боксера Малькова, а потом вдруг выпал из истории и сейчас не помнишь, нашел его или нет. Скверно…

– Скверно не то, что я не помню, – Мартынов приложил руку к брови и поморщился. – Как и что мне теперь говорить Малкольму? Что я тут нечаянно потерял память – не знаю, по какой причине? В этот лепет не поверят даже в колонии для малолеток, Сёма. А я делал дело стоимостью в десять миллионов долларов и сейчас даже представления не имею – доделал я его или нет!

– Тебе нельзя звонить Малкольму, – подумав, сказал Холод. – Тебе вообще нельзя возвращаться в Штаты. До тех пор, по крайней мере, пока ты не вспомнишь все, что с тобой приключилось.

Мартынов знал это и без подсказок. Уехать за десятью миллионами и вернуться без них, представив в качестве оправдания версию о потере памяти – это по меньшей мере несерьезно. Малкольм не верил и в более изощренную ложь. В любом случае сроки розыска Малькова-младшего уже вышли, так что лучше действительно осесть здесь на пару лет, попытаться разобраться в случившемся, а уже после принимать какое-либо решение. Если Мартынов выполнил задачу президента «Хэммет Старс», то свое отсутствие и молчание потом будет легко объяснить. В стране медведей и «Калинки» срок можно схлопотать даже за плевок в сторону Кремля. В это Малкольм поверит. Можно будет еще и моральные издержки попросить возместить. Но появление в Вегасе сейчас со словами «Ну, как там у нас дела?» граничит с безумием. Если дела «никак», то от Мартынова даже ремня не останется.

– Ты ни с кем в эти дни не заводил связи? – встрепенулся Холод и, поняв, что сказал глупость, обмяк: – А, ну да, конечно… Помнил бы ты, так и не было бы этого разговора… Может, с бабой какой, а?!

– Не помню я ничего, Сёма, хоть убей… Дичь какая-то. Со мной однажды такая беда была в Нью-Йорке. Я тогда с двадцаткой баксов в негритянском квартале оказался… В больнице заверили: через неделю все вспомните. И вспомнил! А сейчас, я думаю, мне вот так следует поступить… Ты сможешь перекинуть часть моих средств из зарубежных банков в новосибирские и справить мне документы?

– А что, это трудно? – не понял Холод. – Могу сегодня же перекинуть, а справить можно и завтра. Только тебе не один комплект документов нужен, а как минимум два. Пара паспортов, пара водительских удостоверений… А что ты, собственно говоря, задумал?

Мартынов вяло опрокинул внутрь себя рюмку и обратил свой взор к эстраде, где пела какую-то песенку певичка без голоса.

– Мой путь к Малькову закончился в Ордынске. Значит, отсюда и нужно начинать. В обратной последовательности. Ты переведешь треть моих сумм с Каймановых островов в Новосибирский «Внешторгбанк», а я устроюсь где-нибудь неподалеку от поселка, скажем, в том же Шарапе. Клянусь, понятия не имею, кто такой Хорьков и какую роль он играл в моей истории, да только если я просил найти его, ты правильно сделал, что нашел. Может быть, это мне поможет. – Андрей тоскливо осмотрелся, словно искал, кто еще в этом кафе может иметь столь кислое выражение лица. – Я еще в Америке дал себе слово: если вернусь, устроюсь где-нибудь в безлюдном месте, обзаведусь парой катеров, снастями и буду возить туристов на рыбалку. Кажется, сейчас самое время реализовывать мечту.

– Так, значит, за сбычу мечт? – поднял рюмку Холод.

Мартынов отреагировал неадекватно.

– Жалею, что не посвятил тебя в дело, когда был в здравии. Все вопросы этим вечером отпали бы. А сейчас… Сейчас я боюсь одного. Мне нужно найти людей, с которыми меня свела судьба за эти девять дней. Они все где-то здесь – в Новосибирске и Ордынске. Через Новосибирск я нашел Ордынск, значит, наследил со связями и в столице Сибири. Да вот только мне кажется, что найти этих людей будет легче, чем от них спрятаться. Меня-то узнает любой из них, я же не узнаю никого. И в тот момент, когда вопрос встанет ребром: кто ударит первым, и все будет решать секунда, я потрачу ее на улыбку и приветствие… – Мартынов посмотрел на Холода: – Слушай, друг, а что здесь случилось знаменательного за те дни, что я не помню?

– Мартын, ты за пять лет полным идиотом стал, – возмутился Холод. – Ну что знаменательного здесь может произойти? Здесь, мать вашу, милитаристы проклятые, все знаменательно и все привычно до такой степени, что знаменательным уже не кажется! Ты про Новосибирск да Ордынск спрашиваешь, что ли?.. – И, получив подтверждение в виде кивка, Холод поджал губы. – Два дня дай мне, разберусь. Если ты с американским паспортом шнырял, то…

– С чем я только не шнырял, – перебил Мартынов. – А сейчас сделаем так. Вези меня ночевать на какую-нибудь базу под Шарап. Не может быть, чтобы в таком богоугодном месте не было зон отдыха. Поутру осмотрюсь да выберу себе местечко. А к тому времени ты мне и деньги покажешь.

– Девку хочешь с собой прихватить?

– Эту, что ли? – покосился на подиум Мартынов. – У нее голоса нет.

– А ты что, петь с ней собираешься? Вика в городе славится не голосом.

– Я уже понял, что ей здесь не место. Человек должен что-то одно хорошо делать. Поет она не ахти. Значит, в чем-то другом мастерица.

– Ей просто не везет, – подтвердил Холод. – Она еще недавно пела в ресторане в центре и ходила в герл-френдах у одного из молодняковых наших, Ромы Гулько. Парень в общем был правильный, но слишком уж креативный… в смысле, реактивный… Вику выкинули из ресторана, а Рому вчера пришили где-то в области. Молодежь нынче трудный период переживает… Деваха развязная, но простая. Вот, смотри, что я говорил – к нам идет, – Холод покачал головой и со скукой посмотрел на Мартынова: – А ведь я ее раз только и… Считает, что мы уже родные, – внезапно повеселев, он сказал подошедшей к столу певице: – Как живешь, милая?

Чмокнув смущенного Холода в щеку, она зависла над столом, в упор разглядывая Мартынова. Вблизи она выглядела гораздо лучше, чем на сцене.

– Плохая примета, – сказала она, обращаясь к Холоду.

– Что такое, радость моя? На Красном проспекте бабу с пустыми ведрами встретила?

Вика продолжала разглядывать Мартынова.

– Не узнаете меня без грима? – спросил Мартынов.

– Очень даже хорошо узнаю. – Певица положила руку на плечо Холоду и доверительно посоветовала: – Поберег бы ты свою головушку, Сёма. Где этот красавчик появляется, там всегда потом дерьмом пахнет так, что глаза режет.

Холод посмотрел на Мартынова, Мартынов посмотрел на Холода.

Вика между тем налила виски в рюмку Холода и выпила залпом. Закусывать она, как понял Мартынов, не привыкла. Даже лимоном.

– Я вас, крошка, что-то не припомню. Если вы не Джуди Гарланд, в чем я на сто процентов уверен, то я вижу вас впервые, – сказал он.

– Он меня впервые видит, – саркастически засмеялась девушка. – Память потерял? Ну, давай вместе вспоминать. Азербайджанцы, карты, стрельба, пять трупов, менты, Метлицкий, опять стрельба. И кругом – кровь, кровь, кровь… А в центре – вот этот красавчик и, если бы я на сто процентов не была уверена в том, что это не перекрашенный Кларк Гейбл, то, наверное, так бы и решила.

Холод повернулся к помертвевшему Мартынову:

– Расскажи-ка мне немного о себе…

– Конечно, расскажет он, – отозвалась певица. – Сейчас, наверное, толпа мусоров за дверями ждет, когда вы наговоритесь.

Мартынов был из тех людей, которые соображают быстро.

– Сёма, ты помнишь все мои просьбы. Я, пожалуй, поеду, а ты заплати лабухам по полной программе в качестве компенсации за то, что сегодня эта рок-группа остается без вокалистки.

– Как это без вокалистки? – не поняла Вика. – Так это я – вокалистка.

– Вот без этой вокалистки и останется, – объяснил Холод, вставая и бросая на стол салфетку. – Барабанщик будет петь без ансамбля, сам, бля, один, бля.

Положив на стол бумажник и многозначительно постучав по нему пальцем, Холод махнул рукой троим телохранителям, и громилы встали из-за стола.

– Мы будем заниматься сексом? – уточнила Вика, выходя из гримерки уже в джинсах и короткой джинсовой курточке. – Ты точно не из компании Метлицкого? Я вчера чуть не простудилась. Думала – не выйду сегодня. А тебе сколько лет? Покажешь, где мелирование делал?

Остаток ночи пролетел для Мартынова, как одно мгновение. Эпизоды сжались для удобства восприятия и анализа в компактные формулы, которые, достань их из головы и распиши на бумаге, выглядели бы следующим образом.

Неделю назад друг Вики Рома Гулько сидел в ресторане и ждал на разборки азербайджанскую группировку (Вика сказала – «мафию»). Вместо мафии пришел он, Мартынов, и с ним еще два знакомых Вике парня. Парней зовут, Гаврош и Клязьма. У Клязьмы худые плечи и огромный живот. Мартынов с Ромой о чем-то поговорили, но договорить, наверное, не успели, потому что пришел азербайджанец Халва с братвой. Разговор продолжился после того, как Халва и вся его братва были перебиты, но и тут поговорить Мартынову с Ромой не дали, потому что пришел Метлицкий с братвой. Эта братва положила всех на пол и увезла в кутузку. На вопрос, почему в кутузку, Вика ответила, что Метлицкий увозит для разговора только в кутузку. Когда же речь зашла о Метлицком, Вика объяснила, что он майор милиции и самая настоящая сука. Теперь Метла точно получит подполковника, потому что, скорее всего, именно он Рому вчера и прикончил. «Почему ты думаешь, что именно он?» – спросил Мартынов и получил ответ: «А больше некому».

Вика же из встречи почерпнула следующее.

Мартынова зовут Колей. Горло лучше всего лечить водкой с хреном. Относительно своих сомнений, что «нынче хорошего хрена не достать», она получила ответ, из которого следовало – нынче не достать хорошей водки. Мартынову тридцать пять.

А мелирование ему делал Харви Дональдсон, личный стилист Джонни Деппа. Пятьсот долларов.

«Не выдержал, все-таки, – подумала Вика, – сорвался. Мог бы и не загибать про Деппа. Уже победил…»

А мелирование Мартынову делал действительно Харви Дональдсон, личный стилист Джонни Деппа. И именно за пятьсот долларов. А вот чем лечить горло, сорокатрехлетний Андрей Мартынов, у которого и в мыслях не было оказаться с певичкой в постели, понятия не имел. Оно у него никогда не болело.

Спустя неделю, в такую же теплую июльскую ночь на посадочную полосу аэропорта «Шереметьево» сел «Боинг-747» авиакомпании «Эр Лайн». Среди прочих прибывших по трапу сошли, настороженно поглядывая по сторонам, трое мужчин, выделяющихся из толпы внушительными габаритами. Один из них господин Вайс – помощник Малкольма по делам «Хэммет Старс». С ним в Россию прилетели двое русских, эмигрировавших в США в начале девяностых. Команда Малкольма, оказавшись за пределами терминала аэропорта, тотчас отправилась в билетную кассу и заказала три билета до Новосибирска. Четыре оставшихся до полета часа они провели в зале для VTP-пассажиров.

Той же ночью в гостинице поселка Ордынское в трехместном номере расположились трое людей возрастом от тридцати до сорока. Они внесли в номер несколько спортивных сумок и отказались от посещения ресторана, хотя прибыли не из соседней деревни, а из Казахстана. Однако ужин их интересовал меньше всего.

Где-то между пятью и шестью часами утра между ними случился такой разговор:

– Это худшее, что нас могло ждать. Ты точно понял курьера?

– Совершенно точно. Дорога до Кемерова и Томска нам заказана. Кто-то слил информацию о перемещении груза, и теперь менты будут встречать нас на подъездах.

Старший раздраженно откинулся на спинку кровати и двинул ногой по сумке.

– Черт побери… Нас ждут на вокзале в Кемерове, а через сутки – в Томске. Если мы проколем встречу, люди подумают, что мы под контролем. Контакт не состоится. И что после этого делать с грузом? Я вас спрашиваю!.. Кажется, это ты, Мирза, говорил, что по всей трассе будет зеленый свет? Еще вчера это был просто автобусный тур, а сейчас выясняется, что мы под прицелом спецслужб трех регионов страны!

– Я знаю, как нам уйти отсюда, – вмешался третий. До этого момента он лежал на спине и курил, пуская дым в потолок. – Только для этого нам нужно будет посетить сначала Томск, а уже после – Кемерово. Ничего страшного. Мы уведомим встречающих.

– Интересно, – заметил тот, которого именовали Мирзой, – как можно выехать из этого долбаного Ордынска, чтобы оказаться в Томске?

– Мы из него не выедем, а выплывем. Впрочем, плавает, как говорят моряки, только дерьмо. Мы выйдем по воде. Не может быть, чтобы здесь не было сносной пристани. Мы зафрахтуем катер или теплоход, пройдем по Оби до впадения в Обь Томи и снова свернем на юг. Через три часа мы окажется в Томске. Еще через сутки – в Кемерове. Кто нас будет искать на воде?

– А если мы не найдем катер? – спросил старший.

– А что, мы сейчас об этом будем думать? С утра Мирза займется едой, а мы отправимся на поиски, – усевшись на кровати, третий вынул из сумки пакет, а из него бутылку водки. – Вода – это единственный путь с грузом. Нам придется взойти на борт суденышка, даже если для этого придется выкинуть хозяина за борт.

– Умный ход, – бросил старший. – А штурвал ты будешь вертеть?

– Я образно выразился.

– Нам сейчас не до метафор! – вскипел старший. – Умник, мать твою!.. У меня под задницей пятьдесят килограммов колумбийского «кокса»! Россия-мать не видела такого количества кокаина с момента образования Земли! Сорок пять миллионов рублей!.. Почти два миллиона долларов!

– Ладно, Седой, остынь, – сказал Мирза. – Гена прав. У нас нет иного выхода. Помимо стволов и порошка мы несем с собою срока лет этак по двадцать особого режима на брата. Но вряд ли мы столько проживем, если учесть, что за нами потянется цепь людей вплоть до Боготы. Нас вырежут еще до суда.

В общем, если понадобится топить капитана и самим брать штурвал в руки, то… то придется это делать не раздумывая.

– А встречи с другими суднами? А навигация, а заправка? – не унимался старший. – Я вам вот что скажу, мафия хренова… Если в Ордынске найдутся катер и капитан, то этому капитану мы должны создать все условия, чтобы ему и в голову не пришло причалить к мусорам. А сейчас спать. Ваши рожи меня доведут до бессонницы…

Глава 5 ИНОЗЕМЦЫ НА РУССКОМ БАЗАРЕ

Вскоре всем жителям Шарапа стало известно, что новым владельцем пристани «Синяя лагуна» стал некто Громов. Человек с виду нелюдимый, он тем не менее прослыл среди сельчан малым покладистым и добродушным. Дело свое знал хорошо, и вскоре развалившаяся пристань, на которую махнули рукой власти, была им отремонтирована, а рядом с ней заблестел свежей краской двенадцатиметровый дизельный прогулочный катер. Никто не думал, что из развалины-теплохода марки «Костромич» может возродиться такое чудо. На берегу Громов купил просторный дом, двор которого одновременно являлся и базой, и административным центром. Мнения сельчан относительно Громова разделились. Одни полагали, что новые русские прибирают к рукам земли, другие утверждали, что так уходят на отдых известные спортсмены. Понятно, что доход от «Синей лагуны» был невелик, однако начавшиеся незамедлительно визиты городских воротил заставили общественность подозревать Громова в обратном. Профессиональная рыбалка – это то, к чему стремятся нувориши, которым не по душе стрельба по животным. На базе Громова можно было получить все, что нужно уставшему от дальней дороги путешественнику: сауна, десятиместный номер, первоклассные снасти и запас еды и спиртного.

Документы на имя Громова справил Мартынову Холод.

Найти в Новосибирске Клязьму не составило труда. Однако Мартынова ждало разочарование. Ни Клязьма, ни его товарищ не могли сказать ничего определенного, и лишь твердили о том, что Гулько незадолго до смерти говорил о каких-то миллионах и стал скрытен, как зверь. Ситуацию мог бы прояснить какой-то Фома, но он был убит ментами вместе с Гулько.

Итак, эта цепочка оборвалась. Однако встреча с Викой убедила Андрея в том, что теперь придется держать ухо востро, – в Новосибирске он, судя по всему, наследил. Знакомые могут появляться, как черти из табакерок – внезапно и резко, и не всегда их появление будет столь же безобидным, как в случае с кабацкой певичкой. Еще оставался Метлицкий, начальник отдела по борьбе с бандитизмом РУБОП, но вот куда сейчас Мартынов меньше всего торопился, так это на встречу с Метлой.

Шарап расположен в десятке километров от Ордынска, но все-таки это уже не Ордынск. Для мегаполиса такое расстояние ничтожно, для следователя Бабушкина – потеря во времени и пространстве. Пристань – тоже безошибочно избранный вариант. Куда вряд ли занесет ментов, кроме как с проверкой лицензии, так это в глухомань на берегу.

Спустя пять дней после расставания с Викой на пристани появился мальчишка лет двенадцати, по виду – типичный вождь краснокожих. Мартынов схватил его за шкирку в тот момент, когда тот вытаскивал из сарая весла.

– Красть нехорошо, – назидательно сказал пацаненку Мартынов.

– А я не крал, – спокойно, видимо не в первый раз, ответил бродяжка. – Я взял поплавать.

– Все мы так говорим, когда берут с поличным, – заметил американец, разглядывая драные джинсы и разлезшиеся по швам кроссовки задержанного. – Но нам почему-то всякий раз не верят. Ты откуда будешь?

– Из Астрахани.

– Так это ж на Волге, дядя, – напомнил Мартенсон.

– Я сирота.

– Тогда вопрос де-юре снят. Теперь де-факто: куда весла попер?

– Я не знаю, – отвечал проныра, – факто это или не факто, да только я их рыбакам хотел сдать рублей за сто.

– Эти весла, – разозлился Мартынов, – стоят сто пятьдесят долларов и подходят только к уключинам «See Gan». Снимай штаны, пороть буду…

– А тебя тоже за это пороли? – многозначительно глядя на грудь Мартынова, синюю от татуировок, спросил пацан и стал возиться с молнией на брюках. – Сдай уж тогда ментам, как положено… – Улегшись на киль перевернутой на берегу лодки, он подложил руки под подбородок. – Мне за побеги оттуда все одно срока не дают.

Мартынов в сердцах бросил весла на песок и полез за сигаретами.

– Работу дам – воровать не будешь?

– Смотря какую дашь, – сообразив, что порка отменяется, пацан натянул штаны и стал ковырять в носу. – И потом, если приставать будешь, всю морду разобью.

– Как это? – опешил Мартынов, медля прикуривать.

– А вот так, веслом.

– Я не об этом, с мордой все понятно… Что значит – приставать?

– Со мной тут один на Ордынском вокзале тоже добреньким прикинулся. Пойдем, говорит, я тебе шоколадку куплю…

– Тьфу ты, дурак, – снова разозлился Мартынов. – Значит, так. Пять долларов в день плюс харчи и крыша над головой. Следить за инвентарем, драить рынду на катере и остальные блестящие части.

– Это юнгой, что ли? – разочарованно скривился пацан.

– Это сотрудником пристани с окладом в две зарплаты преподавателя высшей категории! У тебя сколько классов, парень? Или, может, рекомендации мне с прежних мест службы предоставишь?

– Пять, пять классов. Ладно, пойдет. В котором часу нынче обед?

После заключения сепаратного мира состоялся разговор на личные темы.

– У тебя отец где?

– У меня нет отца, – был ответ. Мартынов прищурился.

– Ну, раз ты на свет появился, значит, и отец должен быть.

– Должен. Но нету. Меня аист принес, – подумав, ехидно сообщил парень.

– Ладно, зайдем с другого края… А кому тебя аист принес?

– Матери, – уже не раздумывая, ответил пацан.

– Отлично, – с удовлетворением отмечая в себе педагогический талант, заметил Мартынов. – Где мать?

– Ее аист унес, – огрызнулся мальчишка, не привыкший к подобным допросам.

Хмыкнув, Мартынов пробурчал:

– Мне это навевает кое-какие воспоминания… Ладно, приступай к работе. Вон тряпка, вон ведро.

Через час Мартынов поднялся на палубу теплохода, где работал мальчишка.

– А отца-то пытался найти?

– А ты пытался? – бросив швабру, спросил тот.

– А чего мне его было искать? Он все больше по тюрьмам да лагерям промышлял – адреса на конвертах имелись. Встретиться – да, хотел, когда с тебя ростом стал. Но не вышло.

– Помер?

– Точно.

– А мать?

– Матери не помню, – вздохнул Мартынов.

– Но кому-то же тебя аист принес?

– Прокурору, – огрызнулся Мартынов и убрался с палубы.

Пацана звали Костей. Ему было одиннадцать. Три последующих дня убедили Мартынова в том, что он приобрел помощника, который выполнял половину его работы. И на утро четвертого Эндрю Мартенсон, он же Алексей Громов, он же – Андрей Мартынов, в очередной раз убедился в том, что как только ты перестаешь заниматься делом, оно неминуемо начинает заниматься тобой.

Едва над рекой поднялось солнце и стала расползаться дымка, на пристани появились двое, при виде которых дважды судимый русский американец мгновенно почувствовал, что дело пахнет керосином.

Конечно, ничего странного не было в том, что возле его дома появились незнакомые люди, однако профессиональный взгляд бывшего заключенного, проведшего больше десятка лет в зонах строгого режима, сразу распознал в приезжих представителей криминального мира.

«Конечно, не исключено, – думал Мартынов, смоля днище лодки и краем глаза наблюдая, как направляются к нему гости, – что это очередные лохи».

Пять дней назад, таким же ясным утром появились четверо. Жевали жвачку, плевали на песок, словом, вели себя как последние отморозки. Прибывшие не поинтересовались, кто строил Мартынову крышу и с кем он за это рассчитывается. При этом одетому в глухой свитер хозяину пристани было предложено говорить быстро, «а то они устали от долгой езды». Заодно приказали и стол накрыть с шашлыками.

С Костей к тому моменту он еще не был знаком, и это было хорошо, как считал теперь Мартынов. Давать такие уроки жизни человеку с неокрепшей психикой, пусть даже и повидавшему виды сироте, совершенно непедагогично. Сначала Мартынов вежливо объяснил, что крышу ему строили армяне, и перекрывать он ее в ближайшее время не собирается. Жарить шашлык на этой базе привыкли к двенадцати, а плевать на песок вообще категорически недопустимо, поскольку «эта территория есть часть пляжа». В общем, тратил драгоценное время на то, на что в крупных городах России и Америки авторитетные люди не тратят.

Когда вымогателям областного масштаба стало ясно, что над ними издеваются, один из них сходил к «девятке» и вынул из ее багажника бутылку с современным «коктейлем Молотова».

– А вот это, ребята, уже полная глупость, – сказал Мартынов. – Здесь солнце, песок, дерево. Все вспыхивает, как спичка.

– Поработаем за инспектора пожарной охраны, – усмехнулся молодой человек и чиркнул спичкой. – Посмотрим, где у тебя огнетушители хранятся.

Когда на бутылке воспламенился фитиль, браток принял позу метателя диска. Мартынов резко поднял с песка провод, который чинил до прихода незваных гостей, и резким вращательным движением устремил петлю в сторону бутылки.

Петля намертво захлестнулась на шее рэкетира, тот почувствовал рывок, от которого у него потемнело в глазах, и когда он уткнулся лицом в песок и снова увидел свет, выяснилось, что бутылка с догорающим фитилем стала достоянием хозяина пристани.

Ступор братвы продолжался недолго. Сразу после того как бутылка описала правильную кривую и с грохотом разбилась в чреве новенькой девятки, трое оставшихся на ногах стриженых «спортсменов» стали бегать вокруг Мартынова и орать как чайки: «Где у тебя огнетушители?! Где у тебя, сука, огнетушители?!»

Первый упал на песок уже без сознания, и нос его не оставлял никаких сомнений в том, что поковыряться в нем он сможет теперь не скоро.

Второй побежал в сторону леса, а третий оказался в руках Мартынова и довольно долго претерпевал физические унижения.

– Я никому не плачу, – спокойно объяснил Мартен-сон, подняв его на ноги. – Ни ментам, ни пожарным, ни педерастам вроде вас. Если же есть желание узнать, почему творится такая несправедливость, позвоните Сёме Холоду, и он вам растолкует. Но я и Сёме Холоду тоже не плачу, поскольку он сам передо мной в долгу неоплатном. А потому я совершенно бесполезный для вас клиент. Единственное, чем я могу вам помочь, это вызвать из Шарапа трактор. Но сначала вы перенесете движок со своей догорающей тачки вот на эту лодку. Это как раз то, что я искал. «Водомуты» [4] меня достали своими распоряжениями относительно спасательного судна, и я теперь знаю, как из деревянной лодки «Кефаль» сделать глиссер.

После того как прозвучало имя Холод, между отморозками и хозяином «Лагуны» установилось полное взаимопонимание по той причине, что только вчера новосибирский положенец собирал «бригадиров» и предупреждал: «Если хоть одна тварь меня еще раз перед ментами раком поставит и полезет куда-нибудь без моего ведома, я такому гланды через жопу выну». Трое из четверых вымогателей довольно быстро отверткой и плоскогубцами скрутили двигатель и перенесли его на лодку. Не совсем было понятно, зачем Сёме Холоду чужие гланды, но, представив, как он будет их доставать через заднее проходное отверстие, молодые люди принялись работать в режиме аврала. А потом пришел трактор и уволок кузов девятки вместе с ними.

Это произошло недавно, и в то утро Мартынов ощутил тот же толчок, что и сейчас. Тревога давила изнутри и заставляла собраться. На сей раз к нему пожаловали люди, умеющие взвешивать свои слова и не делать лишних движений.

– Здорово, хозяин, – приветствовал Громова один из мужчин, старший из двух, если судить хотя бы по возрасту. Он насмешливо разглядывал замаранные машинным маслом холщовые брюки Громова и палку в его руках, украшенную набалдашником из вязкой смолы. – Кто тут за капитана? – и он кивнул на катер.

– Когда интересует судно, спрашивают не капитана, а хозяина.

– Понятно, – ухмыльнулся незнакомец. – Значит, передо мной хозяин. Он еще раз смерил катер взглядом. – Комфортабельная посудина?

– Две каюты на шесть мест, рубка, клозет, камбуз, зона отдыха, – отчитался Мартынов-Громов. – Шесть узлов скорость, спутниковая связь.

Старший присвистнул и посмотрел на спутника.

– Неплохо для периферии… А какие услуги фирма оказывает разовым клиентам?

Мартынов, соображая, что от него хотят эти двое – было ясно, что они явились не для охоты на лещей – сообщил, что в комплекс услуг входит рыбалка, каботажное плавание в районе десятимильной береговой зоны и пьянка с соблюдением мер безопасности или без оных, но в этом случае по двойному тарифу.

– Понятно… – процедил старший. – И сколько это удовольствие стоит?

– Один час обойдется вам в двести долларов.

– Что, – изумился второй, – соляра подорожала?

– Пройди по рынку, найди дешевле, – невозмутимо ответил единственный в этом районе хозяин частного судна.

– М-да… – пробурчал старший и закурил. – А если, скажем, далеко пойдем? Часов, этак, на сто?

– Полярники? Без лыж? Не смешите.

– Да какие там полярники… – просипел мужчина и посмотрел, куда бы сплюнуть. Не нашел и не сплюнул – Мартынов это отметил про себя: «В доме своем и чужом зеки не плюют». – Просто я время отмерил вместе с твоей дорогой обратно.

– То есть за таксиста сработать? – улыбнулся американец, откладывая палку в сторону. – Дай-ка соображу… Это вам куда-то в район Шегарки нужно.

– Допустим, – старший внимательно посмотрел на Мартынова.

Не любит, когда его планы просекают, – Андрей и это отметил, думая попутно о том, что если не строго на север, то, наверное, придется свернуть на Томь. Это получается, что людям нужно в Томск. Забавно. Автобусом быстрее и дешевле.

– Порыбачить в дороге захотелось, – словно прочитал его мысли гость. Второй при этом послушно закивал головой.

Готов голову дать на отсечение – рыбалка их интересует столько же, сколько меня поход по воде в соседнюю область. Дай-ка контрольный выстрел сделаю – поступлю совсем уж по-простецки…

– Далековато будет, – Мартынов почесал затылок. – Если только прикинуть… Чисто гипотетически… Туда и обратно по тройному тарифу…

– Ты что, кэп, сдурел? – вспыхнул тот, что помладше, но второй сказал:

– Нет вопросов. Шесть штук баксов, – и тем самым окончательно убедил Мартынова в том, что клиенты у него непростые.

Андрей оказался в сложной ситуации. Этот разговор уже давно можно было закончить, ответив «нет», но после встречи с певичкой он уже не мог поручиться за то, что неожиданных встреч больше не будет. То, что он не узнает этих двоих, вовсе не означает, что он с ними не знаком. А может быть, он с ними знаком заочно, а они его видят впервые. Но то, что он их знает, но не помнит, может оказаться решающим в процессе восстановления памяти. Как-никак дело касалось десяти миллионов Малкольма. А потому отвечать «нет» следовало лишь в том случае, когда можно было поручиться: это накладка и подозрения беспочвенны. Сейчас Мартынов не был уверен ни в чем. Пока ему было ясно одно – двое типов хотят покинуть область не автотрассой, а это означало – хотят покинуть ее с грузом.

Значит, нужно постараться узнать, что они везут.

– Сколько будет занято мест?

– Нас трое, – невозмутимо ответил старший, и зрачки его сузились до острия булавок. Только сейчас Мартынов обратил внимание на то, что на правом глазу сорокалетнего мужчины, его сверстника, бельмо размером с копеечную монету.

– Трое. Понятно, – повторил Андрей. – Но катер хоть и большого водоизмещения, но все-таки не океанский лайнер. Для него и груз имеет значение.

– В одну каюту поместимся, не волнуйся, – не раздумывая ответил мужчина и поиграл желваками.

Не любит, не любит он долгих расспросов.

– Я вот что вам, ребята, скажу, – Мартынов понял, что к его делу эти трое отношения не имеют. – Не пойду я никуда. Не нравится мне эта затея. Да и дел на базе много.

– Но ведь ты один здесь имеешь катер? – спросил старший из гостей.

– Но это не означает, что я должен все бросить и идти куда прикажут. – Мартынов поднял с деревянного козелка палку и выпрямился. – Это не муниципальный транспорт, товарищ.

– Шесть тысяч долларов – довольно внушительная сумма для этих мест… – пробормотал, глядя под ноги, старший.

– Поэтому я отказываю вам очень неохотно. Бельмо уставилось на Мартынова.

– Как скажешь, капитан…

Уже когда отошли довольно далеко от базы, спутник старшего мужчины буркнул:

– А может, этого фраера просто за борт выкинуть, Адмирал? Если мое мнение важно, то я не вижу другого способа заставить его выйти в реку.

– С наступлением темноты мы пересечем бор и войдем на территорию базы. Он сделает все, что мы ему скажем, сделает, никуда не денется… А сбросить его придется по-любому, поскольку иметь на плечах свидетеля транспортировки груза в мои планы не входит.

Прозвище мужчина получил не за умение управлять флотскими баталиями. Половину сознательной жизни Артем Николаевич Ляхов провел в колониях на севере, меж двух великих океанов, и снова возвращаться туда у него желания не было. Прозвище свое – Адмирал – он получил именно там, в лагерях, за схожесть с адмиралом Нельсоном, потерявшим в бою глаз.

А в это время в Новосибирске русскоязычные люди Вайса входили в некое учреждение. Над дверями высокого здания с зеркальными, изысканно подобранными под витражи огромными муляжами телефонных трубок значилась вывеска: «Сотовая компания „МИР“».

Через два часа оба вернулись в номер гостиницы «Центральная», и Вайсу стали известны некоторые подробности движения Эндрю Мартенсона в России после отлета из аэропорта имени Джона Кеннеди в Нью-Йорке.

Во-первых, звонки с сотового телефона Мартенсона поступали в адрес не менее двадцати абонентов, и поиск всех фигурантов мог занять огромное количество времени. Так бы, наверное, Вайс и поступил, если бы не одно обстоятельство. В списке абонентов, выкупленном за пятьсот долларов у оператора сотовой связи, значились два номера, на которые Мартенсон звонил чаще всего. В этом не было бы ничего удивительного, если бы Мартенсон не звонил… самому себе. Оба номера телефонов мобильной связи значились за Андреем Петровичем Мартыновым, а это значит, что Мартенсон дважды регистрировал на себя трубки и после этого совершал на них звонки.

– Ты спрашивал местонахождение этих абонентов? – не глядя на помощника, спросил Вайс.

– Да, конечно. Сейчас в России программируют трубки таким образом, чтобы можно было определить местонахождение абонента. Борьба с терроризмом, мистер Вайс… если вас интересует этот номер, то я могу сказать вам, куда поступал звонок. Мартенсон звонил в город Ордынск. Это в ста километрах отсюда. Но самое интересное заключается в том, что больше половины звонков Мартенсон сделал в Ордынск, находясь в Ордынске, – чуть помедлив, человек Вайса развернул лист бумаги и добавил: – Но дважды Мартенсон выходил на связь не на мобильный телефон в Ордынске, а на стационарный аппарат. У меня записан адрес.

Вайс, сорокапятилетний мужчина с крупными чертами лица и прямой походкой, что делало его похожим на кентавра, рассмеялся и разгладил пальцами усы.

Ну, конечно… Трубки иногда бывают заблокированы, или абонент оставляет телефон в одежде, повешенной в шкафу. Тогда приходится звонить на городской номер. Осторожный Мартынов дважды совершил одну и ту же ошибку, и теперь было понятно: номер сотового телефона, зарегистрированный на Мартынова и номер городского телефона в Ордынске, принадлежат одному и тому же лицу.

– Мистер Вайс, – напомнил один из помощников, – нам хотелось бы услышать подробности относительно того дела, которым мы занимаемся.

Вайс покачал головой и знаком попросил одного из помощников поискать в баре что-нибудь подходящее для разговора.

– Это давняя история. Пересказ ее займет довольно много времени, однако, чтобы вам стало понятно, насколько опасен и умен человек, за которым мы приехали, я думаю, пару минут потратить на рассказ можно. Мистер Мартенсон, Мартынов Андрей, был направлен в качестве специалиста в Россию, чтобы найти сына одного известного боксера, Виктора Малькова. Дабы сократить повествование до минимума, просто поясню, что Мальков умер, а сумма, выплаченная ему Малкольмом в качестве гонорара тридцать лет назад, возросла на процентах, как на дрожжах, до десяти миллионов долларов. Единственным наследником этих денег является некто Артур Мальков, сын боксера. И только его отпечатки пальцев и губ считаются для французского банка доказательством того, что за деньгами пришел тот человек, которому по праву принадлежат деньги. Отпечатки пальцев, как и губ, как и код ДНК человека уникальны в своем роде. Мальков же хотел сделать сына наследником больших денег, и потому в контракте значилось, что деньги может снять со счета только тот, кто предъявит эти уникальные данные.

Мистер Мартенсон должен был отыскать Артура Малькова, передать ему три миллиона долларов – сумму, которая была перечислена на его счет в соответствии с договором с Мальковым-старшим, а оставшиеся семь миллионов перевести на счет мистера Малкольма. Однако наш друг исчез…

– А деньги? – спросил один из присутствующих.

– А деньги сняты со счета. Если бы в течение двадцати пяти лет деньги не были сняты со счета, они поступили бы в распоряжение французского банка. Но они сняты. Сняты за несколько дней до истечения срока. Это свидетельствует о том, что Мартенсон нашел Малькова-младшего. Но то, что Мартен-сон до сих пор не явился к мистеру Малкольму с деньгами, и то, что мы сейчас сидим в этой гадкой гостинице и развиваем аппетит клопов, свидетельствует о том, что Мартенсон сыграл свою игру. Десять миллионов долларов даже для двоих – внушительная сумма.

– А разве нельзя было убрать Мартенсона сразу после того, как стало ясно, что он нашел пацана?

По лицу Вайса скользнула тень, и он неторопливо пригубил виски.

– Он оказался умнее, чем от него ожидал старик Малкольм. Мартынов почувствовал опасность и прирезал двоих наших людей, направленных к нему, в одной из гостиниц. Сразу после этого позвонил хозяину и предупредил его о расплате.

– Я слышал о Мартенсоне, – заметил один из помощников Вайса. – Мне о нем рассказывал Колин Уилки из Джерси, менеджер Роя Джонса. Говорят, у Мартенсона крутой нрав.

– Тебе сказали неправду, малыш, – задумчиво проговорил Вайс, помня, что угроза Мартынова поступила в адрес не одного Малкольма. – Крутых Америка обламывает в тот самый момент, когда те видят облезлую статую Свободы в заливе перед Нью-Йорком, призывающую всех голодранцев мира залезть к ней под юбку. А тут же неподалеку расположен фешенебельный отель «Хилтон». Этот контраст всегда сбивает с толку крутых, приехавших искать в Стране Свободы счастья. Мартынова же не сломал сам черт. Он хуже, чем просто крутой. Он сам дьявол. Закажите такси, мистер Томсон, или как вас там – Томилин. Мы немедленно отправляемся в Ордынск. Но сначала скажите, кому принадлежит номер городского телефона в Ордынске. Уж не бывший ли это коллега Мартынова по лагерям?

– No. This is a woman, sir.

Глава 6 БРАТСКАЯ МОГИЛА

Не проходило и дня, чтобы она не вспоминала Андрея. Он всякий раз представлялся ей новым, он умел хорошо делать это, когда был жив. В ее грезах он то брал ее за руку, и тогда лицо ее начинало пылать, то смеялся, что с ним бывало очень редко. Когда на Ордынск спускалась тьма и очертания предметов в комнате становились расплывчатыми, она ложилась на диван и устремляла взгляд в потолок. Постепенно веки ее смыкались, и она, находясь в полусне-полуяви, встречалась с ним и разговаривала…

В тот страшный день, когда на трассе в небо взметнулся столб жирного оранжевого цвета и копоть застила горизонт, она едва не сошла с ума. Она долго сидела на лавочке и не могла подняться, потому что была точно уверена, что означает этот взрыв. Ее мужчина погиб. Она поняла это в ту самую минуту, когда подумала: «все будет хорошо. Он сейчас вернется, и жизнь развернется перед ними во всем своем великолепии». И едва это пришло ей в голову, как появился дымный гриб над лесом…

Сутки она провела словно под наркотиком. Зачем ей понадобилось выбрасывать в реку кейс, она не смогла бы объяснить. Она встала с лавочки спустя несколько часов после отъезда Андрея, обещавшего скоро вернуться. Чемоданчик – это было единственное, что связывало их невидимой нитью. Она направилась к реке, увидела перед собой сверкающую гладь и швырнула в нее предмет, который так нужен был Андрею. Все реки куда-то ведут. Быть может, они воссоединятся там – этот блестящий кейс и самый главный человек в ее жизни.

Она делала это подсознательно, ориентируясь лишь на свое женское чутье. Жизнь Андрея уплыла. Пусть плывет и этот предмет. А ее мужчина сильный. Он обязательно его отыщет…

Когда она пришла домой, ей показалось, что она сходит с ума. Маша снова и снова просматривала на телефоне запись, оставленную ей Андреем, и глаза ее были сухи и воспалены. Словно живой, он обращался к ней, обещая поселиться там, где растет сосна, уходящая в небо.

На следующее утро Маша встала с постели и быстро засобиралась в город. Она пришла на вокзал и уехала в Новосибирск с первым же попутным автобусом, а там разыскала Метлицкого. Рома был рад встрече, но лицо его, как он ни старался, было похоже на каменную маску и отказывалось повиноваться хозяину.

– Это… правда?

Он хотел спрятать взгляд, но не решился.

– Его машина… количество тел совпадает с количеством участников ДТП… Он погиб, Маша. Пламя сожрало его.

Она завыла, как воет волчица, у которой охотники разорили нору со щенками.

Метлицкий, совершил глупость. Он думал совсем о другом, когда произносил эти слова. Он хотел вложить в них признание и расположение, уважение и скорбь, почтение и смирение, но получилось то, что получилось:

– Наверное, это достойная смерть. Он умер так, как должен был умереть такой человек…

Лицо Маши исказилось, кулаки сжались, и Метлицкий, чтобы не прикоснуться к ней и не получить разряд тока, отшатнулся.

– Что ты сказал?.. Достойная смерть? Он должен был умереть?.. Да что ты знаешь о нем, сволочь!..

Отхлестав начальника отдела РУБОП по щекам, она покинула проклятое здание. Она шла по улице, не замечая, куда идет.

Он догнал ее на перекрестке.

– Маша, прости, я сказал, наверное, не то, что думал. Я могу для тебя кое-что сделать, но это единственное, что я могу… Ты заберешь его тело? Я сделаю так, что тебе отдадут…

Она бросилась на грудь Метлицкому и просто, по-бабски заплакала. Они стояли на перекрестке долго: женщина небесной красоты, в горе своем неутешимая, и высокий мужчина с оперативной кобурой под мышкой, привыкший работать «на земле». И более нелепую картину представить было сложно.

– Как мне отдадут его?.. Кто я ему?

– Консульство США в Москве уже информировано, однако родственников и близких у него там, как оказалось, нет, и я сделаю все возможное для того, чтобы тело было захоронено в России. Ну, а уж здесь я как-нибудь договорюсь…

Она уехала готовиться к похоронам, а Метлицкий, вернувшись в кабинет, вынул из сейфа бутылку водки, смочил платок и прижал к разбитой губе. Когда жжение прекратилось, он снял трубку и вызвал одного из оперативников.

– Через два часа на моем столе должно лежать заключение эксперта. Я хочу, чтобы тело, ориентировочно являющееся Мартыновым, было изучено до малейших подробностей. Слепки зубов, расположение коронок, группа крови, переломы, прижизненные поражения внутренних органов. Если у американца был гастрит, то первым об этом должен узнать я.

– Тела настолько обуглены, что…

– Два часа! Не больше.

Через два дня городской «уаз» цвета хаки с черной полосой вдоль борта въехал в Ордынск и остановился у крыльца кирпичного дома по проспекту Революции. Через десять минут в него села женщина в черном платье и черной косынке. А еще через два часа Маша стояла одна у свежей могилы с простым деревянным крестом, на котором было написано: «Мартенсон Эндрю Паоло. 20.04.1962 – 19.07.2006». Это было все, что осталось ей на память о человеке, жить с которым она собиралась всю оставшуюся жизнь. А еще у нее был номер его телефона.

Последующая неделя показалась ей лишенной всякого смысла. Утро зачем-то сменялось днем, день постепенно серел и превращался в вечер, вечер растворялся во мраке, и наступала ночь. Этот маразм превращал и без того убогое существование в каторгу.

«Мне нужно уехать», – подумала Маша. Продать дом, мебель и уехать куда-нибудь в Москву или Питер, где суматоха жизни вышибет из ее сознания тоску. По окончании шестого дня жизни без Мартынова она подала в газету объявление. А на следующее утро приехал симпатичнейший жизнерадостный риэлтер и сообщил, что покупатель уже есть и на завтра запланирована встреча. Молодому писателю наскучила городская суматоха, и он собирается уехать в деревню. Не в такую, где по улицам ходят коровы, а в нечто среднее между городом и деревней, чем по сути и является Ордынск.

