«Золотая свинья»

Золотая свинья (fb2) - Золотая свинья [Памфлеты и рассказы] 822K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Ян Азарович Полищук - Борис Авксентьевич Привалов

Ян Полищук Борис Привалов ЗОЛОТАЯ СВИНЬЯ Памфлеты и рассказы

ЗОЛОТАЯ СВИНЬЯ Памфлет-буфф

Глава I Город Улыбок

Достоверно известно, что на карте Республики Потогонии место с приятным названием Город Улыбок найти еще никому не удавалось. В географических справочниках, ревностно просматриваемых шефом полиции генералом Шизофром, эта частица страны, отстоявшая от Нью-Торга на таком же расстоянии, как и от Вертингтона, официально именовалась зоной полупустыни.

— Выбейте из ваших проржавевших мозгов эту чепуху! — заявил отличавшийся деликатностью выражений генерал Шизофр корреспондентам радио, газет и телевидения. — В городе обычно живут люди, а в данной местности людей не обнаружено.

И генерал улыбнулся самой жизнерадостной из своих улыбок, обнажив при этом платиновые коронки на зубах мудрости.

Корреспонденты ретировались, так же очаровательно улыбнувшись в ответ: они отлично знали, что шеф полиции улыбался особенно обаятельно перед тем, как совершить какую-нибудь гадость.

Бравый генерал был по-своему прав. С редкостным достоинством придерживаясь законов своей благословенной страны, мог ли генерал считать за людей какие-то две-три тысячи безработных, нашедших себе приют в местности с таким пленительным названием?

Кроме того, генералу было известно, что, сколько ни старайся, ни в одном из штатов Потогонии нельзя сыскать такого количества улыбающихся физиономий, как в полупустыне между Нью-Торгом и Вертингтоном. Казалось здесь каждый дюйм пространства излучал улыбку, которая могла бы успешно конкурировать с гримасой того же назначения у самого Шизофра. Улыбку здесь можно было даже потрогать. Об улыбку здесь можно было споткнуться… Вокруг смеялись все. Смеялся грудной младенец, умилительно поглощая ананас величиной с мяч для пушбола. Смеялся очаровательный подросток в коротеньких штанишках, всаживая очередь из детского автомата в смеющегося гуттаперчевого медвежонка. Смеялась юная потогонка, принимая в подарок от своего гогочущего папы в день конфирмации голубой восьмицилиндровый лимузин. Оторвав несколько минут от делания денег, смеялся в своем офисе владелец лучшей в стране фирмы по производству подтяжек с убедительным названием «Попробуйте продержитесь без нас!». Смеялся пожилой игрок в гольф, попав мячом точно в глаз своему захлебывающемуся от восторга партнеру. Словом, смех сопровождал жителя этого удивительного города от младенческих пеленок до гробовой доски. Мы имеем в виду гробовщика, весело и заговорщически подмигивающего своему клиенту с умиротворенной покойницкой улыбкой.

И все это было нарисовано, напечатано, отштамповано, вытиснуто, вырезано на жести, фанере, картоне, стекле, досках, пластикате, линолеуме. Все это было изображено на щитах фирмы «Лучше всех», вот уже двадцать лет подряд вышвыривающей пришедшую в негодность рекламу на гигантскую свалку в пяти милях от автострады.

Некоторое время назад здесь появились поселенцы. Облюбовав щиты, из которых можно было соорудить весьма комфортабельные лачуги с крышей, окнами и отдельным входом, они основали здесь небольшую колонию и назвали ее, разумеется, без тени иронии и сомнения Городом Улыбок.

Как уже отмечалось выше, обитатели Города Улыбок не принадлежали к той достославной части потогонийцев, которые имели собственные конторы, собственные фермы, собственные заводы и собственные счета в банках. Может быть, именно отсутствие этих обременительных атрибутов кредитоспособности и оставляло им достаточное время для поисков работы.

Добрая четверть города, заваленная уж совершенно ни на что не годными обломками, огрызками и обрывками реклам, безраздельно принадлежала самым юным обитателям, которые, если и не ночевали, то уж дневали на свалке каждодневно.

Надо сказать, что это времяпрепровождение оказывало на тамошнее юное поколение самое благотворное действие. Глядя на буквы реклам, ребятишки приобретали первые навыки в просвещении, которым так заслуженно гордится Потогония — страна христианнейшей цивилизации. Бегая взапуски вокруг щитов, рекомендующих покупать самые быстроходные авто в мире, они получали представление о широкой доступности этого вида транспорта для каждого потогонийца. Прикорнув на листах фибро-фанеры, расхваливающих самые теплые постели, и укрывшись картоном, призывающим покупать самые пушистые одеяла во вселенной, они привыкали к комфорту и уюту…

Трое неразлучных друзей — Рэд, Ной и Лиз по справедливости считались самыми непоседливыми ребятами Города Улыбок.

Рэду по праву принадлежало первое место как среди этой тройки, так и, пожалуй, среди всего шумливого и беспокойного племени сверстников. Рэд знал не только множество всяких игр, способных привести в восторг его достойных соратников, но и мог, зажмурив глаза, отыскать среди гор рекламных отходов любую тропку и такие укромные уголки, где даже натренированные ищейки Шизофра способны потерять голову.

Рэд, как уже упоминалось, был заводилой во всех ребячьих играх и выдумках. И рядом с ним всегда можно было видеть Лиз и Ноя.

У Лиз были пронзительные фиалковые глаза и удивительная способность к молчанию, так высоко ценимая в мальчишеских компаниях.

Ной был негром. И, как всякий негр христианнейшей Потогонии, хорошо знал, что только среди бедняков он может себя чувствовать равным. Правда, он не раз слышал от благостных проповедников, иногда удостаивавших своим посещением обитателей Города Улыбок, что потогонийская конституция разрешает цветным ездить в одном автобусе с белыми, есть в одном кафе с белыми, работать на заводе рядом с белыми. Но своими глазами ему никогда еще не удавалось видеть таких чудес.

Друзья-бедняки не давали в обиду Ноя. Он хорошо помнил, как однажды к ним в город явился некий джентльмен и завел разговор о том, что в безработице виноваты только «цветные».

— Не будь их, — заливался соловьем человеколюбивый джентльмен, — белым жилось бы куда лучше.

Ох как смеялись Ной и Рэд, когда обитатели города, воодушевленные яркой речью проповедника, сунули его головой в холст, на котором красовалась реклама свиной фирмы Бэконсфилда, и в таком впечатляющем виде вышвырнули на шоссе!

— Бедняки — все равно бедняки, — любил повторять отец Рэда, Генри Кларк, — какого бы цвета они ни были. А значит, им надо держаться друг за друга.

Рэд гордился своим отцом. Генри Кларк считался одним из самых счастливых обитателей Города Улыбок: у него была постоянная работа на бензоколонке, совсем недалеко от места основной свалки.

Нужно пройти мили две от главной горы мусора, гордо именуемой Гиндукукишем, у рекламы «Все, как один, садитесь в наш лимузин» повернуть налево, а там уж до бензоколонки рукой подать.

На шоссе ни кустика, ни деревца… Солнце палит немилосердно, как нанятое, а отец Рэда десять часов подряд встречает и провожает машины, заправляет их бензином, делает мелкий ремонт.

Владельцы автомобилей дают ему несколько пигги — так называются в Потогонии мелкие монеты. К концу дня, когда Кларка сменяет другой рабочий, в кармане набирается один-два долгинга. На это кое-как можно прожить — ведь зарплаты своим рабочим хозяин бензоколонки не платит.

— Хватит с вас и чаевых, — говорит он. — Старайтесь понравиться клиенту — вам будут давать больше. А если не желаете работать, то вместо вас найду других! — и он кивал головой в сторону виднеющегося вдали Города Улыбок.

Разумеется, отец Рэда боялся потерять работу. Во-первых, нужно было кормить семью, а во-вторых… Ну, словом, были еще важные причины, из-за которых опытный механик Генри Кларк не хотел лишиться места на бензоколонке.

И все же однажды произошел случай, когда его чуть не уволили. Это случилось из-за Ноя.

…В Городе Улыбок Ной появился после того, как удрал с фабрики.

— Там много мальчишек, — рассказывал Ной, — а работают все наравне со взрослыми. Мы даже не знали, что делали — красили, лакировали какие-то жестянки. Если мастер заметит, что ты устал, — плеткой! Спали там же. Два раза в день нам давали есть.

Семья Ноя жила далеко, на юге Потогонии, возвратиться туда он не мог, боялся, что его схватят по дороге и снова заточат на фабрику-тюрьму.

— Как же тебя па и ма отпустили из дома? — спросила Лиз.

— Па у меня нет, его убили белые… Давно уже, я тогда был совсем маленький. А меня отобрали за долги, — рассказал Ной. — Ма тяжело заболела. А знаете, сколько врач стоит?! Все долгинги на него ушли. Лекарства пришлось брать в кредит… А чем платить? Тут явился один белый и уговорил ма, чтобы она подписала контракт. Сразу на сто долгингов! И меня увезли… А теперь я лучше умру, чем снова вернусь на фабрику!

…В тот день, когда Ной соскочил с какой-то попутной машины и вертелся возле бензоколонки, его чуть не линчевали два молодчика — «робота».

«Роботами», механическими людьми, потогонийцы прозвали гангстеров из охраны миллиардера Бэконсфилда — свиного короля Потогонии.

Кто не знал в стране эмблемы фирмы Бэконсфилда — трех смеющихся поросят!

Бэконсфилд вытащил трех веселых поросят из знаменитой сказки и заставил их рекламировать сосиски, бекон, колбасы, окорока, отбивные и прочие изделия из свинины.

Смеющиеся поросята мелькали всюду: на стенах домов, на шоссе, на боках автобусов, на страницах газет.

«Это ваше первое, второе и третье блюдо!» — вещала реклама.

Можно было подумать, что сам Бэконсфилд только и занимается тем, что с утра до вечера поглощает банки со свининой.

А между тем миллиардер Бэконсфилд, снабжавший полмира изделиями из свинины, сам в рот не брал мясного. Он был стар, немощен и боялся катара желудка. Его богатства охраняли сейфы банков, а его здоровье и покой — две тысячи «роботов».

Телохранители у него были как на подбор: рослые, широкоплечие, свирепые. Как утверждали сведущие люди, миллиардер предпочитал таких громил, которые хорошо зарекомендовали себя в уголовном мире. Причем преимуществом при поступлении на службу пользовались те, кто специализировался на тяжелых телесных повреждениях и бесшумных убийствах.

Вот с такими двумя «роботами» и столкнулся Ной в первый же день своего пребывания в Городе Улыбок.

Собственно, на свалке Ной еще и не побывал. Он только-только соскочил с попутного грузовика и вертелся вокруг Генри Кларка, всячески стремясь ему помочь.

Рэд в это время принес на бензоколонку обед отцу: бутерброды и термос с горячим кофе. Лиз пришла просто так — за компанию с Рэдом.

Еще издали они увидели загорелое до черноты лицо и седую шевелюру Генри Кларка — со стороны казалось, что у него на голове серебристый берет.

Подле колонки затормозил автомобиль, похожий на короткую свиную колбасу. Один из пассажиров, здоровенный малый со шрамом на лице и значком бэконсфилдовской компании (скрещенные, как мечи, сосиски) на свитере, выскочил из машины и гаркнул почти в ухо Кларку:

— Заправь, да поживей!

Тем временем второй бэконсфилдовский молодчик, постарше, приметил маленького Ноя, неосторожно подошедшего к дверце машины. «Робот» схватил негритенка за ухо, да так крепко, что мальчишка оцепенел.

— Гляди-ка, какие тут насекомые летают! — захохотал «робот».

— Держу пари на бутылку виски, — сказал первый, — что я одним махом заброшу его вон за тот ящик!

— Принято! — захохотал второй верзила, хватая негритенка за плечи.

И кто знает, как пришлось бы съежившемуся от страха Ною, если бы тут не раздался ледяной голос Генри Кларка:

— Эй, вы!.. Отпустите-ка парня и катитесь отсюда ко всем чертям. Ну!.. Считаю до трех.

«Роботы» от изумления захлопали глазами: такие слова им приходилось слышать впервой. Бедный Ной воспользовался растерянностью громил и выскользнул из их цепких лап.

— Да ты рехнулся… — начал было старший, но, увидев направленные на них два пистолета-пулемета, проглотил остаток фразы.

— Я продырявлю вас вместе с машиной как миленьких, — произнес Генри Кларк, заняв позицию за бетонной стенкой будки, — как миленьких, пока вы будете вытаскивать свои паршивые револьверы. Ну, катитесь!

Молодчики пришли в себя и быстро оценили положение: этого седого из-за стенки выковырять не так просто, а они действительно перед ним как на ладони.

— Шум такой, словно мы ограбили национальный банк! — сплюнул первый «робот». — И все из-за черного! Клянусь старушкой мамой, я пристрелю сегодня десяток негров, чтобы успокоиться.

— А ты, седой, — сказал угрожающе старший, — пеняй на себя. Уж я-то тебя отыщу даже на Луне!

Машина рванулась вперед и вскоре словно растворилась в струящемся от жары воздухе.

Генри Кларк бросил пистолеты на площадку. Они упали с сухим стуком. Лиз беззаботно рассмеялась.

— Так это же с рекламы «Покупай пистолеты, будешь спокоен зимой и летом!» — пояснила она Рэду, выглядывая из-за своего убежища за ящиком, куда спряталась в самом начале столкновения.

Действительно, ружейная фирма, не довольствуясь рисунками, всегда обвешивала свои щиты деревянными копиями пулеметов, пистолетов и ружей. Две такие деревяшки и держал Генри у себя под рукой — на всякий случай.

— Па, они не могут вернуться? — опасливо спросил Рэд.

— Все может быть, — усмехнулся Генри. — Но не мог же я допустить, чтобы этого парня сделали на моих глазах инвалидом! Эй, где ты?

Голова Ноя показалась из смотровой ямы.

— Вылезай, давай знакомиться! — сказал Генри.

С той поры Ной стал жить в семье Кларков, а племя беспокойных сорванцов Города Улыбок пополнилось еще одним достойным членом.

Глава II «Бриллиантовая конура»

Давно уже одним из любимых развлечений юного населения Города Улыбок была игра под названием «Выведем кота на орбиту». Ее придумали Лиз и Ной. Произошло это во время отсутствия их друга, укатившего вместе с отцом на несколько дней в Адбург.

Как следует из названия, главным действующим лицом в этой игре был кот. И хотя кошки считаются довольно безобидными представителями мира млекопитающих, игра таила в себе немало опасностей. На свалке кошачьего поголовья хватало с избытком, и поймать одного-двух котов не составляло труда. Опасность заключалась в том, что при запуске кота ребят могла задержать полиция. Вездесущие ищейки генерала Шизофра бдительно следили за тем, чтобы коты не «выводились на орбиту» и таким образом не нарушали покоя замка «Бриллиантовая конура» владений всемирно известного собачьего «Пэн-Пес-клуба».

Этот дворец, утопающий в зарослях экзотических растений, высился на горизонте, точно мираж. Однако если забраться на рекламный щит компании реактивных самолетов (на котором был изображен ангел, доверчиво сдававший свои крылья в камеру хранения аэропорта: «Мне они не нужны — самолеты вашей фирмы доставят меня куда угодно быстрее, безопаснее и со всеми удобствами»), то можно было разглядеть и яхты на озере, и пестрые зонты на золотистом пляже и даже обелиск перед входом во дворец.

«Пэн-Пес-клуб» был учреждением со строгими правилами. Его членами могли быть лишь самые аристократические представители собачьего рода, располагающие достоверными доказательствами своего породистого происхождения.

Недаром Генри Кларк шутил по поводу высшего собачьего света:

— У этих шавок даже каждая блоха имеет особую родословную!

Замок, в котором располагался санаторий «Бриллиантовая конура», принадлежал Бэконсфилду. Свиной король, считавшийся одним из самых крупных покровителей животных, сдал замок в аренду «Пэн-Пес-клубу», разумеется, за весьма приличную плату.

Собачья знать прибывала на отдых в «Бриллиантовую конуру» в роскошных автомашинах. Хозяева с умилением сопровождали своих любимиц, а затем наблюдали, как собачки садятся за специальные столы, как подобострастно изгибаются перед знатной клиентурой официанты, как тревожно выглядывают из коридора повара: «Упаси господи, чтобы вдруг какой-нибудь собачке не понравилась сахарная косточка…»

«Пэн-Пес-клуб» был учреждением с самыми широкими возможностями. При «Бриллиантовой конуре» имелась школа, где собаки приобретали аристократические замашки и светский лоск. В бассейне они катались на лодках, учились плавать по-собачьи и делать бодрящие движения на гимнастических снарядах. А в ателье мод лучшие портные шили для собачек наимоднейшие туалеты и обувь — для прогулок, для балов, для приемов и, соответственно, на все прочие случаи жизни. Тут же можно было купить серьги, кольца на лапы, кольцо на хвост, ошейник-ожерелье и тому подобную ювелирную мелочь.

Но самую большую известность на всю округу приобрел «Пэн-Пес-клуб» своим салоном красоты. Тамошние парикмахеры и косметологи обладали особыми секретами. Только они умели придать собачьей шкуре оттенок непередаваемой нежности, отманикюрить когти, произвести завивку и наклеить собачке такие ресницы — под цвет глаз хозяев, — что она готова была глядеться в зеркало с утра до вечера.

В штате «Бриллиантовой конуры» были врачи, назначающие диету для четвероногих гостей; зубные техники, готовые в любой момент вставить им искусственную золотую челюсть или пломбу из самоцветов; парфюмеры, разрабатывающие рецепт умопомрачительных собачьих духов. Псам показывали специально снятые для них кинофильмы из жизни барбосов всех стран, им давались концерты, в которых сольную партию исполнял лающий саксофон… Да разве все перечтешь!

Когда Ной, Лиз и Рэд пробирались на территорию замка, чтобы разведать условия для очередного запуска кота на орбиту, им то и дело попадались на аллеях собачки в модных накидках и очках-светофильтрах, не удостаивавшие ребят даже взглядом.

— Я как-то больше уважаю собак, не имеющих одежды, — говорил обычно Генри Кларк, когда ребята рассказывали ему о своем очередном посещении замка. — Собак-работяг. Тех, например, которые летали вокруг Земли.

