«Возвращение из рая»

Владимир Кунин Возвращение из рая (ИнтерКыся-2)

Давайте пытаться держаться друг друга

В непрочных пределах порочного круга...

* * *

Удивительная и невероятная история Кота Мартына, рассказанная им самим Автору этой книги с просьбой не показывать книгу детям...

Проснулся я от зычного голоса американского гида, вопившего по-шведски:

— Дорогие леди и джентльмены! Мы с вами прибыли в столицу Соединенных Штатов Америки — Вашингтон. Здесь мы пробудем два дня. Однако прежде чем мы поедем в отель, я хотела бы на пять минут задержаться у самого сердца Америки — у Белого дома, резиденции всех Президентов Соединенных Штатов, начиная с Джорджа Вашингтона, именем которого и назван этот город. Впереди у нас «Маунт Верной» — загородное поместье Вашингтона, Арлингтонское кладбище с пантеоном Джону Кеннеди, прогулки вокруг Капитолия, музей Аэронавтики (бедненький Тимурчик!..), посещение Джорджтауна — старого Вашингтона и Линкольн-мемориал, и многое другое... А пока оставим наш автобус... Вещи можно не брать. Не забудьте фотоаппараты и видеокамеры. Дамам рекомендую набросить на плечи теплые куртки...

«А конгресс где?! Едрёна вошь!!! Мне конгресс нужен!.. Я только ради конгресса и ехал сюда, черт бы вас всех побрал!.. — возмутился я. — Даешь конгресс, мать вашу в душу!!!»

Возмутился я так сильно, так мощно взъярился, что шведская группа стала вдруг странно переглядываться и полубессознательно чуть ли не в один голос заквакала:

— А конгресс?! Почему нет конгресса?.. Хотим конгресс!

Наверное, выброс моей возмущенной энергии был настолько силен, что я вздрючил сразу же чуть ли не половину группы поразительно тихих и спокойных пожилых шведов!

Вот уж никогда не думал, что обладаю еще и массовым гипнотическим воздействием!.. Знал ведь, что — НЕЗАУРЯДЕН, но что до такой степени?!

— И конгресс, разумеется, тоже!.. — поспешила ответить гид.

Кевин Стивенс запер все двери автобуса и пошел размяться вместе с группой. Я, естественно, помчался за ним.

Как всегда, после долгого сна мне дико хотелось писать и жрать! С первой потребностью я справился довольно легко — обоссал какой-то кустик по дороге, пока наша шведская группа дисциплинированно стояла перед красным светофором.

Облегчившись, я огляделся. Бог мой, как этот город похож на наш! Ни тебе небоскребов, ни столпотворения людей и машин, и дома все такие красивые, так напоминающие центр Ленинграда, что просто сердце сжалось!..

И улицы такие широкие. А через улицу вдруг живая Белка с Бельчатами идет! И все автомобили остановились — пропускали Белку. А эта стерва идет себе и ухом не ведет. А за ней — четверо Бельчат.

Хотел я их было пугнуть, а потом пожалел. Спрятался за ноги Кевина, чтобы они меня не увидели и не обгадились бы сами со страху. Раз Белка может со своим потомством ходить вот так по городу, переполненному всякими опасностями для маленьких Существ, значит, это — прекрасный город! И правильно, что Президенты именно здесь живут. Здесь-то поспокойнее, чем в Нью-Йорке. А в спокойствии всегда лучше думается. И добрее.

На другой стороне улицы меня чуть с ног не сбил невероятной силы сосисочный дух! Шел он от небольшой тележки, на ней сосиски и жарились. Жарил их длинный черный парень в белой и грязной куртке, запихивал в длинную булочку, поливал чем-то красным или чем-то желтым и продавал. Около него стояли еще трое черных парней — все в коже, черных очках, золото повсюду и изо всех мест торчит — по нескольку цепей на шеях, кольца на всех пальцах у каждого, в ноздрях, в ушах, в губах — повсюду кольца!..

Жрут, гады, эти сосиски, чавкают, звякают своим золотом и треплются с продавцом. А тот тоже, видать, из их компахи — одна половина выкрашена в желтый цвет, другая — в сиреневый.

Все четверо были так увлечены трепотней и жареными сосисками, да еще и что-то алкогольное, судя по запаху, хлебали из бумажных пакетов... То есть не из пакетов, конечно, а из бутылок, спрятанных в пакеты.

Вот, кстати, моя первая претензия к Америке!

Ну какого хрена нужно прятать бутылку с алкоголем в бумажный пакет? А то не понятно, что он делает?! Ну что за вонючее ханжество? Из «горла», как говорят у нас, видишь ли, нельзя, а запихни бутылку в пакет, и будь здоров — лакай хоть до усрачки.

По-моему, это их слабая сторона.

Так вот, эти черненькие ребятишки так самозабвенно «задвигались» из пакетов и жрали сосиски, что я совершенно беспрепятственно и даже не особенно таясь слямзил из картонной коробки, стоявшей под тележкой, еще не жареную, но уже готовую к употреблению огромную сосисищу! Они все четверо даже не рюхнулись...

И побежал за Кевином Стивенсом. Тот посмотрел на меня, на сосиску, осторожно оглянулся и негромко сказал:

— М-да... Если я поначалу немного волновался — как ты тут будешь один целых десять дней, то теперь понял, что делал это напрасно. Ты — паренек самостоятельный.

Тут мы наконец подошли к ограде Белого дома. Я схавал полсосиски и огляделся.

Мамочки мои!.. Картинка маслом, как говорил Шура. Вся ограда облеплена зеваками!.. В сторонке от спокойных, как слоны, полицейских в касках ходит какая-то шобла по кругу — человек пятнадцать, что-то орут дурными голосами и вздымают над головами плакаты. Демонстрируют, протестуют. Протестуют, наверное, против незначительной хреновины, так как ни полиция, ни зеваки внимания на них не обращают...

Тут же мужичишко в цилиндре и длиннополом лапсердаке продавал Библию для военнослужащих. Это мне Кевин сказал.

Несколько человек хиппового вида приковали себя наручниками к ограде и мирно переговаривались с полицией, время от времени стреляя у прохожих сигареты. Тоже чем-то возмущались. Но настолько мирно и незлобно, что все это было похоже на какую-то клоунаду...

Неподалеку раскинула палатку остроносая бабешка — тощая, лет пятидесяти, маленькая, с очень настырным выражением лица. Стоял плакат — что-то против атомной бомбы. Это я из разговоров наших шведов понял. Вокруг бабешки — куча пластиковых мешков для мусора, набитых ее имуществом. Дело у нее было поставлено на широкую ногу: сначала спрашивала, откуда группа, и когда ей отвечали откуда, она раздавала листовки на языке той страны, откуда эта группа прибыла. Все было так деловито, что жалеть тетку не было сил. Хотя она провела здесь уже около пяти тысяч дней и ночей! Однако если бы спросили меня, я ответил бы, что она тут гораздо больше пяти тысяч ночей. Сужу просто по запаху...

Она охотно фотографировалась и с удовольствием давала объяснения. А я слушал и жрал свою сосиску. И поглядывал туда, куда смотрели все — за ограду Белого дома. Словно ждали, что вот-вот оттуда выйдет сам Президент, помашет всем лапой и скажет: «Привет, ребята! Заходите, чего стоять за оградой?..»

И вдруг я совершенно неожиданно для себя увидел пегого, черно-белого Кота-дворнягу, который там за оградой прогуливался по бортику большого фонтана, украшенного ярко-красными цветами. Этот фонтан был расположен как раз посередине лужайки — между оградой и входом в Белый дом.

А уже в следующую секунду с омерзительным истерическим, захлебывающимся лаем из рук неподалеку стоящей от нас пожилой дамы с поводков срываются два таких Собачьих шибздона среднего веса, перескакивают, сволочи, сквозь ограду и с двух сторон мчатся на этого черно-белого дурачка, который знай себе прогуливается по бортику бассейна и пытается лапкой, видите ли, выловить из воды какой-то там листочек. А в голову ему даже и прийти не может, что кто-то на него собирается напасть или вообще причинить какие-то неприятности... Мудило грешный...

Что делает в таких случаях нормальный русский Кот, жрущий скоммунизденную сосиску в центре главного города Соединенных Штатов Америки — Вашингтона, округ Дикстрид-Колумбия?

Естественно, хватает остаток сосиски, мгновенно перепрыгивает невысокий каменный барьер, из которого торчат прутья ограды, оставляет недоеденную сосиску в мягкой, пушистой и ухоженной траве президентской лужайки и с криком на чисто Животном «Держись, браток!!!» мчится к черно-белому дурачку на помощь!..

Не знаю, как у них здесь, в Америке, а у нас на пустыре в Питере это совершенно нормальная реакция. Хотя за последнее время очень многое изменилось...

Но «дурачок» оказывается совсем не таким уж дурачком, а вполне приличным Котярой. Ни на секунду не задумавшись, он тут же вступает в бой с первым Собачьим шибздоном и довольно уверенно несколько раз врезает ему по харе когтями.

Я беру на себя второго — он потяжелее, бежал не так быстро, как первый, и всего в два раза больше меня. И пока он не доскакал до Черно-Белого Кота, я как раз успеваю вцепиться в него. Потому как замечаю, что, несмотря на личную храбрость Черно-Белого, приходится ему довольно туго — явно сказывается недостаток опыта уличных драк и столкновений со всякими говнюками типа этих двух «отмороженных» Псов.

Но это я вижу одним краем глаза во время располосовывания когтями рожи «своего» Собака, а вторым краем, наверное, даже другого глаза, вижу, как к нам бегут какие-то мужики в пиджаках и галстуках. Двое с пистолетами, а третий с какой-то чуть ли не пушкой в руках!..

Но тут, волею драки, мы с Черно-Белым оказываемся совсем рядом, становимся спина к спине и начинаем всеми нашими Котовыми способами пиздить двух гнусных Собаков!..

Один мужик другому орет:

— Стреляй, Ларри! Стреляй!..

— Ты что?! — орет второй. — Сбрендил?! Ты что, не понимаешь, в КОГО я могу попасть?

А мы с Черно-Белым мудохаем этих двух болванов-Псов изо всех сил, но если честно признаться, то и нам перепадает — будьте-нате!..

Кровищи от этих Псов, да и от нас — хоть залейся, шерсть летит клочьями в разные стороны!.. И тут я чувствую жуткую боль в задней левой лапе!!! Этот здоровенный гад все-таки прокусил мне ляжку!.. Ах, сука вонючая!..

Из последних сил я взлетаю над этим гадом вверх и, к сожалению, промахиваюсь. Смертельного трюка, как с Вагифом, не получилось.

Тогда я переворачиваюсь на спину и задними лапами (одна уже почти не действует!..) чуть ли не вспарываю живот большому Собаку. А тому, который наседает на Черно-Белого Кота, умудряюсь прокусить и его член, и яйца. В два приема!..

Не самое приятное на вкус, должен заметить, но очень эффективное средство необходимой самообороны.

Вот кто побил рекорд по прыжкам в высоту — этот, которому я прокусил яйца! Он от боли сиганул чуть ли не выше Белого дома!

Оба Собака — один с сильно испорченным брюхом, второй, считай, без яиц и возможного потомства в будущем, с отвратительно жалобным визгом — будто это мы с Черно-Белым Котом на них напали, — начинают от нас улепетывать к ограде, за которой беснуется и рыдает Хозяйка этих двух кретинов и, как обезьяны, мечутся за оградой фоторепортеры...

Казалось бы, все. Время зализывать раны и знакомиться.

Но нет! Третий мужик, по-моему, полный дебил с запоздалой реакцией, вдруг неожиданно пускает в ход свою пушку и стреляет, засранец, не в удирающих Собаков, а в нас с Черно-Белым Котом. Идиот...

Что-то из этой пушки вылетает и накрывает нас вместе с этим Котом тонкой сетью на шнуре. И мы оказываемся буквально спеленутые и тесно прижатые друг к другу... Вот только сейчас я начинаю чувствовать, что задняя лапа у меня уже онемела, а жгучая боль от прокуса перешла в тупую, нестерпимую, разливающуюся по всему телу. Я даже слегка застонал... Ну не выдержал.

А вообще-то мы оба в крови. Черно-Белому Коту эти два кретинских Собака чуть глаз не выдрали и хвост прокусили.

Нас в этой сетке поднимают, берут на руки и начинают выпутывать из нее.

— Ну ты как?.. — спрашиваю я Черно-Белого.

— Да вроде ничего... — отвечает он. — Твоими молитвами. А ты как?..

— Нормально, — говорю я, а у самого от боли аж глаза закрываются и хвост трясется.

— Я вижу, как «нормально», — довольно иронически замечает Черно-Белый, и мне это в нем кажется чрезвычайно симпатичным. — Посмотри-ка, что у меня с глазом. Я что-то неважно им вижу...

— Глаз, — говорю, — слава Богу, на месте! Но вокруг жутко запухло. Попортили тебе все-таки рожу эти бляди...

— Кто-о-о? — не понимает Черно-Белый.

— Бляди, — говорю.

— А-а!.. — наконец дотумкал Черно-Белый. — А я думал, что это скотч-терьеры.

Наконец нас выпутывают из этой дурацкой сетки, и этот же мудило, который в нас и стрелял ею, берет меня за шкирку и говорит двум другим мужикам:

— Подождите меня, ребята... Сейчас я этого выброшу за ограду и вернусь.

А я вишу в его здоровенной лапе и даже не рыпаюсь — боль адская, сил нет, и хочется только лечь и сдохнуть!..

Но тут вдруг вижу, что Черно-Белый прекрасно сечет по-Человечески. Он как услышал, что этот раздолбай собирается меня через ограду выбросить, так сразу уши прижал, верхнюю губу поднял на этого типа, клыки обнажил и ка-а-ак зашипит на него!..

Тот от страха и обгадился. Но явно не из-за клыков и шипения, а совсем-совсем из-за чего-то другого...

— Ты что?! — говорит один мужик этому раздолбаю. — Из них кровища хлещет. К доктору их надо. А потом, ты не видишь реакцию нашего?

— Дай-ка мне его, — говорит другой мужик с пистолетом и забирает меня из рук того кретина. — А ты сматывай свою идиотскую сетку.

Но в эту секунду от самого Белого дома, откуда-то из-под колонн вылетает какая-то девчонка в джинсах, с длинными распущенными светлыми волосиками, и вопит на весь Вашингтон:

— Соксик! Соксинька!.. Боже мой!.. Что случилось?!

И мчится к нам с такой скоростью, будто хочет выиграть большую золотую медаль будущих Олимпийских игр.

А за ней и вокруг нее скачут еще несколько мужиков, как две капли воды похожих на тех трех, которые находятся сейчас при нас с Черно-Белым Котом. И воздух вокруг буквально пропитывается оружейным запахом. Ничего себе — попал, думаю...

Подлетает к нам эта девчонка, хватает из рук первого мужика своего Черно-Белого, капает на него двумя-тремя слезками и...

...хотите — верьте, хотите — нет, но на чистейшем шелдрейсовском языке отчаянно восклицает:

— Что случилось, Соксик?! Солнышко мое... Бедненький мой Котик!..

Потом грозно смотрит на меня и спрашивает Черно-Белого:

— И вот этот грязный мерзавец так тебя изуродовал?!

А мне так больно, так обидно вдруг стало...

Хрен с вами, думаю, валите все на меня! Мы — русские. Мы ко всему привыкшие и претерпевшие... У нас и преступность самая огромадная, и президентов столько, что до Москвы раком не переставить, как говорил Водила. И мы — такие, мы — сякие...

А только что бы вы без нас делали? Кого бы еще несли по пням и кочкам? Негров?.. Латинос?.. Как говорила мне Рут Истлейк — чистокровная американка, — вы и сами их так «либерально» трусите, будто у вас во рту тряпка воткнута. Подлизываетесь к ним, вместо того чтобы хоть раз гаркнуть погромче...

А она еще, дурочка малолетняя, поворачивается к охране, показывает на меня и по-Человечески очень недобро спрашивает:

— Это он так Сокса отделал?! Что это за Кот?! Откуда этот Кот?! Чего стоит вся ваша охранная электроника? Где ваша хваленая служба безопасности?!

Но тут уж за меня в один голос вступились все мужики! Все, которые видели нападение Собаков на Черно-Белого Кота. Да и сам Черно-Белый закричал этой девчонке по-шелдрейсовски:

— Что ты, что ты, Челси?! Этот Кот теперь мой друг до конца жизни! Если бы не он — меня бы на части разорвали!!! Этот Кот меня от целых двух Блядей спас!..

Челси услышала, как Черно-Белый назвал тех Собаков, покраснела и своим ушам не поверила:

— От КОГО он тебя спас?..

— От двух Блядей, — повторил Черно-Белый. — Это порода такая. Очень похожа на скотч-терьеров.

А я чувствую, что тот мужик, который меня на руках держит, как-то странно трясется. Я голову поднял, заглянул ему в морду, а он ржет, сукин сын, еле сдерживается, чтобы в голос не расхохотаться. И так с понтом отворачивается от Челси...

Ну надо же?! И этот по-шелдрейсовски тянет! Куда я попал?..

— Немедленно к врачу, — строго говорит Челси охране. — И этого Кота тоже.

Потом смотрит на меня и добавляет уже по-шелдрейсовски:

— Простите меня, пожалуйста.

— Да ладно, — говорю. — Чего уж там...

* * *

Лежим в специальной малюсенькой ветеринарной лечебнице при Белом доме — ничуть не хуже пилипенковской при его пятизвездочном «Интеротеле» в Петербурге для высокопоставленных Кошек и Собак дальнего зарубежья.

Все уже с нами сделали — уколы там разные, примочки всякие, мне даже два шва наложили на заднюю лапу. А всякие там царапины и укусы этих сволочей смазали нам такой шикарной мазью, которая и лечит, и на вкус — обалденная! Это чтобы не лишать нас — Котов — единственной инстинктивной привычки самостоятельно зализывать свои раны...

Но до вечера велели нам лежать и не дрыгаться — дескать, кормежка в койку, поссать или еще чего хуже — вот сюда: ни запаха, ни «вида», все мгновенно смывается ароматическими струями, — короче, начинаем процесс накопления сил для скорейшего выздоровления...

Лежим, треплемся. Я его спрашиваю:

— Ты кто?

А он мне говорит:

— Я Сокc Клинтон — Первый Кот Америки. А ты?

— А я, — говорю, — Мартын-Кыся Плоткин фон Тифенбах!

Фон Тифенбаха я приплел для пущей важности — понял, что не с простым Котом дело имею. Так вот, пусть знает...

— Ты испанец? — спрашивает меня Сокс Клинтон.

— Нет, — говорю. — С чего это ты взял?

— У них всегда тоже такие длинные и пышные имена — Хозе-Мария-Луис-Фернандо де Альварец, например... А как мне тебя называть? Неужели полностью?..

— Ты что, чокнулся?! — говорю. — Зови — Мартын. Или просто — Кыся.

— О’кей, Кыся! — говорит мне Сокс. — А кто же ты по национальности?

— Русский, — говорю.

— Ну да? Здорово!.. Бывали тут у нас ваши русские — и Горбачев, и этот... как его?.. Ельцин! Да и завтра как раз Билли принимает русских депутатов вашей Государственной Думы... Так что тебе повезло — наверняка тебе будет интересно повидаться с ними!

— Не думаю, — говорю. — Мы одно время с Шурой их заседания в Думе чуть ли не каждый день смотрели по телевизору. Срань болотная!

— Ка-а-ак?!

Ну явно, явно этот Сокc — Кот домашнего, я бы даже сказал, оранжерейного воспитания! Хотя и чувствуется в нем культура, интеллект. Наверное, знаний до чертовой матери, а в обычной жизни ни хрена не рубит!.. Очень многих слов не знает, удивляется пустякам... Хотя в то же самое время в драке вел себя отменно и мужественно. Не очень умело, но достаточно настырно.

— Объясняю, — говорю. — Срань болотная... Это... Как бы поточнее выразиться? Ну, ерунда Собачья, понимаешь? Они в этой Думе лаются на чем свет стоит, некоторые даже дерутся и болтают, болтают, болтают... И все без толку! Уж кто только не стал депутатом в этой говенной Думе?! Разброс жуткий! От жлоба до академика, от ворюги до банкира, от бандита до генерала. Приличных мужиков — раз-два и обчелся. Кормушка — будь здоров!

— Как ты странно рассуждаешь... — задумчиво говорит Сокс. — У нас тоже есть свои претензии к конгрессу, но чтобы так... Ты что, не чисто русский? Это я с точки зрения патриотизма...

— Чисто, чисто русский! — говорю. — Уж с точки зрения патриотизма — я такой русский, дай Бог всем русским такими быть! Хотя можно считать, что во мне есть и частичка еврейской крови тоже...

— Что ты говоришь?! — восхитился Сокс. — А откуда же?!

— Года три назад, на пустыре перед нашим домом, мой Шура Плоткин разнимал мою драку с тремя чужими Котами. Ну и в пылу схватки мне кто-то из этих троих прокусил переднюю лапу. Видишь шрам?

— Вижу...

— Ну вот. А в горячке миротворческих усилий Шуры эти курвы расцарапали ему руку до крови. Наши крови — моя и Шурина — по запарке смешались, и Шура потом повсюду утверждал, что теперь во мне течет и еврейская кровь тоже!..

Ну и пошло-поехало!.. Кто такой Шура? Что такое «курвы»? Где такой город «Пустырь»? И так далее...

Вот и пришлось за последний месяц в третий раз пересказывать свою историю.

Первый раз — Капитану судна «Академик Абрам Ф. Иоффе», второй раз — сержанту нью-йоркской полиции Рут Истлейк и ее русскому сыну Тимуру и в третий раз вот сейчас.

Причем я заметил, что каждый раз, несмотря на все более и более сокращенные варианты моего рассказа, рассказ все удлинялся и увеличивался в объеме: Капитану я рассказывал все, что было ДО НЕГО; Рут и Тимурчику — все, что было ДО НИХ, но уже включая в рассказ и Капитана; теперь же я рассказываю Соксу все, что происходило со мной ДО БЕЛОГО ДОМА, но уже с историями Капитана и Рут с Тимуром...

Надо отдать должное Соксу — он был превосходным слушателем.

Но как только я закончил свой опус на том, каким образом оказался в Вашингтоне, так меня словно молнией стукнуло!!!

— Боже мой!.. — завопил я. — Что же делать?! Я же шофера этого туристического автобуса Кевина Стивенса ни о чем не предупредил!.. Елочки точеные!.. Он же там с ума сходит!.. Ему же за меня перед Рут и Тимурчиком ответ держать... Что делать?! Батюшки, сволочь я, каких не бывало!..

— Не мечись и не верещи так, — говорит Сокс. — У меня даже голова распухла от твоей истерики. Сейчас что-нибудь придумаем...

И нажимает лапой одну из трех разноцветных кнопок на пульте, который лежит прямо перед ним. И Сокc нажимает именно зеленую кнопку.

— Возьми себя в лапы, Кыся. Сейчас придет Ларри Браун, и ты ему все объяснишь. Это мой личный телохранитель и умница. Мой приятель. Говорит по-Нашему лучше любого Кота.

Дверь открывается, и в наш лазаретик входит тот самый мужик, у которого я лежал на руках, а он еще втихаря ржал, когда услышал от Сокса, что «Бляди» — это особая порода Собак.

— Привет, ребята! — говорит он. — Как дела?

— Нормально, — отвечает ему Сокс. — Ларри, познакомься, пожалуйста: это — Кыся. Кыся! А это Ларри Браун. Я тебе про него уже говорил.

— Привет, Кыся, — говорит Ларри. — Что стряслось?

Объяснил я ему ситуацию — так сбивчиво, с пятого на десятое, но он все просек, записал откуда автобус, название — «Америка», и что по бокам автобуса нарисована та смехотворная тощая Псина. И что группа — шведская, а водителя зовут Кевин Стивенс.

Ларри тут же позвонил по своему карманному телефону, продиктовал кому-то все эти данные, попросил немедленно разыскать мистера Кевина Стивенса и соединить его с ним — Ларри Брауном.

— Он еще толстый такой, и на вид ему лет за пятьдесят, — добавил я для верности.

— Это не обязательно. Такие автобусы снабжены радиостанциями, а водители в обязательном порядке имеют в карманах вот эти штуки. — И Ларри показывает мне свой карманный телефон. — Сейчас наши ребята достанут его номер и...

И в эту секунду телефон Ларри запиликал прямо у него в руке.

— Браун! — говорит Ларри в трубку и подмигивает мне. — Здравствуйте, мистер Стивенс. Вам уже сказали, кто я? Вот и прекрасно! А то ваш клиент тут волнуется, нервничает — не успел предупредить вас, что ненадолго задержится у нас тут в Белом доме... Ах, ему еще в конгресс надо?.. Поможем. Нет проблем. Когда он должен вернуться в Нью-Йорк? Ага... Никаких трудностей. Подъедете к Южному входу и заберете его. Я сам вам его и передам. Не волнуйтесь...

Но Кевин Стивенс и не собирался откланиваться! Ларри пришлось еще довольно долго слушать Кевина, глядя на меня. Наконец он прорвался:

— А вы мне продиктуйте телефоны мистера и миссис Истлейк — я им сам сообщу, что все в порядке. Как говорится, информация будет из первых рук. Так им будет спокойнее. А что напишут газеты — я уже заранее знаю... Мы с этим сталкиваемся чуть ли не ежедневно. Так!.. Записываю нью-йоркские телефоны Истлейков... Постойте... Этот второй номер... Это же номер какого-то полицейского участка! Ах, миссис Истлейк работает в полиции?! Понял. Спасибо. Счастливого вам пути, мистер Стивенс.

Ларри отключил телефон, сунул его в пиджачный карман и сказал мне:

— Я специально не говорил этому парню, что вы тут прихварываете. Лишний шухер нам ни к чему, и травмы у вас не смертельные. Но в Нью-Йорк нужно позвонить как можно быстрее — до выхода вечерних газет и телевизионных новостей! Вашу драку снимали из-за ограды репортеры не менее пятнадцати газет, человек сорок любителей, если не считать еще трех-четырех операторов телевидения. Так что, ребятки, материальчик о вас уже стряпается и вот-вот выйдет в эфир, а газеты напишут вообще черт знает что!.. Будто один из вас съел Ясира Арафата, а второй пытался перекусить глотку Саддаму Хусейну.

— А мы потом будем три месяца отмываться от этого дерьма и писать опровержения!.. — склочным голосом проговорил Сокc.

— Точно! — подтвердил Ларри Браун. — Значит, я звоню в Нью-Йорк Истлейкам. А то они посмотрят телевизор, почитают газетки и с ума сойдут там от ужаса — что их Кыся наделал!..

А я про себя подумал — не дай Бог, Шурочка Плоткин все это узнает из газет и телевидения — дескать, какой «халеймес» (это его словечко!) я устроил в Белом доме, вместо того чтобы бросить все свои Котовые силы на поиски его — моего единственного и неповторимого друга и ближайшего кровного родственника... Он так огорчится, так расстроится, что это может быть просто опасным для его здоровья! Потому что я всем своим нутром, всем многотысячелетним Котово-Кошачьим опытом ПРЕДВИДЕНИЙ и интуитивных особенностей, присущих только НАМ, чувствовал, что Шурик Плоткин сейчас очень и очень нездоров...

— Правильно! — тут же сказал этот стервец Сокc, просто-напросто прочитав мои мысли как по книге. — Это самый важный аспект в данной ситуации. Но тем не менее в Нью-Йорк тоже необходимо звонить немедленно!

Не успел я потрястись и поразиться ТАКИМИ ГЛУБИННЫМИ способностями Сокса, не успел Ларри Браун набрать наш нью-йоркский телефон, как распахнулась дверь нашей больнички, и к нам вошли сразу же трое — Челси, которая, по словам Сокса, оказалась дочерью Президента Соединенных Штатов Америки, и ее венценосные родители — мама Хиллари и папа Билл Клинтон — сам Президент Америки.

Хиллари и Билла я узнал сразу же! Мне их фотографии только позавчера Тимур показывал в каком-то журнальчике...

А то, что Билл Клинтон еще и играет на саксофоне, — мне это было известно уже давно и очень нравилось!

Не скрою, я тут же почтительно встал на три здоровые лапы, поджимая под себя больную заднюю левую.

— Да лежи ты! — спокойно посоветовал мне Сокс, даже не шелохнувшись. — Чего ты вскочил?

— Неудобно... — пролепетал я. — Все-таки Первая Леди и сам Президент!..

— Я тебя умоляю!.. — желчно усмехнулся Сокс, будто знал про Хиллари и Билла Клинтон что-то такое, из-за чего не хрен было перед ними так уж вытягиваться. — Не сотвори себе кумира, Кыся.

— Сокс, не хами! — неожиданно не по-шелдрейсовски, а по-нашему, по-Животному жестко произнес Ларри Браун. — Даже твое положение в Белом доме не дает тебе права разговаривать о них таким тоном. Или ты хочешь, чтобы я перевел это Челси?..

— Нет, нет, Ларри!.. — дико перетрусил Сокc, тут же вскочил на все четыре лапы и ну очень натурально стал ластиться к президентской семье.

Он был безусловно талантлив — этот чертов Сокc! Я видел, что его буквально тошнит от необходимости тереться носом о ноги и руки Хиллари, что он еле сдерживает отвращение при прикосновении к нему самого Президента... Но он зато нежно и абсолютно искренне отвечает на любое движение их дочери — Челси...

Сокс был несомненно одаренным актером и опытным царедворцем и, наверное, по праву занимал свое место в Белом доме. Просто иногда уставал и не выдерживал собственной фальши.

А они — несчастные Билл и Хиллари — были свято убеждены в любви и непогрешимой преданности к ним их драгоценнейшего Сокса, простенького и очень дворово-уличного Котенка, которого они усыновили еще в тысяча девятьсот девяносто первом году в Литтл-Роке, штат Арканзас, и которого собственноручно возвели на престол Первого Кота Америки!..

К несчастью, ни Хиллари, ни Билл Клинтон не знали шелдрейсовского, и поэтому их отношения с Соксом напоминали, как говорил Шура, «игру в одни ворота» — они его любили, а он их почему-то нет...

Челси же даже и не подозревала о существовании такого английского ученого, как доктор Ричард Шелдрейс. А уж о том, что она читала его книги — не могло быть и речи! Просто свойства характера Челси — доброта, искренность, постоянное желание понять, готовность прийти на помощь — сами по себе сформировали в ее сознании (точнее было бы «в бессознании») способность понимать Сокса, а впоследствии и разговаривать с ним, как, впрочем, и со всеми остальными Котово-Кошачьими, на превосходном щелдрейсовском языке! Она даже не знала, что этот язык называется «шелдрейсовским»!..

Но такое возможно лишь при очень сильной воле партнеров или при беззаветной любви друг к другу.

Все это я узнал потом. Потом и понял причину таких странных отношений между Соксом и старшими Клинтонами.

Оказалось, что Сокс — КАСТРАТ! Еще до того, как стать Президентом Америки, будучи губернатором Арканзаса, Билли обратился к врачам по поводу своих странных недомоганий. Врачи констатировали — аллергия на Кошачью шерсть! Такое, к несчастью, бывает. Знаю по собственному опыту.

У Шуры одна приятельница страдала именно этим самым — аллергией на Котов. Как останется у нас ночевать — так наутро ее рожа черт знает на что смахивает! Вся в струпьях, раздута, глаз не видно... Кошмар! И все из-за меня. Причем когда я сам где-то трахаюсь вне дома и ночевать не прихожу, так у нее все в порядке. И рожа на месте, и глаза смотрят. Ну просто прелесть!

Хорошо, когда это происходит летом! А зимой как быть? Когда холодно, когда все подвалы закрыты — дворники их зимой запирают так, что только взрывом открыть можно!.. Трахнешься где-нибудь на лестнице по-быстрому и домой шпаришь от холода. А там эта... Со своей аллергией.

И мы с Шурой решили сменить бабу. Что и сделали. Не скрою, с легкостью и весельем. Эта нам поднадоела не только своей антиКотовой восприимчивостью, но и вообще...

Тем же страдал и Билл Клинтон. Крупные силы американской науки были брошены на борьбу с недугом губернатора, но тщетно... Расставаться с Котенком Соксом губернатор не хотел ни под каким видом, наука оказалась бессильной, но какой-то ученый мудило посоветовал КАСТРИРОВАТЬ Сокса.

Дескать, основу для возникновения аллергии вызывают те Котово-Мужские половые гормоны, которые буквально сочатся из любого нормального здорового Кота, каким и был бы Сокc, если бы... Если бы не тот ученый арканзасский придурок.

И Сокса — Котенка-несмышленыша, еще не познавшего вкуса ни одной Кошки в своей жизни, — КАСТРИРОВАЛИ! Варвары...

То есть его лишили гигантского пласта Жизни, таящего в себе ни с чем не сравнимое Наслаждение, Уверенность в себе, Гордость за совершаемое, Радость отцовства, наконец!..

Да, он был Котом губернатора штата Арканзас! Потом неожиданно стал Котом Президента Соединенных Штатов, потом был избран на второй срок и стал вообще называться — Первый Кот Америки! У него появился СВОЙ штат сотрудников, СВОЯ охрана, СВОЕ пресс-бюро, СВОИ повара, СВОИ ветеринары...

Ему стали писать сотни тысяч американских идиотов, для ответов на письма которых пришлось организовать целое учреждение из «ветеранов»!

Секретные службы то и дело доносили о готовящихся покушениях на Сокса и «доблестно» разрушали планы арабских злоумышленников и террористов-антисоксовцев!..

Естественно, что безоблачное существование Первого Кота Америки не прошло не замеченным для журналистов. Сотни фоторепортеров на пупе вертелись, чтобы сделать снимок Сокса... Телевидение устанавливало свои камеры с чудовищными объективами на крышах соседних домов и окружающих деревьев: лишь бы запечатлеть, как Сокс какает на лужайке, как он писает, как гуляет...

В «Нью-Йорк пост» появились фальшивые «Воспоминания Кота Сокса Клинтона», написанные Тони Баррел и Мэри Даусон. Написаны они были якобы от имени Сокса — крайне посредственно и до отвращения слащаво. Сокс клялся мне потом, что ничего подобного никому и никогда не говорил! Тем более что Баррел и Даусон не тянут ни по-шелдрейсовски, ни по-Животному, а к Ларри Брауну и Челси они доступа не имели.

Минимум сотни статей были посвящены жизни и личности Сокса Клинтона, а половина из них просто-таки дышала раздражением и неприязнью к ни в чем не повинному Соксу.

Вашингтонская журналистка Лора Мелвентер даже запланировала целую развернутую кампанию против «Кота — прожигателя народных денег»! Она подсчитала, что содержание Первого Кота Америки обходится американским налогоплательщикам в год больше пятисот тысяч долларов...

Я сразу вспомнил, как Тимурчик и Рут Истлейк ждут не дождутся прибавки к заработной плате до шестидесяти тысяч долларов в год! Уж на что я никогда ни хрена не смыслил в арифметике, но и то сообразил, какая чудовищная разница и глубочайшая пропасть лежит между этими двумя цифрами...

А журналистка из Флориды Беатрис Декстер писала...

Все! К чертям Собачьим! На хрен мне нужно копаться в этом грязном белье?!

Одно понимаю — Сокc тут абсолютно ни при чем! Делают это все Люди, которые или хотят ПОНРАВИТЬСЯ Президенту, или хотят показать ему же СВОЮ ГОТОВНОСТЬ БОРОТЬСЯ ЗА ИСТИНУ. Что в конечном итоге — одно и то же. Как сказал бы Плоткин: «Фальшак-с!..»

Меня гораздо больше занимало другое — я, кажется, понял природу паршивого отношения Сокса к Хиллари и Биллу...

Кому-то может показаться, что я из неких Котово-корпоративных соображений все время выгораживаю Сокса — дескать, он ни в чем не виноват. Это все стечение обстоятельств или происки тех Типов, которым выгодно представить Сокса в том или ином свете...

Нет, тут я постараюсь быть совершенно объективным. Тем более что по чисто морально-нравственным соображениям у меня к Соксу тоже нашлась бы парочка претензий.

Ну например — уж если я люблю, так люблю. А если не перевариваю, то никогда и ни за что не делаю вид, что люблю. А Сокc...

Может быть, только так и нужно жить в ихнем Белом доме или, предположим, в нашем Кремле (Шура как-то говорил, что это почти одно и то же!), но мне лично это не подходит. Если бы мне предложили выбор на этих условиях — я бы выбрал ту полунищенскую квартирку в Бруклине на Оушен-авеню со старым еврейским Песиком Арни-Ароном...

Так вот, мне причудилось, что Сокс, даже не понимая происходящего, совершенно подсознательно (это мы с Шурой как-то проходили...) не может простить Хиллари и Биллу, что они его КАСТРИРОВАЛИ.

Вполне вероятно, что я себе это нафантазировал, но клянусь чем угодно — чтоб мне век Шурика не видеть!!! — дело было именно в ЭТОМ.

Сокс, не познавший счастья ЖЕЛАНИЯ Кошки и возможности «слиться с ней в едином экстазе», как говаривал мой Плоткин, где-то затылочными долями мозга ощущал, что Билли и Хиллари лишили его чего-то ЧРЕЗВЫЧАЙНО ВАЖНОГО И ПРЕКРАСНОГО, чего не может заменить ни один Кремль, ни один Белый дом со всеми их президентскими примочками!

Никакой огромный штат секретарей, охранников, врачей и обилие отборнейшей жратвы, ни одна газетная фотография, ни одна журнальная статья не дадут потрясающего ощущения нормального полновесного совокупления с какой-нибудь Кошкой-симпатягой, тоже понимающей толк в ЭТОМ ДЕЛЕ...

И наверняка Сокc это ощущал. Он просто не понимал, что его так угнетает и восстанавливает против бедных Клинтонов, но состояние собственной неполноценности, ручаюсь, он явно осознавал! Просто не знал, отчего это с ним происходит.

Господи! Как бы мне хотелось ему помочь...

* * *

Но это все пришло мне в голову гораздо позже. Примерно спустя сутки. А сейчас...

А сейчас я стоял на трех лапах перед самим Президентом Соединенных Штатов Америки Биллом Клинтоном и, не скрою, был почтительно взволнован.

И если кто-нибудь упрекнет меня в излишнем расшаркивании, я попрошу найти хотя бы одного американского Кота, который не разнервничался бы от встречи даже с Нашим Президентом. А уж чего только не болтают про Нашего!..

Не знаю, что бы сказал Наш американскому Коту, а этот Президент присел передо мной на корточки и чуть ли не насильно усадил меня на простенький лазаретный тюфячок с противоблошным излучением, встроенным кардиографом, регистратором температуры, пульса, фиксирующим каждое Котово-Кошачье недомогание, и пропитанный десятком целебных растворов, способных вытянуть любого полудохлого Кота чуть ли не с того света.

Такого тюфячка даже в пилипенковском отеле пятизвездочной стоимости не было! А уж этот подонок напер к себе в Петербург оборудование со всего мира! Причем милиционер Митя мне говорил, что все это он получал на халяву!.. За счет какого-то «Международного общества защиты животных», где Пилипенко сейчас отирается и шустрит изо всех сил...

Так вот, значит, усаживает меня Клинтон на этот тюфяк собственными руками (это несмотря-то на врожденную аллергию!..) и говорит:

— А ты, Кыся, сиди, лежи, поправляйся. Судя по твоим боевым шрамам и разорванному уху и по тому, как отважно ты вел себя, бросившись на помощь к нашему дорогому Соксу, — ты Кот боевой и...

— Папа! Ты не можешь попроще? — прерывает его Челси. — Ты же не в конгрессе и не на встрече Большой Семерки...

— О’кей, малыш!.. — смеется Клинтон. — Просто я посчитал, что раз это русский Кот, как мне подсказал Ларри, то первая наша встреча должна носить оттенок некой «дипломатичности». А подобные встречи регламентированы определенным характером и не менее определенной лексикой.

Теперь Клинтона прервала Хиллари.

— Кот — есть Кот! — сказала она. — И важно, что представляет собой этот Кот. А русский он или американский, или итальянский — не имеет ровно никакого значения...

— Слушайте! Какого черта вы на меня навалились?! — весело возмутился Клинтон. — Я зашел сюда с единственной целью — пожать лапу этому русскому мужественному Коту, а вы...

— Так сделай же это!.. — чуть ли не хором простонали Челси и Хиллари.

— Кыся! Лапу!.. — сказал Билл Клинтон и шутливо протянул мне свою ладонь.

Я с удовольствием вложил свою переднюю правую лапу в его протянутую руку.

Клинтон беспомощно и растерянно посмотрел на Челси и Ларри Брауна:

— О Боже... Он что, понимает все, что я говорю?!

— Полагаю, что да, мистер Президент, — уверенно сказал Ларри.

А Челси подмигнула мне и спросила меня по-шелдрейсовски:

— Ларри прав?

— Естественно! — ответил я ей и приветственно вильнул хвостом.

— Тогда у меня будет с тобой отдельный разговор...

— Нет проблем, — заверил я ее.

Челси радостно рассмеялась и погладила меня. Впервые в жизни я вдруг почувствовал, что мне это приятно! До этого момента я никаких таких поглаживаний не переносил, да и, честно говоря, никому из посторонних не позволял этого делать. Разве что только Шуре, Водиле, Фридриху, Тане Кох и вот теперь — Тимурчику... А тут — ну надо же, как мы все-таки меняемся с возрастом!..

Одновременно с этими мыслями я отчетливо увидел, что Сокc чуть на говно не изошел от ревности и зависти. Он буквально подлез под руки Челси, и той ничего не оставалось делать, как погладить и Сокса. Правда, сделала это она с открытой душой и распахнутым для любви сердцем.

Сокс это почувствовал и, слава Богу, перестал на меня дуться. Мне еще не хватает наживать здесь себе врагов!.. Да еще к тому же в лице (нельзя же сказать — «в морде»!..) всесильного Сокса.

Для кого-то там Белый дом — это ВЕРШИНА, куда вскарабкиваются по неимоверно тяжелой и крутой лестнице. У меня же все наоборот. Для меня Белый дом случайно оказался всего лишь первой ступенькой... Второй должен был бы быть — конгресс, третьей — тот самый конгрессмен, приятель фон Тифенбаха, а уже от конгрессмена я должен буду все узнать о местопребывании моего Шуры Плоткина. Ибо Шура и есть для меня ВЕРШИНА этой лестницы...

* * *

Вечером был консилиум. На помощь к нашему президентскому ветеринару был приглашен какой-то жутко крутой специалист по Котам и Кошкам из Джорджтаунского университета — профессор Эмилио Розенблат-Хуарец, который как заведенный болтал и по-шелдрейсовски, и по-Животному. Его единственным недостатком было то, что он ни на секунду не закрывал рот и никому не давал сказать ни единого слова. А так — вполне приличный мужичонка.

Кстати, в какой-то степени ученик самого Ричарда Шелдрейса! Специально летал на целый год в Англию — слушать курс лекций доктора Шелдрейса, где и наблатыкался чирикать по-Нашему. Для постоянной языковой практики держит в собственном доме двух Котов и двух Кошек.

А недавно отдыхал с женой в Ки-Уэсте — это самый последний маленький островок в самой-самой южной оконечности Флоридской островной гряды. Куба — рукой подать! Каких-то вшивых девяносто миль...

И на этом островке Ки-Уэсте есть дом такого американского писателя Эрнеста Хемингуэя. Как сейчас помню, Шура его безумно любил!.. И в этом доме по сей день по завещанию Хемингуэя живут больше ста Котов и Кошек, за которыми ухаживают одна старая тетка и два ее сына.

Так, по словам профессора, когда он туда пришел, он чуть ли не до ночи не мог оттуда вырваться! Так эти Коты замучили его своей болтовней и сплетнями!..

Я-то подозреваю, что все было наоборот: у всех этих несчастных хемингуэевских Котов и Кошек наверняка «крыша поехала» от нескончаемой болтовни самого профессора, и они, бедняги, не могли дождаться момента, когда же этот Собачий сын Эмилио Розенблат-Хуарец уйдет или хотя бы на секунду заткнется!..

Как только я первые три минуты послушал этого трепача Эмилио Розенблата... как его там дальше?.. Хуареца, что ли?.. — так я сразу решил закосить под дурачка: дескать, я — Кот русский, языкам не обученный, ничего не понимаю, а по-Животному могу общаться только лишь по-российски, да и то через пень-колоду...

И нужно отдать должное Челси и Ларри Брауну, которые присутствовали при этом вечернем консилиуме и осмотре, они меня поняли без единого слова и ни разу, даже случайно, не заложили!

Состояние наше было признано удовлетворительным, и нам разрешили отправиться погулять в сад. Это было более чем кстати. Гадить хотелось невероятно, а я, как вам известно, могу делать ЭТО только на свежем воздухе.

Сокс со своей белоснежной манишкой и в белых носочках и с перевязанным наискосок глазом был похож не то на джентльмена в смокинге, по пьянке схлопотавшего по рылу, не то на пирата из телефильма «Остров сокровищ».

Я тоже был не лучше — чапал на трех лапах, четвертая была намертво прибинтована к какой-то дощечке, со строжайшим запретом опираться на нее до утра...

Короче — Кот Базилио и Лиса Алиса после драки из мультика про Буратино. Тоже, кстати, из телеящика.

* * *

... На воздухе мы действительно почувствовали себя лучше, и Сокс на правах хозяина Белого дома стал мне рассказывать всякие ужасно интересные вещи!

Ну например — мы сейчас гуляем по территории площадью в восемнадцать и семь десятых акра...

На мой вопрос, что такое «акр», Сокс сказал, что точно он не знает, но это что-то ужасно большое... Зато он точно знает, что эти «акры» обслуживают тридцать шесть работников Национальной парковой службы, а что в самом Белом доме — сто двадцать три комнаты, за которыми следят, убирают, натирают полы, чистят лампы, пылесосят и заводят часы еще девяносто три работника!..

— Откуда ты все это знаешь, Сокс?! — искренне удивился я. — Неужели ты все это изучал?!

— Ни черта я не изучал! Надо больно тратить на это время... Я пару раз прошвырнулся вместе с экскурсиями по нижним этажам, послушал экскурсоводов и все запомнил!

— Какие экскурсии, какие экскурсоводы?! — поразился я. — Здесь же Клинтоны живут! Это же частная квартира... Ну, пусть большая квартира, но какие еще могут быть здесь экскурсии!..

— Кыся! Друг ты мой, Кыся-Мартын Плоткин фон Тифенбах, — покровительственно проговорил Сокс, обнаружив блистательную память на имена, свойственную, наверное, всем общественно-политическим деятелям, к каковым я безоговорочно причислил и Сокса. — Друг ты мой сердечный! Да у нас в нижних этажах Белого дома бывает до одного МИЛЛИОНА туристов в год!.. А ты говоришь, «квартира»... Содержать эту квартиру нужно? Людям деньги платить нужно? Морскую пехоту, Секретную службу, техников, электриков, совершенно секретных работников кормить нужно?.. Обязательно! Вот тебе и ответ — зачем экскурсии! Да если я тебе скажу, сколько тут вообще людей служит — ты же в обморок брякнешься! Но учти, это абсолютно секретные сведения... Тсс!.. Никому! Ясно?..

— Погоди, не начинай рассказывать, — говорю я Соксу. — Я прислонюсь к чему-нибудь или, может, просто прилягу. А то падать в обморок с трех лап мне как-то никогда не приходилось...

— Напрасно иронизируете, мистер Кыся, — склочным голосом говорит Сокс. — Да будет вам известно, что Президента и его администрацию охраняют девятьсот агентов секретной службы!!!

— Это на хрена же так много? — спрашиваю я, но в обморок не падаю.

— А у нас в Америке издавна существует очень миленькая национальная традиция — пулять в Президентов! — говорит Сокс. — Только в Белом доме пятьсот человек патрулируют внешний и средний периметр территории...

— Чего патрулируют? — переспросил я.

— Периметр, — повторил Сокс. — Ну вот где мы сейчас гуляем и вообще все вокруг... И за оградой тоже. А внутри ограды — больше ста агентов в штатском. В смысле — не в военной форме... Они охраняют непосредственно Президента, Хиллари и Челси. Ну и, естественно, меня!..

Я оглядел все вокруг — ни одной живой души.

— И сейчас охраняют? — усмехнулся я.

— А ты думал?! Доказать? — разозлился Сокс.

— Докажи!

— Мя-я-я-о-о-у-у!!! — неожиданно завопил Сокс дурным голосом.

И в то же мгновение без малейшего промедления откуда-то из-за деревьев, из-под земли, вполне вероятно, что и с неба, вокруг нас возникли человек двадцать — двадцать пять в военной форме и в пиджаках, но с совершенно одинаковым оружейным запахом! А впереди всех мчался не кто иной, как Ларри Браун...

— Что случилось, Сокс?! — заорал он на бегу по-Животному.

После этого я уже верил во все, что мне рассказывал Сокс.

И что служба безопасности может приборами обнаружить любое оружие, любую взрывчатку, какие-то там радиоактивные материалы...

Что все пакеты и письма, поступающие в Белый дом, проверяются сначала рентгеновскими лучами, а только потом вскрываются...

Что каждый год задерживаются в среднем двести пятьдесят человек с больной психикой и около четырехсот со здоровой — при попытке пронести огнестрельное оружие в Белый дом!..

А воздушное пространство над Белым домом, оказывается, охраняется даже ракетами «земля — воздух»!..

И все это была чистейшая правда!!!

Сокс мне наврал только одно — то, что все эти сведения были АБСОЛЮТНО СЕКРЕТНЫМИ...

Наоборот, они были известны всем, кто хоть однажды брал в руки журнал или газету и внимательно читал всякую хреновину о Белом доме и его обитателях. Кстати, в том числе и о Соксе...

Мне потом Тимурчик показывал десятка полтора русских газет, выпускавшихся в Нью-Йорке, которые с удовольствием печатали эти все «СОВ. СЕКРЕТНЫЕ» сведения и жуткие грязные подробности из жизни Первого Семейства Америки.

Справедливости ради нужно сказать, что американские газеты печатали и того хлеще и тошнотворнее!..

— Самое противное, что они берут из жизни нашего Билли какой-нибудь действительный случай, очень давнишний, и вокруг этого случая потом накручивают дикое количество лжи и домыслов, — сказал мне Сокс. — Способ испытанный и проверенный на многих политиках — если нужно подмочить ему репутацию или вовсе убрать с политического Олимпа... Хорошо еще, что НАШ и сам не промах — его у нас здесь называют — «подлинный виртуоз выживания»!.. А уж через что он только не прошел, бедняга...

Заботливые и сочувственные интонации Сокса не могли скрыть от меня и то, что ему не терпится рассказать про Клинтона хоть какую-то неблаговидную историйку. Ибо, помимо неосознанного непрощения Клинтонам своего КАСТРАТСТВА (можно так сказать?..), Сокс был еще и НЕВОСТРЕБОВАННЫМ СПЛЕТНИКОМ.

Действительно, кому и что мог поведать Сокс из всего того, что он знал про Белый дом? Челси, которая в нем души не чаяла? Так та просто не стала бы никогда его слушать. Потому что отца она обожала до беспамятства — это было видно невооруженным глазом. Кому еще? Хиллари?.. Так у Хиллари были, наверное, и свои источники информации. Покруче Сокса!.. Охране Президента? Уж охрана-то знала про Билли Клинтона раз в сто больше, чем Сокс!..

И все сплетни, которыми Сокс был нафарширован, оказывались никому не нужными... А они его переполняли до образования желчи!

Но тут вдруг появляюсь Я! Так сказать, «свежий объект», несколько взломавший привычный и в какой-то степени замкнутый мир Белого дома. Да к тому же «объект» стопроцентно родственной породы!..

Ну как тут было удержаться от сплетен?!

— Помню, в Арканзасе, когда я был еще совсем Котенком, а Билли губернатором, и вот-вот должна была начаться президентская выборная кампания, где решалось, будет Клинтон Президентом Америки или нет, наши противники отыскали всех мало-мальски известных женщин, с которыми когда-либо наш Билли путался. Они нашли и Дебору Матис — молодую журналистку из Арканзаса, и Элизабет Уорд — королеву красоты и «Мисс Арканзас», и Сюзанну Уайтейкер — личного секретаря Клинтона, и Леноколу Салливан — тоже «Мисс Арканзас» — красавицу мулатку!..

Я тут же вспомнил Рут Истлейк, которая была наверняка красивее всех баб Клинтона, и честно сказал свое мнение:

— И я его отлично понимаю! Молодой, красивый, спортивный мужик... Играет на саксофоне... Какого черта?!

— Но этих девок так раскрутили, что они стали давать на Билли какие-то грязные показания!.. — вскричал Сокс. — А Дженнифер Флауэрс про свой роман с Клинтоном даже книгу написала. Называется — «Страсть и предательство»!..

«Более пошлого названия эта бездарная корова придумать не могла!..» — сказал бы мой Шура.

— Причем подробности в книжке жуткие! — Сокс огляделся и понизил голос: — И — как он ее!.. И — куда!.. И сколько он может! И как он неутомим, и какой он гениальный любовник!.. Мало того, эта Дженнифер в мае девяносто четвертого даже аудиокассету выпустила с записью своих разговоров с нашим Билли! Кассета до сих пор в продаже...

— Елки-моталки! — завопил я в восторге. — Да ведь только такого Человека и нужно держать в Президентах!!! Который хоть что-то может!.. А не пердит от старческого недержания и не окружает свое кресло разными прохиндеями и ворюгами!..

— Мистер Плоткин фон Тифенбах, — неожиданно официально и, я бы даже сказал, сурово прервал меня Сокс. — Америка — страна строгих и незыблемых традиций...

— Ну да, стрелять в Президентов!.. — успел вставить я, но Сокс даже внимания на это не обратил.

— Может быть, для иностранца наши традиции покажутся несколько пуританскими, но у нас вот такие прыжки по бабам очень и очень не любят, — строго закончил Сокс.

— Да пошел ты!.. — сказал я ему и еле удержался, чтобы не сказать куда. — «Липа» это все, понимаешь?! Вранье и беззастенчивое ханжество! Если бы ваш народ ЭТОГО НЕ ЛЮБИЛ — откуда у вас было бы столько Людей на улицах?! ЭТО все любят! Все! Все! Все!

— Ну, «все» — это слишком сильно сказано, — проговорил Сокс, делая вид, что разглядывает какую-то щепочку, валявшуюся в траве. — Некоторым на ЭТО глубоко наплевать!

Хотелось мне ему сказать, что наплевать на ЭТО могут — только те, у кого яйца уже давно в помойке. А настоящему Коту или мужику ЭТО до глубокой старости интересно! Так как в ЖИЗНИ ЭТО и есть самое ГЛАВНОЕ. Потому что ЭТО и есть сама ЖИЗНЬ!..

Тут я сам малость подзапутался, но не сказал Соксу ни слова — боялся его обидеть. Постарался выбрать слова помягче:

— Ты прости меня, Сокс, но не следует рассуждать о вещах, о которых ты не имеешь понятия...

— То есть как это я «не имею понятия»?! — вскинулся вдруг Сокс. — Да я сотни раз наблюдал за этим процессом — и у Кошек, и у Собак, и у Людей!..

— Ну, Кошки и Собаки — понятно, но вот где ты Людей-то видел во время ЭТОГО самого дела? — удивился я.

— Господи! — возмущенно стал защищаться Сокс. — Да мало ли агентов секретной службы трахают наших горничных где ни попадя?! Или парковая служба совокупляется летом во время покоса травы или ухода за клумбами!.. А что на кухне творится, в прачечных, на посудных и постельных складах?! Да не проходит и дня, чтобы кто-нибудь кого-нибудь не отпользовал!.. Да я про это все знаю! Еще и тебя мог бы научить!..

Вот тут я не выдержал и сказал ему:

— Знаешь, Сокс, ты мне напоминаешь старого еврея, который бегал по бортику плавательного бассейна и всех учил, как нужно плавать. А когда его спросили: «Рабинович, вы так хорошо умеете плавать?» — он ответил: «Нет, плавать я не умею, но знаю КАК!»

Это был коронный анекдот Шуры Плоткина. Он как-то в Москве, в одном крупном издательстве, где готовилась к печати его книжка, сборник лучших рассказов и фельетонов, поведал этот анекдотец главному редактору издательства, когда тот потребовал от Шуры переработки почти всей рукописи.

Книгу тут же выкинули из типографского набора, а вахтерам было приказано не пускать Плоткина даже на порог этого издательства.

Помню, я еще ему тогда сказал:

— Шура ты, Шура!.. Ну неужели ты не мог сдержаться и не хамить этому редактору? Тем более что он — главный... Ну сделал бы две-три поправочки, глядишь, он и отвязался бы... А мы сейчас уже имели бы книжку в руках и деньги в кармане. Могли бы за квартиру заплатить, за свет, за газ... И вообще — КНИЖКА есть КНИЖКА! Это тебе не фельетончик в «Вечерке» или рассказик в «Часе пик». Сам же говорил... Сам же о КНИЖКЕ мечтал!..

А Шура, помню, тогда мне ответил:

— Знаешь, Мартышка, у Александра Сергеевича, у Пушкина, в «Капитанской дочке» есть коротенький, но очень четкий эпиграф — «Береги честь смолоду». А мне уже за тридцать... Все! Молодость прошла. Так ты представь себе — как мне-то, в моем возрасте, нужно беречь эту честь!..

Помню, я на него с такой безнадегой лапой махнул, и мы оба рассмеялись. А потом поскребли по карманам и поперли в лавочку — за моим «хеком мороженым безголовым» и за бутылкой портвейна «Агдам» для Шуры. Он какую-то девицу в гости ждал...

Но то ли Сокс не был сейчас расположен к юмору и иронии в собственный адрес, но он сделал вид, что даже не слышал эту мою хохмочку.

— Мне не хотелось бы быть превратно понятым, — сказал он. — Я далек от осуждения ЭТОГО АКТА. Просто мне это — неинтересно. Хотя у меня и есть одна приятельница — Кошка Зяма, из очень приличной и состоятельной семьи...

— Погоди, погоди, Сокс!.. — всполошился я. Не пристает ли к Соксу какой-нибудь педик? — Но Зяма — это же мужское имя?!

— Когда ее взяли в тот дом Котенком, все думали, что это ОН. И назвали Зямой, а потом выяснилось, что это ОНА... А к имени уже привыкли... Отсюда и Зяма. Так вот, Зяма часто заходит ко мне, мы с ней играем, болтаем, немножко даже ласкаемся, но, конечно, чисто платонически...

— Чего-о-о?! — Я впервые в жизни услышал это слово. — Как вы ласкаетесь?

— ПЛА-ТО-НИ-ЧЕС-КИ! — раздельно и презрительно произнес Сокс. — Ну, без всяких этих ваших штучек... Кстати, она должна вот-вот подойти. Сейчас как раз наступает ее время...

Не успел Сокс и закончить фразу, как из-за дерева, с подветренной стороны (то-то я ее не унюхал сразу!..) появилась рыжая отменная Кошка с таким блядским и охочим глазом, что у меня аж хвост затрясся мелким бесом!

И тут же изнутри толстенного дерева, у которого мы трепались, раздался негромкий хрипловатый голос:

— Прошла Зяма. Регистрируете?

И кто-то там же, внутри дерева, но явно издалека ответил:

— Регистрируем. Продолжайте наблюдение.

— Видеокамеру включать?

— Нет. Каждый день одно и то же — прыжки и принюхивания. Только пленку зря тратим...

— Вас понял. Наблюдение продолжаю. — Толстое дерево заткнулось, а Сокс так спокойненько мне и говорит:

— Не пугайся. Мы нечаянно оказались рядом с одним из скрытых постов. А теперь познакомьтесь — это Кыся, мой новый друг. А это — Зяма, моя старая приятельница...

— Привет, ребята! — сказала Зяма и сразу улеглась перед нами в жутко соблазнительной позе. — А я вас только что по телевизору видела!..

И рассказывает нам, как всего сорок минут тому назад она, Зяма, села вместе со своими Хозяевами перед телевизором — посмотреть вечерние известия (Зяму почему-то очень интересовало положение в Камбодже...), и чуть ли не по всем каналам «Континентел кэблвижен» показывали нашу драку с теми двумя Псами-идиотами! Причем комментарии на каждом канале были крайне разноречивы.

Начиная с того, что, дескать, это мы с Соксом сами заманили двух несчастных скотч-терьеров на территорию Белого дома и там, при попустительстве президентской охраны, изгрызли бедняжек чуть не до белых и чистых костей!..

Была версия об арабско-Собачьих террористах, специально подосланных одной экстремистской организацией для нападения на члена семьи президента Клинтона — Первого Кота Америки Сокса, которого мужественно и самоотверженно защищал вывезенный из бразильских тропических лесов Южной Америки, с самых верховьев Амазонки, свирепый огромный дикий Кот, питающийся исключительно только Собаками, который и решил исход схватки!..

Были и опровержения. Сообщалось, что Соксу помогал биться с Собаками-налетчиками какой-то Новый Русский Кот, прибывший в Америку вместе с депутатами Российской Государственной Думы на завтрашний деловой президентский прием в Белом доме.

Президент Соединенных Штатов Америки Билл Клинтон уже в который раз попытается свести нос к носу представителей парламента России с представителями крупнейших деловых кругов Америки для возможных последующих американских инвестиций в умирающую русскую промышленность, науку и экологию.

Посол России в Соединенных Штатах из своей резиденции в Вашингтоне подтвердил пребывание в Америке группы депутатов Российской Думы, но официально заявил госдепартаменту США, что про какого-то там мифического Нового Русского Кота ему ничего не известно. Однако он склонен подозревать, что эта дезинформация — дело рук большой группы еврейских эмигрантов из России, недовольных новой политикой администрации Президента Клинтона, предполагающей значительное сокращение социальной помощи вновь прибывающим в Америку на постоянное местожительство.

Ну и так далее... Короче — абсолютная херня Собачья, не имеющая никакого отношения к истинному положению вещей. О чем мы тут же и рассказали Зяме...

Только одна телестанция — Си-эн-эн сообщила, что Кот — Кыся-Мартын Плоткин фон Тифенбах, так же как и Первый Кот Америки Сокс, сейчас находится в лазарете Белого дома и, судя по заключению профессора Джорджтаунского университета, известнейшего в Америке Котоведа мистера Эмилио Розенблат-Хуареца, проводившего последний консилиум, Коты чувствуют себя удовлетворительно и уже через сутки смогут вернуться к своим обязанностям.

К каким «обязанностям» — Котовед не сказал.

Наверное, у Си-эн-эн были свои источники информации в Белом доме...

Тем не менее я слегка успокоился. Я подумал, что если Рут и Тимурчик хоть одну такую передачу смотрели и слушали — они уже могут за меня не беспокоиться. А уж если представить себе, что и Шура в это время смотрел телевизор (но об этом можно только мечтать!..), то любая из этих дурацких передач только лишь поможет нам найти друг друга!..

Насчет же того, что мы лишь через сутки сможем вернуться к «своим обязанностям» — тут Котовед Эмилио явно меня недооценил. Я уже сейчас, несмотря на свою заднюю колченогость, готов был приступить к этим обязанностям и оттрахать рыжую Зяму за милую душу и по первое число!

Единственное, что меня сдерживало, — это сознание того, что Зяма какая ни есть, но все-таки подруга Сокса...

А нагло «переклеивать» Кошку у приятеля я считаю последним делом.

Зяма же, стерва, глаз не отрывала от моего «хозяйства» и все время пыталась кончиком своего хвоста коснуться моей промежности. Ей это было очень удобно делать — я сидел как раз напротив нее, да еще из-за больной задней лапы враскорячку, так что доступ к моим «достоинствам», которых бедняга Сокс лишился еще в раннем детстве, для Зямы был более чем доступен.

Да к тому же и Сокс смотрел на все эти блядские Зямины заезды с таким, я бы сказал, «напряженным равнодушием». Кто попробует мне возразить, что, дескать, напряженного равнодушия не бывает — отвечу: бывает! Это когда ты делаешь вид, что тебе все до лампочки, а на самом деле в душе... Понятно?

Вот когда я перехватил этот взгляд Сокса, с показным равнодушием наблюдавшего за тем, как Зяма лезет мне концом своего хвоста между задних моих лап, в голову мне пришла шальная и, наверное, невыполнимая идея!!!

Однако, как говорил Водила, чем черт не шутит, когда Бог спит, и не боги горшки обжигают!..

Я лично и понятия не имею, что все это значит, но знаю, что Водила говорил это именно тогда, когда брался решать задачу, казавшуюся на первый взгляд невыполнимой.

Вот я и подумал — а не научить ли мне Сокса нормально трахаться и постоянно ХОТЕТЬ Кошек, несмотря на его официальную КАСТРАЦИЮ?! Не распахнуть ли мне перед ним широкое окно в НАСТОЯЩУЮ ЖИЗНЬ?!

Ну так не будет у него Котят... Велика беда — захочет, возьмет любого с улицы на воспитание. А Челси и Ларри Браун ему помогут. Взяла же Рут Истлейк Тимурчика! И не с улицы, а из далекой России. Из детской тюремной колонии, где Тимурчик пребывал не за переход улицы на красный светофор, а за убийство хоть и отвратительного, но живого Человека... А теперь — есть ли лучшая семья в Америке, чем сын и мать Истлейк?! Хренушки вам! Нету.

Отвлекся малость. Это со мной бывает. Заносит на личное...

— Сокс, — говорю я таким тихим и вкрадчивым голосом. — Посмотри на Зяму... Как она лежит, как дышит... Видишь?

— Ну вижу, — говорит Сокс. — И что?

— Неужели тебе не хотелось бы приласкать ее?.. Или чтобы она тебя приласкала?..

— Я уже ласкал ее, — говорит Сокс.

— Как?! — поразился я.

— Нюхал, — говорил Сокс.

Тьфу ты, пропади ты пропадом! Тоже мне — ласки... Раздолбай президентский! Хоть бы у своего Хозяина поучился!..

Но ничего такого, конечно, вслух не сказал, а только сказал, чтобы не спугнуть, так ласково, мягонько:

— Молодец, Соксик... Очень, очень неплохо! А где ты ее нюхал?

— Как «где»? — удивился Сокс. — Сверху. Вот здесь — между ушей. Снаружи...

— Замечательно! — говорю. — Ну просто прелесть!.. А теперь тебе не хотелось бы попробовать Зяму изнутри, а не снаружи?

— Что же, мне ей операцию делать? Как это «изнутри»?..

«Ну, все... — думаю. — Терпение у меня кончается!.. Сейчас я сам шпокну эту чертову Зяму, начищу рыло Соксу, если будет возникать, и уйду искать конгресс!.. На хрен я сюда приехал?! Что у меня, дел нету больше, как учить трахаться КАСТРАТОВ?!»

Но опять-таки, слава Богу, хватило ума и силы воли сдержаться. Даже голоса не повысил, а еще вкрадчивее говорю:

— Вот ты, Соксик, рассказывал мне, как ваша секретная служба горничных трахает или как тут под кустами совокупляются... Ты помнишь, КАК они это делали?

— Конечно, помню. Или лежа — он на ней или она на нем... Или еще сзади — она в наклоне...

— Стоп! — говорю. — Что и требовалось доказать... Так вот, Соксинька, для нас с тобой лучший вариант — второй. Сзади, дружочек ты мой, сзади!..

— Как это? — туповато спрашивает Сокс.

— Как, как!.. — вдруг нервно говорит Зяма и становится в классическую Кошачью позу — носом к земле, задница — вверх, хвост — в сторону, ноги — врастопырку. — Давай-ка, Кыся, или как там тебя... покажем Соксу, как это нужно делать!

У меня от желания чуть глаза на лоб не лезут! Член — аж звенит! Яйцами хоть в теннис играй!.. Говорю из последних сил чудовищным, фальшивым, дрожащим голосом:

— Ну зачем же это буду делать я, когда Соксик и сам прекрасно сможет с этим справиться. Да к тому же я и на костыле...

Вижу, Сокс пододвигается к нам поближе и начинает проявлять интерес, правда, пока еще только к технической стороне дела.

— Не уверен, что мне это так уж нужно. Во всяком случае, никаких желаний я пока не испытываю... — говорит Сокс, но уже тоже с фальшивенькими интонациями.

— Зяма! — говорю я. — Зямочка, солнце мое! А почему ты ждешь, когда Сокс проявит к тебе сексуальный интерес? Почему бы тебе не взять инициативу в свои лапы?..

— А хули толку? — вдруг грубо отвечает мне Зяма. — Я уж и так пробовала, и этак... Полгода мучаюсь!

— А скажи мне, Зямочка, — говорю я еще ласковее, — а ты не можешь припомнить — КАК ТЫ ЕЩЕ НЕ ПРОБОВАЛА?

Смотрю на Сокса — ну просто персонаж из мультипликации!.. Глаз перевязан, пасть от удивления раскрыта во всю ширь, но уже дышит — как нужно!..

Мамочки мои! Да неужели «лед тронулся, господа присяжные заседатели»?! — как цитировал кого-то Шурик Плоткин.

— Ты что имеешь в виду? — спрашивает меня Зяма. — ОРАЛЬНЫЙ СЕКС, что ли?

Я так и сел на хвост! Ни хрена себе?! Неужто я наконец увижу этот таинственный, наверное, чисто американский способ, о котором я впервые услышал от того еврейского Собака — Арни из Брайтона. И про который Рут наотрез отказалась разговаривать со мной, предложив дождаться Шуру Плоткина для обсуждения с ним ЭТОЙ ТЕМЫ.

— Да, да... — говорю я поспешно Зяме. — Именно ЭТО я и имел в виду!

— Ну что же... Давай попробую, — говорит Зяма, а в голосе полнейшая безнадега — просто плакать хочется.

Зяма по-хозяйски опрокидывает Сокса на спину, раздвигает ему задние лапы, отшвыривает в сторону Соксовский хвост и начинает своим маленьким розовым язычком вроде бы прилизывать ему ТАМ шерстку.

А потом открывает пошире рот, убирает клыки и...

Елки-палки!!! И это они называют ОРАЛЬНЫЙ СЕКС?! И ЭТО они считают своим «американским способом»?!

Да, как говорил мой друг Водила, — мне с них смешно! Это же обыкновеннейший... Ну как его?! Тьфу, черт... Совсем из головы выскочило... Слегка по-французски звучит. Ладно, потом вспомню. Так вот, этот ОРАЛЬНЫЙ, как они называют, СЕКС мне сотни Кошек на нашем пустыре в Питере делали!..

Тоже мне — открытие.

Не скрою и не буду лицемерить — приятно. Заводит жутко. Но старо как мир. У нас в России делают это не хуже и не менее квалифицированно, чем делает ЭТО сейчас Зяма.

— Эй ты!.. Как тебя там... Кыся!.. Погляди-ка, вроде бы пошло дело, а?.. — невнятно так, с плохой дикцией по причине занятости рта, говорит мне Зяма.

Я гляжу — батюшки!.. Да оказывается, Соксу любой среднеамериканский Кот может позавидовать!..

Размерчик — я тебе дам! Стоит как телеграфный столб — будто у него не вырезали два яйца, а, наоборот, пришили четыре... И вообще Сокс уже так раздухарился, что начинает стонать, вскрикивать, хрюкать, лапами дергать!

Я тоже так вдруг от него завелся, что стал непонятно почему ни с того ни с сего кричать:

— Шай-бу! Шай-бу! Мо-ло-дец! Мо-ло-дец!..

Тут Зяма, все-таки опытная стерва, умница, в ЭТОМ деле — блеск, аккуратненько так выпускает ТУ часть Сокса из своей пасти и мгновенно становится в классическую позитуру. Но уже задом не ко мне, а к Соксу!..

Я только успел крикнуть:

— Не торопись, Сокс!.. Помедленнее, врастяжку, старик! Не спеши!..

Но Сокс, ни хрена не дослушав меня, этаким орлом-стервятником взлетает на Зяму, вонзается в нее, куда надо и чем надо, тем самым, которым он с Котенкиных времен всего лишь писал и не помышлял о чем-либо другом, и начинает работать, как паровая машина Джеймса Уатта, про которую мне рассказывал Капитан «Академика Абрама Ф. Иоффе» Алексей-Иванович-Кэп-Мастер.

Тут уж и Зяма завыла от восторга!

А толстенное дерево, оно же секретный пост охраны, прямо-таки вспухло от криков изнутри:

— Внимание! Внимание!!! Всем постам!.. Включить видеокамеру, врубайте все мониторы!!! Скорее!.. СОКС Е... ЗЯМУ! СОКС Е... ЗЯМУ!!! По-настоящему е... Зяму!..

— Не может быть!..

— Вы ошибаетесь... Проверьте свой инфракрасный прибор ночного видения!!! Он у вас барахлит!..

— Да клянусь вам!..

— Тебе просто чудится... Сокс — кастрат!

— А может, это не Сокс?..

И обиженный голос изнутри толстого дерева:

— Да что ж я, Сокса в лицо не знаю?!

— Точно, парни! Сокс!..

— Смотрите, смотрите!!!

И все это в абсолютной темноте, при полнейшем БЕЗЛЮДЬЕ, а тут еще ритмичный хрип Сокса, вой Зямы...

Я сижу — балдею! Честно говоря — балдею от счастья. От счастья за Сокса!.. Ну и, конечно, некоторым образом во мне шевелится и растет ГОРДОСТЬ ТВОРЦА! Так сказать — СОЗДАТЕЛЯ этого маленького биологического ШЕДЕВРА!..

Да почему, черт вас всех побери, — маленького?!

Ведь то, что я совершил с Соксом, с детства кастрированным Котом, то, что я ВДОХНУЛ в него совершенно новую, неведомую ему доселе прекрасную сторону ЖИЗНИ, — разве можно назвать «маленьким ШЕДЕВРОМ»?..

Нет, господа хорошие, леди и джентльмены! ТО, ЧТО СДЕЛАЛ Я, — ЭТО ОГРОМНОЕ ПОЛОТНО, РАВНЫХ КОТОРОМУ В МИРЕ ПРОСТО НЕТУ!!! И к чертям Собачьим эту нашу вечную российскую показную скромность!.. ШЕДЕВР — ОН И ЕСТЬ ШЕДЕВР.

Тут Сокс ка-а-ак заорет благим матом на все восемнадцать и семь десятых акра территории Белого дома, как кончил он в эту Зяму — ее чуть не разорвало! Надо же было так долго хранить в себе такой запас... Котят на тридцать — не меньше!

А вокруг ка-а-к вспыхнут все прожектора, все лампы, все специальное освещение, ка-а-ак помчатся со всех сторон к нам Мужики — туча! И все с оружием, с камерами, с пушками, стреляющими сетками, еще черт знает с чем, а впереди всех, как жеребец, скачет Ларри Браун с таким коротким автоматом в руке и орет на всю округу и по-шелдрейсовски, и по-Животному, и по-Человечески:

— Держитесь, ребятки!!! Я здесь!..

Картинка, я вам скажу, маслом! Светло, как в яркий солнечный день, вокруг нас — куча вооруженных до зубов Мужиков, валяется затраханная в доску Зяма, Сокс обнимает меня передними лапами за шею, висит у меня на груди, рыдает от счастья и приговаривает сквозь судорожные всхлипывания:

— Кыся-а-а... Дорогой!.. Мартынчи-и-ик... Мистер Плоткин!.. Век не забуду... Что хочешь?.. Что хочешь!.. Все сделаю... Боже, что ты мне подарил?! Боже мой, что я благодаря тебе обрел?! Новая, новая, новая ЖИЗНЬ! Ну держись, Вашингтон! Трепещи, Кошачья Америка!..

* * *

Слава Господу, Челси уже спала мертвым сном, вымотанная вечерней тренировкой (она играет в женской школьной футбольной команде — стоит на воротах) и посиделками в кафе, где она, оторвавшись от шести дюжих охранников, слопала вместе с подружками «не рекомендованный», но обожаемый ею огромный шоколадный торт.

Поэтому, в обстановке строжайшей секретности от Челси, мы узким президентским кругом — Билли, Хиллари, Белодомский ветеринар, Начальник Секретной службы всего Белого дома (меня просили не называть его имя!), естественно, Ларри Браун — в качестве переводчика с шелдрейсовского и Первого ответственного лица за Сокса, сам Сокс и Я — на большом экране в темном зале просматривали видеопленку, записанную при помощи приборов ночного видения.

В зеленоватом искристом свете этих приборов ПОЛОВОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ Сокса было запечатлено во всех потрясающе возбуждающих подробностях!

Храни меня Бог, я ничего не хочу сказать плохого про президентскую чету! Наоборот, лично мне это как раз ужасно понравилось!.. Но, глядя на экран, всматриваясь в детали МОЕЙ ПОБЕДЫ над КАСТРАЦИЕЙ Сокса, несколько лет назад лишившей Сокса ЛУЧШЕЙ стороны Жизни, Билл и Хиллари Клинтон сами так завелись, что, может, никто другой этого и не заметил в темноте, но нам с Соксом очень хорошо было видно, как Билли аккуратненько запустил лапу, то есть руку под юбку своей жены Хиллари...

А та, с трудом сдерживая прерывистое дыхание, стала осторожно гладить мужа где-то в районе ширинки!..

— Нет! Это — невероятно!... — все время нервно повторял Клинтон, глядя на экран и вовсю шуруя под юбкой у собственной жены.

— Да, да... Просто — фантастика!.. — напряженно вторила ему Хиллари.

— Может быть, ему тогда не все вырезали?.. — предположил Клинтон.

— Все, мистер Президент! Все!.. — в отчаянии вскричал ветеринар, уже находясь в полуобморочном состоянии.

— Нет, такое тянет на Нобелевскую премию!.. — Хиллари Клинтон проговорила это слабым голосом и сладострастно, прикрыла глаза.

А я на экране видел все недостатки ПЕРВОГО, далеко не совершенного, излишне поспешного, но абсолютно естественного для ПРЕМЬЕРЫ поведения Сокса во время его ТРАХА.

Видел себя, сидящего на хвосте, далеко и некрасиво отставившего в сторону раненую заднюю лапу и в увлечении процессом размахивающего передними лапами — словно дирижер духового оркестра!

Видел блистательную профессионалку Зяму, которую по праву следовало бы считать в какой-то степени соавтором МОЕГО эксперимента. И все время помнил, что Зяма обещала мне завтра вечером привести свою приятельницу по имени Жужа, которая по технике секса заткнет за пояс всех Кошек, когда-либо бывавших подо мной!

Конечно, я с удовольствием трахну эту Жужу, но когда меня заранее предупреждают о какой-то «невероятной» технике секса и о том, какой «половой рай» меня ожидает, — я сразу же вспоминаю мюнхенско-киевскую Кошку Цилю, которая распускала о себе слухи-завлекухи, что она, дескать, даже Тигра может затрахать до смерти. А на поверку оказалось — обычная провинциальная любительская суетня, вскрики не вовремя, закатывания глаз не тогда, когда нужно, и постоянные трусливые мольбы: «Только не в меня!.. Только не в меня!..»

Наконец эта наша порнуха на президентском экране кончилась, Клинтон еле успел выдернуть руку из-под юбки жены, Хиллари с трудом отстранилась от мистера Президента, и свет в зале зажегся.

И вот тут, надо сказать, Сокс повел себя как истинный джентльмен! Он прошел к экрану, сел к нему спиной, а своей перевязанной мордой ко всем сидящим в креслах. И через Ларри Брауна попросил минуточку внимания.

Ларри перевел на Человеческий, и Сокс сказал:

— Всё, что вы все сейчас видели на экране, произошло только лишь благодаря моему новому и лучшему другу — Кысе! Не побоюсь высокопарности — Великому Русскому Коту мистеру Кысе-Мартыну Плоткину фон Тифенбаху! Выйди сюда, Кыся. Сядь со мной рядом. Пусть все на тебя внимательно посмотрят...

Я вышел и сел рядом с Соксом.

Сокс коротко поведал мою историю — и про то, что я ищу Шуру, и про Тимурчика, и про Рут, и как я вообще здесь оказался...

Бедный Ларри Браун совсем запарился переводить Сокса на общечеловеческий английский, стал сбиваться и упускать важные, с моей точки зрения, детали в переводе.

А я смотрел во все глаза на Билли и Хиллари и чувствовал, что могу войти с ними в КОНТАКТ по Шелдрейсу в любую секунду! Так они оба были тренированы на НУЖНЫЕ КОНТАКТЫ. Впрочем, как и все тут в Белом доме. И секретный Начальник, и Кошачий доктор...

Уж если на то пошло, я уже оказал им неоценимую услугу — я добился для них прощения у Сокса и вернул им его любовь и привязанность! Достаточно было посмотреть, как Сокс, проходя к экрану, искренне потерся о брючину Президента и трогательно лизнул руку Первой Леди Америки. Ни на йоту не фальшивя, как прежде!

А потом, чем черт не шутит, может быть, это окажется полезным и для моего Шуры, и для Рут, и для Тимурчика Истлейка?..

Поэтому я очень вежливо попросил Ларри заткнуться и отдохнуть, внимательно уставился на Билли и Хиллари и медленно, раздельно произнес по-шелдрейсовски:

— Мистер Президент! Миссис Клинтон! Пожалуйста, не пугайтесь. Это говорю с вами я — Мартын-Кыся Плоткин. И если вы оба ЗАХОТИТЕ меня понять, то дело — в шляпе... То есть все будет в порядке!

— Что-о-о?! — Клинтон даже подпрыгнул в кресле.

— Ой!.. — совсем по-домашнему ойкнула Хиллари. А Начальник Секретной службы всего Белого дома молниеносно сунул руку под пиджак — видать, за пистолетом, но Ларри вовремя повис у него на руке.

Ветеринар покачнулся и стал сползать по стене на пол...

Я видел, что все они поняли каждое мое слово! Просто ужасно растерялись и не знали, как им нужно на это реагировать. Тогда я решил действовать попроще и напрямую, без всяких там — мистер Президент...

— Билли! Хиллари!.. Ребята! — сказал я. — Вы же нормальные здравомыслящие Люди! То, что вы сумели остаться в Белом доме на второй срок, лишний раз доказывает, что вы Люди ТАЛАНТЛИВЫЕ!

Тут я припомнил любимый постулат своего Шуры и сказал:

— А ТАЛАНТ — это АНОМАЛИЯ! Раз Человек или Кот талантлив в чем-то одном, значит, он талантлив и во всем остальном. Он может просто этого не знать. Но уж если попробует... Вот и вы попробуйте-ка, ребятки, понять меня. Но самое главное — и ответить!.. Давайте на счете «три», окей? Раз, два...

«Три» я даже не успел произнести!

— Боже мой... Мартин!.. — первой сказала Хиллари по-шелдрейсовски. — Неужели то, что происходит сейчас, — возможно?..

— Еще как!!! — в восторге вскричал Сокс.

А Ларри смахнул непрошеную слезинку... Билл Клинтон — Вторократный Президент Соединенных Штатов Америки, политический рыцарь без страха и упрека, «ходок», любимец голливудских звезд, Глава огромного Государства, Человек, играющий на саксофоне, — заикаясь, робея и все еще не веря в происходящее, запинаясь, произнес по-шелдрейсовски фразу, которую я много раз слышал от простого русского шоферюги — моего близкого друга Водилы:

— Ну, Кыся... Ты даешь!..

Разошлись мы лишь часам к трем ночи...

Справедливости ради следует отметить, что Ларри Брауна и ветеринара Клинтон отпустил еще в первом часу — ни в том, ни в другом нужды уже не было. Начальника же всей Секретной службы Белого дома Президент попросил остаться.

После чего мы перешли из зрительного зала в Овальный кабинет Президента. С кухни нам притащили туда какую-то легкую закусь, и мы продолжали трепотню...

Овальный кабинет мне безумно понравился! По бокам письменного стола — флаги, роскошные напольные высоченные часы, два светлых удобных дивана, на одном из которых сидел я и валялся Сокс, а на втором устроились Клинтоны.

Начальник всего секретного уселся в глубокое кресло у стены и время от времени то включал маленький диктофон, то останавливал. У Шуры был почти точно такой же!.. Но иногда Начальник чего-то записывал и в блокнотик. Это когда ему Билли приказывал...

Трепотня тоже была, прямо скажем, не общей. В основном Клинтоны задавали мне вопросы, а я старался максимально толково на них отвечать.

Когда зашел разговор о возможном издании книги Шурика в Америке, Президент поморщился словно от зубной боли.

— Есть, есть у меня парочка знакомых солидных издателей... — сказал он. — Но и вы, парни, тоже должны попытаться понять сегодняшнюю ситуацию. Тут два аспекта — в Америке деловые круги и Люди вообще значительно меньше зависят от Правительства, чем в России. Я, конечно, могу попросить кого-то из своих приятелей помочь твоему Шуре издать его книгу здесь. Но ты учти — МНЕ МОГУТ И ОТКАЗАТЬ!.. И я такие щелчки по носу получаю довольно часто. Это — первое. Второе: как ни прискорбно мне это говорить тебе, Кыся, русскому Коту, но мода на все «русское», которая в начале вашей «перестройки» (это слово Клинтон забавно произнес по-русски) буквально захлестнула весь мир, — сегодня канула в Лету!.. Все «русское» перестало быть интересным и притягательным лишь потому, что Россия скомпрометировала себя массой бесполезных и неприглядных факторов... Финансовый обвал, рухнувшая промышленность, мертвая наука... А главное, конечно, внутренние войны и сотни тысяч погибших внутри своей собственной страны!..

— Билли! Ты репетируешь завтрашнюю речь перед русскими депутатами? — спросила Хиллари.

— Нет, детка. Я просто пытаюсь заранее объяснить возможную неудачу с изданием в Америке книги мистера Плоткина.

— Тогда, джентльмены, если вы мне позволите, я возьму это на себя. Лишь бы книжка оказалась пристойной. О’кей, Мартин?

Я мог только лапами развести, а развалившийся рядом со мной Сокс пихнул меня в бок, дескать, «уж если Хиллари за что-нибудь берется!..».

Рассказал я и о необходимости разыскать здесь одного Конгрессмена, который был последним, кто слышал голос Шуры... Рассказал я и жуткую историю бывшего русского мальчика Тимура Зайцева — ныне американского гражданина двенадцати лет Тима Истлейка... Историю его усыновления полунегритянкой, сотрудницей Н.Й.П.Д. — «Нью-Йорк полис департмент», — сержантом полиции Рут Истлейк, вдовой полицейского Фреда Истлейка... Все рассказал и про саму Рут: про ее жизнь с маленьким Тимом, про легкость ее характера, ироничность, превосходную способность к КОНТАКТУ, ну и, само собой, какая это потрясающе красивая Женщина!..

На мгновение мне показалось, что все три Мужика, включая теперь сюда и Сокса, в этой части моего рассказа очень даже напряглись и сделали на Рут, как говорил Шура, «стойку»!..

— Мне Ларри Браун докладывал, что разговаривал с сержантом Истлейк по телефону, — впервые открыл рот Начальник всех секретов Белого дома. — Он звонил ей перед самым выпуском вечерних телевизионных новостей, чтобы они там в Нью-Йорке не пугались за своего Кота...

— Очень хорошо и правильно, — чуточку раздраженно проговорила Хиллари Клинтон. — Но неплохо было бы еще и найти мистера Плоткина!..

Я понял, что при Хиллари говорить с Клинтоном о красивых Женщинах явно не рекомендуется! Что и подтвердил Сокс, снова незаметно пихнув меня задней лапой в бок.

— Ну ладно, братцы! — сказал Билли Клинтон. — Завтра предстоит нелегкий день. В первой половине у меня куча неотложных дел и встреч, а вечером у всех нас — Кыся, ты приглашен тоже! — прием депутатов Российской Государственной Думы. Поэтому всем нам неплохо бы выспаться. Но каждый труд, каждое благое деяние должны быть вознаграждены. Так вот, скажи мне, друг мой Кыся, чего бы ты больше всего хотел сейчас в жизни?..

Мне даже не пришлось задуматься! Я ответил мгновенно и четко:

— Больше всего в жизни мне хотелось бы сейчас разыскать Шуру Плоткина и сделать так, чтобы ему не пришлось бы проходить весь горько-традиционный путь эмигранта-новичка. Я насмотрелся на это в Германии и подозреваю, что Америка в этом не очень отличается от Европы...

— Верно... — сказал Клинтон и надолго замолчал.

А потом посмотрел на Начальника Секретной службы и нормальным Человеческим языком сказал ему:

— Давайте попробуем что-нибудь придумать.

И тот записал у себя в блокноте пару строчек.

— Билли, ты позволишь? — спросила Хиллари.

— Да, да, конечно, дорогая..

— Прости меня, пожалуйста, Мартин, если мой вопрос покажется тебе чересчур женским...

— Ради Бога, миссис Клинтон, — смутился я.

— Скажи мне, Мартин, какие два качества в себе ты считаешь наиболее... — Хиллари запнулась, стараясь подыскать максимально точное определение.

— Наиболее необходимыми для меня самого? — помог ей я.

— Да! Да, да... Очень точно!

Вот тут я задумался...

Отличных качеств у меня было — пруд пруди! Хоть отбавляй!.. Без липовой скромности я мог бы назвать их десятки. Но тут нужны были только два, к сожалению.

— Ну что ж... — сказал я, и мне самому это показалось наиболее важным. — Первое: СВОИХ НЕ ЗАКЛАДЫВАЮТ, ЧЕМ БЫ ЭТО ТЕБЕ НИ ГРОЗИЛО!.. И второе: у меня очень высоко развито ощущение ЛЖИ, от кого бы она ни исходила. Тут я просто — само совершенство! Этим я владею шикарно!

— Тогда завтра во время приема я попрошу тебя не отходить от меня ни на шаг! — быстро проговорил Клинтон, но тут же спохватился: — Хотя первое твое качество — СВОИХ НЕ ЗАКЛАДЫВАЮТ — войдет в противоречие со вторым, и я просто боюсь за твое здоровье...

— Не волнуйтесь, мистер Президент, — сказал я. — Это я еще завтра-посмотрю — кто там СВОЙ, а кто и не очень.

И мы разошлись спать. Было ровно три часа ночи.

* * *

И снится мне, что я почему-то в... Испании!.. Я про Испанию слышал всего три раза в жизни: от Шуры — тот все мечтал когда-нибудь там побывать; от Фридриха фон Тифенбаха, который показывал мне очень красивый альбом с видами Испании и говорил, что умирать уедет в какую-то Андалузию, где есть город Кордоба, а в этом городе у Фридриха есть небольшая вилла. Купил ее лет двадцать тому назад, да все никак не соберется слетать туда... А еще про Испанию я слышал от Капитана Александра-Ивановича-Кэп-Мастера. Он там вокруг нее плавал...

Так вот, значит, снится мне, что я в Испании. И жарко, ну просто ужасно! Дышать нечем, лапы вялые, голова в тумане... Бреду узенькими-узенькими кривыми улочками... И все домики белые-белые, и от этого на них очень трудно смотреть — так все сверкает в глазах от солнца!..

Скрыться от жары и слепящего света можно только лишь в маленьких двориках — Фридрих называл их «патио». Они есть внутри каждого дома — с такими малюсенькими кукольными балкончиками, все в неведомых цветах красоты невероятной! Но я стесняюсь туда заходить — чужое все-таки...

Иду, прижимаюсь к теневой стороне улочки, заглядываю во все эти дворики-патио — один другого прекрасней: вымощены разноцветными гладенькими камушками типа осколков разбитых тарелок, и если бы не жара, если бы можно было еще и дышать, то мне показалось бы, что я в настоящем раю!..

И вдруг в одном дворике, почти пустынном, только по стенам неяркие ползучие цветы, вижу ШУРУ ПЛОТКИНА!!!

В незнакомой мне пижаме Шура ходит под ручку со странным невысоким бронзовым стариком. Не выкрашенным бронзовой краской, а из настоящей бронзы — металла. Старик в бронзовой чалме, в бронзовом халате без воротника. Одной бронзовой рукой поддерживает Шуру под локоток, во второй руке — бронзовая книга. Бронза темная, не блестит — старая-старая!

Ходят они вокруг желтовато-серого квадратного каменного пьедестала, на котором стоит жутко неудобное, с моей точки зрения, каменное кресло. А вокруг пьедестала — квадратная клумбочка с коротенькими цветочками...

— Шурик!!! — кричу я. — Шурочка!.. Господи! Да как же ты здесь оказался?!

Шура удивленно оглядывается, останавливает своего бронзового старика, видит меня и без особого восторга, но так симпатично говорит мне:

— Мартынчик!.. Как хорошо, что ты наконец отыскался. Познакомься, пожалуйста. Это сеньор Аарон Маймонидес — великий еврейско-испанский ученый, философ и врач. Ты не смотри, что он такой бронзовый, — он доктор Божьей милостью! Если бы не он, я бы... Ему знаешь сколько лет?

— Возраст-то явно пенсионный, — говорю.

— Глупенький ты мой Мартынчик, — так ласково говорит мне Шура. — Ему больше пятисот лет!

— Вот никогда не дал бы! — вежливо говорю я. — Как, ты сказал, его зовут?

— Аарон (через два «а») Маймонидес из еврейского квартала Худерия.

— У меня теперь тоже есть один знакомый Собак — Арон. Только с одним «а». Тоже из еврейского квартала. Бруклин называется...

— Боже мой, Мартын! Ну как ты можешь сравнивать?!

— А чего? — говорю. — Тоже — вполне приличный старикан.

А этот Маймонидес на меня даже не смотрит. И ни словечка. Да наплевать мне на его стариковские причуды, думаю. Важно, что он Шурика вылечил!..

Смотрю, старик начинает вскарабкиваться на пьедестал, а Шура его подсаживает. А в старичке весу как в двух автомобилях. Сплошная же бронза!..

Я давай Шуре помогать. Но старик Маймонидес довольно ловко влез туда к себе в кресло, уселся там и застыл. Будто и не он только что ходил по дворику с Шурой под ручку.

Пока я пялился, как бронзовый Аарон застывал на своем пьедестале, Шура куда-то исчез!

Мечусь по дворику, выскакиваю на кривые кордобские улочки, опять в дворик заглядываю — нету! Нету моего Шуры Плоткина!..

А жарища — несусветная, дышать нечем, лапы совсем отказываются служить, что-то на меня такое тяжелое наваливается — неужто это Маймонидес свалился на меня с пьедестала?! Чувствую — погибаю под этой тяжестью, задыхаюсь, теряю сознание...

А бронзовый Маймонидес сверху шепчет мне в ухо: «Зяма!.. Зямочка!..»

В последнем усилии, в уже угасающем сознании, рванулся я было из-под этой дикой бронзовой тяжести...

...и проснулся!..

Никакого Аарона Маймонидеса.

Навалился на меня во сне этот засранец Сокс и в сонном состоянии лезет на меня, болван, как на КОШКУ! А я под ним задыхаюсь! Еле-еле из-под него выбрался, врезал ему пару раз по рылу, разбудил таким образом и говорю:

— Ты, половой психопат, маньяк сексуальный, террорист херов! Ты в своем уме?! Ты чего на меня взгромоздился? Какой я тебе «Зяма»?! Ну-ка брысь в тот конец комнаты! И чтоб не приближался! А то не посмотрю, что ты Первый Кот Америки, накидаю пиздюлей, как Последнему Коту из Сестрорецка! Завтра придет твоя Зяма — вот и будешь на нее запрыгивать... А пока — вали отсюда! Надо же — раздухарился, раздолбай... А я тоже хорош — научил на свою голову!..

* * *

Утром у Сокса разбинтовали морду — ничего страшного. Опухоль малость опала, хотя глаз все еще оставался прищуренным. Что придавало Соксу выражение постоянной и надменной ироничности, целиком соответствующей его положению.

Во всяком случае, если бы я был Первым Котом Америки, естественно, при условии, что президентской парой были бы Шура и Рут, то я ходил бы только с такой мордой!

У меня тоже сняли лангетку с задней левой лапы. Я, слава Богу, перестал нелепо выглядеть — Кот на костыле, — только чуть-чуть еще прихрамывал...

Короче — обошлось. Мы пожрали чего-то ужасно вкусного и, как сказал доктор, очень полезного и ускоряющего процессы заживления. Даже молоко было с какими-то специальными целебными добавками!

К концу нашего завтрака примчалась Челси, внимательно осмотрела нас и сказала:

— Вы оба превосходно выглядите! Но у меня сегодня с утра ощущение, что вокруг вас витает какая-то тайна, которую знают все и все же скрывают ее именно от меня! Вы сами можете мне что-нибудь объяснить?

Я вовремя наступил передней лапой на хвост Сокса, потому что он уже разинул пасть, чтобы немедленно поведать Челси обо всех своих вчерашних половых подвигах.

Ему, дурачку, казалось, что раз они с Челси вместе выросли и одновременно взрослели, то Челси вправе знать обо всем, что он делал вчера ночью с Зямой!..

Он почему-то не учитывал, что при общем взрослении вместе с Челси он, Сокс, из Котенка превратился в обычного Черно-Белого Кота без яиц, а Челси стала молоденькой шестнадцатилетней девушкой. А даже в шестнадцать лет девочкам совершенно не обязательно все знать про чью-то половуху.

Про себя — Бога ради! Про себя ты обязана знать какие-то элементарные вещи из этой области — ну хотя бы из гигиенических соображений. Или чтобы не «влететь» раньше времени.

Но про Сокса ты можешь чего-то и не знать. Совершенно не обязательно Соксу посвящать Челси в свои сексуальные кувыркания с Зямой.

И вот странная штука — посторонние это прекрасно понимали и не расщеперивались перед дочкой Президента, чтобы сообщить ей подробности НАШЕЙ ПОБЕДЫ над половым бессилием Сокса. А свой, близкий, этого понимать не хочет! Он не соображает, что перед ним молоденькая девушка, которой не хрен слушать про все ЭТО. Придет время — наслушается, насмотрится, напробуется. А сейчас еще рановато...

Короче — я стою лапой на конце хвоста Сокса, чтобы он чего-нибудь лишнего не ляпнул, и говорю Челси:

— Никакой тайны тут нет, Челси. Просто Сокс влюбился в Зяму.

— Тоже мне секрет! — рассмеялась Челси. — Эта Зяма крутится около Сокса уже полгода. Я, правда, не знаю, на что она рассчитывает.

Тут рассвирепевший Сокс вырывает у меня из-под лапы свой хвост и оскорбленным тоном заявляет Челси:

— Да будет тебе известно, дорогая моя, что сегодня ночью я...

Тут я поспешно наступаю снова на хвост Сокса, но уже с выпущенными когтями.

И быстро говорю Челси, чтобы помешать беспардонному хвастовству Сокса:

— А сегодня ночью Зяма и Сокс признались друг другу в любви! — И еще глубже запускаю когти в хвост Сокса, чтобы он и не вякнул. Тут до него наконец доходит, о чем можно говорить с молоденькими девушками, а о чем не следует, и сдавленным от боли голосом Сокс подтверждает:

— Да... Мартын говорит правду...

— Ладно, — сказала Челси. — В таком случае, Сокс, я тебя поздравляю! Привет Зяме... Но по-моему, ребята, вы оба что-то темните... До вечера!

— Погоди, Челси, — говорю я. — Ты знаешь, кто такой Аарон Маймонидес?

Я думал, что у Челси глаза выпадут на пол!

— О Боже!.. — еле вымолвила она. — Ты-то откуда про него знаешь?!

— Он мне приснился, — честно сказал я.

— С ума сойти!.. — сказала Челси. — Маймонидес — это какой-то испанский врач и философ пятнадцатого века...

— Еврейско-испанский, — поправил ее я.

— Господи, Мартын! Ну какая разница — еврейский или испанский?! Он же был ученый! Вот что главное... Чао! До вечера.

С тем и ушла.

А мы с Соксом сбегали в сад погадить, и я нечаянно наделал на какое-то сверхсекретное следящее устройство, спрятанное в траве под кустиком. Автоматически сработали еще какие-то защитные штуки, взвыла сирена... И получился жуткий шухер!

Эту мою промашку Сокс взял на себя, и нам даже не влетело! И мы пошли шататься по Белому дому.

Не скрою, мне довольно быстро надоели все эти огромные залы, роскошная мебель, портреты каких-то типов — в старинных костюмах... Хотя в то же время я несколько прибалдел от фантастического великолепия Красной гостиной с белым камином и потрясающими золотыми настольными лампами и золотыми гардинами! А от Овального зала с гигантским голубым ковром я просто пришел в восторг!

Этот стол с живыми цветами!.. Эти высоченные окна с роскошными портьерами, камины, вазы, мебелишка — будь здоров!..

Ну и, конечно, Большой приемный зал! Это я вам скажу — картинка маслом... Потрясное зрелище!

Народищу шляется по Белому дому — тучи! Один мужичок в серой кофте бегает по всем комнатам и залам — заводит часы! Вот такая у него работа. Второй — в черном смокинге, лакированных туфлях, с черной «бабочкой» — ковры пылесосит в залах... Какие-то типы с протокольными мордами в пиджачках и галстуках — кто с «уоки-токи», кто с телефоном — «хенди» — шныряют по всем этажам, морды у всех серьезные, все такие деловые...

Кто-то кем-то распоряжается, кто-то кому-то подчиняется — кошмар! И все при деле.

Несмотря на довольно быструю потерю интереса к парадной части Белого дома, я особенно не возникал. Я понимал, что Сокс показывает мне «свои» владения, и мне очень не хотелось его обижать.

Но когда мы спустились в нижние этажи — в обслуживающий комплекс — тут у меня чуть «крыша не поехала»! Вот отсюда я бы никогда не вылезал! Здесь было так интересно — сдохнуть!..

Один склад посуды чего стоил! Сотни различнейших комплектов на хрен знает какое количество персон хранились в специальных огромных коробках. Каждый сервиз для определенного случая. И какая посуда!.. Обалдеть! Невиданной красоты!

А прачечные с массой автоматических стиральных машин, с уймой различных химикатов на все случаи грязи и запачканности!.. И замечательная тетка-негритянка, которая всем тут заведовала.

Я вообще заметил, что в Белом доме работает очень много негров. Их теперь в Америке стыдливо называют «афроамериканцами», хотя к «афро» они имеют такое же отношение, как наши русские евреи к испанскому Маймонидесу...

А кухня Белого дома?! Это же не кухня — это же черт знает что!.. Бывал я в больших кухнях разного общепита. И у нас в Питере на проспекте Науки в шашлычной у Сурена Гургеновича — я там даже недолго сотрудничал, делал вид, что отлавливаю крыс... И в Германии, в Мюнхене, в «Биргартене» Английского парка тоже кухонька была — я тебе дам!..

Но такой кухни, как в Белом доме, я никогда и нигде не видел. Ни конца ни края этой кухне, полк поваров, поварят и поваришек, все в белом, запахи — умереть-уснуть, чистота феерическая, и при всем столпотворении народа, продуктов и кастрюль — обстановка удивительно спокойная и доброжелательная.

Каждый делает свое дело. Очень квалифицированно. Наверное, отсюда и спокойствие.

Было бы свинством не упомянуть, что в кухне нас сразу же покормили — и свежей рыбкой, и вареными куриными потрошками, и чем-то неизвестным, но очень сладким...

Это у нас было вроде второго завтрака. Мы еле отвалились... Кухня вообще вся на ушах стояла — готовилась к сегодняшнему приему русских депутатов Государственной Думы.

Но самым забавным мне показалось, что все подвальные службы — склады, прачечные, кухонные отсеки, судомойки, ремонтные мастерские, подсобные помещения, душевые для обслуги — были разгорожены корабельными металлическими дверями с противоводными и противопожарными устройствами и запорами! Ну точь-в-точь как на нашем судне «Академик Абрам Ф. Иоффе».

Я сказал об этом Соксу, а тот добавил, что это не только против воды и огня, но и против возможного терроризма. И рассказал, что служба безопасности Президента иногда дает прессе описание, например, президентского лимузина — дескать, его и пуля не берет, и взрывчатка! И про то, как во время движения лимузина с Президентом этот лимузин связан с сопровождающей вертолетной группой, а все агенты, охраняющие Президента, находятся в прямом контакте с летчиками!

Не делается тайны и из того, что перед ИНАУГУРАЦИЕЙ (засранец Сокс даже не удосужился объяснить мне, что это такое!) перед трибуной, с которой выступает вновь избранный Президент, ставится пуленепробиваемое стекло, а сам Президент стоит на огромной и тяжеленной металлической плите, под которую невозможно подложить бомбу!..

— Елки-палки! — говорю я Соксу. — Ты же сам мне втолковывал, что это секретные сведения! На кой ляд их журналистам выбалтывать?!

— А специально! — отвечает Сокс. — Чтобы отбить охоту к покушениям. Чтобы кому-нибудь не показалось, что Президента так уж легко и шлепнуть...

— И однако! — сказал я. — Мне еще в Нью-Йорке мой друг Тим Истлейк говорил, что недавно один мудак обстрелял таки ваш Белый дом!..

— А-а-а... Так это Франциско Дюран! — говорит Сокс. — Так ему же и дали за это тридцать лет тюрьмы!..

Затем он поднимает голову и — чтоб мне с места не сойти! — СМОТРИТ НА ЧАСЫ, ВИСЯЩИЕ НАД ДВЕРЬЮ, и говорит:

— Кыся! Уже пять минут третьего, а у нас же в два свиданка с Зямой и Жужей!!!

Я чуть в осадок не выпал... Вот где он меня сделал как Котенка!..

— Сокс, е-мое! Ты чего, можешь время на часах узнавать?!

— Запросто, — отвечает Сокс и мчится обратно.

— Ты куда? — кричу я ему вслед.

— Подожди меня здесь! — отвечает Сокс и убегает. Сижу, жду. Возвращается Сокс — волочет здоровенный кусок вареного мяса с косточкой.

— Ты не лопнешь? — спрашиваю. — Только что же пожрали...

— Это я Зяме с Жужей. Не с цветами же к ним идти! — отвечает Сокс, еще раз смотрит на часы и бежит к выходу в сад.

И вот эти часы не дают мне покоя! Обзавидовался я с головы до ног...

— Может, ты и читать умеешь? — спрашиваю я на бегу.

— Нет, с этим у меня плохо... Челси в детстве учила меня, учила, но... Видно, Бог не дал. Ты быстрее бегать можешь?

— Не видишь — хромаю?! — А самому так обидно, что я в часах ни хрена не петрю, — хоть плачь!

— О черт! Опаздываем же... Прибавь шагу! — ворчит Сокс и волочет это дарственное мясо.

Прибегаем в южную часть сада, к тому самому толстому дереву, которое говорит по ночам разными голосами, — сидят наши Киски! Зяма и еще одна тощенькая бежевенькая Кошечка.

Сокс так галантно кладет к их ногам мясной кус и пытается церемонно поклониться, как и положено интеллигентному Коту.

Но Зяма говорит ему:

— Да погоди ты! Всему свое время...

И они вдвоем с Бежевенькой начинают жрать мясо с быстротой электрической мясорубки «Мулинекс». У Тани Кох в Мюнхене такая была.

Мы и глазом моргнуть не успели, как от мяса осталась только тщательно отполированная косточка. Кошки облизнулись, наспех привели себя в порядок, и Зяма говорит нам:

— Привет, ребятишки! Это Жужа — моя приятельница. Мы только что от телевизора. Там передавали, что сегодня у вас в Белом доме будет прием депутатов из России. Полагаю, вам тоже придется там присутствовать, а следовательно, времени у нас в обрез. Ну-с... Начнем, пожалуй!

И без дальнейших проволочек становится в классическую позу Кошки, предоставляющей себя Коту в полное его распоряжение!

Жужа смотрит на Зяму, уже готовую к употреблению, секунды три стеснительно переминается с лапы на лапу, а потом принимает позу Зямы и вопросительно смотрит на меня.

От такой деловитости я слегка ошалел и желание трахаться у меня резко поубавилось.

Честно говоря, мне и сначала ЭТОГО не так уж хотелось — голова была занята этим приснившимся мне Маймонидесом и вообще каким-то предчувствием, что сегодня вечером должно что-то произойти такое, чего я пока объяснить не могу...

Гляжу на Сокса — он тоже малость подрастерялся. Хотя пипка у него — торчком, хвост — трубой, и ему жутко хотелось бы повторить вчерашнее!..

— Я думал, что мы сначала немного «поиграем»... — робко, так говорит Сокс, не находя другого названия обычной нежно-сексуальной прелюдии.

— Нет, парни! Вы просто не в своем уме! — возмущенно говорит Зяма. — Нас, как порядочных Кошек, еле-еле отпустили на полчаса, а вы...

— Ну хорошо, хорошо... — упавшим голосом соглашается Сокс.

* * *

Трахнули мы их, конечно...

Сокс под конец совсем распоясался — попросил у меня разрешения трахнуть еще и Жужу. Ему сейчас все было в новинку.

— Мне-то что? — говорю. — Валяй. Бог в помощь.

«Ни любви, ни тоски, ни жалости... Даже курского соловья...» — в таких случаях наизусть читал Шура. Хотя при чем здесь соловей, я до сих пор понять не могу!

Короче, от этой американской деловитости и спешки я не получил ни малейшего удовольствия. Цитирую киевско-мюнхенскую Кошку Цилю: «Как говорят в Одессе: чтоб — ДА, так — НЕТ!»

Тут еще этот испанский сон с Шурой и бронзовым Маймонидесом в башке, предчувствие чего-то на сегодняшнем вечере... Нужна мне была эта Жужа, как рыбе зонтик! Может, старею?..

А если это «сон в руку»? Мне Водила как-то объяснял про такую примету, но я подробности подзабыл... Хорошо бы сейчас найти Ларри Брауна и попросить его соединить меня с Нью-Йорком — с Тимом и Рут. Может, у них там чего-нибудь проклюнулось?

Хоть бы нашли мне они этого Конгрессмена вечером! Вероятно, что он что-то знает про Шуру... И бронзовый Маймонидес мне как-то в душу запал... Что бы все это значило?

А то трахаемся, как идиоты, с этими торопливыми вашингтонскими поблядушками, а дело, ради которого я и приехал сюда, — на месте стоит.

— Все! — говорю Соксу. — Кончай любовь! Мне пора в Нью-Йорк звонить...

Сокс уже и сам рад смылиться. Он и Зяму, и Жужу после меня «употребил», как культурно выражаются агенты секретной службы Белого дома, и сам только и ждет повода, чтобы распрощаться.

— Ну ладно, девочки, — радостно так говорит Сокс. — Бай-бай! Будет время — заходите.

— Когда? — спрашивает деловая Зяма.

— Я же сказал — когда будет время, — уклончиво повторяет Сокс.

И я понял, что жизнь в Белом доме научила его очень многому!

Отыскали Ларри Брауна. Тот сразу на Сокса накинулся:

— Ты почему ошейник с утра не надел?! Я тебя ищу по всему Вашингтону!..

И напяливает на шею Соксу хорошенький ошейничек — этакий симпатичный символ сытого рабства. А Сокс и не возражает.

— На кой хрен ему ошейник?! — возмутился я. — Что он — Собака какая-нибудь?

— Ты, Кыся, не лезь в бутылку, — говорит мне Ларри. — Это и ошейник, и маленький радиопередатчик. Когда он на Соксе, я всегда знаю — где он. Не случилось ли с ним что-нибудь...

— Да, Кыся, — говорит Сокс. — Это очень удобно. В Калифорнии уже принят закон: с будущего года всем домашним Котам и Кошкам вживлять электронные чипы прямо в мозг. И по сигналу такого чипа Кота можно всегда разыскать. А если Кот сам потеряется, специальная служба полиции по этому чипу может узнать имя и адрес владельца этого Кота! Ну, как паспорт...

— Где, ты сказал, это будут делать с Котами? — переспросил я.

— В Калифорнии.

— Это где?

— На другой стороне Америки. Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Сан-Диего, Лас-Вегас...

— А в Нью-Йорке ничего не будут пихать Котам в голову?

— Пока нет.

— Тогда я пока в Нью-Йорке и останусь, — говорю. На хрен мне, думаю, это барахло в башке?! Чтобы меня каждый мог вычислить? А если я один хочу побыть?.. Кому надо, того я предупрежу — где я... Пошли вы все со своей электроникой знаете куда?!

А Ларри все никак успокоиться не может:

— Вот где вы шлялись, блядуны несчастные?! Небось Зяму с ее подружкой пользовали? Служба безопасности их еще в тринадцать часов сорок девять минут с южной стороны дома засекла! А пока вы там развлекались, Мартыну-Кысе из Нью-Йорка уже два раза звонили миссис Истлейк с сыном!

Тут у меня сердце как ёкнуло — чуть наружу не выпрыгнуло...

— Что?! Нашли?! — завопил я не своим голосом.

— Ищут... Спрашивали, как твое здоровье и когда за тобой приехать.

— А-а...

Из меня будто дух выпустили. Я чуть не упал... Захотелось лечь, уснуть и не просыпаться, пока...

А потом подумал — ну уж дудки!!! А сегодняшний вечер, на котором что-то, но должно произойти!.. Это я кончиками усов даже чувствую... А Конгрессмен, который разговаривал с Шурой и звал в Вашингтон?! А Аарон Маймонидес?!

Ой, мамочки... При чем тут этот Маймонидес-то?.. Чего же это он у меня из головы не выходит? Он же мне всего лишь приснился...

— Ладно, Ларри, — говорю. — Может, оно и неплохо, что они меня не застали. Сообщать им пока, честно говоря, нечего. Но у меня такое ощущение, что на приеме должно что-то произойти... Может быть, встречу того Конгрессмена, который разговаривал с Шурой последним, может, еще с кем-нибудь меня судьба сведет... Давай свяжемся с Нью-Йорком после приема, а?

— Нет проблем! — говорит Ларри. — Как скажешь...

— Но прием закончится очень поздно — знаю по опыту, — вставил Сокс. — Удобно ли ночью своим звонком поднимать с постели Женщину и Ребенка?

— Во-первых, миссис Истлейк не ложится рано спать, а во-вторых, не знаю откуда, но у меня такое ощущение, что сегодняшний прием будет не похож на все ваши обычные приемы. Мне кажется, что он даже сможет закончиться раньше, чем намечено... — сказал я.

* * *

Откуда мне это причудилось — понятия не имею!

Одна подготовка к приему стоила того, чтобы рассказать о ней подробно.

Началось все с того, что на всех этажах, на переходах, на лестницах, во всех коридорах, по которым мог пройти Президент, Хиллари или Челси, были выставлены сотрудники Службы безопасности. Подчеркиваю, не Секретной службы, а Службы безопасности — без всяких там костюмчиков, «уоки-токи» и топорщащихся от спрятанных пистолетов пиджаков...

Через каждые двадцать шагов (тут может обнаружиться неточность — у меня с цифрами дело хреново!) стояли черные и белые молодые крепкие ребята в белых рубашечках, черных галстучках и черных брючках. И никаких пиджачков! Стояли, заложив руки за спину, слегка расставив ноги, и смотрели прямо перед собой. Не застывшими памятниками, но и без лишнего трепыхания.

Это вовсе не означало, что агентов Секретной службы не было совсем! Их было великое множество. Их я просто узнавал по оружейному запаху. Даже несколько официантов, которые накрывали большие круглые столы в Банкетном зале, и то попахивали пистолетами и радиостанциями.

Еще со времен своего плавания на «Академике Абраме...» я заметил, что все «уоки-токи», все радиостанции, все передатчики имеют свой, присущий только им, электронный запах.

Но даже если бы я вдруг потерял обоняние — сохрани меня Господь, — сотрудников Секретной службы Белого дома я бы все равно узнал — да они и не таились! У каждого из них в одно ухо была вставлена такая малюсенькая штучка, от которой по шее за воротник рубашки шел тоненький провод. Это они так слушали друг друга. А бормотали в лацкан собственного пиджака! Как сказал бы Водила: «Во, бля, техника...»

На мое счастье, рядом со мной был Сокс, который мне все объяснял и рассказывал. Причем с такой осведомленностью и гордостью, что можно было подумать, будто весь этот прием устраивается вообще только в его, Соксову, честь!

Тем не менее я был ему очень благодарен. Кое-что мне по-шелдрейсовски пояснял и Ларри Браун, который теперь неотступно следовал за нами. Кстати! От него тоже так перло оружием — словно его пистолет у меня прямо под носом привязали...

Очень строгий молодой человек, тоже с «уоки-токи» в руке, репетировал с жутким количеством журналистов. Указывал — кому где стоять и куда не лазать ни под каким видом!

Но это было почти бесполезное занятие — газетчиков, фотографов и телевизионщиков было такое количество, что на подмогу к молодому человеку прибежало сразу несколько помощников. Тоже с «уоки-токи» или со штучками в ушах и проводом на шее.

Журналисты орали, лезли чуть ли не на стены и отчаянно ругались с молодым человеком и со всеми его помощниками! Но победил все-таки молодой человек, пригрозив, что вышвырнет любого, кто ему еще хоть раз в чем-нибудь возразит.

И я понял, что в Белом доме могут работать только очень решительные люди...

Рассмешила меня репетиция «выхода Президента к гостям»!

«Президента» изображал какой-то тоскливый тип. Он стоял перед закрытыми дверями в зал, а у его ног была положена на пол табличка со словом «Президент». Это мне Ларри прочитал. Рядом с типом стояла некрасивая перезрелая дама, а под ногами у нее на такой же табличке значилось — «Миссис Клинтон».

Я бы на месте Билла и Хиллари подобрал бы для таких репетиций более привлекательных дублеров. А то смех было смотреть на этих двух унылых типов...

Ну а вокруг «Президентской четы» полукругом на полу лежали таблички с именами обязательной свиты Президента. Это мне Сокс сказал. И тут уже никаких дублеров! Каждый репетировал свою роль сам!

Руководили репетицией всего двое — очень высокий морской офицер в уж-ж-ж-ж-жасно белой форме и фуражке, тоже с «уоки-токи», и очень маленькая молоденькая, явно еврейского типа носатая девушка в очках и с большим подносом. Да, и еще наушники у нее были на голове!

Репетиция с дублерами продолжалась недолго. Наверное, время уже подпирало, видать, гости должны были уже вот вот прибыть, и пришли сам Билли Клинтон и Хиллари.

Они поблагодарили своих дублеров, приветственно помахали нам и встали на свои места.

И эта носатая и очкастая продолжила репетицию уже с настоящим Президентом. Мало того, она заставила Билла Клинтона тщательно выучить, что тому нужно было говорить при встрече!.. Эта нахалка просто пихнула ему в глаза то, что я принял за поднос, а это оказалась такая большая штука, на которой крупными буквами был напечатан текст Клинтона. И Президент послушно учил этот текст, а очкастая девица даже делала ему замечания и поправляла его!..

Я сразу же представил себе СУПЕРФАНТАСТИЧЕСКУЮ картинку: Кремль (я его по телевизору в Ленинграде наизусть выучил!), Георгиевский зал и маленькую еврейскую девушку с характерно большим носом и огромными очками, руководящую выходом Президента России! И страшно развеселился по этому поводу...

У выхода, спиной к Президенту, лицом вплотную к дверям, стояли два огромаднейших морских пехотинца в жутко нелепых фуражках, обнажающих выбритые затылки ребят чуть ли не до макушки. И вообще откуда-то появилась уйма военных... Причем и белых, и черных. В смысле — «афроамериканского происхождения», как теперь здесь говорят.

Я сообразил, что таким образом Белый дом всему миру показывает свое демократическо-отрицательное отношение к какому-либо проявлению расизма. Наверное, отсюда же и эта умненькая носатая девица при Президенте...

Немножко наивно, но, я вам скажу, очень действенно и даже в чем-то симпатично! Уж, во всяком случае, лучше, чем десятки фашистско-антисемитских газетенок, выпускающихся сегодня в России. Мне милиционер Митя показал парочку таких газет, кое-что прочитал оттуда — у меня чуть хвост не отвалился от ужаса!

Потом начали прибывать гости — не наши депутаты, а американские, приглашенные Президентом на встречу с нашими.

Сокс, вот уж поистине придворный Кот, обнаружил такое блистательное знакомство с этими Людьми, что я только диву давался! Все знал — кто чем руководит, сколько получает... Причем каждый раз, называя сумму годового дохода того или иного Человека, Сокс косился на меня — пытаясь понять, какое впечатление это на меня произвело. Я хоть и не разбирался в этом, но просто своим Котовым нутром почуял — цифры были устрашающие! Ну например...

— Смотри, смотри!.. — шептал мне Сокс. — Это сам Билл Гейтс!.. Король «Майкрософта»... Компьютерные программы. Личный доход восемнадцать миллиардов долларов в год!!! А это Нэд Джонсон — шеф пенсионного фонда... Ворочает капиталом в четыреста сорок два миллиарда долларов!.. А это Майк Айснер — глава компании «Дисней» — ну, мультики все у него, диснейленды... Денег — куча!.. Гляди, Джек Смит! С такой простецкой фамилией руководит «Дженерал моторс»! За последний год у него купили больше пяти миллионов автомобилей! Представляешь себе?!

— Нет, — сказал я. — Не представляю...

— А вот пошла рыбка и поменьше, — ухмыльнулся Сокс. — Хотя зарабатывают они какие-то фантастические деньги!.. Вон, видишь, Милард Дрексел — директор-распорядитель корпорации «Геп», в год огребает сто четыре миллиона! Лоуренс Кос из «Грин Три Файненшениал» — сто два миллиона в год... Ничего жалованьице?! Эндрю Гроув — корпорация «Интел». Девяносто семь миллионов... Сэнфорд Уэйлл — «Тревелерс групп»! Девяносто один миллион личного дохода... Стив Хиллерт из «Конэско» — пятьдесят один миллион... Президент «Сити-бэнка» Джон Рид — сорок шесть миллионов... Ну и совсем бедненький президент компании «Ю. Эс. Роботикс» — всего тридцать три миллиона долларов... Это если разделить на триста шестьдесят пять дней в году, получается девяносто тысяч с хвостиком в день, бедняжка!..

— Ты и считать умеешь?! — поразился я.

— Нет, — смущенно, но честно ответил Сокс. — Это при мне как-то в кухне повара подсчитывали, я и запомнил. Но все равно, согласись, такие цифры производят впечатление, да?

— Не-а, — сказал я. — Может быть, потому, что я не умею считать, а может, потому, что мы с Шурой как-то никогда не обращали внимания на чужие заработки, а думали только о том, как бы дотянуть до следующего гонорара, — мне эти миллиарды и миллионы как-то, прости меня, Сокс, до фонаря...

— До чего? — не понял меня Сокс.

— Ну, до лампочки... Короче, наплевать мне на это! — разозлился я. — Это ты можешь понять?!

И снова Сокс сразил меня своей американской прямолинейной честностью!

— Нет, — сказал он. — Я не в силах понять, как можно плевать на миллиарды долларов!..

И чувствую, Сокс на меня обиделся...

А из соседнего зала звучит такая тихая и очень красивая музыка.

Я вовсе не раскаивался, что напрямую сказал Соксу, как я отношусь ко всему тому, что он считал невероятно важным. Это — в смысле чужих денег... Но мне просто захотелось как-то исправить ему настроение. При всех своих заморочках он все-таки очень культурный и, не побоюсь этого слова, порядочный Кот. Другой бы на его месте такое выкомаривал — не приведи Господи! А этот, ей-богу, — симпатяга!

— Сокс! — говорю. — Браток!.. Айда в соседний зальчик. Послушаем музычку... А то я на этом мраморе уже всю жопу отсидел!

В Большом зале, где собирались гости, полы были выложены светло-серыми и темно-серыми мраморными квадратами.

— Ну хорошо... — нехотя согласился Сокс. — Пойдем.

Но тут же вдруг встрепенулся, оживился и давай мне нашептывать на ухо и лапой показывать:

— Смотри, смотри, Стивен Спилберг!.. Барбра Стрэйзанд!.. Ричард Гир!!! Обалдеть!..

— Что? — спрашиваю. — Опять — миллионы и миллиарды?

— Да нет же! Это же голливудские звезды!.. Ты кино смотришь?

— Смотрю, — говорю. — По телевизору.

Вглядываюсь в седоватого парня с такими близко посаженными глазками и вспоминаю, что его рожу я уже в каком-то кино видел. И вот эту Барбру тоже...

— Этих двух вроде бы знаю, — говорю. — А вот того лохматого, в очках, — в жизни не видел.

— Правильно! — подтверждает Сокс. — Ты и не мог его видеть. Он кинорежиссер. Гениальный!.. Это все друзья Билла и Хиллари. Есть у Билла еще один друг — Том Хэнкс, но он сейчас где-то в Европе на съемках...

— Короче! Мы идем слушать музыку или нет? — снова спрашиваю я, хотя и понимаю, что Соксу жутко хотелось бы поклубиться именно в этом зале, где собирались гости. Со многими Сокс даже раскланивался.

— Идем уже, идем, — недовольно проворчал Сокс, и мы пошли в соседний зальчик слушать музыку.

Оказалось, что многие гости тоже бродят по зальчикам и останавливаются у оркестриков. Там, куда мы пришли, играли трое в красных камзолах. Двое на скрипочках, а третий на виолончели. Это мне Сокс объяснил — кто на чем.

В каждом соседнем зальчике был свой оркестр — три-четыре Человека. Обязательно в красном! Даже девушки-флейтистки тоже были в каких-то красных пиджачках.

Женщины-гости были все одеты в очень красивые длиннющие платья самых разных фасонов. Я тут же представил себе Рут Истлейк в таком платье и ради справедливости должен отметить, что если бы Рут появилась сейчас здесь — она была бы самая красивая Женщина!

А Мужчины-гости были все одеты в одну форму — смокинг, белая рубашка, галстук — «бабочка», черные туфли...

Спутать с официантом — раз плюнуть! Некоторым официантам смокинги гораздо больше шли, чем многим этим задроченным миллионерам.

Зато операторы телевидения, фотокорреспонденты со своими бесчисленными камерами и объективами (тут-то я все петрю! Мы с Шурой очень даже часто занимались фотографией...), все репортеры газет и журналов были одеты кто во что горазд! Джинсы, рубахи навыпуск, жилетки с невероятным количеством карманов, свитера, спортивные куртки — плевать им было на все! Они ПРИЕХАЛИ НА РАБОТУ!

Но мне показалось, что это была своего рода демонстрация НАПЛЕВИЗМА... Может, я и ошибаюсь, но я углядел в этом разностилье и пофигизме к своему виду на приеме в самом Белом доме некую форму протеста против сильных мира сего...

Ничего я фразочку завернул, а?! Я просто на собственных глазах становлюсь все интеллигентнее и интеллигентнее!

А наших депутатов Российской Государственной Думы все не было и не было.

И Ларри Браун повел нас на кухню ужинать. Чтобы мы потом в Банкетном зале не шмонались бы по столам, не кусочничали и вели бы себя пристойно.

Вот мы втроем в какой-то очень благоустроенной кухонной подсобке и поужинали. Очень славно и очень вкусно. Ларри даже виски немного треснул...

Когда же мы с раздутыми животами вернулись в Большой зал (ох, как я не перевариваю мраморные полы!..), выяснилось, что наши российские депутаты во главе с послом России уже прибыли, разбрелись по кучкам, и теперь их было не отличить ни от одного американского миллиардера, ни от одного официанта.

Наши тоже были все в смокингах, «бабочках» и держались так, словно всю свою жизнь с младенческого возраста только смокинги и носили. А уж приемов и презентаций за их широкими плечами было не счесть!

Узнать некоторых из них можно было только лишь или по неважному английскому языку, или по отменному русскому.

Вот когда мне вдруг стало все интересно, а внутри громко зазвенел тот самый тревожный колокольчик, который начал во мне тихо позвякивать сразу же, как только я узнал о приеме НАШИХ.

Мы попытались было отпроситься у Ларри Брауна побродить вдвоем среди русских и попросили его разыскать того самого Конгрессмена, который когда-то заканчивал Гарвардский университет вместе с Фридрихом фон Тифенбахом, а потом, спустя сорок лет, по просьбе Фридриха, разыскал в Нью-Йорке Шуру Плоткина и сообщил ему о моем приплытии в Америку.

На что Ларри сказал, что Конгрессмен уже найден и ждет встречи с нами у лестницы под портретом Президента Трумэна. А нас с Соксом он никуда одних не отпустит, и чтобы мы даже не пытались куда-либо смыливаться. Потому что он, Ларри Браун, получил личное распоряжение Президента во время приема в Банкетном зале посадить нас с Соксом за его стол. Меня — для консультаций по всем русским вопросам, Сокса — для представительства и прессы.

... Конгрессменом оказался тучный старик с громким хохотом, отвисшими склеротическими щечками и очень живыми глазками.

Несмотря на то что они с Фридрихом родились в одном году, Конгрессмена можно было принять за моложавого дедушку шестидесятипятилетнего Фридриха фон Тифенбаха.

Увидев меня и узнав от Ларри, кто я такой, старик громко заржал и, тыкая в меня пальцем, стал весело орать, что я наконец нашелся!..

Когда я, естественно, через Ларри Брауна, спросил его, где мой Шура, и сказал, что пропал не я, а он — Шура Плоткин, и Конгрессмен был последним Человеком, который слышал голос Шуры, старик еще пуще загоготал и, клацая вставными челюстями, заявил, что ни о чем дальнейшем он и понятия не имеет! Он даже предложил Шуре приехать в Вашингтон — Фридрих просил его помочь Шуре на первых порах, — но Шура заявил, что сможет приехать в столицу только лишь тогда, когда встретит своего ближайшего друга. То есть МЕНЯ. Все! Больше он о Шуре ни черта не слышал. А как я поживаю?

Мы отделались от толстого старика какой-то вымученно-любезной фразой и снова вернулись к четырем колоннам Большого зала.

Я был, как говорится, в полном разборе. Рвались ниточки надежд... Ларри и Сокс успокаивали меня, как могли!

Оставался только лишь этот испанский Аарон Маймонидес, который приснился мне сегодня ночью. Но как с ним связаться?! Он ведь жил пятьсот лет тому назад!.. А я чувствовал, чувствовал, что этот доктор и философ, старый испанский еврей Маймонидес знает, где мой Шура!..

— Который час, Сокс? — спросил я.

Сокс посмотрел на большие бронзовые часы, стоявшие на очень красивом столике в простенке между двумя окнами, и тут же ответил:

— Без двенадцати минут восемь. Скоро всех пригласят в Банкетный зал.

— Ларри! — заторопился я. — Ты не можешь вот прямо сейчас же соединить меня с миссис Истлейк?

— Какие проблемы? — уверенно проговорил Ларри и вытащил из кармана смокинга телефон — «хенди». — Только давайте отойдем в сторонку. А то кто-нибудь увидит, как Кыся говорит по телефону, и придется вызывать из психиатрички «скорую помощь».

Мы рванули в какой-то коридор, пролетели мимо охраны и забились в какой-то закуток у окна. Там мы с Соксом вспрыгнули на подоконник, а Ларри набрал нью-йоркский номер телефона Тимурчика и Рут.

Ровно через три длинных гудка я услышал щелчок включения и голос Тимура:

— Тим Истлейк слушает!

— Тимурчик... — сказал я по-шелдрейсовски, — Тимурчик! — И мне вдруг захотелось заплакать. Но я сдержался и сказал: — Это я... Кыся...

— Кысичка!!! Корешок ты мой, подельничек! Мама меня чуть не отлупила за то, что я помог тебе уехать в Вашингтон!.. Где ты? Когда ты вернешься?.. Мы сами приедем за тобой... Не надо ждать автобуса из Майами! Мы тебя по телевизору видели!.. О тебе столько газет написали, что в моей школе, где тебя уже знают, твой портрет из какого-то журнала вырезали и повесили, а меня попросили сделать о тебе факультативный доклад! Я сейчас как раз готовлюсь...

— Тимурчик, мальчик мой... — сказал я срывающимся голосом. — Пожалуйста, попроси маму к телефону.

— Мама-а-а!!! — заорал Тимур на весь Квинс. — Тебя Мартын к телефону!..

Через мгновение я услышал запыхавшийся голос Рут:

— О Господи! Я тебе звоню, звоню!.. Где ты шляешься, звезда телевидения и прессы?!

— Погоди, Рут!.. Погоди... У меня очень мало времени. Сейчас мне уже нужно бежать в Банкетный зал. Билли попросил меня...

— Кто-о-о?!

— Президент попросил меня посидеть рядом с ним во время переговоров с русскими. Дать кое-какие консультации... У меня осталось всего две минуты! Слушай меня внимательно! Есть такой бронзовый тип — Аарон Маймонидес. Он лечил нашего Шуру. От чего — не знаю. Но вылечил. Правда, этот Маймонидес живет... Вернее, он жил пятьсот лет тому назад. И не в Америке, а в Испании... Я их видел...

— Кого?! — вскричала Рут.

— Шуру и того бронзового типа. Они гуляли под ручку, и Шура уже неплохо выглядел... Ради Бога, умоляю, узнай, как связаться с этим Маймонидесом!..

Последовала длинная-длинная пауза.

А потом тихий голос Рут внятно произнес:

— Кыся, ты — гений. Ты просто обыкновенный гений... До меня только сейчас тут кое-что дошло. Иди к Президенту, помоги ему и не давай его напарить. Я тебе завтра же позвоню. Целую...

Ларри спрятал телефон в карман, мы с Соксом спрыгнули с подоконника, и все втроем быстренько потопали к Банкетному залу, куда уже потянулся приглашенный народ.

Прошмыгивая мимо колонн Большого зала, я не успел повернуть в сторону Банкетного, как вдруг из-за одной колонны неожиданно услышал до отвращения знакомый голос, с такими известными мне характерными хамскими интонациями, что меня чуть не вытошнило самым натуральным образом!..

Я будто на стену наткнулся! Но так как двигались мы все втроем достаточно быстро, а я резко затормозил, то по этому отполированному мраморному полу я еще с метр проехал на собственной заднице...

И УВИДЕЛ ЗА ВТОРОЙ КОЛОННОЙ...

... В СТОЛИЦЕ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ, В САМОМ ЦЕНТРЕ ПРЕКРАСНОГО ГОРОДА ВАШИНГТОНА, В РЕЗИДЕНЦИИ ВСЕХ АМЕРИКАНСКИХ ПРЕЗИДЕНТОВ — В БЕЛОМ ДОМЕ, ЗА ВТОРОЙ КОЛОННОЙ БОЛЬШОГО ЗАЛА ПРИЕМОВ СТОЯЛ НЕ КТО ИНОЙ, КАК ИВАН АФАНАСЬЕВИЧ ПИЛИПЕНКО!!!!!!!! Своей собственной отвратительной персоной...

Живодер и Кошкодав, хитрый и жестокий Собаколов, прошедший по тысячам трупов несчастных Кошек, Котов и Собаков!.. Продававший живых Животных на смерть в ленинградские научные институты, собственноручно умерщвлявший и обдиравший шкурки с Бедных Котов и Собаков, а потом выделывавший эти шкурки и торговавший ими на Калининском рынке Выборгской стороны города Ленинграда — ныне Санкт-Петербурга... Где из этих шкурок наши питерские умельцы сооружали потом уродливые зимние шапки-ушанки...

В идеально сшитом смокинге, этот растленный убийца, вонючий и трусливый базарный торгаш в прошлом, ныне владелец фантастически дорогого пятизвездочного отеля для Собак и Котов очень богатых иностранцев, наезжающих в Санкт-Петербург, наихитрющая и, к сожалению, очень неглупая и проворотистая сволочь, выплеснутая «наверх», вероятно, даже в Думу мутной волной «обновления власти», сейчас стоял в двух шагах от меня и, трусливо оглядываясь по сторонам, шепотом говорил очень полному молодому человеку с почти интеллигентным лицом и тоже в смокинге:

— Если сейчас эти американские мудозвоны подпишут нам те семьдесят пять миллионов долларов, которые они уже обещали на развитие моего ДЗПДЖ — «Движения Защиты Прав Домашних Животных», — я тогда вообще на все хуй положил!.. И ты у меня будешь в таком порядке, что тебе и не снилось... Понял?

— Понял, Иван Афанасьевич. Вы все хорошо помните, что должны сказать на банкете?

— Шо я — недоношенный? Или меня по пьянке делали?! Обижаешь, Вася!

И В ТУ ЖЕ СЕКУНДУ В МОЛОДОМ И ПУХЛОМ ЧЕЛОВЕКЕ Я УЗНАЮ ПРЕОБРАЖЕННОГО ВАСЬКУ — БЫВШЕГО ТУПОГО И НЕПОВОРОТЛИВОГО ПОМОЩНИКА ПИЛИПЕНКО, ЧЬИ РУКИ БЫЛИ ПО ЛОКОТЬ В КРОВИ СОТЕН СОБАК, КОШЕК И КОТОВ...

Ах, недаром меня что-то тревожило!.. Ведь чувствовал я — что-то должно было произойти, кого-то я должен был встретить... Печенками чуял, кончиком хвоста, усами, топорщащимся загривком... Но чтобы это был ПИЛИПЕНКО?! Или Васька?!

А может, мне все это снится?.. Может, я вот сейчас открою глаза — и никакого Пилипенко, никакого Васьки в Вашингтоне... Только Сокс и Ларри Браун. А больше никого. И все это мне пригрезилось на нервной почве, от усталости...

— Ты чего, Кыся?! — искренне встревожился Сокс. — Что с тобой?

— Тебе нехорошо, Мартын? — спросил Ларри.

— Нет-нет, ребята... Все в полном порядке! Только не торопитесь. Пусть вот эти двое у второй колонны сначала пройдут. — Я показал на Пилипенко и Ваську. — Не хочу, чтобы они меня видели.

— Ты знаешь их? — тут же спросил меня Ларри Браун.

— Когда-то встречались...

— Секунду, парни! — И Ларри Браун наклонился к лацкану своего смокинга и тихо проговорил в шов: — Вторая колонна. Двое. Одному, невысокому, — около пятидесяти, второму, толстому, молодому, — лет тридцать. Информацию срочно!

Ларри присел на корточки, вынул из уха маленькую штучку на проводе, и мы все трое немедленно услышали:

— Старший — депутат Государственной Думы России от Санкт-Петербурга, глава «Движения Защиты Прав Домашних Животных», видный деятель России по охране Животного мира. Молодой — депутат русской Думы от Вологодской области, генеральный директор филиала этого «Движения» в Вологде. Подробности?

— Не нужны, — сказал Ларри и отключился от этой замечательной службы информации. — Ты, наверное, ошибся, Мартын. Или видел их когда-нибудь по телевизору.

Сокс подождал, когда Ларри поднимется во весь рост, и тихо спросил меня, так, чтобы Ларри не слышал:

— Кто это, Кыся? — и показал на Пилипенко.

— Это самый плохой и страшный Человек на свете, — так же тихо ответил я ему.

— Хочешь, я его сейчас обоссу? Мне за это ничего не будет! — тут же великодушно предложил Сокс.

— Нет, Сокс. Не нужно. Я что-нибудь сам придумаю. У меня с ним старые счеты...

И тут Ларри сказал:

— Все, ребятки, все! Они уже в Банкетном зале... Валите, пареньки, прямо туда, к креслу Президента. Иди, Мартын, Сокс знает, он покажет куда...

— А ты? — спросил я, испугавшись теперь остаться без такой верной охраны, как Ларри Браун.

— Там и без меня хватит, Кыся, — ласково сказал Ларри. — Я вас здесь подожду.

И мы с Соксом — по стеночке, по стеночке — просквозили в Банкетный зал к Президентскому креслу.

* * *

Ах, как прекрасен был этот Банкетный зал!

И если бы не присутствие в нем Пилипенко и Васьки, я восхитился бы этим залом еще сильнее. И уж наверняка гораздо подробнее смог бы рассказать про круглые столы, накрытые очень красивыми красными скатертями с широкими золотыми полосами... И низкий, плотный, с удивительным вкусом подобранный букет разноцветных роз на каждом столе в короткой красивой вазе... И по четыре длинные свечи в очень высоких подсвечниках — чтобы пламя от свечей не слепило бы сидящих за столом...

Как успел сообщить мне Сокс — за столами сидели по десять Человек. Четверо русских и пятеро американцев. И один синхронный переводчик.

В каждом столе были встроены микрофоны. Человек, который захочет выступить и сказать что-то Людям, мог не напрягать голос. А может быть, и не только для этого...

И конечно, если бы не Пилипенко и Васька, я смог бы по достоинству оценить и замечательное красное вечернее платье Хиллари, и прелестную мордочку Челси.

Но вообще, оглядев всех Женщин, сидящих в Банкетном зале Белого дома, я все равно продолжал бы утверждать, что если бы Рут Истлейк была бы сейчас здесь — даже в своих обычных джинсах и кофте с широкими рукавами, — она была бы самой КРАСИВОЙ ЖЕНЩИНОЙ в этом зале!

Честно говоря, все это я увидел потом. А пока я торчал под столом между ног Президента и его дочери Челси, а Соксу подставили такой специальный высокий стульчик, типа нашего детского, в котором маленький Ребенок мог бы сидеть за одним столом со взрослыми. Когда Билли предложил мне занять место на этом стульчике рядом с Соксом — я отказался, сказав ему, что мне отсюда пока что удобнее будет подсказывать ему — правду говорит Человек или нет. И Президент со мной согласился.

На самом же деле до поры до времени я не хотел «светиться» перед Пилипенко и Васькой. Что могло бы произойти, если бы они сейчас увидели меня, я даже себе не представлял — ни логическими раскладами, ни Котово-интуитивными...

Я знал одно — мне нужно было дождаться выступления Пилипенко. Поэтому я не очень-то вслушивался в приветственную речь Клинтона. Он произносил ее не за столом, а встав за маленькую синюю трибунку с какой-то странной красивой картинкой. Сокс мне потом объяснил, что это был герб Соединенных Штатов Америки. Ну, как у нас раньше — глобус с кривым ножом и молотком в веночке из засохшей перепеленутой травы со звездочкой наверху...

Трибунка стояла точненько под портретом Президента Авраама Линкольна. Мне последнее время сильно везет на имена с двумя «А» — ААрон Маймонидес, АврААм Линкольн.

Про Линкольна мне рассказал все тот же Сокс. Сокс вообще был буквально набит кучей сведений и подробностей о вещах, с которыми мне никогда не приходилось сталкиваться. И я ему был очень признателен. Не только за объяснения. Еще и за то, что Сокс рассказывал мне все это без пижонства, ничем не подчеркивая своего превосходства и исключительности. А такое — дорогого стоит!

И я ему простил его чуточку преувеличенное внимание к чужим миллионам.

Наверное, Президент говорил не слишком официальную речь, потому что за столами то и дело вспыхивал смех, звучали веселые аплодисменты и не было той подозрительной чопорности, которая всегда сопровождает выступление нашего Президента.

Кое-кто даже позволял себе ироничные реплики из зала, и тогда уже смеялся сам Билли Клинтон и все вокруг него.

Где-то, каким-то образом я понимал, что это был прекрасно отрепетированный спектакль для русских. Так сказать, торжество демократизма напоказ, навынос, про который у вас, дескать, в России, только болтают, а мы в Америке этим воздухом демократии живем и дышим!

Но так ли плох хорошо срепетированный спектакль?

Неужели злобные выкрики и драки в нашей Думе или японском парламенте, или в английском, которые видят миллионы несчастных Котов и Людей всего мира на экранах своих телевизоров — лучше?!

... Выступил и Посол России в Америке — вполне симпатичный мужик с превосходным английским языком.

Говорил он, стоя у своего стола, с бокалом в руке, и нужно было отдать должное этому тренированному господину — в своем ответном слове он с успехом повторил непринужденный стиль речи Президента Клинтона, чем еще сильнее развеселил присутствующих.

Получилось что-то типа маленького соревнования — ах, вы нам спектакль?! А мы вам — ансамбль песни и пляски! Один-один в общую пользу нашей с вами дружбы...

В конце своей светской речи Посол поблагодарил всю президентскую семью, шутливо поклонился Соксу и сказал, что присутствие на этой встрече Первого Кота Америки совершенно естественным образом заставляет Посла вспомнить о Братьях наших меньших и предоставить слово депутату Государственной Думы, президенту Всероссийского общества «Движение Защиты Прав Домашних Животных», старому петербуржцу, человеку с золотым и отзывчивым сердцем — ИВАНУ ПИЛИПЕНКО!..

«Все врет!» — сказал я из-под стола Клинтону.

«Понял...» — ответил мне Президент Америки.

Тут мне стало жалко Посла России — уж больно он мне понравился, — и я добавил: «Скорее всего — введен в заблуждение этим мерзавцем Пилипенко...»

«Я так и подумал, — сказал мне Клинтон по-шелдрейсовски под стол. — Ты знаком с этим Пилипенко?»

«Не то слово!..» — чуть не заорал я.

Хиллари и Билли переглянулись, а Челси, великолепно владевшая шелдрейсовским языком, тревожно спросила меня: «Что же теперь будет?»

«Сейчас... Сейчас я что-нибудь придумаю...» — сказал я, и вдруг одна неожиданно пришедшая мне в голову мысль убедила меня в том, что Рут Истлейк была совершенно права! Я действительно ГЕНИАЛЬНЫЙ КОТ! Вот такой скромный, обыкновенный, домашний ГЕНИЙ...

А мыслишка-то была препростейшая! На кой хрен мне потом всем доказывать, что Пилипенко и Васька душегубы и гнусные, отвратительные типы, что они хотят украсть семьдесят пять миллионов долларов, которые им сейчас выдадут легковерные америкашки на якобы «Защиту прав домашних Животных»?!

Кто мне поверит?! Чем я это могу доказать? И получится, что я со своими запоздалыми обличениями — в говне, а они, как говорил Шура, — «в бантике». То есть в полном порядке!

Ну уж херушки вам, господа Пилипенки! Вы сейчас нам сами все про себя расскажете!.. Все-все, до самой последней точечки.

Сейчас, господа деловые американцы, вы бесплатно получите такой стриптиз, который вам не покажут ни за какие ваши миллиарды!..

Пилипенко уже стоял за своим столом, как раз напротив стола Президента, и, обращаясь к Соксу, лепетал что-то такое сладенько-сахарное, изредка прикрывая глаза в особо проникновенных местах...

А я снизу, из-под стола, видел, как у Сокса непроизвольно и неосознанно прижались уши к затылку, напряглась спина, вытянулся и замер хвост.

Только самый его кончик трясся, выдавая внутреннюю истерику Сокса. Ну не дурак же Кот! Чувствует же — кто перед ним!.. В отличие от Людей нам, Котам, это дано свыше.

— Сокс!.. — тихо сказал я по-Животному. — Сокс! Не дергайся, возьми себя в лапы. Сейчас, когда этот подонок, в восторге от самого себя, в очередной раз прикроет глаза, ты моментально спрыгивай вниз, а я взлечу на твое место. Понял? И следи за ним внимательно! Важно эту сменку сделать тогда, когда он прикроет свои бесстыжие зенки...

— Что это — «зенки»?.. — не понял Сокс.

— Иди в жопу со своими вопросами! Потом объясню. Делай, что велят!..

— О’кей!.. — сказал Сокс.

А Пилипенко в это время говорил:

—...весь жар своей души, весь трепет своего сердца я отдавал на благо...

— Пошел!!! — скомандовал мне Сокс.

Он спрыгнул вниз со своего высокого стульчика, а я взлетел наверх, на его место. Сделали мы это совершенно одновременно. Даже встретились в воздухе!..

И когда Пилипенко открыл глаза, на месте Сокса ОН УВИДЕЛ МЕНЯ!!!

Я сидел точно так же, как Сокс, — мордой к нему, в упор глядя ему в глаза.

Пилипенко не мог оторвать от меня взгляда и закрыть рот. Он так и стоял — с широко распахнутой пастью и отвисшей нижней челюстью. И от него за версту воняло «Столичной», выпитой перед банкетом, скорее всего в отеле.

В его медово-липком и гладком вранье возникла тревожная, тяжелая, как булыжник, пауза. Весь Банкетный зал Белого дома с недоумением смотрел на Ивана Афанасьевича Пилипенко, а я в это время МЫСЛЕННО И НАСТОЙЧИВО ВНУШАЛ ЕМУ: «НЕ ОТВОДИ ГЛАЗА В СТОРОНУ. СМОТРИ НА МЕНЯ, ПИЛИПЕНКО, ВНИМАТЕЛЬНО СМОТРИ... СОСРЕДОТОЧЬСЯ НА ТОМ, ЧТО Я БУДУ ТЕБЕ ГОВОРИТЬ, СЛУШАЙ МЕНЯ ВНИМАТЕЛЬНО!»

Пилипенко согласно попытался кивнуть мне головой, но вместо кивка у него получился какой-то нелепый рывок подбородком...

— Ты чё, Иван Афанасьевич?! — испуганным шепотом спросил его Васька и проследил за мертвенно-неподвижным взглядом Пилипенко...

И ТОЖЕ УВИДЕЛ МЕНЯ!!!

— А-а-а!!! — в ужасе коротко всхлипнул Васька и сам зажал себе рот двумя руками.

— Врача!.. Вызовите доктора!.. — вскрикнул кто-то.

«Рано, — сказал я Клинтону. — Никакого врача!»

И Президент поднял руку, призывая всех к тишине.

«СМОТРИ НА МЕНЯ, ПИЛИПЕНКО, — говорил я, вкладывая в свой посыл все свои силы, всю свою волю, всю мощь моего существа, дарованного мне Природой. — ТЫ МЕНЯ УЗНАЕШЬ? ВГЛЯДИСЬ В МОЕ РВАНОЕ УХО, В МОИ ШРАМЫ НА МОРДЕ... УЗНАЛ?»

Вино у Пилипенко мелко выплескивалось из бокала — так у него тряслись руки!.. Не отрывая от меня глаз, он с трудом закрыл рот (мне даже показалось, со скрипом!..) и дрожащим голосом, все еще не веря своим глазам, выдавил из себя вслух:

— Вы... Господин фон Тифенбах из Мюнхена?..

Когда Банкетный зал услышал, как Пилипенко назвал меня «господином фон Тифенбахом», по столам пошел гул.

— Нет, нет! — громко возразил тот старый Конгрессмен из-за дальнего стола. — Это не Фридрих фон Тифенбах. С фон Тифенбахом мы кончали Гарвард. Я его хорошо помню... Этот Кот на Фридриха не похож!.. Они просто приятели.

«НЕТ, Я НЕ ФОН ТИФЕНБАХ ИЗ МЮНХЕНА, — неслышно, но явственно сказал я Пилипенко. — Я НАПОМНЮ ТЕБЕ, КАК ТЫ САМ КОГДА-ТО НАЗВАЛ МЕНЯ, КОГДА ОТЛАВЛИВАЛ В ЛЕНИНГРАДЕ, НА ГРАЖДАНКЕ, НА ПУСТЫРЕ, САЧКОМ, ПОМНИШЬ?.. ТЫ СКАЗАЛ ТОГДА, ЧТО Я — КОТЯРА ТОГО САМОГО ЖИДА, КОТОРЫЙ В ГАЗЕТЫ ПИШЕТ!»

Я заметил, что Васька тоже ВОСПРИНЯЛ МОЙ ГИПНОТИЧЕСКИЙ ПОСЫЛ и стал тихо сползать под большой круглый стол, прикрываясь скатертью...

Но на него никто не обращал никакого внимания. Глаза всех сидящих в Банкетном зале, всей охраны, всех официантов были прикованы только к Пилипенко и ко мне.

Все понимали, что у меня с Пилипенко происходит какой-то диалог, но меня, кроме Пилипенко и Васьки, НЕ СЛЫШАЛ НИКТО. А ответы Пилипенко — СЛЫШАЛИ ВСЕ!

«ВСПОМНИЛ? — спросил я, и Пилипенко снова попытался мне кивнуть. — А ТЕПЕРЬ ПРОДОЛЖАЙ СВОЮ РЕЧЬ О ПРАВАХ ДОМАШНИХ ЖИВОТНЫХ, НО ТОЛЬКО СО ВСЕМИ ПОДРОБНОСТЯМИ!»

Нет, Пилипенко был Человеком неслабым! Сил у него было невпроворот. Вон куда смог даже забраться — В ДУМУ! Но сейчас во мне сил было побольше...

«ГОВОРИ!!!» — приказал я ему.

И Пилипенко продолжил свою речь абсолютно с той же фразы, на которой остановился, увидев меня:

—...весь жар своей души, весь трепет своего сердца я отдавал наиболее гуманному способу УМЕРЩВЛЕНИЯ Кота, Кошки или Собаки!.. С Котом — попроще. Его просто засовываешь в мешок, желательно коленкоровый, чтобы он не мог тебя оцарапать когтями, а потом сквозь мешок сворачиваешь ему голову. Только хрустнет — и ладушки!.. С Собаками — сложнее. С риском для собственной жизни Собаке приходится просто перерезать глотку... Это если их брать на шкурки... А если для науки, то везешь в институт на Васильевский остров — никакой мороки, сдаешь их в лабораторию и получаешь бабки. Копейки, клянусь вам! Вы просто не представляете себе, как плохо у нас сейчас с наукой! Ой, что я говорю?!

«НЕ ОТВЛЕКАЙСЯ, ИДИОТ!» — подхлестнул его я.

Переводчики молотили как бешеные! Американцы не могли отвести испуганных глаз от разговорившегося Ивана Афанасьевича, а все наши сгорали от стыда так, что мне их даже жалко стало. Наверняка там были и очень неплохие ребята. Особенно было жалко Посла. Они-то уедут, а ему тут оставаться!.. А тут еще все наши с надеждой смотрели на него.

— Депутату плохо! — решительно сказал Посол. — Он не понимает, что говорит!..

«ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ПИЛИПЕНКО? ТЫ ВСЕ ПОНИМАЕШЬ?» — спросил я.

— Как это я «не понимаю»?.. — обиделся Пилипенко на Посла. — Прекрасно я понимаю!.. В институте так мало платили, что на бензин для «Москвича» не хватало... А вот уже там, в науке, их убивали всего одним укольчиком...

«ТЕПЕРЬ РАССКАЖИ ПРО ШКУРКИ, ПРО ШАПКИ...» — приказал я ему.

— А чего? Хорошо выделать шкурку Кота — дело, я вам скажу, очень даже тонкое!.. Пока Кота обдерешь, еще так наеб... Извиняюсь! Намучаешься... Здесь что важно? Мездру не попортить! Иначе никто у тебя на Калининском рынке эту шкурку не купит. Считай, деньги на ветер! А мы...

Неожиданно в мозгу Пилипенко произошел не замеченный мной поворот, и он ласково сказал:

— Наша забота о «меньших наших братьях», как правильно сказал наш уважаемый Посол, не знает границ, не имеет границ, и поэтому те семьдесят пять мильонов долларов, обещанные нам нашими братскими организациями Америки, будут огромным подспорьем для всего нашего общего дела — защиты прав домашних Животных!

«НЕ ОТВЛЕКАЙСЯ, СВОЛОЧЬ, — сказал я ему. — ТЕПЕРЬ ПРО ШАПКИ!»

— А шо «про шапки»? Шо «про шапки»?! — сварливо отмахнулся от меня Пилипенко. — Вы чё себе мыслите, что на шапках можно было много заработать?! Я их шил, эти шапки? Да ни в жисть! Мое дело было маленькое — поймать Кота или Пса, умертвить его, шкуру аккуратненько содрать, храни Господь, мездру не попортить, выскрести ее до кондиции, потом на специальные распялочки, а сушить тоже — наука целая: пересушишь — она, шкура вот ихняя, к примеру...

Пилипенко показал сначала на меня, потом посмотрел на семью Президента Клинтона, поискал глазами Сокса, не увидел его и, льстиво улыбаясь президентскому столу, продолжил:

— Или, к примеру, вашего Котика, мистер Президент... Ежели их шкурки на распялочках пересушить — они же ломкие станут, хрупкие... Какая же из них шапка? Еще и морду могут набить за такие шкурки. Это я к примеру говорю...

Я почувствовал, что слегка ослабил нить КОНТРОЛЯ и Пилипенко зациклился всего на одной стороне своей прошлой деятельности и совсем забыл о своем сегодняшнем высоком общественно-государственном положении. И тогда я ему сказал: «НЕ ОТВОДИ ОТ МЕНЯ ГЛАЗА, ПИЛИПЕНКО, СМОТРИ НА МЕНЯ ВНИМАТЕЛЬНО... И ПРОДОЛЖАЙ, ПРОДОЛЖАЙ, ПОДОНОК!»

— Про что? — доверчиво спросил меня Пилипенко. По Банкетному залу уже шел непрекращающийся возмущенный ропот.

«ПРО ВСЕ СЕГОДНЯШНЕЕ!» — сказал я.

— А сегодня всем нужно платить... — грустно ответил мне вслух Пилипенко. — Хозяевам города платишь, бандитам — платишь, тем, кто охраняет меня от бандитов, — тоже платишь! А в Думу, в депутаты, как вы себе мыслите?.. За красивые глаза берут? Всем только доллары и подавай! Вы чё думаете, господа американцы, мы эти доллары у вас от хорошей жизни просим?! Не-е-ет! Мне, к примеру, лично уже ни хера не требуется. Я ежели эти семьдесят пять мильонов от вас получу, то на самого себя всего мильонов десять — двенадцать страчу. Не больше. Я тута один домик у вас в Майами присмотрел, так вот... Ну и обстановка, конечно. Не без этого... Автомобильчики надо поменять! А все остальное — только на развитие нашего общего дела. Богом клянусь!..

Тут Пилипенко залпом опрокинул в рот оставшееся в бокале шампанское, вынул длинную зажженную свечу из высокого золотого подсвечника, закусил ею с полыхавшего конца и хрястнул бокал об пол в мелкие дребезги...

А потом истово перекрестился четыре раза — один раз слева направо, второй — справа налево, третий — как-то наискосок, а четвертый — умудрился перекреститься — снизу вверх!

Зал так и ахнул!.. Но на этом выступление Пилипенко не кончилось.

Он плавно выполз из-за стола и, приплясывая, поводя плечами и широко разводя руками в стороны, в танце поплыл между банкетными столами.

Ко всему прочему он пел. Нещадно перевирая мотивы, он аккомпанировал сам себе наиболее близкими его сердцу песнями, сливая их воедино:

Боже, Царя храни! Сильный, державный... Где ты, родимый?.. Вставай, проклятьем заклейменный, Союз нерушимый республик свободных! Гремя огнем, сверкая блеском стали, В лесу родилась Сарочка, В лесу она росла, Зимой и летом черная Жидовочка была...

— Боже мой! Мистер Президент! Он же сошел с ума!.. — закричал кто-то из наших российских депутатов на очень неплохом английском языке. — Пожалуйста, распорядитесь вызвать врача!..

— И полицию! — достаточно громко потребовала вдруг Челси.

Я попытался привстать, но почувствовал, что лапы мои подламываются от полного и дикого опустошения! Я только успел сказать:

— Полицию — для него, а врача — для меня...

И без чувств упал на руки Президента.

* * *

Сокс мне потом рассказывал, что после того как меня нафаршировали кучей лекарств ободряюще-успокаивающего действия, первую половину ночи я метался во сне, вскрикивал, разговаривал на всех языках — по-шелдрейсовски, по-Животному, мешал русский с испанским, немецкий с английским и даже пытался говорить на идиш пополам с ивритом...

А во вторую половину — спал серьезно, внимательно и сосредоточенно. Изредка нервно подрагивал хвостом, непроизвольно дергал задними лапами и частенько поплакивал во сне...

Когда мы с ним сопоставили мое бессознательное поведение с тем, что мне снилось в первую половину, а потом и вторую половину ночи, то это мое сонно-обморочное состояние нашло точное подтверждение.

Как сейчас помню — всю первую половину я задыхался от кошмаров!..

... Я с ужасом бродил по какому-то незнакомому мне старопетербургскому двору-колодцу...

Двор был весь пересечен вкривь и вкось натянутыми веревками... А на этих веревках, на специальных ПИЛИПЕНКОВСКИХ распялочках висели и сушились ШКУРКИ ВСЕХ МОИХ ЗНАКОМЫХ КОТОВ, КОШЕК И СОБАК!..

Вот шкурка той самой рыжей поблядушки, с которой все и началось еще на пустыре у нашего с Шурой дома в Ленинграде...

Вот шкурка моего самого закадычного дружка — бесхвостого Кота-Бродяги...

Висели на распялках, сколько глаз видит, сотни шкурок, содранных с Кошек, с которыми я когда-либо вступал в интимные отношения...

Из некоторых шкурок даже запах этих несчастных Кошек еще не выветрился!.. Например, в шкурке той французской Кошечки Лолы, которую я оприходовал в кустиках автозаправочной станции на автобане Гамбург — Мюнхен, сохранился даже запах ее французских духов!..

Боже мой!.. А это-то что?! Какой кошмар!.. Господи!.. Я ж сейчас сойду с ума!.. На нескольких веревках я увидел распялки с Собачьими шкурами, в которых узнал всех близких мне Собаков!

Вот маленькая чистенькая коричневая гладенькая шкурка карликового пинчера Дженни из Грюнвальда, с которой у меня был такой нежный роман...

Вот огромная шкура немецкого полицейского овчара Рэкса... Как он-то дал себя отловить этой сволочи Пилипенко?!

Мамочки родные! Тут и Крольчиха, которую я сдуру трахнул в Оттобрунне!.. А вот висит роскошная, но МЕРТВАЯ шкура Лисицы! Бедной и гордой и так влюбленной в меня Лисицы...

Какой ужас!.. Боже мой... Значит, они все мертвы?!

А это еще что?! Откуда здесь, в петербургском дворе, висят шкурки моих новых знакомых американцев — Кота Хемфри, бывшего сотрудника Публичной библиотеки Нью-Йорка?! А вот на распялке шкурка этой Беленькой, Пушистенькой из Квинса, последние дни жившей у мистера Бориса Могилевского. Она же готовилась стать МАТЕРЬЮ МОИХ КОТЯТ!..

А когда на соседних распялках я увидел старенькую вытертую шкуру пожилого еврейского Собака Арни-Арона из Брайтона и черно-белую шкурку Первого Кота Америки Сокса, — я чуть вообще с ума не сошел!!!

Сволочи, сволочи, сволочи!.. Антисемиты, подонки, мерзавцы!.. Злобные, безжалостные, омерзительные твари! НеЛюди!.. Где вы — Пилипенко, Васька?!

Господи! Боже мой, Всемилостивейший!.. Помоги мне, Господи, пережить все это!..

Сотвори чудо — дай мне хоть ненадолго стать величиной с ТИГРА! Я не хочу БЫТЬ ТИГРОМ, пойми меня, Господи... Я хочу остаться САМИМ СОБОЙ — КОТОМ МАРТЫНОМ, КЫСЕЙ, наконец! Но я хочу отловить Пилипенко и Ваську... Я не буду сдирать их вонючие, пропитанные алкоголем, невежеством и подлостью шкуры... Я ПРОСТО РАСТЕРЗАЮ ИХ В МЕЛКИЕ КЛОЧЬЯ И РАЗБРОСАЮ ОКРОВАВЛЕННЫЕ КУСКИ ИХ НЕЧЕЛОВЕЧЬЕГО МЯСА И КОСТЕЙ ТАК ДАЛЕКО В РАЗНЫЕ СТОРОНЫ, ЧТОБЫ НИ ОДИН ДОКТОР НИКОГДА НЕ СМОГ БЫ СОБРАТЬ ИХ В ЖИВУЮ ПЛОТЬ!

ЧТОБЫ ДАЖЕ ПЯТИСОТЛЕТНИЙ ВЕЛИКИЙ ИСПАНСКИЙ ВРАЧ И ФИЛОСОФ МАЙМОНИДЕС НИКОГДА НЕ СМОГ БЫ ИМ ПОМОЧЬ ВОЗРОДИТЬСЯ ЗАНОВО!!!

И вот тут, наверное, наступила вторая половина ночи. Потому что пошло что-то связанное с Маймонидесом…

... Но сначала я увидел, как Шура выходит из своего нью-йоркского дома на Оушен-авеню, прощается с Собаком Арни, и слышу, как он говорит Арни, что сейчас едет в Нью-Джерси, в порт Элизабет, встречать своего ближайшего друга. И понимаю, что речь идет обо мне...

Потом вижу Шуру на автобусной остановке...

Он стоит один-одинешенек, ждет прихода автобуса и поглядывает на часы.

А потом вдруг начинает задыхаться, растерянно оглядывается по сторонам, никого не видит и медленно опускается на скамейку, стоящую у автобусной остановки...

Он расстегивает теплую куртку... Слабеющими пальцами пытается оттянуть ворот свитера, чтобы вздохнуть поглубже, но это ему не удается...

Смертельная бледность, посиневшие губы... Шура осторожно ложится на скамейку, одна рука безвольно свешивается на асфальт...

— Шурочка-а-а-а!!! — беззвучно ору я откуда-то.

— Мартышка... — слабым голосом еле произносит Шура. — Я, наверное, опоздаю... Ты подожди меня...

И отключается. А автобуса все нет и нет!..

И никого около остановки. Только двое черных мальчишек лет по четырнадцати и смуглый высокий парень года на два постарше тех двух подходят к скамейке, где лежит Шура.

Смуглый стоит, смотрит по сторонам, а двое черных пацанов выворачивают все Шурины карманы — деньги, документы, все, все, все!..

И улетучиваются. Будто их никогда и не было...

А Шура лежит недвижимый, и я не могу ему ничем помочь, потому что, наверное, Я ЕЩЕ В МОРЕ, ТОЛЬКО НА ПОДХОДЕ К НЬЮ-ЙОРКУ.

Но тут я вижу, как к остановке подходит автобус и из него вылезают Люди. Некоторые считают Шуру пьяненьким, усмехаются и расходятся. А несколько пожилых Человеков убеждаются, что от Шуры не пахнет спиртным (хорошо, что он с вечера «на грудь» не принял, думаю я...), и бегут куда-то звонить. А две старушки остаются с Шурой...

Вижу, через несколько секунд подкатывает что-то типа нашей «скорой помощи», выскакивают врачи, минуту колдуют над лежащим на скамейке Шурой — уколы, капельница, кислород...

А потом грузят Шуру в машину и увозят.

И старики, гордые своим выполненным Человеческим долгом, говорят друг другу:

— К «Маймонидесу» повезли...

— Это прекрасно! «Маймонидес» — это, я вам скажу, то, что надо!

— Если за больного человека берется «Маймонидес» — так уже можно быть спокойным!

— Но почему он без всяких документов?! Ни «сошиал секюрити», ни «медикейда», ни «велферной карточки»?.. Что за манера выходить из дому без документов? А если что-нибудь? Вот как сейчас!..

— Ну вы же видели — это молодой человек. Тридцать, от силы тридцать пять! Откуда ему быть серьезным?! Я дико извиняюсь, но в таком возрасте, как говорится, «в поле — ветер, в жопе — дым»...

— Странно, такой молодой и уже, пожалуйста вам, — сердце...

А мимо этой брайтонско-бруклинской автобусной остановки, мимо той милой компании американских стариков, говорящих по-русски с неистребимым южным акцентом и вовремя отправивших моего Шуру в больницу к старику Маймонидесу, мимо шли...

Ну вот кто бы вы подумали?!

ПИЛИПЕНКО И ВАСЬКА!!! В смокингах, почему-то босиком, с закатанными по колени брюками, с огромными сачками для отлова Котов!..

Они шли и на ходу жевали длинные зажженные свечи из Банкетного зала Белого дома. Откусывали они эти свечи с зажженного конца, сжирали откусанное вместе с пламенем свечи, но как только остаток свечи отнимали ото рта, так свечи сами вспыхивали вновь каким-то адским синим пламенем!..

Когда же они прошли мимо, я увидел у них на спинах большие квадратные плакаты. И вот что дивно — я ведь совершенно не умею читать, но во сне я точно знал, что на этих плакатах было написано: «ТРЕБУЕМ ЗАЩИТЫ ПРАВ ЧЕЛОВЕКА ОТ ПОПРАНИЯ ИХ ДОМАШНИМИ ЖИВОТНЫМИ!!!»

* * *

—... Мартын! Марты-ы-ын... Кыся, черт бы тебя побрал! Да проснись ты!.. Новостей, как ты сам говоришь, — «хоть жопой ешь»!

И тут же сквозь сон слышу возмущенный голос Челси:

— Сокс! Ты совсем обнаглел! Как ты смеешь так разговаривать!

— Челси, я всего лишь цитирую Кысю...

— Может быть, в России так и принято говорить, но ты на это не имеешь никакого права! Смотри, как нужно будить настоящих Котов...

Я чувствую, как сильные, тренированные руки Челси поднимают меня, прижимают к себе, как Челси зарывается носом мне в шерсть где-то в районе моего рваного уха и шепчет:

— Просыпайтесь, мистер Плоткин... Вас ждет масса народа и приятных новостей. Папа и мама ждут не дождутся, когда ты откроешь глаза. Буквально «на ушах стоят»!..

— «На ушах стоят» — это лучше, чем то, что сказал я? — саркастически замечает Сокс.

— Да, лучше! — безапелляционно возражает ему Челси. — Кстати, это тоже — Кысино.

Спросонок, еще открывая глаз, я втягиваю в себя все обворожительные запахи шестнадцатилетней Челси, пытаюсь лизнуть ее в щеку пересохшим от сна языком и окончательно просыпаюсь.

— Опусти меня, Челси, — прошу я. — Во мне весу...

— Ты действительно тяжеловат, приятель. Но настоящий Кот, наверное, и должен быть таким, — говорит Челси и опускает меня на пол.

— Челси! Ты уже второй раз говоришь про «настоящих Котов» только о Кысе! — жутко обиделся Сокс и возмущенно добавил: — А я — КТО ЖЕ?! Да будет тебе известно, что ТЕПЕРЬ Я...

— Сокс, заткнись! И пожалуйста, не развивай ЭТУ ТЕМУ! Если ты думаешь, что я еще не в курсе твоих неожиданных сексуальных подвигов — ты глубоко ошибаешься. Во-первых, в Белом доме, как тебе известно, все становится явным через пять минут. А во-вторых, существует вездесущая пресса и наша собственная специализированная «утечка информации». Новостями как о твоих внезапно возникших Котово-Мужских достоинствах, так и о вчерашнем скандале на приеме в Банкетном зале, АВТОРОМ которого по праву является наш замечательный друг Мартын-Кыся Плоткин, уже полны все утренние газеты и каналы телевидения!..

* * *

В свой первый и печальный раз в жизни я летел вертолетом в конце осени прошлого года.

Тогда мы летели от места нашего боя и катастрофы на автобане Гамбург — Мюнхен на специализированном реанимационно-докторском ярко-оранжевом вертолете в Мюнхен, в Нойе-Перлахский кранкенхауз.

То есть — в больницу Нойе-Перлаха. Это такой район Мюнхена.

Я лежал под неподвижной рукой умирающего, переломанного и простреленного моего друга Водилы и молил Господа Бога, чтобы он продлил жизнь Водилы хотя бы до прилета в больницу.

Я помогал Боженьке, как мог!..

Мы с Господом делали все, чтобы Водила дотянул до больницы живым, и нам это удалось. К счастью, в больнице Водила попал в руки одного из лучших нейрохирургов Германии — к профессору Фолькмару фон Дейну и его ассистенту — русско-казахстанской немке — доктору Тане Кох, впоследствии ставшей моей приятельницей...

Сегодня я летел на вертолете второй раз в своей жизни! В отличие от того, оранжевого, напичканного всякими аппаратами искусственного дыхания, переливания крови, кардиографами и еще кучей разных спасательных штук, — этот вертолет, на котором я летел сейчас, был совершенно иным.

Ну, начнем с того, что этот вертолет, был личным ВЕРТОЛЕТОМ ПРЕЗИДЕНТА СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ БИЛЛА КЛИНТОНА.

* * *

— Кыся! — обратился ко мне Клинтон еще до вылета, замечательно выговаривая нашу букву «ы».

Видимо, сказалось частое общение с многонациональными русскими Президентами бывшего Советского Союза.

— Кыся!.. — сказал Клинтон. — Главную новость я решил сообщить тебе сам. Приготовься... НАЙДЕН МИСТЕР ШУРА ПЛОТКИН!

Вот тут я, неожиданно для всех и, кстати, для самого себя, взлетел в воздух до самой люстры!!!

Я не прыгнул — меня будто взрывом подбросило!.. Далеко внизу под собой я увидел задранные ко мне растерянные лица Клинтона, Челси, Хиллари, Ларри Брауна, ошеломленную морду Сокса и с десяток изумленных физиономий президентской свиты, присутствовавших при этом разговоре в Овальном кабинете!..

Так высоко я еще никогда не взлетал, хотя что-то подобное и было в моем репертуаре. Но тогда, пугая кого-нибудь или, наоборот, желая понравиться, — я прыгал, используя мощь своих собственных лап...

А тут меня будто что-то само скатапультировало!

Звякнули подвески хрустальной люстры, ненароком задетые моим хвостом, и я стремительно и мягко приземлился перед президентским ликом.

— Где?! — хриплым, срывающимся голосом спросил я.

— В Нью-Йорке. В Бруклине. В прекрасной сердечно-сосудистой клинике больницы имени Маймонидеса! — торжественно сказал Билли.

— Тэк-с, тэк-с... — забормотал я, не очень соображая, что происходит и что я говорю. — Что же он мне сразу-то не сказал?..

— Кто? — удивленно спросил Клинтон.

— Да Маймонидес этот... — бормочу я, а где-то понимаю, что порю хреновину, но остановиться уже не могу. — Тогда я пошел... В Нью-Йорк... Как говорится, спасибо за компанию, извините, если что не так... Прошу простить, я очень спешу! До свидания.

И намыливаюсь к дверям кабинета...

— Стой, Кыся! — вопит Сокс и бросается мне наперерез.

— Мартин, дорогой!.. Успокойся, умоляю тебя, — просит меня Хиллари. — Доктор, вы же видите, мистер Мартин не в себе! Сделайте же что-нибудь!..

Доктор рванулся было ко мне, но я только прижал уши, показал ему один левый клык и тихохонько сказал:

— Вы, доктор, сейчас ко мне лучше не подходите. И пожалуйста, не пытайтесь меня задержать. Мне сейчас же нужно быть в Нью-Йорке!.. И я не потерплю никаких задержек. Ясно?!

— Возьми себя в лапы, дубина! — рявкнул на меня Сокс. — Через час ты вылетаешь в свой Нью-Йорк, где тебя будут встречать ВСЕ, ВСЕ, ВСЕ!..

— И Шура...

— Я же сказал — ВСЕ!

— Кто его нашел, Билли? — слабым голосом спросил я у Клинтона.

— Лейтенант полиции Рут Истлейк.

— Она — сержант... — поправил я Клинтона. — Рядовой инспектор по работе с бухарскими евреями своего участка в Квинсе.

— Уже с девяти часов утра она — лейтенант, начальник всего этого отдела, — сказала Хиллари Клинтон.

— А Шурик еще в больнице? — спросил я. — У Маймонидеса?..

— Нет, Рут его забрала пока к себе, — сказала мне Челси. — Ты прилетишь в Нью-Йорк — все увидишь сам...

— А где этот говнюк Пилипенко?..

Рожи у президентской свиты стали такими, будто все они сейчас хряпнули по стакану неразбавленного уксуса и закусили незрелым лимоном без сахара.

Клинтон же рассмеялся, посмотрел на часы, что-то прикинул в уме и сказал мне:

— Я думаю, что он уже подлетает к Москве. У вас в России когда-то была очень неплохо налажена работа психиатрических лечебниц как исправительных учреждений. Думаю, что там еще осталось несколько толковых специалистов из бывших сотрудников. Наверное, они и займутся лечением этого... Как ты его назвал?

— Пилипенко...

— Плюнули и забыли. О’кей, Кыся?

— О’кей, Билли.

— До Нью-Йорка с тобой полетит Ларри Браун. Надеюсь, ты не возражаешь?

— Нет, что вы, мистер Президент! — Мало-помалу я начал немного приходить в себя.

— И вообще с тобой летит куча народа, — подсказал мне Сокс. — Ты уж там постарайся выглядеть. Это я тебе по своему опыту...

* * *

Компаха была действительно великовата!

Я плохо помню обстановку внутри президентского вертолета. Голова у меня шла кругом, и ни о чем другом, кроме того, что через полтора часа я увижу ШУРУ, я и думать не мог...

Помню только, что внутри вертолет был очень большой и напоминал просторный уютный салон с мягкими креслами лицом друг к другу, со столиками, баром и еще с чем-то, что меня отнюдь не поразило в тот момент. Летел бы я сейчас просто на какую-нибудь загородную прогулку — я восхитился бы и еще чем-нибудь. А сейчас...

А сейчас я вел себя несколько необычно даже для самого себя: то я прижимался к Ларри Брауну и замирал, зажмурив глаза и обхватив голову лапами, то начинал нервно мотаться по салону, заскакивал к летчикам в кабину (мне это разрешили еще на земле...), вглядывался в серую пелену близкого неба, нервно крутил башкой, всматривался в сопровождающие нас два военных, как сказал Ларри, «пентагоновских», вертолета охраны, а потом снова выскакивал в салон и через каждые пять минут спрашивал у бедного Ларри Брауна — сколько нам осталось лететь до Нью-Йорка?..

Как меня и предупреждал Сокс, компания с нами летела большая. Газетные журналисты, телевизионные операторы, снимавшие нас для дневных и вечерних «Новостей», а один Телетип вел прямой репортаж о нашем полете на какой-то жутко мощный канал «Мирового Телевидения»!

Еще пара типов с микрофонами безостановочно молотили для радио — в «Детскую передачу», в «Досуг домашней хозяйки», в «Новости животного мира Америки» и почему-то в «Час ветерана»!..

Несли они чудовищную и беспардонную ахинею, были поразительно безграмотны и наглы, и если бы не Ларри Браун, вполне вероятно, что уж одному-то из них я бы обязательно вцепился в рожу! Так они меня достали!..

Правда, об этом меня еще на земле предупреждал Сокс, что такое может произойти и чтобы я постарался не обращать ни на что внимания...

... Помню, когда все Клинтоны провожали меня — вертолет сел тут же, у Белого дома, на одну маленькую часть из тех восемнадцати и семи десятых акра (кто бы мне объяснил, что это такое?), и мы с Соксом отошли в сторонку пописать.

На нервной почве на меня обрушились частые позывы, но несмотря на уверения Сокса, что в вертолете есть превосходный туалет, я, согласно своим принципам и многолетним привычкам, решил закончить все ЭТИ ДЕЛА перед вылетом, на земле.

Так вот, когда мы отошли к какому-то обычному деревцу и справили малую нужду, Сокс сказал:

— Кстати, ты знаешь, что это за дерево?

Мне в эту секунду было настолько на это наплевать, что я ему даже не ответил.

Хамство, конечно, с моей стороны, но и Сокс мог бы понять, что мне сейчас не до выяснения, что я обоссал напоследок в саду Белого дома.

Я всем своим существом был уже в Нью-Йорке, в глазах у меня уже стоял только ШУРА, где-то рядом в сознании маячили Тимурчик, Рут, мистер Борис Могилевский, детектив Джек Пински, Кот Хемфри, а на первом плане — ШУРА, ШУРА и ШУРА!..

А тут мне в душу грубо влезает Сокс и спрашивает, что за дерево мы обоссали?!

Однако мое молчание ни в коей мере не смутило Сокса, и он, подняв морду, оглядел окропленное нами дерево и со слегка фальшивым пафосом так задумчиво сказал:

— Это дерево посадил Айк...

Не отвечать на вторую фразу было бы вообще свинством, и я без всякого интереса спросил:

— Кто?

— Айк! — повторил Сокс, как само собой разумеющееся. — Ну, Дуайт Эйзенхауэр. Один из популярнейших Президентов Америки...

И хотя мне на это было в высшей степени «хвост положить», я нашел в себе силы вежливо пробормотать:

— Очень, очень интересно...

Хорошо, что в этот момент к нам подошел Билли Клинтон, подхватил нас с Соксом на руки и смеясь повернулся к толпе самых разных объективов невероятного количества всевозможнейших камер! А потом, к неудовольствию Сокса, опустил его на землю, а меня (при его-то аллергии на Кошачью шерсть!..) поцеловал прямо в нос!!! И протянул меня для прощания к жене и дочери.

Хиллари только сделала вид для репортеров, что целует меня. На самом же деле — ни хрена подобного. А Челси расцеловала меня самым искренним образом и пригласила к СЕБЕ в гости вместе с Тимом Истлейком!..

Хиллари была явно не в восторге от этого, но тут же очень быстро подтвердила приглашение, добавив к нам с Тимом еще и Рут с Шурой.

Правда, звучало это очень по-нашему, по-российскому. Я бы даже сказал — по-ленинградски-кухонному: «Дескать, будете в Вашингтоне — заскакивайте!.. Звоните, заходите...»

После чего я был передан Ларри Брауну вместе с кучей подарков от Сокса и всей президентской семьи, включая небольшой портфельчик с какими-то бумажками для передачи Рут и Шуре.

Клинтоны преподнесли мне точно такой же ошейничек, какой был и у Сокса — со встроенным радиопередатчиком и приемным устройством для него.

Однако этот ошейничек был серьезно модернизирован — в нем оказался вмонтирован еще и телефон двусторонней связи для Кота с Его Человеком на любом расстоянии! Естественно, что эта штука была рассчитана на интеллектуалов, владеющих шелдрейсовским. Специальный технический отдел Секретной службы Белого дома уже давно вел разработку такого прибора, и первый же испытанный и надежный экземпляр был подарен мне.

Сокс же остался Соксом! Все-таки он, при всех своих замечательных качествах, постоянно пребывал в каком-то поразительном восхищении от самого себя! Подозреваю сильное влияние льстивой прессы...

Итак, Сокс преподнес мне великолепно изданный в девяносто третьем году комикс Майкла О'Данахью и Жан-Клода Суареша — «Сокс отправляется в Вашингтон».

Еще я получил от него в подарок серию из девяти почтовых марок Центрально-Африканской Республики, посвященных целиком исключительно изображению на них Сокса!

Бывший мичман-подводник Алан Гордон — «личный секретарь» Сокса, ответственный за всю почту, адресованную Первому Коту Америки, подарил мне от имени администрации Белого дома красиво переплетенную (и когда они все это успели сделать?!) подборку всех наших с Соксом фотографий, вырезок из газет и журналов, где ярко и красочно описывались и драка с теми Собаками-кретинами, и ночное грехопадение Сокса с потерей его невинности на Зяме, и подробнейшие фото — и текстовые отчеты о скандале в Банкетном зале на приеме депутатов Российской Государственной Думы.

Вплоть до вырезки объявления из одной русскоязычной нью-йоркской газетки, где обещается полное излечение от ИМПОТЕНЦИИ и ПОЛОВОЙ СЛАБОСТИ по методу недавно прибывшего в США крупнейшего специалиста в этой области знаменитого русского Кота мистера Мартына-Кыси Плоткина!..

А Челси Клинтон посылала со мной в подарок Тиму Истлейку, о котором я ей успел многое рассказать, прекрасную любительскую видеокамеру «Сони» — последнюю модель с экранчиком вместо видоискателя.

— Это для того, чтобы Тим мог вести летопись твоей жизни! — торжественно сказала мне на прощание Челси.

На мгновение я подумал, что в моей жизни иногда бывают такие «моменты», которые лучше никому бы не показывать, но поблагодарил Челси самым искренним образом.

Вот с таким ворохом подарков я и был внесен в президентский вертолет могучими лапами Ларри Брауна, Человека, насквозь пропахшего пистолетами, но от этого не ставшего менее симпатичным...

В воздухе, повторяю, я не находил себе места! Метался по салону, хамил репортерам, впадал то в оцепенение и апатию, то взрывался нервными всплесками и, наверное, со стороны производил отвратительное впечатление!..

Ларри как мог успокаивал меня и даже предложил глоток виски, на что я ответил категорическим отказом.

— Где они опустятся в Нью-Йорке?! Они знают наш адрес в Квинсе? Они ничего не напутают?.. — привязывался я к Ларри и тыкал в сторону летчиков лапой. — Не получится, как говорят у нас в России: «Ждали с моря на корабле, а мы выехали из п...ы на лыжах»?! А, Ларри?

В восторге от старой и дурацкой русской пословицы, которую я унаследовал от Водилы, Ларри кивнул в сторону летчиков и ответил мне так:

— Ты — грандиозный парень, Кыся! Но и эти ребята тоже неплохо знают свое дело. Мы и не полетим в Квинс! По указанию Президента мэр Нью-Йорка Роберто Джулиани будет встречать нас между Сорок второй и Сорок седьмой улицами Манхэттена около комплекса Организации Объединенных Наций, что само по себе уже символично, согласись?! Мы сядем на лужайку, которая находится точно напротив здания Генеральной Ассамблеи... И ради Бога, не дергайся! Всех твоих привезут туда лимузинами и так же потом отвезут вас обратно. Думаю, что они уже давно стоят там и смотрят в небо — где же летит их мистер Мартын-Кыся Плоткин... Хочешь глоточек виски с содовой? Прекрасный бурбон — «Олд феллоу».

Нет, подумал я, пока есть возможность, нужно хоть немного снять стрессовое состояние... Иначе у меня просто сердце не выдержит!

— А валерьянки у тебя нет, Ларри? — спросил я.

— Может быть, что-то похожее в аптечке и есть, но... Кыся! Побойся Бога!.. Валерьянка — напиток слабонервных дамочек. Ты же — Мужик, больше, чем кто-либо. Пей виски с содовой!

— Черт с тобой, Ларри! — согласился я. — Налей вот сюда в блюдечко и слегка разбавь простой водой. Содовую я не пью...

* * *

Три наших вертолета — один президентский, с гербом США на борту, и два пентагоновских — зависли над комплексом зданий Организации Объединенных Наций, и одно из них, самое высоченное — как объяснил мне Ларри Браун, — торчало совсем рядом с нами!

А все остальные — и Совет Безопасности, и Библиотека ООН, да и Генеральная Ассамблея — лежали где-то далеко-далеко внизу и казались игрушечными.

Сбоку протекала река Ист-Ривер — вроде нашей Невы, а на другой стороне Ист-Ривер уже начинался Квинс. Это мне тоже показал, конечно, Ларри Браун, тыкая носом в иллюминатор и не спуская меня с рук, потому что действие виски «Олд феллоу», наверное, уже прошло и меня снова начал бить нервный колошмат.

И это несмотря на то, что мы с Ларри уже раза три-четыре прикладывались к его бурбону...

Наши летчики немного поговорили с землей, немного с пентагоновцами, и те стали снижаться на специализированные вертолетные площадки внутри самого Комплекса ООН.

Мы же в отличие от них совсем немножко пролетели вперед и стали плавно опускаться на аккуратную зеленую полянку перед самым-самым Дворцом Генеральной Ассамблеи.

Причем нужно отдать должное этой, казалось бы, небольшой полянке — с каждой секундой она становилась все больше и больше и наконец превратилась в огромную зеленую площадь, окаймленную невысоким строгим кустарником, бело-оранжевыми лентами полицейского ограждения и уймой нью-йоркско-туристского народа.

А на самой полянище сбоку стояли невероятно длинные, карикатурные автомобили-лимузины, опять репортеры со всеми видами камер и отдельно ото всех, максимально приближенная к месту посадки нашего вертолета группа Людей, в которой я, как ни всматривался, не мог никого узнать — ни Шуры, ни Рут, ни Тимурчика...

— Моих никого нет! — яростно рявкнул я и тут же понес летчиков по пням и кочкам: — Я так и знал, что эти мудаки что-нибудь напутают и сядут не там, где нужно! Вот пусть теперь летают по всему Нью-Йорку и сами ищут!..

Но наши моторы уже были выключены, над нами еще вхолостую по инерции крутился и посвистывал винт, и...

...и в этот момент в кучке Людей, направляющихся к нашему вертолету, я узнал мэра Нью-Йорка мистера Роберто Джулиани, которого видел всего один раз в жизни, да и то мельком, во время празднования ирландского Дня святого Патрика!..

Он шел к вертолету и вел за руку небольшого Человечка. А потом этот Человечек вырвал свою руку из руки мэра Нью-Йорка и помчался вперед.

Вот тут я сообразил, что это Тим Истлейк!!!

Тим мчался ко мне, раскинув руки в стороны, и что-то кричал на весь Манхэттен, но мы не слышали ЧТО, мы только ВИДЕЛИ его крик!..

Я вырвался из могучих лап Ларри Брауна, на ходу лизнул его в ухо, чтобы он не обиделся, и рванулся к открывшимся дверям вертолета.

Как сказала бы киевско-мюнхенская Кошка Циля: «Об подождать трап — не могло быть и речи!» Я вылетел на поляну навстречу Тимурчику, напрочь забыл о своем весе и прыгнул на этого ставшего мне ужасно близким мальчишку. Естественно, я тут же опрокинул его на землю и, облизывая всю его мордочку, лихорадочно зашептал ему в ухо:

— А Шура?.. Где Шура?! Шура где?! Тимурчик! Где Шура?..

— Ну ты даешь, Кыся! — тиская меня и подозрительно принюхиваясь ко мне, сказал Тимур. — Где это ты так надрался?!

— В вертолете, в вертолете!.. Я стресс снимал! Где Шура, я тебя спрашиваю?!

— Разуй глаза, пьяная морда! — по-русски сказал мне Тимур. — Вон они с мамой идут... Ой, что у нас тут творится!.. Моя мама так запала на твоего Шуру, что...

Дальше я уже ничего не слышал...

И ничего не видел.

Только Шуру.

Он шел рядом с Рут в тех же самых темно-зеленых вельветовых брюках, которые мы еще с ним покупали на нашей районной барахолке у станции метро «Академическая». Он был в той же самой теплой спортивной куртке, подаренной ему его варшавским другом и собутыльником, польским журналистом Сташеком...

На Шуре не было ничего американского. Я увидел его таким, каким я оставил его в своей памяти навсегда.

Он был только чуть бледнее обычного.

Я сполз с Тимура и не поскакал навстречу Шуре, а пошел...

Я шел к нему уже так давно и так долго, что на всякие подскоки и прыжки, а уж тем более на стремительный бег у меня просто не было сил. И торопиться мне было уже некуда.

Шура попытался было рвануться ко мне, но Рут мягко придержала его, и он просто медленно опустился передо мной на корточки.

Я подошел...

Мы посмотрели друг другу в глаза, оба не сказали ни слова, и я тупо и неловко полез на него, цепляясь когтями за ветхую польскую курточку.

Я вскарабкался к нему на грудь, намертво обхватил передними лапами его за шею, а задними вцепился в него так, что оторвать меня от Шуры можно было бы только лишь по частям и с применением серьезных технических средств...

Вместе со мной Шура встал во весь рост.

Я почувствовал его запах, который снился мне столько месяцев... Услышал, как бьется его сердце... Ощутил тепло его рук и, уже совершенно не соображая, что я делаю, поднял голову в синее нью-йоркское небо и ЗАВЫЛ!!!

... Потом мне говорили, будто звук моего голоса был столь ужасен и одновременно столь призывен, что, словно по мановению волшебной палочки, из всех окрестных улиц — начиная с Сорок второй и кончая Сорок седьмой, где раскинула свои грандиозные дома Организация Объединенных Наций, к нашей поляне с президентским вертолетом, с самим мэром Роберто Джулиани (я уже не говорю о том, какую свиту он для понта приволок с собой на эту встречу!), с тучей репортеров и толпами зевак, стоявшими за полицейским ограждением...

...вдруг, откуда ни возьмись, СТАЛИ СТЕКАТЬСЯ КОШКИ И КОТЫ ВСЕХ МАСТЕЙ, ПОРОД И НАЦИОНАЛЬНЫХ ПРИНАДЛЕЖНОСТЕЙ!

ИМ БЫЛО НАПЛЕВАТЬ НА ВСЕ — НА ОГРАЖДЕНИЕ, НА МЭРА, НА ВЕРТОЛЕТ, НА ВСЕХ БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ! СВОБОДНЫЕ СОЗДАНИЯ — ОНИ ШЛИ НА ВОЙ СОБРАТА, И КАЖДЫЙ ИЗ НИХ СЛЫШАЛ В ЭТОМ ВОЕ ЧТО-ТО СВОЕ, СОЗВУЧНОЕ СО СТРУНАМИ ДУШИ ЛЮБОГО КОТА, ЛЮБОЙ КОШКИ ЛЮБОЙ НАЦИОНАЛЬНОСТИ!..

Потом говорили, что Котов и Кошек было десятки тысяч!

Во всяком случае, когда мы вечером смотрели телевизор, зрелище это было ГРОЗНЫМ И ВПЕЧАТЛЯЮЩИМ.

Но в тот момент, на этой ООНовской лужайке, я ничего не видел. Даже Шуру не видел. Я его чувствовал под своими лапами, ощущал всем своим телом, каждой шерстинкой, слышал его дыхание, и мне было этого вполне достаточно.

Правда, кое-что я все-таки услышал. Это когда мэр Нью-Йорка мистер Роберто Джулиани спросил у Тимура:

— А скажи, Тим, что бы я мог сделать для тебя и твоего кота Мартына?

Тимур немедленно ему ответил:

— Сэр! Мы с Мартыном были бы вам очень благодарны, если бы вы дали ему официальное разрешение ездить в нью-йоркских сабвеях и автобусах. А то мне приходится прятать его в рюкзак и я каждый раз рискую нарваться на штраф.

— Ол райт! — сказал мэр. — Вы сегодня же получите это разрешение. Что еще?

— Ничего, сэр. Большое спасибо. Со всем остальным у нас теперь все в порядке, — вежливо ответил ему Тимур...

* * *

Теперь у нас совсем-совсем другая квартира!

В том же Квинсе, на той же Шестьдесят пятой, в том же доме, но выше этажом — как раз над квартирой мистера Бориса Могилевского.

Квартира — огромная! Пять комнат. Наша с Тимурчиком — раз. Гостиная с камином и гигантским телевизором «Мицубиси» — два. Комната для всяких служебных и личных занятий лейтенанта полиции Рут Истлейк — три. Кабинет литератора Александра Плоткина — четыре... И их общая спальня с Рут — пять!

Ну как грандиозно драматургически я выстроил этот абзац!!!

Заметьте, в этом абзаце — все! После его прочтения никому не нужно объяснять, что теперь мы все четверо — одна русско-американско-еврейская семья, пользующаяся любовью соседей по дому и кварталу и уважением среди коллег, Котов и дружественных Крыс. О Кошках я не говорю. Кошки — те вообще в отпаде!

Обязательно следует вспомнить, что в портфельчике, который мы с Ларри привезли из Вашингтона в Нью-Йорк, уже совершенно фантастическим образом оказалось письмо из нью-йоркской Публичной библиотеки. Мистера Александра Плоткина приглашали на угол Пятой авеню и Сорок второй улицы Манхэттена, в отдел славистики нью-йоркской Публичной библиотеки для переговоров о работе в русском секторе отдела славистики в качестве штатного сотрудника с годовым начальным окладом в сорок восемь тысяч долларов и сохранением всех административных льгот, полагающихся государственным служащим по законам Соединенных Штатов Америки.

Я тут же вспомнил памятник тому толстому и неопрятному старику в Летнем саду Петербурга — старик, кажется, тоже служил библиотекарем, и одновременно мне в голову пришла печальная и поучительная история бывшего сотрудника нью-йоркской Публички — Кота Хемфри, павшего жертвой собственного тщеславия и неосмотрительности. Помню, я еще тогда сказал Шуре:

— Только, умоляю тебя, не соглашайся там сниматься в какой-либо рекламе! Государственным служащим это категорически запрещено. Вышибут в два счета!..

Было и еще одно неслабое письмишко из какого-то там жутко важного «паблишингхауза» — издательства! Они успели ознакомиться с некоторыми работами мистера А. Плоткина в российской периодической печати и предлагают мистеру Александру Плоткину самому составить сборник своих очерков и рассказов для издания их отдельной книгой именно в их издательстве. Аванс за книгу будет переведен на счет мистера А. Плоткина сразу же после получения издательством рукописи и согласия Автора на издание книги. Аванс может составить сумму...

И дальше была проставлена такая сумма аванса, что все мы — Рут, Тимурчик, мистер Борис Могилевский, детектив Джек Пински, Шура и я — чуть не легли замертво!!!

Ай да Хиллари!.. Вот уж действительно Первая Леди Америки! Ну железная чувиха!.. Сказано — сделано. Вот это да! Вот это я понимаю...

Там же, в портфельчике, было еще два письма — одно от Александра Половца, главы русскоязычного лос-анджелесского альманаха «Панорама», а второй из Нью-Йорка — от главного редактора газеты «Новое русское слово».

Киты русско-американской журналистики предлагали Шуре сотрудничество и обещали братскую поддержку.

Когда я увидел этот ворох предложений, о каждом из которых можно было только мечтать, я попытался представить себе, что же произошло за те последние сутки в Белом доме. Как все это можно было организовать за одну ночь, если этот портфельчик уже утром летел вместе со мной и Ларри Брауном из Вашингтона в Нью-Йорк! Уму непостижимо... А может быть, это и есть — Америка?

Теперь по поводу болезни Шуры...

Все было точнехонько так, как это мне и приснилось! Остановка автобуса, потеря сознания, ограбление (поэтому никто не мог узнать — что это Шура...) и знаменитый Бруклинский госпиталь Маймонидеса, который явился мне во сне старым бронзовым испанским евреем в чалме и халате...

В госпитале Шуру сразу же принялись оперировать — поменяли в Шурином сердце какой-то сосуд, который, оказывается, уже ни к черту не годился. Конечно, столько выпивать и трахаться, столько сочинять в стол и жить впроголодь — это даже фановая труба не выдержит, а не то что какой-нибудь там сосудик!..

Так вот, пока Шура лежал на операционном столе под наркозом, а потом в реанимации (тоже — лыка не вязал...), ОН ВИДЕЛ ВСЕ, ЧТО ПРОИСХОДИЛО СО МНОЙ В ПОРТУ ЭЛИЗАБЕТ, СЛЫШАЛ ВСЕ МОИ ВОПЛИ И ПРИЗЫВЫ, И ОТ ЭТОГО НЕ УМЕР! Чтобы не оставлять меня одного в чужом городе, в незнакомой стране...

Потрясающая же штука?! Верно?

За три с половиной последних месяца Шура насобачился довольно сносно говорить по-английски. Но это уже была заслуга Тимура.

Ребенок как лев бьется за правильное Шурино произношение и орет на него за малейшую ошибку.

А несколько дней тому назад Рут была очень занята в своем новом отделе, и Шура вынужден был пойти в школу к Тимуру на родительское собрание. Там он познакомился с классным руководителем мистером Хьюзом и выступил в роли полноправного родителя ученика Тима Истлейка.

Вернулся он из школы настолько ошарашенный своим новым и дополнительным предназначением, что потом (слава Богу, слышал только я, Тимурчик дрых без задних ног...) они с Рут всю ночь трахались как умалишенные, чуть ли не до самого утра — видать, решили еще одного Тимурчика сделать!..

* * *

На самое жаркое время в летнем Нью-Йорке мы все четверо хотим улететь во Флориду. Там взять напрокат какой-нибудь автомобильчик и смотаться к дому Хемингуэя в Ки-Уэст, где по завещанию старика Хема живет около сотни Кошек и Котов.

Шура обожает Хемингуэя, я — Кошек, Рут — океан, а Тимурчик — меня. А я без них всех теперь просто жить не могу! Поэтому поездка обещает быть симпатичной...

* * *

Но к сентябрю мы все должны быть в Нью-Йорке.

Во-первых, у Тимура — школа. Во-вторых, у Шуры выходит книга, которая уже сейчас рекламируется. Сам видел в нашей китайской «Союзпечати»...

А в-третьих, в конце сентября я буду вынужден улететь в Лос-Анджелес на съемки фильма «Русский Кот». Сценарий был — бред сивой кобылы, как сказал Шура. Тут тебе и русская мафия, и шпионаж, и публичный дом в Кремле, и... Короче, весь набор кретинских штампов, которыми пользуются американцы, когда начинают сочинять фильмы о России...

Поначалу, как только прочитали сценарий — мы вообще дня два были в шоке. А потом Шура посоветовался с Рут и категорически отказал киноконцерну «Уорнер бразерс» в нашем участии. И теперь они, не желая терять уже разрекламированную тему, предложили Шуре принять участие в переработке сценария. За очень приличные бабки!..

Шура сценарий переписал, но гонорар получать воздержался. Пока...

Вот теперь мы все четверо сидим и думаем: переработка киносценария — это частнопредпринимательская деятельность или нет?

Ибо мы совсем не хотим, чтобы Шуру — государственного служащего, штатного сотрудника нью-йоркской Публичной библиотеки — вышибли бы с сорока восьми тысяч твердого и постоянного годового оклада за то, что он исправил идиотский киносценарий и сможет получить достаточно большие деньги, но всего лишь ОДИН раз!

* * *

ТРУП, с которого, по существу, началась наша голливудско-калифорнийская история, вел себя очень шумно. Пока был жив.

А живым мы наблюдали Его (и даже немного общались...) часа три. С момента вылета из Нью-Йорка в Лос-Анджелес и до той самой секунды, когда я обнаружил, что этот Тип МЕРТВЕЕ МЕРТВОГО.

То есть как только на высоте тридцать пять тысяч футов со скоростью почти шестьсот миль в час этот Тип стал Трупом, мы с ним сразу же перестали общаться!

Зато стоило Ему, как выразился Тимурчик, «откинуть коньки» и стать ТРУПОМ, весь экипаж нашего «боинга» стал оказывать ему столько внимания, сколько ему явно не хватало при жизни! А уж как он кочевряжился, как выдрючивался перед смертью, стараясь обратить всехнее внимание на то, что летит он первым классом и галстук у наго от Диора, а пиджак от Кардена, а штаны от Версачи, а рубашка от Лагерфельда, а на левой руке у него «Ролекс», а на правой, на мизинце, — золотой перстень с бриллиантом, величиной с автомобильную фару!..

И коньяк он хотел пить только «Реми Мартен», а виски не моложе двенадцатилетнего возраста!..

Но странен он был совсем не этим. И уж, во всяком случае, не своим вполне пристойным английским языком, хотя и с изрядной долей русского акцента. Даже не тем потно-парфюмерным облаком, которое струилось у него из-под его подмышек, от его ног, а чем-то неуловимо ФАЛЬШИВЫМ, ОПАСНЫМ, НЕПОНЯТНЫМ, от чего у меня шерсть на загривке сама по себе становилась дыбом, а кончик моего хвоста начинал нервно барабанить совершенно самостоятельно, не подчиняясь никаким моим успокоительным командам.

Это тревожное НЕПОНИМАНИЕ продолжалось до тех пор, пока Джек Пински, летевший с нами в Лос-Анджелес, не то подумал, не то тихонько сказал:

— Какая-то уж слишком откровенная карикатура. Будто он во всеуслышание хочет заявить: «Смотрите на меня! Я — тот самый „новый русский“ из анекдотов в ваших низкопробных юмористических журнальчиках, из ваших дурацких и бездарных статеек о величии российской мафии, из всех ваших полицейско-кретинских служебных „ориентировок“, которыми ваш долбаный Департамент наводняет все полицейские участки в Америке!» Он ведет себя так, будто настойчиво предлагает нам уже известный и привычный стереотип, чтобы мы не заподозрили в нем КОГО-НИБУДЬ ДРУГОГО...

Я так и не врубился — это Джек вслух сказал или я прочитал его мысли? Так я был вздрючен: все ждал чего-то непоправимого!

Зато сразу вдруг тоже понял, что этот Тип совсем не тот Человек, каким он хотел казаться. Из его поведения действительно пер такой фальшак — ну просто не приведи Господь!..

И еще одно подтверждение моим и Джековым мыслям: этот Тип буквально не выпускал из рук одну русскую книжку, которую я очень даже хорошо знал от Шуры. Еще с ленинградских времен. Я эту книжку в лицо узнал...

Можно так сказать про книжку? Или нужно говорить — «узнал ее в обложку»?..

В Ленинграде, когда вечерами у нас по каким-нибудь причинам не было в квартире разных профурсеток или Шуриных «гениальных» собутыльников, Шура мне иногда вслух читал то, что он очень уж любит, или то, чем он уж очень возмущается.

Так вот, эту книжку он жутко любил. Называлась она «Николаевская Россия 1839 года». И написал ее, как сейчас помню, — маркиз (или «Маркиз» с большой буквы?..) Астольф де Кюстин. И написал ее черт знает еще когда!..

И Тип из нашего «боинга» эту маркизову книжку не оставлял ни на секунду. Кейс валялся у него под креслом, а с «маркизом» он даже в уборную ходил.

Хотя я в этом ничего плохого не вижу. Мой Шура обычно сидел на горшке только с книгой. И в ванной, когда отмокал после очередной пьянки или нашествия поблядушек, тоже читал. Прямо в воде. Так вот, я отлично помню, как Шура не раз говорил, что эта самая «маркизова» книга — исключительно для Людей интеллектуальных и высокообразованных. Ни одному «Жлобу с Деревянной Мордой», говорил Шура, эта книга интересной быть не может.

А перед нами выкамаривался именно тот самый Жлоб! Но в редкие минуты, когда он уставал выдрючиваться, он читал эту книгу.

И даю вам честное слово — читал ее очень даже осмысленно! Моим Котовым невооруженным глазом было видно, что читает он ее с удовольствием, иронически, внимательно и даже делает какие-то пометки карандашиком.

Но, отдохнув, он вспоминал ту жлобскую роль «нового русского», которую почему-то был вынужден играть, вызывал стюардессу и снова начинал свой вонючий спектакль — с хамоватыми заигрываниями и придирчивым разглядыванием этикетки на бутылке с виски, с презрительно оттопыренной губой и расплатой не обычной в Америке кредитной карточкой, а наличняком — из толщенной долларовой пачки.

Еще мы все трое — Джек, Тимурчик и я — просекли, что такое «представление» Жлоб начинал устраивать сразу же, как только в наш первый класс заглядывал или заходил народ из «туристских» салонов — посмотреть на меня и попросить автограф. За последнее время Тимурчик очень набил руку на «моих» автографах — от моего имени раздавал специально изготовленные рекламные фото. Дело в том, что с момента подписания моего контракта с «Парамаунтом» чуть ли не все американские газеты и несколько телевизионных программ считали своим долгом донести до своих Читателей и Зрителей эту потрясающую новость. Вранья было — лопатой не разгрести! Чем, естественно, взвинтили интерес простого Люда к моей уже, слава Богу, меркнущей популярности.

Я раскокетничался и не покривил душой: сладость популярности обманчива, как Кошка-потаскуха. Популярность лишает тебя и твоих близких элементарной свободы и накладывает на вашу жизнь столько обременительных ограничений, что хочется послать ко всем чертям то мгновение, когда эта популярность возникла!..

* * *

... Когда мы набрали нужную высоту и нас накормили вполне приличным завтраком (в это время Жлоб с бриллиантом, де Кюстином и «Ролексом» особенно выкамаривал!), то Командир нашего «боинга» радостно сообщил по радио, что сегодня девятнадцати пассажирам первого класса, шестидесяти семи пассажирам бизнес-класса и почти тремстам из стандарт-класса дико повезло! В первом классе летит герой газетно-телевизионных репортажей, ближайший друг Первого Кота Америки Сокса и семьи Президента Соединенных Штатов — знаменитый международный Кот «Мартин-Кисья», в сопровождении личного переводчика мистера Тимоти Истлейка и опекуна-телохранителя — мистера Джека Пински!

Тут народ и попер в наш первый класс. Чем вызвал сильное недовольство Джека.

От всей этой кутерьмы мне безумно захотелось забраться в свой рюкзак, в котором Тимурчик меня таскает на большие расстояния. Тем более что рюкзак, мое надежное убежище с первого дня моего пребывания в Америке, лежал совсем рядом.

Но делать этого было нельзя. Во-первых, такие «пряталки» запрещал «Меморандум о соглашении», или, попросту говоря, контракт со студией «Парамаунт», а во-вторых, неизвестно, что потом насочиняла бы по этому поводу разная блядская пресса!..

От греха подальше Джек пересадил меня к окну, сам сел к проходу, а Тимурчик тем временем раздавал мои фотографии на фоне Белого дома с отпечатком моей правой передней лапы.

История этой идиотской фотографии такова: агентская компания, заключившая с нами контракт на ведение моих дел со студией «Парамаунт», заказала двадцать тысяч таких рекламных фото. Конечно, это была абсолютная липа! Никто никогда на фоне Белого дома меня не снимал, никому и никогда я не давал отпечатка своей лапы. Как нам с Тимурчиком объяснили Рут и Шура — Белый дом был сфотографирован отдельно, я — отдельно, потом все это совместили, впечатали туда чью-то Кошачью лапу примерно моего размера и всю эту херню Собачью отшлепали жутким тиражом...

А в контракте моего «ассистента и переводчика» Тимурчика Истлейка, в параграфе «Побочные обязанности» стоял пунктик, по которому Тим, при необходимости, был обязан бесплатно раздавать направо и налево эти дурацкие фото с целью «популяризации личности Исполнителя главной роли — мистера Мартына-Кыси Плоткина-Истлейк фон Тифенбаха».

Вот Тимурчик сейчас и выполнял этот пункт договора. Небольшого роста, квадратненький Джек заботливо прикрывал меня своими широченными плечами и на корню пресекал любые попытки моих поклонников погладить меня, чем-нибудь угостить или просто пожать мне лапу.

Я же, как «умная Маша», быстренько прилизался, привел себя в порядок и теперь, сидя в кресле, изо всех сил старался придать своей хамской, исполосованной шрамами, дворовой и непородистой роже максимально приветливое и культурненькое выражение. Однако когда я неожиданно приподнял заднюю лапу, чтобы почесать у себя за рваным ухом, одна пожилая дама, несколько дольше, чем нужно, задержала свой глаз на внезапно открывшихся моих больших и мохнатых яйцах (а как ИХ иначе назовешь?..), потрясенно всплеснула руками и, не в силах оторваться от этого зрелища, испуганно сказала:

— Боже!.. Как он похож на моего покойного мужа!

«В таком случае, старая жопа, когда-то тебе сказочно повезло!» — нескромно подумал я...

...и тут наш Тимур заржал, как сумасшедший.

А за Тимурчиком захохотали все.

Но я-то знал, что Людей развеселила фраза этой искренней пожилой дамы, а Тимурчика рассмешило то, что подумал я. Он мои мысли теперь читает запросто! Я ни по-Животному, ни по-шелдрейсовски еще и пасть не разину — только подумаю, а Тимурчик тут как тут. Сечет — с полуслова... Вернее, с полумысли. Такой талантливый Коте... Тьфу, черт! Ребенок... Я таких в жизни не встречал!..

— Ты можешь не задирать лапы и вести себя пристойно? — вполоборота ко мне тихо процедил Джек.

— Могу, — ответил я ему по-шелдрейсовски, перестал чесаться и принял сдержанно-горделивую позу Генерального секретаря ООН, предотвратившего войну Америки с Ираком.

— Что-о-о?! — Джек резко повернулся, выкатив на меня ошалевшие глаза.

Ему показалось, что это не КОТ ЗАГОВОРИЛ, а у него — сержанта нью-йоркской полиции, детектива Джека Пински — ПОЕХАЛА КРЫША...

— Все в порядке, Джек, — быстро и тихо сказал ему Тимур. — Ты скоро привыкнешь. Мы тебе потом все объясним. Нужно только хотеть понять друг друга. Это очень просто...

И тут же в толпу желающих поглазеть на «Международного Кота»:

— Да-да! Пожалуйста, сэр... Держите, мэм!.. И для вашей внучки тоже... Леди и джентльмены! Не волнуйтесь, у нас достаточно таких фотографий — хватит абсолютно всем!

* * *

Спустя час, когда у наших кресел побывало большинство пассажиров «боинга», рекламная сумятица улеглась, и мы хоть чуть-чуть, но смогли расслабиться.

Тимур взялся негромко рассказывать Джеку о знаменитом английском биологе профессоре Ричарде Шелдрейсе, доказавшем возможность телепатического контакта между Человеком и Животным, а я решил слегка размяться и побродить по нашему салону.

Не знаю почему, но неясная тревога не покидала меня ни на секунду. Сначала я подумал, что это продолжение того нервного вздрюча от жлобских выходок нашего соседа — фальшивого «нового русского», тщательно увешанного всей «ново-русско-бандитской» атрибутикой — от непомерного перстня с бриллиантом до толстой золотой цепи с крестом поверх галстука от Диора.

Вот только «Маркиз де Кюстин» никак не вписывался в законченный хрестоматийный портрет нашего соседа, что и навело нас всех на мысль, что все его выходки — тщательно продуманный балаган!..

Я спрыгнул на пол, аккуратненько просквозил под широкими и удобными креслами, вылез в проход, отставил как можно дальше задние лапы, прогнул спину, потянулся и неторопливо, как ни в чем не бывало, прямехонько попер к креслу любителя двенадцатилетнего виски и истории государства Российского в изложении, как говорил Шура Плоткин, «остроумно-желчного французского путешественника».

Видать, этот Тип притомился демонстрировать свою принадлежность к крутому российскому клану «братков»» и сейчас дрых в своем кресле, чуть ли не с головой прикрывшись самолетным пледом. Мне ужасно захотелось увидеть его СПЯЩИМ!

Лицо уснувшего Человека всегда открывает мне то, что этот Человек (вольно или невольно) пытается утаить или приумножить во время своего бодрствования. Кстати, это же касается и Животных.

С живого спящего существа снимается груз сознания. Происходит высвобождение внутренних Светлых Сил, в никуда уходят Силы Темные, и спящее существо переходит в некую младенческую формацию, совершенно не обремененную и не изгаженную Опытом Прожитого Времени...

Наверное, пословица, кажущаяся на первый взгляд дурацкой: «Хорош, пока спит», имела полное право на возникновение!

Вот мне и захотелось увидеть СПЯЩЕЕ лицо этого нашего Жлоба от Диора, Кардена и Версачи...

Край пледа с вензелями авиакомпании «Юнайтед», которым он был укрыт, свисал до полу. И мне не составило труда зацепить его когтями передней лапы и осторожно потянуть вниз. Наплевать... Даже если кто-нибудь и заметит — какой спрос с Кота? «Играет Котик», — скажут. И все. Как говорится — преимущество в безответственности.

Я и потянул.

Плед сполз с его головы и...

О Господи!!! Боже мой!.. Черт меня подери, бля!!! Ну как тут не ахнуть залпом из всего арсенала русского матерного?!

Надо было мне лезть со своими ничтожными доморощенными теорийками о спящих существах!..

НЕ БЫЛ ОН НИКАКИМ СПЯЩИМ!!!

ОН БЫЛ УЖ-Ж-Ж-ЖАСНО МЕРТВЫЙ!..

Синюшное лицо искажено мучительной предсмертной гримасой, полуоткрытые тусклые МЕРТВЫЕ глаза, из уголка синего МЕРТВОГО рта по подбородку протянулась подсохшая дорожка черной крови...

Я заметался, словно мне зажженную сигарету под хвост сунули, запутался когтями в пледе, и, в панике выдергивая когти из мягкой ворсистой ткани, вовсе стянул с НЕГО этот плед...

И мне, офонаревшему от ужаса, открылись ЕГО руки — сведенные мгновенной судорогой, со скрюченными пальцами, и дикий, невероятный изгиб шеи...

Я не очень-то чувствительный Кот. Вы знаете. И раненых видел, и убитых. И сам участвовал во всяком — бывал и ранен, а бывало — и убивал...

Но в борьбе, в бою! За свою или за чью-нибудь ЖИЗНЬ!..

А здесь... Вот просто так.

Ну куражился Человек, ну, пижонил... Ну, что-то темнил. Но это же был только что ЖИВОЙ ЧЕЛОВЕК!

Елки-палки, еще счастье, что рядом с ним никто не сидит, ни с кем не надо объясняться.

Я еле выпростал свои когти из ЕГО пледа и рванул под креслами прямиком в наш ряд. Вспрыгнул между Тимуром и Джеком и в истерическом перепуге выложил им все, что увидел несколько секунд тому назад.

То ли я был в таком психическом настрое, то ли Джек оказался фантастически способным, но ему даже не потребовался Тимуркин перевод с шелдрейсовского на английский. Джек и сам понял меня превосходно и коротко приказал нам с Тимуром:

— Сидеть!

Достал откуда-то из далекого загашника свой полицейский жетон, переложил его в карман куртки и встал из кресла. И как ни в чем не бывало с понтом пошел в туалет. Что было очень мудро — ТОТ ТРУП сидел в последнем ряду салона, за стенкой которого прямо-таки находилась уборная.

От пережитого и увиденного меня трясло как в лихорадке. Я забрался на колени к Тимурчику, судорожно вцепился когтями в его джинсовую жилеточку и прижался к нему всем телом. А он притиснул меня к себе, и я услышал, как быстро и гулко бьется его сердечко.

Мы незаметно огляделись — не следит ли кто за нами — и повернули свои головы назад — посмотреть, что делает Джек.

А Джек, с доброй улыбкой милого дядюшки, по пути в туалет бросил взгляд на синий ТРУП того ТИПА, заботливо прикрыл его с головой пледом и пошел дальше, мимо уборной, в комнатку, где кучковались стюардессы.

Уже через секунду стюардесса и Джек прошли мимо нас прямо туда, откуда время от времени выходили летчики и шли в туалет писать. А потом опять мимо нас возвращались к себе в кабину, чтобы продолжать лететь вместе с нами в Лос-Анджелес...

Я пристально посмотрел на закрывшуюся за Джеком дверь и увидел, как он в кабине пилотов снова показывает свой полицейский значок и что-то говорит.

Что, я не слышал. Вокруг Джека была куча всяких разных приборов, кабина была буквально забита Электрической и Человечьей Энергией, и это очень мешало мне слышать разговор Джека с командиром «боинга».

— Как ты думаешь, Мартынчик, это ОН сам себя? — еле слышно спросил меня Тимур.

— Нет. Не думаю...

— Значит, замочили фраера, — по-русски сказал Тимурчик и еще сильнее прижал меня к себе, будто пытался от чего то уберечь.

А вот теперь, пока Джек, как мне все-таки удалось понять сквозь толщу стен и дверей, отделяющих кабину пилотов от нашего салона, связывается по радио с полицией Лос-Анджелеса, я воспользуюсь паузой и наконец расскажу о том, как полицейский детектив Джек Пински, служащий Нью-Йорк полис департмент, попал в состав киносъемочной группы фильма «Супер-кот» производства «Парамаунт пикчерз корпорейшн»...

* * *

Два месяца тому назад, вечерком, во время очередных (как сказал Шура — «совершенно ленинградско-московских») посиделок на нашей огромной новой кухне в Нью-Йорке Рут сказала Джеку:

— Джек! Мне тут звонили из Вашингтона по поручению Сокса. Один парень из Службы безопасности. Поздравлял Шуру с выходом книжки, приветы Тиму, просил обнять Кысю... Ну и так далее. А потом спросил — не знаю ли я в Нью-Йорке такого детектива Джека Пински? Тоже, кажется, работает в Квинсе. Как ты понимаешь, я могла только рассмеяться!

— Что за парень? — спросил Джек, прихлебывая виски.

— Прежде чем назвать его имя, он просил узнать у тебя — помнишь ли ты... Погоди! Тим, сынок! Сбегай к Шуре в кабинет. Там на столе я оставила такую желтую бумажку... Принеси ее.

— Захвати и экземпляр моей книжки, — по-русски попросил Шура. — Сейчас мы ее всей семьей подарим Джеку!

Тимурчик принес из кабинета и желтую бумажку, и книгу А. Плоткина, только что вышедшую в Нью-Йорке.

Шура тут же подписал Джеку книжку на своем чудовищном английском, а Рут посмотрела в бумажку и сказала:

— Так вот, этот парень хотел узнать — помнишь ли ты, Джек, «болота Камау»?

— Помню. Это самое отвратительное место в самой южной оконечности Вьетнама, — ничего не выражающим голосом равнодушно ответил Джек и спросил без всякого интереса: — А что за парень? Там тогда было много парней.

— Угадай! — рассмеялась Рут. — Он сказал, что ты его там еще откуда-то вытащил...

— А-а. Тогда это — Ларри Браун.

— Правильно! — Рут приветственно подняла свой стакан с джином.

— Точно! — воскликнул Тимур. — А откуда ты его вытащил, Джек?

— Не помню, Тим. Наверное, из какого-нибудь дерьма, куда он постоянно вляпывался из-за своей необузданной храбрости идиота.

Вот тут я не выдержал! При всем моем уважении к Джеку — я должен был вступиться за Ларри. Я вообще не перевариваю, когда о ком-то, кого я успел полюбить, говорят пренебрежительно.

— Ларри — классный мужик! И очень умный!!! Рут! Тим!.. Сейчас же переведите это Джеку! — заявил я тоном, не терпящим возражений. Что по-шелдрейсовски невероятно трудно.

Рут и Тим послушно повторили все это по-английски Джеку. Джек подлил себе виски в толстый стакан, добавил льда и совершенно спокойно сказал:

— Я расстался с ним в семьдесят третьем году. Нам тогда было по двадцать. Он никогда и не был глупцом в буквальном смысле этого слова. Но драки, как и любое дело, выигрываются совокупностью взвешенных решений, а не припадками истерической смелости. Судя по тому, что он до сих пор жив, он сильно поумнел за эти годы. Ты говоришь, что он в Службе безопасности Белого дома?

— Да! И по-шелдрейсовски говорит без малейшего акцента! — вызывающе сказал я, забыв, что Джеку меня не понять.

— Да, Ларри работает в Белом доме, — подтвердила Рут. — Он много раз звонил нам, когда Кыся ошивался в Вашингтоне.

— Кстати, это мистер Браун привез Мартына в Нью-Йорк на президентском вертолете, — гордо сказал Тимур Джеку.

— В вертолете мы с ним даже выпили! — с удовольствием вспомнил я.

— Дело прошлое, но ты, Мартын, тогда надрался как свинья! — фарисейски заметил Шура.

— Я снимал стресс перед встречей с тобой! — огрызнулся я.

— Но не до такой же степени, Мартышка...

Вот когда я вконец возмутился! Может быть, и не следовало, но тут я снова сорвался.

— Да как же тебе не совестно, Шурик?! — заорал я. — Ты же сам всю жизнь втолковывал, что «нет в мире больших ханжей, чем бывшие бляди и алкоголики»! А сейчас...

И осекся. Увидел, как Тимурчик втихаря зажимает рот двумя руками, чтобы не разоржаться вслух. Неохота было при Ребенке продолжать всякие Взрослые разборки.

А тут еще и Рут на нас цыкнула:

— Сейчас же прекратите ссориться! Или вы хотите, чтобы я перевела это Джеку?! Заткнитесь немедленно!

Мы с Шурой немедленно поджали хвосты и заткнулись. Я вообще заметил, что Шуре, да и мне (чего греха таить?) ужасно приятно слушаться Рут Истлейк!

Весь этот вечер меня не покидало ощущение, что именно сегодня Джек Пински был приглашен в наш дом не случайно.

Вернее, не так, как всегда — поужинать, треснуть по стаканчику с Шурой, посплетничать и потрепаться с Рут об их общем полицейском житье-бытье, послушать рассказы моего Шуры про Россию (в переводе Тимурчика) и как можно позднее уехать от нас в свою холостяцкую квартирку на Квинс-бульваре.

Я догадывался, что когда-то, когда был жив еще Фред Истлейк — первый муж Рут, Джек был до смерти влюблен в Рут и продолжал быть влюбленным в нее еще очень и очень долго...

Со временем невостребованность его любви, наверное, слегка притупила остроту чувств Джека. Он начал думать о Рут как о чем-то недосягаемом и нереальном, сумев сохранить поразительно спокойные и приятельские отношения со вдовой своего покойного сослуживца.

Теперь же, когда сержант полиции, а потом и лейтенант Рут Истлейк вдруг без памяти полюбила русского эмигранта журналиста Шуру Плоткина, да еще и вышла за него замуж, в сердце Джека остались лишь чуть горьковатые, но удивительно теплые воспоминания о своей давней влюбленности в Рут.

И меня, и моего Шуру Джек принял как некую неоспоримую часть существования Рут. Не говоря уже о Тимуре, к которому относился как к равному — без сюсюканья и излишней болтовни, суховато и сдержанно, но...

...но я был свято убежден (даю хвост на отруб!..), что если в защиту Тимура детективу Джеку Пински пришлось бы в кого-нибудь разрядить всю обойму своего пистолета — он это сделал бы не задумываясь!..

* * *

— Джек! — нервно и решительно сказала Рут, когда Тимур ушел спать и мы остались вчетвером. — Послушай, Джек...

Неожиданно решительность покинула Рут, и она увядшим голосом спросила:

— Ты закончил разматывать то убийство в отеле с наркотой и китайцами?

— Да. Вчера отправил материалы в прокуратуру. Пусть теперь они ковыряются в этом дерьме... Ты о чем-то хотела попросить меня, Рут? Ты так ждала, когда Тим уйдет в свою комнату...

— О Джек!.. — облегченно простонала Рут. — Все сыщики мира от Ната Пинкертона до Эркюля Пуаро должны служить у тебя в счастливых учениках мелкими клерками! У тебя интуиция, как... как у Кыси! Прости за сравнение, но поверь — это высшая оценка твоему немеркнущему таланту, — добавила Рут.

«Ну, это уж слишком сильно сказано, — подумал я. — Интуиция Котов на две головы выше Человечьей. Даже такого профессионала, как тот же самый Джек Пински...»

Мы как-то все были на полицейском междусобойчике по случаю дня рождения Джека, так про него там такие слова говорили, что после этого оставалось лишь поставить Джеку золотой памятник в центре Нью-Йорка...

— Шура, ты понимаешь, о чем мы говорим? — спросил Джек.

Шура вдохнул и, не выдыхая, медленно ответил по-английски:

— Минимум — пятьдесят процентов, максимум — семьдесят пять. Остальное я досочиню.

И тут же спросил меня по-шелдрейсовски:

— Я все правильно ответил?

Ни хрена не поняв про цифры и проценты, я искренне восхитился:

— Шикарно, Шурик!.. Работай над произношением, и все будет о’кей!

Джек этого, конечно, не заметил и сказал Рут:

— Тогда, подруга, давай упростим разговор до уровня доклада на «оперативке» у нашего начальника «убойного отдела». Он у нас полный болван и в отличие от Шуры понимает всего восемь процентов из того, что мы ему говорим. Хотя английский — его родной язык... Давай, Рут, — кратко, только суть, минус малозначащие детали и эмоции. Шура! Если что нибудь не поймешь — переспрашивай.

— О’кей! — сказал Шура.

Я почувствовал, как Рут опять нервно вздрючилась, закурила сигарету, отхлебнула своего джинчика с ледиком и сказала:

— Итак: Мартын приглашен на главную роль в фильме, который будет делать «Парамаунт». Киностудия находится в Лос-Анджелесе, в Калифорнии. Вместе с ним туда на весь съемочный период должен лететь и Тим. Как «ассистент и переводчик»...

— Стоп! — сказал Джек. — Все ясно. Шура не может их сопровождать — он потеряет работу в библиотеке. Ты у нас теперь лейтенант и ба-а-альшой начальник над всеми бухарскими, польскими, русскими, венгерскими и румынскими евреями Квинса. И по этой причине...

— Нет, Джек, — грустно прервала его Рут. — Не по этой. Просто через два месяца, когда им нужно будет вылетать в Лос-Анджелес, я буду вынуждена лечь в госпиталь на сохранение беременности.

Повисла тяжелая душная пауза...

Я даже встал на все четыре лапы, и усы у меня, кажется, зазвенели от напряжения. И хвост вытянулся в линеечку и стал жестким, как палка от корабельной швабры!

Джек допил свое виски, почесал нос и спросил:

— Когда, ты сказала, мы должны вылетать?..

* * *

Сначала Джек посчитал, что возьмет три недели очередного отпуска и прибавит к ним еще десять дней за свой счет, а потом придумает что-нибудь еще.

Но все произошло совершенно иначе.

В Германии я часто слышал такую шуточку: «Самый важный для жизни Человека витамин — это витамин Б». То есть «Бециунг». Что по-немецки — «связи». По-нашему — «блат».

Так вот, в идею Джека сопровождать нас с Тимуром в Калифорнию была сделана невероятной силы инъекция этого витамина Б!

Автором и организатором инъекции в идею Джека был, конечно же, Ларри Браун! Его приятель давних лет, которого он не видел с момента окончания войны во Вьетнаме...

Ларри все рассказал Соксу. А Сокс к тому времени находился в дикой депрессии! В Белый дом самим Президентом Клинтоном был введен абсолютный дурачок — Щенок Лабрадора, и, естественно, взрослый и привычно примелькавшийся Сокс отошел на второй план. Под Первым Правительственным Котом Америки пошатнулся трон, и Сокс не мог этого не почувствовать. Случалось, что Президент, забыв о Соксе, собственноручно выгуливал этого Щенка и называл его всеми теми ласковыми словами, которые еще совсем недавно были обращены только к Соксу...

Для того чтобы хоть как-то напомнить Президенту о своем существовании, Сокс пошел ва-банк!

Я понятия не имею, что такое «ходить ва-банк», но знаю, что это вроде нашего русского — «или пан, или пропал».

Короче, Сокс и Ларри отловили Президента как раз в тот момент, когда этот неученый Щен-Лабрадор держал Президента на поводке, а сам, широко расставив свои толстые неуклюжие задние лапы, гадил на одно из следящих устройств Службы безопасности, вмонтированное точнехонько под тем деревом, где когда-то с моей, как говорится, «легкой лапы» Первый Кот Америки Сокс лишился своей половой невинности на приблудной блядовитой Кошке Зяме.

Обнаружив Президента и Щена за этим неаппетитным занятием, Ларри и Сокс заявили мистеру Клинтону открытым текстом...

Что они там заявили Президенту — я точно не знаю. Знаю лишь, что уже к концу недели Джек Пински был вызван к Директору N.Y.P.D. — «Нью-Йорк полис департмент» и получил строжайшее распоряжение сопровождать в качестве «опекуна-телохранителя» Кота Мартына-Кысю Плоткина-Истлейк фон Тифенбаха и его ассистента-переводчика мистера Тимоти Истлейка во всех их передвижениях на все время их занятости в съемках фильма «Суперкот»!

За время этой командировки детективу криминальной полиции сержанту Джеку Пински будет сохраняться его должностной оклад и производиться оплата сверхурочных часов работы.

Со своей стороны, «Парамаунт пикчерз корпорейшн» включает м-ра Д. Пински в «Меморандум о соглашении» с понедельной ставкой в 750 долларов и суточными в размере 200 долларов в день.

* * *

За несколько дней до нашего вылета в Калифорнию и необходимости Рут лечь в госпиталь на одни сутки из Вашингтона на своей машине в Нью-Йорк примчался Ларри с...

С кем бы вы думали?! Правильно! С Соксом!!!

В нашем доме была устроена грандиозная поддача, где все пили, кто чего хотел, и закусывали осетриной горячего копчения из русского магазина миссис Доры Мархасевой.

Мы с Соксом (спасибо Тимурчику!..) тоже врезали по стопарику разбавленной валерьянки. Сокс с непривычки забухел и стал плакать горючими слезами, что, дескать, Щен-Лабрадор совершенно заполнил сердца президентской семьи, и теперь он, Сокс, оказался «позабыт, позаброшен...», и Он будет не Он, если...

Тут Сокс стал ругаться достаточно однообразным американским матом, словно герои фильмов Квентина Тарантино... А тут еще Челси Клинтон не вовремя улетела на учебу в какой-то Калифорнийский университет, и если бы не Ларри Браун, к которому Сокс очень привязан, то в дальнейшем продолжении своей жизни в Белом доме Сокс не видит ни малейшего смысла...

Естественно, что я тут же предложил Соксу наш нью-йоркский приют, сказав, что «наш дом — это его дом» и мы с Тимуром будем только рады... Ну и так далее. Все, что обычно говорят в таких случаях.

Пьяный Сокс полез обниматься, лизать меня в нос и время от времени вскрикивать: «Ты меня уважаешь?.. Я прав?! Я прав?!»

Тут я понял, что Сокса пора выводить на природу. На свежий воздух. И вывел его в наш двор, где сначала он немножко очухался, а потом раздухарился до того, что мы с ним и тремя малознакомыми Кошками под старым автомобилем мистера Могилевского устроили такую групповуху, что ни в сказке сказать, ни пером описать!

... Наутро Сокс и Ларри уехали в Вашингтон, а мы — Тимурчик, Джек и Я — спустя еще неделю уложили Рут в госпиталь под присмотр Шуры и улетели в Калифорнию.

Тем более что, как выяснилось, у Джека там в Лос-Анджелесе жил старший брат — доктор Мортон Пински...

* * *

—... Значит, замочили фраера, — по-русски прошептал мне на ухо Тимурчик и еще сильнее прижал меня к себе.

А я вдруг увидел сквозь стенки, как в пилотской кабине из левого кресла встал худенький летчик — наверное, ровесник Джека. Он был в белой рубашке с короткими рукавами и в галстуке. Я даже эмблемку компании «Юнайтед» на галстуке разглядел.

Он что-то сказал остальным летчикам, надел свой красивый синий форменный пиджачок и застегнул его на все пуговицы. Подтянул галстук потуже, и пошли они с Джеком к дверям...

— Идут! — шепнул я.

— КТО? — неожиданно испугался Тимур.

— Джек и летчик. Ты чего перетрусил? Ты мертвых боишься, да?

Тимур промолчал. Только тоскливо отвернулся к окошку.

— Бояться нужно живых, Тимурчик. А не мертвых... — сказал я слышанную когда-то фразу...

И вдруг сам ощутил всю меру фальши этого пошлого псевдозначительного утверждения! Подхватил его в каком-то паршивом телевизионном фильме и высказался — мудак хвостатый.

Я часто пользуюсь ЧУЖИМИ словами, фразами, оборотами речи. Но у меня почти никогда не бывает значительных проколов. Всегда, как говорится, «в жилу». А тут!..

Ляпнул, дубина, от фонаря! И КОМУ?!

Человечку, который девяти лет от роду взял в руки пистолет Макарова и в упор расстрелял того пьяного монстра, ту гнусную скотину — своего насильника...

...ребенку, прошедшему весь кошмар российской тюремной колонии для малолетних преступников...

...маленькому Мальчику, всего лишь три года тому назад купленному за пятнадцать тысяч долларов у подмосковных властей и усыновленному полушведской-полунегритянской американкой — сержантом нью-йоркской полиции...

...двенадцатилетнему Гражданину Соединенных Штатов, который всего за три года, рядом со своей новой мамой — потрясной женщиной Рут Истлейк, сумел стать отважным и стопроцентным АМЕРИКАНЦЕМ. Не растеряв по дороге ничего РУССКОГО!

Тех превосходных, истинно русских качеств, которые были в моем корешке и «подельничке» — Водиле... В его дочке — Насте... В милиционере Мите Сорокине... В Капитане Алексее-Ивановиче-Кэп-Мастере...

Если хотите, в моем ближайшем друге и родственнике — Шуре Плоткине! Несмотря на то что в России Шура считался евреем.

Это же просто счастье, что в наш первый класс из кабины пилотов наконец вышел Джек с тем летчиком! А то я бы себя проклял на всю оставшуюся жизнь за тот тон, за ту фразочку...

Вот ведь обделался с головы до ног! И чего это меня вдруг потянуло на шаткий пьедестал педагогики?..

Джек и худенький Летчик прошли в последний ряд салона — к ТРУПУ.

Я тут же виновато лизнул Тимура в щеку и сказал ему тихо:

— Оставайся на месте. Я тебе все потом расскажу.

И спрыгнул на пол. Не выходя в проход, я снова пробрался под сиденьями кресел к последнему ряду и неожиданно для себя обнаружил, что кейса — небольшого плоского делового чемоданчика, принадлежавшего ТРУПУ, нету. И тут же вспомнил, что когда я пролезал сюда в первый раз — посмотреть на этого «спящего» Типа, то кейса уже и тогда не было...

Почему я был в этом так твердо уверен? Да потому, что мне было бы не пробраться сюда из-за этого кейса напрямик. Пришлось бы облезать его со стороны другого кресла. А я, как сейчас помню, свободненько, без всяких помех достиг края свисающего до полу пледа, которым был прикрыт тот Тип.

Так что кейса не было уже тогда!

Я хотел было броситься к Тимурчику, чтобы он по-английски поведал бы мои подозрения Джеку, но...

Чем черт не шутит?! Сейчас как раз та самая напряженная и нервная ситуация, которая очень способствует шелдрейсовскому КОНТАКТУ, Восприятие обострено, почти все чувства — обнажены, мозг любого мало-мальски мыслящего Существа как никогда готов принять любую Информацию... А Джек сегодня уже почти откликнулся мне один раз. Да и Тимурчик кое-что объяснил ему про «эффект» профессора Ричарда Шелдрейса.

Я собрал всю свою волю в правую лапу и медленно, раздельно произнес по-шелдрейсовски:

— Джек! Послушай, Джек. Это я — Мартын. Я здесь, под креслом. Исчез кейс этого Типа. Ты меня понял, Джек?

И... О Боже!.. Бывает же такое?.. Джек тут же открыл верхнее багажное отделение для ручной клади, пошарил там, ни хрена не нашел и спросил меня на вполне приличном шелдрейсовском:

— Когда ты его в последний раз видел?

Я так ошалел от мгновенной Джековой реакции, что невпопад блямкнул:

— Кого?

— Не «кого», а «что». Кейс, конечно.

— Перед самым нашествием любителей автографов...

— А когда обнаружил ТРУП?

— Нет, тогда кейса уже не было.

— Ты уверен?

— Абсолютно, Джекочка!!!

Я был так рад, что Контакт с Джеком прошел без сучка и задоринки, что почти простил себе бестактность в разговоре с Тимуром.

— Значит, его убили тогда, когда ты демонстрировал свои яйца публике, а Тимур раздавал твои фотографии... — подумал Джек по-нашему. А худенькому Летчику вслух сказал: — Командир...

Этот немолодой Летчик оказался Командиром нашего «боинга»! Ничего себе уха?! Такой худенький.

— Командир, — сказал Джек. — Когда мы сядем в Лос-Анджелесе, сюда сразу же нагрянет КРИПО — криминальная полиция. Они уже ждут нас там. Во избежание сумятицы среди пассажиров нашего первого класса и ненужных вопросов я рекомендую вам прямо сейчас же сообщить им, что в нашем салоне умер человек. Именно — умер. Хотя, как вы сами понимаете, он убит. Видите, у него на шее малюсенькая царапина?

— Да...

— Так вот, это след введения мгновенно парализующего и умерщвляющего яда.

— О Господи...

Я попытался пролезть между ногами Джека и Командира, чтобы тоже посмотреть на эту царапинку, которую не увидел тогда. Но Джек довольно непочтительно ногой задвинул меня под кресло и, снова укутывая ТРУП пледом, беззвучно сказал мне:

— Не твоего ума дело. Или ты хочешь вляпаться в скандал с первой же секунды пребывания в Калифорнии? Тебе ЭТО нужно?

— Нет, — ответил я, ничуть не обидевшись.

Я почему-то был уверен в том, что Джек знает что делает. Только сказал из-под кресла:

— Посмотри, пожалуйста, русская книжка, которую он не выпускал из рук, там?

— Нету здесь никакой книжки.

— Может быть, она у него за спиной? Или он сидит на ней...

Сам не мог понять — какого черта мне сдалась эта книжка?! А вот что-то заставляло меня спрашивать о ней!.. Но что?! Джек пошарил за ТРУПОМ, под НИМ и сказал мне:

— Книги нет.

— Что вы делаете? — удивленно спросил Командир Джека.

— Пытаюсь усадить ЕГО поудобнее, чтобы во время приземления он не свалился на пол, — нашелся Джек.

— Пристегните его просто ремнем, — посоветовал Командир. — Думаю, нужно предупредить и стюардесс первого класса.

— Вы совершенно правы.

Через три минуты, при наглухо закрытых дверях, ведущих через комнатку стюардесс в бизнес-класс и дальше — в стандарт-класс, Командир «боинга» встал спиной к пилотской кабине, лицом ко всем нам и сделал заявление о том, что в нашем салоне около часа тому назад от приступа обычной сердечной недостаточности скончался один из пассажиров. Поэтому Командир просит соблюдать максимальное спокойствие при выходе из самолета в аэропорту Лос-Анджелеса. А также избегать разговоров на эту тему с пассажирами других классов. Земля уже извещена об этом прискорбном случае...

* * *

В том, что «земля уже извещена об этом прискорбном случае», мы смогли убедиться сразу же, как только приземлились в аэропорту Лос-Анджелеса.

Еще ни один пассажир из самолета не вышел, а в нашем первом классе уже появились трое явных калифорнийцев. Коричневые от загара физиономии, все в темных очках, старший — такой же, как Джек, но повыше и поуже, в небрежно повязанном галстуке и модном холщовом пиджачке, а двое молодых — один из них вообще чистый Китаец!.. — в обычных пропотевших майках и коротких курточках, которые так и не могли скрыть собой пистолетную сбрую, надетую прямо на майки, и наручники, висящие на поясном ремне со стороны задницы...