Ну и слава богу, подумала Маша. Она не увидит больше ни этой лавочки, у которой они познакомились, ни квартиры, где они были вместе, ни сосны, по которой можно забраться на небо…

Завтра началось так, как и обещал симпатяга риэлтер. По его просьбе она приготовила паспорт, сберкнижку, чтобы оплата за продажу квартиры была перечислена на ее счет – она не знала, где остановится, и таскать с собой деньги не хотела и сунула документы в карман джинсов. Он прибыл к ней в начале пятого вечера и сообщил, что писатель будет с минуты на минуту. Они пили чай и разговаривали о чистоте воздуха в бору перед рекой, когда раздался звонок в дверь…

Глава 7 ПРЕДЧУВСТВИЕ ЕГО НЕ ОБМАНУЛО

После ухода посетителей Мартынов ощутил смутную тревогу, свидетельствующую о том, что происходит что-то неладное. Просто так пришли двое мужиков, получили отказ, ушли, а между тем на лицах их читалось убеждение, что от своих планов эти люди отступать не привыкли. Понимание того, что он увидит их снова, заставило Мартынова подняться на третий этаж своего дома, вынуть из сейфа помповое ружье без приклада, законопослушно зарегистрированное на имя Громова Андрея Алексеевича, зарядить его и отнести в рубку, спрятав под панелью управления. Двадцатиметровый белый катер, больше похожий на пароход, покачивался на волнах, как крокодил-альбинос, и дремал. Андрей набрал номер Холода.

– Сёма, по мою душу к тебе никто не прибывал?

– Ты узнал бы об этом сразу. А что, по воде пошла рябь?

– Приезжали на базу двое деловых, просили сплавить их по Оби до Томи. Рожи каторжанские, глаза в пол смотрят, повадки лагерные. Одеты при этом по высшему разряду и предлагают за работу в три раза больше, чем это стоит.

Из ответа Холода стало ясно, что в прежней жизни Мартынов о подобных типах никогда ему не рассказывал.

– Душа у меня не на месте, Сёма, – объяснил свою тревогу Мартенсон. – Чувствую – не из моей истории эти персонажи, а все равно тревожно. Ты уж обо мне, если что…

– Да ты что, Мартын?! – вскипел Холод. – Чтоб я корня лагерного, жизнь мою спасшего, сдал кому?! Я ж не сука, Андрюша…

Вечер опустился на базу незаметно, и где-то «между волком и собакой», когда темнота еще не вытеснила сумерки окончательно, Мартынов, еще не ложившийся, а сидевший во дворе за домом, слушал учащенное биение собственного сердца.

Он находился в тревожном ожидании еще долгих пять часов. Ночь уже давно вступила в свои права, когда он различил мягкие, еле слышные шаги по песку. Закрыв глаза и весь превратившись в слух, он просчитал звуки и понял, что по территории его базы двигаются трое…

Глава 8 УРОКИ АНГЛИЙСКОГО

Поднявшись с кресла, Маша направилась в прихожую. Щелкнула замком, распахнула дверь, точно зная, что пришел свой, и отступила в сторону.

Писатель был не один. Пришедших было двое. Причем на кого эти двое были похожи менее всего, так это на романистов. Максимум на сочинителей японских хокку. Маша разглядела их как следует и поняла, что библиография каждого из них насчитывает не более чем по два-три крохотных стихотворения, настолько мало гости походили на людей, привыкших общаться с бумагой и пером.

– Простите, вы к кому? – сказала Маша первое, что пришло в голову, хотя по одежде и взглядам мужчин было совершенно ясно, что они появились здесь не для того, чтобы ошибиться дверью.

Тот, что помоложе, не меняя выражения лица, назвал ее имя, и у нее внутри все напряглось. В голосе мужчины звучал тот неповторимый акцент, с которым разговаривают по-русски вернувшиеся после восьмилетнего отсутствия на родине хоккеисты НХЛ – чуть растянутые слова, ударения, приходящиеся на верный слог, но усиленные нажимом речи. Маша мгновенно сообразила, где она слышала такую речь до прибытия гостей. Так разговаривал с нею Андрей Мартынов.

– Это я.

Этого ответа оказалось достаточно, чтобы доселе тактичные мужчины двинулись вперед и вместе с нею вошли в комнату.

– Fuck… – вырвалось из уст старшего, когда он заметил сидящего с чашкой в руке риэлтера.

– Что происходит? – дрогнув голосом, спросила Маша, заметив, как побледнело лицо торговца недвижимостью, и услышала его слова: «Это не наш покупатель».

– What should we do with him? [5] – тихо бросил моложавый.

– Cut him down [6] , – невозмутимо ответил его босс и стал рассматривать интерьер комнаты.

Шагнув к риэлтеру, тридцатилетний мужчина нанес удар в подбородок торговцу недвижимостью, и тот, не издав ни единого звука, выронил чашку с цейлонским чаем себе на брюки и вывалился из кресла.

– Нам нужен Мартынов, – развернувшись к Маше, объяснил молодой.

– Say to her, that she doesn\'t interest us, and we\'ll leave in rest, when we see him [7] , – резко проговорил Вайс, держа в руке фотокарточку пятнадцатилетней Маши с мамой. Спутник его открыл рот, чтобы перевести сказанное, но, услышав Машино: «Не стоит трудов, я понимаю английский», осекся.

– Вы хотите, чтобы я показала вам Мартынова? Нет проблем. Пошли.

Не ожидавшие такой реакции гости переглянулись, и Вайс что-то сказал коллеге.

– Успокойте его, – нервно фыркнула Маша, – я не собираюсь никуда бежать. Тем более что оттуда немногим удавалось вернуться.

Вайс вопросительно посмотрел на риэлтера, и его спутник прищурился, глядя на Машу.

– С вашим молодым человеком ничего страшного не произойдет. У вас есть подсолнечное масло?

Похлопав ресницами, Маша ответила, что есть, она две недели назад купила пятилитровую бутыль. Ей такой хватало на три месяца. Кивнув, молодой человек попросил принести масло, сам же занялся начавшим подавать признаки жизни риэлтером.

Вас хорошо знают в этом поселке? – вынимая бутыль из тумбы, услышала она обращение гостя к риэлтеру. Когда Маша вернулась из кухни, она застала странную картину. Ее недавний товарищ по чаепитию сидел в кресле и с ужасом наблюдал за тем, как его руки прикручивают скотчем к швабре. Играть роль распятого ему явно не улыбалось, но, кажется, это был лучший исход в такой ситуации. Двое сумасшедших могли решиться и на что-нибудь похуже.

Маша удивилась еще больше, когда молодой гость стал поить риэлтера маслом прямо из бутыли. Шокированный риэлтер пил до тех пор, пока его мучитель не счел, что этого достаточно. Маша покосилась на бутыль – из нее убыло не меньше литра.

– Вы думаете, Томсон, что это лучший способ предотвратить обращение в полицию? – полюбопытствовал Вайс, спускаясь по лестнице впереди женщины, но позади подчиненного.

– Мистер Вайс, поставьте себя на место этого бедолаги, и вы сразу поймете, что через три минуты вашей главной заботой будет совсем другое.

Вайс с недоверием хмыкнул. Он был слишком американец, чтобы понимать столь тонкую природу вещей.

В джипе, в который усадили Машу, ей пришлось рассказать историю ее взаимоотношений с Мартыновым. Она, как могла, эту историю искажала, придумывала несуществующие подробности, часто приходила в ужас от того, что говорит, однако ни разу не позволила себе сбиться, точно зная, что тогда ложь будет раскрыта.

«Девка ничего не знает», – подумал Вайс.

Через пятнадцать минут они стояли у дешевой оградки, за которой виднелся холмик с засохшей за неделю землей и светлый деревянный крест.

– Вы нашли его, – сказала Маша, пытаясь разглядеть в глазах приезжих адекватную реакцию, однако вместо оцепенения она увидела спокойствие.

Вайс вынул из кейса, привезенного с собой, большую трубку и растянул толстый штырь, очень похожий на антенну. Если сотовые телефоны так когда-нибудь и выглядели, то лишь на заре цивилизации. Невозмутимый американец набрал на трубке номер и вскоре та начала свою работу.

«Сондра, – Маша в уме переводила фразы Вайса, – скиньте мне, пожалуйста, биометрические данные Мартынова. Я жду».

Повернувшись к Томсону, Вайс кивнул, и тот исчез в темноте.

Машу бил озноб. Казалось, со смертью Мартынова из ее жизни была стерта полоса сумасшедших событий, однако сейчас она убеждалась в том, что полоса не стерта, а наоборот, становится все ярче и удивительнее.

Через пять минут спутник Вайса вернулся с двумя мужиками, несшими на плечах лопаты.

– Приплатить бы нужно, хозяин, – заметил один из них, выпуская черенок из руки и поплевывая на ладони. – Господу мне придется отстегнуть малую толику, чтобы тот в мою сторону не смотрел.

От того, что происходило дальше, Маша впала в транс. Томсон вынул портмоне, отсчитал три бумажки по сто долларов, и двое уродов принялись с остервенением… разрывать могилу Мартынова.

Обессиленно опустившись на землю подле чьей-то могилки, она не моргая наблюдала за происходящим и до боли в суставах сжимала кулаки…

Послышался глухой стук лопат по крышке гроба, и она пришла в себя. Где-то в это же время Вайс заговорил на английском, и Маша догадалась, что он разговаривает по спутниковому телефону.

Кряхтя и сопя, двое святотатцев вытянули из ямы гроб и с треском оторвали крышку. Вайсу и Томсону, чтобы не вдыхать миазмы, пришлось чуть отступить назад и прикрыть рты платками.

– Господи, вонь какая! – не выдержал молодой американец.

– А чего ты хотел, паря? – втискивая «беломорину» промеж редких зубов, бросил один из могильщиков. – Душа ушла, говно осталось. Зарывать когда будем?

Преодолевая ужас, Маша поднялась на ноги и подошла к гробу, возле которого на коленях стоял Вайс. Он приблизил широкий экран спутникового телефона к оскалившемуся черепу и теперь сравнивал два изображения: фотографии зубов на экране и тех, что в улыбке оскалил труп.

Маша склонилась над трупом и переместила взгляд с экрана на лицо погребенного.

На присланном Вайсу фото на нижней челюсти слева виднелся мост из золотых зубов. Она хорошо помнила, как поблескивали коронки во рту Андрея, когда тот ей улыбался.

На нижней челюсти трупа сияли безукоризненностью линий белые зубы.

Выпрямившись, Маша попятилась, и шла до тех пор, пока не уперлась спиной в чужую оградку. Тут сознание покинуло ее.

Последнее, что она услышала, был смех Вайса.

– Что с ней делать?

– Отнеси в машину и не спускай с нее глаз, – не раздумывая, приказал Вайс. – Несмотря на обморок, кажется мне, что она врет.

Томсон в сомнении прищурился:

– Но она действительно выключилась.

– Она могла выключиться оттого, что их маленький секрет перестал быть тайной. Мартынов жив, в этом нет никаких сомнений. – Вайс закурил.

Томсон поднял Машу с земли. Идя по узкой тропинке следом за спутником, который нес тело так легко, словно на руках его лежал грудной ребенок, начальник службы безопасности «Хэммет Старс» подключился к линии связи и снова заговорил с секретаршей Малкольма.

– Сондра, в архиве хранится дело Мартенсона. Там вся история его жизни: судимости, связи, привычки, банковские счета. Перешли эту информацию мне на телефон и попроси мистера Малкольма блокировать все счета Мартенсона в связи с его смертью. Если заинтересуется ФБР, пусть босс предоставит агентам письменную просьбу Мартенсона приостановки действия счетов. Такая имеется в архиве.

Через час Вайс получил информацию, рассматривать которую как перспективную было нельзя. В списке ближайших связей Мартынова значился некто Холод, криминальный российский авторитет. Это была единственная связь, но и она морально устарела, поскольку последний контакт с Холодом Мартынов имел пять лет назад. Вторая новость была еще более неприятной, однако содержалось в ней и нечто, что перевешивало все неприятности. Все средства с банковских счетов Мартенсона были переведены на неизвестный счет в неизвестный банк. Однако доверенным лицом Мартенсона, осуществлявшим операции, значился… гражданин России Холод Семен Аристархович.

Есть!

Руки Вайса вспотели, в висках запульсировала кровь.

Есть!

Он нашел адрес Холода. Все сомнения отпали. Русский мафиози жил в ста километрах от Ордынска, в Новосибирске.

– Они проинформировали консульство о смерти гражданина США. – Вайс покривил губы в усмешке. – Мы возвращаемся в Новосибирск, Уилки останется с женщиной. У нас мало времени. Скорее всего, будет кровь. Мы пойдем вдвоем.

«Интересно, – думал он, – какую роль в жизни русского уголовника играет эта женщина? Скорее всего, она напарница. Допрашивать ее сейчас не стоит – все равно правды не скажет. Спрашивать нужно в тот момент, когда ничего, кроме правды, она говорить уже не сможет. Мартенсон слишком умен для того, чтобы связывать себя в России случайными связями. Однако он пойдет на такую связь, если она поможет ему сокрыть эти деньги. Посулил бабе что-то около ста тысяч – „лес рубят – щепки летят“, как говорят у них в России, и она пошла против закона своей страны, потому что по закону таких денег ей не заработать ни при каких обстоятельствах. Всему свой срок», – думал Вайс, наблюдая за тем, как улетают за спину километровые указатели вдоль дороги на Новосибирск…

До той минуты, когда Андрей услышал мягкие шаги по песку, оставалось меньше шести часов.

Глава 9 МЕТЛИЦКИЙ, ВЫ ПОМНИТЕ МАРТЕНСОНА?

Старшему следователю РОВД Ордынска Бабушкину не спалось. К пятидесяти усталость и хроническое недосыпание спрессовываются и ложатся на спину тяжким грузом. И теперь не спишь уже не оттого, что нужно бодрствовать, а оттого, что не можешь. Жена не разговаривала с ним уже неделю. Афины, Рим и Венеция, вспыхнувшие яркими картинами в мечтах Галины, так и остались картинами. Как репродукция «Моны Лизы», которая, казалось бы, ничем не отличается от подлинника, да только это все равно не «Мона Лиза», и ты хоть заглядись на нее, все равно это будет взгляд на десятирублевую копию, и ничего больше.

С годами коварство супруга становилось все изощреннее. Он и раньше врал об уходе с работы на пенсию, но делал это как-то мягче, простодушнее, без многообещающих жестов. Сейчас же его поступки стали напоминать действия маньяка, который, предчувствуя поимку и вечный срок, решил реализовать себя по полной программе. Ах, Афины, ты не хотела бы поехать в Афины?.. Я завтра увольняюсь с работы…

Бац! – дать мне полную информацию о перемещениях американца Мартенсона по области!

И где он этой информацией собирается заниматься в свете своих обещаний? В Риме, что ли? На ступенях Колизея?

– Галина, я тебе даю слово – закончу с этим делом, и мы начинаем новую жизнь. Афины, Рим…

Галина натянула на себя одеяло и перевернулась на другой бок. Бабушкин вздохнул и, встав с постели, направился на кухню. Ему сейчас совсем не помешали бы свежий ветерок из форточки, сигарета и чашка чаю. Закурив и кинув пакетик «Липтона» в кипяток, он едва успел сорвать с телефона трубку.

– Ты просил сообщать обо всех странностях, произошедших в Ордынске? – вместо ночного приветствия спросил его дежурный по райотделу. – Для тебя, Бабушкин, две новости. Одна круче другой. Такого у нас не было давненько. Да, чего уж там, вообще никогда не было.

– Я еду, – как можно тише проговорил Бабушкин, крадучись пробираясь в прихожую.

– Да одевайся ты, одевайся! – донеслось из спальни. – Что ты там тенью отца Гамлета прикидываешься? – Галина вышла из спальни. – Я сейчас бутерброды сделаю и термос залью…

Всю дорогу до райотдела Дмитрий Бабушкин думал о том, какой подарок ему сделал Господь, соединив с этой женщиной, однако когда он вошел в дежурную часть и перед его глазами предстала картина, которая, по заверению дежурного, еще ни разу не рисовалась в книгах учета происшествий, он забыл и о жене, и о благодарности Господу.

– Срань господня, – вырвалось из уст следователя, когда он как следует эту картину разглядел. На небе такой переход от благодарности к оскорблениям, кажется, услышали. В отместку Бабушкин почувствовал вонь.

– Вот именно, – подтвердил дежурный, прижимая к лицу платок, – срань. Но до Господа этому херувиму, далековато. Плачем, несем околесицу, потеряли всякую веру, желаем горя врагам, словом, совершаем поступки, божественной фигуре совершенно несвойственные. Знакомьтесь: риэлтер агентства недвижимости Фелофьянов, а это – старший следователь Бабушкин. Дима, забирай ты его на хер в свой кабинет. Мочи уже нет терпеть. Хотели отклеить, не дал. Кричит: на скотче отпечатки пальцев!

– А вторая новость?

– Вот это и есть вторая! – ткнул пальцем в риэлтера дежурный. – А час назад два импортных мужика и одна баба при помощи двух могильщиков разрыли на погосте могилу какого-то мужика и сняли весь процесс на камеру – вот это новость номер один.

– Что значит – «импортных»? – уточнил окончательно сраженный Бабушкин.

– Говорили не по-нашему. Бомжи полезли через ограду харчи с могил собрать и водку слить, да приметили полное несоответствие реальности принципам гуманизма: двое могильщиков роют, а двое мужиков и одна баба разговаривают и смотрят. Прискакали в райотдел, стуканули. Дежурная группа выехала – действительно, могила вспахана. Сейчас вместе с черными копателями сюда едут. Так ты берешь страдальца, или я его к дереву за райотделом привяжу до приезда дежурного следователя?

К утру Бабушкин записал в своем блокноте следующее:

...

А. Эксгумация.

1. Двое н/у мужчин совместно с н/у женщиной подрядились раскапывать могилу Мартенсона за $ 300.

2. Происходило отождествление трупа с фотографией, присланной одному из н/у лиц по каналу спутниковой связи.

3. После отождествления «эксперт» рассмеялся.

4. Эндрю Паоло Мартенсон – лицо, «засветившееся» на посту ГИБДД.

5. Женщина потеряла сознание.

Б. Глумление над риэлтером.

1. Двое неизвестных, свободно владеющих английским языком, вошли в квартиру Макаровой М. А.

2. Увезли ее с собой.

– Что же вы сразу не вышли из квартиры и не обратились в милицию? – вздохнул Бабушкин, глядя на отмывшегося в отделовском туалете риэлтера.

– А вы пробовали взломать дверь со шваброй в рукавах! – взревел риэлтер. – Вы попробуйте сами со шваброй в рукавах дверь плечом выбить! Я не знаю, видел ли меня кто на улице Ордынска этой ночью, но относительно того, что меня слышали – будьте покойны! Литр «Злата» – это, я вам скажу, все равно что кило урана для ракеты!.. Вы пили когда-нибудь подсолнечное масло?

– Зачем? Я же не риэлтер. Значит, на английском? Кожаные пиджаки, водолазки, дорогая обувь и золотые очки?

Итак, этой ночью двое неизвестных с английским говорком вошли к женщине по фамилии Макарова и увезли ее на кладбище. Там в ее присутствии была вскрыта могила Мартенсона и, судя по реакции одного из визитеров, в могиле лежал вовсе не Эндрю Паоло Мартенсон, который погиб 18 июля сего года в автомобильной катастрофе под Шарапом, куда в свое время выезжал для проведения следственных действий и сам Бабушкин. А 19 июля, то есть спустя сутки после смерти упомянутой персоны, Бабушкин допрашивал мужчину, говорившего с едва заметным акцентом. В дополнение к этому потерпевший улизнул из больницы, не только указав неверную фамилию, но и поиздевавшись над следователем.

Бабушкин слишком долго проработал следователем, чтобы над ним можно было издеваться. И сейчас он готов был поставить свою пенсию против того, что на Ордынском кладбище закопали не Мартенсона, а кого-то другого. С подлинным Мартенсоном следователь беседовал неделю назад в палате Ордынской районной клинической больницы.

Ай-я-яй, господин Мартенсон, или как вас там… Разве можно оставлять столько следов? Или выхода другого не было? Чудеса.

Бабушкин вспомнил, как он допрашивал старшего смены «Росинкас» – начальника тех, кто ехал 18 июля в инкассаторском грузовике. «Вы уверены, что ваших сотрудников в броневике было двое, а не трое?» – спрашивал Бабушкин и получал однозначный ответ: «По инструкции положено двое, а инструкции мы никогда не нарушаем!». «Могло ли быть такое, что ваши заинструктированные сотрудники подсадили кого-нибудь в машину, кого-то, кто попросил добросить до Ордынска?» – не унимался следователь. «Исключено!!» – выпучив глаза, орал начальник смены «Росинкас», предполагая, видимо, что за утвердительный ответ его как минимум четвертуют.

Этим «исключено» он облегчил задачу и прокуратуре, и Бабушкину, который приехал проводить первичный осмотр. Раз никого братва из инкассации не подсаживала, значит, третий труп, точнее, то, что от него осталось, принадлежит водителю автомашины, столкнувшейся с грузовиком «Вольво» и броневиком. То есть – Мартенсону, как удалось понять из клочков уцелевших в пожаре и обнаруженных в машине документов ОСАГО.

Значит, Мартенсон жив. И это скорее всего именно с ним беседовал Бабушкин в больнице. Но вместо того чтобы осчастливить мир объявлением о своем чудесном воскресении и прибыть к следователю, чтобы забрать деньги, цепь и золотые часы стоимостью никак не менее десяти тысяч долларов, Мартенсон убегает. Он желает сохранить случившееся в тайне. И что из всего этого следует? Ответ прост: ему нужно, чтобы его считали мертвым.

Мартенсон… Никакой, конечно, он не Мартенсон. Какой-нибудь Мартьянов. Бывший осужденный, эмигрировавший в США и зачем-то появившийся на своей исторической родине. Вот откуда и купола с синими крестами на груди, и говорок с акцентом, и умение заводить рака за камень.

Усевшись за стол, Бабушкин посмотрел на часы. Шесть без пяти минут. Интересно, на работе сейчас этот парень из РУБОП, Метлицкий? Что теперь он скажет вместо: «Не ваше дело, занимайтесь своими обязанностями»? Молодежь нынче груба, что в милиции, что в криминале. Никакого почтения к понятиям и возрасту.

Набрав номер, Бабушкин с четверть минуты слушал гул в проводах и длинные гудки, но вдруг трубка ожила и простуженным голосом только что проснувшегося человека заговорила:

– Метлицкий, слушаю вас…

На работе, значит. Даже спит там. Далеко пойдет. Впрочем, куда уж дальше? В неполные сорок – уже начальник отдела по борьбе с бандитизмом.

– Это Бабушкин. Из Ордынского РОВ Д. Вы помните Мартенсона?

– Допустим, товарищ Бабушкин…

– Ну, когда будете точно уверены в том, что помните, перезвоните, товарищ Метлицкий, – сказал следователь, опустил трубку на рычаги, но руку с аппарата не снял и замер в ожидании.

Когда через минуту прозвучала телефонная трель, он мгновенно поднял трубку:

– Бабушкин, слушаю вас.

– Это Метлицкий. Из Западно-Сибирского РУБОП. Я помню Мартенсона.

Глава 10 ЕСЛИ ДРУГ ОКАЗАЛСЯ ВДРУГ

Сёма Холод никогда не окружал себя охраной. За восемь лет, прошедшие после лагерей, он привык к роли человека «в законе», в чьи обязанности входит следить за порядком в регионе и придерживать не в меру активных представителей молодого поколения. Его имя хотя и не было притчей во языцах и фигурировало лишь в сводках РУБОП, но даже рядовому обывателю в Новосибирске было известно, что есть в городе некто Холод, который, оставаясь неузнанным, как Будда, управляет всеми жизненными процессами. По этой причине к нему и относились, как к Будде: ни разу не видев его в лицо, половина горожан твердила, что Холода пора сажать, вторая утверждала, что побольше бы таких, и мы выкарабкаемся.

И то и другое прибавляло Холоду авторитета, делая неприступным и недосягаемым – был бы досягаем, давно бы уже сидел.

Дом авторитета располагался за городской чертой, на территории бывших обкомовских дач. Милиция без нужды нос туда не совала, предлагая сильным мира сего разбираться со своими проблемами самостоятельно. Благо убийства там случались чрезвычайно редко. Обкомовские дачи в Новосибирске – некое подобие Рублевского шоссе в Москве. Все «бабло» этих двух городов стекалось в два выше упомянутых канала, откуда средства перераспределялись в соответствии с толкованием современного бизнеса жителями этих мест.

Отморозки и уличные сявки на обкомовские дачи не лезли, и если кражи и случались, то исполнителями их были, как правило, залетные гастролеры, не отдающие себе отчета в том, куда лезут и кого обносят. Их, как правило, находили в течение нескольких часов, поэтому похищенное не успевало реализовываться.

Нет сомнений в том, что кое-кто из живущих на обкомовских дачах невероятно мешал либо соседям, либо живущим за пределами элитного домостроения. В России мир успешных бизнесменов, мир политиков и мир криминала уживаются прекрасно, как уживается акула с рыбами-прилипалами, причем совершенно непонятно, кто именно является прилипалой.

Как бы то ни было, на обкомовских дачах люди жили мирно и привыкли к тишине и спокойствию. Максимум, что позволял себе Холод, это держать двоих охранников в доме на первом этаже да сторожа из числа вольнонаемных в домике у ворот. Жил Холод просто, помня о главных правилах «законника» – не жиреть, не окружать себя роскошью, быть готовым к работе в любой момент. Кандидатур своих, как принято сейчас у обкурков, возомнивших себя «в законе», на выборы не выставлял, политики сторонился, понятия соблюдал, а потому, наверное, и был жив до сих пор, если бы не…

За восемь лет житья-бытья в доме на территории обкомовских дач лишь однажды через забор перелез бродяга, чтобы украсть что-то, а что именно по причине сильного алкогольного опьянения он даже не смог описать по задержанию. Холод дал ему денег, отпустил и попросил больше не появляться. И больше никогда и никто здесь не появлялся.

А потому охранники «законника» невероятно удивились, когда увидели двух мужчин, входящих в огромную прихожую. Охранники еще минуту назад сидели и смотрели по кабельному комедию, а сейчас вынуждены были в недоумении встать, соображая попутно, как эти двое в дорогом прикиде могли миновать сторожа и тихо открыть входную дверь.

– Я не понял… – начал один из крепышей, но в тот же момент дернулся всем телом и отшатнулся к стене. На груди у него в районе сердца мгновенно образовалось красное пятнышко, которое увеличивалось в размерах с каждой секундой.

И только после того, как напарник дернулся, второй услышал хлопок, напоминающий удар палкой по подушке, только слабее.

Размазывая кровь по каминному мраморному выступу, крепыш сполз и остался лежать в позе, необычной для живого человека и естественной для мертвого. Всем своим видом – и бестолковым взглядом, и полуоткрытым ртом, и выгнутой шеей он подтверждал мысль о том, что смерть бывает достойной, нелепой, какой угодно, но красивой – никогда.

– Если вы деловые, – повернув к гостям побледневшее лицо, прохрипел второй охранник, – то должны понимать, в чьем доме гадите.

– Где хозяин? – спросил гость помоложе.

Рассмотрев синие «перстни» на пальцах, сжимающих «вальтер» с глушителем, охранник дернул щекой, и по лицу его пошла краска.

– Сучара… И ты, «баклан» [8] и петух, заходишь в дом «законника» с железом и палишь в его людей?..

Бросив мимолетный взгляд на Вайса, Томсон нажал на спуск. Когда охранник рухнул на пол, подошел и дважды выстрелил ему в спину. Подумав, четвертым выстрелом разбил ему затылок.

– Он сказал, где Холод? – усомнился в необходимости такого расстрела Вайс.

– Он сказал, что ничего не скажет, – бросил Томсон. – Но он нам и не нужен. Если эти двое были в доме, значит, было кого сторожить. Холод здесь, его нужно просто найти.

– Что он тебе сказал? – уточнил Вайс. – Мне показалось, что ему не понравились твои руки.

– Кому понравится рука, сжимающая пистолет? Сёма Холод сидел на третьем этаже своего дома, в кабинете, стены которого до потолка были заставлены детективами всех мастей от Агаты Кристи до российских фантазеров, и разговаривал по телефону. Когда дверь открылась и он увидел то, что увидеть никак не ожидал, старинный друг Мартынова аккуратно положил трубку на стол.

– Мы прибыли слишком издалека, чтобы тратить время на представления, – сказал Томилин. – Нам нужен Холод.

– Это очень интересно, – раздумывая, чем сейчас занимается охрана, произнес Сёма. – Вы прибыли издалека, из сотен тысяч домов в Новосибирске выбрали именно этот и, войдя, спросили меня, Холода, как вам найти Холода. Это очень интересно. Главное, правдоподобно. Может сложиться впечатление, что вы зашли случайно. Ну, что ж… Я Холод. Дальше что?

Тот, которому на вид было около тридцати или чуть больше, вытянул вперед правую руку, и Сёма сначала почувствовал удар, откинувший его ногу под кресло, потом приглушенный хлопок, а уже после – чудовищную боль, молнией пронзившую его мозг.

– Черт… – беззвучно вскрикнул он, шевеля бескровными губами. Вывалившись из кожаного офисного кресла и упав на спину, он посмотрел на ногу и ужаснулся – из голени торчал острый, как шило, осколок раздробленной кости. Приступила тошнота, в глазах вспыхнули фиолетовые фонари… – Черт…

– Скажи ему, что у нас очень мало времени, – попросил Вайс, вынимая из шеренги книг на одной из полок томик Сименона.

Присев над Холодом, Томилин, испытывал наслаждение, равносильное тому позору, что испытал пять лет назад в лагере под Красноярском, и с удовольствием наблюдал за наступлением болевого шока у «законника». Тогда, в лагере, над ним так же присел «смотрящий». Тогда это был не Холод – но какая разница? Томилин считал, что положенцем считается тот, кто находится в данный момент в более выгодном положении. За эту самую теорию его пять лет назад опустили, и сейчас он собирался получить компенсацию за моральные издержки.

– Где Мартынов?

Превозмогая боль, Холод покосился на разглядывающего иллюстрации к «Признанию Мегрэ» спутника стрелка.

– Интересно, твой импортный друг знает, что ты петух?.. Или вы партнеры… по бизнесу?..

Побледнев, Томилин резко взмахнул пистолетом и наотмашь ударил авторитета по лицу. Холод дернул головой и глухо стукнулся затылком о паркет. Из рассеченного виска хлынула кровь и мгновенно залила лицо «законника».

– Заткнись, мразь… – прошипел Томилин. – Я превращу последние минуты твоей жизни в ад, если ты будешь продолжать играть в героя!.. – И, изменив угол направления глушителя, снова нажал на спуск.

Крик Холода разорвал тишину дома, но его выдержали пластиковые стеклопакеты. Сёма очень не любил, когда стройки вокруг тревожили его в часы, проводимые за книгами, и теперь звуки с улицы, равно как и звуки из дома на улицу, тщетно ударялись в германские окна.

Сёму трясло, как в лихорадке. Он знал, куда попала пуля, и смотреть на свое раздробленное колено не решался. Он боялся одного – потерять сознание и стать для этих двоих ненужным.

– Где Маар-ты-нов? – по слогам повторил Томсон.

– В Шарапе, – корчась не от боли, а от стыда за малодушие, простонал Холод. – У него документы на имя Громова Андрея. Пристань с базой на девяностом километре Ордынской трассы. Я забуду о вас, только уйдите…

Томилин заглянул в глаза авторитета и пробормотал:

– Понимаешь, какая штука… Когда я в лагере после побоев выдал ментам убийцу, вы меня опустили, но оставили в живых. По идее тебя тоже сейчас нужно опускать, а я тебя убиваю, как собаку. Скажи, в этом и есть привилегия «законников»?

– Сдохнешь ведь, – ненавидя себя, пообещал Холод.

– Увы, тебе этим зрелищем не насладиться. А вот я порадуюсь всласть…

Пистолет дернулся в руке Томсона. Выщелкнув пустой магазин, он вставил новый и нажал на спуск еще восемь раз. Снова выщелкнул пустой магазин и заменил его полным.

– Вы, кажется, ненавидите своих бывших коллег по криминалу, а, Томсон? – заметил Вайс. – Он сказал, где Мартынов?

– Сказал, – успокоил его эмигрант-уголовник, не догадываясь, какой компромат на себя после сегодняшней ночи передал Вайсу.

Выйдя на улицу и усевшись в джип, начальник службы безопасности Малкольма вынул сигарету, блеснул в свете огней приборной панели золотой зажигалкой и спросил:

– Why any first comer calls you the petukh , [9] Tomson?

– «Петух» по-английски – cock , – хрипло объяснил Томилин и по-русски добавил: – Я… драчлив.

– What is this drochliv ?

– Пошел ты на фуй, козел нерусский, – глухо пробормотал Томилин и по-английски добавил: – Я – гордая птица.

Объяснение устроило Вайса.

– Отдай! – донесся до его слуха женский голос сзади. Это сидящая на заднем сиденье женщина протестовала против каких-то действий молчавшего доселе Уилки-Ульянова. – Верни сейчас же!..

– Заткнись, – посоветовал Уилки и показал Вайсу в зеркало мобильный телефон. – У этой красотки все это время в джинсах была труба, а мы этого не знали!

– Если она по этой трубе куда-нибудь звонила, я тебе голову оторву, – пообещал Вайс.

– Да никуда она не звонила! – разозлился на Машу Уилки и ударил ее ладонью по лицу, предупреждая дальнейшие протесты.

Некоторое время был слышен лишь гул трехсотсильного двигателя, а потом тишину нарушил все тот же Уилки:

– Посмотрите-ка, что у нас тут есть в памяти телефона! Очень, очень занимательная видеозапись!..

Приняв телефон из его рук, Вайс с изумлением слушал Мартынова-Мартенсона открывая для себя новые, не известные ему черты характера русского боксера.

«…Я тебя тоже люблю. И это впервые, когда я говорю такое женщине. Ты прости мою ложь, я никогда не был женат, поэтому не знаю, как ведут себя в таких диких ситуациях настоящие мужья. И я никогда не был влюблен, и уже слишком стар для этого, но, наверное, когда-то нужно начинать… Когда все закончится, я вернусь, и мы приедем во двор, где растет сосна. Та, что напротив твоего окна. Она такая высокая, что по ней можно забраться на небо…»

– Немыслимо, – прошептал Вайс, вглядываясь в знакомые черты лица на экране телефона, – это просто немыслимо… Кажется, я ошибся. Тут не бизнес. Тут другое…

Через сорок шесть минут джип с тремя мужчинами и женщиной мягко вкатился на территорию пристани Мартынова.

Глава 11 НАРКОДИЛЕРЫ, НА АБОРДАЖ!

Мартынов сидел и спокойно наблюдал, как на песок ступили и, осматриваясь по сторонам, двинулись к воде трое мужчин, двое из которых были ему уже знакомы. У самого берега двое передали сумки третьему, и тот, взвалив их на спину, ступил на сходни и стал подниматься на борт судна. Двое двинулись к дому, на первом этаже которого горел предусмотрительно оставленный включенным свет.

– Дядя Андрей, кто это?

Мартынова словно ударили сзади по голове бутылкой. Гул, во всяком случае, был похож на тот, который возник, когда в одном из баров Queen его двинул по затылку один из завсегдатаев. Стремительно обернувшись, Мартынов увидел Костю, приютившегося за его спиной.

– Ты… какого черта ты здесь делаешь?!

– Вы мне сами запретили чертыхаться, – напомнил пацан.

– Я тебе запретил! – рассердился Мартынов. – Почему не в постели? Выдрать?

– Не выдерете. Вы всегда только пугаете, – придвинувшись, мальчишка сообщил: – Я вижу – вы не спите, прячетесь. Решил выяснить. Тут гляжу – трое лохов баулы тащат… Чего это они в наш дом прутся?!

Положив руку на плечо мальчишки, Андрей быстро зашептал:

– Коль не спишь, будешь делать следующее. Сейчас уходишь в лес километра на два, и там сидишь ровно двадцать минут. Вот часы… – сняв с запястья новый «Ролекс», Мартынов сунул его в руки Косте. – Потом возвращаешься и, если меня к тому времени на базе не будет, звонишь вот по этому телефону, – вынув из кармана трубку, Андрей выбрал номер Холода. – Скажешь, что я пошел с этой троицей на север. Он знает. Живешь дома и управляешь хозяйством… Все, пошел отсюда!

Рассовав выданные предметы по карманам, мальчишка поспешил в сторону бора. Мартынов же, дождавшись, когда запертая дверь трижды подряд встретит плечо одного из ночных гостей, выбрался из укрытия. Двадцать минут можно повалять дурака с этими ребятами. Этого времени достаточно, чтобы выяснить их намерения. Если все-таки все сложится вполне безобидно и гости представляют собой просто зарвавшихся туристов с вместительными кошельками, не составит труда турнуть их с пристани. Вероятно, его вежливость при первом разговоре ввела их в заблуждение и теперь они решили на него наехать.

Если же у ребят имеются серьезные причины покинуть область водой, то уже через двадцать минут Сёма будет встречать их. И тоже водой.

Был еще и третий вариант: эта троица имеет какое-то отношение к его, Мартынова, истории. Той самой истории, что началась три недели назад и до сих пор не может закончиться. Кто эти люди – он не знал. Возможно, ответ можно было прочесть в пронзительном взгляде того, что с бельмом. Как бы то ни было, сейчас все выяснится…

– Решили угнать мой теплоход?

Двое на крыльце даже не вздрогнули. Лишь ослабили напор на дверь, и один из них стремительно спрятал в карман уже приготовленные отмычки.

– Или поживиться скарбом? И за то, и за другое бьют морду как минимум.

Приблизившись к крыльцу, Андрей взялся за поручень и увидел направленный ему в лицо ствол «ТТ».

Спустившись спиной вперед по лестнице, он остановился сразу, как только остановились напирающие на него двое.

– Сейчас мы взойдем на этот долбаный «Титаник», и ты поднимешь паруса, – сообщил знакомый Мартынову обладатель бельма. Он же являлся и хозяином снятого с вооружения, но так любимого знатоками хорошего оружия пистолета. – Ты поведешь нас до Томи, а по Томи – до Томска. И получишь за это шесть тысяч долларов за работу и молчание. У нас скоропортящийся товар, парень.

– Гвоздики? – осведомился Мартынов после сильного толчка в спину.

– Гладиолусы. Не задавай идиотских вопросов. Начинай капитанствовать.

У самых сходней, где их уже встречал без сумок третий, Мартынов спросил через плечо:

– Можно последний идиотский вопрос? – «Тянуть, тянуть время, минут через десять малыш отзвонится Холоду».

– Если хочешь заработать по голове, спрашивай, – разрешил сорокалетний и снова вынул из-за пояса пистолет.

Мартынов послушно кивнул и молча перешагнул через низкий леер, как через нижний канат на ринге.

В рубке, куда его довольно бесцеремонно затолкнули, он встал перед штурвалом и стал смотреть куда-то вверх по течению. В этом направлении находились Нижневартовск, Новая Земля и Северный полюс.

– Что ты замер? – спросил тот, что заносил на борт сумки. – Отдавай концы, гуди и поехали.

– Как я могу завести дизель, если ключ под крыльцом? Это ж не танк.

– А ты не мог сказать об этом чуть раньше?! – оскалился переносчик сумок.

– Я хотел, вы не позволили.

Одноглазый рванул его на себя так, что Мартынов покачнулся.

– Ты сказал, что вопрос будет идиотским.

– На крыльце он выглядел бы идиотским, – резонно заметил американец.

Мурза принес ключ, на это ушло еще три минуты. Андрей проверил показания приборов, включил зажигание, двигатель прокашлялся и неровно заработал. Еще через минуту ритм выровнялся и стал походить на шум работающего на солярке джипа.

– Поехали, родной, поехали… – поморщившись, произнес Мурза и положил руку на плечо Мартынову. Андрей кивнул, взялся за рычаг, и в этот момент на пустующей палубе послышались торопливые шаги и дверь в рубку резко распахнулась…

Мартынов ожидал чего угодно, но только не этого. Милиция – это было первое, что пронеслось в его голове.

Троица схватилась за оружие, но все, на что у них хватило времени, это выбросить руки в сторону незваных пассажиров.

В их лица смотрели два ствола с навинченными на них приборами для бесшумной стрельбы, и пальцы неизвестных точно так же дрожали от нетерпения…

– Стоп, машина, – услышал Мартынов знакомый голос.

Медленно подняв голову, он увидел хорошо известного ему человека, а рядом с ним незнакомого тридцатилетнего парня.

– Доброе утро, Вайс. Только не говори, что тебе тоже нужно в Томск самой долгой дорогой и обязательно на моем теплоходе.

Глава 12 СВОЙ СРЕДИ ЧУЖИХ

– Скажите правду, Мартенсон, – взмолился Вайс, не сводя глаз с троицы, – у вас с головой все в порядке?

– Нет, а что?

– А то, что в этот самый момент вы должны входить в кабинет мистера Малкольма в Вегасе с докладом следующего содержания: «Я разыскал русского, передал ему три миллиона долларов, а семь уже перечислены на резервный счет для последующего отмывания и перевода на счет компании». Вместо этого я нахожу вас на берегу Оби в компании каких-то факинговых гангстеров. Вы стоите у штурвала этого факингового корыта и, судя по всему, собираетесь отправляться в плавание… Только кажется, не через Атлантику. Поэтому я и тревожусь за вашу голову, Мартенсон.

– О чем они базарят, Адмирал? – рявкнул Мурза, продолжая держать Вайса под прицелом.

– Закрой рот, – тихо попросил Томсон, удерживая гостей Мартынова от резких движений направленными на них двумя пистолетами.

– Вы в милитаристическом угаре, Вайс, – заметил Мартынов. – Где вы набрали столько железа? Только не говорите, что вас пропустили с ним в «Боинг».

– Мой юный друг воспользовался старыми русскими связями.

– Вот вы спрашиваете, Вайс, все ли у меня в порядке с головой. А все ли в порядке с головой у вас, если вы, вместо того чтобы в этот самый момент находиться в офисе компании в Вегасе, стоите на борту факингового корыта в Шарапе и выясняете с русскими наркоторговцами, у кого крепче прямая кишка.

– Я здесь выполняю свои обязанности, Мартынов.

– А я здесь под прицелом пистолета, на всякий случай! – усмехнулся Андрей.

– Где деньги, Мартенсон? – помедлив, спросил Вайс.

– Это хороший вопрос! Очень хороший вопрос! Для того, чтобы на него ответить, мне придется вернуться ровно на десять дней назад, когда я, как говорят, мчался из Ордынска в направлении Новосибирска и столкнулся с бензовозом. Потом меня нашли в пяти милях от дороги и в миле от поселка. Но я ничего не помню! То есть я помню все, что со мной происходило до того момента, как самолет подлетал к Москве. Но того, что со мною происходило в России, я, черт вас всех побери, не помню! И опустите ваши пистолеты, у меня давление поднимается при виде этой глупой картины! Все равно стрелять вы уже не будете!

Вайс чуть побледнел, и щека его дернулась – знакомый Мартынову признак того, что у начальника security «Хэммет Старс» начинает портиться настроение.

– И вы всерьез полагаете, Мартенсон, что старик Вайс заглотит эту блесну, широко распахнув пасть?

– Не знаю, насколько широко ты будешь распахивать свою пасть, только я говорю правду. Ладно, давайте стреляйте быстрее, что ли… По крайней мере, я у себя на родине коньки откину.

Усмехнувшись, Вайс, крикнул куда-то в темноту за бортом: «Уилки!»

Через минуту снаружи послышались шаги, и ночные гости заметно заволновались. Кажется, к их противникам приближалось подкрепление…

Тот, кого звали Уилки, оставшись за дверью, втолкнул в рубку женщину. Мартынову было достаточно бросить на нее взгляд, чтобы узнать ту, за которой он невольно наблюдал из леса, когда она сидела на лавочке у вокзала, плакала, и рядом с ней лежал на лавке серебристый кейс. Она была в тех же джинсах, той же футболке, но чемоданчика при ней не было.

Изумившись стечению обстоятельств, Мартынов взглянул в ее глаза, и она встретила этот взгляд с той покорностью, с которой доверяются судьбе…

– Что-то она совсем расклеилась, – заметил Уилки, глядя на прислонившуюся к стене и сползающую на пол женщину. – Чуть что – в кому. Мертвого Мартынова увидит – в обморок, живого увидит – туда же.

– Это что за репризы, Вайс? – не скрывая недоумения, спросил Андрей. – Вы что, очумели? На кой черт вы эту девчонку сюда притащили?

Вайс нервничал, хотя не подавал виду. Впрочем, он слишком долго работал вместе с Мартенсоном, чтобы тот этого не заметил. План с шоковой терапией не удался. Девка рухнула на палубу, русский зек даже не моргнул глазом. После всего сказанного с экрана телефона ледяное спокойствие менеджера «Хэммет Старс» выглядело либо невероятной актерской игрой, благо ставки на кону великие, либо… он действительно ничего не помнит.

Как бы то ни было, руки у всех шестерых устали и нужно было либо следовать совету Мартынова – стрелять, либо искать компромисс. Вайс решил взять роль парламентера на себя.

– Переводите, Томсон. Сейчас мы все опускаем оружие. Если господам нужно в Томск, то пусть так и будет. В силу некоторых обстоятельств, которые начали внезапно открываться, я вынужден сообщить, что даже в условиях цейтнота мы не будем никуда торопиться. Мы все пойдем на этом судне до станции назначения. В Томске господа сходят, мы продолжаем наше путешествие. Если вас устраивает такой вариант, прошу ответить мне.

– Короче так, придурки, – дав знак Томилину молчать, обратился Мартынов к своим ночным гостям. – Если хотите жить, сядьте и не дергайтесь. Они тоже сядут и тоже не будут дергаться. Вы сойдете в Томске.

Вайс убрал оружие первым. Его примеру последовал Адмирал.

– Странная у нас компания, – закуривая, заметил Вайс, разглядывая пассажиров теплохода. – Удравший с деньгами русский американец, трое наркокурьеров, русская женщина, два русских уголовника и американский гражданин, радеющий за интересы компании.

Томсон по привычке перевел, и Адмирал поинтересовался, почему Вайс решил, что они – наркокурьеры.

– Мартынов не ошибается, – перевел слова Вайса Томилин.

Два часа в рубке висела тишина, нарушаемая лишь урчанием двигателя…

Когда Маша открыла глаза, она увидела вокруг себя темноту и обнаружила под головой подушку. Не обращая внимания на запахи, которые никак не могли появиться в ее ордынской квартире, она перевернулась на спину и закрыла руками лицо.

Ей приснился ужасный сон. В ее квартиру ворвались двое, увезли ее – о, боже! – на кладбище и разрыли Андрюшину могилу. Потом один из кошмарных гостей стоял над трупом, а она подошла к гробу и заглянула в лицо Андрея… Потом – суета, она ничего не помнит, и вдруг – совершенно отчетливо и ясно – лицо Андрея! Только уже не изувеченное смертью, а живое.

Если бы такое было возможно! Если бы она проснулась не после его смерти, а до нее…

Она вдруг почувствовала, что кровать под ней движется, и движется ритмично, словно ездит на каких-то салазках.

Пахло машинным маслом, старым деревом и сыростью.

В недоумении Маша вскочила с постели и больно ударилась затылком о какой-то предмет.

«Боже мой, – подумала она, – где я?..»

Различив в темноте очертания круглого оконца, она добралась до стены и прижала лоб к холодному стеклу.

На уровне ее груди колыхалась… вода. Значит, она… плывет на каком-то судне…

На ощупь найдя лестницу и поднявшись по ней, ударившись еще три или четыре раза о притолоку, она нащупала ручку двери и попробовала потянуть ее на себя. Не получилось. Тогда она села на кровать и стала вспоминать.

И когда вспомнила, сердце ее учащенно забилось…

Глава 13 ПОКОЙНИЧЕК-ТО ВОСКРЕС!

Зная Мартынова, Вайс мог смело утверждать, что из-за неприятного инцидента в гостинице, когда двое из команды Вайса напали на Мартынова, последний мог бы перегрызть всех, кто находился на борту. Обид Мартынов не прощал и сейчас был спокоен лишь потому, что… действительно, ничего не помнил. Даже если русский решился на игру, думал Вайс, все равно в его глазах горел бы неподдельный огонек ненависти. Однако русский вел себя странно. Появление на борту женщины, которой он всего неделю назад признавался в любви, и появление Вайса с его людьми воспринял с одинаково невозмутимым выражением лица.

События развивались столь стремительно, что присутствие на судне трех наркокурьеров Вайса не удивляло. Скорее забавляло. Чего он меньше всего ожидал, направляясь в Россию, так это совместного плавания с людьми, которые ходили по теплоходу, держа руки в карманах и свирепо сверкали глазами в темноте ночи.

А что было делать? Устраивать перестрелку? Это просто стечение обстоятельств – успокаивал себя Вайс, глупость, и больше ничего. Бандитам нужно в Томск – нет вопросов. Пусть идут. Но не до Томска. Томилин и Уилки уже в курсе и ждут сигнала. Лишние свидетели американских разборок на русской земле Вайсу ни к чему. Неизвестно, где и каким образом

Мартынов наследил за неделю. Не хватало еще, чтобы он, Вайс, оказался причастен к транспортировке наркотиков…

Кстати, почему Мартынов решил, что это наркокурьеры? Справедливость его слов неплохо было бы и проверить…

– Спроси у них, что они везут, – приказал Вайс Уилки.

Через минуту Уилки получил ответ.

– Дословно переводить? – уточнил он. Вайс кивнул.

– «Не суй рыло не в свои дела».

– Что такое «рыло»?

– Поросячья харя, – ответил Уилки.

– Что такое «харя»? Ответить Уилки не успел.

Раздался грохот, заглушивший все звуки вокруг. Вайса швырнуло вперед, он чудом не разбил голову о перегородку. Теплоход, движущийся на предельной скорости, тряхнуло, словно он налетел на мель, и нос, погрузившись на метр в воду, вынырнул, выбросив на палубу не менее сотни галлонов воды…

– Что такое? – взревел Вайс, вскакивая на ноги и тут же полетел назад, подчиняясь инерции качнувшегося вперед судна.

Через мгновение в просторной рубке теплохода сложилась та же ситуация, что и три часа назад, у пристани – шестеро людей стояли напротив друг друга, разобравшись на тройки, и в руках у каждого в свете приборной доски поблескивало оружие.

– Капитан, что случилось? – прохрипел человек с бельмом.

Вайс, взглянув на Мартынова, наконец-то справившегося со штурвалом, голову мог дать на отсечение, что русский и сам не очень понимает, в чем дело.

– Якорь, – пробормотал, покусывая губы, Андрей. – Это якорь.

– Зачем ты его сбросил? – вскричал Вайс.

– Я его не сбрасывал.

Быстрый осмотр дал некоторые результаты. Теплоход стоял на месте. Его корма, развернувшись на сто восемьдесят градусов, беспомощно покачивалась на волнах. Остановка судна на скорости, видимо, производилась впервые, поэтому стальной лист носовой части выгнулся, как крышка консервной банки, и теперь представлял собой унылое зрелище.

Через полчаса движение возобновилось.

– Мартынов… – пробормотал Вайс, приблизившись к Андрею. – Я не знаю, что ты там задумал, но если опять что-нибудь случится, например борт вдруг отвалится или в небо взовьется воздушный шар с тобою в корзине… – Вайс склонил голову к плечу русского, – словом, я пристрелю девку…

– Стреляй, – разрешил Мартынов, – но сначала выясни, жива ли она там…

За час до того, как произошел этот разговор, в кабинет старшего следователя Ордынского РОВД Бабушкина вошел высокий мужчина лет около тридцати пяти и, поздоровавшись с хозяином, уселся на любезно предложенный стул.

Через четверть часа, то есть по окончании монолога следователя, начальник отдела РУБОП по борьбе с бандитизмом молча стал хлопать себя по карманам в поисках сигарет. Не найдя, смахнул со стола пачку Бабушкина и вытянул из нее сигарету.

– Это невозможно. Мартенсон мертв, – сказал он, и от следователя не ускользнуло, что майор почему-то прячет глаза.

Бабушкин выбрался из-за стола и подошел к окну. Что он там высматривал, Метлицкий не знал, но почему-то понял, что разговор предстоит долгий. Следователь явно был из тех, кто будет рыть землю днем и ночью, если есть хотя бы один процент вероятности найти трюфель.

– Послушайте, – тихо произнес Бабушкин, глядя в окно, – человек, о котором мы говорим, жив, и вам это отлично известно. Этот русский эмигрант, зачем-то вернувшийся на родину, по-видимому, начудил здесь уже предостаточно, и у меня есть все основания полагать, что он начудит еще. Если вы не считаете возможным быть со мной откровенным, я просто сообщу в ГУВД области, и если Мартенсон всплывет в окружении каких-либо происшествий, беды вам не миновать. А происшествия, надо полагать, будут не из разряда нарушений правил дорожного движения. Я, конечно, могу докопаться до истины сам, но если случится непоправимое, мне ничего другого не останется, как сообщить начальству фамилию человека, пожелавшего воспрепятствовать установлению истины и задержанию опасного преступника. То есть вашу фамилию. Если вам угодно общаться со мной в таком формате, то, пожалуйста, возвращайтесь в Новосибирск…

Около минуты Метлицкий молча изучал тлеющий сигаретный окурок. Потом решительно вмял его в пепельницу и кивнул на стул.

– Садись. Вот уж не думал, что когда-нибудь вернусь к этой теме… – И через полчаса, выкурив дневную норму, Метлицкий, устало откинувшись на спинку стула, закончил: – Такие дела, Бабушкин. Напрасно ты забрал у него паспорт и деньги. Сейчас он уже наверняка имеет новые документы, что невероятно затруднит его розыск. Придется ворошить все паспортные столы в области, чтобы узнать, куда поступила фотокарточка Андрея Петровича Мартынова для нового паспорта.

– Никаких проблем, – ухмыльнулся Бабушкин. – Мне собраться – только подпоясаться.

Через час, стреляя мышкой по фотокарточкам, появляющимся на экране монитора, Метлицкий и ордынский следователь начали искать знакомое лицо в базе данных отдела паспортно-визовой службы области. Однако прежде чем оба они, вздрогнув, указали на экран, где появилось фото с данными: «Громов Андрей Алексеевич», случилась одна забавная история.

В кабинете раздался телефонный звонок, и дежурный по Управлению, весьма довольный тем, что хоть одно должностное лицо находится в столь поздний час на рабочем месте, сообщил:

– Роман, тут мне каждые полчаса какой-то шкет названивает, да я понять ничего не могу. Какие-то дяди, какие-то теплоходы… На психа вроде бы не похож, психи в его возрасте не о теплоходах, а о заминированных школах рассказывают. Да и час такой, что до ближайшей контрольной по математике далековато…

– Сейчас спущусь, – пообещал Метлицкий и, оставив Бабушкина наедине с компьютером, спустился в дежурную часть.

– Вот послушай, – и дежурный, отмотав на резервном магнитофоне десяток метров пленки, включил воспроизведение.

«… – Дядя милиционер, я звоню с пристани в Шарапе. Какие-то козлы затолкали дядю Андрея на теплоход и собираются отплывать.

– Тебя как зовут, мальчик?

После длительной паузы снова слышится вопрос дежурного:

– Мальчик, ты тормоз?

– Меня зовут Костя.

– Хорошо, Костя, кто такой дядя Андрей?

– Я не тормоз.

– Мы это уже выяснили. Кто такой дядя Андрей и зачем козлы затолкали его на теплоход?

– Ты почему такой тупой, ментяра? Я тебе говорю – козлы с оружием пришли и затолкали дядю Андрея на теплоход. Вам нужно срочно плыть в Шарап и накрывать всю эту шайку!»

Через двадцать четыре минуты: «… – Дядя милиционер, это опять я, Костя. Я на теплоходе.

– Молодец, Костя.

– Где подкрепление?

– Костя, давай я угадаю. У тебя родители уехали в город, бабушка спит, а тебе не спится. У тебя под одеялом кроме телефона есть еще деревянное ружье и фонарик… верно?

– Дядя, давай я теперь угадаю. У тебя в голове, кроме ваты, больше ничего нет. У меня садится трубка и, если ты не дашь команду катерам брать на абордаж наш теплоход, скоро тебе, подполковнику, присвоят очередное звание – майор».

Через двадцать семь минут:

«… – ГУВД, дежурная часть, помощник дежурного Савельев.

– Дай-ка мне дядю.

– Какого дядю?

– С которым я полчаса назад разговаривал.

– Товарищ подполковник, ваш племянник звонит…

– Костя, это ты? – Голос дежурного.

– Это я. Я тут их немного задержал, якорь скинул. Но если…

– Мы уже обсудили это. Костя, катера идут. Я только хотел кое-что выяснить… Костя, а о чем козлы разговаривают?

– А о чем козлы могут разговаривать? Говорят – в Томск нужно идти. И еще болтают что-то не по-нашему.

– По-чеченски?

– Не, как черные базарят, я знаю. Они на другом языке говорят. Я его в школе учил, но как называется, не помню.

– Понятно… Костя, а куда теплоход движется?

– К Новосибирску. Я так думаю, что уже подошел. Дядя, в трюме холодно, и трубке моей кранты…»

Метлицкий почесал пальцем висок и ткнул пальцем в магнитофон.

– Номерок списал?

– Да, – кивнул дежурный. – Принадлежит Громову Андрею Алексеевичу. Я пробил – не судим, в розыске не значится. Зарегистрирован в областном поселке Шарап. Если хочешь, я тебе его по всем линиям прочешу.

– Испугал пацан? – хохотнул Метлицкий. – Прочеши, родной, прочеши…

Поднявшись наверх, он через пять минут не сдержал вопля и одновременно с Бабушкиным ткнул пальцем в экран:

– Вот же он!..

Под фото Мартынова значилось: «Громов Андрей Алексеевич».

Глава 14 СВИСТАТЬ ВСЕХ НАВЕРХ!

Уилки нехотя подошел к двери и глухо прикрикнул:

– Хватит долбиться, шалава! Сиди смирно и не трепыхай крылами!

– Позови вашего главного! – крикнула Маша. – Ступай быстрее, урод!

Мысли в ее голове метались, как чайки. Она не могла поверить, что видела живого Андрея. Рубка находилась в двух шагах от лестницы и вряд ли те, кто там находился, а значит, и Мартынов, не слышали ее стука. Слышал и Андрей – она была уверена в этом, но он не шел, а это могло означать только одно – он не мог этого сделать. Значит, нужно ему помочь.

Томсон не выдержал. Шагнув к двери, он сорвал с нее щеколду, просунул руку в темноту и наугад схватил Машу за волосы. Обезумев от боли и унижения, она рванулась с кровати и тут же получила удар по лицу. В глазах ее вспыхнул оранжевый свет, который тут же сменился фиолетовым туманом, а следующий удар свалил ее с ног.

Неужели он этого не видит? Или не хочет видеть?

И вдруг она услышала… да, это был его голос, и он говорил:

– Эй, ты, полегче! Спятил, что ли? Это же девчонка!..

Маша, превозмогая боль, уселась на палубе и уставилась на Мартынова изумленным взглядом. Если он играл какую-то роль, то сейчас должен был, стиснув зубы продолжать не замечать избиения. Значит, так нужно… Для них обоих.

Но он видел, как над нею изгаляются, и только лишь осадил мерзавца! Просто осадил словом! Что это за игра, она не понимала…

Следующий удар пришелся ей по щеке. От мощной пощечины она на мгновение потеряла сознание, а когда пришла в себя, поняла, что лежит лицом вниз на палубе, от которой пахнет сырым деревом и рыбой…

– Ты, кажется, не понял меня? – снова услышала она угрожающий голос такого близкого, но такого непонятного сейчас человека. – Я же сказал тебе: не трогай ее!

– Ты кто такой… сука… чтобы мне приказывать? – раздался в ответ голос того, кого при ней назвали Томсоном. – Фраер расписной, с куполами на грудях, которому не хватило место в России… Чего ты от авторитета рванул в Штаты? Чтобы теперь и там оказаться крысой [10] ?

Тут же она услышала короткий резкий звук. С таким звуком разваливается под ножом переспелый арбуз.

В свете габаритных огней судна и фонаря на мачте Маша увидела, как мимо нее в сторону борта, как на канаты ринга, стремительно заваливается чье-то тело.

Но просто так упасть на борт и скатиться на палубу телу было не суждено. Что-то огромное, напоминающее тень от гигантского коршуна, взметнулось над ним и звук повторился.

Маша даже не успела прикрыть ресницы – горячая струя крови ударила ей в лицо и заставила отшатнуться…

– Martenson!.. – взревел другой голос, и Маша услышала клацанье затвора над головой. Если это сон, то он был по-прежнему ужасен.

Ей наконец-то удалось отползти в сторону и как следует разглядеть картину на палубе.

Томсон лежал с подогнутыми ногами у левого борта. Голова его была неестественно запрокинута набок, отчего казалось – еще пара качков судна, и она совсем отвалится и начнет кататься, ударяясь то о мачту, то о входные дверцы, ведущие в трюм…

Рядом с телом, чуть отступив назад и держа руки на уровне груди, стоял Андрей. Сзади, упирая ему ствол пистолета в затылок, расположился Вайс. Чуть поодаль – Уилки, следивший за каждым движением троицы с сумками. Картина была достаточно нелепой.

– Убери пистолет, Вайс, – сказал Андрей. – Иначе я тебя уделаю.

– Брось дурить, Эндрю, – миролюбиво ответил Вайс, но все же засунул оружие за пояс. – И перестань бить моих людей.

– Ты знаешь мои правила, – опустив руки, Мартынов посмотрел на Машу совершенно чужим взглядом, от которого по ее спине пробежали мурашки. – Не стрелять в копов, не бить женщин и не красть цветы с могил. Это значит, что я не позволю делать этого и другим.

– Думается, ты обиделся на Томсона не потому, что тот ударил женщину. Тебя задело другое, – Вайс успокаивающе похлопал Мартынова по спине: – Послушай, Эндрю, все, что хочет мистер Малкольм, это знать, где его деньги. Ты сообщил ему, что нашел наследника. И сказал, что Марсельский банк приостановил течение срока действия договора. Это означает, что семь миллионов долларов поступили на счета «Хэммет Старс». И вдруг выясняется, что счета организации не обогатились ни на цент. А это в свою очередь означает, что банк Марселя перечисление не произвел. Это очень странно, но управляющий заявляет, что ты предоставил отпечатки пальцев Малькова-младшего, но не предоставил тест «В». Артур отказался мазать губы ваксой?

– Я бы рад вспомнить это, но не могу, – сказал Мартынов, роясь в карманах. Найдя платок, он вынул его и протянул Маше. – Меня смущает другое: почему это я вдруг решил не предоставлять банку тест «В», Вайс?

– Господи, Андрюша!.. – вскричала Маша, уже отчаявшись что-то понимать. – Да он же послал в гостиницу двоих людей, чтобы они тебя убили!.. Ты расправился с ними, и только поэтому нам удалось бежать! Они хотели прикончить тебя и завладеть дактокартой Малькова, но ее у тебя тогда не было!

– Что ты сказала?! – рявкнул Вайс.

«Господи, – повторила Маша в немом отчаянии, – неужели он ничего не помнит?!»

А Вайсу стало ясно: эта русская девка знает и помнит все лучше, чем Мартынов…

«Я не знаю, кто она, – стремительно размышлял Мартынов, стараясь выглядеть равнодушным, – но она только что подписала себе приговор. Если нас с ней и связывало дело, то до этого момента она была просто лишним грузом на теплоходе. Сейчас она – объект пристального внимания Вайса. Черт возьми… Этот серебристый чемоданчик… куда она его несла, с вокзала?..»

Его взгляд скользил по безупречной фигуре женщины, по овалу ее лица и роскошным волосам. Не будь Мартынов уверен в том, что он не влюблен в эту женщину, он мог бы предположить, что их связывало что-то большее, чем дело. Но откуда она вообще взялась?

Мартынов все бы сейчас отдал, лишь бы вспомнить те девять дней своей жизни!

Показавшиеся впереди огни свидетельствовали о том, что теплоход приближается к мегаполису.

– Сейчас мы дважды войдем в шлюзы и дважды из них выйдем, – глухо сказал Мартынов, возвращаясь к рубке. – Потом будет город с двух сторон, а после – река, которая понесет нас к месту соединения с Томью, – перейдя с русского на английский, он добавил: – Вайс, я хочу знать, что вы намерены делать с этими тремя неудачниками.

– Кажется, твои правила не включают запрет на отстрел наркокурьеров… Впрочем, попробуй убедить их сойти на берег. В более идиотском положении я не оказывался ни разу. Однако мне кажется, что предложение покинуть катер они воспримут с некоторым неудовольствием… – Вайс высунул голову из рубки и плюнул за борт. – Эндрю, если бы не опасение потерять двоих помощников, я бы уже давно дал команду стрелять. Маразм какой-то… Вместо того чтобы выполнять поставленную передо мной задачу, я совершаю круиз по реке, которая немногим грязнее Гудзона.

Мартынов промолчал. Вайс был прав. Трое нежданных спутников действительно никак не вписывались в канву их общего дела.

– Невероятно, – пробормотал Адмирал. – Просто немыслимо… Если бы мы взошли на борт тремя минутами раньше, то не видели бы эти рожи. Вместо того чтобы спокойно ждать на Томской пристани, мы совершаем путешествие по Оби в компании сумасшедших, разговаривающих друг с другом на двух языках. Это разве не маразм?.. Я готов заплатить тысячу баксов тому, кто уговорит этих придурков вместе с их истеричкой сойти на берег.

– Послушайте, – сказал Мартынов, разворачиваясь и прижимаясь спиной к штурвалу, – я думаю, нам нужно прийти к общему знаменателю. И пусть тот, кого мистер Вайс именует Уилки, переводит дословно и быстро. Итак, если бы я был уверен в том, что вижу перед собой уличных отморозков, которых по иронии столкнула судьба, то уже давно прыгнул бы за борт, предоставив вам возможность разбираться друг с другом. Но ситуация другого порядка. С одной стороны я вижу готовых на все троих мужиков, таскающих по палубе сумки, в которых, как я подозреваю, отнюдь не сахарная вата. С другой – троих искушенных следопытов из-за океана. В некоторой степени они схожи со мной, и только их страсть разгрызать кости и вытирать кровь о штаны не позволяет мне назвать этих уродов своими коллегами. Так вот… – Мартынов окинул окружающих взглядом. – Нам следует разбежаться. Выход я вижу только один. Сейчас я, как капитан и штурман в одном лице, пройду шлюзы. После этого мы впятером – мистер Вайс, женщина, двое их друзей и я сойдем на берег. Теплоход я отдаю вам, Адмирал. Плывите на нем, на хрен, куда хотите. Хоть в Южную Африку. Если кто-то против такого плана, пусть попробует меня убедить. Я хочу узнать, чем жизнь хуже смерти.

– У нас нет опыта вождения теплохода, – подумав, сказал человек с бельмом.

– Сейчас самое время учиться, – ответил Мартынов. – Через час или два после шлюзования эти трое попытаются перерезать вас, как баранов. Им в Томск не нужно. Или вам придется сделать то же самое, но сейчас, потому что я вас предупредил. Вам в Томск – нужно. В любом случае я успею спрыгнуть за борт, а вот вы со своими сумками – нет. И ваш приятель, который никак не может очухаться – тем более. И мистер Вайс, в силу своей неповоротливости, тоже. Вам будет не до меня, вы будете стрелять друг в друга. Получается, что путешествие закончится перестрелкой и трупами. Что среди всего этого сброда делает девушка, я понятия не имею, но успею столкнуть ее перед собой в воду. Приглянулась… Так что решайте. Все молчали, но на другое Мартынов и не рассчитывал. Напряжение росло, и Андрей, посмотрев на человека с бельмом, сказал:

– Мы – сходим. Так будет лучше для всех. Штурвал крутится. Очень похоже на управление машиной. Держитесь белых бакенов, с судами расходитесь левым бортом. Здесь не нужно высшего образования, особенно если учесть, что этот участок не контролируется водной милицией. В любом случае, у вас есть вторая лодка, чтобы тоже покинуть судно. Но лучше вам сделать это через несколько часов.

– Нам нужно подумать, – сказал Адмирал.

– Думать некогда. Начинаются шлюзы…

Глава 15 АДВОКАТ ДЬЯВОЛА

Город блистал огнями с двух сторон. Спуская лодку на воду, Мартынов лихорадочно думал о том, что может случиться через час, через два. Как бы то ни было, он сделал главное – стрельбы уже не будет. А это шанс уцелеть. Посматривая на девушку, спускающуюся в лодку, он думал еще и о том, какую роль она может играть в этом деле. Видимо, его и ее связывают какие-то отношения, потому что просто так тащить на борт стороннего человека Вайс ни за что не стал бы.

– Черт возьми, – пробормотал начальник спецслужбы Малкольма, – я забыл на борту кейс!

Мартынов стремительно развернулся к Вайсу:

– Кажется, мы договорились…

– Это уже не корабль, Мартенсон, – тихо проговорил тот. – Здесь командую я. Не суетитесь, зачем это нужно вам и вашей женщине?

«Моей женщине?» – подумал Мартынов, наблюдая, как Уилки машет рукой наркокурьерам, призывая их поймать веревочный конец.

– Вы будете гореть в аду, Вайс, – прошептал Мартынов.

– В этом нет никаких сомнений, – равнодушно ответил посланец Малкольма. – Но и вам, кажется, райские кущи не гарантированы. Так что в ад мы отправимся вместе.

– Я там уже был и видел табличку: «Свободных мест нет». Однако перед тем как уйти, я заметил один пустой котел, на котором виднелась надпись: «Вайс».

В тишине ночи раздались сначала три хлопка, потом еще четыре, и после – один. Через пять секунд раздалось восемь хлопков сразу.

Держась за борта лодки, в которую спустился Уил-ки, Мартынов сплюнул за борт и что-то прошептал. Но что именно – не слышала даже Маша, сидящая в полуметре от него.

Томсон-Томилин окончательно пришел в себя, и первая фраза, вылетевшая из его пересохшего рта, была: «Я прикончу тебя, сука». Обращался он, конечно, к Мартынову.

– Что сейчас произошло? – обращаясь к нему, пролепетала Маша.

– Только что были убиты трое, – ответил Мартынов.

Даже когда рассвет спустился на реку, и по воде поползла дымка, уткнувшийся кормой в берег теплоход привлек внимание только выбравшихся на Обь рыбаков.

Несколько позднее он вызвал интерес у представителей водной милиции, когда их катер причалил к борту подозрительно тихого судна. Двое из них – один высокий, возраст которого явно не превышал сорока, перекинул свое могучее тело через леер, быстро пересек палубу и вошел в рубку. Второй, лет под пятьдесят, поспевал за ним, как мог. Через минуту оба вышли из рубки, и рыбаки услышали:

– Три трупа… Надо срочно вызвать следователя прокуратуры и оперативную группу…

Закончив разговор по телефону, Метлицкий потер ладонью лоб и бросил:

– Не верю.

– Вы, кажется, становитесь адвокатом дьявола, майор, – заметил Бабушкин, которого не меньше «рубоповца» впечатлили трупы в рубке. – Судно подходит под описание, на палубе – три тела. О троих «козлах», принудивших Мартынова взойти на борт, и говорил мальчишка. Я его, кстати, здесь не вижу. Вы осмотрели трюм?

– Осмотрел. Пусто. Посмотрите, Бабушкин, по обе стороны болтаются концы со спусковых устройств. Не много ли посудин для одной задницы Мартынова?

– Неизвестные взяли его на борту внезапно, он мог и не успеть поднять на теплоход вторую лодку. Но где же мальчишка?

– Я не знаю. В трюме пусто. Ни вещей, ни припасов. Такое впечатление, что Мартынова брала в заложники не спецбригада, продумавшая каждый свой шаг, а беглые из следственного изолятора.

– Бросьте, майор! – скривился Бабушкин. – В заложники… Не драматизируйте ситуацию. Пацан мог не понять существа происходящего. На Мартынова вышла какая-то бригада, он по дороге расстрелял их всех, и теперь скрывается в городе!

– Интересно, говорили они на английском?

– Что вы сказали?

– Ничего, это я так, вслух думаю.

– Не надо думать, товарищ Метлицкий! – вскипел следователь. – Нужно объявлять розыск по вашей линии.

– На вашем месте я вел бы себя скромнее, – огрызнулся Метлицкий. – Я с вами вообще разговариваю только потому, что уважаю ваш возраст. Не пройдет и часа, как вас отсюда попросят, поскольку делом займутся прокурорские. Лучше готовьтесь к передаче им материала по похищению Макаровой. И вообще… Показания опоенного маслом риэлтера об избиении и похищении Макаровой, а также воскресение Мартынова – всего этого как-то маловато для такой бурной деятельности, которую вы пытаетесь развить.

Бабушкин улыбнулся и полез в карман за сигаретами. Выстроенный им план рушился на глазах. И так глупо возвращаться из Новосибирска несолоно хлебавши по той простой причине, что за дело теперь возьмется прокуратура.

«Расти нужно было в свое время», – подумал он и попробовал подойти к Метлицкому с другой стороны.

– Майор, а как вы будете себя чувствовать?

– В каком смысле? – не понял Метлицкий.

– Мы с вами провели работу, которой может позавидовать следователь Генпрокуратуры. Уж слишком все удачно складывалось – и моя догадка, и ваши рассуждения, и фото в базе данных… А сейчас придется все отдать, словно ничего этого и не было! – ни бессонной ночи, ни нашего желания что-то изменить. Как вы себя будете чувствовать? Я – отвратительно.

Метлицкий вынужден был признать, что слова пенсионера не лишены здравого смысла.

– Вот я и думаю…

– Вы берете отпуск за свой счет, я – на больничный, – иронически улыбаясь, перебил Бабушкина майор УБОП. – Прокурорским сдаем материал, а сами – дверцей – хлоп! – по коробке – черный дым! – и на поиски Мартынова?

– Удивительно, – без улыбки констатировал Бабушкин и снял очки. – У меня вряд ли бы получилось объяснить лучше.

Метлицкий враз посуровел.

– Ну, ты это брось, старик.

– А что, кишка тонка? Неужели не хочется разобраться в этом деле, а?.. Знаете что, Метлицкий… Будьте-ка добры ориентировать все райотделы Новосибирска по приметам Мартынова-Громова. И мальчика. Зовут Костя. Одиннадцать лет. Последний, кстати, говорил о «козлах с оружием». Козлов в рубке я вижу, а вот оружия, как ни стараюсь, найти не могу. Это означает, что наш общий знакомый в данный момент находится где-то в городе, вооруженный, как пират перед абордажем. Выполняйте.

Метлицкому захотелось подойти к Бабушкину и ткнуть его пальцем в грудь, так чтобы… Однако вместо этого он снова вынул из кармана телефон и начал работать.

Выбросив окурок, следователь вспомнил, что у него тоже имеется трубка. И первое, что он сделал, соединившись с информационным центром Главного управления исполнения наказаний, это попросил оператора:

– Подготовьте мне, пожалуйста, информацию по теме: кто является связями Мартынова в Новосибирской области по отбытию наказания в колониях. Письменный запрос я подошлю вечером.

Через полчаса, уже в машине, следующей в УБОП, он получил ответ. В городе Новосибирске проживал только один человек, находившийся вместе с Мартыновым в лагере во время отбытия им последнего срока. Некто Семен Михайлович Холод. Это было неудивительно, поскольку характеризовало Мартынова как человека весьма замкнутого, осторожного в связях. Поразило другое. Едва услышав знакомое имя, Метлицкий сбросил скорость и глухо пробормотал:

– Хорошая связь…

– Что вы сказали? – не понял Бабушкин, пряча трубку в карман.

– Я сказал – хорошая связь на воле у Мартынова, – сказано это было таким тоном, что при других обстоятельствах следователь обязательно подумал бы: Мартынов и Метлицкий – давние друзья, и, похоже, один старый приятель кое-что утаил от другого. – Сёма Холод – городской авторитет. Вор старых кровей. Я знаю, где он живет. Не суетитесь, Бабушкин, я вас умоляю…

Через час, в полном ступоре разглядывая в доме на обкомовских дачах трупы Холода, двоих его охранников и сторожа, Метлицкий кричал:

– Этого не может быть! Мартынов не тот человек, чтобы стрелять в «вора»!..

– Не нужно обольщаться насчет порядочности матерых уголовников, – сухо проронил Бабушкин, окончательно уверившись в том, что это даже более крупное дело, чем он рассчитывал. Убийство городского положенца – не кража велосипеда из сарая в Ордынске. Сейчас его мысли были заняты только тем, как сформулировать текст постановления, чтобы дело по факту убийства Холода и его людей было присоединено к делу об избиении риэлтера и похищении Макаровой.

– Послушайте, не ведите себя как недоумок, – Метлицкий посерел лицом. – Я не причисляю уголовников к лику святых! Но вам должны быть известны некоторые тонкости нашей работы, на которых строится сыск и следствие!

– Что вы имеете в виду?

Метлицкий склонил голову набок и внимательно посмотрел на ордынского следака.

– Ты просто делаешь вид, что дурак, или у тебя на самом деле не все дома? Мартынов – уголовник с понятиями и с серьезным стажем по серьезным делам.

– С чего вы взяли, что он с понятиями? – Бабушкин понял, что игру в подкидного дурака выигрывает. И сейчас слюнявил карандаш, поглядывая на майора поверх покосившихся очков.

– Если он в свое время на зоне ходил в корешах у положенца и ел с ворами, может ли это значить, что он «мужик» [11] или сявка позорная?! Для него не то что выстрелить в «законника», но и плюнуть в его сторону все равно что сжечь церковь! А здесь я вижу изувеченный пытками труп городского криминального авторитета, коронованного воровским сходняком в Сочи еще в восемьдесят шестом году! И какой-то поселковый следачок-пенсионер, всю жизнь расследовавший дела о кражах овощей с огорода, заявляет мне, что это дело рук…

Метлицкий замолчал на полуслове и внимательно посмотрел на Бабушкина.

– Ах вот оно что… «Дембельский аккорд» взять решил? Ну, так я тебе подмочу план мероприятий по яркому увольнению! – шагнув к трупу Холода, Метлицкий почти рухнул перед ним на колени. Положил руку на залитую кровью грудь вора и провел по ней ладонью, слегка прикасаясь. – Иди сюда, сыщик… Работал когда-нибудь с трупами? Можешь не отвечать. Я десять лет общаюсь с бренными телами. Видишь – кровь не размазывается? Она засохла, Бабушкин. Это означает, что убийство совершено не ранее четырех часов назад. А теперь смотри сюда! – и Метлицкий, оголив ногу Холода, сильно прижал пальцы к его голени и отпустил. – Знакомая процедура? Опять можешь не отвечать. Я за тебя скажу. Смерть Холода наступила между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи. Сейчас приедет эксперт и подтвердит мои слова. А когда мальчик Костя сообщал о «козлах»? В пять с минутами. Не клеится, Бабушкин.

– Почему вы ко мне постоянно на «ты» обращаетесь? – возмутился следователь. – Нет, вы определенно берете на себя роль адвоката. Надо узнать, зачем вам это нужно… Ваш расклад с трупными пятнами при помощи пульпации можно выбросить на помойку, Метлицкий. Давайте прекратим эти странные распри и займемся общим делом. Я делаю такой шаг первым и заверяю, что решительно согласен с вами насчет расклада по времени. Смерть Холода наступила между одиннадцатью и двенадцатью, и спорить по этому вопросу я не вижу оснований. Мальчик звонил в пять часов девять минут – и против этого также нечего возразить. Вы все правильно рассчитали. Итак, я сделал первый шаг к дружбе, – Бабушкин решительно поправил очки и поджал губы. – Но и вы уж тогда будьте любезны пойти мне навстречу. Сколько времени нужно, чтобы прикончить Холода и вернуться в Шарап? Пятьдесят минут на хорошей машине, не сильно превышая скорость! Таким образом Мартынов имел возможность дважды съездить в Новосибирск и вернуться обратно для того, чтобы быть заведенным на свое судно какими-то «козлами».

Метлицкий шумно выдохнул воздух и стал мерить шагами кабинет. В душе его клокотала лава, она мешала сосредоточиться и начать правильно рассуждать. Он знал Мартынова и не сомневался в его принципах. Этот человек мог потерять память, но не разум. Если же отнестись к рассуждениям ордынского следователя серьезно, то выходит, что вернувшийся на родину эмигрант спятил или сорвался с цепи, что, впрочем, одно и то же.

– Немыслимо все это…

– Что вы сказали?

– Вы плохо слышите, Бабушкин? Следствие старческого увядания. Что-то у вас рано началось… Но все симптомы, к сожалению, налицо. Ладно, черт с вами… – Метлицкий растер лицо руками, справедливо рассудив, что приказ Бабушкину подписывал не он, а значит, и спрашивать будут не с него. – Чем мы займемся сейчас?

– Все зависит от того, как быстро вы вспомните, где в последний раз попрощались с Мартыновым, – напрямик сказал Бабушкин и снял ненужные очки.

«Это не marasmus senilis, – мысленно добавил он, – это опыт, майор. Иначе с этим молодым поколением и старательным, но недалеким руководством никак нельзя. Вы мне сообща всю пенсию погубите».

Глава 16 ИГРЫ С КЕТАМИНОМ

Мартынов следил за событиями, стараясь в них не вмешиваться. Понимая, что под стволами троих людей, готовых на все ради выполнения задания великого босса Малкольма, его ум и умение выживать совершенно бесполезны, он спокойно следовал указаниям Вайса и так же, как и женщина, молчал. Что он мог придумать в ситуации, когда на берегу Вайс отправил одного из своих людей, Томсона, кажется, за машиной, и они сидели в здании речного вокзала на совковых деревянных сиденьях? Закричать «на помощь»? Или подозвать сотрудника милиции? Даже если бы этот сотрудник не был убит, он был бы покалечен. А если милиционеров окажется больше, то люди Вайса и сам Вайс отойдут в тень, а Мартынова повяжут и предъявят ему в качестве обвинения три трупа. Следствие и выяснение истины – это уже второй вопрос. Главное, что он несколько месяцев, а то и год будет ждать этого выяснения, находясь за решеткой. Так лучше уж ждать здесь, на воле. За стенами тюрьмы всегда есть шанс сработать по своему плану, не ориентируясь ни на режим, ни на привычки «дубаков», ни на помощь сокамерников.

Томсон пригнал джип, это был уже второй джип за сутки, на основании чего можно было сделать вывод, что командировочные, выданные бригаде Вайса, велики, и Малкольм надеется только на благоприятный исход дела.

Андрей удивился не тому, что его привезли в гостиницу, а тому, что администратор улыбнулся ему и кивнул, как старому знакомому. Мартынов отметил, что этот дружеский жест ускользнул от внимания Вайса и его людей. Факт знакомства с администратором был неким положительным моментом в сложившейся ситуации. Мартынов проследовал на третий этаж, шествуя между девушкой и Уилки, который замыкал эту странную процессию.

Номер был просторен и прохладен. Андрей подошел к окну, посмотрел на площадь, раскинувшуюся перед ним, обернулся…

И почувствовал невероятную тяжесть в голове. В глазах вспыхнуло пламя, и последнее, что запечатлело его сознание, был оборванный обмороком крик женщины.

– Живой?

– А что ему сделается? Пять лет на профессиональном ринге, а перед этим пятнадцать – на любительском.

Тошнота и привкус меди на губах…

Он сидел на гостиничном стуле, прихваченный скотчем вдоль ножек и подлокотников. В таком же положении напротив сидела женщина. Рот ее был заклеен, глаза – полны слез, и в них читался ужас.

– Что за шутки, Вайс? – спросил Мартынов. Поведя налитыми кровью глазами, он прохрипел: – Ты что, обалдел? Развяжи меня немедленно…

– Прошу прощения, Мартенсон, что пришлось прибегнуть к такому варварскому способу, но я не представляю, как бы пришлось вас уговорить сесть и дать себя связать, – объяснил его давний знакомый по «Хэммет Старс». – Томсон, конечно, переусердствовал, но, согласитесь, у него есть основания серчать на вас.

Мартынов осмотрелся. Он вместе с людьми Малкольма находился в четырехместном номере, явно предназначенном для спортивных команд или дальнобойщиков, и номер этот излишествами не блистал. Четыре кровати, столько же стульев и тумбочек, цветной телевизор и стол, который сейчас располагался между ним и женщиной. Застиранные занавески, облезшие карнизы и выцветшие обои – в таком помещении умирать не хотелось.

– Я так понимаю, – проговорил, облизав губы, Мартынов, – меня ждет участь не из приятных. Иглы под ногти, дыба, перебивание суставов – я правильно мыслю? Я должен вспомнить номер счета, куда перевел деньги, а также подробности расчетов с Мальковым-младшим… Если я не вспомню, я пожалею о том, что родился на свет. Ну, что же, раз выбор невелик, приступайте… Может, вы и правы. Я где-то читал, что когда человек теряет память вследствие удара или стресса, то для возврата оной нужно проделать с ним то же самое. Вайс, я очень хочу вспомнить все. А потому давай не медли. Дай команду этому пидору начинать, – Мартынов кивнул на Томсона. – Пидор, он и есть пидор. «Петух» – по-нашему, по-тюремному. Знаешь, что такое «петух», Вайс? Это человек, которого трахнули на зоне или в СИЗО сокамерники за несовместимые с блатным миром поступки. Например…

– Заткнись, сука! – взревел, вскакивая и выдергивая из-за пояса пистолет, Томилин.

– Сидеть, – осадил его жестом Вайс, который по-новому начал понимать значение английского слова cock.

– Например, – невозмутимо продолжал Мартынов, – за связь с администрацией, с копами то есть. Не исключено, что это чмо передавало информацию обо всех событиях, происходящих в бараке. Или же он заехал на зону с проклятой статьей – мать убил или ребенка изнасиловал. Попроси его снять штаны и пройтись по номеру. Мы попросим женщину отвернуться, а сами полюбуемся. Я тебе голову на отсечение даю, что у него на заднице татуировка в виде двух чертей с лопатами. Когда он ходит, черти ему лопатами в задницу уголь забрасывают. Давай, Вайс, приколись…

Шагнув к Мартынову, Томилин изо всех сил ударил его кулаком по лицу. Опытный боец Мартенсон, чуть качнувшись назад, принял удар, но это был уже не удар, а шлепок. Впрочем, для рассечения брови этого оказалось вполне достаточно.

Рассмеявшись, Мартынов крутанул головой, и по комнате веером разлетелся алый бисер.

– У тебя чудная компания, Вайс. Педераст и молчун, в глазах которого светятся образование в три класса и даунизм. И этой дружине Малкольм поручил дело ценою в десять миллионов?

Вайс зашел за спину женщине и положил ей руки на плечи. От его прикосновения она вздрогнула, и Мартынов увидел, как расширились ее зрачки.

– Мартенсон, Мартенсон… Ты всегда был невысокого мнения обо мне. Зачем мне портить твой внешний вид? У нас для этого есть девушка. Милее ее я, кстати, не встретил за все время пребывания в этой стране.

«Милее ее я не встречал в жизни, – подумал Андрей, глядя в лицо напротив. – А я живу на свете сорок два года».

– Что ты задумал?

Вместо ответа Вайс повернулся к Уилки и бросил:

– Скоро?

Тот поднял со стола трубку и набрал номер. Перебросившись с кем-то парой фраз, он отключил связь и посмотрел на Вайса.

– Пять минут.

– Вот и хорошо, – согласился Вайс. – А пока расслабимся за разговором. Значит, у Томсона черти… Сидеть! – повторил он приказ гораздо резче, чем в первый раз. – У вас, Мартенсон, купола и храмы… А что значит кот в цилиндре на плече у Уилки?

Мартынов расхохотался.

Раздался стук в дверь, невозмутимый Уилки ушел встречать гостей, но вернулся с подносом, уставленным банками с колой и бутербродами – заказ был сделан, видимо, тогда, когда Андрей находился без сознания.

– Вор вокзальный ваш Уилки, – сказал Мартынов и снова рассмеялся. – Господи, боже правый! Америка – огромный пылесос, всасывающий выблядков, неудачников, проституток и педерастов всего мира! Эти уроды вскоре забывают, откуда они родом, покупают домишки в Джерси и Солт-Лейк-Сити и начинают каждое утро поднимать во дворе звездно-полосатый флаг! Что может быть хуже нации, принимающей эту мразь со всей планеты, Вайс?

– Вы, кажется, забыли, Мартенсон, что входите в число этих, как вы их назвали, подонков, – деликатно заметил Вайс. – Почему же вы приехали в Штаты?

– А потому что такой мрази, как я, больше некуда ехать. Самые тупые полицейские и равные им по умственному развитию граждане находятся именно в Штатах. Что же касается меня, Вайс, то мне не суждено занять хоть какое-то место в рейтинге добрых людей. Двенадцать лет из сорока с небольшим своей жизни я провел в самых жестоких лагерях своей страны. Еще восемь раз задерживался, и в общей сложности провел еще около трех лет в следственных изоляторах без отбывания срока в зонах. Итого – пятнадцать! Но я никогда – запомни, никогда, – не бил женщин, не стрелял во власть, не пытал и не мочился в штаны при виде двоих сявок и одного зажравшегося американца. И если ты думаешь, что сможешь выдавить из меня хоть слово, то очень заблуждаешься.

– Я не буду тебя пытать, – просто ответил Вайс. – Зачем мне в этой гостинице лужи крови? К тебе вообще никто не прикоснется. Речь идет о женщине.

Мартынов невольно бросил взгляд на сидящую перед ним девушку, и это не укрылось от ее внимания. Неизвестно, какие выводы она сделала, но глаза ее вдруг налились влагой.

В дверь снова постучали, и Уилки вновь отправился в поход. На этот раз, жуя и вытирая о платок перепачканные колбасой руки, он ввел невысокого роста мужчину лет сорока с чемоданчиком в руке и добрым взглядом из-за толстых линз очков. Одет вошедший был неброско, но со вкусом: костюм, рубашка без галстука, туфли на бесшумной подошве. Росту в нем было не более ста семидесяти сантиметров, и Мартынов, встретив этого человека где-нибудь на улице, мог запросто принять его за инженера НИИ, торопящегося домой к ужину.

Очевидно, главный разговор между ним и людьми Вайса состоялся чуть раньше, потому что мужичок, кивнув и разместившись за столом, сразу принялся священнодействовать. Распахнул чемоданчик и обнажил его содержимое. Среди нескольких десятков свернутых в рулон одноразовых шприцев виднелись коробки с ампулами и добрый шмат ваты. Профессионально очистив шприц от упаковки, неизвестный так же ловко управился с ампулой и выставил на стол склянку с бесцветной жидкостью, в которой легко угадывался спирт.

Женщина следила за всеми этими манипуляциями с ужасом в глазах и напоминала Андрею загипнотизированного удавом кролика.

– Что вы хотите делать? – тихо спросил он.

Вайс поморщился, словно сама необходимость ответа была ему неприятна.

– Видите ли, Мартенсон… У меня есть основания полагать, что эта женщина знает гораздо больше вас, поэтому я вызвал сюда специального человека. Заметьте, мне вовсе не нужно окружать себя интеллектуалами. Если гомосексуалист обладает хорошими криминальными связями, а вокзальный вор знает, как быстро найти машину или гостиницу, не вызывая подозрений полиции, то я вполне обойдусь без специалиста по компьютерным технологиям или ученого с мировым именем. Сойдут и эти. Но перед тем как начать… Мартенсон, у нас в Вегасе, как вы помните, есть еще один русский… Литвинский, кажется. Да, Липки! – так у него на спине дракон нарисован. Это что означает? Якудза, что ли?

Посмотрев на мерзавца со шприцем в руке, Андрей покусал губу и, занимая мысли расчетами, проговорил:

– Я не знаю, как у вас, в Америке, а у нас, на севере, дракон – тот же петух, только гребень больше… Останови этого урода, Вайс. Если девушка на самом деле что-то знает, я скажу ей, чтобы она была откровенна.

– Вы же понимаете меня, Мартенсон! – возразил Вайс. – Слишком многое поставлено на карту! Я не могу рисковать. Мне нужна правда. Вы ее не помните. Девушка молчит, и вряд ли будет откровенна, даже если вы попросите, потому что наверняка помнит данное вам обещание молчать в таких ситуациях. Боюсь, что это вами предусмотрено… Приступайте! – приказал Вайс человеку со шприцем.

– Будьте вы прокляты! – взорвался Мартынов, видя, как стала извиваться женщина при виде склонившегося над нею палача. – Что вы ей колете?!

– Вы, наверное, думаете, что мы вводим в вену девушке какую-то сыворотку правды или что-то в этом роде? Бог с вами, Мартенсон, такой пакости не существует. Всегда существует риск нарваться на внезапную смерть или бред сумасшедшего. Не всегда имеется время, чтобы определить душевное равновесие человека перед введением такой сыворотки. Есть более легкий способ с простейшим из препаратов, доступных в любой клинической больнице. Это кетамин.

Мартынов похолодел.

– Кетамин?! Вы хотите вызвать у нее… синдром предсмертных переживаний?!

– Да вы неплохо, вижу, разбираетесь в галлюционогенах, Мартенсон! – искренне удивился Вайс. – Нужно будет пометить это в вашем досье в «Хэммет Старс»…

– Оставьте свою иронию, идиот! Я прожил пятнадцать лет в одном помещении с наркоманами!.. Она может впасть в кому!

– Нет-нет, – невозмутимо возразил Вайс, – наш доктор уже готовит второй шприц. Если сердце девушки окажется слабее, чем ему показалось, он тут же введет стимулятор.

Андрей вгляделся в молочно-белое лицо женщины – нос и скулы у нее заострились, щеки вытянулись… но даже в таком виде она была прекрасна в своей беззащитности и невинности.

– Ста миллиграммов кетамина достаточно, чтобы душа человека… – начал проводить курс ликбеза Вайс…

– Можете не продолжать, – отрезал Мартынов, уже приняв решение. – Я знаю, что сейчас происходит…

Глава 17 БИЛЕТ В АД

Маша кричала так громко, насколько позволяли легкие. Но проклятый пластырь заглушал крик и забивал его обратно в рот. Наружу пробивался лишь еле слышный стон.

Сначала ей пришло в голову, что негодяи будут пытать Андрея, и она совершенно не понимала, как могло случиться, что он не в силах встать и раскидать этих мерзавцев, покусившихся на нее. Его поведение было необъяснимо, и по всему чувствовалось, что он зол на бандитов не потому, что она дорога ему, а просто потому, что он не может запретить им мучить в его присутствии женщину.

Когда палач в костюме, натянув перчатки и набирая содержимое ампулы в шприц, бросил взгляд на ее локоть, оценивая вены, она едва не лишилась чувств. А потом пришла радость – если она не выдержит и все расскажет, то они не станут мучить Андрея.

Когда палач склонился над ней и его поросячьи глазки стали всматриваться в ее зрачки, она вдруг подумала о том, что Андрею, пожалуй, не хотелось бы, чтобы она что-то вспоминала и о чем-то рассказывала. И Маша дала себе слово вытерпеть все, что ей уготовано. Быть может, Андрей не потерял память, а просто играет, и тогда своим признанием она сломает ему всю игру. Но, боже, почему он так жесток… Неужели его дело дороже ее боли?..

Когда игла вонзилась в ее руку, она решила, что пришла смерть.

Некоторое время душа ее находилась в полном отчуждении от происходящего, а потом вдруг выпорхнула из тела и стала подниматься вверх.

Удивительное дело… Ей вовсе не было больно. Ей было даже… приятно. Она впервые в жизни видела себя со стороны не в зеркале и не на экране видео. Она видела свое живое отражение, и ей пришло в голову, что, будь у нее достаточно денег, этот курносый носик можно было бы чуть поправить… Но пластические хирурги дорого стоят…

Но прошла еще минута, и неожиданно для себя Маша поняла, что пора уходить. И даже не жаль прощаться с этим красивым крепким телом, с Андреем и всем, что их связывало. Если верить ощущениям, которые никогда ее не подводили, то скоро они встретятся. И не будет больше ни страха, ни переживаний, ни разлук. Они обретут покой и благоденствие…

Ей пора. Осмотревшись по сторонам, Маша посмотрела наверх. Потолка не было. Легкий ветерок коснулся еще щек, шевельнул волосы, и она медленно двинулась туда, где отчетливо виднелось оконце, освещенное солнцем…

Но что-то заставило ее остановить свое движение и повернуть назад. Сделать это было невыносимо трудно. Где-то там, впереди, она слышала голос маленького Артура Малькова. «Ты любишь меня?» спрашивала его Маша, тоже совсем еще маленькая. «Я не знаю», – отвечал ей Артур. О боже, как ей хотелось поскорее подняться и увидеть и Артурку, ростом с метр, и себя, крошечную, в хлопчатобумажных колготках и сандалиях из дерматина!

Но она подумала, что это может подождать. Перед ней в режиме он-лайн проносились видения прожитого. И первый муж с бутылкой в руке и мутным взглядом, и соседская кошка, которую она приютила у себя в двадцать лет после смерти хозяйки, и Андрей, прижимающий к окровавленным губам Артура чистый лист бумаги. Как она могла забыть!.. У Андрея тут есть еще дела!

Спустившись вниз и снова с удовольствием рассмотрев себя, безмятежно спящую на стуле, она огляделась.

Комната была пуста в том смысле, что, кроме нее и спокойно сидящего напротив нее за столом Андрея, здесь никого не было. Ни пахнущего спиртом палача, ни американца, ни двоих его подонков. Только он и она.

Андрей, – позвала она, – Андрей, прости меня, дуру, но кейс я не сохранила. Когда мне пришло в голову, что ты погиб, я пошла намост и швырнула его в реку, чтобы забыть и тебя, и нас. Река Ордынка извилиста, как змея. Кейс могло прибить к берегу где угодно. Если он нужен тебе, ты найдешь его. Он слишком дорого выглядит, чтобы избежать любопытства местных жителей…Я люблю тебя, Мартынов, и буду ждать там… Приходи поскорей…Приходи таким, каким ты был во время нашего расставания.

И она, взметнувшись над столом и всем миром, понеслась наверх…

Она видела каждый день своей жизни, видела живого отца, торопящегося ей навстречу, мать, которая была почему-то одного с ней возраста, она видела торт, который ела на свой день рождения – такой большой, с семью желтыми цыплятами… И самое измазанное кремом лицо за столом было, конечно, у Артура.

Вдруг она почувствовала удар в сердце. Он резанул ее, как ножом. Маша никогда бы не подумала, что душа может испытывать боль, отделясь от тела.

И еще больше удивилась, когда почувствовала толчки на том месте, где должно быть сердце. Разве у души может быть сердце? У души может быть только душа…

И сердце остановилось. Его не может быть у души. Оно в теле.

Глава 18 ДОРОГА ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ

– Сволочи! – хрипел Мартынов, пытаясь вырваться из сковавших его пут. – Оставьте ее в покое!..

– Что за кейс, Мартенсон? – сипел над самым его ухом Вайс. – Что за кейс?! У тебя был кейс? Что в нем находилось?! Какой мост?! Какие змеи?!

Дословный перевод Томсона его явно не устраивал. Ему нужна была правда. Но добиться ее от русского, кажется, было невозможно.

– Ты все помнишь, сукин сын! Ты лжешь! За десять миллионов я сам бы косил под юродивого!.. Томсон! Давай сюда нашего лекаря!..

Мартынов обезумел. В горячечном бреду девушка была бы, наверное, менее откровенна, чем при ощущении скорой смерти. Кетамин – страшная вещь в руках медика. Он может обезболивать, а может и остановить сердце. Налитыми кровью глазами смотрел Мартынов, как «лепила» [12] шприцем вводит женщине стимулятор сердечной деятельности.

Она сказала: «Я люблю тебя». Она хочет, чтобы он пришел к ней хотя бы в смерти, чтобы им никогда более не пришлось расставаться…

Он готов был дать отрубить себе руку, чтобы вспомнить хотя бы минуту, проведенную рядом с этой женщиной. Но память отказывалась работать на воспроизведение, схватывая и запечатлевая только текущие события. Девять дней жизни вылетели в трубу, туда, куда едва не умчалась эта невероятной красоты женщина.

Она сказала: «кейс». Он помнит его, он летел с ним в Россию. Не тот ли это кейс, что он видел… находясь в бору у ордынского вокзала, ожидая людей Холода? Он видел ее, плачущую и двигающуюся по дороге, которая ведет к реке. То есть – к мосту. Неужели она бросила кейс в воду?

Он знал, что в нем лежит, потому что лично укладывал содержимое перед отлетом из Америки. Данные на Мальковых, банковские реквизиты, формуляры, бланки для дактокарт… Вайсу нужен счет, куда он якобы перевел деньги. Хотя почему «якобы»? – он явно перевел, если французский банк перечислил, а деньги Малкольму не поступили.

Эх, знать бы, почему впервые за время своей службы на Малкольма он, Андрей Мартынов, солгал и завладел чужими деньгами!

Когда освобожденный от скотча рот женщины широко раскрылся, набирая в переполненные углекислотой легкие воздух, Мартынов вздохнул и откинулся на спинку стула.

Он был спокоен, когда к нему приближался убийца в очках, потому что знал наверняка – Маша говорила, потому что помнила и знала его наставления. Он же будет говорить, вероятно, много, но вряд ли оправдает ожидания Вайса.

Игла вошла в вену легко. Мерзавец хорошо знал свое дело…

– Что, взяли, придурки? Ниггеры долбаные, четверо репперов на одного – это не по-нашенски, не по-сибирски! Нехорошо на русского пацана посреди Куинн ночью нападать!.. Чего сидим, рты раскрыли? Часы, деньги, перстни на землю!.. А теперь скидывай одежду, я пущу вас по 125-й стрит в одних трусах!.. Пусть копы разбираются… Жалуйтесь теперь, куда хотите…

– А его нельзя заставить по теме говорить? – сказал Вайс Томилину, и тот перевел врачу.

– Это не флэш-карта, это кетамин, – ответил медик. – Его сознание само темы выбирает. Самые яркие из тех, что он помнит.

– И долго это будет продолжаться?

– Он говорит, что сердце у нашего героя крепкое, выдержит долго, – отводя взгляд от очкастого, сообщил Томсон.

– Ну, тогда, пожалуй, подождем… – согласился Вайс. – Только скажи доктору, что если его пациент нечаянно ноги протянет, я ему голову отрежу. И пусть за девчонкой на кровати присматривает…

Мартынов сидел на стуле с бледным, словно посыпанным мукой лицом и шевелил губами. С уст его срывались фразы, но ни одна из них так и не смогла заинтересовать Вайса настолько, насколько заинтересовала последняя, совершенно не относящаяся к делу, которым он занимался сейчас.

– The secretary Malckolm Sondra in comparison with Mrs. Wise… queen sprint… For that is necessary… the long, long… on the crossed district … [13]

– Сукин сын! – побледнев сильнее испытуемого, взорвался Вайс. Схватив со стола стеклянную вазу, он размахнулся чтобы запустить ею в голову Мартынова, но в последний момент изменил решение и направил сосуд в стену. – Проклятый сукин сын!! Черт, черт!.. Черт! Пусть скажет, когда и где! И сколько раз!..

– Шеф… – с укором пробормотал Уилки.

Справившись с яростью, Вайс подошел к окну. Какая гадость. И дело даже не в том, что теперь о Рене Вайс, австралийке по происхождению, писаной красавице и супруге Фицжеральда Вайса, пойдут разговоры. Проблема в том, что он, Вайс, стал кровником Мартынова. Профессионал в своем деле, он прекрасно понимал, что значит личная неприязнь в бизнесе. Теперь же выходило, что Мартынов его кровный враг. Фитцжеральд Вайс уже давно хотел распрощаться со своей Рене, уж слишком она была открыта для общества «Хэммет Старс». И только что выяснилось, что открыта она была даже более, чем представлялось Вайсу.

Заставив себя успокоиться и разумно решив, что поскольку он уже давно искал повод для развода, то теперь нет необходимости мучить себя поисками таковых, он закурил и с улыбкой на лице развернулся к комнате.

– Уложите его на кровать напротив. Через час оба придут в себя, и мы отправимся туда, откуда только что приехали. Будь проклята эта российская глубинка…

Вайс и не подозревал, что Маша и Мартынов обретут способность мыслить так скоро. Но не минуло и получаса, как Андрей стал слышать разговоры в реальном времени. Он не спешил открывать глаза, лежал и слушал, о чем говорят в номере. Еще через полчаса, когда ему стал понятен маршрут и цель предстоящего путешествия, он попросил воды и распахнул веки.

«Интересно, что я наболтал в коме», – подумал Мартынов, отметив таинственный блеск в глазах Вайса.

– Что с женщиной? – спросил Андрей.

С женщиной было все в порядке. Лишь бледность кожи и поблекший взгляд свидетельствовали о том, что она не совсем здорова. Когда Маша усаживалась в машину и продвигалась в глубь салона, чтоб на сиденье смог поместиться Андрей, ей и в голову не приходило, что полтора часа назад ей вводили атропин, чтобы у нее вновь заработало сердце.

Джип миновал пределы города, выехал на трассу, и за окном замелькали дорожные указатели. Восемьдесят из ста километров все ехали молча, погруженные в свои, неведомые другим думы. Когда же до Шарапа оставалось не более десяти километров, Мартынов не выдержал и заговорил:

– Вайс, куда мы едем?

– К дому, где растет огромная сосна, по которой можно забраться на небо.

– И вы знаете, где этот дом?

– Мы там были прошлой ночью. Да и вы там бывали частенько, любезный.

– Чего это вы меня называете любезным?

– Навеяло, – отозвался, не поворачиваясь, Вайс. – Наша спутница рассказала еще очень много после того, как стали говорить, уйдя в забытье, вы.

Подумав немного, он все-таки обратил свой взгляд к Мартынову.

– Теперь я верю, что вы потеряли память. Слушая женщину и представляя себя Мартенсоном, тем Мартенсоном, которого я знаю, мне трудно было бы понять, откуда у вас берется такая выдержка. Но что-то мне подсказывает, что вы обязательно вспомните. Наш друг лекарь сказал, что срочная амнезия не может длиться вечно и процесс обретения памяти ускорится, как только больной окажется в стрессовой ситуации, сходной с той, что явилась причиной амнезии.

Мартынов вгляделся в дорожный указатель. «91». Некоторое время он сидел с безразличным лицом, но когда цифры на очередном указателе сменились на «92», он вдруг побледнел и стал вглядываться в дорожное полотно.

«Сердце! – оно бьется чаще, и пульс уже превысил сотню ударов», – подумал он и машинально схватился за грудь.

Закрыв глаза, он увидел странную картину.

Навстречу ему движется огромный бензовоз.

Ничего необычного. Это просто бензовоз.

Мартынов открыл глаза и несколько раз сжал веки. Видение исчезло.

Из любопытства он снова их сжал и в ту же секунду различил выезжающий из-за цистерны грузовик «Вольво», в стеклянной кабине которого хорошо было видно искаженное ужасом лицо водителя…

Мартынов снова раскрыл глаза, увидел свет и прижал пальцы к вискам. Видение было столь реалистичным, что у него задрожали пальцы и на лбу выступили бисеринки пота.

Сжав виски, он закрыл глаза и увидел, как из-за «Вольво», совершая двойной обгон, выезжает желтый броневичок с зеленой полосой службы инкассации.

И за секунду до того, как всем им пришлось бы соединиться в одной точке, он отшатнулся на спинку сиденья и огляделся по сторонам.

– Что это? – глухо спросил он, указывая на выжженную землю справа от дороги.

– Десять дней назад здесь произошла авария, – еле слышно отозвалась девушка. – Бензовоз столкнулся с «девяткой» и инкассаторской машиной…

Кровь прилила к лицу Мартынова, и он, осев на сиденье, упер мертвый взгляд в затылок Вайсу.

Это невероятное ощущение – в течение пяти с небольшим минут вспомнить все, что с тобой произошло за последние десять дней.

Потом он обязательно вспомнит мелочи и додумает то, что больная память все-таки упустила.

Сейчас же ему вдруг стало страшно, что он мог не вспомнить этого никогда. И черт с ними, с деньгами, Вайсом и его людьми. Черт с ней, с Америкой… Влага заструилась у него по лицу от запоздалого страха за то, что он мог не вспомнить главного…

Когда джип свернул с трассы в Ордынск, и люди в машине чуть качнулись, Маша почувствовала, как на руку ее легла горячая ладонь Андрея.

Она еще не понимала, насколько это важно. И только когда джип стал приближаться к ее дому, душа ее затрепетала от счастья, как тогда, в номере гостиницы, когда она наслаждалась звучанием шепотков детства. Но покидать тело эта взволнованная душа уже не собиралась. Душа выздоровела.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ПОЛНЫЙ ПРИВОД

Глава 1 НА КРУГИ СВОЯ

Первая лодка была найдена в полумиле вниз по течению. Это ни у кого удивления не вызвало. На чем-то же Мартынову надо было добраться до берега.

Но когда Метлицкому сообщили, что вторая шлюпка с бортовым номером теплохода находится в миле от него, он поначалу решил, что она-то как раз и оторвалась от борта. Во время осмотра судна он заметил спущенные на воду веревки и предположил, что вторую шлюпку тоже кто-то занял, однако было бы нелепо предполагать, что такое возможно, поскольку было точно известно, что на судне находились Мартынов, подросток и трое неизвестных. Версии у майора УБОП было две: второй шлюпки не было вовсе, либо она просто оторвалась от крепежей. Например, после удара неуправляемого теплохода о прибрежный грунт.

Но когда ему по телефону сообщили, что на дне второй лодки обнаружены очистки от копченой колбасы и крошки хлеба, он порядком удивился. Мартынов не показался ему человеком, который в момент смертельной опасности начинает интересоваться едой. Невозможно было представить, что Мартынов, расстреляв троих людей и причалив к берегу, вынул узелок с продуктами и начал с аппетитом есть. Кроме того, Мартынов явно был не из тех, кто оставляет следы своего пребывания где бы то ни было.

Теперь, когда вторая лодка нашлась, можно было считать вопрос закрытым и принять во внимание версию номер два. Однако в сообщении указывалось, что лодка обнаружена милей вверх по течению, а это могло случиться только в том случае, если ею тоже кто-то управлял. Бесхозные лодки не плывут против течения вверх.

– Вы спрашивали меня на теплоходе, где мальчишка… – пробормотал Метлицкий, покусывая сигаретный фильтр и ведя машину в сторону Ордынска. – Кажется, теперь понятно, кто сошел с теплохода на второй лодке. Нечего и удивляться тому, что на судне не найдено ни вещей, ни груза, вообще ничего. Как вы думаете, Бабушкин, сколько времени нужно для того чтобы в полуторамиллионном Новосибирске разыскать одного пацана с багажом?

– Все зависит от того, знаем ли мы, куда он направился сразу после того, как ноги его коснулись земли. А почему вы решили, что Мартынов не ушел с мальчишкой на одной лодке?

– А кто повел вторую?

– А багаж? – наседал Бабушкин.

– А откуда пацан вынимал хлеб с колбасой? Был какой-то багаж, был. Или пакет, или сумка, или что-то в этом роде. Кстати, вы клялись, что скоро расскажете мне о результатах предварительных экспертиз, – напомнил Метлицкий и покосился на следователя. – Личности-то убиенных хоть установили?

Бабушкин пожал плечами.

Прокуратура уже давно хозяйничала и на теплоходе, и в больнице. Активный следователь раздавал поручения направо и налево, позабыв о том, что чем больше поручений об установлении того или иного факта отдается, тем больше приходится задействовать сотрудников, и тем меньше шансов найти зацепку, поскольку штат ориентирован на конкретные задачи. Удивительно, но факт – чем конкретнее звучит поставленная оперу задача, тем меньше у него возможностей работать по всем направлениям и ориентировать агентурную сеть. Постановка задач ведет к ограниченному спектру деятельности, а раз так, то у опера меньше самостоятельности. И, как следствие, руки у него связаны.

Фактически после передачи дела прокуратуре – а не передать было невозможно, поскольку только несмышленый уже не догадывался, что события последних дней в Ордынске и расстрел на судне связаны одним умыслом – Бабушкин остался не у дел.

Метлицкий тоже мог спокойно возвращаться к собственным делам. Людей у областной прокуратуры хватало. Так бы, наверное, и случилось, не окажись майор самым откровенным образом замешан в историю, начавшуюся еще месяц назад.

– Я, между прочим, в отпуске уже два года не был, – заметил Метлицкий, расположившись за столиком уличного кафе. Они оказались там случайно. Ехали, увидели вывеску «Кофе» и решили остановиться. Не кофе, конечно, их привело сюда. Нужно было ответить на один-единственный вопрос: стоит ли ввязываться в историю, если не известно, устроит ли их положительный результат поисков Мартынова? Ясно было одно – организовывать кооператив по расследованию убийств и замещать прокурорское следствие было решительно невозможно. Если Метлицкий еще мог как-то участвовать в деле – отдел по борьбе с бандитизмом как-никак, то Бабушкину следовало побыстрее убраться из города и гладить костюм к проводам на пенсию. – Прямо сейчас бы написал заявление и ушел на две недели. Пистолет все равно могу не сдавать, у меня разрешение на постоянное ношение…

– А я вот все не могу выкроить время для прохождения комиссии перед пенсией, – сознался Бабушкин. – Думается, что это никак не меньше четырнадцати дней займет. Все дела, дела.

Метлицкий долго молчал, как будто до него не сразу дошел намек спутника. Между тем ему давно было все понятно, и от решительного ответа его удерживала лишь мысль о последствиях, каковые обязательно должны были иметь место в случае промашки. Уволить, конечно, не уволят, но вот присвоения очередного звания и тринадцатой зарплаты придется ждать очень долго. Приняв решение, он посмотрел на Бабушкина испытующим взглядом.

– Скажи, следователь, тебя не мучает вопрос, который мы друг другу до сих пор не задавали?

– А что тут спрашивать, – ответил Бабушкин, – если все ясно? Два варианта: либо девушка жива, либо убита. Труп Макаровой на теплоходе мы не нашли. Это плюс. Но ее могли выбросить за борт. Это минус. Она могла уплыть на лодке с Мартыновым, а могла и с пацаном. Отвечать на вопрос, где Мария Макарова, так же преждевременно, как свидетельствовать о том, что трупы на борту – граждане США. Кстати, почему их не выбросили за борт после расстрела? Всплыли бы они, как можно догадаться, только через двое суток.

– Времени не было, – подумав, ответил Метлицкий. – Тела мы стали бы искать сразу, как только судно ударилось о берег. Так что тогда стрелку нужно было бы и кровь в рубке и на палубе замывать, и следы затирать. Что с трупами, что без таковых этот залитый кровью «летучий голландец» все равно стал бы предметом нашего внимания. Дед, а ты знаешь, что нас наголо обреют, если кто-нибудь узнает, что мы частным сыском занялись?

– А кто узнает? – прорычал Бабушкин. В глазах его загорелся желтый волчий огонь. – Разве тебе никогда не хотелось хоть раз сделать что-то, что шло бы на благо, но преследовалось руководством? Сколько идиотских приказаний ты выполнил, точно зная, что они принесут делу вред? А от скольких удержался только потому, что тебя останавливал либо несовершенный закон, либо глупый руководитель?

– Ты рассуждаешь как преступник, – предупредил Метлицкий.

– Это ты сейчас рассуждаешь, как зажравшийся руководитель! Ты знаешь о Мартынове гораздо больше, чем те, кто не включил тебя в следственную бригаду по расследованию убийств на теплоходе. Я видел Mapтынова, я говорил с ним, я прочитал в глазах его ум, но я тоже не у дел! Ты веришь, что Мартынова достанут те, кому поручено это сделать? Скажи – ты веришь в это?

– Ты как будто первый день на службе, дед, ей-богу…

– То есть ты хочешь сказать: ну, не достанут, и бог с ним, – лицо Бабушкина порозовело, как у мальчишки, который стыдится в компании старших оболтусов говорить о том, что курить вредно. – Но разве ты не хочешь сделать это сам?

– Это другой вопрос.

– Тот же самый! – вскричал следователь. – Итак, я ухожу в отпуск, точно зная, что он последний в моей служебной карьере. Другого шанса у меня не будет. Ты со мной или как? Или у тебя своих дел как грязи?

Метлицкий залпом допил остывший кофе и поставил чашку на блюдце.

– Дьявол тебя побери, Бабушкин! Откуда ты вообще такой взялся? – С минуту подумав, он посмотрел на него с нескрываемой злобой и вынул из кармана телефон.

Майор Метлицкий долго разговаривал с кем-то, просил, убеждал. Он говорил о том, что два года без отпуска уже нанесли невосполнимый ущерб его здоровью, что если так пойдет и дальше, не исключено, что случится нервный срыв. Он хочет две недели посвятить самому себе. Уехать на рыбалку, сплавиться на плоту на Дальнем Востоке, выпить водки и выспаться. Видимо, на том конце провода его поняли.

Когда Метлицкий укладывал трубку в карман, на лице его трудно было прочесть какое-то конкретное выражение. В глазах его читались и злоба, и раздражение, и удовольствие, и страх.

– Ты самый дрянной дед из всех, кого мне доводилось встречать, – сообщил он Бабушкину. – Мы едем в Ордынск. Я хочу, чтобы ты увидел место, где Мартынов спас мне жизнь.

– Что?..

– Хватит прихериваться под глухого, – рассердился Метлицкий. – Когда ты узнаешь всю правду, тогда, быть может, ты по-другому будешь смотреть эту историю. И еще одна истина, которая для тебя до сих пор была недосягаема, – смахнув со столика сигареты, майор встал и сверху вниз посмотрел на Бабушкина. – Мария Макарова, похищенная неизвестными – это любовь Мартынова, ради которой он не один раз клал голову на плаху. Если бы я хотел достать Мартынова, я похитил бы Машу, с которой хорошо знаком и которой помог захоронить в Ордынске тело Мартынова. Тогда я не знал, что хороню другого. Мартынова в России могли искать только люди Малкольма – главы концерна «Хэммет Старс». Есть такая организация, занимающаяся спортивным менеджментом. Мартынов был послан разыскать человека, чтобы отдать ему долг. Сейчас же я склонен думать, что Мартынов был использован для того, чтобы просто найти кредитора. Малкольм захотел забрать все деньги себе, убрав и сына Виктора Малькова, и Мартынова.

– Вы постоянно рассказываете мне одну и ту же историю, но никак не можете заставить себя рассказать ее таким образом, чтобы у меня не было причин для новых вопросов. Еще вчера, когда из ваших уст прозвучала фамилия Мальков, я подумал о том, что когда-то давно эту фамилию уже слышал. И не просто слышал, а был с нею каким-то образом связан…

– Сколько лет ты живешь и работаешь в Ордынске?

– Живу всю жизнь, а работаю… – Бабушкин поправил на носу очки. – Да скоро тридцать два года уже. Подожди-ка, Рома…

По тому, как побелело лицо старика и тот впервые назвал Метлицкого по имени, майор понял, что скоро наступит черед удивляться и ему.

Дмитрий Бабушкин, немолодой уже мужчина, вспомнил один странный случай, произошедший в самом начале его служебной карьеры. Его вызвал к себе начальник РОВД и, познакомив с двумя сотрудниками, прибывшими из Новосибирска – тогда Дима Бабушкин смотрел на этих двоих с восхищением и гордился тем, что именно ему досталась почетная обязанность помогать ГУВД – велел отправляться вместе с ними в адрес. Там, по информации розыскников-областников, должен был находиться подозреваемый в двух убийствах мужчина. Мужчину взяли, хотя и не без шума. Но дело все равно закончилось трагедией – мальчишка, сын задерживаемого фигуранта, напал на одного из приезжих и пробил ему голову молотком. Бабушкин и сейчас помнил хриплый рев тридцатилетней давности: «Он Воропаева завалил!..» Так кричал один из приезжих.

– Неужели…

– Это и были отец и сын Мальковы, – тихо проговорил Метлицкий. – Первого расстреляли по приговору суда за убийство убийц его жены, второй умер у меня на руках. И это последнему Мартынов должен был передать три миллиона долларов. Сейчас я понимаю, что Малкольм не собирался оставлять ему и цента. Он собирался убить и Малькова, и Мартынова, но сначала ему нужно было узнать от Андрея номер счета, с которого должны были перераспределяться средства. Теперь вы понимаете, Бабушкин, кто охотится за Мартыновым?

– Американцы, что ли?

– Молодец, старик, с пятого раза сообразил. Ситуация усугубляется тем, что Мартынов не верит Малкольму, поскольку догадался, что тот его использовал и собирался убрать, а Малкольм вряд ли информирован о том, что Мальков умер. Машу люди главы «Хэммет Старс» взяли, чтобы давить на Мартынова. Вот такие дела, старик. Просто хоть кино снимай «Невероятные приключения американцев в России». Поэтому я и спросил вчера – умели ли разговаривать на английском те трое, что сейчас перевезены с борта теплохода в городской морг. Это очень важно, если ты понимаешь, о чем я говорю… Ладно, пошли что ли.

Кивнув Бабушкину, майор направился к выходу. Уже в машине, посмотрев долгим взглядом на следователя, Рома улыбнулся:

– Черт с тобой. Устроим мы тебе почетную отставку. Мне и самому хочется узнать, чем закончится эта история. Мы едем в Ордынск. К кирпичному дому, где растет сосна. К тому месту, где я в последний раз попрощался с Андреем Мартыновым. Заметь, после того я ни разу не пожалел об этом знакомстве…

Глава 2 НЕПРИСТОЙНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

Маше было ясно: если Андрей все вспомнил, но до сих пор об этом не сказал, значит, так нужно. Когда машина доехала до моста и Вайс с людьми стали выбираться из салона, вынуждая к тому же ее и Мартынова, она сообразила, что следует согласовывать свои действия с поведением спутника, каким бы удивительным оно ей ни показалось. Лишь когда они на секунду остались наедине, она прошептала: «Ты ли это?»

И он сжал ее руку.

Машина стояла точно на том месте, откуда она швырнула в воду кейс. Как об этом могли догадаться Вайс и его люди, она не знала. Конечно, в забытьи могла и сболтнуть лишнего. Неизвестно, что за гадость ей вводил в руку омерзительный человечек с мертвым взглядом. Само название «кетамин» ей ни о чем не говорило.

Подручные Вайса о чем-то переговаривались между собой, затем Вайс дал знак следовать за ним. Спустившись к берегу, все пятеро направились вдоль нескончаемых, скрученных в зеленую веревку, рядов водорослей.

– Мартенсон, – не поворачивая головы, позвал Вайс, – как думаете, как далеко мог уплыть чемодан?

– Если его не подняли на борт, то он запросто мог оказаться в Обской губе.

– Это где?

– Этот океан омывает и берега Аляски, сэр.

– Вы глупо пошутили.

– А вы глупо спросили. Откуда я знаю, куда мог уплыть чемодан. Мог вообще никуда не уплыть. Его, например, могли выловить рыбаки!

– Хорошая идея, – согласился Вайс. – Томсон! Пойдите и узнайте, кому принадлежат эти сети.

Обернувшись к девушке, Мартынов посмотрел ей в глаза и громко спросил:

– Послушайте, как вас там, леди, а вы не помните место, куда плюхнулся брошенный вами кейс? Под мостом баржа не проходила? Если учесть такую возможность, Вайс, то круг ваших поисков значительно расширяется. Тогда нам нужно идти в обратном направлении, поскольку никто не может поручиться за то, что баржа не плыла на юг.

Маша перевела взгляд на Вайса и поняла, что Мартынов попал в точку. В голове Вайса шла работа, и было видно, что он пребывает в замешательстве.

Еще около десяти минут они стояли у берега, вдыхая неприятный йодистый запах прокисших водорослей, и лишь когда из ворот стоящего рядом дома вышел Томилин, Вайс посмотрел на Мартынова и заговорил:

– Вы же знаете, Мартенсон… Я должен вернуться в Нью-Йорк либо с документами, либо с вами. Для вас, как мне кажется, лучше было бы первое.

– А вы не рассматривали третий вариант, при котором я могу вернуться в США без вас, но с документами?

Томилин подошел, тяжело дыша. Видимо, он до сих пор не мог отойти от схватки на теплоходе и чувствовал себя сейчас не лучшим образом.

– Два дня назад старик по фамилии Фомин хвалился в пивбаре, что выловил в реке серебряный чемодан.

Лицо Вайса покрылось бордовыми пятнами.

– Как удачно ты сходил! Но неужели сейчас выяснится, что старик час назад умер или он выловил не тот чемоданчик?

– Фомин живет вон в том доме, – Томилин указал рукой на покосившийся сруб. – И он только что зашел к себе во двор с веслами и садком.

– Немыслимо, – прошептал Вайс, направляясь в сторону дома.

Получив тычок в спину от Томилина, Андрей двинулся следом за начальником службы безопасности Малкольма.

Во дворе их встретила крошечная собачонка, залившаяся таким беспрерывным лаем, что действительно становилось страшно от ее намерений порвать цепочку. Вайс бросил:

– Томсон, оставайся с нашими друзьями, пока мы будем беседовать с удачливым рыбаком.

Собака задыхалась от ярости. Скрипнули ступеньки крыльца, завизжали дверные петли. Мартынов вдруг стал спокоен. Лицо его приобрело невозмутимое выражение. Знающие его люди, среди которых здесь был только один, который только что вошел в дом, могли бы сказать, что Мартенсон готовится к драке. Томилину, ныне Томсону, знать Андрея ранее не приходилось, и потому он уже проигрывал.

Жить старику оставалось ровно столько, сколь он намеревался хранить тайну о местонахождении кейса – Мартынов был в этом уверен, потому что он тоже здесь был единственным, кто хорошо знал характер Вайса.

«Сколько времени старик будет морочить им голову? – думал Андрей. – Минуту, не больше. Потом Вайс покажет старику купюру, и тот сразу сдастся. И подпишет себе приговор. Скверно».

Времени на раздумья почти не оставалось, но и ошибаться было нельзя. Каким бы мерзавцем Томилин ни был, он уж никак не дурак.

Томилин, Томилин… эти синие от перстней руки… Трудно утверждать, но, кажется, подобные пейзажи на пальчиках рисуют в Верхоянских лагерях. Судя по цвету перстней, гаденыш откинулся года три назад. А кто у нас в это время под Верхоянском заправлял?.. Ага, конечно, Старостин… Он и сейчас заправляет. Ему еще лет пятнадцать париться. Витя Старостин, Седой… Он-то и давал наказ надолбить этому фраеру на пальцах знаки опущенца, только он, больше никто. Без ведома смотрящего такие вещи не делаются… Эх, Томсон, за что же тебя так народ в зоне невзлюбил?

Интересно, ловишься ли ты на немудреные блесны?..

– Эй, петух…

– Чт… что ты сказал? – изумился Томилин, словно только сейчас услышал подобное обращение. Рука его скользнула за пояс и вернулась оттуда, как и предполагалось, с пистолетом.

– Я вот все хотел спросить, да недосуг было. Что будет, если я где-нибудь по дороге маляву местным пацанам зашлю, что со мной путешествует зек, отравивший жизнь Вите Седому? Скажу: Седого три года назад в ШИЗО [14] «красные» прессовали по наводке Томилина, мол, Томилин администрации шепнул, что «законник» Седой в лагере правильного пацана казнил.

Лицо Томилина побледнело, в глазах его вспыхнул огонь. Процесс соображения у него в голове шел очень медленно. После казни новосибирского авторитета Холода Томилину, понятно, плевать было на братву. Разводить такие дела – тема долгая и подробная, потому что за сдачу вора администрации можно поплатиться жизнью, и рубить с плеча никто не будет. А Томилин, понятно, Седого не сдавал и никакого отношения к нему, вообще, не имел. С ним расправились другие. Но вот само упоминание Мартыновым имени смотрящего за колонией альбиноса Седого сбило бандита с толку.

Несколько секунд потери концентрации.

Удар рукой по кисти и второй – точно в фильтрум.

Самая больная точка на лице человека – окружность, очерчивающая нос, губы и подбородок. Удар в фильтрум – это знает даже начинающий боксер – чреват последствиями. Лучше получить удар в ухо, нежели подставиться под удар в подбородок или нос…

Удара Маша не заметила. Его не успел поймать ее взгляд, как не успел заметить его и взгляд бандита. И удивилась она лишь после того, как пистолет вылетел из руки Томилина, и тот, чуть качнувшись назад, стал заваливаться на Мартынова.

Класс боксера зависит от умения правильно врезать. От сильного дилетантского уличного хлопка противник отлетает назад и рушится на спину.

Если бьет профессионал, то жертва при ударе той же силы, но другой траектории, заваливается на него.

Стряхнув потерявшего сознание Томилина, Андрей с досадой посмотрел на «вальтер», улетевший к собачьей будке. Ругаться с псом времени не было, жизнь старика в доме могла в любой момент оборваться.

– Жди меня здесь, – бросил Мартынов Маше и вскочил на крыльцо.

Через мгновение он был в сенях. Еще через три секунды приоткрыл дверь в прихожую.

Картину, представшую его глазам, назвать неожиданной было нельзя.

В доме пахло сырой рыбой и самосадом. В углу на узкой электрической плитке – чтобы не топить печь по мелочам – свистел вскипевший чайник. Снять его с раскаленной спирали было некому да и незачем.

Вайс стоял посреди комнаты, и в ногах у него лежал покрытый пылью, но еще не утративший блеска кейс.

На продавленном топчане сидел старик и, широко распахнув рот, смотрел на направленный ему в лоб прибор для бесшумной стрельбы.

– Мартенсон…

Во взгляде Вайса отразилась досада. Ствол пистолета переехал с переносицы старика на грудь Андрея.

Мартынов быстро досматривал то, что не успел охватить взглядом в первое мгновение.

Кейс распахнут, бумаги в беспорядке. Значит, успел просмотреть. Быстро… На чем взяли старика? На топчане лежала смятая купюра в пятьсот рублей. Десять миллионов долларов Вайс поменял на восемнадцать долларов по курсу ММВБ.

Андрей помнил, теперь уже помнил, что среди бумаг была и та, изучив которую, не составило бы труда узнать и номер транзитного счета, куда были переведены из Марсельского банка деньги, и код доступа, и дактокарту с отпечатками Артура Малькова. Все, что требовалось Вайсу для выполнения задания Малкольма, находилось сейчас под его ногами в распахнутом чемоданчике.

Уилки развернулся к Мартынову и посмотрел на него тем долгим взглядом, с каким моряки в море сталкивают с доски труп недавнего товарища по общему делу.

Чуть качнувшись назад, Мартынов двинулся в угол. Свист за его спиной был единственным звуком, который тревожил сейчас тишину внутри дома.

– Что за привычка бежать впереди паровоза, Мартен-сон? – подал голос Вайс. – Какого черта? Где Томсон?

– Я попросил его подождать пару минут. Горячее этой ручки Андрей ничего не держал в руке…

– Нам нужно идти, мистер Вайс, – напомнил Уилки, разворачиваясь к хозяину.

– Да, ты прав.

Ствол пистолета еще раз очертил пространство и раздался глухой хлопок.

Несколько секунд Уилки стоял, словно пораженный молнией. В глазах его застыло недоумение. «Может ли быть такое?» – спрашивал взгляд. С отверстием между бровей и без трети черепа Уилки выглядел более чем глупо. За спиной его, в углу, противоположном тому, в котором находился Мартынов, сползала по стене густая слизь бордового цвета.

Через секунду, под глухое стариковское: «Твою мать, что делается-то…», Уилки упал на колени и завалился на спину. В этой позе празднующего победный гол футболиста американский гангстер русского происхождения предстал перед богом.

– Мы оставим девку здесь, Мартенсон, – сообщил Вайс. – И уедем вдвоем. Мы отдадим мистеру Малкольму семь миллионов, три поделим. Это хорошие призовые, Мартенсон. Ты нужен мне там, в Вегасе и Нью-Йорке. Память мы тебе вернем. Все будет в порядке.

Сказанное означало: сейчас нужно кончить деда, выйти во двор и убить Машу и Томсона. С Мартыновым Вайс легко доберется до самолета и пересечет океан.

«Он уверен в том, что я не помню, как его люди пытались убрать меня в гостинице, – подумал Андрей. – Он знает, что я ничего не помню, а потому я сыграю роль партнера до аэропорта имени Кеннеди. Там нас встретят. Три миллиона Малкольм Вайсу, конечно, не отдаст. Если бы босс был способен на такое, он не стал бы пытаться убирать меня в России две недели назад. Тысяч триста – это все, на что способен расщедриться Малкольм. Однако куда лучше получить их в виде одной доли, нежели делиться ими с Уилки и Томсоном…»

– В целом идея соблазнительна, – ответил Мартынов. – Но меня в этом плане кое-что не устраивает. Так, по мелочам. Во-первых, я никогда не убираю подельников, во-вторых, я не хочу убивать девушку. И потом, ты кое-что забыл, Вайс. А вот я хорошо помню. Когда ты в последний раз разговаривал по телефону с двумя своими посланцами? Я могу напомнить – это было ровно тринадцать дней назад. Они сообщили тебе, что обнаружили меня в гостинице и пообещали расправу скорую и бесшумную. Однако я оказался более предусмотрителен, чем они. И с тех пор ты не имеешь о них никаких сведений. Потому-то ты и здесь, Вайс…

Расслабившись, босс охраны «Хэммет Cтарc» рассмеялся и покачал головой:

– Даже спрашивать не хочется, что ты еще вспомнил…

И Мартынов, снова увидев перед собой дульный срез пистолета, стал следить за движением указательного пальца Вайса.

Глава 3 ПО ГОРЯЧИМ СЛЕДАМ

– Я ненавижу эти провинциальные городишки, – поморщился Метлицкий, щурясь под солнечными лучами, пронизывающими ветровое стекло. – Здесь все друг друга знают, и из свидетелей не выдавить и слова.

– Это если только тот, кто интересуется, сам не местный житель, – буркнул Бабушкин и стал опускать стекло со своей стороны.

Узнавший его старшина милиции на посту ГИБДД тотчас оторвался от будки и с улыбкой стал приближаться к «рубоповской» машине.

– Как же, – сказал он, выслушав Бабушкина, – не было чужаков? Были, конечно. Черный джип «Крузер». Опять, наверное, на охоту приехали. Но вот сколько человек в машине было и как они выглядели – извините. Сами знаете, как теперь стекла тонируют.

– Когда они пост проехали? – поинтересовался Метлицкий, глядя прямо перед собой. Старшина ему не нравился, от старшины несло душком мздоимства.

– А вы, товарищ, позвольте, кто будете? – полюбопытствовал инспектор вкрадчивым голосом, после чего майор окончательно убедился в том, что старшина живет хорошо, и живет он хорошо только потому, что живет на этом посту.

– Майором буду. Начальником отдела по борьбе с бандитизмом. Но в часы досуга не прочь и прочую шушеру половить.

Выяснилось, что джип «Крузер» въехал в поселок час назад и до сих пор не проезжал в обратном направлении, из чего следовало, что водитель либо задержался в Ордынске, либо проехал его насквозь, выехал на трассу и проследовал дальше. Однако если бы поселок являлся тем местом, где водителю нужно было заправиться или перекусить, то все необходимое было близ поста, и в этом случае внедорожник постоянно находился бы в поле зрения инспектора.

Около дома Макаровой, хорошо известного Метлицкому, они провели не более десяти минут. Стукнули в дверь на втором этаже, где проживала женщина (чем черт не шутит?), Бабушкин поболтал с соседкой, называя ее по имени, и когда стало ясно, что новой информации не прибавилось, выехали со двора.

Решение напрашивалось само собой.

– Едем на пост за поселком, – заявил Метлицкий. – Если джип выезжал, его должны были заметить.

– Об этом можно было спросить старшину, – сказал Бабушкин. – Ему связаться с тем постом – один раз тангенту на рации нажать.

– Не нравится мне этот мент. У него рожа продажная.

– Нельзя так о милиционерах, товарищ милиционер, – вздохнул Бабушкин. – Семипятов – человек заслуженный.

Метлицкий спорить не стал: Бабушкин для него был местным.

На посту, оборудованном точно так же, как и пост на въезде, скучал старший сержант. На вопросы инспектор отвечал бойко, говорил много лишнего, стараясь угодить большому человеку из области – в поселках любой человек из области большой – и если бы его спрашивали не об одной машине, а о пяти, то беседа могла бы затянуться до вечера.

– Ладно, ладно, спасибо, – поблагодарил Метлицкий, уже не зная, как отделаться от сержанта, который следовал за ним и продолжал говорить. – Я понял, черный джип из поселка не выезжал.

И принял решение.

– Будем гонять по Ордынску, пока не наткнемся на джип, – Метлицкий крутанул руль и свернул в переулок. – Его, конечно, могут поставить в гараж, если водитель приехал к родственникам. Но в этом случае старшина должен был знать этих родственников, а не крутить луну. Значит, родственники отпадают. Чужого в свой гараж не поставят. Машина должна где-то светиться свежей кляксой.

Через полчаса стало ясно, что в Ордынске джип отсутствует. Не помогли даже разведбеседы Бабушкина со всеми, кто встречался на дороге, и это было уже чересчур. Кто-то лгал – либо старшина, либо сержант, либо все, кто оказывался на пути «рубоповской» машины.

– Скажите, Бабушкин, – задумчиво проговорил Метлицкий, остановив авто в тени раскинувшей лапы над дорогой столетней ели, – а у вас тут нет подземных стоянок? Может, это главе администрации машину выделили, да тот ее к себе под дом загнал?

Следователь откровенно нервничал. Отвечать на риторические вопросы Бабушкину не хотелось. У главы была «Тойота», подземного гаража у него не было, а гараж администрации они только что посетили.

– Идея, конечно, шаткая, но все-таки… – пробормотал Бабушкин, подпирая голову рукой и шевеля пальцами. – Эта дорога ведет к Орде. Это такая речка, майор… Может, они туда спустились?

– Очень шаткая идея, – заверил Метлицкий, – приехать в Ордынск и спуститься к берегу.

– Я готов выслушать более приемлемую.

Не ответив, майор включил передачу и стал двигаться по пологому асфальтированному спуску.

– Шаткая, говоришь… – глухо проговорил Бабушкин, вглядываясь в очертания черного внедорожника в трехстах метрах от себя. – Я тебе одно могу сказать – у деда Фомина родственников на джипах нет. Самогоном не торгует, да и вряд ли к нему могли приехать из города на «Крузере», чтобы купить первача. Задолжать миллион братве он тоже не мог. Тогда какого черта эта тачка делает у его дома?

Выяснить это можно было только одним способом.

– Прав ты, конечно, – вздохнул Метлицкий, направляя машину к дому Фомина. Машина съехала на слежавшуюся пыль и теперь находилась в эпицентре пыльной бури. Раздражаясь все больше, майор нажал на акселератор, и автомобиль выскочил на грунт. – Но быть того не может, чтобы мы, войдя в эту халупу, увидели и Мартынова, и Марию, и англоязычных захватчиков. Бред. Я вообще не понимаю, зачем повелся на твои призывы…

Но, приоткрыв калитку, он вынужден был стремительным рывком выдернуть из-за скрытой поясной кобуры «Глок» и замереть на месте.

Бабушкин за спиной гренадера Метлицкого тоже превратился в статую. Неизвестно, чем приторговывал Фомин, но картина, открывшаяся глазам обоих милиционеров во дворе его дома, их, надо сказать, поразила.

У самой калитки, едва не касаясь головой ограды, лежал детина лет тридцати. Закатившиеся глаза его свидетельствовали о глубоком обмороке, а распухшее лицо – о переломе верхней челюсти. Оценив ущерб, нанесенный здоровью неизвестного, Метлицкий почувствовал легкий мандраж. Если бы на месте ушиба виднелась рваная рана, то можно было бы смело утверждать, что несчастного ударили по лицу бейсбольной битой или любым другим предметом, похожим на нее. Однако на лице потерпевшего не было ни ссадины, а невероятных размеров гематома говорила о том, что били рукой. И ударить так мог только боксер.

Полчаса назад, не больше, оценив цвет повреждения, определил майор время нанесения удара. И отметил про себя, что одежда на потерпевшем довольно дорогая.

Тут же он услышал у себя за спиной:

– Возле будки, рядом с шавкой – пистолет.

– Я его увидел, едва вошел во двор. Стойте здесь, Бабушкин, я в ответе за вашу пенсию. – Сняв предохранитель, Метлицкий кошкой проскользнул в сени и потянул за ручку дверь, ведущую в дом.

Как и Мартынов двадцать пять минут назад, майор остановился на пороге как вкопанный.

Глава 4 ЧАЕПИТИЕ ПО-ОРДЫНСКИ

Расслабившись, босс охраны «Хэммет Старс» рассмеялся и покачал головой:

– Даже спрашивать не хочется, что ты еще вспомнил…

Мартынов, глядя на дульный срез пистолета, следил за движением указательного пальца Вайса.

– Один вопрос, – сказал он, поняв, что спусковой крючок добрался до своей критической точки. – Как ты будешь выбираться из России?

– Как там у вас говорят: «Yazyk do Kieva dovedet»?

– До Киева такой язык теперь, быть может, и доведет. Но вот в России он тебя доведет только до дверей, над которыми будет висеть вывеска «ФСБ». Ты как та корова, Вайс – где ходишь, там гадишь. Если все лепешки, что ты набросал здесь за неделю, за тобой собрать, то язык твой тебя доведет только до острова Огненный. Это что-то вроде вашего Алькатраса.

Слово «Алькатрас» Вайс уже не слышал. Рядом с Мартыновым что-то взметнулось в воздух и, описав кривую, ринулось на него. По мере приближения разрывающего уши свиста становилось ясно, что это обыкновенный чайник, однако не придавать этому значения было нельзя. Во-первых, чайник запущен Мартенсоном, который если и решает что-то бросить, то делает это сильно и точно, а во-вторых, чайник был уже без крышки и… черт его знает, когда этот Мартенсон успел ее снять!..

Отстраниться или нагнуться было невозможно, Вайсу мешали возраст и отсутствие сноровки. Чайник летел по прямой как заряд из катапульты и, когда в глазах Вайса вспыхнул огонь, а потом по этому огню прошлось пламя кипятка, он закричал. Ударившись обо что-то спиной, а после локтем и головой, он понял, что лежит на спине, а лицо, обваренное кипятком, пузырится и горит огнем.

– Fuck you!.. Fuck!..

Вайс извивался ужом на давно не мытом полу и молил бога, чтобы не пострадали глаза. Если правый еще слезился и различал свет, то левый, лоб над которым почти до кости рассек острый выступ дна чайника, не открывался и не закрывался. Было такое впечатление, что его просто вырвали.

Шагнув к несостоявшемуся убийце, Мартынов прижал ногой его руку, держащую пистолет, и заставил Вайса послать в свой адрес еще одно проклятие.

Ни слова не говоря, Андрей наклонился и собрал разлетевшиеся бумаги. Еще несколько минут он стоял у стола, рассматривая их. С удовлетворением убедился, что все они в сохранности. Все до единой бумаги, уложенные его руками в этот чемодан в тот день, когда они попрощались с Метлицким, были на месте. Это означало, что в данный момент Мартынов является единственным наследником миллионов Виктора Малькова, отца Артура. Когда с содержимым кейса все стало ясно, Андрей отбросил обратно в угол пытающегося подняться на ноги и не замолкающего ни на секунду Вайса, подобрал с пола и положил в кейс его «Вальтер». И вдруг услышал:

– А мне?..

– Что, тебе тоже чайником зарядить? – как можно миролюбивее буркнул Мартынов, с интересом глядя на Фомина.

После этих слов дед начал сползать по стенке на пол, и под ногами у него запузырилась огромная лужа. Видимо, терпению и мужеству старика пришел конец.

«Бед ему Вайс не наделает», – решил Андрей. Фицжеральду Вайсу действительно было сейчас не до старика. Ему бы прозреть и как можно быстрее убраться отсюда.

– Если не обратитесь в больницу, Вайс, вам гарантировано заражение крови и потеря зрения. – Мартынов наклонился и взял босса службы безопасности «Хэммет Старс» за шиворот. – Не нужно тебе было, гунявый, беду на меня насылать. Я вас в Штатах всех имел, а ты со мной на разборку на родину мою приехал. В своем ли ты уме, Вайс?

– Зачем вы меня оставляете в живых, Мартенсон?.. – прохрипел тот.

– Должны же с кем-то поболтать менты после обнаружения теплохода и Уилки!

– А если они… – корчась от боли, Вайс все-таки держался и думал о деле, – доболтаются со мной… до того, что заставят рассказать о кейсе?

– Расскажи, – охотно согласился Мартынов. – Расскажи о том, как ты приехал забрать кейс с документами, как ваша компания расстреляла троих наркокурьеров на теплоходе, как вы похитили женщину, как кололи ей кетамин, как умер Уилки – все расскажи, не стесняйся, Вайс. На моей родине копы любят искренних людей. Заодно на тебя повесят еще штук десять убийств, четыре разбоя и шесть краж из продуктовых магазинов. Это Россия, сэр.

– Я богом клянусь, Мартенсон… – хрипел Вайс. – Если он дарует мне возможность жить, я найду тебя, сволочь! Консульство США…

– Оно в соседнем доме. Выходишь из ограды, поворачиваешь налево, еще сорок шагов на север – и там деревянный дом с зеленой крышей. На листе фанеры написано: «Консульство Соединенных Штатов Америки в Ордынске».

– Найду ведь тебя, тварь…

Не отвечая, Андрей подошел к столу и взял с него початую бутылку с мутным пойлом. Вставив горлышко в рот Фомину, он перевернул бутылку. Самогон старик сглотнул, но в себя не пришел.

Усмехнувшись, Андрей вышел из пахнущего порохом и нечистотами дома и поймал бросившуюся ему в объятия Машу.

– Мы уходим.

Она потянула его к машине, но он остановил ее и повел в другую сторону. Она с удивлением взглянула на него.

– Нам нельзя в эту машину.

Оглянувшись по сторонам, Мартынов увидел огромный столб пыли, который волокла за собой какая-то приближающаяся машина. Определить ее марку и цвет не представлялось возможным из-за той же пыли.

Домов здесь было пять. Оставалось надеяться, что старик, пребывающий в состоянии глубокого бесчувствия, не понадобился кому-то из соседей.

Через минуту Андрей и Маша, держась за руки, вошли в лес.

Майор остановился на пороге как вкопанный.

На провалившемся диване с отломанными боковинами и треснувшей на спинке материей лежал старик. Запах того, что уже почти впиталось в дощатый выщербленный пол, не оставлял сомнений относительно своего происхождения. Да, это была не кровь. Старик то ли спал, то ли находился без сознания. Понять точно было невозможно, поскольку рядом с ним на полу стояла полупустая бутылка с жидкостью, чей цвет также не препятствовал установлению истины. От деревенского самогона с одинаковой быстротой можно как неторопливо уснуть, так и внезапно отключиться, что сном по своей сути уже не является.

Посреди комнаты лежал перевернутый чайник без крышки. Но самой главной достопримечательностью был не он и не сопящий дед.

В углу, полусидя-полулежа расположился мужчина лет пятидесяти – если судить по вискам, побитым сединой. Более судить было не по чему, так как его лицо представляло собой чудовищную маску. Кожа свисала лоскутами, пузырилась волдырями там, где были участки еще живой ткани, а обваренные веки напоминали вывороченные глазные яблоки.

Но это был живой человек. Он дышал, он стонал и богохульствовал – если только Метлицкий правильно понимал все эти английские «бич» и «фак».

Впечатленный увиденным, майор оторвал взгляд от иностранца и посмотрел через плечо, в угол, где он еще при входе заметил вытянутые по направлению к центру комнаты ноги.

Да, слева от входа лежал третий мужчина. Гораздо моложе обезображенного и почти одногодок того, что до сих пор валялся без чувств во дворе. Между бровями третьего мужчины, самого спокойного из встретившихся здесь Метлицкому, зияло пулевое отверстие, и было ясно, что он-то точно ничего вспомнить и рассказать не сможет.

– Что они здесь, с ума все посходили? – шепотом изумился Метлицкий.

С этими словами он носком ботинка ткнул сопящего старика. Тот пожевал губами, открыл глаза, однако света разума в них майор не увидел.

– Это Фомин, – сказал вошедший Бабушкин, которому надоело стоять на улице и смотреть на подбитого молодчика. – А этого… первый раз вижу. И, дай бог, в последний. Что с ним?

– Вы у меня спрашиваете?

Нагнувшись к стонущему иностранцу, Метлицкий осмотрел его лицо.

– Вызывайте «скорую», Бабушкин, быстро, – смахнув с дивана засаленную подушку, майор подложил ее под голову продолжающему стонать и ругаться начальнику безопасности «Хэммет Старс» и склонился над ним. – Кто здесь был?

– I don\'t speak Russian… [15]

В глазах Метлицкого сверкнул хищный огонек.

– Are you from America? What is your name? [16]

– Find Martenson… [17] – просвистел сквозь ошпаренные губы Вайс.

– Что он говорит? – Бабушкин ходил кругами и страшно сожалел, что не знает языка. Метлицкого с его отвратительным английским он считал полиглотом. – О чем он рассказывает?

На диване смачно сопел старик Фомин.

– It has made… Martenson? – лицо майора приобрело землистый оттенок, когда он заметил едва заметный кивок. – And where is the woman? [18]

– The woman was stolen by him… [19]

– Переведите же Метлицкий! – вскричал Бабушкин. – О чем вы с ним толкуете?!

– Он говорит, что этого убил Мартынов. Мартынов же похитил женщину. Я так полагаю, что речь идет о Макаровой.

«Рубоповец» тяжело поднялся и отошел к окну.

«Этого не может быть», – подумал Рома.

– Спросите у него, когда Мартынов вышел из дома! – завелся Бабушкин, совершенно не замечая, что Вайс давно потерял сознание. Схватив за шиворот Фомина, следователь встряхнул его: – Куда ушел Мартынов?

Фомин наконец узнал его.

– Бабушкин… Что ж ты, мать твою, Бабушкин, так медленно ездишь? Тут народ убивают, а он задницу от кресла оторвать не может! Мало я тебе ее драл за яблоки в саду!

Через десять минут опер и следователь узнали обо всем, что здесь случилось.

– О том, как Фомин дрался с Мартыновым и пытался выбить из его рук чайник, можешь забыть, – посоветовал Метлицкому ордынский следователь. – Как бил по руке американца, чтобы отвести выстрел, – тоже. В остальном похоже на правду. «Вареный» вошел в дом с этим парнем, потом вошел Мартынов. «Вареный» убил парня… не могу понять зачем… после чего собрался стрелять в Мартынова. Тот врезал ему чайником и стал собирать бумаги. Больше ничего дед не помнит. Никакой женщины он не видел. Подробности узнаем у побитого во дворе и у этого американца. Но пускаться в погоню за Мартыновым я не стану, – отведя майора в сторону, Бабушкин понизил голос. – Мое присутствие здесь будет оправдано. Я направлялся для допроса по своим делам и услышал крики – зашел. Твое присутствие не будет оправдано ничем. Сейчас я вызываю своих и жду, ты же выйди на дорогу и попробуй различить следы. Пыль на дороге толщиной с дециметр. Машину Мартынов не взял, значит, отправился пешком. Не может быть, чтобы его следов не осталось – не более десяти минут прошло…

Выскочив из дома, Рома вышел на дорогу и почувствовал приток адреналина. На дороге, которая вела в сторону леса, виднелись следы двух пар ног. Как он и ожидал, отпечатки одной из них принадлежали женщине…

Глава 5 Я ПРИНЕС ВАМ КОКС

Пробежав по высокой и густой лесной траве около двух километров, Маша почувствовала, что силы оставили ее. Постоянно встречающиеся на пути повалы сухостоя заставляли изменять маршрут, дыхание сбивалось. Когда в двухстах метрах стали показываться вертикальные полосы света, обозначающие границу леса, она перешла на шаг, а потом и вовсе остановилась возле поваленной, изъеденной дождями березы.

– Андрей, я больше не могу… Взмыленный, он обернулся и подошел к ней.

Швырнув кейс в траву, повалился под ноги Маше. По тому, как свистели его легкие, она догадалась, что и ему этот кросс дается с большим трудом. Рубашка на нем взмокла от пояса до воротника, лицо было влажно, словно он только что вышел из душа, он лежал на спине и смотрел в небо.

– Скажи мне, я прошу тебя, скажи… Ты все помнишь? Ты помнишь, кто мы друг другу? Скажи, что помнишь…

Перевернувшись на живот, он встал на колени и уткнулся Маше в руки.

– Теперь я помню все. У меня просто до сих пор минуты не было, чтобы сказать, как я люблю тебя…

– Что ты собираешься делать?

– Бежать дальше.

– Я о другом. Что мы с тобой будем делать дальше? Мы снова вместе, у нас этот проклятый кейс, вокруг – ни души. Что мы будем делать, когда выпьем чаю и выспимся? – я хотела спросить.

Он поднялся с колен и сел рядом с ней. Маше вдруг вспомнилось, что точно так же много лет назад на скамье перед ее домом сидели она и Артур – сын Виктора Малькова, соседа. Тогда казалось, что тишина и покой будут вечными. Так, наверное, и было двадцать с лишним лет. Но потом в жизнь ее ворвался, словно стихийное бедствие, человек со странной стрижкой и, сам того не желая, заставил полюбить его. И с этого момента вокруг Маши только смерть.

– В этом кейсе – документы, – произнес он знакомым ей голосом, твердым и спокойным. – В данный момент только я имею доступ к счету, на который перечислены десять миллионов долларов. Перед нами непростой выбор, милая… Отдать деньги Малкольму, значит, обозначить свое присутствие. А мы знаем, к чему приводит такой маячок… Можно деньги не отдавать, то есть не перечислять их на счет «Хэммет Старс». В этом случае я открою охоту на себя и нигде на этой планете не буду в безопасности. Десять лимонов – слишком большая сумма для того, чтобы простить. И потом, Малкольм и без этого потерял свое лицо. Он не может достать русского уголовника ни в Штатах, ни в России. Это не идет на пользу такому уважаемому в Вегасе и Нью-Йорке человеку, как Малкольм. Ему теперь уже мало денег. Ему нужно наказать меня. Вот два варианта наших дальнейших действий, Маша. Остается выбрать…

– Что ты сделал с Вайсом и его дружком в доме? – помолчав, спросила Маша.

– Я понимаю, что от ответа на этот вопрос для тебя многое зависит. И буду искренен. Вайс застрелил Уилки, я ошпарил Вайса кипятком. Удачно окатил. Вторая группа инвалидности по шкале Минздрава России.

– Ты ведь ошпарил, чтобы защитить себя? – осторожно осведомилась Маша.

Мартынов рассердился.

– Нет, я просто хотел посмотреть, как у Вайса лопаются глаза.

– Не обижайся, – Маша прижалась к его плечу. – Просто я очень боюсь за тебя. Ты же знаешь, что сейчас тебя ищет не только Малкольм. Тебя ищут и русские власти. Тебе ничего не стоит нажать на спуск в момент опасности, но кому ты потом докажешь, эмигрант, судимый, что убивал или ранил только потому, что защищал свою жизнь?

Подняв кейс, Мартынов взял девушку за руку.

– Нам нужно идти. В Новосибирске мы разыщем Холода, он поможет. А сейчас нам нужно пройти никак не менее пяти километров лесом и выйти на дорогу. У тебя есть деньги? Но сначала придется вернуться на мою базу.

– Ты с ума сошел? – испугалась Маша.

– В тайнике лежат новые документы на мое имя. Кажется, теперь я буду Десниным или Десниным. Не мог Холод проще имечко подобрать… – Мартынов поморщился и потянул девушку за собой.

Бег по лесу маршрутом длиною в десять километров – удовольствие небольшое. К тому моменту, когда они вышли к базе и Мартынов увидел свой дом, они уже выбились из сил и едва не теряли сознание от голода.

Мартынов пробрался в дом, вынул из стены в прихожей доску и сунул руку в образовавшуюся щель. В ней находился, как и ожидал Андрей, не обнаруженный никем полиэтиленовый пакет. Развернув его, он еще раз рассмотрел паспорта – российский и заграничный, водительское удостоверение, карточку пенсионного страхования – знать бы, где он трудится и кто перечисляет за него налог! Так, еще и медицинский полис. Холод постарался на славу. Особенно впечатлял адрес регистрации в паспорте: «Новосибирск, ул. Озерная, д. 21». Все правильно. Сёма «прописал» его в частном доме каких-нибудь алкоголиков, которые до этого зарегистрировали у себя еще и сотню азербайджанцев и таджиков – торгашей с овощного рынка.

Оставалось только пожалеть о том, что, пряча документы, он не уложил в пакет пару тысяч долларов. Но Мартынову и в голову не приходило, что документы он будет забирать из схрона при таких необычных обстоятельствах. Все правильно… Знал бы прикуп – жил бы.

На выходе из дома, когда Мартынов уже решил быстро пересечь двор, он услышал за спиной:

– Дядя Андрей… – и обмер.

– Костя?!

Мальчишка выскочил из-за будки, где хранились весла, смола и прочее, необходимое для плавсредств. Он бросился на шею бывшему уголовнику, как бросается сын в объятия наконец-то вернувшегося отца.

– Я думал, вы не вернетесь, – говорил он, размазывая по грязным щекам слезы.

– С чего это ты так решил? – ощущая прилив неизвестных доселе чувств, неуверенно спросил Мартынов.

– Я думал, вас убьют… Там, на теплоходе, я сильно испугался.

– Ну что ж ты так категорично мыслишь, парень? Я ведь… – и тут Мартынов опомнился. – Где ты, говоришь, испугался? На теплоходе?

– Я забрался на борт и все видел. А потом сбросил якорь. Думал, остановимся.

– М-да… – выдавил Андрей, представив, что было бы, если бы Вайс удосужился проверить трюм. – А когда ты покинул теплоход?

– А когда вы все сошли. Затащил сумки во вторую лодку, спустил, как вы показывали, и – на весла. Но это чепуха, дядя Андрей. Гораздо труднее было сумки до базы дотащить. Но я объяснил дядьке-дальнобойщику, что везу тренеру мячи, и он меня до самой базы довез. И даже помог сумки донести до домика. И велел передать вам, что вы самый настоящий гад, если заставляете ребенка таскать такую тяжесть.

– Сумки?..

– Да, я их здесь спрятал, вы не волнуйтесь. Черта с два менты найдут. Там, похоже, героин или еще что-то в этом роде. Я на вокзале у таджиков такой порошок видел…

Ничего не понимая, Мартынов двинулся к месту хранения багажа. Сумки он видел. Это были очень большие сумки, их было пять или шесть. У него в голове не укладывалось, как мальчишка смог допереть их до базы. К тому же он понимал: как только доблестные сотрудники ГУВД начнут квалифицированный шмон его базы, находка пяти сумок, до отказа набитых наркотой, приведет их в состояние грогги. Через пять минут после этого братва в погонах начнет выстреливать в небо пробками из бутылок шампанского. Если удастся уйти от других обвинений, то пять сумок с транзитным товаром ментам на кого-то все-таки нужно списывать! Иначе их всерьез посчитают дебилами! Откуда у вас, коллеги, столько героина? Да вот, нашли, а права собственности установить не можем… Да они скорее убийство «темным» оставят, нежели такое количество отравы!

Героином на поверку оказался качественный кокаин. Это только усугубляло положение. И дело даже не в том, что «кокс» дефицитнее «геры». Куда проще будет приписать Мартынову кокаин, зная о его американском гражданстве, нежели вменять ему транзит афганского зелья! Кокаин идет каналом, начало которого из Колумбии. А это, хотя и центральная, но все-таки Америка… Почему бы не предположить, что Мартынов решил подзаработать и не пригнал в Россию от своих друзей в Америке партию товара? Доказательства? Пожалуйста: товар обнаружен на его базе.

Мартынов потянул за ручку одну сумку, потом другую. В каждой из них находилось приблизительно равное количество порошка, и Андрей с ужасом понял, что Костя принес в дом не менее пятидесяти килограммов высококачественного кокаина.

– Молодец, парень… Хозяйственный мужик. Без меня база не пропадет…

Это «без меня» Косте решительно не понравилось.

– Понимаешь, парень, – Мартынов покусал губу, – мне нужно будет надолго уехать. Но ты можешь быть уверен, что мы обязательно встретимся. Я тебе обещаю. А сейчас беги в дом и принеси мне весь перец, какой найдешь в доме…

Организация шашлыков и достаточное количество специй на базе гарантировали, что мальчишка вернется не с пустыми руками.

Перевернув просмоленную лодку и постоянно думая о Маше, которая ждала его в лесу и, конечно, волновалась, американец вырыл яму и свалил в нее сумки. Это заняло довольно много времени, потому что трудно копать землю, но втройне труднее копать яму в песке. Засыпав сумки перцем, он столкнул песок на прежнее место, разровнял и на образовавшийся могильник перевернул лодку.

– Собакам, если приедут с ними, это место не понравится, – объяснил он ничего не понимающему мальчишке. – Костя… Я хочу, чтобы ты остался на базе.

Здесь полно еды. Если будет туго, продавай что-то из вещей и аппаратуры. В любом случае, если тебя с ними задержит милиция, им придется искать потерпевших, а потерпевший – это я. – Мартынов посмотрел на заскучавшего мальчишку и усмехнулся: – Я понимаю, что оставляю тебя в сложном положении, но другого пути у меня сейчас нет. Когда все образуется, мы снова будем вместе.

Он уже собрался уходить, как вдруг в голову ему пришла страшная мысль. Он присел и положил руку на плечо Кости:

– Но если ты вдруг решишь, что самый ликвидный на этой базе товар находится под лодкой, можешь забыть о моем существовании. Не прикасайся к наркотикам ни при каких обстоятельствах, пацан, понял? Никогда. Чем ближе ты к наркотикам, тем дальше от тебя люди – запомни это на всю жизнь. И еще кое-что… Я нашел твоего отца.

– Моего отца? – повторил мальчишка, и настроение его пошло на убыль.

– Да, твоего отца. Его зовут Эндрю Мартенсон, он американец. Узнав, что ты у меня, он просил меня рассказать тебе кое-что о себе. Он известный боксер, чемпион США. Он проживает в Америке и ищет встречи с тобой. Он хочет забрать тебя к себе навсегда.

Угрюмо ковырнув носком кроссовки песок, мальчишка пробурчал:

– Не слишком хороший он отец, если я живу на улице. Я хочу быть здесь и с тобой. Если он приедет за мной, я убегу.

– Поверь мне, когда ты увидишь его, то переменишь свое решение.

– Я хочу быть с тобой, – еле слышно пробормотал Костя. – Если он появится, я убегу. Если ты отдашь меня ему – ты предатель.

Мартынов грустно улыбнулся:

– Поверь мне, я не предатель. Ты увидишь отца, и с этого момента в твоей жизни все изменится. Слушай меня внимательно, парень. В ближайшие дни за тобой приедут. Не уходи с базы ни на шаг. Еды хватит на добрых две недели. Если хочешь остаться со мной, делай, как я говорю. Приедет человек, он напомнит тебе об отце и заберет с собой.

– Пусть только попробует!

– Если ты заартачишься, мой дорогой, – в голосе Мартынова послышались стальные нотки, – то не видать тебе ни меня, ни отца, как собственных ушей. Делай как я говорю, как если бы это велел твой отец, и все будет в порядке. Ты хочешь, чтобы мы никогда не расставались?

Мальчишка молча кивнул.

– Тогда слушайся меня.

Потрепав парня по голове, Мартынов махнул рукой и скрылся в темноте. Прощаться он так и не научился. Последние несколько лет его никто не ждал, не встречал, а значит, он ни с кем и не расставался.

К вечеру им повезло. Микроавтобус «Тойота», заметив на дороге голосующих мужчину и женщину, сначала проехал мимо, а потом дал задний ход.

В салоне сидели трое молодых людей, громко играла музыка, и по всему чувствовалось, что подбросить парочку они решили не из чувства сострадания, а с другой целью. Например, нужно было оправдать дальнюю дорогу. Отсюда и вопрос водителя: «А у вас деньги есть?». У Маши в карманах нашлось что-то около трехсот рублей – все, что было на момент появления в ее доме риэлтера. К этой сумме Мартынов мог добавить только пять долларов – все, что находилось в кармане у него на момент появления на пристани наркокурьеров.

Скучать в дороге не пришлось. Сначала Мартынов пропускал фразы пассажиров мимо ушей, рассудив, что таким образом налаживается контакт между людьми, которым волею судьбы приходится существовать в тесной компании в течение часа, но потом, когда сообразил, стал внимательнее. Так пробивают базарами на зоне, пытаясь и выглядеть не слишком навязчивыми, и истину познать.

– А вы откуда едете?

– Из Ордынска, – ответил Мартынов. – Гуляли, воздухом в лесу дышали.

– А вид у вас такой, словно вы бежали, а не гуляли, – настаивал, перегнувшись через спинку сиденья, один из пассажиров. – А куда в Новосибирск едете?

– Ты свой вопрос-то слышал? Парень ухмыльнулся:

– Нормальный вопрос. Я просто хотел узнать, где вас лучше высадить.

– У дома Сёмы Холода притормози, – закинул удочку Мартынов.

Собеседник расхохотался:

– Ну, ты даешь. Ты уверен, что я знаю, где этот… как его – Сёма Холод живет?

«Понятно. Жаль, не посмотрел номер региона на знаке», – подумал Андрей.

Молодые люди не знают, кто такой в Новосибирске Холод…

– А вы сами-то откуда едете? – спросил Мартынов. И не получил ответа.

Маше было хорошо и удобно. Отрешившись от суеты, она устроилась на мягком сиденье и наслаждалась этим неприхотливым уютом. Мартынов был рядом, а большего ничего и не было нужно. А вот Андрею не нравился ни запах в салоне, ни настороженное молчание двоих пассажиров, ни назойливость третьего, ни вопросы, которые тот задавал.

Почему они подобрали нас? – в который раз спрашивал себя Андрей. Что их привлекло при полном отсутствии бескорыстия в глазах? Триста рублей и пять долларов – это так, проверка на вшивость. Есть ли деньги. Когда выяснилось, что денег, по сути, нет, они все равно не отказали. Получается, что не возможность честно заработать изначально была причиной, по которой они остановили машину. Чего уж проще – проехали мимо, ну и проехали. Зачем возвращаться? Ответов было несколько. Во-первых, дорогостоящий кейс. В нем могло находиться нечто, что представляло гораздо большую ценность, чем озвученная сумма. Парочка хорошо одета, в мыле, вышли из леса с кейсом. Понятно, что от кого-то удирают. С кейсом! Не бросили, унесли с собой!

Второй ответ – женщина. Маша красива, даже очень. А рядом с ней на дороге, где вокруг ни души – лох лет под сорок пять. Лоха можно и ссадить где-нибудь под Верх-Ирменью, километрах в семидесяти от Новосибирска и тридцати от Ордынска. Зачем им лох? Им и денег при таком раскладе не нужно…

Какое-то проклятье кружилось над Мартыновым и Машей, не давая ни на минуту расслабиться. Очередной сюрприз судьба подбросила в виде троих «доброжелателей», которые еще не сделали им ничего плохого, но если бы и задумали таковое, Мартынов уже был к этому готов.

Он вдруг подумал, что с его стороны это может быть уже не внимательность и осторожность, а банальный гон! В зоне, где приходилось постоянно быть начеку, человек в каждом встречном видит то сексота, состоящего на подсосе у «кума», то посланца с воли для его устранения. Не спать, ходить озираясь, подозревать всех… В девяти случаях из десяти опасения напрасны, но лучше уж перестараться с подозрениями, чем получить заточку в бок в тот момент, когда вдруг решишь, что опасения напрасны. За последние пять лет жизни в Америке Мартынов почти забыл, что это такое, но теперь, когда он вернулся на родину, ощущение постоянного шухера не оставляло его ни на минуту. Словно и не было тех пяти лет…

Так гон или нет?

– Сань, тормозни вон там, у леска, – попросил разговорчивый и указал на участок дороги, где лес вплотную примыкал к трассе. – Мальчики налево, девочки – направо! – весело сообщил он и стал ждать, когда машина остановится.

«Очень удачное решение, если учесть, что пять минут назад проехали автобусную остановку, где был туалет», – молниеносно отметил Мартынов.

«Гнать» не хотелось, но куда девать такие мысли, чем их опровергать? А Маша сидит и даже улыбается в истоме. Бедная девочка…

Внезапно захотевший писать «мальчик» соскочил с сиденья, но направился не к лесу, а к задней двери. На освободившееся место справа пересел второй и привалился плечом к стойке салона.

А ты говоришь – гонишь! – расхохотался в душе Мартынов.

Качнувшись к Маше, он почти беззвучно проговорил:

– Сиди и молчи, что бы ни происходило.

– В смысле? – недоуменно прошептала она ему в ухо.

Дверь отскочила на пяток сантиметров вперед и с шумом отъехала в сторону. Если бы дело происходило в поезде, то сейчас должно было прозвучать: «Кому чаю?»

Однако молодой человек на проводника похож не был. Проводники по подвижному составу с отверткой в руке не бродят.

– Ну-ка, соскакивай, фраерок, – попросил он Мартынова, однако тон просьбы был таков, что выполнить ее следовало незамедлительно.

Можно было сделать испуганный вид, как в случае с Томилиным, но Андрей настолько устал от перипетий судьбы, что «валять ваньку» уже просто не было сил.

Вздохнув, он придвинул кейс к Маше и стал выбираться наружу.

– Андрей, что происходит? – всполошилась девушка. Но он и отвечать уже устал.

– Послушай, старичок, – обратился он к парню, – может, мы просто сойдем, да и все? Ну, не можете вы по-человечески подвезти, не заложено это в вас природой, так, может, мы просто пойдем? Плохо все это…

Отвертка угрожающе зашевелилась перед его животом.

«Всадит, и оттащут в лесок помирать, – подумал Мартынов. – А что же им еще делать? Уже через пять минут за ними может быть погоня».

– Скажи честно, чем соблазнились? Кейсом или женщиной? Любопытство разбирает.

Он бросил взгляд внутрь салона и увидел белое лицо Маши.

– Давай быстрее! – поторопил с переднего сиденья приятель парня. И было непонятно, кому было адресовано это – Мартынову ли с требованием отвалить от машины, или подельнику с просьбой побыстрее орудовать отверткой.

– Вы вот здесь стоите, как «подарки» [20] , железом машете, – заговорил Мартынов, увидев в глазах вооруженного суету, – а вон менты мчатся, трубами дымят…

Как он и думал, все трое посмотрели в разные стороны.

Американец молниеносно выхватил из руки парня отвертку и без размаха врезал ему апперкот с левой. Молодого человека от серьезного увечья спасло только то, что Мартынов стоял рядом с машиной и бить слева – его коронка – мешал кузов. Апперкот в арсенале Мартынова сильной стороной никогда не был, но и этого хватило, чтобы пассажир закинул голову назад так, что в первое мгновение могло показаться – она оторвалась.

Развернувшись на сто восемьдесят градусов, Андрей коротко размахнулся и всадил отвертку в стойку кузова. Она прошила насквозь металл, обшивку и на десяток сантиметров погрузилась в плечо прижавшегося к дверце второго парня.

Мартынов взялся за ручку и рванул на себя дверь вместе с пришпиленным к ней орущим жуликом. Короткий свинг – и рев прекратился. Сорвавшись с «крепления», парень рухнул под ноги американцу, но это не помешало тому дотянуться и всей пятерней схватить за ухо третьего.

– Быстрей шевели ногами, сучонок, – проскрежетал Андрей, вытягивая противника из-за руля за ухо, как кролика.

Когда до двери оставалось совсем чуть-чуть, и тот с искаженным болью лицом стал коситься на землю, куда должна была встать его нога, Андрей резко выдернул его из салона и, не давая времени для координации, дернул за ухо в обратном направлении. Хруст хрящей и громкий удар лба о кузов…

Последствием этого была частичная отключка водителя и неглубокая вмятина на кузове микроавтобуса.

Развернувшись, Мартынов всадил ногу в живот шатающемуся из стороны в сторону третьему негодяю и повалил его на пыльный асфальт.

Маша была верна себе – на происходящее она смотрела широко распахнутыми глазами, обеими руками закрыв рот. Кажется, она до сих пор не поняла, что могло случиться минутой позже, окажись с нею рядом кто-нибудь другой, а не Мартынов.

– Захлопни дверь, – попросил Андрей, садясь за руль и включая зажигание. – Ненавижу идиотов…

Вспомнив еще об одной мелочи, он пересел на сиденье справа, высунул руку в окно и выдернул торчащую из кузова отвертку.

Через минуту они мчались по трассе, и ветер, врывающийся в салон через сдвинутый люк, шевелил им волосы.

– Ты с цепи сорвался, что ли? – после долгого молчания спросила она. – Ты что тут устроил?

– А чего они курят и курят, и курят, и курят… Нельзя по очереди курить, что ли?

– Не пора ли нам чинить голову, Андрюша?

– В Новосибирске починим.

Через полчаса и за двадцать минут до въезда микроавтобуса в город, где Мартынов собирался найти приют у старого лагерного друга, дежурный по ГУВД Новосибирской области сообщил по райотделам города и области, что в районе села Верх-Ирмень двоими неизвестными, мужчиной и женщиной, совершено нападение на пассажиров микроавтобуса «Тойота». Двое из пострадавших доставлены в районную клиническую больницу Ордынска. Еще через пять минут дежурный по Ордынскому РОВД исполнил просьбу Бабушкина – сообщать ему о всех происшествиях в районе.

– Они угнали микроавтобус, – сказал следователь Метлицкому в трубку, – и направляются в сторону Новосибирска. Ты где сейчас, Рома?

– В десяти километрах от города.

– Тогда развернись и наблюдай. Минут через пять они должны появиться. Второго такого шанса может не представиться.

Еще через полчаса в реанимации Ордынской РКБ очнулся и смог дать показания с карандашом в руке Томилин.

– Я из тебя сейчас все иглы выну, гаденыш, – прошипел Бабушкин, выпросив пару минут у доктора для разговора с потерпевшим. – Здесь не Вегас, козел, здесь я и прокурор, и босс! А с твоими партаками подлючими только в СИЗО заезжать!..

Если говорить с переломанной верхней челюстью Томилин не мог, то карандаш в его руке бегал по бумаге очень быстро.

Через четверть часа Бабушкин узнал если не все, то хотя бы главное о событиях минувших дней. За время допроса ему пришлось задать не менее двадцати вопросов и столько же раз просить доктора убраться из палаты. Когда доктор начал звонить начальнику Ордынского РОВД, Бабушкин, складывая вчетверо исписанные листы, вышел из больницы.

Через две минуты он передал информацию Метлицкому.

Но микроавтобус «Тойота» серого цвета мимо майора так и не проехал.

За три километра до контрольного пункта ГИБДД Мартынов сбросил скорость и остановил машину. Обойдя микроавтобус, он распахнул дверь и протянул Маше руку.

– Что опять случилось?

– Пересадка.

– Боже мой, Андрей!.. Зачем? Давай поскорее доедем до этого Холода, я уже не могу ни ходить, ни стоять…

Но Мартынов был непреклонен. Выйдя на дорогу, он махнул рукой, и возле него, резко сбросив скорость, остановилась бежевая «шестерка».

– Триста рублей до Центрального рынка, шеф, – сказал американец и на предложение добавить ответил: – Вот пятерка баксов, больше ни копейки. Если мало, я найду, у кого билеты дешевле.

Минуты через три или четыре они миновали машину, в которой сидел и внимательно вглядывался в проезжающий мимо транспорт майор РУБОП Метлицкий.

Глава 6 ДРУЖБА СО ВЗЛОМОМ

Выезд из России, вот что сейчас волновало Мартынова больше всего. На его базе в тайнике находились документы на имя Деснина Максима Юльевича – второй комплект документов, приготовленных Холодом. Андрея Громова больше не существовало. Мартынов был уверен, что сыщики, занимающиеся его теплоходом, уже установили, что эти данные фальшивы, и теперь идут по его следу. Но никто, кроме Холода и его человека в отделе виз и разрешений ГУВД, не знал о существовании еще и некоего Деснина. Настоящая проблема заключалась в Маше.

После ее рассказа становилось ясно, что сыскари из ГУВД уже давно связали историю с теплоходом с ее историей и теперь рассматривают ситуацию как одно дело. То, что на Мартынова будут теперь «вешать всех собак», не так страшно. Если менты до сих пор не «слотошили» Томилина и старика в доме, так это только вопрос времени. Судя по биографии Томилина, молчать долго он не будет и, пребывая в уверенности, что Вайс уже не страшен и бояться теперь нужно не Вайса, а русской зоны-мамы, разговорится как пить дать!

Выскользнуть из России с паспортом Деснина Мартынов сможет, не вопрос. Бывали ситуации и похуже. Но что делать с Машей? Со своим паспортом ей соваться в кассу аэропорта – это все равно что самой прийти в ближайший РОВД с показаниями. Тут же возьмут в оборот и начнут крутить, что займет никак не меньше полугода. Слишком много дел наворотил в чужой стране Вайс – слишком долго их придется расследовать. Прокуратура сейчас наверняка рвет и мечет. Еще бы – трупы появляются, как грибы после дождя, а главные подозреваемые по-прежнему неуловимы.

Маше нужны документы. Любые. Только бы вылететь из России. И в данном случае уже не важно, куда. Лучше, конечно, в Англию. Там у Мартынова есть человечек, который ему должен. Он сделает и паспорт, и все прочее.

Убираться из страны без Маши Мартынов зарекся. Фраза о том, что «их многое связывает», просто потеряла всякий смысл. Поразмыслив еще по дороге в Новосибирск, Андрей понял, что дальнейшая его жизнь без этой женщины невозможна, как невозможна дальнейшая жизнь в России. За все то время, что они вместе, Маша ни разу не дала повод подумать о себе как о женщине легковесной и ненадежной. Вот и сейчас, когда другая на ее месте уже давно направилась бы в милицию и все там честно рассказала – а счесть это предательством было бы нельзя, поскольку ее показания только подтверждали бы невиновность Мартынова – она продолжала терпеть невзгоды, следуя за своим мужчиной.

В какой-то момент Мартынов подумал: а не поступить ли именно так, как не велит поступать сердце? – сказать Маше: «Зачем тебе это нужно? Отойди в сторону, выжди и приди к Метлицкому. Объяснись. За это время я успею пересечь океан и устроить вызов». Но он отбросил эту идею сразу же, как только она пришла ему в голову. Это – предательство. Этим он скажет Маше: «Мне с тобой трудно. Один я уже давно бы улетел».

Но трудно ли ему было с ней? Сейчас он мог сказать с уверенностью – ее присутствие рядом помогало. Он питался от нее силами, потому что любил и был любим.

– Ты чему улыбаешься? – удивленно спросила Маша, когда они вышли из Сбербанка, где она сняла последние сбережения и закрыла счет.

– Меня позабавила ситуация. Вайс вытащил из квартиры женщину, у которой в карманах был паспорт и сберегательная книжка. Ты всегда дома носишь с собой документы?

Она рассмеялась:

– Я ждала риэлтера и приготовила все, что он просил. Так мы сядем в эту же машину или по всем правилам политического детектива возьмем другую?

Мартынов покачал головой и махнул водителю бежевой «шестерки» – «уезжай!». Тот недоуменно пожал плечами и включил передачу. Было бы сказано. Парочка расплатилась обещанными тремя сотнями и пятеркой баксов сразу, но вышли они не у Центрального рынка, а у Сбербанка. Их дело…

И только сейчас, остановив у самого входа в банк машину, Мартынов впервые упомянул про обкомовские дачи – вотчину Холода. Пусть теперь сыскари отслеживают маршрут! Микроавтобус, скорее всего, уже найден. Но сколько у них времени уйдет на поиск транспортного средства, на котором Мартынов и Маша продолжили путь? А если и найдут бежевую «шестерку», то какой пункт назначения назовет им водила? Банк? Ну, выяснится – Макарова сняла со счета сорок восемь тысяч рублей и закрыла его. И что дальше?

Тут же, в подвернувшемся так кстати магазине по продаже сотовых телефонов Андрей купил две трубки и зарегистрировал их на свободное от подозрений имя Деснина. Выйдя на улицу, он набрал Машин номер, ввел его в память телефона без имени и сказал Маше сделать то же самое. Регистрационные документы вспыхнули от зажигалки и погрузились в урну.

– Не забудь PIN-код, дорогая, – улыбнулся он Маше. – А не то возникнут серьезные проблемы как раз в тот момент, когда они вовсе необязательны.

– Интересно, Максим Деснин, – заметила она, – как ты теперь сможешь воспользоваться своими счетами в России и в Америке?

– Для этого существуют счета на предъявителя. Я вижу кафе… Но в помещении нам делать нечего, рядом с крыльцом лицо кавказской наружности жарит мясо на шампурах…

С веером шампуров Мартынов отошел от мангала и тут же остановил такси.

– Первый раз в роли альфонса, – сознался он, вгрызаясь в шашлык на заднем сиденье. Водитель был не против, лишь бы жир не капал на чехлы и сок не лился на коврики. – Доедем до Сёмы, я отплачу – отдохнем и выспимся по-королевски.

Выспаться им, равно как и отдохнуть, не довелось. Еще за двести метров до кованой ограды дома Холода Мартынов вдруг засуетился и попросил водителя не подъезжать к воротам. Быстро выйдя из машины, он потянул за собой Машу и завел в тень раскинувшегося в соседней ограде вяза.

– Ерунда какая-то.

– Ты о чем? – Маша уже ни чему не удивлялась и задавала вопросы машинально.

– Во дворе Холода стоит черная «Волга».

– У тебя мания преследования, Мартынов! И вообще, ты странен, и это меня пугает. То людей начал бить ни с того ни с сего, то черные «Волги» тебя в ступор вводят! Господи, да ничего не происходит! Ну, приехал кто-то к человеку…

– Люди, которых Холод рад был бы видеть, на черных «Волгах» к нему не ездят, – потирая двухдневную щетину, пробормотал Мартынов. – И никто из тех, кто живет в этом месте, вот уже лет пятнадцать как на черных «Волгах» тоже не ездят. Потоскуй-ка минутку в одиночестве…

Отделившись от стены, Андрей медленно пересек улицу и приблизился к ограде дома, стоящего на другой стороне. Через минуту он вернулся и сел на лавочку рядом с Машей.

– Я же говорю – ерунда какая-то. На крыше машины штыревая антенна высотой два метра. Это рация. Ночью моросил дождь, дорога влажная, наша обувь грязна, колеса же этой чернявой влажны только с внешней стороны. Протекторы шин снизу сухие. Машина стоит на месте около суток. В кабине скучает парень с журналом. Мне это не нравится.

– Что тебе не нравится парень с журналом?

– Мне все не нравится.

Еще три недели назад Маша думала, что Мартынов подобным поведением нагоняет на нее жути, чтобы казаться значимее. По мнению некоторых мужиков, чем больше они имеют серьезных врагов, тем больше это должно нравиться женщине. Разыгрывать на пустом месте осторожность – беспроигрышный вариант. Спустя несколько суток после первого знакомства девушка поняла, что Мартынов не старается выглядеть интереснее, чем есть на самом деле, наоборот, в беде он ведет себя простецки, но это результат того, что он хорошо к ней приготовился. И настоящих врагов у него даже больше, чем она может себе представить.

Сейчас же, зная, в какой переплет попал Андрей после их прощания в Ордынске, Маша стала беспокоиться относительно его здоровья. Врачом она не была, но тонким женским чутьем, наитием, а не разумом уловила в состоянии Мартынова серьезные перемены. Амнезия не проходит бесследно. Сейчас, как ей казалось, в его поведении наличествовали все признаки того, что в медицине именуется «бредом преследования». Он, конечно, не рисовался. После всего, что уже случилось, в этом не было никакой необходимости, да и Мартынов – она уже знала точно – не из тех, кто опускается до такого минимума в стремлении завоевать сердце избранницы. Да и зачем ему это было бы нужно? Разве не очевидно, что она любит его до беспамятства?!

И все же она была встревожена. Мартынов увидел черную «Волгу». Даже детям понятно – на таких ездит прокуратура и милиция. Но если в каждой черной «Волге» видеть прокуратуру, а в каждом аккуратно стриженном молодом человеке в джинсах и кожаной куртке подозревать опера, то лучше уж не колесить по городам и весям, а сидеть дома.

– Андрей, а ты не думал о том, что кто-то из продажных функционеров МВД мог приехать к Холоду и просто загулять?

– Маша, ты бы смотрела поменьше сериалов… Это гулянье может закончиться тем, что один не доживет до пенсии, а со второго на воровской сходке сшибут корону. Прости, я совсем забыл, что ты вряд ли понимаешь, о чем я говорю. Но тебе придется посидеть здесь еще минутку.

Она не успела опомниться, как Мартынов снялся с лавки, как коршун с телеграфного столба, и стал удаляться в сторону дома Холода.

– Бред какой-то, – со страхом наблюдая за знакомой походкой, прошептала Маша. – Еще три недели назад я даже понятия не имела, за что могут сбить корону…

Обойдя дом, Мартынов посмотрел на камеры слежения, контролирующие доступ к ограде. Всего их было четыре, и располагались они в точном соответствии с принципами расстановки часовых на зоновских вышках. Любой из участков местности контролировался какой-то из камер-вертухаек.

Улыбнувшись, Андрей прижался к стене спиной и стал двигаться под одну из камер. Ее не отвлечешь изнутри разговором, оптика – бесстрастный наблюдатель. Да и некому наблюдать. Но разве это является преградой для того, кто часть жизни провел в лагерях? Эти привычки не забываются, как не забываются первая любовь и первый опыт разбитого носа.

Камеру не уговоришь и не обманешь, с часовым проще, у него есть мозги, которые всегда можно запудрить. Но зато камера ни за что не сможет перегнуться через ограждение вышки и рявкнуть: «А это что за падла там затихарилась?!» У камеры свой сектор контроля, от которого она не отойдет ни на секунду, ни на сантиметр.

Притча во языцех. Мертвая зона. Зона, расположенная меж сектором обзора зеркала заднего вида и сектором обзора зеркала внутри салона может стать на скоростном шоссе причиной гибели. А может и явиться спасением в ту минуту, когда мент заглядывает в окно, а ты сидишь под подоконником.

Дождавшись поворота камеры в другую сторону, Мартынов быстро забрался на забор и стремительно обрушился вниз, перекатившись к стене уже внутри ограды.

Камера вернулась обратно. Оператор, если только таковой сидел перед монитором, снова должен был видеть пустую территорию, и только ветка вяза, что совсем недавно находилась в покое, качалась из стороны в сторону.

Лежа на земле, Андрей осмотрелся. Знать бы раньше, засыпал бы Холода вопросами о технологии охраны его дома.

Внутри двора на стенах тоже имелись камеры, но эти уже не двигались, а просто тупо смотрели своими циклопьими глазами туда, куда их однажды направили. Сообразив, что если идти прямо, никуда не сворачивая, то можно остаться незамеченным, Андрей встал, машинально отряхнулся и медленно двинулся к дому.

Рядом с каменной стеной особняка он повторил знакомую процедуру – прижался к стене спиной и таким образом проследовал до угла.

Идти к крыльцу Мартынов не решился. В любой момент из дома мог выскочить вооруженный представитель правоохранительных органов. Мартынов не любил заведомо проигрышные ситуации. А потому, посмотрев вверх, он секунду подумал – больше для очистки совести, чем для анализа, и уверенно взялся руками за выступ стены.

Гробовая тишина во дворе и внутри дома настораживала и заставляла передвигаться быстрее. Чем скорее он разуверится или убедится в своих опасениях, тем быстрее уберется отсюда или, наоборот, протянет хозяину руку. И вот стена рядом с ухом, а окно первого этажа уже под ногами, но он все еще не слышал ни раскатистого голоса Холода, покрикивающего в телефонную трубку, с которой никогда не расставался, ни долбящих звуков Dolby Digital кинотеатра, который не переставая крутил кино для единственного затворника этого особняка, ни топота охранников, спешивших исполнить те или иные указания босса. Ничего этого, Андрей не слышал. Или не хотел слышать из-за того, что у ворот стояла черная «Волга», которая не должна была находиться здесь просто по определению.

Слава архитектору, угодившему вкусам Сёмы! Построй он этот дом в стиле модерн, взобраться по его округлым стеклянным стенам с такой легкостью вряд ли бы удалось. Но Сёма был старомоден, и эти ступенчатые стены в стиле «готика» как нельзя лучше подошли бы для тренировок альпинистов.

Окно на втором этаже открылось с той же легкостью, с какой открывается душа случайного партнера по складчине в очереди за пол-литрой. Протянув руку, Мартынов без труда отвел в сторону незапертую створку и, изрядно рискуя, заглянул вовнутрь.

Кабинет Холода предстал перед ним в странном виде: кресло было перевернуто, несколько книг из стеллажа валялись на полу, стол сдвинут в сторону, но не это заставило сердце Мартынова биться, словно ему ввели адреналин.

У стены, рядом с кожаным диванчиком, которым Сёма хвалился как «диванчиком из кабинета ЧК (в Самарском музее уступили)», чьей-то рукой была аккуратно очерчена жирная меловая линия. Вглядевшись, Мартынов увидел очертания человека, которого сейчас на полу уже не было, но который недавно здесь лежал, а иначе зачем кому-то понадобилось рисовать такие линии?..

В этот рисунок мог уложиться любой человек, но вот этот уголок, описанный рукой, вооруженной мелом… Создавалось впечатление, что художник чихнул, и рука отъехала в сторону, вычертив правильный треугольник. Анатомия человека не предусматривает подобных выступов на теле человека. Но такой рисунок обязательно получится, если эксперт аккуратно, без насморка, обведет мелом полу халата, откинувшуюся в сторону.

«Я хожу дома, Мартын, как барин! Непременно в брюках и халате!.. Хочешь, и тебе велю принести такой?..»

Можно уже уходить? Или попробовать убедить себя в том, что совсем недавно на этом полу лежал не Сёма, а кто-то из его гостей, который оказался гораздо пьянее Мартынова и позволил нарядить себя в халат с шитьем? А Сёма, дай бог, не в морге, а всего лишь в СИЗО. Дает показания, путает «красных» и наезжает на адвоката.

Уйти и не разобраться в том, что здесь случилось, Андрей не мог. Во-первых, это был дом его друга, и потом, от Сёмы многое зависело в смысле отъезда его и Маши за границу. Мартынов, стараясь не шуметь, перегнулся через подоконник и, как огромный питон, сполз на пол.

Но уже через мгновение ему пришлось вновь превращаться в человека. В коридоре послышались шаги, а в этом крыле второго этажа находилась – он это помнил – только дверь в кабинет.

Не раздумывая ни секунды, Мартынов встал под полог, спускающийся от самой головы оленя со стеклянными глазами. За спиной его, в нише – «тещиной комнате», располагался сейф. В этом крошечном закутке Холод хранил деловые бумаги, переписку с лагерными друзьями, архив дел своих, порочных и богомерзких, ружьишко и прочие мелочи. Теперь, стало быть, маленький тайничок за плотным пологом, спускающимся от оленьей башки с огромными раскидистыми рогами, уже не является тайной для сотрудников милиции. Если и был повод заглянуть туда и перевернуть все вверх дном, то нынче подвернулся как раз тот случай.

«Зачем я здесь?» – с тоской спросил себя Мартынов, слыша шаги входящего в кабинет человека. Но он уже ответил на этот вопрос, когда решился влезть в окно.

Глава 7 МЕДВЕДЬ КАК СИМВОЛ БЕСПРЕДЕЛА

Бабушкин и Метлицкий встретились вечером этого же дня. Чтобы не давать повод начальству отзывать его из отпуска, Роман отключил свой телефон и подключил другую трубку, номер которой теперь знал только ордынский следователь. И сейчас, ожидая Бабушкина в холле гостиницы «Новосибирск», майор сожалел о том, что нельзя вернуться в собственную квартиру и принять душ. Коллеги из РУБОП, не найдя возможности связаться с ним по телефону, могли в любой момент приехать к нему домой. Любое серьезное происшествие в городе могло стать основанием для отзыва Метлицкого, и давать для этого повод руководству майор не хотел. Разберутся без него – справедливо рассуждал он, так бывает всегда, когда начальник убывает в отпуск, но одно дело, когда начальника действительно не найти, потому что он лежит на пляже в Судаке, и совсем другое, когда он давит диван с газетой в руке по месту регистрации. Тут сам бог велел не дать шефу скучать…

Бабушкин не звонил уже два часа, и Рома стал подумывать, не побеспокоить ли нового друга звонком. Еще днем они договаривались встретиться здесь, и не могло быть и речи о том, что пенсионер МВД позабыл место и время рандеву.

Рома вынул трубку, посмотрел на нее, словно пытался на экранчике увидеть все, что происходит сейчас со следователем, но уже через минуту с удовлетворением прервал это занятие – в холл вошел, близоруко озираясь, Бабушкин.

– Я здесь, папа.

Бабушкин извинился за опоздание и тут же объяснил его причины. Дело в том, что Вайс не ослеп, как думалось первоначально, он даже не потерял и одного процента зрения. Правда, лицо его теперь нуждается в долгом лечении и заботливом уходе. После дозы обезболивающего он начал сносно разговаривать на английском, то есть не только произносить фразы, напоминающие предсмертные, типа: «Найди Мартенсона», но еще и врать и изворачиваться. Так, выяснилось, что в домик Фомина трое из Америки заглянули случайно. Путешествуя по российской глубинке, им вдруг захотелось свежей рыбки. Так они оказались в домике старика. Тот согласился помочь, но в последний момент, когда все уже собрались садиться за стол, в дом ворвался Мартынов, известный Вайсу как Мартенсон, и стал угрожать компании двумя пистолетами с глушителями. Потом он убил Уилки. Что стало с Томсоном, Вайс не знает, потому что Томсон вышел из дома за минуту до появления Мартенсона…

Понимая, что остановить «бред» больного не удастся, а скоро появятся и следователь из прокуратуры, и переводчик, пятидесятилетний Бабушкин около минуты ходил по коридору и случайно оказался в кабинете главврача. Игорю Севастьяновичу Корниенко, представителю того простого русского населения, которому решительно наплевать на все вокруг, если у внука праздник в детском саду – хоть «Титаник» войди в Орду, не было дело до американского пациента. Все указания он уже дал, осталось заполнить пару документов и можно было уходить на праздник. Все просьбы Бабушкина относительно того, что нужно выиграть время и направить Вайса в область (возможность два часа беспрепятственно беседовать с Вайсом) он игнорировал.

– Какой чудной костюмчик, – с досадой заговорил Бабушкин, заметив на кушетке перед бойко исписывающим бумагу врачом отутюженный костюм медвежонка.

– В городе достали, – рыкнул, не отрываясь от писанины, Корниенко. – Здесь шаром покати… И не проси, Дмитрий, пусть прокуратура приезжает и сама разбирается. Мне хоть американец, хоть поляк – все едино. Лечение ему дают, а мне – уж извини – к внуку нужно. Пока приду, пока тот переоденется… У него роль медведя.

– Это я понял, что медведя, – пробормотал Бабушкин и, попрощавшись, вышел, а Корниенко с воодушевлением принялся дописывать документ.

Далее события в Ордынской клинической больнице разворачивались не совсем обычно для заведения данного статуса.

Вайс уже достаточно пришел в себя для того, чтобы потребовать предоставления консула и адвоката, непременно из США, и теперь обдумывал, как в условиях языкового контакта тянуть время и разыгрывать смертельно больного человека. Зная от многих русских эмигрантов-уголовников о беспределе, царящем в системе следствия и правосудия, Фицжеральд Вайс решил просто не понимать того, что ему говорят. Это был самый верный способ защитить себя от беспредела до прибытия адвоката, поскольку беспредельничать по отношению к человеку, который не понимает, чего от него хотят, просто глупо.

Когда в палате появился седовласый следователь, глава службы безопасности «Хэммет Старс», явно переигрывая, стал по-английски благодарить вошедшего. Разыгрывать дурака было легко и приятно особенно потому, что Бабушкина Вайс узнал и сразу понял: это не адвокат.

Однако дальнейшие события убедили Вайса в том, что происходит что-то неладное. Вошедший присел на стул возле его кровати и позвал кого-то по имени «Машья». На этот призыв откликнулась пожилая тетка лет шестидесяти, она и принесла в палату шприц, наполненный прозрачной жидкостью. Сразу после этого она вышла и больше не показывалась.

Мужик никуда не торопился. Он прицелился в потолок, стрельнул в него из шприца, положил прибор на стол, после чего… извлек из кармана плюшевую башку медведя и напялил себе на голову.

Вайс остолбенел, а потом все же попытался позвать на помощь.

Но больница словно вымерла. А русский мужик с башкой медведя на голове стал что-то говорить, причем в его монологе звучали слова «Мартынов», «Мальков», «10 миллионов долларов» и «эвтаназия». Произнося последнее слово, он многозначительно помахивал шприцем, и весь вид его свидетельствовал о том, что ни консула, ни адвоката Вайс не дождется.

Глава центра безопасности «Хэммет Старс» с ужасом смотрел на пластмассовые медвежьи глаза на лбу вполне серьезного гостя и вспоминал то рассказы Томсона о русских копах-маньяках, то рассказы Уилки о зверствах русских врачей в тюрьмах-больницах. Когда наступил подходящий момент для инъекции, русский закурил и раздул огонек сигареты, и Вайс даже без переводчика догадался, что за отсутствием спирта и ваты дезинфицировать место укола ему будут огнем.

Вайс снова попытался позвать на помощь, но русский перехватил шприц как кинжал и прицелился в грудь пациента, и Вайс раздумал кричать. Каждая клетка его тела гудела уже не от боли, а от дурного предчувствия. Решив, что лучший способ выиграть время – это разговор, Фицжеральд Вайс начал говорить. Чтобы не заморачиваться паузами, которые обязательно возникают, если фантазируешь, он стал говорить правду. Правду о том, зачем он приехал в Россию.

Когда он закончил, русский покивал… закатал рукав своей рубашки и сделал себе инъекцию. На столике нашлись и вата, и спирт, запах которого тотчас разлился по палате, напоминая Вайсу, что он, американец, в больнице, и поступать с ним подобным образом ни в одной цивилизованной стране мира, не имеют права.

Оставшись в палате наедине с самим собой, Вайс почувствовал слабость и стал кричать.

Тогда в палату пришла молоденькая медсестра, похожая на Сондру, но с железным взглядом. Она пришла с подносом и, несмотря на протесты американского пациента, вонзила ему в ягодицу иглу. Через минуту гнев Вайса схлынул, через пять ему захотелось спать. И он обязательно заснул бы, но на пороге появился какой-то тип в форме с погонами, на которых красовались синие просветы, и произнес магическое слово «прокуратура». Его сопровождали двое в штатском, и один из них представился Вайсу, как переводчик.

– Что он говорит? – наконец произнес следователь Новосибирской областной прокуратуры после долгой фразы пациента. Взгляд его был при этом обращен к переводчику.

– Он сказал, что его тут десять минут назад хотел убить милиционер, на голове которого была голова плюшевого медведя, – конфузясь, словно выходил голым из бани, сообщил переводчик. – Он хотел убить господина Вайса инъекцией из шприца, но потом поставил укол себе и ушел.

Через час был найден новый переводчик, после чего выяснилось, что первого следователь выгнал совершенно напрасно. Коллега первого повторил все слово в слово, после чего прокурорский вздохнул и обратился к главврачу, который почему-то был мрачнее тучи, хотя оснований для этого вроде не было:

– Когда он сможет адекватно воспринимать действительность?

– Тут сразу ответить нельзя, товарищ следователь. Травма могла оказать самое неблагоприятное влияние на психику… Бабушкин, сволочь… Нужна консультация с психиатром, анализы опять же…

Странного пациента было решено оставить в Ордынской РКБ и известить посольство США в Москве. В поселке городского типа Ордынске найти консула Соединенных Штатов Америки столь же затруднительно, как и толкового переводчика.

– Ну, и что мы имеем в итоге? – с недоверием спросил Метлицкий, выслушав Бабушкина. – Ну, оставят Вайса, как ты предполагаешь, на несколько дней в Ордынске, а что нам это дает?

– Это нам не дает ничего, – согласился следователь. – Но, может быть, нам даст что-то полезное для дела вот это? – и он вынул из кармана и положил на стол крошечный цифровой диктофон. – Я писал его и видел в глазах правду.

– А ты хорошо разбираешься в глазах человеческих? – с еще большим сомнением проговорил майор.

– Тут все на английском. – Спорить Бабушкин не стал. – Силен в языках?

Английский Метлицкий знал, но для того чтобы понять истину, нужно знать английский разговорный. В противном случае любое заявление на пленке можно истолковать с точностью до наоборот. Это как если бы перевод Дэна Брауна делал учитель средней школы, хотя бы и высшей категории.

Но Метлицкий знал такого переводчика. И именно преподавателя высшей категории, и даже не в средней школе, а в университете.

– Есть одна дама, – поморщившись, пробормотал майор.

– Что, обещал, да не выполнил? – понимающе поддержал Бабушкин.

– Да как бы сказать… Скорее – ничего к тому не располагало, а сделал.

Через два часа в аудитории на факультете иностранных языков порозовевший Метлицкий и таящий улыбку Бабушкин сидели рядом с тридцатилетней, худенькой, похожей на старшеклассницу, преподавательницей английского и слушал ее перевод:

«Я приехал в Россию по заданию мистера Малкольма, главы организации „Хэммет Старс“. Моей задачей было найти и устранить русского эмигранта Мартынова, приехавшего в Россию четырьмя неделями ранее…»

– Выходит, на теплоходе были убиты не в то время и не в том месте оказавшиеся проходимцы. Их убийство – дело рук Уилки. Но с него теперь не спросишь… – бормотал Бабушкин, словно сомнамбула, уже по-новому оценивая произошедшее. – Вайс, его люди, Мартынов и Макарова ушли на лодке. Значит, на второй лодке отчалил от «летучего голландца» мальчишка? И это он уволок три сумки, которые видел Вайс, но которых мы не нашли при осмотре?

– Очень может быть, если сумки не были унесены рыбаками за пять минут до того, как они сообщили о бесхозном «Костромиче». Для меня сейчас гораздо важнее другое, – покусав губу, майор подтолкнул диктофон к Бабушкину. – Мартынов не знал, что Вайс и его ублюдки побывали в доме Холода. А это значит…

– Это значит, что нам нужно поторапливаться, – следователь выбрался из-за тесной парты и стал собирать со стола ручку, листы бумаги и прочее, что он успел вытащить из карманов за время разговора с преподавательницей. – Он сейчас если уже не в доме старого лагерного друга, то приближается к нему. Мартынову из-за отсутствия документов и связей податься больше некуда!

– Так как, Метлицкий, – раздался голос преподавательницы, когда опер и следователь направились к выходу, – ждать тебя в гости в эти выходные или нет?

– Обязательно, – заверил Рома. – Я же обещал…

– Знакомая песня.

На крыльце, доставая из кармана ключи от машины, Метлицкий покосился на спутника.

– Какого черта ты колол себя в вену, если не врешь? Придумал для красоты повествования?

– Глюкозу, майор Рома, нужно колоть себе периодически. Если уж не колоть, то хотя бы пить прямо из ампулы. Мозги прочищает, энергией заряжает.

Глава 8 НЕ БЕЙ КОПЫТОМ, ПРОКУРОР!

Мысли Мартынова больше занимали не шаги неизвестного в полуметре от его ног, а Маша, которая ждала его на уличной лавке. Стоящий рядом с ней кейс в этих местах не в диковинку, но одежда девушки после перемещений по лесу требовала иголки с ниткой и доброй стирки. Кроме того, мимо нее мог в любой момент проехать автомобиль с людьми, являющимися коллегами незнакомца за пологом.

Андрей повернул голову и покосился за спину. Там стоял швейцарский сейф Сёмы с секретным замком, с которым хозяин при жизни баловался, как с игрушкой. Сёма под настроение закрывал глаза и вводил наугад невидимую для себя комбинацию из восьми цифр. Изготовитель утверждал, что подобрать ключ к коду можно, но для этого необходимо перебрать двенадцать миллионов комбинаций, что само по себе является делом немыслимым. Набрав код и не зная его, Сёма ставил рядом бутылку коньяка и принимался за вскрытие собственного сейфа. Обычно на это уходило от получаса до сорока минут. Тем, кто не понимал смысл подобного развлечения, Холод объяснял, что нет ничего хуже для вора, чем потерять квалификацию. И это говорил человек, состояние которого исчислялось несколькими миллионами долларов. Сёма соглашался, что теперь он вор «неправильный, ибо вор не должен окружать себя роскошью», однако тут же и оправдывался: нынче, мол, быть иным вором невозможно, поскольку времена меняются. Главное, «не ссучиваться и не торговаться с ментами».

Сейчас верхняя дверца сейфа была распахнута, внутри было пусто. Видимо, в Новосибирске не один Холод имел склонность к баловству с секретными замками. Но нижняя дверца была заперта, и Андрей вдруг с ужасом подумал о том, что кому-нибудь может прийти в голову заняться ею после короткого перекура. Сейф криминального авторитета для РУБОП и прокуратуры – сущее Эльдорадо, и в том, что он будет выпотрошен до конца, сомневаться не приходилось.

Может, дверца просто прикрыта так, что кажется запертой? – с надеждой подумал Мартынов, но тут же отверг это предположение, потому что услышал хрипловатый голос стоящего за пологом человека, который разговаривал по телефону:

– Ну, где там эти «медвежатники»? Или вы думаете, я здеся еще двое суток торчать буду?

«Здеся», – со злой иронией мысленно повторил Мартынов.

«Здеся и сейчас», – решил он, услышав приближающееся и обращенное в его сторону дыхание.

Действовать нужно прямо сейчас, потому что через минуту-две в кабинет Холода поднимутся «медвежатники» отдела «К» ГУВД и возьмутся за дело. А уже через секунду отъедет в сторону на кольцах карниза полог, тронутый рукой мента.

Отступив на шаг, Мартынов оперся на правую ногу, чуть качнулся и со всего размаха пробил ею через полог.

Боль согнула следователя пополам, но он даже в состоянии болевого шока заставил себя поднять если не голову, то глаза. Секунды ему не хватило для анализа ситуации, режущая все тело боль мешала сообразить, кто или что могло поразить его таким образом.

Но второй секунды Мартынов ему не дал.

Огромная оленья голова, сверкнув глазами, сорвалась со стены и ударила следака в шею твердыми, как сталь, рогами.

Отлетев назад и рухнув на пол, он в тот же миг получил второй удар рогами, который оказался гораздо сильнее первого.

– Черт меня побери… – шептал Мартынов, перебираясь через подоконник, – черт меня побери… Проклятье рода Мальковых никак не хочет оставить меня в покое…

Зацепившись за ручку оконной рамы, куртка треснула и разошлась по шву. Не обращая внимания на мелочь, не способную испортить его и без того ужасный внешний вид, Андрей перевалился через подоконник и встал на знакомый карниз. Уже снаружи он притянул створку и, за отсутствием других вариантов и времени, спрыгнул на землю.

– Невероятно везет нам нынче на фауну, Бабушкин, – прохаживаясь вокруг стула, на котором сидел с перевязанной головой следователь прокуратуры, заметил Метлицкий. – Животные сошли с ума. В больнице медведь едва не казнил внутривенно гражданина США, а в доме «законника», олень запинал следователя прокуратуры.

В комнате, помимо побитого представителя прокуратуры, находились двое спецов из отдела компьютерных технологий, участковый и двое понятых из соседнего дома. По всему чувствовалось, что последние испытывают большое удовольствие от общественной работы, которую при других обстоятельствах ни за что не стали бы выполнять.

– Все это, конечно, смешно звучит… – бормотал следователь, прикладывая руку то к одному больному месту, то к другому.

– Нет, что вы, какой может быть смех, – заверил его Метлицкий. – Взбесившееся животное порой гораздо опаснее рецидивиста.

– Но кто-то же на меня напал!.. – сорвавшись, закричал прокурорский и тут же застонал.

– Да! Я тоже так думаю! – сменил на гнев милость майор. – Я не верю в Джуманджи! Зато верю в криминалистику! У окна пыльные следы от мужской обуви сорок третьего размера! Олени не ходят в ботинках!

Он подошел к окну, наклонился и поднял с пола телефонную трубку.

– Это ваш телефон?

– Мой в кармане… – был ответ.

Метлицкий некоторое время кликал кнопками, потом сверился со своими наручными часами.

– Последний и единственный за сегодня звонок с этого телефона был произведен два часа назад. Узнайте номер и установите мне владельцев обоих телефонов, – посмотрев на раненого следователя, он бросил трубку спецам из управления и покачал головой. – Что-нибудь пропало из этой комнаты за то время, пока вы находились без сознания?

Ответ был отрицательный. Если преступник и унес что-то из этого дома, то только собственные ноги.

Рома пристально посмотрел на Бабушкина и сказал показавшуюся остальным странной фразу:

– У него хобби такое – телефоны терять. Я уже сбился со счета, сколько трубок он посеял. – Он вздохнул и сел на стул. – А вот теперь, товарищ Бабушкин, я даже приблизительно не смогу вам подсказать, куда направится Андрей Петрович Мартынов.

Бабушкину это заявление не понравилось. Он смотрел на пол, где хорошо различались отпечатки следов обуви гостя, причинившего так много хлопот районной прокуратуре в лице ее следователя. Эту или очень похожую на эту обувь фирмы ЕССО Бабушкин видел в районной клинической больнице, когда рассматривал вещи пациента Лайера. Рисунок на подошве, во всяком случае, не отличался ничем.

– Невероятно, – пробормотал он, подходя к стене и рассматривая зияющие в ней отверстия. – Как он мог оторвать башку от стены? Она же тремя двухдюймовыми дюбелями была к стене пристрелена…

– Кто это «он»? – подскочил раненый.

– Олень, – посмотрев на него долгим взглядом, сказал Метлицкий и потянул за собой Бабушкина. – Хотя это, конечно, очень смешно звучит.

Глава 9 ВЫЙТИ ЗАМУЖ ЗА АМЕРИКАНЦА

Увидев Машу там, где они расстались, Мартынов облегченно вздохнул и уселся рядом с ней на скамью. На лице его девушка могла прочитать ответы на все вопросы, которые могли возникнуть у нее за время его отсутствия.

– Он… умер?

Андрей огляделся. Хуже ситуации он представить себе не мог. Менты в доме Холода – полбеды. С ментами они вдвоем вопрос решили бы быстро. Не стреляли бы, конечно, – упаси бог! – они бы их «заделали» по-другому, как в лучшие времена под Хатангой. Палит в милицию только идиот. Умный человек милицию обманывает. Этим он ничуть не отличается от самой милиции, которая мечтает обмануть его. Но все это имело бы смысл, если бы Холод был живой.

О сне и горячей ванне следовало забыть. Равно как и о нормальной пище. Эта пустыня с зыбучими песками не имела границ. Впереди брезжил лишь горизонт, но и он мог оказаться миражом…

Мартынов отрешился от стратегических раздумий и отдался тактике.

– Маша, ты веришь в то, что браки совершаются на небесах?

– Браки, Мартынов, совершаются в загсе, – после кросса, который начался так давно, что она уже и не помнила, Маша была уже ни в чем не уверена.

Центр Новосибирска очень напоминал Мартынову центр Нью-Йорка в будний день – беспрерывный шум автомобильных двигателей, потоки людей, избыток рекламы, тряска асфальта от проезжающих под ногами составов подземки. И хотя более Новосибирск ничем не походил на Нью-Йорк, настроение у него улучшилось.

– Маша, не хотелось бы влезать к тебе в душу, но… ты пошла бы за меня?

Девушка еще некоторое время продолжала сидеть на лавочке неподвижно, потом вдруг выпустила из руки банку колы, и напиток, шипя и пузырясь, стал расползаться темной лужей по промокшему от недавнего дождя асфальту.

– Что ты сказал?

– Я сказал: выходи за меня замуж. Видишь ли… – американец замялся. – Они ищут Громова и Макарову. А вот чтобы начать искать Деснина и Деснину…

Маша с сожалением посмотрела на упавшую жестянку. Разговор стоил гораздо меньше пятнадцати рублей, уплаченных за колу.

– А как же венчание по русскому обычаю? – проговорила она, стараясь придать глупому своему положению хотя бы оттенок комичности. – Венцы над головой, удерживаемые свидетелями? Свечи?..

– Все это будет, – он рассмеялся, заметив, что она опечалилась. Загсам я не верю, и вскоре ты убедишься почему. Что же касается венцов, то напрасно ты иронизируешь. Известно ли тебе, что эти упомянутые венцы довольно тяжелы? А ведь если венец не будет надет на голову, то в народе такой брак считается незаконным и является дурным предзнаменованием.

– Мне не верится, что все это происходит со мной, – призналась Маша. – Это какой-то дурной сон. В нем даже предложение стать женой звучит как глупая шутка. Ты хоть знаешь, что такое свадьба в жизни человека, Мартынов? – с тоскою проговорила она.

– Да, знаю. Это такой день в жизни человека, когда он одевается наиболее нарядно, чтобы прыгнуть обеими ногами в… лужу. Но я все-таки верю в соединение перед алтарем. И не верю в загсы, и через час – не более того – ты поймешь почему.

За двадцать минут Мартынов по справочнику разыскал тот самый отдел записей актов гражданского состояния, на территории которого был зарегистрирован, успел поймать такси, и они прибыли к парадному. У крыльца загса стояли несколько авто с лентами и бубенцами, они наводили на Машу жуткую тоску все то время, пока она двадцать минут сидела на лавке и ждала Мартынова.

Вскоре он появился в дверях и махнул ей рукой.

– Здесь все расписано на три месяца вперед, – объяснила она ему невозможность скоропалительных решений. – Мартынов, этот срок дают, как и при разводе, чтобы люди хорошенько подумали! Ты хорошо подумал?

– Не заставляй человека ждать.

– Какого человека, Мартынов? – возмутилась Маша и тотчас оказалась в небольшом зале напротив миловидной женщины лет под сорок. Поперек зала была натянута золоченая лента.

– Сегодня в вашей жизни важный и волнующий день, – сказала женщина, – родилась новая семья. Поздравьте друг друга, я объявляю вас мужем и женой.

Мартынов привлек Машу к себе и поцеловал.

– Распишитесь, пожалуйста, – попросила «мисс загс», протягивая молодым длинное, как дротик, перо.

– Зачем? – вырвалось у Маши.

– Это не самый смешной вопрос, который мне приходилось слышать здесь за десять лет, – нараспев констатировала «мисс» и стала проявлять признаки нетерпения – в коридоре под присмотром полусотни родственников ожидали своего часа другие брачующиеся пары.

– Мартынов?..

– Он не Мартынов, он Деснин, – подсказала «мисс», с пониманием поглядывая на молодую, – а вы, на всякий случай, Деснина.

– Что все это значит? – изумленно воскликнула Маша, когда они вышли на улицу.

– Это значит, что теперь мы будем вместе в печали и радости, нищете и достатке, здравии и болезни, и проживем долгую жизнь и умрем в один день. Я же говорил тебе, что не доверяю загсам. Пять тысяч – и ты моя. Если бы у маньяков со средним достатком хватало сообразительности, то дела об изнасиловании не доходили бы не только до суда, но и до милиции.

– Что ты ей втюхал, помимо пяти тысяч?

– О, это долго рассказывать…

– Тебе хватило пяти минут, чтобы провернуть дельце. Думаю, рассказ займет втрое меньше времени.

Мартынов озорно улыбнулся и вдруг снова привлек ее к себе и поцеловал. На этот раз, как показалось ей – более искренне, чем в присутствии свидетельницы.

– Я сказал ей, что мы раковые больные. Тебе остался месяц, мне – два.

– Нет, это не моя жизнь, я уверена в этом, – пробормотала Маша уже в машине, следующей в неизвестном ей направлении. – Я даже не знаю, куда сейчас еду после регистрации…

– Мы едем… – Мартынов извлек из кармана свой паспорт, раскрыл его.

– УВД Ленинского района города Новосибирска… – повторила вслух прочитанное Маша.

– Точнее сказать, в подразделение, выдавшее этот документ. Я очень хочу видеть человека, подписавшего этот паспорт.

– Это же… сотрудник милиции? – прошептала Маша.

– Верно. Начальник паспортного стола. Появление на свет нового паспорта, как и рождение новой семьи, происходят одновременно, но не обязательно в самый кратчайший срок. А у нас совсем нет времени.

– Но это же… сотрудник милиции, – уже в отчаянии повторила Маша, – которого ты не знаешь так близко, как знал его Холод!

– Это верно, – упрямо повторил Мартынов и стал смотреть прямо перед собой.

Когда же он полез в карман за деньгами для расчета с водителем, в ней что-то оборвалось, и она, развернувшись к Мартынову, захотела сказать что-нибудь резкое и обидное.

И увидела его глаза. Они были наполнены такой тоской и болью, что Маша, сглотнув сухой комок, сказала только:

– А почему это тебе два месяца, а мне – один? – На ресницах ее дрожали слезы.

Положив на ее щеку ладонь, Андрей осторожно смахнул капельки росы с ресниц. И этот порыв нежности заставил Машу разрыдаться.

– Перестань плакать, милая… Нам сейчас в фотоателье. Не хочу, чтобы моя жена выглядела на фотографии в день свадьбы, как в день похорон.

Он обнял ее за плечи.

– Все будет в порядке. Обещаю. Главное, чемоданчик больше в реку не выбрасывай, если я задержусь на пяток минут…

Глава 10 УМЕЮТ РАБОТАТЬ, КОГДА ХОТЯТ

Информация сотрудников управления «К», получить которую было проще, чем связаться по телефону с ее заказчиком, Метлицкого не удивила, но и не обескуражила. В глубине души он надеялся услышать фамилию Мартынова, хотя было очевидно, что тот не настолько глуп, чтобы в такой ситуации регистрировать трубку на свое имя. Фамилия «Деснин» не говорила майору РУБОП ровным счетом ничего. Удивило другое: номер телефона, оставшийся в памяти телефонной трубки, тоже принадлежал Деснину. Правда, такое бывает. Человек идет в магазин с паспортом и покупает сразу несколько телефонов – для себя, для жены и других, кому посчитает нужным. Таковое случается сплошь и рядом, но не каждый из таких покупателей забывает телефон в доме убиенного криминального авторитета.

Да еще эти туфли ЕССО…

Неужели Деснин – это Мартынов?

Вопрос столь же резонен, сколь и наивен. В Новосибирске тысяча человек может иметь туфли ЕССО и из них не меньше десятка могут иметь несколько зарегистрированных на свое имя трубок.

Между прочим, у Метлицкого туфли тоже ЕССО, а на имя Бабушкина зарегистрировано две трубки его и жены – так выходит дешевле по тарифу, предоставляемому оператору сотовой связи сотрудникам МВД.

Через полчаса Метлицкий имел данные паспорта Деснина, любезно предоставленные магазином.

– Ленинское РУВД, – усмехнулся Рома, протянув лист с информацией Бабушкину. – Нужно познакомиться с начальником стола. Обрати внимание на дату выдачи паспорта Деснину, папа. То же число и тот же месяц проставлены в паспорте Громова, то есть в новом паспорте Мартынова!

– Еще раз назовешь меня папой, буду звать тебя «сынок».

– Договорились, папа, – сразу согласился Метлицкий.

Если бы они знали, что в эту минуту Мартынов выходит из паспортного стола Ленинского РУВД, то, наверное, потом вряд ли бы случилось то, что случилось…

Стоять в очереди Мартынов, конечно, не стал. Он прошел по коридору и убедился, что в России ничего не меняется. У двери в паспортный стол стоят бабушки, которым по определению нечего в паспортном столе делать. Они первыми штурмуют отделение, когда начинается обмен паспортов, несмотря на то, что обмен будет длиться несколько лет, и образуют очередь в несколько сот человек, не допуская к заветной двери человека, которому в кабинете начальника действительно что-то нужно.

Не обращая внимания на настороженные взгляды демонстративно прислонившихся к косяку «последних», Мартынов распахнул дверь и вошел в кабинет начальника. Этого майора милиции Андрей видел впервые в жизни.

Рядом с милиционером сидел какой-то мужчина лет сорока на вид – почти ровесник Мартынова, и по их расслабленным лицам американец догадался, что если они и решают сейчас какой-либо вопрос, то к числу служебных отнести его невозможно.

– Вы кто? – добродушно поразился наглости гостя майор.

– Максим Юльевич Деснин, вам звонили. Майор задумался, потом снова посмотрел на Мартынова.

– Деснина я не знаю. Мне никто не звонил.

– Семен Борисович Холод звонил. Как же вы забыли?

Еще немного подумав, майор кивнул собеседнику на стуле, и они душевно распрощались. Видимо, вопрос решался действительно ничтожный: или просьба о маленькой услуге, или подписание договора о совместном поедании шашлыков на берегу Оби.

– Я, признаться, Холода такого…

– Помните, помните, – не стал влезать в пустопорожние разговоры Мартынов. – И он просит вас оказать ему маленькую услугу. У меня на руках паспорт, который был выдан одновременно мне и еще одному человеку по фамилии Громов. Сейчас я женился, и мне нужен паспорт жены на ее новое имя.

Холода майор, конечно, помнил. Более того, он хорошо его знал. Причем – лично. Но было одно обстоятельство, которое мешало ему правильно разобраться в своих чувствах к посетителю. Дело в том, что майор располагал достоверными сведениями, что Семен Борисович Холод, криминальный авторитет Новосибирска, был убит в своем доме несколько дней назад.

Начальник паспортного стола, прежде чем занять столь хлебную должность, когда-то работал оперуполномоченным уголовного розыска, и ему было хорошо известно, что делают сотрудники правоохранительных органов в квартирах убитых людей с криминальным прошлым. Смерть недоступного авторитета – это отличный повод покопаться в его личных вещах и документах, ибо ничто не наводит оперов на раскрытие других преступлений так быстро, как архивы главы криминального сообщества.

И сейчас майор оказался в затруднительном положении. С одной стороны, мог иметь место банальный оперативный эксперимент. В доме Холода нашли нечто, вызвавшее подозрения относительно чистоплотности его, начальника паспортного стола, и теперь «закрышеванный» опер под видом посланца Холода пытается добыть доказательства обоснованности этих подозрений.

С другой стороны, это мог быть и человек от Холода, но морочащий майору голову. Несмотря на смерть авторитета, этот человек, вероятно, решил самостоятельно наладить контакт с милицией, что в определенной степени компенсировало для майора потерю богатого клиента. Какая разница, в конце концов, кто платит?

– Я знаю, что Холод убит, – решил выбросить карты на стол Мартынов. – И вы это знаете. Но Холод не мог просить за мента, как не мог играть на ментов, а в паспорте, если вы приглядитесь, – Андрей бросил корочки на стол, – моя фотокарточка. Мне действительно нужен паспорт жены на новую фамилию.

Взяв документ в руки, майор долго смотрел на фото, но признаков подделки, если таковые имели место после того как паспорт оказался в руках прохиндеев из РУБОП, не обнаружил и вынужден был согласиться, что сидящий перед ним человек прав.

– Давайте паспорт жены. Завтра заберете новые документы. После четырнадцати часов.

– Вы не поняли, – Мартынов положил на стол пачку сигарет и закурил. – Паспорт нужен сейчас.

– То есть как это – «сейчас»? – опешил майор, который подобных просьб не слыхивал даже от Холода.

– Сейчас, это значит – в течение получаса.

– Это невозможно!

– Видите ли… ухмыльнувшись и покусав губу, Андрей склонился над столом. – Мне нужно срочно покинуть страну. Сегодня. Если этого не произойдет, то меня задержут ваши коллеги, и при этом у них в руках окажется этот паспорт.

Посерев лицом, майор машинально выдвинул ящик стола и смахнул в него документ.

– Ну, или паспорт Громова! – словно ребенку, объяснил ситуацию Мартынов и беззвучно рассмеялся. – Перестаньте паниковать, майор. Если бы я сомневался в ваших возможностях, то пришел бы к другому человеку. Да, еще… На новое имя жены мне нужен паспорт, как вы понимаете, заграничный. И тоже сейчас.

– Но это же не моя компетенция!

– А на бабло потерпевших от оргпреступности хавать – это твоя компетенция? – откинувшись назад, Мартынов смачно сплюнул в урну. – Не морочь мне голову, козел. Ты не вор и не мент, ты падаль продажная, а потому не тряси чешуей передо мной и делай, что тебе говорят, сука! Холод помер, так что если мне придется тебя сдать, то ближайшие лет пять-восемь ты будешь на «красной» зоне чинарики у параши сшибать. Надумал, или мне выйти?

Около минуты майор соображал, что ему делать. Если бы ему удалось уловить в словах гостя хоть нотку фальши, тот не вышел бы из этого кабинета иначе, как в сопровождении конвоя и в наручниках. Но чем дольше начальник паспортного стола размышлял, тем сильнее уверялся в том, что услышанное не что иное, как пророчество и реальная возможность выбора. Даже Сёма Холод, налаживая с ним контакт, не уложился в месяц. Он уложился в два. А этот хам потратил на вербовку ровно одну минуту. При этом он представил альтернативу таким образом, что стало ясно – другой нет и быть не может.

Дотянувшись до телефона, майор осторожно, не сводя глаз с Мартынова, снял трубку.

– 02? – сострил на всякий случай Андрей, но майор был серьезен.

Он поговорил с кем-то по внутреннему телефону. Через минуту в кабинет вошла девушка с таинственным взглядом – такой бывает обычно у людей, выполняющих скабрезные поручения, – забрала со стола оба паспорта и исчезла так же тихо, как и появилась.

Второй звонок он сделал, видимо, в ГУВД. Получить заграничный паспорт действительно не просто. Нужны результаты проверок различных инстанций, заявления, заполненные бланки и прочие свидетельства того, что власти, всегда с большим трудом отпускают своих граждан за границу.

Сорок минут Мартынов пил с майором чай, говорил о спаде кривой преступности, жаловался на ломоту в пояснице и выслушивал советы, как правильно ломоту снимать. Через сорок минут внесли первый документ. Из содержащихся в нем сведений следовало, что он принадлежит гражданке России Дес-ниной Марии. Еще через двадцать минут, уложившись таким образом в обозначенный Мартыновым час, принесли второй паспорт.

– А ты говорил, что это невозможно, – уже по-дружески упрекнул майора американец. – Ну, бывай, начальник. Даст бог – свидимся, не даст – еще лучше.

И, уложив паспорта в карман, он молча развернулся и вышел из кабинета.

– Нехорошо, товарищ, без очереди лезть и по часу сидеть, – сказал ему кто-то в спину. – Наказание какое-то с этими блатными…

– Леди, – не оборачиваясь, ответил Мартынов и утер со лба капли пота, – сидеть по часу – это вовсе не наказание, уж поверьте мне…

Он вышел на улицу и с неровно бьющимся сердцем перешел дорогу. Через стекло закусочной «Аллегро» на него смотрела Маша.

Глава 11 КОРПОРАТИВНАЯ ВЕЧЕРИНКА

– Сукин сын, – в отчаянии просипел майор и откатился на кресле к стене. Если бы он мог, он уже сейчас позвонил бы куда следует, и мерзавец не прошел бы по улице и сотни метров. Можно было сказать, что документы он делал под дулом пистолета. Плевать, что пистолет не найдут! – главное, он сообщил. Но потом у него обязательно изымут документ, который сдавался при получении нового, и выяснится, что старый паспорт тоже был выдан с нарушениями инструкций, и никто на майора ствол не направлял, коль скоро он не сообщил! Да и уголовник этот, кажется, не из тех, кто даром воздух сотрясает. Если он разговорится, то бумаги Холода отныне будут проверяться еще более внимательно. А сколько майор таких паспортов по просьбе Холода сделал? А скольких зарегистрировал по указанным адресам? А скольких снял с регистрации?! – Сукин сын…

Через полчаса после ухода Деснина начальник паспортного стола успокоился, справедливо рассудив, что, если уж он выбрал для себя столь чреватую опасностями стезю добровольно, то нечего на нее и задираться, на судьбу-то. Проворачивая в голове эту мысль, он хотел сказать пенять, но при данных обстоятельствах первое звучало более уместно.

Он собрался было уже идти на обед, как вдруг дверь снова без стука распахнулась, и на пороге возникли двое в штатском. Один, что вошел первым, был молод и высок настолько, что второго майор заметил не сразу. Но потом появился и он – пожилой, лет пятьдесят, а то и больше, и невысокий. Вошли и прикрыли за собой дверь. Сегодня у начальника паспортного стола был просто какой-то день открытых дверей.

– Чем могу? – решив урезонить гостей с порога, строго спросил майор. Обычно именно с этого начинается полный отказ по всем позициям во всех без исключения госучреждениях.

– Понятия не имею, чем вы можете, – вякнул первый гость и развалился за столом. Его примеру последовал и седовласый, разве что локти на столешницу не завалил. – Паспорт Громову выдавали?

Майор похолодел.

– С кем я сейчас разговариваю? – спросил он.

Молодой вынул из кармана и положил на стол ключи, полный магазин от ПМ, мятую пачку сигарет, два презерватива и где-то между магазином и «Гусарскими» на лакированную столешницу шмякнулось красное удостоверение. Гость протер его, обдул и протянул майору.

– Начальник отдела по борьбе с бандитизмом УБОП при ГУВД Новосибирской области… – прочитал майор, вернул корочки и посмотрел вопросительно на второго гостя.

– Следователь Бабушкин, можете поверить мне на слово, – сообщил седовласый, который, кажется, наименее всего был расположен к необоснованной потере времени.

– Вот вы меня спрашиваете, – поверил на слово майор, – выдавал ли я паспорт некоему Громову. Но я не могу ответить на этот вопрос так, как вам хотелось бы, потому что паспорта выдаю не я. Я же их только подписываю.

– Добро, – сказал молодой. – Громову паспорт подписывали?

– Может, подписывал, а может, и нет – если речь идет о времени, когда я мог находиться отпуске.

Метлицкий извлек из внутреннего кармана пиджака сложенную вчетверо ксерокопию паспорта Громова и протянул майору. Не согласиться с тем, что подпись на второй странице была его, майору было трудно, однако он был бывшим опером, а не придурком.

– Если экспертиза подтвердит, что подпись моя, то я соглашусь, конечно. А что случилось?

– Ксерокопию прислали из налоговой инспекции. Громов зарегистрировался как ПБОЮЛ. Я могу взглянуть на документ, который Громов сдал вам взамен полученного нового?

– Он, скорее всего, уничтожен, – сказал майор.

– Странно, – заметил Метлицкий. – Подпись свою не узнаете, Громова не помните, а то, что его старые документы уже уничтожены – помните.

– Не пытайтесь ловить меня на оговорках, – нервно ответил начальник паспортного стола. – Я не сказал, что помню, я сказал – «скорее всего уничтожены».

– Как-то быстро вы их уничтожили, – вмешался Бабушкин, – словно хотели от них избавиться. Но давайте все-таки пойдемте посмотрим?

Права свои майор знал – уж что-то, а на этом провести его было невозможно. Это сволочь, что приходила перед этими двоими, его развела, как лоха. Но сейчас был не тот случай.

– А вам не кажется, уважаемые, что вы не у себя дома? С чего вы решили, что я встану и пойду что-то смотреть, не зная, о чем вообще идет речь? Подскажите-ка номер телефона вашего начальника, – убедившись, что следует в верном направлении, майор взял с аппарата трубку и уставился на Метлицкого.

Усмехнувшись, Рома покачал головой.

– Что происходит с этим миром, Бабушкин? Куда он, гад, катится? Ты только посмотри: Королев отправил Гагарина в космос, но ничуть этим не загордился, Жорес Медведев – не только величайший из биологов, но и скромнейший из людей. Наш легендарный красный дипломат Коллонтай всю жизнь проходила в одной шубе, а перевернувший мир Ленин – в пальтишке, и при этом еще и стеснялся брать у крестьян мед. Но зато начальник паспортного стола, поменявший паспорт уголовнику-рецидивисту без решения суда, сидит и залупается, словно только что спас Евразию от птичьего гриппа!

– Послушайте, товарищ!.. – вскричал майор, с дрожью в душе поняв, что и определение задираться не совсем точно.

– Нет, это вы меня послушайте, – тихо перебил его Метлицкий. – Тот человек должен снова появиться у вас. Ему нужен еще один паспорт. Старый ему засветили, а новый он может получить только у вас по рабочему каналу. А у вас здесь, майор… канал, к сожалению.

– Я помню Громова, ко мне обращались… – Кто?

– Да какая разница, коль скоро идет речь о превышении полномочий? – умело вспыхнул паспортист. – Да, я сделал ему паспорт, но откуда мне было знать, что это… нечестный человек?

– Ловко, – заметил Бабушкин. – «Нечестный человек». Это так у нас теперь выражаются милиционеры, а не представители комитета солдатских матерей. Браво. Но вас не смутило, что портрет на карточках один, а фамилии разные?

Тут майор понес уже полную чушь. Он стал объяснять следователю и начальнику отдела по борьбе с бандитизмом, что, подписывая, на портреты он не обращал внимания.

– Он был у вас, – глядя в бегающие глаза майора, констатировал Метлицкий.

– Да если бы это был он, так я бы…

– Он был здесь сегодня! – крикнул Рома. – Бабушкин, немедленно идите в кабинет изготовителей документов! А мы тут, два майора, пока поскучаем…

Выскочив из кабинета майора, Бабушкин боялся только одного – не успеть.

И он не успел. Дверь делопроизводителей была заперта, но из замочной скважины, к которой следователь пытался прильнуть взглядом, удивительно похоже пахло горелой бумагой. Совершенно несвойственный запах для помещений, где запрещено курение и разведение открытого огня.

– В очередь встаньте, совесть иметь нужно, я здесь с утра стою, – услышал он сзади голоса.

И тогда ожидающие своей очереди граждане с изумлением увидели, как солидный мужчина отошел к стене, а затем с разбегу бросился на обитую дерматином дверь.

– И правильно! – поддержал его хор мужиков за спиной, когда он ввалился в кабинет.

У окна стояла симпатичная девушка с криминальным взглядом и держала над хрустальной пепельницей пылающий паспорт. При появлении Бабушкина она вздрогнула, и паспорт выпал из ее рук. Вернее не паспорт, а то, что от него еще осталось.

– Дай-ка мне подержать, крошка, – попросил Бабушкин и подобрал со столешницы обуглившийся документ. – А теперь – за мной…

…Из кабинета вышли в коридор двое – мужчина и девушка. Со стороны казалось, что папа поймал нашкодившую дочь за курением и теперь ведет ее к маме разбираться.

При виде красного как рак начальника, девушка заплакала и села на стул. Страдания ее были столь велики, как будто она не распоряжение выполняла, а действовала по собственной инициативе. Ей – что? – ей говорят – жги и затирай следы, она жжет и затирает. Но вот ведь как все плохо обернулось… А он обещал квартиру и жить вместе. Вот только с женой разведется.

Метлицкий осмотрел уцелевший фрагмент паспорта. Прочесть можно было только: «…ОРТ». Подняв на майора тяжелый взгляд, он коротко бросил:

– Его новая фамилия? Биографические данные? Место регистрации?

– Деснин… Деснин Максим Юльевич.

Глава 12 МУМИЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ

Маша видела, как он переходит дорогу, и по выражению его лица пыталась понять, как обстоят дела. Явиться в учреждение правоохранительных органов, находясь в розыске, и качать там права – на такое был способен только Мартынов. Она восхищалась им и боялась за него, и вот сейчас, когда он неторопливо вошел в кафе и подошел к столику, она вынуждена была признаться себе, что все еще не знает этого человека. С таким выражением лица, как у него, можно следовать и на трон, и на плаху.

– Маша, мой телефон у тебя?

Если это было главной проблемой сейчас, то она готова была расплакаться от счастья.

– Ты мне его не давал.

В глазах его неожиданно сверкнул страх. Это было что-то новое. Наклонившись над столиком, девушка вопросительно изогнула брови – ее в большей степени волновал разговор с работниками паспортного стола, а не пропажа телефона.

– Я его потерял. – И только сейчас, когда появилась возможность ощупать себя, не вызывая удивления посторонних – в кафе можно выворачивать карманы, в паспортном столе это выглядело бы странно, он стянул куртку и стал мять ее в руках. – Где же я потерял телефон? Когда я в последний раз звонил? Ах да, мы сверяли номера… Значит, он остался в какой-то из машин – чего мне очень хотелось бы в такой ситуации, либо… Либо я обронил его в доме Холода, Маша. И это… Она впервые видела его растерянным до такой степени.

– Послушай, ты решал и более сложные задачи, – попробовала она успокоить его. – Ну, что такое телефон? Ну, найдут, предположим… Вычислят, что телефон принадлежит Деснину, что звонил он Деснину…

– Иногда женщине просто нужно дать выговориться, – заметил Мартынов, бросая на тарелку рядом с недопитым Машей чаем купюру. – Сколько у них времени, чтобы понять, что Деснин – это я? В худшем для нас случае – полчаса, в лучшем они не поймут ничего. Я знаю только одного сыскаря, способного потрепать мне нервы. Если по нашим следам идет он, то нам нужно убираться отсюда как можно быстрее.

– Ты говоришь о Метлицком?

– Я думаю, что без его конторы тут не обойдется. Но второй раз он не будет ко мне столь благосклонен. – Андрей встал, натягивая куртку. – Маша, я хотел поговорить…

– Я еду с тобой, – поняв о чем он, отрезала она. – Куда бы ты ни ехал. Но если ты скажешь мне, что сожалеешь о знакомстве со мной, тогда, конечно, ты можешь попытаться убедить меня в том, что мне нужно пойти к Метлицкому и все ему рассказать. Ты ведь об этом хотел со мной поговорить? Как же тогда быть вместе в беде и радости? Ты не думал об этом, когда входил в загс, верно? А следовало бы.

Мартынов рассмеялся. Об этом он действительно не задумывался.

– У нас сорок минут, чтобы добраться до аэропорта, – сказал он, взяв Машу за руку и посмотрев на ее часы. – И будем молить бога, чтобы регистрация рейса до Ганновера уже началась. С билетами проблем не будет, я уверен.

– Ганновер?

– Из Новосибирска в Нью-Йорк самолеты не летают. И потом, я не смогу сейчас воспользоваться счетами. Половину моих средств Холод перевел в Россию, половина по-прежнему в банках на Каймановых островах. И здесь, и там я могу воспользоваться известным тебе приемом с дактокартой, но, согласись, что лучше с отпечатками Мартынова появиться в Ганновере, чем в Новосибирском филиале Внешторгбанка.

Всю дорогу Мартынов что-то бормотал, и Маша отмечала в его поведении нечто, незнакомое ей ранее. Когда они только-только познакомились, это был неразговорчивый мужчина с железной хваткой и взглядом хищника. Конечно, не хищнические повадки притягивали ее к нему. В нем чувствовалась личность, понять которую захотела бы, наверное, любая. Этот мужчина, повадками напоминающий киборга, мог испытывать и любовь, и страсть. Но сейчас, видимо по той причине, что марш сквозь строй он совершал уже не в одиночку, оболочка его души стала местами рваться, обнажая Мартынова нового, Мартынова настоящего.

Во взгляде его читался страх, но не животный, способный внушить отвращение, а человеческий, раскрывающий всю глубину его души. Мартынов не страшился опасности, но постоянно о ней думал, потому что ни на миг не забывал о Маше. Она была уверена в том, что имей Мартынов возможность действовать в одиночку, этот страх обязательно исчез бы, уступая место рефлексам, нажитым в неволе.

Она не знает, как он жил до нее. Сколько раз брался за нож и скольких обвел вокруг пальца. Придет время, и он обязательно расскажет. Не может быть, чтобы не рассказал. Но это будет рассказ о прошлом, рассказ о том, кем он был и куда могла бы завести его судьба, не произойди той ночной встречи в Ордынске. Теперь, когда это случилось, когда она имела уже с десяток доказательств, что Мартынов не возьмется за нож, повинуясь низменным инстинктам или из-за денег, она была уверена и в том, что он не делал этого и в прошлой своей жизни. Той жизни, о которой она не знает и в которую он теперь пытается ее ввести.

Проблем с билетами действительно не было. Несмотря на то что регистрация на Ганновер началась четверть часа назад, у стойки со скучающим таможенником и сотрудницей аэропорта в зале VIP было тихо и безлюдно.

– Если мы пройдем регистрацию сейчас, – тихо сказал Маше Мартынов, – мы окажемся в замкнутом терминале для ожидающих вылета. Выход оттуда только на летное поле. Если мы задержимся, и в зале появятся преследователи, то нам не удастся пройти регистрацию – нас опознают. В любом случае будут проверены кассы и рейсовые листы… Но если легавые поленятся проверять документы и не увидят нас в зале ожидания… тогда, быть может, они просто доложат, что объект проверен, и уберутся восвояси…

– С каких это пор ты стал озвучивать свои размышления?

Мартынов пожевал губами и посмотрел в сторону дверей, на которых виднелись таблички с силуэтами фигурок и буквами «М» и «Ж».

– У меня в кейсе есть кое-что, что не должно быть обнаружено при досмотре ручной клади.

Маша обмерла.

– Надеюсь, речь идет не о голове Вайса?

– Нет, речь идет о его пистолете. Мне вдвойне неприятно его таскать с собой, учитывая, что из него был застрелен Уилки.

– Боже мой, – оглядываясь по сторонам, заговорила Маша, – боже мой… Я сойду с ума. И ты таскал это с собой через весь город?!

Андрей подхватил кейс и направился в уборную. Объяснять, что ему не хотелось оказаться безоружным при встрече с очередной командой отморозков Малкольма или просто какими-нибудь русскими дегенератами, он не стал. Сейчас был как раз тот случай, когда женщине не дано понимать очевидное. Женщина в шоке. Они так и говорят, когда сталкиваются с мужской проницательностью: – «Я в шоке». Им трудно признать, что мужчины предусмотрительнее, чем они. Другое дело, что пистолет не пришлось пускать в ход во время стычки в микроавтобусе… Но все не предусмотришь. Зато под рукой нашлась отвертка.

А полчаса назад могло случиться так, что нужно было бросать этот кейс к чертовой матери и палить, уходя от погони, из трофейного «Вальтера».

В туалете Мартынов машинально осмотрелся. Трое у писсуаров, двое в кабинках. Этой публике сейчас не до его манипуляций. Притворив за собой дверь свободной кабинки, он поставил на стульчак кейс, осторожно открыл его и еще раз осмотрел содержимое. Все бумаги, открывающие ему доступ к деньгам Малкольма, были в целости и сохранности. Разве что запылились – старик не слишком заботился о сбережении чужого имущества. Как кейс был открыт русским «левшой», так и лежал распахнутым где-нибудь под продавленным диваном. Не хватало пары документов, их, видимо, дед пустил на самокрутки. Но, слава богу, бумага для принтера не самый лучший заменитель папиросной, потому остальные документы не пострадали. Впрочем, и без недостающих документов весь имеющий пакет мог перевести деньги на нужный ему счет.

Вынув «Вальтер», Мартынов защелкнул замки пустого чемодана и поставил его на пол. Приподнял крышку сливного бачка и опустил в него пистолет.

У меня нет другого выхода. Я понимаю, что заряженный ствол может оказаться в недобрых руках, но у меня нет иного выхода. Радует лишь то, что крышку поднимать будет не пассажир – ему незачем ремонтировать сломанный унитаз. Первой пистолет, скорее всего, увидит уборщица. Или сантехник. Но этим людям ствол вроде как не нужен…

Убедив себя в том, что пистолет обязательно будет сдан в милицию, Мартынов успокоился. Можно было избавиться от него в Новосибирске или по дороге в аэропорт, но по старой привычке он не хотел избавляться от оружия до того момента, как начинал чувствовать себя в безопасности. Конечно, зал ожидания в час милицейского аврала – не самое безопасное место, однако во всем нужно знать меру. Подойдут сопляки-сержанты и скажут без задней мысли: «Предъявите багаж к осмотру» – и никуда не денешься, после 11 сентября в Нью-Йорке и 1 сентября в Беслане попробуй заяви о своих конституционных правах…

Сняв с подвески на стенке кабинки рулон туалетной бумаги, Андрей взвесил ее в руке. То, что надо.

Мартынову страшно хотелось выпить. Подойти к барной стойке и попросить стакан русской водки в запотевшем стакане. Жахнул бы! Жахнул – с удовольствием! Отпустила бы тревога, голова полегчала бы на пару килограммов – много лишнего в ней накопилось за эти дни …

Он устало усмехнулся, подумав о том, что ему сказала бы после этого Маша (жена!).

Жена… Смешно все это получилось. Смешно и грустно. Наверное, не так она видела свою свадьбу… Впрочем, какая свадьба? Ее же не было… Была продажная стерва из загса, была формальная процедура регистрации брака, без свидетелей, колец и намеревающихся как следует оттянуться родственников и друзей.

Не будет никакой свадьбы. И брак нужно расторгнуть сразу, как только появится возможность. Если уж суждено им быть вместе, то не в силу обязательств, взятых таким образом. Мартынов не должен быть женат. Но разве это может помешать ему сделать женщину счастливой?..

Думай Мартынов о чем-нибудь другом, возможно, он и оказался бы через минуту там, где намеревался быть – рядом с Машей. Но близость свободы настолько опьянила его, что он совершил ошибку, которую не позволил бы себе совершить еще полчаса назад.

Он вышел в зал не как беглец, а как пассажир.

Он шел по залу, видя перед собой лишь конечный пункт следования…

Оставшись одна, Маша долго не могла справиться с волнением. Ну зачем ему понадобился этот дурацкий пистолет?! Проблем мало? Можно было предположить, что он забыл о нем и теперь изворачивается, но ведь доподлинно известно, что Мартынов никогда не врет! Значит, помнил! Помнил всю дорогу и тащил пистолет в кейсе, за одно наличие которого в вещах американца его могли тут же взять под стражу!..

Ох… Он бы еще в туалете ничего не натворил. По нему видно – устал. Издерган, измотан, нервы на пределе, сейчас к нему подойдет кто спросить, который час…

Маша больным взглядом посмотрела в сторону туалетов. Если он выйдет и благополучно дойдет до нее, значит, все будет в порядке. Они пройдут регистрацию и, никем не замеченные, поднимутся в воздух. В Германии ему полегчает, и полет в Нью-Йорк будет действительно приятным. Стюардессы иногда не лгут.

И в этот момент – ни минутой раньше, ни минутой позже – раздалась телефонная трель…

Эти дни утомили Машу, сделали ее сознание недвижимым и безвольным. Несколько суток кряду без сна и еды. Мысли об Андрее, этот кошмар на теплоходе и в гостинице… Не случись этого, она бы обязательно вспомнила, что ее телефоном еще несколько дней назад завладел Вайс, а потому звонить он не может по определению. Он и звонит-то не так, как этот, настроенный по умолчанию – обычной трелью, переливчатой и нудной.

Но телефон прозвенел в кармане, и она сунула в карман руку и вынула трубку. И только когда услышала далекий, прорвавшийся сквозь прожитые недели голос, поняла, что совершила ошибку.

– Андрей или Маша, не выключайте связь, это важно, – услышала она голос Метлицкого. Я не знаю, где вы находитесь, но коль скоро мне удалось связаться с вами, я говорю вам – вы в опасности. Вы в чудовищной опасности. И речь сейчас идет даже не о преследовании сотрудниками милиции, им незачем вас преследовать после получения показаний от мальчика, Фомина и Томилина.

– Что вам нужно, Рома? – не выдержала Маша. И удивилась своему голосу – сухому, сорвавшемуся.

– Ради бога, не перебивайте меня! У меня садится трубка. Где бы вы ни были, пусть вас отныне не тревожит присутствие рядом милиции. – Слыша это, девушка вдруг обратила внимание, что Метлицкий ни разу не произнес слово «милиция» в смысле «я» или «мои коллеги». Он не хочет быть узнанным, если вдруг ведется запись. Значит, он не играет, иначе ему незачем было бы водить Машу за нос – она отлично знает, где и чем тот зарабатывает себе на хлеб. Но что за глупость, отчего ему таиться, помогая Мартынову, если достоверно известно, что Мартынов не виновен? – Передайте Андрею – из больницы… – в трубке раздался писк, подтверждающий уверенность Маши в его искренности – сыщик не стал бы проводить оперативный эксперимент с разряженной трубкой.

– Да что передать-то?! – шепотом прокричала она в умершую трубку.

– Нет, только не сейчас! – взмолилась она, прижимая телефон к уху. – Рома, вы слышите меня? Скажите же хоть что-нибудь!..

Ответом ей была оглушительная тишина.

– Господи, когда все это закончится?! Где Андрей? Где он?

Он прошел по общему проходу первый ряд кресел и, лишь только оказался в пространстве между вторым и третьим, мужчина, сидящий с краю, резко опустил газету и уставился на Мартынова одиноко сверкающим глазом из-под марлевой повязки, скрывающей пол-лица.

Глава 13 ВОЙНУШКА В СОРТИРЕ

Андрей непременно прошел бы мимо, узнав Вайса, и его не остановил бы даже пылающий, словно крошечная геенна огненная, взгляд одноглазого янки. Но продолжать идти, удерживая в руке кейс, когда из-под полы пиджака тебе в живот смотрит дульный срез прибора для бесшумной стрельбы, способны только люди, недооценивающие ситуацию. Мартынов к слабоумным не относился, а потому отдавал себе отчет в том, что может случиться в случае подобной глупости. Понимал это и глава службы безопасности «Хэммет Старс».

Раздастся хлопок, который на фоне гула аэропорта не услышат даже сидящие рядом с Вайсом пассажиры в зале ожидания. Мартынов завалится на пол, а Вайс закричит дурным голосом «Врача!» и бросится к Мартынову делать искусственный массаж сердца, как он делал это однажды в Вегасе. Один дурачок бросился на Малкольма в казино «Дженни», Вайс нажал на спуск, а потом стал делать массаж. После такого нетрадиционного лечения бедняга скончался через минуту, а прибывшие копы пожимали руку Вайсу в благодарность за гражданский поступок и клялись, что найдут убийцу.

Когда вокруг тела Мартынова соберется толпа (ох, какая толпа соберется вокруг тела – в России-то!), Вайс спокойно заберет чемодан и отправится на свой рейс.

– Добрый день, мистер Вайс! – как можно громче приветствовал одноглазого визави Андрей. Убедившись в том, что все вокруг обратили внимание и на Вайса, и на кейс в руке его собеседника, которым Мартынов специально помахал, Андрей прокричал еще громче, уже по-русски: – Я слышал, вас ошпарило кипятком? Как же вы с таким лицом полетите теперь в Америку? Что скажет ваша жена, а Малкольм?

– Молодец, – спокойно похвалил Вайс. – Теперь меня, конечно, запомнят.

Поднявшись, он подошел к Мартынову, обнял его за плечи и подтолкнул в сторону туалетов.

– Все запомнят, как двое мужчин приветствовали друг друга и проследовали в бар, – сказал он, продолжая толкать Мартынова, который изо всех сил старался понять – заметила Маша случившееся или нет.

Но она ничего этого не видела, она сидела там, где он сказал ей, а мимо, загораживая сектор обзора, ходили нескончаемой чередой люди. Нет, она не видела… Он просил ее сидеть тихо и не привлекать к себе внимания. Требование само по себе смешное, поскольку невозможно было представить здесь кого-нибудь ярче Маши, но на этот раз, словно в насмешку, судьба затолкала ее в самый угол многолюдного зала.

Перед туалетом Вайс проявил благородство – заплатил за посещение за двоих.

– Вайс, вы ставите меня в неудобное положение, – шепнул Мартынов. – У нас в России традиция: за двоих в туалет платит только кто-то из влюбленных. Нас неправильно поймут – если вы и похожи на девушку, то только на очень старую девушку. Причем очень страшную девушку.

– В вашей долбаной России все через задницу, – огрызнулся Вайс. Втолкнув Мартынова в зал с писсуарами, он захлопнул дверь и заложил за ручку древко швабры. – Не пытайтесь спровоцировать меня на скандал, иначе я вас действительно поставлю в неловкое положение. Кейс!

Андрей поставил кейс на мраморный пол.

– Мартенсон, я имел в виду, что вы должны отдать его мне, – и Андрей увидел, как пистолет дрогнул в руке Вайса.

– Но тогда вы выстрелите.

– Я могу сделать это прямо сейчас. И тогда не придется ломать голову над дилеммой. Кейс!

Мартынов упер ногу в кейс и толкнул его. Стальной чемоданчик поехал к Вайсу и остановился в шаге от него. Морщась от боли, он наклонился, поднял и встряхнул его. Звук его устроил.

– Здесь все?

– Все, что тебе понадобится, урод.

– Хамство вас никогда не украшало, Мартенсон, – глава безопасности «Хэммет Старс» посмотрел на пистолет, словно ему точно не было известно, снято ли оружие с предохранителя. – Вы затеяли опасную игру, Мартенсон, и не должны удивляться ее логическому завершению.

– Философские беседы не самая сильная ваша сторона, Вайс. Видимо, вы горите желанием меня прикончить. За ошпаренную рожу, за едва не сорванную командировку, за жену свою, наверное… Вы в курсе, что мы с ней ладили?

– Она мне призналась, – ненавидя Мартынова всей душой, выдавил Вайс, – что вы не лучший из мужчин.

– В самом деле? И как часто она вам делает такие признания?

Отшатнувшись от пистолета, который дернулся в руке Вайса, Андрей вдруг подумал о том, что видел свою смерть в разных ситуациях. В зоне, с ножом в животе, рядом с «запреткой». В Штатах, где-то в Queens – он истекал кровью после избиения битами. В Вегасе любой, кто хорошо знал Мартенсона, мог разрядить в советника Малкольма весь магазин «Кольта». Но Андрей никогда не думал, что в зал последнего своего судебного заседания он отправится из общественного туалета, то есть с «параши». Конец был так реален, что ему вдруг пришла в голову нелепая мысль попросить Вайса вывести его за территорию аэропорта и убить где-нибудь в лесочке. Огорчение от близкой и позорной смерти было столь велико, что желание жить и чувство самосохранения вернулись к нему лишь после внезапно вспыхнувшей ярости.

Выжить в лагерях строгого режима и пасть от пули американского гангстера? Ну уж нет!

Вайс этой вспышки не уловил. Лимит времени, выделенный для разговора с Мартенсоном, был исчерпан. Он мог нажать на спуск в любой момент, но желание посмотреть в глаза тому, кто переспал с его женой и, вероятно, не единожды, мешало ему это сделать. И все же пора было уходить. Выстрел в грудь, выстрел в затылок – и уже через несколько секунд он выйдет из туалета с кейсом в руке и войдет в зал ожидания для VIP-персон. В этой долбаной России все иностранцы почему-то – VIP-персоны. Что афроамериканец, что желтомордый выходец из Шанхая. Предкам Вайса эти животные прислуживали на ранчо и присматривали за скотом.

На него никто не обратит внимания. Он в перчатках, у него паспорт гражданина самой великой страны. Кто подумает, что он каким-то образом причастен к смерти русского уголовника-эмигранта?

И в тот момент, когда спусковой крючок свободным ходом поехал назад, отмеряя последние мгновения жизни неудачника Мартенсона, дверь потряс грохот.

Сломанная швабра переломилась как спичка и укороченная ее часть со щеткой полетела под ноги Вайсу.

– Я, кажется, что-то пропустил, верно?

На пороге, держа «Глок» в вытянутой руке, стоял седоватый мужчина лет пятидесяти. Помедлив, он вошел и стал обходить Вайса, продолжая держать пистолет на уровне его бровей.

Андрей качнулся и прислонился к двери кабинки. Впервые его жизнь спасал не он сам, а счастливый случай. Но почему-то этот счастливый случай явился в лице придурковатого следователя из Ордынска. Как объяснить такой невероятный факт, Мартынов не знал, да и не стремился к этому. Если пару секунд назад возможность умереть составляла более девяносто девяти процентов, то теперь ставки на бирже преисподней упали до прямо противоположных значений.

– Как вы вовремя… Бабушкин, кажется?

– У вас неплохая память для потерявшего ее, – заметил следователь, не сводя глаз с Вайса.

– А у вас, видимо, неограниченные полномочия.

Вайс, пытаясь понять суть совершенно бессмысленного разговора, хлопал ресницами единственного глаза.

– Ехал мимо, – объяснил Бабушкин, – дай, думаю, проверю, не попытаются ли американцы устроить бойню в туалете? Но вы напрасно ждете подкрепления, Мартынов. Его не будет.

– Тогда почему вы здесь? – по лицу Андрея бежали струйки пота – выходить из стресса всегда сложнее, чем ему поддаваться.

– Разве вы не понимаете? – удивился ордынский следователь. – Я хочу восстановить справедливость. Сдается мне, вы дюже претерпели от банды этих негодяев, – следователь кивнул в сторону Вайса. – И есть только один способ прекратить этот гон.

Грохот выстрела заставил Мартынова вздрогнуть.

Он не понимал, как такое могло случиться. Пуля вошла главе безопасности «Хэммет Старс» в глаз, заставив ослепнуть навсегда, а затем, пронзив мозг, вышла и утащила с собой добрую часть серого вещества.

– Поднимите его пистолет, Андрей Петрович, быстро, – скомандовал Бабушкин, наклоняясь и поднимая кейс. Последнее было сделано вовремя, потому что по полу расползалась зловещая бордовая лужа.

Мартынов отлепился от дверцы, шагнул и наклонился…

Глава 14 ДРОЖАЩАЯ РУКА УБИЙЦЫ

Метлицкий гнал машину в аэропорт «Толмачово», не обращая внимания на светофоры и встречный транспорт. Лицо его было влажно от пота, глаза слипались, рубашка в левой стороне груди была пропитана кровью так, что хлопок блестел, словно шелк. Кровь сочилась из раны и сбегала на брюки, столь обильно, что и те были пропитаны ею до колен.

Роме хорошо были известны последствия ножевого ранения в живот. Рука убийцы дрогнула, и лезвие ушло левее, поэтому вместо распоротого кишечника и пневомторакса налицо была просто рана живота без повреждения внутренних органов, правда столь глубокая, что еще полчаса езды на машине могли привести Метлицкого на стол уже не хирурга, а патологоанатома.

«Где же Бабушкин?..» – задавался он вопросом, не давая сознанию затянуться пленкой равнодушия. Трубка начальника отдела по борьбе с бандитизмом была разряжена, и последнее, что он услышал в ней, призывая Машу внимательно слушать, было:

«Заканчивается регистрация на рейс…», и – тишина. Ему уже было все равно, где сейчас женщина и Мартынов.

Интересовало другое.

Где же ты, старик?..

– Поднимите его пистолет, Андрей Петрович, быстро, – скомандовал Бабушкин, поднимая кейс.

Мартынов отлепился от дверцы, шагнул и наклонился. И вдруг услышал то, что не донеслось до его понимания в первое мгновение.

Рука его застыла, не коснувшись «Вальтера».

Побледнев, Мартынов медленно выпрямился и поднял руки над головой.

– Мартынов, – тихо позвал Бабушкин. – Мартынов? Что это с вами?..

– Я тут с вами, гадами, совсем расслабился, – хрипло проговорил Андрей. – Довели, суки, человека. Скоро уже совсем в «подарок» [21] превращусь.

– О чем вы, Мартынов?

– Куда сейчас пойдем? В лесочек за летным полем?

– Я вас не понимаю, – Бабушкин насторожился.

– «Поднимите его пистолет», сказал мент уголовнику, – с усмешкой прошептал Мартынов. – «Поднимите его пистолет»… – и во второй раз повторил он. – А как только я это сделаю, так сразу заработаю пулю в лоб.

«Сейчас здесь должен появиться кто-то еще! – думал Мартынов. – Не может быть, чтобы за целую минуту никому из толпы в зале не захотелось помочиться или помыть руки!»

А ведь несколько секунд назад он считал, что все страшное для него закончилось.

Бабушкин убил Вайса и первым делом схватил кейс. А мог бы и должен был – пистолет Вайса. С каких это пор менты стали разрешать уголовникам хватать оружие в своем присутствии?!

Возьми пистолет в руку, оставь на нем жировые выделения из пор – то есть оставь на нем отпечатки своих пальцев.

Потом последует пара выстрелов на поражение, и добросовестный сотрудник милиции, обнаруживший перестрелку бандитов, вызывает подкрепление. Пока он следует к указанному месту, на полу в туалете будут греть мрамор два тела. Один предстанет следствию с «Вальтером» в руке, из которого убит Уилки, а второй – с «Глоком». Остается догадываться, чье это оружие. Понятно, что из этой же каши – Бабушкину, завладевшему документами в кейсе, нужно будет снимать несколько вопросов сразу. Из «Вальтера» убит Уилки, значит, убийца – Мартынов. Из «Глока» убит еще кто-то, значит, его убил – Вайс. Цепь замкнута, Бабушкин разбирается с бумагами и едет в банк перечислять десять миллионов долларов на свое имя. Нет, не на свое, конечно, на подставное. Он же не дурак…

Все эти мысли промелькнули в голове Андрея, когда он наклонился над пистолетом Вайса, чтобы выполнить просьбу следователя из Ордынска.

И вдруг возникла еще одна, и она была ужаснее предыдущих.

Если Бабушкин знает, что делает, хватаясь за кейс, значит, ему в мельчайших подробностях известна история кейса и история рода Мальковых. Рассказать ему всю подноготную могли только три человека: он – Андрей Мартынов, Маша или Метлицкий. Маша там, в зале, но если бы Бабушкин и вышел сейчас на нее, она, перепуганная, не смогла бы выдавить из себя ни слова!

Значит… Это значит, что не нужно более заморачиваться разгадками тайны – чей это «Глок».

– Давайте порадуемся за следователей прокуратуры, которые уже через час начнут открывать шампанское, – сказал Мартынов. – Вот кто, оказывается, убил начальника отдела по борьбе с бандитизмом УБОП при ГУВД Новосибирской области Метлицкого… Вайс. Ну а бандита в домике Фомина, понятно, прикончил неоднократно судимый Мартынов. Социологи правы – тюрьмы не перевоспитывают людей, они их изолируют от общества.

Бабушкин покусал губу и покачал головой.

– Невероятно… Откуда такая сообразительность?

– Не первый раз убивают, следователь. Но я бы не догадался о твоих намерениях, если бы не вспомнил случай в больнице.

– Какой случай? – искренне удивился Бабушкин.

– Сначала один вопрос. То, что вы искали меня вместе с Метлицким, я уже понял, поэтому на этом не будем останавливаться. Но как ты узнал, что я в аэропорту, и как понял, что в туалете?

– Это целых два вопроса, ну да ладно. Майор УБОП не слишком горел желанием задержать тебя в России. Не знаю, что вас связывало, но тормозил он меня изрядно. Приходилось время от времени отрываться от него. А в последний раз возникла необходимость ткнуть его в бок. Видите ли, Мартынов… – Бабушкин сухо улыбнулся. – За все то время, что прошло с момента нашего знакомства, я уверился в том, что разговаривать с вами можно лишь с оружием в руках. А где его взять следователю, держащему в руках пушку только раз в месяц? Что же касается ответов на ваши вопросы… Куда направится Мартынов с кейсом? Конечно, в аэропорт. А там, в зале ожидания, сидит девушка Маша, которая на вопрос сотрудника милиции «Где Андрей?» решила ответить честно… Так что за случай в больнице?

– Ты жадный, Бабушкин. Твоя жадность когда-нибудь сыграет с тобой злую шутку. В больнице ты изъял у меня золотые часы, цепь и деньги, но оставил одежду. И сейчас, увидев, как ты хватаешь кейс, я просто совместил два этих факта и понял – ты устал быть бедным. Тебе уже пятьдесят, а за душой – ломаный грош… Для тебя важно забрать у человека ценности. Без них он, по-твоему, лишен возможности жить и чувствовать себя свободным. А оружие и брюки ты ему оставляешь, даже не представляя, что для меня главное – брюки, а не деньги в них… Бабушкин, у меня уже руки затекли, сукин ты сын… Стреляй, что ли.

Пятнышки с пятак на скулах следователя появились не случайно. Соглашаться с правдой о себе столь же неприятно, как и выслушивать ее от человека, которого видишь второй раз в жизни.

– А я что, командовал тебе – «руки вверх»? Чего ты их задрал?

– Дурак ты, Бабушкин, – улыбнулся Андрей. – Отсюда и беды все твои. В анатомке судебный медик свалит меня на стол и ну раны зондировать. А зонд-то в дырочку и не входит. Медик, конечно, начнет экспериментировать, и выяснится, что пуля вошла в меня в тот момент, когда мышцы были вытянуты вверх, то есть я держал руки над головой. И как при таких обстоятельствах мы с Вайсом могли убить друг друга одновременно, прокуратура решительно не поймет. А поскольку обнаружившим трупы является Бабушкин, то к нему будет много вопросов. Стреляй.

– А если я тебе, в твою умную голову, девять граммов вгоню?

– А ты попробуй, – радушно разрешил Мартынов. – Да чтоб с первого раза вышло! А я посмотрю, сумеет ли седовласая задница, которой доводилось держать в руках пистолет лишь раз в год на плановых стрельбах, попасть мне прямо в лоб… И еще… Я вот тут подумал, Бабушкин… Не стоял бы ты спиной к дверям. Войдет кто пописать, а тут бандит человека грабит. Ты же не в форме, следователь, вот и получишь по затылку. Обязательно получишь!

– Никто сюда не войдет, Мартынов, не надейся, – Бабушкин почесал стволом «Глова» висок. – Бабуль-ке у входа я показал удостоверение и приказал никого не впускать.

– Конечно, она никого не пропустит, – согласился Мартынов, – до тех пор, пока не увидит удостоверение… майора милиции.

Ордынский следователь вперился в блестящий зрачок американца. Зеркальное отражение происходящего за спиной Бабушкина ему не понравилось.

Резко развернувшись, он выбросил вперед руку, но встречный выстрел свалил его на пол, как куклу.

В дверях, опираясь на косяк, стоял промокший от крови Метлицкий. И рядом с ним, поддерживая майора одной рукой и держа в другой дымящийся «Макаров», замер один из сержантов, которого Мартынов приметил сразу по прибытии на аэровокзал.

– Хороший допрос, американец… – просипел, с трудом удерживаясь, чтобы не упасть, Метлицкий. – Все слышал, объявляю благодарность…

– В задницу себе ее засунь! – прорычал Мартынов.

– Мне уже сунули… Не в задницу, но все равно обидно… Значит, так, гражданин США… Иди в зал к Маше и улетай отсюда к чертовой матери. А вот это… – майор окровавленным пальцем указал на кейс, – оставишь мне. Я не Бабушкин, ты знаешь, куда я содержимое пристрою… Сержант проконтролирует. Страна тут от внешних долгов задыхается, а они десять миллионов туда-сюда таскают…

Посмотрев вокруг себя мутным взглядом, Метлицкий закончил:

– Главного не пойму… Как мне начальству все это объяснять, чтобы правдоподобно выглядело да тебя сюда не впрягать… Я ж в отпуске, Мартынов! – восклицание заставило Метлицкого схватиться за бок и побледнеть. – Американцы, трупы, теплоходы… Ерунда какая-то получается – кому что вменять и как объяснять?..

Поправив на себе одежду, Андрей улыбнулся и посмотрел на часы. Время еще было.

– Значит, так, майор. Сейчас быстро делаю тебя подполковником и уезжаю, – Мартынов указал на Бабушкина, лежащего на полу без сознания, и пощелкал пальцами. – Что бы ни говорил этот мерзавец, сдай кейс руководству. Пусть все будет так, как скажет Бабушкин. Я уверяю тебя, что положение свое признательными и чистосердечными признаниями он не улучшит. А ты в больнице скажешь своим паханам, что Вайс и его бригада – контрабандисты. Они гнали из Колумбии в Россию через Штаты кокаин. Пятьдесят кило чистого веса. На обмен покупатели приехали без денег, и началась бойня. Что бы ни говорили Вайс и Томилин, твоя версия будет правдоподобнее.

– Это очень хорошая версия, Мартынов. Это просто чудо, а не версия, – похвалил майор, он уже терял силы, и сержант с трудом придерживал его. – К ней еще бы полета кило «кокса»… и я был бы главным в этом городе…

– Поведешь опергруппу на мою базу. Заглянешь под лодку. Под ней закопаны в песок пять сумок, в каждой – по десять контейнеров. На целлофане отпечатки пальцев тех, кого вы нашли на теплоходе. В них же – пули из пистолета Томилина. Пистолет Томилина в конуре у дома Фомина. В голове Уилки – пуля из пистолета Вайса. Пистолет Вайса – в этом бачке. Спрятал гад, да Бабушкин его настиг. В голове Вайса – пуля из твоего пистолета, который у тебя похитил Бабушкин. Он был заодно с Вайсом, это он налаживал контакт с продавцами кокаина. Когда продавцы их обманули и спрятали кокаин на моей базе, а покупатели приехали без денег, случилась пальба. Меж покупателями начались распри, и все, что мы видим сейчас, – их результат. Бабушкин хотел завладеть кейсом, думая, что Вайс хранит в нем деньги для покупки кокаина. Да и правда – кто бы стал русского милиционера посвящать в подробности?.. Это ты предъявишь своим вместе с результатами дактилоскопических, трассологических и баллистических экспертиз.

Теперь что им предъявят Бабушкин, Вайс и Томилин? Бред про чемоданчик с десятью миллионами долларов? Кто им поверит? Ну, вскроют чемодан, и что дальше? Бумага, бумага, бумага… Очень много бумаги. Чтобы понять, почему ее так много, что с нею делать и как использовать, нужно найти меня. А зачем, спрашивается, это делать при наличии ясной и правильной версии майора, простите, подполковника Метлицкого?

Метлицкий посмотрел на Мартынова, потом – на кейс.

– Не жалко расставаться?

– Жалко у пчелки в попке, Рома. Главное – крепкая мужская дружба.

– Послушай, Мартынов… Мне тут пришло в голову… Бабушкин рассказывал мне о своем разговоре с Вайсом в больнице. Сейчас мне ясно, что он просто с ним договаривался. Не могу понять только, как им это удалось при наличии языкового барьера…

– Какого барьера, мент? – насмешливо бросил Андрей. – Твой Бабушкин на английском шпилит не хуже меня! Я едва не умер от страха, когда после того, как я представился ему Лайером в больничке, он заговорил. Слава богу, что он этого не понял.

Метлицкий, изумленно посмотрев на американца, пробормотал:

– А что бы он без тебя потом делал с твоим чемоданом? Эти бумаги нужно превратить в деньги…

– Рома, он же тебя не в голову ножом ударил, а в бок! Ты почему тупишь, как дитя? Даже следователь из Ордынска врубился, причем благодаря твоим же рассказам, что для получения денег нужна не подпись, а отпечатки пальцев! Если ты попросишь сержанта пошнырять по карманам Бабушкина, то, думается, он найдет там и ваксу, и валик, и чистый лист бумаги. Он убрал бы меня и откатал пальцы. И с этого момента мог бы перевести деньги на любой счет в любой стране мира! Мира, понимаешь? У него пенсия-то скоро, у Бабушкина?

Метлицкий широко улыбнулся, демонстрируя два ряда ровных зубов. И тут же, почувствовав боль, сменил улыбку на гримасу.

– Старичок поначалу, видимо, действительно хотел громкое дельце отыграть, чтобы уход всем запомнился. А когда понял, что запахло реальными деньгами, сорвался… Черт побери, Мартынов, он неделю до пенсии не дотянул…

– Бабушкин знал, что когда он завладеет кейсом, я обязательно его найду. Но вышло даже удобнее для него. В одном месте оказались и кейс, и я.

Метлицкий вдруг вздрогнул:

– Сержант, вызовите пенсионеру МВД «скорую». Не хватало еще, чтобы он тут… от потери крови ноги протянул… Рад был встрече, Андрей. А сейчас я, с позволения присутствующих, вырублюсь на минутку…

И Метлицкий сдержал слово. Не в силах уже сдерживать недвижимую массу, прижимающую его к полу. Сержант помог офицеру УБОП опуститься на пол и закричал что-то в рацию – что именно, Мартынов уже не разобрал. До окончания посадки на ганноверский рейс по его подсчетам оставалось не более пяти минут.

– Чемоданчик оставьте, гражданин, – напомнил сержант. Вокруг все было заляпано кровью и дышать было нечем от кисло-сладкого запаха сгоревшего пороха, но все это не помешало сержанту заметить, что Мартынов пробирается к выходу с кейсом в руке, то есть вопреки указанию начальника.

– Надоели вы мне все, запарили почище репы, – выдохнул Мартынов, с грохотом устанавливая кейс рядом с сержантом. – На! Министерству финансов России это сейчас просто необходимо!

Нервно подмигнув опешившему милиционеру, Андрей наклонился, бережно потрепал за плечо Метлицкого и со словами: «Я тоже рад видеть тебя, Рома», вышел вон.

…«Боинг» с Мартыновым и Машей на борту поднялся в воздух и взял курс на Ганновер через двадцать минут. Пассажир с билетом на место 7В так и не занял его при посадке.

Глава 15 НЕ ЩЕЛКАЙ КЛЮВОМ, ДРУЖОК!

Примерно через час после описываемых событий на крыльцо городской клинической больницы быстро взошел начальник ГУВД Новосибирской области. Вслед за ним поспешали пять или шесть полковников.

– Второй этаж, в хирургии, – подсказал непростым посетителям главврач и сам же взял за труд проводить их до палаты поступившего офицера МВД.

– В сознании? – справился первым делом генерал-лейтенант. Если бы не широкие плечи, натянутый на них узкий халат уже давно снесло бы потоком встречного воздуха.

– Удивительно, но да, – главврач торопился, но все равно не успевал идти рядом. – Вообще-то ему сейчас нужен…

– Вообще-то здесь я командую.

– Правда?.. – искренне изумился доктор и до самой палаты был молчалив и напряжен.

Метлицкий лежал в одноместной палате для избранных пациентов и уныло разглядывал повязку, перетягивающую его торс от пояса до подмышек. Рядом с ним стояла медсестра и заряжала хлористым кальцием капельницу.

– Хорош, – отметил начальник ГУВД, врываясь в палату, как метеор. – Лежи, лежи! Предысторию потом, когда писать сможешь. Но что бы ты там ни написал, за отвагу – отдельное спасибо. Так что там за чемоданчик такой? Я уже из третьих уст о нем слышу.

Рома свесился с кровати, пытаясь зацепить ручку кейса.

– Ты лежи, лежи, – приказал генерал, вставая и самолично поднимая чемодан. – Как чувствуешь себя, майор?

– Зайцы косят траву…

– Это ничего. Это пройдет. Доктор сказал – здоров как бык. Так-с… – положив кейс на колени, начальник ГУВД осмотрел замки. – Код знаешь?

– Откуда я могу знать код, товарищ генерал? – попытавшись усесться удобнее, Метлицкий пошевелился, почувствовал сильнейшую резь в боку и на повязке тотчас выступила розовая мокрая полоска.

– Ладно, – через плечо генерал передал кейс одному из полковников и пересел на край кровати майора. – Что там?

– Сюрприз… – бескровными губами прошептал Метлицкий. – Десять миллионов долларов в ценных бумагах… Их осталось только арестовать и изъять из банковского оборота…

– А он и не был заперт! – раздался насмешливый голос полковника, и кейс снова перекочевал на колени к начальнику ГУВД.

– Ты майора-то когда получил, Метлицкий? – полюбопытствовал он, уже распахнув створки чемодана, но продолжая смотреть на Рому. – Переходил уже, друг любезный, переходил… – тут полковник осекся и остолбенело вперился в содержание кейса. – Это что?

Метлицкому не было дано видеть то, о чем спрашивал генерал. Откинутая в его сторону створка торчала перед глазами, как люк танка. Но по движениям рук начальника ГУВД можно было предположить, что он отматывает для прочтения телетайпную ленту.

– Что это такое, Метлицкий, я вас спрашиваю? Пересилив боль, Рома перегнулся и увидел в руках генерала нечто, что мало напоминало ценные бумаги, которые следует арестовывать и изымать.

– Это туалетная бумага, – услужливо подсказал начальнику ГУВД один из полковников. – Рулон… начатый…

– Вы объясните мне, Метлицкий, что это такое? – с тревогой в голосе спросил генерал.

Начальник отдела по борьбе с бандитизмом некоторое время выглядел так, словно ранение получено им не в живот, а в голову.

– Сейчас… – прошептал Рома, шаря руками вокруг себя. – Одну минуту, сейчас…

Сорвав со спинки вафельное полотенце, он быстро сложил его вчетверо и, прижав к порезанному боку, завалился на спину и расхохотался как сумасшедший.

«В операционную его! К бениной матери все командиры отсюда!..» – первое, что вспомнил Метлицкий, проснувшись через двенадцать часов со смрадом во рту от эфира и невыносимой головной болью.

Глава 16 ШЕСТЬ ПРАВИЛ ПОВЕДЕНИЯ В АМЕРИКЕ

Самолет набрал высоту, и только теперь для Маши стал очевидным факт, который раньше воспринимался со смехом: она летела в Соединенные Штаты.

Пересадка в Ганновере случилась, как случается короткое приятное забытье между двумя днями яркого праздника. «Боинг» опустился на ровную как зеркало посадочную полосу аэропорта, в динамиках салона послышалась сначала привычная слуху Маши речь на английском, потом этот же голос на немецком говорил что-то насчет Seelenfrieden [22] .

Потом в ресторане они с Мартыновым выпили по чашке кофе и вдоволь наслушались болтовни на языке Гёте, доносящейся со всех сторон – Андрей подмигнул ей: «То ли еще будет!» – и вот они снова поднимаются по трапу на борт авиалайнера с упрямым, выступающим затылком на фюзеляже.

Она летит в Америку…

Скажи ей кто-нибудь об этом месяц назад, она с истомой потянулась бы, улыбнулась и сказала: «Хорошо бы…» Но теперь, когда «Боинг» германской авиакомпании нес ее строго на запад, происходящее уже не казалось ей сном.

– Я совсем не знаю, как вести себя там, – сказала она, поняла, что сказала смешное, и рассмеялась.

Улыбнулся и Мартынов. Он вспомнил времена, когда мучился теми же проблемами.

Если бы стюардесса, с этой своей резиновой улыбкой проходящая мимо, была более внимательна, она обязательно заметила бы, как в глазах пассажира, предъявившего билет на имя Desnin, сверкнул огонек. В Мартынова и впрямь вселился бес. Машина непосредственность позабавила его, и он решил преподать ей урок, пока девушка не опустилась на землю самой демократической страны в мире.

– Тебе, как человеку порядочному, нужно себя вести так, чтобы всем было видно, что ты человек порядочный, – промолвил он, стараясь выглядеть убедительно и серьезно. Если бы Маша не была очарована происходящим вокруг, то и она заметила бы блеск в глазах Мартынова. – На самом деле это невероятно трудно, но является единственным способом уберечь себя от неприятностей. Мне было труднее. С моим послужным списком приходилось выполнять задачу двойной сложности – быть тем, кем я есть в России, и одновременно следовать предписаниям законов США. Блатной мир Америки не склонен к сантиментам. Он не страдает и хорошей памятью. А потому, чтобы быть своим для американских жуликов, коими являются все до единого представители «Хэммет Старс», и в то же время оставаться самим собой, мне приходилось играть определенную роль.

– Тебе играть ничего не нужно, – на лице Мартынова снова появилась улыбка. – Тебе просто следует запомнить шесть основных правил поведения на улицах и в помещениях США. И тогда даже русской женщине открыты все двери. Остальное сделают деньги.

– Вот как? – удивилась Маша. – Шесть правил – и я своя?

– Я думал, ты спросишь, где тебе взять денег! – рассмеялся Мартынов.

– У меня их много, – подумав, ответила женщина, – что-то около десяти миллионов. Зачем ты выбросил кейс и рассовал бумаги по карманам?

– Чем меньше тяжестей в руках, тем лучше.

– Так что же это за правила, мой дорогой гид по дорогам Америки?

– Запомнить их невероятно просто, но каждый день соблюдать – очень тяжело. Срабатывает русский менталитет. Итак, правило первое: как вести себя в гостинице.

В гостиничном душе, воспользовавшись полотенцем, бросай его на пол. Если повесишь его на крючок, тебе не принесут свежего.

Не оставляй в номере на тумбочке часы, деньги или косметику. Прислуга в гостиницах часто из стран Азии, где считается, что все оставленное постояльцем в номере на тумбочке является подарком для прислуги.

Чаевые портье, швейцару и горничной надо подавать в виде купюры, переломленной пополам, и ни в коем случае не в кулаке, и не сломанной так, словно ты передаешь агентурную записку. Даже стодолларовая купюра, скатанная в трубочку, будет расценена как признак дурного тона.

Правило второе: как вести себя дома.

Никогда и никого не приглашай к себе домой, разве что в Рождество и на свой день рождения и день рождения твоих детей. В Америке не принято ходить в гости просто так.

– А когда в Америке Рождество? – наивно спросила Маша.

– Как и во всех католических странах мира – в декабре. Я не понимаю, почему в декабре, потому что достоверно известно, что Христос родился в марте, но в Америке положено соблюдать законы. А потому, если за три месяца до Рождества Христова к тебе в дом постучат и начнут петь, удивляться не нужно. Идем дальше. Как вести себя на улице.

Не вздумай попросить на улице сигарету у прохожего. В США, если ты стреляешь курево, могут сделать вывод, что у тебя нет работы и, соответственно, денег на сигареты. Американцы в таких случаях либо бросают курить, либо срочно устраиваются на работу. Человек без работы вызывает в Нью-Йорке и остальных городах раздражение и опаску.

– Опаску – понятно, – пробормотала Маша, – а почему раздражение?

– Видишь ли, милая… – Мартынов пожевал губами, подумав, как лучше смоделировать ответ. Кажется, он говорил серьезно: – Американцы – идиоты.

Страдая комплексом развитой демократии, они, не подозревая, что этой демократией могут воспользоваться умные люди, например из России, сами способствуют тому, чтобы их обманывали. Я знаю одну русскую семью из Омска. Они развелись.

– Боже мой…

– Только не надо упоминать Всевышнего в этой связи, – предупредил, улыбаясь, Мартынов. – Они развелись, чтобы получать ежемесячное пособие для одиноких в размере 500 долларов. В дополнение к этому платят за квартиру по низшим расценкам. Они снимают квартиру на Манхэттене, и плюс к этому он подрабатывает мусорщиком. Ты слышала когда-нибудь, чтобы безработная семья беженцев снимала квартиру где-нибудь на Ильинке или Невском, и при этом, чтобы иметь деньги на пиво, мужик подрабатывал мусорщиком?

– Немного же купишь пива на средства мусорщика…

– Тебе нужно срочно перестраиваться на американский лад, – посоветовал Мартынов. – Мусорщики в США получают по 18 долларов в час, и очередь на эту должность стоит длиною в милю. Я сам хотел по приезде таскать мешки с улиц, но мне не удалось устроиться.

– С ума сойти.

– Продолжаем уличную версию. Никогда не вынимай из сумки кошелек и не демонстрируй наличные. По соображениям американской шпаны, у добропорядочного американца должно быть в карманах не более ста долларов на такси и прочие мелочи, остальные деньги он хранит на кредитных картах. При виде стопки денег у ограниченных американских жуликов тотчас возникает мысль, что ты человек не добропорядочный, а потому, если у тебя тиснуть кошелек, то в полицию ты вряд ли направишься. Ущерб может быть минимален, но сам факт того, что тебя взяли на «кражу с криком» где-нибудь в подворотне, малоприятен, согласись.

– Поверни самолет обратно, Мартынов…

– Я не Примаков. Правило четвертое: как вести себя за рулем. И это самое важное правило для русских эмигрантов. Запомни его, девочка, если не хочешь по пять раз в день попадать в полицейский участок и заслужить досье длиною в милю! Не выходи из машины, когда тебя останавливает штатовский гаишник! О, сколько правильных пацанов портило себе после этого одежду от Армани! Если тебя стопорит козел в фуражке-восьмиклинке, прижмись к обочине, выключи зажигание и положи руки на руль! И не надо тут же выходить из машины и спрашивать: «А в чем, собственно, дело, товарищи?» Твои действия будут расшифрованы головным мозгом копа как попытка напасть на него, пойдет в ход пистолет и прочее, что уложит тебя на асфальт!

И упаси тебя бог предлагать этому придурку деньги. Года два тюремного заключения будут обеспечены.

И не двигайся по крайней левой полосе – она только для обгона.

– Что же там можно?

– Можно обманывать. Американцев вообще и полицию в частности можно обманывать, девочка! Их можно плющить, как лохов, потому что, создавая законы, они совершенно не думают над тем, как их применять, если их нарушил умный русский. Однажды на автостраде я двинулся на машине задним ходом, не посмотрев в зеркало, и тут же врезался в «Форд». Приехали менты, и америкашки стали показывать на меня пальцем. Но я объяснился, и мне была выплачена страховка.

– И как ты объяснил необъяснимое? – прищурившись, полюбопытствовала Маша.

– Я сказал полиции, что ехал прямо, а «Форд» не рассчитал дистанцию и врезался в меня сзади. Менты поверили. И знаешь, почему? Потому что движение на автостраде задним ходом запрещено, и им даже не пришло в голову, что я могу поехать задом.

– Послушай, правильно ли я поняла – в Америке нужно делать все наоборот, то есть не так, как ты поступил бы в России?

Мартынов замялся.

– Видишь ли… На родине людей, подписавших декларацию о независимости, очень много непривычных для русского уха и глаза законов. Вот, к примеру, штат Висконсин. Там женщине нельзя ходить одной по улице. Если ты одна, значит, у тебя нет мужчины. Пристанут. Пристанут и изнасилуют. И местный судья признает действия преступников правомерными.

По округлившимся Машиным глазам Мартынов догадался, что он на верной дороге. Еще минут пять разговора, и можно будет хохотать.

– В штате Коннектикут, если ты содержишь кошку, она обязательно должна иметь устройство, обозначающее ее присутствие на дороге. Это поясок с аккумулятором на спине, от которого направлен провод. На кончике хвоста расположен стробоскоп. Видела, наверное, такие на машинах стоят у ваших «думцев». Хотели еще заставить и «крякалки» к стробоскопам добавить, но больно уж тяжелое устройство получается, кошке не под силу. «Крякалки» Буш отменил. Приказал дорожным полицейским всех котов останавливать, «крякалки» скручивать, а хозяев штрафовать… Так вот, когда кошка в ночное время идет по дороге с гордо поднятым хвостом, ее хорошо видно водителям транспортных средств… Впрочем, поскольку Америка демократичная страна, то если у тебя нет денег на аккумулятор, ты можешь вместо стробоскопа закрепить банальный светоотражающий элемент. Но уже под хвостом. Однако в этом случае ты обязан предоставить в мэрию справку о доходах, подтверждающих такой выбор.

– Ты это серьезно?

– Ты запоминай, запоминай… Я тоже первое время из тюрьмы не вылезал из-за таких мелочей. Подобрал одну бесхозную Мурку на улице, потом срок мотал… Господи, а что со мной сделали в штате Мэн… Ты знаешь, почему этот штат так называется – Мэн?

Маша побледнела, и ее рука, лежащая на подлокотнике кресла, задрожала.

Мартынов похлопал ее по запястью.

– В Питере была? – Ну да…

– Америка моложе этого города на Неве на восемьдесят лет. Поэтому и ведет себя как малолетняя дурочка. В Нью-Йорке я расскажу тебе о последнем правиле, но сейчас лучше поспать. В Нью-Йорке сейчас двенадцать часов ночи, у нас столько же дня. Если мы будем жить «по Москве», то по прилете на берега Гудзона минимум неделя уйдет на акклиматизацию. В наших условиях это непозволительная роскошь, малыш. Мистера Малкольма нужно брать за шиворот в тот момент, когда у него мозги работают плохо, а у тебя голова свежа… Одну минуточку! – Мартынов жестом подозвал стюардессу: – Мисс, я хотел бы попросить у вас снотворное.

Засыпая, Маша думала о том, что жизнь не такая уж плохая штука, если рядом мужчина, знающий шесть основных правил поведения в жизни. И к тому же у него отличное чувство юмора…

Она дважды просыпалась, смотрела в иллюминатор. Ей очень хотелось пить, но она боялась позвать стюардессу, чтобы не разбудить Андрея. Ей не очень верилось в благополучный исход их предприятия. Он сказал – я приду к Малкольму и все улажу. Как Мартынов улаживает дела, ей было хорошо известно, и уже одно только это заставляло женщину тревожиться за их будущее. Быть может, если его сейчас не будить, он отдохнет и придумает что-нибудь получше своего первоначального плана? Быть может, обратится в ФБР?

Она не знала, что мысли Мартынова были далеки от ее предположений. Андрей думал совсем о другом. Маша спала в тот момент, когда он встал с кресла и, пробормотав подходящее для всех случаев универсальное sorry пассажиру у прохода, вышел из салона.

В служебном помещении он улыбнулся и попросил разрешения воспользоваться телефоном. Этого можно было и не делать, поскольку поступать так вправе каждый пассажир. Но если быть учтивым, то американцы перестают подозревать тебя в чем-либо. Это главное правило игры на чужом поле, которую Мартынов вел уже несколько лет. Американцы – сложная нация, их мозг нафарширован условностями, возведенными в ранг стандартных величин. Если ты будешь их подозревать, тебя обязательно обворуют. Будешь бояться – обязательно изобьют. Продемонстрируешь презрение – сообщат в полицию как о неблагонадежном. Американцы услужливо стараются походить на тех, кем ты их представляешь.

А потому Мартынов, улыбнувшись стюардессе и подмигнув ей, получил в ответ шикарную улыбку и как бонус – одиночество у телефона спутниковой связи. Стоимость разговоров по нему входит в цену билета. И неважно, сколько времени ты будешь болтать с подружкой из Калифорнии, находясь на высоте тридцать пять тысяч футов над Австралией.

Набрав по памяти номер, Андрей еще раз просчитал время – не ошибся ли, делая аналогичные расчеты в кресле полчаса назад. Нет, все точно: в Новосибирске сейчас ровно десять часов утра.

– Слушаю вас, – раздался в трубке голос, от которого у Мартынова застучало сердце. Этот чуть хрипловатый и постоянно виноватый в чем-то голос подсказал Андрею, что директор детского дома Крутов снова находится в тяжелейшем материальном положении. У Крутова сейчас та же головная боль, что и всегда – чем кормить детей и во что их одевать в период между думскими выборами.

– Валентин Игоревич, это Мартынов. Вы помните меня?

– Как же, конечно помню! – отозвался собеседник, и по еще более усилившимся виноватым ноткам в его голосе Мартынов понял, что Крутов продал подаренный ему ноутбук, чтобы выручить денег и купить на них нечто более необходимое для детдома. – Вы премилый журналист из питерской «Полярной звезды», сделавший нам подарок!

Премилый – это он о прическе, догадался Андрей, вспомнив, с какой стрижкой явился в Новосибирск. Сейчас от нее не осталось и следа – Мартынов летел в Америку в том же виде, что и пять лет назад – небрежными лохмами выражая презрение ко всему окружающему миру.

– У меня к вам просьба не совсем обычная, Валентин Игоревич. Точнее, это даже не просьба, а предложение. Вы хорошо знаете область? В Шарапе бывали?

Крутов Мартынова не разочаровал. В спортивном лагере близ Шарапа каждое лето отдыхала его внучка.

– Замечательно, – сказал американец. – Тогда вам не составит труда съездить под Шарап на базу «Синяя лагуна», принадлежащую Андрею Петровичу Громову – его там все знают – и отыскать на базе одиннадцатилетнего мальчишку по имени Костя. О нем мне сообщил Громов, я же, как вы понимаете, такую тему пропустить не мог. Мальчик круглый сирота, и вряд ли добровольно поедет с вами в детский дом…

– То есть как – в детский дом? – запротестовал Крутов. – Вы плохо представляете себе процедуру помещения в дом детей.

– Я очень хорошо ее представляю, и вы сейчас в этом убедитесь. Так вот, я нашел отца мальчика. Он проживает в Америке, его имя – Эндрю Паоло Мартенсон. Вы поместите ребенка в детский дом на полное обеспечение, а через два месяца Мартенсон предоставит вам права на ребенка и ответы на все вопросы, которые у вас возникнут. Мартенсон намерен забрать мальчика в США, где ему, как вы понимаете, будет гораздо лучше, чем на базе и тем паче в детском доме.

– Вы меня заставляете нервничать.

– Это скоро пройдет. Мальчика зовут Константин, ему одиннадцать лет. Вы направитесь на базу прямо сейчас. Мальчик будет сопротивляться, возможно вам придется применить весь ваш педагогический опыт. Мартенсон говорит, что его ребенок очень вспыльчив…

– Андрей Петрович, вы не представляете, какие трудности могут возникнуть у этого Мартенсона! Россия сейчас пресекает все попытки вывоза детей за границу!

– Я читаю газеты, – отрезал Мартынов. – Там писали о случаях усыновления. А в нашем случае речь идет о воссоединении отца с сыном! Мартенсон просил сообщить ребенку о себе следующее: он известный боксер, чемпион США среди профессионалов, ему 43 года, и он проживает в Лас-Вегасе. Вы запомнили?

– Что тут запоминать? – боксер, США, Лас-Вегас.

– Правильно. Через месяц на счет вашего детского дома поступит благотворительный взнос на сумму сто тысяч долларов.

– Что?..

– Я сказал – если вы исполните пожелания Эндрю Мартенсона о помещении Кости Мартенсон в свой детский дом, счет последнего увеличится с тридцати рублей до ста тысяч долларов. Как только мистер Эндрю уладит свои дела в Вегасе, он вернется за сыном.

– Я все сделаю.

– Я в этом уверен. Как только ребенок окажется у вас, вы пригласите журналиста из «Московских новостей» и попросите его осветить подробности этого дела в газете. Прочитав статью, Мартенсон поймет, что сын в безопасности, и увеличит ваш счет еще на сто тысяч. Это все, Валентин Игоревич. Желаю удачи.

Повесив трубку и кивнув стюардессе, Андрей вернулся на свое место…

Маша шевельнула рукой и задела локтем сумочку, в которой находилось свидетельство о том, что гражданин США Эндрю Мартенсон является обладателем десяти миллионов долларов.

Нет, ФБР – это, пожалуй, лишнее. Тридцать лет назад, когда Малкольм заключал с отцом Артура Малькова контракт, все было по-другому. Сейчас Россия и Америка хвалятся перед всем миром своим взаимодействием в деле поимки опасных международных преступников. После отлета из России она, Маша, и Андрей находятся вне закона. Вне русского закона. Так, скорее всего, и будет указано в просьбе выдать их русской прокуратуре. На большее ума у русской прокуратуры вряд ли хватит. Для нее достаточно, что кто-то стоял рядом, когда кого-то убивали, и что этот кто-то вдруг стал хозяином баснословной суммы.

А что ФБР? Просчитает все шансы и организует гонку за Мартыновым. Американцы тоже не любят, когда их граждане обогащаются на большие суммы, если только таковую сумму подозреваемый не выиграл в лотерею.

Она закрыла глаза и стала ждать. Через восемь часов, когда «Боинг» опустит свои шасси на посадочную полосу аэропорта имени Кеннеди, она распахнет ресницы. На нее будет смотреть бодрый, умывшийся Мартынов, и лишь красные прожилки на белках глаз укажут на то, что он волнуется.

– Мы в Америке, Маша.

Глава 17 СВЕЖАЯ КРОВЬ

– Hotel «Hilton», – бросил Мартынов водителю такси, который уже собрался вместе с пассажирами встретить носильщика с чемоданами. Но носильщика не было, и таксист страшно удивился.

Стекло машины было похоже на экран телевизора. А эти картинки – рекламы таблоидов, небоскребы, многоуровневые автострады, Маша видела каждый день по ТВ во время демонстрации фильмов. Чтобы до конца осознать, что она не в продолжающемся сне, а в реальной жизни, Маша опустила стекло, и в лицо ей тотчас ударил ветер, который, как ей казалось, пахнул тоже не так, как пахнет в России. Это было невероятно: она – в Нью-Йорке…

– Скоро тебя перестанет это заботить, – пообещал, понимая, какие чувства овладели женщиной, Мартынов. – Тебя будут интересовать дела, а не то, что им сопутствует. Не успеешь удивиться, как рекламы, Эмпайр Стэйт Билдинг, Манхэттен и зеркальные витрины перестанут тебя интересовать.

– Почему? – прошептала завороженная Маша.

– Радугу, которая висит в небе больше пятнадцати минут, перестают замечать.

Статую Свободы разглядеть как следует ей не удалось, и теперь она обескураженно вертела головой в ее поисках.

– Скоро ты увидишь ее во всем великолепии, – сказал понимающий все без слов Андрей. – И поверь, сзади она не такая уж крутая баба, какой хочет показаться.

Мартынов выполнил обещание. В «Хилтоне» он заказал двухместный номер со стеклянной стеной и, пока рассчитывался с портье и выпроваживал его за пределы номера, она стояла у толстого, начисто вымытого снаружи стекла и с высоты, на которую ей никогда не приходилось забираться, если не считать полета на самолете, во все глаза смотрела на статую, которая высилась на островке близ Нью-Йоркской гавани.

– По ночам у нее светится голова, – усаживаясь на широкую кровать, сказал Андрей, притягивая Машу к себе. – На самом же деле в голове этой пусто, и ничем от Севастопольского маяка она не отличается.

– Я буду звонить тебе каждый час, – поцеловав девушку, он неожиданно встал и принялся собираться. Маша не думала, что все это начнется так скоро. – Но если я не позвоню в какой-то момент, то это не значит, что со мной случилась беда. Я могу просто отключить телефон из соображений необходимости. Мне будет гораздо спокойнее, если я буду уверен в том, что ты находишься в номере. Все, что тебе нужно, есть в холодильнике и баре. Вечером я вернусь. Все это время ты должна находиться здесь. Не снимай трубку гостиничного телефона и не звони сама. Вот в принципе и все.

У двери он остановился.

– Скоро все закончится.

– Однажды я уже слышала это, – побледнев, жестко бросила Маша. – Ты возьмешь меня с собой!

– И тогда все пропало. Я не смогу думать о деле. Мне придется думать только о тебе. Малкольм возьмет меня за шиворот и будет долго смеяться над моей глупостью. Чтобы не доставить ему этого удовольствия, я пойду один.

Бросившись на кровать, она мертвым взглядом уставилась в потолок. Ей казалось – вот сейчас он выйдет из номера и больше никогда не вернется.

Но ведь они еще в России договорились, что будут стараться терпеть боль разлуки. И если она сейчас сорвется, она нарушит обещание и все испортит.

– Ты будешь звонить?..

– Каждый час.

И слово свое он держал до половины четвертого дня.

«Он в метро», – спокойно подумала Маша.

В шесть она заплакала и с ненавистью стала смотреть на могущественную статую, олицетворяющую собой покой и душевное равновесие.

В девять часов вечера, когда в начавшем темнеть небе сквозь смог стали проглядывать первые звезды, Маша, свернувшись на кровати калачиком, уже ни о чем не думала.

В двенадцать, поднявшись с постели и дойдя до стеклянной стены, она прижалась к ней лбом и до боли в глазах стала вглядываться в сияющую бирюзовым светом корону статуи.

Ночь миновала, и это была самая длинная ночь в жизни Маши. С трудом оторвавшись от оконного стекла, она прошла в ванную и посмотрела в зеркало. Оттуда на нее глядела женщина, измученная тоской и отчаянием.

Она оказалась одна в чужом городе чужой страны, за тысячи километров от того места, где первый встречный мог протянуть ей руку помощи.

«Он больше не придет», – в который уже раз подумала она и вышла из ванной.

Маша распахнула одну из створок окна и вышла на балкон. Тотчас в уши ударил страшный гул тысяч автомобилей. Ветер рвал на ней майку, трепал волосы, и она подумала о том, как, наверное, хорошо было бы им здесь с Андреем, останься он с нею и забудь обо всем.

Но он не позвонил. И она точно знала, что это значит. Он не может находиться в метро столько времени. Ему в подземке вообще нечего делать. Он взял напрокат новенький «Форд».

Она посмотрела вниз, туда, где под ногами ее проползали, словно тараканы, бесконечные вереницы разномастного транспорта…

ЭПИЛОГ

Газета «МОСКОВСКИЙ КОНСУЛЬТАНТ»,

23.07.2006 г.:

«Как сообщалось уже МК, Управлением по борьбе с организованной преступностью при ГУВД Новосибирской области задержаны члены международного преступного сообщества, перевозившего транзитом через США из Колумбии крупную партию кокаина. Удивителен не тот факт, что Россия уже давно стала страной с открытыми дверями для различного рода проходимцев, а то, что в данное сообщество входил действующий сотрудник милиции, имя которого прокуратура Новосибирской области называть отказывается, ссылаясь на тайну следствия.

Но разве может являться тайной то обстоятельство, что криминальные структуры, в том числе и международные, уже давно конкурируют между собой за право содержать в своем штате как можно большее количество сотрудников правоохранительных ведомств, в том числе и международных?

Задержанный отделом по борьбе с бандитизмом сотрудник отказывается от показаний, настаивая на том, что стал жертвой заговора. Однако вряд ли милиция смогла фальсифицировать события таким образом, чтобы и отпечатки пальцев на оружии, изъятом у сотрудника-оборотня, принадлежали ему, и пуля, выпущенная из этого оружия, была подменена. Кроме того, следствием установлено, что у начальника отдела по борьбе с бандитизмом Метлицкого Р. не было личных оснований оговаривать задержанного, нанесшего подполковнику УБОП ножевое ранение.

Поведение задержанного при такой доказательной базе кажется по меньшей мере странным. В этой ситуации нелишним было бы вспомнить сомнения Станислава Ежи Леца: «Стоит ли биться головой о стену? Ну, окажешься в соседней камере, а что дальше?»

Следователь прокуратуры Новосибирской области, расследующий это дело, счел необходимым провести психиатрическую экспертизу задержанного. Из этого можно предположить, что находящийся в СИЗО сотрудник милиции либо всеми силами старается убедить следствие в собственной недееспособности, то есть уверить, что на момент совершения преступления неадекватно воспринимал собственные поступки, либо дает показания, заставляющие прокуратуру сомневаться в собственной вменяемости.

Как бы то ни было, обе версии можно принимать с равным оптимизмом. Задержанный милиционер через неделю должен был уйти на пенсию по выслуге лет. Пенсионеры МВД, стоящие на пороге вечной праздности, обычно делятся на две категории: на тех, кто пытается в последний час своей службы раскрыть громкое преступление и тем самым оставить после себя яркий след, и на тех, кто, пользуясь служебным положением, стремится обеспечить себе старость доходами, не указанными в ведомости на получение зарплаты. Какую из двух указанных дорог выбрал арестованный прокуратурой подозреваемый, обществу пока не ясно.

В своем последнем выступлении Генеральный прокурор РФ заметил, что прокурорское следствие – тонкий инструмент в руках профессионала.

Так что, как говорится, вскрытие покажет…»

Газета «НЬЮ-ЙОРК ТАЙМС»,

23.07.2006 г.:

«Удивительные события происходят в мире бизнеса. Еще не стихли эмоции после очередного нефтяного кризиса, едва не подорвавшие авторитет доллара, как на арену для демонстрации своих самых худших качеств выбрался бизнес спортивный.

Известная не только в США компания «Хэммет Старс» со своим многомиллионным бюджетом поставила под угрозу срыва проведение десяти боксерских поединков на аренах Лас-Вегаса, Нью-Йорка и Чикаго. Кризис компании стал очевиден, когда по непонятным пока причинам вчера вечером в головном офисе «Хэммет Старс» в Лас-Вегасе завязалась перестрелка. Прибывшие к месту событий сотрудники полиции и ФБР стали свидетелями увлекательнейшего зрелища – зеркальное тридцатидвухэтажное здание компании было охвачено огнем. В результате неразберихи и возникшей паники мэр города объявил повышенный уровень опасности – «оранжевый». Но срочную эвакуацию жителей прилегающих к зданию кварталов пришлось отменить, когда стала ясна причина «стихийного бедствия».

Внутриклановые разборки околоспортивных кругов зашли в тупик, и результатом столкновения интересов стала банальная разборка в худших традициях русской мафии. Последнее озвучено не случайно, поскольку в результате первоначальных разбирательств ФБР арестовало около десятка русских эмигрантов, получивших гражданство США. Однако при смене паспорта не меняется ни образ мышления, ни мораль.

Количество пострадавших уточняется. Говорить о каких-то результатах расследования пока не имеет смысла. ФБР свято чтит традиции держать прессу и общество в неведении относительно истинного положения дел. Известно лишь, что в данный момент, помимо русских эмигрантов, агенты арестовали еще и около двух десятков граждан США – сотрудников «Хэммет Старс».

Примечателен еще и тот факт, что, как удалось выяснить у компетентного источника в ФБР, пожелавшего остаться неизвестным, позавчера в российском городе Новосибирске (это что-то вроде нашего Анкориджа, если судить по количеству снега) было совершено убийство главы службы безопасности «Хэммет Старс» Ф. Вайса и одного из его сотрудников (русского эмигранта Дж. Уилки). Не связывать вместе два этих факта было бы просто глупо. Однако если не удается получить подробности от руководителей местного отделения ФБР, то можно попытаться выяснить что-то у русских…

Думается, пройдет несколько дней, и мы узнаем, что же случилось в самой могущественной компании – организаторе спортивных состязаний. Как сказано в Библии: «Нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано».

В любом случае проблема присутствия в Америке русских эмигрантов приобретает угрожающий характер…»

Примечания

1

Хулиган (вор.)

2

Воры, делающие подкопы под склады и сараи (вор.)

3

Если я буду спать, когда вы закончите, разбудите меня (анг.)

4

Так именуют подразделение водной милиции свои же сотрудники МВД.

5

Что с ним делать? (анг.).

6

Выруби его (анг.).

7

Скажи ей, что она нас не интересует, и мы оставим ее в покое, как только увидим его (анг.).

8

Хулиган (вор.)

Татуировки в виде перстней наносятся уголовниками для демонстрации своих заслуг перед преступным миром.

9

Почему первый встречный именует вас петухом, Томсон?(анг.)

10

Крыса – вор, крадущий у своих (вор.)

11

«Мужик» – лагерная категория осужденных. «Мужик» не сотрудничает с администрацией, но и не относится к когорте избранных зеков. Он, как правило, раскаявшийся за содеянное фигурант, старательно работающий и не участвующий в саботажах и др. акциях, отрицающих лагерный порядок заключенных (прим. автора).

12

Доктор (вор.)

13

Секретарша Малкольма Сондра по сравнению с миссис Вайс… королева спринта. Той же нужен долгий, долгий… бег по пересеченной местности… (анг.)

14

Штрафной изолятор.

15

Я не говорю по-русски (анг.).

16

Вы американец? Как ваше имя? (анг.).

17

Найдите Мартенсона… (анг.).

18

Это сделал Мартенсон? А где женщина? (анг.).

19

Он похитил женщину (анг.).

20

«Подарок» – простак, которого легко провести (вор.).

21

«Подарок» – простак, которого легко развести на деньги или заставить взять на себя чужое преступление (вор.)

22

Мир душевный (нем.)

Оглавление

Б.К. Седов Рок-н-ролл со смертью

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ДВЕНАДЦАТЬ ЧЕЛОВЕК НА СУНДУК МЕРТВЕЦА

Глава 1 ОБМАНУТЫЙ ЛГУН

Глава 2 КРОШКА И КЕЙС

Глава 3 КОД ДА ВИНЧИ – ПОЛ-ЛИТРА

Глава 4 СЕКС БЕЗ ПАМЯТИ

Глава 5 ИНОЗЕМЦЫ НА РУССКОМ БАЗАРЕ

Глава 6 БРАТСКАЯ МОГИЛА

Глава 7 ПРЕДЧУВСТВИЕ ЕГО НЕ ОБМАНУЛО

Глава 8 УРОКИ АНГЛИЙСКОГО

Глава 9 МЕТЛИЦКИЙ, ВЫ ПОМНИТЕ МАРТЕНСОНА?

Глава 10 ЕСЛИ ДРУГ ОКАЗАЛСЯ ВДРУГ

Глава 11 НАРКОДИЛЕРЫ, НА АБОРДАЖ!

Глава 12 СВОЙ СРЕДИ ЧУЖИХ

Глава 13 ПОКОЙНИЧЕК-ТО ВОСКРЕС!

Глава 14 СВИСТАТЬ ВСЕХ НАВЕРХ!

Глава 15 АДВОКАТ ДЬЯВОЛА

Глава 16 ИГРЫ С КЕТАМИНОМ

Глава 17 БИЛЕТ В АД

Глава 18 ДОРОГА ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ПОЛНЫЙ ПРИВОД

Глава 1 НА КРУГИ СВОЯ

Глава 2 НЕПРИСТОЙНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

Глава 3 ПО ГОРЯЧИМ СЛЕДАМ

Глава 4 ЧАЕПИТИЕ ПО-ОРДЫНСКИ

Глава 5 Я ПРИНЕС ВАМ КОКС

Глава 6 ДРУЖБА СО ВЗЛОМОМ

Глава 7 МЕДВЕДЬ КАК СИМВОЛ БЕСПРЕДЕЛА

Глава 8 НЕ БЕЙ КОПЫТОМ, ПРОКУРОР!

Глава 9 ВЫЙТИ ЗАМУЖ ЗА АМЕРИКАНЦА

Глава 10 УМЕЮТ РАБОТАТЬ, КОГДА ХОТЯТ

Глава 11 КОРПОРАТИВНАЯ ВЕЧЕРИНКА

Глава 12 МУМИЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ

Глава 13 ВОЙНУШКА В СОРТИРЕ

Глава 14 ДРОЖАЩАЯ РУКА УБИЙЦЫ

Глава 15 НЕ ЩЕЛКАЙ КЛЮВОМ, ДРУЖОК!

Глава 16 ШЕСТЬ ПРАВИЛ ПОВЕДЕНИЯ В АМЕРИКЕ

Глава 17 СВЕЖАЯ КРОВЬ

ЭПИЛОГ

Реклама на сайте