«Путешествие по спирали времени»

Путешествие по спирали времени (fb2) - Путешествие по спирали времени 570K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Нехама Мильсон - Лель Малахи

Путешествие по спирали времени Нехама Мильсон Лель Малахи

© Нехама Мильсон, 2015

© Лель Малахи, 2015

© Елена Сущих, иллюстрации, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Нехама Мильсон

Невыразима словами благодарность моя Творцу за то, что счел правильным использовать меня каналом великого Его Милосердия к людям, передавая через меня исцеление и утешение.

Неземная любовь

Не представляю себе, как я попала сюда… Помню, бежала, ветер в ушах… плакала, кричала, сердце в клочья… Куда бежала, не знаю, но знаю, откуда… Потом вдруг яркий свет, протянутые руки и тепло… Вот так бывало, мечталось, что отец обнимет, спрячет меня на широкой своей груди, уткнешься носом – и не страшно. Вот так тепло стало. Дом… родной дом, в котором и не бывала никогда вовсе. И все… больше ничего не помню.

Разбудили меня голоса. Глаза открыла: вокруг люди и не люди. Все разные, все разговаривают, друг друга еле понимают, но разговаривают. Странно, но страшно мне не было. Ни когда увидела высоченного, одноглазого, трехрукого, зеленого, с тонким свистящим голосом, ни когда со мной заговорила змея с большими грустными глазами.

Не страшно и не удивительно. Да я вообще ничего не ощущала, кроме неземного счастья. Ведь здесь, в чудном этом месте, похожем на зал аэропорта, где разные все собираются вместе, чтобы разлететься вскоре каждый в свое разное куда-то, здесь я увидела Его. Мужчину своей мечты. Того, кого искала в полной безнадежности все свои несколько десятков земной человеческой жизни.

Думаете, наверно, что я встретила этакого красавца, высокого, с голубыми глазами и широкими плечами, обтянутыми белой водолазкой? Честно, я и не увидела сначала, как он выглядит. Просто взгляд поймала и утонула. Таких родных, понимающих, зовущих, ласкающих глаз я никогда не видела. Мечтала только. Потом уж оказалось, что окружает эти глаза вполне симпатичное, немного широкоскулое, располагающее лицо, которое возвышается над вполне стройным, высоким телом. А через некоторое время выяснилось, что это лицо говорит приятным, немного высоковатым для мужчины голосом. Что говорит? Боже мой. Он же со мной разговаривает… Ко мне обращается, а я, ошалевшая от счастья, понять не могу ни слова. То есть слышу же ведь, что слова произносятся на моем родном языке, без акцента и во фразы правильно слагаются, а вот что он говорит? Так, подруга, соберись. Вдох – задержка дыхания, выдох – задержка дыхания. Зажмурились крепко-крепко и:

– Простите, Вы ко мне обращаетесь? К сожалению, я не поняла, о чем Вы меня спросили.

– Я поприветствовал Вас на этой планете и спросил, хорошо ли Вы себя чувствуете, не нуждаетесь ли в чем-нибудь?

Так все началось. Я влюбилась сразу. Не успев спросить согласия у своего сознания и оценить готовность объекта принять мою страсть. Я даже не ныряла в это чувство, я просто увидела его и поняла, что барахтаюсь растерянно в океане любви, нежности, страстной зависимости и… сумасшедшего, опаляющего желания.

Да, вот так! Просто так нынче все повернулось! Просто жизнь вздрогнула как-то, словно спросонья, Как-то ритм зазвучал, словно сердцебиенье, Как-то воздух окрасился в радужный спектр. Просто жить захотелось совсем не по-детски, Просто солнце мигнуло мне протуберанцем. Я тебя ощутила одним лишь мгновеньем И вошла в сумасшедшую горную реку.

Мне казалось, что он тоже полюбил. Глаза его светились удивленной лаской, руки были мягкими и теплыми, ищущими возможности соприкоснуться.

Я – странная. Там, на Земле, мне часто говорили, что нельзя быть такой открытой. Но здесь, в окружении существ, настолько друг от друга отличающихся, мне стало со своей странностью легко. Я – не странная, я – просто другая. Но вот же ведь и Лэ, та самая грустная змея, – она тоже другая. И Кирал-Миржакин-Син, голубокожий, безволосый волк с планеты К-3876423, – тоже очень другой. Как-то вовсе даже не страшно быть другой среди других. Поэтому, наперекор привычкам земным, я и не задумалась об уместности открытого разговора.

– Я люблю тебя, Ал! Я так люблю тебя! Я совершенно точно знаю, что никогда больше не смогу жить без тебя. Я никогда в жизни не испытывала ничего подобного. Я люблю тебя с такой силой, что в груди щемит и жжет… Я хочу прожить с тобой долгую, счастливую жизнь.

И, прикрыв глаза в сладостном ожидании ответного признания, услышала:

– Ты – хорошая. У тебя красивые глаза. Ты мне нравишься.

Милые слова… Они подействовали на меня, как ушат ледяной воды… Хорошая? Нравлюсь?

На глаза навернулись слезы… Ну хорошо, наверно, он просто неверно выразился. Сейчас обнимет, прижмет к себе, скажет, что любит… Прижмет к себе… Фантазия вспыхнула одновременно в голове и внизу живота кипящим пламенем… И тут же охладилась сквозящим ветерком из открытой двери. Ушел…

Осознание ненужности своей придавило меня внезапно всплывшим айсбергом. Нелюбимая… нежеланная… – что может быть страшнее, непоправимее?

Немало времени прошло, прежде чем я поняла, что теперь мой удел – холодная, саднящая пустота в груди, звенящее льдинкой в голове слово «нежеланная» и абсолютная неспособность забыть, разлюбить, освободиться.

Я пыталась обидеться на него. Зачем приручил, зачем дал поверить в ответное чувство, зачем ласкал серыми своими бездонными глазами, руки касался, тепло и мягко, – зачем? Но обида не проходила. Он – любимый, лучший, безгрешно-незапятнанный. Все я сама. Сама увидела то, чего нет, сама поверила, сама перешагнула ту самую точку невозвращения, после которой уже нет надежды на освобождение от этой зависимости.

И в один из серых этих безжизненных дней он, как ни в чем не бывало, пришел, взял за руку, прижался щекой.

– Сегодня – танцы, собирайся, малыш.

Вытирая слезы счастья, я бегу наводить красоту. Вечер прекрасен, незабываем, любимый так нежен, столько любви льется из его удивительных глаз.

Мы возвращаемся домой возбужденные, дурные от радости. И, полная бурлящего ожидания, я слышу:

– Спокойной ночи, крошка, увидимся завтра.

И снова холод одиночества.

В этой смене полета и агонии мы много говорили, но тема наших прошлых жизней была не то, чтобы под запретом… скорее, под меткой «чрезвычайно опасно, трогать не рекомендуется». По умолчанию я была уверена, что мы с одной планеты и даже из одной страны. В обществе столь различных существ только мы так походили друг на друга.

Я никогда не знала себя такой любящей, привязанной, преданной. И никогда не испытывала такого парализующего холода неизвестности в отношениях. Как только мне начинало казаться, что мои чувства отвергаемы, он обрушивал на меня потоки любви, ласки, нежности. Наши ночи были похожи на тропические ливни, а дни – на полет вокруг Солнца. Но стоило мне начать верить в то, что я любима и желанна, ледяной ливень закрывал от меня мир…

Кидаясь из крайности в крайность, из «все стерплю, лишь бы был рядом» в «переплачу, перегорю, откажусь от любви», я решила рискнуть. Конечно, я ждала, что он скажет мне «нет, не гони меня, я так люблю тебя, мне не прожить без тебя». Но услышав мое:

– Я понимаю, что ты меня не любишь. Мне больно и страшно, но я не хочу, чтобы ты жил со мной из жалости или по привычке. Я не заслуживаю такого унижения. Уходи. Не обращай внимания на мои слезы. Уходи…

Он не ответил… Просто поцеловал меня в заплаканные глаза и вышел.

Прошла минута и бесконечная вторая. Прошел вечный час и нестерпимо растянувшийся второй. Прошел день, наполненный звуками хлопающих чужих дверей, и беззвучно-мертвый второй. И месяцы шли, а он не возвращался.

На странной планете, где я жила теперь, не часто появлялись люди. Я, разбитая на миллион болящих осколков, не стремилась с ними общаться. Но однажды я увидела женщину, очень похожую на моего возлюбленного. Те же светлые волосы, широкие скулы, тонкое, высокое тело. И главное, у нее была такая же маленькая татуировка на шее. Я подошла к ней и, не зная, как заговорить, спросила:

– А что обозначает Ваша татуировка?

– Какая? Ах, эта, на шее? Это – не татуировка. Это – родимое пятно. Такое есть у всех лаурян.

– Лаурян? А кто такие эти лауряне?

– Жители планеты Лауре, – мило улыбаясь, сказала женщина.

– Так вы – не земляне?

– Земляне? А где находится эта планета?

– Скажите, а у вас на Лауре все женщины носят такие широкие брюки, – заинтересовалась я необычным покроем.

– Женщины? Не знаю, а почему Вы меня об этом спрашиваете?

– Но Вы же – женщина…

– Нет, то есть, я не знаю… мне не вполне понятно значение этого слова.

И Рас – мой новый знакомый, начал свой рассказ об удивительной планете Лауре, населенной существами, почти не отличающимися от землян… Почти.

Начнем с того, что Лауре находится совсем в другой галактике. Там светят три Солнца. Одно – большое ярко-красное, и два – поменьше, белых. Сутки там длятся 34 часа. Из них 20 часов – светлое время дня, когда на зеленоватом небосклоне видны все три светила. В это время лауряне обычно спят, так как слишком яркий свет и жара не благоприятны для активной жизни. Затем красное солнце садится, и при мягком свете двух белых солнц жители планеты выходят из своих жилищ на полукруглые улицы, расходясь по рабочим местам, учебным или увеселительным заведениям.

На Лауре нет разделения полов, в привычном землянам виде. Лаурянин выглядит соответственно своей роли в паре. Партнеры свободно выбирают роль ведущего или ведомого, и в зависимости от выбранной роли видоизменяется их внешность. Ведущие становятся сильными, рослыми носителями того, что мы привыкли называть мужскими гендерными признаками, а ведомые – хрупкими, нежными, с анатомической и психологической предрасположенностью к вынашиванию и рождению детей. Причем эту своеобразную половую принадлежность всякий лаурянин волен менять, когда ему заблагорассудится. Например, Рас в прошлых отношениях был ведущим. Он так устал от капризов и нытья его партнерши, что, расставшись с ней, решил создать семью с кем-нибудь более сильным и активным, чем он. Сейчас он находится в поиске пары и, соответственно, поменял свой внешний вид, чтобы привлечь именно такого партнера, какого он ищет.

Лауряне очень чувствительны к эмоциональным проявлениям. Например, считается навязчивым и почти неприличным смотреть, как кто-то плачет. Если лаурянин заплакал в присутствии посторонних, все тактично выходят из комнаты и не возвращаются, пока их не призовут обратно.

Не принято говорить о своей любви. Лаурянин признается в любви дважды в жизни: при заключении брака и на похоронах возлюбленного. Поэтому любое признание в неподходящих условиях является плохой приметой, действием, зазывающим смерть.

Строгий запрет касается интимных отношений после вечера, проведенного вне дома. Лауряне верят, что энергия посторонних людей, с которой вы вошли в соприкосновение на прогулке, вмешиваясь в любовный акт, крадет истинные чувства.

И еще лауряне – предельно прямые люди. Они не используют намеков и иносказаний. Всякое произнесенное вслух слово несет именно тот смысл, который в нем заложен…

– Стой… Рас… это значит, что когда я сказала Алу «уходи», он понял, что я больше не хочу быть с ним?

– А разве это слово несет какой-то еще смысл? – подняла удивленно брови лаурянка.

– Боже мой… Что же мне теперь делать? Ведь я же так лю… ой… хочу быть с ним рядом. Как мне сказать ему об этом? И как найти его теперь?

– На Лауре существует адресное бюро, тебе нужно лишь назвать его имя, и ты получишь его адрес и позывные космофона. Если ты хочешь создать с ним пару, просто скажи: «Ты – хороший, ты мне нравишься». Он все поймет.

«Ты – хорошая, у тебя красивые глаза, ты мне нравишься», вспомнила я родной голос… оказывается, я упустила главное предложение в своей жизни.

Через полчаса я уже сидела в зале ожидания космопорта, зажимая в руке кусочек пластика, в котором была заключена вся моя надежда на счастье. Этот билетик я сохраню на всю жизнь. И когда придет мой черед сказать: «Я люблю тебя», я вложу его в руку моего сероглазого Ала.

Свидание в Венеции

Венеция – один из их любимых городов. Они возвращаются сюда снова и снова. Взахлеб, пытаясь надышаться друг другом, не размыкая рук, не разлучая взглядов. Всякий раз, приезжая сюда, снимают одну и ту же гостиницу с видом на канал. Портье стыдливо отводит глаза, подавая им ключ, ему неловко читать пожирающий, жадный взгляд постоянного клиента на женщину. Опытный взгляд работника гостиницы определяет статус пары моментально: «Явно любовники, давняя связь, но встречаются редко. Вырываются от семей, чтобы провести несколько дней вместе. Она – младше его и влюблена, как кошка».

Устроившись в номере, через несколько часов они с бесстыдно светящимися глазами выходят, держась за руки, и смущенно хихикают, пробегая мимо портье на тихую улочку, где, нежно прижимаясь друг к другу, ждут гондолу.

Мужчина усаживает свою возлюбленную в гондоле аккуратно, прикрывая ее плечи шалью, не столько заботясь о тепле, сколько пользуясь случаем еще раз коснуться, обнять, окружить собой, наклониться к душистым волосам. Они смотрят друг другу в глаза, покачиваясь в ритм только им слышимой музыки, словно танцуют страстное танго глазами, дыханием, вздрагивающими пальцами. Его губы шевелятся в неслышном вопросе, она отвечает взмахом ресниц, различимо на любом языке «ДА!». И видавший виды гондольер, глядя на этих сумасшедших, начинает верить в настоящую Любовь, задумывается о букетике фиалок для своей нестарой еще жены.

Под знаменитым балконом Джульеты он все еще держит ее за руку, его голос дрожит от волнения и нежности:

Дай руку мне, и нежных пальцев Тепло не отнимай сейчас. Услышав сердца стук, давай качнемся в вальсе. Истории любви печальной парафраз. Почетно умереть любви огромной ради, Но много больше уважать готов Того, кто, рассмотрев судьбу уж в первом взгляде, Жизнь посвящает милой, дав ей кров В своей груди, укрыв ее от ветра, Невзгод и горестей, покой душе создав. Не блеском золота, не звоном сребра, А преданностью сердца привязав.

А потом в маленьком уютном кафе они сидят близко-близко, и она, закрыв глаза, нараспев шепчет ему на ухо что-то милое и нежное; он краснеет и расслабленно улыбается, глаза его блестят растроганно, губы слагают слова благодарности… ей ли или Всемогущему Богу, наделившему его этой бесконечной, переполняющей, затопляющей любовью…

Уже вечером, уставшие и счастливые, идут они бесцельно, все еще не отпуская рук, молчат ошеломленно, не в силах озвучить, в слова облечь то счастье, что подарили им эти часы, проведенные вместе. В ее сумочке звонит телефон:

– Ниночка, как вы там? Как отдыхаете? Какая погода?

– Спасибо, Стасик, все прекрасно, я летаю от счастья.

– Как Дани?

– Он, кажется, – тоже… смущенным голосом прошептала влюбленная женщина и несмело подняла глаза на своего спутника. Он с улыбкой качнул головой.

– Стас, а почему ты зовешь свою бабушку Ниночкой? – спросил Серега удивленно.

– Ну… Она, собственно, – и не бабушка мне. Прабабушка. Они прожили с прадедушкой 60 лет, не расставаясь ни на день. И знаешь… Они такие молодые, задорные и влюбленные, что у меня никогда бы не повернулся язык назвать их бабушкой и дедушкой.

Магазин «Все для Любви»

Как он узнал, что пришло время Любви? Да как-то само узналось. Просто в какой-то момент стало ему одиноко, пусто и холодно в мире и захотелось, чтобы рядом был близкий человек, теплый, заботливый, свой. К вопросу молодой человек подошел по-современному продуманно. Забил в google фразу «Где найти Любовь», просмотрел все полученные ответы, отмел рекламу, пропустил сайты знакомств, внимательно прочитал советы психологов. И остановился на маленькой заметке о магазине «Все для Любви», который очень кстати находился неподалеку. Утро вечера мудренее, лег молодой человек спать, полный радужных надежд.

Утро выдалось солнечно-шаловливым, солнце усмехалось в спину, когда он открывал мелодично звякнувшую дверь магазина.

– Чем я могу помочь Вам? – обратилась к нему неожиданно молодая и симпатичная продавщица.

– Я хочу найти Любовь.

– Прекрасно. Вот, пожалуйста, здесь каталог составляющих Любви…

– А готовый продукт в продаже имеется?

– О… простите… нет. Любовь продается только в виде конструктора. Создать ее Вы должны сами.

– Ну, хорошо, давайте каталог, что там у Вас еще за буклет?

– Это сопутствующий товар. Настоятельно рекомендую покупать его вместе. Взаимное чувство.

– Нет, спасибо, я принципиально против сопутствующих товаров. Бесполезная трата денег. Я пришел за Любовью, ее и буду покупать.

Внимательно изучив каталог, молодой человек принял решение и подозвал продавщицу.

– Значит, так. Я беру вот это: забота, нежность, внимание к моим интересам; вот это: прекрасная кулинарка; и вот еще: любит путешествовать, любит природу – это мне подходит. Чадолюбие – тоже положите, ум – прекрасно, беру; красоты можно две. Творчество – попробуем, может оказаться полезным, в случае чего – заблокирую; веселого нрава подсыпьте. Как так, последний остался?.. а я хотел взять три… Ну, хорошо, кладите, сколько есть.

А вот все это: преданность, слова любви, сумасшедшая страсть, трепетные прикосновения, слезы восторга, горячие поцелуи, – всего этого не нужно, меня это утомляет.

– Молодой человек, я все-таки Вам очень рекомендую взять Взаимность… Пожалеете!

– Нет, спасибо. Я беру товар для комфорта и спокойствия, мне не нужно ничего напрягающего.

– Ну, что ж… Значит, бонусный товар, который Вы можете получить, ТОЛЬКО купив полный набор Любви и Взаимность, Вам даже не предлагать?

– Нет, я же ясно сказал, не терплю рекламы.

Поход в магазин вдохновил и утомил. А тут как раз через дорогу привлекательное кафе с завораживающим названием «Тот самый случай». Молодой человек зашел в светлый, украшенный цветочными орнаментами зал и присел за укрытый желтой скатертью столик.

Есть не хотелось, хотелось уюта и покоя. Он заказал кофе и настроился на расслабленное раздумье о том, как употребить новую покупку.

Вопрос официанта прозвучал неожиданно и поставил в тупик, учитывая пустой зал:

– Вы позволите посадить за Ваш столик девушку?

Ответить отрицательно молодой человек постеснялся, но настроение было испорчено окончательно. Не любил он, когда нарушали его одиночество.

Девушка оказалась очень приятной. Разговор завязался как-то не с чего, сам собой. И в этом первом разговоре, обнаружилось, что она очень умна. В процессе разговора засмотрелся молодой человек в ее глаза и увидел, как она красива. И голос ее ему понравился. В общем… Назначил он ей свидание. А потом еще одно, а потом еще и еще. Так свидание за свиданием стали они мужем и женой.

Думаете, это и есть счастливый конец нашей сказки? А вот как бы ни так! Привыкли, что сказки свадьбой кончаются. А наша здесь только и начинается!

Зажили они вместе. Вроде все хорошо. Девушка заботливая, внимательная, кулинарка отменная, стихи пишет красивые, в походы с любимым мужем ходит. Да не просто так, а рюкзак на себя самый тяжелый взвалит, и пикник наивкуснейший обеспечит, и одеяло не забудет, чтобы в палатке не мерзнуть. Молодой человек мог бы быть всем доволен, да вот только одна из частей конструктора никак на место не встает. Не запускается в действие «веселый нрав». То ли от того, что последним брал, то ли несоответствие какое в программе.

Девушка-то все грустнее и грустнее становится день ото дня. Иногда вроде, как короткое замыкание, сверкнет в глазах веселье, но сразу тухнет и блекнет, а в уголке глаза слезинка появляется.

Решил молодой муж себе жизнь облегчить, стал по одной функции из конструктора отключать, в надежде понять, почему «веселый нрав» сбоит. Отключил «нежность», и случилось непоправимое горе: слегла жена тяжелобольная. Глаза потухшие, ни есть, ни пить не может, не спит, не встает, только тихо плачет и смотрит умоляюще. Пробовал незадачливый мастер «нежность» обратно вставить – не получается. Понял он тут, что любимая жена – не компьютер и не стиральная машина. Похоже, все сложнее, чем просто электронный конструктор. Стал он врачей на помощь звать. Один сказал «депрессия», второй – «апатия», третий предположил болезнь страшную, неизлечимую, прописали лекарств множество, да ни одно не помогает бедняжке. Тает на глазах красавица…

Решил молодой муж в великом своем отчаянии обратиться к тому же эксперту, который помог ему Любовь найти, к google. Забил в поисковую строку вопрос «Как спасти Любовь», и среди других ответов нашел маленькую заметку, в которой говорилось, что в магазин «Все для Любви» завезли новую партию качественного Счастья.

Рванул он в знакомый магазин. Молоденькая продавщица вышла ему навстречу со словами:

– Можете ничего не рассказывать. Во-первых, я со дня Вашей покупки знаю, что Вы еще вернетесь, и знаю, зачем. А во-вторых, по Вашим глазам видно, что нашли Вы любовь, а Счастья нет…

– Нету… – грустно согласился молодой человек, – я слышал, Вам тут Счастье завезли. Дайте мне, пожалуйста, побольше и самого светлого.

– Я сожалею, уважаемый, но Счастье не продается.

– Как так, не продается? Я же читал рекламу «Новая партия наикачественнейшего Счастья «…

– Да, все правильно, товар мы получили. Но дело в том, что Счастье – это как раз тот самый бонус, от которого Вы отказались при первой покупке. Он дается бесплатно всякому купившему полный набор Любви и в дополнение к ней Взаимность.

Вот тут бы и закончить сказку. Пусть каждый для себя сам решит, как поступил молодой человек. Только почему-то мне от такого конца плакать хочется. Поэтому я свой вариант концовки напишу, а уж вы, как хотите, – соглашайтесь или по– своему переписывайте!

Загоревал молодой человек и отправился домой. Сел у постели своей умирающей жены, взял ее нежно за руку, поднес ее к губам и зашептал со слезами на глазах:

– Пойми, ты – милая, хорошая, ты нравишься мне. Ты – лучшее, что было в моей жизни… Я не знаю, что мне делать! Чтобы воскресить тебя, сделать счастливой, я должен приобрести твою преданность, слова любви, сумасшедшую страсть, трепетные прикосновения, слезы восторга, горячие поцелуи. Я боюсь всего этого. Я многое видел в жизни, а чего не видел, о том читал, а о чем не читал, о том догадываюсь. Меня пугает преданность, я не уверен, что смогу ей соответствовать, я боюсь, что слова любви спугнут само чувство, сумасшедшая страсть кажется мне неестественной, трепетные прикосновения утомляют, слезы восторга раздражают своей театральностью а горячие поцелуи отталкивают требовательностью. Я должен испытать Взаимность. Но это же – так опасно… Быть любимым я уже привык, но любить… отвечать Взаимностью… увольте… Это уже было в моей жизни и кончилось так плохо, принесло столько боли… Нет, пощади меня, не заставляй переживать все это снова.

А молодая его жена и не могла уже заставлять и требовать, и даже просить она уже не могла. Она только смотрела на него грустными глазами, грустно улыбалась, и в ее взгляде он прочел: «Главное, чтобы ты был счастлив, Любимый»… Она показала ему глазами на синий блокнот, лежащий на тумбочке. Он хорошо знал этот блокнот, в него она записывала свои стихи. Последнее стихотворение было написано три дня назад, когда жена уже не могла говорить, но еще в состоянии была писать.

Я не знаю, как жила на свете Годы до встречи с тобой На безымянной планете, Заполненной Пустотой. Теперь у планеты есть имя: Она зовется тобой, Она из созвездья «Любимый», что во Вселенной «Родной».

Блокнот упал из рук молодого человека, и из него выскочил какой-то листочек. Он поднял его и увидел знакомый каталог из магазина «Все для Любви». Выбирая части для Его Любви, девушка указала только готовность быть любимым, а вот конструктор Взаимность взяла в полном комплекте. Были там и нежность, и восхищение, и доверие, и забота, и дыхание одним воздухом, и желание всегда быть рядом, и преданность, и слова любви, и сумасшедшая страсть, и трепетные прикосновения, и слезы восторга, и горячие поцелуи… Он понял, что все это она носила в себе и не могла проявить из-за неготовности его принять… Эти чувства рвались наружу, желали излиться на любимого, рвали сердце, ранили душу.

Он заметался по комнате, рвал на себе волосы, плакал и стонал. Вот сейчас он еще может спасти женщину, которая выбрала его центром своего мира… Но для этого нужно впустить в свою жизнь столько пугающего, незнакомого, напрягающего, нужно согласиться с тем, чтобы его мир перевернулся. Нужно учиться плакать от восторга и хохотать от счастья… Или дать умереть своей Любви…

Он попробовал представить свою жизнь без нее… И вдруг понял, что такое «жить на безымянной планете, заполненной Пустотой». Эта Пустота заползла ледяной змеей в его сердце. Она болела в груди и лишала сил руки, подкатывала к горлу и угрожала удушьем. И тогда он произнес во весь голос:

– Я не могу жить без Любви! Я готов впустить в свою жизнь сумасшедшую страсть, слезы восторга и трепетные прикосновения, я готов испытать Взаимность. Я готов заплатить своим страхом за Счастье. Оставьте мне мою Любовь!!!

В дверь позвонили. Вытирая на ходу слезы, молодой человек открыл дверь. На пороге стояла коробка с печатью магазина «Все для Любви». Он дрожащими руками вскрыл ее и достал квитанцию:

«Взаимность – полный набор, запускается в действие при наличии Любви у партнера. Бонус в виде Счастья прилагается». А внизу было подписано: «Оплачено страхом жизни. Платежное средство возврату не подлежит».

Сон о любви

Этот сон Ася видела с детства. Он повторялся без вариаций, без разнообразия. Всегда одна и та же обстановка, один голос. Только лица не видно…

Незнакомый берег. Волны накатывают беспокойно и, коснувшись почти ступней, пугливо убегают. Он стоит вполоборота, лицо залито предзакатным солнцем, не разглядеть. Рука с длинными гибкими пальцами протянута зазывно:

– Идем со мной, малыш, я сделаю тебя счастливой, – тихий, хрипловатый голос, которому нельзя не верить…

И главное, одно и то же состояние. Полной, безоговорочной уверенности в том, что это – Он. Что Он точно знает, как сделать ее счастливой, знает, где прячется ее вечное счастье. Радостный, шальной, щекочущий покой. Полет, но полет не устремлено-нетерпеливый, а мягко парящий, заставляющий сладко таящее сердце подкатывать горячей струей к горлу, вызывая не то песнь, не то плач…

В этот момент она всегда просыпалась с бешеным сердцебиением, готовая бежать, лететь, но образ уже безвозвратно стерся, ушел в никогда не бывшее прошлое.

Она искала его везде, рассматривала руки встречных мужчин, прислушивалась к голосам, искала эту интонацию… властно ласкающее слово «малыш»…

Когда Ася встретила свою первую любовь, ей показалось, что это – то самое, желанное и страстно ожидаемое. Игорь был красивым и ласковым, с длинными пальцами красивых, сильных рук. Она все ждала, когда он произнесет фразу– пароль, жаждала услышать из его уст «малыш». Но Игорь был против «патоки в отношениях». Он называл ее исключительно по имени, считал, что одного признания в любви в момент предложения руки и сердца вполне достаточно, ведь «люблю» – слово дорогое, нельзя мусолить его без весомого повода. Их отношения развивались ровно и благополучно, неуклонно устремляясь к свадьбе. Игорь был в меру заботлив и не навязчив, прекрасно знал, чего ожидает от их брака, и ценил Асю за готовность и способность дать ему это.

Асе не хватало ощущения полета, но она была влюблена. Сон не повторялся, и она уже решила, что он – пустая иллюзия, а реальная любовь вот такая и есть. Ей хотелось проводить время с Игорем, было с ним хорошо, сердце замирало в неясном волнении, ожидании, которое она принимала за томление, описанное в любовных романах. Они много говорили о будущем, об общем доме, о будущих детях, о карьере. Асе хотелось обсуждать любимые книги и читать стихи, стоя на обрыве реки, прильнувшей волнующейся грудью к закатному солнцу. Но Игорь книг не читал, стихов не любил. Ася – девушка понимающая, вполне здраво полагала, что не всем же любить одно и тоже, и даже хорошо, что будущие супруги имеют разные интересы, – это так разнообразит семейную жизнь…

Сон приснился ей за ночь до свадьбы.

– Идем со мной, малыш, я сделаю тебя счастливой, – тихий, хрипловатый голос, которому нельзя не верить… Незнакомый голос, совсем непохожий на голос Игоря.

И сладкое замирание сердца не имеет ничего общего с тем щемящим ожиданием счастья, которое она испытывает с женихом. Во сне сердце нежным, счастливым сопрано пело о вечном, а в жизни задавленно стонало о несбыточном.

Ася проснулась в слезах.

«Боже, что я делаю… что делаю… мне нельзя выходить за него замуж, я не люблю его, это совсем не то, что я искала»… Но возле кровати висело красивое свадебное платье, приглашения были разосланы, банкетный зал оплачен… Асе казалось, что обратного пути нет. Свершилось непоправимое.

Назавтра был день суетливый, утомительный и по-своему волнующий. Ася забыла о ночных страхах, ей снова виделась счастливая семейная жизнь с избранным ею суженым. Она была обворожительна в своем пышном белом платье, фата скромно прикрывала вздрагивающие от волнения плечи, глаза светились отражением бесконечной надежды. И Игорь был счастлив. Он искренне любил эту странную, взбалмошную девчонку. Понимал, что она ожидает от него какой-то другой, непонятной ему, любви, каких-то других, неизвестных ему, слов, Но думал, что его любовь, его восхищение со временем станут для нее желанными, заменят нереальные, неисполнимые мечты.

– Объявляю вас мужем и женой, – колоколом прозвучало в затихшем зале.

«Она принадлежит мне. Теперь мы вместе, и у нас все будет хорошо», – услышал в его звоне радостную весть Игорь.

«ВСЕ!!! Обратного пути нет… Это навсегда» – холодный ужас этого сознания на мгновение парализовал Асино дыхание, но лишь на мгновение, одно короткое мгновение, и сразу за ним крики, смех, поздравления принесли новые мысли, новые чувства и надежды.

Свадьба была веселой. Асины подруги тепло завидовали, друзья Игоря восхищались его молодой женой, родители вытирали растроганные глаза. После свадьбы молодые поехали в уютную квартиру, снятую заранее, и начали свою семейную жизнь.

Это была удивительно счастливая семья. Игорь не прекращал удивляться, откуда в этой юной женщине столько понимания и мудрости. Она поддерживала все его увлечения, помогала ему преодолевать сложные периоды жизни, всегда была рядом, принимала, понимала, дарила уют и уверенность. В их дом любили приходить гости. Хозяйка – интересная собеседница, интеллектуалка, влюбленная в своего мужа, спокойного, уверенного в себе, немного холодноватого красавца, располагала к себе быстро и надолго. Хохотушка и певунья, она создавала впечатление человека открытого и безоблачно счастливого.

Только ближайшая подруга знала, насколько обманчива эта открытость. Она была сродни городскому саду, открытому для свободного посещения, окружающему непроницаемую высокую стену. Там, за стеной, – своя жизнь, недоступная взглядам, невидимая любопытным. Но затейливый плющ так оплел стену, что и самый внимательный прохожий не заподозрит, что есть этой живой стене что скрывать.

– Аська, ну что случилось, что за тоска в глазах, скажи хоть мне!

– Не обращай внимания, Свет… Просто, полнолуние. Луна не дает мне покоя. Правда, не о чем тут говорить.

Несколько раз Света пробовала завести с Асей разговор о ее семейной жизни. Но вопрос «скажи мне честно, ты любишь мужа», вызывал такой поток ледяного отчуждения в глазах подруги, что становилось абсолютно ясно, ничего, кроме произносимых ровным, спокойным голосом зрелой женщины слов, от нее не дождешься. А произносилось примерно следующее:

– Он – хороший муж, я ценю и уважаю его. Любовь – это не подарок небес, ее нужно делать. Ежедневно, ежечасно. Я работаю над нашим чувством – и счастлива. Иногда мне бывает тяжело, и руки опускаются, но я знаю, что это моя слабость. Она не имеет никакого отношения к любви. Я переживаю момент слабости и снова принимаюсь за работу. И, как видишь, у меня все получается. Мы счастливы, любим и понимаем друг друга.