Я таких пареньков в нашем квинсовском участке раз сто видел!

Старший сделал нам троим знак — оставаться в своих креслах, и молча подождал, пока не вышел последний пассажир нашего салона.

А когда в первом классе остались только мы — ТРУП, Джек, Тимурчик и Я, да еще Командир и старшая стюардесса, самый старый, в модном летнем пиджачке, заорал на весь наш «боинг»:

— Джек!!! Старый ты сукин сын! Какого дьявола ты приволок нам покойника из Нью-Йорка?! Ты думал, что у нас в Лос-Анджелесе не хватает трупов?!

Мы с Тимуром одновременно аж рванулись к этому хаму! Но Джек придержал нас и сказал тому — в пиджачке:

— Сними очки.

Этот пиджачник сдернул большие темные очки со своей веселой сморщенной загорелой рожи, и мы все увидели его желто-седые ресницы и брови и прозрачно-голубые глаза, как у Сиамского Кота.

— О ч-ч-черт... — пробормотал Джек. — Пит Морено — это ты?!

* * *

Если вы ждете захватывающего рассказа о потрясающем расследовательском эффекте от слияния лучших умов представителей двух полицейских департаментов — нью-йоркского и лос-анджелесского, так вы глубоко ошибаетесь!.. Более тоскливую и занудливую работу трудно себе представить.

Ну пригласили где-то ждавших своего часа эксперта-криминалиста и полицейского доктора.

Эксперт так ни хрена и не нашел, но зато только после этого разрешил полицейскому доктору осмотреть ТРУП.

Доктор тоже не строил из себя умника. Он только глянул на синюю морду ТРУПА, на его скрюченные руки, на жутковатый неестественный поворот шеи и сразу же назвал яд, которым и пришили этого Типа.

Название яда было таким длинным и затейливым, что просто не уместилось у меня в голове...

Мало того, этот яд тоже не явился сенсацией. Оказывается, ему дикое количество лет! Когда-то его ОДНОВРЕМЕННО сочинили в лабораториях и Центрального разведывательного управления США, и Комитета Государственной Безопасности СССР. И несмотря на то что этот яд убивает мгновенно, чуть ли не от малейшего проникновения в верхние слои кожи, это все равно уже «вчерашний день».

Так сказал доктор. И все поняли, как ему скучно заниматься этим ТРУПОМ, с которым по его части более чем все ясно...

Тогда Пит Морено и Джек Пински стали обыскивать ТРУП, а помощники Пита — кстати, вполне симпатичные молодые ребята — взялись за «осмотр места происшествия».

Ей-богу, вот насмотришься разных полицейских сериалов — все знать будешь. Телевизор — великая штука. Особенно для Котов!..

Пит и Джек нашли у ТРУПА заграничный паспорт несуществующего государства СССР с многократной американской визой на имя Николая Павловского, родившегося в Москве в тысяча девятьсот пятьдесят пятом году.

На фотографии этот Тип (мне удалось заглянуть в его паспорт, хотя для этого пришлось вспрыгнуть на спинку кресла и опереться передними лапами на плечи Джека Пински) выглядел совсем не так по-Жлобски, как он это демонстрировал всем, пока был ЖИВЫМ, а не ТРУПОМ.

Огромный бриллиант в перстне оказался, как заявил Пит Морено, фальшаком, которому нет цены. Потому что он ни хрена практически не стоит. Так — камуфляж для идиотов... А Джек Пински удостоверил, что «Ролекс» на руке у ТРУПА тоже был куплен не в фирменном магазине часов на Мэдисон-авеню за двадцать пять тысяч долларов, а в Чайна-тауне, в китайской сувенирной лавке. Максимум долларов за пятнадцать. Чего ни один «новый русский» себе никогда не позволит!

Да и денег у него было не так уж много, как это могло показаться. Тысячи полторы — не больше. Плюс синяя пластиковая сервис-карта «Чейз-Манхэттен-банка». Не кредитная, а именно сервис-карта, по которой можно получать деньги в уличных банкоматах. Не больше трехсот долларов в день.

Так что, как мы и догадывались, пока ТРУП был еще ЖИВЫМ Николаем Павловским, к «новым русским» он никакого отношения не имел. Все — фальшак! От начала до конца. Вот только крест у него на груди был действительно золотым. И старинным.

— Скорее всего — курьер... — задумчиво произнес Пит Морено.

— Ищите русскую книжку, — сказал Джек партнерам Пита. — Он ее из рук не выпускал.

И вот тут мне откуда-то СВЕРХУ причудилось, что эту русскую книжку они не найдут никогда! Хотя наверняка она находится где-то совсем рядом.

Как всегда, я оказался прав. Поиски книги маркиза де Кюстина оказались тщетными...

...зато стюардесса стандарт-класса, или, как его чаще называют, туристского, принесла выпотрошенный кейс бывшего Николая Павловского — ныне ТРУПА первого класса.

Эксперт-криминалист тут же взял отпечатки пальцев у бедной перепуганной стюардессочки и у ТРУПА и только потом обследовал плоский чемоданчик Павловского и, кроме труповых и стюардессовых, обнаружил на нем еще какие-то свежие отпечатки.

— Оставили пальчики. Не убереглись. Спешили, — сказал эксперт.

Тогда Пит Морено вынул из кармана маленькую рацию и кого-то вызвал. Появились два парня в синих комбинезонах с большими желтыми буквами на спине «L.A.P.D.» — Лос-Анджелес полис департмент. Они притащили складные носилки и большой черный клеенчатый пакет. Пакет они расстелили на носилках, из-под которых выдвинулись ножки с колесиками. Ножки оказались высотой с обеденный стол.

Пакет, оказывается, раскрывался как обычный почтовый конверт. Парни положили ТРУП на пакет, запахнули его со всех сторон и просто застегнули молнию...

Почти такой же пластиковый мешок, но только серебристо-серого цвета с марочкой «Сакс-файв-авеню» висит у нас в кладовой нашей нью-йоркской квартиры. А в этом мешке — потрясное норковое пальто, которое Шура подарил Рут в день их свадьбы.

Нам с Тимуром кажется, что Шура вгрохал в это пальтецо больше половины своего книжного гонорара. Так что если нам всем захочется жить, не снижая планку наших жутко растущих потребностей, нам придется очень постараться зашибить какую-то деньгу для нашей семьи в этом самом Голливуде. Уж коль нам так подфартило с этим «Меморандумом о соглашении». Пока — одни убытки.

Тимурчику пришлось отказаться от полета в Израиль к Маше Хотимской и отправиться на заработки со мной в Лос-Анджелес...

Рут, несмотря на прибавку в звании, должности и окладе, крутится как «волчок» со своими эмигрантами, которые, как сказал наш новый знакомый — обозреватель газеты «Новое русское слово» Саша Грант, «плодятся как кролики!»...

Шура на первых порах так умудохивается в отделе славистики своей Публичной библиотеки, что у него совсем не остается сил на собственное сочинительство. Хотя издатель ждет от него новых вещей...

Так что пока вся надежда на нас. И только на нас.

— А почему ты думаешь, что им никогда не найти эту русскую книжку? — тихо спросил меня Тимурчик.

«Господи!.. Что за Ребенок?.. Я таких Котов не встречал — чтоб так четко просечь все, что сейчас крутится у меня в башке!!!»

— Ладно тебе, — сказал Тимур. — Не подлизывайся. Отвечай!

«Елочки точеные!.. Это что же, я теперь всю жизнь буду у него как на ладошке?!» — в панике подумал я.

— А ты как думал? — мгновенно ответил Тимур моим мыслям. — Я же от тебя ничего не скрываю...

— Но должно же существовать какое-то разделение между Детьми и Взрослыми?! — в отчаянии спросил я.

— Ты имеешь в виду свои ОТНОШЕНИЯ с Кошками? — уточнил Тимур.

Я чуть не подавился собственным языком! Что?! Что я мог ему ответить?!

— А ты ничего и не отвечай, — тут же сказал Тимур. — Ты только одно учти: сегодня мы — двенадцатилетние — знаем ВСЕ. Кто-то ЭТО уже сам попробовал, кто-то — еще нет... Если тебе так уж хочется знать — у меня ЭТОГО еще не было. Хотя мне ЭТО очень часто снится. Но я думаю, что для ЭТОГО надо очень...

Тимур помолчал и смущенно закончил:

—...надо очень ЛЮБИТЬ.

— Конечно, конечно!.. — фальшиво забормотал я.

— Хотя, насколько мне известно, у тебя, Мартын, на ЭТО ДЕЛО совсем другая точка зрения. Да?

— Эй, послушай! — разозлился я. — Тебе не кажется, что мы не вовремя завели этот разговор?! Рядом с нами лежит ТРУП Человека, а ты...

— Его увезли уже, тетеря, — криво улыбнулся Тимур. — Так почему ты думаешь, что им никогда не найти русскую книжку?

— Не знаю. Предчувствие.

— У меня тоже, — вздохнул Тимур и виновато признался: — В Нью-Йорк хочу... Домой. К маме. — Помолчал и добавил: — И к Шуре.

В благодарность и в успокоение я потерся носом о его шершавые мальчишеские руки и ничего не сказал. Только поудобнее устроился у него на коленях.

... Джек рассказал Питу, как вел себя ТРУП, пока еще был ЖИВЫМ. Как мы заподозрили, что он не тот, за кого себя выдает. Как пассажиры, узнав, что вместе с ними лечу Я, хлынули сюда из других салонов. Да столько, что здесь было не протолкнуться!..

— Вот тут его и... — предположил Пит.

— Пожалуй, это был самый удобный момент, — подтвердил Джек. — Нужно искать ту русскую книгу. Кейс им оказался ни к чему. А книга может кое-что дать нам...

— Ты-то здесь при чем? — рассмеялся Пит Морено. — Нам твои калифорнийские функции хорошо известны благодаря звонку Ларри Брауна с просьбой оказывать тебе всякое содействие. Так что занимайся своими делами и ни во что не суйся. Отдыхай, Джек! Я мечтал бы поменяться с тобой местами. Сейчас мы начнем потрошить багаж этого Павли...

Мы поняли, что Питу никогда не удастся выговорить фамилию ТРУПА, и Тимурчик тут же пришел Питу на помощь:

— Павловский...

— Спасибо, дружище! — Пит повернулся к Джеку и тихо спросил его, показывая на Тимура: — Это и есть сынишка покойного Фреда Истлейка?

— Нет, — ответил ему Джек. — Это сын, слава Богу, живой и здоровой Рут Истлейк. Надеюсь, ее ты помнишь?

Пит Морено бросил мгновенный взгляд на совершенно белокожего Тимурчика, не обнаружил в нем признака и трех капель негритянской крови, удивленно поднял желто-седые брови, слегка вытаращил свои голубые глаза Сиамского Кота — что-то в его голове не укладывалось и не сходилось по датам...

Но он ничего не сказал. Только почесал меня за ухом, чего я, кстати сказать, не перевариваю. И мечтательно вздохнул:

— О чем ты спрашиваешь, Джек? Разве можно забыть самую красивую женщину американской полиции?!

И я тут же простил ему то дурацкое почесывание у меня за ухом. Недаром он мне сразу понравился...

Пит будто услышал меня. Удивленно ухмыльнулся и сказал мне:

— А тебя, парень, я частенько вижу в газетах и по телевизору. Только никак не мог вообразить, что ты такой здоровущий! Прямо молодой Шварценеггер...

Он протянул свою карточку Джеку.

— Звоните мне, ребята. Там вас уже заждались. Джек, не отпускай парнишку одного вечерами шляться по нашим проклятым улицам. Я через пару дней разыщу вас. О’кей?

Мы попрощались со всеми, и, пока Джек вытаскивал наши сумки, Тимурчик взял меня на руки и привычно, уже совершенно отработанным движением, как всегда, посадил меня в мой рюкзак. И вот тут я почувствовал, что я в рюкзаке НЕ ОДИН!

ЧТО-ТО МНЕ ОЧЕНЬ ДАЖЕ МЕШАЕТ!..

Привыкнув к внезапной темноте, я вдруг обнаружил, что топчусь задними лапами, ерзаю задницей и мету хвостом по...

... КНИГЕ МАРКИЗА АСТОЛЬФА ДЕ КЮСТИНА «НИКОЛАЕВСКАЯ РОССИЯ 1839 ГОДА»!!!

Причем в небольшом внутреннем пространстве рюкзака я отчетливо ощутил, что к известным мне книжным запахам (я, слава те, Господи, вырос среди Шуриных книг — меня не напаришь!..) очень явственно примешивается какой-то посторонний — не книжный, но знакомый мне запах.

Я никак не мог сообразить — что ЭТО? Знал только твердо, что запах ЭТОТ мне знаком и я совсем недавно с ним неоднократно сталкивался! Повторяю: к книжным запахам ЭТОТ запах не имел никакого отношения. Но я точно знал, что обязательно вспомню, ЧЕМ это пахнет...

А почему я тут же не высунулся из рюкзака наружу, почему я немедленно не заявил, что книга, которая могла бы пролить свет на произошедшее, спокойненько лежит у меня под хвостом, — этого я никак не мог объяснить! Как не мог бы объяснить, как эта книга попала в мой рюкзак. Хотя спроси я у Джека — он наверняка догадался бы.

Но что-то СВЫШЕ удерживало меня от вопросов, ЧТО-ТО подсказывало мне не делать никаких поспешных заявлений!..

Хорошо еще, что Тимур сейчас занят своими мыслями и не обращает внимания на то, что происходит со мной в рюкзаке. Потом, конечно, придется ему сказать...

Неожиданно мой рюкзак изнутри стал заполняться каким-то нереальным переливчатым, точнее даже, перетекающим, бело-розовым и голубым светом. Вот как это может быть ТАКОЕ?..

Исчезли внутренности моего рюкзака — грубые швы, изнанка уродливых заклепок, торчащие концы толстых ниток, всамделишная фактура материала: снаружи почти кожа, а внутри жалкая брезентово-химическая основа...

Все, что обычно тщательно скрывается от посторонних взоров Вещами, Людьми, Животными.

* * *

Я ПЛЫЛ В ОБЛАКЕ НЕЖНОГО ПУЛЬСИРУЮЩЕГО СВЕТА, ВИДЕЛ ПОД СОБОЙ ЗНАКОМЫЕ И НЕВЕДОМЫЕ МНЕ МЕСТА, ОТКУДА НЕСЛИСЬ В МОИ УШИ И В МОЙ МОЗГ ГОЛОСА БЛИЗКИХ МНЕ СУЩЕСТВ:

— ОХ, ВЛЯПЫВАЕШЬСЯ, КЫСЯ! МОЖЕТ, ЛУЧШЕ ТЕБЕ ТОРМОЗНУТЬ? В СТОРОНКУ ПРИНЯТЬ ОТ ЭТОГО ДЕЛА, А? — СПРАШИВАЛ МЕНЯ ВОДИЛА, ВЕДЯ ГРОМАДНЫЙ ГРУЗОВИК С ФУРГОНОМ ПО ТРАССЕ КРАКОВ — ВАРШАВА...

БОЖЕ МОЙ! Я ЖЕ НИКОГДА ТАМ НЕ БЫЛ... ОТКУДА ЖЕ Я ЗНАЮ, ЧТО ЭТО ДОРОГА ОТ КРАКОВА ДО ВАРШАВЫ?!

А ПОДО МНОЙ МОЙ ЛЕНИНГРАД... НАШ САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. И ГОЛОС МИЛИЦИОНЕРА МИТИ:

— НЕ ДУРИ, МАРТЫН. НЕ ПОРИ САМОДЕЯТЕЛЬНОСТЬ, БЛЯ. ДОВЕРЬСЯ МУЖИКАМ, КОТОРЫЕ СЕЙЧАС ВАШ САМОЛЕТ ШМОНАЮТ. ВСЕ Ж ПРОФЕССИОНАЛЫ, ЕБТЬ!..

И ТУТ ЖЕ ЗНАКОМЫЙ РАЙОН ГРАЖДАНКИ, ПРОСПЕКТ НАУКИ, УЛИЦА СОФЬИ КОВАЛЕВСКОЙ СМЕНЯЮТСЯ МЮНХЕНОМ, АНГЛИЙСКИМ ПАРКОМ, ГРЮНВАЛЬДОМ, ПОЛЕМ ДЛЯ ГОЛЬФА И ТРЕВОЖНЫМ ГОЛОСОМ ФРИДРИХА ФОН ТИФЕНБАХА:

— НАС — ФОН ТИФЕНБАХОВ — ОСТАЛОСЬ ТОЛЬКО ДВОЕ — ТЫ И Я. УМОЛЯЮ ТЕБЯ, КЫСЯ, БУДЬ ОСТОРОЖЕН...

А ПОТОМ ПОДО МНОЙ, ДАЛЕКО ВНИЗУ, НАД НЕСКОНЧАЕМОЙ ВОДОЙ БЕЗ БЕРЕГОВ МАЛЕНЬКИЙ-МАЛЕНЬКИЙ ПАРОХОДИК ИЗ ПОСЛЕДНИХ СИЛ БОРЕТСЯ С ВОЛНАМИ, И Я С ЗАМИРАНИЕМ СЕРДЦА СЛЕЖУ ЗА НИМ И НИЧЕМ НЕ МОГУ ПОМОЧЬ!.. НО Я ЗНАЮ, ЧТО ЭТОТ МАЛЕНЬКИЙ ПАРОХОДИК — ОЧЕНЬ БОЛЬШОЙ КОНТЕЙНЕРОВОЗ «АКАДЕМИК АБРАМ Ф. ИОФФЕ» И КОМАНДУЕТ ИМ КАПИТАН АЛЕКСЕЙ-ИВАНОВИЧ-КЭП-МАСТЕР. ЭТО ОН ПРИВЕЗ МЕНЯ ИЗ ЕВРОПЫ В АМЕРИКУ И ПОЭТОМУ ИМЕЕТ ПОЛНОЕ ПРАВО СТРОГО СКАЗАТЬ МНЕ:

— МАРТЫН! ТО, С ЧЕМ ТЫ СТОЛКНУЛСЯ, — НЕВЕРОЯТНО ОПАСНО. НЕ ТОЛЬКО ДЛЯ ТЕБЯ. ДЛЯ ВСЕХ... СУМЕЕШЬ ВЫИГРАТЬ — ЧЕСТЬ ТЕБЕ И ХВАЛА. НЕ СУМЕЕШЬ — НЕ ТВОЯ ВИНА. СЛИШКОМ МНОГОЕ СТОИТ ЗА ТЕМ, ЧТО ТЫ ВСТРЕТИЛ. ПРОБУЙ, КЫСЯ. ДАЙ БОГ ТЕБЕ УДАЧИ! ТЫ — КОТ С БОЛЬШОЙ БУКВЫ!

СНАЧАЛА ИСЧЕЗЛА ПУЛЬСАЦИЯ СВЕТА... ПОТОМ ОН СТАЛ МЕДЛЕННО-МЕДЛЕННО ТЕРЯТЬ СВОЮ НЕЖНУЮ ЯРКОСТЬ, ТУСКНЕТЬ, И Я УСЛЫШАЛ ГОЛОСА ВСТРЕВОЖЕННЫХ ШУРЫ И РУТ ИЗ НЬЮ-ЙОРКА.

— Я ПОЧЕМУ-ТО ТАК ВОЛНУЮСЬ, ЧЕРТ МЕНЯ ПОБЕРИ! — ГОВОРИЛА РУТ.

— И Я... — ПРИЗНАВАЛСЯ ЕЙ ШУРА. — СЛОВНО ВНУТРИ МЕНЯ ВСЕ ДРЕБЕЗЖИТ И ПОЗВЯКИВАЕТ.

— ТЫ ПОНИМАЕШЬ, ПО ВРЕМЕНИ ОНИ УЖЕ ЧАС КАК ДОЛЖНЫ БЫЛИ СЕСТЬ В ЛОС-АНДЖЕЛЕСЕ... А Я ВЕДЬ ДОГОВОРИЛАСЬ С ДЖЕКОМ, ЧТО ОН НАМ СРАЗУ ПОЗВОНИТ ИЗ АЭРОПОРТА...

МНЕ СТАЛО ИХ ТАК ЖАЛКО, ТАК ЖАЛКО!.. И ВДРУГ... О СЧАСТЬЕ! КОГДА СВЕТ ВНУТРИ РЮКЗАКА ПОЧТИ СОВСЕМ ПОМЕРК, Я ВМЕСТЕ С ШУРОЙ И РУТ УСЛЫШАЛ ТЕЛЕФОННЫЙ ЗВОНОК ДЖЕКА В НАШУ КВАРТИРУ!..

* * *

— Алло! Рут? Это я — Джек. Ну, все в порядке. Мы на месте. Не беспокойтесь. Даю Тима...

Будто после долгого и тяжелого сна, полного не очень страшных кошмаров, я с трудом встал в рюкзаке на задние лапы, высунул башку наружу, оперся передними лапами о плечи Тимура и огляделся.

Нас окружали несколько Человек. Как только они увидели меня, так сразу зааплодировали. Я вглядывался в этих Людей, пытаясь представить себе — кто из них может быть наиболее опасен? За каждым из них я учуял массу не очень симпатичных качеств, но открытой прямой угрозы ни от кого не ощутил. И понял: среди встречающих нас нету ТОГО, кому так уж сильно может понадобиться эта книжка маркиза Астольфа де Кюстина, на которой я сейчас стою задними лапами, а кончиком хвоста ощущаю выдавленные на обложке золотые буквы — «Николаевская Россия 1839 года».

Надо бы попросить Тимурчика поучить меня читать...

А Тимур тем временем вопил в карманный радиотелефон:

— Все о’кей, мамуля! Не волнуйся! Багаж задерживают... Мы тебя все целуем! И Шуру тоже... И Кыся вас целует. Ты их целуешь, Мартын?

— А как же!.. — сказал я.

Вокруг все рассмеялись. Но не тому, что я ответил Тимуру, — этого никто, кроме Тимура и теперь Джека, понять не мог. Рассмеялись тому, что спросил меня Тимур.

— А как же! — повторил я. — Еще как!..

И почувствовал, что Рут и Шура прекрасно услышали меня там, в Нью-Йорке!

А в этот миг мне показалось, что в толпе пассажиров, ожидающих багаж и толпящихся вокруг медленно движущейся резиновой ленты с редкими сумками и чемоданами, я мельком узрел...

... ТЕХ ДВУХ ТИПОВ, ЧТО РАССТРЕЛЯЛИ БАРМЕНА НА НАШЕМ СОВЕТСКОМ КРУИЗНОМ СУДНЕ, НА КОТОРОМ МЫ ВМЕСТЕ С ВОДИЛОЙ И ЕГО ГРУЗОВИКОМ ПЛЫЛИ ИЗ ЛЕНИНГРАДА В ГЕРМАНИЮ...

А ПОТОМ ВМЕСТЕ С ТИМУРЧИКОМ ВСТРЕТИЛИ ИХ В ДЕНЬ СВЯТОГО ПАТРИКА В МАНХЭТТЕНЕ, НА УГЛУ ПЯТОЙ АВЕНЮ И СОРОК ШЕСТОЙ УЛИЦЫ...

И вот сейчас... А может, мне все это лишь ПОКАЗАЛОСЬ?

Или они ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЗДЕСЬ?!

Или это не ОНИ?..

Но тут, как назло, засверкали блицы фотографов, врубились яркие лампы над видеокамерами и я, конечно, потерял тех ТИПОВ из виду. А может быть, они и сами исчезли. А может быть, их и вообще не было...

Может, это мне на нервной почве причудилось.

* * *

Автомобильчик, на котором нас встречал один из владельцев «Парамаунта» и президент агентской ассоциации «Художник и Творчество», был, скажу без ложной скромности, прямо-таки зашибись!

В нарушение параграфа 4-д из раздела № 6 моего контракта этот автомобиль был не из тех, тоже высококлассных автомобилей, которые нам полагались, — те нас ждали в гараже «Беверли-Хиллз-отеля». А встречал нас специальный ЛИМУЗИН для VIP — «Очень Важных Персон»!

Я и в Нью-Йорке пару раз видел такие лимузины. Но те были явно, короче этого лос-анджелесского. Этот был длиной с вагон нашей русской пригородной электрички.

Помню, в бытность мою еще Котенком мы с Шурой несколько раз ездили на электричке в Сестрорецк трахать одну очень симпатичную Вторую Секретаршу райкома комсомола. То есть трахал ее, конечно, Шура, а я в это время пытался ловить бабочек в садике за райкомом. Одно слово — Котенок... Что с маленького возьмешь?

Так вот, трахались они прямо в кабинете райкома, на секретарском столе. Окно же кабинета выходило в тот самый садик с бабочками, и я постоянно слышал ласковое прерывающееся бормотание Шуры и тоненький счастливый голосок Второго Секретаря райкома комсомола:

— Товарищ Плоткин... Товарищ Плоткин!.. Ах, как вы это делаете, товарищ Плоткин!!!

С тех пор я очень хорошо запомнил размеры вагона электрички.

Помню еще, что в этих вагонах, кроме окурков, яблочных огрызков, пустых бутылок и запаха Человеческой мочи в тамбурах, не было ни черта.

А здесь и бар-холодильник с любой поддачей и легким закусем, и телефон спутниковой связи для трепотни со всем миром, и телевизор с видиком, и, как говорят здесь в Америке, «факс-машина», и музыкальный проигрыватель с уймой Си Ди дисков...

Ой!.. Что это?! Стоп! Стоп, Мартынчик!.. Нюхай! Нюхай, Кыся, черт бы тебя побрал... Сосредоточься, раздолбай старый! Ну?..

Я сорвался с Тимуркиных колен и прямо головой вниз сиганул обратно в рюкзак, из которого только три минуты тому назад меня вытащили для знакомства со встречавшими меня мужиками.

Ткнулся передними лапами и мордой в лежащую на дне рюкзака книжку и стал ее истерически обнюхивать. Я не имел права на ошибку!

Так вот, оказывается, чем пахнет маркиз Астольф де Кюстин?! То есть не сам маркиз, а его книжечка про старую Россию. А пахнет она — Провалиться мне на этом самом месте! — Си-Ди диском!

Недаром мне все мерещилось, что я уже сталкивался с этим запахом... Таких дисков с записями разных современных рок-групп, «олд-джаза» и всяких музыкальных модных штучек, от которых пацаны вроде нашего Тимура балдеют и «тащатся», — у нас в доме пруд пруди. Я лично от этой музыки тут же линяю во двор, но запах этих дисков помню превосходно: что-то металло-пластмассовое и очень характерное именно для Си-Ди.

Итак, я лихорадочно попытался перелистать лапой книжку — посмотреть, откуда идет этот запах, где спрятана там «сидушка», но уже в следующую секунду в рюкзак сунул свой нос Тимур и беззвучно, но крайне недовольно спросил меня моим же выражением, которое я когда-то подхватил у Шуры:

— Ты чего дергаешься, как свинья на веревке?! Кто тебя за жопу укусил? Весь этот фестиваль с лимузином устроен ради тебя, а ты...

Ну я и вылез на свет Божий, так ничего и не обнаружив. Понял лишь четко, что где-то в самой книжке спрятана эта «сидуха». Она и пахнет, стерва, перебивая все книжные запахи!

Уж не этот ли диск искали ТЕ, кто шлепнул ТОГО — с понтом «нового русского»?! И случиться это могло лишь тогда, когда в наш первый самолетный класс набился народ за моими автографами...

ОНИ были убеждены, что диск у него в кейсе. А там, как говорил мой друг Водила, «накася, выкуси».

Все!.. Я, кажется, все понял... ОН, бедняга, узнал ИХ! И в последний миг своей путаной жизни сунул этого липового «Маркиза» в наш рюкзак. Сидя сзади нас, ему стоило только протянуть руку с книгой между спинками наших кресел... Ему очень важно было спасти «Николаевскую Россию 1839 года»!

Интересно, что же там за музыка такая записана, из-за которой можно УБИТЬ ЧЕЛОВЕКА?!

А как только я вылез из рюкзака, на меня и Джек «Полкана спустил».

— Эти парни тебе платят достаточно большие деньги, — сказал он мне. — Мог бы быть с ними и повежливей...

Этот чертов Джек уже начал меня раздражать. А ведь поездка только начинается. Всего четыре часа как он начал постигать наш шелдрейсовский способ общения, а туда же — Телепат недоделанный! Вот и учи их на свою голову...

Я огляделся. Надо отдать должное — Мужики, ехавшие вместе с нами в лимузине, одеты были безукоризненно! Никакого этакого, как говорит Шура, «художественно-богемного распиздяйства». Никаких джинсов, кроссовочек, джемперочков, кожаных курточек. Ничего такого, в чем ходит сейчас вся Америка.

Костюмчики — я тебе дам! Рубашечки (несмотря на добротную калифорнийскую жару...) с жесткими крахмальными воротничками, галстучки самые что ни есть моднючие — желтые с синеньким. Туфельки черненькие без блеска, и уж тем более без негритянского лака. Носочки однотонные, никаких перстней — только скромные обручальные колечки.

И жутко дорогие запахи! Каждый запах — состояние!.. Сразу было видно — за этими Мужиками такие бабки стоят, что им в простачков играть уже не требуется.

Как говорила Рут, это начинающие миллионеры все еще в джинсиках выдрючиваются. Все в «средний класс» поигрывают. Дескать, «смотрите, ребятки, я — свой! Совсем как вы... Только мне чуть малость побольше повезло!..» А на самом деле — Волчара, который не раздумывая, в одну секунду кому угодно глотку перекусит!

Нет, в этих Двоих, что сидели сейчас с нами в необозримом лимузине, все было заложено уже давно и мощно. Они были ХОЗЯЕВАМИ ТОЙ АМЕРИКАНСКО-КИНЕМАТОГРАФИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ, куда мы — Джек, Тимурчик и Я — попали совершенно случайно.

Поэтому ни я, ни Тимурчик, ни даже Джек никак не могли взять в толк — какого хрена такие Боссы приперлись в аэропорт Лос-Анджелеса встречать нас на этом безразмерном лимузине?!

Будто угадав мое недоумение, старший Босс мягко проговорил, глядя на меня:

— Должен вас предупредить и обрадовать, мистер...

Тут он запнулся и вопросительно посмотрел на Джека.

— Подскажите, пожалуйста, как мне обращаться к нашему герою?

— Наверное, Мартын... — безразлично сказал Джек и пару раз оглянулся назад на убегающий фривей с сотнями мчащихся за нами автомобилей.

— Или Кыся, — уточнил Тимурчик.

— Замечательно! — улыбнулся Второй Босс. — Моя бабушка рассказывала, что когда она была еще совсем маленькая, то у них в Витебске тоже была своя «Кисья»...

— Вы говорите по-русски? — тут же спросил его Тимур.

— Нет, что ты, сынок! А что, мистер Кисья понимает только русские команды?

— Мистер Мартын-Кыся понимает не только команды, но и вообще абсолютно все и на всех языках! — чуточку звенящим от гордости голосом произнес Тимур.

Боссы вежливо, но недоверчиво улыбнулись. Потом старший продолжил то, с чего пытался начать:

— Так вот, должен вас обрадовать, мистер МартКыся... Ничего, если я вас ТАК буду называть?

— Пожалуйста! Нет проблем, — брякнул я автоматом, не заботясь о последствиях.

Вот тут случилось непредвиденное. Старший Босс неожиданно ПОНЯЛ меня! Вот ведь Котяра старый...

Но не поверил самому себе и растерянно посмотрел на Тимурчика и Джека.

В эту же секунду Тимурка так больно ущипнул меня за хвост, что я чуть не цапнул его по запарке!

— Я сказал: «Пожалуйста! Нет проблем», сэр, — поспешил Тимур на выручку ко мне и Старшему Боссу.

— Ах, это вы сказали?.. Да, да... Так вот я что-то хотел...

Старик совсем смешался и потерял нить разговора.

— Лео, вы хотели обрадовать мистера МартКысю тем, что его близкие друзья из Белого дома, надеюсь, вы понимаете, о ком я говорю, будут здесь неподалеку и будут рады всей семьей повидать своего старого приятеля мистера МартКысю, — деликатно проговорил Второй Босс — бывший внук своей бывшей бабушки из Витебска.

Ага... Значит, они ждут появления и Клинтона с мишпухой!.. Для справки: «МИШПУХА» (идиш) — «КОМПАНИЯ». Из небогатого еврейского репертуара моего Шуры Плоткина, насчитывающего всего три слова — «мишпуха», «поц» и «алтер-какер». Обычно эти слова употребляются Шурой в порядке трепа в нетрезвом виде. Вероятно, администрация Президента предупредила руководство «Парамаунта» о возможности такого визита — они и встали на уши!

Мы с Тимом и Джеком понимающе переглянулись — так вот, оказывается, чем вызвана такая торжественность нашей встречи и такая длина лимузина?!

А потом наш Джек снова обернулся назад, внимательно вгляделся в несущиеся за нами автомобили, вынул свой радиотелефон и, стараясь не привлекать чьего-либо внимания, набрал номер и тихо сказал, прикрывая трубку ладонью:

— Пит! Это Джек Пински. Мы сейчас идем по четыреста пятому фривею в сторону Вест-Голливуда, и нас от аэропорта пасет чей-то белый «ягуар». Это не ваши ребята?

И тут я своим каким-то Котовым слухом услышал, что Джеку ответил Пит. Но услышал только я! Тимурчик живо и красочно пересказывал Боссам «Парамаунта» вкратце мою историю появления в Америке, и им всем было не до Джека.

— Нет, Джек, — сказал Пит Морено. — Ты слишком высокого мнения о нашем лос-анджелесском Департаменте. У нас детективы ездят на белых «ягуарах» и красных «феррари» только на экранах кинотеатров. А в жизни... Нет, Джек. Это не наши. Ты видишь их номера?

— Нет.

— Куда вас везут?

— Кажется, в «Беверли-Хиллз-отель».

— Не слабо! — усмехнулся Пит. — Сейчас я постараюсь все взять на контроль.

— О’кей, — ответил ему Джек и спрятал радиотелефон в карман.

Парамаунтские Боссы смотрели на меня, явно не зная, о чем и как со мной разговаривать. Я их отлично понимал: нормальному Человеку невероятно трудно преодолеть самого себя и заговорить с КОТОМ на равных.

Но надо признаться — эти упакованные Мужики вели себя идеально! Сделав над собой нескрываемое усилие, Старший Босс вежливо обратился ко мне:

— Я много слышал о вас, много читал, несколько раз видел вас в «Новостях» и «Последних известиях» по Си-эн-эн и Эн-ти-эс. Теперь рад познакомиться с вами лично, мистер МартКыся!

— Тимурчик! — сказал я. — Передай ему — пусть будет проще. Никаких «мистеров». Или «Мартын», или «Кыся». Что ему легче. А то он еще пару раз одолеет это «МартКыся» и перекинется от напряжения.

— Только не начинай с хамства, — мысленно предупредил меня Джек Пински, внимательно наблюдая за белым «ягуаром».

— Боже меня упаси, Джек! О чем ты говоришь? Я буду любезен и ласков с ними, как новорожденный Котенок.

Воспитанный Тимур заверил Боссов, что я тоже очень рад с ними познакомиться. Хотя я этого не говорил.

— О’кей! — обрадовался Старший Босс. — В таком случае я — Стив, а мой близкий друг и партнер по бизнесу — просто Бен.

— Очень приятно, — сказал я по русской привычке. — Я думаю, Стив, что и мистер Тимоти Истлейк, и мистер Джек Пински не будут возражать, если вы их будете называть тоже по именам. Да, ребята?

Тимурчик перевел с шелдрейсовского на английский.

— Естественно, — буркнул Джек.

— Отлично! — воскликнул шестидесятипятилетний Бен — чистокровный американский внук своей — сами понимаете какой — витебской бабушки.

Он распахнул дверцы лимузинного бара, и внутренности этого чудо-автомобиля засверкали теплым оранжевым светом, отражаясь в невероятном количестве самых разных бутылок.

— По этому поводу мы должны выпить! — торжественно проговорил Бен и вопросительно посмотрел на Стива — не поторопился ли он с поддачей?

Но Стив благосклонно улыбнулся, и Бен тут же спросил у Тимурчика, показывая на меня:

— Что будет пить наш герой?

— Наверное, молоко... — неуверенно проговорил Тимур.

— А может быть, сливки? — спросил Стив и вынул из небольшого холодильника хрустальный графинчик со сливками.

— Ну уж дудки! — сказал я. — Спасибо! Не хватает мне еще обдристаться! Меня со сливок всегда так несет...

И вновь старику Стиву показалось, что он понял меня. А тут еще и Тимур перевел мои слова на нормальный английский. Только ради идиотских приличий опустил слово «обдристаться» и добавил, что со сливок я обычно «себя неважно чувствую».

— Я тоже... — испуганно сказал старик и сменил графинчик сливок на бутылочку молока. Налил молоко в специальную плошечку, и я понял, что они очень тщательно подготивились к нашей встрече.

— А вы, Джек? — спросил Бен.

— Скотч.

— Выбирайте сами — какой сорт вы любите.

Джек протянул свою лапу и взял «Черный Джонни Уокер».

— А что будет пить наш замечательный переводчик? А, Тим? — весело спросил Бен.

— Вообще-то, сэр, я очень люблю «Пинаколаду», — смутился Тимур. — Я ее даже сам иногда делаю дома в Нью-Йорке. Но здесь, в лимузине... Может быть, найдется какой-нибудь обычный джус?

— Мистер Тимоти Истлейк, все ингредиенты для приготовления настоящей «Пинаколады» — перед вами! — сказал старик Стив. — Вот тебе, сынок, один шейкер, себе я беру второй, вот тебе лед, не забудь ваниль... Твори! А я себе сделаю слабенький коктейль.

Потомок витебской бабушки Бен нахреначил себе чуть ли не стакан двенадцатилетнего виски «Чивас» и тут же поймал на себе укоризненный взгляд старика Стива.

Помню, Шура получил свои первые деньги в нью-йоркской Публичке и приволок с получки точно такую же бутылку домой. На что Рут сказала, что «Чивас» — напиток миллионеров, но если Шуре, дескать, хочется именно это виски, то... «Никаких проблем!» — сказала Рут. Они поцеловались и позвали в гости мистера Могилевского и Джека Пински.

Уже в следующее мгновение мы все трое — Тимурчик, Джек и Я — замерли от восхищения! Мы увидели, как старый Стив сбивал себе слабенький коктейль для «очень старшего возраста», как он выразился. Делал он это так профессионально, так блистательно, что мы просто-напросто охренели! Шейкер у него летал из одной руки в другую, переворачивался в воздухе, делал умопомрачительные пируэты, вертелся на ладони, перескакивал с пальца на палец, вытворял черт знает что!.. И я, совершенно завороженный потрясающей ловкостью очень пожилого Человека, вдруг, словно во сне, увидел...

... МОЛОДЕНЬКОГО, НОСАТОГО, С ОТТОПЫРЕННЫМИ УШАМИ, ХУДЕНЬКОГО РЫЖЕГО СТИВА В ГРЯЗНОМ БЕЛОМ ПЕРЕДНИКЕ ЗА СТОЙКОЙ КАКОГО-ТО ПОДВАЛЬНОГО ПОЛУТЕМНОГО БАРА...

А ПО ДРУГУЮ СТОРОНУ СТОЙКИ БАРА ЛИЦОМ К СТИВУ СИДЕЛИ ПЛОХО ОДЕТЫЕ, НЕБРИТЫЕ И НЕТРЕЗВЫЕ ЛЮДИ, КОТОРЫХ МЫ ТАК ЧАСТО ВИДИМ В ФИЛЬМАХ ИЗ «АМЕРИКАНСКОЙ ПРОШЛОЙ ЖИЗНИ»...

ТОЧНО ТАК ЖЕ ЛЕТАЛ У НЕГО ИЗ ОДНОЙ РУКИ В ДРУГУЮ ТУСКЛЫЙ, ВИДАВШИЙ ВИДЫ ШЕЙКЕР, В КОТОРОМ СТИВ СБИВАЛ КОМУ-ТО КОКТЕЙЛЬ, КОМУ-ТО УСПЕВАЛ ЧТО-ТО НАЛИТЬ ИЗ ДРУГИХ БУТЫЛОК, С КОГО-ТО ПОЛУЧИТЬ ДЕНЬГИ, КОГО-ТО ЗАПИСАТЬ В ДОЛГОВУЮ КНИЖКУ. А С КЕМ-ТО И ПРОСТО ПОТРЕПАТЬСЯ...

А ШЕЙКЕР В ЕГО МОЛОДЫХ, КОСТЛЯВЫХ И СИЛЬНЫХ РУКАХ, ПОРОСШИХ РЫЖИМИ ВОЛОСАМИ, ЛЕТАЛ, ЛЕТАЛ И ЛЕТАЛ...

... Согласитесь, что я все-таки Грандиозный Кот! Мало того, что я иногда могу предвидеть БУДУЩЕЕ, я еще, оказывается, могу разглядеть и ПРОШЛОЕ!.. Причем как минимум лет на пятьдесят назад... Вот как сейчас! И это не выдумка, это не плод моего гипертрофированного воображения. Ну, как фразочка?.. Будьте-нате, да?! Недавно у Шуры подцепил. Так о чем я?.. А... Так вот, это действительно так! Ибо закончив сбивать коктейль, Стив перелил его из шейкера в высокий красивый стакан и сам сказал с доброй улыбкой Дедушки Мороза:

— Когда-то мой творческий путь начинался не совсем с кино. За удачу! Лехаем...

— Зай гезунд! — сказал Бен с далекими витебскими корнями.

Мы все выпили. То есть выпили все они, а я за их здоровье чуть-чуть полакал молока и лишний раз убедился — насколько идиш похож на немецкий...

* * *

Лежа в розовой мраморной ванне, величиной со всю нашу петербургскую квартиру, Тимурчик читал мне вслух рекламный проспект «Беверли-Хиллз-отеля»:

— «Беверли-Хиллз-отель» — Сансет-бульвар, номер девять тысяч шестьсот сорок один — величественно высится на этом месте со второго десятилетия двадцатого века. Со времени своего возникновения «Беверли-Хиллз-отель» принимал королей, шейхов, крупных политических деятелей, а также в разные времена этот отель своим домом считали многие голливудские звезды: Чарли Чаплин, Грета Гарбо, Марлен Дитрих и Мэрилин Монро...

Расположившись на двенадцати акрах, отель утопает в буйной калифорнийской растительности и экзотических цветах. В западной части вестибюля уютный ресторан «Сансет-лаундж», где вам предложат традиционный английский чай, легкую закуску, коктейли. Для романтических встреч лучше выбрать «Поло Гриль», для деловых — «Поло-лаундж». Для особо торжественных случаев — «Хрустальный бальный зал», способный вместить более тысячи гостей. Имеются два кафе — «Фонтан» и «Кабана-клаб». Обслуживание в отеле соответствует самым капризным запросам именитых постояльцев, ибо для «Беверли-Хиллз-отеля» характерно умение обеспечить покой, уединенность и поистине домашний уют...

Я сидел рядом и чуть выше Тимура — на призеркальном столе из черного искристого мрамора со всякими золотыми финтифлюшками. Для полотенец, каких-то салфеток, для массы непонятных ни мне, ни Тимуру, а подозреваю, что и Джеку, вещей!

Для укрепления самоуважения я мог посмотреться в небольшое круглое бритвенное зеркало на золотой подставке. Зеркало сильно увеличивало мою харю, и я отражался в нем просто-таки каким-то гигантским и страшным ТИГРОМ без оранжевых полос, но с моим рваным ухом.

Все здесь было ужасно золотое! Во всяком случае — золотого цвета. Даже огромное плоское зеркало, в котором я отражался, но уже в собственную натуральную величину, было тоже все обрамлено роскошной золотой рамой.

Оглядев это зеркало в полстены, у меня в голове вдруг пронеслось шальное тщеславное и необоримое желание — когда-нибудь увидеть свой огромный портрет вот в такой раме!..

— Читай дальше, — попросил я.

— Прыгай ко мне, — предложил Тимурчик, взбивая пену в ванне.

— А это ты видел? — и я кончиком хвоста показал Тимуру в район одной из частей тела, доставляющей Особам Самцово-Мужского пола кучу удовольствий и хлопот. В зависимости от ситуации — соответствует или не соответствует ЭТА ЧАСТЬ желаниям своего владельца.

— Ну и дурак! — обиделся Тимур. — Оборзел в последнее время, как скотина! Я же тебя плавать научу, «авторитет» херов!..

Когда мы оставались вдвоем, Тимурчик сразу же переходил с английского на русский и не стеснял себя в выборе выражений. Это называлось у нас — «не потерять язык Отчизны».

— Ты должен уметь плавать!

— Мне лично этого не требуется. Коты вообще не плавают, — возразил я. — Читай дальше!..

— Нет, плавают! Нет, плавают!.. Я еще в России, в колонии читал — у одного клоуна есть Кот-Лягушкин. Фамилия у него такая. Так вот этот Кот-Лягушкин даже под водой плавает!.. В «Комсомолке» было написано!..

— Написать-то все можно, — как-то очень по-жлобски сказал я и повторил: — Читай дальше, пожалуйста...

Мне нужно было как можно скорее закончить это унизительное для меня препирательство. Я ужасно дергаюсь и нервничаю, когда чего-то БОЮСЬ или НЕ УМЕЮ! Сознание собственной неполноценности в чем-либо невероятно раздражает меня. В таких случаях я помимо моей воли могу быть необоснованно и отвратительно несправедлив и опасен! Я это за собой знаю и очень расстраиваюсь. Шура говорит, что это во мне «бурлят Мужчинские комплексы».

— Ну, черт с тобой... — милостиво проговорил Тимур. — Слушай! Хотя уже давно мог бы сам научиться читать.

— Вот тут ты прав, — согласился я. — Это наше с Шурой упущение. Но когда мы жили с ним в Петербурге — нам ни на что не хватало времени. Шура был занят своей окололитературной деятельностью, барышнями, пьянками с приятелями и поисками денег, чтобы купить мне хоть немного мороженого хека. Я же, в свою очередь, практически был занят тем же — Кошки, драки, подработки в соседней шашлычной, гулянки и заботы о Шуре. Теперь же, когда Шура более чем пристроен и я фактически перешел под твое покровительство...

— А я — под твое! — рассмеялся Тимур. — То...

— То теперь именно ты и начнешь с завтрашнего дня учить меня читать и считать. А то сегодня, когда мы решали, какой номер нам выбрать и сколько это будет стоить, я чувствовал себя невероятно глупо! А лишние унижения вредны — как Людям, так и Котам...

... Выбор комнат, в которых мы должны будем жить в «Беверли-Хиллз-отеле», превратился в тоскливо-тягучий подсчет неведомых мне чисел и наших возможностей. Сейчас я попытаюсь объяснить.

Итак. Пользуясь советско-партийно-административной терминологией, над которой всегда хихикал мой Шура, скажу — разброс цен на проживание в данном отеле был далеко не однозначен! От 295 долларов за сутки до 3350 долларов за те же самые сутки.

В американском кино за твой отель никто не платит.

Вот тебе бабки, наличником — они же отельные, они же кормительные, и «гуляй, Вася!». Можешь жить у родственников, и вся «капуста» твоя. Или в дешевеньком пансионе — долларов этак за 30! Если уж так тебя «жаба душит»...

Но игнорировать такое понятие, как ПРЕСТИЖНОСТЬ, здесь тоже никому не позволено! Получаешь, как «звездюк», 3000 долларов в неделю помимо гонорара в 3 500 000 — изволь соответствовать, сукин сын!.. Тут надо держать ушки топориком и хвост трубой. Это мне еще Рут Истлейк при отлете объяснила...

После долгих расчетов, в которых я начисто не петрил, я просто предложил Тимурке и Джеку объединить все их деньги с моими и снять такое жилье, в котором не стыдно будет принять и президентскую семью, когда они приедут к нам в гости.

Подсчитали: Тимур и Джек получают по 750 в неделю. Плюс по 200 баксов командировочных ежедневно — Тимурчик умножил, сложил, и получилось, что у каждого в неделю набирается по 2150 зеленых. Прибавили еще и мои 3000 (мне почему-то командировочных не платили) и получили гигантскую сумму — 7300 долларов в неделю. На троих!

Тимурчик пощелкал калькулятором и сказал нам с Джеком, что мы совершенно спокойненько можем снять односпальный номер с садиком в бунгало: там три комнаты и кухня, всего за 495 долларов в день. А бунгало на территории «Беверли-Хиллз-отеля» — это вообще Чудо! В самой чаще тропических зарослей, со всеми роскошно-комфортными примочками. И после расплаты за отель у нас еще будет оставаться 3935 баксов в неделю. На троих. Чистыми, как сказал Тимур.

Ничего себе уха?! Даже наш невозмутимый квадратненький Джек слегка прибалдел.

А так как это будут честно заработанные нами деньги, то нам НИКТО КРАСИВО ЖИТЬ НЕ ЗАПРЕТИТ!!!

И садик, на котором настоял Тимур (честь ему и хвала!), мне был позарез необходим! Не только для того, чтобы безудержно таскать туда Голливудских Кошек, но и для самых обычных ежедневных естественных отправлений. Как вам известно, ЭТО я делаю только на природе...

Короче, бунгало у нас было — офонареть можно! Гостиная — с половину футбольного поля. С диванами, серебристо-золотыми подушками, с баром, с люстрами таких форм, что не сразу и смикитишь — что это такое с потолка свисает?! А настольные лампы! Боженька ты мой... Сколько их и какие только... Столы высокие со стульями для поддачи или для разных игр, низенькие кофейные столики с потрясающими креслами... Прямо тут же за спинками кресел пальмы растут, в стеклянной стене — выход на террасу, а оттуда в собственный садик... А на стенках классные картинки, а вазы какие на столиках — умереть-уснуть!

А в саду — ну прямо джунгли из телевизионного «Клуба путешественников» доктора Сенкевича! Только очень ухоженные джунгли. С дорожками и освещением, с удобными скамеечками и столиками, с телефонами в самых, казалось бы, «диких» уголках...

А джакузи?! Знаете ли вы, что такое джакузи? Нет, вы не знаете, что такое джакузи... Штука довольно опасная для Котов. Люди же просто подыхают от счастья, когда туда залезают!.. Это такая штука... Потом объясню.

А пока — спальня! Это, я вам скажу, — нечто! Громадная комната с такой нишей, в которую вставлена гигантская кровать. В изголовье кровати — зеркало. Чуть наклонное. Помню, в Питере Шура все мечтал о таком зеркале над своей тахтой. Я его тогда еще спросил: «А для чего?» А он мне ответил, что когда он занимается с очередной барышней ЭТИМ САМЫМ, неплохо посматривать изредка в такое зеркало — все ли ты правильно делаешь?.. И вообще, сказал Шура, зеркало в этот момент очень заводит и скрашивает одиночество...

Тут я ни хрена не понял — какое еще ОДИНОЧЕСТВО, если вы ВДВОЕМ трахаетесь в этой постели? А Шура сказал, что это темные и почти неизведанные глубины Человеческого подсознания, доступные только старику Фрейду, и чтобы я больше не морочил ему голову дурацкими вопросами!..

Но что в этой спальне было напихано?! И комодики, и зеркальные шкафы (которые тоже, кстати, отражали это чудовищное лежбище), и столики для завтрака и еще хрен знает для чего.

Там же я обнаружил совершенно очаровательный небольшой мягчайший диванчик с подушечками и тут же занял его раз и навсегда, предоставив маленькому Тимурчику эту невероятную кровать под серо-желтым балдахином. На такой кровати мы все — Рут, Шура, Тимур, мистер Могилевский, Джек Пински и еще парочка их приятелей-полицейских из нашего участка, включая и меня, могли бы спать одновременно, ничуть не мешая друг другу. А теперь попробуйте представить, что это была за кроватища!..

А кабинет, в котором поселился Джек?! Это же вообще черт знает что! Один камин чего стоил... Причем даже в отельном проспекте было указано как особое достоинство, что «этот камин предназначен для дров». Дескать, не газовый! Оказывается, у них здесь простые дрова гораздо дороже газа... Еще совсем недавно в Нью-Йорке я слышал, как Шура рассказывал Рут, что сегодня у нас в России некоторые типы именно на ГАЗЕ делают бешеные деньги!

Вот уж действительно: «два мира — две системы»! Для них газ — это тьфу, а для нас — елки-палки! И наоборот.

—...телевизоры, большие шкафы, личные сейфы для гостей, — продолжал читать мне отельный проспект Тимур. — Факс-машины, компьютерные модемы, телефоны с тремя линиями и громкоговорителем, видео— и аудиоплейеры, наборы магнитофонных кассет к ним, а также большая коллекция компакт-дисков...

Меня прямо в жар бросило — так я разнервничался!

— Погоди, Тимур... Значит, здесь в нашем бунгало есть аппаратура, где можно проиграть любой компакт-диск? Да?

— Конечно! Здесь отличный набор дисков. Я уже смотрел их. И «Спайс герлс», по которым все сейчас дохнут... И «Бэк-стрит бойз», и хип-хоп... Или ты предпочитаешь классику? Я имею в виду джаз.

— Да погоди ты! Уймись! — Я и не заметил, как в раздражении стал пользоваться лексиконом Рут. — Я просто хочу прослушать один диск и понять, что там записано.

— Ну, это как два пальца обоссать, — спокойненько проговорил Тимур и стал вылезать из ванны.

— Прекрати разговаривать как ханыга! — рявкнул я на него. — Соблюдай хотя бы элементарные приличия.

Но Тимур надел роскошный белый махровый халат — ему администрация отеля специально подобрала небольшой размер — и презрительно прищурился на меня:

— А показывать хвостом на свою задроченную пипиську, чтоб не сказать хуже, — это прилично?

— Да, я был не прав! И приношу свой извинения. Но сейчас, Тимурчик, не время выяснять отношения. Где Джек?

— Я здесь! — Джек заглянул в ванную комнату с двумя огромными бумажными пакетами в обеих руках. — Кто из вас спросил — где я? Ты, Тим, — вслух? Или ты, Мартын, — мысленно?.. Я как-то еще не научился это различать...

— Научишься, — сказал я. — Невелика премудрость. Это я спрашивал, где ты!

— Понятно! Тогда я пошел распихивать все по холодильникам.

— Хорошо. Но потом я хочу сразу же собрать вас на экстренное совещание в гостиной, — решительно заявил я. — Дело пахнет керосином...

Джек повел своим большим носом, принюхался и сказал с сомнением в голосе:

— По-моему, Кыся, ты ошибаешься.

— Это русское народное выражение, Джек, — объяснил Тимур. — Так говорят, когда чувствуют опасность.

— Уже интересно, — спокойно отреагировал Джек и ушел со своими пакетами.

Сказав «со своими пакетами», я был не точен. Пакеты были общие — наши. Там была разная жратва для нас троих, с учетом индивидуальных вкусов. Эта жратва была куплена в недорогих магазинах миль за двадцать отсюда. В Беверли-Хиллз дешевых магазинов не бывает.

Единственное условие, которое потребовал от нас Джек, — никаких ресторанов, никаких заказов в номер из ихних буфетов! У нас есть своя кухонька со всеми необходимыми причиндалами высочайшего качества — готовим для себя сами! Иначе никаких штанов не хватит. Джек посмотрел здешние ресторанные цены и чуть не потерял сознание. А Тимуру необходимо хоть немного денег привезти матери. Мартын обязан кое-что сэкономить для Шуры, да и ему, Джеку, совсем не помешает сберечь несколько лишних сотен до Нью-Йорка. Он уже давно собирался затеять ремонт в своей квинсовской холостяцкой квартире.

На съемках же — в декорациях ли на киностудии, или на «натуре» в экспедиции — будет сплошная халява. Там баксы тратить почти не придется. Там «Парамаунт» весь состав киногруппы — около ста человек — кормит бесплатно!

И мы с Тимурчиком безоговорочно согласились с экономическими соображениями Джека Пински.

* * *

— Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятное известие...

Любимой фразой Шуры Плоткина, которую он каждый раз произносил при мне в Петербурге, когда ему задерживали выплату гонорара или вовсе не принимали рукопись, или он ловил очередной триппер, я и открыл наше совещание.

— Книга, которую не выпускал из рук тот самолетный МЕРТВЫЙ Тип, когда был еще ЖИВЫМ, — у меня, в моем рюкзаке! — сказал я.

Последовавшая за этим сообщением немая сцена длилась всего несколько секунд, но была достаточно выразительной.

Тимур бросился в прихожую, примчался обратно с рюкзаком и выхватил оттуда «Маркиза Астольфа де Кюстина».

— Ну, Кыся, ты даешь!.. — простонал он.

— Зачем ты слямзил эту книгу, Мартын? — спросил Джек полицейским голосом.

Я быстренько попытался объяснить, что эту книгу обнаружил в рюкзаке совершенно случайно и что я думаю по поводу того, как попала книга того Типа в мой рюкзак.

— Но мне кажется, что дело тут абсолютно не в книге, — в довершение своей теории сказал я. — Пахнет она совсем не тем, чем положено пахнуть простой книге.

Джек тут же понюхал эту маркизову «Россию» и признался:

— Я — пас.

Тимурчик, по-моему, пересчитал своим маленьким носом чуть ли не все страницы истории государства Российского с точки зрения заезжего француза и с грустью констатировал:

— Я тоже — пас...

Уже в который раз я убеждаюсь в нашем Котовом превосходстве даже над близкими мне Людьми! Вот сунь под нос ЭТУ книгу любому задрипанному Коту, и тот сразу скажет, что от нее просто несет «сидухой». Если он, конечно, знает, что это такое...

Вот вам уже один-ноль в нашу пользу. А все остальные наши Умственные и Мышечные — в смысле, Мускулатурные, достоинства, намного превышающие Человеческие возможности? Что тогда?..

Но мы с Шуриком еще в Петербурге сказали друг другу: уметь ЛЮБИТЬ — значит уметь ПРОЩАТЬ. В конце концов, в единой КОМАНДЕ каждый дополняет друг друга своими сугубо индивидуальными качествами. Классический пример тому «Великолепная семерка», которая у нас в России по телику шла уже раз десять! Там еще такой лысый был главным...

— В книге спрятана «сидуха». То есть, другими словами, куда-то там вклеен компакт-диск, — сказал я без всякого зазнайства. — Дело за тобой, Джек.

Для верности Тимурка перевел все это Джеку на нормальный английский, но, как мне показалось, Джек и так все понял. Он легонько попробовал обе стороны обложки на гибкость и достал из кармана куртки небольшой складной ножичек...

Когда Джек доставал нож, мы увидели, что у него под курткой надета пистолетная сбруя, а оттуда выглядывает рукоятка большого полицейского автоматического пистолета.

Я-то еще с самого утра чувствовал, что от Джека потягивает оружием. Но промолчал. Неохота было нервировать Тимура — зачем да почему?! Ну и так далее. Я-то лично Джеков пистолет связал с появлением в нашей калифорнийской жизни того белого «ягуара», который ехал за нами от лос-анджелесского аэропорта до самого отеля. И, как потом выяснилось, не ошибся!

Мы с Тимом только переглянулись, но ничего не сказали. А Джек аккуратненько стал ножичком вскрывать заднюю обложку «Маркиза де Кюстина».

Взрезал самый край жесткого переплета сверху, сбоку и снизу, осторожно расслоил картон обложки и еще более осторожно — просто не дыша — вытянул оттуда сверкающий компакт-диск.

— Ну, что я вам говорил?! — отбросив в сторону какую-либо вонючую скромность, торжествующе завопил я.

— Да, Кыся, ты — гигант!.. — сказал Тимур.

Но Джек только погладил меня по загривку и кисло вздохнул:

— Ох, как мне все это не нравится...

И мы все трое стали очень внимательно разглядывать этот диск.

Джек тяжело вздохнул и снова повторил:

— Ох, как мне все это не нравится... А тут еще Пит куда-то запропастился!

И вот ведь что потрясающе — стоило Джеку произнести имя Пита Морено, как я вдруг сквозь десятки стен, деревьев, кустов, пальм и всевозможных отельных конструкций неожиданно увидел самого Пита!..

... КОТОРЫЙ СТАВИЛ СВОЮ МАШИНУ НА НАШУ ОТДЕЛЬНУЮ СТОЯНКУ...

Тощая физиономия Пита была наполовину прикрыта большими противосолнечными очками, на голове бейсбольная шапочка с длинным козырьком...

Вот он запер машину и направился к входу нашего отеля...

У самых дверей Пит стянул с головы пропотевшую шапчонку, пригладил мокрые от жары рыже-седые волосы и, преодолев четыре ступеньки, вошел в отель...

ВСЕ ЭТО Я ВИДЕЛ СОБСТВЕННЫМИ МОЗГАМИ, НАХОДЯСЬ ЧЕРТ ЗНАЕТ НА КАКОМ УДАЛЕНИИ ОТ ПИТА!..

* * *

— Что с тобой, Кыся?! — услышал я словно издалека испуганный голос Тимура. — Тебе плохо? Очнись, Кысичка! Открой глазки!..

— С тобой все в порядке, Мартын? — тревожно спросил меня Джек. — Или ты просто решил поиграть в статую Авраама Линкольна?

Я судорожно перевел дыхание, стряхивая с себя это наваждение, и слабым от вымотанности шелдрейсовским голосом сказал:

— Все о’кей, ребята... К нам идет Пит Морено...

Не успел я закончить фразу, как в нашем номере раздался телефонный звонок. Джек нажал на кнопку «громкой связи» и сказал просто так — в воздух:

— Джек Пински.

— Мистер Пински? — раздался в динамике голос. — Вас беспокоит дежурный портье.

— Слушаю.

— Сэр! Вас хотел бы видеть мистер Пит Морено.

— Прекрасно. Я жду его.

— Его немедленно проводят к вам, сэр, — сладко проворковал динамик.

— Спасибо.

— Не за что, сэр. Это наша работа. Это вам спасибо, сэр.

Щелчок отключения, и Джек с Тимуром вылупились на меня так, будто им явился пришелец из Космоса!

Кстати, Шура совершенно убежден в существовании внеземной цивилизации. Когда же я спросил его — есть ли там Кошки, Шура рассердился, обозвал меня половым психопатом и заявил, что, говоря о Космосе, нужно думать не о Кошках, а о Бесконечности, Пространстве и Вечности...

Зато Тимур, в горделивом восторге за мои интуитивные способности, чмокнул меня в нос, а никогда и ничему не удивляющийся Джек слегка растерянно покачал головой и сказал:

— С такими способностями, Мартын, в криминальной полиции тебя ждала бы умопомрачительная карьера!

Но в это время к нам, в наше роскошество, без стука вошел Пит Морено.

Он молча оглядел гостиную, заглянул в кабинет Джека, осмотрел спальню Тимура и...

О Боже!.. Произнес фразу моего любимого друга Водилы:

— М-да... КРАСИВО ЖИТЬ НЕ ЗАПРЕТИШЬ. Привет, ребята!

Чем лишний раз убедил меня в том, что, несмотря ни на что, наши народы очень близки друг другу.

* * *

Питу так понравился наш «собственный» садик, что его оттуда клещами было не вытащить! Все наши рассказы про то, что произошло в самолете; как я потом обнаружил книжку в своем рюкзаке; как Джек достал компакт-диск из «Николаевской России...», Пит Морено предпочитал слушать только лишь в садике, предварительно отключив садовый телефон.

У меня было такое ощущение, что и Пит, и Джек чего-то трусят. Это было так не похоже на Джека, да, полагаю, что и на Пита Морено, что я только диву давался!

Разговаривали они вполголоса (может, так у них принято в полиции?..), а когда мы перешли в гостиную — прослушать на отельной аппаратуре эту вонючую «сидуху», из-за которой уже произошло столько событий, то Пит и Джек попросили нас с Тимуром делать все молча. Вопросы и рассуждения по поводу — только в садике.

Тимурчик заправил компакт-диск в какую-то самостоятельно выехавшую из проигрывателя сковородочку, нажал пару тройку кнопок (он у нас в этих штуках сечет фантастически!..), и мы все четверо навострили уши. Еще бы! Из-за вот этой дряни был УБИТ ЧЕЛОВЕК...

Так вот, НЕ БЫЛО никакой музыки! Одно только тихое шипение!..

Тимур мгновенно проверил все соединения проводов, щелкнул одной кнопкой, другой, передвинул какой-то рычажок — шипение, да и только!..

Тогда сам Пит достал из проигрывателя эту гнусную «сидуху», оглядел ее и поманил нас в садик.

Но тут воспротивился Тимур. Он считался у нас в семье непререкаемым авторитетом в обращении со всякой электронной техникой, и так просто сдаться на волю судьбы, не использовав всех технических возможностей, Тимур не мог.

— Раз нет музыки, значит, нужно этот диск прогнать через компью...

Но тут широкая, как совковая лопата, ладонь Джека мягко зажала рот Тимура, а Пит легонько щелкнул Тимурчика по носу.

Я мгновенно присел на задние лапы, спружинился, прижал уши к затылку, обнажил клыки, выпустил когти и зашипел куда хуже, чем этот сраный компакт-диск!

— Сидеть, Кыся!!! — предостерег меня взволнованный шелдрейсовский голос Тимура. — Все о’кей!..

Я тут же обмяк. Только шерсть на загривке все еще торчала дыбом, никак мне было не уложить ее нормально...

— М-да... Жутковатый Котяра! — еле выговорил слегка побледневший Пит и снова вывел нас в садик.

* * *

Спустя десять минут мы уже сидели под пальмой за накрытым столиком, и Джек, Пит и Тимур лопали горячие еврейские бублики — бейглы, обмазанные мягким белым сливочным сыром — «крим-чизом», а сверху этого сыра каждый из них клал по здоровенному куску слегка просоленной и чуток подкопченной рыбы, которая повсюду называется «лакс», а у нас в России — «лосось».

Мне же были поданы отдельно тот же «лакс», но только сырой, без соли, и «крим-чиз», который мне очень понравился.

Все это Джек и Пит запивали пивом «Бадвайзер», Тимур — томатным соком, а я молоком со специальными витаминными добавками для Котов. Не скрою, я от этого молока поначалу воротил морду, но после того как Джек, потихоньку от Тимура, сообщил мне, что эти добавки поднимают Котовую потенцию на оглушительную высоту, я подумал — чем черт не шутит?.. А вдруг пригодится? А то у меня в связи с этим ТРУПОМ и его книгой — одни только стрессы! Что для нормального, полноценного траханья — жутко вредно! И стал даже находить некоторый вкус в этом молоке с секс-добавками.

За совместной трапезой выяснилось много любопытных вещей. Хотя столько же, если не больше, осталось покрытых мраком неизвестности.

Ну, во-первых, белый «ягуар», который нахально перся за нами от аэропорта, числится за одной достаточно противной исламской террористической организацией, про которую, казалось бы, все вроде бы было известно, а брать ее не за что! Подозрения, не подкрепленные доказательствами... Известно только, что они обещали сжечь и взорвать всю «белую» Америку и на этой выжженной земле от одного океана до другого установить мировое исламское господство.

И L.A.P.D. — лос-анджелесская полиция, и F.B.I. — по-русски Федеральное бюро расследований знали, что эти «ягуарско»-исламские типчики уж слишком интересуются работами «Джей-пи-эл» — «Джет-пропалшен-лэборатори». А там ни больше ни меньше — всякие ракетно-ядерные дела и разная страшноватенькая энергетика!..

Известно также, что эти исламисты-террористы-экстремисты уже пару раз подкатывались к «Джей-пи-эл» по поводу одной наипоследнейшей модели какой-то могуче-созидающей штуки, которая может быть использована как и дико разрушающая хреновина. Естественно, что их интересовала лишь вторая особенность этой райско-адской конструкции. За секрет этого изобретения, этой вершины НЕчеловеческой мысли, зеленое знамя ислама отваливало пятнадцать миллионов долларов. Всего лишь за документацию! Но...

— Не на тех нарвались, — сказал Пит. — Тогда они связались с русскими...

Оказалось, что где-то под Москвой, в каком-то Обнинске, озверевшие от постоянных задержек заработной платы, оголодавшие и поистрепавшиеся от новореформенной нищеты русские ученые в полном и беспросветном отчаянии сотворили штуку, подобную изделию «Джей-пи-эл», но только с гораздо более мощными возможностями!

Сегодняшней России эта гениально-грандиозная штуковина оказалась и на хер не нужна. Там все сейчас заняты жульническими выборными кампаниями — от президентских до дворницких, и на всякие там ИЗОБРЕТЕНИЯ ВЕКА всем наплевать с высоты Кремлевских башен...

С русскими сторговались всего за четыре миллиона, с условием, что те сами и доставят документацию этого изобретения в Калифорнию.

— Откуда все это известно? — спросил Джек.

— Ну, Джек!.. — укоризненно вздохнул Пит. — Ну мне ли тебе объяснять?! Значит, у русских сидит какой-то там наш информатор. Сейчас русским настолько не до разведки и контрразведки, что более легкого и безопасного плацдарма для такой деятельности нету во всем мире! Особенно если у тебя есть «крыша» из местных бандитских группировок...

Мы с Тимурчиком сидели затаившись, как две мышки.

— Значит, покойный Павловский был курьером? — Джек откупорил еще пару банок «Бадвайзера».

— Если это так, то не просто курьером, а еще и квалифицированным консультантом этой документации.

И Пит Морено аккуратно двумя пальцами приподнял компакт-диск.

— А шлепнули его уже конкуренты... Вернее, просто бандиты, которым захотелось самим получить эти четыре миллиона... — задумчиво проговорил Джек. — Интересно, на что они надеялись? С них же заказчики могли потребовать объяснений того, что здесь записано...

— Ну, во-первых, мы рассуждаем так, будто мы абсолютно на верном пути и точно знаем, что здесь записано. Даже если так, то я не удивлюсь, если среди русских бандитов найдется специалист по всем этим штукам-дрюкам. Сейчас в России режиссеры работают шоферами, уголовники — губернаторами, поэты — ларечными торговцами, инженеры и философы — грузчиками... Почему это ты думаешь, что среди бандитов не может оказаться ученого-ядерщика? — ухмыльнулся Пит и спросил: — Ты где покупал эти бейглы и крим-чиз?

— В какой-то русско-еврейской лавке Ферфакса на пересечении с бульваром Санта-Моника... А что, тебе не понравилось?

— Нет, бейглы — прекрасные! «Крим-чиз» слегка суховат. Знаешь, где нужно покупать настоящие бейглы? Любые! И с маком, и с сыром, и с луком, и еще черт знает с чем!.. В любое время дня и ночи... Прямо из печки.

— Где?

— В пекарне, которая так и называется «Бруклин-бейгл». Это рядом с даунтауном, в не очень благополучном латиносском квартальчике, почти на пересечении Беверли-бульвара с улицей Альварадо... Там, я тебе скажу, такие бейглы!.. Пальчики оближешь...

— Погоди, Пит! Дались тебе эти бейглы... Что нам делать с этим, компакт-диском?

— Немедленно прогнать его через компьютер! Только ни в коем случае не пользоваться компьютерами отеля. Здесь наверняка превосходная служба безопасности, которая, вне сомнения, автоматом снимает показания всех компьютеров «Беверли-Хиллз-отеля» — чтобы, не дай Бог, чего не вышло! И на всякий случай для той же безопасности постояльцев слушает все их телефонные и НЕтелефонные разговоры. Почему и сидим-то в садике. Мало ли кто трудится в этой службе безопасности?..

Тут я решил эту информацию слегка дополнить. И поведал всем, что в аэропорту, как мне показалось, я видел тех двух типов, которые когда-то расстреляли корабельного Бармена, когда мы с Водилой провалили всю их операцию с центнером кокаина. А потом этих же Засранцев мы вместе с Тимурчиком видели в Нью-Йорке на ирландском празднике святого Патрика.

Вполне вероятно, добавил я, что они же летели с нами одним самолетом. Так не они ли и пришили того несчастного клоуна, который так старательно играл «нового русского»?

Но ничего восточно-исламского в этих двоих и не ночевало. Один был чистокровный русак, а второй — немец. То ли баварский, то ли приволжский.

Тимурчик все это переводил Питу Морено, да и заодно Джеку. Вряд ли Джек так уж быстренько постиг наш великий и могучий шелдрейсовский...

— Скажи, Тим, а ты смог бы опознать тех двоих, которых Мартын засек сегодня в порту?

— Запросто, — ответил Тимур. — А уж Мартын-то тем более!..

Тощее ироничное лицо Пита растянулось в недоверчивой улыбке:

— Даже обладая непомерной фантазией, трудно предположить, что американское законодательство когда-нибудь всерьез воспримет показания Кота Мартына, несмотря на великолепный перевод Тима. Я прошу прошения у Мартына, но...

— Плюнь, Пит! — сказал я, глядя глаза в глаза Питу Морено. — Не обращай внимания на условности. Если что-нибудь и произойдет, я попытаюсь обойтись своими мозгами и лапами — без американского законодательства.

— Ой, мамочка... — слабым голосом промямлил Пит и стал сползать с кресла. — Проклятая жара!.. Так напекло голову, что мне показалось, будто Кот сказал: «Плюнь, Пит! Не обращай внимания на условности...»

Джек помог полуобморочному Питу снова утвердиться в кресле и сказал:

— Возьми себя в руки, Пит. Кот Мартын, он же — Кыся, действительно сказал тебе это. Будь немного внимательней, и у тебя тут же появится еще один собеседник, кроме меня и Тима Истлейка.

Ах, господа!.. Как любит теперь говорить Шура, есть, есть одно отличие между нашими народами, несмотря на множество связующих нас Общечеловеческих и Все-Котовых нитей!..

Установить Телепатический Контакт, да еще подкрепленный шелдрейсовской способностью к ведению прямого и непосредственного диалога между Котом и Человеком, с американцем гораздо проще, чем с русским.

В Америке же чуть ли не каждый второй взрослый Человек — от случайного прохожего до Президента США — в той или иной степени был заведомо готов к Контакту со мной! Что, не скрою, очень облегчало мне мои первые шаги по чужой земле. Ибо при кажущейся легкости бытия обычного Дворового Кота жизнь его всегда полна опасностей и зачастую нежелательных резких поворотов Судьбы.

— Где же нам просмотреть этот компакт-диск?.. — задумчиво проговорил Джек. — И нужно это сделать как можно быстрее. Завтра с утра мы уже должны быть на «Парамаунте», а там, как мне успели объяснить, сразу же начнется дикая гонка, и вряд ли у нас останется время еще на что-нибудь.

— Джек, но ты же говорил, что здесь, в Лос-Анджелесе, живет твой родной брат, — вспомнил Тимур. — Может быть, у него есть компьютер?

Три секунды Джек ошалело смотрел на Тимурчика, а потом взвыл как раненый Лев — это я еще помню по нашей телепередаче «В мире животных».

— О, черт меня побери, старого идиота!!! Боже мой!.. Ну конечно... Надо сейчас же позвонить Морту!..

— Как?! Ты до сих пор ему не звонил?! Ты просто сукин сын, Джек! Это я тебе заявляю совершенно официально, — сказал Пит Морено. — Но как я-то забыл, что никто лучще Мортона Пински и не разберется в этом дерьме!..

И Пит помахал под носом у Джека компакт-диском без музыки, из-за которого был УБИТ ЧЕЛОВЕК.

— Джек, но ты же говорил, что твой брат — доктор... — попытался вставить я.

Неожиданно вместо Джека мне вдруг ответил Пит Морено:

— Доктор, доктор!.. Только доктор физики. И уже сто лет работает в «Джей-пи-эл»! Тим! Джек!.. На всякий случай захватите с собой книжку, в которую был спрятан этот компакт-диск...

* * *

Братья Пински были фантастически не похожи друг на друга! Небольшого роста квадратненький Джек жил на восточном побережье Америки у океана Атлантического, а тощий и долговязый Морт — на западном берегу у Тихого океана...

Джек обитал в холостяцкой квартирке не самой лучшей части Нью-Йорка — в Квинсе, а Морт — в собственном трехэтажном доме одного из престижных районов Лос-Анджелеса, в Пасадине. Джек Пински был полицейским, Морт Пински — ученым. Джек был холостяком, Морт — женат на женщине по имени Айрин, имел двух взрослых сыновей и трех пятилетних внуков, гостивших в доме деда и бабки каждое воскресенье. А так как сегодня был именно воскресный день, то мне тут же пришлось спасаться от этих внуков на старинном книжном шкафу!..

Сделал я это, не роняя собственного достоинства, элегантно, одним превосходным прыжком (мой коронный номер!) и привел этим в восторг все семейство Пински-старшего.

И что очень важно отметить — в доме Морта ПАХЛО КОШКОЙ!

В самом пристойном и притягательном смысле этого слова.

Морт Пински был знаком с Питом Морено с тех незапамятных времен, когда Морт еще только заканчивал университет, а молоденькие Джек и Пит после армии вместе поступали в какую-то там полицейскую школу.

— Судя по тому, что ты живешь в «Беверли-Хиллз-отеле», Джек, я готов предположить, что тебя наконец невероятно повысили. Однако как я понял из газет и твоих слов, ты в качестве обычного бодигарда — телохранителя сопровождаешь этого замечательного Кота и его друга Тима. Следовательно, тебя очень сильно понизили. Вот как это увязать, Джек? — спросил Мортон Пински.

Даже сидя на шкафу в ожидании, когда Айрин уведет внуков спать, я почувствовал, как Тимур обиделся за Джека.

— Сэр! Джек никакой не бодигард. Он близкий друг и коллега моей матери и приятель ее мужа — Шуры Плоткина. Мы с Джеком и Котом Мартыном совершенно равноправные партнеры. Просто на период съемок фильма Кот Мартын немножечко главнее, сэр. В конце концов, сэр, могу вам сообщить — как родственнику Джека, что ваш брат некоторым образом выполняет сейчас задание самого Президента — мистера Клинтона! Сэр...

— Можешь называть меня просто Морт, сынок, — сказал Пински-старший и протянул Тимурчику руку.

Вот было в этом пацане что-то такое родное и близкое — из области «своих не закладывают!», что я грешным делом подумал: а не был ли Тимурчик в «Прошлой Жизни» (одна из наиболее привлекательных Шуриных теорий) Нормальным Русским Котенком?..

Айрин наконец удалось уволочь внуков спать, и в доме, как по мановению волшебной палочки, неумолимо стал усиливаться запах Кошки!

Еще минуту тому назад я, честно говоря, от усталости буквально валился с лап...

Весь день в нервотрепке: пять часов полета через всю Америку. Плюс еще какие-то три часа, увеличивающие наш день в Лос-Анджелесе... Самолетный ТРУП, летчики, полиция, лимузин длиной с уличный квартал, боссы «Парамаунта», белый «ягуар» за нами от аэропорта, «Маркиз де Кюстин» со своим компакт-диском, роскошь отеля, гонка с полицейской мигалкой и сиреной по вечернему фривею в Пасадину на машине Пита, новые незнакомые мне Люди...

Короче: сил не было хвост поднять. И вдруг!..

И вдруг я, несмотря ни на что, ощутил в себе такое феерическое желание Кошки, что, забыв обо всем на свете, мягко и осторожно, стараясь не привлекать к себе и малейшего внимания, спрыгнул со шкафа на письменный стол Морта, оттуда на пол, и, как говорит мой Шура, «яйца повели меня» в неизвестном, но единственно верном направлении — сначала какой-то коридор, потом огромная кухня, затем выход во внутренний сад...

И я увидел ЕЁ!!!

Это была совершенно неземной красоты Кошка, редчайшей, так называемой серебряной шиншилловой породы. Она смотрела на меня из-под старого продавленного кресла, явно приготовленного для выноса в сад. Огромные зеленые глаза, тончайшая, поразительной длины шерсть, чуть приплюснутая переносица, придающая этой Кошке тот, слегка вульгарноватый вид, который сообщает ей еще большую сексуальность и распаляет в тебе желание оттрахать ее немедленно, не теряя ни одной секунды из отпущенного тебе Господом Богом времени для Жизни вообще!

— Дорогая!.. — хрипло пробормотал я.

— Дорогой... — прошелестела она, открыла пасть, прикрыла глаза и мгновенно повернулась ко мне своим пушистеньким задком, не забыв отвести вбок и вверх свой роскошный хвост.

— Дорогая!!! — прорычал я, находясь уже В НЕЙ.

— Дорого-о-ой... — простонала Она.

* * *

— Мартын... Мартын, черт бы тебя побрал! Где ты, Кыся хренов? — услышал я раздраженный, свистящий шепот Тимура.

К этому времени я уже тщательно приводил свое хозяйство в полный гигиенический порядок. А предмет моей мгновенной страсти — серебристая Шиншилла (я даже не успел спросить, как ее зовут...) тут же томно лежала на спине и кончиком своего хвоста кокетливо щекотала меня между моих задних лап, в том месте, где я наводил послетрахательный лоск...

В отличие от большинства Людей для Котов эта процедура невероятно важна и ей по праву уделяется достаточно времени, чтобы произвести ее как можно скрупулезней!

Надо сказать, что когда-то я и Шуру приучил к этому ритуальному, я бы сказал, действу. Несколько иным, более примитивным и упрощенным способом — при помощи мыла, воды и губки, — но тем не менее...

— Мартын!!! Мать твою... Чтоб не сказать хуже!..

Тимур заглянул под продавленное кресло и узрел всю эту картинку маслом: меня, сидящего враскорячку и зализывающего «свои грехи», Шиншиллу, валяющуюся рядом в абсолютно недвусмысленной позе и состоянии глубокого сексуально-полового удовлетворения. И вообще.

— Кыся!.. Ну не гад ли ты ползучий?! — возмутился Тимур. — Мы для чего сюда приехали?!

Я тут же стыдливо прикрылся хвостом и передней лапой.

Меньше всего мне хотелось бы посвящать двенадцатилетнего пацана в собственную Половуху! Да, сегодня они в свои двенадцать лет — что Мальчишки, что Девчонки — прекрасно знают все истинные способы изготовления Котят, Щеночков и Детей. Идиотские легенды об аистах и капусте приводят лишь к тому, что Дети начинают считать всех Взрослых законченными кретинами. Что потом очень затрудняет Взрослым воспитание своих Детей.

Но и разговаривать с Детьми на «равных» ПРО ЭТО — тоже достаточно безнравственно. Вот как тут быть?..

— Вылезай из-под кресла немедленно! — рявкнул на меня наш Ребенок. — Там на компьютере такое!.. А ты тут... И ты, потаскуха калифорнийская, — кыш отсюда!

И Тимур шуганул мою Шиншиллочку так, что та пулей вылетела в сад. Потом Тимур презрительно посмотрел на меня и желчно добавил:

— А ты, Кыся... Если ты, конечно, закончил облизывать свои неуёмные яйца, иди за мной! Будешь помогать мне с переводом.

— Ты в своем уме?! — испугался я. — Там же физика!

Ненавижу чего-то не знать! Не перевариваю неясностей!

— Ничего. Я буду называть тебе слова, в которых ни хрена не петрю, а ты, если когда-нибудь слышал их или знаешь, что это, — будешь мне объяснять. А я — переводить на английский...

... Когда мы с Тимуром вошли в кабинет Морта, по экрану компьютера ползли чертежи, расчеты и тексты. На русском языке.

Это я читать пока не умею. А отличить русские буквы от нерусских мне — раз плюнуть!

— Нашел своего Котика? — ласково спросил Морт.

— Нашел, — мрачно ответил Тимур и, указав мне на письменный стол, добавил по-шелдрейсовски: — Прыгай сюда. И внимательней!..

— Ох, не за свое дело беремся... — вздохнул я.

— Ишь как у тебя очко заиграло! — презрительно заметил Тимур. — Как чужих Кошек дрючить — так ты первый. А как...

— Ладно! Заткнись!

Пацан начал выводить меня из себя. Наверное, потому что прав был Он, а не Я.

— Надо бы его потом познакомить с нашей кошечкой, — предложил Морт Пински.

— Они уже познакомились, — процедил Тимур.

— Странно! — удивился Морт. — Она у нас такая пугливая и застенчивая...

Ах, если бы Морт только знал, КАК и ЧТО еще пять минут назад вытворяла их «пугливая и застенчивая» — ни одной порнухе рядом делать нечего!

Тимур, мерзавец, просек мои соображения на этот печальный счет и тихонько заржал, отвернувшись к стене. Заржал, Телепат чертов, и щелкнул меня по моему рваному уху. Но я не обиделся. Я понял, что он больше на меня не сердится. И даже муркнул.

Муркнул, естественно, я. Не Тимурчик же!

Морт показал на экран компьютера и сказал:

— Это, как я понял, одно из грандиознейших открытий в мировой науке, созданное, к сожалению, не в нашем научно-инженерном центре «Джей-пи-эл», хотя и мы занимаемся почти идентичными проблемами, а потрясающими русскими парнями из Физико-энергетического института Обнинска... Семь лет назад мы были там на симпозиуме по ядерной энергетике. Джей! Помнишь, я летал в Россию?

— А как же?! Меховая шапка с ушами и завязочками, которую ты мне тогда оттуда привез, до сих пор занимает почетное место в моем гардеробе.

— Ты действительно носишь ее? — удивился Морт.

— Нет, конечно. Я же сказал — «почетное место». Дальше, Морт!

— Так вот, когда мы там были, то интересовались, что у них новенького на подходе... А они все отмалчивались и отшучивались. Говорили, что хотят сочинить новый... Сейчас вспомню! А-а... Вот — новый «Гиперболоид инженера Гарина». Хотя среди сотрудников института, с которыми мы общались, инженера с таким именем не было.

— Ой! — сказал Тимурчик. — «Гиперболоид инженера Гарина»!.. Это же такой сайнс-фикшен!.. Такая фантастика — потряс! Я совсем недавно брал читать эту книжку у мистера Могилевского... Там этот Гарин изобрел такой луч... Ну как теперешний лазер. Он им за несколько километров мог заводскую трубу срезать, башню, корабль на куски раскроить — что угодно! И хотел этим лучом запугать весь мир!.. Это Толстой написал.

— Толстой? — усомнился Пит Морено. — Фантастику?.. Странно.

— Да нет... Это другой Толстой! Мне мистер Могилевский рассказывал — тоже был граф, но только очень советский. Так вот, этот гиперболоид...

— Так вот, этот гиперболоид... — невинная детская игрушка по сравнению с тем, что мы сейчас видим на экране! — прервал Тимурчика Морт Пински. — Читай, Тим! Что там написано?

— ОКУЯН... Оптический Квантовый Усилитель с Ядерной Накачкой, — по-русски прочитал Тимур и растерянно признался мне: — Я не знаю, что это, как это будет по-английски... А ты?

— С ума сошел, что ли?! — огрызнулся я. — Ты хоть этот «Гипер...» читал... Я только одно чувствую, что мы будь здоров как во что-то вляпываемся! Вспомни того МЕРТВЕНЬКОГО в «боинге»...

— Не закатывай истерику! Еще ничего не случилось, — обрезал меня Тимур, а вслух сказал: — Мне очень жаль, Морт, но я не знаю, что это такое.

— И слава Господу! — Морт поставил на письменный стол бутылку с виски, розовую ванночку со льдом и стаканы. — Я знаю, что ЭТО. Язык науки — своего рода «эсперанто».

Он разлил виски по стаканам, раздал их всем, кроме меня и Тимура, и сказал:

— Лед каждый сам кладет столько, сколько ему требуется. — И кивнул на экран компьютера: — Эта штука создавалась в очень засекреченном Обнинске и уж совсем гиперсекретном Арзамасе. Но реализована была в дубнинском институте. В прошлом году в их газете «Известия» была даже небольшая статейка про это изобретение. Видно, кому-то там надоело секретничать и шептаться по углам... А у нас в «Джей-пи-эл» превосходное пресс-бюро! И оно отбирает для нас всю мировую...

— О, чтоб ты лопнул, Морт! Ты всю жизнь был диким занудой!.. Должен обрадовать тебя — ты ничуть не изменился, черт бы тебя побрал!!! — не выдержал Джек. — Ты можешь отвлечься от подробностей, интересных только тебе и твоим психам из «Джей-пи-эл», и наконец объяснить Ребенку, Коту и двум полицейским — что это за русское дерьмо, которое мы сейчас видим у тебя на компьютере?

— Как старший и более разумный, я прощаю тебя, Джек. Ты никогда не отличался воспитанностью, — ухмыльнулся Морт и сделал хороший глоток из стакана. — То, что вы видите сейчас на моем мониторе — УПРАВЛЯЕМАЯ ЯДЕРНАЯ БОМБА!!! Я вспоминаю, что тогда в той русской газете было убаюкивающе написано, что этот кошмарный ОКУЯН может стать «основой уникальных мирных проектов». Самый перспективный — лазерный термоядерный реактор. А с помощью ядерного лазера можно будет защитить Землю от угроз из Космоса. Например, изменить траекторию астероида и совершить многие другие чудеса!.. Наверное, этой статьей гениальные бедняги из Обнинска пытались заинтересовать собой и своими открытиями собственное правительство, которому сейчас насрать абсолютно на все! Но, перечислив только мирные достоинства своего изобретения, ребята из Обнинска просчитались. Чтобы привлечь к себе внимание — им нужно было выкладывать все до конца!..

— Что?! — хором завопили Пит и Джек.

— То, что этим вот ядерным лазером можно стереть с лица земли любое государство величиной с Китай!!!

В воздухе кабинета доктора физики Мортона Пински повисла тяжелая, душная пауза...

Одной рукой Джек притянул к себе Тимура, а вторую руку положил мне на загривок. И тихо предположил:

— Или — величиной с Америку...

— Или — величиной с Америку, — согласился с ним Морт.

* * *

Поняв, что мужчинам предстоит серьезный разговор, Айрин сервировала нам ужин на небольшом журнальном столике в кабинете. И, уходя, предупредила:

— Только, пожалуйста, Морт, не надирайся. Ты в том возрасте, когда с давлением уже не шутят.

Морт лишь укоризненно покачал головой, а Джек с интересом тут же спросил у Айрин:

— А что, наш ученый муж и брат стал сильно поддавать?

— Подозреваю, что пока я рядом — алкоголизм нам не грозит. Но пить твой брат стал намного больше и, что пугает, — значительно чаще.

— С чего бы это? — удивился Джек.

— Наверное, по закону компенсации: что-то с возрастом уходит, что-то приходит взамен... — усмехнулась Айрин. — А вы, Джек и Пит, приглядывайте за Мортом. Полиция существует на деньги налогоплательщиков и обязана заботиться об их безопасности.

Айрин рассмеялась и вышла, плотно притворив за собой дверь.

Пит удивленно поднял свои рыже-седые брови и тихо спросил:

— Какая «компенсация»?.. Что «уходит»? О чем это она?..

— Наверное, она имела в виду возрастное ослабление половой функции, — пожал плечами Морт Пински.

— Это так? — впрямую спросил Джек у Морта.

— Может быть, у Айрин и есть кое-какие основания, но моя ассистентка из «Джей-пи-эл» утверждает совершенно противоположное.

— Попробовала бы она своему шефу сказать что-нибудь другое! — заржал Пит.

Я, как известно, далеко не ханжа. И всякие там охи и ахи по поводу раннего полового созревания мне тоже несвойственны. Но я на всю жизнь запомнил, что когда я, будучи еще совсем Котенком-несмышленышем, впервые увидел, как один наш знакомый Кот взгромоздился на какую-то уличную Кошечку, вцепился ей зубами в холку и во все завертки стал ее остервенело ТРАХАТЬ — я чуть сознание не потерял от ужаса!..

Может быть, поэтому, когда я уже подрос и мне пришло время ВПЕРВЫЕ сделать ЭТО самому, — не скрою, ТОГДА у меня ничего не получилось!

Счастье еще, что Господь вложил в меня мощную волевую закваску! Сумел себя переломить. Но только с третьего захода.

Зато потом я несколько лет с ЭТИМ своим любимым ОРГАНОМ наперевес бросался на все, что движется. Это сейчас я стал избирательней: иногда популярность сдерживает — а вдруг нарвешься на какую-нибудь Кошку типа Моники Левински или... Ну, как ее?.. Дженнифер Флауэрс! Не отмоешься потом. А у меня семья. Тимур, Рут, Шура. Куча общественных нагрузок — все-таки я как-никак Президент Крысо-Котового Сообщества Квинса! И нужно все время следить, чтобы это Сообщество не превратилось в обычную Банду...

Шура говорит, что сейчас у нас в России такие, как выражаются в парламенте, ПОДВИЖКИ — сплошь да рядом. То Сообщество перерастает в Банду, то Банда захватывает Власть и становится Сообществом. Тут, главное, ухо вовремя не завалить...

Поэтому я как услышал, что наши Мужики при Тимурчике начали язык распускать, так сразу и подумал: «Чтоб вы провалились к свиньям собачьим! Мало того, что у нашего Ребенка, как и у любого пацана, изнутри башка забита ЭТИМИ САМЫМИ неудовлетворенными желаниями, — так еще и Взрослые только и делают, что болтают при нем ОБ ЭТОМ!..»

— Может быть, сменим тему, а?! — спросил я у Джека.

И зло хлестнул себя по бокам собственным хвостом. Слева и справа. Так мне чего-то тошно стало.

— Давайте-ка действительно сменим тему, — тут же проговорил Джек. — Какие будут предложения с этим вонючим компакт-диском?

* * *

Это только в хреновом кино полиция действует и мыслит четко и слаженно. Уж если на то пошло, то «конкурс предложений» — что делать с компакт-диском — выиграли мы с Тимуром.

Пока Пит Морено и Джек Пински скребли в затылках, а ученый Морт предлагал что-то уж совсем несусветное, нам с Тимуром ОДНОВРЕМЕННО в головы пришла одна и та же достаточно толковая мыслишка! О чем мы тут же и заявили:

1. Если, как вы сами говорите, эти ублюдки-террористы не остановятся ни перед чем — лишь бы добыть то, за что они уже наверняка и аванс отслюнили, а те двое крутых убивцев — русский и немец — обязательно захотят любой ценой заполучить этот диск, чтобы за оставшиеся пару-тройку миллионов втюхать его этим же исламистским отморозкам, — ИМ ОБЯЗАТЕЛЬНО НАДО ДАТЬ ЗАВЛАДЕТЬ ЭТИМ ДИСКОМ! Но...

2. Но скормить им ФАЛЬШАК! Очень похожий на ОРИГИНАЛ. Как это сделать? Морт забирает компакт-диск к себе на работу, перезаписывает его на другой диск с такой же этикеткой, но вводит туда, в копию, в самые важные ее места те погрешности, которые никогда не дадут осуществиться этому чудовищному проекту!..

Пока же те засранцы-террористы будут разбираться в этой лаже и обвинять русских в жульничестве или в некомпетентности тех мудаков, которые возьмутся за осуществление этой омерзительной идеи, — для полиции окажется достаточно времени, чтобы вычислить всю эту компаху и обезвредить ее раз и навсегда!

Вот что заявили мы вместе с Тимурчиком. Я вообще заметил, что иногда у нас с ним мозги работают абсолютно синхронно...

Если честно, то большого энтузиазма наше предложение ни у «полиции», ни у «науки» не вызвало. Как говорил Шура Плоткин: «...чепчики в воздух не взлетали...»

Однако честные ребята — Джек, Пит и Морт поразмыслили малость и все-таки пришли к выводу, что ПОКА это наиболее приемлемый вариант. А проглядев еще раз несколько кусков из того компакт-диска на своем компьютере, Морт сказал, что, кажется, даже понимает, куда можно будет воткнуть эти разрушительные для проекта погрешности. И добавил:

— Только вчера мы получили сообщение, будто из Белоруссии исчезли пять килограммов обогащенного урана, который очень мог бы пригодиться этим сволочам при изготовлении русского ОКУЯНа! Особенно настораживает то, что появление этого компакт-диска в Америке по времени очень тесно совпало с сообщением об исчезновении урана. Может, подключить ФБР или ЦРУ? Какая-то из этих могучих организаций опекает секретную нашего «Джей-пи-эл».

— Морт, ты давно читал «Квентин Дорвард» Вальтера Скотта? — спросил Пит Морено.

— В далеком и розовом детстве...

— Тогда ты вряд ли помнишь, что в начале книги стоял эпиграф: «Олень был сражен оружием пажа, но слава вся досталась господину». Тим! Заткни уши... Так вот, Морт, имел я в виду эти могучие организации. Сами справимся.

— Поддерживаю позицию Пита и вношу коррективы в предложение Мартына и Тима, — сказал Джек. — Мы забираем компакт-диск и книжечку, в которую он был вклеен, едем сейчас в участок Пита, там Пит Морено все это прячет в сейф — вряд ли туда кто-нибудь сунется ночью, после чего Пит отвозит нас с Тимом и Кысей в отель.

— Точно! — сказал Пит. — А утром я...

— Нет, не точно, — прервал его Джек. — А рано утром ты, Пит, вместе с партнерами — лучше на двух машинах... Пит, я подчеркиваю: С ПАРТНЕРАМИ и НА ДВУХ МАШИНАХ, вы везете этот диск вместе с книжкой к Морту в его «Джет пропалшен лэборатори». Ты же, Морт, делаешь все, чтобы это дерьмо никогда не могло сработать, понял?

— Понял, понял...

— И чтобы никто там у вас не смог снять копию с русского оригинала! Ясно?..

— Да, Морт, нам в Америке эта штука абсолютно не нужна, — сказал Пит Морено.

— Что за детективные страсти вы тут разыгрываете?! — возмутился Морт. — Почему не оставить этот диск здесь у меня в кабинете, а утром я заберу его на работу сам... Для чего весь этот спектакль?!

— Да потому, Морт, что ты — мой старший брат, а Айрин — твоя жена, и под крышей этого дома сейчас спят твои внуки — дети моих племянников. И я хочу, чтобы этот дом остался целым и невредимым, а его обитатели жили бы долго и счастливо. А теперь, пожалуйста, продиктуй Питу, как к вам туда попроще доехать...

— Ол райт, ол райт, малыш! Но по-моему...

— Морт, давай договоримся раз и навсегда: в подобных ситуациях пусть будет «по-моему». А во всех остальных — «по-твоему». Диктуй! — жестко сказал Джек.

— Ты у нас никогда не бывал, Пит? — спросил Морт.

— Нет.

— Но ты знаешь, что это Северная Пасадина?

— Да.

— Выбираешься на двести десятый фривей и чешешь по нему на север до съезда на Оук-Гроув-драйв — проезд Дубовой рощи... И едешь мимо «Девилз-Гейт резервуар» — такой огромный водоем. В просторечии — «Дьявольские ворота». Хорошенькое названьице для проезда в наш комплекс, да? — рассмеялся Морт.

— Их же, кажется, недавно переименовали? — спросил Пит.

— А как же!.. Наши кретины-либералы лишний раз лизнули индейцев в жопу и назвали эти «... ворота» никому не известным индейским словом — «Хахаменга». Что значит — «Текучая глинистая вода». Но для всех этот водоем так и остался «Дьявольскими воротами»... Доедете почти до самых отрогов гор Сан-Габриэль и там в каньоне увидите здоровенный участок с огороженными зданиями и мощной охраной. Я закажу вам пропуска...

— А-а!.. Так это же рядом с Калифорнийским технологическим институтом?

— Точно, Пит! — воскликнул Морт, отхлебнул из стакана и вдруг неожиданно скис буквально у нас на глазах. — Ребята... Вы как-то быстро и незаметно повзрослели! Особенно после Вьетнама. Когда-то я просто мечтал, чтобы Джек поскорее вырос и мы могли бы с ним на равных закатиться куда-нибудь к девочкам и пропустить по стаканчику. А теперь у вас уже и седина... И я старею катастрофически! Ребята, только честно — я не кажусь вам Мафусаилом?

— Главное, чтобы ты не казался им своей ассистентке, — оглянувшись на дверь, негромко сказал Джек.

— Нет, тут пока все в порядке! — фальшиво-бодро заверил его Морт.

— Тогда в порядке и все остальное, — ухмыльнулся Пит.

Лично мне это утверждение было идеологически очень близким, и, засыпая, я подумал: «Какой толковый Мужик — этот Пит Морено!..»

* * *

Всю обратную дорогу с заездом в полицейский участок Пита мы с Тимурчиком продрыхли на заднем сиденье автомобиля.

Проснулись только лишь у входа в «Беверли-Хиллз-отель», когда Джек и Пит выволакивали нас — сонных и почти ни хрена уже не соображавших — из машины, и Пит негромко втолковывал Джеку:

—...и Мартына не выпускай ночью одного в садик!.. Кугуары расплодились как саранча!

— Кто?! — Даже сквозь наше дремотное состояние было видно, что Джек никогда ничего ни о каких Кугуарах не слышал.

— Кугуары, — повторил Пит. — Ну, пумы... Кошечки такие — от полутораста до двухсот фунтов! Их еще «горными львами» называют... Силища — жуткая! На собак нападают, индюков воруют... Все полицейские участки предгорий завалены заявлениями!.. В долине Сан-Фернандо и на Лейк-Вью-Террас, в районе Тарзана-Хиллз и Вудленд-Хиллз, в Вест-Голливуде, здесь — в Беверли-Хиллз... Короче, держите ушки на макушке, глаза врастопырку!

— Хорошо, — сказал Джек и посадил меня к себе на плечо, а шатающегося от усталости Тимура взял за руку. — А ты, Пит, подыщи неболтливого и хорошего переплетчика, чтобы восстановить обложку той русской книжки, когда Морт сделает все, о чем мы с ним договорились. Привет, Пит...

Проходя мимо ночного портье, Джек на мгновение задержался и спросил:

— У вас действительно развелись эти — каги... кугу... В смысле — пумы?

— Ах, что вы, сэр! — Портье улыбнулся Джеку ласково и снисходительно, как взрослый — ребенку, сказавшему глупость. — В Беверли-Хиллз о них и не слыхали. Мы, правда, на всякий случай установили несколько сеток-ловушек и капканов на территории отеля, но... Не волнуйтесь, сэр. В нашем отеле ничего произойти не может!

— Ну-ну, — сказал Джек, не поверив ни единому слову портье.

Это мы с Тимурчиком мгновенно просекли.

Сонные и измочаленные наворотом событий и нескончаемым калифорнийским днем, который к тому же оказался почему-то длиннее нью-йоркского на три часа, уже глубокой ночью мы поплелись в свою райскую обитель стоимостью 495 долларов за ночь, половину из которой мы провели вне этого, прямо скажем, недешевого отеля.

Интересно, вернут нам за это хотя бы часть денег?

Последнее время я стал замечать, что Западный Практицизм вторгается в меня все чаще и чаще. Шура даже упрекнул меня, в том, что я стал очень похож на Кота Матроскина из мультфильма «Трое из Простоквашино»...

Я этот мультфильм смотрел несчетное количество раз! Его у нас в России, слава Богу, гоняли по телику чуть ли не каждую неделю. И там, дома, мне этот Кот Матроскин был со всеми своими экономическими выкладками — до фени. Даже, я бы сказал, был чужд каким-то моим в то время жизненным принципам, которые Шура определял как «гуляй, Вася!».

А пожив на Западе — в Германии, вот теперь — в Америке, я понял, что Кот Матроскин был сочинен автором — как ЛИДЕР! Каковым, собственно, он и является в этой замечательной мультяшке: экономически грамотным, бережливым хозяином положения — ЛИДЕРОМ. Ибо Котам самим Господом Богом было предначертано быть ЛИДЕРАМИ! И бороться с ЕСТЕСТВОМ — бессмысленно и вредно. Так что все теперешние упреки Шуры — мне только во славу...

И вот пока мы шли до своего бунгало, и я висел на плече у Джека, как мокрое выкрученное полотенце, а Тимурчик, еле переставляя ноги, плелся за нами, словно на буксире, из последних сил держась за могучую лапу неутомимого Джека, я все пытался вяло прикидывать — вернут нам часть денег за неиспользование одной половины отельной ночи или не вернут?..

— Держи карман шире! — проворчал мне по-шелдрейсовски этот юный и сонный Телепат — Тим Истлейк. — Нашел благодетелей... Ты будешь шляться по гостям, а они... Просто «три ха-ха на вас» — как говорят в Одессе, мистер.

— Откуда у тебя это выражение? — подозрительно спросил я, уловив знакомые интонации.

— Позавчера Шура маме сказал.

— А-а... — Я убедился в том, что не ошибся, и непонятно почему удовлетворенно добавил: — Ну то-то же!

Однако чем ближе мы подходили к нашему замечательному пристанищу, тем быстрее прилив Западного Практицизма во мне стал вытесняться Восточной Настороженностью.

Джек почувствовал ЭТО и замедлил шаг.

Чтобы не пугать Тимура, я тихохонько шепнул на ухо Джеку — благо его ухо находилось у самой моей морды:

— У нас побывал кто-то чужой. А может быть, и сейчас там...

В одно мгновение в руке у Джека оказался пистолет!

— Что случилось?! — Тимур моментально очухался, и я услышал, как забилось его сердечко.

Ручаюсь, что не от страха! У нас очень мужественный Ребенок.

— Стойте здесь! — приказал я Тимуру и Джеку, а сам неслышно спрыгнул с Джекова плеча на пол и, мягко ступая, подолгу задерживая каждую лапу в воздухе, туго вытянув хвост стрелкой и прижав уши к затылку, направился к нашим дверям...

* * *

Я оказался прав всего лишь наполовину — в наших комнатах кто-то явно побывал, но успел смылиться до нашего возвращения.

Все вещи и комнаты, включая и хваленый отельный сейф, были подвергнуты тщательнейшему обыску, без малейшей заботы скрыть свое наглое вторжение в нашу частную жизнь!

Отпечатков пальцев, как на плоском чемоданчике убитого в самолете Николая Павловского, на этот раз, к сожалению, не было. Джек нашел только свои отпечатки и Тимуркины. Свои он знал наизусть, а Тимуркины определил по размеру, хотя для верности и поразглядывал Ребенкину лапу.

— Ну, бля, беспредел!.. — по-русски сказал Тимурчик и тут же перешел на английский: — Джек! Нужно немедленно поставить на ноги всю их говенную администрацию. Что за бардак?!

— Не смеши меня, малыш, — ответил Джек. — Даже если они и поверят нам — они удавятся, а ничего не скажут! У них в отеле «произойти ничего не может»! А знаешь почему? Да потому, что в таких отелях холуи, всего лишь выдающие тебе ключи, зарабатывают больше, чем Пит Морено, который каждую секунду рискует своей жизнью, чем я — отслуживший в полиции двадцать один год, чем твоя мама, несмотря на все ее последние повышения... На кой черт им рисковать такими деньгами только для того, чтобы завести «дело о незаконном вторжении» в уже оплаченные покои — пусть даже очень знаменитого Кота, двенадцатилетнего мальчишки и обычного полицейского детектива из Нью-Йорка? Вот обнаружь они парочку трупов в своем отеле — тут им не отвертеться. Но не стать ТРУПАМИ — это уже наша забота. О’кей? Мартын! Что с тобой? Что с тобой, Мартын?!

Это я еще как-то слышал... Зажмурившись, обхватив лапами голову, я лежал на ковре посередине нашей гостиной, и кончик моего хвоста мелко-мелко трясся, а левая задняя лапа непроизвольно подергивалась...

— Что с тобой, Кысинька?! — словно сквозь подушку услышал я голос Тимурчика.

А дальше уже все — ни хрена!..

... ДАЛЬШЕ МНЕ ЯВИЛОСЬ ТО, ЧТО ПРОИСХОДИЛО ЗДЕСЬ ЧАС ТОМУ НАЗАД...

БУДТО ОТКУДА-ТО СВЕРХУ Я УВИДЕЛ ТЕХ ДВУХ ТИПОВ — РУССКОГО И НЕМЦА, КОТОРЫЕ КОГДА-ТО ВЕРНО СЛУЖИЛИ БАРМЕНУ НА РУССКОМ ТЕПЛОХОДЕ, А ПОТОМ САМИ ЖЕ И РАССТРЕЛЯЛИ ЕГО...

ТЕХ, КОГО МЫ С ТИМУРЧИКОМ ЗАСЕКЛИ В НЬЮ-ЙОРКЕ НА ПРАЗДНИКЕ СВЯТОГО ПАТРИКА, ТЕХ, КОТОРЫЕ, НАВЕРНОЕ, ЛЕТЕЛИ С НАМИ В КАЛИФОРНИЮ И КОТОРЫХ, КАК МНЕ ПОКАЗАЛОСЬ, Я УВИДЕЛ СЕГОДНЯ УТРОМ В АЭРОПОРТУ ЛОС-АНДЖЕЛЕСА...

... ПОДСВЕЧИВАЯ ТОНЕНЬКИМИ СИЛЬНЫМИ РУЧНЫМИ ФОНАРИКАМИ, ОНИ РЫЛИСЬ В НАШИХ ВЕЩАХ, ОТДИРАЛИ ПОДКЛАДКУ В МОЕМ РЮКЗАЧКЕ, ЗАПРОСТО ВСКРЫВАЛИ СЕЙФ, ГДЕ НИ ЧЕРТА НЕ БЫЛО, ВОРОШИЛИ СУМКИ ТИМУРА И ДЖЕКА...

Я ВИДЕЛ, КАК ОНИ ЗАГЛЯДЫВАЛИ ПОД НАШИ ПОДУШКИ, ОТКИДЫВАЛИ ОДЕЯЛА, ПОДНИМАЛИ МАТРАСЫ, ШУРОВАЛИ В ШКАФАХ...

ОТ НИХ СИЛЬНО ПАХЛО ДОРОГИМИ ДЕЗОДОРАНТАМИ, ОРУЖИЕМ, СИГАРЕТАМИ И ГАЗОВОЙ ЗАЖИГАЛКОЙ...

... И ВДРУГ Я УСЛЫШАЛ, КАК ОДИН ПО-РУССКИ СКАЗАЛ ДРУГОМУ:

— НЕУЖЕЛИ ОШИБЛИСЬ?!

— НЕТ, — ОТВЕТИЛ ВТОРОЙ, — НЕДАРОМ ТОТ РЫЖИЙ ЛЕГАВЫЙ ОТВЕЗ ИХ В ПАСАДИНУ...

— НИ О ЧЕМ НЕ ГОВОРИТ. ТАМ ЖИВЕТ БРАТ ТОГО, ИЗ НЬЮ-ЙОРКА.

— А ТЫ ЗНАЕШЬ, ГДЕ РАБОТАЕТ ЭТОТ БРАТ?

— НЕТ.

— В «ДЖЕЙ-ПИ-ЭЛ»!

— ОТКУДА ИНФОРМАЦИЯ?

— ОТ ЭТИХ ИСЛАМСКИХ ПРИДУРКОВ, КОТОРЫЕ НАМ БАБКИ ПЛАТЯТ.

ТОСКЛИВЫЙ ВЗДОХ И ГОЛОС В ТЕМНОТЕ:

— НЕУЖЕЛИ ОПЯТЬ МОЧИТЬ КОГО-ТО?..

* * *

Я постепенно приходил в себя...

Я будто возвращался из небытия и сейчас складывался из мельчайших, рассеянных во Вселенной частиц — из моих же собственных крохотных шерстинок, микроскопической пыли своего тела, коготков, ничтожных глазных клеточек, коротюсеньких кусочков хвоста и лап...

— Успокойся, успокойся, Мартынчик... — шептал мне Джек, держа меня на руках.

— Очнись, Кысинька!.. — дрожащим голосом умолял меня Тимур.

Он прижимался щекой к моему животу, целовал меня в нос и пытался пальцами открыть мне глаза.

— Все, все!.. — уже совсем явственно услышал я голос Джека. — Вот его уже перестало трясти. Наверное, перепугался насмерть...

Боже мой! Так пошло и унизительно истолковать мое состояние! Так заподозрить меня в трусости до обморока...

Ах, как захотелось выматериться по-Человечески!!!

И если бы не мое отвращение к бессмысленности Людского мата — Джекочка от меня такое бы услышал, что ему потом до утра икалось бы!..

— Ну уж дудки! — гаркнул я по-шелдрейсовски, окончательно очнувшись от злости. — Тоже мне — нашли «перепуганного»! Да я вам сейчас такое поведаю...

И рассказал им все, что я УВИДЕЛ в совсем недавнем ПРОШЛОМ.

* * *

— Ага, — сказал Джек. — Значит, они не конкуренты... Наоборот, работают в сламе.

— Где? — спросил я, впервые услышав это слово.

— Ну, партнеры... — объяснил мне Тимур. — В смысле — заодно.

Это по фене. Блатняковое ботало.

— Значит, чтобы лишний раз не светиться, террористы наняли двух профикиллеров. Те сделают за них всю грязную работу, а потом Аллах уберет и самих киллеров... — задумчиво подытожил Джек. — Сюжет — старый как мир. Но, как ни странно, очень упрощает дело... А сейчас, мистеры Тимоти Истлейк и Мартын-Кыся Плоткин-Истлейк фон Тифенбах — немедленно спать!

Приходя в себя, я еще немножко пошатался по комнатам, увидел, как моментально, наверное, на нервной почве, задрых Тимур; как Джек загнал патрон в ствол пистолета и поставил его на предохранитель. А потом положил пистолет себе под подушку.

Я теперь про полицейские пистолеты все знаю. Рут нам с Тимуром, чтобы мы не лапали ее оружие, однажды целую лекцию выдала на эту тему с демонстрациями всех этих штук.

Писать и гадить хотелось чудовищно! Я и так сдерживался черт знает сколько времени. Но как только я намылился выскочить в наш собственный отельный садик, Джек погрозил мне кулаком величиной со среднюю кастрюлю и приказал идти в ванную и садиться на горшок. А он, дескать, потом спустит за мной воду...

Будто я сам не смог бы это сделать! Помню, Шура забыл меня выпустить из квартиры (еще в Ленинграде) и уехал на три дня в Москву. Так я только этим и занимался, что спускал за собой воду. Мог бы еще и Джека научить этому.

Я сделал вид, что согласился с Джеком, проявил невероятное напряжение воли, граничащее с самогипнозом, — не угадился посередине номера стоимостью почти в пятьсот долларов, дождался, когда Джек засопел, не вынимая правой руки из-под подушки, и...

... Конечно же, оказался в саду!

Ну не могу я гадить в обычных цивилизованных условиях. Мне для ЭТОГО необходима только Природа. И это меня очень тесно роднит с моими Большими Котами-Собратьями — Тиграми, Леопардами, Пантерами, Пумами...

Я когда вижу их по телику — аж захожусь от восторга! Я испытываю к ним буквально мистическое уважение и, если хотите, Любовь!.. И ГОРДОСТЬ. Гордость за то, что и Я принадлежу к ИХ Виду. Обо всем об этом я размышлял уже сидя под каким-то тропическим кустиком, поспешно справляя свою Большую и Малую Нужду.

Права, права была Айрин — жена Морта Пински: есть «закон компенсации»! Что-то на это место приходит. Еще минуту назад у меня в голове билось лишь одно — как бы погадить! А вот поди ж ты: освободился распираемый кишечник, опорожнился переполненный мочевой пузырь — и в башку полезли Гордые мысли о национальной принадлежности к Великому Виду Больших Котов, глубокие рассуждения, философские сентенции...

Ну, как выраженьице — «философские сентенции»? Это я у мистера Могилевского слямзил.

И вот сижу я, делаю свои дела, а Гордость распирает и возвышает меня над всеми другими Животными Видами, и так мне в этой кромешной ночной темноте светло и радостно...

...что я только когда уже зарывал свою кучку (у нас — Котов — упоминание о ЕСТЕСТВЕННОМ «неприличным» не считается), вдруг неожиданно почувствовал в воздухе ЗАПАХ ОЧЕНЬ КРУПНОГО ХИЩНОГО ЗВЕРЯ!..

Ну, думаю, домечтался! Уже и запахи стали чудиться. А может, я сам стал ТАК пахнуть? Очень даже вероятно и заслуженно! Обнюхал то, что зарыл, — ни фига: пахну самим собой, кучка тоже тянет нормальным говном, а запахи КРУПНОГО ХИЩНИКА не прекращаются, да и только! Даже усиливаются.

А тут еще слабенький ветерок, видать, с океана подул и точненько определил направление — откуда идет этот запах: пахло этим Животным Типом как раз из густой заросли каких-то невероятных калифорнийских растений. Я такие никогда не встречал — ни в Питере у нас на пустыре, ни в Мюнхене — в Английском парке, ни в нью-йоркском Квинсе.

Я и пополз туда, соблюдая крайнюю осторожность, — запах был, прямо скажем, не из приятных...

Нужно ли мне напоминать вам, что все наши военные и полицейские приборы так называемого ночного видения — полное дерьмо по сравнению с тем, как разбираемся мы — Коты — в абсолютной и непроглядной темноте?..

Так вот это, я вам скажу, была, как выражается Шура Плоткин, «картинка маслом»!!!

Огромаднейший КОТЯРА — величиной значительно больше Тимурчика и чуть поменьше Джека Пински — будто сошел с экрана российского телевизора из передачи «В мире животных». Только Николая Николаевича Дроздова здесь не было. Но я и так помнил, что Николай Николаевич про такого жутковатого Типа рассказывал и что этот Тип называется кугуаром или пумой, или еще горным Львом, и что он вверх может прыгнуть метров на пять, на шесть, а вниз запросто сигает с четырнадцатиметровой скалы... И что весит такая Кошечка до ста десяти килограммов, а Джек Пински — всего семьдесят шесть. Шура и того меньше — шестьдесят восемь. Это он сейчас отожрался и поправился, а в Петербурге на него вообще было смех смотреть!.. Я в цифрах ни хрена не разбираюсь, но где больше, а где меньше — я понимаю запросто. А еще Николай Николаевич говорил, что Пума — такой Хищник, что просто не приведи Господь! Хотя, и любит поиграть и подурачиться. Правда, не всегда разбирает — где кончаются шутки и начинается бандитизм. На мое счастье, этой Пуме сейчас не приходило в голову ни играть, ни дурачиться. Он накрепко запутался в сетке-ловушке, а его задняя толщенная лапа с когтями длиной в шариковую ручку была прихвачена стальным капканом и, наверное, причиняла этому Котяре дикую боль!..

Он меня, конечно, тоже унюхал. Да как рыкнет — я, признаться, чуть вторую кучу не наложил!..

Одно дело такую Тварь (хоть и Родственничек...) по телевизору под улыбочку Н.Н. Дроздова разглядывать, а другое дело вот так, как я сейчас, — нос к носу. Уж слишком разные весовые категории!..

Но я тут же смикитил: хренушки ему до меня дотянуться. Тут на моей стороне и капкан, и сеточка.

Я прикинул расстояние, на которое этот Раздолбай мог бы ко мне приблизиться, рассчитал так, чтобы он меня ненароком через сетку не цапнул, собрал волю в лапы и уселся чуть ли не перед самой его мордой. И этак индифферентно стал разглаживать свои усы и не мигая смотреть ему в глаза.

А он опять как рыкнет, как рванется! Но уж на что меня так и подмывало взлететь в воздух и броситься наутек куда глаза глядят, я даже не шевельнулся. Если бы вы знали — чего мне это стоило!..

Замер и сижу, как памятник самому себе. Только время от времени усы разглаживаю с понтом, вроде бы мне все эти Пумы-шмумы и Тигры-мигры — до лампочки. Дескать, мы еще и не такое видали!..

— Ну, чего вылупился, сволочь?! — говорит он мне по-Животному.

Ну, может быть, не «сволочь», но очень похоже на то.

— Не хами, — говорю я, неприятно удивленный первой встречей с Собратом по Виду.

— Чего-о-о?!

Он, оказывается, даже слова-то такого не слышал! Элементарнейший Жлоб с деревянной мордой, как говорит Шура. А так, к сожалению, похож на Кота!..

Я прикинул глазом минимальное расстояние от натянутой этим Кугуаром сетки до моей морды, убедился в том, что моя безопасность равняется длине в полтора моих хвоста, и так спокойненько говорю этому дикому Дебилу:

— Ты давай не дергайся, как свинья на веревке! И пасть на меня не разевай, засранец! А то я сейчас разбужу своего друга с пистолетом — так ты потом пятый угол будешь по всей Калифорнии искать, дубина.

Понимаю, что ему и больно, и обидно, и на волю — смерть как охота, и я пытаюсь наладить с ним нормальный Животный Контакт, чтобы хоть как-то помочь ему, а он, кретин несчастный...

Он на меня как вызверился! Из капкана рвется, сетка трещит, рычит, клыками сверкает и несет меня по пням и кочкам — по-нашему, по-Животному, такими словами, что и повторить-то совестно!..

Нужно признать, что в Животном мире, как и в Человеческом, существует невероятное количество отвратительных ругательств. Когда слышишь, как приблудная Дворняга и уличный Кот выясняют отношения — уши вянут!.. А что несется из клеток Зоопарка? Кошмар!!!

Не хочу показаться паинькой и строить из себя этакого Домашнего Культурненького Котика. Раньше, в Питере, я этим Животным матом пользовался так, что некоторые особо нервные Коты и Собаки не выдерживали моего лексического напора и буквально теряли сознание еще до начала Генеральной драки.

Теперь я этой частью Животной речи пользуюсь все реже и реже. Во-первых, рядом со мной почти всю дорогу Ребенок. Хотя именно этот Ребенок вынес из своей подмосковной тюремной колонии весь букет грязного Человеческого мата и, чего греха таить, нет-нет, да и воспользуется им в экстремальной ситуации. Я же себе при нем никогда не позволяю выражаться. Ни по-шелдрейсовски, ни по-Животному.

А потом здесь, в Америке, как-то странным образом изменились социальные условия нашей с Шурой житухи — Ребенок, Рут, Семья, Шурина работа, моя общественная деятельность в Крысо-Котовом Союзе Квинса...

Конечно, если честно поразмыслить, то и здесь, в Штатах, есть достаточно причин для матюгов. Но это уже совершенно другая история.

— Заткнись, кретин!!! — рявкнул я на этого сраного Пума так, что даже мой корешок из Мюнхена — полицейский овчар Рэкс смог бы мне позавидовать!

Я понял, что с этим Пумским болваном никакими «полутонами» Контакта не установить. Тут, как говорит Рут о своих подопечных бухарских евреях-эмигрантах, необходима «политика кнута и пряника». И говорю прямым текстом:

— На волю хочешь, раздолбай египетский?!

У того даже нижняя челюсть отвисла!

Замер, осмыслил с трудом, тупица непроходимая, и орет:

— А ты как думал?! Трам-там-тара-рам!..

И так далее в том же роде.

— Цыть!!! — говорю. — Мудила грешный! Отвечай, как нормальное Животное — на волю хочешь? Да или нет?!

Тут этот здоровенный хищник-недоумок заплакал и тихо так говорит сквозь слезы своим хриплым Животным голосом:

— Выручай, браток... Век свободы не видать!.. Сука буду...

Вот! Вот что выдает Раба, какую бы шкуру он на себя ни напялил: мгновенный переход от тупой агрессии к жалкой унизительной покорности. И наоборот: никаких гарантий, что, освободив его, ты тут же не будешь растерзан им на куски!..

У них это называется — «умение жить».

Боженька ж ты мой... Неужели в этой внешне роскошной Особи таится такая мелкая и мерзкая душонка?! И ЭТО — предмет моих восторгов и поклонений?.. Это и есть — Горный Лев?! Это — грозная пума, он же жутко хищный кугуар?!

Ох уж это мне телевизионное образование... Ну как мог такой симпатичный ведущий передачи «В мире животных», как Н.Н. Дроздов, не понять всей фальшивой сущности этих Типов?!

А я еще так гордился, что происхожу из ИХ Тигро-Ягуаро-Пумо-Леопардо-Пантерского Вида!..

Да провалитесь вы ко всем чертям. Лучше я буду считать, что происхожу от Шуры Плоткина — так-то оно будет верней!

Помню, когда в Ленинграде, у Казанского собора, нас с Шурой отлупили на фашистско-антисемитском митинге, а меня даже «жидом» обозвали, Шура потом всю дорогу до дома отхаркивался кровью и бормотал:

— Нельзя... нельзя отдавать такой потрясающий город в руки Бандитов! Над Хамом должен восторжествовать Интеллект...

Примерно то же самое сейчас вертелось и у меня в голове.

— Ты ж обещал, Браток... — услышал я жалкий слезливый голос этого дефективного Пума.

Услышал я интонации этого попавшего в безнадегу Беспредельщика и подумал — как мы бываем неосмотрительны, РОМАНТИЗИРУЯ подобных Типов, восхищаясь их «подвигами», их «повадками», даже их жестокостью! Дескать, «всем кушать надо...»

Вот это наше всепрощенчество, готовность присочинить им те «таинственные» и «замечательные» качества, о которых они и понятия не имеют, ибо всем своим существом запрограммированы тупыми и злобными бандитами, действия которых направлены лишь на убийство ради жратвы, — очень все это неумно с нашей стороны!

Сами возводим их в ранг Героев, сами же становимся их Жертвами.

Конечно, можно было бы попробовать что-то сделать из этого Громилы, но... Работы — невпроворот!

— Браток... — снова прошептал Пум сквозь слезы. Кстати, то, что это был Пум, а не Пума — было видно невооруженным глазом: ТАКОЕ нельзя было не заметить! Я даже на секунду, не скрою, позавидовал. А потом прикинул вес ЭТОГО и понял, что все силы у меня уходили бы только на то, чтобы ЭТО постоянно таскать с собой. И на Кошек сил уже просто бы не осталось...

— Ну что ж, — говорю. — Но учти, сукин сын, в жизни за все надо платить! Хочешь выйти на волю и остаться в живых — изволь...

И тут, не сходя с места, в примитивно-доступной форме и на сознательно упрощенном Животном языке я изложил этому Жлобу три обязательных требования:

1. МОЕ СЛОВО — ЗАКОН!!!

2. МОИ ДРУЗЬЯ — НЕПРИКОСНОВЕННЫ!!!

3. НИКАКОЙ ОХОТЫ НА ДОМАШНИХ ЖИВОТНЫХ И ЛЮДЕЙ...

...пока Я САМ не дам КОМАНДУ!

— А жрать-то что, Хозяин?.. — совсем закручинился Пум.

— Зови меня просто — Шеф, — сказал я. — Жратвой обеспечим. Не твоя забота. Остальные требования я буду предъявлять тебе по ходу дела. Запомни — без моего разрешения ни шагу, ни малейшего движения! А сейчас, Браток, сиди тихо и не вякай — я ухожу за своими...

— Но ты вернешься, Шеф?.. — И Пум посмотрел на меня глазами, полными надежды на избавление.

— Вернусь, вернусь. Сиди, не дергайся.

* * *

— Джек, проснись... — тихо сказал я Джеку на ухо. — Проснись, пожалуйста, Джекочка!

И вдруг увидел две удивительные штуки: прищуренные глаза Джека, в которых сном и не пахло, и черную дырку ствола полицейского пистолета.

— Ой!.. — удивился я. — Так ты не спишь? И давно?

— Как только ты вспрыгнул ко мне на подушку, — ответил Джек, пряча пистолет. — А ты чего шляешься? Иди спать. Завтра не добудишься...

— Джек, нужна твоя помощь.

— Что случилось?

— Да я тут на работу взял одного Типа. Но сначала его нужно освободить от сетки и вытащить из капкана. И подлечить немножко... Вставай. Только тихо, чтобы не разбудить Тимурчика.

Но в эту минуту в дверях кабинета в одних трусиках появился Тимур и, щурясь от света настольной лампы, спросил:

— Вы чего тут шепчетесь? Мне приснилось, что Кыся громко рычал в саду...

— Эй, ребята! — вставая, сказал Джек. — Спать будем когда-нибудь или нет?! Я уже даже таблетку принял!..

* * *

Замечательным и очень напряженным был первый этап — освобождение Братка-Пума из сетки.

Освобождали его, конечно, Тимурчик и Джек. Я руководил. Не ими, естественно, а Братком.

Пользуясь тем, что ни Джек, ни Тимур наших Животных матюгов не понимали, я командовал примерно следующим образом:

— Убрать когти!!! Трам-тара-рам-тара-рам!..

Мне показалось, что Братку так будет понятнее. И не ошибся.

— Немедленно спрятать клыки!.. Мать-перемать-тра-тарарах!!! Пасть не разевать!!! Трам-тарарам!!!

И тут же по-шелдрейсовски — к Тимурчику и Джеку:

— Ребятки, внимательней! От этого психа всего ждать можно!..

И снова — Братку, по-Животному:

— Не крути головой, мудила! Выпусти сетку из зубов, кретин!.. Лежать, не двигаться!!!

Когда же общими усилиями Браток был уже освобожден от сетки, наступил самый опасный и ответственный момент — попытаться вытащить его заднюю лапу из мощного стального капкана.

Эта его задняя лапа представляла собой нечто ужасное — она опухла, сочилась кровью, окрашивая капкан, землю и даже толстую цепь, которой капкан был пристегнут к пыльной волосатой пальме.

Браток тяжело дышал, яростно хлестал хвостом по земле от невыносимой боли, грозно взрыкивал, но иногда срывался на обычный Кошачий стон и повизгивание от действительно настоящих страданий.

Я понимал, что сейчас Браток опасен как никогда! И поэтому строго-настрого приказал Тимуру отойти в сторону.

— Ах, если бы у нас было какое-нибудь сильное снотворное... — вздыхал Джек, ходя вокруг Братка на безопасном расстоянии. — Усыпить бы его ненадолго. Ишь как ему лапу-то разнесло!..

— Джек, ты же говорил, что принял уже какую-то таблетку, чтобы спать, — напомнил Тимур. — Значит, у тебя есть снотворное?

— Бог с тобой, сынок... Обычный транквилизатор для расслабухи. Для него это как...

— Как слону дробина в жопу, да? — закончил за Джека Тимур.

— Что-то в этом роде, — согласился Джек.

— А много у тебя этой «расслабухи»? — спросил я.

— Целая упаковка.

— Ну так слушайте! — сказал я. — Тимур! Ты тащишь из холодильника большой кусок моего сырого лакса, а ты, Джек, свои таблетки. Напихаем их все в рыбу и скормим ее этому бандюге. Главное, его хоть как-то отключить! А то нам всем кисло будет...

Через три минуты здоровенный шмат высокосортного свежего лосося, нафаршированный всеми расслабляющими таблетками Джека, был подсунут под нос Пуму, который даже и внимания не обратил на это угощение.

— Ешь, мерзавец!!! Ешь немедленно!.. — заорал я на него по-Животному и лукаво добавил: — Тебе необходимо подкрепиться! У тебя большая потеря крови... Ты можешь запросто сдохнуть, олигофрен свинячий!

— Чего вы лаетесь-то, Шеф?! Мать вашу в душу, в гроб... — ну и так далее, только по-нашему матерному, по-Животному простонал Браток. — Вам бы, трах-тара-рах, вот так лапу прихватило — стали бы вы жрать, трам-там-тарарам, Шеф?..

— Ну что ты будешь делать с этим Шлемазлом?! — в отчаянии воскликнул я по-шелдрейсовски.

На секунду Джек Пински оцепенел, а потом очнулся и потрясенно спросил меня:

— Черт бы тебя побрал, Мартын! Откуда ты знаешь это слово?

— Какое? — не понял я.

— «Шлемазл»!

— Спроси меня о чем-нибудь полегче. От Шуры, наверное. А ты?

— Я?! — Джек ухмыльнулся. — Когда мы с Мортом были еще маленькими и всей семьей жили в Чикаго, так меня называла наша бабушка.

— Ах вот оно что?! Забавно. Так что будем делать, братцы? — спросил я.

— Что-нибудь придумаем. Вы пока заговаривайте ему зубы, а я скоро вернусь, — сказал Джек и ушел.

— Так вот, Браток... — сказал я, не зная с чего начать. — Это Тим. Мой друг, товарищ и брат. Он еще мальчик, но уже повидал такого, что тебе и в кошмарном сне не приснится...

Все это я, конечно, говорил по-Животному, чтобы Браток-Пум мог меня понять, а Тимур — нет. Нужно было как-то протянуть время, и я стал рассказывать про Джека Пински:

— А вот тот взрослый — это Джек. Он служит в полиции, и у него есть пистолет. Ты знаешь, что такое «пистолет»?

— Ну вы даете, Шеф!.. — простонал Браток. — Кто же этого в наше время не знает?! В меня уже два раза стреляли, суки рваные! Хорошо, что не попали, бляди!.. Ой, больно-то как, мамочки родные.

Мне вдруг его стало искренне жаль, и я сказал:

— Потерпи, потерпи, Браток. Сейчас вернется Джек...

Джек вернулся с целой связкой толстых шелковых шнуров с большими кистями. Это были шнуры, которыми раздвигали и задвигали портьеры на всех окнах нашего пятисотдолларового (за одну ночь!) домика. Сегодня днем, вспомнив Котенкины времена, я даже немного поиграл с одной такой кистью на шнуре...

Быстро и ловко Джек сделал самозатягивающиеся петли на трех шнурах, наметил в паре метров от Пума с одной стороны небольшое деревцо, а с другой — довольно крепенький куст. И не долго думая ловко накинул одну петлю на переднюю лапу Братка и тут же обмотал шнур вокруг деревца.

Пум рванулся, но было уже поздно, и ему оставалось только рычать, клацать клыками и пытаться второй, свободной лапой хватануть Джека!..

Мы с Тимурчиком моментально сообразили, что Джек хочет растянуть лапы Братка в разные стороны, а уж потом попытаться освободить его из капкана. Для того чтобы отвлечь этого дебильного Кугуара (он же — Пум, он же — Браток...), я спокойненько сказал по-Животному, но с понтом, обращаясь якобы к Джеку:

— Ты, Джек, не стесняйся. Если что не так, вытаскивай свой пистолет и стреляй в этого дурака не раздумывая. Он нам такой тупой не нужен. Его спасти хотят, а он...

Джек, конечное дело, ни фига не понял, а Пум насторожился. Этого оказалось достаточно, чтобы Джек тут же накинул вторую петлю на другую лапу Братка!..

— Шеф!.. — в панике заблажил Браток Пум и рванулся.

Шелковый шнур, зараза, оказался слишком скользучим, и когда, взревев от боли и ужаса, Пум дернулся, шнур выскользнул из руки Джека, и эта Сволочь, этот Подонок, этот Специалист по убийству Домашних Животных, эта Гадина успел-таки зацепить Джека когтями, располосовал рубашку и поранил ему сильно живот — все джинсы в крови!

Жалости к Братку — как не бывало!

— Стреляй, Джек!!! — завопили мы хором с Тимурчиком — он по-английски, я, по запарке, по-Животному.

Но Джек и не вздумал вытащить пистолет из-за пояса. Он провел молниеносный хук справа точно в челюсть Братка, и тот замертво рухнул в глубочайший нокаут!..

Ну просто не Джек Пински, а Кассиус Клей в лучшие свои времена! А я знаю, что говорю. Я этого профессионального бокса в Германии по телевизорному «Евроспорту» насмотрелся по самое некуда.

Удар был настолько силен, что Браток провалялся в отключке ровно столько времени, сколько нам потребовалось для того, чтобы крепко-накрепко связать этого бесчувственного придурка портьерными шнурами, затянуть ему пасть брючным ремнем Джека и освободить Братка из капкана. Тоже, кстати, промудохались достаточно долго!..

Потом повезло, обнаружили в ванной комнате аптечку, а там оказались какие-то дезинфицирующие средства, и нам удалось промыть Братку покалеченную заднюю лапу, а Джеку — живот. Перевязали Братка, заклеили на пузе у Джека три длиннющие глубокие царапины — успел-таки зацепить, сучий потрох!..

Рубашку Джека пришлось, конечно, выбросить, а джинсы срочно застирать.

К тому времени, когда мы перетащили этого нокаутированного Бугая в гостиную нашей, как сказал Тимурчик, «клевой хаты», стало уже светать. Мы все трое падали с лап и ног от усталости — шутка ли, почти целые сутки в таком напряге!

А через несколько часов нужно быть уже на «Парамаунте». Производить «впечатление» на журналистов. С первой же секунды начать «создавать себе особый, ГОЛЛИВУДСКИЙ имидж для прессы». Это приказали Стив и Бен — два старых Босса, которые с лимузином встречали нас утром в аэропорту.

Тут, как назло, Браток вдруг распахнул свои зенки! Оглядел нас всех соловым глазом, как, бывало, Шура с похмелюги, узнал меня и так невнятно, будто у него во рту полно жирных Индюков и маленьких Собачек, спрашивает по-Животному:

— Что случилось, Шеф?.. Я словно с дерева упал мордой об землю...

— Так оно примерно и было, Браток, — говорю.

Пум поглядел на Тимура и Джека, хотел было рыкнуть на них — ан хренушки! Пасть-то брючным ремнем упакована. Какой уж тут рык?! Так — жалкий хрип, да и только. И спрашивает меня:

— А это кто, Шеф?..

«Ай да Джек! — думаю. — Ничего себе засветил по рылу Горному Льву! У того даже память отшибло».

Я давай с самого начала представлять Тимурчика и Джека — дескать, мои Родственники и Ближайшие Друзья. Они же тебя освободили, они тебя и лечить будут...

— А кормить? — спрашивает уже окрепшим голосом Пум-Браток. — Жрать охота!

— И кормить тоже они будут, — говорю. — Но если ты, мудозвон калифорнийский, на них хоть один коготь выпустишь или клык покажешь, ты у нас еще раз с такого высокого дерева ёбнешься, что и вовек не очнешься! Понял, валенок деревенский?! Ты посмотри, что ты с Джеком сделал, когда он хотел тебе помочь, кретин вонючий!

— Это у меня инст... Инк... Ну, как его?.. Истик сработал...

— «Инстинкт», дубина стоеросовая! Серый, как штаны пожарного! — обругал я Братка любимым выражением милиционера Мити Сорокина.

— Лапа болит... — жалобно заныл Пум. — Пожрать бы, Шеф!..

— Он жрать хочет, — перевел я Тимуру и Джеку с Животного на шелдрейсовский.

Тимурчик, добрая душа, даже руками всплеснул от восторга:

— Во блеск! Тогда эта рыбка, упиханная расслабушными таблетками Джека, сейчас пойдет ему в самый кайф!

— Молодец, Тим. Очень толково. И мы хоть немного поспим, — сказал Джек и протянул руки к морде Братка Пума-Кугуара, чтобы снять свой брючный ремень с его пасти.

Пум отшатнулся и спросил меня:

— Это он меня из капкана?..

— Да, — говорю. — Именно он! Он тебе и по харе врезал! А может и пристрелить ко всем чертям!.. Понял, с кем дело имеешь?

— Нет вопросов... Какие проблемы, Шеф! — покорно ответил Браток и подставил морду Джеку.

Мы с Тимурчиком затаили дыхание...

Джек аккуратно размотал ремень и выпустил на свободу Пумову пасть с жуткими клыками.

И Пум — ну надо же!.. — благодарно лизнул руку своим огромным пепельно-розовым шершавым языком!..

— Мо-ло-дец!!! — завопили мы с Тимуром одновременно.

Я тут же подтащил Братку здоровый шмат своего лосося, фаршированного транквилизаторами, а Тимур приволок из холодильника для Братка еще пачку сосисок. И стал развязывать Братку передние лапы...

— Тим! Ты не торопишься с этим актом альтруизма? — спросил Джек.

И я почувствовал, как мы с ним оба напряглись, готовые в любое мгновение рвануться на помощь к Тимуру.

— Нет, ребята! Не боись!.. — крикнул Тимур. — Теперь все будет в порядке!..

* * *

Рано утром нас разбудил звонок Бена — Президента агентства «Художник и Творчество», чистокровно-американского внука своей бывшевитебской бабушки.

Мы еле продрали глаза...

Джек врубил «громкую связь» и разговаривал с Беном, не беря в руки телефонную трубку. Поэтому мы с Тимурчиком все слышали. Но если честно, то сквозь дрему.

Бен сообщил, что на киностудию нужно будет приехать не к восьми тридцати утра, а только часам к трем, после обеда. Ибо первая встреча планировалась в полном составе творческой группы, а Нэнси Паркер — «звезда» первой величины сегодняшнего американского кинематографа, которая должна играть в нашем фильме роль моей хозяйки — бедненькой девушки-эмигрантки из России, насильно втянутой в кровавые разборки русско-татарской мафии, держащей в страхе всю Калифорнию, — к сожалению, задерживается.

Эта бедняжка Нэнси Паркер всего лишь полтора часа тому назад вылетела на очень собственном самолете из собственного дома в Майами в не менее собственный дом в Малибу — такой неслабый поселок кинозвезд на краю Лос-Анджелеса... Как только что сказала Нэнси — глупые и нечуткие авиационные власти Америки слишком поздно дали ее экипажу «воздушный коридор» и «добро» на вылет, и поэтому она опаздывает. И приземлится в Лос-Анджелесе не раньше двух часов дня. А так как мисс Паркер — образец фантастической деловитости и ответственности...

Тут Бен как-то странно закашлялся.

...то мисс Нэнси Паркер передает мне привет и надеется, что эта маленькая неурядица никак не отразится на наших с ней дальнейших взаимоотношениях. Она счастлива иметь партнером такую замечательную Личность, как Мартын-Кыся Плоткин-Истлейк фон Тифенбах, о котором ей на последнем приеме в Белом доме, в Вашингтоне, очень тепло и много рассказывали ее личные друзья — мистер Президент и Первая Леди Соединенных Штатов — Билл и Хиллари Клинтон...

Как особое достоинство Нэнси Паркер, Бен подчеркнул, что все это она наговорила Бену, принимая душ на борту своего самолета и несясь со скоростью пятьсот миль в час на высоте восемнадцать тысяч футов, кажется, над Оклахома-Сити.

И Бен предложил нам еще немного поспать. Но не тут-то было...

Неожиданно под моим диванчиком, на котором я продрых весь небольшой остаток ночи, раздался тяжелый вздох со стоном. Это был Браток.

Я тут же спрыгнул на пол и осторожно приблизился к лежащему под диванчиком Братку. Осторожно потому, что со сна этот Жлобяра мог и клыками хватануть сдуру, и лапой шарахнуть. А что там были за когти, я уже говорил!..

Полузакрыв глаза, Пум дышал часто и горячо — в прямом смысле этого слова. А его раненая задняя лапа судорожно подергивалась и тряслась. И распухшая была — жутко смотреть!

— Шеф... — пробормотал Пум по-Животному и попытался поднять голову.

Но это ему не удалось, и он снова уронил свою огромную Кошачью башку на толщенные передние лапы.

Мне стало так жалко этого большого дурачка, что просто сердце заныло... Я приблизился к нему вплотную, почувствовал его горячечное дыхание на собственной морде и лизнул его в нос.

Нос Пума был сухим, очень шершавым и буквально раскаленным! Браток явно температурил.

— Кажись, загибаюсь, Шеф... — прошептал Браток, и скупая слеза выкатилась у него из уголка глаза и спряталась в его шерстяной морде. — Задняя лапа, Шеф, огнем горит... Спасу нет. Полный пиздец!..

Он, конечно, не так сказал, но по-Животному очень похоже.

— Доктора-а-а!!! — заблажил я по-шелдрейсовски на весь Беверли-Хиллз.

Тимурчик — тот прямо кубарем скатился со своей широченной кровати! Бросился к Пуму, упал перед ним на колени, гладит по морде, за ухом чешет, что-то шепчет ему... Ни хрена не боится!

— Осторожней, Тимурчик!!! — кричу я, но по запарке — исключительно по-нашему, по-Животному, а не по-шелдрейсовски.

А Браток услышал меня и так укоризненно говорит, еле языком ворочая:

— Ну чего вы ребенка-то пугаете, шеф!.. Что ж я, совсем отвязанный, что ли?! Не держите вы меня за фраера... Я, конечное дело, — хищник, но не до такой же степени!..

Прибежал из ванной комнаты Джек, сел на корточки, осмотрел заднюю лапу Братка, покачал головой:

— Мартын прав. Тут без врача не обойтись.

И давай названивать Питу Морено...

* * *

Спустя час Пит перезвонил нам и сказал, что будет у нас с хирургом минут через двадцать. Мы слегка успокоились, перетащили Братка в спальню на Тимуркину кровать, дали ему полакать холодного молока, и я строго-настрого приказал Братку пасть не разевать, никаких рыков на посторонних не издавать и уж упаси Боже попытаться кого-нибудь цапнуть! Люди, которые приедут сейчас, готовы его спасти только лишь в том случае, если он, Браток, будет вести себя пристойно!

От боли, температуры и унижения Браток так ослабел и расклеился, что в ответ на мои требования только согласно кивал башкой.

После чего мы плотно прикрыли дверь в спальню и стали ждать Пита с хирургом.

Однако когда наконец Пит переступил порог нашего роскошного номера, мы все трое — Тимурчик, Джек и я — чуть хором не шлепнулись в обморок.

Вместе с Питом Морено, лейтенантом лос-анджелесской полиции, к нам вошел Человек возраста Пита и Джека, в черной шляпе (это несмотря на утреннюю жару!), черных брюках, черном, длинном — почти до колен, пиджаке и в белой, наглухо застегнутой рубашке без галстука и отложного воротничка. Из-под шляпы на лацканы у него свисали такие вьющиеся длинные волосы типа косичек, но не косички. Потом я узнал, что это называется «пейсы».

Таких типов я уже видел в Нью-Йорке, когда мы с Тимуром мотались в Манхэттен. Тимурчик специально приволок меня в рюкзаке на Сорок седьмую улицу между Пятой и Шестой авеню, в бриллиантовые ряды лавок, лавочек и магазинчиков — показать, какое колечко он присмотрел и собирается купить для мамы Рут ко дню ее рождения, когда станет взрослым и начнет много зарабатывать...

И вот там я видел таких Людей. Старых, молодых и даже мальчиков! С пейсами и в черном. Тимур называл их таинственно — «ортодоксы». Таинственно, потому что сам не знал, что это такое...

— Знакомьтесь, парни! — как ни в чем не бывало сказал Пит. — Это мой старый друг — детектив нью-йоркской полиции Джек Пински, это сынишка нашей прелестной коллеги — Тимоти Истлейк, а это знаменитый Кот Мартын-Кыся Плоткин-Истлейк фон Тифенбах! Ребята, представляю вам своего давнего и доброго знакомого — раввина Моше Фейгельмана. Я правильно назвал твое новое имя?

— Правильно, — улыбнулся раввин.

Он мягко пожал всем руки — кроме меня — и протянул Джеку свою визитную карточку.

— Раньше, когда рабби Моше был обычным хирургом-урологом в нашей университетской клинике и незатейливо назывался просто «Майкл», было как-то легче. А вот теперь... — рассмеялся Пит.

— Что-нибудь выпьете, рабби? — перебил его Джек.

— Что-нибудь — да. Но только после того, как мы совершим обряд. И естественно, кошерное...

— Естественно, — невозмутимо сказал Джек. — Джин, виски?

— Виски. — Раввин усмехнулся и ласково погладил Тимура по голове. — Умница, Тим. Я рад, что ты решился... Хорошее дело — никогда не поздно. Ты сам хоть одну молитву знаешь?..

Мы так и прибалдели! То ли Пит ни фига не сказал этому Моше, то ли сам этот бывший «Майкл» ни хрена не понял, а только в воздухе булыгой повисла явная напряженка и путаница.

Джек украдкой взглянул на визитку раввина и сказал:

— Тим, поболтайте с мистером Фейгельманом... Мне нужно перекинуться парой слов с Питом.

И уволок Пита Морено в наш садик. Я юркнул за ними.

— Ты кого мне приволок, сукин сын?! — свистящим шепотом спросил Джек у Пита. — Тебя о чем просили, мать твою?! Ты посмотри, что здесь написано!

Джек сунул под нос Питу визитную карточку раввина.

Пит достал из кармана очки, нацепил их себе на нос и сказал:

— Ну и что? Все нормально: «Раввин Моше Фейгельман. Обрезание. Брис милах. Обряд обрезания в полном соответствии с еврейскими законами...» Адрес, телефон, факс... Все в полном порядке. Он — классный специалист, Джек! Пять лет тому назад он меня самого прекрасно прооперировал!..

— Тоже обрезание?! — взъярился Джек.

— Мне-то, потомку итальянских бутлегеров, зачем обрезание? — заржал Пит. — Мне бы надставить пару дюймов — цены бы не было! Нет... У меня были просто камни в мочевом пузыре. Напрасно кипятишься, Джек. Я не мог привезти обыкновенного врача. Любой врач, к кому мы обратились бы за помощью для пумы, — тут же стукнул бы в полицию. С нашествием этих тварей на город у нас есть приказ безжалостно их отстреливать. А вы хотите спасти своего кугуара. Так чего же ты артачишься?! Чем тебе плох доктор Фейгельман? Только тем, что он стал раввином? Так это такой же бизнес, как и все остальные. И мне очень трудно представить себе тебя, Джек, антисемитом...

— Да уж, действительно, задачка не из легких, — сказал Джек. — Пойдем проясним мужику ситуацию. А то он в своем религиозном рвении нацелился, по-моему, делать обрезание Тиму...

Вот когда я ничего не мог понять, кроме того, что Тимурке грозит опасность! Поэтому я стремглав влетел из сада в гостиную, но увидел вполне мирную картинку: Тимур преподносил в подарок раввину мою рекламную фотографию на фоне Белого дома с отпечатком (якобы...) моей лапы.

... Когда Пит, Джек и Тимурчик наконец втолковали раввину, что от него требуется, а бедный мистер Фейгельман с трудом уяснил себе, что на этот раз никому из нас обрезание делать не надо, а необходимо на время вернуться к своей прежней профессии хирурга, но (с моей точки зрения...) значительно более ответственной — ветеринарного хирурга, раввин Моше Фейгельман не стал ломаться и воздевать руки к небу с проклятиями, которых, не скрою, мы ждали.

Он молча снял свою черную шляпу и форменный лапсердак и с явным облегчением расстегнул две верхние пуговицы у своей безворотничковой рубашки. Как я сообразил, таким образом раввин Моше Фейгельман на время сложил свои религиозные обязанности и снова, наверное, всего лишь на время общения с Братком, стал хирургом отделения урологии Университетской клиники Лос-Анджелеса.

А когда он из своего саквояжика вытащил медицинский халат и белую шапочку, под которую и убрал ко всем чертям эти обязательно-«ортодоксальные» пейсы — превращение раввина во врача было завершено окончательно!

— Джек! Что вы там трепались насчет виски? — спросил доктор Майкл Фейгельман.

— То, что виски у нас абсолютно кошерное, — ответил Джек.

— В данный момент это уже не имеет никакого значения, — сказал доктор. — Я подумываю — а не вмазать ли мне полстаканчика сейчас? Для храбрости. Я как-то никогда не оперировал кугуаров...

* * *

Надо отдать должное этому Моше-Майклу, этому раввину от хирургии и хирургу от синагоги, как потом выразился Джек Пински, операцию он провел — будьте-нате!

Сначала к Братку запустили меня и Тимурчика. Браток был так плох, что Тимур чуть не расплакался. Но я его заверил, что, дескать, мы — Котово-Кошачье племя — невероятно живучие, и привел в пример ветхозаветную баечку про Кота или Кошку, которые падали с десятого этажа, приземлялись на ноги, отряхивались и спокойненько шли дальше...

Абсолютная липа, вранье несусветное, но после этой сказочки Тимурчик слегка успокоился.

Я наспех повторил Братку свой приказ: хочешь выжить — все свои рычания в жопу, никого не цапать, не вскакивать, лежать и смотреть мне в глаза — что бы с тобой ни делали...

Братку было настолько худо, что, кажется, он так ни хрена и не понял. Только все пытался лизнуть руку Тимуру.

* * *

... Операции мы с Тимурчиком так и не видели. Слышали только, как Майкл ласково называл Братка по-еврейски — «Бруделе» и давал какие-то распоряжения Питу и Джеку: что-то там подержать, подать, убрать...

Я лежал нос к носу с Братком и неотрывно пялился в его тусклые глаза, подернутые полубессознанием и мукой, и по-Животному внушал ему всякую успокоительную всячину, открыто и беспардонно подражая Кашпировскому. Мы с Шурой еще в Петербурге как-то смотрели по телевизору сеанс массового гипноза, который проводил этот грандиозный мужик, и были просто в восторге. На нас, правда, все его заклинания ни фига не подействовали, но сам сеанс нам жутко понравился!..

Тимурчик примостился рядом со мной, прижался щекой к горячей меховой морде Братка и тоже все что-то ему нашептывал. По доброте душевной даже обещал увезти потом Братка в Нью-Йорк...

Я на секундочку живо представил себе реакцию Рут и Шуры на наше появление в Нью-Йорке с Братком на поводке и сильно засомневался в успехе этого предприятия. Но промолчал.

От первого усыпляющего укола Браток еще как-то слабо дернулся, а потом уже и не возникал. И я перестал играть в Кашпировского. А Моше-Майкл все что-то делал там с задней лапой Братка и нараспев приговаривал:

— Кости, слава Богу, все целы... А вот мягкие ткани размозжены основательно. И конечно, чудовищный воспалительный процесс! Отсюда и температура, и вероятность возникновения сепсиса... Сейчас мы побольше раскроем рану, промоем все, что сможем, напихаем в вашего Бруделе хороших и сильных антибиотиков, наложим рыхлую повязочку для оттока всякой дряни и будем надеяться на могучий организм вашего маленького Бруделе и на покровительство Господа. Джек, Пит! Там осталось еще немного виски?..

* * *

После операции полчаса мы пытались добиться от раввина Моше Фейгельмана, сколько стоит «брис милах», то есть обычное обрезание? Мы хотели выплатить ему гонорар, а уже хорошо поддавший Майкл-Моше орал: «Ай фак вас всех с вашими деньгами!» и предлагал немедленно сделать всем нам обрезание совершенно бесплатно, включая и Кота Мартына! Если, конечно, ему нальют еще немного виски... А о гонораре он, дескать, и слышать ничего не хочет!..

Тогда мне в голову пришла гениальная идея. Я поделился ею с Джеком, он тут же согласился со мной, и мы тихонько выскочили в садик. Оттуда Джек позвонил по номеру, указанному в визитной карточке раввина, и спросил его секретаршу — сколько стоит вызов раввина на дом для совершения обрезания и соблюдения всех сопутствующих ритуальных обрядов?

Секретарша ответила, что на дом рабби не ездит, но в порядке исключения... Это может обойтись заказчику в пятьсот долларов.

Тогда Джек попросил ее продиктовать точный почтовый адрес рабби. Затем мы незаметно просквозили из номера в администрацию отеля, там Джек выписал чек на пятьсот долларов из наших общих денег на имя раввина Моше Фейгельмана и попросил администратора срочно отправить этот чек вот по этому адресу.

Заодно Джек предупредил, что скоро мы будем вынуждены уехать на «Парамаунт» и вернемся лишь вечером. За время нашего отсутствия сегодня в нашем бунгало будет отлеживаться наш прихворнувший приятель. Поэтому Джек просит распорядиться, чтобы никакие горничные не вздумали к нам заходить — менять постельное белье или вытирать пыль. Очень не хотелось бы тревожить нашего друга...

— Сэр! Желание наших гостей для нас — закон, — торжественно проговорил администратор и с нескрываемым любопытством посмотрел на меня. — Прошу прощения, сэр, неужели это тот самый знаменитый русский Кот Мартин?!

Тут я не удержался и выдал свой коронный номер: взвился со всех четырех лап в воздух метра на два и сверху мягко опустился на широкое плечо Джека.

Администратор ахнул, Джек пошатнулся и сказал:

— Да. Это тот самый Кот. Только не Мартин, а Мар-тЫн.

— Мар-ты-ин... — попытался повторить администратор и смутился. — Не получается, сэр. Но я потренируюсь. У меня — английский, французский, испанский, немецкий, а вот с русским — провал... Как вы сказали, сэр?

— Мар-тЫн, — повторил Джек.

— Прекрасно, — сказал администратор. — Надеюсь, что через пару дней я это освою.

— Желаю удачи, — сказал ему Джек. — И пожалуйста, распорядитесь убрать капкан из нашего садика. Там все-таки время от времени будут прогуливаться мистер Мартын-Кыся Плоткин-Истлейк фон Тифенбах и его друг — ассистент-переводчик двенадцатилетний мистер Тимоти Истлейк... Так что лучше бы убрать этот капкан — от греха подальше.

— Слушаюсь, сэр. А вы не боитесь, что...

— Нет, — не дослушал его Джек. — Не боюсь.

И мы поперли к себе в бунгало.

К этому времени Тимур уже соорудил на всех завтрак, а притомившийся раввино-хирург дрых на моем диванчике беспробудным сном.

* * *

Однако нашему выезду на «Парамаунт» предшествовала еще куча дел и мелких подробностей.

Во-первых, растолкать рабби-доктора Моше-Майкла Фейгельмана почти не представлялось возможным, пока я в раздражении не тяпнул его клыками за мочку уха. Не до крови, но основательно! Рабби проснулся, потер ухо, отказался от завтрака, треснул еще треть стакана виски и осмотрел спящего Братка, заявив, что теперь этого «Бруделе» может вылечить только покой и наше к нему приятельское отношение.

Если же все-таки произойдет что-то из ряда вон — так его телефон у нас есть, и мы можем звонить ему в любое время дня и ночи.

С чем, как говорится, и отбыл.

Во-вторых, за завтраком в нашем садике Пит негромко рассказал, что уже был с партнерами в «Джей-пи-эл», виделся с Мортом и СДЕЛАЛ ВСЕ, ЧТО НУЖНО. Этим он хотел сказать, что передал тот вонючий компакт-диск на «переделку». Морт, дескать, велел кланяться и просил заскочить к нему часа через три. ВСЕ будет готово...

В-третьих, Пит уже отыскал переплетчика — САМИ ЗНАЕТЕ ДЛЯ ЧЕГО... Мы с Тимурчиком тут же догадались, что он этим хотел сказать! Мы с Тимом впервые в жизни, не по телику, а наяву, присутствовали при настоящей полицейской «разработке» и, не побоюсь этого слова, в какой-то степени сами участвовали в ней!..

В-четвертых, Пит выяснил, в какой фирме киностудия «Парамаунт» заказывает автомобили с водителями для приезжающих на съемки «звезд», и по своим полицейским каналам сумел заменить их штатного шофера на своего агента, который и будет возить мистера Мартына-Кысю Плоткина-Истлейк фон Тифенбаха, его ассистента-переводчика Тимоти Истлейка и их опекуна-телохранителя сержанта полиции Джека Пински.

Агента зовут Чжи-Бо, но его можно называть просто — Боб. Он к этому привык с детства...

— Потрясающий парень! — с удовольствием и гордостью сказал Пит. — Вы его вчера видели в самолете... Ловок, как Джеки Чан, дерется, как Брюс Ли, автомобиль водит, как Михаэль Шумахер, интеллигентен, как Конфуций!.. Из старой аристократической китайской семьи, уходящей своими корнями во времена изобретения пороха и первых китайских переселенцев в Сан-Франциско...

Джек, в свою очередь, поведал Питу о том, что вчера, пока мы были в гостях у Морта в Пасадине, здесь, в нашем бунгало, был произведен обыск. И попросил меня пересказать Питу мое видение во всех подробностях, стараясь не упустить ни одной детали.

Что я и сделал, под синхронный и добротный перевод Тимурчика. Хотя надо отметить, что во время своего рассказа я несколько раз ловил на себе испуганный взгляд Пита Морено.

Так обычно, НЕ ВЕРЯ САМИМ СЕБЕ, на меня смотрят Люди, невольно начинающие ПОНИМАТЬ МЕНЯ безо всякого перевода на тот или иной язык!

А то, что Пит уже стал полегоньку врубаться в то, что я говорю по-шелдрейсовски, — у меня сомнения не было. Поэтому я молча, внутренне, только мысленно пожелал ему успокоиться и быть повнимательней. И все. Пит и успокоился.

Когда начали собираться на выезд, я просквозил в спальню — проведать Братка.

Тот уже очухался от наркоза, содрал, сукин сын, бинты с покалеченной задней лапы и вовсю лечился Древне-Котовым способом, идущим из тьмы веков — наверное, еще от саблезубых Тигров. Он просто языком зализывал свою рану.

— Жрать охота, Шеф!.. — капризно сказал Браток.

О черт побери... Мы же совсем забыли про еду для Братка!

— Перебьешься! — максимально строго проговорил я, чтобы скрыть свое смущение. — Сейчас что-нибудь притащим. Как ты себя чувствуешь?

— Я себя чувствую, но плохо. Очень хочется жрать, — ответил Браток.

Я вспрыгнул к нему на кровать, лизнул его в нос и понял — температура спала, нос Братка был уже влажным и прохладным. Дело явно шло на поправку, и в том, что Браток хотел есть, не было ничего удивительного. Ай да Моше-Майкл доктор Фейгельман!..

Натащили мы Братку все, что было в холодильнике, и пообещали после работы привезти свежего мяса. И спросили, что он больше всего любит.

— Я тут недавно в одном дворе долины Сан-Фернандо Индюка пришил! — мечтательно проговорил Браток по-Животному. — Вот где был кайф!.. Индюк здоровенный, тяжелый, подлюга, я с ним еле-еле через забор перемахнул... Но уж зато вкуснятина, я вам скажу, Шеф, — зашибись... Я, Шеф, вообще от индюшатины торчу.

— Все!!! — рявкнул я на этого жлобского Кото-Пума величиной с теленка и весом в полтора Джека Пински. — Никакой индюшатины! Будешь жрать то, что мы тебе дадим, или то, что я тебе потом разрешу отловить. Понял, бандитская твоя харя?!

— Да вы что, Шеф?.. — заныл этот обалдуй. — Я же Хищник... У меня этот... как его?.. Инкт... Инс-кинт...

— Инстинкт, дубина! Сколько раз повторять? Короче: еще раз попробуешь что-нибудь спиз... в смысле — украсть, попрошу Джека пристрелить тебя из пистолета к свиньям собачьим!

Браток напряженно подумал, поднял бровки «домиком» и тихо возразил:

— Таких не бывает.

Я чуть до потолка не подпрыгнул от злости:

— Чего «не бывает»?!

— Свиней собачьих. Или — или, — робко сказал Браток.

— А вот ты, мудила, попробуй — укради что-нибудь, я тебе покажу не только свиней собачьих, но и собак свинячьих! — пригрозил я напоследок. — Закончили прения. Остаешься один дома. Поссать, погадить — в садик. Дошкандыбаешь. Служащие отеля будут там твой капкан убирать — затаись и не возникай. Ну а если кто-нибудь сюда к нам полезет... Сам понимаешь.

— Не трухайте, Шеф. Я пока хоть и с тремя лапами, но за вас, Шеф, за Тимурчика и за Джека кому хошь козу заделаю!..

* * *

Когда мы вышли из отеля под жесткий полосатый навес над входом и прошли по красной ковровой дорожке мимо огромных керамических вазонов с потрясными цветами, мимо квадратных колонн, поддерживающих этот длинный полосатый свод, откуда-то сбоку (я сидел в рюкзаке за спиной у Тимура и поэтому ни фига не сообразил — откуда?..) мягко выкатился «линкольн» последней модели, затормозил прямо перед нами. То, что это была именно «последняя модель», сказал потом Тимур. Он в автомобилях сечет невероятно!

Из-за руля выскочил абсолютнейший китаец в черной маечке под самое горло, в легком черном пиджачке с закатанными рукавами, в черных же брючишках и каких-то очень мягких, совершенно неслышных туфлях. И как у всех здесь в Калифорнии — темные очки на полфизиономии. А пистолетом от него за версту разило!..

Странная у нас была первая половина этого дня — два человека в черном: раввин Моше Фейгельман (тот, правда, был еще и в шляпе...) и теперь вот этот с понтом Водитель-полицейский Китаец. Без шляпы, но зато в черных очках.

Кстати, очки он тут же сдернул и поклонился всем нам ну совершенно по-китайски! Я сколько раз видел по телику вот такие китайские поклоны. И у нас в Квинсе, в китайской лавке...

— Чжи-Бо — мой партнер, — представил его Пит Морено. — Теперь — ваш водитель.

— Можно просто — Боб, — улыбнулся Китаец.

— А это — Джек Пински, детектив. Нью-Йорк полис департмент.

— Добрый день, сэр. Мы виделись вчера в аэропорту.

Джек протянул руку Китайцу:

— Просто — Джек. А это — Тим Истлейк.

— Привет, Тим.

И тут произошло невероятное! Стоило мне только высунуться из-за плеча Тимура, как этот китайский «просто Боб» сказал мне на кристально чистом шелдрейсовском языке:

— С вами-то, мистер, я полагаю, проблем не будет. Судя по тому, что я слышал и читал о вас, — вы превосходно знакомы с работами английского профессора Ричарда Шелдрейса.

Мы с Тимуром так и присели на задние лапы!.. Даже Джек, уж на что невозмутимый тип, и тот чуть в осадок не выпал.

— Так что, мистер Плоткин-Истлейк фон...

— Просто — Кыся, — демократично прервал я китайского Боба и протянул ему лапу из-за спины Тимура.

— Тем лучше! — Боб аккуратно пожал мне лапу.

Джек наконец обрел дар речи и удивленно спросил:

— О Боже! В тебе-то это откуда, Боб?!

— С детства, сэр. От мамы. У мамы — от бабушки. У бабушки — от прабабушки. И так далее. В нашей семье ВСЕ ЭТО шло изначально по женской линии, — по-английски сказал Боб даже без намека на хвастовство. — За много сотен лет еще до возникновения теории профессора Шелдрейса. Возможности диалога Человека с Животным еще в пятом веке до нашей эры описаны древним китайским философом Лао-цзы...

— Грандиозно! — искренне восхитился Джек Пински и неожиданно попросил всех нас — и Пита, и Боба, и Тимурчика, и меня:— Ну-ка прошвырнитесь в сторонку минут на десять. Я один хочу осмотреть это чудо автомобильной техники.

И из небольшой сумочки, висевшей у него на плече, Джек вытащил приборчик размером с телефонную трубку. Приборчик, который мы с Тимуром у него еще ни разу не видели. Темнила чертов!..

— Не беспокойтесь, сэр, — улыбнулся ему Боб и показал Джеку точно такой же приборчик. — Я обе машины проверил на эти «русские народные игры». Все чисто.

Мы с Тимурчиком переглянулись: что это еще за «русские народные игры»?! Уж кто-кто, а мы с ним должны были бы знать про это! Где бы мы сейчас ни жили, но мы с Тимуром — все равно же РУССКИЕ!

— Что это за «игры», Джек? — подозрительно спросил Тимур. — Что-то мы с Мартыном таких игр не помним...

— А это, сынок, когда один большой «мерседес» или вот такой «линкольн» вдруг взрывается вместе с пассажирами и улетает в небо в виде большого количества маленьких некрасивых кусочков.

— Сейчас в России эти игры очень популярны, — добавил Боб.

— И эти штуки гарантируют, что мы не превратимся в маленькие некрасивые кусочки? — спросил Тимур у Пита Морено и показал на приборчики в руках Боба и Джека.

— Нет, — ответил Пит. — Это вам гарантируем мы — Джек, Боб и я. А приборы нам в этом только слегка помогают. Поезжайте на «Парамаунт», а я возвращаюсь на «Джей-пи-эл». Привет!

* * *

«Ну что сказать вам за Лос-Анджелес? Таки — не Нью-Йорк!» — как выразился бы Шура Плоткин с легким ироничным еврейским акцентом, которого в нормальной речи у него и отродясь никогда не было.

И был бы прав. «Таки — не Нью-Йорк».

Все очень одноэтажное, разнесенное хрен знает на какое расстояние, соединенное скоростными дорогами — фривеями, с кучей съездов в улицы с односторонним движением и в бульвары с двусторонним...

Где-то внизу и сбоку, в стороне — даунтаун с мрачноватыми высоченными домищами, смахивающий на спрессованный кусок нью-йоркского Манхэттена.

Боб сказал, что Лос-Анджелес — единственный город в Америке, центр которого находится на его окраине...

А так все, повторяю, тоскливо-одноэтажное, залитое солнцем, невероятно вытянутое в длину предместье ожидаемого и неначинающегося большого города!

Но это мое личное, скороспелое и неквалифицированное Котовое мнение, и на него, как говорит Шура, «можно положить с прибором». Что это — я не знаю, но Шуре верю.

Хотя в то же время, говоря о Лос-Анджелесе без особых ноток восторга, просил бы учесть следующее.

Наверное, если я поживу здесь подольше, мне и Лос-Анджелес понравится. Вот только что Боб пообещал свозить нас с Тимурчиком в Санта-Монику на Променад — к океану. Этот полицейский Китаец со своими талантами по семейно-женской линии четко просек, что я не бог весть в каком восхищении от города, и теперь хотел сделать все, чтобы я не расстраивался...

И последнее. Как говорил мой старый друг Водила: «Меня тоже не в дровах нашли!», а родился я и вырос в Ленинграде — ну, в смысле, в Санкт-Петербурге. В одном из самых красивых городов в мире! И ничего страшного, что мы с Шурой жили на его задворках. Нам это совершенно не мешало считать Фонтанку и Адмиралтейство, Казанский собор и Петропавловку, Зимний дворец и наш любимый пустырь перед нашим домом на Гражданке — СВОИМИ...

А Мюнхен, который я теперь знаю, как свои четыре лапы?.. А Вашингтон — очень, я вам скажу, неслабый городишко... А Нью-Йорк, где мы все сейчас живем! Это вам что — хухры-мухры?!

Нет, уважаемые Мистеры, Мэмы и Сэры! Кот, обладающий таким разнообразным жизненным опытом, такой степенью сравнения — имеет полное право на собственную точку зрения!

... По дороге на киностудию Боб обнаружил знания, поразительные для служащего криминальной полиции! Он рассказал нам про Адольфа Цукора, основавшего «Парамаунт» аж в тысяча девятьсот шестнадцатом году... Рассказал про Бинга Кросби, про замечательного режиссера Сесиль де Миля, про президента студии семидесятых годов Блюдорна, про Рудольфе Валентине, про Мэри Пикфорд, Марлен Дитрих, Гэри Купера, постановщика знаменитых фильмов Билли Уайлдера... Про Уильяма Харта, Йозефа фон Штернберга...

— Это просто грандиозно, что Кыся получил роль на такой студии! — сказал Боб. — У «Парамаунта» одних «Оскаров» столько же — сколько пальм в Гриффит-парке. Не говоря уже о «Золотых Глобусах».

— Боб, тебе не кажется, что перед тобой просто прямая дорога — из полиции в кино? — сказал Джек. — Ты столько знаешь про все эти штуки... Судя по тому, что про тебя рассказывал твой шеф, ты смог бы быть там прекрасным каскадером. Думаю, что эти парни зарабатывают побольше, чем мы с тобой в полиции... Неужели тебе не хотелось бы поработать с каким-нибудь Френсисом Фордом Копполой? Или со Стивеном Спилбергом?

— Да нет, Джек... — как-то промямлил Боб. — Я уж лучше останусь в полиции и поработаю с Питом Морено. Он на своем месте ничуть не проигрывает Спилбергу. Тем более что в полицию я пришел именно из кино. Кстати, из каскадеров...

Мы плелись в пробке, образовавшейся при съезде с Сансет-бульвара на Голливуд-драйв, и мы с Тимуром видели, как цепко вглядывались Джек и Боб в соседние машины и их владельцев. Я чувствовал, что наш пацан начинает нервничать, и, чтобы снять напряженку, сказал:

— Знаешь, Боб... Последнее время моя жизнь в силу разных Котово-житейских обстоятельств тоже резко меняла свои направления. Но с Котами все проще. А вот что тебя заставило плюнуть на кино и уйти в полицию?

— Но если этот вопрос тебе неприятен, ты можешь на него не отвечать. Правда ведь, Мартынчик? — деликатно поспешил вставить Тимур.

— Конечно, конечно! — тут же согласился я.

— Нет, почему же?.. — негромко сказал Боб, настырно выдираясь из общего автомобильного стада. — Просто однажды, когда снимали перестрелку в какой-то очередной гангстерской телевизионке, мы изображали драку, вываливались из окон второго этажа и палили друг в друга специальными холостыми патронами. Все, кому было положено по сценарию, валялись, так сказать, «убитыми»... А когда съемка этой сцены закончилась и режиссер нам сказал «Спасибо», мы все встали.

А один, мой очень близкий дружок, остался лежать. Он оказался действительно мертвым. Кто-то в него стрелял настоящими боевыми патронами... Вот мне и захотелось узнать — КТО? С тех пор я работаю в полиции.

Мы еще немножко проехали молча, потом куда-то свернули, на какие-то уж совсем безавтомобильные улицы, потом свернули второй раз и остановились на нешумной красивой улице, у двух высоких желтых арок с кружевными железными воротами, за которыми виднелось что-то тоже очень красивое, ухоженное и необозримое...

— Ну вот, — негромко сказал Боб. — Это и есть знаменитая Мелроуз-авеню, пятьдесят пять пятнадцать. «Парамаунт пикчерз»...

— Ты здесь работал, Боб, да? — тихо спросил его Тимур.

— Нет. На «Уорнер бразерс», — улыбнулся Боб.

— Подожди секунду, Боб. Не въезжай в ворота, — сказал Джек. — Я хочу чуточку оглядеться. Слегка разобраться в географии. Подъезды, то-се... Сам понимаешь.

— Конечно, сэр.

— Я разве не сказал тебе, как меня зовут? — спросил Джек.

— Все в порядке, Джек. На эти ворота можно выехать и со стороны Беверли-бульвара по Виндзор-стрит, по Ирвинг и Бронсон-авеню. Потом я покажу тебе заезды и с другой стороны — от Голливудского еврейского кладбища...

Пока Джек оглядывался и даже что-то записывал, мы с Тимуром рассматривали парамаунтовские арки. В одну из них автомобили въезжали, из другой — выезжали.

А между этих арок, на толщенной квадратной опоре висел огромный венок из настоящих зеленых веток с ловко вплетенными разноцветными засушенными цветами и яркими лентами.

Что-то похожее, но поменьше размером, я видел на кладбище в Комарове, под Ленинградом, когда мы с Шурой, захватив с собой бутылку водки и еще одного приятеля для него, и немного «хека безголового» для меня, ездили на это кладбище кого-то помянуть...

Вторично с такими венками, но уже совсем с небольшими — величиной с обеденную тарелку, я столкнулся в Мюнхене, где немцы в Рождество имеют обыкновение вешать их на входные двери своих квартир...

И вот сейчас я увидел такой венок в третий раз. Вот уж не думал, что русско-кладбищенский и немецко-рождественский венок может как-то существенно влиять на производство американских кинофильмов!

— И я тоже... — шепнул мне на ухо Тимур, точно прочитав мои мысли, словно по учебнику.

Правда, этот «венок Соединенных Штатов» по сравнению с уже знакомыми мне венками был просто гигантским! Хотя я и говорил, что в Америке все очень, ну просто невероятно большое, привыкнуть к этому трудновато.

Джек спрятал свою записную книжечку и сказал Бобу:

— Ну что? Поехали в кинематограф?

И мы поехали в американский кинематограф, в его правую желтую арку, мимо распахнутых створок кружевных железных ворот, прямо по направлению больших оранжевых стрелок, нарисованных на темно-сером асфальте.

* * *

Господи, как-то там наш бедный больной трехлапый Браток?..

... Мы сидели в огромном и превосходном кабинете продюсера нашего фильма, которым оказался старик Стив — один из встречавших нас вчера в аэропорту.

Судя по размерам кабинета, Стиву удалось очень симпатично реализовать расхожую американскую сказочку о бедном уличном мальчике, который благодаря упорному труду и неколебимой вере в Господа стал миллионером и уважаемым членом общества.

Интересно, с чего начал юный Стив свое восхождение по экономической лестнице, когда работал простым барменом в третьесортной забегаловке? С недолива? Или еще с чего-нибудь?..

Помню, в российские времена, когда пьяненький Шура возвращался из Дома журналистов или Дома кино, он каждый раз слезно каялся мне, что начиная с университета всю свою сознательную жизнь он ПРОСТОЯЛ НЕ ПО ТУ СТОРОНУ СТОЙКИ БАРА! Если бы, дескать, он стал не Журналистом, а Барменом, то я бы у него жрал не «хек мороженый безголовый», а живую волжскую стерлядь и закусывал бы ее испанскими зелеными оливками!!!

Ибо пока в России не появился открытый и легальный бандитизм, профессия бармена была наиболее доходной и престижной.

Нет, со времен своего безымянного «барменства» старик Стив за последние лет пятьдесят определенно круто «приподнялся»! Мы это поняли еще когда проходили по коридорам его офиса, потом по мягчайшим коврам сквозь его приемную, всю увешанную плакатами фильмов, сделанных фирмой Стива.

А с этих плакатов на нас смотрели знакомые всему миру глаза Роберта де Ниро, Барбры Стрейзанд, Сильвестра Сталлоне, Деми Мур, Брюса Уиллиса, Мишель Пфайфер, Аль Пачино, Николаса Кейджа, Джона Траволты, Голди Хоун, Вупи Голдберг...

Тут нам не нужен был никакой Чжи-Бо со своими глубинными познаниями истории Голливуда. Эти глаза и лица ежедневно смотрели на нас с экранов наших телевизоров и были значительной частью нашей повседневной жизни.

«Ё-моё и сбоку бантик!» — как говорил мой друг Водила, неужели когда-нибудь и моя исполосованная рожа, увенчанная рваным ухом, будет смотреть с такого плаката?!

— Обязательно! — горячо заверил меня Тимур, снова без спроса вторгаясь в мои размышления.

Компашка в кабинете Стива тоже собралась — я тебе дам!

Режиссер Клиффорд Спенсер — прошлогодний номинант на «Оскара». Как сказал старик Стив, Клифф был номинирован (представлен) за потрясающий психотриллер — «Невеселые ребята», о котором мы все трое — Джек, Тимурчик и я — и слыхом не слыхивали! Видать, недаром этот Клифф пролетел мимо «Оскара»...

Клифф был загорелым сорокалетним толстяком, смахивающим на низкорослого японского борца сумо и одетым в такие тщательно-живописные лохмотья, что Стив был вынужден нам сказать:

— Художник имеет право выглядеть так, как он этого хочет. Но если мы с вами сделаем классный блокбастер и нашего «Суперкота» когда-нибудь выдвинут на «Золотой Глобус» или «Оскар», нам удастся увидеть Клиффа и в смокинге. Хотя должен предупредить, и это зрелище не для слабонервных...

После чего Стив представил нам «гордость сегодняшнего кино» — мисс Нэнси Паркер, владелицу домов во Флориде и Калифорнии (как потом выяснилось — квартир в Сан-Франциско, Нью-Йорке и Париже...) и собственного самолета, которому «противные, бессердечные авиавласти сегодня утром не давали вылета из Майами», и она теперь вынуждена извиняться за опоздание!..

Рожица мисс Нэнси чуть ли не ежедневно мелькала на экране нашего телевизора в Квинсе, и поэтому мы раскланялись с ней, как со старой знакомой.

Несмотря на то что мисс Нэнси Паркер вела себя предельно мило, непосредственно, тихо и скромно, я вгляделся в ее хорошенькую и простоватую мордочку и вдруг понял — за всем очарованием этой мисс стоит такая бешеная деловая хватка, такой железный, ни на секунду не ослабевающий расчет, которому мог бы позавидовать даже король империи «Майкрософт» — Билл Гейтс. А уж чего мне только про него Сокс не рассказывал!..

Следующим был такой бывший голливудский «звездюк»...

А правда, как сказать? Ну, женщина, понятно: «звезда». А мужик? «Звездюк» или «звездун»?.. А может, вообще — «звездяк»?!

Ну не важно. Важно, что это был сам Рэй Уоттен! Его лицо мы только что видели на рекламном плакате какого-то фильма в приемной Стива, а месяц тому назад имели удовольствие по телевизору посмотреть с этим Рэем Уоттеном парочку старых картин. Мне эти фильмы, не скрою, были абсолютно до фени — ни Животных, ни Кошек, ну ни хрена интересного! Но наши — Рут, Тимурчик и мой Шура — без ума от Рэя Уоттена, и я из вежливости, как идиот, был вынужден вместе с ними таращиться на экран, делая вид, что не слышу никаких призывных мявов со двора...

— Если воспользоваться старым журналистским штампом, — сказал старик Стив и широким жестом указал на Рэя Уоттена, — то этого человека мне представлять вам не нужно — Рэй Уоттен!

— Отпад!.. Я прямо-таки тащусь!.. — прошептал Тимур. — Чтоб так, вместе, за одним столом?! Мне же никто в школе не поверит!

И вдруг мы оба услышали, как Джек, не разжимая сомкнутых губ, тихо, но явственно спросил нас на очень приличном шелдрейсовском:

— Почему его не нужно представлять? Кто это?

— Ну, Джек!.. — Тимур чуть не захлебнулся от возмущения.

На мгновение мне показалось, что от негодования Тимур вот-вот укусит Джека!

А нужно сказать, что я для всеобщего обозрения сидел на столе. Об этом в самом начале нашей тусовки меня попросил старик Стив, и у меня не было оснований отказывать ему в его просьбе.

Поэтому я, не поворачиваясь к Тимуру мордой, а продолжая сидеть к нему спиной, несколько раз недобро хлестнул хвостом по столу. И Тимур сразу же заткнулся. Он знал: когда я начинаю барабанить кончиком хвоста — значит, я чем-то очень недоволен!

Действительно, какого черта?! Подумаешь, грех — Джек не знает Рэя Уоттена... Ну и что? А Рэй знает, кто такой Джек Пински?! А у Тимура этот его... Как же «это» называла Рут?.. А, вспомнил! А у Тимура этот его «вонючий подростковый СУБЪЕКТИВИЗМ» — дескать, «раз я это знаю — все должны знать» или «раз я это люблю — все должны любить», и наоборот, — за последнее время стал проявляться все чаще и чаще!..

Шура говорит, что со временем это пройдет, а Рут требует, чтобы ОНО исчезло немедленно! В чем я с ней совершенно согласен. Лично меня это дико раздражает.

— Прости меня, Джек, — беззвучно сказал Тимур. — Просто я думал...

— Все в порядке, малыш, — так же ответил ему Джек и погладил меня по холке.

Он явно хотел поблагодарить меня за заступничество, но теперь уже боялся обидеть Тимура. Поэтому только погладил меня.

— А еще я подумал... — хитровато улыбнулся старик Стив. — Уж если мы на главную роль «Суперкота» приглашаем настоящего, подлинно РУССКОГО СУПЕРКОТА, известного сегодня уже всей Америке, а его ближайшим другом и переводчиком является натуральный РУССКО-АМЕРИКАНСКИЙ мальчик... Тим! Как звучит твое имя по-русски?

— Тимур, сэр.

— Спасибо, сынок! А отец Тимура — российский литератор Алекс Плоткин, а американка-мать Рут Истлейк — лейтенант нью-йоркской полиции, то почему бы здесь, на «Парамаунте», их не мог сопровождать тоже РУССКИЙ человек? Который будет осуществлять связь вашей группы, Джек, с нашей администрацией. По всем вопросам. С этим человеком я работаю уже почти двадцать лет и убежден, что за его могучими плечами Мартын, Тим и Джек будут чувствовать себя уютно и защищенно. Наташа Векслер!!!

И Стив торжественно протянул руку, указывая куда-то за наши спины.

Мы все трое как по команде повернулись и в углу кабинета увидели утопающую в огромном кожаном кресле небольшую, худенькую женщину в очках.

Она уж-ж-ж-жасно приветливо и симпатично улыбнулась конкретно нам — мне, Тимурке и Джеку — и сказала, помахав нам тонкой, изящной ручкой:

— Хэллоу!..

О черт побери...

На меня вдруг как накатило, как накатило! Смотрю на эту Наташу Векслер в черных голливудских брючках, в широкой черной кофте, с блокнотиком на коленях, и в глазах у меня все плывет, мягко так растворяется в воздухе, сильный поток теплого ласкового ветра с неведомой силой уносит меня из кабинета старика Стива куда-то Вперед, во Время, которое еще не наступило...

Но вижу я почему-то Нью-Йорк, Пятую авеню, церковь Святого Томаса, куда мы как-то вместе с Рут и Тимуром водили на экскурсию Шуру Плоткина.

А потом смотрю...

* * *

... ДЖЕК ПИНСКИ — В БЕЛОМ СМОКИНГЕ, С БЕЛЫМ ЦВЕТКОМ НА ШЕЛКОВОМ ЛАЦКАНЕ, С БЕЛОЙ «БАБОЧКОЙ» НА ТВЕРДОМ ВОРОТНИЧКЕ С ОТОГНУТЫМИ УГОЛКАМИ!..

... А ЗА РУКУ ЕГО ДЕРЖИТ ЭТА САМАЯ НАТАША — УЖЕ НЕ В ЧЕРНЫХ БРЮЧКАХ, А В ДЛИННОМ БЕЛОМ ПЛАТЬЕ, С КАКОЙ-ТО СВЕРКАЮЩЕЙ ХРЕНОВИНКОЙ НА ГОЛОВЕ!..

И Я ОТКУДА-ТО ЗНАЮ, ЧТО ОНА УЖЕ НЕ НАТАША ВЕКСЛЕР, А НАТАША ПИНСКИ!..

ВОКРУГ НИХ ВСЕ ТАКИЕ ТОРЖЕСТВЕННЫЕ, РАЗОДЕТЫЕ — РУТ, ШУРА, СТАРИК СТИВ И ВЕСЬ ПОЛИЦЕЙСКИЙ УЧАСТОК, И МЫ С ТИМУРОМ ТУТ ЖЕ НЕПОДАЛЕКУ...

ВСЕ ВЫХОДЯТ ИЗ ЦЕРКВИ, СПУСКАЮТСЯ К ОГРОМНЫМ ЛИМУЗИНАМ С БУМАЖНЫМИ ЦВЕТАМИ И ДВУМЯ ЗОЛОТЫМИ КОЛЬЦАМИ НА КРЫШАХ... И Я ВСПОМИНАЮ, ЧТО ТАКИЕ АВТОМОБИЛИ, ТОЛЬКО ПОМЕНЬШЕ, ЕЗДИЛИ ПО ЛЕНИНГРАДУ, КОГДА ЛЮДИ ЖЕНИЛИСЬ ДРУГ НА ДРУЖКЕ...

ВОТ ТАК НОМЕР!!!

А ВСЕ НАШИ ЗНАКОМЫЕ ПОЛИЦЕЙСКИЕ ИЗ УЧАСТКА ДЖЕКА И РУТ ПОЮТ РУССКИЕ ЧАСТУШКИ И ВПРИСЯДКУ ПЛЯШУТ НА СТУПЕНЬКАХ ЦЕРКОВНОЙ ЛЕСТНИЦЫ... ТАК ЖЕ, КАК ПЛЯСАЛИ У НАС В ЛЕНИНГРАДЕ НА ЛЕСТНИЧНОЙ ПЛОЩАДКЕ, КОГДА В СОСЕДНЕЙ КВАРТИРЕ БЫЛА СВАДЬБА!

А ВОКРУГ КУЧА ЗНАКОМЫХ ЛЮДЕЙ И ЖИВОТНЫХ!.. ВСЕ ОНИ ВЫХОДЯТ ИЗ ЦЕРКВИ СВЯТОГО ТОМАСА, А СПУСКАЮТСЯ ПОЧЕМУ-ТО УЖЕ ПО СТУПЕНЯМ НЬЮ-ЙОРКСКОЙ ПУБЛИЧНОЙ БИБЛИОТЕКИ, В КОТОРОЙ РАБОТАЕТ НАШ ШУРА...

НИЧЕГО СЕБЕ?!

НО ТУТ ДЖЕК С НАТАШЕЙ ПОДХОДЯТ К НАМ С ТИМУРОМ, НАКЛОНЯЮТСЯ, ЧТО-ТО СПРАШИВАЮТ...

А Я НИЧЕГО НЕ СЛЫШУ, ПОТОМУ ЧТО НЕ МОГУ ОТОРВАТЬ ГЛАЗ ОТ РАССТЕГНУТОЙ ШИРИНКИ НА БРЮКАХ ДЖЕКА! А ТАМ... НЕ ТО, ЧТО ВЫ ДУМАЕТЕ, А ПИСТОЛЕТ В КОБУРЕ ОТТУДА ВЫГЛЯДЫВАЕТ!!!

ГОСПОДИ БОЖЕНЬКА Ж ТЫ МОЙ!.. ДА ХОТЬ БЫ НИКТО ЭТОГО, КРОМЕ МЕНЯ, НЕ ЗАМЕТИЛ... И ЭТО В ТАКОЙ ДЕНЬ, ПОД ТАКУЮ МУЗЫКУ!..

— ДЖЕК... ДЖЕК!.. — В ПАНИКЕ БОРМОЧУ Я. — ЗАСТЕГНИ ШИРИНКУ НЕМЕДЛЕННО! ПИСТОЛЕТ ЖЕ ВИДНО...

* * *

— Что с тобой, Мартын? Очнись!.. — испуганно шепчет мне Джек.

... И я снова возвращаюсь в кабинет нашего продюсера.

— Тебе что-то опять причудилось, да?! — сгорает от любопытства Тимур. — Расскажи, Мартынчик, миленький!.. Что?!

— Ни в жисть! — отрезаю я самым решительным тоном и, чтобы как-то скрыть волнение, начинаю тщательно вылизывать левую переднюю лапу.

Вылизываю между когтей, приглаживаю лапой усы, а сам из-под лапы «давлю косяка» на эту Наташу Векслер...

Елочки-моталочки, думаю, неужто видение — в лапу?! В смысле — сбудется...

* * *

Спустя час мы, несколько подавленные и растерянные (Джек, Тим и я), сидели вместе с Наташей Векслер и нашим китайским Бобом в студийной «контине» — столовке. Перекусывали.

Наверное, чтобы как-то снять повисшую над столом напряженку, Джек улыбнулся Наташе и сказал:

— Какая красивая фамилия — Векслер... Когда мы были еще совсем мальчишками и жили в Чикаго, то тренером нашей школьной бейсбольной команды был некий Барни Векслер. Очень красивый и мощный парень. Все наши девчонки были от него без ума! Завидовали мы ему до смерти. И уж совсем не понимали своих одноклассниц — как им может нравиться такой старикашка?! Ему тогда было лет двадцать пять — двадцать восемь, этому Векслеру...

Наташа и Боб рассмеялись.

— Векслер — это не моя фамилия, а моего мужа, — сказала Наташа, узрела мгновенно скисшего Джека Пински и спасительно добавила: — Моего бывшего мужа. Настоящая моя фамилия — Мутикова. Как видите, не такая уж красивая. По русски скорее смешная...

Обычно немногословный и решительный Джек являл собой более чем печальное зрелище.

Бог мой, насколько у нас, у Котов, все ЭТО построено значительно разумнее, четче и экономнее! Мы, Коты, свою внезапно вспыхнувшую влюбленность в Кошку предъявляем ей в виде открытого, не замутненного болтовней Желания, сопровождающегося Откровенными Действиями...

Очень, я вам скажу, сближает!

Хотя, вполне вероятно, наш Джекуля выглядел растерянно и, чего уж скрывать, жалковато не только потому, что увидел Наташу Векслер и неожиданно ощутил явный привкус горечи в своем сладостном холостячестве.

Его, нашего Джекочку, как, впрочем, и нас с Тимуром, ошарашил и придавил новый сюжет сценария «Суперкот». Полгода тому назад Шура Плоткин за вполне приличные бабки переписывал эту «Вампуку» (так он называл этот сценарий), стараясь приблизить «американский бред сивой кобылы о России» (как говорил Щура) к истинно российским реалиям.

Работал Шура для студии «Уорнер бразерс». «Парамаунт» перекупил у бразерсов «Суперкота» и не оставил в нем даже следа от прежнего сюжета, сохранив лишь «русского Кота» как такового.

Узнали мы об этом чрезвычайно просто. Мисс Нэнси Паркер попросила старика Стива кратко пересказать ей сюжетную канву, ибо она согласилась сниматься в этом фильме, не читая сценария. Так ей хотелось быть МОЕЙ партнершей, да к тому же она не могла отказать своим друзьям, которые так просили ее об этом. Сами понимаете — Президенту и Первой Леди не отказывают...

Это заявление мисс Паркер мы расценили как обычный рекламный трюк, а вот новый сюжетец «Суперкота» заставил нас с Тимуром и Джеком просто-таки вздрогнуть! Судите сами...

* * *

... Из России в Калифорнию, в поисках новой жизни, летит бедненькая русская эмигранточка Глаша (мисс Нэнси Паркер) со своим любимым Котиком Мишей (???), которого должен играть я.

Момент!.. Вы когда-нибудь слышали, чтобы в России Кота называли Мишей?! Я лично — нет.

Васек встречал тучи. Мурзиков — немерено! Был даже один знакомый Кот — Абрашка. Причем из абсолютно русской православной семьи! Но Миша?!

Черт с ним. Не в этом дело. Поехали дальше.

... А вместе с Глашей и Котом Мишей в Америку летит голодающий известный русский Ученый из одного сверхсекретного института Российской Академии наук. Он уже три года не получал ни копейки за свои открытия, и теперь одно из них он везет с собой. Это открытие может осчастливить Человечество, но оно же может Человечество и погубить! Но честный русский Ученый тайно везет свое детище для счастья Америки...

Вместе с девушкой Глашей, Котом Мишей и голодным Ученым летят в Америку и киллеры из русской мафии. В самолете они ужасно пьют водку и жрут икру, и незаметно убивают русского Ученого, чтобы завладеть его изобретением, которое они должны продать за тяжкие миллионы исламским террористам-экстремистам, чтобы те могли этим изобретением погубить всю «белую» Америку!!!

Но перед смертью русский Ученый заподозрил неладное и успел спрятать свои сверхсекретные записи в простенькую сумочку русской эмигранточки Глаши, куда потом залезает Кот Миша.

Убивцы понимают, что их жуткий бизнес срывается, вычисляют Глашу и Кота Мишу и начинают за ними страшную охоту!..

Но в Калифорнии в Глашу насмерть влюбляется бывший полицейский, ныне частный детектив Джон (мистер Рэй Уоттен), и включается в борьбу против русской мафии и исламских террористов вместе с девушкой Глашей и Котом Мишей.

По ходу действия Кот Миша должен совершать всякие немыслимые подвиги — от выпрыгивания из летящего над океанам самолета до организации восстания диких Животных в местном зоопарке!!!

* * *

Казалось бы, полная бредятина!.. А как смахивает на то, что сейчас действительно происходит с нами?!

Естественно, услышав от старика Стива новый вариант этого вроде бы высосанного из лапы сценария — мы с Джеком и Тимурчиком основательно прибалдели!

— Очень, очень интересный вариант сценария... — пробормотал ошеломленный Тимур и попытался заглянуть нам с Джеком в глаза.

— Я рад, что тебе нравится, сынок, — улыбнулся ему Стив.

— И что особенно приятно — очень реально. Как в жизни, — максимально искренне сказал Джек, почесывая у меня за ухом. — Я слышал, будто что-то похожее сейчас в действительности происходит в Лос-Анджелесе. Интересно, кто же кому подсказал эту идею: настоящие преступники — авторам сценария или авторы — настоящим преступникам?..

— Ребята, такие совпадения здесь достаточно часты, — негромко проговорил Рэй Уоттен, «меркнущая звезда второй величины», как его еще в Нью-Йорке назвала Рут. — Классический пример тому — легендарный «Титаник». В конце прошлого века некто Робертсон написал фантастический роман «Гибель титана», в котором живо сочинил плавание и гибель огромного пассажирского парохода. А через пятнадцать или шестнадцать лет, сейчас точно не помню, действительно был построен гигантский пароход «Титаник», который и в самом деле затонул вместе со всеми пассажирами в Северной Атлантике. Точно так же, во всех трагических деталях, как это и было описано в романе Робертсона! Когда это произошло, мир бросился перечитывать Робертсона. Так оказалось, что даже размеры настоящего «Титаника» были точь-в-точь такими же, как и у того судна, которое сочинил Робертсон в прошлом веке! Вот что это?.. Указующий перст Божий?.. Предупреждение свыше?!

— Рэй! Актер не должен быть таким умным и образованным! — закричала мисс Нэнси Паркер. — Это вредно для нашей профессии.

— Нэнси, детка, ты стопроцентно права, — добродушно усмехнулся Рэй Уоттен. — Поэтому твой контракт и стоит больше моего ровно в три раза.

— Ты хочешь меня обидеть, Рэй? — огорчилась Нэнси.

— Что ты, дорогая моя, я просто хочу подчеркнуть твою уникальность.

— Брэк! — скомандовал Стив, словно рефери на ринге. — Что ты по этому поводу думаешь, Клифф? Я имею в виду вопрос Джека Пински и разговор о «Титанике»...

— А что я могу думать? — Режиссер Клифф Спенсер пожал плечами. — Только то, что спустя сто пять лет после выхода фантастики Робертсона и спустя восемьдесят с чем-то лет после подлинной катастрофы мой друг Джеймс Камерон снимает «Гибель „Титаника“», получает бог знает сколько «Оскаров» и чудовищное количество денег! Ровно половина всего этого меня бы вполне устроила.

* * *

О черт!.. Сидим в этой студийной «контине», чего-то жрем, о чем-то треплемся, а там, в наглухо запертом отельном бунгало томится одинокий, голодный и больной Браток Пум!..

* * *

Из-за опоздания мисс Нэнси Паркер пресс-конференцию с журналистами перенесли на конец первого съемочного дня, который состоится уже послезавтра. Сегодня же — знакомство с моими дублерами (пять Котов и одна совершенно Котоподобная Кошка-культуристка), вселение в тот передвижной домик-трейлер, о котором так красочно было упомянуто в «Меморандуме», получение постоянной стоянки для наших автомобилей, какие-то финансовые делишки, «освоение» декорации, выстроенной в одном из съемочных павильонов... Ну и так далее.

* * *

Итак, насколько я понял, теперь нас семеро: Я, Тимурчик, Джек, Пит Морено, Морт Пински, сержант Чжи-Бо (он же — Боб) и Наташа Векслер — бывшая Мутикова. Которая, с изрядной долей вероятности, впоследствии вполне может стать Наташей Пински, как мне пригрезилось в кабинете нашего продюсера — старика Стива.

Если нас, конечно, всех в ближайшее время не перестреляют. Или не умертвят тем цээрушно-кагэбэшным ядом, которым прикончили в самолете обнинского любителя французских мемуаров.

Это даже неплохо, что сюжет будущего «Суперкота» так странно совпадает с реально разворачивающимися событиями. Если почти во всех американских фильмах всегда торжествует справедливость и Добро побеждает Зло, то мы во всамделишной жизни просто обязаны ЭТО сделать! В смысле — победить Зло... Я бы даже сказал — СПАСТИ МИР. Сам, сам не перевариваю звонких слов и пышных фраз, но, клянусь чем угодно, — здесь другой случай!

Здесь ни в коем случае нельзя завалить ухо!

И ВДРУГ СЛЫШУ В СВОЕЙ БАШКЕ ИСТОШНЫЙ И НЕРВНЫЙ ВОПЛЬ БРАТКА!!! Да так отчетливо, будто мне приставили к уху мобильный телефон.

— Шеф!!!... вашу мать так и разэтак!.. — на чистейшем Животном языке истерически орал Браток Пум. — Где вы шляетесь, мать, вашу в душу и глыбже?! Сколько ждать можно?! Жрать же охота,... вам всем в глотку!

Наверное, Браток уже давно пытался достучаться в мое Подсознание, да все никак у него это не получалось. А вот теперь пробился чуть ли не через полгорода и на нервной почве ни одного нормального слова, кроме Животного мата, произнести не мог.

Я тоже поначалу повел себя не лучшим образом — заметался как последняя Жучка, невольно вздрючил всех сидящих со мной за столом, мигом спрыгнул со стула, брякнулся всем телом на пол, а потом, чтобы сосредоточиться, крепко, до боли зажмурил глаза, обхватил голову передними лапами и МЫСЛЕННО, раздельно и четко произнес по-нашему, по-Животному:

— Немедленно взять себя в лапы, раздолбай! Прекратить орать! Я здесь, к твоему сведению, РАБОТАЮ, а не прогуливаюсь! Что произошло? Что случилось, мудила дикий?!

А нужно заметить, что вот такое ОБЩЕНИЕ НА РАССТОЯНИИ — штука невероятно тяжелая! Как этот Жлобяра умудрился связаться со мной — ума не приложу!..

Сегодня вообще — День Великих Открытий. С утра — гибрид: раввино-хирург! Позже — выдуманный сценарный сюжет совпадает с реальной угрозой... А теперь этот сукин сын, дикий и тупой бандит Пум, оказывается, владеет тончайшим искусством Телепатии на расстоянии! Фантастика...

Тем более что как только он услышал меня — ноток истерики в его жутком голосе как не бывало:

— Валите скорее домой, Шеф! Скажите Джеку, чтобы сразу доставал пистолет! А ребенка, Тимурчика, оставьте за дверью. Мало ли что?.. Тут У НАС ДОМА такое!..

И словно в подтверждение неординарности ситуации в «Беверли-Хиллз-отеле» я услышал грозный рык нашего квартиранта — этого Горного Льва-Беспредельщика:

— Лежать, козел вонючий!!! А то сейчас башку отгрызу на хуй! Шеф! Я тут одного мудака прихватил в саду... Вот лежу счас на нем, не даю даже рюхнуться... Вы давайте мотайте сюда побыстрее, а то он уже обоссался. Может, от страха, а может, территорию хотел пометить. Но промахнулся и в штаны нафурил. От него несет — жуткое дело, Шеф. Думаю, он не только обоссался, но и...

Тут уже и я не выдержал:

— Ты-то как в сад попал, засранец?! Мы же тебя в комнатах со всех сторон заперли, мать-перемать, бандитская твоя харя!

А этот Жлоб неожиданно заявляет мне самым нахальным образом:

— Ну вы даете, Шеф! Что же я — пальцем деланный, что ли?!

Вот откуда, откуда этот шлемазл знает нашу с Водилой пословицу?! Тем более что пословица эта уж совсем не Животная, а очень даже Человеческая...

... И тогда я понял, что СЕМЕРО нас — не с Наташей Векслер, которую я присчитал по запарке (еще неизвестно, придется она к НАШЕМУ двору или нет), а именно с Братком!!!

А Наташа, если захочет и сможет, в лучшем случае вполне может стать ВОСЬМОЙ. Милости просим...

* * *

Итак: двести долларов за шоковый перепуг и последующее молчание — слесарю-мексиканцу, служащему отеля, которого по просьбе же детектива Дж. Пински администрация послала снять капкан в нашем садике...

Как выяснилось, со стороны общей отельной территории в наш сад вел и незаметный служебный проход для разных технических дел.

Еще сто семьдесят пять долларов — за пуленепробиваемое оконное стекло, которое Браток вышиб собственным лбом в могучем прыжке из гостиной в сад...

Хотя, как сказал Джек, с «пуленепробиваемостью» этого стекла администрация отеля малость погорячилась. Или их самих напарили, когда в дорогих номерах отеля специальная фирма меняла обычные стекла на «пуленепробиваемые».

— Плюс еще пятьсот долларов мистеру Моше Фейгельману сегодня утром... — задумчиво проговорил Тимур. — Дорогого стоишь, Браток!

Про деньги Браток, конечно, ни хрена не понял и вопросительно посмотрел на меня одним глазом. Одним, потому что в момент полета, когда Браток своим рылом вышибал в гостиной пусть даже не очень «пуленепробиваемое», но достаточно крепкое стекло, он заработал себе здоровенный фингал под левым глазом. Глаз запух, и не сильно интеллигентная рожа Братка теперь приняла уж совсем глуповатое выражение.

— Прибавь еще жратвы для него долларов на сто, — сказал Джек.

— Которой ему хватит максимум дня на три... — уточнил Тимур.

— Про что это они, Шеф? — тревожно спросил меня Браток.

Растолковывать Братку социальное устройство мира, где за каждый шаг нужно отстегивать и отстегивать, не хотелось до смерти! Да и не Кугуаро-Пумское это дело — вникать во все наши заморочки.

— Все! Все!.. — нервно сказал я, невольно хлестнул себя хвостом по бокам и слегка отвел уши назад. — Я его принял к нам на работу, я за него и отвечаю. Все расходы на этого обалдуя — из моих денег...

— Пошел ты со своими деньгами знаешь куда?! — процедил Джек. — Считай, что ты его только ПРИГЛАСИЛ на работу, а ПРИНИМАЛИ его мы все втроем. Вот втроем и несем расходы. Ясно? Лучше спроси его, как у него с лапой. Болит?

— Как у тебя с лапой? — спросил я Братка по-Животному.

— С какой, Шеф? — тупо вытаращился на меня Браток.

— С задней, больной, дубина!..

— А-а-а... Порядок, Шеф! Зализал в лучшем виде. Приказывайте, Шеф, что еще нужно сделать? — в простодушном рвении спросил Браток.

А у меня и сил уже не было ответить что-либо толковое.

— Пошел ты в жопу... — только и сказал я ему.

— Это как?! — искренне удивился Браток, но с готовностью посмотрел себе под хвост.

Скромно молчавший до этого момента Боб вдруг неожиданно хихикнул, и на мгновение мне показалось, что он понял все, о чем мы трепались с Братком по-Животному! Только я хотел его об этом спросить, как...

... МНЕ И БРАТКУ ОДНОВРЕМЕННО ПРИВИДЕЛОСЬ, ЧТО К НАМ ВОТ-ВОТ ДОЛЖЕН НАГРЯНУТЬ ПИТ МОРЕНО!..

И мы нечаянно, ХОРОМ сказали одну и ту же фразу. К сожалению, сработала инерция предыдущего диалога, и мы с Братком произнесли эту фразу по-нашему, по-Животному:

— К нам едет Пит Морено!

Естественно, ни Тимурчик, ни Джек ни хрена не поняли. А Боб (вот ушлый китаец!..) запросто перевел нас на английский:

— Браток и Мартын говорят, что сюда едет мой шеф — мистер Морено.

— Ты и это умеешь?! — поразился я по-шелдрейсовски.

— Ничего хитрого. Просто нужно быть чуточку повнимательней, чем обычно, — сказал Боб. — Язык «Шелдрейсовский», как ты его называешь, и язык «Животный» — это...

Боб поискал максимально точное сравнение и вдруг сказанул:

— Ну как русский и украинский... Русские считают, что украинцы разговаривают на искалеченном русском, а украинцы убеждены, что русские говорят на изуродованном украинском.

— Точно!!! — воскликнул Тимур. — У нас в колонии из-за этого среди пацанов были такие крутые разборки!.. Боб, миленький! Но ты-то откуда все это знаешь?!

— Животный язык — от мамы и бабушки, а про русский и украинский — от одного очень симпатичного москвича. Мы его в прошлом году брали по многомиллионному «бриллиантовому» делу, и до суда мне пришлось с ним подолгу болтать. У меня от него даже один сувенирчик остался...

Боб задрал левый рукав майки, и в том месте, где у Людей рука прикрепляется к туловищу, мы все увидели небольшую, но глубокенькую ямку со стянутой внутрь кожей.

— Такой интеллигентный, обеспеченный человек, а стрелял просто отвратительно! Странно, правда? — сказал Боб.

— А где он сейчас? — спросил Тимур.

— По совокупности статей наши дали ему двадцать лет, а русские власти его у нас выпросили. Якобы по их каналам за ним еще что-то там числилось. Он так не хотел лететь в Москву, так плакал!.. А через месяц мы узнали, что он умер в их тюрьме от острой сердечной недостаточности...

— Замочили лося, чтобы пасть не разевал и рогами не шевелил, — мрачно по-русски пробормотал Тимур.

— Что?.. — не понял Джек.

— Ничего... Это я — Кысе, — ответил Тимур.

Тут дверь нашего бунгало распахнулась, и на пороге появился Пит Морено:

— Не ждали?

— Почему же? — усмехнулся Джек. — Мы были предупреждены о твоем приходе.

— Кем? — подозрительно спросил Пит и налил себе полстакана виски.

— У каждого свои источники информации, — ответил Джек и погладил нас с Братком по загривкам.

— Ну, нечистая сила!.. — Пит шлепнул виски до донышка и уже ради трепа, в шутку, по-английски спросил: — Как лапа, Браток?

Вот когда мы все чуть не попадали в обморок!

Это когда Браток своим хриплым, хамским голосом вдруг ответил Питу Морено на вполне приличном шелдрейсовском:

— Порядок, Пит. Не боись!.. Завтра буду в шикарной форме!

* * *

После сегодняшнего нападения Братка на слесаря-мексиканца, по делам службы оказавшегося в нашем саду, стало понятно, как вчерашние непрошеные гости — эти два немецко-русских убивца — проникли к нам в бунгало. Они просто были информированы о проходе в НАШ садик со стороны общей отдельной территории.

Джек сказал, что даже если двери из сада в комнаты были закрыты изнутри — для таких профи открыть их было бы плевым делом. Но скорее всего мы и сами забыли запереть эти двери. Уж больно впопыхах мы вчера уезжали к Морту в Пасадину. Ибо никаких признаков насильственного открывания двери они с Питом и Бобом не обнаружили.

Итак, выражаясь сухим протокольно-полицейским языком:

1. Все, что доктор Морт Пински обещал вчера вечером, он сегодня и сотворил. В своем жутко секретном «Джей-пи-эл», в собственной лаборатории он снял компьютерную копию с проекта русского ОКУЯНа. Считаю своим долгом напомнить: ОКУЯН — это Оптический Квантовый Усилитель с Ядерной Накачкой, способный осчастливить Человечество всего мира, но способный это же Человечество и уничтожить!

В копию этого радостно-убийственного проекта, в его самые узловые моменты Морт рассчитал и ввел тот комплекс ошибок, который превращал этот проект в абсолютную херню собачью и ЛИПУ, потрясающе похожую на ПРАВДУ. После чего он все это переписал на новый компакт-диск, ничем не отличающийся от настоящего, и передал его Питу Морено. Вместе с настоящей «сидухой» из Обнинска...

2. Подлинный же продукт многолетнего труда грандиозно талантливых полуголодных ребят из российской физики Пит спрятал в одном невероятном полицейском сейфе для последующего торжественного уничтожения в нашем присутствии. А кастрированный компакт-диск с псевдо-ОКУЯНом, изготовленный доктором физики Мортом Пински, спецпереплетчики, состоящие на службе в Лос-Анджелес полис департмент, аккуратненько вклеили в книжку маркиза Астольфа де Кюстина «Николаевская Россия».

3. Теперь необходимо было продумать систему втюхивания этой компьютерной лажи тем, кто вчера из-за этой книжицы ухлопал в самолете господина Павловского, а потом ночью, в наше отсутствие, искал эту книгу с компакт-диском в нашем бунгало. Исходя из вышеперечисленного...

Я заметил, что как только я начинаю описывать всякие служебно-полицейские дела, я сразу же теряю живость воображения и сочность языка, присущие мне в обычной жизни, как «существу безгранично одаренному». Так обо мне было написано в «Вашингтон пост». И еще примерно в сотне газет и журналов!.. Однако как только я берусь за передачу любых административных или полицейских заморочек, так сразу же тоже начинаю говорить чудовищным фанерным протокольным языком, над которым умные полицейские и сами смеются, но поделать ничего с собой уже не могут!

Недавно Рут специально для Шуры сняла копию с одного полицейского протокола, а потом ночью, убедившись в том, что Тимурчик уже давно спит и ничего не слышит, зачитывала Шуре этот фантастический образец полицейского стиля:

«... ПОСЛЕ ЧЕГО НАСИЛЬНИК ВВЕЛ СВОЙ ПОЛОВОЙ ЧЛЕН В ПОЛОСТЬ РТА ПОТЕРПЕВШЕЙ, В РЕЗУЛЬТАТЕ ЧЕГО У НЕЕ ОКАЗАЛИСЬ СЛОМАННЫМИ ТРИ РЕБРА — ПЯТОЕ, СЕДЬМОЕ И ДЕВЯТОЕ. А ТАКЖЕ ОБНАРУЖЕНО СОТРЯСЕНИЕ МОЗГА».

Ничего себе стилёк, а?! Это когда они пишут официальные бумаги. Хотел был я послушать их письма к женам или родителям...

* * *

Продолжаем.

Что же мы — Тимурчик, Браток и я — услышали из полицейского разговора Джека, Пита Морено и Боба? Очень много нового! Однако не все поняли. Степень понимания шла по убывающей: Тимурчик понял почти все. Я — половину. Браток — почти ни хрена. Только то, что я успевал по-быстрому ему объяснить. Нельзя же вновь принятого сотрудника не ввести в курс дел и жизни Компании, в которую он принят!

Оказывается, выпотрошенный чемоданчик-кейс бедняги Павловского, обнаруженный под одним из кресел турист класса нашего «боинга», прекрасно сохранил на себе отпечатки пальцев предполагаемых убийц. В полицейской коллекции США они не числились.

По регистрационному списку пассажиров были установлены имена и фамилии сидевших в этих креслах возможных киллеров — в смысле «убивцев» нашего соседа-ТРУПА, который начал свой полет достаточно шумно, а закончил его более чем тихо...

— Надеюсь, ты понимаешь, что эти двое вылетели из Нью-Йорка по одним документам, а в Лос-Анджелесе они уже совсем под другими именами? — сказал Джек Питу Морено.

Боб высказал предположение, что эти двое предпримут еще не одну попытку разыскать книжку маркиза де Кюстина. Уж слишком большие бабки корячились им за этот компакт-диск от заказчиков. Слишком глобальных и страшных свершений ждали сами заказчики от компакт-диска с записанным на нем проектом ОКУЯНа!

— Мы обязательно должны дать им возможность найти эту книгу, — заметил Пит Морен. — А то заказчики их просто ликвидируют. И тем самым оборвут ниточку, которая может привести нас ко всей этой идиотской восточной организации злобных придурков.

— Ликвидируют их в любом случае. Даже если они и приволокут своим исламистам-террористам диск с русским «ОКУЯНом», — криво ухмыльнулся Джек. — Восток, как известно, штука коварная...

— «Запад есть Запад, Восток есть Восток...» — глубокомысленно продекламировал Тимур.

Я услышал хорошо знакомые мне стихи, родные интонации и подозрительно спросил у Тимура:

— Откуда у тебя это?

— От Киплинга.

— А Киплинг откуда?

— От Шуры. От кого же еще?!

— Ну то-то же! — удовлетворенно сказал я.

И подумал о том, что около любого Живого Существа — будь это Ребенок, Женщина или Кот — всегда должно находиться другое Живое Существо, но на порядок выше и мудрее. Общение с ним раскроет перед этими ребятами — Ребенком, Котом или Женщиной — мир неведомых им доселе знаний, сделает их интеллигентней, духовно богаче, а потому и добрее...

ПРИМЕР: суток еще не прошло, как этот Жлоб, Кугуаро-Пумский Бандит-Беспредельщик Браток находится возле МЕНЯ! А смотрите — Браток уже и по-шелдрейсовски начинает кумекать, и на своих уже не бросается, и службу верно несет...

Пусть с небольшими ошибками, с легким перехлестом, но «...ведь и Москва не сразу строилась...», как еще в Петербурге говорил мой Шурик Плоткин, когда одна провинциальная журналисточка трое суток ему все не давала и не давала, а потом мы полтора месяца не знали, как от нее избавиться.

Ну ладно. По выражению Арни, моего знакомого Старого Еврейского Собака из Бруклина, — «Бекицер». Что означает — «КОРОЧЕ».

Мой экскурс в недавнее прошлое — а именно ВИДЕНИЕ визита русско-немецких киллеров в наш отельный номер было тщательно проанализировано Джеком, Питом и Бобом.

В качестве единственного «свидетеля» я был подвергнут перекрестному допросу по всем правилам полицейской науки. Гоняли меня как последнюю Жучку!

Десятки раз заставляли повторять весь маршрут тех двух Типов — к чему они прикасались, а чего не трогали... Куда заглядывали, а что и пропустили?.. Были они в ванной комнате или нет? А если были, то поднимали они крышку сливного бачка у горшка или нет?!

Все трое были абсолютно убеждены, что те Типы еще раз нанесут нам визит. Сейчас самое главное — решить, как подсунуть им книгу?

Однако, когда я поклялся, что ЕДИНСТВЕННОЕ МЕСТО, КУДА УБИВЦЫ ТАК И НЕ ЗАГЛЯНУЛИ, БЫЛ ВТОРОЙ ТУАЛЕТ без ванны, но с раковиной, пепельницей на стене и телефоном — чтобы можно было звонить, не слезая с горшка, — РЕШЕНИЕ ПРИШЛО САМО СОБОЙ:

1. Подложить книгу именно в этот туалет...

2. Вокруг горшка — максимально «ДОСТОВЕРНЫЕ» детали — «ЗАБЫТЫЕ» очки Джека, окурки в пепельнице, дескать, «СИДЕЛ, СПРАВЛЯЛ НУЖДУ, ПОКУРИВАЛ И ЧИТАЛ МАРКИЗА...»

То, что Джек не знал ни слова по-русски, никого не колыхало. Важно, чтобы убивцы в конце концов нашли книжку де Кюстина!

3. Неплохо одного бы из них взять, а второго «УПУСТИТЬ» вместе с книжкой. Назовем первого «Икс», а второго — «Игрек».

Но взять Икса так, чтобы Игрек, которому «повезло» больше, даже и не догадался, что весь этот спектакль — полицейская разработка.

4. Потеряв партнера, Игрек будет вынужден сразу же искать «крышу» и попытается все-таки оттягать хорошие бабки у террористов за обнинский компакт-диск. Вот где его нельзя потерять ни в коем случае!

5. Как только воинственные ост-придурки получат от Игрека диск со всей документацией и расчетами для воссоздания ОКУЯНной управляемой ядерной бомбы, они сразу же попытаются шлепнуть Игрека. Выгода очевидна: свидетеля нет — платить некому — деньги целы — компакт-диск в руках тех, кому и предназначался.

6. Если Игрек не полный идиот — он обязательно просчитает такой вариант. И чтобы обезопасить себя, начнет «игру» с заказчиками, как сказал Боб, под названием «Я тебя вижу, а ты меня — нет...».

7. Тогда, не выпуская Игрека из виду, можно будет приблизиться ко всей этой террористической компахе. Дождаться момента, когда они начнут искать научную и производственную базу для воплощения проекта в осязаемое чудовищное оружие, и накрыть всю кодлу самым безжалостным образом! Включая сюда и Заказчиков, и Исполнителей, и всех, кто хоть краем будет причастен к этому делу...

— Тебе не кажется, что эти семь пунктов что-то подозрительно напоминают? — тихо спросил меня Тимур.

— Конечно! — тут же согласился я. — Ихняя полицейская разработочка и сюжет сценария «Суперкота» — просто Котята-близнецы...

Боб — этот напичканный поразительными способностями китаец — до последнего словечка просек то, о чем мы перекинулись с Тимуром.

— План предварительный и пока еще очень грубый. По ходу действия он будет меняться еще много и много раз. Предвижу, что вам, к сожалению, придется всем участвовать в грядущих событиях. Даже Братку...

Так как Браток все равно ни хрена не понимал, о чем идет речь, а растолковывать ему каждое слово мне осточертело, я отпустил его с совещания на все четыре стороны.

Пит Морено принес ему в подарок (как больному) парную индюшку из голливудско-латиносского магазина «Ла раса меркадо». И в настоящую минуту из угла нашего садика слышался хруст костей латиноамериканского индюка, чавканье и сытое рычание Братка.

Услышав свое имя, произнесенное Бобом, Браток тут же бросил жратву и, слегка припадая на заднюю лапу, прискакал к нам. Рыгнул, облизнулся и тихо сказал мне на ухо по-Животному:

— Ну, бля, кайф!!! Век свободы не видать!.. Звали, Шеф?

— Нет.

— Значит, с индюшатины послышалось. Я, Шеф, вообще от индюков — балдею!.. Учтите, Шеф, я вам там клёвый шмат приберег.

— Заткнись! Не ем я индюшек. Приперся — сиди, слушай.

— Нет проблем, Шеф! Я тогда пойду дохаваю? А, Шеф?..

— Вали, чтоб мои глаза тебя не видели.

Браток восторженно лизнул меня одним махом от уха до задницы и потрясенно произнес по-Животному:

— Ну, сука буду, начальничек у меня! Всем бы, блин, такого! Я, Шеф, просто торчу от вас, бля буду!..

И помчался — пожирать индюшку. Джек проследил глазами за прихрамывающим Братком и негромко сказал Бобу:

— Я с тобой почти во всем согласен, Боб. И что план еще пока сыроват, и что меняться он будет неоднократно. Я только категорически против участия во всем этом Тима и Мартына. Я не только детектив и офицер полиции Соединенных Штатов, но еще и опекун и бодигард этих двух типчиков. В конце, концов, именно ЭТО мне поручено директором Нью-Йорк полис департмент по прямому распоряжению Президента Америки. Кроме того, родители Тима и Мартына — мои близкие приятели...

— Ты прав, Джек, — сказал Пит. — Проще всего было бы изолировать и Тима, и Мартына, отправив их из всей этой кутерьмы обратно в Нью-Йорк, к родителям...

— Или в Сан-Франциско. К моей маме и бабушке. Это ближе, — вставил Боб.

— Но мы лишены такой возможности, — продолжил Пит. — Тим Истлейк, а тем более Кыся, — здесь на работе. Так же, как и все мы. Даже если было бы возможным на время спрятать их, это очень насторожило бы наших исламско-русско-немецких клиентов.

— Значит, мы обязаны продумать не только выход на террористическую группу, но в первую очередь выстроить четкую схему безопасности наших ребят. Кстати, в том числе и Братка!.. — твердо завил Джек.

Браток снова услышал свое имя и тут же примчался, держа в пасти, наверное, уже последний кусок латиносского индюка.

— Звали, Шеф? — спросил Браток на нетвердом шелдрейсовском.

— Нет. Вали отсюда.

— Счас... — Браток положил кусок индюка перед Тимурчиком и хрипло сказал: — Это тебе. Ешь, Тимур-р-р-р!

— Спасибо, Браток, — отказался Тимурчик. — Ешь сам.

— Смотри, корешок, — тебе жить, — развязно проговорил Браток. — А хочешь, я тебе небольшую Собачку отловлю? Это мне запросто, как конец хвоста обоссать... В Беверли-Хиллз Собачки очень даже упитанные. В долине Сан-Фернандо — не то. Все Псы — кожа да кости. А здесь... Одна сала! Объедение!.. Собачку будешь? Можем на троих сообразить...

И Браток показал Тимуру глазами на меня.

А теперь представьте себе, что мы все хором сказали этому Пумскому засранцу, этому Кугуарскому бандиту, этому Горно-Львовскому Беспредельщику, этому дикарю — пожирателю Индюков и погубителю небольших Собачек!!!

Такого общественного навала Браток явно не ожидал...

В диком перепуге он поджал хвост, намертво приклеил его к брюху, впопыхах ухватил последний кус индюшатины и с жутким воплем: «Да вы чё, Братва?!» — пустился наутек.

Только мы его и видели... До вечера.

* * *

А вечером... Кстати, к вопросу о Несъедобных Собачках.

А вечером, когда Пит Морено уехал наконец домой, оставив нам на всякий случай своего китайского Боба, которого мы пристроили на месте Джека, а Джек перебрался в спальню к Тимуру — на вторую кровать, нам позвонила Наташа Векслер и всех нас пригласила в гости к одному известному журналисту — Саю Фрумкину. Она дружит с его женой, женщиной прелестной во всех отношениях, а кроме всего, у Сая будет их общий близкий друг-приятель Александр Половец — издатель русско-американского альманаха «Панорама»...

Должен заметить, что мой Шурик Плоткин каждую неделю покупает эту «Панораму» в нашей газетно-журнальной лавке Феди Гимельфарба или в корейском рыбном магазине «Солнце Сеула», куда я лично пристроил на работу пару Котов моей части Квинса. Так вот, Шура говорит, что «Панорама» — лучшее издание в Америке и эмигрантской Европе на русском языке! А мой Шурик тянет в этом — будьте-нате.

Но кроме того, что хозяин этой «Панорамы» и сам мечтает познакомиться с мистером Мартыном-Кысей Плоткиным-Истлейк фон Тифенбахом, добавила Наташа, ему настоятельно рекомендовал повидаться с «этим Выдающимся Котом Современности» (это про МЕНЯ!..) сам Президент Соединенных Штатов — они с Половцом давно приятельствуют...

— Так что не смейте отказываться от такого приглашения, — сказала нам Наташа. — Заезжайте за мной, и все вместе помчимся к Фрумкиным. Мало того что они очаровательные люди — там обычно еще и божественно кормят! А кроме всего прочего, у них там есть такой Фоксик...

От звонка Наташи Векслер наш Джекочка вдруг так разволновался и засуетился, «... СЛОВНО СОБАЧКА, КОТОРАЯ ХОЧЕТ НАПИСАТЬ В СКРИПКУ»! Ужасно нравится мне эта старофранцузская пословица, услышанная мной от Шуры Плоткина еще в моем далеком и розовом петербургском Котенкинстве!

Как только мы узнали о фрумкинском Фоксике, так сразу же решили оставить Братка дома, предварительно строго проинструктировав. Что, естественно, было поручено мне.

Я отыскал Братка, дрыхнущего на толщенной ветке какого-то калифорнийского раскидистого дерева в самом углу нашего садика, примерно на высоте нашего второго нью-йоркского этажа. Внушительный хвостяра Братка и одна могучая передняя лапа свисали с дерева, а сам Браток уютно похрапывал и смотрел сон...

... КОТОРЫЙ ВДРУГ НЕОЖИДАННО УВИДЕЛ И Я!!!

Не скрою — я был потрясен... Впервые в жизни я невольно вторгся в ЧУЖОЙ СОН...

О таком я даже не слышал — я видел то, что СНИЛОСЬ Братку...

Мало того, я сам участвовал в этом сне непосредственно!..

А снилось Братку...

... БУДТО МЧИМСЯ МЫ С НИМ ПО БЕРЕГУ ОКЕАНА, А ОТ НАС В ПАНИКЕ УЛЕПЕТЫВАЕТ ОГРОМНАЯ СТАЯ СОВЕРШЕННО ГОЛЫХ ИНДЮКОВ — УЖЕ ОЩИПАННЫХ, БЕЗ ГОЛОВ, КАК РУССКИЙ МОРОЖЕНЫЙ ХЕК, ТОЛЬКО С МАГАЗИННЫМИ ЛИЛОВЫМИ ШТАМПАМИ НА ЖОПАХ — «ЛА РАСА МЕРКАДО»...

А МЫ ВЕСЕЛО ГОНИМСЯ ЗА НИМИ, ХВАТАЯ ТО ОДНУ, ТО ДРУГУЮ ТУШКУ, ПЕРЕБРАСЫВАЕМСЯ, ЖРЕМ ИХ НА ХОДУ... ОТ СЧАСТЬЯ СВОБОДЫ И ПРОСТРАНСТВА МЫ ПРЫГАЕМ И КУВЫРКАЕМСЯ, КАК КОТЯТА, МЧИМСЯ ЗА ЭТИМИ ПРОШТЕМПЕЛЕВАННЫМИ ИНДЮКАМИ, А НАД НАМИ ЛЕТИТ СТАЯ ТОЛСТЕНЬКИХ СОБАЧЕК, ОГЛАШАЯ СИНЕЕ КАЛИФОРНИЙСКОЕ НЕБО ВОЗМУЩЕННЫМ ЗАЛИВИСТЫМ ЛАЕМ!

В НЕВЕРОЯТНОМ ПРЫЖКЕ МЫ С БРАТКОМ ВЗМЫВАЕМ ВЫСОКО В НЕБО И ВДВОЕМ, В ЧЕТЫРЕ ПЕРЕДНИЕ ЛАПЫ ЛОВИМ НЕБОЛЬШОГО И ПУХЛЕНЬКОГО СОБАКА! «ОДНА САЛА!..» — ВОСТОРЖЕННО КРИЧИТ БРАТОК, И МЫ ПЛАВНО ОПУСКАЕМСЯ С ЭТИМ СОБАКОМ НА ПРИБРЕЖНЫЙ ПЕСОК...

И ВДРУГ Я СМОТРЮ — В ЛАПАХ У НАС ФОКСИК!.. И Я ОТКУДА-ТО ЗНАЮ, ЧТО ЭТО ФОКСИК ФРУМКИНЫХ... А ОН, БЕДНЯЖЕЧКА, УЖЕ ВЕСЬ В КРОВИ... И ТОГДА Я ОРУ ИСТОШНЫМ ГОЛОСОМ ЭТОМУ РАЗВЕСЕЛОМУ БРАТКУ:

— БРОСЬ ФОКСА!!! УБЕРИ КОГТИ, ДУБИНА!..

И НАЧИНАЮ ВЫДИРАТЬ НЕСЧАСТНОГО ФОКСИКА ИЗ ЖУТКИХ КОГТЕЙ БРАТКА... И ВЕДЬ ПОНИМАЮ, ЧТО БРАТОК МОЖЕТ ВПОЛНЕ РАЗОРВАТЬ И МЕНЯ, И ФОКСИКА, А ВОТ ЛЕЗУ В ДРАКУ — НЕ НА ЖИЗНЬ, А НА СМЕРТЬ С ЭТИМ СОБАЧЬЕ-ИНДЮШАЧЬИМ КИЛЛЕРОМ, ЛИШЬ БЫ УБЕРЕЧЬ ФОКСА, ЛИШЬ БЫ СПАСТИ ЕГО...

Вот тут, слава Богу, Браток проснулся. Видать, почуял меня... Мягко, по-нашему, по-Котовому, спрыгнул хрен знает с какой высоты на землю, зевнул и хриплым ото сна голосом спросил:

— Звали, Шеф?

А я и ответить не могу — всего трясет от ЕГО сна, никак не могу успокоиться!..

Мне уже и самому худо от моей гениальности!

На хрен мне еще и ЧУЖИЕ сны видеть?! Мало мне своих заморочек.

Вот кто буду, не кокетничаю, но очень, очень нелегко быть «Котом неограниченных возможностей»... Так обо мне писал профессор Ричард Шелдрейс в одном английском научном вестнике, назвав все мои прорывы в ПРОШЛОЕ, в БУДУЩЕЕ, а также мои ВИДЕНИЯ и ПРЕДВИДЕНИЯ, как сказал Шура Плоткин — «простенько и со вкусом»: «БИОТЕЛЕПАРАПСИХОПАТОЛОГИЧЕСКИЙ ЭФФЕКТ РУССКОГО КОТА МАРТЫНА».

Добро бы этот мой «эффект» так назвал бы немецкий профессор. В немецком языке слово может начаться внутри дома за письменным столом, а закончиться на тротуаре соседней улицы.

Но чтобы так написал англичанин?! Поразительно!

— А я вас, Шеф, сейчас во сне видел... — с приторно-кремовыми льстивыми интонациями говорит Браток. — Вроде мы вместе на дело ходили... Такой прикольный сон, Шеф!

— Знаю, — говорю. — Видел.

— Ну да?! — насторожился Браток. — И как?

— Лучше замнем, — сказал я. — Остаешься дома один. Шляться можешь, где хочешь. Кроме второго туалета. Там лежит одна книжка и Джековы очки.

— И табаком воняет, — добавил Браток.

— Правильно. Сделано все это специально. Нам нужно, чтобы эту книжку унесли...

— Кто, Шеф?

— Один жуткий Человек!

— Да я ему пасть порву!!!

И тут я подумал по-немецки: «Варум нихт?» Или, как говорят американцы: «Вай нот?» В смысле: «А почему бы и нет?..»

— Неплохая мыслишка, — сказал я Братку.

— Да для вас, Шеф!..

— Это не для меня, Браток, — скромно сказал я и чуточку высокопарно добавил: — Это для Животничества и Человечества всего Мира!

— Вот это как раз мне по херу, Шеф. Мне главное, чтобы вы были довольны!

Но тут я перестал слышать Братка, а в мой мозг стали вползать голоса тех двоих, которые в первой части «Кыси» расстреляли теплоходного Бармена, а в начале Этой Книги убили в самолете Павловского, чтобы завладеть «Маркизом», куда были вклеены сверхсекретные данные одного русского изобретения, так и не пригодившегося самим русским. А потом еще и нагло обыскали наше бунгало, стоимостью пятьсот долларов в сутки из нашего кармана!..

— НО ИХ ЖЕ ТАМ ДВОЕ, ШЕФ!.. — неожиданно проговорил Браток.

Батюшки-светы! Вот это да!.. Вот так Браток!!! Да с таким Братком мы вообще всех в гробу и в белых тапочках видели!.. Неужто он тоже — «БИОТЕЛЕПАРАПСИХО...» и так далее?!

От полноты чувств я лизнул этого могучего индюшатника и бандита прямо в его хамское рыло:

— Тихо!.. Слушай, Браток... Раз уж ты оказался такой образованный, сукин Кот, давай-ка вместе поднатужимся и подскажем им — где лежит наша книжка, которая им необходима ДО СМЕРТИ!

— А и правда, где она?.. — тупо спросил меня Браток.

— Фу-ты, ну-ты, мудила стоеросовый! Я же сказал — во втором маленьком туалете! Можно хоть что-нибудь запомнить с первого раза.

— Точняк! Как это у меня из башки выскочило?! Давайте, Шеф! Только разом. Мне одному без вас не потянуть...

— На «раз, два, три»...

— Командуйте, Шеф!

— РАЗ! ДВА! ТРИ!!!

Мы так напружинились головами, что Браток даже негромко пукнул от напряжения ума и воли.

Теперь наши мысли летели к тем двоим нога в ногу. В эти секунды мы с Братком были Одним Большим и Мощным Котом-передатчиком и, если можно так выразиться, мыслили хором...

И ОНИ нас ВОСПРИНЯЛИ!..

Это мы поняли по тому, что УСЛЫШАЛИ ОТ НИХ:

* * *

—... Я ЖЕ ГОВОРИЛ, ЧТО НУЖНО БЫЛО ОСМОТРЕТЬ ВТОРОЙ ТУАЛЕТ!..

— КАКОЙ ИДИОТ БУДЕТ ДЕРЖАТЬ «ТАКУЮ» КНИГУ В СРАЛЬНИКЕ?

— ОТКУДА ОНИ ЗНАЮТ — «КАКАЯ» ЭТО КНИГА?! ДЕЙСТВОВАТЬ НУЖНО НЕМЕДЛЕННО. ЧТО У НИХ СЕГОДНЯ НА ВЕЧЕР?

— ЕДУТ В ГОСТИ. ТАК ПЕРЕДАЛА ПОДСЛУШКА НАШИХ БОССОВ.

— «БОССЫ», БЛЯДЬ... СКОПИЩЕ ЧЕРНОЖОПЫХ ФАНАТОВ С ЦВЕТИСТОЙ КЛИКУХОЙ — «АРМИЯ ЗАЩИТЫ ИСЛАМСКИХ СВОБОД»! НА КОГО ПАШЕМ?! В РОТ ИХ МАМУ, СУК ПОЗОРНЫХ!.. ТО В АФРИКЕ РВАНУТ, ТО В ЕВРОПЕ... ПО ТЫЩЕ «ЖМУРИКОВ» ЗА РАЗ! ТЕПЕРЬ АМЕРИКУ ХОТЯТ СХАРЧИТЬ, ГОВНОЕДЫ...

— СОБИРАЙСЯ.

— ОХ, НЕ ЛЮБЛЮ Я ДВА РАЗА СОВАТЬ НОС В ОДНУ И ТУ ЖЕ ДЫРКУ!

— А «ЗЕЛЕНЬ» ЛЮБИШЬ?

— ВОПРОСИК, ОДНАКО!..

— ТОГДА — ПОЕХАЛИ.

* * *

И тут я вдруг очень испугался за Братка!

— Слушай, парень... — начал я, медленно отрабатывая задним ходом. — А может, плюнем на тех двоих? Хрен с ними, пусть забирают эту книжку из нашего туалета и уходят к свиньям собачьим. Мы им там все равно туфту задвигаем. Пит говорит, что полиция им вот-вот на хвост сядет — не сегодня, так завтра... А мы с тобой, Браток, сейчас в гости поедем, а? Там есть какой-то несъедобный Фоксик. Познакомимся. Может, найдешь с ним общий язык, а? Айда, Браток!..

Впервые увидел я в глазах Братка строгую печальную осмысленность. Мне даже слегка не по себе стало.

— От вас — не ожидал, Шеф... Вы что ж, меня совсем за сявку отмороженную держите? Или за фраера крапленого?.. Неужели вы думаете, что я — Пум в законе, потомственный дикий Кугуар, Горный, можно сказать, Лев, заложу свою Братву и променяю НАСТОЯЩУЮ ОХОТУ на знакомство с каким-то там задроченным Фоксом?! Я — ХИЩНИК, Шеф!!! И я ДОЛЖЕН совершать ХИЩНЫЕ поступки! Если я не стану этого делать, то превращусь в Домашнее Животное и буду вынужден унизительно ждать — принесут мне пожрать или не принесут?!

И вот тут Браток произнес до боли знакомую всем нам россиянам крылатую фразу:

— ТАК ЖИТЬ НЕЛЬЗЯ, Шеф... Пока вы здесь — еще куда ни шло. Я жру ваш лакс, ваши сосиски, мне дарят индюшку... А когда вас здесь не будет? Что тогда?.. Я, конечное дело, очень уважаю вас, Шеф. И я просто-таки в кайфе, что так похож на вас! Но я — Большой Кот. Вы извините, но гляньте, насколько мне нужно больше, чем вам. Я просто вынужден сам добывать себе жрачку! Не подставлять же вас всех под мои Пумские потребности?! И потом, у меня этот... Ну, как его?..

— Инстинкт, — помог я Братку.

— Вот именно. И я не имею права терять Нормальные Дикие Животные Привычки. Время от времени я просто ОБЯЗАН кого-нибудь прихлопнуть! Может, даже не для жратвы, а для чистой практики. А вы, Шеф, хотите меня всего этого лишить... Зовете в гости к Фоксику.

— Но те Типы могут начать стрелять! — предупредил я.

— Ой, Шеф, не смешите — в меня уже столько раз стреляли!.. Вы забыли, где я живу?

Мне ничего не оставалось делать, как только еще раз сказать Братку:

— Учти, Браток, с этими сволочами иметь дело невероятно опасно...

Браток оглядел меня с ласковым сожалением и, чуть не свалив с ног, аккуратно и нежно вылизал мне всю морду. И только потом ответил с неожиданной для него и меня философской интонацией:

— Ах, Шеф... Жизнь — вообще довольно опасная штука.

Только я было задумался над тем, что иногда даже Дикому Животному и Жлобу, Бандиту и Беспредельщику свойственны мысли возвышенные и благородные, как из гостиной раздался крик Тимура:

— Кыся! В машину!..

— Иду, иду!.. — крикнул я ему в ответ и тихо сказал Братку по-Животному: — Береги себя. Не лезь на рожон. И помни — один должен уйти с нашей книжкой. Понял?

— Обижаете, Шеф... Вы, главное, оставайтесь на связи со мной. И не жрите много в гостях у вашего Фокса. По себе знаю — набью пузо, башка ни хрена не варит!..

«Ни хрена» — это он уже от меня подцепил.

* * *

Перед тем как сесть в машину, я почти все рассказал Джеку, Бобу и Тимурчику. И что наш отельный телефон прослушивается этой вонючей «Армией Защиты Исламских Свобод», и про то, как мы с Братком ВНУШИЛИ тем двум Убивцам повторить визит к нам в отель за книжкой маркиза де Кюстена и даже подсказали, где ее найти...

И теперь эти двое только и ждут, когда мы отвалим в гости к Фрумкиным.

Я только про одно не сказал — про то, что Браток собирается СОБСТВЕННОЛАПНО ВЗЯТЬ одного Убивца, а второго — ВЫПУСТИТЬ. Наврал, будто приказал Братку затаиться и не возникать!..

Джек по своему карманному телефону, прослушать который было абсолютно невозможно (Служба безопасности Президента США дерьма не делает!), тут же связался с Питом Морено, пересказал ему мой доклад.

Пит поднял на ноги всю свою оперативную группу и предложил нам спокойно ехать в гости.

Что мы и сделали...

Хотя, как вы понимаете, в эти тревожные минуты нам было не до гостей.

* * *

Наташа Векслер ждала нас у своего дома на углу бульвара Санта-Моника и Франклин-авеню.

Джек, как юный зайчик, выпрыгнул из машины, усадил Наташу назад — ко мне и Тимуру, сам сел впереди с Бобом. Пистолетами воняло в нашем лимузине — не продохнуть! Даже неудобно перед посторонним Человеком...

Но, к счастью, Наташа этого не учуяла.

При всем моем уважении ко всему Человечеству в целом, не могу не отметить, насколько все Человечество слабее и беспомощнее любого самого задрипанного Кота в области так называемого ПРАКТИКО-БЫТОВОГО ОБОНЯНИЯ!..

— Простите меня, пожалуйста, что я заставила вас за мной заезжать. Последнее время я стала хуже видеть в темноте, и после того как однажды вечером снесла своим джипом кладовую пристройку китайской закусочной «Панда», я не рискую мотаться за рулем по темному времени. Но мой окулист сказала, что, если я отдохну месяц от нашей парамаунтовской нервотрепки, эта куриная слепота пройдет сама собой. С тех пор у меня не было ни одной свободной минутки... — сказала Наташа и почему-то посмотрела только на Джека.

«Тебе не кажется, что эта Наташа сильно запала на нашего Джека?» — по-шелдрейсовски спросил меня Тимур.

Башка моя была забита лишь ожиданием появления Убивцев в нашем бунгало и вестей от Братка. Но тем не менее я вспомнил, КАК Джек смотрел на Наташу во время нашей студийной перекуски, и сказал Тимуру: «Еще неизвестно, кто на кого больше запал...»

Тут же в головах у нас возник беззвучный, но раздраженный голос Джека: «Заткнитесь, вы — два паршивых маленьких сплетника!»

Наташа продиктовала Бобу адрес Фрумкиных, и Боб как ни в чем не бывало поблагодарил ее, и мы поехали.

«Как ни в чем не бывало», потому что Джек и Боб, еще не выезжая из отеля, сразу после звонка Наташи узнали по своим полицейским каналам и адрес Фрумкиных, и их телефон. А Боб по специальной карте того района просчитал все возможные подъезды к дому этого фрумкинского Фокса. Еще и Питу Морено сообщили — на всякий случай...

— Пока не добрались до Эллочки и Сая, я должна рассказать всем вам историю их фокстерьера Зигги, — сказала Наташа. — Правда, дома его зовут Зигеле...

Нервы у нас у всех четверых были напряжены до предела, и слушать в эту минуту историю какого-то Собака с явно еврейским именем — Зигеле было настолько не в жилу, что и не высказать!..

Но мы все сделали вид, что развесили уши. Фальшак — абсолютный! Каждый из нас только и думал о том, что сейчас происходит вокруг нашего бунгало.

Однако так как пока, наверное, еще ничего не происходило, а ехать было достаточно далеко, то мы постепенно, волей-неволей, стали врубаться в то, что рассказывала Наташа. Но всего лишь со второй половины. Выглядело это примерно так:

—...а из Чикаго Саю звонит один его приятель и спрашивает:

— Фрумкин, тебе фокстерьер не нужен?

— Нет, — отвечает Сай. — На кой черт мне фокстерьер?!

— Жаль... — говорит приятель. — А то они собрались уже его усыплять.

На вопрос Сая «Кто собрался?» приятель называет фамилию их общего знакомого.

— Но почему?! — спрашивает Сай. — Он что, неизлечимо болен?

— Кто? — не понимает приятель.

— Фокстерьер, естественно! — раздражается Сай.

— А-а... Нет. Фоксик совершенно здоров.

— Так какого же черта они собираются его умертвить?! — начинает орать Сай.

— Они купили новый дом и кардинально сменили всю мебель на темный мореный дуб. Сейчас это очень модно. А фокстерьер, его зовут Зигги, обычного песочного цвета с белым брюшком. И теперь он ни по колориту, ни по дизайну не подходит к новому дому и темной мебели... Вот они и решили усыпить этого фоксика Зигги. Я еле упросил их подождать до завтра, чтобы успеть позвонить тебе. Потому что я со своими тремя собаками и двумя котами уже, как говорится, на пределе...

— Немедленно первым же самолетом отправь в мой адрес этого фокса!!! — закричал Сай Фрумкин из Лос-Анджелеса так громко, что его можно было услышать в Чикаго и без телефона. — Все расходы до последнего цента я беру на себя!..

Вечером этого же дня фокстерьер Зигги прибыл в Лос-Анджелес.

Так как Сай Фрумкин не только журналист, но и крупный общественный деятель всяких еврейских организаций, то в порядке трепа Зигги был немедленно переименован в Зигеле. Новая кличка понравилась ему самому настолько, что когда кто-то по старинке назвал его Зигги, Зигеле даже не откликнулся.

Элла с первой же секунды их общения, еще в аэропорту влюбилась в этого Зигеле намертво! Уж очень он оказался похожим на самого Сая Фрумкина... Мягким и добрым и в то же время с неуступчивым характером, внимательными и мудрыми глазами и — что совершенно поразительно — абсолютно одинаковыми усами!..

Единственное их различие было в том, что Зигеле не носил очки.

Однажды Элла взяла Зигеле с собой в Дом престарелых инвалидов, где она, и еще несколько добровольцев бесплатно ухаживали за несчастными одинокими калеками — стариками и старухами, печально доживающими свой тяжкий век под одной общественной крышей.

Появление Зигеле в этом грустном стариковско-старушечьем Доме произвело фурор!!!

Нужно было только видеть, как вспыхнули Жизнью и Надеждой, казалось бы, уже навсегда погасшие, прозрачные от старости, слезящиеся глаза полуживых и полумертвых стариков и старух... Иссохшие старческие лапки со вздутыми синими склеротическими венами тянулись к фокстерьеру Зигеле, и он, чуткая и добрая душа, неожиданно понял — ЧТО ОН ДЛЯ НИХ ЗНАЧИТ!.. И сам подлезал под их ладони, пальцы, вставал на задние лапки, терся носом о почти безжизненные, часто парализованные, старушечьи лица, с такой мукой растягивающиеся в счастливых беззубых улыбках...

Теперь Элла возит Зигеле в Дом престарелых инвалидов чуть ли не ежедневно. Ему сшили форменную жилеточку, точно такую, какие носят все добровольцы, ухаживающие за одинокими стариками-калеками.

Он, Зигеле, единственное Живое существо из числа приходящих добровольцев, принят в небольшой и небогатый штат Дома и получает маленькую заработную плату на свое собственное содержание.

Все это произошло потому, что главный врач этого богоугодного заведения, проведя свое собственное исследование, заявил, что с начала появления фокстерьера Зигеле в Доме престарелых инвалидов смертность среди несчастного старичья сократилась чуть ли не вдвое!

... Непрошеная слеза, затаившаяся в уголке моего глаза, была готова вот-вот скатиться по переносице и капнуть на сиденье. Я незаметно смахнул ее правой лапой и сделал вид, что внимательно разглядываю один из своих когтей. С понтом, будто проверяю боеготовность личного оружия.

Старею, что ли? Сутки уже не трахался — очень нездоровый симптом. Сентиментален стал, как беременная Кошка на сносях... История с Зигеле — ну просто комок в горле!

— Приехали, — негромко сказал Боб.

* * *

— Ой, Кыся! — радостно по-Животному сказал мне Зигеле сразу же после ритуального обнюхивания. — Я так рад, что ты приехал ко мне в гости! Я столько раз видел тебя в телевизоре — и в «Новостях», и в других передачах...

Мне ужасно понравилось, что он сразу назвал меня «Кыся». Не «Мартын», не «мистер Плоткин-Истлейк фон Тифенбах», а просто — «Кыся».

— А мы от Наташи Векслер слышали про тебя такую историю — обалдеть можно! — немедленно сказал я, чтобы не остаться в долгу.

— Не обращай внимания, плюнь, — скромно сказал Зигеле. — Нормальная работа. Я тут недавно среди знакомых Собак и нескольких соседских Котов организовал и, не скрою, возглавил небольшое «Общество защиты Людей». Можешь быть принят туда Почетным членом. Идет?

— Почту за честь!

Я в каком-то фильме из старинной жизни слышал эту фразу, и она мне жутко понравилась. Но я тут же спросил:

— А Кошки там будут?

— Надеюсь, — ответил Зигеле. — Пока мы только разворачиваемся. Так ты согласен?

— Нет вопросов.

Зигеле как-то странно принюхался ко мне и стеснительно возразил:

— Есть...

— Валяй, старик! — сказал я в манере Шуры Плоткина.

Уж больно нравился мне этот Фокс! Хотя я и чувствовал, что в общении со мной его что-то да сковывает...

— Ради Бога, только не сочти мой вопрос за проявление расизма! — поторопился предупредить меня Зигеле. — Поверь, я с искренним уважением отношусь к любому Животному Виду. Ты уж прости меня, пожалуйста...

— Я же сказал тебе — давай свой вопрос и получай исчерпывающий и честный ответ, — заверил я его. — С кем с кем, а с тобой я темнить не стану!

А сам испуганно подумал — а что, если он спросит меня про компакт-диск, вклеенный в «Маркиза де Кюстина»? Что тогда?..

Но этого, к счастью, не произошло. Зигеле помялся и робко спросил:

— Скажи, Кыся, ты... Ты действительно КОТ?..

— Оф кос! — вздохнул я с облегчением. — Конечно!

— А почему же ты так сильно и жутковато пахнешь ДИКИМ КУГУАРОМ?.. В смысле — ПУМОЙ... Еще раз прости меня, ты — полукровка, да?..

— А-а-а...

Наконец-то я понял, что смущало нормального интеллигентного Фокса в хамоватом Коте с разорванным ухом, намного превосходящем его — Фокса Зигеле — размерами, да еще вдобавок исторгающем запах ДИКОГО ХИЩНИКА!.. Причем для такого небольшого Собака, как Зигеле, — запах ОГРОМНОГО ДИКОГО ХИЩНИКА.

— Нет, Зиг, не дрейфь. Я — чистокровный беспородный Котяра, — поторопился я успокоить Зигеле. — И я не ПАХНУ Кугуаром. Я им ПРОПАХ! Ну, ПРОВОНЯЛ, понимаешь? От общения. Я тут недавно принял на работу настоящего Дикого Кугуара в качестве Сотрудника нашей Безопасности, и пока он еще не очень врубился в понимание своих обязанностей — с ним многовато возни. Отсюда и его запах на мне.

— Ах, вот в чем дело! — успокоился Зигеле и вежливо добавил: — Кстати, должен сказать, этот запах тебе очень идет!

— Спасибо! — сказал я, и вдруг неожиданно из меня поперло ужасающее хвастовство: — А что такое Кугуар?! Что такое — Пума?.. Что такое, в конце концов, — Тигр, Леопард, Пантера?! Это же все КОТЫ И КОШКИ!!! Практически они же все произошли от МЕНЯ!.. Уж если на то пошло — это ОНИ должны пахнуть МНОЙ! Просто, наверное, они реже моются...

— Наверное, ты прав, — поспешил прервать меня Зигеле, явно почувствовав неловкость за всплеск моего безудержного чванства. — Скорее всего ты безусловно прав. Хотя я и побаиваюсь такой категоричности. И по своим убеждениям — либерал...

И вот как он сказал это слово — «либерал», я так и присел. Так меня придавила моя дворово-уличная ущербность, отсутствие систематических знаний, явная недостаточность телевизионного образования... Я в полной мере ощутил собственную неполноценность, но не восстановился (как это бывало с Людьми, которые, как говорил Шура, потом совершали «революции»...) против мудрого и знающего Зигеле, а, наоборот, проникся к нему еще большим уважением.

Ну, наверное, как Браток — ко мне...

Хорошо, что в эту секунду к нам подошел Тимурчик и на вполне приличном (способный, чертенок, — ну просто слов нет!..) не шелдрейсовском, а на НАСТОЯЩЕМ Животном языке укоризненно сказал:

— Ребята, вас ждут к столу, а вы здесь треплетесь...

Тут уж от удивления на свою бежевую меховую попку уселся Зигеле. Ротик открылся, глазки округлились, поскреб у себя за ухом задней лапкой в полной растерянности, ошарашенно посмотрел на моего Тимурку и — куда только делась изысканность речи хорошо воспитанного Собака?! — сказал, как обычная Дворняга с нашего питерского пустыря:

— Обалдеть!.. Полный отпад...

И от этого стал мне еще симпатичнее.

* * *

Очень милой и, не побоюсь этого слова, красивой показалась мне жена Сая — Элла. Я бы даже поставил ее на твердое второе место сразу после нашей Рут Истлейк.

Сай Фрумкин действительно умудрился быть поразительно похожим на своего Зигеле. И вызывал те же самые чувства уважения, правда, как я потом сообразил, по несколько иным причинам...

Понравился мне и Александр Половец — не то главный редактор, не то издатель, не то хозяин такой русскобуквенной толстятины, как альманах «Панорама». Короче — приятель Наташи Векслер и друг Эллы, Сая и Зигеле Фрумкиных.

На частых пресс-конференциях, в интервью и во время съемок телевизионных сюжетов я уже привык к вопросам типа:

1. Нравятся ли вам Кошки Америки и каково их сексуальное отличие от Кошек России?

2. Как вы лично боролись с давлением Кремля во время вашей жизни в Петербурге и насколько свободнее вам дышится здесь, под звездно-полосатым флагом Соединенных Штатов?

Так вот, Половец ничего такого не спрашивал. Мы просто болтали о жизни Котов и Людей вообще. Говорил больше я. Он внимательно слушал, иногда слегка спорил со мной, а когда я ему возражал — с утроенным вниманием относился к моим возражениям...

Только лишь спустя некоторое время я заметил, что всю эту нашу болтовню Половец пишет на маленький диктофон. У моего Шуры Плоткина теперь точно такой же.

— Это что же?.. — спросил я у Половца через Тимурчика. — Интервью?

— Да как вам сказать? — пожал плечами Половец. — Скорее всего — беседа. А вы как думаете?

Краем глаза я видел, а кончиком рваного уха слышал, как весело щебетала Элла, как всячески занимала и тормошила нашего Джека Наташа Векслер (в девичестве — Мутикова...), как совершенно на равных Сай и Боб чирикали об истории мира, иудаизме и сегодняшней журналистике, и наш полицейско-китайский Бобик обнаруживал такие глубины знаний, что бедный Сай только лапами... Тьфу, ч-ч-черт!.. Только руками и всплескивал!..

И жрачка, надо отдать ей должное, была первоклассной.

Только я было собрался поведать об этом Зигеле, как все ОКРУЖАЮЩЕЕ вдруг РАСТВОРИЛОСЬ всего лишь в одном-единственном слове:

— ШЕФ!.. — услышал я приглушенный хрипатый зов Братка.

* * *

... Глаза мои мгновенно привыкли к темноте нашего отельного садика.

Под животом и лапами не было никакой твердой опоры, но я все-таки на чем-то лежал (???), плотно прижав уши к голове. Хвост мой сам по себе тянулся в струнку, кончик его нервно вибрировал, а верхняя губа самостоятельно приподнималась к носу, угрожающе топорща усы и обнажая клыки, готовые к бою... А про шерсть на загривке и говорить нечего!!!

Наверное, я МЫСЛЕННО завис в воздухе на высоте примерно в два Человеческих роста над землей. Точнее — в два Джековых роста, так что не очень высоко, но для наблюдения позиция была превосходной!..

Чуть выше и неподалеку от себя, сквозь густую листву я поначалу учуял, а потом и разглядел лежащего на толстой ветке Братка. Браток потрясающе сливался с деревом и практически был невидим. Для всех, кроме меня.

В густом, прогретом вечернем воздухе резко пахло посторонними Людьми и оружием. По когтям на передних лапах я быстренько подсчитал шесть незнакомых мне запахов. А всего — девять.

Два запаха Убивцев — эти запахи я запомнил навсегда. И один, прямо-таки ставший родным и близким, — Пита Морено. Хотя запах Пита был сильно замутнен резким пистолетно-наручниковым запахом.

— ГДЕ ОНИ? — БЕЗЗВУЧНО СПРОСИЛ Я БРАТКА.

— В ТУАЛЕТЕ ШУРУЮТ... — МОЛЧА ОТВЕТИЛ МНЕ БРАТОК.

— А НАШИ?

— ШЕФ! ВЫ ЧТО ТАМ, СОВСЕМ ОБОЖРАЛИСЬ НА ХАЛЯВУ?! — ВОЗМУТИЛСЯ БРАТОК. — НАШИ ЖЕ ВМЕСТЕ С ВАМИ В ГОСТЯХ У КАКОГО-ТО НЕСЪЕДОБНОГО ФОКСА!..

— НЕ ХАМИ, — СТРОГО ЦЫКНУЛ Я НА БРАТКА. — ГОВОРЯ «НАШИ», Я ИМЕЛ В ВИДУ ПОЛИЦИЮ.

_ А-А-А... ТОЖЕ МНЕ — «НАШИ»!.. ЗДЕСЬ ГДЕ-ТО. Я И САМ ИХ НИ ХРЕНА ЕЩЕ НЕ ВИДЕЛ. НУЖНЫ ОНИ МНЕ, КАК ПУЛЯ В СРАКУ! САМ СПРАВЛЮСЬ В ЛУЧШЕМ ВИДЕ.

— ТОЛЬКО БЕЗ САМОДЕЯТЕЛЬНОСТИ! — ПРИКАЗАЛ Я БРАТКУ. — А ТО ПРИШЬЮТ В ОДНОЧАСЬЕ...

Я проплыл сквозь стену (!!!) в гостиную, оттуда через кабинет Джека в коридор и невидимо поплыл к открытой двери нашего второго туалета...

Боженька ж ты мой! Сколько же раз я уже сталкивался с этими двумя жуткими Типами?!

Впервые я увидел их в судовом баре, когда мы с Водилой плыли из Ленинграда в Гамбург. Это ОНИ тогда по приказу Бармена вышвырнули из бара какого-то пьянчугу и освободили место у стойки для моего Водилы и меня...

Это ОНИ же, по рассказу судового Кота Рудольфа, безжалостно расстреляли Бармена, когда мы с Водилой сорвали ихней компахе переброску ста килограммов кокаина...

Это ИХ мы с Тимурчиком засекли в Нью-Йорке, на углу Пятой авеню и Сорок шестой улицы в праздничный День святого Патрика...

Это ОНИ летели с нами в одном самолете и убили Павловского...

Это ОНИ обшарили позавчера весь наш номер, за который мы платим пятьсот долларов в сутки!..

Это ОНИ сейчас, подсвечивая себе узеньким, остреньким лучиком тоненького, но сильного электрического фонарика, рассматривали книжку Астольфа де Кюстина «Николаевская Россия 1839 года». Убедившись, что одна сторона обложки сгибается свободно, а вторая пружинит из-за вклеенного туда компакт-диска — удовлетворенно переглянулись.

Как же! Теперь они задвинут этот компакт-диск тем исламским психам-террористам за четыре миллиона долларов, а те, суки, сотворят наш российский ОКУЯН (напоминаю: Оптический Квантовый Усилитель с Ядерной Накачкой) в своих гнуснейших целях и, как говорил брат Джека — Морт Пински, устроят Америке триста тридцать три каких-то «Хиросимы»! Что это — я не знаю и знать не хочу. А только вот накася — выкуси!..

Как говорят почти все мои близкие, даже Браток: «И мы не пальцем деланные».

Наверное, кому-нибудь и придет в голову упрекнуть меня в частых повторах: уж слишком много раз я вспоминаю этих двух Убивцев. Но это со мной происходит, ей-богу, невольно...

Казалось бы, все, кому положено по сюжету, уже счастливо воссоединились и зажили спокойно и радостно. Вот скоро и Джекочку Пински тоже, надеюсь, пристроим...

Вроде бы это нам за все. За наши тяжкие мытарства, за все страдания. По справедливости. А вот не покидает мыслишка, что совсем рядом с нами существует УГРОЗА. И не только нам лично, а буквально всем на Земле!

Ну как тут не повториться от волнения?..

... Кстати, как выяснил Пит Морено через Интерпол, один из Убивцев, Немец, был не германского, а чисто казахстанского розлива. Так вот он передал Маркизову книжку Русскому и негромко сказал:

— ЗАНЫКАЙ. ЕСЛИ ЧТО — Я ТЕБЯ ПРИКРОЮ.

Русский спрягал книжку за пазуху и стал первым выходить в коридор.

А Немец вынул из-за спины пистолет с глушителем (я их по телевизору насмотрелся до одури!) и осторожно пошел за Русским.

Я тоже, кажется, развернулся в воздухе, чуть не задел за люстру, просвистел сквозь все стены нашего бунгало и вылетел в сад, чтобы опередить этих Гадов и предупредить Братка — кого постараться придержать для полиции, а кого выпустить с книжкой на волю. В надежде на то, что отпущенный впоследствии выведет группу Пита на этих подоняр — террористов-исламистов...

Рассчитывать на чистосердечные признания задержанного не имело никакого смысла. Как сказал детектив Джек Пински, такие «профи» молчат до смерти. Так что лучше его изолировать.

Мне показалось, что я облетел вокруг ветки, на которой лежал Браток, и только успел ему прошептать:

— ПЕРВОГО ПРОПУСКАЙ, ВТОРОГО ПОПЫТАЙСЯ ТОРМОЗНУТЬ! НИ ПУХА, БРАТАН...

А дальше я, кажется, завис в воздухе и без малейшей надежды, что сидящий где-то в засаде Пит Морено меня УСЛЫШИТ, а тем более и ПОЙМЕТ, я по-шелдрейсовски завопил что было мочи:

— ПИТ!!! ПИТ!.. ПЕРВЫЙ ИДЕТ С КНИЖКОЙ!!! ПЕРВЫЙ ИДЕТ С НАШЕЙ КНИЖКОЙ!.. НЕ ТРОГАЙТЕ ЕГО!!! ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ, ПИТ МОРЕНО?!

Но конечно, Пит не откликнулся... А те — Русский и Немец — уже выходили из нашего бунгало в сад!

— ВСЕ, ШЕФ, В СТОРОНКУ!.. — скомандовал мне Браток и диким глазом зыркнул вниз на крадущихся Убивцев. — НУ, БЛЯ, ДЕРЖИТЕСЬ, КОЗЛЫ ЕБУЧИЕ, В НЮХ ВАС И В ЖОПУ, ЧТОБ ШТАНЫ НЕ ПАДАЛИ!..

И я ВИДЕЛ, ВИДЕЛ, ВИДЕЛ, как Браток четко пропустил под собой Русского — с желчной и остроумной книжкой французского маркиза за пазухой, — а затем мягко и стремительно отделился от дерева и примерно с высоты второго хрущевского этажа точнехонько спрыгнул всеми своими ста десятью килограммами на широченные плечи Казахского Немца!!!

От страшного удара Немец охнул, с маху шарахнулся лицом и телом о землю, но здоровенный и тренированный, сволочь, мгновенно перевернулся на спину и тут же ВЫСТРЕЛИЛ в Братка!..

Если бы не огонь из ствола, могло бы показаться, что кто-то наступил на сухую щепку. Вот что такое хороший глушитель!

А в ответ на выстрел — короткий и жуткий взрык Братка, молниеносный взмах передней лапы, глухой удар и...

* * *

— Мя-а-а-а!!! — орал я как сумасшедший.

И сам очнулся от своего чудовищного и панического «мява»...

Как я оказался под потолком на шкафу во фрумкинской спальне — понятия не имею!..

Очухался и вижу — все стоят подо мной внизу, перепуганные, взволнованные...

Тимурчик — по-шелдрейсовски, Зигеле — по-Животному, Боб, на нервной почве, — на какой-то Англо-Китайско-Шелдро-Животной смеси, Саша Половец — по-русски, Сай с Эллой — исключительно по-английски, — все спрашивают: что со мной случилось, что произошло?!

Только Наташа Векслер, самая худенькая, самая маленькая, протягивает мне снизу руки и потрясенно бормочет:

— Кисанька... Кисанька...

И слышу — Джек уже говорит по СВОЕМУ телефону:

— О’кей, Пит. Выезжаем...

А из меня так и рвется крик на всех языках:

— Братка убили!!! Братка убили!..

* * *

— Смерть наступила почти мгновенно. Перелом основания черепа, моментальное кровоизлияние в мозг и... — глухо проговорил Пит Морено.

Мы стояли в Джековом кабинете нашего бунгало. Тимурчик держал меня на руках, гладил, успокаивал.

В полном отчаянии я трагически обхватил передними лапами шею Тимура, зажмурился и горестно спрятал свою морду у него под подбородком...

Господи... Господи Боже мой!.. Что же я наделал?!

На кой Собачий хер мне нужно было своими Котовыми неквалифицированными любительскими упражнениями корректировать четкую полицейскую профессиональную разработку? Ну зачем, зачем я втянул в это дело ни в чем не повинного Братка?..

Немым укором всю мою оставшуюся жизнь будет преследовать меня светлый образ этого красавца Кугуара, этого могучего Пума, этого Горного, как говорится, Льва, этого Кота-гиганта...

Никогда не выветрится из моей обонятельной памяти его неповторимый Запах, который так напугал бедняжку Зигеле!

Вот и сейчас я так явственно чувствую этот незабываемый Запах преданного Мне и всем Нам Хищника — будто он все еще здесь, рядом с нами, наш дорогой, погибший в неравных разборках, мужественный и самоотверженный дружище Браток...

Пусть земля тебе будет пухом, дорогой наш Братман. Спи спокойно и знай, что память о Тебе никогда не...

— Где ОН? — спросил я у Пита срывающимся от горя голосом.

— В морге, естественно.

Когда-то я целый фильм про это заведение видел...

— О, черт вас всех подери! — заорал я в отчаянии. — Братку-то зачем ваш морг?!

— Какому еще «Братку»?! — вылупился па меня Пит Морено.

— То есть как это «КАКОМУ»?! К которому ты раввина Моше приводил, которому ты сам индюков таскал!

Я был вне себя от такой внезапной мерзкой забывчивости, граничащей с предательством.

— Да при чем здесь БРАТОК?! Мать твою за ногу, мистер Мартын-Кыся Плоткин-Истлейк фон... как тебя там дальше, суперстар Кошачий!.. — в свою очередь, заорал на меня Пит.

Достойно ответить я не успел. В моем мозгу, скорее всего С ТОГО СВЕТА, возник «биопарателепсихопатологический», но почему-то очень виноватый голос Братка:

— ШЕФ... ЭТО Я — БРАТОК... НЕ ТЯНИТЕ НА ПИТА. Я ЗДЕСЬ... В СПАЛЬНЕ У ТИМУРЧИКА. ПОД КРОВАТЬЮ...

— Ой!!! — вякнул я от неожиданности, уж и не помню по-каковски.

Какая-то неведомая сила подбросила меня вверх, ударила задницей об потолочный плафон с тремя лампочками, откуда я шмякнулся на Джека, кувыркнулся через Пита Морено и с бешеной скоростью рванул в спальню...

Одновременно со мной под кроватью оказался Тимурчик. Реакция у пацана — фантастическая! Как у хорошего Кота.

Насмерть перепуганный Браток, сжавшись от ужаса чуть ли не до моих размеров (это при ста десяти килограммах-то?!), мелко-мелко дрожал, забившись в угол, образованный прикроватной тумбой и стенкой.

— Брато-о-о-о-к!.. — хором заверещали мы с Тимуром и наперебой стали облизывать Братковую морду.

Собственно говоря, облизывал его я, а Тимур, конечное дело, все норовил поцеловать Братка в нос и его меховые щеки.

Но тут я вспомнил, что я — Начальник Братка, и строго спросил:

— Что же ты, паскуда, молчал, когда мы там на говно исходили по поводу твоей гибели? Я чуть сознание не потерял!

— И я, — сказал Тимур.

— Ребята... — еле ворочая языком, проговорил Браток. — Я ЧЕЛОВЕКА УБИЛ...

Мы так и заткнулись. Хоть уже и знали, а что тут скажешь?.. Но долго так продолжаться не могло, и я решительно произнес:

— Если бы ты знал — КОГО ты убил, ты бы и еще ЭТО не раз сделал. И потом, ты же сам мне говорил, что ты — Хищник.

— Но не до такой же степени, Шеф?.. — прошептал Браток.

Вот когда Тимур, лежа под кроватью, прижался лицом к его морде и сказал единственно точную фразу, которая мне никак не приходила на ум:

— Браток, родненький... Не бери в голову. Ты замочил гораздо более сильного и страшного ХИЩНИКА, чем ты сам. Он просто по ошибке назывался ЧЕЛОВЕКОМ.

Помолчал и добавил:

— Когда-то я и сам прошел через это, что сейчас испытываешь ты...

Он отодвинулся от Братка, отер щеку ладонью, и я увидел, что ладошка у него вся в крови!..

— Ой, что это?.. Ты ранен? — испугался Тимур.

Я тут же вспомнил свое ВИДЕНИЕ: прыжок Братка с дерева, падение Немца-Убивца, его молниеносный переворот на спину, тихий выстрел, взмах лапы Братка и...

— Так он в тебя ТОГДА все-таки попал?..

— Попал, — тихо сказал Браток. — Я бы и сам зализал, но мне туда не дотянуться.

Мы с Тимуром вгляделись и увидели, что кончик левого уха Братка был отстрелен и сочился кровью.

В эту секунду Браток был невероятно похож на боксера-тяжеловеса Холифельда (забыл, как его звали...), которому его противник Майк Тайсон отгрыз на ринге во время боя одно ухо и пытался сожрать другое. За что и был дисквалифицирован.

Мы с Шурой и Тимом смотрели эту передачу из Лас-Вегаса и, помню, очень сочувствовали Холифельду.

— Лежи, не двигайся, — приказал я Братку. — Положи морду на лапы. Вечные с тобой заморочки!.. То ты в капкан угодишь, то харю под пулю подставишь. Лежи, раздолбай!

И стал по-нашему, по-Котовому зализывать Братку его ухо...

Через минуту, на глазах у Тимура, кровь перестала сочиться из раны. Браток малость пришел в себя, перестал трястись, несмело оглядел меня и заявил с туповатым тщеславием:

— Теперь, Шеф, я с этим простреленным ухом — вылитый вы. Век свободы не видать! В натуре...

* * *

Журналистам всех изданий, от самых разухабистых и придурковатых, как сказал Пит Морено, — типа «Стар», «Нэшнл инкуайрер» и «Дитэйлз», до самых солидных — вроде «Лос-Анджелес таймс», полицией была выдана одна и та же липовая информация:

«...двое НЕИЗВЕСТНЫХ НЕОПЫТНЫХ УГОЛОВНИКОВ захотели обокрасть знаменитого русского Кота Мартына, приглашенного кинокомпанией „Парамаунт“ на главную роль в будущем фильме „Суперкот“ и поселившегося в одном из самых лучших и дорогих отелей, „Беверли-Хиллз-отеле“, вместе со своим переводчиком и бодигардом.

Воспользовавшись тем, что мистер Мартын-Кыся Плоткин-Истлейк фон Тифенбах, его переводчик мистер Т. Истлейк и их телохранитель, профессиональный полицейский детектив, офицер N.Y.P.D. Дж. Пински находились в этот вечер в гостях у известного калифорнийского общественного деятеля мистера С. Фрумкина, где Кот Мартын давал интервью главному редактору крупнейшего в Америке русскоязычного альманаха «Панорама» — мистеру А. Половцу, два НАИВНЫХ и НЕОПЫТНЫХ ПРЕСТУПНИКА (личность одного из которых сейчас устанавливается) проникли со стороны сада в занимаемое Котом Мартыном бунгало, однако похитить ЧТО-ЛИБО НЕ УСПЕЛИ, ИСПУГАВШИСЬ СКОРОГО ВОЗВРАЩЕНИЯ ХОЗЯЕВ. ТАК УТВЕРЖДАЕТ ОДИН ИЗ ПРЕСТУПНИКОВ, ОБНАРУЖЕННЫЙ ПОЛИЦИЕЙ В БЕССОЗНАТЕЛЬНОМ СОСТОЯНИИ в саду, примыкающем к апартаментам Кота Мартына и его сослуживцев.

На теле задержанного видны явные следы напавшего на него дикого кугуара, нашествие которых на отдельные районы Большого Лос-Анджелеса стало уже чуть ли не стихийным бедствием. ВТОРОМУ ПРЕСТУПНИКУ УДАЛОСЬ СКРЫТЬСЯ БЕССЛЕДНО.

Из личных вещей обитателей бунгало в «Беверли-Хиллз-отеля» исчезла всего лишь одна книжка на русском языке. ПРОПАЖА КНИГИ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ПОСТАВЛЕНА В ВИНУ ПРЕСТУПНИКАМ, ИБО ПЕРЕВОДЧИК КОТА МАРТЫНА — ДВЕНАДЦАТИЛЕТНИЙ ТИМ ИСТЛЕЙК (РУССКИЙ ПО НАЦИОНАЛЬНОСТИ) ЗАЯВИЛ, ЧТО, ВЕРОЯТНО, САМ ПОТЕРЯЛ ЭТУ КНИГУ ИЛИ ГДЕ-ТО ЕЕ ОСТАВИЛ...»

Теперь я лично попытаюсь расшифровать всю эту полицейскую, как говорит Шурик Плоткин, «панаму», авторами которой были Джек, Пит и Боб.

Важно было дать понять этим сукам исламистам-террористам, что «полицейские лохи» и понятия не имеют, будто идет охота за книжкой маркиза де Кюстина. Вернее, за тем русским компакт-диском, который был туда вклеен!..

Отсюда и «НЕИЗВЕСТНЫЕ НЕОПЫТНЫЕ УГОЛОВНИКИ», и «УТВЕРЖДЕНИЕ ОДНОГО НАИВНОГО ПРЕСТУПНИКА, ОБНАРУЖЕННОГО ПОЛИЦИЕЙ В БЕССОЗНАТЕЛЬНОМ СОСТОЯНИИ...»

Главных «заказчиков» нужно было обязательно успокоить. Убедить их в том, что никто и не связывает убийство Павловского в самолете с попыткой ограбления Кота Мартына. И что книжка уже в руках у того Русского Убивца...

Одновременно этих подоняр нужно было и пугнуть: дескать, один из тех двоих «НАИВНЫХ И НЕОПЫТНЫХ» — не дохлый, а очень даже живой и здоровенький. Только малость помятый противным Кугуаром. Вот чуток подлечится и сразу же заговорит. Полиция в этом совершенно уверена.

Это чтобы спровоцировать террористов к быстрым действиям по его ликвидации. Как только они начнут делать какие-либо движения в этом направлении, то волей-неволей проявятся, и их гораздо проще будет взять за жопу. Они же будут думать, что тот Казахский Немец жив-здоров и его нужно как можно скорее пришить. Хотя об этом уже шикарно позаботился наш верный друг Браток...

Ликвиднуть его попытаются скорее всего руками его же партнера — Русского. А уже получив книжку с компакт-диском, ребята-исламисты обязательно попытаются избавиться и от Русского. Чтобы не платить бабки и чтобы тот не вовремя пасть не разинул...

Никто не исключал того, что все это прекрасно понимает и русский киллер. Вряд ли он сразу побежит к своим «заказчикам» с книжечкой в зубах, весело помахивая хвостом. Вероятнее, что он затаится в обнимку с «Маркизом» и попытается, в свою очередь, поставить террористов-исламистов, как сказал бы Шура, — «раком», обеспечив себе стопроцентные гарантии жизни и получения гонорара. Как он будет пытаться это сделать и что в ответ предпримет «заказчик», прогнозировать было сложно. Решили ждать реакции на утренние газетно-журнальные сказочки «добрых дядюшек — Джека, Пита и Боба», как сказал про все это Тимурчик...

Да, и еще одна маленькая, но очень важная деталь, о которой я только сейчас вспомнил!

Я, правда, в этом ни фига не понимаю, но пока мы были в гостях у Сая Фрумкина, а живой еще тогда Казахский Немец и пока еще ныне здравствующий Русский, по МОЕЙ с Братком наводке, шуровали во втором нашем маленьком туалете, один из помощников Пита Морено успел присобачить к их автомобилю такую маленькую штучку (мы с Тимурчиком их немерено видели по телику во всех полицейских сериалах!..), которая прекрасно уведомляет полицию — где в эту секунду находится автомобиль с той замечательной пришлепнутой радиоштучкой.

* * *

Как говорили некоторые мои знакомые эмигранты из Мюнхена и Нью-Йорка — киевско-харьковские Коты и Кошечки: «Вы ж мине понимаете!..» и «Шоб я так жил!»

Так вот, «вы ж мине понимаете» и «шоб я так жил», как мне — нормальному питерскому дворово-уличному, интеллигентно-бойцовскому Коту нужен был этот Парикмахер!.. Как рыбе — зонтик. Или, предположим, Костюмер. Как петуху — тросточка... Это максимально пристойный репертуар Шуры Плоткина из области народных изречений и мудрости. Дальше уже идет — «как зайцу триппер...», а еще дальше — не приведи Господь...

Ну а Дублер, подумал я, пусть будет. Мало ли мне нужно будет срочно куда-нибудь смылиться?

К восьми утра мы должны были уже быть на «Парамаунте».

Как мы продрались сквозь журналистов и фотографов, когда выходили из своего отеля к машине, — ума не приложу! Только благодаря Джеку и Бобу. А Боб еще и волочил за собой громадный чемодан на колесиках, в котором был упакован Браток.

От одного того, как мы все впихивали Братка в этот чемодан, можно было сойти с ума! Нет, действительно, историйка не для слабонервных: Браток в чемодан не помещается, Боб и Тимур уминают Братка до необходимых размеров, Браток шипит — то у него за борт чемодана лапа вываливается, то хвостяра свешивается, то все мы слишком сильно на крышку чемодана наваливаемся! Джек тянет на нас со страшной силой, что мы опаздываем, со студии уже звонит Наташа Векслер и умоляет поторопиться, потому что день расписан по минутам; я ору на бедного Братка неизвестно за что; короче — картинка маслом!..

По дороге на студию, из чемодана, запихнутого в багажник, Браток жалобно-телепатически умоляет меня остановить машину — поссать приспичило! Но сидящий за рулем Боб по-китайски неумолим. Он обещает Братку все радости жизни только лишь по прибытии на «Парамаунт». И Браток из багажника обещает еще немножко потерпеть, но просит тогда ехать как можно быстрее. Иначе он за Бобовый чемодан не ручается...

Приехали на Мелроуз к «Парамаунту», начался базар с охраной — куда-то пропуск на нашу машину подевали, мудаки. Примчалась Наташа Векслер, уладила все в одну секунду и полетела за Клиффом Спенсером, нашим режиссером. Он сам хотел присутствовать при моем знакомстве с Котами-Дублерами-Каскадерами-Трюкачами — они же штатные сотрудники киностудии.

А мы пока-подгребли к нашему трейлеру, на котором так и было написано — «Стар вагоне», а на дверях уже и табличка — «Мр.М.-К. Плоткин-Истлейк фон Тифенбах».

Загрузили мы туда чемодан с Братком, распаковали, вытащили жалкого, помятого и как-то нелепо слежавшегося Братка, и еще пять минут я был вынужден тренировать его ссать в туалетный Человеческий горшок. И мы с Тимурчиком ему клятвенно обещали, что вечерком подыщем ему укромный уголок на природе «Парамаунта», где он сможет гадить легко и свободно — сколько его душе и заднице будет угодно.

Потом заперли его и пошли в корпус, где жили и тренировались Коты-Каскадеры.

Клифф был уже там вместе с Наташей и одним тощим мужиком, который сразу же заговорил со мной и Тимуркой по русски. Оказалось, что это Главный кинооператор нашей картины. Он снял с Клиффом Спенсером уже три фильма, а в прошлом году был даже представлен на «Оскара» за высококлассную операторскую работу. Звали его Игорь Злотник. Он жил в Америке уже двадцать лет. Когда-то в Москве заканчивал ВГИК — Всесоюзный государственный институт кинематографии, курс профессора Гальперина.

Теперь здесь в Лос-Анджелесе он жутко уважаемый парень. Член гильдии и вообще... нарасхват! Один из очень немногих россиян, который ВРОС в Голливуд, будто его там и ПОСЕЯЛИ. Это нам уже все прошептала Наташа Векслер.

— Сынок! — говорит этот Игорь Злотник. — Ты скажи своему Мартыну, что я про него уже читал... А теперь очень рад, что познакомился с ним лично.

— Сэр, — ответил ему Тимур, — вы можете все это сказать Кысе и без меня. Он поймет. А вот то, что он ответит вам, я переведу.

— А с ним как лучше? — спрашивает Игорь. — По-русски или по-английски?

— Хоть по-китайски, — сказал Боб. — Ему это все равно.

— Ошалеть! — пробормотал Игорь в растерянности. — Значит, все, что я прочитал про тебя, — это правда?!

— Конечно, — ответил я ему по-шелдрейсовски.

И увидел, как этот Игорь Злотник впал в легкий перепуг — не понял: сам он это услышал от меня или это ему за меня ответил Тимур? Он посмотрел на меня, потом на Тимура, потом на Наташу, Клиффа, Боба и Джека и растерянно произнес с кривой ухмылкой:

— Я, наверное, сейчас похож на того старого еврея, который долго стоял в зоопарке у вольера с жирафами, а потом сказал: «Не может быть...» — и ушел. Да?

— Не пугайтесь, сэр. При первом знакомстве с Кысей это происходит со всеми. Потом привыкнете, — сказал ему Тимур.

— О’кей, ребята! — скомандовал Клифф. — Кончили трепотню!.. Как только Игорь увидит русского — так становится ностальгически невменяемым... Выводите свою банду! Будем подбирать Дублера.

Это он уже сказал Котовому тренеру.

Тренер вывел на лужайку несколько крепеньких разномастных Котов, которых я уже видел вчера, и одну Кошку-культуристку.

Ну с Дублером решилось все чрезвычайно просто. Я сам подошел к этой компахе и спросил:

— Братва, кто хочет меня дублировать?

Самый такой крутой рыжий Котяра-каскадер, почти моего роста, этак снисходительно говорит мне по-нашему, по-Животному:

— Ну, я могу.

— Но ты же — рыжий! — говорю я ему.

— Нет проблем, — заявляет этот Котяра. — Сейчас рыжий, через полчаса — черный, серый, хоть лиловый. Дело техники.

— А что ты можешь? — спрашиваю.

— Все, — говорит этот наглец. — Однажды дублировал даже Тигра. Конечно, при помощи черных полосок и цеха комбинированных съемок. На экране было не отличить!..

А в это время мимо нас на хорошей скорости проезжала машина типа нашей «скорой помощи». То ли, снималась в каком-то фильме, то ли действительно приехала сюда по вызову.

Ну я ему, Котяре этому голливудскому, при всех и говорю:

— А вот так сможешь?..

И к-а-а-а-ак сигану снизу вверх, прямо на крышу этой машины! А навстречу этой «скорой помощи», тоже на приличной скоростенке, чешет невысокий электрокар с брезентовой крышей...

Только поравнялся с моей «скорой», я на этот электрокар и перепрыгнул, а с брезента уже — прямо на придорожную пальму, а уже с пальмы на землю...

Подхожу так вразвалочку к прибалдевшей компахе штатных Котов-Дублеров-Трюкачей-Каскадеров и спокойненько (хотя внутри все аж трусится!..) спрашиваю:

— Кто повторит?

— Нет... — пригорюнился рыжий Котяра. — Не потянуть, пожалуй. А вы, извиняюсь, кем будете?

— Газеты надо читать, — нахально говорю я. — Телевизор смотреть, а не задавать дурацкие вопросы.

Иногда из меня такое дерьмо прет — самому потом стыдно! Хорошо еще, что почти всегда есть кому одернуть.

— Мартын! Не хами!.. — строго сказал Тимур.

А единственная Кошка в ихней компании — культуристочка такая, будто из проволоки скрученная — сплошная мускулатура, ни хрена Кошачье-грациозного, один «бодибилдинг» — подходит ко мне и так напрямую, никого не стесняясь, говорит:

— Ваш какой трейлер? Я потом загляну. Сами понимаете зачем.

Ну, я так посмотрел на нее и думаю: «Да что я себя, в дровах нашел, что ли?! На кой мне черт этот кусок железа с хвостом и замочной скважиной между задних лап? Да неужели я, обладая двумя такими клевыми „хатами“, как бунгало в „Беверли-Хиллз-отеле“ и „Звездным трейлером“ здесь, на „Парамаунте“, не найду себе пару-тройку приличных Кошек?..»

И, стараясь теперь придать своему ответу максимум вежливости и любезности, отвечаю этой Культуристочке:

— Как-нибудь в другой раз, роднуля.

И сажусь так с понтом скромненько — разглаживаю усы, разглядываю подушечки передних лап, не забилось ли туда чего между когтями после моих идиотских хвастливых сиганий на крыши движущихся в разные стороны автомобилей, на пальмы...

— М-да... — задумчиво говорит Игорь Злотник. — Это, конечно, класс, превышающий любые ожидания. Я такого еще не видел... От добра — добра не ищут.

— Могу только позавидовать, что этот Кот в вашей команде, а не в моей, — вздохнул Кошачий Тренер.

— Ах, Кыся!.. — чисто по-женски восклицает Наташа и гладит меня по загривку (чего я, кстати, почти не переношу!..), но почему-то смотрит не на меня, а на Джека Пински. Да еще такими глазами, что, будь я на его месте, я бы ее тут же куда-нибудь уволок!

«Ты просто сексуальный маньяк! У тебя одно на уме... — тут же просек мои мысли Тимур. — Оставь Джека в покое!»

— Никаких дублеров! — решительно выступил оператор Игорь Злотник. — Грех оставлять за кадром такие возможности.

— А я что, спорю?! — вдруг неожиданно заорал на него Клифф Спенсер. — Ты же знаешь, что ни продюсерская, ни агентская группа, ни эти кровопийцы из страховой компании «Шварц и Бейли» никогда не позволят Мартыну исполнять такие трюки самостоятельно!!! Да еще такой сложности и опасности!.. А если, не дай Бог, что-нибудь?.. Мартын — в госпитале, мы — в простое, а каждый сорванный съемочный день — полтораста тысяч долларов в воздух!.. Ты согласишься ежедневно платите сто пятьдесят тысяч из своего кармана? Нет? Я тоже. Потом еще адвокаты Мартына слупят со студии миллионов пять за увечья и временную потерю трудоспособности нашего героического Кота, получат свои кровные проценты и, если Мартын поправится, все вокруг, включая и Президента Америки, будут счастливы! Все, кроме нас. Мы оказываемся — в полном дерьме! Тебя устраивает такая перспектива?!

— Ну, Мартын, пижон чертов! — по-шелдрейсовски процедил Джек. — Затеяли смуту... Надо было тебе?

— А я считаю, что Мартын прав, — тоже по-шелдрейсовски, но с легким полицейским акцентом возразил ему Боб. — Можешь лучше — покажи!

Но я не ответил ни тому, ни другому.

Конечно, был здесь элемент пижонства, что ни говори. Но я имел на это право. Я заранее знал, что им, этим Котам-Трюкачам, как сказал их Рыжий «бугор», «не потянуть» то, что смогу сделать я.

Потому что я всему этому научился, если можно так сказать, в Боях за Собственную Жизнь и за Жизнь Близких мне Людей и Животных!.. А Коты-Дублеры-Каскадеры — эти замечательные, ладненькие, спортивненькие Котики — всего лишь ТРЕНИРОВАЛИСЬ... Им за Жизнь бороться было не нужно. Не вышло один раз — ничего страшного. Повторим второй раз, третий, пятый, десятый... И в конце концов выучимся чему угодно.

А у меня КАЖДЫЙ ПЕРВЫЙ РАЗ вполне мог бы быть и ПОСЛЕДНИМ! Мне ни Враги, ни Судьба никогда ВТОРОЙ попытки не предлагали. Мне всегда была необходима ПОБЕДА только с ПЕРВОЙ попытки. А иначе...

Но чтобы прикончить разгорающийся скандал, я сам подошел к этому Рыжему Котяре и говорю ему по-нашему, по-Животному, но в журналистско-ленинградской манере Шуры Плоткина:

— Ладно, старичок. Давай дублируй ты. А потом мы с тобой сами разберемся — кому чего делать. О’кей?

— Ноу проблем! — отвечает Рыжий. — С меня причитается.

— Вот и ладушки, — говорю. — Приведешь пару приличных Кошек под мой трейлер — на том и сочтемся.

— Нет вопросов. Тут их вокруг кино — тучи! Эта, как я понял, не пойдет? — спрашивает Рыжий и показывает одним глазом на Культуристку.

— Я что, похож на идиота? — отвечаю я Рыжему.

— Вас понял, — усмехается Рыжий и неожиданно добавляет: — Шеф.

— Зови меня просто — Мартын, — великодушно предложил я.

— Попозже, Шеф. Ладно? — говорит Рыжий. — Когда Кошками махнемся... А пока — мне через себя не переступить. Здесь, в Голливуде, несмотря на кажущееся профессиональное кинобратство, все так четко разграничено, так учитывается — кого ты трахаешь, с кем в мячик играешь, к кому в гости ходишь, кого к себе приглашаешь!.. Покрутитесь здесь — все сами поймете. Когда Кошек приводить?

— Да давай к вечерку, когда стемнеет. Лады?

— Нет вопросов, Шеф.

* * *

... Еще в Вашингтоне я получил от Ларри Брауна в подарок тоненький и изящный ошейничек с вмонтированным туда приемником и передатчиком. И отдельно — приемно-передающее устройство для Человека, который всегда мог точно узнать, где я нахожусь, и даже потрепаться со мной. Естественно, если он тянет по-шелдрейсовски...

Этот ошейничек — гордость технического отдела Службы безопасности Белого дома — был изготовлен всего в двух экземплярах — для Сокса и для меня.

И с тех пор как начались все эти заморочки с самолетным трупом и последовало дальнейшее развитие тревожных событий с лос-анджелесскими террористами, Джек самым категорическим образом потребовал, чтобы я носил этот электронный хомутик на шее, а сам прикрепил к своей пистолетной кобуре мою маленькую радиостанцию. Она была с обычную зажигалку.

Поначалу эта электрохреновинка меня раздражала, а потом я привык к ней и перестал ее замечать. Она же, кстати, очень надежно защищала меня и от блох! И не только меня — всех близких мне Людей и Животных. Как сказали бы мои петербургские друзья Водила и милиционер Митя: «Во, бля, техника!..»

Так вот, этот ошейничек на съемке пришлось, как выразилась Наташа Векслер, «слегка декорировать». Наш режиссер — Клифф Спенсер вообще настаивал на том, чтобы избавиться от этой штуки, но тут Джек Пински встал на дыбы и заявил, что за безопасность мистера Мартына-Кыси отвечает Нью-Йорк полис департмент и снять с меня этот ошейник можно будет только через его — Джеков — труп!

Все тут же жутко захотели видеть Джека только живым (особенно Наташа Векслер!) и нашли компромисс — поверх ошейника повязали мне какой-то платочек.

— Теперь, Кыся, с этим шарфиком ты так смахиваешь на «голубого»!.. — рассмеялся Тимур.

Тогда я не знал, ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ, и никак не отреагировал. А спустя год, когда Шура мне это объяснил, ссориться с Тимуром задним числом было глупо. Тем более что Тимур тогда просто пошутил...

* * *

Первый эпизод — «Салон „Боинга-747“» — это когда мы с «моей хозяйкой» русской девушкой Глашей (мисс Нэнси Паркер) летим в Калифорнию, снимался в павильоне студии «Парамаунт».

Сделан был «салон» потрясающе! Я даже несколько раз как сумасшедший выбегал из декорации — проверить: уж не в настоящем ли «боинге» мы сидим?!

Рассказывать о процессе киносъемок в Голливуде — жуть как неохота!

Все, кто приезжает в Лос-Анджелес хотя бы на три дня (даже на примитивнейшую экскурсию...), потом три года только и делают, что говорят и пишут о секретах и таинствах Американского Кино.

Скажу одно: уйма народа вокруг, масса всякой электронной техники, несколько съемочных камер, и главный кинооператор Игорь Злотник (как выяснилось — наш Человек!..) руководит всеми камерами с огромного пульта с сотнями проводов и несколькими компьютерно-телевизионными экранчиками.

А вокруг шляются Актеры, Гримеры, Звукооператоры, всяческие Ассистенты, Костюмеры, Художники, Люди с молотками и отвертками, Осветители, Дублеры «звезд», на которых этот свет и испробуют, Человеки, таскающие по рельсам тележку с Главной камерой, и Человек с рыболовной удочкой и микрофоном вместо крючка. И куча уж совсем непонятных мне Личностей...

Самый главный в этой суетне — Режиссер. У него даже свой личный стульчик есть, на спинке которого и спереди и сзади так и написано — «Клиффорд Спенсер»!

Главнее Клиффа могут быть только Продюсеры — Стив и Бен. Это нам шепнула Наташа Векслер. На их бабки кино делаем...

Ну и, конечно, «звезда» мисс Нэнси Паркер!!! Она может и продюсеров в жопу послать. Стерва, каких свет не видел!.. Это при ангельской рожице-то...

Кстати, по положению я тоже вхожу в систему «звезд». Но никого никуда посылать не собираюсь. Разве что только Братка. И то лишь когда он совсем охамеет.

Вот о Нэнси хотелось бы сказать еще пару слов.

Казалось бы — все про нее понятно: и жесткая, и целеустремленная как таран, и при миллионных гонорарах за пятицентовик удавится, и характер капризный и склочный, а уж фальшива — до мозга костей! Что это такое — до сих пор понятия не имею, но звучит очень убедительно...

... А вот даже на репетиции, когда, сидя в «самолетном кресле», бедная русская девушка Глаша прижимала меня к своей серенькой, скромненькой курточке и тихо плакала над своей неудавшейся жизнью растерянной эмигранточки — даже меня слеза прошибла! И я давай ее облизывать!.. И руки, и физиономию с запахом грима... И, что уж совсем невероятно, как ЗАМУРЛЫЧУ (!) от полноты чувств!!!

Вот что такое НАСТОЯЩИЙ ТАЛАНТ! Это я про Нэнси. Ну ей-богу, тут этой стервозе все простить можно!!!

Нужно сказать, что эта наша первая сцена с ней вызвала восторг всей съемочной группы, Клифф счастливо орал, а Игорь Злотник только развел руками и показал мне большой палец, поднятый вверх.

Мои — Тимур, Джек и Боб — пребывали в состоянии скромной гордости, а Тимур, как мне показалось, даже немного приревновал меня к Нэнси! Но тут ничего уже поделать было нельзя — я попал под обаяние подлинного таланта настоящей голливудской «звезды», и от этого факта отмахнуться было нельзя. Когда-нибудь я попытаюсь объяснить это Тимурчику. А пока...

Если не считать вот таких маленьких жизненных открытий, как, например, с мисс Нэнси Паркер или, не побоюсь быть нескромным — со мной, должен всем сразу сказать: процесс создания самого увлекательного кинофильма поразительно скучен и утомителен!

К вечеру... Теперь, если позволите, для краткости я буду выражаться студийно-кинематографическим языком: к вечеру, отсняв несколько планов, актерских кусочков и проходов по «салону» с разных точек и почти закончив съемку объекта «Салон самолета», мы все выползли из павильона такие умудоханные, что я даже подумал — а не напрасно ли я утречком заказал Рыжему Коту-каскадеру на вечер парочку околокиношных Кошек?..

Тем более что завтра ни свет ни заря мы должны были выезжать «на натуру» — снимать какой-то кусок из сценария под открытым небом. Благо у них в Калифорнии это небо открыто круглый год.

Но когда я под своим трейлером увидел Рыжего, а с ним двух совершенно шикарных, откровенно блядовитых Кошек очень высокого класса, я буквально переродился! Усталости — как не бывало, хвост сам собой мгновенно задрался к звездам, спина прогнулась, обвислые было усы тут же напружинились и потянулись торчком в разные стороны, лапы окрепли, а ТАМ — прямо аж заломило!!!

— Айн момент, ребятки, леди и джентльмены! — говорю я им всем троим. — Я только что из ПАВИЛЬОНА, СО СЪЕМКИ... Еще секунда, наспех привожу себя в порядок — и я ВАШ!..

— Погодите, Шеф, — говорит Рыжий, и я слышу в его беззвучном Животном голосе нотки явной взволнованности. — Здесь так пахнет ХИЩНИКОМ, что наши дамы нервничают. Да и мне как-то не по себе...

Рыжий помялся и вопросительно посмотрел на меня:

— Такое впечатление, что даже и от вас... извините, конечно, потягивает этим запашком... С чего бы это, а, Шеф?..

— Не боись, Рыжий! И вы, Кисаньки, не трухайте. Просто в моем трейлере сейчас гостит мой младший братишка — Пум. В смысле — Кугуар. Отсюда и запашок, — говорю я как можно более легковесно, чтобы снять напряженку. — Малышу всего три годика, и он безобиден, как Кролик...

А Братку и вправду было всего три года. Он мне сам об этом сказал, когда я спросил его — сколько ему лет.

Правда, для этого он битый час загибал когти на своей передней правой лапе, посчитал всех сожранных им Индюков, прибавил всех украденных им Собачек, полученное число разделил на количество раз, когда по нему стреляли, потом все это умножил на тот капкан в нашем саду, из которого мы его вытащили, и у него как-то получилось ровно ТРИ ГОДА!..

Я, не умеющий ни читать, ни считать, с искренним уважением следил за математическими упражнениями этого здоровенного обалдуя и только диву давался! Ну надо же... Бандит, Тупарь, Беспределыцик, а вот поди ж ты...

Теперь мне нужно было срочно смылиться от Тимура, Джека и Боба. Кстати, от Наташи Векслер тоже. Она как-то автоматически стала дополнением к Джеку Пински. Я использовал старый, уже привычный всем прием: быстренько привел себя в порядок — прилизался, умылся, чего-то там поклевал из плошки и ПОПРОСИЛСЯ ДО ВЕТРУ. Тут мне отказа никогда не было — все знали, что гадить я могу только на природе.

Этот сукин сын Браток весь мой спектакль просек в одну секунду!

— А я?! — обиженно заныл Браток по-Животному. — Вы, Шеф, думаете, я не слышал, о чем там под нашим домиком трепались эти ваши бляди и какой-то Котяра?.. Вы, Шеф, наладились бежать, справлять себе половуху, а я тут хоть загибайся, да? Я уже черт-те сколько времени не еб...

— Цыть!!! — рявкнул я на него.

— Ну, хорошо, хорошо... Ну не трахался, подумаешь!.. Короче, глядите, что творится....

И так, лежа на боку под столом, слегка приподнимет заднюю лапу. А там!!! Елочки точеные!.. Ни в сказке сказать, ни пером описать! — как сказал бы Шура Плоткин.

Хорошо еще, что Наташа и Джек были заняты каким-то своим голубиным воркованием и курлыканьем, а Боб и Тимурчик помчались в студийную лавочку, чтобы успеть до ее закрытия купить там «Севен-ап» и минеральную воду. И никто из них, слава Богу, не видел ТО, что показал мне распаленный сексуальными фантазиями Браток!..

— Не дрейфь, Братан! Попробуй сейчас обойтись как-нибудь, так сказать, «внутренними резервами», а я это так просто не оставлю. Что-нибудь я для тебя обязательно соображу в этом плане. Как ты сам говоришь: «Век свободы не видать!» — сказал я Братку, еще не представляя себе, как я выполню это обещание.

Но что-то подсказывало мне, что я сумею сдержать свое слово.

Из Братковых же пищевых запасов, которыми его завалил верный Боб, я незаметно слямзил очень толковый кусок сырой печенки (не идти же на блядки с пустыми лапами?!) и сквозанул из трейлера.

Очень миленький междусобойчик устроили мы с этими двумя Кошками, Рыжим-каскадером и здоровым шматом сырой говяжьей печенки, рядом с Административным корпусом «Парамаунта», в прелестных и густых кустиках, вплотную примыкающих к стенке офиса-студии знаменитого когда-то во всем мире кинорежиссера Сесила Де Милля.

Перетрахались до одури! Рыжий по ЭТОЙ ЧАСТИ тоже был Кот-He Промах и оказался вполне приличным партнером. Ну и превосходно знал территорию «Парамаунт пикчерз корпорейшн»!

Он и устроил нам замечательную экскурсию. Шляться по гигантской территории «Парамаунта» на полусогнутых от перетраха лапах было невероятно тяжело, но эта экскурсия того стоила.

Ее гвоздем было посещение специального помещения, в котором уже две недели жили настоящий живой Слон и не менее настоящая, более чем живая Обезьяна-Шимпанзе!

Кинопродукция Майкла Дугласа заказала телевизионный сериал, для которого потребовались Слон и пара Обезьян-Шимпанзе. Какая-то фирма за бешеные бабки привезла на «Парамаунт» Слона и двух Шимпанзе — Самца и Самочку, выгородила для них в одном из пустующих съемочных павильонов помещение и давай ковать свою телелабуду в сто серий!..

По телику каждая серия будет идти час. В нормальном кино такое экранное время снимается за полтора месяца. А для «телевизионки» отпускается всего лишь ПЯТЬ дней! Ну кто это выдержит?! Только Люди! Вот Самец Шимпанзе и сбрендил от нервного перенапряжения. Покусал режиссера, расколошматил камеру стоимостью в сотни тысяч долларов и чуть не задушил свою подругу.

Фирма влетела в дикие убытки. Психа Обезьяна запихали обратно в зоопарк, и теперь Самочка, оставшись без хахаля, — места себе не находит! Как сказал Рыжий Кот, вот-вот умом тронется на почве сексуальной неудовлетворенности. Говорят, она даже уже к Слону приставала...

И вот чешем мы все четверо к этому павильону со Слоном и неутоленной Шимпанзихой, а голос Джека в моем ошейничке мне вдруг неожиданно и говорит:

— Мартын! Ты где шляешься, черт бы тебя подрал?!

Ну совершенно в ленинградско-петербургской манере Шуры Плоткина! Даже с теми же интонациями. Только по-английски.

И тут же (опять точь-в-точь, как Шура...) с тревогой:

— С тобой все в порядке, Мартын?

— Я гуляю, — кротко ответил я. — Гуляю после тяжелого рабочего дня. Тут некоторые с ума сходят на нервной почве от этих съемок, а я просто гуляю... Скажи, Джекочка, имею я право хоть полчасика побыть наедине с самим собой?

Я иногда вру — как дышу! Так же естественно и свободно.

— Нет, ты скажи, Джек. Имею право?

— Имеешь, имеешь... Просто пора ехать в отель. Мы еще и Наташу должны домой завезти. Она плохо видит в темноте...

— А что будет с Братком? — спрашиваю.

— А Браток останется здесь. Сейчас Тим и Боб его потихоньку от посторонних глаз выгуляют где-нибудь неподалеку, а потом запрут в трейлере до утра.

И тут мне в голову приходит совершенно гениальная мысль!

— Джекочка! Родненький!.. Можно и я останусь в трейлере на ночь? Я так устал, Джек, миленький... Вы поезжайте, а я Братка и сам выгуляю. Он у меня и не пикнет. Ты же знаешь... Ну пожалуйста, Джекочка!..

И слышу, как Джек спрашивает Боба:

— Боб, ты можешь остаться здесь до утра с Кысей и Братком?

— Нет проблем, — отвечает Боб. — Только отдайте мне Кысину рацию. Чтобы быть с ним постоянно на связи. А то он, по-моему, нам сейчас лапшу на уши вешает...

Вот чертов Китаец! Хотел я было чего-то там вякнуть, но передумал. Боб вчера сам говорил, что «подозрения — еще не есть доказательства».

И мы поперли дальше — в гости к Слону и Обезьяне.

По дороге еще раза два, как раньше говорил Шура, «слились в едином экстазе» и уж совсем еле-еле дочапали до того павильона. Рыжий показал нам известную только ему дырку, через которую мы туда и проникли.

Я раньше Слонов и Обезьян только в телевизоре и видел. Так вот — Обезьяны на месте не было. Зато когда я увидел воочию живого Слона — чуть не перекинулся! Стоит такая громадина, похожая на автобус с жутким шнобелем, переминается с одной толщенной ноги на другую и так шумно дышит...

Ноги у него — как колонны Казанского собора в Ленинграде, где нас с Шурой антисемиты лупили. Тут Слон нам всем четверым по-Животному и говорит:

— Господи! Какое же счастье, что вы сюда заглянули, ребятки! А то мне эти проклятые Мыши буквально жить не дают... А как только ваш запах учуяли — так и исчезли, мерзавцы... Морковочку хотите? Или яблочки вот... А бананов больше нету. Последний был, так и тот эта паршивка Обезьяна у меня сперла.

— А где Обезьяна-то? — переспрашивает его Рыжий. — Я вот друзьям своим хотел ее и вас показать...

— Я — вот он, — говорит Слон. — Глядите, мне не жалко. А Обезьяну я, честно говоря, шуганул под жопу за всякие мерзости, вот она и притаилась где-то. Эй ты! Нимфоманка чертова! Потаскуха несчастная — вылезай немедленно! У нас гости!..

— Ах, гости? — слышим откуда-то сверху довольно противноватый голос. — Добро пожаловать! Счас мы вас пристроим к делу...

И не успеваем мы опомниться, как откуда-то из-под потолка обрушивается на нас здоровенная Шимпанзиха — величиной с целого Тимурчика, — молниеносно хватает Рыжего Кота-каскадера в охапку и начинает ИМ СЕБЯ ТРАХАТЬ!.. Конечно, не по-настоящему, а просто остервенело тычет его, беднягу, мордой себе между задних ног и стонет от удовольствия, паскуда!

Наши честные Кошки-поблядухи, конечное дело, от ужаса — врассыпную...

Рыжий орет, пытается выдраться из лап этой ненормальной Сексуалки, ну а я, сами понимаете, бросаюсь на помощь Рыжему!

Не знаю, сумел бы я в одиночку отбить Рыжего у этой чокнутой Обезьянищи, но тут, слава те Господи, Слон ка-а-ак шваркнет ей хоботом по загривку и вырубил. Она Рыжего и выпустила. Смотреть на него и смех и грех — стоит, бедолага, весь мокрый, взъерешенный, словно она его только что родила. Отплевывается, отряхивается, утирается — дух переводит...

А у меня в голове только одна мысль: а не сказать ли мне Новое Слово в Мировой науке?! А не скрестить ли мне эту Обезьяну-Шимпанзиху с Горным Львом? Он же — Пума-Кугуар... Тем более что они оба жутко хотят трахаться!..

В конце концов, мог же я сам когда-то в Германии состоять в Очень Любовной Связи с Карликовой Пинчерихой Дженни! Мог же я под Мюнхеном в Оттобрунне «поиметь» Лисичку?! И там же оттрахать Крольчиху? Про Крольчиху, честно говоря, вспоминать противно, но ведь было же! Из песни слов не выкинешь, как говорил Водила...

— Вы, детки, отойдите вон в тот уголок, — говорит нам Слон. — Когда она очухается — там она вас не достанет. Цепочка тут не дотягивается. Я и сам от нее иногда там спасаюсь. От всяких ее бессовестных поползновений...

И точно, смотрим, у Шимпанзихи на ноге такой металлический браслетик, типа полицейских наручников, а от браслета цепочка тянется. А Шимпанзиха уже начинает шевелиться — в себя приходит.

Все, думаю, пора переходить к делу. Обещал Братку урегулировать его половой вопрос — изволь! Вряд ли представится другой такой случай. Не лазать же всем нам по окрестным предгорьям, чтобы отловить ему настоящую Пумиху?!

— Так-с... — говорю я нашим подружкам-симпатягам. — Спасибо, милые Кисаньки. Очень было приятно познакомиться. Рад буду как-нибудь еще повидаться.

Кисаньки еще не отошли от шока, в который их ввергла Обезьяна, поспешили откланяться и — давай Бог лапы!

А Рыжий все чистится, с отвращением обнюхивает себя и говорит нам со Слоном:

— Это что же?! Я теперь так и буду всю жизнь Обезьяной пахнуть?! Кошмар какой-то...

— Хочешь, сынок, я тебе помогу немного? — спрашивает его Слон и втягивает в свой длинный шнобель полведра воды.

Я точно просекаю, что сейчас произойдет, и быстренько говорю:

— Джентльмены! Смыливаюсь буквально на минуту! Возвращаюсь с приятелем — крупным специалистом по сексуально озабоченным Обезьянам-Шимпанзе.

И пулей вылетаю из павильона на свежий воздух. А вдогонку мне раздается шум водопада...

* * *

Оказалось, что Джек уже уехал, забрав с собой Наташу и Тима. Боб валялся на тахте и изучал японский. Им в лос-анджелесской полиции теперь за каждый новый язык очень приличненько доплачивают. Несмотря на то что Боб — китаец, родной язык у него — английский. А надбавку он получает за китайский и испанский. Теперь будет получать еще и за японский...

Я-то со своей способностью говорить по-шелдрейсовски на любом языке в ихней полиции был бы вообще миллионером!..

Браток уныло шатался по трейлеру и привязывался к Бобу с разными идиотскими вопросами, на которые тот был вынужден терпеливо отвечать.

Чего мне только стоило уговорить Боба выпустить нас с Братком из трейлера одних! Без полицейско-пистолетного сопровождения. Уломал-таки...

Бежим мы с Братком, как говорится, «огородами» к тому павильону — чтобы припозднившиеся деятели кино не окочурились от страха, когда у себя под носом увидят живого здоровенного Кугуара.

— Браток... — говорю. — Я тут нашел кого тебе трахнуть. Так что ты уж постарайся...

— Ети твою мать!!! — в восторге вопит Браток. — Дайте я вас оближу, Шеф!..

— Некогда, некогда! — говорю я на бегу. — Обещали же Бобу не Задерживаться.

— И ничего себе Кугуариха? — игриво так спрашивает Браток.

— Как тебе сказать... Она не совсем Кугуариха...

— Ну, Пумиха... Без разницы, Шеф. Не в кликухе дело, Шеф! Вы мне только скажите — хороша эта Горная Львица?

— Видишь ли, Браток, — говорю. — Она даже не очень-то и Пумиха. И уж совсем не Горная Львица... Но у нее есть все, ЧТО ТЕБЕ СЕЙЧАС НУЖНО!..

И тут мы оказываемся у дырки в павильон, где живут Слон и Обезьяна.

Браток поводит своим диким чутким носом и останавливается перед дыркой как вкопанный:

— Это кем оттуда пахнет, Шеф?.. Ну, запах одного я узнаю. Это тот самый Котяра, который трепался с вашими поблядухами под нашим трейлером. А двое других — кто?!

Смотрю, шерсть на загривке — дыбом, из-под верхней губы — клыки жуткие, а из лап — такие когти, что лучше бы их вообще не видеть!

— Значит, так! — говорю. — Никаких клыков! Никаких когтей!!! Сейчас я тебе кое-что попытаюсь объяснить...

И в популярной форме для идиотов рассказал Братку про существование разных Животных Видов. В том числе — про Слона и Обезьяну. По-моему, Браток так ни хрена и не понял из моей коротенькой лекции, потому что, выслушав, тут же тупо спросил:

— А кого я должен ЭТО САМОЕ — Слона или Обезьяну?

— Лучше Обезьяну, — посоветовал я. — Сейчас познакомишься и все сообразишь сам. Пошли!..

* * *

Теперь, спустя много времени и вспоминая все, что произошло тогда в парамаунтовском съемочном павильоне Слона и Обезьяны, я сознательно опускаю даже очень яркие, но вовсе не основные детали моего ЭКСПЕРИМЕНТА ПО СКРЕЩИВАНИЮ СОВЕРШЕННО РАЗЛИЧНЫХ ЖИВОТНЫХ ВИДОВ.

Мы с Рыжим Котом-каскадером просто ошалели от того многообразия форм полового соития, которое нам продемонстрировали Шимпа и Браток.

Я сознательно тогда назвал Обезьяну-Шимпанзе на американский манер — сокращенно: «Шимпа». После всего того перерождения, которое мы увидели, иначе ее совсем не хотелось называть...

Куда подевались ее злобная агрессия, оголтелое хамство и отвратительный напор?! На наших глазах Шимпа превратилась в нежное, ласковое, невероятно Квалифицированное Половое Существо...

Говоря, что мы с Рыжим просто ошалели, я не упомянул Слона. За последнее время, проведенное с Шимпой под одной крышей, у Слона выработался стойкий отрицательный рефлекс на Обезьяну, и он даже не пожелал посмотреть на ее подлинное перерождение. Слон стоял к Братку и Шимпе своим толстым серым морщинистым задом, изредка тяжело вздыхал хоботом, помахивал хвостом и всхлопывал ушами величиной с одеяла. И смотрел вверх, где в слуховом окошке виднелся кусочек чернозвездного калифорнийского неба.

Пару раз пришлось негромко поговорить с Бобом по моему радиоошейнику. Боб спрашивал, когда мы с Братком вернемся в трейлер и кто это там так тяжело дышит и стонет?

Я заявил Бобу, что у Братка запор, он никак не может прогадиться — отсюда вздохи и стоны. Это я ошибочно произнес не по-шелдрейсовски, а по-Животному. Однако Боб меня понял. Но одновременно с Бобом меня понял и Слон!

— У меня есть превосходное слабительное, — сказал мне Слон. — Очень мягкое и действенное. Я пару раз оскандалился прямо в кадре, во время съемки, и теперь мне с вечера дают его вместе с теплым сладким чаем. Тяпнешь ведерко такого чая, за ночь опорожнишься, а к утру спокойно идешь на съемку с пустым кишечником. Возьми для своего друга, если хочешь...

Я поблагодарил Слона и на всякий случай прихватил один пакетик. Это был небольшой, с дамскую сумочку, мешочек из плотного прозрачного и мягкого пластика, заполненный белым порошком. Ну точь-в-точь как пакеты с кокаином из разных фильмов о наркомафии!

... Когда спустя полчаса мы с Рыжим Котом-каскадером чуть ли не на своих плечах выволакивали обессилевшего Братка, а полумертвая Шимпа рыдала от счастья и трагически заламывала свои передние лапы, клянясь Братку в Вечной Любви, Слон помог мне взять в зубы мешочек со своим слабительным и сказал:

— Я думаю, что твоему приятелю этого лекарства нужно будет намного меньше, чем мне. Но если понадобится еще — нет проблем. Заглядывайте, ребятки...

* * *

Ночью долго не могли заснуть — так перевозбудились оба.

Боб уже вовсю дрых без задних ног, а мы с Братком тихонько трепались в другой комнатке нашего трейлера.

Я рассказал Братку про нашу семью в Нью-Йорке. Сказал, что Рут беременна и ждет ребенка от Шуры. А потом почесал задней лапой у себя за ухом и так задумчиво говорю — не Братку, а сам себе, вернее, даже в потолок:

— Интересно, кто же может родиться от полунегритянки-полушведки и еврея?..

— А что такое «еврей»? — вдруг спрашивает меня Браток.

Я чуть с лап не сковырнулся! Ну, бездарь... Но сдержался.

— Порода такая, — говорю. — Ты — Пум, я — Кот, Шимпа — Обезьяна... Вот и у людей так же. Еврей — это порода.

— А этот Еврей их обеих натягивал?

— Кого это «обеих»?!

— Вы сами сказали, Шеф: «полунегритянку» и «полушведку».

— О, чтоб ты лопнул!.. Это же одна и та же Женщина!!! Просто отец у нее был Негр, а Мать — Шведка. Понял? Вроде как у тебя с Шимпой. Кто может у вас родиться? ПолуПум-ПолуОбезьяна!

— От меня родится только Полный Пум, — нагло заявил Браток. — Вы что же думаете, Шеф, что Шимпа у меня была первая?! От меня только Пумята и выпуливаются!

— Ну, Браток хренов, ты меня достал!.. Подраскинь мозгами-то, тварь дикая! Ты же раньше исключительно Пумих трахал, Кугуарих, можно сказать, — вот они тебе Пумят и выпуливали. А сегодня ты на Шимпе управлялся — на ОБЕЗЬЯНЕ, порностар недоделанный! Так кто у вас может родиться?!

Браток было задумался, но в эту секунду к нам в комнатку заглянул Боб и строго сказал:

— Кончайте трепаться! Вы мне уже снитесь со своими половыми заморочками. Немедленно заткнуться, закрыть глаза и спать!

Мы тут же заткнулись, закрыли глаза и уснули...

Наутро, милях в двадцати пяти от Большого Лос-Анджелеса, рядом с крохотным городком с пышным названием — Сан-Хуан-Капистрано, мы должны были снимать сцену в маленьком и стареньком самолетике, якобы принадлежавшем бывшему военному летчику, ныне одинокому калифорнийскому частному Детективу, которого играл несравненный, но уже малость траченный временем и возрастом Рэй Уоттен.

Это мне еще с вечера, до того как я смылился из трейлера, объяснила Наташа Векслер через Тимурчика. Задачи мои в этой сцене были более чем примитивны — самостоятельно запрыгнуть в стоящий на земле самолетик, куда Детектив пригласит бедную Глашу с Котом Мишей, потом в воздухе (Уоттена будет, конечно, дублировать настоящий летчик!) сесть к Детективу на колени и положить лапы на штурвал. Что, по мнению нашего режиссера Клиффа Спенсера, должно быть невероятно смешно и трогательно!..

Ну а потом — вторая сцена. И тоже в воздухе. Это будет «Нападение на Глашу и Детектива притаившимся в хвосте самолета отвратительным Террористом». Тут Кот Миша должен будет отчаянно прыгнуть прямо в морду Террориста, тот случайно, в падении, откроет дверь самолетика и выпадет с жуткой высоты прямо в океан. Все!

Для обеспечения этой съемки должны были быть подготовленными: Дублер «Кота Миши», то есть мой Дублер, Рыжий Кот, но уже перекрашенный под меня; эластичная резиновая маска, повторяющая все черты лица Актера, играющего Террориста, чтобы Кот Миша не мог когтями покарябать его рожу; затем — чучело Кота Миши, чтобы, храни Господь, не ранить и перекрашенного Рыжего Дублера! Ну и, естественно, подлинный летчик — Дублер Рэя Уоттена, который поведет самолет. Ах да!.. Еще будет Дублер Террориста — настоящий парашютист-трюкач из команды каскадеров киноконцерна «Парамаунт». Он и будет выпадать из самолета над океаном...

Под Сан-Хуан-Капистрано уже пригнали второй самолет — побольше. Ибо в маленький самолет перечисленная мной орава Актеров, Дублеров, Режиссера, Оператора, парочки Ассистентов, двух Котов плюс Тимур-переводчик просто не поместилась бы! Все «общие планы» маленького самолетика в воздухе тоже будут сниматься с большого. Как сказал Тимур — «с параллельного курса». Где он успел нахвататься таких слов — понятия не имею!

И, само собой разумеется, на воде, в прибрежной полосе, все время будут патрулировать быстроходные катера с аквалангистами. На всякий случай. Для подстраховки...

Ну и все поголовно будут связаны между собой небольшими рациями и радиотелефонами. А еще Боб сказал, что с земли тоже будут снимать происходящее в воздухе сразу несколькими камерами. Со специальными объективами, которые все ужасно приближают и увеличивают в размерах. Например, посмотришь через такой объектив на Мышку, а она тебе больше Слона покажется!

Я, перед тем как смылиться из трейлера к Рыжему Коту-каскадеру и его двум Кошкам, спросил у Наташи через Тимурчика:

— А на кой черт для такой небольшой сценочки нужны все эти Дублеры, дополнительные Коты, катера с аквалангистами и эластичные маски? Я, к примеру, мог бы прыгнуть в морду Актеру-Террористу и не выпуская когтей... Ни хрена бы с ним не было! Подумаешь, цаца...

— Что ты, Мартынчик?! Это же строжайшее требование той Страховой компании, которая обеспечивает оплату любой непредвиденной ситуации на съемке любого американского фильма!.. А они очень считают деньги, — ответила мне Наташа.

А Тимур, провожая меня на вечерний загул, тихонько сказал мне:

— Вообще-то, Кыся, нам с тобой все это должно быть до лампочки. Уж если рядом с ихним выдуманным сценарием существует настоящая угроза всей Америке, а может быть даже, и целому Миру, и мы с тобой вертимся чуть ли не в центре этих, заметь себе, НАСТОЯЩИХ событий, где уже можно начинать считать трупы, — то забивать себе голову лишней информацией нам совершенно не нужно. Пусть нас это с тобой не колышет.

И я вдруг понял, КАК за последнее время повзрослел этот двенадцатилетний Пацан!

Помню, лизнул его в нос и помчался на блядки...

* * *

А ночью перед съемкой под Сан-Хуан-Капистрано мне приснился кошмарный сон...

... БУДТО НАСТОЯЩИЕ ИСЛАМИСТЫ-ТЕРРОРИСТЫ ПРОСЕКЛИ, ЧТО КОМПАКТ-ДИСК, КОТОРЫЙ МЫ ИМ ЗАДВИНУЛИ — КУДА БРАТ ДЖЕКА ДОКТОР ФИЗИКИ ПРОФЕССОР МОРТ ПИНСКИ ЗАЛУДИЛ КАКИЕ-ТО ОШИБКИ ДЕЛАЮЩИЕ ЭТУ ИСТРЕБИТЕЛЬНУЮ РОССИЙСКУЮ КОНСТРУКЦИЮ НЕВЫПОЛНИМОЙ, — ПРИ ПОМОЩИ «СВОЕГО ЧЕЛОВЕКА» В «ДЖЕЙ-ПИ-ЭЛ» ПРОНЮХАЛИ ВСЕ НАШИ ХИТРОСТИ И ТЕПЕРЬ СОВЕРШАЮТ ЧТО-ТО ТАКОЕ, ЧТО ЗАСТАВЛЯЕТ НАС ОТДАТЬ ИМ НАСТОЯЩИЙ РУССКИЙ КОМПАКТ-ДИСК!!!

И ВРОДЕ БЫ Я ВСЕХ СВОИХ ВО СНЕ ВИЖУ, НО КОГО-ТО ВСЕ-ТАКИ НЕ ХВАТАЕТ! А КОГО — НИКАК НЕ МОГУ ПОНЯТЬ И БУКВАЛЬНО СХОЖУ С УМА ОТ НЕРВНОЙ ИСТЕРИКИ... И МЕЧТАЮ ТОЛЬКО ЛИШЬ ОБ ОДНОМ — ПРОСНУТЬСЯ, ПРОСНУТЬСЯ, ПРОСНУТЬСЯ!..

А В ЭТО ВРЕМЯ РАЗДАЕТСЯ ЧУДОВИЩНЫЙ ГРОХОТ...

... И я действительно просыпаюсь...

Усы дрожат, лапы трясутся, хвост от ужаса аж к животу прилип, уши прижаты, спина колесом, шерсть дыбом, и уже не во сне, а наяву вижу в дверях трейлера Джека Пински и слышу его голос:

— Боб! Кыся! Браток!.. Проснитесь! ПОХИЩЕН ТИМ ИСТЛЕЙК!!!

Нас всех троих словно взрывом подбросило. Мы с Братком от потрясения так и остались стоять на задних лапах, будто две ученые цирковые Собачки.

Наш Китаец, с понтом — личный шофер Боб, он же — сотрудник Комиссии по расследованию убийств Лос-Анджелес полис департмент сержант Чжи-Бо, в одно мгновение оказался одетым и вооруженным.

Тут мы с Братком, повинуясь Единым Инстинктам, которые можно выразить сразу несколькими русскими пословицами типа — «Своих не закладывают», «Наших бьют!..» и «Сам погибай, а друга выручай!», очнулись от столбняка и сломя голову бросились к дверям трейлера.

— Назад! — не разжимая рта, свистящим шепотом осадил нас Боб.

Мы так и ткнулись мордами в дверь, но притормозили.

— Вы куда?! — прошипел Джек.

— Ребенка спасать!!! — хором ответили мы с Братком, а Браток еще и матюгнулся по-Животному.

— Не ваше Кошачье дело!

— То есть как это — не наше дело?! — возмутились мы.

— Прекратили болтовню! — приказал Джек. — Слушайте, черт вас подери, что произошло...

* * *

Однако прежде чем пересказать то, что поведал нам Джек, обязан напомнить всем следующее.

... Неподалеку от даунтауна — кучки роскошных и мрачноватых небоскребов, окруженных нищеватыми мексиканскими кварталами, где жители общаются между собой в основном на испанском языке, где-то в районе Харрингтон-драйв стоит гигантская больница, которая называется Медицинский центр округа Лос-Анджелеса и Университета Южной Калифорнии.

Несмотря на окружающее Медицинский центр латиносское убожество, территория самого центра жутко шикарная — парковые дорожки, пальмы, разная тропическая зеленуха, скамеечки — черт-те что!

Но самое главное, что еще при строительстве этой гигантской больницы на тринадцатом этаже была спроектирована «специальная лечебная палата для преступников» с решетками на окнах, с пуленепробиваемыми стеклами, с бронированными дверями и помещением для круглосуточной полицейской охраны.

Как прекрасно выразился Боб: «Такой маленький и суровый тюремный островок в теплом и ласковом океане спасительной медицины».

Вот в эту полицейскую спецпалату Медицинского центра под видом «раненного» Кугуаром «мелкого воришки», а на самом деле профессионального убийцы, был помещен сотрудник Пита Морено. Вооруженный будьте-нате, еще и с двумя помощниками-агентами из той же Комиссии по расследованию убийств, игравших роль обычных полицейских-охранников.

Ну а потом, как вы уже знаете, полиция навешала всем газетам лапшу на уши, чтобы выманить на этого живца или Русского киллера — подельничка того Казахского Немца, или их «заказчиков» — исламистов-террористов, мечтающих погубить всю «белую» Америку, а если потребуется, и весь «Неверный Мир» при помощи проекта, рожденного в недрах подмосковно-сибирско-российской науки — Оптического Квантового Усилителя с Ядерной Накачкой. Или попросту — ОКУЯНа. В смысле — управляемой ядерной бомбы!

В пять утра в наш номер «Беверли-Хиллз-отеля» Джеку Пински позвонил Пит Морено и сказал, что приманка сработала. Три часа тому назад двое террористов предприняли попытку проникнуть в эту полицейскую палату на тринадцатом этаже Медицинского центра. Наверное, чтобы, как сказал бы Браток, «замочить» своего уже никчемного наемника, «так неудачно помятого калифорнийским Кугуаром». Как сами понимаете, это цитата, из газетной полицейской хроники...

Результат попытки, по выражению А. Плоткина, не «ой-ой-ой», но и не «ай-ай-ай». Легко ранен сотрудник Комиссии..., выполнявший роль «Казахского Немца», ранение средней тяжести получил агент-охранник. Второй, слава Богу, остался цел и невредим! А вот оба террориста, к величайшему сожалению Пита и всей его группы, работающей по этому делу, погибли в той жуткой больничной перестрелке, которую они сами и затеяли, суки!..

И хотя у той и другой стороны оружие было с глушителями — как-никак, а все ж таки Больница! — переполох в Медицинском центре все же возник, и там его ребята уже отбиваются от прессы, как могут. И Пит сейчас идет помогать в этом тухлом деле своим парням, а Джека предупреждает, чтобы тот держал «ушки на макушке», ибо за этой неудавшейся акцией может последовать сразу же следующая. Какая — Пит понятия не имеет, но то, что эти фанатики могут полицию поставить «раком», Пит не сомневается. Поэтому и звонит Джеку...

* * *

А с Тимуром все произошло вот как...

* * *

... До семи Джек так и не заснул. Прикидывал, фантазировал, просчитывал — что может произойти дальше...

Затем отжался от пола черт-те сколько раз, побрился, принял душ и проверил оружие. Захватил в карман брюк дополнительную обойму с патронами и приготовил завтрак: поджарил бекон, сварил овсянку и яйца, в микроволновой печи разогрел луковые бейглы и сотворил два сорта кофе — один нормальный для себя и второй, без кофеина — для Тимура.

И только после всего этого пошел в спальню будить разметавшегося поперек двух гигантских кроватей Тимура.

— Вставай, Тим, — негромко проговорил Джек. — Чисти зубы, мой рожицу и садись к столу.

— Джекочка, миленький... — заныл Тимур, не открывая глаз. — Еще хоть совсем немножечко!..

— Через сорок минут мы должны быть на «Парамаунте», — неумолимо возразил Джек. — Завтрак на столе — все остывает. Вставай, сынок. Хорошо еще, что тебе бриться не нужно...

— Я только и мечтаю о том моменте, когда начну бриться, — с закрытыми глазами простонал Тимур и натянул одеяло на голову.

— Это еще тебе на кой черт? — удивился Джек, стаскивая одеяло с Тимура.

— Чтобы начихать на всех взрослых, кроме мамы, и спать столько, сколько мне захочется...

— Этого не произойдет никогда, уверяю тебя. Даже если ты отпустишь бороду до колен, а усы ниже пояса. Вставай! Кыся твой уже там, наверное, бьет землю копытом...

Тут Тимур рассмеялся и встал с кровати.

О предутреннем звонке Пита Морено и происшествии в Медицинском центре Джек даже не заикнулся. Не хотел волновать Тимура.

* * *

... В машине Тимур был весел и обучал Джека всяким русским словам. Вполне приличным. А потом вдруг вспомнил, что вчера вечером, когда они везли Наташу Векслер с Мелроуз из «Парамаунта» в ее Санта-Монику, Наташа рассказывала им, что в последнем номере альманаха «Панорама», в котором доблестно царствует наш новый знакомый Саша Половец, напечатана заметка о том, что в Вашингтоне, в Белом доме Щенок-Лабрадор, фактически свергнувший Первого Кота Америки мистера Сокса и занявший его тронное ОКОЛОПРЕЗИДЕНТСКОЕ место, — КАСТРИРОВАН!!!

Наташа полагает, что это была идея Первой Леди. Наверное, она полжизни мечтала это сделать со своим мужем, но... пострадал ни в чем не повинный Щен-Лабрадор! Однако Наташа просила завтра с утра купить «Панораму» и потом обязательно прочитать эту заметку Кысе. Ибо сообщение о том, что его близкий приятель Сокс отомщен столь радикальным способом, наверняка поднимет мистеру Мартыну-Кысе настроение. А это очень важно для любого Актера — от «звезды» до рядового эпизодника — перед съемкой почувствовать себя в хорошей форме!

И на углу Сансет-бульвара и Ферфакс-авеню, неподалеку от огромного магазина «Трифти», Тимур попросил Джека остановить машину около небольшой лавочки с роскошным названием на русском языке: «Дары Дагестана». А так как в Америке в любой лавке с русским названием вместе с «украинской свежей свиной колбасой», «балтийскими кильками пряного посола» и баночками черной зернистой «кавьяр-малосоль» из Астрахани продаются и все русские газеты — от сегодняшней «Панорамы» до вчерашнего «Московского комсомольца», то Тимурчик и помчался в эту лавку за «Панорамой» имени Александра Половца...

Джек подождал минуты три-четыре — магазин все-таки русский, вполне могла быть и очередь, а потом вылез из машины, пересек тротуар и вошел в лавку.

Тимура в лавке не было! Кроме продавцов, в лавке не было вообще ни одного человека.

Продавцы — два восточных бугая и одна некрасивая молодая женщина, стоявшие за прилавком, — приветствовали Джека на чудовищном английском и сообщили ему, что им только что привезли совершенно свежие горячие лепешки!

— Три минуты тому назад сюда зашел мальчик двенадцати лет, — еле выговорил Джек, понимая, что произошло что-то непоправимое.

— Мальчик?.. — удивленно переспросил один бугай. — Какой мальчик?!

— Сегодня вы у нас первый покупатель, — приветливо сказал второй.

А некрасивая женщина отвернулась и стала смахивать пыль с каких-то банок.

Они и глазом моргнуть не успели, как Джек перескочил через прилавок и воткнул ствол пистолета прямо в подбородок одному бугаю, а второго на всякий случай с ходу хрястнул мордой об прилавок. И только после этого показал свой полицейский жетон.

Потом вывел их всех троих из-за прилавка и уложил на полу лавки. На одного Джек надел наручники, а второму, попытавшемуся было рыпнуться, так засадил ногой в живот, что тот сразу же отключился. Женщина лежала на полу лицом вниз и тихо плакала. Но на Джека это не произвело никакого впечатления. В эти секунды Джек Пински и Жалость — были понятиями несовместимыми.

Он взял с прилавка толщенный моток коричневой упаковочной липкой ленты и крепенько обмотал ею руки и ноги «выключенному» представителю солнечного Дагестана, потом руки и ноги некрасивой, тихо плачущей женщине, а потом и ноги чувака в наручниках.

Только после этого связался по телефону с Питом Морено.

Пит примчался с двумя своими помощниками, и они вчетвером обыскали все складские и подсобные помещения этой лавки и не нашли ничего, кроме помпового ружья под прилавком и...

— Если вход в лавку был на углу со стороны Сансет-бульвара, значит, должен был быть выход на Ферфакс-авеню, — пробормотал Боб.

— Так оно и оказалось, — подтвердил Джек. — Там мы и нашли вот эту штуку, которую Тим постоянно таскал с собой.

И Джек вытащил из кармана телескопически складывающийся хлыст из стальных трубочек, которые задвигались одна в другую. В собранном состоянии он был чуть короче моего хвоста. А в боевом — вытряхнутом — величиной в хвост Братка. Даже чуть длиннее.

Значит, Тимур явно сделал попытку защититься!!!

Этот металлический складной хлыст был единственным оружием, которое ему было разрешено носить своей приемной матерью — лейтенантом полиции Рут Истлейк...

— Значит, Тим пробовал защищаться... — так и сказал Джек Питу Морено, подбирая с пола хлыст Тимура.

— О Боже! Мы с ними не справляемся, а тут — ребенок... — сквозь зубы простонал Пит.

В ту же секунду в кладовую «Даров Дагестана» влетел один из помощников Пита.

— Сэр! — обратился он к Джеку. — У вас на телефоне вызов.

Джек выхватил из кармана мобильный телефон Службы безопасности Президента, который ему по пьянке подарил Ларри Браун, и поднес его к уху.

— Телефон звонит в вашей машине, сэр, — уточнил помощник Пита.

Джек и Пит рванули на улицу. В парамаунтовском автомобиле, полагавшемся нам по контракту «без водителя», телефон заливался птичьей трелью и безостановочно мигал зеленым глазом.

— Подожди, не бери! — быстро сказал Пит.

Он мгновенно достал прибор с узким экранчиком и той частью телефонной трубки, которую прикладывают к уху. От этого прибора шел тоненький эластичный проводок с пластмассовой присоской. Пит быстро лизнул присоску и плотно притиснул ее к автомобильному телефону. Щелкнул тумблером и приложил прибор к уху.

— Теперь давай! — скомандовал он Джеку.

Джек взял телефон и нажал кнопку включения связи:

— Сержант Пински.

— Слушай, легавый! Бодигард обосранный, — произнес гортанный голос на плохом английском. — Твой мальчишка у нас. Принимай условия...

— Сколько? — прервал его Джек.

— Ты с кем разговариваешь, сын свиньи и собаки?! Ты слышишь голос «Армии Защиты Исламских Свобод», а не ваших вонючих американских вымогателей! Понял, тупица полицейская? Еще раз спросишь «Сколько?» — я отрежу уши твоему выблядку.

От злобы и бессилия Джек чуть не раздавил трубку автомобильного телефона. Пит сделал Джеку успокаивающий жест рукой, и Джек покорно сказал в трубку:

— Я внимательно слушаю вас, сэр...

— То-то же! — не скрывая удовольствия, проговорил гортанный голос. — За тех двоих, застреленных сегодня ночью на тринадцатом этаже Медицинского центра, вы отдадите нам того, который лежит там у вас в палате...

Пит мгновенно провел ребром ладони себе по горлу и выразительно посмотрел на Джека. Джек кивнул и ответил в трубку:

— Но он же мертв. И убили его ваши же люди...

— У нас есть информация, что он жив!

— Он скончался спустя два часа после вашего визита на тринадцатый этаж.

Слегка затянувшаяся пауза на том конце связи свидетельствовала о небольшом замешательстве. А потом в трубке жестко прозвучало:

— Тогда вы доставите нам его труп. И без каких бы то ни было полицейских спектаклей! Вы у нас на очень хорошем крючке...

— Когда мы можем получить мальчика? — осторожно спросил Джек.

— А вот за мальчишку вы подарите нам второго. Нам известно, что вы у него на хвосте. Понял, недоносок нью-йоркский?

Джек посмотрел на Пита и спокойно сказал:

— Вот именно — я действительно «нью-йоркский недоносок». А делом тех двух мелких жуликов занимается полиция Лос-Анджелеса. Как быть?

— Если тебе захочется увидеть хоть еще раз своего мальчишку живым, ты договоришься с любой полицией. У тебя просто нет другого выхода.

— Но у меня сейчас на полу лавки «Дары Дагестана» лежат трое ваших людей, — сказал Джек. — Может быть, я могу их всех троих предложить за одного мальчика?

В ответ в трубке раздался издевательский смех:

— Всех троих из этой лавки вы можете запечь в один пирог и сожрать без остатка. Это случайные для нас люди. Мы даем тебе сорок восемь часов, после чего ты начнешь получать мальчика по частям. О’кей? Ты — в Голливуде, а не в своем вонючем Квинсе. И если ты станешь играть с нами в свои полицейские игры...

— Как мне найти вас? — спросил Джек, а Пит показал ему на дисплей своего прибора, где высвечивался номер телефона, по которому звучал этот гортанный голос на плохом английском языке.

— Это мы тебя будем разыскивать, — ответили Джеку. — Через каждые четыре часа мы будем повторять свой звонок: к тебе в машину, в твое бунгало «Беверли-Хиллз-отеля», в «Стар вагоне» на «Пара-маунте» и...

Тут «Армия Защиты Исламских Свобод» решила нанести последний удар по Джеку! И после тщательно выдержанной, но слегка театральной паузы гортанный голос добавил:

—...и в Пасадине, на Гарфилд-авеню, в доме твоего брата. Вряд ли ты захочешь, чтобы этот дом взлетел на воздух вместе со всеми твоими родственниками. Правда?

— Да, сэр... — глухо сказал Джек.

— Действуй!, — Было слышно, как говоривший усмехнулся. — Но если ты хоть попытаешься... ТО СЛЕДУЮЩИМ БУДЕТ ВАШ КОТ!!!

* * *

... В одну минуту было установлено, что номер, высветившийся на дисплее прибора Пита Морено, принадлежит обычному уличному телефону-автомату в Калвер-Сити неподалеку от известного жилого комплекса — Рейнтри-серкл. В прошлом одной из крупнейшей съемочных площадок знаменитой киностудии «Метро-Голдвин-Мейер».

То, что я сейчас расскажу про Рейнтри-серкл — очень важно! Все это со слов двух полицейских — Боба, знающего все про кино, и Пита Морено, знающего про Лос-Анджелес все вообще...

Так вот, на территории этого Рейнтри-серкла стоит такая высокая хреновина, которую Пит назвал женским именем Стелла...

На Стелле же этого Рейнтри-серкл. были написаны имена всех звезд мирового кино, когда-то снимавшихся на студии «Метро-Голдвин-Мейер» — Одри Хёпберн, Хеди Ламмар, Элизабет Тейлор, Джеймс Стюарт, Спенсер Трейси, Грегори Пек, Джон Уэйн... Но главным среди них был Джонни Вайсмюллер! Потому что почти все серии «Тарзана» снимались именно здесь — в Рейнтри-серкл. И с тех пор, когда нас еще никого не было на свете — ни меня, ни Шуры, ни даже мистера Могилевского — нашего соседа по дому в Квинсе (а ему уже под семьдесят!), здесь сохранилось извилистое озеро, которое, как сказал Боб, в «Тарзане» изображало тропическую реку, а на берегу были высажены всякие экзотические деревья, гигантские папоротники (вы не знаете, что это такое?..), камыши...

Мало того, тут были сооружены каменистые и скалистые берега, ручьи и даже крохотный водопад!

— Абсолютно тарзанско-джунглевая естественная декорация! — пояснил Боб. — По сей день там плавают огромные белые рыбы с красными пятнами... Больше тебя, Мартын. Представляешь? А по соснам шляются белки...

Короче, потрясный парк, а не городской район! И когда-то здесь стояли только лишь четырех— и пятиквартирные домики, и в них жили Лучшие Люди «Метро-Голдвин-Мейер». Они были Лучшими еще и потому, что Людям Похуже такой зеленый оазис посреди города был просто не по карману. Хотя «МГМ» и давала своим сотрудникам кое-какие льготы в оплате.

Но со временем часть Лучших Людей стала еще ЛУЧШЕ и переселилась в Беверли-Хиллз и даже в Пасифик-палисейд...

Остальным Лучшим Людям повезло меньше, и они сильно Похужели. И стали тогда отсюда разбегаться — куда подешевле. А те, кто остался в Рейнтри-серкл, скоро поняли, что содержать такой рай на свои бабки им невмоготу. И построили на территории бывшей студии шесть четырехэтажных домов на триста пятьдесят четыре квартиры. И стали их сдавать обычным гражданам Калифорнии, про кино ни хрена не знающим, кроме обычных сплетен.

А студия «Метро-Голдвин-Мейер» смоталась в другое место.

Теперь в Рейнтри-серкл два хозяина: Ассоциация (тоже шикарное слово, да?..) Старых Домовладельцев и Ассоциация Жильцов Многоэтажек. Расходы — пополам.

Но все-таки у каждой Ассоциации — охрана при въезде на территорию их маленького городского рая, свой клубно-оздоровительный корпус с буфетами, саунами, гимнастическими залами, бильярдами, джакузями и бассейнами!..

У Старожилов место получше: их корпус нависает над озером, а у Новичков — над обычным бассейном. Что тоже не так уж плохо!

Живет в Рейнтри-серкл тысячи полторы Людей. Очень много одиноких и бодреньких пенсионерок, американское обличье и соответствующая речь которых не могут скрыть их ДРЕВНЕБОБРУЙСКОГО происхождения.

Это добавил Джек Пински, который был там однажды в гостях у друзей своего брата Морта — русских ученых Регины и Карла Вендровских...

Кроме того, в Рейнтри-серкл проживает не меньше сотни Собак. Что вообще-то редкость в таких жилых комплексах. Здесь, говорят, в большинстве случаев даже КОТОВ держать не разрешают! Мать их в душу с их хваленой американской демократией!!! Понтярщики...

Тем не менее сообщение о ста Собаках меня, не скрою, насторожило. А вот Браток как-то уж очень похабно облизнулся и жутковато сверкнул клыком.

Бандит — он и есть Бандит, даже если он тебе на секундочку показался совсем Ручным...

Но уже следующие два сообщения заставили нас забыть о ста Собаках! Оказалось, что в этом жилом комплексе на территории бывшей киностудии «Метро-Голдвин-Мейер» с недавнего времени обосновались какие-то очень Восточные Люди! Они заняли несколько лучших квартир и живут там своей странной, никому не понятной, но очень тихой и незаметной жизнью...

А совсем неподалеку от Рейнтри-серкл, если ехать по Оверленд-авеню на северо-запад (для Кота тоже звучит довольно загадочно!) и, добравшись до Вашингтон-бульвара, повернуть налево и проехать еще с милю, вы окажетесь у мечети имени короля Фахада.

И эти восточно-исламские типы из Рейнтри-серкл там достаточно часто тусуются. Полиция знает об этих исламских тусовках, но пока было все в пределах общежитейских норм...

— Значит, давай быстро подобьем бабки! — сказал Пит Джеку. — Звонок был из Калвер-Сити... Вспомни, Джек, как он тебе сказал: «Ты — в Голливуде, а не в Квинсе...» Он не сказал «в Калифорнии» или «в Лос-Анджелесе»... Он сказал: «Ты в Голливуде»! Пойми, Джек, несмотря на то что они нас люто ненавидят, они еще страшно завидуют нам! Упомянув про Голливуд, он имел в виду не район города, а какую-то свою причастность к кино... Голову даю — эти суки явно кучкуются в Рейнтри-серкл! На бывшей территории «Метро-Голдвин-Мейер»!..

— Пит... Мы получили все, что хотели, — глухо проговорил Джек. — Мы хотели вывести ИХ на тех двух гастролеров-киллеров — Русского и Немца! Мы ИХ вывели. Мы хотели, как говорит Тим, «втюхать им фальшак» с этим компакт-диском, чтобы они не могли создать адскую машину, способную разрушить Америку. Они получат этот фальшак. Как только вы отдадите им этого Русского. Но мы просчитались. Мы думали, у нас будет время, чтобы мы могли проследить — куда ведут основные нити. Теперь времени у нас нет. У них на руках ДЖОКЕР — наш Тим Истлейк. И тут, как в покере, чтобы не потерять все, мы должны сказать «пас». Для меня гораздо важнее получить целого и невредимого Тима, чем обезвредить всю эту исламскую банду, а Русского киллера подвести под законное правосудие.

— О’кей, Джек. Так и сделаем — отдадим им и того и другого. Пусть они сами разберутся друг с другом. И с Русским, и с Немцем.

— Да, но Немец же... — слегка растерянно проговорил Джек.

— Он в рефрижераторе нашего морга при следственном управлении Л.А.П.Д. Мы рассчитывали, что к концу дела нам придется предъявлять труп экипажу и пассажирам «боинга» для опознания. Ну что же, значит, обойдемся и без него.

— Но на Немце нет входного пулевого отверстия. Это же дело лап Братка. А ты этим сволочам сказал, что они же его и пристрелили...

— Ах, Джек! — нехорошо ухмыльнулся Пит Морено. — Это мне по живым подонкам иногда жалко стрелять, а в дохлом я могу наделать столько дырок, что сквозь него можно будет промывать спагетти.

... В дверь нашего трейлера раздался неожиданный стук. Браток, как и было условлено заранее, тут же юркнул под письменный стол. Хотя в этом случае слово «юркнул» для Братка совершенно неподходящее! «Юркая», он от неожиданности умудрился опрокинуть тяжелое кресло и чуть не разворотил письменный стол, втискиваясь своими ста десятью килограммами между его тумбами. Но это, повторяю, только от неожиданности...

Обычно наш Пум-Браток, Бандит-беспредельщик, он же жутко хищный Кугуар, он же — Горный Лев, когда готов напасть, исчезнуть или прокрасться, делает это так гениально, как это могут сделать, прошу прощения, только субъекты Котово-Кошачьего роду-племени!

Но сейчас Браток наделал столько шороху скорее всего даже не от неожиданного стука в дверь, а от нервного вздрюча, в который Братка привел рассказ Джека о похищении Тимура. Вернее, не рассказ Джека, а мой путаный синхронный перевод с английского на Животный для Братка.

— Джентльмены! Собирайтесь на съемку! Через пятнадцать минут выезд, — раздался голос Наташи Векслер из-за двери.

— Я ни на какую съемку не еду! — решительно заявил я. — Придумывайте что хотите. Пока Тима нет рядом — мне все до фени.

Джек открыл дверь, впустил Наташу и с ходу сказал ей:

— Я не знаю, как это делается у вас в кино, но Мартын не может сейчас ехать на съемку. Наверное, нужно кому-то об этом сообщить?..

— Прихворнул переводчик Мартына — Тим Истлейк, — быстро сказал Боб, чтобы не вдаваться в подробности.

— А что с ним? — всполошилась Наташа. — Он же вчера вечером был совершенно здоров!..

— Это случилось сегодня утром, — ответил ей Джек. — Пока ничего страшного, но...

— Ребята! — запаниковала Наташа. — Невыход на съемку исполнителя главной роли — происшествие чрезвычайное! Такого себе даже самые капризные «звезды» не позволяют! Ну, так нет Тима... Кто-то же из вас ведь объясняется с мистером Мартыном-Кысей? Боб! Я же видела, как вы с ним прекрасно разговаривали...

— Моего словарного запаса явно недостаточно для объяснения актерских задач Мартыну со слов нашего режиссера — мистера Спенсера.

— Братцы!.. Вы просто сошли с ума!.. Вы знаете, сколько стоит срыв съемочного дня?!

— Слышали уже, — сказал Джек. — Что-то около полутора сотен тысяч долларов.

— Сегодняшний день будет стоить вдвое больше! Там зафрахтованы два самолета, а весь этот городок Сан-Хуан-Капистрано в ожидании приезда нашей группы — мэр, полиция, подводники, пожарники, парашютисты — буквально стоит на ушах!!! Мать вашу...

Нет, не вытравили двадцать лет жизни в Америке из Наташи нашей русской манеры выражения сильных чувств! Но от этого она мне еще больше понравилась. И Джеку тоже... Это я просто кончиком хвоста почувствовал!

— Да если такое произойдет, меня... Мне просто-напросто оторвут голову! — И Наташа умоляюще посмотрела на Джека.

И чтобы не подставлять ее под гнев режиссера и продюсера, я тут же принял решение, которое, с моей точки зрения, должно было отвести удар от нашей новой подруги — Наташи Векслер.

— Передай ей, — сказал я Бобу по-шелдрейсовски, — что все убытки — ЗА МОЙ СЧЕТ! Из моего гонорара. Сейчас мне наплевать на все деньги мира!..

Боб помялся, но перевел. Наташа схватилась за голову и пулей вылетела из трейлера.

Браток с трудом вылез из-под письменного стола, облизал меня и потрясенно сказал наполовину по-шелдрейсовски, наполовину по-Животному:

— Шеф!.. Я — в отпаде! Если честно, я из вашего базара ни хуя не понял, но вы, Шеф, бля буду... Равных нет!!! Говорите, чё делать? Приказывайте, Шеф!..

Конечно, со стороны могло показаться, что я действительно стал этаким Жутко Крутым Новым Русским Котом, проживающим ни больше ни меньше как в «Беверли-Хиллз-отеле» за пять сотен в сутки, швыряющимся сотнями тысяч долларов (которых у меня пока еще нет...), имеющим своего Полицейского Телохранителя — детектива Джека Пински, собственного переводчика — Тимурчика Истлейка, и в придачу — мощную «крышу» в лице сержанта полиции Лос-Анджелеса Чжи-Бо и в морде могучего и хищного южнокалифорнийского Кугуара, безмерно преданного мне — Бандита Братка...

И я отчетливо понимаю, что Личность, обладающая всем этим, теряет свое ОБАЯНИЕ, как бы ей это ни было прискорбно. Все с завистливой враждебностью разглядывают лишь внешнюю атрибутику, а она не может не вызывать сопротивление всех — ЭТИМ не обладающих...

А заглянуть в душу такого вот «Нового Кота» — никому в голову не приходит. И только самые Близкие тебе Существа понимают, что ЖИЗНЬ РЕБЕНКА не измерить никакими деньгами! А тем более — нашего Тимурчика. Мало ему было когда-то в России...

Я просто КУПИЛ себе эти сорок восемь часов, которые нужны были мне для личного участия в спасении нашего Ребенка.

И ПЕРЕВОДЧИК мне тоже необходим. Не для себя, а для вас, ни хрена не умеющих с нами общаться!.. Не желающих даже попытаться понять, что нужно, предположим, сейчас тому или иному Коту...

И Джек Пински — никакой нам не ТЕЛОХРАНИТЕЛЬ! Он друг нашей семьи. И мы с Тимуром в равной степени такие же ТЕЛОХРАНИТЕЛИ Джека, как и он для нас... И «крыша» нам необходима! Потому что пока Государство не может защитить нас от ТЕРРОРИЗМА, мы обязаны защищаться сами.

Я помню, как на первой встрече в кабинете продюсера зашла речь о приключенческом боевике студии «Двадцатый век фокс» — «Правдивая ложь». Оказывается, что еще до выхода фильма на экран разные арабские и мусульманские организации сильно разволновались. Они узнали, что злодеи-террористы в фильме неизвестно с какой стати изображены мусульманами. И возмутились! Ах, вот с ними, дескать, сражается великолепный Арнольд Шварценеггер, всех побеждает и вообще... А фильм обошелся в сто миллионов долларов! Тимурчик шепнул мне, что это кошмарная сумма... Зато фильм потрясает какими-то «спецэффектами» и радует чувством юмора...

Хотя теперь, когда мы столкнулись не с кинематографически придуманным, а с НАСТОЯЩИМ ТЕРРОРИЗМОМ, я все никак не могу понять, как они там отыскали хоть крупицу юмора?..

Так «Двадцатому веку-фокс» под давлением разных организаций восточного толка пришлось снабдить фильм надписью, что ФИЛЬМ НЕ ОТРАЖАЕТ ДЕЙСТВИЙ ИЛИ ВЕРОВАНИЙ КАКОЙ-ЛИБО КУЛЬТУРЫ ИЛИ РЕЛИГИИ.

И, помню, старик Стив предостерег нашего постановщика Клиффорда Спенсера от всяческих, как он сказал, «националистических педалирований».

А Клифф еще вольготнее развалился в кресле и заявил:

— У терроризма нет национальности! И мне глубоко плевать, куда эти типы ходят замаливать свои вонючие грехи — в мусульманскую мечеть, в католический собор, в русскую церковь или в еврейскую синагогу. Терроризм есть терроризм. Он слеп, беспощаден и омерзителен. Просто на Востоке, а сейчас и в России он получил большее распространение, чем у других народов. И с этим пониманием я и хотел бы начать снимать эту картину!

* * *

Но как же я-то со всеми своими врожденными и благоприобретенными, почти мистическими способностями ВТОРГНУТЬСЯ В БУДУЩЕЕ, ПРЕДУГАДАТЬ ВОЗМОЖНОЕ... или, на худой конец, УВИДЕТЬ ПРОИСХОДЯЩЕЕ в нескольких милях от нашего трейлера смог так завалить ухо?!

Ведь до самого появления Джека в дверях нашего «Стар вагоне» в моем мозгу ни на мгновение даже не проскользила мыслишка об опасности...

Да и Браток — тоже хорош, мудозвон калифорнийский! То он демонстрирует чуть ли не равноценные моим возможности ЗАГЛЯНУТЬ по ту сторону Человеческого понимания, а то в момент самой напряженки и ухом не ведет, дубина стоеросовая!

Зато сейчас, стоило мне только так о нем подумать, он — тут как тут:

— Напрасно вы так уж, Шеф...

— Чего «напрасно»?! — зашипел я на него.

Браток отодвинулся от меня на безопасное расстояние:

— Напрасно вы и на себя тянете, и на меня наезжаете... Я, к примеру, когда перееб... Извиняюсь. Когда перетрахаюсь, потом еще долго ни хера соображать не могу. Исключительно всю дорогу об этом думаю... Наверное, и у вас так же.

— С чего бы это?

— А вы, Шеф, посмотрите на себя и на меня. После того как тот, которого я тогда в саду замочил, мне ухо прошмалял из своей пушки, я же — вылитый вы, Шеф. Как ваш патрет увеличенный...

— Не «патрет», а «портрет», деревня-матушка!

— Как скажете, Шеф. Хули я буду спорить... Вам виднее. Вы мне только помогите эту шелупонь в пакет запихать.

И гляжу, Браток своей жуткой лапищей пытается запихнуть запаянный пластиковый мешочек со Слоновьим слабительным в бумажный пакет из-под продуктов.

— Елки-палки, чтоб не сказать хуже! — взъярился я. — Нашел время! Чего тебе присралось этим заниматься?!

— А вот чует сердце — пригодится! — уж слишком уверенно сказал Браток. — Помогайте, Шеф. А нашим скажите, что я себе жратухи на дорогу запас.

И я помог. Браток прихватил бумажный пакет клыками и прикрыл его лапой. Чтобы ни Джек, ни Боб не увидели.

В это время Боб подогнал наш «линкольн» к трейлеру, поднял крышку багажника и скомандовал:

— Браток! Выходи из дома и залезай в багажник. Кыся, переведи ему...

— И так ясно, — проворчал Браток. — А где чемодан?

— Без чемодана! Не возись, вылезай... И в темпе, чтобы тебя никто не увидел.

— Тогда-то что! — сказал Браток на вполне приличном шелдрейсовском и прыгнул...

Но как?!

Впервые в жизни я видел, как может прыгнуть настоящий Кугуар! Это, как говорит Шура, была «картинка маслом».

Уж на что я себя считаю Крупным Специалистом в области самых разных прыжков — и Обольстительных, и Развлекательных, и Угрожающих, и Боевых, когда уже не на Жизнь, а на Смерть, но такого мне наблюдать не приходилось...

Держа в зубах бумажный пакет со Слоновьим слабительным, Браток оттолкнулся от середины пола большой комнаты нашего трейлера, вылетел сквозь, слава Богу, открытую дверь трейлера, пролетел по воздуху, на глазок — метров восемь-девять и оказался в багажнике нашего «линкольна».

— М-да... — потрясенно крякнул Боб.

— Что у него в зубах, Мартын? — спросил Джек.

— Да так... Он немножко жратвы с собой прихватил, — уклончиво ответил я.

— Джек, — негромко сказал Боб, — нужно идти на все их условия. В какой-то степени это даже облегчит наши задачи в дальнейшем. Садитесь в свою машину и поезжайте в отель. Вам все равно нужно быть при телефонах. Неизвестно, куда они позвонят. А мы с Кысей и Братком поедем за вами. Кыся, залезай!

— Джекочка, не расстраивайся!.. — сказал я, потому что смотреть на Джека — сердце кровью обливалось. — Мы обязательно что-нибудь придумаем... Поверь моим предчувствиям — все будет в порядке!

Теперь я могу признаться: когда я это говорил Джеку — никаких радужных предчувствий у меня не было. Просто нужно было выводить Джека из того жуткого состояния, в котором он находился в эту минуту.

— Где хлыст Тимурчика? — спросил я у него.

Джек вынул из кармана Тимуркино оружие в сложенном виде и показал мне.

— Брось его в багажник к Братку, — попросил я Джека. — Пусть внюхается. Там наверняка есть и запахи Человека, который вырвал эту штуку из рук Тимура. Заодно Браток освежит в памяти и Тимуркины запахи.

Джек положил стальной хлыст в багажник перед мордой Братка.

— Хоть что-нибудь понял? — спросил я у Братка. — Или перевести?

— Обижаете, Шеф, — огорченно сказал Браток и подгреб лапой хлыст Тимура к себе поближе...

* * *

У «Беверли-Хиллз-отеля» нас уже ожидал Пит Морено с двумя помощниками. Там же стоял и приехавший раньше нас Джек.

Наш китайский Бобик выскочил из-за руля и на глазах швейцаров отеля и загонщиков автомобилей в яркой и очень красивой униформе обежал наш лимузин и с полупоклоном, как заправский шофер при Большом Боссе, распахнул передо мной дверцу машины.

Я решил ему подыграть и неторопливо спустился из машины на красную ковровую дорожку, устилавшую вход в отель.

Несколько теле— и фотожурналистов, на всякий случай дежуривших у входа в отель, защелкали своими камерами, засверкали блицами. Кто-то даже попер на меня с микрофоном! Но в ту же секунду был оттерт помощниками Пита Морена. И уже из-за их широких спин, все еще протягивая мне микрофон, завопил на весь Беверли-Хиллз:

— Мистер Мартин-Кисьян! Мы слышали, что вы умеете разговаривать! Несколько слов для телезрителей нашей компании!..

— Пошел ты в жопу! — сказал я ему по-шелдрейсовски.

Ну действительно, не до него было...

И вдруг этот с микрофоном и камерой ошалело закрутил головой и пораженно стал расспрашивать своих коллег, тоже оттесняемых от меня крепенькими ребятишками Пита Морено:

— Он что-то сказал?! Или мне это показалось?.. Послушайте! Кот ничего не сказал?! Или все-таки что-то он произнес?!

— Старик! Он явно послал тебя в жопу!

Вокруг все захохотали, а тот с микрофоном еще сильнее разволновался:

— Господи!.. Мне же именно ЭТО и послышалось!!!

Что же это за страна такая, подумалось мне, где чуть ли не каждый второй готов к КОНТАКТУ с тобой?! Ах, сколько им можно за это простить!..

Еще выходя из машины, я заметил, как в своем почтительном полупоклоне Боб успел подмигнуть помощникам Пита, следившим за торжественной процедурой моего выхода из лимузина. И коллеги Боба очень искренне его НЕ УЗНАЛИ.

Вторую нашу машину — «форд-эксплорер», на которой приехал Джек, мальчишки-загонщики уже отогнали в подземный гараж отеля.

Я подошел к Джеку медленно, на секунду присел, привалившись к его ноге, а потом, несмотря на тягостное и тревожное состояние души, не удержался и... Наверное, лавры Братка не давали покоя!

...и со всех четырех лап, из положения «сидя на хвосте» я молниеносно взвился в воздух и оказался на плече у Джека!

Старый испытанный трюк на публику, ставший для меня уже просто рекламным.

— Как быть с Братком? — осторожно спросил я у Джека и Боба.

— Пусть сидит в багажнике. Неизвестно, как будут развиваться события, — сказал Джек.

— Жратву он себе прихватил, с голоду не помрет, — заверил меня Боб.

«Е-мое и сбоку бантик! — подумал я. — Только бы он действительно не разгрыз этот пластиковый пакет — щедрый дар нашего знакомого Слона!..»

Так как я был совершенно не убежден, что сквозь металл автомобильного багажника Браток что-нибудь разберет из шелдрейсовского языка, на котором мы разговаривали с Бобом и Джеком, я сказал Братку по-Животному, стараясь четко выговаривать каждое слово:

— Ты меня слышишь, Браток?

— Что ж у меня, уши говном залеплены, что ли? Вы, Шеф, иногда такое скажете... — ответил мне Браток из багажника.

— Сиди там и не подавай признаков жизни, — сказал я. — Когда народ рассосется, мы тебя заберем отсюда. Понял?

— О’кей! — вдруг нахально сказал Браток.

— Да!.. И не вздумай прокусить тот пластиковый пакет, который мы с тобой запихнули в бумажный мешок!.. — напомнил я.

— Не держите вы меня за лоха, Шеф! И вообще — не менжуйтесь. Нет проблем. Все будет тип-топ! — ответил мне Браток из багажника «линкольна».

А мы с Питом, Бобом и Джеком направились в наше бунгало.

Только помощники Пита остались со все еще ржущими журналистами и фотографами...

* * *

В наш садик мы выходить не стали. Расселись прямо в гостиной. Для Пита, Боба и для себя Джек принес из холодильника запотевшие банки облегченной колы и пива «Бадвайзер».

Мне же Джекочка приволок слегка подогретое в микроволновой печи трехсполовинойпроцентное молоко. Знает, что я ничего ледяного не пью!..

Но только Пит открыл рот, чтобы начать говорить что-то явно очень важное (я это просто кончиками усов прочувствовал!..), как Джек молча показал ему на потолок, обвел рукой все стены этой роскошной комнаты и приложил палец к губам.

Пит вытащил из заднего кармана брюк блокнот, быстро написал в нем всего одну фразу и дал ее прочитать Джеку и Бобу. Кстати, по запарке подсунул и мне блокнот под нос...

Что было, к моему вечному стыду, — полнейший бесполезняк! Черт подери, да когда же у меня выберется свободная минутка, чтобы научиться читать и считать?! Уж сколько раз Тимурчик мне предлагал свои услуги в качестве педагога! А то ведь все — на глазок, все — по Интуиции...

— Что там написано? — тихо спросил я у Боба.

— Там написано: «...я этих поганцев во все дырки! Пусть слушают. Им это очень полезно», — ответил мне Боб.

— Значит, так, — вслух сказал Пит. — Все телефоны, по которым они должны тебе, Джек, звонить, уже стоят на НАШЕЙ прослушке с магнитозаписью и дигитальными определителями номеров и адресов абонентов. Это раз. Во-вторых, вся семья твоего брата, Джек, профессора Морта Пински, выехала из Пасадины, с Гарфилд-авеню на отдых вместе с сыном, женой сына и внуками. Так что ты увидишь их не скоро, Джек. А дом Морта уже находится под постоянным наблюдением одной славной компашки из нашего отдела по борьбе с терроризмом. Там очень обученные ребятишки! Тут никаких неясностей...

Пит оглядел стены гостиной, пол, потолок, словно хотел убедиться, что его хорошо слышат те, кого сейчас нет в этой комнате...

— Непонятно только одно, — чуть громче обычного сказал Пит вслух. — На кой черт им так нужны эти два паршивых гастролера? Тем более что одного из них, они же САМИ И ПРИСТРЕЛИЛИ в полицейской палате тринадцатого этажа Медицинского центра! Интересно, что за этим стоит? Если они хотят получить живого — можно предположить, что тот несет в себе какую-то необходимую ИМ информацию. А вот дохляк-то ИМ зачем? Вот что я хотел бы понять.

Пит покрутил пальцем в воздухе, словно хотел указать на все встроенные в стены и потолок микрофоны (которых, может быть, и вообще не было!..), набросал несколько слов в блокноте.

«Я не очень переигрываю?» — по-шелдрейсовски прочитал мне Боб.

Джек молча показал Питу большой палец, а Боб тоже черкнул несколько слов в этом же блокноте.

— Что ты ему написал? — спросил я.

— Что он составил бешеную конкуренцию Роберту де Ниро, Аль Пачино и Харрисону Форду и вполне может рассчитывать на «Оскара».

— Я думаю, что они хотят его зачем-то опознать, — задумчиво проговорил Джек. — А вы подготовили труп этого жулика?

— Подготовили как надо. — Пит даже разыграл немую мимическую сценку, показывая, как прострелили труп того Казахского Немца, чтобы все видели входное пулевое отверстие. — Возни было до чертовой матери! Этого мертвяка нужно же было посадить в машину... А он не гнется! Так его заморозили в нашем морге. Перекатили его в лабораторию прозекторской и чуть ли не час струей пара под давлением оттаивали тазобедренные и коленные суставы этого дохлого болвана, чтобы придать ему сидячее положение. И все это делается только для того, чтобы ОНИ могли бы взглянуть на него и убедиться, что ухлопали не того, кого нужно!

— Нет, Пит, — возразил ему Джек и тоже показал в потолок и обвел пальцем стены гостиной. — Вы это сделали для того, чтобы ни один волосок не упал бы с головы вашего Ребенка!

Тогда Пит подмигнул Бобу и Джеку и сокрушенно произнес в воздух:

— Жаль, что мы не смогли зафиксировать их первый звонок к тебе в машину, Джек. Как это мы прошляпили — ума не приложу... А ведь они наверняка звонили из своего дома. Или если они не полные идиоты, то из любого уличного автомата рядом со своим местом обитания...

— Что с теми российскими мусульманами, которых повязал Джек в лавке, откуда пропал Тим? — спросил Боб.

— Они пока у нас в отделе. Ребята раскололи их до ширинок...

— Там одна женщина, — заметил Джек.

— Значит, ее — до прокладки, — ничуть не смутился Пит. — С нашими клиентами познакомились в мечети, где-то в районе Калвер-Сити...

— Я знаю, где это, — сказал Боб. — Мечеть очень красивая. Построена на деньги какого-то шейха из Саудовской Аравии. Я пару месяцев тому назад брал там одного идиота, который стрелял по машинам на фривеях. Развлекался, так сказать... А что с этими из лавки?

— Случайные люди... С нашими клиентами виделись всего два раза: первый — тогда у мечети, а второй — вот сегодня утром...

— Значит, ТЕ, которые нам звонили, пасли нас с Тимом от самого отеля, — покачал головой Джек.

— Вы подъехали к лавке со стороны Сансет-бульвара? — спросил Пит.

— Да.

— Ну а они подкатили к этой же лавке по Ферфакс-авеню! — сказал Боб. — Как я и думал. И видимо, сильно пугнули этих лавочников.

— Нам своих засранцев мало! — зло процедил Джек. — Так нам еще и импортируют всякую шваль со всех концов света!.. Как эти-то из Дагестана сюда попали?

— Точно так же, как они попадают к вам в Нью-Йорк! — усмехнулся Пит. — Еще дома покупаются липовые еврейские документы, организовываются фальшивые «родственники», уже живущие здесь, а наша замудоханная эмиграционная служба тут же заваливается перед ними на спину и поспешно раздвигает ноги, заранее готовая к употреблению. Как же, «страдальцы» прибыли из «Империи зла»! А потом мы у них находим помповое ружье под прилавком...

Пит посмотрел на часы и сказал в потолок:

— Если мы имеем дело не с обычной наглой шпаной, а с людьми, считающими себя посланцами Аллаха, подлинными борцами джихада и настоящими воинами газавата, то через несколько секунд у нас здесь должен прозвучать телефонный звонок. Сейчас мы в одинаковой степени нужны друг другу.

Поймав мой, видимо, сильно туповатый, ни хрена не понимающий взгляд, Боб быстро и кратко попытался мне что-то объяснить:

— «Аллах» — мусульманский Бог, «джихад» — борьба за веру в Аллаха, «газават» — священная война во имя Аллаха...

Не поняв ни единого словечка, я все-таки поблагодарил Боба и только собрался его еще о чем-то спросить, как этот вопрос был начисто вышиблен из моей башки мелодичным телефонным блеянием.

Я почувствовал, как напряглись Боб, Пит и Джек. Не увидел, а только почувствовал. Так же, как почувствовал, что хвост мой помимо моей воли стрелочкой вытянулся во всю длину, а кончик его мелко-мелко затрясся!..

На большом телефонном пульте последней модели с кучей разных технических прав и обязанностей (это мне Тимурчик рассказывал...) Джек нажал кнопку «громкой связи», чтобы все могли слышать, что будет говорить звонящий нам Тип, и только после этого сказал во встроенный в пульт микрофон:

— Сержант Пински.

— Дай мне лейтенанта Морено, — проговорил каркающий голос с дурным английским произношением.

Пит пододвинулся к микрофону:

— Слушает лейтенант Морено.

— Ты прав, лейтенант, — проговорил телефонный пульт в нашей гостиной. — Вы действительно имеете дело не с вашей обычной американской шпаной, а с настоящими воинами газавата. Я уже объяснял это твоему дружку из Нью-Йорка. Вы слушаете нас, а мы, как видишь, отлично слушаем вас. Вас, сидящих в «Беверли-Хиллз-отеле»! Рассказать кому-нибудь — никто не поверит.

— Где ребенок? — прервал его Пит.

— По нашим законам мальчишка в двенадцать лет уже не ребенок, а мужчина. И может быть казнен, как взрослый. Но ваш парень пока прекрасно отвечает на все вопросы...

Боб, Пит и Джек испуганно переглянулись и почему-то, признаюсь, недоуменно посмотрели на меня. Будто я воспитал Тима не так, как нужно! Я тут же отрицательно замотал и головой, и хвостом и по-шелдрейсовски закричал, свято убежденный в своей правоте:

— Врут! Врут! Врут, сволочи!!!

... И В ТУ ЖЕ СЕКУНДУ УСЛЫШАЛ ГОЛОС ТИМУРА, ОБРАЩЕННЫЙ К НАМ КО ВСЕМ НЕ ПО-ШЕЛДРЕЙСОВСКИ, А ПО-НАШЕМУ, ПО-ЖИВОТНОМУ:

— КОНЕЧНО, ВРУТ! МАРТЫН, БРАТОК! ПЕРЕВЕДИТЕ ДЖЕКУ, ПИТУ И БОБУ — ОНИ ВСЕ ВРУТ!.. Я ГОВОРЮ ТОЛЬКО ТО, ЧТО «НАДО» ГОВОРИТЬ... БРАТОК! КЫСЯ! ВЫ МЕНЯ СЛЫШИТЕ?!

— Слышим!!! — заорали мы с Братком одновременно: он из багажника «линкольна», уже стоящего в подземном гараже, я — из нашего отельного бунгало.

— Я СПЕЦИАЛЬНО ГОВОРЮ ПО-ЖИВОТНОМУ! А ТО ЕСЛИ ЭТИ ОТМОРОЗКИ ХОТЬ НЕМНОГО РАЗБЕРУТ ШЕЛДРЕЙСОВСКИЙ — ОНИ МЕНЯ, САМИ ПОНИМАЕТЕ... Я СЕЙЧАС ДЕЛАЮ ВИД, ЧТО СМОТРЮ В ОКНО...

Я мгновенно перевел все на шелдрейсовский язык, которым Боб владел в совершенстве, Джек уже даже вполне прилично, а Пит для начинающего — вполне сносно...

— Быстро! Что он видит в окне? Как выглядит помещение, где его держат? — по-шелдрейсовски спросили меня Джек и Боб, а Пит написал в блокноте (Боб мне прочитал): «Сколько их и чем они заняты?»

Я все передал Тимуру по-нашему, по-Животному, да еще и успел цыкнуть на Братка, который от услышанного пришел в бешенство и стал крушить наш «линкольн», начиная с багажника, в котором он сидел.

— Разорву, падлы позорные!.. Всех схарчу, сучары поганые!!! — орал Браток по-Животному и бился головой о крышку багажника, чем страшно мешал мне слушать Тимура.

— Заткнись, истерик паршивый! — гаркнул я на него. — Ни хера из-за тебя не слышно!..

— Шеф! Кыся!.. Братан!.. — не то прорычал, не то прорыдал Браток. — Они там... нашего Ребенка!!! Ну, бля буду, я им такие вилы заделаю, век свободы не видать, в рот их...

Дальше уже пошел такой жуткий Животный мат, что даже русским матом, как говорят, богатейшим на всем белом свете, Братковый мат передать было нельзя!

— Браток! Чтоб тебе пусто было! — закричал я в отчаянии. — У нас на связи, между прочим, ДЕТИ!!! Уймись сейчас же, уголовник несчастный!..

А ТИМУР ТЕМ ВРЕМЕНЕМ ГОВОРИЛ ЖИВОТНОЙ СКОРОГОВОРКОЙ:

— КОГДА ЕХАЛИ СЮДА — НИЧЕГО НЕ ВИДЕЛ. МЕШОК БЫЛ НА ГОЛОВЕ. А СЕЙЧАС ПОД ОКНАМИ НАВЕС ДЛЯ АВТОМОБИЛЕЙ, ШЛАГБАУМ И БУДОЧКА ДЛЯ ОХРАНЫ... КАК НА «ПАРАМАУНТЕ», ТОЛЬКО ПОМЕНЬШЕ... И ЕЩЕ ВИЖУ ТАКУЮ ВЫСОКУЮ ШТУКУ ВРОДЕ ПАМЯТНИКА... А НА НЕМ СЛОВА ВСЯКИЕ!.. ДАЛЕКО, НЕ РАЗОБРАТЬ. МНОГО НАРОДА — ВСЕ С ОРУЖИЕМ... ГОВОРЯТ ПО-СВОЕМУ. В ПОЛНОЧЬ У НИХ НАЧИНАЕТСЯ КАКОЙ-ТО ПРАЗДНИК. ВСЮ ЕДУ ГОТОВЯТ В ДРУГОЙ КВАРТИРЕ — НАПРОТИВ, ЧЕРЕЗ ПЛОЩАДКУ... ЖРАТВЫ — УЙМА! И РЫБА В КАКОМ-ТО СОУСЕ, И ПТИЧЕК ЧЕМ-ТО ЗЕЛЕНЫМ ФАРШИРУЮТ... МЕНЯ ТУДА ВОДИЛИ КОРМИТЬ. ТАМ ВСЕГО ДВЕ СТАРУХИ И ОХРАННИК. А ЕЩЕ ОНИ В ОГРОМНОЙ КАСТРЮЛЕ ГОТОВЯТСЯ ВАРИТЬ ЭТОТ... НУ, КАК ЕГО?.. МАРТЫН! КАК «ПЛОВ» ПО-ЖИВОТНОМУ?!

— «Плов» — он и есть «плов». Хоть по-какому.

— А ОНИ ЕГО «ПИЛАВ» НАЗЫВАЮТ...

— Спроси его — балконы есть? И какой этаж? — попросил Боб.

— Спроси сам, я переводить не успеваю!

— Я не умею спрашивать НА РАССТОЯНИИ! Я могу только понимать... — зашипел на меня Боб.

— Я ТЕБЯ СЛЫШУ, БОБ! — по-Животному прокричал Тимурчик. — ТРЕТИЙ ЭТАЖ, ОГРОМНЫЙ БАЛКОН, А РЯДОМ ДЕРЕВЬЯ. КАК У НАС В КВИНСЕ!..

— Отлично! — сказал Джек. — Спроси: дети, женщины есть?

Я спросил.

— ДЕТЕЙ НЕТ, — ответил Тимур. — ТОЛЬКО ДВЕ СТАРУХИ НА КУХНЕ...

* * *

... И тут из телефонного пульта гортанный голос с плохим английским жестко проговорил:

— Так что если вы хотите получить своего парня целиком, а не по частям, слушайте меня внимательно!..

Он начал было говорить, но тут его голос с плохим акцентом сорвался от давно сдерживаемой ненависти к нам, он перешел на какой-то невнятный собственный язык, и мы услышали пышущие злобой, наверное, страшные ихние ругательства!

Я со своей врожденной способностью восприятия любого языка нашей земли смог разобрать всего лишь несколько гнусных обещаний всех нас скормить Свиньям и перестрелять, как бешеных Собак!

Остальные слова я уже не мог разобрать, потому что нашего собеседника на том конце провода буквально сотрясал приступ ярости!

А потом он, вероятно, взял себя в руки и снова заговорил на своем паршивом английском:

— Труп привезете двумя машинами почти к океану на Марина-дель-Рей. Спуститесь на юг мимо аэропорта по Виста-дель-Мер до скрещения с Гранд-авеню. У самого поворота налево там будет автозаправочная станция. Поставьте машину под навес, пересаживайтесь во второй ваш автомобиль и... Чтобы духу там вашего не было!

— Как вы собираетесь передать нам мальчика? — спросил Пит.

— Никак. Пока не получим второго — живого Русского.

— Где гарантии?

— Никаких гарантий. Тебе придется или верить, или не верить. Это тебе на выбор. Диктуй его предполагаемый адрес и частоту волны, на которой работает ваша импульсная игрушка, присобаченная к его машине. Кстати, а почему вы сами его не взяли?

— Хотели отследить его дальнейшие связи, а он лег на дно. Но вам он зачем? Обычный мелкий ворюга, промышляющий по отелям. Вы же на всех углах утверждаете, что вами движет Великая Идея!

— Он оскорбил зеленое знамя Ислама. Поэтому он нам необходим. И учти, сегодня ночью начинается праздник всего Исламского Мира — Курбан-Хаит. И ты обязан сделать нам этот подарок.

Слышно было, как наш собеседник рассмеялся. А рядом с ним еще кто-то захихикал.

— Ты знаешь, лейтенант, что Курбан-Хаит — праздник жертвоприношения?.. Это когда в жертву Аллаху приносят агнца?

— Знаю, — ответил Пит, и я увидел, каких сил и какого напряжения стоило ему себя все время сдерживать.

— С тобой приятно иметь дело, — сказали оттуда со смешком. — Ты многое знаешь. Надеюсь, тебе не нужно объяснять, что если вы попытаетесь встать у нас на пути, ваш мальчишка может оказаться именно этим агнцем? И тогда вам всем придется совершать наш другой обряд — Руза-Хаит: поминовение усопших. Вряд ли вас это устроит, правда?

Когда Джек услышал последнюю фразу ОТТУДА, он подошел к телефонному пульту, слегка отодвинул плечом Пита Морено и наклонился к микрофону.

— Послушай, ты, мразь, — неожиданно тихо сказал Джек. — Я полицейский детектив Джек Пински. Я не настолько интеллигентен, чтобы играть в либерализм. Если я найду на теле мальчика хоть одну царапину, я просто отстрелю тебе твои грязные яйца. И сделаю я это без всякой спешки: сначала — одно, потом — второе. И не надейся, что тебя потом будут судить по законам Соединенных Штатов — с кучей адвокатов, газетчиков и каналов телевидения, которые будут транслировать на весь мир твои «великие» идеи. Я постараюсь сделать все, чтобы ты сдох до начала процесса. А у меня есть некоторый опыт в этой области. Можешь уже начинать гордиться: в вашем обряде поминовения усопших — Руза-Хаит — тебе уготована самая главная роль — усопшего. Как ты сам говоришь, вряд ли это тебя устроит, правда?

Я видел, что Боб и Пит были несколько удивлены тем, как резко Джек изменил тональность переговоров, практически приводивших к элементарному обмену. Они нам — Тимурчика, мы им — дохлого Казахского Немца, чтобы ОНИ могли убедиться, что тот уже никогда никому ничего не расскажет. И живого Русского убийцу, у которого теперь должна находиться книжка Астольфа де Кюстина «Николаевская Россия 1839 года» с вклеенным в обложку компакт-диском со всеми техническими данными, чертежами и технологиями изготовления ОКУЯНа — Оптического Квантового Усилителя с Ядерной Накачкой, — при помощи которого эта террористическая «Армия Защиты Исламских Свобод» собиралась стереть с лица Земли всю «белую» Америку...

Это еще счастье, что нам удалось втюхать ИМ вместо настоящего компакт-диска с подлинными данными ФАЛЬШАК, сотворенный братом Джека — Мортом Пински, доктором именно этих кошмарных наук!

Причем запись на диске, которую мы подменили и вклеили в обложку книги де Кюстина, была похожа на настоящую, как Котенок-близнец. Только по нашему диску даже пылесоса не сотворишь, а не то чтобы создать «управляемую атомную бомбу с лазерным наведением»!..

Так что пока эти Суки-террористы не украли нашего Тимурчика, все вообще шло ПО НАШЕМУ ПЛАНУ! Теперь ситуация неожиданно и серьезно усложнилась...

— Ты не очень погорячился, Джек? — спросил Пит Морено.

— Нет, — ответил ему Джек и покрутил пальцем в воздухе, дескать, он помнит, что их слушают. — Во-первых, я привык называть вещи своими именами, а во-вторых, я искренне рассчитываю на ответное понимание.

— О’кей, — сказал Пит и соединился со своим отделом: — Готовьте две машины. Одну с «клиентом», вторую для отхода. И страховку по пути следования. А также на месте передачи. Адрес...

Остальных распоряжений Пита я уже не слышал. Потому что в мой мозг ворвался хамский голос Братка, орущего по-нашему, по-Животному, из багажника «линкольна», через весь подземный гараж, лифты, коридоры, этажи, рестораны, бассейны и стены:

— Шеф!!! По-моему, Джек предложил ИМ, бля, суперприкольный вариант! Но мне тут в башку еще одна комбинашка пришла!.. Надо бы ее обчирикать!

То, что у Братка в минуты нервного напряжения обостряется мышление и повышается способность понимать Человеческую речь, это я уже заметил. Но то, что ему в голову стали самостоятельно приходить какие-то «комбинашки», было для меня новостью.

— Вы мне, Шеф, только скажите, что такое «плов»! Это то, что жрут?..

Вот тут Браток попал в десятку! Уж про плов-то я знаю все!

У Шуры в Ленинграде был давний дружок — кинорежиссер Искандер Хамраев. Как говорил про него Шура Плоткин, «узбекский интеллигент московско-ленинградского розлива». Так они с моим Шуриком частенько сбрасывались, покупали пару бутылок водки, баранину, рис, морковку, лук, а Искандер приносил с собой какие-то настоящие узбекские пахучие травки, и они вдвоем варили плов. Время от времени «разминаясь» одной-двумя-тремя и так далее рюмочками водки.

Когда же наконец плов оказывался готовым — и его можно было подавать к столу, выяснялось, что нужно срочно бежать по соседям в поисках водки в долг, так как в доме уже не оставалось ни капли и ни копейки...

— Как бы тебе это попроще объяснить? — начал я с добротным знанием предмета. — Плов — это баранина с рисом...

И только расщеперился описать Братку все в деталях, как этот хам прервал меня очередным идиотским вопросом:

— А что такое «рис»?

— Ну это такие маленькие беленькие штучки...

— Я, конечное дело, извиняюсь, Шеф, но тут вы как в лужу пёрнули — аж пузыри пошли! Вы что же думаете, я уже совсем тю-тю, пыльным мешком стебанутый? Что ж я, Баранов не знаю?! Я их в Сан-Фернандо, у этих предгорных фраеров-фермеров мочил немерено! И ни в одном Баране риса отродясь не было! Бля буду, Шеф... Но все равно идейка мне пришла в башку — зашибись!!!

... Пит кончил отдавать распоряжения своим сотрудникам по передаче на опознание того Казахско-Немецкого дохляка этим говноедам-террористам, как Боб вдруг вырвал из блокнота чистую страничку и что-то размашисто в ней написал. И моментально сунул эту бумажку под нос Питу и Джеку.

Меня всего аж колошмат забил от желания узнать, что там было написано! С завтрашнего же дня сажусь учиться читать!!! Не пальцем же деланный, как говорил Водила, — научусь!..

Сдержанный Джек одобрительно кивнул головой, а Пит, существо, как я понял, более импульсивное, даже обнял Боба и похлопал его по спине.

А потом рявкнул в микрофон открытым текстом:

— И чтобы через двадцать минут в «Беверли-Хиллз-отеле» были наши технари! Со всеми своими электронными штуками! Здесь «жучков» понапихано — один черт знает сколько. Я выезжаю прямо в район Марина-дель-Рей, к месту встречи...

* * *

— Что ты там написал?! — вцепился я в Боба, как только за Питом закрылась дверь. — Говори по-Животному! На всякий случай, пока не приехали ваши техники.

И я выразительно посмотрел на потолок и стены гостиной. Точно так же, как это делали Джек и Пит.

— Я просчитал, где может находиться Тим, — сказал мне Боб. — Это все-таки Калвер-Сити. Как я и думал, Рейнтри-серкл, бывшая территория кинокомпании «Метро-Голдвин-Мейер». Один из шести четырехэтажных домов.

— Как это ты сообразил?

— Первый звонок в машину Джека был зарегистрирован из Калвер-Сити... Тим видит из окна навес для автомашин и будку для охраны стоянки... Они остались там еще со времен «МГМ». Я бывал там много раз. А то, что это один из шести четырехэтажных корпусов, — потому что все остальные дома на этой территории только одно— или двухэтажные. А Тим сказал, что он находится на ТРЕТЬЕМ этаже с балконом!

— Шикарно!.. — Я даже лапами развел от удивления.

Джек, ничего не понимая по-Животному, потыкал пальцем в записку Боба и сказал:

— Отменно, Боб. Теперь помоги нам Господи, чтобы оно так и оказалось. Я был там однажды в гостях у Вендровских и теперь смутно припоминаю кое-какие детали, подтверждающие твою догадку.

В ту же секунду в кармане у Джека запиликал его собственный «непрослушиваемый» телефон — подарок его старого друга, агента Службы безопасности Президента, бодигарда Первого Кота Соединенных Штатов Сокса, бывшего сослуживца Джека по Вьетнаму — Ларри Брауна.

— Это звонит Рут из Нью-Йорка, — сказал я и не ошибся.

Джек вынул телефон из кармана куртки, нажал кнопку включения и сказал:

— Привет, Рут!

— Откуда ты знаешь, что это звоню я? — рассмеялась Рут.

— Кыся сказал.

— Я смотрю, вы там за нашим Кысей как за каменной стеной! Они рядом?

— Кто они? — тупо переспросил Джек.

— Мой сын и Кыся.

— А-а-а... Нет, Рут. Сегодня второй съемочный день, и Тим с Кысей там... Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, нормально. А где я тебя застала, Джек? Почему ты не с ними?

— Я пока в отеле... Тут кое-какие административные делишки.

— А с Тимом и Кысей есть кто-нибудь из наших?

Я услышал в голосе Рут возрастающую тревогу.

— Конечно, конечно, Рут!.. Помнишь рыжего Пита Морено?

— Кто не помнит рыжего Пита?! Он даже слегка ухаживал за мной.

— Так вот, Тима и Кысю сейчас пасет один из его лучших помощников — сержант Чжи-Бо.

Боб взялся руками за голову. Я поджал хвост.

— Какой у них там номер телефона? Я хочу поговорить с Котом и Ребенком. Чего-то я сильно хандрю без них, — сказала Рут.

— Они на выезде, милях в тридцати от Лос-Анджелеса, Рут.

— Ох, Джек... По-моему, ты мне пудришь мозги. А когда они вернутся в отель?

Джек посмотрел на меня и на Боба и почти уверенно сказал в трубку:

— Скорее всего они заночуют в трейлере, рано утром отснимут еще одну сцену и часам к десяти утра вернутся. Ты сейчас где? Дома?

— Нет, в клинике. Я звоню из палаты.

— Что говорят врачи?

— Кажется, все будет в порядке. Как вы питаетесь?

— Прекрасно. Что у Шуры?

— Или на работе в библиотеке, или у меня в клинике. Дома почти не бывает. Жрет в «макдоналдсах», «бюргер-кингах» и в разных других тошниловках, бедняга... Джек! Ты действительно говоришь мне всю правду?

— Нет, Рут, не всю. У Кыси тут появился новый приятель, которого он по окончании съемок хочет привезти с собой в Нью-Йорк.

— Кот или Кошка? — спросила Рут.

— Как тебе сказать... Скорее — Кот.

— Черт с ним, пусть везет. Веселее будет!

— Не знаю, не знаю... — засомневался Джек.

— Ох, Джек! Что-то ты петляешь... Ну черт с тобой. Целую. Позвоню еще завтра. Бай! Привет Питу.

Джек отключил свой телефон, спрятал его в карман и вывел нас с Бобом в сад. И сказал тоном, не оставляющим никаких сомнений:

— До десяти часов завтрашнего утра Ребенок должен быть здесь.

* * *

С соблюдением всевозможных ухищрений и тщательных предосторожностей Браток был извлечен из багажника нашего «линкольна», поднят на гаражном лифте в один из пустынных холлов отеля и препровожден Бобом и Джеком прямо во внутренний сад.

Я осуществлял разведывательные действия: кто и в чем может заподозрить большого Кота-Дворнягу, чье рваное ухо теперь известно чуть ли не всей Америке?

Делая вид, что я просто так, индифферентно (как словечко?..) прогуливаюсь, я забегал вперед, убеждался в том, что нашего Пумского обалдуя никто не увидит, и давал команду Бобу и Джеку вести Братка дальше. Если же я сталкивался с отельной обслугой или отельными постояльцами, то резко тормозил тайное продвижение Братка по лабиринтам отеля.

С грехом пополам Боб и Джек приволокли Братка во внутренний сад «Беверли-Хиллз-отеля», а там, уже самостоятельно, где ползком, где неслышными гигантскими прыжками, а где и роскошными «перелетами» с ветки одного дерева на другое, Браток благополучно добрался до нашего бунгало и привычно юркнул в заранее открытую для него дверь...

Идейка, которая, по его же выражению, «шваркнула ему по кумполу», родилась не на пустом месте, а в результате усиленной и непривычной работы Пумско-Кугуарско-Братковых мозгов и могла бы сделать честь любому калифорнийскому Горному Льву-Беспредельщику.

Оказывается, находясь в запертом багажнике «линкольна», Браток пребывал в таком нервном градусе, что превосходно слышал, что говорил нам Тимур по-Животному с другого конца Лос-Анджелеса.

Кроме всего, в багажнике Браток был окружен самыми различными запахами, которые и привели его к этой идее. А запахи были и взаправду самые разнообразные. Все началось от внюхивания Братка в стальной хлыст Тимура. Ребенок, как сказал Браток, так и встал у него перед глазами!..

Жутковато попахивал принадлежащий Бобу автомат с гранатометом «в одном лице». Можно так сказать — «в одном лице»? Они были смонтированы в одну убийственную конструкцию — под тонким стволом для пуль толстая трубка для гранат. Я по телику такие штуки раз сто видел!..

От запасного колеса несло резиной. От сумки с автомобильными инструментами тянуло железом и пластмассой,

А вот добротно запаянный пластиковый мешочек со Слоновьим слабительным не издавал НИКАКОГО запаха! Вот это обстоятельство, приплюсованное к запаху автомата с гранатометом, и привело Братка к очень, я бы сказал, занятной мыслишке. Мнения разделились.

— Ай фак ю с твоей идейкой вместе! — грубо сказал Джек Братку. — Мы не снимаем здесь «сайнс-фикшен» с элементами комедии. У нас на карте — жизнь Ребенка! А вы несете черт знает что...

А Боб сощурил свои китайские глаза совсем уж в щелочки и предельно вежливо возразил Джеку:

— Идея не лишена интереса. Но надо бы послушать еще и Пита Морено — что он думает по этому поводу. И еще очень важно, чем кончится «опознание» трупа Казахского Немца террористами. Хотя в чем-то прав и Джек. Мы должны быть предельно осторожны...

Но я почувствовал, что Боб на стороне Братка. Как, впрочем, и я. Мне «комбинашка» Братка сразу понравилась. И я подумал, что если это Кугуарское предложение придется не по вкусу Питу Морено, то мы с Братком смогли бы осуществить Братковую идейку и сами, во все восемь, как говорится, лап! Плюс, само собой, все наши клыки и когти!!! Хотя главным в этом деле должны были быть «Мозги с Большой Буквы».

Я не знаю, что это такое, но так всегда говорил Шура Плоткин, когда хотел подчеркнуть важность происходящего.

Только бы суметь нам добраться до этого Калвер-Сити и без особых проволочек попасть в Рейнтри-серкл, на бывшую территорию «Метро-Голдвин-Мейер». А уж место, куда эти Гады запрятали нашего Тимурчика, нам с Братком найти — как конец хвоста обоссать!

Чего у них там к празднику ихнему готовится?..

Рыба? Баранина? Какие-то птички фаршированные?..

В другое время я просто разоржался бы: найти дом и квартиру по таким ярко выраженным запахам — упражнение для Котенка-Несмышленыша. Но сейчас мне было не до смеха. Сейчас мы не имели ни времени, ни права на ОШИБКУ! Вот тут Джек абсолютно...

— Мартын... — прервал мои мысли Джек. — Попробуйте вместе с Братком посмотреть, что там творится в районе Марина-дель-Рей, на той бензозаправке, куда уехал Пит. Попытайтесь, ребятки, а?..

— Хорошо, — ответил я и втолковал задачу Братку.

Мы оба легли на пол — нос к носу, прикрыли лапами головы, прижали уши, подвернули под себя хвосты и зажмурились...

* * *

... Не прошло и нескольких секунд, как мы увидели залитый солнцем перекресток двух окраинных полупустых захламленных улочек с низенькими домами, около которых стояли ужасающего вида и состояния очень древние автомобили...

Нам с Братком даже послышалось, что редкие голоса, раздававшиеся там, не произносили ни одного английского слова. Говорили только по-испански, да и выглядели так же... Не голоса, естественно, а Человеки, которых тоже было на этих двух улочках — раз-два и обчелся.

На одном углу перекрестка стояла яркая красно-золотая китайская забегаловка «Панда», а напротив нее, на другом углу — бедноватенькая автозаправочная станция: небольшая конторка, крохотный магазинчик при ней, а под ветхим навесом — четыре бензиновые колонки со шлангами.

И конечно же, уже привычная мне бензиновая реклама — два высоченных тонких белых столба, наверху которых в огромном оранжевом круге синие цифры — «76». Причем этот оранжевый круг возвышался над всеми низкорослыми домишками этого перекрестка. Казалось, что этот оранжевый круг с синими цифрами плывет по небу, и если бы здесь были дома повыше, этот круг достигал бы уровня как минимум ТРЕТЬЕГО ЭТАЖА.

А вот тут, как только я представил себе ТРЕТИЙ ЭТАЖ...

* * *

... Тут будто кто-то щелкнул кнопкой и сменил телевизионную программу, которую мы только что смотрели. И перед нами появилась совсем-совсем другая картинка...

* * *

... ТРЕТИЙ ЭТАЖ четырехэтажного дома...

... БОЛЬШОЙ БАЛКОН, почти перекрытый листвой старого раскидистого «очень русского» дерева...

... ГИГАНТСКАЯ ПОЛУТЕМНАЯ КВАРТИРА...

Много, очень много усатых мужчин!.. Как на Торжковском рынке в Петербурге. Только без больших кепок...

Я пару лет тому назад забегал туда — на Торжковский, но ненадолго. Получил по жопе от одного такого усатого в кепке и смылился от греха подальше. С тех пор у меня несколько предвзятое отношение к этим головным уборам. Хотя, наверное, их носят и вполне пристойные ребята.

Но эти все были без кепок. Зато с оружием и усами...

И ТУТ МЫ УВИДЕЛИ ТИМУРЧИКА!..

Он сидел в полутемном углу, в огромном старинном, явно тяжеленном кресле. Мы вгляделись пристальнее и отчетливо увидели, что одна рука Тимура Истлейка была пристегнута наручником к подлокотнику этого кресла...

— ТИМУРЧИК... — хором прошептали мы с Братком по-Животному.

— КЫСЯ... БРАТОК!.. ГДЕ ВЫ?.. — услышали мы в ответ.

И нам вдруг показалось, что Тимур вот-вот расплачется.

— ТЫ ДЕРЖИСЬ ТАМ ДАВАЙ... — подозрительно шмыгнул носом Браток. — КОРЕФАН ТЫ МОЙ МАЛЕНЬКИЙ... ВОТ СУКОЙ БУДУ, БЛЯ... ВЕК СВОБОДЫ НЕ ВИДАТЬ!..

Тут Браток всхлипнул и замолчал.

— ОСТОРОЖНЕЙ, РЕБЯТА, — тоскливо проговорил Тимур. — ИХ ЗДЕСЬ СТОЛЬКО... ПОЛОВИНА ЕЩЕ КУДА-ТО УЕХАЛИ...

— МЫ ЗНАЕМ... ЖДИ НАС, ТИМ! — прошептал я по-Животному.

И в этот момент Браток снова обрел дар Животной речи.

— И С НАСТУПЛЕНИЕМ ТЕМНОТЫ НИЧЕГО НЕ ХАВАЙ! — окрепшим голосом распорядился Браток. — МЕЛИ ЧЕГО ХОЧЕШЬ, УХОДИ В ГЛУХУЮ НЕСОЗНАНКУ, ТОЛЬКО НИЧЕГО НЕ БЕРИ В РОТ!.. ПОНЯЛ?!

* * *

— Джек! Боб... — растерянно сказал я по-шелдрейсовски. — Ничего не получается... Мы уже видели и тот перекресток, и бензозаправку, а потом вдруг все исчезло и НАС ПЕРЕКЛЮЧИЛО НА ТИМА!.. Вы представляете себе — ОН ПРИКОВАН К РУЧКЕ КРЕСЛА!.. Боб, Джек! Там прекрасное дерево — свисает прямо на их балкон...

От пережитого нервного напряжения у Братка трясся хвост и подгибались его толщенные могучие лапы. Я чувствовал себя не лучше... Вернуться сейчас в район Марина-дель-Рей мы были просто не в силах.

Поэтому все, что там произошло, я расскажу со слов Пита Морено.

* * *

... Для трупа Казахского Немца полиция бережливо выделила какую-то старую списанную колымагу, так как справедливо не захотела рисковать нормальным рабочим полицейским автомобилем...

Замороженного Немца-Убивца, с отогретыми коленями и оттаявшей задницей, усадили назад, а впереди за руль сел один мужичок из Питовой бригады. За этой «лохматкой», как говорил Водила, пошла уже нормальная, форменная, оснащенная самой разной компьютерной техникой, бесперебойной связью и еще черт знает чем, настоящая полицейская машина со всеми мигалками-примочками на крыше. В ней сидел всего один человек в форме. Это было требование террористов...

Зато все вокруг, включая и виденную нами красно-золотую китайскую закусочную «Панда», было усеяно полицией самых разных видов — от группы захвата во всем черном и пуленепробиваемом и снайперов на крышах соседних домов до специальных полицейских кинооператоров с толщенными и длиннющими объективами.

Помимо этого, на бензозаправку с другой стороны улицы, из «Панды», были нацелены сверхчувствительные «точечно-направленные», как сказал Пит, «дальнобойные» микрофоны.

Вся полиция была связана между собой радиостанциями, а один небольшой автобусик совершенно невинного типа снаружи и рекламой чизбургеров по бортам, изнутри буквально упиханный всякой мудреной аппаратурой, моментально отыскал волну, на которой переговаривались террористы, и внимательно слушал и писал все их разговоры на пленку. Помимо всего, в этом же автобусике работал электронный переводчик-транслейтер, который тут же с любого языка выдавал на дисплей английский текст!..

Старый полицейский автомобиль, под стать всем автомобилям этого района, неторопливо подгреб к заправке на перекрестке и остановился под навесом одной из колонок со шлангом.

Почти вплотную за ним подкатила вторая машина.

Водитель «труповоза» опустил все стекла в своей машине, вылез из-за руля, бросил последний взгляд на дохлого мороженого Немца с новой дыркой во лбу, остался очень доволен его видом и пересел в другую машину. Которая тут же покинула бензозаправку, перекресток и вообще обе эти улицы. Будто ее и не было!..

Из конторки вышел рыжий паренек, наверное, служащий бензозаправки, удивился отсутствию водителя на переднем сиденье и наличию очень неподвижного бледного «пассажира» на заднем, пожал плечами и вернулся к себе в конторку...

— Мы очень хотели заменить этого паренька на своего сотрудника! — сказал нам Пит. — И если бы МЫ НАЗНАЧИЛИ эту встречу, так мы и сделали бы... Но встречу НАЗНАЧАЛИ ОНИ — значит, этот Тип мог оказаться ИХ человеком! Или они могли знать его в лицо. И тогда неизвестно, чем бы все это кончилось... Пока Тим у них, мы не имеем права на малейшую оплошность. А через две минуты к заправке подкатил... кто бы ты подумал, Джек?!

— Наш знакомый «ягуар», — ответил Джек.

— Точно! — воскликнул Пит.

Из «ягуара» даже никто не вышел. Пит в бинокль хорошо видел, как террористы внимательно рассмотрели труп Немца с дыркой во лбу, а электронный переводчик-транслейтер из невзрачного автобусика, воспевающего чизбургеры, выдал на экран мгновенный перевод разговора в «ягуаре», а потом и сообщения в штаб-квартиру. Наверное, туда, где томился наш Тимурчик...

— Он?

— Он. Я его еще по Караганде помню. Лет пять не видел. Постарел, постарел...

— А выглядит совсем неплохо. И эта дырка во лбу ему очень идет! Докладывай.

«Исламист-карагандинец» доложил по рации:

— Все в порядке. Слава Аллаху, это — он!

И бросил небольшой серый пакет на заднее сиденье старой полицейской машины. Прямо рядом со своим бывшим карагандинским знакомым.

«Ягуар» взвыл двигателем, взвизгнул провернувшимися на месте покрышками колес и с криком сидевших в нем террористов «Аллах акбар!..» рванул с бешеной скоростью по Гранд-авеню.

На взревевший двигатель и визг колес из конторки выскочил растерянный паренек-служащий, и едва Пит Морено успел проорать ему в мегафон: «Ложись!!!» — как раздался чудовищный взрыв.

Старую машину вместе с дохлым мороженым гангстером подбросило, перевернуло и...

...тут же раздался второй взрыв — бензобака старой машины!

Сорвался с опор пылающий навес, казалось, что на мгновение он даже завис в воздухе, а потом рухнул вниз — на несчастного парня, на бензиновые колонки со шлангами, а те, уже, в свою очередь, рвались в небо гудящим и воющим пламенем, сметая с лица земли и конторку, и крохотный магазинчик при ней...

* * *

... Из-под горящих обломков навеса, из бушующего огня и дыма, от которого человеческие легкие буквально рвались в клочья, бедного парня, служащего бывшей бензозаправки, собственноручно вытащил сам Пит Морено!

Как-то уж получилось, что он умудрился первым домчаться до этого гибельного фейерверка в честь Аллаха и его праздника жертвоприношения — Курбан-Хаита...

Задыхаясь от дыма, кашля и жестокой пронзительной боли обожженных рук, Питу удалось выволочь паренька чуть ли не на середину перекрестка.

Лицо парня было залито кровью, сочившейся из раны на голове, правая рука, которой он, вероятно, пытался защититься от падающих на него обломков горящего навеса, была неподвижна. Скорее всего сломана. Но, как ни странно, парень был в полном сознании...

Пит стоял на коленях рядом с ним, одной рукой со вздувшимися пузырями ожогов придерживал голову парня, а в другой сжимал многоканальную рацию и орал в нее истошно и матерно:

— Срочно санитарную машину! Немедленно!!! Ожоги, сильное кровотечение... Возможна черепно-мозговая травма! Кажется, перелом руки... Да я вас всех........с вашими кретинскими вопросами!.. Кто говорит?! Говорит лейтенант полиции Пит Морено!

Послышался лай пожарных машин... Парень приоткрыл залитые кровью глаза, с нескрываемым интересом посмотрел на Пита:

— Вы — Пит Морено?

— Да, сынок. Лежи спокойно. Сейчас за тобой приедут. Все будет хорошо...

Парень закашлялся, сплюнул вбок кровью и снова уставился на Пита:

— А вы когда-нибудь бывали в Таиланде, сэр?..

— Да, — ответил Пит. — Сразу же после Вьетнама. Но это было черт знает когда.

Парень прикрыл глаза. Было видно, что ему тяжело разговаривать. Пит погладил его по окровавленному лицу:

— Не пугайся... С тобой все будет в порядке. Я много раз видел такие штуки.

И тогда лежащий посередине улицы, залитый кровью, обгоревший парень с трудом открыл глаза и спросил у Пита:

— Скажите, сэр... Вам что-нибудь говорит имя Мисако Футагава? Она была наполовину японка...

Пит слегка ошалело посмотрел на парня:

— О, черт бы тебя побрал!.. Футагава она была по отцу. Мисако Морено больше года была моей женой...

— А потом? — спросил парень.

— Потом она забрала нашего трехмесячного сынишку Нуэнга и улетела в Киото с одним пожилым и состоятельным японцем...

—...и десять лет тому назад умерла в Иокогаме, — парень словно закончил за Пита его оборвавшуюся фразу.

Вот тут к горлу Пита Морено подкатил какой-то предательский комок, который очень мешал ему в эту минуту!

Но Пит справился с этим комком, с самим собой, со своей памятью, со всем на свете, приподнял голову парня повыше, вгляделся в его голубые, чуточку с раскосинкой, глаза и тихо спросил:

— О Боже... Тебе-то это откуда известно?

И тогда залитый кровью парень, лежащий на асфальтовом перекрестке двух небольших и грязноватых улочек с роскошными и пышными названиями — Гранд-авеню и Виста-дель-Мер, негромко ответил:

— Я — Нуэнг Морено.

И в ту же секунду к ним подлетела санитарная машина...

* * *

Но до этого рассказа Пита, когда он был еще ТАМ, в районе этой несчастной, как впоследствии выразился Боб, МЕЛОДРАМАТИЧЕСКИ-СКАЗОЧНОЙ бензозаправки, к нам в «Беверли-Хиллз-отель» примчались три полицейских техника из научного отдела спецсвязи полис департмента и в считанные секунды, с помощью своих сверхумных приборов, выкопали из ванной, гостиной, кабинета и спальни нашего бунгало несколько «жучков» — микрофончиков и вытащили нештатные считывающие устройства из нашего компьютера и факса.

А потом проверили телефон и в нашем садике. Там, слава Богу, ни черта не оказалось.

Затем к каждому нашему окну, к каждой двери: от входной — в наше бунгало, до выходной — в наш собственный садик, техники присобачили по крохотному приборчику, которые, как мне попытался объяснить Джек, разрушали любую возможность подслушать нас специальными точечно-направленными сверхчувствительными микрофонами снаружи — с улицы, из садика, из коридора Главного корпуса...

На прощание все трое техников попросили у меня автографы.

И Джеку пришлось сделать то, чем обычно занимался Тимурчик, — он подарил им всем по моей рекламной фотографии на фоне Белого дома с отпечатком (якобы!..) моей лапы.

— Спасибо, сэр, — поблагодарил один техник Джека.

— Сэр! Мы вам очень признательны, — сказали двое других...

... НО УЖЕ НЕ ДЖЕКУ, А МНЕ ЛИЧНО!

«Сэр»... Вот так ко мне еще никто никогда не обращался, черт бы меня побрал!!!

* * *

Теперь же, когда нас уже никто не мог подслушать и мы могли разговаривать о чем угодно, не переписываясь и не разыгрывая разные мимические сценки, после всего произошедшего на бензозаправке Пит Морено, с обожженной одной стороной лица и сгоревшими ресницами и бровями, сидел у нас в бунгало и, не прикасаясь забинтованными руками к стакану, стоящему на столе, тянул через пластмассовую трубочку неразбавленный «Баллантайн». Выглядело это достаточно нелепо, но простительно: ну не мог человек взять стакан в руки. Больно было — невмоготу!..

А еще Пит пока находился в состоянии сосредоточенной растерянности — все никак не мог уяснить себе, какой качественный переворот в его полицейско-холостяцкой судьбе произошел всего час тому назад на перекрестке двух грязных окраинных улиц, с шикарными для русского Кошачьего уха названиями — Виста-дель-Мер и Гранд-авеню!..

— И где сейчас твой парень? — спросил его Джек.

— В ожоговом отделении того же самого университетского Медицинского центра.

— Ты скоро станешь там своим человеком, — усмехнулся Джек. — То ты устраиваешь там засады с пальбой на тринадцатом этаже, то теперь еще что-то уж совсем невероятно-рождественское...

— Боб, пожалуйста, прикури мне сигарету. А то — сам видишь... — Пит показал свои забинтованные руки и смущенно улыбнулся. — Представляете, парни, он только неделю тому назад приехал сюда из Денвера!.. И всего лишь первый день работал на этой проклятой бензозаправке!.. А когда в приемном покое его отмыли от крови и копоти — он оказался тоже рыжим, как я...

Пит глубоко и судорожно затянулся сигаретой, всхлипнул и отвернулся к окну.

Боб и Джек сделали вид, что ничего не заметили. Но МНЕ в эту секунду было наплевать и на них, и на все так называемые мужские правила приличия: считать, что не произошло ничего особенного, и постараться не замечать слез приятеля...

Насмотрятся взрослые идиоты разных дурацких фильмов про «крепких парней» со «стальными нервами», и ну подражать им во все завертки в обычной повседневной жизни!!!

Будто у них никогда не бывает глаз на мокром месте?! Этакие мужественные болваны, играющие в хладнокровие.

Я тут же вспрыгнул на колени к Питу, осторожно (не скрою, с отвращением...) вынул зубами у него сигарету изо рта и бросил ее в пепельницу. Я это в Ленинграде с пьяненьким Шурой проделывал неоднократно.

А потом обнял Пита передними лапами за шею и давай муркать ему в здоровое ухо что-то очень сочувственное.

Тут и Браток вылез из-под стола. Уж на что Бандит и Жлобяра, Убийца Индюков и Пожиратель Собак, Дикарь, Хам и Ворюга, а и то зашел со стороны спинки кресла, в котором сидел Пит, встал во весь свой жуткий рост на задние лапы, а передние положил сзади Питу на плечи. И как взялся зализывать другое — обожженное ухо Пита! Да так ласково и осторожно, что Пит даже не поморщился от боли. Только еще раз всхлипнул, обнял нас с Братком и вытер слезы своей забинтованной лапой... В смысле — рукой.

Тут и раздался телефонный звонок. В нас, в пятерых, так все внутри и оборвалось...

— Они! — сказал Пит, и у нас с Братком шерсть встала дыбом.

Джек моментально переключил пульт на «громкую связь», а Боб включил записывающее устройство. И только после этого, не беря трубку, Джек нажал кнопку включения, что и соответствовало подъему телефонной трубки.

Этому меня еще Тимур в Нью-Йорке научил. Чтобы иметь возможность потрепаться со мной между уроками на переменке из ихнего школьного телефона-автомата.

Но за полсекунды до того, как Джек произнес в микрофон свое привычное «Сержант Пински!», я неожиданно на мгновение...

... УВИДЕЛ НАТАШУ ВЕКСЛЕР, ПРОДИРАЮЩУЮСЯ НА СВОЕМ ДЖИПЕ ПО ЗАБИТОМУ МАШИНАМИ ФРИВЕЮ. В ОДНОЙ РУКЕ НАТАША УВЕРЕННО ДЕРЖАЛА РУЛЬ, В ДРУГОЙ — ТЕЛЕФОННУЮ ТРУБКУ...

Скорее всего Братку пригрезилась эта же картинка, потому что я очень явственно почувствовал, что с него, как и с меня, тоже схлынуло злобное напряжение и одновременно улеглась шерсть у нас на загривках...

— Сержант Пински, — сказал Джек, как обычно.

— Джек! Это я — Наташа... Как Тим? Ничего опасного?.. — послышалось из телефонного пульта.

— А-а-а... Это ты?

Джек, Боб и Пит ждали совершенно другого звонка и в первые секунды не знали, как реагировать на голос Наташи.

— Видишь ли... — неуверенно произнес Джек и заткнулся.

Наташа не дождалась от Джека ничего вразумительного и сказала:

— Я сейчас еду к вам, так что если вы там все разгуливаете без штанов, извольте привести себя в порядок. К вам едет дама!

Пит и Боб отрицательно замотали головами. Несколько секунд Джек растерянно молчал.

— Ты меня слышишь, Джек? — крикнула Наташа, стараясь перекричать шум фривея и автомобильных моторов.

— Что ты сказала? — невпопад спросил Джек, пытаясь выиграть время для обдумывания ответа.

— Я сказала, что еду к вам! Но произойдет это не раньше чем через полчаса. На фривее буквально столпотворение!

Боб схватился за голову, а Пит еще яростнее отрицательно замотал головой!

Но Джек почему-то посмотрел на меня, на Братка и спокойно сказал в микрофон:

— Хорошо. Приезжай. Мы ждем тебя.

* * *

— Бог мой, Пит! Что с вами?! — воскликнула Наташа, когда увидела Пита Морено с обгоревшим лицом и ухом и забинтованными руками.

— Почти два часа тому назад у Пита родился прелестный сынишка, — тут же сказал Джек. — Малышу всего двадцать четыре годика, а весит он уже фунтов сто шестьдесят.

— Минимум — сто восемьдесят, — гордо сказал Пит. — Я его сам на носилки перекладывал.

— Но что у вас с руками, с лицом?..

— Ах, Наташа... Чем старше становишься, тем тяжелее проходят роды, — вздохнул Пит. — Когда тебе уже далеко за сорок...

— Какое счастье, что у меня в запасе есть еще несколько лет до сорока! — рассмеялась Наташа. — Но если ты, Джек, когда-нибудь захочешь поучаствовать в этом замечательном процессе, тебе придется поторопиться. Насколько я знаю, вы же с Питом одногодки. Вряд ли тебя так уж прельщают обгоревшие уши.

— Ол райт, — ухмыльнулся Джек. — Просто с завтрашнего же дня и начнем...

Но тут Наташа решительно прервала Джека...

— А чего тянуть, Джек? Разве тебе не хотелось бы начать подготовку уже с сегодняшнего вечера?

— Нет, — серьезно сказал Джек. — Сегодня вечером я буду очень и очень занят.

* * *

Все это мы с Братком слышали из-за двери спальни, куда нас выперли еще до приезда Наташи в «Беверли-Хиллз-отель».

Братка — потому что было совершенно неясно, как он в своем нервном состоянии отреагирует на Наташу. От этого дикого отморозка всего можно было ожидать.

Меня — для обучения Братка элементарным правилам приличия при знакомстве с Женщинами.

Надо признаться, что Браток слушал меня вполуха, зато прекрасно сек все, что говорилось в гостиной.

— Молодец, Джек, что отказался драть ее сегодня вечером, да, Шеф? Он нам вполне может к ночи пригодиться, — прямым текстом одобрительно шепнул мне Браток.

— Да ты что? Растленный ты Тип! Они же шутили!.. Чтобы, как говорится, «скрыть свои глубокие подлинные чувства», прямолинейный ты наш! — возразил я Братку.

Вы заметили? Я и сам стал аккуратнее выражаться, и Братку строго-настрого запретил пользоваться матерными словами!

— Ну вы даете, Шеф!.. Она к нему внаглую на... ЭТО САМОЕ... На «болт» к нему вешается, а вы мне тут всякую херню задвигаете, как маленькому.

Тут я не выдержал — как заору на него по-Животному:

— Это был ЮМОР, дубина!!! Ты знаешь, что такое ЮМОР?!

Браток с перепугу шмыг под кровать и говорит оттуда:

— Знаю... Это когда... Ну, как его?.. ЭТОТ САМЫЙ не стоит с перее... Извиняюсь, с перетраху. Или когда на ЭТО ДЕЛО времени нет — то Индюка нужно там замочить... Или, к примеру, пару Куриц с Собачкой спиздить...

* * *

Наташе пришлось рассказать все.

Все, кроме истории с компакт-диском...

Единогласно решили не включать Наташу в эти смертельно опасные игры.

Похищение же Тимурчика представили ей как обычный, пошлый уголовный киднеппинг — похищение Людей с целью получения выкупа.

— О черт... — простонала Наташа. — Я не собираюсь идеализировать Америку, а тем более — Лос-Анджелес! Но последнее время мне казалось, что похищения людей — это в основном прерогатива юго-востока России?!

... К этому этапу разговора с Наташей нас уже выпустили из спальни. Я вышел, как обычно, вежливо муркнул Наташе, ткнулся носом в ее руку и все.

Братка же вывели из спальни с повышенной осторожностью, предварительно попросив меня накачать его самыми лучшими словами про Наташу Векслер, в девичестве — Мутикову. И какая она хорошая, и каким она будет всем нам верным другом. И вообще...

Естественно, подготовили и Наташу.

Дескать, имеем в своей компашке совершенно «ручного» Горного Льва, «милого и ласкового» Кугуарчика, этакого «прелестного» Калифорнийского Пума «с нежной детской душой и отзывчивым сердцем»!..

Когда я еще из спальни слышал, как Боб, Пит и Джек несли всю эту ахинею, весь этот бред про Братка — Наташе, у меня в глазах стояло почему-то залитое солнцем бескрайнее поле, до горизонта усеянное мертвыми Индюками, Баранами, Козами и Собачками, погибшими от когтей и клыков Братка!

А еще время от времени в моем мозгу вдруг возникала ночь, наш бунгальский садик, молниеносный взмах толщенной лапы Братка и глухой стук рухнувшего на землю уже неживого Человеческого тела...

Но Наташе знать об этом было совершенно ни к чему.

Тем более что наш Браток вел себя очень даже пристойно. До поры до времени...

Он сидел рядом с Наташей, и та хоть и опасливо, но все-таки изредка поглаживала его по загривку и почесывала у него за ухом.

Люди почему-то считают, что нас — Котово-Кошачьих — нужно обязательно почесывать за ухом. Такое многовековое стойкое заблуждение Примитивов! Мы своей задней лапой делаем это гораздо лучше и точнее по времени — чешем у себя за ухом тогда, когда у нас там ЧЕШЕТСЯ! А не тогда, когда Людям кажется, что нам это «приятно».

Я лично этого просто не перевариваю.

А вот Браток, казалось бы, тупарь, Бандит-Беспределыцик, которому и по его горному воспитанию, и по отсутствию всех фальшивых качеств, кстати, позаимствованных Котами у Людей, сам Бог велел бы уклониться от Наташиных почесываний — ни хрена даже не рыпнулся!

Напротив — как-то сладостно прикрыл глаза и чуточку тяжеловато задышал. И обнюхивает Наташу, обнюхивает...

Батюшки-светы, думаю, уж не заболел ли наш хищный дуролом от непривычной Женской ласки?

А потом перевел взгляд пониже — нет! Не заболел, кретин полово-озабоченный! «Здоровье» из него так и прет и с каждой секундой увеличивается в размерах!!!

Я к нему подскочил и ка-а-ак тяпну его за ляжку клыками! И попер на него по-Животному:

— Совсем оборзел, Жлоб с деревянной мордой?! Хочешь, чтобы Джек тебе хвост отстрелил или еще что-нибудь?! У них там серьезные отношения наклеиваются, а ты... Это тебе Шимпанзе, что ли? Ну-ка немедленно спрячь ЭТО и прекрати сейчас же. Уволю ко всем чертям!!!

Слава Богу, кроме меня и Боба, этого никто не заметил. А Боб, не то по-китайски, не то по-Животному, я с перепугу и не сообразил по-какому, говорит Братку:

— Эй ты, сексуал-демократ!.. Отойди от Наташи. И сядь рядом со мной. И прикрой хвостом свое хозяйство, секс-символ ты наш Калифорнийский. А ты, Мартын, тоже ухо не заваливай! Ты его Шеф, ты и следи за ним.

Браток смутился, улегся рядом с Бобовым креслом, прикрыл себя ТАМ хвостом и шепчет по-Животному:

— Извините, братва... Совсем крыша поехала — Шимпа причудилась!..

Но тут его прервал телефонный звонок.

* * *

Разговор с этими Типами был совершенно омерзительным!

Они уже знали, что у нас в бунгало повыковыривали все их подслушивающие штуки-дрюки, которые они напихали нам, как предположил Джек, не без участия кого-то из отельных служащих, работающих на эту свору террористов. А еще они поинтересовались, как себя чувствует «поджаренный» лейтенант полиции Пит Морено...

Но самое отвратительное было то, что они решили заставить работать на них ни больше ни меньше как саму полицию Лос-Анджелеса!

Они, видите ли, воспользовались переданной им полицейской волной, на которой работал пришлепнутый полицией поисковый передатчик в машине Русского киллера. И нашли этот автомобиль! Только Русского там уже не было — вот в чем задачка.

Он, оказывается, еще раньше своих «заказчиков» обнаружил передатчик, примагниченный к днищу своего автомобиля, и простенько оставил его в районе Интернационального Лос-Анджелесского аэропорта, на стоянке, среди десятков тысяч других автомобилей.

В машине было обнаружено вот это письмо...

— Сейчас вы его получите, — сказал тот же голос, который звучал еще в утреннем разговоре. — Может быть, вам оно поможет отыскать этого Русского для передачи представителям «Армии Защиты Исламских Свобод». Если, конечно, вы когда-нибудь захотите увидеть своего мальчика живым...

Тут же прозвенели два коротких звонка, и из нашей факс-машины поползла страничка.

— Читай вслух, — сказал Пит Морено. — Наташа, наверное, не нужно предупреждать тебя...

— Не нужно, — прервала его Наташа.

Ну Джек и давай читать... А там написано, что Русский знает, как «заказчик» жаждет с ним встречи и тесного личного контакта. Именно поэтому он, Русский, всеми силами постарается контакта избежать. Ибо с Исламом и «воинами газавата» он уже имел счастье встречаться и в Афганистане, и в Чечне, и в бывшей Югославии, и в родном Таджикистане. И во всех этих встречах — то ли Бог, то ли Аллах его пощадил. Поэтому он не хочет испытывать терпение Всевышнего, чем и объясняется его нежелание «контактировать лично». Но если «Армия Защиты Исламских Свобод» все еще жаждет получить «русский товар», то она обязана срочно перевести в Европу, конкретно в Австрию, в Вену, в нью-йоркский филиал «Чейз-Манхэттен-банка», по адресу: Ловенгассе, сорок семь дробь четырнадцать, на счет номер такой-то, обещанные четыре миллиона долларов. Как только венский филиал «Чейз-Манхэттен-банка» подтвердит Русскому получение этих денег, Русский сразу найдет максимально безопасный (как для отправителя, так и для получателя) способ передачи ТОГО, за что будут уплачены эти деньги. Когда же «заказчики» получат «товар», то могут делать с ним все, что захотят... Даже поджарить на сковородке с беконом и залить все это яйцами — на завтрак себе и своим соратникам по священной борьбе. Если они действительно такие уж правоверные, что бекон не едят, то могут покрошить на эту сковородку с «товаром» немного баранинки. Лучше с луком...

— Остроумный, сукин сын, — пробормотал Пит Морено.

— И отменный английский! — заметила Наташа.

— Ему явно кто-то помогал писать это письмо... — сказал Боб.

— Прочли? — спросил гортанный голос из «громкой связи» нашего телефона. — А теперь слушайте! Вы отслеживаете этого Русского, в любом случае он — ваш клиент, передаете его нам и забираете своего мальчишку. Живого и целиком. В противном случае, повторяю, вы начнете его получать по частям. Вам все ясно?

— Нет, — ответил Джек. — Что это за «товар»?

Последовала недолгая пауза, а потом голос произнес:

— Зачем тебе это знать?

— Потому что разный «товар» требует разных способов поиска и отслеживания Курьера.

— Это один маленький незначительный документ.

— Который стоит четыре миллиона долларов? — спросил Джек.

— А ты считаешь, что твой Мальчик стоит дешевле?

Джек глубоко вздохнул, вытянул губы трубочкой и медленно выдохнул воздух — словно на тренировке в спортивном зале. И только потом негромко и спокойно сказал в микрофон нашего отельного телефонного пульта:

— Я считаю, что ты и вся твоя грязная банда — полное дерьмо. Опасное и вонючее дерьмо. И опасное в первую очередь для твоего же исламского мира. Для всех нормальных мусульман этой планеты, которые искренне верят в Жизнь под солнцем своего Аллаха, а не в Смерть и разрушения под истерические выкрики Его имени. Но я должен признаться, что, захватив в заложники нашего Мальчика, вы крепко взяли нас за глотку. Конечно, мы найдем для вас этого Русского, и нам наплевать, что за «товар» он для вас приготовил. Нам нужен наш Мальчик, и мы будем работать на вас в течение всего вашего праздника... Что ж... «жертвоприношение» есть «жертвоприношение». Нам не привыкать. Уже не в первый раз американская полиция проигрывает таким, как вы, как ваши подонки-адвокаты, как запуганные вами судьи, как купленные вами прокуроры... Но самое противное, когда мы проигрываем нашему либеральному законодательству. Празднуйте! И ждите своего Русского. А письмишко он вам прислал забавное...

И Джек отключил связь.

Наверное, только сейчас Наташа в полной мере осознала весь кошмар случившегося. Со слезами на глазах она подошла к Джеку, взяла его за руки и, не стесняясь ни меня, ни Братка, ни Боба, ни Пита Морено, тихо сказала:

— Джек... Если когда-нибудь тебе захочется устроить спектакль из собственной женитьбы, — пожалуйста, пригласи меня на второплановую роль «жены». Я буду очень стараться...

— Хорошо, — совершенно серьезно ответил ей Джек.

— Откуда звонили? — спросил Пит у Боба.

Тот внимательно вгляделся в дисплей ручного определителя номеров и адресов телефонов:

— Через спутник. Из какого-то движущегося лимузина.

— Значит, и факс пришел прямо оттуда — из автомобиля. Джек! Ты действительно хочешь попытаться отловить для этих сволочей того Русского, да?

Джек внимательно посмотрел Питу в глаза. Добавил ему в стакан «Баллантайна», набросал туда несколько кубиков льда и сказал:

— Пит! Я понимаю, что взрослые дети сваливаются на старых холостяков не каждый день и сразу к этому трудно привыкнуть. Потрясение достаточно серьезное. Но не до такой же степени, Пит! Как это могло прийти тебе в голову? Нам просто нужно выиграть время. Из Нью-Йорка звонила Рут, и я обещал ей, что завтра в десять утра она будет разговаривать со своим сыном Тимоти Истлейком. Она звонила из клиники, где лежит на сохранении беременности. И любое лишнее волнение может ей повредить. Поэтому завтра в десять часов утра они ДОЛЖНЫ разговаривать друг с другом, черт бы нас побрал!

Джек налил себе полстаканчика виски, опрокинул его в глотку, будто выплеснул в раковину, и сказал:

— Пит! Ты хотел поговорить с Бобом, Кысей и Братком по поводу их бредовой идеи...

— Я слушаю вас, ребята, — сказал нам Пит.

— Это не моя идея, Пит. Авторы — Кыся и Браток. Но я ее целиком поддерживаю. Необходимы только некоторая подготовка и, естественно, коррективы, — сказал Боб.

— Докладывай, Мартын, — приказал мне Джек.

— Собственно говоря, идея эта впервые зародилась в голове у Братка. Он даже кое-какой реквизит для нее подобрал, — сказал я и услышал, как Боб тихонько, почти синхронно, переводил Наташе мой шелдрейсовский на ее английский. — Я подчеркиваю это не для того, чтобы откреститься от данной идеи, а чтобы справедливо определить ее истинного Автора. Боб! Будешь переводить Братка с Животного — следи за допустимым количеством матюгов. Ему почти всегда не хватает обычных слов для выражения своих мыслей...

— Постараюсь, — пообещал Боб.

— Давай, — сказал я Братку. — Излагай свою схему!

— Чего?! — вылупился на меня Браток.

— Ну короче, рассказывай — чего придумал!

— А-а-а... — наконец врубился Браток. — Значить, так... У энтих козлов, бля, сегодня... Ну, как его, ёбть?..

* * *

Питу Морено идея Братка не показалась такой уж бредовой.

Мало того, Пит с удивлением отметил, что самому дикому, самому кровожадному и хищному из нас всех существу — Братку — в голову пришла наиболее щадящая, бескровная и миролюбивая, я бы сказал, идея.

Но, во-первых, нужно было убедиться в том, что Тимурчик находится именно в том месте, которое мы вычислили всем скопом — от полицейских электронных определителей номеров и адресов звонящих телефонов до нашего с Братком ТЕЛЕПАРАПСИХОПАТОЛОГИЧЕСКОГО Контакта с самим Тимуром. То есть конкретно: в районе Калвер-Сити, в Рейнтри-серкл, в одном из шести четырехэтажных домов на территории бывшей киностудии «Метро-Голдвин-Мейер».

А во-вторых... Вот «во-вторых» включало в себя такую уйму моментальной специфической полицейской подготовки, что тут я со своим Международно-Котовым, но все-таки Дворово-Домашне-Телевизионным образованием просто не рискую вдаваться в подробности.

Могу говорить только о том, что видел своими глазами, в чем участвовал непосредственно, о чем слышал от Джека, Боба или Пита.

Сообщение раз! Снят тремя видеокамерами с телеобъективами подъезд белого «ягуара» к одному из шести четырехэтажных домов в Рейнтри-серкл. Того самого белого «ягуара», который в первый же день нашего прилета в Лос-Анджелес сопровождал нас от самого аэропорта до Беверли-Хиллз!

Сообщение номер два. Машина с двумя сотрудниками криминальной полиции очень ВОСТОЧНОГО вида, как говорят в России — «лица кавказской национальности», один из которых действительно был Арабом, а второй — нашим советским Армянином, приехавшим сюда лет пятнадцать тому назад. Они взяли с собой двух амбалов — хозяев лавки «Дары Дагестана» (из которой и был похищен Тимурчик!..) и достаточно долго патрулировали вокруг мечети имени короля Фахда, где уже с раннего утра было жуткое скопление народа и отыскать кого-то там было делом гибельным и невероятным...

Но невероятное произошло! Два здоровенных запуганных дагестанца увидели и УЗНАЛИ (что необычайно важно!) тех Типов, которые сегодня уволокли Тимура из их лавки!..

Этих Типов тоже сняли на пленочку. А чего? Голливуд — есть Голливуд! Уж если тут все кому не лень, от продавцов поп-корна до клерков муниципального совета, пишут киносценарии, то почему бы полиции не снимать свое кино?!

При нас же Пит отдал распоряжение фиксировать все подъезды к Рейнтри-серкл и на всякий случай перебросить туда все спецгруппы, которые сегодня таки не пригодились, когда террористы взрывали бензозаправку.

Так что снаружи нас должны были усиленно страховать.

На хрена это нужно делать снаружи, если мы с Братком будем находиться внутри «той» квартиры, ума не приложу?! Нам вполне достаточно знать, что по первому нашему зову к нам на помощь ворвутся Джек и Боб!

Когда уже начало смеркаться, Боб и Джек взяли Наташин джип, чтобы не светиться в уже знакомых террористам наших автомобилях, подъехали со стороны черного хода в наш личный бунгальский садик и там забрали нас с Братком в машину.

— Боб! Ты все взял из своего багажника? — требовательно спросил Браток.

После того как сам Пит Морено одобрил план Братка и операция по вызволению Тимурчика из заложнического плена получила официальное кодовое название «Браток», в голосе у самого Братка появились некоторые хамоватые интонации.

— Все, Браток, все, — ответил ему Боб. — То, что ты имеешь в виду, лежит прямо за тобой, за спинками заднего сиденья.

Браток малость покрутился и сказал мне сварливо:

— Шеф! Мне, бля, тут никак не развернуться, ети их мать с этой теснотой!.. Вы гляньте — все там? Или Боб чего забыл по запарке?

Я перепрыгнул через спинки сиденья, покрутился вокруг Бобова пулегранатомета, который один вонял, как куча пистолетов, увидел все, что нужно было, вернулся к Братку и успокоил его:

— Все там. Не психуй. Возьми себя в лапы!

К району Калвер-Сити мы могли проехать из Беверли-Хиллз массой путей. Но Боб и Джек решили выскочить на бульвар Вашингтона, обязательно доехать до мечети и посмотреть — не рассосался ли там народ и не пора ли нам намыливаться сразу же в Рейнтри-серкл, чтобы не упустить момент начала праздничного застолья.

Естественно, что все машины, вся агентура были связаны между собой рациями и специальными телефонами, которые даже в руки не нужно брать. Достаточно пробормотать пару слов себе в лацкан пиджака или в край воротника своей курточки, и тебя тут же услышат хрен знает где! Ручаюсь, что вы такие технические примочки видели в уйме полицейских фильмов, которые теперь идут даже по русскому телевидению...

Когда мы туда ехали, я все время пытался вспомнить: откуда мне известно и что означает слово «мечеть»?

А припарковавшись у соседнего с этой штукой дома под номером десять тысяч девятьсот пятьдесят (это вслух назвал Боб. Теперь вы можете представить себе длину лос-анджелесских бульваров!), то я сразу же все вспомнил!..»

У нас в Ленинграде, или, как теперь говорят, в Санкт-Петербурге, на Петроградской стороне, неподалеку от киностудии «Ленфильм», стояло очень похожее сооружение.

Только раза в четыре больше, выше и... Пусть меня не обвинят в «квасном патриотизме», как говорил Шура, — дескать, все, что Наше, то все Лучше!.. Нет, я за честные игры. Наше было — намного лучше!!!

Нет, и здесь мечеть была, хоть и небольшая, но тоже — очень красивая. Белая, матовая. По краям окон тоненькие серые колонны с очень простыми завитушками наверху... Минарет нарядный. По темно-голубым плиткам, покрывающим его целиком, — легкие белые арки и какие-то круглые белые штуки. А по ним золотом такие тревожные золотые закорючки...

— Сосредоточься, Мартын, — прервал меня Боб. — Выброси из головы все лишнее и сконцентрируйся на том, что нам предстоит. Я, когда иду на операцию, стараюсь не думать ни о чем другом.

— Я тоже, — сказал Джек. — Но мне это не всегда удается.

«Выброси из головы все лишнее...»

Бобу легко такое говорить. Он никогда в своем Китае не был. Родился в Сан-Франциско, и как только малость заскучает по своим китайцам и есть пара дней свободных, так сразу же садится за баранку и через несколько часов он уже у Мамы с Папой, у Бабушки, которая научила его говорить по-Животному, короче — у Своих. В привычной родственной сан францисско-китайской обстановке.

А когда я в Нью-Йорке вдруг затоскую по своему пустырю перед нашим бывшим домом в Питере, так хоть ложись и помирай. Шура это сразу просекает, начинает меня успокаивать...

— Старичок, — говорит он по своей дурацкой доможурналистской привычке. — Плюнь. Это не тоска по Родине, которую почему-то принято писать с большой буквы. Это тоска по той, прошлой нашей непутевой, но очень симпатичной житухе. Это тоска по «памяти» о твоих Котах-приятелях, о Врагах-Собаках, обо всем, что нас тогда окружало. Но, Мартын, попробуй вернись туда сейчас, и ты ни хрена не найдешь всего этого! Часть Друзей и Врагов умерли, часть из них разъехались куда глаза глядят... Все бывшие связи, которые, как тебе сейчас кажется, тянут тебя обратно — разорваны самым беспощадным образом. Оставшиеся приятели изменились настолько, что ты их просто не узнаешь... Да о чем я говорю, если даже твой ближайший и верный дружок — Бесхвостый Кот-Бродяга, уже давно не «Бродяга», а такой упакованный Новый Русский Котяра, что нам с тобой и не снилось! Я недавно от Варвары — от дворничихи нашей письмо получил. Партнер твоего дружка по бизнесу — бывший милиционер Митя — сейчас приглашает в Питер знаменитого Кошачьего хирурга-косметолога из Новой Зеландии. Будут твоему Бесхвостому имплантировать чей-то посторонний хвост. И уж давно пришили бы — денег-то куры не клюют, так твой корешок все никак не может хвост себе выбрать! От рыжей Лисы или от Чернобурки?! О Кошачьем хвосте он, видишь ли, и слышать не хочет! Ну и что? Будут тебе близки его хвостовые страсти?.. Нет, Мартынчик. Не будут. А наши районные Кошки, которые тебе небось все еще мерещатся в разнузданно-эротическом ореоле, стали старыми, жалкими, голодными и ободранными. Они сейчас за пол-Мышки готовы раскорячиться перед любым колченогим Барбосом, не говоря уже о мало-мальски приличном Коте из так называемого среднего класса... Не грусти, Мартын. Главное, что мы с тобой здесь ВМЕСТЕ! А с нами — Рут и Тимурчик...

* * *

— Шеф! Шеф!!! Во, бля!.. Не дозваться, надо же?! Шеф, очнитесь вы, ети вашу, извиняюсь, мать!.. Тимур на связи!!! — услышал я слегка истеричный голос Братка.

Елочки точеные!.. Я моментально пришел в себя, брякнулся на пол джипа, для чистоты и верности приема, как всегда, прижал к затылку уши, обхватил голову передними лапами и зажмурился. И заблажил в Пространство по телепарапсихопатологически:

— Я здесь, Тимур! Я здесь!..

— Кыся!.. Родненький мой, любименький... Меня тут в кухню перетащили, а здесь, как назло, все так пахнет — умереть! Жрать охота, целый день — ни хрена, а Браток запретил. Что делать, Кысичка?

— Успокойся и поешь, если дадут. С этим запретом Браток малость погорячился. Но поешь только СЕЙЧАС, а когда все соберутся и сядут за стол...

— Как только вся хевра съедется — ни до чего не дотрагивайся! — закричал Браток. — Одно скажи — плов готов?

— Он и пахнет, подлец! Осталось только рис заложить...

— Шеф! Если они скоро засыплют рис — сколько еще плов будет вариться? — спросил меня Браток.

— Смотря какой у них казан... Час. Может, чуть меньше...

— А «час» — это сколько?

— Пошел ты... со своими вопросами. Успеваем! Тимурчик, ты там один?

— Нет, Мартын. Тут две старухи. Лет по сто пятьдесят, во всем черном — будто в Голливуде работают. Одна готовит, а вторая сидит, как ворона на мерзлом говне, и глаз с меня не сводит. Под рукой у нее кнопочка. Стоит мне рюхнуться — она этой кнопочкой сразу же охранника вызовет. А они все с автоматами...

— А что такое «ворона на мерзлом говне»? — спросил Браток.

— Браток! Уймись ты ко всем чертям со своей жаждой знаний! — зашипел на него Джек. — Мартын! Спроси Тима, сколько там охраны?

— Я слышу тебя, Джек! Когда меня держали в комнате — из окошка двоих видел. И один здесь в квартире. Они весь этаж занимают... — прокричал Тимур, прорываясь через Расстояние.

— Ты можешь передвигаться по кухне? — спросил я.

— Что ты, Кыся! Они меня к трубе наручниками пристегнули за руку и за ногу. Писать под автоматом водят...

— Ну, сучары клейменые! — рявкнул Браток. — Они у меня своими кишками кашлять будут, суки рваные!!!

Какое-то время все мы — Боб, Джек, я и Тимур — осмысливали, как это можно «кашлять кишками», а потом раздался тихий и тоскливый голос Тимура:

— А вы скоро приедете?

— Не боись, Тим. Все будет в ажуре. До скорого! — бодро и уверенно проговорил я и поспешно отключился от Тимура.

Потому что ни бодрости, ни уверенности во мне не было ни на грош. Но Ребенок об этом не должен был знать ни под каким видом...

* * *

Через пятнадцать минут мы подкатили к бывшей территории «Метро-Голдвин-Мейер» в Рейнтри-серкл и, не въезжая туда, загнали Наташин джип в какой-то тупичок. Было уже совсем темно.

Джек и Боб достали из багажника пулегранатомет, помповое ружье, а пистолеты просто засунули за брючные ремни. И по радио связались с Питом Морено.

Тот со своей группой был уже в оцеплении. Как он там, бедняга, со своими забинтованными культями?! Он ведь даже оружие в руки взять не может... Но Пит держался хорошо и сказал, что, судя по своим приборам ночного видения, вся наша «клиентура» уже в сборе. И мы якобы можем начинать первую половину операции «Браток», и если все пойдет по плану, то Пит со своей группой постарается тихо завершить и вторую половину.

— Вот только собаки... — неуверенно произнес Пит Морено. — Их здесь страшное количество — чуть ли не в каждой квартире! Не раздухарятся ли они, почуяв на своей территории Мартына и Братка? Слышите?.. Они уже начали испуганно вякать. Не поднимут ли они в конечном счете жуткий вой и лай, который может насторожить наших «подопечных»?

Браток услышал голоса и Собак, и Пита Морено. Он как-то очень нехорошо ухмыльнулся и сказал по-Животному:

— Шеф!.. Боб! Передайте Питу, что это я, бля буду, целиком беру на себя. Глядите, как это делается!

Шерсть на загривке Братка вдруг встала дыбом, обнажились ужасающие клыки, он жестко хлестнул себя собственным хвостом по бокам — справа и слева, затем дважды злобно ударил хвостом по земле и неожиданно ТАК РЫКНУЛ на весь Рейнтри-серкл, что Боб и Джек шарахнулись в стороны, а я от испуга просто упал на задницу!..

А потом Браток поднял морду вверх — в уже полное звезд небо, и выдал еще один ТАКОЙ РЫК — страшнее первого! И сказал по-Животному парателепсихопатологическим способом:

— Всем вонючим и блохастым Псам и Собакам, независимо от породы, пола и возраста!!! Если хоть кто-нибудь из вас до утра откроет пасть и попробует гавкнуть — в куски разорву, подлюги, в рот вас всех сявок отмороженных и трусливых!.. Ясно?!

Вы можете верить или не верить, но, Боб и Джек — свидетели, откуда-то нам вдруг всем послышались дрожащие от ужаса, шепчущие Собачьи голоса:

— Молчим... молчим... молчим...

Когда мы вчетвером оказались по ту сторону всяческих запретов в виде ограждений и контрольно-пропускной будки для въезда автомобилей и под одним из навесов увидели наш знакомый белый «ягуар», то уже на территории бывшей киностудии «Метро-Голдвин-Мейер» и вовсе перешли на шелдрейсовский язык. Даже Джек с Бобом стали переговариваться беззвучно — по-нашему!

— Ты мой пакет захватил, Боб? — спросил Браток.

— А как же?! Это все равно как если бы я сейчас свой пистолет забыл в машине, — ответил ему Боб.

— Ты, конечное дело, извини меня, Боб, но сейчас твой пистолет — это хуйня на постном масле по сравнению с моим пакетом! — нагло проговорил Браток.

— Откуда тебе известно про «постное масло»? — удивился Боб.

— Тимурчик так иногда говорит.

— Браток, а ты убежден, что они не почувствуют запах или вкус этой штуки?

— Слон сказал, что в ней нет ни запаха, ни вкуса, ни хера. Не верите, спросите у Шефа. Да, Шеф?

— Да, — сказал я. — Заткнитесь вы все, ради Бога! Дайте хоть принюхаться хорошенько. Браток, соберись, черт бы тебя подрал!

Чуть прикрыв глаза, мы с Братком оба синхронно повели носами, стараясь не упустить ничего!..

И среди фантастического количества запахов — от оружия, тропических цветов, пальм, автомобилей, дохлой рыбы, затхлой прибрежной воды, шампуней, человеческого пота, Белок, высохших прелых листьев, Хомяков, обрывков плохо пахнущих газет, дешевой косметики, разного алкоголя, запаха стариков и детской мочи, лекарств, подвядших фруктов и свежих овощей — до примитивных запахов Псиной шерсти...

...мы с Братком чуть ли не одновременно учуяли слабенький-слабенький, еле различимый, уж-ж-жасно тоненький, готовый вот-вот оборваться и исчезнуть ЗАПАХ НАШЕГО ТИМУРЧИКА!..

Теперь невероятно важно было понять точное направление — откуда тянется эта невидимая тончайшая паутинка Ребенкиного запаха!

В каком-то совершенно отрешенном необъяснимом состоянии мы с Братком сделали несколько осторожных, мягких шагов в сторону одного из подъездов второго слева четырехэтажного дома...

Ошибиться было — раз плюнуть. Ах, как важно было сделать два-три верных, я бы даже сказал, не «шага», а движения! Тогда паутинка запаха не оборвется, а, наоборот, станет еще крепче... А потом еще несколько шагов в правильную сторону, и эта паутинка просто превратится в путеводную нить, которая точнехонько может привести нас к нашему Тимурке...

И мы сделали эти Правильные Шаги!

Подтверждением тому стали несколько факторов и примет: запах Тимурчика усиливался, вокруг уже Тимуркиного запаха заклубились — знакомый мне запах плова, запах неведомой рыбы в кипящем масле, каких-то жареных птичек, баранины и острых соусов...

А еще мы с Братком увидели в темноте большое раскидистое дерево, уходящее своей кроной в черное калифорнийское небо, средние могучие ветки которого достигали балкона необходимого нам ТРЕТЬЕГО ЭТАЖА!

К этому времени уже все сомнения в правильности выбранного нами направления исчезли, а лишним подтверждением нашей Правоты были ни больше ни меньше как две здоровенные фигуры у «нашего» подъезда, старательно делавшие вид, что они просто так вышли из дому — подышать воздухом. А уж автоматами от них за милю разило!

— Стоп, — тихо сказал нам Джек и еле слышно, по-Человечески, проговорил в рацию: — Пит, как по-твоему, они все уже собрались?

— Нам кажется — все, — откуда-то ответил Пит. — По нашим наблюдениям — полный комплект.

— Значит, мы можем снимать дозорных?

— Вам помочь?

— Не нужно. Ждите связи.

«Снимать дозорных»... Что-то мне во всем этом не понравилось.

Это значит, что Джек и Боб должны сейчас вырубить тех двоих молодцов с автоматами, которые делают вид, что «дышат воздухом».

А если Бобу и Джеку не удастся вырубить их с одного раза? Пареньки-то — здоровенькие, сволочи! Значит, придется их «кончать». И на кой хрен это нужно?! Договорились же, что проведем Операцию бескровно!

— Мужики... — сказал я. — Вы меня простите, что я вмешиваюсь в ваши полицейские заморочки, но охрану сейчас трогать совершенно не нужно. Рискуем получить дикий хипеш и гвалт и сорвать Операцию в целом. А там наш Ребенок... Давайте мы с Братком сделаем свое дело, дождемся результата, а уж если нужно будет — позовем вас. Условились же — вы наша группа страховки и поддержки. Не более. Так?

— Да, ребята, — поддержал меня Браток. — На хера попу гармонь, когда есть колокола?

— О черт! — В голове у меня не вовремя промелькнула мысль, что предки Братка тоже были когда-то Русскими. А чего? От Америки всего можно ожидать... — Откуда это-то у тебя, Браток?!

— От вас, Шеф, — гордо сказал Браток. — Вы тут на днях как-то обмолвились, а мне так в кайф легло!..

— А-а-а... — не скрою, разочарованно протянул я. — Ведешь ты себя, Браток, не как Горный Лев, а как какой-то сраный попугай. Любую чушь повторяешь за всеми...

— Я не за всеми. Я только за вами, Шеф. И за Тимурчиком.

— Все! — жестко распорядился я. — Кончили! Джек и Боб, вы остаетесь здесь и ждете нашего сигнала. Браток, Слоновий пакет у тебя?

— Да. Боб мне его надрезал и такой липкой пленочкой залепил. Вам только коготочком подцепить. Мой не влезет туда...

— Все ясно, Браток. Бери пакет в зубы и... Приготовились!

— Кыся! Что со связью? — спросил Джек. — На таком расстоянии доктор Шелдрейс нам — не помощник. Ошейник надет?

— А как же?! Боб, приемно-передающее устройство у тебя?

— Так точно, Шеф! — вдруг ответил Боб.

И своей немудрящей хохмочкой снял-таки нарастающее нервное напряжение.

А может, он это всерьез?.. Нет. Вряд ли.

Я вспомнил, с какими словами герой одного фильма всегда, начинал смертельно опасные операции, и очень точненько повторил его интонации.

— С Богом! — скомандовал я сам себе и первым вспрыгнул на ствол облюбованного нами дерева.

На одних когтях всех своих четырех лап я бесшумно и очень быстро попер наверх, к тем толщенным веткам на уровне третьего этажа, которые должны были послужить нам с Братком и наблюдательным пунктом, и стартовой площадкой для прыжка на балкон, и, не приведи Господь, возможно, и плацдармом для вынужденного отхода...

Когда я буквально взлетел на эту ветку — БРАТОК БЫЛ УЖЕ ТАМ!!!

— Ну вы даете, Шеф!.. Я вас здесь жду, жду... — сказал этот Дикий Калифорниец, и мне показалось, что он даже насмешливо хрюкнул, гад летучий!

Теперь представьте себе — какой толщины было это дерево, что я даже не увидел Братка, в два приема оказавшегося с другой стороны ствола на высоте третьего этажа. Вполне вероятно, что дерево росло здесь еще во времена этого «тарзанского» Джонни Вайсмюллера.

Недавно в Нью-Йорке по специализированной телевизионной программе «Золотой фонд американского кино» мы с Тимуром посмотрели пару серий этого «Тарзана». Черно-белый детский лепет... Для Котят о-о-о-чень младшего возраста.

Распластались мы с Братком на здоровой ветке, может, даже того же самого дерева, на котором снимались когда-то парфюмерно-красивенький Тарзан с приторно-умненькой Читой, и собираемся с духом, чтобы начать играть в далеко не безопасные «детские» и уж совсем не «кинематографические» игры!..

От нашего «лежбища» до балконного ограждения было метров шесть-семь. Снизу мне это расстояние казалось не таким большим, и я почему-то был уверен, что смогу преодолеть его в прыжке. Как известно, в этом деле я был не последним Котом...

Но когда я оказался на уровне балкона, я понял, что это расстояние мне не осилить. И тогда я решил взобраться повыше, до уровня четвертого этажа, и уже оттуда — сверху, очень-очень сильно оттолкнувшись, спрыгнуть вниз, на балкон третьего этажа.

Время шло, и в эту секунду мне казалось, что это — единственный выход. Через пару минут старухи могли вот-вот начать засыпать рис в казан и...

...даже подумать было страшно, что Операция «Браток», могла сорваться из-за меня!..

А Браток... Вот чуткий Бандюга! Ну просто при всем своем Жлобстве — прям-таки какой-то Сверхчувствительный! Все, мерзавец, просек, об чем я задумался и что решил, и говорит:

— Это вы, Шеф, такую лажу придумали — слов, бля, не хватает! С верхушки прыгать вниз... Ну надо же! Да вы так пизданетесь, что костей не соберете... Не менжуйтесь вы, ёбть, садитесь мне на загривок, запускайте в меня поглубже когти — мне это ни хера не стоит вытерпеть, — и мы с вами, бля, прямо отсюда захуячим на балкон в лучшем виде! Вы только крепче держитесь за меня. Не бздите, Шеф, для меня это — не расстояние. Для меня это... Рассмеяться можно. Залезайте, залезайте!

Вспрыгнул я ему на спину, осторожно вцепился когтями в Братковый мех, а Браток мне так недовольно и говорит:

— Шеф, чего вы, ети вашу, извиняюсь, мать, жалеете меня? Запускайте когти в самую телу, да поглыбже — мне от энтого только щекотно будет. И держитесь намертво, а то обязательно ёбнетесь!

Ну что делать? И Братка жалко, и выхода другого нету... Я вцепился всеми когтями в него! Чувствую — у него даже дрожь по всему телу прошла.

— Хорош? — спрашивает меня, будто ничего не чувствует.

— Да уж чего хорошего... — бормочу я виновато, но держусь крепко.

— Тогда приготовились!..

— Стой, Братан... Пакет взял?

— Во, бля, точняк!.. — удивился Браток и осторожно взял пакет в зубы. — Что бы я без вас делал, Шеф?! Бля буду — не представляю... Прыгаем?

— Давай! — А сам чувствую, у меня из-под когтей кровь бедного Братка начинает сочиться...

И мы прыгнули!!!

Но как?! Это был полет в ночи, парение, это было ощущение, не сравнимое ни с чем!.. Вцепившись передними когтями в холку Братка, а задними — в спину, я был похож на американский «Шаттл», еще не отделившийся от громадной ракеты. Мы с Тимуром всегда смотрим эти репортажи с мыса Кеннеди...

... Приземление на балкон третьего этажа грешило некоторой жестковатостью. От резкого торможения могучими лапами Братка я перелетел через его голову, шмякнулся, слава Богу, об какой-то старый, пыльный диван, выставленный на балкон, очевидно, за ненадобностью, и оказался прямо у открытого в кухне окна.

Так как балкон опоясывал чуть ли не весь этаж, то мы с Братком получили блистательную возможность просмотреть почти всю квартиру снаружи, за исключением помещений, уходящих в ее глубину. Но пока нам нужна была только кухня, и мы решили затаиться.

— Ребята!.. Вы здесь? — услышали мы слабый шелдрейсовский голос Тимура.

— Здесь, Тимурчик! — в обе наши глотки беззвучно завопили мы — я по-шелдрейсовски, Браток — по-Животному. — Мы на балконе, малыш... Где ты? Мы тебя не видим...

— Я в углу. К какой-то трубе пристегнут. Из окна не увидеть...

— Рис в плов засыпали?

— Давно уж под крышкой парится...

— О ч-ч-ч-черт! Опоздали... — У меня просто голова пошла кругом.

— Вперед!!! — Браток подхватил выпавший у него из зубов во время приземления Слоновий пакет и рванулся к окну.

— Стоять, сукин Пум! — рявкнул я на него. — Куда тебя понесло, дубина?! Лежи и держи пакет наготове! Сначала нужно нейтрализовать Старух... Если ты покажешь сейчас свою Бандитскую рожу, они такой хай поднимут, что нас всех в три секунды перестреляют. А вот если к ним в кухню через окно, негромко мурлыча, войдет скромненький, ласковый и культурненький Котик, они только обрадуются. Ибо Старухи, как правило, ОДИНОКИ...

— Кыся! А как ты их собираешься нейтрализовывать? — услышал я тревожный голос Тимура. — Очень прошу тебя — только ничего жестокого! Они очень добрые старые тетки. Одна из них вообще наша. Из Караганды. Сын у нее сейчас работает Террористом, а она вполне пристойная Бабка. Жратву им готовит, с внуками возится. И вторая такая же. Только из Сирии...

— Успокойся. И главное, не обращай на меня никакого внимания. Даже не смотри в мою сторону!

Я прилизался как можно тщательнее. Сейчас очень важно было произвести на Старух хорошее впечатление!

Только после этого я вспрыгнул на подоконник и как можно мелодичнее сказал своим хрипатым отвратительным голосом:

— Мя-а-а!..

Две Старухи в черных одеждах, по брови замотанные в черные платки, колдовали у большой плиты, на которой стояли огромный казан с пловом, какой-то чан с кипящим маслом, в нем Старухи варили рыбу, а на кухонном столе уже стояли противни с уймой готовых, запеченных маленьких фаршированных птичек — потом я выяснил, что птички назывались «перепелки». А еще стояла на столе гигантская кастрюля с примитивной пшенной кашей.

Эту кашу я запомнил еще по нашим голодным с Шурой временам. Ее гнусный запах врезался мне в память, наверное, до конца дней моих. Ее ни одна Шурина поблядушка никогда не ела, сколько он их ни угощал этой кашей. Водку — пили, мой хек — жрали, а вот пшенную кашу — ни в какую!

— Мя-а-а-а!.. — повторил я и постарался придать своей роже максимально приятно-интеллигентное выражение.

По всей вероятности, мне это в какой-то степени удалось, потому что одна из Старух посмотрела на меня и спросила вторую Старуху на ужасающем английском:

— Это твой кошечка? — И добавила на совершенно незнакомом ни мне, ни второй Старухе языке: — Наверное, голодный, бедная...

Тут ко мне повернулась и вторая Старуха — Карагандинка. То, что именно эта Старуха была из России, я понял по тому, что платок у нее был заколот под подбородком базарной расписной брошкой «под Палех».

В отличие от меня Карагандинская Старуха поняла только первую половину фразы, сказанной по-английски.

— Нет, это не мой кошечка... — И озабоченно добавила по-русски: — Может, голодный? Покормить бы... Кысь-Кысь!

Но я не тронулся с места. Я сидел на подоконнике, рядом со мной мерно гудел кондиционер — их здесь в Америке чуть ли не в каждом окне, — И Я СМОТРЕЛ СТАРУХАМ ПРЯМО В ГЛАЗА!..

Тень Кашпировского витала надо мной, и я чувствовал в себе такой прилив Энергетически-Потусторонне-Гипнотических Сил, что с легкостью мог бы сейчас усыпить сто Старух вместе со всеми их родственниками-бандитами!!!

Не двигаясь и не мигая я смотрел им в глаза и посылал волновые импульсы своей несокрушимой воли! Я даже не бросил взгляд в угол, на нашего Тимурчика — я знал, что он там и его освобождение зависит от того, как Старухи отреагируют на мой ВЗГЛЯД! Это было всего лишь первое звено во всей дальнейшей Оперативно-Кугуаро-Котово-Полицейской цепи, и я не имел права на риск и неудачу.

— «СПАТЬ... — голосом Кашпировского, но по-Животному, сказал я Старухам. — СПАТЬ!..»

Мне показалось, что от нервного и невероятного физического напряжения моя голова сейчас разорвется на тысячи кусочков, и, почти теряя сознание, я собрал все оставшиеся силы и повторил:

«СПАТЬ!!!»

Сирийская Старуха рухнула в старое продавленное кресло и тут же захрапела. А много лет пуганная и закаленная Советской властью Старуха из Караганды еще сумела пододвинуть невысокую табуреточку к стене, сесть, прислониться и только потом закрыла глаза...

«СПАТЬ...» — прошелестел я, не прекращая посылать в уже спящих Старух свои Гипно-Энергетико-Внушательные Импульсы. Делал я это для полного закрепления достигнутого результата и для абсолютной свободы наших с Братком дальнейших действий.

Но когда Старухи задрыхли бетонным сном, я вдруг понял, что совершенно обессилел и даже не могу шевельнуть хвостом! Так что если кто-нибудь думает, что Кашпировский даром ест свой хлеб и Гипноз — это плевое дело, тот глубоко ошибается.

— Браток!.. — слабым голосом позвал я. — Сюда!..

И тут же увидел в углу кухни бледного ДРЕМЛЮЩЕГО Тимурчика, действительно пристегнутого наручниками за руку и за ногу к трубе, идущей от пола до потолка.

Бедный Тимурчик тоже стал жертвой метода господина Кашпировского, который я так удачно испытал на Старухах.

Я видел, как в кухню наконец-то впрыгнул зевающий Браток (тоже, видать, и на него распространилось!..), но у меня самого сил хватило только на то, чтобы подползти к Тимуру и попытаться вылизать ему его усталую, бледную мордочку. Именно от моего облизывания он открыл глаза, обнял меня свободной рукой, прижался ко мне лицом и прошептал:

— Кыся... Я знал, что ты придешь за мной.

Вот когда в меня стали возвращаться силы! Вот когда я снова стал обретать ясность мышления и жажду немедленных действий!

— Давай! — крикнул я Братку.

Тот тупо и испуганно вылупился на меня:

— Чего, Шеф?!

— Пакет Слоновий давай!

— Ох, ёбтеньки-мобтеньки... Я ж его на балконе оставил! — охнул Браток и выпрыгнул из кухни через окно на балкон.

Я его даже обложить не успел как следует, а он уже буквально влетел обратно в кухню с пакетом в зубах!

Тут же услышал в своем радиоошейнике встревоженный голос Джека:

— Что случилось, Мартын?

— Ничего не случилось, — говорю. — Старух усыпил, начинаем Операцию.

— Где Тим?

— Рядом, только к трубе прикован.

— Чем?!

— Обычными наручниками.

— Что же вы, два мудака, ключ от наручников у нас не взяли?! — возмутился Джек.

Но возмутился и я. И жутко разозлился!

— А тебе все-таки обязательно нужно затеять перестрелку, да? Ну отстегнули бы мы его сейчас, а внизу охрана, наверху охрана, в квартире их тоже — как Крыс в наших квинсовских подвалах — немерено... Я не дам подвергать Ребенка такому риску! Выработали план Операции — давайте не метаться в разные стороны! И вообще заткнитесь и не мешайте. Нужно будет — позовем. Конец связи!

— Шеф! Я просто торчу от вас! — потрясенно сказал Браток. — Если б вы знали, как я вас, бля, уважаю, Шеф!

Я вспрыгнул на кухонный стол со Слоновьим пакетом в зубах, подошел прямо к казану на плите и приказал Братку:

— Встань на задние лапы! Можешь? Вот так... Молодец! Теперь обопрись одной передней лапой о стол. К плите не прикасайся — раскаленная! О стол, я сказал, мать твою!.. Так. Порядок... Теперь когтем свободной лапы зацепи вот эту скобку на крышке... Зацепил? А теперь тяни за эту скобку наверх — попробуй снять с казана крышку. Наверх тяни, говорю! И отверни морду, а то паром обдаст... Молодец, Браток!.. Можешь подержать крышку над казаном?

— Делать не хера! — хвастливо говорит Браток.

Мне в самый неподходящий момент даже смешно стало. Но не от того, что ответил мне Браток, а от его потрясающе нелепого вида: стоит этакая Громила на задних лапах, одной передней опирается на кухонный стол, а во второй, высоко задрав ее вверх, держит на когте большую крышку от казана. Из казана валит пар, сквозь толстый слой риса все время прорываются со дна маленькие взрывчики кипящего масла. Летят в разные стороны раскаленные брызги, и Браток, стараясь уберечься от ожогов, все время задирает морду вверх и пытается отвернуть ее в сторону!.. Картинка, прямо скажем, не сильно изящная.

Я подцепил маленькую полоску липучки в том месте, где пакет был заботливо и заранее взрезан Бобом, взял зубами толстую стеганую кухонную «прихватку», положил ее на край горячего казана с кипящим пловом, одной передней лапой оперся на эту «прихватку», как Браток о край стола, а второй лапой и зубами поднял полиэтиленовый пакет со Слоновьим слабительным и примерно с треть пакета высыпал в казан.

— Закрывай крышкой! — приказал я Братку. Браток аккуратненько прикрыл казан крышкой, но так и остался стоять на задних лапах. В ожидании следующих указаний.

— Все, — сказал я ему. — Свободен. Иди к Тимуру и встань за дверь. Если войдет тот засранец с автоматом из внутренней охраны — выруби его. Но не до смерти. Понял?

— А вы, Шеф? — спросил Браток и помчался сторожить дверь и облизывать Тимура.

— Ты, главное, стой на шухере, Браток, а я продолжу операцию твоего имени, — сказал я и стал посыпать из Слоновьего пакета всю остальную жратву — перепелок с фисташками и соусы всякие к этой дурацкой пшенной каше, которая у них (это я потом узнал) называется «кус-кус», и саму кашу, и рыбу, сваренную в масле...

И что самое замечательное было — то, что вся эта Слоновья «слабилка» моментально растворялась в любой жрачке, теряла свое первоначальное порошковое состояние и абсолютно переставала быть заметной! Ну и, как справедливо и честно утверждал Слон, не имела ни малейшего запаха. На вкус я, естественно, попробовать не рискнул. Мне нужно было оставаться в форме...

— Ох, боюсь, маловато будет одного пакета! — с сомнением произнес Браток.

— Не думаю, — ответил я ему и отчетливо вспомнил очень выразительные и честные глаза Слона с его гигантскими «одеяльными» ушами и замечательным хоботом. — Слон лично мне говорил, что ему одного такого пакета хватает на пять дней... Одного, заметьте себе, мистер Пум! А теперь — вали на балкон и жди там меня. И никакой самодеятельности!

Смотрю, Тимурчик даже повеселел, малость разрумянился. Они с Братком в последний раз потерлись носами, и Браток выскочил в окно.

Я, не торопясь, взял пустую упаковку из-под Слоновьего слабительного, запихал ее лапой за помойное ведро и вспрыгнул на подоконник.

— Все! — сказал я Тимурчику. — Теперь сиди и не рыпайся. Ничего не вздумай есть, когда будут предлагать! Все отравлено! Сядь на пол, как сидел, и делай вид, что здесь никого никогда не было. Я начинаю поднимать Старух...

И вовремя! Потому что за дверью послышались шаги нескольких человек, явно направлявшихся к кухне...

Я набрал полную грудь воздуха и голосом Кашпировского громко-мысленно сказал:

«ВСЕМ СТАРУХАМ ПРОСНУТЬСЯ И ВСТАТЬ НА НОГИ!!!»

Перевел дух от напряга и снова произнес с еще более сильным Энергетическим посылом:

«ВСТАТЬ!.. ВЫ НИЧЕГО НЕ ПОМНИТЕ, НИ СВОЕГО СНА, НИ КОТА, КОТОРЫЙ ПОЯВЛЯЛСЯ НА КУХНЕ. НИЧЕГО!!!»

Поглядел «жгучим» взглядом на зашевелившихся Старух в черном и для верности добавил на всякий случай:

«ВСЕ, ВСЕ... ПРОСНУЛИСЬ, ПРОСНУЛИСЬ, ДЕВУШКИ!..»

Прикованный к трубе Тимур захихикал, а Старухи и вправду — проснулись! И давай сразу шуровать у плиты — будто и не было никакой Гипнотической паузы!..

Ну а я сиганул с подоконника на балкон, где на старом диване уже нахально развалился Браток.

— Я тоже так могу, — небрежно сказал мне Браток. — Я в долине Сан-Фернандо одному чуваку вот так в глаза посмотрел, он — хуяк, и на землю. И не дышит... Ну я спиздил у него Козу и ушел с ней обедать.

Все остальное мы с Братком видели уже только с балкона, тайно и осторожно заглядывая в окна двух огромных квартир, принадлежащих террористам. Балкон, как я уже говорил, опоясывал почти весь этаж.

Старух было безумно жалко! Неужели Аллах допустит, чтобы Старухи отведали того, что наготовили, а мы потом посыпали Слоновьей «слабилкой»?! Неужели Аллах не оградит Старух от позора? Интересно, как Он относится к пожилым Женщинам? Может, никак не относится?.. Во всяком случае, за празднично накрытыми столами этих гангстеров Женщин мы с Братком не видели. А Старухи на кухне, видать, за Женщин у них не считаются.

И тогда я решил: то, что может прошляпить Аллах, должен сделать Браток! После моего кашпировского сеанса гипноза у меня просто не было мозговых сил. Мышечно-мускулатурных — хоть отбавляй, а с головкой — малость похуже. Браток же сохранил свой гигантский Животно-Энергетический запас в целости. Тем более что он только что поведал, как он загипнотизировал в Сан-Фернандо какого-то хозяина бедной Козы. Важно было только Энергию Братка направить в нужное русло на мирные цели.

— Браток! Пожалуйста, соберись и постарайся внушить Старухам, чтобы с этой секунды они не только ничего не ели, но и не пробовали бы даже! А то сраму не оберутся... Жалко старых Теток.

— Точно, Шеф! Ну и гуманный же вы мой!.. Отпад прямо... — восхитился Браток, но тут же озабоченно спросил: — А вы потом ругаться не будете? У меня чуточку другой метод.

— Наоборот, Браток! О чем ты говоришь?! Я же сам прошу тебя об этом.

— Ну смотрите, Шеф. Вы обещали.

Браток заглянул за оконный косяк на кухню, увидел Старух, провожающих своих Террористов с праздничной жратвой, и впился в Старух своими желтыми глазами. Шерсть у Братка встала дыбом по всей спине, он с размаху шваркнул хвостом по дивану и по-Животному произнес каким-то страшным утробно-желудочным голосом:

«НУ, ВЫ, СТАРЫЕ ЛЯРВЫ!!! ТОЛЬКО ПОПРОБУЙТЕ ОТКУСИТЬ ОТЧЕГО-НИБУДЬ, — ВРАЗ НОГИ ИЗ ЖОПЫ ПОВЫДЕРГАЮ! ЧТОБ НИ К ЧЕМУ НЕ ПРИКАСАЛИСЬ, А ТО С ГОЛОВОЙ ОБСЕРЕТЕСЬ! ЯСНО? О ВАС ЖЕ, СУКИ РВАНЫЕ, ЗАБОТИМСЯ!!! А ТЕПЕРЬ ПОГЛЯДИТЕ ДРУГ НА ДРУЖКУ И САМИ СКАЖИТЕ, ЧТО ЖРАТЬ ВАМ НИ В КАКУЮ НЕ ХОЧЕТСЯ... ВПЕРЕД, БАБКИ! ПОШЕЛ!»

Я чуть в обморок не хлопнулся от всего того, что наговорил Браток Старухам! Но что-либо откручивать назад было уже поздно...

— Слушай, ты кушать хочешь? — спросила Сирийская Старуха Старуху Карагандинскую.

— Что ты?! Какой «кушать»?! Я видеть все это не могу! Целый день у плиты...

— Слава Аллаху! — Сирийская Старуха испуганно понизила голос: — А то мне показалось, что кто-то сказал: «Кушать будешь — ноги из жопы вырву...»

— И мне... — пугливо озираясь, дрожащими губами произнесла Карагандинская Старуха.

Страшно довольный собой Браток — этот Заместитель Аллаха по сохранению Старушечьей чести и достоинства гордо посмотрел на меня:

— То-то же! Перетрухала Старушня — минимум дня на два. Тут и к гадалке не ходи.

Не прошло и десяти минут от начала торжественного застолья, как Босс всей этой мишпухи, держа в одной руке бокал, а в другой полусожранную перепелку, начал пышно и цветисто говорить, что, к сожалению, им всем — верным воинам Аллаха приходится сегодня встречать их священный праздник Ураза-Байрам и Руза-Хаит во враждебном окружении «неверных». Но скоро придет время, когда зеленое знамя Ислама, при помощи одного могучего и секретного оружия, покроет весь этот Штат, всю эту Страну, весь этот Мир, и вот тогда...

И тут Босс неожиданно для самого себя и для всех присутствующих, извините за выражение, — ПЁРНУЛ! Да так, что нас с Братком чуть с балкона не вынесло.

Ни у одного усача (а там их было, как потом выяснилось, больше тридцати) не дрогнул на лице ни один мускул. И только один — молоденький, с еще очень жидковатыми усятами, не удержался и хихикнул.

Босс тут же выхватил пистолет с глушителем, одним выстрелом ухлопал молодого и бестактного коллегу-единоверца и помчался в уборную!

— Что происходит, Мартын? Браток?! — услышал я в ошейнике голоса Боба и Джека.

— Спокойно, ребята! Спокойно!.. — быстренько сказал я. — Их внутренние разборки... Не торопитесь. Все только начинается!..

Дальше стало происходить вообще черт знает что!

Наголодавшиеся за время своего Рамаданского поста Террористы уже успели смести почти половину жратвы! А бедные Старухи готовили ее целый Божий день...

А теперь, пожалуйста, представьте себе картинку маслом: тридцать с лишним вооруженных до зубов Человек, на ходу теряя штаны и оружие, с феерически-моментальным расстройством желудков и кишечников, пытаются овладеть всего двумя туалетными горшками — обгаживаясь и перегрызая друг другу глотки, с жуткими воплями и визгами, падая где попало, теряя сознание от слабости, вызванной бурным и непрекращающимся опорожнением, и так далее...

Нет, это было зрелище не для слабонервных! Да еще и не снабженных противогазами!!! Вот где мы завалили ухо, как последние сявки...

А когда на балкон с уже заранее спущенными штанами влетел к нам обделывающийся «верхний» охранник и, увидев нас с Братком, тут же вскинул свой автомат, Браток так захреначил ему лапой по рылу, что тот замертво брякнулся в собственное же дерьмо!..

— Джекочка! Бобик!.. — закричал я в свой замечательный ошейник. — Браток уже вырубил одного «верхнего» охранника, так что вы можете снимать на хер «нижних», звать команду Пита и минуток через десять спокойно начинать вторжение. Я думаю, что они вот-вот окончательно дозреют... И противогазы! Обязательно три кислородные маски для Тимурчика и Старух!..

— Принято! — услышал я голос Джека. — Боб, берешь того, который стоит у дерева, а я второго у дверей.

— Нет проблем, Джек, — ответил Боб.

Мы с Братком выглянули за перила, посмотреть, как это делается с профессионально-полицейских позиций. Оказалось — ничего особенного. Все, как в обычном среднем кино. Боб и Джек сзади одновременно подошли к двум гигантам-охранникам, и каждый из них похлопал «своего» клиента по плечу. Когда те обернулись, то Джек с ходу врезал своим кулаком величиной со средний школьный глобус по харе «своему», а Боб, ну действительно, абсолютно как Джеки Чан, замечательно ловко подпрыгнул, сделал в воздухе молниеносный пируэт и ногой шарахнул «своего» охранника по челюсти.

Оба громилы рухнули, как срезанные с грядки. Боб и Джек отбросили в стороны их автоматы, надели на них наручники и стали по рациям связываться с командой Пита Морено.

— Эй! Эй!.. — закричал я, задыхаясь от нестерпимой вони. — Вызовите пожарную машину!.. Тут все придется мыть из шланга с большим напором!!!

Потом мы с Братком рванули с балкона на кухню — посмотреть, как там Тимурчик. Вонь по всему дому стояла несусветная!

— А ты еще боялся, что «слабилки» не хватит!.. — упрекнул я Братка.

Бледный Тимурчик задыхался. Увидел нас, замахал руками:

— Ребята! Откройте второе окошко, мне не дотянуться!..

Хорошо сказать — «откройте окошко»! А как?! Коты тоже не все могут...

И тогда Браток, как говорят сейчас в России, «решил этот вопрос» по-своему: он повернулся к окну задницей и резко, словно бейсбольной битой, шарахнул хвостом по стеклу. А там двойная рама! Так должен вам сказать — оба стекла вылетели, словно их гранатой взорвали! И дышать сразу стало легче...

— Ой... — сказала Сирийская Старуха Карагандинской и показала на Братка. — Смотри, какой кошечка вырос!..

И стала терять сознание — то ли от вида Братка, то ли от вони всех своих родственников.

Карагандинская же Старуха оглянулась тогда, когда Браток через это же окно успел сигануть на балкон. Увидела только меня и сказала по-русски, совершенно забыв английский:

— Ничего он не выросла! Какой был кошечка, такой и остался. У нас в Караганде однажды в доме трубы замерзли, фановый труб лопнул и, клянусь Аллахом, говно целых три этажа залило! Тоже пахло... А потом замерзло — и не пахло... Жалко, что в Калифорнии нет морозов. Да?..

— Тимурчик, солнце мое!.. Пострадай еще минутку. Я пробегусь в разведку по комнатам, погляжу — можно ли уже запускать полицию? — сказал я Тимуру и КРИКНУЛ в окно на балкон, где затаился наш великий Кугуар: — Браток! Пум ты мой ненаглядный! Охраняй Тимура, чтобы ни одна сука к нему не приблизилась, кроме наших!..

— Спокуха, Шеф! Не трухайте — бегите. Я в засаде — все вижу, все слышу, а если что — я их всех, козлов, в рот...

— Цыть! — вовремя прервал я Братка, и тот моментально заткнулся.

А я помчался по всему этажу, благо двери двух квартир и всех комнат, занимаемых Террористами, были распахнуты настежь.

Этот свой пробег по загаженным комнатам и коридорам, прыжки через валяющиеся полубессознательные тела обдриставшихся Террористов и прорыв сквозь дикий концентрированный запах свежего Человеческого дерьма я уверенно отношу к разряду собственных Подвигов с большой буквы.

Почему? Охотно отвечаю: когда я через свой радио-ошейник дал «добро» на полицейское вторжение Джеку, Бобу и штурмовой группе Пита Морено, — первые же три «штурмовика», привыкшие в своей жутковатой и страшно опасной работе черт знает к чему, ворвались с крыши дома на наш этаж и... УПАЛИ ЗАМЕРТВО!

Потом их, конечно, откачали, а впоследствии, как говорил Пит Морено, на некоторое время даже перевели на «легкую работу». Такой нюхательный шок они пережили!..

Я же сумел в этой же ситуации не только не потерять сознания, но и продолжал руководить Братком, Тимурчиком и Старухами. Как любят сегодня выражаться в России — «я полностью владел ситуацией и держал всю обстановку под контролем...»

Только у них там — это Вранье, а у меня здесь — Правда.

* * *

Спустя какое-то время тридцать шесть обезоруженных воинов Аллаха, обессиленных нескончаемым поносом, были вынесены из дома и аккуратно разложены на ближайшей лужайке, тщательно огороженной широкой желтой полицейской лентой.

Под светом специальных прожекторов и включенных фар десятка автомобилей одна пожарная машина выдвинула серебристую лестницу с перилами на балкон третьего этажа, и несколько храбрецов-пожарных еле-еле удерживали ствол мощного брандспойта, промывая обе квартиры Террористов, предварительно заботливо обеспечив направленный сток воды в безопасную для живущих в этом доме канализацию.

Вторая пожарная машина из другой «кишки» «готовила» лежащих на земле тридцать шесть Террористов к дальнейшей транспортировке.

Все они, голенькие, лежали на травке лицом вниз, руки за спиной были скованы наручниками, и с лужайки то и дело доносились стоны стыда и страданий, а также запоздалое слабое пуканье...

Тот, который еще во время застольного тоста пернул первым, после чего и началась эта всеобщая желудочно-кишечная вакханалия (Да здравствуют Слоны всего мира!!!) — первым же и очухался под могучей струей холодной воды. И заблажил во весь голос, что без своего адвоката не скажет ни единого слова!..

А я вдруг в крике этого голожопого, мокрого, усатого, с широченной волосатой грудью и, что самое противное, с волосатой спиной, узнал голос, звучавший из «громкой связи» нашего телефона в отеле.

— Прислушайся, — посоветовал я Джеку. — Это не он звонил тебе в машину, когда ты стоял в ожидании Тимура на углу Сансет-бульвара и Ферфакс-авеню?

Джек внимательно вслушался и твердо сказал:

— Он!

— Это расистская акция!!! — орал усатый-волосатый в толпу жителей соседних домов и журналистов, появившихся здесь неизвестно каким образом со своими камерами и микрофонами. — Ни слова без адвокатов!.. Нет — всеамериканскому произволу! Нет — полицейскому государству!!! Мы — мирные люди...

— Но наш бронепоезд стоит на запасном пути... — по-русски сказал Тимурчик и ловко сам перевел для всех эту строчку на английский.

А Боб показал всем на кучу оружия, отобранного у Террористов.

Журналисты заржали и с утроенной силой стали снимать освобожденного Тина Истлейка, Боба и Джека. Естественно, и меня.

Только Пита Морено почему-то здесь не было...

Тимурчик показал мне на вопящего усача и тихо сказал:

— Это он лупил меня и руководил моим похищением в лавке, куда я утром забегал за «Панорамой»...

Вот тут-то я взял и спокойненько, этак даже вразвалочку, не спеша, пошел к Усатому спецу по похищению Детей, к этому Боссу вонючих Террористов, к этому обосравшемуся — поначалу от Слоновьего слабительного, а теперь от страха, усато-волосатому грязному Бандиту, мечтающему уничтожить весь Мир...

Сел перед ним, подождал, когда он кончит орать и переведет дух, и сказал ему на самом примитивном шелдрейсовском языке, понятном даже любому недоумку:

— Мой друг, сержант нью-йоркской полиции Джек Пински, обещал тебе отстрелить твои паршивые яйца. Одно за другим. Помнишь?

Усатый в ужасе смотрел на меня. От страха глаза у него округлились до величины блюдца из-под кофейной чашечки.

— Понял?! Я тебя спрашиваю! — прошипел я, и мой хвост самостоятельно хлестнул меня по бокам.

— Ай-ай-ай-ай-а-а-а-а-ай!.. — завизжал Терро-Босс в панике.

Но я увидел, что он меня ПРЕКРАСНО ПОНЯЛ!

— К сожалению, Джек это сделать сейчас не может, — сказал я. — Слишком много свидетелей. А вот мне на них — наплевать!

И с короткого и стремительного прыжка я вонзил все свои клыки и когти в его мошонку и дряблые яйца и повис всей своей отменной тяжестью у него на этом, как говорит Боб, «Мужчинском хозяйстве».

А вот тут уже вся бывшая территория киностудии «Метро-Голдвин-Мейер» огласилась таким воем и визгом, которого здесь никто никогда не слыхивал! Наверное, даже Тарзан с Читой...

Вой этого усатого «самца-экстремиста» выплеснулся за пределы ограждения бывшей киностудии, заполнил весь Рейнтри-серкл и понесся по всему огромному Калвер-Сити, через весь Лос-Анджелес, сквозь небоскребы даунтауна, через отроги гор Сан-Габриэль и затих, как мне потом говорили, лишь в районе Сиерра-Мадре, что не очень далеко от Пасадины и дома профессора Морта Пински...

* * *

— Кто-нибудь может, мне внятно объяснить, почему с нами нет Пита Морено?! — спросил я довольно склочным голосом по дороге в Беверли-Хиллз. — Он же просто был обязан быть там до самого конца!..

— Пит в клинике — у сына. У парня поднялась температура, и Пит помчался туда, когда с этой грязью почти все было закончено, — ответил мне Джек.

— У Пита есть сын?! — удивился Тимур, лежа в обнимку с Братком на заднем сиденье Наташиного джипа.

— Теперь есть, — сказал Боб.

* * *

Утро следующего дня принесло массу новостей, известий и кое-каких качественных изменений в нашей калифорнийской житухе.

Кое-что началось даже сразу после нашего возвращения в отель из Рейнтри-серкл.

Во-первых, в нашем бунгало, как я и предполагал, нас ждала Наташа Векслер, которая, оказывается, почти все, что происходило с нами в Калвер-Сити на территории бывшей киностудии «МГМ», смотрела в прямом репортаже по какому-то лихому местному телевизионному каналу. А он — этот канал — ловко сумел запродать «нас» чуть ли не всем остальным каналам Соединенных Штатов.

Еще бы!.. Бескровный захват одной из самых фанатичных и жестоких Террористических организаций, на счету у которой несметное количество убийств ни в чем не повинных Людей, взрывы представительств, консулатов и посольств Америки в разных странах света, а также взрывы и теракты в супермаркетах и торговых центрах США в наиболее людные часы работы...

Поэтому, несмотря на достаточно поздний час, телефон в нашем бунгало раскалился от звонков чуть ли не до малинового цвета!

Одними из первых, когда в Нью-Йорке было уже почти утро, к нам прорвались Рут и Шура. И то только лишь на Джековый телефон спутниковой связи. Отельный нам пришлось в конце концов просто отключить...

На фантастической смеси изощренно-интеллигентного старопетербургского мата и не менее сильных чисто английских выражений Рут и Шура высказали мне и Джеку все, что они про нас думают. Самым приличным было то, что, с точки зрения профессионального журналиста А. Плоткина и лейтенанта полиции Р. Истлейк, Джек Пински как «...бодигард, за что он и получает деньги в настоящий момент, — полное говно!!! Уж если он не сумел уберечь Ребенка от похищения...»

Ну и так далее...

А про меня было сказано достаточно простенько:

«...усатый, хвостатый сексуальный маньяк-авантюрист с патологически пониженным ощущением опасности и не менее потрясающе повышенной наглостью!»

После того как Рут и Шура выкупали нас с Джеком в уже нашем собственном дерьме, они потребовали разговора с бедненьким и несчастненьким Ребенком — бывшим заложником у «этих страшных Типов».

«Бедненький» и «несчастненький» обожравшийся Ребенок в это время отмокал в такой мраморно-розовой ванне, какую ни Рут, ни Шура и в жизни не видели — величиной с небольшой стадион. Плюс — зеркально-золотые примочки, аппаратура для массажа, сушки волос, и еще уйма каких-то агрегатов, значение которых мы и по сей день не постигли.

«Бедный» Ребенок, весь в голубоватой пене каких-то специальных шампуней — словно ангел с рождественской открытки, — посасывал через трубочку невероятный многосложно-фруктово-тропический коктейль со взбитыми сливками, который для него заказала Наташа Векслер в отвратительно дорогом отельном кафе «Кабана-клаб».

К чести этого кафе нужно сказать, что бармены тоже смотрели этот прямой репортаж из Рейнтри-серкл и счет за коктейль выписывать отказались, как только узнали, для КОГО сделан этот заказ! Вот такая — уважительная — халява...

Около ванны, в которой парил Тимур с коктейлем в лапе, на розовом мраморе пола возлежал Браток и самозабвенно пожирал огромную свежайшую индюшку, присланную ему в подарок Питом Морено, который обещал подскочить к нам попозже и привезти один очень важный документ. Хотя куда уж «попозже», если на нашем калифорнийском дворе стояла уже глубокая ночь?!

Мы с Джеком вошли в ванную. Браток, как истинно деревенский Жлоб, тут же прикрыл остатки индюшки лапой и тревожно посмотрел на нас — не придется ли делиться?

Джек протянул телефон Тиму и спросил:

— Не хочешь ли сказать пару слов родителям?

* * *

О чем они там разговаривали, мы с Джеком так и не узнали. В это время к нам в бунгало ворвался Пит Морено, с трудом удерживая перевязанными руками бутылку «Джека Дэниельса».

— Как твой парень? — первым делом спросил его наш Джек Пински. — Чем вызвано ухудшение?

— Перевязками, старина. Ожоговые перевязки — процедура мучительная. Вот у Нунга и начался сначала озноб, потом резко подскочила температура... Но сейчас вроде бы получше. Наливай, Джек. Мне можешь не разбавлять. Пару кубиков льда, и все. Наташа! Ты с нами выпьешь?

— С удовольствием.

— А ты, Боб?

— Вы же знаете, Шеф... — улыбнулся Боб.

— А вот Боб алкоголь не приемлет! — чуточку даже хвастливо проговорил Пит. — А что, Тимур и Браток уже спят?

— Нет, — ответил ему Джек. — Тимур лежит в ванне и треплется по телефону с Нью-Йорком. Шура и Рут посмотрели в «Новостях» сообщение о последнем этапе наших сегодняшних приключений и чуть там с ума не сошли...

— И я, как ОТЕЦ, их очень хорошо понимаю! — гордо провозгласил Пит.

Но тут же спохватился, убоявшись пышности заверения, и на тормозах съехал с вершины своего внезапно образовавшегося отцовства:

— То есть я хотел сказать, что...

— Ты все прекрасно сказал, Пит, — успокоила его Наташа. — И ты абсолютно прав. Вот и давайте выпьем за окончание ваших опасных приключений...

Пит, Джек и Боб переглянулись, и Джек сказал с явным сомнением в голосе:

— Ах, если бы это было «окончанием»...

— Мы выпьем совсем-совсем за другое. Боб, позови, пожалуйста, Тима и Братка, — загадочно улыбаясь, сказал Пит.

Через минуту Боб вывел из ванной комнаты Тимура в халате и с мокрой головой и Братка — с остатками индюшки.

Тимур со своим роскошным коктейлем сразу же взгромоздился с ногами на диван, а Браток с индюшкой в зубах, кося на всех нас испуганным желтым глазом, пулей промчался мимо, прямо к выходу в наш садик и скрылся в межпальмовых кустах.

— Что это с ним? — встревожилась Наташа.

— Что, что... — проворчал я под синхронный перевод Тима. — Зарывать помчался. По своей горно-сельско-деревенской привычке, Жлобяра... Он за эту индюшку сам готов удавиться и всех вокруг передавить! Валенок серый... Куркуль чертов!

Но уже через полминутки в проеме дверей, ведущих из сада в гостиную, появился облизывающийся Браток. И его желтый взгляд был уже не испуганным, а простодушно-хитровато-нахальным.

— Об чем базар? Какие проблемы? — по-Животному спросил он.

— Лапы сначала оботри, — процедил я сквозь зубы. — Не разноси грязь по всем комнатам.

Браток с фальшивым удивлением оглядел свои передние лапы, перепачканные влажной землей.

— Во, бля!.. Точняк, Шеф! И откуда это на мне, интересно, да?!.

— Отряхни лапы! Артист сраный... — рявкнул я на него. — А то мы не знаем «откуда»!!!

Браток попятился, отряхнул передние лапы, вытер их о губчатый коврик перед входом в гостиную и сел в дверях. И замер, как памятник самому себе.

— Ну слушайте, — сказал Пит и поднял стакан с виски двумя забинтованными руками. — Завтра с утра будет готов официальный документ Лос-Анджелес полис департмент о легализации автора и непосредственного участника последней антитеррористической операции с освобождением заложника. Документ на право проживания в Лос-Анджелесе южнокалифорнийского Горного Льва (он же — Пум или Кугуар, — как вам больше нравится!..), нашего друга и партнера — мистера Братка! В отеле уже все улажено, завтра я извещу об этом и «Парамаунт»!..

— Это он про что, Шеф? — так ничего и не поняв, несмотря на мой перевод, спросил меня Браток. — Это как?..

— Ну, это вроде как если бы ты получил американский паспорт, — сказал ему Тимур. — Или официальный «вид на жительство».

— А на хуя мне это, Шеф? — открытым текстом спросил меня Браток.

— Чтобы никто не мог тебя пристрелить по запарке! — попытался я объяснить Братку его основное преимущество перед Кугуарами, у которых такого документа не будет.

А сам подумал, что легализация Братка — полнейший идиотизм. И нужна она ему, как рыбе — зонтик. Во-первых, при существующем и уже сложившемся положении — отстреливать всех Кугуаров, появившихся в черте Большого Лос-Анджелеса, — Браток может просто не успеть показать свою «грин-карту»... А во-вторых, его хоть в Русскую Государственную Думу, хоть в конгресс Соединенных Штатов выбери от какой-нибудь Пумско-Кугуарской партии, он как был Братком-Бандитом, так им и останется: и Индюков будет приворовывать, и домашними Козами закусывать, и Собачками не брезговать. И в Думе, и в конгрессе таких примеров — пруд пруди...

—...а чтобы любой полицейский мог бы отличить нашего Братка от обычного Пума, спустившегося с гор, нашему Братку уже завтра сделают такой же электронный ошейник, как у его Шефа — Мартына, только в соответствии с его размерами. Этот ошейник будет служить Братку и удостоверением личности, и визитной карточкой! — на пафосной ноте закончил свою тронную речь Пит Морено и поднял стакан с виски в честь Братка.

Надо отдать должное Братку — он понял все, что сказал Пит. Мне даже не пришлось переводить на Животный. Понял и отреагировал так, как и должен был отреагировать нормальный, не отягощенный образованием и интеллигентностью, свободный Пум.

— А ху-ху не хо-хо? — спросил нас всех Браток. — Да чтоб я, бля, эту хреновину на себя напялил?! Да вы чё?! С крыши ёбну... Извиняюсь, — упали?! Может, вы меня еще и на поводок пристегнете?! Ну уж хуюшки вам! Пусть лучше пристрелят... В гробу и в белых тапочках видал я ваши ошейники, ясно вам?! Ишь, нашли фраера!.. Переведите им, Шеф. И как можно точнее!

— О’кей! — сказал я и посмотрел на Тимура и Боба, которые по-Животному секли так, что преподавать могли бы этот язык. Но я знал, что они меня не продадут.

Они, как и я, СЕГОДНЯ ни за что не испортят настроения Питу Морено. Они, как и я, ни под каким видом не лишат Пита того кайфа, который он словил, в полночь договариваясь с руководством L.A.P.D. о легализации Братка...

И тогда я сказал:

— Пит! Браток искренне благодарен лично лейтенанту Морено и всему Лос-Анджелес полис департмент за такую высокую честь, и в будущем, говорит Браток, он охотно воспользуется этим замечательным ошейником. Однако, на время пребывания в Калифорнии Джека Пински, Тима Истлейка и вашего покорного слуги (очень давно хотел воткнуть это роскошное выражение!..), ему кажется, что острой необходимости в этом ошейнике пока нету. Все это время он обязуется постоянно контактировать только с Бобом, Джеком, самим Питом, Наташей, Тимом и мной, а это, как он считает, уже залог его безопасности и признания его гордых Животных прав!

И я даванул косяка на Джека Пински, потому что кончиками усов почувствовал явное недоверие Джека к моему «переводу».

— Ну, Кыся!.. Ты даешь!!! — по-русски восхитился Тимур.

А Боб сказал мне по-китайски:

— Мартын, если бы Президент спросил моего совета — кого порекомендовать на высший дипломатический пост в правительстве Соединенных Штатов, я не задумываясь назвал бы твое имя!

И уже по-английски попросил Джека:

— Джек! А не нарушить ли мне нашу вековую семейную традицию? И не выпить ли мне вместе с вами за здоровье мистера Братка и за его Шефа — потрясающего мистера Мартына-Кысю Плоткина-Истлейк фон Тифенбаха... Налейте мне, Джек. Ваше здоровье, леди и джентльмены!..

* * *

Через пару дней после моего вынужденного суточного перерыва в работе над фильмом «Суперкот», когда снова начались суровые кинематографические будни, разразился небольшой скандальчик.

Весь сыр-бор разгорелся перед съемкой одной из сцен, назовем ее условно — «Приход Детектива (Рэй Уоттен) к бедной русской девушке Глаше (Нэнси Паркер) и ее любимому Котику Мише (М.-К. Плоткин-Истлейк фон Тифенбах)». В декорации, изображающей маленькую скромненькую квартирку на берегу океана, где за окнами по Променаду должна была бы просматриваться «шикарная калифорнийская жизнь», в этой квартирке — все «русское»! Полотенца с петухами, матрешки, в углу — икона, под ней — горящая лампадка, на столе — старинный самовар, большая хрустальная ваза со льдом, а в ней — открытая двухкилограммовая синяя металлическая банка с черной зернистой икрой. Причем банка развернута к камере так, чтобы можно было увидеть, что икра — русская! Ну и само собой — бутылка «Столичной». По исконно-посконному «русскому обычаю», Глаша и Детектив пьют водку из больших стаканов мелкими глоточками, а икру едят прямо из банки исключительно деревянными ложками с хохломской росписью!..

Я когда это увидел на репетиции, так пасть и разинул! Я чуть сознание не потерял...

Но собрался, взял себя в лапы, задрал хвост и на весь съемочный павильон сказал все, что я — нормальный, современный Русский Кот — думаю по поводу этой заплесневело-пыльной безграмотной «панамы». А Тимурчик, как сейчас любят говорить в России, меня «ОЗВУЧИЛ».

И начался небольшой скандальчик!

С появлением продюсеров в декорации, с криками и воплями Клиффа Спенсера — нашего режиссера, с вызовом в павильон (здесь говорят — «ателье») художника, декораторов, реквизиторов, тучи помощников и даже двух каких-то испуганных Типов, как потом выяснилось, авторов именно этой фольклорной сцены!.. Я же отлично помню, что в Шуриной редакции этого сценария такой сцены и отродясь не было! В том, что мы снимаем сейчас — Шурой и не пахло. Сценарий переделывался потом еще десятки раз, и в этих переделках принимали участие все: от Продюсеров и Режиссера до штатных Сценаристов — «наемников», как их назвал Игорь Злотник.

— Спасибо тебе, старина, — тихо по-русски сказал мне Игорь. — Когда я попробовал было заикнуться, что этот «лубок» даже малейшего отношения не имеет к сегодняшней жизни в России, Бен заявил, что до революции его бабушка жила в Могилеве и кому, как не ему, знать все о русских реалиях. А если мне не очень хочется снимать эту сцену так, как она написана, то Бен будет мне очень благодарен, если я сам порекомендую ему другого оператора на эту картину. И я сдался.

— Почему? — спросил я.

— Никаких гарантий, что, уйдя с этого фильма, я получу другой. Напротив — шансов втрое меньше... А мне очень нужна работа.

Но Клифф нас не заложил! Я не знаю, насколько Клиффорд Спенсер талантлив в режиссуре — я в этом ни хрена не петрю: мне фильм или нравится, или нет. И все!

Но то, что Клифф Спенсер талантливый и честный Человек, — тут я могу дать хвост на отгрыз!

На наших с Тимуркой глазах он тремя-четырьмя фразами заставил нашего Главного Продюсера старика Стива послать в жопу своего партнера Бена вместе с его воспоминаниями о своей дореволюционной бабушке из Могилева. Он убедил Стива внимательно прислушаться к тому, что говорим мы с Тимуром.

Но больше всего старого Стива в нашей правоте убедил уверенный голос Наташи Векслер, открыто вставшей на мою сторону!

Клифф тут же наорал на всю свою группу и объявил перерыв на два часа. За это время декорация «Квартира эмигранточки Глаши в Лос-Анджелесе» приняла совсем другой вид.

Как потом сказал Браток: «Во, бля, техника!..»

А мы с Братком сумели смотаться в старое ателье, временно превращенное в Слоновник и Обезьянник. Я — для того чтобы поблагодарить Слона за его замечательное слабительное, которое всех нас сделало Героями, многих уберегло от смерти, как с той, так и с другой стороны (ОБСЁР — угрозой Жизни не считается!..), а Братку помогло стать Первым Легализированным Пумом в истории мирового Кугуарства...

Браток же, направляясь в Слоно-Обезьянник, преследовал узколичные эротико-сексуальные интересы. Он страстно хотел Шимпу! И это испепеляющее его желание чисто технически мешало нашему продвижению к цели.

Дело в том, что Браток все еще не мог осознать, что получил официальную возможность ходить, как говорится, ВЫПРЯМИВШИСЬ — во всех смыслах этого слова.

Он же, по своей Дикой и Хищной привычке, больше передвигался гигантскими прыжками с одного дерева на другое. А если нужно было идти по земле, то он скользил на полусогнутых лапах, буквально чертя брюхом по асфальту или по траве, крался, ежесекундно оглядывался и волочил хвост.

А так как в это же время Браток жутко хотел немедленно оттрахать Шимпу, то его «пумородный орган», находящийся в предельно твердом и максимально выдвинутом состоянии, очень мешал ему при таком ползковом типе ходьбы — в низком приседе, на полусогнутых: он постоянно цеплялся своим членом за все, что попадалось ему на его нелегком пути к Шимпе!..

Тем трагичнее оказалось состояние Братка, когда Слоно-Обезьянник был заполнен всего лишь одними запахами Шимпы и Слона! Ни нашего приятеля Слона, ни страстно желаемой Братком Шимпы в ателье не было.

Братка было жалко чуть ли не до слез!

Мы выползли из ателье совершенно подавленные. Мимо нас случайно пробегал один из уже знакомых мне Котов-Каскадеров. Увидел Братка с его еще не втянутым, но уже печально повисшим от горя и невостребованности членом, в ужасе шарахнулся в сторону, а потом, с трудом успокоенный мной, дрожащим голосом, заикаясь, сообщил нам, что Слона и Шимпанзе еще в шесть утра увезл на съемку куда-то в район Гриффит-парка.

— А ты куда мчишься? — спросил я его безо всякого интереса, просто так — из вежливости.

Опасливо косядь на поникшего Братка, Кот-Каскадер ответил:

— К нам на тренировочную базу на «Юниверсел студиос» привезли самих Пусси и Лесси, и сейчас нас будут снюхивать с ними на совместимость для какого-то триллера.

— А кто такие Пусси и Лесси? — спросил я.

— Как?! Вы не знаете?! — Кот-Каскадер был настолько потрясен, что даже Братка позабыл трусить. — Это же знаменитые «звезды» американского кинематографа!.. Ну как Шерон Стоун и Синди Кроуфорд... Пусси — бывшая уличная Кошка, найденная уже с год назад на мусорной свалке под Сан-Диего, сейчас снялась в жуткой куче фильмов, и ее Хозяйка огребает за нее такие бабки, о которых любая средняя голливудская актриса может только мечтать!.. А Лесси — это Собака Колли, известная всему миру по телевизионным сериалам, где она всегда играет Главную роль!..

И тут я смутно стал припоминать, что еще в Петербурге мы с Шурой по телику смотрели какую-то лабуду с этой Лесси... Про что — ни хрена не помню. Помню только, что эта Лесси-Колли была, наверное, по Собачьим меркам очень красивая. А уж такая умная, что меня чуть не вытошнило! Тогда еще я ко всем Собакам относился, как сейчас модно говорить, — «однозначно».

— Слушай, так ей же, должно быть, сейчас в обед сто лет?! — сказал я Коту-Каскадеру. — Я еще в России пару картин из этого сериала с ней видел. А это когда было...

— Эта Лесси новая и совсем молодая, — возразил мне Кот, — а вы видели старую. Их там штук десять было...

— Ну-ка пойдем, посмотрим на «звезд»! — слегка ревниво сказал я Братку. — Время у нас еще есть...

Огородами, огородами — прибежали на Котово-Кошачью тренировочную базу. Еще не заходя туда, слышим — молодой, заливистый и задорный лай. У Братка тут же — уши топориком, облизывается, глаз сразу стал заинтересованным... Ну не жрал Пум с утра — вот его на Собачку и потянуло!

Я наблюдаю эту картинку и говорю Братку на всякий случай:

— Знаешь, Браток... Ты лучше туда не входи. Чтоб не соблазняться. После съемки придем в трейлер — я тебя там хорошим мясом накормлю. Боб для тебя свежатинки купил... А пока посиди здесь, подожди меня. Я только одним глазком гляну и сразу же вернусь. О’кей?

— Чего для вас не сделаешь, Шеф... — грустно изрекает Браток и тихо растворяется в кустах.

И будто его и не было. Вот что значит Зверь, воспитанный Природой-матушкой!

Проскочил я осторожно в тренировочный Котово-Кошачий павильон, а там как раз ихний Тренер объявил перерыв и ушел куда-то покурить. Однако никто из Котов и Кошек-Каскадеров не расходится — все собрались вокруг какой-то, кажется, золотисто-рыжей Киски (мне из-за их спин видно было хреново), а по павильону, весело лая, носится действительно молодая роскошная Колли. Видно, это и была Лесси.

Носилась она, носилась и вдруг замерла на месте и давай принюхиваться...

Ну все, думаю! Не иначе как она Братка почуяла!

И точно. Эта Лесси ка-а-ак залает злобно, как прижмет уши и прямиком из павильона на улицу, к тем самым кустам, где, по моим предположениям, оставался Браток...

Я прям-таки лапами за голову схватился, прилип хвостом и всей задницей к полу — не могу сдвинуться с места.

А в глазах леденящая душу кровавая картинка: эта дура Колли — «Лесси-Шмесси», как ее там?! Она, кретинка, подумала, наверное, что там в кустах прячется обычный, незнакомый ей Кот, и решила поохотиться. И теперь, судя по ее ужасающему визгу, Браток уже перекусывает ей глотку и прямиком отправляет на тот свет! Она, бедняжка, визжит, стонет — помирать-то никому неохота, а этот Бандюга, этот Беспределыцик-Браток ее уже частично хавает!

Ему, Жлобу, спустившемуся с гор, все до фени — и что она «звезда», и что ее весь мир знает... Она для него — всего лишь обычный запоздалый обед! Тем более что его еще полчаса тому назад пора было кормить. Вот он сам о себе и позаботился!..

Мы все застыли от ужаса! Эти предсмертные визги, мучительные стоны, последние всхлипы...

Тут я пришел в себя и пулей рванул на выход — может быть, еще удастся спасти эту идиотку Лесси... И все Коты и Кошки за мной.

А там в кустах — картинка маслом!!!

Браток, уже не с желтыми своими глазами, а с красными — налитыми кровью, держит «звезду» Лесси клыками за холку, прижал ее своим могучим телом к траве и трахает ее за милую душу, как истинный интернационалист, наплевав на расовые и «межвидовые» предрассудки, во всю широту своей Бандитской натуры.

А та от восторга стонет, хрипит, повизгивает и все норовит повернуть голову и лизнуть Братка в морду! А тот употребляет ее и даже рыпнуться ей не дает, и вокруг себя ни черта не видит.

Ну, все Коты-Каскадеры; а особенно их Кошки, конечное дело, «Ох!..» да «Ах!..», дескать, «Спасайся, кто может!» — и врассыпную.

Один я стою — и ни с места...

И так мне вдруг моя немочка, карликовая пинчеришка Дженни вспомнилась, с которой у меня в Мюнхене был роман, так сладко заныло сердце...

И слышу, будто ее голос шелестит так тихо-тихо:

— Мартын... Мартынчик! Это ты, Мартын?..

Тут я совсем прибалдел! У меня на глазах Горный Лев, Кугуар, он же — дикий Пум трахает Собаку породы Колли, а мне здесь, на краю Америки, голоса из Европы слышатся — просто голова кругом!..

— Мартын...

Я не выдержал, думаю, с ума схожу, обернулся и посмотрел себе за спину...

Гляжу, а за мной сидит потрясающая золотисто-рыжая Кошечка с голубыми глазками и шепчет мне:

— Это ты, Мартынчик?! Ты меня совсем не узнаешь? Это же я — Пусси... То есть для тебя, Мартынчик, я, конечно, не Пусси, а всего лишь...

* * *

Естественно, для меня она была не «Пусси», а та самая хорошенькая шалава с нашего ленинградского пустыря перед нашим с Шурой бывшим домом.

Та самая, на которой меня и отловил тогда этот мерзавец Пилипенко! На эту всегда грязно-рыжую безымянную поблядушку, как на «живца», Пилипенко отлавливал вышедших на пустырь прошвырнуться сытых и крупных домашних Котов, а потом торговал их шкурками на Калининском рынке!..

Боже мой, сколько же прекрасных и достойных Котов лежит на ее совести в виде меховых шапок, наспех состряпанных из дурно выделанных шкурок!..

В Америку она попала чрезвычайно просто. Один из Охранников-Бандитов русско-американской фирмы «Экспорт-Импорт» поймал эту рыжую посикуху где-то в районе Торжковской улицы, отмыл, причесал и подарил ее американской Представительнице этой фирмы. Которую он охранял, как Бандит, а пользовал — как Мужчина. Не фирму, а Представительницу. Сами понимаете — Женщина одинокая, в чужой стране...

Когда фирма развалилась, американка вернулась в Калифорнию и приволокла с собой из России немеркнущую любовь к своему русскому Охраннику и русскую рыжую Кошечку с голубыми глазками.

Здесь с этой бывшей Представительницей липовой совместной фирмы постоянно спали еще несколько Человек, двое из которых работали в Голливуде. И одному из них наша Кисуля-поблядуха попалась на глаза именно в тот момент, когда кому-то на съемки потребовалась рыжая Кошка...

А дальше уже пошло-поехало. Из фильма в фильм!

Как говорил Шура: «Нет, не оскудела еще талантами земля Русская!» Придумали ей имя — «Пусси», сочинили жалостливую историю про то, что нашли ее на мусорной свалке под Сан-Диего, раскрутили ее имя, создали необходимое в кино «паблисити», и теперь Пусси зарабатывает для своей Хозяйки столько, что этих денег хватит до конца жизни даже Попугаю...

— При чем тут Попугай? — поразился я.

— А говорят, что они по двести лет живут, — ответила Пусси.

Как вы понимаете, все это Пусси рассказывала мне во время нашего бурного совокупления. Соитие было безумно пронзительным и, я бы даже сказал, в некотором роде — идейным! Я трахал ее, будто мстил за все! За ее постыдное предательское прошлое, за самого себя, которого именно на ней накрыл сачок этого гада Кошкодава и Собаколова Пилипенко, за прерванный ТОГДА половой акт, за вынужденный побег из родного края, который надолго разлучил нас с Шурой... За все! Хотя теперь я ни о чем не жалею.

И если быть честным и до конца следовать логике, то, может быть, мне ее сейчас нужно трахать с БЛАГОДАРНОСТЬЮ?! Вот ведь какая сложная драматическая коллизия...

А тут вдруг, в самый что ни есть высочайший миг полового наслаждения, когда я вот-вот... неожиданно в моем проклятом радиоошейнике имени Первого Кота Америки — Сокса, достаточно хамский, и уж совсем не ко времени, голос Джека Пински:

— Мартын! Чтоб тебя черти разорвали! Где ты шляешься?! Пулей в декорацию!.. Съемка же!

— Сейча-а-ас!.. — хриплю я и ИЗВЕРГАЮСЬ!!! А Джек пугается моего голоса и орет как зарезанный:

— Что с тобой, Мартынчик?! Где ты?!

И я, даже находясь в полуобморочном состоянии от ТАКОГО бурного полового финиша, просто очень даже явственно вижу, как Джек мгновенно сует руку под курточку и снимает пистолет с предохранителя!

— Все нормально! — спешу я его успокоить и, понимая, что на вранье уже нет никаких сил, честно говорю: — Землячку тут одну встретил... Иду, иду.

А Браток уже закрыл глаза и развалился под кустом в сладкой истоме. И «звезда экрана» — длинношерстная красавица Собака Колли по имени Лесси, позабыв о своем «небожительском» положении, благодарно и очень по-бабски облизывает своего случайного инопородного хахаля и, захлебываясь слезами благодарности, бормочет:

— Боже мой... Боже мой!.. Это что-то невероятное... Кто ты, любимый?!

А Браток... Ну Жлоб — он и есть Жлоб, — тут уж ни хрена не поделаешь, отвечает ей с явными нотками раздражения в голосе:

— «Кто, кто»!.. Много знать — для жизни вредно.

И начинает, сукин Кот, принюхиваться к «моей» Пусси. И эта курва, только что оттраханная мной по полной программе и высшему классу, уже начинает строить Братку свои голубые глазки!..

Нет, все-таки в наших поздних эмигранточках блядство неистребимо... Пора, думаю, уводить Братка. И говорю в ошейник:

— Джек! Боб рядом?

— А где же ему еще быть?

— Пусть подъедет на электрокаре (для разъездов по территории «Парамаунта» нам еще и электрокарчик такой симпатичный выдали...) к Кошачьей тренировочной базе и отвезет Братка в наш трейлер. И покормит!.. А я своим ходом сейчас буду уже в ателье!

А Браток все принюхивается и принюхивается к Пусси! Ну я взял и тоже, ради смеха, понюхал ее...

И чувствую, среди всех запахов этой задрыги Пусси — ее Хозяйки, ее дома, еды, ее собственных запахов, присутствует какой-то неуловимо-знакомый запах! Будто я его уже не раз нюхивал. И от этого непонятного запаха шерсть моя сама собой стала подниматься вверх. А это очень хреновый для Котов признак!

Гляжу, и у Братка верхняя губа самостоятельно задирается, клыки — наружу, уши — к загривку, и хвост, самый кончик, как забарабанит по земле!

Он смотрит на меня, я уставился в его желтые глаза, и помалкиваем — мало ли, может, эти Пусси-Лесси тоже по-шелдрейсовски тянут?

К счастью, вернулся с перекура их Кошачье-Собачий тренер. Посвистел в свисточек, и Пусси — меня, а Лесси — Братка напоследок облизали и рванули на тренировку.

Здесь, в Голливуде, не забалуешь. Здесь даже «звездам» иногда так дают под хвост, что не обрадуешься. Дело есть Дело, а все твои личные заморочки — это твои заботы. Большие деньги тебе платят за работу, а не за голубые твои глазки. С глазок можно только начать свои первые шаги, а все остальное уже нужно доказывать делом: точным выбором общения — с кем приятельствовать, а с кем и не очень, талантом, настырностью, работой и умением вовремя показать клыки... В смысле — зубы.

И уж точно знать, как говорят некоторые Собачки, «где лизнуть, а где и тявкнуть...»

Как только наши Пусси-Лесси усвистали в состоянии глубокого сексуально-эротического удовлетворения, так я сразу же открыл рот, чтобы спросить у Братка: что его так встревожило? К чему он так принюхивался? К этому времени я уж понял, что это Братковое принюхивание не носило никакого трахательного характера. Если бы он действительно захотел мою Пусси, то у него не шерсть встала бы на загривке, а кое-что другое. И не на загривке.

Но тут бесшумно подкатил на электрокаре Боб, забрал Братка и увез его в трейлер — кормить. А мне пришлось немедленно бежать на работу...

* * *

Снимали довольно сложную, как я теперь понимаю, сцену. С многочисленными перемещениями в декорации «квартиры Глаши», с жуткой трюковой «дракой» нашего «частного детектива» и парочки «исламских террористов», которыми командует один «русский гангстер». Естественно, что в драке принимают участие и «бедная девушка Глаша», и ее «Суперкот Миша»!..

Рэя Уоттена и Нэнси Паркер в особо сложных трюковых ситуациях подменяли Дублеры — прекрасно тренированные профессиональные Каскадеры-Трюкачи. Кстати, почти все — приятели нашего Боба по их прошлой совместной работе.

Но нужно отдать должное и немолодому Рэю, и сильно молодящейся Нэнси — они были оба в превосходной форме и некоторые трюки, не очень опасные, делали сами...

Я только никак не мог взять в толк — откуда «бедная русская эмигранточка Глаша» так лихо и замечательно дерется стилем не то кун-фу, не то тхеквондо и потрясающе владеет неизвестно откуда взявшимся самурайским мечом?!

От бывшего Рыжего, ныне перекрашенного под меня Кота-Каскадера, я решительно отказался, чем сильно обрадовал нашего оператора Игоря Злотника. И мне это «вопиющее беззаконие с юридической точки зрения» было разрешено самим стариком Стивом!

Конечно, тут немаловажную роль сыграла газетно-телевизионная шумиха, раструбившая о нашем настоящем участии в освобождении Тимурчика и захвате банды боевиков-террористов из «Армии Защиты Исламских Свобод»...

На нас с Братком и Тимуром и на Боба с Джеком сбегался посмотреть чуть ли не весь «Парамаунт»!

И тогда старый Стив мудро решил, что если он потом объявит на весь свет, что Кот Мартын-Кыся Плоткин-Истлейк фон Тифенбах исполнял самостоятельно все головоломные трюки, не прибегая к услугам профессионалов, — это только увеличит «будущую кассу нашего фильма»! Так заявил Стив, когда страховая компания и банк, давший бабки на нашу картину, встали на дыбы при этом известии.

Кроме всего, Стив потребовал от тех двух сценаристов-наемников срочно дописать парочку сцен с Братком — «Приятелем Суперкота Миши».

Сценаристы принесли такой непроходимо-слюнтяйский бред, что Клифф Спенсер послал их двоих в одну жопу и несколько «Кугуарских» сцен сочинил сам. Это было не намного лучше, но значительно ближе его режиссерскому сердцу.

Таким образом Браток попал в официальные члены съемочной группы, а его Художественным Руководителем был назначен, естественно, Я!

Однако при заключении договора с Братком было решено все официальные бумаги оформить на сержанта лос-анджелесской полиции Чжи-Бо и назначить его — бывшего Каскадера-Трюкача — личным тренером Братка с почасовой оплатой, выражавшейся в довольно приличной сумме. Браток был официально взят на довольствие студией старика Стива и отдельной статьей расходов был введен в бюджет всего фильма...

* * *

— Слушай, Мартын! А каким образом тебе пришло в голову прыгнуть со шкафа под потолок, оборвать занавеску и в падении накрыть ею последнего «террориста»? — спросил меня Клифф Спенсер.

— А тебе не понравилось? — задал я ему встречный вопрос.

Естественно, через Тимура.

Мокрый и взъерошенный, я сидел под прохладной воздушной струей кондиционера и пытался перевести дух после всего того, что мы натворили в этой несчастной декорации, снимая последний дубль сцены «драки и победы над темными международными силами»...

— Нет, нет!.. Очень понравилось! Иначе бы я прервал съемку, — поспешил заверить меня Клифф, и я почувствовал в его словах абсолютную искренность. — Просто мне хотелось бы понять твое движение души, когда ты вдруг принял это несрепетированное решение.

— Видишь ли, Клифф... Вряд ли я смогу толково ответить тебе про «движение души». Думаю, что в этот момент у меня его и не было, — честно ответил я. — Скорее всего я поступил так, как поступил бы, если бы все это происходило в действительности. Мне вдруг показалось, что это единственно возможный выход из ситуации, в которую мы вляпались с Нэнси и Рэем. И если я сию секунду не предприму чего-нибудь этакого — все остальное будет стопроцентной липой...

Клиф внимательно посмотрел мне в глаза, осторожно и уважительно пожал мою правую переднюю лапу и сказал:

— Я тебе очень признателен, Мартын. Жаль, что мне самому не пришло это в голову...

* * *

Когда мы все — Наташа, Джек, Тимур, Боб, Браток и я вернулись после съемки со студии в отель, на автоответчике нас ждали несколько записей звонивших нам Людей.

Первый звонок был от Морта Пински — Джекова брата. Он вернулся со всеми своими внуками и Айрин откуда-то, куда его на время наших «боевых» событий упрятал Пит Морено. Морт приглашал в гости. Из некоего калифорнийского захолустья он приволок целую коллекцию феноменальных вин и требовал их немедленного и совместного распития!..

Второй звонила из Нью-Йорка Рут. Продиктовала нам номер телефона в своей больничной палате и просила отзвониться с учетом разницы во времени.

Вот эту «разницу во времени» — я никак не могу взять в толк! Ну как это может быть: если у нас сейчас в Лос-Анджелесе девять часов вечера, то в Нью-Йорке уже полночь?! А предположим, в Мюнхене — у Фридриха фон Тифенбаха — вообще шесть часов утра?.. А у моего дорогого Водилы, в Санкт-Петербурге, как безуспешно пытался объяснить мне Тимур, — уже черт знает сколько ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ?! Хреновина, которая может любого Кота свести с ума и подорвать его веру в свои неограниченные возможности. А это очень вредно для кого бы то ни было. Тем более для Котов!

Третий звонок был от Пита Морено. Он у сына в Медицинском центре и ждет нашего звонка на свой сотовый телефон, как только мы вернемся в отель.

Четвертый и последний звонок был просто отвратительным!

Чей-то противный, но явственный шепот с очень хорошим английским и почти неуловимым восточным акцентом, мерзко подхихикивая, сообщал нам всем, чтобы мы не очень восторгались тем, что захватили тридцать шесть членов «Армии Защиты Исламских Свобод», ибо тридцать шесть рядовых воинов Аллаха — всего лишь крохотная капелька в незамутненном, как слезы, Мировом океане гнева и ненависти ислама, пропитанного духом джихада и Священной веры в Победу зеленого знамени на всей территории «белой» Америки!!!

Последнюю запись мы прослушали несколько раз и долго молчали. Первой нарушила наше молчание Наташа Векслер.

— Я, сколько себя помню, — очень несмелый человек, — сказала она. — Но если бы этот звонок прозвучал бы не столь пышно и чуть менее театрально, я, наверное, испугалась бы гораздо больше. Хотя мне и сейчас не по себе...

Вот тут у всех на глазах наш невозмутимый Джек обнял Наташу за плечи, прижал ее к себе и коснулся губами ее виска.

И Наташа, будучи одного роста с Джеком, как-то умудрилась посмотреть на него СНИЗУ ВВЕРХ, да так нежно, так благодарно, что нам всем вдруг захотелось отвернуть свои морды и лица.

Я думаю, что такое доступно только Умным Женщинам — вдруг уменьшиться в размерах и дать возможность хоть и квадратненькому, но, прямо скажем, невысокому Мужичку почувствовать себя могучим гигантом, способным защитить СВОЮ Женщину от чего угодно!

* * *

После звонка Боба в Медицинский центр Пит примчался минут через сорок. Ему тут же дали прослушать последнюю запись на автоответчике, и Пит переписал ее на свой диктофон. И сказал:

— Если бы вы только знали, как мне накрутили хвост в Управлении за то, что я не поставил этих мудаков... Прости, Наташа! Этих мудаков из F.B.I. в известность о существовании у нас такой организации и не подключил их к ее ликвидации!.. А то они сами не знают?! Они же ждут, что мы приволочем им на тарелочке всю нашу разработку, а потом они, под грохот канонады, уложив в одну могилу и правых, и виноватых, сделают последний завершающий мазок в этой пропитанной кровью картинке... Ладно! Дела потом. Что в этом доме есть выпить?

— Все! — гордо ответила Питу Наташа. — Я еще на студии успела закупить джин, виски, «Севен-ап» Тиму, а себе кампари.

— О ч-ч-черт!.. — выругался Джек. — Еще с твоими деньгами бегать нам за выпивкой!.. Чтобы ты этого больше никогда не делала.

— Ну, если вести отсчет по получаемым гонорарам, то придется тогда гонять за выпивкой мистера Кысю. Он у нас на положении «звезды», ему и платят соответственно. Мартын, ты согласен ходить в лавку за виски?

— Нет, — ответил я. — За виски — не согласен. А вот за кампари для тебя — в любую секунду!..

— Какой джентльмен!.. — всплеснула руками Наташа, с трудом подняла меня и поцеловала в нос. — Потрясающе!..

И, должен признать, мне это было очень даже приятно.

Боб и Тимурчик готовили на кухоньке специальное китайское блюдо — креветки со спаржей под белым соусом. Для приготовления этого соуса Боб из дому захватил несколько цветных пакетиков — ну точь-в-точь как нераспечатанные презервативы! Я их одно время у Шуры видел — немерено.

На вопрос Тимура «Что это?» Боб коротко ответил: «Китайские вкусные порошки», и тут же облаял Тимура за то, что тот плохо вычистил спаржу...

Наташа уже вовсю накрывала на стол в гостиной, и Джек не очень расторопно, но достаточно трепетно и нежно ей помогал.

Перетрахавшийся с Собакой Колли по имени Лесси Браток, попукивая, дрых уже под диваном. Не скрою, пришлось его растолкать и выпереть с его храпом и пуканьем в садик...

Когда же все наконец уселись, Наташа весело оглядела стол и, кого-то процитировав, сказала, что это бунгало в «Беверли-Хиллз-отеле» постепенно превращается не то в клуб «Знаменитых капитанов», не то становится «общежитием имени монаха Бертольда Шварца»...

Никто из нас ни хрена не понял юмора, и Наташино веселье так и повисло в воздухе. Но я понимал, что Наташа имела в виду: с трудом, но я вспомнил, что «Клуб знаменитых капитанов» — была такая детская радиопередача в России, а фразочку с этим «монахом» я уже когда-то слышал от Шуры.

Почувствовав неловкость за всех окружающих, я тут же поспешил сказать Наташе:

— Ты абсолютно права! Я прекрасно помню эту передачу с капитанами (полная липа!) и вот только забыл фамилии тех двух писателей, которые сочинили про Бертольда Шварца.

Что было совершеннейшей правдой.

— Кыся! Ты — гений... — потрясенно проговорила Наташа. — Тим, дружочек! Пожалуйста, повтори мне перевод последней Кысиной фразы...

Все в упор уставились на Наташу. А Тимур слегка растерянно огляделся, словно хотел спросить: «Говорить ей или не говорить?», и все-таки сказал:

— Наташа, я уже минут десять молчу как рыба. Я ничего тебе не переводил. Ты прекрасно говоришь с ним сама... Скажи, Мартынчик!

Ну я и сказал... Вернее, повторил.

— О дьявол... — слабым голосом проговорила Наташа и опрокинула в рот весь стакан с кампари. — Я, кажется, лишаюсь рассудка.

— Наоборот, — успокоил я ее. — Общаясь со мной напрямую, ты очень сильно расширяешь диапазон своего мышления, ибо у нас, у Котов...

— Расхвастался! — желчно вставил Джек.

— Ты просто ревнуешь, — нахально огрызнулся я.

— И не без оснований! — рассмеялась Наташа.

* * *

... Потом сидели, приглушив свет, говорили о делах.

Пит с Джеком потягивали джин с тоником и льдом, Тим сонно сосал через трубочку свой «Севен-ап», а Боб и Наташа тихонько прихлебывали китайский зеленый чай с жасмином из небольших мелких пиалушечек.

Мы с Братком в саду из одной большой плошки вдвоем запивали трехсполовинойпроцентным молоком каждый свое: я — кусок отварного мяса с потрясающей косточкой, Браток — остатки сырой индюшки.

Спать хотелось смертельно! Один раз я невольно прикрыл глаза и даже ткнулся мордой в плошку с молоком. Выспавшийся Браток, бестактная сволочь, даже разоржался! Я так обиделся...

— Чего ты ржешь, мудила?! — возмутился я, облизываясь и утираясь лапой. — Ты же, засранец, только спишь, пердишь, жрешь и трахаешься! А я еще и работаю!..

— Извиняюсь, Шеф... Бля буду, нечаянно! — смутился Браток, но я видел, что его распирает веселье. — Я больше не буду...

И в это время мы услышали всего лишь одну фразу Пита Морено из их полицейского разговора:

— Если бы мы могли обнаружить следы этого Русского с нашим компакт-диском, мы могли бы выйти и на «бугров» этой шушеры, которую мы повязали... Лишь бы найти этого Русского!

Неожиданно я увидел, как из Братка мгновенно улетучилось все веселье, пасть глуповато, но сосредоточенно разинулась, уши встали торчком, а Браток поднял глаза в черное небо, будто что-то напряженно вспоминал...

И вдруг со всех четырех лап ка-а-ак сиганет отвесно вверх — ну как я, только выше раза в три, — ка-а-а-ак заорет по-Животному:

— Все, Шеф, пиздец! Я знаю, где этот Русский!!! В рот меня... Сукой буду! Век свободы не видать!..

— Точнее! — насторожился я.

— Помните, Шеф, когда вы натягивали свою Лесси...

— Лесси натягивал ты, а я пользовал Пусси. Лесси — это Собака. А я трахал Кошку...

— Какая разница, кто кого трахал, Шеф?! Кошка, Собака... Обе — бляди! Так вот, Шеф, от вашей Кошки Пусси-Лесси ПАХЛО РУССКИМ!

Меня словно озарило!

— Точняк!!! — завопил я и бросился на шею Братку. Ах, как отчетливо я вспомнил теперь ЭТОТ запах...

Как же я, старый дурак, не догадался, что меня так смутило в ворохе запахов этой лос-анджелесской кинозвезды Голливуда — урожденной Кошки-Потаскухи с пустыря перед нашим домом в русском городе Ленинграде, ныне — Санкт-Петербурге...

Как это я завалил ухо?! Я же встречался с запахами Русского убивца много раз. Первый — когда он был еще охранником у Бармена (которого сам потом и застрелил...) на круизном судне Ленинград — Гамбург. Он для нас с Водилой еще места в баре освобождал... Второй раз, когда мы с Тимуром встретили его с тем Казахским Немцем на ирландском празднике в Нью-Йорке... Потом, на пути в Лос-Анджелес, в «боинге», когда я беспечно раздавал автографы пассажирам. И четвертый раз, когда обнюхивал его следы в нашем бунгало, после их наглого вторжения в поисках книжки маркиза де Кюстина...

Браток же запах Русского учуял всего лишь один раз — когда получил задание «Русского пропустить, а Немца — тормознуть». Что из этого вышло — известно...

Ох, елочки точеные, не зря мы с Братком оба так тревожно принюхивались к этой рыженькой шалаве Пусси. Хоть она и «звезда» экрана! Что-то же нас насторожило?..

* * *

— Теперь это нужно как-нибудь поэффектнее сообщить нашим! — сказал я.

— На хера? — прямолинейно спросил меня Браток. — Сказать, что нашли этого раздолбая, и все.

— Ах, Браток, Браток!.. — вздохнул я. — Темный ты, как не знаю что... Любое важное известие должно быть преподнесено как потрясение! Вот в чем сила Искусства!..

— Чего-о-о? — Браток и слова-то такого не слышал.

— Глянь-ка, — говорю я ему, — окно в гостиную открыто?

— Ну?

— Я тебя спрашиваю: «Окно в гостиную открыто»?! Чтоб тебя!

— Я и говорю: «Открыто!»

— Если я сяду на тебя верхом, ты сможешь со мной впрыгнуть через это окно в гостиную?

— Не смешите, Шеф. С дерева на балкон прыгали, а тут... Хули тут прыгать-то? Залезайте!

Я влез ему на холку, обхватил сколько мог передними лапами его толщенную шею и говорю:

— Давай! Только не порушь там чего...

— Счас, — говорит Браток. — А почему не войти в дверь? Она тоже открыта.

И тогда я вспомнил одну из фраз Шуры Плоткина, которую я понимал не до конца, но жутко уважал. Сейчас мне показалось, что она будет очень даже к месту:

— Видишь ли, Браток, «в Искусстве важен не сам факт, а показ факта». Валяй!!!

Он даже не подошел поближе к окну, этот Горный Лев! Он и не подумал сократить расстояние своего прыжка, этот невероятный Кугуар!.. Этот чертов Пум-Беспределыцик просто оттолкнулся чуть ли не со средины нашего садика, просвистел со мной хрен знает какое расстояние по воздуху, пролетел сквозь открытое окно и мягко приземлился в гостиной, тормозя всеми четырьмя лапами так, что я едва не шваркнулся через его голову.

Реакция зрителей нашего с Братком спектакля была для нас более чем неожиданной!

Три дырки трех пистолетных стволов уперлись нам чуть ли не в морды, а Джек еще и успел перекрыть Наташу своей квадратной спиной...

Первым пришел в себя Боб. Он спрятал пистолет себе за спину и спросил нас:

— Какая муха вас укусила, джентльмены?

— Какого черта?! — заорал на нас Джек.

— Вы в своем уме? — переводя дух, сказал нам Пит и засунул свой пистолет куда-то под мышку. — А если бы кто-нибудь из нас выстрелил? Почему не в дверь? Она же открыта!..

Браток выразительно посмотрел на меня, дескать, «я же говорил!», но не заложил, корефан, не продал — промолчал.

Я понимал, что срежиссировал эффектную подачу открытия не слишком удачно.

Теперь была надежда только на самую первую реплику! Никаких завитушек. Все предельно просто.

— Мы нашли Русского! — сказали мы с Братком хором.

* * *

... И сполна насладились желаемым результатом. Реакция наших «зрителей» на эту реплику полностью искупила все провальное начало нашего представления. Ах, жаль, что Тимурчик уже спал!

* * *

Мы все рассказали про Пусси! Особенно про то, что она пахнет РУССКИМ! Учитывая присутствие Наташи, мы ловко умолчали обо всех подробностях этой секс-встречи. Все звучало невинно и просто: «Встретили в тренажерном зале нашу бывшую ленинградку. Теперь она здесь „звезда“, снимается из фильма в фильм. Зовут — Пусси. Пахнет тем РУССКИМ УБИЙЦЕЙ!»

— А может, все русские так пахнут, и вы что-то путаете? — усомнился Пит.

— Почему-то ни от Тима, ни от Наташи УБИЙЦАМИ не пахнет! — желчно заметил я. — А они очень даже русские!..

— Я прекрасно знаю эту Пусси, — сказала Наташа. — Эта голубоглазая Кошечка как-то в одночасье покорила весь Голливуд! На нее теперь даже сценарии специально пишут... Я только не знала, что она русская. Хозяйка-то ее — стопроцентная американка. Обожает свою Пусси! И есть за что... В достаточно короткий срок Пусси дала ей возможность купить дом у океана и одеваться на Родео-драйв. А это, как известно, не каждый может себе позволить... Она очень милая, состоятельная, одинокая и вполне доступная дама...

— И когда-то работала в России, — добавил я. — И охранником там у нее наверняка был этот самый Русский убивец!

— Ни хуя себе залепуха, а, братва?! Я знал, что вам это понравится! — позабыв о присутствии Наташи, сказал Браток.

* * *

Адрес миссис Хеллен Форд — так звали Хозяйку нашей голубоглазой Пусси — был выяснен в течение полуминуты, а за ее домом в фешенебельном районе прямо у океана уже к середине ночи было установлено такое плотное наблюдение, обеспеченное самой что ни на есть современной аппаратурой слежения и прослушивания с больших расстояний, что войти в дом миссис Форд или выйти из него незамеченным мог, наверное, только лишь Микки-Маус величиной с кухонного таракана!

Так нам сообщил по телефону Пит Морено, который уже находился у себя в отделе перед компьютером и внимательно изучал досье Хеллен Форд, а заодно и прояснял круг ее знакомых.

Когда он, бедняга, ляжет спать — было совершенно непонятно!

Джек Пински попросил Боба остаться у нас ночевать — на всякий случай, — а сам повез Наташу Векслер домой...

* * *

Вернулся Джек под утро, и от него ТАК пахло Наташей, что мы с Братком спросонья уставились на Джека в каком-то оцепенении!

Ни одному Человеку, даже с самым обостренным и тончайшим обонянием, никогда ТАКОГО понимания запахов не постичь. Во-первых, потому что Джек Пински был предельно чистоплотен и мог пахнуть только самим собой и своим пистолетом. А во-вторых... Да какого черта мы будем так уж скромничать?!

Все-таки мы с Братком — Коты. Хотите вы этого или не хотите, мы — Существа Высшего порядка! И нам доступно то, чего ни один Человек не сможет достигнуть даже в условиях беспредельно развитой Цивилизации!..

Однако это ни в коей мере не умаляет моего прекрасного и уважительного отношения к Людям, которых я люблю. Не всех. Но очень многих...

* * *

Утром ехали на съемку в Сан-Хуан-Капистрано — доснимать общие планы с самолетом и кое-что переснять, но уже со мной.

Как и положено, продюсеры Стив и Бен, режиссер Клифф Спенсер и «Директор оф фотегрефи» (по-нашему — Главный кинооператор) Игорь Злотник посмотрели уже отенятый «натурный» материал на экране, и почти все кадры с моим перекрашенным Котом-Дублером-Каскадером их не устроили. Подозреваю, что это произошло с ними со всеми после вчерашней съемки — «Драка с террористами в квартире Девушки Глаши и Кота Миши»...

На экране они увидели хорошую, чистую и профессиональную работу Кота-Каскадера, а вчера воочию наблюдали, что могу сделать Я! И несмотря на то что любая, а особенно такая, пересъемка стоит жутких денег, все четверо — Стив, Бен, Клифф и Игорь — решили переснять все воздушные сцены с Мартыном!

Час тому назад в отель позвонила Наташа и на удивление свежим и бодрым голосом сказала, чтобы мы ехали туда своим ходом, а наш замечательный «Стар вагоне», наш чудесный трейлер, нашу замечательную квартирку на колесах, со всеми мыслимыми и немыслимыми удобствами, пригонят прямо туда — на аэродромчик вблизи океана. Чтобы в перерывах между сценами мы могли бы там отдыхать и даже репетировать очередную сцену с режиссером...

Ехали мы одной машиной — «линкольном». Боб сидел за рулем, Джек рядом с ним, я по привычке на спинке переднего сиденья, опершись лапами на плечо Джека, а Тимурчик с Братком ютились сзади.

После официального включения Братка в состав съемочной группы его перестали запихивать в багажник, и он, скрючившись, лежал за передними спинками на полу машины, а Тимур валялся на заднем сиденье и читал о себе, вернее, о своем заточении у террористов в половцовском альманахе «Панорама». Теперь, когда мы познакомились с Сашей Половцом и он напечатал «Беседу с Котом Мартыном», мы, никогда раньше не читавшие газет, стали очень даже интересоваться русско-американской прессой. Мне бы еще научиться хоть немножечко читать — вы бы меня просто не узнали!

Браток лежал на ковровом покрытии пола машины, очень неловко поджав под себя хвост и лапы, и шумно, капризно страдал. Ну недостаточно широк был «линкольн» для Братка, и все тут!.. А еще выяснилось, что Браток — гигантский Кот, способный невероятными прыжками перелетать с одного дерева на другое, прямо с земли запрыгивать на второй этаж и запросто спрыгивать на землю с третьего, имел одну весьма распространенную особенность — в автомобиле его мутило и укачивало, как беременную Кошку!..

Первая «ночь любви» явно сломала Джека. Он дремал, откинувшись на подголовник и привалившись щекой к моей лапе. Сзади шуршал газетой Тимур, постанывал и склочно, по-Животному матюгался Браток, угрожая всем, что сейчас наблюет на пол...

— Меньше жрать надо! — строго сказал я ему. — А то обрадовался студийной халяве, чуть ли не всю баранью ногу сожрал и хочет, засранец, чтобы ему было хорошо!.. Только попробуй наблевать — сам и убирать будешь.

— Конечно... — заныл Браток. — Теперь каждый наехать может!.. А чтобы предупредить, дескать, «не переедай, Браток...», так нет. А еще Шеф называется...

С момента зачисления Братка в группу оба наши холодильника — и в отеле, и в трейлере — ломятся от студийной жратвы Братка!

— Может, за тебя еще и погадить?! И жопу тебе подтереть?! — разозлился я. — Заткнись и лежи, дефективный!

Давненько хотел я вставить это словечко... И чтобы как-то разрядить накаляющуюся обстановку, я спросил у Боба:

— Боб! А трюкачам дают «Оскаров»?

— Нет, Мартын. К сожалению, не дают... Хотя это, я считаю, и несправедливо. Тем более сейчас, когда в массовом кинозрелище главенствует ТРЮК! — ответил мне Боб.

— А почему? — удивился я.

— Думаю, от элементарного высокомерия. Когда я еще работал на «Уорнер бразерс», Брюс Девис — исполнительный директор Академии кино — даже позволил себе сказать нам такую хамскую фразу: «Как можно давать „Оскара“ людям, которых взрывом выбрасывает в окно?»

— Вот свинство! — возмутился Тимур. — Прямо расизм какой-то!

— И все заглохло? — открыл глаза Джек.

— Да нет, — усмехнулся Боб. — Режиссер Сидней Люмет, актеры Дастин Хоффман, Марлон Брандо, Арнольд Шварценеггер и еще куча знаменитостей подписали петицию, чтобы трюкачей стали наконец принимать в Академию. Борьба длилась шесть лет и закончилась тем, что четырех каскадеров из двух с половиной тысяч, работающих в Голливуде, все-таки приняли в Академию! Теперь ребята ждут, когда их там станет больше, и образуют свою секцию. Вот тогда и посмотрим...

— Мне плохо... — вдруг томно проговорил Браток.

— Останови машину, Боб, — сказал я. — Баранинка просится на травку. Погулять.

На обочине фривея мы распахнули все дверцы — чтобы Браток мог выскочить из машины в любую сторону. В охлажденный салон «линкольна» хлынула утренняя калифорнийская жара.

Но Браток не испачкал линкольновские ковры. Он, бедняжка, даже не вылез из машины, а просто свесил голову наружу и...

Боб достал из бардачка пластиковый супермаркетовский пакет, завернул его края, сделал не таким глубоким, каким он был, и вдвоем с Тимурчиком они вылили в пакет большую литровую бутылку минеральной воды. После того как Браток «облегчился», Тимур и Боб, удерживая пакет с минералкой четырьмя руками, напоили из него несчастного Братка.

Тому так понравилась газированная вода (я ее терпеть не могу!), что он выхлебал весь литр, вылизал пакет изнутри и попросил еще. Но воды у нас больше не было, и мы покатили дальше.

— Теперь жрать охота! — окрепшим голосом удивленно проговорил Браток.

— Обойдешься, — строго сказал я ему.

Сам же, в душе, как-то очень даже уважительно пожалел эту огромную, мощную, но абсолютно Дикую Божью Тварь, на которую вдруг совершенно неожиданно свалился весь чудовищный груз Цивилизации.

А вот Он — ничего: и в автомобилях ездит, и оружием вокруг него постоянно воняет, телевизоры его окружают, телефоны, компьютеры, кинематограф!.. И Он, Пум-Браток, будучи безжалостно вырванным из своей привычной горно-дикой родной Среды, вынужден вместо себе подобных Пумих-Кугуарих трахать какую-то разнузданную Шимпанзе и совокупляться с восторженной идиоткой длинноволосой Собакой Колли; жрать, Не Убивая, а доставая жратву из холодильника; гадить не там, где ему захочется, а где ему укажут, — вчера, например, в трейлере первый раз в унитаз «сходил» и даже воду за собой сумел спустить! Естественно — с моей подачи...

Но что еще замечательно! Он — Хищник, Убийца, Бандит-Беспредельщик, безоговорочно принял меня как своего Шефа, признал Мое главенство над собой, что, кстати, с моей точки зрения, совершенно естественно! Ибо несмотря на очень разные весовые категории — мы с ним все-таки ОДНОГО КОТОВОГО ВИДА... Но помимо Видовой общности, я стал его «Шефом» еще и потому, что мы, Коты, живем такой Жизнью, в которую он попал только что, веками! И вся та Цивилизация, с которой я начал, развивалась вместе с нами, Котами. И подозреваю, что не без нашего участия и влияния.

А разве не важно, что Он сумел насмерть полюбить двенадцатилетнего Ребенка? Разве можно пройти мимо того, что Пум, я бы сказал, очень продуктивно сотрудничает с Полицией в борьбе с международным терроризмом?! С Полицией, которая имеет строжайший приказ — при любом удобном случае отстреливать таких, как Он!..

Какой же могучей нравственной и волевой закваской нужно обладать, чтобы вот так, иногда с треском и скрежетом, но вписаться в категорически иной, чуждый и неведомый тебе пласт Жизни?!

В это мгновение Тимур сдернул меня со спинки переднего пассажирского сиденья, прижал к себе и зашептал мне в мое рваное ухо, путая английские слова с русскими:

— Ох, Кыся... Какой ты умный!.. Как ты прав! Ну просто — потряс! Равных нет... Как я тебя... Ну просто слов нет!!!

А Браток, лежащий у нас в ногах, поднял голову, посмотрел на меня этак «увлажненно» и тихо сказал по-Животному:

— Спасибо на добром слове, Шеф...

И скупая слеза Хищника выкатилась у него из уголка глаза.

«О ч-ч-ч-ч-черт!.. Да пошли вы все к такой-то матери! Насобачились, засранцы, просекать чуть ли не все, что у меня в башке крутится, ну просто спасу нет! Могу я хоть полчаса побыть сам с собой наедине или нет?!» — подумалось мне.

— Пожалуйста... — виновато сказал Браток.

* * *

Налетался я в этот день — до одури!

Конечно, маленький самолетик не может идти ни в какое сравнение с «боингом» или другими гигантскими аэробусами.

Зато есть настоящее ощущение ЛЕТАНИЯ. А в «боингах» и в тех остальных громадинах, на которых я уже летал, ничего подобного! Какой-то гигантский зал ожидания с периодической жрачкой. Сел в кресло, предположим, в Нью-Йорке, и ждешь, когда оно окажется в Лос-Анджелесе. А тут ты ЛЕТАЕШЬ!..

Ну и обеспечивают они свою съемку, я вам скажу, — сдохнуть можно!

Я уже как-то говорил, что описывать американский киносъемочный процесс мне, Коту, прямо скажем, глуповато. Не по Сеньке шапка...

Но не заметить семнадцати кинокамер, которыми со всех сторон снимались наши воздушные, наземные и внутрисамолетные сцены, просто невозможно! А количество каких-то специальных студийных автомобилей — со звукозаписывающей аппаратурой, с холодильными боксами для пленки, отдельно — для камер, отдельно — для реквизита, для костюмов, для оружия, для декораторов, для художников, для... И еще штук двадцать уже совсем непонятного мне назначения! Не говоря о передвижном компьютерном центре, радиостанции, осветительных машинах, «ветродуях»... Все! Больше не могу. А ведь и десятой части не перечислил!

Сообщу одну небольшую деталь, которая мне еще как-то понятна и по-своему близка: сотовые телефоны.

У нас, у Русских, особенно у богатеньких и удачливых или у тех, которым жутко хочется казаться удачливыми и богатенькими, такой сотовый телефон — он как кастовый знак. Как знамя партии! Как Государственный Герб и Гимн... Это я так со слов Шуры. Что это, честно говоря, я не знаю. Помню, что на один из них смотрят, а другой поют. Но вот что поют, а на что смотрят, я забыл...

Знаю только, что у нас в России сотовый телефон это — «я тебе дам!».

А здесь на съемочной площадке — он у каждого. От номинанта на «Оскара» режиссера Клиффа Спенсера до последнего мексиканца, увешанного плотничьими инструментами. Он (телефон) у него висит на поясе комбинезона между молотком и стамеской. А у довольно жопастенькой девицы, протирающей пыль на стеклах автомобилей, такой телефон заткнут за пояс излишне коротких шортиков.

«Излишне короткие шортики» в моих Котовых устах — это вовсе не ханжество! Просто мне стало жалко Тимурчика, который как увидел эту хорошенькую задницу в этих «излишне коротких» шортиках, так, по-моему, сразу все языки забыл. Я к нему по-шелдрейсовски, а он мне в ответ — только смотрит и дышит, дышит и смотрит! Причем не на меня, а на эти шортики... И главное, как дышит!!! Я его еле-еле в себя привел провокационным вопросом: давно ли он последнее письмо от Маши Хотимской из Израиля получил? Не скажу, что «как рукой сняло...», но он хоть дышать ровнее стал.

Да!.. Я же совсем забыл про огромный автомобиль с фургоном, у которого открывались боковые стенки, а там, внутри, как ящики в письменном столе, штук сто выдвижных духовочек. А в них горячие обеды для каждого члена группы! И все на халяву!.. Ящичек — обед, ящичек — обед... А там и закусочки всякие прикольные, и супы — какой хочешь, и вторые блюда, а уж сладкого — хоть облопайся! А соки всякие, воды минеральные — хочешь с газом, хочешь — без, лимонады, тоники, содовые — как говорится, хоть жопой ешь! Но это уже в другой машине. Вся машина — сплошной холодильник. Ничего себе уха?! Но есть и кофе, и чай, и... Да ну их, на хрен. Потом они удивляются, что у них. куча бабок уходит на фильм. Еще бы! Одних электрических кабелей было через весь аэродромчик напутано такое количество, что шагу ступить было нельзя...

А сколько стульчиков — складных, деревянных с черными матерчатыми спинками и сиденьями?! И на каждой спинке прямо по черному написано: «Клиффорд Спенсер» или «Игорь Злотник», или есть еще стул Стива, на всякий случай, если приедет на съемку. Эти надписи мне Тимур прочитал.

А потом подошла к нам Наташа Векслер — физиономия прямо-таки светится утренней радостью — и говорит нам по русски:

— А что же вы этот стульчик не заметили?

И показывает нам точно такой же деревянный складной стул с черным матерчатым сиденьем и такой же матерчатой спинкой, но только выше всех остальных стульев. И на нем тоже что-то написано.

Тимурчик глянул и чуть в осадок не выпал:

— Кыська! Это же ТВОЙ стул!!! Гляди, чего там написано: «М-р Мартын-Кыся. „Суперкот“».

— Ну да?! — говорю.

— Вот тебе и «ну да»! Прыгай...

Я впрыгнул на СВОЙ стул и сразу же понял, почему он выше всех остальных. Рядом со мной в свой стул плюхнулся Игорь Злотник. Так моя морда и его лицо оказались на одном уровне! Чтобы нам разговаривать было удобнее...

— Русская сборная Голливуда выходит на поле! — усмехнулся Игорь и тоже по-русски спросил: — Как живете, караси?

— Ничего себе, мерси! — ответила ему Наташа.

И так счастливо, совсем по-девчоночьи улыбнулась, что Игорь даже хмыкнул и сказал:

— Наташка, ты сегодня выглядишь — бесподобно! Это я тебе как оператор говорю... Тебе безумно к лицу нью-йоркская полиция!

— Это так заметно? — испугалась Наташа.

На что мы втроем — Игорь, Тимурка и я, не сговариваясь, хором сказали ей:

— Еще как!!!

Из-за огромного скопления Людей Братка пришлось запереть в нашем трейлере, врубить кондиционер — благо все, от электричества до канализации, уже было подключено, — выдать Братку пайку жратвы и воды и уговорить его не высовываться от греха подальше.

Аэродромчик почти на берегу океана...

Два небольших самолета, тоже нафаршированные кинотехникой. А на воде — спасательные катера с водолазами...

А вокруг еще столько всяких кинематографических подробностей, в которых я ну уж совсем не рублю. А Боб, который нам с Тимуром все это объяснял, слинял, сукин сын, в трейлер к мисс Нэнси Паркер. Чего-то она там помочь его попросила. С чем-то разобраться. Она вообще так глаз положила на нашего китайского Бобика, что последнее время просто не давала ему прохода! Конечно, можно было спросить у Джека, который как увидел, что Боб смылился, так от нас с Тимурчиком — ни на шаг! Но Джек сам в кино ни фига не петрил. А все остальные знакомые были уже так заняты подготовкой к съемке, что дергать кого бы то ни было не хотелось.

* * *

... Спустя полчаса собрались в трейлере Рэя Уоттена: Клифф Спенсер, Нэнси Паркер (от которой за версту пахло нашим Бобом!), Игорь Злотник, мы с Тимуркой и актер-трюкач, играющий террориста. Рэй, Нэнси и «террорист» были уже в гриме и «игровых» костюмах.

— Мартын, у тебя сегодня в основном «самолетные» планы, — сказал мне Клифф Спенсер. — Что-то снимем в самолете на земле, что-то — в воздухе. Тим прочитал тебе кусочки из сценария с этими сценами?

— Да, — ответил я через Тимура.

— Превосходно. Значит, ты понял: как только вы с «Глашей» садитесь в самолет «Детектива», ты сразу же начинаешь нервничать — чувствуешь, что в самолете есть кто-то еще!.. Помнишь?

— Да.

— Но сразу найти террориста не можешь. Он прячется за, казалось бы, глухой перегородкой в хвосте самолета. Ты всеми силами пытаешься обратить внимание Нэнси и Рэя на то, что в самолете есть кто-то еще, но они слишком заняты друг другом, и ты в отчаянии мечешься по самолету и нервничаешь еще больше!

— А они что, полные идиоты и не видят, как их Кот дергается и принюхивается? — спросили мы с Тимуром у Клиффа. — Неужто их это не встревожит? Тем более что они знают про угрозы террористов!

— Верно... — задумчиво сказал Клифф.

— А может, они думают, что ты нервничаешь оттого, что впервые летишь на самолете? — предположил неуверенно Игорь.

— Тогда это уже не «Суперкот», а трусливый истерик и психопат, — снова сказали мы с Тимуром.

— Мартын прав, — заметил Рэй. — Мы с Нэнси обязаны отреагировать на метания «Миши»...

Нэнси пожала плечами. Мы поняли, что она-то считает, что в кадре и «Миша», и «Детектив» должны реагировать только на нее, а не на Кота. Я заметил, что Женщины, за исключением нашей Рут Истлейк, почти не умеют мыслить логически...

Понял это и умница Клифф:

— Нэнси, детка! А ведь это идея — вы настолько сжились со своим «Мишей», что совершенно одинаково четко реагируете на неясную еще опасность... А? Как ты на это смотришь? Уж кто-кто, а ты это сделаешь по первому классу. Я в этом не сомневаюсь. Давайте попробуем выстроить мизансцену таким образом... Внимание, ребята!

* * *

Я даже не буду пытаться рассказывать, как мы все умудохались за весь этот «съемочный день»!

К полудню, когда было уже отснято несколько «планов» (так называются кусочки сценарной сцены), жарища разгулялась во всю калифорнийско-ивановскую, и самолет наш болтало в воздухе так, что если бы здесь внутри был Браток, он заблевал бы его весь — от хвоста до пропеллера!..

В небольшом самолетике нас было восемь душ: «Детектив» — Рэй Уоттен, якобы пилотирующий самолет, «Глаша» — Нэнси, «Арабский Террорист» с парашютом, настоящий летчик, одетый и загримированный под Рэя, мы с Тимуркой и Клифф с Игорем Злотником...

Снимали до двух часов дня. Нужно отдать должное Нэнси Паркер: несмотря на то что на «обговоре» и на репетиции она, сучка, очень даже крутила носом из-за своей «второстепенности», как ей причудилось, на съемке она работала безукоризненно! С выдумкой, поразительной тренированностью и пластикой... Нет, что ни говори, а Нэнси была настоящей «звездихой» — работягой! Надо — значит, надо! И все личное в эти секунды — побоку.

То же самое я могу сказать и про Рэя Уоттена. Ах как рано его стали потихоньку списывать с голливудских счетов... Ну да авось сделаем нестыдный фильмик, может, еще и вспомнят Рэя не один раз...

* * *

В два часа был всеобщий обед, перерыв, за который я успел и погадить, и с Братком потрепаться, а уже в три часа дня мы снова поднялись в воздух лля последней сцены, часть которой сняли в основном на земле, внутри самолета. А фон за иллюминаторами, сказал нам с Тимуром Игорь Злотник, сделают потом, при помощи специального компьютера...

Сцену можно было бы назвать — «Нападение Террориста с парашютом на беспарашютных Детектива, Глашу и Кота Мишу».

В маленький самолет Тимура не взяли — уж слишком там было тесно, да и все было отрепетировано на земле.

Взлетели двумя самолетами. Клифф уселся у открытой двери большого самолета, а вместе с ним там были еще два кинооператора — помощники Игоря и специальный оператор-парашютист.

В сценарии это выглядело так:

...из-за перегородки должен был выскочить «Террорист» и попытаться погубить «Детектива», «русскую девушку Глашу» и ее любимого «Кота Мишу».

«Террорист» стреляет в «Детектива», ведущего самолет над океаном, ранит его, но в схватку вступает «девушка Глаша»...

«Кот Миша» в это время помогает раненому «Детективу» удерживать штурвал в слабеющих руках...

А за их спинами «Глаша» бьется с «Террористом» не на жизнь, а на смерть! «Террористу» удается открыть дверь самолета, и он пытается выбросить «Глашу» в океан хрен знает с какой высоты!..

Но в эту секунду происходит некоторая смена позиций: «Глаша» ухитряется выскользнуть из рук «злобных террористических сил», и сам «Террорист» на мгновение оказывается в проеме самолетной двери!..

Именно этим мгновением и обязан воспользоваться «Кот Миша»!

Он должен оставить штурвал в руках приходящего в сознание «Детектива» и прыгнуть всеми четырьмя лапами вперед в грудь «Террориста», и вытолкнуть его из самолета к чертям Собачьим!!!

Таким образом спасти и свою «девушку Глашу», и ейного возлюбленного, раненого «Детектива», и самолет...

Вот такой трючок предстояло нам снять в воздухе. Вернее, заключительную часть сцены. Кое-что, чтобы не рисковать понапрасну, мы успели снять на земле. Например, основную драку...

Снимать эту сцену изнутри нашего самолета должен был Игорь, а с параллельно летящей машины — его помощники.

Одновременно с выпадением «Террориста» из нашего самолета, из соседнего, летящего рядом с нами — крыло в крыло, так близко, что я даже вижу, как Клифф и Тимур приветственно машут мне рукой, оттуда должен был выпрыгнуть специальный кинооператор-парашютист с камерой, укрепленной на шлеме, и снимать нашего падающего «Террориста», сопровождая его камерой до самого «приводнения».

Нужно ли говорить, что и «Земля», и «Воздух» (оба самолета), и каждый сотрудник в отдельности, включая сюда все спасательные службы, как на земле, так и на воде, и полиция — естественно, были соединены между собой четкой, постоянной и бесперебойной связью!..

Вот такие пирожки... как говорит Тимур.

Но произошло кое-что непредвиденное и несрепетированное!

* * *

Для того чтобы я в пылу сражения, по запарке, не мог бы своими когтями и в самом деле поранить каскадера-парашютиста, изображавшего «злобного Террориста-убийцу», и чтобы потом продюсеры не платили бы ему по страховке сумасшедшие бабки, были предприняты серьезные меры предосторожности.

Маска, прикрывавшая лицо «злодея», была изнутри простегана толстой материей — смесью поролона с вязким трикотажем. Наташа Векслер мне все потом объяснила...

Этим же материалом была подстрахована изнутри и вся передняя часть «игрового» костюма «Террориста» — чтобы мои когти, не дай Бог, не вонзились бы ему в грудь или горло... Все еще зависело от того, куда я в прыжке попаду своими четырьмя лапами, когда буду выкидывать его из нашего самолета.

Продумано было все до мелочей!

Теперь мы летели над океаном и только ждали команды Клиффа с соседнего самолета. Я знал, что как только мы наберем нужную высоту, а «Террорист» займет свою исходную позицию в проеме открытых дверей, в нашем самолете громкоговоритель скажет голосом Клиффа:

— Внимание! Экшен!!!

Дескать, «Мотор!!!», как кричат наши русские кинорежиссеры. Я сам, правда, не слышал, но так сказал Игорь Злотник, когда я спросил у него, что такое «Экшен».

Короче — «Экшен!!!», и мы немедленно начинаем действовать точно по предварительной «раскадровке», а Игорь включает свою камеру...

Дальше я вынужден повториться, ибо это очень важно!

...я вижу «Террориста», на секунду оказавшегося у открытой самолетной двери...

...отталкиваюсь что есть силы от спинки пилотского кресла...

...мгновенно перелетаю чуть ли не через весь наш самолетик и мощно ударяю «Террориста» всеми четырьмя лапами (желательно!) в грудь!..

...«Террорист» истошно вопит от ужаса и...

...выпадает из самолета!..

...в ту же секунду из соседнего самолета вываливается кинооператор-парашютист и начинает делать свое дело...

Я тут же перепрыгиваю вновь к пилотскому креслу «раненого Детектива» и начинаю спешно зализывать ему его рану!..

(С моей точки зрения, полный бред сивой кобылы, но Клиффу хочется именно так!..)

...«девушка же Глаша», рыдая от счастья, бросается делать то же самое... Не в смысле «зализывать рану», а в своей «истинно русской самоотверженной нежности» — поддержать подорванные силы своего любимого...

И все! Тем более что с земли нас тоже снимают шесть камер.

По команде Клиффа Игорь выключает свою камеру, и мы можем идти на посадку.

Но если, с точки зрения Клиффа Спенсера, мы сделали что-то не так или по ходу действия его озарит новое решение этой же сцены, мы поднимемся в воздух еще раз и начнем все с самого начала — с учетом новых идей режиссера Клиффорда Спенсера.

Только «Террористу» придется поменять мокрый костюм на сухой и по этой же причине сменить парашют.

Так что же такое «непредвиденное» и «несрепетированное» произошло?

А вот что...

— Внимание! Экшен!!! — рявкнул наш громкоговоритель.

Игорь включил камеру и для верности крикнул мне по-русски:

— Пошел, Мартын!!!

Я изображаю жуткую, озлобленную, дикую харю и действительно невероятным прыжком сигаю через весь самолетик, с лету вдаряю четырьмя растопыренными лапами в грудь «Террориста» с такой силой, что мог бы, наверное, и Слона вытолкнуть!..

... НО, К НЕСЧАСТЬЮ, ПРОНЗАЮ КОГТЯМИ ВСЕХ ЧЕТЫРЕХ ЛАП ВЕРХНИЙ СЛОЙ КОСТЮМА «ТЕРРОРИСТА» И НАМЕРТВО ЗАВЯЗАЮ В ЕГО ВНУТРЕННЕМ СТРАХОВОЧНОМ СЛОЕ! ТО ЕСТЬ БЕСПОВОРОТНО К НЕМУ ПРИКЛЕИВАЮСЬ!..

И, как говорил Шура, «ни тпру, ни ну, ни кукареку...».

А удар такой, что Каскадер-Трюкач, уже понимая, что дубль сорван, все равно не удерживается в проеме двери, и мы с ним вываливаемся из самолета под его комментарий, который в переводе на русский язык звучит приблизительно так:

— Ой, ёб твою мать!!! Только этого нам еще и не хватало!.. Держись крепче, разъебай кошачий!!!

А ветер в ушах такой, что мне все его матюги — до лампочки! Я их все равно почти не слышу, только догадываюсь...

Лапы свело судорогой, когти еще глубже вонзились и — как мне показалось от страха — аж загнулись там!..

Спасательные катера внизу, которые вот только-только казались совсем малепусенькими игрушечками для младшего школьного возраста, сейчас вдруг жутковато стали увеличиваться в размерах и стремглав нестись нам навстречу!!!

А рядом с нами, расставив в стороны руки и ноги, в каком-то балахонистом костюме со шлемом и кинокамерой на башке падает тот самый парашютист-оператор из второго самолета и показывает нам большой палец!.. Нашел время, мудила.

Но тут мой «Террорист» крепко-крепко прижимает меня к себе одной рукой и орет мне в ухо:

— Держись, Мартын хуев! Сейчас тряхнет так, что своих не узнаешь!..

И выдергивает кольцо с веревкой... Как что-то там зашелестит, затрепещет у него за спиной, нас ка-а-а-ак рванет вверх, как хлопнет что-то там над башкой и...

... ТИШИНА!..

Слышу, как у моего «Террориста» сердце бьется.

И свое сердце слышу — тоже молотит. Но быстрее, чем у него...

И спасательные катера внизу будто резко остановились лететь нам навстречу и катастрофически увеличиваться в размерах. Так медленно-медленно приближаются и все...

И главное, мы здесь в воздухе всех идеально слышим! Даже когда там внизу говорят вполголоса.

Я чуть приподнял голову, посмотрел наверх, а над нами такой оранжевый парашютный купол четырехугольный и слегка вытянутый. Очень похожий на гигантскую сладкую булочку.

Потом вниз посмотрел — берег почти рядом. Вспомнил, как мы с Шурой и Тимурчиком по телевизору в Нью-Йорке смотрели парашютные соревнования. И там они приземлялись — куда хотели! Так охренительно они управляли своими парашютами! Два тросика с ручками, и туда-сюда, туда-сюда... И порядок.

Я своему «Террористу» без малейшей надежды на понимание в такой экстремальной ситуации говорю по-шелдрейсовски:

— А ты не можешь сделать так, чтобы приземлиться на пляже? А то я плавать не умею...

А тот мне автоматом отвечает:

— Делать не хрена! Как говорят немцы — «киндер-шпиль». То есть — «детские игры».

— А ты — немец? — спрашиваю.

— Нет, — говорит. — Просто в школе хорошо учился. Ты крепко держишься?

— Крепко, — говорю.

— Тогда держись еще крепче. Я тебя отпускаю. Мне для маневра нужны обе руки свободные.

— Валяй, — говорю. — Отпускай!..

Убирает он с меня левую руку, берется за тросики с ручками и ловкенько начинает ими шуровать. И мы с таким замечательным скольжением начинаем, слава Богу, приближаться к берегу...

А там оба самолета уже сели, чувствуется вокруг них легкая паника, и я отчетливо слышу, как кричит мой Тимурчик:

— Кысичка, родненький! Держись, умоляю!!! Я тебя сейчас спасу!.. Прыгай прямо на меня!!!

И вижу, бежит мой отважный мальчик от самой посадочной полосы, руки раскинул в стороны — готовится ловить меня...

А земля, вернее, песок пляжный, уже вот-вот под лапами окажется!..

Он, наверное, действительно здорово в школе учился, этот «Террорист», потому что перед самым-самым приземлением, когда я уже ожидал удара о пляж, он неожиданно потянул на себя эти тросики с двух сторон, и мы опустились так медленно и мягко, что я даже лизнул его в нос!

Выпростал когти из его костюма и прямо с него — хлобысть! — и на Тимурку... Но так как за последнее время я трахаюсь чисто эпизодически, а жру очень даже сытно и планомерно, то я малость прибавил в весе. И когда я на Тимурчика прыгнул с этого своего «Террориста», то Тимур на ногах не удержался и шлепнулся вместе со мной на попку! Тут все сбежались и давай ржать от радости, что мы не убились...

А когда отсмеялись, отрадовались, слышим вдруг:

— Ой!..

Оглядываемся, а наш бесстрашный «Террорист», наш замечательный Каскадер-Трюкач, наш превосходный парашютист у всех на глазах бледнеет, ноги у него подгибаются, и он в глубоком обморочном состоянии опускается на песок.

Вот когда нам и пригодилась «скорая помощь»!

С ба-а-а-а-льшим трудом привели Каскадера в чувство, спрашивают: что с вами, дескать? Что вас так потрясло?! Вы же не первый раз с парашютом прыгаете...

А он закатывает глаза под лоб, снова начинает отключаться и шепчет:

— Доктор... С головой что-то... Мне причудилось, что я в воздухе с Котом разговаривал...

— Ну и что? — говорит доктор. — Ничего страшного. И я со своим котом дома разговариваю.

— Но мне показалось, что ОН со мной РАЗГОВАРИВАЛ...

Тогда доктор поворачивается к своим помощникам и говорит:

— На носилки и в машину!

Хорошо еще, что вовремя подскочили Джек с Бобом и Наташа. Начали что-то шептать доктору, объяснять, на меня показывать...

А то уволокли бы беднягу в психиатричку. Джек ему стакан виски откуда-то притащил, наш «Террорист» шлепнул стакан и в себя пришел слегка. Однако со мной разговаривать еще трусил.

Но я все равно абсолютно согласен с Арнольдом Шварценеггером: Трюкачам обязательно нужно давать «Оскары»!

* * *

— Мартын! Ты потрясаешь меня с каждым днем все больше и больше! — сказал мне Клифф Спенсер. — Не скрою, я поначалу несколько остерегался всей той рекламной шумихи, которая сопровождала тебя по Америке. Зная наших, я был свято убежден в том, что две трети славословий в твой адрес — досужие и не очень талантливые выдумки. Теперь же я понимаю, что они — и телевидение, и газеты, и журналы — ни черта в тебе не поняли! Они проглядели в тебе самое главное — мудрое и раскованное творческое начало... Когда-нибудь я напишу книгу обо всех, с кем мне хорошо работалось. И в этой книге тебе будет принадлежать немало страниц. Даю тебе в этом слово!..

После чего Клифф пообещал, что все снятое сегодня войдет в фильм с первого до последнего метра! При любом монтаже!!!

И пригласил нас всех к себе на день рождения. Даже Братка...

* * *

Но СВОИМ я рассказал все абсолютно честно!

И в распиздяйстве покаялся — не проверил костюм Трюкача заранее, и как чуть не угадился от страха и паники, пока парашют не раскрылся, и в том, что моей заслуги в этом кадре ни хера нет ни одного грамма — сплошная невезуха, обернувшаяся черт-те чем!..

СВОИ все поняли и поклялись молчать в тряпочку. Один Браток никак не мог врубиться, о чем это мы говорим. Но мы посоветовались и решили не загружать Братка излишней информацией...

Вполне возможно, что эти страницы удивят вас некоторой сухостью изложения с легким налетом полицейской протокольности.

Но это будет уже систематизированная мной, организованная выжимка из многоходовых и зачастую бредовых комбинаций и предположений, находок и ошибок, споров до хрипоты, неумеренного потребления виски со льдом и еле разбавленного джина одними и непомерного количества зеленого китайского чая с жасмином — другими. Вернее, другим.

Причем каждый из участников всех этих разговоров мог в любой момент на полуслове сорваться с места и умчаться — Пит в больницу к сыну или в Управление полиции, Джек «отвезти» Наташу домой и вернуться только под утро, а наш китайский Бобик с некоторых пор вполне мог исчезнуть на пару часов в трейлере мисс Нэнси Паркер — обворожительной стервы и грандиозной «суперстарихи» сегодняшнего Голливуда, которой вот захотелось красивого полицейского китайца залучить к себе в койку — так вот «вынь и положь»! И наш Бобик, видать, «вкладывал» и «вынимал» очень даже качественно. Потому что стервозности в Нэнси поубавилось почти вполовину. Это вся съемочная группа почувствовала...

Но чтобы не создалось впечатления, что Боб и Джек, пустившиеся в любовную половуху, напрочь позабыли о своем служебном долге, сообщаю: теперь, после инцидента в Калвер-Сити на бывшей территории киностудии «Метро-Голдвин-Мейер», ни одной секунды Тимур, Браток или я не оставались без присмотра кого-нибудь из них, вплоть до утомительной назойливости и бестактности — «куда пошел?», «зачем пошел?», «что ты там вынюхиваешь?..».

Относительной свободой мы пользовались только лишь в трейлере на «Парамаунте» и в нашем садике при бунгало «Беверли-Хиллз-отеля». Куда мы с Братком и перенесли наши основные блядки: в трейлере мы с Братком шпокали Пусси и Лесси, а в нашем бунгальском садике — окрестных Кошек и кого придется из соседних богатых домов. Но все это происходило в дурацкой спешке, без предварительных любовных игр и забав, что резко снижало планку наслаждений. Каждый раз ЭТО нужно было сделать до прихода Тимура или ждать, когда он наконец задрыхнет.

Браток перетрахал чуть ли не всех Собачек дамского пола нашего неслабенького района. Как эти ухоженные и наманикюренные, завитые и пахнущие какими-то специальными Собачьими шампунями Сучки оказывались у нас в садике — одному Богу было известно!

Они шли на жуткий запах Хищника и Самца в диком страхе, необоримом любопытстве и испепеляющем Желании!!! И если бы я не установил разумную очередность Братковых совокуплений, Браток уже давно протянул бы ноги от истощения.

Но однажды, когда одна из особо подвинутых на сексе дурех из породы Королевских Пуделих завизжала от наслаждения в нашем садике во весь свой кретинский голос, на ее визг выскочил ночевавший у нас Боб и, не разобравшись, в чем дело, с ходу огрел Братка какой-то дубиной по жопе.

Браток яростно оглянулся, готовый к смертельному бою, но увидел Боба и тут же поджал хвост.

А вот Пуделиха из соседнего миллиардерского дома, в истерике прерванного акта наслаждения, бросилась на нашего бедного Боба как сумасшедшая!..

Хорошо, что Браток успел засветить ей лапой по рылу и враз отключил эту Королеву от реального мира.

Боб понял свою ошибку. Ему причудилось, что Браток решил схавать эту бедную Собачку. Он долго извинялся перед Братком и даже разрешил потом Братку дотрахать очухавшуюся минут через пятнадцать Королевскую Пуделиху. Что Браток незамедлительно и сделал.

... Итак, в ходе предварительного следствия и допросов каждого из тридцати шести обосравшихся воинов джихада выяснилось:

1. Все эти тридцать шесть говнюков были хоть и верными солдатиками Аллаха, но всего лишь — рядовыми. И даже самый Главный из них — организатор похищения Тимурчика, тот самый, который так нагло разговаривал с нами по телефону и требовал, чтобы полиция отыскала ему Русского гангстера, тоже оказался, как говорит наш сосед по дому в Квинсе мистер Борис Могилевский, «еле-еле поц»...

2. Своих Боссов и Генералов от терроризма никто из них никогда в глаза не видел. Указания получали по телефонам, факсам и электронной почте. И всегда сложно зашифрованные.

3. Им было известно, что Русский и Казахский Немец замочили в самолете курьера, который вез их Боссам что-то такое, за что те готовы были выложить четыре миллиона долларов. Но курьер был не только курьером, но еще и основным консультантом по тем документам, за которые Маршалы «Армии Защиты Исламских Свобод» были готовы заплатить такую крупную сумму.

(Морт Пински — брат Джека, ученый с мировым именем как раз в этой области, сказал нам, что проект ОКУЯНа стоит в тысячи раз дороже!).

4. Но Русский и Казахский Немец решили сами получить эти четыре миллиона и напрямую передать проект Хозяевам всех террористов. Вот когда эти засранцы из Калвер-Сити и решили отловить неожиданных соискателей этих денег! Но Немца «неожиданно» не стало. А Русский бандит оказался умнее и опытнее, чем все Генералы и рядовые этой исламской «Армии...».

5. Тогда этим отморозкам пришла в голову нездоровая идея заставить полицию поймать для них Русского и эти четыре миллиона захапать самим! Для чего они и украли Тимурчика, четко рассчитав, что за него полиция ляжет костьми и откупится тем, что передаст им в руки Русского убивца. А они за четыре-то миллиона уже выжмут из Русского все, что так нужно их Боссам!

6. Сами же Боссы, готовые купить у оголодавших русских ученых проект Оптического Квантового Усилителя с Ядерной Накачкой, находились вне пределов полицейской досягаемости... От того, что Аллах потерял тридцать шесть верных воинов Аллаха, Боссам было ни жарко ни холодно. Напрямую они никогда не контактировали, а посему ничем не рисковали.

7. Официальные же обвинения могут быть предъявлены лишь тем двоим дуракам, которые взорвали бензоколонку, и Главарю этих тридцати шести исламских раздолбаев — за похищение Тимура. Все они были сняты на видео, и тут им не отвертеться.

Остальным можно инкриминировать только незаконное ношение оружия. Так что хорошо, если удастся упечь за решетку человек пять — не больше. А тридцати потенциальным бандитам-фанатикам придется только погрозить пальчиком и отпустить с небольшими штрафами.

Теперь, когда Котом Мартыном и Кугуаром Братком установлено, что Русский гангстер скрывается у Кошки Пусси, вернее, у ее Хозяйки миссис Хеллен Форд, дальнейшие действия полиции, слава Богу, приобрели более четкие и осмысленные проявления. Спасибо Коту Мартыну и его ассистенту — Кугуару Братку. Отдельное спасибо — Кошечке Пусси!

Полицией установлено полное подключение к телефону, факсу, компьютеру и спутниковому телефону миссис Форд, а также тщательно проверяется вся корреспонденция, поступающая в адрес миссис Хеллен Форд и Кошечки Пусси. Ибо не исключено, что среди психопатических посланий поклонников «суперстарочки» Кошки Пусси может оказаться и зашифрованное послание для Русского.

Кстати, в этом нет ничего удивительного! Роясь в Интернете, Тимурчик обнаружил чертову уйму посланий ко мне — Коту Мартыну, Кысе!.. И трогательных, и глуповатых, и даже любовных... Тимур распечатал их все на принтере, скрепил воедино и теперь всем показывает — хвастается мной.

Так как мы точно знаем, что в руках у Русского проект ОКУЯНа, так скорректированный доктором Мортом Пински, что он не сможет причинить никакого вреда даже Котенку-несмышленышу, поэтому арестовывать Русского не имело никакого смысла.

Доказать, что это он расстрелял Бармена когда-то — невозможно; уличить его в том, что они вдвоем убили Павловского в самолете, — почти невероятно. Особенно в условиях американского законодательства...

А вот попытаться предоставить ему максимум свободы, может быть, даже косвенно как-то подсказать ему — как выйти с этим компакт-диском на боссов исламского терроризма непосредственно, а потом самим уже проследить, в чьи руки он попадет? Но самое главное, кто потом будет заниматься реализацией этого «проекта»?

А Русского можно будет потом даже отпустить. Пусть себе летит в Вену, в «Чейз-Манхэттен-банк». У нас в Нью-Йорке этих «Чейзов» — на каждом углу! А теперь, говорят, и по всему миру...

Связаться с отделениями австрийского и российского Интерпола, и пусть они его там попасут аж до самой тюряги.

— В России на него наверняка найдется тонны три «компры», — сказал Пит Морено.

— А почему его здесь не арестовать и не отдать дело в суд? — спросил Тимур. — Пусть в суде и разбираются, есть за что его на «кичу» или не за что!..

— Гос-с-споди... Тебе-то откуда известно про «кичу»?! — удивился Пит.

Джек обнял Тимура, притиснул его к себе, щелкнул по носу и сказал Питу:

— Наш Тим многое знает. Он у нас только с виду маленький, а так — очень даже взрослый. За что и уважаем...

— Нет, Тим, — лениво процедил Боб. — Суды завалены разной мелкотой. Просто задыхаются...

— Мест в тюрьмах не хватает, — добавил Пит. — Приходится разную шушеру раньше срока вышвыривать — лишь бы освободить место для более крупных деятелей...

— По одной Санта-Монике только за месяц семь убийств! — сказал нам Боб.

— Идет нормальная война за территории и сбыт наркотиков! — добавил Пит Морено. — Конечно, и горожане, и туристы теперь обходят Санта-Монику стороной, страдают все магазины, кафе и лавки на Променаде, и на нас вешают всех собак!.. Так что если есть возможность сбагрить хоть одного подонка на его историческую родину, не воспользоваться этим — просто преступление против наших налогоплательщиков.

— А как вы думаете, джентльмены, факс, который прислал тогда Русский этим усатым идиотам, а они переслали его нам, дошел до их генералов? — спросил Джек.

— Я думаю, дошел, — сказал Пит. — Мы нащупали некоторое нервозное шевеление в высших арабо-сирийских легальных кругах, пока мирно сотрудничающих с нашими нефтяниками и компьютерщиками. Что, нужно признать, опять таки «пока», достаточно взаимовыгодно. Кстати, один из их боссов живет у вас чуть ли не за стенкой! Пока строится его дом в Пасифик-Палисайд, рядом с домом мистера Рональда Рейгана, мистера Стивена Спилберга и... миссис Хеллен Форд — хозяюшки «звезды» Голливуда Кошечки Пусси!.. К которой, насколько мне стало известно, наш верный и отважный друг мистер Мартын-Кыся Плоткин-Истлейк фон Тифенбах имел самое непосредственное сексуально-половое отношение. Что и явилось результатом открытия местонахождения Субъекта... Так, Мартын?

А что я должен был ответить? Ну так. Только...

— Только я хотел бы заметить, что это открытие принадлежит и Братку тоже, причем ему — в большей степени, — сказал я.

Браток благодарно подгреб меня своей лапищей под себя и стал вылизывать мне загривок и всю спину до хвоста, бормоча:

— Справедливый вы наш... Ну просто — улет!.. Да я за вас, Шеф... Чего хотите! Бля буду...

— А-а-а, так это его «роллс-ройс» стоит рядом с нашим «линкольном» в отельном гараже? — удивился Джек.

— Да, — сказал Пит. — Джек, я дал своим ребятам твой номер телефона. Если меня нет на месте, то все сообщения будут поступать на твой телефон имени Ларри Брауна. Он хоть не прослушивается. Кстати, Служба безопасности, ФБР и Разведуправление получили известие от протокольного отдела Белого дома, что сюда возможен визит Первой Леди с дочерью. Пока их муж и отец в Вашингтоне отбивался от импотентов, мамаша была там — рядом. А дочурка защищала честь папы здесь неподалеку, в своем университете. Говорят, даже начистила рыльце дочери одного Независимого Прокурора. Теперь, когда папуля выиграл, мамуля решила навестить дочурку и заодно заглянуть на «Парамаунт», к одному своему старинному приятелю...

И Пит выразительно посмотрел на меня.

У меня даже сердце екнуло! Я вылез из-под Братка и спросил у Пита:

— А как долго они здесь будут?

— Слава Господу, всего пару дней. Им уже даже зарезервированы Президентские апартаменты в вашем же отеле. Полагаю, что нас всех тоже поставят на уши...

Я так чего-то взволновался, что во мне неожиданно очень обострилось чувство предвидения, и я сказал всем нервно:

— Джек! Сейчас зазвонит твой телефон, а попросят Пита...

Не успел я закончить фразу, как запиликал Джеков телефон.

Джек молча протянул его Питу Морено. Пит нажал кнопку включения и стал слушать.

— О’кей... — говорил Пит с равными промежутками во времени. — О’кей... О’кей...

Потом отключился и сказал нам:

— Ну вот... А вы еще спрашивали: дошел до них тот факс или нет!.. Австрийское отделение «Чейз-Манхэттен-банка» в Вене получило два миллиона долларов на указанный в факсе номер счета. Счет секретный. Только на предъявителя со специальным шифром. Но я хотел бы знать, как они сообщат об этом Русскому?!

И вот когда я это услышал, я, — поплыл... Забрался под диванчик, зажмурился, прижал уши и, уже почти теряя сознание, прикрыл голову лапами... То есть сделал все, как всегда, когда на меня вот такое накатывает...

* * *

... И УВИДЕЛ БОЛЬШОЙ ГАЗЕТНЫЙ КИОСК, В КОТОРОМ ТИМУР НЕДАВНО ПРИ МНЕ ПОКУПАЛ ЖЕВАТЕЛЬНУЮ РЕЗИНКУ...

НА ПРИЩЕПКАХ, КАК СОХНУЩЕЕ БЕЛЬЕ, НАПОЛЗАЯ ОДНА НА ДРУГУЮ, ВИСЕЛИ СВЕЖИЕ ГАЗЕТЫ — НО ТАК, ЧТОБЫ НАЗВАНИЯ ГАЗЕТ ОСТАВАЛИСЬ БЫ НЕПЕРЕКРЫТЫМИ...

ИХ БЫЛО ОЧЕНЬ МНОГО! В ТОМ ЧИСЛЕ И ЗНАКОМАЯ НАМ «ПАНОРАМА» САШИ ПОЛОВЦА...

НО МЕНЯ ПОЧЕМУ-ТО ВСТРЕВОЖИЛА ТОЛЬКО ОДНА!.. Я НЕ ЗНАЛ ЕЕ НАЗВАНИЯ — ЧТЕНИЕ, КАК ИЗВЕСТНО, НЕ МОЯ СИЛЬНАЯ СТОРОНА... НО Я ОТКУДА-ТО ЗНАЛ, ЧТО В ЭТОЙ ГАЗЕТЕ ЕСТЬ ОЧЕНЬ ВАЖНОЕ ДЛЯ НАС СООБЩЕНИЕ!..

ТАК КАК Я УЖЕ УМЕЛ СЧИТАТЬ ДО ПЯТИ, ТО Я ПОПЫТАЛСЯ ОПРЕДЕЛИТЬ КОЛИЧЕСТВО СЛОВ В НАЗВАНИИ ЭТОЙ ГАЗЕТЫ: КАЖЕТСЯ, ИХ БЫЛО ТАМ ДВА...

* * *

— Шеф!!! Шеф!.. Что с вами?! — услышал я испуганный голос Братка. — Чего это вас так вздрючило, аж задние лапы дергались?! Тимур-р-р-р-р-р-р-р! Неси холодного молока Шефу!..

— Не надо молока... — еле промямлил я. — Просто водички из-под крана...

— Что-то наш Кыся нарыл! — сказал Тимур, подсовывая мне плошку с водой под самый мой нос.

Я полакал немножко воды, слегка очухался и слабым голосом поведал всем о своем ВИДЕНИИ.

— Что за газета, Мартын? — спросил меня Джек.

— Не знаю...

— Сегодняшняя? — попробовал уточнить Пит Морено.

— Кажется, да...

А Боб взял меня за передние лапы, уперся мне прямо в переносицу своими раскосыми китайскими глазами, и сказал:

— Но сколько было слов в названии этой газеты, ты, конечно, помнишь! Давай вместе попробуем... «Стар» — сколько слов?

— Одно.

— Правильно! Молодец, Кыся... «Дитэйлз»?

— Тоже одно.

— Прекрасно! «Лос-Анджелес таймc»?

— А «Лос-Анджелес» как считать: одно или два слова?

— Два, Мартын, два!

— Значит, «таймc» — это уже третье слово? — спросил я.

— Конечно!

— Нет. Там было всего два слова, — убежденно сказал я.

— Это «Нэшнл инкуайрер», — так же убежденно сказал и Боб.

Джек тут же схватил трубку отельного телефона, позвонил в администрацию и попросил немедленно принести нам последний номер газеты «Нэшнл инкуайрер».

— Я прошу прощения, сэр, но таких газет, как «Стар» или «Нэшнл инкуайрер» и «Дитэйлз», мы, сэр, не получаем. Хотите «Лос-Анджелес таймc»? — ответили Джеку с нотками вонючего снобизма.

— Значит, отправьте посыльного в ближайший киоск, где продается «Нэшнл инкуайрер»! — рявкнул Джек.

И через несколько минут мы все сидели за этой газетой — я ее просто узнал! Это была газета из моего Видения...

Какое-то время все четверо, умеющие читать, — Пит, Джек, Боб и Тимурчик (Наташа сегодня была занята подготовкой завтрашней съемки...) вчитывались в каждую газетную строку...

Мы с Братком сидели и ждали. Я нервничал, Браток зевал.

— Ты ничего не напутал, Мартын? — спросил меня Джек.

— Нет.

— Может быть, тебе пригрезилась другая газета? — сказал Пит.

— Эта! — Я начинал приходить в себя и злиться.

— А может быть... — начал было Боб, но... Тимур вдруг выхватил одну из страниц у них из-под носа и проговорил с дрожью в голосе:

— А может быть, вот ЭТО?! Слушайте! Называется: «Австрия с молотка...» Дальше! «Вена. За развалины замка пятнадцатого века, находящегося неподалеку от Вены, на окраине маленького старинного городка Стоккерау, покупатель, пожелавший остаться неизвестным, выплатил в качестве аванса за покупку два миллиона долларов, что является 50% ранее оговоренной суммы. После анализа состояния замка и составления сметной стоимости его восстановления таинственный покупатель обязуется выплатить еще два миллиона долларов, в качестве окончательного расчета. Некоторые осведомленные круги полагают, что „покупателем“ является некто из высших членов Правительства России, недавно в полном составе отправленного в отставку».

Все так и ахнули! И давай тискать Тимурчика, хлопать его по спине, обнимать, а Джек потрясенно покачал головой и даже неумело чмокнул Тимура в макушку. И заорал:

— Пит! Ты хотел знать, как их вонючие генералы этой бандитской «Армии Защиты Исламских Свобод» сообщат Русскому, что согласны на его условия?!

— Более прозрачной шифровки я в жизни не видел! — разоржался Пит. — Надо же так обнаглеть!..

Браток, Жлобяра здоровенная, ни хрена не понял — в чем дело и по какому поводу радости, но тоже принял деятельное участие в общем празднике. Он стал на дыбы, оказался почти одного роста с долговязым Питом, положил передние лапы на плечи Тимура и, конечно же, дубина тяжелющая, повалил его на пол и стал мордой и лапами катать бедного мальчишку по ковру!..

— Оставь Ребенка в покое, — прошипел ему я, слегка огорченный не столько шумным успехом Тимура, сколько тем, что все вдруг в одну секунду забыли — КТО нашел ЭТУ газету...

Но тут Тимурка вывернулся из-под Братка, сел на него верхом и закричал:

— Тихо, джентльмены! Тихо... Давайте не забывать, КТО ОБНАРУЖИЛ ЭТУ газету!!! Да здравствует наш великий и могучий, наш родной Мартынчик и любимый СуперКыся! Ура-а-а-а!!!

Я скромно шмыгнул носом и сделал вид, что у меня что-то забилось между когтями передней лапы. Но все равно было приятно.

— Толкните речугу, Шеф! — посоветовал мне Браток.

— Пит, Джек, Боб... Неплохо бы запросить австрийцев по поводу этой сказочки с замком, — осторожно сказал я.

— Молодец, Мартын, — похвалил меня Джек.

— Обязательно запросим. И сделаем это сейчас же, — сказал Пит.

— Учтите разницу во времени, — предупредил Боб. — Кажется, часов девять... Не меньше.

* * *

Австрийцы — на всех уровнях: от криминальной полиции и отделения Интерпола до ближайшего окружения Канцлера, понятия не имели ни о какой такой сделке. Тем более что, по сообщению Крайсфервальтунга города Стоккерау (типа нашего русского горсовета), никаких «развалин замка пятнадцатого века» у них отродясь не было...

Взяли за жопу редакцию «Нэшнл инкуайрер»:

— Откуда у вас эта информация?!

— Кто-то прислал из Вены.

— Кто?

— Понятия не имеем. Нам важен звонкий материал. Если он нам интересен — мы его печатаем.

— Вы когда-нибудь проверяете подлинность материала?

— Да. Когда упоминаются конкретные имена и события. Вас что-нибудь интересует еще?

— Нет.

— Тогда до свидания. У нас масса работы...

Содержательный разговорчик, да?

Но это, как сказал Джек Пински, был завершающий этап нашей победы над нашей же неуверенностью — заметочка «Австрия с молотка...» действительно оказалась элементарной шифровкой, после которой должна была последовать передача нашего компакт-диска в чьи-то террористические руки.

Где, кто, как и кому — предстояло выяснить в ближайшие дни, часы, минуты. А пока следовало еще кое-что сделать...

* * *

— Док! — сказал Джек в трубку своему старшему брату Морту. — Ты не будешь возражать, если мы к тебе нагрянем в гости и пропустим с тобой по стаканчику?

— Конечно, малыш, я буду очень, очень тебе рад!.. — ответил Морт. — Но дело в том, что Айрин куда-то повезла внуков и нам придется ограничиться только холодной закуской.

— Горячую мы приготовим сами, — весело сказал Джек. — Для того и едем.

* * *

Братка мы оставили дома, а Боб поехал с нами. Оказывается, он много читал о работах доктора Морта Пински и теперь совсем не хотел потерять возможность познакомиться с ним. Будучи совершенно уверенным в том, что в доме доктора физики, почетного члена кучи разных научных обществ и университетов за пределами Америки наверняка не найдется и щепотки китайского чая с сушеными цветами жасмина, Боб по дороге купил очень красивую банку такого чая.

По пути в Пасадину, к дому Морта, мы вообще сделали уйму дел. Пит на минутку заскочил в свое управление, вернулся и попросил Боба заехать в Медицинский центр, где лежал его сын Нуэнг в ожидании выписки уже дня через три — так он себя хорошо чувствовал.

Мы остались в машине, а Пит поскакал внутрь больницы...

А спустя минут десять из подъезда клиники вышел Пит, поддерживая под руку слегка хромающего, такого же высокого, как и он сам, парня со следами ожогов на лице, которые ну никак не могли скрыть удивительного сходства с самим Питом Морено! Вот только глаза с чуть припухшими веками были другого разреза. Но голубизны — совершенно Питовой.

— Мой сын — Нуэнг... — сказал нам всем Пит. — А это...

— Папа, я же все уже про всех знаю, — смущенно улыбнулся Нуэнг улыбкой Пита. — Ты мне столько раз рассказывал обо всех... Здравствуйте!

— Я его выпросил у дежурного врача на несколько часов. Хочу показать его Морту, чтобы тот не очень-то хвастал своими детьми и внуками! — горделиво ухмыльнулся Пит.

* * *

«Мальчишник» прошел на добротно-холостяцком высоком уровне. Выяснилось, что Джек приволок какое-то особо любимое Мортом виски — из специальных сортов каких-то там зерен (я их никогда в глаза не видел!), Боб заварил свой замечательный чай, а Пит попросил Морта просмотреть еще раз тот самый НАСТОЯЩИЙ компакт-диск, на котором был записан весь процесс создания ОКУЯНа — не будем стесняться и назовем вещи своими именами — управляемой ядерной бомбы! Если проект попадет в руки Террористов...

Пит специально завернул по дороге на Гарфилд-авеню в свое управление и забрал из сейфа спрятанный там диск.

Морт просмотрел проект на компьютере, что-то пролистывал наспех, на чем-то останавливался, а мы все затаив дыхание следили за экраном (ни хрена в этом не понимая) и за выражением лица Морта Пински…

— Да, это ОН, — сказал Морт. — А где тот, в который я ввел кое-какие коррективы?

— Тот и пойдет в дело, — сказал Джек. — Боб, ты не помнишь, что предлагал Русский гангстер сделать с этим диском?

— Помню. Он предложил положить его на сковородку с беконом и залить все яйцами. И запечь себе на завтрак.

— Да, но сейчас время ужина... — с сомнением проговорил Пит.

— Док, мы можем воспользоваться сразу двумя сковородками? — спросил Джек.

— Малыш, в этом доме ты можешь делать все, что тебе придет в голову. Особенно в отсутствие Айрин, — ответил ему Морт.

Джек поставил две сковородки на включенные конфорки плиты, разогрел их как следует, достал коробку с яйцами и бекон из холодильного шкафа и на одной сковородке стал жарить бекон, а на вторую положил компакт-диск с этим потрясающим и проклятым проектом русского ОКУЯНа, который если бы попал в руки тех...

— Что ты делаешь?! — воскликнул Морт. — Это же пластмасса!

— Поэтому-то я и надеюсь, что она расплавится и сгорит к ебене матери... Прости, Тимур. И никто никогда не сумеет воспользоваться этим убийственным дерьмом!!!

Я вспрыгнул на кухонный стол. Над сковородкой с компакт-диском стоял сизый дым, диск расплывался по раскаленной сковороде уродливыми ручейками, которые становились сначала розовыми, потом краснели, отсвечивая где-то внутри таинственным синим пламенем, и превращались в черные хлопья, невесомые и летучие...

И вот уже никакого диска, никакого Оптического Квантового Усилителя с Ядерной Накачкой... Только вонь сгоревшей пластмассы.

— Боб, — сказал Пит Морено, — тебя не затруднит тщательно вымыть эту сковородку? Мне еще не рекомендуется мочить свои обожженные руки. А я залью бекон яйцами...

— Скажите, Док, а у вас джус какой-нибудь найдется? — спросил Тимур. — А то ведь я виски еще не пью...

Тимуру тут же был выдан пакет апельсинового сока, а я, убедившись в том, что акция сожжения НАСТОЯЩЕГО компакт-диска — прошу прощения за пышность, «Во имя Мира и спокойствия Человечества на Земле», — прошла успешно, отправился трахать профессорскую Серебристую Шиншиллу — Кошку совершенно неземной красоты.

Далеко за полночь возвращались из Пасадины. Пит на своей машине повез Нуэнга в Университетский Медицинский центр, а мы — Джек, Боб, Тимурчик и я — поехали к себе в отель.

Кода мы приехали в Беверли-Хиллз, одновременно с нашим «линкольном» под навес отеля бесшумно вкатился и роскошный «роллс-ройс».

Из него выскочили шофер и сидевший рядом с ним одетый в черный смокинг молодой человек восточного типа — явный бодигард!

Уж что-что, а запах чужого оружия я в силах отличить от нашего родного оружейного запаха, которым благоухают пистолеты Боба, Джека и Пита!

Шофер обежал машину и распахнул заднюю пассажирскую дверь с правой стороны. Вот что я научился — так это отличать «право» от «лево». Еще бы читать наблатыкаться, как говорит Браток...

Из «роллс-ройса» неторопливо вылез старый улыбчивый человек во фраке, а его охранник прямо глаз не спускал с нас, держа правую руку под полой смокингова пиджачка.

Слегка поддавший Джек выволок из нашей машины сонного и усталого Тимура. Боб отдал ключи от «линкольна» отельному пареньку-загонщику в униформе, а я, буквально не чуя под собой лап от утомления, просто кулем вывалился из машины наружу... Но собрал все несуществующие уже силы и жутко неловко и некрасиво вспрыгнул на плечо к Бобу. И повис там неподвижно и почти бездыханно.

— Добрый вечер, джентльмены, — ласково сказал нам старик во фраке без малейшего восточного акцента, которого от него, судя по внешности, вполне можно было ожидать.

— Добрый вечер, сэр, — поклонился ему Джек.

— Неужели это тот самый Кот, о котором я постоянно слышу со всех сторон? — еще шире и ласковее улыбнулся старик.

— Если вы имеете в виду мистера Мартына-Кысю, то это действительно он, — заверил его Джек и тут же предупредил возможное продолжение дальнейшего разговора: — Простите нас, сэр, но, как видите, наши ребята очень устали за день, и я вынужден с вами распрощаться.

— Буду рад как-нибудь снова увидеться с вами со всеми, — еще добросердечнее сказал старик во фраке.

И добавил уж совсем медово:

— Скоро я перееду в свой новый дом в Пасифик-Палисайд и буду счастлив видеть вас там своими гостями.

— Благодарим вас, сэр, — вежливо ответил ему Джек. — Если мы к тому времени будем еще в Калифорнии — с радостью примем ваше приглашение. Спокойной ночи, сэр.

Старик во фраке поклонился нам и слегка задержался у своего «роллс-ройса». А мы поперли в свое бунгало.

Телепаясь на плече у Боба, еле ворочая мозгами и шелдрейсовским языком, я — сам не зная почему — сказал Джеку, Тимуру и Бобу:

— Ребята... Можете мне оторвать и хвост, и яйца, но, по-моему, это самый страшный Сукин сын и Негодяец на Западном побережье Америки!..

* * *

Наутро Пит позвонил Джеку прямо на съемочную площадку:

— Джек! Привет.

— Как ты себя чувствуешь, Пит?

— Средне. Я не очень вчера набрался?

— Примерно как я.

— Ох, черт... Как же я добрался до дому?! Да еще с заездом в клинику... Кошмар!

— Не расстраивайся. У нас был хороший повод...

— Это точно. Слушай, Джек, наша знакомая дама, выгуливая свою очаровательную киску, вчера вечером скупила чуть ли не всю прессу в соседней лавке.

— И «нашу» газетку тоже?

— Естественно. В связи с этим у меня к тебе просьба.

— Валяй, Пит.

— Помнится, ты говорил, что Клиффорд Спенсер всех вас пригласил на свой день рождения...

— Было такое. Но это только в конце следующей недели.

— Ничего страшного. Пока наша дама с другом будут проверять подлинность объявления, ничего существенного не произойдет. Я не знаю, принадлежит ли знакомая нам дама к числу друзей Спенсера, но не мог бы ты попросить его пригласить к себе на это «парти» и ее с кошечкой? Дескать, наш Мартын — старинный друг этой Пусси по Петербургу, и чтобы не прозябать ему в грустном Котовом одиночестве на этом Человеческом празднике жизни, недурно было бы пригласить туда и подругу Мартына — эту самую Кошечку Пусси... Ну что я тебя тренирую? Сообрази сам. Насколько я осведомлен, там ожидается не менее полусотни гостей. Попробуй, Джек. И посмотрим, с кем она там будет контактировать. О’кей?

— О’кей, Пит. Очень толковая идея.

Сегодня мы должны были снимать новую сцену, написанную Клиффом Спенсером специально для Братка. Сцена условно называлась «Прыжок Дикого Кугуара с Дерева на Плечи Ж-ж-ж-ж-ж-ж-жуткого Мафиози и Террориста, сидящего за рулем мчащегося открытого „мерседеса“».

Читать дольше, чем делать! Но подготовка к этому трюку была более чем занудной и утомительной.

Ну, во-первых, всю эту лабуду пришлось обговаривать с Братком мне! Ибо у него, видите ли, испортилось настроение, и эта хитрющая сволочь — Браток делал вид, что никого не понимает, и демонстративно отворачивал морду в сторону. Или, Сукин Кот, приподнимал верхнюю губу, показывал всего один огромный клык и исторгал из желудка короткий и грозный предупредительный рык!

Поэтому за «режиссуру» пришлось взяться мне. Я сразу же попросил Клиффа и Игоря освободить площадку от всех лишних Людей и резко сократить количество нужного кинонарода. Неизвестно, что может выкинуть этот Пум-отморозок, если занервничает еще больше?!

Во-вторых, конечно, пришлось заменить Дублера, за жизнь которого никто отвечать не хотел! Но заменить на кого? На кого-то из наших — на Джека, предположим, или на Боба... То есть на Людей, которым Браток вряд ли перекусит шейные позвонки, как требовалось в этой сцене...

Джек остался при Тимуре и при мне. А Боба одели в «игровой» костюм, спрятали его китайское лицо в поднятый воротник, посадили в открытый «мерседес» и пустили проехаться по парковой дорожке, рядом с которой росли большие и могучие деревья, откуда и должен был прыгать Браток.

А нужно сказать, что снимали эту сцену в Гриффит-парке, неподалеку от Планетария и Обсерватории. Все сведения от Наташи. Но где-то здесь еще и помещался, кажется, Зоосад — самое отвратительное заведение, созданное Человеками! Но это мы с Братком и сами унюхали... Откуда-то очень даже явственно слышались такие запахи, что от жалости можно было с ума сойти! Нам — Животным.

Еще до начала первого «пробного» проезда Боба в кабриолетом «мерседесе» я сказал Братку открытым текстом по-Животному:

— Ты из себя дурачка не строй! И клык больше никому не показывай. Сейчас ты отрабатываешь все, что имеешь: бесплатную жратву от пуза, лучший отель B Америке, покровительство полиции и контракт с киноконцерном «Парамаунт». Какой еще Пум может похвастать таким джентльменским набором?!

— Разве в этом дело, Шеф? — грустно возразил Браток. — Ведь не за халявную жрачку, не за ваш вшивый садик при бунгало я не ухожу от вас... Я же от любви к вам, Шеф! От любви к Тимурчику, к Джеку, к Бобу, Питу, а теперь вот и к Наташе... Да если бы не вы все, имел бы я это покровительство в гробу и в белых тапочках!.. Стал бы я Обезьян драть?! Тьфу, вспомнить тошно... Что я себе, Кугуарихи бы в горах не нашел? Или не сумел бы самостоятельно индюка себе на обед спиздить? Да тех же Собачек — разве я стал бы трахать?! Отловил бы и схавал в лучшем виде. И все дела... Вы, Шеф, принюхайтесь лучше. Разве не чувствуете, что откуда-то Пумской Самочкой тянет?.. Свободой!..

— Браток... — начал было я и осекся.

Что можно было ответить внезапно затосковавшему Хищнику? Да, почуяв всякие Животные запахи Гриффит-парка, у него защемило сердце, стало душновато в той Человеческой цивилизации, к которой мы, Коты, уже черт-те сколько лет адаптированы...

И если из нас нет-нет да и выглянет свободолюбивый Дикий Зверь, то настолько редко и настолько у немногих, что всерьез говорить об этом не приходится.

— Ладно, Браток. Плюнь... Плюнь на все, на что хочешь. И живи себе так, как тебе заблагорассудится. Наверное, ты прав.

— Нет, Шеф!.. Пока вы здесь — я от вас ни шагу! Для вас, Шеф, для Тимурчика... Какие проблемы?

— Тогда скажи: ты сможешь спрыгнуть вон с той ветки на плечи Бобу, когда он будет проезжать под деревом?

— Об чем базар, Шеф? Не смешите!.. Хули тут прыгать-то?

— И сделать вид, что прокусываешь ему шею?

— У вас что, крыша поехала, Шеф?! Это же — Боб!!! Посадите кого-нибудь из посторонних и... пожалуйста! А Бобу — ни за что!

— Я сказал «сделать вид», придурок!

— Как это?..

— Ну не взаправду, а так!.. — Я начал выходить из себя.

Даже если бы меня теперь умоляли, я никогда не стал бы режиссером!

— Не взаправду я не могу, — робко сказал Браток. — Я как-никак — Хищник. Привяжите ему хотя бы кусок колбасы сзади...

— Идея! — воскликнул я.

— И побольше, — приободрился Браток....

Снимали несколькими камерами с разных точек.

Я тут терминологии набрался — спасу нет! Клифф Спенсер и Игорь Злотник спрашивают меня через Тимурчика:

— Мартын, как ты думаешь, мы можем сразу снимать или лучше пару раз прорепетировать?

А Браток уже сидит на дереве в исходной позиции...

— Снимайте сразу, — говорю. — А то тут на нашего раздолбая колбасы не напасешься. За этим-то куском полчаса ездили!

— Все по местам! — скомандовал в мегафон Клифф. — Приготовились к съемке!

Потом взял «уоки-токи», такой же, как был на судне у Алексея-Ивановича-Кэп-Мастера, и спросил у Боба, далеко отъехавшего на открытом «мерседесе»:

— Боб! Ты меня хорошо слышишь?

— Отлично, — раздался в ответ голос Боба.

— Внимание! — крикнул всем Клифф. — Экшен!!! Пошел, Боб!..

Заработали все камеры сразу, Боб погнал свой «мерседес» по парковой дорожке...

Не скрою, у меня сердце замерло: а вдруг Браток промахнется и попадет под колеса?! На хрен мы согласились на эту идиотскую сцену!..

Прижался к Джековой ноге, а самого аж колошмат бьет!

И только «мерседес» на хорошей скорости приблизился к этому дереву, как в воздухе промелькнула черной молнией вытянутая фигура Братка и точнехонько ахнулась на плечи сидевшего за рулем Боба!

«Мерседес» пару раз вильнул в разные стороны и с ходу, как и было записано в сцене, врезался в пальму. А Браток уже вовсю «перегрызал» колбасную шею «Террориста-Мафиози», так натурально, что у некоторых вырвался крик ужаса!..

Так как пальма, в которую врезались Боб и Браток, находилась довольно далеко от камеры, а мы все, кому надо, кучковались именно за операторской группой, чтобы ненароком не влезть в кадр, то мы ни хрена не видели, что происходит в искореженном «мерседесе» в действительности.

Поэтому я, ощущая всю тяжесть груза ответственности за Братка, огромными скачками помчался к той пальме с истерическими Животными воплями, не поддающимися никакой логике:

— Стоп!!! Мать твою! Браток, сволочь!.. Прекратить!!! Джек, стреляй в воздух!.. Назад — рыло твое бандитское!.. Загрызу на хуй!!!

Что «прекратить», почему «стреляй», кого «загрызу» — полная ахинея!.. Видно, у меня и вправду от всего наворота событий поехала крыша — вот я на скаку и орал весь этот чудовищный бред.

А за мной несутся все остальные — Джек, Тимурчик, Клифф, Игорь, Наташа, всяческие ассистенты, гримеры, реквизиторы, костюмеры...

Я, уже готовый к убийству, к собственной смерти, к чему угодно, первым долетаю до разбитого «мерседеса», одним махом с ходу взвиваюсь в воздух и оказываюсь на спине у Братка!..

И... О Боже мой!..

Сидят эти два клинических идиота — один образованнейший и умнейший Китаец, выпускник Полицейской академии и философского факультета Калифорнийского университета, сержант полиции Чжи-Бо (он же — Боб), и полнейший Тупарь, Отморозок, Бандит-Бес-предельщик, Хитрован и Беспощадный Хищник — Браток (он же — Пум, Кугуар и Горный Лев), и, кретины, вдвоем одновременно жрут один круг казенной колбасы, да еще и весело рычат друг на друга! Надо было для этого кончать философский факультет?..

Я так и упал на заднее сиденье этого «мерседеса».

Интересно, а вот у Котов бывает предынфарктное состояние? Я думаю, что да.

А вокруг все кричат: «Блеск!..», «Потрясающе!..», «Ура!!!» И Клифф Спенсер пожимает мою бесчувственную и онемевшую от нервного стресса лапу и в отличие от других орущих тихо говорит:

— Я тебе очень признателен, Кыся. Уже в который раз ты вселяешь в меня уверенность, что у нас может получиться что-то не очень ординарное.

— Спасибо, Клифф... — шепчу я ему и вижу, что он ПОНИМАЕТ меня!

Но не пугается, как некоторые, а воспринимает это ЯВЛЕНИЕ чуточку удивленно и бесконечно благодарно..

— Тим! Джек!.. — взволнованно говорит Клифф. — Я его понял... Вы слышите? Я понял Кысю... Боб! Он мне сказал: «Спасибо, Клифф...»

Вот тут четкий и по-хорошему расчетливый Джек Пински лишний раз доказал, что настоящий американский полицейский остается полицейским в любой ситуации! Воспользовавшись радостным и слегка размягченным состоянием Клиффа Спенсера, Джек тут же попросил его пригласить на свой день рождения и Кошечку Пусси — якобы для меня.

— Сегодня же мой секретарь вышлет им приглашения, — сказал Клифф. — О’кей, ребята! Готовимся к следующей сцене. Где Нэнси Паркер и Рэй Уоттен? Давайте их сюда...

Но подготовка к следующей сцене была неожиданно прервана появлением нескольких автомобилей — два из них были снабжены всеми спецпримочками — мигалки, антенны и еще хрен знает что!

Из этих машин выскочили с десяток деятелей из Службы безопасности Белого дома. Кое-кого я просто в лицо узнал!

А потом подкатил белый лимузин и оттуда выпрыгнул — кто бы вы подумали?! Сам Ларри Браун — Опекун и Телохранитель Первого Кота Америки, моего друга Сокса, которого я научил замечательно трахаться, несмотря на его давнюю кастрированность! О чем Сокс по сей день забыть не может...

Ларри распахнул пассажирскую дверь белого лимузина, и оттуда вышел... Не выпрыгнул, а именно вышел, сильно пополневший Сокс, на морде которого явственно читалась Важность пополам с Уязвленным Самолюбием. Вслед за ним появилась резко похорошевшая Челси, а уже потом — усталая, но улыбающаяся Хиллари Клинтон!..

Несмотря на то что я знал об их возможном приезде, их появление на съемочной площадке в Гриффит-парке было для меня приятной неожиданностью. Я сразу очухался, быстренько прилизался, расправил усы и приказал Братку даже не шевелиться, сидеть в разбитом «мерседесе», не рыпаться и изображать из себя «чучело Кугуара», пока я не выясню — захотят ли Клинтоны знакомиться с ним или нет. И никаких обид! Не каждый день Людям встречаются Дикие Кугуары вот так — нос к носу.

Все семейство сопровождал наш Главный продюсер старик Стив, и, судя по тому, как они общались с Хиллари, можно было понять, что они давние приятели. Клинтоны вообще любили голливудский народ и со многими искренне дружили.

— Кыся!.. — Челси с трудом подняла меня на руки и нежно расцеловала в обе мои мохнатые, исполосованные шрамами щеки. — Как же мы по тебе соскучились...

И передала меня матери.

— И как нам порой тебя не хватало. Особенно в последнее, достаточно тяжелое для нас время, — целуя меня, добавила Хиллари.

— Я так давно ждал, когда смогу поблагодарить тебя, — сказал я ей на ухо и лизнул в нос.

— За что? — рассмеялась Хиллари.

— За Рут Истлейк, за Шуру Плоткина.

— Глупости, — тихо сказала мне Хиллари. — Я должна была это сделать. Умоляю тебя, поговори с Соксом... У него чудовищно испортился характер из-за этого несчастного Лабрадора! Сокс стал несносен и ворчлив, как генерал в отставке...

— Я попытаюсь, — пообещал я Хиллари и спрыгнул на землю.

А навстречу ей уже бежала мисс Нэнси Паркер, сопровождаемая подозрительными взглядами ребят из Службы безопасности.

Помалкивавший Ларри Браун увидел, что первая официальная встреча на высшем уровне закончилась, и уже без всякого протокола заорал:

— Джек!!! Кыся!.. Ребята, как я рад вас видеть!.. Есть предложение... Зайдем вон за ту пальму? — И Ларри выразительно щелкнул себя по карману куртки, в котором всегда носил плоскую флягу с недорогим виски.

Они с Джеком обнялись, похлопали друг друга по спине, и Джек сказал:

— Попозже, Ларри... В тихой и милой домашней обстановке. В «Беверли-Хиллз-отеле». Устроит?

— Еще бы! Тем более что мы тоже там разместились.

— А где Сокс, Ларри? Он же только что был здесь! — спросил я, оглядываясь по сторонам.

— Сокс?.. — удивился Ларри. — И правда, где же он?!

И тут я сам увидел Сокса! Это было очень, ну просто невероятно жалкое зрелище...

Сокс прятался за колесом автомобиля — шерсть дыбом, спина колесом, хвост аж к брюху прилип, трясется, глаза остановившиеся, рот открыт, дыхания нет... Перепуг в последней стадии!!!

Я проследил за замершим паническим взглядом Сокса и все понял: Сокс увидел гигантского Братка, учуял его дикий, хищнический запах и сейчас пребывал в полубессознательном состоянии ужаса, которое и должно испытывать Милое Домашнее Животное при виде Настоящего Разбойника и Хама, способного разорвать такого, как Сокс, в одну секунду!..

А еще я услышал, как сквозь крепко сжатые клыки неподвижный, как статуя, Браток тихо по-Животному говорил Соксу:

— Не бзди, Котик. Как Шеф скажет — так и будет: прикажет тебя схарчить — и пиздец тебе! Не прикажет — живи, мне-то что...

— Цыть! — рявкнул я на Братка. — Ты что себе позволяешь, Сукин Кот?! Ты как разговариваешь с моим другом?!

— У него на лбу не написано, что он ваш Друг.

— Да знаешь ли ты, Жлоб с деревянной мордой, что перед тобой Личный Кот Президента Соединенных Штатов Америки?

Браток скептически оглядел полненького дрожащего Сокса с его хаотической черно-белой, совершенно дворняжьей шкуркой и презрительно процедил:

— Не похоже. А чего он так трусится?

— Тебя боится, дуролом несчастный.

— Правильно делает, — удовлетворенно сказал Браток. — Можно я перестану быть «чучелом»?

— Хорошо, — милостиво согласился я. — Но далеко не ускакивай. Ты у меня должен быть всегда под лапами.

— Нет вопросов, Шеф! Об чем базар, хули-мули?! — развеселился Браток и...

...последовал мгновенный, совершенно невероятный прыжок из «мерседеса» на пальму, с пальмы на соседнее разлапистое дерево с какими-то розовыми гигантскими цветами, где Браток и улегся на толщенной ветке. Откуда и сказал мне:

— Я, Шеф, пока здесь побуду... Сверху послежу за вами. А то сюда столько оружия понаехало, чувствуете?.. Не трухайте, Шеф! Если что — зовите. Я рядом... И попросите Тимурчика принести мне из нашей машины остатки индюшки. Она там в багажнике, в пакет пластиковый запакована. Боб еще с утра ее туда положил. Хорошо, Шеф?

— Ладно, сейчас. Тиму-у-у-ур!..

Сокс перестал дрожать, слегка опустил спину, отклеил чуть-чуть хвост от брюха и потрясенно спросил меня:

— Так это ты — Шеф?!

— Ну а кто еще им может быть, как по-твоему? — скромно ответил я.

* * *

Вечером Челси и Хиллари Клинтон пригласили нас всех на ужин в мою честь!

Ну не очень-то всех, но многих. С моей консультации были приглашены, конечно же, Тимурчик и Джек Пински с Наташей Векслер. Хотел я было позвать и Пита с Бобом, но те упросили меня этого не делать. На Пита навалилась куча его полицейских дел, а кроме всего, именно в этот день он должен был забирать из Медицинского центра своего неожиданного сына Нуэнга.

Боб же посчитал необходимым взять с собой в машину Братка и покататься по такому фешенебельному району, как Пасифик-Палисайд, — проверить все службы и средства слежения за домом миссис Хеллен Форд и этой рыжей поблядушки Пусси, у которых, не высовывая носа наружу, гостил тот самый Русский убивец.

Ребята из отдела Пита умудрились даже сфотографировать его! Каким-то сумасшедшим объективом с какого-то невероятного расстояния. Показали эти фото мне, и я его сразу же опознал.

К сожалению, мои показания в суде, как сказал Джек, а Пит и Боб это подтвердили, скорее всего не смогут быть принятыми к сведению. В американской судебной деятельности еще не было, как они сказали, «прецедента», чтобы на основании свидетельских показаний Кота Человеку можно было бы предъявить обвинение...

Но чтобы я не очень расстраивался из-за такого вот несовершенства американской юридической системы, все трое заверили меня, что и суда-то наверняка над Русским не будет. Ни в Америке, ни тем более в России. Как говорилось нами и раньше, обвинить его практически невозможно ни в чем... Оба убийства — не доказать, а «пособничество мировому терроризму», выражающееся в передаче «Армии Защиты Исламских Свобод» компакт-диска с проектом страшнейшего оружия на Земле, — фикция! Как сказал бы Браток — «полное фуфло»... Как только выяснится, что Русский задвинул террористам наш фальшак, так он еще и в герои выйдет!!!

Со своей стороны Челси и Хиллари Клинтон пригласили на ужин нашего Главного продюсера старика Стива — он оказался старинным другом семьи Клинтонов еще по Арканзасу, подругу Хиллари — мисс Нэнси Паркер, двух достаточно близких приятелей самого Билла — Рэя Уоттена и Клиффа Спенсера. Плюс — я, Сокс с Ларри Брауном и Александр Половец — глава русско-американской толщенной семидесятистраничной «Панорамы»!

Ну и, само собой, ребята из Службы безопасности! Их вроде бы и видно не было, и в то же время они были повсюду. А уж какую они предварительную проверочку этому ресторану да и всему отелю засадили — одному только Богу было известно! И Ларри Брауну. Он в этой Службе уже черт знает сколько лет...

«Поло-грилл» был один из пяти отельных ресторанов. С первого же дня поселения в «Беверли-Хиллз-отеле» мы все эти рестораны — «Поло-грилл», «Поло-лаундж», «Фонтан», «Сансет-лаундж» и кафе «Кабана-клаб» — обходили стороной и шарахались от них как от заразных. Такие там были цены!..

Один-единственный разок мы с Тимуркой не выдержали и заскочили в «Поло-лаундж» — просто так, посмотреть. Очень, очень неслабо! Все в темно-зеленых тонах, скатерти розовые, повсюду из углов свисают гигантские живые белые цветы, стойка бара причудливо изгибается...

«Живут же люди...» — завистливо подумалось мне, а Тим и говорит:

— Кому это ты взялся завидовать, Кыся?! Это же МЫ С ТОБОЙ так живем! Просто дома лопать удобнее. И дешевле. А мы с тобой еще нашим родителям должны какую-никакую денежку привезти. Так что все правильно, не горюй, Мартын!

А «Поло-грилл» был еще красивее... Волнистые стены из красного дерева, зеркала над золотистыми полукруглыми диванами, а в зеркала вделаны очень смешные картины. Челси нам с Тимуром объяснила, что это такая английская ироническая живопись двадцатых годов. Нам с Тимом жутко все понравилось!.. Мне — картины, а Тиму — Челси. Я видел, как он на нее смотрел.

Хиллари и Челси сразу же задали за столом такой уютный, непринужденный и приятельский тон, что уже через пять минут все отмякли и пошла общая, симпатичная и совершенно раскованная трепотня. Только Сокс все как-то странно ко мне принюхивался...

И я подумал, что не только пропах Диким Братком, но во мне еще и стойко сохранились все запахи нашего русского пустыря перед нашим бывшим домом в Петербурге...

А это были запахи безденежья и отчаяния, запахи мелких радостей и больших огорчений, тревоги за Шуру, запахи Побед над врагами и самим собой... Запахи постоянной, ставшей уже привычной и незамечаемой, Борьбы за Выживание!

То, чего Сокс в своей жизни никогда не испытывал. Наверное, этими запахами я пропах на всю оставшуюся жизнь. Но когда я отирался в Вашингтоне, в Белом доме — Сокс этого не замечал. Он был так увлечен ролью Всемогущего Кота Америки, что ему и в голову не приходило хорошенько ко мне принюхаться. А ведь все было то же самое! Сейчас только запах Братка прибавился. О чем я совершенно не жалею. От меня теперь даже Доги шарахаются!

* * *

На следующий день я был не занят — снимались постельные сцены с Нэнси и Рэем, где мое присутствие, с высоконравственных позиций Клиффа Спенсера, было явно неуместным. Хотя я столько раз в жизни видел, как ЭТО делал Шура или тот же Водила, что мне, по выражению Братка, «только рассмеяться хотелось» над этой американской высокой нравственностью!

Но от того, что в этот день я не снимался, я был просто счастлив! Через три часа Челси и Хиллари улетали в Вашингтон и попросили нас с Тимуром на прощание зайти к ним в номер.

За нами пришел Ларри Браун с Соксом. Сокс выглядел вполне пристойно, а Ларри, прямо скажем, так себе. Дело в том, что вчера после ужина в «Поло-грилл» к нам приехал Пит Морено, потом из Пасифик-Палисайд вернулись Боб с Братком, и в нашем бунгало был устроен такой полицейский междусобойчик, что у нас с Братком и Соксом просто глаза вылезли на лоб!.. Непьющему бедняге Бобу пришлось выпить литра четыре зеленого чая с жасмином, чтобы хоть как-то соответствовать обстановке, которую по-русски можно было бы назвать: «Бойцы вспоминали минувшие дни и битвы, где вместе рубились они...»

А уж Вьетнам они несли по пням и кочкам так, что я только Бога молил, чтобы Тимур не проснулся и не пополнил свой и без того богатый запас матюгов!..

... Ларри привел нас в достаточно скромный, по президентским понятиям, номерок, не за три тысячи триста долларов в сутки, как и полагается Президенту, а всего лишь за одну тысячу двести пятьдесят, как и подобает скромной и умной жене Президента, путешествующей с дочерью.

Как-то получилось так, что Ларри увел Сокса, которому (я это просто видел!..) невероятно хотелось задержаться и поучаствовать в разговоре... И мы остались вчетвером — Хиллари, Челси, Тим и я. Наверное, это было распоряжение Хиллари Клинтон.

Тимурчик извинился, что не сделал этого вчера вечером — ему показалось это неудобным, — и поблагодарил Челси за подарок, который я привез ему от нее из Вашингтона — видеокамеру «Сони». И признался, что забыл ее в спешке отлета дома, в Нью-Йорке. Но так как во время производства фильмов и на территории киностудий все равно запрещено снимать любительскими камерами, то он ни о чем не жалеет. А камера — просто восхитительная!

— Ты превосходно говоришь по-английски, Тим, — ласково сказала Хиллари. — Такое впечатление, что ты просто родился в Нью-Йорке. Да, Челси?

— И так интеллигентно, что ему могут позавидовать очень многие студенты нашего университета, — рассмеялась Челси и обняла Тимура за плечи.

Тимур густо покраснел и, судорожно вздохнув, опустил глаза.

— Я знаю твою московскую историю, Тим, — мягко сказала Хиллари. — Когда-то в Вашингтоне нам рассказал ее Мартын. И мы с мужем относимся к тебе с очень большим уважением...

Вот тут Тимур Истлейк поднял глаза на Хиллари и спокойно ответил:

— Я тоже знаю вашу историю, мэм. И тоже отношусь с величайшим уважением и к вам, и к вашему мужу. Но Мартын вам кое-что не договорил. У меня чуточку другой отсчет по времени: моя история началась тогда, когда за мной в Москву приехала моя мама Рут Истлейк. А родился я, как сказал наш Шура, действительно в Нью-Йорке, три с половиной года тому назад. Хотя тогда мне уже было девять лет... Можно мне еще налить себе ананасового сока со льдом?

Хиллари подошла к вскочившему Тимуру, сама налила ему сок, обняла его и сказала:

— Я так рада с тобой познакомиться... Ты — настоящий мужчина и джентльмен.

— Спасибо, мэм. Я вам очень признателен за все — за Кысю, за маму, за Шуру...

— Мама! Ты не заметила?.. Они так спелись со своим Кысей, что даже разговаривают одними и теми же фразами!.. — расхохоталась Челси.

— А у нас скоро будет маленький... — осторожно вставил я.

— Да! — гордо подтвердил Тимур. — Я вчера разговаривал с мамой и Шурой по телефону, и они сказали, что врачи гарантируют нам девочку...

— Какая прелесть! — искренне проговорила Хиллари. — Я могу задать тебе один нескромный вопрос, Тим? Это чисто женское любопытство. Но если тебе не хочется, ты можешь...

— Я слушаю вас, мэм.

— А ты... ты не ревнуешь маму к Шуре? Прости, пожалуйста...

— Все в порядке, мэм!..

— Просто — Хиллари.

— Ох, простите, мэм... Вряд ли я так смогу, — смутился Тимур. — Нет, мэм, я не ревную свою маму к Шуре Плоткину. И Кысю — тоже. Я даже очень рад, что моя мама Рут Истлейк поженилась именно с Шурой. Потому что любой другой мне бы не понравился. За это я вам отвечаю! Знаешь, Челси, он просто классный парень! Только взрослый...

А я вдруг увидел на лице Хиллари Клинтон такую усталость, такой недосып, такую дикую вымотанность, скопившуюся за последнее время в ее душе, мозгу, в каждом движении, и подумал: неужели хоть одна какая-нибудь дура позавидует этой Великой Женщине — жене Президента Соединенных Штатов Америки?!

— Я слышал, что по окончании президентского срока вы с Билли хотите переехать жить в Калифорнию? — спросил я у Хиллари.

Она выдержала паузу, словно прикидывала, ехать им в Калифорнию или нет, а потом сказала раздумчиво и медленно:

— Может быть... может быть, если у нас к тому времени будут деньги, мы даже купим себе дом где-нибудь здесь, поблизости. Ты знаешь, Кыся, у нас с Биллом и Челси никогда не было своего собственного дома...

* * *

— «На ваш запрос по поводу присланных вами фотографий для последующего опознания сообщаем, что на всех девяти фото изображен гражданин Российской Федерации — Еременко Валерий Иванович, 14 сентября 1960 года рождения. Место рождения — Ленинградская область, поселок Рощино.

Окончил курсы шоферов-водителей при Выборгском райвоенкомате.

В 1980 году был призван в ряды Советской Армии. Воевал в составе ограниченного контингента советских войск в Афганистане. Дважды был ранен. Награжден орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу».

Впоследствии, в течение ряда лет по контрактам принимал непосредственное участие в боевых действиях на территории бывшего СССР (Нагорный Карабах, Таджикистан, Туркмения, Молдавия и Чеченская республика Ичкерия), а также за пределами русских границ — Сербия, Хорватия, Сирия, служба во Французском наемном легионе. Военные действия совершал как на одной, так и на другой стороне противоборствующих сил.

После возвращения в Россию работал стюардом на круизном теплоходе «Анна Каренина» Балтийского морского пароходства, затем сотрудником охранной структуры русско-американского совместного предприятия с ограниченной ответственностью.

За время работы в СП вступил в личную половую связь с представителем американской стороны, гражданкой США госпожой X. Форд. Связь продолжалась до отъезда госпожи X. Форд из России.

Еременко В.И. ни в одной преступной группировке не состоял.

Однако, по оперативным данным, находился под периодическим наблюдением Отдела профилактики и предупреждения преступной деятельности.

Был арестован по подозрению в четырех (4) «заказных» убийствах. Вероятно, в силу особо тщательной подготовки к исполнению «заказов» изобличен не был.

Решением прокуратуры г. Санкт-Петербурга уголовное дело в отношении гр. Еременко Валерия Ивановича, обвиняемого в совершении преднамеренных «заказных» убийств четырех ответственных работников Санкт-Петербурга и Москвы, было закрыто в связи с полным отсутствием улик и недоказанностью состава преступления.

Гражданин Еременко В.И. из-под стражи был освобожден.

В настоящее время местонахождение гр. Еременко В.И. является неизвестным...» — медленно и раздельно, стараясь четко выговаривать каждую буковку, читал Тимурчик по-русски ответ российского Министерства внутренних дел на просьбу американской полиции «...а нет ли в картотеке соответствующих русских служб каких-нибудь сведений о человеке, фотографии которого мы вам пересылаем?»

Но самое главное, что Тимур читал этот текст в микрофон одного шикарного устройства, которое тут же С ГОЛОСА Тимура (!!!) печатало на небольшом экране английский текст того, что он читал по-русски!..

Это была последняя модель электронного супертранслейтера — сверхпереводчика — со всех мыслимых языков мира. И обошлось это устройство калифорнийской полиции в такую кругленькую сумму, за которую можно было бы наконец закончить строительство метро в Лос-Анджелесе.

Стояло раннее утро, но окна полицейского управления, где мы сидели, были уже наглухо задраены, а кондиционеры старались вовсю, чтобы у нас мозги от жары не расплавились.

Съемка у меня сегодня была «режимная» — то есть под вечер, когда начнет темнеть и с океана повеет хоть какой-нибудь прохладой. Поэтому всю первую половину дня мы были свободны...

— Черт побери! — возмутился Джек. — Какого черта они не прислали эту же хреновину на английском?!

— Прислали и на английском, — сказал Пит Морено. — Но на таком, что я бы ноги из жопы за этот перевод вырвал! У них там какой-то особый милицейский язык!..

— А у нас?! — вскинулся Боб. — Пит, вы давно читали наши отчеты и документы?! Та же самая полуграмотная абракадабра.

Машина забарахлила на слове «ИЗОБЛИЧЕН»!.. Перепробовала кучу вариантов, но все-таки справилась...

А потом она вообще, чуть не взбесилась, пытаясь разобраться в выражении «ОТВЕТСТВЕННЫЙ РАБОТНИК»!.. За что ОТВЕТСТВЕННЫЙ?

Синонима машина так и не нашла и задала идиотский вопрос: «А СУЩЕСТВУЮТ ЛИ БЕЗОТВЕТСТВЕННЫЕ РАБОТНИКИ?»

— Сколько угодно! — раздраженно проговорил Пит. — И у них, и у нас, грешных...

И вдруг Боб рассмеялся! Да так весело, что мы все удивленно уставились на него.

— Бедный мальчик... — грустно сказал Пит. — Он не вынес своих напряженных и нелегких обязанностей при мисс Нэнси Паркер и тихо сошел с ума. А какой хороший был полицейский!.. Может быть, тебе отдохнуть пару дней, а, Боб?

Но Боб еще больше развеселился — глазки стали совсем узкими.

— Что с тобой? Какая муха тебя укусила? — спросил его Джек.

— Эта Муха перекусала нас всех троих, — ответил ему Боб. — Мне смешно оттого, что впервые в моей жизни полиция всеми силами старается спасти безжалостного и беспардонного киллера, нагло хозяйничающего в чужой для него стране! Мало того, мы сами вкладываем ему в руки приз в два миллиона долларов!..

— Четыре, — поправил его Пит.

— Нет уж простите! — нервно возразил Боб. — Слава Богу, всего лишь два! Остальные деньги он уже никогда не получит. К тому времени «заказчики» прекрасно разберутся в диске, который мы ему подсунули... И мы можем просить австрийский и русский отделы Интерпола лишь сопроводить его до границы с Россией! Мы ни черта не можем ему предъявить... Мало того, сейчас, как это ни парадоксально, он — наш партнер!!!

— Нет! Действительно, ты в своем уме?! — поразился Пит.

— В своем. Мы с миссис Хеллен Форд делаем все, чтобы жизнь его удалась! Причем только за то, что он и ее, и нас употребляет как хочет... Миссис Форд сочиняет за него остроумные факсы, мы вовсю помогаем ему завершить «операцию». И знаете, джентльмены, что я вам скажу? Я очень даже засомневался — а так ли мне нужна служба в ТАКОЙ полиции? Когда недавно мы с Братком снимались в Гриффит-парке в этой дурацкой сцене с «мерседесом», у меня даже сердце ёкнуло — не вернуться ли мне в каскадеры на «Уорнер бразерс»? Или хоть на тот же «Парамаунт»...

— Бунт на корабле... — печально проговорил Пит Морено. — Ты хочешь бросить меня, Боб?

— Нет, Пит. Но уж очень тошно помогать бандитам! Даже когда они такие «романтично неуловимые и неуязвимые», как этот мистер... Как его?.. Еременко, — глухо сказал Боб без малейшего намека на недавнее веселье.

— Значит, все, что мы делали, — все напрасно? — дрогнувшим голосом спросил Тимур у Боба.

Но Боб только растерянно пожал плечами.

— Хорошо, что Браток сейчас сидит в машине в вашем подземном гараже и ни хрена не слышит, — сказал я. — Он бы тебе припомнил и свое простреленное ухо, и похищение Тимура...

* * *

И В ТУ ЖЕ СЕКУНДУ В ГОЛОВЕ У КАЖДОГО ИЗ НАС РАЗДАЛСЯ ГОЛОС БРАТКА:

— ШЕФ! Я ВАС ВСЕХ ЖУТКО КЛЕВО СЛЫШУ! БОБ!.. БЛЯ БУДУ — ТЫ НЕ ПРАВ, БОБ... ВЕК СВОБОДЫ НЕ ВИДАТЬ!

* * *

На следующий день сидели мы вдвоем с Братком, судачили о том о сем. Тимурчик куда-то ненадолго вышел. Браток мне и говорит:

— Я слышал, что вам совсем немного осталось снимать — две сцены и какие-то «проходы», «проезды»...

Тоже наслушался всяких кинословечек, засранец.

— Да, — говорю. — Вроде бы. А что?

— А потом вас здесь уже никого не будет, да?..

— Ну почему? Может, мы еще на премьеру прилетим. Стив обещал нас вызвать, если с картиной все будет в порядке.

Браток помолчал, потом, словно разозлившись на самого себя, недовольно рыкнул и решительно произнес:

— Шеф! Ну хули я все кручусь и менжуюсь вокруг да около?! Как, бля, какой-нибудь койот паршивый!.. Есть шикарное предложение, Шеф! Закончите сниматься — айда со мной на Волю, в горы!

У меня даже рот сам собой открылся...

— Погодите, Шеф, дайте сказать!.. — заторопился Браток, трусливо оглядываясь на дверь. — Я, конечно, жутко уважаю и Тимурчика, и Джека, и вашего Шуру, хоть и в глаза его не видел... Но они же все — ЛЮДИ. А мы с вами?.. Доходит, о чем я, да, Шеф?! Мы вам там небольшую Кугуарочку подберем... Котята у вас шикарные пойдут — такие Полупумчики-Полумартынчики!.. И СВОБОДА, бляха-муха, сплошняком — одна СВОБОДА!.. А воздух какой?! Лес, горы... Жратвы вокруг тебя летает, скачет — навалом! И вокруг никакой Цими... Цили... Циливизации!..

— Цивилизации, — машинально поправил я его по привычке.

— Да хер с ней! Айда со мной, Шеф?! Потому как я совсем не понимаю — как я теперь буду там без вас...

Он лежал на ковре — поникший и уже готовый к моему отказу. Поэтому я ему ничего не ответил. А только обхватил его толщенную шею своими передними лапами и благодарно облизал все его Бандитское Рыло…

* * *

В день рождения Клиффа Спенсера снимали как обычно. А нервничали вдвойне!

В этот день снимали «в интерьере». То есть не в декорации, предположим, магазина, а в настоящем магазине модной одежды, где Нэнси Паркер по сценарию должна была что-то там покупать из шмоток, а «Кот Миша», всем на потеху, обязан был там поймать Мышку и устроить небольшой переполох среди продавцов и покупателей...

Этакий комедийный аттракциончик в жестоком триллере. Такой милый штришок для разрядки.

Нервотрепка началась с того, что Нэнси закатила небольшой скандальчик — у нее уже два года договор с одной компанией модной одежды, а ей предлагают шмотки другой фирмы! Мы и не знали, что среди «звезд» это сплошь и рядом. Они заключают рекламные контракты со всякими фирмами и во время съемок обязаны пользоваться только этими вещами. Да еще так, чтобы «лейблы» были видны! «Нам бы их заботы...» — говорит Шура в таких случаях.

А во-вторых, для меня привезли несколько очень симпатичных Мышек, которые чуть не уделались, когда меня увидели!

Уж как я их по-Животному уговаривал, как упрашивал не трястись и вести себя непринужденно (мне все время приходится лезть в режиссуру!..), сколько я им втолковывал, что вообще Мышей не ем, а, наоборот, очень даже им симпатизирую!..

Ни хрена. Перепуг был такой, что у них зуб на зуб не попадал. Пока ценой невероятных усилий я одного, самого крупного Мыша не уговорил сниматься, пообещав только сделать вид, что хватаю его, а на самом деле даже ни одного когтя не выпущу...

Так этот сукин сын взял с меня кучу клятвенных обещаний, да еще и потребовал со съемочной группы здоровенный кусок швейцарского сыра, гнусный вымогатель!

Пока бегали за сыром, пока базарили с Нэнси и ездили за шмотьем именно той фирмы, с которой у нее договор, была истрачена масса времени и нервов.

Но когда я вначале сказал, что мы нервничали вдвойне — я имел в виду себя, Джека, Пита, Боба, Тимура и частично Братка. На нас еще накладывалось ожидание сегодняшнего праздничного для Клиффа и очень напряженного для нас вечера.

Потому что до последней минуты не было известно ни нам, ни мистеру Валерию Ивановичу Еременко — поступили деньги на его счет в Вене или нет. А он, несмотря на газетное объявление, без сообщения из банка и пальцем не шевельнет!

... Сцену эту в магазине мы отсняли. Все по нашей, актерской, линии прошло благополучно. Только магазину пришлось заплатить за аренду не за два часа, а за пять — почти втрое…

Но это уже были их внутренние студийные заморочки. Нам важен был сегодняшний вечер!

* * *

В последнюю минуту, когда мы, по выражению Рут, «чистили перышки» перед отъездом на день рождения Клиффа, позвонил Пит Морено и сказал, что миссис Хеллен Форд только что вернулась из Северной Вентуры — черт-те где от ее дома, — где она в местном почтовом отделении вытащила из своего почтового бокса (без имени и фамилии, только под номером!..) сообщение Австрийского отделения «Чейз-Манхэттен-банка» о том, что на счет номер такой-то поступили два миллиона долларов и банк ждет дальнейших распоряжений обладателя этого счета.

Оказывается, миссис Форд уже дня три наведывалась в Северную Вентуру, все в этот свой ящик заглядывала, а вот сегодня...

— После первой же ее поездки туда мы оставили в Вентуре одного смышленого паренька из нашей группы. Он там на этой почте подружился со всеми и сегодня успел прочитать сообщение из Австрии за полчаса до того, как Хеллен Форд примчалась за этой бумажкой, — хихикнул Пит в трубку. — Теперь дело за вами, ребята!

А нам оставалось только гадать — произойдет сегодня ПЕРЕДАЧА КОМПАКТ-ДИСКА или нет?

А если произойдет, то КОМУ? И как бы это все не упустить... Чтобы иметь возможность проследить дальнейшее движение псевдопроекта ОКУЯНа и взять за жопу тех, кто потом согласится работать на этих паршивцев, мечтающих о мировом Исламском господстве...

* * *

Ах, какой превосходный дом был у Клиффорда Спенсера! Мне даже сравнить его не с чем. А уж я за свою почти семилетнюю жизнь побывал в хороших и богатых домах!..

Вот разве только дом Фридриха можно было сравнить с домом Клиффа. Хотя в отличие от старинного аристократического дома фон Тифенбахов дом Спенсеров в самом конце Сансет-бульвара был совершенно иным — по стилю, по вкусу, по всему, что в конечном счете дорисовывает портрет обладателя дома. Тоже без показной роскоши, просторный, на разных уровнях (я заметил, что в Америке это очень модно): одна комната — три ступеньки вверх, другая — две ступеньки вниз. И сад с прекрасным бассейном, а рядом — все примочки для купания и отдельно на белом столике — для поддачи.

Очень мне понравился и такой сервис: чтобы машины гостей не скапливались у дома, у подъезда дежурили несколько пареньков в белых комбинезонах и отгоняли твою машину на специальный паркинг.

Народу собралось, как сказал Тимур, — человек шестьдесят! Кроме Братка, оставленного в отеле, наши были все здесь — и Джек с Наташей, и мисс Нэнси Паркер... С Бобом! И мы с Тимуркой.

Я как ступил на порог дома, так сразу же почуял своим носом, что Пусси уже здесь. А раз здесь Пусси — значит, и ее Хозяйка тоже где-то тут ошивается.

Уйма знакомых с «Парамаунта», масса неизвестных нам Людей, но явно имеющих прямое отношение к кино — черный цвет шмоток, как визитная карточка! Тут же были и оба наши продюсера — Стив и Бен, появился Игорь Злотник — наш кинооператор. С очень симпатичной женой и дочерью Тимуркиного возраста. Тимур сразу на нее глаз положил. А она на него — и со страшной силой! Она родилась уже здесь, в Америке, и по-русски почти совсем не говорила. Я считаю, что это родители завалили ухо...

А потом Рэй Уоттен и Клифф Спенсер познакомили нас с несколькими Супер-Супер-Супер-Звездами, которых весь мир знает! Рэй представил меня им как «превосходного партнера», а Стив за моей спиной, думая, что я ни черта не вижу, одной рукой показывал им на меня, а второй — большой палец, задранный вверх... И все так запросто, за одним столом!

Ну пока там шло клубление, тусовочка такая встоячку — сыры, винцо, джинчик, виски, льду — хоть лопатой греби, я быстренько разыскал Пусси. Она — вот ведь талантливая стерва, Блядища, каких свет не видывал, — на этом приеме выглядела ну просто как какая-нибудь Принцесса Кошек, а невинность из нее так и сочилась... Мило, скромно, достойно.

— А я чувствую — чем-то родным на меня пахнуло, — говорит мне Пусси и прикрывает свои голубые глазки.

Сладостно так потягивается, спинку прогибает и хвост в сторону — картинка маслом! У меня между задних лап так и зазвенело!

— Ты уже весь дом осмотрела? — задаю такой нейтральный дурацкий вопрос, чтобы не взгромоздиться на нее сразу. При всех.

— Да, — отвечает Пусси. — И знаю парочку мест, где, как говорится, не ступала нога Человека. Пошли?

Но тут я вдруг, слава Господу, вспоминаю, что я сюда пришел не употреблять Пусси и не только на день рождения своего режиссера, а нахожусь здесь еще и с определенным оперативным заданием.

И спрашиваю у Пусси с понтом, без всякого интереса:

— А где твоя миссис Форд?

— Слушай, Мартынчик!.. — оживилась Пусси, как и всякая обычная Кошка, которая на кончике своего языка неожиданно почувствовала вкус сплетни. — Моя-то совсем тронулась!.. У нас в доме сейчас один мужик живет — наш русский, питерский... Вроде они с Моей еще в России снюхались. Так Моя, которая раньше в доме вообще ни к чему не прикасалась — у нас все одна мексиканочка наемная делала: и убирала, и готовила, и со мной гуляла... Так Моя рассчитала эту мексиканочку и теперь шустрит по дому так, что только пыль столбом! А этот Русский Мужик гоняет ее — как Жучку! Она при нем слово боится пикнуть... На четырех лапах, дура, ползает. Я бы к такому и близко не подошла...

— Да ладно тебе выё... вытрющиваться! — поправил я себя. — Ты бы не подошла! А то я тебя не знаю?..

— От него так воняет оружием, что я просто дышать не могу рядом...

— Рядом-то тебе зачем с ним быть? — удивился я. — Отошла бы в сторонку, и все дела.

— Объясняю: раньше, когда Моя-то с другими спала, она всегда брала меня в свою постель. Говорила, что это ее еще больше возбуждает. Ну и мне интересно было — Мужики-то все разные... А когда этот впервые появился у нас и они улеглись, Моя по привычке и меня с собой — под одеяло. А этот Хам некультурный меня за шкирку и ка-а-ак вышвырнет оттуда! Я чуть к противоположной стенке не прилипла. Потом два дня отлеживалась... Я его ненавижу! Жду не дождусь, когда он уедет...

— И когда это может произойти, как ты думаешь?

— Как я поняла из их вчерашнего разговора, если Моя сегодня вечером кому-то что-то сумеет передать, то, может быть, завтра и улетит, говнюк. У него на всякий случай уже и билет есть!

— А что ПЕРЕДАТЬ, Пуська? — осторожно спросил я.

— Господи, Мартын, я-то откуда знаю?! Больно мне это интересно...

— А КОМУ ПЕРЕДАТЬ? — мурлыкнув для приличия, снова спросил я.

— Какому-то богатому старому мудаку, который неподалеку от нас дом строит...

Вот когда у меня в глазах и в башке возникло воспоминание о нашем последнем ночном возвращении от Морта Пински из Пасадины — ярко освещенный подъезд к нашему отелю; «роллс-ройс»; шофер в униформе; пахнущий пистолетом бодигард в смокинге; и улыбчиво-восточного вида ласковый старик во фраке и с превосходным английским...

— Ну-ка, ну-ка, ну-ка!.. — торопливо сказал я. — Давай-ка по-быстрому разыщем эту сладкую парочку!..

— Мартын! Тебе-то они на хер нужны?! — не выбирая выражений, спросила меня эта голливудская «звезда» с нашего питерского пустыря.

— Кажется, я знаком с этим стариком. Не он ли меня в гости приглашал, когда его дом будет готов? — решительно заявил я и с удовольствием отметил, что Сосредоточенно-Сыщицкий инстинкт во мне явно победил Разнузданно-Половой. — Давай, Пуська, вали прямо на запах своей Хозяйки! Я за тобой, — распорядился я.

— А когда же мы... ЭТО САМОЕ?.. — растерялась Пусси.

— Делу — время, потехе — час, — отрезал я.

Как говорит Шура: «Даже самый пустяковый и полубессмысленный фольклор иногда кажется глубинным и значительным»...

— Пошла, Пуська! — скомандовал я. — Экшен!!!

* * *

Нет, есть все-таки Бог на свете! Как вовремя он привел нас по запаху Хеллен Форд в небольшую и слабо освещенную, но очень уютную комнату с широкими диванами и низкими креслами, с разной радиомузыкальной аппаратурой, из которой тихо-тихо мурлыкала мягкая музычка...

На одном диване сидели миссис Форд и тот Самый восточный старик без фрака. Не в смысле — голый, а в обычном хорошем костюме.

И именно в эту секунду, когда мы с рыжей Пуськой незаметно и неслышно проскользнули под соседний диван...

...миссис Хеллен Форд ПЕРЕДАЛА пожилому «роллсройсовцу» НАШ КОМПАКТ-ДИСК!!!

Хотя компакт-диск был без книжки маркиза де Кюстина «Николаевская Россия 1839 года», а просто положен в обычную квадратную коробочку, я ЕГО УЗНАЛ ПО ЗАПАХУ!.. И не только по его собственному, но еще и по запаху Морта Пински, Пита Морено и Джека, которые не раз держали его в руках...

* * *

Все остальное, как говорит Джек, было уже делом техники.

Когда «поделыцики» разом вышли из этой комнаты и мы услышали слегка встревоженный голос миссис Форд, который звал Пусси, я под диваном быстренько одной лапой зажал Пуське рот, а второй притиснул ее к пыльному ковру.

И тут же беззвучно завопил по-шелдрейсовски в свой электронный ошейничек:

— Джек! Боб! Внимание!!! Ни слова по-Животному — я не один!..

Тут я покосился на нашу бывшую петербургскую помойницу, блядюшку и стукачку, ныне Кошачью «звезду» Голливуда — а не тянет ли она по-шелдрейсовски? Мне, как оперативнику, сейчас совсем не нужна была бы утечка информации!..

Но рыжая Пуська ни хрена не врубилась, а опрокинулась на спину и кончиком своего хвоста пыталась кокетливо потрогать меня между задних лап.

— Джек! Боб!.. Тимурчик! Передача нашего компакт-диска состоялась!!! Он в пиджаке того старого типа, который живет с нами в «Беверли-Хиллз-отеле» и ждет окончания строительства своего дома в Пасифик-Палисайд! Повторяю! Передача нашего...

— Не вопи, — откуда-то ответил мне Джек. — Повторять не надо. Ты так орешь, что тебя в Лас-Вегасе слышно!

— Не говоря уже о Сан-Франциско, — добавил Боб. — Мои мама и бабушка в Сан-Франциско рано ложатся спать, и своими воплями ты можешь их разбудить... Как говорит наш друг Клиффорд Спенсер: «Всем спасибо! Кадр снят!..»

А Тимурчик не откликнулся... Наверное, дочка Игоря Злотника его совсем захороводила. Ну не будешь ведь все время держать Ребенка за руки и за ноги?! Когда-то это же со всеми случается.

— Ну? — по-Животному спросила Пуська, облизываясь и прикрывая свои голубые глаза. — И когда мы наконец пойдем туда?..

— «Куда не ступала нога Человека»? — усмехнулся я.

— Ну да... А у тебя есть другие предложения, Мартынчик?

— Есть. Давай, «подруга дней моих суровых», останемся здесь — под диваном. Судя по количеству пыли, сюда не только нога Человека не ступала, но тут и руки его не было. Нам, Пуська, с тобой не привыкать. Потом отряхнемся...

* * *

Вот когда я совершил еще одно Половое открытие: насколько прекраснее и полновеснее совокупляться с чувством уже исполненного долга, чем трахаться, постоянно преследуемым мыслью, что для спасения Человечества ты все еще что-то недоделал!..

* * *

Наутро должна была сниматься сложнейшая финальная сцена «Суперкота», в ней участвовали десятки полицейских машин, армия трюкачей-каскадеров, весь актерский состав, кроме тех, кого «убили» до конца сюжета, оба моих «звездных» партнера — Нэнси и Рэй и мы с Братком. Братка Клифф вписал в эту сцену совсем недавно, на днях...

Сниматься должны были еще тучи пожарных машин, медицинских, трюковых — которые будут взлетать на воздух. И море огня!.. В Голливуде ОГНЕМ занимается специальная и очень серьезная служба. Поэтому у них уж если пожар на экране, так это пожар, от которого «кровь стынет в жилах»... Я только вот всегда путаю — кровь СТОНЕТ в жилах? Или — СТЫНЕТ в жилах? Выражение мне понравилось, а вот как правильно его говорить — я не запомнил...

Но вообще-то все, кто хоть раз смотрел хороший американский триллер, эту финальную сцену знают очень неплохо: один, два, три, максимум четыре «хороших» героя в жутком дыме, огне и грохоте взрывов побеждают полчища «плохих» мерзавцев, а когда уже все побеждено и дело сделано, откуда ни возьмись раздается многоголосый вой полицейских сирен, полиция налетает буквально роем — снайперы, штурмовые группы захвата и вообще!..

А наши — «хорошие» — герои, окровавленные и полусгоревшие, в ошметках бывшей одежды, небрежно бросают свои автоматы и пистолеты на землю и, обнявшись, уходят вдаль по дороге туда, где им не нужно оружие и где их ждет долгая и мирная, счастливая Жизнь...

А по бокам, вместе с ними, прихрамывая на разные лапы, уходят и их верные бессловесные друзья-Животные, участвовавшие наравне с героями в Победе Справедливости...

Что-то в этом роде предстояло снять и нам сегодня. И для этого мы к шести часам утра ехали на «Парамаунт», а уже оттуда всей группой — на съемочную площадку, на окраину Лос-Анджелеса, где мы никогда и не были.

Тимурчика, Братка и меня на студию вез Джек Пински.

Боба сегодня с нами не было. Он вместе с Питом Морено и еще парочкой ребят из «убойного отдела» полис департмент не очень торжественно, но достаточно внимательно провожали в аэропорту Большого Лос-Анджелеса на Родину гражданина Российской Федерации Валерия Ивановича Еременко!

Правда, оказалось, что в российском паспорте, предъявленном Валерием Ивановичем, его звали чуточку иначе: «Воробьев Сергей». Так же было записано и в многократной въездной американской визе. Да и в роскошном кожаном удостоверении, которое Валерий Иванович пытался предъявить полиции, тоже значилось, что «Воробьев Сергей Петрович — заместитель генерального директора совместного российско-американского предприятия». А фотографии — и в паспорте, и в американской визе, и в удостоверении — были Валерия Ивановича Еременко! Вот такая легкая нестыковочка...

Накануне Пит Морено по своим служебным каналам связался с погранично-таможенными отделами международного сектора аэропорта, с представителями российского «Аэрофлота», и выписали второй билет мистеру Воробьеву Сергею за счет русского отдела Интерпола: рейс номер такой-то, «Лос-Анджелес — Москва». А не «Лос-Анджелес — Вена», как было написано в билете у Валерия Ивановича.

Как потом рассказывал Боб, таможенный досмотр был проведен мгновенно, так как улетающий располагал всего одной сумкой на ремне, с рядовыми вещичками. А вот как только он стал настаивать на том, что он со дня своего рождения — Воробьев Сергей и такое буквосочетание, как Еременко Валерий Иванович, он слышит впервые, так Пит ему сразу же подарил на память копию письма русского Министерства внутренних дел с его большой фотографией, сделанной полицией США и удостоверенной печатями милицией России. Причем печати по всем четырем углам фотографии заходили и на изображение мистера Еременко, и на письмо МВД, где хоть и суховато, но достаточно подробно было написано почти все о Валерии Ивановиче...

Затем пограничная служба аннулировала въездную визу в паспорте «Сергея Воробьева» и внесла в свой компьютер фотографию «Воробьева-Еременко» для того, чтобы тому никогда больше не вздумалось посетить Соединенные Штаты Америки.

Во всех этих заморочках, как потом рассказывали Пит и Боб, этот парень был абсолютно спокоен и выдержан, что лишний раз доказывало его хорошую профессиональную подготовку.

Когда же Пит преподнес ему копию письма МВД, тот внимательно прочитал каждую строчку и даже рассмеялся.

— Молодца!.. Ни орден, ни медаль не забыли, — сказал он на вполне приличном английском. — Моя милиция меня бережет! И вам — большое русское спасибо, ребята!

— За что?! — удивился Пит.

— Хоть половину бабок, но я ведь получу за свой нелегкий и опасный труд.

— А почему не целиком? — невинно спросил его Боб.

— Да потому, думаю я, что вы нам наверняка фуфло задвинули, а не оригинал. Но мне и половины на первое время хватит. Тем более меня брать не за что... А вы меня этим исламским козлам не заложите. Вам самим нужно затихариться и посмотреть — к чьим лапкам прилипнет тот компакт-диск, который вы нам так ловко втюхали... Так?

— Знаешь, «Воробьев-Еременко-Сергей-Валерий», если бы ты не был такой сволочью, я бы охотно потрепался с тобой за кружкой пива... — честно признался Пит.

— У нас еще много времени до отлета, — спокойно ответил тот, которого мы всю книжку называли «Русский». — Я угощаю!

— Ты, наверное, плохо меня расслышал, — уже недобро ухмыльнулся Пит. — Я сказал: «ЕСЛИ БЫ ТЫ НЕ БЫЛ ТАКОЙ СВОЛОЧЬЮ!..»

Они проводили Русского до самого кресла в самолете «Аэрофлота» и усадили его между двумя здоровенными русскими мужиками, один из которых тут же пристегнул Воробьева-Еременко к своей толщенной лапе наручником. Это были представители российского отдела Интерпола, специально прилетевшие за Сергеем-Валерием в Лос-Анджелес сегодня ночью.

— Знаете, что вас роднит и объединяет с русской милицией? — спросил на прощание «Воробьев-Еременко» у Пита и Боба.

— Что же? — поинтересовался вежливый Боб.

— То, что и у вас, и у них на меня нет — ни черта...

* * *

Браток у нас захандрил.

Не матюгается, по «фене не ботает» — в смысле: по-блатному не разговаривает. С дурацкими вопросами не лезет. Почти ни хрена не жрет, только воду пьет. Все больше лежит в садике и вздыхает.

Я-то знаю — отчего это с ним, но помалкиваю.

Он молчит, и я молчу. Он — не говорит, я — не спрашиваю.

Это мы еще с Ленинграда так с Шурой Плоткиным приучены. Не лезь другому в душу. Позовут — выслушай, постарайся помочь. Не позовут — делай вид, что ничего не происходит. Так всем легче.

А ночи три тому назад произошло вот что.

Браток у нас обычно спит в саду, на той самой ветке, с которой когда-то прыгал на Казахского Немца...

Я же дрыхну, как известно, в гостиной — на своем диванчике. И вот как-то в середине ночи — приспичило!

Встаю, глаз не открыть, лапы со сна не держат, иду-бреду к оконной щели, через которую собираюсь вылезти в сад пописать. Мне Тимур всегда эту щель оставляет...

Собрал все свои сонные силы, вспрыгнул на подоконник, как куль с дерьмом, только хотел было в эту щель просунуться, слышу — в саду возня какая-то!

Я уперся глазами в темноту, врубил свое «Котовое зрение ночного видения» и...

Батюшки-светы!.. Неужто у меня в глазах двоится?! Браток-то у нас в саду не один, а ДВА их — Братка!

И так играют они весело, так кувыркаются друг через дружку, так чего-то счастливо бормочут, так лижутся!..

А я... Вот ведь паскудство! Сразу же заподозрил Братка в «нетрадиционной половой ориентации». Это сейчас жутко модно! Как у Людей, так и у Животных.

Ну, думаю, нам только Педика еще в компахе не хватало... Теперь мы в полном комплекте!

Сна у меня уже ни в одном глазу, и даже писать напрочь расхотелось. Ну надо же?! Такой, можно сказать, Самец — и на тебе! Ну не может быть... Глазам своим не верю! Чтобы наш Браток?..

Вгляделся повнимательнее — точно, слава те Господи! Второй-то был не «Браток», а «Сеструха»! Натуральная ПУМОЧКА! КУГУАРОЧКА, можно сказать!.. ГОРНАЯ, как говорится, ЛЬВИЦА...

М-да-а-а... Это тебе не Шимпа — Обезьяна зацикленная, не Собака-Колли — звезда кино, мать ее за ногу!.. Это была НАСТОЯЩАЯ КУГУАРИХА — ХИЩНАЯ И ВЕСЕЛАЯ КРАСАВИЦА ЮЖНОКАЛИФОРНИЙСКИХ ГОР!

Ростом она была такая же громадная, как и наш Браток. Ну, может, слегка пониже в холке — на толщину сосиски, не больше. А красоты — неописуемой!

Так они замечательно и нежно играли, так прыгали друг на друга, так свивались в один гигантский клубок, так смешно удирали друг от друга, чтобы потом слиться в мощных и любовных объятиях, что в душу мою просто-напросто заползла самая откровенная и пошлая зависть...

Вот, видать, с тех пор Браток и захандрил.

Повторяю: я ни словом, ни взглядом не дал ему почувствовать, что видел в ту ночь. Молчал, как «хек мороженый, безголовый». И своих просил с вопросами к Братку не лезть. Все ждал, когда Браток сам проявится.

На четвертый день на «Парамаунте» выползли мы с Братком из нашего трейлера, у нас в тот день была небольшая досъемочка, и пошли прошвырнуться к Операторскому цеху, а заодно и погадить там втихаря.

На студии к нам с Братком уже привыкли — никто не цепляется, внимания не обращает. Все мы тут считаемся на работе — и я, и Браток, и Аль Пачино, и Сильвестр Сталлоне, и наша Нэнси, и Мерил Стрип... На каждого оборачиваться — голова отвинтится на хрен!

Добрели до нашего закутка, сделали свои дела, и Браток так осторожно меня спрашивает:

— Как вы думаете, Шеф, я уже совсем отснялся? Или мне еще чего-нибудь делать придется?

— Думаю, что совсем, — говорю. — И знаешь, Браток, давай без всякого Шефа и на ты! Уж для кого, для кого, а для тебя я — Кыся!

— Спасибо, — говорит, — Шеф... Ой! Виноват... Кыся! А ты не знаешь, мне отпуск хоть какой-нибудь полагается?

— Где «отпуск»? На «Парамаунте» или у нас в компахе?

— Ну вообще, отпуск... Повсюду.

— Нет проблем, Браток. Когда захочешь.

— Тогда, если можно, Шеф... То есть Кыся... Если можно, с завтрашнего дня. Не возражаешь?

Вот когда я растерялся, хоть плачь!

— Я-то не возражаю... — промямлил я. — Только я не думал, что это произойдет так скоро...

То ли Браток не врубился в мое состояние, то ли решил излишне не драматизировать ситуацию:

— Знаешь, Кыся, я бы уже и сегодня ушел, но мне же еще нужно попрощаться с Тимурчиком, Джеком, Питом, Бобом, Наташей... С тобой, Мартынчик! Да и вы же вот-вот отвалите отсюда... На хер мне ждать этого — только слезы лить, да? — неожиданно твердым голосом проговорил Браток и лизнул меня от ушей до хвоста так, что я два раза через голову перекувырнулся...

* * *

Провожали Братка до отрогов гор Сан-Габриэль четырьмя машинами. Джек, Наташа, Тимур, Браток и я — в «линкольне», Пит Морено со своим сыном Нуэнгом — на здоровенном «шевроле» со всеми полицейскими наворотами и прибамбасами, Боб — на собственной «мазде» вместе с Нэнси Паркер. И Саша Половец с Эллочкой, Саем и Зигеле Фрумкиными — на Сашином «гранд-чероки».

Когда взобрались наверх, в самую глухомань, откуда уже были видны желто-серые скалы, все вылезли из своих автомобилей, для которых и дороги-то дальше не было.

Я оглядел всю эту мишпуху и подумал, что за недолгое время пребывания в Калифорнии мы здорово обросли друзьями-приятелями!

Каждый автомобиль, не сговариваясь с остальными, преподнес Братку на прощание по свежей индюшке, купленной в «Ла раса меркадо». Даже для могучего Братка это было многовато. Но Браток тут же благодарно всех облизал и очень хозяйственно закопал двух индюшек «про запас» под каким-то деревом.

Никого не стесняясь, Браток окропил «собой» все вокруг — «пометил», так сказать, свой склад и свою территорию и сел перед нами, словно хотел сказать речь.

Но только подозвал к себе нас с Тимурчиком и, сидя, обнял передними лапами обоих. Повздыхал и сказал:

— Нет слов, братва...

Как-то умудрился прихватить клыками обе оставшиеся индюшки, оглядел всю компанию веселым глазом и исчез!

Но мы не двигались с места. Мы смотрели на желто-серые скалы, где в ожидании Братка сидела его знакомая Красотка-Пумочка — та самая, которая приходила к нему в гости в ту ночь в наш бунгальский садик при «Беверли-Хиллз-отеле».

А потом рядом с ней вдруг неожиданно возник Браток и положил к ее лапам двух индюшек.

Но Пумочка даже внимания на них не обратила! Она просто обняла Братка передними лапами и стала вылизывать ему морду и всю башку с простреленным ухом...

* * *

Когда мы все трое — Джек, Тимурчик и я — вернулись в Нью-Йорк, у нашей Рут был уже очень даже заметный животик!

Из аэропорта в Нью-Джерси, куда мы прилетели из Лос-Анджелеса, мы все скопом поехали к нам и Квинс. И Джек Пински тоже.

У нас он с явным и демонстративным, я бы сказал, облегчением стянул с себя пистолетную сбрую и небрежно бросил ее в прихожей на столик у зеркала. Вместе с пистолетом.

В Лос-Анджелесе он себе таких вольностей не позволял! Я уж там, грешным делом, думал, что во время своих «упражнений» с Наташей Векслер он тоже не снимает эту упряжку со своих плеч, и все пытался представить себе, как в этот момент выглядит квадратненький голый, но хорошо вооруженный Джек...

Кстати, насчет Наташи! Как только они там на «Парамаунте» окончательно завершат работу над «Суперкотом», она сразу соберет свои вещички и прилетит к Джеку в Нью-Йорк навсегда. Тем более что ее здесь уже ждут в какой-то «независимой» киностудии. Еще бы! У нее такие рекомендации от «Парамаунта», что она спокойно могла бы выставлять свою кандидатуру на выборах в сенат...

Так что мои бредовые ВИДЕНИЯ (помните?..) с полицейскими, горланящими частушки и пляшущими на ступенях церкви, откуда выходят Наташа и Джек во всем свадебном, — были не такими уж бредовыми.

Шурик наш малость размордел, но зато бойко лопотал по-английски. Мистер Борис Могилевский сказал, что Шура теперь говорит на английском так же быстро, как бегает знаменитый итальянский автомобиль «феррари», но зато по грамматике прет напролом, как не менее знаменитый русский танк «Т-34»!..

И пока Джек и Тимурчик по очереди принимали душ и готовились к праздничному ужину после долгой разлуки, я с удовольствием наблюдал, как мечется по кухне Шура, сервирует стол, что-то подогревает, что-то раскладывает по тарелкам, а Рут, наша любимая и дорогая Рут Истлейк — беременный лейтенант нью-йоркской полиции — устало сидит в нашем старом удобном кухонном кресле, широко расставив ноги в длинной домашней широкой юбке и сложив руки на выпуклом животе...

Сидит и чуточку насмешливо, но удивительно нежно следит за Шуриными метаниями, изредка давая ему кое-какие советы и поручения. Которые Шура, надо сказать, выполнял с таким рвением, какого я в нем никогда прежде не наблюдал!

Потеревшись о ноги Рут, я заметил, что внизу они слегка отекли и опухли. И спросил ее — не опасно ли это? На что она погладила меня и сказала:

— При моих сроках беременности это вполне допустимо. Хочешь послушать ЕЕ? Прыгай ко мне.

Я мягко и аккуратненько вспрыгнул к ней на колени, а она руками слегка прижала мое рваное ухо к своему выпуклому животу.

Я прислушался было, но вдруг ощутил ОТТУДА чей-то веселый толчок!.. Один, другой, третий!..

В испуге я отпрянул и тревожно посмотрел на Рут:

— Что это? Кто ЭТО?!

— Она, — ласково улыбаясь, ответила мне Рут.

И тут в кухню вошел Тим — чистенький, мокрые волосики расчесаны и прилизаны, в своей любимой баскетбольной майке с огромным номером на спине, в старых нормальных стираных-перестираных джинсах, в которых мы его давным-давно не видели. Там, в Калифорнии, он не вылезал из голливудской униформы — все черное! И при взгляде на него я поразился, — как, оказывается, он повзрослел!

Нет, голубенькие джинсы тут были ни при чем. Внутри его появилось нечто новое — взрослое и достойное.

— Иди сюда, Тим, — сказал я ему. — Послушай живот у мамы. Приложи ухо. Обалдеешь!

Тим встал перед Рут на колени, закрыл глаза и приложил свою мор... Тьфу, ч-ч-черт!.. И приложил лицо к выползшему вперед животу Рут.

Несколько секунд он будто прислушивался к тому, что ТАМ происходит внутри, а потом поднял, голову и странно посмотрел на мать. И снова прижался к ней, но уже не закрыв глаза, а внимательно прищурившись, в ожидании чего-то нового ОТТУДА, изнутри.

А потом перевел дух и, как-то странно улыбаясь, сказал:

— Катя...

Шурик и Рут замерли, переглянулись и оба уставились на Тимура. Причем, я видел, уставились в полном охренении.

Тимур осторожно погладил мать по животу, встал с колен и смущенно проговорил:

— Мы сейчас летели, и я всю дорогу думал, что мы должны будем назвать ее таким именем, которое есть и у русских, и у американцев: Катя... Кэт... Ну, Китти, Кэтрин... Екатерина!

— Вы словно сговорились, сынок, — тихо и торжественно произнесла Рут. — Теми же словами Шура убеждал меня назвать ЕЕ точно ЭТИМ именем. И я, конечно, согласилась, но мы с Шурой не знали, как к этому отнесешься ты, Тим...

В кухню вошел посвежевший, чисто выбритый Джек, и Рут, прервав саму себя, тут же спросила его:

— Как, по-твоему, нужно назвать девочку, Джек?

Ни секунды не задумываясь, Джек ответил:

— Я думаю, что в этом имени должны быть и английские, и русские корни...

— Стоп! — сказала Рут. — Шурик! Налей Джеку полный стакан виски и не вздумай его разбавлять. Только лед! А мне мой новый коктейль — тоник со льдом без джина. Борис! Вам, как всегда, — водку?

* * *

... Уже далеко за полночь нью-йоркского времени (в Лос-Анджелесе мы бы еще даже не готовились ко сну!) мы все совершенно по-русски сидели за большим кухонным столом, и хорошо захмелевшие Шура Плоткин, Джек Пински и мистер Борис Могилевский все время тупо пытались подсчитать количество еврейской крови в будущем Главном Члене Семьи — в девочке Кате-Кэтрин Плоткиной-Истлейк.

Шура, Джек и мистер Могилевский — с упорством носорогов и пьяным упрямством — настырно пытались сложить половину негритянской и половину шведской крови Рут Истлейк-Плоткиной с тремя четвертями еврейской и одной четвертушкой украинской крови Шуры, все переводили в проценты, составляли какие-то уравнения, полученное на что-то делили и...

...заново наполнив свои стаканы до краев, заново же и начинали свои невероятно сложные математические подсчеты...

* * *

А потом покатились нормальные нью-йоркские будни...

Рут дорабатывала последние пару месяцев в своей новой должности, после чего должна была уйти в предродовой отпуск...

Шура половину дня просиживал в Манхэттене, в своем отделе славистики Публичной библиотеки, а вторую половину дня они вместе с Тимуром колготились по дому, мотались за продуктами, пылесосили квартиру и даже что-то стирали в машине и гладили потом на специальном столе, чтобы всячески облегчить лейтенанту полиции Рут Истлейк-Плоткиной ее беременное существование!

Как-то ночью Тим признался мне, что в Лос-Анджелесе, на дне рождения Клиффа Спенсера, дочка Игоря Злотника увела его в самый дальний и укромный уголок Клиффового сада и битый час (это пока я там работал «детективом», отслеживая передачу компакт-диска!..) обслюнявливала Тимура, обучая его целоваться «по-настоящему», пихала ему в рот свою уже вполне оформившуюся титечку и шуровала в его черных голливудских штаниках — примерно так, как это делают почти все мальчишки собственными руками. И довела его до того, что он...

* * *

...а потом на несколько секунд даже потерял сознание!

А когда очнулся — ему стало жутко стыдно и противно, а она лезла опять к нему в штаны и обязательно хотела лечь с ним на траву. Но Тимурчик вспомнил Машу Хотимскую, живущую в Израиле, выбросил чужую руку из своих черных штанов и ложиться в траву категорически отказался!

И вот теперь он хотел у меня узнать — считать этот случай как измену Маше или не считать?

Я его успокоил, как мог, и просил этот случай изменой не считать.

* * *

Были и печальные новости: умерла Мадам — Предводительница Крыс всего нашего района, с которой я в свое время сумел установить доверительные и дипломатические отношения.

Не пережил смерти Мадам и ее давний поклонник, Первый Советник Мадам, Начальник Крысиного Штаба, старый интеллигентный Крыс. Он скончался от горя и возраста через неделю после похорон Мадам...

Полчища Квинсовских Крыс, оставшиеся без привычного, мудрого и строгого руководства, снова стали разбойничать, почти прекратили сотрудничество с местными уличными Котами и Кошками.

Прилетев сейчас в Нью-Йорк, я вернулся буквально на пепелище той утонченной дипломатии, которую когда-то, до отлета в Лос-Анджелес, возвел собственными лапами во имя Мира и Дружбы между «домашним» и «околодомашним» Животным Народом...

Мои районные Коты и Кошки, почувствовав со стороны Крыс ледяной ветер холодной войны, изредка взрывающейся локальными стычками, тоже вконец разболтались. Отношения стали напряженными до того, что ни Крысам, ни Котам просто не рекомендовалось ночью в одиночку выходить из своих убежищ. Только компахами, клыки — наготове, когти — наружу, глаза — врастопырку!..

Я разрывался между Мирно-Реформаторскими потугами на общественно-районном поприще и собственным запоздалым образованием — Тимур учил меня читать и печатать на компьютере.

Но когда я на улице, в присутствии образованнейшего и умнейшего старого Кота Хемфри самостоятельно прочитал вывеску — «Ресторан „Регистан“», чем, не скрою, поразил старину Хемфри, я сам был в таком Котенкинском восторге от самого себя, что весь оставшийся день не ходил, а подпрыгивал!

К тому времени, когда с Нью-Йорка спала душная, липкая жара и сменилась прохладными вечерами, и в «Форрест-Хилл-Хай-скул» начался новый учебный год, и нашему бедному Тимурке после калифорнийско-голливудской вольницы пришлось начать ходить в школу, к Джеку Пински в Нью-Йорк навсегда прилетела Наташа Векслер — в девичестве Мутикова, в будущем — Пински.

И сразу же стала своим человеком в нашем доме. По женской линии, может быть, даже больше «своим», чем сам Джек.

Мистер Могияевский помог им снять хорошую квартиру — сразу же за Лонг-Айлендом, на Сто восьмой улице, неподалеку от русской бани «Сандуны», где Шура, Джек и мистер Могилевский просиживали в парилке каждый пятничный вечер.

А еще через две недели...

А ЕЩЕ ЧЕРЕЗ ДВЕ НЕДЕЛИ У НАС ПОЯВИЛАСЬ ДЕВОЧКА КАТЯ!!!

* * *

Новые, никогда Невиданно-Неслыханно-Ненюханные Запахи заполнили весь наш дом!

Немногочисленные подруги Рут убеждали ее в том, что Китти — вылитая она, Рут. Ну как две капли воды!..

Многочисленные приятели Шуры (и когда он только успел ими обзавестись?!) утверждали, что Катюшка — абсолютный Шура, только намного меньше... А так — все Шурино!..

Однако и те и другие были совершенно единодушны в том, что юный Тим Истлейк и еще не имеющая возраста Кэт Истлейк-Плоткина — вообще одно лицо! Сразу видно — Брат и Сестра!.. А уж по цвету кожи их, хоть умри, — не отличить! Потому что Тимур вернулся из Калифорнии загорелым, а Кэт родилась уже с очаровательной смуглотой...

Я же... И тут мне хочется быть предельно честным и объективным, же, как ни бился, как ни вглядывался в нашу малышку, ну напрочь не мог обнаружить ее сходства ни с Рут, ни с Шурой, ни с Тимурчиком.

Зато, и пусть это прозвучит парадоксально, я сумел углядеть в мордочке маленькой Кати очень явственно проступающие МОИ детские черты далекого Котенкинского прошлого!!!

Я всколыхнул в памяти время, когда я, будучи еще Котенком-несмышленышем, подолгу играл с собственным отражением в зеркале, четко вспомнил, как я тогда выглядел, и с некоторым странным трепетом понял, что если маленькая Катя-Кэт-Китти-Кэтрин-Екатерина Плоткина-Истлейк на кого-то и похожа — то только на МЕНЯ!..

Хотя, как вы сами понимаете, да и я клянусь вам в этом всем для меня святым, у нас с Рут ничего ТАКОГО не было...

Несмотря на то что она мне всегда безумно нравилась как Женщина.

* * *

Конечно, конечно, конечно, Катюшкино появление в нашем доме слегка отодвинуло нас с Тимурчиком на второй план. Мы это оба почувствовали. И буквально в один голос сказали друг другу:

— Так бывает всегда... С рождением маленького Ребенка взрослые Коты и уже подросшие Дети должны волей-неволей чуточку посторониться. Ибо целый ряд жизненных проблем они уже в силах решать самостоятельно. А куда деваться Маленькому Детенышу?..

Поэтому, решили мы, никаких обид. Максимальное понимание слегка растерянных Взрослых, которые тоже впервые в своей жизни столкнулись с неведомым им доселе Материнством и Отцовством и порой сами выглядят совершенно беспомощными.

Нужно сказать, что внимание Шуры и Рут, переключившееся с нас на Катюху (кстати — потрясающая симпатяга!..), вполне компенсировалось повышенным интересом к Тимуру со стороны нью-йоркской прессы — в связи с его работой в Голливуде и участием в обезвреживании и захвате тридцати шести исламских террористов в Лос-Анджелесе.

Это же приковывало к нему и волоокие взгляды соклассниц — Тимурчик очень вытянулся за это лето, — почтительно-завистливые попытки сближения со стороны даже старшеклассников! Я как-то заходил за Тимуром в его школу и видел это собственными глазами.

У меня, по тем же причинам, жизнь тоже оказалась достаточно заполненной — в нашем районе появилась масса новых молоденьких Кошек и весьма агрессивных Котов в расцвете лет, которые обо мне и слыхом не слыхивали!

То есть просто на минуту нельзя отлучиться... Не говоря уже о том времени, когда нас не было в Нью-Йорке.

А как известно, ВОЗВРАЩЕНИЕ ВО ВЛАСТЬ — фантастически сложная штука!

Пришлось перетрахать невероятное количество новых Кошек и начистить рыло дикому количеству незнакомых мне Котов! Я еле таскал свой собственный хвост от этой почти круглосуточной работы...

Но я добился того, что мое слово вновь стало решающим, а выполнение моих распоряжений — обязательным…

Крысы тоже почувствовали возвращение «Сильной Лапы» и резко умерили свою разнузданную наглость. Те из Крыс, кто меня еще помнил, даже предложили возродить былой Союз. Но на суверенных условиях...

А тут еще в довершение ко всему произошли два очень важных для нас события. Первое событие было семейно-локальным: Наташа вышла замуж за Джека Пински. Немного не так, как мне это чудилось, — без плясок вприсядку и частушек, но тоже очень весело и симпатично. И вторым событием, которое потрясло не только Котово-Кошачий, но и весь Человеческий Мир нашего района, было то, что...

... ПЕРЕД САМЫМ РОЖДЕСТВОМ НА ЭКРАНЫ НЬЮ-ЙОРКА ВЫШЕЛ «СУПЕРКОТ»!!!

Однако, справедливости ради, нужно отметить, что за неделю до объявленной в Нью-Йорке официальной премьеры «Суперкота» в одном из самых престижных залов Манхэттена — в «Линкольн-плаза» — наша квартира была атакована русскими телефонными звонками! Позвонил мой дорогой друг Водила. Он только-только вернулся из рейса, а его дочка Настя преподнесла ему видеокассету с нашим «Суперкотом»! Они с Настей уже семь раз посмотрели этот фильм и желают мне только здоровья. А еще Настя читала заметку в «Аргументах и фактах», где рассказывается, что Кот, игравший Главную роль в новом американском фильме «Суперкот», — и взаправду Русский! Дескать, все трюки он выполнял самостоятельно, умеет разговаривать, читать, обращаться с сотовым телефоном и компьютером...

— Про компьютер — вранье!.. — честно сказал я. — Только учусь пока...

А еще Водила и Настя просят передать приветы всем моим близким и спрашивают — когда я вернусь в Россию?..

Тут же раздался звонок от бывшего милиционера Мити — ныне Генерального директора охранного предприятия с ограниченной ответственностью (за украденное, что ли?..) — Дмитрия Павловича Сорокина и его Первого заместителя — бывшего моего корешка, бесхвостого Кота-Бродяги, который сейчас уже не бесхвостый и далеко не бродяга. Хвост ему за бешеные бабки пришили от чернобурки, и они с Митей купили большую квартиру на Петроградской. Там же у них и офис, как сказал мне мой корешок Чернобурковохвостатый Кот.

— Вот только закончили смотреть кассету с твоим «Суперкотом». Решили позвонить — поздравить с премьерой! — сказал. Митя.

— Да не было еще никакой премьеры! — завопил я в телефон по-шелдрейсовски. — Мы даже не знаем, когда она будет! А откуда кассета-то у вас?!

— Ну, ёбть, Кыся!.. — сказал Генеральный директор. — Ты, бля, как с луны свалился!.. Ты чё, не знаешь, — у нас же кассеты с американскими фильмами всегда продаются раньше ваших там, бля, премьер! Ну бизнес, понимаешь? Нормальный бизнес! Мы тут с твоим дружком, с моим партнером, небольшой домик в восемь комнат прикупили в Испании, в Ла-Мате... Андалузия, бля, рядом! Дык, может, созвонимся и отдохнем всей шоблой у нас там, а? Ты своих всех привезешь, мы тоже — полным составом... Как идейка-то, бля? Нужны будут бабки — вышлем. Не трухай!

Раздался звонок и с Новозеландских островов, из Окленда.

Прямо из своей каюты, с судна под названием «Академик Абрам Ф. Иоффе» звонил Капитан Алексей-Иванович-Кэп-Мастер, с которым я когда-то приплыл в Америку. Сначала он немножко поговорил с Рут по-английски, поздравил с детенышем — прочитал в какой-то американской газете в связи с заметкой обо мне, хотел было поболтать с Шурой, но тот был на работе. Тогда Алексей-Иванович-Кэп-Мастер попросил к телефону меня:

— Мы с Люсей тут посмотрели твою картину, по видео. Я не буду вдаваться в художественные достоинства фильма — не моя епархия. Одно хорошо, что привычные коллизии и штампы подобных фильмов сделаны в откровенно пародийном ключе и с хорошей долей юмора!

Вот об этом, кстати, я даже и не подозревал. Ай да Клифф Спенсер!..

— Боже мой, Алексей Иванович! А у вас-то откуда наша картина?! Мы же ее еще и сами-то не видели!..

— У меня уволился второй помощник — Гена. Ты его, наверное, помнишь, такой молоденький штурманец... И я вызвал из Питера другого. Так он прилетел сюда с целым ворохом новых кассет. В том числе и с «Суперкотом»... Ты на очень хорошем и правильном курсе, Мартын. Так держать! И Люся тебя крепко целует...

* * *

А спустя еще недели полторы чуть ли не во всех больших городах Америки в один и тот же день прошла настоящая премьера нашего многострадального «Суперкота»...

От «Линкольн-плаза-синема» за нами, Наташей и Джеком прислали два лимузина. Мы, конечно, захватили и мистера Могилевского.

Хорошо, что Рут успела договориться со своей практиканткой из Полицейской академии — молоденькой японочкой, обладательницей какого-то там жуткого пояса по карате, посидеть дома с Катюшкой. Потому что тащить Ребенка на просмотр двухчасового фильма было бы просто преступлением! Я первый бы возразил. Как бы мне ни хотелось, чтобы наш Ребенок посмотрел меня на экране.

Когда мы прикатили в Манхэттен, на Шестьдесят третью улицу, как раз в тот самый угол, где Бродвей нахально пересекает наискосок все чинные и строгие ряды продольных и поперечных улиц, там — около этого гигантского «Линкольн-центра» — уже творилось черт знает что: прессы, секьюрити, народищу — невпроворот!.. И все смотрели на меня...

— Если после этого фильма нашего Мартына не выберут Президентом Америки — это будет чудовищная несправедливость! — сказал Шура.

В зале у нас были шикарные места. Мне даже поставили специальный высокий стульчик между Тимуром и Рут. Чтобы мои Котовые глаза были на уровне всех остальных глаз — Человечьих. Очень трогательно с их стороны...

На сцене перед огромным экраном стоял какой-то кинохмырь и невероятно тоскливо представлял нашу картину «первым» зрителям. Будто я не знал — кто были действительно Первыми зрителями!!!

Честно говоря, я и вовсе не слушал его.

Пока этот мудак не сказал, что «Суперкот», вероятно, выдвинут на «Оскар» будущего года сразу по нескольким номинациям!..

Тут все так зашумели, зааплодировали, что я совершенно невольно встал на своем высоком стульчике и впервые в жизни РАСКЛАНЯЛСЯ...

И хотя для меня это было совершенно интуитивным движением, наши все чуть не уписались от восторга!!!

* * *

Как из всей той лабуды, которую мы тогда снимали в Лос-Анджелесе, Клифф Спенсер умудрился сделать достаточно смешной фильм — ума не приложу...

Этот толстый Клифф в своих тщательно продуманных, живописных лохмотьях был несомненно очень талантлив!

Может быть, через три с половиной месяца, в будущем году, в марте, как раз тогда, когда у нас, у Котов и Кошек, идет самая что ни есть напряженная половуха, именно в это время Клиффорд Спенсер — один из самых заметных режиссеров сегодняшнего Голливуда из постоянных номинантов на этот знаменитый «Оскар» станет наконец его лауреатом?! Кто знает...

И потом — так хочется увидеть его в смокинге! Хотя наш продюсер старик Стив говорил, что это зрелище не для слабонервных, я лично готов к этому потрясению.

Нет, картина мне определенно понравилась. Особенно мои крупные планы — на весь громадный экран. Показать бы меня вот таким размером какому-нибудь Тигру-беспредельщику — ведь угадится же от страха, родственничек хренов!!!

Ну и еще одна маленькая подробность, о которой я никому не сказал. Даже Тимуру...

Когда на экране пошли кадры с Братком — меня слеза прошибла. Да так, что я три больших эпизода пропустил — плывет все в глазах, из-за слез никакой резкости, все мутное. Короче, расплакался, как Котенок...

* * *

Уже следующий вечер начался со звонков из Вашингтона. Сначала позвонили Сокс и Ларри Браун.

Ларри был совершенно искренне восхищен фильмом — они все смотрели его в Президентском кинозале Белого дома, а Сокс очень сдержанно поздравил меня с появлением на экране и на мой вопрос — понравился ему фильм или нет — ответил с мерзко-покровительственными нотками в своем шелдрейсовском голосе:

— Довольно мило.

Он иногда таким говнюком бывает — не приведи Господь! Сам же потом и страдает от этого, засранец...

Спустя еще полчаса позвонили Клинтоны.

Хиллари сказала Рут, что давно не получала такого удовольствия от кинематографа, потом долго трепалась с ней насчет нашей малышки и надавала кучу толковых, чисто практических материнских советов.. А мне просила передать, чтобы я наплевал на тон Сокса. Тот, дескать, посмотрел «Суперкота», обзавидовался с головы до лап и все никак не может унять бьющую через край желчь Отставника...

Затем Хиллари попросила меня к телефону и передала трубку Президенту.

Билли сказал мне, что я очень понравился ему в «Суперкоте», ему показалось, будто я там играю самого себя, и вообще он считает, что картина явно удалась. Как рядовой зритель из провинциальной киношки, он обожает благополучные финалы. Любит, когда все кончается хорошо!..

Честно говоря, я так и не понял — он говорил о нашем фильме или о собственных проблемах?..

Уже совсем поздно ночью позвонил Лос-Анджелес! Ну как не сообразить, что у нас в Нью-Йорке на три часа позже, чем в Калифорнии?!

Хорошо, что мы еще не спали.

Шура хватает трубку, говорит, как всегда: «Плоткин...», а ему в ответ:

— Простите, мистер Плоткин, за поздний звонок. Нельзя ли попросить к телефону мистера Мартына-Кысю Плоткина-Истлейк фон Тифенбаха? Или мистера Тимоти Истлейка?

После наших криминально-калифорнийских событий Рут и Шура очень настороженно относились к поздним телефонным звонкам. Рут мгновенно нажала кнопку громкой связи, одновременно включив специальный магнитофон для записи разговора.

В Нью-Йорке, оказывается, такое количество психов!.. Вчера какая-то двинутая «шизя» после просмотра фильма ночью позвонила нам и предложила мне даже свои половые услуги — шалава недофаканая!..

— Мистер Тимоти Истлейк, с вашего разрешения, уже давно спит! — язвительно отвечает мой Шура.

«Как же, — думаю, — держи карман шире!..»

— А мистер Мартын-Кыся...

— Простите, а кто его спрашивает?

— Лейтенант полиции Пит Морено из Лос-Анджелеса, мистер Плоткин.

Тут наша Рут выхватывает у Шуры трубку и орет прямо в Калифорнию:

— Пит! Старый ты сукин сын!.. А позвать меня к телефону у тебя уже язык не поворачивается?!

— Рут! Солнышко ты наше полицейское!.. — слышим мы с Шурой. — Боялся потревожить тебя — ты же теперь у нас многодетная мать!..

— Ты, я слышала, тоже стал папочкой? — орет Рут.

А на вопли Рут, в одних трусиках, из своего Интернета прибегает Тимуля и пытается тоже что-то кричать в трубку!..

И пошло-поехало!..

Там и Нуэнг был, и наш дорогой Бобик — сержант Чжи-Бо, и еще парочка ребят из Питового отдела по расследованию убийств.

Они только что всем скопом посмотрели фильм в кинотеатре «Эль-Капитан» на Голливуд-бульваре, на первой роскошной премьере, куда старик Стив, наш продюсер, пригласил их всех с семьями!..

— Пит! Боб!.. Как там с нашим «делом»?! — кричит Тимур. — Ну, вы понимаете, о чем я!..

— Завтра спросишь у Джека, — отвечает ему Боб. — У него телефон, как ты знаешь, понадежнее вашего. Мы ему уже все рассказали...

— Кыся! Тут от тебя все без ума! — говорит Пит. — С «Золотым Глобусом» вы малость пролетели, а вот на «Оскар» вас, может, и выставят...

— Знаем, — говорю. — Вчера на премьере в «Линкольн-плаза-синема» говорили...

— Тут ко мне пару раз Браток забегал ночью, — сказал Боб. — Все спрашивал — когда ты прилетишь сюда? Я сказал, что в конце марта...

— Почему?! Откуда ты взял именно эту дату? — удивился я.

— Потому что праздник присуждения «Оскаров» назначен именно на это время...

* * *

ИТАК:

1. «По предварительным данным, за длинный праздничный уик-энд от дня Рождества — с 25 декабря по 29 декабря включительно — самым успешным в кассовом отношении фильмом стал „СУПЕРКОТ“ режиссера Клиффорда Спенсера — прошлогоднего номинанта на „Оскар“, с участием трех „звезд“ — Кота М.-К. Плоткина-Истлейк фон Тифенбаха, Нэнси Паркер и Рэя Уоттена в трех главных ролях. Итог проката первых пяти рождественских дней оказался рекордным — 28 миллионов долларов. „Суперкот“ демонстрировался в 2141 кинотеатре, и средний сбор на зал составил 8314 долларов, что обещает фильму долгую и успешную прокатную жизнь».

Так писала одна очень уважаемая газета, название которой в художественном произведении упоминать не стоит. А то потом не расхлебаешься! Здесь на все нужно получать разрешение...

2. 9 февраля были объявлены номинации на «Оскар».

По 5 фильмов в каждой категории.

5000 членов Академии киноискусства США отобрали эти фильмы из 286 полнометражных художественных картин.

В отобранные фильмы для номинации вошел и «СУПЕРКОТ»!!!

Причем сразу же в нескольких категориях:

«За лучшую режиссуру». Ай да Клиффорд, ай да Спенсер!..

«За лучшую операторскую работу» — да здравствует Игорь Злотник! Знай наших!..

«За лучшую мужскую роль». Слава Богу! А то Рэй уже совсем было себя похоронил....

«За лучшую женскую роль» — Нэнси Паркер! Да — стерва, но артистка — Божьей милостью!..

«Специальный „Оскар“ за исполнение главной роли „Суперкота“» — мне.

Скорее всего я как-то не входил ни в одну из привычных категорий, и поэтому мне придумали какого-то «СпецОскара»...

С хвостом, что ли?

* * *

Как только мы узнали, что я тоже номинирован на Высшую награду в мировом кинематографе, мы с Тимуром начали тайно готовиться к этому торжеству. Еще было совершенно неясно — дадут нам по «Оскару» или не дадут, но мы решили с Тимурчиком, что должны быть готовы к лучшему! А не дадут — тоже ничего страшного. То, что мы заготовим, пригодится и в любом другом случае...

Тренировались и репетировали до одури! Самым тяжелым было удержать наши старания в секрете от домашних... Вот где была основная напряженка!..

* * *

Джеку и Наташе Пински приглашение пришло от «Парамаунт пикчерз корпорейшн». Так же, как и всем нам, включая Катюшку...

Мне же еще отдельно прислала приглашение Академия киноискусства Соединенных Штатов. Там так и было написано:

«МИСТЕРУ МАРТЫНУ-КЫСЕ ПЛОТКИНУ-ИСТЛЕЙК ФОН ТИФЕНБАХУ...»

Я сам читал. Лично.

Перед самым вылетом в Лос-Анджелес позвонил из Грюнвальда Фридрих фон Тифенбах. Нет, картина у них еще в Германии не идет, но так как он читает американскую прессу наравне с французской и немецкой, то уже почти все знает про меня. И очень, очень, очень горд, что я ношу его имя — лишнее доказательство нашей подлинной и крепкой мужской дружбы...

Только что ему из одного маленького курортного итальянского местечка звонили профессор фон Дейн и его жена — Таня Кох фон Дейн и очень просили:

—...расцеловать тебя, Кыся! Они не помнят твой телефон, но знают, что я буду обязательно с тобой связываться. Они тоже изредка читают газеты, а посему просили передать тебе, что продолжают любить тебя так же, как любили и раньше! — сказал Фридрих. — Эрих Шрёдер и Руджеро Манфреди, как тебе известно, газет не читают. Единственно, на кого можно было бы уповать — на Хельгу. Но она улетела куда-то в Африку за новыми попугаями. У них сейчас большой попугайный бизнес. И я сам позвонил им в офис и все про тебя рассказал. Они тоже тебя целуют, а Эрих все никак не может забыть, как вы с ним однажды ночью надрались — он пил виски, а ты — валерьянку... Это действительно так?

— Было дело... — сказал я. — Я просто стеснялся тебе об этом рассказывать, Фридрих.

— Тут на днях один наш скандально-популярный журнал, специализирующийся на сплетнях так называемого высшего света, упрекнул меня за то, что я дал свое имя — «германско-историческое и аристократически-родовое», и еще какое-то, — Русскому Коту! На что я в другом журнале — более интеллигентном, — рассердившись, напомнил обо всех германских женах русских царей и добавил, что считаю за честь иметь счастливую возможность передать свое имя такому достойному представителю России, каким является Кот Мартын-Кыся Плоткин-Истлейк и теперь еще и фон Тифенбах!.. Дай Бог тебе получить «Оскара», Кыся...

* * *

... Летели не на «боинге», как в прошлый раз, а на каком-то другом самолете.

В салоне занимали шесть мест. Три кресла по одну сторону неширокого стола, три — по другую сторону. Как в купе поезда.

Мы с Рут, Катькой и Шурой сидели напротив Тимурчика, Наташи и Джека. У меня было свое оплаченное кресло, а наша Кэт покоилась рядом со мной в таком открытом «лукошке» с ручками. Очень удобная штука. Детеныш лежит, как в дорожной сумке со всеми своими бебихами: бутылочки, соски, игрушки, запасные штанишки — чего там только не было!..

Мужики потягивали виски с содовой, Рут — тоник со льдом, Наташа прихлебывала красное винцо, а Тимур наслаждался своей любимой «Пиноколадой»...

—...как мы и думали, — говорил Джек, — упрятать за решетку удалось всего лишь семерых. Организаторов похищения Тима и взрыва автозаправочной станции. Остальным двадцати девяти пришлось вменить только лишь незаконное хранение автоматического огнестрельного оружия, но присудить достаточно ощутимые штрафы.

— А что с тем компакт-диском? — спросил Тимур.

— Идет разработка, — улыбнулся Джек. — Научно-криминальная — в «Джей-пи-эл» и криминально-уголовная — в Комиссии по борьбе с терроризмом. Как бедняга Пит ни открещивался, но его заставили подключить к этому делу и группу ФБР. Теперь они там грызутся из-за каждого пустяка...

— Пит ничего не говорил про того Русского? — спросил я.

— Про Русского я знаю все и без Пита, — хвастливо заявил Джек. — Я долго и тупо упрашивал наших связаться с коллегами в России, и они нам сообщили, что гражданин Российской Федерации Воробьев Сергей, он же — Еременко Валерий, подозреваемый в пяти заказных убийствах и пособничестве мировому терроризму, благополучно прибыл в Москву, оттуда выехал в Санкт-Петербург, и никаких оснований у них к его задержанию нет! Наружное наблюдение и прослушивание его связей не дали никаких компрометирующих результатов. А так как для них сейчас такие операции очень дороги, то наблюдение они сняли, а прослушивание прекратили... Но Пит ждет не дождется, когда сможет вам рассказать сам какую-то уже совсем анекдотичную подробность про этого Русского... Мне он тоже больше ни черта не сказал.

И тут нам принесли жуткое количество жратвы!

Мы закусили, мужики еще треснули виски, Рут покормила Катюху, а Шура достал откуда-то из сумки объемистую папку и сказал:

— А теперь я вас всех буду образовывать! Я тут в нашей Публичной библиотеке подобрал некоторые материалы по «Оскару»... Подозреваю, что вы все, за исключением Наташи, ни хрена не знаете, что это такое... «Оскар» и «Оскар» — слава, карьера, деньги! Как говорят в Одессе: «Обыватели, слушайте сюда!..»

И Шура начал нас действительно «образовывать».

Но я обещал краткость и сухость изложения, а поэтому, надеясь на Шурино прощение, буду излагать весь его красочный и остроумный рассказ примитивно-тезисно:

Академия киноискусства и наук была основана 04.05.1927 года.

Статуэтка «Оскара» была сделана в том же 1927 году художником студии «Метро-Голдвин-Мейер» — Седриком Гибсоном, англичанином. Он нарисовал рыцаря с мечом крестоносца, стоящего на пленочной бобине. Рисовал в ресторане, на салфетке. Уже в 1930 году фигурка стала делаться из сплава меди, олова, сурьмы и покрываться слоем серебра и золота. Рост — 10,5 дюйма, основание — 3 дюйма, вес — 8,5 фунта...

Дальше:

Первым Президентом Академии был Дуглас Фербенкс. Сейчас Академия насчитывает больше 5000 членов!..

Для вступления в Академию нужно иметь две рекомендации от двух действующих членов Академии.

— Как у нас когда-то в комсомол... — сказал Шура. — Но потом еще пройти и утверждение секции, как в нашем райкоме!

Голосование тайное. Подсчет голосов производит специальная компания «Прайс Уотерхаус» — международная бухгалтерская фирма. Полное соблюдение тайны. Все запечатывается в конверты.

Первое вручение «Оскара» — 16 мая 1929 года. Большой банкетный зал отеля «Рузвельт» в Голливуде.

Трижды вручение «Оскаров» откладывалось: в 1938 году на неделю из-за наводнения; в 1968 году 8 апреля из-за похорон Мартина Лютера Кинга; и в 1981 году отложили праздник на 24 часа из-за покушения на Рональда Рейгана.

С 1953 года впервые участвует телевидение. В даун-тауне, в театре «Павильон Дороти Чендлер». Кстати, Дороти — жена издателя «Лос-Анджелес таймс»! Тоже не слабо...

Деньги Академия получает от членских взносов, предоставляет свой кинозал для просмотров фильмов журналистами и сдает его в аренду. Но, конечно, самые большие бабки — от ТВ!

Отборочная кампания начинается с ноября. Страсти — не ниже Президентских! Студии и рекламные компании помогают устраивать просмотры и рассылают тысячи (!!!) видеокассет!..

В январе Академия делает список по номинациям, в феврале обычно публикует список из пяти претендентов всех двадцати четырех групп по профессиям. Произойдет это в 5.30 утра по калифорнийскому времени для прессы.

За два дня до вручения «Оскара» Академия разошлет академикам эти конверты, а те уже выберут ОДНОГО из ПЯТИ и под строжайшим секретом перешлют снова в фирму «Прайс Уотерхаус»...

Для бала Совета Директоров обычно предоставляется ресторан Вольфганга Ракка — «Спаго». Гулянка после вручения...

Из всех городов, где есть ресторан «Спаго», приезжают лучшие повара, свозятся дополнительные кухни, дикое количество продуктов!..

На эту гулянку приглашаются номинанты с семьями (поэтому мы и летим все вместе!..) и награжденные. А также — актеры, участвовавшие в «Оскаровском» шоу. Всего — 1650 человек!!!

1000 зрителей сидят на трибунах перед залом, где будут награждения. Смотрят на съезд гостей и «звезд»...

20 фирм предоставляют «звездам» свои модели одежды и украшений. 30 манекенщиц...

К выходу на сцену всех готовит парикмахер Кристоф, грим — Тьери Пуртуа.

— А теперь, — сказал Шура после того, как Катьке в третий раз сменили памперсы, — самое главное! Меню «Оскаровского» бала...

Ходят между гостями с подносами и предлагают:

1. Молодой картофель с зернистой икрой.

2. Копченую осетрину на хрустящем картофеле.

3. Пиццу с копченой лососиной и укропным кремом...

На столах стоят:

1. Салат с маринованными омарами.

2. Артишоки с соусом из белых трюфелей.

3. Спаржа с горчично-апельсиновым соусом.

4. Тунец «Татаки» с соусом «Вассаби».

5. Сырные палочки, завернутые в ветчину.

— И еще одно блюдо, — растерянно сказал Шура. — Фигурка «Оскара», сделанная ИЗ МАЦЫ, а к ней семга... Это я уже совсем не могу себе представить!..

— А все остальное ты себе хорошо представляешь, да? — спросила у него Рут, и мы все так заржали, что на нас стали обращать внимание остальные пассажиры.

Даже Катька разулыбалась во весь свой ротик.

— Обидеть художника каждый может, а вот... Черт с вами! Слушайте дальше, неучи... — огрызнулся Шура.

Главное блюдо:

1. Запеченный лосось на гриле с хреном и картофельным пюре.

2. Баранина с подливкой из кинзы и мяты с овощами...

— А на десерт вообще нечто умопомрачительное! — воскликнул Шура и вытащил из кармана двадцать долларов. — Двадцатка тому, кто скажет, что такое «Декадентские восторги „Оскара“»!!!

Наступило стыдливое молчание.

— Раз! Два! Три!.. Ставки больше не принимаются. Все в пользу крупье, — торжественно провозгласил Шура и спрятал деньги.

— Считай, что ты выиграл, — сказал Джек. — Ну так что такое эти «Декадентские восторги „Оскара“»?

— Понятия не имею, — пожал плечами Шура.

И тут мы прилетели в Лос-Анджелес...

* * *

— Джек, дружище!!! Надеюсь, в этот раз ты изменил своей привычке привозить в Лос-Анджелес трупы?! — заорал рыжий Пит Морено в аэропорту, где нас встречала уйма народа.

— Ты в своем уме, старый дурень?! — возмутился Джек.

— Я знал, что эта шуточка тебе понравится! — захохотал Пит и полез обнимать Рут и хлопать по спине моего Шуру. — Рут, красотка ты наша!.. Покажи детеныша... Боже мой! Она — вылитая... вы оба! Шура!.. Можно я буду тебя так называть? Я — Пит Морено и знаю про тебя все вот от этих двух типчиков... Тим! Дай я тебя чмокну в макушку! Мартын! Надеюсь, ты-то не женился еще? Иди сюда скорей, «звездун» ты наш хвостатый!..

Я вспрыгнул к Питу на плечо, потерся рваным ухом о его рыжую бащку и перепрыгнул через десяток журналистов на стоящего позади всех Боба. А Пит продолжал орать, не обращая ни на кого внимания:

— Наташа! Зачем ты вышла замуж за этого скучного типа? Тебе нужно было выйти за меня, и у нас сразу же был бы взрослый сын! Представляешь, как это удобно? Вот с таким — никакой возни, никаких сосок, памперсов...

И Пит вытолкнул перед собой смущенного Нуэнга. Без бинтов, без постоянных мазей на обгоревшем лице Нуэнг оказался очень симпатичным парнем. Он даже чем-то смахивал на крепкого, красивого Кота...

— Что говорил Браток? — шепнул я на ухо Бобу.

— Сказал, что постарается тебя найти...

— О’кей! — И я перепрыгнул на своего Шуру Плоткина.

Сделал это очень вовремя. Кто-то из журналистов приставил к Шуриному носу микрофон и спросил:

— Мистер Плоткин! Вы, кажется, принимали участие в создании сценария «Суперкота»?

— Настолько незначительное, что об этом не стоит и говорить, — ответил Шура, и журналист отвалил со своим микрофоном.

— Шура!!! Кто так разговаривает с прессой?! — зашипел я на него по-шелдрейсовски. — Ты с ума сошел! А реклама?! А «паблисити»?!

— Иди в жопу, Мартын, — спокойно ответил мне Шура. — От того, что мы с тобой переехали в Америку, я не собираюсь менять свои немногочисленные принципы и убеждения.

— Ну хоть улыбнись в камеру, черт тебя подери!.. Это ты можешь, принципиальный ты наш?..

— Это — будьте любезны! — Шура обнял Рут, державшую «лукошко» с Катюхой, прижал к себе Тимура и счастливо улыбнулся в десяток фото — и видеокамер...

Именно эта фотография и появилась в одной здоровущей калифорнийской газете с рекламной подписухой:

«Знаменитый русский „Суперкот“ Мартын-Кыся Плоткин-Истлейк фон Тифенбах в кругу своей семьи в аэропорту Лос-Анджелеса».

* * *

Не обошлось без маленького скандальчика, который закатил я.

Только в машине я сообразил, что везут нас не туда, куда я ожидал. Напротив меня сидел Представитель Организационного комитета Академии киноискусства, и я попросил Тимура:

— Тимуля, спроси этого типа, куда мы едем?

Тимур спросил. Тип ответил, что везут нас в замечательный отель под названием «Хилтон», где нам зарезервирован превосходный номер из нескольких комнат.

— Ну уж дудки! — заявил я. — Никаких «Хилтонов»! Немедленно везите нас на Сансет-бульвар в «Беверли-Хиллз-отель». Туда, где мы жили во время съемок фильма...

— Но в «Хилтоне» ваши покои будут гораздо больше! — попытался убедить меня сопровождавший нас Тип.

— Не-е-ет!!! — заорал я по-шелдрейсовски так, что даже шофер лимузина на нервной почве понял меня и стал разворачивать машину в другую сторону. — И именно в то бунгало, где мы останавливались в прошлый раз!..

— Ты ведешь себя, как «новый русский», обожравшийся деньгами и приехавший «гульнуть» в Ниццу, — неприязненно и брезгливо проговорил Шура. — Немедленно возьми себя в лапы, Мартын!

— Что с тобой, Кыся?! — удивилась Рут.

— Все правильно! — сказал Тимур. — Пусть все, кто хочет, живут в «Хилтоне». А мы обязаны жить в нашем старом бунгало с садиком. Да, Кыся?

Он все понял — этот Маленький Взрослый Мальчик! Я облизал его физиономию, заодно лизнул и Катьку и сказал:

— А иначе как же Браток сможет нас найти? Откуда ему знать, что такое «Хилтон»?..

* * *

Браток прищел в наш бунгальский садик глубокой ночью.

Мы лежали носами друг к другу в высокой траве, и сильно похудевший и поджарый Браток разглядывал и обнюхивал меня, всячески стараясь скрыть тот нервно-душевный раздрай, который охватил нас обоих при этой встрече.

— Может, ты жрать хочешь? — спросил я его. — Мы тут по дороге в один супермаркет заскочили — индюшку для тебя взяли. Не в «Ла раса меркадо», а в другой, забыл название. Но индюшка — вполне приличная.

— Да не... Спасибо. Я последнее время все как-то больше по свежатинке... То Свинку пришьешь, то Койота завалишь. Моя-то — с пузом, так вся охота на мне одном. А ей сейчас каждый день нужно все свежее... Вот я и того — промышляю, мать его ети!.. А как Тимурчик?

— Ничего. Нормально. Читать меня научил...

— Ну да?! А на хрена это вам, Шеф?

— Какой я тебе Шеф? Договорились же...

— Я и забыл!.. А на хер тебе читать-то, Кыся?

— Интересно, — ответил я. — Мы с ним еще в одном деле тренируемся... Сюрприз готовим.

— Чего?!

— «Сюрприз», говорю.

— А-а-а... — так и не понял Браток. — А чего это от тебя Детенышем пахнет?

— Ё-моё! Я и забыл!.. Айда покажу. Только тихонько... А то все уже спят.

Проникли неслышно в гостиную — Тимур на пороге!

— Ну вы — гады! — говорит. — А если бы я сам не проснулся?

Расцеловались они с Братком, пошли смотреть Катюшку. А она в спальне — там, где раньше жил Тимур, а сейчас Рут с Шурой спят. Там и для нашей Кэтрин кроватку поставили.

— Слушайте, ребята! — говорит Тимур. — Если я сейчас не разбужу маму и Шуру и не познакомлю их с Братком — они меня завтра живьем съедят! Я им столько про тебя рассказывал, Браток!..

— Буди! — говорю. — Только Катеньку не потревожь... А ты, Браток, не выражайся и постарайся произвести впечатление. С понтом — вроде бы совсем ручной...

* * *

... Так почти до утра и протрепались впятером: Браток, Тимур, Рут, Шурик и я.

Наша Китти всего один раз во сне захныкала. Рут ей дала чего-то попить из маленькой бутылочки, и она снова задрыхла.

А перед самым рассветом Браток встал и сказал, старательно избегая неприличных слов:

— Я, конечно, извиняюсь... Но Моя там, наверное, уже с ума сходит... Я еще там неподалеку одну Козочку приглядел. Так что спасибо за компанию. Извините, если что не так...

Облизал меня так, что я стал вроде как бы глазированным! И ушел.

* * *

Наташа — бывшая Векслер, а еще раньше — Мутикова, ныне — Наташа Пински устроила все! Ну как всегда.

Ее молитвами и деловитостью в «Беверли-Хиллз-отеле», в нашем бунгало появилась молоденькая, очень симпатичная негритяночка — студентка Калифорнийского университета, которая говорила на английском, испанском, французском и немецком и подрабатывала в фирме по уходу за очень маленькими детьми. То, что нам было нужно!

Катька была пристроена, Рут могла распоряжаться собой, как угодно — чистить перья к торжественному вечеру; в каком-то безумно дорогом районе, который перевернул моё представление о Лос-Анджелесе, как об «одноэтажной Америке», в пункте проката вечерних туалетов выбрать себе платье, а Шуре — смокинг. У Джека смокинг, оказывается, был собственным. С прошлого дня рождения.

Нас же с Тимуром неугомонная Наташа посадила в машину и повезла на «Парамаунт». Там в пошивочных мастерских при гигантских костюмерных нам с Тимуром были тоже заготовлены праздничные наряды. Об этом заранее позаботилась Наташа, позвонив сюда еще из Нью-Йорка.

Выяснилось, что они вместе с Рут обмерили спящего Тимура и факсом отослали на студию его размеры. Ну а уж изготовить для Тима курц-фрак (это без задних хвостатых фалд и только лишь по пояс.) для студии было плевым делом.

Мне тоже сотворили смокинговый пиджачок с белой манишкой и «бабочкой». Слава Богу, догадались не надрючивать на меня портки!

Наши костюмы подогнали прямо на нас и сделали это за три с половиной минуты...

Я посмотрелся в зеркало и остался очень доволен. Смокинг мне был даже очень — к морде!

Все это нацепили на вешалки, запихали в специальный чехол, чтобы не помялось, и повесили в машине. И Наташа повезла нас туда, где вечером будет происходить ЭТО.

— Вечером вы будете в таком зашоре, что ни черта не сможете увидеть, — сказала она.

Не скрою, самым интересным оказался зал для прессы, куда после награждения будут заходить лауреаты и отвечать на вопросы журналистов в меру своей находчивости и остроумия.

Сам я его описывать не буду.

Я честно спёр из американско-русского журнала «Вестник» кусок статьи одной тетки, которая ведет в «Вестнике» раздел «Новости Голливуда». Потом я даже с ней познакомился: наша — бывшая москвичка, сейчас замужем за одним очень симпатичным америкашкой, зовут — Марианна Шатерникова. Тетка — будьте-нате!

Так вот она написала про это гораздо лучше, чем я смог бы сам рассказать. Вот этот украденный кусок:

«... На мой дилетантский взгляд, наша комната выглядела как зал управления космическими полетами. Вся она была тесно уставлена длинными столами, за которыми сидели 200 журналистов. Перед каждым красовался персональный компьютер и персональный телефон. Все деловито говорили по телефонам, одновременно выстукивая на компьютерах свои тексты. В четырех углах были развешаны телевизоры, по которым будут показывать подъезжающих к аудитории звезд. Слушать же приветственные вопли зрителей можно будет только через наушники, их выдают в обмен на водительские права.

Вдоль одной стены на фоне разрисованного «Оскарами» занавеса была устроена небольшая эстрада: сюда будут подниматься победители для ответов на вопросы журналистов. У другой стены стоял стол со скромной «здоровой пищей»: ломтики овощей и фруктов, сандвичи с индюшатиной. Все дамы принаряжены. 99 процентов — в черном. Мужчины в смокингах и при «бабочках». У одного из-под парадных брюк выглядывали кроссовки...»

* * *

Но чего не могла сделать Наташа — это получить пригласительные билеты для всех наших. На Боба, например... На Морта Пински с Айрин, на Пита Морено с Нуэнгом.

Билеты же на торжественные награждения «Оскарами» никогда не продавались, и пропускная система была фантастически строгой.

Вот этого уже добился наш старик Стив! Для всех! Кроме Боба...

На своем самолете из Майами прилетела Нэнси Паркер, узнала, что ее бойфренду — сержанту полиции Чжи-Бо отказали в приглашении, поехала в Организационный Комитет, устроила там дикую истерику с визгом и матом, обвинила всех в расизме и заявила, что сейчас же будет звонить в Вашингтон, в Белый дом!

Еще спустя десять минут она получила официальное приглашение для Боба, как для члена семьи «Оскаровской» номинантки.

Ну любит мисс Нэнси Паркер Китайцев, и все тут!..

— До выезда у нас есть еще минут десять, — шепнул мне Тимур. — Смыливаемся в садик и повторяем наше упражнение еще пару раз... А вдруг? Чем черт не шутит, а, Кыся?!

* * *

Нет, я не буду описывать то, что смогли увидеть больше двух миллиардов Людей во всем мире на экранах собственных телевизоров, а еще один миллиард — прочитать об этом в газетах на всех языках Земного Шара!

Какого черта?! В конце концов, что бы там обо мне ни писали и ни говорили, я всего лишь — КОТ! И у меня на эту штуку — свой Котовый взгляд. Да, достаточно узкий и, прямо скажем, специфический. Хотя, как мне кажется, не лишенный некоторого интереса.

В смокингах, манишках и «бабочках» были все поголовно!!! Со знакомыми кинолицами, с незнакомыми, но все в этой «официантской» униформе. Даже Пит Морено, даже Боб, Джек, Морт...

Даже я, черт бы меня побрал! Хорошо, что я был хоть без штанов с этими шелковыми лампасиками... Хоть чем-то отличался от этого общего «звездопада».

Один Тимурчик в своем курц-фраке выглядел иначе. Зато он смахивал на одного чечеточника, которого мы недавно видели в воскресной эстрадной программе по телику...

— Ты ничего не забыл?.. — прошептал мне Тимур. — Умоляю, мысленно повтори все еще несколько paз!..

— Да уймись ты, елки-моталки! — прошипел я в ответ. — И не трясись так. Да — да, нет — нет... Подумаешь, невидаль!

А сам почувствовал, что и меня начал бить нервный колошмат.

Наша компаха была неотразима! Особенно — Рут. Мужики на нашу Рут пялились так, что на месте Шуры я бы минимум десятку оторвал бы яйца!..

Шура же в своем наемном смокинге был так же элегантен и красив, как метрдотель из миллионерского ресторана в Манхэттене. Куча бриллиантово-сапфировых Голливудских баб давили на нашего Шурика такого откровенного косяка, что не заметить этого было невозможно.

Всех представленных к «Оскару» рассаживали вместе с родственниками поближе к сцене и по краям боковых проходов. Чтобы легче было выбираться за наградой. Если сподобятся, конечно...

— А вот и Клифф Спенсер!.. — удивленно сказал Джек.

Да, недаром старик Стив предупреждал, что «Клифф в смокинге — зрелище не для слабонервных»...

...по проходу, как шар, перекатывался толстый Клифф, наш дорогой режиссер, — не в привычных нам лохмотьях с тщательно продуманными дырками на джинсовых коленях, не в черной ночной рубахе с очень художественно оторванными рукавами, не в кроссовках с незавязанными, волочащимися грязными шнурками и не в старой пропотевшей черной ковбойской шляпе, а как все — в «официантском» смокинге и «бабочке», сдвинутой вбок, чуть ли не к уху.

Как я понял — это был личный протест Клиффорда Спенсера.

— В жизни не видел такого красивого лейтенанта полиции! — искренне восхитился Клифф, когда его познакомили с нашей Рут, а Шуре сказал: — Мне мои ассистенты дали почитать книжку ваших рассказов. По-моему, из парочки можно здесь сделать высококлассную штуку. Попробуем?

И, не ожидая от Шуры ответа, протянул ко мне руки:

— Иди ко мне, парень! Дай я тебя расцелую, грандиозная ты все-таки Тварь Божья...

Я вспрыгнул к нему на руки, лизнул в нос и спросил тихо:

— Как тебе в смокинге?

— Чудовищно! А тебе?

— Мне — сносно. Когда-то у меня была жилетка. А это — то же самое, только с рукавами...

— Молись, кот! Молись, Мартын-Кыся!.. — Клифф отдал меня Тимуру. — И ты, сынок, тоже молись... А я пойду посмотрю, узнает ли меня кто-нибудь в этой отвратительной шкуре с шелковыми лацканами. Пошлятина какая-то!..

Пока все в зале рассаживались и не смолкал гул приветствий и чмоканье поцелуев, Тим попросил Пита Морено:

— Пит, миленький, пока не началось, пожалуйста, расскажи, что ты знаешь еще про того Русского гангстера? Джек сказал, что там какая-то анекдотичная история...

— Для любой политики эта история не анекдотичная, а нормальная. Особенно для России, — ответил Пит.

— Он получил свои два миллиона долларов в венском отделении «Чейза»? — спросила Наташа.

— Получил. И очень толково их истратил. Он оплатил свою выборную кампанию и теперь стал губернатором чего-то на Севере России!.. — усмехнулся Пит. — И членом какого-то Правительственного Совета, который дает ему законную юридическую неприкосновенность.

— Но он же профессиональный наемный убийца! Киллер!!! — ахнул Тимур.

— Ну и что? — спокойно ответил ему Пит.

И ВОТ ТУТ-ТО ВСЕ И НАЧАЛОСЬ!..

* * *

... Были куски из фильмов, представленных к награде... Выходили на сцену уж-ж-ж-жасно известные Актрисы и Актеры, называли имена пяти претендентов в каждой категории, и зал замирал...

...а потом вскрывался один-единственный конверт и...

...лились слезы счастья у выигравших, великодушно-неискренне улыбались и аплодировали побежденные...

Кто-то говорил заранее заготовленные хохмочки, кто-то растерянно ахал, но почти все произносили слова благодарности — мамам и папам, женам и детям, режиссерам и продюсерам...

А потом снова — пять номинантов, пять отрывков из названных фильмов, снова аплодисменты и новое томительное ожидание открытия единственного конверта...

И снова зал замирал... Снова кто-то ахал, и — слова благодарности всем, всем, всем...

Я сидел с Тимуром в одном кресле, чувствовал на своем загривке теплую подрагивающую ладонь Шуры, но башка моя была где-то далеко — там, на пустыре перед нашим бывшим домом на проспекте Науки в Ленинграде. Ныне и раньше — Санкт-Петербурге...

Я чуть было не пропустил награждения «Оскаром» нашего Клиффа Спенсера! Очнулся только от рева зала!.. Смотрю, на сцене стоит толстый Клифф, уже держит золотого рыцаря «Оскара» в руках и целуется с Вупи Голдберг...

Но когда пошли самые эффектные кадры из нашего «Суперкота» и открыли конверт с именем Игоря Злотника — «Оскар» за лучшую операторскую работу, — я уже был полностью включен в процесс!

«Оскара» получил и Рэй Уоттен. Не за конкретную роль в «Суперкоте», а за все, что он сделал в американском кино.

— Я тебя ждал всю свою жизнь! — сказал Рэй и поцеловал статуэтку.

А Нэнси Паркер проиграла своего «Оскара» одной потрясающей актрисе — Мерил Стрип... И вот ведь потрясная баба — эта наша Нэнси! Повернулась к залу и достаточно громко сказала:

— Какое счастье, что этого «Оскара» получила Мерил Стрип! А то я бы всю Академию разнесла вдребезги!..

И еле слышно спросила у Боба:

— Так ты летишь со мной в Майами?

— Нет, — так же тихо ответил Боб.

— Я от тебя только и слышу «нет» да «нет». Когда же наконец будет «да»?

— У нас есть одна забавная древняя пословица, — прошептал ей Боб. — «Китайцы — странный народ. Если они говорят „нет“, это означает — „нет“. А если скажут „да“, то связаны этим словом раз и навсегда».

И в это время на огромном экране снова появились кадры из «Суперкота» — наша драка и мой прыжок из самолета на парашюте вместе с «террористом»...

А потом Билли Кристелл и Вупи Голдберг, которые вели «Оскаровское» шоу, вскрыли конверт, и через томительную паузу кто-то из них (тут я уже ничего не соображал!..) провозгласил:

— Исполнитель Главной роли «Суперкота» — КОТ МАРТЫН-КЫСЯ ПЛОТКИН-ИСТЛЕЙК ФОН ТИФЕНБАХ!!!

— С ним приглашается на сцену его переводчик мистер Тимоти Истлейк-Плоткин — младший брат Мартына! — пошутил Билли Кристелл.

Я услышал, как зал захохотал, зааплодировал...

Тимур встал из кресла, посадил меня к себе на плечо и пошел по проходу на сцену. Боже, как у него билось сердце!..

Шли мы под несмолкающую овацию. А когда взобрались на сцену, оказалось, что около центрального микрофона уже стоит высокая табуретка, на которую Тимур и посадил меня — так, чтобы моя морда была у самого микрофона.

Голова у меня шла кругом, лап я под собой не чувствовал, хвост онемел. Я нервно зевнул во всю пасть, чем вызвал громовой хохот зала.

Из рук одного замечательного старого артиста, известного всему миру, Тим получил моего «Оскара» и поставил его рядом со мной на эту высокую табуретку у микрофона. И сказал мне не то по-шелдрейсовски, не то по-Животному, я даже и не сообразил по-какому:

— Давай, Кыська... Вспомни все, чему я тебя учил! Давай, Мартышечка, родной... Не молчи!.. Умоляю... Мы же столько тренировались!..

Я кивнул ему головой и посмотрел на наших, сидевших вместе. С тревогой и ожиданием они смотрели на меня. Рут плакала...

Я увидел рядом с ней своего Шуру, Джека и Морта Пински, Наташу и Айрин, Пита Морено и Нуэнга, Боба и Нэнси, толстого Клиффа и Игоря Злотника, старика Стива и Бена с могилевскими корнями...

* * *

...а потом где-то совсем вдалеке, не в задних рядах зала, а гораздо дальше и выше — в странном мерцающем пространстве, где-то между звезд, океанов и пароходов, между длинных шоссейных дорог с большими тяжелыми грузовиками, среди городов и деревень разных стран, которые с высоты, куда меня забросила неведомая мне сила, кажутся абсолютно одинаковыми, а границы — неразличимыми и ненужными... И сверху все такое чистое и безмятежно мирное, и кажется, что нигде не взрываются гигантские универсальные магазины, как раз тогда, когда там тысячи ни в чем не повинных Людей, и нигде не воюют Люди между собой, и Убийцы не становятся Губернаторами, и нет Дураков и Злодеев, нет рвущихся к Власти — чтобы что-то у этой Власти украсть... И горы сверху — такие красивые, что кажется, будто там никогда не бывает оползней и страшных снеговых лавин, никто там никогда не погибает, а живут только в тех скалах Пумы и Пумочки, ожидающие рождения своих Пумят... И вообще в мире нет никакой Эмиграции... Все просто живут там, где им хочется. И сколько хочется... А возвращаются тоже — когда захотят. Если захотят... И все говорят на одном-единственном общем языке, как я на языке английского биолога профессора Ричарда Шелдрейса. Тем более что это так просто! Только нужно быть внимательнее друг к другу...

И среди всей этой поистине безграничной благости я увидел в разных краях такой красивой нашей Земли — Водилу и его дочку Настю, Капитана Алексея-Ивановича-Кэп-Мастера, Фридриха фон Тифенбаха и профессора Фолькмара фон Дейна с моей старой подругой Таней Кох... Увидел умную и деловую Хельгу — жену глупого, но доброго итальянца Руджеро Манфреди, Хельгиного брата — не очень удачливого жулика, симпатичного ветеринара-расстригу... Увидел старого пижона и щеголя мистера Бориса Могилевского, который с больным сердцем мотается в горы кататься на лыжах — чтобы не утратить свое былое мужчинство... И увидел я нашу Катерину — Кэт, Китти, Кэтрин, Катьку... Дочь Рут и Моего Шуры, за которую я теперь несу равную с ними ответственность...

И когда все это предстало перед моими глазами Кота, где-то в самой середине моей башки, исполосованной шрамами прошлых драк и борьбы за Свободу и Независимость, я вспомнил все, чему учил меня мой «младший брат» — Тим Истлейк Плоткин. Я вспомнил все, что мы натренировали с ним за последнее время — с момента объявления о номинации на Высший Кинематографический Приз Мира, на самого «Оскара», прокашлялся, прочистил глотку, и...

...не по-шелдрейсовски, а по-Человечески, по-Людски хрипато сказал в микрофон по-английски:

— ТЕНК Ю! ТЕНК Ю ВЕРИ МАЧ...

И на всякий случай добавил по-русски:

— Я ВАС ВСЕХ ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ ЛЮБЛЮ!

Вашингтон — Лос-Анджелес — Нью-Йорк

Оглавление

.

* * *

Реклама на сайте