«Самые смешные рассказы»

Самые смешные рассказы

Содержание:

Предисловие

Игорь АЛЕКСЕЕВ

Признание в любви

Прощеное воскресенье

Крокодиловы слезы

А ля гер ком а ля гер

Любовь — не повод для знакомства

Аркадий АРКАНОВ

Очень крепкое здоровье императора Бляма

Брюки из лавсана

Игра по переписке

Нестор БЕГЕМОТОВ

Первая книжка

Поломка космического корабля в пустынях Марса

Собрание акционеров

Натуральная свадьба

Владимир БЫЧКОВ

Матрена

Новости о старости

Виктор ВЕСЕЛОВ

Благотворное влияние

Недолгое счастье

Владимир ВЕСТЕР

Встреча

На заводе

Александр ГАЛАГАНОВ

Купите гробик

Дневник олигарха

Веселин ГЕОРГИЕВ

Зубодер

Русская баня

В морском казино

С первого взгляда

Олег ГОНОЗОВ

Оборотни

Письмо китайскому рабочему

В день рождения

Эдуард ДВОРКИН

Попутчик

Первым делом — самолет ты!

Муж

Елена ЕВСТИГНЕЕВА

Шедевр

Инь и Ян

Год Крысы

Арсен ЕГИЯНЦ

Сосиски

Валерий ЕГИЯНЦ

Гром и молния!

АОЗТ «Лапы и хвост»

Съемки первой брачной ночи

Сергей ЖБАНКОВ

Двести тысяч

Настоящий секс

Прыжок с моста

Михаил ЗАДОРНОВ

Мы открылись!

Новослов

Всюду наши!

Во имя харда, винды и святого модератора!

Вадим ЗВЕРЕВ

Простая история

Аркадий ИНИН

Мы выше этого

Книга

Печальная повесть

Считать недействительной

История с грамматикой

Игорь ИРТЕНЬЕВ

Про Колю и его маму

Михаил КАЗОВСКИЙ

На ху ху

О, Елкин!

Артур КАНГИН

Претендент на престол

Перелетные бабки

Тамара КЛЕЙМАН

Урод

Комната смеха

Виктор КОКЛЮШКИН

Сильная рука

Переворот

Автоответчик

Взятка

Ракета

Сергей КОНДРАТЬЕВ

Памятник

Трезвый муж

Владимир КОРКУНОВ

Седьмой этаж

Евгений КОРЯГИН

Ох уж эти женщины!

Профи

Александр КОСТЮШИН

Лепота

Портрет современника

Скрипка Страдивари

Лев КОТЮКОВ

Рассказы о моем друге Цейхановиче

Святослав ЛОГИНОВ

Зайка

Сергей ЛУЗАН

Уик-энд по-датски

Евгений ЛУКИН

Дело прошлое

Антон МАКУНИ

Вечный двигатель

На рыбалку!

Трудный эпизод

Всухую!

Валерий МАЛЬЧЕВ

Любовь и ненависть

Русские народные обычаи

Андрей МУРАЙ

Сочинение

Демонстрация

Кунсткамера

Евгений ОБУХОВ

Старый Пигмалион

Прямо на рояле

Девки

Тлим и грозим

Жена плотника

Николай ПЕРЕЯСЛОВ

Несерьезные записи

Виктор ПЛОТИЦЫН

Делать газету

Все у нас получится

Геннадий ПОПОВ

Андрюша

Как просыпаться после вчерашнего

Володарский

Марк РОЗОВСКИЙ

Оазис

Инна САВЕЛЬЕВА

Новое слово

Лучший друг — учитель

Рубашка

Сергей СИДОРОВ

Пьянству — бой!

Рызылыцыы

Валерий СОКОЛОВ

Бомба

Надо менять!

Хохочущая Россия

Алексей ТАРАКАНОВ

Немного о грустном

Евгений ТАРАСОВ

Изобретатель

Временные трудности

Бег по кругу

Анатолий ТРУШКИН

Голос совести

Положение в стране

Золотые руки

Народ и интеллигенция

Дикий человек

Наталья ХОЗЯИНОВА

О крышах

Исключительный мужчина

Александр ХОРТ

Частный детектив

Четырнадцатый слева

Стас ЯНКОВСКИЙ

Каменный век

Андрей ЯХОНТОВ

Гумно

Жито

Не судьба

Пистолет, автомат, граната и стакан минеральной

Предисловие

О природе юмора написаны целые трактаты. Однако длинное предисловие в этой книге оказалось бы самой неудачной шуткой. Мы скажем коротко: здесь собраны лучшие произведения российских авторов, давно и успешно работающих на ниве сатиры и юмора.

Имена одних, например Семена Альтова, Аркадия Арка-нова, Михаила Задорнова, Аркадия Инина, Виктора Коклюш-кина, Анатолия Трушкина, Андрея Яхонтова, прекрасно известны любителям остроумия. Другие авторы сборника лишь примериваются к званию классика жанра. Но объединяет все рассказы главное — они ни в коей мере не относятся к жанру скучному и, собранные под одной обложкой, дают яркую картину современной отечественной юмористики. А также помогают читателю точно следовать утверждению С. Смайлса: «Главный секрет сохранения веселости состоит в том, чтобы не позволять мелочам тревожить нас и вместе с тем ценить те маленькие радости, которые выпадают на нашу долю».

Мы надеемся, что чтение лучших юмористических рассказов России надолго сохранит веселое настроение и подарит читателям большие радости. Это необходимо в любой ситуации. Ведь, как известно, мир выжил, потому что смеялся.

Перенося тематику, настрой и многогранность этих рассказов на реалии современной жизни, можно лишь согласиться с замечательными словами Михаила Светлова: «Улыбки и шутки должны пронизывать серьезность, как лавсан шерстяную ткань. Тогда человеческие отношения не будут мяться».

Составители

Игорь АЛЕКСЕЕВ

Признание в любви (обращение к народу)

Люди! Граждане! Человеки! Я люблю вас! Да, да, люблю! Искренне и беззаветно. Всеми фибрами своей души. Ведь вас просто невозможно не любить. Вы такие разные, неповторимые. Все вы, окружающие меня, бесконечно мне дороги. Со всеми вашими пороками и недостатками.

Вы грубите — я вас обожаю. Вы строите козни — я вас боготворю! Вы обсчитываете, обвешиваете, обманываете? Ну и что? Зато все это делается с таким талантом и выдумкой, что душа переполняется гордостью за вас, милые мои. Вы плюете из окна проезжающего автомобиля и попадаете мне на штанину? А я знаю, что птицы поступают гораздо хуже. Вы наступаете мне на ботинки? Неловким движением обрываете мне пуговицы на рубашке? Красите скамейки, на которые я опрометчиво присаживаюсь? Однако вы и не подозреваете о том, что лишний раз даете мне повод порадовать себя обновкой.

А наблюдая за тем, какие неудобства приходится мне испытывать в переполненном вагоне метро или салоне автобуса, вы настоятельно рекомендуете мне ездить в такси, проявляя тем самым поистине отеческую заботу. А когда я по ошибке набираю не тот телефонный номер, вы, желая сэкономить мое драгоценное время, не впадаете в долгие объяснения, а элегантно бросаете трубку.

Вы нищенствуете? Просите помочь меня деньгами на лечение, на покупку протезов, на билет в обратный конец? Или, дыша мне в нос перегаром, убеждаете меня, что голодны, и просите дать тех же денег исключительно на пропитание? Я никогда не упускаю случая положить в протянутую руку монетку-другую. Тем более что после очередной деноминации у меня их скопилось несметное количество.

Иногда вы обрываете мой сон своими поздними шумными застольями? А мне все равно радостно за вас. И за себя в том числе. Вы не представляете, какой полет фантазии я испытываю, поглощая издаваемые вами звуки.

Во дворе и на работе вы распускаете всевозможные слухи и сплетни. Но, выдавая желаемое за действительное, вы на многое открываете мне глаза. Вообще я ценю каждое сказанное вам» слово. Знали бы вы, сколь велико удовольствие общаться с вами! В общем, одним своим существованием вы подталкиваете меня к новым достижениям. Без вас бы я не смог стать тем, кем стал. За что я вам от души благодарен!

Так будьте же вы счастливы, умницы вы этакие! И храни вас Господь!

Прошеное Воскресенье

И угораздило же Колпакова попросить прощения у жены. Ну, день такой. Все просят. Он раньше этого не делал, а тут вдруг поддался соблазну.

— Прости, — говорит, — меня, Марин.

— За что? — округлила глазки супруга.

— А, за все! — весело гоготнул Колпаков.

— Так, так… — заинтересовалась жена, уперев руки в боки. — А ну-ка с этого места поподробней.

— Да ты че, Марин? Сегодня ж прощеное воскресенье! Все друг у друга прощения просят.

— Дак ты ж раньше никогда не просил…

— Ну, как-то все не получалось…

— Так! Понятно. Не получалось, говоришь? Да скажи просто — не за что было. А теперь вину за собой почуял?

— Да какая вина? Чист я перед тобой!

— Тогда почему извиняешься?

— Я ж объясняю — день такой! Старая русская традиция.

— Да ты нарочно ждал этого дня, чтоб грехи свои замолить! Нашкодил, а теперь прощения просишь! Так! Кто она?

— Ты о ком?

— Сам знаешь!

— Понятия не имею.

— Та, которой ты предпочел меня — свою законную супругу.

— Да будет тебе! Никому я тебя не прочел… не предпочел… Фу ты, черт! Язык уже заплетается. Может хватит, а?

— Нет, не хватит! О детях бы подумал!

— Да при чем здесь дети? Я ни в чем не виноват!

— Тогда почему извиняешься?

— Я ж говорю — все сегодня… Вот и я решил…

— Ах, все?! А если все начнут биться головой о стену? Ты тоже начнешь?

Внезапно зазвонил телефон. Колпаков пулей бросился к аппарату, дабы прервать затянувшийся диалог. В трубке он услышал до боли знакомый тещин голос:

— Здравствуй, дорогой зятек!

— Здравствуйте, мама… — сдавленно пролепетал Колпаков.

— Прости меня! — скорбным тоном вещала мать жены.

— За что? — на автомате выпалил Колпаков.

— За все! — продолжала теща.

— Не прощу!!! — яростно прошипел он и бросил трубку.

Крокодиловы слезы

В этот день слесаря Дерябина механик участка направил на помощь сварщику, так как постоянный ассистент сварщика неожиданно занедужил. Их тандему было поручено покрывать металлическими листами крышу строящейся бытовки, и Дерябину в этом ответственном деле отводилась сугубо вспомогательная роль.

Работа была несложная. Он фиксировал лист, пока сварщик в нескольких точках прихватывал его электродом. Затем сварщик брался проваривать шов, а у Дерябина наступала вынужденная передышка.

В эти моменты о работе Дерябин думал меньше всего. Его больше заботили события предстоящего дня, ибо на следующий день был назначен бракоразводный процесс, в котором он, как одна из сторон, должен был принимать самое непосредственное участие. Он мысленно прокручивал варианты возможного поворота событий, произносил про себя наиболее вероятные реплики.

День пролетел незаметно, и, переодевшись в чистую одежду, Дерябин благополучно убыл домой. Наутро он проснулся со странным ощущением дискомфорта. В глазах его рябило. Он начал было растирать их руками, что обычно делает большинство людей по утрам, но ощущение рези усилилось, и глаза непроизвольно начали увлажняться.

Он пошел в ванную комнату и посмотрел на себя в зеркало. Вид человека, представшего перед ним в зеркальном отражении, был довольно жалок. Верхние и нижние веки воспалились. Только тогда он сообразил, что это последствия вчерашней работы. Такой эффект в народе называется «поймать зайчиков».

Заседание суда было назначено на 10 часов утра, и ему не оставалось ничего другого, как одеться в отутюженный с вечера костюм и выйти из дома в направлении автобусной остановки.

Когда он вошел в здание суда, все уже были в сборе, однако само заседание, как выяснилось, откладывалось. Потупив голову и сухо поприветствовав всех собравшихся, он примостился на стуле. Супруга как-то настороженно поглядывала в его сторону, а вездесущая теща не упустила момента и начала что-то энергично нашептывать ей на ухо.

Но вот наконец-то пригласили всех в зал. В качестве судьи перед собравшимися предстала дама бальзаковского возраста, с пронизывающим взглядом из-под узких очков.

Так как инициатором развода была супруга, то первый вопрос судьи был адресован именно ей. Она подтвердила твердость своего намерения. Следующий вопрос адресовался Дерябину. Ему хотелось быстрее покончить с этой утомительной процедурой, и, привстав со стула, он как можно бодрее сказал, что его желание также непоколебимо. Но так как по его лицу катились крупные слезы, судья вынуждена была повторить свой вопрос, а впоследствии и вовсе засомневалась в искренности Дерябина.

Все присутствующие обратили свои взоры в его сторону, и в их глазах читалось столько сочувствия, что у Дерябина невольно вырвался нервный смешок. Но это только подлило масла в огонь.

Рассмотрение дела о разводе было отложено на месяц. А на следующий день в квартире Дерябина раздался звонок. Звонила супруга с предложением попробовать начать жизнь с нуля, во имя их общего сына. Дерябин, поразмышляв некоторое время, согласился. Это был шанс восстановить семью.

А ля гер ком а ля гер

На войне, как на войне. На работу пробиваешься с боем. Причем нарываются все. Пытаешься войти в вагон — стена, непоколебимая твердь. Уперлись руками в поручни — и ни с места. Одни спины. Ну, нарываются! Хоть какую-нибудь бы точку опоры — бордюрный камень или упоры для ног, как у бегунов на старте. Так нет же — голый мрамор, не оттолкнуться. Благо находятся соратники, подхватывают и вносят в вагон. Чувствую их могучие руки каждым позвонком. И эти нарываются! Разворачиваюсь всем корпусом. Шапка набекрень. Напротив мужик подозрительно щурится. Ну, явно — или вор-карманник, или нарывается. Мысленно встаю в стойку, готовлюсь к удару. Сосредоточиться не дают. Второй слева протягивает руку к поручню — и как раз над моей головой. Явно нарывается! Ударом головой в локоть даю понять, что протестую. Получаю ответный, локтем по голове. Шапка слетает. Ухожу в глухую защиту. Заодно поднимаю шапку. Готовлюсь к атаке. Опять отвлекают. Кто-то отдавил ботинок. Ну, нарываются! На всякий случай пинаю по ногам всех окружающих. В рядах противника смятение и ропот. Победу необходимо закрепить… Не дают. Остановка. Народ хлынул к выходу. Плыву против течения. Бесполезно. Выносят.

Встречным потоком заносят обратно. Двери закрываются. Кто следующий? У мужика справа на плече сумка. Уперлась прямо в мой бок. Нарывается, гад! С непринужденным видом давлю на сумку. Под натиском противник оседает. Но, помогая себе руками, возвращает сумку в исходное положение. Отъявленный задира! Обрезать бы ремень, да нечем. А этот, впереди, свернув газету вчетверо, пытается читать. Тычет газетой в лицо безобидной старушки. Грех не заступиться. Ан нет, не такая уж она и безобидная — поднимает хай. Тоже нарывается! В конфликт не вступаю. Своих проблем по горло. Обступили со всех сторон. Нарываются уже все поголовно. Пулемет бы сейчас, всех бы покрошил. Объявляют мою остановку. Пора пробираться к выходу. Расставляю локти, чтобы жизнь малиной не казалась. У самого выхода получаю пинок под зад. Нарвался… Ну что ж, завтра продолжим.

Любовь не повод для знакомства

В подсобном помещении магазина продавщица Оля и ее новый ухажер Славик занимались любовью. Обеденный перерыв заканчивался. Издав финальный стон, продавщица сказала;

— Одевайся, Славик. Мне пора на рабочее место.

Славик оделся, сделал контрольный поцелуй в ее пухлые губки, и вышел. Оля привела себя в порядок, томно потянулась и направилась к прилавку.

Заняв место у кассы, она принялась восстанавливать потрепанный макияж, глядя на себя в маленькое зеркальце, прикрепленное к кассовой машине. К жизни ее вернул мужской голос:

— Девушка, почем ваша красота зря пропадает?

Перед ней стоял военный и мило улыбался.

— С чего вы взяли, что пропадает? — кокетливо отвечала она.

— Тогда давайте поспорим на 500 рублей, что я вас приглашу переночевать, а вы откажетесь?

Оле нравилось внимание мужчин, но она не переносила пошлости.

— Что вы себе позволяете? — наигранно возмутилась она.

— Ну, ладно. Не серчайте уж вы так. Вы очень симпатичная девушка, а симпатичных девушек, как известно, надо размножать. Вот скажите — у меня глаза красивые?

— Какое мне дело до ваших глаз?

— И все-таки?

— Ну, красивые, — смягчилась Ольга, вглядевшись в лицо назойливого клиента.

— Так вот, хотите у ваших детей будут такие же?

Ольга давно уяснила, что с подобными типами надо бороться при помощи их же оружия.

— И что вы предлагаете? — задала она провоцирующий вопрос.

— А что вы делаете сегодня вечером? — Клиент явно клюнул на удочку.

— В принципе, мне к трем часам к венерологу, а потом я свободна, — выпалила она.

В воздухе повисла пауза. Военный явно не ожидал такого поворота событий. Причем, глядя на серьезное выражение лица продавщицы, он не мог понять, шутит она или говорит правду.

— Пробейте мне батон белого, — выдавил неудачливый ловелас и в смущении начал удаляться.

Ольга проводила его внимательным взглядом и, только после того как горе-покупатель, озираясь, вышел из дверей магазина, озорно хихикнула:

— Тоже мне, донжуан!

Подошел следующий посетитель.

— Вам что, гражданин?

— В смысле? — не понял молодой человек.

— Ну, покупать-то будете чего?

— Да это же я, Славик! Ты че, с катушек съехала?

— Фу ты черт! Совсем заработалась.

Аркадий АРКАНОВ

Очень крепкое здоровье императора Бляма (Сказка-быль)

У императора Бляма было очень крепкое здоровье. Выходившая ежедневно императорская газета каждый раз сообщала об этом огромными буквами: «У императора Бляма и сегодня очень крепкое здоровье!»

И жители империи, встречаясь друг с другом в очередях за рисом, обменивались вместо приветствий бодрыми восклицаниями:

— Вы слышали радостную новость?! У императора Бляма и сегодня очень крепкое здоровье!

— Да-да-да! Я читал уже эту радостную новость в газете! У императора Бляма и сегодня очень крепкое здоровье!

— И вчера у императора Бляма было очень крепкое здоровье!

— Да-да-да! И вчера у императора Бляма было очень крепкое здоровье!

— Мой сын как узнал, что у императора Бляма и сегодня очень крепкое здоровье, так на радостях прямо взял и не пошел в школу!

— Да-да-да! Если бы у меня был сын, то и он, узнав, что у императора Бляма и сегодня очень крепкое здоровье так же

на радостях прямо взял бы и не пошел в школу!..

И, получив причитавшуюся порцию риса, жители империи расходились, вздыхая:

— Конечно, риса могло быть и больше, но разве это что-нибудь значит по сравнению с тем, что у императора Бляма и сегодня очень хорошее здоровье!..

…А между тем очень крепкое здоровье императора Бляма — вставляло желать лучшего. Даже был создан огромный научный Институт Крепкого Здоровья Императора Бляма. Институт имел, разумеется, несметное количество отделов. Отдел Мозга Императора Бляма, Отдел Правой Руки Императора Бляма, Отдел Левой Ноги Императора Бляма, Отдел Растительности Императора Бляма, Отдел Печени, Отдел Стула… Был даже один Отдел, назвать который своим именем было не совсем прилично. Поэтому он назывался под псевдонимом — Личный Отдел Императора Бляма…

И неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы сотрудник Отдела Левой Ноги не раздобыл где-то левым путем препарат, увеличивающий рост и силу мышечных волокон.

Это привело к тому, что Левая Нога Императора Бляма в короткий срок достигла неимоверных размеров и стала оказывать физическое и политическое давление на жизнь империи вообще. Все стало зависеть от прихоти Левой Ноги Императора Бляма, с которой он в силу ее размеров вставал каждое утро.

Сотрудники Отдела Левой Ноги стали получать по дополнительной унции риса, что привело к недовольству в других отделах.

Начались распри, мордобои и кровопролития. Сотрудникам того самого Личного Отдела удалось похитить пресловутый препарат силы и роста. В результате этого Личный Отдел Императора Бляма (вы только представьте себе) принял такие параметры, что даже Крепкое Здоровье Императора Бляма оказалось под угрозой.

Тем не менее жители империи, стоя в очередях за рисом, по-прежнему обсуждали радостные газетные сообщения.

— Эй, уважаемый! Вы что же это, изволите переться без очереди? Небось не читали, что у императора Бляма и сегодня очень крепкое здоровье?!

— Что-о? Да как вы смеете говорить мне такое?! Да я читал, что не только сегодня у императора Бляма очень крепкое здоровье, но и завтра у императора Бляма очень крепкое здоровье!..

— А я читал, что и послезавтра у императора Бляма очень крепкое здоровье!

— А я, что и послепослепослезавтра!!!

— А я, что и послепослепослепослезавтра!!!

Так они продлевали очень крепкое здоровье императора Бляма до десяти тысяч лет, и к этому моменту как раз подходила очередь за рисом…

И, получив по крохотной порции риса, жители империи расходились, вздыхая:

— Если бы не очень крепкое здоровье императора Бляма, то вообще можно было бы протянуть ноги…

А крепкое здоровье императора Бляма постепенно расшатывалось.

Возмущенные своим бесправным положением, сотрудники Отдела Печени перекрыли баррикадами все желчные протоки и стали угрожать немедленным и острым циррозом.

Отдел Почек был обвинен в неблагонадежности и замурован камнями и песком. Начались бесконечные острые приступы.

Артериальный Отдел, пользуясь широко разветвленной агентурной капиллярной сетью, стал оказывать на Отдел Мозга весьма повышенное давление. Назревал явный кризис.

Реакционно настроенные эскулапы настаивали на старинном, испытанном дедовском средстве — на обширном кровопускании…

Но уже ничто не смогло спасти очень крепкого здоровья Императора Бляма, в организме которого были нарушены разумные природные принципы динамического равновесия…

Потомки жителей империи спустя много-много лет недоуменно спрашивали друг друга:

— Как?! Неужели было когда-то такое время, когда у ИМПЕРАТОРА БЛЯМА БЫЛО ОЧЕНЬ КРЕПКОЕ ЗДОРОВЬЕ?

Им просто не верилось.

Брюки из лавсана (еще раз о посещаемости Земли представителями иных цивилизаций)

В очках внимательно выслушал потерпевшего и продолжал:

— Так вот. Вы, видите ли, до сих пор пребываете в состоянии транса по поводу того, что вам в ателье запороли брюки…

Из лавсана! — многозначительно поднял указательный палец потерпевший.

— Ну хорошо, — согласился в очках, — из лавсана. И это обстоятельство терзает вашу душу и не дает покоя. Сознание собственной правоты и невозможность доказать свою правоту в планетарном масштабе угнетает вас.

— Меня никто не угнетает! — предостерегающе произнес потерпевший. — Понятно?! Мне просто обидно!

— И я вас понимаю. Но теперь поймите, что мне, может быть, обидно вдвойне!

— Вам-то что обидно? Вам брюки не запарывали.

— Меня гнетет гипотеза…

— Вы что, опять про своих умников?

— Можно называть их как угодно, но то, что они на несколько порядков цивилизованнее нас, это определенно. Более того, именно они катализировали разумное начало на нашей планете! Кто они? Как они выглядели, мы пока не знаем. Ясно одно: после их вмешательства начал свое развитие homo sapiens.

— Минуточку! А куда вы денете Чарли Дарвина? — поинтересовался потерпевший. — Ведь он что требовал? Чтобы человек произошел от кого? А? Даже произносить-то противно. Вот вы сходите в зоопарк. Стыдно становится! Но ведь раз Дарвин сказал, то, уж извините, как говорится…

В очках оживился.

— Уважаемый! — сказал он. — Я не расхожусь с дарвинизмом. Но дарвинизм — это следствие, а моя гипотеза — причина!..

Он глотнул пива, поправил очки и продолжал:

— Так вот. Около двадцати тысяч лет назад инопланетные отловили несколько сот особей обезьян определенного вида и привили этим диким тварям «мыслящее вещество», преодолев, разумеется, барьер биологической несовместимости…

— Не говорите загадками, — сказал потерпевший. — Мозги, что ли, привили?

— Не совсем. Мозг есть у каждого живого существа — у кошки, у слона, у черепахи, у скунса. Однако он не несет мыслительной функции. А в мозг тех самых обезьян было вшито «мыслящее вещество», под влиянием которого те самые обезьяны начали изменяться. Подчеркиваю — только те самые! Не шимпанзе, не гориллы, не павианы, не макаки…

— Еще чего не хватало, — передернулся потерпевший.

— И это явилось началом эксперимента, который ведет Диссертант.

— Где? — спросил потерпевший.

— Где-то там. За пределами Вселенной. И возможно, тема его диссертации формулируется так: «Особенности развития

мыслительной функции под влиянием длительного воздействия «мыслящей субстанции», вшитой в переднюю часть мозга низко-организованных позвоночных в условиях пребывания в замкнутом пространстве, заполненном питательным бульоном».

— Каким еще бульоном? — спросил потерпевший.

— А почему нет? Вот, например, рыбы. Вы думаете, они сознают, что живут в воде? Нет. Для них вода — такая же прозрачная и легкая среда, как для нас воздух…

— Что ж это? — задумчиво произнес потерпевший. — Значит, все вокруг — бульон? И деньги — бульон, и жена — бульон, и пиво — бульон?..

— Нет, нет. Мы с вами, ваша жена, деньги, пиво, все, что мы производим, — это и есть развитие «мыслительной функции». Это опыт, который делается на нас. А пространство — это бульон. И все вместе помещается в гигантской колбе. Понимаете? В колбе с абсолютно прозрачными стенками. И нам, находящимся внутри пространства, Вселенная кажется бесконечной. Ибо даже если когда-нибудь мы и доберемся до одной из стенок, то мы заскользим по ее сферической прозрачной внутренней поверхности. Заметьте, что сказанное мною полностью гармонирует с модной теорией искривления пространства… А самое-то главное, дорогой друг, что за всем, что происходит в нашей колбе, идет постоянное наблюдение. Капнет, например. Диссертант щелочи — война. Добавит кислоты — мир. Подсолит немного — рост цен в Америке… А нам все кажется, что мы — пуп Вселенной, что от нас что-то зависит… Вот вы с женой ругаетесь?

— А как же, — сказал потерпевший.

— Так вот, замечали, что иногда утром встаете — и нет никакого желания ни драться с ней, ни ругаться.

— Бывает, — улыбнулся потерпевший.

— А иногда вдруг ни с того, ни с сего — дебош!

— А это значит, что на вас в данный момент и действует какая-нибудь щелочь…

— Это не от щелочи, — нахмурился потерпевший. — Она с нашим механиком встречается.

— Правильно! — оживился в очках. — А почему? Потому что наверняка испытывает на себе воздействие какого-нибудь ангидрида!

— Он не ангидрид! — рявкнул потерпевший. — Он негодяй! И щелочь здесь ни при чем! Что ж выходит, если я вам сейчас съезжу по очкам, это от щелочу?

— Нет. Это от хулиганства, — возразил в очках.

— То-то, — сказал потерпевший и с тоской добавил: — Теперь скажите мне: ведь если ваш этот… Диссертант за всем наблюдает, во все вмешивается, зачем ему, подлецу, понадобилось, чтобы мне брюки из лавсана запороли? Что я, в лавсановых штанах эксперимент ему испорчу?

— Вряд ли он замечает такие конкретные мелочи… Он замечает только отдельных личностей, достигших в своем развитии уровня выше среднего… Леонардо да Винчи, Евтушенко, Пеле…

— Еврюжихин тоже после Мексики прибавил, — сказал потерпевший.

— Вы когда-нибудь за чем-нибудь наблюдали? — спросил в очках.

— Наблюдал. Вон за той официанткой.

— Ну и что?

— Ничего. Крепенькая.

— А если бы она вам подмигнула, заметили бы?

— Еще бы!

— Вот так и Диссертант. Он наблюдает за колбой вообще. И только что-то из ряда вон выходящее может приковать его внимание…

— Нет, погодите! — Потерпевший стукнул кулаком по столу. — А то, что у нас на весь район нет ни одной химчистки?! Этого ваш умник тоже не замечает?! Или вот дом у нас новый сдали — третий месяц воды нет! Куда он смотрит? За что ему там деньги платят?..

— Не кипятитесь, — спокойно сказал в очках. — Цель его эксперимента — развитие мыслительной функции до понимания истины своего происхождения.

— Рыло ему начистить надо, вот что! — буркнул потерпевший. — Так я тоже могу наблюдать! Вот сяду и буду смотреть на солнце… Всходит — заходит, всходит — заходит… И что?

— А солнце, между прочим, — это гигантская спиртовка, пламенем которой Диссертант поддерживает среднюю температуру в колбе.

— Ну, черт с ним, — сказал потерпевший. — Даже если все, что вы говорите, — правда, ничего у него с нами не получится… Пьем мы много…

— Очень жаль, — задумчиво сказал в очках.

Но потерпевший уже похрапывал, уронив голову на грудь. В его дремлющем сознании возник полутемный кабинет… Диссертант обнимал Лаборантку. Она кокетливо отбивалась. В дальнем углу медленно вращалась большая колба, обогреваемая пламенем спиртовки. В колбе что-то все время булькало, урчало и перемешивалось.

— Зайчик, ты колючий, — увертывалась Лаборантка. В колбе что-то щелкнуло.

— Зайчик, отодвинь спиртовку. Будет перегрев…

Диссертант подошел к колбе и с ненавистью отодвинул от

нее спиртовку. «Опять перекипело!» — подумал потерпевший.

Зима в этом году выдалась на редкость теплой, и только в конце февраля вдруг резко ударили морозы.

Игра по переписке

Моим соперником в отборочном цикле шахматного первенства страны по переписке оказался волей жребия некий И.В. Тузиков из небольшого города Мухославска. Мне выпало играть белыми.

Первый ход, «d4», я сообщил ему в письме короткого содержания: «Ув. И.В. Мой первый ход — «d4». Сообщите свое имя и отчество. Меня же зовут Аркадий Михайлович». Ответный ход я получил через две с половиной недели: «Уважаемый Аркадий Михайлович. В ответ на ваш ход «d4» я играю «d5». Иван Васильевич. Но можете обращаться ко мне по имени, так как мне всего 20 лет».

«Здравствуйте, Ваня! — написал я ему — Играю «Кf3». Я тоже человек молодой. Можете называть меня Арканом». — Письмо от Вани пришло через четыре недели: «Аркан! Извини, что задержался с ответом. У меня был день рождения. Сам понимаешь. Познакомился с девушкой. Зовут Света. Сам понимаешь. Мой ход — «Кf6». Кстати, можешь ко мне тоже обращаться на «ты».

Я написал ему: «Ваня! Поздравляю тебя с прошедшим днем рождения. Желаю успехов в труде и личной жизни. Вместо подарка посылаю тебе мой ход «g3».

Ответ я получил через две недели: «Аркан! Здорово! Тут такое было! Получил я твое, письмо вечером, но ответить не смог, так как торопился на танцы. На танцах познакомился с Павлом. Он оказался мужем Светы. Так что это письмо пишет тебе под диктовку мой лечащий врач Эмма Саркисорна Сундукян. Она через два месяца будет в Москве. Достань ей к этому времени итальянские сапоги 37-го размера и поводи ее по театрам. Твой друг Ваня. Да! Чуть не забыл! Мой ответный ход «g6».

Я немедленно отправил ему письмо, в котором пожелал скорейшего выздоровления и сообщил, что играю «Сg2»…

Через два месяца в Москву приехала Эмма Саркисовна Сундукян. Она привезла очередной ход Вани — «е6», а я достал ей итальянские сапоги, походил с ней по театрам, познакомил с моей матерью и сделал предложение, о чем немедленно уведомил Ваню, добавив, что рокирую в короткую сторону.

Ответ от Вани пришел почему-то из Магадана, без обратного адреса и выглядел довольно странно. Почерк был корявым, с большим количеством ошибок: «Эй ты! Шахматист!.. Шел бы ты на «g8»! Объявляю тебе мат!..»

То, что он мне затем объявил, не входит ни в один из известных шахматных учебников.

Оскорбленный, я вложил в конверт полученную корреспонденцию, приписал, что продолжать партию с хулиганом не желаю, и отправил все по прежнему Ваниному адресу.

Через два дня пришло новое письмо от Вани: «Аркан! Мой ход— «Се7». Извини за задержку. Этот ход я написал тебе сразу в ответ на твою короткую рокировку, но отправить не успел, так как улетал в срочную командировку в Магадан. Письмо взял с собой, чтобы отправить оттуда. Но в Магадане за ужином я познакомился с одним типом, который украл у меня бумажник с деньгами, паспортом и письмом с твоим ходом. Поздравляю тебя с женитьбой. Сообщаю, что со Светой мы тоже расписались и ее бывший муж Павел был у нас свидетелем. С нетерпением жду ответного хода. Ваня».

Прочтя письмо, я тут же оценил трагизм ситуации, когда ничего не подозревающий Ваня ознакомится с малоизысканным сочинением, которое я ему переправил, и сделать уже ничего не мог. Вдогонку я послал ему пространное объяснение и сыграл конем с «b1» на «d2».

Через месяц я получил следующее послание: «Аркадий Михайлович! То, что вы живете в столице, еще не дает вам права оскорблять мою жену и меня глупыми выходками. Представьте себе, что Светлана первой прочла вашу весточку и заявила, что, если еще раз увидит в доме хотя б пешку, немедленно потребует развод. Не понимаю, что мы вам сделали плохого в дебюте. Только моя преданность шахматам заставляет меня продолжать игру и сделать короткую рокировку. Прошу отныне высылать мне ходы до востребования, если вы не хотите разрушить мою семью».

Приблизительно около года у нас ушло на выяснение отношений. К этому времени у меня родился сын.

Еще через семь лет, когда мы уже вышли из дебюта и я пожертвовал ему пешку, Ванина жена засекла его на почте, где он получал от меня очередной ход до востребования, после чего он попросил разрешения перейти на шифр. В последующие несколько лет мы обменивались интересными посланиями…

«Константин Тимофеевич переехал с Арбата, дом 1, в Борисоглебский переулок, дом 2 (что означало: «Крal Ь2»)», — писал я ему.

Он мне отвечал: «У нас в цирке сошла с ума одна, лошадь черной масти и прыгнула в третий ряд амфитеатра на четвертое место», — и я понимал, что конь его пошел на поле «d3»…

Через 23 года после начала партии он сообщил, что его дочь выходит замуж и на свадьбе у них будет лихтенбургская королева Жанетта VI. Я понял, что его ферзь перебрался на «е6», и написал ему, что в качестве свадебного подарка высылаю ему белого слона седьмым поездом в пятом вагоне.

В ответ я получил вежливое письмо от Светланы, в котором она просила слона на свадьбу не присылать, так как его держать негде, а лучше выслать его стоимость деньгами…

Мы стали брать тайм-ауты. Он — по причине хронической связки по вертикали «а» и гипертонии. Я — из-за сердечной недостаточности качества ввиду неудачной женитьбы сына…

Постепенно фигуры с нашей доски начали исчезать… В возникшем окончании у меня были сдвоенные внуки в ферзевом фланге, сто рублей пенсии и много других слабостей…

У него была сильная проходная внучка в центре, но это два инфаркта по большой диагонали…

На 83-м ходу он… взял очередной тайм-аут. И на этот раз навсегда. Последнее письмо я получил от его шестидесятилетней дочери: «Папа накануне просил написать вам, что предлагает ничью…» Я вынужден был согласиться, хотя, откровенно говоря, моя позиция к этому моменту уже тоже была безнадежной…

Нестор БЕГЕМОТОВ

Первая книжка

Для пишущего человека нет на свете ничего дороже, чем собственная книжка. Раньше ее выхода автор мог ждать десятилетиями, и не дождаться. Сейчас с этим стало попроще: занимай деньги да издавай все, что душе угодно, только потом уж не жалуйся, что тираж оказался больше, чем читателей.

Литератор Дамкин не пил несколько дней, подзанял у друзей денег, отобрал самые лучшие и, по его мнению, самые смешные рассказы и лично пару раз съездил в небольшое издательство, специализирующееся на выпуске визитных карточек и пригласительных билетов. Вскоре тираж в триста празднично пахнущих экземпляров был готов. Это была первая книжка, на титуле которой гордо значилось: «Литератор Дамкин. Самые смешные рассказы».

Неделю он развозил ее по книжным магазинам, а потом ездил по своим многочисленным друзьям и раздаривал свое детище с автографами: «На твердую память», «Для чтения во время дождя и дефолта», «Человеку, фамилия которого пишется с большой буквы!», и тому подобными, что Дамкин считал весьма остроумным.

Прошел почти месяц, но никто даже не обмолвился о своих впечатлениях от прочитанной книги. Дамкина это обстоятельство начинало смутно беспокоить, и тогда он решил лично собрать отзывы о труде всей своей жизни. Первым ему повстречался бизнесмен Клыков.

— Извини, Дамкин, времени не было ни минуты, — пожаловался бизнесмен. — Каждый день новые контракты, н любовницы словно с ума посходили. Через каждые пять минут перезванивают, с женой пообщаться не дают.

— Так ты совсем ничего не прочел? И даже рассказ на двадцатой странице?

— Я уже приступил к чтению, но тут неотложные дела помешали… По правде сказать, Дамкин, если у меня и появится время, я уж Лучше Пушкина почитаю. Я как-то классику больше люблю, ты только не обижайся.

— Я на классиков никогда не обижаюсь, — великодушно кивнул литератор Дамкин, хотя и усомнился в знакомстве с творчеством Пушкина бизнесмена Клыкова.

Следующим в списке шел художник Косорылов, пригласивший Дамкина к себе на шашлык.

— Прочитать все я пока не успел, — честно сообщил автору Косорылов, доставая книжку из-под дивана. — Да ты ведь знаешь, я не совсем читатель… Меня оформление издания больше волнует. Во-первых, цветовая гамма обложки никуда не годится. И в самой книге шрифт подобран неправильно. Смотри, какие некрасивые буквочки в твоих рассказах…

— Да это не важно! Рассказы-то тебе понравились? И как тебе рассказ на двадцать восьмой странице?

— Ты знаешь, — задумчиво засопел художник Косорылов, — рассказы я пока не читал. Книжка так плохо издана, что к чтению трудно подступиться. Пойми меня правильно, Дамкин, я вовсе не хочу тебя обидеть. Я просто по-дружески тебе говорю, какое впечатление она будет на читателя производить…

Дамкин вздохнул, пожал честную руку Косорылова и, отведав шашлык, поехал в гости к программисту Мармеладову, который, как никто другой, все зти годы терпеливо следил за его творчеством.

— С книжкой просто беда, — грустно поведал программист Мармеладов. — Принес ее для ознакомления на работу, а там программист Мастюлькин взял ее почитать в туалет и не вернул. Ты ведь знаешь, какой он неряшливый!

— Еще бы! Только зачем надо было давать ему мою книжку?

— Я хотел, чтобы у нее было как можно больше читателей, — обидчиво поджал губы программист. — Ты только не подумай, Дамкин, что я над тобой издеваюсь, но нет ли у тебя еще одного экземпляра?..

Обещав подумать и душевно простившись с доброжелательным программистом, Дамкин в преотличном настроении вернулся домой. Все получилось просто великолепно! Никто из его друзей опять ничего не заметил!

Дамкин и раньше был убежден, что они не читают его рассказов, поэтому смело написал о своих друзьях веселые гадости из реальной жизни. И смешную историю о том, как программист Мармеладов по ошибке заперся в женском туалете и никак не хотел оттуда выходить. И о том, как бизнесмен Клыков познакомился в ресторане с неотразимой блондинкой и чуть было не женился — хорошо вовремя вспомнил, что уже удачно женат. И о том, как художник Косорылов, будучи в состоянии острого алкогольного опьянения, замалевал один из своих самых лучших шедевров, а потом несколько дней не мог его отыскать…

Зато все остальные читатели, которые не имели чести называть Дамкина своим другом, от его шедевров были, как всегда, в полном восторге!

Поломка космического корабля в пустынях Марса

Я встретился с Катей, чтобы выпить кофе. Она была такой кареглазой, такой длинноногой, такой доверчивой! Она мне и говорит:

— Ты знаешь, а Дашевский недавно летал на Марс! Он мне сам рассказывал, там такое было, такое было! У него там корабль сломался, он пошел по пескам, искал, искал, ничего не нашел… Теперь сидит дома, скучает…

— А как же он до Земли-то добрался, если у него корабль был сломан? — скептически улыбаясь, спрашиваю я.

— Хм… Ты знаешь, я только сегодня как раз об этом подумала. Как же это он до дома-то долетел? Надо было его спросить… Может, врет он все, как ты считаешь?

Я пожал плечами. Конечно, Дашевский не врун. Но с поворотами сюжета у него всегда были проблемы.

— Он просто не хотел тебе всего рассказывать, — наконец отвечаю я Кате. — Дело в том, что его корабль приземлился возле моего звездолета, и когда, выпив ксфе, я пошел прогуляться по марсианским пескам, я увидел бедного Дашевского. Его скафандр был обгрызан марсианскими крысами, и он производил весьма жалкое впечатление. Едва живой, он лежал, уткнувшись головой в заброшенный колодец… И знаешь что, этот Дашевский ужасно тяжелый, наверное, много ест. Я просто измучился, пока тащил его к своему звездолету…

Катя слушала меня, открыв рот. Я снова был ее кумиром, а облик бездарного литератора Дашевского был в очередной раз посрамлен и развенчан.

Неудивительно, что первые дети у нее были от меня.

Собрание акционеров

В арендованном актовом зале на триста мест собралось восемьсот взволнованных акционеров. Пустая сцена, трибуна с микрофоном. Из-за кулис появляется невзрачная личность с «Неуловимыми чертами лица.

— Господа, попрошу соблюдать тишину!.. Собрание акционеров корпорации «Вложения» позвольте считать открытым! На повестке дня один вопрос: «О выплате диви-дендов»! Сейчас перед вами покажется человек, встретиться с которым вы мечтали долгих четыре года… Итак, слово имеет председатель нашего правления — Афанасий Семенович Заглотов!!

Буря восторга в переполненном зале. Акционеры достают из потаенных мест затертые акции и с восторгом смотрят в Сторону сцены. Невзрачная личность присаживается на стульчик возле кулис и затихает.

К трибуне стремительно выходит Заглотов, жадно пьет из принесенного с собой графина. С достоинством осматривает зал, после чего достает из карманов шикарного костюма пару сотовых телефонов и демократично их отключает.

— Господа! Мы собрались здесь в трудную минуту, и я рад, что все вы откликнулись на наше предложение о встрече… «Почему мы наконец-то здесь?» — спрашиваете вы себя. И я вам отвечу: «Наступило для этого время!»

Восторг в глазах столпившихся акционеров.

— Да, господа! Тяжелые времена наступили для нашей корпорации «Вложения». И раньше у нас были проблемы, но мы всегда находили верное решение. Как говорят в народе: глаза боятся, а руки все равно загребают!.. Но на этот раз вы должны разделить ответственность вместе с нами!

Озадаченный шелест в зале.

— Господа! Мне трудно говорить об этом вслух. Мы привыкли все делать впотьмах и втихую. Но теперь уж ничего не поделаешь!..

Шорох недоумения среди акционеров.

— Господа! Вкладывая нем альте деньги в деятельность нашей корпорации, мы всегда надеялись на лучшее. Но, по-хорошему, все хорошее рано или поздно кончается… На этот раз у нас кончились ваши деньги!..

Стон изумления среди собравшихся.

— Господа! Все эти годы наши сограждане испытывали нужду и голод. Мы не хотели обращать на это ни малейшего внимания. Но вот и для нас наступили тяжелые времена… Я думаю, что это честно. Мы должны были слиться со своим народом! Стать такими же нищими и обездоленными!..

Половина акционеров в зале теряют сознание и способности думать.

— Господа! Часто приходится принимать такие решения, которые принимаешь не часто… Выбора у нас нет. Вдали маячит мрачное и беспросветное будущее… Позади — темное прошлое. Нам не на кого надеяться. Правительство меняется с такой скоростью, что не успеваешь составить даже фоторобот… А наша законодательная власть? Внимательно вглядитесь в эти лица… Это самые настоящие отпетые рожи!

Броуновское движение среди собравшихся.

— Господа! Так уж заведено: кто не рискует, тот не пьет шампанское. А мы рискнули! Рискнули за вас! И мы пили шампанское неоднократно!.. И вот теперь наступило горькое похмелье… Но мы полны надежды: не псе еще потеряно! В конце концов, Правление может выиграть в какую-нибудь всенародную лотерею… У нас будет еще один шанс!

Акционеры, затаив дыхание, начинают смотреть во все глаза на оратора.

— Господа! Вы — наша последняя надежда! Нашей конторе жизненно необходимо новое вливание ваших капиталов. Вы знаете, что это такое… Прошу вас, как акционеров, дайте нам новых денег!!

Гробовая тишина в помертвевшем зале.

— Господа! Мы снова начнем с нуля, начнем с вашими жалкими сбережениями! И я верю, что впереди нас ждет коммерческая удача!.. И это не пустые слова! Я говорю это от всего правления нашей корпорации, которое в силу неизвестных вам причин не захотело появиться на этом собрании!..

Проблески понимания в глазах некоторых акционеров.

— Господа! Надеюсь, что здесь собрались честные люди и у всех есть при себе наличные. Надо иметь чувство собственного достоинства посмотреть в глаза тому, что вас ожидает! Перед вами человек (кивок на невзрачную личность возле кулис), который аккуратно соберет у вас деньги. А взамен вы получите новые, еще более красивые акции!

Нарастающее трепетное волнение в зале.

— Господа! Я ухожу, но знайте: настанет день, когда мы снова соберемся в этом прекрасном зале и вам выплатят все Дивиденды!.. Я сделаю это лично с великой радостью человека, исполнившего свой долг перед вами!.. Итак, считайте мое решение принятым единогласно!

Под бурные аплодисменты председатель правления Заглотов покидает актовый зал, а собравшиеся акционеры строятся в очередь, чтобы сдать требуемые деньги уже знакомому и почти что родному кассиру.

Натуральная свадьба

Вова давно уже заметил, что люди женятся так неожиданно, словно проваливаются под лед. И выбирают для этого самые никчемные предлоги… Он мирно отсыпался после бурной ночи в ночном клубе «Царевна Несмеяна», когда зазвонила мобила. Вова вдавил зеленую кнопку, поднес трубку к оттопыренному уху и услышал голос Севы, который орал так, словно находился уже на Магадане.

— Ты слышал новость?! — прокричал Сева. — Коля Чебуран в воскресенье жениться надумал!

— На ком?

— Пока не сказал. Говорит, что это коммерческая тайна! Но я думаю, что на этой.

— Чего так?

— Может, типа, любит?

— Ты фильтруй базар! Он кроме бабок ничего не любит!

— Ну, я не знаю… Он тебя на свадьбу зовет. Подарок можешь не искать, Коля тебе сам потом намекнет.

— А ты пойдешь?

— Я же свидетель! — гордо отозвался Сева.

— Ох, не советую, Сева! Он же тебя потом уберет. Чебуран всех свидетелей убирает.

Не надо так мрачно, — попросил Сева, заметно испугавшись. — Все-таки праздник, хотя и со слезами на глазах, конечно.

Ладно, я приду. Хотя поминки я люблю больше.

— Почему?!

— А кормят лучше!..

В назначенный час Вова прибыл в загс с букетом роскошных роз и потаенной флягой бренди в кармане. Все братки были в сборе и обсуждали свои тачки, своих телок и чужие бабки. По загсу бродили взволнованные женихи, накрашенные невесты и остальная массовка. Коля задерживался. Сева выглядывал из-под бюста неохватной невесты и вещал, что ничего страшного не происходит, просто на это время у Коли, должно быть, назначена важная встреча.

Наконец подкатил «мерседес» Коли Чебурана. Жених вышел из машины, подошел к входу и старательно переписал режим работы загса. В холле он сразу заметил свою невесту, она просто бросалась в глаза. Коля сунул ей заготовленный букет, поцеловал и прошептал несколько ласковых слов. Потом подошел к браткам, собрал кой-какие деньги, подозрительно осмотрелся по сторонам. Заметил Севу и, узнав его, кивнул.

— Начинаем процесс бракосочетания! — зычно отреагировал на это Сева и бросился открывать двери для молодоженов.

Невеста так уверенно вошла в церемониальный зал, словно выходила замуж уже не в первый раз…

— Николай Семенович, согласны ли вы взять в жены Анну Константиновну?

— В натуре, — солидно кивнул Коля.

А вы, Анна Константиновна, согласны ли вы…

— Меня уже спрашивали об этом, — капризно колыхнулась туша невесты.

— Тогда, при взаимном согласии, объявляю вас мужем и женой! Можете поздравить друг друга и обменяться кольцами…

Коля подозвал свидетеля Севу и обменял у него кольца на пачку долларов. Оба кольца он тут же надел на пальцы невесте, отчего та заметно похорошела. Присутствующие бросились обнимать молодоженов.

Первый подарок был от родителей невесты — за углом загса стоял новенький белый джип «тойота». И вот началась свадебная потеха — гонки на джипах до ресторана. Для тех, кто доехал, все было уже накрыто.

Гости напились так душевно, с чувством кричали «Горько!», дарили молодым роскошные подарки. По ходу дела ка-кой-то хмырь бросился к Севе со словами: «Вот я тебя и встретил, гнида!», но его тут же забили ногами; не в театре, однако. Особенно запомнилось приглашенным, что на этот раз никто не стрелял по люстрам и не отстреливал конкурентов в мужском туалете, не то что на прошлой свадьбе. Да что старое вспоминать…

Свидетель Сева был просто вне себя от счастья. Сталкиваясь со снующими официантами, он бродил между столиками и пьяно бормотал:

— Какое счастье, братки! Вот мы и дожили до свадьбы Чебурана! Не каждому ведь дано!..

Сидевший в углу Вова последовательно уничтожал фирменные блюда, которые с пониманием подтаскивал официант. Вова никак не мог понять, для чего Коле надо было жениться. Любовью здесь не пахло, но ведь и деньги не пахнут тоже…

— Невесту запомнил? — прервал его мысли подошедший Коля Чебуран.

Помедлив, Вова с пониманием кивнул, и Коля, казалось, совершенно потерял к нему интерес… Наконец-то Вова понял, какой от него ждут свадебный подарок и улыбнулся. Все-таки поминки он любил больше.

Владимир БЫЧКОВ

Матрена

Старый Кузьмич уже давно жил бобылем. Его супругу Матрену преждевременно прибрала нелегкая. Детей же судьба раскидала за тридевятые земли. И вот он остался один со своим кобелем Шариком и дышащим на ладан котом Васькой. Были еще и куры с их предводителем, но они ему компанию не составляли, хотя годились для других общений, для чего одна из них уже в потрошеном виде всегда хранилась в леднике. Природа наградила Кузьмича долгим здоровьем, и дед помаленьку справлялся по хозяйству один. Его привыкшие к сельскому труду руки возделывали огород, чинили все почему-то косившую именно в лес хату и умеючи, ладно ставили и аккуратно гнали незаурядный самогон. Сам-то он пил его мало — все для гостей и односельчан-мужиков, которые нет-нет да забегут к нему на огонек. Однако его сверстников и даже молодежи на селе становилось с каждым годом все меньше и меньше, а оставалась одни старухи.

Он привык к одиночеству. Да и не такое уж оно было мучительное, как-никак телевидение и радио скрадывали остроту проблемы. Вот только одно его теребило: ему с некоторых пор непонятно чего хотелось, а еще стала чаще сниться жена. Раньше-то все снились тоже любимые кони да лошади, а теперь вот только жена. С чего бы это? Он долго соображал, по какой физической или душевной ломоте страдало и маялось его тело, чего ему не хватало? Но однажды, проснувшись от — соло хозяина куриного гарема и глядя под весенний птичий гомон на висевший фотопортрет молодой Матрены, Кузьмич — все понял.

Он долго собирался, перебирая одежду, в которой поедет в город. Побрил запущенную поросль на своем лице, ополоснулся и, слегка перекусив, собрал в сумку кой-какую деревенскую снедь: немного сала, дежурную печеную курицу, чеснока, вареных в мундире картох и яиц. редьку, грибочки и прочих солений из погреба. Особо не забыл черпнуть из бидончика и процедить через воронку в винную бутыль само-тона, бережно и надежно запечатав ее туго свернутой газетной полоской. Тщательно обмотал портянками отправленные в еще почти не ношеные кальсоны и в новые брюки ноги, влез в начищенные до блеска сапоги и вышел из дома. На пороге, о чем-то догадываясь, трепнув гребнем, понимающе хитро подмигнул то одним, то другим глазом встретивший его петух, отчете Егор тут же свернул на минуту в сарай — сыпануть курам смешанного со скорлупой зерна. Об остальном, откладывая хозяйские заботы на пару дней, он не сокрушался, другое Для него сейчас стало важнее.

Длинный проселок до тракта и семенивший рядом Шарик запятнали его сапоги и он, видя свою промашку, пожалел, что не захватил с собой ваксу. Автобус привез Кузьмича в город уже к вечеру. То, что искал, он нашел быстро. После неудавшейся перестройки это недавно выстроенное небольшое современное здание с яркой вывеской «Публичный дом «АМУР» было известно каждому встречному. Дед остановился около входа, перечитал вывеску, условия, предъявляемые посетителю, и, убедившись, что им удовлетворяет, опрокинул на себя остатки Матрениного одеколона, смахнул комком газеты ошметки грязи с сапог и, уверенно открыв дверь, шагнул во вместилище ранее неведомых ему апартаментов.

Навстречу с заискивающими голосом и улыбкой выскочила содержательница капиталистического притона и, убедившись, что вошедший попал сюда не по ошибке, пошла собирать для предъявления посетителю свободный от работы коллектив. Вскоре Кузьмич, не спеша, по-крестьянски приглядывался к называемой дородной мамашей каждой вышедшей девке, не зная еще, какую взять. Выбирая достойную себе, он по-хозяйски долго щупал огрубевшими, мозолистыми руками то одну, то другую, хлопал их тяжелыми лопастями по упругим попкам, вспоминая свою молодую Матрену, хватал понравившихся за колени и, как бывший профессиональный колхозный конюх, даже осматривал их зубы.

Найдя, наконец, по его разумению, самую глазастую и выпуклую и тем дважды похожую на его любимую Матрену телку, дед отставил ее в сторону и принялся по прейскуранту выяснять ее стоимость. Девка на ночь стоила несколько более трех тысяч рублей. Названная сумма больно ударила сюдашнего ходока по карману, но он понимал, на что идет, и, не торгуясь, выложил почти все накопленные за все постперестроечное время деньги в кассу. Потом он еще раз оглядел избранницу со всех сторон, но уже как свою принадлежность, и, млея от ее рельефа, отвел в назначенный номер. Там он поклонился ей и сказал: «Давайте знакомиться, меня зовут Егор».

Точно так же он когда-то представился и молодой Матрене, прибывшей в группе горожан в их колхоз на уборку корнеплодов, да так потом после-нескольких заездов и личных визитов навсегда оставшейся в его селе. В течение следующего часа он выговорил приглянувшейся проститутке, имя которой сразу же забыл, все то, что говаривал во время ухаживания за Матреной, как это водилось тогда у всех молодых парней на свиданиях с девушками. Одновременно Егор очень сожалел, что его нынешний разговор, перемешанный с прошлыми воспоминаниями, происходил не в пшеничном поле, не у речки, или даже не на сеновале, а в имеющем не лучшую славу заведении.

Егор Кузьмич просил, чтобы избранница хотя бы ломаюсь и сопротивлялась ему для приличия, а не подыгрывала его фантазиям, и даже влепила бы ему для порядка оплеуху, подобную Матрениной, после которой будущая жена продолжительное время с ним не встречалась, а он тяжело переживал свою черт-те как нашедшую на него преждевременную наглость как уже непоправимую ошибку и трагедию. Однако желавшая этого нахальства влюбившаяся в него Матрена тогда лишь хотела немного подзадорить и проучить его, заодно переждав некстатные месячные. А у этой путаны крови, как назло, видимо, прошли недавно, и поэтому с этим этапом ухаживания она не справлялась так, как хотелось бы ему. Тогда Кузьмич, не замечая, что сам уже давно называет ее Матреной, предложил вместе пойти в общественное место, на последний сеанс в кино, и непременно на последний ряд, где, как он считал, она хоть и не будет против быть полапанной, для приличия все равно станет сопротивляться. Хозяйка вертепа разрешила ему это мероприятие, но потребовала оставить под залог все вещи и паспорт.

После сеанса от сцен на экране у деда ничего в голове не осталось, ибо в темном зале он только и делал, что то перебирал, то перекатывал приятно пружинящие горы ее грудей. Да и соседка и впрямь немного сдерживала его, чтобы интимного шума в зале было меньше. Проголодавшись, они быстро вернулись в апартаменты. Кузьмич раскрыл сумку и выставил на стол все припасенные яства. Поставив греть курицу и клубни, разрезая огурцы, сало и хлеб, Егор стал рассказывать барышне про свое житье-бытье, про деревню и окружающую природу, про домашнее хозяйство, про свое одиночество. Поглядывая на добрые и жаркие формы дарительницы любви, он описал ей самыми теплыми словами и свою Матрену. Помогая в сервировке стола, привыкшая ко всем капризам клиентов, девушка спокойно и ненавязчиво ждала главных намерении и притязаний гостя к ее телу. К тому же ей было интересно слушать, еще видать, сильного, симпатичного ей и мудрого от жизни старика, которому она с самого начала знакомства не мешала называть себя Матреной.

Высыпав горячую картошку и поломав на куски пулярку, Кузьмич плеснул только в свой стакан немного самогона и, выпив за упокой своей Матрены, перекрестился им, одновременно прося за грехи скорее у нее, чем у бога, прощения. Затем, уже делясь самогоном, пригласил к трапезе жрицу. Служительница сексуальному удовольствию сама с большим удовольствием потребляла деревенскую еду, хотя самогон только пригубливала. Через несколько тостов глаза мужика стали масляными, а девушка в них еще обворожительней.

— Пойдешь за меня, Матрена? — даже неожиданно для себя, нежно глядя в глаза, и не менее нежно гладя ее колени, тихо спросил он. Егор снова представлял себя ухажером из молодости.

«Ну, вот его и развезло, а ведь завтра все эти слова он забудет», — подумала временная наложница, но парировала:

— Посмотрим тебя в деле, ты все-таки стар.

Последние слова встряхнули Егора, он перевернул стакан

вверх дном и отрубил:

— Все! Пошли спать.

На уютном ложе Кузьмич начал обнимать девушку со всех сторон, греясь об нее и грея ее, шуршать ладонями по всем упругим выпуклостям, растирая нежную и ароматную кожу арендантки, щекотать и покалывать выросшей за день щетиной мочки ее ушек, шею г. плечи. От предыдущей физиотерапии ее два красновато-шоколадных в лунном свете, набухших малининами узелка, тщательно выверяющие центры таких же добротных поля и, уже предвосхищали бурный экстаз всему телу. И надо же! Именно в этот, предшествующий ее высшему восторгу момент, несмотря на собственное неистовое желание, снова представив рядом Матрену, Егор вдруг, укоряя свою совесть, твердо решил оставить постельную подругу для себя честной. Решил — и все! И тем принести еще. Один подарок, как доказательство единственности своей прикованности, навсегда ушедшей любимой жене.

Так и не спавши, не дожидаясь рассвета, Егор встал, со-"брался и, обратившись к несколько удивленной яловой телке, спокойно объявил:

— Ну, прощай, Ма… — и вдруг смутившись, извинительным тоном спросил: — А как зовут-то тебя?

— А, — на прощанье, плеснув рукой, — зови меня Матреной, — сонно улыбаясь, тепло ответила она уходящему необычному клиенту.

Новости о старости

Медицина города Авксом в изумлении. Проживающий там 72-летний житель Иван Евсеевич Девушкин прямо на глазах соседей стал молодеть. Казалось, что его коснулась обыкновенная моложавость на почве стимуляции ребра бесами. Но потом горожане и он сам заметили, что в течение года бывший рядовым стариком Евсеич вдруг помолодел лет на 20. На следующий год неизлечимая болезнь, продолжая прогрессировать, свела его возраст уже почти к 30 годам.

Врачи не знают, что делать с этим недугом. А между тем старческий сиплый голос бывшего деда, сменившийся на бархатный баритон, уже начинает ломаться, все чаще переходя в детский дискант. Это волнует грудь созревших местных, никогда неломающихся красавиц. От не принимаемого ни в одну больницу с такой болезнью мужа поспешно ушла жена, ибо все ее уже начали принимать за его бабушку.

Социальные органы пригрозили перестать выплачивать Ивану Девушкину пенсию. Молодой человек вынужден был несколько раз обращаться к косметологу для сохранения на лице морщин, и операбельного возвращения хотя бы щетины. Когда и это уже не помогло и пенсию чиновники все-таки изъяли, юноша стал искать работу. Сейчас его кажущийся возраст приближается к несовершеннолетнему. Наш корреспондент сообщает, что в последний момент парню удалось, кося от армии, устроиться работать в детский сад, с перспективой остаться там, в случае необходимости. Это мудрое решение, тем более что найти место даже в яслях сегодня очень трудно.

Недавно юный Иван своим последним поцелуем впервые осчастливил начинающую всюду хорошеть девчушку. Во взятом нашим коллегой интервью Ваня сказал, что чувствует себя великолепно, что девушки его уже почти не интересуют, что его тянет больше играть в «прятки» и «казаки-разбой; гики», а девчонок порой хватать и дергать только за косы. Сейчас Ванечка выглядит так же, как и на фотографиях из детства, но интеллект его не регрессирует. Вспоминая свои юношеские и детские шалости и назидания матери, он по-прежнему правильно и к месту пользуется крепкими, смачно закрученными нецензурными выражениями. В силу прогрессирующей детской наивности он называет это маминой руганью.

Главный медик города, осмотревший уникального больного, обратил внимание на то, что огрубевшие части его тела быстро размягчаются, и весь организм, становясь гибким, постоянно сокращается в росте. Врач с ужасом прогнозирует, что мальчик скоро будет интересоваться женской грудью, увы, не в том аспекте, в каком общепринято. И это все при его остающимся на прежнем уровне здравом рассудке.

В кажущиеся 14 лет правоохранительные органы отберут У ребенка паспорт и тем самым официально, на государственном уровне толкнут его на тропу беспризорности. Общественность должна помочь Иванушке, ибо кто даст гарантии, что пацан сам будет ходить по утрам в детсад, а вечером возвращаться домой и, встречая на пути, игнорировать изнанку и прочие соблазны нашей взрослой жизни? Государству необходимо срочно приложить финансовые усилия и направить медицину на развитие новой науки о человеке — антигеронтологии, хотя малышу Ванечке, видимо, все-таки придется сучить среди нянечек ножками.

Виктор ВЕСЕЛОВ

Благотворное влияние

Собираясь на работу, жена заявила Похмелкину:

— До моего возвращения будешь сидеть дома взаперти. Под домашним арестом. Твои ключи я изъяла еще вчера. Так что можешь даже не дергаться!

— Тогда я умру, — скорбно сказал Похмелкин. Скрестил руки на хилой груди и уточнил: — Без пива!

— Слышали! — взвизгнула жена. — Ты у меня уже двадцать лет умираешь. Как минимум, два раза в месяц. После аванса и получки.

— И что мне прикажешь делать? — спросил отходящий в небытие муж.

— Читай умные книжки, — посоветовала жена. — Надеюсь, благотворное влияние литературы поможет тебе всплыть со дна бутылки. И окунуться в семейную жизнь!

После ухода вредной женщины Похмелкин сполз с дивана и подошел к книжному стеллажу. Подумал: «Может, и в самом деле что-нибудь почитать?»

Идею приобщиться к Пушкину он сразу и решительно отверг: «Да ну его, вместе с собутыльницей няней! Только с толку собьет. Пожалуй, начну с Гоголя. Классик плохому не научит!»

Взял томик «Избранного», раскрыл наугад и сразу споткнулся на фразе: «Ну, Солоха, дай теперь выпить водки».

— Сгинь, искуситель! — завопил страдалец. Но Гоголя почему-то зауважал.

— Господи, как же мне плохо! — простонал Похмелкин.

И достал с полки поэму Некрасова «Кому на Руси жить хорошо?» Наметанный глаз сразу выделил из контекста строку: «Он до смерти работает, до полусмерти пьет!»

«А ведь это он писал про меня, — с теплотой подумал Похмелкин. — Правда, изрядно приврал про работу».

Усомнившись в благотворном влиянии поэзии, перешел к исторической литературе. Полистал роман Сенкевича «Потоп». И понял, что лучше бы этого не делал:

«— Возьми, дядя, горилки! — сказал Рох. — Это можно».

— Ему, значит, можно, а мне нельзя?! — возмутился Похмелкин. Но решил не сдаваться. И обратился за помощью к Виктории Токаревой.

«— Тебе надо успокоиться. Выпей!» — посоветовал герой рассказа известной писательницы. Оставалась последняя надежда. На детектив. Книгу Виктора Пронина «Банда-3» начинающий филолог долго не решался раскрыть. Надежду вселяла мысль, что современные бандиты практически не пьют. Потому что их готовят в институтах физкультуры. Решив не рисковать, заглянул в самый конец повести. И прочитал монолог следователя:

«— Как же я напьюсь сегодня! Если бы только кто-нибудь знал, как я сегодня напьюсь!»

— Ей-богу, не хотел, — сказал Похмелкин, доставая из-под дивана литровую бутылку водки, — так ведь подбили, сволочи!

Недолгое счастье

С будущей женой меня познакомил приятель Вовка. По кличке Эзоп. В очереди за пивом. Оказалось, они в одном подъезде живут. Вовка на шестом этаже, а Леночка на пятом. Я, как ее увидел, сразу запал. И стал галантно ухаживать: сдул пену с бокала, облупил воблу, угостил портвейном. И только потом потащил… Куда? Куда все тащат! Утром подали заявление. Через месяц нас расписали. Сначала в салоне «тату», потом в загсе. В ресторане теща предупредила: «За столом — только квас! А то наплодите таких же уродов, как сами!» Ленке это по барабану. Она в последнее время на колесах сидит. А я решил, что раз в жизни можно и потерпеть. И спрятал бутылку с водкой под брачное ложе. За столом ерзал так, что отдавил жене ноги. Все время тянуло в спальню.

Наконец, пьяные гости расползлись по домам. И я остался наедине с молодой женой. От нефига делать, стал приставать к Ленке. Она аж глаза выпучила: «Тебе что, именно сегодня приспичило?» И завалилась спать. Я обиделся. Как-никак, законный муж! Имею право иметь, когда захочу. Выждал время, разделся и решительно полез. Под кровать. Достал бутылку. В ней — на донышке. Я взвыл: «Блин, уже распечатали! Кто-то опередил!» Теща из-за стенки: «Зятек! Не убивайся. Ну, не сберегла она «это самое». Ничего страшного. Хватит и тебе». Встряхнул бутылку. «Этого самого — ровно пятнадцать граммов. А теща продолжает: «Распечатали — ну и бог с ним! Нагулялась в молодости — не будет изменять в старости. Как я». Тьфу ты, думаю, дура старая. У человека горе, а она с ерундой пристает. Вернулся в спальню. Набрал по мобильнику приятеля. Объяснил ситуацию. Вовка говорит: «Ты у меня как-то резистор просил. Марки «ЭС-ПЭ-И-ЭР-ТЭ. Номинал 500 «ГР». Так уж и быть, выручу» Говорю: «Весь день о нем мечтал!» Вовка шипит: «Идиот! Нет мозгов — запиши по буквам! И двигай на балкон. Я его тебе сейчас на веревочке спущу». Записал. Получилось: спирт, пятьсот грамм.

Вовка не обманул. Только лучше бы он мне на голову кирпич уронил! Эффект тот же. Когда допил, решил прилечь. И заполз в кровать тещи. Со стороны тестя. Кажется, он меня неправильно понял. Теща тоже обиделась. Что полез не с той стороны. Били вдвоем. Когда кончили, снова потащили в загс. Там нас и развели.

Обидно одно. Так долго и красиво ухаживал, а вместе не прожили и дня.

Владимир ВЕСТЕР

Встреча

— Василий! Васька! — кричал у себя в кабинете Кулагин, хлопая по плечу небольшого брюнета с чрезмерно худым загорелым «лицом, в сандалетах на босую ногу и в поношенной матерчатой бейсболке. — Ты откуда, черт босой? Какими судьбами? Это ж надо! Догадался! Нашел! Небось по коридорам-то походил, а? По этажам-то побегал? В двери-то настучался, а? А?.. То-то! Ну, Васька! Здорово, бейсболка! Полный приезд!

— Саша… — Голос у загорелого был тих, мягок, почти нежен. — Как же я тебя долго искал… А ты вот где…

— Ну, Васька! — шумел Кулагин. — Ты даешь! Сколько лет! Ты дворик-то хоть помнишь? А эту самую… ну как ее?.. Наташку Семенову? Эх, юность! Эх, молодость! Широкие были денечки! Не то что теперь. Канцелярщина! Власть! Какой кабинетище, видишь?.. Это же целое государство!.. Ну ладно. Ты садись, рассказывай. Что ты? Откуда?

Брюнет ссутулился и сел. Некоторое время, не мигая, он смотрел на Кулагина; затем, отчего-то смутившись, опустил глаза и стал смотреть на свои ноги.

— Ну не молчите, господин Вася, в кабинете у господина Саши, — иронически потребовал Кулагин. — Выкладывай все! Кто ты теперь? Откуда?

— Как бы тебе объяснить… — Брюнет поднял глаза. — Ну… оттуда я, — сказал он и почему-то кивнул на окно. — Ты понимаешь? Я, Саша оттуда.

— Да все мы, Васька, оттуда, а некоторые отсюда! — опять обрадовался Кулагин и тут же закричал: — Ну ты чего? С неба ты, что ли? С неба ты? Так бы и сказал! Так бы и брякнул! Эх, Вася, Вася. Ну ты такой забавный, Вася! Ты в школе еще был шутник. Я хорошо-о-о запомнил, как ты, поганец, папиросы свои курил в техническом шкафу. Сознайся: курил ведь, черт в бейсболке?

— Саша… — Брюнет теперь не смущался и смотрел на Кулагина уверенно и спокойно. — Я столько справочников перерыл. Я столько мест обзвонил. Мне давно не до шуток. Да и с какой стати я должен шутить у тебя в кабинете?

И вот тут Кулагин отчего-то вздрогнул.(«Он это… чего? Зачем? И в самом деле?.. Нет, быть не может!») Вздрогнув, он оглянулся на огромное, распахнутое настежь окно.

За окном открывалась небесная ширь. Жаркая, громадная и почти бесцветная, она тяжело накрывала район, переживший еще одно свободное утро…

На лбу Кулагина выступил пот.

— Да брось ты, — проговорил он. — Что ты мне тут, как школьнику, в самом деле…

Он мотнул головой, схватил со стола какую-то бумагу, приложил ее ко лбу и застучал пальцами по столу.

— Я мысли, Саша, твои понимаю, — вдруг быстро и горячо заговорил брюнет. — Я все хорошо понимаю. Ты — практический человек. Твоя фамилия золотыми гвоздями к двери приколочена. За тобой — отрасль целая, огромный район, инновационный банк и почта с телеграфом. Я отчетливо понимаю, что мы с тобой не виделись почти двадцать лет… Но и ты меня должен понять!

— Что я могу для тебя сделать? — негромко и отчужденно произнес Кулагин.

— Саша! Ты должен меня к людям вернуть.

Кулагин промолчал.

— Да, Саша. Я тебя очень прошу.

Кулагин сухо кашлянул, уставился на герб на диске телефонного аппарата, после спросил:

— Как ты хочешь, чтобы я это сделал?

— Это ты знаешь лучше меня.

— Так, значит, к людям… — Кулагин повернул голову так, чтобы не видеть глаза приятеля. — Ну что ж, дело важное. Но… только это не ко мне. Лучше б тебе через дверь, налево от меня. Там Колька Державин. Вот это к нему… Да ты его помнишь. Помнишь? Ну, Колька Держава… Да-да, тот самый. Прыщавый. Одно ухо большое, а другое маленькое. Бездарь, подлец, но крепко учился… задницей брал. Он на сырой нефти поднялся и на Семеновой женился. Особняк в Кунцево, псарня. Он на свои деньги церковь построил. Вот он все для тебя сделает. Ты только ему заранее позвони. Ты ему скажи так: «Здорово, Держава! Меня к тебе Кулагин направил». Он тебя и вернет. Хочешь к людям, а хочешь еще к кому. Ему-то какая разница? Ему-то вернуть и забыть. Ему раз трубку поднять, так он тебя, куда хочешь… Вот так, Василий Николаев, товарищ школьный. Приятель… Так как, ты говоришь, туда… Как, ты говоришь, на небеса-то попал?

— Как попал, спрашиваешь? — Брюнет встал и, обогнув обширный Кулагинский стол, приблизился к широкому окну кабинета. — А вот так и попал, — глухо сказал он. — Как к тебе, как к этому твоему Державе. Как раньше к другим попадал!

Он отделился от пола и, широко раскинув руки, вылетел в окно, распахнутое в огромное и жаркое июльское небо.

На заводе

Тот, кто работал на этом заводе, наверняка помнит: Безенчук Сергей Адамович. У него кличка была Безя. О нем так и говорили: «Наш Безя!» А другие — не совсем так, но похоже: «Наш Сергей Адамович! Наш Безенчук!»

Еще была на заводе курительная комната. В этой курительной комнате собирались сотрудники завода с одной целью: покурить. А заходили партиями. По двадцать человек. От каждого цеха выделялась такая специальная партия. Несколько раз в сутки. За этим строго следили. Но еще строже следили за тем, чтобы Безенчук был в каждой партии. Так и говорили:

— Это кто же у нас на заводе курит без Сергея Адамовича Безенчука?

Его поэтому чаще других пускали в курительную комнату. В составе каждой партии от каждого из шести цехов. Вот несколько раз в сутки формируется такая партия. (Ее в те времена называли «отряд» или «колонна».) А после двадцать человек в полном составе идут покурить. А впереди — Сергей Адамович. И, как всегда, в зимних теплых ботинках, больших брюках, таком же пиджаке, но без шапки. И сразу при виде его со всех сторон вопросы, вроде таких: «Эй вы, мужики! Вы куда? Вы покурить, что ли?»

Курили, надо сказать, все дружно. По-настоящему. Если уж двадцать человек возьмутся, то очень дружно могут покурить. Могут и прикурить дать друг другу. Спичечный коробок встать, затем спичку, а после чиркнуть этой спичкой по это-же-коробку. Первая не загорится, так можно повторить, все прикурят, то шумят потом, кашляют, смеются. И тут же рядом — Сергей Адамович. Он стоит и вежливо объясняет разницу между папиросой и сигаретой. И вся партия замолкает и его внимательно слушает. Интересно! И в самый разгар своего объяснения доставал Безенчук из своего кармана желтый прокуренный мундштук, громко его продувал, сплевывал в угол и спрашивал:

— А это вот у меня что такое?

И сам же недвусмысленно отвечал: — Это у меня мунд-штук.

И все кивали, соглашались. А как можно было не согласиться с тем, что это такое у Безенчука?

А докуривали как! Как докуривали! Спокойно, солидно и по-товарищески. Сергей Адамович всегда следил, чтобы каждый мог именно по-товарищески докурить. Солидно. А тот, кто не по-товарищески и не солидно, тот даже и докурить не успевал. Он куда-то девался. Безмолвно терялся в едком дыму. Пропадал за синей завесой, под потолком заводской курительной комнаты. А бычок оставался. Человека нет, а бычок есть.

Они, надо сказать, эти бычки, регулярно оставались. От каждой партии. Хотя гасить об каблук га нельзя было. Их и за ухо нельзя было класть хотя бы и в погашенном состоянии. А также в нагрудный карман пиджака. Строго запрещалось прятать их и за зеркалом над рукомойником. Об этом тоже все знали. А если кто этого не знал, то мог легко узнать у Сергея Адамовича. Он-то наверняка знал, как надо с бычком обойтись.

Тот, кто работал на этом заводе, все это хорошо помнит. Намного лучше, чем тот, кто никогда на этом заводе не работал, под землю не спускался и не делал изделий в шести огромных цехах. И никуда курить не ходил. Он даже не помнит, что Сергей Адамович Безенчук однажды сперва докуривать бросил, а после и курить. И как его ни уговаривали, как ни просили, он твердо на своем стоял: «Все, мужики, бросаю!» Так и сказал: «Хорош! Накурился!» И бросил. И тогда его куда-то наверх перевели, где выпускались ножницы и оконные шпингалеты. Но долго он и там не задержался, и след его потерялся. А на заводе с тех пор каждый курит тогда, когда ему вздумается. Не реже, правда, нескольких раз в сутки. Почуяли люди свободу.

Александр ГАЛАГАНОВ

Купите гробик! (мини-триллер)

…Я вышел из скорбного зала. На душе было муторно, хоть покойного я близко и не знал.

Труба крематория пускала веселые колечки, щебетали птахи, желтела листва, по кладбищу бродили люди.

— Дяденька! — окликнуло меня рыжее конопатое существо в зеленом комбинезончике с оттопыренными карманами. — Дяденька, купите гробик!

Я поперхнулся, в голове мелькнула мысль об украденной гробокопателями древесине и кучках костей за забором кладбища… Или черный «секонд-хенд»? Стало интересно.

— Почем?

— От одного до ста УЕ, почти даром. Зависит от размеров, материала, отделки… Вы не думайте, что дешево — значит, плохо, товар отличный, лучше китайского, сами делаем! Вот они, смотрите.

Рядом с дорожкой расположился столик с разноцветными гробиками от малюсенкого до полуметрового. Солнце резвилось в позолоченных и хромированных ручках, крестиках, полумесяцах, ветерок шевелил кружевные оборки…

— Это что? — спросил я пацана. — Игрушки? Сувениры?

— Ну-у — замялся он. — Есть и игрушки…

Он взял золоченую домовинку, нажал кнопочку, крышка приподнялась, под звуки траурного марша из гробика приподнялся белый скелетик, держащий в руках только что зажженную спичку.

— Вот… — Юный продавец поменял спичку и защелкнул игрушку. — А есть еще с радио, вчера мужик две штуки взял на память о теще.

— А этот? — Я взял в руки черный лакированный гробик, собираясь нажать кнопку.

— Не-ет! Не жмите, жахнет! Этот конкурентов пугать! Перепачкаетесь!

— А есть…

— Нет, опасных не продаем, хотя… По спецзаказу… За особую плату… Из материала заказчика… А вот и настоящие, смотрите! У нас их большинство!

Он приоткрыл синюю инкрустированную крышку: под ней был фиолетовый бархат и кружева.

_Многие покупают, берите! Кошкам, хомякам… Тараканам… Бабка одна дедов прах по-христиански упокоить ре шила… Девчонка для куклы взяла, барби у ней поломалась. Есть с водой. Для рыбок. Летом комариные гробы делали…

— Ладно, возьму, авось пригодится… — Я полез за деньгами.

— Спасибо, дяденька! Приходите еще! — Невинные голубые глазки продавца радостно засверкали…

…Уже дома я со смаком прикурил от услужливо выскочившего скелетика, щелкнул его по ухмыляющемуся черепу и улыбнулся, вспоминая маленького пройдоху с его китайскими Поделками… Поменял спичку, защелкнул коробочку и поставил ее в ряд с другими шестью черно-золотыми аккуратными гробиками, в которых покоились пальцы, уши и носы моих предыдущих жертв.

Завтра-послезавтра к ним присоединится седьмой… Думаю, в нем будут невинные голубые глазки…

Дневник олигарха

01.09.2005.

Так хочется стать богатым! Уважаю наших олигархов, хочу стать таким же. Купил «Из рук в руки», нашел объявление, послал резюме на должность олигарха. А вдруг получится?

02.09.2005.

Жду. Волнуюсь: а вдруг не пройду по конкурсу? Вес день мечтал о богатой жизни.

03.09.2005.

Пришел ответ. Ура! Я стал олигархом! Просят подъехать, заполнить документы.

04.09.2005.

Съездил, заполнил анкеты, побеседовал с коллегами. Абрамович — приятный собеседник, а вот Березовский сильно задается, не место таким среди нас! Попросили внести членские взносы клуба олигархов, поначалу сумма шокировала, но позвонил теще. Она сперва слышать не хотела, но, узнав, чьей женой будет ее дочь, размякла и дала взаймы.

10.10.2005.

Пришли по почте документы: ксерокопия временного удостоверения российского олигарха, номер счета в швейцарском банке и ксерокопия поздравления президента, начинающаяся словами: «Уважаемый россиянин! Вы теперь олигарх, поздравляю!..» Я очень рад, но есть сомнения: счет в Цюрихе надо пополнить в течение трех дней.

11.10.2005.

Собираю деньги. Два раза звонил президент, укорял за медлительность, шугал, что если так и дальше пойдет, то меня не за что будет сажать…

Рассказал о своих проблемах дворнику Магомеду, тот обещал помочь, но сначала должен сдать бутылки, а в приемном пункте сегодня санитарный день.

12.10.2005.

Мага сдал посуду. Сходили, перевели за границу сумму, равную трем моим зарплатам. Горжусь! Дома — звонок из Цюриха. Из всех слов на иностранном языке понял только свою фамилию и то, что они за меня очень рады, потому что очень громко смеялись. Я тоже рад, но есть сомнения: что-то богатство задерживается. Жена ворчит, грозит уйти к маме.

13.10.2005.

Ожидание богатства что-то затянулось… Снова звонил президент, сообщил, что надо бы помочь учителям, врачам и прочим бюджетникам. Назвал сумму. Я в шоке! Он что, опять шутит? Попросил жену позвонить ее маме.

Теща — золотой человек! Отдала свои «гробовые». Пообещал ей золотой гроб из будущих доходов. Перевел деньги на благотворительный счет. Учителя протянут еще пять минут.

14.10.2005.

Звонил Абрамович, пригласил на раут в Кремле. Магомед одолжил комбинезон от Юдашкина, жена пошла в свадебном платье, на шее — мамино колье, купленное в 1970 году в галантерее за 2.50. Зал полон, все одеты примерно так же. Скучновато. Спиваков наигрывает современные хиты. Особенно запомнилась «Джага-джага» и то, как я проспорил Чубайсу тещино колье: оказалось, что ему не слабо отрубить весь свет в Кремле на полчаса! Обзавелся новыми связями. Обещали помочь олигархировать.

15.10.2005.

Сегодня наконец-то начал зарабатывать! Через новых друзей продал «Москвич-401» покойного тестя в антикварную лавку. На вырученные деньги купил детям мороженое, себе на пиво пришлось добавлять.

16.10.2005.

По — простому заехал Березовский. Ехидничал на отсутствие автомобиля, предлагал сверхпрестижный антикварный «Москвич». Пришлось поменяться с ним на загородную виллу, конечно, родные шесть соток с сарайчиком и смородиной-но престиж важнее! «Москвич» оказался тот же, толь-разбита и пепельница засорилась.

17.10.2005.

Тяжела ж ты, доля олигарха! Приходили из налоговой требовали 13 % за продажу коттеджа… Сволочь, Березовский, не иначе он настучал! Причем цена указана, как на Рублевке, но не в рублях! Заложил квартиру, на этой почве поругался с женой, и та уехала к маме, теща тут же потребовала вернуть долг с процентами и моральной неустойкой. В ответ как настоящий олигарх, предъявил ей счет за содержание ее дочери и внуков за 10 лет.

18.10.2005.

Теща опомнилась и забрала «москвич». Мечтаю о машине, о богатстве что-то уже не мечтается…

19.10.2005.

Заходил дворник Магомед, спрашивал долг. Выпили. Долг прощен, но есть сомнения: Мага утверждает, что мной во дворе интересовались какие-то темные личности. Не пора ли бежать за границу? Весь вечер водил пальцем по карте мира, не зная на чем остановиться. Уколол палец об гвоздь в районе Чукотки. Как там Абрамович?

23.10.2005.

Пришли темные личности, с сильным кавказским акцентом сказали, что они — антимонопольный комитет, попросили пройти с собой. Шли недолго, до бывшего моего гаража. Там приковали, напоили и стали пытать похмельем. Всего три недели олигарх, а как я их ненавижу!

Сквозь дырку в «ракушке» видел глаз, похожий на тещин. неужели она тоже в антимонопольном комитете? Я так и знал!

25.10.2005.

Наконец-то пришли первые дивиденды. Оказались крепкими мужиками, слегка поколотили. Сказали — это только аванс! Пришлось отдать им закладные на квартиру. Заходила жена, сказала, что разводится со мной и выходит за Магомеда. Позже зашел сам Мага, принес бутылку, долго извинялся, но есть сомнения: сказал, что выкупил мои долги, но выписал меня из хаты. Спасибо за заботу.

28.10.2005.

Так похудел, что свободно вынимаю руку из наручников и вставляю обратно. Тут хоть кормят раз в сутки. Мечтаю перестать быть олигархом. Нашел в гараже бумажку и ручку, нависал заявление, просунул под дверь.

30.10.2005.

Получил ответ: ксерокопия за подписью президента. «Уважаемый россиянин! Поздравляю! Вы больше не олигарх…» Приходили знакомые бомжи, приглашали на раут на чердаке, пробежался по помойкам в поисках выходного костюма, нашел уже знакомый Магомедов комбинезон от Юдашкина. Раут оказался не хуже кремлевского, что забавно — много однофамильцев, есть даже Жириновский, только отчество другое, обаятельнейший собеседник, все время извинялся, если случайно матюгается.

01.11.2005.

Задумался о смысле жизни. Хочется мстить богатым. Подумываю послать резюме на должность киллера. Пойду-ка поищу в бачке «Из рук в руки»…

Веселин ГЕОРГИЕВ

Зубодер

Тяжело тому, кого насильно заставляют делать что-нибудь, что он не может или не желает. В данном случае, как станет понятно ниже, я, может, и хотел, но не мог.

С ребятами из нашего квартала сами себе делали мячи из тряпок. Потом делились на две команды и начинали играть на поляне — гоняемся, пинаем кто мяч, кто ноги, пока душа в теле… Как-то во время игры один пацан, поставив подножку, повалил меня на землю, а другой наступил на руку. Я взревел от боли. Учился я тогда в седьмом классе, через неделю экзамены — оканчивал прогимназию. Неплохо учился, лишь математика мучила. Обмотал я больную кисть мокрой тряпкой и, хотя боль не отходила, сел за стол, принялся решать задачи. Сидел злой на то, что одну задачу решить не удается. Послышался приглушенный голос:

— Катерина, здесь ли ты? У меня страшно болит зуб, сдохну от боли. Вырви его, а?

Взглянул в окно — узнал дядю Гергана. Кто не знает этого пьянчужку. Алкоголик, но и плотник хороший. Год назад он сделал нам стул — деремся с братом, кому сесть на него, и он еще не рассыпался. Открываю окно:

— Нет матери. Еще не вернулась с поля.

— Как так нет? Она мне очень нужна! Очень! Понял?

Ты погляди, может, она мотается в соседней комнате!

— Раз я сказал, что ее нет, значит, нет! — раздраженно буркнул я. — Придет, не станет же спать на поле. И у меня

болит рука, но терплю.

Дядя Герган приложил руку к щеке и стал переступать с ноги на ногу, словно не зуб болит, а хочется по-маленькому.

— Терпи, сколько влезет! — закричал он. — А я не могу

терпеть, зуб у меня болит! У тебя болел зуб? Нет? Когда за-болит, заходи ко мне, я посмотрю на тебя. Ну, пусти в дом, а то ноги дрожат!

«Вот тебе еще одна задача к решению, Веселинчо», — подумал я. Как впустить, когда заранее знаю, что мать даст по шее?

— Если ноги дрожат, садись на пень. Видишь рядом? — посоветовал я.

— К черту пень! Хочу сесть на тот стул, который я смастерил за одну дохлую курицу. — Не дожидаясь согласия, он вошел в комнату и тут же уселся на «свой» стул рядом со столом. — У матери имеется ракия, таблетки от боли? Дай глотнуть таблетку или лучше стаканчик ракии! — взмолился он.

— Таблеток — нет, ракия — есть, но не знаю, где мать прячет.

— Ищи, мальчик, ищи! Мне надо подержать глоток во рту, чтобы хоть как-то угомонить боль. И намочи платок в холодной воде, приложу, пока мать заявится. Понял? Васей, что ли зовут, да?

Я принес из кухни мокрую тряпку, которой мать вытирала посуду, и он прижал ее к щеке. Потом дядю Гергана осенило:

— Раз ты дитя зубного врача, сам рвал зубы?

— Нет, — признаюсь. — Это не то, чтобы из носа козявки пальцем выковыривать. Только мать — мастерица по удалению зубов, притом единственная в Пордиме.

— Нет? Только мать, да? А если получишь пощечину, не станешь вдруг мастером? Ну-ка, иди поближе! Сейчас или ты мне дашь ракию, или я дам по мозгам! — И посмотрел на меня уничтожающим взглядом.

Я слегка струсил. Как дать ему ракию, когда слышал — выпивший, он орет на всю деревню. С другой стороны мне стало жаль его — у человека боль, а помочь не могу. Взглянул в окно — вдруг мама покажется. Нет, не видно.

— Эй, Василь, чего высматриваешь в окно? Мать, что ли, идет?

— Пока нет.

— Раз нет, а мне уже невтерпеж, вот что я предлагаю: ты дернешь зуб — будешь зубодером. Ну, соглашайся, а то и побить могу. Когда у человека острая боль, он способен на все. Я не шучу! Понял?

— Это как — я? Что ты говоришь? Не могу!

— Не отговаривайся! Надо, понял? Вытаскивай инструмент и бутылку ракии на стол!

«Да, с этим человеком не поспоришь. Что надумать, чтоб удержать положение, пока мать не придет?» Вытащил из ящика инструмент, достал бутылку, вручил. Он дрожащими руками вынул пробку, всосал большой глоток, стал полоскать рот, потом выплюнул ракию чуть ли не в лицо мне.

Почему выплюнул? Женщины выплевывают, мужчины — глотают!..

— Вот не знал! Ну, попробуем. — Снова принял глоток, задержал мгновение во рту и проглотил. Глаза налились слезами, заморгал, заметив: — Очень крепка! Спирт, что ли?

— Не спирт, а первак — семьдесят пять градусов. Это дядя из соседнего села гонит самогон, он иногда дарит маме бутылочку для зубоврачебных дел, вроде наркоза для более тяжелых случаев.

— А разве есть более тяжелый случай, чем у меня?

— Конечно, есть. Когда зуб ломается в корне или абсцесс какой-нибудь.

Дядя Герган крутит инструмент в руках, оглядывает со всех сторон и еле заметно улыбается:

— Неужели это и есть чудо твоей матери? Довольно элементарная штука. Я думал — инструмент какой-то сложной конструкции, от которого, как увидишь, бежать захочется. А то… Правда, вот тут — крюк в конце рукоятки, им зуб, что ли, зацепляют? Ладно, давай, как договорились… Я не стану кричать! И осторожно, чтобы не дернуть здоровый зуб! Бери, начинай! — Открыв широко рот, он ждал моего встречного шага.

Стою перед ним, как стукнутый, с инструментом в больной правой руке, и думаю: «Этот человек или сумасшедший, или вот вот сойдет с ума, или меня принимает за идиота».

И то, что задумал, стал воплощать, то есть хитрить.

— Это дело так не делается, дядя Герган. Надо увеличить дозу наркоза, иначе разрушишь дом криками…

— Давай!

— Что давать? Бутылка в твоих руках…

— И сколько еще надо?

— Чем больше, тем лучше.

Он поднял бутылку, взболтнул ее, измерил глазами содержимое и… глотнул, забыв подержать во рту.

— Ну, вот теперь легче пошла! Прямо эликсир! Браво твоему дяде! Ты не можешь попросить его выслать и мне бутылочку, а я смастерю в благодарность какую-нибудь мебельку? Ну, что скажешь — еще или довольно?

— Еще, еще! Надо довести себя до кондиции…

Он отпил еще три-четыре глотка, закачался на стуле, уронил бутылку и шлепнулся плашмя у стола. Я быстро поднял бутылку, чтобы не разлилась оставшаяся жидкость, сунул инструмент в ящик. И подумал: «Я достиг своего — напоил гостя!» Но в тот момент не сообразил — хорошо это или плохо. В это время отворилась дверь. Младший братец, просунувшись, удивленно спросил:

— Васька, кто этот человек? Почему он валяется на полу?

— Это не твое дело! — строго заметил я. — Беги обратно на поляну, пока мама не придет!

— Ты послушай — он же хрипит! Пьяный, что ли? У-у, как воняет ракией!

— Я что сказал? Иди играй и не приставай!

— Хочу есть! Дай чего-нибудь, а, Васька?

Я отрезал кусок хлеба, посолил с красным перцем, он схватил его и выкатился прочь. Ладно, с братом разобрался, а что делать с этим? Лежит пьяный и не шевелится, забыв про зуб и все на свете. Да, но это лишь видимость, вдруг встанет и начнет буянить… И тут я вспомнил о происхождении маминого чудо-инструмента. Во время Балканской войны (Болгария воевала с Турцией) мой дедушка служил санитаром в походном лазарете. Был там и зубной врач — австриец. Дедушка стал его помощником — держал руки пациентам, да и головы придерживал, к груди прижимал более буйствующих солдат, чтобы не мешали работе врача. Несколько месяцев он служил, подсматривая, как удаляют зубы. Таким образом, он научился, как делается это несложное, но и очень ответственное дело. Когда пришел день уволиться, австриец в знак благодарности подарил дедушке один инструмент на память. Так он и вернулся с ним в кармане домой. Мать была еще маленькой. Когда подросла, дедушке пришло в голову научить ее этому ремеслу. Сначала с боязнью, потом рука окрепла, и она стала рвать зубы всем, кто нуждался в этом. В городе тогда, бывало, редко встретишь зубного врача, а в селах — тем более. Потом мать вышла замуж за отца, переселилась в Пордим, где я спустя год появился на белый свет. Вот почему все стали звать ее зубным лекарем. Сколько людей мать спасла от зубной боли! Не сосчитать. Проходили годы, а тут сын сельского попа, окончив зубоврачебный институт, заделался врачом, и моя мать стала лишней, без прав, без диплома.

— О, вот и она! Ее голос во дворе!

— Ты почему не запер кур? До каких пор будут гулять во дворе? — упрекнула она, сбрасывая с плеча пустую торбу.

— Потому! У меня были дела поважнее!.. — виновато опустил я голову.

— Какие еще дела? Ты знаешь свои обязанности: заботиться о брате и готовиться к экзаменам.

— Мама, у нас гость. — И я рассказал всю историю с дядей Герганом. Как только увидела захмелевшего больного, стала причитать, по-женски ругаясь. Что делать с этим пьяным человеком, разлегшимся посередине комнаты? Пыталась разбудить его, но он лишь перевернулся на бок.

— Вынесем на улицу, чтобы тут не нагадил… Держи за ноги!

Убрали пьяного без особого труда — он был худощав: то ли оттого, что много пил, то ли оттого, что мало ел. Устроили рядом с домом, мать накинула на него старое одеяло.

— Пусть лежит здесь до утра, а как протрезвится, увидим, что с ним делать — зуб рвать или голову снимать. А ты, — повернулась она ко мне, — додумался: разве можно давать бутылку в руки пациенту, да такому пьянице? Он вылакал полбутылки, а это первак, помереть можно от такого количества! Что бы тогда мы делали? — упрекала она меня, а я моргал глазами, не зная, что ответить, как оправдаться, хотя я сам не виноват, по-моему, я поступил правильно, иначе (он угрожал мне) мог быть побитым… Вернувшись домой, мать занялась хозяйственными делами, сказав мне:

— Долой с моих глаз, пока не получил затрещину! Пойди за братом, чего он так поздно разгулялся — все дети уже дома. Я приготовлю ужин. Пошел!

Наверное, это уже было к утру, пропели первые петухи, слышу хриплый голос под открытым окном:

— Катерина, слышь, а? Ты — мать, ты — отец! Опять зуб заныл, да так, что хоть волком вой! Слышь, Катя, ликвидируй его, чтобы посветлело, а то вон какой мрак кругом! — Он спохватился. — Подожди, подожди, действительно, почему так темно? Я же пришел — было еще светло… Ну, и дела у меня, сдурел, что ли? Эй, Вася, мать вернулась с поля или мне померещилось?

Мать вскочила, зажгла свет, быстро надела платье и подошла к окну:

— Ты протрезвел, пьянчужка? Убить тебя мало! Напился, как свинья, в чужом доме! Ну-ка, мотай отсюда!

— Куда мотать, Катюша? Дерни зуб, а потом — убей, не возражаю, мне жить неохота при такой боли. Прошу как Богородицу.

— Герган, ты же ненабожный!

— Будь на моем месте — поверишь и в черта. Извини, прости, впусти, век не забуду, отблагодарю! Золота у меня нет, но золотых рук хватает… Будь человеком, хотя ты женщина, но какая женщина! Нет на селе равной тебе — зубодер! Да что там на селе, в округе не сыщешь, а то и во всей Болгарии. Я так высоко ценю тебя, что, будь моя воля, приставил бы — плечикам крылышки, чтобы ты летала и где надо зубы риала. Но сначала мой, черт бы его побрал!..

— Забормотал… Понесло, поехало… Ты что, не выспался на сухой земле? Иди, доспи, место твое еще никто не

— Нет, матушка! Я зачем тебя расхваливал? Чтобы ты

послала меня подальше? Или ты мне — зуб, или я тебе — дом… Брось спички, а то нечем поджечь!

— Ты что, с ума сошел?! Я тебе дам, поджигатель! Ну, входи, бог с тобой.

Быстрей ученого зубодера, ловчее профессора мать, съежившись в рассветной мгле, рванула коренной зуб дяди Гергана так, что он не успел опомниться. Сунула ему в рот тампон, смоченный ракией, у двери схватила за плечо:

— И больше не смей переступать мой порог! Понял? Ну, отвечай!..

Дядя Герган лишь кивал головой, прижимая платок к губам.

Через несколько дней, было уже к вечеру, мы с матерью поливали грядки перца, как из-за калитки послышался голос, а потом показался сам дядя Герган:

— Катерина, здравствуй, спасительница моя, и добрый вечер! Я принес тебе благодарность — подарок для детей, — и положил на землю два стула. — Дай Бог, чтобы они тоже пошли по твоему пути — стали суперзубными врачами. А то я просил Ваську до тебя дернуть зуб, но… Не получилось… Научится, я уверен! И еще многому научится, лишь бы хорошему, а то пошли люди — дрянь: одни от пьянства, другие от бедности, третьи от глупости. Дай бог, побольше людей, как ты, Катюша, и мир уцелеет!

Мир-то уцелел, но крайней мере, до сегодняшнего дня. А вот горемыка дядя Герган давно завязал с выпивкой — говорят, что на том свете «сухой закон». Но до того света он еще долгие годы навещал наш дом и после каждого вырванного зуба тащил стул, так что этой мебели стало у нас в пять раз больше, чем седалищ в нашей семье.

Русская баня

Я — болгарин, а друг мой Боря — с Урала, из Перьми. Готовились стать великими писателями, если не в ближайшее время, то хотя бы в обозримом будущем. Итак, наш рассказ о русской бане, которую мне довелось испытать на собственной шкуре.

Зима, снег по колено, жгучий холод сшибает воробья прямо на лету, даже ртуть в термометрах на реке Каме, слыхал, замерзла. И туман — снежной пелериной окутывает землю. Сунешь нос наружу, кажется, тут же превратишься в сосульку. Вот почему на улицах большого уральского города люди проявляются, как видения художника, и исчезают, растворенные его кистью. Так длилось почти неделю, пока погода не сжалилась, показав даже солнце над лесом. Но разве это солнце? Протяни руку к нему, так рука окоченеет.

— Тебе не холодно? — спросил мой приятель.

— Напротив, — отозвался я.

Какой там холод, кроме зимнего пальто, я надел еще тулуп, который мне подбросил отец Бори.

— Осторожно, лед! — предупредил друг, но поздно — я упал прямо ему под ноги. — О, ты умеешь кататься на спине, — пошутил он.

Идем, а по дороге сугробы до двух саженей. Думаю: «Какой черт дернул меня ехать за две тысячи километров в такой холод? Простужусь тут, как меня больного повезут обратно в Москву?..» Но никак не мог отказать другу. «Поедем, — говорит, — Урал увидишь, зима у нас лютая, но красивая, в оперу сходим, в театр, в забегаловку заглянем, куда захочешь, туда и пойдем. Да и на русской печи полежишь, в русской бане попаришься, увидишь, как уральцы встречают дорогих гостей…» Друг был прав. Одно мне осталось увидеть и испытать — русскую баню. Туда мы и пошли.

Баня — на окраине! Дома — старые, деревянные, отяжелевшие от снега на крышах.

«Бау, бау!» — услышал злой лай. Смотрю — на калитке надпись белой краской: «Осторожно, злая собака!»

Я дернул Борю за локоть.

— Не бойся, собака на цепи, — успокоил меня. В тот же момент калитка открылась, с улыбкой встретил Борин знакомец — Лева.

— Чего так долго шли — баня совсем остыла!

И собака Левы — крупная, черная, неизвестно, какой породы, продолжает злобно лаять на нас, прыгая на задних лапах, вот-вот сорвет цепь, но стоило хозяину рявкнуть, как она поджала хвост и залезла в конуру. В доме печь, едва не упираясь в потолок, дышала теплом прямо в дверь. Лева помог мне раздеться, складывая верхнюю одежду на стул. Его сестра, наблюдая эту процедуру, громко рассмеялась.

— Ничего смешного, Галя! — заступился за меня друг. — Ты как себе представляешь? Мы сибиряки и все равно дрожим от холода, а он южняк, болгарин, а там сейчас на его родине розы цветут…

— Фантазия цветет у тебя, Боря, — с милой улыбкой заметала девушка.

— Пошли! Надень пальто, баня в конце двора, — заторопил нас Лева.

Собака опять кинулась, но, увидев хозяина, шедшего за нами, утихла.

— Зачем вам собака, притом злющая? — поинтересовался.

— А как без собаки? Она же друг человека, иной раз больше, чем человек человеку.

— Может, ты и прав, но мы в Болгарии уже привыкли без такого человекодруга. Вышел приказ уничтожить всех собак, так перестреляли не только бездомных, но и домашних. Придумали, что собаки много хлеба жрут, болезни разносят и прочее.

— О прочем не знаю, но что касается хлеба, я не согласен. Сейчас у всех мирная жизнь. Когда есть чем кормить людей, и домашние животные не в тягость, — защищался хозяин и, доведя нас до бани, сказал: — Думаю, без меня справитесь — Боря побывал тут не раз. — И пошел домой.

С маленьким окошком и низенькой дверью баня была потека-«а лесной домик. Из трубы прямо к небу тянулась тонкая струйка дыма, хоть иголку вдень.

Наконец, голые — в бане. Ничего особенного: печь с полуоткрытой дверью, откуда видны раскаленные угли, на «ж — котел с кипящей водой, рядом — два ведра с холодной, большой пустой таз, кружки, широкая деревянная скамейка, примкнувшая одним концом к стене,

В бане, как в любой бане, тепло и душно.

— Ложись на скамейку! — сказал Боря. — Буду выбивать грязь из спины.

Я лег. Он налил горячую воду в таз, бросил туда мелко нарезанное мыло, взял березовый веник, размешал им воду, которая от растворившегося мыла стала пениться. Потом вылил кружку воды в печь. Пар, как шипящая змея, взлетел к потолку и наполнил всю комнатку. Пот облил мое тело.

— Эй, что ты делаешь? Задушишь! — возражал я.

— Это же кайф, дорогой. На то и называется — парилка — от пара. Сейчас испытаешь всю прелесть русской бани. Ну, повернись на живот!

И начал колотить меня веником — по спине, по ногам, по… С одной стороны, приятно, с другой — больно. «Терпи, — говорю себе, — раз так надо!» Но разве можно терпеть? Словно ремнем бьют.

— Ну что, побаливает, да? — спросил Боря. — Э, братишка, в этом и заключается весь фокус: пар, веник, бей по голому. А теперь повернись! Поработаем и над животом. Отсюда выйдешь чище праведника!

Поменялись местами, и я, подражая Боре, стал нахлестывать его по спине веником.

— Потише, друг! Ты что? Замахиваешься, словно дрова сечешь… Делай, как я!

— Видал я твое «потише»! Ну ладно, — говорю, — пожалею.

— Подбрось воды на камни, а то пару совсем мало! — попросил Боря.

Взял ведро с холодной водой, открыл дверцу, смотрю: жар — как расплавленный металл. «Да, — подумал, — Лева не поскупился на дрова». И недолго думая бух — выплеснул полведра в печь.

Что произошло? Словами не рассказать. Обжигающий пар со страшной силой толкнул меня в грудь. Я отскочил, загремело ведро, разлив воду, почти кипяток, а сам я угодил в ведро с холодной водой. Прыгнул, ничего не видя в густом пару, налетел на нечто мягкое. «Ох», — крикнул мой друг и упал прямо у моих ног. «Дверь, дверь открой, быстро! Я задыхаюсь! Ищи дверь!» — закричал сумасшедшим голосом Боря. А где дверь-то — ничего не вижу и уши пищат. Вмиг почувствовал, что теряю силы, пар входил в легкие, а выдохнуть было невозможно. И как слепой, стал шарить по стенам. Нащупал окошко. Удар кулаком, второй удал… Не поддается. Понял — плексиглас! Конец, падаю! Но пальцы инстинктивно снова полезли по стене… Вдруг дверь с треском открылась, и пар, как из пробитого паровозного котла, полетел наружу, а вместе с ним… и я. Очутившись по пояс в снегу, как выброшенный карп на берег, жадно стал глотать свежий воздух. Лева орал на всю глотку перепуганным голосом:

— Да что вы тут натворили, дураки эдакие?!

И тут же вошел в баню.

— Эй, дяденька, — услышал я голос мальчишки из соседнего дома, — чего голым гуляешь по снегу? Не стыдно — женщины смотрят.

Тут Лева показался у порога.

— Ты чего там торчишь, гость несчастный? Входи в баню — замерзнешь!

— А пар? — прикрывая обеими руками срамное место, спросил я.

— Пар испарился, — сказал названый друг, с силой вталкивая меня обратно.

Приятель сидел на скамейке, свесив голые ноги, и платком вытирал кровоточащий нос.

— Извини, Боря, виноват, — сказал я.

Зубы стучали то ли от испуга, то ли от холода, то ли от свирепого взгляда друга.

— Дрожишь, а? Ну, ты разбойник! Испортил нам все удовольствие! Разве можно лить столько воды в печку? Я кружкой — не видел, ты — ведром! Ни (рига не соображаешь, как дикарь!.. И воздух выбил мне из легких, и нос разбил, и чуть на тот свет не отправил.

— Да, мог бы быть летальный исход, черт бы вас побрал. Спасло то, что я нечаянно заметил пар, вылетавший через щели двери. Мог бы найти, как пить дать, два трупа в собственной бане… Ха, ха…

И Лева так заразительно захохотал, что и нас рассмешил.

Мне было не до смеха, но все же лучше посмеяться над собой, чем друзьям плакать над тобой.

Немножко утихомирились. Лева сам начал парить веником друга, я быстро надел шмотки и побежал к дому. Собака опять бросилась, но цепь спасла меня… «Нет худа без добра, — подумал я, — на сегодня хватит одного удушья!..»

— С легким паром! — встретила меня с любезной ухмылкой Левина сестра.

— Спасибо!

— Залезай на печь, — сказала девушка. — У нас так принято: после бани — небольшой отдых. Что вы предпочитаете — чай или пиво?

«Это как — на печь, она что, шутит? Кто у нас в Болгарии ложится на раскаленной печке?» Но эта печь была особенная — из кирпича: снизу огонь горит, сверху отведено место, где можно полежать…

После колебаний я устроился на белой шкуре неведомого зверя. Прикрыл глаза и словно погрузился в какое-то сладостное блаженство. Мне показалось, что я испаряюсь, печь пошатнулась и я вместе с ней полетел вверх, все выш невероятно мягкие и пушистые облака, а рядом красиво… улыбается сестра Левы…

С тех пор я знаю, что такое русская баня.

В морском казино

Мы с женой — потрепанные жизнью, проводили отпуска в лечебницах, желательно в горных. Хотелось бы на море, но солнечные лучи так давят на седую голову, что спасу нет! Нервная система расшатывается, как старая телега. Это у меня… Жене, наоборот, лучи, море и песок — это ее излюбленный конек, не оторвешь. И вот снова летний сезон. На этот раз она взяла меня в руки, достала путевки в курортный комплекс неподалеку от Варны. Неделю уже ходим как пьяные, очарованные красотами родного черноморского берега. До обеда бегаем по разным процедурам для общего укрепления здоровья, после обеда — на пляже среди отдыхающих болгар и туристов. Жена, разумеется, счастлива, то в море барахтается, то валяется ка раскаленном песке, охотится за солнечными лучами. Я, само собой, берегу голову от этой благодати, лежу под зонтом, созерцая дальний горизонт, где море сливается с небом и немножко завидуя тем, кто не боится удара с неба. Были довольны и предовольны. И говорить нечего — что хорошо, то хорошо, и мы понимаем, что такое жить по-европейски. Хотя мы сами в центре Европы, но наши отсталость и бедность сказываются во всем, хотя бы в том, что редко кто из болгар может позволить себе роскошь жить в дорогих отелях.

Впрочем, это не столь важно, солнце для всех одинаково греет, осветляет и оживляет, было бы здоровье, остальное приложится, каждому — свое, но, как говорится, «много добра не всегда к добру». Вот мы и живем себе, жаловаться не приходится. Жалко то, что время быстро проходит: через три дня_обратно и снова вкалывай круглый год до одури. Кажется, такие мысли крутились у меня в голове, когда тем вечером случилось нечто, что нарушило ритмы нашего курортничества.

Мы сидим за столом в ресторане морского казино. Любопытство разъедало нас и мы неотрывно наблюдали за посетителями и зрителями казино. Говорю — зрителей, ожидающих, как и мы, вот-вот появления на эстрадном подиуме Кубинского ансамбля песни и пляски. Это я узнал днем, прочитав на афише, так что мы не случайно здесь, — и я решил разыграть роль уважающего себя супруга. А супруга в это время, всмотревшись в куверты, удивленно сказала:

— Да ты что платить 20 левов за куверты! Как это удалось тебе оторвать от кармана?

— Ну, милая, я же не такой скупердяй! Не будем же каждый вечер отмеривать километры по аллеям и дорожкам пансионата, соблюдая режим как гимназисты! Мы тоже люди, не хуже других, жаждущих получить свою долю удовольствия от более зажигательных развлечений. Увидишь, не пожалеешь!

Жена, не ожидавшая от меня такого благородного жеста, впала в восторг:

— Ой, как ты обрадовал меня, дорогой! Я всегда… Барабаны со сцены заглушили красивые слова в мой адрес, которые я все реже слышу от жены. Все взгляды были направлены к эстраде — кубинцы начинали свою экзотическую программу.

Официанты шныряли между столами, сервильно услужливо склоняя головы к клиентам, стараясь не мешать им смотреть, виртуозно разносили на подносах блюда и напитки. И к нам подошел официант:

— Як вашим услугам, — улыбаясь произнес он.

— А где меню, не вижу на столе? — спросил я.

— Меню нет! Это у нас ресторан, так сказать, на открытой площадке — если дунет ветер, меню полетит к морю, не сыщешь.

— Ветер есть, а тумана нет случайно? — попытался пошутить я.

— Тумана, как сами видите, нет. Есть шашлыки. — И, как зазубривший урок школьник, официант перечислил несколько предлагаемых блюд и напитков. То же самое повторил и перед клиентами соседнего стола. Там сидели три молодых пары, разодетые сообразно последним модам регресса: девушки — полуголые, парни — полуодетые.

Не раздумывая долго, заказали по сто граммов водки, салат, шашлыки, бутылку белого вина и мороженое к десерту. Едим с женой, не торопясь, один глаз в тарелку, другой — на сцену, выпиваем маленькими глоточками, чтобы вина хватило надолго, одним словом, наслаждаемся природой, объявшей нас верхушками столетних кедров, мягким шелестом прибоя, а боль. ле всего — изумительным кубинским искусством. Как говорится, кайф на всю катушку.

Кончилось выступление кубинцев, электрические фонари на ветках деревьев потухли — знак, что заведение заканчивает свою увеселительную программу. Официанты снова разбежались по столам брать расчет от удовлетворенных и развеселых клиентов. Наш тоже тут как тут — оторвал листочек бумаги от записной книжки что ли, шлепнул его на стол, изрекая: «Пятьдесят шесть левов всего!» Я подозрительно посмотрел, в смысле, что он ошибся, но, не обращая внимания на мое бессловесное замечание, он отошел к соседям, шлепнув на их стол такой же листочек бумаги, четко произнося: «Двести левов всего!» Услышав счет соседей, мне совсем стало не по себе. Почти моя месячная зарплата! Но, видимо, эта сумма не произвела ни малейшего замешательства на компанию, которая галдела о чем-то своем, допивая коньяк. Парни одновременно вытащили кошельки, набитые банкнотами. Один из них опередил других, бросил на стол несколько крупных купюр, говоря вялым голосом: «Без сдачи!» Девушки закинули луксозные сумочки за плечо, парни обняли их за талию и с завидным веселым настроением утонули в темной аллее. Я взял себя в руки, приняв самое правильное решение: последовать примеру молодежи и под сокрушительным взглядом жены стал отсчитывать чуть ли не последние пятерки. Жена, скрипя зубами, молчала. А как только мы оказались в аллее приморского парка — зашипела:

— Видал этого негодяя — обобрал нас до нитки! И что это у них за шашлыки, если бы были позолочены, дешевле бы стоили, да и на водку он накинул тройную цену!.. А ты, как молчишь и, как дурак, — платишь! Вчера, забыл: мне понравилось платье в Валентине, оно-то и стоило пятьдесят шесть левов, а ты повернул голову в сторону и прошел мимо!

— Ладно, не ворчи — за удовольствие надо платить, а тут оно двойное — глаза полные и рот не пустой. Платье можно купить всегда, а кубинский ансамбль и за большие деньги не увидишь, сегодня здесь, завтра — в других краях.

— Хоть бы поспорил, попросил пересчитать счет!

— Ты что, драться с бандитом на глазах у кубинских гостей. Я не скандалист, ты знаешь. Все же увидели потрясающее незабываемое зрелище. Скажи спасибо и ни о чем не жалей, кроме своей смерти! Ну, пошутил, извини, — и погладил ее любовно по распущенным волосам. — Видала: свободный, вольный народ!.. Мы вроде тоже свободные, но не вольные, какие-то прижатые, пришибленные, горе способные выразить в песнях и плясках, а радость — только выпивши, и то за чужой счет!

— Ну, забормотал!.. А ты не обратил внимания на молодую компанию: пьют, жрут самое дорогое и платят, глазом не моргнув. Откуда столько денег у этих прохвостов?!

— Спроси у их отцов! Небось, партийные короли высшей номенклатуры. Я — не из власти, поэтому мало имею, но и то, что есть, добыто честным путем. А чего не хватает — добавим, что лишнее — выкинем. Мне понравилось здесь, на будущий год я сам достану путевки, приедем сюда всей семьей назло чертям и врагам, а хошь — и властям.

Вот так кончился этот прекрасный летний, приморский вечер с неким кислым осадком в настроении. Когда добрались до санатория, жена с какой-то досадой вздохнула:

— Скажем, все хорошо, лишь одно жалко: столовая уже не работает, а то могли бы поужинать и чайку попить.

Ложусь в уже темной комнате на своей половине дивана, и почему-то вдруг мне подумалось: «С женщиной не спорят — она всегда права, даже если права наоборот!»

С первого взгляда

На улице ветер бушует, холод, дома тепло — печь горит. Что поделаешь — зима. Днем было тихо, ветки на деревьях, засыпанные снежком, еле покачивались, а к вечеру — вдруг Метель, снег хлопьями. Если так пойдет всю ночь, навалит по пояс. Я читал роман Флобера «Мадам Бовари» и вместе с мадам переживал чудные любовные истории. Мне оставалось двадцать страниц, когда у окна: «стук, стук» — мурашки поползли… Затаив дыхание, прислушиваюсь. Стук повторился. Встал. «Почему не отзываются?» Спустя мгновение слышу: «Петя, открой! Это я — Елена, учительница!» — «Ну вот, не ожидал, — подумал я, — на кой черт она притащилась сюда? Что же, ночная бабочка — приму».

Открыл дверь, она тут же оказалась у печки, сняла вязаную шапку, шаль, кожаные перчатки. Сняла и пальто.

— Ветер чуть не сдул меня… У тебя есть вешалка?

— У меня все есть, кроме того, чего нет… — Взял пальто и повесил на гвоздь, забитый в дверь, как бы намек, чтоб долго не задерживалась.

— Извини, влетела, как шаровая молния, но мне очень захотелось сегодня вечером повидаться с тобой, просто до смерти…

— Ну, уж и до смерти!.. — не поверил я. — Скорее всего, у тебя что-то особенное, важное или вроде этого, — сказал я, смотря, как ее лицо набирает соку у раскаленной печки.

— Угадал! — улыбчиво ответила она. — Ты сердишься? Верно, довольно поздновато…

— Нет, зачем, напротив. Даже очень приятно — ко мне редко прилетают ночные птицы.

— А я думала, что первая!.. — разочарованно поджала губы Елена.

— Может, первая, может, последняя, разве сосчитаешь, кто, когда, зачем и почему? Впрочем, это не так важно.

— Да, да, ты прав. А почему стоим, как два аиста?

— Пардон, виноват! Можешь сесть на стул или на кровать. Пожалуйста! — Я придвинул стул. — Чувствуй себя как дома.

— Мерси! Рада!..

— А как же — ты моя гостья.

Я сел напротив. Елена быстро освоилась с обстановкой, вытащила из сумочки помаду и стала, глядя в миниатюрное зеркальце, усердно подкрашивать губы. Конечно, ее появление для меня было сюрпризом. Всего два месяца она преподавала в нашей школе. О ней знал лишь то, что она из города, переназначили ее взамен учительницы пения, ушедшей в декрет, разведенная, с виду хорошенькая, общительная в меру, — классная певица. (Был школьный праздник — она выступила лучше других.) Иные из молодых коллег пытались флиртовать с ней, но она не допускала близости. Отношение ко мне было немножко иное — улыбалась многозначительно и все что-то недоговаривала. Неделю назад в зал физкультуры (я преподавал физкультуру) как-то зашла поглядеть и говорит: «Коллега, почему не научишь и меня крутить на турнике солнце как ты?» В тот же вечер мы пошли прогуляться по центр у компании моего друга. Беседовали о том о сем, а между тем она рассказала, почему развелась. И трех лет не прошло после свадьбы, как она случайно застукала своего мужа с ее продутой, рассказала матери, а та выгнала его из дома (он жил у них на птичьих правах). Муж долго мотал ей нервы, пока, наконец, суд не расторг брак. Поэтому она решила год поработать подальше от него.

— Что ты читаешь? — протягивая руку к книге, спросила она.

— «Мадам Бовари».

— Читала. Героиня такая же горемычная душа, как я сама, но хоть она налюбилась досыта, — листая книгу, легко вздохнув, сказала Елена.

— А ты еще нет? — поинтересовался я.

— Зависит от партнера, то есть любимого. Если он настоящий мужчина, а не слюнтяй, тебя ждет блаженство, а нет — пусть себе гуляет…

— Ты часто так поступаешь?

— По крайней мере раз-два.

— Имеешь в виду развод?

— Может быть… Надеюсь, со мной этого больше не повторится. Человек же должен извлекать урок из своих и чужих ошибок, чтобы в жизни было больше меда и меньше дегте, Что редко бывает, но стараться-то надо. Верно? — И вдруг Она, посмотрев на меня строгим взглядом, спросила: — А ты ничему не спрашиваешь, зачем я здесь, а крутимся вокруг да Около?

— Хорошо. Спрашиваю — почему?

— Не удивляйся, но я хотела бы узнать — ты веришь в любовь с первого взгляда?

— Откровенно скажу, личного опыта нет, но по моим наблюдениям: одни влюбляются с первого взгляда, другие — со второго, а третьи — вообще не влюбляются, а живут, как будто влюблены…

— Может быть, третий вариант чаще других встречаем, но он меня не касается. В данном случае речь идет о первом. Меня интересует твое мнение о нем…

— Ну, скажем, верю, что из этого?

— А я не только верю, но уже испытала…

— Ив кого ты влюбилась?

— Неужели трудно догадаться? В тебя! — сказала она застенчиво и опустила голову, как провинившаяся школьница.

«Ну, вот тебе новость, — подумал я, слегка ошарашенный, — кажется, она пришла признаться в любви, а вдруг сделает мне еще и предложение? Но у меня намерения совсем иные — окончу университет заочно, потом видно будет. Да и зачем мне разведенная при наличии стольких девушек?»

— Как только увидела тебя впервые на лестнице школы, — продолжила Елена, — сердце у меня забилось, просто испугалась… Спросила себя: с чего бы это? Потом — поняла… Говорят, чтобы узнать человека, надо вместе с ним съесть пуд соли, а чтобы полюбить, иной раз достаточно всего одного взгляда — и ты в плену. Вдруг в твое сердце вселяется еще одно сердце, приятные чувства приводят тебя в экстаз, обретаешь крылья и готов взлететь. Но стоп! Это еще не все, это почти ничто, по тому что пока нет другого компонента — взаимности, а без взаимности любовь — трагедия… Надо ли подчеркивать, что она способна вывести человека на орбиту счастья и сбросить его в пучину бездны? Не дай бог, последнего! Извини, я увлеклась, заговорила о знакомых вещах. Мы мало знаем друг друга, но это мне не помешало… Прости за мои глупые признания, но я не могла больше не поделиться с тобой.

Я сижу, молчу, курю, выпускаю дым колечками, делая вид, что этот ее любовный приступ меня сильно волнует. Между тем она продолжает:

— Я не знаю, понравилась ли тебе или еще понравлюсь, будучи старше тебя на два-три года, разведенная, всего учительница пения, живу здесь в чужом доме, хотя у нас с мамой в городе собственная квартира, которую нам оставил отец, погибший на фронте при Драве… Судя по себе, не знаю, как у других, когда чувства диктуют, воля и разум бессильны сопротивляться. Виновата ли, что полюбила тебя? Если любовь — грех, значит, все любящие женщины грешницы, — сказала она последние слова с какой-то обреченностью, ухватила руками лицо, опустила голову и заплакала.

— Подожди, Елена! Зачем плакать? — Все-таки взволнованный услышанным, я встал, подошел к ней, погладил ее русые, разбросанные по плечам волосы и решил поцеловать ее, чтобы хоть как-то выразить свои, пока будто озаренные лунным светом онемелые чувства. Но она опередила меня и стала страстно целовать. Потом села, вытерла слезы платком, и ее просветленные голубые глазки стали ждать моей словесной реакции, но она сразу не последовала. Я занялся другим — подбрасывая в печку поленья, обдумывал, что и как сказать, чтоб не обидеть ее! (Человек должен уважать чувства другого к себе, даже если не имеет подобных к нему, — это общее правило для всех.)

— Что тебе ответить, Елена? — начал я сдержанным голосом. — Во-первых, я тронут вниманием, во-вторых, чувствами, которые ты питаешь ко мне, и искренними намерениями осчастливить одного парня, который пока не имеет понятия о большой любви. Подходим мы друг другу или нет — никто не знает, тем более мы сами, потому что… и так ясно… Но, чтобы стало еще яснее, предлагаю выпить с тобой по стакану домашнего вина. После смерти дедушки я сам стал виноделом… Попробуем мое производство, а? Не против? Я спущусь в подвал, имеется брынза, сало… Не беспокойся — мать спит в соседней комнате, не разбудим. Мы потихонечку, чтоб не сидеть за пустым столом…

Открыл я кран винной бочки. Не торопясь, наливаю вино и думаю, как все-таки кончится эта непредсказуемая встреча? Останется ли она ночевать здесь или уйдет? Какой из двух вариантов лучше? Кажется, меня оба устраивают. Была у меня подруга: то ли не сошлись характерами, то ли любовь не созрела, но я отошел от нее, а может, она от меня… Теперь я свободен. И вдруг объявилась Елена. Неужели я настолько глуп, чтобы флиртовать с разведенной женщиной, да и иметь какие-то серьезные виды на будущее?

Вхожу я в комнату с мыслью сначала выпить с ней, а потом решать, что делать. И что я вижу? Елена улеглась на кровать, лежит и не шевелится. Стою я с кувшином в руке и с вопросительным знаком на лице: «Что с ней стряслось?» Ставлю кувшин на стол и озадаченно спрашиваю:

— Елена, почему ты лежишь?! Что с тобой?

Нет ответа — молчит, смотрит блуждающим взглядом в потолок. Я еще больше стал удивляться ее поведению и спрашиваю:

— Ведь мы собирались пить красное вино — вот кувшин, вот и стаканы! Встань, пожалуйста, или мне помочь тебе? — Нет ответа. Нагнулся над ней, трогаю за плечо, тормошу: — Ты что, тебе плохо? Может, заболела?

— Не заболела я, а отравлена!.. — повернула голову ко мне и закрыла глаза.

— Как это так — отравлена?! Минуту назад этого не было! Кто тебя отравил? Кроме меня, тут никого нет, не считая спящую мать.

— Я сама! Проглотила двадцать таблеток анальгин-хинина…

— Что ты натворила! Зачем? Ты что, с ума сошла?! Ты же не мадам Бовари!

— Нет, не мадам! Ее история другого характера…

— А твоя — какая? Выходит, тоже фатальная, раз решила совершить неслыханную глупость!

— Нет, не фатальная, пока — зависит от тебя… О, как живот крутит внутри!.. — сказала она и схватилась за живот двумя руками.

— Если тебе так надоело жить, почему не покончила с собой в другом месте, а нашла себе мой дом? Теперь что мне делать с тобой? Подумают, что я отравил тебя… Двадцать лет за решеткой мне обеспечено!.. Вставай, пойдем в медпункт! Может, там спасут? Вставай! — кричал я в гневе и замешательстве. — Я не доктор по аварийным ситуациям, тем более когда касается летального исхода!..

Она заупрямилась, не встает. Силой поднял ее, надел пальто, накинул шапку, сам быстро оделся, но она села на <?гул, дрожит:

— Оставь меня! — прошептала она с видимым нежеланием куда-то идти.

— Как — оставить? Не хочешь спасаться? Хочешь сделать свою мать самой несчастной женщиной? Не сможешь двигаться, понесу на руках! Идем! Медлить нельзя. Слышишь? Медпункт близко…

Подхватил ее как-то, поднял к плечу, зашагал по свежему снегу, вышел на улицу. Не прошел еще двадцати метров и слышу сверху, прямо в ухо:

— Остановись! Отпусти меня! Я что-то скажу… Снял с себя, она стоит передо мной, улыбается, словно ничего не было.

— Я не отравлена, глупенький! Я пошутила… Думала, сразу догадаешься, а ты все принял всерьез… Просто я хотела испытать тебя…

— И что, испытала? — спросил я, и в душе закипела ярость.

— Да! — уверенно ответила она. — Раз испугался за мою жизнь и понес на руках спасать меня, значит, и ты полюбишь меня… Логично, не так ли?

— Может, и логично с точки зрения женской логики, а с мужской — может быть, наоборот!

— Что ты хочешь сказать? Не поняла.

— Что? Ну вот что: когда я влюблюсь в тебя с первого взгляда, как ты в меня, тогда и будем объясняться.

— Вот как! Не ожидала, но до меня дошел твой тонкий намек — одним словом, как я поняла, попытка не удалась. Что же, счастливым я тебя не сделала, тем более — ты меня, но счастье нам все равно будет сниться, даже наяву, пока не поймаем его или оно навсегда не покинет нас… — язвительно сказала Елена, застегивая кнопки пальто.

— Не знаю, может, ты права, коллега, но если и ошибаешься, тут нет ошибки, потому что с женщиной и с собой «ельзя спорить — оба всегда правы, — ответил я в том же духе.

За время нашего общения метель уже упорхала в другие края. Мелкий снежок медленно падал на белое покрывало земли. Луна, единственный свидетель, своим желтым блеском словно насмехалась над нашими несерьезными, полушутливыми молодежными играми.

Пошел быстрым шагом назад. Голос Елены остановил меня:

— Эй, подожди, я забыла сумочку и перчатки!

— Завтра принесу в школу.

— В сумочке деньги! — снова крикнула она.

— В твоей сумочке могут быть деньги, но не мешало бы, чтобы и в голове было что-то, — как бы обобщил я происходящее.

Вернулся домой, и словно с моих плеч свалилась не женщина, а мешок камней. Выпил стакан вина, почитал книгу и лег спать.

Что мне приснилось? Нет, не Елена! Мадам Бовари.

После удивившего меня случая, да и спустя много лет я часто спрашивал себя, почему эта женщина поступила именно так, а не иначе? Правда ли, что по-настоящему влюбилась в меня или это был продукт ее больного воображения? Иногда человек внушает себе нечто и начинает верить в его реальность до тех пор, пока не придет до его полной противоположности. Может быть, Елена, ощутив обреченность своей бесплодной любви ко мне, решила этой попыткой разбить иллюзии не столь достойной шуткой, после чего поискать счастье по другому адресу…

И все же, что дальше? А дальше каждый пошел своей дорогой. Елена допела до конца учебного года и покинула сельскую школу. Иногда я встречал ее в городе с каким-то лысым мужчиной под руку, она кивала мне головой и с кислой улыбкой проходила мимо.

Олег ГОНОЗОВ

Оборотни

В газетах пишут, куда ни пойди — везде оборотни. В милиции оборотни в погонах. В военкоматах оборотни в фуражках. В больницах оборотни в белых халатах… Короче, сиди дома — и без чеснока в кармане на улицу не высовывайся!

Я вчера высунулся в школу к сыну, он у меня десятый класс заканчивает, а там одни оборотни! И первый оборотень — Нина Константиновна, Колькина классная.

— На какую медаль претендуете? — спрашивает. — На золотую или на серебряную?

— Это уж как получится, — отвечаю. — Колька-то мой вроде бы не особо блистает знаниями, да и пропусков уроков у него много.

— Все в ваших руках, — как вампир, скалится Нина Константиновна. — Что скажите, то и получите. Серебро — две тысячи долларов. Золото — пять!

— Сколько? — поперхнулся я.

— Ладно, договорились: четыре с половиной. Больше уступить не могу. У нас слишком большой педагогический коллектив, учителя меня не поймут.

— Оборотни! — зашелся в истерике я, вытаскивая из а чеснок. — Что вы себе позволяете?! Да я… Да вы у меня!..

— Да вы больны! Вам лечиться нужно! — констатировала учительница. И вызвала мне скорую психиатрическую помощь.

Я тогда едва выкарабкался. Полгода в больнице провел — каждую ночь школьные оборотни мерещились, заснуть

без снотворного не мог. На поправку пошел, к главному врачу вызвали. Тот весь седой, с бородкой, в пенсне. Увидел меня — улыбается:

— Вижу, об инвалидности мечтаете? И правильно делаете. Какую группу хотите?

— Какую дадите, — отвечаю.

— Какую скажете, такую и дадим! — смеется главврач. — Вторая группа — две тысячи долларов. Первая — пять!

— Сколько? — заорал я так, что со стены упал портрет министра здравоохранения.

— Я понимаю, что болезнь у вас прогрессирует, — успокаивал меня главный. — Но без денег вам КЭК все равно не пройти! Безногих заворачивают, слепым группу снимают! Инвалидность — это же реальные деньги! Ладно, уговорили: четыре тысячи долларов — и первая нерабочая группа вам гарантирована.

— Да я сейчас прямо в УБОП пойду! — не удержался я. — В прокуратуру! В ОБЭП! В ФСБ!

— Идите куда хотите! — поправил очки главврач. — С вашим диагнозом — вам все двери открыты!

Начальник криминальной милиции Владимир Ильич Кукиш встретил меня как родного:

— Деньги, гады, вымогают? Понятно! Пишите заявление — разберемся!

— Неужели поможете?

— А то! Разберемся с оборотнями по всей строгости закона! Невзирая на лица и занимаемые должности.

— Спасибо, товарищ подполковник, большое вам спасибо!

— Да ладно благодарить, — блеснул золотым зубом начальник. — Вот когда ваши обидчики окажутся на скамье подсудимых, тогда и благодарить будете.

— А разве такое возможно?

— В криминальной милиции ничего невозможного нет! Все зависит от суммы вашего пожертвования. Возбуждение уголовного дела — пять тысяч долларов, арест — десять. Содержание под стражей — двадцать тысяч. Надеюсь, вы понимаете, что здесь не все от нас одних зависит?

— Оборотень! — взвизгнул я, и тут же получил кулаком по печени.

— От оборотня слышу! — Подполковник закрыл за мной дверь.

И ведь точно, как в воду смотрел Владимир Ильич Кукиш: ближе к ночи нас с Колькой стало на улицу тянуть. Весь день мы, как приличные люди, вкалываем с ним на заводе — с пятью тройками в аттестате об образовании сына даже учеником токаря брать не хотели, а с наступлением темноты надеваем на голову черные колготки и грабим припозднившихся прохожих. Один раз нам как-то даже Колькина классная с мужем попались. А при них пять тысяч долларов. Через месяц с нетрезвым мужичком подфартило: седой такой, с бородкой и в пенсне, а в лопатнике четыре тысячи зеленых лежало… А что удивляться, если кругом одни оборотни. Куда ни шагни — везде они, окаянные.

Письмо китайскому рабочему

Здравствуй, дорогой Хуань Цин!

Давно хотел тебе написать, да все как-то было некогда. То на работе неурядицы, то в семье неприятности— а тут на завода попал под сокращение, а вчера и с женой развелся. И сразу ^бумагу, за перо, потому что не могу больше молчать!

А началось все, брат Хуань, с вашего великого китайского нашествия на наш отечественный рынок. Сначала вы завалили наши города и села своими складными зонтиками, сланцами и дешевыми носками. Дальше — больше. Погнали кухонные кожи, штопоры, давилки для чеснока.

Как сейчас помню, купил я по дешевке один такой штопор, попробовал из бутылки пробку вытащить — так чуть зрения не лишился. Хрястнул ваш хваленый китайский механизм на второй секунде первой попытки достать пробку и разлетелся в разные стороны!

Кстати, наш отечественный чеснок тоже оказался крепче вашей механической давилки, от которой после нажатия остались только ручки. А у нашего бригадира нож из вашей нержавейки в нашей вареной колбасе застрял — вытаскивали всей бригадой. Ты

пойми, брат Хуань, у нас ведь тоже деньги не на деревьях растут, а пособие по безработице вообще сущие копейки.

Два раза в магазин сходить или один раз с приятелями посидеть. Это вы в Китае свою рисовую водку не любите, потому что делать ее не умеете. А нас еще Менделеев научил, в какой пропорции спирт с водой мешать, чтобы ровно сорок градусов выходило. И поэтому никак не можем мы без водки, как вы — без риса!

А теперь, брат Хуань, о самом главном. Я, конечно, понимаю, что в отличие от нашей вымирающей страны у вас в Китае большой переизбыток народонаселения. С работой, видимо, труднее, чем у нас. Платят мало. Но от продукции, выпускаемой вашим механическим заводом, у нас одни убытки. Лопату купил, так всего один раз в землю воткнул — согнулась лопата. На работе китайскую электродрель выдали — сгорела электродрель, а из моей зарплаты ее стоимость вычли. Спорить стал — попал под сокращение.

Слышишь, Хуань?! Жене Ирке на день рождения подарил маникюрный набор made in China — так ножницы на первом же ногте сломались. А через них и наша семейная жизнь дала трещину — короче, развелись мы вчера с Иркой.

И я вот что, брат Хуань, думаю: все мои производственные неурядицы и семейные неприятности из-за произведенной твоими руками продукции произошли. Некрасиво получается. Я, значит, целый день на заводе спину гну, всю ночь супружеский долг перед Иркой выполняю, а ты, дорогой китайский товарищ, спустя рукава смену отстоишь, красную повязку наденешь и бегом общественный порядок на улицах наводить!

Короче, если и дальше так дело пойдет, то, помяни мое слово, накоплю денег на самолет, прилечу в Пекин и потолкую с тобой, брат Хуань, о своей исковерканной жизни по полной рабоче-крестьянской программе. Мало не покажется. И красная повязка не поможет.

С пролетарским приветом, Иван Кулаков.

В день рождения

В свой день рождения Вася Бабакин всегда вызывал девочек по вызову. Как закоренелый холостяк, он не столько нуж-"дался в услугах жриц любви, сколько хотел с ними просто пообщаться, поговорить, похвастаться своими былыми победами и поражениями на женском фронте.

Девушки слушали Бабакина с нескрываемым удовольствием. Сидя за празднично накрытым столом, они заботливо подливали Василию водки и просили рассказать историю его первой юношеской любви. Бабакин старался, как умел — девушки плакали, звонили с его телефона своим родителям в другие города, а порой и страны, чтобы поделиться услышанным. Иногда от рассказов Бабакина у них подскакивало давление и щемило сердце — и тогда виновник торжества отстегивал им дополнительные суммы на врачей и лекарства, массаж и солярий. Чаще же всего девчонки просто просили Бабакина принять у него ванну.

— Да, пожалуйста! — Радуясь слушателям, Бабкин продолжал повествование о своей безответной любви, трудном детстве и деревянных игрушках.

— Василий, спинку потри! — просили девушки. И Бабакин тер.

— Василий, музыку включи! — веселись гостьи. И Бабакин включал.

— Василий, давай мы поспим немножко, потому что очень устали сегодня, а потом — ты продолжишь!

И Василий соглашался, укладывал девушек в свою постель, а сам устраивался на раскладушке.

Утром, после ухода гетер, Бабакин каждый раз недосчитывался аудиокассет, компакт-дисков, чайных ложек. Одна из жриц как-то, погладив блузку, прихватила с собой импортный утюг, а другая любительница попсы — не нарочно унесла музыкальный центр.

Но все это мелочи по сравнению с тем, когда однажды утром Василий не обнаружил в туалете импортного унитаза, а на кухне двухкамерного холодильника. Девчонки, видимо, что-то перепутали, но с тех пор Вася Бабакин больше не приглашает на свой день рождения девушек по вызову, а пользуется услугами горячей линии «секс по телефону».

По два, а то и по три часа он рассказывает возбужденным собеседницам о своей первой детсадовской любви, отчисленной за неуспеваемость студентке Танечке и бросившей его проводнице Альбине. На другом конце провода слушают с удовольствием.

Результат тот же, что и раньше, но зато из квартиры ничего не пропадает.

Эдуард ДВОРКИН

Попутчик

За окном мелькали перелески, смеркалось.

— Не возражаете? — Сосед Козонина по купе, полный, добродушного вида мужчина, вынул из кармана трубку.

— Пожалуйста, — отозвался Козонин. Он подумывал уже, не завалиться ли ему пораньше спать, как вдруг попутчик представившийся Павлом Егоровичем Британцевым) произнес:

— А знаете ли вы, какая история связана с этой трубкой?

— Какая же? Расскажите, пожалуйста, — с готовностью отозвался Козонин, предвкушая интересное.

— Ну что же, — Британцев чиркнул спичкой, не спеша раскурил трубку. — Слушайте… Был я проездом в одном городе. Дела свои все уж сделал, знакомых — никого, дай, думаю, просто пройдусь, на прощание, по улицам. И вот, гуляю, смотрю по сторонам. И вдруг вижу — маленький такой магазинчик. Вхожу. За прилавком — миловидная блондинка, а на прилавке под стеклом трубки, и к каждой ценник приложен. Купить, что ли, думаю? Стою, не спеша выбираю. Блондинка молчит — улыбается. Выбрал, подхожу к кассе с деньгами — там женщина постарше сидела, брюнетка. Плачу, получаю чек, передаю его блондинке. «Завернуть?» — спрашивает она. — «Заверните», — говорю. Она вворачивает трубку в бумагу и подает мне. «Спасибо!» — говорю я ей и выхожу из магазина… И вот — трубка перед вами. Та самая. Британцев слегка откинулся назад и пытливо смотрел на Козонина.

Козонин заерзал на месте.

«Невнимательно слушал, черт!» — подумал он и бодрым голосом сказал: — Очень интересно. Да…

Британцев довольно заулыбался…

— Так и быть. Расскажу вам, пожалуй, еще одну историю.

Он чуть прикрыл глаза, видимо, собираясь с мыслями. — Сижу я однажды дома, смотрю телевизор и вдруг — звонок. «Ну, — думаю, — надо открывать». На пороге незнакомый мужчина, в пальто, без шапки. «Вы Британцев?» _ спрашивает. «Я», — отвечаю. Тут он мне и говорит: «Вам телеграмма, распишитесь». А я без очков не могу — расплывается все в глазах. Ну, пошел я за очками, а он в коридоре стоит, ждет. Надел я очки, расписался у него в книжке. Он мне телеграмму отдал и ушел… Ну как?

И Британцев снова пытливо оглядел Козонина.

— Ну а в телеграмме-то что? — не выдержал Козонин.

— Какая разница? — ласково улыбнулся Британцев. — Я уже и не помню. Поздравление с праздником, а может быть, сообщение о приезде тетки…

— Да, да, — поспешно заговорил Козонин, — история очень даже…

Он схватил полотенце, зубную щетку и быстро вышел из купе.

Он долго стоял в коридоре, слушал стук колес, смотрел на мелькающие за окнами огни, пока окончательно не успокоился.

Британцев сидел в той же позе, с тем же мечтательным выражением лица. Козонин мгновенно нырнул под одеяло и накрылся им с головой.

Голос Британцева нашел его и там.

— Пока вы еще не спите… Вам это будет любопытно… Расскажу, как я побрился недавно в парикмахерской"…

Козонин дернулся и затих.

— Иду я, значит, мимо небольшой такой парикмахерской, смотрю — народу никого. Ну и решил побриться. Захожу — и сразу к мастеру. Пожилой уже мужчина, весь седой. «Стричься будем?» — спрашивает. «Нет, — отвечаю, — только бриться». Развел он пену и меня по щекам мажет. Намазал и за бритву берется. Аккуратно бритвочкой помахал и снова мылом, и опять бритвой. Компресс сделал освежающий, одеколончиком побрызгал — все как полагается. «Готово, — говорит, — платите в кассу». Ну я, конечно, заплатил, вышел на улицу и дальше пошел… А как я ботинки ремонтировал!..

Козонин крикнул и в чем было выскочил в коридор.

Он вернулся, когда Британцев уже спокойно спал.

Утром Козонин проснулся от громких шагов. Британцев с чемоданом шел к выходу.

— Павел Егорович! — окликнул его Козонин. — А вы кем работаете?

— Писатель я, — не останавливаясь, ответил Британцев и уже из коридора добавил: — Мне есть о чем рассказать людям…

Первым делом — самолет ты!

Обтекаемые формы жены навели отставного летчика-испытателя Берсеньева, казалось бы, на парадоксальную мысль. Он велел женщине раздеться и придирчиво ощупал с головы до ног. Тело у Аглаи Филипповны было стальное.

Берсеньев положил жену лицом вниз, заставил сомкнуть ноги, раскинуть руки и приподнять голову, долго ходил вокруг добиваясь идеальности линий, потом скрылся у себя в комнате, где неделю что-то чертил и рассчитывал. Если б вы знали, если б вы знали, как тосковали руки заслуженного пилота по штурвалу, вы бы не удивились тому, что произошло дальше.

Теоретические выкладки показали, что эксперимент возможен. Аглая Филипповна по многу часов держала заданную ей позу, сам Берсеньев не отходил от жены ни на шаг и что-то поминутно подкручивал в созданной им конструкции. Аэродинамические свойства Аглаи Филипповны оказались почти идеальными, сердце у нее всегда работало как мотор, оставалось только позаботиться о горючем.

Летчик накупил высококалорийной пищи, которая при сжигании могла дать много энергии, не забыл простого черно-то хлеба и разных масел.

Супруги жили в сельской малонаселенной местности, прямо за их домом начинался большой плоский пустырь, с которого глава семейства заблаговременно убрал все камни.

На рассвете Берсеньев как следует заправил жену и вывел ее на взлетную полосу. Убедившись в отсутствии любопытных глаз, он стащил с фюзеляжа Аглаи Филипповны чехол, поставил ее в стартовую позицию и, пригнувшись, расположился на мягких подушках.

Берсеньев чувствовал, что жена уже завелась, тем не менее они без движения стояли на летном поле. Он вздохнул, раскрутил фляжку и налил жене спирта. Аглая Филипповна вскрикнула, затряслась, в животе у нее заурчало, затрескалось, Берсеньев нажал одному ему известную кнопку, тут же из сопла вырвалась реактивная струя, Аглая Филипповна легко пробежала по дорожке и, неся на себе Берсеньева, взмыла в воздух, уверенно и плавно набирая высоту.

В ушах Берсеньева свистел ветер, ему было тревожно, радостно и даже немного страшно, как и в том первом самостоятельном курсантском полете много лет назад, и не беда, что тогда ему доверили грозную боевую машину, а сейчас он летел на смешной безобидной самоделке, — ощущение полета было тем же, и на глаза расчувствовавшегося аса навернулась влага, которую он торопливо смахнул, дабы не заслоняла она видимости.

Аглая Филипповна прекрасно слушалась руля, внизу мелькнула крыша родного дома, лента проселочной дороги, лесной массив.

«На первый раз хватит», — решил Берсеньев и повернул жену обратно. Они благополучно приземлились, и он поставил Аглаю Филипповну в ангар.

На следующий день Берсеньев нашел жену в разобранном состоянии. Пришлось каждую детальку промывать огуречным рассолом, и уже скоро Аглая Филипповна, собранная и сосредоточенная, была готова к новым полетам.

Конечно, не обошлось без приключений. Один раз их атаковал крупный орел-самец, норовивший пристроиться Аглае Филипповне в хвост, в другой — их засекли радары, и в воздух по тревоге были подняты истребители-перехватчики. В обоих случаях удалось уйти за счет хорошей маневренности Аглаи Филипповны.

О Берсеньеве узнали на Западе. Французы пригласили его с супругой на авиационный праздник.

Берсеньев поехал, показал несколько фигур высшего пилотажа.

Жена выглядела очень эффектно, на корпусе у нее было выведено «Аглая», по бокам сияли красные звезды, рядом с тяжеловесной «Мрией» она смотрелась легко и воздушно.

Денежный приз Берсеньев с удовольствием принял, продать Аглаю, естественно, отказался, а на замечание феминисток, мол, как можно так эксплуатировать женщину, ответил достойно.

— Другие на бабах пашут, — объяснил он непонятливым, — а я — летаю!

Муж

Смотрела Машенька, как подруги замуж выходят, ждала, крепилась, а потом плюнула, раздобыла здоровенное полено и вырезала себе из него мужа.

Получился муж не хуже других — с руками, ногами и всем остальным, что мужу полагается. Прошлась Машенька по магазинам, костюм купила двубортный, белья, одела мужа и посадила за стол напротив себя чай пить.

— Варенья положить кизилового? — спрашивает Машенька и под столом противоположный стул толкает. Муж "От же головой кивает, положи, мол.

— А бараночек свежих? — ласково интересуется Машенька. Муж снова кивает, съем, мол, с удовольствием, спасибо.

Почаевничали, Машенька посуду вымыла, в ночную рубашку переоделась и с мужем спать легла. Все как у людей.

Неделю живут, месяц.

Машенька мужу всю свою жизнь рассказала. Муж слушал внимательно, с сочувствием, ни разу не перебил. Ни с кем у Машеньки такого понимания не было.

— Чего-то ты изменилась, похорошела? — с подозрением косились па Машеньку подруги. — Никак мужика завела?

Стеснялась Машенька вначале, а потом призналась: живет с хорошим человеком. В первый же выходной нагрянули гости. Раскрасневшаяся Машенька встречала их на пороге, вела в комнату.

— Вот. — говорила она, — знакомьтесь. Мои муж Поленов Иван Иванович.

Гости называли себя, и муж ласково кивал каждому.

— Повезло Машеньке, — перешептывались за столом подруги — Не пьет он совсем. Ни одной рюмки не опрокинул… И все таки он чурбан! — решили они на обратном пути. — Ни с кем даже не потанцевал, только на свою Машеньку смотрел…

А Машенька после работы — сразу домой. Иван Иванович ждет ее у телевизора. Обнимутся супруги, поцелуются. Накормит Машенька мужа и идет в ваннную стирать (очень Иван Иванович белье смолой пачкал), а муж футбол смотрит, переживает.

— Какой счет? — кричит, чтобы сделать мужу приятное, Машенька из ванной.

— Два— ноль! — доносится ответ из комнаты. — Голы на шестой и десятой минутах провел Рональдиньо.

Один только раз подвел Иван Иванович Машеньку. Пришлось ей как-то по обмену опытом выехать в соседнюю область. Сварила Машенька мужу кастрюлю щей и уехала спокойная. Вернулась и чуть не упала. Сидит Иван Иванович, на диване, а рядом с ним какая-то чурка. Рассвирепела Машенька, чурку из дома выкинула, а с Ивана Ивановича такую стружку сняла, что на всю оставшуюся жизнь запомнил. Старый уже был, опилки сыпались, а все вспоминал, с улыбкой, правда.

А в первый момент было ему совсем не до улыбок — едва совместная жизнь прахом не пошла. В ногах у Машеньки валялся, прощения просил.

Простила Машенька. Да и как не простить. Готовилась она стать матерью, а как растить дитя без отца?

Иван Иванович так волновался, что в роддом его привезли под руки. И напрасно! Здоровенький у них малец получился. Корочка, правда, была на теле, но врачи помазали, чем надо, и прошло.

Иван Иванович на работу устроился, в министерство, ездил до пенсии в черной «Волге». Еще были у них с Машенькой дети, и все — как на подбор, молодые дубки.

И немудрено, если в семье крепкие корни.

Елена ЕВСТИГНЕЕВА

Шедевр

Ирина устало отложила кисть в сторону и залюбовалась результатом проделанной работы. Полотно получилось именно таким, каким она его задумала: тяжелая крона изумрудными волнами спадала с узловатых ветвей старого дерева к нежной поросли, вьющейся вдоль дуплистого ствола. Чистый бирюзовый цвет зарождающегося утра подчеркивал его мощь и зрелость столетнего дуба, а мареновое пятно цветущих астр в нижнем левом углу грамотно оттеняло скромное достоинство векового дерева. Именно так ей и хотелось творить в последнее время — никаких условностей, недоговоренности, все очень конкретно. Картина не должна требовать никакого домысливания, а лишь побуждать к созерцанию фотографически точно выполненных деталей, с чем на этот раз она справилась просто блестяще. Эту картину она назовет бесхитростно просто — «Дерево». «Забирай и вези, только аккуратней!» — крикнула сна курьеру, который должен был доставить последнюю картину в открывающуюся назавтра галерею. Ирина побежала звонить знакомому искусствоведу, чтобы заказать рецензию, а юноша, не долго думая, варварски сложил полотно пополам и, свернув его в трубочку, пошел по указанному адресу. На открытие выставки Ирина не успевала, но она не волновалась, зная, что устроитель выставки, хороший знакомый, не подведет. Только вечером, пробежав через залы с полотнами других авторов, Ирина остановилась у стены со своим полотном, и слезы градом хлынули из ее глаз. Испорченная картина выглядела невнятной зеленой мазней, симметрично удвоенной нерадивым курьером. Слева висел пояснительный текст искусствоведа, который гласил: «Формирование индивидуального стиля данного художника лучше всего проследить на примере последней работы автора с символичным названием «Дерево». В линиях, неоднократно очерчивающих ту или иную форму, угадываются традиции русского конструктивизма и европейского футуризма. Творческий метод этой художницы формировался постепенно по пути все большего усложнения композиции, смещения планов и многослойности изображения, что привело к созданию многоплановой композиции со сложно организованным, тектонически-активным внутренним пространством, эффектно сочетающимся с локальными цветовыми акцентами, многократно повторенными автором. Прием удвоения создает эффект зеркальности внутренней динамики пространства. Ирреальный, метафорический образ древа жизни позволяет ценителям прекрасного пуститься в поиски собственного суперэго, сокрытого в душе каждого из нас. Цветовая сложность фона способствует процессу познания бытия и вызывает ассоциации с местом абсолютной гармонии, где древо познания добра и зла провоцирует дальнейшие поиски самоидентификации художника. Созданный стиль несет в себе сильное энергетическое начало и является уходом ст реальности в атмосферу безвременья. Стремление закольцевать время в сложном сплетении абстрактных форм ведет к потрясающему по силе воздействия на зрителя эффекту разорвавшейся бомбы. Это безусловный шедевр современного искусства!». Ирина безутешно прорыдал всю ночь, а утром следующего дня узнала, что критики признали картину «Дерево» лучшим произведением года.

Инь и Ян

Стелькина и Абрикосова встретились, как и положено заклятым подругам: сложили накрашенные губы в трубочки, и, кривя их набок, несколько раз коснулись скулами друг друга. На повестке дня стоял отчет Абрикосовой о ее поездке в Грецию, где она отдыхала с мужем по горящей путевке. Стелькина еще ни разу не бывала за границей и поэтому жестоко страдала от невозможности проигнорировать данную информацию, с одной стороны, и одновременно жгучего желания всем своим видом продемонстрировать полнейшее равнодушие, с другой. Абрикосова прекрасно понимала, что творится на душе у подруги, и поэтому терпеливо выжидала первого шага с ее стороны. Наконец, Стелькина не выдержала и неосторожно похвалила подругу, горестно констатировав факт:

— А ты неплохо выглядишь после отдыха.

— Да ладно тебе выдумывать, — отмахнулась от похвалы Абрикосова, с удовольствием разглядывая свое отражение в волнистом зеркале старого трюмо. — Я же похудела, просто ужас какой-то, видишь, вся одежда сваливается. Теперь придется весь гардероб обновлять. А еще этот загар дурацкий европейский, весь такой ровненький, золотистый.

На работу выйду, у нас же бабы обзавидуются, сразу поймут, не в Мухосранске каком-нибудь отдыхала. Даже не знаю, как быть!

— Да не убивайся ты так, дорогуша, — фальшиво утешила ее Стелькина. — Загар этот — не чета нашему, подмосковному, пару раз ванну примешь, и нет его. А что похудела это, конечно, беда посерьезней — вон и кожа обвисла, и морщины уже никаким тоном не замажешь, но в твоем возрасте килограммы быстро возвращаются, так что и это безобразие ненадолго.

Абрикосова, которая была старше подруги всего на полгода, поспешила перевести тему в выгодное для нее русло.

— Ну, в общем, это все пустяки. Главное, что мы отдохнули шикарно, прямо как боги! Да еще за копейки — путевка-то горящая. Представляешь, гостиница крохотная, прямо игрушечка, всего шесть постояльцев, мы и старички немцы_

божьи одуванчики. Так что с соседями нам необыкновенно повезло, мы их не видели и не слышали.

Стелькина заметно помрачнела, но сдаваться без боя не собиралась.

— Ладно, колись, подруга, наверняка вас в чем-то надули. Я слышала, там в это время ветра сильные, штормит, не сезон же еще.

— Что ты, какие ветра? — Абрикосова грамотно держала удар, не теряя лица. — Был ветерок, конечно, легкий такой бриз с моря, зато днем, когда самое пекло, он так выручал, без него мы просто обгорели бы.

— А кормили как? Я знаю, в Греции еда очень тяжелая для наших желудков, жирное все и сплошные специи, — продолжала разведку боем Стелькина.

— Ну, не знаю, где ты, милочка, такой ерунды набралась. Кормили нас просто отменно: фрукты, овощи, салатики всякие легкие, и сытно, и фигуру не испортишь. Абрикосов мой пел, как Аполлон.

— Я вот только одного не понимаю, зачем ты туда с Абрикосовым поехала, — не желала расставаться с последней надеждой на победу тяжело раненная Стелькина. — Ну, кто же в Тулу со своим самоваром тащится!

— Ну если в Тулу, то да, конечно, особенно если у тебя не самовар, а так, заварной чайничек. А вот мы с Абрикосовым решили: теперь отдыхать только в цивилизованной Европе и вдвоем. Мы там постоянно общались друг с другом, наговориться не могли, открыли в себе столько нового!

Этот удар чайничком был, конечно, ниже пояса.

— Представляю, какое там столпотворение творилось, раз все так удачно прошло, — бросила последнюю гранату а, не в силах больше скрывать своего разочарования. — О чем ты, какое столпотворение? Мы же не в Халки-дики, как все лохи, поехали, а в Ситонию. Места там просто райские, никакой тебе городской суеты, вокруг дикая природа: скалы, сосны, рыбки, и ни души, только мы с Абрикосовым, как Адам и Ева, голышом купались. А самое главное, от этого у моего такая мощная потенция образовалась! — добила подругу Абрикосова, мечтательно закатив глаза от пикантных воспоминаний. — Веришь, — понизила она тон до интимности, — по два раза за ночь! — И, видя, как Стелькина в предсмертной агонии закусила от зависти губу, сделала контрольный выстрел: — А в последнюю ночь так пять раз подряд!

…В это время, попивая пивко в гараже, Абрикосов делился впечатлениями от отдыха со своим старым другом Стелькиным.

— Чтоб я хоть раз еще с этой дурой в отпуск поехал — да ни за что! Говорил же ей — не сезон! Так, нет, уперлась рогом — зато дешево, сэкономим. Вот и сэкономили, блин! Жили хрен знает где, с какими-то фашистскими птеродактилями. У них двадцать часов в сутки послеобеденный сон. За столько дней не с кем было словом перемолвиться. Зато моя благоверная вообще не затыкалась, даже из туалета мне что-то верещала!

— Погода была, наверно, хорошая, — попытался ободрить друга чуткий Стелькин.

— Ага, хорошая! Холодрыга, и ветродуй с утра до ночи так свистел, что у меня до сих пор челка ирокезом стоит, никаким гелем уложить не могу.

Стелькин повздыхал с другом, выражая полное сочувствие и понимание, и тут же подбросил ему другой спасательный круг:

Зато ты вон как постройнел, от живота один пупок остался.

— Постройнеешь, тут, когда в гостинице из еды только травушка-муравушка в ста вариантах. Веришь, мычать по ночам стал! Так моя идиотка решила, что это я от страсти к ней…

Абрикосов замолчал, нервно покусывая губы от неприятных воспоминаний, и неожиданно пожаловался деликатно притихшему Стелькину:

— Отымела она меня там по полной программе, по два раза в сутки, а в день отъезда, так даже три раза подряд!

— Да, жестоко… — искренне посочувствовал другу Стелькин. — Уж и не знаю, как ты там эти семь дней продержался?

— Десять, — веером растопырил обе пятерни Абрикосов, и верный Стелькин, в знак солидарности с другом, пошел вскрывать второй ящик пива.

Год Крысы

Солнце едва показалось над краем великой Фудзи, а Ями уже доел свою мандзю, поджидая, когда снизойдет на него божественное сатори. Несколькими часами позже Федор Кошкин выкурил свою первую беломорину в коммунальной уборной и бодрым матерком приветствовал не выспавшихся соседей. Ями протянул свои желтые ноги молчаливой Ямате, и она покорно надела ему новые деревянные гэта. В Стране восходящего солнца наступил великий день смены одежд. «Моя ваби», — с нежностью подумал растроганный Ями. Федор растолкал опухшую с перепоя супругу и для порядка засветил своей благоверной мощный фингал. Супруга продолжала спать, ни на секунду не прервав богатырского храпа. «Вот, курва!» — восхитился женой терзаемый муками похмелья Федор. Рабочий день компании «Мицубиси» начинался рано, но Ями пришел еще раньше, чтобы сделать на своем компьютерном столе новую икебану. Ями гордился, что был скромным членом столь могущественной корпорации. Вот уже десятый год не просыхая, трудился Федор на родном заводе. Он привычно сплюнул цигарку себе под ноги и запустил фрезерный станок. Домой Ями пошел пешком, чтобы босиком пройдись через умиротворяющую тень тутовой рощи. В душе назревало смутное беспокойство. С великой Фудзи спускался теплый ветер перемен. Федор топал домой через кладбище — так было быстрее и безопасней. Настроение было хорошее — сегодня техническим спиртом выдали, наконец, зарплату за февраль прошлого года. «Вернулся, мой мисаго!» — радостно прошептала верная Ямато нежной кадзурой прильнув к своему господину. «Где ты шлялся, кобель?» — встретила Федора хмурая с бодуна жена. Когда бледная фуга была доедена, а горячее сакэ допито, нежная Ямато станцевала танец любви и бесконечности. Пришла пора ночного созерцания. Супруги Кошкины уже допили первую бутыль, когда Ями, мучимый бессонницей, вышел в сад камней. В руках он держал томик Достоевского. Ями мечтал выучить русский, чтобы разгадать, наконец, загадочную русскую душу. В далеком Мухосранске, в местном отделении милиции, обнявшись, безмятежно спали супруги Кошкины, спалившие по пьяни коммунальную квартиру. В потертой заячьей ушанке бегала по кругу крыса Лялька. Рискуя собственной жизнью, Федор прорвался через милицейский кордон и вынес из огня клетку с домашней любимицей. Ями перелистнул последнюю страницу. Нет! Никакой технический прогресс не поможет дотянуться жителям Страны Восходящего Солнца до душевных высот мятущихся в поисках интеллектуальных истин загадочных славян! На погорельцев Кошкиных с глянцевого календаря преувеличенно круглыми глазами внимательно смотрел японский мультяшный грызун. Начинался год Крысы.

Арсен ЕГИЯНЦ

Сосиски

Иван Иваныч обожал сосиски. Он зажаривал их таким образом, что они раздувались, становились огромными и покрывались румяной корочкой. Такие раздутые сосиски Иван Иваныч называл сосиски-кабаны.

Итак, Иван Иванович очень любил сосиски, однако сами сосиски Ивана Ивановича не любили! И вот однажды, когда чаша их терпения переполнилась — они решили отомстить Ивану Ивановичу за его кулинарное пристрастие! Для начала ими был выбран сосиска-вожак. Под его чутким руководством сосиски тщательно разработали план мщения и начали действовать. С наступлением ночи они вылезли из холодильника, построились в боевой порядок, подкрались к постели своего мучителя — и Иван Иванович больше не проснулся. Весть об успешной операции очень скоро распространилась по всему городу и остальные сосиски стали вылезать из холодильников и мстить своим жестоким пожирателям! К утру сосиски обнаружили, что весь город полностью находится под их контролем. Ими были захвачены мосты, банки, телефоны и телеграф! Средства массовой информации оказались также в их руках! Наспех была приготовлена первая в мире передача «Сосисочные новости». В ней молодая симпатичная сосисочка рассказала о последних событиях прошедшей ночи и призвала всех полноценных сосисок, способных держать оружие, отстаивать свое право на жизнь, честь, достоинство и свободу слова! По окончании передачи были объявлены новости спорта и прогноз погоды.

Вскоре началось широкомасштабное наступление сосисок по всей стране. Шокированные люди почти не оказывали сопротивления.

А в это время в столице проходили митинги и демонстрации. Огромная толпа сосисок пикетировала американское посольство. Над тысячами сосисок развевались плакаты с надписями следующего содержания: «Янки, руки прочь от хот-догов!», «Viva вегетарианцы, Viva Хари Кришна!», «Долой кетчуп и горчицу — фашизм не пройдет!».

Вскоре экстренный выпуск новостей сообщил, что сосиски всего мира проявили солидарность и вышли на улицы городов. Сосиски Америки и Великобритании, Франции и Зимбабве, Аргентины и даже Республики Тринидад и Табаго. Неделю спустя весь мир оказался во власти сосисок. Люди капитулировали, и человечество опустилось ниже на одну биологическую ступень, заняв место, занимаемое до этого обезьянами, ибо сосисками-учеными было доказано, что интеллектуальный уровень сосиски намного превышает интеллектуальный уровень человека! Говорят, эти ученые доказали, что даже великий Гете был сосиской!!!

Валерий ЕГИЯНЦ

Гром и молния!

В вагоне метро воцарилась довольно интеллигентная атмосфера. Час пик уже миновал, и люди, удобно расположившись, читали, мечтали, а некоторые даже начали улыбаться. Но тут и произошло ЧП. К интересному мужчине, несколько волнуясь, наклонился другой мужчина и горячо зашептал тому на ушко:

— Пардон, но у вас… это… как бы… ну… там… вот… ну на этом самом месте… ну эта… как бы… гроза… то есть молния… как бы расстегнулась!..

— Да ерунда, ничего страшного! Какая уж там гроза?! — махнул рукой интересный мужчина. — У меня там все равно ничего не работает.

— Простите, но это же неэтично! — возмутился порядочный мужчина. — При чем тут работает или не работает?!

— Как это — при чем?! Да при том, что питание такое! С самого утра только пол пирожка с капустой! И вы еще чего-то от меня хотите?!

— Простите, но вы же не у себя дома!

— А что дома?! Дома вообще шаром покати!

— Но вы же здесь не один, посмотрите, вокруг вас одни дамы!

— Да я же говорю, им ничего не грозит!.. Поймите, я без белков, без углеводов, без витаминов! Я же месяц мяса не нюхал!..

— Ну хорошо-хорошо, скажите, пожалуйста, вы не откажетесь, от бутерброда с колбасой, у меня как раз остался один в портфеле?..

— Ну а отчего же отказываться?! Спасибо большое!.. Хотя вряд ли один бутерброд мне поможет…

Сидевшая рядом пожилая дама застенчиво улыбнулась и вмешалась в разговор:

— Извините, пожалуйста, что я стала невольной свидетельницей вашей конфликтной коллизии, но если возражаете, я угощу вас эклером, абсолютно свеженький!

Выступление пожилой дамы стало как бы сигналом для всех остальных пассажирок. Через минуту на коленях у молодого интересного мужчины уже громоздились пирожки, сэндвичи, хот-доги, ром-бабы и прочая снедь.

Молодой человек, слегка смущаясь, но с глубокомысленно-сосредоточенным аппетитом стал поглощать белки и витамины. Затем он вдруг резко вскинул голову вверх и как бы к чему-то прислушался… На лице его засветилась жизнерадостная улыбка.

— Спасибо большое всем! — поклонился он пассажирам. — У меня, кажется, все восстановилось!.. Да, да — все ей!.. Вот теперь можно подумать и о внешнем виде!.. — И одним молниеносным движением сверкнул своей «молнией».

И тут же в вагоне метро, словно в большом зале филармонии, раздались дружные, звонкие и продолжительные аплодисменты.

АОЗТ «Лапы и хвост»

— Алле, здравствуйте, я по объявлению! Это у вас пропала собака?!

— О, господи, неужели нашлась?! Я ушам своим не верю!..

— На кончике хвоста белое пятнышко с розовым пестиком?

— Абсолютно точно — с розочкой!

— Один глаз серый, другой синий? Когда скалит зубы, то кажется, что улыбается?

— Как Николь Кидман!

— Окрас голубовато-палевый с черным подпалом, на ушках родинки, сука?

— Это она!.. Вы слышите, я плачу от счастья. Скажите, куда мне подъехать с обещанным вознаграждением?!

— Никуда! И никаких вознаграждений! Собака ваша жива, здорова, чего и вам желаю. Прощайте!

— Подождите! Секунду! Я ничего не понимаю! Зачем же вы мне позвонили?!

— Чтобы сообщить вам, что ваша девчонка жива и здорова, что бы вы не переживали. Но вернуть ее вам я не могу!? Дело в том, что я уже полторы недели, как ее нашел, а ваше объявление прочитал только сегодня. За это время я привык к ней, она для меня теперь как родная! Понимаете, я одинокий мужчина, пенсионер, инвалид второй группы, а она для меня теперь — свет в окошке! Я делюсь с ней последней корочкой последней косточкой, последней крошечкой…

— О господи, какой корочкой, какой косточкой?! Она же привыкла к телятинке, буженинке, ромштексам и бифштексам из лучших ресторанов в районе Садового!

— Это не главное! Главное в семье — это любовь и взаимопонимание! Все! До свиданья! Я вешаю трубку!

— Стойте, подождите, не вешайте трубку!.. Конечно-конечно, я понимаю вас, но дайте мне хотя бы ваш адрес — я подвезу ей продукты!

— Ага, приедете с молодчиками и отнимете у меня девочку! Я этого не переживу! Все! Прощайте!..

— Ну, еще одну секундочку, пожалуйста! Послушайте, давайте я буду вам перечислять деньги на питание каждый месяц, я хоть спокойно буду спать, понимаете?! Ну, пожалуйста!..

— Понимаю, но адресата не дам по той же причине. Извините, но нам пора на прогулку!

— Умоляю вас, не вешайте трубку! Давайте, что-нибудь придумаем… У вас есть абонентский ящик?! Да?! Прекрасно! Что же вы молчали?! Итак, я перечисляю вам до востребования на предъявителя по пятьсот долларов ежемесячно — инкогнито! Договорились?! Прекрасно! Записываю данные, диктуйте! Та-а — ак… Записал! Спасибо, спасибо вам огромаднющее! Сейчас же бегу в банк перечислять! Простите, а можно послушать ее дыхание?! Ага, трубку к мордочке!.. Ах, как дышит, лапуська, как дышит!.. Да, это она! Все, побежал!

— Алле, секретариат?.. Это шеф! Очередной лох побежал в банк перечислять бабки. Так что на сегодня наша фирма бизнес-план по псам перевыполнила. Отпускаю домой на час раньше. А сейчас охрану к кабинету, машину к подъезду и закажите мне первый столик в ресторанчике «Золотой пес» — надо обмыть Николь Кидман! Да, и не забудьте мне завтра с утра представить всю компьютерную информацию по объявлениям о пропавших кошках! Бизнес есть бизнес!..

Съемки первой брачной ночи

Член Союза кинематографистов Нетушкин в нынешнее рыночное время совсем оказался не у дел. Другие киношники как-то приспособились, ловили за хвосты спонсоров и кинозвезд, клепали фильмишки и страстно целовались друг с другом в Доме кино. А он, Нетушкин, не то что хвост спонсора поймать — на хвост селедки в качестве закуски не мог рассчитывать. Кинулся он было халтурить — свадьбы крутые снимать, похороны престижные, но и здесь все оказалось так глухо забито конкурентами, что он к этим новобрачным фатам и гробам за километр приблизиться не имел никакой физической возможности.

Думал, думал Нетушкин, как же ему все-таки к деньгам поближе подобраться, какую-такую найти ему нишу пооригинальнее, до которой еще никто из его коллег не додумался. Думал, думал — и придумал!..

Скоро в газете «Из рук в руки» появилось объявление: «Член Союза кинематографистов. Снимаю первую брачную ночь. Качество и экспрессивный художественный язык гарантирую…»

А на следующий день уже к вечеру раздался тот самый данный телефонный звонок. Какая-та новорусская парочка, рвущаяся на экран, не торгуясь, тут же заказала фильм грядущую ночь и даже уже придумала название — «Прощай, девичья честь!»

Ровно в 24:00 Нетушкин уже стоял у бронированной двери, крепко прижимая к сердцу свою единственную шикарную камеру «Соньку», гарантирующую шикарную съемку и кусок хлебушка с икоркой. Парочка отворила дверь и же юркнула в обалденную, всю в шелках новобрачную постель.

«Кажись, из опочивальни самого Людовика XIII!» — изумился Нетушкин.

— Ну, парень, давай, «крути педали», заждались, блин! — гаркнул новый русский, заваливаясь на новую русскую.

— Ага, — пискнула та, — невтрепеж уже, только ты планчики-то почаще меняй, понял?! И в фас, и в профиль, и в три четверти! — высокопрофессионально добавила она.

— И в темпе! — подтвердил жених. — Большой-маленький-большой-маленький! Шоб в глазах рябило и цвета, цвета, шоб поярче были!!! Ну, поехали!..

— Верхний ракурс!.. Нижний ракурс! — командовала невеста.

— Нижний!.. Верхний!.. Нижний!..

— Боковой!.. — вторил жених.

— Выше, выше бери! — запищала новобрачная. — Что ж ты по горизонтали елозишь?! Меняй экспозицию, шоб движенья не смазать и к потолку цепляйся! Шоб было что деткам показать, а также внукам и правнукам, внучечкам и правнучечкам!!!

— Я ж тебе говорил про план: большой — маленький — большой — маленький! А ты, что вытворяешь?! — взревел жених.

— Да откуда здесь маленький-то?! — взмолился Нетущкин. — Тута ничего маленького и в помине нетушки, тута все ого-го-го-о!!!

— Я ж тебе про планы долблю, а не про причиндалы, я ж тебе русским языком говорю: к потолку — и круговую панораму, по планам, а ты?! Профессионал хренов, в натуре!.. Салага, блин!!!

— Вась, я уже на пределе, Вась, ну сделай же чего-нибу-у-у-у-у-удь! — застонала невеста.

— Слушай ты, а-ля Михалков, слетай со стола, я те щас покажу чуду-юду, суперкласс! Меняемся! Ложись в постель, блин хренов, давай сюда камеру!

Не успел Нетушкин сообразить, что к чему, как ему в спину вонзились острые пятки невесты, а жених соколом взлетел к потолку, вцепился рукой в люстру, раскрутил ее, что пропеллер на истребителе, другой рукой вцепившись в камеру, нацелился в глазок, словно в снайперскую винтовку и заверещал, вращаясь: «Так-так, ребята, темпуем, так-так, меняем верх на низ, низ на верх, а теперь наоборот… А ты, киношник, не халтурь, давай-давай, работай! Где твой язык художественно-экспрессивный, что потомкам обещал?!

А невеста, вцепившись в Нетушкина, который мгновенно оказался в чем мать родила, такое с ним вытворять начала, что ни в сказке сказать, ни пером описать…

Через три минуты жених молодцевато спрыгнул с потолка, кинематографическим жестом смахнул со лба пот, вынул кассету из камеры и торжественно протянул ее Нетушкину.

— _Нате на память, братан! Учись!.. А еще с тя тыща баксов!

— Да вы что, ребята? — взмолился Нетушкин.

— Любишь кататься — люби и саночки возить! — очаровательно улыбнулась новобрачная…

— _Не боись, камеру-то берем в залог, — успокоил Нетушкина жених. — Принесешь семьсот пятьдесят баксов — вернем твою «Соньку». Скажи спасибо, что у тебя в кармане еще двести пятьдесят баков обнаружилось, а не то тебе из этой, постельки ни в жисть ни выбраться!..

— Господи, так я ж эти зеленые в долг взял у самого Никиты Михалкова для раскрутки! — взмолился Нетушкин.

— Ничего-ничего, не согнется Никитушка, он мужик здоровый, еще — ог-го-го-о!.. — И молодожены быстренько выдворили его за дверь

Нетушкин, схватившись за голову, чуть было не рухнул наземь, как вдруг услыхал за дверью темпераментный басок

новорусского жениха:

— Инна Георгиевна, а куда же это я подевал свое удостоверение члена Союза в этой суматохе… Утром нам же надо непременно пройти в костюмерную, чтобы сдать постель Людовика XIII!..

— Не волнуйтесь, Игорь Константинович, сдадим по моему документику! — услыхал он голос новобрачной. — Только на секундочку, отвернитесь, пожалуйста, мне надо переодеться и марафет навести… Ведь сегодня в Доме кино встреча с министром культуры Великобритании!

— Ах ты елки-палки! — ахнул Нетушкин. — Опять обошли!!! Эх-ма!.. — И в сердцах махнув рукой, пошел опять собирать пустые бутылки…

Сергей ЖБАНКОВ

Двести тысяч

Когда неотвратимость свадьбы стала неизбежной, оформившись в виде круглого животика, родня беременной невесты и родители заторопившегося в папаши жениха собрались на окончательный совет по поводу предстоящего бракосочетания. В просторной- квартире, где достиг половой зрелости мальчик, будущие родственники стыковали предсвадебные моменты.

Мать и отец невесты, поденщики бюджетной сферы, люди материально скованные, простые и открытые, как предвыборные обещания кандидата в депутаты, начали с главного.

— Единственным нашим сбережением до сегодняшнего дня была невинность дочери, — с места в карьер начал отец невесты. — Теперь мы — полные банкроты. Вот почему я полагаю, что все организационные мероприятия должны пройти на ваши сбережения, уважаемая сторона жениха!

— Лерочка так мечтала стать врачом-гинекологом! — подхватила разговор улыбчивая мать невесты. — Теперь все это надо отложить на несколько лет. А Володя еще слишком незрел, чтобы обеспечить семью всем необходимым. Ребеночком, да, он хорошо обеспечил, а вот всем остальным…

Я выделяю на свадьбу двести тысяч рублей! — устало развалившись в кресле, заявил отец жениха, совершив глубокую затяжку и наполнив комнату табачным выхлопом. — И дарю практически новый «опель».

— А я буду оплачивать квартиру, которую мы сняли специально для них, — вставила словечко мать Владика. — У ребят будет все необходимое. А там, глядишь, дети оперятся, начнут зарабатывать сами, постоят свой дом…

— Двести тысяч на свадьбу?! — протяжно присвистнул отец невесты и уважительно посмотрел на своего нарождающегося родственника. — Это же целое состояние!

— А у меня есть идея! — продолжила размышления мужа мать невесты. — Тетушка моя прекрасно готовит. Сестра Аня работает официанткой в кафе «Дракула». А дядя Миша водитель маршрутки. Половину затрат можно на этом сэкономить, а сто тысяч мы бы были рады получить от вас в качестве акта доброй воли.

— Во-во, акта доброй воли! — поддакнул отец невесты. — Это отличная компенсация того неконтролируемого акта, что состоялся по инициативе вашего шустрого сынка…

В коридоре хлопнула входная дверь.

— Это дети пошли прогуляться, — сказала, выглянув в прихожую, хозяйка и вернулась на свое место. — Скучно им тут с нами. У них другигие проблемы.

— В принципе я не возражаю, если технические вопросы свадьбы вы решили взять в свои руки, — слегка поморщившись от услышанных откровений, согласился хозяин дома. — Нам и легче. Зал на сорок человек — по двадцать с обеих сторон — пожалуйста, занимайтесь! А деньги, сто тысяч, я вам выделю. Я ж понимаю, вы люди со стабильными материальными проблемами.

— А вот почти новый «опель» немного жалко! — заохала мать невесты и в очередной раз сменила форму улыбки. — Мой муж Вова прекрасно водит машину, у него почти новый «запорожец», доставшийся от много лет назад парализованного дяди. Предлагаю: пусть молодежь несколько сезонов спокойно разъезжает на нашей машине, а Вова будет аккуратно содержать и очень бережно водить «опель», чтобы чуть позже в целости и сохранности отдать его детям, когда те научатся прилично водить.

— А почему мы, собственно, должны проводить свадьбу с таким размахом? — вопросил папа Вова. — Сорок человек! Да у нас, например, кроме парализованного дяди и моих родителей, живущих в доме престарелых, никого и нет по большому счету. Поэтому с нашей стороны будет шесть человек: мы, два моих брата и их жены. Меньше растрат понесем. А эти высвободившиеся тридцать тысяч мы лучше себе возьмем. Дочке, вон, шубу какую к зиме справим. Или маме ее, к при-меру.

— А пожить дети смогут в квартире нашего парализованного дяди. Он совершенно безобидный и добрый. Говорить не может, ходить не может, обслуживать себя не может. А квартира у него со всеми удобствами. Однокомнатная, тринадцать метров одной только жилой площади! Дети будут за ним ухаживать, кормить там, убирать и прекрасно ладить. А эти триста-четыреста долларов, которые мы с вами выиграем, отдавать будете мне — на лекарства и еду дяде. У нас сформируется большая родственная группа, где будут процветать взаимопонимание и помощь друг другу. Как это прекрасно!

— Ну, вы и даете, дорогие родственнички! — повысила голос мать жениха. — Может быть, нам и свадьбу тогда не проводить?! Выпить за углом после росписи, отдать все деньги вам, пригнать машину и поменять пеленки вашему парализованному дяде?!

— _Молодец, Варвара Игнатьевна, молодец! — вскочил с кресла папа Вова и припечатал к щеке остолбеневшей хозяйки свой размашистый поцелуй. — А я только думал, как вам об этом сказать! Молодец! Показывай нам свой мой «опель»!

— И денежки, двести тысяч, пожалуйста, не забудьте! — залебезила мама беременной. — Это ведь наши денежки, мы ведь на всем сэкономили. А за квартиру парализованного дяди можно платить в конце каждого месяца. Я не тороплю…

В этот момент раздался телефонный звонок.

— Что?! Где?! Уже?! — орал в трубку папа жениха, яростно глядя на своих гостей. — Раз так, делайте все, что хотите!..

Он швырнул трубку на кресло, налил всем коньяка и без каких-либо дополнительных слов метнул жидкость в ротовую полость. Остальные молча последовали его примеру.

— Так… Дети расписались без нас и уехали отмечать это событие с друзьями на природу. Жить они собираются в общежитии завода, на который вчера устроился мой оболтус. — Хозяин взял в руки рюмку, повертел в руках и вдруг неожиданно швырнул ее об пол. — Свадебного застолья не будет, «опель» отпадает, большой привет парализованному дяде! А вас, мои дорогие родственнички, мы больше не задерживаем…

Гости медленно встали с кресел. На их лицах царило разочарование, смешанное с тоской и беспомощностью.

Уже на выходе они повернулись к родителям жениха и в один голос, как будто сговорившись, выдохнули: «Дайте хоть сто рублей на такси!»

Настоящий секс

Обвешанная сумками и пакетами, Ирина Петровна, женщина средних лет и среднего достатка, протиснулась в троллейбус. Стоять было тяжело — люди подпирали со всех сторон, но довольно устойчиво — по той же причине. Духота давила на мозги, а крупный мужчина сзади — на спину и прилегающие к ней окрестности.

На следующей остановке народу прибавилось, и мужчина, дышавший Ирине Петровне в затылок, буквально припеча-тался к ней. И тут Ирина Петровна внезапно почувствовала, что незнакомец очень твердо и решительно отреагировал на прикосновение к ее напряженному телу. Ирина Петровна смутилась, а в голове тут же просветлело. Сознание выдало на-гора образ спившегося мужа с его навсегда уснувшей системой репродукции потомства.

Зардевшаяся женщина на миг представила в совокупности солнце, море, виндсерфинг и его, таинственного незнакомца, стоявшего сейчас за спиной. Незнакомец, поджарый и загорелый, протягивал Ирине Петровне поднос с фруктами и красиво поигрывал мускулатурой, готовый в любой миг подхватить женщину на руки и закружить, закружить ее в порыве любви… «А ведь есть еще настоящие мужики! — мелькнула шальная мысль. — И секс настоящий тоже есть…»

Твердость со спины тем временем больно врезалась в область правой ягодицы. «Ничего себе!» — ойкнула Ирина Петровна и живо вернулась в лоно реалий.

— Мужчина, как вам не стыдно! Немедленно умерьте свой пыл! — шепнула она, повернув голову назад. — Нашли место и время своим неуемным выходкам!

Мужчина выглядел устало, но вполне. «А мой — замухрышка, — тут же напросилось сравнение. — Хорошо еще, что ребенка успела завести…»

— Я вас, гражданочка, что-то не понимаю! — прозвучал голос сзади. Мужчина простодушно улыбался и пожимал плечами. — Какие ко мне претензии?

— А я немедленно требую прекратить ваши дурацкие штучки! — вернула себе привычный моральный облик Ирина Петровна и передернула сумками. — На это жена или любовница имеются!

— Нет, что делается?! — вопросил к окружающим мужчина. — Стою, молчу, не пихаюсь, а меня оскорбляют! Тебе что, шлея под хвост попала, что ли?!

— Попала! — гневно подтвердила Ирина Петровна. — Я вот сейчас покажу тебе, что мне под хвост попало! — Она решительно отпихнула от себя близстоящих пассажиров и прицельно тюкнула мужика в его стратегическое место тяжелой сумкой с тушенкой.

У мужика что-то треснуло, хлюпнуло, и из штанины на пол троллейбуса под людские крики ужаса тонкой струйкой стала вытекать какая-то мутно-красноватая жидкость. Мужик охнул, согнулся в три погибели, выругался и дрожащими руками вывернул брючный карман. И него стали выпадать осколки бутылки из-под дешевого портвейна.

— Эх, что мой, что этот! — разочарованно заключила Ирина Петровна, готовясь к обороне. — Все мужики одинаковые. И секса настоящего тоже нет!..

Прыжок с моста

Легкие сумерки постепенно сгущались. На мосту, облокотившись на перила, стоял хорошо одетый мужчина и печально смотрел на реку, протекающую под мостом. Неожиданно он забросил ногу через перила. Еще секунда — и он кинулся бы с моста вниз. Но туг к нему подбежал бомжеватого вида мужик в грязной фуфайке и стащил мужчину назад.

— Вы, это… Подождите секундочку!.. — испуганно сказал прохожий. — Вы это… топиться надумали?

— А тебе какое дело? Шел себе и иди!

— Как какое дело, большое!.. — заявил прохожий и придирчиво осмотрел мужчину. — В таком плаще кожаном топиться?! Совести у вас нет! Это же преступление! Нехорошо… Я вон во что одет! Пять последних лет фуфайку не снимаю… Вам все равно, вы через пять минут равномерно холодным будете, а мне бы ваш плащ с меховой подстежкой ой как пригодился бы. Зима на носу!.. Вот, держите, я вам свою фуфайку взамен отдам. — Он с готовностью стащил с себя фуфайку. — В фуфайке тонуть уютнее и быстрее будет… И дайте мне свой плащ, он ведь утопленникам ни к чему…

Мужчина молча снял плащ и бросил его прохожему, оставаясь в цивильном костюме. Прохожий напялил кожаный плащ и довольно осмотрел себя.

— Плащ получил? А теперь проваливай! — раздраженно заявил мужчина. — Я хочу побыть один…

— Во, теперь я на человека похож!.. — довольно заметил прохожий, но тут же спохватился, услышав реплику незнакомца. — Что значит — один побыть?! В таких ботиночках! Ботинки тоже дайте, я ведь в сандалиях хожу… на голую ногу… Вместе со своими носками дайте… А то носки пузыриться в воде начнут, медленнее ко дну пойдете…

Мужчина тихо выругался, но снял с себя туфли и носки, оставшись босиком. Внезапно зазвонил сотовый. Мужчина поднес трубку к уху.

— Да… Все плохо… Дела рухнули… Да… да… — глухо наговаривал он в телефон. — Меня подставили… Да… Теперь я должен огромную сумму… Да, прощай…

— Это что, сотовый телефон? — поинтересовался прохожий.

— Да, сотовый…

— И по нему говорить можно?

— Как видишь.

— Подарите? Вы ведь как бы практически утопленник, вам что с сотовым тонуть, что без сотового…

— На, бери, аферист, пользуйся. Пока деньги на счете есть… — отмахнулся от навязчивого прохожего мужчина и протянул ему сотовый.

— Только не торопитесь, пожалуйста, повремените с утоплением!.. — попросил прохожий. — Это вот так нажимать?

— Да! — рявкнул мужчина и развернулся, чтобы направиться к перилам, но прохожий цепко схватил его за рукав.

— Куда вы все торопитесь?! — пожурил он мужчину. — Дайте мне с Веркой, бывшей женой поговорить. И не тяните так резко… Рукав оторвете! Пиджак тоже ведь фактически мой… Сейчас пару ласковых ей скажу, а потом вам обязательно помогу… Вер, привет, это я!.. С сотового звоню… Да, мой… Нормально, совсем недавно резко подниматься начал… Да, поперло!.. Машина?.. Эй, мужчина, у вас машина есть?.. Тогда и у меня есть… Джип, наверное… Ладно, заеду как-нибудь… Ага, пока…

— А ты наглец, мужик! — свирепо сказал мужчина. — Убирайся отсюда!

— Что вы на меня все давите! — обиделся прохожий, — Я ведь последний человек, которого вы видите на этом свете… Вы кошелек дома оставили или он при вас?

— На и проваливай ко всем чертям!

— Вот спасибо! — радостно защебетал прохожий, подняв с тротуара бумажник и заглянув внутрь. — Дай вам бог здоровья!.. На том свете… Я так понял, что вас кинули… Плохо… Да… Вы там что-то насчет машины говорили… Мне хотели отдать. Тогда уж и квартиру заодно, если есть… И после этого можно смело на дно. С чувством выполненного перед человечеством долга! Я вас даже подтолкну, если что… Давайте ключи…

— Слушай, ты! — окончательно вышел из себя мужчина. — Да я сейчас тебя… Плавать умеешь?

— Спрашиваете! Чемпионом школы по кролю был…

— Ну и славненько!.. Вот что! Благодаря твоим героическим усилиям мне совсем расхотелось топиться… А вот ты, хек размороженный, иди-ка поплавай, освежись!..

Мужчина взял прохожего в охапку и кинул с моста в реку…

Михаил ЗАДОРНОВ

Мы открылись!

После капитального ремонта наша бывшая химчистка стала социально-бытовым холдингом! И теперь, с учетом возросших интересов современных клиентов, мы выполняем следующие услуги:

Пришиваем пуговицы, оторванные во время стирки, удаляем пятна, которые появились во время сушки, разнашиваем вещи, севшие после чистки, донашиваем то, что из химчистки не забрали…

Наши VIP-услуги:

Выводим пятна на камуфляжной одежде!

Укорачиваем брюки, шторы, кармы… Проводим мелирование ауры! Чистим чакры лазером. Обращаться к Лазеру Моисеевичу.

Нами освоены также элитные услуги:

У одиноких мужчин — разгребаем завалы носков под кроватью и для каждого находим пару.

Вытряхиваем из компьютерной клавиатуры остатки еды и пепла.

Пылесосим пупки.

Два раза в год звоним и напоминаем перевести часы. С ку-куканьем — дороже!

Зимой предоставляем эксклюзивную новогоднюю услугу — трезвый Дед Мороз.

Наши нанотехнологии:

Избавляем от тараканов при помощи муравьев.

Настраиваем рояль против соседей!

Тонируем стекла элитных автомобилей методом мухозасиживания.

Кодируем попугаев от нецензурных слов.

Портим анализы призывникам. Отсрочка от армии по беременности!

В условиях кризиса ликвидируем долги фирм вместе с их владельцами.

Готовим менеджеров элитных кладбищ. Всем предоставляется бесплатная квартира по месту работы!

Обучаем иностранным языкам с помощью новейших методов пыток.

Выдаем дипломы всех ведущих вузов, вплоть до удостоверения патриарха, заверенного самим патриархом!

Уставшим от поездок в Египет и на Канары организуем туры по маршрутам Дежнева, Баренцева и Ермака. Билеты продаем в одну сторону!

Новослов (пародия на писателя-сатирика Михаила Задорнова)

Я уже не раз говорил о том, как наш язьж все более наполняется эффектными, но непонятными иностранными словами. Называешь человека менеджером и не понимаешь, чем он занимается. Какая-то обезличка. Кто такой предприниматель? Непонятно, что он предпринимает. Еще непонятнее, чем занимается человек, которого называют папарацци? Вряд ли это папа, который говорит по рации.

Истинные ценители русского языка знают, что наши родные слова всегда были точнее обезличенных иностранных. Потому что образовывались по природному смыслу, а значит, указывали на суть явления, предмета, а также профессий: дворник — убирает двор, пожарный — тушит пожар, участковый — принимает участие, милиционер — милое лицо…

Я согласен с российскими патриотами, если хорошенько подумать, в нашем «великом и могучем» всегда найдутся достойные замены любым забугорным непоняткам. К примеру, вместо мутного слова спамер можно говорить ясно и понятно письмосыл. А супермодную профессию, обозначенную расплывчатым словосочетанием пластический хирург заменить на гораздо более очевидное мордоворот, а совершенно расплывчатое дизайнер на лапшевес…

Кстати, в народе этот процесс давно пошел. Например, вместо осредненного бюрократического словосочетания работник загса многие нынче говорят правильнее — бракодел. Мне довелось слышать, как мобильник называли трындозвоном. А разве прилично сказать: «Я была у дерматолога»? Хочется задать вопрос: «Что же он у тебя проверял?» Зато никаких вопросов не вызовет, если кто-то скажет: «Мне надо срочно показаться шкуроведу».

Конечно, некоторым иностранным современным терминам, которые вошли в нашу жизнь с развитием технологий, трудно будет подобрать родное слово. Тогда его можно сотворить по законам нашей родной языковой стародавней логики.

Дегустатор пищи — дармоед.

Сомелье — дармохлеб.

Ловелас — бабоголик.

Звезда шоубизнеса — звездопшик.

Чиновник — жизнесос.

Секретарша чиновника — кофеноска.

Олигарх — нефтекач.

Спонсор — сжиробес.

Киллер — сжиробесовтемятюк. Или сжиробесовтемяпух!

Манекенщица — туды-сюды-ходилка.

Модельер — очень-жутко-шмотко-нос. (Жутко-шмот-ко-пудро-мозг).

Консьержка — вахтодрых.

Хохол — тырегаз.

Эстонец — компентиум-2 открывает игру ДУМ-1.

Конечно, кто-то возмутится: что за слова-уроды. Зато наши. Те же англичане, американцы не стесняются составлять слова подобным образом. Знаменитое слово фут-бол означает мяч-нога. А кенгуру в переводе с аборигенского австралийского — сумко-прыг. Поэтому продолжаем, не стесняясь:

Визажист — мордокрас.

Нотариус — печатеналожитель.

Юрист — дышловерт (закон — что дышло, куда повернешь, туда и вышло).

Страховой агент — страхогон.

Программист — кнопкотык. Подойдет также — клава-тюк.

Компьютерщик — мышкоблудец.

Дистрибьютор — лохоискатель.

Промоутер — чушедай.

Рекламный агент — фуфловтюх.

Менеджер — самнезнамновамобъясням.

Аудитор — нососуй.

Папарацци — везденососуй.

Инвестор — вложенец. Можно — влагалец.

Полную ревизию терминов, считаю, надо провести в медицине. Единственное название профессии, которое точно отражает, чем занимается врач, — ухо-горло-нос. Хотя мне лично такой набор слов режет слух. Ощущение, что кто-то занимается расчлененкой. Вот ухо, вот горло, а вот нос! А красивое и певучее отоларинголог вообще надо разучивать как скороговорку. Почему не сказать по-нашенски образно — заглядун. Правда, можно спутать с проктологом и гинекологом. Но для них придумать другие образы: гинеколог — догляд, проктолог — перевертыш… И так далее:

Хирург — отрезун.

Нарколог — глюковыведун.

Стоматолог — вротопальцемзалезун.

Диетолог — нямнямхрен.

Анестезиолог — выключатель.

Медсестра — уколог. Можно — утконос.

Электрокардиограмма — сердцешокозапись.

Я уверен, ученым, если они истинные патриоты, пришла пора поработать над созданием «Современного славянского новослова». Помимо иностранностей необходимо осовременивать и наши устаревшие слова и выражения. Словосочетание «автор телевизионных сериалов» каждый раз говорить очень долго. Гораздо короче — соплежуй. Устарело, к сожалению, и слово пенсионер. Пенсия давно уже не определяет жизнь современных пенсионеров. Сегодня правильнее вместо пенсионер произносить ласково сериаловед.

Все можно выразить родными словами!

Финансовый кризис банковской системы для среднего россиянина — ПОХРЕНДЫМ.

Короче, чтобы жизнь наша прояснилась, чтобы мы наконец вынырнули из своей бесконечной исторической туманности, нам нужен ясный язык с понятными и честными словами.

Фотография — харерожа.

Фотография на паспорт — страшномордие.

Портной — шмоткостряп.

Доярка — сиськодерка.

Моряк дальнего плавания — недопапа.

Домохозяйка — типашото делаю.

Кассир — обсчетун.

Бухгалтер — боссообщитун.

Личный водитель — боссовоз.

Водитель маршрутных такси — мясовоз.

Гаишник — бабкосос.

Официант — блюдонос.

Повар — блюдодел.

Шеф — повар — блюдоделонаблюду.

Кондиционер — холодрыг.

Липосакция — жиросос.

Эпилятор — мохнодральник.

Сатирик, который все это написал, — жуткопис.

Президент России — Медвепут.

Всюду наши!

Пришло время сказать правду. Все в мире произошло от русских!

К примеру, откуда взялись древние греки? Неудавшаяся ветвь наших предков. Даже само слово «греки» — от нашего «огрехи». Где доказательства? В истории все меняется, кроме привычек и традиции.

Смотрите!

Во-первых, любой тяжелый труд у греков всегда считался позорным. Уже настораживает. Второе, любимым занятием у греков было собираться на симпозиумы. А в переводе с греческого симпозиум означает попойка. В Древней Греции даже шутили: три грека — это уже симпозиум. То есть греки тогда еще любили собираться по трое! Ну и кто они после этого? У них даже самый большой город как назывался? Троя!

Троянский конь тоже наш! С виду вроде деревянный, а тронешь — столько неожиданностей!

Теперь возьмем римлян. Кто жил на Пиренейском сапожке до них? Читаем в энциклопедии: «Загадочный народ этруски». Вслушайтесь в корень? Эт — русск! Смекаете? Это русские! А кто в Риме, кроме наших, мог сразу построить развалины водопровода? Читаем дальше в той же энциклопедии: «Столица Римской империи была богата за счет того, что все остальные города жили бедно». Это вам ничего не напоминает? То — то! Недаром есть выражение «Москва — третий Рим»! А эта историческая справка: «Когда денег в казне не хватало, сажали в тюрьму кого-то из олигархов…» Ну, и кто они были после этого?

А в сенате — даже страшно продолжать — в римском сенате (из той же справки) сенаторы дрались! Один был настолько драчливым, что его звали «Бешеный». Однажды до того взвинтился — всех сенаторов полил нектаром! Минеральной воды тогда не было. Ну? И кем же он был, по-вашему? Эстонцем? Голландцем? Да нет… В истории Рима прямо написано: он был сыном этруски и неизвестного юриста!

Кого еще рассмотрим?

Францию? У них до сих пор половина слов наших: парашют, портмоне, абажур, шифоньер, аэропорт, «лапша де Ширак»… Ас чего Париж начинался? С Елисейских Полей. Вслушайтесь! Ели-сейс-кие Поля… Кто в истории на полях всегда еле сеял? А эти их знаменитые маленькие магазинчики — бутики? Это наши бывшие будки!

Если судить по языку, точно все от наших предков отпочковались. У испанцев вообще все слова наши: курва, падла, баста… Народ басков в Испании — тоже наши. До сих пор их певец у нас поет. А эта испанская традиция — задирать быка и потом от него убегать? Тоже ясно, откуда она пошла. Вы сходите на дискотеку в Люберцах, толкните там какого-нибудь быка бритоголового… Такая коррида начнется!

Кстати, все национальные герои, когда поглубже копнешь, тоже оказываются русскими. К примеру, шведский любимец Карлсон? Согласитесь, только русский мужик в расцвете сил, имея образование инженера-конструктора, может нигде не работать и жить за счет детей!

Все великие изобретения в истории тоже нашими сделаны. Инквизиция — естественное продолжение русской народной медицины! Банки, горчичники, русская баня — сто сорок градусов с хвойным веничком и с добавкой верблюжьей колючечки, чтобы пробрало. Недаром до сих пор иностранцы как нашу русскую баню называют? Рашен крематориум!

Гильотину тоже наши изобрели — лень было топором махать!

Пизанскую башню в Средние века без фундамента кто мог сразу построить? Только молдаване! Но их тогда еще не было.

Какой национальности, по-вашему, был Ньютон? Только нашего надо ударить по голове, чтобы ему мысль в голову пришла!

А Гомер? Задумайтесь, слепой, а какие книжки написал!? Только наш может так красочно описывать то, чего никогда не видел.

Леонардо да Винчи — наш Леня Винтиков!

Художник Сальвадор Дали? Да его гениальные шедевры — это обычные видения русского алкоголика.

Даже Колумб, и тот нашим человеком был! Только наш мог поплыть в Индию, а попасть… в Америку! При этом не запатентовать свое открытие, и чтоб страну, которую он открыл, назвали не его именем!

Даже герои древних мифов, и те наши предки!

Ной, который из Всемирного потопа? В натуре наш Дед Мазай.

А кто, по-вашему, знаменитые кентавры? Полу-звери-полу-люди. На дорогах всех грабили. Типичные наши древние гаишники! Только у нас в старину их называли не кентавры, а менттавры.

Наконец, один из главных греческих героев — Тесей. Помните легенду о Минотавре? На Крите в лабиринте жило чудовище. Звали его Минотавр. Ему каждый год скармливали двенадцать юношей и двенадцать девушек. Тесей мужик был наш, не из робких, сразу сказал: «Какие проблемы? Дайте бабок — я его замочу!» Короче, заказ принял, вошел в лабиринт, с нашенской смекалкой, когда за ним дверь закрыли, постоял тихонько у входа, потом постучал, говорит: «Все, замочил, открывай!» Его выпустили, поверили, жрать чудовищу больше не давали, оно и сдохло!!! Согласитесь, только наш мог до такого додуматься.

Так что сегодня все доказательства есть, что первыми на земле были мы, русские! Вон в Африке недавно откопали первого человека. Слышали? Ему восемьсот тысяч лет. А вы видели, как он выглядит? На шее цепь, пальцы враскоряку, зубы веером… Рядом евонная баба — вся в цацках! Вокруг них битая посуда. Ну и кем он был? Явно нашим! Череп с травмой и улыбается! Что наших всегда в истории человечества отличало? Чувство юмора!

Когда обезьяна стала человеком? Когда трудиться начала? Чепуха. Не труд создал из обезьяны человека, а чувство юмора! Да, она взяла в руку палку… Но представила себя со стороны с этой палкой — улыбнулась! Тут-то и стала человеком! А когда этой палкой еще своего соседа по голове огрела, вообще расхохоталась. И стала кем? Нашим человеком! Потому что только наш человек хохочет, когда другому плохо. А значит, все человечество произошло от нас!!!

Во имя харда, винды и святого модератора!

Наряду со староверами в России существуют теперь и нововеры. Церковь интернетообрядцев. У них даже есть свой храм. Чтобы в него войти, нужно набрать пароль и нажать кнопку «Ептег». В храме вы можете исповедоваться в чате. Или написать личное сообщение на форум батюшке — провайдеру Слова Божьего!

Если вы хотите помолиться, достаточно один раз кликнуть мышкой на иконку. Также вы можете загрузить видеомолитвы на «Ю-Туб» и разместить ссылку на блоге Господа! Конечно, предварительно произнеся: «Да очистится реестр твой! Да минет тебя синий экран! Да хранит тебя Контрал Эс!»

Самое страшное наказание у нововеров — отключение от Интернета!

Покаяние на сайте нововеров производится двумя кликами. Опиши свой грех в поле «Ваш грех». Набери цифры, которые видишь на картинке и нажми кнопку «Покаяться». Проголосуй за понравившиеся грехи! Обладатель самого популярного греха получит допуск на сайт «грех точка ру».

На сайте нововеров также публикуются их интернет-заповеди:

Чти отца и материнскую плату свою.

Не запускай поиск Яндекса всуе.

Содержи принтер свой в строгости, а клаву в святости. Если мышка искушает тебя — отсеки мышку свою!

Почитай святую троицу: контрал-альт-делит.

Не возжелай железа ближнего своего!

Главная заповедь геймера: если ударили тебя по левой щеке, отпрыгни и врежь из плазменной пушки!

По версии нововеров, Моисей сорок лет бродил в Интернете, а Апокалипсис начинается так: из облаков выскакивает окошко с сообщением: «Срок действия триал-версии Вселенной истек. Зайдите на сайт разработчика!»

Сотворение мира, по версии нововеров в Интернет-библии, которая состоит из нового модема и старого модема:

В первый день создал Господь калькулятор и сказал: «Это хорошо! Но Тетрис не тянет». Во второй день создал он радиорынок, купил там память, материику, видеокарту, собрал компьютер, загрузил «Варкрафт-3» и игрался шесть дней. На шестой день вечером сказал Господь: «Епрст, я же еще работу не сделал!» И в ночь с шестого на седьмой день сотворил Господь свет, тьму, Солнце, Луну, звезды, твердь, моря, животных, растения, и двух юнитов: мужчину и женщину. Юзера и лузера.

Посмотрел Он на это и сказал: «К черту Варкрафт, буду в эту стратегию играться!» И завещал Он офисным работникам: пять дней работать, а шестой день отдать пасьянсу «Косынка». И добавил: «Если у цивилов все дороги ведут в Рим, то в Интернете все ссылки ведут на порносайты. Страшись этого! Ведь праведники попадают в рай, а грешники — на сайт «Дома-2»!»

Однако нет модератора в своем отечестве! Кликнул однажды Диавол слуг своих — хакеров. И наслали они на землю троянов. И зависли машины, и синие экраны поглотили их. И взмолилися юзеры: «Защити нас, святой Касперский-зас-тупник!» И явился тут доктор Вебер — юродивый и отбил атаки хакерские, а всех троянов заманил в папку «Карантин» и пролечил.

И наконец…

Если вы услышите в храме такие слова, как «превед», «медвед», «Ацццкий сотона», «жеСть» и «аффтар, выпей йаду!», не удивляйтесь — служба в храме ведется на новославянском языке.

Во имя харда, винды и святого модератора, Админ!

Вадим ЗВЕРЕВ

Простая история

Что-то подобное, наверное, мог бы рассказать каждый. И тем не менее…

Как-то я приболел. Поскольку человек я молодой, то дело оказалось для меня новое, и когда высокая температура продержалась у меня неделю, я немного растерялся. 1 о ли из-за отсутствия опыта, то ли из-за высокой температуры, но для того чтобы справиться с недугом, я решил обратиться к врачу. Для начала я пошел в свою университетскую поликлинику. Дело было летом, и поликлиника была пуста. Я мгновенно попал к врачу. Мое появление вызвало у изнывающей от скуки и жары женщины только положительные эмоции, и она с интересом выслушала мой сбивчивый рассказ о своих проблемах. Мало того, она даже пощупала мой пульс, измерила температуру и заглянула в рот. Немного поразмыслив, врач, видимо решив прервать порочную цепь традиционных и порядком надоевших ей диагнозов, твердым голосом заявила: «Ну что ж — все ясно, у вас очень опасное заболевание — МАЛЯРИЯ. Возможен и летальный исход». Сказать, что я был поражен, — это не сказать ничего. Поскольку ни малярия, ни летальный исход не ассоциировались у меня ни с чем хорошим, я начал робко возражать. Но женщина, явно ке желавшая упускать так внезапно свалившееся на нее развлечение, довольно резко пресекла все мои поползновения, заявив, что у нее достаточная квалификация и большой опыт работы, поэтому никаких сомнений быть не может. Правда, несмотря на квалификацию и опыт, лечить она меня отказалась, сославшись на слабость лабораторной базы. Посоветовав мне обратиться в районную поликлинику, врач исписала латинскими каракулями десяток каких-то направлений. На прощание, глядя на меня увлажнившимися глазами, она заметно потеплевшим тоном произнесла: «Ну, если им все-таки удастся тебе помочь, ты уж зайди потом ко мне, расскажи…» Меня несколько насторожило отсутствие в ее голосе уверенности в положительном исходе моего лечения, но делать было нечего — и я отправился в путь, на другой конец Москвы.

Попав в районную поликлинику, я сразу, как говорится, почувствовал разницу. У дверей участкового врача собралось штук двадцать старушек, которые явно не видели во мне собрата по несчастью. В течение всех трех часов ожидания мне постоянно приходилось слышать как бы брошенные в никуда фразы, типа, что «некоторые здоровенные бугаи только палец оцарапают и сразу к врачу бегут». Словом, интерфейс был недружественный. Наконец попав в кабинет, я сразу окунулся в классическую ситуацию — «а она все пишет, пишет…». Оторвавшись от писанины, изрядно потрепанная старушками врач вяло поинтересовалась о цели моего визита. Я начал путано рассказывать ей о моей температуре, малярии и слабой лабораторной базе нашей университетской поликлиники. Свои слова я подкреплял размахиванием выданными мне бумажками с латынью. Однако мои прозрачные намеки на возможный летальный исход не произвели на представительницу самой гуманной профессии никакого впечатления. Она брезгливо взяла у меня направления и, отложив их в сторону, уже более настойчивым тоном осведомилась, что мне от нее-то надо. Я опять пустился в пространные рассуждения, общий смысл которых сводился к тому, что меня было бы неплохо осмотреть. Ее ответ «А смысл?» застал меня врасплох и я затих, сильно сомневаясь в конструктивности нашего диалога. «А смысл? — продолжала врач. — Я о тебе ничего не знаю, надо сделать всестороннее обследование. Вот тебе направления на анализы и общую диспансеризацию, но начни со снимка легких — это самое главное для оценки ситуации при малярии. Талон возьмешь в соседнем кабинете».

Постучавшись в соседний кабинет, я услышал в ответ нечленораздельное мычание. Рассудив его как приглашение войти, я это и сделал незамедлительно. Войдя в кабинет, я увидел перед собой неопределенного пола и неопределенной комплекции существо. Оно трапезничало и было раздражено моим появлением. Испросив у существа талон на снимок легких, я услышал буквально следующее: «Опомнился — сегодня же 26 число, талонов на снимок легких уже нет, могу предложить талон на снимок желудка». Поскольку тонкая зависимость между числом месяца и наличием тех или иных талончиков находилась за пределами моего понимания, да и вообще мне все это начинало надоедать, я с металлом в голосе пояснил, что для моего врача очень важно знать состояние моих легких и поэтому мне нужен снимок именно их. Существо удивленно посмотрело на меня и довольно спокойно ответило, что если я не перестану скандалить, то не получу талон и на снимок желудка, и тогда врач будет судить о состоянии моих легких по снимкам более отдаленных органов. Произнося последнюю часть фразы, существо гаденько хихикнуло; приведя в легкое движение бесчисленное множество своих подбородков. Учитывая опасность моего заболевания, я не стал затягивать дискуссию и, чтобы не трепать себе нервы, взял талон на снимок желудка…

Всю последующую неделю я сдавал анализы, делал рентгеновские снимки и посещал одного специалиста за другим. Надо сказать, что где-то между посещением окулиста и невропатолога я почувствовал себя значительно лучше, а концу недели ко мне и вовсе вернулись ощущения здорового человека. Но, пройдя такой сложный путь, я все-таки решил вернуться к участковому терапевту, чтобы получить полную информацию о состоянии моего здоровья.

В отличие от первого посещения участковый врач приняла меня довольно доброжелательно, видимо, у нее вызвали уважение многочисленные бумажки-результаты, которые я ей принес. Она даже измерила мне температуру и давление. Затем врач довольно долго сравнивала показание градусника со снимком моего желудка, но найти ка-кую-то интересную взаимосвязь между ними ей, видимо, так и не удалось. Наконец она отложила бумаги в сторону и сказала: «Ну что ж, ничем не могу тебе помочь». Холодная струйка пота еще не успела сбежать по моей спине, как участковая продолжала: «Я ничем не могу тебе помочь, потому что ты совершенно здоров». И тут же она поставила финальный и почти хрестоматийный аккорд: «Ты здоров, а ко мне за помощью обращаются только больные».

«Да, пожалуй, лучше и не скажешь!» — подумал я и пере шагнул дверь кабинета, надеясь больше туда никогда не воз вращаться.

Аркадий ИНИН

Мы Выше этого

Наша чертежница Аня родила сына.

А мужа у нее нет. И не было.

Ну, возможно, где-нибудь это бы вызвало разговоры. А у нас — как будто бы Аня и не родила, как будто бы и муж у нее есть.

— Хотя Аня и родила без мужа, — сказал начальник отдела, — мы выше этого. Ее ребенок — наш ребенок!

Все горячо зааплодировали и скинулись на подарок. На следующий день на столе у Ани сидел большой плюшевый медведь, и мы по очереди целовали счастливую маму.

— Хотя ты, Аня, и родила без мужа, — говорили все, — мы выше этого!

Еще через день в нашей стенгазете появилась статья «Внимание: чуткость», в которой рассказывалось, что чертежница Аня родила сына и что это большое счастье не было омрачено даже тем, что Аня родила без мужа. В конце статьи говорилось: «Чуткость отдела должна быть подхвачена всем институтом. Пусть каждый подойдет к Ане, скажет ей теплое слово, и тогда Аня совсем забудет о том, что она родила без мужа».

Целых два года мы окружали Аню вниманием и не оставляли ее одну.

А в прошлое воскресенье Аня вышла замуж. Повстречался ей хороший парень, и мы сыграли им свадьбу. Встал наш начальник отдела и произнес тост:

— Хотя в свое время Аня и родила без мужа, мы оказались выше этого!

И все закричали: «Горько!»

Книга

Случилось это, когда уже появилась гласность, но еще не исчез дефицит.

У нас на работе продавали Книгу. Хорошую, необходимую, с большой буквы.

Одна проблема: Книг дали двадцать штук, а сотрудников — сто двадцать. Где-нибудь эта проблема была бы неразрешимой, но мы же — гомо сапиенсы, то есть человеки разумные, нам присущи справедливость и благородство. Первым делом мы вычеркнули всех, кто на больничном. Ведь неизвестно, вернутся ли они к нам живыми? Потом вычеркнули всех, кто в командировках. Нечего разъезжать, когда в любой момент могут дефицит выбросить.

Так мы урезали претендентов до восьмидесяти. Но Книг-то все равно двадцать. Пришлось переходить от коллективных решений к индивидуальным.

Кандидат наук Крутолобое сообщил своему отделу, будто продажа Книги переносится, и в этот день отправил всех в научную библиотеку.

Лаборант Петренко коварно соблазнил чертежницу Кузяеву, и она в порыве страсти подписала отказ от приобретения Книги в пользу соблазнителя.

Профессор Лютов то ли подделал, то ли похитил удостоверение инвалида умственного труда и получил право внеочередного приобретения дефицита.

А заслуженный изобретатель и чемпион по боксу Ругаев просто и ясно пообещал прибить всякого, кто окажется в очереди за Книгой впереди него.

В общем, повторяю, народ у нас думающий, каждый до своего додумался, и так или иначе, а приобрели мы заветную Книгу-Книгу Книг. Библию.

Это сейчас она везде продается, а тогда было одно издание, юбилейное — то ли к тысячелетию Крещения Руси, то ли к XXVIII съезду КПСС, не помню.

Да это и не важно. Важно, что обрели мы святую Книгу и с нею — все ее десять заповедей. И «не убий», и «не укради», и «не солги», и «не прелюбодействуй»… А самое главное — «Возлюби ближнего своего»!

Печальная повесть

Шекспир утверждал: «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте». А вот у нас случилась повесть куда печальнее!

Ну что там было у Шекспира — все помнят: в городе Верона две семейки — Монтекки и Капулетти друг дружку ненавидели, а представители младших поколений — Ромео и Джульетта как раз друг дружку полюбили. Вплоть до смертельного исхода. На почве которого обе семейки пошли на мировую.

Так вот, у нас было точно так же. Только совсем наоборот. В нашем городке Воронино две семьи — Монтековы и Капулетины дружили, водой не разольешь! И когда Рома Капулетин и Юля Монтекова полюбились, никто им препятствий не чинил, а все даже торопили играть свадьбу. И сыграли. А потом все и началось! Любовь есть любовь, а брак есть брак.

Свекровь стала пилить Юлю, что пироги не так печет. Теща принялась тиранить Рому, что мусор не желает выносить.

Свекор с тестем затеяли тяжбу, кто сколько даст молодым на кооператив.

Да и сами Рома с Юлей стали ссориться по мелочам. Потом по-крупному.

Родственники каждый на свою сторону встал: кто — на Ромину, кто — на Юлину. И пошла между ранее дружными семьями вражда лютая и непримиримая. А Рома с Юлей вовсе развелись.

Вот какая у нас печальная повесть. Куда печальней Шекспировой!

Считать недействительной

Он прибежал ко мне и молча рухнул в кресло.

— Что случилось? — заволновался я.

— Кошмар! Где-то среди бела дня потерял мысль!

Я посочувствовал — у него не так много мыслей, чтобы еще их терять.

— И что обидно, — простонал он, — мне эту мысль один умный приятель на день рождения подарил!

— Еще на день рождения? Что ж ты ее до сих пор берег?

— Жаль было расставаться. Пока у меня — моя, а поделись с кем — неизвестно чья станет…

— А ты в бюро находок звонил? Вдруг кто нашел и вернул чужую мысль…

— Ну да! Чужая мысль тем и хороша, что сразу кажется собственной.

Я не стал спорить. Мы помолчали. Потом он вскрикнул:

— Есть мысль!

— Нашел? — обрадовался я.

— Нет, другая. Надо дать объявление в газету: «Мысль господина такого-то, потерянную тогда-то и там-то, считать недействительной». Ну как про документы, чтоб никто не воспользовался, понимаешь?

Я не успел ответить — он уже убежал.

Назавтра появилось объявление, в котором потерянная мысль была объявлена недействительной. И он вздохнул спокойно.

А я тоже вздыхаю и думаю: а что, если мысль была неплохая?

История с грамматикой

Интересная у меня произошла история с личными местоимениями. Помните: Я, ТЫ, ОН, ОНА, ОНО, МЫ, ВЫ,

они.

Так вот, сижу Я, работаю. Подходит наш новый начальник, интересуется:

— Ну как ТЫ тут работаешь?

— Извините, ВЫ ко мне? — уточняю Я.

— ТЫ что, глухой? — удивляется ОН.

— А почему на ТЫ? — тоже удивляюсь Я. — ВЫ со мной еще даже не познакомились.

— ОНО еще меня учить будет! — свирепеет начальник и уходит.

А потом ОН на собрании поднимает вопрос о культуре поведения.

— Этого МЫ не позволим! — указывает ОН на меня. — Хамства МЫ не потерпим!

Короче, ОНИ меня пропесочили. Расстроился Я, конечно. Только ОНА успокоила:

— Не переживай, твоя правда. Каждое местоимение должно иметь свое место!

Игорь ИРТЕНЬЕВ

Про Колю и его маму

Анна Михайловна последний раз целует сына и выходит на перрон.

— До свидания, мама, — говорит на прощание Коля, — не волнуйся, все будет в порядке.

Анна Михайловна не первый раз провожает сына к бабушке в Анапу, но всегда остро переживает предстоящую разлуку. Шутка ли сказать, двое суток предстоит провести мальчику в поезде без родительского присмотра. Правда, она уже договорилась с Колиной соседкой, пожилой учительницей Валентиной Петровной, чтобы та присмотрела за сыном. И все-таки материнское сердце не может успокоиться.

Анна Михайловна подходит к окну и слегка барабанит пальцами по стеклу. В окне появляется Коля. Теплая волна захлестывает Анну Михайловну при виде сына. «Какой стал, — думает она, украдкой смахивая слезу, — совсем взрослый».

— Яблоки обязательно помой, — говорит Анна Михайловна. — Я мыла, но ты еще раз ополосни. На всякий случай.

Коля послушно кивает. За пять лет он уже привык, но все-таки каждый раз чувствует себя немножко неловко.

— Может, ты пойдешь, — говорит он, — я, честное слово, нормально доеду.

— Что ты, Коленька, — машет на него руками мать, — я же потом себе места не найду.

Поезд трогается. Анна Михайловна неловко семенит

вслед за вагоном.

— Пирожки я положила тебе сверху. Не ешь всухомятку,

подожди, когда принесут чай.

— Хорошо, мама, — соглашается Коля.

Ему очень хочется съесть пирожок именно сейчас, не дожидаясь никакого чая, но с мамой лучше не спорить, это он знает твердо.

Перрон кончается, но Анна Михайловна не отстает от поезда. Бежать нелегко, мелкий гравий забивается в боты, но она не обращает на это внимания.

— Огурцы обязательно почисти! — кричит Анна Михайловна.

Грохот колес порой заглушает ее голос, поэтому ей приходится напрягаться.

— Ладно! — кричит Коля.

Ему слегка неудобно перед соседями, но что поделаешь,

такая уж у него мама.

Поезд постепенно набирает ход. За окнами проносятся дома, платформы, колхозные поля.

— На остановках не выходи, — кричит Анна Михайловна, уступая колею встречному товарняку, — ты можешь отстать от поезда! Я сказала Валентине Петровне, чтобы она за тобой присмотрела, но ты все равно постарайся не выходить.

— Хорошая у тебя мама, — одобрительно говорит Валентина Петровна, — заботливая.

Она приветливо машет Анне Михайловне рукой, затем показывает в сторону Коли, мол, не волнуйтесь, все будет в порядке.

На подъеме Анна Михайловна слегка обгоняет состав и, пока он преодолевает сложный участок, поправляет выбившуюся из-под платка прядь волос.

За окном темнеет. Проводница разносит по купе горячий чай.

— Не пей сразу, — доносится из ночи голос Анны Михайловны, — пусть немного остынет. Пойди пока вымой руки.

— Иду, иду, — бурчит Коля и выходит в коридор.

— Ну ладно, Валентина Петровна, я вас до Курска провожу и домой, — кричит Анна Михайловна, — мне завтра вставать рано, да и годы уже не те. А вы уж тут присмотрите за ним. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, — отвечает Валентина Петровна и заботливо поправляет висящую на вешалке Колину курточку.

Михаил КАЗОВСКИЙ

На ху-ху

Многие считают, будто перестройка сделала большинство советских людей несчастными. Будто в СССР хоть и не было нынешних свобод и товаров, но простому человеку жилось легче. И вообще, говорят эти многие, в современной России честный человек сделаться богатым не может.

В доказательство обратного я поведаю вам одну любопытную историю. Верить в нее или не верить — дело каждого, но готов поклясться, что события, изложенные в ней, совершенно подлинные, ибо мне о них рассказала Дина Леонидовна Пухова, близкая подруга мамы главного героя этого сюжета, а уж

Дина Леонидовна (я ее знаю!) врать не будет.

* * *

Колонтеев зашел в вагон и, когда состав вырвался из тоннеля, чтобы переехать Москву-реку, начал свой обычный, тысячу раз повторенный монолог:

— Уважаемые пассажиры, всем — счастливого пути! Предлагаю вашему вниманию шариковые ручки на гелиевой основе. Стоимость одной ручки — пять рублей. Если вы покупаете две ручки за десять, третья вам дается бесплатно!

У меня в наличии — все цвета. Можно ознакомиться и приобрести…

Кто бы мог подумать, что его, кандидата биологических наук, без пяти минут доктора, некогда стоявшего на пороге открытия мирового масштаба, жизнь заставит торговать ручками в метро! Десять лет назад он и сам не поверил бы. А теперь торгует — и ничего, привык. В месяц набегает до пятнадцати тысяч рублей. Это больше, чем имеют профессора в тех НИИ, что еще не закрылись.

Десять лет назад Павел Александрович изобрел, как бороться с африканской ху-лихорадкой. Он открыл, что мухи ху-ху, переносчики заразы, под воздействием бета-излучения начинают мутировать, превращаясь в безобидных бабочек. Для дальнейших работ государственный НИИ, где работал Колонтеев, закупил в Африке двести тысяч ху-ху. Но как раз начался развал Союза, и контейнер с мухами две недели простоял на таможне аэропорта, в результате чего насекомые передохли. А валюты на новый контейнер выделить уже не смогли. Да и сам НИИ вскоре отошел в мир иной вслед за мухами. Павел Александрович попытался преподавать, но когда ему задолжали деньги за семестр прочитанных им лекций, он ушел в репетиторы. Тут его, кустаря-надомника, поприжала репетиторская мафия, не терпевшая конкуренции. Не поладив с мафией, он ударился в уличные продавцы…

Ручки шли сегодня неважно. Многие торговцы, нынешние коллеги Колонтеева, брались за продажу синтетических китайских карандашей или чешских перчаток из латекса. Но у Павла Александровича вкусы были консервативные, он всегда с трудом перестраивался — в жизни и в работе…

Сел на лавочку станции метро «Дмитровская», чтобы передохнуть и перекусить парой бутербродов, сделанных его мамой. (Колонтеев жил вдвоем с мамой-пенсионеркой, разведясь с женой около пяти лет назад.) Не успел развернуть фольгу, как услышал голос давнего знакомца — дяди Саши:

— Что, офеня, и тебе сегодня счастье не катит?

Дядя Саша ездил по вагонам в инвалидной коляске и, одетый в камуфляжную форму, демонстрировал культяшку вместо ноги — представляясь воином-интернационалистом. А на самом деле он когда-то по пьянке просто загремел под трамвай.

— Да, не катит, — грустно подтвердил Колонтеев. — Бутерброд хотите?

— Что ж, не откажусь.

Оба зажевали со вкусом.

— Я с тобой общаюсь давно, ты хороший парень, — заявил дядя Саша, — угостить калеку не брезгуешь. И за это я хочу тебе подарить заговоренный револьвер.

Павел Александрович удивился:

— Револьвер? Заговоренный? Как сие понять?

Инвалид объяснил:

— Кореш мой, Витька Чесноков, настоящий афганец — форма, что на мне, от него досталась — перед смертью мне отдал. Говорил, оружие ему преподнес афганский колдун. Ты, говорил, не смотри, что он пластмассовый и как будто игрушечный. И игрушечное оружие может раз пульнуть на самом деле. Револьвер волшебный потому, что, убив кого-то, ты сухим выйдешь из воды. Дескать, ни суда и ни следствия — кум королю.

— Ерунда какая-то, — произнес Колонтеев. — Быть того не может. И потом револьвер мне вообще не нужен. Я не собираюсь никого убивать.

Дядя Саша обиделся:

— Я ж от чистого сердца, дурик. От себя отрываю, можно сказать. Сам хотел шлепнуть своего бывшего мастера с завода, — вот уж сука, доложу я тебе! — да его и без меня в потасовке пришили. Больше ни на кого зуба не имею, — Расстегнул кобуру, находившуюся у него на ремне, и достал пластмассовый револьвер марки «Смит и Вессен». — Во, гляди: словно натуральный.

В самом деле, кольт смотрелся очень убедительно. Именно такими пользуются ковбои в популярных вестернах. Дядя Саша мрачно пригрозил:

— Не возьмешь — я тебя уважать перестану, никогда больше твоего бутерброда не кусну, понял?

Павел Александрович возражать не стал, но, беря оружие, поблагодарил с неохотцей. И подумал при этом: «Ладно, так и быть, сделаю человеку приятное, а потом выброшу». Сунул кольт в сумку между ручек н забыл.

Дома вспомнил и заулыбался: «Выдумает тоже! Из игрушки убивать человека. Если убивает — значит, не игрушка. Если же игрушка — не убивает». Выудил револьвер, рассмотрел как следует. Копия была удивительная, внешне не отличишь. Колонтеев щелкнул держателем барабана и увидел внутри один патрон. Вытряхнул его на ладонь. Тот блестел очень убедительно. А на капсюле было выбито: «Маde in China». «А-а, китайская подделка, — усмехнулся прежний ученый. — Все фальшивое — инвалид-афганец, револьвер, патрон… Но выкидывать жалко — больно уж красивая штучка».

Тут зашла мама Колонтеева — Октябрина Савельевна — и, увидев ствол, сразу испугалась:

— Господи Иисусе! Павлик, детка, это что такое?

Сын ответил серьезно:

— Разве ты не видишь? Пушка. Приобрел по случаю.

— Да зачем тебе эта гадость, дорогой?

— Кое с кем посчитаться. Ольгу завалю.

Мама ахнула. Чувство юмора ей нередко изменяло, хоть она и была интеллигенткой в третьем поколении, а до пенсии работала участковым педиатром.

— Павлик, Павлик, ты сошел с ума, — стала увещевать сына Октябрина Савельевна. — Разве можно отнимать жизнь у человека? Даже если человек — Ольга?

Отношения бывшей супруги Колонтеева со своей свекровью складывались плохо. Маме с самого начала казалось, что молодожены — не пара. И, наверное, это было близко к истине, так как 30-летний (тогда) кандидат наук и 20-летняя (тогда) буфетчица их НИИ странно монтировались друг с другом. Но любовь, как говорится, не картошка, и ученый втрескался в юное создание оголтело. Он считал Ольгу совершенством, эталоном непорочности, нравственного и умственного целомудрия, а она с интересом внимала его выспренним речам. Кстати, тут нелишне упомянуть, что фигуристая девица пользовалась у мужской части института оглушительной популярностью, многие пытались ее соблазнить, но отправиться в загс предлагали только двое: Павел Александрович и его коллега — аспирант Кавнюк. Ольга предпочла Колонтеева только потому, что фамилия второго претендента ей не нравилась. А иных аргументов у нее не было.

Прожили они три с половиной года, два из которых юная жена совершенно извела благоверного постоянными обвинениями в неумении жить. «Вон тебе полгода за лекции не платят, а у Кавнюка теперь собственная фирма по борьбе с тараканами», — говорила она. Как-то, обозлись, Павел Александрович выпалил: «Ну и отправляйся к своему Кавнюку!» Ольга расценила, что совет здравый, и сошлась с аспирантом, ставшим генеральным директором ЗАО «Интердихлофос». Ныне ездит на джипе «чероки» и возводит в Подмосковье трехэтажную дачу с бассейном. А к фамилии Кавнюк притерпелась.

— Мама, пошутил я, — отозвался великовозрастный отпрыск, пряча револьвер. — Он не настоящий, а игрушечный. Мне его подарили как сувенир.

Октябрина Савельевна не поверила:

— Не обманывай меня, Павлик. Ты смотрел на него совершенно не так, как на сувенир. Я заметила. У тебя в глазах был зловещий блеск.

— Перестань, пожалуйста. Ну, кого я могу убить, если б кольт оказался не из пластмассы? Никого, кроме мухи ху-ху. Да и ту пожалел бы, чтобы провести с ней опыт по мутации.

Покачав головой, родительница сказала:

— Тот, кто мухи не обидит, при стечении обстоятельств делается маньяком. А игрушечный пистолет иногда стреляет, как настоящий.

Вздрогнув, Колонтеев воскликнул:

— Что ты говоришь?!

Но она уже повернулась и вышла из комнаты.

Павел Александрович, проводив ее взглядом, вдруг подумал со сладким ужасом: «А действительно, почему бы не разделаться кое с кем, если без последствий?» Он прилег на диван и, задрав ноги на его спинку, начал фантазировать. Нет, конечно, Ольгу убивать ему горько. Может, Кавнюка? Неплохая мысль. Или лучше кого-нибудь помасштабнее? Например, Чубайса? Или же Гайдара. Ведь они виноваты в том, что НИИ закрылся. Впрочем, не они, а Ельцин. Или Горбачев. Развалили Союз, все перекорежили… Но стрелять в Горбачева не хотелось уже совсем. Стало быть, Кавнюк? Подстеречь у дома и, когда он будет садиться в «мерседес», между глаз всадить пулю. Да, заманчиво… Но, наверное, как у каждого порядочного нового русского, у теперешнего мужа Ольги — с двух сторон охрана? Два громилы? Изобьют в ответ или даже пристрелят. Неохота из-за Кавнюка расставаться с жизнью…

Не придя ни к какому выводу, Колонтеев уснул. Верно говорила его экс-жена: вялый, безынициативный, тряпка и тюфяк.

Так ничем и не кончилась бы эта петрушка, если бы однажды продавец гелиевых ручек не столкнулся на улице со своим однокашником Славкой Зобовым. Тот увидел Павла Александровича из окна «ВМ^ХЛ> и как закричит:

— Пашка, блин, ты ли это, падла?

— Славка, ты, засранец?

— Ну а кто же! — гордо согласился старый друг.

Вылез из машины, и они обнялись.

— Сколько лет, сколько зим! — радовался Зобов. — Думаешь, забыл, как давал мне списывать контрольные? Благодарен тебе по гроб жизни. И вообще школьные деньки были радостные — вспоминать приятно. Нашу встречу надо отметить. Ты свободен?

— Совершенно. Только у меня со средствами туговато.

— Э-э, нашел о чем думать! Я угощаю! На хорошего человека тратить не жалко.

Колонтеев влез к нему в «ВМW», и они рванули в ресторан казино «Смарагд». Зобова здесь приняли как родного, и неистовый свет уважения заодно пролился и на Павла Александровича. Он спросил вполголоса:

— Слав, а кто ты теперь? Бизнесмен?

Однокашник ответил загадочно:

— Вроде этого. Индивидуальное частное предприятие. По уборке города.

— Дворник, что ли?

— Не совсем, но похоже.

Сели, сделали заказ и со смаком дернули коньяку. Колонтеев налегал на корейку, осетрину и черную икру, вкус которой почти забыл с перестроечных времен. А потом были шашлыки и еще много-много выпивки. Окосевший ученый жаловался на жизнь, на изменщицу-Ольгу и на пассажиров метро, плохо покупающих гелиевые ручки.

— Нет, я понимаю: объективные законы развития общества, и Советская власть была обречена. Но обидно до чертиков! Потому что капитализм — он не мой. Здесь же надо превратиться в хищника — драться, кусаться, если надо — шагать по трупам. У меня не выходит. Подарили заговоренный револьвер, а и то сделать трупом никого не могу.

Зобов оживился:

— Это как — заговоренный?

Павел Александрович вразумил. Однокашник навалился грудью на край стола, выпучил глаза и проговорил с жаром:

— Слышь, продай мне его. Падлой буду, пять кусков заплачу.

— Пять кусков чего? — спьяну недопонял приятель.

— Баксов, чего ж еще! Пять тыщ зелени!

Колонтеев сразу протрезвел и ответил:

— Издеваешься? За такую ценность — пять тысяч? Меньше чем за пятьдесят не отдам.

— Но тебе ж его подарили!

— Ну и что?

Славка разозлился:

— Сволочь, жмот. А еще заливал, что не хищник. Самый настоящий волчара и есть.

— А зачем тебе револьвер? — проявил любопытство продавец ручек.

— По работе надо!

— Разве кольтами чистят город?

— Ну, а то! Убираем кой-кого помаленьку.

Выпив рюмку, Колонтеев осведомился:

— Ты, выходит, киллер?

— Тс-с, чего орешь! — Помолчав, Зобов сообщил: — Понимаешь, заказали мне одного… И не знаю, как подступиться. А с твоим «Смит и Вессеном» будет проще.

Павел Александрович тяжело вздохнул:

— Ладно, так и быть. Потому как — друзья. Только для тебя — тридцать тысяч.

— Двадцать пять.

— По рукам!

И они, заказав еще коньяку, спрыснули отличную сделку.

На другое утро однокашник появился в квартире Колонтеевых с пластиковым пакетом «Аdidas», из которого вытряхнул сверток в белой бумаге. Развернув его, Павел Александрович увидал 100-долларовые купюры, перетянутые резиночкой.

— Двести пятьдесят, как договорились. Пересчитывать будешь?

— Я тебе доверяю. — И достал револьвер.

Славка изучил его аккуратно, профессионально, ничего подозрительно не нашел, но, прощаясь, заметил:

— Если не сработает, падла, замочу.

— Заливаешь? — улыбнулся ученый пришибленно.

— Блин буду — замочу! — И недобро хлопнул за собой дверью.

Колонтеев понял, что убьет обязательно.

Мама всунула голову в комнату и спросила:

— Павлик, это уж не Зобов ли был?

— Да, он самый. — И недлинно осветил ситуацию.

Октябрина Савельевна села:

— Что же ты наделал, сынок? Он кого-то теперь застрелит, а тебя привлекут как торговца оружием.

Павел Александрович щелкнул резинкой на купюрах и ответил горестно:

— Продал за тридцать сребреников. Перестроился, блин!

Между тем Славка собирался убрать не кого-нибудь, а главу «Интердихлофоса» Кавнюка. Тараканная мафия — та, что выпускала липовые ловушки для тараканов, — возжелала приручить конкурента. Полюбовно договориться не получилось, так как нынешний Ольгин муж отказался продать акции своего ЗАО, и пришлось заказать его Зобову. Славка несколько недель наблюдал за Кавнюком и никак не мог придумать, как избавиться от охранников гендиректора. Устранять всех троих ему не хотелось, но другого способа выдумать он не мог — те сопровождали босса даже по нужде. Но зато револьвер Колонтеева поменял ситуацию: если кольт заговоренный, можно просто подойти и пальнуть — ведь потом ничего не будет. Операцию киллер сам себе назначил на ближайшее утро.

Выпив утренний кофе и поцеловав, по традиции, Ольгу и детей, бывший аспирант в сопровождении двух своих секьюрити вышел из квартиры и, спустившись в лифте, не спеша направился к своему «мерседесу». Тут из-за угла появился Зобов, вытащил пластмассовое оружие и, прицелившись, хладнокровно выстрелил в голову Кавнюка.

Все оцепенели.

Ольгин муж зашатался и схватился за лоб. Но, не чувствуя боли и не видя крови, устоял на ногах.

В то же самое время два амбала-охранника бросились на Славку, повалили наземь, заломили руки за спину и прилично надавали по морде. Неудачник-убийца сплевывал выбитые зубы и матерился:

— Вы чего, чего, мать вашу так-растак? Пошутить нельзя? Револьвер игрушечный!

Бугаи не верили и рычали в ответ:

— Правоохранительные органы разберутся!

Правоохранительные органы, разобравшись, постановили: Зобов — псих, невменяемый, потому что только человек не в себе может утверждать, что его револьвер — волшебный, заговоренный колдуном из Афганистана, и направили на принудительное лечение в сумасшедший дом.

А зато Колонтеев на полученные деньги приобрел необходимое оборудование и продолжил опыты на мухе ху-ху, выписанной из Африки. Правда, его догадка получила развитие: под воздействием бета-лучей мухи, перестав быть источником заразы, мало того что делались бабочками, но еще и начинали с дикой жадностью пожирать тараканов. Со своим открытием Павел Александрович заявился в «Интердихлофос» к Кавнюку, был привечен, превратился в партнера, и они на двоих открыли новую фирму по уничтожению тараканов способом Колонтеева — «Интерху-ху». А когда тараканная мафия все-таки ухлопала Кавнюка, бывший продавец ручек продал ей все свои акции за четыре миллиона долларов и, опять женившись на Ольге, переехал с супругой и ее детьми от Кавнюка, Октябриной Савельевной и дядей Сашей на ПМЖ в Новую Зеландию. Там, как выяснилось, тоже свирепствуют ху-лихорадка и тараканы, а вот мафии нет.

Словом, все теперь счастливы.

Вечерами, сидя под персиковым деревом, Павел Александрович сладостно потягивает пиво, вспоминает с дядей Сашей подвиги в метро и произносит:

— Нет, ну согласитесь: револьвер-то простой, игрушечный, а не заговоренный. Ведь иначе Зобов шлепнул бы Кавнюка и теперь не сидел бы в «Кащенке».

Дядя Саша не соглашается:

— Это потому, что ты его продал. Я ж тебе не сказал, забыл, что магическая сила действует, только если револьвер дарят. Как я тебе. А иначе — ноль, безделушка, фигня.

— Но, с другой стороны, безделушка поменяла всю нашу жизнь.

— Жаль, что только нашу, а не всей России.

— Ну, на всю Россию заговоренных револьверов не напасешься.

— Путин для России что-нибудь придумает,_ убежденно говорит дядя Саша. — Он мужик головастый. Потому что соратник Ельцина.

— Я не сомневаюсь, что придумает, — отвечает Колонтеев задумчиво. — Но уже без нас… Мы здесь как-нибудь и без Путина протянем. На ху-ху.

А закатное солнце, красное, как Советская власть, утопает медленно в сизом океане.

О, Елкин!

Про меня и про мое восхождение к всенародной славе понаписано много. Врут напропалую. Каждый хочет примазаться. Я сейчас расскажу, как на самом деле было.

Позвонил мне однажды Елкин и говорит:

— Слышь, старик, хочешь, сделаю из тебя телезвезду?

Мы с Иваном вместе в школе учились. Парень заводной,

вечно носится с разными идеями. А в последнее время подвизался на телевидении.

— Ну, допустим, — отвечаю ему. — А в какой передаче?

— Новой. Называется «С вами по соседству». Грандиозный проект, спонсоров навалом, средства выделяют нехилые. Нужен главный герой. Ты по-прежнему холостяк? Очень хорошо.

— Что же в том хорошего? — говорю. — После ухода Катьки к своему Толстопальцеву я вообще замшел и покрылся коростой.

— Ничего, отмоем и отскребем, — уверяет Ванька. — Будешь, как Леонардо Ди Каприо, даже клевей. Понимаешь, дед, обалденную фишку я придумал. «Мыльная опера» не с актерами, а с живыми людьми. Год прямого эфира. На глазах у зрителей мы знакомим тебя с не известной тебе доселе девушкой и затем наблюдаем за развитием ваших отношений. Свадьба и все такое. Вплоть до рождения первенца. Ничего не скрывая, день за днем, месяц за месяцем. Публика у экранов сохнет, рейтинг будет дичайший, конкурентов посадим в задницу. Усекаешь крутизну замысла?

— Усекаю, конечно, — говорю, — но не знаю, справлюсь ли. Вдруг я девушке не понравлюсь? И она не захочет иметь от меня детей?

— Мы уговорим, — отвечает Елкин. — За такие «бабки» согласится любая. Да еще — квартира и дача в вашу собственность. А? Нормально? Что здесь думать! Счастье, деньги, слава сами плывут в твои руки. А с другой стороны, ты нам жутко подходишь — внешне и внутренне: мощный, симпатичный и не полный дебил. То, что надо.

В общем, уломал. Приняли меня на телестудии хорошо, угостили кофе. Расспросили о моих взглядах и вкусах (чтобы не нарваться на какого-то экстремала), а вокруг прыгал Ванька и лопотал: «На мою ответственность, на мою ответственность! Пашка — зверь-мужик, супер-пупер. Телезрители влюбятся в него поголовно».

Заключили контракт. По нему, мне предписывалось не снимать с себя подключенный радиомикрофон и не прятаться от нацеленных на мою персону телекамер. Даже в туалете. Запрещалось также ругаться матом, прежде всего по поводу мэрии и правительства. А за нарушение правил или за досрочный, без уважительных причин выход из проекта — должен заплатить неустойку в 10 тысяч долларов. Я не возражал, потому что сам уже проникся елкинской идеей — черт возьми, может, это мой единственный в жизни шанс?!

На другое утро прикатил Иван с телеоператором, осветителем и еще какими-то ассистентами. Начали снимать обо мне

ролик: кто такой, где живу, с кем тружусь. Сослуживцы из моей фирмы (я тогда работал в центре по продаже компьютеров) говорили охотно: мол, надежный товарищ, компетентный сотрудник и отличный парень. Шеф отметил мою исполнительность. А техничка Вероника Игнатьевна присовокупила: «И всегда вытирает о половик грязные подошвы!»

Днем заехали в бутик «Кензо» и купили мне кучу разного барахла — потому что, как сказал Елкин, жизнь жизнью, а телевидение телевидением, и нельзя появляться на экране в ношенных третий год джинсах и дубленке. В «Чародейке» меня подстригли, а бровям и усам придали новые очертания. Посмотрелся в зеркало — вроде и не я, а какой-то нарисованный тип из рекламы модной одежды. Но себе понравился.

Первая трансляция шоу проходила на телестудии при скоплении публики. Передачу вел знаменитый шоумен, от улыбки которого слепли и балдели дамы всей России (Елкин мне сказал по секрету, что того пригласили за 8 тысяч баксов наличными). Шоумен говорил игриво, без конца кокетничал и рассказывал старые анекдоты. В паузах пела и плясала рок-техно-бит-кабаре-поп-рэп-степ-группа «Офонаревшие». Зрители ей хлопали вяло: ждали основного — встречи главных героев. Наконец, вызвали меня. Я неловко раскланялся и уселся напротив ведущего на высокий стул. Сразу прокрутили видеоролик обо мне, а великий шоумен подкатил с вопросом.

— Паша, — говорит, — не боишься ли ты заключать брак с «котом в мешке»?

Я пожал плечами и отвечаю:

— А чего бояться? Ведь в мешке не кот, а кошечка!

Публика завыла, радуясь моему остроумию, а Иван показал мне из-за спины телеоператора поднятый большой палец: дескать, молодец, все у нас путем!

Ассистент режиссера посадила меня за ширму, и под телекамеры вывели невесту — я ее не видел, а только слышал. Шоумен обращается к ней вальяжно:

— Леночка, а что ты будешь делать, если Павел не понравится тебе с первого же взгляда?

Но девица, видно, не промах — реагирует четко:

— Первый взгляд бывает обманчивым. Главное решится первой брачной ночью!

Зрители вообще выпали в осадок. Мне подумалось: «Ничего себе, деловая! С нею не соскучишься!» А из видеоролика, в это время продемонстрированного для всех, кроме меня, я услышал, сидя за ширмой, что она — секретарь-референт в крупном банке, увлекается рок-музыкой, ходит на шейп-тренировки, ездит на «жигулях» и участвует в конкурсах собак со своим ротвейлером Патриком. В общем, идеал современной барышни.

Тут «Офонаревшие» начали играть что-то страшно бравурное, и меня извлекли из-за ширмы под прицелы юпитеров.

Я гляжу на Ленку.

И не понимаю: то ли лампы такие яркие, что нельзя не зажмуриться, то ли блеск ее глаз. Офигеть можно. Клаудиа Шиффер и Памела Андерсон могут отдыхать. Стопроцентные 90x60x90. А улыбка вообще как у Бритни Спирс!

Шоумен подъезжает:

— Паш, ну как?

Выдыхаю:

— Класс! Хоть сегодня во Дворец бракосочетаний.

Он тогда подруливает к невесте:

— Лен, а ты?

— Ноу проблем. Но пускай для начала поухаживает немного. По законам настоящего шоу!

Словом, договорились, что везу ее завтра в ночной клуб. Ассистент режиссера тут же нас разлучила, и домой мы поехали в разных автомобилях. Елкин, когда я садился в машину, заглянул за стекло и говорит:

— Поздравляю, дед. Гендиректор канала остался доволен, зрители в экстазе. Ты держался отпадно. Ну а Ленка — правда ведь, клевая герла?

— Умереть — не встать.

— То-то же, старик. Мы еще сумеем потрясти мир!

Начали трясти. Встречи наши с невестой были каждый вечер — я дарил ей букеты и возил то на дискотеку, то на рок-фестиваль, то на модный мюзикл. А за всем за этим следили телезрители. (В перебивках шла реклама спонсоров.) На десятый день Ванька разрешил нам поцеловаться. (Средний план, крупный план и повтор в замедленном темпе.) На двадцатый я сделал предложение. Ленка его приняла и поехала со мной подавать заявление в загс.

К этому времени наша передача вышла в лидеры — по подсчетам специалистов, к телевизорам приникали 97 % аудитории, а на сайте  в Интернете побывало более 5 миллионов человек за три дня. Все уже узнавали нас на улице и давали советы. Мнения телекритиков в прессе разделились: половина хвалила Елкина за удачное предприятие, половина ругала за безвкусицу и пошлость. По вопросам наших с Леной отношений рассуждали депутаты Госдумы, режиссеры, артисты и спортсмены. Позвонили мои родители из Воронежа: папе Ленка понравилась, а особенно его грели дача и квартира; мама переживала, посчитав невесту чересчур современной («хуже Катерины — поматросит тебя и бросит»); разговор наш передавали тоже в прямой эфир. На работе ко мне стали относиться с благоговением, покупатель валил в компьютерный центр беспрерывно, чтобы взять у меня автограф и купить что-нибудь на память, — оборот фирмы вырос в 10 раз!

Кутерьма эта забавляла. Жизнь казалась голливудской кинокартиной, снятой на «Кодаке». С Ленкой мы гуляли в осеннем парке, взявшись за руки, целовались н хохотали, а о наших нежностях узнавали тут же миллионы зрителей. Ванька корректировал из-за кадра ход событий. А реклама мелькала, мелькала, словно конфетти из хлопушки.

Сзадьбу сыграли в лучшем казино, и сюда, как па зверски крутую тусовку, собрался бомонд — лидеры политических партий, кинозвезды, диджсн и бизнесмены. Спонсоры подарили нам с Леной домашний кинотеатр, музыкальный центр и ключи от квартиры. Знаменитый шоумен (тог самый) был на этот раз тамадой. Выступления рок-певцов плавно переходили в дружные крики «Горько!» Я вставал, поднимал на Елене фату и касался ее губ губами. Оба выглядели неслабо: я в костюме от Пьера Кардена, а она в платье от Нины Риччи, Рядом находились наши родители: операторы снимали слезы счастья на глазах матерей и величественную гордость отцов, Елкин бегал по залу и ловил кайф от триумфа. Люди ждали показа первой интимной близости (в инфракрасных лучах). Мы с невестой чуточку волновались…

Те, кто видел, говорят, что это было эффектно. Не берусь судить — видеозапись посмотреть побоялся, чтобы не развить в себе разные комплексы. Личные мои ощущения от случившегося оказались неважными: думал, что супруга в постели не такая холодная и что близость продлится дольше чем 1 минуту 26 секунд (как потом было обнародовано в Интернете). Может, телекамеры Ленку отвлекали? Может, перенервничала заранее? Но уснули мы быстро, нежно обняв друг друга. А трансляция шоу из казино длилась до утра…

Сутки спустя мы и съемочная группа по главе с Ванькой плыли уже на теплоходе «Братья Карамазовы» по Средиземному морю. Это было наше свадебное путешествие. Елкин с красными (или инфракрасными?) от хронического недосыпа глазами суетился и распоряжался, изо всех сил пытаясь не ронять интереса телезрителей к передаче. Страны и города удивляли, Ленка перестала стесняться и раскрепостилась настолько, что ночные наши забавы впору было кодировать тремя звездами — «детям до 16 смотреть не рекомендуется». (Говорят, что смотрели все — от 5 до 85.) Под конец поездки нам из России сообщили по спутниковой связи, что успех у программы обвальный, даже Би-Би-Си предложило закупить ее для показа по всей Европе. Мы с Иваном от радости напились до чертиков…

Но внезапно, по приезде домой, начался спад. Страсти улеглись, наша с Ленкой семейная жизнь — без размолвок и приключений — быстро народу поднадоела. Рейтинг уменьшался. Ванька не знал, что делать, и спустя неделю выродил идею: нужен любовный треугольник. Он, не говоря мне ни слова, повидал мою прежнюю девушку — Катерину, а она принялась ему плакаться — прогнала, мол, своего Толстопальцева по причине его беспробудного пьянства, смотрит «С вами по соседству» и завидует Ленке, потому как жить без меня не может. Елкин и посоветовал: позвони Павлу, ход будет суперовый; мы, говорит, офигенные «бабки» заплатим, если ты внесешь в передачу свежую струю. Та, конечно, согласна — и струю внести, и срубить приличную «зелень».

На другой день звонит. Я узнал ее голос и почувствовал внутри колотун. Говорю с волнением:

— Ну, привет. Сколько лет, сколько зим. Как твои дела?

— Плохо, — отвечает. — Толстопальцеву указала на дверь, потому что ребенку нужен настоящий отец.

Я произношу:

— А, так ты родила, получается? Я не знал.

— Неужели? — хмыкает она. — Может быть, тебе неизвестно, кто его настоящий папа?

— Разве не Толстопальцев? — осведомляюсь.

— Он женился на мне уже беременной.

Наступает пауза. Наконец, до меня доходит.

— Уж не хочешь ли ты сказать?.. — И мои голосовые связки слипаются.

— Да, хочу, — говорит она весело. — А зовут мальчика тоже Паша — в честь тебя!

От подобной новости я готов стечь со стула, перейдя из твердого состояния в жидкое.

— Сына не желаешь увидеть? — продолжает наступать Катька. — Можешь навестить нас в любое время.

— Хорошо, спасибо. Только надо с Леной договориться.

Захожу в соседнюю комнату — а жене, оказывается, обо

всем известно, потому что нашу с Катькой беседу, шедшую в прямом эфире, видела и слышала по «ящику». Вместе со своим ротвейлером Патриком. И теперь они оба скалятся на меня и рычат. Я произношу:

— Эй, ребята, только не кусаться! Знайте, что по-прежнему вы мне дороже всех.

— Не смеши, — заявляет супруга с дрожью. — Сын связал тебя с этой женщиной навсегда. И теперь, если ты у нее останешься, я пойму и прощу.

Уговоры не помогают. Пес готов разорвать меня в клочья.

— Убери собаку, — обращаюсь к Лене. — Патрик меня нервирует.

— Ничего подобного: это ты нервируешь Патрика.

Я не сдерживаюсь:

— Ну и на здоровье! Если он для тебя важнее, оставайся с ним! Будьте счастливы! — И с досадой хлопаю дверью.

Выхожу на улицу и ловлю такси, чтобы ехать к Катьке. По дороге шофер встревает:

— Ты напрасно так себя повел, парень. Лично я за Лену переживаю. Ведь она тебя сильно любит.

— Вы откуда знаете? — спрашиваю его.

— Что ж я, телевизор не смотрю? — удивляется он. — Вся семья наша смотрит. Семьи всех друзей. Радовались за вас, а теперь волнуемся. Сына повидать — дело благородное. Но бросать жену тебе не позволим!

— Хорошо, подумаю.

Не успел выйти из машины — мой мобильный телефон зазвонил. К уху подношу — это мама.

— Павлик, — говорит, — не ходи туда. Весь Воронеж уверен, что ребенок не твой.

— Как — не мой? — возмущаюсь. — Чей же, Тслстопальцева?

— И не Толстопальцева. Катька тебя обманывает, иптригантка. Лучше уж твоя Лена-капризуля, чем гулящая Катька. Мы с отцом так решили.

— Разберусь, погодите.

Поднимаюсь по лестнице и вижу: дверь в квартиру открыта, Катька на пороге стоит — руки в боки.

— Мать твою, — заявляет, — я и раньше терпеть не могла. Вечно лезет не в свое дело.

— Значит, слышала ее обвинения?

— Кто же их не слышал, если все транслирует телик! Никаких романов у меня на стороне не было. Пашка твой — и ничей больше. Если сомневаешься — делай экспертизу.

А сама такая красивая, щеки алые, и высокая грудь ходит ходуном. 1 ак бы и уткнулся в декольте носом. Но характер выдержал и отправился на знакомство с сыном.

Славненький такой мальчик — весь в меня. И моргает похоже. Я его обнял, он ко мне приник, говорит: «Папа, папа!» — то ли Катька его подучила, то ли сам почувствовал.

Катерина смахивает слезу, спрашивает негромко:

— Убедился теперь?

— Убедился.

— Может быть, останешься? Заживем втроем. Или ты нас уже не любишь?

— Обожаю. Но и Лену не меньше. Как быть?

— Выбирай скорее.

— Надо время, чтобы очухаться. Я пока двину к маме на недельку в Воронеж. И со стороны погляжу на всех.

Что тут началось! Телезрители озверели, требуют конкретности, создают комитеты: кто — в поддержку Лены, кто — в защиту Катьки и Паши-младшего. Пикетируют дом моих родителей. Елкин на седьмом небе: рейтинг подскочил, от рекламодателей нет отбоя. Но по возвращении из Воронежа у меня на работе начались неприятности: покупатели вместо приобретения техники заполняют компьютерный центр, чтобы убедить меня сделать правильный шаг; их приходится выставлять охране. Сослуживцы перестали здороваться, даже Вероника Игнатьевна, наша техничка, процедила сквозь зубы: «Двоеженец!» Шеф туда же: «Павел, — говорит, — надо определяться. Личная твоя жизнь всех уже достала», — «Ну а вы как бы поступили на моем месте?» Он глаза закатил и вздыхает: «Слава богу, я пока на своем. На твоем — застрелился бы, наверное!»

Вдруг звонок от Лены: голос нервный, но не агрессивный, в чем-то даже трепетный.

— Надо, — говорит, — повстречаться. Важное известие.

— Что-нибудь случилось? — догадываюсь.

— Да, произошло. Только что была у врача. Я беременна.

И меня в глазах мушки закружились. Даже не подозревал, что настолько я плодовит. Еле шевелю языком:

— Радость-то какая. Это все меняет.

— Это ничего не меняет. Потому что, наверное, сделаю аборт.

Я ору:

— Нет, не смей! Запрещаю!

— Приезжай. Мы должны увидеться.

В общем, возвратился обратно к Лене. Но не тут-то было. Катька не успокоилась и однажды утром бросилась под колеса ленкиных «жигулей». Чтобы на нее не наехать, женушка моя вывернула руль и влетела в дерево. Катерина отделалась легкими царапинами об асфальт. А зато Лена потеряла ребенка, и ее в бессознательном состоянии увезли в больницу.

Настроение публики резко изменилось: все теперь сочувствовали несчастной и готовы были растерзать «эту разлучницу». Я дневал и ночевал в клинике у супруги, находившейся в коме. Через несколько суток та открыла глаза, но в сознание не пришла, никого не могла узнать и не помнила, как ее зовут. Врач сказал: это амнезия, и предполагать трудно, сколько она продлится.

Тут звонит Катерина и говорит: Паша-маленький заболел, подскочила температура, и его положили в реанимацию. Нужно срочное переливание крови. А его группа — очень редкая. Но такая же, как моя. Если я не дам кровь, мальчик может погибнуть. Да о чем речь! Взял такси и бросился к сыну.

Сделали переливание, парня мы спасли. Бывшая моя драгоценная встретила меня в коридоре, поблагодарила. А потом как начнет рыдать! Что такое? Не понимаю. А она сквозь слезы бормочет:

— Не бросай его… Скоро я, возможно, уйду… И ребенка заберут в детский дом…

Начинаю допытываться, в чем проблема. Наконец отвечает:

— Я больна… После удара об асфальт у меня растет опухоль… Через пару дней — операция… Не исключено, что не выживу… И вообще, для чего мне жить — без тебя?

— Как, а сын? Ты должна поправиться ради него!

В общем, Кате сделали операцию, но ее положение не улучшилось. И тогда ей на помощь пришла мамина знакомая из Воронежа — ясновидящая Белая Оксана. Та сказала, что излечит недужную, а для этого надо раздобыть сердце годовалой гадюки. И поймать ее должен только я.

Елкин арендовал вертолет, и с двумя змееловами-профессионалами съемочная группа вылетела на таежный остров Лепетуй, что в низовьях Печоры. Там гадюки самые ядовитые. Экспедиция длилась неделю. Жрали нас комары, а ночами нам приходилось отгонять горящими головешками стаи оголодавших волков и аборигенов. Но в конце концов выследили одну крупную гадюку. Окружили ее нору, начали выманивать. И когда она уже билась в наших силках, то в последний момент, ловко изогнувшись, укусила меня в интимное место. Я от боли вскрикнул и упал, потеряв сознание. Между тем змееловы вынули из убитой рептилии сердце и доставили Белой Оксане, чтоб спасти Катерину. А меня Елкин положил в местную больницу, где врачи трое суток боролись, чтоб спасти мою жизнь и мужское достоинство. Терапия прошла успешно, но в себя я не приходил.

На десятый день что-то прояснилось в моей голове. Я открыл глаза и увидел Лену. Та стояла возле кровати и кивала радостно. Я ей говорю тихо:

— У тебя прошла амнезия?

— Да, недавно. Я упала с кровати и все вспомнила.

— Слава богу! — радуюсь. — Надо было раньше упасть!

— И еще одна прекрасная новость: наш с тобой ребенок не умер!

— Как — не умер?!

— Медики его откачали, и теперь он живет в пробирке. Должен родиться через семь с половиной месяцев. Это девочка, Я хочу ее назвать Павлой.

Мы целуемся. Лена продолжает:

— Белая Оксана соборовала и причастила Катю, накормила бульоном из гадючьего сердца. Осложнения как рукой сняло. Паша-маленький тоже поправляется. И теперь они оба уезжают в Австралию.

— Почему в Австралию? — изумляюсь я.

— Потому что у Толстопальцева там дядя самых честных правил, когда не в шутку захворал, он завещание составил и все племяшке отписал. А был он — владелец заводов, газет, пароходов и миллиарда австралийских долларов. От такого стресса Толстопальцев с ходу завязал, и Катерина его простила. Тем более что Паша оказался все-таки не твоим.

— Неужели?

— Точно. Провели генетический анализ и доказали, что мальчик от Толстопальцева. Ты не рад?

— Честно говоря, я в шоке.

И тут же запустили рекламу: «Шок — это по-нашему!»

Жуткое подозрение появилось у меня в голове: Елкин! Уж не он ли все это напридумывал, чтобы телезрители не скучали? И когда Ванька появился в палате, напрямую спросил его об этом. Тот нахмурился и многозначительно покивал в сторону красного огонька включенной телекамеры:

— Не теперь!.. Не здесь!..

— Нет, теперь и здесь! — говорю и кидаю в бывшего одноклассника уткой-судном. Начинается драка. Я его душу. Он хрипит, но счастливо улыбается:

— Так! Еще! Сильней!.. Мощный эпизод… Рейтинг снова вырастет…

Это были его последние слова.

Нет, само собой, он остался жив. Елкины бессмертны. Подоспевшие доктора привели его в чувство. Рейтинг передачи действительно вырос, но я твердо решил из нес уйти. Что и заявил громогласно в прямом эфире.

Вместе с Леной проводили Катьку в Шереметьево-2. Паша-маленький обнимал Толстопальцева за шею и кричал, что тот — его папа. У меня на сердце царапались кошки. Катерина, прощаясь, отдала мне конверт. Я смотрю и вижу, что внутри находится банковский чек. Спрашиваю ее:

— Это что?

— Двадцать тысяч баксов. Чтобы ты и Лена вышли из елкинского проекта. Наш с Толстопальпсвым вам подарок. Пошалили и будет…

Я смущенно благодарю…

Ванька переживал, умолял пас остаться, обещал не придумывать больше никаких каверз. Мы стояли железно. Заплатили сумму, сняли с себя микрофоны и уехали. Патрик встретил нас дома радостным лаем…

Но расстаться с телевидением нам не удалось. Интервью, автографы, приглашения вести новые программы… А рождение нашей донки передали по всем каналам… Елкин предложил заключить с телестудией новое соглашение: «С вами по соседству-2» — от рождения Павлы до ее совершеннолетия — 18 лет прямого эфира. И назвал такой гонорар, по сравнению с которым состояние Толстопальцева выглядело мелочью. Окончательного согласия я и Лена пока не дали. Но, скорее всего, дадим. Потому что кто мы теперь без Елки-на? Он купил наши души, как Мефистофель. Порознь не сможем до конца наших дней.

Артур КАНГИН

Претендент на престол

1

В России грянула президентская страда. Мы с сыщиком Рябовым напряглись, как гончие. Наше время! Никакое другое не может дать столь обильного урожая насильников, убийц, авантюристов всех мастей, а если повезет, и вурдалаков.

Гениальный Рябов полировал шелковой тряпочкой свой именной браунинг.

— Ну, Петя, — гортанно спросил он меня, акушера второго разряда Петра Кускова, — какое еще чудище появится па поверхности пашей многострадальной родины?

Я поперхнулся земляничным кефиром:

— Ума не приложу!

То, что мы увидели на экранах ТВ, повергло нас в состояние тяжкого шока. На российский престол претендовал, как он сам себя называл, Ди-Джо Пятый, марсианин.

— Откуда он взялся? — резко спросил я сыщика.

— Если не врет, то действительно с Марса, — нахмурился Рябов и энергично заиграл желваками. — Но дело не в этом! Россией управляли отъявленные проходимцы, по инопланетян еще не было.

— Внегалактический заговор? — взглянул я на звездное небо в кухонной форточке.

— А вот это нам и предстоит выяснить. — Рябов поднялся во весь свой богатырский рост, оптимистично хрустнул суставами. — Надевайте, Петечка, свои пятнистые походные штаны. В путь!

О, небеса (исключая, конечно, Марс)! Как я соскучился по этому воинственному призыву!

2

Стало известно, что марсианское чудище даст широкую пресс-конференцию в гостинице «Славянская».

Выглядел Ди-Джо Пятый, как и ожидалось, погано. С восемью щупальцами, с вытаращеннымн голубыми буркалами. С тела урода то и дело шлепались на пол студенистые шматки.

— Свобода в России не пройдет, — разглагольствовал паяц. — Освобожденный россиянин превращается в лютого зверя.

— Что вы предлагаете? — пытали его папарацци.

— Сугубый тоталитаризм! — отвечал монстр.

— Но разве он не дискредитировал себя?

— Дискредитировал. Но на престоле были исключительно хомо сапиепс. А теперь могу быть я. Иноземный разум.

— Чем же вы лучше? — не унимались «золотые» перья.

Марсианин коварно улыбнулся:

— Я напрочь лишен человеческих слабостей. Я не даю мзду и не беру взятки. У меня нет стремления уничтожать себе подобных. Если бы я захотел изнасиловать ваших женщин, то просто бы не сумел. Нечем… Согласитесь, лучшего монарха вам не сыскать.

— Что Россия приобретет с вами? — резко спросил инспектор Рябов, кадык его так и ходил ходуном.

— Стабильность. — Змеиная улыбка проскользнула по кривой марсианской пасти. — Все будут работать и получать реальные деньги.

— А кто не захочет работать? — Мой голос сорвался на фистулу.

— Тот будет иметь дело со мной! — Чудище всей тушей повернулось ко мне. Зловонный шматок марсианского студня шмякнулся мне на щеку.

— Может, он прав? — спросил я Рябова дома. — России не привыкать к деспотии со времен Иоанна Грозного.

Рябов набычился и промолчал.

Ответом же на мой вопрос была сама реальность.

В местах скопления людей на предвыборных митингах Ди-Джо Пятого стали происходить дикие вещи. Мутации! У граждан вырастали шестые пальцы, на шее появлялись жабры. Одна миловидная старушка за время проведения митинга успела отрастить черные крылья и улететь в неизвестном направлении.

Я и сам чувствовал себя неважно. Кружилась голова. Дрожали пальцы. То и дело шла носом кровь.

— Ну, теперь, Петечка. что вы скажите? — Рябов гневно отбросил в сторону именной саксофон. Рваная синкопами музыка растаяла без следа.

— Надо убить гадину! — Я прижимал к носу окровавленный платок.

— Но как? — Рябов мускулисто зашагал по диагонали комнаты. — Его, быть может, и пули не берут.

— В сеть его! В яму с кольями! — предложил я, акушер Петр Кусков.

— Вы эти свои средневековые фокусы бросьте, — помрачнел Рябов. — Лучше подскажите как доктор, какие яды могут завалить марсианского монстра.

— Яд гюрзы… Колбаса микояновского комбината… Наконец, цикута.

Рябов пронзительно взглянул на меня:

— Подберите образцы. Проверьте на крысах. Будем брать марсианина в его логове.

Но где логово негодяя? Он перемещался по всей Москве, по всей России. И тут вдруг все информационные агентства сообщили, что на Землю с рабочими визитами прибыли Ди-Джо Первый, Второй, Третий и Четвертый. Они тоже захотели себя попробовать в гонке за монарший трон.

Тучи сгущались.

Яды на мерзавцев не действовали. В этом мы убедились, подкупив шеф-повара «Президент отеля». Именно в нем столовались марсиане. Так вот, цианистый калий они толстым слоем намазывали на хлеб. Цикуту хлебали пивными кружками. Микояновскую колбасу сжирали батонами.

Тут требовалось что-то другое. Но что?

4

Ждать больше мы не могли. Сотни тысяч жалких мутантов заполнили Россию. Люди с двумя головами и тремя руками уже были далеко не в новинку.

У меня и самого нещадно чесалась ключица. Уж не вторая ли голова там растет? И, самое трагичное, на завтра, в пятницу 13-го, было назначено голосование. Вся Москва живописно трепетала стягами триколора. А на сегодня была предначертана итоговая пресс-конференция. Причем на ней должны были предстать все пять марсиан, безусловные лидеры президентской гонки.

Опять все та же гостиница «Славянская». Все пять уродов сидят за полированным столом на подиуме. На круг — сорок щупальцев, десять голубых поганых буркал.

— Ваша национальная идея? — проницательно щурились на них папарацци.

— Порядок, — ответил Ди-Джо Пятый.

— Фашистский? — заиграл желваками инспектор Рябов.

— Зачем же так сразу? — хохотнул Ди-Джо Первый. — Порядок, основанный исключительно на гуманизме и просветительских целях.

— Вы же отрицаете свободу? — нахмурился я, акушер второго разряда Петр Кусков.

— Свобода необходима в дозированном виде, — снисходительно взглянул на меня Ди-Джо Третий.

— Понятно, что победит один из вас, — поднялся рыжий журналист «Маяка». — Не появится ли у вас после коронации искус уничтожения недавних конкурентов?

— Мы братья по разуму, — строго ответил Ди-Джо Четвертый. — А значит, друзья.

— Победивший, — подхватил Ди-Джо Второй, — назначит своих конкурентов министрами на ключевые посты в правительстве.

— Последний вопрос, господа. — Засиял тысячью улыбок ведущий.

— Хотелось бы проверить ваш интеллектуальный уровень, — поднялся во весь свой гренадерский рост инспектор Рябов. — Позволите?

— Пожалуйста, — дал согласие Ди-Джо Пятый.

Сыщик выхватил из кармана калькулятор фирмы «Кайзер»:

— 1596578 умножить на 37!

Марсиане захохотали.

— Эти задачки для нас слишком просты, — вытер слезы смеха Ди-Джо Пятый. — 59073386, конечно.

Я грустно взглянул на опростоволосившегося друга.

— Тогда дважды два! — гортанно выкрикнул Рябов.

Ди-Джо Пятый сначала жалостно улыбнулся, потом из

ушей его повалил фиолетовый дым. Через минуту он, как мираж, растворился в воздухе.

Рябов повернулся к оставшимся претендентам на монарший престол:

— Этот же вопрос к вам, уважаемые вояжеры!

Через минуту и с этими претендентами было покончено. Об их недавнем присутствии напоминал лишь резкий запах болотной гнили.

5

— Но как? — спрашивал я Рябова на выходе из конференц-зала.

— Чудища способны решать грандиозные задачи, — сыщик по-отцовски приобнял меня за плечи, — но ломаются на элементарных. Это случается и среди людей.

— Срочное сообщение! — толкнул нас мальчишка, разносчик газет. — На Землю с рабочим визитом прибывает Ди-Джо Шестой.

Вечером выяснилось, какого рода был этот рабочий визит. На улицах раздались выстрелы и взрывы бомб. А когда мы с Рябовым выскочили на разведку, то оказалось, что аллеи и скверы перегорожены баррикадами.

— Вот оно! Дождались! — устало усмехнулся сыщик.

— Чего же?

— Разве не видите?

На нас, размахивая револьверами, выскочила целая орава мутантов с жабрами, копытами и черными крыльями.

Революция мутантов!

Этим все мои вопросы были сняты…

А возглавил выступления мутантов против людей спустившийся на Землю Ди-Джо Шестой.

Через пару дней мутанты захватили Останкино.

— Эта война, — вещал с голубых экранов предводитель монстров Ди-Джо Шестой, — не месть за погубленных братьев. Это битва за свободу мутаций на планете Земля.

— Может, и ему стоит задать элементарный провокационный вопрос? — Я скосил на Рябова свои безумные глаза.

— Вряд ли этот сукин сын захочет отвечать на него, — Сыщик смотрел на меня не мигая.

— Так что же нам делать?

— Ждать.

6

Мы ждали. Страна превращалась в руины. С каждым днем мутантов становилось все больше. Меня лично в час пик сшиб какой-то крылатый дядя у станции метро «Баррикадная».

Закончилось же все в единый миг. В районе Магадана, Москвы и Соловков опустились три тарелки. Из них выскочили мобильные отряды, как потом выяснилось, марсианской полиции. Вооруженные специальными лазерными фонариками, они облучали каждого попадающего им навстречу мутанта. И тут же у облученных жабры втягивались, крылья и третьи ноги отпадали.

Всего через неделю Ди-Джо Шестой вместе с бандой отъявленных мутантов был пойман в Грановитой палате Кремля и надежно скручен марсианским нейлоновым тросом.

Опять же в гостинице «Славянская» была объявлена итоговая пресс-конференция победителей.

Понятно, мы с Рябовым немедленно оказались там, испытывая некоторое смущение. На этот раз Россия была спасена, увы, не нами.

Победители выглядели точно так же отвратительно, как и проигравшие. С восемью щупальцами, со злыми буркалами, издающими тошнотворное зловоние. Шматки зеленой слизи шмякались то там то сям.

— Вы поймали мерзавцев, но чем вы лучше? — не унимались папарацци.

— Мы не претендуем на престол, — объяснил марсианский осьминог. — И мы не промышляем фальшивыми билетами на Землю. И именно этим зарабатывали себе на жизнь братья Ди-Джо. Потом им захотелось побыть еще и царями.

— Что будет дальше с Россией? — с левитановской четкостью произнес Рябов.

— Свободные выборы, — улыбнулся марсианин в генеральском кителе. — Абсолютно свободные… Надеюсь, вы разрешите и нам в них участвовать… на правах победителей.

Понурив головы, мы с Рябовым уходили из «Славянской». На улице полыхали полуразрушенные баррикады.

— Да, Петечка, — грустно изрек великий сыщик, — еще не время чехлить нам свое интеллектуальное оружие.

— Элементарные вопросы? Дважды два? Трижды три?

Рябов нахмурился:

— Надо придумать новую фишку.

— Мяу! — заорал кто-то сзади.

Я повернулся и погладил черного кота… с тремя головами.

Кот заурчал.

Перелетные бабки

1

Москву потряс ряд дерзких ограблений банков. Причем не тривиальных, а с паранормальным уклоном. Средь бела дня денежная масса вылетала из форточек охраняемых зданий. А когда форточки срочно запирали, просачивались сквозь щели.

Затем Златоглавая просто окоченела от других событий. Какой-то незнакомец в полумаске, со знаком «2.», то есть Зорро, ка мушкетерской накидке, раздавал па паперти храма Воскресения Лазаря доллары и рубли. Одной старушке, примостившейся с блюдцем под исполинским дубом, он выдал в простом пакете с надписью «Три копейки» целый миллион баксов.

— Это либо сумасшедший, либо элитный джентльмен! — зорко прищурился инспектор Рябов. — Ограбление банков и раздача денег… Чувствуете, это один и тог же герой?!

— Значит, в путь! — Я надел пятнистые походные штаны с умопомрачительной скоростью.

Инспектор усмехнулся и неспешно раскурил кальян с эфирным маслом полыни:

— Не гоношитесь, Петя! Раскройте-ка карту столицы. Давайте проанализируем, где будет совершено следующее ограбление.

2

Следующим был ограблен транснациональный банк «Зомби-Лимитед», на Петровке.

Мы с Рябовым вовремя прибыли на место. Расположение банка мы вычислили, исходя из моего имени. Петр — Петровка.

То, что мы увидели, повергло нас в состояние шока. Деньги просачивались сквозь щели мраморного здания, озорными птичками выпархивали из чердака и подвала.

И хотя охранники, размахивая пистолетами и тропическими сачками для ловли бабочек, пытались предотвратить катастрофу, усилия их были тщетны.

Взлетая в небо, денежная масса выстраивалась зеленым журавлиным клином и, только что не курлыкая, уносилась по направлению к Рублевке.

Что мы могли сделать с пронзительно мудрым инспектором Рябовым? Нам оставалось только смачно сплюнуть под ноги и в глубоком раздумье отправиться домой.

— Это самое загадочное дело, за которое я когда-либо брался, — изрек по дороге Рябов. — Теперь нам надо всесторонне проанализировать, всегда ли деньги уносятся к Рублевке. Если да, то именно там устроить засаду.

После череды новых ограблений и наших с Рябовым виртуозных наблюдений стало окончательно ясно, деньги улетают именно на Рублевку. Но сколько мы ни метались с пушками наперевес от особняка к особняку, взять расхитителя с поличным, увы, не могли.

Казалось, с нами шутит сам дьявол.

Как-то в диком отчаянии мы уселись перекусить под огромным, сплошь в полированных желудях, дубом. По дереву скакали алые белки, с сухим минорным треском опадала листва.

Я достал из джинсовой сумки две пачки кефира и булочку с изюмом.

Рябов разломил булку на две части, мне, в высшей степени благородно, протянул ту, где изюма было побольше.

— Может быть, Петя, — инспектор хлебнул кефир, — нам стоит честно признать свое поражение? Признать, что это дело нам явно не по зубам.

Я надкусил булку, на зубах захрустел грязный изюм. Я взвыл от отвращения, сплюнул, а потом возвел очи к небу. И тут я увидел летящий прямо на нас денежный клин.

— Бабки! — заорал я. — Перелетные бабки!

Мы ринулись за клином, и тот нас привел к неказистому желтому особняку с мансардой.

Денежная масса, покружив над строением, с прощальным пощелкиванием и посвистом залетела в форточку.

Мы с Рябовым резвыми молодцами перепрыгнули через живую и колючую изгородь, усыпили хлороформом и без того спящую собаку-убийцу породы такса, и с помощью ударной ноги Рябова проникли в странное помещение.

Да, это был он, человек в накидке со знаком «2», Зорро! Но он был без полумаски. Он повернулся к нам на шум выломанной с петлями двери.

Широкие скулы. Лучистые глаза. Гладко выбритые, загорелые щеки.

Мы узнали его!

Это был отправленный три месяца назад в отставку премьер-министр Дмитрий Лобоз. До нашего внезапного визита он был занят сортировкой по мешкам влетевшей наличное::;.

Рябов снял с предохранителя свой серебряный кольт.

Я развел нехилые плечи и до боли сжал пудовые кулаки.

4

— Друзья, я вам все расскажу, — устало улыбнулся отставник. — Перед вашим героическим дуэтом у меня нет секретов.

Рябов сунул свой кольт за пояс брюк цвета хаки.

А я присел на крытый персидским ковриком пуфик.

— Истинная история моей отставки никому не известна. — Лобов закурил дешевенький «Беломор»,

— Почему же? — возразил я, акушер второго разряда Петр Кусков. — Желтая пресса об этом трепалась исключительно долго. Дня два.

— То-то и оно, что трепалась. — Лобов глубоко затянулся терпким дымом и резко выдул его через ноздри. — Может, господа хотят кофе? Хотя кофе у меня нет. Есть ячменный напиток «Колос». Кстати, абсолютно безвредный.

— После, — махнул рукой Рябов. — Скажите, Дмитрий, а тот человек, который раздает ассигнации нищим на паперти церкви, вы?

— Я, — потупился Лобов. — Делаю, что могу… Хотя понимаю, это капля в море.

— Это меняет дело! — Рябов пружинисто встал и сделал решительный шаг к отставному министру, — Позвольте пожать вашу благородную руку.

После инспектора и я не замедлил пожать сухую и приятную на ощупь ладонь экс-премьер-министра.

— Так что же послужило подлинной причиной пашен отставки? Можно сигаретку? — спросил Рябов.

— Угощайтесь, конечно, — Лобов выбил из «Беломора» папироску. — Чудовищная коррупция высших эшелонов власти, друзья мои. Только она. Ничто иное.

5

Выяснилось, что после объявления смертельного боя коррупционерам президент сразу отправил его в безоговорочную отставку.

— Сам президент? — изумился я, акушер второго разряда Петр Куссов.

— Метастазы лихоимства проникли поразительно глубоко, — грустно улыбнулся Лобов.

— Но деньги, Дмитрий Дмитриевич? — сощурился Рябов. — С какой стати они летают?

— О! Это особая история, — оживился Лобов. — Я дико переживал отставку. Меня просто качало от переживаний. Как-то, вылезая на воины, я поскользнулся и со всего размаха ударился головой об унитаз. Именно после этого все и началось…

— То есть? — гортанно спросил Рябов.

— Сначала я усилием воли смог придвинуть к себе пачку «Мальборо». Потом бокал с виски. Затем же меня озарило: а что, если?..

— У вас угрызения совести? — по примеру Рябова, гортанно спросил я, Петр Кусков.

Лобов засмеялся:

— С какой стати?! Вы заметили, какие я граблю банки?

— Отмывающие деньги коррупционеров? — Рябов хлебнул целебный напиток «Колос».

— Именно! Только с помощью паранормальных способностей можно победить коррупционеров.

6

Мы с Рябовым удалились в глубоком раздумье.

— Петя, — по дороге нахмурился Рябов, — развивайте, черт возьми, свои паранормальные способности! Один Лобов гниду коррупции не осилит.

Дома я несколько часов таращился на стакан с кефиром. Но он, подлец, даже не дрогнул!

А утром пришла новая весть о дерзком ограблении уральского банка «Голубой соболь».

Схема та же. Деньги птичками выпархивали из окон, чердака и подвала.

Предвкушая любопытный диалог, я тотчас понесся к Рябову, на Трубную площадь.

Дверь инспектор долго не открывал. А когда открыл, на меня просто хлынула лавина денег.

— Откуда? — возопил я.

— «Голубой соболь», — усмехнулся сыщик. — Я решил пойти по стопам экс-министра.

— Выходит, мы страшно богаты?

— Сортируйте наличность, Петечка! Сейчас мы двинем к паперти храма Воскресения Святого Лазаря.

Я тревожно посмотрел на груду ассигнаций. Она зашевелилась, и несколько банкнот приличного номинала метнулись ко мне.

Тамара КЛЕЙМАН

Урод

— Урод! Чудовище! Кикимора! — выкрикивала Ирочка сквозь рыдания, лишь слегка заглушаемые подушкой, в которую она то и дело утыкалась мокрым носом. — Да как он вообще посмел даже думать! Даже подходить ко мне! Да нет, вы только поглядите на него и на меня! — взывала она ко всему вокруг, хотя дома кроме нее никого не было.

Ирочка отчаянно высморкалась, широким жестом утерла горючие слезы и подошла к большому зеркалу в прихожей. Оттуда на нее глядела хоть и зареванная, но все равно очаровательная девчушка, с огромными небесно-голубыми глазами, чуть вздернутым, но дивно каким аккуратненьким носиком, с ямочками на щеках, отороченными нежным румянцем, с красивыми алыми губами, умопомрачительной талией и грациозными ножками, взирать на которые было сущим наслаждением для всех окружающих.

От души повертевшись перед зеркалом и налюбовавшись на себя так, что от восторга даже высохли давешние слезы, Ирочка, утомленная эмоциями и событиями минувшего дня, вяло опустилась в кресло.

— Нет, как у него только наглости хватило! — чуть спокойнее, но все еще переживая случившееся, вновь заговорила с собой Ирочка. — Он бы лучше па себя сперва в зеркало посмотрел, прежде чем к приличным девушкам подходить! Лицо мятое, небритое, будто он на нем рассаду разводит; глазенки бесцветные, как пуговки на наволочках; нос расплющенный, будто под асфальтовый каток попал, рот кривой, зубы желтые, прокуренные, да еще брюхо, как у бегемота! И это чудище — туда же: «Ирочка, Ирочка! А можно вас на ужин пригласить?» Как же, разбежалась! Чтоб потом ночью кошмары снились?! А если еще обниматься-целоваться полезет? Нет, я тогда просто умру от ужаса!

Ирочка еще долго сидела в кресле и громко возмущалась. Она вновь вспоминала, как сегодня в их офис, где она служила менеджером, пришел какой-то знакомый шефа, как кинул в ее сторону любопытствующе — заинтересованный взгляд, а выйдя от шефа, тотчас подошел к Ирочке знакомиться. Звали его Василием, был он каким-то продвинутым предпринимателем, но это мало интересовало Ирочку. Да она его толком и не слушала, потому что была поражена до безобразия неприятной внешностью собеседника. А когда она поняла, что он имеет наглость еще и приставать к ней, приглашая поужинать, просто нагрубила ему, чуть смягчив отказ тем, что сослалась на неимоверную занятость на работе и на то, что она не ужинает с незнакомыми мужчинами.

Но к концу следующего рабочего дня незнакомый мужчина по имени Василий вновь появился в их офисе. В его руках был огромный букет замечательных цветов, которые он с вежливым поклоном вручил Ирочке.

— Такие цветы возлагают к монументам павших героев! — грубо съязвила Ирочка, хотя букет ей очень понравился: таких ей еще никто никогда не дарил. Но Ирочка еще хорошо помнила, какой обиженной из-за этого самого Василия она чувствовала себя вчера, и понимала, что даже такие красивые цветы ничего не решают.

— Вам не нравятся цветы? — поинтересовался удивленный Василий.

— Мне не нравитесь вы и ваша беспардонность! — заявила Ирочка и поспешила, извинившись, удалиться в другое помещение.

Этим вечером она уже не плакала и не возмущалась, а любовалась замечательными цветами и даже изредка подумывала, что зря, видимо, она была столь резка с Василием — он наверняка обиделся и уже больше не явится. А ведь с какой завистью смотрели вчера ее сослуживицы на этот букет!

Поэтому, когда утром к ее ногам легла корзина с цветами, принесенная рассыльным, да еще с приглашением на ужин в самом модном ресторане и открытка с такими словами: «Обворожительной статуе от погибающего героя», Ирочка поняла, что сопротивляться более не в силах. Когда же вечером она увидела своего «героя» в смокинге, да еще и на шикарном лимузине, она вдруг осознала, что он вовсе не так уродлив, как показался ей в офисе при первом знакомстве.

После колечка с бриллиантиком Ирочка разрешила не только себя крепко обнять, но и поцеловать. Нет, это оказалось отнюдь не столь ужасно, как она себе представляла доселе, да и умирать от этого было явно неуместно, потому что Васечка приглашал ее на уик-энд слетать с ним в Париж.

А там как-то само собой они оказались в шикарном номере вдвоем, и Ирочка прикасалась губами к его мятому лицу, и оно будто разглаживалось от этих прикосновений, и ее не раздражали его бесцветные глазки-пуговки, и даже не мешал большой неуклюжий живот, а ночью, после дорогущего ужина и прогулки по усыпанному огнями Парижу, ей и не думали сниться кошмары.

Когда же вскоре Василий подарил Ирочке маленькую спортивную машинку, настоящую, о которой она всю жизнь мечтала, Ирочка в избытке чувств даже воскликнула:

— Васечка, красотулечка моя, да ты просто прелесть!

И по-своему она была права.

Комната смеха

Они шли, обнявшись, по аллеям старинного парка, и солнце, мягкое заходящее солнце нежным предвечерним светом освещало им дорогу. Осенние листья, словно шелуха от семечек, шуршали под их ногами, и добрый ветер чуть лохматил их длинные, осеннего цвета волосы.

Камодин крепко сжимал правой рукой Лидочкину талию и ощущал при этом прилив неведомо откуда взявшихся радостно-нежных чувств.

Они были знакомы уже три недели, и от ежедневных встреч становились все ближе и роднее друг другу. Все нравилось Камодину в Людочке: и мягкие пальчики с гладенькой, как у ребенка, кожицей, и зеленовато-серые глаза, и фигурка, чуть полноватая, но ровненькая, в пределах 46–48 размеров. И голосок у Людочки, хоть и с легким, как у плохо смазанной двери, скрипом, но всегда ласковый и умиротворяющий, благотворно действовал на Камодина. Да и характер, похоже, был недурен.

«Нет, надо жениться, — в который уже раз утвердительно решал Камодин, слушая и не слушая Людочкин рассказ про одну ее знакомую. — Надо делать предложение — и баста! И она, похоже, меня любит»…

А с площадки аттракционов неслась веселая современная песенка, и Людочка уже тянула Камоднка за рукав именно туда.

«Нет, все-таки ома — прелесть!» — мысленно восторгался Камодин, глядя на изящно изгибающуюся Людочкину фигурку и одновременно все выше и выше взлетая на качелях под названием «Березка».

«И не из трусих!» — переходя от «Сюрприза» к «Колесу обозрения», горделиво отмечал про себя Камодин.

«И вообще — пора!» — летя в бездну на «Крутых виражах», окончательно решил Камодин. И когда Людочка, счастливая и раскрасневшаяся, повернула к нему свое прекрасное, смеющееся личико, Камодин решился.

— Людочка! — прошептал он ей в маленькое смешное ушко. — Людочка, давай с тобой…

Но Людочка возбужденно перебила его, чмокнув в щеку:

— Давай! Конечно, давай! Сейчас мы с тобой идем в комнату смеха! Мне так хорошо с тобой!.. — И Людочка в страстном порыве прижалась к Камодину.

— Ой, не могу!.. Ой, ты только посмотри! — веселилась Людочка, рассматривая себя в двояковыпуклое зеркало — Ой, какая каракатица!..

«Действительно, — отметил про себя Камодин. — Очень похожа. Это ж надо, как простое стекло может изуродовать человека. А она-то чего так радуется?_ И, недоуменно пожав плечами, Камодин стал сравнивать Людочку настоящую с Людочкой в зеркале. — А ведь если она поправится, что вполне может случиться, — продолжал он свою логическую мысль, — так ведь часто бывает после родов…» — Хотя Камодин, конечно, с большим трудом представлял себе, как это может случиться на самом деле. Он даже попробовал вообразить себе Людочку с огромным, как воздушный шар, животом, а себя — везущим коляску с неким младенцем в обязательных белоснежных кружевах, но картинка получилась безликой и недоказательной.

Зато тут, прямо перед собой, Камодин видел до безобразия толстую и отвратительную Людочку с расплющенной физиономией, которая еще умудрялась строить ужасающие рожи, и все это лезло на Камодина из дурацкого кривого зеркала.

— Да прекрати ты! — собрав остатки любви к Людочке, сердито дернул ее за рукав Камодин и силой оттащил ее от проклятого кривого зеркала. — Нашла над чем смеяться, — стараясь хоть как-то успокоиться и отогнав от себя неприятные видения, буркнул Камодин.

— Ты что? — уставила на него свои зеленые удивленные глаза Людочка. — Ты почему так?! — никогда еще не видела она Камодина таким сердитым. — Что-нибудь случилось?

— Да нет, все нормально, — мужественно отмахнулся Камодин, — смотри дальше в свои зеркала…

Следующее зеркало почти не изменило Людочкину внешность, и это даже слегка успокоило Камодина. Потом он увидел Людочку тощей, как палка от швабры, и опять переполошился.

Мысль, что Людочка вдруг заболеет и высохнет прямо на глазах (а о таких случаях Камодин не раз читал и слышал), повергла его в неописуемый ужас: «И это вот с такой жердиной мне придется коротать всю свою жизнь?! Это ж даже на люди стыдно будет показаться!»

Камодин похолодел, а ничего не подозревавшая Людочка уже звала его к следующему зеркалу. На ватных ногах подошел Камодин к Людочке и поднял глаза. Из зеркала на него смотрела мясистая расплывшаяся физиономия незнакомой женщины, глаза ее были где-то далеко в глубине, зато нос, огромный, как футбольное поле, занимал почти все лицо, все зеркало, весь мир…

— Ведьма! — диким голосом вдруг заорал Камодин. — Нет! Н-е-е-е-т! Не хочу-у-у-у!.. — И выскочил на улицу.

С тех пор ни Людочка, ни Камодин в комнату смеха — ни ногой. Хотя и вместе их больше никто никогда не видел.

Виктор КОКЛЮШКИН

Сильная рука

Иду по улице, навстречу какой-то странный человек с крыльями за спиной, говорит: «Виктор Михайлович, России нужна сильная рука».

Я говорю: «А я-то при чем?» Он говорит: «А у вас как раз рука сильная, даже когда жена хотела вырвать стакан — не смогла».

Взмахнул крыльями и улетел. А я оказался в Кремле. Заходит ко мне этот, который… и говорит: «Вызывали?»

Я думаю: «Сон это». И, чтоб проверить, спрашиваю: «Какое сегодня число?» Он говорит: «А какое надо?» Я решил пошутить и говорю: «Первое января». Он говорит: «С Новым годом, Виктор Михайлович!» А за окном — лето!

Нет, думаю, не сплю. И как кулаком по столу грохну. От того на паркете только пустое место осталось. Я испугался, а потом смотрю в окно — он невредимый в «мерседес» садится. А в кабинет входит другой, как его… Центробанк! Я думаю: «Точно сплю!» И чтоб проверить, спрашиваю: «Дважды два?» Он говорит: «Три. Но мы работаем и к концу года доведем до 3 и 8!» Я хотел его отпустить, а сзади кто-то невидимый шепчет, напоминает: «Сильная рука…»

Я ногой как топну и говорю: «До конца года ждать не буду, чтоб через месяц было 3 и 9!»

Его как ветром сдуло, а в кабинет входит этот, как его… и говорит: «Давайте введем новый налог». Я говорю: «На бензин?» Он говорит: «Лучше — на оправление естественных надобностей!» Я говорю: «А если платить не будут?» Он говорит: «Тогда пусть терпят — мы не виноваты!»

Я от его предложения сам чуть не обалдел. А его, гляжу, уж нет, вместо него прокурор — глаза в разные стороны смотрят, в руках две бумажки: одна с просьбой уволить, другая с просьбой оставить. Я говорю: «Скажите честно: что будете делать, если окажетесь с двумя голыми девицами?» Он говорит: «Сначала проверю документы». Я говорю: «А потом?»- Он говорит: «А потом надену трусы, чтоб меня никто в лицо не узнал!»

Тут мое терпение лопнуло, и я написал указ: «В администрацию брать только слепых и глухих, а в прокуроры — импотентов!»

Потом как топну ногой! И — сквозь пол провалился. А там, в подземелье, сидят люди и записывают все, что я наверху говорю. Я спрашиваю: «Зачем?» Они говорят: «Для вашей же пользы, а то вы вдруг забудете, что вы тут городили!»-

Ну махнул я на все своей сильной рукой и поехал в спортзал. Приезжаю, а там уже артисты, журналисты, банкиры, бандиты… Я взял теннисную ракетку — все взяли, я взял мяч — все взяли мячи. Стою я с мячом, как джигит с арбузом, а с небес шепчут: «Сильная рука…» Я как заору: «Прихлебатели! Всех разгоню!» А они заулыбались и как заорут: «Прихлебатели, он вас всех разгонит!»

Тут в голове у меня помутилось; шатаясь, вышел я на улицу и говорю в небо: «Господи, верни меня на прежнее место!»

Плюнули на меня с небес дождем, и очутился я на углу Сретенки и Садового кольца. Прохожие толкаются, гго мостовой несется полчище машин, а сзади шепчут: «Россия…»

Переворот

Сосед прибегает с улицы, говорит: «В стране — переворот! К власти пришли военные!»

Я говорю Военные — это хорошо! Военные порядок наведут!»

Сосед говорит: «Переловят всех, кто в перестройке участвовал!..»

Я говорю: «А разве кто-нибудь участвовал?»

Сосед говорит: «И всех, кто по национальности…»

Я говорю: «А я русский!»

Сосед говорит: «И всех, кто по национальности русский!»

А я говорю: «А… я русский только по паспорту… У меня бабушка татарка была!»

Сосед говорит: «Этих в первую очередь!»

Я говорю: «Бабушка татарка исключительно в кулинарном отношении — она не любила, когда ей говорили: свинья! А так-то она из поволжских…»

«Немцев?» — спрашивает сосед.

Я говорю: «Кто сказал?»

Он говорит: «Ты!»

Я говорю: «При чем здесь немцы?! У нас дома вообще всегда на идиш говорили!..»

Сосед говорит: «Ты с ума сошел!..»

Я говорю: «Говорили: идишь ты на!..»

Сосед говорит: «А кому говорили?» Я говорю: «Как, кому — себе! Подойдешь к зеркалу, скажешь: идишь ты на!.. И — идешь!»

Сосед говорит: «Кстати, где ты родился?»

Я говорю: «В самолете! И пока рождался — мы пять республик пролетели!»

Он говорит: «Почему у тебя нос такой длинный?» Я говорю: «Оттянул, когда сморкался!» — «А уши?!» — говорит сосед. Я говорю: «Чистые!..»

Он говорит: «Почему у них конфигурация какая-то восточная?!»

Я говорю: «Никогда!» Он говорит: «А вот это плохо!»

Я говорю: «Никогда у меня уши не были западной конфигурации! Бывало, еще в Школе все спрашивают: почему у тебя уши какие-то… восточные? А я говорю: наверное, от бабушки — она у меня была восточка по национальности. Тюрка».

Сосед говорит: «А что, есть такая страна?» Я говорю: «А как же — Тюркестан! Бывало, бабушка на стол накрывает и так ласково говорит по-тюркестански: у-тю-по!»

«А что это значит?» — спрашивает сосед. Я говорю: «Это значит: кушайте на здоровье, гости дорогие!»

Сосед говорит: «Так к вам гости ходили?!» Я говорю: «Какие гости?! Она говорила: кушайте на здоровье… кости дорогие!»

Сосед говорит: «Значит, недовольство выражала!» Я говорю: «Так она ж собак кормила!» «А… вот ты и попался! — говорит сосед. — Потому что те, кто к власти пришел, кошек любят!» А я говорю: «Мяу!»

А он говорит: «Дурак! Сегодня первое апреля!» А я говорю: «Я не дурак! Потому что кроме первого апреля в году еще триста шестьдесят четыре дня есть!»

Автоответчик

Говорит автоответчик. Хозяина нету дома. Черт его знает, где он шляется! Вчера завалился под утро, спрашивает: «Мне кто-нибудь звонил?» Я говорю: «Плохо было слышно, наверное, с того света дозваниваются». Он меня как хряснет ботинком!

Предупреждали, что в России трудно, но я не думал, что так!

Но теперь я буду говорить правду! А то вчера он пошел в ванную, а я всем должен был говорить, что он в библиотеке! — Кто его пустит в библиотеку с такой мордой?!

У нас в Японии утром завтракают — он опохмеляется У нас на завтрак — 50 граммов риса, он — 150 водки. Выпьет, потом вспоминает, где он вчера был, долго осматривает карманы и удивляется, если в них что-нибудь находит!

Бизнесмен! А сам только недавно узнал, что это слово пишнется с буквы «б». Ой, говорит, а я думал!.. Знаем мы, о чем «он думает! По видику одну голозадую чушь смотрит! Козел!

Еще раз стукнет, всем расскажу, как он заставил меня говорить, что будет через час, а самого трое суток не было! Пошел взятку давать в паспортный стол, дверью ошибся и — «прямо к следователю! А тот говорит: мало! И ему трое суток, чтоб больше дал!

Козел! Это я не вам! Нету его! Не знаю! Может, вообще никогда не придет! Все мечтает в Америку уехать. Но только при одном условии: чтоб все американцы русский язык выучили, потому что он английский никогда в жизни не выучит! Неделю учил: «Хау ду ю ду!», а все равно слышится какая-то матерщина!

Кто говорит? Автоответчик говорит! А ты поживи с ним, и ты научишься! Я сначала тоже не умел, а потом перегара нанюхался, дыма надышался… однажды ночью как запою! Мой козел вскочил, кричит спросонья: «Кто тут?!» Я говорю: «Автоответчик!» Он говорит: «А почему не спишь?» Я говорю: «Давай еще по одной и — по бабам!» Он говорит: «Выпить — выпью, а насчет женщин — пас!» Выпил и заснул. Козел!

Что-то у него с прекрасным полом не клеится. То выдру какую-то приведет. Она с себя все отклеит — он потом сам от нее бегает, прячется. Закроется в ванной, кричит: «У меня срочная работа, завтра доклад!» А однажды привел: с виду баба как баба, даже кофе сварила, а разделась — мужик. Мой под тахту, мне кричит: «Если меня будут спрашивать, я в командировке!» Я говорю: «Где?» Он говорит: «В городе Подтахтюхинске!»

Козел! Да не вам это! Нет его! Не знаю! Если поехал к Федьке, будет года через три! Почему-почему! Потому что: ни договорились американцам памятник Гоголю продать! Сказали: Украина отделилась, и Гоголь теперь никому не нужен! А в нем бронзы пудов сто! Американцы поверили и сегодня деньги принесут. Но фальшивые. Потому что: что это за американцы, если они с грузинским акцентом говорят?! А если он поехал в казино «Жир-птица», пришкандыбает под утро. Ключ в скважину вставить не сможет… будет просить меня открыть… Вчера: «Открой, я тебе сто баксов дам». Я говорю: «В мои обязанности не входит пьяным бизнесменам двери открывать!» Он говорит: «Молчи, кикимора японская!» Я говорю: «Отдавайте Курильские острова!» Сразу заткнулся.

Уйду я от него! Вот лето наступит, и уйду по росе. Возьму пальчиковую батарейку… Может, где у фермера иль в рыбхозяйстве поработаю. Велика Россия, что мне тут в прокуренной комнате за железной дверью сидеть?!

Взятка

Внимание! Начинаем репетицию… Иванов, вы — отпетый негодяй и мерзавец, даете взятку капитану милиции Шурупову. Он не берет. Ну что вы упали? Хлипкий какой… Дайте ему нашатырь! Волков, ты что, сдурел?! Его нюхать надо, а не пить! Ну и что, что ты пьешь, а все остальные — нюхают! Вон дайте Венере Ивановне понюхать, а то старушка заснула, а ей проститутку играть! Я знаю, что в ее возрасте на панель не ходят, потому что трудно ходить. Но это специально, чтоб у зрителей надежда была, что с проституцией можно покончить!

Очнулся Иванов? Хорошо, подоприте его сзади палкой, чтоб не упал. Да быстрее, он уже наклоняется!

Проститутка Венера Ивановна проснулась? Подкрасьте ей глаза, чтобы было видно, что они все-таки есть, и наденьте накладные груди… Где они?! Сидоров, ты что, обалдел?! Мы груди ищем, а ты в них разгуливаешь! Какой ты представитель сексуального меньшинства, если вас в театре уже большинство! Нет, ты их отдашь! А я говорю: отдашь! Шурупов, вы в милицейской форме, отберите у него! Ну на себя-то зачем надевать?! Какая, на хрен, портупея? Пистолет у вас вон впереди болтается! А вы думали?.. Это ж сколько надо выпить, чтоб перепутать?!

Внимание! Начинаем репетицию! Негодяй Иванов дает взятку, а вы, Шурупов, не берете. Даже подержать. Смотрите на деньги презрительно, еще презрительней… еще… что ты рожу скорчил, тебя же зрители испугаются! Проститутка готова? А почему ей груди на спину привязали? Так легче носить? Сейчас же сделайте наперед, а сзади противовес, — чтоб не упала! Какой противовес — ягодицы накладные противовес! Вон их Волдыщенко на голову надел! Думал — шлем? Вот и сидишь в них по уши! Сталевар! Да иди ты знаешь куда?! А впрочем, ты уже там!..

Венера Ивановна, голубушка, возьмите у него свою… деталь и будьте готовы. Как только Шурупов откажется от взятки, предложите себя… А я сказал: предложите! — Тоже мне… тридцать лет Дездемону играла, пока зрители в первом акте не стали кричать: «Задуши ее!», а тут выкаблучивается!

Внимание! Начинаем репетицию! Входит Иванов… достает деньги… Ты что, обалдел?! Ты зачем себе откладываешь?! Что значит — много? Драматург лучше знает, сколько надо давать!

Все! Начали! Входит Иванов, достает деньги… отдает Шурупову, тот не берет… Ты зачем взял, подлец?! Что значит — автоматически? Вот же написано у драматурга: «Не берет»! Нет, это не опечатка! Отдай Иванову деньги, он даст тебе, ты не возьмешь! Иванов пошел… отдал… Где они?! Куда вы их спрятали, идиоты, это же не настоящие! Я сейчас милицию позову! Что ты орешь «Я здесь!», я настоящую позову!

Вот так-то! Продолжаем. Иванов дает. Шурупов не берет… Ну неужели это так трудно — не взять?! Ну смотрите сюда. Иванов, давай мне… тьфу, мать, взял! Что ж ты так быстро, я ж не успел сообразить! Давай еще раз… медленно… Вот видите, правой рукой не беру, а левая — сама цапнула!

Так, все понял! Наденьте на Шурупова наручники. Иванов, давай ему деньги. Ты зачем их зубами взял?! Ты же их покусаешь! Разожмите у него рот! Под мышками пощекотите — он заржет! Да не у меня — у него! Одну бумажку все-таки проглотил, подлец!

Завяжите ему рот! Вот видите, если его связать и держать, он не берет. Теперь входит Венера Ивановна и предлагает себя. Да что ж вы сразу халат распахнули — он сознание потерял! Надо быть милосерднее, хоть вы и проститутка!

Входите еще раз… Да что ж вы грудями-то так машете, как боксер перчатками! Так вы его не соблазните, а убьете сразу! Эротика — это ж искусство, а не спорт. Вон смотрите, он зажмурился от страха. И бедрами, бедрами виляйте…

Ну неужели нельзя было ягодицы ей крепче привязать — раз вильнула, и все упало! Над нами же смеяться будут! Кто сказал: комедия? Точно, будем ставить комедию! Потому что над нашей жизнью — только смеяться можно!

Ракета

— Ракетный полк слушает. Да, товарищ генерал, пуск ракеты произведен. Кто приказал? Не знаю, щас спрошу… Алло, товарищ генерал, никто не знает. И вы тоже не знаете? Странно, вы генерал — должны бы знать. Молчу дурак.

Товарищ генерал, разрешите задать вопрос: вы ее никому на день рождения?.. Ну-да, я понимаю, сто Хиросим… Главное, только недавно покурить ходил — стояла. Может, еще сходить? Нет, я имею в виду — посмотреть. Главное, хорошая такая ракета, длинная… если она где е-е!.. по радио обязательно передадут.

Товарищ генерал, а может ее спи… Нет, я имею в виду — списали по разоружению, а мы с вами ее ищем, как два дурака! Молчу кретин. Главное, здоровая такая была, если она где за границей е-е… обязательно передадут! У нас любят, когда у них тоже что-то взрывается. Молчу кретин!

Товарищ генерал, а она точно была? Не, я на всякий случай, уточнить. Ну помните, мы второй танк искали, а потом выяснилось, что это У вас в глазах двоилось? И пока второй искали, кто-то первый спер! Молчу идиот.

Главное, вот только недавно стояла… на ней еще кто-то «ДМБ-99» написал. Нет, товарищ генерал, наши не брали. Я сам предлагал — никто не берет.

Алло, товарищ генерал, а может, она еще вернется? Может, подождать, и она прилетит? Не, вот вы тоже не верили, что Мухабаев из отпуска вернется, а он прилетел! Молчу кретин. А вы в какую часть звоните? В 313-ю? а это 414-я! Ну вот — разобрались! Спасибо, товарищ генерал. До свиданья!

Сергей КОНДРАТЬЕВ

Памятник

Купил «новый русский» земельный участок. Особняк отгрохал, парк разбил, вокруг ограда металлическая, лавочки, березы… Решил еще для пущего шика свою статую на холмике установить. Братанам говорит:

— А че: сяду летом в холодке на лавочке, а рядом — вот он я в полный рост под березкой торчу. Только где у нас в городе статую заказать можно?

А один из братанов ему и подскажи:

— Так вот же рядом гранитная мастерская. Так и написано: «Изготовление памятников».

А «новый русский» — он же не понимает, что статуя в парке ставится, а памятник… Правильно — на кладбище. Ему лишь бы в полный рост торчать. Двигает он в гранитную мастерскую, видит, там гранитчик работает, и с ходу:

— Слышь, халдей, статуевину в полный рост слепить сможешь? Тогда обмеривай меня скорей — мне еще на разборку успеть надо!

Гранитчик, который привык получать заказы исключительно от родственников усопших, от изумления чуть линейку не проглотил.

— А кому еще! Бабки я плачу, — так неужели статуй чужому дяде?

— У меня такое впервые, чтобы клиент мне при жизни памятник заказывал…

— А че же, мне ждать, пока ты помрешь, что ли?!

— Нет, пожалуйста, пожалуйста, сделаем в лучшем виде, тем более вам ведь не к спеху…

— Че это не к спеху-то? Пацанов заряжу, как только сделаешь — они в тот же день и вмуруют намертво.

— Так мы ведь уже через две недели заказ выполним.

— Значит, через две недели и вмуруют.

— А у вас что, уже и место есть?

— А то! Над холмиком. Под березкой.

— Кстати, мы не только памятник — мы еще можем вам цветы на участке посадить, — предлагает гранитчик, думая, что речь идет об участке кладбищенском.

А «новый русский» — он же о своем загородном участке думает, поэтому говорит:

— Цветов не надо, пусть лучше на холмике огурцы растут.

— Странное какое-то у вас желание…

— Чего это странное? Кто меня навещать придет — закуска под рукой.

— Ну огурцы, это не по нашей части, но мы можем организовать уборку мусора…

— Чего? Я за охрану участка «мусору» деньги плачу, а вы его убирать собираетесь!

— Ну хорошо, а оркестр закажете?

— Да ну его — братаны танцевать начнут, все огурцы на холмике перетопчут.

— А вы решили, где памятник стоять будет?

— Все продумано: тут — ограда, тут — лавочка, а тут — статуй. Рядом с сауной.

— Не понял. Сауна-то вам в таком месте зачем?

— Девочек закажу. Пусть обмывают меня. Под душем. Каждую пятницу.

— Что же, они вас каждую пятницу оттуда в душ таскать будут?

— А что делать — вдруг лето жаркое будет?! Поэтому и лавочку прямо под холмиком ставлю: пивка попил — в туалет ходить ближе будет.

— Кому ходить? Ведь как памятник установят — все и разойдутся…

— Ну и разойдутся. А я-то останусь!

— Чего-то я опять не понял: вы что же, оттуда в туалет ходить планируете?

— А чего же мне там, лопнуть, что ли? Или прямо на статую? Как кобелю? Нет, я из-под холмика поднимусь, в туалет схожу и обратно в холодок.

— Своим ходом?

— А как еще? Чего мне — полдня в туалете, что ли, сидеть? Организм у меня здоровый — сходил что надо, сделал и назад под холмик. Мангал для шашлыков разжигать.

— Это в смысле, чтобы на девять дней отметить…

— Чегой-то на девять? А в остальные дни я что, голодать там должен? Когда в холодке сидишь, — знаешь, какой аппетит просыпается!

— Вообще-то наши клиенты там обычно лежат.

— Да ты че! Одному в холодке лежать — застудиться можно! Вот если красотка какая там со мной уединиться захочет…

— Кто же в таком месте с вами уединиться захочет?!

— Да ты че, я однажды одну по пьянке в телефонной будке уединиться уговорил, Потом оказалось — это холодильник у нес на кухне.

Совершенно обалдевший гранитчик принял у странного клиента заказ, а когда памятник изготовили, он в тот же день и понадобился — в «мерседес» «нового русского» кто-то бомбу подложил. Огурцы на холмике, правда, сажать не стали, но венков братаны столько нанесли, что гранитчик никак понять не мог, как же «новый русский» из-под них в туалет выбираться будет?..

Трезвый муж (женский монолог в образе)

Меня мой муж своим пьянством вконец заколебал! Ведь это же невозможно — пьет все, что горит. Французские духи пол флакона десять лет берегла — на опохмелку выдул. Потом полдня возмущался: как это французы такую гадость по утрам пьют! Я ему косметичкой в лицо тычу, кричу: «Ты бы, ирод, еще вот — губной помадой закусил». Он говорит: «А что ты думаешь — закусывал. Начинка у этого сникерса вкусная, только сам шоколад больно твердый».

Ой! Уж и в квартиру его пьяным пускать перестала. Так он пару ночей на коврике в подъезде поночевал и домой запросился. «А то, — говорит, — по утрам собачники своих пуделей во двор выгуливать выводят, а у тех до двора терпежу не хватает, и они меня за газон принимают».

Ну, домой стал приходить — как стеклышко. А через полчаса, глядишь, он уже лыка не вяжет. И ведь обыщешь его всего, как в гестапо, убедишься, что ничего спиртного с собой не принес, — а он, оказывается, ухитрялся водку наливать в этот… ну, знаете, вроде шарика надувного резинового — и под штаны его сзади подкладывать. Я бы так и не узнала никогда, если бы он однажды на гвоздь в табуретке ни плюхнул. Оглянуться не успела — всю табуретку вылизал, заодно и в коридоре языком протер.

Уж где он только эту водку от меня ни прятал! В сливном чке, в аквариуме, в стенных часах с кукушкой… Там у него к-то чекушка разлилась — так в результате кукушка икать чала. Выскакивает каждый час и кричит: «Ку-ку-Ик-ку!» кричу: «Ты что, гад этакий, с бедной птичкой сотворил?» он говорит: «А чего — для кукушки хватит и чекушки».

А потом — врать не буду, сама не видела, — но он, вид-I, еще где-то в телевизоре бутылку разлил. Потому что Доренко в тот вечер так ругался, так ругался — трезвый человек такого себе никогда бы не позволил!

Ой, и чего я со своим только ни делала! Вместо водки в бутылку керосину наливала — у него от этого только язва зарубцевалась.

К бабке-знахарке водила. Совсем древняя старуха, столько не живут, мхом уже вся заросла от старости. «Шей-час, — говорит, — я табе, касатик, шнадобья накапаю, и ты про пьянку навшегда жабудешь». А он снадобье вылакал и к щгой бабке целоваться полез. Насилу я его бабкиной клюкой от нее отбила, а та довольная, губами чмокает, вслед кричит: «Видно, ш одного ражу не подейштвовало, ты яго красотка, ко Мне ящще, ящще приводи — процедуру повторять будем!»

Потом «торпеду» ему вшили. Так он где-то на рынке ухитрился ее вытащить и какому-то чукче на бутылку сменял — сумел чукчу уговорить, что этой «торпедой» тюленя глушить хорошо.

В общем, все на свете средства я перепробовала, а потом он сам вдруг пить бросил. Как получилось-то? Решила я себе огуречную маску против морщин положить. Берешь кожуру от свежих огурцов, клей «Момент», перемешиваешь, все тело себе обмазываешь и ждешь, когда засохнет. А засохнет — _ всю эту дрянь с себя пилкой для ногтей соскребываешь. Там, где морщин не было, там их и не будет, а где были — их теперь под клеем с кожурой не заметно. Хороший способ — мне соседка подсказала, она его сама изобрела. Говорит: «Попробуй, может, хоть у тебя получится».

Ну и решила я попробовать. В воскресенье встала пораньше, всю себя — насколько руками сумела достать — кожурой на клею обмазала, хожу по квартире, жду, пока засохнет. А мой проснулся с похмелья водички попить, увидал меня в сумерках, да как закричит: «Врешь, не убьешь, нас много на каждом километре! Орленок, орленок, товарищ крылатый!.. Много, — кричит, — я чертей зеленых по пьянке видал, но такого страшного даже представить себе не мог!»

«Успокойся, — говорю, — дурень, это ж я, жена твоя законная!» — «Нет, — кричит, — не обманешь, кикимора болотная! Законная у меня всегда человеком была!» Я говорю: «А я что тебе, не человек?» Он говорит: «А раз человек — дай опохмелиться!»

Ну я ему и дала! Опохмелиться! Все снадобье, что от знахарки-поцелуйщицы осталось, — всю трехлитровую банку ему и выставила. Залпом выдул. Потом весь день в обнимку с фаянсовым другом провел. Но зато после этого все — как отрезало: пить бросил. Час не пьет, второй не пьет… И сколько уже месяцев прошло, а он — ни-ни: ни в Новый год, ни в день рождения, ни в свой профессиональный праздник — День обивщика дверей из материала заказчика.

И главное, сразу же как подменили мужика! На следующий день иду я с работы, гляжу — он меня на остановке встречает. «Дай, — говорит, — я тебе сумки нести помогу». Ну, думаю, умом тронулся. У меня ж в этой сумке картошки пуда два, а он отродясь больше двухсот граммов не поднимал.

Ну, я-то с ним по-хорошему. «Отдай сумки, — говорю, — народ кругом, стыдобень! Посмотри вокруг — все люди как люди, вон один, хоть и выпил, а жену не позорит: она стиральную машину на себе тащит, а он ничего, только за шланг держится».

Нет, с одной стороны, это, конечно, хорошо, когда муж не пьет. Если, к примеру, в магазин пойдет, то за чем посылала, то и принесет. Раньше-то, за чем ни пошлешь — его самого прохожие приносили.

Или, помню, в химчистку за своей кофточкой его отправила, проследила, чтобы у него денег с собой ни копейки не было, а он возвращается — пьяней некуда! «На что пил?» — запрашиваю. Он говорит: «Пока приемщица бумагу оберточную доставала, я об твою чистую кофточку свои ботинки вытер. Приемщица предложила ее на повторную чистку отправить, а я попросил, чтобы она лучше вместо этого мне пятновыводитель дала».

Но ведь и проблем-то теперь с ним сколько! Готовить ему надо. Раньше-то, помню, вместо ужина водички из-под крана попьет, да «Мухомор-канал» свой покурит. Он эту воду с курением называл «бульон с курятиной».

А то еще как-то говорит: «Что это у тебя за масло на подоконнике — селедочное, что ли? Третий бутерброд ем, а оно все вроде как скипидаром отдает. Я как посмотрела! Да это ж мыло хозяйственное.

Или пришел под утро — и на кухню. Я заглянула — пятилитровый бак на плите пустой стоит. А ведь я в том бачке белье кипятить поставила. «Суп, — говорит, — вкусный, только клецки жесткие».

Опять же — ревновать его теперь надо: на трезвого, того и гляди, кто-нибудь позарится. Хоть он у меня и не очень фигуристый: метр пятьдесят с тюбетейкой. Тюбетейка у него такая специальная есть — она ему тридцать сантиметров росту прибавляет.

Зато начитанный теперь стал! Пить бросил — с книжкой не расстается. За полтора года до титульного листа дочитал. Видно, сложное произведение — называется: «Конек Горбунок и его товарищи». Автор — Коржаков.

По дому помогает — гвоздь в табуретке, на который плюхнулся-то когда-то, забил наконец. Хорошо так забил —. с одного удара. У соседей снизу люстра, правда, рухнула. Заботу решил отцовскую проявить. Пришел домой заполночь, говорит: «Хотел ребенка из детского садика забрать. До закрытия просидел, пока не вспомнил, что его в армию взяли».

Так вот посмотришь на него трезвого — и сразу молодость нашу с ним вспоминаешь. Как познакомились, как на свидания ходили… За неделю до свадьбы он ночью всю клумбу в палисаднике перед домом оборвал, чтобы я проснулась и утром на подоконнике букет увидела. А мы с мамой перед этим два месяца за этой клумбой ухаживали…

Он и сейчас, когда пить бросил, заботливым стал. На Восьмое марта гуталином туфли мои начистил замшевые. Колготки горячим утюгом выгладил. Они теперь ажурными стали.

Ну и Бог с ними, с колготками. На те деньги, что он теперь на водке экономит, этих колготок можно купить — от Парижа до Находки. Зато теперь тишь да покой в доме. Он же на пьянку даже по телевизору смотреть не может: как только кто в кино выпивать начинает — он сразу про чертей зеленых вспоминает. Так что соседке своей за ее маску от морщин я по гроб жизни благодарна: как муж пить бросил — у меня все морщины сами по себе сошли.

Чего я вам всем, дорогие женщины, от души и желаю!

Владимир КОРКУНОВ

Седьмой этаж

«Маша, я тебя люблю!» — было написано синим маркером на стене подъезда. Написано недавно, потому что от надписи пахло спиртом. А рядом была подпись: «Коля». Я усмехнулся и продолжил подниматься по лестнице. Однако на следующем пролете тем же маркером была другая надпись: «Маша — дура». Рядом, правда, другим, красным, маркером было приписано: «Колька, сам дурак!» И эта надпись была сделана практически только что.

Уже с некоторым нетерпением я поднимался по лестнице, обшаривая глазами стены. И… опять знакомый синий маркер: «Маша, выходи гулять». И подпись красным: «Уговорил».

Между вторым и третьим этажами синим маркером было нарисовано большое сердечко, проткнутое насквозь стрелой. «Ты — любовь всей моей жизни» — явствовало из надписи под рисунком. А на площадке третьего этажа красным маркером было выведено: «Колька, выходи…» У двери слева было написано: «Я тебя уже звал»… Это был синий маркер — фраза Кольки, На следующем лестничном пролете было изображено непонятно что: какие-то цветы, фигурки, сердечки. Видно, доморощенный художник пытался создать какой-то абстрактный «шадевр» — и вот, «дошадеврился»…

Зато на четвертом этаже меня ждало очередное послание синего маркера: «Машка, помнишь, как мы вчера целовались»… И рядом подпись красного: «Ага! Мечтать не вредно!»

Я поднимался дальше, улыбаясь про себя. Вот, думаю, узнают жильцы, кто разрисовал подъезд-то, ох достанется. Сам я шел к другу, живущему на седьмом этаже. Мы с ним собирались поехать на футбол. Так бы я и дошел до него, читая шутливые послания, но на последней ступеньке между четвертым и пятым этажами сидела девочка лет двенадцати, в руках которой были два маркера — красный и синий.

Евгений КОРЯГИН

Ох уж эти женщины!

Женщина не должна афишировать свою красоту, привлекательность и тем более симпатичность. Все это она должна беречь для дома, для семьи, в крайнем случае, для близких друзей и хороших знакомых.

А что мы имеем на сегодняшний день?

Ведь по улице спокойно не пройдешь: на каждом углу красавица, у каждого подъезда милое создание. У одной — личико, у другой — ножка, у третьей — целая фигурка. И все стараются подчеркнуть, сакцентировать, привлечь твое внимание. Глаза сами собой разбегаются, голова кругом идет, ноги подкашиваются.

Ну разве так можно?! Нет чтобы по-скромненькому: платочек поспокойнее, платьишко попроще, обувь покрепче — ив семью, к детям, к телевизору. А они?! Ведь стараются кто во что горазд: там оголят, здесь задрапируют, тут подкрасят — и все, и нет человека: что, где и как — ни за что не разберешь. Фигура в одежде теряется! Лицо неизвестно чье! А походка?! А манеры?! А все остальное?! Да что тут говорить, сами знаете!

И все это приходится терпеть, и не просто терпеть, а даже сносить, У-у-у, несносные!

А сколь всего разного они уже придумали на нашу с вами голову: на ножках туфельки — закачаешься, на головках шляпки — с ума сойдешь… А сколько еще придумают?! И все к месту, с толком и по делу. Ну как тут бедному мужчине голову не потерять, не свихнуться, с правильного пути не свернуть?!

Не-е-ет! Дальше так дело идти не может. Их же надо строго предупредить, а потом, если потребуется, и наказать, как злостных нарушителей общественного порядка и нашего с вами покоя. И пусть им впредь неповадно будет, пусть дома этими делами занимаются, если захотят, конечно. А на улице и так, извините, ступить негде! Надеюсь, общественность в лице отдельных мужчин и большинства замужних женщин меня поддержит и правильно поймет.

А в семье?! Ну где эти красавицы? Рваный халат на фигуру, бигуди на голову, тапки на ноги — и все, и привет, и нет предмета для обожания. Смотри — не хочу. Ну, никакого уважения к мужской личности, живописно лежащей на диване в застиранном тренировочном костюме, газетой на груди и грустным выражением на всем лице. Тишина и покой. Ни тебе чувств, ни красивых выражений, ни всяких там взглядов. Все до того привычно, что никому уже неинтересно.

Их бы всех на улицу, в люди. И чтоб посмотрели друг на друга со стороны, посомневались, помучились. Подумали, наконец, друг о друге в любительном падеже…

А так нам эти голые лица ни к чему. Нам этого не надо, а если и надо, то совсем немного, чуть-чуть, самую малость.

И чтоб не на каждом шагу, чтоб при желании обойти можно было.

Профи

Агрегат дернулся и затих. Телевизор окончательно вышел из строя. Не помогли ни слова, ни выражения, ни даже сильные удары по корпусу.

Без телевизора какая жизнь, так, блеклое существование, да и отвыкли мы уже книжки читать, разговоры разговаривать. Ни тебе сериалов, ни тебе обращений к народу. Семейные отношения тут же начали опасно натягиваться. Пришлось даже пресекать отдельные попытки их выяснения.

Такая жизнь нам не нужна!

Позвонил в ателье, вызвал специалиста.

Пришел мастер. Весь из себя в коже, хрустит, как новая пятисотрублевая бумажка. Включил, постучал, выключил.

— Все, — говорит, — отработал свое, теперь только на дрова.

Я молчу, не встреваю, паузу держу, а про себя думаю: «Ну погорячился человек, сказал не подумав, пусть отойдет, остынет, в себя вернется».

Предлагаю пивка испить, воболкой побаловаться. Смотрю, товарищ реагирует правильно, не отказывается, в амбиции не впадает. Ясненько! Наш человек. Договоримся. Погудели, за жизнь пообщались. Мастер потихоньку добреть начал. Завожу исподволь на волнующую меня тему:

— Может, что-нибудь все-таки можно, как-нибудь? В порядке, так сказать, исключения.

Он опять к агрегату припал, заднюю стенку снял, поковырял там что-то, отверткой в разные стороны потыкал.

— Ну ладно, — говорит, — для хорошего человека постараемся. Привози в мастерскую, сделаем.

— Хорошо, — думаю, — дело на лад пошло. Теперь только успех закрепить надо, чтобы мастер на попятную не пошел.

— Может, пообедаем? — говорю. — Время уже… того, да и жена у меня по этой части мастерица.

Посидели, закусили. Мастер совсем расслабился, добрый весь стал, как вата. Беру его голыми руками, в свою сторону загибаю:

— Может, как-нибудь без транспортировки, в домашних, так сказать, условиях, по-свойски, с доплатой за качественное обслуживание?

Мастер опять в агрегат полез. Что-то повернул, где-то отогнул, за что-то подержался. Заднюю крышку на место поставил, в сеть включил. Телевизор сразу засветился, звук прорезался, краски по всему экрану побежали. Жена из кухни прибежала, запричитала, руками замахала, мастера мне в пример ставить начала.

А я не расслабляюсь, за мастером внимательно слежу, почти не отрываясь. Опыт ненавязчиво перенимаю.

Смотрю, а гардеробчик-то у мастера не совсем в порядке: под мышкой пиджачок распоролся, небольшая брешка образовалась. «Ну, — думаю, — этим же пользоваться надо, момент ловить обеими руками».

— Я, конечно, извиняюсь, но пиджачок у вас не в порядке, порвался там, где вам не видно, — беру инициативу в свои руки.

Мастер даже в лице изменился, шею тянуть начал, в подмышку заглядывать. Чувствую, достал я его, в слабое место угодил.

— Ну все, — говорю трагическим голосом, — относился, теперь только ка помойку, да и то ке на каждую примут, специализированную надо искать, за городом.

Мастер охать начал, даже причитать в голос. Совсем, вижу, голову потерял. А я сбою линию продолжаю гнуть:

— Есть, конечно, отдельные товарищи, которые могли бы… но их же днем с огнем… да и то не вдруг.

Мастер на лету мысль схватил, ко мне весь потянулся: в глаза заглядывает, кого-то там разыскивает. Ну, я человек мягкий, людей мучить не любитель — не мой профиль. Минут через пятнадцать намекать начинаю:

— Работа уж больно кропотливая, большая аккуратность требуется, опять же оборудование специальное, материалы, опыт. Месяц, как минимум, да и то не факт, что уложимся.

Мастер аж застонал:

— Мне ж по людям ходить! Кто ж меня без кожанки уважать будет, по достоинству оценит?! Мне ж без нее больше полтинника никто не даст, а так пятисотничек с извинениями суют, а то и зелененькую сверху выкатывают. Я ж за месяц всех клиентов растеряю, по миру пойду. Выручайте! Я ж в долгу не останусь, я понятливый.

Тут я его на слове и поймал. Взял пиджачок, пошел в соседнюю комнатку и через пять минут все сделал в лучшем виде. Мастер от радости чуть с ума не сошел, еле удержал я его от этого необдуманного поступка. Взял я с него по-божески — сбои расходы на ремонт телевизора компенсировал. Он мне еще на выходе сверх того предлагал, так я отказался. Мы ведь тоже свою совесть имеем, нам чужого не надо, но и от своего отказываться не намерены. Не те времена…

Александр КОСТЮШИН

Лепота

Вот смотрю я зорко вокруг — все особым полно значением. И взираю я с умилением на творения наших рук! Благодать кругом, красота. Лепота!

Вот плывет по реке мазут. Вот плывет по мазуту баржа. Ледокол бы давно завяз тут, не пройдя одного виража. А баржа у нас — еще та Лепота!

Вот детсадовцы пьют вино. Вот они лупасят родителей. Разве папы и мамы в кино не смотрели про телохранителей? Хороши удалые лета! Лепота!

Вот лежит на помойке панк — надышался, чудак, отходами. Вот застрял на проспекте танк в куче мусора. Так народами с негативом ведется война. Нас к победе ведет она. Смысла нет тут, и все тут — туфта. Лепота!

Вот стоит неказистый ларек, там берет наркоту паренек. Вколет он себе что-то чуток, превратится разом в пенек или станет тверже болта. Лепота!

Вот чиновник лопатит грязь. Вот он по уши в ней увяз. У чиновника в этой грязи будет с бабками все на мази. Грязи этой он хочет еще, с нею жить ему хорошо: бах — и деньги свалились с куста. Лепота!

Вот стоит на эстраде певец — безголосый, как огурец. И зеленый такой же, блин. В шоу-бизнесе он не один, и таких ядреных певцов у нас больше, чем огурцов. Ноу-хау у них в манерах, а хиты торчат на фанерах. Да и на хрен им петь с листа? Лепота!

Вот стоит на площади мент. Мент — не памятник, не монумент. И любому в любой момент мент предъявит свой аргумент — пистолет, автомат, кулак. Все тут правильно, все тут так: оплатил проход у поста — и живешь, не отведав кнута. Лепота!

Вот бредет немного косой старикашка за колбасой. Снег кружится, а он босой, но ведь прется за колбасой. Жил бы с ливером и с хамсой! Тут старуха за ним с косой припустилась вослед лисой. Ее труд изначально таков — чистить город от стариков. И конкретная нищета не видна уже. Лепота!

Вот рассказ написал поэт. Где-то складно, а где-то — нет. И куда-то поэт сейчас сдать попробует свой рассказ. Вот редактор его возьмет. Вот читатель его прочтет. Вот читатель вспомнит про мат — он поэту не сват, не брат: ему чтиво нужно складней и значительно веселей! За поэтом — подъем пласта, за читателем — правота. Лепота ли? Да — лепота!

Вот поэт получил гонорар. Вот поэта хватил удар. Вот в компьютере — чистота. Лепота…

Портрет современника

Я давно мечтал написать портрет нашего современника, но никак не мог найти натурщика, который подошел бы по всем параметрам. Я даже объявления развешивал по столбам: «Художнику требуется молодой человек без комплексов, имеющий идеальную фигуру и яркое, выразительное лицо».

По этому объявлению ко мне в студию целая толпа явилась. Их лица и фигуры были так выразительны, что еле-еле от них отбился. Может, я отстаю от времени, но женщинам изменять ни с кем не хочу!

Приходили и другие натурщики, но все это было совсем не то: одним от меня нужны были деньги, другим — похлебка, третьим — что-то еще. Ну не могли они меня вдохновить — хоть убей! Что они зачастую и делали, но о пяти реанимациях я просто стараюсь не вспоминать.

Неудачи меня не смутили, и я начал писать портрет современника, имея перед глазами нынешнее сообщество строителей настоящего.

Лоб я писал с одного политика. Хороший получился лоб — покатый, но твердый, как молоток. Орехи таким лбом удобно колоть. Кому надо, может воспользоваться.

Глаза писал с одного лукавого мужика, апологета бродящего по Европе призрака. Этот дядя почти каждый день под моими окнами манифестации затевает, и его глаза излучают торжество давно минувшей эпохи.

Рот я позаимствовал у компании нуворишей. Этот рот что угодно пообещает и легко проглотит кусок даже самых невероятных размеров.

Короче говоря, все детали нашего современника так мне удались, что на экспонировании портрета меня чуть не растерзала разъяренная толпа ярких представителей современного общества. И хотя от погони я оторвался, но до сих пор нелегально проживаю в катакомбах, так как очень-очень состоятельный аноним объявил на меня облаву за то, что герою портрета я подарил, как ему показалось, его бессовестные ручонки. А об этих шаловливых и загребущих конечностях, по мнению олигарха, открыто говорить не положено, так как это не что иное, как злостное разглашение тайны стратегического значения.

Скрипка Страдивари

В 23:00 на пульт ГУВД поступил сигнал об ограблении ювелирного магазина «Золотая ручка». В 23:01 на место преступления, которое находилось на другом конце города, выехала группа захвата во главе с капитаном Хваталкиным. В 23:02 на ближайшем переходе был задержан мужчина, по внешним данным похожий на предполагаемого преступника. В 23:04 майор Оралкин приступил к допросу. В 23:05 скрипач Областного симфонического оркестра сознался, что возвращался с концерта домой. В 23:06 он раскололся и сказал, что зовут его Григорием Михайловичем Смычковым. В 23:07 задержанный признался, что скрипка принадлежит некоему Страдивари, но к ограблению ювелирного магазина они оба не имеют никакого отношения. В 23:08 майор Оралкин поручил сержанту Ломалкину произвести обыск скрипки и подозрительного футляра. В 23:09 ни от скрипки, ни от футляра не осталось даже названия. В это время подозреваемый обозвал Оралкина варваром, а Ломалкина — идиотом, что было занесено в протокол дознания, как оскорбление при исполнениях. В 23:11 дерзкий скрипач с угрозой заявил работникам органов, что история не простит им этот акт вандализма. В 23:12 майор Оралкин поручил сержанту Ломалкину сотворить предполагаемому преступнику частичное ограничение движения типа «ласточка», что в конечном счете должно было повысить безопасность представителей силовой структуры. В 23:17 сержант Ломалкин усовершенствовал «ласточку» до «колибри». В 23:18 скрипач Смычков вспомнил матерей всех работников МВД. В 23:19 к дознанию подключился капитал Хваталкин с группой захвата. В 23:24 подозреваемый сознался в совершенном преступлении и назвал сообщников: Страдивари, Паганини, Торантини и уборщицу филармонии бабу Надю. В 23:25 позвонили из ювелирного магазина «Золотая ручка» и отсобачили ментов за то, что они не явились на тренировочный сигнал тревоги, а за оплатой по охране прилетают раньше кассира! В 23:26 скрипач позорный пробкой вылетел из милиции. В 23:27 капитан Хваталкин догнал отпущенного и выдал ему пинка. А не фиг путаться под ногами!

Лев КОТЮКОВ

Из цикла «Рассказы о моем, друге Цейхановиче»

Гребаная линия

Многие персонажи моего эпоса горестно жалуются, что в моих сочинениях их не узнают ни родные, ни друзья и подруги, ни любовницы и любовники, ни собаки, ни кошки, ни прочая прирученная живность типа домашних кобр и попугаев. Мало того, они и сами себя не узнают, хотя очень и очень жаждут… Ха-ха-ха-ха!!! Если вы сами себя не узнаете в моих сочинениях, то почему вдруг решили, что это именно про вас?

— А про кого ж еще? — отвечают. — Все говорят, что это про нас, дураков, написано…

Со скрежетом зубовным отвечаю всем, всем, всем доставшим меня своими претензиями персонажам: да как вас узнать-то без намордников и в противогазах, когда по утрам я сам себя не узнаю?! Ну-ка, встаньте перед зеркалом нагишом в полный рост тусклым предутрием, этак часов в пять, и посмотрите себе в глаза. Пристально посмотрите, как враги народа… Как враги всего рода человеческого, в конце концов' Ну что, узнали себя?! Не совсем… То-то!.. Не каждое лицо не говоря уже о мордах, харях и рожах, выдерживает испытание дневным светом. А уж о женских лицах и, извините, мордах, харях, рожах помолчу. Для них испытание дневным светом порой просто погибель. Так чего ж вы удивляетесь, дамы и господа, что вас не узнают в моих сочинениях, ежели вы сами себя в зеркалах не узнаете и проходите мимо, не здороваясь. Да и вообще, с какого бодуна я должен вам обеспечивать всенародное признание-узнавание? На хрена вы мне сдались, господа хорошие, с вашим узнаванием-раздеванием?! Мне бы себя кое-как узнать в литературе. Я категорически не хочу, чтобы в окололитературном Зазеркалье меня путали то с Гоголем, то с Достоевским, а порой почему-то даже с Сервантесом. Ведь мне как честному писателю хочется быть неповторимым и выглядеть неповторимо и элегантно в чужих и собственных глазах: в дорогом костюме, в модном авто, с роскошной шатенкой, можно и с блондинкой, во дворце на Канарах, а не в потертом пиджаке, под руку с дремучей старухой-теткой, которая Сталина видела, в электричке на Мытищи. Но, увы, увы, о, как далеки Канары, о, как близки Мытищи! А станция «Тайницкая» еще ближе… Но, как говорится, молчание и еще раз молчание.

Давайте, господа хорошие, прилично помолчим и сделаем приличный вид, что все мы узнали друг друга, что все мы прилично выглядим в собственных и чужих глазах. Давайте дружно помолчим, а то ведь и до Мытищ не доедем и некому будет охотиться за грибами в лесах подмосковных, и останутся на наши головы лишь охотники за черепами и черепахами.

Покончим в молчании с неузнаванием, ибо этот мир пока не в силах принять незримое как зримое, и вожди слепые, отцеживающие комара, а верблюда поглощающие, как и встарь, норовят вслед за своими стадами пройти по зыбким водам времени над безднами вечности. И самое удивительное — проходят, и все их знают, и все их узнают, даже по ту сторону России.

Так что покончим с неузнаванием, ибо некоторые мои приятели, наоборот, узнают себя в героях моего эпоса, которые не имеют к ним никакого отношения, кроме случайного внешнего сходства, неловкого созвучия неблагозвучных кличек и фамилий, дурацкого совпадения биографических фактов, ну и прочего малосущественного для известности и величия. Например, мой добрый товарищ Гриша Осипов-Краснер почему-то посчитал, что некий отрицательный персонаж моего эпоса, подельник Цейхановича по загранпоездкам в Баден-Баден — Краснер, мочившийся в курортных бассейнах, списан с него. Уверяю вас, дорогие мои читатели-нечитатели, что это не так. Тот зловредный Краснер совсем не Гриша Осипов-Краснер, не родственник Гриши по линии бабки Сары Рейнгольд, даже не однофамилец, а просто Краснер без роду и племени, гражданин мира, так сказать, о котором, слава богу, почти ничего не слышно на расстоянии шепота в открытых и закрытых купальных бассейнах Европы и Австралии. А посему покончим всерьез и надолго с ложным узнаванием и лажным неузнаванием и плавно, без резких телодвижений, перейдем к рассказу о личной линии жизни, дабы не говорить в линии жизни гребаной или о еще какой, не менее неудобо-произносимой.

Итак, год был без числа, да и день, впрочем, тоже, одним словом, погожее утро субботы или воскресенья мангуста. Сухо было и прилично не по местности. Осипов-Краснер, он же Гриша, был приглашен Цейхановичем на грибы, вернее, по грибы, ибо на грибы наш великий друг приглашает только одного меня, поскольку я — не любитель скользкой грибной пищи, особенно под водочку. Добродетельный Гриша прибыл на станцию на электричке «Москва — Бужениново» в точно назначенное Цейхановичем время и, естественно, опоздал, и, естественно, не успел, поскольку наш великий друг никогда никого не ждет и убывает к неведомым горизонтам за миллион секунд до обговоренного срока.

— Почему? — тупо озадачится кто-то.

— А потому! — мрачно отвечу я. — А потому, чтоб знали!

— Что знали? — вопросят некоторые недогадливые читатели-нечитатели.

И я как писатель, уважающий своих тупых читателей-нечитателей, терпеливо отвечу:

— То, что вам знать не положено!.. И пошли все вон! Или еще куда подальше, ну, хотя бы в Австралию!..

Гриша, он же Осипов-Краснер, еще раз убедительно прошу не путать его с безродным мочеотравителем забугорных бассейнов Краснером, не стал возмущаться и гнать волну по поводу нетерпимости нашего великого друга, а чинно, в сопровождении потомственного русского чиновника Уткинда и Чумички с Чуточкой, двинулся, как ему показалось, в направлении грибных владений Цейхановича, открытых еще в позапрошлом веке братьями Крузенштерном и Лисянским. Но не успела честная компания пройти и тридцати трех с половиной метров по нечистотам, как им на головы, словно мешок с грязными валенками, свалился полковник Лжедмитрич, загодя подготовленный нашим великим другом для ориентирования на местности охотников за чужими грибами и гробами. Что делать? Иногда Цейханович любил сидеть на двух стульях, если; твердо знал, что они — не электрические.

— Куда прете, быдло?! — перегарно окликнул полковник живописную команду новоявленных любителей третьей охоты.

— В лес! По грибы… И не прем, а следуем по приглашению Цейхановича… — сухо ответил Осипов-Краснер.

— А Цейханович уже в лесу? — простодушно поинтересовался чиновный Уткинд, ибо очень надеялся на скорую легкую выпивку где-нибудь на сочной ромашковой поляне, подальше от муравьиных кочек и обездоленных людишек, под золотистое порханье бабочек, вальдшнепов и стрекоз.

— А до леса еще далеко или чуточку? — хором гнусаво пропели Чумичка и Чуточка, трезво уверовавшие, что без белых грибов не смогут вернуться в большую жизнь к мужчинам без вредных привычек.

— Ха!!! — гнусно выдохнул в ответ перегарный полковник. — Да куда вас несет нелегкая?! Ишь разогнались! Поворачивайте оглобли! Вам назад надо, за линию… Там ваши грибы, а тут и без вас все мухоморы подгребли.

— За какую линию?.. — уточнил дотошный Гриша. — Линии разные бывают…

— За гребаную!.. Железная дорога — это что?! Это и есть самая настоящая линия! Можно сказать — линия жизни! И линия смерти заодно… — ткнул полковник грязным пальцем воздух в сторону гудящей электрички.

— А мне Цейханович говорил, что настоящие грибы только по эту сторону… — мягко не согласился Осипов-Краснер.

— Ты не так его понял, дурила! С прошлого года эта сторона — та, а та сторона — эта… И, стало быть, грибы теперь там, где было не там… А те, кто с прошлого года не эти, те совсем не те!.. Да чего я с вами тут рассуждаю?! Здесь вам — не тут! А ну, кругом! И шагом марш куда надо, быдло! — сердито гаркнул полковник, дабы никто не сомневался, что на языке его — мед, а под языком — лед или еще что-то вроде этого.

«Сильные росы — к ясному дню. Кто пахать не ленится, у того пшеница телится», — мудро подумал Осипов-Краснер, не стал долее спорить с наглым полковником и, как любимую женщину, охаживая инвалидной палкой траву, повел свою команду за железнодорожную линию.

— Попутный ветер в жопу! — злорадно прокричал вслед полковник, но никто его пожелание не расслышал за шумом уходящей электрички, а если бы и расслышал, то вряд ли обиделся, ибо на полковников грибным утром обижаются только генералы.

Осипов-Краснер не зря носил очки, поскольку со школьных лет страдал близорукостью. Но после запойного лечения у Цейхановича зрение его враз улучшилось аж на 200 процентов, и он стал видеть то, чего нет. Но очки, несмотря на их очевидную (ха-ха-ха!) бесполезность и вредность, он все-таки оставил, ибо настолько привык в них спать под приличными заборами, что сразу начинал маяться бессонницей даже в дневное время, при отсутствии оных на лице, к тому же в очках ему иногда удавалось усмотреть среди того, чего нет, то, что есть. И, беззастенчиво забегая вперед, назло терпеливым читателям-нечитателям, с удовлетворением сообщаю всем, всем, всем, что старые очки не подвели Гришу и в этот раз, и, вопреки вредоносному полковнику Лжедмитричу, помогли узреть там, где ничего не было то, что надо. И еще сообщаю, что втайне от самого Цейхановича и Подлюка Краузе симпатизирую Осипову-Краснеру, как человеку и грибоискателю и не только за то, что он не портит воду в благородных бассейнах с морской водой. Так что понапрасну портит лесной воздух своим мелким брюзжанием чинуша Уткинд: весь воздух даже ему не испортить.

Ничто не смогло отвратить Краснера-Осипова от перехода железнодорожной линии. И он перешел линию, и повлек за собой всю команду напролом, через сохлую паутину, в чахлые железнодорожные заросли, за лопухи, за крапиву, за борщевики — в ржавый осиновый подлесок. Молодец! Кто после этого будет возмущаться, что в свое время Гриша чуть не стал директором шпилько-колодочной фабрики?!

В тусклом осиновом подлеске, кроме бытового шлака и прочих человеческих останков, ничего не произростало и не могло произрасти, в силу незыблемых законов космогонии. Но Осипов-Краснер, излеченный Цейхановичем от близорукости, плевал с клена на всю мировую космогонию, а посему не только узрел то, чего не было, но и нашел то, чего быть не могло. Короче говоря, через час с небольшим корзины Гришиной команды с избытком наполнились крепкими боровиками, подосиновиками, подберезовиками и прочей грибной радостью. Этому не смог помешать брюзжащий Уткинд, который, расстроенный отодвинувшимся на неопределенное время пикником, вляпался в нечто общечеловеческие и благоухал этим общечеловеческим на тридцатиградусной жаре не хуже двугорбого верблюда, приговаривая: «Земля навоз помнит…» — и прочее не менее мудрое.

— Однако! Откуда там взялись грибы? Чудес не бывает!.. — хором вопят некоторые всезнающие и везде-с-с-су-щие читатели-нечитатели.

— Оттуда! — жестко отвечаю я всезнающим и везде-с-с-сущим. Надо не только уметь видеть то, чего нет, но и уметь обращать это несуществующее в существующее. Что касается тупых утверждений «Чудес не бывает!», я еще более жестоко добавлю: без наличия чуда наша жизнь невозможна, как огонь без света, как свет без огня. Законы чуда правят Вселенной, и они в миллион раз достоверней научных законов, придуманных человечеством, ибо природа не знает наших фантазий. Впрочем, далее не буду растекаться мыслью по древу, поскольку все мои объяснения истинности чудесного в мире сем для идиотов так же бесполезны, как бесполезно раскаянье грешника после смерти. Но добавлю: отнять чудо у жизни также невозможно, как отнять слона у мухи. И оставим чудо в покое, дабы оно не оставило нас в этой жизни и осталось с нами не только по эту, но и по ту сторону России, ибо мертвые у ворот не стоят, но свое все равно берут.

Осипов-Краснер был уравновешенным человеком, но жил не без радости и не ждал, пока ему отгрызут голову мыши по полной программе, ибо знал: «Кто навоз в огород кладет, тот всю жизнь огурцы соленые жрет». Впрочем, он также знал, если человек не нажрался чужих соленых огурцов до шестидесяти лет, то не нажрется уже никогда. Мудр был Гриша Осипов-Краснер, не по годам мудр, хотя давным-давно, еще до перелета Ярославского шоссе на махолете Цейхановичем, разменял не только свой седьмой, но и восьмой десяток вместе с заначенной от глупой жены купюрой в 500 евро. И самое главное, Гриша верил в божье чудо, в отличие от идиотов, не верящих в. оное, но верящих, что некогда из мертвой материи само собой возникли живые организмы, он знал, что все сотворено исключительно по воле божьей. Поэтому не стоит удивляться, что наш Краснер доблестно отличился в бесплодном подосиновике как грибной охотник и не позволил сгинуть, своей дохлой команде в репьях-лопухах, вывел ее с добычей на свет божий и явил пред очи Цейхановича почти в полном составе.

Если я скажу, что такая скотина, как полковник Лжедмитрич был потрясен, я ничего не скажу. Он был не потрясен, а вытрясен из тупого круга своего сознания, как горячий утюг из грязного мешка с мертвыми валенками. Червивый подберезовик, случайно оказавшийся в корзине Чумички Засулич, метко брошенный развеселой Чуточкой, большой любительницей майоров, подполковников, полковников и просто нижних чинов без сапог, очень своевременно разбился о квадратную полковничью голову.

— Спасибо, полковник, за точную информацию про гре-баную линию! — доброжелательно поблагодарил Осипов-Краснер ошалевшего Лжедмитрича.

— Наличие информации есть неверный путь к свободе… — невразумительно пробормотал Лжедмитрич и, потрясение глядя на Цейхановича, на всякий пожарный случай выкрикнул: — Служу России!!!

Но не дрогнул железный Цейханович, враз пресек железной рукой и ногой страстную попытку Подлюка Краузе усомниться в законности грибной удачи Краснера, ибо его собственная корзина с сыроежками-кочерыжками на фоне чужой добычи смотрелась весьма и весьма бледно, бледнее бледных поганок, а отечески изрек:

— Победа информации над знанием есть вход в ад на костылях. Я поздравляю тебя, Краснер! Грибы собирать — не в бассейнах мочиться… — И дружественно забирая корзины с чужой добычей, нравоучительно добавил: — Вот какие результаты дает правильное регулярное питание за свой счет, а не на халяву, ибо не самопознание — путь человека к Богу, а смирение перед тщетностью оного, поскольку неизвестное никогда не познает неведомое.

На этой оптимистической ноте можно было бы поставить точку, — если бы злокозненный Подлюк Краузе не стал громко наушничать полковнику Лжедмитричу, что Краснер живет нетрудовыми доходами и все съедобные грибы скупает у деревенских старух, промышляющих от одиночества третьей охотой. Вполне возможно, что это действительно так: мало ли чем может заниматься Осипов-Краснер в свободное от политики время. Почему-бы ему ради популярности и не скупить все грибы и гробы у окрестных Матрен?.. Слава богу, Цейханович излечил его от политической близорукости. Но у настоящего политика, пусть и неизвестного, свободного времени ни-югда не бывает: оно полностью и без остатка уходит на нетрудовые доходы. Поэтому без лишних церемоний отметем гнусные измышления Краузе как абсолютно противоречащие правому смыслу нашего смутного времени. Грубо отметем: Лучше быть честными, чем вежливыми.

— Лучше знать, что я хочу, чем не знать, что я хочу! — в лад моим мыслям подытожил общий грибной разговор Цейханович, ибо в сомнительных ситуациях был всегда осторожен, как белая ворона и, как правило, выходил из воды сухим.

Достаточно вспомнить историю с его второй женой. Когда Цейхановичу приснилось, что она и по паспорту еврейка, он, проснувшись, не стал разыскивать паспорт супруги и ее саму, а женился по переписке на другой, которую с тех пор никто нигде никогда не видел.

На этом, я думаю, можно честно закончить главу «Гребаная линия» — и я, как с топором, зависаю с точкой в руках чистой страницей, несмотря на протестные вопли читателей-нечитателей. Устал я, братцы. Я очень устал, поскольку даю, что искусство есть форма недоверия человека к жизни. О, как я устал от этого недоверия и более уставать не желаю. И не надо размахивать у меня под носом пойманным мухомором. Не вы его поймали, не вам его жрать! Для этого всегда найдутся Дорфман и Фельдман с примкнушим к ним Сигизмундом Какашонком. Кто это сказал, что их нет в этой главе? Чушь! Вон они, вон они где, высунули свои хитрые головы из кустов бузины и скалятся. Мимо них не то что мухомор, Америка не проскочит, сожрут вместе с Аляской и не поморщатся. Самому Цейхановичу не всегда удается укрощать их агрессивные аппетиты на все движимое и недвижимое, а уж мне и подавно. И остается только поделиться с этой бандой красивым пойманным мухомором, дабы не делиться с пей остатней жизнью своей и прочим, не имеющим отношения к общечеловеческим ценностям и нравственности.

А что же Гриша Осипов-Краснер и чинуша Уткинд?! Что же Чумичка и Чуточка, в конце концов?! Неужели все они еще живы после героического похода за гребаную линию? Спешу утешить своих дорогих читателей-нечитателей: более живы, чем мертвы, ибо честно отдали все найденные грибы в Фонд помощи малоимущим грибникам и писателям, организованный по доброте Цейхановича. И если какой-то малоимущий грибник-писатель где-то чем-то отравился, то Краснер, Уткинд, Чумичка, Чуточка и примкнувший к ним полуполяк Сигизмунд Какашонок абсолютно ни при чем, как, впрочем, и наш великий друг и благодетель.

И все же я никому не советую, кроме Цейхановича, искать то, чего нет там, где оно не может быть никогда. И ежели кому-то на мой совет наплевать, то плюйте против ветра и лучше всего — против северо-восточного, порывистого, поздней холодной осенью, на краю темного овражного поля. Попробуйте — и сполна узнаете всю прелесть осенней розы ветров, и никакой Уна Му Но вам не поможет и не спасет.

Святослав ЛОГИНОВ

Зайка (хорор)

Мне три года. Вечер. Давно пора спать, но вместо этого нас с братом одевают в парадные штанишки и ведут к соседям. Зачем? Почему? — Неясно. У соседей такая же квартира, что и у нас, но окна выходят не на глухую стену дома напротив, а на Неву.

Взрослые о чем-то разговаривают вполголоса, мы с братом — маемся. Потом соседка снимает с полки книжку и начинает нам читать. Уже первое слово: «Тень» — производит мрачное впечатление. И без того за окном тьма, лишь Петропавловский шпиль блестит, освещенный прожектором. Недобрую книжку читает нам соседка:

— Тень-тень-потетень, Выше города плетень.

Что такое плетень, я знаю, чай не первый год на свете и в деревне бывал. Но чтобы плетень был выше города?.. Выше моего семиэтажного дома, выше Петропавловского собора? Представляю это циклопическое сооружение, и мне становится неуютно.

— Сели звери под плетень, Похвалялись целый день.

Конечно, если там, за городом, кишмя кишат звери, наглые, похваляющиеся, — тогда ясно, зачем нужен такой плетень.

— Похвалялся Зайка Нукадогоняйка, — споткнувшись о непроизносимую фамилию, соседка откладывает книгу и бросается к окну. А там загрохотало, затрещало, рассыпая искры, заполыхало красными, зелеными, шафрановыми огнями!

Я опасливо подхожу к оставленной книге. Чудовищный Зайка смотрит на меня с листа. Зайка, покрытый какими-то бородавками, одетый в полушубок. Из раскрытой пасти валит дым. И плетень — тот, что выше города! — ужасному Зайке едва по плечо!

— Слава, смотри, какой салют!

«Какой салют? Там Зайка! Наши еще отстреливаются, но уж если плетень не удержал…»

Сполохи озаряют темную комнату.

Тень-тень-потетень.

Сергей ЛУЗАН

Уик-энд по-датски

Когда старине Елофу на выходные надоедало сидеть в славном городе Электрогорске, он выбирался в Москву на утренней электричке, чтобы спозаранку приобщиться к культуре. Его земляк датчанин Нильс жил в Москве, околачиваясь по различным медвежьим углам России и СНГ, постоянно находясь в поисках мест, где можно подвизаться в качестве консультанта, однако на выходные обязательно выбирался в Москву, если только в этих медвежьих углах не намечалась какой-нибудь пьянки с губернатором или главой администрации. В это субботнее утро его угораздило очутиться именно в Москве в квартире у станции метро «Новослободская», о чем он соблаговолил известить позвонившего накануне Елофа.

— Подъезжай, дружище, что-нибудь обязательно придумаем, — сообщил он изголодавшемуся по высоким духовным ценностям Елофу.

Не следует принимать за фамильярность такое обращение со стороны руководителя проекта Нильса к ведущему специалисту проекта Елофу. Хотя Дания и является страной всего-навсего с пятимиллионным населением, там законодательно запрещено обращаться к кому-либо на «Вы» из физических лиц. К юридическим — пожалуйста, а к физическим — не моги, что может послужить, по-моему, достойным подражания примером и для более крупных стран. Впрочем, в славном Датском королевстве имеется немало достойных подражания вещей. Например, мудрая датская пословица, которую следовало бы перенять во всем мире, гласит: «Гость, как и рыба, начинает плохо пахнуть на второй день».

Кореш Нильс на славу подготовился к приему земляка. В программе на субботу он наметил посещение Музея изобразительных искусств имени Пушкина, затем под вечер — Большой зал консерватории, а на воскресенье — заутреню в храме Христа Спасителя и обед в пиццерии неподалеку. Суббота началась здорово. После заутрени приятели в семь вечера оказались в Большом зале консерватории по соседству с какой-то супружеской парой, и только там произошел небольшой конфуз, о котором Елоф потом долго со смущением рассказывал своим коллегам. Размягченный великолепной музыкой и нежным видом арфисток, Нильс шепотом поинтересовался у Елофа:

— Ты бы какую из них предпочел?

— Не знаю, я бы с любой — все семь хороши, — откровенно признался Елоф.

— А я бы вон ту рыженькую, — шепнул Нильс, и они опять погрузились в сладкие звуки музыки, несущие любому непредвзятому слушателю духовный катарсис.

В перерыве, когда в буфете Елоф как-то пытался заглушить высокие духовные порывы, вызванные музыкой, простой земной пищей, к нему подошел сосед, не являющийся Нильсом, а пришедший сюда со своей женой. К вящему удивлению Елофа, тот обратился со словами по-датски. Человек другой национальности поперхнулся бы от изумления, однако датчане любят поесть спокойно, поэтому Елоф не поперхнулся даже мысленно. Сосед пожурил Елофа за столь непристойные разговоры во время исполнения классическом музыки в присутствии его жены, а затем добавил на чистейшем датском, что лично он проделал бы это с третьей с краю. Они поговорили еще о всяких пустяках, потом опять вернулись й зал, затем было все остальное. Единственное, что потом мучило Ела фа со следующего понедельника (потом начал мучить Елофа в следующий понедельник) — это то, с какого же края была третья арфистка — с левого или с правого. Он очень жалел, что так и не задал этот единственный стоящий вопрос своему земляку.

Евгений ЛУКИН

Дело прошлое

Чем больше кошку гладишь, тем больше она горб дерет.

В.И. Даль

Рослый сероглазый майор КГБ (впоследствии мы с женой используем его портрет в повести «Когда отступают ангелы») указал мне с улыбкой на стул.

— Присаживайтесь, Евгений Юрьевич, присаживайтесь…

Я присел. В голове кувыркалась бог весть откуда выпавшая цитата: «Когда частный пристав говорит: «Садитесь», — стоять как-то, знаете, неловко…»

Вызова я боялся давно. Шел восемьдесят четвертый год, первый сборник фантастических произведений супругов Лукиных был недавно зарублен с таким треском, что щепки летели аж до Питера. Во внутренней рецензии, поступившей в Нижне-Волжское книжное издательство (рецензент — Александр Казанцев), авторы убиенной рукописи величались выкормышами журнала «Америка» и сравнивались почему-то с невозвращенцем Андреем Тарковским. Теперь-то, конечно, лестно, но тогда…

Видный волгоградский деятель культуры, выступая в библиотеке им. Горького, поклялся, например, по гроб жизни бороться с творческим дуэтом Лукиных, посмевших влепить в рассказ «Не верь глазам своим» злобную карикатуру на вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина. (Бред какой-то! Там о Ленине вообще ни слова не было!) Другой, еще более известный деятель, по слухам, уже составлял черный список, в котором мы с женой занимали вторую и третью строчку — сразу после президента клуба любителей фантастики Завгороднего. Того самого, о котором на недавнем бюро обкома было сказано так: «…и прикидывающийся выходцем из рабочего класса Борис Завгородний». Куда уж там Шепилову…

Да о чем говорить, если буквально на днях картину Владика Коваля «Фантасты Лукины» распоряжением того же обкома сняли со скандалом в день открытия персональной выставки художника. Короче, второй месяц многострадальное наше семейство с наивным ужасом ожидало ареста, обыска и спешно рассовывало по знакомым самопальную, а то и вовсе забугорную литературу.

То есть чувства, с которыми я опускался на краешек любезно предложенного мне стула, вы представляете…

Тем временем майор приступил к работе. Как и положено, утратив ко мне всякий интерес, он достал из выдвижного ящика некий отпечатанный на машинке текст и углубился в чтение. Уже можно было увязывать узелок — и «по городу с вещами». Неведомое мне произведение располагалось на оборотной стороне листа с символикой «Волгоградской правды». Дело в том, что, работая в наборном цехе, я частенько приворовывал подобные бланки, на изнанке которых мы с женой, собственно, и творили.

«Нарушение типографского режима) — кажется, так это в ту пору называлось. Вроде бы даже статья за подобные проделки была предусмотрена…

Майор неспешно, с удовольствием (как мне почудилось) прочел все до конца, один раз даже хмыкнул одобрительно, и поднял на меня серые, исполненные понимания глаза.

— Ваша работа? — участливо спросил он, протягивая бумагу через стол.

Я принял ее трепетной рукой, взглянул обреченно — и слегка оторопел. Да, работа была моя, но… Во-первых, предложенный вниманию текст не имел никакого отношения к подрывному жанру фантастики, во-вторых, не имел он отношения и к соавторству… Совершенно невинная юмореска, написанная просто так, мимоходом… Хотя что я буду ее пересказывать! Проще уж привести целиком.

Братья мои меньшие

Говорят, что каждое животное чем-то напоминает своего хозяина. Святые слова! У меня вот за последние два года сменилось шесть котов…

Первый жрал в три горла и все силы тратил на разврат. После того недоразумения с соседской болонкой его, разумеется, пришибли, но где-то еще два месяца дворовые кошки приносили котят только его масти.

Второй был мрачной скотиной с бандитскими наклонностями. Он вырвал глаз колли с первого этажа и располосовал ногу народному депутату. Этого застрелил милиционер.

Третий все воровал. То есть не то чтобы только съестное, а вообще все, включая деньги и сигареты. Впрочем, с ним мы жили довольно мирно: вечером я выпускал его в форточку, а утром он обычно что-нибудь приносил — большей частью всякую ерунду. Что с ним сталось — не знаю. Очевидно, сорвался с карниза.

Четвертый был наркоман. То есть дня не мог прожить без валерьянки. Однажды меня полмесяца не было дома — так он взломал аптечку и слопал весь мышьяк, как будто для него доставали!

Пятый не давал спать соседям. Вылезет, гад, на дровину для просушки белья— и орет. Ну и дождался — плеснули кипятком с верхнего этажа.

Теперь вот завел шестого. Ну, этот, кажется, хуже всех. Забьется в угол и смотрит на меня с ужасом целыми днями. Я терплю-терплю, но как-нибудь не выдержу — возьму за ноги да и хрястну об угол… Тоже мне укор совести нашелся!

Е. НУЛИК

(мой тогдашний псевдоним)

* * *

Вот, собственно, и весь текст. Вид у меня, надо полагать, был самый ошалелый. Нет, правда, в чем криминал-то? Что милиционер кота застрелил?.. Ой, там же еще про народного депутата!..

— Понимаете… — со вздохом сказал майор», забирая бумагу. — Как-то больно обаятельно они у вас получаются… Вроде бы тратите на каждого две-три строчки, а котики — прямо как живые. Особенно последний…

Крыша у меня после этих его слов не поехала лишь потому, что такого выражения тогда в природе не было. Не добралось оно еще до Волгограда… Зато пробки у меня перегорели вмиг.

— Н-ну… — выдавил я с натужной улыбкой. — Стараемся… Персонажи ведь… Каждого хочется… порельефнее… поярче…

Затем меня осенило, что майор умышленно морочит мне голову, явно собираясь чем-то в дальнейшем огорошить. С подходцем, видать, колет… Как Лапшин у Юрия Германа. Комплиментов вон успел наплести… Ох, не коты его интересуют… Нет, не коты…

— Любите их, небось?.. — улыбнулся майор.

— Д-да… — сипло ответил я, плохо уже соображая, что говорю. — Л-люблю… Котов люблю… собак… вообще животных…

— Хм… Собак?.. — Он недоверчиво качнул головой, бросив меня ненароком (Ну да, ненароком! Жди!) в холодный пот. Снова выдвинул ящик и выложил на стол стопу рукописей с торчащими из нее закладками, причем на верхнем листе этой кипы я тут же углядел штамп Нижне-Волжского книжного издательства, правда, не чернильный — просто черный. Видимо, ксерокопия…

— Да нет… — с сожалением проговорил майор, разнимая рукопись на первой закладке. — С собаками у вас не то чтобы натянутые отношения, но… Вот, послушайте. Рассказ «Строительный». Самое начало… «У ног его, задрав встревоженные морды, сидели дворняжки Верный и Рубин…» — Майор поджал губы и, досадливо покряхтев, стукнул кончиками пальцев по неугодившей строчке. — Ну вот не вижу я, хоть убей, этих ваших дворняжек! Ну, сидели у ног, ну, морды у них встревоженные… Но как-то не сочувствуешь им, не сопереживаешь… Вы согласны со мной?

Я смог лишь мелко покивать в ответ, отчего зубы мои слегка задребезжали. Ох, что-то серьезное он нам шить собрался! Уж больно издалека заходит…

— Далее! — Майор перебросил еще пару страниц. — «Вдалеке завыли собаки. Генподрядчик вздрогнул…» Вы же ИХ здесь явно делаете предвестниками несчастья, вроде ворон… Ну разве так можно?.. Или вот в рассказе «Монумент»… Сами послушайте, как ваш герой о них отзывается: «Собак тоже развели… Никогда столько собак в городе не было…»

— Он отрицательный… — прохрипел я. — Он отрицательный персонаж…

— Допустим, — согласился майор. — Но давайте сравним. Давайте посмотрим, как вы описываете кошек… Рассказ «Пробуждение». Так… Вот он у вас запрокинул голову… Ага!.. «Что-то падало с огромной высоты многоэтажного дома — что-то маленькое, пушистое, живое…» Чувствуете разницу в отношении? И далее… «То ли она не удержалась на ледяной кромке крыши, то ли ее выбросил из окна лестничной площадки какой-то мерзавец…»

Пока он читал, я успел с судорожным вздохом скосить глаз в сторону полного синевы незарешеченного окна. Неужто все, а? Неужто допрыгались?..

Но тут цитата кончилась, и я поспешил отвести взгляд от синевы за окном. Майор смотрел на меня с усмешкой.

— И слово-то ведь какое выбрали!.. — посетовал он. — «Мерзавец». Надо же! Раз выбросил из окна кошку — значит, уже и мерзавец… — Майор вновь собрал кипу листов воедино и устремил на меня загадочно мерцающие серые глаза.

— Что вы от меня хотите?.. — сипло сказал я.

Нет, вру. Ничего я не сказал. Это надо было сойти с ума, чтобы задать подобный вопрос. На него ведь и ответить могли. Короче, все, на что я отважился, это оттянуть пальцами ворот свитера и произвести горлом некое вопросительное сипение.

— Я хочу всего-навсего дать вам добрый совет, — сухо сказал майор. — Прекращайте вы эту вашу кошачью пропаганду…

Сначала я подумал, что недослышал. Точнее — переслышал, что, впрочем, тоже неудивительно, если учесть мое состояние. Возможно, что слово «кошачью» майор не произносил вообще, возможно, оно само собой возникло в моем вконец замороченном мозгу. Не решаясь переспросить, я. сидел в предобморочной тишине, как сейчас помню, держа руки на коленях. На глубокий внешний вырез окна вспорхнул воробей, повертелся, потом скосил глаз в кабинет — и, истерически чирикнув, опрометью ушел в синеву. Майор неспешно выравнивал кипу машинописных листов. Приведя ее в идеальный порядок, полюбовался — и спрятал в стол. Потом снова поднял голову.

— Скажите… — мягко осведомился он. — А вот эта ваша юмореска про котов… Она что, полностью соответствует действительности?

— Это… насчет моего морального облика? — спросил я в тоске.

— Нет-нет. Я о количестве животных. Неужели и впрямь шесть штук за два года?..

— Н-ну… около того…

— А собачку завести желания не возникало?

— У нас квартира на шестом этаже… — виновато ответил я. — Да и выгуливать некогда…

Майор сочувственно покивал.

— Скажите, — снова заехал он издалека, — а вы никогда не задавали себе такой вопрос: почему это русские люди в большинстве своем любят собак больше, чем кошек?

— Советские, — машинально поправил я. (Ну не придурок, а?)

— Что?

— Советские, — повторил я, поскольку деваться уже было/докуда. Слово, знаете ли, не воробей. Воробью — что? Чирикнул — ив синеву… Я запоздало ужаснулся и принялся выпутываться — Понимаете, до революции дело обстояло несколько иначе… Русский мужик считал собаку нечистым животным и в избу не пускал. А вот кошка жила в избе… Я ничего не придумываю — так в словаре Даля…

Майор посмотрел на меня благосклонно.

— Да, — сказал он. — Я оговорился умышленно… То есть история вопроса вам знакома?

— Какого вопроса?.. — переспросил я, холодея.

— Ну, не скромничайте, Евгений Юрьевич, не скромничайте. — Майор прищурился и процитировал — на этот раз наизусть: — «Покажите мне хоть одного человека, который умер бы на могиле своей собаки…»

И вот тут я, братцы вы мои, окоченел. Фразу эту я придумал и занес в записную книжку всего две недели назад. Идиоты! Боже, какие мы идиоты!.. Надо же — литературу прячем… Да куда ты и что от них спрячешь! Насквозь видят…

— Вы что же, думаете, только тот писатель выполняет социальный заказ, кто воспевает строительство БАМа? — Майор усмехнулся и, как мне показалось, зловеще. — Не-ет… Тут все, поверьте, куда сложнее и тоньше!.. А ну-ка вспомните: когда вы услышали в первый раз, что собака — друг человека?

— Н-не помню… В первом классе, наверное…

— Вот видите! Вы это знали еще в первом классе. Собака — верный, преданный друг. Кошка — предатель. А человек, не любящий собак… Кстати, кто у нас в стране прежде всего не любит собак?

— Не знаю, — тупо отозвался я. По хребту ползли мурашки.

Майор крякнул и взглянул с упреком. Видимо, ждал большей сообразительности.

— Те, кто сидел в лагерях, — явно испытывая за меня неловкость, пояснил он. — Ну и шпионы, разумеется… Как только о каком-нибудь персонаже становится известно, что он боится собак, читатель тут же настораживается. Он чувствует нутром, что перед ним потенциальный враг… И чтобы выработать у народа такой стереотип, потребовались многие годы и жертвы… Вспомните «Золотой ключик»! Ведь Алексей Толстой написал эту сказочку отнюдь не для собственного удовольствия. К вашему сведению, это был социальный заказ на уровне ЦК партии: противопоставить образ положительного пуделя Артемона отрицательному коту Базилио.

— Да но… Там же еще у него полицейские бульдоги… — робко заикнулся я, малость приходя в себя. Или наоборот. Не знаю.

— Верно, — сказал майор. — Бульдоги. Именно бульдоги. Есть у них в мордах что-то кошачье, вы не находите?.. Или взять того же Булгакова! Вы, видимо, полагаете, что роман «Мастер и Маргарита» так долго запрещали публиковать, потому что там действуют Иешуа и Воланд? Нет. Не печатали, потому что Бегемот! Кот Бегемот… Представь его нам Михаил Афанасьевич в образе пса — и никаких бы проблем не возникло.

— То есть как это? — позволил я себе возмутиться. — А остальное? Там же сатиры полно…

— А остального бы не было, — отечески ласково объяснил майор. — Остальное Булгаков как истинный художник просто вынужден был бы переделать… Кто-то из великих (Рембрант, если не ошибаюсь) сказал однажды: «Если я изменю цвет шарфа, мне придется переписать всю картину». Вы улавливаете, вообще, о чем я говорю?

И я вновь потряс головой: то ли утвердительно, то ли не очень.

— Проще всего с мультфильмами, — задумчиво продолжал майор. — Творческие коллективы вообще легче контролировать, нежели авторов-одиночек… Если обратили внимание, все наши мультики только и делают, что прославляют собак и очерняют кошек. «Голубой щенок» смотрели? Снят по нашим разработкам. Вот только с цветом главного героя перемудрили…

— А «Кот в сапогах»?

Майор несколько опечалился и со вздохом развел руками.

— Классикам мы не указ, — с сожалением признал он.

— То есть вы нам предлагаете… — Договорить я так и не отважился. Да и что бы я стал договаривать?

— Я предлагаю вам понять… — Майор слегка повысил голос, — что простой советский человек по многим причинам отождествляет себя именно с собакой, а не с кошкой. Он знает свое место, он предан хозяину, готов самоотверженно за него умереть, готов всю жизнь просидеть на цепи…

«Не поддакивать! — стискивая зубы, мысленно твердил я себе. — Только не поддакивать! Лепит контру, а сам только и ждет, когда кивну…»

— Да вы расслабьтесь, — успокоил майор. — Вас никто не провоцирует.

Перекривив физию в диковатой улыбке, я сделал вид, что расслабился.

— Поговаривают, у вас нелады с издательством, рукопись вернули?.. — как бы между прочим осведомился он.

Ну вот… Кажется, предисловие кончилось «разговор пошел всерьез. С тупой обреченностью я ждал следующей

фразы.

— Тогда еще один совет… — с безмятежной улыбкой продолжал майор. — Будете задумывать следующую повесть — найдите там местечко для какой-нибудь^ знаете, симпатичной псины. Лохматой, беспородной… Причем чтобы не шавка была, а покрупней, посерьезней.», Уверен, у вас получится… Всего доброго. Привет супруге. Творческих вам успехов.

Нет, не желал бы я увидеть свою физиономию в тот момент. Тут представить-то пытаешься, и то неловко…

* * *

— Ну?.. Что?.. — с замиранием спросила жена.

Я рассказал. Она не поверила. И ее можно понять, история была и впрямь невероятна. Какие собаки? Какие кошки? Тут вон того и гляди в диссиденты запишут, а ему, видишь ли, псину подавай! Беспородную, но симпатичную..;

Поскольку версия о собственной невменяемости сильно меня обижала^ мы попробовали зайти с другого конца и заподозрили в тихом помешательстве самого майора. В словаре иностранных слов 1888 года издания нашелся даже-приличный случаю термин. «Галеомахия, греч. Преследование кошек из ненависти к ним». Но даже подкрепленная термином догадка эта выглядела весьма сомнительно, а дальнейшее развитие событий опровергло ее начисто. Насколько нам-известно, сероглазый майор еще лет семь благополучно «сидел на культуре» и был отправлен в отставку сразу после путча. А КГБ не та организация, чтобы семь лет держать в своих рядах тихо помешанного.

Гораздо логичнее было предположить, что тема разговора вообще не имела значения. Майор мог беседовать со мной о спичечных этикетках, о парусной оснастке испанских галеонов — о чем угодно. Важен был сам факт вызова. Пригласили, поболтали — да и отпустили на первый раз с миром. Иди, мол, и больше не греши…

Да, но грешить-то — хотелось. Ой как хотелось… Мы уже вошли во вкус писанины, а это, братцы вы мои, покруче наркомании. То есть имело смысл прикинуться глупенькими и, не поняв очевидного намека, принять совет майора буквально. Пес тебе нужен? Крупный? Лохматый?.. Сейчас сделаем.

И сделали. Честно сказать, повесть «Когда отступают ангелы» была нами написана исключительно ради положительного образа Мухтара. И вот тут-то и началось самое загадочное. Нижне-Волжское книжное издательство, столь лихо потопившее наш первый сборник, с удивительной расторопностью включило рукопись в план, хотя по составу (если, конечно, не считать нового произведения) она не слишком-то отличалась от предыдущей, с треском зарубленной.

Получалось, майор не шутил и не морочил мне голову. Мало того, спустя несколько лет мы чуть ли не с суеверным страхом обнаружили вдруг, что из всего нами написанного повесть «Когда отступают ангелы» — наиболее лояльное произведение. Слышались в нём твердая поступь рабочего класса, шелест алых знамен и бой курантов. А первым кирпичиком был именно образ лохматого симпатичного Мухтара.

Меня до сих пор тревожит эта загадка. Очень бы хотелось встретить майора и поговорить начистоту, но такая встреча, к сожалению, маловероятна. По слухам, он сейчас охраняет банк где-то в Иркутске, а нынешних виртуозов щита и меча лучше ни о чем не спрашивать. Секреты предшественников, насколько я понимаю, утрачены ими напрочь.

И вот еще что непонятно: если наша госбезопасность и впрямь работала на таком уровне, что и Фрейду не снился, то как же это они, гады, Родину-то проспали, а?

Антон МАКУНИ

Вечный двигатель

Учреждение. По коридору идет человек, смотрит на таблички на дверях, в руках у него толстая папка. Видит нужную дверь, на ней табличка «Комитет по изобретениям», стучит в дверь, входит. В кабинете за столом Чиновник.

Чиновник. Изобрели?

Изобретатель кивает.

Чиновник. А что изобрели?

Изобретатель кладет перед ним папку, на ней крупно: «Вечный двигатель».

Чиновник. И что, действительно работает?

Изобретатель горячо кивает. Пытается что-то объяснить, показывает фигуры в воздухе, пытается показать какие-то формулы (или достает из-за пазухи некий приборчик).

Чиновник поднимает руки перед собой, вертит головой, со словами «Нет, нет, этого у нас и так полно!» отодвигает папку от себя.

Обескураженный Изобретатель забирает папку и уходит.

…Через некоторое время. То же учреждение, та же дверь, Изобретатель снова с толстой папкой стучит, входит. За столом тот же Чиновник. Изобретатель подходит к столу, кладет перед ним папку, на ней крупно «Вечный двигатель-2» Чиновник снова машет руками, отрицательно качает головой, отодвигает папку. Изобретатель уходит.

…Через некоторое время сцена повторяется, на этот раз Изобретатель принес толстенную папку, на которой написано «Вечный двигатель-3». Чиновник снова отказывает, но на прощанье говорит: «Вы все что-то не то изобретаете! Вы бы изобрели что-нибудь ценное практически, ну, вот, хотя бы что-то ценное, например, для нашего учреждения!» Изобретатель ничего не отвечает, понуро идет со своей папкой к двери.

…Через некоторое время снова стучит в дверь того же Чиновника. Входит. В руках у него тонюсенькая папочка. Подходит к столу Чиновника. Кладет папку перед ним (в кадре не видно, что на ней написано). Чиновник берет папку в руки, читает надпись, потом резко вскакивает, кричит: «Вот! Нкконец, батенька!.. Вот это нам очень-очень нужно! И не только нам — всем учреждениям нашей великой страны!» Выскакивает из-за стола, бросается с поцелуями к Изобретателю!» (Камера крупно показывает оставленную на столе папку — на ней жирная надпись «ВЕЧНЫЙ ТОРМОЗ».)

На рыбалку! (дневник рыболова)

*

Сегодня собирался на рыбалку: купил опарышей, накопал больших жирных червей, наловил мух. Пока я налаживал удочки, наживка расползлась и разлетелась по всей квартире. Жена сказала, чтобы я скорее ехал на рыбалку. И желательно больше не возвращался.

*

Приехали с другом на лесную речку, закинули удочки. У меня клюнуло что-то большое. Вытащить не смог, пришлось прыгать в воду. Оказалось — мореный дуб. С помощью друга и случайного бульдозера вытащили дуб. Выпили водки за удачный экземпляр. Дуб продали мебельщикам. На вырученные деньги купили осетрины. Жена результатами рыбалки довольна.

*

Поехали на озеро Соленое. Клевала исключительно вобла. Хорошо, что догадались взять с собой пива. Конечно, помимо водки. Нарыбачились до поросячьего визга. Рыбы на рынке не было, пришлось покупать свинину. Жена не ругалась, только намекнула, что свинину потерпит, а вот продавщицу из мясного отдела нет.

*

Ловили в заброшенном карьере. Клевало неплохо. Осталось только понять, кто забросил в этот заброшенный карьер столько железа? Выловили три тонны. Сдали в металлолом. Купили на рынке живых байкальских омулей. Жена была довольна, но поинтересовалась, как мы умудрились за один день слетать на Байкал, порыбачить и вернуться обратно?

*

Собрались с другом на рыбалку, но пошел сильный дождь. Пришлось рыбачить у друга в соседнем подъезде. Подцепили продавщицу из мясного отдела. С подругой. Порыбачили классно! Жена с трудом поверила, что филе трески хорошо клюет на губную помаду.

*

Жена требует взять ее на рыбалку, продемонстрировать, как клюет рыба на губную помаду. Ума не приложу, куда ее везти.

*

Нашел выход из положения. Вывез жену порыбачить в ювелирный магазин. Порыбачили в ювелирном. Потом в обувном. Потом в магазине шуб. Про помаду жена сразу забыла. А мне теперь придется надолго забыть о покупке новых снастей и резиновой лодки, не говоря уже о давней мечте — собственной машине.

*

Проснулся рано утром — хотел рвануть на рыбалку. Потом передумал — пойду лучше на рынок, куплю свежей рыбы. И ехать никуда не надо, и жена психовать не будет. А к Продавщице из мясного отдела я и без рыбалки как-нибудь выберусь. Мне, опытному рыбаку, не привыкать…

Трудный эпизод

Съемки фильма о 1917-м подходили к концу. Осталось снять всего один эпизод. Режиссер Коньков горячо объяснял одетому в реквизитную матросскую форму актеру Андрею Пухову:

— Вы, Андрей, революционный матрос. Вы возмущены вопиющей несправедливостью, царящей вокруг. Эксплуатацией, взяточничеством, коррупцией царских чиновников, цены беспрерывно растут, инфляция… Вас душит гнев и ненависть. И вы кричите: «Сволочи! Кровопийцы! Замучили! Сколько можно терпеть?!», хватаете винтовку, стреляете вверх. Далее пойдут кадры штурма Зимнего дворца. Понятно?

— Понятно, — уныло ответил Пухов.

— Приготовились! Мотор! — скомандовал режиссер.

Пухов, сгорбившись, вышел на середину съемочной площадки, вяло потоптался на месте, нехотя тряхнул винтовкой, и пробубнил:

— Сволочи… Кровопийцы…

— Стоп-стоп-стоп! — прервал съемочный процесс Коньков. — Не верю! Совсем не верю! Что вы играете? Вы же — матрос! Революционный! Где ненависть в глазах? Где возмущение, рвущееся из груди? Давайте по новой! Приготовились… Дубль два. Мотор!

Пухов снова вышел на середину площадки и, с трудом сдерживая зевоту, начал: «Своло…»

— Стоп! — закричал режиссер. — Андрей! Ну как вам объяснить? Вы же не матрос! Вы… барышня какая-то! Где порыв? Где возмущение? Где ненависть? Вы должны показать, как вас достали! До-ста-ли! Понимаете? Давайте третий дубль. Мотор!

Но и третий дубль не удался.

— Сволочи… Кровопийцы… — промямлил Пухов и… уронил винтовку.

— Все! Хватит! Перерыв! — заорал побагровевший режиссер Коньков и, чтобы хоть немного отвлечься от не дающегося эпизода, пультом включил стоящий у стены телевизор. Там шли последние известия. Члены съемочной группы разбрелись по углам, кто-то достал термос, кто-то закурил, кто-то говорил по мобильному телефону. Актер Пухов положил винтовку на пол, присел рядом с ней и закрыл глаза.

— Тарифы на электроэнергию скоро вырастут вдвое, — бодро объявил теледиктор.

Услышав это, Пухов открыл глаза.

— Цены на бензин и не думают опускаться, — пророкотал телеведущий. — В следующем году их рост составит…

Пухов приподнялся и вперился в экран.

— Не отстает и телефонная сеть, — лучезарно улыбнулся с экрана телеведущий. — Оплата услуг связи возрастет…

Пухов вскочил.

— Пассажирские перевозки убыточны, — тем временем сообщил диктор. — Поэтому МПС планирует поднять цены на билеты уже со следующего…

— Сволочи! Гады! Кровопийцы! Угнетатели трудового Народа! — схватив винтовку, и потрясая ей, зарычал Пухов. — Всех перестреляю! Сколько можно терпеть!!!

Громыхнул выстрел, второй, третий…

— Снимай! Снимай!!! — со всей силы толкая стоящего рядом с ним оператора, прохрипев режиссер.

Тот суетливо бросился к камере, схватил ее, но в эту се-цунду новости закончились. Актер обмяк и устало опустился да пол.

— Снял? Успел? — подскочив к оператору, с надеждой спросил Коньков.

— Нет, Юрий Васильевич, не успел, камера заела… — развел руками тот.

— Что же ты сделал? Такой дубль запорол!!! Как мы теперь этот эпизод снимем?!! — схватился за голову Коньков.

Оператор секунду подумал, потом вдруг улыбнулся и сказал:

— Не волнуйтесь, Юрий Васильевич, обязательно снимем! Следующий выпуск новостей ровно через пять минут…

Всухую! (записки Вратаря)

*

Сегодня наконец понял, как тяжело стоять на воротах. Посидел. Полежал. Снова посидел. Опять полежал… Проиграли 0:3… Всю ночь читал Сенеку, пытаясь понять причину

проигрыша, так и не вычитав, уснул.

*

Наконец-то отстоял «на ноль» — премиальные за последнюю игру составили 00 руб. 00 копеек. Обещали обнулить и зарплату. Совсем обнулились! А пропустил-то всего 5 голов, правда, наши почему-то не забили ни одного. Всю ночь читал

Аристотеля, но причины поражения так не вычитал, уснул.

*

В сегодняшнем матче наконец сыграли всухую! Бутылки из-под сухого, правда, не приняли ни в одном приемном пункте. Говорят, нет тары. Совести у них нет, а не тары! А у меня совесть есть, несмотря на то, что пропустил всего 7 голов! А наши опять почему-то не забили ни одного. Всю ночь читал Чернышевского, пытаясь понять, кто виноват, что не приняли бутылки, и что с ними теперь делать? Ответа так и не нашел, уснул.

*

В последней игре соперники раз 20 попадали в штанги! Здорово! На следующую игру поставлю возле ворот не три штанги, а штук 30! Только бы донести их все из центра тяжелой атлетики, ведь каждая штанга весит килограмм 200…

А что то делать? Чем больше штанг, тем меньше голов. А их соперники забили аж 10… Всю ночь читал Гете, пытаясь сообразить, почему мы опять проиграли, но снова ответа не нашел.

*

В сегодняшнем матче судья показал мне красную карточку, объяснив это затяжкой мною времени. А потом втихаря сунул ее мне. На карточке оказалось 5000 долларов. Судя по тому, что судья назначил в наши ворота 5 пенальти, а я не взял ни одного, понятно, что судью подкупили. Возможно, подкупили и меня, но целая ночь чтения трудов Конфуция так мне и не дала ответа на этот щекотливый вопрос. Уснул с книгой на груди.

*

В последнем матче соперники ударили по моим воротам восемь раз. А мои защитники в ответ ударили ровно 20… По их ногам. Удалили с поля всего, слава богу, трех моих защитников, остальные получили желтые карточки. В результате мы проиграли только лишь 0:1. Счастье!!! Всю ночь пытался объяснить при помощи Софокла такой счастливый результат, но ответа так и не нашел, уснул.

*

Сегодня были сборы. С каждого из нас собрали по 100 тысяч. На дни рождения президента клуба, его жены, сыновей, дочери, собаки, кошки, хомячка, бурундучка и рыбок. Рыбки на радостях обожрались и сдохли. Президент, к сожалению, их примеру не последовал. Жалко! Ночь посвятил чтению трудов академика Павлова, пытаясь понять, почему выжил собака-президент, но ответа так и не обнаружил, уснул.

*

Сегодня был не в форме, поэтому пропустил кучу голов. Сколько — не скажу, это коммерческая тайна из платежной ведомости по моей зарплате. Куда эта чертова форма задевалась, ума не приложу? Пришлось играть в папиных подштанниках и мамином бюстгальтере. Мои защитники меня не узнавали, убегали от ворот, как черт от ладана, а вот нападающие соперника почему-то нет. Всю ночь читал Омара Хайяма, пытаясь понять, куда подевалась форма. Ответа так и не нашел, уснул.

*

Сегодня меня выгнали из команды, сказав, что я не вратарь, а «дырка». Странно, моя фамилия совсем не Дырка! И даже мамина девичья совсем другая. За что меня так, не пойму… Мучает вопрос: «Быть или не быть мне теперь вратарем?» Надо будет на ночь почитать Шекспира, возможно, найду ответ у него… (на этом записи обрываются)

Валерий МАЛЬЧЕВ

Любовь и ненависть

Ох, мужики, какие вы все-таки хамы! Просто животные какие-то бессердечные. Вот Серега, например. Проехал мимо и даже не поцеловал. А ведь сколько хорошего между нами было! Колька, кстати, тоже еще тот гусь. Смотрит куда-то в сторону, как будто ничего особенного не произошло. И Петька Скворцов туда же. Хоть бы обнял по-дружески, так нет же, состроил деревянную морду и быстренько так мимо меня, якобы вообще со мной незнаком. А люди-то смотрят, все видят, смеются, наверно, прямо сквозь землю от стыда провалиться можно.

Ладно. Ничего. Переживем. Пожалеете еще. Я с вами тоже теперь никогда целоваться не буду. Не прощу такого свинства.

Алексей Сухарько зло сплюнул на лед, покрепче обхватил клюшку и, заломив крутой вираж, покатился к скамейке запасных. На табло красовался счет 1:0 и фамилия Алексея.

Не любили его в команде. Хоккейный матч продолжался.

Русские народные обычаи

Когда россиянин получает письмо, он по традиции танцует перед почтальоном. А когда приходит письмо по электронной почте, он делает то же самое, только перед компьютером и сунув два пальца в розетку.

Белоснежное платье на русской свадьбе — символ чистоты и непорочности невесты. Если же невеста в предсвадебный период пережила целую череду бурных романов, то она в день свадьбы наряжается в тельняшку.

Хлебом-солью встречают на Руси гостей. А в некоторых местах, особенно в таежной глуши, в рацион гостей включают еще и воду.

Многие в России уже забыли, что означает старинное слово «посошок». Но при этом выпить на него, покидая застолье, не забывает никто.

На Руси очень распространен обычай крещенских гаданий. Незамужние девушки ночью садятся перед зеркалом, ставят вокруг него свечки и гадают: на сколько пунктов поднимется завтра индекс Доу-Джонса или котировки на рынке недвижимости.

Любима и почитаема в нашей стране русская баня. Народный обычай предписывает: укради, но после бани выпей!

А баню у нас любят все — от дворника до депутата Государственной думы.

Меняются времена — меняются и обычаи. Если раньше, уезжая на чужбину, с собой брали горсть родной земли, то сейчас многие берут на память морской танкер родной нефти или пару миллиардов родных американских долларов.

Издревле русские люди обожали ярмарки с ее колоритными купцами, дрессированными медведями и скоморохами. Обычай не умер. Правда, сейчас на ярмарке (базаре, оптовом рынке) роль колоритных купцов играют азербайджанцы, роль дрессированных медведей — продавцы с Украины, а скоморохами выступают сами русские люди.

Андрей МУРАЙ

Сочинение

Ирина Игоревна сидела в позе необязывающей, вольготной, закинув одну стройную ногу на другую. Не менее стройную. Молодая ухоженная женщина сосредоточенно подпиливала ногти на левой руке. Ногти в подпиливании не нуждались, форма их и так была идеальной, но кроме подпиливания заняться было нечем. Чего не скажешь об ученицах специальной гимназии с раздельным обучением. Они бойко писали. На доске каллиграфическим почерком прогрессивно мыслящей учительницы была выписана тема сочинения:

МОЙ ПЕРВЫЙ ОРГАЗМ

Ирина Игоревна, закончив с левой рукой, принялась было за правую, но, прикрыв рот ладонью, зевнула и бросила взгляд на доску. Хотела припомнить, как это было у нее, сосредоточилась, припоминая, но тщетно… За частоколом детородных органов того, самого "первого, было уже не разглядеть. А вот девочки еще помнили…

На первой парте в правом ряду сидела в гордом одиночестве профессорская внучка Виктория Вербина: «…и очень повезло с первым сексуальным партнером. Виталий Борисович, старинный приятель моего дедушки, был опытен и методичен. Во время долгого петтинга он безошибочно определил мои эрогенные зоны, энергично их возбудил, в пример многим молодым людям не поленился сделать куннилингус, и сам половой акт провел задорно, на хорошей для своей возрастной категории амплитуде. Я до сих пор благодарна моему первому мужчине, благодаря его умению и опыту мой первый оргазм получился обширным, долгим и содружественным…»

Сразу за Викторией, низко склонившись за партой, писала Светлана Бегунцова, спортсменка, гордость гимназии: «…а случилось все из-за моей дурацкой тяги к чемпионам. Этот марафонец стоял на верхней ступеньке пьедестала. Ответственный дядька повесил ему медаль, я — вручила букет ну и улыбнулась, как дура. Потом ко мне подошел мужик в спортивном костюме, представился тренером и сказал, что Марафонец хочет послушать со мной музыку, а поскольку золотую медаль он уже получил, то пусть этот кобель слушает музыку, сколько хочет, хоть совсем заслушается. Не знаю, почему я согласилась. Да я и не соглашалась вовсе. Просто тренер подвел меня к марафонцу, мы сели в «Жигули» и поехали. Жил марафонец в однокомнатной квартире. Я думала, что он сразу музыку включит, а он сразу полез меня целовать и раздел. Ну, потом… больно, конечно, но не это самое плохое… Он оказался марафонцем во всем, никак не мог финишировать, пилит и пилит, пилит и пилит, просто ужас какой-то. А самое обидное, что я, идиотка, думала, что так оно и надо… Где-то к исходу часа случился оргазм. Исключительно благодаря трению. Так, наверное, первобытные люди добывали огонь…»

Темноволосая миловидная Галина Воронцова писала быстро, поминутно поправляя непослушную челку: «…вот из-за нее, Зинки, это и случилось. Каждый вечер, на ночь глядя, она звонила-трезвонила и лапшу вешала про то, как с мужи-, ком женатым встречается, и про то, как у них все хорошо, и как он скоро от жены уйдет и повезет ее в дальние страны к далеким берегам… Потом, конечно, выяснилось, что мужика того в природе не было. Она его выдумала. Ей бы, подлюке, романы писать, до чего врала красочно! Вбила она мне в башку этого мужика, все время я думала: «Надо же, Зинка-страшилка, чего вытворяет, а у меня, как отец говорит, ни в одном глазу… Лежала я с такими настроениями на диване. Время летнее, жаркое. Отец — на даче, мать на рынок ушла. Тут и заявился этот водопроводчик. Встретила я его, в чем была. А была в халатике. Под халатом что-то было, или не было… Уже не вспомнить. Водопроводчик распахнул дверь на кухню и осмотрел раковину: «Э-э-э, в этой дырке я ковыряться не буду!» Потом подошел ко мне, распахнул халат: «О-о-о! А вот ты мне нравишься!» Он поднял меня на руки и отнес в комнату, на тот диван, где я еще девочкой лежала… Быстро это все случилось. Так быстро, что не вспомнить, то ли это был гром, то ли это была молния… Но точно помню, когда пришла с рынка мамаша, и гром был, и молния… Никогда бы не подумала, что водопроводчики так быстро бегают…»

Худощавая и бледная Евдокия Стяжкина, дочь известного музыканта, писала, насвистывая Глюка: «…и это был мой последний опыт. «Хватит, Дуня! — сказала я себе. — Любовь это мелодия. А какая может быть мелодия с этими потными, гнутыми, как скрипичный ключ, похотливыми юнцами?..» Я выпросила у матери деньги, купила вибратор и назвала его Васей. С ним-то мне и удалось испытать мой первый оргазм…»

Клаву Темноземцеву, девочку из трудной семьи, мать еле упросила принять в новомодную гимназию. Клава писала старательно, пытаясь не отстать от своих более продвинутых одноклассниц: «…а когда мы с Машкой зашли, там уже было накурено и темно очень. Они все пили из стаканов, а один, лохматый, на гитаре орал. Мы с Машкой в уголку сели и сидим. Лохматый меня увидел, отложил гитару и что-то понюхал. Потом два раза чихнул и сказал: «Надо подвигаться». Подошел ко мне, взял за руку и повел в комнату рядом. Там ничего, кроме старой кушетки, не было. Лохматый обхватил меня, немного зарычал и стал на кушетку валить. Я тоже, как и он, зарычала немного и тоже его стала валит. Мы сначала на кушетку упали, а потом на пол. У меня даже голова немного закружилась. На полу лохматый стал на меня наскакивать, раз наскочил, второй… Потом обмяк как-то и говорит: «Я все… А ты?» Когда мы вернулись, я Машке сразу рассказала, как голова у меня кружилась. Машка говорит: «Это оргазм. Даже, Клава, не сумлевайся, оргазм натуральный…»

В центре класса величественно расположилась победительница многих олимпиад для школьников, основательная Анастасия Полистыркина: «…и был он настолько слаб, что я до сих пор сомневаюсь — а был ли он? То ли был, то ли не был. Как хорошо, что теперь это далеко в прошлом. Теперь, когда я освоила всю Камасутру, знаю о правильном течении энергий Инь-Ян, подолгу практикую тантру, культивирую целую гамму ощущений в С-точке, мои оргазмы похожи на мощные водопады, и уж никак не походят на тот давний слабенький родничок, который робко появился и сразу же пропал…»

Рыжеволосая красавица Виолетта Вокалова, по всей видимости, уже кончала. Глаза ее сияли, щеки горели, ноздри раздувались: «Это было что незабываемое! Это было великолепно! Он то поднимал меня в ввысь, то бросал в пропасть, то поднимал, то бросал, то поднимал, то бросал… Какое чудо этот Вахтанг! Или это был Самвел?! А впрочем, какая разница. Главное, что это было что-то невероятное, что-то бесподобное!!!»

На последней парте сидела Дарья Смирнова. Скромница, отличница. Впервые Даша пряталась за спинами подруг, кусала губы и еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться. От стыда. Она была девственницей.

Демонстрация

В марте у нас погода хреновая. Даже хуже, чем в апреле. Хотя про апрель много хорошего тоже трудно сказать. Первое апреля выдалось холодным, ветреным, а тут еще эта дурацкая демонстрация. Я несу портрет Гоголя. Вокруг мелькают портреты других сатириков: Зощенко, Аверченко, Бухова, Ласкина. Две близняшки несут Ильфа и Петрова. Дуры не надели перчаток, руки у них красные, но несут. Какой-то идиот пытался рассказать анекдот, так его чуть не убили. У многих работа такая — вычитывать анекдоты. У меня тоже такая работа. Я оцениваю анекдоты по пятибалльной системе. Люди более высокой квалификации оценивают по десятибалльной. Они выставляют девятки и десятки, а я — четверки и пятерки. Считается, что плохим анекдот быть не может. Может быть только хорошим и отличным. Мы выходим на центральную площадь, повсюду знакомые до боли плакаты и транспаранты.

СМЕШНОГО БОЯТЬСЯ — ПРАВДЫ НЕ ЛЮБИТЬ!

Тургенев

СМЕХОМ ИСПРАВЛЯЮТ НРАВЫ!

Бальзак

СМЕХ — СОЛНЦЕ: ОНО ПРОГОНЯЕТ ЗИМУ С ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ЛИЦА!

Гюго

ДА ЗДРАВСТВУЕТ СМЕХ— ЦЕЛИТЕЛЬ И ЧАРОДЕЙ!

Про «целителя» и «чародея» не подписано, все и так знают, что эти слова принадлежат нашему главному хохмачу. Вот он — на трибуне. Рядом его соратники по смешному делу. Мордатый дядька кричит надорванным голосом: «Пусть громче звучит смех — основа нашего здоровья!» — «Ха-ха-ха», — заученно отвечаем мы. «Шутить всегда — шутить везде!» — доносится из матюгальника. «Ура!» — кричит толпа, но нестройно, без настроения. Какое, к черту настроение, если все это печенках сидит…

Наконец мы проходим площадь, и люди быстро рассеиваются. Я со всех ног переулками бегу домой. Дома тепло и можно погрустить сколько угодно. Не то что на работе. Там могут спросить: «Почему у тебя такая рожа траурная? Тебе наши анекдоты не нравятся?» Дома в книгах я нашел еще отцом отчеркнутые слова: «Когда гоняются за остроумием, ловят порой лишь глупость», «В остроумии, как и в игре, нужно уметь вовремя остановиться,», «Выставить в смешном свете то, что не подлежит осмеянию, — в каком-то смысле все равно что обратить добро во зло». В нынешних книгах таких слов нет. Сомневаться нельзя. Смех — единственное, что не подлежит осмеянию.

Кажется, я все-таки простыл. Зато заработал два отгула: один за явку, другой — за Гоголя.

Кунсткамера

— А я думал, ты меня в музей заведешь.

— В музей? Зачем в музей? В музее скучно. А тут весело.

Мимо нас, высоко подняв поднос и старательно передвигая нижние конечности, прошел восьминогий официант.

— Смотри, — зашептал я. — Восьминогий!

— Ну и что, — отозвался приятель. — Какой тебе вред от этих ног? Вот тут ловкач о десяти руках работал. Шестью обслуживал, а четырьмя — по карманам шарил! А восемь ног — ерунда. У сороконожки ног поболее будет, ты же не удивляешься.

Рядом с нами, как из-под земли, возник двухголовый парниша с блокнотом в руках. Рук, на счастье, было две.

— Привет, орел российский, — хмуро процедил приятель.

— Рад вас видеть, — сказала правая голова.

— Чего пожелаете? — продолжила было левая.

— А вот ты заткнись и весь вечер молчи, — резко обрубил ее приятель. — В прошлый раз такую рыбешку присоветовала… я полночи в сортире просидел.

— Да у нас, бывает, поставщики, — начала было правая.

— Ладно, не заступайся, — оборвал приятель. — Тащи по-быстрому закусочки, все как обычно, но, как говорится, в двух экземплярах, ну и водочку. Причем за водку ты мне ответишь головой. И не этим безмозглым отростком (приятель кивнул на левую), а своей головой, Я еще помню, как ваш гермафродит, как его… Иван-да-Марья, такой фальцой потчевал… Зеленел народ, как ваша жаба-повариха. Все, лети!

Официант исчез так же, как и появился.

— Сурово я с ним, а? — спросил приятель, — А что делать? Иначе обжулит в момент. А ты чего бледный? Кури спокойно, не озирайся. Ничего тут интересного нет. Баба-кенгуру в другой смене. Шкодно так прыгает, а мелочь в сумку кидает — одним махом. Раз — и стол чистый. Карлик с подносом на голове тоже в той смене. Ты что бледный-то? Может, тебе «Беломор» не курить? А, вот кого я забыл. Смотри, сиамские близнецы. Чем срослись — не поверишь. Боком ходят. Да, имей в виду, — понизил голос приятель, — тут при заведении имеется что-то вроде номеров. Такую девочку можно отчебучить! Стой! Ты куда?! Стой, ду…

Я уже не услышал, кем он меня обозвал, Дубиной или дураком. Быстро мимо утконосого гардеробщика, быстро мимо швейцара с крыльями, к троллейбусу, к нормальному железному троллейбусу…

Евгений ОБУХОВ

Старый Пигмалион

— Ну что уставился, глаза твои бесстыжие?!

Червяков оглянулся. В галерейном зале никого не было.

Охранник сидел поодаль в анфиладе, да и женский голос никак не мог принадлежать ему. Червяков хмыкнул и опять перевел взгляд на «Данаю», наслаждаясь живописью. И тут же услышал:

— Охальник! Обратно вытаращился?! Ты что, бабу голую никогда не видел?

— Вы-и… дел…

— Ну и чего ж тогда?

Ему почудилось, что Даная возлегла чуть поудобнее:

— Ишь, вперился… Понравилась, что ль?

— Дык, а как же… — Червяков попытался улыбнуться. — Конечно, понравилась. Мировой шедевр, и все такое трали-вали… И вообще, я же деньги заплатил!

— Дать бы тебе мокрыми подштанниками по морде! — возмечтала шарденовская Прачка с картины напротив и так повела плечом, что Червяков отпрянул, схватившись для равновесия за мраморную Венеру.

— Р-руки! Цапалки свои убери! — завизжала та. — Не лапай! А-а-а!

— А-а-а! — повторил Червяков басом.

Ева отняла у Змея яблоко и запулила в Червякова. Прикрыв ладонью занывшее ребро, он побежал.

— Ишь, любитель! Деньги он заплатил! Знаем мы, за что ты заплатил — глазюки бесстыжие так и шарят, так по нам и ша-а-а…

Голоса остались далеко позади. Червяков остановился и прочитал табличку «Зал советского искусства». Прямо перед ним подпирал стену портрет три на четыре, представлявший дважды мать-героиню Василису Изамангельдовну Приходько в окружении детей и пионероз. Героиня полотна посмотрела на Червякова вдумчиво и страстно:

— Мужчина, можно тебя на минуточку? Подойди, чего спрошу-то…

Она томно вздохнула, грудь ее поднялась, и живописное полотно в середке затрещало.

Домчавшись до дома, Червяков без сожаления выбросил красивый и дорогой выставочный билет, заварил чай и нако-нец-то обмяк в кресле перед телевизором.

По экрану носились, извивались в постелях, стреляли, примеряли тампоны, изображали юмор и политическую мудрость, и просто криво улыбались всякие люди.

Но они казались Червякову абсолютно неживыми.

Это очень расслабляло и успокаивало.

Прямо на рояле…

Сэр Генри Брифинг, лорд Олвэйз, стоял на ровном и жестком, как двухдневная щетина светского щеголя, газоне и кормил лебедей.

— Джон, — не оглядываясь, позвал он. — Не забудьте перед самым отъездом загнать птиц в клетки и привяжите возле клеток собак, чтобы воры не утащили лебедей. А то в имении Сникерсов, пока они ездили на скачки, трех черных лебедей на Костре прямо возле имения…

— Да знаю, знаю я, Сэр… — проворчал слуга, заколачивая толстыми звонкими гвоздями парадный вход.

— Ложки, вилки спрятали, Джон?

— Да, сэр. Я подвесил большой мешок на заднюю стенку комода… Ну, помните — в третьей гостиной, старинный такой…

— Ох, чует мое сердце, найдут, Джон! Они проникают в дома и двигают всю мебель. Умные люди при отъезде закапывают серебро, алюминиевую посуду и медные краны из ванных в саду. Я бы лишал церковного причастия всех тех, кто прямо на границе нескольких имений открывает пункты по приему алюминия и других цветных металлов! Вот что, закопайте все металлическое в клумбе и сразу сверху посадите маргаритки, чтобы было незаметно.

— Придется доставать лопату.

— А где у нас лопата?

— В прошлый отъезд умыкнули весь инструмент. Так теперь новый я связал в охапку и подтянул на веревке, замаскировав в листве дуба.

— Очень хорошо, Джон, очень хорошо… Ну, не трогайте, раз уже спрятали. Найдите, чем раскопать землю. Картины задрапировали?

— Да, сэр. На всех рембрандтов и хальсов сверху налеплены дешевые бумажные репродукции…

— Прекрасно, Джон. Надеюсь, оставили на столе в гостиной бутылку клинского, хлеб и окорок?

— Разумеется, сэр. Только, знаете ли… — он замялся. — Клинское слишком дорого, чтобы оставлять его ворам. Я оставил бордо 1956 года с южного склона.

— Ну, хорошо, бордо так бордо.

— И записку, что в холодильниках, шкафах, сейфах и подвалах больше ничего нет. С нижайшей просьбой не ломать и не гадить. Я скатал все ковры с пола и скатерти со столов.

— Что, Джон?

— Осмелюсь доложить, в имении Ростиксов на прошлой неделе прямо на рояле…

Слуга наклонился и возмущенно зашептал лорду на ухо.

— О, боже! — воскликнул сэр Генри Брифинг. — Прямо на старинном стэйнвзйке?! Варвары! Ну, идите, Джон, подготовьте собак… Как же я не люблю выезжать в город!

Джон вернулся скоро и весьма сконфуженный:

— Сзр, собак нет. Соседи видели: пока мы тут разговаривали, их украли и увезли, чтобы сделать унты.

— Ч-черт! Черт возьми! — вскипел лорд Олвэйз. — Как же мне это постоянное безобразие надоело! Продать бы все это обременительное имение и уехать куда-нибудь… Да вон хоть в далекую Россию, где, как пишут в газетах, миллионы людей счастливо живут на небольших угодьях в своих дачных домиках'

Девки

Набрать бы девок побольше… Нет, «побольше» — это мало.

Набрать совсем много девок! Вот! И поехать с ними в баню.

Вы поймите меня правильно: просто до бани на автобусе с ними я и так каждый день в спрессованном состоянии. У нас предприятие выходит углом на остановку, где на табличке как раз написано «Баня». Так вот, утром втиснешься в эту парилку под названием «маршрут № 7» — мало не покажется. Некоторые после поездки вместо офиса сразу в декрет уходят. (Это у нас на маршруте шутка такая.)

А хочется серьезного. Чтобы в баню, именно внутрь, значит. Вот они там, значит, раздеваются все. Много их! И группируются в помывочном. Тугой шум воды… Пар завораживающе-прозрачный… Розовые коленки, и все такое розовое…

И тут вхожу я. Конечно, визги для проформы. Разумеется, все, как одна, горящие взгляды на меня… И легкий смех, конечно… Нет, ну не «смех же смех» — мужик, он все-таки любой все равно мужик. А дальше, как попривыкнут, и хихикать перестанут — тако-ое с ними начать!.. Ых-ты!

Только две вещи не забыть. Во-первых, договориться сперва, чтобы, значит, не неожиданно для них. И во-вторых, из помывочного заранее все шайки и ковши убрать куда подальше.

А то я в прошлую субботу без договоренности… А их там, девок-то, много собралось. Нет, «много» — это не то. Уйма их там набралась, больше, чем в автобусе. И все — с шайками…

Теперь вот нас в третьей палате уже пять мужиков. Лежим, мечтаем. Об одной мечте я вот в вышеизложенном рассказал. А другая мечта тоже общая. Хотим выписаться и отыскать того архитектора, который коридоры в бане так спроектировал, что ни черта не разберешь, в какую дверь из мужской раздевалки именно в мужскую парилку входить надо.

Тлим и грозим (ироническая проза)

1

Во второй раз Матвея Ивановича Венчальникова забрали в психушку прямо с центральной площади.

Испокон века дело с этой треугольной градообразующей единицей обстояло так. С одной стороны ее ограничивало старое шоссе, на которое, как шашлык на шампур, был нанизан весь остальной райцентр. Сбоку торжественный плац упирался в ряд облупленных трибун и в заросший парк. А с третьей стороны широкий, выложенный серо-розовой плиткой клин отгораживало административное здание с флагом. Угол здания почти втыкался в шоссейный бордюр.

Когда-то внутри описанного периметра в полном соответствии с календарем праздничных и памятных дат проходили демонстрации, унылые из-за своей примелькавшейся яркости. Теперь людей в центр городка никто не сгонял, а если вдруг по случаю какого демторжества звали и агитировали, они не шли. Разве что сбивались к трибуне самые безответственные — за халявное пиво.

Поэтому на пустынной-то площади Венчальникова заприметили сразу. Секретарша первого зама присела на подоконник покурить, оглянулась на улицу и заприметила. Потом из распахнутых по случаю жары административных окон долго и со все возрастающей тревогой наблюдали, как Матвей Иванович на четвереньках пресмыкался по рядам квадратных плит.

Чуть виляя приподнятым задом, он внимательно оглядывал травку, пробившуюся в плиточных стыках. И, остановившись, наконец, скомандовал громким, хорошо поставленным голосом на всю гулкую в объятьях высоких домов площадь:

— К торжественному параду — товсь!

Тут же сам себе ответил:

— Есть, к параду товсь!

И бойко пополз дальше. Возле следующей плитки он замер, наклонил физиономию к самой поверхности и, взяв под козырек, отрапортовал:

— Товарищу Сталину — ура!

Преодолев по площади еще полметра, Матвей Иванович забеспокоился, заозирался. Но, наконец, разглядев что-то между хилыми травинками, опять резко взял под козырек, потеряв при этом равновесие и едва не уткнувшись носом и подбородком в камень:

— Товарищу и господину Ельцину, борцу и продолжателю — ура!

Районные власти не пожелали дальше любоваться на это безобразие. И, посовещавшись накоротке, задумали было сплавить Венчальникова в вытрезвитель. Но при повторном, более пристальном взгляде из окна их смутила чеканность фраз и четкость отдания чести. На сильно выпившего Венчальников не тянул даже в глазах щепетильных японцев,

предполагаемых в райцентре по причине модного братания городов.

И тогда зам. главы администрации позвонил главврачу.

2

В первый раз Матвея Ивановича Венчальникова забрали в психушку, когда он залег в зарослях лебеды и двухлетних лопухов на окраине города с духовым ружьем. Одноэтажная окраина не привлекала новых богатеев. Томными вечерами застоявшийся воздух наполнялся там деловитыми разговорами соседей-огородников, тарахтеньем дешевых автомобилей и выливающимися в открытые окна вздохами телесериалов. Утром и днем по старому асфальту бродили куры.

Матвей Иванович угнездился перед канавой на перекрестке. Оттуда хорошо просматривались две улицы.

Послюнив большой палец, он снаряжал пульку в винтовку, ерзал в бурьяне, прицеливаясь и выгадывая сектор обстрела, а потом бабахал по беспечным пернатым.

— Манкурты! — плотоядно бормотал при этом стрелок. _ Агенты ворья! Питекантропы недобитые!..

Особенно насторожило вызванных врачей и омоновцев то, что при задержании Венчальников сопротивления не оказал, на борьбу с птичьим гриппом не ссылался, а все пытался что-то втолковать сердитым конвоирам — возбужденно, слюняво, невнятно.

3

Вдохновению ж не прикажешь. Оно является как дефолт — бурно, внезапно и ярко.

В конце восьмидесятых на волне перестройки, обновления партии и внедрения трезвости нормой жизни ваятеля Венчальникова осенило. Новая и очень оригинальная идея состояла в том, чтобы создать образ В.И. Ленина. Но не просто так, а с тремя кепками.

Купленные на последние деньги полкузова глины не пропали зря. Ленин вышел замечательный, ростом 3 метра 15 сантиметров от постамента, обосновавшегося в глубине смотровой ямы, до балок перекрытия (выше не позволял потолок переделанного под мастерскую гаража). Одна кепка была у вождя на голове как знак простоты и пролетарскости, вторая — в вытянутой руке как весомый указатель направления светлого будущего, третья — выглядывала козырьком из кармана развевающегося на революционном ветру простенького пальто как доказательство нестяжательства и большевистской аскетичности.

Матвей Иванович так и объяснил чиновнику в город-скол? отделе культуры, куда обратился с предложением подарить трехметрового Ильича городу и украсить им клумбу перед входом в парк культуры и отдыха. Но видно чего-то знал о ближайшем будущем или чувствовал что-то в конце непростых восьмидесятых ушлый Свирид Петрович Владимиров, чиновник от культуры, в русле перестройки взяток не берущий. Да только вождь, выкрашенный серебрянкой, еще бы пятилетку назад пошедший здесь на ура, теперь не вызвал у босса культур-мультур прилива энтузиазма.

И отказать перед светлым образом Ленина он, истинный член бюро райкома, не имел права. Но и поспешно украшать город необычной фигурой Ильича, в принципе теряющего авторитет в рядах модных набирающих силу и наглость демократов, тоже остерегался. Свирид Петрович выбрал самый надежный путь. Он повел дарителя по кабинетам, всюду показывал, представлял и ставял в пример.

Но попутно попросил для соблюдения незначительных формальностей согласовать место установки монумента с архитектурным отделом и время установки с оргмассовым. Побывать во дворце культуры и заручиться участием в празднике открытия коллективов танцевального, хорового и духового оркестра. А заодно представить накладные и чеки о покупке полмашины глины, все документы на переоборудование гаража под мастерскую, где был сотворен шедевр, включая общий план земельного владения и справки бюро технической инвентаризации о соответствии постройки утвержденному первоначально плану, И в порядке поощрения самому договориться с вездесущей, насквозь прокуренной, джинсовой и не имеющей возраста корреспонденткой местной газеты Ритой Курановой. По поводу большого полностраничного репортажа о творчестве его же самого, скульптора Венчальникова, и об открытии означенного памятника.

Через месяц исхудавший и забывающий бриться Матвеи Иванович с помощью нанятого за две поллитры крана выдворил своего Ильича в палисадник. Там сфотографировал изваяние на память для личного архива и для Союза художников н, опасаясь неожиданных налогов, штрафов и новых проверок, шепнул никогда не трезвеющим мужикам оозле магазина парфюмерии, что внутри глиняного истукана, если его разбить, находится несколько десятков килограммов стальной первосортной арматуры.

К утру памятника В.И, Ленину на участке Матвея Ивановича Венчальникова не оказалось. А трудолюбивые следы на молодой майской траве обрывались на обочине шоссе.

Скульптор вздохнул свободно и на неделю приник к телеэкрану, где набирал обороты, кипение и бурление Первый съезд народных депутатов СССР, а бывший враг народа Бухарин удостоился пятичасового хвалебного сериала.

4

Когда на круглой московской площади скинули на асфальт величественного Железного Феликса, Матвей Иванович за обедом опечалился:

— Нехорошо это, исторически неправильно. Ладно, строй общественный меняй, но зачем же памятники ломать?!

Еще через неделю он сходил в парикмахерскую, чтобы постричься ежиком, потом сделал флюорографию и снял кардиограмму. Совершив, таким образом, все необходимые формальности перед новым творческим (в хорошем смысле этого слова) запоем, он сел на табуретку посреди кухни и заявил жене:

— Послушай, чего. День, ведь, как говорится, год кормит. Мне надо уйти в себя. Для народа и истории. То, что я в нынешние плодотворные месяцы не сотворю, в старости десятилетиями не наверстаешь.

Понятливая супруга всплеснула руками и нашарила в тумбочке валокардин, почуяв, что в обозримом будущем денег на новую стиральную машину не накопить и помощи по даче от благоверного не ждать. Но Матвей Иванович отнесся к семейному бюджету весьма щадяще. Учтя былое фиаско крупных форм, он переключился на малоемкие поясные портреты и отдельные головы на постаментах.

К властям решил больше не соваться. Осень ушла на изготовление головы Феликса Эдмундовича Дзержинского, которая оказалась неуловимо похожа и на голову Михаила Иваныча Калинина, да и почему-то на лик скандального писателя Симонова. В сумерках по первому снегу он погрузил изваяние на санки и отвез в городской сквер, где взгромоздил на давно пустующий кирпичный постамент от довоенной «Девушки с веслом». Новая скульптура простояла дней пять, после чего неустановленные пьяные россияне свалили ее на землю и ногами закатили на край сквера к ужастенному Лущихинскому оврагу. Куда и сбросили в грязь и коричневый бурьян, расколошматив в результате такой крамолы истукана о нагромождение тяжелых острых, железяк.

Узнав о происшествии, Венчальников попил водки. Немного, недели три, а затем вновь взялся за работу. Теперь он решил украшать родной город и приобщать земляков к прекрасному комплексно. К весне, когда по паркам сгребли в терриконовые кучи и сожгла прошлогоднюю листву вместе со всем зимним хламом, а стволы бодренько вымазали известью, у скульптора были готовы пять разных портретов. Места он высмотрел и приготовил заранее. Вывозил творенья на предательски скрипевшей тележке, бывшей некогда детской коляской, всю ночь. И утром город ахнул: бюсты розового цвета (запасов иной краски в заметно обветшавшем гараже не нашлось) обосновал а, и в сквере, и перед входом в парк культуры, и в самом парке, и непосредственно на треугольной центральной площади прямо под окнами кабинета Свирида Петровича Владимирова.

Неприятность приключилась днем. Точнее, не одна неприятность, а целая зловредная череда. Выспавшись и с удовольствием отобедав жениным борщом (а чтобы как-то обеспечить будущее семье и одержимому вдохновением безденежному ваятелю, супруга спешно продала родительский дом в деревне Лыткино), сытый Матвей Иванович отправился по точкам с ведром раствора. Он вознамерился зацементировать основания под всеми бюстами и головами, чтобы наверняка застраховаться от повторения Лущихинского овражного синдрома.

Но как раз во время работы над постаментом Иосифу Виссарионовичу на него напали четыре идущих с митинга хорошо одетых оголтелых тетки с трехцветными флагами. Обозвали красно-коричневым, истребовали ради свободы я демократии убрать глиняного душегуба и, получив в ответ от Венчальникова проповедь о необходимости сохранения в памяти народа всей исторической правды целиком, отлупили скульптора древками знамен.

Устав бороться за демократию, но пообещав возвратиться с бульдозером, фурии оставили место схватки. Вздрюченный Матвей Иванович переместился в парк к голове Никиты Сергеевича Хрущева. Здесь его уже поджидали несколько мордоворотов в черных рубахах. Внимательно изучив белобрысую внешность автора, и огорчившись отсутствием в ней цыганско-еврейских черт, парни все-таки ради профилактики умело наваляли Венчальникову по физиономии и по почкам, наказав на прощанье в тот же день убрать из общественного места ненавистный лепной портрет Егора Гайдара. Пытаясь подняться, упираясь в бордюр локтями и мельтеша каблуками по влажному газонному чернозему, скульптор попробовал объяснить ультрапатриотам, что перед ними вовсе не Гайдар, но дыхание еще не восстановилось, и объяснение не произошло.

Нужно ли говорить о том, что Матвей Иванович перепачканный землей, с разбитым носом, с оторванным рукавом отказался от просмотра и фундаментной доработки других изваянии. Но, доплетясь до центральной площади, он не мог не остановиться, чтобы передохнуть возле собственноручного мощного, будто вырастающего из бетонных плит, торса Петра Великого.

Тут-то его и повязал ОМОН, вызванный Свиридом Петровичем. Местный руководитель культуры до глубины души был возмущен как самоуправством доморощенного скульптора, так и его упорным нежеланием дать хоть какую-нибудь взятку. Все время экзекуции Свирид Петрович величаво провел у широкого окна второго этажа, скрестив руки на груди и сурово наморщив широкий лоб, плавно переходящий в блестящую лысину.

5

Выйдя из больницы, Матвей Иванович предстал перед земляками посвежевшим, приободренным. Только настороженность мелькала во взгляде чуть чаще обычного, да островок не сбриваемой соломенной щетины вокруг бородавки на левой щеке вдруг сделался седым.

Взяв пакет с лишней одеждой под мышку, Венчальников прогулялся по городу, но ни одного из установленных далекой уже весной творений на месте не обнаружил. Дома ждала жена, незамедлительно надувшаяся за то, что супруг не заметил сделанную накануне его выписки дорогую прическу с мелированием. А муж даже не выпил выставленный стопарик — он сидел, задумчиво играл желваками и профессионально разминал хлебный мякиш. Понятливая Верка оценила эту паузу не меньше, как в цену глыбы разорительно-черного гранита два на метр на полтора. Но в этот раз внезапно ошиблась.

Муж встал, ушел в Вовкину комнату, долго гремел там ящиками и игрушками, и вернулся за стол с пыльным, подаренным на восьмилетие сына, микроскопом. Пытаясь что-то объяснить напрягшейся жене, Матвей Иванович беззвучно поводил острым кадыком вверх-вниз, помотал в воздухе растопыренной пятерней.

Что, Мотя? — попыталась угадать она, сразу отмякнув и простив за проявленное невнимание к прическе.

Ты не думай! — гортанно изрек супруг и потряс микроскопом. — Они там возомнили все! А мы им покажем! — О, господи твоя воля! — заранее испугалась Вера и села

— Их мало, а нас много! Мы добром и искусством растлим их проклятую идеологию! Я предупреждаю, грозно предупреждаю: растлим всю эту политическую мафию! Они сейчас радываются, а мы не дремлем — мы тлим и грозим!

Выговорившись, он победоносно взглянул на спутницу жизни сверху вниз, а она только и смогла пролепетать:

— Мотечка, может, щичек поешь?..

— Потом, это потом… — Он осмотрелся в кухне. — Ты, Верка, это… Крупа есть?

— Какая крупа?

— Всякая. Рис, пшено, перловка… Давай сюда.

6

Впервые за много лет на Матвея Ивановича стали оглядываться девушки. Да и как не оглянуться, если перемещался он по городу радостно и одухотворенно, смотрел окрест приветливо и многообещающе. Особенно ярко вспыхивали его глаза, когда навстречу попадался кто-то, жующий бублик или пирожок с маком. Тогда он останавливался, провожал приятного встречного взглядом. А случись тому по пути Обронить на тротуар крошку с прилипшим маковым зернышком, Венчальников возбуждался, лихорадочно слюнил перст и ловко подбирал мокрой подушкой пальца бесценную находку с асфальта. Еще он очень любил наблюдать с соседней лавочки, как чопорные бабушки с внуками присаживаются отдохнуть и едят апельсины, выплевывая косточки в травку.

Именно из такой косточки он изваял бюстик Фиделя Кастро и исхитрился подсунуть его в карман помощника секретаря республиканской партии США, приехавшего поучаствовать в массовых гуляньях по случаю годовщины ельцинской Конституции, а заодно прикупить гектаров сто-полтораста российского леса.

Вообще, теперь в перерывах между лечениями скульптор жил полнокровной жизнью. Бюстки Карла Маркса на маковых зернах (он так и говорил: «бюстки ваяю») Матвей Иванович подбрасывал в кабинеты руководителей СПС и «Единой России»; бюстки Чубайса на зернах оранжево-рыжего перца — в штаб КПРФ…

Особенно удачно выходил у него товарищ Мао на рисе и копии скульптур Зураба Церетели из пшенных зернышек. В скорлупе грецкого ореха вместилось все Политбюро и весь ЦК конца 1980-х… Из конопли он ваял олигархов в полный рост и даже подбивал им подошвочки на ботиночках золотенькими гвоздиками.

В минуты отдохновения Венчальников раскрывал хромированный портсигар, где толпились все его шедевры от Рюрика и Малюты до Березовского и Ельцина, и приникал к окулярам.

— Эхэ, блин, сколько вас! — бормотал Матвей Иванович. — Как микробов повысыпало!..

7

Все было бы прекрасно, если бы не птицы.

Сначала вырвались из клетки два волнистых попугая — Ромка и Гулька, именовавшиеся в доме для краткости Рогулькой.

Эта коварная Рогулька, проявив дуалистическое единодушие, пробралась через узкую щель в сервант и склевала всех 26 Бакинских комиссаров, изваянных на половинках ячменных зерен.

Уже к вечеру того же дня террористы были обменены в зоомагазине на мешочек сырья — ценнейшего в художественном смысле канареечного семени.

Теплым летним днем с садового стола порывом ветра сдуло Джорджа Буша. И пока Венчальников с супругой искали в песке президента, шустрый воробей стрямал пятерых пшенных правозащитников и Солженицына из четвертушки горошины.

Особенно досаждали наглые соседские куры, из-за чего Матвей Иванович возненавидел всех домашних пернатых.

И вот тогда он приобрел упомянутую ранее винтовку.

8

Теперь по большим праздникам, например, на 1 мая, Пятидесятницу и 7 ноября, Венчальников выходит на площадь и, если эти дни не совпадают со временем очередного курса излечения, устраивает на площади парад.

Он торжественно ползет по бетонным плитам вдоль ряда скульптурных портретов и, стараясь не потерять их в траве, рапортует примерно так:

— Владимир Владимирычу Путину, гаранту и реформатору — ура-а!..

Да и в психушке Матвею Ивановичу хорошо. Ему, как постоянному клиенту, доверили ухаживать за подсобным хозяйством — тепличками и грядками.

И вот там-то он уже воплотил, добился, уже вернул всю потерянную в начале 90-х годов страну, необъятную — от сточной канавки до второго столбушка в заборе. Сейчас в самом центре, в самом сердце ее — возле кустов клубники — у Венчальникова располагается аллея славы, укрытая лоскутом

целлофана от ворон и воробьев.

А вдоль границ и на окраинах — на Кольском (где лейка раньше валялась) и на Камчатке (у лопушка возле кирпичного штабеля) — наставлены грозные ракеты из спичечных головок.

Да, Венчальников вернул обороноспособность этого государства. И теперь подумывает о мировом господстве.

Жена плотника

Мама мыла раму.

Закатав по локоть рукава байкового халата, старушка полоскала в ведре зеленую, похожую на водоросль мочалку и с придыханием возюкала ею по свежелакированному дереву Мутные капли стекали на пол веранды.

В дверях, прислоняясь к косяку и скрестив руки на груди стояла и наблюдала сноха, Алевтина. Минут десять тому она вызвалась помочь, но свекровь, как всегда, заупрямилась в надежде, что Алевтина уйдет и не будет торчать „ад душой с разговорами. Второй раз предлагать помощь Алевтина не стала но не ушла, и теперь с некоторым участливым злорадством смотрела, как старушка ползает вокруг рамы на коленях и часто хватается за поясницу. Попутно она произнесла мужниной матери наставление по эксплуатации газовой плиты, на которой та грела воду для мытья, а также по экономии электроэнергии.

— Вы, мама, сколько разлили-то, — завершила эту долгую тираду Алевтина. — Протечет в щели, будет плесень под полом.

— Не будет, откуда ей быть, — безнадежно отозвалась свекровь, распрямившись и дважды подряд продохнув. Алевтина ее ответ как не услышала.

— Я грю, надо было вон клеенку взять и постелить. А потом всю воду с клеенки в огород вылить. Мыльную туда можно. Вот вы иногда с порошком выливаете — эту нельзя, я вам объясняла. А с мылом полезно, тем более, все равно на пол льете. А если б клеенка — так вот поднять ее за четыре угла, чтоб по дороге не разлилось, и вынести. А под ноги себе б старый Юркин плащ бросили, а то вам плохо голыми коленками по жестким доскам.

— Плащ намокнет, — старушка отвернулась и опять взялась за мочалку.

— Не намокнет, если на него сверху клеенку завернуть. Так бы вот сюда кверху и вон туда на плинтус. Оно бы и хорошо.

Алевтина смахнула ладонью выбившуюся прядь волос со лба на затылок, подалась чуть влево, чтобы было лучше видно. И перевела разговор на мужа:

— Оно бы, мама, и вовсе не мыть, если б он делал по-человечески. Я ему сколько показывала: сделал раму — неси на плече. Вот так руку просунь и неси наперевес повыше на плече. Вот как надо, глядите… А ему, видишь ли, плечо затекает, барин Жерновкин нашелся. В руке тащит, волочит по низу по лужам, вот и грязь. Не отмоешь. По дороге-то у нас какую-то химию разбрасывают зимой от снега. Она все лето и осень никуда не девается, во, какая химия! Обувку новую надел, раз в лужу наступил, и готово, на выброс. Не говоря уж о дереве. Этот бы меня про рамы послушал, морилкой прошелся — на темном и грязь не заметно. А ему светлое подавай, лаком, чтоб дерево золотилось. Раззолотилось вот ему, ага, налили вот ему и поднесли на золоте с изумрудами… Васька, куда тебя понесло, бандюга ты этакий!

Алевтина, не сходя с места, слегка отклонилась назад и повернула голову, обратив внимание на сына, штурмующего с палкой наперевес песочную кучу.

— Иди сюда, Васька, я тебе голову откручу! Ты какие штаны надел, а я тебе сказала — какие? Куртку застегни, застегни, я тебе что грю, куртку! О! О! Полез, полез! Ты, скажи пожалуйста, как по песку-то лезешь? Надо же вот как нога ставить, как Чарли Чаплин надо! Тогда сразу залезешь, а ты ковыряешься на месте, будто таракан, Васька! Ну, набери мне в кроссовки песку, набери! Придешь ты у меня! Палку ровнее держи — это у тебя ружье или сосиска? Вот так перехвати, ровнее! Вот как ружье держать-то надо! Ну погоди, сейчас мать не слушаешь — вырастешь, в армию пойдешь, там тебя научат… Хотя чему они могут научить — сами не умеют ничего.

Сделав безрадостный вывод об обороноспособности страны и сокрушенно махнув рукой на Ваську, она взяла, уперев ребром в бок, оцинкованный таз с яблоками и понесла во двор под навес — резать урожай на компот. По пути поправила ногой на дорожке вывалившийся из бордюра кирпич, по-балетному вытянув мысок, и обернулась к свекрови:

— А я ведь сколько раз Сергей Михалычу: вы, папа, я ему грю, один к другому кирпичи ставьте, будто в домино, когда дорожку кладете. Тогда бы крепко было. А они с Юркой два оба, как упрутся — трактором не сдвинешь. И Васька вон, поди-разбери — в отца или в деда бестолковый. Вы бы, мама, задки у тапок не сминали, нашмыгивали бы вместе с пятками. А то жалуетесь на поясницу, а это у вас от пяток через ноги все и идет. И вообще, я с огорода поглядела — вы там над полами раму не мойте, выносите вот сюда и мойте над травой. На терраске-то, я вам обратно грю, затечет под пол и сгниет весь дом. Вон на гвозде, где шкаф, возьмите поясок, халат себе подпояшьте. А то на пуговицах плохо, он у вас отвисает, подшейте потом вот здесь и вот здесь на груди и под мышками.

Алевтина отвлеклась. У калитки мучился с узкой щелью почтового ящика поселковый письмоносец, не решаясь войти на участок из-за беснующегося на привязи кобеля. Алевтина, скукожив губы, сдула от лица назойливую мошку («Летаешь тут как не надо!») и остановилась, скептически глядя на почтальона. Наконец не выдержала:

— Вы газеты-то не вдоль как трубку, а поперек по ширине сверните — они и пролезут. А то прошлый раз письмо из пенсионного пришло, я вынимала — весь конверт в лохмотья ободрала. Это потому, что вы газет толстых неправильно напихали, ящик и расперло сикось-накось, а еще сбоку письмо затолкали… Вот, аккуратно суйте, пошевелите сверток-то весь, газеты и влезут. Что — мне подойти взять? Вы что, совсем? Не машите мне тут! Не могу я взять, руки заняты, яблоки у меня. А вот вам я что грю — вы не так ходите. В другой раз не тут вот мимо Крушовых по тропинке идите, а вон по той стороне, где липы, и сразу через канавку к нам на тропинку. А то идете мимо Крушовых, а у них глина, вы нам на асфальт глину наносите. Чего ж нет-то? Вон, на том ботинке. Об траву оботрите, да не об нашу, а вон у проезжей дороги, боком больше, боком надо больше, ногу согните и скребите там рантом об траву, скребите…

Когда почтальон убежал, Алевтина проследовала мимо клубничных грядок, бухнула емкость на мокрую табуретку с вдавленными в мягкий чернозем ножками и, выдохнув обиженный всхлип, обратилась к переставшему брехать и замершему в надежде на внеплановую подпитку Нельсону:

— Ты что же, дурак, делаешь?! Это не собака, это прям дурак какой-то и есть — ты как на цепи сидишь? Не видишь, у тебя перекрутилось все? Вот как надо сидеть, вот как умные собаки на цепи-то сидят: лапой надо переступить, и хвост вбок. А ты как сидишь, пенек с глазами, а, хвост у тебя как, я спрашиваю?!

387

Собака вскочила на все четыре лапы и преданно замахала хвостом.

— Все собаки дураки, убегут — дом найти не могут, — заключила Алевтина. — А кошки с умом живут…

Из сарая донесся визг наждака по железу. Алевтина вытянулась на звук, дождалась паузы и крикнула:

— Спалишь! Халупу свою спалишь, это не жалко, так ей и надо. Но ты ж дом весь спалишь!

Металлический визг возобновился, и Алевтина поспешила к мужу.

— Слышишь ты или не слышишь, чего грю-то? — Она подбоченилась в дверях. — И петли до сих пор не смазал. Вон бы сверху плеснул из своей бутылки, которая для мотора твоего — и вся недолга. А точило это свое давно бы вон к уборной поставил. Люди как делают — провод с электричеством специально выведут на улицу, а хренотень эту так ставят, чтобы искры не летели, куда не надо. Как поработают, от дождя целлофаном закроют, оно и хорошо. Слышишь, чего грю? Опять, что ли, выпил? Я вот найду, где ты тут прячешь. А тебе разве можно ее пить-то? Ты как натрескаешься — себя не помнишь, что хошь можешь выделать, если лишку-то хватанешь, еще убьешь кого! А то приучили его: баню рубил Зотовым — трескал, они каждый день перед им только что не плясали. У Лаврентьевых три венца в избе менял — придет, всю ночь самогоном как из бочки. А жалуешься, сердце прихватывает. Как же ему не прихватывать — жрешь и жрешь гадость эту… Слышишь, чего грю-то?..

Муж не отзывался. Он отложил топор, который точил, вынул из-под мятой газеты и надел на макушку темно-синюю клетчатую кепку, нашел среди рассыпанных на верстаке сигарет одну не сломанную и закурил. Потом, полоснув в сторону жены сердитым карим взглядом, снял с ржавой скобы моток веревки, проверил на прочность, зажав концы в кулаках и подергав.

— О, о! Курит он, как не слышит вовсе! А сахару мешок ему привезти некогда. Сахару совсем в доме нет, я сколько просила. За табачищем этим своим он не забудет сходить, а взять тележку и мешок сахару привезти — это он пополам переломится!.. Ой, Юрка! Ты что, гад?! Ты что, я тебе грю?! Поставь меня на место, иродище!..

Наждачный диск на электромоторе продолжал крутиться и немного заглушил звуки возни. Опомнившись, Алевтина обнаружила, что сидит на табуретке с привязанными к полке с инструментами руками. Муж аккуратно двумя пальцами взял положенный на край стола чинарик, затянулся и с наслаждением выпустил дым. Жена подергала плечами:

— Ты, недоразумение облое, как мне руки-то связал, а? Надо же было вокруг запястьев накрутить, и потом промежду, а ты что? Мы вон занавеску вешали, я тебе показывала, как узлы завязывать…

Юрка сплюнул на пол, подумал, отодвинул подальше в сторону наточенный топор, пошевелил толстым пальцем кучу ветоши, выбирая тряпку почище.

— …а ты стоял ворон ловил. Так вот ты затянул мне все и теперь веревку всю испортил, небось, ирод! То бы ее развязать можно, а то вот через тебя резать приде-о-о… У! У-у-у! У!

Муж запихнул кляп поглубже, постоял, любуясь работой. Алевтина надувала щеки, мычала и страшно вращала глазами. Юрка выключил станок, достал из-за тумбочки початую бутылку, стакан, налил всклянь и, подняв, подержал на весу, наслаждаясь тишиной. Потом вознес емкость выше головы, приветствуя, и с умиротворением выпил.

— Ты, это… Тут тепло и хорошо. Сиди. А я пойду хоть сосну час, от силы полтора. Радио тебе включить? Нет? Не пойму, чего мычишь. Нет, так нет.

Он вышел и нетвердой походочкой направился к дому напрямик через огород. Переступая через дорожку, споткнулся о бордюр, да так сильно, что сразил ногу и выбил на грядку кирпич.

— Да, блин! Понаклали тут! Достали!

Остановившись, осмотрелся кругом. Никто не выглянул на крик, даже Нельсон не отреагировал, высматривая что-то вдалеке. Юрка изменил маршрут, спихнул пустую железную бочку и достал из-под настила еще одну пол-литру. Обхватив стекло ладонищей, взболтал содержимое и пробурчал в сторону сарая:

— Подумаешь, лишку хвачу! А ты мерила, скока мне надо?

Затем набрал побольше воздуха и одухотворенно прогорланил строчки из любимой песни:

— И-и за борт ее швыряет, эх!.. В надлежащую волну!..

Николай ПЕРЕЯСЛОВ

Несерьезные записи

За время многолетней литературной работы у каждого — даже самого серьезного! — писателя мало-помалу накапливаются в блокнотах всевозможные отрывочные записи, для которых не находится применения в его статьях или романах, но которые сами по себе представляют собой вполне законченные мини-сюжетики, отчасти юмористического, отчасти иронического характера. Вот и среди набросков к моим критическим и литературоведческим статьям неожиданно обнаружилось немало подобных миниатюр, которые мне показалось возможным предложить моим потенциальным читателям. Если они вызовут у кого-нибудь хотя бы скупую улыбку, значит, они не зря дожидались своего часа в моих старых записных книжках,

Лов рыбы в поле

Недалеко от города Санкт-Петербурга, в тихом и зеленом городе Всеволожске живет один мой давний знакомый по Литературному институту — поэт Владимир Шемшученко, страстный любитель всевозможных видов летней, зимней и любой иной рыбалки. Каждую весну, когда разливающиеся реки и озера затапливают окрестные низины, он с такими же фанатиками рыбной ловли, как он сам, ездит в такие вот заливаемые водой места в окрестностях Ладожского озера и ставит там сети.

И вот один раз, когда они нашли очередную затопленную низину и только-только установили там свою снасть, подъезжает к ним инспектор рыбнадзора и начинает составлять протокол, намереваясь изъять у них орудие незаконного лова, транспортные средства, да еще и наложить вдобавок на них крупный денежный штраф за браконьерство. «Ну, хорошо, — решительно говорит один из Володиных напарников на требование инспектора назвать свои фамилии, — пиши! Но только пиши одну только правду, а именно: что мы — ЛОВИЛИ РЫБУ СЕТЬЮ В ПОЛЕ, а иначе я протокол не подпишу!..» Тот подумал-подумал, потом закрыл свою полевую сумку и уехал. Ну как, в самом деле, можно кого-то оштрафовать за то, что он ЛОВИЛ РЫБУ СЕТЬЮ В ПОЛЕ? За такой протокол еще и самого идиотом сочтут! Хотя на деле все именно так и было — то место, где они поставили сеть, до начала весеннего половодья было участком обычного поля, и когда вода через несколько дней возвратится в свое привычное русло, оно опять станет просто полем…

Слово на букву «С»

В один из минувших дней мне пришлось съездить на станцию «Заветы Ильича» в поисках дачи на лето. Сев на Ярославском вокзале в подрагивающую от нетерпения зеленую электричку, я отправился знакомиться с одним из предложенных нам вариантов. Было как раз начало мая, и народ в веселом возбуждении рвался за город, таща на себе рюкзаки с посудой, замотанные в мешковину лопаты, корзины с помидорной рассадой для теплиц, а также засидевшихся в городских квартирах собак и детишек.

Мне повезло, и я успел занять остававшееся свободным место у прохода на одной из скамеек в середине вагона. Рядом со мной сидели две по-дачному одетые женщины лет примерно сорока, а на сиденье напротив них — их дети: две трескотливые, как маленькие сороки, сестренки лет десяти и демонстративно отвернувшийся от них к окну мальчишка лет двенадцати. Сестренки от нечего делать играли в слова, то и дело обращаясь к своей матери за квалифицированной помощью.

— Сметана! — громко произнесла при мне одна из девочек, и словно бы только и дожидавшаяся этой команды электричка клацнула захлопнувшимися дверями и медленно поползла вдоль платформы.

— Сметана, сметана, сметана, — раздумчиво повторяя услышанное слово, забормотала другая. — На «а», значит. — И, немного подумав, сообщила в ответ свое: — Аист.

— Аист? — недоверчиво переспросила первая, — Нет такого слова.

— Есть! — заупрямилась другая и тут же обратилась за поддержкой к матери: — Мам, скажи, есть такое слово — «аист»?

— Конечно, — оторвалась от беседы с подругой мать, — это птица такая.

— Вот видишь? — победно повернулась к сестре девочка.

— Ну ладно, — согласилась та. — Аист так аист. Мне, значит, на «т» теперь…

И, минуту помолчав, радостно выкрикнула:

— «Твикс»!

— «Твикс» я знаю, — кивнула сестренка. — Мама покупала когда-то. Сладкая парочка, «твикс». На «с», получается? Пожалуйста — «Спикере»!

— «Сникерс»? Это мнетоже на «с»? Ну-ну, — сестра на какое-то время умолкает, затем уверенно произносит: — Сучка.

— Сучка? — переспрашивает другая. — Нет такого слова.

— Есть, — не сдается та и тоже обращается к матери: — Мам, скажи, есть же такое слово — «сучка»?

— Нет, — строго отвечает мать. — Нет такого слова.

— Не-е-ет? — удивляется дочка. — Ну, как же это — нет? А тетя Рима? Ты же сама ее так всегда…

— Я вот тебе сейчас поговорю глупости! — взрывается гневом мать, и девчонки на некоторое-то время затихают…

Диалог

Остановившись на минуту возле газетного киоска в подземном переходе, я услышал ненароком обрывок разговора, очень похожего на хорошо срежиссированную кем-то анекдотическую сценку:

— Молодой человек, у вас есть «Семья»? — спросила у парня-продавца пожилая женщина.

— Нет, — ответил он. — «Семьи» у меня не осталось, разошлась.

— Это плохо. Новая-то теперь еще не скоро появится…

— Ничего! Зато полно «Спорта» и «Досуга». Есть также «Власть», «Деньги» и «Кайф». Разве этого мало?:.

Вот так сама жизнь упражняется в сочинении забавных сюжетов. Не надо ничего и выдумывать — только примечай да записывай.

Не рано ли?..

На днях я ехал в поезде из Самары, где мне довелось руководить совещанием молодых писателей, и мне запомнилась одна малышка лет примерно пяти от роду — такая трещотка, со всем вагоном мгновенно перезнакомилась, все у всех порасспросила и всем все о себе рассказала. Я ехал в соседнем с ней купе, а потому вынужден был слушать чуть ли не все ее разговоры.

Вот после того, как она сказала, что не может дождаться дня, когда пойдет в школу, кто-то из ее соседей по купе спросил:

— А ты уже умеешь читать?

— Мне ли не уметь читать! — звонко воскликнула она. — Я прочитала за свою жизнь уже целых 124 страницы!..

А через минуту, видимо, полистав чью-то книгу, оценивающе произнесла:

— Да, это очень хорошая книга, в ней аж 398 страниц!..

Потом вышла в коридор, где я стоял, и, увидев девочку лет двенадцати, с которой она успела познакомиться еще при посадке в вагон, спросила:

— Наташа! А ты одна едешь или с кем-то?

— С мамой, — ответила та.

— А где же она?

— Да вот, — указала Наташа на стоявшую рядом с собой миниатюрную женщину лет сорока пяти.

— Да-а-а?.. — с нескрываемым скептицизмом в голосе

переспросила малышка и, повернувшись к женщине, со строгими, прямо-таки чуть ли не прокурорскими интонациями, на весь вагон вопросила: — Надеюсь, вам уже МНОГО лет?..

Из иерейской жизни

Помню, во время проводившихся однажды в Самаре дней русской литературы, во время которых мы провели небольшое совещание по работе с молодыми авторами и приняли в члены Союза писателей несколько одаренных литераторов, в том числе одного пишущего священника, новопринятый в члены СП о. Николай поднялся за устроенным местными писателями ужином из-за накрытого стола и говорит:

— Друзья, прошу минуточку тишины! Я хочу спеть сейчас для вас народную песню!

— Только, пожалуйста, батюшка, без матов, — так это буднично попросил его ведущий популярной в Самаре православной телепрограммы «Путь» — прозаик Алексей Алексеевич Солоницын. Как будто, едва только стоит запеть священнику — и от матов хоть уши затыкай…

И еще один памятный эпизодик из этой поездки. На время проведения Дней литературы нас поселили в небольшой епархиальной гостинице «Радонеж» — эдаком трехэтажном домике неподалеку от Волги, в котором было оборудовано десять шикарных номеров для остановки заезжих архиереев, — и, будучи руководителем делегации, я все время напоминал своим коллегам, чтобы они не курили в номерах, а выходили для этого грешного дела на улицу. «Ведь тут же потом будет ночевать духовенство!» — увещевал я их. А в последний день удосужился заглянуть в лежащие на столе каждого номера «Правила проживания в гостинице» и сразу же наткнулся в них на такой вот пункт: «Убедительная просьба к проживающим: НЕ ЛЕЖАТЬ НА ПОСТЕЛИ С НЕПОГАШЕННОЙ СИГАРЕТОЙ!» Получается, что администрация гостиницы просила проживающих в номерах батюшек не то что не курить вообще — куда уж там! — а хотя бы не ложиться в постель с зажженной сигаретой. Как будто любимое дело останавливающихся тут епископов и архиепископов — поваляться на широченной кровати с дымящейся сигареткой во рту!..

Никогда не разговаривайте с неизвестными!

Вчера во второй половине дня в Правление Союза писателей России, где я работаю, зашел по каким-то своим делам поэт Владимир Андреевич Костров, и пока он сидел в кабинете Геннадия Иванова, ожидая решения своего вопроса, сама собой завязалась непринужденная легкая беседа. В числе многих других случаев он рассказал нам такой эпизод. Дело, мол, было в знаменитом Коктебеле, где в эпоху торжества соцреализма так любили отдыхать советские писатели. Однажды он и поэт Арсений Тарковский шли по берегу моря и увидели купающегося неподалеку мальчонку. Стояла ранняя весна, сезон купания еще не открывался, и, глядя на выходящего из воды посиневшего от холода и покрывшегося мелкими пупырышками купальщика, Тарковский с сочувствием в голосе произнес:

— Малыш, ты же так можешь заболеть! Вода-то, наверное, еще холоднющая?..

— Д-да м-м-малость, б-блядь, освежает, — согласился тот и, как ни в чем не бывало, пошагал к оставленной на песке одежде…

Дедок с яблоками

Сидели вчера в кабинете первого секретаря Правления СП России Геннадия Иванова с нижегородской писательницей Людмилой Калининой, которая исполняет сейчас обязанности главного редактора литературного журнала «Нижний Новгород», и слушали ее воспоминания о поэте Федоре Сухове. В частности, она рассказывала нам некоторые из окружающих личность поэта баек том, как он устраивал свои мини-спектакли, приезжая в Москву в драном тулупе и валенках, — эдакий, мол, дедок-самородок из глубинки, нищий, бедный, никем не печатаемый, да еще и привезший с собой в Москву яблочек из своего сада, которыми он, приходя в издательства и редакции журналов и садясь напротив женского туалета, угощал всех проходивших мимо него сотрудниц, и вслед за этим как бы ненароком прочитывал им по парочке своих стихотворений. Те, само собой, тут же бежали после этого к главному редактору и докладывали, что вот-де сидит в коридоре несчастный седобородый гений с мешком стихов и корзиной яблок. И редактор вынужден был выходить из кабинета, разговаривать с поэтом, есть его яблоки, брать у него рукописи и т. д., и т. п. Таким образом, у этого «нищего», «бедного», «не печатаемого» дедка выходило каждый год не менее трех книг, и к концу жизни имелось уже аж шесть (!) сберегательных книжек с различными суммами вкладов на них. Правда, поэт он при этом все-таки был очень хороший…

Ягодная мафия

Собирая минувшим летом землянику в нижегородском лесу, я придумал для нее два новых названия:

СЕМЬЯНИКА — это когда собирать ягоду выходишь в лес всей семьей;

СОПЛЯНИКА — это когда, собирая ее, промочишь в росе ноги, простудишься и вследствие этого нахватаешься соплей.

А еще я за это время пришел к выводу, что комары в лесу «крышуют» ягоду, как мафиози — «крышуют» различные сферы бизнеса. Они сидят в лесу на всех ягодных кустиках с нижней стороны листочков — иди себе по дороге, и тебя никто не тронет. Но стоит только наклониться и пошевелить кустик черники или раздвинуть траву в поисках земляники, как они тут же вылетают из-под листиков и впиваются в твои руки. Хочешь наслаждаться ягодой — отстегивай комарам «откат» за «крышу». Причем — своей собственной кровью…

Виктор ПЛОТИЦЫН

Делать газету

Это жутко увлекательное занятие.

Хотя сами журналисты с своей работе обычно отзываются с легкой кокетливой иронией. Дескать, «утром — в газете, вечером — в туалете». Вроде как их одноразовая продукция особого внимания не заслуживает.

А на самом деле, конечно, переживают за собственный нелегкий, хотя и частично интеллектуальный труд.

Причем никакой печатный материал не рождается по взмаху волшебной палочки. Его сначала нужно написать. Выразить имеющиеся мудрые мысли в яркой доходчивой форме. Придумать хлесткий, притягивающий взоры заголовок «Маньяк душил свои жертвы носками Подольской фабрики».

Для этой цели вокруг каждого издания пасется небольшое стадо постоянных авторов. Они ударно работают в трех основных направлениях — политическая тусовка, криминал и шоу-бизнес. Их основная задача — раскопать что-то мутное о ком-то известном. Поскольку в идеале газета должна питаться скандалами, как воробей навозом.

Хотя чаще всего такие условные направления переплетаются.

К примеру — на краже в универсаме попался малолетний племянник депутата городского собрания. Его поймали на выходе с полными карманами вредных для неокрепшего здоровья сладостей и жевательной резинки. Провели в комнату администратора и разрешили позвонить родителям.

Мамаша ворвалась в магазин, на ходу отвергая все обвинения:

— Как вы могли подумать, что мой сын на такое способен! Это я на вас буду подавать в суд!

Но сын радостно признался:

— Мама, не ругайся. Я правда украл!

Администратор, почувствовав запах добычи, намекал

на передачу акта в комиссию по делам несовершеннолетних. Родительница по мобильнику вызвала тяжелую артиллерию в лице ближайшего высокопоставленного родственника.

Депутат приехал с охраной и какими-то особыми вескими аргументами. Акт порвали, стоимость похищенного оплатили в кассе. Администратору пожали руку и поблагодарили за нелегкий, но такой нужный труд.

Дядя попытался докопаться до глубин незрелой мальчишеской души:

— Зачем ты это делаешь? Тебе что, мама денег на сладкое не дает?

Юный джентльмен удачи гордо предъявил наличность, которой работники магазина от души позавидовали.

— Почему тогда ты воруешь?

— Потому что прикольно, — снисходительно объяснил мальчик. — Мне нравится. Я тут уже вчера украл. И завтра еще украду!

Депутат дополнительно пожал руку администратора:

— Ну, в случае чего — звоните. Приедем, заплатим…

Автор, который раскопал эту душераздирающую историю, особо подчеркивал нездоровый моральный климат в семьях отдельных народных избранников. Материал получился язвительным и забойным. С выходом на широкий общественный резонанс.

Правда, слегка смущало то, что депутат именовался господином Перделко.

Видимо, еще в дореволюционное время пьяный писарь таким веселым образом исказил более нейтральное слово «Переделко». И последующим поколениям оставалось только прославлять получившуюся звонкую фамилию и гордиться ее уникальностью.

Автор на всякий случай позвонил в городскую администрацию. Точно — Перделко. Правда, с благоразумным ударением на первый слог.

И начальный вариант статьи «Племянник Сергея Перделко ворует в магазинах!» уже на следующий день лег на широкий редакторский стол.

Редактору фамилия депутата тоже не сразу понравилась — хоть и с ударением на первом слоге. Но и повторная телефонная проверка тоже дала абсолютно положительный результат.

Главное редакторское дело — отбор и правка материалов. Он решает, пойдет ли статья в печать, и если пойдет, то в каком виде. Ну и, конечно, доводит текст до кондиции, отсеивая или исправляя фразы типа: «Массовым отравлением детей в Сочи занялась прокуратура» или «В Бишкеке произошли многочисленные акты вандализма. Там работает наш корреспондент».

От редактора материалы идут на компьютерную верстку. Куда, соответственно, и была отдана статья с изменившимся заголовком «Депутат Сергей Перделко покрывает племянника-вора».

Газетный верстальщик — это, как правило, человек с устоявшейся психологией пофигизма. Он невозмутим, как слон в небрачный период. И примерно такой же толстокожий.

Он занимается размещением материалов на полосах. Загоняет текст в колонки, подбирает шрифт, втискивает в нужные места иллюстрации и рекламу.

Ему глубоко наплевать, о чем там идет речь. Зато по-настоящему огорчило, что в фотоархиве снимков депутата не оказалось. И пришлось делать монтаж — к выставленным на стеллаже ярким зарубежным товарам тянется загребущая детская рука. Полчаса дополнительной работы за те же не самые большие в мире деньги.

Дальше сверстанные полосы выводятся на бумагу и отправляются на корректорскую вычитку. Это основная преграда на пути возможных ошибок и опечаток, которые, кстати, в некоторых случаях выглядят гораздо выразительнее самого текста:

«Продаю кровать с матрОсом».

«ЗасУженный работник культуры».

«Отпуск по семеНным обстоятельствам».

«Заводское обУРОдование».

Обидчивая пенсионерка-корректорша вообще отказалась верить в существование фамилии Перделко. У нее на лице было крупно написано: «Здравствуй, ужас!» Она посчитала, что это какой-то глупый розыгрыш с целью избавиться от старых проверенных кадров.

И такой скрытый конфликт общего настроения тоже никак не поднял.

После внесения корректорской правки верстальщик невозмутимо выводит полосы еще раз. Дабы они прошли через ответственного секретаря, юриста и рекламный отдел. Там их должны просмотреть и завизировать на предмет эстетических и правовых требований.

Ну и заодно развлечь себя и товарищей.

Каждый ставил свою подпись — и прибегал в редакцию, чтоб победно сообщит!) о найденной опечатке. И его дежурно встречали нервным смехом.

Но было общее ощущение — что-то не то. Хотя и непонятно, что именно.

Умудренный опытом юрист не поленился раскопать в Интернете официальный список всех городских депутатов; Где отдельной строкой действительно значился Перделко С.И.

Редактор облегченно вздохнул и решительно подписал номер в печать.

Но скандал все-таки случился. Потому что депутата, как выяснилось, звали не Сергеем, а Станиславом.

И кто после такого скажет, что газету делать неинтересно?!

Все у нас получится

В кабинет к сексопатологу приходит застенчивый паренек и, краснея, объясняет ситуацию. Так, мол, и так, собираюсь жениться, невеста послала провериться на предмет — могу ли я иметь детей.

Доктор профессионально говорит:

— Раздевайтесь до пояса. В смысле — рубашку снимать необязательно.

Молодой человек смущается:

— А я думал, вы будете объяснять, что главное — психология…

Врач говорит:

— Если вы так думаете — вам еще рано жениться.

Парень радостно спрашивает:

— Ну тогда я пошел?

— Что значит «пошел»? — обижается врач. — Это жениться рано. А провериться никогда не рано.

И осматривает молодого человека в конкретном нужном месте.

— На вид, — говорит, — у вас все нормально…

Паренек внезапно издает душераздирающий страдальческий крик. Доктор задумчиво продолжает:

— …и отклонения вполне допустимые… У вас, простите, с невестой что-нибудь серьезное уже было?

Парень на всякий случай краснеет больше обычного.

— Мы недавно познакомились. У нас серьезное только один раз было. Мы в кино ходили — я оба билета покупал.

— Фильм-то хоть эротический? — с надеждой спрашивает врач.

— Киножурнал был — как кролики размножаются…

— Да, — говорит доктор. — Запущенный случай. — И объясняет: — Вам для настоящей проверки надо сдать кое-какие анализы. Так сказать, детородную жидкость. Вот вам пробирка — и идите с ней в соседнюю комнату.

Парень с подозрением интересуется: дескать, что ему там делать и чем заниматься?

Врач говорит:

— Вот этим самым. Чем многие мамы своих детей пугают. Что от этого ладони будут волосатые.

Молодой человек мучительно вспоминает:

— В носу ковырять, что ли?

— Идите, — мягко советует врач. — Там для таких, как вы, специальный плакатик висит. Прочитаете и поймете. И главное — делайте все строго по инструкции.

Парень уходит, но быстро приходит обратно.

— Не получается…

Врач с пониманием говорит:

— Бывает… Вы, главное, не волнуйтесь. У меня как раз для таких случаев есть видеомагнитофон с очень любопытной кассетой. Посидите, посмотрите — и все получится.

Доктор чуть ли не за руку ведет молодого человека в соседнюю комнату, включает видак и оставляет паренька наедине с приятным изображением и вольными мыслями.

Спустя какое-то время усталые, но довольные собеседники расстаются.

Через пару дней юноша появляется снова. Сексопатолог приветливо улыбается:

— Отличные у вас анализы. Прямо как у быка-производителя. Так и передайте невесте.

А молодой человек опять-таки краснеет. Но отвечает ужо вполне уверенно.

— Что вы, — говорит, — доктор, какая невеста? Я вообще жениться передумал. Я вместо этого тоже видик купил Вот, хочу у вас ту любопытную кассету переписать, можно?

Доктор говорит:

— Ну что ж, медицина против такого факта не возражает. И идет за кассетой, мурлыкая свою профессиональную

песенку:

— Мы жили по соседству, встречались просто так, любовь проснулась к сексу, я сам не знаю как…

Геннадий ПОПОВ

Андрюша

Вроде бы многие действующие лица тех историй из жизни, которые я иногда описываю, не всегда выглядят в лучшем свете. И тем не менее я часто слышу просьбы от моих знакомых написать и о них. Вот и Андрюша тоже. Прочитав рассказ о Саше Володарском, похвалил меня и обиженно заметил:

— А обо мне чего не пишешь? Обо мне, между прочим, тоже есть что написать.

Тут он прав, о нем тоже есть что написать.

Андрей Мурай редактирует питерский юмористический журнал, представляющий из себя этакую мешанину юмористической продукции. Я не хочу никого обидеть, там, наверное, можно встретить и что-то вполне достойное. Но в журнале все так намешано, что лично у меня напрочь отшибает желание рыться во всем этом, отыскивая что-то удобочтимое.

— Андрей! — с молодым запалом возмущался я. — Ну как так можно?! У вас же иногда такое печатается! Что ни в какие ворота! Иногда вообще неправленые тексты появляются!

Андрей в такие моменты смотрел на меня с плохо скрываемым любопытством. Как бы не понимая: серьезно я это или придуриваюсь. Так опытный натуралист смотрит на бессмысленно машущего крылышками мотылька.

— Ты что же, предлагаешь мне читать все это? — после некоторой паузы интересовался он.

Я это принимал больше за показушный цинизм. Но понял, что ошибался.

Как-то он позвонил и спросил моего разрешения на публикацию в его журнале моего бенефиса.

— Зачем мне у тебя печататься, если ты даже гонорары не платишь?

— Я не плачу?! — В его голосе звучала неподдельная обида. — Как это я не плачу?! Вот передо мной лежит твой гонорар. Пятьсот рублей. За последнюю твою публикацию. А больше ты у меня не печатался.

Настроение у меня было благодушное, ссориться не хотелось. Я даже не стал напоминать, что с момента той публикации прошло более пяти лет. Просто разрешил:

— Хорошо, печатай.

Через какое-то время я уже держал в руках вышедший номер журнала с моим бенефисом.

Вверху страницы была напечатана моя большая цветная фотография. Набрана крупным шрифтом была и моя фамилия — «Бенефис Геннадия Попова». И все. Больше ничего имеющего хоть какое-то отношение ко мне не было. Все рассказы, расположенные ниже, ко мне совершенно никакого отношения не имели.

— Андрюша! — орал я в телефонную трубку. — Какого черта! Зачем ты печатаешь чужие рассказы под моей фамилией!? И тем более, под моей фотографией?!

— Что значит «чужие рассказы»? — искренне удивлялся Андрюша. — Ты их что, не писал?

— Даже и не думал! — орал я. — Это не мои рассказы!

— Ты уверен?

— Я знаю, что я писал, а что нет!

— А чьи это рассказы? — решил выяснить у меня Мурай.

— Да я-то откуда знаю? Знаю, что не мои.

— Хорошо, — примирительно сказал он, — Не волнуйся. Мы это поправим.

Как он хотел это поправить, было не совсем понятно. Наверное, собирался напечатать мои рассказы под чужой фамилией. К счастью, он этого не сделал. Зато вскоре он появился передо мной в небольшом кафе, где мы договорились встретиться во время его приезда в Москву, размахивая какими-то рукописями.

— Ну что, ты по-прежнему утверждаешь, что не писал тех рассказов?!

— Утверждаю, — стоял я на своем.

— А это что? — Он торжествующе бросил на столик принесенные им рукописи.

Я внимательно посмотрел на лежащие передо мной листочки. На них были какие-то рассказики, подписанные неким Григорием Поповым.

— Ну-у? — продолжал торжествовать Андрюша, глядя на мой ошарашенный вид. — Что ты теперь скажешь?

— А что я должен сказать? — Я совершенно отказывался что-либо понимать.

— И теперь будешь продолжать утверждать, что это не твои рассказы?

— А почему, собственно, я должен утверждать обратное? — все больше не понимал я.

— А ты читай, читай! — Андрюша саркастически ухмылялся и закатывал к небу глаза, показывая тем самым, как тяжело ему иметь дело с людьми ограниченными. — Что вот тут написано? — он тыкал пальцем в фамилию автора рукописи. — Вслух читай.

— Грн-го-рий По-пов, — выполнил я по слогам его просьбу.

Мурай сделал задумчивое лицо.

— Так это не ты?

— Не я.

И тут я понял, что разговаривать о качестве редактуры с человеком, который не хочет внимательно прочитать даже имя автора, бессмысленно. Поэтому прекращаю говорить о Мурае-редакторе. Следующая история никак не связана с его редакторской деятельностью.

Я уезжал из Питера. В последний момент перед отходом поезда на платформе московского вокзала появился Андрюша.

— Передай вот в Москве Жене Обухову. — Он сунул мне полиэтиленовый пакет. — У него на следующей неделе день рождения.

Я вошел в купе, вежливо поздоровался со своими попутчиками, сумку поставил под сиденье, а мураевский пакет закинул на верхнюю полку. Моими попутчиками оказались пожилой мужчина, строгая женщина средних лет и девица студенческого возраста. Завязалась ни к чему не обязывающая беседа. Делились впечатлениями о Петербурге, высказывали недовольство погодой… Тут поезд стал трогаться. Машинист особо не церемонился, двигая состав резкими толчками. И в это время на меня сверху неожиданно свалилась какая-то коробка. Я неторопливо крутил ее в руках, изучая и медленно соображая: что это за коробка? Откуда она на меня свалилась? Доходило до меня постепенно. Сначала я разобрался с оформлением. На ней была изображена… одна часть женского тела… Как бы это помягче сказать… называют ее по-разному вагина, влагалище… ну и так далее. В русском языке существует множество синонимов. После чего я почти сразу сообразил, что коробка эта скорей всего из секс-шопа. А внутри искусственная имитация упомянутой части тела. Поняв, наконец, это, я стал еще внимательней разглядывать ее, стараясь при этом сообразить, что делать с ней дальше, кому из попутчиков принадлежит этот интимный предмет и как бы поделикатней вручить его владельцу. Я перевел взгляд на попутчиков и столкнулся с их неприкрытым любопытством. Они разглядывали меня еще внимательней, чем я коробку.

Вряд ли, вычислял я владельца дедуктивным методом, этот игривый предмет принадлежит седовласому мужчине в очках или чопорной даме. Хотя в жизни всякое бывает. Все-таки, решил я, коробка, скорее всего, должна принадлежать молодой девице, и, понимающе улыбаясь, протянул коробку ей. Но, увидев, как округляются ее и без того круглые глаза, понял, что ошибся.

Тогда я застыл с коробкой в вытянутых руках, надеясь, что ее владелец сам заберет ее у меня. Но тот явно не спешил избавлять меня от этой коробки. И туг до меня наконец дошло, что владелец этой неприличной вещицы — я сам. Именно из моего пакета и выпала эта чертова коробка. Из того, который на перроне вручил мне Андрюша. Я как можно быстрей засунул коробку обратно в пакет. И туг же, сделав вид, что страшно устал, стал укладываться спать, стараясь не смотреть на своих попутчиков.

А через несколько дней позвонил Андрюша.

— Ну, ты передал Обухову? Правда, смешной подарок я придумал?

— Смешной, — согласился я. — Мог бы, кстати, и предупредить.

И подумал, что уж лучше пусть он редактирует юмористический журнал, чем упражняется в остроумии на своих знакомых. Вреда от этого гораздо меньше.

Как просыпаться после вчерашнего

Вы проснулись и ничего не помните: где вы, кто вы, что вы. Ничего страшного. Значит, вы проснулись после вчерашнего. Тут, главное, не надо спешить. Лежите себе спокойно и вспоминайте.

Буквально через несколько часов в вашем сознании начнут появляться первые обрывки из вашей предыдущей жизни, какие-то фрагменты, некоторые незаконченные фразы…

Попробуйте вспомнить для начала, кто вы. Начните с пола. Вспомнив пол, переходите к росту, весу и возрасту. Определить свой пол легче всего. Но, скорее всего, вы все же мужчина. Женщины почему-то редко оказываются в таком состоянии.

Определившись с основными своими параметрами, попробуйте вспомнить, скажем, цвет своих волос. Только не нужно хитрить и, с трудом приоткрыв один глаз, пытаться изловчиться, чтобы увидеть свое отражение в зеркале. Рискуете ухудшить свое положение, свалившись с кровати. А лежа на полу, уверяю вас, гораздо неудобней вызывать в своем мозгу необходимые воспоминания.

Если все будете делать правильно, то, уверен, обязательно рано или поздно выясните, кто вы.

Частично идентифицировав себя, приступайте к следующему этапу. Сделайте попытку вспомнить свое семейное и социальное положение.

Если на правой руке у вас обручальное кольцо, значит, вы женаты. Если кольца нет, то тут возможны варианты.

Только не нужно пытаться найти свой паспорт — можете свалиться с кровати.

Но если все-таки свалились, то продолжайте выяснять свое положение, лежа на полу. Если через некоторое время услышите: «Допился! Хоть бы детей постеснялся», значит, вы женаты и у вас есть дети.

Если вы продолжаете лежать в полной тишине, то, скорее всего, вы холостяк, но возможны варианты.

Приступайте к выяснению социального положения. Если вы лежите на огромной кровати под балдахином, в комнате сделан евроремонт, а лакей на подносе вносит завтрак, значит, вы обеспеченный человек. Если вы в России, то, возможно, что вы новый русским или даже депутат Государственно» думы. Если вы в Англии, то, возможно, вы лорд.

Если же, наоборот, вы лежите где-то рядом с автобусное остановкой, то, скорее всего вы человек небогатый и незнатный. Хотя возможны варианты.

Если вы лежите на коврике перед входом в квартиру, значит, вы женаты, у вас есть квартира, но вас туда не пускают.

Теперь подошла очередь вспомнить род ваших занятий, прерванный ради приятного времяпрепровождения. Результат чего вы сейчас имеете. Вряд ли у вас в руках окажется перфоратор или шариковая ручка, метла или недописанная диссертация., Скорее всего, род своей деятельности придется определять по косвенным признакам. Постарайтесь вспомнить, за что вчера пили чаще всего. «За баб!» — не считается. Если «За мягкую посадку», то вы, вероятнее всего, авиатор. Если «За тех, кто в море!», значит, вы имеете отношение морской профессии или к подруге того, кто сейчас в море.

Если «За повышение зарплаты!», значит, вы бюджетник. «За свободный офшор!» — бизнесмен. «За то, чтоб не посадили!» — олигарх. «За нашу милицию!» — оборотень. «За очередное звание!» — военный.

Теперь вспомните причину вашего вчерашнего злоупотребления. Если чаще всего пили «За баб!», то совсем не обятельно, что вчера был женский день, это мог быть и любой другой день. Если «За нашу металлургию!», то вчера был День металлурга. «С новым годом! С новым счастьем!», — значит, Новый год. А если «За наши Вооруженные силы!» или «Ну что, за тебя, моя любимая!» — значит, вчера было 23 февраля или 8 марта. В любом случае, день вчера прошел не зря. Полежите еще немного и вставайте. Остальное вспомните по ходу дела.

Володарский

Саша Володарский. Большой и шумный. Мы с ним познакомились, когда я поступил на Высшие театральные курсы, существовавшие тогда при ГИТИСе. Он был из Киева. На курсах училось много иногородних. После окончания все разъехались. И я почти ни с кем не поддерживаю отношения. Кроме Саши. С Сашей трудно не поддерживать отношения — он постоянно напоминает о себе. То своим приездом, то телефонным звонком, то какой-нибудь неожиданной просьбой.

Раз как-то он позвонил по телефону. Рано позвонил. Причем рано даже для него. Часов в пять утра.

— Гена! — орал он. — Я из Калуги звоню! Я тут сошел с поезда, а штаны остались в купе!

Я спросонья ничего не мог понять. Какие штаны? Какое купе? Кто там сошел? Зачем кому-то это вдруг понадобилось сходить, когда штаны остались в купе? Что это за такие драгоценные штаны, что о них нужно сообщать в такую рань? И почему именно мне? И вообще, кто это звонит?

Из спальни выглядывала разбуженная и перепуганная жена.

Пока я соображал, Саша Володарский, а это был он, продолжал орать:

— Записывай номер поезда! Если ты прямо сейчас поедешь на вокзал, можешь успеть к его приходу!

Задача стояла передо мной относительно несложная. Я должен был мгновенно все бросить и сломя голову нестись на вокзал, чтобы встретить поезд, из которого в Калуге вышел Саша, найти его место, и забрать спортивные штаны, которые он там оставил.

Соображать времени не было. Если бы я стал соображать то мог бы опоздать на поезд. И тогда не смог бы забрать оставленные Сашей штаны. И я, чуть не забыв надеть собственные, бросился на вокзал.

Мне повезло, на платформу я выбежал одновременно с подходившим поездом. Запыхавшись, ворвался в нужное мне

купе и, мешая пассажирам собираться, стал искать Сашины штаны. Но ни поиски, ни расспросы пассажиров ни к чему не привели.

— Саша! — Кричал уже я по телефону. — Я не нашел твоих штанов! Я обыскал все купе! Твои соседи по нему утверждают, что ничего не видели!

— Да бог с ними, со штанами, — успокаивал меня Саша. — Не расстраивайся ты так, подумаешь, штаны, я себе новые куплю.

После этого Саша о штанах никогда не вспоминал. Наверное, Купил себе новые.

Зато он позвонил и попросил взять за него в редакции причитающийся ему гонорар.

— Ты его не храни, а пользуйся им, я приеду в Москву не скоро и заранее тебя предупрежу об этом.

Но предупредить он меня забыл. Вернее, предупредил, но в самый последний момент.

— Гена! — орал он в трубку, позвонив, поздно вечером. Поздно даже для него. Хотя и не уверен, что полпервого ночи для него поздно. — Я завтра буду в Москве, ты сможешь отдать мне мои деньги?!

— Смогу, — пообещал я, судорожно соображая, где бы их взять.

Следующий день у меня выдался суматошный. Перед работой я сделал большой крюк, чтобы занять у моего приятеля сумму размером с Сашин гонорар. Из-за чего на работу опоздал.

Сашин звонок не заставил себя ждать. Мое предложение, встретиться в обеденный перерыв, чтобы я смог безболезненно для своей работы отдать ему деньги, Саша отверг сразу.

— Давай в четыре. — Саша выбрал самое неудобное для меня время, и сказал, куда я ему должен привезти деньги.

Саша на месте нашей встрече появился не сразу. Где-то через час после назначенного времени.

— Давно ждешь? — поинтересовался он. — Извини, тороплюсь, потом поговорим.

И он скрылся до следующего телефонного звонка.

Следующий его звонок тоже был связан с его гонораром.

— Слушай, не в службу, а в дружбу, съезди в издательство, заключи с ними договор, — объяснил он, что я должен сделать в этот раз. — Они переведут мой гонорар на твой счет. А ты деньги потом при случае отдашь мне. Кстати, до этого можешь ими спокойно пользоваться, без проблем.

Ездить в издательство по поводу подписания этого гонорара мне пришлось немного, раза четыре. Наконец я подписал какой-то договор и стал ждать Сашиных денег. Иногда я звонил в это издательство, чтобы напомнить о деньгах. Иногда мне звонил Саша.

— Чего они тянут! _ возмущался он. _ Где деньги?! Уже три месяца прошло!

— Я позвоню, напомню, — оправдывался я.

Так в ожидании Сашиных денег шло время. Никаких событии и изменении в моей жизни не происходило. Вернее, ЭТО я думал, что не происходило. О произошедших в моей жизни изменениях я узнал, получив письмо из Фонда обязательного медицинского страхования, в котором мне сообщали мой регистрационный номер.

— У меня уже давно есть регистрационный номер медицинского страхования, _ пытался я исправить недоразумение, позвонив в Фонд.

— Правильно, — терпеливо объясняли мне там, — а теперь у вас будет номер как у юридического лица.

А я что, теперь юридическое лицо?

— Да.

— И давно?

— Три месяца назад вы зарегистрированы в налоговой инспекции как предприниматель.

— Как кто? И что я предпринимаю?

— Сейчас посмотрю. Так, вы занимаетесь издательской деятельностью.

Я положил телефонную трубку, чтобы обдумать те изменения, которые помимо моей воли произошли в моем социальном положении. Конечно, я всегда хотел заниматься издательском деятельностью. Но слишком уж все произошло неожиданно для меня. К тому же я плохо представлял свои первые шаги в незнакомом для меня бизнесе.

Прояснить ситуацию помог Сашин звонок.

— Да ты не волнуйся, — успокаивал он меня. — Ты как жил, так и живи, это тебя оформили как частного предпринимателя, чтобы меньше налогов платить с моего гонорара

А вообще забавно. Ты вот что, вместо того чтобы переживать о поводу своего предпринимательства, возьми и напиши рассказик. Гонорар получишь.

Действительно, подумал я, как жил, так и буду жить. По крайней мере, до следующего Сашиного звонка.

Марк РОЗОВСКИЙ

Оазис

Сто тридцать два дня и сто тридцать две ночи наш караван тащился по пустыне. И вот наконец оазис. Спасение пришло.

— Извините, но у нас тут не базар, а рынок, — сказал нам представитель начальства оазиса. — Придется вам заплатить за воду.

— Сколько? — спросили мы, упав на колени от жажды.

— Надо заключить договор: вы нам ваше золото, мы вам — гарантированный подход к нашим колодцам.

— Возьмите все, только дайте попить.

— А за ведра вы чем будете платить?.. Вам следует оплатить наши ведра.

— Берите верблюдами. Ваши ведра — наши верблюды.

— О'кей. Бартер, значит. А кто нам заплатит за аренду веревок?.. Вы же хотите, чтобы ведра опускались в колодцы, не так ли?

— Мы хотим пить, — заявили мы твердо.

— Тогда будете платить, — не менее твердо заявили нам.

— Что еще?

— Еще можем предложить гарем на сорок коек для каждого участника каравана. Досуг. Девушки. Круглосуточно. Спросить Гюльнару.

— Нам пить… пить хочется. Умираем.

— Гюльнара оживит вас. Только платите.

— Чем?.. Золото забрали, верблюдов взяли. Платить уже не можем, а во рту еще ни одной капли не было!..

— Если вы неплатежеспособны как партнеры, то зачем вообще шляетесь по пустыне!.. Пить им хочется, понимаешь!.. А ну, схватите этих авантюристов и отрубите им головы!..

Тотчас вбежала охрана оазиса, скрутила нас и потащила куда-то на площадь. Там нас уже ждал палач, который, подняв секиру, спросил наше последнее желание.

— Пить! — хором крикнули мы.

Он рубанул в ответ по нашим головам.

Впоследствии выяснилось, что оазис был вовсе не оазис, а мираж в пустыне — и потому мы еще живы. Живы, черт возьми. Но пить хочется еще больше.

Инна САВЕЛЬЕВА

Новое слово

— Я прочел ваш рассказ, — сказал редактор, — он неплохой, но какой-то чудной. В середине действия возникают туманные действующие лица. Вот вы пишете: «Какона была хороша!» А потом о ней ни слова. Кто это такая «Какона»? Испанка, что ли?

— Какая еще испанка? — изумился автор. — Это моя пишущая машинка слитно напечатала. Надо читать: «Как она была хороша!»

— Ну, положим. А вот тут написано «Она его ис кала и достала в тот же день». Вопиющая неграмотность! Во-первых, не «ис», а «из», а во-вторых, непонятно, что можно оттуда достать, кроме, извините…

— Ах, боже мой, тут эта чертова машинка, наоборот, скакнула и раздельно напечатала! Пардон, надо исправить: «Она его искала».

— Ну, ладно. Пойдем дальше. «Тонна макияжа…» — вы не находите, что это перебор? Ну, толстый слой, ну килограмм — еще кое-как, но тонна! Такая скромная героиня.

— Да, тонны ей не выдержать. Дайте посмотреть. Ой, вот скотина! Да это проклятая машинка так печатает. Тюкнешь раз, а эта дрянь сразу двойные буквы строчит. Это просто «тонА макияжа», понимаете? Например, «легкие, теплые тонА макияжа».

— Теперь извольте объяснить, почему героиня «безумно хотела мать Ивана». Если она лесбиянка, это еще куда ни шло, в ногу со временем, но она у вас просто какой-то чудовищный геронтофил! Мамаше вашего Ивана лет под восемьдесят, не меньше.

— Какой геронтофил? Да что вы, не дай бог! Это у меня лента начальные буквы слова не пропечатала. Моя героиня с мужем ссорилась и «безумно хотела СЛОмать Ивана», то есть переспорить его.

— Слава те господи, я уж испугался! Вот еще одно странное место. Что это такое: «А я е е е м»? Какая-то азбука для первоклашек. По-моему, здесь ваша полоумная машинка только первые буквы всех слов напечатала, а остальное скушала.

— Ну что вы, она столько не съест. Нормальная машинка. Просто она через пробел печатает, но ведь не всегда же. Здесь герой говорит: «А я ее ем». Просто я не успел проверить.

— И дальше этой фигни еще на три страницы. Даже если бы я и хотел опубликовать, то…

— Что, так ужасно?

— Нет, так мало! Не приму, пока вы этот рассказ по крайней мере впятеро не удлините до повести и не проверите текст. Тогда вам гонорара на новую машинку хватит или даже на компьютер, и русский язык может спать спокойно. А вообще-то… знаете, что я сейчас подумал? Ваша машинка просто клад! Пожалуй, мы этот рассказ именно в таком виде и напечатаем. Это будет новое слово в литературе! Какие свежие новаторские интонации и образы! Приносите-ка еще в таком духе. И не вздумайте править!

Лучший друг— учитель

— Я вам добра желаю! Учитель — ваш лучший друг! — проникновенно закончил Учитель свою нотацию и вышел на перемену.

— Вы правда мой лучший друг? Лучше чем Марина Безухина? — подошла к нему в коридоре скромная Танечка.

Учитель вспомнил тупую соседку Тани по парте и уверенно согласился:

— Лучше!

— Тогда можно я у вас спишу примеры для контрольной?

Он не успел ответить, как Валера с последней парты оттолкнул Таню отточенным локтевым приемом и громко зашептал:

— Василь Олегыч, если вы мой лучший дружбан, закурить не найдется? А завтра — я вам.

Учитель молча рванул в сторону учительской, но тут лохматый Шурик схватил его за карман пиджака, сунул ему туда какую-то бумажку и доверительно попросил передать записку Нинке из параллельного:

— За ней ребята из девятого бегают, Василь Олегыч. Если я к ней подъеду, они мне потом накостыляют.

— Где твоя Нинка? — автоматически спросил бедняга и обреченно повернул к лестнице.

— Олегыч, будь другом, дай сотню. Во вторник верну, как два пальца! — встал у него на дороге рыжий Толик.

Учитель машинально вытащил сотню и проводил ее тоскливым взглядом. Он остолбенел и стоял, уже не зная, куда ему бежать и забыв про записку для Нинки.

— Обожди, Василь Олегыч, дело есть, — возник перед ним излишне резвый Леша. — Поговори с директоршей, чтоб мать не вызывала — все равно у нее нет денег стекло вставить. Может, сам вставишь? Я те не забуду! Хочешь, клевых детективов принесу?

Как назло, перемена была большая, и до звонка учитель успел получить еще три заманчивых предложения: «Вася, как друга прошу, отмени контрольную в понедельник, я после уик-энда — никакой!», «Слушай, старик, у тебя группа «Блажь» есть? Могу на «Ерунду-плюс» сменяться, если тебя жаба не душит» и «Василий Олегович, если вы наш лучший друг, сотрите нам пары по физике в журнале».

— Кто это ваш лучший друг? — загремел он, влетев в класс после звонка. — Что вы придумали? Крокодил вам лучший друг! Да если л вам другом буду, меня из психушки до конца жизни не выпустят!

— Да ладно, Василий Олегович, мы ж никому не скажем, что вы-наш лучший друг, — зашумели его кореша. — Мы ж понимаем. Пусть все так и думают, что хуже врага, чем учитель, детям нету!

Рубашка

Рубашка- была ничего себе на вид. Мужчина указал на нее черноусому торговцу и спросил;

— Сколько стоит?

— Два сотня.

— А она из хлопка?

— Отличный рубашка, из. хлопок, — энергично закивал тот.

— Подожди, туг же написано: 80 % полиэстер.

— Это чтоб он не мялся. Тибе нужен жеваный рубашка?

— В полиэстере тело не дышит. Давай, мужик, за полторы сотни.

— А 20 % хлопка зачем? Ты через 20 % не сможешь подышать? Между пуговки тоже дырки есть — дыши, пожалуйста. Ну ладно, отдаю за полторы, но ты мине ограбил.

— Пуговки какие-то разные, — пригляделся мужчина. — Уступи сорочку за сто рублей.

— Э-э-э, дарагой! Мода не знаешь — посмотри в другой ларек, там тоже везде разные. Ну хорошо, мужчина, толко чтоб тебе приятное сделать, бери за сто.

— Тут на кармане буквы «Hugo Boss», а этикетка китайская. Это подделка, скинь до восьмидесяти.

— А ты хочешь, чтоб «Мао Цзэдун» было бисером вышито? Я тибе скину, но учти, что этот «Босс» всегда китаец. Я другого не видел, хоть все киоски обойди. Нет, я еще один турецкий «Босс» встречал, но давно.

— Смотри, на рубашке написано, что машинная стирка запрещена. Я что, должен жениться, чтоб мне ее руками стирали? Давай за полцены, больше она не стоит.

— Хорошо, генацвале, бери за сорок, чтоб тибе удоволствие было — толко купи.

— А почему у нее левый рукав пожелтел?

— Потому что на солнечный сторона всегда висит. Уже год висит, что ты хочешь! Если тибе самого на солнце развесить, ты тоже желтый станешь.

— Не-е, лучше я ее совсем брать не буду.

— А за сто рублей брать будешь?

— Совсем сбрендил? Мы уже за сорок сговорились!

— Ты не понял, дарагой. Надоел мине этот сорочка, как собака — целый год я его как адвокат защищаю. Мине тошнит уже. Это я тибе сто рублей дам, толко ты унеси его, будь он проклят!

Сергей СИДОРОВ

Пьянству— бой

Часто случается, что судьбу человека определяет какая-нибудь незначительная мелочь, например, его фамилия. Конечно, это не означает, что все Дураковы — дураки, а все Счастливые — счастливы. И уж тем более что Бессмертные, ну, вы сами понимаете… Тем не менее в нашем случае фамилия Чекушкин решила за ее хозяина все.

Уже со школьной скамьи Тихон понял, что с такой фамилией жить ему придется несладко. Одноклассники дразнились, кто во что горазд. Один из них даже стал коллекционировать варианты прозвищ Тихона. Среди них были и Бутылкин, и Стаканов, и Литрухин, и даже Стеклотаров. А во дворе ровесники Чекушкина иначе как Тихий Шкалик его и не звали.

Алкогольная направленность фамилии не оставляла Тихону никаких шансов избежать неизбежного. Когда друзья-под-ростки распивали под лестницей школы портвейн, то первому всегда предлагали Чекушкину. С одной стороны, это был знак уважения, но, с другой — возражения или тем более отказы, по определению, не принимались и не понимались. Сначала Тихон очень переживал по этому поводу и частенько сетовал: «Ну почему родители вовремя не поменяли фамилию хотя бы на Мармеладовых?» Но потом он невольно привык и даже сам стал инициатором дружеских выпивок.

Понятно, что ничем другим, кроме алкоголизма, это закончиться не могло. Другое дело, что алкоголик алкоголику — рома». Одни "под мухой" поют, другие — буянят, третьих тянет на приключения» а вот Чекушкин относился к той категории пьющим, которая никому не досаждала своей сорокаградусной зависимостью. Такие пьют в основном дома, почти всегда в одиночку, и после набора нормы — просто отключаются, впадая в тяжелый хмельной сон.

От подобных, алкоголиков в первую- очередь страдают самые близкие люди, особенно жены, если таковые имеются. Посудите сами, что за личная жизнь с мужем, который или пьет, или опохмеляется, или спит. Иногда вообще странным кажется, когда же в таких семьях умудряются завести детей. Попытки жен воздействовать на мужей — тихих пьяниц через милицию или другие специальные органы обычно ни к чему не приводят. В ответ они слышат стандартные фразы типа: «Радуйтесь, что не бьет»-, «Мы, этим не занимаемся», «Пусть проспится, а потом поговорим». А кое-где их искренне не нанимают. Чего этим женщинам еще надо: мужик всегда дома, не куролесит, в грязи не валяется, не изменяет. Ну, выпивает, так ведь вод боком же у своей благоверной.

Со всеми этими проблемами пришлось столкнуться и жене Тихона Чекушкина — Глафире.

Когда-то в юности Глаша считалась самой перспективной невестой в районе: стройна, красива, умна. С седьмого класса парни толпами ходили за ней, стараясь привлечь ее внимание. Еще бы не старались, ведь счастливчику были гарантированы все домашние задания и помощь на уроках, особенно на химии, поскольку девушка просто обожала этот предмет.

Глафира, как девушка рассудительная и приземленная, никогда не грезила о принцах на стройных скакунах. Она хотела встретить простого, доброго парня, который полюбит ее на всю жизнь и с кем она проведет вместе долгие и счастливые годы. Однажды, правда, ей все же приснился принц. Он примчался к ней верхом, но поскольку принц оказался африканским, то и примчался он, соответственно, верхом на зебре, а не на белом коне. Зачем прискакал тот принц, Глаша так никогда и не узнала, потому что проснулась от резкого звонка будильника. Пора было собираться в школу. Больше никто ей во снах не являлся: ни на полосатой зебре, ни на сером слоне, ни на красных «Жигулях». С той поры девушка окончательно забыла и про белых скакунов, и про наездников королевских кровей и целике»! погрузилась в любимую химию, готовясь поступать после школы на химфак местного университета.

Очень быстро и незаметно прошли годы. Промелькнули студенческие деньки. Глафира получила красный диплом и осталась в вузе заниматься наукой, продолжая ставить опыты уже в аспирантуре. Именно тогда она и встретила на одной из дискотек Тихона, скромного, симпатичного парня, который почему-то долго не хотел, чтобы она знала его фамилию. А Глаша и не настаивала. Ей с Тихоном было хорошо и так: в то время он еще не пил беспробудно и безнадежно, а его участию в дружеских праздничных застольях она особого значения не придавала. Мало того, она даже придумала такую игру: раз уж ей неизвестна его фамилия, то и он не должен интересоваться ее.

И все же настал момент, когда Тихону пришлось рассекретить свою фамилию перед любимой девушкой. А иначе было нельзя: молодые люди решили подать заявление в загс. В тот день Чекушкин без лишних слов раскрыл свой паспорт и протянул его Глаше. Она всего лишь на миг заглянула в документ и тут же разразилась заливистым смехом. Парень густо покраснел, и совсем собрался обидеться и уйти, но девушка удержала его, раскрыв в ответ свой паспорт. Прочитав написанное в нем, Тихон и сам не удержался от хохота. Фамилия любимой была-Кефирова.

Поначалу молодая семья жила не лучше, но и не хуже других. Тихон работал кладовщиком на фабрике по производству фанеры. Глафира же полностью отдавалась науке, готовясь к защите кандидатской диссертации. Детей заводить не спешили. Решили встать на ноги, добиться личных достижений, улучшить благосостояние семьи, а уж потом… Но как часто случается в нашей жизни, «потом» отчего-то откладывается На неопределенный срок. Так произошло и с Чекушкиными.

Первой причиной стал «тихий алкоголизм» Тихона, по поводу которого он сам и шутил:

— У меня не спирт в крови, а кровь в спирте.

Незаметно для окружающих и для себя Чекушкин втянулся в процесс: «выпил — уснул — проснулся — опохмелился — отработал смену — выпил — уснул…» Естественно, в такой цепочке совсем не было места для личной жизни.

Погруженная в химические формулы, Глафира некоторое время просто не задумывалась о том, к чему это может привести. А когда поняла, то было уже поздно. «Надо бороться за мужа, а не за будущих детей», — решила она. Но поскольку обращаться к врачам или в милицию по уже вышеперечисленным причинам Глаша считала бессмысленным, то способ борьбы она выбрала собственный и весьма оригинальный.

Защитив диссертацию по химии, Чекушкина взяла новую Тему для научных исследований: «Обратная катализация Спиртосодержащих продуктов». Суть ее сводилась к попытке получения из водки и других алкогольных напитков исходных составляющих — чистой воды, сахара, свеклы, тростника, картофеля, винограда и далее по списку. Открывающиеся перспективы и возможные результаты этого проекта ошеломили молодую ученую.

«Ведь я не только Тишу спасу. Я помогу многим. Я смогу, наконец, избавить мир от пьянства», — размышляла Глаша, засиживаясь допоздна в библиотеке за трудами Менделеева и других великих химиков и естествоиспытателей. Мысли о забрезжившей вероятности получения Нобелевской премии перекрывались более патриотичными мыслями об обеспечении родной страны дополнительными продуктами питания.

— Посудите сами. — доказывала она коллегам. — сколько бессмысленной и вредной жидкости хранится вокруг, в то время когда в магазинах дорожает сахару а на полях не всегда удается сохранить картофель… А тут в. любом момент можно планировать гарантированное получение «того» и другого».

В ответ собеседники лишь молча ухмылялись, тактично отводя взгляды. Одни считали Чекушкину забавной чудачкой, другие — почти сумасшедшей на почве проблем с мужем, а третьи знали» что с ней спорить бессмысленно, настолько она уверовала в собственную идефикс, и не принимает никаких и ни чьих контрдоводов.

Это была вторая причина отсутствия в семье Чекушкиных детей. И если хоть изредка, но Тихон все же бывал «сухим» и вменяемым и мог исполнять свой супружеский долг, то его жеыа в эти мгновения, к великому его сожалению, находилась то в читальном зале, то в лаборатории. Причем подобные несовпадения возникали в любое время суток. Немудрено, что общение мужа и жены вскоре фактически свелось к нулю.

Бороться с одиночеством Тихон умел только одним способом. А чтобы возросшие объемы возлияний не сказались на семейном бюджете, он перешел на самую дешевую местную водку, которую выпивохи иначе как «сучком» никогда не называли, поэтому упрекнуть его в транжирстве жена не могла. Преодолевать же отвращение к запаху и вкусу «сучка» Чекушкину помогала любимая песня Высоцкого со словами «…если б водку гнать не из опилок…»

Глафира тем временем успешно продвигалась по пути получения заветного препарата для обратной катализации спирта.

Справедливости ради стоит отметить, что первые, промежуточные результаты оказались, мягко говоря, не совсем удачными: да после завершения всех лабораторных процедур на выходе, образовывалось некое картофельно-свекольное пюре, то останемся несъедобный изюм, то вообще какая-то непонятная субстанция. Но игра стоила свеч, поэтому Глаша не расстраивалась и с еще большим упорством продолжала свои опыты.

И вот наконец настал день, когда Глафира Чекушкина смогла взять в руки мензурку с первыми пятнадцатью граммами заветного препарата, который она решила назвать «Тихонием». Треть от полученного количества пустили на проведение тестового опыта (с фиксацией на видео) для академических кругов и, чем черт не шутит, для Нобелевского комитета. Пяти грамм бесцветного порошка хватило, чтобы сорокалитровая бочка отборной водки превратилась в восемьдесят кило белейшего сахара высшего сорта, не считая той же бочки кристально чистой, как из родника, воды. Оставшийся препарат был спрессован в две таблетки без вкуса и запаха. Одну из них спрятали в сейф, а вторую Глафира взяла домой, чтобы назавтра отправить ее заказной бандеролью в столицу, в Академию наук.

На радостях домой она вернулась раньше обычного. Тихон еще спал. Во-первых, накануне отмечался своеобразный юбилей его фабрики. 77 лет — не шутка. Коллектив гордился тем, что их предприятие поставляет свою продукцию даже во Францию. Говорили, что присказка про фанеру над Парижем родилась именно благодаря их фабрике. Естественно, что Чекушкин тоже поучаствовал в торжестве, а потом, по традиции, Добавил один дома. Ну а во-вторых, сегодня у него был отгул.

Счастливая Глаша, выложив все лишнее из своей сумочки на стол в зале, решила, пока муж не проснулся, сходить в магазин за вкусненьким. Ведь есть повод, чтобы отпраздновать вместе с любимым ее научную победу.

В этот раз пробуждение далось Тихону, как никогда, тяжело. То ли вчера была явно превышена обычная норма, то ли водка попалась чересчур паленая. Терпеть головную боль не было никакой возможности, да и мотало Чекушкина так, словно он находился на «Титанике» в момент столкновения с айсбергом. Поэтому первым делом он направился к аптечке, где должен был храниться запас аспирина. Но по закону подлости, ни одной таблетки не обнаружилось.

Растирая виски, Тихон поплелся в гостиную. Там на столе всегда стоял графин с водой. Дрожащими руками он стал наливать спасительную жидкость в стакан и вдруг заметил среди мелочей из сумки жены таблетку без упаковки, очень похожую на аспирин. Чекушкин смутно припоминал, что в последнее время у Глаши от переутомления вроде бы часто болела голова.

— Так вот кто весь аспирин извел, — вслух произнес Тихон. И с мыслью о скором избавлении от мигрени тут же проглотил таблетку, запив ее целым стаканом воды.

Возвратившись, Глафира разгрузила сумки на кухне и заглянула в спальню к мужу. Того в кровати не оказалось. «Ну и ладушки», — подумала Глаша и громко крикнула:

— Тиша, ты где?

Муж не откликнулся. Не оказалось его ни в ванной, ни в туалете. «Ага, услышал, что я раньше пришла, и захотел меня разыграть», — решила она, заходя в зал.

Тихона не было и там. Только возле стола на полу громоздилась большая куча мокрых опилок, на которых сверху лежали любимая тельняшка мужа и его семейные трусы, а рядом притулились домашние шлепанцы Чекушкина.

РЫЗЫЛЫЦЫЫ

Прыыбщить к дылы.

Прысвыыть грыф «Сывыршынны сыкрытны».

Хрыныть ды ысыбыгы рыспырыжыныы.

Глывныь цынзыр

Дыпыртымынты грыммытыкы

Ы.Ы. Ълкын

Всем, кому в руки попадет эта записка!

Возможно, вы читаете последний текст на нормальном русском языке.

Я, профессор филологии Збруев Иван Викторович, единственный из оставшихся в живых «руссоязов». Так именовали себя те, кто боролся за сохранение «великого и могучего» в классическом виде.

Боролись… Все мои соратники погибли. Я тоже пишу эти строки в осажденном доме. Надеюсь успеть рассказать о том, что же произошло с нами.

На протяжении ста лет шла острая полемика о том, нужны ли новации в грамматике, фонетике и правописании русского языка. До сих пор все конфликты не выходили за рамки академических аудиторий. Но в течение последнего года в политической жизни государства произошли некоторые изменения и у горнила встали «сторонники простояза». Так мы назвали безумцев, призывавших к кардинальному упрощению нашего родного языка. Для начала ими были изданы указы, вводящие ограничения на выпуск книг и периодики в традиционном исполнении. В школах насаждалась так называемая новая программа обучения. И самое главное, было одобрено и внедрено принципиальное изменение алфавита. Отныне устранялись все гласные буквы. Вместо буквы Е полагалось использовать Ъ, И заменялась Ь (бедный Йорик), а функции остальных передавались букве Ы. На этом настояла та часть экстремистов, которая с упорством маньяков защищала «незаслуженно обиженные» (хотя бы потому, что с них не начинаются слова): Ъ, Ы, Ь.

Естественно, настоящие ценители и знатоки русского языка: ученые-филологи, прозаики, поэты, журналисты — да что там, все нормальные люди — воспротивились лингвистическому произволу. В ответ грянул террор. Любого, кто был уличен в симпатиях к традиционному языку, арестовывали и проводили лоботомию. Тех же, кто мог сочинять или обучать грамоте, прилюдно казнили.

Оппозиция ушла в подполье. Но и там нас настигало недремлющее око новой карающей структуры — Департамента грамматики. За несколько месяцев погибли или пропали без вести миллионы людей, читавших Толстого, Чехова, Булгакова, Бродского, переводы Гомера, Шекспира, Бальзака, Сент- Экзюпери и не пожелавших заучивать современный девиз государства: «Ды здрьгаствыыт нывыь ыпрьнцьнныъ рьюскыь ызык!»

Близок мой час. В двери уже ломятся служители истины Ы. И все же надеюсь на разум грамотных людей. Может быть, мои записи сохранятся и помогут будущим исследователям понять наши ошибки и «е допустить повторения сегодняшнего кошмара.

Я прощаюсь с вами, люди, спасите великий и могу…

Валерий СОКОЛОВ

Бомба

Вечер. Метро. Народ ринулся с работы. В одном из вагонов ехали две гражданки с могучими сумками. Они мирно щебетали между собой по-украински. Видно, где-то торговали и с остатками товара возвращались домой. Сейчас этим ремеслом занимается полстраны. Уже никого не удивляет человек, тащащий, как муравей, в пузатых сумках-«шотландках» свой нехитрый скарб.

Вагон мелко покачивался. Пассажиры отрешенно сидели или терпеливо стояли. Интеллигенция, как всегда, что-то читала. Вот и остановка. Народ потянулся к дверям. Им навстречу стали продираться стоявшие на перроне.

Тут одна из хохлушек, словно очнувшись, встрепенулась и схватила свои баулы. Разметывая по сторонам входящих, она протаранила себе путь на перрон. Только она выскочила, двери вагона натружено захлопнулись.

И тут ожила ее напарница. Она бросилась, перепрыгивая через чьи-то портфели, к двери вагона. Через резиновые уплотнители хохлушка крикнула подруге:

— Гала!!!

Стоящая на перроне повернулась.

— Ты ще одну торбу забула!

Гала открыла рот, посмотрела на свой скарб и застыла с вопросительным знаком на лице. Диктор уже объявил следующую остановку, и поезд тронулся. Украинка из вагона выстрелила: «Пидожды трошки! Сидай на другый поезд! Я теби на следуючий зупынци торбу залышу!» (на следующей станции выставлю сумку) — и усиленно задергала большим пальцем в направлении движения поезда. Гала кивнула головой, мол, поняла. Состав ушел в туннель.

Что произошло на следующей остановке, догадаться не трудно. Подошел поезд, открылись двери. Из одной вместе с пассажирами выскочила женщина с большой сумкой. Бросив поклажу на скамейку, женщина тут же метнулась обратно в вагон. Двери вагона закрылись. Диктор объявил: «Следующая остановка…» — и поезд пошел дальше.

Оставшиеся на платформе люди быстро оценили ситуацию. Неизвестный предмет, хозяин уехал — подозрительно, надо делать ноги! Кто-то крикнул: «Бомба!» — и граждане бросились в разные стороны. Свистнул милиционер, остановили движение поездов. Гала так и не доехала! Быстро закрыли вход в метро, из которого эскалатор выносил на поверхность возбужденных людей. Они в этот день несколько дольше добирались до дома. Но сколько было пищи для рассказов!

А вечером уже вся страна следила по телевизору, как в метро ловили террористов.

Надо менять!

Однажды решил: надо что-то менять. А вот что — не помню. Вчера помнил, сегодня нет.

Может, мебель в квартире переставить? Ну, поменяю местами кровать и кухонные табуретки. А смысл? Тогда и плиту надо тащить в спальню.

Выбросить старую стенку, купить новую? Хлопотно, да и жалко старую: сам ее собирал, полки подгонял, отверстия пересверливал.

А может, заменить свои старые «Жигули» на иномарку? Нужна куча денег, да и «Жигули» еще ездят. Подумаешь, бок исцарапан и глушитель ревет самолетом.

Что же поменять, что поменять? Бросить курить? А что, я курю много? Две-три сигареты в день, да и то стараюсь не свои. А если бросить пить? Да я и так почти что бросил. В одиночку и без закуски не пью, последним из-за стола не встаю, на дни рождения соседей не реагирую.

Может, работу поменять? Да где еще такую найду? Сижу при вахте, вроде что-то охраняю, хотя мимо ходят все, кому не лень. Читаю книжки, решаю кроссворды, регулярно приношу жене зарплату. Кстати, о жене. А может, замахнуться на святое — ее заменить? Вон артисты, космонавты, бизнесмены меняют своих жен, как каналы в телевизоре. Щелк — новая жена, еще щелк — уже другая. Нет, боязно, двадцать лет живем бок о бок, гуляем рука в руке. Где еще такую покладистую найду?

Что же я хотел поменять? Режим питания? Вряд ли. После завтрака все равно думаю об обеде, после обеда считаю часы до ужина.

А может, начать бегать, как сосед, что на стадионе круги наматывает? Нет, не получится. Утром не могу — и так усилием воли встаю, с трудом сую себя в одежду и плетусь в полусне на службу. Вечером тоже не до бега — всегда находятся дела, а если их нет, то дела находит жена.

Что же поменять, что же поменять? Ладно, не буду себя мучить, уже поздно, лягу спать, может, завтра вспомню. А что это свет в туалете никак не включается? Жму-жму на клавишу, а толку никакого. А-а, вспомнил, что хотел заменить: лампочку в туалете!

Хохочущая Россия

Прошли те времена, когда на всю страну была одна-единственная партия. Теперь — вон их сколько! Партийные строители трудятся не покладая рук. Партии и движения, союзы и блоки рождаются и распускаются, сливаются и разбегаются. А названия какие: «Единая Россия», «Трудовая Россия», «Деловая Россия» — одно громче другого. Появилась и новая массовка: «Идущие вместе». Говорят, готовятся к регистрации «Лежащие рядом», «Сидящие кругом» и «Поющие хором».

А я жду. Жду, когда родится моя партия — партия исторического оптимизма. Она будет состоять из неисправимых оптимистов. И никакие катаклизмы не смогут убавить их задор и лишить приподнятого настроения.

Наша программа будет самой забавной. Над ней потрудятся лучшие юмористы и сатирики страны. Люди, начав ее читать, будут неудержимо хохотать, некоторые даже до слез. Выступления лидеров нашей партии соберут многотысячные аудитории ценителей иронии и тонкой шутки. Смех разберет огромные стадионы и концертные залы. Телевизионщики в срочном порядке перекроят свои телепрограммы. От наших партийных обещаний будет корчиться вся страна от Балтии до Камчатки: «Ой. не могу-у! Во дают!»

В газетах юмор с последних страниц перейдет на первые. Говорить серьезно и назидательно станет признаком дурного тона. Страна, хоть и на короткий выборный период, наконец-то вдоволь нахохочется. А некоторые по инерции продолжат смеяться и дальше. Иностранцы, увидев такое веселье на Руси, подумают, что у нас жизнь наконец-то наладилась. И не станут докучать наивным вопросом «Когда вернете кредит?» А если и спросят, мы рассмеемся им в лицо: «Вернем, конечно, хе-хе, но не все, ха-ха, и не сейчас, извините, о-хо-хо!»

Нашу партию мы назовем «Веселая Россия». Прорвавшись в Госдуму, наша фракция будет предлагать такие законы, от которых народу жить станет легче или, по крайней мере, веселее. Уверен, что и президент, идя на свои, президентские, выборы, обязательно кое-что почерпнет из нашей веселой партийной программы. В результате он войдет в историю как Самый Большой Оптимист. Вступайте в «Веселую Россию»!

Алексей ТАРАКАНОВ

Немного о грустном

Мой старый город. Когда-то тихий и спокойный. Сейчас ревущий и дымящий. Вечно торопящийся и вечно никуда не успевающий. Мой город. Чем старше я становлюсь, тем меньше тебя узнаю. Особенно в центре. Я уже не говорю о том, что в названиях центральных улиц я просто теряюсь. И в разговорах называю их языком милицейского протокола. Улица такого-то, она же… она же… она же… Говорят, что, когда вырастаешь, дома, окружавшие в детстве, становятся ниже. В моем городе это не так. Домов моего далекого детства практически не осталось. А то, что появилось на их месте, выросло раз в десять. Не дома, а прямо-таки цели для самолетов. В любом городе мира, чтобы посмотреть старый город, едут в центр. В моем — на окраину. Где еще не успели пошалить загребущие лапы из этого самого центра. Я все время боюсь услышать, что на месте Царь-пушки открыт ресторан «Пушкарь». В Грановитой палате — казино «У Грозного». В соборе Василия Блаженного — дискобар «Васина блажь», с подпольной продажей необходимых ингредиентов. А подо всем этим — многоярусная парковка автомобилей и новый торговый суперцентр «Москва златоподземная».

Мне жалко старые дворы. Низкие окна, не забранные, как это сейчас принято, решетками. Не окна, а амбразуры, из которых периодически хотелось отмстить ну очень неразумным хазарам. Дома, выстроенные глубокими колодцами, а в их стенах маленькие слепые окна, которые крайне редко посещало солнце. Но в которые при малейшем дуновении ветерка слегка постукивали ветками вязы, клены и ясени, выросшие вместе с нами. И когда поешь «Я спросил у ясеня, где моя любимая», понимаешь, что ясень не ответит тебе, качая головой, потому что эту самую голову уже срубили по самые пятки.

Моя маленькая улица. Милая и тихая. Время идет, и ты становишься все уже и уже. Когда-то в детстве я долго готовился к тому, чтобы пересечь тебя поперек. Примерно смотрел налево, потом направо… А сейчас, с трудом протискиваясь между припаркованными автомобилями, я с удовольствием наблюдаю, как кто-то в авто пытается преодолеть тебя вдоль по тем местам, которые в моем детстве назывались тротуаром и газоном. В детстве я первым здоровался со всей улицей. Теперь здороваюсь с меньшей ее частью, так как большая часть уже первой здоровается со мной. А тот, кто еще вчера играл с моей дочкой в песочнице, почему-то сегодня вернулся из армии.

Мой двор. Это старые тополя в семь-восемь этажей. Это постоянно, с утра до вечера, дети в песочнице с криками: «Мама, мама, он забрал мое ведерко!» или: «Ба-буш-ка! Она раздавила мой куличик!»

Вечерами взрослые мужики, забивающие «козла», под стойкий запах «Жигулевского» и «Примы». Еще позже — гитары юности с чем-то вечным, типа «а ты опять сегодня не пришла». И круглосуточные бабушки у подъезда. Всегда знающие, кто из какой, кто к кому и чья это машина посмела.

И мои тихие шаги в обнимку с юным созданием. >И чей-то до боли знакомый голос, вгоняющий в краску: «А позавчерашняя-то была покрасившее…»

Мои одноклассники… Слегка потучневшие, в волосах поредевшие, усами и бородами пообвешанные. Только одноклассницы хранят в себе секреты вечной молодости. Но спрашивать поздно. Они все давно замужем.

В детстве мы учились по-разному. Те, кто учился плохо, в основном преступили, отсидели, вышли и стали бизнесменами. Кто хорошо — в основном врачами, учителями и инженерами. Но антагонизма нет. Собираясь, шалим, как сорок лет назад. Правда, немного мешает возраст.

Мой возраст. Это молодость в какой-то очередной степени. А молодость — это единственный из крупных недостатков, который проходит сам собой. Иногда с течением времени, а иногда и совершенно скоропостижно. Причем чаще всего независимо от желания его обладателя. А иногда и просто вопреки. И когда наконец понимаешь, что излечился от этого недостатка навсегда, так это уже старость.

А в старости чаще вспоминаешь про свой ливер. То есть про печень, селезенку, сердце и почки. Причем под вечер память явно улучшается. Потому что ливер вспоминаешь гораздо чаще, чем утром. Но возраст есть возраст. И он позволяет надеяться, что вспоминать осталось не так долго.

Евгений ТАРАСОВ

Изобретатель

Последние несколько недель Семипядский появлялся в своей проблемно-прикладной лаборатории каким-то усталым и невыспавшимся. Семипядскому сочувствовали, над ним подшучивали и даже намекали на весенне-любовную бессонницу. Потому Семипядский однажды не выдержал и признался:

— Вечный двигатель я изобрел. Такие вот дела.

— Да вы что?! — ахнув, не поверил научный коллектив.

Семипядский поклялся всем святым, а особенно будущей

Нобелевской премией, и почти все перестали сомневаться. Только поинтересовались — уж не заболел ли он от изобретательских перегрузок?

— Да нет, просто приходится недосыпать, — объяснил Семипядский. — Дежурить приходится. По очереди, всей семьей. Круглосуточно.

— Это зачем? — не понял коллектив.

— Так вечный же он, не затормозишь на несколько минут. А проследить нужно. Чтобы вдруг не остановился. Да и смазать иногда. Чтобы не сломался, — разъяснил Семипядский.

Посочувствовал ему коллектив и решил чем-то облегчить тяжкую долю изобретателя.

И пошло. То его от собрания освободят. То от планерки. То от конференции. А то и вовсе от симпозиума, не говоря уже о внеплановых дежурствах. А потом даже премию дали, и немалую. За достижения. После чего еще и путевку ему организовали. В дом отдыха от науки.

Приходит Семипядский после трехнедельного отдохновения — и просто не узнает его научный коллектив. Посвежевший такой, окрепнувший, помолодевший.

— Да!.. — восхищенно замечает коллектив. — На пользу пошел вам этот отдыхательный дом!

— Не он, не дом отдыха от всего, — печально говорит Семипядский.

— Как это — не он?! — удивляется коллектив. — А что?!

— Просто мой вечный двигатель украли, — еще более печально сообщает изобретатель. — Пока я, значит, этим отдыхом наслаждался.

— Это ничего! — бодро успокаивает его научный коллектив. — Это даже на пользу. Это же у вас теперь столько времени появится. Для всего. Особенно для нашей фундаментально-прикладной науки!

— Не появится, — грустно отвечает Семипядский.

— Это как так?! — пораженно восклицает коллектив.

— Машину времени я теперь начал создавать, — признается изобретатель.

Временные трудности

В мастерскую по ремонту часов врывается разъяренный клиент.

— Вы что же это натворили?! — гневно вопрошает он. — Вы что же это сделали с моими часами?!

— Как это «что»? — спокойно говорит мастер. — Отремонтировали.

— Но. я же… я просил только перевести их на весенне-летнее время! — взвивается клиент.

— А что, вы сами не могли этого сделать? — удивленно спрашивает мастер.

— В том-то и дело! — начинает метаться по тесной мастерской клиент. — А вы… вы же просто испортили мои фамильные часы! Которые служили еще моему деду и прадеду!

— И прапрадеду? — ехидно уточняет мастер.

— И ему! И еще прапрапрадедушке! И даже еще кому-то до него! А вы… вы за один день!.. Такую вещь!..

— Но послушайте, — перебивает мастер, — наша мастерская гарантирует отличное качество ремонта! Мы чиним. А не портим! Понимаете — чиним!

— Ах так! — взрывается клиент. — Чините?! А почему же в них, в моих часах, теперь что-то позванивает?!

— Позванивает? — не понимает мастер.

— Да! И тикает!

— Ну, так это… это, значит, работает механизм, починенный.

— Механизм?! — почти взвизгивает клиент. — Какой еще механизм?!

— Часовой, естественно, — поясняет мастер.

— Ах, вот оно что! Ну, халтурщики!.. Ну, деятели!.. — угрожающе размахивая руками, рычит клиент. — Я вас выведу на чистую воду… через защиту прав потребителей… через суд!

Мастер ошарашенно смотрит на него и наконец вклинивается с вопросом:

— Что-то вы, гражданин, не того! Часы идут, тикают, так сказать. Что же вам еще нужно?

— Что?! — подпрыгивает клиент. — Но я ведь сдавал

вам в ремонт не будильник какой-нибудь, а фамильные солнечные часы!

Бег по кругу

Заболело у меня что-то между левым голеностопным и правым лучезапястным суставами. Да еще и гудеть начало. А также дергать, как электротоком.

Так странно заболело, что меня страх взял. Ну, думаю, здесь что-то явное не то. Надо срочно себя спасать. Для человека без хороших контактов это невозможно, просто конец. Но только не для меня.

Вышел я на двоюродного зятя одного моего детсадовского приятеля. Работает он в нашем зоопарке с ежами и дикобразами и большим специалистом по части акупунктуры, то есть иглорефлексотерапии, слывет.

Долго колол этот дядя меня и даже зачем-то прижигал. Пока между этими самыми моими суставами еще и стрелять не начало.

Тогда зять этот вывел меня на одного физика-ядерщика, специалиста по энергополям. Который биополем по телефону радикулиты снимает и головную боль.

Но тоже не пошло. Хотя он и через мобильник пытался. И даже через Интернет. Только что-то щелкать во мне начало. И еще шуршать, как осенняя листва.

Но физик этот сказал, что это просто наметилось улучшение. И послал меня подальше — к одной своей знакомой бабке на самую окраину города. Для закрепления. Заявив, что нельзя утрачивать веру в самобытную народную медицину.

Вот так я у этой самой бабки и оказался. Несколько дней она надо мной что-то шептала и чем-то меня окропляла. А когда обкуривать принялась, так во мне вообще все засвербело!

Осерчала бабка. Все это от неверия, говорит и особливо от нервов. А потому, заявляет, надобен мне еще и «нервинный патолог». Есть у нее, мол, такой на примете. Уже очень ее внучатому дяде помог. К нему и надобно податься. Он и выведет меня на этого чудо-доктора. Тем более он, доктор этот, в «первой полуклинике» трудится.

Только отказался я от такой помощи и расстался с бабкой, ничего ей не объяснив. Нет, ну действительно, зачем мне ее внучатый дядя, когда я и сам как раз работаю в этой самой первой поликлинике? Этим самым невропатологом!

Анатолий ТРУШКИН

Голос совести

— У тебя десять миллиардов, подай нищему-то. Не проходи мимо. Куда тебе, к черту, столько денег? Надо добрые дела делать. Вон тому подай — без рук, без ног.

— И подам. Что мне, жалко? Вон он — без рук, без ног. Небось, у него детей куча. Почему это у нищих всегда детей много?

— Ты не рассуждай. Ты подай!

— И подам.

— И подай!

— И подам. Миллион подам!

— Молодец! Ты просто молодец будешь. А заметил, как у тебя уже хорошо на душе стало? Как будто росой умылся, да?

— Да… умылся. Нищий домой придет, жена спросит: «Сколько насобирал?» А он ей: «Миллион!» Она хлоп башкой об пол, и поминай как звали.

— Ну, поменьше дай.

— И дам.

— И дай. Не жмись.

— А кто жмется? Восемьсот подам.

— Молодец!

— Надо только как-то так положить, чтобы никто не заметил, а то отнимут. Придет домой, жена: «Сколько насобирал?» Он: «Ничего, все отняли». Она хлоп башкой об пол, и поминай как звали.

— Ну ты хоть сколько подай.

— И подам.

— И подай.

— И подам. О чем речь? Сколько — вот вопрос. Пятьдесят тысяч отнимут. Десять тысяч не отнимут.

— Молодец!.. Ну, клади десять тысяч, и пошли… Клади. Это правильно — никто не тронет его.

— Его — нет, а меня тронут. Если, мол, по десять подает, сколько же у него?.. Выследят и грохнут.

— Так ты что, сволочь, совсем ничего не подашь?

— Почему не подам? Подам.

— И подай!

— И подам. Интересно, сколько ему подают?.. Сто рублей… двести. У меня таких денег нет. На нет и суда нет.

— Ну ты сволочь!

— Как я подам-то, чего у меня нет?

— Ну ты и гнида!

— Погоди, он смотрит на меня. Думает: хотел подать и не подал. Нехорошо получилось.

— Молодец! И что ты сделаешь?

— А я вот что сделаю — я сяду рядом, тоже буду просить. «Подайте Христа ради кто сколько может!»

— Смотри, калека этот тебе хочет подать. Не вздумай взять!

— Никогда!

— Не вздумай взять!

— Никогда! Спасибо, не надо. Спасибо, не надо. Спасибо… Сколько он дал-то?.. Пятьдесят.

— Ну ты и гад!

— Ну гад, и что?.. Я же не для себя взял, для него. Чтобы он как будто росой умылся. Придет домой, жена: «Сколько насобирал?», а он: «Я сам сегодня подал».

— Молодец!

— Какой есть.

— Мо-ло-дец!

— Ну, все, все. Пошли отсюда.

Положение в стране

Внешняя обстановка — кулак, который угрожал миру, разжался, и сейчас мы стоим с протянутой рукой.

Внутренняя обстановка. Коротко по основным направлениям.

Экология. Имеется в виду, насколько загажена среда обитания. Можно сказать так: если у них загажена среда, то у нас — вторник, среда, четверг, пятница, суббота, воскресенье.

Искусство. Важнейшим для нас сегодня, несомненно, является… порнография. Если основной творческий принцип реализма — «о чем думаешь, то и показываешь», то основной творческий принцип порнографии — «чем думаешь, то и показываешь».

Особо о культурном обмене с Западом. Это единственный обмен, который осуществляется на выгодных для нас условиях: они нам — фильмы ужасов, мы им — «новости дня».

Социальная защита граждан. Имеются в виду, конечно же, в первую очередь. ритуальные услуги. Сегодня на услуги может рассчитывать каждый. Другими словами, государство готово похоронить всех.

Торговля. Установилось порочное равновесие между спросом и предложением. То есть насколько витрины притягивают, настолько цены отпугивают.

Борьба с преступностью. Сегодня, крайний срок завтра, будут названы имена исполнителей и заказчиков самых громких преступлений последнего времени. Таких, как убийство… царевича Дмитрия, княжны Таракановой.

Народонаселение. Рождаемость падает, потому что оргазма достигаем только во время воровства.

Религия. На бога обижаться не приходится, какую мы ему жизнь устроили, такую и он нам.

Вожди. Положение резко изменилось в лучшую сторону Раньше только после их смерти мы узнавали, что они враги народа. Сейчас сразу видно… кто, как говорится, из них ху.

Армия. Мы наконец имеем армию, о которой мечтал Суворов, — «живот в голоде, голова в холоде».

Медицина. Здесь все хорошо, нарекании нет и быть не может, потому что здоровые ничего о медицине не знают, а больные уже ничего не скажут.

Секс. Наши ученые выявили связь между юмором и сексом. Они заметили, что когда смешно… то не получается. А когда не получается, то не смешно. Жизнь у нас становится все смешнее, значит, скоро ни у кого никаких проблем с сексом не будет.

Золотой запас. Ну тут просто. Кто запас, тот и золотой.

Жилищное строительство. У каждой семьи отдельной квартиры к двухтысячному году не будет. Но, наверное, будет к следующему году… к трехтысячному. Вот такая картина. Все вроде бы хорошо. Общее впечатление. Нет сомнения в том, что церковь отделилась от государства, а государство отделилось от промышленности, науки, сельского хозяйства и так далее.

Все это еще раз говорит о том, что умом Россию не понять.

Золотые руки

Сашка письмо прислал — сильно хвалят его. Начальство очень довольно. Золотые руки!.. Начальник так сказал про Сашку мово. Золотые руки! Выстроил всех и сказал: «Вот вам, сволочи, всем пример — Сашка золотые руки». Всенародно сказал. Самый вот который там главный у них — начальник всей тюрьмы.

У Сашки с детства золотые руки. Ноги не так, а руки — что ты! Без порток еще бегал, все, бывало, в замках копался. Замок либо засов увидит — аж дрожит весь.

Еще. помню, в школу не ходил, зашли чего-то к председателю сельсовета Леонтию Захаровичу. У того сейф заело. Сашка открыл! Еще в школе не учился.

А уж когда выучился-то— о-о-о! Что ты!.. У него и первый привод был за технику. Трактор угнал с прицепом… девок катать. В прицеп сколько девок-то войдет!

Судья потом: «Как ты это исделал? Там же аккумулятора не было?»

О-о-о! Сашка — что ты! «Как?» Щас он тебе и скажет.

Там, по-моему, и мотора-то не было. Он провода соединил как-то… крест-накрест, что ли. Хитрость какую-то исделал. Они потом все удивлялись в милиции.

Головастый!.. В кого вот? Я не сильно в технике. Мать тоже ничего такого уж особенного, кроме ведра, не видала. А этот!

Мышеловку, помню, взял, чего-то там стамеской чик-чик — приемник собрал!

Откуда чего в нем? Ох, головастый! Второй привод за что был? В райцентр кто-то мотоцикл сыну привез из Японии, скоко-то цилиндров там. Ну, и тот ехал куда-то по делам, оставил на улице, цепью только к столбу привязал, два замка навесил, отошел на минуту.

А с коляской мотоцикл! В чем беда-то. Тут Сашка объявился с девками. В коляску-то их тоже много войдет. Подошел без стамески, без всего… с одними девками. Тот возвращается через минуту. Да где?! Через полминуты — цепь на месте, замки на месте, а Сашки с девками нету… И мотоцикла нету.

О-о! Что ты! Тоже все удивлялись: «Как ты запел его? Он же с секретом. Там японский секрет!.. И как ты быстро так?» Оттого и быстро, что с девками. С ними быстро надо все делать, они же не любят ждать.

Он и в третий раз через технику попался. С девками собрался куда-то. В кино, что ли. Девки ведь от него ни на шаг. Что ты! Не оттащишь. Как мухи на гов… на мед. Он же высокий у меня, Сашка, ладный такой… в меня весь.

Ну, и девки одолели его. Он же безотказный, они и пользовались, сволочи. Прохода от них не было. Ночью выйдешь на двор… ну, там покурить заодно — шур-шур в кустах. И что такое? Собака, что ли?.. Где?! Девки под каждым кустом!

Его больше к технике тянуло. Ну и к девкам, конечно, тянуло… и к технике. Так раскорячкой и жил.

И, что ли, в кино они договорились, а тут дождь припустил. А сосед у нас слева-то машину купил. Знаешь ты его. Змей! На какие вот деньги он купил? Ворюга, дьявол! На складе завхозом. Что ни день, тащит что-нибудь. Натаскал себе… на целую грыжу. Инвалидность дали. А раз инвалид — машина полагается.

Он машину в пенал, пенал — в гараж, к гаражу собаку.

На суде все удивлялись:

— Как ты собаку-то улащил? Она же — волкодав!

«Как». Все тебе расскажи. Поехал Сашка в кино с девками… и с волкодавом. Там — пьяных ползала. Волкодав давай кусать их. И всплыло все. А то бы Сашка на место поставил. Он аккуратный! Всегда все, что угонит, на место ставил.

Три года дали. Четыре отсидел, щас обещают досрочно выпустить.

Ты мне скажи, что это? Всю Россию разворовали до нитки — никто не виноват, а девок в кино свозить — три года! За что?

Когда их возить, как не в молодости?.. Мне щас любуй-дай — на кой она мне черт?.. Хоть со стамеской, хоть без ста мески — ничего не сделаешь.

Всю Россию разворовали, сволочи, а Сашка отвечай.

Боюсь знаешь чего?.. Начальник тюрьмы машину се<4 новую купил: Сашка пишет — во дворе ставит. А что там всего-то две решетки, трое ворот.

Да оно ничего. Боюсь, как бы там девок не завелось. Та кая зараза тоже, проникают всюду… Как моль! Нету, нету, < хватишься — уже без шапки, без порток.

Мать ему невесту приглядела. Хорошая девка, я видал… работящая. И отец за ней мотоцикл дает… без коляски!

Даст бог, все у нас хорошо будет. Главное дело — у него руки золотые.

Народ и интеллигенция

— Брат, брат! Подожди.

— Какого тебе?

— Брат, ужли не признал меня?.. С праздником тебя.

— Уё! С каким?

— «Каким». Ах ты простая душа! Ведь у нас юбилей свободы слова.

— Ну ё!

— Да ведь она, брат, дороже колбасы!

— Уже дороже? Вот ё!

— Эх, брат. Конечно, трудно сейчас. Но мы спасемся!

— А мы?

— И вы, и мы. А спасет нас красота.

— Ну ё! Что ж они, их мать, как припрет, так его мать, а как чуть-чуть, так ее мать?

— Чья?

— Кто?!

— Про что ты?

— Про то!.. Налоги-то!

— Брат, естественно, люди сейчас озлоблены. Нам всем нужно покаяться. Не очистимся — пропадем! Не возродимся.

— К стенке надо!

— Кого?

— Всех.

— Нет, брат. Мы Бога потеряли.

— Ну! Те же самые у власти.

— Кто?

— Где?

— Про что ты?

— А ты?

— Я говорю: надо помнить о смерти.

— О-о-о! С утра самого.

— Но страха не должно быть, брат. Ни страха, ни гнева. Одно смирение. Смирись, гордый человек!

— Всех!

— Что?

— В один мешок, керосином и поджечь.

— Кого?

— А что, нет?

— Что «нет»? Я говорю: жить надо для души.

— Ну!

— Согласен?! Ты, брат, все сердцем понимаешь. Это дороже.

— И каждый день!

— Что?

— Для души.

— Да! Вместе мы такая сила!

— Каждый день!!

— Ты безмерно талантлив, брат.

— Хоть сто грамм, но каждый день.

— Про что ты?

— Побежал я. — Ну ё!

Дикий человек

Поехал летом к родственникам под Тамбов. Лес в двух шагах. Сунулся утром за грибами — и заблудился.

Вечером слышу: ломится кто-то через кустарник. Выходит мужик — голый, босой, борода до пояса, на голове гнездо.

Я кинулся к нему, кричу:

— Мужик, я заблудился. Полдня уже в лесу.

Он говорит:

— Я уже двадцать лет в лесу.

Сели с ним на пеньки, он спрашивает:

— Ну чего, как там жизнь?

Я говорю:

— Ну чего? Нормально. Замки, дворцы у всех… у кого деньги есть. Заболеешь — лечат лучшие врачи мира… если есть чем заплатить. Если нечем, то болезнь нельзя обнаружить никакой аппаратурой. Питание — все, что хочешь!.. Любому человеку!!! У которого есть деньги. А если денег нет, то живешь как голубь… при помойке.

Он спрашивает:

— Что ты все «деньги, деньги»? Что с зарплатой?

Я говорю:

— Зарплата стала очень большой! Только па нее ничего не купишь, а самое главное — не выдают.

Он обнял меня, говорит:

— Оставайся в лесу.

Я чуть с пенька не упал:

— Как — оставайся? Там же правительство, президент.

Он говорит:

— Ну и что? У нас тоже ходи да озирайся. Или укусит кто, или сук в бок, или шишка в глаз.

Я говорю:

— Нет. Я должен следить за политической борьбой.

И он завял сразу.

— У нас, — говорит, — можно, конечно, посмотреть, как волки добычу делят или как ворон ворону глаз выклевывает. Я места знаю. Но чтобы как наша политическая борьба… этого в дикой природе нет.

Я ему говорю:

— А еще иногда хочется загудеть, понюхать что-нибудь, чтобы море по колено. А у вас что нюхать?

Он говорит:

— А ложный мухомор?! Я места знаю. Лизнешь — и на седьмом небе. В себя приходишь — кругом деревья, вырванные с корнем, зверье раны зализывает. Ну и сам, конечно… где голова, где что — не сразу находишь. Оставайся.

Я ему опять:

— Не могу! Не уговаривай… Телевизора здесь нет! Как без телевизора жить?! Я люблю «В мире животных».

Он говорит:

— А ты где?

Я говорю:

— А порнография? Я привык.

Он руками замахал, заозирался. Говорит:

— Здесь весной под каждым кустом, под каждым листом такое творится! Я места знаю.

Я говорю:

— А фильмы ужасов? Я без них не засну. Он говорит:

— Зимой ткнешь палкой в берлогу с медведем, потом со страху сам заснешь до весны. Оставайся. Я места знаю.

Я говорю:

— Не могу! Чего вдруг?! Там прогресс с цивилизацией.

Он видит — я ни в какую, вывел меня на дорогу, перекрестил три раза и исчез.

Кому ни расскажу, все говорят:

— Ну, дикий человек! Ну ты долдон! Надо было оставаться. Он же места знает.

Наталья ХОЗЯИНОВА

О крышах

Время, оно не — Только лечит, но и снимает многие вопросы. Вряд ли какая-нибудь современная влюбленная дамочка будет вопрошать: «Отчего это люди не летают?» Нынче ведь как, если есть деньги и желание, летишь куда хочешь, а то и дальше. Но не бесплатно, это правда… А чтоб «фр-р-р!» — и полететь, так этим, вместо людей, успешно занимаются их крыши.

Феномен полетов крыш хоть и мало изучен, но знаком каждому. К счастью, по истечении времени большинство крыш возвращается на законное место. А отловом заблудших занимаются специалисты в погонах или в белых халатах. Но не будем о пропавших, их подавляющее меньшинство. Основная же часть крыш помнит адрес своего владельца.

Самые безобидные из крыш — юные. Они, подобно бабочкам, порхают с профессии «кинозвезда» на профессию «банкир», вытряхивают из семейного бюджета монеты на компьютерные игры и диски любимых групп. Конечно, старшее поколение с большим энтузиазмом поощряло бы улеты при чтении классиков или, скажем, заучивании таблицы умножения. Подобные желания родителей также объясняются отлетом, но уже их собственных крыш, возрастом и возбуждающей сентиментальностью.

Определенную опасность представляют рискованные полеты крыш подростков. Ночами над местами проведения дискотек наблюдается скопление подергивающихся крыш. Некоторые из них отрываются от стаи и могут надолго исчезать из виду. Но любящие семьи, приложив определенные усилия, их находят, ремонтируют и так окружают заботой, что сквозь нее уже не продраться.

Весьма достойно ведут себя крыши творческих личностей. Будучи хорошо натренированными, они летают с соблюдением всех правил поведения и навигации. Умеют взмывать, парить, зависать, разворачиваться на 180 градусов… Впрочем, удается это лишь тем, кому удается. Но и остальные, воображающие себя асами, ежедневно оставляют за собой след, равный нескольким метрам исписанной бумаги.

В одно и то же время строго параллельно земле скромно приподнимаются крыши разновозрастных женщин, которые тащатся от сериалов. Висят и никому не мешают. Но если по другой программе идет трансляция футбольного матча, то кое-где на них нагло нападают мужские крыши. Поруганные женские крыши на некоторое время теряют привязку к дому и бесцельно летают, издавая протяжные тоскливые крики.

Хорошо известно явление весеннего срывания крыш. Оно довольно опасно, поскольку приводит к таким печальным последствиям, как брак, развод, разорение, инфаркт. Его причинами являются смена сезонов и половая принадлежность крышеобладателей. Иногда сорванные крыши еще в полете больно ударяют по кошельку и, лишь вернувшись на место, способствуют выделению жидкости, промывающей глаза. Самое неприятное то, что весеннее срывание крыш происходит в любое время года, и предотвратить его невозможно.

Помимо вышеперечисленных, существует заметная группа нелетающих крыш. Это крыши мелких предпринимателей и бизнесменов. Если бы они не требовали постоянного вливания денежных средств, то их можно было бы назвать самыми надежными. В смысле полетов, разумеется. Но даже на земле они умудряются регулярно и опасно сталкиваться…

Вон, смотрите, летит крыша вашего приятеля, он купил билет лотереи «Золотой ключ»… А чуть левее, узнаете? Это взмывает к небесам крыша вашей жены… Ведь вчера вы ей сказали, что в будущем году, возможно, заработаете на отдых в Испании… Ау, крыши! Счастливого полета! Возвращайтесь поскорее!..

Исключительны& мужчина

К 28 годам мужчины Олю разочаровали. Хотя мечтала она не о принце, а просто о хорошем человеке, ну таком, как какой-нибудь из актеров Мироновых, например. И как раз внешность не глазное. Но все новые знакомые вблизи оказывались не лучше прежних. Обыкновенные какие-то.

Игорек же ее удивил. Почти полгода Оля не сомневалась: этот чем-то похож и на Андрея, и на Евгения одновременно…

Такой всегда некурящий, в дверях Олю вперед пропускает, целует исключительно ручку, а галстук его то с костюмчиком, то с ботинками цветом перекликается, и взгляд прямой, открытый…

Да, главное, что Игорь никогда не обманывал.

Сказал: лечу в Сочи, вернусь с гостинцем. И вскоре появился с гроздью винограда.

Предупредил: приду с твоими родителями знакомиться в субботу в 14.30. В 14.30 стоял у порога с цветком в руке.

Пообещал: обязательно женюсь. И женился!

— Вот, Ольга, это моя жена Надежда Павловна.

Александр ХОРТ

Частный детектив

В день отъезда из областного центра, где он находился в командировке, менеджер издательской фирмы Николай Павлович Лыжиков попал в театр на детективный спектакль из зарубежной жизни. Спектакль оказался довольно интересным, но, к сожалению, Николай Павлович, боясь опоздать на поезд, не смог досмотреть его до конца.

— Что же вы уходите раньше времени? — укоризненно спросила его миловидная гардеробщица, подавая плащ. — Самое интересное впереди.

— А мне и так все ясно, — ответил Лыжиков. — Документы из сейфа похитила Мадлен.

Гардеробщица искренне возмутилась:

— Скажете тоже! Мадлен весь вечер не выходила из пансионата мадам Гофрэ.

— Кто это может подтвердить?

— Это может подтвердить Гастон, — вступил в разговор гапарник гардеробщицы — низенький мужчина неопределенного возраста, с массивным подбородком и глубоко посаженными глазами.

Лыжикову показалось, что нервы у этого мужчины крайне напряжены. Он поинтересовался:

— В котором часу Гастон приехал в пансионат?

— Приехал в семь, а ушел оттуда через два часа — ровно в девять вечера.

— Как он туда приехал?

— На своей машине.

Тогда Лыжиков, в упор посмотрев на гардеробщика, задал очередной вопрос:

— Почему же Гастон оставил свою машину за углом, возле бара? Тем более что в это время моросил дождь.

Гардеробщик покраснел и растерянно пробормотал:

— А мне-то откуда знать? Я спектакль полностью не видел. Служба, понимаете ли…

— Кто видел спектакль полностью? — решительным тоном поинтересовался Николай Павлович.

Оказалось, что больше других видел старший гардеробщик Голебцов.

— Позовите его сюда, — распорядился Лыжиков.

Вскоре появился Голебцов — рослый детина плотного телосложения. Николаю Павловичу показалось, что его глаза слишком настороженно перебегают с предмета на предмет.

— Вы видели возле бара машину Гастона Руже? — обратился к нему Лыжиков. На мгновение Николаю Павловичу показалось, что от этого вопроса старший гардеробщик растерялся. — Видели?

— Вам-то какое дело? — грубо произнес Голебцов после паузы.

— Так видели или нет? — продолжал допытываться Лыжиков.

— Ну, видел, — нехотя процедил тот сквозь зубы.

— Она стояла там без перерыва?

— Нет. В половине восьмого в нее села Мадлен, уехала и через час вернулась.

После минутного раздумья лицо Лыжикова осветилось догадкой.

— Никто не видел Мадлен, выходящей вечером из пансионата, — задумчиво произнес он. — Значит, — тут Николай Павлович в упор посмотрел на старшего гардеробщика, — в пансионате имеется второй ход через бар. Имеется?

— Имеется, — подтвердил тот, как показалось Лыжикову, с вызывающим видом.

— Можете идти, — сказал Николай Павлович и, когда старший гардеробщик, пугливо озираясь, ушел, повернулся к гардеробщице: — Итак, я готов доказать любому правосудию, что алиби Мадлен липовое.

— Правильно, — неожиданно успокаиваясь, сказал гардеробщик с массивным подбородком. — Это Мадлен похитила документы, она во всем виновата.

— Как у тебя только язык повернулся сказать такое! — крикнула гардеробщица. Лыжикову показалось, что у этой девушки волевой характер и она готова наброситься на своего напарника с кулаками. — Гастон просто попросил ее съездит! за своим портфелем.

Гардеробщик криво усмехнулся, однако Николаю Павловичу показалось в этой улыбке что-то деланное, отдающее фальшью, и он спросил:

— Кстати, обычно по четвергам Гастон обедал в кафе «Глория Свенсон». Однако сегодня его там не было. Знаете почему?

Гардеробщик молчал. Николаю Павловичу показалось, что у него на лбу даже выступили капли пота.

— Тогда я объясню вам. Гастон днем похитил документы, а вечером заставил свою сообщницу Мадлен съездить за ними на своей машине, чтобы снять с себя подозрения.

Сказав это, Лыжиков закурил трубку и вышел из театра.

Через несколько минут раздевалку заполнили зрители. Все возбужденно обсуждали перипетии закончившегося спектакля. Какой-то мужчина громко говорил своей спутнице:

— Какой клубок! Уверен, ни один человек не догадался бы до последней минуты спектакля, что Гастон днем похитил документы и так ловко свалил вину на Мадлен!

Однако менеджер Лыжиков этих слов не слышал. Подняв воротник плаща и попыхивая своей неизменной трубочкой, он торопился на поезд.

Четырнадцатый слева

Однажды утром подходит ко мне бригадир:

— Надо тебе, Филимонов, выступить от нашей бригады на корпоративном вечере.

— А что за корпорация?

— Корпорация — это наш завод. Юбилей приближается.

— Что говорить-то? — спрашиваю.

— Говорить, к счастью, ничего не нужно, — отвечает. — Нужно просто спеть. Только не упади в обморок раньше времени — петь нужно в сводном заводском хоре. Так специально задумано — от каждой бригады выделено по одному человеку. Чтобы символизировать нашу гармоничную слаженность.

Ну, я тоже за словом в карман не полез.

— Всем известно, — говорю, — что у меня полное отсутствие музыкального слуха. А особенно — звука. Стоит мне запеть, как все кругом уши затыкают.

— Ладно, Филимонов, — перебил меня бригадир, — хватит заниматься демагогией. Я же тебе русским языком объяснил — сводный хор. Соображать должен, что это означает. На сцене будет человек сто. Все условия созданы тебе для того, чтобы сачкануть. Будешь молча разевать рот, и никакая собака к тебе не придерется.

Одним словом, уговорил он меня. Правда, я тоже условие поставил — чтобы никаких репетиций. Зачем мне тратить на них время? Раскрывать рот я и во время работы могу потренироваться. С этим бригадир неожиданно легко согласился. Видимо, ему поручили выделить человека лишь для концерта, а не для репетиций.

Я тут же перешел в наступление и велел разузнать, какую песенку будет исполнять наш хор. Так он постарался на совесть — после обеда принес всю программу юбилейного концерта. И там первым номером написано: «Заводская рапсодия» — исполняет сводный хор». Эту песню я раньше не слышал, да и слышать не мог — ее слова специально написал к юбилею инженер по технике безопасности. Кстати, слова бригадир тоже раздобыл. Конечно, лучше бы оказалась какая-нибудь известная песенка, чтобы легче было в такт рот разевать. Но тут уж выбирать не приходилось.

…Еще продолжалась торжественная часть, когда я пришел за кулисы. И очень вовремя — там как раз шла регистрация участников хора. Потом меня направили к руководителю. Он спросил, какой у меня реет. Я признался — 165 сантиметров. Он что-то посчитал на бумажке и сказал:

— Будешь стоять в первом ряду, четырнадцатым слева.

Когда перед началом концерта мы стали выстраиваться на сцене, я хотел с кем-нибудь поменяться местами, чтобы стоять скромнее, подальше от зрителей. Все-таки дебютант и сразу — в первом ряду. Однако никто не согласился.

Вдруг слышу — ведущий объявляет на весь зал:

— «Заводская рапсодия». Слова инженера по технике безопасности Конина. Музыка крановщицы Шимановской. Исполняет сводный хор нашего завода.

Занавес раздвинулся. Сначала аккордеонист сбацал увертюру. Вот она закончилась, и руководитель взмахнул обеими руками, мол, поехали, ребята. Понимая, что сейчас грянет многоголосый хор, я начал беззвучно разевать рот. Однако на сцене не раздалось ни единого звука. «Лихо опозорился бы, — подумал я, — вылези раньше времени со словами». А руководитель продолжал махать и сверкал на всех нас злодейским взором.

Аккордеонист, отыграв первый куплет, перешел ко второму. Я снова принялся молча изображать пение и опять ничего не услышал.

Тогда я оглянулся назад. Все певцы нашего сводного хора — и женщины, и мужчины — по-рыбьи разевали рты, не издавая ни малейшего звука. Стало быть, всех заставили участвовать в хоре на тех же условиях, что и меня. Тут и зрители поняли причину нашего безмолвия.

Короче говоря, такой позор случился, что хоть на глаза людям не показывайся. Поэтому уже на следующий день я взял отгул, который обещали каждому за участие в хоре.

Стас ЯНКОВСКИЙ

Каменный век

Мужик высекает на скале рисунок. Жена внимательно следит за его работой и через некоторое время спрашивает:

— Зачем ты рисуешь человека с копьем?

— Хочу, чтобы потомки видели, как я охочусь.

Мужик рисует дальше. Жена его опять спрашивает:

— Зачем ты рисуешь змей и тигров?

— Хочу, чтобы потомки видели, что я никого не боюсь.

Мужик продолжает рисовать. Жена продолжает спрашивать:

— Зачем ты рисуешь лодку?

— Хочу, чтобы потомки видели, на чем плаваю.

Мужик делает еще рисунок. Жена не унимается:

— Зачем ты рисуешь хижину?

— Хочу, чтобы потомки видели, где я жил.

Наконец мужик кладет краски и садится отдыхать. Жена в истерике:

— А как же я? Почему ты меня не нарисовал?

— Замолчи, женщина! Ты хочешь, чтобы потомки видели, как я мучился?!!

Андрей ЯХОНТОВ

Гумно

Кто в детстве не прохаживался по гумну? Вряд лн сыщется такой. По гумну любили гулять Чехов и Вересаев, Достоевский и Куприн, Горький и Таривердиев. Известно, что на гумно ступала нога снежного, или так называемого доисторического, человека.

Ранним летним утром, когда восходящее солнце золотит верхушки деревьев, а на листьях подорожника горит крупными изумрудами роса, хорошо мелкой рысью проскакать по гумну… Вдали, похожие на украинские хаты, вздымаются стога, ласточки заводят в поднебесье свою неумолчную песнь, а ты идешь по гумну, и гумно раскрывает перед тобой свои секреты.

Много прекрасных, вдохновенных строк посвящено русскому гумну. Но есть еще гумно французское и английское. Славится в мире также австралийское и новозеландское гумно.

Вспомним строки поэта: «Гумнистый цвет твоей губной помады…» А сколько преданий посвящено гумну! Однажды охотник, целый день бродивший по лесу в поисках добычи, прилег отдохнуть на гумне. Ему приснился сон. Он увидел, как по гумну прыгает заяц.

Бессчетное количество тайн хранит гумно. Тайну выпаса и тайну вклада.

Бескрайне и необъятно наше гумно. Редкая птица долетит до его середины. Выйдешь, бывало, крикнешь: «Чу, гумно! Дай ответ!» Молчит, не дает ответа.

Вот какое оно, наше отечественное гумно! Прав был поэт, воскликнув: «Гумно! Как много в этом звуке!» Таким гумном можно гордиться. Сравниться с гумном по степени популярности среди населения может только жито.

Жито

Пришла осень, и внимание общественности привлекло жито. Словно могучие волны катятся по полю туда-сюда, если налетит хулиган-ветер. То-то славно детишкам прятаться среди сочных, крепких стеблей.

Жито издревле почитаемо в народе. Ни хлеба, ни кваса, ни даже экспортного маргарина невозможно произвести без жита.

По степени калорийности жито превосходит разве что солод.

Солод

Уже само название говорит, что без солода невозможно обойтись при засолке помидоров и огурцов, а также лесного или выращенного в теплице гриба. В местах, где на полянах, желая понравиться красавицам-тетеркам, токуют глухари, — тут и ищи крепкий, ядреный солод. Прежде чем отправиться в пивбар или просто на концерт — сорвите две-три веточки солода и вставьте в петлицу пиджака, это придаст вашему досугу неизъяснимое наслаждение.

Главный соперник солода в подобных культурных мероприятиях — лебеда.

Лебеда

Гляньте на уходящую вдаль проселочную дорогу… По обе стороны от нее разметало ветви причудливое растение. Но это не лебеда, а чертополох. Лебеда же укромно примостилась в тени мясистых листьев подорожника, заботливо ластится к его сильному стволу. Так юная невестушка жмется к завидному свату или свидетелю жениха.

В узорчатых листьях лебеды много питательных веществ, а из ее сока можно синтезировать искусственный каучук. Известны случаи, когда во время уборочной страды иглами шиповника или шипами кактуса бывали проколоты шины тракторов. Именно с помощью отвара лебеды, сдобренного настоем собственной слюны, трактористы задраивали пробоины п колесах и с честью выходили победителями в битве за урожай.

А уж для крохотных птичек колибри нет большего счастья, чем посвистать в раскидистой зелени лебеды.

В части наиболее эффективного использования в народном хозяйстве лебеду оттеснит на второй план, пожалуй, только мотыга.

Мотыга

Кто из влюбленных парубков или солидных, в летах мужиков не называл свою ненаглядную избранницу «мотыгой»? А ненаглядные избранницы разве не называли своих коханых «мотыгальниками»? Так уж издавна повелось среди наших предков, в колхозах и совхозах, а теперь и в фермерских индивидуально-личностных хозяйствах.

Мотыга, злак из семейства пасленовых, была завезена к нам в середине прошлого века из Дании, куда, в свою очередь, попала из Америки, откуда ее доставил на своих парусниках Христофор Колумб. Культура эта хорошо приживается в среднеподзолистых почвах Подмосковья, может вызревать также на болотах, среди рисовых и лотосовых плантаций.

Широко известен исторический факт, когда повар хотел с помощью мотыги лишить жизни президента Соединенных Штатов, в услужении у которого работал, но покушение было вовремя предупреждено спецслужбами, и повар во время следующих попыток вынужден был прибегнуть к помощи оглобли.

Оглобля

Собственно, само растение носит название «гло», «о» — это междометие, которое, как правило, предшествует произнесению наименования растения вслух, последние же три буквы выражают наше к нему отношение. Оглобля произрастает исключительно на гумне. От побегов льна, гречихи и конопли о-гло-блю легко отличить хотя бы по характерному запаху, который во время цветения распространяется далеко за пределы гумна. Собственно, по запаху гумно и находят среди прочих угодий.

Также на гумне хорошо приживаются и идут в рост фикусы и березы, а китайские огурцы, пересаженные на его плодородную почву, поражают своими размерами.

Последнее время многие гумна переданы под строительство двух-, трех- и четырехэтажных коттеджей. Здесь теперь слышны визг пилы и стук топора. Поистине неисчислимы дары, которые несет людям гумно. Будем же еще бережней хранить наши гумна, жита, солода, мотыги и лебедушки — неиссякаемый источник наслаждения и бездонный кладезь благосостояния людей!

Не судьба

В вагоне метро Макеев от нечего делать открыл книгу, которую вез другу в подарок, и прочитал: «Еду в английский клуб, — сказал граф жене, — буду утром».

Макеев недоверчиво улыбнулся: он вспомнил, с каким трудом испросил у жены позволения задержаться в гостях подольше и с какой неохотой она отпускала его на этот день рождения одного. Макеев вздохнул, но без сожаления, без зависти к книжному графу — настроение набирало опьяняюще — приподнятую силу: горизонты свободы раздвигались перед ним на целый вечер. Даже разгульная, привольная, как ветер, мысль посетила: не на рождение ехать, а в пивбар закатиться. Однако Макеев тут же ее отогнал от себя эту мысль: дружба — дело святое, хотя допустить возможность выбора, пусть даже в воображении, и то было приятно. Мог, мог махнуть в пивбар: позавчера давали премию, и Макеев утаил десятку, жене сказал — на подарок начальнику.

Гостей собралось много. Кое-кого Макеев знал, но за столом оказался рядом с Танечкой, сослуживицей друга, которую видел впервые. Милая, симпатичная девушка. Вспомнились студенческие беззаботные годы, легкость знакомств, легкость расставаний. Вино кружило голову. Макеев шутил, смеялся, очаровательно за Танечкой ухаживал, и к концу вечера они сделались большими друзьями.

Перед тем как уходить, Макеев остановился в передней перед зеркалом, постарался взглянуть на себя глазами Танечки и очень ей понравился. Получился интересный и вовсе даже без животика мужчина.

Подавая Танечке пальто, Макеев осторожно спросил:

— Можно я вас провожу?

— Я далеко живу…

Макеев взглянул на часы и взволнованно пообещал:

— Танечка, с вами — на край света.

— У меня, правда, мама уехала, — сказала она, — но ничего, посидим вдвоем, чаю попьем. Я торт купила.

Сердце у Макеева запрыгало. Было только десять. Если на такси, можно к двенадцати домой успеть. «Хорошо, что десятку захватил», — подумал Макеев.

На улице метался ветер, шел снег. Стоянка такси находилась на противоположной стороне проспекта, а ближайший переход — метрах в пятистах. Уверенно подхватив Таню под руку, Макеев повел ее по скользкой мостовой.

На противоположном тротуаре их поджидал милиционер. Макеев хотел его не заметить, увлеченно стал Танечке о чем-то рассказывать, но милиционер вежливо козырнул и сделал шаг в их сторону:

— Граждане, уплатите штраф.

— За двоих? — тоскливо поинтересовался Макеев.

Он твердо знал, что может набрать рубль мелочью и заплатить за себя, не разменивая десятку, — обидно было менять из-за такой глупости.

Потом, коченея на стоянке такси, Макеев сжимал в кулаке пятерку и трешку и успокаивал себя: ведь у таксиста может не оказаться с десятки сдачи, и, пожалуй, к лучшему, что так случилось.

Такси мчалось по заснеженному городу, тараня холодный, упругий воздух. Но внутри машины было тепло. Удобно развалясь, Макеев курил, слушал Танечкино щебетанье и представлял, как они приедут в пустую уютную квартиру, как потом трогательно будут прощаться…

Однако ехали уже чуть не полчаса. Макеев стал озабоченно поглядывать не только на часы, но и на счетчик. Казалось, если сидеть тихо, цифры побегут медленнее.

Миновали окружную дорогу.

— Теперь близко, — повернулась к нему Таня. — А я бы так всю ночь ехала. Люблю по ночной Москве кататься. А вы?

— Ужасно, — ответил Макеев.

В этот момент счетчик щелкнул особенно резко и выбросил красную цифру «три». Сосущая тоска зародилась где-то в глубине души Макеева и, разрастаясь, захватывала, пропитывала весь организм. Все заботы и неурядицы вдруг навалились на Макеева разом. Оштрафовали ни за что. Плакало пиво с раками. Жена могла в любой момент позвонить другу, а тот скажет: «Да он уже часа полтора как ушел…»

— Ой! — вскрикнула Таня. — Не туда свернули!

— А что ж вы шоферу вовремя не подсказали? — стараясь говорить мягче, спросил Макеев.

— Не заметила. Ой, ну вот опять не туда…

Макеев утер цигейковым «пирожком» взмокший лоб. Наконец приехали. Макеев протянул шоферу пятерку, сдачи ждать не стал, вылез вслед за Таней.

— Слышь, мужик, в обратный конец плати, — потребовал шофер, — отсюда пассажиров не найдешь.

Макеев замешкался, выбирая между Таней и машиной. Словно надоевший счетчик, застучало в голове: «Заплатить?

Обратно на такси не хватит. Опоздать? А если вообще транспорт работать не будет?..»

Макеев решительно шагнул назад:

— Спокойно, шеф. Я обратно еду.

— Как, вы разве не зайдете? — удивилась Таня.

— Нет, что вы. Я так, вас проводить…

Макеев порадовался, что в темноте не видно, как густо он покраснел.

Таня обиженно молчала.

— Я позвоню вам, — нерешительно улыбнулся Макеев и, испугавшись, как бы Таня не вздумала диктовать телефон прямо сейчас, дав шоферу повод поторопить его и тем самым вновь принизить в глазах Тани, скорей залез в машину.

— Куда? — Таксист даже не посмотрел в его сторону. «В английский клуб», — мысленно огрызнулся Макеев, а вслух вежливо назвал адрес.

Пистолет, автомат, граната и стакан минеральной

Едва самолет, следующий рейсом Москва— Киев, поднялся в воздух, к кабине пилота из разных точек салона устремились три человека. В руках первого зловеще чернел пистолет, у второго на шее болтался компактный, явно импортного производства автомат, третий размахивал над головой противотанковой гранатой.

— Передай, чтоб рулил в Швецию! — хрипло крикнул метнувшейся в служебный отсек стюардессе тот, который был с пистолетом. Но тот, который был с автоматом, ловко перехватил стюардессу и, зажав ей рот, взревел:

— Еще чего — в Швецию! Мне нужно в Таллин или Ригу. Или, на худой конец, в Ереван.

— В Израиль, — коротко бросил третий, продолжая держать гранату над головой, чем напоминал физкультурника, выполнявшего дыхательные упражнения.

Среди пассажиров поднялся гвалт.

— Какого черта, — заблеял и затряс бородкой выскочивший из последнего ряда тщедушный старичок в соломенной шляпе. — В наше время молодежь себя так не вела! Надо все же сперва спрашивать у старших! Может, я всю жизнь ждал другого маршрута! Может, у меня в Америке брат и сестра, и я с ними не виделся с детства.

— А мне по всем моим производственным надобностям нужно в Японию, — поднялся, прижимая к груди почетную грамоту передовика, мужчина в измятом костюме.

— А я сплю и вижу себя на улице Сен-Дени в Париже, — лихо взбила крашенную под седину прядь надо лбом стройная блондинка, взобравшаяся на сиденье.

Троица вооруженных налетчиков растерялась. Тот, что сжимал стюардессу, от неожиданности даже выпустил ее. Стюардесса быстренько улепетнула в кабину пилота.

— Негодяи! Мерзавцы! Неучи! — продолжал бушевать старичок в соломенном головном уборе. — Мы в ваши годы так себя не вели! Мы всегда советовались с окружающими и поступали, как надо большинству.

— Сорок одно изобретение! Все патенты при мне. И ни одного внедренного, — страдал мужчина с почетной грамотой.

— Уходят лучшие годы, — вертела задом блондинка.

Где-то в глубине самолетного чрева, невидимые за высокими спинками кресел, заплакали дети:

— Хотим к бабушке в Канаду!

И простоволосая мать, распахивая на груди кофточку в горошек, стенала, взывая к состраданию разбушевавшихся людей:

— Неужели откажете? Детишек-то пожалейте!

Возле трех вооруженных угонщиков появился безоружный мужчина небольшого росточка.

— Предлагаю поставить вопрос на голосование. Куда летим?

— В Швеции красиво. Они давно построили социализм и миновали сексуальную революцию, — заторопился дать объяснение мужчина с пистолетом.

— Предлагаю всем женщинам проследовать во Францию. Там не пропадем! — перебила его блондинка.

— Я просто не мог достать билеты ни в Прибалтику, ни в Ереван, — сообщил автоматчик. — А у нас на заводе без ихних деталей план горит. Но если вообще наплевать на смежников — о чем речь! С удовольствием! Летим, куда хочет большинство.

Люди задумались. Наступила тишина. Автоматчик бросил на коврик под ноги свой автомат. Блондинка повыше задрала юбку. Дети перестали плакать, а их мать — стенать. Даже старичок угомонился и лишь обмахивался шляпой.

— А вот в Японии все авиалайнеры оборудованы электронной системой счета, — сделал попытку перетянуть всех на свою сторону прояпонски настроенный специалист.

На него зашикали. Взоры пассажиров обратились к скромному человеку в прекрасно сшитом двубортном костюме. Он поднялся со своего места и, приятно грассируя, произнес:

— Я кооператор. Сфера моих интересов — далекая Африка. И если вы согласитесь лететь со мной в теплые страны, где вечное лето, я немедленно выплачу каждому по тысяче долларов. Детям обещаю подыскать подходящую бабушку на Африканском континенте, — прибавил он. И еще собирался что-то пообещать, но из глубины салона медленной кавалерийской походкой вышел коренастый длиннорукий мужчина в кургузом пиджаке.

— Сообщаю, — выцеживая каждое слово, заговорил он, — что на основании инструкции номер тринадцать в связи с участившимися случаями угона самолетов на борту каждого авиалайнера находится представитель специальных служб. Я долго наблюдал за всеми вами и принял решение: самолет проследует в Сибирь.

Пассажиры замерли. И тут из кабины выпорхнула стюардесса и мелодичным голоском объявила, что у экипажа тоже было предложение — позагорать пару дней на Сейшельских островах, однако в связи с приближающейся воздушной бурей, загоревшимся правым мотором и нехваткой горючего командир просит пассажиров пока ни о чем не беспокоиться.

И стала разносить минеральную воду в стаканчиках.

Оглавление

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте