«Одесский язык »

ВАЛЕРИЙ СМИРНОВ ОДЕССКИЙ ЯЗЫК

«У Одессы и общая lingva franka…я с негодованием отрицаю широко распространенное недоразумение, будто это испорченный русский. Во-первых, не испорченный, во-вторых, не русский. Нельзя по внешнему сходству словаря заключать о тождественности двух языков. Дело в оборотах и в фонетике, то есть в той неуловимой сути всего путного, что есть на свете, которая называется национальностью. Особый оборот речи свидетельствует о том, что у данной народности (одесситов – авт.) ход мысли иной, чем у соседа…Словарь, если подслушать его у самых истоков массового говора, совсем не тот, что у соседних дружественных наций, русской и даже украинской».

Одесситы, в том числе, снискавшие мировую известность, во все времена  писали исключительно «одесский язык». Но как только ни именуют по сию пору наш родной язык за пределами породившего его Города! Одесский говор, одесский сленг, одесский жаргон, одесский языковой колорит, типично одесские выражения, русская речь одесситов, одесские словечки, одесско-блатной жаргон, одесское городское койне, характерные одесские фразы, одесское наречие, одесский диалект…

Диалект чего? Русского языка? Того самого языка, в который вошли из языка одесского «бакалея», «универмаг», «баклага», «плов», «электростанция», «булка», «асфальт», «шкалик», «консервный завод», «балык», «поля фильтрации», «кинофабрика», «буханка», «налет», «фешенебельный», «халва», «автомат», «международный институт», «мент», «армянское радио», «художественное училище», «фигли-мигли», «фотографическая мастерская», «банда», «детский сад», «фарцовщик», «макароны», а также сотни иных слов, фразеологизмов, пословиц и поговорок? Или вы думаете, я вешаю вам лапшу на уши, как издавна говорили в Одессе, и относительно недавно стали говорить в России? Чтоб я так жил с вашей женой, как это правда. Клянусь здоровьем детей моих соседей!

Что это за диалект, в котором почти для каждого не то, что слова, но и фразеологизма русского языка найдется свой синоним? Хрупкий – крохкий, иногда – местами, грандиозный – сумасшедший, сумасшедший – шмокнутый, жара – пекло, красивый – интересный, креветки – рачки, малыш – масик, разбогатеть – подняться, любимчик – обожамчик, бракодел – шмирготник, играть – шпилить, уборщица – техничка, пропускать занятия – казенить, секс – резка, артель – тафу, перец – гогошары, мародер – шарпальщик, трекать – имитировать, живот – кендюх, подросток – шкет, окурок – бычок, раздавить – расквецать, алкоголик – синяк, синяк – фингал, безразлично – по барабану, бригада – маза, юморист – хохмач, бомбардир – кладос, киллер – бомбардир, упаковочная бумага – бибула, петарды – митральезы, сожительствовать – поджениться, консервы домашнего производства – закрутки, микрорайон – хутор, хутор – магалы, порезать – пописать, вагоновожатый – ватман, залп (удар) – пачка, сахар – цукерман, продавец – реализатор, пылкая – знойная, тыква – кабак, зубровка – бандитовка, воспитательница – фреберичка, гораздо лучше – задороже, забегаловка – винарка, бабник – супник…   

Тяжело работать – рачки лазить. Кислая мина – уксусная морда. Это совсем другая история – это отдельная песня. Краткосрочное посещение – докторский визит. Сомнительные поступки – химины куры. Человек в футляре – медуза…Уйдите с глаз долой – сделайте вид, чтобы я вас долго искал. Святая простота – голубой наив, грубая лесть – мелкий подхалимаж, строить догадки – заниматься хохмологией…После драки кулаками не машут – поздно, Маня, пить боржоми, когда в печени цирроз… Между нами все кончено – любовь прошла, завяли помидоры…Ругается, как сапожник – говорит, как биндюжник…«Высотка» – «свечка», «холодный фотограф» – «щелкунчик», «цеховик» – «артельщик», «обезьянник» – «телевизор», «фонтанировать идеями» – «шпринцать мозгами». Даже пресловутую «буржуйку» в Одессе именовали исключительно «румынкой», а шарманку – катеринкой. Если в современной Москве водители «бомбят», то в Одессе – «кастрюляют», а относительно недавно появившийся в русском языке фразеологизм «чайник» еще полвека назад был известен у нас в качестве «парикмахера» (он же «цирюльная вывеска» более чем столетней давности).

Что это за выражения «делать базар» – совершать покупки на рынке, «достать пульки» – купить куриные ножки, а также «смеяться с кого-то» и прочие «держать за» – воспринимать в качестве, если уже в наши дни в  программах российских новостей звучит даже дикторское «чествовали за героев», не говоря уже за «на минуточку» и иные многочисленные некогда характерные образчики одесской речи, заполонившие российские телеэкраны и литературные произведения? Похоже, практически все нормы одесского языка, по поводу которых в свое время иронизировал Влас Дорошевич в фельетоне «Лекция за одесский язык», давно стали нормами русского языка.

Уже добрую сотню с большим гаком лет российские лингвисты на полном серьезе поучают нас говорить и писать «вполне серьезно», не «галоши», а «калоши», не «простой смертный», а «обычный смертный». Учили они нас и тому, что, согласно правилам русского языка, нужно писать «негренок», а не по-одесски безграмотно – «негритенок», и есть в русском языке слово «полати», которые одесситы отчего-то именуют «антресолями», а «беспардонный» означает исключительно «беспощадный», но никак не «бестактный». И что вместо «кушать» надо говорить «есть», а несуществующее слово «ложить» нужно заменять словом «класть». Слово «фотография» казалось неуместным синонимом «дагерротипа» им, начисто позабывшим, что пресловутый «дагерротип» попал в русский язык из языка одесского. Впервые увидев завезенную из Одессы в Россию апельсину, они стали рассказывать, что ее нужно называть «померанцем». И, как шалящим детям, десятилетие за десятилетием поясняли то, за что, как говорят в Одессе, мы уже забыли, когда они еще не знали. О чем, в частности, свидетельствует крылатая фраза одесского языка  «Что это такое и с чем его едят?».

Леонид Утесов в книге «Спасибо, сердце» вспоминал, как москвичи потешались над его одессизмами, а в написанной гораздо позже «Московской саге» Василий Аксенов поведал, как эти же одессизмы стали модными московскими словечками. В прошлом году вышел мой «Русско-одесский разговорник». Один москвич прислал письмо в Одессу, где поведал, как зачитывал его вслух, а народ буквально валялся от смеха. Можете прихватывать меня за язык: пройдет какое-то время, и россияне будут без тени улыбки употреблять слова и фразеологизмы из этого разговорника. Точно так, как произносят они сегодня некогда сильно веселившее их выражение «слушайте сюда».

Ну и что мы имеем с гусь, то бишь: каков результат? Он таки стандартный, неоднократно проверенный самим временем: нормы одесского языка как становились, так и продолжают становиться нормами языка русского. Не без влияния той самой апельсины на изменения пола картофеля и вплоть до употребления чисто одесской приставки «шм», придающей при повторении слову значение пустяка типа: фаллос-шмалос, книги-шмиги.  И пишут россияне «открыть дверь», а не «отворить дверь», «бандит», а не «разбойник», а также «доказать этого никто не сможет», в полном соответствии с грамматикой одесского языка, где родительный падеж является главным. Да что там много говорить, если даже слово «жлоб» уже пару десятилетий употребляется россиянами не в его изначально русскоязычном, а в старинном одесскоязычном значении. «Кроме шуток», «давать гастроли», «танцевала без ничего» – подобные примеры некогда исключительно одесских выражений, превратившихся со временем из безграмотно-одесских в нормально-российские можно перечислять от забора и до вечера.

Что это за словечки? Те самые словечки, по поводу которых писал российский поэт Н. Гумилев: «…специфически-одесский говор …с какими-то новыми и противными словечками»? Среди множества таких словечек, в частности, были «шикарный», «конъюнктура», «демисезонный», которые давным-давно не кажутся россиянам противными. Современник Гумилева ученый-лингвист Л. Горнфельд в 1922 году выдал откровение: «Лет двадцать пять назад словооткрытка казалась мне типичным и препротивным созданием одесского наречия; теперь его употребляют все, и оно действительно потеряло привкус былой уличной бойкости». Зарубежным филологам впору создавать диссертации на тему длящейся с девятнадцатого века и по сей день российской лингвистической традиции: сначала они возмущаются по поводу «препротивных созданий одесского наречия», порождающего «новые и противные словечки», а затем не без их помощи создают свои, написанные чисто по понятиям русским языком, научные работы и классические литературные произведения.

Что это за наречие, где уже известный и в России «фанат» более ста лет назад был синонимом «болельщика» (место сборища болельщиков по сию пору называется  в Одессе Фанаткой), а «булочная» именуется «хлебным»? Как бы между прочим, слово «булочная» попало в русский язык из языка одесского. Но если ныне россияне ходят в булочную, то одесситы – в хлебный. Это тоже одна из многочисленных одесских традиций: стоило только россиянам-туристам узнать, что являют собой маленжаны, как одесситы тут же стали именовать их баклажанами. Со временем и слово «баклажаны» стало для россиян привычным, а одесситы уже добрую сотню лет именуют баклажаны «синенькими».

Вот так и попадали в русский язык из «Богом данного России золотого города», окруженного частоколом нищей крепостнической империи, не то, что «гвоздодер», «ландо», «пижон», «брынза», «бильбоке» или «пшют», но и многочисленные фразеологизмы типа «не все дома». Если каких-то тридцать лет назад россияне письменно и устно именовали «самостроками» то, что одесситы – «самопалами», а их фразеологизм «тонна» соответствовал нашей «штуке», то ныне звучит по российскому телевидению не то, что «штука баксов» или «самопальная форма», но даже наше сакраментальное «Не дождетесь!» и иже с ним.

В Москве никто не выбрасывает глаза на затылок, когда битком нафаршированный концертный зал «Россия» дружно подпевает «Шаланды, полные кефали…», даже не догадываясь, что наша «шаланда» переводится на русский язык в качестве «шхуны» или «брига», а строка «Вы интересная чудачка» дословно означает «Вы красивая дама». Помолчим за некогда характерные образчики одесской речи типа «неровно дышать» – «облажаться» – «делать ноги», более десяти лет мощным потоком льющиеся с российских телеэкранов и запечатленные на страницах сотен литературных произведений.

Еще каких-то десять лет назад, употребляя многочисленные выражения типа «Две большие разницы», россияне добавляли «как говорят в Одессе». Зато ныне московское издательство «Эксмо» выпускает детектив Ольги Никитиной «Две большие разницы». Такие некогда исключительно одесские обороты речи как «я вас вычислил», «держать за дурака», «я дико извиняюсь», «у меня прошла голова» и им подобные, судя по современной российской литературе, уже также стали нормами русского языка. Не считать ли после далеко не всего сказанного современный русский язык, чересчур разнящийся от самого себя столетней давности, диалектом одесского языка? Или до России еще не докатилась одесская хохма: в каждой шутке есть доля шутки? Я вас умоляю!

Что это за характерные фразы? Или крылатые фразы одесского языка вот уже более сотни лет растаскиваемые россиянами на цитаты из многочисленных произведений писателей-одесситов давно перестали расцениваться в качестве характерных исключительно для Одессы? Та если сейчас начать считать все эти «еще не вечер» – «от дохлого осла уши», любой куркулятор заклинит.

Восемьдесят с гаком лет назад один из многочисленных исследователей феномена одесского языка написал: «Или возьмем общеизвестную по-русски формулировку: с одной стороны, нельзя не сознаться, с другой стороны, нельзя не признаться. У нас это короче «Чтобы да – так нет». Зуб даю на холодец, что для нынешних россиян эта некогда общеизвестная русскоязычная формулировка столь же экзотична и непонятна, как и одесскоязычный фразеологизм «Сиди-катайся». Зато мы по сию пору говорим: «Чтобы да, так нет». А ведь и вправду, зачем россиянам помнить это «с одной стороны», если только речь не идет о договоре за покраску парохода старинным одесским способом, когда они уже наблатыкались от одесситов такой лингвосмакоты как «в шоколаде», «косить», «поставить на уши», «взять ноги в руки» и т.д. и т.п.?

Что это за колорит «Мадам, я имею до вас разговор», если в те времена, когда к представительницам прекрасного пола на всей территории СССР обращались «гражданка», «товарищ», «женщина», одесситы по-прежнему употребляли исключительно свое традиционное обращение «мадам» по отношению и к директрисе, и к кондуктрисе, и к торговке рыбой с Привоза? Быть может вас смутило слово «кондуктриса», которое в свое время было синонимом колоритной одесскоязычной «кондукторши» с ее традиционным: «Не вижу на билеты!»?

Слегка известное ныне за пределами Города наше хрестоматийно-колоритное «Керосина нет и неизвестно» – не более чем и традиционное объявление, и игра в поддавки для русскоязычной публики, ибо одесситы именовали керосин «фотоженом». Почти стопроцентным синонимом подобного объявления в Одессе по сей день служат выражения типа «Йогурт выходной» (или россияне уже знают такое «противное словечко» на молочной основе?). И мне не надо лишний раз напоминать крылатую фразу «Ты – одессит, а это значит!». Краткость – таки сестра таланта. Потому вместо «Двух мнений быть не может» мы запросто говорим «Или!». А синонимом русскоязычного «или» в Одессе издавна было «альбо». Слово, в котором органично соединились русское «аль» и его украинский синоним «або», точно так, как и в одесском предлоге «ув». Наше лаконичное «Сейчас!» можно перевести на русский язык так: «Будете ждать до тех пор, пока у вас на ладонях волосы не вырастут».

Может для кого-то фраза «Капец на холодец!» и колорит, но для нас она столь же привычна, как «Здравствуйте» для россиян. Кстати, «Здравствуйте!» в одесском языке подразумевает легкую степень недоумения, и потому мы приветствуем друг друга с помощью фраз вроде «Как ваше ничего?», а на прощание говорим: «Давай!». Но когда произносим: «За здравствуй», это означает «само собой разумеется». И пусть «капец» дословно означает «каменный знак, установленный на меже участков», а «холодец» переводится на русский язык как «студень», однако перевести крылатую фразу «Капец на холодец!» куда легче на иной иностранный язык – «Финита ля комедия». Да и пресловутое «Вы хочете песен?» – не более чем гарантия поставки чего вам угодно по системе бикицер. То есть быстрой.

Что это за сленг, где свои названия имеют абсолютно все виды ветров (от молдавана до трумонтана), профессий (рубальщик, делавар, капцан), а также предметы быта, продукты питания, орудия труда, кухонная утварь (пиджак – твинчик, первое блюдо – жидкое, ножик – режик, кисть винограда – гронка, тяпка – секачка или сапка, приспособление для чистки рыбьей чешуи – шкрябачка)?  Где «семечки» означают «плевое дело», «семочка» – семечки, среди которых король – «конский зуб»?  Где есть свой собственный фольклор, от повсеместно известных одесских песен до знаменитых одесских анекдотов, главным героем которых является запечатленный в бронзе Рабинович. Где наряду с распространенными «финкой» или «сочинкой» пишется исконно одесская «жлобская пуля», правила которой породили широко известную игроцкую присказку «Пуля – дура, вист – молодец». Где «клабар» именуют и «дерделом», «железку» – «шмендефером», а на родившейся в Одессе азартной игре «девятка» не одно десятилетие был помешан весь город. 

 Наши предки, жившие в самом богатом европейском городе, спокойно играли в затем распространенные по всей России левантийские игры, когда они были там неизвестны, а «лото» – так вообще пребывало под запретом. В Одессе не понаслышке и вовсе не от переводчика дедушки Крылова знали что такое «таскать каштаны из огня», ибо те «каштаны» были здесь не словесной экзотикой, а продавались с пылу-жару на каждом шагу. И если можно запросто составить одесско-русские любовные, деловые, туристические, кулинарные и прочие разговорники, за какой «сленг» вообще может идти речь? При желании можно даже составить весьма специфический одесско-русский словарик, куда войдут такие выражения, как «Яник, моего антона племянник» или «Посмотри на Дюка с люка». Последний фразеологизм – не присказка, а предложение отправиться по конкретному адресу, хорошо известному на всей территории бывшего СССР.

Что это за русская речь одесситов? Не более чем распространенное старинное заблуждение, память о котором сохраняется во многих произведениях одесского фольклора. Например, «Язык одесский там считался речью русской, крутил свой «Зингер» старенький портной. И под акациями Малой Арнаутской катил биндюжник по булыжной мостовой». Это было давно и правда, а буквально вчера приятель доверительно поведал: «Моя родная люба дорогая обратно пропадает на толчке». Легко представить, как поймут эту фразу среди действительно русскоязычного пространства. С одесского же языка она переводится на русский язык только так и не иначе: «Моя жена снова днюет и ночует на промтоварном рынке, что обходится в копеечку для семейного бюджета».

Такие словосочетания как «занять деньги», «взять разбег» и многие другие в одесском языке имеют прямо противоположный смысл, нежели в русском языке. Впрочем, ныне, как это постоянно происходило ранее, выражение «занять деньги» зачастую употребляется россиянами в одесскоязычном значении – взять в долг.

Комплиментарное русскоязычное выражение «парень-гвоздь» является оскорбительным в Одессе и означает: подхалим, каких свет не видел. Полностью эта фраза звучит так: парень-гвоздь, без мыла в тухес лезет. Сам же «подхалим» в одесском смысле слова означает «вентилятор». Распространенное в русском языке слово «народный» переводится на одесский язык исключительно как «дешевый». «Один в Одессе» означает «лучший в мире». Фраза «Привоз большой» переводится на русский язык как «Вы слишком дорого хотите за свой товар», а «Ты посмотри на него!» – «Постыдитесь!». И с понтом одесская поговорка «Торт лучше кушать в компании», недавно сильно растиражированная в средствах массовой информации, на самом деле означает совсем не то, что имеют в виду иногородние чиновники и бизнесмены. Полностью она звучит так: «Лучше кушать торт в обществе, чем говно в одиночестве», что переводится на русский язык как «Лучше иметь в женах ветреную красавицу, нежели хранящую верность уродку». А изначально эта поговорка звучала как: «Лучше иметь пятьдесят процентов в стоящем гешефте, чем сто – в пропащем».

Пресловутый «торт» является весьма наглядным примером искажения значения многих изначально одесских слов и фразеологизмов, попавших в русский язык. Относительно недавно за пределами Города стал употребляться старинный фразеологизм «поставить на уши» как синоним «навести страшный шорох» или «устроить сильный шухер», хотя изначально и в большинстве случаев это означает «разыграть; подшутить». Первым, кого сильно поставили на уши в Одессе, был Марк Твен. О чем свидетельствует его произведение «Простаки за границей».

Пару лет назад одно солидное средство массовой информации поведало о том, что «одесситы называют «будкой» утильцех коммунального предприятия…». На самом деле этот утильцех одесситы издавна именовали «цафлёр-хаузом», а «будкой» – автотранспорт, на котором гицели гоняют по Городу за бродячими животными. Ни разу не слышал и даже не читал в местной прессе, чтобы гицелей называли в Одессе каким-либо иным словом, а та самая печально известная «будка» послужила основной причиной появления таких экзотически звучавших за пределами Города словосочетаний как «будка газ-воды». «Вам с сиропом да или с сиропом без?», – традиционный вопрос работников этих, ныне оставшихся в прошлом, многочисленных киосков.

В русском языке слово «шарлатан» означает исключительно «мошенник». Это одессифицированное итальянское слово «siarlatano» – переносчик. Автор쭌книги «Старая Одесса» А. Дерибас именовал шарлатаном  «прекрасной души человека» Карассо, известного всему Городу уличного комедианта, носившего на спине свой кукольный театр. А спустя годы слово «шарлатан» обрело еще одно значение.  «Нет теперь во всем православии, несмотря на всю ширь славянской души, такого безнадежного мота – по-одесски «шарлатан» – как этот тип полуобруселого еврея», – писал современник Дерибаса. Если «шарлатан» был бы действительно синонимом «лоходромщика», то вряд ли один из переулков на Фонтанах имел название – Шарлатанский.       

Что это за борзость «одесско-блатной жаргон»? Словосочетание, появившееся на свет в двадцатые годы прошлого века, продолжает использоваться уже в нынешнем столетии. Примечательно, что некоторые слова и фразеологизмы этого самого якобы блатного жаргона образца восьмидесятилетней давности давным-давно вошли в русский язык. Например, «халтура» или «иметь блат».

 Как это происходит на практике? Как издавна принято. Сперва какое-либо одессифицированное французское, еврейское, греческое, украинское, немецкое, испанское, польское или итальянское «противное словечко» российские лингвисты без колебаний относят к жаргону преступного мира. Как это, к примеру, произошло со старым добрым итало-одесским «шкетом» или одессифицированным украинско-французским «атасом». Но прошло время, и  ныне за бугром слагаются звенящие по радиостанциям песни с призывом «Атас!», а «шкет» регулярно звучит даже из уст ведущих с российских телеэкранов. И старинное одесское слово «мент» уже четверть века не расценивается россиянами в качестве выражения из лексикона преступников, чему свидетельство даже не сериал «Менты», а художественный фильм советских времен «Авария, дочь мента». 

Одесский язык и блатной жаргон – таки две большие разницы, что легко и непринужденно доказывает мой словарик «Одесса таки ботает!». Это ведь не одесситы, а россияне всю дорогу и совершенно не по делу употребляют блатное слово «тусовка» и его производные, вплоть до «политтусовки». И они, не отличающие «тасовки» от «тусовки», обратно лепят нам горбатого уже не Пиню за тот самый жаргон?! Между прочим, одесситы никогда не «тусовались», они всегда «кучковались». Нам тусоваться за падло, потому что настоящие одесситы никогда не имели за правило хлюздовскую мудрость: хезающий кабыздох лучше зажмурившегося лёвы. А уроды местного производства, которых в каждой семье таки есть, вместо этой известной уже не одно тысячелетие во всем мире присказки, и те говорят на одесский манер: «Лучше быть пять минут трусом, чем всю жизнь жмуриком».  Примечательно, что попавшее много лет назад в действительно блатной жаргон одесское слово «чмурик» (проказник) отчего-то обрело там значение иного одесского слова – «жмурик» (покойник).

Миф «раз одесское, значит уже блатное» регулярно получает подпитку и в нынешнем столетии. Пару лет назад московское издательство «Эксмо» выпустило в свет сборник «Блатная песня», чуть ли не половину которого составляют известные каждому одесситу с пеленок песни, не имеющие даже косвенного отношения к уголовному миру. Это такие песни как «Мясоедовская улица моя», «Купите папиросы» и т.д. и т.п., вплоть до «Семь сорок», без которой не обходится ни одна одесская свадьба, и звучащей по всему миру «Одесса – Жемчужина у моря». Что вытворяет с тестами песен составитель, у которого наверняка болезнь Дауна написана на лбу большими буквами – это отдельная песня. Под которую можно запросто исполнить плясꐜу имени святого Витта. Достаточно заметить, что безымянный составитель запросто подменяет «коники» на «колики», а один из символов Города – кафе Фанкони – перекрестил в кафе «Боржоми». Быть может нам в качестве давно заслуженной ответной любезности составить сборник блатных песен на уровне: «Москва златоглавая, звон консервных банок, аромат бичков»? 

Таки да в блатном жаргоне есть слово «бицикер», но ведь это всего лишь искаженное слово одесского языка «бикицер». Вот если бы не в Одессе, а в Питере в свое время имела висеть вывеска «Быстрая доставка. Симон Бикицер и сыновья», то россияне вряд ли бы так дрыгались, услышав слово «бикицер». А наличествующее во всех современных российских словарях блатного жаргона слово «мандро» образовано одесситами еще во времена гражданской войны, когда они были вынуждены совершать путешествия (мандрувать) в села, где меняли у колонистов свои бебехи (ой, тоже блатное слово) на хлеб. И пресловутое «перо в бок» на самом деле является одесскоязычным аналогом давнего русскоязычного фразеологизма «вилы в горло» и его украинского синонима «майло в кадык».

 Вот каким образом десятилетие за десятилетием продолжает коваться легенда за «одесско-блатной жаргон». Можно подумать, иностранцы догадываются, что не зловеще звучащая «ксива», а безобидная «бирка» изначально являлась синонимом одесского слова «ксива» в блатном жаргоне? Или они знают, что пресловутое «ответить за базар» первоначально связано со словом «базарный». В Одессе «базарный» было официальным названием должности, утвержденной городским Магистратом. На остальной территории России «базарный» именовался «смотрителем», а Магистрат – Думой. Так что, если россиянам надо настоящего жаргона одесских преступников, за который они не имеют ни малейшего понятия, могу хоть сейчас словарик запалить, от «флокеншоцера» и «скупа» до «наховирки шопенфилдера».

Да, слова одесского языка регулярно пополняли не только русский язык, но и сленг преступников. Или мы виноваты, что ставшим под закон гражданам давным-давно очень понравилось слово «локш», этот одесскоязычный синоним российской «липы»? Но и сегодня некоторые не то, что простые люди (уже слух и зрение не режет?), а российские лингвисты относят к блатному жаргону родившиеся в Одессе слова, об истинном значении которых они даже не догадываются. В чем вам вскоре предстоит убедиться.

С другой стороны, многие причисляемые россиянами исключительно к блатному жаргону слова одесского языка, типа «ша», уже красуются на страницах «Толкового словаря современного русского языка» в 3 томах, выпущенного в Москве в 2006 году. Вот это стоило российским лингвистам больше ста лет делать себе беременную голову и пениться по поводу так называемых «блатных выражений»?

Что это за городское койне, если «На обиженных воду возят», «Убиться веником», «Свести две стенки», «Шихер, михер абы гихер», «Можете жаловаться в центральную прачечную», «С понтом под зонтом, а сам под дождем», «Это вам не при румынах двери на ночь колбасой закрывать», «С видом на море и обратно» и прочие многочисленные «мансы-шансы»–«два придурка в три ряда» являются пословицами, поговорками, присказками, в которых отражена самобытность одесского народа? Быть может, на одной шестой света есть еще один город, чье койне породило такое количество крылатых фраз? Ой, я вас прошу! Или я таки не знаю, где скрипка висит? Так что не полируйте себе кровь через всяких-разных напрасных поисков. Если кто не верит, может или идти до Бениной мамы, или упереться собственными шнифтами по бокам от шнацера в уже увидевший свет фразеологический словарь одесского языка под названием «Умер-шмумер, лишь бы был здоров!».   

Что это за арго, фонетика которого позволяет экономить массу слов и фразеологизмов родного языка? «Я знаю?» – от «я таки да понятия не имею» до «я не собираюсь заниматься хохмологией». «АкадЭмик» – осыпанный учеными степенями профессор кислых щей и соленых огурцов;  «спЭциалист» – мастер с руками, растущими из того самого места, где спина заканчивает свое благородное название; «шевиЁт» – драп-дерюга три копейки километр; бабЭнция – тетя-лошадь при большой тете Жене; «идиЁт» – козырь среди всех нет ума, считай калека; «лЭя» – дамочка, которую куры лапами загребут. Зато «пЭрсик» – это таки дамочка берешь в руки, маешь вещь, зачастую девочка с двойным сиропом бальзаковского возраста. И даже нашу крылатую фразу-характеристику «Меткий глаз – косые руки» запросто можно заменить словом «снайпЭр».

Прекрасно понимаю, что имеет в виду известный одесский тележурналист, когда, вещая на русском языке, он как бы между прочим произносит фамилию политика Томенко будто бы на украинский манер, делая упор на «э», а словосочетания вроде «дурацкое интервью» запросто заменяет на «интерву». Воистину велик, могуч и остер одесский язык, позволяющий смешать с говном кого угодно и при этом совершенно не брать в голову, что тебя найдет повестка из суда. Именно благодаря родному языку одесситы сами могут находить кого хочешь, ничем не рискуя. Один приезжий решил подать на меня в суд за то, что я его письменно назвал «жлобом», но пердеть в муку и поднимать пыль оказалось ему себе дороже. Потому что слово «жлоб» в одесском языке является и синонимом слова «приезжий», которое тот деятель понимает исключительно в русскоязычном смысле слова, равно, как и «деятеля». Хотя он поселился вовсе не в Жлобограде, ныне куда чаще именуемом Поскотьем.  

Что это за жаргон, где наличествуют не то что сотни фразеологизмов типа «навести Париж» (устроить уборку) или его антоним «сделать гармидер», но даже собственные имена собственные (Лев – Люсик, Константин – Котя, Зиновий – Зорик, Леонид – Лёдя), а Ванька Рютютю – одесский аналог российского Петрушки и украинского Мартына Борули? Или кому-то до сих пор невдомек: наряду с матушкой-Россией и ненькой-Украиной существует и Одесса-мама?

Что это за говор, издавна имеющий собственные диалекты: музыкальный, делаварский (не индейский), портовый? Цитата для особо недоверчивых: «…среди грузчиков «Местрана» (одесская футбольная команда времен СССР – авт.) были украинцы, евреи, греки, по национальности определить трудно: все они говорили на особом портовом диалекте, забористо ругались и составляли своеобразное, очень колоритное племя».

Так я вам скажу за другой диалект. Разве одесситы покупают на привозах тюльку? Ни разу! Я вам не гоню тюльку, что морскую тюльку именуют у нас «сарделькой», а одесская килька бывает безмозглой и двуногой. И это такая же правда, как то, что в рыбацком диалекте одесского языка «баян» – ящик рыболова, «прут» – удилище, «жара» – жор, «палка» – спиннинг, «мотула» – садок, «самодур» – снасть для ловли стайных хищников, «самолов» – донная удочка, «месина» – леска, «чопик» – некрупный судак, «лобань» – пелингас, «голыш» – треска, «справа» – снасть, «курень» – домик на причале, «шполик» – черпак, «подбурок» – багор, «стричка» – удочка, «смётник» – места скопления мелкой рыбешки, «жорства» – мелко-каменистое дно… Та если сейчас написать абсолютно все слова и поговорки, которыми издавна и по сей день пользуются одесские рыболовы, то получится объемистый диалектический словарь на заданную тему, куда войдет даже «кукан» – слово, давно попавшее в русский язык. Не говоря уже за «пистолет», «люстру», «горячку», «кодолу», «кнута», «чируса», «балабайку» или «глосика (глося)» – камбала-глосса… Ой, что вы знаете! Киевские спэциалисты, снабдившие российский фильм «Ликвидация» субтитрами, перевели на украинский язык того продемонстрированного в кадре «глося» в качестве …лосося. Пусть даже в роли глося московские киношники сняли карпа безо всякого грима. Свет туши, кидай гранату! Такие переводчики могут только слепых через дорогу переводить. Если до того сами под колеса не попадут.  

Кстати, за «Ликвидацию», по поводу которой не утихают разноплановые базары. Многие украинские и российские зрители с радостью на лицах записывают фразы из этого фильма, полагая, что это с понтом (в данном случае «будто бы») одесский язык. Ребята, не смешите мои тапочки, это такой же одесский язык, как я балерина. Некая мадам Маришка написала в Интернете, что «Ликвидация» снята по одной из моих книг, как поведал ее «помешанный на Одессе папик». Люба мамина Маришка, «папик» в одесском языке означает «начальник, пользующийся любовью своих подчиненных», а я имею до той «Ликвидации» такое же отношение, как и она – до подлинной Одессы. Не говоря уже за то, что даже внешне исполненный москвичами зачуханый городишко лежит возле Одессы. Как в русскоязычном, так и в одесскоязычном значении.

Когда в Одессе еще снималось настоящее кино, а не нынешние мылофильмы, Юра Бликов в течение нескольких часов учил московского актера Андрея Соколова произносить одесское слово «Или!». Но ничего путного из этого все равно не вышло, а потому прообраз Бабеля месье Боровой в кинофильме «Искусство жить в Одессе» вместо нашего смачного «Или!» произнес его бледную русскоязычную копию «Да». С одесским акцентом или надо родиться, или бесполезно пытаться его имитировать, третьего не дано. Это москвичам или киевлянам с их родным «шо» можно впарить постоянно шокающего мало того, что одессита, так еще и с графой. Необычайная мягкость при произношении, непередаваемый на бумаге звук по-змеиному шипящих букв, отсутствии фрикативного «г», никогда не переходящий в твердый знак мягкий знак после шипящих букв, к тому же употребляющийся, вопреки правилам русского языка, в суффиксах и сочетаниях типа «нч» и «шк»…Ведь тот Давид Гоцман родился во времена, за которые писал автор «Одесских рассказов» Аркадий Аверченко, мечтавший в виде благодарности за гостеприимство подарить одесситам в вечное пользование неведомую им букву «ы».

Много лет назад в нашей студенческой аудитории появился молодой педагог. Он обильно пересыпал свои речи авторскими изысками, вытащенными из произведений мало кем тогда ведомого Бабеля, предваряя их фразой: «Как говорят у нас на Молдаванке». Давленый акцент выдавал его с головой. Когда педагог в очередной раз выдал: «Как говорят у нас на Молдаванке», я не выдержал и спросил: «А что, в Жмеринке уже появилась своя Молдаванка?», после чего сеятель разумного и вечного тут же съежился до размеров цуцика на морозе.

Так и что после таких мемуаров можно взять с того Давида Гоцмана, кроме анализов? Гоцману  говорят: «Иди кидайся головой в навоз», а он в ответ ведет себя так, будто его зовут не Додиком, а Шаей, и даже элементарно не доказывает собеседнику, что тому сильно жмут пломбы в зубах. Да сказать такое одесситу –  все равно, что брякнуть в его присутствии, сто раз пардон, «ОдЭсса». А в той «Ликвидации» это черное слово произносит не кто-нибудь, а сам Утесов, после чего покидает родной Город почему-то не то, что весь из себя живой, но и с уцелевшими гландами, без предварительно натянутого на тухес глаза. Если вы не знаете слова «тухес», обратитесь за разъяснением к маршалу Жукову из того кино.

Есть такой одесский анекдот: « – Вы слыхали, Рабиновичу вырезали гланды? – Несчастный человек, он так хотел иметь детей». Смешно, да? На самом деле – это пример типичной двойной подкладки одесского анекдота. У того турка Гоцмана всю дорогу дел по гланды, но при этом он чертит ребром ладони почему-то по горлу, а не ниже пояса, и головой в навоз не кидается. Наверное, только потому, что фраза за навоз впервые прозвучала в Одессе лет через двадцать после того, как из органов массово поуходили безродных космополитов гоцманов. Даю ответ: знаю кто автор этого самого «иди кидайся» и даже то, что впервые оно прозвучало на моем родном хуторе перед очередной махалкой с рогатыми, а уже потом было растиражировано по всему Городу.

Смотрел я на того еще Гоцмана, с его гландами от горла, и вспоминал за одну девушку, у которой ноги росли даже не от груди, а от зубов. И зачем ей такие длинные зубы? Так что вы имеете таки да «картину маслом», этакий халоймыс на постном масле, бракованный слепок с импортного товара повышенного спроса на уровне «Мадэ ин Одесса» даже не в китайском исполнении. Ведь масло в Одессе бывает не только коровьим (сливочным) или постным (растительным), но и машинным (не автомобильным), на котором шкварят для приезжих пирожочки «Доживу ли до утра?» вместе с плациндами «Сиськи и письки».  А вслед за ними издательство-лепетутник «Optimum» штампует, исключительно для кидалова доверчивых туристов, анонимно состряпанную шмирготником Таубеншлаком воровано-дебильную продукцию типа «Язык Одессы», «Одесский разговорник», «Иллюстрированный словарь смачного одесского языка».  Чтобы хавать такое, надо быть таки мишигене, как неоднократно пропагандирует «Ликвидация» в качестве характерного образчика одесской речи.

Одесская мудрость гласит: хохма, повторенная дважды, это уже не хохма. Да у того «мишигене» в  одесском языке два пуда синонимов со всевозможными смысловыми оттенками, от нежности до ненависти: шмок, пришибейло, на всю голову, поцадрило, выпускник школы № 75, дьёт, мое наказание, адя, цидрейтер, ебанат, шлёма и шлёма из дурдома, двинутый, с коня упавший, уху евший, костюженный, шлимазул, ему в дурдоме пять лет прогулы пишут, показившийся, чиканутый, адивот, шизоид, дурбецало, больной на голову, припиздэканный, шая и шая из трамвая, вольтанутый, раненый в жопу, припоцанный, шибздик, сбежавший со Слободки, малохольный, Лева с Могилева, фуцин, круглосуточный удьёт… Или по вам не будет? Что в переводе на русский язык: достаточно или мне продолжать длить этот перечень?  Вплоть до образованного от старинного комплимента «умный, но мало» «малоумного», поговорки «Если человек адиёт, так это надолго, а если поц – так навсегда» и заканчивая фразой образца 21 века «клиент сотой бригады».

         В самом конце прошлого века некто Б. Филевский написал в импортном журнале «Октябрь»: «Вероятно, самое любопытное, что в Одессе есть практически все – одесситы, Привоз, одесская литература – и нет одного-единственного, нет самого одесского языка. Это выдумка, огромная фикция». Таки да скаженнаяфикция. Потому что, как говорят в Одессе, доктор на больных не обижается. Даже в тех случаях, когда опять таки, как говорят в Одессе, больной на голову, а лечит ноги. Тут я просто обязан дико извиниться: только потому, что нет никакого одесского языка, в мой четырехтомный словарь этой самой фикции не вошли кое-какие слова и выражения. По причине их живучести внутри организмов на подсознательном уровне. Как доказательство буквально только что понял: ведь с детства известный каждому одесситу ухогорлонос имеет свой синоним в русском языке – «отоларинголог», ахлебный переводится на русский язык как «булочная». И вообще, если бы я был таким умным, как моя жена на потом.

Ротом  отвечаю, только на днях и не раньше узнал: оказывается, отлив по-русски будет типа «кухонная раковина». Я даже раз на тысячу лет не имел счастья услышать в Одессе словосочетания «кухонная раковина» или «школьный альбом», который именуется у нас исключительновиньеткой. Зато много раз собственноручно читал и слышал «Чкаловские (чикаловские) курсы», которые, как выяснил год назад, в русском языке имеют длинное и нудное название «Государственные курсы по изучению иностранных языков». Пусть даже мне эти курсы сто лет снились. Много раз слышал в Городе палка чая и стакан чай, но ни разу «чашка чаю». И «почем фрукта?» или «что хочет ваша фрукта?» (какова цена фруктов?) одесситы говорят не случайно, ибо слово «фрукт» означает в нашем с понтом несуществующем языке «нехороший человек».  

         Как и другие одесситы, с раньшего времени я покупал толькокуяльник и дюшес, а не «минеральную воду» и «ситро». С голоштанного детства даже в зусман вылетал расхристанным через парадное с фонарем на двор, где соседи трусили ковры и сохнули белье, а ихние кинды и мои, блин, сверстники катали в маялку, пожара, жмурки и, чуть что, хипишились: «Шухер!». И нивроку сдобным дитём чимчиковал я сквозь дворчерез арку исключительно в хлебный, а не за сальве или биомицином. Кроме шуток, по сию пору покупаю исключительно булку хлеба, хотя мамочки мне давно не гундят тихим шепотом: «Шкет, шевели бикицер своими булками!». Даже в том случае, если пресловутая булка  представляет из себя не таки франзолю, а  халу, семитати или темный хлеб. Когда я уже гасал при своей тачке с личманом нагорле, покупал у хозяев на привозах не только качалку, но и шею на шашлык, не подозревая до сорока с большим гаком лет, что в русском языке эта самая «шея» именуется «свиным ошейком», а «шашлык» – равно, как и «мангал» – перекочевавшее из одесского языка в русский язык слово, первоначально означавшее у нас «вертел».  

Три года назад я впервые услышал от одного приезжего слово «креветки», которых одесситы иначе, чем рачками ни разу не имели. Недавно мое наказание,с которым я давно пересталпанькаться и воевать, стало швицать  новой зажигалкой. «А ну, сверкни», – предложил я и тут же вспомнил, что сказанное автоматом «сверкни» также не попало в тот самый словарь. Пока я вертел в руках зажигалку не русский лес, мой, уже кончивший на юриста, вундеркиндер таки не с Привоза замутил со стола портсигар. Так что впоследствии пришлось скомандовать своему амбалу: «Сигары – на родину!». И тут же в очередной раз вспомнил, что вот это самое одесское выражение «На родину!», то есть, «верни немедленно», также позабыл вставить в «Таки да большой полутолковый словарь» аж в четырех томах, хорошо хоть о его синониме «Цаца, цаца – и в карман!» помнил. Скажу, как маме: все эти слова и выражения родного языка так вошли в кровь одесситов, что мы произносим их автоматически.

         Ну, а если одесский язык таки да фикция, как пропагандирует фармазон Филевский, то пусть он войдет в Интернет и прочитает жменю разнокалиберных сообщений по поводу японского профессора-филолога Сусуму Эмура, который будет финансировать двухтомный словарь одесского языка, над чьим созданием усиленно потеют его одесские коллеги. Я же в свою очередь готов доказать большому доктору Филевскому, что таки да знаю где живу. Месье Филевский, мажем на лимон зелени: профессор Сусуму скорее исполнит на себе харакири, чем дождется от одесских ученых того двухтомного словаря? А если месье Филевский захочет через суд покачать права за то, что я назвал его фармазоном, так ведь одесского языка с его точки зрения не существует.

 К тому же слово «фармазон» может означать как «проходимец»; «жулик» (одесское, кстати, слово, первоначально было синонимом современного русскоязычного «бомжа»), так и «революционер»; «вольнодумец». Ибо «фармазон» –  одессифицированное французское слово «франкмасон». А что такое? Я имел в виду только то, что вольнодумец Филевский высказал истинно революционные мысли по поводу моего родного языка. Благодаря  этой самой с его точки зрения фикции могу и миль пардон по-одесски устроить: «Господин Филевский – не фармазон?! Я извиняюсь!». Потому что, если одесского языка нет, то «Я извиняюсь!» и «Я дико извиняюсь» – совсем не две большие разницы, а синонимы. Не говоря уже о том, что нужные интонации не передаст никакая бумага. Да при такой постановке дела я не то, что в суд, на люди готов пойти. Так что месье Филевский имеет спокойно дышать носом и не устраивать себе вырванные годы из еле оставшихся дней. А заодно – подумать, почему даже процветающие в Москве или Нью-Йорке одесситы с грустью на лице говорят и пишут: «Я родился и умер в Одессе».

         Разрежьте мне голову, но одесского языка таки есть. И по сию пору даже в официальных документах кладовщик в порту фигурирует исключительно в качестве «магазинера». При большом желании можно составить парутомный словарь исключительно архаизмов одесского языка: дирекцион – ноты, базариот – опытный торговец, душман – тиран, депо – склад, бакрач – ведро, мойра – судьба, Двойра – женское имя. И так вплоть до нынче практически вышедшего из употребления «директора советской власти». В отличие от того «директора», куда старший по возрасту его синоним «большой пуриц» по сей день проявляет свою жизнестойкость. Таких дел, как по сию пору говорят в современной Одессе представители ее коренного населения.

 Нате вам таки масенького, но невъебенного факта за существование одесского языка. Вы представляете себе, как контролировался процесс изготовления печатей при Советской власти? Если нет, то вам хоть раз в жизни крупно повезло. Так вот, заходя в трамвай, многие пассажиры провозглашали: «Постоянный!». «Постоянным» в Одессе  называли билет, именуемый на остальной территории СССР «проездным билетом». В Одессе никто и представить себе не мог, что существует такое словосочетание. А потому на том самом русскоязычном «проездном билете» ставилась прошедшая все многочисленные согласования, в том числе – цензуру, печать со словами: «Для постоянных билетов». И эта такая же правда, как и то, что пассажиры в трамвае спрашивали стоящего впереди человека: «Ви встаете?», что означало: «Вы выходите на следующей остановке?». Некогда исключительно одесский фразеологизм «заяц» давно потеснил в русском языке «безбилетного пассажира». Правда, крылатая фраза «Нужен, как зайцу стоп-сигнал» за пределами Одессы пока в диковинку, однако, как доказало развитие  русского языка, это всего лишь вопрос времени.  Ну, а за наш трамвай, как рассадник одесских анекдотов, вы при желании прочтете не одну тонну мемуаров. Имейте уже лично от меня реальный случай: одна кондукторша на весь вагон провозглашала: «Молодой человек с яйцами! Освободите вже задний проход!».

Но иди докажи, что ты не верблюд, если каждый, кому вдруг ударит моча в голову, начинает делать хухэмовскую хамуру и трясти кислород бейцалами по поводу «одесского жаргона». Один деятель, фуркнувший из своего родного Ленинграда в город-герой Сан-Франциско, в собственноручно созданном и исписанном им журнале типа «Культура с моей малохольной точки зрения», не стесняясь в сильно борзых выражениях, высказался по поводу словаря одесского языка. Дескать, его автор, «выражаясь одесским жаргоном – фуфлогон», напихал туда неправильностей русской речи, то есть слова, «которые являются п⊑осто исковеркованными (орфография автора Михаила Петренко) общеупотребительными, вроде «чимпиён», «бодибилдингер», «поцыфист», «спинджак» и т.д., не имеющих научной ценности, но присобаченных для количества страниц. Чтоб ему больше заплатили, мне сдается». Кака прэлесть! Раз тебе сдается, получи, фашист, кастетом, как издавна заведено в моем Городе.

Агицин паровоз Моня, ты же всю дорогу пишешь за субкультуру Ленинграда и имеешь фамилию Петренко, но в одесском языке петришь, как тебе даже внешне подобная, привыкшая к иным субпродуктам, особь в апельсинах. Поц, мама дома? Ша, америкоский пиараст Миша, не кипяти нервы и береги мозги для инсульта, если их в тебе осталось, всех трех параллельных извилин. Чемпиён среди поцыфистов, чтоб тебе, Мишигене американское, быть здоровым, как тому бодибилдингеру, и до конца жизни пытаться поднять такую самашечую тяжесть, как собственную пуцьку. И вообще, мужчина самый сок Петренко, у тебя вся надежда не на доктора Квиташа, а на доктора Гринберга. Тем более что он лечит пидоров, как мокрожопых, так и в хорошем смысле. В общем и целом, Мишигене, желаю тебе до сто двадцать и огромного еврейского счастья.  

Или я не прав? Ведь «чемпиён» – это вовсе не общеупотребительное исковерканное  «чемпион», а лаконичное одесское выражение… К чему, например, произносить длинную фразу: «Наш «Утопленник» (футбольный клуб «Черноморец») снова проиграл матч более слабому сопернику», если можно сказать: «Черноморец» – чемпиён!». О чем черным по белому написано в словаре одесского языка, по поводу которого высказался  с большим понтом хавец Одессы лапшерез Петренко, с его перекошенным от постоянного вранья хавалом. И кто после этого усомнится в справедливости одесской поговорки «Поц аид хуже фашиста», чьим наглядным примером может служить оттрэндавший сам себя в тухес кусок шлимазула Михуил из той Сан-Франциски? Не зря за таких шмондевыделений в Одессе принято сказать типа: «Пока он молчит свой рот, так может проканать даже за почти умного».

Кстати, за птичек. Миф о евреях как за основных создателей одесского языка в настоящее время с нездешней силой распространяется украинскими и российскими журналистами и в средствах массовой информации, и в Интернете. Дескать, одесситы еврейского происхождения думали на идиш, а потом вслух говорили по-русски, вот и получалось хрестоматийное «Я видел идти вашу мать по Дерибасовской улице». Пардон, ребята, но давайте, говоря опять же одесским языком, отделять мух от котлет. Это же подстрочник с французского языка. А пресловутое «Где ты идешь?» на самом деле такой же подстрочник с английского, как и «делать базар» – “do shopping”. Слову «аберкоса» мы обязаны колонистам, выращивавшим абрикосы в многочисленных фриденталях-либенталях-куртовках, впоследствии перелицованных в русскоязычные мирные-долины-ивановки. «Я имею вам сказать» – прямой перевод, как с немецкого языка, так и с идиш. Как говорят в Одессе с легкой руки дирижера Герцмана, из той же оперы: «у меня прошла голова», «перестаньте сказать», «я лопнул бутылку», «не дрожите диван», «мине холодно в руки», «купить шикарного манта», «не делайте нам смешно», «сам один».

Да, евреи внесли огромный вклад в создание и развитие одесского языка, но разве вклад украинцев был меньшим, не говоря за итальянцев? Ведь именно итальянский язык был первым языком межнационального общения Города, а самая первая газета Одессы издавалась на французском языке. Таким словам, как «плов», «хаять» и многим иным одесский язык обязан грекам. Каждая из многочисленных титульных слагаемых одесской нации взнесла свое слово в наш родной язык. В чем легко можно убедиться хотя бы на примере «Таки да большого полутолкового словаря одесского языка» в четырех томах.

Некогда исключительно одесское слово «безмен» давно пополнило словарный запас русского языка. Согласно уже упоминавшейся традиции одесситы стали куда чаще употреблять его синоним – «кантер». И употребляют это слово по сию пору, хотя давно нет среди Малой Арнаутской улицы «Специальной фабрики гирь и весов всех систем Якова Кантера». Ну, а о том, что наше слово «кантер» взяло начало от итало-греческого «кантари» еще до постройки той фабрики может лишь слегка пошатнуть одну из одесских филологических легенд.  

Недавно молдовский журналист Александра Юнко в который раз повторила весьма распространенное старинное заблуждение «очаровательный в своей неправильности одесский язык», а заодно поведала, что одесситы позаимствовали у молдаван слово «бодыга» и переделали его в «бодегу». И вот эта самая искаженная «бодыга» зафиксирована в моем словаре одесского языка. Я извиняюсь, мадам Юнко, но за вашу «бодыгу» не имею представления, а наша «бодега», она и в Испании «бодега». Мой дедушка, например, любил засиживаться таки в бодеге неподалеку своего дома, где одного только хереса было 37 сортов. И, положа ногу на печень, молдовские вина рядом с испанскими еще со времен порто-франко имеют бледный вид и розовые щечки. Или в одесском языке мало таки молдовских слов типа «каруцы»? Только вот «мамалыга» у нас давно перестала быть синонимом «поленты», зато гордо дует над Молдаванкой молдаван, а по ее улицам продолжает бродить совсем другой молдаван в качестве одесского аналога всесоюзного чукчи.

В виде благодарности делаю приятно жителям всей Молдовы и лично мадам Юнко. В том самом словаре наличествует совершенно незамеченное вами слово «пшонка» («пшёнка»). Чтобы вы себе знали (исключительно в русскоязычном смысле): наша «пшенка» не имеет никакого отношения к русскоязычной «пшенке». В лексической основе одесскоязычной «пшонки» – вареный кукурузный початок – лежит не русское «пшено», а молдовский «папушой (папшой)». Что касается тех самых «неправильностей», так ведь это с каким глазом посмотреть. С точки зрения современных правил русского языка «кудою-сюдою-тудою» неприемлемо, однако в переводе с одесского на русский язык пресловутое «кудою» дословно означает: каким именно путем лучше всего добраться до необходимого места. «Споймать широкий ветер» неправильно с точки зрения правил русского языка, но ведь одесский язык – далеко не, пардон, отнюдь не русский. «Споймать» вовсе не безграмотное «поймать», а украинское литературное слово, произносящееся на одесский манер, да и «широкий» в данном контексте не русское слово, а одессифицированное итальянское «сирокко».

И чисто одесские «мансы» не имеют ничего общего с породивших их еврейской «майсой», ибо даже фраза: «Что это за мансы?» переводится на русский язык как «Что вы себе позволяете?», а выражение «дешевые мансы» – «более чем сомнительные поступки».

Из исконно одесских слов, изменивших свой первоначальный смысл, можно вообще составить отдельный словарь. Перекочевавший в русской язык «живчик» первоначально означал «пульс». Некогда слово «хутор» было у нас синонимом слова «дача», затем стало означать «микрорайон», а синонимом дачи заделался «курень». В девятнадцатом веке «равлик» переводился на русский язык как «крот», а «лаврик» еще в начале двадцатого века означал «улитка». Но уже мое поколение в середине того же века именовало «равлика» зачастую «равликом-павликом», называя так не крота, а улитку.

Будучи карапузом, прибегал я на еще не закатанную в бульварный асфальт Долинку (первоначально – Швейцарская долина). Брал там в руки равлика и обращался к нему, как и другие дети: «Равлик-павлик, высунь рожки…». Картошки, правда, равликам никто не давал, этих лавриков в отставке отпускали на волю, в пампасы, где на месте нынешних домов грелись на солнце изумрудные ящерицы и вили гнезда ярко-раскрашенные птицы. Уже в те годы «лавриками» («лаврушниками») одесситы стали величать иногородних торговцев, которых десятилетия спустя россияне принялись называть противным словосочетанием «лица кавказской национальности». А древнее одесское слово «лажа» (сиречь «маржа») стало означать: «дурно»; «нехорошо», и я был сильно удивлен, когда услышал в российском кинофильме: «Ты действительно миллионер или это лажа?». Хорошо, что россияне употребляют слово «притон» в его последнем значении, ибо первоначально «притон» в одесском языке был синонимом русскоязычной «коновязи».

Ничего удивительного в этом нет. Время меняет все, и языки исключения не составляют. Вы же наверняка слышали множество одесских песен, в том числе, «Как на Дерибасовской угол Ришельевской». В вялом переводе на русский язык «Однажды на пересечении улиц Дерибасовской и Ришельевской». А первоначально слово «угол» в этой песне занимал англоязычный «корнер». Автор опубликованного в 1895 году фельетона «Лекция за одесский язык» москвич Влас Дорошевич, чтоб он нам всем был здоров, и тот писал в своей колонке фельетониста «За день»: «Работал в мастерской корнер Ришельевской и Большой Арнаутской». Как бы между прочим, «Большая Арнаутская» переводится на русский язык как «Улица Большая Албанская». Одесситы с незапамятных времен и по сию пору ставят слово «улица» после ее названия на английский манер. Например, Степовая улица, она же улица Степная, говоря по-русски. Мне еще не приходилось слышать, чтобы название этой улицы кто-то произнес в Одессе на русский, а не на украинский манер.

Чтобы убедить последнего скептика в существовании одесского языка как самостоятельной речевой единицы приведу всего одну чисто одесскоязычную фразу «Негритенок на Дерибасовской взял в киоске открытку». Вы считаете, что я вас разыгрываю? Или, говоря по-русски, полагаете, что я вас мистифицирую? Ведь согласно правилам русской грамматики считать можно звезды на небе, а «розыгрыш» – одесскоязычный синоним русскоязычной «мистификации», о чем поведал К. Паустовский во «Времени больших ожиданий». По поводу «открытки» (в русском языке «открытое письмо») повторяться не стану, зато вспомню, как больше ста лет назад российский лингвист В.Долопчев в своем фундаментальном труде возмущался: безграмотные одесситы говорят и пишут «негритенок», хотя нормой русского языка является «негренок». Слово «киоск» попало в русский язык из языка одесского. «Взял» – «купил». Что же до «Дерибасовской», то никто не задумывается даже над тем, что согласно правилам русского языка, это «улица Дерибаса». Ведь в Москве улицу Пушкина не именуют на одесский манер – Пушкинской. Зато весь мир повторяет за нами не то, что Дерибасовская, Пушкинская, Потемкинская или  Ришельевская, но даже «дюк де Ришелье», хотя слово «дюк» переводится на русский язык как «герцог».  

Одесскому народу таки удалось построить пресловутую вавилонскую башню, ибо впервые в истории человечества люди самых разных племен и рас, добровольно смешав свою кровь, языки и обычаи, заговорили на ними же созданном языке. И Город стал представлять собой даже внешне невиданную ранее смесь всех архитектурных стилей, по сей день поражая туристов. В каком еще городе огромной Российской империи мирно соседствовали костелы и синагоги, православные храмы и мечети, кенасы и кирхи? Где еще христиане регулярно ходили в синагогу послушать золотой голос контора, и всем городом дружно отмечались три Пасхи кряду, во время которых католики и православные вкушали мацу, а евреи – паски? (Кстати, «паска» в переводе с одесского на русский язык – «кулич»). Стоит ли после этого удивляться, что за какую-то сотню лет наши предки во имя своей истинной родины сотворили столько, что сотне иных стран мира оказалось не по силам? Ведь не зря говорится: первый в мире – второй в Одессе.

Прекрасно осознаю, многие неодесситы представляют Город исключительно родиной остроумных людей, известных писателей, художников и музыкантов, где безудержное веселье бьет фонтаном от Поскотья до Люстдорфа 366 дней в году. Но по какой бы вы думали причине попадали в русский язык из языка одесского такие словосочетания как «консервный завод», «беспроволочный телеграф», «День города», «бактериологическая станция», «здание цирка»? Из-за наличия в одесском языке таких давних выражений, запечатленных на страницах сотен книг, как «чистокровный одессит» или «лица одесской национальности». То есть невиданной доселе общности людей, превыше всего ценивших свободу и смотревших на городскую черту, словно на границу с окружающим Одессу миром, что недовольно подмечали очень многие царедворцы.

Как положено настоящему одесситу, то есть космополиту до мозга костей, делаю подарок даже не имеющим в Одессе почвы нацикам и вычленяю пятую графу лиц одесской национальности: не братья Люмьер, а украинец Тимченко изобрел кино, немец Шиллер создал первые в мире антибиотики, а еврей Хавкин  – лекарства, уничтожившие холеру и чуму. Подобных примеров могу привести еще вагон и маленькую тележку. Вплоть до действующего поныне иронического выражения одесского языка «великий (большой) пуриц». А ведь к действительно великому одесскому врачу Пурицу приезжали на хирургические операции не то, что из Австро-Венгрии, но и далеких Северо-Американских Штатов, построенных по образу и подобию Одессы, опыт которой по благоустройству городского хозяйства перенимали Париж и Берлин.

Одесса таки единственный на свете город, который может одновременно сделать кому угодно весело и беременную голову, сказав при этом пару тут же собственноручно придуманных ласковых слов. В сорок первом году, когда гитлеровская военная машина без особого гембеля катилась на восток, перемалывая советские дивизии, вся страна узнала, что на самом деле представляет собой настоящий одесский характер. И что значит для одесситов их родина, известная во всем мире как Одесса-мама. Именно тогда, во время осады Города, в нашем родном языке появились фразеологизмы типа «наглый, как трактор», и, в отличие от русскоязычного выражения «Один раз и палка может выстрелить», фраза «В Одессе и помада стреляет» таки регулярно находила практическое подтверждение. В том числе, не без помощи Яника Бегельфера, в темпе вальса превратившегося из известного одесского хохмача в полосатого дьявола. А когда фашисты на свою голову решили взять живым хоть одного дьявола, Бегельфер тут же доказал, что одесситы так же по делу именуют противников только что появившимися в одесском языке словами – «жяба» и «мамалыжник», как и нацисты защитников Города – «черной смертью». Он прикладом, ножом, штыком и саперной лопаткой взял и выписал командировку на тот свет двадцати четырем ихним пехотинцам.

И в перерывах между штыковыми контратаками защитники Города писали в залитых окопах кровью впоследствии растасканные на юмористические нецензурные крылатые фразы фронтовые песни, а также – стихотворные письма Гитлеру в стиле запорожских казаков, типа «Не видеть тебе нашего мяса и сала, а будешь жрать, что свинья насрала». Надеюсь, теперь всем историкам ясно, отчего этот таки с большой буквы Адя Гитлер заделался вегетарианцем? Именно благодаря тому малохольному фюреру самое распространенное перед войной в Одессе мужское имя Адик (Адольф) тут же стало синонимом «мишигене». Сколько людей хорошо старшего возраста просили меня обращаться к ним исключительно по имени! И фразеологизм одесского языка «фашистский знак» в качестве синонима иноязычной «свастики» появился на свет одновременно с одой защитников Города, сложенной в честь руководителя европейского государства, завершающейся словами: «Жопу на фашистский знак мы порвем тебе, мудак».

Именно в то время родилась одесская крылатая фраза «Получи, фашист, кастетом от русского мальчика Зямы», истинное значение которой стало известно за пределами Города через шестьдесят лет. Крылатая фраза одесского языка «Капец подкрался незаметно» была в сорок первом году всего лишь комментарием действий десантников, врывавшихся ночной порой с моря в лиманы, без шума и пыли бравших в ножи фашистские батареи, обстреливавшие Город. Тогда и загулял с нездешней силой по Одессе фразеологизм «без лишнего шороха». И шли под вражескими бомбами легендарные одесские трамваи прямиком на фронт, а их уже исключительно ватманши отпускали по поводу потуг гитлеровцев такие смачные хохмы, что во время создания фильма «Подвиг Одессы» сценаристам пришлось чересчур крепко опускать их до цензурно-русскоязычного уровня вроде: «Этот летчик-фашист хотел меня сильно обидеть, а я ему не дала». Все-таки не зря таки не один поэт написал задолго до того «подвига» о прославленном юморе одесситов, против которого оказались бессильными смертельные пули врага, а Город в 1945 году был назван первым в числе четырех советских городов – Героев.

И когда вы сегодня видите элитные подразделения украинских и российских войск, знайте: именно в осажденной Одессе, в нарушение армейского Устава (!), мгновенно появился обычай демонстрировать врагам наш традиционный рябчик, «чтобы жябы знали у кого здесь морская душа». Став символом героизма и несгибаемого мужества, этот обычай со временем превратился в элемент обмундирования элитных подразделений Советской Армии. Так что когда вы видите типичного одессита, который цветет и пахнет, а также хохмит, не забывайте, что под этим костюмом находится рябчик. Такими уж нас мама родила, как поется в песне за Жемчужину у моря.     

Мы росли в пропитанных одесским духом, кулинарией и языком дворах, за черту которых изначально была выведена национальная составляющая, и все были друг другу своими, роднее любой мишпухи. Если кому-то из шибеников нашего двора вместо очередной шкоды сильно приспичивало похавать, а родной мамы дома не было, он влетал в любую соседскую хату. К Рабиновичам, Войтенко или Зименковым – без разницы, где не то, что буцмана, но и шкилю макаронную кормили по-одесски, до полной усрачки. А когда в бывшей комнате капитана дальнего плавания Дьякова поселился какой-то рогатый, и высказался на дворе по поводу национальности Яшки Фраермана, то Сашка Медведев с ходу на большой отрихтовал его шнобель.  Двор регулярно лупил кугута в течение полугода, пока этот черт не поменял свою комнату в одесской коммуне на самостоятельную квартиру аж в порту Южном.              

Когда я сегодня слышу современные выражения типа «болгарская община Одессы», мне делается смешно. Потому что только два раза в жизни – первый и последний – Одесса разделилась по национальному признаку ради проведения чемпионатов по мало кому ведомому в России футболу, где играли все эти «Индо» – «Унионы».  За «Тур-Феррайн» выступали немцы, за «Маккаби» – евреи, а кто катал в форме «Флориды», «Одесского Греческого Спортивного Клуба», «Новороссийского Французского Кружка Футболистов», «Одесского Британского Атлетического Клуба»  вы сами прекрасно понимаете. Подскажу только, что до заварушки 1917 года Одесский университет назывался Новороссийским университетом. Быть может я таки не прав, но, не узнав истинной сути моего Города,  невозможно понять каким образом формировался его язык и, в частности, такие перлы как «кошерная свинина», «вус трапылось?», «хватит с вас морочить мою полуспину». В Одессе так говорят не только поэты, ученые и биндюжники.

«Бейма, играй мине эту фразу, как вкусный борщ», – командовал своим  ученикам профессор Столярский, поставивший на поток в «школе имени мине» производство музыкальных талантов мировой величины. А что мы имеем сегодня? Есть у меня пара приятелей, такие себе солнечные одесские пацаны Саша Дорошенко и Миша Пойзнер, чтоб они не дожили до умереть. Оба пишут книги за Одессу, которые я вам рекомендую, это таки что-то особенного. Саша пересыпает свою речь одессизмами, а Миша говорит только на русском языке. Зато книги за Город Пойзнер пишет на одесском языке, а Дорошенко – на таком великолепном русском литературном языке, который многим современным российским писателям не по силам. Как бы между прочим, свои книги эти оба два пишут в свободное от основной работы время, и обвешаны они научными званиями гуще, чем рождественская елка гирляндами, а я постоянно чисто в шутку обращаюсь до тех докторов наук исключительно «профэссор» и «акадэмик». Хотя эти слова пишутся на их визитных карточках через «е». Я себе тоже хотел визитку завести, но ширмач из меня уже вряд ли выйдет, да и в общественном транспорте сейчас особо не разживешься, даже сильно новыми вкусными примерами оборотов одесской речи.  

Еще в девятнадцатом веке в одесском языке обосновалась мудрость: «Одессита легче научить французскому языку, чем француза – одесскому». Так нате вам, уже в нынешнем столетии один французский переводчик прислал в Одессу письмо. Дескать, люди, кадухис, помогите перевести роман Владимира Жаботинского «Пятеро» на французский язык. Да этот роман не то, что на французский, на русский язык переводить нет никакого смысла. Как, например, можно перевести на русский язык хотя бы слово «босявка», если сам Жаботинский не рискнул это сделать, так как подразумевает оно  «целую энциклопедию неодобрительных отзывов»?

 В романе Жаботинского «Пятеро», который дошел до нас лишь через семьдесят лет после его создания, куда больше одессизмов, чем у Бабеля, Катаева, Ильфа и Петрова, вместе взятых в советско-книжном исполнении. Основоположник сионизма Жаботинский, как и положено чистокровному одесситу, проявил себя истинным интернационалистом в этом романе. Он написал и опубликовал свой роман в Париже, лелея тайную надежду, что когда-нибудь «Пятеро» прочтут одесситы. Только они способны полностью понять автора книги. Остальные народы писателя совсем не колыхали, в чем Жаботинский собственноручно признался на страницах романа «Пятеро».

Бабель и Катаев уехали в Москву в одно время. У Бабеля была своя Одесса, а у Катаева – своя, и их Одессы совершенно не похожи друг на друга. На самом деле переехавшие в столицу СССР литераторы были вынуждены писать вовсе не так, как могли бы, ибо произведения пресловутой одесской плеяды предназначались для всесоюзной аудитории. Да и главному языковеду страны товарищу Сталину сильно не понравилось обилие, с его точки зрения, одессизмов в рукописи повести Катаева «Белеет парус одинокий», а потому в школьные учебники попал совсем не первоначальный вариант того «паруса».

Вот просочилось на страницы «Одесских рассказов» Бабеля слово «бранжа», так некоторые российские лингвисты до сих пор считают, что «бранжа» – слово из жаргона уголовников, означающее «дело». Хотя на самом деле это одессифицированное французское слово «branche», которое может означать как «линия», «ветвь», так и «родословная», а также «семейный бизнес». В конце девятнадцатого века редакторы петербургских и московских литературных журналов делали многочисленные грамотные сноски-пояснения, публикуя произведения писателей-одесситов. Типа: взять на цугундер – сделать неприятность, малай – пудинг из кукурузной муки. С тех пор таки много воды утекло, а потому уже в двадцать первом веке одесское слово «смитьё» составители двухтомника Бабеля причислили к блатному жаргону, в полном соответствии традиции, о которой уже говорилось.   

По сию пору, спустя куда более полувека после первой публикации известных произведений московских писателей одесского разлива, суждения об одесском языке строятся по их книгам. Или кому-то таки неясно, что одесский язык продолжал развиваться и после смерти классиков одесской литературы?  Да и   пресловутые одессизмы куда обильнее рассыпаны по текстам практически неизвестных даже в нынешней Одессе предшественников символа одесской литературы Бабеля – Рабиновича, Кармена, Ловенгарда и даже некогда писателя с европейским именем Юшкевича, Леон Дрей которого был крестным папой Бени Крика. И не из одесского языка, а в одесский язык попали кое-какие писательские изыски. Да только ли в одесский?

Доказать это легче, чем сбегать за пресловутую стеклянную гору. Сколько средств массовой информации тиражирует в настоящее время те самые «типично одесские выражения»! В частности, выходящий в Твери женский журнал «Сударушка», цитирующий услышанные на одесских улицах фразы. И спокойно используют те же самые  выражения в своих статьях неодесские журналисты, в частности, россиянка Светлана Курчина в ее «Пара слов за Одессу». За Интернет, с типичными примерами неповторимого колорита одесской речи и рассуждениями читателей на сию тему, даже говорить не приходится. И что я вам имею сказать? Все эти «разве для нашего человека есть чего-то невозможного, когда за это платят бабки?», «кровожадный, как тампакс», «распустите уши веером», «бегом впереди тротуара», «одень глаза на морду», «Ше вы кипятитесь, как тот агицин паровоз? Давайте плесните у рот холодного компота и выпустите пар из ушей» и некоторые иные ныне характерные выражения одесского языка много лет назад сочинял ваш покорный слуга по ходу создания своих прозаических опусов.

К примеру, уже неоднократно использованное в средствах массовой информации и литературе «кинуть брови на лоб» было опубликовано в книге «Таки да!», первое издание которой вышло в 1992 году тиражом 100 000 экземпляров. Или я вам сильно виноват, что от моих, написанных на одесском языке книжек типа «Или!», «Как на Дерибасовской угол Ришельевской», «Гроб из Одессы», чей совокупный тираж еще в прошлом веке составлял более полумиллиона экземпляров, сцыт кипятком не одно поколение читателей? Только не надо ой! Зря, что ли одна читательница написала в Интернете: «Провела вечер за чтением «Большого полутолкового словаря одесского языка»…Памперсы уже не помогают…»? Если бы эта дамочка знала, какую атаку в свое время мне пришлось выдержать, чтобы она уже в нынешнем веке имела нахес даже при памперсе. В частности, меня ругали и за то, что мне удалось осуществить несбыточную мечту моего земляка, московского писателя Ю. Олеши: увидеть некое уже давно цензурное слово, напечатанное типографским способом.

И что я имею с гусь на сегодняшний день, кроме жира и шкварок, собираемых многочисленными пиратами, засовывающих мои книжки на свои сайты и передирающих мои рассказы в газеты и журналы от Тель-Авива до самых до окраин Сиднея? То, к чему давно привык. Переехавшая из Киева в Москву транзитом через Одессу критикесса Мария Галина на страницах российского журнала «Знамя» поведала за Валерия Смирнова «с его вполне мифической квазибабелевской экзотикой. – Люди, что за геволт? – орал в темноту орденоносец дядя Грицай, обозрению которого мешала выступающая пристройка флигеля. – Дайте дитям соски и нехай они заткнут себе роты». Может быть для мадам Галиной процитированные нею строки и мифическая квазибабелевская экзотика, но ведь я вполне реально произрастал не в дыре, не среди приезжих, получавших отдельные квартиры в Жлобограде, где одессита можно было искать с тем же успехом, как пульс на мумии, а в типичном одесском дворе. То есть в предназначенном коренным одесситам от рождения до смерти гетто коммуналок.

Только в одной квартире моего двора одновременно проживало четыре поколения семьи Хаймовичей, а девять семей нашего флигеля полным составом, от дедушек до их внуков, пользовались одним дореволюционным унитазом, на который некогда безо всякой очереди персонально ходил сам великий писатель Иван Бунин, и лишь изредка, но посещал Александр Куприн. Так что пресловутый орденоносец дядя Грицай – не вымышленный «квазибабелевский экзотический» персонаж, а мой реальный сосед, человек из плоти и крови Одессы, выдававший такие перлы, что даже бабелевский Беня, говоривший смачно, стух бы рядом с его одним костылем. А рядом со вторым костылем дяди Грицая мелко бы плавал люфтменш Остап Бендер.

Вы хоть догоняете, что Бабель и иже с ним не могли позволить себе роскоши писать в сталинские времена так, как устно, непринужденно и на шару выдавал дядя Грицай во время совершенно не придуманных мною дворовых событий образца 1964 года? Того самого года, когда за Бабеля в Одессе знали так же хорошо, как сегодня – за его современника Юшкевича? Легко представляю себе, что бы имел послушать от стариков нашего дома их современник Бабель, написавший в двадцатые годы «Одесса мертвей, чем мертвый Ленин». Во всяком случае, сам великий Катаев тикал из нашего двора после хохмы измученного его идеологическим «парусом» Вовки, поставившего при общении с классиком ударение в слове «писатель» на первом слоге. И если бы литературоведы услышали то, что я нахватался ушами от соседей, бурно обсуждавших визит «босяка, строящего из себя Милю, но не Гилельса, а с Манежной», который «нам еще рассказывает, что было в Одессе, пока этот пуриц торчал в Москве», так у них бы уши в трубочки свернулись, а глаза на место можно было уставить исключительно молотком. В общем и целом: то, что в Москве расценивалось одесским колоритом, имелось буднями нашей жизни. И кто обращал внимание на те самые одессизмы, бывшие не более чем нормой повседневного речевого общения? На уровне «большой мастер предсказывать погоду на вчера» и «с поцом свяжешься, сам поцом окажешься».

Да что там дядя Грицай или иные соседи, умевшие и имевшие сказать пару теплых и ласковых слов, если мой собственный папа, снявший офицерские погоны перед поступлением в Мукомольный институт имени самого товарища Сталина, на полном серьезе и с лимонным выражением между бровями и кадыком царапал глаза моей родной маме: «Я уже могу выпить стакан чай в этот дом?!». В то же время Сеня Голубев, годившийся моему папе в сыняры, разорялся во все стороны: «Я уже могу иметь покой в этот дом?!». И дом соседа Сени, и дом моего папы были схожи: крохотные жилплощади, которые в Одессе с одинаковым успехом можно именовать хоть «домами», хоть «пердольнями».

 И говорил мой папа за стакан чай через тридцать с гаком лет после высказывания дяди Грицая по поводу экзотически звучащих за пределами Одессы «ротов». Вы хочете песен? «Сидит жяба на болоте, у нее воняет в роте. Наша паста «Аквафтем» – вот решение проблем». Подобная «вполне мифическая квазибабелевская экзотика» на самом деле является одесской рекламой образца 2003 года. Мадам Галина, ви рибы хочете, даже если это совсем не лосось? Одна российская  писательница пару лет назад опубликовала внушительную статью за уморительный язык современных одесских реклам на основании всего лишь одного номера местной газеты «Авизо». Канающий мне в сыновья удачливый делавар Ваня буквально вчера оправдывался с помощью крылатой фразы: «Из-за этой пьянки стакан вино выпить некогда». В отличие от «пальта», «стакан вино» подобно «стакан чай» не склоняется в Одессе, пусть даже россияне по старой доброй традиции сперва позаимствовали у нас слово «пальто», а затем стали поучать, как им грамотно пользоваться. Я уже молчу за то, что «склонять» переводится на русский язык как «проклинать».

Уже в нынешнем веке мой кореш Жорик Думченко сказал: «Сейчас без лишнего гембеля нашкварю казан пуканцев». Или это тоже мифическая квазибабелевская экзотика, отчего-то обернувшаяся вполне реальным блюдом одесской кухни? Россияне давно знают, что слово «казан» означает «котелок; сотейник». Но давно ли они ведают что являет собой поп-корн, который одесситы уже добрую сотню лет именуют «пуканцами»? В 2006 году издательство «Друк» выпустило изящный томик прозы. «Вичик Янчук «Пометки на кальсонах», в переводе на русский язык: Виктор Янчук «Записки на манжетах». Между прочим, автор этой книги годится мне в отцы, но он по сию пору, согласно одесской традиции, ходит в Вичиках, а не в Викторах Федоровичах. Быть может, написанная им блестящим одесским языком юморная книга должна расцениваться исключительно в качестве «вполне мифической квазибабелевской экзотики», созданной «неправильным русским языком»?    

Так одно дело, когда за одесский язык несет (в русском языке – «говорит или пишет нелепости») очередной никогда не живший в Городе россиянин или осчастлививший своим визитом Одессу американский редактор-мишигене, слямзивший из моего поганого словаря подзаголовок для своей вумной статьи, а также им подобные знатоки темы. Но ведь мадам Галина на минуточку прожила в Одессе далеко не один год. Да и на мулатку она близко не похожа. Однако, вот что пишет московская критикесса в знаменательной статье «Жемчужина у моря»: «Да, сами одесситы презрительно морщатся, наблюдая, как люди пришлые, заезжие пытаются воспроизвести живую и неправильную одесскую речь. Но не сами ли они, одесситы, виноваты в распространении этой фальшивой монеты, этого «Жёра, вийди с мора», по всему бывшему СССР?».

Мы таки виноваты, но только в том, что слишком долго молчали, десятилетиями проявляя такт и гостеприимство, позволяя при этом гражданам других городов и стран регулярно демонстрировать свои глубокие знания по поводу нашего родного языка, безнаказанно именовать его «препротивным» и постоянно перекривливать (есть и такое одесское слово) наш акцент.  Представляю, что бы началось в Москве, если бы мы стали регулярно высказывать свое мнение по поводу «великого и могучего» языка, а одессит Станислав Говорухин, снимая «Место встречи изменить нельзя» на Одесской киностудии, благостно кивал бы головой актеру, произносящему перед камерой нечто вроде: «Да ты чё, Шаарапов?». Поверьте на слово, легко и мгновенно узнаваемый акцент россиян нам также кажется экзотикой.

 В раз отличие от московской критикессы мадам Галиной, в жизни не слышал в Одессе выражения «Жёра, вийди с мора», распространенного, в том числе и по моей вине, по всему бывшему СССР. В два отличие от растиражированной во многих произведениях одесского фольклора крылатой фразы «Жёра, подержи мой макинтош». Зато многократно слышал наше знаменитое «Бора, вийди с мора». То есть фразу, которую преподносят туристам и спэциалистам-лингвистам в качестве характерного образчика одесской речи. Типа означающую «Боря, перекрати талапаться (калапуцкаться) у море». Почему нет? Ведь еще Паустовский в повести «Время больших ожиданий» поведал: старики во все горло рекламировали одесскую газету «Моряк» исключительно как «газету «Морак».

Еще шпингалетом мне не раз приходилось ждать у осеннего моря золотой в это время рыбацкой погоды и, согласно старинной одесской традиции, произносить: «Бора, вийди с мора!». Бора обычно прекращал свою бурную деятельность через два-три дня, и тогда начиналась самая настоящая ноябрьская жара, только успевай заряжать самоловы фириной. «Бора», именно это название получил первый ракетный корабль Черноморского флота на воздушной подушке, который даже при пяти баллах  развивает скорость более сорока узлов. При скоростных характеристиках  этого корабля ему не страшны ни торпеды, ни самонаводящиеся ракеты. Не удивительно, что корабль назвали в честь боры: северо-восточного черноморского ветра, идущего в наш берег со скоростью до шестидесяти метров в секунду. Бора – это вам не его ласковый коллега по бесклевью молдаван, это всерьез и надолго.

Среди известной одесской песни, фрагмент которой процитировала знаток темы мадам Галина в своей знаменательной статье, есть и куплет, посвященный шпильману Гольдштейну, который после победы на Всемирном конкурсе скрипачей в пятнадцатилетнем возрасте был приглашен в Москву. «Пример для всем актерам и актрисам Гольдштейна Буси, как маяк стоит. Пускай теперь он пишется «Борисом», но он же настоящий одессит». Выше мне приходилось писать, что у нас даже имеются собственные имена собственные, и Борис, наряду со Львом или Леонидом, исключения не составляет. «Бора» и «Буся» – таки две большие разницы.

Так и кто после этого на самом деле распространяет те самые «фальшивые монеты» под маркой «Боры» в виде «Жёры» и в который по счету раз гонит протухшую пену вековой свежести за «неправильную одесскую речь»? При всем том почему-то ни один из российских грамотеев-просветителей не обращает внимания на то, что их сограждане ныне говорят исключительно на наш древний манер: «Дамы и господа!». Да если бы такое обращение услышали их московские прадеды, у тех бы глаза на затылок выскочили и уши отвяли. Зато по поводу «неправильностей» одесского языка охочих потерендеть обратно развелось столько, с понтом старый одесский гэц, покинув родные пенаты, круглосуточно не устает кусать всех подряд за рабочие места. Так и хочется предупредить иногородних граждан: не приобретайте за пределами Одессы знаний о ее языке и американские доллары турецкого производства. В нашем Городе этого добра тоже навалом.  В том числе – фальшивок под маркой одесского языка, которые штампуют два придурка в три ряда, то есть издательство «Оптимум» в полном составе.

  И флаг в руки тому московскому «Знамени», с его «вполне мифической квазибабелевской экзотикой», тем более что некогда исключительно одесскоязычная фраза «флаг вам в руки» уже в полный рост используется москвичами. Наряду «с вырванными годами», которые, с языками наперевес, не устают устраивать одесситам по поводу их родной речи чужеземные талмудоиды с их на хап-геволт знанием темы. Как бы между прочим, кроме десятка книг на одесском языке, я написал куда больше книг на языке русском, некоторые из них издавались за рубежом, в частности, в Москве с ее мавзолейной экзотикой, где я имел видеть того вечно живого Ленина таки да в гробу.

Торчащим на «одесском языке произведений Бабеля» делаю презент. Словосочетание «одесские рассказы» переводится на русский язык как «неправдоподобные одесские слухи» или «типично одесская сплетня», ибо одесское слово «рассказ» имеет совершенно иное значение, нежели его русскоязычный аналог. Думаю, после такого объяснения нет смысла переводить на русский язык крылатую одесскую фразу «Рассказ номер раз». Характерный пример того рассказа: «Я отведал мадам Галину», что переводится на русский язык как «Я нанес визит мадам Галиной».

Российские лингвисты, даже не из числа тех, кто считает «смитьё» словом из лексикона преступного мира, нередко исполняют почти работу артели «Напрасный труд», составляя комментарии к произведениям одесских писателей, доставшихся России в качестве классического наследия советской литературы. Без знания несуществующего с их точки зрения одесского языка невозможно не то, что понять истинный смысл завуалированных строк, но и такую, к примеру, элементарщину, как давным-давно ставшее хрестоматийным в качестве образчика одесской речи высказывание за Беню Крика, который говорил мало, но смачно. Вот это самое «смачно» означает не просто «вкусно» в переносном смысле слова. Любой человек, знающий одесский язык, подтвердит: «смачно» – это куда вкуснее, чем вкусно. То есть Беня слыл златоустом даже в самой Одессе, где каждый таки умел сказать.     

Как только на вас, открываю страшную непонятку, уже второй век неподвластную чужеземным мудрецам. На самом деле одесский язык – это не лежащее на поверхности «Ви с-под мине шёто-то хочите?» или «На шару и уксус сладкий», а истинный смысл не вызывающей никаких эмоций вроде бы русскоязычной фразы, где и близко нет не то, что всяких-разных «хевр» и «шмуглеров», но даже чересчур двусмысленного «фармазона». Все знают, что Остап Бендер был сыном турецкоподданного. И кто обращает на это внимание? Равно, как и на наличие  пишущей машинки с турецким акцентом в конторе «Рога и копыта».

Даю наколку: как следует из слов самого Бендера, он – сын лашмана. Папа Бендера был не государственным крестьянином-лесозаготовителем, и не татарином, а лашманом в одесскоязычном смысле слова. Даю вторую наколку: именно одесское слово «лашман», искаженное деловыми  в «лахмана», не случайно, а по некоей аналогии, обрело в блатном жаргоне значение «прощение долга». Даю третью наколку: в одесском языке есть крылатая фраза «Что это за турок?» и фразеологизм «турок».

Умному достаточно, а потому предлагаю российским лингвистам, регулярно дополняющих тома Бабеля и иных одесских писателей своими обильными комментариями, пояснить читателям за жгучую семейную тайну Остапа Бендера. А заодно самим узнать: упомянутая пишущая машинка с турецким акцентом стала основной причиной эмиграции в Москву не только создателей «Золотого теленка». Как бы между прочим, написанная мною чуть ранее фраза: «…где я имел видеть того вечно живого Ленина таки да в гробу» переводится с одесского на русский язык как «у меня не возникло и малейшего желания толпиться в очереди к Мавзолею, лишь бы получить возможность увидеть лежащую в нем достопримечательность, которая меня совершенно не интересует».    

Писатель, журналист и переводчик Владимир Жаботинский в 1930 году написал статью «Моя столица», которую мне удалось разыскать не без помощи немецких товарищей  лишь в нынешнем году. Статья завершается так: «…теперь, говорят, нет больше никакого города – трактором от Куликова поля до Ланжерона проволокли борону, а комья потом посыпали солью. Жаль…».  Прекрасно понимаю, что имел в виду одессит Жаботинский, который не дожил всего восьми лет до того времени, когда на земле, некогда пропаханной и просоленной римлянами, возродилось страна, о которой он мечтал. А вместе с ней возродился и считавшийся мертвым язык этой страны. И хотя прах Владимира Жаботинского имели перевезти на его, как принято считать, историческую родину, твердо знаю: его историческая родина – Город.

Если большевики, по словам  современника моего дедушки Ленина, пытались превратить Одессу  «в южную Калугу», то ныне, как писал не один одесский журналист, самый уникальный город в мире пытаются сделать пригородом Большой Булдынки. Советы не смогли, и эти переодетые патриёты сумеют только в лужу пернуть и той самой соли нам на хвост насыпать. Как бы ни старались отторгнутые благодатной одесской почвой перекати-поле в очередной раз перепахать тракторами почву моего Города и выкорчевать память вместе с булыжниками мостовой, которую как один из символов Одессы закрывали своими телами наши победившие нацистскую сволочь отцы. А в сорок пятом, вернувшись к себе домой, они становились на колени и целовали воспетые в песне огненных лет «родные камни мостовой». Те самые некогда привезенные из Италии нашими предками камни, которые в нынешние дни сгребают бульдозерами и куда-то увозят. Говорят, один такой булыжник стоит более пяти евро, а в освобожденной от фашизма нашими отцами и дедами просвещенной Европе к ним имеют таки сильный интерес. Камни можно продать, можно с умным видом на язык шпаклевать очередные фуфлыжные учебники по очередной с понтом истории, а еще можно гопки прыгать. Потому что подлинная Одесса – это не «чтоб я так был здоров!», не булыжники, не самое синее в мире море, не Дюк и не люк. И пока на планете останется хоть один человек с одесским сердцем и Городом в душе – не дождетесь!

Сейчас очень многие мои современники вздыхают, что Одесса уже не та, что от нее осталось одно название, а почти все коренные одесситы давно пребывают за бугром. Таки да. Но разве они застали ту Одессу, по которой рвал себе сердце Жаботинский? Ту Одессу, тот, как тогда говорили, юг, который в двадцатые годы прошлого века потерял сто тысяч жителей вследствие «отъезда наиболее энергического (так и написано в одесском справочнике – авт.) населения на север»? Сам же Жаботинский был еще пацаном, когда к столетию Города выпустили книгу воспоминаний одесских старожилов. И каждый из них вздыхал по той утраченной уникальной Одессе, от которой почти ничего не осталось, и которую уже не застал автор романа «Пятеро».

Когда говорят, что одесского языка уже нет, я вспоминаю, на каком ныне мертвом одесском языке говорили наши предки в девятнадцатом веке, и мне делается хорошо смешно. Одесский язык не только таки есть, он продолжает развиваться и в нынешнем столетии, ибо традиционно во все времена «уже далеко не ТА Одесса» постоянно порождает новые слова и фразеологизмы. Стоило только птенцам гнезда Кучмова устроить майдан-шоу, как тут же  в одесский язык вошло выражение «Апельсиновая роща» в качестве синонима Киева. А словом «дебилдинги» одесситы принялись величать некоторые «новострои», то есть современные здания, разрушающие архитектурный стиль старой Одессы.

Если в двадцатые годы прошлого века  в Городе было немало «женихов с голубыми яйцами», то ныне здесь выкристаллизовались «быдло-дворяне» (в переводе на русский язык – из деревенской грязи в одесские князи; нувориши). Современным синонимом нашего старинного слова «толчок», он же «туча», стал «седьмой километр». Условные единицы не без веских оснований именовали  «уголовными единицами». Пункт обмена валют – «сливарня». На основе старинного одесского выражения «делать морду» родился «мордодел», то бишь «имиджмейкер». Новоявленные рантье не существуют за счет вложенных в акции или банки средств, а «сидят на вэлфере». Подпольный конвертационный пункт перестал именоваться «ямой» и превратился в «прачечную» после того, как «Ямой» одесситы принялись называть местный автобазар.

Реалии 21 века породили и новую одесскую поговорку, которая, наряду с теми дебилдингами-мордоделами, гуляет по средствам массовой информации – «Кто больше Бендер, того и тендер». И вся Одесса изо дня в день вот уже как полгода бакланит за застройку исключительно «склонов». Ни разу не слышал, чтобы эти самые «склоны», подобно пресловутым «чикаловским курсам», кто-то хоть раз назвал длинным и нудным русскоязычным синонимом «городская парковая зона вдоль морского побережья». Не знаю, попало ли в русский язык уже относительно новое одесское выражение «дебильник». Если пока нет, то ничего страшного, ведь в свое время такое диковинное слово одесского языка как «телефон» очень быстро прижилось в Москве, а затем наше лаконичное «алло» навсегда вытеснило из русского языка пресловутую «барышню-телефонистку».

Словом, все течет, но ничего не меняется. «Не для вас, а для тех, кто вам дорог» – рекламный лозунг похоронного бюро. «Изготовление бронебойных дверей и сейфов», «Цены ниже рыночных», «Эксклюзивная продажа комнаты в коммуне», «Продается не совсем дорого эксклюзивная трехкомнатная квартира на Дерибасовской с евроремонтом и престижными соседями». Что тогда говорить за остальные одесские рекламы типа «Юная девушка с ненормальными эротическими фантазиями ищет щедрого спонсора», если одна серьезная государственная контора на Льва Толстого улице, согласно вывешенного напротив ее двери объявления, обеспечивает не только регистрацию, но и «ликвидацию предприятий и частных предпринимателей». «Не город, а сплошной анекдот», – написала по поводу одесских лингвистических изысков мадам Тэффи почти сто лет назад. И что мы имеем сегодня, кроме того, к чему давно привыкли?

Такие слова одесского языка как «Шара», «Обожамчик» и «О!» – названия обувного, продуктового и электротоварного магазинов, над совсем не левым цехом красуется вывеска «Швейка», а рыбный ряд Привоза увенчан плакатом «Дешевле только в море!». В проходе (подворотне) под моим домом на Княжеской улице вывешена табличка «Просьба в арке не курить». Над уличным поредевшим цветочным газоном висит объявление «Господа, если вам надо цветы, так пусть их вам уже принесут». Или нынешняя Одесса не продолжает производить хохмы, как давно привыкла, чему масса иных примеров по всему Городу, в том числе, магазин «КГБ» и бар под вывеской «Полный барсук» (полный бар сук)?

29 апреля 2008 года. Вечером включаю телевизор, на одном из одесских телеканалов идет политико-аналитическая передача, во время которой звучит: «маргинальный идиЁт», «понты колотят», «идет на цырлочках». И что вы мне на это имеете сказать? Одессу и ее специфику хоронили еще при моих прапрадедушках, а также при их детях, внуках и правнуках, а она себе живет дальше и в антон не дует. Не верите? Перед тем, как я врубил телевизор, моя собака водила меня дышать воздухом. Иду мимо офиса на Кузнечной улице, молоденькие  девочки перекуривают. «Ша! – говорит одна из них подружке. – Дешевле для здоровья не знать за эти мансы». Я очень себе спокойно иду дальше по жизни, потому что знаю: пройдет время, Жлобоград прорастет очередным Пале-Роялем, и следующие поколения одесситов станут высказываться с помощью новых слов их родного языка, за которые мы сегодня не имеем даже подозревать, и будут они вздыхать, что их Одесса – это не уже Одесса, а всего лишь бледная копия той легендарной Одессы конца двадцатого века…