— Хотел бы я пожить по-собачьи! — вздыхал Ной каждый раз, когда попадал в это четвероногое царство.

Но разве мог он мечтать о чем-либо подобном, не являясь собакой с громким и звучным титулом вроде барона Гердрих фон Герольштейн, маркиза ди Морель де Арманьяк, принца дон Себастьяна, графа Тойн ван Филлипс или кем-нибудь в этом завидном роде?

Из усыпанного самоцветами грота, в котором любили прятаться ребята, было отлично видно все происходящее возле замка.

— Любая дворняга нас бы давно уже обнаружила, — зажимая морду очередному коту, шептал Рэд. — А эти надушенные псы даже носом не поведут.

Рэд выбрался наружу, чтобы найти подходящее место для запуска. И чуть не столкнулся с толстым неповоротливым псом.

— Ой, — испугался Ной. — Сейчас он за ним погонится!

Но пес только лизнул Рэда в щеку и свалился на бок, очевидно ожидая успокоительного почесывания за ухом.

Не теряя времени, заговорщики пробрались по известной лишь им тропинке к кинотеатру и заняли боевую позицию.

Прошло несколько минут. Наконец двери кино распахнулись, и четвероногие члены клуба, сопровождаемые слугами, направились на ужин.

Тогда-то Рэд и Ной и выбросили заранее припасенную кошку прямо в гущу великосветского собачьего общества.

Что тут началось!

Кот замечался, потеряв от страха голову и остатки соображения. В собачьих принцах и герцогах мгновенно проснулись первородные инстинкты, и они заорали так, словно их вели на живодерню. Однако расправиться со своим исконным врагом они не могли, так как модные костюмчики и платья сковывали их движения.

Кот без труда «вышел на орбиту» и исчез.

Всю ночь в замке горел свет, врачи дежурили возле роскошных постелей особенно слабонервных собачек, а хозяева, узнав о происшествии, примчались на машинах из Адбурга, Нью-Торга, Обливуда и Вертингтона, чтобы проверить кровяное давление и пульс у своих любимцев.

Каждый раз после такого происшествия по шоссе мчались вереницы автомобилей, на бензоколонке прибавлялось работы, а присланные лично генералом Шизофром полицейские обшаривали каждый дюйм вокруг замка, отыскивая кошачье логово.

А в это время трое нарушителей собачьего спокойствия уже давно были дома и с самым невинным видом обсуждали подробности очередного приключения.

Конечно, разве могли молодцы Шизофра знать замок так, как его знали ребята из Города Улыбок!

— Я могу пробраться в замок и обратно ста путями, — говорил Рэд, который любил чуть-чуть, самую малость, похвастаться.

Впрочем, это было правдой — лучше его никто не знал всех тайных лазеек в окружающей «Пэн-Пес-клуб» толстой и внешне абсолютно неприступной стене.

Глава III Забастовка мистера Портфеллера

Было замечено, что в последнее время число полицейских машин, проезжающих в районе Города Улыбок, а также количество визитов агентов в штатском значительно возросло.

— Как бы они не пронюхали того, что им не положено, — забеспокоился Генри Кларк.

Ребятам было поручено постоянно наблюдать за тем, чтобы на свалке не смог незаметно появиться никто из посторонних.

Понятно, что ребята, которым поручили такое важное дело, как наблюдение за безопасностью Города Улыбок, старались вовсю.

В одно лучезарное утро стоявший на посту Ной заметил толстенького человечка в белом костюме и белой шляпе. Толстячок, спотыкаясь и озираясь, брел прямо к свалке.

Ной мяукнул два раза коротко, один раз длинно, как мяукает кошка, когда потягивается после сна. В ответ он услышал такое же мяуканье, впрочем, чуть более мелодичное, — это откликнулась Лиз. Тотчас же из-под рекламной кучи появился Генри Кларк и, приставив ладонь козырьком к глазам, начал с интересом рассматривать непрошенного гостя.

— Пойдемте к нему навстречу, ребята, — сказал Генри Кларк, — мы люди вежливые и не должны дать этому джентльмену заблудиться среди нашего мусора.

Привычно лавируя среди рекламного хлама, Генри и трое дозорных вскоре оказались рядом с толстяком. Они выросли перед незнакомцем точно из-под земли, заставив его от удивления и страха чуть ли не проглотить собственный язык.

— Рад приветствовать вас, сэр, — сказал Генри, — в Городе Улыбок!

— Хэ… лло!.. — изумленно произнес толстяк. — Вы что, из преисподней? То-то я смотрю, как стало жарко. Кажется, шага сделать больше бы не смог.

— Я, как представитель проживающих в этой местности потогонийцев, — продолжал Генри, — уполномочен отвечать на все вопросы, подписывать все договора и проводить совещания на любом уровне.

— Мне нужно надежно спрятаться, — проговорил толстяк и встал во весь рост на валявшийся рядом большой ящик.

— Отличный метод! — рассмеялся Генри Кларк. — Мало того, что ваш белый костюм и так видно с шоссе, как луну в ясную ночь! Вы хотите замаскироваться под статую Процветания? Учтите, что статую видно издалека.

— Нет опыта, — ответил толстяк, не слезая с ящика. — Я ни разу в жизни не прятался. Это противоречит моим принципам.

— Почему же вы решили вдруг эти принципы нарушить? — спросил Генри.

— Я — забастовщик, — скромно потупил очи толстяк. — За мной гонятся штрейкбрехеры и полиция.

— Ого-го! — изумился Генри. — Какая же контора забастовала?

— Сенат Потогонии, — глядя сверху вниз, торжественно объявил толстяк. — Я — сенатор Портфеллер! Эта местность входит в мой избирательный округ!

…События, предшествовавшие появлению мистера Портфеллера в Городе Улыбок и столь странному проявлению его несгибаемого забастовочного духа, были не совсем обычны.

Как известно, в Потогонии имелось две партии: право-левая и лево-правая. Они находились в непрестанной и неукротимой борьбе. Основным пунктом, который вызывал межпартийную междоусобицу и разногласия, был вопрос о процедуре голосования сенаторов. Право-левая партия убежденно доказывала, что для процветания страны необходимо всем сенаторам голосовать, поднимая сначала правую руку, а потом уж левую.

Лево-правая партия держалась совершенно иной политической платформы — она считала, что для прогресса страны сенаторам надо начинать голосование с левой руки.

Такого же рода принципиальные расхождения касались и ног сенаторов.

Право-левые не жалели сил и средств, доказывая, что каждый гражданин Потогонии, если хочет быть счастливым, должен вставать с правой ноги.

Лево-правая партия, разумеется, высмеивала это суеверие и, не жалея средств и сил, предлагала точный рецепт для потогонийского расцвета, а именно — вставание с левой ноги!

Эти противоречия целиком поглощали время сенаторов обеих партий, естественно, не оставляя места для менее серьезных расхождений. Таким образом, во всех других вопросах между право-левыми и лево-правыми царило трогательное единодушие.

Однако в результате сложных интриг и подкупов на последних выборах большинство в сенате получили лево-правые, окончательно посрамив своих противников во главе с их лидером — сенатором Портфеллером.

Но кто бы мог подумать, что дело зайдет так далеко и даже знаменитому Портфеллеру придется искать убежище на старой свалке!..

— Минуточку, сэр! — сказал Генри. — Тут, рядом, валяются предвыборные плакаты. Я проверю.

Генри обогнул две-три кучи мусора и очутился прямо перед громадным железным щитом, с которого улыбалось увеличенное в сотни раз лицо толстяка. Да, это был он, сомнений не оставалось.

«Голосуйте за друга народа Гарри Портфеллера! — призывал плакат. — Только наш Гарри сможет научить вас шагать по жизни правильно, с правой ноги!»

А почти рядом, на ветхом ящике, жалобно поскрипывающем от непривычной тяжести, стоял во весь рост живехонький, хотя и похожий на гранитный монумент, сам друг народа. Это было зрелище величественное и захватывающее.

И вряд ли вызовет удивление то, что уже через несколько минут после самоводружения монумента рядом с ним стояло десятка два самых пожилых и самых юных жителей Города Улыбок и с восхищением глазело на полную достоинства фигуру сенатора.

— Рэд, мчись к «Бриллиантовой конуре», — тихо сказал Генри. — Может быть, придется запускать кота на орбиту. Возьми Ноя, а Лиз пусть останется. В случае чего она подаст сигнал.

Затем Кларк повернулся к Портфеллеру, который продолжал стоять на ящике, и с подобающим случаю уважением сказал:

— Да, да. Нет сомнения. Это именно вы, сэр. Рад нашей встрече Так почему же все-таки бастуют сенаторы?

— Видите ли, леди и джентльмены, — тоном завзятого оратора начал Портфеллер, — лево-правое большинство хочет сегодня протащить закон Шкафта. Вы знакомы с этим законопроектом?

— Конечно, — промолвил Генри. — Он запрещает рабочим бастовать. А если кто-нибудь попытается начать забастовку, его посадят в тюрьму.

— Я, как друг народа, — громко произнес Портфеллер, — не могу голосовать за этот закон. Мои избиратели никогда бы мне этого не простили.

— Все ясно, сэр, — сказал Генри.

— Что ясно? — удивился Портфеллер. — Что именно вам ясно?

— Сегодня же заседание сената! — догадливо улыбнулся Генри. — А вы не хотите на нем присутствовать, чтобы не участвовать в этом грязном голосовании. Если лево-правые примут закон, это произойдет без вас. Очень благородный поступок, сэр!

— Вы совершенно точно обрисовали обстановку в сенате, — поклонился Портфеллер. — Если зал будет полупуст, заседание не состоится. Поэтому мы и забастовали. Мы — это я и мои друзья-сенаторы. Нас ищет полиция и депутаты лево-правой, которые хотят нас силой затащить в сенат. Но мы не дадимся. Мы против насилия!

— Так слезайте же, сенатор, — испуганно произнесла ближайшая старушка. — Ведь так, на ящике, вас наверняка заметят с шоссе.

— Прятаться — не в моих принципах! — гордо сказал сенатор. — Мы живем, слава богу, в свободной стране, а не где-нибудь за стальным занавесом! Никто не заставит меня пойти против убеждений. Пусть сюда придут хоть все танки генерала Шизофра! Я буду тверд и незыблем, как скала!

Генри поглядел на торчащую в стороне рекламу авиакомпании. Лиз уже сидела на ее вершине.

— Послушайте, сэр, — сказал Генри, — а может быть, вы хотите, чтобы вас силой привели на заседание?

— Что вы говорите? — возмутился Портфеллер. — Я друг народа! Поэтому я пришел к нему в тяжелую минуту жизни!

— Что ж, тогда ваш визит к нам можно считать историческим! — усмехнулся Генри и сказал землякам: — Леди и джентльмены! Вы слышали? В этот трудный для себя день наш сенатор решил оказаться среди избирателей! Как трогательно! Гип-гип!

— Гип-гип! — подхватило несколько голосов.

Пухленький Портфеллер церемонно поклонился во все стороны, отчего ящик под его ногами жалобно заскрипел.

— Сейчас нашего дорогого сенатора, конечно, приметят и препроводят прямехонько в сенат, — продолжал Генри. — Но наш верный друг мистер Портфеллер будет ни при чем. Избиратели (то есть мы) засвидетельствуют, как его силой повлекли на это заседание! А так как не в его принципах сопротивляться насилию, то и закон Шкафта будет принят, и доверие избирателей сохранено! Ловко придумано, сенатор!

Тут наконец до горделиво озирающегося забастовщика дошел смысл тирад Кларка. Портфеллер несколько минут хлопал глазами, а затем, глубоко вздохнув, завопил:

— Не слушайте этого смутьяна, дорогие мои! — Он проникновенно прижал толстенькие ручки к груди. — Я всегда с вами! Ваши беды — мои беды!

— Лучше, если бы было наоборот, — резюмировал Генри, — наши беды пусть будут вашими, а ваши — нашими. Оставайтесь жить с нами, здесь, а ваш особняк в Адбурге отдайте под жилье рабочим…

— Он красный, клянусь богом! — воскликнул Портфеллер, воззрившись на Генри. — Эти бунтовщики везде! Опасайтесь их, дорогие мои друзья!

В этот момент откуда-то сверху неожиданно раздался громкий свист. Лиз, по всем правилам мальчишечьего братства, сунув пальцы в рот, подала сигнал, приметив, как у поворота на шоссе остановилось несколько автомобилей.

— Друзья, к нам в гости пожаловала полиция! — крикнул Генри.

Избиратели исчезли так мгновенно, словно провалились сквозь свалочную труху.

Портфеллер, убедившись, что его белый костюм давно уже примечен молодчиками Шизофра, облегченно вздохнул и с неожиданной для себя легкостью соскочил с ящика.

Лиз ящерицей сползла с рекламного щита. Это служило сигналом для ребят. Рэд и Ной могли начинать отвлекающую операцию, известную нам под названием «Запуск кота на орбиту».

Генри одобрительно кивнул головой.

— Вы, мистер… — сказал Портфеллер Кларку, — простите, не знаю вашего имени…

— Просто избиратель, — уточнил Генри.

— Так вот, чтобы вам не оказаться просто арестантом, — по-отечески нежно сказал Портфеллер, — выбросьте из головы всю эту агитационную чепуху.

— Я уже старался, — вздохнул Генри, — но ничего не получается.

Где-то вдалеке раздался истошный многоголосый лай. Сенатор вздрогнул.

— Это охотятся за мной? — испуганно спросил он. — От моих друзей из лево-правой можно ожидать чего угодно!

— К сожалению, не за вами, — учтиво сказал Генри. — Это — за котом. Простите, сенатор, сюда идут. Ого, сколько их! Мне нечего делать в таком избранном обществе. Желаю вам, сэр, быть счастливо доставленным в сенат. Передайте привет коллегам!

Генри завернул за ближайшую афишу, потом сделал еще несколько шагов и забрался… в фонарный столб.

Не удивляйтесь, пожалуйста, этот столб не был столбом. Просто так ловко была свернута из серой фанеры труба — бренный остаток некогда великолепной рекламы телеграфного оборудования фирмы «Суккен и сын». Труба была тесновата, но достаточно удобна для наблюдения: сквозь пробитые гвоздями дырочки можно было отлично видеть все происходящее вокруг.

…Сенатора окружили одетые в штатское полицейские. Портфеллер некоторое время протестующе жестикулировал, а затем покорно побрел к машинам.

— Я не сопротивляюсь только потому, что это не в моих принципах! — донесся до Кларка прощальный вопль сенатора. — Я подчиняюсь грубому насилию! Кстати, — вдруг спокойно и деловито произнес Портфеллер, — а сколько сенаторов еще не поймали?

— Ах, сэр, — ответил один из полицейских, кивая на ящик, — если бы все были так сообразительны и предусмотрительны, как вы!..

Портфеллер, то и дело оглядываясь, взволнованно начал говорить что-то шагающему рядом с ним шпику.

«Это уже про меня! — догадался Генри. — Как видно, доноси не противоречат сенаторским принципам».

Несколько полицейских, получив команду от шпика, повернули назад к свалке. Они озирались вокруг и принюхивались, точно охотничьи лягавые, всем своим видом оправдывая укрепившуюся за ними кличку «ищейки Шизофра».

«Хорошо, что кот вовремя вышел на орбиту, — облегченно вздохнул Генри. — Сейчас ищейкам будет не до меня».

И верно. Лай в замке становился все громче. Над дворцовой стеной взвилась зеленая ракета — охрана требовала подкрепления.

Полицейские сделали стойку. Они хорошо знали, что спокойствие сиятельных собачек считалось у Шизофра проблемой номер один. Шеф полиции категорически, раз и навсегда, приказал: пусть вокруг пылают пожары, дрожат от землетрясения дома, но, если «Бриллиантовая конура» требует помощи, надо бросать все и немедленно мчаться туда.

Полицейские машины, отчаянно воя сиренами, ринулись вперед.

Опасность миновала. Теперь Генри Кларк мог спокойно поразмыслить над всем увиденным и услышанным.

«Значит, несмотря на все протесты рабочих и фермеров, — сказал себе Генри, — закон Шкафта пройдет. Вот что значит несогласованность действий…»

В «Бриллиантовой конуре» паника была в разгаре: тревожно взлетали ракеты, слышались свистки, душераздирающий лай и визг.

И хотя Кларк обычно за ребят не беспокоился, — даже тысяча шизофрских молодчиков не смогла бы поймать Рэда и Ноя в замке, — на этот раз он заволновался.

И тут, словно в ответ на свои мысли, Генри услышал веселый голосок Лиз:

— Мальчики уже здесь! А вы где, дядя Генри?

Глава IV Совет полубогов

Советом полубогов в христианнейшей Потогонии называлось сверхсекретное сборище крупнейших финансовых тузов и промышленных воротил.

Будучи глубоко религиозными христианами, члены совета, разумеется, не могли покуситься на символы веры и приравнять себя по рангу к той неведомой потусторонней особе, которая именовалась господом богом.

«Совет полубогов» — было примирительным названием, придуманным мистером Фиксом, хитроумным секретарем миллиардера Бэконсфилда. Оно звучало лояльно по отношению к господу богу и вместе с тем отражало подлинное существо дела: почти все материальные ценности в стране были подвластны совету, а моральные ценности покорны его полубожественной воле.

…На очередном заседании председательствовал один из самых влиятельных потогонийских полубогов — миллиардер Лярд, основной конкурент Бэконсфилда. Если старый Бэконсфилд был свиным королем, то все остальные мясные продукты, белки, жиры и углеводы были в руках у Лярда.

«Прежде чем младенец скажет „мам“, — кричали рекламы Лярда, — он уже пьет наше молоко. И пьет его всю жизнь! Смерть наступает оттого, что однажды вы прожили день без нашего молока. Если вы будете пить его каждый день, то станете бессмертным!»

Лярд, тумбообразный мужчина неопределенного возраста, сидел на председательском кресле.

За столом, кроме него, находились шеф полиции генерал Шизофр, лево-правый сенатор Шкафт и еще несколько влиятельных лиц. На этот раз все они подобострастно и преданно смотрели в глаза Лярду, потому что Бэконсфилд не смог прибыть на заседание из-за внезапной болезни.

— Значит, — сказал Лярд, — с законом вашим, сенатор, все в порядке?

Лярд говорил очень неотчетливо, словно вместо языка у него была во рту сосиска. Но все присутствующие уже давно научились понимать не только каждое его слово, но и знаки препинания.

— Все в порядке, сэр, — привстав, поклонился Шкафт. — Он принят пятьюдесятью голосами при сорока воздержавшихся.

— Значит, — сказал Лярд, — всех право-левых сенаторов вы, генерал, успели выловить и доставить в зал?

— Так точно, сэр! — гаркнул Шизофр. — Хотя, видит бог, это было не так просто. Портфеллера поймали на свалке. Одного голубчика вытащили из сейфа. Да, заперся в сейфе. Пришлось вызвать… гм-гм… специалиста по вскрытию.

— Эти сюжеты для кинокартин Обливуда, — пробормотал Лярд, — меня не интересуют. Я хочу сказать вам о следующих шагах, которые должно сделать наше государство по пути к расцвету демократии.

Наступила тишина. Все ждали великих слов.

— Закон Шкафта — очень свободолюбивый закон. Он ограждает нашу страну от бунтовщиков и смутьянов. Каждый недовольный — враг. Каждый забастовщик — враг. Очень хорошо, очень демократично. Но этого мало. У власти должны находиться только сильные люди. Банкиры и генералы. Это будет подлинная демократия. Но сейчас требуется отвлечь внимание бедных от наших политических дел. Законы принимают сенаторы, а народ должен в меру сил развлекаться. Нужно дать беднякам несколько сенсаций, чтобы они обсуждали их, а не закон Шкафта. Ясно?

— Так точно, сэр! — гаркнул Шизофр.

— Какие предложения у вас есть, джентльмены? — спросил Лярд. — Неужели в наших потогонийских штатах, где каждые две минуты происходит убийство, а каждые пять минут — организованный грабеж, мы не можем найти две-три мало-мальских сенсации?

— Так точно, сэр! — гаркнул генерал. — То есть найдем, конечно. Со мною советовался епископ Потогонийский, преподобный Пшиш, он хочет открыть нового оракула. Пещера уже подобрана. Мы ее оборудуем.

— Оракул — это нам, пожалуй, пригодится… Еще что?

— Принять в сенате резолюцию о превосходстве нашего потогонийского образа жизни перед всеми другими, — предложило одно из влиятельных лиц.

— Да, это развлечет народ, — сказал Лярд. — Вы, сэр, лично будете читать рабочим и фермерам эту резолюцию. Только застрахуйте сначала свою жизнь.

Шкафт хихикнул. Влиятельное лицо забеспокоилось:

— Я сказал что-то не очень оригинальное? Снимаю свое предложение.

— Обстановка в стране очень нервная, — сказал Лярд. — Доложите новости, генерал.

— Так точно, сэр! — гаркнул Шизофр. — Беспокойная, нервная, нехорошая обстановка. Повсюду наблюдаются недовольные элементы, агитаторы различных рабочих групп…

— Выследили вы наконец главарей этих смутьянов? — воскликнул Лярд.

— Пока нет, сэр, но надеемся… Итак, продолжаю: среди рабочих и фермеров зреет недовольство…

В этот момент зеленая лампочка, вмонтированная в стоящий перед Лярдом бело-синий телефонный аппарат, замигала.

Лярд снял трубку.

Полубоги навострили уши: все знали, что беспокоить Лярда, да еще на заседании, можно лишь по какому-нибудь сверхважному делу. Очевидно, произошло что-то необычайное.

— Пусть войдет, — сказал Лярд и, положив трубку, пояснил: — Наш друг мистер Фикс хочет сообщить новость сокрушительного значения.

В Совет полубогов Фикс не входил. Но так как он был личным и доверенным секретарем самого Бэконсфилда, то это давало ему множество широких прав. Вечно бесстрастное сухое лицо, очки с дымчатыми стеклами, зализанные, словно приклеенные, черные волосы на голове — никогда не узнаешь, что он чувствует, что он думает.

Как всегда подтянутый и холодный, Фикс вошел в зал и сел в предложенное ему кресло.

— Джентльмены, — спокойно произнес он, — час назад всемогущий и справедливый господь призвал к себе нашего возлюбленного друга и крупнейшего из борцов за процветание и демократию, сэра Бэконсфилда.

Если бы полубоги услышали сообщение о запуске русскими космической экспедиции на Луну, то это не ошеломило бы их больше, чем весть о смерти свиного короля. Смерть миллиардера, который еще на прошлой неделе председательствовал в Совете полубогов, который держал в своих крючковатых руках судьбы половины обитателей Потогонии, касалась каждого из присутствующих.

Наступила траурная тишина.

Выдержав приличествующую моменту паузу, Фикс продолжал:

— Все свое недвижимое и движимое имущество, а также биржевые ценности мистер Бэконсфилд завещал своей любимой… свинке по кличке «мисс Хрю XXV».

Полубоги ахнули. Шкафт растерянно поглядел на Шизофра, Шизофр на Шкафта. Остальные влиятельные лица сидели с отвисшими челюстями.

— Великолепно! — пробурчал Лярд. — Гениально!.. Это именно та сенсация, которой нам не хватало! Мы сделаем все возможное, чтобы отклонить протесты наследников и оставить завещание нашего друга в силе. Джентльмены, прошу вас, не отвлекайтесь… Фикс, останьтесь, вы нам можете пригодиться.

Заседание Совета полубогов продолжалось.

Глава V Миллиардер — сирота

Никто не знал, сколько лет было Бэконсфилду.

Когда он еще помнил свой возраст, это никого не волновало. А когда потогонийская пресса вплотную заинтересовалась тем, сколько Бэк прожил на свете, выяснилось, что свиной король уже не помнит год своего рождения.

Эта неожиданная метаморфоза с памятью, а главное, положение Бэконсфилда в стране дали ему право самому себе придумать титул, который считался выше всяких «величеств» и «сиятельств».

— Обращаясь ко мне, — приказал Бэконсфилд своему окружению, — говорите «ваше бессмертие». — И добавил: — Кто нарушит этот приказ, тот сразу поймет, что он смертен.

Подслеповатые свинцовые глазки Бэконсфилда видели слабо, но очков миллиардер не носил. Окружающие миллиардера лица старательно делали вид, что они все страдают или близорукостью или дальнозоркостью.

— Бедняги, мне их так жаль, — вздыхал старик. — Вот что делает с людьми неумеренный образ жизни. Очки, пенсне, монокли. Не то что я, хе-хе…

Фикс, видящий все и вся, как подзорная труба, умышленно никогда не снимал очков (в которых были простые стекла), чтобы доставить удовольствие хозяину.

И все же Бэконсфилд был стар. Он был стар и рыхл так, что иногда походил на старуху. Когда он расхаживал по своему дворцу в халате, его можно было назвать не мистер, а миссис Бэконсфилд. Жена его умерла очень давно, прямых наследников у него не было, а всяких там племянников и кузенов Бэконсфилд и на порог не пускал. Он был стар и одинок. И это давало ему повод при каждом случае печально повторять:

— Ах, меня, сироту, так легко обидеть! Не пускайте ко мне никого. Пока я сам не позову.

— Но все вас так любят, ваше бессмертие! — говорил Фикс.

— Еще бы! Ведь для вас я живой чек в пятнадцать миллиардов долгингов, — хихикал старик. — Ах, это совсем не забавно все время изображать из себя кредитный билет… хе-хе…

Если никто не знал возраста Бэконсфилда, то уж, конечно, никому не были известны размеры грандиозного состояния свиного короля.

Биографы миллиардера, расписывая добродетельный путь, по которому всю жизнь он шел к вершине славы и богатства, опускали в своих описаниях некоторые незначительные детали.

Так, например, они почему-то не упоминали, что добросердечный Бэконсфилд некогда продавал оружие гангстерам.

Подчеркивая его трезвенность и честность, забывали сказать, что он в годы сухого закона торговал спиртными напитками из-под полы и мошенничал на бирже.

Однако больше всего, как подмечали биографы, он заработал на свинине. Ему удалось получить монопольное право на поставки свинины для воюющей армии. С той поры он, как клещ, впился в свиной бизнес.

— Нет животного более благородного, чем свинья, — любил разглагольствовать Бэконсфилд. — Она всю себя отдает человеку. От пятачка до щетинки все идет на пользу людям.

— Кроме поросячьего визга, ваше бессмертие, — вставил Фикс.

Бэконсфилд внимательно посмотрел на секретаря своими свинцовыми, как пломбы, глазками.

— Нет, Фикс, вы не гений, — сказал свиной король. — Интриган вы способный, но со мной, стариком, вам не справиться. Вот вы прохрюкали что-то насчет поросячьего визга и очень довольны собой. А я вам благодарен за идею. Отныне поросячий визг мы превратим в долгинги.

Фикс лишний раз удивился способности Бэконсфилда делать долгинги, казалось бы, из ничего. Действительно, что такое поросячий визг? Ничто. Так, колебание воздуха… Но его высокий шеф сумел и это обратить в деньги!

После того памятного разговора с Фиксом старик приказал записывать на магнитофоны все поросячьи визги. Несколько расторопных и модных композиторов смонтировали из визгов такие звуковые конструкции, что с ними не шли ни в какое сравнение даже шедевры поп-музыки, как известно, создающиеся при помощи разбиваемых тарелок, полицейских сирен и фаянсовых унитазов, по которым колотят трубой от пылесоса. Новые магнитофонные записи и пластинки, запечатлевшие выразительные хоры свиней, кабанов, свинок, подсвинков и новорожденных поросят, получили название «Хрюкен-ролла» и покатились во все кабаре, кабаки, дансинги.

«Хрюкен-ролл» начал победоносное шествие по Потогонии, а долгинги водопадом обрушивались в сейфы Бэконсфилда.

— Да, ваше бессмертие, — первый раз изменив своей бесстрастности, завистливо сказал Фикс, — вы умеете делать деньги!

— И это вызывает зависть ко мне, сироте, у тех, кто этого не умеет, — жалобно говорил старик. — Мне каждую ночь снится, что в дом пробираются убийцы, подосланные наследниками.

Бэконсфилд не боялся ничего на свете, кроме насильственной смерти. Чтобы оградить себя от всякого рода неожиданностей, он построил себе небольшой дворец из бетона и стали, похожий на несгораемый шкаф. Здание было сооружено в местности, которая прежде называлась долиной Тюльпанов. Естественно, что отныне сна стала именоваться менее благозвучно — Сейфтауном.

Кстати, история превращения долины Тюльпанов в Сейфтаун могла послужить биографам Бэконсфилда еще одним доказательством удивительных его способностей совершать богоугодные дела.

Долина Тюльпанов считалась одним из самых красивых мест штата Вахлакома. Но было одно обстоятельство, которое, с точки зрения знатоков, сильно снижало ценность долины: в ней с незапамятных времен были расположены пять рабочих поселков.

Когда землю долины купил Бэконсфилд, в купчей было оговорено, что свиной король не может снести этих поселков и выселить жителей. Миллиардер был человеколюбив (если иметь в виду любовь его к одному человеку — самому себе) и хотел владеть долиной единолично.

Для достижения этой цели существовало несколько способов. Один из них заключался в том, чтобы по-отечески убедить рабочих покинуть насиженные места и переехать из чудесной цветущей местности, с огородами, домами, возделанными землями и мастерскими, куда-нибудь подальше. Почему-то, несмотря на убедительные доводы, что где-нибудь там им будет гораздо лучше, жители долины решили остаться на месте.

Фикс пытался подсказать шефу решительный ход:

— Купите эти мастерские и сдайте их на слом, ваше бессмертие. И тогда рабочим негде будет работать и они уедут.

Но Бэконсфилд высмеял это предложение, как не отвечающее его принципам гуманности. Тем более что мастерские принадлежали Лярду, молочному королю, который не хотел, чтобы долина Тюльпанов стала вотчиной его коллеги по Совету полубогов.

И Бэконсфилд нашел самый человеколюбивый выход. Он построил среди рабочих поселков небольшой химический завод. День и ночь на нем производили какие-то краски и кислоты. Заводские трубы по проекту, очевидно, недостаточно опытных инженеров, были сделаны необыкновенно низкими. И весь ядовитый дым не уносился ветром, а стелился по земле, отравляя воздух, траву, животных.

Рабочие подали иск властям. Власти штата, ознакомившись с выводами экспертизы о безвредности дыма и газов для человеческого здоровья, отклонили этот иск с сознанием честно исполненного долга.

Через год от цветущей долины Тюльпанов осталось одно воспоминание: все выгорело, деревья омертвели, на земле не видно было ни одной травинки. Дети ходили бледные, многие из рабочих начали кашлять.

Бэконсфилд, терпеливо ожидавший своего часа, предложил жителям за небольшой выкуп навсегда исчезнуть из долины.

Рабочие переселились кто куда, многие обосновались в трущобах Города Улыбок.

К этому времени — вдруг! — Бэконсфилд сам убедился в том, что химические пары действуют на местную флору отнюдь не благотворно. Он приказал разобрать завод, а на облюбованном месте построить свой знаменитый дворец-сейф из бетона и стали.

Через два года долина вновь цвела и благоухала, украшенная причудливым ящиком высотой в пятнадцать этажей.

Вот, собственно, и вся история превращения долины Тюльпанов в Сейфтаун, делающая честь изобретательности ее владельца.

В последнее время Бэконсфилд, дабы оградить себя от мерещившихся ему всюду убийц и становящихся все более назойливыми наследников, завел свою личную охрану. Она состояла, как уже упоминалось выше, из дюжих молодцов, известных своей преданностью хозяину и механической исполнительностью, отчего их и прозвали «роботами Бэконсфилда».

Наследников Бэконсфилд допускал теперь не далее вестибюля Сейфтауна, где была установлена телевизионная камера. И надо сказать, старику мало что доставляло такое удовольствие, как зрелище унижающихся и просящих аудиенции родственников.

— Ни один обливудский фильм не сравнится с этим! — восхищенно говорил он Фиксу. — А не заснять ли нам все это на пленку и не выпустить на экран? Какие типажи, а? Какие рожи?! Неужели это мои родственники? Непременно нужно все заснять — пригодится…

По-видимому, именно эти развлечения принесли Бэконсфилду славу человека, чрезвычайно озабоченного судьбой родственников и любящего их до самоотречения.

Впрочем, всем хорошо была известна еще одна его страсть.

Больше всего на свете старик любил животных.

Будучи почетным членом-учредителем «Пэн-Пес-клуба», он предоставил для собачек — почти безвозмездно! — свой замок, который был назван «Бриллиантовой конурой».

Когда русские послали в космос собак, он был одним из первых, кто подписал протест против «варварского обращения коммунистов с животными».

Когда в Южно-Африканской Республике начались массовые кровавые расправы с неграми, то он присоединился к петиции Общества друзей животных, в которой правительство ЮАР призывалось обеспечить кров и еду оставленным без присмотра (в результате ареста их хозяев) домашним животным.

И все же изо всех четвероногих Бэконсфилд больше всего любил свиней. Эта слабость уходила своими корнями в прошлое.

Накануне войны специальная государственная комиссия выбирала поставщиков провианта для армии. В комиссию входили люди, которые за приличную мзду поддерживали Бэконсфилда, но и они были бессильны произнести решающее слово.

— Бэкон, тут все зависит от вас самих. Новый начальник комиссии — человек случайный и почему-то хорошо разбирается в свиньях. Он судит обо всем очень примитивно: чья свинья лучше, тот и победитель. Понятно?

Бэконсфилду, разумеется, было понятно и то, что все его конкуренты тоже приволокут самых наилучших хрюшек. Черт возьми, пожалуй, они подложат такую свинью, что председатель комиссии на других и не захочет смотреть!

Будущий свиной король думал два дня и две ночи, но нашел выход.

Через частных сыщиков Бэконсфилд узнал, что председатель, человек глубоко религиозный, верит в переселение душ. Решено было, что именно эта председательская слабость будет использована для большой игры.

Итак, пятнадцать фирм боролись за право сорвать с потогонийского правительства крупный куш.

Пятнадцать свиней неописуемой красоты были выведены на смотр.

Председатель комиссии наклонялся, внимательно рассматривал каждое животное и шел дальше. И вдруг он остановился. Он остановился возле свиньи фирмы Бэконсфилд. Брови председателя удивленно зашевелились.

— Рада вас приветствовать, сэр! — произнесла свинья очень учтиво и несколько взволнованно.

— Это вы… того… говорите? — ошарашенно пробормотал председатель.

— Я, сэр. И хочу добавить, сэр, что мы, свиньи-патриоты, готовы отдать свою жизнь ради победы нашего доблестного оружия.

— Благодарю вас, — растерялся председатель. — Я никогда ничего подобного не встречал… Но я не могу рисковать вами… Вы сокровище! Вы единственная…

— Нас у фирмы Бэконсфилд десять миллионов, — сказала свинья самоотверженно. — Если вы не дадите нам выполнить свой долг, мы покончим жизнь самоубийством. Это я заявляю от имени всех своих коллег по будущему консервированию!

— Этот блеф, — спохватился один из представителей военного министерства, — заходит слишком далеко. На вашем месте, сэр, я бы попросил это животное…

— Сам ты животное! — немедленно отреагировала свинья.

— Простите… это существо… — поправился офицер, — выполнить свою угрозу. Уверен, что тут ловкий трюк.

— Ах, не верьте, не верьте этому типу, подкупленному другими фирмами, — сказала свинья грустно. — И чтобы доказать вам, что мы, бэконсфилдки, вне конкуренции, я умираю.

И она протянула ноги.

Подбежал один врач, другой, третий. Сомнений не было — свинья умерла. Председатель был потрясен.

Контракт с Бэконсфилдом был подписан.

Об этом происшествии долго еще рассказывали всякие небылицы. Но убедить председателя, сорок лет верящего в переселение душ, в том, что его одурачили, было бы не по-христиански жестоко. Бизнесмены смирились.

Только Лярд был непримирим. Он расследовал все до конца, чтобы иметь козырь в борьбе со счастливым конкурентом.

Он отыскал радиотехника, который в искусственных свиных копытах установил репродуктор и высокочастотную аппаратуру.

Он нашел помощника Бэконсфилда, который сидел в будке сторожа среди аппаратов и антенн и разговаривал за свинью.

Он узнал, что по сигналу Бэконсфилда на специальной волне был передан импульс; импульс вскрыл микроампулу с цианистым калием, которая была приторочена к небольшой ранке в малозаметном месте. Смерть, разумеется, последовала молниеносно.

Понятно, что горе Бэконсфилда было безутешным. Единственно, что его мирило с потерей любимой свиньи по кличке Хрю, это то, что на военном заказе он заработал несколько миллионов.

В память о легендарной самоубийце Бэк оставил у себя в доме одну из ее пяти дочерей. Бэконсфилд поклялся, что отныне каждый представитель из очередного поколения потомков Хрю будет в числе его друзей. С тех пор каждая из этих свинок именовалась «мисс Хрю» и носила порядковый номер — первая, вторая, третья…

Мисс Хрю пользовалась всеми привилегиями хозяйки. Горе тому, кто посмел бы отнестись к ней малопочтительно!

Возле Сейфтауна, там, где когда-то располагался самый большой из рабочих поселков, были устроены усыпальницы всех мисс Хрю — двадцать четыре саркофага.

Мисс Хрю XXV была, пожалуй, наиболее любимой фавориткой впавшего в старческую сентиментальность Бэконсфилда.

Лучшие дрессировщики занимались со свинкой, и она приобрела манеры, которым могли бы позавидовать самые изысканные дамы.

— Поглядите, Фикс, — дребезжащим тенорком хихикал свиной король, когда из вестибюля начиналась очередная телевизионная трансляция, — как сидит мой племянник Гавкинс в кресле… Никакого изящества… То ли дело моя мисс Хрю — полет, мечта, пушинка… Хе-хе! А этот, Бобус, кусок сала, который спит и видит во сне мою смерть… Поглядите, Фикс, на его рожу! И дайте мне немедленно портрет мисс Хрю — хочу успокоиться, поглядеть на истинно красивую мордашку… Я знаю, Фикс, все будут радоваться моей смерти, все, кроме мисс Хрю…

— А я, ваше бессмертие? — спрашивал секретарь. — Я буду так огорчен.

— Возможно, но мисс Хрю огорчится сильнее. Ведь у нас с ней больше никого нет. Только я и она. Мисс Хрю любит меня бескорыстно. Ей не нужны мои долгинги. И это — прошу учесть — несмотря на то, что я из ее сестер делаю консервы! Ну кто-нибудь из людей смог бы вести себя так? Погляди на моих наследников, этих хапуг. Мелкие мошенники. Ну ладно, я им устрою сюрприз!

И когда пробил его смертный час, свиной король устроил обещанный сюрприз. Почувствовав приближение конца, Бэконсфилд потребовал, чтобы епископ Потогонийский, преподобный Пшиш, лично явился к его смертному одру.

Пшиш примчался чрезвычайно взволнованный. Он застал Бэконсфилда лежащим в стальной кровати с блаженной улыбкой, которая не предвещала ничего хорошего.

В спальне было людно. У ложа толпились нотариусы, врачи. На собольих шкурах возлежала мисс Хрю. Два «робота», неподвижные и громоздкие, словно сейфы, возвышались у дверей.

— Чему вы улыбаетесь, сын мой? — спросил Пшиш, молитвенно складывая руки на груди.

— Дайте ему по шее, — сказал миллиардер и хрюкнул.

«Роботы» двинулись к Пшишу.

— Чему вы улыбаетесь, ваше бессмертие? — поспешно поправился Пшиш.

«Роботы» встали на место.

— Подпись этого типа, епископа, тоже пригодится, — сказал Бэконсфилд. — Ну-ка, распишитесь… вам покажут где…

Фикс протянул преподобному Пшишу завещание.

Пшиш быстро пробежал его глазами, лихо подписал и почтительно склонился перед аппетитной, розовенькой, с позолоченными копытцами, мисс Хрю XXV.

А через час миллиардер предстал перед господом богом, с которым у него были давние счеты. Предстал с улыбкой на устах, очень довольный, что так ловко облапошил своих мелкотравчатых наследников.

Глава VI Золотая свинья

По Потогонии шумел, гудел, гремел, грохотал великий свиной бум.

Все газеты были до отказа набиты описанием различных фактов из биографии «золотой свиньи» мисс Хрю, ее дальних и ближних родственников.

Смаковались все перипетии борьбы ошалевших от горя наследников Бэконсфилда с мисс Хрю.

Последняя воля миллиардера оспаривалась. Наследники дружным хором утверждали, что старик впал в слабоумие и во младенчество, а поэтому завещание не имеет законной силы.

В виде доказательства затемненного сознания свиного короля приводился чаще всего тот пункт завещания, который гласил:

«…Родственники мои (следует перечисление более ста фамилий) могут претендовать на мое движимое и недвижимое имущество, а также (следует перечисление различных вкладов и пакетов акций) — лишь в том случае, если мисс Хрю скончается естественной смертью, прожив не менее десяти лет, считая от сегодняшнего дня. В случае же ее кончины ранее установленного срока, все мое состояние должно быть израсходовано на создание и процветание клуба „Алмазный пятачок“, членом которого может быть любая свинья, принадлежащая любому гражданину Потогонии, имеющему состояние не менее миллиона долгингов».

— Это же типичный бред! — возмущались обделенные покойником родственники. — Человек в здравом уме никогда бы не написал — «любая свинья». Всех боровков, значит, он исключает из членов будущего «Алмазного пятачка»!

Приводились, разумеется, и другие доводы, но они были не так внушительны.

Однако Верховный суд Потогонии после консультации с Советом полубогов признал завещание действительным.

— Покойный мистер Бэконсфилд был настолько предусмотрителен, — сказали судьи, — что пригласил на процедуру подписания своей последней воли консилиум врачей, целую юридическую контору и даже преподобного Пшиша…

— Ну, знаете, джентльмены, — не выдержал один из бывших наследников, — Пшиш подпишет и засвидетельствует что угодно. Вы же помните историю с рекламой компании воздушных сообщений, ну там, где на плакате ангел снимает крылья и сдает их в камеру хранения? Позор!.. Поношение святых сил!.. А Пшиш разрешил рекламу, да еще благословил! Сколько долгингов он хапнул за это, а? Неплохо он на ангелах заработал!

Тогда судьи сослались на прецедент, являющийся, как известно, в потогонийских законах одним из существенных оснований для решения суда.

Они утверждали, что даже европейские богачи оставляли своим любимцам — кошкам, собакам — миллионы франков, марок, фунтов стерлингов.

Два раза крупные наследства доставались ослам, три раза — лошадям, по одному разу — морской свинке, обезьяне, петуху и канарейке.

— Что же касается данного случая, — объявил суд, — то свинья облагодетельствована впервые. Просто одного влечет к ослам, другого — к свиньям.

По Потогонии продолжал шуметь, греметь, гудеть, грохотать великий свиной бум. В газетах, в кино, по радио и телевидению давались описания туалетов мисс Хрю и ее дневного меню, сообщался состав солей в утренней и вечерней ваннах, сообщалась информация о выражении глаз свинки на каждый час суток…

В больших количествах были выброшены на рынок пластинки новых записей хрюкен-ролла в исполнении самой мисс Хрю, которая неожиданно обнаружила удивительные артистические данные.

На всех волнах звучало радиоревю «Хрюкнем вместе в танце и песне».

Обливудские кинопромышленники спешно накручивали трехсерийный боевик «Каждый хочет быть свиньей».

В ресторанах появились новые блюда из свинины: «Уничтожь меня, я враг мисс Хрю» (шницель), «Я готова пожертвовать собою, чтоб тебе было вкусно» (котлета отбивная), «Огонь любви к мисс Хрю сжег меня» (жареный поросенок) и так далее.

Знаменитая собака Микки фон Бобенцоллерн, происходящая от собачки Буки, которая однажды чуть не укусила самого Наполеона, устами своего хозяина миллионера Гип Ур Гипа заявила:

— Если бы я не была собакою, то я хотела бы быть свиньей!

Когда мистера Гип Ур Гипа спросили, почему он решил, что его Микки выразилась именно так, миллионер объяснил:

— На завтрак по вторникам Микки всегда ест немного заливного поросенка. Но сегодня, когда мы с нею сели за стол, Микки не стала есть поросенка, а выразила ему почтение, трижды проскулив в тональности соль минор. Нет, я не мог ошибиться! Я потратил восемь лет, чтобы изучить значение каждого звука, издаваемого Микки…

На Совете полубогов, где собиралось десять самых влиятельных людей Потогонии, решено было допустить к участию в заседаниях вместо Бэконсфилда мисс Хрю. А так как мисс Хрю согласно тому же завещанию во всех делах должна была советоваться с Фиксом, то бесстрастный секретарь тоже получил право посещать это высокое собрание.

Когда стало известно, что мисс Хрю вошла в совет, наследники Бэконсфилда поняли, что никакой надежды на пересмотр завещания у них не остается.

— Римский император Калигулла был мальчишкой без миллионерского образования, — сказал в запальчивости один из экс-наследников. — Он ввел в сенат своего коня. А у нас свинье доверяют государственные дела!

— Меня тешит надежда, что она окажется умнее всех своих коллег по совету, — подхватил второй экс-наследник.

Но эти крамольные мысли обиженных родственников, к сожалению, не стали достоянием широкой публики: уже через пять минут после этого разговора за обоими вольнодумцами пришли молодчики Шизофра, чтобы препроводить их в специальные заведения, где думать можно в любое время, а волю можно видеть лишь иногда через решетчатое оконце.

Служба по охране порядка была в Потогонии поставлена на широкую оперативную ногу.

— Все идет, как мы и рассчитывали, — самодовольно пробурчал Лярд на заседании Совета полубогов. — Все умы заняты только делами мисс Хрю (легкий поклон в сторону кресла, где возлежала свинья в изящном костюме делового покроя), и о законе Шкафта почти никто не вспоминает, как и о прочих политических проблемах. Но прежде чем мы уточним детали подготовки предстоящей нам государственно-организационной операции, мне хотелось бы обсудить один не менее важный вопрос: как будет отмечено вступление мисс Хрю (опять легкий поклон) во владение полученных ею капиталов? Нужно придумать что-либо сногсшибательное, чтобы об этом полгода говорили во всех уголках Потогонии! Ясно? Больше зрелищ — меньше хлеба. Вы меня понимаете? Не давать отдыха любителям сенсаций и сплетен! Это великолепный камуфляж для подготовки… гм-гм… вы знаете чего… Итак…

— Устроить коронацию в бассейне. Все гости в купальниках. Столы — прямо в воде. Под ногами гостей шныряют золотые рыбки, — предложил один из полубогов. — Мы шьем себе купальные фраки. Оригинально и живописно!

Этот проект был забракован Лярдом, сославшимся на то, что при его ревматизме долго высидеть в воде он не сможет… Кроме того, предложение было не слишком оригинально: еще многие помнили, как банкир Вандолларбильд устраивал бракосочетание своей дочери даже под водой.

Это торжество происходило на океанском побережье, в миле от берега, на глубине сорока метров. Специально построенные дворцы были опущены под воду, снабжены кислородными запасами, оборудованы по последнему слову комфорта. Гости прибывали на подлодках, в изящных скафандрах. Во дворцах было все, как на земле: сады, площадки для гольфа и тенниса, даже звезды-лампочки мерцали на декорированных потолках.

— Свадебка обошлась старику Вану миллионов в десять долгингов, — пробурчал Лярд.

— Можно устроить пир в жерле вулкана, — предложил сидящий тут же Вандолларбильд. — На островах Святого Кукиша есть такой милый вулканчик. Он пыхтит время от времени, но имеет вполне прирученный вид. Там тепло, как в финской бане. Мы могли бы провести праздник безо всякой одежды… И какое пикантное ощущение: вдруг вулкан проснется?

— Мисс Хрю готова потратить любое количество миллионов, — сообщил Фикс. — Главное — размах. У меня есть предложение. Провести все торжество в воздухе. На высоте ста метров!

— Возвышенная идея! — завистливо сказал один из миллиардеров.

— Прибытие только на вертолетах! — продолжал развивать свою мысль Фикс. — Поднимем на аэростатах бассейн, теннисные корты, сады, отель, рестораны…

После небольших дебатов решение о коронации мисс Хрю в воздухе было принято Советом полубогов единогласно.

И на следующее утро вся потогонийская пресса была заполнена статьями о предстоящем небывалом воздушном празднестве.

Глава VII Коронация мисс Хрю

Несколько сот розово-серебристых свиней взлетели ввысь. Достигнув запланированной головокружительной высоты, свиньи остановились: их держали закопанные в землю якоря.

Меж аэростатами, оболочкам которых были приданы свиные очертания, засновали вертолеты и воздушные шары: рабочие-верхолазы проверяли крепления, сваривали железные фермы, накладывали полы из различных пластиков.

Город в воздухе, получивший название Хрю-сити, рос быстро. Один за другим появлялись готовые сооружения: теннисные корты, сады, холлы, бассейны, танцевальные площадки, бары, пляжи, пиршественные залы…

В павильонах были установлены прозрачные стенки, противостоящие ветру, голубые и зеленые навесы — надежная защита от палящих солнечных лучей.

Хрю-сити был виден по вечерам издалека. Он светился в небе, как приплывший из глубин вселенной остров, вызывая нездоровую зависть у богачей, не додумавшихся до такого эффектного развлечения.

Перестроившиеся по указанию Лярда право-левые и лево-правые газеты в трогательном единогласии бубнили о сотнях миллионов долгингов, потраченных мисс Хрю на подготовку своей коронации.

«Каждый поросенок страны, — захлебываясь от умиления, писали газеты, — в этот великий день получит на память от мисс Хрю бантик голубого цвета!»

И вот он наступил, этот удивительный день.

Первыми начали приземляться на Хрю-сити личные вертолеты с гербами крупнейших миллиардеров.

Прилетели Лярд, генерал Шизофр, сенаторы Шкафт и Портфеллер, знаменитые обливудские кинозвезды, известнейшие гангстеры и дипломаты Потогонии, чемпионы потогонийских штатов по боксу, по стрельбе из бутылок с шампанским и по спанью стоя вниз головой.

Чемпион по спанью тут же встал на голову и заснул: он решил посвятить свой новый рекорд мисс Хрю.

Гостей встречал Фикс — как всегда прилизанный, приглаженный, невозмутимый.

Многие из приглашенных были со своими кумирами — собачками, кошками, морскими свинками, кроликами. Встретившись в столь привлекательном месте, они тотчас же завели непринужденный разговор.

Некая знаменитая дама, прижимая к сердцу собачку-левретку, говорила своей собеседнице, прижимающей к печени сиамского котенка:

— Смерть Бэконсфилда меня потрясла до глубины организма. Он был так дружен с моим мужем…

— Ах! Смерть вашего мужа тоже была очаровательно таинственной! — заворковала дама с котенком.

— Что вы, — усмехнулась дама с левреткой, — никакой тайны там не было. Мы ехали на моем гоночном автомобиле, я сама вожу машину, вы ее знаете… Я не признаю езды медленнее, чем сто миль в час… Ну, а когда мы въезжали в Нью-Торг, я сбросила скорость до тридцати миль. Муж подумал, что мы остановились, и вышел из машины. Ах, какой это был удар для меня! Враги пустили слух, будто я сама выпихнула старика из автомобиля… Из-за наследства…

— Какие низкие люди! — фыркнула дама с котенком и высокомерно посмотрела на землю.

Раздались звуки фанфар, известившие о прибытии мисс Хрю.

Вертолет с парнокопытной миллиардершей приземлился точно в центре специально изготовленного ковра, на котором были вытканы различные сцены, восхваляющие ум, честность и порядочность свиней.

Мисс Хрю бодро выскочила из вертолета и с любопытством начала оглядываться.

— Ах, как она одета! — донеслось со всех сторон.

— Как мила!

— Какой цвет мордашки!

— Какой игривый хвостик!

Дама с левреткой так расчувствовалась, что с силой прижала к себе свою любимую собачку. Пес залаял истошно и испуганно.

Мисс Хрю вздрогнула, метнулась было в сторону, но ловкий Фикс успокаивающе почесал ей брюшко.

— Этот гадкий пес будет наказан, мисс. Мы изгоним его с бала… Облаять хозяйку дома, фи!

— Фи! — сказали прочие гости и отступили на шаг от дамы с левреткой.

А она, еще не понимая всей глубины катастрофы, усиленно изображала на лице свою самую обворожительную улыбку.

Два «робота» внушительно подошли к даме.

— Мисс Хрю просит вас покинуть бал!

— Не мм-может быть, — растерялась дама, цепляясь за левретку.

Собака, видя, что ее хозяйку обижают, тявкнула что-то ругательное из-под руки.

Мистер Фикс не выдержал.

— Я очень сожалею, миссис, — сказал он. — Но ваш пес продолжает вести себя бестактно. Мисс Хрю возмущена. Более того, она рассматривает выходку вашего пса-мужлана как демонстративную попытку принизить ее престиж. Вы, кажется, судя по ошейнику, член «Пэн-Пес-клуба»? Мисс Хрю отныне не будет покровительствовать этой организации! Дворец «Бриллиантовая конура» будет отобран у «Пэн-Пес-клуба». Сожалею, миссис, но воля мисс Хрю — закон! Прошу прощения…

Дама с левреткой была так ошеломлена, что без сопротивления дала себя усадить в вертолет и отправить домой. Из солидарности с ней еще семь членов «Пэн-Пес-клуба» демонстративно погрузились в свои вертолеты и улетели.

Председатели конкурирующего клуба «Платиновый ошейник» торжествовали: теперь мисс Хрю будет их другом! Может быть, даже один из дворцов она уступит под клуб, как это случилось в свое время с «Бриллиантовой конурой».

— Отныне, помяните мое слово, — шепнул Портфеллер преподобному епископу Пшишу, — эти пэнпесклубцы будут облаивать мисс Хрю при каждом удобном случае!

— Случаев у них будет не так много, — заметил епископ. — Потерять такой дворец, как «Бриллиантовая конура»! Я бы умер от огорчения! Мне приходилось там хоронить несколько собак — отличный дворец!

— Скажу вам откровенно, — прогудел генерал Шизофр, — если вы, ваше преподобие, хорошо проведете дело с оракулом… без ошибок — вы понимаете?.. — то сможете купить себе такой дворец.

— Все в руках господних! — закатил глаза преподобный Пшиш и задумчиво добавил: — Трудновато будет с ней конкурировать. Каждое слово — точно вещее слово оракула.

К счастью для Пшиша, Портфеллер уловил только заключительную часть фразы. Кто знает, как он мог истолковать это брюзжание… Однако при слове «оракул» Портфеллер встрепенулся, как застоявшийся мул.

— Кстати, — сказал он, — я столько слышал о вашем новом оракуле! Верно, что пещера сама по себе разговаривает и дает ответы на любые вопросы?.. А вдруг она ответит не так что-нибудь, а?

— Не беспокойтесь, сенатор, — усмехнутся Шизофр, — промашки мы не дадим… Оракул уже прошел две комиссии по проверке искренности. Я лично занимаюсь этой проблемой, сенатор!

— Тогда я спокоен! — Портфеллер в знак полного доверия приложил руку к месту, где, по его расчетам, располагалось сердце. — Моя партия целиком к вашим услугам!

Торжественный ужин начался парадом поваров, которые под грохот оркестра разносили дымящиеся блюда по столам.

— Ни одного блюда из свинины, — сказал Шкафт генералу Шизофру. — Очень тактично!

— Интересно, мисс Хрю выпивает? — поинтересовался Шизофр. — Будем надеяться, что нет, не хотел бы я пить с ней на брудершафт.

— Не острите, генерал, — поморщился Шкафт, — а то Фикс передаст ваши слова свинье, и черт ее знает, как она на это посмотрит… Может, она не любит вообще целоваться с генералами?

Генерал побагровел, но счел за лучшее промолчать.

Посол республики Канария произнес в честь мисс Хрю большой и витиеватый тост, в котором было столько восклицательных знаков, сколько процентов государственного долга числилось за этой страной ее соседке, Потогонии.

— Хрю-хрю-хрю-хрю-ура! — кричали гости, стараясь сделать приятное виновнице торжества.

Оркестр заиграл «Свиной марш», специально написанный по такому высокому поводу.

Фикс возложил на мисс Хрю, сидящую во главе стола, корону, зубцами в которой служили сосиски из гигантских бриллиантов. Сама корона изображала круг колбасы, сделанный из платины.

Сенаторы из право-левой и лево-правой партий во главе с Портфеллером и Шкафтом пошли прикладываться к золоченому копыту мисс Хрю.

Они с чувством целовали копыто, говорили несколько верноподданнических слов и возвращались на место, чрезвычайно довольные столь блистательно исполненным долгом.

Фейерверк взвивался к небесам, голоса подвыпивших гостей становились так громки, что снизу их можно было принять за смутный рокот далекого грома.

Фотограф Боб Гутер — лучший специалист Нью-Торга по съемкам животных — снимал мисс Хрю в окружении сенаторов.

Затем он сфотографировал мисс Хрю с чемпионами бейсбола и — отдельно — в обнимку со звездами киногорода Обливуда.

Шум стоял страшный. Под его аккомпанемент прошла незамеченной гибель одного сенатора, который хотел создать лево-право-левую партию и от которого давно уже мечтали избавиться и лево-правые, и право-левые.

— Человек за бортом! — доложил один из «роботов» Фиксу.

— Какой человек? — спокойно уточнил Фикс.

— Гость. Нашел запасной выход, вывалился. Висит, держится за трос. Кричит: «Я сенатор Фигдональд! Спасите!»

— Так бы и говорил, что Фигдональд. Пусть висит.

— Полейте ему масла на трос, он и соскользнет вниз, — со знанием дела посоветовал Шизофр. — Надо помочь этому Фигдональду.

«Робот» повиновался, и через несколько минут сенатор заскользил вниз.

На следующий день газеты писали, что известный своим остроумием сенатор Фигдональд пытался спуститься на землю без помощи вертолета и, к величайшему сожалению, не встретил по дороге на землю ни одной страховой конторы.

…Кочевали с места на место кинооператоры.

Обливаясь потом, вертели свою тяжелую машинерию операторы телевидения.

Радиорепортеры вели передачи из каждого уголка Хрю-сити.

Фотограф Боб Гутер довольно много выпил и уже не мог с четкостью наводить фокус. Одной рукой он придерживал фотоаппарат, а другой обнимал мисс Хрю.

— Держись за меня, — говорил он миллиардерше, — со мной не пропадешь!

«Роботы» следили за этой идиллической сценой, насупив брови, но нарушить ее не решались, точно не зная, как отнесется к их вмешательству мисс Хрю.

— Еще парочку снимков, моя радость, — продолжал Боб Гутер, — и ты пойдешь бай-бай… Ух ты, моя хрюшка! А что, если снять тебя перед джазом, возле микрофона? Новая песенка мисс Хрю: «Вчера мы хрюкали с тобой вдвоем!»

Проталкиваясь среди танцующих, Гутер пошел договариваться с музыкантами. Когда он вернулся, мисс Хрю нигде не было.

— Где ты, хрюшка? — в тревоге спросил Боб Гутер, который уже успел проникнуться симпатией к симпатичной многострадальной свинке. — Вы не видели мисс Хрю?

— Она побежала вон туда, — показал за сцену музыкант.

— Э-э, так не годится! — рассердился Боб. — Уговор дороже денег! Договорились — а ты удирать?

И он, пошатываясь, бросился за кулисы.

То, что увидел Гутер, отрезвило его в один миг.

Возле люка, в котором виднелась с редкими веснушками огней земля, стояла мисс Хрю. Точнее, не стояла, а медленно сползала по пластикатовому полу, видимо облитому почему-то в этом месте каким-то жиром или смазкой. Копыта свиньи не встречали никакой задержки, и миллиардерша плавно и неудержимо скользила в люк, куда незадолго до этого соскользнул чересчур остроумный сенатор Фигдональд.

— Что же вы смотрите! — раздался истерический вопль Фикса. — Вы же ближе, я не успею добежать!

Бобу Гутеру стало жаль эту самую обыкновенную молоденькую свинку, и он, не раздумывая, бросился на помощь. С большим трудом в последний момент Гутер ухватил мисс Хрю за передние ноги.

Тотчас же сзади кто-то насел на Боба, десятки рук протянулись к мисс Хрю.

«Роботы» задвинули люк большим черным щитом.

— Вы спасли ее! — вновь став бесстрастным, сказал Фикс. — Мисс Хрю приносит вам свою благодарность и признательность!

— Мы сами с ней как-нибудь договоримся, — отмахнулся Боб, с сожалением рассматривая свой испорченный, весь в жировых пятнах, костюм.

— Вот вам чек на тысячу долгингов, — Фикс протянул бумажку Бобу. — И прошу вас завтра быть дома. Мы подписываем с вами контракт на съемки мисс Хрю. Срок — год. Двенадцать альбомов — день за днем.

— Тоже неплохо, — улыбнулся Боб Гутер. — Жду сигнала, мистер Фикс! До свидания! — Он помахал рукой свинке, та хрюкнула в ответ, по-видимому, тоже что-то благодарственное.

— Полный контакт! — сказал Гутер сам себе. — Эй, кто тут, дайте что-нибудь выпить!

Мисс Хрю увели в ее покои — привести в порядок нервы.

Оркестр рявкнул очередной хрюкен-ролл.

Праздник продолжался до утра.

…Утреннее солнце осветило Хрю-сити.

Это было сказочное зрелище.

Трепыхались в первых лучах гигантские стрекозы-вертолеты.

Ярко сверкали красные, желтые, голубые, синие купола воздушных вилл.

Радугами вставали в небе ленты фейерверков…

Жители Города Улыбок, сидя на грудах мусора, как на трибунах стадиона, с интересом наблюдали за сияющим вдалеке Хрю-сити.

Генри Кларк, докуривая сигарету, сказал сидящим рядом товарищам:

— Наша потогонийская Хартия привольности ловко делит права между богатыми и бедными. Так точно один богатый жулик договаривался с фермером: «Один день ты будешь работать в поле, а я — выручать деньги за товар, а другой день я буду выручать деньги за товар, а ты — работать в поле».

— И фермер согласился?

— Согласился. Но теперь начинает соображать, что его надули… Так что те, кто наверху, веселятся лишь до поры до времени…

Глава VIII Продажная душа

Боб Гутер был одним из лучших фотомастеров фирмы «Остановись, мгновенье!».

В свое время Боб специализировался на фотопортретах кинозвезд и банкиров да так поднаторел с помощью различных приспособлений приукрашивать внешний вид своих клиентов, что банкиры выглядели на его портретах писаными красавцами, а кинозвезды — завзятыми умницами. После этого он стал любимым фотографом самых влиятельных лиц Потогонии.

Но в конце концов Гутеру так надоело наводить лоск на банковских акул и дочек миллиардеров, что он вообще разочаровался в человечестве.

— Видеть не могу эти физиономии! — плакался он. — Дегтем бы их всех мазать, а я их лаком крою! Дайте мне нормальное человеческое лицо, а то я, честное слово, перейду на съемки животных!

И представьте себе, довольно скоро Гутер осуществил свою угрозу: бросив высокопоставленную клиентуру, стал специалистом по фотографированию млекопитающих, пресмыкающихся и птиц.

Снимал животных Боб Гутер с такой любовью, что фотографии его расходились открытками в сотнях тысяч экземпляров, вызывая восхищение покупателей:

— Ах, какой философский вид у гориллы!

— А какой симпатичный этот удав!

— Лев-то, лев-то! Ну, просто душка, отдыхающий после ленча!

Сам Гутер не мог нарадоваться на своих хвостатых, клыкастых и пернатых друзей.

— Они такие человечные! — рассказывал он всем. — Такие гуманные! Например, в клетке с банкиром Лярдом я бы не прожил и дня — банкир бы меня ограбил и пустил по миру. А льва я мучаю целый день, пока не найду нужной для него позы, и он ничего, только рыкнет изредка, и снова у нас мир и благодать. Да что говорить: ни один зверь никогда не начинал войну, не изобретал орудия массового уничтожения. Если посчитать, сколько зверей за все время существования земли погубили звери и сколько народа было убито во время любой из войн, то великие полководцы окажутся самыми кровожадными существами! Эх, мои миленькие шакальчики, удавчики, львяточки и тигряточки!

Никто не знал, всерьез ли так думал Боб Гутер, но говорил он об этом часто, добавляя к характеристике сильных мира сего еще многие прочие невеликосветские слова.

В канун коронации секретарь Фикс столкнулся с проблемой придворного фотографа-летописца. Он сразу же вспомнил о Бобе Гутере, чья блистательная работа над портретами Бэконсфилда в свое время приводила невозмутимейшего Фикса в неподдельный восторг.

Фикс узнал, что в последнее время Гутер посвятил себя миру животных. Сочетание было идеальным: специалист по съемкам миллионеров одновременно любит и умеет снимать животных! Нет, положительно, он создан для того, чтобы верой и правдой служить мисс Хрю!

Три «робота» отправились в фирму «Остановись, мгновенье!», и Боб Гутер был доставлен на воздушный бал в Хрю-сити.

…На следующий день по окончании бала к еще сонному Гутеру прибыл Фикс в сопровождении двух «роботов».

Секретарь миллиардерши решил поступиться самолюбием и лично навестить фотографа, необходимого ему для важного дела.

Договор был составлен с деловитостью, присущей Фиксу: в течение месяца Гутер обязан каждый день делать десять портретов мисс Хрю, а фирма «Бэконсфилд» платит ему за это довольно крупную сумму долгингов.

Гутер подписал договор, спрятал чек с авансом в карман и, очень довольный таким поворотом судьбы, направился в ателье «Остановись, мгновенье!», находившееся на соседней улице.

Вестибюль ателье был наполнен фотографами. Гам стоял невообразимый.

— В чем дело, ребята? — спросил Боб. — Сегодня большая выпивка, что ли? Почему вы не на работе? Или фирма, наконец, лопнула, как детский шарик?

— У нас бойкот, Боб! — пояснил один из приятелей. — Понимаешь, не забастовка, — теперь забастовки запрещены, сам знаешь закон Шкафта, — а бойкот! Мы не хотим обслуживать салоны миллионеров, пока нам не повысят зарплату.

— А у хозяина как раз заказы, — подошел второй приятель. — «Пэн-Пес-клуб» переезжает из «Бриллиантовой конуры» в новое помещение. Предстоят грандиозные съемки, портреты двух тысяч собак.

— Где они возьмут других мастеров? — сказал третий коллега. — Ведь «Остановись, мгновенье!» — монополист по таким съемкам. Пусть-ка хозяин испортит себе репутацию среди дельцов, если он будет скупиться. Мы не могли тебе сообщить о бойкоте — ты же был в воздухе. А мы уже третий день бунтуем.

— Правильно делаете, — сказал Боб. — Чтобы доказать силу нашей солидарности, примите этот чек в фонд забас… то есть, простите, бойкотчиков!

И Гутер отдал друзьям чек, подписанный Фиксом.

— Но у тебя же, Боб, у самого ничего нет? — запротестовали коллеги.

— Берите, если дают! — улыбнулся Боб.

Шум в вестибюле неожиданно стих.

В дверях показался босс.

Он быстро прошел через вестибюль к широкой лестнице, веером поднимающейся на второй этаж.

Поднявшись на несколько ступенек, владелец «Остановись, мгновенье!» обернулся и печально оглядел собравшихся.

— Гангстеры объектива! Сребролюбцы! — грустно проговорил он. — Вы думаете только о том, чтобы содрать с меня лишний долгинг. А как мне достаются деньги, это вас не интересует. Что ж, бунтуйте, бунтуйте! Но я рад, что среди вас есть и благоразумные люди. Мне только что сообщили, что мистер Гутер заключил великолепный договор с «Бэконсфилдом». Вот с кого вам надо брать пример, бездельники! От своего имени я еще прибавляю мистеру Гутеру по десять долгингов в день…

Боб Гутер так был ошеломлен этой тирадой, что не мог даже произнести ни звука.

А босс нежно кивнул Гутеру и, взбежав по лестнице вверх, скрылся в своих апартаментах.

— Так вот ты какой, Боб! — окружили Гутера коллеги. — Прикидываться, оказывается, мастер… Возьми назад свой поганый чек!

— Так я же только сегодня ночью спустился сверху, с Хрю-сити! — горячо заговорил Гутер. — Ничего не знал о вашем бойкоте! А когда я спасал эту венценосную свинью — вы же читаете газеты! — Фикс пообещал заехать ко мне утром… И я подписал договор… Неужели вы мне не верите?

Коллеги безмолвно начали расходиться.

— Хорошо, я сейчас же поеду к нему и порву эту проклятую бумагу! — закричал Гутер.

Гутер выбежал на улицу, заметался по тротуару, пытаясь остановить такси.

Но в этот момент чья-то тяжелая рука опустилась на его плечо.

— Мистер Гутер?

Боб вздрогнул. Двое мужчин стояли сзади него и улыбались.

— Чего вы испугались, мистер Гутер? Разве мы похожи на «роботов» Бэконсфилда?

— Нет, но я не люблю неожиданные встречи.

— Вы, кажется, искали машину? — сказал мужчина постарше. — Она к вашим услугам.

Он пронзительно свистнул, и из-за угла выехал черный лимузин.

Гутер покорно сел рядом с шофером, незнакомцы — сзади.

— Пока прямо, — сказал шоферу пожилой.

— Итак, вы собирались отправиться к Фиксу, чтобы разорвать контракт? — словно продолжая прерванный разговор, проговорил младший из незнакомцев.

Гутер молча кивнул.

— Так вот, — сказал пожилой мужчина. — Вам не стоит сейчас так торопиться… Мы понимаем, что в глазах своих коллег вы будете выглядеть штрейкбрехером. Но это до поры до времени. Другого выхода у вас нет. Вы должны — для общего блага — приступить послезавтра к своим обязанностям фотографа-летописца при этой свинье.

— Никогда! — воскликнул Боб Гутер.

— Мистер Гутер, — веско произнес пожилой мужчина, — мы из Союза мозолистых рук. Знаем, что вы много раз оказывали нам большие услуги. И на этот раз вы должны нам помочь. Стало известно, что заседания Совета полубогов теперь будут созываться в «Бриллиантовой конуре». У нас есть подозрение, которое необходимо проверить… Дело не так просто, как вам кажется. Вы можете очень и очень помочь десяткам тысяч рабочих, подумайте об этом. Стоп, мы приехали!

…О чем говорили с Бобом Гутером представители союза, осталось неизвестным, но уже через день после этой встречи, в точно обусловленный контрактом час, Боб Гутер явился в бывшую «Бриллиантовую конуру», где поселилась временно, до окончания ремонта Сейфтауна, мисс Хрю.

— А это кто с вами? — спросил Фикс, с подозрением разглядывая согнувшегося под тяжестью аппаратуры мальчика.

— Его зовут Рэд, — сказал Гутер. — Разве я не говорил вам, что работаю с ассистентом? Нет? Странно. Видимо, все эти дела с контрактом просто ослепили меня… Да, это мой постоянный помощник. Моя правая рука. Ставит освещение и подает объективы. У нас в фирме бойкот, вы знаете об этом? А мальчик вне всяких движений, интриг, союзов…

— Что ж, — поморщился Фикс, — пусть остается… Хозяин вашей фирмы весьма лестно характеризовал вас. Надеюсь, что вы оправдаете свою репутацию великолепного мастера, стоящего вне политики?

— Рад стараться, сэр! — подражая «роботам», отвечал Гутер и даже сделал не слишком удачную попытку щелкнуть каблуками.

— И я буду стараться! — приставив фотоштатив к ноге, произнес Рэд.

— Проводите наших друзей в их комнаты, — приказал Фикс «роботам».

…На следующее утро вестибюль фирмы «Остановись, мгновенье!» шумел, как океан во время шторма.

— Гутер — типичный штрейкбрехер! — кричали одни.

— Что делают деньги с человеком! — вздыхали другие.

— Продажная душа! — махнули рукой третьи.

Глава IX Фас и профиль

Жизнь в бывшей «Бриллиантовой конуре», откуда были удалены все собаки, по-прежнему была беспокойной и суетливой. Утро начиналось с нашествия косметичек, массажистов, портных и ювелиров.

Мисс Хрю принимала ванну, делала лечебную гимнастику, затем ее массировали, смазывали кремами, лакировали копыта, надевали браслеты, примеряли серьги, выбирали фасон нахвостника, ожерелья и шляпки.

Гутер и Рэд работали, не утирая пота и не сворачивая аппаратов: мисс Хрю очень любила фотографироваться. Похоже, что она принимала Гутера и Рэда за каких-нибудь своих любимых служащих. Во всяком случае, стоило им отойти на минуту, как миллиардерша начинала жалобно похрюкивать. Может быть, ей просто нравилось, как Гутер почесывал ее за ухом; понаторев в общении с животными, он это умел делать особенно искусно.

После завтрака и прогулки начинались аудиенции.

От визитеров трудно было отбиться даже «роботам». У входа в «Бриллиантовую конуру» стояло такое количество машин, какое бывает только подле стадионов во время игры в бейсбол или соревнований по катанию горошин носом.

Многие дельцы считали своим долгом побывать на приеме у мисс Хрю, поцеловать ее лакированное копыто и, конечно же, прийти в восторг от ее туалетов.

Фикс безо всяких затруднений переводил хрюканье своей хозяйки со свинячьего языка на потогонийский. Но странное дело: высказывания свинки всегда удивительно соответствовали мнениям сильных мира сего — генералов и министров Потогонии.

Собираясь с визитом к мисс Хрю, местная знать заказывала специальные костюмы. Мужчины приезжали в розовых пиджаках, под цвет нежной поросячьей кожи. Женщины появлялись в платьях, разрисованных поросятами. Самые изобретательные из модниц надевали на нос аккуратненькие нашлепки-пятачки, которые делали их весьма похожими на хозяйку дома.

Верный заветам своего покойного шефа — делать деньги изо всего, — мистер Фикс воспользовался этой прогрессивной идеей и наладил выпуск «пятачков» на одной из фабрик.

К мисс Хрю в гости приезжали и другие знатные животные — любимцы миллионеров.

Побывала с визитом знаменитая рыбка Тикс-Микс-Пикс, которой один военный заводчик оставил сто миллионов долгингов. Ее привезли в специальном лимузине-аквариуме, сопровождаемом лакеями в ливреях морских львов и тюленей.

Произвела на мисс Хрю хорошее впечатление кенгуру Ру, которая уже пять лет владела несколькими миллионами долгингов и фабрикой мыла.

Мисс Хрю была со всеми корректной и гостеприимной. И все же некоторые гости ей не понравились. В частности, это были две сестры — морские свинки, владевшие крупной кинофирмой в Обливуде.

— Мисс не любит родственников, — объяснил Фикс, — она вся в своего благодетеля сэра Бэконсфилда.

Так, в невинных удовольствиях, протекала дневная жизнь «Бриллиантовой конуры». Естественно, она несколько утомляла бедную свинку, и ее укладывали спать пораньше.

И вот тогда-то и начиналась вторая жизнь замка.

— Понимаешь, парень, — говорил Рэду Боб Гутер, — портрет бывает в фас, то есть прямо, и в профиль — сбоку. Попадаются такие лица, что профиль у них совершенно не похож на фас. Словно разные люди перед тобой. Так вот у нас в замке день — фас совершенно не похож на вечер — профиль.

Охрана замка, которая осуществлялась «роботами» Сейфтауна, с наступлением сумерек усиливалась в несколько раз.

Включался инфрасвет, позволяющий при помощи специальной аппаратуры видеть все вокруг ночью как днем.

Бесшумно, как привязанные на леску летучие мыши, крутились установленные на стенах радиолокаторы.

Ржавый Гарри, главарь «роботов», сидел в своей, похожей на диспетчерскую крупного аэропорта, комнате и смотрел на телевизионные экраны, которые показывали ему все, что делается вокруг замка.

Едва спускалась ночь, как подле замка появлялись черные с завешанными окнами лимузины.

Гутеру и Рэду с большим трудом удалось несколько раз увидеть таинственных приезжих, которые собирались в дальнем крыле замка.

Фотограф с удивлением узнал среди них многих своих бывших клиентов.

— Этот, похожий на кусок колбасы, — миллиардер Лярд, — пояснил Гутер Рэду. — А вот этот, в светофильтрах, Вандолларбильд. Он не выносит красного цвета. От красного цвета на теле у него появляется нервная сыпь… Поэтому он ходит все время в желтых очках — сквозь них все красное ему кажется фиолетово-розовым.

Гутер показал Рэду и генерала Шизофра, и сенатора Шкафта, и несколько других влиятельных лиц Потогонии.

— А этого я знаю, — сказал Рэд, — это сенатор Портфеллер. Он был у нас в Городе Улыбок… Этого длинного я тоже где-то видел… Только не знаю, как он называется.

— Он называется, — усмехнулся Гутер, — преподобный Пшиш, епископ Потогонийский…

— Зачем же они собираются? — спрашивал Рэд. — Да еще ночью, как привидения?

— Вот мы и должны это узнать, парень, — задумчиво отвечал Гутер.

С каждым днем все больше внимание Гутера приковывал к себе Ржавый Гарри — этот некогда знаменитый гангстер, взятый на службу еще стариком Бэконсфилдом и ныне пребывающий на посту начальника охраны Сейфтауна.

Для установления личных контактов с Гарри фотограф сделал несколько портретов его в классическом «миллионерском» стиле, на них Ржавый Гарри выглядел таким красавцем, что его еле смогли оторвать от созерцания самого себя. А после того как Боб увековечил Ржавого Гарри в обнимку с мисс Хрю, старый гангстер официально объявил Гутера своим лучшим другом.

По-видимому, это в большой степени размягчило характеры и прочих «роботов», они стали оказывать Гутеру всяческие мелкие знаки внимания и стремились тоже получить от Боба выигрышные фотографии.

Таким образом Гутер и Рэд довольно скоро получили право свободно бродить по всем комнатам дворца, чем они и широко пользовались, стараясь не попадаться на глаза Фиксу, потому что дотошный секретарь был большим любителем выведывать у каждого встречного, куда, зачем и почему он направляется.

— Ну, парень, пора приступать к делу! — скомандовал Гутер своему юному помощнику, когда они смогли беспрепятственно появиться у того кабинета, который особенно бдительно охранялся «роботами». Рэд только кивнул в ответ и достал из-за пазухи заранее припасенный микромагнитофон.

Боб не стал терять время и принялся фотографировать чрезвычайно польщенного этим обстоятельством охранника. Рэд исчез.

— Повернитесь сюда, еще раз, еще! — командовал Гутер, вертя во все стороны «робота». — Вы хотите быть красивым? Понятно… Красота требует жертв… Терпение. Снимаю с выдержкой… Раз… Два… Три…

На счете «десять» Рэд появился рядом. Он сделал знак своему шефу, и выдержка тотчас же кончилась.

— Новые способы скоростной съемки не дают такого эффекта, как добрый старый метод, — собирая аппаратуру, разъяснял Боб охраннику. — Я снимал по старинке, но, будьте уверены, ваш портрет можно будет спокойно отправлять на любую кинофабрику — вас сразу же пригласят на роль героя!

Охранник был вне себя от счастья.

Снова в этот вечер прибыли «привидения», несколько часов провели в таинственном кабинете, а затем так же бесшумно умчались в своих черных бронелимузинах.

На следующее утро Бобу Гутеру и Рэду ничего не оставалось, как вновь прибегнуть к трюку с фотоаппаратом, чтобы отвлечь внимание охраны и вынуть магнитофон.

— Теперь самое главное, — прошептал Гутер, — переправить пленку в Город Улыбок. Вашим нужно ее прослушать как можно скорее, но ума не приложу, как можно отсюда выбраться незамеченным.

— Это не так уж сложно, — немного самоуверенно ответил Рэд. — Мы же с ребятами знаем в этом замке все потайные лазы… Я бы и сам мог пробраться к отцу, да вдруг меня хватятся.

— Неподходящий вариант! — сказал Гутер. — Сразу очутимся в тюрьме у Шизофра.

— Тогда я вызову Ноя, — решил Рэд. — Он здесь бывает раз в два дня… Вон видите, веточки на кустах загнуты? Мы условились: как только у нас с вами будет все готово, я должен запись спрятать под кустами и подать знак. Тут опять требуется ваша помощь, мистер Гутер.

На этот раз Гутер повиновался распоряжениям своего помощника. В тот же вечер он притащил на полянку мисс Хрю и дюжину «роботов».

— Хочу снять вас, мисс, — почесывая свинку за ухом, говорил Боб, — при лучах заходящего солнца… Поэтично получится, черт подери! А потом еще один снимок, групповой, — вы в окружении своих верных друзей… Правильно, ребята?

— Хрю-хрю-ура! — хрипло и радостно отозвались «роботы».

После короткой перепалки из-за того, кому сидеть ближе к мисс Хрю, «роботы» сгрудились так, что чуть не задавили бедную свинку. Этого времени вполне хватило на то, чтобы Рэд сумел отлично спрятать банку с пленкой и оставить все нужные для Ноя знаки.

…Наутро тайник был пуст. Лишь посвященный мог заметить над ним скрещенные веточки — знак, который свидетельствовал о том, что дело сделано.

— Теперь все в порядке! — радостно воскликнул Рэд. — Запись у наших!

Глава X Это же бунт!

В землянке Генри Кларка представители Союза мозолистых рук прослушали доставленную из «Бриллиантовой конуры» пленку.

— От хозяев и следовало ожидать какой-нибудь подлости, — сказал Кларк, — но это уже переходит всякие границы. Наши судьбы решает какая-то свинья — черт с ней! В конце концов Бэконсфилд был такой же свиньей, только умел говорить и писать. Но чтобы с помощью свиньи заставить нас голодать… Надо же придумать такое!

Магнитофонная пленка зафиксировала только часть разговоров полубогов, но этого было достаточно, чтобы понять замысел Лярда.

Теперь Фикс во всем выполнял волю Лярда. Заводы Бэконсфилда фактически составляли с заводами Лярда одну индустриальную империю.

Мисс Хрю была для бизнесменов просто бесценной находкой. Об этом Лярд сказал откровенно полубогам.

Вкратце его мысль сводилась к следующему: если рабочие его заводов или заводов Вандолларбильда узнают, что их зарплата будет понижена, то они, поскольку забастовки запрещены ныне законом Шкафта, тотчас же начнут распространять листовки, прокламации, устраивать собрания и демонстрации, на которых будут ругать владельца заводов, обращаться к владельцу с требованиями, поносить его имя… А скоро выборы, и нельзя так рисковать репутацией даже какого-нибудь Портфеллера.

Но если снижение зарплаты «объявит» на своих заводах мисс Хрю, то все протесты рабочих ни к чему не приведут. Мисс Хрю обладает великолепными нервами, и все нападки на свою персону переносит на редкость легко и равнодушно. Мисс Хрю неуязвима для рабочих союзов и их агитаторов. Она — идеальная хозяйка! Ее репутацию нельзя поколебать. К ее имени не пристанут никакие обвинения.

— Конечно, с нее взятки гладки, — сказал Кларк. — Мы еще увидим, что Лярд оставит в наследство свое состояние — формально, по крайней мере — какому-нибудь попугаю, а Вандолларбильд — кошке!.. Попробуй повлияй на кошку: что ей до нашей нищеты! И обвинять некого — не будешь же взывать к человечности попугая и гуманизму кота!

— Неужели мы будем терпеть это свинство? — возмутился старый рабочий.

Кларк сообщил, что Боб Гутер из «Бриллиантовой конуры» передал ему две важные новости: после того как будет объявлено о снижении зарплаты на заводах Бэконсфилда, мисс Хрю для поднятия духа рабочих лично посетит свои владения. Специальные декораторы и художники должны обставить церемонию посещения заводов свиньей с огромной помпой.

…В назначенный день на полах цехов были расстелены ковры. Стены зданий попрысканы любимыми духами мисс Хрю.

Пышная свита миллиардерши состояла из директоров предприятий, местных финансовых воротил, незримыми цепями прикованных к концерну Бэконсфилда, и светских дам-патронесс, сопровождаемых своими любимцами — собачками, кошками и даже черепахами.

На мисс Хрю был блестящий туалет: золотая пелерина и походная коронка номер два. Позолоченные копытца сверкали, словно при каждом шаге высекали из зеленого ковра искры.

Фикс невозмутимо шел следом за мисс Хрю с блокнотом в руке. Как только миллиардерша хрюкала или ее что-нибудь интересовало, он немедленно делал запись в блокноте.

Рабочие едва удерживались от смеха, глядя на это шествие. Время от времени раздавались громкие смешки, унять которые не могли даже суровые взгляды охранников, шагавших по бокам от мисс Хрю.

— Кланяйтесь, кланяйтесь! — призывали охранники. — Ведь это же ваша хозяйка. Кричите: «Хрю-хрю-ура!».

— Сами и хрюкайте! — крикнул кто-то из рабочих. — Нравится свинье лизать хвост — мы вам не мешаем…

Телохранители-«роботы» размахивая дубинками, кинулись искать смутьяна.

Худенький негритенок, проскользнув между сосисочными машинами, вытащил из-за пазухи огромного пегого кота.

— Ну, выручай! — сказал негритенок и швырнул кота под ноги мисс Хрю.

Это произошло так быстро, что никто не заметил, откуда взялся кот. Многие впоследствии утверждали, что он свалился прямо с неба.

Кот при виде свиньи выгнул спину и зашипел, как гусак.

Какая-то высокопоставленная собачка не выдержала и бросилась на кота, но, поскользнувшись, съездила лапой по пятачку мисс Хрю.

Раздался отчаянный визг. Мисс Хрю ошалело метнулась в сторону.

Закричал истошным голосом Фикс.

Собаки из свиты вразнобой залаяли.

Охранники бросились за свиньей.

Кот — нарушитель спокойствия — вильнул хвостом, царапнул руку Фиксу и, схватив по дороге гроздь почти готовых сосисок, пулей выскочил из цеха — только его и видели! Недаром этот кот прошел суровую школу Города Улыбок и двадцать раз выходил на орбиту в «Бриллиантовой конуре».

Мисс Хрю мчалась по цеху под улюлюканье рабочих. За нею гопали башмаки охранников.

Испуганная свинья, сверкая копытами, в поисках убежища ринулась… прямо в пасть гигантской сосисочной машины. Она с разбегу прыгнула в громадную металлическую воронку, на дне которой еще крутилась очередная загрузочная порция свинины.

Свинья-миллиардерша юркнула в машину, и охранники с ужасом увидели, как она перекручивается на сосиски стальными резцами машины-автомата…

Только через десять минут, при вторичном осмотре цеха, было обнаружено возле сосисочного агрегата несколько бриллиантов из ожерелья мисс Хрю.

Машину остановили. Всю партию сосисок — почти три тонны — взяли на анализ в лабораторию.

К ночи стал известен результат: во всех трех тоннах сосисок были обнаружены или мельчайшие частицы позолоты копыт, или молекулы платья, или атомы короны…

Сомнений не было: миллиардерша, пропущенная через мясорубку, превратилась в обычные свиные сосиски своей собственной фирмы.

Мистер Фикс вне себя от горя решился на крайние меры: прежде всего арестовал всех охранников, которые проморгали мисс Хрю.

На допросе их начальник, Ржавый Гарри, чтобы спасти свою грешную и смертную душу, начал закапывать всех друзей.

Фикс спросил его, не подозревает ли он кого-нибудь из персонала бывшей «Бриллиантовой конуры» в шпионаже. Преемник Ржавого Гарри назвал на всякий случай Боба Гутера и его ассистента Рэда.

— Не пропадать же невинному человеку, — размазывая слезы, причитал гангстер, — а они, наверное, шпионы.

— Почему вы так думаете? — спросил гангстера Фикс.

— Да хорошие ребята они, — сказал гангстер. — А раз хороший парень — значит, не наш… Нутром чую!

Фотографа Гутера и Рэда в ту же ночь арестовали молодчики Фикса и отвезли в Нью-Торгскую тюрьму. Им было предъявлено обвинение в том, что они готовили террористический акт против мисс Хрю.

На первых страницах всех газет были напечатаны отчеты о гибели миллиардерши, интервью с собачкой-левреткой Ван Дер Виблом, которая созналась, что она была влюблена в мисс Хрю и даже хотела на днях ей сделать предложение, а также фотографии сосисочной машины, грузовика, наполненного сосисками, ученых, берущих анализы, Фикса без памяти и многое другое, не менее скорбное и увлекательное.

На похоронах мисс Хрю играли оркестры, палили пушки. Останки мисс Хрю лежали в гигантском гробу: ведь не так просто втиснуть в ящик, даже очень большой, три тонны сосисок!

Было объявлено, что отныне концерн «Бэконсфилд» не будет выпускать сосисок вообще.

— Боже правый! — скорбно сказал мистер Фикс, вернувшись с похорон. — Где это видано, чтобы миллиардеров перерабатывали на сосиски? Это же… это же… бунт! Это же без пяти минут революция!

Глава XI Кто смеется последним

В Город Улыбок почтальоны не заходят — его жители не состоят подписчиками толстых газет и журналов, разбухших от новостей, как удавы от обильной пищи.

Но все, что их интересует, горожане узнают быстро.

Новость о том, что Боб Гутер и его ассистент Рэд будут выпущены из тюрьмы, разнеслась по Городу Улыбок молниеносно. Рассказывали, будто Гутер пригрозил Лярду, что опубликует спрятанные в потайном месте фото, которые могут сильно испортить настроение миллиардеру.

Никаких фото у Гутера, как выяснилось, не было, но уловка удалась: Боб и Рэд оказались на свободе.

Лиз и Ной, стоя рядом с Кларком, ждали Рэда и Гутера возле тюремных ворот.

— Давненько мы не виделись, — важно оглядев Ноя и Лиз, произнес Рэд. — Как вас зовут? Если не ошибаюсь… нет, не могу припомнить… О вас, кажется, в газетах не писали?

Только после того как Ной угостил Рэда подзатыльником, а Лиз схватила Рэда за уши, он милостиво соизволил припомнить их.

— А ведь я мог бы и по-настоящему зазнаться! — смеялся Рэд. — Мой шеф мистер Гутер так знаменит, что мы с ним все время попадали то в газеты, то в журналы!

Коллеги Гутера из фирмы «Остановись, мгновенье!» тоже находились среди встречающих.

— Мы были неправы, Боб, когда подумали, что ты штрейкбрехер, — сказали фотомастера. — Но ведь ты тогда не мог нам ничего объяснить…

— Давайте-ка я сниму ребятишек, — проговорил Гутер после того, как его выпустили из дружеских объятий.

Он взял фотоаппарат у одного из коллег и прицелился объективом в Рэда, Лиз и Ноя.

— Вставайте-ка, герои, вот сюда и улыбайтесь веселей!

— В Городе Улыбок есть верная примета, — сказал Генри Кларк. — Чем лучезарнее улыбки на рекламах, тем хуже идут дела в Потогонии. Но улыбки наших ребят — это залог будущего смеха. Ведь если не нам с вами, Боб, то им-то на их веку придется посмеяться над всеми этими Пшишами, Лярдами, Портфеллерами. Придет время — Лиз, Рэду и Ною даже не будет вериться, что они жили в таком государстве!

ОШИБКА МЕХМЕТА ДЖЕМАЛЯ Рассказ

В достоверности нижеизложенной истории можно не сомневаться. Ее рассказал Исмат из деревни Дадам со слов Али, ссылавшегося на Османа, сына Лако, который, в свою очередь, ссылается на Джавида, услышавшего ее однажды от Ахмата. Ахмат же узнал об этом во время путешествия по горам от… впрочем, дальнейшие ссылки не столь важны.

Итак, полиции задана головоломка не из легких: попробуй-ка разыщи всех вышепоименованных лиц, установи в результате допроса первоисточник да еще запрети остальным разговаривать на эту тему и смеяться над происшедшим! Нет уж, пожалуй, легче взять отпечатки со щупальцев всех розовых и, следовательно, подозрительных медуз, проживающих в территориальных морских водах!

События — если верить рассказчикам — развивались так: в одну из деревень, расположенных на склоне Вююк-Тагры, примчался на мотоцикле Ибрагим эфенди и уединился со старостой для важного разговора.

Кто такой Ибрагим эфенди — никто из жителей толком не знал. Зато хорошо было известно, что его визиты не приносят добра. За ними следовали обычно или опись чьего-нибудь имущества за долги, или сообщение об увеличении налогов, или прибытие гостей, которых деревня должна была бесплатно кормить и поить. Недаром Ибрагима называли «черный эфенди».

Поэтому было очень важно, разумеется, заранее узнать причину приезда черного эфенди.

Пастух Мамо, случайно оказавшись в саду старосты, слышал новости и сделал их достоянием односельчан.

— Опять гости будут взбираться на Вююк-Тагры! — произнес Мамо, вбегая в дом Мехмета, где собрались все мужчины деревни. — Будут гости из самой столицы! Много гостей! Погибли наши бараны!

Все горестно вздохнули.

— Мы не можем помешать гостям-туристам, — сказал Мехмет, — воспользоваться нашей собственностью… Но кто мешает нам сейчас же угнать жалкие остатки наших стад подальше в горы?

Мамо побежал готовить стадо к походу, а остающиеся в деревне мужчины разошлись по домам: надо было спрятать все, что возможно.

Когда дровосек Али остался наедине с Мехметом, он поплотнее прикрыл дверь и подсел поближе.

— Сосед, — сказал Али, — я несколько ночей провел на Вююк-Тагры — на дальних порубках… И я видел многое, а меня не видел никто. Ночью по горе ходят неизвестные люди. На моих глазах одни пришли с тюками и ящиками к Старой пещере, а другие — в Зеленое ущелье. Они несли доски и какие-то странные предметы. Но когда возвращались из пещеры, руки у всех были пусты…

— Что они делали, как ты думаешь, сосед? — спросил Мехмет Джемаль.

— А что они делали в прошлом году? И в позапрошлом? Они опять хотят обмануть всех.

— Целые недели будут лазать по тому склону Вююк-Тагры, с которого видна граница, — вздохнул Мехмет, — а затем пойдут туда, где закопали свои вещи, и выкопают их, будто экспедиция только что их нашла…

Али рассмеялся:

— Помнишь, сосед, как в прошлом году мы выкопали эти «древности» и спрятали их в другие места? Гостям пришлось сидеть на горе еще две недели, пока им не привезли из города новые.

Мехмет сказал задумчиво:

— Значит, в пещере и ущелье прятали вещи разные люди… они не встречались друг с другом…

Тут он стал говорить так тихо, что никто из рассказчиков этой истории не может поручиться за точность его слов, а поэтому мы и пропускаем дальнейший разговор.

Через двое суток, когда бараны под руководством Мамо уже достигли заоблачных высот, дорога, ведущая из долины в деревню, задымилась: это двигалась колонна автомобилей экспедиции.

Во главе колонны на длинном и зеленом, как гусеница, авто ехал Заокеан-паша — так прозвали жители чужеземных генералов, частых гостей в пограничных районах.

Жители встретили приезжих спокойно. Когда черный эфенди собрал всех мужчин деревни и спросил, нет ли желающих пойти проводником экспедиции на Вююк-Тагры, то ответом этому было вежливое молчание.

И вдруг произошло неожиданное.

— Я поведу почтенных гостей! — раздался голос.

Крестьяне не поверили ушам своим: это был голос Мехмета Джемаля!

Если бы Вююк-Тагры обнажил голову, сбросив свою неизменную снежную феску, это не произвело бы такого впечатления.

— Что ты делаешь, сосед! — шепнули сзади Мехмету. — Вспомни о твоих сыновьях, убитых в заморских войнах!

— Я помню о них! — так же тихо ответил Джемаль.

— И идешь с Заокеан-пашой? С теми, кто отобрал нашу землю в долине и построил на ней аэродром?

— Да, я пойду проводником! — громко сказал Мехмет Джемаль и вместе с черным эфенди зашагал к дому старосты, где отдыхали руководители экспедиции.

…На вторые сутки после выхода экспедиции в горы отряд разбился на две группы.

Одна, до зубов вооруженная оптическими приборами и фотоаппаратами различных калибров, под водительством Заокеан-паши отправилась, как и следовало ожидать, на тот склон Вююк-Тагры, с которого видна была территория соседней народной республики.

Другая — состоящая из корреспондентов, фоторепортеров, под руководством профессора Генри Додсона, принялась за раскопки.

Мехмет шел с группой Додсона.

Профессор был человеком эксцентричным: он не протестовал, когда его называли полковником, и часто путал в разговоре научные термины с военными.

— У нас в эскадрилье… то есть… в лаборатории, был такой случай. Лейтенант… то есть я хотел сказать — лаборант…

Корреспонденты, перемигиваясь между собой, хохотали и хлопали профессора-полковника по плечу.

— Отставить! — кричал Додсон. — Под арест захотелось? То есть я хотел сказать — не фамильярничайте, а то отстраню от научной работы!

— А что, собственно, вы ищите на этой горе, профессор? — в сотый раз спрашивали корреспонденты, делая серьезные лица.

— В одном старинном альманахе, — важно начинал Додсон, — именуемом «Библия», в свое время был напечатан фельетон о неком мистере Ное, который во время наводнения проявил незаурядную смекалку и построил корабль. Ха-ха! Так вот остатки этой самой лодки, на которой мистер Ной плавал, мы и продолжаем разыскивать. Ясно? Зарубите на своих носах, джентльмены: мы разыскиваем Ноев ковчег! Только и всего! Всякие там потуграничные территории нас не интересуют! Вольно! Можете идти!

Корреспонденты делали «направо кругом» и удалялись.

Однажды вечером полковник вызвал к себе проводника.

— Слушай, туземец, — сказал он, — ты знаешь самую короткую дорогу к Зеленому ущелью? Завтра утром мы выступаем. Надо быть там днем, когда еще много солнца, чтобы газетчики сумели сфотографировать кое-что… Может быть, там нам больше повезет в смысле раскопок. Ступай!

Проходя мимо носильщиков, Мехмет отозвал в сторону одного из них и сказал:

— Беги в деревню и скажи Али, что я хочу его видеть завтра. И передай, что утром мы по приказу Додсона выступаем к Зеленому ущелью. Не перепутай ничего. Беги!

…Солнце еще только-только собиралось скрыться за горой, когда экспедиция остановилась.

— Мы пришли! — сказал Мехмет, внимательно осматриваясь. Заметив улыбающегося носильщика — того самого, который бегал в деревню, Мехмет успокоился.

Радиопередатчик экспедиции уже был захвачен корреспондентами: они собирались щедро обеспечить весь мир информацией.

— Сейчас мы стоим на пороге крупных операций… то есть, я хотел сказать, открытий, — ораторствовал Додсон в микрофоны магнитофонов. — По данным наших предварительных исследований, подтвержденных представителями местного населения, остатки Ноева ковчега должны находиться где-то поблизости… К извлечению их из земли мы и приступим.

Младшие и старшие научные сотрудники бросились растаскивать камни, маскирующие вход в пещеру.

— Иные скептики, — продолжал профессор, — всегда высмеивали неопределенность целей наших экспедиций на эту гору! Теперь мы докажем всему миру сугубо научный характер…

Но тут речь Додсона была прервана криками ворвавшихся в пещеру.

Показались измазанные глиной корреспонденты, которые несли какие-то ящики и небольшие аккуратные свертки.

Последним вышел Мехмет, дующий в какой-то странный инструмент, похожий одновременно на чехол от матраса и воловий пузырь. Джемаль дул изо всех сил, но никаких звуков из него извлечь не мог.

— Это… что такое? — растерялся Додсон.

— Нашли чей-то склад! — недоуменно сообщили участники экспедиции. — Целая база!

На поляне от щелканья фотоаппаратов стоял такой треск, словно дивизион саранчи давал хоровой концерт.

Носильщики начали разбивать ящики, и перед взорами присутствующих предстали пакеты со взрывчаткой, пистолеты, патроны, ватные коробки с ампулами яда, гранаты.

— Лодка! Лодка! — закричал восхищенный Мехмет и, таща за собой надувную лодку, подбежал к мистеру Додсону. — Я нашел ковчег мистера Ноя!

На резиновой лодке горели яркие буквы — сокращенное название родины Додсона.

— Черт знает что! — сказал профессор и вдруг произнес настолько образную фразу, что даже видавшие виды корреспонденты зажмурились от удовольствия. — Куда мы попали? Проводник! Где мы находимся?

Вдруг все вздрогнули: стоявший вокруг поляны лес шумел.

— Что это значит? — растерялся полковник. — Почему здесь столько народа?

— Население проявляет большой интерес к научным раскопкам, — сказал Мехмет. — Ведь иногда корреспонденты не обо всем пишут в газеты.

— Я приказал тебе привести нас в Зеленое ущелье! — кричал полковник. — А где мы находимся сейчас?

— Простите неграмотного охотника, — сказал Мехмет, — видно, я перепутал. Мы находимся возле Старой пещеры… Произошла ошибка. Это у нас называется Голубое ущелье, а я плохо понимаю ваше произношение… Спутал цвета… Виноват!

— Арестуйте этого дальтоника! — закричал профессор.

Но Мехмета продержали в полиции всего два дня — нельзя же судить человека только за то, что он плохо понимает чужой язык!

…Вот, собственно говоря, и вся история. Полковник сделал вид, что ничего особенного не произошло, и экспедиция, правда уже с другим проводником, выписанным из ближайшего гарнизона, пошла дальше… Но над резиновым ковчегом и прочим Ноевым инвентарем долго еще смеялись крестьяне.

— Почему же вы пошли к Старой пещере? — спросил носильщик у дровосека Али. — Ведь Мехмет передал вам, что он идет к Зеленому ущелью?

— Ты еще молод, чтобы судить старших, — сказал Али, — но кое-что ты можешь понять: мы знали, что в одном месте запрятано оружие для диверсантов и нарушителей границы, а в другом — «находки» для экспедиции. Но где что — не знали. А раз был дан приказ идти в ущелье, то стало ясно, что оружие лежит в пещере… Понятно, сосед?

ИСТОРИЯ УТКИ В ПОПУГАЯЧЬИХ ПЕРЬЯХ Памфлет-фельетон

Глава первая, в которой задаются вопросы

Если вы когда-нибудь попадете в район города Уэст-сити и услышите выражение «типичная араканга», то вас эти непонятные слова могут сбить с толку — ведь вы, наверное, не знаете, что они означают.

Так же останутся непонятными слова «вылитый Тупинг» или «даокринтский язык».

Все это — память о событиях, которые произошли в городе Уэст-сити, ныне превращенном в военную базу, известную более под номером 678-бета.

А вы знаете, что произошло с генералом Бандитом и лейтенантом Тупингом, авторами сенсации об араканге? А дело об араканге? Нет? Тогда вам придется прочитать главы 2, 3, 4, 5 и 6.

Глава вторая, в которой генерал Бандит наставляет лейтенанта Тупинга

Генерал Джордж Бэндит издали напоминал плохо набитую ливерную колбасу: большая жирная голова сидела на хилых узких плечах. Говорил генерал тяжело дыша, как человек, угнетаемый одновременно и одышкой и крупными неприятностями.

— Если вы, лейтенант, не найдете способа… эффективного способа воздействия на сознание наших солдат… уф… то вы поедете за океан ближайшим же транспортом… Там очень требуются специалисты по пропаганде… уф…

Лейтенант Генри Тупинг побагровел так, словно ему за это хорошо заплатили. Маленькие лейтенантские глазки засверкали, как новенькие десятицентовые монеты.

— Я предупреждаю вас последний раз… уф… Армии нужна сенсация большого агитационного значения… и как можно скорее… уф… Моральное состояние… уф… и так далее… сами понимаете… потери… уф… даю вам, лейтенант, срок — два дня. Иначе поедете туда… Понятно?

От ужаса десятицентовые лейтенантские очи округлились до размеров серебряного доллара. Генри Тупинг как вышел, пятясь из кабинета, так и прошел — спиной вперед — приемную, коридор, вестибюль. Только выйдя на улицу, лейтенант перевел дух.

Глава третья, в которой лейтенант Генри Тупинг находит сенсацию

Погруженный в мрачные думы, лейтенант Генри Тупинг шагал вдоль улицы. Да, нечего сказать, здорово он влип! Так, пожалуй, действительно можно в экспедиционную армию уехать. Нет, во что бы то ни стало он должен остаться на континенте! Ехать за океан, туда, где стреляют?! Бр-р! Даже последние волосы дыбом встают… Но что же делать? Ведь только он один из всей пропагандистской группы не может предложить Бэндиту сенсации!

Коллега Граблинг придумал «вечерние курсы гангстеризма для нижних чинов», особенным успехом пользуются на этих курсах практические занятия. Коллега Болдуэй написал цикл лекций: «Как собирать трофеи без отрыва от боя».

Уолрайт, Роберт Уолрайт, этот патентованный дурак, и тот внес ценный вклад в армейскую жизнь: он делает прививки «неуязвимости». Согласно уолрайтовской рекламе эти прививки предохраняют от мин, осколков, пуль и даже штыковых ранений.

Разумеется, прививки имеют только моральное значение, но падкие на рекламу новобранцы, принимая в себя двадцать граммов обыкновенной глюкозы, начинают себя чувствовать спокойнее. А если солдат чувствует себя в какой-то мере застрахованным, то он — конечно, если вовремя подвезти виски — может даже идти в бой… И только он, Генри Тупинг, в недавнем прошлом руководитель рекламного бюро «Мама-миа и К0», мастер рекламы и сенсации, не может придумать ничего выдающегося! А ведь ему, объехавшему по делам фирмы весь мир, умеющему ругаться на всех языках планеты, ему, казалось бы, и карты в руки…

Взрыв хохота заставил лейтенанта вздрогнуть. Недалеко от себя, возле аптеки (с тех пор как город Уэст-сити превратился в военную базу, многие прежние постройки были ликвидированы, и на их месте построили новые. Но названия сохранились старые, поэтому, когда говорилось «аптека», все знали, что речь идет о батарее № 5, а когда говорилось «ферма», то подразумевался аэродром № 2 и так далее) лейтенант увидел группу солдат. На пальце одного из них сидел попугай и бойко ругался на каком-то непонятном наречии.

— Странно, очень странно, — пробормотал лейтенант, вслушиваясь в попугаячий монолог. — Какой же это язык? Очень занятная птичка. Эй, Билл! — крикнул Гупинг. — Откуда у тебя эта пестрая штучка?

— Мне привез ее в подарок мой брат, сэр! — сказал солдат, на пальце которого сидел попугай. — Он моряк, плавает по всему миру, где-то на островах подцепил попугая… Смешная птица! Бормочет все время.

И тут на лейтенанта снизошло вдохновение. Он не слыхал об «Эврике» Архимеда и ньютоновском яблоке, но он знал по своей работе в рекламном бюро «Мама-миа и К0», что гениальные мысли приходят внезапно. Так было с ним на острове Целебес, где он сумел продать туземцам тысячу дамских гарнитуров искусственного шелка; так было с Тупингом, когда он придумал гениальную рекламу свиной тушенки — пронзенное сердце в венке из поросячьих хвостов; так было в Париже…

— Я покупаю у тебя, Билл, эту птицу, — сказал Генри Тупинг. — И никаких разговоров, ясно? Вот тебе пять долларов и держи язык за зубами. Если попугай оправдает мои надежды, — получишь еще.

Глава четвертая, повествующая о том, как делаются сенсации

Вечером Генри Тупинг приехал в большой город. Он пришел в местный университет и собрал консилиум из пятерых виднейших лингвистов и языковедов. Ученые выслушали разговорчивое пернатое и развели руками: подобного языка никто из них не слышал.

— Сегодня я уже успел побывать в Лиге борьбы за попугаячью свободу слова, — сказал Тупинг, — и там определили, что моей птице примерно сто пятьдесят лет от роду, порода — араканга… Оказалось, что это не попугай, а попугаиха — тем лучше для науки, ибо попугаихи более словоохотливы…

— Такого языка в настоящее время не существует, — единогласно решили ученые, — это что-то ископаемое. Поздравляем вас, лейтенант, с находкой!

Через несколько часов Генри Тупинг уже докладывал генералу Бэндиту свой план действий.

— Молодчина, Генри, — довольно ухмыльнулся Джордж Бэндит. — Талантливо придумано! Ситуация для этого… уф… сейчас сверх благоприятная. Мы убьем двух зайцев сразу одним вашим попугаем! Сначала ваше открытие… уф… попробуем в масштабах нашего Уэст-сити, а потом им заинтересуется весь континент.

…Прошло двое суток, и газеты объявили:

«Нам сообщают из Уэст-сити: солдаты и офицеры посвящают свой досуг научно-исследовательской работе. Лейтенант Генри Тупинг, например, открыл язык ныне несуществующего племени даокринтов. Где еще могут похвастаться таким культурным уровнем офицеров, как у нас?»

Через три дня на страницах тех же изданий появилось заявление группы виднейших языковедов, удостоверяющее, что в настоящее время единственным в мире существом, говорящим по-даокринтски, является… попугаиха-араканга лейтенанта Тупинга. Еще через пять дней радио сообщило, что лейтенанту Генри Тупингу удалось (разумеется, в свободное время) расшифровать речь араканги. Более того, профессор Фиглинг, взявшийся помогать лейтенанту Тупингу в его научной работе, сейчас составляет словарь даокринтского языка.

Лейтенант Тупинг выступил у микрофона и заявил, что он с помощью араканги восстановил полную картину жизни и деятельности славного племени даокринтов.

— Как зоолог по одной кости определяет весь внешний вид животного, как по отдельным уцелевшим фразам можно понять содержание древней рукописи, так и я, с помощью профессора Фиглинга, по нескольким десяткам фраз и слов воссоздал ярчайшие моменты истории даокринтов. Это племя стояло на небывало высокой ступени развития. Можно с уверенностью сказать, что оно (тут лейтенант сбился, ибо генерал Бэндит вписал несколько слов в текст выступления, а почерк у генерала был неразборчивый)… что оно являлось образцом земной цивилизации. Если бы даокринты успели распространить свой государственный строй и свою систему управления на весь земной шар, то наступил бы рай на земле! Мы должны учиться у даокринтов, заимствовать у них самое главное — как стать счастливым! И моя араканга нам в этом поможет!

Конечно, попугаиха не могла рассказать толково и связно всех подробностей даокринтского житья-бытья, но Тупинг, упомянув о проведенном им гигантском труде и грандиозной работе, поспешил заявить, что отдельные высказывания араканги приведены им в стройную логическую систему. Правда, еще не известно, где находится остров Даокринтов, но это уже дело специальной экспедиции…

Глава пятая, о том, как попугай становится самым популярным существом в стране

— Каким образом даокринты устроили рай на земле? — вопрошали корреспонденты, осаждавшие Бэндита и Тупинга. — Тупинг обязан объяснить государственное устройство и социальную систему даокринтов!

— Пусть лейтенант выжмет из своей араканги сок, — кричали комментаторы, — но добьется у нее объяснения: как даокринты дошли до жизни такой!

Бэндит довольно ухмылялся: главная сенсация была впереди.

— По имеющимся у меня сведениям, — заявил он интервьюерам, — мы находимся накануне великого открытия!

В Уэст-сити был объявлен «Тупинг-вечер», на котором лейтенант обещал продемонстрировать попугаиху и прочесть лекцию «Секрет счастья даокринтов» (по свидетельству очевидца).

Глава шестая, о том, как погибла сенсация

Зал был переполнен. Солдаты собирались на прилегающих улицах, толпились у репродукторов. Лекция транслировалась на всю страну. На сцене стояла кафедра — для лектора и клетка с висящим внутри нее микрофоном — для попугаихи. В креслах, рядом с кафедрой, сидели генерал Бэндит, профессор Фиглинг, работники отдела пропаганды — Уолрайт, Болдуэй, Граблинг. Вспыхнули софиты.

Генри Тупинг — при всех медалях — вышел на сцену.

Двое солдат вынесли клетку с аракангой и пересадили птицу из простого жилища в радиофицированное. Попугаиха была в золотом наклювнике и поэтому молчала.

— Я буду краток, — начал Генри Гупинг. — Вы пришли сюда, чтобы узнать, почему были счастливы даокринты? Я скажу вам: они построили рай на земле потому, что на своем острове создали Соединенные Штаты Даокринтии!

В зале ахнули. Бэндит победоносно взглянул на ложу прессы.

— Да, — продолжал Тупинг, — даокринты представляли собой образец демократии. В Даокринтии торжествовал принцип свободной конкуренции, частная собственность была священна и все жители — счастливы и беззаботны. Лучше всех жили военные — каждый солдат имел по миллиону монет и жил ро дворце. И вот эта счастливая жизнь вызвала зависть соседей-агрессоров. Они завоевали Даокринтию, убили всех даокринтов и разрушили богатую страну. Почему так получилось? Потому что даокринты не были готовы к войне, потому что в Соединенных Штатах Даокринтии думали только о счастье народа… Вы представляете, джентльмены, что было бы, если бы нам не надо было думать о войне, то есть о своей обороне… Но история доказывает, что нельзя не готовиться к войне, так как мы можем погибнуть — тому пример гибель даокринтов. Единственным уцелевшим существом, говорящим по-даокринтски, является этот попугай. Он принадлежал Верховному жрецу, то есть президенту, и тот перед смертью выпустил его из клетки. Итак, пусть дальше — о счастливой даокринтской жизни — говорит сама араканга! Я буду только переводить ее слова. Но, повторяю, пример даокринтов доказывает, что мы стоим на единственно правильном пути к счастью, ведем мир к даокринтскому раю! Итак, пусть говорит араканга!

Тупинг перевел дух и снял с попугаихи наклювник.

Араканга почистила перышки, сделала глазки генералу Бэндиту и сказала что-то невразумительное.

— Это цитата из даокринтской конституции, — пояснил Генри Гупинг, — «каждый даокринт обладает свободой слова, собраний, совести и печати»…

— Хиг-шор, ман зах… — закричала попугаиха.

«Что за черт! — мысленно выругался генерал Бэндит. — Я где-то слышал этот язык! Но где, когда?»

— Хэлло, лейтенант! — раздался голос из зала. — Что сказал попугай?

— Лозунг, — ответил Гупинг, — «Да здравствует свобода!»

В зале захохотали. Шум и смех становились все сильнее.

— В чем дело? — крикнул генерал Бэндит. — Что случилось?

— Я могу, сэр, поговорить с попугаем, — сказал кто-то. — Я знаю этот язык! И не только я — девяносто процентов новобранцев великолепно разговаривают на этом языке!

К сцене подошел худощавый солдат с подбитым глазом.

— Хинги-наны-го, таги? — произнес солдат.

— Хо-ги-го-хи! — закричала араканга.

— Нуч-куч?

— Руг-ба-нуч-куч! — ответила попугаиха и, несмотря на свои свои пятьдесят лет, попыталась сделать сальто на микрофоне.

Повинуясь кивку генерала, двое адъютантов направились было к солдату с подбитым глазом, но из зала дружно и грозно сказали:

— Пусть говорит! — И адъютанты вернулись на место.

— Вы… откуда? — спросил солдата потрясенный Тупинг.

— Прямо из Даокринтии прибыл в Уэст-сити, — улыбнулся солдат, — хо-ги, как говорится. И не я один — даокринтцев, как вы нас называете, прибыло в последнем пополнении очень много. Верно я говорю, ребята?

— Правильно! — сказали солдаты из зала.

— Дьявольски знакомый язык, — мучительно соображал генерал Бэндит, инстинктивно пододвигаясь вместе с креслом поближе к выходу со сцены. — Кажется, я его знал когда-то… И как мне это раньше не пришло в голову… Вот положись на такого идиота, как Тупинг, влипнешь в историю…

А Тупинг глядел, как кролик на удава, на худощавого солдата. Пот, холодный, как взгляд Бэндита, струился по лейтенантскому лбу.

— На этом языке, сэр, — сказал солдат, — разговаривают туземцы, живущие между 45 авеню и Блек-сайдом в городе Нью-Уэльс. Там этот район называется не Даокринтией, а Край-Йоркской уголовной тюрьмой. Вот на жаргоне заключенных этой тюрьмы и болтает араканга. Так что насчет свобод и даокринтского пути, по которому мы идем к счастью, — все ол райт! Кстати, «ги-хо» — это не «партия свободы», а, если переводить буквально, специалисты по мокрым делам, убийцы. А «хо-ги» — не «партия счастья», на жаргоне это означает «грабитель».

В зале поднялся такой хохот, что, казалось, дрогнули стены. Смехом, как ветром, смело со сцены генерала, Тупинга, его коллег по пропаганде. Попугаиха и та хохотала прямо в микрофон…

Глава седьмая, отвечающая на все вопросы, поставленные в главе первой

Тот из адъютантов генерала Бэндита, кто догадался выключить микрофоны, когда начался разговор солдата с подбитым глазом и араканги, получил повышение — «за бдительность и сохранение военной тайны», как гласил приказ.

Через две недели одна из эскадр флота отплыла в море, где расположены колонии дружественной державы, и на испуганный вопрос посла этой державы: «Зачем?» — адмирал ответил: «На поиски архипелага Даокринтов».

С этой же эскадрой отправились в путь и лейтенант Тупинг, которого перевели с континента в действующую армию, и генерал Бэндит, которого перевели на захудалую базу — где-то в джунглях.

Если вы когда-нибудь попадете в район города Уэст-сити (что мало вероятно, потому что со времен генерала Бэндита база 678-бета значительно расширилась) и услышите, как про газетную сенсацию говорят — «типичная араканга», то вы будете знать, в чем тут дело.

А если незадачливый политик, выступая на ассамблее, совещании или банкете, начнет хвалить «образ жизни в стране свободной конкуренции», то вы можете сказать вашему соседу:

— Типично даокрингский язык!

И сосед поймет, что вы знаете историю об утке в попугаячьих перьях.

ЛЕГЕНДА О ЗЕЛЬБЕРФОЛЬКЕ Рабочий сказ

Когда зашел разговор о борьбе трудящихся Западной Германии за свои права, рабочий-металлист из Вупперталя рассказал нам эту историю, которая в народе известна под названием «Легенда о Зельберфольке»…

…После того как предприниматели отвергли требования рабочих о повышении заработной платы, листовки с призывом ко всеобщей забастовке появились на всех заводах, шахтах, рудниках. Митинги и собрания возникали стихийно то тут, то там.

Хозяева города приняли «решительные меры»: по улицам зашагали усиленные патрули, были мобилизованы все агенты, не говоря уже о полицейских.

На каждом перекрестке — несколько экземпляров полицейских. И каждый экземпляр опасливо косился даже на младенца, если, конечно, он на руках у бедно одетого человека. Зато когда мимо проходил какой-нибудь бывший нацист с железным крестом на груди, то дубинки в руках у полицейских виляли, как хвосты у верных псов.

С каждым часом росло число забастовщиков, с каждым часом росла бессильная злоба бургомистра, обер-полицмейстера, городских воротил.

А сверху неслись телефонные окрики:

— Прекратить! Пресечь! Ликвидировать забастовку во что бы то ни стало!

Город погрузился во тьму: забастовали рабочие электростанции. Останавливались трамваи, прекращали работу заводские цехи, закрывались магазины.

— Смутьяны! Бездельники! — ругался разъезжавший по городу обер-полицмейстер. — Вас бы на электрический стул, бунтовщиков! Ничего, скоро мы соорудим электрическую скамью, раз вы хотите всегда быть вместе…

— Для этого надо, по меньшей мере, чтобы работала электростанция, — отвечали забастовщики, — не говоря уже о другом кое-чем.

Стачка продолжалась две недели, и конца ее не было видно…

Магистрат и полиция денно и нощно ломали головы, придумывая способ заставить рабочих капитулировать.

И вот однажды к обер-полицмейстеру пришел какой-то домовладелец.

Он заявил, что может сообщить за приличное вознаграждение, разумеется, очень важные факты…

Вчера зал его дома рабочие сняли на один вечер, чтобы провести там собрание.

Как всякий уважающий себя домохозяин, он, конечно, подслушивал все разговоры собравшихся.

И выяснилось, что забастовкой в городе руководит некий Зельберфольк. Этот «главный агитатор» пользуется непререкаемым авторитетом, его мнение является решающим, на него ссылаются в спорах и докладах.

— Он явный коммунист, — уже от себя добавил домовладелец. — И прислан для организации и проведения забастовки, наверное, из самого Восточного Берлина. Во всяком случае, среди местных жителей я такой фамилии не слыхал, хотя живу здесь сорок лет. Если вы арестуете его, то у рабочих сразу упадет настроение, начнется разброд…

— Приметы? — закричал вдохновленный доносом обер. — Приметы этого агитатора, и мои молодцы доставят его сюда в течение получаса. А потом мы сумеем справиться и с его единомышленниками!

— Насколько я мог разглядеть, — сказал доносчик, — он был такой…

Далее последовало перечисление примет агитатора Зельберфолька.

Приказ полицейским гласил:

— Доставить опасного государственного преступника Зельберфолька живым или мертвым! Как можно скорее! Во что бы то ни стало! Чего бы ни стоило!

…Счастье свалилось на агента № 891 ровно в девятнадцать часов и три минуты. Мужчина среднего роста, в одежде простого рабочего (все они, коммунисты, так одеваются — опытного агента на одежде не проведешь!) шел от вокзала к центру.

Агент № 891, наблюдавший за внешним миром из подворотни, выхватил пистолет, подбежал к мужчине, крикнул:

— Ни с места! Вы арестованы, Зельберфольк!

Через секунду на руках задержанного уже звенели браслеты, и их звон в душе агента № 891 превращался в звон пересчитываемых наградных.

Но в участке шустрого агента ждала неприятность: за две минуты до него полицейский № 425 и агент № 167 поймали каждый по Зельберфольку.

Начальник районного управления — в прошлом заслуженный эсэсовец — и тот растерялся, имея на руках сразу трех «опасных государственных преступников».

Он позвонил в городское управление и, выслушав ответ обер-полицмейстера, бессильно опустился на стул: ему сказали, что за последние полчаса получено девятнадцать сообщений о поимке «главного агитатора». И самое странное: все арестованные хоть и были не похожи друг не друга, но так или иначе подходили по приметам.

Агентура и полиция получили дополнительные инструкции: быть вдвойне осторожными.

Но количество «Зельберфольков» катастрофически росло: каждый рабочий чем-то походил на «опасного государственного преступника».

Когда же арестованных спрашивали о Зельберфольке, они только улыбались и пожимали плечами…

— Найти этого агитатора за какие угодно деньги! — бесновался обер-полицмейстер. — Продолжать аресты!

Захлебывались телефоны в магистрате. Бегали по городу перепуганные происходящим агенты. Каждые пять минут начальству подавали сводки о числе задержанных — длинные колонки цифр.

Полицию начинала охватывать легкая нервная паника.

Арестованные рабочие — высокие, низкие, худые, коренастые, блондины, брюнеты — были самыми различными людьми, но что-то неуловимое объединяло их всех.

— Можно подумать — все вы родственники! — сказал кто-то из агентов.

— Все труженики давным-давно породнились друг с другом, — ответил один из задержанных. — Разве вы этого не знали?

— Что, если этот Зельберфольк гримируется? — высказал предположение один из агентов. — Ведь он, должно быть, опытный конспиратор. Тогда его по приметам не найдешь.

Эта мысль подлила масла в огонь. Паника среди полицейских чинов приняла масштабы эпидемии.

Растерянные и перепуганные агенты метались по улицам и не знали, что делать: «опасные государственные преступники» уже мерещились им в каждом прохожем.

А Зельберфольк был по-прежнему неуловим. Он был всюду — об этом говорило растущее количество бастующих, — но его невозможно было поймать, убить, уничтожить!

Командующий гарнизоном генерал бундесвера чуть не лишился языка, когда ему доложили, что среди солдат тоже производятся аресты, ибо с каждым часом в казармах становится все больше солдат, похожих на рабочих, а следовательно, согласно приметам, на… нет, лучше не произносить этого страшного слова!

Ясно стало одно: необходимо прекратить аресты, выпустить всех задержанных, иначе — кто знает, чем это может кончиться. Ведь всех все равно не арестуешь — тюрем не хватит! А если посадить в старый, но еще годный для дела концентрационный лагерь весь город, кто тогда будет работать? Кроме того, есть сведения, что забастовка перекинулась в соседние районы…

Великий страх вошел в сердца «хозяев» города.

Неуловимый Зельберфольк был страшнее самой грандиозной демонстрации, самой длительной забастовки: владельцы заводов, рудников, банков убедились воочию, как крепки узы, связывающие десятки тысяч рабочих, тех рабочих, пикеты которых ходили по городу и смеялись над обезумевшими полицейскими!..

…Рабочий-металлист кончил свой рассказ, закурил сигарету.

— Скажите, — спросил один из слушателей, — а кто же все-таки был этот агитатор Зельберфольк?

Рабочий усмехнулся:

— Доносчик не разобрался в подслушанном разговоре. Он принял за фамилию выражение «зельбер фольк», что значит САМ НАРОД. Вот этого-то «опасного государственного преступника» и хотел арестовать господин обер-полицмейстер.

Ян Полищук Бор. Привалов

Так как твердо установлено, что писать вдвоем не вдвое легче (как это может показаться со стороны), а вчетверо труднее, то юмористы-сатирики Ян Полищук и Борис Привалов, дабы отдохнуть друг от друга, чаще пишут порознь. У того и другого на «боевом счету» много десятков книг. Поработав годик-другой самостоятельно и накопив кое-какие творческие силы, они вновь принимаются за соавторский труд.

Их совместная работа началась в 1953 году, когда вместе с Борисом Егоровым они взялись за создание романа «Не проходите мимо» (первое его издание увидело свет в 1956 году). Затем последовала целая серия «соавторских книг» — «Пыль столбом», «Капля внимания», «Крестовый король», «Тут что-то есть» и другие. Данная книга — «Золотая свинья» — свидетельствует о том, что авторы не прекращают творческой дружбы и поныне.

Оглавление

ЗОЛОТАЯ СВИНЬЯ Памфлет-буфф

  Глава I Город Улыбок

  Глава II «Бриллиантовая конура»

  Глава III Забастовка мистера Портфеллера

  Глава IV Совет полубогов

  Глава V Миллиардер — сирота

  Глава VI Золотая свинья

  Глава VII Коронация мисс Хрю

  Глава VIII Продажная душа

  Глава IX Фас и профиль

  Глава X Это же бунт!

  Глава XI Кто смеется последним

ОШИБКА МЕХМЕТА ДЖЕМАЛЯ Рассказ

ИСТОРИЯ УТКИ В ПОПУГАЯЧЬИХ ПЕРЬЯХ Памфлет-фельетон

  Глава первая, в которой задаются вопросы

  Глава вторая, в которой генерал Бандит наставляет лейтенанта Тупинга

  Глава третья, в которой лейтенант Генри Тупинг находит сенсацию

  Глава четвертая, повествующая о том, как делаются сенсации

  Глава пятая, о том, как попугай становится самым популярным существом в стране

  Глава шестая, о том, как погибла сенсация

  Глава седьмая, отвечающая на все вопросы, поставленные в главе первой

ЛЕГЕНДА О ЗЕЛЬБЕРФОЛЬКЕ Рабочий сказ

Ян Полищук Бор. Привалов Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg