Г. Манро Рассвет над Брахмапутрой-рекой
В турецкой бане, в относительно тёплой её части, сидел Кловис — то погружаясь в неподвижную задумчивость, то начиная быстро водить авторучкой по страницам блокнота.
— Не отвлекай меня своей ребячьей болтовнёй, — предупредительно бросил он Берти ван Танну, который лениво развалился в соседнем кресле и, судя по его виду, был не прочь начать беседу. — Я пишу бессмертное стихотворение.
Берти сразу заинтересовался.
— Уверен, вы стали бы находкой для портретистов, если бы прославились как поэт. Даже если бы в Академии не удалось повесить ваше похожество, подписанное «Кловис Сэнгрейл, эсквайр, работает над своим последним стихотворением», его можно было бы выставить как «Эскиз обнажённого» или «Орфей спускается на Джермин-стрит». От художников непрестанно слышишь жалобы, что современная одежда им только мешает, тогда как полотенце и авторучка…
— Миссис Пэклтайд предложила мне написать кое-что, — не дал закончить ему Кловис, игнорируя побочные последствия славы, на которые упирал Берти ван Танн. — Видишь ли, «Нью Инфанси» — газета, которую выпустили с одной лишь целью: заставить «Нью Эйдж» выглядеть устаревшей и закоснелой, — напечатала «Оду ко дню коронации» Лоны Бимбертон. «До чего удачный ход, — сказала миссис Пэклтайд, прочитав её. — Всякий, разумеется, может написать «Оду ко дню коронации», но никому, кроме вас, не пришло это в голову». На это Лона возразила, что подобная работа связана с большими трудностями, и дала всем нам понять, что такое по плечу, в общем-то, лишь немногим избранным. В отличие от Лоны Бимбертон, миссис Пэклтайд не раз выручала меня, — играла роль финансовой санитарки, выносящей тяжелораненого с поля боя, что случалось, прямо скажем, весьма часто, — поэтому я вмешался в разговор и сказал, что если взяться за дело всерьёз, подобные произведения можно выдавать квадратными ярдами. Лона заявила, что у меня ничего не выйдет, и мы заключили пари — но, между нами говоря, мне кажется, что мои денежки никуда не денутся. Разумеется, по условиям спора, произведение должно быть где-нибудь напечатано, причём не в местной прессе. К счастью, миссис Пэклтайд, неоднократно оказывавшая мелкие знаки внимания издателю «Смоуки Чимни», сумела внушить ему симпатию к своей особе, поэтому если мне удастся выжать из себя что-либо в объёме обычной оды, думается, всё будет в порядке. И дело пока движется настолько успешно, что я уже начал опасаться, не принадлежу ли я к числу немногих избранных.
— Не поздновато ли сочинять оду по случаю коронации? — заметил Берти.
— Конечно, на сей раз это будет «Роспуск дарбара»[1], — сказал Кловис, — одна из тем, к которой, при желании, можно обратиться в любой момент.
— Что ж, теперь я понимаю, почему вы работаете над одой именно здесь, — сказал Берти с видом человека, неожиданно решившего запутанную проблему. — Вам хочется прочувствовать местную температуру.
— Мне хотелось избавиться от неуместного вмешательства умственно неполноценных, — сказал Кловис. — Но, похоже, моим надеждам не суждено сбыться.
Берти ван Танн собрался было воспользоваться своим полотенцем в качестве орудия возмездия, но, прикинув, что у него самого не защищена значительная часть «береговой линии», а Кловис, помимо полотенца, вооружен ещё и ручкой, лишь поудобнее устроился в своём кресле.
— Можно ли ознакомиться с отрывками из бессмертного труда? — миролюбиво поинтересовался он. — Обещаю, что всё, что я услышу, не заставит меня отказаться от приобретения, когда потребуется, нужного номера «Смоуки Чимни».
— Хоть это почти то же самое, что метать бисер в кормушку свиньям, — шутливо заметил Кловис, — я могу почитать тебе отдельные части оды. Она начинается с описания общего роспуска участников дарбара:
Домой, на гималайские высоты, Утомлённые, обессилевшие слоны Куш-Бихара Бредут, словно огромные галеоны по застывшему морю…— Я сомневаюсь, что Куш-Бихар расположен близко от Гималаев, — прервал его Берти. — Когда работаешь над такой вещью, надо иметь под рукой атлас; кстати, а почему слоны утомлённые и обессилевшие?
— Конечно же, после долгих часов работы и перевозбуждения, — сказал Кловис. — И потом, я написал, что в Гималаях всего лишь находится их дом. По-моему, гималайские слоны могут оказаться в Куш-Бихаре точно так же, как лошади из Ирландии могут участвовать на скачках в Эскоте.
— Но вы же сказали, что они возвращаются в Гималаи, — возразил Берти.
— Их, по обыкновению, отправили домой на отдых. В тех краях, в горной местности, со слонами поступают примерно так же, как мы — с лошадьми, когда выпускаем их пастись в поле.
Кловис мог, по крайней мере, поздравить себя с тем, что ему удалось привнести в свою ложь оттенок беспечной пышности Востока.
— Это будут белые стихи? — поинтересовался его критик.
— Разумеется, нет, четвёртая строчка оканчивается словом «дарбар».
— Не очень-то смело; впрочем, это объясняет, откуда у вас появился Куш-Бихар.
— Взаимосвязь между географическими наименованиями и поэтическим вдохновением значительно более сильная, чем принято думать; одна из главных причин, почему на нашем языке написано так мало по-настоящему хороших стихотворений о России — отсутствие рифм к именам вроде Смоленск, Тобольск и Минск, — Кловис произнёс это с убеждённостью человека, который по опыту знает, о чём говорит.
— Разумеется, можно срифмовать Омск и Томск, — продолжал он. — Вполне возможно, что именно для этой цели такие названия и были придуманы, но читатели не станут терпеть подобные штуки бесконечно.
— Читатели стерпят ещё и не такое, — злорадно проговорил Берти. — Знатоков русского слишком мало, и потому всегда можно добавить ссылку, поясняющую, что три последние буквы в слове «Смоленск» не произносятся. Это прозвучит столь же правдоподобно, как и ваше утверждение, что слонов выпускают попастись в горах Гималаев.
— У меня получилось весьма неплохое описание вечерней сцены в джунглях за деревней, — с невозмутимым спокойствием продолжал Кловис:
Где кобра в сумерках, кольцом свернувшись, злопыхает И где пантеры, крадучись, трусливых коз подстерегают.— В тропических странах почти не бывает сумерек, — снисходительно проговорил Берти. — Но мне понравились мастерство и лаконизм, с которым вам удалось передать идею злопыхательства кобры. Неизвестность, как говорится, самая страшная штука. Могу представить себе нервных читателей «Смоуки Чимни», ночи напролёт просиживающих со светом в своих спальнях, пытаясь разгадать жуткую тайну, с чего бы это вдруг кобра решила позлопыхать?..
Перевёл с англ. Андрей КУЗЬМЕНКОВПримечания
1
Дарбар — крупное церемониальное действо, во времена британского правления призванное продемонстрировать верность британской короне.
(обратно) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Рассвет над Брахмапутрой-рекой», Гектор Хью Манро
Всего 0 комментариев