Свете сложно было бы объяснить, что в этих словах вызывало в ней желание закричать, остановить спокойный голос, заставить Асю выйти из себя, сорваться и … сказать правду. Она не могла понять, почему это вполне логичное, правильное описание семейных отношений так отталкивает ее. Она терялась и умолкала. Может, Ася и права… Ведь действительность показывала, что она вполне преуспевает. Семья была прочная, полная тепла и близости.

Ну, а когда родился Дениска, разговоры о любви и вовсе прекратились. Свете казалось кощунственным беспокоить летающую от счастья подругу подобными вопросами. Игорь был на седьмом небе от радости, Ася оказалась сумасшедшей, влюбленной в своего сына матерью. У Светы больше не возникало сомнений в состоятельности этой семьи.

Ну а моменты наплывающей на большие серые глаза подруги отчаянной, черной тоски легко стали объясняться усталостью и тревогами за сына.

Так шли годы. Ася была счастлива в браке. Она отдавала себе отчет в том, что книги и фильмы говорят о каком-то другом чувстве – чувстве, ей недоступном. Может, ее и не существует, киношно-романной любви? Вредная это штука – внушать молодым людям надежду на неземное чувство, поднимающее над действительностью, способное унести на своих крыльях в неведомые дали, победить реальность, перевернуть жизнь. А может, она и вправду существует, но ей, Асе, не дано испытать ее… Она – женщина с холодной головой, логичным, несколько мужским складом ума, способна безоговорочно любить только сына. Только ему отдаваться всей душой. Только от ребенка она не закрывала на три замка двери стены, увитой плющом. Мужа их отношения устраивали. Он любил Асю всей душой, она была с ним, они вместе растили любимого ребенка, что еще нужно для счастья?

Вот только все чаще и чаще накатывали на Асю приступы беспричинной тоски. Она не знала, чего ждала. Но сердце вдруг переставало подчиняться рассудочному течению жизни и начинало биться неровно, нервно, на глаза наворачивались слезы, хотелось бежать, непонятно куда, дыхание становилось тяжелым и болезненным, и казалось, что есть на свете плечо, уткнувшись в которое она сможет выдохнуть эту тяжесть и ощутить летящую ароматную легкость в груди.

В одну из таких неспокойных ночей ей снова приснился старый сон.

Она вдруг узнала берег из сна. Этот пляж находился совсем недалеко от их новой квартиры. Не зря он казался ей таким смутно знакомым.

– Идем со мной, малыш, я сделаю тебя счастливой, – тихий, хрипловатый голос, которому нельзя не верить…

И… полная, безоговорочная уверенность в том, что это Он. Против обыкновения сон не прервался на этом. Она подошла к Нему и прижалась к плечу. Сердце стукнуло истерично два раза, желая выпрыгнуть из груди, замерло на несколько вечностей и забилось в чужом, незнакомом ей ритме, отстукивая мгновения другой жизни, другой реальности. В этом варианте мироздания существовала любовь, уносящая в поднебесье, выстраивающая невидимые защитные стены, дарящая уверенный покой и бешеный счастливый полет.

Она пошла на пляж вечером. Дениска спал, Игорь занимался своими мужскими делами, которыми может заниматься только мужчина, абсолютно уверенный в своей любимой женщине.

Он стоял в лучах предзакатного солнца. Встречая его на работе каждый день, Ася ни разу не обращала внимания на то, какие удивительно родные у него глаза, какие невероятно зовущие длинные гибкие пальцы.

– Идем со мной, малыш, я сделаю тебя счастливой, – прошептал он, не веря еще до конца, что она пришла. Он ждал ее здесь, на пляже, каждый вечер. Не смел заговорить на работе, не хотел тревожить признанием, но знал, точно знал, что в один из вечеров она придет на пляж и примет протянутую в призыве руку…

Прошли годы. Ася, сидя у камина, поглядывала вполглаза на сидящих за шахматной партией мужа и взрослого сына и шепталась со своей верной Светкой.

– Скажи мне, Аська, бывает ли она… эта книжная любовь?

В ответ Ася счастливо засмеялась и задорно подмигнула подруге.

Любовь исцеляющая

Глухой стук раздавался уже давно, он превратился в некий звуковой фон, слившийся со стуком сердца, дыханием и стрекотанием сверчка где-то в глубине дома.

– Пожалуйста, впустите меня! Вы слышите, впустите, пожалуйста!

– Нет, тебе не место здесь! Уходи!

Этот диалог повторялся день за днем. Один голос просил принять его, второй, неуловимо похожий, – отвергал раз за разом.

Неизвестно, когда началась эта бесконечная словесная перепалка. Было это так много лет назад, что никто уже и не помнил, когда и почему тот, кто внутри, решил закрыть навеки двери перед тем, кто снаружи, а тот, кто был отвергнут, решил не сдаваться и день за днем, год за годом продолжать стучаться в заветную запретную дверь.

И сегодня снова ожесточенно захлопнута дверь перед носом просителя. Закрылся в своем тягучем, беспросветном одиночестве тот, кто внутри. И сегодня опять стук не достиг цели. Снова не принят, снова отчужден в свою глухую тоску тот, кто снаружи.

Само строение, послужившее яблоком раздора между двумя этими одинокими сущностями, не внушало зависти прохожему. Серое, скучное, словно стесняющееся собственных стен, оно выглядело нездоровым, непригодным для жилья.

Стояло это строение чуть в стороне от деревни, и некому было обратить внимание спорящих на то, что каждый нетерпеливый стук одного, каждый резкий отказ другого вызывает легкое содрогание стен. И после каждого такого полудвижения остается на стенах то изогнутая щепка, то взбухшая шишка на бревне…

Нельзя сказать, что было то место таким уж безрадостным. Тот, кто внутри, по вечерам зажигал лампу в красивом оранжевом абажуре. Теплый свет сочился из окон, согревая напоминанием о доме, тепле и любви окружающие дворики, и съежившегося у покосившегося слегка забора того, кто снаружи.

Тот, кто снаружи, иногда холодными вечерами разжигал веселый можжевеловый костер, и запах горящей хвои наполнял манящим покоем легкие окружающих селян и того, кто внутри.

Иногда путники забредали на теплый свет из окна. Тот, кто внутри, подпускал их совсем, иногда, расчувствовавшись, даже открывал окно… Но испугавшись прикосновения холодного воздуха улицы, опасаясь, что чужак принесет эту зябкость внутрь убежища, захлопывал окно еще раньше, чем разочарованный нелестным приемом гость разворачивался, чтобы продолжить свой путь.

Иногда добряки – лесные бродяги, приближались к жару смоляного костра. Тот, кто снаружи, доставал кружки и котелок, грел чай, заваривал лесные травы, но бродяг пугала его, суетная слегка, готовность угощать и привечать всякого, и они сбегали обратно в лес.

Так и текла их обоюдно одинокая, невеселая жизнь, и разрушался постепенно нелюбимый обоими дом.

Однажды обычным, неярким утром вместе с птицами и шуршанием белок в лесу проснулась странная песня. Женский голос, мягкий и настойчивый одновременно, неуловимый, срывающийся на эротичную хрипоту и снова взмывающий чистотой соловьиной трели, пел мелодию, вплетая в нее слова, которые были понятны, но звучали, будто на другом языке.

Здесь, где-то здесь, в этом диком лесу, Живет то, что ищу я все лета и зимы. То, что нуждается в том, что несу В сердце своем через степи, заливы. То, что утеряно мною давно, То, что ищу и не знаю названья, То, без чего не могу все равно В жизнь воплотить свое древнее знанье. Здесь, где-то здесь без меня много лет Ждет или ищет, зовет и тоскует. И никакого препятствия нет — Встретимся вскоре мы и возликуем Вместе, и в полном слиянии душ Сможем в сонет мироздания влиться. Сгинет в ничто одиночества сушь, Новая теплая вечность родится.

От этого странного пения захотелось тому, кто внутри, открыть окно и впустить струю свежего воздуха с частичкой нежного голоса в свое убежище. И захотелось тому, кто снаружи, замереть, вслушиваясь, не спугнуть суетливой заботой чарующую певицу.

– Послушай, – прозвучал неожиданно голос совсем рядом со странным строением, – я наконец нашла тебя! Я искала тебя так долго! Много веков. Я знаю, что давным-давно, когда меня еще не было на этом свете, я придумала тебя. Я знала, что ты ждешь моего прихода, что тоскуешь в одиночестве, думала, что ты бродишь по миру в поисках. Но почему ты не искал меня, любовь моя? Почему не звал, не слагал стихов, которые, облетев мир, подали бы мне знак? Почему так холодно в твоем лесу, почему не встречаешь меня песнями?

Тот, кто внутри, грустно слушал ласковые речи, зная, что они не могут быть обращены к нему, жалкому, ничем не приметному существу, живущему в убогом строении…

Тот, кто снаружи, поглядывал с завистью в сторону закрытой для него навеки двери, думая, что верно тому, имеющему крышу над головой, уважаемому, имеющему право изгонять его, несчастного бродягу, обращена эта нежность.

Казалось, даже сам дом попытался выпрямить свои искривленные безлюбием стены и криво усмехнулся бликом в окне. Не для него же, убогого, мог журчать мягкий голос…

А удивительная гостья продолжала изливать свою любовь:

– Я нашла тебя, милый, долгожданная любовь моя, я нашла тебя. Мы больше никогда не расстанемся. Ни в этой жизни, ни в будущей. Теперь мы вместе. Теперь две одинокие половинки могут воссоединиться и стать счастьем. Я не оставлю тебя больше никогда. Мне так дорог твой милый дом (убогое строение колыхнулось в смятении), твоя богатая внутренняя жизнь

(занавесь на открытом окне дрогнула), твоя милая маска гостеприимного бродяги (зарделся у костра вечно отверженный). Я вижу, ты совсем засох без меня, бедняжка, я напою тебя своей нежностью, я пропитаю твою душу своей любовью, я согрею твое тело, твое сердце оттает, ты сможешь поверить в мою любовь и в мою безграничную преданность. Поверь мне, пожалуйста, я люблю тебя!

Нет больше убогого строения, нет запершегося внутри одинокого страха, нет вечно отверженной сущности. Лежит у пятисотлетнего дуба юноша с искореженным болезнью телом, со страдающим лицом, прячет глаза, полные недоверия и боли.

Гостья встала на колени рядом с простертым телом, гладит его плечи, лицо, волосы, слезы любви и сочувствия падают из ее прекрасных зеленых глаз на скрюченные болезнью руки, проникают в каждую клетку тела, горячие, наполненные сердечным теплом.

– Милый, мы будем вместе всегда. Ты знаешь? Ведь всегда это больше, чем жизнь, дольше, чем вечность.

Засыпает юноша под ласковыми руками, и снится ему не то сон, не то явь, давно прошедшая. Он – малый ребенок, одно неловкое, грубое прикосновение няньки вдруг сказало ему, несмышленому, что быть им – мерзко и гадко. И не захотел маленький быть собой. Не захотел принять себя собою, отверг какую-то важную, неотрывную часть себя, выгнал ее на вечный холод. Часть неотделимую настолько, что она не смогла отдалиться от тела, день за днем и год за годом стучалась и просилась обратно, а одинокий обломок души караулил закрытые двери, прислушиваясь, там ли еще оно… его неразлучное…

– Любовь моя, только не умирай теперь, теперь, когда я нашла тебя, когда руки мои коснулись твоего сердца, когда глаза мои слились с твоим взглядом, не оставляй меня, любимый!

– Я … люблю… тебя… – непривычным голосом сказал юноша, и был этот голос достаточно силен, чтобы понять, что смерть больше не грозит ему, хоть и двоился чуть на высоких нотах.

– Я люблю тебя, я верю тебе, я хочу быть с тобой… – и с каждым словом тело его восстанавливало силу, и искривленные конечности выравнивались, и мышцы наливались мощью.

А когда он смог встать на стройные свои мужественные ноги, он запел приятным тихим баритоном:

Здесь, где-то здесь, в этом странном лесу, Жил в вечном холоде ожиданья, Жижу болотную пил – не росу. Радостный миг променял на страданье. Та, что утеряна мною давно, Та, что намолена мною в рыданьях, Та, для которой открыто окно, Древним обещанная преданьем. Ей я открылся и в душу впустил. Я доверяюсь любви без остатка. Ради нее я надежду взрастил, Как же любимой довериться сладко!

Воссозданный, принявший отверженную свою часть, вновь рожденный, он протянул руки к своей возлюбленной, и слились они в объятии истинной любви, любви исцеляющей, любви объединяющей, любви, которая, соединяя двоих, делает их одним – сильным до всемогущества, счастливым без ограничений СверхЧеловеком.

Консуэло

Когда-то жила… или не жила. Была… да, вот так!

Не жила, была в давние времена девушка. Как бы нам ее назвать? Машенька – ей не идет… Буратино – уже занято… А вот была у меня в детстве любимая книжка «Консуэло». Вот так и назовем!

Не жила, была в давние времена девушка, и звали ее поющим именем Консуэло. Еще до своего рождения она поняла страшную правду: она никому не нужна. Мама ее не хотела, папа не ждал… Так бывает, не удивляйтесь. Она лежала, свернувшись грустным комочком, в мамином животе и думала горькую думу: «Что ж, я ведь знала, на что иду, выбирая именно эту жизнь, именно эту маму… знала, что именно в этих условиях смогу выполнить то нелегкое задание, что получила в Мире Света. Но, Свет – свидетель, я не могла знать, как это будет больно! Я сдаюсь, я не пойду туда! Пусть меня оставят в покое. Я туда не хочу!». Но доктора имели другое мнение на этот счет, и ее вынули насильно на яркий свет, на шум, на резкий холод.

Все люди рождаются одновременно со своим миром. Миром, наполненным изобилием всего, что понадобится им на протяжении жизни. Консуэло тоже пришла сюда, окруженная своим миром. Но сразу, с первых мгновений рождения, обнесла его сплошной непроницаемой капсулой. С наружной стороны капсулы нарисовала приветливую умную мордашку, создала иллюзию открытости, немного даже перестаралась. Окружающие ее считали болтливой и чересчур откровенной. Но это и к лучшему, за кажущейся публичной вывернотостью они не искали второго дна…

Так и жила Консуэло. Открытая, откровенная болтушка, прочно замкнутая в своем мрачном мире. Мама считала ее ребенком удобным и беспроблемным, папа не замечал, друзья сторонились. Дети чувствуют правду, их не обманешь. Они не могли объяснить, что не так в этой девчонке, но ощущали ее инаковость, нездешность и определяли их как опасность.

Консуэло училась хорошо. Без любви к предметам, без огня, просто ей все легко давалось. Ее хвалили, ставили в пример. Никто даже и представить себе не мог, какой страшной болью откликались дифирамбы в темноте внутреннего мира девочки:

«Они любят только тех, кто хорошо учится, как только они поймут, что я неумная, они перестанут меня любить».

У нее рано проявились способности понимать истинную сущность вещей, она видела насквозь людские души и чувствовала тела. Она умела утешить и исцеляла от боли. Ее благодарили, превозносили, а в ее мрачной пещере раздавалось: «Они любят тех, кто им помогает, скоро они поймут, что все это только удивительные совпадения, что на самом деле я ничего из себя не представляю, и разлюбят меня».

Ее страстно любили мужчины. Они рвались носить ее на руках и доставать для нее звезды с небес, а эхо ее жуткого мира шелестело: «Мужчины любят ложный образ, нарисованный на внешней стене, они поймут, какое я ничтожество, и сделают мне больно».

Свет, породивший ее бессмертную душу, пытался пробиться внутрь этого прибежища боли, но Консуэло не пускала его. Свет обволакивал стены ее мира, отражался от них, и от этого людям радом с ней всегда было хорошо, светло и тепло… А наша героиня страдала в своей тесной каморке от тьмы, страха, одиночества и боли.

Однажды ей стало совсем невмоготу, она попыталась пробить выстроенные собственными руками стены… и не смогла. И тогда она закричала:

«Я задыхаюсь. Задыхаюсь. Сердце болит. Помогите мне. Помогите! Кто-нибудь, услышьте меня! Помогите. Я ведь так и умру, одна-одинешенька, в своем убежище. Сама ото всех тут спряталась, и сама одна умираю теперь. Помогите же мне, вытащите меня отсюда! Я уже не могу сама. Если и хотела бы, уже сил не хватит. Сердце болит, дышать не могу. Помогите, помогите мне. Ради тех жизней, что я спасла, ради тех детей, чьих матерей уговорила не делать аборт, ради тех, кого я к Богу вела, ради того, кто меня любит, безответно, но преданно. Помогите мне! Помогите! Я жить хочу! Я жить хочу, и не могу…. Я вырастила свой страх, а теперь он убивает меня! Помогите мне! Я умираю. От боли, одиночества, неспособности любить, от страха и покинутости. Я умираю! Пожалуйста, услышьте, помогите… Я еще, наверно, что-то смогла бы сделать… Если бы выжила. Я умираю. Я могла бы быть почти всемогущей, а теперь не могу заставить свое сердце биться. Оно так болит… Помогите мне… пожалуйста… я так хочу жить»…

Докричала и умолкла, испугавшись собственного нечеловеческого голоса. И услышала шепот в тишине: «Держись, держись, я с тобой».

И тогда Консуэло заговорила спокойнее:

«Осталось совсем мало места… Скоро здесь станет нечем дышать. Скоро я не смогу шевелиться. Скоро придет конец. Но все же я отвоевала у жизни эти годы. Я заключила себя в эту добровольную тюрьму, чтобы спастись. От боли, предательств, обманов, злословия. Когда-то я казалась им живой. Даже слишком живой. Тот, Кого Я Любила, говорил: «В тебе всего на 120 %: ума, женственности, вспыльчивости, любви, нервозности. Это, наверно, – прекрасно, но мне столько не нужно». Подруга говорила: «Тебя слишком много». Друг поучал: «Ты заполняешь собой все пространство». От меня уходили, меня предавали, меня били по лицу больно и обидно. Меня пытались подточить, обрубить, подтянуть, вылепить из меня что-то подобное общим стандартам. А я хотела любви и признания. Не осуждения. Приятия. Я ошибалась… Или пробовала… Или просто жила… Но все это было не так, как ожидали от меня окружающие, не так, как надо. А я мечтала быть принятой в их мир. Поэтому выходила замуж не тогда когда хотела, не за того, за кого мечтала. Выбирала специальность не ту, для которой была создана. Привыкала к манере поведения не той, которая была для меня естественной. Так было еще хуже. Они меня не приняли, а мне в чужой шкуре стало вовсе невмоготу. Я стала метаться, сдергивая с себя неродную кожу, и осталась совсем голая, напоказ всем. И так нехорошо. Меня били, в меня плевали, от меня уходили, меня предавали. И тогда я начала строить себе защитную стену. Вначале она была тонкая, как стекло, но ее проломила любимая подруга. Ей нужна была моя помощь любой ценой. Ценой оказалось мое доверие. В следующий раз я выстроила стену потолще, но ее пробил мужчина. Он хотел сказать мне, что я не могу дать ему то, чего он от меня ожидает. Я снова укрепила стену, но Мир разрушил ее, желая отнять у меня родное и близкое, что я пыталась укрыть вместе с собой. И тогда я стала выстраивать Настоящую Стену. Каждый раз, когда врагу удавалось пробить в ней брешь или просочиться сквозь щель, я укрепляла ее изнутри. Мне не всегда удавалось избежать боли. Однажды ко мне протиснулась Любовь. Я честно пыталась оставить ее при себе. Даже больше того, пыталась выйти с ней наружу. Но в моем укрытии ей было тоскливо, а на воле было страшно мне. Так мы и стали жить: я – в своем убежище, Любовь – снаружи, совсем рядом, прямо под стенкой. Я слышу ее вздохи и стоны, она, наверно, слышит мои слезы. Мне так больно осознавать, что она там старится и чахнет без меня, что она теряет на ожидание под стеной свою жизнь. Чтобы не слышать, как она зовет меня, я укрепляю стены изнутри. Еще и еще. Но враг не дремлет. Дружба нашла тоненькую щель. О, она куда упорнее любви. Она приходит и остается со мной подолгу, уходит подышать свободой и возвращается, но я вижу, что она становится все мрачнее, и тем для разговоров у нас все меньше. А, кроме того, она все время притаскивает на своей одежде следы Боли, неприятия, отчуждения.

Иногда, очень редко, через щели в стенах я вижу свет Желания Жить, ощущаю запах Стремлений, слышу Музыку Надежды. Я хочу, чтобы они пришли ко мне, сюда, поселились со мной, сделали мое существование жизнью… Но они – нетерпеливые гости. Озарят меня движением, дадут глоток воздуха и упархивают на свободу. И снова у меня темно и душно. И снова меня бросили. Чтобы не разочаровываться больше, я замазываю щели и укрепляю стены изнутри. Так моя каморка становится все теснее и теснее, стены все толще, посещения все реже. Откуда же, спросите вы, берутся эти щели? В основном их пробивают дети. Они не верят в существование стены, и каждый раз с разбега врываются в мое укрытие, принося с собой Любовь, Счастье, Ликование. Но боясь, что за ними ко мне нахлынут Страх, Боль, Упрек, Предательство, я снова и снова замазываю щели и укрепляю стену.

Скоро здесь станет совсем тесно. Скоро я не смогу дышать. Но выйти из укрытия я не могу. Мои глаза не выдержат яркого света, они привыкли к темноте и одиночеству. Мои уши не вынесут шума жизни, они привыкли к шороху и одиночеству, моя кожа не стерпит ветра, она привыкла к неприкосновенности. Я не смогу жить в этом мире, полном неприятия, осуждения, упрека, Любви,_которая_уходит, Дружбы,_которая_кончается. Я не выношу прикосновений, прямых взглядов, я боюсь обращенной ко мне речи. Я так много хочу дать этому миру, но я боюсь соприкоснуться с ним. Кроме этих стен, у меня нет никакой защиты, даже кожи. Как мне выйти наружу? Как сказать Миру, что я все эти годы, в заключении, продолжала его любить? Как вынести из своей добровольной тюрьмы Книгу, которую написала? Она помогла бы тысячам людей не заключать себя в Вечный Склеп Страха. Но как мне выйти? Ведь у самой стены лежит и стонет моя попранная Любовь. Я должна буду посмотреть ей в глаза… Ведь там носятся на крыльях Детской Радости мои дети. Я должна буду ответить им на вопрос: где была столько времени. Там притаились Чужие Ожидания. Неужели я должна буду им соответствовать? А еще там ждет меня мой Храм. Я должна буду войти в него и встретиться с Тем,_Кто_Дал_Мне_Жизнь… Что я скажу ему??? Как оправдаюсь в пренебрежении Его подарком?

Скоро станет совсем тесно, скоро не станет чем дышать, скоро кончится это добровольное заключение. Скоро. И не нужно будет надгробий. Мой Вечный Склеп станет памятником моей жизни. Прошу вас, не осуждайте меня, будьте добры ко мне. Напишите обо мне: «Верьте, она пыталась жить».

Консуэло закрыла сухие глаза и приготовилась к Пути. Последнему пути туда, где придется признаться, что с заданием она не справилась, жизнь прожила зря…

И вдруг сквозь закрытые веки ей почудился свет. Консуэло приоткрыла глаза и увидела, что стены ее пещеры раздвигаются, истончаются, убежище наполняется светом, свежим, прозрачным, щекотным воздухом. На пороге новой, просторной, солнечной комнаты стояла женщина.

– Привет, сестра, мое имя Эриана, я пришла сказать тебе, что твой крик был услышан. Свет много лет пытался пробиться к тебе, и только твоего желания не хватало. Он никогда не входит в человеческую жизнь без приглашения. Когда ты закричала: «Я жить хочу», двери твоей добровольной тюрьмы открылись, и Свет смог проникнуть сюда.

– Ты останешься со мной? – с надеждой проговорила Консуэло, прижимаясь к груди новой подруги.

– Нет, милая! Моя миссия только помогать Свету открывать двери. Теперь ты сама станешь Проводником Света. Мы будем встречаться на его дорогах, но у каждой из нас свой Путь.

Эриана исчезла, а комната начала наполняться людьми. Прибежали дети, ощутившие, что мама стала им ближе, пришел Мужчина, Любовь которого так долго ждала за стеной, появились незнакомые люди с отрешенными, страдающими или полными надежды лицами.

И началась у Консуэло совсем другая жизнь. Она училась любить, чувствовать, принимать любовь. Начала понимать, что Любовь бывает безусловной, что любят не за оценки и не за помощь, и не за красоту, и не за блестящий ум. Оказалось, что Любовь не оценивает, не ранжирует на «хорошо» и «плохо». Она плескалась в потоке этой Любви, впитывала ее, вдыхала и выдыхала воздух, наполненный Любовью. Любовь стала ее естеством. Глаза светились Любовью, в каждом звуке слышалась Любовь, каждое движение несло Любовь.

Наступало утро, Консуэло открывала глаза и видела в первом луче солнца Любовь Мира, благодарила Мир за этот лучик и признавалась ему в любви. Поднималась, выходила из спальни, к ней кидались дети. В их шумном «Доброе утро, мамочка» она слышала Любовь и обнимала малышей, отдавая им Любовь свою. Видела очередь нуждающихся в ее помощи у своего кабинета и понимала, что это признание в Любви к ней Мира, доверяющего ей исцелять своих детей, и благодарила Его со слезами любви на глазах.

И выглядеть она стала по-другому. Глаза стали ярче, кожа просвечивала румянцем, исчезли тесные стены каморки, перестала давить на плечи темнота. Консуэло оказалась выше ростом и стройнее. Она полюбила яркую одежду из ласкающего тело шелка. А вот украшений не носила. Они разочаровывали ее своим искусственным блеском, неправдошным светом. И только один браслет она не снимала никогда. Тоненькая серебряная цепочка на правом запястье с прикрепленным к ней ключиком появилась на руке давно, Консуэло не помнила когда и откуда.

И Любовь мужчины, что всегда был рядом, проникла в ее сердце. Он оказался удивительно родным и понимающим. Не обещал звезд с неба, просто каждый вечер зажигал их на ее небосклоне. Не носил ее на руках, но делал ее путь легким и радостным. Не говорил звенящих слов, а только пел ей мягким, бархатным своим баритоном тихие песни о вечности. И становилось Консуэло тепло и спокойно. Сила его Любви вливалась в нее, сливалась с таким же светящимся потоком в ее сердце и окутывала их прозрачным, но не проницаемым для зла, облаком. И называлось то облако Счастьем.

Любопытство – верный спутник женственности. Консуэло, несмотря на крайнюю занятость, все искала в своем новом жилище дверь, замкнутую тем ключом, что она носила на запястье. Все двери в ее освещенном солнцем дворце были открыты, свет проникал беспрепятственно сквозь чистые окна в комнаты и через открытые двери в просторный коридор. Но Консуэло не успокаивалась, даже друзей просила помочь в поисках. Вот однажды Старый Друг и нашел под лестницей запертую дверь. Показал на нее Консуэло, пожелал интересных исследований и ушел.

А Консуэло, ни на минуту не сомневаясь, вставила ключ в замочную скважину. Дверь зло скрипнула, и из глубины комнаты хлынула на Консуэло давно забытая тьма. Страх перехватил холодными пальцами горло, холод сковал руки и ноги. Стены дворца дрогнули, и Консуэло увидела себя внутри темной комнаты, дверь захлопнулась у нее за спиной. Невидимые голоса заговорили с ней. Первым зазвучал голос бывшей подруги: «Все знают, что ты хуже всех! Тебя никто не любит, все отвернулись от тебя, ты никому не нужна!». Потом голос из далекого, еще до детского, прошлого: «Это лишний ребенок, он никому не нужен, избавься от него, пока не поздно». За ним голос того, с темным взглядом, которого пыталась спасти, да наткнувшись на его любовь к боли и нищете, не справилась: «Ты не способна мне помочь! Ты вообще ни на что не способна, самозванка!». Сирена, возвещающая беду, разорвала сознание, и раньше, чем Консуэло поняла, что это она кричит, Мир покинул ее сознание.

Ее нашли через несколько часов, лежащей на полу у входа в маленькую комнатку под лестницей. Если бы кто-то из присутствующих вспомнил детские фотографии Консуэло, то они узнали бы эту комнату. Ее детскую. Розовые обои, легкие занавески, шкаф с любимыми книгами и криво прибитая детскими руками защелка на двери.

Она дышала ровно, сердце билось, спокойно отсчитывая удары, но никто не мог привести ее в чувство. Слезы катились из-под век, но глаза оставались закрытыми.

Приходила Эриана, она любящим сердцем друга почувствовала беду. Держала Консуэло за руку, говорила ей о Любви Мира, о неоконченном Пути, о том, что верит в нее и ждет ее здесь, в живом Мире.

Приходила и бывшая подруга, пнула безжизненное тело, рассмеялась сухо и ушла с победной улыбкой.

Гладили по мокрым щекам дети, звали: «Мамочка, милая мамочка, возвращайся к нам, мы любим тебя, ты так нужна нам».

И Недобрый Друг навестил. Присел на край кровати, проговорил проникновенно: «Ты и не могла с этим справиться, это сильнее тебя, не стоило тебе выходить из тьмы».

И добрый Старый Друг, укоряющий себя в том, что не остался тогда с нею рядом, позволил открыть дверь в одиночестве. «Возвращайся девочка, Мир полон Любви, тебя здесь не хватает».

Но Консуэло не слышала добрых слов и не реагировала на змеиное шипение злых.

А ее Мужчина всегда был рядом. Продолжал зажигать звезды, которых она не видела, петь ей песни, которых она не слышала. И в какой-то момент ему показалось, что он потерял ее навсегда. Он закрыл лицо руками и заплакал. Силы оставили его, и вдруг пришла такая нестерпимая боль, что Мужчина подумал, что умирает. Это боль раздирала его сердце, в ушах звенела сирена, шипели не слышанные никогда в жизни злые слова: «не нужна, никто не любит, избавиться, не справишься». Единственный способ избавления от боли знал он. Единственное лекарство. Мужчина взял гитару и заиграл. Он играл боль и страх, тьму и непроницаемые стены. Музыка звучала, затопляя своими волнами шипящие злые слова. Она вливалась в душу Консуэло, неся веру в Любовь Мира, в его защиту, в его преданность. «Ты нужна Миру, он доверяет тебе страдающие души, никто, кроме тебя, не в состоянии помочь им! Мир любит тебя, ты часть Его, совершенная и прекрасная. Ты можешь справиться с любой задачей, ведь твой Мир поддерживает тебя». Музыка, наполнив душу, потекла в сознание, оно откликнулось Знанием Любви, чувства ожили, затрепетали, принимая Любовь. Консуэло проснулась.

Увидев себя в той самой комнате, что напугала ее, вздрогнула, и в следующую минуту узнала розовые обои и легкие занавески.

– Моя детская… – пробормотала она растерянно.

Эмоции захлестнули ее. Сначала пришел страх и обида, а потом… Она вспомнила длинные, спокойные вечера наедине со своими книгами. Вспомнила, как радовалась новым обоям в мелкую розочку… Как весной, впервые после долгих холодов, мама распахнула окно и повесила новые розовые занавески. Выглянула из окна и увидела свой старый сад. Ее детство вдруг вернулось к ней, окрашенное совсем другими красками. Не было в нем темной, тесной кельи. Солнце сверкало и смеялось на стенах детской. Был там смех и разбитые коленки. Пятерка за сочинение и ощущение радостной гордости. Были пионерские костры и дрожь первого поцелуя. И мама там была, любящая и понимающая. И папа играл с Консуэло в шахматы в старом саду. И Любовь была безоценочной и безусловной всегда, изначально, с момента сотворения Мира. И Консуэло знала это всегда. Никогда не сомневалась. А боль… Конечно, была и боль. Боль любящего сердца, способного воспринимать чужие чувства. Боль, помогающая исцелять. Но это уже совсем другая история. О том, как…

Жила-была счастливая женщина с поющим именем Консуэло…

Прощение

Сердце заныло, потянуло сладкой болью, стукнулось тревожно… и затихло. Странно умирать вот так. Всю жизнь бояться смерти, представлять себе ужасы умирания, холод небытия. А на самом деле все так просто… Только что жила-была Жанна, вдруг легкое, даже приятное недомогание – и нет больше мира по имени Жанна Курагина, женского пола, разведена, бездетна, шатенка с карими глазами, любительница домашних цветов и семейных комедий.

Горестного ощущения расставания с телом, как писали в женском журнале, не произошло. Бестелесное существование показалось нормальным и естественным, будто иначе и не бывало. Полет в заполненном мягким золотым светом туннеле был, как знакомая до скуки дорога с работы домой. Не вызывал – ни восторга, ни ужаса.

А вот место, в котором полет закончился, удивило. Самая обыкновенная комната ожидания у двери в кабинет начальства. Народу собралось много, их бестелесность не очень бросалась в глаза, так как они все еще сохраняли форму тела и даже какое-то подобие одежды, бесплотное, полупрозрачное подобие.

А вот секретарша в этой комнате была действительно необыкновенной. Высокая, почти совсем прозрачная, со струящимися облаками вместо волос, с лучистыми глазами неопределенного цвета. Казалось, они одновременно небесно-голубые, золотые и бездонно-черные. И уловить момент их изменения не удается, как не старайся.

Секретарша глубоким грудным, немного низким, но при этом совершенно бесспорно женским голосом вызывала тех, кто, услышав свое имя, суетливо вскакивал и направлялся к тяжелой кожаной двери. Через некоторое время они выходили обратно, растерянные, подавленные, рыдающие или улыбающиеся, с горящим над головой приговором.

Жанна присела в уголке и стала наблюдать. Вот вышел мужчина, его лицо выглядело напуганным, глаза беспокойно метались, а над головой кровавым светом горело слово «виновен».

Женщина с заплаканным лицом и умоляющим взглядом вжимала в плечи голову, над которой короной горело слово «прощена».

В какой-то момент секретарша вошла в комнату и вынесла оттуда бесформенный шевелящийся сверток, над которым светилось «очищен».

Жанна задумалась о своей жизни, пытаясь спрогнозировать возможный приговор.

На миг в мозгу возникло грустное лицо матери. Так и не собралась Жанна зайти к ней. Мать звонила, жаловалась на одиночество, а Жанна все время оказывалась занятой. Привычка находить себе оправдание не подвела и теперь. В ответ маминым просящим глазам прозвучал в уме ответ: «Ты всю жизнь жила для себя. Ты все сделала, чтобы остаться одной на старости лет! В моем детстве ты думала о том, как устроить собственную жизнь, когда я выросла, всегда осуждала меня и никогда не понимала. Меня нельзя осуждать в невнимании к тебе. Это только твоя вина».

Жанна вспомнила, сколько слез было пролито, когда мама в ответ на жалобу, что не ладится у дочери семейная жизнь, ответила: «Ты сама во всем виновата. Вышла замуж за быдло, я тебе говорила! Ты же не хотела слушать, а теперь вот разводишься, меня перед людьми позоришь». Жанне так была нужна поддержка, тепло, уверенность в том, что не останется она одна в своем горе, а она…

Тогда ее бывший муж, главная ошибка ее жизни, жестоко избил ее. Причина для ссоры была глупая, детская, они кричали друг на друга, размахивали руками, оскорбляли, и вдруг Виктор схватил ее за волосы и стал бить головой об стенку. Когда Жанна была почти без сознания, он вдруг опомнился, закрыл руками лицо и выбежал из комнаты. Потом он долго умолял о прощении, но вернуть ничего было невозможно. Уже больше никогда Жанна не смогла довериться мужчине. Сколько было впоследствии ухажеров, друзей, поклонников, но память об озверевшем лице Виктора не позволяла ей даже задуматься о новом браке. Вся ее личная жизнь свелась к переживанию за подруг, обсуждению, а иногда и осуждению их личной жизни.

Когда Яна поделилась с ней своим счастьем, она очень расстроилась. На глазах рушилось две семьи. Валерка бросал двух дочек, Яна оставляла двух сыновей без отца. «На чужом несчастье своего счастья не построишь», – шипела Жанна на кухне. Высказать свое мнение подруге не решилась, да и дружба сошла на нет потихоньку. Но с другими товарками, под чаек, Жанна еще долго обсуждала горькую историю разбитых семей.

Жанна почти успокоилась, ясно увидев, что на протяжении всей своей многострадальной жизни столько раз оказывалась жертвой чужого непонимания, злобы, развращенности, что если и были в той жизни ошибки, то искупила она их с лихвой. И когда Жанна уже совсем настроилась на благоприятный исход последнего суда, из открывшейся двери вышла ее мать.

– Мама… как? Разве ты тоже… – бросилась женщина к матери, но секретарь мягким жестом отстранила ее и прижала к губам палец.

И тут Жанна увидела над головой у матери горящее слово «ссылка».

Она повернулась к секретарше с немым вопросом в глазах, но та только улыбнулась и кивнула на открывающуюся вновь дверь. Из нее выходил бывший муж. С опущенными в пол, измученными, воспаленными, заплаканными глазами и приговором «прощен».

Жанна, потрясенная, снова обратилась взглядом к невозмутимой полупрозрачной женщине, но та, и теперь приложив палец к губам, указала ей глазами на дверь… из которой со счастливой улыбкой на спокойном лице выходила Яна. Приговор над ее рыжими кудрями выглядел короной. Он гласил «чиста».

И в тот момент, когда Жанна была уже готова взорваться потоком вопросов, несогласия и возмущения, серебристая секретарша жестом позвала ее в сторону и своим удивительным низким голосом начала объяснения:

– Твоя мама находится в реанимации. Ее душа вызвана на последний суд. Ее время уже пришло, но она за свои 75 лет не поняла одной очень важной вещи. Мама – это дом. А дом – это место, где тебя примут любой: правой и неправой, чистой и грязной, счастливой и в горе. Она не научилась принимать и сослана обратно в свое тело на два дополнительных года, чтобы, приняв вынужденную заботу, осознать, как важна поддержка близких.

Твой муж был тяжело виноват перед тобой. Но помнишь, он просил у тебя прощение трижды. В первый раз – просто испугавшись собственной ярости. Во второй раз – осознав, что теряет тебя. А в третий раз он просил у тебя прощение, когда вернуть было уже ничего нельзя. Просил, окончательно раскаявшись: прости, дорогая. Но духовный закон гласит: если виновный попросил прощение искренне три раза и не прощен, то его вина переходит на непростившего.

Твоя подруга совершила страшную ошибку, разрушив две семьи. Но семьи, где партнеры готовы строить свое счастье, не распадаются. Оба партнера в тех семьях были не готовы. Из вновь созданной семьи Яна смогла построить настоящий Дом, полный любви и понимания, тепла и счастливых детских голосов. За это ей не только прощены ее ошибки, но и присвоено высокое звание «чистой». А ее бывшему мужу и бывшей сопернице дан дополнительный шанс на счастье. И это тоже заслуга ее любви и терпения. А вся тяжесть ее проступка не пропала зря, она перешла на тех, кто осуждал ее и злословил, умноженная на количество людей, кому была рассказана эта история.

Жанна ошеломленно молчала. Вся картина ее жизни, в которой она отвела себе роль жертвы, потерпевшей от несправедливости окружающих, рушилась на глазах. Уже совсем по-другому видела она свое отношение к старухе-матери, к бывшему мужу и ко всем мужчинам, безвинно расплачивавшимся за его грех… или ее непрощение… к легкомысленной подруге, создавшей на ее глазах счастливую семью, пока она упивалась своими страданиями.

Голос секретарши прозвучал как набат.

– Жанна! Жанна! Жааажаааажаааажаааа, – выплывая из морока полуденного сна, услышала она жужжание будильника на телефоне.

Первая мысль обожгла счастьем: «Сон, сон! Жива!», но сон запомнился как никогда явно, до подробностей, до ощущений. Горло все еще сжимал ужас перед звуком открывающейся кожаной двери. В глазах еще жил золотистый луч света, зазывающий войти внутрь таинственного кабинета. Было страшно подойти к зеркалу, казалось, у отражения нимбом над головой засветится приговор.

Телефонный звонок вывел ее из состояния недояви.

– Жанна Курагина? Здравствуйте, не волнуйтесь, пожалуйста. Вас беспокоят из областной больницы. Мы только сейчас нашли Ваш телефон. Ваша мама поступила сегодня к нам в тяжелом состоянии. Она перенесла инсульт. Несколько часов была без сознания. И только теперь пришла в себя.

– Я выезжаю, – крикнула Жанна и, положив трубку, бросилась к двери.

По дороге в больницу она уже точно знала что сделает. Она заберет маму домой, будет ухаживать за ней, даст ей всю свою любовь, все тепло, на которое способна. Она взрастит любовь из заботы и прощения.

Уход за парализованной женщиной – нелегкий труд. Но каждый раз, когда становилось невмоготу, Жанна вспоминала слова чудесной секретарши: «Дом – это место, где тебя примут любой: правой и неправой, чистой и грязной, счастливой и в горе». Она старалась создать для своей старой и больной матери Дом. И любовь возвращалась к ней. Покаянными слезами мамы, долгими вечерними разговорами, ласковыми прикосновениями к руке.

Однажды вечером Жанна решилась на звонок Виктору. Он почему-то сразу узнал ее голос. Будто не прошло долгих 20 лет, будто лишь вчера был окончен последний разговор.

– Жанна, я слушаю тебя. Что-то случилось? С тобой? С Зинаидой Григорьевной?

– Нет, Витя, все в порядке. Я только хотела сказать… та история… В общем, я простила тебя. Прости меня и ты…

– Жанна, милая, я жить не мог все эти годы… Спасибо тебе! Ты меня счастливым сделала! Спасибо!

Виктор пытался сказать еще что-то, но Жанна положила трубку. Слезы облегчения текли из ее глаз. На душе было легко и празднично. И тогда она решилась еще на один звонок.

– Яна, привет… Это Жанна, ты помнишь меня? Подожди, Яна, подожди, я, конечно, все расскажу тебе, но я должна признаться…

– Жанка, подружка моя дорогая, не надо ни в чем признаваться. Я знаю, ты не понимала, осуждала, все знаю. Но ведь ты же позвонила! Значит все хорошо. Я знала, что ты вернешься. Жанка, у нас завтра двойной праздник: День рождения нашего младшенького и обручение старшей дочки Валеры, мы устраиваем грандиозный пикник. Приходи! Будет Иван. Помнишь? Он еще 15 лет назад к тебе был неравнодушен. Правда, ты отшила его тогда, но он все еще свободен.

– Я приду, Яночка, приду. Обязательно, – захлебываясь безудержной веселостью рыжей подруги, засмеялась Жанна.

Мама смотрела на нее со своего дивана с гордостью и пониманием.

– Какая ты сильная девочка у меня, Жанна. Я вот тоже хочу признаться. Я мало хвалила тебя. Всю жизнь жила под гнетом чужих мнений. Думала, главное, чтобы все было, как у людей. А ведь не так бы надо было. Главное-то – совсем другое. Подойди ко мне поближе, доченька, я скажу тебе что – главное в жизни.

Жанна подошла, мама обняла ее за плечи, прижала к себе и покачивая как младенца:

– Ты моя любимая девочка, что бы ни случилось, какой бы стороной не повернулась к нам жизнь, я всегда буду с тобой.

Жанна, как ребенок, всхлипывая, уткнулась в мамино плечо. Всю жизнь она мечтала об этом: плакать у мамы на плече, ощущая эту надежную защищенность, это мягкое единение.

Проплакавшись, она пошла на кухню, чтобы сделать себе чаю, и задумалась. А что же делать с теми, кто недоступен. Телефон потерян, неизвестно, где находится человек, умер, в конце концов. Как передать им свое прощение, как примириться? Неужели безнадежно снять этот груз со своей души? Взгляд ее упал на прошлогоднюю газету, постеленную на подоконник. «Прошлое также реально, как настоящее и будущее. Связь времен». Под объявлением стоял телефон и имя Анжела. Абсолютно не понимая смысла написанного, Жанна все же решилась на этот странный звонок.

– Бюро удивительных событий «Анжела» слушает Вас, – прозвучал в трубке знакомый глубокий грудной голос, слишком низкий для женского, но все же несомненно женский.

Жанна, ободренная «совпадением», изложила суть своих сомнений.

– Твоя проблема решаема, Жанночка, – в голосе прозвучала мягкая улыбка. – Я запишу твою историю. Ее прочтут миллионы людей. Каждый из них услышит из нее что-то свое, глубоко личное. Каждый скажет «прости» и «прощаю» хотя бы одному своему знакомому. И так твоя любовь, твое тепло, твоя просьба о прощении доберется до всех, кому ты хотела бы ее направить, а если их уже нет на этом свете, то до их детей и внуков.

А пикник прошел замечательно. Иван оказался очень милым, мягким и легким. Провожая Жанну домой, он выпросил ее телефон. Кто знает, чем кончится эта история…

До 120…

Прожив достойную и полную добродетели жизнь, Старик пришел к последней черте. Там, в светлой комнате, похожей на приемную большого начальника, его попросили подождать. Ожидание не было скучным, по стенам были развешаны плакаты, графики и схемы, которые не могли не вызвать интереса у человека, только что покинувшего земную обитель. Здесь было все о жизни. Схема зачатия в мозгу отца первой капли сущности будущего человека, график рождения в душе матери мечты о ребенке, алгоритм формирования характера и картография спуска души в зародыш будущего тела. Но самым интересным оказался плакат, который сообщал, что человеческое тело рассчитано в среднем на 120 лет жизни. Семидесятидвухлетний старик не помнил никого, кто дожил бы до такого возраста…

– Вы озадачены? – раздался мягкий голос рядом. Старик повернул голову и увидел молодого парня, одетого в стильный белый плащ до пола.

– Да… несколько…

– Позвольте Вам объяснить. Человеческий организм, действительно рассчитан на 120 лет, но по умолчанию в программу закладывается минимум – 70. А остальное зависит лично от человека.

– Каким же образом? – спросил ошеломленно Старик.

– За каждую минуту радости прибавляется дополнительная минута жизни. Примерно треть жизни человек спит. Вот и получается, если все время бодрствования он радуется каждой минуте своей жизни, – 120 лет.

– Но не может же быть, что за свою долгую жизнь я радовался только 2 года…

– Вы забываете о горе, злобе, зависти и злословии, каждая минута, заполненная этими чувствами, уносит минуту жизни…

– А как же праведники, умирающие молодыми? Разве их жизни съедены этими ужасными качествами?

– О!!! Эти высокие души чувствуют любую боль в мире и отдают свою жизнь по капле тем, кто сам не в силах радоваться.

Вне времени

Врач был противный. Бесцветные глаза на безразличном лице. Невыразительный голос.

– По новейшим данным психосоциологии, больному следует говорить полную правду о его состоянии. Вам осталось жить год. Постарайтесь использовать его разумно. Тратить время и деньги на лечение не имеет никакого смысла. Прощайте.

Шока не случилось. Информация была принята, как старая истина, на которую, до поры – до времени, внимания не обращала. Конец не пугал. Какая разница, когда и отчего, если неизбежно?

Дома ждали покой и равновесие. Семья о диагнозе не знала, ждала домой маму, предвкушая ужин.

Старший сын смс-ился с подружкой. Подружка мне не нравилась, не нашего круга. Захотелось высказаться, но в голове промелькнуло «Вам осталось жить год»… Я ведь, скорее всего, не увижу их свадьбы, не расстроюсь из-за неудачно сложившейся совместной жизни, не понянчу внуков, похожих на нелюбимую невестку. Так какое мне дело? Ему свою жизнь, похоже, придется прожить самому.

– Передавай привет Машеньке, сынок.

Муж смотрел дурацкий боевик. Он гений, ему надо заниматься творчеством, на что он свою душу тратит? «Постарайтесь использовать время разумно»… Я все равно не увижу его на сцене, не услышу восхищения зала. Остался год. 365 дней, 8760 часов, из которых 2920 часов мы проспим, 2400 часов проведем на работе. Каждый час, потраченный на недовольство, уносит 1/3440 моего супружеского счастья.

– Поставь на паузу, солнышко, я быстро засуну ужин в микроволновку и посмотрю с тобой.

Младшенькая бросилась обниматься. Мамина радость. Каждое объятие ее – праздник. Всегда так было, и сколько есть еще меня, столько останется. Пройдет год. Я обниму ее еще шесть тысяч раз. Всего шесть тысяч… Можно обнимать еще чаще. Можно не спускать с рук…. Наберется еще немного тысяч. Главное, впитать в себя каждую каплю любви, не упустить, не потерять. С собой унести.

Боевик оказался забавным. В нем была какая-то неясная философичность.

Сын признался, что Маша ему давно надоела, и не расстается с ней только по привычке.

– Привычка – плохой подсказчик, сын. Подумай, стал ли тратить на это время, если бы…..

Я замолчала, но в глазах сына увидела понимание.

Малышка гладила меня по руке, и сердце таяло. Ужин из коробочки казался изысканным блюдом.

Пришла в голову странная мысль: «Если так чувствовать каждую минуту этого года, живых минут в нем наберется куда больше, чем во всей предыдущей жизни!»

– Ваша очередь, – сидящая рядом женщина, с бледным напуганным лицом, коснулась моего плеча. Я вздрогнула и поднялась к открытой двери кабинета.

Врач оказался удивительно не соответствующий моим представлениям об онкологах. Полный, смешливый дядька, с вздрагивающим при каждом слове животиком.

– Мы получили Ваши анализы. Все в полном порядке! До 120 лет доживете.

Утренний город встретил меня восхитительно свежим туманом. Моросящий дождь вызывал восторг, как первая младенческая улыбка.

Дома ждали покой и равновесие.

– Дорогая, я посвятил тебе свою новую пьесу!

– Мам, сегодня на ужин придет моя новая девушка, приготовь что-нибудь особенное!

Малышка ласкалась ко мне, и в ее шоколадных глазках плескалась рыбкой любовь, для которой не существует времени.

Переписанная судьба

Легко и светло было уходить этой Душе. Жизнь была прожита долгая, насыщенная делами и радостями. Умирал Человек спокойно, без болезни, окруженный любящей семьей. И семья отпускала легко. Дети, внуки и правнуки его – все были люди верующие, понимали, что уходит старейший из рода в Мир Лучший.

И на небесах праведную Душу встретили с почетом.

– Мы рады твоему приходу, – сказал ему встречающий Ангел, – это так прекрасно принимать здесь, в последних вратах, Душу светлую и чистую, как хрусталь. К тебе нет никаких претензий, ты полностью выполнил свое предназначение, с пониманием и доверием принимал испытания, всегда творил добро, был мудрым и добрым, воспитал хороших детей, не упустил ни одного шанса и полностью реализовал свой потенциал. Твоей жизни только позавидовать можно. Любимый сын прекрасных родителей, в юности ты был окружен преданными друзьями, женился рано на прекрасной девушке и прожил с ней счастливую жизнь, полную любви. У тебя родилось шестеро детей, все живы и здоровы, ты успел вырастить внуков и увидеть правнуков. Всю жизнь ты занимался любимым делом, достиг в нем успеха и никогда не испытывал нужды. В моей книге записано, что ты достоин вечного отдыха в Райском Саду, вечного наслаждения Светом и Истиной.

– Да, Ангел, ты прав. Действительно, Творец был милостив ко мне всю жизнь. Если и случались в ней трудные времена, я всегда знал, что это лишь «выпускные экзамены» перед переходом в старший класс жизни. Я сдавал их с полным доверием Учителю, и продолжал свой жизненный путь дальше. Рядом со мной всегда были любимые, близкие, друзья, с ними трудности переживались легче. Я прожил счастливый век, нечего сказать. Только есть у меня одно единственное горькое семя на душе… Темное пятнышко, которое не даст мне покоя и в Раю.

Моя мать забеременела мною сразу после свадьбы. В планах у них с отцом было свадебное путешествие, потом покупка дома и только через год-два пополнение семейства. Но жизнь распорядилась по-своему, и в мамином теле зародилась будущая жизнь. Мама, совсем молодая женщина, поначалу испугалась. Она не хотела даже думать обо мне, как о частице жизни, отвергала саму мысль о моем появлении на свет. Прошло 5 долгих недель, прежде чем моя любовь и тепло пробились к ее душе через преграду из страха и неуверенности. В один прекрасный момент мама вдруг почувствовала, что я живой, заплакала и поняла, что любит меня и хочет моего рождения. С этой минуты и до последнего ее вздоха она была мне нежной и любящей матерью.

Но эти пять недель отвержения не дают мне покоя. В самые радостные моменты моей жизни они червоточиной прятались в глубине души.

Ангел вытер сочувственную слезу:

– Я хочу сделать тебе подарок, праведная душа. Вот посмотри вниз с этого облака. Там стоят три группы. В первой – пары, которым суждено родить здоровых детей. Сейчас души, которые ждут перерождения, выбирают из них себе родителей. Во второй – пары, которым для закономерного течения их жизни придется пройти через тяжкое испытание – рождение больного ребенка. Это – не наказание, не вина. Это духовный опыт, который необходим им, чтобы пройти свой Путь и исполнить свое Предназначение. Они сильнее других, в них заложен великий потенциал любви, который так необходим тем деткам, которым предстоит прожить свою жизнь в теле больном и убогом. А вот на третью группу обрати внимание. Там стоят родители, судьба которых потерять ребенка до рождения. Они избраны драгоценным сосудом для таких, как ты. Для тех, кому нужно исправить только маленькую часть своей миссии, доделать какую-то мелочь. Они приходят в нижний мир в виде потенциала зарождающейся жизни, отдают свою любовь и тепло своим потенциальным родителям и покидают их, так и не встретившись. Это мой подарок – выбери себе родителей, спустись и проживи те пять недель в любви и ласке, а я буду ждать тебя здесь.

Душа слушала невнимательно. Пока Ангел рассказывал о судьбах людей, стоящих под облаком, она не могла оторвать глаз от одной пары. Женщина была будто соткана из лучей веселого весеннего солнца, а мужчина – такой уверенный и надежный, как поросшая радостной зеленью скала. Они с надеждой смотрели в небо, будто зная, что душа будущего их ребенка выбирает себе родителей, пытались высмотреть ее в облаках.

– Нет, Душа, не эти. Посмотри их судьбу. Тебе – не к ним.

Душа присмотрелась внимательнее и увидела, что ждет эту чудесную пару…

Через девять месяцев у них родится долгожданный ребенок. Девочка. Уже в роддоме станет ясно, что ребенок тяжело болен. Паралич всех конечностей, тяжелое поражение мозга. Ни минуты не задумаются родители над предложением отказаться от малышки. Посвятят всю жизнь уходу за безнадежным инвалидом. Свою жизнь и жизнь старших детей, детство и юность которых закончится в тот день, когда комочек, вызывающий острое сочувствие, принесут домой из больницы. Папа сломается первым. Бесконечная депрессия, поиск причины горя, которое на них свалилось, заставит его искать утешения. И он найдет его в бутылке. А его красавица– Весна состарится раньше времени, не видя солнечных лучей надежды в ежедневном тяжелом и неблагодарном труде.

– Ангел! – рыдая, взмолилась Душа, – прошу тебя, не надо мне подарка, не хочу получить пять недель любви. Отдай то благо, которое хотел подарить мне, этим людям! Найди для них другое испытание. Деньгами, дружбой, чем угодно, но избавь их от такой страшной беды!

Ангел с сожалением посмотрел на заливающуюся горькими словами Душу…

– Хорошо. Всевышний услышал твою мольбу. Их судьба будет переписана. Ты можешь спуститься к ним на пять недель. Дай им столько любви, сколько сможешь за столь короткий срок, получи от них всю любовь, которую они успеют дать тебе. И возвращайся с миром.

– А как же они?

– А они будут долго плакать, помнить тебя, думать почему, за что, по какой причине ты покинул их так скоропостижно. Но со временем придет к ним мудрость, они поймут, какое счастье пережили, обменявшись с тобой любовью, и примут свой путь таким, как он есть. А когда придет их время подниматься сюда, они смогут с полной уверенностью сказать: «Наша жизнь была полной радости и счастья. Мы любили, были любимыми, вырастили хороших детей, оставили после себя след на земле. А если и были у нас трудные времена, то мы воспринимали их как „выпускные экзамены“ перед переходом в старший класс. Сдавали их с полным доверием Учителю и шли дальше по своему Жизненному Пути, окружаемые и поддерживаемые любимыми, близкими, друзьями».

Три женских монолога

В дружном семействе Резниковых царствует женственность. На столах лежат вязаные салфеточки, в стеллажах стоят любовные романы, по телевизору транслируют добрые семейные мелодрамы. Но не думайте, что замена лампочки или починка текущего крана становится неразрешимой проблемой для нежного семейства. Бабушка и Мама прекрасно справляются с забиванием гвоздей и перестановкой тяжелого шкафа.

Стоп… что я сказала? Женственность, ох, извините, я имела в виду:

В дружном семействе Резниковых царит ЖЕРТВЕННОСТЬ.

– Я обожала своего мужа, – рассказывает Бабушка, – красавец, высокий, статный, уверенный в себе, прекрасный специалист. Его очень ценили в институте. И дома он был на высоте: хозяйственный, заботливый, прекрасный отец. Я за ним была, как за каменной стеной! Когда он умер, совсем молодым, я растерялась. Как жить? Осталась одна с пятилетней дочкой, не приспособленная к самостоятельной жизни, тосковала по нему страшно. Женщина я была молодая, видная, мужчины внимание уделяли, предложений было много. И замуж звали, и связь предлагали, и просто помощь дружескую. Но я не могла позволить себе ввести в дом постороннего мужчину. Ведь дочь помнила отца. И какого отца! Девочка могла не принять отчима, я не хотела повергать ее такому испытанию. Конечно, было трудно одной… И одиноко, хотелось надежного плеча рядом, любви хотелось, но я всем пожертвовала ради дочери. Посвятила всю свою жизнь ее воспитанию, образованию. У нее-то жизнь личная не сложилась. С мужем развелась почти сразу после родов. Как бы она без моей помощи ребенка поднимала? Нет… правильно я все-таки сделала, что отказалась от своего счастья. Живу для них: для дочери и внучки.

– Папа умер, когда мне было пять лет. Я очень хорошо его помню. Это был такой отдельный мир по имени Папа. Он водил меня в зоопарк, рассказывал веселые и поучительные истории. Он всегда был рядом. И вдруг мир обрушился, папы не стало. Мне отчаянно не хватало его. Но вокруг было много таких же детей. У кого-то папы умерли, у кого-то – ушли, уехали, но в их домах появлялись другие мужчины, и жизнь снова налаживалась, возобновлялись походы в зоопарк и семейные пикники, и только у меня ничего не менялось. Мама все время боялась за меня. Мы не ездили в лес, потому что там клещи, не устраивали веселых игр с брызгающими бутылками, потому что я могла простудиться. Я должна была целыми днями сидеть за книгами, ходить в музыкальную школу, играть только с дочками маминых подруг.

Я выскочила замуж, убегая от душащей домашней атмосферы. Жизнь с мужем оказалась полной противоположностью жизни дома. Никаких забот и обязательств, он был просто большим безответственным ребенком. Это о нем без конца нужно было печься. Когда родилась наша дочь, слабый, болезненный ребенок, я вынуждена была развестись. Я просто не в состоянии была делить свою заботу на двоих. Девочка росла ребенком, требующим повышенного внимания. Болезненная в младенчестве, неудержимо порывистая, взрывная в детстве, неусидчивая и непослушная в школе. Я была занята только ею. На личную жизнь не было ни сил, ни времени. Да и как я могла ввести в дом чужого человека, оторвать кусок своего внимания и заботы от дочери… Рядом всегда была мама. Мы вдвоем несли на себе этот крест – трудного ребенка. Мужчины в моей жизни появлялись и исчезали, не задерживаясь всерьез. Вся моя любовь, мое внимание, все тепло моей души принадлежало только маме, которая отказалась от своей личной жизни ради меня и дочери, которой нужно было намного больше заботы, чем обычному ребенку.

– Я – третье поколение одиноких женщин в семье. Нет, я, конечно, не ставлю на себе крест. Я-то уж точно не такая, как Бабушка и Мама. И не стану жертвовать своей личной жизнью ради какой-то эфемерной идеи преданности. Просто пока не встретила мужчину, на которого смогу положиться. На сегодняшний момент главное для меня – карьера. Я получаю дорогое, элитное образование по специальности, которая для меня все: любовь, профессия, хобби. Я просто не имею права раскидываться. Семья – это ответственность, я не смогу сочетать домашние хлопоты, заботу о муже с учебой и работой. А ведь могут еще и дети появиться. И что тогда? Прощай мечта? О, нет. Я сначала состоюсь в профессии, сделаю себе имя, а тогда можно и о личной жизни подумать. Ведь не зря Бабушка и Мама всю жизнь столько вкладывали в меня. Учили, воспитывали, оплачивали репетиторов и курсы. Я не могу подвести и их тоже. Должна оправдать их ожидания и достичь своей мечты. И тогда я выйду замуж. И у меня будет счастливая семья. Ведь я – не такая, как Бабушка и Мама. И не стану отказываться от своей личной жизни…

Ведьма и Ангел

Ведьму в деревне не боялись. В принципе, наверно, даже нельзя сказать, чтобы не любили… Просто она такая была… Другая. Чужая. Непонятная. Всех людей в деревне объединяло нечто общее. Нечто, что трудно описать словами, но оно есть, ощутимое, реальное и общее для всех людей из этой и всех окрестных деревень. А ведьма этим не обладала. И как бы близко она не подошла к людям, все равно всегда оставалась во вне этого объединяющего нечто.

Когда в деревне все было хорошо, про нее и не вспоминали почти. Ну, может, иногда, во время больших деревенских праздников, кто-нибудь совестливый кинет клич, соберет народ гостинцев со стола, да отнесут ей под дверь. Но чтобы на праздник позвать или самим в избушку на курьих ножках зайти потрапезничать с ведьмой – того нет… не водилось.

Правда, когда случалось с кем-то горе, тут у деревенских вопроса не возникало, к кому за помощью бежать. Все знали, что у лесной ведьмы и лекарство найдется, и заговор готов, и слово мудрое на любое горе. А она никогда никому не отказывала. От ангины заколдованную тряпку на горло повяжет, от ломоты в костях отвар даст, брошенной жене слово колдовское на ухо шепнет, баба-то и расцветет.

Так и жили: люди сами по себе – в деревнях, да в хуторах, а ведьма сама по себе – в лесу непроходимом, в избушке на курьих ножках. Жили, друг другу не мешали, цену друг другу крепко знали.

Никто на деревне не помнил, откуда пришла в их места ведьма. Старики говорили, что еще их деды помнили, что жила она в своем лесу всегда.

А на ведьму в последнее время воспоминания нахлынули. Стареть, что ли, стала. Только как задумается, бывало, тихим зимним вечером, так и бегут перед глазами картины древнего прошлого.

Она и сама не знала, как очутилась в этой избушке. Сколько помнила себя, столько жила здесь. И всегда одна. Точнее сказать, одинока. Потому как, до поры – до времени, присутствовали в избушке невидимые слуги. Они ее ребенком купали, кормили, в медвежьи шкуры укутывали. Никогда не видела ведьма чьи-то руки, никто никогда с ней не заговаривал. Да только вдруг появлялись в детской голове мысли недетские, знания чужие. Появлялись, на мгновение удивляли, пугали временами да скоро устраивались поудобнее, и оказывались кстати как свои собственные, всегда бывшие.

Так узнала она о существовании людей по-соседству, о том, как устроены у них тела, а как души, как лечить их болезни и страдания, каким словом утешить в горести. Узнала она уже тогда, в раннем детстве, и свою судьбу, так же как любую другую судьбу могла заранее увидеть. С детства было ей известно, что будет она стремиться к людям, но они ее не примут. Что в ее избушке ни один добрый молодец приют найдет, да только ее судьбою они не станут. Что много добра она людям сделает, но любить ее за это не будут. Что будет она жить жизнью одинокою и горькою, пока не придет в ее жизнь Свет. А вот что дальше будет, никак рассмотреть не могла. Ни лица того, кто Свет принесет, не видела, ни имени не слышала.

Правдой, пришедшей из ниоткуда, поселилась в ее душе вера в то, что она никогда не бывает одна в этом странном мире. Присутствует рядом, неразлучно Тот, Кто все это придумал. И Этот Некто – добрый и любящий. И вера эта освещала ей дорогу в ночном лесу и не давала почувствовать себя одинокой. Еще маленькой девочкой научилась она главному правилу, которому следовала потом всю свою длинную жизнь: «Если Он любит меня, то я должна любить людей». Тогда, в детстве, она не могла объяснить почему, а потом это стало истиной, частью ее осознания себя, и в объяснении уже не нуждалось.

Так и жила ведьма век за веком. Любила тех, кто от нее отворачивался, и ждала того, кто не спешил прийти.

Год за годом, десяток за десятком – время шло. Ведьме жить было не скучно, всегда было чем заняться. Люди болели, воевали, женились, умирали, и всегда в горе им оказывалась нужной лесная отшельница. А в минуты тишины продолжали приходить в голову чужие мысли, которые, быстро обжившись, становились своими. Привыкла ведьма делиться ими с деревьями в лесу. И было у ее голоса такое волшебное действие, что все, что она говорила, деревья запоминали. И как бы потом люди то дерево ни использовали, мудрость ведьмина им передавалась. Один – печку стопит и услышит в треске огня ответ на свой вопрос, другой – на столешницу деревянную усталую голову склонит и просыпается помудревшим на годы. Ребятишки из сосновой коры лодочек понаделали, вниз по реке пустили и увидели страны дальние, моря забугорные.

Но и отшельнику, и мудрецу иногда нужны дружеские глаза. А наша ведьма, кроме грустных своих глаз, отраженных озерною водой, других глаз не встречала. Разве ж человек ведьме в глаза станет смотреть…

И со временем стала ведьма думать, что просто так люди ни от кого не отворачиваются. Значит, и вправду она старая да страшная, злая да опасная. И руки в озерной воде, наверно, не до чиста отмыты, и лицо росой не до светла умыто. Еще прочнее закрылась она в своей избушке, с большой неохотой двери открывала. Люди почувствовали ее отчуждение, реже за помощью обращаться стали. Да и век пришел новый, образованный, деревни уж городами стали, в них больницы появились, врачи с лекарствами. Забыли постепенно люди о ведьме с ее травками да заговорами.

Поняла ведьма, что кончился ее век. Пора уходить. Стала смерти ждать, а та не торопится, тоже отворачивается от входа в лесную избушку. Грустно лесной отшельнице. Ни людям не нужна, ни смерти не пригожа. Уж стало ей казаться, что и Тот, кто всегда рядом, любящим взглядом греет, отвернулся от нее и забыл.

Долго так тянулось. Ни год, ни век, а долгое всегда. Только однажды не выдержала ведьма, вышла на крутой берег реки и закричала:

– Я не могу больше быть одна! Приди ко мне, долгожданный, судьбой обещанный. Принеси Свет и проводи со Светом да с миром в последний путь.

Покричала, поплакала да домой пошла. Входит в избушку, а там чужой. Ох… да чужой ли? Сидит за столом, светится, лица не разглядеть.

– Пришел? Долго же я ждала тебя…

– Пришел. Нельзя было раньше.

И не говорили больше. Не нужны слова. Кажется, будто никогда не разлучались. Еще с тех пор, как придумала она себе друга неразлучного в своем далеком одиноком детстве, так с тех пор и жили рука в руке. Да, именно так, держась за руки, стали они жить в избушке вместе. Много разговоров было. В основном-то ведьма говорила, намолчалась за долгую жизнь. О мудростях своих забыла, заговоры да отвары из головы вылетели, как девчонка малая, нарадоваться не может, что друга обрела.

Стали они понемногу в город выходить. Как жили, так и выходили, рук не разнимая. Люди их неприветливо приняли. Вот еще. Была одна отшельница лесная, всем вокруг как бельмо на глазу, теперь их двое стало. Чужие, чуждые…

Ведьма мучилась, в комок сжималась, отказывалась из избушки выходить. Да только ее новый друг будто и не чувствовал колких да косых взглядов. Все тянул ее в люди да старое правило напоминал. «Тот, кто придумал все это, любит тебя, значит, ты должна любить людей».

– Но как же мне любить их? Ведь они не отвечают мне любовью! Да и Тот… Я не чувствую больше его любящего присутствия в моей жизни. Разве должна я следовать старому правилу, если Он уже не любит меня. Не любит меня… ТАКУЮ.

– А ты посмотри Ему в глаза, протяни руки…

– Нет! Не протяну руки – мне страшно, не посмотрю в глаза – боюсь увидеть в них, что разочаровала Его окончательно, что ТАКАЯ я не нужна Ему.

– Какая – такая?

– Не станут люди зря отворачиваться. Не отводили бы глаз от моего лица – не будь оно гадким, не прятали бы рук от рукопожатия – не будь мои руки грязны!

– А хочешь ли ты смотреть смело в глаза Ему, а значит, и людям, протянуть Ему раскрытую ладонь и пожать руки всем Его детям?

– Хочу, – зарыдала горько ведьма, – но это невозможно… Я слишком плохая.

Новый друг взял ее за руку, как маленькую, несмышленую девочку, и повел, слепую от слез, по незнакомым ей ранее лесным дорогам. Шли они ни долго – ни коротко, в мгновение одно, длиннее жизни тянувшееся, пришли на луг широкий. Никогда не была тут ведьма, только показалось ей это место с детства родным и знакомым.

– Протяни руки, посмотри в глаза.

– Нет, – еще крепче зажмурилась, – не могу, увижу я в Его глазах разочарование и умру. А мне нельзя сейчас умирать. Мне еще исправиться надо. Нельзя мне к Нему плохой прийти.

Взял ее друг снова за руку и дальше повел. Пришли они на берег серебристой реки.

– Протяни руки, взгляни в глаза!

– Нет, не могу, – кричит, бьется ведьма, – увижу я, что не принимает меня такой и умру, а мне нельзя умирать, пока я не исправилась.

Вздохнул ее друг горько, взял ее снова за руку и дальше повел.

Пришли они к водопаду хрустальному. Подумалось ведьме, что в водах этих прозрачных могла бы она отмыть грязь со своего лица, с рук своих и с души. Подошла ближе к струям и увидела в них свое отражение. Лицо ее было светлым, руки чистыми, а душа праведной.

– Протяни руки, взгляни в глаза!

Несмело подняла глаза вверх ведьма, и… нет, конечно, ничего она там не увидела. Но почувствовала ласковое тепло, тихий ветерок отцовской рукой растрепал ее волосы, и почудилась нежность любящего взгляда, как когда-то давно в детстве. Она протянула вверх правую руку, и показалось ей, что ладони касается родная, самая надежная и приветливая рука.

– Скажи это…

– Я не смею…

– Скажи, не бойся. Тут ты так близко… когда еще будет такая возможность, скажи.

– Нет, постой… прежде объясни, кто ты?

– А ты разве не поняла? Я…

– Ангел – выдохнули они одновременно.

– Я – твой Ангел-хранитель. Не бойся. Я всегда был рядом, но не мог показаться, пока ты не была готова. Теперь я всегда буду рядом, всегда буду держать тебя за руку. Не бойся, малышка, скажи это!

Ведьма подняла глаза в небо и сказала шепотом:

– Я люблю тебя, Отец. Я часто теряюсь, прошу тебя, присматривай за мной. И еще… пожалуйста, оставь мне моего Ангела.

Ответом ей было радостное ощущение, что ее слышат, любят и понимают.

Когда Ведьма с Ангелом вернулись в избушку, была уже глубокая ночь.

– Ты заметил, как светло в лесу, несмотря на поздний час?

– Это Его подарок тебе, – улыбнулся Ангел, – ты же пожаловалась, что часто теряешься. Он дал тебе Фонарик своей Любви. Он теперь навсегда в твоем сердце. Фонарик будет освещать тебе Путь, а тем, кто вокруг тебя, – Жизнь.

Когда слабость побеждает

Они были очень разные. Он – мягкий, легко поддающийся любому влиянию, как перышко на ветру, легко соглашающийся с любым доводом. Когда был неправ, просил прощения, когда боялся ее гнева, легко врал. Ласковый и нежный, страдал от повышенного тона. Талантливый и изобретательный, настолько невнимателен к мелочам, что проваливал любой проект, за который брался. Преданный и любящий пассивной, бездеятельной любовью.

И Она – резкая и жесткая, берущая на себя ответственность за все. Уверенная в своей силе и сочувствующая любой слабости. Незнающая ласковых слов, но требовательная к себе и окружающим. В ее лексиконе не было «могу», а только «надо». Она не любила, но считала себя обязанной заботиться, понимать, принимать, давать, поддерживать и согревать.

Такой была их семейная жизнь. Она готовностью своею к преодолению притягивала в нее препятствия. Он готовностью своей к провалу благополучно вляпывался в неприятности всякий раз. Они были неразделимы и взаимодополняемы.

Она рвалась вверх и тянула его за собой. Ее несокрушимой силы хватало на двоих. Глазами женской мудрости видела Она, что препятствия – на земле, стоит приподняться над ними – и увидишь просторы свободы и безграничности. И Она взлетала. Взлетала и падала, и снова взлетала. Разбивалась в кровь, но залечивала сломанные крылья и взлетала вновь. А Он, вцепившись в любимую мертвой хваткой, с верой в их неразлучность, взлетал и падал с нею вместе.

Однажды, приготовившись к очередному полету, Она решила все, что может помешать ей лететь, оставить на земле. В куче ненужного барахла остались неуверенность, страх, самоуничижение, обиды, чувство вины, чужие убеждения… и Он… Это привело ее в ужас… Как же так? Ведь они вместе, неразлучимы, «в горе и в радости»… Жизнь прожита вместе, дочь, воспоминания, преодоления… Столько дорог пройдено вместе… Как же так, спрашивала она себя раз за разом. Как же ответственность друг за друга? Как же общее дыхание инь и ян?

Мысли не давали покоя, и привычным жестом она включила радио, чтобы заглушить, забить эту журчащую в мозгу боль.

«Муж и жена – одно целое, разделенное на две половины с единственной целью, чтобы эта целостность была осознанной. Но у каждой половины есть свое собственное, суверенное право свободного выбора. И если твоя половина выбирает болото, ты обязан понять и уважать ее выбор, но не обязан принимать его для себя. Когда одна половина выбирает тонуть, а вторая – лететь – это катастрофа, кровавая операция на живом теле, без наркоза. Это всегда смертельный риск, но иногда он спасает жизнь. Ты имеешь право выбрать жизнь, даже если половина тебя выбрала смерть», – говорил голос неизвестного лектора.

И Она решила резать. Оставила его, окруженного бедами и неудачами, провалами и неуспехами, посмотрела сочувственно в последний раз, вспомнив об ответственности, которую взяла на себя много лет назад, выходя за него замуж, вытащила из шкафа белоснежные, постиранные и отглаженные, почти неиспользованные его крылья, положила рядом и взлетела, зажмурив полные слез глаза.

А взлетая, услышала, как он обращается к дочери, сильной, жесткой и уверенной в своей несокрушимой силе, совсем как мать: «У меня никого нет, кроме тебя, мама оставила меня, я не понимаю за что, ты одна у меня осталась»… и увидела в глазах, похожих на ее, как отражение в зеркале, осуждение… И подломились крылья в полете… Тяжесть боли детеныша своего Она не смогла поднять на своих мощных крыльях.

Он своей слабостью победил ее силу.

Складывая перышко к перышку сломанные снова крылья, думала она о бескрайнем небе, о песне ветра и силе солнечного света, о смраде болота, пронизывающем холоде пещеры и о праве выбора. О силе слабости и хрупкости силы. О судьбе своей сильной и доброй дочери. Уже сейчас, в юности, учится она жалеть слабого, любить зависимого. Кого выберет она в спутники через годы?

Она подошла к девочке, обняла ее за напряженные недоверием плечи и сказала:

– Мы любим людей не за то, что они хороши или плохи, сильны или слабы, не за выборы их и не за решения. Мы любим ни за что, а потому, что не можем не любить. Но любя, ты не обязана всегда делать тот же выбор, как тот, кого ты любишь, дочка. Ты выросла, у тебя сильные крылья. Только тебе выбирать, как использовать их. Ты видела пещеру, знай же, что есть еще и небо.

Дочь недоверчиво взглянула ввысь, повела крепкими своими молодыми плечами, взмахнула крыльями и взлетела. Юное ее неопытное сердце металось между восторгом полета и хохочущей в небе матерью, и поникнувшим на берегу привычного и понятного болота отцом. Она взлетала и возвращалась, прижималась к сжавшемуся от холода и одиночества мужчине, и, не выдержав духоты и смрада, взмывала ввысь, к теплому солнцу, игривому ветру и парящей с горящими глазами женщине.

А Она, выбрав жить любой ценою, замирая сердцем, смотрела на девочку и ждала… Решит ли она оторваться от того, кто, имея крылья, выбирает холодную пещеру на берегу болота. Или все-таки слабость победит силу, и девочка выберет остаться сиделкой при здоровом, но сломленном отце. Или он все-таки сможет, однажды сможет все-таки взлететь, не ради их любви уже, но ради связи с дочерью… Или силы духа его и белизны крыльев хватит хотя бы на то, чтобы отпустить юное сердце на свободу…

Она смотрела и ждала. В мыслях мелькнуло на минуту: «Он не знает своего выбора, надо сказать ему, помочь». Но Она знала, что Он ответит, к сожалению, знала… «Я верю, я могу полететь», скажет Он, пряча крылья в шкаф…

Гор

Запах страха поверженной жертвы возбуждал до дрожи. Не было уже необходимости добивать этого полумертвого от ужаса великана. Но остановиться Гор уже не мог. Оскалив зубы, он с наслаждением вонзил кривой нож в грудь врага, развернул широким движением. Волна горячего возбуждения прошла по телу, слившись обжигающим озером внизу живота, заставив скрипнуть зубами, подавляя сладостный стон, при звуке ломающихся ребер. Он снял перчатку и запустил руку в теплую, пульсирующую еще рану, резким движением выдрал живое сердце и впился в него зубами, как в губы сопротивляющейся женщины, испытывая то же сумасшедшее, до дрожи доводящее, клокочущее в теле желание.

В кабак он вошел, не остыв еще до конца от возбуждения, с горящими глазами, с медленно застывающей на губах кровью. Притянул к себе резким движением властелина, пытающуюся протиснуться мимо служанку. Ощущение мягкого, податливого тела в руках вызвало воспоминание о вздрагивающем на ладони сердце. Зрачки девушки замерцали темнотой, губы набухли, невозможно было не почувствовать звериной силы этого огромного мужчины с диким, окровавленным оскалом.

– Принеси вина и мяса и будь рядом, я возьму тебя после ужина, – прорычал Гор и оттолкнул разомлевшую красотку.

Гости посматривали в его сторону с опаской и интересом. Все знали, как опасно попадаться под руку рассерженному Гору, но также знали они, что после битвы и чаши, на время, становился он мягким и покладистым, как ребенок. И в это время отступал на миг жестокий наемник и появлялся красавец-менестрель.

Как уживались две этих, таких разных, личины в одном человеке, никто и никогда не понимал. Да и некому было задуматься над таким вопросом. Народ в соседних деревнях жил все больше простой и неученый. Было им достаточно того, что знали: нужно опасаться Гора угрюмого, с погасшим взглядом и опущенными плечами, а к Гору с горящими после драки глазами, с чашей вина в руке можно обращаться с любой просьбой. Ни в деньгах, ни в защите, ни в песнях отказу не будет.

Хозяин кабака сам принес заказ гостю, поставил кувшин с вином, чашу, поднос с сочащимися кровью кусками плохо прожаренного мяса. А когда увидел, что утолил Гор голод, и первый кувшин опустел, поднес к столу гитару и тихо отошел в сторону.

Кажется, не видел Гор ни хозяина, ни инструмента, ни направленных на него в ожидании глаз завсегдатаев кабака старого Грега. Сидел, устремив взор в неизвестное никому далеко, прислушивался к чему-то, звучавшему внутри… Отголоски ли прошедшей битвы звучали в его душе, новые ли песни рождались, кто знает. Не поднимая невидящих глаз, протянул он руку к гитаре, взял первый аккорд и задумался надолго. А когда ожили черные глубокие глаза страшного Гора, зазвучала песня. Низким гортанным голосом, вызывающим томящую ломоту в животах женщин и необъяснимую тоску в сердцах мужчин, запел он о далеких горах и о прекрасных девах, о мудрых правителях и благородных воинах.

Воители и крестьяне, мелкопоместные дворянчики и богатые проезжие слушали, переставая дышать на особенно низких, раздирающих воздух нотах, когда кости отвечали вибрацией на голос менестреля, и древние, звериные инстинкты пробуждались в крови. И только в одних глазах не было восхищения. В дальнем углу сидел тщедушный молодой человек с бегающими беспокойными глазами. Его взгляд перебегал с хозяина на певца, потом на дверь, видно было, что он ждет кого-то и боится своего ожидания. Дверь распахнулась с грохотом и в бегающих глазах сверкнула радость победы.

В кабак вошли солдаты королевской стражи. Окинув глазами зал, они подошли к Гору.

– Приказ короля, – гаркнул офицер, отступая за спины солдат.

Шестеро навалились на Гора, скручивая тугой веревкой руки и ноги. И никого не оказалось рядом. Заспешила по своим делам напуганная красавица-служанка, отвернулся к стойке занятый хозяин, опустили глаза к тарелкам гости. Не сдался наемник без боя. Пришлось солдатам звать на подмогу тех, кто остался во дворе. Не осталось ни одного целого стола, ни одной неразбитой табуретки в кабаке старого Грега.

Заключение не было долгим. Гора кинули в холодный, сочащийся зловонной влагой подвал на две ночи, и не успел он еще привыкнуть к мраку, вытащили на яркий солнечный свет. На площади перед тюрьмой стояла дыба. Гор не слышал быстро на столичном наречии зачитываемого приговора, не различил бормотания тюремного капеллана, лишь резануло гадко по носу запахом ладана от его омерзительно мягкой ручонки, поднесенной с крестом под нос. Гор сплюнул на эту руку, не от неуважения к представителю церкви. Он не испытывал вовсе ничего к этому жалкому человечишке, а от физического отвращения к скользкой, белой, вонючей руке.

Веревка, стягивающая его руки, натянулась… Не боль… Не болью называется то, что испытал Гор. Боль – это когда ломается в драке рука, когда нож вонзается в живое тело, когда кулак, одетый в броню, впивается в лицо. Боль – ее можно описать, почувствовать, вспомнить, осознать. А хруст в плечах, видимый, скорее, чем слышимый или ощущаемый, разрывание мышц, выворачивание всего сущего наизнанку. Когда кости меняются местами с сердцем, а оно бьется шумно во рту, когда крик умирает еще до того, как зарождается само знание о возможности закричать, когда губы растягивает в нежной улыбке, от которой видавшие виды солдаты в ужасе прячут глаза. Когда смерть представляется недостижимо-великолепной нагой красавицей, призывно глядящей тебе в глаза влажными от желания глазами из далекого далека, куда нет тебе хода. И все естество твое, забыв о телесных муках, поднимается навстречу ей, желанной, любимой… Это словам не подчиняется, нет имени этому, нет привычной понятности.

И только одно мешало Гору в его устремлении в объятья прекрасной смерти. Глаза справа-сверху. Глаза без лица, бегающие от страха и радости. «Иди, иди туда, – кричали они злорадно, – ты все равно ничего не сможешь!». Не мог он умереть, не вспомнив эти глаза. Смерть манила его нетерпеливо, сверкая нежными глазами, втягивая взгляд напряженными сосками, но глаза удерживали и требовали признания.

И вспомнил умирающий наемник человечка, с которым свела его жизнь лишь однажды. На турнире в столице, когда победившие сошлись за чаркой с побежденными, и взялся за гитару пьяный Гор, увидел он эти глаза. Глаза местного менестреля, бывшего любимца публики. Не почувствовал опасности матерый воин в тщедушном человечке с бегающими глазами… Зря. Лишь однажды подвело его звериное чутье. И стоила ему та ошибка жизни.

Неудачник, вы говорите? Да что вы вообще знаете о неудачах? Что вы, живые и разные, успешные и не очень, уважаемые и подавляемые, счастливые и несчастные, можете знать о жизни в Мире Оживающих Стен?

О том, как каждый твой шаг, каждое движение сопровождается пробуждением ненавистной живой стены, в которую ты врезаешься всегда неожиданно, с размаху, и треск рвущихся в вывернутых плечах мышц разрезает слух.

Вот смотрите, смотрите! Вот горизонт чист, ничего не предвещает беды, и там, у кромки горизонта, она – мечта. Там звучит музыка. Стоит только сделать к ней шаг, потом еще и еще один, я услышу ее и смогу сыграть. Она манит, кокетничает со мною призывно. Я протягиваю к ней руки, и она подается ко мне, послушная, почти ручная. Делаю шаг, и мой безмолвный враг оживает. Перед лицом встает стена, как всегда, возникая неожиданно, в тот самый момент, когда я уже почти прошел, и врезаюсь я в нее всем телом, и кости ломаются, и мышцы рвутся, и перья облетают с переломанных крыльев.

Что вы понимаете о моей жизни, называя меня неудачником? Если ты презираемый всеми, больной, гноящийся бездомный нищий, ты все еще счастливее меня, потому что можешь встать и пойти, протянуть руку за подаянием, утопиться или решиться начать работать. А я не могу ничего совершенно. Даже попытка позвать на помощь требует шага к тому, кого просишь, а вот на шаг-то у меня права и нет.

Я живу так годы, вечности. В самой страшной из известных мне пыток. Видя цель, и не имея даже выбора – сделать первый шаг к ней или остаться на месте.

Какая же мука видеть его там… Многие годы и вечности любить его, мечтать о полете вдвоем над пушистыми облаками, ближе и ближе к солнцу. Не верьте в сказку об Икаре, наши крылья не боятся солнечного жара, там, близко к солнцу, полет становится другим, тягучим, медленным в густом, плавящемся воздухе. В этом полете нет легкости, но есть другое, особое удовольствие, которое словами описать нельзя. А когда, паря в потоках горячего воздуха, вырываешься из жаркого влияния солнца и возвращаешься в слой прохлады, скорость ощущается особенно остро, возбуждающе, горько, как тайный поцелуй. Но нет рядом со мной любимого в небесах. Раз за разом обламывает он крылья, ударяясь о Живые Стены своего проклятия, и не хочет, не догадывается поднять лицо вверх.

– Эй, Гор!!! Посмотри же, посмотри на меня, подними глаза! Стены не умеют летать, а тебе даны крылья, взмахни ими, взлети над стеной, я жду тебя, любовь моя!

Но не слышит упрямый менестрель моих страстных призывов. Вновь и вновь идет войной на проклятую стену. Вновь и вновь вижу я сверху, как выворачиваются, словно невидимыми веревками, натянутыми кверху, его плечевые суставы, как искажается мукой лицо, слышу хруст разрываемых сухожилий, и снова он падает с переломанными крыльями, измученный и истекающий кровью.

Но я не зря летаю к солнцу. Окрепли в тягучем полете мои крылья, закалились от перемены температур. Великая сила заключена во мне. Теперь хватит ее, чтобы поднять нас двоих, унести любимого от места его заточения. К чистому ветру, к солнечному теплу, к манящему горизонту, где ждет его вожделенная мелодия.

Опоздала… Вот лежит он снова переломанный, бледный, еле дышит. Но я заберу его отсюда, даже если заберу умирать. Я не оставлю его здесь.

– Живи, менестрель, молю тебя, живи. Смотри, мы летим уже долго, стены остались позади, они не настигнут тебя здесь. Живи, мой музыкант! Послушай, осталось совсем немного, мы уже почти достигли горизонта. Я уже слышу ее, твою музыку.

Но что это. На секунду ожили глаза, напряглось лицо, потянулись руки к звукам и заломились назад на невидимой дыбе, затрещали кости, исказилось смертной мукой лицо.

– Гор, Гор, слушай меня! Здесь только ты, я и ветер. Тебе ничего не грозит, очнись! Не дай страшной пучине прошлого поглотить тебя!

– Неееет! Я не хочу этого снова, – хрипит предсмертно мой менестрель, – это она… та самая песня… меня снова станут убивать… мне нельзя ее услышать… проснется во мне тот… пьющий кровь в наслаждении победы… и тогда придет музыка, и снова убьют меня…

Дрогнуло на минуту любящее женское сердце, и оставили силы. Мы упали вместе. Но я не боюсь падений, моя Сила хранит меня от боли. А мой Гор лежит распластанный на скале, истекая кровью.

Не знаю, какая сущность проснулась во мне в этот момент. Но древнее, неизвестно когда зарожденное женское знание подсказало что надо делать.

Косточку за косточкой собрала я его тело, его крылья, жидким золотом влила в его кости свою любовь и веру в него.

Влилась в него, подняла своими руками его крылья, взмахнула ими, и взлетел мой крылатый менестрель, глаза его широко раскрылись, хрустальные слезы блеснули в них, он взлетал все выше и выше, и когда горячее солнце коснулось его груди, согревая измученное сердце, он запел. Музыка горизонта влилась в его грудь и зазвучала из его горла. Низким, гортанным голосом пел он о далеких горах и о прекрасных девах, о мудрых правителях и благородных воинах. И сердце мое таяло, а великая сила моего крыла и каленая сталь моих костей переплавлялась в нежность и преданность вековую. Теперь они нужнее мне. Ведь мой великий воин вернулся.

Сказка о Драконе

Ох, уж эти сказочники! Напридумывают же,

что драконы жрут принцесс! Драконы принцесс ЛЮБЯТ!

Из ленты facebook одного Дракона

Жил-был Дракон. По драконьим меркам самый что ни на есть качественный экземпляр. Золотисто-изумрудный, большой, добрый. Он чудно танцевал драконий танец Солнца, сочинял красивые баллады на древнем драконьем языке, переливался всеми цветами радуги. И вот пришло его время, и полюбил он Принцессу. Тоже по человеческим меркам абсолютно замечательную. Красавицу и умницу, и вальс танцевать умеет, и на клавесинах играть, и поет ангельским голосом. Принцесса не зря несла в себе кровь древнего царского рода, была она мудра не по годам и смогла рассмотреть в Драконе доброе сердце и незаурядные таланты. И, конечно, полюбила его всей душой.

Что и говорить, родители ее – Королева-Мать и Его Величество Король, не рады были такому выбору, да что поделаешь, молодежь нынче разве родительского благословления ждет? Поворчали, поворчали, да и закатили молодым свадьбу – пир на весь сказочный мир.

Зажили Принцесса с Драконом душа в душу. Она играла на клавесине, он танцевал танец Солнца, она пела свои человеческие песни, а он сочинял свои драконьи баллады. Она улыбалась ему своей нежной улыбкой, а он сверкал золотисто-изумрудными переливами.

Дракон, как и все представители этого древнейшего племени, обладал волшебным свойством. Всякое слово, слетавшее с его уст, несло в себе Высшую Истину, и, как всякое истинное слово, сразу воплощалось в реальность.

– Как ты прекрасна! – говорил Дракон своей любимой, и она становилась по-настоящему красивой.

– Я люблю тебя, – произносил он, и Истинная Любовь поселилась в его сердце навеки вечные.

– Когда у нас родится сын, я научу его летать и танцевать танец Солнца, – мечтал Дракон, и его слова ожили, на свет появился чудный ребенок.

Принц взял все самое лучшее от обоих родителей. Он умел танцевать танец Солнца в небе и вальс в зале дворца. Он пел звенящим голосом мамины песни и читал наизусть длинные мудрые драконьи баллады. Он улыбался своими черными глазами Разноцветному миру вокруг, и создавал это многоцветье переливами своего золотисто-изумрудного большого тела.

Бабушка и дедушка души не чаяли в маленьком Принце. Но, конечно, они гордились исключительно его человеческими качествами. Ну а радужные переливы, драконий язык, танец Солнца… что ж, приходится принимать своих близких со всеми их недостатками. Вот только нужно оградить мальчика от пагубного драконьего влияния. Да и Принцесса уж выросла, стала Молодой Королевой, и пора бы ей подумать о престиже королевского трона да поискать на него более подходящего короля. Нет, нет, вы не подумайте, что венценосная чета не любила Дракона. Разве можно противостоять драконьему обаянию? Но так уж устроен человеческий мир. Родители любят своих детей и хотят им лучшего… в своем понимании.

Страшная вещь – слова. Конечно, людские речи не обладают волшебной силой драконьего слова, но злое изречение поселяет страшную заразу в душу, и она потихоньку разъедает ее изнутри, пока не добьется своего. Заметь вовремя Дракон эту диверсию против его счастья, достаточно ему было только сказать:

– Мы вместе навеки!

И его волшебная сила одолела бы зло. Или мог бы он пыхнуть пламенем. Осторожно, не сжигая, только припугнуть. Или бы посадил Молодую Королеву с сыном на свою огромную сильную спину и унес бы далеко-далеко, в драконью страну…. Но Дракон был молод и неискушен в дворцовых интригах. Он по-драконьи наивно верил во всепобеждающую силу любви и смотрел на свою Молодую Королеву через розовые очки обожания.

А зараза разъедала прекрасную душу Молодой Королевы, и однажды случилось страшное. Когда Дракон улетел к солнцу, исполнить свой весенний танец, Королева приказала Принца спрятать в покоях, дворцовые ворота запереть и Дракона во дворец не пускать…

Дракон рвался, кричал, звал жену, сына, но никто не ответил ему. Солнце садилось, и пришлось нашему герою подыскать себе уединенную пещеру.

Так кончилось время его драконьего процветания, и начались совсем другие времена, наполненные болью и страданием.

Дракон искал свою вину в случившемся, а ведь вы помните, драконье слово – закон для реальности.

– Я во всем виноват, – проговорил он, и вина огромным шаром закатилась в его сердце. Горячая драконья кровь разбила его на множество кусочков и погнала по сосудам. Так пробки вины появились в каждом уголке драконьего тела.

– Я больше никогда не увижу своего сына, – и его прекрасные драконьи глаза затуманились.

– Как же мне обидно! – И обида большой и мерзкой жабой поселилась в его груди. Она протягивала лапы к сердцу и сжимала его изо всех сил. Боль заливала его огромное тело и выливалась из горла.

– Я боюсь этой боли, этого одиночества! – И толстая защитно-оглушающая подушка мягкого, но непробиваемого жира окружила его некогда гибкий стан.

– Я не хочу жить, – в отчаянии закричал он, и жизнь попыталась послушно покинуть его тело. Но… вы же помните, драконьи слова обладают особой мудрой магией, Высшей Истиной.

Когда-то давным-давно, когда он еще был счастливым женихом красавицы-Принцессы, он написал прекрасную балладу, в которой были такие слова:

Я буду жить так долго, как любить. Любить я буду вечно, как и жить.

И любовь, затаившаяся в глубине его сердца, зажатая туда болью, не дала свершиться непоправимому. Он выжил и после смерти.

Он тянулся душой к своему сыну, хотел дарить ему любовь, но молодой Принц был горяч и не принимал отцовской ласки. Протягивал протуберанец своей нежности к постаревшей уже Молодой Королеве, но и она уже забыла, как ценна драконья любовь. Он простирал вопрошающе лапу к Принцу, молчаливо, лишь глазами, умоляя о тепле.

Несчастный Дракон тихо прятался в своей пещере, думая, что совсем никому не нужен, никем не любим. А вокруг пещеры строились деревни, росли города. Люди счастливы были устраивать свое жилье близ теплого драконьего тела, под защитой его грозного рыка, в прикрытии его огромного хвоста.

И Любящее Сердце было рядом. Дракон любил и ценил его, но… магия драконьих слов неумолима. Пробки вины не давали крови согреть большое драконье тело, и холод несуществующего одиночества сковывал его. Гадкая жаба все тянула холодные лапы к его сердцу, полному любви, и боль выливалась стоном из горла. Не мог он взлететь к солнцу в драконьем танце. Он был окружен любовью, почитанием и благодарностью, но умирал в одиночестве, холоде и мраке.

А Принц вырос прекрасным молодым человеком. Человеком…. Как и мечтала его бабушка Королева. Только вот мудрость не по летам, да стихи на странном гортанном, не понятном никому во дворце языке, да переливы радужные, сопровождающие его появление в зале, наводили на мысли о нечеловечьем его происхождении. Он знал, что отец его – дракон, как все драконы, существо – негодное для семейной близости, как все, кто летает, – ненадежное и неверное. Но иногда застывал он, устремив взгляд черных глаз с вертикальным зрачком вдаль и…. Впрочем, сказка-то ведь совсем не о нем.

Меж драконами существует невидимая, не зависящая от расстояний и лет связь. Мало драконов осталось на свете, но каждый чувствует каждого. И наш Дракон чувствовал своего сына. Знал, чем тот живет, о чем думает. Знал и не мог заговорить, потому что пробки вины закупорили в сердце ту часть, которая отвечает за слова отцовской любви.

Дракон болел, скучал и страдал. А еще докучали ему глупые рыцари. Приезжали они из дальних стран, влекомые старыми легендами о силе, которую дает драконье сердце. Конечно, они не могли убить Дракона, но они кричали ему обидные и глупые слова.

– Где твой сын, Дракон?

– Почему ты больше не танцуешь свой танец Солнца?

– Почему ты не стал королем?

Дракон вздрагивал от нечестных ударов, поворачивал к ним свою добрую, грустную морду, и открывал свое единственное слабое место там, у сердца, где прячется Вечная Любовь. Глупые рыцари били туда своими копьями и больно ранили.

– Я не хочу больше думать, – закричал он в отчаянии, но голос сорвался, и магия сработала странно. Стал он путаться в словах, реальность сошла с ума от его приказаний, и началась в его жизни путаница. То убегали мысли, то терялись цифры, то баллады вдруг звучали не по-драконьи. Слабели лапы, кружилась голова.

И тогда Дракон решил улететь на далекую планету. Где он будет один, где никто не сможет его обидеть, и где, может быть, перестанет он слышать мысли своего сына и сможет если не излечиться, то хотя бы забыться.

Он нашел прелестную маленькую, удаленную от других планетку с уютной пещерой. И как только начал обживать ее, вдруг обнаружил, что он не один… Да, да, вы правильно догадались. Любящее Сердце отправилось за ним в добровольную ссылку на дальнюю планету. Потому что не могло жить без него. А еще, потому что никак нельзя оставить Дракона в одиночестве. А еще потому, что Любовь вообще не знает объяснений, мотивов да резонов. Просто пока есть Любовь и Любящее Сердце, драконы никогда не остаются одинокими.

И жизнь, казалось бы, начала налаживаться. Мысли потихоньку начали возвращаться в свое неспешное, хоть и грустное, но привычное русло. Драконьи баллады зазвучали стройнее, тоскливые мысли несчастного Принца на расстоянии слышались тише, ранили меньше. И стал Дракон думать, что вот так и надо жить. Подальше от мира, подальше от настоящих чувств, подальше от ранящих жал. Но чувство вины продолжало разрушать его душу. А мерзкая жаба продолжала душить его сердце. И лапа, ослабнув, не протягивала больше свою любовь Миру.

И вот однажды в его мозгу зазвучали слова на родном его драконьем языке:

– Эй, ты слышишь меня? Услышь, пожалуйста, услышь! Ведь нас так мало осталось, драконов. Если ты меня не услышишь, я буду так ужасно одинока!

– Я слышу тебя, но кто ты? Почему твой голос доносится до меня так ясно, хоть и сбежал я подальше от Земли.

– Я не живу на Земле. Моя планета расположена очень близко. Я тоже сбежала от жестокого земного мира. И теперь здесь, на моей планете, мне так грустно!

– Почему тебе грустно? Разве у тебя нет Любящего Сердца?

– Есть…. Не знаю, просто грустный ветер подул, принес грустные слова откуда-то:

Понимаешь, что обидно – что не понимает никто что обидно так… А ведь обидно-то… А чего с ними делать, с обидами-то? Глотать только и остаётся… А проглотишь обиду?.. Ну не обидно ли? Понимаешь? Не понимаешь ведь – вот что обидно….*

– Это моя обида долетела до тебя.

– Я знаю. Это всегда так бывает. Когда плохо одному дракону, обида всегда долетает до другого.

– Эх, ты… Дочка…

– Что? Как ты назвал меня? Дочкой?

– Да, ведь ты – молодая, а я – уже очень старый Дракон. Почему ты так встрепенулась? Разве никто никогда тебя дочкой не звал?

– Никто… никогда… – эхом отозвалась она, – а у тебя есть родная дочка?

– Нет, у меня сын есть… был… сын, – прошелестел Дракон, заикаясь на каждом слове.

– Послушай, Дракон! Поверь, я знаю, как вырывается из сердца кусок, обозначенный именем «папа». Я знаю. И знаю, что такое «мой ребенок был». Вот видишь, не так уж я молода. Я стану звать тебя отцом, и ты залечишь в моем сердце рану от вырванного куска. А о твоем сердце я побеспокоюсь, не волнуйся!

Прошло несколько дней. Приемная Дочь не появлялась. И мысли ее долетали до Дракона издалека смутно. Он уж решил, что она бросила его, как вдруг она оказалась на пороге его пещеры.

– Здравствуй, отец. Знаешь, по дороге к тебе я нашла угасающую комету с огненным хвостом. Она была так прекрасна, что я не смогла пролететь мимо и постаралась ей помочь. Она ожила и, узнав, что где-то на своей драконьей планете болеет золотисто-изумрудный дракон, посылает тебе вот это:

Когда тебе хорошо, когда ты счастлив, хоть дари, Помни, что есть тот, кто нашел этот свет внутри. А когда тебе плохо, когда тяжело, хоть вой, Помни, что есть тот, кто до последнего вздоха будет с тобой.**

А еще я была на Земле. Там очень плохо без нас, отец! Ведь нас, драконов, осталось так мало. Земля слабеет без нашей магии. Солнце не хочет светить без наших танцев, люди мерзнут без тепла наших сердец. Помнишь города и деревни возле твоей пещеры? Люди уходят из них.

А еще, прости отец, я видела твоего сына. Он прекрасен, этот молодой дракон. Но он тоже болен. Обида разъедает его душу, злоба разрушает его жизнь. Рядом с ним его Любящее Сердце, а он несчастен и одинок.

Я знаю, лекарство тебе должен добыть твой сын. Таков закон. Дракона может вылечить лишь его родное дитя. Но он так слаб… Я рискнула попробовать. Прими лекарство из моих рук, отец. Ты у меня один, у меня нет другого…

И тут вмешалось Любящее Сердце:

– Стоп! Эй, ребята! Разве вы забыли, что реальность подчиняется драконьему слову! Дочь Дракона, ты же можешь приказать лекарству помочь!

– О! Да, спасибо, Любящее Сердце!!! Я знаю, что надо сделать.

И она закричала красивым своим грудным голосом, на чистейшем драконьем языке, языке вечности:

– Я – Дочь Дракона! Ты – мой отец! Лекарство, принятое из моих рук поможет тебе, потому что теперь я твое дитя.

И она протянула Дракону шкатулку.

Он открыл ее, и оттуда потянуло запахом весны и оттаивающей земли. Там оказалась драконья молодость и сила, танец Солнца и баллада о любви и радости, свет солнца и радужные переливы драконьей кожи.

Дракон зажмурился:

– Но в моей жизни давно нет ничего этого…

– Отец! – ответила ему Дочь Дракона, – ты снова забыл о магии слов. Когда ты пишешь балладу о тоске, тоска заполняет твою жизнь. Зовешь по имени обиду, она не замедлит прийти. Но ты же знаешь много слов, Дракон! Позови надежду, и она окажется рядом. Напиши песнь любви, и она посмотрит тебе в глаза. Найди в себе слова отцовской преданности, и она найдет свой адресат.

– Но мой сын не хочет….

– Тсссссс, – положила палец ему на губы Дочь Дракона, – отец, это же ТВОЯ магия. Ты просто начни говорить об отцовской любви. Она сама найдет его сердце! Он не хочет слушать? Ну и что?! Говори мне, говори Любящему Сердцу, магия слова сама найдет свой путь!

– А как же моя обида, моя вина, мой страх?

– Мы растворим их в любви, растопим преданностью, осветим дружбой, смоем потоками радостных слез. Сложи балладу о молодом драконе, который любил свою прекрасную принцессу, не имел опыта в дворцовых интригах, плохо знал законы людского мира и потерял свою семью. Спой о том, как он бился о закрытые стены замка, о разбитом в кровь сердце и о вечной любви! Протяни лапы миру. В правой твоей лапе зажата твоя любовь, тепло, которое ты можешь дать, а левая – пустая, в нее ты должен принять любовь, заботу, дружбу, помощь. То, что ты примешь, войдет в твое сердце, растворит комочки вины, прогонит гадкую жабу и выйдет тем, что ты отдашь. Взмахни крыльями, лети к солнцу, станцуй свой драконий танец, и упадут ненужные защитные оковы с твоего гибкого тела, и засверкает оно снова спектром радужным. Оглянись вокруг, впусти в свои чудные глаза с вертикальными зрачками преданность твоего Любящего Сердца, мою дочернюю любовь, благодарность тех, кто привык жить рядом с твоим теплом. Открой сердце и дай ему услышать голоса других драконов, твоих верных и старых друзей. Летим домой, отец! Наш светлый мир заждался наших танцев!

* Стихи Димы Керусова

** Стихи Тахлисси Тат

Мужчина и Женщина

И создал Творец человека. Мужчину и Женщину, создал Он их…

………………………………………………………………………

И пришло время обживать Нижний Мир. Женщина и Мужчина быстро разделили обязанности в соответствии с их способностями и физическими отличиями. Мужчина охотился, защищал женщину от хищников и добывал огонь трением. Женщина собирала вкусные корешки, готовила пищу и воспитывала детей. Начинало холодать, осень все-таки, и решили они построить себе дом. Вместе, быстро и дружно заложили прочный фундамент и начали строить первый этаж. То есть строил Мужчина, а женщина «вдохновляла» его планами о том, где будет стоять секретер, и как они будут приглашать гостей в новый дом. Строительство, надо сказать, шло вяло и медленно. Мужчина приходил с охоты усталый, зачастую разочарованный. Неуверенность в удачной охоте завтра и послезавтра напрягала его, вселяла в его молодую душу тревогу. Все реже вел он со своей женщиной задушевные разговоры на закате, все чаще уходил один на берег реки и забавлялся там тем, что кидал плоские камушки и наблюдал, как они отскакивают от воды на лету. В этом сложном деле он достиг истинного совершенства, но разве женщина в состоянии это оценить?

Женщина тоже нашла, чем занять свободное время. У нее появились друзья. Динозавриха Дина как раз недавно разошлась со своим Динозавром и любила порассуждать о том, как она прекрасно справляется в одиночку, и даже лучше, чем прежде. Кстати именно Дина объяснила Женщине, что строительство – это «неженское» дело, что негоже ей нежной красавице камни таскать да бревна обтачивать. Дина была несколько сентиментальна и любила рассказывать длинные байки о том, что изначально мир и отношения между его жителями был задуман совсем по-другому, что мужья должны быть абсолютно иными, а они с Женщиной просто не ценят себя, и нужно показать этим грубым самцам, как им, на самом деле, повезло. Иногда она впадала в меланхолию и, вспоминая своего Динозавра, обвиняла его в инфантилизме, обзывала «нагадившим котенком», жаловалась, что вовсе перевелись настоящие Динозавры в этом лучшем из миров.

А еще подружилась Женщина с Удавом Женей. Ах, какой же он был обходительный красавчик! Он вел с ней бесконечные, завораживающие разговоры о луне и звездах, о законах мироздания и правах женщин. Он делал ей изысканные комплименты, дарил ромашки и возносил до небес ее женственность. А еще он любил помечтать о том, как он бы строил их дом, если бы был бы ее Мужчиной, как бы он бы баловал бы ее, если бы… И он тоже, как и Дина, уверял Женщину в том, что строительство дело «мужское», что по вине Мужчины она скоро окажется под снегом без надежного укрытия. Впрочем… Он был умен и напрямую этого никогда не говорил. Он даже умудрялся как-то похвалить ее Мужчину.… Но почему-то именно эти мысли приходили женщине в голову после каждого разговора с Женей.

Мысли, мысли. Они будоражили ее сознание днем и ночью. Вдруг приходила на ум дерзкая фантазия об общем доме с Женей, но тут же погасала, обессиленная доводами о невозможности ведения общего хозяйства со змеем. А какие дети у них родятся? А что будет с ее детьми от Мужчины, не смогут они привыкнуть к ползучему отчиму. Воспоминание о детях порождало чувство вины. Ведь когда она вынашивала и рожала их, Мужчина всегда был рядом. И вовсе ей не казалось тогда, что он недостоин, неумен, недостаточно надежен. Был он для нее тогда единственным и неповторимым мужчиной…. А ведь так, в сущности, и было. Ее Мужчина – единственный мужчина в Мире. Созданный специально для нее. Ведь если бы Творцу было угодно, чтобы была она рядом с Женей, то создал бы Он ее красавицей-змеей с переливающейся кожей… А если она оказалась единственной Женщиной в мире, а ее спутник – единственным Мужчиной, то значит, есть в этом какой-то смысл…. Так она думала наедине с собой, но приходил час свидания, и ласковые речи Жени снова туманили ее воображение. И закрадывалось сомнение: «А может, здесь какая-то ошибка? Ведь мне так хорошо и счастливо с ним, как никогда не бывало с Мужчиной. Может, для того и созданы удавы, чтобы дополнять то, чего Женщине не хватает в ее рутинной жизни?»

Так шел день за днем. Мужчина, возвращаясь домой с охоты, видел свою Женщину отрешенной, задумчивой, чувствовал свою вину, да не знал, в чем она. Усталый и встревоженный, он не находил внутри себя какой-то важной пружинки, которая завела бы его на строительство дома, и уходил снова к реке. Женщина, измученная мыслями о несостоятельности их с Мужчиной отношений, о невозможности создать общий дом с тем, кто ее действительно понимает, видела, что Мужчина снова, не уделив ей внимания, не выполнив своей «мужской» работы, ушел развлекаться. С очередным разочарованием в душе, да что греха таить, и с радостным подтверждением своего права искать забвения в дружеском общении, она уходила на встречу с Диной или на свидание с Женей. Холодало не только на душе, и воздух становился все прохладнее, особенно по утрам. Стены дома все еще были построены только наполовину, о крыше еще и мечтать не приходилось. Женщина пыталась поговорить с Мужчиной, призвать его к более ответственному отношению к общему делу, но он либо соглашался, уходил к реке, либо выдвигал встречные обвинения, непонятные и нелогичные с женской точки зрения.

Нельзя сказать, что Мужчина не понимал, что к зиме дом надо достроить. Он не только прекрасно понимал это, он даже пытался. Но обычная, несложная, казалось бы, работа, превращалась в сизифов труд. Камни оказывались весом в гору, не прилаживались один к другому. Стоило Мужчине уложить ряд камней и приняться за следующий, как какой-нибудь мелкий камушек выпадал и рушил всю кладку. Мужчина был в отчаянии и не понимал, что делает не так.

Ему часто снился сон. Будто его Женщина, одетая в какой-то необычный белоснежный, льющийся балахон, с мечтательной улыбкой на губах рисует что-то в воздухе, и из-под ее летящих пальцев появляются полупрозрачные стены невиданно красивого дома. А он берет камень за камнем, укладывает вдоль воздушных стен, и камни эти сразу прирастают к месту, будто всегда были здесь. И так, ряд за рядом, укладывается прочная стена, растет надежный дом. Просыпался он с чувством, что вот-вот ухватит смысл загадочного сна… Но сон оставался непонятым и со временем забывался.

И Женщине снился сон. Будто стоит она на тонком мосту. На одном берегу – красивый и прочный дом, на крыльце стоит ее Мужчина с младшим ребенком на руках, улыбается ей и зовет к себе; на другом берегу – подруга Динозавриха показывает лапой на роскошный луг с васильками и одуванчиками, на котором ждет ее Удав Женя. Красивый, ухоженный, зазывный… И рвется сердце Женщины, и не понимает она, в каком направлении идти. И вдруг налетает сильный ветер, и, срывая головки одуванчиков, пригибает луговую траву к земле, превращает красивую картину в кошмарную катастрофу; поворачивается она в ужасе к дому и видит, как ураган сносит крышу, рвет малыша из отцовских рук… В ужасе просыпается она с криком на устах и весь день бродит задумчивая, не имея сил разгадать свой тревожный сон.

Вот уж и встречи с Женей стали ей не в радость. Не дает ей покоя чувство, что как-то не так идет ее жизнь, что есть где-то ее собственное счастье, да где искать его, она не знает. Однажды пошла Женщина в лес: подумать, помечтать, помолиться, попробовать понять в одиночестве, что происходит с ней. Зашла глубоко в чащу, села на траву, задумалась, да потекли по ее щекам слезы. Расплакалась Женщина, рвется сердце от невысказанной боли, и закричала она своему Творцу: «Зачем Ты вложил в мою грудь сердце, если оно доставляет столько боли? Зачем дал мне способность, думать, если понимание не дается мне? Что мне делать с собой? Как найти свое счастье? Как построить свой дом?». Долго она плакала так и жаловалась, устала, затихла и нечаянно уснула. Или, может быть, не уснула… Да только вдруг видит она, как приближается к ней человек – не человек… Фигура человеческая, да ведь она знает, что, кроме нее и ее Мужчины, нет взрослых людей на Земле. Лицо светится, глаза неземной доброты. Признала Женщина в госте Ангела.

– Ну что ж, Женщина! Ты задала много вопросов. Готова ли ты выслушать ответы?

– Конечно, готова! – воскликнула она.

– Нет, подумай, как следует. Ведь ответы, которые ты услышишь, – это Его ответы. Не будет потом у тебя возможности оспорить их или поступить по-своему. Пока у тебя есть оправдание, что ты не знала правды, может, лучше от нее отказаться?

В голове Женщины пронеслись картины далекого и близкого прошлого. Она с Мужчиной впервые оказалась в Нижнем Мире. Они жмутся друг к другу, озираются опасливо, понимая, что возврата в Райский сад уже нет… Ее первая беременность. Только Мужчина рядом. Он, так же как и она, не представляет себе, что происходит и чем это кончится, но все время рядом, держит ее за руку, утешает. Вот заболел их малыш… Как забавно Мужчина паниковал и суетился, когда ее мудрое материнское сердце уже подсказало ей, что ничего страшного не произойдет. Вот она сидит с Диной в ее холостяцкой пещере, в которой то полог оборвется, то камни осыплются. Вот их недостроенный дом и грустное виноватое лицо Мужчины. Вот Удав Женя протягивает ей букет полевых цветов. Его лицо так ласково, в глазах понимание, и сердце ее сжимается болью от предчувствия, что ответы, которые она получит, нанесут болезненный удар по этой милой сердцу картине. Любовь… вот где прячется ее счастье. Ее сердце хочет любви. Но что такое эта любовь? Пройденный вместе с Мужчиной рука об руку сложный путь? Неясное понимание того, что их создали такими похожими незря? Или вечный праздник встреч с Женей? Или теплый и уютный дом, где она отдыхает душой, глядя на резвящихся на полу детей, а рядом спокойно улыбается… кто? И снова вспыхнуло в мозгу воспоминание о страшном сне, об урагане сметающем все, что ей дорого….

– Я готова! – уверенно произнесла она. – Я хочу получить ответ. Каким бы он ни был!

– Ну что ж… Слушай.

– И создал Творец человека. Мужчину и Женщину, создал он их. И Человеком они могут быть только вместе, а по отдельности… просто мужчина и просто женщина. И захотел Творец, чтобы построили они Дом. Доверил Он каждой половине ее часть работы. Мужчине Он дал силу управлять камнями, а Женщине силу вдыхать в камни душу. Не ляжет в кладку ни один камень, если не построен прежде духовный дом, – проговорил Ангел и замолчал.

Перед глазами женщины появилась картина из не ее сна: Она в легком, струящемся белом платье рисует в воздухе воздушные стены…

– А как же строить этот духовный дом?

– Надо очень захотеть иметь Дом. Понять, что Дом вы можете строить только вдвоем. И работа эта не терпит отвлечения. Как только ты взглядом или мыслью отвлечешься от своей работы, из кладки выпадет еще один камень, и упадет целая стена. Только когда вы строите его дыхание в дыхание, устремляя взгляд в одну точку, которую ты наполняешь любовью, доверием, единством ваших душ, а он тут же заполняет камнем и песком, только тогда стены будут надежными. Но только когда для тебя твой Мужчина станет лучшим другом и надежным советчиком, и привлекательным возлюбленным, ты сможешь рисовать воздушные стены вашего духовного Дома.

– А если он….

– Помни, душа дома – это твоя работа. Построй ее и не сомневайся, твой Мужчина сделает свою часть. Ты жаждешь любви, но не знаешь главного. Любовь – это не красивая вещь и не приятное состояние. Любовь – это название действия. Делай свою любовь, и ты найдешь свое счастье.

– А как же Женя? – стыдливо спросила она.

– Кто??? – сделал изумленное лицо Ангел, и вдруг все стало совершенно ясно. Женщина вспомнила, что в самые важные для нее моменты жизни рядом оказывался Мужчина. Что единение, которое они испытывают, глядя на своих детей, несравнимо с восторгом коротких встреч с Удавом. Что если встречи с ним и были праздником, то только потому, что она не хотела сделать праздником свою жизнь с Мужчиной.

– А как мне… начала она и увидела, что сидит совершенно одна на траве среди темнеющего леса.

Женщина бросилась домой. Пробегая по знакомому лугу, краем глаза заметила, как обычно, сверкающего неотразимостью Женю, протягивающего ей корзинку луговой земляники, но не остановилась, а устремилась вперед, на мостик, к другому берегу. Там, у стен недостроенного дома, стоял встревоженный Мужчина. Он, вернувшись с охоты, не застал ее дома и, не зная, где ее искать, стоит, вглядываясь вдаль, готовый кинуться на спасение своей Женщины.

Она приблизилась к нему и неумело, неуклюже, взмахнув рукой, произнесла:

– Я люблю тебя.

И в воздухе повисло зыбкое изображение стены. Она обняла своего мужчину, ощутив, что их сердца бьются как одно, и прозрачная стена стала более явной.

«Он – единственный мужчина в мире! – подумала Женщина, – он создан для меня. Я научусь видеть красоту летящего над водой камня, я увижу свет в его глазах, я научу его дарить мне ромашки. Я буду делать нашу любовь каждый день, каждый миг. Я научусь его любить. Я хочу любить его. Я… Я люблю его!!!»

Она, в восторге от вновь приобретенного чувства, стала широкими мазками рисовать в воздухе стены, окна, колоны красивейшего замка. Ее Мужчина, удивленный непривычным состоянием, взял первый камень и положил его рядом с нарисованной в воздухе стеной, затем второй… и вдруг, вспомнив свой сон, он окончательно осознал его смысл. Сердце его затрепетало от радости, и работа стала праздником. Ночь наступила, а они все не могли остановиться. Она строила их духовный дом, наполняя пространство любовью, пониманием, приятием, теплом, а он придавал ему материальные очертания.

И только один раз произошел сбой в их счастливой и слаженной работе. На один миг Женщине послышался голос Удава. Ей показалось, что он грустным голосом зовет ее. Она повернулась на голос, и в эту минуту камень выпал из рук Мужчины, и стена пошатнулась. Женщина вскрикнула испуганно, прижалась к своему спутнику и прошептала ему на ухо:

– Давай строить наш дом дальше, любимый. Только Ты и Я. Душа в душу, камень к камню.

Эпилог:

К зиме дом был готов. Женщина, Мужчина и их дети обживали уютные комнаты, собираясь по вечерам у горящего очага. Глаза Женщины светились теплом и покоем, Мужчина, гордый своей чудесной работой, улыбался, дети резвились в тепле. Им было хорошо и радостно вместе.

Удав Женя довольно спокойно перенес исчезновение Женщины с его луга. Он с той же лаской и пониманием в глазах продолжал преподносить букеты ромашек Динозаврихе Дине, которая, глядя на счастье своей подруги, замерзая по ночам в своей одинокой пещере, уже подумывала о примирении с Динозавром.

А Ангел смотрел на них через «Окно в Мир», улыбался и кивал чему-то своей мудрой головой.

Дубовая сага

– ТРЭК! Ох, сколько света! Какой огромный, изумрудно-зеленый, подвижный и шумный мир! Какие огромные стебли вокруг! – восхищался тоненький росточек, только что пробившийся сквозь толстую кожуру желудя. Был он крошечный и милый, с двумя лопоухо торчавшими в стороны молоденькими листочками.

Он появился в ясный весенний день среди луга, и никому непонятно было, откуда на лугу появился желудь, ведь нигде в округе не было ни одного дуба. Может быть, птица несла лакомство в гнездо птенцам да уронила, а может, дети бегали по лугу, и упал трофей из кармана. Но, так или иначе, среди буйной травы появился росток.

Поначалу он мало отличался от окружающих стеблей, дружил с ними и радостно шептался на ветру о солнце и дожде, о красоте бабочек и жужжании пчел. Но вскоре наш росточек стал перерастать своих друзей, он вытягивался стройным прутиком и, оглядываясь, уже не находил себе собеседников по росту. Так он привык вслушиваться в песни птиц, всматриваться в игры радужных капель дождя, научился рассуждать о вещах, непонятных травяным стеблям. Он чувствовал музыку ветра, только им слышимую, он размышлял о смысле звездных танцев, только им видимых.

Шло время, прутик вырос в молодой дубок. Он одиноко стоял посреди луга, отбрасывая тоненькую тень. И как-то так случилось, что полюбил отдыхать в этой тени молодой поэт. Он уходил далеко за город на луг, чтобы в одиночестве и объятиях природы писать свои красивые и грустные стихи. И здесь, в тени молодого дуба, писалось ему особенно легко. Приходили самые певучие рифмы, самые звонкие фразы. Молодой человек назвал дубок «Поэтическим Дубом». Дуб рос, тень становилась все гуще, поэт стал знаменитым и перестал сбегать в луга от городского шума, но появился другой, потом третий. Слава «Поэтического Дуба» росла, вокруг него стали собираться стайки литературной молодежи. Им нравилась эта удивительная стихотворно-чувственная атмосфера, которая окружала «Поэтический Дуб».

Тем временем луг менялся. Дуб уже не был одиноким деревом. Каждый год из его желудей проклевывались с громким «ТРЭК» новые росточки, поднимались новые прутики, росли новые молодые дубы. Это уже был не луг, а, скорее, молодая рощица. Со временем поэты стали все реже приходить к нашему Дубу. Он с грустью наблюдал, как они облюбовали молодой дубок на окраине рощи. Оттуда доносились их юношеские звонкие голоса, их песни и рифмованные переклички.

Наш герой снова почувствовал себя одиноким. Совсем как тогда, тонким прутиком, поднявшимся над травой, и потерявшим привычное окружение. «Зачем нужен этот бесконечный рост, к чему эта тяга ввысь, если ничего, кроме одиночества, она не приносит, – стал задумываться дуб. – Я хотел бы прошелестеть новую дивную поэму, но не могу, мог бы, раскинув ветви, создать живой дворец своим друзьям– поэтам, но не хочу». Его ветки повисли, листья поблекли. Он так глубоко задумался о никчемности бытия, что даже не заметил, как у его корней все чаще и чаще стал задерживаться мужчина с серьезным лицом. Казалось, он приходил в рощу специально, чтобы, посидев возле большого Дуба, помолчать, подумать. Потом, выхватив из кармана блокнот, что-то начать лихорадочно записывать, а затем, загадочно улыбнувшись, уйти.

Однажды Дуб размышлял о поэзии. «Как это странно, что еще недавно поэтическая строфа казалась мне высшим проявлением любви к Миру. Сегодня я не вижу никакого смысла в бряцанье фразами. Только в тишине можно услышать истинное чувство». Вдруг на его корень что-то капнуло; человек, сидевший у его подножья, похлопал по-дружески по коре и, стряхнув навернувшуюся уже вторую слезу, проговорил: «Только в тишине можно услышать истинное чувство… Спасибо, друг, только ты меня понимаешь».

Так бывший «Поэтический Дуб» стал «Дубом-Философом». К тому времени люди обратили внимание на чудную дубовую рощу, на то, как легко пишутся в ней стихи, как глубоко проникают здесь философские мысли. Они назвали рощу парком, проложили в ней удобные тропинки, построили красивые беседки, поставили резные скамейки. И на скамейке рядом с нашим Дубом-Философом полюбили засиживаться допоздна люди, в головах которых бродили мысли о бренности материального мира, о высоких духовных сферах, о любви и Любви.

Год за годом, век за веком. Менялся стиль речи и мода, блокноты заменились на ноутбуки, а Дубу-Философу все нескучно было дарить свои мысли философам-людям. Пока, в один страшный день, не пришли в рощу, ставшую уже лесом, люди – не философы. В их руках оказались не блокноты, и не переносные компьютеры, а пилы и топоры. «Стоит ли привязываться к этой жизни, если и ей приходит…» – только и успел подумать Дуб, как его мысли были заглушены визгом пил. И наступила тишина…

– ТРЭК!!! Ох, сколько света! Какой огромный, изумрудно-зеленый, подвижный и шумный мир! Какие огромные стебли вокруг! – новый росточек, пробившись сквозь толстые стенки желудя, оглянулся вокруг, и ему смутно знакомыми показались и стебли травы вокруг, и огромные дубы, а особенно скамейка, выточенная мастером из гигантского дубового пня.

Росточек рос, наблюдая, как стайки поэтов собираются у молодых дубов, как философы приходят на «Философскую Скамейку» размышлять и писать, как влюбленные прячутся в ветвях. Рос и думал о том, что жизнь удивительна и многогранна. Что он – малыш, шепчется с травинками, станет прутиком – и научится читать азбуку морзе, выбиваемую дождем, вырастет в молодой дуб – и станет поэтом, заматереет широким стволом – и заделается философом, состарится – и превратится в скамейку. И придет новая весна, и снова раздастся «ТРЭК», и он опять удивится новому и знакомому уже изумрудно-зеленому Миру.

А в центре города, на пятом этаже художник заканчивал свой шедевр. Огромная картина-панно была создана из обработанных специальным образом дубовых планочек. Она изображала времена года. На одной ее части царила весна, и тонкий дубовый росток пробивал себе дорогу к солнцу, на другой – лето, прутик, стремящийся стать дубом, прислушивался к пению ветра, на третьей – осень, и молодой дуб сочинял поэму о любви, на четвертом – зима, там царила атмосфера зрелых размышлений. Старый дуб внушал ощущение покоя, уверенности и бесконечности.

Художник уложил последнюю планку, когда в дверь позвонили. Он открыл толпе журналистов, впустил их в свою студию.

– Еще недавно я был философом. Я любил посидеть и пофилософствовать в тени старого мудрого дуба, – отвечал он на вопрос интервью. – И вот однажды я пришел на свое обычное место и увидел, как рабочие пилят широкий ствол моего друга. «Стоит ли привязываться к этой жизни, если и ей приходит конец, – подумалось мне. – Не может же быть, что такая прекрасная, интересная, многозвучная жизнь так глупо кончается с первым ударом топора!!! И тогда я увидел свою картину. Я бросился собирать щепки, которые остались от старого дерева. Я принес их домой, пропитал своей преданной дружбой, обточил своей благодарностью, отшлифовал своим пониманием. Мой добрый друг, мой Дуб-Философ живет теперь и во мне, и в каждом дереве дубового леса, и в философской скамейке, в которую превратился его ствол, и в моей картине. А теперь и в вас. И в каждом, кто, взглянув на нее, поймет, жизнь бесконечна, в каждом ее витке – свой смысл, на каждом этапе – свое предназначение».

Приключения друзей Буратино, или жизнь после happy end

– Артемон! Прекрати прыгать и иди в свою конуру! Ты устанешь и снова будешь мучиться ревматическими болями, – волновалась Мальвина, девочка с голубыми волосами.

– Гав! – задорно возразил Артемон, отбегая, на всякий случай, подальше от строгой Мальвины.

– Ну вот! Он совсем меня не слушается! Это нечестно, со стороны Пьеро, оставлять меня на весь день одну с глупым псом!

Мальвина подошла к зеркалу, поправила голубые локоны, сменила встревоженное выражение голубых глаз на безмятежное. Она ведь Девочка-Радость, светлый, позитивный человечек.

Так она была задумана и изготовлена из самого лучшего фарфора и нежнейшего шелка мудрым Кукольником. И так и было, пока…

Несколько театральных сезонов назад она решила, что работа в кукольном театре злого Карабаса-Барабаса слишком утомляет ее, и сбежала в лес. Там она поселилась в чудном голубом домике на красивой Зеленой Опушке. Теперь, когда злобный директор не омрачает ее жизни, можно было расслабиться и стать снова той, светлой и радостной, Мальвиной, но… Она так скучала по своим друзьям.

Милый, влюбленный Пьеро. Он так трогательно смотрел на нее своими большими, грустными глазами, пел такие прекрасные грустные песни о любви…

Задорный Артемон. Глупая, но смешная собака. Мальвине нравилось заботиться о нем, ее согревала мысль о том, что глупыш нуждается в ней. Кто следит теперь, чтобы он не грыз грязные косточки с помойки?

Шалун Арлекин. Как он неистощим в своих хулиганских затеях. Всем он вредит, всех злит, но сам так забавно радуется своим выходкам, что долго злиться на него просто невозможно.

Мальвина жила в своем прекрасном голубом домике и грустила.

Но тут появился смельчак Буратино. Он победил Карабаса-Барабаса, забрал у него кукольный театр, привел Пьеро с Артемоном и Арлекина в лес. И с тех пор Мальвина больше не была одинокой.

Все устроилось как нельзя лучше. Мальвина с Пьеро устроили свое гнездышко в милом голубом домике. Артемону досталась прекрасная, благоустроенная конура. Арлекин поселился в маленьком домике неподалеку и был частым гостем у своих друзей то к обеду, то к ужину. И уж, конечно, не забывал досаждать им своими злыми розыгрышами.

Мальчики каждое утро уезжали на велосипедах в город, на работу в кукольный театр. Директором театра теперь был Буратино. Он поменял детский репертуар на героический, в котором было мало ролей для девочки с голубыми волосами, поэтому Мальвина чаще оставалась дома.

Она и рада была возможности побыть дома, заняться хозяйством, уделить побольше неторопливого внимания глупышу Артемону и горевала, что ее красота, талант и веселый нрав остались невостребованными в любимой профессии.

Пьеро приходил из театра уставшим и встревоженным. Там, в большом мире, жили заботы и страхи. Пьеро, соприкасаясь с ними, приносил их в голубой домик в виде пятен на одежде и запаха, пропитывающего его волосы.

Мальвина пыталась создать на своей Зеленой Опушке атмосферу покоя и радости, но пятна забот и запах страхов неистребимо лезли в голубой домик, конуру Артемона и расползались по лужайке Зеленой Опушки.

В тот день Пьеро снова вернулся домой грустным и молчаливым.

– Ах, Пьеро, – посетовала расстроенная Мальвина, – ты снова принес в дом на своей одежде заботы, а в волосах страх. Я так стараюсь очистить наш милый дом от всего темного и негативного, а ты… и Мальвина горько заплакала.

Измученный тревогами и чувством вины перед возлюбленной, Пьеро вышел на крыльцо.

– Фьюююююють, – просвистело мимо его лица что-то серое и зловонное.

– Плюмк! – что-то, забрызгав белую скатерть, упало в кастрюлю супа, приготовленную Мальвиной для позднего обеда.

– Ха-ха-ха-ха, – раздался знакомый хохот, и на опушку колесом выкатился давящийся от смеха Арлекин.

– О! Арлекин, негодник! Ты испортил мой суп! Ты нарочно всегда вредишь мне! Ты хочешь показать Пьеро, что я никудышная хозяйка, – и Мальвина снова залилась слезами.

Бедный Пьеро заметался между Арлекином и Мальвиной. Арлекин был самым давним его другом. Пьеро так хотелось, чтобы они с Мальвиной ладили. Но, как назло, Арлекин вечно расстраивал девочку с голубыми волосами, а она постоянно придиралась к задорному клоуну и обвиняла его во всех своих несчастьях.

Беда, как известно, не ходит одна.

Мало того, что Мальвина снова поссорилась с Арлекином, еще и Артемон набедокурил. Обрадовавшись шумному переполоху на Опушке, он стал прыгать так яростно, что опрокинул столик с кастрюлей. Суп разлился на землю, а дохлая крыса, послужившая причиной неразберихи, вылетела из кастрюли и плюхнулась прямо на новые туфельки Мальвины. Девочка вскрикнула отчаянно, Пьеро бросился утешать ее и вытирать туфельки, Артемон, схватив крысу, с довольным рыком убежал в свою конуру, а Арлекин закрутил на лужайке сальто.

– Ого! Да у вас тут весело, как я погляжу, – раздался вдруг голос Буратино. – Так-так-так, устроили вечеринку, а меня не позвали!

Через час лужайка была прибрана, крыса закопана в лесу, туфельки отмыты и смазаны цветочным маслом, а сами герои расслабленно расположились под предзакатным солнцем с чашками ароматного чая и блюдцами малинового варенья.

Мальвина, Пьеро и Арлекин по очереди рассказывали Буратино, что творится на Зеленой Опушке, Артемон то сочувственно постанывал, то возмущенно гавкал, активно участвуя в общем разговоре. Буратино внимательно слушал, с пониманием кивал головой, от чего кисточка на его колпачке раскачивалась из стороны в сторону.

– Я целыми днями одна дома, – жаловалась Мальвина, – вынуждена присматривать за дурачком Артемоном. А ведь это даже не моя собака! Почему Пьеро переложил на меня ответственность за своего пса? Я даже не могу уйти за цветами на соседнюю лужайку! А Пьеро? Он всегда грустный и подавленный, постоянно встревожен и напуган. Его настроение влияет на меня, а ведь я Девочка-Радость. Что осталось от счастливого света моих голубых глаз?

А Арлекин все время досаждает мне, дразнит и подначивает! Он настраивает Пьеро против меня. Это он виноват в том, что Пьеро такой тревожный. Когда они были детьми, он всегда втягивал Пьеро в разные гадкие истории, и от этого он стал таким пугливым!

Пьеро смотрел на Мальвину в полном недоумении. Когда пришла его очередь, он заговорил:

– Друзья мои, всем вам известно, что девочка с голубыми волосами была и остается моей единственной любовью. Мне жизнь недорога, когда на ее голубые глаза падает тень грусти. В последнее время Мальвина больше не интересуется моими ролями, она отказывается от поездок на ярмарочные карусели, у нее все время плохое настроение. Она утверждает, что не может оставить Артемона. Но ведь Артемоша – умный пес, – и Пьеро машинально почесал собаку за ухом, – он вполне может побыть один несколько часов. Возвращаясь домой из театра, я думаю о том, что не смог сделать свою любимую счастливой. Эта мысль делает и меня глубоко несчастным, все заботы и страхи всего большого мира наваливаются на мои плечи. Я чувствую себя зажатым в угол. И Арлекин, мой старый и преданный друг, больше не поддерживает меня. Когда-то в детстве он был страшным шалуном, а я – послушным мальчиком. Он подзадоривал меня на совместные выходки, которые всегда кончались наказанием. Но когда мы выросли, мы словно поменялись местами. Я стал иметь больше влияния на Арлекина, он притих и успокоился, стал серьезнее относиться к ролям. Но с тех пор, как мы перебрались в лес, он как с цепи сорвался. Знает ведь, как дорога мне Мальвина, и все равно старается досадить ей… мы почти никогда не бываем с ней вдвоем, всегда где-то рядом хулиган-Арлекин.

Арлекин выслушал обоих с превеликим удивлением на смешливом лице. Он даже перестал вертеться волчком и сел на ажурную табуретку.

– Вот тебе, бабушка, и юрьев день… Нет, ну я знал, конечно, что, помогая друзьям, нельзя ждать благодарности, но такая черная… – он закатил глаза горестно и прикрыл их заломленной трагически рукой.

– Арлекин, прекрати паясничать! – засмеялся Буратино.

Арлекин, фыркнув, продолжил:

– Мальвина когда-то была Девочкой-Радостью, а Пьеро – смешным влюбленным поэтом. Что случилось с ними? Мальвина больше не смеется своим звонким серебристым голоском, не поет веселых песенок, не печет своих вкусных печенек. Пьеро, когда ты в последний раз сочинял стихи? Они все время плачут и жалуются. Мне кажется, если их на минуту оставить одних, они затопят лес своими слезами. Я, забросив все свои неотложные дела, целыми днями кручусь, как заведенный, чтобы отвлечь их от грустных мыслей, а они! А у меня, между прочим, тяжба за участок земли за корнем старого клена с занудой кротом и роман с молодой оленихой! И вместо того, чтобы заниматься своими делами, я трачу свою жизнь на двух этих неблагодарных плакс!!!

Зардевшаяся Мальвина уже готова была ответить, но в это время случилось невероятное событие. Артемон рванул в свою конуру и принес оттуда письмо в сером официальном конверте.

«Уважаемый Артемон! – прочитала Мальвина вслух. – Мы с прискорбием сообщаем, что получили Ваш ответ на нашу просьбу стать премьер-министром Догляндии. Мы понимаем и сочувствуем Вашей преданной привязанности к людям, с которыми Вы проживаете. Мы абсолютно согласны с Вами, уважаемый Артемон, людей ни в коем случае нельзя оставлять без присмотра. Они совершенно не способны сохранять спокойствие и хорошее настроение, если за ними не присматривает какое-нибудь мудрое животное.

Мы рады, что эти представители дружественной нам расы находятся под Вашей неусыпной заботой. Но также мы бесконечно опечалены тем, что Вы, мудрейший из живущих нынче на земле псов, отказали нам в счастьи иметь в нашей просвещенной стране такого прекрасного премьер-министра, умного, доброго и веселого.

Сенат Догляндии. С уважением и почтением».

На лужайке воцарилось молчание.

«Что же такое получается?» – думала Мальвина. – «Значит, это моя грусть налипала пятнами на одежду Пьеро, и мои страхи оставляли запах в его волосах? Значит, я вовсе не Девочка-Радость… А бедный Арлекин, верный друг, вовсе не мучил меня, а пытался помочь? Ой… а как перед Артемоном неудобно. Ведь я, не понимая собачьего языка, принимала его за дурачка. Что же мне делать теперь?»

В голове Пьеро тоже бродили грустные мысли:

«Я все время думал, что несчастен из-за плохого настроения Мальвины, а оказывается, это моя грусть расстраивала ее… А мой преданный Арлекин… Он уже давно не нуждается в моем благоприятном влиянии, у него своя жизнь, и я мешаю ему… Ах, Артемон, Артемон… мудрый мой пес, если бы ты мог дать мне совет «…

Притих и Арлекин:

«Я отказывался от своих дел и радостей, чтобы заставить их быть счастливыми… Оказывается, никого нельзя сделать счастливым насильно. Если бы я не вмешивался в их жизнь, они верно уже давно нашли бы выход. Получается, я и своей жизнью не жил и им жить мешал… Ах, как стыдно… Как же исправить теперь ошибки?»

И только Артемон оставался совершенно спокойным. Он все также игриво помахивал своим стриженым хвостом и смотрел на своих друзей добрыми, мудрыми глазами:

«Эх, милые, добрые люди, – думал он. – Каждый из вас пытается прожить жизнь за другого, делая это не от жадности или властолюбия, а исключительно от любви и преданности. Сегодня добрый вечер, все вы немного повзрослели и поняли что-то новое. Теперь все изменится… Но уж я-то вас не оставлю… За вами глаз да глаз!»

Вечер подошел к концу, теплая летняя ночь укрыла темным пуховым одеялом Зеленую Опушку, прогнав ее обитателей спать. Они разошлись притихшие, задумчивые и на удивление спокойные.

Прошли недели. Начался новый театральный сезон. Много изменений он принес в кукольный театр и на Зеленую Опушку. В театре полностью поменялся репертуар. Спектакли о героических боях и победах сменились добрыми и мудрыми пьесами о дружбе и любви.

Вы, конечно, думаете, что Мальвина вернулась на сцену? Буратино звал ее, но она предложила на свое место красотку Коломбину, а сама занялась декорациями. У нее оказались тонкий вкус и золотые руки. Она украшала сцену цветочными гирляндами, вышивала золотом костюмы для актеров, отделывала перламутром бутафорскую мебель. Работа так увлекала ее, дарила ей столько радости, что ее глаза все время сверкали смешливыми васильками. Особенно часто ее улыбку вызывал Пьеро. Ведь теперь они работали вместе. Правда, в театре им редко удавалось встретиться, тем радостнее загорались голубые глаза Мальвины, когда любимый пробегал мимо, взмахнув длинным рукавом своего одеяния и посылая на бегу воздушный поцелуй.

Пьеро тоже изменился. Нет больше грустного юноши с потухшим взглядом. Все реже он играет на сцене, все чаще выходит после спектакля, настойчиво вызываемый овацией публики, как автор. Он снова стал писать стихи, и теперь это не просто любовные серенады, а целые музыкальные пьесы, наполненные лирическим светом, любовью и радостью.

Арлекин все тот же. Хулиган и задира, всеми любимый и всех раздражающий. Он проиграл тяжбу кроту, а его волоокая олениха вышла замуж и выкармливает двух очаровательных оленят. Арлекин стал их любимым крестным отцом. Но в последнее время он редко навещает своих лесных друзей. Его внимание занято хохотушкой Колумбиной. И, скажу я вам, они обещают стать беспокойной парочкой!

Воскресными вечерами все они собираются на веранде голубого домика. Пьют душистый цветочный чай с малиновым вареньем и печенками, которые так мастерски печет Мальвина, и ведут свои бесконечные дружеские беседы. Периодически лужайка взрывается хохотом и неразберихой, вносимой теперь Арлекином и его возлюбленной Колумбиной напару. Но даже их, не всегда разумные, выходки не нарушают атмосферы покоя и радости, царящей на лужайке.

Артемон, как всегда, скачет между друзьями, помахивает хвостом с кокетливой кисточкой, щурит от удовольствия свои мудрые глаза и думает:

«А ведь вы, наверно, думаете, что произошло с вами что-то сверхестественное, что-то, что вдруг изменило вас и вашу жизнь. А ведь все так просто… Вы повзрослели и поняли важную истину:

Когда ты пытаешься сделать счастливым своего близкого, ты упускаешь свое счастье и спугиваешь его удачу. Счастье нельзя навязать, им можно поделиться. Но для этого нужно сначала стать счастливым самому!»

Кошачья магия

– Я люблю ее, – он отводил глаза и заикался.

Эллис почувствовала, как нужна ему сейчас ее поддержка, понимание. У них были удивительные отношения. Все его друзья завидовали. Такого взаимопонимания в семье не было ни у кого. Матери искали им невест, запрещали жениться на избранницах, вмешивались во взаимоотношения в семье, доводя до бесконечных скандалов с женами. Алека же всегда ждал спокойный разговор и полное приятие.

– Любишь, я понимаю, – прозвучало в ответ.

– Я хочу жить с ней.

– Ты все обдумал, решил? На что вы будете жить? Где? У нее дети, сможешь ли ты ужиться с ними? Не забудь свою теплую куртку и тот пояс, что я купила тебе в Таиланде.

Они еще долго, за полночь, обсуждали, как все устроится в жизни у Алека с Гелл. Наутро Эллис собрала ему вещи, напомнила о поясе, написала для Гелл памятку, как готовить его любимый суп, на каком матрасе он любит спать и во сколько ему подавать ужин, и, благословив материнским благословением, сказала на прощание:

– Не забывай, здесь твой дом. Здесь всегда тебе рады.

Алек обнял ее с сыновней нежностью, пустил скупую мужскую слезу и вышел в никуда – навстречу новой жизни, новой любви.

А Эллис осталась в одиночестве. Только что она отпустила к разлучнице любимого мужа, с которым прожиты годы, нажиты дети. От которого никогда не ждала удара, которому всегда доверяла абсолютно… И которому все эти годы была, скорее, заботливой матерью, чем женой и возлюбленной.

Алек, оказавшись на улице, поежился от пронизывающего ветра и легкого покалывания в груди. Чувство вины не было ни острым, ни гложущим. Скорее, слегка подсасывающим в области желудка. «В конце концов, за столько лет наши отношения стали абсолютно… дружескими, что ли… Женщина, с которой ты живешь 25 лет, не может оставаться возлюбленной, она становится, скорее, матерью. Это же просто невозможно спать со своей матерью… Но мы навсегда останемся близкими людьми», – успокоил он себя окончательно и улыбнулся. Все-таки Эллис – потрясающая женщина! Ни скандалов, ни слез. Ничего не забыла, обо всем позаботилась. Забота… В этом ей не откажешь, более заботливой женщины себе и представить невозможно. Гелла – совсем другая… Но ведь в заботе Эллис ему никогда не откажет. Он по-прежнему сможет приходить к ней со своими проблемами и мыслями и, уж в этом-то он был абсолютно уверен, всегда получит порцию понимания, тепла и поддержки.

Эллис так и осталась сидеть на кухне с пустой чайной чашкой в руках. Сама мысль о том, чтобы помыть ее, казалась ей кощунственной. Она еще не вполне осознала происходящего, не улеглось в груди страшное слово «навсегда», и именно чашка казалась той тонкой связующей нитью между «вчера мы были вместе» и «завтра его не будет рядом». Ей казалось, что, как только она помоет его чашку, эта тонкая связь порвется, и завтра нагрянет с беспощадностью цунами.

Так и сидела она, опустив руки, беспомощно, удерживая судорожно свою последнюю надежду на то, что одинокое завтра не случится, не обвалится гранитной плитой на ее жизнь.

«С этим что-то нужно делать».

«Но что мы можем? В таком состоянии она даже услышать нас не сможет!»

«Но нельзя же оставлять ее так! Она застрянет между прошлым и будущим, ты же знаешь, люди не могут оставаться там долго, их души не приспособлены для этого. Это наше пространство».

«Хорошо… Давай попробуем. Иди к двери, если что-то пойдет не так, поднимай шум, зови соседей. А я попробую поговорить с ней».

Рыжий, пушистый, как комок солнечного света, молодой кот отправился к входной двери, не выпуская из цепкого взгляда обреченной фигуры хозяйки, а его белоснежный собеседник, деловито вздохнув, подошел к ее ногам.

«Эллис! Ты Слышишь меня? Посмотри на меня, Эллис! Очнись!» – он смотрел ей прямо в глаза. Чуткая хозяйка, всегда воспринимала его телепатические послания с точностью до малейшего оттенка эмоции. Но сейчас она словно оглохла и ослепла. Снежок стал тереться спиной о ее ноги, запрыгнул на колени, но никакой реакции не последовало. Тогда, отчаявшись докричаться до души Эллис, он слегка вонзил когти в ее ноги.

– О, Снежок, малыш, ты голоден, – тихим, полумертвым голосом сказала она и сняла кота с колен, пытаясь встать.

«Эллис, послушай меня, я не голоден! Ты должна услышать меня!»

– Сейчас, сейчас, мальчик, мамочка даст тебе кушать.

«Да прекрати же быть мамочкой всему миру! Эллис!!! Я – не сын тебе! Я – твой друг, я – кот! И Алек – не сын тебе, а муж! И у соседского мальчишки, которого ты все время защищаешь, есть его собственная мать!!!»

– Мой маленький, ты нервничаешь, что случилось, детка?

«Все понятно… Клиент невменяем…» Снежок подошел вплотную к ее ногам и поднял морду. Мяукнув повелительно, привлек внимание ее глаз к своему взгляду, и, раньше чем Эллис успела разразиться очередной заботливой тирадой, произошло непонятное и необъяснимое. Кошачьи глаза сверкнули ярко-зеленой молнией, Эллис покачнулась, и ее лицо изменилось. Она вдруг словно проснулась. Дальше разговор шел не то на человеческом языке, не то на кошачьем, но женщина, со странно поблескивающими зеленоватыми искрами глазами, и белоснежный кот, с напряженным взглядом, понимали друг друга дословно.

– Эллис, сейчас или никогда, ты должна развязать этот клубок!

– О чем ты, дружок? Какой клубок?

– Смотри, – жестким голосом сказал кот, указывая хвостом в окно.

Эллис отодвинула шторы и выглянула на улицу. Маленькая девочка, со знакомыми чертами и поблескивающими зелеными искорками глазками, в песочнице протягивала свою любимую куклу подружке. Каким-то неведомым зрением Эллис видела истинные чувства малышки. Ей было жалко красавицу Хеллен, кукла была совсем новая, девочка еще не наигралась, но подружка попросила, и маленькая Эллис не сомневалась, что ОБЯЗАНА отдать игрушку. Первым порывом было броситься на улицу, защитить малышку, но кот позвал ее ко второму окну. Там плакала трехлетняя девочка. Рядом разъяренные родители ругали ее за испорченное одеяло. Она хотела объяснить им, что одеяло слишком большое, его вполне хватит на двоих, а одеял в доме недостаточно на всех приехавших гостей. Но родители не желают ее слышать, и девочка замолкает. Но в душе ребенка остается уверенность, что она была права, ведь она же ДОЛЖНА позаботиться о гостях.

И в следующем окне тоже разыгрывалась трагедия. Две девочки-подростка у подъезда знакомого дома. Эллис помнила эту подружку. Она была из небогатой семьи. Эллис всегда заботилась о ней, шила красивые, модные платья на двоих, выкраивая их из купленного ей отреза, вязала разноцветные шарфы. Ей НРАВИЛОСЬ дарить их подруге, нравилось щеголять с ней вместе на танцах необычными обновами.

– Ты выглядишь, как общипанная курица! – смеется подруга над юной Эллис, и та сжимается от унижения и предательства…

Дальше картины поплыли одна за другой, как в забытых из давнего детства всплывших диафильмах.

Бабушка ругает маму, в очередной раз отбирая свой же подарок. Маленькая Эллис бросается на защиту безвинно обиженной матери. Некому больше защитить ее. Это ОТВЕТСТВЕННОСТЬ Эллис.

Вот маленькая девочка, сгорбившись от несправедливости и отчаяния, сидит на сером покрывале приютской кровати. У нее есть мама, но мама отказалась от нее. Из-за нелепой случайности, недоразумения, могущего произойти со всяким, даже взрослым, она оказалась выкинутой из жизни самого близкого человека. И снова в сердце Эллис движение – спасти, защитить, прижать к материнской груди! Но кого? Ведь в ее, в Эллис жизни, никогда не было ни приюта, ни предавшей матери. Чье же это воспоминание? К кому спешит она сейчас с материнской заботой. В растерянное сознание приходит ответ. Это память ее матери. Это с ней обошлись несправедливо.

Ее мать умерла совсем недавно… Счастливая, окруженная заботой и любовью. Следующая картина заставила дрогнуть сердце. Мама… живая. Эллис пришла навещать ее на ее маленькой квартирке. В сумке – лотки с едой, покупки, маленькие подарки. МАТЕРИНСКАЯ забота. О ком? О той, что должна была бы заботиться о ней…

Не успело сердце восстановить ритм биения после встречи с матерью, как, стукнув оглушительно, остановилось вовсе. Алек… любимый… Вся их совместная жизнь пролетела в 24 кадра перед глазами. Он болеет, она ухаживает за ним. У него сложный период, он потерял работу, надо о нем позаботиться. Новое место жительства, он устраивается на работу, явно не соответствующую привычному социальному статусу, ему нужна поддержка и понимание. Забота, поддержка, приятие, понимание… И смысл видимого, как гипнотический сигнал 25 кадра: «Эллис, он – не сын тебе, а муж!» Чей это голос… она слышала его недавно… «Дорогая, ни одна мать не ухаживала за сыном так, как ты выхаживаешь меня», – сказал ей Алек тогда… «Близких людей не выбирают» – это его слова… но обостренной способностью слышать и видеть истинную сущность вещей, она слышит теперь в этой фразе «матерей не выбирают»…

– Снежок, останови это! Я не хочу… не хочу. Что я сделала со своей жизнь… почему, за что?

– Смотри! – жестко произнес кот, и Эллис не посмела ослушаться.

В окне спальни разыгрывались события, не объяснимые ни памятью, ни фантазией.

Война. Не нынешняя с современным оружием и одетыми в хаки солдатами, а древняя. Из легенд и фантастических фильмов. Месиво мечей, дубин и полуголых тел. Мужчины-воины кричат, ругаются, стонут и умирают, истекая кровью. А в середине этой кучи боли и жестокости красавица-воительница с мечом наголо. Она – сама смерть. На ее прекрасном, жилистом теле ни царапинки. Будто кровь и пот схватки не касается ее, но у стройных ног ковер из мертвых тел. В глазах нет ни азарта битвы, ни удовлетворения победой, ни страха. Только сосредоточенность на работе рук, на движении меча. Так надо. Такая работа. Убивать.

И тут же милосердный режиссер сменяет сцену. Абсолютный контраст. Умиротворение и покой, воительница уже не сжимает жесткие скулы, глаза ее распахнуты доверчиво, видно, что плакала она совсем еще недавно. Она смотрит сверху вниз на мелькающие на земле тени, губы движутся безмолвно. Голос, успокаивающий, завораживающий, голос, забыть который невозможно уже никогда:

– Что ты хочешь помнить, когда придешь туда? Только три вещи. Выбирай и иди. Иди туда и заслужи покой!

– Три вещи… Стать матерью… Помогать всем страждущим… Найти того, в ком будет мое счастье…

В руке ее появился откуда-то свиток. Она развернула его и увидела, как красивой вязью легли на его поверхность ее заветные желания:

Стать матерью… Помогать всем страждущим… Найти того, в ком будет мое счастье… Шаг в пропасть – и забытье…

Мамины глаза… так близко. Стоит только взглянуть в них – и увидишь истину и смысл жизни. Стоит только взглянуть в них… Но глаза болят от яркой вспышки. Что-то пошло не так при спуске души через сферы, где прошлое смешалось с будущим. Вдруг становится легко и спокойно. Существо в мягкого палевого цвета струящейся одежде протягивает палец к губам малышки. И за секунду до судьбоносного прикосновения к губам, которое заставит ее забыть правду прошлой жизни, она успевает увидеть обожженный клочок пергамента:

Стать матерью… всем страждущим … мое счастье…

Эллис пришла в себя. Зеленые искорки в глазах погасли. Она горько плакала, сидя на диване. Снежок ласково терся о ее ноги, пытаясь успокоить. Вся жизнь представилась ей теперь в другом свете. Нелепая ошибка, сгоревшие несколько слов в предуготовленной ею самой себе судьбе изменили все… Да, она стала матерью… Но не только любимым детям своим, но и всем окружающим. Лишив себя счастья принимать заботу и материнскую, отцовскую, мужнину любовь, подменив все своей любовью материнской. Помощь страждущим, которая тогда там, наверху, представлялась ей высокой миссией, несущей смысл в жизни тех, кому она поможет, сменилась обычным няньканьем, превращающем их в беспомощных сосунков. А того, в ком ее счастье… нашла ли она его? Может быть Алек и был им? Или мог бы стать, если бы не стал ей преданным и любящим сыном?

Так, в слезах, не раздеваясь, она и уснула. Забылась беспокойно, ненадежно, словно на боевом дежурстве. Солнечный луч, нагло воспользовавшийся открытой шторой, разбудил ее на рассвете.

Эллис встала с дивана, не понимая, почему спит не в кровати, а так вот странно… Первым воспоминанием резанул разговор с Алеком. «Я люблю ее. Мы останемся близкими людьми»… Но вместо ожидаемого отчаяния, в сердце шевельнулось радостное ожидание. Эллис бросилась к зеркалу. Оттуда на нее смотрела молодая еще совсем женщина с задорными, поблескивающими из глубины зеленоватыми искорками глазами.

– Але, – ответила она со сдерживаемым смешком на телефонный звонок.

– Эллис, доброе утро, – в трубке подрагивал голос Алека. – Ты знаешь, мне нужно сегодня пойти к врачу, где моя медицинская карточка? И еще…

– Доброе утро, дружок. Твоя медицинская карточка, все твои документы, оставшиеся вещи и список всей необходимой информации лежит на кухонном столе, заберешь, ключ оставишь в почтовом ящике. Телефон детей ты знаешь, захочешь увидеть их, они будут рады. А мне некогда, я уже бегу.

– Куда?.. – оборвался знакомый голос.

Но Эллис уже не слышала его. Она бежала. К новой жизни, к новым знакомствам, к новым, незнакомым ранее, отношениям, к новой любви.

– Позвольте мне помочь Вам, – голос прозвучал рядом так неожиданно, что Эллис вздрогнула.

Она, задумавшись о странном вчерашнем видении, стояла у полки с кошачьей едой. Для своих маленьких друзей питание она покупала огромными, тяжелыми пакетами, и теперь стояла рядом с таким пакетом, готовая взвалить его на каталку.

– Этот мешок очень тяжелый, я помогу Вам, – повторил мужчина. Она бросила взгляд на незваного помощника. Очень высокий, грузный, с мягкими, добрыми глазами-маслинами за толстыми стеклами очков.

Эллис готова была уже отказаться от помощи. Она привыкла все делать сама, вмешательство постороннего человека было неприятно. Но вдруг в глазах мелькнула зеленая молния, напомнив картины прошлого в ночных окнах.

– Да, конечно, пакет действительно тяжелый, спасибо.

Разговор завязался сам по себе. Стен тоже был заядлым кошатником, мог говорить о кошках без конца, знал много интересного. А еще он увлекался садоводством, был слегка помешан на своем доме, в который вкладывал всю душу и любовь к уюту. А еще он оказался невероятно удобным слушателем. Как-то незаметно, слово за слово, Эллис выложила незнакомому человеку все. Про годы, прожитые в полном доверии с мужем, про его предательство, про чайную чашку и кошачью магию.

Стен слушал внимательно, заинтересованно, с достаточным и нечрезмерным сочувствием. В общем, слушал так, как нужно было Эллис.

Возле знакомого двухэтажного дома с ухоженным фасадом Стен остановился.

– Хотите чая со смородиновым вареньем? Давайте зайдем, я живу здесь.

Вот так все и началось. Эллис с удивлением заметила, что стремительно быстро привыкает к обволакивающей заботе, вниманию, некоторому даже контролю со стороны Стена. Он звонил утром, спрашивал, как прошла ночь, позавтракала ли она и какие планы имеет на день. Среди дня звонил справиться о настроении и новостях, а вечером встречал с работы и приглашал то в ресторан, то к себе домой на самостоятельно приготовленный вкуснейший ужин, то на выставку экзотических кошек, то в картинную галерею.

Любую попытку Эллис проявить заботу, побеспокоиться о нем, взять на себя какую-то проблему Стен отметал с мягкой улыбкой: «Ты – девочка, Эллис, девочкам не стоит этим заниматься». Первой реакцией был протест, а второй… ее сердце таяло, а к горлу подкатывали щекочущие слезы.

Когда в одно наипрекраснейшее утро Эллис впервые проснулась в спальне Стена, она услышала слова, которых подсознательно ждала всю свою жизнь:

– Ты такая открытая, беззащитная, позволь мне стать твоей опорой, твоим хранителем? Я люблю тебя и хочу быть рядом всю жизнь.

Эллис зарылась лицом в его большое, надежное плечо и прошептала:

– Стань…

– Только у меня условие… – и словно испугавшись, добавил, – только одно, честное слово!

– Условие? Какое?

– Ты оставишь работу. Занимайся кошками, рисуй, вяжи, делай то, к чему лежит сердце. У меня достаточно денег, чтобы позволить себе удовольствие видеть свою жену радостной и возбужденной любимым делом, а не уставшей от нудного рабочего дня.

– Но дети… – заикнулась Эллис.

– Ты знаешь… мои дети – уже взрослые, я обеспечил их на много лет вперед, помог поднять собственные бизнесы. Самое время обзаводиться новыми… Давай сегодня вечером поведем все семейство в ресторан? Будем знакомиться!

Эллис задумалась на минуту, представила себе реакцию детей на ее счастье, тепло улыбнулась своей уверенности в их понимании и радостно зажмурилась от ощущения, что ей ничего не нужно решать, ее Мужчина обо всем позаботится.

Прошло три года.

Ну, конечно же, Эллис не усидела дома. Ее студия «Арт-Релакс» возымела громкий успех. Она наслаждалась работой, творчеством, спокойной радостью семейного счастья.

Стен продолжал окружать ее трогательной заботой. Иногда ей хотелось открыть ему глаза на тот факт, что она уже давно не беззащитный ребенок, а взрослая женщина, мать уже почти взрослых детей… Но он светился таким счастьем, выполняя ее прихоти, а она так отдыхала душой, купаясь в его любви, что этот разговор все откладывался и откладывался, пока не перестал казаться актуальным.

Алек жил с Гелл. Он был по-своему счастлив. Гелл была женщиной подчиняемой, легко поддающейся, с ней он мог себя чувствовать ведущим, главным в семье, несмотря на то, что она больше зарабатывала и тащила на себе быт. Но он оставался преданным и любящим отцом их с Эллис детям, часто виделся с ними.

А дети радовались маминому счастью, радовались приходам отца, радовались появлению в доме хорошего и надежного друга – Стена.

Лера

Лера, как обычно, бежала домой после работы. Никогда не было у нее времени задержаться хоть на минуту. Рабочий день заканчивался в шесть часов, а в одну минуту седьмого Лера уже цокала каблучками в направлении автобусной остановки. Сегодня было особенно горько. Девочки из отдела собрались посидеть в кафе, отметить благополучное окончание проекта. И только Лера, как всегда, оставалась в стороне. У нее не было права на личное время. Рабочий день медсестры, дежурящей у Вадимки, заканчивался в половине седьмого, и она никогда, и ни при каких условиях, не соглашалась задержаться позже. Ее можно понять. Сидеть с Вадимкой – не сахар.

Когда 11 лет назад Лере предложили отказаться от ребенка, не глядя на него, она не поняла, о чем с ней говорит врач. Сергей Викторович прятал расстроенные глаза, бормотал, торопясь выговорить, вытолкнуть из себя то, что невозможно было проговорить спокойно:

– Ребенок – тяжелый инвалид, неизлечим. Видеть его Вам не следует, только лишняя боль. Вы не сможете ухаживать за ним дома. Подпишите бумаги и уходите. За полгода восстановитесь, съездите на курорт и забеременеете снова.

Лера смотрела на него и улыбалась, она все еще не принимала сути сказанного. Она слышала только, что с ней говорят о ее ребенке. О ее малыше, которого она так ждала, с которым разговаривала девять месяцев. Строила планы, как станет водить его в бассейн с самого рождения, готовила для него голубую детскую со сказочными птицами на стенах.

Ребенок у них с Сергеем был первый, желанный, тщательно запланированный. Они выждали, когда Лера закончит институт и устроится на хорошую работу. Съездили на море, чтобы напитаться витаминами и солнцем для здоровой беременности.

– Сергей Викторович, я не понимаю, о чем Вы… Принесите мне моего ребенка. Пожалуйста, принесите мне его… – жалобным голосом просила Лера.

– Ну что ж… Если Вы этого хотите… Сестра, шприц с реланиумом в восьмую палату, и скажите там, в детской комнате, чтобы подготовили ребенка Свирской.

Когда Вадимку положили рядом с Лерой на кровать, она все еще продолжала не понимать, почему этот странный кусочек из ночных кошмаров называется «ребенком Свирской». Была в этом какая-то неправильность. Свирская – это же она… да, Валерия Свирская. И у нее родился ребенок. Но причем тут это существо, что кряхтит и постанывает рядом с ней? Ребенок выглядел ужасно. Деформированное лицо, зияющая дыра на месте верхней губы.

Осознание накрыло Леру ледяной волной… Это он? Ее долгожданный ребенок? Кусочек ее плоти? Плод преданной их с Сережей любви? Она горько заплакала. И с потоком горя пришло решение: малыша не бросит, будет воспитывать и лечить. Решительно отвела рукой приготовленный шприц с успокоительным:

– Не надо, Сергей Викторович. Я справлюсь. Мужу ничего не сообщайте. Я сама, – сказала она изменившимся голосом. Резким, решительным голосом женщины без чувств. Голосом, ставшим ее с того самого момента, когда она поняла, что счастливой матерью ей не стать.

Врач уговаривал ее отдохнуть, оставить разговор с мужем на потом. Но и тут она приняла решение самостоятельно.

До родов Лера была нежной, нерешительной женщиной. Во всем соглашалась сначала с родителями, потом с мужем. Не повышала голоса, не умела настоять на своем. Теперь что-то надломилось в ней, и из надлома вышла совершенно новая личность. Сильная, волевая, жесткая.

– Сергей, послушай меня. Да, да, со мной все в порядке, я чувствую себя хорошо. Ребенка видела. Я как раз об этом хочу поговорить с тобой. Сережа… Наш ребенок инвалид, урод. Он не сможет развиваться и, скорее всего, рано умрет от инфекции. Я хочу, чтобы до нашей выписки ты решил, готов ли прожить свою жизнь рядом с таким ребенком. Об отказе от него не может быть речи, – проговорила она бесстрастным голосом и отключилась. Ей было страшно, что Сергей услышит сдерживаемые рыдания.

И вот одиннадцать лет она растит Вадима одна. Сергей долго пил, уходил к маме, возвращался, умолял отдать сына в дом инвалидов, родить еще одного ребенка и, в конце концов, уехал в Новосибирск. Пять лет назад она получила от него последнее письмо, бывший муж сообщал, что в новой семье родился сын. Здоровый мальчик.

Автобус подполз к ее остановке. Лера, задумавшись, чуть не опоздала выскочить на мокрую мостовую. Не думать! Эти два слова стали ее девизом в эти годы! Не думать о том, как все сложилось бы, если… Не думать о том, как Сергей играет со своим сыном в футбол… Не думать о том, как ей тяжело и одиноко в ее горе.

Медсестра торопилась. На ходу сообщая ежедневные новости, сколько памперсов сменила Вадиму, чем кормила его, сколько судорожных приступов было, она обувала в прихожей кокетливые сапожки.

Лера вошла в комнату к сыну. Ей героическими усилиями удается содержать мальчика дома. Его спальня похожа на больничную палату, как две капли воды. Вакуумный отсос, установка для зондового питания, столик с инструментами для катетризирования мочевого пузыря.

Мать измученно присела у кровати и стала поглаживать руку мальчика. У нее давно вошло в привычку разговаривать с ним, рассказывать ему, как прошел день. Конечно же, она прекрасно знала, что Вадим не понимает ее, но она была так одинока, ни одной живой души не было в ее маленькой квартире, кроме больного мальчика, а выговориться так хотелось.

И сегодня тоже она начала рассказывать ему, как прошел день на работе, как все девчонки собирались в кафе, как ей тоже хотелось, но она не пошла. Рассказывая, она так вдруг отчетливо осознала, как ей обидно, как хотелось сегодня быть вместе со всеми, как соскучилась она по полумраку кафе, спокойной музыке, коктейлю в бокале и легкому, ни к чему не обязывающему, флирту. Слезы сначала робко выглянули из глаз, проложили пробную дорожку на щеках, потом – смелее, весенним половодьем разлились по лицу, и, в конце концов, грянула горькая гроза. Лера рыдала, вскрикивая жалобы и бессвязные обвинения неизвестно кому, она дрожала всем телом, захлебывалась слезами, дыхание сбивалось. Впервые за 11 лет она выплакивала, выкрикивала, выбаливала наружу все свое горе, свой страх, безнадежность и незащищенность. А наплакавшись, всхлипнула жалобно, как ребенок, и, как ребенок, уснула, свернувшись жалобным калачиком в кресле.

– Посмотри на нее, – говорил умудренный старец, в белых, летящих одеждах, молодой женщине с лучащимся взглядом. – Она страдает. Она одинока. Она никогда не увидит плодов своей заботы о ребенке. Уверена ли ты?

– Ты же знаешь, беззаветная преданность – это мой урок. Я должна пройти через это… А ты… ты готов к этому растительному существованию? Без движения, без чувств и даже без мысли?

– Я прошел все уроки, очистил все уровни. Остался один: последний приход в Мир. Я должен дать этой женщине возможность проявить свою преданность. Только 12 лет. Потом я освобожу ее. Но ты ведь не забудешь нашего договора? Мы поможем друг другу пройти наши уроки. Я не хочу, чтобы тебе было больно…

Когда Лера проснулась, был уже вечер. На душе было ясно и спокойно. Она подошла к Вадиму, погладила деформированное личико, и на долю секунды ей показалось, что его бессмысленные глаза смотрят на нее с мудростью убеленного сединами старца.

– Спасибо тебе, спасибо за доверие! За то, что именно меня выбрал партнером в получении последнего твоего урока. Спасибо за помощь, – сказала она и поцеловала Вадима в щеку. Из его глаз вытекла одинокая слеза…

Прекрасная лебедь, или новое прочтение старой сказки

Когда ее первый птенец вылупился, Леди Утка несколько смутилась. Нет, конечно, она предполагала и в некоторой степени даже была готова… Ох, нет! Она совсем не была к этому готова. Когда красавец-лебедь стал залетать на их двор и выказывать знаки внимания молодой уточке, ее предупреждали, что подобный мезальянс к добру не приведет, что «дерево надо рубить в своем лесу». Но любовь есть любовь. Всепобеждающая и безраздумная, она снесла все социальные преграды. Отшептала тихая, смущенная свадьба, и молодые зажили семьей. Семьей… Леди Утка не совсем была уверена в том, что такую жизнь можно назвать семейной. Ее мама воспитывала совсем для другой жизни. Семья – это незыблемая ячейка, в которой все должны быть вместе, муж – добытчик, хозяин, жена – царица в доме, вопросы воспитания детей обсуждаются совместно и утверждаются матерью. А как же иначе, ведь это она высиживала их, не досыпая, а порой и не доедая, она нянчит их денно и нощно, учит плавать, ловить червячков. В их семье все было по-другому. Красавец-лебедь прилетал всегда нежданно, устраивал в доме веселый кавардак, выхватывал Леди Утку из правильного, тщательнейшим образом выстроенного порядка, уносил в подоблачные дали. Еще не успевало улечься неспокойное головокружение от его прилета, а он уж улетал неведомо куда, оставив после себя растерянность и беспорядок.

И вот вылупился их первый птенец. Махонькая серенькая птичка на дрожащих ножках. Трогательно некрасивая, до боли родная, как две капли, похожая на отца. Лебеденок…

Смущение молодой матери легко понять. Она, осуждаемая родными и близкими за неравный брак, за легкомыслие и явную «неправильность» мужа, рассчитывала на то, что после появления у нее маленьких утят, семья снова примет ее в объятия. И вот лебеденок. И благо бы еще мальчик. Как его безалаберному папаше повезло жениться на порядочной утке, так и с сыном: как-нибудь бы устроилось… Но девочка! Как воспитать ее приличной птицей? Как внушить правила поведения истинной дочери Леди Утки, как в будущем выдать замуж?

Лебеденок поднялся на слабые ножки и издал хриплый писк. Зов материнского инстинкта нарушил ход тревожных размышлений Леди Утки, и она занялась малышкой. А когда птенец тихо и сладко уснул, пришло решение: «Я стану воспитывать ее уткой и никому не позволю ее обижать. Я заставлю весь мир поверить в то, что моя дочь – утка!»

Несмотря на тревоги и непохожесть, на косые взгляды товарок и ворчание семьи, Леди Утка очень привязалась к дочери. Она без конца возилась с ней, ласкала и радовалась каждому маленькому достижению ребенка. Называть ее официальным именем «Леди Утка Младшая» как-то язык не поворачивался, и нежная мать дала ей любовное прозвище Роднуля. Это имя не только подчеркивало ее отношение к малышке, но и останавливало сплетников, начинающих уже пошептывать, а не чужое ли было яйцо…

– Приличные утки не бегут к воде, взмахивая крыльями, Роднуля! Вот так, вперевалочку, медленно и с достоинством, как мама, – учила Леди Утка дочь.

И Роднуля изо всех сил старалась ходить вперевалочку, расставляя стройные лебединые ножки пошире и втягивая в плечи длинную шейку.

– Нет, нет, Роднуля, эти звуки ужасны, ты не можешь позволять себе такой безвкусицы! Воспитанная уточка разговаривает не торопясь, четко произнося каждый звук, вот так: «кря-кря».

И Роднуля растягивает нарождающийся в горле короткий лебединый вскрик в наполненное достоинством утиное «кря».

Каждый день начинался с риторики. Роднуля должна была выучивать наизусть и излагать красивым утиным языком, без малейшего лебединого акцента, длиннющие трактаты о правильном поведении. Затем, после завтрака, – урок плавания. Перед обедом – танцкласс. Его-то Роднуля ненавидела больше всего. Эти занятия только назывались танцами, на самом деле их учили правильно и красиво ходить. Роднуле никак не удавалось выработать настоящую утиную походку. Подруги смеялись над ней, показывали перышками на ее «уродливые» ровные ноги, длинная шея мешала при ходьбе, после урока мучительно болела спина.

Послеобеденное время девочка любила – мама обычно уходила с ней на луг за фермой, и там, они совсем одни, усаживались на теплой траве, и мама заводила неспешный рассказ. Были это легенды и сказания о славных утиных подвигах. Роднуля гордилась героическими предками, радовалась, что родилась уткой, и в очередной раз принимала решение во что бы то ни стало стать самой лучшей уткой в мире, чтобы мамочка гордилась ею и была счастлива.

Так день за днем, Роднуля росла обычной жизнью обычной утки, со своими радостями и неудачами. Окружающие постепенно перестали замечать ее непохожесть на них. Ведь эта рослая, длинношеяя, несуразная уточка была самой воспитанной на птичьем дворе, самой услужливой, чудесно пела, красиво и верно растягивая «кря», вела себя с достоинством истинной Леди Утки Младшей.

Каждая возможность порадовать маму доставляла ей огромное удовольствие, и Роднуля собирала эти возможности, как коллекционер, посвящая этому все силы души.

И только иногда молодая утка вдруг останавливалась в задумчивости, странно изгибала вправо длинную шею, будто вглядываясь в только ей одной заметную даль. И даже если бы кто-то спросил ее в тот момент, о чем она задумалась, не смогла бы Роднуля ответить, если б и хотела. Никогда не приходило ей в голову, что всматривалась она в том направлении, откуда обычно прилетал папа.

О, папа… Тайная радость… Птица-счастье, птица-праздник. Он прилетал без предупреждения, сметал весь распорядок дня, забирал Роднулю в лес, учил ее летать высоко-высоко, кричать странным коротким вскриком радостные слова. Они увлекались, забывали об уроках и опаздывали к ужину. Мама сердилась, ругала папу, была не довольна Роднулей:

– Ты не имеешь права позволять себе такие выходки! Это не принято, не прилично! Так не делают!

Роднуля смущалась, просила прощения и обещала больше никогда-никогда… Но мысли ее в тот момент бывали далеко от скучного птичьего двора. В ушах свистел хулиганистый ветер, в глаза светило веселое солнце, горло щекотал задорный лебединый крик. Потом папа снова улетал, а к Роднуле приходило раскаяние. Она обдумывала праздничный день, проведенный с отцом, и понимала, что вела себя недопустимо, недостойно, что расстроила маму, что папа, на самом деле, не так уж и хорош. Ведь он не живет дома, как все папы, не расхаживает по птичьему двору вместе с другими селезнями, не приносит маме в клюве жирных червяков. Он живет вольной птицей в какой-то далекой стране, называет ту страну домом… Но разве не должен быть его домом птичник, в котором живет его семья. Нет, все-таки папа не прав. Так себя не ведут! Это не прилично, не достойно.

Но любопытство все же мучило уточку, и однажды она пристала к маме:

– Мамочка, давай полетим в папину страну? Ведь он зовет ее домом, он рассказывает о ней чудесные истории. Там живут мои бабушка и дедушка. Давай полетим туда на каникулы? Пожалуйста, мамочка!

В глазах Леди Утки мелькнул страх на один только незаметный момент, и она проговорила, немного чересчур растягивая звуки:

– Нет, девочка, мы не можем себе этого позволить.

Роднуля задумывалась все чаще и чаще, приходя в себя, ощущала ноющую боль в шее, шея постепенно приобрела немного искривленную форму. Сразу и не заметишь, а присмотревшись, увидишь, как она слегка отклоняется вправо. Ее разговоры все больше крутились вокруг ежедневных утиных забот, она все чаще поговаривала о том, как «прилично» и «правильно» делать, что может и чего не может себе позволить воспитанная утка. Мама становилась ей все ближе, папа прилетал все реже. Постепенно она совсем забыла лебединый язык, разучилась летать под небесами, перестала вспоминать шум ветра в ушах.

Пришло то волнующее время, когда подружки шепчутся по вечерам, лукаво поглядывая на молодых селезней, а те, гордо выпятив разноцветную грудь, прохаживаются перед ними в традиционном танце. И Роднуля поглядывала и шепталась, но никто из селезней не обращал внимания на белоснежную «дылду». Мама утешала ее словами: «на каждую кастрюлю находится крышка», но было видно, что и она беспокоится.

И вот однажды на их двор прилетел белый лебедь. Он попал сюда абсолютно случайно. Возвращался из путешествия в родную страну, устал и приземлился отдохнуть, попить, перекусить. Леди Утка встревоженно закрякала, отзывая дочь с улицы, но было уже поздно. Чужак заговорил с Роднулей, а она, восхищенная его белоснежным оперением, его широкими крыльями, грациозной шеей и резким, отрывистым говором, не могла оторвать глаз… Любовь неумолима. Она приходит не по расписанию и не подчиняется приказам разума. Она спускается с неба, как облако, накрывает двоих с головой и оставляет их наедине посреди шумного суетящегося мира. Мама плакала, ругалась, призывала, но все было напрасно. Как много лет назад, никакие уговоры не подействовали, и на птичьем дворе снова смущенно зашептала никем не желаемая свадьба.

Молодые зажили своей семьей. Белый Лебедь обожал свою молодую супругу и искренне старался ей угодить. Учился крякать по-утиному, ходить вразвалочку, вести себя как соседи-селезни. Роднуля поучала его:

– Так себя не ведут! Это не прилично! Мы не можем себе этого позволять!

Молодых часто навещала лебединая родня. Роднулю невероятно смущали странные устои в этой семье. Все они были веселые, всегда немного радостно-возбужденные. Перекрикивались своими резкими голосами, летали над облаками наперегонки, громко хохотали. А еще… они были непривычно нежны и ласковы друг с другом. Обнимались, сплетая длинные шеи, касались друг друга клювами, оглаживали крыльями. Не привыкшая к столь явному проявлению чувств, Роднуля смущалась и недоумевала.

Супруг пытался уговорить ее полететь с ответным визитом, но в ответ получал непонятную ему фразу на утином языке, которую и перевести-то на лебединый невозможно:

– Мы не можем себе этого позволить.

Так жили они, вполне неплохо, как все на птичнике. Обживали гнездо, высиживали яйца, растили детей. И жили бы так долго, если не счастливо, то, во всяком случае, стабильно, если бы не странные исчезновения Роднули. Это началось, когда Белый Лебедь уже совсем обжился в птичьем дворе и смирился с ролью селезня при жене, когда у них уже бегало по двору четверо очаровательных длинношеих птенцов. Вдруг Роднуля стала исчезать из дома на несколько часов. Возвращалась измученная, слабая, падала от усталости и засыпала мертвым сном. А Белому Лебедю казалось, что она выглядит как птица, перенесшая миг истинного счастья. Проснувшись, она никогда не помнила о произошедшем, на вопросы отвечала полным недоумением.

Белого Лебедя беспокоило, что же все-таки происходит с его любимой. Она слабела на глазах, ее прекрасное оперение потускнело, шея искривилась еще больше. Задумался Белый Лебедь: «Ну не совсем же я селезнем стал! Я же все-таки вольный лебедь! Я должен ей помочь!» И однажды, когда Роднуля стала проявлять признаки беспокойства, которые всегда предвещали скорое исчезновение, он набрался решимости выследить ее.

В какой-то момент жена стала вести себя странно. Она не обычной своей утиной походкой, а ровным, стремительным лебединым шагом устремилась за пределы двора, пошла к ручью и там застыла в неудобной позе. Шея ее болезненно изогнулась вправо, крылья сошлись за спиной, словно связанные, она испустила лебединый вскрик, вздрогнула всем телом, и вдруг… взлетела в небо. Белый Лебедь поспешил за ней. Роднуля не видела мужа. Она летела в направлении лебединой страны с прикрытыми глазами и радостным криком. Пролетая над горами и долинами родины отца и мужа, она пела песнь на прекрасном лебедином языке, взмывала ввысь, к веселому солнцу, падала стрелой к резвящемуся водопаду, дышала глубоко и взволнованно. Белый Лебедь со слезами счастья на глазах звал любимую, желая присоединиться к ее полету, но она не видела его и не слышала. Потом, утомленная, она повернула в сторону утиной страны, приземлилась у ручья, постояла еще несколько минут в своей выгнутой позе и, придя в себя, поковыляла утиной развалкой к птичьему двору. А дома все повторилось снова. Муж расспрашивал ее об очередном исчезновении, а она, не помня о своем сумасшедшем полете, удивлялась и отнекивалась.

Бедный любящий супруг потерял сон и аппетит. Как же вернуть любимой память? Как сделать ее полеты осознанными? Чтобы радость, которую она испытывает в небе, стала реальной, чтобы они могли насладиться свободой полета вместе, чтобы вернуть ту, давно укрытую в семейном сундуке, звенящую любовь… И решение созрело.

– Дорогая, – сказал он Роднуле в одно прекрасное утро, – собирай детей, мы летим в лебединую страну к моим родителям. Завтра они собираются отпраздновать золотую свадьбу, и мы просто обязаны присутствовать.

– Но мы не можем себе этого позволить, – привычно возразила жена.

– Да, да, я знаю, конечно, не можем, собирай детей, милая.

Обескураженная непривычным поведением мужа, Роднуля подчинилась. За оградой двора Белый Лебедь скомандовал:

– Ну, летим!

– Но это…

– Да, я знаю, не прилично, не достойно и так не делают, знаю, дорогая, но не ковылять же вразвалку всю дорогу! Летим!

Лебединая семья взмыла в небо. Вскоре граница между утиной и лебединой странами была позади. Белый Лебедь внимательно следил за женой. А на ее лице выражение озабоченности постепенно менялось на удивление, она начала узнавать ландшафты, так часто снившиеся ей в последнее время, ее крылья задвигались свободнее, размашистей, грудь вздымалась, глаза блестели, она перестала нервно оглядываться на детей, одергивая их, когда они уж чересчур по-лебединому увлекались полетом. Вдруг Роднуля вскрикнула и, сложив крылья, ринулась к земле. Испуганные Белый Лебедь и дети рванулись за ней. Они нашли ее у белой скалы. Отец, увидев, что с ней не произошло ничего страшного, жестом попросил детей остаться в отдалении и подошел к жене один.

Прекрасная белоснежная Лебедь с изящной длинной, абсолютно ровной шеей рыдала у подножья скалы.

– Милая, о чем же ты плачешь, ведь теперь все хорошо, мы дома!

– Я оплакиваю свою жизнь! Я прожила столько лет на чужбине. В чужом теле, в чужом доме, в чужих мыслях. Как мне вернуть себе себя?

– Любовь моя, разве не было в той жизни ничего, заслуживающего того, чтобы сделать воспоминания о тех годах счастливыми?

Прекрасная Лебедь задумалась… Ей вспоминались часы, проведенные с мамой на лугу, ее рассказы и легенды, редкие и яркие прилеты папы, первая встреча с мужем, первый несмелый шаг старшего сына, концерт утиного пения, который устроили ее лебедята растроганной бабушке-утке. Ее жизнь на птичьем дворе перестала казаться ей такой уж никчемной. В ней было много светлого и радостного. И от этого осознания еще радостнее стало возвращаться домой. В свою страну, в свой мир, в свое тело. Прекрасная Лебедь засмеялась и неумело обвила шеей длинную шею мужа.

– Ну, дорогой, учи меня быть лебедем!

– А мы можем себе это позволить? – лукаво спросил Белый Лебедь, они весело расхохотались и услышали, как в их смех вливаются голоса их детей, клекот ручья, шум ветра, шелест листьев.

Весна в этом году выдалась бурная; почки на деревьях лопались с еле слышным щелчком и выпускали на белый свет помятые, несмелые, как новорожденный птенец, листья. Дети из соседней деревни бегали по лугу, жадничая, хватали первые теплые солнечные лучи, не в силах заставить себя вернуться в дома. А над деревней летал лебединый клин. Два больших белых лебедя редкой красоты и четыре молодых лебеденка, еще не до конца сменившие сероватое оперение птенцов. Они носились над деревней, выкрикивая своими резкими голосами песню лебединой любви, лебединого счастья. И только одна девочка, та самая, которая всегда держится чуть поодаль ото всех детей; та самая, которую дети никогда не зовут играть и замолкают, когда она подходит близко. Та, о которой никто не может сказать ни слова плохого, только «странная она»… только она одна услышала слова этой песни:

– Не бойся быть не такой, как все! Взлетай, ищи свой собственный мир! Взгляни вокруг глазами своей души и увидишь Путь Домой!

Сказка – Ложь

– И когда вражеский витязь занес надо мной свой меч, и уже не было никакой надежды, я засмеялся ему в лицо. Только на одну секунду смутился враг, на долю мига отвел взгляд от моих дерзких глаз, а мне хватило той секунды, чтобы вывернуться из-под грозной стали и нанести последний удар, рассекший его тело пополам!

И поэты слагали песни о моих подвигах, девушки ссорились за право омыть мои стопы, старики снимали шлемы и поклонялись мне.

Черные глаза Светозара сверкали отблеском былых битв. Молодой герой был так красив в момент воспоминаний. Царевна Лилия смотрела на него как завороженная. А девичье сердце пело: «Ах, это он! Несомненно, он! Разве может быть иначе? Красив, смел, красноречив, молод!» Тем временем Светозар взял гитару и запел хрипловатым своим, необычным, голосом песню о привередливых конях…

Царь-батюшка, проходя мимо них, усмехнулся в усы. Никого не замечает вокруг эта парочка. Ну что ж. Если Лилии глянулся этот молодой витязь, так тому и быть. Он, видно, – парень не промах, из хорошей семьи, в чинах еще, по молодости не сильно продвинулся, значит, больше ценить будет; какой брильянт в подарок от самодержца получает. Да и помощник на престол уж давно нужен. Устал царь-батюшка, состарился.

Только к рассвету расстались влюбленные. Уставшие служанки проводили царевну в ее золотую спальню, строгие, осоловевшие от долгой смены охранники закрыли на замки дворцовые ворота, а молодой Светозар отправился домой.

Сначала шел он гордо, распрямив плечи, поглядывая вокруг с видом героя-победителя, но чем дальше отходил он от королевского дворца, тем ниже опускал голову, тем задумчивее становился его взгляд.

Далеко от дворца, да и от дворцовой площади не близко, скажем прямо, совсем не на самой богатой улице города, Светозар остановился около небольшого, бедного дома. Свеча в окошке горела, значит, старик-отец не спит, ждет сына к позднему ужину.

– Как ты, сын? Я ждал тебя всю ночь, хотел услышать твой рассказ. Как приняли тебя во дворце?

– Ах, отец! Я никого не видел там. Никого и ничего, кроме прекрасных глаз принцессы Лилии. Как она смотрела на меня, отец! Как она слушала меня! Я люблю ее… Я не могу без нее жить!

– Что ж, сын мой. Ничем ты не хуже высокородной принцессы. Род наш – древний и уважаемый. Отец твой на службе царю-батюшке имени своего не позорил. Ну, а то, что ты еще в боях не проявил себя, так это не поставят тебе в вину. Ведь ты молод, да и предназначение у тебя иное.

На этих словах покраснел молодой Светозар, опустил глаза в пол. От ужина, заботливо отцом предложенного, отказался и ушел в свою опочивальню, скромную и строгую, только тем и отличающуюся от кельи, что развешены были по стенам гитары да гусли.

Так и не уснул Светозар в то утро. Вертелся да вздыхал. То вспыхивали его глаза любовным огнем, то потухали разочарованно. Поднялся, взял гитару в руки, грустные мелодии лились из ее струн. Но не охладили они горячечной муки, взял гусли, перебрал струны, и заплакала песня. Не было в той песне слов, но и без слов всякий бы понял, что песня та о любви и нежности, о разлуке и разорванном пополам сердце.

А когда встало солнце высоко над крышами города, и отец пришел в комнату к сыну пожелать ему доброго утра, Светозара уже не было в опочивальне. Он шагал в направлении, обратном тому, куда звало его любящее сердце. Шел, куда глаза глядят, не разбирая пути, отмеривал милю за милей, желая как можно быстрее оказаться далеко от царского дворца, от любимой девушки, от надежды на счастье.

Шел он, шел, и привела его извилистая дорога к постоялому двору. Оглянулся Светозар. Сумерки близко, куда не глянь, никакого жилья, лишь поля да луга, да лесок вдалеке. Решил он остаться на ночлег.

Хозяин оказался мужиком неразговорчивым, чему-то хитро усмехался в густые усы, которые, пряча улыбку, убегали струйками в бороду белоснежную, водопадом до пояса падающую.

Молча принял он плату, так же молча показал комнату, угукнул чему-то по-совиному и тяжелой походкой здорового мужика ушел к себе в каморку. Комната Светозару понравилась, светлая да чистая. Кровать застелена, на столе кувшин с водой и краюха хлеба, что еще путнику надо.

Перекусил он хлебом, запил вкусной родниковой водой, прилег, не раздеваясь, и уснул.

И видится ему во сне Лилия, царевна-красавица. Будто сидит она у окна, смотрит на дорогу, грустны глаза. Ждет не дождется она милого. И вдруг вздыбилась пыль на дороге у дворцовых ворот. Бой смертный идет прямо под окнами царевниной светлицы. Бьются витязи, размахивают окровавленными мечами, лязгают кольчуги, кричат хрипло мужские голоса. Вглядывается царевна, ищет глазами милое лицо, губы шепчут молитву о его спасении, но нет Светозара среди воинов… Как неожиданно начался бой, так и кончился он неожиданно. Раненые стонут, усталые герои снимают кольчужные перчатки, отирают кровь и пот с лиц. И собираются потихоньку к костру разложенному, а у костра на почетном месте… Светозар с гитарой. Он поет им песни о подвигах и победах, а они улыбаются, и, как потоком чистой воды, смывает с них музыка боль и усталость.

Поднимает Светозар глаза на окно царевны и видит ее гневное лицо, глаза полны презрения.

– Ты обманул меня, шут! Ты прикинулся героем, а ты – просто актеришка, жалкий комедиант! Где твой героизм, где твои подвиги? Где твой меч, грозный Светозар? – крикнула принцесса и зло рассмеялась.

Оглянулся Светозар вокруг, ища поддержки у друзей, но не нашел вокруг ни одного сочувственного лица, только оскаленные улыбки и указующие на него с осуждением персты.

Проснулся Светозар в холодном липком поту. Сел на кровати и заплакал горькими слезами. Что он наделал? Зачем наврал про себя царевне. Все погубил он собственными руками. Надо было идти к царю, просить послать его в самую гущу боев, идти на врага с мечом буланым, победить и героем вернуться к Лилии, просить ее руки. А теперь… Не видать ему любимой…

Вышел он во двор, стал оглядываться, решать, куда направиться дальше. Рядом на лавку присел измученный гонец.

– Откуда путь держишь, служивый? – спросил Светозар.

– Ох, уж эта служба царская, нет мне покоя, – отвечал гонец. – Несколько месяцев назад послан был в соседнее царство– государство разыскивать жениха для нашей царевны. Велено было найти настоящего артиста, чтобы песни слагал, на гитаре играл и голосом обладал чарующим. Долгонько я такого искал, столько песен переслушал, ни в сказке сказать… Вдруг несколько дней назад поступает указ королевский: поиски прекратить, нашла царевна, того, о ком мечтала. И собой, говорят, хорош, и песни слагает красивые, и поет ублажительно. Обрадовался я, думал, наконец, свижусь с женой и малыми детками… Но не тут-то было, не успел домой вернуться – новый приказ. Пропал царевнин суженый. Велено искать. А где ж я найду-то его?

Знаешь ли ты, дорогой мой читатель, как падает скала каменная на голову зазевавшемуся прохожему? Так себя Светозар почувствовал в том момент. Как ему быть-то теперь? Оказывается, Лилия такого вот, как он, и искала, о таком и мечтала. Не рассмотрел он того, не почувствовал. Наврал про себя с три короба. А теперь и вернуться не смеет. Как в глаза-то ее серые, бездонные смотреть. Задумался он, взял гитару и стал наигрывать. Потянулась за музыкой и песня.

Он пел своим красивым хрипловатым, будто надорванным слегка, голосом. Из-под закрытых век стекали на небритые щеки горячие слезы. И не видел он, как вокруг него собралась толпа. Женщины тихо плакали, мужчины кивали головами, дети замолкли, внимая Истине Души.

Когда певец смолк, никто не захлопал ему, все стояли онемевшие от нежданного соприкосновения с чужой болью. И только скрипучий старушечий голос проговорил тихо:

– Ты пой, парень, пой, иначе не выдержишь, сердце разорвется.

И Светозар запел. О сраженьях и победах, о любви и расставании, о боли и надежде, о родной земле и отцовских морщинистых руках, о конях привередливых и волках, загнанных флажками.

Он пел и не слышал, как отдал царский гонец указание крестьянам, и не почувствовал, как подняли они его на руки и понесли через поля, по извилистой дороге к царскому дворцу.

И только когда показался уж дворец на горизонте, открыл он глаза и все понял.

– Опустите меня, – попросил Светозар. – Я очень виноват перед ней, я должен пасть к ее ногам, умоляя о прощении.

Без лишних вопросов пропустили его стражники, и служанки молча открыли перед ним двери.

– Я пришел, Лилия. Прости меня. Умоляю, прости мне мою глупость!

– Ты очень быстро вернулся, Светозар, как тебе это удалось?

– Меня всю дорогу несли на руках крестьяне из дальнего села…

– Ты снова врешь! Светозар! Я уже готова была простить тебя, но ты так ничего и не понял! Ты снова лжешь! – заплакала царевна и подняла уже руку, позвать стражников, готовая отдать им последний свой страшный приказ, как вдруг услышала она крики толпы. Подошла царевна Лилия к окну, распахнула его и увидела, что весь народ царства-государства собрался на дворцовой площади. Лица устремлены на окна дворца, люди кричат:

– Светозар! Светозар! Спой нам! Спой нам еще!

Светозар хотел отказаться, захлопнуть окно и сдаться на милость стражников. Не будет больше песен в его жизни. И жизни теперь не будет. Да и нужна ли она без любимой, доверие которой утрачено теперь навсегда…

– Пой, Светозар, – проговорила царевна…

Певец растерялся, взглянул просительно в глаза любимой и увидел там любовь и прощение.

Когда в груди стало легко и пусто, горло пересохло от бесконечного пения, а счастливые крестьяне разошлись по домам, к Светозару и Лилии подошел старик-царь.

– Живите счастливо, дети мои. И запомните, ложь – лекарство от неуверенности, но яд для любви. Не отравляйте свою любовь, и она излечит неуверенность. Дайте мне свои руки, – он взял в свои слабые старческие руки тонкую кисть Лилии и твердую длань Светозара, – вот я соединяю их сейчас, и вы становитесь единым телом, единой душой. Ведь только такой, как ты, Светозар, может сделать Лилию счастливой. Ни герой, ни воин, а именно ты – половина ее души, ее песня. Только такая, как ты, Лилия, может подарить счастье Светозару, именно ты – его мечта. Доверяйте себе.

Путь домой

Когда-то давным-давно в том далеком, кажущимся нереальном детстве, я выдумала тебя, мой друг. Я была одиноким ребенком, мне страстно мечталось о близком, все понимающем, неразлучном друге. И я выдумала тебя.

Мы были вместе всегда, неразлучно. Ходили за руки по улицам. Прохожих, наверно, удивляла моя привычка ходить с чуть вывернутой рукой. А я просто держалась за твою руку. Всегда. В любое время суток. Так и спать ложилась, не выпуская твоей руки. Ты был моим дневником. Тебе я рассказывала все свои тайны, тебе поведывала свои мысли, не по-детски грустные размышления об устройстве мира.

Помнишь мое революционное откровение, сделанное в 6 лет: «Нужно, чтобы каждый человек начал заботиться обо всех, кого знает! Тогда все, кого он знает, будут заботиться о нем». Тогда мне казалось, ну вот же! Вот он, простой и действенный, способ сделать мир вокруг меня счастливее. Зажечь радостные улыбки на унылых лицах взрослых, расцветить их мир в те великолепные радужные цвета, которыми богат наш с тобой тайный мир!

Наш прекрасный мир… Там все было хорошо. Он был населен добрыми, любящими нас людьми. Родителями, которые понимали и ценили нас. Веселыми играми и глубокомысленными беседами. Там был бескрайний луг, засаженный разумной травой. Помнишь, как мы любили болтать с нею? А наш любимый ручей? То место под плакучей ивой, где небольшой порожек превращает течение тонкого ручейка в сказочный водопад? Все годы, что тебя не было рядом со мной, я мысленно возвращалась туда. Это стало моим местом силы. Туда я приходила плакать и горевать о несбывшемся, туда приносила обиды и боль, оттуда черпала силы любить.

А наш шаловливый конь? Он был таким живым, веселым, своенравным. Сам выбирал путь, сам решал проехать прямо по луже, разбрызгивая радугу вокруг. Он был таким же странным, как я, мой велосипед. И никто не понимал, что он не железная недомашина, а мой живой друг. Никто, кроме тебя, мой воображаемый, реальный друг.

А моя первая любовь? Ты помнишь его? Помнишь? Он некоторое время жил с нами в нашем мире. Славный, добрый мальчик, смотревший на все моими глазами. Мне так жаль… Он не смог остаться в нашем мире, а мир реальный уничтожил его.

Я долго потом боялась приводить к нам своих друзей… Был только один, странный… Мы встретили его на улице своего мира. Он, настоящий, со следами мира реального на одежде и в лице, разгуливал по нашему городу так, будто и не видел разницы. Он был сказкой… Но не долго. Он выбрал реальный мир и растворился в нем без следа.

Когда же я спустилась в реальный мир на постоянное место жительства? Когда нестерпимая боль, жгущая кожу и стопы ног, стала привычной? В реальном мире другой воздух, другая земля, иная сила притяжения. Моя спина не выдерживала тяжести, мои ноги отказывались прирастать к поверхности земли, моя кожа страдала от агрессии здешнего воздуха. Но путь домой оказался закрыт.

Я плакала и рвалась обратно. Я молила и просила вернуть меня домой. Я чувствовала, что могу умереть без возможности, хотя бы иногда, украдкой, взлетать в мир своего счастья, дышать воздухом свободы и принятия, ступать ногами на мягкую зелень родного луга, прижиматься щекой к шершавой коре старой ивы.

Я стала вполне качественной землянкой. Выполняла свою роль мастерски. И если кто-то и замечал странность моих мыслей и тоску по дому в глазах, то относил к вещам привычным и понятным для земного разума. Они – славные ребята, эти земляне, знаешь? Добрые, талантливые… Только жаль, что большинство из них потеряло ключи от их собственных тайных миров. И они ходят по земле, страдая от болей, тоскуя по неизвестному, глаза их гаснут, желания постепенно затихают. И они забывают, что источник их жизни там, в мире, от которого утерян ключ.

Есть единицы сумасшедших, носителей ключей. Они свободно перемещаются между мирами. Они поражают окружающих своими светящимися глазами, своими неожиданными идеями. Все годы, что я была потеряна для нашего мира, я так завидовала им… Я не забывала о тебе и мире нашего счастья, помнила, тосковала, но… не считала себя в праве, возможности не видела вернуться обратно. Мой ключ не был потерян. Он был спрятан в глубине души. Место, где я схоронила его, горело и пульсировало, но я не хотела позволить себе воспользоваться им.

Ты знаешь, друг, я встретила мужчину с такой же тоской в глазах и горячим пульсом в груди. Там, в его тайном мире, осталась сказочная музыка. И он, не имея к ней доступа, скучал и метался.

Наверно, я так бы и не нашла пути назад, если бы не дети. Много лет я наблюдала за нашими детьми, пытаясь понять, где же черпают они эту бесконечную игристую энергию. Пока не подсмотрела тайком за самой маленькой. Как тихонько, на цыпочках возвращается она из мира своих детских тайн, меняя на ходу выражение глаз. Эти милые глазки цвета шоколада еще хранили глубину мудрости, но уже быстро сменяли ее на младенческую бездумность.

И я вспомнила! Я дрожащими руками достала из глубин себя свой заветный ключ. Я вернулась домой. Я нашла наш луг и нашу иву. Мой мужчина недолго удивлялся моим частым отлучкам. Пробравшись тихонько за мной до дверей в мой мир, он обнаружил дверь по-соседству. Резную деревянную дверь, к которой подошел ключ, жгущий его душу. Я заглянула в ту дверь. И краем глаза, увидев роскошный белый рояль, поняла, что он тоже вернулся домой.

А ты, мой дорогой воображаемый друг, ждал меня. Терпеливо тосковал, подходил к двери, трогал фигурную ручку. Вот мы и встретились. Здравствуй. Прости, что так долго шла к тебе. Я заблудилась в пути, я не знала дороги. Не плачь, душа моя, я здесь теперь, с тобой. Я обещаю тебе, мы больше никогда не расстанемся. Я не откажусь больше от наших радуг, от брызг нашего задорного ручья. От бесед с травой на лугу, от неба, дарующего сказочные сюжеты. Только знаешь что? Помнишь, путешествуя по нашему миру, мы видели замурованные двери? Кажется, я знаю, куда они ведут. Давай откроем их? Наш мир станет счастливее.

Вот смотри, эта дверь, покрытая звучащими рунами, ведет в мир моего мужчины. Эта, со странными знаками волшебного языка, – в мир премудрости моего старшего сына. Вот еще одна, оттуда звучит смех, я знаю этот голос. Это мой вечно светящийся веселостью средний сын. А из этой двери слышно нежное пение, там живет моя старшая дочь. А вот еще одна дверь, потрогай ее, она теплая. Это дверь в мир моего младшего сына. И еще одна, вон там, за кленом, видишь? Ты видишь этот свет, струящийся из нее? Там моя младшая дочь. Давай откроем эти двери. Откроем доступ в их миры нашим фантазиям, а к нам – их музыки, размышлений, смеха, напевов, любви и света.

Знаешь, когда-то давным-давно я выдумала реальный мир, из которого не было мне хода домой. Тот мир казался мне серым и колючим, мне было там тоскливо и одиноко. Я рвалась к тебе и не знала дороги. Сейчас я думаю, что тот мир, условно называемый реальным, не так уж плох. Просто нельзя же быть счастливым, потеряв дорогу домой.

Лель Малахи «По ту сторону мысли» фрагмент книги, на правах анонса

Синий сон

Сначала вода подарила ему жизнь, а теперь она же пытается ее забрать.

Голубой – был его любимым цветом, вообще, все оттенки синего имели на него какое-то магическое влияние. Даже глаза в момент сильнейшего волнения становились синими, но сейчас этот цвет стал ему ненавистен.

Время текло, бежало, стояло или его не было вовсе, он не знал, для него все происходило мучительно долго, хотя он понимал, что, скорее всего, времени прошло совсем мало. Крик тонул в синеве и возвращался тихим эхом, взор блуждал вокруг и натыкался на гладь сине-голубой безграничной стены. И тишина… она давила на него, забиралась к нему под кожу и проникала в каждую клеточку тела. Когда волна первого липкого страха прошла, тишина стала пыткой. Если, закрыв глаза, от цвета можно было отгородиться, то от звенящей тишины укрыться было невозможно. Но даже не это так мучило… Мысли, мысли… Они оккупировали и осаждали его со всех сторон. Его собственные мысли! Сколько лет, искусно избегая и петляя, как заяц, он убегал от разговора с самим собой, глушил музыкой, блужданием по интернету, никчёмной болтовней и даже преуспел в этом нелегком деле. А теперь, когда все вокруг, как он думал, восстало против него, бежать было некуда.

Мозг разрывал безмолвный крик: «За что? Кто, властной и не– милосердной рукой, поместил его в этот синий кошмар? Почему это случилось именно с ним? Не честно! Слышишь, Ты, Имеющий надо мною власть! Это не честно! Я не могу выдержать этой пытки светом и тишиной!»

В очередном приступе паники он закричал в голос, извергая волны негодования и упреков, которые сливались в синие потоки, но, разрывая горло, они не пробивали жуткой тишины. Он бился в иступленном гневе, обвиняя, предъявляя претензии и требуя отчета. Не забыл никого: родители, друзья, начальство, жена, обстоятельства, сама жизнь… А когда силы иссякли, эпизоды его жизни, как кинолента, медленно закрутились перед глазами.

Друг рассказывает ему об очередной возможности быстро разбогатеть, он, не вникая в подробности дела, не взвесив и не выслушав советов, покупает кучу акций и прогорает. Столько лет он винил друга, прекратил с ним общаться, навеки заклеймив авантюристом. Сейчас, просматривая это кино, как бы из зрительного зала, он видит совсем другую картину. Это было его решением. От начала до конца. Он решил выслушать друга, он решил дать судьбе этот шанс, и он, он сам, решил отнестись к неудаче как к грандиозному провалу. В то время в классе его дочери умер мальчик от дифтерии. Дочка сидела с ним за партой и не заразилась. Но отец не ликовал по поводу ее чудесного спасения, он переживал потерю денег и надежды…

Память уводит его в еще более глубокое прошлое. Та девушка с каштановыми локонами была его первой любовью. И теперь, пережив женитьбу и развод, когда первые седые пряди намекают на мудрость, он все еще вспоминает о ней. Вспоминает и не может простить. Он ушел с лекций, чтобы встретить ее с тренировки, и, проходя мимо их любимого кафе, увидел ее с другим. Они смеялись, обсуждая что-то интересующее их обоих, и не заметили его. Он расстался с ней без объяснений, всю жизнь обвиняя ее в несложившейся семье, в холодном своем одиночестве. Сейчас, глядя на оскорбленного юнца, он ясно увидел, как тот принимает решение пропустить лекцию… не с целью порадовать любимую, а с целью проследить, как он получает подтверждение своим подозрениям и как решает не дать ей шанса объясниться. Брак без любви, развод, одиночество – не девушка с каштановыми локонами в ответе за них. Все это его собственный выбор. Плохой или хороший? Не было в его мыслях этих оценок. Простая констатация: это я так решил.

Он – лопоухий мальчишка, начитавшийся «Гиперболоида инженера Гарина». Только в техническом ВУЗе он видит продолжение своего увлечения. Только став инженером, он сможет воплотить свою мечту! Родители поддержали его в выборе профессии. Он им так и не простил, что не отговорили глупого восторженного юнца. Ведь они-то знали, что он, чистый гуманитарий, не сможет изобрести гиперболоида и протухнет в скучнейшем исследовательском институте. Почему они не развивали его творческий потенциал, почему не отправили в литературную студию? Они, верно, не ценили его и не видели его зарождающегося таланта! Сейчас из своего неожиданного зрительного зала он видел своих родителей. Они, не имевшие возможности реализовать свои юношеские мечты, не захотели вставать на его пути. А он сам огнем собственного молодого сердца сделал свой выбор. И он же принял решение в этом выборе разочароваться. А ведь Петька – однокурсник и троечник, не побоялся уйти с завода и блистает сейчас на поп-сцене, а Маринка, оттрубив пять лет в одном с ним институте, создала фонд поддержки молодых изобретателей, вот где ее инженерное образование пригодилось! Это же только его собственный выбор: прозябать на нелюбимой работе!

А вот… и так, кадр за кадром, выплывали сцены его жизни. И каждый раз именно от его реакции на ту или иную ситуацию, на те или иные поступки окружающих, его собственные выборы и поступки, связанные с этими реакциями, приводили к тому результату, который он имел на тот момент. Ни друг, ни девушка, ни родители не были ответственны за то, что он сделал со своей жизнью. Они, как игроки на поле, сделали свою подачу, а он уже решал, принять мяч или отбить.

Глаза его внезапно вспыхнули ярко-голубым светом. «Я – вершитель своей жизни! Только мой выбор создает будущее! И только я могу изменить свое настоящее!» Яркий луч теплого золотого утра вырвал его из голубой тюрьмы… Человек проснулся.

Смутьян и радость

Я люблю горы. Не те высокие заснеженные вершины, которые покорить считается геройством и подвигом, а те, по которым можно пройти ногами. Идти и чувствовать жар, исходящий от камня, дыхание земли. Подниматься ввысь вместе с горой, спускаться в расщелины, зависать на маленьком плато над пропастью и знать, что ты и эта каменная глыба – одно целое. А поднявшись на ее вершину, лечь навзничь, раскинуть руки и отдать ей свою усталость, кутаясь в тепло ее каменистого тела. Вершины до тысячи метров – моя личная слабость. Камень умеет говорить, отзывается на любое твое прикосновение как чуткий и заботливый друг.

Камень… Он лежал в пыли на дороге уже много дней. По дороге ходили ноги, лапы, тащились хвосты, иногда скользили тела, а он так и лежал один на отшибе в маленькой ямке, рядом с березой.

Камень был неместный, совсем непохожий на другие камни в этом крае. Но дорожная пыль так въелась в его бока, а ямка так тщательно укрыла его донышко, что все вокруг принимали его за простой обычный придорожный булыжник, да, собственно, и не глядел на него никто. Когда-то много дней назад ноги пинали его по бокам, если спотыкались, лапы переворачивали в поисках пищи, еще больше покрывая его грязью и пылью, а хвосты просто скользили, игнорируя. А потом камень попал в свою ямку, да так и остался в ней. День проводил, слушая и наблюдая, а ночь – размышляя и вспоминая прошлое.

Кто сказал, что камни не говорят? Наш камешек был знатный болтун, любил порассуждать да поразмышлять, вот только собеседников никак не мог найти. Камни – они ж народ степенный, неторопливый, обстоятельный; а куда торопиться… жизнь вековая слишком длинна, чтобы суетиться по пустякам. Бывало, по молодости, начнет наш камень траве рассказывать, что да как, так пока до середины дойдет, трава уже выросла и завянуть успела. Поэтому подружился он с ветром да ямкой, в которой лежал. Только они одни и могли слушать его неторопливый рассказ. А ветер еще и дополнял, так как летает он повсюду и, хоть и легкомысленный парень, да видит много.

Вот и сейчас завел камушек рассказ-воспоминание.

«В одном благородном, скажем больше, царском, семействе, где свято блюли традиции своей страны. Где каждый знал свое место в семье и в стране. Где Закон и соблюдение были превыше всего, а скромность почиталась. Вот в такой высокородной семье появился смутьян и революционер (так как камень давно путал давно и недавно, время то свое, то история эта могла случиться в любой стране и в любой эпохе).

Отпрыск благородного семейства, принц крови, первую половину своей жизни провел тихо и незаметно. Сидел в своем дворце, изучал старинные книги, внимал старейшинам и подавал все признаки будущего хранителя традиций и благоразумного царя. Пока однажды ни решил он совершить путешествие по своей стране. Долго он странствовал и многое повидал, а вернувшись, снял царские одежды, взял в руки посох и ушел навсегда из отчего дома. «Что ты делаешь?! Ты ведь наследник престола!» – кричали ему вслед.

«Есть более достойные меня», – отвечал он.

А речи, какие теперь речи он вел… Они приводили в ужас мирное, безропотное население страны. Говорил он о том, что облака на небе рассказывают каждому, кто умеет видеть, истории. О том, как улыбки и веселые песни помогают вырастить отличный урожай. О том, что любой человек на земле достоин самого лучшего, и каждый является творцом собственного мира. «Ты попираешь традиции своими речами!» – кричали ему.

«Нет! Я лишь хочу возродить ту радость, которая жила в них раньше!» – отвечал он. Он заставлял людей поднимать глаза к небу, учил слушать ветер и видеть красоту в капле воды. «Радость, я несу людям радость,» – говорил он. «Ты нарушаешь налаженный уклад жизни!» – обвиняли его. «Я хочу, чтобы традиции и обряды не висели как кандалы и оковы. Радость в соблюдении и соблюдение с радостью – моя цель. Каждый человек – это целая вселенная, каждый – сотворец с Творцом и каждый, вместе с Ним, ответственен за этот Мир. Я хочу, чтобы мой народ понял, что Закон, которому учат старейшины, – есть истина, и что эта истина может приносить истинную радость!» – твердил он.

«Но тогда любой возомнит себя богом и никто не захочет соблюдать порядок! Народом надо управлять и не давать ему задумываться и мечтать. Ты мутишь умы!» – возмущались старейшины.

«Вы же учите порядку, я хочу, чтобы жители нашего царства понимали, как важен внутренний порядок, понимание своих поступков и эмоций, тепло сердца и любовь ко всему живому. Тогда внутреннее содержание наполнит внешнее, прольется свет изнутри и осветит все вокруг. Разве не это написано в наших мудрых книгах?» – спрашивал он.

«Ты – глупец и слишком самонадеян. Сначала создают форму и лишь потом наполняют ее содержанием», – отвечали ему…

– Вот я – сплошная форма, – вдруг прервал свой рассказ камень, так и не дав нам шанса узнать, чем кончился высокоученый спор, – а ты, ветер, – сплошная бесформенность, прям летающий дух какой-то. Ветер же в ответ только ласково облетел своего друга и теплым дыханием согрел его каменные бока.

Шло время, споры вокруг нашего героя не утихали, а разгорались, так как нашел он все-таки своих последователей. Пробудил в них радость к жизни, умение находить в себе тот луч света, что освещает все вокруг. С тех пор жители царства разделились на две дружных, дополняющих друг друга группы, одни создают форму, готовя ее к принятию Света, а другие ищут Свет внутри себя.

– А ведь правы обе стороны, – задумчиво протянул камень… Но мне, с высоты опыта моего многовекового, милее те, кто совместил в себе обе половины.

И вновь погрузился в свои неспешные размышления.

Солнце почти зашло, а я продолжаю лежать на остывающих камнях и смотреть в небо. Цвет и рисунок его меняется, становясь более вязким и насыщенным. Последние капли тепла покидают каменные тела, и все готовится к ночи. Пора уходить к людям в жилища. Я поднимаюсь и медленно спускаюсь вниз в долину, унося с собой новую историю, новое Знание, и долго еще шепот камня слышен в тишине ночи.

Разговор

Кап. Кап. Тишина. Вздох.

Кто здесь? Ах, да это я. Только я – и больше никого.

Кап. Кап. Темнота, кругом темнота. Темнота – это отсутствие света. Свет… Ха, я здесь неимоверно долго, так долго, что я не помню, что это.

Кап. Кап. Звук. Сейчас звук давит на мозг. Монотонное «кап» сводит с ума. Правда, порой мне удается медитировать под него. И тогда приходят они.

Они – это мысли. Мысли, хм, сначала они роились, как пчелы, толкались, мешали друг другу и мне. Казалось, они везде: в теле, в пространстве, под кожу лезли, как истеричные тетки, метались сумасшедшими белками с пеной у рта.

Когда первая мыслительная атака прошла, со штыками на меня набросились чувства. Обострилось все. Звук достиг своей верхней границы человеческого диапазона и вырвался за его пределы. Обоняние усилилось так, что воздух разложился на молекулы запаха. Осязание перешло на уровень клеточного восприятия. Телом стало все пространство, и все пространство ожило и чувствовало, как тончайший сенсор.

И только зрение и вкус молчали, они испуганно свернулись где-то и молча ждали, когда эта дикая какафония вокруг угомонится.

Кап. Звук, разорвавший сознание, утихомирил все. Наступила тишина. Молчало все: тело, разум, душа, пространство вокруг. Тишина принесла покой. Покой дал сил, чтобы открыть глаза. Темнота, она приятна глазам, успокаивающе баюкает бархатная темнота. Темнота – сейчас друг. Я расслаблюсь и засыпаю.

Кап. Кап. Кап. Толчок внутри меня будит. Я чувствую, что пора. Темнота – это отсутствие света. Мне необходим свет, немедленно, сейчас же, иначе будет поздно. Чувства снова обострились, но выровнялись, как дружная команда, и потянули тело. Появилось шестое чувство, знание, что надо двигаться в определенном направлении и с определенным ритмом. Толчки, толчки. Вокруг меняется что-то – что-то, что помогает мне двигаться. Я подчиняюсь и внутреннему чувству, и внешним проявлениям.

Кап. Кап. Минутное озарение – и я вспоминаю все. Кто я, зачем я здесь, куда я двигаюсь, и что это было уже не единожды, и что снова предстоит пройти весь путь и выполнить… что?

– Здравствуй, – улыбаясь, мягко сказал первый.

– Привет и тебе, – небрежно кинул второй.

– Поговорим, или ты снова уйдешь, бросив пару слов? – спросил первый.

– Тысячи лет ведем мы этот разговор, а ты все никак не успокоишься. Вот скажи, что изменилось за это время? Они – что, резко поумнели? Стали более внимательны к себе? Более великодушны или, как ты там утверждаешь, милостивы? Нет, нет и еще раз нет! Эти новые совсем забыли, кто они. Его хваленая свобода выбора окончательно свернула им мозги. Впрочем, мне это только на руку. Одно плохо: скучно стало, – второй с разбегу кинулся в разговор.

– Погоди, погоди, ишь, разошелся, – прервал его первый, – скучно ему, а кто придумал под мои помыслы маскироваться? А кто сомнение возвел в абсолют, и только на нем одном запутывает так, что диву даешься? Ты разошелся, брат, не на шутку, и мне порой становится нелегко найти в них каплю любви хотя бы к чему-нибудь, я уж молчу про себя и про Него.

– Ага! Так значит, все-таки я был прав все эти долгие века. Теперь ты видишь, что они рождаются, пусть и невинными милашками, но все равно с испорченными мыслишками. И чем дальше, тем легче им вложить в голову, что живут-то один раз, и нет никого превыше их в этом мире.

– И снова я не могу с тобой согласиться, – все так же мягко говорил первый, – ты замечательно ведешь свою партию, показываешь им, насколько хрупко все и от них не зависит. Да только не видишь, какое количество сильных сердец пришло в это время. Насколько дух веры в Него проник внутрь, в сердца их, как ищут они себя в Нем и Его в себе. Насколько свободны они, насколько терпеливее и добрее стали.

– Что?! Ты рехнулся, брат мой?! Что ты несешь?! Такой извращенной и изворотливой логики, как у этих, я не видал еще. Толерантная слабость – это твое терпение? Новые мощные виды оружия – это твое добрее? Очнись и признай уже, что второй раз вы с Ним ошиблись тоже.

– Ты забыл, мой милый брат, забыл так же, как и они, для чего все это затевалось, – смеясь, отвечал первый, – и, право слово, это хорошо, что ты запутался сам в себе. А то еще долго нам пришлось бы вести их к Нему. Из кокона появляется бабочка, росток пробивается сквозь семя, ребенок рождается, как бабочка и росток вместе взятые. Так же рождается осознание, кто они. Ты прекрасно их подготовил, твое давление извне на их дремлющие души дает свои плоды. Ты думаешь, что я сошел с ума? Я готовился и готовил их зерна души для мига озарения и осознания, пока ты будил их разум. Посмотри, как все живое появляется на свет. Как все молодое и юное радостно возбуждено каждый миг своей жизни, как они тянутся к свету и радуются этому. Радость от рождения присутствует всегда. Он уже в пути. Время для пробуждения настало, пора их душам пробиться сквозь твою скорлупу и родиться. Родиться, как и задумывалось, чтобы принести любовь и радость.

Кап. Кап.

Минутное озарение прошло, и раздался крик.

Старая история

Давным-давно это было, так давно, что даже глубокие старики говорили «в древности». На площади в центре древнего города стояла статуя, краска на ней почти вся слезла и бронза потемнела от времени. Кто это был, и что за событие случилось тогда – уже и не помнили, осталась только легенда. Он пришел в этот город с дождем ранним утром, когда город еще спал. Надо сказать, что городок-то был не ахти, по утрам разливалась в нем уставшая унылость, днем ее сменяла беспробудная тоска, зато вечером власть брали залихватское буйство и шальная безбашенность. И все бы ничего, да только устал городок от таких будней и становился все мрачнее и тоскливее. Перестали приезжать к нему гости, захирела ярмарка, погасло ремесло. Смутно помнил город, что жил он раньше другой жизнью… Да вот какой – забыл. Только ранней весной бывало иногда встряхнется он, заметит новую листву на деревьях и снова забудет краски и радость жизни. Так они и встретились: Путник и город. Понравился ему город, тут и там видел Путник поблекшее творчество, увядшие таланты да заброшенные идеи, только не знал, как изгнать из города серую неуверенность и засасывающую рутину. «Смотри, какое небо голубое после дождя», – кричал Путник. «Небо как небо», – отвечал город. «А радуга, разве она не прекрасна?» – не успокаивался Путник. «Как дождь, так радуга, что в этом необычного?» – недоумевал город. «Давай покрасим все дома в яркие веселые цвета!» – предлагал Путник. «Все равно краска сойдет и все будет по-прежнему», – упирался город. «Но ты же творил! Гляди какие изумительные парки ты разбил, какие красивые дома построил, а твой пруд, больше похожий на озеро, – это же шедевр ландшафта!» – взывал Путник. «Тогда я был молод и глуп», – буркнул город и рассерженно погрузился в темноту ночи. Так они и стали жить: один – удивлялся, как другой мог все забросить и влачить свое существование без чувства жизни и красок радости, а второй – косо поглядывал и никак не хотел доверить свое сердце такой странной новой жизни. Долго ли коротко ли, а время шло… Пока не случилось то самое событие, о котором уже все давно забыли. Однажды утром, пока город еще спал, сел Путник в заброшенном парке и написал письмо. И как только первые слова стали обретать смысл, понял он, чем разбудить уже ставший своим Город. Каждое слово и каждую завитушку наполнил он Любовью, точки стали оплотом уверенности, запятые – знаками тепла, а восклицательные знаки – восхищением. Написал свое письмо Путник, положил его в центре города и ушел. Что именно было в том письме – неведано, какими словами оно было написано – утеряно, да только после его прочтения очнулся Город. Такая его радость взяла, такой любовью залило все его улицы, что вспомнил он, каким прекрасным и счастливым был прежде, каким творческим и креативным он был, как умел вкусно кушать запахи и радоваться новому дню. Огляделся Город, увидел, до чего довел себя чувством вины, не– отпущенными гостями, которые и не вспоминают уже его давно, бытовыми проблемами да скучной работой. Страшно стало, жизнь проходит мимо него. Еще раз перечитал он письмо, которое лучилось любовью и уверенностью, и стал Жить. А наш Путник тем временем шагал по дороге и, улыбаясь, все напевал: «Только любовью, ей одной можно все изменить».

Об авторах

Нехама Мильсон, автор жизненной практики РекЛайфинг и основатель Международной Школы РекЛайфинга, уже известна читателю по первому сборнику целительских сказок-притч «Путешествия по Я-Мирам». Ее сказки-притчи помогли многим читателям исцелиться от страданий физических и душевных.

«Нехама, твою прозу читаешь как увлекательный роман. О чем бы ты ни писала, все представляется в картинках, как фильм. Твой язык – легкий и красивый. Твое перышко Господь поцеловал. Твори без удержу и без краев, и не смей его подводить!». Ирина Семина (Эльфика), известная русская сказочница

«Уверена, что в жизни ничего не бывает просто так, и книга Нехамы попала ко мне не случайно. Она прекрасна… нет, волшебная. Я безмерно благодарна за такой чудесный подарок мне, моей маме и дочери. Это не просто книга, это новый друг». Светлана из Владимира

«В моей жизни произошло чудо благодаря тренингу „Любовь с первой мысли“. Я его люблю!!! Он тоже любит меня!!! Мы не устаем говорить друг другу это!!! Я очень четко разделяю, что он – мой Мужчина, то есть я не ассоциирую его как отца или брата. О своем одиночестве можно говорить бесконечно, но однажды просто надо взять и сделать. Всего-то посидеть две недели и, возможно, впервые за много лет подумать, а что же хочу Я, и что подходит именно Мне… Я люблю это время, когда я встретилась с Нехамой». Ирина из Самары

«Я страдал депрессией. Мне было всего 16, но я ни на чем не мог сосредоточиться, не мог учиться, не хотел общаться. Мне казалось, что мы с Нехамой просто разговариваем. Ни с кем раньше мне не приходилось говорить о таких серьезных вещах. И с каждой встречей я чувствовал себя все увереннее. В конце концов, я признался себе и родителям в том, чего в самом деле хочу от жизни, и смог отстоять свою точку зрения. Мне уже 18, у меня свой бизнес, я счастлив. Спасибо, Нехама!». Слава, Коламбус, Огайо, США

Лель Малахи, Мастер РекЛайфинга, административный директор Международной Школы РекЛайфинга Нехамы Мильсон

«Лель – лучшее, что случилось в моей школе за время ее существования. Первый в истории Школы дипломированный Мастер РекЛайфинга. Потрясающий воображение личный результат применения моей практики. Она – мозг моего бизнеса. Она – близкий, всепонимающий друг. Но главная моя гордость – это ее творчество. Лель фотографирует, занимается компьютерной графикой, пишет мудрые, задумчивые притчи. Четыре притчи, представленные вам здесь, – фрагмент следующей книги нашего издательства «По ту сторону мысли» Нехама Мильсон.

О Реклайфинге

16 декабря 2012 года в г. Коламбус, штат Огайо, США, в небольшом уютном домике, где проживает дружная семейка Мильсон, раздался крик: «Вот оно!!! Я нашла». Это был момент встречи Нехамы с делом ее жизни – практикой РекЛайфинг. Именно в этот момент врач, начинающий писатель и многодетная мама Нехама Мильсон поняла, что все, чему она училась на протяжении жизни, все богатство ее знаний и умений, богатый опыт лечения и целительства, помощи разным людям в разных ситуациях, диссертация и исследовательская работа в различных направлениях медицины, психологии и философии – все это сливается в единую, стройную и логичную систему, практику возрождения жизни, recover of life, РекЛайфинг.

РекЛайфинг – это стиль жизни, способ взаимодействия с миром.

РекЛайфинг – это множество счастливых людей в разных странах.

РекЛайфинг – это практическая помощь Мастера.

РекЛайфинг – это Школа Нехамы Мильсон, которая благодаря современным технологиям on-line обучения связывает учеников со всего мира.

РекЛайфинг – это книги Нехамы Мильсон, сборники целительских сказок-притч, книги о семейном счастье, знакомстве с будущей половинкой, воспитании детей.

РекЛайфинг – это on-line и «живые» тренинги школы:

Любовь с первой мысли

6-ти дневный тренинг. Материалы включают книгу и CD диск.

Мы гарантируем вам, что после нашего тренинга вы будете точно знать, кого ищете, почему именно его, и где он вас ждет. После этого – только пойди по указанному адресу, кинь взгляд и полюби «с первого взгляда и на всю жизнь»!

«Счастливая семья за 21 день»

Мастер-класс для мудрых женщин. Материалы включают книгу и CD диск.

«…Я совершенно точно знаю, что если вы когда-то выбрали друг друга, прожили вместе какое-то время, то почти нет причин, по которым мы с тобой не сможем построить из имеющегося материала счастливую семью!..»

«Воспитай ему родителей»

«…Имеет смысл начать готовить своих детей к успешной и счастливой жизни уже сейчас! Как? Воспитай им родителей. Будущее ребенка в большой степени зависит от родителей. Стань таким родителем, который сможет обеспечить своим детям самое лучшее, самое светлое, самое счастливое будущее…». Наши дети зачастую мудрее, талантливее, свободнее нас. Общение с ними может сделать нас счастливее. Наше родительское счастье может сделать их успешнее.

В здоровом доме – счастливая семья

Материалы тренинга собраны в книге «ЗдОрово! Энциклопедия здоровой семьи»

Можно лечить болезнь, можно лечить больного, можно лечить причину заболевания или не допускать его появления в жизни. А можно жить в Мире, где нет места самому потенциалу болезни.

Идея. Путь. Результат

Мы дадим тебе крылья и научим летать. С этого момента все будет зависеть только от твоего желания!

Тренинг впервые был проведен для команды одной из МЛМ фирм г. Иркутск. Результаты были взрывными! Уже во время тренинга повысились продажи, у членов команды появился особый драйв.

Я – Женщина? Я – Женщина!!!

Мужчина и женщина – полюса одной планеты

Женские каналы взаимодействия с миром

Женская магия? Женская мудрость

10 мер слова спущено в мир, 9 из них досталось женщине

Для чего нам нужны мужчины

Где место женщины

Духовная суть женской физиологии

Вырастить женщину

Где находится точка красоты

Как воспитать мужчину

Материалы тренингов можно купить в нашем он-лайн магазине (заказ по store@reclifing.com). Если вы хотите стать организатором одного из тренингов в вашем городе, свяжитесь с нами по admin@reclifing.com

Тест «Насколько ты счастлив?»

1. Ты встаешь утром отдохнувшим и полным радостных планов

2. Ты любишь свою работу

3. Ты покупаешь все, чего тебе хочется

4. Ты любишь свой дом

5. Рядом с тобой любимый человек

6. Ты доволен своими семейными взаимоотношениями

7. У тебя есть близкие друзья

8. Ты абсолютно здоров

9. Все люди вокруг тебя счастливы и здоровы

10. У тебя столько денег, сколько ты хочешь иметь

11. Ты состоялся в каком-либо виде творческой деятельности

Если ты ответил НЕТ хотя бы на один вопрос, тебе имеет смысл задуматься об обучении в Международной Школе РекЛайфинга Нехамы Мильсон! Наши выпускники говорят ДА!

Мы будем рады услышать ваши мысли, отзывы, историю счастья, ответить на любые вопросы, помочь в любой затруднительной ситуации.

Нас легко найти

e-mail: admin@reclifing.com

skype: RecLife4

Facebook: RecLife

Odnoklassniki.ru: группа RecLife

Оглавление

Нехама Мильсон

  Неземная любовь

  Свидание в Венеции

  Магазин «Все для Любви»

  Сон о любви

  Любовь исцеляющая

  Консуэло

  Прощение

  До 120…

  Вне времени

  Переписанная судьба

  Три женских монолога

  Ведьма и Ангел

  Когда слабость побеждает

  Гор

  Сказка о Драконе

  Мужчина и Женщина

  Дубовая сага

  Приключения друзей Буратино, или жизнь после happy end

  Кошачья магия

  Лера

  Прекрасная лебедь, или новое прочтение старой сказки

  Сказка – Ложь

  Путь домой

Лель Малахи «По ту сторону мысли» фрагмент книги, на правах анонса

  Синий сон

  Смутьян и радость

  Разговор

  Старая история

  Об авторах

  О Реклайфинге

  Нас легко найти

  e-mail: admin@reclifing.com Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg